Доступ к телу (fb2)

- Доступ к телу 898K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Юрьевич Анисимов

Андрей Анисимов
Доступ к телу

Когда по утрам звенят на кухне ложки, а вам хочется спать, только врожденная интеллигентность заставляет гасить мат внутреннего голоса. Сначала открываешь глаза, потом вспоминаешь, в какой стране живешь. Живешь в дерьме, но вставать все равно надо.

«днем возможны кратковременные дожди… просто будь мужчиной…» – бубнит телевизор, его звук настолько привычен, что уже не вызывает раздражения. Ноги механически опускаются на пол. Ступни ощупывают пространство в поисках тапок. Тапки всегда не там, где их оставишь. Будто сами ночью вышагивают по загадочным маршрутам. Если тебе далеко за полтинник, просыпаться еще хреновее. Одно радует – начинаешь день не в лачуге, а в апартаментах. Приятно иметь богатого сына, если ты ученый. Теперь русский ученый – нищий. Подайте бедному профессору на аппарат по фотосинтезу. Нет, тебе фотосинтез не нужен, тебе нужен мозг, хотя бы шимпанзе. Вот тут богатенький сын и пригодился… Подумав о мозге, Александр Ильич вспомнил, что его ждет сегодня, и заторопился.

«скрутило, растянуло, ударило… этот аппарат позволит сохранить вам молодость… в ДТП погибло три человека и двое получили травмы… вы этого достойны».

В квартире Бородиных завтракали в начале девятого, поскольку в девять прикатывал водитель Арсения, Вася, и вез его в банк. Бородин-младший мог позволить себе задержаться минут на двадцать, но никак не больше. Требуя от подчиненных дисциплины, начинать неплохо с себя любимого. Поэтому позже половины девятого семья за стол не садилась.

Александр Ильич остановился на пороге и замер, словно забыл, зачем сюда пришел. Жена напряженно караулила пенку в кофейнике и мужа не замечала в упор. А Бородин смотрел вдаль невидящими глазами, будто попал сюда впервые. С ним такое случалось – видел сотни раз, но до сознания не допускал и вдруг открывал для себя заново…

Кухни, как таковой, Бородины не завели. Пищевой блок становился как бы частью просторного столового зала, занимая треть стены у окна. На столешнице светлого дерева, инкрустированного узором из более темных пород, поблескивал белизной сервиз тонкого немецкого фарфора. Ветчина, сыр, ломтики красной рыбы вперемежку с овощами и фруктами – натюрморт, достойный разворота глянцевого журнала. Удобные кресла и вместительный буфет занимали не больше трети столовой. Простор помещения ненавязчиво сообщал о достатке хозяев и их вкусовых пристрастиях. Все удобно, комфортно и ничего лишнего – ни безделушек, ни хрусталя. Лишь ваза из тонкого стекла с веткой живой сирени. Так, штрих интеллигентского декаданса…

«…за изнасилование трех малолетних мальчиков прокурор временно отстранен от должности… два человека погибли, шесть ранены… управляй мечтой».

– Отец, что ты торчишь на пороге? – Арсений вышел из ванной, благоухал дорогим парфюмом и солидно торопился. Не словами, всем своим существом.

– Прости, сынок, задумался.

Сын легонько подтолкнул отца:

– Много думать вредно. Пошли за стол.

Отец и сын уселись в кресла одновременно. Мария Николаевна еще хлопотала у плиты. Кофе сберегла, теперь колдовала над яйцами. Арсений предпочитал «мешочек». Чтобы его получить, дождавшись кипения, она считала до двадцати. По российскому каналу местные новости перемежались рекламой – «… микробы вашего туалета… унитаз стерильно чист». Телевизор никто не слушал. Обычный фон городской квартиры. Александр Ильич продолжал рассматривать столовую и чему-то улыбался. Арсений посмотрел на папашу с недоумением. Повода веселиться телеведущий не давал – рассказывал об очередном трупе. Утром застрелили начальника департамента землепользования.

«…по факту убийства возбуждено уголовное дело… работает следственная бригада… в животе ураган, принимай эспумизан».

– Что тебя развеселило, папа? – Арсений спрашивал и одновременно пристраивал на колени салфетку.

Наследник с детства выказывал болезненную чистоплотность. Откуда взялся у сына этот генетический код, Бородин-старший так и не разобрался, хотя считал себя интеллигентом в пятом колене. Правда, кто эти колена теперь считает? Если твой дед не служил стукачом или свинопасом, его большевики шлепнули бы раньше, чем он успел поделиться родословной с внуками.

– Чему ты улыбаешься, отец? – Повторил Арсений.

Александр Ильич перевел взгляд на сына.

– Да, так, дружок… Вот смотрю на нашу столовую – мебель итальянская, обои финские, телевизор японский. В России ли живем?

– Забавно, – согласился сын.

Мария Николаевна разлила кофе по чашкам. Домработница Клава появлялась у них позже. Пользуясь редкой возможностью поухаживать за своими мужчинами, за завтраком она прислуживала сама. Обедали Бородины вместе редко, а ужинали и подавно. Арсений имел привычку загулять за полночь, но просыпался всегда дома. К поздним прогулкам «мальчика», хоть «мальчику» осенью стукнет сорок, Мария Николаевна так и не смогла привыкнуть. Вот и сегодня новость об очередном заказном убийстве кольнула материнское сердце. Усаживаясь на свое место, метнула тревожный взгляд в сторону сына:

– Ты этого Тальчевского знаешь?

Арсений оторвался от шелушения яйца:

– Какого Тальчевского?

– Чиновника, которого сегодня застрелили. Не слышал? Только что в новостях передали.

– Антона Марковича? Пару раз пересеклись, – сын ответил нехотя, скорее из вежливости, чтобы не обижать мать.

– Пересеклись… Боюсь я за тебя, Арсик…

– Не начинай, мама. Убивают тех, кто нарушает понятия.

Женщина повернулась к мужу:

– Саша, ты слыхал о «понятиях»?

– Понятия? – переспросил Александр Ильич.

Заметив растерянность на лице родителя, Арсений пришел на помощь:

– Не трогай отца, мама. Видишь, папа сегодня задумчив и ему не до нас.

– До вас, – не слишком уверенно возразил глава семейства.

Мария Николаевна сдвинула брови. Она их сдвигала всегда, когда ее беспокоило что-то глобальное:

– Арсик, что за слово такое – «понятия»? Я знаю слово «закон», знаю слово «правила». А про «понятия» в данном контексте мне ничего не известно. Это блатное арго?

– Возможно.

Женщина посмотрела на мужа и брови ее тут же раздвинулись:

– Саша, зачем ты тыкаешь яйцо зубочисткой?

– Пытаюсь разбить скорлупу…

– Не идиотничай, возьми чайную ложку. Показать, как это делается?

– Не надо, Маша. Я помню.

– Надеюсь, – и она, вернув прежнее выражение, вновь обратилась к сыну:

– И за какие же «понятия» стреляют в людей?

– Не за понятия, а за поступки…

– И что же такого совершил твой Антон Маркович, чтобы его отправили на кладбище кормить червей?

– Червей, – эхом отозвался Александр Ильич и рассеянно улыбнулся, продолжая размышлять о своем.

Арсений поморщился. Молодой банкир отличался не только чистоплотностью, но и брезгливостью. Кладбищенские черви портили ему аппетит.

– Мама, не надо за столом о гадостях. И потом, ты же этого мужика совсем не знаешь.

Мария Николаевна повысила голос:

– Речь не о нем, за тебя волнуюсь! Но тебе смешно! Зачем слушать глупую женщину? А я, между прочим, ученый-филолог. Правда, давно не у дел, но голова на плечах пока сохранилась.

– Да, Машенька, ты у меня умница, – вставил Александр Ильич, роняя на колени колбасу с бутерброда.

Супруга помогла ему вернуть колбасу на место, и он продолжил трапезу. Арсений проявил снисходительную нежность, погладил мать по седеющим локонам:

– Мама, я не считаю тебя глупой. Но ты не владеешь информацией. Антон Маркович чиновник. Он обещал двести гектаров под застройку одному бандиту, а оформил другому. Вот и схлопотал.

Брови Марии Николаевны сомкнулись:

– Ты знаешь, кто его застрелил?

Сын прожал плечами.

– Естественно. Весь город знает.

Она приподнялась в кресле. Голос выразил гнев, возмущение, пафос:

– И этого бандита не арестуют?!

– Зачем? Он живет по понятиям.

– Кошмар какой-то! – Она уселась назад, сделала себе бутерброд с красной рыбой и, посчитав, что тема исчерпана, аккуратно откусила кусочек.

Но сын пожелал растолковать ей проблему до конца.

– Мама, поверь, в России никого просто так не отстреливают. У нас вокруг каждого делового мужика, как волка, красные флажки. Зайдешь за них, схлопочешь неприятности. Воруй, но на своей территории.

Выразить эмоцию она не могла. Воспитанные люди с полным ртом не беседуют. Высказался муж и, как всегда, не к месту. Подсознательно отреагировал на слово «волк»:

– Волк весьма высокоразвитое млекопитающее. – Александр Ильич имел аргументы, чтобы развить тему волчьего интеллекта гораздо глубже, но вместо этого провел салфеткой по губам. И тут же понял, что забыл побриться: – Машенька, спасибо за завтрак. Пойду бороться с атавизмом – щетина выходит из-под контроля.

Вставая с кресла, сбросил на пол вилку и перевернул чашку. К счастью, кофе в ней уже не было. Оставшись вдвоем, мать и сын многозначительно поглядели друг на друга. Обычно глава семьи к своей внешности относился рассеянно, впрочем, как и к внешности своих домочадцев. Мария Николаевна добавила сыну кофе:

– Твой отец сегодня неадекватен. Не свихнулся бы муженек.

Сын улыбнулся краешком губ, чуть иронично, но уважительно.

– Не волнуйся, папа заканчивает что-то грандиозное.

– Мог бы и рассказать. Мы ему не чужие. Или это только для матери тайна за семью печатями?

Арсений дотронулся до ее руки с тем же оттенком снисходительной нежности:

– Нет, мама. Он и мне ничего толком не рассказывает. Ты же знаешь, какой он суеверный.

– Знаю.

– Вот и не спеши. Придет время, мы все от него узнаем.

В кармане сына звякнул мобильный. Он вынул трубку, посмотрел на нее и вернул в карман.

– Вася прикатил. – Огорчилась Мария Николаевна. Безответный звонок в это время означал появление во дворе водителя сына. А с ним и конец семейного застолья. А она так и не успела поговорить с Арсением «по душам». Мать давно тревожилась за образ жизни повзрослевшего чада. Его пристрастие к смене подруг казалось ей не менее опасным, чем его поздние прогулки: – Уже уходишь? А кекс?

– В другой раз, мама. Тебе или Клаве сегодня машина понадобится?

– Спасибо, нет. Мы вчера отоварились в универсаме.

– Хорошо, – он посмотрел на часы и поднялся.

Она его перекрестила:

– Береги себя, сынок.

Арсений поцеловал ее в темечко, что подразумевало прощание интеллигентного сына с интеллигентной мамой, вышел из столовой и заглянул к Александру Ильичу в ванную:

– Папа, тебя подвезти?

– Не надо, Арс. Я хочу пробежаться пешком.

– Как знаешь, папа. Васька уже приехал, но десять минут я бы мог внизу подождать.

С отцом Арсений изменял тон на дружелюбно-покровительственный. Словно сам был родителем, а не наоборот.

– Не утрудняйся, дружок.

– Карманные деньги нужны?

Александр Ильич отрицательно мотнул головой:

– Ты же мне в понедельник выдал пятнадцать тысяч…

– Они еще целы?

– Только две истратил. Купил на неделю фруктов для Фони и Норы. Так что все в порядке, – отчитался отец, и сын опять заметил в его лице нечто рассеянное.

Вообще сегодня Бородин-старший действительно выглядел не совсем обычно. Что-то таинственное и торжественное таилось в его облике. Александр Ильич словно ушел в себя и отгородился от близких невидимым стеклом. Подобное с ним случалось и раньше, но не до такой степени.

– Как знаешь, – повторил Арсений и пошел к двери.

Александр Ильич что-то промычал вслед, старательно ополоснул лицо, погляделся в зеркало и, даже было, потянулся к французскому одеколону. Флакон он получил в подарок от жены в День Ангела. Средства на дорогой парфюм Марии Николаевне, конечно, выдал Арсений. На профессорскую зарплату, которую Бородин до копейки отдавал жене, такого парфюма не купишь. Подарок уже три месяца оставался запечатанным. В институте ученый поддерживал постоянный контакт со своеобразной супружеской четой, а им запах одеколона мог и не понравиться. Решил и сегодня воздержаться.

Вернувшись в спальню, натянул белоснежную сорочку и набросил на шею галстук. В столь официальном наряде супруг на работу отправлялся крайне редко. Мария Николаевна, заметив, что у него с галстуком получается плохо, пришла на помощь:

– К обеду ждать?

– Нет, Машенька. Не жди. И вообще, сегодня на меня не рассчитывай, могу и припоздниться.

Она проводила его до прихожей, и лишь когда муж нагнулся обуваться, заметила, что один носок у него коричневый, а другой синий.

– Хочешь, чтобы снова вся лаборатория над тобой смеялась?

– Ой, Машенька… Опять перепутал.

Она принесла ему другую пару носок и уже в дверях перекрестила. Она всегда крестила на дорогу мужа и сына. Захлопнув за ним парадное, побежала на балкон. Через несколько минут Александр Ильич появился во дворе.

– Будешь переходить улицу, смотри на светофор! – крикнула она, сложив ладони «рупором».

Он поднял голову и помахал ей рукой. Женщина поняла, что муж ее слышал, но дошел ли до него смысл ее слов, понять не смогла. Вернулась в столовую убирать посуду в машину. Телевизор продолжал бубнить: «… Предприниматель Альберт Нуткин скончался на месте. Это уже третье убийство в отрасли минеральных удобрений… бархатные ручки сохранят вам молодость. Заботьтесь о себе».

* * *

Опеку жены Александр Ильич воспринимал как нечто неизбежное. За годы, прожитые вместе, к опеке привык. Не мог привыкнуть к ее старению – Машу теперь чаще величали Марией Николаевной. Он женился рано и больше об этом не думал. Вроде анекдота про алкоголиков – утром принял стакан и весь день свободен. У него так с женой. Обзавелся ею на первом курсе, и женщина всю жизнь под боком. Можно не тратить силы на всю эту любовную чушь. Времени у человека мало, особенно когда он занят наукой. Сначала долго учишься, потом пытаешься делать все наоборот, иначе откроешь закон Ньютона… вторично. Знакомые мужчины иногда спрашивали, как он сумел сохранить супружескую верность столько лет. Он считал их придурками. Александр Ильич не хранил верность, он работал. Для него это куда интереснее, чем менять плоть, окружающую половые органы прелестниц. Вот его сын меняет, оттого не женится. Про сына он думал так: «Они теперь другие. Женщина для них атрибут из набора престижных вещиц. Желательно блондинка, обязательны длинные ноги и голливудский оскал. Такую куклу водят рядом, как живой охотничий трофей. И еще важно, чтобы она молчала и все время улыбалась. Они и улыбаются, пока им платят. Но не приведи Господь попасть с такой зверушкой в переделку – сожрет с костями». Все это Бородин-старший вывел для себя давно. И сегодня, шагая по улице, о семье думал меньше всего. Сегодня особый день в его жизни.

– Куда прешь, мудак херов. – ууслышал он после визга тормозов.

Все же не заметил светофора и перешел улицу на красный. За это и получил брань водителя.

– Извините, любезный – ответил ученый, ускоряя шаг.

В институт ворвался бурей. Лифт почему-то сам остановился на третьем и подниматься выше не желал. Бородин знал – вещи его не любят, и два лестничных пролета преодолел махом. Вот и его лаборатория. Здесь и находился его настоящий дом. Ни итальянской мебели, ни немецкого фарфора. Столы вечно завалены журналами. На них неделями немытые чашки. Свежий чай наливают в остатки старого. Кофе он в лаборатории запретил. Не признавал растворимого, а варить настоящий долго. Пепельницы, забитые окурками, опорожнялись редко. Обычно тишина, нарушаемая зудом процессоров. И еще теснота. Неосторожно заденешь полку, бумаги летят на пол. Кабинетов много, а места нет. Бородина теснота не удручала – так и должно быть. Просторно только в вольерах «семьи». Но там особый запах. Бороться с ним бесполезно – это царство Норы и Фони. И только одно помещение всегда стерильно и в образцовом порядке – его «операционная». Белая комната с лазерной установкой. Ее Бородин изобрел сам. Рядом на штативе телевизионная камера. В операционную входить без него не разрешалось.

В лаборатории Александра Ильича ждали. И судя по лицам помощников, остроту момента ощущали и члены его команды – младший научный сотрудник Катя Суркова, аспиранты Вадим Дружников и Николай Тарутян. Даже лаборант Витя Шаньков, задира и циник, сейчас выглядел одухотворенным. Все они встречали его, словно генерала на парадном плацу, возле кабинета стоя. Катя Суркова заглянула ему в глаза и тихо сказала:

– Александр Ильич, все готово.

– Надеюсь, их не кормили?

– С в-в-вчерашнего д-д-ддня, только вода. – Тарутян заикался.

– Это хорошо. Как они себя чувствуют?

– Ф-ф-ф-фоня солиден, не жлобит и не развратничает, а Нора уд-д-д-д-дивительно заду-ду-думчива.

– Странно… Неужели и на поведенческом уровне их характер меняется? – Спросил Александр Ильич. Спросил больше у себя, чем у своих помощников.

– Жрать хотят, вот и присмирели, – ухмыльнулся Шаньков, на минуту вернув себе обычное состояние циничного шалопая. Но тут же осекся и посерьезнел.

– Тогда вперед. – Александр Ильич резко открыл дверь в помещение с тяжелым запахом, подошел к толстому стеклу, отделявшему часть пространства от владений «семьи», и уселся в кресло. Молодые ученые сгруппировались за ним. Шаньков занял место у камеры, которую перетащил из операционной еще вчера вечером. Все замерли, выжидали команды. Но шеф не спешил. Мальчишеское нетерпение, овладевшее им с момента пробуждения, в лаборатории отступило. Теперь ему хотелось настроиться так, чтобы принять с одинаковым спокойствием и победу, и неудачу. Ведь он ученый и понимает: любой результат – это всего лишь шажок в череде проб и ошибок. Хорошо, если этот шажок верен, а если нет – надо долбить снова. А возможно, и поменять «материал». Хотя в Фоню и Нору он вложил огромное количество труда и энергии, но свет клином на них не сошелся.

Фоня поступил в Институт полтора года назад. Нора появилась на семь месяцев позже. Период ухаживания составил несколько минут. При встрече Фоня взял Нору за шиворот и, не слишком заботясь о взаимности, совершил с ней короткий половой акт. Так они познакомились и поженились. Профессор и его помощники в формировании обезьяньих личностей участия не принимали. Оба примата – это взрослые особи, с вполне сформировавшимися характерами. И если Нору отняли на таможне у незадачливого любителя экзотической живности, то Фоню продал в институт дрессировщик Залетов, который и растил обезьяну. Но надежд дрессировщика Фоня не оправдал. Повзрослевший самец не поддавался цирковому обучению. И не потому, что был лишен от природы сообразительности, а в силу несносного характера. Фоня отличался подлостью, был злопамятен и любил гадить даже тем, кто ему симпатизировал. Типичная агрессивная обезьяна с отвратительными манерами. Но что плохо для дрессуры, то хорошо для науки. Именно такой беспардонный жлоб больше всего и подходил для эксперимента ученого.

За толстым стеклом, прямо перед Бородиным, стояли две яркие тарелки – красная Фони, зеленая Норы. На зеленой два спелых банана, красная пуста. Александр Ильич оглянулся на помощников:

– Камера готова?

– Все в норме, – успокоил шефа Шаньков. Съемка опыта входила в обязанности лаборанта. Телекамеру, гордость небольшого коллектива, подарил Бородину сын. Настоящая цифровая машина, какой пользовались операторы продвинутых телевизионных компаний. Она прекрасно воспроизводила картинку и давала возможность для точнейшего монтажа отснятого материала.

Александр Ильич тяжело вздохнул, словно набирал воздуха для погружения в воду, и махнул рукой:

– Запускайте.

Фоня вошел вразвалочку. Он передвигался на четырех конечностях, странно приплясывая, виляя бедрами и раскачиваясь из стороны в сторону. Оглядев помещение, человекообразный самец тут же направился к тарелкам, замер возле них. Его морда выразила человеческое недоумение. Не поверив глазам, потыкал пальцем передней лапы свою пустую тарелку. Затем лапа потянулась к бананам, что лежали на тарелке Норы. Не дотронувшись до них, Фоня оскалился, прижал нос к стеклу, апеллируя к Бородину и его помощникам. Не добившись реакции, забарабанил по стеклу, лег на спину и завыл. Выл долго. Поднявшись, снова подскочил к тарелкам, схватил свою пустую, и в яростном порыве швырнул ее об пол. Посудина с грохотом покатилась в угол. Тарелка с бананами оставалась нетронута, хотя схватить бананы Норы примату ничто не мешало. Однако зверь к тарелке подруги не прикоснулся. Срывал зло на других предметах – содрал качели, раздолбал табуретку, разгрыз резиновый мяч. Проделав все это, уселся на пол, спиной к наблюдавшим за ним людям. Весь его облик выражал гнев и обиду.

Через десять минут Александр Ильич разрешил заманить шимпанзе в соседнее помещение и накормить. Что и было исполнено. Катя Суркова переложила бананы из тарелки Норы в тарелку Фони. Александр Ильич продолжал сидеть в кресле. Его бледное лицо покрылось испариной. Он протер лоб платком и велел запускать Нору.

Самка вошла в вольер, едва опираясь на передние лапы. Совершила променад вдоль стеклянной стены, гортанно приветствуя сотрудников лаборатории. Покончив с приветствием, присела возле тарелок. Морда примата выразила озадаченное изумление. Не такое, как у ее супруга – возмущенно-негодующее, а скромнее. Нора по-женски удивилась. Столь красноречивая мимика, отразившая чувства обезьяны, в другое время заставила бы участников эксперимента расхохотаться. Но смеха не последовало. Опыт продолжался, и хоть первая его часть прошла успешно, расслабляться никто не думал. Нора уселась возле тарелки Фони и слегка подвинула ее ближе к своей. Но тут же, словно устыдившись поступка, отодвинула бананы назад, еще дальше, чем они находились до этого. Следующий ее жест едва не заставил Бородина прослезиться. Нора взяла свою пустую тарелку и поднесла ее к стеклу. Обезьяна недвусмысленно давала понять людям, что с ней поступили несправедливо.

– Десять минут прошло, – напомнил Дружников.

– Накормите Нору, – ответил Александр Ильич, и почувствовал, что ему не хватает воздуха.

– Вам п-п-п-плохо?! – испугался Тарутян. Суркова бросилась в соседний кабинет за валидолом. Дружников вытер лоб шефа влажным полотенцем, Шаньков, оторвавшись от камеры, ослабил галстук на его шее. Лицо Александра Ильича начало медленно розоветь. Вскоре он уже ощущал себя вполне здоровым. Переполох с его обмороком отвлек ученых от обезьяны. Нора расхаживала по вольеру на задних лапах, подняв свою пустую тарелку над головой. Бананы Фони она так и не тронула.

Александр Ильич взглянул на часы:

– Господа, эксперимент с Норой длится двадцать семь минут, вместо запланированных десяти.

– Поздравляю вас, профессор! Мы вошли в другую эру! – пафосно сообщил Дружников, продолжая съемку. – Господа, мы обязаны дать нашему гену название.

Тарутян поспешил высказаться:

– П-п-предлагаю назвать его в в честь профессора АИБ.

– Почему АИБ? – спросила Суркова. Но потом сама сообразила: – Первые буквы – Александр Ильич Бородин, так?

– Молодец, Катерина. Настоящий ученый, – похвалил девушку Дружников: – Теперь у нас есть ген, и мы дали ему имя!

– Да здравствует профессор, а с ним его ничтожные рабы!

– Коллеги, фонтан дури закрыли, – потребовал Бородин: – Не хватает мне тут культ личности развести. Давайте мыслить скромнее. Обозначим ген буквой «Ч». От слова честность, или честь.

– Иностранцы эту букву не выговаривают, – напомнила Суркова: – А ваше открытие – достижение мирового масштаба. Предлагаю тогда уж латинскую «h».

Катерина одна в лаборатории владела английским без словаря, и возражений не последовало. Александр Ильич достал из кармана пиджака бумажник, извлек из него тонкую пачку тысячных купюр и, потрясая ими, заявил:

– Коллеги, у меня в руках тринадцать тысяч рублей. Три я откладываю на фрукты для наших обезьян, а десять мы прокутим здесь и сейчас. Отправляйтесь по магазинам и зовите ребят из соседних лабораторий. Но только посвященных, тех, кто помогал нам в работе.

Предложение завлаба потонуло в громогласном «ура».

* * *

– …привлечение «плохих» заемщиков, господа, лишит вас бонусов. Во времена кризиса ответственность каждого велика… – Арсений проводил совещание менеджеров среднего звена. Решался вопрос о возобновлении кредитов физическим лицам. Открывать эту, замороженную с началом кризиса, линию по своей воле он бы не стал. Но его банк получил помощь от государства с условием кредитования граждан на покупку недвижимости. Выполнялась президентская программа «доступное жилье», и игнорировать ее – создавать себе проблемы с властью. Однако кредиты возвращают далеко не все заемщики. Толково отобрать клиентов предстояло именно этим сотрудникам. Для чего Арсений их и собрал. Он говорил уже минут пятнадцать, когда в дверь заглянула Ирина. Секретарша в зал не вошла, но ее замирание на пороге красноречиво указывало на нечто, требующее его внимания. Арсений подошел к девушке: – Что тебе?

– В приемной ваш отец. Просит, чтобы вы его приняли.

– Что надо папе?

Ирина приподнялась на цыпочки и потянулась к уху босса:

– Не сказал. Сказал, что срочно.

Арсений извинился перед служащими и вышел в приемную.

– Сын, нам надо серьезно поговорить.

Галстук отца съехал набок, от Бородина-старшего исходил запах спиртного.

– У тебя что-то случилось?

– Не только у меня. У всего человечества.

– Можешь не так глобально?

– Не могу.

– Тогда подожди полчаса. Я закончу совещание – и к твоим услугам.

– А с кем ты совещаешься?

– С менеджерами.

– Вот что сынок, гони их в шею. Твои менеджеры никуда не денутся, а я могу передумать и пойти в другой банк.

Арсений хмыкнул, взял отца под руку и повел по коридору. Ира их догнала:

– Мне попросить сотрудников ждать?

– Гони их в шею.

– Что? – опешила девушка.

Арсений не ответил и открыл дверь в небольшой кабинет, приспособленный для приема ВИП-клиентов. Усадив отца в кресло, открыл бар, достал бутылку виски и два стакана. Затем отыскал в холодильнике лимон, аккуратно нарезал его, поставил все это на столик и уселся сам.

– Сколько тебе нужно?

– Ты про деньги?

– С другим ко мне не приходят.

– Моя проблема сложнее.

В кармане банкира запел мобильный. Арсений достал трубку, посмотрел на дисплей, отключил телефон и бросил на столик:

– Тогда чего ты хочешь?

– Хочу трех уголовников. Желательно рецидивистов.

– Ну-ну… Обезьян тебе уже мало?

– Они свое сделали. Пора переходить к завершающему этапу.

– Отец, я не любопытен. Но ты приходишь с весьма странной просьбой, а я даже не знаю, в чем суть твоих экспериментов. Так несправедливо.

– А я тебе не говорил?

– Только в общих чертах. Я лишь понял, что ты работаешь с генами двух шимпанзе.

– Работал. Теперь это пройденный этап. Если коротко, я нашел в мозгу приматов ген «h», отвечающий за их честность, и активизировал его. И это сработало.

– Честность у обезьян? Шутишь?!

– Нисколько. Естественно, это чувство у них куда примитивнее человеческого. Хотя на уровне «мое – чужое» оно у них присутствует. Но срабатывало лишь в тех случаях, когда обладатель «чужого» физически сильнее.

– Примерно, как и у наших граждан…

– Подожди с аналогиями. Так вот, после активизации этого гена, они не берут чужое, даже если владельца нет рядом.

– Занятно.

– Ты представляешь, что это значит, если перенести опыт на человека! Я могу исправить генетический код сотням, тысячам людей. Даже, не побоюсь заявить, целой нации. Представь, сынок, русских людей, переставших воровать?

– Допустим. А кому это надо?

Александр Ильич вскочил с кресла:

– Как, кому? Государству, тебе, мне, всем!

– Тебе это не нужно, ты воровать и так не умеешь. За остальных сильно сомневаюсь.

– Дружок, ты глубоко ошибаешься.

– Не будем спорить, давай конкретно. Тебе нужны неисправимые преступники и что еще?

– Еще, как ты сразу догадался, деньги на продолжение опытов. В обозримом будущем от института я их получить не смогу по двум причинам – во-первых, этих денег у нас нет…

Арсений смотрел на отца, словно видел его впервые – морщинки у глаз сходились паутинкой к виску… Когда отец открывал рот, нос у него немного подергивался. Арсений это запомнил с детства. Но теперь он не мальчик, а отец все дергает носом… Так странно видеть это в кабинете для приема ВИП-персон. И виски у папы пострижены смешно, один длиннее, другой короче… И зубы от курения сильно пожелтели. Отец стареет… Наверное, так и должно быть. Но это там, дома, нормально, а тут, в кабинете, странно…

– Продолжай, папа. Я понял, во-первых, у вас нет денег. Что во-вторых?

– Во-вторых – опыты на людях требуют огромного числа разрешений и согласований. На что могут уйти годы, а я уже далеко не так молод. Поэтому я должен получить открытый кредит банка, готового не афишировать направление моей научной работы. Стоит ли объяснять, что твое предприятие подходит для этого лучше других.

– Логично…

– Лишнего я с тебя не возьму, только самое необходимое.

Арсений плеснул в оба стакана виски, поднялся с кресла и с напитком в руках подошел к окну.

– С тобой, папа, не соскучишься… Но скажу тебе прямо – это утопия.

– Ты не веришь отцу? Не веришь, что я нашел и активизировал ген «h»?! – возмутился ученый.

– Не кипятись, отец. В это я верю. Не верю в конечный результат.

– Почему?

– Потому что он у нас никому не нужен. Ты задумал лишить русского человека смысла жизни. Кто это тебе позволит? Тебя убьют, а заодно и меня. Пожалей сына.

Александр Ильич юмора не замечал, и Арсению стало стыдно. Банкир попробовал заставить себя забыть, что он сын этого человека. Перед ним большой ученый, что было истинной правдой, и его надо серьезно выслушать и серьезно воспринять… И у него получилось:

– Прости, отец, я внимательно слушаю.

– Дружок, очнись. Главная беда нашей страны в нечистоплотности граждан. Пойми, русские люди не всегда были ворами. Наши прадеды, опозорившие себя нечестным поступком, пускали пулю в лоб. Ген чести деградировал за последние десятилетия.

– Папа, что ты несешь?! У нас всегда воровали. Читай классиков.

– Конечно. Но это были отдельные особи. И общество их отторгало. Но постепенно ген «h» атрофировался у целой нации. И я способен его вернуть.

– Каким образом? Допустим, твои пациенты воровать отучатся. Но это капля в море.

– Почему?

– Твой активизированный «h» отвечает за взятки? За желание физически уничтожить конкурента чужими руками? За сокрытие налогов?

– Отвечает. Все перечисленные тобой пороки – это производное второй заповеди Христа «не укради». Если подходить к Библии с научной платформы, в десяти заповедях прописано поведение члена человеческого сообщества, необходимое для проживания в коллективе себе подобных. Только и всего. Восьмая заповедь гласит: «Не возжелай имущества ближнего». А это тот же самый ген «h».

Арсений глотнул виски и закусил лимоном:

– А как насчет первой заповеди «Не убий»?

– Тут сложнее. В ген агрессии я вмешиваться опасаюсь. Важна мотивация – воин, убивший врага, не преступник. Вспомни дуэли. Но убийство с целью наживы «h» исключит.

– Отец, ты наивный идеалист. Но я тебя люблю и постараюсь помочь. Итак, ты хочешь, чтобы я прикупил тебе троих уголовников. А почему именно троих?

– А почему именно прикупил?

– А как ты себе это представляешь?

– Не знаю.

– Объясню. Для этого мне надо встретиться с начальником Федеральной Службы Наказания, пообещать ему беспроцентный кредит, а попросту, взятку, и получить тех, о ком ты просишь.

– А иначе нельзя?

– Иначе не получится. Хотя не исключаю, все окажется еще проще – он назовет сумму.

– Ради благого дела я тебя осуждать не буду.

– Спасибо, отец.

– Пожалуйста, сынок.

– Теперь объясни, зачем тебе целых три уголовника? Одного недостаточно?

– Результат, полученный на одном подопытном, можно списать на случайность. На двух тоже. Но три – это уже закономерность.

– Хорошо, допустим, я договорюсь выдать мне на время троицу бандитов. И где ты намерен их содержать? В институте?

– В институте они пробудут ровно столько, сколько понадобится на прививку. Это не больше двух часов. Потом они должны оставаться под наблюдением. А для этого я хочу, чтобы они пожили у нас.

– Дома?

– Конечно. У нас пять комнат.

– Предлагаешь запереть их в одной?

– В одной они будут спать, а передвигаться по квартире свободно. Можно оборудовать все помещения камерами наблюдения, что существенно упростит опыт.

– Отец, ты забыл о маме? Оставлять ее одну с уголовниками? А если твой ген не сработает? Они могут чёрт-те чего натворить.

– Я думал об этом. Маму мы отправим на курорт. Пусть месяц отдохнет. Этого времени мне хватит.

– У меня к тебе встречное предложение.

– Какое?

Арсений подмигнул отцу:

– Начни с меня.

– С тебя? А ты воруешь?!

– Ну зачем так грубо… Иногда ухожу от налогов, иногда не совсем тактично веду конкурентную борьбу. Если ты активизируешь мой ген честности, банк через месяц разорится, и ты получишь наглядный результат своего открытия.

– И ты готов ради меня на банкротство?

– Отец, ради тебя я готов на все.

Александр Ильич вернулся в кресло и глубоко задумался. Арсений уселся напротив и не без сарказма наблюдал за родителем. Он хорошо знал отца и догадывался, что происходило в его сознании. Наконец Бородин-старший виновато улыбнулся:

– Нет, сынок, тебя мы оставим напоследок.

– Не понял?

– Чтобы закончить работу и внедрить мое изобретение в масштабах страны, понадобятся деньги. Если ты через месяц разоришься, сделать это будет сложно.

Арсений долго смеялся, после чего пожал отцу руку:

– Оказывается, ты далеко не так наивен, как хочешь казаться. И это меня радует. Хорошо, я готов помочь тебе, но для подопытных уголовников мы снимем две квартиры. В одну поселим их, в другую тебя и твоих помощников.

– Зачем для нас вторую?

– Чтобы вы могли наблюдать за поведением бандитов посредством видеокамер и микрофонов. И все это под надежной охраной моих ребят.

– Спасибо, дружок. Я был уверен, что ты мне поможешь.

– Что мне остается.

– Но учти, эти квартира должны находиться поблизости от института.

– Не вопрос. Давай за твое открытие. – И мужчины выпили. Добавив еще порцию виски, Арсений обнял отца за плечи: – Папа, когда ты пугнул меня в коридоре другим банком, ты блефовал?

– Вовсе нет, дружок. Рассуди сам, какой банкир откажется иметь честных сотрудников? В качестве платы, я бы предложил сделать прививку и им. Естественно, после успешного опыта на уголовниках.

Теперь задумался Бородин-младший.

– Знаешь, отец, это неплохая идея.

– Не сомневаюсь, дружок. – И они оба расхохотались.

* * *

Портрет президента над письменным столом, фото на полированной столешнице, запечатлевшее рядом с тобой министра в неофициальной обстановке, плюс кабинет в семьдесят квадратных метров – это уже капитал, и немалый. Кресло в таком кабинете за красивые глаза не получишь. Его добывают годами упрямой службы, врожденным чутьем опытного бюрократа, да еще при определенной доле везения.

Начальник городского ОБЭП генерал Потапов занял свое кресло вполне обоснованно. Но занять мало, надо его еще удержать. Для этого Никита Васильевич решил до осени масштабные проверки кредитных организаций отложить. Кампания по борьбе с коррупцией на первый взгляд требовала активности от его подразделений. Но после кадровых зачисток, инспирированных на самом верху, на рожон лезть не стоило. Никогда не знаешь, где и как вляпаешься в дерьмо. Работать же себе в убыток, дураков нет. Во всяком случае, генерал себя к таковым не относил. Смешно возглавлять ведомство, связанное с проверкой финансовых потоков, и жить на зарплату. Но в критические моменты любое вознаграждение легко может оказаться подставой. И скорей всего автором ее станет кто-нибудь из своих. Многим охота занять кабинет начальника городского ОБЭП. И чихнуть не успеешь, попрут в отставку. И это еще в лучшем случае…

– Чего замолчал? Докладывай, – бросил генерал, стягивая под столом с отекших ступней штиблеты.

Полковник Лунев сделал паузу неслучайно. Он уже обрисовал генералу результаты оперативной работы своего отдела по одной из государственных корпораций, но реакции начальника пока не дождался. Потапов слушал молча, сопел и никак не реагировал. Составить впечатление при этом, благосклонен он к докладу или нет, Лунев так и не смог.

– В общих чертах я уже все доложил, товарищ генерал.

– Не темни, Петр Иванович. Давай начистоту – первый транш Краснов и его люди распилили, это ясно. Не ясно, кому-то откатили? Вот о чем я бы хотел услышать.

– Вы и сами знаете – Сутягину.

– Мало ли чего я знаю… Краснов – Сутягин, говоришь… А ты понимашь, чем пахнет, если мы только намекнем об этой связке? Полетим оба. К своему министру с этим я не пойду. Они с Константином Федоровичем вместе футбол гоняют. В Кремль, поверх его головы?

– Никита Васильевич, Сутягин всего замминистра. Самих министров снимают…

Потапов тяжело вздохнул и издал горлом хрюкающий кабаний звук.

– Петруша, это зависит от доступа к телу. Вот, к примеру, ты в курсе, как я могу попасть на доклад к президенту?

– Никак нет, товарищ генерал.

– Не ври, Петро. Все ты знашь. Мне месяц придется топтать кругами. И еще не факт, что примет. Это как обо мне доложат. А Сутягин в тот же день окажется в загородной резиденции. И ты хошь под него копать? Я нет. Иди и пошевели тыквой. В понедельник обобщишь.

Проводив спину полковника стеклянным взглядом, Потапов поднялся из-за стола, в носках прошагал к кожаному дивану и развалился, задрав ноги на спинку. От усталых ступней приятно отливала кровь, и генерал блаженно засопел.

В дверь заглянул его секретарь, майор Алексеев.

– Никита Васильевич, вам банкир Бородин звонит. Возьмете трубку?

– Спроси, что надо.

– Уже спросил. Просит о встрече.

– Пусть приезжат. Я до конца рабочего дня в кабинете. И больше ни с кем не соединяй. Подремать охота.

Майор кивнул и шагнул за порог. Потапов его остановил:

– Погоди, Саша. Там под столом мои штиблеты. Положь рядом, чтоб я босиком не вскакивал.

Секретарь молча выполнил просьбу и вышел. Генерал тяжело нагнулся, расшнуровал обувь и поставил снова на паркет. В комнате для отдыха он хранил домашние тапочки, но никогда на службе не пользовался. Сам не знал почему. Наверное, стеснялся. Лежа и глядя в потолок, пожалел себя. Весна проходит, а он так на рыбалку и не выбрался. А как сейчас хорошо в лиманах. Там за Астраханью, в глубоких протоках матушки-Волги притаился сазан. Такую рыбину достанешь, весь год вспоминаешь. Кило на тридцать может потянуть. А ушица под водочку! А воздух… Да и лететь туда час с небольшим. Только свистни. Да как оставишь кресло? Время стремное.

Не заметил, как и уснул.

– Бородин в приемной. – Майор Алексеев склонился над генералом и докладывал как можно тише, чтобы не травмировать спящего.

Потапов мгновенье смотрел на секретаря ошалелым взглядом, затем в глазах генерала появилось нечто осмысленное, и он резко переместил туловище в сидячее положение.

– Вот что… ты сообрази нам кофейку и рюмочки. Да, и что-нибудь закусить. Там, где-то в холодильнике балычок есть. Купавин приносил, когда из Хабаровска явился…

Отдавая распоряжение, он одновременно втискивал ноги в штиблеты. По дороге к столу открыл книжный шкаф и извлек бутылку армянского коньяка. Когда Арсений вошел в кабинет, хозяин уже сидел в кресле, словно от стола не отлучался.

– Привет, банкир. Рад, что не забываешь старика. Присаживайся поближе. Я тут вздремнул немного, сейчас кофейку попьем, и взбодрюсь.

– Здравствуйте, Никита Васильевич. Я вас надолго не отвлеку.

– А я сегодня никуда не спешу. Время такое, лучше выждать, чем дров наломать, сам понимашь.

– Время непростое, – согласился Арсений: – Я уж грешным делом думал, не застану. Обычно вы в мае сазанов под Астраханью тягаете.

– Не трави душу. С чем прибыл?

– Да, собственно, у меня вопрос не к вам. Хочу протекции.

– Протекции все хочут, – подмигнул Потапов. – Она нынче в цене.

– За ценой не постоим. Важно, чтоб была разумной.

– Это, смотря к кому вы, молодой человек, намылились…

– Мне нужен начальник ФСИН области.

– Куприянов, что ли?

– Он самый.

– Друзей на зоне побаловать решил?

– Что-то вроде того… – Бородин не намеревался открывать генералу истинную причину своего интереса. От Потапова требовалась лишь роль связного. Предшественника Куприянова скандально сняли полгода назад, и рассчитывать на радушие вновь назначенного чиновника к незнакомому банкиру было бы наивно.

Алексеев внес на подносе кофе, тонко нарезанный балык и две рюмки. Потапов тут же наполнил их коньяком:

– Давай за все хорошее.

– За вас, Никита Васильевич.

Мужчины чокнулись. Гость похвалил коньяк и напомнил о своей просьбе.

– Конечно, Арсений, я к тебе с расположением. Внука Петьку по программе своего банка в Англиях обучаешь. Но я тоже, кажется, не в долгу. Проверку по зарплате твоих сотрудников мои люди провели мягко. Черного нала «не нашли». Так что на нонешний день мы квиты.

– Другой бы спорил…

Генерал пожевал пластинку деликатесной рыбы и продолжил мысль:

– Куприянова я знаю. Он с моей подачи тебя приласкает. Чем расплачиваться будешь?

– Могу вашему сыну кредитную линию открыть. Он же у вас по торговой части.

– На досуге помозгуем, – полистав настольную записную книгу, Потапов извлек мобильник: – Что ты хочешь, чтобы я ему наплел?

– Намекните, что я человек благодарный и умею держать язык за зубами.

Генерал кивнул и позвонил руководителю ФСИН. Через пять минут проблема была решена, и Бородин откланялся. Никита Васильевич выпил еще рюмку и приказал подавать машину. Торчать в кабинете ему наскучило.

* * *

Известно, тюрьма не сахар, но раз люди сидят годами, как-то приспосабливаться надо. Зеки и приспосабливаются, вырабатывают свой этикет, правила хорошего тона, а для развлечений чинят друг другу всевозможные козни. Это непосвященному кажется, что когда уголовники не бьют друг другу морды и не тычут в бок заточки, у них все спокойно. Это не так. В самые затишные и будничные дни что-то постоянно происходит. Каждый вроде сам по себе, но ушки на макушке. Кто с кем говорит, почему один отвернулся от соседа, с которым всегда корешил, все это безумно важно и требует постоянных оценок. Среди зеков плетутся тайные интриги, они пробуют друг друга на прочность, а случается, и меняют авторитетов. Все как на воле, только опаснее и безжалостнее. Оттого и расслабленность снаружи, а внутри напряженная борьба характеров.

В этом смысле камера Степа, назначенного тюремным сходом на должность смотрящего, мало отличалась от других. В тюремных камерах всегда дух тяжелый. Но по сравнению с тем, что витал тут месяц назад, – лафа. Перед приездом высокой комиссии камеру разгрузили. Из сорока семи постояльцев оставили треть. Почти как в культурных странах, только телевизора не поставили. Зато у каждого свои нары. Поначалу зеки простору радовались, потом привыкли. К хорошему человек привыкает быстро. Но в настроении коллектива повышенный градус сохранился.

Вот и сегодня первую половину дня жили без напряга. Анекдоты травили, врали каждый о своем. Один Лыкарин, которого коллеги по камере предпочитали величать Лыком, от тюремного начальства вернулся мрачным. На вопрос господина Коркина, по прозвищу Крыса, спросившего Лыка, дали ли тому у начальства бутербродик с икоркой или пиздюлей, угрюмо отвернулся, оставив коллегу без ответа. Лыкарин и раньше говорил мало, а тут за весь остаток дня не проронил ни слова. Даже сам Степ, хоть несколько раз и бросал на него выразительные взгляды, отчета не удостоился. Спросить же напрямую «зачем вызывали» не решился. По тюремному ранжиру они с господином Лыкариным находились на равных, но все же смотрящий есть смотрящий. За ужином Лык тоже помалкивал. Да и принимал пищу как-то вяло. Перед тем как отправить ложку с гречей в рот, долго водил ею по краям миски, как бы остужая блюдо, хотя каша и так сильно горячей не была.

После ужина веселья у него не прибавилось. Настроение Лыкарина постепенно передалось и сокамерникам, и все пятнадцать джентльменов примолкли. Остаток вечера до отбоя вели себя на редкость тихо. Ни баек, ни карт, ни эротических забав с господином Митрофановым. Для ясности стоит заметить, что указанного господина по кличке Митроня коллеги опустили на прошлой неделе, и их интерес к его прелестям еще не остыл. Соседи Лыкарина по нарам, господа Водиняпин и Косых, для удобства обращения прозванные Няпой и Косым, даже слегка обиделись. Конечно, Лык им не чета, с самим господином Лимончиком чифирил из одной алюминиевой кружки. Однако он их кореш. Не один срок вместе мотали. Да и первая прописка у всех ростовская. Не зря же Ростов воры зовут Батей. Опять же, ни лажи, ни подлянок между джентльменами никогда не водилось. А корешам Лык, по здешним понятиям, обязан доверять. Но у господ зеков особый этикет, и приставать с вопросами к авторитетному жигану, если тот молчит, западло. Терпение друзей вознаградилось после отбоя. Лыкарин подал знак, и они подсели к нему на лежанку.

– Мужики, базар с Полканом получился мутный, – сообщил он свистящим шепотом: – Я так и не врубился, чего эта сука крутит.

Няпа и Косой уважительно молчали, понимая, что информации для ответных слов пока недостаточно. Лык выдержал паузу и поведал им нечто неожиданное. То, что услышали джентльмены, удивило их не меньше, чем самого рассказчика. Начальник тюрьмы полковник Авдеев предложил Лыкарину месячный ваканс на волю. И не одному. А дозволил взять с собой двоих заключенных, по его, Лыка, усмотрению. Но предложил это начальник тюрьмы небескорыстно – три штуки баксов с каждого. Лыкарин назвал имена корешей, и теперь желал выслушать их мнение.

Косых ждал уточнений:

– И в чем, бля, его интерес? Замочить кого или на рога поставить?

– Мочить не наказывал. Намекнул, что придется одному ученому фраеру подсобить. Но это так, вроде не главное… В чем сам косяк, я так и не разобрал. Темнит падла. Но до завтра надо решить.

Водиняпин долго исследовал полости носа указательным пальцем, затем изрек:

– А где мы столько капусты возьмем? У меня при себе бабла нет.

– Если порешим, Чобот даст из общака. Но возвращать придется.

Константин Данилович Баньков по кличке Чобот в тюрьме олицетворял главную воровскую власть, и в его возможностях никто из джентльменов не сомневался. Непонятными для троицы друзей оставались мотивы начальника тюрьмы. А что если тут какая-нибудь засада?

– Дело за вами, фартовые, – заключил Лыкарин, явно не желая брать на себя всю ответственность за решение вопроса.

Друзья начали рассуждать – за месяц они уж точно десять штук баксов добудут. Один разок взять на гоп-стоп сберкассу – и долг отдашь, и погудеть хватит. Или офис богатенькой фирмочки ковырнуть. Вариантов много. Да и достойных коллег по цеху, что наколку выдадут, на воле хватает. Косых склонялся к согласию. Водиняпин тоже. Как ни хорош зад Митрони, а бабу не заменит. Все трое джентльменов отличались вполне нормальной сексуальной ориентацией. Это в тюрьме с голодухи сунешь абы куда. А на воле выбор.

– Хули нам месяц? – обратился к корешам господин Косых: – Выйдем, только нас, бля, и видели. Важно с Чоботом рассчитаться – общак дело святое. А начальника мы в гробу при белых тапочках видели.

Резоны Косых показались остальным убедительными. Придя к консенсусу, джентльмены решили предложение Авдеева принимать и расползлись по нарам.

На следующий день, во время прогулки, Чобот сам подманил Лыка. Влиятельный узник уже каким-то образом пребывал в курсе проблемы трех джентльменов, и деньги за их каникулы тюремному начальнику обещал выложить. Но бесплатных услуг и он никому не оказывал. В общак им предстояло вернуть долг с накрутом. Получалось бегом-кругом пятнадцать штук баксов – уже не по три, а по пять тысяч на брата. По поводу дальнейшего побега Чобот высказался философски: «Ваша жопа, вам на нее приключения искать. Главное, должок вернуть».

Полковник Авдеев вызвал Лыкарина к себе после обеда. Получив согласие джентльменов, не скрыл радости. От щедрот душевных налил зеку полстакана водки и выудил из банки соленый огурчик на закуску. Поскольку начальник тюрьмы раньше к своим пансионерам отеческой заботы не выказывал, Лыкарин смекнул, что их «отпускные» не единственный его гонорар за месяц их вольной жизни. И не ошибся. Столько же Авдееву посулил руководитель Федеральной Службы Наказания господин Куприянов.

Авдеев и без этих денег не бедствовал. На одних харчах для господ заключенных имел свою штуку еженедельно. Это не считая доли за наркоту, доставка которой осуществлялась продавцами тюремной лавки с его молчаливого согласия, и процентов с интимных услуг, что богатенькие узники получали под видом свиданий с близкими. Начальник тюрьмы прекрасно знал, когда под видом жен к ним запускают проституток. Но при всем при этом почти двадцать тысяч долларов, свалившихся как бы с неба, явились для полковника приятным сюрпризом.

Мария Николаевна Бородина впустила домработницу в прихожую и заявила:

– Клава, ты мне пока не нужна. Обед на сегодня у меня есть, а муж в командировке. Приходи в конце недели, пропылесосим вместе квартиру.

Молодку неожиданный отпуск устраивал. Ухажер Клавы на несколько дней вернулся с Кавказа, где служил по контракту, и им было чем заняться.

– Спасибо, Мария Николаевна. Но если я вам понадоблюсь, звоните. Приеду раньше.

Захлопнув за работницей дверь, хозяйка медленно побрела по квартире. Когда у вас пять комнат, огромная столовая, и везде пусто, чувство одиночество возникает само собой. На кухне продолжал работать телевизор. Она специально его не выключала. Голоса на экране некоторым образом связывали дом с остальным миром, делая хозяйку причастной к жизни огромной страны.

«….трехлетнему Леше родители привязали к ногам пудовую гирю и бросили в пруд. Но перед этим они еще долго били ребенка железным ломом по голове. Теперь супруги Макаровы предстанут перед судом. По словам следователя, убийцам малыша грозит большой срок. Если вы стали свидетелем чего-нибудь подобного и записали это на камеру вашего мобильного телефона, присылайте, и мы покажем запись в программе «Криминальный час». Берегите себя».

В другое время Мария Николаевна, услыхав в новостях нечто подобное, обязательно бы сомкнула брови, возмущенно воскликнув «какой ужас» или «не представляю, как люди способны на такое». Но сейчас на кошмарные подробности из быта сограждан не обратила внимания. Мысли женщины занимало странное поведение мужа. Все началось пару недель назад, с завтрака, когда Александр Ильич пытался пробить яйцо зубочисткой. О рассеянности супруга ей было известно еще с первых месяцев их совместной жизни, и к подобным казусам она давно привыкла. Насторожило ее в то утро другое. Бородин-старший тщательно выбрился и нарядился в выходной костюм. Тогда она мужу ничего не сказала. Мало ли зачем ему понадобился этот парад? Или начальство ждали в институт с визитом, или день рождения академика Румянчикова. Но и последующие недели Александр Ильич спешил на работу, как на праздник, а ее как будто не замечал. А вчера явился с работы гораздо раньше обычного и за обедом неожиданно попросил собрать ему чемодан с самым необходимым. У Марии Николаевны шевельнулось ревнивое подозрение. «Суркова, – подумала она. «Конечно, Суркова!»

Профессорша однажды видела эту молодую, красивую особу на институтском вечере, куда Александр Ильич пригласил и ее. Мария Николаевна внимательно осмотрела сотрудницу мужа и еще тогда подумала, что их служебное общение небезопасно. Но Катерина выглядела скромницей, а вовсе не вертихвосткой, да и Александр Ильич мужского внимания на молодую женщину не обращал. Зная его неискушенность в бытовых вопросах, Мария Николаевна была уверена, ее благоверный не способен притворяться или лукавить. Будь что-либо между ними, уж она бы заметила. Но с того вечера миновал год. А за год многое может случиться – она-то не молодеет, а он в свои пятьдесят девять еще огурчик. А теперь этот чемодан… Причину своей просьбы Александр Ильич объяснил – едет в командировку, а на сколько, пока не знает. И она поверила. Но сегодня за завтраком заметила неладное. Разливая кофе, она случайно перехватила взгляд, которым супруг обменялся с Арсением. Это был взгляд заговорщиков. Мало того, сын еще подмигнул папочке. И уехали отец с сыном вместе – вроде Арсений повез отца на вокзал. Неужели они ее предали?! Предали два самых близких ей человека! Выходит, ее Саша поделился с сыном истинной причиной своей «командировки» и тот проявил мужскую солидарность. Это было отвратительно. Неужели и в их семью вошла ложь и измена?

«…в квартире высокого чиновника при обыске обнаружено десять килограммов золота и несколько миллионов валюты. В Кремле этот арест пока не комментировали… долгий приятный вкус во рту… рекомендация стоматолога номер один в мире».

Женщина смотрела на экран японского телевизора и думала, что предпринять? Нельзя же просто так сидеть сложа руки, когда у тебя уводят мужа! Первое, что ей пришло в голову, – проверить свои подозрения. Она пультом убрала звук и позвонила мужу на работу. Трубку долго не брали. Наконец отозвался мужской голос. Мария Николаевна звонила в институт редко, и голосов сотрудников лаборатории запомнить не могла. К тому же обычно трубку брал сам профессор, поскольку аппарат стоял в его кабинете.

– Позовите Александра Ильича Бородина.

– Профессора нет.

– А с кем я говорю? – сухо поинтересовалась Мария Николаевна.

– С Витей, – сообщили в трубке.

– Каким еще Витей?

– Я лаборант профессора, Виктор Шаньков.

Она тут же вспомнила – муж взял на работу сына их старинных знакомых.

– Ах, Витюша? Как папа? Как Лена?

– Спасибо, тетя Маша, с родителями все в порядке.

– Витюш, есть кто-нибудь, кроме тебя, в лаборатории?

– Никого.

– И Катерины Сурковой?

– Суркова тоже там.

– Где там?

– А вы разве не знаете? Александр Ильич некоторое время пробудет в другом месте. Он снял квартиру.

– Квартиру?

– Да. Вы ему туда позвоните. Запишите номер.

Мария Николаевна бросила трубку и расплакалась. Теперь ей стало все ясно. Муж снял квартиру и сбежал в нее с этой тихоней Сурковой. Обида и злость быстро иссушили слезы. «Если он так поступил, чего с ним деликатничать. Она скажет ему все, что думает. Нечего делать из меня дуру – решил разводиться, так и скажи».

Мария Николаевна еще раз позвонила в лабораторию, и Шаньков продиктовал ей номер. Минут пять женщина сидела неподвижно, набираясь сил. Потом прошла в ванную, умылась и подкрасила губы. О том, что по телефону муж увидеть ее лица не сможет, не думала. Она сильная женщина и не доставит ему удовольствия своими слезами.

Дрожащим пальцем прошлась по кнопкам. Ответили сразу. Но голос на другом конце провода мужу не принадлежал.

– С кем я говорю? – спросила она, стараясь не сорваться в истерику.

– Я Н-н-н-николай Тарутян.

– Позовите, пожалуйста, господина Бородина.

– Профессор отъехал.

– Куда?

– В тю-тю-тюрьму. Это не далеко, тут в области. А кто его с-с-с-спрашивает?

Мария Николаевна растерялась. Что может делать в тюрьме ее неверный супруг? Тарутян повторил вопрос, и она машинально ответила:

– Я его жена.

– Мария Николаевна?! Богатой бу-бу-будете. Я вас не узнал.

– Я вас тоже.

– Ну как же? Я Коля. Помните, еще привозил до-до-документы Александра Ильича, когда он забыл в нашей по-по-поликлинике свой па-па-паспорт и медицинскую страховку?

– Теперь припоминаю. И что вы делаете на съемной квартире? Держите мужу свечку?

– Какую с-с-с-с-свечку? Мы готовим помещение для опытов. Заканчиваем монтаж оборудования. К приезду профессора д-д-д-должны успеть.

– Что еще за опыты? Вам института мало?

– Мария Николаевна, это се-се-се-кретная информация. Боюсь, мне и так попадет, за то, что я вам сказал. Вы уж меня не выда-да-да-давайте?

– Ладно, Коля, когда Бородин появится, пускай позвонит домой.

– Я передам.

– Спасибо. Вы там один?

– Нет, мы здесь все-се-сей командой, кроме лаборанта. Шаньков остался в институте с-с-с-с обезьянами.

Мария Николаевна положила трубку и снова разревелась. Теперь уже от радости.

«Господи, какая я дура», – подумала женщина и ощутила странное беспокойство. Не сразу поняла, что оно вызвано тишиной. Посмотрела на экран телевизора и вернула звук.

«…Обвала крыши спортивного комплекса двенадцать человек погибло. Двадцать пять доставлено в больницу. …семеро в тяжелом состоянии. …теперь вдвое больше по той же цене. …жизнь прекрасна, как ни крути».

Тревога ушла. Мария Николаевна отвернулась и перестала вникать в смысл происходящего. Голоса на экране снова звучали звуковым фоном, создавая иллюзию присутствия жизни в доме.

* * *

Заветный день, готовящий научную сенсацию века, начался буднично. Александр Ильич, в сопровождении крепких молодцев из службы безопасности банка, укатил вызволять арестантов, а его помощники остались готовить встречу.

За полторы недели квартира, арендованная Арсением под опыты отца, превратилась в апартаменты нуворишей, или дорогой номер в отеле средней руки. Что в наше время отличить трудно. Но за внешним лоском помещений скрывалась невидимая глазу начинка. Бригадир монтажа потайной техники, вполне интеллигентный очкарик, провел Тарутяна, Суркову и Дружникова экскурсией по всем комнатам и, пожелав им успеха, отбыл на следующий объект. Молодые ученые еще немного потоптались по сияющему лаком паркету, завистливо потрогали дорогую сантехнику и, повздыхав о недосягаемости подобного комфорта для собственных скромных персон, вышли на лестничную площадку. Тарутян закрыл за ними стальную дверь, замкнув ее на два заморских замка. Несмотря на дорогой евроремонт, жилье на ближайший месяц становилось комфортабельной тюрьмой, с той лишь разницей, что дверной глазок заменяла техника. Невидимые провода шли в соседнюю квартиру, также арендованную Арсением для проекта отца. Здесь никакого шика не наблюдалось. Все аскетично и весьма функционально. Тесная, маленькая кухонька, совмещенный с душем туалет и узенький коридорчик составляли все ее пространство. Саму жилую комнату технари превратили в аппаратную. Отсюда ученым предстояло днем и ночью подглядывать и подслушивать за всем, что произойдет у соседей. На панели, занявшей целую стену, бригада интеллигентного очкарика установила записывающую технику, мониторы от камер наблюдения, несколько процессоров. А пять жестких офисных кресел на колесиках составляли ее мебельный ансамбль.

– Располагайтесь, дамы и господа, – широким жестом пригласил коллег Дружников и уселся первым: – Прямо логово Джеймса Бонда. Прекрасная дама уже есть, остается нам с Колей решить, кто из нас Джеймс, а кто Бонд.

– А мне что при этом делать? – не без кокетства поинтересовалась Суркова.

– А тебе, Катя, составлять расписание, в какой день влюбляться в Джеймса, а какой в Бонда.

– А вдруг я влюблюсь в одного из благородных Робин Гудов, что привезет профессор… Это так романтично…

Тарутян поспешил опустить девушку на грешную землю:

– Не обольщайтесь г-г-госпожа Суркова, патрон привезет обыкновенных бандитов.

– Не забывайте, аспирант, об активизации гена «h». Кто знает, во что превратятся эти обыкновенные бандиты.

Дружников поддержал армянина, позволив себе бестактность:

– Любовь к ним тебе, Катенька, все равно не грозит. Ты уже давно и безнадежно влюблена в патрона. Хотя я не понимаю, как можно полюбить старика!

Тарутян возразил:

– Почему? Наверное, это очень романтично. П-п-представляешь, любовное ложе, на т-т-тумбочке стакан, а в нем вставная челюсть… Некоторых женщин это заводит…

Катя густо покраснела:

– Во-первых, Александр Ильич не старик, а мужчина в расцвете сил. А во-вторых, не вам, юноши, судить о любви людей взрослых. Молоды еще.

Дружников вскипел, но взял себя в руки:

– Юноши мы или нет, но полюбить даму под шестьдесят, у нас, действительно, кишка тонка.

Чтобы избежать развития щекотливой темы, Суркова все перевела в шутку и потребовала:

– Трепачи, технику проверяйте.

Тарутян пультом запустил систему. Один за другим засветились экраны мониторов, послышался громкий мат и «картинка» отобразила двух крепких молодых мужиков. Ученые тут же узнали охранников банка, из тех, что присматривали за ремонтом. Вскоре мужики вспомнили о потайных микрофонах и материться перестали.

В апартаменты они пришли не с пустыми руками. Один нес кейс, другой – пластиковый мешок с одеждой. Камеры одна за другой отслеживали их перемещение. Охранник повыше остановился в холле у небольшого комодика, запустил в кейс огромную лапу, извлек оттуда две пачки долларов и бросил в ящик комода. Второй развешивал по шкафам в спальнях три комплекта одежды для будущих жильцов. Оба сошлись в гостиной и дальше отправились вместе. По ходу их движения в ящиках мебели оставалась валюта, рубли в крупных купюрах, и всяческие дорогие безделушки. Дружников присвистнул:

– Ничего себе подарочки…

– Готовят сы-сы-сыр в мышеловке… – догадался Тарутян.

– Мальчишки, да там целое состояние, – прошептала Суркова: – Зачем столько?

Тарутян подмигнул Николаю:

– Иметь, так к-к-королеву, воровать, так миллион.

Дружников впился в экран глазами:

– Не захочешь, а упрешь. Никакой ген «h» не поможет.

– Мальчики, я серьезно. Зачем Арсений так рискует? Это же его средства.

– Не в-в-волнуйся, Суркова. На окнах решетки, двери стальные, и эти парни всегда начеку. Так что рискует он не слишком. Зато уголовникам приманка классная.

– Это нам, мальчики, головная боль, смотреть за ними в оба.

– В том и суть опыта.

Покончив с закладкой «приманки», охранники удалились. Экраны мониторов отразили уголки пустынной квартиры, а микрофоны тишину. Но вскоре – «картинка» снова ожила. На сей раз на экранах появился сам профессор. Александр Ильич вихрем пронесся по комнатам, заглянул в ящики, удостоверился, что ремонт завершен, а деньги и ценности разложены, и в том же темпе исчез с экранов. Через секунду возник в аппаратной, уже не изображением, а собственной персоной. И с порога завил:

– Друзья, можете меня поздравить. Все прошло как по маслу. Теперь быстро в институт, времени у нас в обрез. – И двинул из квартиры.

Помощники за ним. Молодые люди не догадывались, что их патрон может перемещаться с такой скоростью. Но Бородин не только несся не чуя ног, но и рассказал им по дороге о ходе операции «доставка» от ворот тюрьмы до института. Охраняли зеков семь парней из служб безопасности банка, но усыпили бандиты себя сами. В микроавтобус, куда их усадили, Бородин заблаговременно припрятал бутылку водки. Уголовники ее довольно быстро нашли, а охранники сделала вид, что их это не касается. Препарат, растворенный в алкоголе, подействовал при подъезде к Москве. Самым трудным оказалось занести бесчувственные тела в грузовой лифт института незаметно. Для этого профессор попросил открыть запасной выход во двор и наплел вахтерам, будто завез тяжелое оборудование.

Уснувших уголовников накрыли чехлами брезента и подняли в лабораторию. По мнению Александра Ильича, снадобье будет действовать еще два с половиной часа. Необходимо срочно провести активизацию гена, пока рецидивисты не проснулись. И они торопились, как торопятся люди к забытому на газу чайнику или за водкой в магазин перед закрытием. Никто из них не думал о пафосе предстоящего. О том, что их открытие способно дать шанс огромной стране двинуть к прогрессу семимильными шагами – без воровства, взяточничества, без холуйского пренебрежения к нравственным ценностям общественного бытия. Все это уже ими сотни раз пережито, передумано и переспорено. После каждого пройденного этапа, опытов на крысах, морских свинках, макаках и, наконец, шимпанзе, их вера в успех становилась все крепче, а фантастический результат все реальнее. И когда близился момент, способный стать венцом многоэтапного труда, они о высоком уже не размышляли. Сейчас для профессора Бородина и его помощников важно было одно – не опоздать.

Александр Ильич не зря просил сына подыскать помещение поближе к работе – дорога до проходной института заняла у них чуть больше семи минут. Еще три минуты до лаборатории.

Виктор Шаньков встретил старших коллег на пороге:

– Слава богу. А то я уже беспокоился. А что если они оклемаются, а вас нет…

– Не волнуйся, Витя, – бросил на ходу профессор и поспешил мыть руки.

Спящие уголовники возлежали на каталках перед «операционной». Возле каждого дежурили по два охранника. Александр Ильич вернулся в белых перчатках и марлевой повязке на лице. Произносить слов ему не понадобилось – помощники прекрасно знали свои обязанности. Еще перед активизацией гена у шимпанзе они сотни раз проделывали эту процедуру на более примитивных животных, доведя процесс до автоматизма. Вадим Дружников подготовил к съемкам видеокамеру. Сегодня место оператора доверять лаборанту профессор остерегся. Суркова уселась у дисплеев. Томограф и энцелограф последнего поколения позволяли видеть мозг и наблюдать его активность. Николай Тарутян настроил приборы, Шаньков разбирался с электродами. Через двадцать минут помощники доложили о полной готовности.

Первым в «операционную» закатили Лыкарина. Шаньков обложил голову Федора Иннокентьевича электромагнитными датчиками. Провода тянулись к приборам, а от них к дисплеям Катерины. По команде профессора операция началась. В мозг «пациента» поступили электрические импульсы. Оба его полушария проявляли слабую активность, что для состояния усыпленного человека вполне нормально. Суркова напряженно вглядывалась в экран и выглядела растерянной. Ей предстояло отыскать в мозгу Лыкарина ген «h». Катерина этого гена не видела. Бородин запустил лазерную установку и посмотрел в ее сторону:

– Ну?

– Александр Ильич, я ничего не понимаю…

Профессор поднялся, раздраженно отстранил девушку и уселся за прибор сам. Какого же было его удивление, когда и он искомого гена «h» не обнаружил. Место, где тому полагалось находиться, в структуре мозга присутствовало, но самого гена не было. Тут и профессор растерялся. В мозгу примата «h» просматривался вполне отчетливо. Даже у крыс и морских свинок, хоть в зачаточном состоянии, но имелся. В человеческом мозгу Александр Ильич наблюдал его много раз у своих помощников, а тут пустота. Время шло. До пробуждения бандитов оставалось немногим больше двух часов. Помощники застыли в напряженном ожидании. По выражению лица ученого они начали осознавать – патрон в отчаянии.

– Мальчики, у меня идея.

Все повернулись в сторону Сурковой.

– Предлагаю отдать наши.

– Что – наши? – переспросил Дружников.

Катя пояснила.

– Наши гены. Мы же знаем, со временем они у нас восстановятся. Но сейчас дорога каждая минута. Не срывать же опыт?!

– Я на это не пойду, – твердо заявил профессор.

Тарутян поднял руку:

– Я го-го-го-готов.

За ним руки подняли Шаньков, Суркова и Дружников.

– Я не имею права, – продолжал отказываться Александр Ильич, но уже не столь категоричным тоном. Катя присела рядом с шефом:

– Мы с вами три года. Практически без денег, на одном энтузиазме отдавали все силы, веря в ваш талант и вашу гениальную идею. И мы не позволим вам потерпеть неудачу. Всем здесь понятно, второго случая может и не представиться. Вы же не допустите краха наших надежд? – говорила девушка тихо, но с таким убеждением и силой, что ее голос проникал в душу. Серьезность момента передалась остальным. Глаза Александра Ильича повлажнели.

– Катя, как я могу взять на себя такую ответственность?! Мы пока не знаем, восстанавливается у человека этот «h» или нет. Нельзя быть уверенным только на основании опытов над животными… Вспомните, и у них стопроцентного результата мы не получили. Ген восстановился только у тех мартышек, чей интеллект находился в норме или выше. Даже на шимпанзе мы восстановительного эффекта проверить не успели.

– Если «h» восстанавливается у мартышек со среднестатистическим интеллектом, почему вы сомневаетесь в нас? Или наш интеллект не соответствует норме?

– Соответствует… Но это хоть и бескровное, но все же вмешательство в живую ткань мозга.

– Ерунда. Не страшнее укола дантиста. Нора и Фоня предавались любви уже через пятнадцать минут. Не думаю, чтобы они вели себя подобным образом после сильного болевого шока. Не придумывайте отговорок и не теряйте драгоценного времени.

Бородин взял Катю за руки, поднялся с кресла и поднял ее:

– Хорошо, я согласен. Готовьте пересадочную иглу.

В мозгу Косых ген «h» обнаружить удалось. Он едва пульсировал, но поддавался активизации. У Водиняпина так же, как и у Лыкарина, гена «h» не оказалось. Тарутян, Шаньков и Дружников благородно предложили профессору воспользовался их мозгом и обойтись без Катерины. И добились своего. Александр Ильич остановился на кандидатурах Тарутяна и Дружникова. Молодые ученые отвечали за свои поступки. Шаньков не подходил по возрасту – был слишком юн.

Вадим Дружников, перед тем как лечь на каталку, передал камеру лаборанту. Александр Ильич перекрестился и взял в руки лазерную иглу. Работа началась.

Через час тридцать пять минут все было закончено. Вадим Дружников и Николай Тарутян чувствовали себя нормально, если не считать, что их сильно клонило в сон. Александр Ильич оставил аспирантов подремать в лаборатории, разрешив им присоединиться к наблюдениям позже. Что молодые люди и сделали.

Охранники из службы безопасности банка спустили обернутых в брезент уголовников тем же грузовым лифтом. Их так же вынесли во двор через запасной выход и погрузили в микроавтобус. Дорога до арендованных апартаментов заняла всего несколько минут. Там бывших зеков охранники раздели догола, обрядили в голубые пижамы с рисунком в мелкий цветочек и уложили в постели. Зрелище получилось сильное. Татуированные конечности пациентов трогательно торчали из-под веселой пижамной ткани. Заботливо накрыв похрапывающих джентльменов одеялами, охрана тихо удалилась. Профессор оставил в холле конверт и вместе с Катериной Сурковой занял наблюдательный пост в соседней квартире.

Теперь предстояло ждать, когда усыпленные бандиты придут в себя и наблюдать за каждым их шагом.

* * *

«Зверское отношение детей к своим престарелым родителям поражает своей жестокостью. Великовозрастный сын несколько месяцев держал престарелую мать на цепи в собачьей будке» – Мария Николаевна, если не считать трансляций о фигурном катании, обычно телевизор внимательно не смотрела. Передачи и сериалы воспринимала вполуха, продолжая заниматься домашними делами. Но тут заинтересовалась и присела в кресло. Передавали очередное журналистское расследование. На экране возникла старушка с забинтованной головой. Репортаж велся из городской больницы. «Перед тем как посадить в будку, отобрал пенсию и бил ногами», – жаловалась несчастная. Из слов репортера выходило, что сын этой пожилой дамы постоянно издевался над матерью, держал в собачьей конуре, отнимал еду и жалкую пенсию. А неделю назад еще и избил до такой степени, что бабушку пришлось поместить в больницу. «…прервемся на короткую рекламу, а после нее расскажем вам, как сестры сбросили престарелую тетушку с балкона десятого этажа. Не переключайтесь, реклама пройдет быстро».

Мария Николаевна не стала пережидать рекламную паузу, а направилась в свою комнату извлекать летние вещи. На следующей неделе обещали резкое потепление, а она еще к нему не подготовилась.

Звонка мужа она так и не дождалась. Но к восьми вечера домой явился Арсений.

– Ужинать будешь? – спросила она сына.

– Нет, мама. Я только что из ресторана. Так сказать, деловой обед плавно перетек в ужин, – ответил «мальчик», прямиком направляясь в кабинет. Она преградила ему дорогу.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– А что бы ты хотела услышать?

– И он еще спрашивает?! Его отец таскается по тюрьмам, живет в съемных квартирах, наврав, что едет в командировку, а сын его покрывает.

– Ты уже все знаешь. Так зачем спрашиваешь?

– Я ничего не знаю. Я у вас, как несмышленый придаток. А я, между прочим, человек и имею кандидатскую степень филолога. Поэтому имею право на уважение близких.

– Другой бы спорил…

– А ты не перебивай мать. Да, имею, хотя бы за то, что ради вас отказалась от собственной карьеры.

Арсений взял маму под руку, привел в гостиную, усадил в кресло и уселся напротив. Родители – то неизбежное зло, с которым детям не только приходится мириться, но которое еще и положено любить. Среди простого люда это положение часто не соблюдается, и ненависти там не скрывают. В интеллигентных семьях принято с родителями считаться. А если сыновняя или дочерняя нежность возникает искренне, то уже в зрелом возрасте, если старикам удалось до этого момента дожить. Арсений в свои годы ценность родительского присутствия осознал и раздражение старался подавлять в зачатке.

– Прости, мама. У меня сегодня тяжелый день, и я хотел немного отдохнуть.

– У тебя каждый день тяжелый. Других не помню. Будь добр, поделись с матерью, что там у вас с отцом за тайны?

– От тебя тайн нет. Не хотели волновать, вот и не стали слишком подробно описывать ситуацию. Квартиру отцу снял я. Ему нужно проделать несколько экспериментов над людьми, а разрешительных санкций ждать долго. Вот я и помогаю ему это сделать без лишнего шума.

– И этих людей он привез из тюрьмы? Я правильно понимаю?

– Примерно так.

– Ты хочешь сказать, что твой отец ставит опыты над преступниками?

– В некотором роде.

– Ты в своем уме?! Они его убьют.

– Мама, чтобы не выслушивать твоих возмущенных сентенций, отец и не стал тебе ничего рассказывать. И я его понимаю. Научись воспринимать жизнь без паники. Истериками ничего не изменишь.

– Мне уже поздно учиться. Я знаю одно – стоять у ваших гробов не смогу.

– Подожди нас хоронить. У нас с папой все только начинается, – и Арсений грустно улыбнулся.

– Какой же ты еще ребенок, – вздохнула Мария Николаевна: – Теперь такая страшная жизнь, а ты этого не понимаешь!

– Чем она такая уж страшная, особенно у тебя? Вот когда вы меня растили в коммуналке, жизнь была действительно страшная. – Арсений подошел к бару, плеснул себе в стакан немного виски и вернулся в кресло: – Может, тебе тоже чего-нибудь налить?

– Ты же знаешь – от алкоголя у меня поднимается давление. Вот ты вспомнил нашу коммуналку. А мне здесь в этих хоромах гораздо страшнее.

– Не понял?

– Там я была с людьми, а здесь с телевизором.

– Тебе плохо в новой квартире? Я же для тебя старался.

– Спасибо, сынок, я благодарна. – Она вспомнила о старушке, которую сын держал в собачьей конуре. – Множество матерей живут куда хуже. Но подумай сам – ты весь в работе, отец весь в работе. Вы даже дома отгорожены от меня свинцовой стеной. У меня своих интересов давно нет – живу вашими. А вы скрытничаете. Вот и подумай, каково матери в этой золоченой клетке одной?

– Почему одной? Ты же с Клавой.

– Сынок, она молодая женщина. Со мной если и общается, то из вежливости – я же плачу ей деньги. А на уме у нее любимый Гриша. Ее дружок на Кавказе. Она каждую минуту трясется, жив он или уже убили. Всю посуду мне извела. Задумается – и тарелка из рук.

– Вот откуда у тебя в голове все эти ужасы? Надо сменить домработницу.

– Не смей. Клава меня устраивает. Она хоть не ворует.

– Совсем?

– Во всяком случае, много. Возможно, обсчитывает меня на покупках. Но это мелочи. Я не проверяю счета. Зачем унижать человека недоверием.

Арсений ухмыльнулся:

– Если опыты отца закончатся успешно, мы твою Клаву ему покажем.

– Это еще зачем?

– Так, для профилактики. Ладно, мама, я пойду немного отдохну. А на следующей неделе мы сходим в театр.

– Вдвоем?

– Да. Отец еще будет занят. И не волнуйся за него. Я приставил к нему серьезную охрану.

Она заметила, что он так и не выпил свое виски – ушел и унес с собой.

«…бизнесмена застрелили прямо в его кабинете. У предпринимателя остался шестилетний сын и молодая жена …снова бизнес связан с минеральными удобрениями. Возникает вопрос – совпадение это или очередной передел собственности… прекрасный салон, автоматическая коробка передач, всего за семьсот пятьдесят тысяч рублей… управляй мечтой».

В квартире продолжал работать телевизор, и она вспомнила, что пропустила начало трансляции «Ледникового периода». Его повторяли по Первому каналу, и она не переключила программу. Фигурное катание профессорша любила с юности. В школе сама занималась в секции при Доме пионеров, но в институте на спорт не осталось времени.

* * *

Лыкарин проснулся в раю. О загробной жизни он размышлял редко. С детства в памяти сохранились некоторые образы, навеянные рассказами старших и сусальными открытками. От бабки Матрены мальчик Федя слышал, будто в раю растут райские яблочки и щебечут птахи, а в аду черти жарят грешников на сковородах. Позже, уже в неволе, к птахам и райским яблочкам в своих фантазиях добавил услуги бесплатных проституток. Представлял, лежа на нарах, как в тени райских пущ ангелоподобные девы отдавались ему по первому требованию. Эротические грезы рецидивист использовал практически – они помогали пережить вынужденное воздержание. Но о самом рае как о награде за безгрешный земной путь Лыкарин не раздумывал. Себя к числу будущих небожителей он не причислял и ждать благостного конца не собирался. Предпочитал получать райские блага на земле, расплачиваясь за них шальным налом, добытым отнюдь не праведно. Следовательно, перспектива оказаться в преисподней представлялась ему куда более реальной. Но и ад его не страшил. После трех отсидок опытный зек не сомневался – с чертями он сумеет договориться ничуть не хуже, чем с лагерным начальством.

Способность русского человека переносить тяготы быта часто не поддается осмыслению. Миллионы соотечественников до сих пор ютятся в бараках не только без горячей воды, но даже без водопровода. А туалеты на улице в виде дощатого курятника, продуваемого со всех сторон ветрами, с протекающими дырявыми крышами и зловонным очком – вполне заурядная деталь российского провинциального комфорта. А если учесть наш суровый климат с сорокоградусными морозами, то подобное существование вполне можно приравнять к адовым мукам. Причем в таких условиях обитают не маргиналы, а граждане, отдавшие родине годы самоотверженного труда.

Это удивительное терпение трудно объяснить какими-то конкретными словами, кроме одного таинственного «менталитет». В этом емком понятии органично уживаются беспробудное пьянство, злоба к тем, кто пытается хоть немного улучшить свое существование, и вытекающая отсюда ненависть к буржуазии. Но, с другой стороны, этот же менталитет позволяет выжить там, где человеку, им не обладающему, тут же наступят кранты. Это относится и к местам лишения свободы, где не один год отбывал наказание Федор Иннокентьевич Лыкарин и его друзья-рецидивисты, волею случая востребованные наукой.

Все трое, усыпленные водкой в микроавтобусе, после пробуждения обнаружили себя не в камере с запахом параши и потных тел, а в великолепных апартаментах. Если уголовники и видели в жизни нечто подобное, то только в связи со своей профессиональной деятельностью, на короткие мгновения, отпущенные им фортуной для грабежа.

Голубые пижамы в мелкий цветочек, хрустящее крахмальное белье, тишина и свежий воздух – контраст с тесной камерой запредельный. Надо обладать весьма устойчивой психикой, чтобы сохранить рассудок и спокойствие.

Покинув опочивальни, Лыкарин, Косых и Водиняпин, не сговариваясь, сошлись в гостиной. Обрушив друг на друга поток грязных ругательств, джентльмены пытались понять, что с ними произошло и как они здесь оказались. Вспомнить смогли лишь момент распития бутылки водки в салоне микроавтобуса. Но как эта бутылка свалила троих здоровых мужиков, так и не сообразили.

Закончив обмен мнениями, Лыкарин внимательно оглядел решетки на окнах, после чего предложил друзьям изучить хоромы. По пути в столовую джентльмены осмотрели огромный холл, два туалета и ванну-джакузи, в которую втроем и помочились. На обеденном столе их дожидался конверт, адресованный Федору Иннокентьевичу Лыкарину. Водиняпин заметил конверт первым, но не понял, кто такой Федор Иннокентьевич, поскольку привык при обращении к корешу использовать кличку:

– Лык, смотри, тут малява какому-то Федору Лыкарину.

Адресат покрутил конверт в руках и после недолгих размышлений воскликнул:

– Сукой буду, мне! – Он осторожно извлек из конверта листок с текстом и зачитал вслух: «Уважаемый Федор Иннокентьевич, простите за вынужденное ограничение свободы для вас и ваших друзей. До некоторых пор парадная дверь квартиры останется запертой. В вашем распоряжении холодильник с продуктами, телевизор и все имеющиеся удобства. Захотите переодеться – ваши новые вещи у каждого в спальне. Детали наших отношений при личной встрече. Отдыхайте и чувствуйте себя, как дома». Внизу послания стояла подпись «Профессор А. И. Бородин».

Закончив чтение, Лыкарин передал листок Косых, который еще раз просмотрел текст и, в свою очередь, предложил его вниманию Водиняпина. Когда все три джентльмена ознакомились с посланием профессора подробно, они решили, не мешкая, проверить его правдивость. Особенно в той его части, что касалась содержимого холодильника.

Поначалу друзья испытали некоторое разочарование – крепче пива алкоголя в нем не хранилось, зато все полки оказались забиты продуктами – сыры, колбасы, копчености. Все свежее, в ярких запечатанных упаковках. Лыкарин первым сменил гнев на милость. Сверкнув золотом коронки, он скривился в улыбке и вытянул сразу пять банок пива. Косых и Водиняпин последовали его примеру. Утолив жажду, друзья начали вываливать на стол закуски и тут же набросились на них. Ели молча. После тюремного меню разнообразные деликатесы мутили сознание, и друзья заглатывали их не от чувства голода, а от инстинктивного желания набить брюхо впрок. Первым отвалился от стола Лыкарин. Громко рыгнув, он оглядел пространство столовой, еще не сообразив, чего ищет. А искал он табак.

– Мужики, курева нигде не видели?

Косых отрицательно мотнул головой, и тут же сам понял – пришло время затянуться. То же почувствовал и Водиняпин.

– Не может быть, чтобы на такой хазе не найти ни одной пачки махры?! Где-нибудь да завалялась. – Недолго думая, Водиняпин выдвинул ящик буфета, и челюсть у него отвисла:

– Братаны, зелень!

Косых и Лыкарин заглянули в ящик и замерли. Две пачки долларов в банковской упаковке тянули тысяч на двадцать.

– Бля, да тут хватит с Чоботом рассчитаться, и самим погулять, – прикинул Лыкарин и потянул руку к валюте. Но неожиданно, даже для себя, вместо того чтобы схватить пачки, задвинул ящик обратно.

– Ты чего, Лык? – возмутился Косых.

– Не наши, хули варежку разевать?

Косых, оставаясь в изумлении, вспомнил о близких отношениях с мамой друга, но закончил мысль вполне цензурным вопросом:

– Ты, Лык, случайно, не того?

Поскольку Лыкарин не отвечал, в разговор вступил Водиняпин:

– Лык, не упускай фарта. Берем капусту, колупнем решетки на окнах, и привет профессору. Девки, водяра, кураж. Мы же вроде на воле, а воли не видали!

Но и этот довод на Лыкарина не подействовал.

– Мужики, хватит базарить. Вам надо – берите. А я не могу.

Водиняпин тут же выдвинул ящик, но денег и он не взял. То же произошло и с Косых. Джентльмены ошалело взирали друг на друга.

– Мы, бля, воры или кастраты монастырские? – воззвал к профессиональной чести коллег Водиняпин.

– Мужики, но это ведь не наши бабки? – резонно возразил Лыкарин: – Вы чего? Пришли, пожрали и физданули? Нет, так нельзя.

Косых неожиданно заплакал:

– Братва, у нас крыша едет?

Водиняпин рванул на себе пижаму:

– Блядь, этот фраер ученый, специально сюда зелень наложил, чтоб мы в осадок выпали?! Да его, падлу, надо на рога ставить!

Федор Иннокентьевич оставался спокоен:

– Послушайте, братаны, давайте не будем зря кипешить. Есть у мужика бабло, вот и держит в буфете. Хули на него бочку катить? Он нас с кичи снял, на свою хазу пустил. Придет побазарить, скажем, неправ.

– С чего ты взял, что он придет? А что если сюда лягаши нагрянут, и нас опять в обезьянник?

Лыкарин поднял записку профессора и потряс ею перед друзьями:

– Маляву изучили? Он же черным по белому рисует «до личной встречи». Лучше пошли, прикид примерим, а то мы как придурки, в цветочек. Заодно поглядим, что за сменку профессор нам приготовил. – И не дожидаясь друзей, вернулся к себе в спальню.

В шкафу висел прекрасный светло-серый костюм, а внизу под ним красовались великолепные новые штиблеты. Белоснежная сорочка и галстук висели рядом с костюмом. Лыкарин снял костюм с плечиков и почувствовал, что в карманах пиджака что-то есть. Запустил руку и достал из одного пачку сигарет «Мальборо» и зажигалку, из другого – бумажник. В нем оказались пять тысяч рублей, десятью купюрами, по пять сотен каждая. В отдельном карманчике хранились визитки. Обладатель обновки вынул одну и с удивлением прочитал:

«Федор Иннокентьевич Лыкарин. Сотрудник Института экспериментальной генетики. Руководитель группы испытателей».

* * *

Сон аспирантов оказался долгим. Они проспали в лаборатории почти сутки и проснулись от телефонного звонка. Дружников открыл глаза первым, но с места не сдвинулся. Он слышал, как лаборант Шаньков снял трубку и тихо сказал: «Не волнуйтесь, Александр Ильич, они в порядке – дышат ровно, пульс хороший. Фоню и Нору я покормил. Дождусь, когда мужики проснутся, и пойду домой. А как у вас?» Потом помолчал и уже совсем другим тоном воскликнул: «Поздравляю! И Кате передайте, что я от вас торчу!» Положив трубку, заглянул в кабинет и на цыпочках подошел к спящим.

– Не крадитесь, юноша, я уже с вами.

– Я тоже н-н-не сплю, – подал голос Тарутян. Лаборант подпрыгнул на месте, прошелся на руках и крутанул сальто:

– Друзья, товарищи, ура!

– Сбесился? Башку разобьешь. Тут тебе не спортзал, а Институт экспериментальной генетики, – напомнил юноше Дружников.

Но Шанькова его слова не остановили. Он еще раз подпрыгнул и заорал:

– Уголовники денег не тронули! Вы понимаете?! Уголовники денег не тронули! Ура! – Потом как-то сразу успокоился и присел рядом с аспирантами: – Мне так жалко, что сам всего этого не видел…

Тарутян широко зевнул:

– Мне тоже.

За стенкой послышался грохот и гортанные возгласы шимпанзе. Дружников кивнул в их сторону:

– Ты, Шаньков, животных взбаламутил. Теперь всю мебель переломают. Иди, успокаивай.

– Сами успокоятся. Я их покормил и больше видеть не хочу. Надоели.

– Фоня и Н-н-нора кого хочешь достанут, – сонно согласился Тарутян, но в его толосе лаборант сочувствия не услышал.

– Вам-то чего говорить? Вы пока съемные апартаменты готовили, я, как проклятый, один с обезьянами. Свою девчонку трахнуть некогда.

Дружников потянулся и встал с диванчика:

– Иди и трахай. Кто тебе не дает?

– Не получится. У мамы рождение. Придется торчать с родственниками за столом. Господи, и как им не надоедает жрать и трепать всякую чушь часами. У меня уже жопа отваливается, а они все сидят. Хорошо хоть метро ночью закрывают, а то бы до утра сидели…

– У каждого своя головная боль, – философски заметил Дружников: – Ты бы нам чайку с Колей вскипятил. Мы как-никак после операции…

– Голова болит?

– Не знаю, как у Коли, а у меня ничего не болит, только в горле пересохло.

– У м-м-меня тоже, – жалобно отозвался Тарутян.

Шаньков бегом отправился включать кипятильник. Даже чашки помыл. Домой лаборант не рвался. Перспектива провести вечер с родней его и вправду не радовала. Что касается любимой девушки, тут Витюша немного приврал. Пользуясь отсутствием коллег и начальства, ушлый лаборант не единожды за последние две недели приводил даму сердца в лабораторию и в промежутках между кормлением шимпанзе предавался с ней любовным утехам. Сегодня же, в такой торжественный момент, вместо того чтобы устроить настоящий праздник по случаю успешного начала эксперимента над уголовниками здесь, в лаборатории, тащиться на семейные посиделки с тетками, троюродными сестрами и прочей родней, ему было особенно обидно. Но рабочий день заканчивался и, напоив аспирантов чаем, он все же из института отвалил.

Оставшись вдвоем, аспиранты тут же перебрались в профессорский кабинет. Кресла в нем были помягче и воздух посвежее. Аромат от семьи приматов до начальственного кабинета не дотягивал.

– Смотри, Коля, наш Ильич свой пиджак тут забыл.

– Т-т-торопился очень. – Тарутян запустил руку во внутренний карман шефа и извлек бумажник: – Гляди, Коля, доктор Бородин в своем репертуаре. Деньги, документы – бери, не хочу.

– Денег-то много?

– Откуда я з-з-знаю…

– А ты посмотри.

Тарутян выложил бумажник на письменный стол, раскрыл его и заглянул в карманчики.

– Ну?

– Кажется, т-т-тысяч семь.

– Давай тыщонку на пиво конфискуем?

– А если хватится, тогда к-к-как?

– Да он ни хрена не помнит. Деньжата-то ему сынок выдает. Сколько попросит, столько и получит. А нам просить не у кого.

Тарутян аккуратно выудил из карманчика тысячную купюру и вернул бумажник на место. Дружников взял Тарутяна под руку и повел к двери:

– Теперь пойдем, отметим первый честный день господ уголовников.

– Имеем право. Их честность – наша з-з-з-заслуга. Свой ген «h» для них не пожалели.

В конце улицы работала круглосуточная пивная «Артем». Аспиранты уселись за столик у окна и заказали триста граммов водочки и две порции селедки с вареным картофелем. После первой рюмки Тарутян спросил:

– Ты хоть чувствуешь его от-т-т-сутствие?

– Чье отсутствие?

– Этого «h».

– Естественно, чувствую. Видишь, пью водку. А то бы сосал лапу. Кстати, как и ты.

– Без н-н-него, в натуре, жить легче.

– Естественно. Нам раньше на бананы для обезьян Катька выдавала по десять тысяч, и мы, идиоты, на все покупали. Теперь бы я штуки три точно себе отложил. Хрен с ними, с обезьянами, не сдохнут. Ну давай за уголовный элемент.

Аспиранты чокнулись и подмигнули друг другу. Жизнь становилась легче, жить становилось веселей.

* * *

Прошло две недели. Опыт с уголовниками продолжался, но условия их содержания изменились. Стало ясно – бывшие рецидивисты денег и золота в арендованных апартаментах не тронут, и им разрешили выходить на улицу. Троица посещала кинотеатры, прогуливалась по городу, заглядывая и в кафе. Но до свинства друзья не напивались, возвращались засветло и вечера проводили дома. Несмотря на полное обеспечение и волю, настроение их день ото дня ухудшалось. Причин депрессии подопытных джентльменов профессор понять не мог. То ли тертые зеки догадались, что их прослушивают, то ли по другим причинам, но откровенных бесед под глазками скрытых камер и микрофонами не вели. Перебрасывались впечатлениями от прогулок, смотрели телевизор и резались в карты. Но для Бородина и его помощников главным оставалась их честность. На улице за уголовниками «присматривали» сотрудники безопасности банка Арсения, а в арендованной квартире сами ученые. Дежурства в аппаратной велись посменно, даже в то время, когда «квартиранты» отсутствовали. Александр Ильич, ранее в категоричной форме отвергавший мобильную связь, по настоянию сына трубку завел и довольно быстро освоил. Новый атрибут позволял помощникам держать с ним постоянный контакт. Сегодня профессор ночевал дома, а в аппаратной дежурили аспиранты. Без Сурковой, которая отпросилась на двое суток, Александр Ильич проявлял повышенное беспокойство и первый звонок выдал в восемь утра.

– У нас по-по-полный порядок, – доложил Тарутян: – З-з-зеки еще с-с-спят. Мы пьем чай.

Успокоенный профессор поблагодарил помощников и отключился. Тарутян и Дружников провели ночь в аппаратной, но им предстояло дежурить еще целый день до восьми вечера. При этом оба молодых ученых чувствовали себя отдохнувшими, и оставшиеся двенадцать часов бдений их не пугали. В офисных креслах не выспишься, но Суркова притащила из дома раскладушку, и они дрыхли по очереди. Помощники догадывались – девушка пеклась о патроне и раскладушку в первую очередь везла для него. Особое отношение аспирантки к профессору ни для кого из них не являлась тайной. Но ее обожание не выливалась в служебный роман, а существовало в форме милой заботы о рассеянном и чудаковатом ученом. Да и парням перепадало, как в случае с раскладной лежанкой.

Дружников допил чай, дожевал бутерброд с сыром и раскрыл журнал, где дежурившие ученые делали пометки:

– Вчера Лыкарина назвали Лыком тридцать пять раз. Сергея Косых – Косым пятьдесят три раза, а Водиняпина – Няпой двадцать девять. Это ты, Коля, записал?

– Я… Профессор просил отследить их речь. В последнее время они стали друг д-д-друга именами тоже называть. Это уже сдвиг.

– Дальше с матом. Читаю – «Твою мать» употребили всего двадцать пять раз, сочетание из трех букв упомянули всего семнадцать. О продажной женщине на букву «б» вспомнили всего одиннадцать раз.

– И это за весь д-д-день?

– Да…

– Наши ученые м-м-матерятся чаще.

Из микрофонов донесся характерный звук слива бачка ватерклозета. Дружников отбросил журнал в сторону:

– Слышишь, Колька, проснулись, – и, вскочив с табуретки, одним прыжком сиганул из кухни в рабочее кресло. Колесики, вмонтированные в ножки мебели, позволяли ему раскатывать вдоль панели, перемещаясь от экрана к экрану. По ходу движения аспирант делился увиденным тоном комментатора на спортивном ристалище.

– Лык писает. Заметь, не в ванную, а в унитаз. Косой почистил зубы. Колька, какой прогресс! А Няпа! Посмотри на Няпу! Примеряет галстук! Это с его-то рожей?! Я торчу… Наши братки уже при параде. Не иначе, намылились куда-то.

Странную торопливость уголовников отметил и Тарутян, успевший занять соседнее кресло.

Наскоро ополоснув физиономии, подопытные джентльмены нарядились в свои новые костюмы и исчезли с экранов.

– Надо звонить патрону. Что-то сегодня они больно рано…

– Не т-т-т-рогай профессора. Если что, ему позвонят без тебя. Лучше за-пи-пи-пиши в журнал, что они опять не тронули ни денег, ни золота.

– Уже записал…

– П-п-п-послушай, а ты знаешь, сколько там ба-ба-бабок? Мы же ни р-р-р-разу не считали.

– Пошли, посчитаем.

– П-п-пошли…

– А если они вернутся?

– Ну и что? М-м-мы не чужие. Имеем право.

Дубликат ключей от апартаментов у молодых ученых имелся, стоило лишь выйти из одной двери и войти в другую. Обитель джентльменов они посещали две недели назад, принимая работу ремонтников. После в ней бывал только профессор, и то несколько раз. В прихожей Тарутян повел носом:

– Чувствуешь з-з-з-запашок?

– Есть немножко, – согласился Дружников, ощутив смешанный запах табака с другим, специфическим духом тюремного общежития.

– Зеками п-п-пахнет. Странно, они вроде ходят в душ и вполне цивилизованно по-по-пользуются туалетом.

– Последние три дня. А до этого путали унитаз с джакузи…

Наблюдая за подопытными в самых интимных проявлениях их быта, ученые не могли не заметить разительных изменений в их поведении. Это касалось не только культуры гигиены, но и общения между собой. С каждым днем они все реже пользовались жаргонными словечками, реже ругались матом и даже называли друг друга по имени. Александр Ильич отметил это первым. В конце опытов он намеревался тщательно обследовать мозг каждого, чтобы понять, чем вызваны такие перемены.

В холле молодые ученые остановились возле небольшого комода. Дружников выдвинул ящик. В нем лежали две пачки долларов. Тарутян пересчитал купюры. В каждой оказалось по десять тысяч. Вернув валюту на место, они перешли в столовую. В буфете обнаружили еще три пачки долларов и пять пачек рублей. Деньги были запечатаны.

– Придется ра-ра-раскрывать.

– Зачем? Тут же написано – по сто тысяч.

– Уверен, что п-п-по сто?

– Конечно. Прикинь на глаз – купюры по пять тысяч каждая. Так и будет. И потом, это же в банке кассиры пишут…

В другом ящике буфета хранились две коробочки с ювелирными украшениями. Дружников высыпал содержимое одной коробки на ладонь:

– В цацках я не разбираюсь. Но весят они граммов сто, не меньше…

– Цену з-з-з-золота можно посмотреть в Интернете. Она теперь бы-бы-бы-стро растет.

– Тут еще и камни? Ты в них что-нибудь сечешь?

– У меня дя-дядя ювелир. Тоже Та-та-та-рутян. Он знает…

– В Ереване?

– Почему в Ереване? Он д-д-д-давно в Москве.

– Колька, только представь, сколько лет нам надо работать, чтобы нажить такое?

– Лет д-д-д-двести… Ладно, хватит с-с-слюни пускать. Пошли отсюда.

– Погоди, давай поглядим, что у них там с запасами? – Дружников открыл холодильник. Верхняя полка едва вмещала банки с пивом. Друзья переглянулись.

– Позаимствуем немного. Нам тут до вечера торчать, а зеки не обеднеют.

Набив карманы, прихватив в руки, сколько вмещалось, молодые ученые вернулись в аппаратную. По первой банке вытянули молча. Откупорив вторую, Дружников спросил:

– Коля, у тебя заграничный паспорт в порядке?

Тарутян пристально посмотрел ему в глаза:

– У меня в по-по-рядке. А у тебя?

– Весной менял.

– Тогда давай еще по ба-ба-баночке за наш эксперимент.

Друзья откупорили пиво и, чокнувшись, выпили до дна.

* * *

Арсений изменил привычке – после завтрака не поехал в банк, а пригласил отца к себе в кабинет и усадил в кресло:

– Папа, поздравляю с успехом.

– Сынок, поздравлять рано. Опыты необходимо продолжить до конца месяца.

– Продолжай, но пора начинать следующий этап. Это большая канитель, нельзя терять времени.

– Я не против, но надо как-то уладить вопрос с подопытными. Не возвращать же мужиков в тюрьму?

– Это не самая трудная проблема. Есть посложнее. Скажи, как ты собираешься внедрять свое изобретение в жизнь?

– Массовой активизацией гена у населения.

– Какова технология?

– Придется обучить врачей и развернуть специальные центры по всей стране.

– Технически это реально?

– Реально, но требует огромных затрат.

– Оставим пока тему финансирования. Я хочу понять весь механизм твоей идеи. Ты планируешь заставить людей пройти активизацию принудительно?

– Почему принудительно?

– А как?

– Пока не знаю.

– А ты подумай. Представь, российскому обывателю сообщили – ты жулик и вор, но мы тебе поможем – привьем честность. Попробуй смоделировать его реакцию?

Александр Ильич задумался, но ответа не находил.

Арсений усмехнулся:

– Не можешь? А я могу. Он пошлет тебя на известные три буквы.

– Возможно, ты и прав. Значит, принудительно. Начать с чиновников – желаешь занять кресло, пройди активизацию гена «h».

Арсений похлопал отца по плечу:

– В стране жуликов честный чиновник?! Не завидую его участи. Его или укокошат, или усадят в психушку.

– Что же делать?

– Есть только один путь – массовая, обязательная для всего населения, прививка. Но с такой инициативой к народу может обратиться только президент страны.

– Давай напишем президенту.

Арсений посмотрел на отца с грустью. Он ощущал себя не сыном мудрого ученого, а отцом подростка, которому пора рассказать, что детей не находят в капусте. И о том, что аисты к процессу деторождения отношения не имеет. Рассказать доходчиво, но при этом не травмируя психику «ребенка». Арсений любил отца, понимал, что тот живет совсем в другом мире и там преуспел куда больше других. Понимал он и значение работы Бородина-ученого, потому и пошел на серьезные расходы, чтобы папашу поддержать. Но в отличие от Александра Ильича, молодой банкир представлял все трудности, с которыми родителю предстоит столкнуться.

– Арс, чего молчишь? Растолкуй старому дураку, почему нельзя обратиться к президенту?

– Папа, ты ничего не понимаешь. Корреспонденцию к главе государства просматривают десятки людей из его окружения. Они и решают, показывать ему твое послание или нет. И как, ты думаешь, они поступят?

– Надеюсь, поймут серьезность моего открытия…

– Ты неисправимый идеалист. Им же тоже придется активизировать свой ген. А у них другие планы. Доступ к телу президента – один из самых прибыльных видов бизнеса. А они этот доступ получили и постараются использовать на полную катушку. Поэтому, скорее всего, они поставят на тебе клеймо сумасшедшего, и сдадут твое послание в архив с соответствующим грифом.

– Я же не стану посылать депешу от своего имени. Пошлет институт на официальном бланке.

– Отец, о чем ты говоришь? Свои опыты над людьми ты проводил в обход всех существующих правил. Кто подпишет такое письмо? Твой академик?

– Нет, Румянчиков этого делать не будет. Он жуткий перестраховщик.

– Вот видишь, план изначально провален.

– Вижу. Но есть же выход? Ты у меня современный, вполне успешный малый. Помогай.

– Я и помогаю. – Арсений посмотрел на часы: – Он уже должен быть…

– Кто?

– Кирилл Антонович Паскунов. Тебе эта фамилия ничего не говорит?

Александр Ильич задумался:

– Паскунов? Он ученый?

– Нет, папа, Владимир Антонович Паскунов – сенатор. Он возглавляет комиссию гуманитарных программ в Верхней Палате. А Кирилл Антонович его родной брат. И мы его ждем. Поэтому я сегодня опаздываю на работу.

– Спасибо, сынок, что ты ради меня нарушил распорядок. Но чем поможет нам брат? Проще было обратиться прямо к сенатору.

– Отец, Владимира Антоновича я лично не знаю, а его брат клиент моего банка. Подозреваю, что именно на его счету лежат деньги сенатора. С Кириллом я могу говорить напрямую. А уж он со своим кровным родственником легко найдет общий язык.

В кабинет заглянула Мария Николаевна:

– Мужчины, к вам гость.

Арсений быстро поднялся и вышел в коридор. Вернулся с полным лысоватым мужчиной неопределенного возраста.

– Знакомься, папа, это Кирилл Паскунов, простой русский миллионер.

– Очень приятно, Александр Бородин, простой русский ученый. – Мужчины пожали друг другу руки.

Для миллионера посетитель одевался более чем скромно – широкие брюки, трикотажная рубашка, мешковатый жилет с множеством карманов. Арсений указал гостю на кресло:

– Чай, кофе, виски?

– Если можно, ничего. Подкрепиться я уже успел, а нагружать организм всякой дрянью уже не по возрасту. – И Кирилл Антонович застенчиво улыбнулся. Намечавшийся животик пояснял отказ гостя от угощения.

Арсений не настаивал:

– Тогда к делу.

– Не возражаю. – Кирилл Антонович достал из внутреннего кармана жилета мобильную трубку, отключил ее и выложил перед собой на стол.

То же проделал Арсений и кивнул в сторону папаши:

– Мой отец, профессор генетик, на пороге серьезного открытия…

Бородин-младший лаконично изложил суть работы Бородина старшего. Изложил сухо, не выказывая эмоций, словно речь шла не о мировой сенсации, а о заурядном бытовом вопросе. Кирилл Антонович слушал, склонив плешивую голову на бок, ни разу не перебив рассказчика. По выражению его лица трудно было определить, понимает ли он, о чем идет речь, или дремлет. Но брат сенатора не дремал. И когда Арсений перешел к заключительной части, поднял голову. А после слов банкира – «научный этап я финансировал, но чтобы внедрить проект в жизнь, требуется другой уровень» – понимающе кивнул:

– Государственная поддержка на самом верху.

Арсений выдал дежурную улыбку:

– Приятно иметь дело с умным человеком.

– Спасибо. – Кирилл Антонович вытянул из верхнего карманчика жилета мятый платок не первой свежести и промокнул им лоб: – О какой сумме идет речь?

– Бизнес-планом я пока не занимался – разговор предварительный, но предполагаю от ста миллионов и выше.

– Мы говорим о долларах, или евро?

– Наш банк ориентирован на американскую валюту, поэтому я апеллирую в ней.

Кирилл Антонович снова запустил руку в жилет, извлек из нижнего кармана калькулятор и надел очки.

– Вы хотите, чтобы брат рекомендовал этот проект правительству или Кремлю?

Арсений пожал плечами:

– Нам важен результат.

– Давайте договоримся на берегу. Я берусь вам помочь из расчета пяти процентов.

Банкир выразительно посмотрел на гостя:

– На двоих?

– Помилуйте, дорогой мой финансист, я высказался о личном интересе. У Владимира своя голова на плечах. Он у меня взрослый мальчик – его условия будете обсуждать с ним. И учтите, беседы с братом о деле – часть моей работы. И только уважение к вам заставит меня провести эту первую акцию себе в убыток. Вы меня понимаете?

– Конечно. Мы с вами свои люди, сочтемся.

Кирилл Антонович убрал мобильный в карман и резво поднялся с кресла:

– Надеюсь. А вас, господин ученый, я попрошу изложить суть вашего открытия письменно – одна, максимум две странички.

Александр Ильич бросил удивленный взгляд на визитера, затем на сына:

– Труд нескольких лет на две страницы?! Смеетесь?

Кирилл Антонович снова промокнул лоб платком:

– Нисколько. Брат – человек занятой: увидит много текста, тут же отправит в урну.

Александр Ильич решил, что ему послышалось:

– Бросит в урну полезный для отечества труд?

– Не задумываясь. – Кирилл Антонович выцарапал из необъятного жилета золотые карманные часы, внимательно на них посмотрел: – Простите, профессор, я уже исчерпал лимит времени. Подозреваю, ваш сын все понял и детали вам разъяснит, – и протянул ученому влажную ладошку.

Арсений проводил гостя и вернулся в кабинет. Александр Ильич выглядел растерянным:

– Наверное, я безнадежно отстал от жизни, сынок…

– Да, папа, у тебя доисторические представления о структурах власти. Сейчас высокие чиновники – ушлые ребята. Главная их забота, пока кресло под задницей, обеспечить себя. Так что не строй иллюзий. Пиши две страницы, а еще лучше – полторы. Коротко, понятно и без мудреных научных терминов.

– Нелегкая задача.

– Старайся, и учти, крутят бюджетом не идиоты. Эти мужики секут быстро. Особенно, когда им выгодно. Ты слышал, сколько он запросил?

– Слышал. Это огромные деньги!

– Пока цветочки. Неизвестно, сколько объявит его брат? Чем выше тело, тем дороже доступ к нему. Все, отец, поеду работать.

Арсений включил свой мобильный, и трубка тут же ожила. Говорил недолго, закончив беседу, как-то странно посмотрел на отца:

– Папа, я только что говорил с Живцовым.

– А кто такой Живцов?

– Главный из ребят, что присматривают за арендованной квартирой.

– Припоминаю. Такой квадратный субъект со стеклянными глазами. Его, кажется, Толей зовут…

– Он самый. Живцов доложил – твои орлы только что прихватили все из квартиры и сейчас катят в направлении северо-запада.

– Какие орлы?

– Не знаю, кто у тебя сегодня дежурит.

– Тарутян и Дружников оставили пост?

– Ты не понял? Они сперли деньги, безделушки и дали деру. Мои парни готовы их задержать. Но я хочу услышать твое мнение…

– Мнение… – Александр Ильич не мог осознать реальности происходящего. Столкнуться с подобным явлением в кругу близко знакомых ему людей профессор был не готов.

– Папа, решай. Я должен дать команду.

– Какую команду?

– Пойми, случись это с кем-то другим, сотрудники бы действовали по инструкции. Но тут они в затруднении. Похитители – твои ребята. Что если их фортели с тобой согласованы?

– Сын, ты в своем уме? Я приказал украсть твои деньги?

– В том-то и дело, не мои – вкладчиков.

– Подожди, дай подумать… Я, кажется, начинаю понимать.

– Что понимать, отец?

– Арс, двоим уголовникам я не активизировал ген «h», а пересадил его.

– Какая разница?

– Большая. Я взял «h» у своих помощников и пересадил рецидивистам.

– Зачем?

– У Лыкарина и Водиняпина «h» отсутствовал полностью. Там нечего было активизировать. Вот я и позаимствовал у аспирантов.

– Ты хочешь сказать, парни стали ворюгами по твоей вине? О чем ты думал, когда шел на это?

– У нормальных людей с развитым интеллектом «h» восстанавливается. Во всяком случае, должен. Так было у макак…

– Должен, не должен, но ты сделал их ворами?

– Я не хотел. Они сами настояли.

– И сколько времени, по твоим соображениям, займет восстановление гена?

– У мартышек от двух недель до месяца. У человека, надеюсь, быстрее.

– Отец, если их задержат, передадут властям и откроется истинное положение дел – тюрьма грозит тебе. Ты это понимаешь?

– Да, я виноват. Что же делать?

– Не знаю. Но полицию подключать нельзя.

– Сынок, для тебя это значительный урон?

– Еще спрашиваешь?! Они украли валюты, ценностей и рублей на сумму в сто тысяч долларов. Я не могу терять такие деньги.

– Но ты же ими рисковал, когда клал в квартиру?

– Нисколько. За уголовниками вели наблюдение не только ты и твои помощники. Живцов так же следил за каждым их шагом. А у него комар мимо носа не пролетит.

– Вот в чем дело… Выходит, ты и отцу не слишком доверял.

– Папа, не время выяснять отношения. Надо действовать.

– Лыкарин с друзьями на месте?

– Нет, уголовники развлекаются в городе. Этим и воспользовались воришки.

– Сынок, пускай твои люди вернут аспирантов в квартиру.

– И что дальше?

– Получишь ценности назад, а Дружникова с Тарутяном, пока не восстановится их ген, придется подержать взаперти.

– Вместе с уголовниками?

– Вместе никак нельзя. Подопытных поселим у нас… Это же всего две недели.

– С мамой будешь договариваться сам.

– Согласен.

Арсений взял трубку, распорядился задержать похитителей и доставить в съемные апартаменты.

* * *

Аспиранты удирали на частнике. На красную «Ладу» с ревущим глушителем оглядывались и пешеходы, и водители. В середине Ленинградского шоссе движение встало.

– Коля, а банковские охранники за нами не увязались?

– З-з-знаешь, Вадим, как говорится, береженного бог бережет. Да-да-двай слиняем из машины, пока пробка.

– Светлая мысль. Если мы стоим, то и они стоят. – Дружников бросил на сиденье рядом с водителем тысячу рублей и приоткрыл дверцу: – Возьми, братец, мы приехали.

– Тут выйти плохо. Меня штрафовать, – возмутился смуглый владелец ревущего авто. Но пассажиров уже и след простыл. Не успел он убрать купюру во внутренний карман пиджака, как дверцы снова распахнулись и в проемах возникли три мордастых парня. Не обнаружив в салоне никого, кроме водителя, они обшарили пространство между сиденьями и бросились обследовать салоны ближайших авто. – Бандиты, однако… – вывел заезжий частник то ли по отношению к мордастым парням, то ли к покинувшим его пассажирам.

Аспиранты порадовались своей сообразительности, согнувшись в три погибели, просеменили метров триста, лавируя между машинами, и затаились за огромной фурой. Если в сторону области движение прекратилось, то к центру автомобили неслись с бешеной скоростью. Беглецы отважно, едва не оказавшись под колесами, пересекли Ленинградское шоссе и нырнули в метро. На станции Сокол поезда двигались в двух направлениях. Встал вопрос выбора.

– Куда едем?

– Мы же собрались за-за-за-границу. От Речного вокзала в Шереметьево ходит м-м-м-маршрутное такси.

– Там они нас и будут ждать.

– А что ты п-п-п-редлагаешь?

– Давай к твоему дяде-ювелиру.

– С ка-ка-какой стати?

– Отдадим цацки. Мы же не знаем, сколько они стоят и где их сбывать.

– Дя-дя-дядя нас не поймет – очень честный.

– Сдаст милиции?

– Не уверен… Он м-м-меня любит.

– Тогда вперед.

И они поехали к центру. Вышли на Новокузнецкой. По Пятницкой двигались толпы народа. Аспиранты пару раз заскакивали в магазины и, выглядывая в окна, таились у витрин. Отсутствие преследователей их успокоило. Миновав огромное здание Радиокомитета, свернули в переулок. Трехэтажный домик старинной постройки окружал сквер с множеством гаражей-ракушек. Они пересекли сквер и остановились возле парадного. Кодовый замок давно выломали хулиганы, начертав возле него три культовые буквы.

– Тихое местечко, хоть и центр, – заметил Дружников, продолжая оглядываться по сторонам.

– Дядя купил здесь квартиру в д-д-д-девяностых за три тысячи баксов.

– Сообразительный у тебя родственник.

– Дядя не дурак, – согласился Тарутян и открыл дверь.

В подъезде стоял полумрак. Друзья поднялись на третий этаж. Возле двери прислушались. В соседней квартире голосил ребенок. За дверью дяди тишина. Тарутян нажал на звонок и встал так, чтобы в глазок его увидели. Через минуту дверь бесшумно распахнулась. Невысокий мужчина с пышной седой шевелюрой широко улыбнулся:

– Коля, ты?

– Я.

– Заходи, дорогой. Рад, что вспомнил обо мне. Месяц тебя не видел. Хоть бы позвонил дяде… Набрать же номер нетрудно. Анаит каждый день спрашивает, где Коля? Здоров ли Коля? Как дела у Коли? – Арам Иванович по-русски говорил бойко, почти без акцента.

Племянник представил Дружникова.

– Знакомься, дядя Арам, это мой друг и коллега по институту.

– Заходите, ребята. Сейчас Анаит из магазина вернется, стол накроем.

– Дядя, хорошо, что тети Анаит нету – надо п-п-поговорить.

– И поговорим, и покушаем. Да бросьте вы ваши пакеты. Никто их тут не возьмет.

– Дядя, в них з-з-золото. Пошли к тебе в кабинет.

– З-з-з-золото… – Арам Иванович тоже заикался, но лишь в тех случаях, когда испытывал волнение. Слово «золото» на старого ювелира подействовало магически.

Старомодное жилье армянина поражало обилием ковров, салфеточек и занавесок. Единственным помещением, лишенным подобных излишеств, оставался кабинет, служивший хозяину и мастерской.

– З-з-золото, говоришь? Где?

Николай опустошил пакет. Драгоценности сверкнули под ярким светом настольной лампы.

– Боже мой, что это? – изумился Арам Иванович, на цыпочках приближаясь к сокровищам.

– Наша д-д-добыча…

– Д-д-добыча? – переспросил дядя.

Два заики – это уже эстрадный номер. И Дружников, не углубляясь в подробности, сам обрисовал ситуацию. Сообразив, что его племянник замешан в грабеже, Арам Иванович побледнел и схватился за сердце. Николай бросился к дяде, усадил его в кресло. Дружников побежал за водой, едва не сбив с ног хозяйку. Анаит только что вернулась из магазина и не могла понять, что тут делает посторонний парень. В квартире началась страшная суматоха, в результате которой хозяин квартиры получил капли и оказался в постели. Отдышавшись, попросил жену оставить его с молодыми людьми наедине:

– Сейчас же звоните профессору и говорите – мы глупо пошутили. Ценности вернете на место и будете ждать решения вашего руководителя. Простит – хорошо. Не простит, так вам и надо. В роду Тарутянов воров и жу-жу-жуликов нет. Ты, Коля, опозорил нашу фамилию.

– Дядя, мы не с-с-с-собираемся ничего возвращать. Мы с Вадей все это заработали, горбатясь на профессора годами за г-г-г-гроши. Нам за сто лет такого не нажить! Мы же нищие! Де-де-девушку в кафе пригласить не могли. Теперь все можем. Купим себе по машине, человеческое жи-жи-жи-жилье, одежду. Укатим за границу. Станем не хуже других.

Выслушав племянника, Арам Иванович приподнялся в постели и заговорил по-армянски. Бросая гортанные слова все громче и яростнее, вскоре перешел на крик. Дружников армянского не знал, но заметил – на родном языке ювелир заикаться перестал. В конце пламенного монолога Арам Иванович огненным взглядом окинул обоих и сказал по-русски:

– Убирайтесь.

Снова оказавшись на улице, аспиранты устроили совет.

– В общежитие ехать нельзя. Куда подадимся?

– Я з-з-знаю одну норку… Там наши часто бывают…

Тарутян вышел на проезжую часть и поднял руку. Частник оказался местным, что теперь для седоков редкая удача. В основном левым извозом в Москве промышляют нацмены. Эти берут дешевле, но полное незнание города и жуткое состояние их подержанных авто чреваты неприятностями. Недаром острые на язык москвичи прозвали этот вид сервиса «шайтан-такси». На сей раз друзьям повезло, и они без приключений добрались до Волгоградского проспекта. Из соображений конспирации до места не доехали. Два квартала преодолели пешком. Дружников шел и озирался:

– Куда ты меня завез?

– Скоро увидишь.

Они свернули в щель между новыми домами, и Вадим действительно увидел двухэтажный теремок с вывеской «Веселый дворик».

– Что это?

– Сауна и н-н-н-несколько номеров. Там и девушки есть.

– Отель-бордель?

– Скорее павильон д-д-для отдыха. Или, как теперь это называется, спа-салон.

– Откуда знаешь это место?

– Сурен хозяин. В-в институте с ним учились.

– Не заложит?

– Сурен? С-с-смеешься?!

– А он на месте?

– На месте. В-в-вон его Мерс стоит.

– Дорогая машина.

– Между наукой и бабками он выбрал б-б-бабки… – И Тарутян нажал на кнопку звонка. Из дырочек микрофона спросили: «Кто?»

Николай ответил по-армянски. Дверь сама собой распахнулась. Рубленный из бревен теремок начинался просторным холлом. Низкий стол, диван, три кресла и жара. Оглядевшись, молодые ученые ощутили странное волнение. Убранство интерьеров их поразить не могло, шика здесь не было, был разврат. В чем он заключался, аспиранты так и не поняли, но чувство неловкости их не оставляло. Хозяин возник как черт из коробочки – смуглый широкоплечий малый, в джинсовых шортах и без рубашки. Узнав сокурсника, обнял его и троекратно поцеловал. Затем пожал руку Вадиму:

– Сурен.

Дружников назвал себя и пожаловался:

– У тебя жарко.

– Раздевайтесь. У нас одежда не нужна. Это я не могу без порток – гости не поймут. А вам самое дело.

Николай стянул с себя рубашку:

– Мы у тебя немного п-п-поживем? Не бойся, не бесплатно. Б-б-б-бабки есть.

При слове «бабки» улыбка Сурена стала шире, а взгляд теплее:

– Обижаешь, дорогой. Сегодня вы мои гости. Дверь на замке, и, кроме вас, никого не пущу. Парная к вашим услугам. Бассейн есть, правда, маленький, зато не утонешь… Сейчас на стол накрою, девочек вызову. Земляки должны уважать друг друга. И ты, Вадим, чувствуй себя, как дома, чего в одежде паришься. Снимай все. Пусть тело дышит. Могу халат дать, могу простыню. Но вы и так не замерзнете.

– А в-в-вещи куда?

– Пошли со мной. – Сурен открыл дверь в комнатку, где стояли три железных шкафа. – Выбирайте любой. Сам запрешь, сам откроешь. У меня не воруют.

– Спасибо.

– О чем речь? Вы тут осваивайтесь, а я в шашлычную слетаю, заказ сделаю.

– Шашлычная далеко?

– Вадим, у меня все близко. В нашем же доме, только с другой стороны. Даже на улицу выходить не надо…

Оставшись вдвоем, аспиранты разделись до трусов, запихнули одежду в пакеты с «добычей», а пакеты заперли в железный шкаф. Вернувшись в холл, развалились на диване.

– Приятный парень Сурен. Ты его давно знаешь?

– Я же с-с-сказал – с института. Лет семь, восемь. Диплом защитил с отличием, но решил – н-н-наука не прокормит. Родственники помогли свой бизнес начать. Ты не волнуйся, он нас не с-с-сдаст. Давай лучше думать, что д-д-делать дальше…

– В каком смысле?

– В п-п-прямом. Ты разглядел тех парней на Ленинградке?

– Нет.

– А я разглядел. Это охранники банка сына Бородина.

– Ну и что?

– А то… Это з-з-з-начит, нас ищет не полиция. Что радует.

– Чем? Менты посадят, а эти прибьют.

– Не соображаешь – профессор в полицию не з-з-заявлял.

– Не заявлял, так заявит. Или сам, или его сынок.

– Не д-д-думаю. Опыты над уголовниками он проводил незаконно. У них с сыном у самих р-р-рыльце в пушку. Если охранники нас не найдут, мы в шоколаде.

– Обидно, с проекта соскочили. Интересно, чем все закончится.

– Чем бы не з-з-з-закончилось, таких бабок нам не видать. Мне д-д-ругое обидно… Катя меня презирать будет. Но уд-д-д-дивительный факт – ее прелести перестают волновать мою персону. А что если я всю эту любовь придумал?

– Слышу речь не мальчика, но мужа. Катька – баба красивая, но с мозгами у нее полный кирдык. Смотрит на старика влюбленными глазами. Это же сдвиг по фазе…

Сурен появился с огромным подносом – зелень, сыр, бутылка армянского коньяка. С ходу наполнил бокалы:

– Мужики, шашлычок подождать придется, зато качество гарантирую.

– Подождем. Не на сухую же пьем – закуску ты принес классную, – Дружников и Тарутян чокнулись с хозяином, выпили по глотку.

Сурен спросил:

– Девочек сразу вызывать или сначала покушаем, а их на десерт?

Тарутян смутился:

– А нужно?

Сурен подмигнул Дружникову:

– Вы гости, вам решать. Я бы на вашем месте не отказался. Девочки чистенькие, все умеют. Зачем себя удовольствия лишать?

– Тогда вызывай.

– Сколько? Две, три, шесть?

– Нас же трое, – напомнил Вадим.

Сурен рассмеялся:

– Мне не положено. Я на работе. Вы на себя рассчитывайте.

– Тогда п-п-по одной. Мне и Вадику. Зачем нам больше?

– Ладно, я вызову десяток, а вы себе выберете. Девки у нас табунами ходят, хохлушки, белоруски, кого только нет… Сегодня я угощаю.

Сурен взял трубку и прошелся по кнопкам.

– Старшина, взвод в ружье, – и улыбнулся гостям – Через часа два будут. Вы как раз покушать успеете.

Дружников отломил кусочек сыра и с удовольствием его пожевал.

– Полиции не боишься?

Сурен посмотрел на него с удивлением:

– Ты чего, брат? С ними у меня дружба. С ментами я никого не боюсь. Ребята не дешевые, зато спокойно. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь.

– К-к-к-какие проблемы?

– Откуда я знаю? С регистрацией, или права по пьянке где отберут. Мало ли чего по жизни случается.

Дружников заинтересовался:

– А документы новые твои друзья могут сделать?

– Смотря какие…

– К примеру, паспорта. Допустим, мы с Колей захотим сменить имя и фамилию?

– Дорого, но можно.

– Как дорого?

– Если чистые, штук по пять баксов. Но это не липа. Все по закону, через компьютер. Можешь хоть в Америку ехать.

– А срок?

– Этого не скажу. Сведу вас, а дальше сами договаривайтесь. А что, правда нужно?

– Нужно, друг. Мы с одного секретного проекта соскочили. Приходится концы в воду прятать. Так, кажется, у бандитов говорят…

Сурен внимательно оглядел аспирантов, словно увидел их впервые, и улыбнулся уже совсем другой улыбкой:

– Как говорят у бандитов, не знаю. Общаюсь только с культурными людьми. Но за деньги все можно сделать. В России живем… А фотки у вас есть?

– Зачем?

– Для документов.

– Нет.

– Тогда одевайтесь. Фотограф в соседнем доме.

Дружников подмигнул Николаю:

– У него что ни спросишь – все рядом: шашлыки за стенкой, фотограф в соседнем доме. Ловкий парень, твой Сурен. Браво!

– Хочешь в Москве жить, умей вертеться, – ответил хозяин заведения и раскланялся, как артист перед публикой.

* * *

Суркова возвращалась в Москву, не заезжая домой. Днем ей позвонил лаборант Шаньков и сообщил о краже в апартаментах. Известие молодую женщину ошеломило. Даже не сам факт злодейства, совершенного аспирантами, а сила удара для профессора Бородина. Это она предложила пересадить «h» уголовникам. Это ее идея привела к этим ужасающим последствиям. Она сидела у окна в самой середине вагона и сгорала от желания оказаться в его кабинете. Электричка, связывающая академический городок Дубна со столицей, отличалась старомодным совковым комфортом – мягкие кресла, давно потертые и драные, меньше пассажиров и, как результат, отсутствие духоты. В окне ей навстречу бежал щемящий пейзаж родины. По Савеловской железной дороге он отличался особой задушевностью и красотой, словно с картинок Ивана Билибина. Леса разбегались по холмам и оврагам, временами состав мчался вдоль берегов Волги, а потом старого канала, прорытого сталинскими рабами еще в дни детства ее деда, известного физика Григория Вениаминовича Суркова. Каждый буерак, каждый ручей на пути следования Катерина примечала, как близкого друга.

Она родилась и выросла в Дубне. Ее семья потомственных ученых и сейчас проживала там, хотя последние годы городок утерял былую славу цитадели отечественной высокой науки. Отсюда она пятилетним ребенком впервые попала в Москву. А потом ездила чуть не каждый день уже студенткой биофака МГУ. И сколько раз ездила, столько и любовалась красотами окрестных пейзажей. Они оставались прекрасны в любое время года – и в дымке осенних туманов, и во время весенних гроз и летнего зноя, и зимой, под шапками серебристых сугробов. И теперь, когда молодая зелень, еще сохраняя свежесть весны, матерела зрелой красотой лета.

Но сегодня она всего этого не видела. Перед ее глазами картинкой в мониторе стояло лицо профессора. Она представляла его по-детски растерянные глаза, подрагивающий нос, когда он произносил слова возмущения. Он, такой гордый и при этом беззащитный, подобный удар мог и не перенести. Именно сейчас, как никогда, ее поддержка ему необходима. Но быстрей оказаться рядом она не могла – самолеты из Дубны не летали. До боли обидно в такой момент маяться вдалеке. Господи, она даже забыла сообщить матери о внезапном отъезде. Суркова достала мобильный и, стараясь не выдать волнения, предупредила маму. Но та что-то почувствовала.

– Катенька, ты здорова? Мне твой голос не нравится.

Она возражала, у нее все в порядке. Но мама, кажется, так ей и не поверила. Состав шел ходко, оставляя за собой знакомые с детства платформы – Вербилки, Димитров, Турист. В каждом названии свой смысл, за каждым своя история. Ведь это ее дорога в прямом и переносном смысле. Но почему сегодня так медленно ползут навстречу знакомые станции? Кажется, она уже вечность в пути, а еще только Лобня. В Лобне дача друзей ее родителей. Они часто привозили ее сюда девочкой, и все вместе ходили купаться на канал. Как она любила смотреть на огромные речные суда, величаво вертящие колеса по бокам белоснежных палуб и издающие мощный рев предупреждения купальщикам. А следом волна от их тяжести, почти морская.

Катерина внезапно поняла – она сегодня все ему скажет. Откроет свое сердце, свою любовь. В такой момент ее признание прозвучит ему утешением. Пусть знает, на свете живет человек, для которого его жизнь дороже своей. И никакой ген «h» или его отсутствие не заставят ее предать эту любовь.

Наконец вокзал, наконец Москва. Как медленно выходят люди. Почему они все спят на ход? А этот еще остановился перед турникетом, расставив ноги. Ясно, он куда-то сунул свой билет и теперь не может найти. Кто придумал этот бред с проверкой билетов при выходе? «Зайцы» великолепно обходят эту систему бездарного контроля, а добропорядочные пассажиры вынуждены давить друг друга в узких железных ловушках. Вот и сейчас рассеянный гражданин собрал за собой целую толпу. А случись это в час пик, уже бы началась давка. Сколько денег тратит город на защиту от воров?! А нужна-то всего одна прививка лазерной иглы профессора Бородина, и все эти турникеты можно везти на свалку.

От метро к институту бежала как сумасшедшая. Кого-то толкнула и не повинилась. Такое с ней впервые. Проходная, лифт, виноватая улыбка лаборанта. Возле дверей кабинета Шаньков придержал ее за локоть:

– На патрона жалко смотреть. А его еще этот Живцов достает…

– Кто такой?

– Охранник из банка. Постарайся Ильича как-нибудь успокоить. Ты это умеешь.

– Постараюсь, – Катерина постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла. Охранник устроился на диване, разложив ноутбук на коленях. Александр Ильич сидел за своим столом. Она сразу отметила его бледность, даже серость лица.

– Не помешаю?

Бородин жалобно улыбнулся. От этой улыбки у Катерины сжалось сердце. Александр Ильич указал ей на свободное кресло:

– Присаживайся, Катя. Как хорошо, что ты приехала. Знакомься, это Анатолий, сотрудник службы безопасности из банка сына.

Живцов и Суркова кивнули друг другу. Она его возненавидела за одну секунду. Что ему надо сейчас в этом кабинете? Неужели непонятно – их с профессором надо оставить вдвоем. А он еще смотрит на нее глазами барана и чего-то хочет. Она заставила себя прислушаться. Охранник спросил:

– Вы в курсе?

О чем он? Естественно, о деньгах. Ведь он из банка, а там только деньги, и ничего кроме денег. Она заставила себя быть вежливой:

– В общих чертах.

– Катерина, я очень надеюсь на вашу помощь.

– Чем я могу помочь?

– Расскажите, что вам известно об этой парочке. У меня для их поиска слишком мало информации. Знаю, оба прописаны в общежитии института. Но ясное дело, туда они не вернутся. Ни круга знакомств, ни личных привязанностей мне пока установить не удалось – если не считать дяди Тарутяна. Но от него проку мало – он в больнице.

Катерина едва сдерживалась, чтобы не нагрубить – как долго и нудно он говорит. Какое общежитие? Какой дядя? Ах, да… он об аспирантах. Он их ловит, а она должна помочь. Взять бы этого здорового мужика за шиворот и выбросить из кабинета. А Бородин от его слов совсем поник, опустил голову. И голос хриплый… Говорил он тихо, но каждое слово, как удар бича. Профессор казнил себя сам:

– После визита племянника у Арама Ивановича случился инфаркт. Если он погибнет, его смерть на моей совести. Это я во всем виноват…

Катерина не сразу вычислила причину отчаяния профессора. Из-за пропавших денег он бы столь глубоко не переживал. Бородин назвал дядю Тарутяна. Она включила анализ – болезнь родственника аспиранта как-то связана с кражей. А профессор за эту болезнь винит себя. И сделала вывод – его надо срочно успокоить.

– Александр Ильич, я виновата. Только я! Это моя идея пересадить «h».

– Не надо, Катя. За все, что происходит в этой лаборатории, спрос только с меня. Ты тут ни при чем.

Живцов нетерпеливо постучал по ноутбуку:

– Граждане ученые, давайте оставим ваши эмоции на потом. Время работает против нас, и его мало.

Бородин поддержал охранника:

– Катя, что знал, я уже Анатолию поведал. Мне известно, что Тарутян родом из Еревана. Отец его скончался два года назад. Я сам подписывал ему отпуск на похороны. Мама умерла еще раньше. Брат отца живет в Москве, но об этом, как ты поняла, Анатолий осведомлен лучше нас.

Охранник профессора не слушал. Он смотрел на Катерину своими бараньими глазами и спрашивал только ее:

– Были же у него в Москве друзья, девушка, наконец.

При слове «девушка» Катя потупилась, из чего Живцов сделал неверный вывод об их отношениях. И Суркова поспешила его разуверить:

– Николай пытался за мной ухаживать, но никаких амуров между нами не произошло. Он мне не нравился.

Живцов позволил себе ухмыльнуться:

– Тему любви закрыли, теперь о дружбе. Круг его друзей. Напрягитесь, девушка.

Она напряглась. Надо что-то вспомнить, иначе этот баран не уйдет никогда.

И вспомнила:

– Однажды я слышала, будто в Москве живет его сокурсник, тоже армянин. Кажется, зовут Сурен. Но чем он занимается сейчас, сказать не могу.

– Уже нечто. – Живцов забил себе в ноутбук имя сокурсника, институт, который заканчивал Тарутян, и медленно поднялся, продолжая смотреть на Катерину.

Та поспешила заверить:

– Честно, это все, что могла вспомнить…

И охранник ушел.

Катя пересела в кресло, поближе к патрону, погладила его по руке:

– Александр Ильич, ваш сын этой потери не переживет?

– Арсений держится молодцом. Даже готов продолжать финансирование проекта. Но я не знаю, что делать дальше… Руки опускаются.

Катя подвинулась к ученому еще ближе:

– Ну зачем вы так, Александр Ильич? Вы же совершили гениальное открытие! Поступок Тарутяна и Дружникова лишнее тому доказательство. Подождите, прошло слишком мало времени. Их «h» восстановится. Я в это верю.

– Мне бы тоже хотелось верить. Но пока я загубил две души и довел хорошего человека до инфаркта. Как жить с этим?

– Александр Ильич, вы не имеете права опускать руки. Вы же не один и обязаны с этим считаться.

– С чего ты это взяла, Катенька? Я никому ничем не обязан, кроме любимых и близких мне людей.

– Вы обязаны мне.

– Катя, я к тебе очень хорошо отношусь. Но при чем тут обязательства?

– При том, что я вас люблю. И не только как великого ученого. Я вас люблю как мужчину. Вы мой идеал. Я понимаю, что вы женаты, и никогда о своей любви не говорила. А теперь скажу – вы обязаны мне за мою беззаветную любовь. Так что извольте оправдывать звание идеала. Если вы предадите свой талант, я покончу с собой.

– Господи, только этого мне и не хватало! – Александр Ильич смотрел на Суркову в полном недоумении. Его бледное до этого лицо покрылось красными пятнами, руки задрожали.

Катерина испугалась и крикнула лаборанту:

– Витька, неси капли профессору! – И обняла старика. Шаньков принес лекарство и стакан с водой. Суркова сама отмерила двадцать пять капель и поднесла стакан к губам Бородина.

Он выпил маленькими глотками и тихо попросил:

– Ребята, дайте мне побыть одному.

Шаньков тут же удалился. Катерина вытерла ему рот салфеткой, но уходить не спешила:

– Любимый, я не могу тебя оставить в таком состоянии.

– Девочка, сделай одолжение. И запомни, я рано женился, чтобы не тратить время на любовные бредни. Если ты желаешь, чтобы я работал продуктивно, выброси эту чушь из головы. Я же не Фоня, а ты не Нора. Оставь любовь для наших шимпанзе и поторопись в аппаратную. Дежурство там никто не отменял.

– Хорошо, я ухожу. Но вы обещаете продолжать опыты?

– Обещаю.

Катерина поднялась и пошла к двери. Ученый наблюдал, как она покидает кабинет, и думал: «Боже, какая дура. Все-таки мозг женщины требует отдельного исследования. Но на это мне уже не хватит жизни».

* * *

Они шли по улице, женщины оглядывались. Трое джентльменов в прекрасных костюмах, сверкая начищенной обувью, приятно отличались от массы прохожих. Ни дать ни взять герои американского вестерна. Всем немного за сорок, ни животов, ни одышки и походка особая, чуть вразвалочку. Они знали себе цену, но ни позы, ни вызова, только чувство собственного достоинства. И если троица привлекала внимание окружающих, то бредущего за ними метрах в двадцати молодого человека не замечал никто. Он и старался не бросаться в глаза. Шел и шел, глядя себе под ноги, будто и сам никого не замечал. Лишь когда три джентльмена свернули на Мясницкую, достал из кармана мобильный телефон и сказал в трубку:

– Трофим, уж не в банк ли они прутся. Спустись на всякий случай. – И отключив связь, прибавил шагу.

Джентльмены, так же не спеша, отмерили еще сотню метров и остановились у внушительного подъезда с небольшой, но солидной вывеской «Банк Пробуждение». Именно этот банк финансировал опыты профессора Бородина, связанные с активизацией одного из генов человеческого мозга. И именно его владельцу пришлось пережить горечь материальной потери.

Нельзя сказать, чтобы Арсений Бородин пребывал в унынии. В своей практике финансист терял и больше. Чего далеко ходить, с начала кризиса две тысячи восьмого года его личный капитал ужался вдвое. Но лишиться сотни тысяч долларов, которые он презентовал на опыты отца, столь неожиданно и по-дурацки, никак не входило в его планы. И когда начальник службы безопасности Трофим Егоров доложил из проходной банка, что трое подопытных уголовников рвутся к нему на прием, радости не выказал:

– Что им надо?

– Не говорят. Настаивают на личной встрече с вами.

– Хорошо, пропусти.

Егоров счел нужным проявить профессиональную осторожность:

– Мне при вашей беседе присутствовать?

Арсений оценил его заботу:

– Боишься, зарежут?

– Кто их знает – бандиты все-таки.

– Оружия при них нет?

– Чистые.

– На всякий случай побудь в приемной, а дальше по обстоятельствам.

– Понял, Арсений Александрович.

– Понял – запускай…

Банкир настроился увидеть типичных представителей уголовного мира, но в кабинет вошли вполне пристойные джентльмены. И если бы не татуированные ручищи, протянутые для рукопожатия, он за бандитов никогда бы их не принял.

– Присаживайтесь, господа. Чай, кофе?

Косых вежливо отказался за всех:

– Не утрудняйтесь, Арсений. Мы с корешами недавно перекусили. Базар был долгий.

Трое джентльменов выложили на стол банкира свои визитки, и вальяжно, но без развязности, устроились на кожаном диване. Заговорил Лыкарин:

– Арсений, мы в курсе – наш приятный отпуск связан с вами напрямую.

Заявление банкира озадачило. Личных контактов с подопытными отца он не имел. Несколько раз наблюдал за ними из аппаратной, но сами бандиты его никогда не видели:

– С чего вы взяли, господа, что я замешан в вашем освобождении?

Лыкарин ограничился замечанием:

– Не пальцем сделаны, – и попросил: – Можно я договорю?

– Пожалуйста.

– Спасибо. Мы предполагаем, за наши веселые каникулы вы заплатили. Но косяк в том, что и начальник тюрьмы потребовал с нас по три штуки баксов за месяц свободы с каждого.

Арсений предупредил секретаршу ни с кем его не соединять, отключил мобильник и, покинув начальственный стол, пересел в кресло рядом с посетителями. Так он обычно общался с давними клиентами или хорошими знакомыми:

– Странно… Я был уверен, что все финансовые проблемы мы сняли. Ладно, приму к сведению. Дальше, господа.

Лыкарин продолжил:

– Эти бабки начальнику тюрьмы выплатил наш авторитетный мужик, обязав нас вернуть долг с процентами. Вам, как банкиру, это должно быть понятно.

Арсений смотрел на бывших зеков и все больше поражался гениальному эксперименту отца. За две недели закоренелые бандиты не только расстались с привычкой, мягко говоря, присваивать чужое. Они изменились во всем: в облике, в манере держаться, в речи – ни мата, ни обилия блатных словечек. Даже в их лицах произошли разительные перемены – исчезли признаки дегенерации, в глазах засветилась мысль. От удивления Арсений перестал слушать посетителя. Лыкарин это заметил и сделал паузу. Дождавшись внимания, заговорил снова:

– В результате мы должны возвратить Чоботу пятнадцать тысяч долларов на троих. Выходя на волю, мы прикидывали провернуть за этот месяц одно-два дельца и рассчитаться. Но ваш батя что-то над нами сотворил. После этого мы не только воровать, смотреть на чужие бабки не можем. Но долг отдавать надо, иначе нам писец. Вот мы и пришли просить у вас кредит.

– Кредиты выдаются под конкретное обеспечение. Что вы можете предложить банку?

– Профессор платит нам зарплату. Само собой, если мы вернемся на нары, отработать такую сумму в неволе не получится. Но, оставшись на свободе, могли бы за год кредит погасить. Да и вообще, мы мужики крепкие и готовы вагоны разгружать.

Пока Арсений обдумывал ответ, в кабинете воцарилась тишина. Стало слышно, как в приемной секретарша Ирина воркует с начальником службы безопасности. Джентльмены ждали, ничем не выдавая своего нетерпения. Банкир оценил их выдержку:

– Господа, еще несколько дней назад я бы вашу проблему решил без напряга. Но вчера меня ограбили.

Геннадий Валентинович Косых осторожно переспросил:

– Банк грохнули?

– Квартиру, где вы изволите проживать.

– Как, разве не вы взяли доллары и цацки? – удивился Лыкарин.

– Нет, господа, это был не я.

Посетители вскочили с дивана и наперебой начали оправдываться. От волнения в их речь вернулись привычные обороты, вроде «сукой буду» или «чтоб нам век свободы не видать».

Арсений поспешил друзей успокоить:

– Вас никто и не обвиняет. Грабителями оказались два помощника отца. Они имели ключи от квартиры. Я вам предлагаю попытать счастья в поиске злоумышленников. Вернете похищенное – половина ваша.

Предложение банкира троицу застало врасплох. Они ожидали чего угодно, но не предложения превратиться в легавых. Джентльмены переглянулись. Лыкарин спросил Арсения:

– К ментам не обращались?

– Не хочу бросать тень на отца. Это же его люди.

Лыкарин ждал реакции товарищей.

Косых почесал затылок:

– Мы их в глаза не видели. Как искать?

– Вам помогут, – успокоил банкир и вызвал в кабинет Егорова. Указав на джентльменов, распорядился: – Трофим, подключи этих господ к поиску похитителей. И выдай им полную информацию, свяжи с Живцовым. Пусть работают в связке.

– Понял, Арсений Александрович. Господа, следуйте за мной. – И начальник службы безопасности распахнул перед бывшими уголовниками дверь.

Оставшись в одиночестве, банкир долго и громко смеялся. Настолько громко, что секретарша Ирина заглянула в кабинет и спросила, все ли у шефа в порядке?

– Все нормально. Работай, девочка, – весело ответил патрон и позвонил отцу: – Папа, ты гений!

Александр Ильич повода для восторгов не видел:

– Арс, чему ты радуешься?!

– Расскажу при встрече. Я готов идти с тобой до конца.

– Спасибо, дружок. Но что случилось?

– Чудо, отец, – ответил Бородин-младший и пригласил родителя отужинать с ним в ресторане.

* * *

– Мария Николаевна, вам ходить.

– Почему мне?

– Вы же проиграли. – Клава выглядела весьма довольной, она три раза подряд оставила хозяйку «дурой». Но поводом для ее хорошего настроения стало не это. Утром она проводила своего Гришу. Любимый сверхсрочник в этот приезд уделил подружке все время, пока находился в Москве. Половину из него они провели в постели. Лиловатые тени под глазами молодой женщины возникли не от косметики, а от удовлетворенной усталости любовного свойства. Да и вся она излучала спокойное счастье востребованной женщины, напоминая сытую кошку. Только что не мурлыкала.

– Ты специально так тасуешь карты, чтобы мне ни одного козыря не досталось? – ворчала Мария Николаевна, стараясь «отбиться».

– Ой, будет вам придираться. Не корову же проигрываем.

«…контрольным выстрелом в голову …убийство генерального директора компании стало… …неделю назад при похожих обстоятельствах погиб владелец оптового склада минеральных удобрений в Подмосковье. У следствия нет сомнений в заказном характере убийств всех бизнесменов. …станет еще более нежной. Опыт профессионалов для вашей кожи».

– Господи, опять кого-то убили. Клавочка, что же делается в стране?

– Да не слушайте вы их. По телевизору каждый день кошмарики. У вас есть козыри?

– Нету.

– Тогда берите. Чего зря сидеть?

– Я опять проиграла.

– Не везет в картах, повезет в любви. Да вам и так везет – муж столько лет рядом и налево не смотрит.

Мария Николаевна бросила карты и, поджав губы, посмотрела на домработницу:

– Надеюсь…

– Да будет вам. Как будто по нему не видно.

– А что тебе видно?

– Ой, Мария Николаевна, не смешите. Я же не маленькая.

– А можно поконкретнее? Как-никак о моем муже речь ведем.

– Ну, если вам так хочется, пожалуйста. Помните, неделю назад вы в сберкассу ходили, я тут полы начала мыть?

– Помню. Мне пенсию неверно насчитали, пошла выяснять.

– Точно. Ну чего мне одной стесняться, сняла юбку, блузку, и с тряпкой в одном белье. Тут ваш Александр Ильич является. Никогда днем не приходил, и вот на тебе, как назло. Увидел меня, поздоровался, и про вас начал спрашивать. Я сказала, куда вы пошли и зачем. А он со мной говорит, на меня смотрит и даже не замечает, что я почти голая. Я ему тогда и говорю: «Александр Ильич, вы бы хоть отвернулись, я оденусь». А он мне: «Ты разве раздета?» А когда до него дошло, смутился, и шмыг к себе в кабинет. Тут я и поняла, ваш муж бабу в упор не видит.

– Почему мне не сказала, что он приходил?

– А они ничего не передали.

– Ладно, психолог, давай обедать.

– Нет, Мария Николаевна, если я вам больше не нужна – побегу. Я с Гришей все домашние дела запустила. Простыни чистой нет.

– Иди, голубцы на ужин сама сделаю. Александр Ильич мои голубцы давно просит. Считает, что они неотразимы. Обычно еду не замечает, а к голубцам почему-то относится трепетно.

– Хотите, помогу. Ну, хоть капусту развалю.

– Не надо, голубушка. Управлюсь. Не сидеть же до вечера у телевизора.

Отпустив домработницу, Мария Николаевна надела фартук и направилась к холодильнику за капустой, но, услыхав звонок в дверь, уверенная, что Клава что-то забыла, вернулась в прихожую. На пороге стояла не Клава, а молодая красивая женщина. Лицо ее показалось Марии Николаевне знакомым, но где ее видела раньше, с ходу вспомнить не смогла.

– Простите, ради бога, что я без звонка. Вы меня не узнаете? Я Катерина Суркова.

– Теперь припоминаю. Но Саши дома нет.

– А я именно к вам.

– Ко мне? Тогда милости просим. – Мария Николаевна усадила гостью в кресло и предложила: – Могу обедом кормить, могу чаем поить.

– Не беспокойтесь. Я сыта, мне поговорить с вами надо.

– Надо, говорите. – Мария Николаевна сняла фартук, уселась напротив и приготовилась слушать.

– Не знаю, как и начать?

– Просто. Я не кусаюсь.

– Да, я знаю, вы прекрасная женщина. Это я гадина.

– Что это вы о себе так резко?

– Мария Николаевна, я давно люблю вашего мужа.

В наступившей паузе голоса в телевизоре звучали особенно громко. «Очередной коррупционный скандал потряс страну. Снова высокие чиновники, и снова украденные из бюджета миллиарды…». Мария Николаевна убрала звук и стала нервно перебирать карты. Колода оставалась на столе после игры с домработницей в «подкидного».

– И как мне на это реагировать?

– Не знаю. Дело в том, что между нами ничего нет. Александр Ильич считает, что это ерунда и глупости. А я не пойму, как мне жить дальше.

– И что вы хотите от меня?

– Ничего. Просто я ему сегодня открылась и вдруг почувствовала себя воровкой. Это мой ген нужно активизировать. Вот и пришла с повинной, чтобы не носить этот камень в себе.

– Девочка, это очень благородно, но если тебе Саша не смог помочь, как я могу это сделать?

– Я не прошу помощи. Я прошу прощения.

– Я на тебя зла не держу. Даже сочувствую, насколько это в моем положении возможно. Саша, Александр Ильич, человек увлеченный. Я не уверена, что его, кроме науки, что-то еще волнует. Но я пошла на это сознательно и посвятила ему жизнь. Мне кажется, он это ценит.

– Не говорите так. Он вас любит. Ему никто больше не нужен. И я постараюсь со своей любовью справиться.

– Девочка, любовь штука странная, но вы тоже ученый. Саше почти шестьдесят, а вам, наверное, нет и тридцати. Представьте себе его через десять, пятнадцать, двадцать лет. Вы еще молодая женщина, а он дряхлая развалина. Может, сам Господь помогает вам избежать испытания.

– Я об этом никогда не думала. Я вообще не думала о бытовой стороне. Александр Ильич человек необыкновенный, и его возраст я не воспринимаю. Он для меня гений, а гений – продукт вечности.

– Когда этому продукту вечности потребуется клизма, я к этому готова. А ты?

– Мне кажется, и я бы с этим справилась. Но что говорить о вещах, заранее невозможных.

– Девочка, ты еще встретишь свою любовь. Но мне кажется, тебе она и не нужна. Ты тоже сумасшедшая, как и Саша. И муж тебе нужен всепрощающий и заботливый. Недаром в народе говорят – два медведя в одной берлоге не живут. Хотя я не так умна, чтобы кого-то учить. Я выбрала свою судьбу. И не уверена, знай ее наперед, что повторила бы свой путь снова. Он не очень легкий.

– Но вы счастливы с ним?

– Я с ним спокойна. А это что-то другое… Вот, к примеру, моя Клава счастлива.

– Кто такая Клава?

– Наша домработница. У нее дружок воюет на Кавказе. Она два месяца трясется, убьют его или нет, а две недели, когда он является, улетает в небо. Такого бабьего счастья я не знала.

– Странно… Вот вы говорите, я смотрю на вас и думаю, о чем еще можно мечтать? Бородин с вами рядом. Рядом столько лет. Вы спокойны, потому что уверены, так будет завтра, через месяц, через год, до самой смерти. А вы про Клаву…

– Девочка, да ты за три года, что вы вместе работаете, провела с моим мужем больше времени, чем я за всю жизнь. Ты хоть это понимаешь?

– Я об этом и не думала…

– А ты подумай. Мало того, что вы столько вместе. Он делится с тобой каждой мелочью, потому что интересы у вас общие. А я ничего не знаю. Мне из него пару слов о ваших делах клещами не вытащить. Вот только спим в одной спальне, но это еще не значит, что и ночью мы вдвоем, а не каждый сам по себе.

– Простите…

– Причем тут это. Я не жалуюсь, я объясняю. Никогда нельзя завидовать чужому счастью, поскольку оно у всех разное. Не верь тому, кто сказал, будто счастливы все одинаково. Это глупость. Постарайся найти свое.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что выслушали. За то, что не прогнали.

Катерина поднялась и пошла к двери. Мария Николаевна отправилась следом. В прихожей Суркова остановилась, посмотрела сопернице в глаза и, неожиданно, ее обняла.

– Не говорите ему, что я приходила.

– Не скажу.

– Прощайте…

Мария Николаевна вернулась в столовую и машинально взяла в руки пульт.

«…известный бизнесмен избил и выгнал из дома жену с ребенком. Женщина умерла не приходя в сознание …если вы стали свидетелем… Берегите себя».

Она не слышала. Сидела в кресле и смотрела в стену. Потом поднялась, надела фартук и пошла к холодильнику за капустой.

* * *

На закрытом корте при санатории «Новая Барвиха» играли двое – сенатор Владимир Антонович Паскунов и его брат Кирилл.

– Ты хоть раз можешь попасть по мячу, мудила.

– А ты не закручивай. Тоже мне, Метревели нашелся.

Владимир Антонович теперь и сам угодил в сетку. Незлобно обматерив фортуну, стянул с себя майку, вытер вспотевшие лицо и грудь. Кирилл Антонович сделал то же самое:

– Тебе не надоело?

– Давай постучим еще минут десять. Я же за время плачу, – проворчал Владимир Антонович, но лень в споре с жадностью взяла верх, и он отложил ракетку на скамейку и уселся рядом.

Кирилл облегченно вздохнул. Его организм уже потерял достаточно влаги, а время на корте его не тревожило – за корт платил брат. Два телохранителя сенатора, служившие мальчиками для подноса мячей, рубашек с галстуками не снимали и теперь могли удалиться в тенек. И прохладу получить, и такт соблюсти – дать братьям пообщаться без посторонних ушец.

– Что ты там вякнул о Духарикове? – напомнил Владимир Антонович, смахивая со лба пот. Эту фамилию брат произнес, когда они только шли на корт.

– Желает издать учебники под казенный заказ.

– Сколько?

– Что, сколько?

– Тираж какой, спрашиваю?

– Речь идет о десяти миллионах книжиц.

Сенатор зачехлил ракетку и задумчиво заметил:

– Поступим так – по пятерке с учебника даст – помогу. Меньше – не стоит мараться.

– Куда он денется – книжный бизнес в загоне. Теперь читают в Интернете.

Владимир Антонович кивнул, дав понять, что вопрос закрыт. Кирилл Антонович перешел к проблеме охотников. Глава их профессионального союза, Игнатов, надеялся на отторжение трех тысяч гектаров черноморского побережья под нужды заказника. Сенатор отказался сразу:

– Не буду связываться. До Сочинской олимпиады это направление под пристальным вниманием самого. Подставляться не резон. Это все?

Кирилл Антонович загадочно улыбнулся.

– Есть еще одно, весьма странное предложение.

– Валяй.

– Профессор Бородин нашел в человеческом мозгу ген, отвечающий за честность. Опыты финансирует банк «Пробуждение», тот самый, где мы с тобой держим бабки.

– Русские бабки… – уточнил сенатор: – И что требуется от меня?

– Нужна поддержка на государственном уровне.

Владимир Антонович снял со спинки скамьи полотенце и потер влажную грудь:

– Ты, Кирюш, поконкретнее можешь?

– Как я понял, у каждого человека в башке есть ген, и если его активизировать, такой человек не сможет воровать.

– Вроде кодирования от пьянки?

– Не совсем. Зашитый алкаш способен сорваться, а субъект с активизированным геном не способен на это по определению. Во всяком случае, я так это понял.

Владимир Антонович громко рассмеялся:

– Занятно, братец, занятно. Особенно у нас в России. Скажи, ты с кем встречался? С самим ученым?

– Они принимали меня вдвоем. Отец – ученый, сын – наш банкир.

– Бородин, говоришь? Кажется, Арсений… Не лажанулся в кризис, получил господдержку. В итоге сохранил наши бабки – выходит, не дурак.

– Мужик дельный.

– Прикинули с бюджетом?

– Приблизительно от ста миллионов зеленых.

– Как ты думаешь, если пробью, с бабками не кинет?

– Что он, идиот, с тобой ссориться?!

– Хорошо, запишу его к себе на прием. Но предупреди, в кабинете ничего лишнего не трепать, – сенатор оглянулся по сторонам: – О деньгах сам с ним договоришься. Я запрошу четверть.

– Ученого тоже на прием запишешь?

– А его на хера? С ними, как с чукчами, твоя-моя не понимает.

Владимир Антонович приказал телохранителю подать ему мобильный и прошелся по кнопкам:

– Стас, подойди сюда.

– Секретаря в машине держишь?

– Не таскать же за собой. Я, Кирюш, никому не доверяю. Так спокойнее.

Моложавый розовощекий секретарь явился на корт в костюме и при галстуке, несмотря на жару, без видимых потовыделений.

– Слушаю, Владимир Антонович.

– Стас, посмотри, во вторник у меня окно есть?

– Во вторник у вас в девять тридцать самолет.

– Да, да… совсем забыл. Улетаю в Сочи. А в понедельник?

– До двадцати трех тридцати все забито.

– Хорошо, запиши на двадцать три сорок банкира Бородина.

– Не поздно?

– Ему?

– Вам.

Владимир Антонович усмехнулся:

– Лучше поздно, чем никогда. Иди, я скоро.

Еще десять минут братья общались в душе. Говорили о личном – проблемы потенции, дети, племянники. К машинам возвращались в обнимку.

Возле сенаторского лимузина Кирилл Антонович спросил:

– Когда вернешься?

– В конце той недели.

– Увидимся?

– Будет тема?

– В воскресенье с Гурамом обедаю.

– Ох, не люблю я богатых бандитов. Но деньги, как говорится, не пахнут.

– Верное наблюдение.

– Хорошо, поступит предложение – рассмотрим.

Кирилл Антонович дождался, пока лимузин брата в сопровождении джипа с телохранителями вырулит со стоянки, и уселся в свой «гольф». Немецкая иномарка выглядела скромно, но на дороге никогда не подводила. А скромность и надежность в технике и людях брат сенатора ценил больше всего.

* * *

– Мужики, просыпайтесь. Через час капитан Пташкин появится, а вам еще имена придумывать.

Тарутян и Дружников одновременно открыли глаза и увидели в зеркале на потолке собственное отражение. Огромная тахта, на которой могли уместиться еще пяток желающих, напомнила о вчерашних подвигах.

Сурен стоял на пороге, наблюдая за гостями. Поняв, что пробуждение друзей состоялось, удалился.

– Коля, ты помнишь, что мы здесь вчера творили?

– Н-н-не очень. А ты?

– Я блондинку с ямочками на подбородке запомнил. Сиськи хорошие…

– С-с-колько же их тут было?

– Сначала приехали семь, мы выбрали двоих. Потом ты решил разгуляться. Первых двух оплатил Сурен, остальных мы сами.

– Много де-де-нег истратили?

– Ерунда, тысяч сорок. Зато расслабились по-взрослому.

– Что сказал Сурен? На хрена нам к-к-капитан Пташкин?

– Сам просил паспорта. Не помнишь? Мы же еще до девок фотографироваться ходили.

– Мутно.

– Сменим имена и фамилии, а дальше махнем куда-нибудь.

– Н-н-например?

– Ну хоть в Турцию, или еще куда, где с визами проблем меньше.

– Нормальная мы-мы-мысль. Я тоже блондинку с ямочками вспомнил. Мы что ее, в-в-вдвоем?

– Какая разница, то ли вдвоем, то ли по очереди. Помнишь еще двух хохлушек-близняшек? Совсем молоденькие?

– Помню, хохотали не з-з-закрывая ртов.

– Точно, веселые дивчины. Ты им даже про ген «h» что-то впаривал. Они даже согласились на активизацию.

– Вадим, я про лабораторию л-л-ляпнул?

– Ну и что? Главное, про бабки молчал. Ладно, пошли умываться.

В холле их ждали кофе, зелень и омлет. Сурен уже позавтракал и быстро наводил порядок – собирал разбросанные по полу простыни, пустые бутылки и презервативы.

– Ну вы, ребята, и оторвались. Телки велели передать – всегда к вашим услугам. Вы им приглянулись.

– Приятно слышать, – ухмыльнулся Дружников, перерабатывая зубами зелень с омлетом и почему-то краснея.

– Веришь, Сурен, с такими девочками я в первый раз…

– С проститутками, что ли?

– Ну да… С платными.

– Понравилось?

– Выпить надо много, иначе боязно.

– Привыкнешь. Первый раз и я краснел, как девица.

– А я в-в-вобще думал не смогу. А потом прямо озверел. И эту хочу, и эту тоже.

– Значит, я получил новых хороших клиентов. Вы того, бабки приготовьте. Менту аванс придется выдать.

– Сколько?

– Штуки две-три. И фамилии не забудьте.

– Коль, как назовемся?

– Н-н-незнаю… Сурен, помогай.

– Если хотите тихо жить, нужно что-нибудь простенькое. Что часто встречается. Я бы на твоем месте стал Ивановым.

– Годится.

– Тогда я К-к-карапетяном.

– Запишите на листке. Вот вам конверт. Вложите в него бабки и не запечатывайте.

Пташкин прибыл минута в минуту. Вежливо поздоровался со всеми за руку, присел в кресло. Держался скромно, словно и не страж порядка, а бедный родственник. Выяснив желание заказчиков, некоторое время раздумывал, потом кому-то звонил.

– Ребята, по шесть штук встанет.

Дружников решил поторговаться:

– Мы слышали, по пять можно.

Пташкин потупился:

– По пять – моего интереса нет. Вы поймите, я же не напрямую к начальнику райотдела выхожу. Через майора Разина, он ему свояк. Разин за красивые глазки не нанимался. Вот и получается, по пять штук начальнику, по пятьсот баксов нам. Доступ к первому лицу бабок стоит. Давайте ваши имена, фамилии и фотки.

Тарутян протянул милиционеру конверт:

– Когда с-с– сделаешь?

– Не от меня зависит. По готовности Сурен вам свистнет. Получать лично явитесь – расписаться, заявление, чтоб все по закону…

Сурен кивнул и предложил милиционеру:

– Выпить хочешь?

Пташкин отказался:

– Нельзя, ребята. Я при исполнении.

Забрав три тысячи долларов аванса и так же вежливо пожав присутствующим руки, капитан покинул помещение. Сурен унес со стола грязную посуду, вернувшись, уселся в кресло:

– Поговорим?

– Что ты хочешь узнать? – спросил Дружников.

– Узнать я ничего не хочу. Хочу вам предложить переехать на одну дачку, пока вам документы не приготовят. Тут вам оставаться стремно. Люди ко мне ходят разные, зачем светиться?

– Как скажешь, Суренчик. Мы и так тебе бл-бл-благодарны.

– Вот и славненько. Скоро ко мне заедет друг, он вас и отвезет.

– Платить ему надо?

– Пока никому ничего не давайте. Потом я сам посчитаю и расплачусь, а вы возместите. – И бросил каждому по пакету: – Здесь шмотки. Переоденетесь в них, и из машины не высовывайтесь.

Ровно через полчаса в дверь позвонили. Сурен сначала вышел, огляделся, потом вывел друзей и усадил в машину.

* * *

Арсений раскрыл меню и посмотрел на отца:

– Я бы тебе предложил форель, жаренную в масле, с молодым картофелем, свежие овощи и пару жульенов. Супы тут готовят скверно. Да и на ужин суп как-то не по-русски. Мы же не французы.

Александр Ильич виновато улыбнулся:

– Сынок, выбирай на свой вкус. Ты же знаешь, я не гурман…

– Гурман, папа, для тебя совсем не подходящее слово. Мне кажется, ты вообще не замечаешь, что кладешь в рот.

– Дружок, привычки закладываются с юности… Когда я рос, готовые котлеты по шесть копеек за штуку считались деликатесом. После войны страна едва не голодала, меня родители баловать не имели возможности. А потом начались студенческие столовые с одной и той же подливкой к мясу и рыбе, да неизменный компот с прозрачными вываренными фруктами. Вот я и привык не обращать внимания на продукты, заправился – и хорошо.

– Не оправдывайся, папа, учиться никогда не поздно. Ты же сам любишь это повторять. Не так ли?

– Попробуем обучаться.

– Вот и умница. К форели подойдет белое алжирское вино. Но в качестве аперитива мы позволим себе по сто грамм «Абсолюта». Не возражаешь?

– Нет, сынок, не возражаю.

– Прекрасно.

Арсений поманил официанта и, выдав ему заказ, захлопнул папку с меню.

– Арс, я не очень понимаю, что мы празднуем? Мне, конечно, приятно, что ты балуешь отца своим обществом, но повода для пирушки я не вижу. Ты потерял огромные деньги, а я талантливых ученых.

– Отец, зачем так мрачно? Я верю в твой гений. Если наши сыщики и не отыщут беглецов, отнятый у них ген восстановится, и они все вернут сами.

– Легкие деньги развращают, дружок. Боюсь, что такой опыт затормозит восстановление гена. Но надежды и я не теряю. И знаешь, почему?

– Поделись, отец.

– Лет десять назад у меня защищался Майкл Доблин. Способный мальчик из Калифорнии. Но самое интересное, что он, будучи дипломником, потерял родителей. Они разбились в собственном вертолете. Разбились, оставив ему миллиардное наследство. В тот год у меня писали работу еще три наших аспиранта. Теперь они уже взрослые мужики, сами аспирантов пасут, а тогда им лет по двадцать пять было… И вот однажды я что-то искал в своих папках, и они про меня забыли. Наши парни знали, что Майкл миллиардер, и спросили его, зачем ему вся эта генетика? Для чего протирать штаны, если и так все можно получить? Стоит только свистнуть. И знаешь, что он им ответил?

– Пока нет…

– Он им ответил, что ни за какие деньги не сможет купить кайф от удачного опыта, восторг от небольшого научного открытия, не говоря уже о сумасшедшем счастье от реального прорыва в своей области. А остальные блага, стоит их заполучить, превращаются в ненужный хлам. Это как балованные дети – игрушек полно, а радости нет. Вот что сказал моим аспирантам юный американский богач. И я уверен, они это запомнили на всю жизнь. Я эту историю всем ученикам рассказываю…

Официант сгрузил с подноса напитки и закуски, разлил водку, и с поклоном ретировался. Арсений поднял рюмку:

– Отец, ты даже не понимаешь, что сотворил! Я, признаться, тоже не понимал, пока не встретился с твоими подопытными братками.

– Ты их видел?

– Не только видел. Сегодня эти три джентльмена оказали мне честь своим визитом. И я обалдел. Отец, я же наблюдал их в первый день, после освобождения. Отвратительные подонки, нормального слова вымолвить не могли. Лопотали что-то на своем поганом жаргоне, без конца матерились и мычали, как свиньи. А тут передо мной сидели денди и вполне внятно доносили свою мысль. Отец, это чудо. За тебя, мой волшебник, я и хочу выпить.

– Спасибо, дружок, ты меня растрогал.

Отец и сын выпили. Официант тут же снова наполнил рюмки. Александр Ильич смутился:

– Спасибо, любезный. Мы сами справимся.

Арсений поспешил его успокоить:

– Не обращай внимания, папа. Это его работа. Так вот что я тебе хочу сказать. Мне полчаса назад звонил Кирилл Паскунов. Его брат назначил мне встречу на понедельник. Поскольку он желает говорить только со мной, я сделал вывод, что речь пойдет о бюджете. Так что мы сейчас с тобой поужинаем, поедем домой и засядем за подсчеты.

– Сынок, я плохо себе представляю финансовую сторону этого дела. Ты здесь скорее разберешься.

– Нет, папа, без тебя я многого не пойму, поэтому будь добр поработай со мной.

– Не возражаю. Была бы от меня польза… Ты думаешь, этот деятель в состоянии нам помочь?

– Ты о сенаторе?

– О нем…

– Давай выпьем, а потом я тебе отвечу. Твое здоровье.

Александр Ильич пригубил рюмку и поставил назад. За свою жизнь ему выпивать приходилось, и большей частью – разбавленный спирт, что выдавали науке в старые добрые времена. Но Бородину-старшему алкоголь не доставлял удовольствия и тогда, а в последние годы если он и выпивал, то только с сыном. Арсений, в отличие от отца, знал толк в дорогих напитках, но пользовал их умеренно. Редкие совместные возлияния отца и сына сближали. Обычно за бокалом вина или стаканчиком виски они говорили друг другу нечто важное. О личной жизни ни отец, ни сын никогда не откровенничали. Доверяли друг другу нечто большее – то, что является для любого настоящего мужчины главным – пафос своих идей. Но сейчас ученый находился под впечатлением ужасного поступка помощников, и хоть слова сына приятно грели его самолюбие, расслабления не приносили.

– Дружок, ты обещал со мной чем-то поделиться.

– Да, папа, я помню. Господин, который мне назначил встречу, достаточно влиятелен. Я не тешу себя надеждой, что он лично сможет решить наши проблемы полностью. Но другого посредника нужного уровня у меня сейчас нет. Этот человек раз в месяц заседает за одним столом с президентом. Это не значит, что он может влиять на главу государства, но он в состоянии выйти на его помощников. А я нет.

– Мой мальчик, для меня это сложно. Я мыслю нормальными человеческими категориями – мое открытие способно помочь стране. Значит, ее руководство обязано содействовать его внедрению в практическую жизнь. Все остальное мне кажется абсурдом.

– Отец, помнишь, мы сидели за завтраком и по телевизору сообщили об убийстве чиновника? Я тогда сказал маме, что этот мужик сам нарвался, потому что жил не «по понятиям»?

– Что-то припоминаю…

– Так вот, если мы не будем действовать «по понятиям», с нами произойдет тоже самое. Наша страна – тюремная модель в огромном масштабе. Здесь те же законы, что на любой воровской зоне. Не дай бог их нарушить.

– Какой кошмар!

– Как посмотреть…

– Не понял.

– Для всякой игры необходимы правила. Сегодня в России правила не самые совершенные, но они теперь хоть есть. В начале девяностых их вообще не существовало. И это был, действительно, кошмар.

– Арс, тебе виднее.

– Здесь ты прав. Поэтому, готовя бюджет, мы должны заложить в него все возможные откаты. Твоя задача прикинуть реальные расходы на организацию одного подобного центра. А я уже умножу на количество регионов и разберусь, что надо запрашивать со всеми накрутами. Кстати, вот и форель…

Официант разложил на тарелки рыбу, ловко откупорил бутылку алжирского вина, разлил его по бокалам и оскалился в дежурной улыбке:

– Приятного аппетита, господа.

Александр Ильич проводил спину лакея грустным взглядом и спросил сына:

– Скажи, дружок, и он живет «по понятиям»?

– Можешь не сомневаться, отец, – ответил молодой банкир и принялся за рыбу.

* * *

Лимузин мягко катил по Волгоградскому проспекту. На переднем сиденье, рядом с водителем, расположился Анатолий Живцов. Лыкарин и его друзья путешествовали на заднем диване. Совещание происходило по ходу движения.

– Вы на Славу сразу не давите. Осмотритесь, попейте водочки, поиграйтесь с телками. Помните, к кому едем?

Косых слегка обиделся:

– Мы же не придурки. Сказал, к Дидову, значит, к Дидову.

– Кто такой Дидов, не забыли?

– Не доставай, Толян, все мы помним. Дидов из спецназа. Демобилизовался, крышует шлюх.

– Молодцы. Теперь о девках… Вы же давно баб не видели, не теряйте башку. Вам их не только трахать, но и разговорить. Это главное. Дидов и клиентов Сурена девочками снабжает. Если расколете девок, что аспиранты залегли у него, дадите мне знать. Тогда мы в «Веселый дворик» и заглянем.

Лимузин сбавил скорость и свернул к девятиэтажному панельному дому. Подкатив к подъезду, остановился. Живцов взялся за ручку дверцы:

– Пошли, мужики.

Отставной старшина Дидов снимал квартиру на последнем, девятом этаже. В прихожей Живцов с хозяином обнялись. Несколько лет назад они служили вместе. Живцову повезло, он попал в банк Бородина. Начальник службы безопасности Трофим Егоров приходился ему дальним родственником. Славе Дидову повезло меньше. Устроился охранником ресторана на Волгоградке. Через два года, с такими же бывшими спецназовцами, завалили чеченцев, что промышляли в округе сутенерством, подмяли их бизнес. Первый год пришлось нелегко – наезжали другие чеченцы. Двоих спецназовцев, с которыми Слава начинал бизнес, застрелили. Но одолеть боевого старшину у них не вышло. Дидов набрал новых ребят и отбился. Теперь его девицы обслуживали несколько кварталов в районе Волгоградского проспекта, и не только…

За столом Слава и Анатолий вспоминали однополчан. Помянули погибших, поговорили «за жизнь».

Лыкарин, Водиняпин и Косых компанию выпивкой поддержали, но тактично помалкивали. Слушали и смотрели на фронтовых друзей. Все, что говорилось за столом, бывших уголовников не удивляло. По тюрьмам мотало срок немало ребят с подобными судьбами. Да и сам Дидов ходил под статьей – торговля живым товаром в стране официально запрещена. Но после службы в «горячих точках» многие из вояк шли в криминал. А куда еще податься крепким молодым мужикам, обученным убийству? Кому они тут в мирной жизни нужны? Как выяснялось – никому.

После третьей рюмки Живцов отодвинул бутылку:

– Все, Славка, теперь о деле.

– Выкладывай. Чем смогу помогу.

Живцов рассказал о цели визита. С подачи Сурковой ему удалось выйти на Сурена.

– Так и идите к нему, – предложил Дидов: – Я сейчас позвоню, скажу, чтоб друзей принял. Он мне не откажет – один каравай делим. Вчера только целый взвод девочек ему посылал.

– Нельзя, Слава. А если Сурен аспирантов прячет? Они Лыкова и его корешей знают в лицо. Мужики их – нет. Вот в чем проблема. Ты их лучше с девками познакомь, теми, что вчера «Веселый дворик» обслуживали. Представь как клиентов. Интим, водочка… Девчата и разговорятся. У тебя хата для этого есть?

Слава рассмеялся:

– Есть ли у сапожника молоток? Ну ты даешь, Толян! У меня в этом доме три подъезда шлюхами заселены, любую квартиру выбирай. Их там как сельдей в бочке – по десять штук в комнате.

– Откуда столько?

– В основном с Украины. Все без регистрации, но чистенькие. У меня с этим строго. Без резинок не дают.

– Все добровольно, или запугал?

– Скажешь… Чего их запугивать? Я для них отец родной. Дома хуже обращались. Если выгоню, страшнее наказания для них нет. Сам посуди – мои парни их до клиентов возят, защитят, если чего. С властями все схвачено, менты их не трогают, медицинское обслуживание, опять же, – поди плохо? Живут на всем готовом и только половину отстегивают.

– Дорогие?

– Как посмотреть. Три штуки за час. Полторы им.

Живцов быстро прикинул в уме и, сообразив, что ему до таких заработков далеко, со Славой согласился:

– Неплохо устроились. Ты знаешь, кто из твоих красавиц Сурена навещал?

– Не знаю, так выясним.

Дидов позвонил по мобильному, и через несколько минут в квартире появился еще один бывший спецназовец.

– Петро, отведи клиентов в сорок седьмую. Обеспечь выпивкой и закусить. Девок к ним пошлешь, тех, кто вчера в «Веселом дворике» гуляли. Денег не бери: мужики – люди мои, потом расплатимся.

Живцов решил уточнить:

– Если их там по десять штук в комнате, как они клиентов примут?

Дидов снова рассмеялся:

– В каждой квартире по три комнаты. Набьются в две, пока твои друзья развлекутся с теми, кого выберут. Они девушки без комплексов – работа такая.

Отправив Лыкарина, Косых и Водиняпина на «работу», Толя подставил свою рюмку:

– Давай, Слава, еще по чуть-чуть. На сухую ждать скучно.

– Могу и тебе телок устроить.

– Не надо, старшина. Мне жены хватает. Не люблю грязи.

– Дело хозяйское. Я тоже до них не охотник. Одну приблизил, вроде как живем. Она работу бросила, только со мной. Может, и женюсь. Девка хорошая.

Однополчане выпили и закусили кислой капустой. Живцов огляделся:

– Живешь не больно богато. С такими бабками мог бы хоромы себе позволить.

– Толя, какие бабки? Зарабатываю, конечно, на жизнь. Жаловаться грех, но и особо жировать не с чего. У меня двенадцать ребят кормятся. Каждому зарплату. Теперь считай – в районную управу пошли, ментам пошли, в ЖСК пошли, миграционной службе пошли. За хаты девкам плачу отдельно. Врача на зарплате для них держу. И еще всему местному начальству направляю бесплатно. Расходы такие, что каждую копейку приходится считать. С наркотой заработаешь больше, но я не связываюсь, и телкам не позволяю. Они же потом домой вернутся, замуж повыскакивают, детей рожать будут. Мне грех на душу брать не с руки.

– Замуж? Они?

– А чего ты удивляешься? Девочки к работе относятся по-деловому. Подкопят бабулек, купят там у себя хату, и заживут, как все, даже лучше. У многих и женихи есть.

– Женихи?

– Конечно. Толя, ты с луны свалился? Ясное дело, они не докладывают, чем в Москве занимаются. А завяжут, вернее других жен окажутся. Они уже чужих херов на весь оставшийся век насмотрелись.

– Догадываюсь…

– Ну, еще по одной или киношку посмотрим? Мне новый диск принесли. У нас тут так: сперва мне, потом девкам. Им же делать нечего. Клиентов нет, отсыпаются и глядят кино. Так и живем.

Не успел закончиться американский боевик, позвонил Лыкарин.

– Толя, вчера наши фраера там были. Один их них заикался.

– Понял, Федя. Не спешите, проверим, я вас заберу.

В банке осталось только три охранника. Пятнадцать сотрудников службы безопасности на шести машинах через сорок минут прибыли на место. «Веселый дворик» окружили со всех сторон. Трое дежурили в шашлычной, примыкавшей к владениям Сурена. Слава Дидов сам позвонил в дверь. Молодой армянин открыл тут же. Охранники ворвались в холл, заглянули в парилку, обежали все три номера. В одном «отдыхал» тучный кавказец с тремя барышнями. Его не тронули, только обшарили помещение. Сурена Живцов пристегнул к батарее наручниками. Убедившись в отсутствии аспирантов, приступил к допросу. Парня не били, но дали понять, что с ним не шутят. Сурен признался:

– Ночевал у меня Коля Тарутян с другом. Вчера погуляли, утром уехали. Куда – не знаю.

Анатолий сделал вид, что поверил. Основная часть охранников укатила назад в банк. Трое остались наблюдать за «Веселым двориком» и его владельцем. Живцов с Дидовым вернулись к девятиэтажке забирать Лыкарина и его друзей. Новоявленные «сыщики» не скучали. Вся троица, оставшись в носках, играли с обнаженными девушками в карты. Судя по выражению лиц джентльменов, сил для интима у них больше не осталось.

* * *

Мария Николаевна свое обещание сдержала и мужу о визите Сурковой не сообщила. Но встретила профессора хмуро, потому что на своих мужчин обиделась. Она и сама не прочь отужинать в ресторане. Сколько можно дома сидеть? Где она бывает? В магазинах с Клавой? Приятно, конечно, что сын присылает ей автомобиль с водителем, но развлечением такие поездки не назовешь. И еще обидно, зря старалась – голубцы остались нетронутыми…

«… девять человек погибли, трое в реанимации. Дешевый алкоголь продолжает убивать население …щеточки, колоссальный объем – ваши ресницы…»

Она сменила канал. По НТВ показывали сериал про бандитов, переключилась на «Культуру». Старушка из общества «Мемориал» вспоминала ужасы сталинских лагерей. Мария Николаевна перестала слушать и переместилась в ванную. На полочке с зубными щетками заметила мобильный телефон супруга. Александр Ильич оставлял его в самых неподходящих местах, а потом искал и злился. Телефон сбил с мысли, и она забыла, что ей здесь надо. Из головы не выходил визит молодой женщины. Что-то тяжелое осталось на сердце. Бедная девочка, а с другой стороны, сама виновата. Раскисла чувствами к старому женатому мужику. Господь ей судья. Мария Николаевна снова вышла в коридор. Муж и сын о чем-то громко спорили в кабинете. На минуту остановилась возле двери.

«Отец, специалистов, способных производить активизацию, в стране единицы. Придется открывать специальный центр для обучения. Это тоже деньги, и немалые», – говорил сын. Ответа Александра Ильича она не дождалась, вернулась в столовую. Сложила чашки в машину и присела в кресло. Время клонилось к полуночи, но спать не хотелось. Почему-то сделалось очень грустно. Ощутила себя одиноким заброшенным ребенком – родители заняты своими делами, и до чада им нет никакого дела. Едва не расплакалась, но взяла себя в руки. Ей бы радоваться – отец и сын, как в старые добрые времена, вместе. В последние годы такое случалось нечасто. Общих тем у молодого банкира и пожилого ученого находилось все меньше. И вот они снова интересны друг другу. Марии Николаевне объяснили – работают над одним проектом. Ей бы благодарить Всевышнего за такой подарок судьбы, а она опять тревожилась. Уж слишком оба увлечены – к добру ли это… А теперь еще Суркова с ее любовью. Приятно, что муж ей верен – Катерина молодая, красивая. Недаром она подумала именно о ней в день, когда муж соврал о командировке. Все-таки женское сердце не обманешь – нету дыма без огня.

– Мама, свари нам кофе, если тебе нетрудно. И покрепче. – Арсений высказал просьбу, на мгновенье высунувшись из кабинета.

– Конечно, нетрудно, Арсик.

Кофе в это время суток означал одно – спать мужчины не собираются. Она все же положила в кофейник не три ложки, как по утрам, а две – слишком крепкий напиток на ночь вреден. Закончив с готовкой, сама заглянула в кабинет:

– Вам сюда принести или придете в столовую?

– Сюда, мама. Нам некогда.

Она поставила на поднос две чашки, сахарницу, маленький кувшинчик со сливками и отнесла в кабинет.

– Спасибо, мама, – поблагодарил сын, не отрываясь от клавиатуры. – Поставь на стол.

– Маша, мы еще долго, ты бы ложилась, – посоветовал Александр Ильич, продолжая взирать на экран монитора. Она поставила поднос на стол, вышла и тихо прикрыла за собой дверь. Вернувшись в столовую, уселась возле телевизора. По «Культуре» передавали старый балет с участием Галины Улановой. Черно-белое изображение, от которого она давно отвыкла, напомнило о юности. В те времена она была куда моложе этой Сурковой. Ей было всего девятнадцать, когда Александр Ильич пришел на первое свидание с букетиком ландышей. Вся Москва распевала песенку об этих цветах – «Ландыши, ландыши, светлого мая привет». Она тогда ему эту песенку напела. Бородин не понял. Оказалось, он ее слышит в первый раз. Она впервые подумала, какой он странный – пластинка звучит из всех окон, а для него в новинку. Они добрались до Сокольников, часа два гуляли, потом он сказал: «Маша, давай поженимся». Она вспыхнула: «Так сразу?» Он ответил, словно они говорили о погоде: «Зачем тратить время на прогулки? Нам заниматься надо».

Она опешила, не знала, как реагировать. Но Саша был самый способный юноша на курсе. Она слышала о нем от Темы, соседа по коммунальной квартире. Тема учился вместе с Бородиным. Он их и познакомил на институтском вечере. Там будущий супруг с ней один раз станцевал и попросил телефон. Она продиктовала. Думала, забудет – ни бумаги, ни карандаша под рукой. Но цифры он не забывал никогда. Это она поняла, уже став его женой. Он тоже жил в коммуналке, но без родителей. Мама Бородина умерла, когда ему исполнилось семнадцать. Отец на два года раньше. Ветеран часто болел после ранения. Его зацепило осколком мины при стремительном наступлении наших войск на Прагу. Через месяц молодые расписались, и она переехала к мужу. Друзья сразу прозвали их Сашейсмашей. С тех пор они вместе.

Да, Суркова права. Марии Николаевне грех жаловаться – супруг ей ни разу не изменил, да и вообще не смотрел на других женщин. Это правда. И относился к жене бережно, к учебе сына серьезно. Часто занимался с ним по физике и химии. Зимой, по выходным, они втроем катались на лыжах, летом собирали грибы и ягоды. Хорошая крепкая семья. Бородину повезло: когда он защитился, гонения на генетику прекратились. В газетах ее перестали называть лженаукой, а специалистов в этой области шарлатанами. Бородину дали лабораторию и прибавили денег. Мария Николаевна понимала: ее муж выдающийся ученый и требует заботы. Тогда она и уволилась, чтобы посвятить себя семье целиком. Чувство одиночества появилось не сразу. Быт отнимал много сил и времени. А вот в новой квартире заскучала. Интересно, как теперь поступит Катерина – уйдет из института или будет работать, словно ничего не произошло. Нет, Мария Николаевна не хотела бы оказаться на ее месте.

– Машенька, где мой мобильный?

Александр Ильич стоял на пороге и смотрел на нее с укором. Будто жена спрятала его телефон. Мария Николаевна попыталась вспомнить, где видела трубку, и вспомнила. Александр Ильич оставил ее на полочке в ванной. Вышла, взяла и протянула мужу:

– Кому ты собрался названивать ночью?

– Кате Сурковой. Она сегодня дежурит, и что-то сама не звонит.

– Наверное, заснула. В это время люди обычно спят, – сказала и замерла, ощутив непонятное волнение. Даже сердце кольнуло остро и больно, словно иглой. Стало страшно за эту влюбленную в мужа девочку.

Александр Ильич уселся в кресло и набрал номер. Мобильный Сурковой оказался отключен. Ученому это не понравилось. Катерина отличалась ответственным отношением к делу, и хоть ценностей в арендованных апартаментах больше не хранилось, сами подопытные продолжали там жить. Александр Ильич отложил трубку и невидящим взглядом посмотрел на жену:

– Странно.

– Не отвечает?

– Отключила телефон.

– Действительно, странно.

Бородин, казалось, ее не слышал. Он размышлял вслух:

– Допускаю, что задремала, но зачем выключила телефон?

– Некого послать справиться? – тревога мужа усилила ее собственную.

– Отец, что ты там застрял? – крикнул Арсений из кабинета. Родитель не отозвался, и сын пришел в столовую выяснять.

– Сынок, мне надо пробежаться до аппаратной. Катя не отвечает.

– Брось, отец. Идем работать. Я сейчас пошлю туда кого-нибудь из охраны. Или, еще проще, давай позвоним твоим мужикам. Они же рядом?

– Как ты себе это представляешь? Люди поймут, что за ними ведется наблюдение.

– Они и так давно все понимают.

– А у них есть телефоны?

– Трофим им выдал. Они у нас теперь сыщики.

– Ладно, набери, я поговорю.

Арсений набрал номер и передал трубку отцу.

– Лыкарин слушает, – заспанным голосом отозвался Федор.

– Доброй ночи. Вас тревожит профессор Бородин.

– Доброй ночи, Александр Ильич.

– Простите, если разбудил.

– Ничего, мне на развод не вставать.

– Федор Иннокентьевич, в квартире номер семь, дверь которой рядом с вашей, дежурит моя помощница. Позвоните ей, пожалуйста, в дверной звонок, и попросите со мной связаться. Я подозреваю, что она заснула и отключила телефон.

– Сейчас сделаем. Не отрубайтесь. – В трубке стало слышно, как хлопнула дверь, затем наступила тишина, потом громкий стук, и снова зазвучал голос Лыкарина: – Звонил, стучал – никто не отзывается.

– Ничего не понимаю! Она должна быть там…

– Хотите, войду.

– Федор Иннокентьевич, голубчик, каким образом? У вас же нет карты.

В трубке хмыкнули.

– Обижаете, Александр Ильич. Соседняя хата тоже на первом этаже, и у нее есть окна. С моим профессиональным навыком это займет не больше трех минут.

– Тогда сделайте одолжение.

– Хорошо, я войду и перезвоню.

Александр Ильич медленно опустился в кресло. Мария Николаевна тронула его за плечо:

– Саша, что там происходит?

– Надо ждать. Лыкарин сейчас войдет в квартиру.

– Как я понимаю, папа, электронный замок ему не помеха…

– Сказал, что за три минуты управится.

– Я, пожалуй, переманю твоих уголовников к себе в банк. Ребята честные и с хорошим профессиональным опытом.

– Сынок, мне сейчас не до шуток.

– Прости, папа.

Звонок раздался через семь минут. Голос Лыкова звучал напряженно.

– Женщина без сознания. Наглоталась колес. Пытаюсь привести в чувство. Вызовите лекарей.

Мария Ивановна первой бросилась к городскому телефону и вызвала скорую. Положив трубку, взяла мужа и сына «под локотки» и подтолкнула к парадному. На пороге перекрестила. Захлопнув за ними дверь, отыскала сердечные капли, выпила и упала в кресло. Сидела неподвижно. В голове билась одна короткая мысль – «лишь бы успели».

Александр Ильич с сыном оказались на месте одновременно с каретой скорой помощи. Несмотря на открытое окно, видимо, послужившие Лыкарину дверью, в помещении стоял тошнотворный запах. Девушка лежала на раскладушке и тихо стонала. На ее бледном лице начинал проступать румянец. Лыкарин отчитался по-военному четко:

– Влил пару литров воды, подержал за ноги над унитазом. Вроде оклемалась.

– Имеете медицинский опыт? – спросил Арсений.

– Приходилось вытягивать торчков после марафета…

Врач покрутил в руках пустую упаковку от таблеток, спрятал в карман и дал команду санитарам. Суркову унесли в реанимобиль. Александр Ильич задержал врача в прихожей:

– Она выживет?

– Она уже выжила. Скажите спасибо этому господину, – доктор указал на Лыкарина и улыбнулся. При голубой пижаме в мелкий цветочек спаситель выглядел весьма колоритно.

Арсений заметил на панели, возле мониторов, конверт с надписью шариковой ручкой «ПРОФЕССОРУ БОРОДИНУ ЛИЧНО», и протянул отцу:

– Папа, это тебе.

– Мне? А что это?

– Погляди.

Александр Ильич достал из конверта листок, но текст оказался слишком неразборчивым.

– Арс, я впопыхах не взял очки. Можешь прочитать?

Федор Иннокентьевич позволил себе вмешаться в диалог отца и сына:

– Мужики, если я больше не нужен, пойду спать. Для одного дня слишком много возни с женским полом.

Бородины пожелали ему спокойной ночи, и Лыкарин аккуратно прикрыл окно и удалился.

– Ну читай же, – поторопил Александр Ильич.

Арсений пробежал глазами записку:

– Отец, мне как-то неловко… Тут нечто вроде посмертного послания от Сурковой. Сам дома посмотришь.

– Сынок, ты меня удивляешь. Она моя сотрудница. Какие могут быть секреты?

– Хорошо, слушай. «Милый Саша, когда ты это прочитаешь, меня уже не будет в живых. Я поняла, что не могу надеяться на твою любовь, а без надежды жить больше не хочу. Завершай свои гениальные открытия и будь счастлив со своей замечательной женой. Навеки твоя Катерина».

– Она с ума сошла, – прошептал профессор. – Как здорово, что ты надоумил меня позвонить Лыкарину. Не будь его, Катерину бы упустили, а мне нести этот крест до могилы.

– Отец, ты впервые узнал про любовь сотрудницы?!

– Катя что-то говорила, но я не придавал значения. Ты же знаешь, как я отношусь к амурам?

Они возвращались домой по ночной Москве и оба молчали. Александр Ильич шел и думал, что едва не потерял верного сподвижника, в то самое время, когда его открытие становилось достоянием человечества и особенно нуждалось в грамотных проводниках. А Арсений размышлял о странностях в психике отца, сумевшего так досконально разобраться в тайнах человеческого мозга, но ничего не понявшего в душе любящей женщины, с которой не один год трудился бок о бок.

* * *

Дача показалась аспирантам странной. Гостиная и терраса завалены баулами и тюками с китайским тряпьем, картонными коробками с турецкой обувью. Свободными оставались две спаленки на втором этаже и маленькая кухня на первом. Запущенный сад, поросший крапивой и сорняками, оставлял для прогулок только две дорожки. Одна вела к калитке, другая – за дом, к бане и беседке. Неподалеку от них ржавела железная шашлычница и валялись накрытые полиэтиленовой пленкой дрова. Баня явно предназначалась для утех, поскольку в доме имелся вполне пристойный туалет с поддоном для душа. Газовая колонка подавала горячую воду и на кухню. Все это позволяло вдали от города ощущать себя вполне комфортно.

Как называлось место, куда их привезли, молодые люди не запомнили. Им попался какой-то указатель, то ли «Кратово», то ли «Катково», но после него автомобиль несколько раз сворачивал с главной дороги и менял направление. По окрестному пейзажу определить, где находится дача, не стоило и пытаться. Кроме заросшего старыми деревьями и сорняком сада, из окон террасы и кухни ничего не разглядеть. Вид на улицу дачного поселка открывался из окошек второго этажа. Но и там ничего приметного – дома, участки, высокие заборы. Единственный вывод, что сделали молодые затворники – людей вокруг немного, но они есть.

Первые сутки беглецы отсыпались. Ни Николай Тарутян, ни Вадим Дружников опыта загулов, подобных «Веселому дворику», не имели, и сексуальный марафон на фоне алкоголя потребовал от них не только физического, но и нервного напряжения. На вторые сутки они ощутили зверский голод и смолотили все припасы, что нашли в доме. На дачу их доставила подружка Сурена, а вовсе не его друг. Красивая девушка лет двадцати трех, весьма серьезная и малоразговорчивая, держалась строго. Предупредив друзей, чтобы они не особенно шлялись по окрестностям, и разрешив поедать все что найдут, тут же укатила. Задавать ей вопросы аспиранты постеснялись и не имели ни малейшего представления ни о месте пребывания, ни об истинных владельцах данной недвижимости. На третий день их все же посетили. Даже не их, а дачу. Пятеро армян прибыли на двух микроавтобусах, тут же возле беседки наладили производство шашлыков. Заманчивый запах жареной баранины щекотал ноздри, и когда на дорожке возник один из участников пира, аспиранты были готовы принять приглашение.

– Пацаны, покушайте с нами, – сверкнув золотом коронок, улыбнулся коренастый кавказец. Его плотное тело, сплошь поросшее шерстью, напоминало зверя. И оранжевые плавки на фоне темной растительности смотрелись особенно ярко. Друзья одновременно подумали, что гостеприимный армянин чем-то напоминает Фоню из их лаборатории. А напяль на примата подобные плавки, пародия оказалась бы устрашающей.

Приезжие пировали в беседке. Помимо пригласившего их волосатика по имени Хачик в трапезе участвовали еще четверо армян. Но те столь обильным шерстяным покровом не отличались. Зато двое из них могли похвастаться брюхом, способным вместить немерено продуктов и напитков, один поражал худобой и еще один был по-настоящему красив. Фигура атлета, тонкие черты лица и печальные темные глаза просились на полотно. Армяне назвали свои имена, но аспиранты, кроме Хачика, никого не запомнили. Говорили о баранине, которую ели. Оказалось, что ею торгует красавец с печальными глазами и берет семьсот рублей за килограмм.

– Недешево… – заметил Дружников.

– А ты знаешь, брат, сколько мне с этого остается?

– Откуда? Я же мясом не торгую.

– А ты считай. Полтинник с килограмма ментам по трассе, стольник санитарному врачу, четвертак бандитам на рынке, червонец дирекции. А мне же его еще купить надо. Фермер тоже не хочет бесплатно барана дарить. И это только по мясу. А знаешь, каково в Москве с нашей внешностью?

Тарутян знал. Дружников нет. Армянин принялся рассказывать о бесчинствах продажной московской милиции, а закончил обидой на весь русский народ:

– Для вас, что айзер, что грузин, что чечен – все на одно лицо. Особенно теперь, когда с Грузией война была. Каждый норовит обидеть.

Дружников торговцу посочувствовал, и тема себестоимости шашлыков, как и межнациональных разногласий, оказалась исчерпанной. Что нельзя сказать о торговле вообще. Из разговоров пирующих молодые ученые поняли – они попали в компанию рыночных торговцев. Как выяснилось, в отличие от красавца-мясника, остальные гуляки специализировались на шмотках, а дача служила им чем-то вроде подсобного склада. По мере выпитого алкоголя армяне все чаще переходили на родной язык. Дружников ничего не понимал, а Тарутяну профессиональный диалог торгашей не был интересен. Друзья поблагодарили за угощение и откланялись. Мужчины пять часов ели и пили, несколько раз порываясь вернуть аспирантов в беседку, но к ночи им подвезли девушек и гостеприимство южан закончилось. Среди стайки дев друзья приметили двух молодых близняшек, которыми Сурен потчевал их накануне. Перед сном, понимая, что на этом празднике жизни они лишние, квартиранты уселись пить чай в гордом одиночестве. Но неожиданно одна нимфа-близняшка заглянула и к ним. Кроме махрового полотенца, одежды на ней молодые люди не заметили.

– Я Оксана. Мальчики, вы меня помните? – спросила нимфа шепотом.

– Помним, – заверил Дружников, что было правдой только отчасти. Молодые ученые запомнили смех и грудки прелестниц, но не их имена.

– Мы бы к вам с полным удовольствием, да нельзя. Наше время эти козлы оплатили. Но мы можем до вас завтра сами подрулить. Хочете?

Аспиранты переглянулись:

– Хочем.

– Мальчики, будьте ласковы, только Сурену не гутарьте, и никому еще. А то у нас половину бабулек попрут. А так мы на себя робим, и вас гарно потешим. – Чмокнув обоих и оставив после себя жар распаренного тела и запах мокрых волос, нимфа растворилась в ночи.

Армяне гуляли в баньке. Из дома дев не разглядеть. Но звонкий смех хохлушек раздавался на всю округу, и Тарутян с Дружниковым присутствие веселых сестренок продолжали ощущать. После чая постояльцы поднялись наверх и уселись на тахту в одной из комнаток. Свое приключение в «Веселом дворике» они полностью обсудить не успели, да и гульба по соседству молодые организмы тревожила.

– Вадя, как ты д-д-думаешь, эти мужики всегда так живут?

– Ты армянин, тебе виднее…

– Причем т-т-тут это? Как будто русские п-п-проституток не пользуют.

– Среди моих знакомых нет. А тебе понравилось? Только честно.

– Трудно сказать. Когда д-д-делал, нравилось. Потом – не то стыдно, не то погано как-то. Вроде, хочешь отмыться и не можешь.

– Вот-вот, и со мной тоже самое. А ведь на них иногда и женятся.

– Особенно иностранцы. Я с-слыхал о таком часто.

– От гордыни – приятно поднять падшую тварь и дать ей шанс. Сам Христос простил грешницу, когда она раскаялась. Разве не заманчиво ощутить себя Богом?

– Я б-б-бы не смог.

– Я тоже. Хотя близняшки мне понравились. Слышишь, как верещат? Им всегда весело.

– А сказала «козлы».

– Так это их работа.

– Хрен с ними, давай спать.

Гулянка затихла перед рассветом. Аспиранты уснули под визг девушек и возгласы армян, а проснулись от грохота внизу. Босиком прокравшись к лестнице, увидели, как вчерашние гуляки таскают баулы и коробки в микроавтобусы. Дев среди них уже не было. Через полчаса торговцы укатили, и все стихло. Заглянув в холодильник, парни поняли, что завтракать им нечем. Решили нарушить наказ строгой подружки Сурена и прогуляться до торговой точки. Где эту точку искать, они не знали, но догадывались – раз тут живут люди, значит, покупают еду. Долго спорили, что делать с пакетами. Оставлять свое богатство на странной даче им казалось рискованным. Таскать деньги и золото с собой опасно. Особенно по поселку, о котором они ничего не знали. Решили запрятать под кровать, в одной из спаленок. Для надежности завалили тряпьем и всяким хламом, что валялся в шкафу.

Выйдя за калитку, некоторое время размышляли, в какую сторону податься. Налево, в конце улицы, виднелся лес. Решили идти направо. Через несколько дач встретили девушку на велосипеде. На вопрос, где тут ближайший магазин, она смешно сморщила носик:

– Тут их два. Один сзади вас, другой спереди.

– А какой лучше?

– Оба дрянные, – она рассмеялась и покатила своей дорогой.

Возвращаться – плохая примета, и они решили идти вперед. На магазине висела оптимистическая реклама «Двадцать четыре часа», что, видимо, означало его круглосуточную доступность. Но ассортимент от этого не выглядел заманчивее. Долгоиграющее молоко, сомнительной свежести сыр и подсохшие батоны порадовать новоявленных богачей не могли. Но положение обязывало, и они отоварились тем что было. Переговоры с щекастой ядреной продавщицей вел Дружников. Тарутян помалкивал, чтобы не демонстрировать свой дефект речи – заики скорее запоминаются. Закупив провизию, аспиранты зашагали к даче и еще издали заметили у калитки иномарку. Автомобиль был им хорошо знаком, поскольку именно в нем их доставили из города. Строгая подружка Сурена стояла на крыльце и смотрела на них, как на проказливых детей.

– Мы только д-д-д-до магазина и обратно, – поспешил оправдаться Тарутян.

Дружников жалобно добавил:

– Нам кушать нечего.

– Я вам привезла еду. Если будете вести себя, как идиоты, мы с Суреном за вас не отвечаем. Вы что, не знаете, что вас ищут?

– Нет, а кто?

– Вам виднее. Сурена пристегивали к батарее и допытывали. Он ничего не сказал…

– Нам жалко…

– Жалко на хлеб не намажешь. С вас за продукты, бензин и проживание тридцать штук. Гоните бабки.

– Т-т-так много?

– Много, прикрывайте ваши задницы в другом месте.

– Коля, не спорь. Отдай ей бабки.

Тарутян потащился наверх, отсчитал из украденных денег нужную сумму и вынес девушке. Она убрала их в сумочку и, не проронив больше ни слова, гордо направилась к калитке. Аспиранты слышали, как она хлопнула дверцей, и отследили шум удаляющегося автомобиля.

В кухне они нашли две коробки с деликатесами – икра, балык, буженина, кофе, сливки, длинные французские батоны. Рядом с этим изобилием их трофеи из сельпо смотрелись жалобно.

– Штук пять она на нас все-таки истратила – прикинул Дружников, разбирая гостинцы. – А остальное?

– Остальное за с-с-сервис…

– Хрен с ней. Для нас это все равно копейки.

Тарутян сварил кофе, и они уселись за стол:

– Как ты думаешь, Вадя, хохлушки к нам п-п-п-правда приедут?

– Как пить. Они тоже желают срубить с нас бабки. Да еще не делясь с «крышей». Так сказать, без налогов.

– Классная буженина. М-м-молодец Сурен, хоть на качестве не экономит.

– Молодец, что нас не выдал. Как ты думаешь, это были охранники из банка?

– Уверен. Они с самого начала шли по нашему с-с-следу. Помнишь, еще на Ленинградке?

– Интересно, как они вышли на твоего друга?

– Кто-то в лаборатории им про Сурена ляпнул. Я же не скрывал, что с ним учился. Возможно, Катя. Они же все нас теперь н-н-н-ненавидят. Ну, а дальше дело техники…

– Слушай, Коля, а может зря мы все это затеяли?

Тарутян не понял о чем речь:

– Вадя, ты о хохлушках или б-б-б-бабках?

– Обо всем. Тебе не кажется, что мы похожи на подонков?

– Есть н-н-немного, зато богатеньких. На мой взгляд, лучше быть богатым и здоровым, чем б-бедным и больным.

– И что дальше? Ну, получим мы паспорта на чужое имя, махнем с ними в ту же Турцию, а смысл? Жрать, пить, трахать шлюх? Ильич шагнул в новую эпоху, а мы, вместо того, чтобы взять его открытие, нести и развивать, заснем в этой теплой дыре? Тоже мне эмигранты – два жулика.

Тарутян отставил чашку с кофе, насупился и замолчал. Стало слышно, как вдали прогромыхала электричка, свистнула и остановилась. Николай поднял голову:

– Ну, и что ты п-предлагаешь?

– Не знаю. Мы же не дети, чтобы придти и сказать – простите, профессор, больше не будем. Но все-таки приятно считать себя честным человеком…

– П-п-приятно?! А ты погляди вокруг. Вся страна снизу доверху ворует. Мент спросил, откуда у нас б-б-бабки? Спросил?

– Не спрашивал.

– Ясное дело, не спрашивал. Помнишь, как он уважительно нам руки пожимал? Еще бы – по шесть штук долларов способны ему отвалить… Будь мы обыкновенные бомжи, пропившие документы, он бы с нами говорил по-другому. Он бы нас в отделение поволок, еще бы и по морде в-в-врезал. Нет, Вадик, в этой стране честность и глупость синонимы.

– Возможно, ты и прав. Ладно, Коля, давай завтракать, а то кофе совсем остыл.

И друзья принялись за деликатесы.

* * *

Кирилл Паскунов встречался с Гурамом Злобия и раньше. Но в загородной резиденции бизнесмена оказался впервые. Брат сенатора имел представление о пристрастиях грузинских богачей к помпезному шику. Особенно тех, кто разбогател в последние годы. Но такого размаха увидеть не ожидал. Дворец хозяина окружал огромный парк с мраморными фонтанами. Скульптурные Наяды и Купидоны возникали в самых неожиданных местах и поражали количеством. Необычайная стерильность газонов наводила на мысль – тут траву не стригут, а бреют лезвиями от «Жилет». В небольших прудиках дремали загадочные рыбы. А диковинным растениям парка позавидовал бы любой ботанический сад. Неудивительно, что Гурам Давидович гордился своими владениями и пользовался возможностью поразить гостя. Для этого он предложил Кириллу Антоновичу прогуляться перед обедом, совмещая прогулку с аперитивом и беседой. И аргумент для променада нашел вполне веский – «и у стен бывают уши». Правда, уши все же присутствовали – лакей в белом халате катил за ними тележку с напитками, а по бокам, на почтительном расстоянии, вооруженные, как десантники перед атакой, следовали два телохранителя. Но демонстрация роскоши и мощи Кирилла Антоновича не впечатляли. Он прекрасно понимал – одно слово его брата если и не стоит всего этого великолепия, то вполне способно посодействовать переходу собственности грузина в другие руки. Понимал это и хозяин. Поэтому и не спешил переходить к делу, а развлекал гостя рассказом о своей недавней поездке в Африку, откуда в качестве охотничьего трофея привез две львиные шкуры. Кирилл Антонович для порядка восхитился отвагой грузина, но для себя отметил, что страсть к сафари становится неотъемлемым атрибутом быта российских нуворишей. Да и отваги особой для этого не требовалось. За пятнадцать тысяч долларов аборигены готовы не только подогнать льва к заезжему стрелку, но и предварительно усыпить зверя ровно настолько, чтобы тот, не утеряв возможности передвигаться, стал не опаснее домашней овцы.

Надо отдать должное, Гурам обладал чувством меры и решил дать возможность высказаться и гостю:

– За морями хорошо, а что творилось у нас на родине в мое отсутствие?

– Я стараюсь избегать лишних общений и лишней информации.

Гурам подмигнул Паскунову и похлопал его по плечу:

– Ты, Кирилл, молодец, хорошо устроился. Брат на передовой, можно и расслабиться… Не так ли?

– Каждый находит радости в своем. Но и у меня бывают любопытные встречи. Недавно говорил с одним ученым. Он сделал удивительное открытие – обнаружил ген честности в мозгу человека.

– Это, надеюсь, шутка?

– В том-то и дело, что нет. Он научился этот ген активизировать.

– А результат?

– Человек после этого не может воровать…

Гурам остановился, взял с тележки два бокала, один протянул гостю:

– Это великое открытие. Давай выпьем, дорогой, за здоровье этого ученого. Кстати, как его зовут?

Кирилл Антонович не собирался раскрывать карты:

– Имя запамятовал. У меня где-то лежит его визитка.

Гурам пригубил коктейль и вернул бокал на тележку:

– Попадется визитка на глаза, сообщи координаты ученого. Я бы с удовольствием с ним познакомился.

– Хотите испробовать открытие на себе?

Грузин громко рассмеялся:

– У меня, дорогой, с этим геном все в порядке. Но есть и другие люди. Например, мои сотрудники, а их несколько тысяч. И каждый понемногу ворует. Ты, надеюсь, понимаешь, какие я несу убытки?

– Догадываюсь. Но мы с вами деловые люди…

– Дорогой Кирилл, я умею быть благодарным. Можешь не сомневаться, твоя протекция не останется без вознаграждения.

– Договорились. Но открытие еще в стадии опытов. Как только они завершатся, мы к этой теме вернемся.

– Будет весьма любезно с твоей стороны.

– И сколько, если не секрет, вы готовы заплатить за сотрудника?

– Трудно сказать, мой дорогой. Это зависит от уровня этого сотрудника. Один способен украсть миллион, другой сто долларов. Нельзя всех грести под одну гребенку.

– Ученому все равно. Он работает с каждым мозгом одинаково.

– Я не готов к конкретике.

– Время еще есть – подумайте на досуге. А пока давайте перейдем от фантастики к реалиям. Выкладывайте свою проблему.

– Тут все просто. Мне нужно перекрыть импорт минеральных удобрений или резко взвинтить таможенные пошлины. Твой брат мог бы внести такое предложение под вполне пристойным предлогом.

– Что вы имеете в виду?

– Помощь отечественным производителям. Я готов истратить на это несколько миллионов долларов.

– С каких пор, Гурам, вас стали интересовать удобрения?

– С тех самых, как правительство выделило на сельское хозяйство некоторую толику бюджета.

Кирилл тут же вспомнил – за последние полтора месяца погибло четыре бизнесмена, занятых в этой отрасли. И еще он подумал – грузин путешествовал по Африке не случайно. Пока Гурам в саванне добывал себе алиби отстрелом львов, в Москве шла другая охота, и стоила она грузину куда дороже.

– Я передам брату ваши пожелания, Гурам Давидович. Остается оговорить мой интерес…

– Три процента тебе принадлежат по праву.

Кирилл Антонович допил свой коктейль и вернул бокал лакею:

– Уважаемый Гурам Давидович, помните у Ильченко – «вчера по пять, но большие, а сегодня маленькие, но по три». Так вот, мне больше нравятся раки, которых продавали вчера.

– Ну что же, я сам предпочитаю крупных. И сегодня угощу тебя голубыми раками с озера Севан. Мне их утром доставили самолетом.

– Уже текут слюнки.

– Так в чем же дело? Воскресный обед на столе.

Гостеприимный грузин обнял гостя за плечо и повел в сторону своего дворца. По дорожке на бешеной скорости пронесся квадроцикл. Им управлял шестилетний сын хозяина. Телохранители едва успели отскочить. Лакею с тележкой повезло меньше – бутылки и бокалы полетели на красный песок.

– Джигит растет, – кивнул вслед летящему малышу растроганный родитель и самодовольно улыбнулся: – Будет, кому дело оставить.

«Не джигит, а бандит», – подумал про себя Кирилл Антонович, но, вспомнив, что пять больше, чем три, от комментариев воздержался.

* * *

В понедельник Александр Ильич приехал в лабораторию в половине девятого. Арсений, зная напряженный график отца, прислал ему машину со своим водителем. Сам банкир добрался до службы на метро. Он собирался провести день в рабочем кабинете, поскольку сегодня, кроме поздней встречи с сенатором, деловых свиданий вне банка не планировал. Паскунов ждал его на прием почти ночью, и днем машина Арсению не требовалась. Александр Ильич не привык к такому комфорту, но обижать сына отказом не стал.

Витю Шанькова он предупредил накануне. Лаборант уже ждал на месте, но выглядел сонным и замученным. Парень разрывался на части – пахал без выходных, обслуживал обезьян, дежурил в аппаратной и в отсутствие патрона отвечал на все звонки, да еще успевал принимать любимую девушку.

Александр Ильич пожал юноше руку:

– Спасибо, что не опоздал.

Тот шутливо отдал честь:

– Рад стараться. Суркову навещали?

– Два раза. Но поговорить нам не удалось – врачи посчитали, что Катя еще слаба. Надеюсь, сегодня ей уже разрешат погулять по территории. Там и побеседуем. Но сначала я должен тебя загрузить.

– Слушаю, Александр Ильич.

– Витя, готовь Фоню с Норой. Я должен уничтожить их ген «h».

– Зачем, профессор? Они же стали такими классными. Любо-дорого смотреть.

– Витя, не нуди. Я обязан проверить, восстановится ли у них «h», и за сколько времени. Это сейчас для меня проблема номер один. Ты меня понимаешь?

Лаборант понимал. В его возрасте старшие товарищи внушают трепетное восхищение. Такое восхищение, на грани восторга, Шаньков испытывал к Вадиму Дружникову. Тарутян ему нравился меньше, поскольку лидерскими качествами Вадима не обладал. Да и присущей ему иронией не отличался. Но тем не менее и к Николаю юноша относился уважительно. Поэтому, узнав о кошмарном поступке аспирантов, пережил настоящий шок. И хотя профессор брал вину на себя, утверждая, что молодые ученые неадекватны, поскольку он лишил их гена «h», Шаньков до конца в это не верил. Они оба не меньше лаборанта болели за дело. Случалось, не спали ночами, наблюдая за подопытными животными. Радовались удачам и кляли себя за любую ошибку, а тут враз променяли науку на презренный метал?! В его голове такое не укладывалось.

– Хорошо, Александр Ильич, можете на меня положиться. Я постараюсь подготовить обезьян до обеда.

– Спасибо, Витя. Потерпи еще немного. Я найду возможность дать тебе отдохнуть. А сейчас я прямиком в больницу.

– Привет от меня Сурковой. Пусть больше не ест разной гадости.

Профессор пообещал и поспешил из института. Информацию о том, что Катерина пыталась покончить с собой, Бородин держал в тайне: лаборант был уверен – Суркова отравилась случайно. Александр Ильич вышел на улицу и растерялся. У подъезда стояло несколько машин, и он забыл, в какую садиться. Водитель заметил потуги профессора и несколько раз мигнул фарами. Когда и это не помогло, выдал продолжительный сигнал. Александр Ильич тут же сориентировался и поспешил забраться в машину:

– Васенька, если можно, в больницу.

– Сделаем, Александр Ильич…

Они проехали перекресток и свернули к центру.

– Давай на минутку остановимся вот у того киоска. Если это вам нетрудно?

– Сделаем, Александр Ильич.

Профессор неловко выбрался из авто, приобрел связку бананов и уселся обратно:

– Вот, прикупил, как для своих обезьян. Других фруктов привозить врачи запретили, а бананы можно.

До больницы доехали без пробок. Василий выпустил пассажира и втиснул лимузин на стоянку. Бородин боком пробрался между машинами и согнулся к окну водителя:

– Васенька, я часок тут побуду, если у вас есть дела, можете отъехать.

– Я подожду, Александр Ильич…

Профессор отправился к главному корпусу, но чувство вины его не покидало. Он не привык кого-то обременять своей персоной и испытывал неловкость перед водителем. За двадцать рублей в раздевалке ему выдали бахилы, и он их натянул на ботинки. Рядом с ним то же самое пыталась проделать пожилая дама. Александр Ильич ей помог.

– Спасибо, голубчик. Суставы меня уже не слушают. Вы на какой этаж?

– На третий.

– Не проводите меня до лифта? Я в этих скользких пакетах боюсь растянуться.

– Сочту за честь, мадам.

Она взяла его под руку.

– Вы заметили, тут начинают грабить с раздевалки. Эти страшные атрибуты стоят всего пятерку. А они берут двадцать!

– Нехорошо, – согласился профессор, пропуская старушку в кабину.

– Нехорошо… Смеетесь, это только начало. Я сама ленинградка, приехала спасать сестру. Представляете, ее с инфарктом бросили в коридоре и забыли на двое суток. Ее соседка, такая же одинокая пенсионерка, пролежала в коридоре неделю, а вчера умерла. Так, представляете, еще целый день провалялась мертвая, пока они заметили. Мою Верочку ждала та же участь. Хорошо, что я успела.

– Вы врач?

– Помилуйте, голубчик, я архивариус и давно на пенсии.

– Тогда чем вы смогли помочь вашей сестре?

– Вы где живете, мой дорогой?! Я начала платить, и на сестру обратили внимание. Теперь она уже в палате и ею занимаются. Тут без денег даже на тот свет пристойно не проводят. Будешь умирать в мучениях. Господи, до чего довели Россию… Это ваш этаж, выходите.

– Я провожу вас до палаты.

– Вы сама любезность. Теперь встретить приличного человека – перст божий. Живем среди хамья. Дальше я сама, дай вам бог здоровья…

Александр Ильич спустился на третий этаж по лестнице и сразу увидел Суркову. Она стояла возле медсестры и что-то энергично ей говорила. Профессор подошел и остановился рядом, не желая прерывать беседу женщин. Катерина увидела его и вспыхнула.

– Зачем вы пришли?

– Как зачем? Катя, да я загибаюсь. В лаборатории остался один Виктор. Мне сегодня предстоит нейтрализовать ген у приматов. Один бог знает, как я без вас управлюсь. Вам разрешили гулять?

– Да, меня завтра могут выписать.

– Вот это прекрасно. Пошли, пройдемся и все обсудим.

– Что нам с вами обсуждать?

– Давайте на воздух. Только положите куда-нибудь эти бананы. Мне надоело с ними таскаться.

– Вы их принесли мне?

– Естественно, вам. Другие фрукты врач запретил.

В саду Александр Ильич взял Суркову под руку и почувствовал, что рука ее становится деревянной. То же напряжение читалось и на ее лице. Она то бледнела, то покрывалась румянцем. Они подошли к скамейке. Профессор попросил:

– Давайте присядем.

Она обняла его и зарыдала. Александр Ильич замер, не зная, что делать. Попробовал усадить Катерину на скамейку, но она словно окаменела.

– Очнитесь, Катя. Вам вредно волноваться.

– Вы прочитали мою записку? – она смотрела на него горящими глазами и ждала. На них стали оборачиваться.

– Я все прочитал. Вы бог знает чем забили свою головку. Давайте сядем.

Она наконец позволила себя усадить:

– Знаете, о чем я просила сестру?

– Нет, откуда мне знать?

– Я просила, чтобы вас ко мне не пускали.

– Почему?

– Мне стыдно. Я же не знала, что так получится…

– Как получится, Катя?

– Ну, что я останусь жива.

– Вы догадываетесь, кто вас спас?

– Смутно припоминаю. Это был Лыкарин. Я права?

– Да, Катенька, он. Вы представляете, какое чудо мы с вами сотворили?! Бывший рецидивист, закоренелый бандит стал человеком, причем каким человеком! Это же и ваша заслуга. А вы про любовь…

– Простите меня. Я причинила вам столько беспокойств.

– Катюша, это все такая мура по сравнению с тем, что мы делаем. Мы на пути к изменению человечества. Понимаете, че-ло-ве-чес-тва!

– Я знаю, что вы гений. Но я вас люблю. Понимаете, лю-блю! Вы хоть раз кого-нибудь любили?

– Катенька, перестаньте задавать мне риторические вопросы. Я ученый. И если вы меня любите, помогайте. А вы в такой момент надумали меня бросить. Да вы знаете, сколько сил умственных и духовных я вложил в ваш интеллект? И вы после всего этого глотаете какую-то гадость.

– Вы так ничего и не поняли. Я потеряла смысл жизни…

– Смысл жизни?! – Профессор вскочил со скамейки, сделал несколько шагов по асфальту, вернулся и сел: – Вы говорите смысл. Я только что имел удовольствие помочь пожилой даме подняться на четвертый этаж. Так за это время она успела мне рассказать, что врачи бросили ее сестру с инфарктом потому, что им не заплатили! Только представьте, врач оставил умирать старуху в коридоре из-за каких-то двух-трех тысяч. Это же позор.

– Наивный вы мой ученый. Я здесь такого насмотрелась, ни в сказке сказать, ни пером… как говорится. Тут пациентам навязывают операции, которые им совсем не нужны, чтобы содрать с них деньги. Отрезают здоровые органы вполне еще трудоспособным людям, и те становятся инвалидами. И всего за пятьсот долларов!

– Вот и надо начать с врачей. Хочешь работать по специальности, будь добр, активизируй свой ген. И этого мы с вами добьемся. Слышите меня, Катя. Обязательно добьемся, если даже придется дойти до президента. Мы изменим Россию, я вам обещаю. Но и вы обещайте мне – никаких суицидов.

Суркова посмотрела профессору в глаза, покачала головой и грустно улыбнулась:

– Вы неисправимый идеалист. Наверное, за это я вас так и люблю.

– Не уходите от ответа. Вы мне обещаете без глупостей?

– Обещаю.

– Если вас завтра выпишут, постарайтесь послезавтра выйти на работу. Мне без вас очень трудно. – Александр Ильич долго рылся по карманам, нашел платок и вытер Сурковой слезы. – Вот такой вы мне нравитесь.

Они прошлись по аллее, Катерина сама вела его под руку. Напряжение ее отпустило. В конце аллеи она остановилась и как-то подозрительно взглянула на профессора:

– Скажите, вы много врачам заплатили?

– Ни копейки, а что?

– Слишком уж они со мной возятся.

– Наверное, понравились какому-нибудь эскулапу. Вы же красивая женщина. Кстати, сколько сейчас времени?

– Начало первого. Вас кто-то ждет?

– Одна милая супружеская пара.

– Кто же эти счастливцы?

– Вы их, Катя, прекрасно знаете. Это Фоня и Нора.

Она рассмеялась:

– Вы намерены сделать их снова бесчестными?

– Да, Катенька. Вины за наших аспирантов с меня никто не снимал. Но вы сейчас о них не думайте. Вам надо набираться сил, а не тратить энергию на негативные эмоции.

– О мальчиках ничего не слышно?

– Пока нет.

– Обещаю вам, они скоро объявятся. Я это чувствую.

– Дай-то бог.

Он проводил Суркову до корпуса и пошел искать стоянку. Он уже забыл, где оставил машину, но Василий ждал у ворот.

– Александр Ильич, я здесь.

– Как хорошо, дружок. А то я бы опять заплутался.

– Навестили вашу сотрудницу?

– Да.

– Не приведи господь попасть им в лапы, да еще без толстого кошелька.

– Катерину лечат бесплатно, и, по ее словам, вниманием не обделяют.

Василий усмехнулся, открыл профессору дверцу, дождался, пока тот усядется, и устроившись за рулем, заметил:

– Я лично передал от Арсения Александровича тысячу долларов заведующему отделением.

– Вот как? Грустно. Хотя чудес на свете не бывает.

– Тут вы правы. Куда едем?

– В институт, если вам не трудно.

– Сделаем, Александр Ильич. – Василий запустил двигатель и тронул с места.

* * *

Лыкарин, Водиняпин и Косых превзошли себя – явились на квартиру к проституткам с огромным букетом роз, нагруженные пакетами вин и закусок. Не заметив среди красавиц двух блондинистых близняшек, Лыкарин спросил:

– Девочки, а где Оксана с Розой?

Девушки замялись, явно не желая отвечать на этот вопрос. Клиент решил не настаивать, а оглядеться.

Проживание девяти жриц любви на площади в шестнадцать квадратных метров создало некоторые особенности в интерьере. Навал всевозможной одежды, косметики и интимных предметов туалета вперемежку с колготками и постельным бельем не может радовать глаз мужчины. И не только глаз – смесь ароматов из арабских духов, борща, всевозможных дезодорантов и женского естества способна вывести из строя и другие органы мужского организма. Но троица джентльменов, переживших дух тюремных камер и лагерных бараков, чувствовали себя здесь достаточно комфортно.

Мужчинам освободили диван, и они, усевшись на него, могли наблюдать за приготовлениями молодых хозяек. А девы суетились – разгребли стол, набросили на него скатерть, так, чтобы винные пятна от прошлых застолий оказались на ее тыльной стороне, подвинули его к дивану, расставили стаканы, рюмки и тарелки. Разложив в них принесенные клиентами гостинцы, выстроились рядком. Грудастая черноокая Людмила томно спросила:

– Нам раздеться?

Худенькая Рита, украсившая пупок золотым колечком, посмотрела на часы:

– Мальчики, если мы робим, дывимся на время и порешаем сколько дивчин вы берете под себя? Нам же перед Славиком виниться.

Лыкарин потянулся и зевнул. Духота и ароматы помещения его усыпляли:

– Девочки, с Дидовым мы уже все порешали. Мы сегодня не бойцы – посидим, выпьем, закусим. Кого из вас вызовут, мы без претензий.

Сообразив, что работать не придется, девочки быстро раскрепостились. Спиртное, а гости принесли столь любимые дамами ликеры, быстро развязало девушкам языки. Они начали бойко обсуждать последних клиентов, в том числе и гостей Сурена.

Джентльмены слушали, но своего интереса не выказывали. Водиняпин неожиданно проявил себя знатоком женских душ. Расспросив девиц о тяготах их ремесла, он вовремя вставлял слова сочувствия, живо интересовался делами их самостийной родины, чем окончательно усыпил бдительность. Лыкарин решил, что время пришло:

– Девчата, мы вас не продадим, куда смылись двойняшки?

– На халтуру поехали. – Ляпнула грудастая Людмила. На нее зашикали, но Лыкарин еще раз заверил дев, что огласки не будет, и Рита раскололась.

– Вчера нас возили до дачи. Там кавказские хлопцы дюже в баньке гуляли. А в дому мы клиентов с «Веселого дворика» бачили. Оксане один из них дюже приглянулся, вот они с сестрой туда и драпанули. Славик пронюхает, девчатам хана.

Косых заинтересовала форма «ханы».

– Побьет?

– Хуже – погонит. А одни мы в Москве сгинем. Мы же телом торгуем, а к телу прямой доступ стоит медный грошик. А вот, когда тебе через чиловика домогаются, тут сразу в разы дороже.

Пообещав красавицам держать язык за зубами, джентльмены для приличия еще минут десять посидели и поднялись. Лыкарин поблагодарил хозяек за гостеприимство, и все трое поспешили вон.

На улице, вздохнув полной грудью, начинающие сыщики поздравили друг друга с первым успехом и направились в соседний подъезд, к Дидову. Слава смотрел очередной боевик. Усадив джентльменов на кухне, спросил:

– Не зря сестричек поили?

– Пока не знаем, – ответил Лыкарин уклончиво: – Скажи, ты вчера девушек за город посылал?

– В Кратово, а что?

– Дашь адресок?

– Пожалуйста. Но там никого нет. Армяне переночевали, а утром на рынок. У них там что-то вроде склада – шмотки на продажу держат.

– Нам их шмотки до лампочки.

– Я не об этом. Зря смотаетесь. Хотя, подождите, это домик подруги Сурена… Думаете, парни там?

– Поедим, поглядим. Это же не очень далеко?

– Без пробок, от моего дома минут тридцать. Но ключа у меня нет. Надо у Сурена просить.

Лыкарин потупился:

– Обойдемся. А Сурену ни звука.

– Это понятно. Предупредит.

– Вот именно.

Шагая дворами к Волгоградке, друзья спорили – ставить в известность Живцова или нет. Как-никак они должны работать со службой безопасности банка в связке. Лыкарин предложил воздержаться:

– Зачем пену гнать? Если они там, сами справимся. Нет, только зря кипеш поднимем.

Остальные с ним согласились. Вышли на проспект, остановили частника на «Волге».

– Шеф, до Кратово и обратно, штуку даем.

Частник не обрадовался:

– В один конец, поыезу.

– Здесь на полчаса всех дел! – Возмутился Косых.

– Это если ехать, а пробки?

Начали торговаться. За две тысячи мужик согласился. Бумажкой с адресом владел Лыкарин. Он и уселся на переднее кресло. Водитель оказался прав, время клонилось к вечеру, меньше ехали, больше стояли. При очередном заторе шеф проявил такт. Перед тем, как закурить, спросил:

– Табачок переносите?

Лыкарин достал из кармана пачку Мальборо:

– Дыми, мы тоже трохи потравимся. – После общества хохлушек их словечки липли как семечки.

Владелец «Волги» смачно затянулся, выпустив струйку дыма в открытое окно:

– Местные?

Лыкарин сначала закурил, потом ответил:

– По-всякому. А ты?

– Три года тут. Сам из Минска, женился на московской. Брат там бомбит, я здесь.

– И где лучше?

– У Батьки спокойнее.

– Чем же?

– Да всем. Он нас в артели согнал. Если что – больничный. Опять же стаж идет, а ему налоги в казну.

– Зато тут без налогов – что заработал, все твое.

– Все мое? Ментам у вокзалов отстегни, бандитам на стоянках отстегни – покруче налога получится. А главное, в Минске брат человеком себя чувствует – на державу работает, а я вор. Вот в чем разница.

– Иди в артель – есть же и в Москве кооперативы?

– С моей машиной не возьмут. Им новенькую иномарку подавай, а купить на что…

За Кольцевой автодорогой движение стало налаживаться. Через полтора часа свернули к поселку.

– Поняли, почему я за штуку не хотел ехать? Полдня можно потерять, мы еще легко отделались.

В начале улицы, у магазинчика «Двадцать четыре часа» пассажиры велели остановиться. Перед тем, как выйти, Лыкарин выложил частнику две тысячи и тихо сказал:

– Не дождешься, достанем.

– Я не без совести.

Трое джентльменов решили отыскать нужный дом пешим ходом. По мнению Лыкарина, машина могла испугать аспирантов, если они действительно здесь. Друзья с ним согласились. Перед тем как войти в калитку, постояли у забора, послушали. Дом таился в глубине запущенного сада и признаков жизни не подавал. «Сыщики» один за другим просочились в калитку. Лыкарин поднялся на крыльцо. Косых и Водиняпин остались сторожить окна. Лыкарин тронул дверь, она подалась, и он вошел. Осторожно ступая между коробками, добрался до кухни. Порожняя бутылка вина и остатки закусок выдавали присутствие жильцов. Потрогал рукой чайник. Он сохранял тепло. Деревянная лестница вела на второй этаж. Поднялся, стараясь не скрипеть ступенями. Двигался бесшумно – профессиональный опыт, накопленный за годы воровской жизни, пригодился. Ухмыльнувшись, подумал: «Мастерство не пропьешь».

Небольшой коридор, две двери. Одна приоткрыта. Постоял, услышал легкое сопение. Кто-то спал на тахте, натянув простыню на голову. Лыкарин подошел и простыню сдернул. Никто не знает предела возможностей ушных перепонок человека. Лыкарин не был уверен, что его уши выдержат. Жуткий женский визг принадлежал одной из близняшек.

Он поспешил вернуть простыню на место:

– Не верещи, дура. Тебя никто не режет. Ты Роза или Оксана?

– Оксана я.

Девушка замоталась в простыню до подбородка и прижалась спиной к стене. Лыкарин спросил:

– Где клиенты?

– Днем тиканули.

– Роза где?

– Тут за стенкой. Мы трошки прилегли и сморились. А ты Федя? Дывлюсь, личность знакомая…

– Они вернутся?

– Кто?

– Клиенты.

– Гутарили, с концами. Вот ключ до мене сховали.

Из соседней спаленки появилась вторая близняшка, так же завернутая в простыню. Вошла, присела рядом с сестрой.

– Вы до нас?

– Он наших клиентов домогается, – пояснила Оксана.

– Ладно, девочки, одевайтесь и спускайтесь вниз.

– По что? Робить, так зачем одеваться?

– Робить не будем. Погутарим трохи. Захотите с нами, в город – отвезем, захотите – останетесь.

Джентльмены провели допрос в кухне. Поведение клиентов и самих проституток удивило. По словам близняшек, парни все время между собой о чем-то спорили. От интима отказались, но за визит заплатили и вскоре дачу покинули. Машиной не пользовались, пешком потопали на станцию ждать электричку. При себе имели два чем-то набитых пакета. Больше ничего хохлушки рассказать не могли.

Возвращались в Москву всей компанией. Девушек Лыкарин усадил на заднее сидение, между Водиняпиным и Косых. Тесный контакт с жрицами любви не оставил джентльменов равнодушными. Дорожная страсть обошлась путешественникам еще в пять тысяч рублей. По две девушкам за их мастерство, и одну водителю, за его такт, позволивший девам свое мастерство проявить.

* * *

Фоня и Нора, обездвиженные изрядной дозой успокоительного, перенесли вмешательство в свой обезьяний мозг внешне спокойно. Александр Ильич устроился в кресле у стекла, отделявшего ученых от владений приматов, и ждал их пробуждения. Ни лаборант, ни профессор пообедать не успели, во время процедуры о голоде забыли, а после нее вспомнили. Шаньков сбегал к «Артему» и принес десяток сосисок, а заодно и батон хлеба из булочной. При новом капиталистическом режиме в Москве научились продавать батоны уже нарезанными, что сильно облегчало проблему питания сотрудникам института. Соорудив чай, лаборант покормил себя и своего патрона. Трапеза происходила тут же у стекла, и специфический аромат «семьи» на аппетит ученых не влиял – стал слишком привычным. Лаборант отметил бледность профессора. Утреннее посещение Сурковой отняло у него немало нервных сил, а тут еще сложнейшая работа с лазерной установкой. Если опыт активизации гена у животных Бородин поставил на поток, то его уничтожением занимался гораздо реже. Меньше опыта, больше внимания и, как результат, больше потраченных сил. Отметив усталость патрона, Шаньков предложил:

– Вы бы шли отдыхать, Александр Ильич. Я пригляжу за ними сам. Чего тут вдвоем сидеть?

– Нет, Витя, я хочу лично отследить первые шаги шимпанзе после удаления гена «h».

– Ничего интересного не увидите. Изменения проявятся при их кормлении. Фоня, как и раньше, начнет отбирать еду у самки.

– Этого, дружок, никто не знает. Запомни, все, что мы делаем на этом проекте, происходит впервые. Начнешь самостоятельно работать, когда-нибудь, через много лет, вспомнишь это время. Ты же будешь жить в обществе, где ген «h» станет нормой. Воровство и другие проявления антиобщественного поведения канут в лету. И ты сможешь гордиться своим участием в преобразовании человечества.

– Звучит прикольно, но верится с трудом.

– И это говоришь ты? Мой помощник!

– Александр Ильич, вы очень хороший человек и великий ученый…

Профессор поморщился:

– Витя, ты же знаешь, я ненавижу пафоса вообще, а применительно к своей персоне, особенно.

– Вы меня не поняли. Я это к тому, что вы живете как бы в розовых очках. Возможно, проведя опыты над типами вроде Лыкарина, вы несколько тысяч бандитов измените. Но в любом человеке сидит потенциальный ворюга. Даже во мне.

– В тебе?

– Да, и во мне. Знаете, сколько раз мне приходило в голову забраться в апартаменты уголовников и отщипнуть толику от пачки долларов или рублей? Я даже где-то позавидовал нашим аспирантам. Не сразу. Сразу я, как и все, ужаснулся. А потом, лежа на кроватке, перед тем, как заснуть, представлял Вадика и Колю богачами и ставил себя на их место – воображал, как покупаю дорогие тачки, снимаю классных девочек, одеваюсь в лучших магазинах.

– Витя, соблазн всегда присутствует в человеческом мозгу. Но именно ген «h» не дает нам переступить черту. В этом все и дело. А мечтать, как ты сам любишь говорить, невредно. Погоди, кажется, Фоня зашевелился.

Лаборант посмотрел на обезьян. Самец начал проявлять признаки жизни – почесал задней лапой за ухом, перевернулся на спину, потом потрогал Нору. Она потянулась и зевнула. Внезапно Фоня вскочил, схватил Нору за загривок, подмял под себя. Намерения самца не вызывали сомнений – он желал близости. Нора вывернулась и укусила его за лапу. Фоня отскочил и оскалился. Нора, издавая злобное ворчание, оскалилась в ответ. Через мгновенье Фоня прыгнул вперед. Все, что произошло дальше, никак не походило на любовные игры. Фоня пытался загрызть Нору. У нее из шеи брызнула кровь.

Шаньков опомнился первым. Он бросился в соседнюю комнату, откуда вела дверь в вольер. Выбежал к обезьянам, набросил на них байковое одеяло и навалился всем телом. Александр Ильич поспешил на помощь лаборанту, прихватив шприц с наркозом. Виктор с трудом сдерживал животных, продолжая наваливаться на них. Но Фоня и под одеялом не прекращал грызть подругу. Она истошно орала и пыталась защищаться. Взаимная ненависть приматов спасала лаборанта. Задумай они вырваться, его сил бы не хватило. А как поведут себя разъяренные звери, предсказать невозможно. Александр Ильич со своим уколом подоспел вовремя. Обезьяны сперва умерили ярость, а потом затихли. Но и после действия наркоза растащить их оказалось нелегко. «Супруги» вцепились друг в друга. Лужа крови под ними свидетельствовала о смертельном характере схватки. Еще до активизации гена Фоня часто проявлял агрессивность, но его атаки проистекали от желания показать, кто в «семье» хозяин, а не покончить с самкой. Растащив обезьян, ученый с помощником еще минут двадцать обрабатывали им раны, после чего заперли их по отдельным клеткам и удалились в кабинет профессора. Обоим требовалось отдышаться.

– А ты еще пытался отправить меня домой, – напомнил Александр Ильич.

– Откуда мне знать, что Фоня сбесится. И с чего это он?

– Самец пожелал получить самку, а она ему отказала. Вот и вся причина. Отсутствие гена проявилось, как только он пришел в себя.

– Пока ген не восстановится, придется их держать раздельно.

– Похоже, вы правы.

– Не сомневаюсь. Вот теперь, Витя, я, пожалуй, пойду.

Проводив патрона, Шаньков отмыл пол от крови обезьян, проверил замки на клетках и тоже покинул лабораторию. Но в отличие от профессора, шагавшего домой, лаборанту предстояло дежурить в аппаратной. Он шел по улице и смотрел по сторонам, как узник, выпущенный на свободу. На Москву надвигалось лето, и тополя забросали асфальт въедливым пухом своего любовного экстаза. Эти удивительные деревья брали город осадой, пропихивая семя жизни в любую щель, способную дать приют их будущему потомству. Они, как и одуванчики, побеждали в бою с камнем, гудроном и железом единственным оружием – страстью любви. От весеннего буйства, пропитавшего московский воздух, Виктор вспомнил о своем обещании пригласить любимую девушку на пляж, и тяжело вздохнул. Как было бы клево положить голову на ее обнаженный животик и млеть в лучах солнца. Не в каменном мешке города, а где-нибудь на песках Речного вокзала или Нескучного сада. Но, увы, долг лишал его мгновений блаженства. А в неполных восемнадцать так трудно противиться зову естества. Вот и парадное. Шаньков извлек из бумажника магнитную карту, ткнул ею в отверстие электронного замка и шагнул в подъезд.

В аппаратной стояла унылая тишина – микрофоны молчали, камеры работали зря. Неподвижные картинки интерьеров соседней квартиры ничего кроме тоски вызвать не могли. Да и какой прок дежурить возле объекта, когда интрига давно исчерпана – подопытные джентльмены гуляют, где хотят, а ценности, служившие им приманкой, украдены самими экспериментаторами. Ситуация абсурдная, но программа наблюдения за квартирой рассчитана на месяц, и ее надо выполнять. Шаньков уселся в кресло на колесиках и от нечего делать стал елозить вдоль панельной доски. Сделалось совсем скучно. Чтобы не уснуть, решил прокрутить пленки видеокамер назад. Сегодня он в аппаратной еще не был и даже не знал, когда троица джентльменов отчалила в город. При быстрой отмотке что-то его насторожило. Виктор остановил перемотку, запустил режим просмотра и чуть не свалился с кресла. На картинке возникли аспиранты. Это было невероятно, но камера врать не умела. Дружников и Тарутян, за которыми гонялась вся служба безопасности банка, спокойно разгуливали по квартире. Вот они выдвинули ящик буфета, что-то положили туда. Пошли дальше, открыли комодик в холле, тоже что-то положили. Шаньков остановил кадр и увеличил картинку. Сомнений не было – похитители раскладывали по местам валюту и золотые безделушки. Не веря своим глазам, юноша осторожно вышел на лестничную площадку и приложил ухо к соседней двери. Полная тишина. Отомкнул два замка, на цыпочках прокрался в прихожую, заглянул в ящик комода. Две пачки долларов лежали точно так же, как до похищения. Остальные деньги и безделушки тоже вернулись на прежние места. На столе в гостиной Шаньков заметил конверт. Послание адресовалось профессору Бородину. Оно не было запечатано, но лаборант заглядывать в конверт не стал. Однажды в детстве он прочитал письмо, адресованное матери, за что получил ремня. С тех пор к чужим письмам испытывал отвращение. Дрожащей рукой достал из кармана трубку и позвонил профессору. Мобильный Александра Ильича не отвечал, тогда он набрал домашний. Откликнулась Мария Николаевна. Он попросил к телефону профессора.

– Витюш, Александр Ильич прилег и задремал. Если ничего срочного, он свяжется с тобой позже.

– Передайте профессору – «h» восстановился.

– Кто восстановился, милый? Я тебя не понимаю.

– Ген, он поймет.

– Дай я запишу. Диктуй по буквам.

– Пожалуйста. Геннадий, Евгений, Николай – ген.

– Ген в смысле генетики?

– Именно в этом смысле.

– Так бы сразу и сказал. Я же не идиотка. А то какой-то «h»…

Шаньков заверил супругу патрона в полном уважении и отключился. Замкнув за собой стальные двери, вернулся в аппаратную.

Скука ушла. Дежурство обрело смысл, как и весь проект, в котором он участвовал.

* * *

Арсений вошел в приемную Паскунова за три минуты до назначенного срока. Банкир давно разобрался в негласном этикете табеля о рангах: явишься слишком рано – принизишь собственный имидж, опоздаешь – прослывешь хамом. Секретарь сенатора, Стас, в безупречном костюме, свежевыбритый и румяный, словно стрелки часов не двигались к полуночи, а показывали девять утра, улыбнулся Бородину, как старому знакомому, усадил в кресло, тут же доложил о нем боссу, и обратился к даме, слившейся со своим рабочим местом:

– Лидочка, предложите Арсению Александровичу чашку чая или стакан сока.

Дама, старше Стаса лет на двадцать, мгновенно отсоединилась от компьютерно-мебельной конструкции и радушно зачирикала:

– Могу и кофейку, если не боитесь допинговать сердечко.

– Я бы выпил минеральной воды.

– Сделайте одолжение. Позволю себе предложить вам Боржоми. Настоящий, из источника. Владимиру Антоновичу, несмотря на запреты господина Онищенко, грузинские друзья Боржоми продолжают присылать. Это так трогательно в наше время.

Исполнить обещание Лидочка не успела. Секретарь раскрыл двойные двери:

– Прошу, Арсений Александрович, вас ждут…

Кабинет сенатора с порога внушал уважение. В нем присутствовало все – и официоз, и оазисы для доверительных бесед. Стол заседаний кораблем в океане рассекал помещение по центру. Несколько комбинаций из диванов, кресел и журнальных столиков уютными причалами разбежались по периферии. Огромный глобус времен СССР и флаги стран СНГ намекали на ностальгию политика по бывшей империи, а вазы с фруктами – на его гостеприимство. Доказательством лояльности сенатора к действующей власти служил внушительный портрет президента – над письменным столом, и Столыпина – на противоположной стене.

Сам государственный муж в своих державных владениях едва просматривался. При появлении Бородина широко зевнул и указал на кресло рядом с собой.

– Присаживайтесь, Арсений Александрович.

– Спасибо, – банкир уселся и выложил на стол визитку.

– Это лишнее. Связь через брата. И давайте покороче, спать хочу.

Арсений открыл кейс, достал прозрачную папку, добыл из нее два листа компьютерной распечатки и протянул сенатору. Владимир Антонович, не глядя, отодвинул их в сторону:

– Брат мне говорил, что вы уже вложились в этот проект?

– На стадии опытов.

– Вы сами как формулируете мою задачу – выйти на правительство или на кремлевскую администрацию?

– Вам виднее. Но, думаю, без санкции первого лица проект не сдвинуть.

– Правильно думаете. Но лично я положить эти листки на стол президента не в силах. Людей, которым это по плечу, знаю. Но тут важно не лажануться. Доступ к телу вождя акция непростая и далеко не дешевая. Вы меня понимаете?

– Понимаю и учитываю.

– Похвально. Прикинули бюджетик?

Арсений еще раз открыл кейс. На сей раз Паскунов ознакомился с содержанием внимательно:

– Вы позволите мне оставить это у себя?

– Естественно. Мы с отцом для вас и готовили…

– Прекрасно. Я завтра улетаю в Сочи. Там президент проводит совещание. Вполне возможно, по возвращению у меня появится для вас информация.

– Буду ждать.

Сенатор еще раз зевнул и протянул банкиру руку:

– Приятно было познакомиться. Кстати, пару процентов по вкладам брата неплохо бы прибавить. Один кризис закончился, второй вроде не начался. Да и нефть, слава Богу, резко не падает…

– Мы с Кириллом Антоновичем обсудим такую возможность.

В приемной Арсений все же получил стакан Боржоми – Лидочка свои обещания помнила. Розовощекий секретарь проводил банкира до дверей и сдал постовому. Тот вывел посетителя из здания. Оказавшись на улице, Арсений посмотрел на часы. Стрелки показывали без пяти двенадцать. Прием у сенатора занял меньше пятнадцати минут.

Днем забитая лимузинами Старая площадь к ночи пустела, и автомобиль дожидался банкира в гордом одиночестве. Василий уснул, и Арсению пришлось колотить в стекло. Водитель мгновенно проснулся и открыл дверцу:

– Простите, Арсений Александрович, немного придавил.

– Ничего, Вася, мы с отцом и так тебя до ночи загоняли.

– Вовсе нет. Александр Ильич отпустил меня сразу после обеда. Я даже успел отвезти тещу на дачу. И уж потом к вам. Не заругаете?

– За что? Ты никого не подвел…

– За бензин.

– Не морочь голову.

– Мое дело отчитаться. Куда рулить?

– Домой в кроватку.

– Сделаем, Арсений Александрович.

По пустынной Москве ездить непривычно, но приятно. Арсений откинулся на подголовник. Длинный понедельник подходил к концу и оправдывал звание «тяжелого дня».

– Арсений Александрович, забыл передать. Вам отец несколько раз звонил.

– Почему тебе?

– Вы же свой мобильник отключили.

Арсений вспомнил, перед посещением сенатора, он, действительно, отключил трубку. Потянулся было звонить, но сообразив, что через десять минут будет дома, решил не суетиться.

– Отец ничего не передавал?

– Нет. Вы не волнуйтесь, голос у него хороший.

– Что значит хороший? Бывает плохой?

– Бывает обычный, а сегодня хороший. Не знаю, как объяснить…

Арсений все же позвонил:

– Привет, папа. У тебя все в порядке?

– А ты где?

– Минут через семь буду дома.

– Не надо домой.

– А в чем дело?

– Приезжай в апартаменты. Мы тут вчетвером сидим.

– Ночью? Объясни, наконец, что случилось?!

– Приедешь, узнаешь.

Арсений убрал трубку в карман и попросил водителя везти его к арендованным квартирам. Василия перемена маршрута заинтересовала, но патрон молчал, а он задавать вопросы постеснялся.

– Приехали, Арсений Александрович.

Открыв магнитной картой кодовый замок, Арсений сначала заглянул в аппаратную. В кресле перед мониторами спал лаборант отца, Шаньков. Ни громкие голоса из микрофонов прослушки, ни «картинка» сон юноши не нарушали. А экраны демонстрировали нечто удивительное. Профессор Бородин сидел в в обществе Анатолия Живцова и бывших уголовников с бокалом вина в руках и оживленно с ними беседовал. По выражению лица родителя Арсений без труда догадался – бокал профессор за этот вечер поднимает не первый.

Не тревожа спящего лаборанта, Бородин поспешил в соседнюю квартиру.

– Что все это значит, господа? – Арсений обратился ко всем сразу.

Ответил Лыкарин:

– Отмечаем возвращение ваших капиталов.

– Поймали похитителей?

– Сынок, он восстановился! – Голос Александра Ильича звучал возбужденно, подтверждая догадку сына о количестве принятого алкоголя.

– Кто восстановился, папа?

– Их «h». Аспирантов никто не поймал, они пришли сами.

– Пришли?

– Да, пришли, все разложили по местам.

– И где они?

– Их нет. Они оставили записку – профессор потряс перед носом Арсения листком и надел очки: – Вот, слушай: «Дорогой наш Александр Ильич, мы поступили, как подонки. Возвращаем валюту и ценности целиком, а рубли частично. Восемьдесят тысяч, двести семьдесят пять рублей мы прогуляли. О форме и сроках возвращения долга сообщить пока не можем. Вадим Дружников, Николай Тарутян».

Закончив чтение, Александр Ильич гордо посмотрел на сына, поднялся и, открывая шкафы и выдвигая ящики, пошел по комнатам. Лыкарин, Косых и Водиняпин последовали за ним. Замыкал шествие охранник Живцов. Деньги и ценности лежали на своих местах, будто из квартиры никуда не исчезали.

* * *

Гурам Злобия кушал сациви. Никто не готовил это грузинское блюдо вкуснее его жены, Нателлы. А Гурам Давидович знал лучших поваров родной кухни не только в Москве и Тбилиси. Теперь многие из них радовали гурманов по всему свету.

Но Нателла на сациви обладала особым даром. Она правильно выбрала все необходимые ингредиенты – от самой индюшки до приправ и специй. Особенно важны для сациви грецкие орехи. Они должны быть спелыми и не пересушенными. Но слишком много влаги допускать нельзя. Случается, торговцы для увеличения веса специально подмачивают их, и тогда орехи теряют часть аромата. Нателла на такие уловки не поддавалась и в молодости. А теперь, в ее положении, не она ездила на рынок, а рынок приезжал к ней. Несколько поставщиков постоянно обслуживали кухню четы Злобия. Ей оставалось только сделать заказ. Обычно у плиты колдовали два повара и их подручные. Супруга миллионера бралась за свое фирменное блюдо, только когда просил муж. Вчера вечером он ей сказал – давно не кушал твоего сациви. И она приготовила.

Гурам редко обедал дома, и еще реже в одиночестве. Он любил сесть за стол большой компанией, слушать тосты в свою честь, ощущать значимость своей персоны. Купаться в почитании и похвалах ему импонировало – зачем создавать золотой трон, рискуя свободой, а иногда и жизнью, если не восседать на нем, восхищая подданных? Скупердяй по натуре, он тратил огромные деньги ради удовольствия поразить окружающих. Славословия и лесть постепенно становилось для него наркотиком, как аплодисменты для артиста. Но иногда бизнесмену нравилось трапезничать без посторонних глаз. Тогда он позволял себе не изображать европейца – ел руками, облизывая пальцы, чавкал и рыгал, не заботясь, как выглядит со стороны. Насыщался обильно и жадно. Жена знала эту особенность супруга, и находила предлог не составлять ему компании. Сегодня этим предлогом стало посещение цирка – чего отпрыск давно требовал.

Прислуживал за столом постоянный слуга Гурама, его шофер и телохранитель Гоги Гуридзе. Крепкий, почти квадратный мужчина, сильный, как буйвол, и верный, как пес. При нем хозяин не стеснялся превращаться в животное, да и сам Гоги считал подобное поведение нормой.

Гурам Давидович собрал с тарелки остатки соуса куском лепешки, запихнул в рот и запил стаканом красного вина. Молодое Саперави ему привозили из Кахетии окружным путем – машиной до Еревана, дальше самолетом до Москвы. Бутылки с этим названием можно купить почти в каждом магазине. Но к настоящему Саперави они отношения не имеют. Винограда целой Кахетии не хватит, чтобы заполнить вином прилавки по всему миру. Оттого, читая этикетку «Саперави» надо понимать – перед вами нечто совсем другое. Село, с одноименным названием, находится в центре окруженной горами Алазанской долины. Эту небольшую часть плоской грузинской земли Господь подарил кахетинцам в награду за многовековые страдания. Христианский народ, отстоявший мечом свою веру и заплативший за нее собственной кровью, такую награду заслужил. Остальная часть Кахетии горы. На них растет кукуруза, дикая слива и колючки. Винные сорта винограда в горах не растут. Несколько гектаров вокруг села Саперави заняты под виноградники. И только из этого винограда можно получить Саперави настоящее. Большая его часть оседает на подворьях самих сельчан. Кахетинцы заливают виноградный сок в огромные амфоры из обожженной глины. Эти амфоры зарывают на своих участках глубоко в землю, оставляя на поверхности только горлышки сосудов. Сок бродит, превращаясь в вино, и виноделы точно знают срок его созревания. Передержишь – получишь уксус. Часть вина сельчане выпивают сами, часть продают. Поэтому много подлинного Саперави быть не может.

Насытившись, Гурам вышел на террасу своего дворца и затянулся сигарой. Приятная сытость организма требовала завершения. Курить он бросил, но после обеда одну сигару себе позволял. Именно в такие моменты его душа парила над телом. Вот оно, счастье – он после прекрасной еды любуется великолепным видом на парк, фонтаны, Наяд и Купидонов, на все это великолепие, созданное лично для него. О чем еще человек может мечтать?

– Батоно Гурам, охрана спрашивает, назначали вы встречу с Марком Слуцким?

– А кто это?

Гоги развел руками:

– Не знаю, батоно. Говорит, вы ему назначали.

– Марк Слуцкий? Припоминаю, это журналист. Пусть оставит машину у ворот и идет сюда. Я приму его в бильярдной.

Зал для бильярда находился в правом крыле дворца. Чтобы добраться туда, посетителю предстояло подняться по мраморной лестнице на второй этаж, миновать три гостиных, каминный зал и картинную галерею. Проделав такой путь, он волей-неволей проникался ощущением мощи хозяина. А возможности пустить пыль в глаза гостю Гурам Злобия никогда не упускал. Да и сама бильярдная с двумя столами на золоченых львиных ножках, с баром и диванами тонкой кожи способна поразить воображение любого. Рассчитав время пути журналиста, Гурам успел подняться в правое крыло и разбить кием установленную лакеями фигуру. Когда два телохранителя привели Слуцкого, тот застал бизнесмена в игре.

– Раскатаем пирамидку, – предложил Гурам, орудуя кием.

– Простите, Гурам Давидович, я не игрок.

– Тогда присаживайся на диван. Пиво выпьешь?

– Простите, Гурам Давидович, не пью.

Гурам усмехнулся:

– Ты прямо как красная девица. О чем не спросишь, от всего отказываешься. Чего ты еще «не»?

– Еще я стараюсь не тратить зря время.

Намек хозяину не понравился, но вида Гурам не подал. Бросив кий, отпустил телохранителей и указал посетителю на диван:

– Присаживайся. Раз ты человек занятой, давай сразу к делу.

Журналист уселся. При своем высоком росте, чтобы устроиться в мягкой коже дивана, он не садился, а, как бы складывался вдвое. При этом длинные ноги в веселых полосатых носочках выдвигались далеко на паркет. Рядом с угловатым, худым журналистом бизнесмен походил на мяч для игры в регби, но достоинство при этом не терял:

– Начинаю новый крупный бизнес – минеральные удобрения. Возьмешься за пиар?

– С чего вдруг у короля игорного бизнеса интерес к матушке-земле?

– Ты, Марик, отстал от жизни. Все свои казино я продал еще четыре года назад.

– Успели до указа?

– Так получилось.

– Шустро.

– Чутье надо иметь, и друзей хороших. Ты на мой вопрос ответь.

– Пиар дело неблагодарное, да и репутация у вас, мягко говоря, сложная. В отличие от моей.

– Не за красивые глаза предлагаю….

– Догадываюсь…

– Подумай.

– Это все, что вы мне хотели сообщить?

– Не совсем. Ты, кажется, и о науке пишешь?

– Я много о чем пишу.

– Ничего нового в плане генетики не слышал?

– Там каждый день новости – за всем не уследишь.

– Я тебя спрашиваю не «вообще» о новостях, а об открытии века?!

– Не припоминаю.

– Тогда спрошу так – кто из ученых-генетиков последнее время работал над генами мозга, отвечающими за поведение человека?

Журналист посмотрел на грузина с удивлением:

– Хотите зомбировать население. Уж ни в политику ли собрались?

– Политика для тех, у кого карман пустой, а набить сильно хочется. А мне зачем?

– Властью нервы пощекотать.

– Власть – это деньги, а с этим у меня все в порядке.

– Тогда зачем?

– Мой близкий друг в Тбилиси просил за сына. Парень хочет в Москве защищаться – ищет научного руководителя. Вот и пытаюсь выяснить, кто у нас в этой области на прорыв идет?

– Темой, которую вы затронули, занимается Институт Экспериментальной Генетики. Но об особых прорывах его ученых я пока не слышал. Правда, в позапрошлом году профессор Бородин выдал интересную статью в американском журнале «Ньюсвик». Что-то о генах, способных регулировать хватательный рефлекс.

– Это уже любопытно. А точнее не помнишь?

– Слишком давняя история. Меня заинтересовал один штрих – крысы переставали хватать корм из чужих кормушек. Но с тех пор ничего нового об исследованиях Бородина я не читал.

– А имени этого профессора не помнишь?

– Чего помнить? Я его знаю. Хотел сделать с ним интервью, как раз после той публикации, но Бородин отказался. Его зовут Александр Ильич.

– Молодой?

Слуцкий усмехнулся:

– Для ученого – юноша. Ему под шестьдесят.

– Спасибо, дорогой. Когда ответ дашь? Я команду для пиара готовлю, возглавишь – сам помощников наберешь…

Слуцкий поднялся:

– Не обижайтесь, Гурам Давидович, в вашей пиар-компании я участвовать не буду.

– Почему, дорогой…

– Я уже сказал.

– За свою репутацию боишься? Сколько она стоит?

– Она бесценна.

Гурам проводил журналиста до дверей, где его приняли телохранители, и по другой лестнице спустился на первый этаж. Офис своей службы безопасности бизнесмен держал в левом крыле дворца. Три комнаты для сотрудников, одна под арсенал с оружием. Комнаты имели отдельный выход и собственную парковку, не с парадной стороны, а позади здания. Начальник службы, Гиви Бандария, при появлении шефа поднялся. Злобия отеческим жестом обнял Гиви за плечи, усадил обратно.

– Сиди, дорогой. – И сам уселся напротив. Гиви заметил, что босс чем-то недоволен. Обычно, пообедав сациви, тот лоснился от удовольствия. А сейчас был хмур, и в глаза собеседника не смотрел.

– Есть проблемы, батоно?

– Меня сейчас один журналист обидел.

– Чем, батоно?

– Я его маму имел… Репутация ему моя не нравится!

– Нейтрализовать?

– Не надо, он меня еще в жопу поцелует… – Гурам был старше и владел огромным состоянием, но к своему работнику высокомерия не выказывал. И тому были причины. Гурам Злобия и Гиви Бандария – оба мегрелы. У Злобия огромное состояние, а Бандария – брат известнейшего уголовного авторитета. Правда, сам Гиви брата немного стыдился, ни в чем ему не подражал, избегал блатных словечек, никогда не ругался матом и вместо слова «мочить», употреблял глагол «нейтрализовать». Но характер имел железный и хозяина не подводил. Помимо этого их сближали дальние родственные связи.

Услыхав, что Гурам не жаждет крови обидчика-журналиста, Гиви сделал вывод – хозяин пришел не за этим:

– Слушаю тебя, батоно?

– Гиви, конечно, все это может быть фуфло, но меня заинтересовало.

– Заинтересовало, обсудим.

– Понимаешь, Гиви, пару дней назад у меня обедал Кирилл Паскунов.

– Помню, батоно. Это брат Владимира.

– Он самый. Понимаешь, дорогой, по его словам, один генетик придумал интересную феньку. Он лезет в мозг человека, что-то там крутит, и потом этот человек становится честным.

– Шутка?

– Может быть – да. Может быть – нет. Журналист назвал фамилию профессора Бородина. Будто пару лет назад этот профессор о чем-то таком писал. Но речь шла о крысах. Что, если он за это время научился на людях. Как ты думаешь?

– Не знаю, что и сказать, батоно.

– А ты проверь. Последи за этим ученым. Закинь ему прослушку, поработай недельку, вдруг, правда.

– Как скажете, батоно.

– Представляешь, сколько бабок можно сохранить, пропусти я своих работников через такую феньку.

– А если правда, что делать? Похитить?

– Гиви, сначала узнай. Потом перетрем.

– Хорошо, батоно Гурам. Пошлю Нодара с ребятами. Где этот мудрец пасется?

– В Москве. В Институте Экспериментальной Генетики.

– Заметано. Выясню, доложу.

– Что с Ахмедовым?

– Получил два метра земли в бессрочное пользование.

– Пуля?

– Обижаете, батоно Гурам. Вы же просили «без стрельбы». Обыкновенный несчастный случай. Даже в прессе ни слова.

– Это правильно. Удобрения хорошо, а лишний шум – плохо.

– Ребята отзвонились с дороги. Ваша супруга сорок минут назад вышла из цирка и едет домой. Скоро будут.

Гурам поднялся и, похлопав Гиви по плечу, направился к парадному входу встречать наследника. Мысль о сыне успокоила миллионера и вернула ему хорошее расположение духа.

* * *

Владимир Антонович Паскунов старался изображать внимание, но заставить себя слушать президента не получалось. Не то чтобы он совсем не слышал, о чем идет речь, но так, вполовину уха. Конкретно олимпийская стройка его не заботила. А президент говорил именно о ней. Да и совещание проводилось в Сочи по той же причине. Скандал с расхищением огромных средств постоянно муссировался СМИ, и глава государства разносил ответственных за это чиновников. Докладчик старался избегать резких слов вроде «вор», «взяточник» или «бандит». Ограничивался привычным «озверели». Присутствие журналистов не позволяло главе государства использовать доходчивые русские термины, что лишало выступление необходимой моменту остроты. Но Владимир Антонович скучал по другой причине. Данная проблема, мягко говоря, не являлась для него сенсацией. Любой крупный проект в России тут же становился вожделенным лакомством приближенных к Кремлю казнокрадов. Не избежал этой участи и Сочи. Воровать начинали при закупке участков у населения и продолжали до сдачи объекта. Смета по ходу строительства поднималась, как на дрожжах, а выделенные бюджетом средства съеживались, как шагрениева кожа. Обвиненные президентом чиновники оправдывались рыночными реалиями, обещали разобраться и тупили взор. Тоскливость процесса заключалась в осведомленности всех собравшихся в зале сторон как причинами возникновения проблемы, так и итогами данного совещания. Сам руководитель страны не спустился с небес: имел в начале карьерного пути контакт с отечественным бизнесом и прекрасно знал все существующие методы ограбления государства.

Владимир Антонович тоже давно разобрался в существующем порядке вещей и мучился зевотой, которую приходилось скрывать. Но неожиданно оживился. Помощник президента Григорий Андреевич Ляпунов подошел к шефу с запиской. Раньше Владимир Антонович Ляпунова не видел и считал, что его в Сочи нет. Помощник курировал образование и науку. Сенатор с ним поддерживал хоть и шапочное, но продолжительное знакомство. Именно с Ляпуновым имело смысл поднять тему учебников. После встречи с братом Владимир Антонович умножил тираж издателя Духарикова на пять рублей своего интереса. Сумма не ахти, но пятиминутная беседа его не утомит и еще даст повод поддержать полезное знакомство. В начале перерыва помощник подался в буфет. Сенатор поспешил следом и подсел к его столику. Минералка, гренки и икра входили в протокол и оплаты не требовали.

– А ты что тут делаешь? – Удивился помощник президента, уплетая бутерброд с икрой.

– Представляю свой подкомитет. Сочи входит в число гуманитарных проектов…

– Пока тут проблемы совсем иного порядка.

– Воруют? – Сочувственно поинтересовался сенатор, разливая воду в бокалы: – Тебе с газом?

– Без. Не то слово. Скорее, грабят. Жулик на жулике – уже не знаешь, с кем работать…

– Могу помочь.

– Ты?

– Не я. Один ученый генетик нашел в мозгу человека ген, отвечающий за честность, и научился его активизировать… Хочешь продвинуть проект?

– Сбрендил? Оглянись по сторонам. Кто из них пойдет на такое? А здесь сегодня цвет нашего царства-государства. Как теперь принято говорить – элита. Лучше не смеши. Есть что-нибудь на бабки?

Владимир Антонович оглянулся. Два субъекта за соседним столиком внимательно прислушивались к разговору помощника президента с сенатором. Их специфические лица выражали полнейшее равнодушие, но сенатора не проведешь. Однако Владимира Антоновича это не остановило. Он понимал: встречи с людьми типа Ляпунова в неформальной обстановке – подарок судьбы. А к подаркам надо относиться бережно.

– Григорий, тут ко мне обратился издатель Духариков. Он хорошее дело затеял – учебники для средней школы. Нужен госзаказ…

Ляпунов посмотрел сенатору в глаза и тихо спросил:

– Тираж?

– Десять миллионов…

– По десятке отстегнет, считай, договорились.

– Не знаю, потянет ли?

– Почему не потянет?

– Не будет же он себе в убыток печатать?

– Ты что? Вчера родился? Пусть маржу в себестоимость забьет. Платит-то бюджет.

– Хорошо, договорились.

Ляпунов достал из кармана небольшой блокнотик:

– Надо записать. Как его фамилия?

– Духариков.

– Духариков. Учебники. – Вот, теперь порядок. А то столько дел – все в голове не удержишь. Ты ему скажи, пускай готовит письмо на имя министра образования, но передашь его мне.

– Понял. – Владимир Антонович отследил, как блокнот исчез в кейсе чиновника:

– Ты с допотопным блокнотом. А где новомодные фейсбуки или как их там?

– Компьютеры имеют особенность зависать или терять память. С книжкой надежнее. Ну все, побежал. А то хватится, а меня нет… – И Ляпунов быстрым шагом устремился к двери.

Сенатор проводил помощника президента задумчивым взглядом, допил минералку и повернулся к окну. Синева моря напомнила о курортных утехах. Подумалось о пляже, загорелых женских телах, и еще раз нависла вся тяжесть державной ноши.

Так называемые простые люди в шортах, плавках и купальниках предаются неге под пальмами, а он и его коллеги вынуждены париться в галстуках и решать многотрудные дела отечества. Все это было грустно и несправедливо. И Владимир Антонович тяжело вздохнул.

* * *

Арсений приехал на работу и с порога потребовал крепкого кофе. Секретарша тут же отметила бледность патрона и некоторую томность в его взгляде. О причине его утомленности Ирина догадывалась. Вчера, во время обеденного перерыва, к ней зашла подруга Таня, весьма привлекательная девушка. Банкир тут же положил на нее глаз и велел познакомить. Ира познакомила, а потом Татьяна ей призналась – Арсений пригласил ее поужинать в Доме Кино. Последствия этого свидания вполне объясняли бледность босса, а томный взгляд свидетельствовал о том, что рестораном оно не закончилось.

– Арсений Александрович, вы помните, в девять тридцать у вас встреча с американским бизнесменом?

– Помню, поэтому и приехал, – ответил банкир и указал на настольный календарь. В нем он отметил время визита и имя визитера.

До появления Тома Белькофа оставалось пятнадцать минут. Арсений успел выпить чашку кофе и обрести форму. Американец сносно говорил по-русски. Его предки-эмигранты попали в Америку после войны. Дед с бабушкой познакомились в лагере военнопленных, который освободили американцы. Владимир Белкин, так тогда звучала фамилия предка бизнесмена, чудом избежал репатриации на родину. Чем сохранил жизнь себе и перспективу рождения будущему внуку. Среди солдат из стран антигитлеровской коалиции только русских военнопленных возвращали домой с клеймом предателя и судили. В других странах своих солдат, переживших плен, считали национальными героями. Белкину повезло, он попал в американский сектор. Тех, кто оказался у англичан, Черчилль вернул Сталину на съедение, и сотни тысяч несчастных погибли. Все это Том Белькоф рассказал Арсению при их первой встрече во время экономического форума в Питере. У двух преуспевающих молодых мужчин возникла мгновенная симпатия, какая иногда перерастает в крепкую дружбу, а иногда остается мимолетным воспоминанием. Арсений запомнил американца, но продолжения отношений не ждал. А вчера Белькоф неожиданно позвонил и попросил о встрече. Бородин понимал – утром из него боец неважный, но Том днем улетал из Москвы, и банкир согласился.

Посетитель опоздал на десять минут. Что, учитывая московские пробки в это время суток, можно считать исключительной пунктуальностью.

Мужчины пожали друг другу руки, и Бородин повел американца в кабинет для приема ВИП-персон. Тот самый, где обещал отцу помочь с уголовниками для опытов.

Заметив на столике крекеры, коньяк и виски, Том взмолился:

– Пить не буду, – и стукнул себя ладонью по горлу: – Вот где мне ваша пьянка остановилась.

– Другой бы спорил… – Улыбнулся банкир, вполне разделяя отвращение посетителя к алкоголю. Он и сам вчера употребил лишнего.

– Спасибо, – американец широко улыбнулся, и Арсений понял – улыбнулся искренне.

– Ты сказал, днем улетаешь? Домой или куда-нибудь поближе?

– Лечу в Японию, а оттуда делаю возвращение в Москву. Но это будет иметь зависимость от нашего разговора. У меня к тебе предложение.

– Внимательно слушаю.

– Хочу инвестировать в Россию средства. Ваш президент кажется теперь надолго и обещает инвесторам хороший климат. Мне это интересно. Я готов вложить деньги в перспективные разработки ваших ученых. Но я не простой американский парень. Я есть жмот. Мне нужно с один доллар получить полтора. А это значит, я смогу использовать ваши достижения по всему миру. В том числе и Америка. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, но что ты хочешь от меня?

– Ты мне понравился.

– Спасибо.

– Это не эмоции. Я навел справки. У тебя крепкий банк. Я хочу вести дела через него. Мои деньги, твой банк и наши общие идеи. Теперь понял?

– По поводу банка, да. По поводу идей, не совсем.

– Ты есть русский, ведешь свой бизнес в России, и ты сын ученого. Тебе виднее, во что вкладывать средства.

Арсений колебался, выложить Тому о работе отца, или воздержаться. Но поразмыслив, решил – вреда не будет. Рассказал, как в проект отца уже вкладывает деньги. Мистер Белькоф поначалу слушал рассеяно. Родственная поддержка казалась ему чем-то слишком личным. Но, по ходу информации, глаза американца загорелись. А когда он услышал о бандитах, переродившихся в джентльменов, вскочил с дивана и потащил Арсения за собой:

– Пошли, я хочу их видеть!

– Тебе не надоели пробки? Я вызову мужиков сюда. Они сядут в метро и через полчаса будут в банке.

– Сами?! Без охраны?

– Естественно. Я же сказал, они стали вполне добропорядочными гражданами. Я снимаю для них квартиру, оплачиваю их расходы и даже подумываю взять их к себе на работу.

– Колоссально! – Завопил Том, все больше загораясь желанием приобщиться к открытию.

Арсений позвонил Лыкарину и пригласил троицу в банк. Американец не мог успокоиться. От волнения его русская речь все больше выдавала в нем иностранца:

– Послушай, этот проект может нас делать золотыми. Если я буду предлагать конгрессу программу по работе с преступниками, нам выделят колоссальные деньги. Я тебе обещаю. Для Америки это есть серьезная проблема.

Бородин усмехнулся:

– Для России тоже.

– Для России это не есть проблема, а есть жизнь. Мой друг пытался делать здесь бизнес. Пустой номер. Его компаньону контролировали выстрел в голову. Его деньги воровал начальник налоговая служба. В России воры сама власть. Милиция, суд, министры – все воруют. Проект твоего отца тут не имеет пользы. Послушай меня, это годится только для цивилизованных человек.

Арсений бы не возражал, будь Том жителем России. Но выслушивать подобное от иноземца, даже русского происхождения, ему претило.

– Коль у нас все так ужасно, зачем ты намереваешься инвестировать сюда свои деньги?

– Арсений, не надо думать обид. У вас очень талантливые человеки. Ты не можешь делать представление, как русские ученые продвинули западный прогресс. Какую горячую область не возьмешь в глаз, везде русские. Вы есть молодцы. Поэтому я и даю предложение – голова русская, территория США.

Секретарша доложила о прибытии бывших уголовников. Арсений поднялся, встретил друзей на пороге, представил Тому каждого. Пожимая руки джентльменам, мистер Белькоф не без опаски косился на их татуировки.

Арсений попросил Лыкарина назвать статью, по которой его и друзей осудили, и рассказать каждого о совершенном преступлении. Лыкарин предпочел отвечать за себя. Арсений не возражал:

– Хорошо, Федор, начнем с вас.

– Отбывал по статье сто шестьдесят второй пункт четыре «В». Срок девять лет. Отбыл три года семь месяцев.

– Можете уточнить за что?

– За разбой, ясное дело.

– И что вы совершили?

– Налет на воронежское отделение сбербанка, с нанесением тяжких увечий.

– И кому вы их нанесли?

– Охранникам.

– Каким образом?

– Пальнули в них пару раз.

– Убили?

– Нет, не получилось, иначе бы по сто пятой пошли.

– Это ваш первый срок?

– Четвертый.

– И все за разбой?

– Примерно. Статья одна, пункты разные.

Закончив с Лыкариным, Бородин перешел было к Водиняпину, но американец его остановил:

– Хватит, Арсений, я уже взял в голову. Вижу, это есть очень достойные джентльмены с богатым биографием. Могу я сам сделать им вопрос?

– Пожалуйста. – Улыбнулся банкир.

Американец обратился к Водиняпину:

– Как я понял, вы сейчас живете свою жизнь на всем готовом?

Тот охотно с этим согласился:

– Живем в хоромах, как у Христа за пазухой.

– Скажите, чем собираетесь иметь заработок, когда окажетесь на свободе без опеки вашего покровителя. Опять делаете грабеж?

Водиняпин на мгновенье замялся:

– В том-то и беда, что не сможем. Мы теперь чужого не берем. Профессор над нами что-то учинил. Смотрим на чужие бабки – хоть рубли, хоть доллары, аж с души воротит. Так что пока не знаю. Работать хотим. Это если нас не замочат.

Американец сделал большие глаза:

– Вы имели в виду «не убьют»?

– Да. Должок у нас есть неотданный.

Арсений поспешил успокоить:

– Сегодня получите кредит и можете отдать ваш долг.

Все трое бывших уголовников облегченно вздохнули. Бородин вызвал секретаршу и распорядился проводить джентльменов в отдел физических лиц. Те уважительно за руку простились с банкиром, его посетителем, и с достоинством удалились.

Мистер Белькоф некоторое время сидел молча. Знакомство с бывшими рецидивистами его потрясло. Наконец, обрел дар речи.

– Я готов давать свое участие. У тебя есть ролик?

– Какой ролик? – Не понял Арсений.

– Кино. Как шли опыты, как им делали этот активаций. Схемы мозга. Как говорят у вас – рекламный клип.

– Пока нет, но можно подготовить. Съемки отец вел постоянно.

– Это будет колоссально! Через десять дней я делаю возвращение. Постарайся успеть.

– Хорошо, Том. Но я тебя предупреждаю, если руководство страны поможет с финансированием, твое участие не понадобится.

– Арсений, пойми, твой отец доказал, преступление есть болезнь. Диагноз – нарушение генетического кода. Делай мне доверие. Я живу за океан, но твою страну знаю лучше, чем ты. России это не надо. Это надо для цивилизованного мира. Того мира, где человек делится на вора и честного гражданина. В России так не делят. Прости, но это есть факт.

– Все меняется.

– Оптимист – есть хорошо. Наивность – есть болезнь ума. Ты оптимист, но немножко с болезнью ума. Это я говорю, потому что ты мне нравишься.

– Я понял.

Мистер Белькоф посмотрел на часы и протянул Арсению руку.

– Мы с тобой будем иметь много золота и много слава. И твой папа с нами.

Сопроводив американца до проходной банка, Арсений поднялся в приемную и спросил секретаршу о своем дальнейшем графике.

– Арсений Александрович, в двенадцать вы хотели собрать менеджеров среднего звена. В два часа дня у вас обед в клубе предпринимателей. Больше у меня на сегодня записей нет.

– Хорошо, зови сотрудников. – Распорядился банкир и позвонил отцу. К телефону подошла Мария Николаевна.

– Арсик, папа еще спит. Разбудить?

– Не надо, мама. Пускай отдыхает.

– Сказать, чтоб перезвонил?

– Не надо, мама, у меня совещание.

– А что надо?

– Надо, чтоб сидел дома и до моего звонка никуда не уходил.

Проследовав в кабинет, Арсений взял фломастер и записал на странице календаря: «Кино для цивилизованного мира».

* * *

«…дом престарелых… пять стариков смогли самостоятельно… жертв могло быть и больше …по факту возбуждено. Ваши зубы… рекомендация стоматологов номер один в мире». Мария Николаевна уменьшила звук телевизора и, стараясь не шуметь, заглянула в спальню. Александр Ильич похрапывал, разметав одеяло и распластав руки. Она немного постояла на пороге и так же тихо прикрыла за собой дверь. Супруг обычно поднимался рано, и в это время уже давно трудился в лаборатории. Но вчера допоздна засиделся с гостями и улегся около трех ночи. Мария Николаевна уже дважды заглядывала в спальню, но муж пока глаз не открывал.

Вчера их посетила чета Шаньковых. Артур Михайлович и Елена Сергеевна – отец и мать лаборанта – волновались за свое чадо. Виктор последнее время редко бывал дома и выглядел утомленным. Парень окончил первый курс института, но в каникулы не отдыхал, а круглые сутки работал.

Шаньковы и Бородины дружили со студенческих лет, но последние годы виделись редко. И не они одни. Некогда хлебосольная и степенная Москва превратилась в огромную суетливую биржу, где каждый торопится добыть акции на собственное счастье, не оставляя на друзей ни сил, ни времени. Даже молодежь, которой общение куда нужнее по многим естественным причинам, собираться по домам перестала. Кто побогаче, посещает ночные клубы и модные тусовки, кто победнее, едва добравшись до дома, валится в койку. При капитализме денег зря не платят, а если молодой человек еще умудряется совмещать службу с учебой, ему уж точно не до гулянок. Коль молодым не всегда хватает сил для общения, что говорить о старшем поколении? Отсутствие деловых интересов разлучает старинных приятелей на долгие годы, особенно, если они переехали в дальние районы и обросли семьями.

То же произошло и с родителями Шанькова. Не работай их сын лаборантом у профессора, скорее всего и вчерашнему визиту не бывать. Последний раз они встретились случайно в театре пять лет назад. Мария Николаевна в полнеющей пожилой даме едва признала подругу юности. Артур изменился меньше. Профессорша давно заметила – мужчины чаще сохраняли черты молодости. Вспоминая вчерашние посиделки, она с грустью думала о себе. Если Лена превращалась в старуху, тот же процесс происходил и с ней. Чего греха таить – увы, и она не становится краше. Опять вспомнила о Сурковой. Та молода, красива, а любит ее старика. Мария Николаевна, втайне от мужа, навестила Катерину в больнице. Уж она ей там высказала все от души. Обругала соплячкой, неблагодарной тварью, и еще много нашла эпитетов. Недаром окончила филологический факультет… «В твоем возрасте и с твоей внешностью на тот свет стремятся только идиотки», – она рассчитала верно. Резонные доводы и уговоры вызовут у неудавшейся самоубийцы лишь дополнительную жалость к себе, а ругань – ярость протеста. И оказалась права. Когда женщины прощались, Катерина поклялась больше не «дурить». Да и глаза у нее стали другие, без затаенной тоски – нормальные человеческие глаза.

«…один террорист убит, трое сотрудников МВД попали в реанимацию …вздутие живота… восстанавливает обмен… вернем вам деньги» – диктора заглушил громкий звонок в дверь.

«Наверное, Клава», – решила она и отправилась в прихожую. На случай разбоя в доме дежурила консьержка, а перед дверью Арсений установил камеру наблюдения. Монитор в прихожей заменял жильцам дверной глазок. Мария Николаевна посмотрела на экран и увидела не домработницу, а молодого мужчину в синей спецовке. Незваный визитер беззвучно шевелил губами. Она включила микрофон и спросила, что ему надо.

– Простите, я настройщик из телевизионного ателье. Мы меняли тарелку на крыше вашего дома, необходимо проверить сигнал. Можно, я войду?

– Входите, – она открыла дверь: – Только, пожалуйста, потише. Муж спит.

– Я не потревожу.

Настройщик снял ботинки и в носках прокрался за хозяйкой к телевизору. Достав из чемоданчика непонятные для нее приборы, проследил путь кабеля по всей квартире, включая кабинеты сына и мужа, вернулся в столовую, пощелкал каналами, вынул из кармана мобильный и куда-то позвонил. Затем что-то проверил на задней стенке телевизора и убрал приборы обратно в чемоданчик:

– Все в порядке.

Мария Николаевна проводила его в прихожую. Молодой человек обулся, еще раз шепотом произнес слова благодарности и пешком побежал вниз. Она услышала, как он позвонил в квартиру нижнего этажа. «Бедолага! За день по лестницам набегаешься, останешься без ног», – пожалела она телевизионного мастера и забыла о его существовании.

Вскоре Александр Ильич поднялся. Она заглянула к нему в ванную и передала о звонке сына.

– Арсик просил тебя не уходить, пока с тобой не свяжется.

– Ладно, я ему сейчас позвоню.

– Не нужно, мальчик на совещании. Он сам тебе перезвонит.

– Перезвонит, и хорошо. – Ответил супруг, скобля себя допотопной безопасной бритвой.

– Ты бы хоть с ним по-мужски поговорил.

– О чем?

– Мальчику надо жениться. Случайные связи до добра не доведут. Сколько можно таскаться?

– А как ты думаешь?

– Саша, откуда я знаю. Но нормальные дети в его возрасте уже своих детей в школу водят.

– И чем они нормальные? Мой Фоня тоже женат, но ничего нормального я в этом не вижу. Недавно чуть жену не загрыз…

– Саша, при чем тут твои обезьяны?!

– При том… С моей точки зрения, нормальный мужик к сорока годам обязан что-то создать или открыть. А плодить детей обезьяны могут ничуть не хуже.

– Не всем же становиться учеными.

– Маша, туалетная комната не лучшее место для философских споров. Может, ты дашь мне добриться?

– Прости.

Мария Николаевна удалилась, но ненадолго. Через минуту вернулась с телефоном:

– Арсик звонит…

Александр Ильич наскоро вытер лицо и взял трубку.

– Да, сынок.

– Папа, у меня сегодня в два часа встреча в городе. Я через полчаса заеду, нам надо поговорить, на это у меня есть сорок минут. Потом я тебя отвезу на работу. Жди меня в брюках, носках и рубашке.

– Договорились, дружок.

– И бумажник приготовь, чтобы не искать часами.

– Арс, не доставай, я все понял…

Арсений, как всегда точен, явился ровно через полчаса и сразу потянул отца в кабинет:

– Папа, я утром говорил с одним американским бизнесменом. Он серьезно заинтересовался твоей работой. Вполне допускаю его финансовое участие. Но просит он не текст, а фильм. Ты же снимал опыты?

– Снимал, той самой камерой, что ты нам подарил.

– Отлично. Из всего отснятого надо смонтировать кино минут на пять – десять.

Александр Ильич посмотрел на сына с недоумением. Про кино он все понял. Не понял, почему американец.

– Арс, я совсем не хочу дарить свое открытие янки. Активизация гена «h» необходима нашей стране. Мы же с тобой не раз обсуждали…

– Да, папа, патриотизм – это похвально. Получим финансирование от Кремля, слава Богу. А если нет? Я уже не так мало вложился. Только сегодня твоим господам-уголовникам, чтобы их не угрохали, выдал кредит в пятнадцать тысяч долларов.

– А зачем им такие деньги?

– Понимаешь, они тоже дали взятку тюремному начальству и должны вернуть. Так сказать, воровская честь. Я же тебе говорил, вся страна живет по воровским понятиям, а они и подавно. Пришлось выдать. Ты же не хочешь потерять подопытных?

– Не дай Бог!

– Я тоже так подумал. А сколько еще понадобится на взятки судьям и чиновникам для их досрочного освобождения, не знает никто.

– Спасибо, сынок, я ценю твою помощь. Но янки?

– Ты же сам говорил – наука не имеет национальности.

– Наука, дружок, не имеет – имеют ученые. И мне далеко не безразлично, кто воспользуется плодами моего труда. Надеюсь, тебе тоже.

– Папа, чего спорить? Фильм во всех случаях пригодится. Вы своими силами сможете его смонтировать?

– Думаю, эта работа по плечу Вадиму Дружникову. Он с камерой на «ты» и коротенькие фильмы уже монтировал.

– Вот и прекрасно. Твои аспиранты должны мне восемьдесят тысяч рублей. Скажи им, сделают фильм – мы в расчете.

– Хорошо, Арс. Только сперва надо их найти.

– Найдутся.

Отец и сын из дома вышли вместе. Мария Николаевна перекрестила близких и побежала на балкон. Она видела, как ее мужчины уселись в машину и выехали в арку двора. Заметила она и второй серебристый лимузин, покативший следом, но не придала этому значения.

* * *

Искать аспирантов профессору не пришлось. Поднявшись в лабораторию, он застал всю команду в сборе. Мало этого, в своем кабинете обнаружил письменный стол под белой скатертью, а на нем бутылку вина и закуски.

Тарутян, Дружников, Суркова и Шаньков стояли возле стола почетным караулом и изо всех сил старались сохранять строгость лица. Но заметив растерянность патрона, не сдержались и прыснули. Александр Ильич за ними. Смеялись долго и немного истерично, но лучшего способа снять стресс в сложившихся обстоятельствах сам академик Павлов бы не придумал. Шаньков, благодаря событиям последних дней, заработал небывалый авторитет, и по праву им пользовался. Поборов приступ веселья, юноша взял инициативу на себя:

– Господа ученые, позвольте считать торжественный сбор команды открытым, Доверяю Коле Тарутяну откупорить бутылку.

– Я г-г-г-готов. – И Николай потянулся к штопору, но профессор его остановил:

– Нет, господа, пирушку мы отложим. Первым делом, именно потому, что мы ученые, необходимо проверить, как восстановился у ребят ген. В связи с этим прошу Катю и Виктора готовить приборы, а вам, господа аспиранты, проследовать в операционную.

Лица молодых помощников мгновенно обрели серьезность, и кабинет опустел.

Первым обследование прошел Дружников. Суркова тут же обнаружила ген «h», о чем радостно сообщила патрону. Ген находился в том месте мозга, где ему и полагалось, и обрел прежние размеры. Это известие коллеги встретили громкими аплодисментами. Следующим проверке подвергся Николай Тарутян. Его «h» так же полностью восстановился, но профессор продолжал изучать мозг аспиранта и неожиданно попросил Тарутяна усыпить.

– Зачем, Александр Ильич? У м-м-меня же все в п-п-порядке?

– Не все, дружок. Но ты не волнуйся. Я вреда тебе не причиню.

Николай послушно подставился под маску, и через несколько минут задремал. Александр Ильич приказал Дружникову запустить лазерную установку, а сам пошел готовить себя к «операции». Оставшись одни, чтобы не выдавать своего недоумения, помощники старались друг на друга не смотреть. Профессор вернулся в марлевой повязке и белых перчатках:

– Приступим. – Тарутяна подкатили в зону действия установки. – Катя, иглу.

В операционной Александр Ильич становился диктатором, и приказы его исполнялись беспрекословно. И хотя это был первый случай в лаборатории, когда помощники не понимали, чем занят их патрон, ослушаться им и в голову не приходило. Они замерли и молчали. Тихий зуд приборов наступившую тишину делал еще пронзительнее. Мозг Николая пульсировал на экране монитора, и едва заметный луч лазера проникал в него все глубже. Вот он остановился, задрожал и стал ярче. В этот момент губы аспиранта дрогнули. Еще мгновенье, и луч начал тускнеть и постепенно погас совсем. Через полчаса все было закончено, а еще через пятнадцать минут Тарутян проснулся.

– Как ты себя чувствуешь, Коля? – Спросил профессор, сбрасывая повязку и перчатки в урну.

– Вроде, все нормально, Александр Ильич.

– Прекрасно. Теперь я готов вернуться к столу. Кстати, я сегодня не завтракал и, затратив на коллегу изрядную толику энергии, нагулял зверский голод. И еще я бы хотел снять наше застолье на камеру. Тащите ее в кабинет.

Несмотря на шутливый тон руководителя лаборатории, помощники вернулись к столу озадаченные. Александр Ильич приказал запустить съемку в автоматическом режиме, занял свое кресло и широким жестом пригласил всех к столу.

– Мне бы хотелось, друзья, чтобы бутылку откупорил Вадим, а Николай произнес первый тост.

Дружников с поручением справился и разлил вино по бокалам.

– Веселее, друзья. Мы не на поминках, – улыбнулся профессор и, повернувшись к Николаю, напомнил: – Первый тост за тобой.

– Александр Ильич, я право не знаю, что и сказать. Мы собирались отметить нашу встречу после этого и не нахожу слов. Мы с Вадимом готовы помогать Вам и дальше. Теперь мы понимаем, что невольно сделались такими же подопытными эксперимента, как Федор Лыкарин и его сокамерники. Но все хорошо, что хорошо кончается. Должен вам признаться – легкие деньги приносят только пустые радости. Мы с Вадимом это хорошо поняли. И еще мы поняли – люди, что живут ради подобных радостей, по сути заслуживают не зависти, а сострадания. Вот и все, что я хотел сказать…

– Браво, Коля. – Профессор лукаво оглядел соратников: – Дамы и господа, вы ничего не заметили?

– Александр Ильич, вы о чем? – Насторожилась Суркова. Она чувствовала некий подвох в вопросе патрона, но не могла сообразить, в чем он заключается.

– Ладно, друзья мои, тост произнесен, давайте выпьем и закусим.

Выпили все, но с видимым аппетитом с закусками расправлялся только Бородин. И растерянность молодых коллег его только забавляла.

– Что же, друзья… Раз вы такие ненаблюдательные, направлю ваше внимание. Вы заметили, во время тоста Николай ни разу не заикнулся?

– Блин, вы его вылечили!? – Первым догадался Дружников.

– Коля, ты столько наговорил и, действительно, ни разу… – Суркова смотрела то на профессора, то на аспиранта и не могла поверить. Ее кумир за пятнадцать минут превратил заику в нормального человека. Это было грандиозно. За столом поднялся невероятный гвалт. Все наперебой требовали от Николая подтверждения. Тарутян тоже кричал и поражался отсутствию своего дефекта. Позволив помощникам выпустить пар, профессор постучал вилкой по тарелке, призывая к тишине.

– Друзья мои, это и для меня почти чудо. Когда мы производили манипуляции с генами наших подопытных рецидивистов, я обратил внимание на ген, отвечающий за речь в мозгу Николая. Он мне показался немного меньше, чем у Вадима. Но в спешке я не сконцентрировался. Помните, в какой нервозной обстановке мы действовали? И потом все время вспоминал об этом наблюдении. Постепенно мною овладела мысль, что ген речи тоже можно активизировать. Это стало навязчивой идеей. И я рискнул.

Тарутян со слезами на глазах поднялся из-за стола, подошел к профессору и неожиданно опустился перед ним на колени.

– Александр Ильич, я до конца жизни этого не забуду.

Профессор покраснел как девушка, поднял Николая за воротник и истошно крикнул:

– Никогда не смей становиться на колени перед мужчиной! – А как только смущенный аспирант вернулся на место, добавил уже совсем другим тоном: – Дружок, не вводи меня в краску. Наука должна помогать людям. Все здесь сидящие достойны восхищения. Мы с вами на пороге новой эры. Я уверен, государство оценит возможности генетики в преобразовании человека. Скоро мы сможем превратить родину в страну честных людей. А заодно избавлять заик от дефекта речи. Но это всего лишь побочный продукт нашего открытия. Таких продуктов еще будет много. Человеческий мозг – это белая книга. И мы в ней прочли всего несколько строк.

После этого короткого инцидента и слов профессора все ощутили облегчение. Казалось, будто и попытка Сурковой лишить себя жизни, и грабеж, совершенный молодыми учеными, остались в странном, тягостном сне. Страница перевернута и забыта. Теперь они проснулись и готовы шагать вместе по этой трудной, но удивительной дороге, которая зовется наукой. И каждый из них в эту минуту подумал: «Я счастлив!»

* * *

Владимир Антонович Паскунов вернулся из Сочи утром и решил провести день дома. Поездка его утомила. Особых надежд урвать что-нибудь для себя во время олимпийской разборки он не питал. Но когда на одном пятачке собирается столько влиятельных чиновников из окружения президента, сенатор был вправе рассчитывать на большее. Однако не вышло. Глава государства гневался и держал подданных в постоянном напряжении. Каждый из них опасался вернуться в Москву разжалованным и обсуждать планы на перспективу остерегался. Но как говорится, с паршивой овцы и шерсти клок… В данном случае, клок шерсти олицетворял собой десятимиллионный тираж учебников для подрастающего поколения россиян и сулил Владимиру Антоновичу реальную выгоду. А поскольку день прилета сенатор решил посвятить отдыху, он не мешкая позвонил брату.

Городская квартира Паскунова занимала немалую часть семнадцатого этажа и выходила окнами на Гребной канал. Со времен правления первого президента России район Крылатское превратился в оазис для преуспевающих государственных мужей и народных избранников. Удальцам из глубинки выдавались квартиры на время думского призыва. Но ушлые депутаты находили способ закрепиться в столице, и казенное жилье, чаще всего, оставляли себе в вечное пользование. Владимир Антонович в их число не входил. В Москву он переехал еще при Горбачеве, и мог теперь почитать себя коренным жителем стольного города.

Лето семья сенатора проводила в загородном особняке, а Паскунова, если он оставался в Москве, обслуживали две домработницы. Их, как и весь штат, обслуживающий сенатора, оплачивала казна.

Кирилл Антонович прибыл через сорок минут после звонка брата и застал его за легким завтраком. Владимир Антонович усадил родственника за стол и поведал о своем разговоре с помощником президента. Услыхав, что тот запросил десятку с книги, Кирилл Антонович матерно выругался, хотя матерился крайне редко.

– Чего ты волну гонишь? – Беззлобно пристыдил Владимир Антонович: – Он же предложил свою маржу вложить в себестоимость.

– Все равно много. Ты и то пятерку просил.

– Кирюш, не первый день живешь на свете. Чем ближе к телу, тем выше процент. Не я это придумал. Мужика тоже надо понять – живет как на вулкане, могут ночью вызвать, могут заставить заснуть в Москве, а проснуться в Хабаровске. Ему хлебушек нелегко дается, вот и заботится о будущем. Без кресла ему и на паперти не подадут.

– Хорошо, я передам Духарикову, пусть сам голову ломает.

– А чего ему ломать? Ему надо писать письмо на имя министра образования. А дальше все как по маслу.

– Себестоимость не так трудно посчитать. Как он перед налоговиками выкрутится?

– И они с него свое получат. В нашей стране надо жить и другим давать. Это Духариков лучше тебя знает. Если ему даже один рублик останется, с такого тиража и это подарок. Без госзаказа он своими сраными учебниками даже задницу не подотрет. Учебники и Академия печатает, и само Министерство образования, и много кто еще, куда грамотнее его.

– Хорошо, Володя, я не против. Скажи, а по поводу Бородина с ним пообщался?

– Даже слушать не пожелал. Говорит, кому это нужно…

– Странно…

– Чего тебе странно? Я уверен, даже прикажи им президент пройти эту процедуру, они бы сто раз извернулись и не пошли. Тоже мне радость – честный чиновник! Без порток останешься.

– Нам не все равно, пойдут они или нет? Нам важно финансирование получить и свое отстегнуть.

– Это и ежу ясно. Повторяю для несмышленых – это никому не нужно.

– Вот и ошибаешься. Я Гураму только намекнул, знаешь, как у него глазки загорелись!?

– А бандиту зачем ген честности? Или совесть проснулась?

– Он не для себя. На него несколько тысяч гавриков вкалывает. Страдает от их воровства…

– А вот это интересно. Может, ему профессора впендюрить?

– Я сразу об этом подумал. Но ты еще попробуй. Не один Ляпунов к президенту вхож.

– Подумаю.

– Гурам просил отлоббировать повышение пошлин на минеральные удобрения. Сулит миллионы.

– А зачем ему это? У него же игорный бизнес.

– Игорный бизнес в городах запретили.

– Не смеши, он его в нелегалку переведет и загребет еще больше. Эти ребята с законами работать умеют. Вместо игорных автоматов залы для лотерей открывают. В общем, без дела не сидят.

– Этого я не знаю. Я, Володя, лишних вопросов никогда не задаю. А Гураму тем более. Сам признался – скупает компании, связанные с удобрениями, и готов платить.

– Большая канитель. Но подумать можно. Что он хочет конкретно?

– Запрета импорта или увеличения пошлин. А еще лучше и того, и другого.

– Хорошо, помозгую. Ты почему ничего не ешь?

– Завтракал.

– Минеральные удобрения, говоришь… Помнишь месяца полтора назад пошел отстрел мужиков, связанных с этим бизнесом. Его рук дело?

– Скорее всего. Он на весь прошлый месяц в Африку уезжал, две львиные шкуры приволок.

– Молодец, в львов почему не пострелять? И шкуры привезешь, и алиби добудешь. Хваткий грузин, но все равно бандитов не люблю. Это они от тупости. Головой не могут и палят. Поверь, Кирюш, моему слову – век туземцев в России кончается. Приходят умные русские ребята. Воруют, но с головой. У тебя все?

– Пока все.

– Ну, тогда езжай. Я посплю немного. От этих подковерных поездок устаешь больше, чем от работы.

Братья обнялись, и Кирилл Антонович дал брату возможность отойти ко сну. Полицейский, охранявший парадное, проводил его до машины. Стоянка тоже охранялась, но охранник знал брата сенатора в лицо и тут же поднял шлагбаум. Кирилл Антонович выехал на Рублевское шоссе, позвонил из машины Духарикову и назначил издателю встречу. Пусть его пара рублей за книжку с наваром высокого чиновника и собственного брата в сравнение не шли, но, как говорится, с миру по нитке… Кирилл Антонович работы не боялся. И хоть его брат не президент, а всего сенатор – доступ и к его телу свою таксу имел.

* * *

Гиви Бандария выслушал отчет своего заместителя Нодара и его ребят с окаменевшим лицом. Глава службы безопасности бизнесмена Злобия умел не выдавать своих чувств, будь то ярость или удовлетворение, и в присутствии подчиненных никогда не улыбался. Может быть, именно этим он внушал им ужас и уважение. Исполнитель, совершив ту или иную работу, никогда не знал, чем закончится его доклад – премией, мордобоем или смертью. Сотрудники Гиви передавали друг другу, как легенду, случай с одним нерадивым работником. Тот, вместо того чтобы проследить за клиентом, выпил лишнего и соблазнился предложением продажной девушки. Гиви выслушал его вранье, ни слова не говоря, достал пистолет и отстрелил работнику ухо.

Но Нодару подобное не грозило – его молодчики сработали чисто и наказания не боялись. Мало того, что в квартире профессора Бородина они умудрились установить три микрофона, так в тот же день сумели и записать интересующий босса разговор. И это еще не все – им удалось проследить за сыном профессора, который оказался ни больше ни меньше, как владельцем банка «Пробуждение».

Отпустив сотрудников, Гиви внимательно прослушал запись и составил полный отчет о проделанной работе. Гурам Давидович предпочитал лично выслушать начальника своей службы безопасности, но требовал и аналитической справки по интересующему вопросу. Такие бумаги он долго не хранил. Перечитывал по нескольку раз, а потом сжигал в камине. Но запоминал навсегда.

Закончив со справкой, Гиви позвонил хозяину и доложил о готовности к встрече.

– Дорогой, у меня сейчас люди, освобожусь, сам к тебе зайду, – ответил бизнесмен и отключил трубку.

Гиви понял – сегодня раньше ночи домой не попадет. Хозяин редко уточнял время своего появления. Во-первых, считал это ниже своего достоинства, во-вторых, не всегда сам знал, когда освободится. Гурам Давидович не вел четкого графика работы. В иные дни к нему люди тянулись нескончаемым потоком. С одними вел переговоры, другие уже ждали в приемной. Случалось и иначе – бизнесмен целый день слонялся по дому, бесновался с сыном или валялся у телевизора. Сегодня он вел прием. И когда он закончится, не ведал никто.

Гиви позвонил жене и предупредил о задержке. Красивый рослый кавказец нравился женщинам. Но на удивление знавших его земляков, жене не изменял. Свою Нино Гиви любил нежно и бережно. Их отношения длились уже двенадцать лет, но со стороны они выглядели молодоженами. При этом счастливым Гиви себя не считал. Нино не могла иметь детей, а он мечтал о сыне. Молодая супруга страдала бы больше, хоть чем-то выдай муж свою горечь. Но Гиви умел скрывать чувства не только от подчиненных, но и от любимой женщины. Насколько он мог быть жестоким с другими, настолько тактичным и ласковым с ней.

Голос жены еще звучал в его сердце, когда в коридоре раздался жуткий треск и грохот. Гиви поморщился. Сын хозяина, шестилетний Реваз носился по коридорам дворца на своем квадроцикле. Делать замечаний ребенку в доме никто не имел права. Наказывать сына разрешалось лишь самому Гураму Давидовичу, но бизнесмен обожал мальчишку и позволял ему почти все. Однако на этот раз голос родителя звучал строго, и грохот смолк. Гиви понял: хозяин идет по коридору. Это вовсе не означало, что он проследует в офис службы безопасности. Но Гиви на всякий случай вышел в коридор и оказался приятно удивлен – Гурам Давидович, судя по одежде, официальный прием закончил и направлялся именно к нему. Расстегнутая бархатная куртка открывала поросший рыжеватой шерстью живот хозяина, а легкие шелковые брюки спускались чуть ниже колен. Без парадного костюма владелец огромного состояния скорее напоминал духанщика с базаров Зугдиди, нежели всесильного магната. Скорее всего, Гурам Давидович и начинал карьеру, принимая у крестьян лавровый лист или торгуя подержанными велосипедами. Но сейчас он шел навстречу своему главному телохранителю, ощущая всю значительность собственной персоны.

– Чем порадуешь, дорогой?

– Я нашел ученого, батоно.

Бизнесмен проследовал в кабинет и уселся в кресло:

– Нашел, это хорошо. Но тот ли это ученый?

– Обижаешь, батоно. – Гиви подал хозяину наушники и «мышкой» запустил запись: – Сам послушай.

В наушниках зазвучал мужской голос:

«Арс, я совсем не хочу дарить свое открытие янки. Активизация гена необходима нашей стране. Мы же с тобой не раз обсуждали».

– Что это, дорогой? – Спросил Гурам, пытаясь вникнуть в смысл услышанного.

Гиви остановил запись:

– Это профессор Бородин говорит со своим сыном, Арсением. Арсений Александрович Бородин фактический владелец банка «Пробуждение». Крутить дальше? Сейчас будет интересно.

– Не томи, дорогой. Включай скорее.

Гиви снова запустил диск. Теперь говорил сын:

«Да, папа – патриотизм, это похвально. Получим финансирование от Кремля, слава Богу. А если нет? Я уже не так мало вложился. Только сегодня твоим господам-уголовникам, чтобы их не угрохали, выдал кредит в пятнадцать тысяч долларов.

– А зачем им такие деньги?

– Понимаешь, они тоже дали взятку тюремному начальству и должны вернуть. Так сказать, воровская честь. Я же тебе говорил, вся страна живет по воровским понятиям, а они и подавно. Пришлось выдать. Ты же не хочешь потерять подопытных?

– Не дай Бог!

– Я тоже так подумал. А сколько еще понадобится на взятки судьям и чиновникам для их досрочного освобождения, не знает никто».

Гурам Давидович жестом попросил Гиви остановиться. Сняв наушники, некоторое время сидел молча. Потом задумчиво посмотрел на своего телохранителя, но Гиви понял – взгляд хозяина скользит мимо. Бизнесмен думал. Потом приказал:

– Еще раз крути, и больше не останавливай. С начала и до конца.

Гиви снова запустил диск. Лицо хозяина выразило сосредоточенное внимание. Но два раза он все же просил прервать запись и повторить некоторые места. Прослушав все до конца, распорядился:

– Прикажи, дорогой, чтоб нам сюда принесли вина.

Не прошло и трех минут, как лакей вкатил тележку с вином, вытянул пробку и наполнил бокалы.

– Иди, дорогой, – отпустил его хозяин. Тот мгновенно исчез. Гурам Давидович медленно поднял бокал: – Ты знаешь, дорогой, за что я хочу пить это прекрасное вино?

– Догадываюсь, батоно. За здоровье этого ученого…

– Ученого? Да я его маму имел. Я хочу пить за его открытие и за то, что оно нам принесет. Эта штука может оказаться покруче минеральных какашек. Ты понимаешь мою мысль?

– Да, батоно.

– Американец не дурак. Но Штаты далеко, а мы здесь. Ты слышал, этот старик не любит янки?! Я помогу ему потрудиться на благо родины и моего бизнеса. Давай покрутим шариками, как к нему лучше подъехать?

– Сначала, как всегда, бабки…

– А если откажется, грохнуть? Нет, мой дорогой, здесь на гоп-стоп не пройдет. Ученый нужен живым, здоровым и со страстным желанием горбатиться на меня.

– Я бы действовал через сына. Арсений банкир – с ним всегда договоришься. Важна цена вопроса.

– За ценой, как в песне Булата, не постоим. Они считают Гурама бандитом. Я их маму имел, бандит финансирует мировое открытие – «честные фраера»! Звучит?! Они у меня отсосут! Мы с тобой еще в Осло поедим, Нобелевскую премию получать. Что скажешь, дорогой?

– Я с тобой, батоно, хоть к черту на рога. Но я бы зашел с банкира…

– О сыне базар особый. Но сначала ты мне выложи всю картинку в натуре – шестерки, сотрудники, помощники, руководство института. Профессор не в космосе сидит, как космонавт в скафандре. Надо просеять все его окружение – и досье на каждого с зарплатой, особыми пристрастиями, пороками и мечтами. И не забудь про зеков, на которых его сынок бабки тратит. Эти ребята меня сильно интересуют. Но помощники по науке не меньше. Я их маму имел, знаешь, сколько платят в этих институтах? Да они за сто грюнов нас в зад целовать будут. Понял, дорогой?

– Как скажешь, батоно. Твое дело думать, мое дело работать.

– Ой, Гиви, не надо мне лапшу вешать. У тебя голова светлая. Будем вдвоем извилины напрягать. Но времени в обрез, а то уплывет наша Нобелевская за океан. Да и что это за америкос, выясни. С конкурентами нам церемониться не резон. Не захочет в сторону по-хорошему – пошлем на Орлингтонский холм под звездно-полосатым полотенцем. На дорогой гроб, мамой клянусь, денег не пожалею.

– Верю, батоно.

– Справку подготовил?

– Как всегда.

– Давай. Почитаю на ночь.

Гиви запустил принтер, распечатал отчет по профессору Бородину и протянул хозяину. Гурам спрятал листки в карман куртки и прислушался. За стенами офиса вновь нарастал грохот двигателя. Гиви грустно улыбнулся:

– Завидую, я тебе, батоно – наследника растишь.

Гурам расплылся до ушей:

– Не слушается поганец, гоняет по коврам. Пойду, прижучу. Но сначала давай допьем. Нехорошо в бокалах такое вино оставлять. В Саперави солнце нашей Кахетии. – Гурам Давидович поднял бокал и чокнулся с телохранителем: – За фраеров с честным геном, и за тебя. Сегодня ты, брат, хорошо сделал свою работу.

– Спасибо, батоно.

Мужчины выпили под грохот и дрожание стен. Хозяин влил себе в рот последние капли Саперави и отправился воспитывать сына. Вскоре грохот стал медленно удаляться. Гиви сделал вывод – Реваз усадил папу в свой квадрацикл, и они теперь по коврам дворца раскатывают вместе. Дождавшись, когда шум стихнет, позвонил жене.

– Нино, это опять я. Могу тебя обрадовать, одной ногой уже в машине – готовь ужин.

– Ой, как хорошо. А то я настроилась весь вечер просидеть одна.

Любящий супруг запер кабинет и вышел к стоянке. В парке Гурама Давидовича Злобия пели соловьи. Гиви посмотрел на небо, усыпанное звездами, и полной грудью вдохнул свежий вечерний воздух. Еще один трудовой день телохранителя закончился успешно. Во всяком случае, тело, которое ему доверено охранять, сегодня его работой осталось довольно.

* * *

В квартире Бородиных пахло пирогами. Мария Николаевна в рабочем фартуке то и дело заглядывала в духовку, дожидаясь того единственного мига, когда золотистая корочка сообщит ей о готовности кулебяки. После этого каждая лишняя минута способна уничтожить труд хозяйки и извести прекрасные продукты, задействованные в выпечке. Клава стругала овощи для салата и разделывала селедку. Пирогов хозяйка ей не доверяла.

Для профессора и его сына тема пира возникла за завтраком и стала полной неожиданностью. Сама профессорша с момента пробуждения вела себя странно – с мужчинами почти не разговаривала, бросала то на мужа, то на сына загадочные взгляды, а в разгар завтрака заявила – «вечер попрошу не занимать». В другой раз и Арсений и Александр Ильич могли устроить забастовку. Но предложение хозяйки дома прозвучало столь неожиданно и ультимативно, что спорить оба не решились. Отец и сын начали мучительно вспоминать, не упустили ли они какой святой даты из семейного календаря. Но так и не вспомнили. Родилась Мария Николаевна в декабре, день Ангела отмечала в марте, а до очередного юбилея свадьбы родителей оставалось не меньше двух лет. Но гадали мужчины зря. Повод, по которому они понадобились профессорше после работы, оказался для них совершенно удивительным – Мария Николаевна пригласила в гости Катерину Суркову и обязала сына оказывать сотруднице мужа всяческое внимание. Спровадив «мальчика» в банк, Александру Ильичу объяснила:

– Катя приличная девушка из хорошей семьи. Я хочу их с Арсиком познакомить. Хватит ей сохнуть по тебе, а ему менять девок.

Закончив с пирогами, Мария Николаевна строго посмотрела на домработницу:

– Милочка, чего ты копаешься? Небось, когда ждешь своего Гришку, трудишься проворнее.

– Я и так стараюсь, Мария Николаевна.

– Плохо стараешься. Иди лучше пылесось квартиру, – приказала хозяйка и сама взялась за салаты.

К семи часам вечера стол был накрыт и торжественно сервирован. Мария Николаевна не только справилась с готовкой, но еще и успела в парикмахерскую. И теперь, в нарядной блузке, с жемчугами на шее, сама выглядела невестой на выданье – если уж и не как девушка, то уж точно как соломенная вдова. Еще раз окинув хозяйским оком посуду и закуски, посмотрела на часы и уселась в кресло.

«… двенадцать человек спасти не удалось… угодил в пролет моста. …три грузовика и семь легковушек затонули. …пьяного капитана. …возбуждено… У вас во рту размножаются бактерии… берегите себя»

Заслышав шум в прихожей, Мария Николаевна выключила телевизор и поспешила выяснять, кто пришел первым. Александр Ильич топтался у вешалки, стараясь отыскать для Катерины тапки. Профессорша запротестовала:

– Милочка, женщине подобает оставаться в туфлях – шлепанцы нас уродуют. А у тебя, детка, красивые ножки.

Смущенная Суркова пыталась возражать, но с профессоршей не поспоришь, и девушка сдалась.

– Ой, как у вас красиво!

– Мойте руки, и пока Арса нет, Саша покажет тебе квартиру.

– Помилуй, Маша, что я ей должен показывать? Туалет и спальни?

– Ладно, это я сделаю сама, а пока пусть Катя моет руки первой.

Профессор облегченно вздохнул и спрятался в свой кабинет. Заведя гостью в ванную, Мария Николаевна указала ей на полотенце, дождалась, пока та им воспользуется, и повела по квартире:

– Мужчины ничего не понимают. Нам, женщинам, всегда интересно, как живут другие.

– У вас роскошная квартира, – искренне восхитилась Суркова.

– Это все Арсик, мой сын. Он у меня банкир и любит жить на широкую ногу. Вот и нас с мужем заставил. Если честно, то мне тут не очень весело. Я же тебе говорила – основное время общаюсь с телевизором или плитой.

Арсений опоздал на пятнадцать минут, что с ним случалось крайне редко. Мария Николаевна заподозрила – сын таким образом выразил ей свой протест. Но смолчала и представила ему Суркову. Арсений поцеловал девушке руку и заметно повеселел. Что Мария Николаевна незамедлительно и отметила. За стол она усадила Катю рядом с сыном, и внимательно следила, чтобы он ухаживал за девушкой.

– Маша, а почему молчит телевизор? – Спросил профессор, хотя сам на экран никогда не смотрел.

Мария Николаевна взглянула на мужа с удивлением:

– Хочешь услышать об очередном пожаре или убийстве? Могу тебя просветить – сегодня пьяный капитан врезался в пролет моста, где-то на Волге. Мост обвалился, в реку посыпались машины. Много людей утонуло. Удовлетворен?

– Веселого мало, – согласился Арсений.

– Да, сынок. Вы смотрите телевизор редко, а у меня он бубнит целый день. Хорошо, что я научилась все это пропускать мимо ушей. А задумаешься – станет страшно. Живем в стране воров, убийц, алкашей и идиотов.

– Да, Мария Николаевна, вы правы. Но скоро все станет иначе. Ваш муж гениальный ученый – его открытие изменит наших людей.

Арсений улыбнулся:

– А вы, Катя, оказывается, бываете оптимисткой. Я вас запомнил другой.

– Разве мы раньше встречались?

Мария Николаевна так посмотрела на сына, что он решил не уточнять время и место их первой встречи. Катерина тогда лежала бледная как смерть на раскладушке, а рядом с ней валялась пустая упаковка от снотворного. И благоухала она, после стараний Лыкарина, вовсе не изысканными французскими духами.

– Так где же мы виделись?

– Не помню, кажется, отец нас однажды знакомил. Хотя я могу и путать, – выкрутился банкир.

– И я с тех пор изменилась?

– Разительно, – вырвалось у него вполне искренне.

Александр Ильич не совсем понял тонкую режиссуру супруги, и хотел было сообщить Катерине реальное время и место их встречи с сыном, но Мария Николаевна быстро перевела разговор на другую, более близкую ему тему:

– Как там ваши обезьяны? Ты, кажется, говорил, будто самец чуть не загрыз самку?

– Да, милая. Такой эпизод имел место. Но теперь Фоня уже не столь агрессивен.

Мария Николаевна посмотрела на мужчин с вызовом:

– Обезьяне это простительно. Из того же телевизора я знаю, что Россия стоит на первом месте в мире по бытовому насилию. А проще говоря, не в одной стране мира мужья так не лупят женщин, как у нас. А часто забивают до смерти.

– Мама, тебе грех жаловаться. Отец тебя за всю жизнь пальцем не тронул.

– У Саши другие недостатки. Я не всегда уверена, что он меня вообще замечает. И не только меня… Ваш профессор относится к женщинам, как к растениям или домашним животным. – И она выразительно посмотрела на Суркову.

Катерина вспыхнула, и чтобы скрыть смущение, принялась за кулебяку. Арсений налил девушке вина и предложил тост за «присутствующих дам».

Мария Николаевна выразила надежду, что в данном вопросе сыну генетический код отца не передался. Катя впервые посмотрела на банкира с женским любопытством:

– Арсений, а сколько вам лет?

– Осенью будет сорок.

– А почему вы до сих пор не женились?

– Потому, что не встретил вас. Папа прячет в недрах своей лаборатории красивых женщин и не показывает сыну.

– А если серьезно?

Мария Николаевна, заметив, что между сыном и девушкой завязался разговор, потянула мужа к плите:

– Саша, помоги мне разделать утку.

– Дорогая, я не умею всего этого делать…

– Не умеешь, стой рядом и молчи.

Александр Ильич так и не понял причину своего участия в препарировании птицы, но послушно стоял, наблюдая, как это делает супруга.

– По-моему, они друг другу нравятся… – Шепотом поделилась она своим наблюдениям.

– Арсу все девушки нравятся, – проворчал профессор.

– Тихо ты… Услышат.

– Так это правда…

– До поры до времени. А может, ты ревнуешь?

– Маша, не говори глупости.

– А кто тебя знает? Наверное, приятно в твоем возрасте иметь при себе влюбленную деву?

– Мне, кроме неприятностей, это ничего не принесло.

– Кто вас, мужчин, разберет? У вас же только обличье человеческое, а на самом деле вы странные звери.

– Я не зверь.

– Ты у меня особенный. Уж не с Марса ли ты ко мне прилетел? По телевизору последнее время о пришедьцах только и говорят. Как будто они между нами ходят.

– И кто это говорит?

– Ученые, кто же еще?

– Машенька, запомни, это не ученые, а самозванцы. Сейчас полно частных университетов, которые сразу выпускают академиков. Такого академика ты и слышала. Они еще любят рассуждать о конце света. Хотя с таким образованием свет может и закончиться…

Они вернулись к столу. Мария Николаевна разложила утиные части по тарелкам и предложила тост:

– Я хочу выпить за нашу юную гостью. Она в этом доме первый раз, – хозяйка многозначительно посмотрела на девушку, – и, надеюсь, не последний. Во всяком случае, мне бы так хотелось.

– Мама, накличешь… – Усмехнулся Арсений.

– А ты против?

– Вовсе нет. Присоединяюсь…

– Вот это слова не мальчика, но мужа. За тебя, Катя. Жизнь удивительная штука. Она как дорога – думаешь, кончается, а глядишь, и новый поворот.

Александр Ильич прокашлялся и звякнул своей рюмкой о бокал девушки:

– Катя, я тоже с удовольствием за тебя выпью. Ты моя основная надежда в лаборатории. Наш проект в самом начале пути. И без тебя мне его не поднять. Здоровья тебе и сил.

Катя поблагодарила и по-детски смутилась:

– Александр Ильич, у меня мама приболела. Можно, я завтра ее навещу? Всего один денек.

– Если нужно, то можно.

– А далеко ли навещать? – Поинтересовался Арсений.

– Она у меня в Дубне живет – два часа на электричке.

– Не возражаете, если я вас к маме отвезу?

– Нет… Не возражаю. Но вы такой занятой.

– Месяц не брал выходных, имею право. Заодно в Волге искупаюсь. Дубна, кажется, там близко.

– Да, прямо на реке.

– Вот и чудесно. Во сколько за вами заехать?

– Как проснетесь. А вы знаете, где я живу?

– Вот, я вас сегодня провожу и узнаю.

– А вы напористый…

– Я очень хороший, добрый, красивый, с высшим образованием, и заметьте, не бедный.

– Вы похвальбушка.

– Нет, я ранимый и застенчивый. Поэтому обижать меня нельзя.

– Не буду. Но если мы завтра едем, мне пора домой. Надо еще кое-что собрать.

Арсений тут же поднялся:

– Я к вашим услугам.

В прихожей сын подмигнул матери. Она улыбнулась. Профессор их немого разговора не заметил. Он спешил в кабинет просмотреть почту.

Они вышли на улицу. С машиной повезло. Не успел Арсений поднять руку, к ним подлетело серебристое БМВ, и водитель, не спрашивая маршрута, отворил дверцу. Доехали с ветерком. Возле дома, где жила Катерина, водитель притормозил и предложил Арсению его подождать.

– Спасибо, я недолго.

Возле подъезда Суркова на минуту задержалась:

– Мне сегодня было очень хорошо.

– Мне тоже, – заверил Арсений.

– Не забудьте передать привет матушке. Она у вас золотая.

– Мама у меня молодец. Если бы еще доставала поменьше, памятник бы ей при жизни ставить…

Арсений вернулся в машину, и водитель тронул с места. Уже входя в свой подъезд, банкир понял, что не назвал частнику обратного адреса. Тот каким-то образом сам догадался вернуть его домой. Но чуда в этом не было – владелец серебристой иномарки слышал весь разговор за столом, и маршрут знал заранее. Но Арсений оставался под впечатлением знакомства с Сурковой и ничего не заподозрил.

* * *

В тихом деревенском переулке серебристый лимузин с затемненными стеклами выглядел чужеродным пришельцем. Но удивляться его присутствию было некому. Пешеходы тут возникали редко, а из соседних домов машину за ветвями деревьев и кустарников не видно. Одиночным прохожим, что изредка все же появлялись в переулке, четверых молодых мужчин, развалившихся в салоне, за тонированными стеклами не разглядеть. И тем более, не услышать слов их неторопливой беседы. А беседа эта одному из жителей переулка не сулила ничего хорошего. Парень, сидевший за рулем, потянулся и лениво обратился к остальным пассажирам:

– Уверены, что Хомяку принесут?

– К гадалке не ходи. У них на зоне Чобот чалится. Естественно, к его папашке должок и вернется – ответил чернявый парень спортивного вида. Водитель усмехнулся:

– Пятнадцать штук баксов неплохие бабки. Можно вечерок в казино скоротать. Обидно, когда мимо носа…

– У Хомяка не пятнадцать штук. У него в загашнике общак – сообщил третий пассажир.

– Возле реки стоять, а воды не напиться, – многозначительно изрек четвертый, и широко зевнул.

– Не вопрос. Поможем Хомяку очиститься от презренного злата и отправим в рай. Он свое отжил, а покойника на зеков повесят, – предложил Чернявый.

– Гиви это не понравится. А с Гиви шутки плохи. Под землей достанет. – Возразил водитель. Но тон его выдал внутренние сомнения. Чернявый это отметил и продолжил гнуть свою линию:

– Не узнает. Зеки пришли, зеки ушли, а после них труп.

– Сначала пусть придут – начинал сдаваться водитель.

– Придут, куда денутся? Да и хватятся Хомяка не скоро. Погляди вокруг – глушь…

Назвать Чоботы глухим местом можно с большой натяжкой. Деревня существовала тем странным населенным пунктом, что чудом сохранился первозданным российским захолустьем в черте огромного мегаполиса. С одной ее стороны раскинулся печально известный криминалом, район-город Солнцево. С другой, за железнодорожными путями, – поселок-призрак Переделкино. Этот заповедник советской культурной элиты продолжал считаться писательским. Но большую его часть давно скупили нувориши. А редкие сочинители той эпохи тихо уходили в мир иной, оставляя осиротевшей родне возможность судиться с литературными чиновниками за право пожизненного доживания в казенных владениях. Но при этом статус особого музейного заказника Переделкино сохраняло. Не в последнюю очередь способствовало тому кладбище, хранившее прах Пастернака, и патриаршее подворье при нем. Местная церковь и святой уголок особенно прославились при Алексии. Покойный патриарх развел там всевозможную живность, принимал высоких гостей и давал интервью журналистам. Дачи бывших министров обороны, известных военачальников и знаменитых шпионов так же вносили свою лепту в таинственный ореол этого странного поселения.

Чоботы подобным обилием знаков судьбы похвастаться не могли – писатели здесь не жили, великие военачальники тоже. Единственное, что роднило деревню с остальным московским пригородом, так это те же особняки нуворишей. На фоне покосившихся избенок и бараков они, вызывая глухую злобу убогих и неимущих, лишь подчеркивали хамоватый контраст нынешнего жизнеустройства России.

Данила Спиридонович Баньков, известный в уголовном мире под кличкой Хомяк, в Чоботах родился и вырос. Сюда же он возвращался после очередных отсидок. Новорусских хором престарелый уголовник так и не завел, но некогда многонаселенный барак, где появился на свет, теперь делил только с одной соседкой. Старушка доживала на своей половине, а Данила Спиридонович на своей. Виделись соседи редко, о чем каждый нисколько не сожалел. Бабка – по причине его дурной славы и боязни за свое имущество. А Хомяку посторонние глаза и уши – лишняя головная боль. Близость к уголовному Солнцеву, почтенный возраст и уединенность неприметного жилища обернулись для Банькова достатком. Воры держали у него так называемый общак, крохи из которого разрешали ему тратить на себя. Такую честь Банькову оказали неслучайно. Характер ветерана уголовного мира состоял из двух основных черт – своеобразной трезвости и уважительного отношения к воровским «понятиям». Данила Спиридонович за свои семьдесят три года ни разу не запятнал воровской чести презренным трудом или стукачеством. Помимо этого, старик отличался от большинства подельников житейскими принципами. Он до десяти лет поддерживал побочного сына Костю деньгами, а потом обучил ремеслу. Костя Баньков, благодаря отцовскому месту жительства, получил кличку Чобот и стал авторитетным вором. Именно он расплатился с тюремным начальством за месячные каникулы трех джентльменов. Сам Данила Спиридонович на дела давно не ходил. И причина была не только в возрасте. Коллег нового призыва он считал шпаной. Воры его поколения, умыкнув из кармана клиента лопатник, паспорт и другие документы, складывали их в конверт и возвращали жертве. Деньги же, в качестве законной добычи, забирали себе. У его сверстников существовал воровской код чести, который Данила Спиридонович соблюдал и поныне. Все это создало ему репутацию надежного хранителя общей казны, и репутацией этой старый вор дорожил.

Лыкарин, Косых и Водиняпин приехали в Чоботы на закате. Три джентльмена довольно долго бродили по улочкам деревни. Официального адреса им Чобот не сообщал. Упомянул лишь название населенного пункта и выдал две приметы – барак папаши стоял последним к оврагу, на дне которого много лет ржавела старая пожарная машина. Пьяный водитель не заметил поворота и завалил ее в овраг, лишив неизвестных ныне погорельцев последней надежды. Со стороны оврага в заборе полагалось находиться потайной калитке. Пользуясь ей, Хомяк не единожды избегал ареста, смываясь по дну оврага от ментов.

Но в этот овраг утыкались еще несколько переулков, и пока Лыкарин и его друзья обнаружили остов пожарной машины, опустились сумерки. Получив крапивные ожоги и порядком вывозив начищенные до блеска штиблеты, они добрались до потайной калитки, а через нее вышли к бараку. Постучав надлежащим образом три раза в окно, хозяина не добились. Решили ждать, усевшись на подгнившие ступени крыльца. Хомяк возник не со стороны тропинки, ведущей к парадной калитке, а откуда-то из зарослей бузины. На подозрительный взгляд старика Лыкарин поспешил представиться:

– Привет, Хомяк, мы от Чобота.

Морщины на щеках старого вора разгладились и, продемонстрировав три сохранившихся спереди зуба, он состряпал щербатую улыбку:

– Лык пожаловал… Я вас, бродяги, уже неделю поджидаю. А давеча, как назло, в магазин поперся.

Только тут джентльмены заметили в руках хозяина доисторическую авоську с набором «мечта развитого социализма» – бутылкой водки, половиной батона вареной колбасы, банкой маринованных огурчиков и половиной кирпича черного хлеба. Данила Спиридонович отметил взгляд визитеров и усмехнулся.

– Харчи употребляю, к которым душа привыкла. Не побрезгуете, поделюсь.

С арендованными банкиром хоромами, где уже больше трех недель нежились джентльмены, жилище старого уголовника являло разительный контраст. Хотя по-своему закоренелый холостяк некоторого уюта добился. Ни пустых бутылок, ни консервных банок или другого хлама гости не заметили. Стулья с гнутыми спинками, стол, покрытый газетой, резной дубовый буфет, диван с подушками «валиком» и трехстворчатый шифоньер составляли убранство его гостиной. Спальня, отделенная перегородкой, двери не имела. Из гостиной к ней вела арка в стене. Никелированная кровать и коврик с плавающими лебедями говорили о консервативных вкусах хозяина не только в области гастрономии.

Данила Спиридонович выложил на стол содержимое авоськи, достал из буфета четыре граненых стакана и предложил гостям рассаживаться.

– Мы не пить к тебе приехали. Давай с капустой закончим. – Лыкарин извлек из кармана прозрачный пакет с долларами и положил рядом с банкой маринованных огурцов: – Считай, Хомяк.

Старый вор удалился в спальную арку и вернулся в очках. Валюту он раскладывал кучками, заняв ею все свободное пространство стола. Считал долго, причмокивая и беззвучно шевеля губами. Покончив с подсчетами, аккуратно вернул доллары в пакет, пакет сунул в ящик буфета. Вытащил из-за уха чернильный карандаш, послюнявил, закатал рубаху и что-то написал на тыльной стороне локтя. Покончив с записью, выпустил рукав обратно.

– Нет базара, мужики, все путем…

– Странная у тебя, Хомяк, привычка – малявы на руках строчить. – Подивился на старика Водиняпин.

– Пацан, не малявы, а бухгалтерию. Не буду же я при вас свои учетные книги из потайных мест доставать. Подойдет время, перепишу. Водочки примете?

Лыкарин отказался:

– Не надо, Хомяк, тут тебе одному порция на вечер.

– Фартовые мои, это недельная пайка. Я больше лафита в день уже как двадцать лет себе не позволяю.

– Здоровье бережешь?

– Репку, пацаны, берегу. У меня она обязана быть светлой. Бухгалтерия мути не любит. Да и здоровье тоже. Чего мне на тот свет торопиться? Живу, не тужу. Братва меня уважает – хлебушек даровой. Заметьте, по понятиям жизнь прожил, вот и добился на старости лет харчей сладеньких. Живите по понятиям, и вам перепадет.

Джентльмены пожали воровскому кассиру руку и пошли к калитке. С другой стороны улицы, у поворота к оврагу, заметили серебристую иномарку.

Водиняпин тихонько ткнул Лыкарина пальцем в бок:

– Гляди, Федя, уж не менты ли пасут нашего бухгалтера?

– Возможно, но это уже не наше кино.

Косых постучал по стволу старой липы:

– Хотелось бы верить. Представляете, если за одно и нас возьмут? Документов нет. Просветят – мы в тюряге. И начнется базар. Или засадят обратно, или профессору опять придется бабки за нас отстегивать.

– Не профессору, а Арсению, – Поправил Лыкарин.

– Какая разница. Не дело их подставлять…

Косых похлопал друга по плечу:

– А нам и не придется. Это был последний и решительный бой. Прощай, воровская жизнь.

В Москву решили ехать на транспорте. От Солнцева на автобусе до метро, а на метро до дома. Пока шли к остановке, несколько раз проверяли, нет ли хвоста. Но слежки не заметили.

Маршрут автобуса делал в микрорайоне круг. В это вечернее время народ стремился в спальный район из центра. В Москву ехали единицы. Джентльмены уселись на передних сидениях. Лыкарин изучил бумажник:

– У меня около тысячи. А у вас?

Косых и Водиняпин имели полторы на двоих.

– На кабак не хватит. Ужинаем дома.

Перед апартаментами посетили супермаркет и запаслись продуктами. О меню не спорили – сошлись на пельменях. Не слишком изыскано, зато быстро и без хлопот. Но бутылку взяли. Свободу от долговых обязательств перед преступным сообществом душа требовала отметить. Водиняпину поручили варить пельмени, Косых накрывал на стол, Лыкарин резал овощи. Он же и включил телевизор. По НТВ передавали сводку событий. Федор не смотрел на экран, но услыхав слово «Чоботы» отложил ножик в сторону. На экране возник знакомый пейзаж.

– Мужики, быстро сюда.

Водиняпин и Косых тоже уставились на экран.

– Это же дом Хомяка!

«…на крики жильца соседка вызвала милицию. По предварительным данным медицинского эксперта, перед смертью Банькова пытали. Учитывая уголовное прошлое жертвы, следствие не исключает возможность криминальных разборок».

Водиняпин ткнул пальцем в экран:

– Мужики, вы сечете, что это значит?

– Мочилово на нас повесят?

– Не исключено. Интересно, кто постарался? Неужели легавые?

Вспомнив серебристую иномарку, Лыкарин тихо сказал:

– Я тачку запомнил, ее номерок тоже, – и выключил телевизор.

* * *

Александр Ильич пришел в институт в начале десятого. В лаборатории трудился Дружников. Тарутян нес дежурство в аппаратной, лаборанта профессор отпустил в отгул, а Суркова навещала маму в Дубне. О том, что его сотрудницу повез туда сын, Александр Ильич или не помнил, или не занимал этим голову. Дружникова он обнаружил среди мониторов и другой техники. Молодой ученый увлеченно монтировал цифровые записи с видеокамеры, и появления патрона не заметил.

– Вадим, зайди ко мне в кабинет.

Аспирант вздрогнул и оторвался от компьютера:

– Профессор, вы? Простите, не поздоровался.

– Пустяки, я сам, когда работаю, никого не вижу и не слышу. – Они проследовали в кабинет. Александр Ильич занял свое хозяйское место и, заметив, что аспирант рассеян и застыл на пороге, указал на кресло: – Маэстро, ты пока не Антониони, поэтому отвлекись от высокого и присаживайся.

– Не издевайтесь, Александр Ильич. – Дружников уселся напротив. На его лицо упал яркий солнечный свет.

Обычно Бородин на внешность сотрудников внимания не обращал, а тут заметил. Бледность аспиранта и его покрасневшие воспаленные глаза профессора встревожили.

– Ты не заболел, дружок? Что-то лик у тебя неважный.

– Все в порядке, Александр Ильич. Просто не уходил домой.

– Работаешь со вчерашнего вечера?

– Да, не в силах оторваться. Не представляете, до чего засасывает. По-моему, получится классное кино. Даже смешные кадры есть. Например, я смонтировал речь Кольки-заики на своем дне рождения, а потом его тост после активизации гена речи – полный прикол!

– А это зачем? Я же сразу сказал, исправление данного дефекта – всего лишь побочный продукт.

– Не рубите крылья. Одна минута экранного времени, а смотреть интересно…

– Молодец, но нельзя доводить организм до нервного срыва. Слишком момент ответственный.

– Профессор, не грузитесь. О чем вы со мной хотели говорить?

– Понимаешь, дружок, результат, полученный нами с господином Лыкариным и еже с ним, переоценить трудно. Но мало. Мы с Арсением сейчас ждем реакции руководства страны. Допустим, там проявят интерес, что мы предъявим в доказательство? Три уголовника и две шимпанзе? Не маловато ли, чтобы говорить о всероссийской программе…

– Когда руководство страны увидит их рожи, думаю, сомнений не останется.…

– Такие рожи, дружок, у половины нашего населения.

Аспирант задумался, представил себя на эскалаторе метро, особенно в час пик, и спорить больше не стал:

– И что вы предлагаете?

– Пока не знаю.

– Попробовать договориться с тюремным начальством и провести активизацию прямо на месте? Мы же в состоянии транспортировать установку и несколько приборов.

– И разложить по нарам пачки долларов и золото? Ты, Вадим, большой шутник. Хоть Арсений и мой сын, есть пределы приличия и, наконец, здравого смысла. Не забывай о тюремном персонале. А если они сами позарятся на наши приманки? Нет, здесь нужно что-то другое.

– Дайте время подумать…

– Подумай, дружок. Это очень важно… И иди отдыхать. Мне твои глаза определенно не нравятся.

– Александр Ильич, это с непривычки. Я же впервые монтирую такой объем. Вы знаете, сколько мы наснимали от крыс до уголовников?

– Наверное, много…

– Много? На тридцать часов! Только отсмотреть суток не хватит.

– И не надо. Арсений просил подготовить ролик за десять дней, а прошло всего несколько. Успеешь.

– Александр Ильич, я же хочу долг быстрее отработать. А то висит пудовым грузом.

– Отработаешь. Сын пока с голоду не умирает – несколько лишних дней не играют особой роли, а сорвешься, мне навредишь. Я же сказал, сейчас очень ответственный момент.

– Ладно, обезьян покормлю и отваливаю.

– Я сам покормлю, иди…

Выпроводив аспиранта, профессор решительно направился на территорию «семьи». Нору и Фоню продолжали содержать в отдельных клетках. Разлученные звери грустили. Обычно при появлении профессора они радовались, скалили зубы и тянули к нему лапы. Но сейчас не пошевелились. Только следили за ним печалью шоколадных глаз. Атмосфера в помещении заставила ученого распахнуть оба окна. На улицу он выглядывал редко, а тут, желая продышаться, высунулся и посмотрел вниз. К подъезду института подкатила яркая малолитражка. С высоты пятого этажа ее крыша напоминала игрушечную коробочку. И было странно наблюдать, как из этой коробочки выбрался высокий мужчина и направился к парадному. Из серебристой иномарки, что стояла напротив, к нему бросились трое крепких парней. Сначала Александр Ильич не сообразил, что происходит. И лишь когда высокий владелиц яркой коробочки оказался на асфальте, понял – он стал свидетелем нападения. Повинуясь нормальному человеческому порыву, бросился из лаборатории, и, спотыкаясь, едва удерживая равновесие, поспешил вниз по лестнице. Воспользуйся он лифтом, спустился бы куда проворнее. Но при эмоциональном стрессе логика поведения меняется. Не обнаружив охранника на проходной, выскочил на улицу и увидел небольшую толпу. Среди зевак заметил и своих стражников. Они прислонили жертву избиения к стене и пытались оказать первую помощь. Серебристая иномарка исчезла. Выяснив у сотрудников охраны, что скорая помощь и полиция уже в пути, ученый вернулся в здание. На избитого старался не смотреть. Заметил лишь его окровавленное лицо, порванную возле ворота рубашку и длинные, смахивающие на ходули, ноги в веселых полосатых носках.

«Дожили – людей избивают среди бела дня, почти в самом центре города», – подумал ученый и пошел кормить обезьян.

* * *

Сенаторы, их помощники, штат консультантов, секретарей, комитеты, подкомитеты – ощущение бурной, кипучей деятельности на благо огромной страны.

Первый заместитель вице-премьера Максим Озервеков приехал в Верхнюю Палату по поручению своего шефа. Тема визита – консультации с руководителями думских комиссий по защите средств от воровства и коррупции. Бюджет «пилили» на всех уровнях, отчего государственные программы буксовали. Требовать новых законов от сенаторов Озервеков не собирался. Законы – дело Палаты Нижней. Он готовил тезисы для своего шефа, вице-премьера, и отразить мнения посланцев региональных элит считал необходимым. Но ни одной свежей мысли или конкретного предложения не услышал.

Несколько сенаторов высказали банальные пожелания, ничего общего с охраной бюджета не имеющие. По их мнению, все беды страны от ухода налогов из регионов в центр. Останься деньги на месте – и жилье бы строили и дороги мостили. А так – не на что… Озервеков не выдержал:

– Я вам про Фому, а вы мне про Ерему. Воровать надо в меру.

В конце совещания, когда сенаторы уже разбились на кучки по «интересам», Владимир Антонович Паскунов, хранивший до этого момента сосредоточенное молчание, подошел к чиновнику и присел рядом.

– Дорогой Максим Алексеевич, если сам Петр Первый, рубивший головы ворам казны налево и направо, не справился, куда нам, демократам? Но я слышал, один ученый генетик нашел в мозгу человека ген, отвечающий за его честность. Если этот ген активизировать, человек не сможет украсть по определению.

Озервеков с трудом остался в поле нормативной лексики:

– Господин Паскунов, не крутите мне яйца. Я приехал сюда не байки выслушивать.

Владимир Антонович не обиделся, а тихим голосом пояснил:

– Это совсем не байка. Я знаю, кто этот ученый и вполне доверяю информации о его открытии. Генетик готов внедрить свой метод в реальную практику по всей стране. Дело за малым – пробить государственное финансирование.

Озервеков на мгновенье остолбенел, затем что-то забил в свой айфон и попросил Паскунова:

– Вы не могли бы навестить меня, скажем, в среду?

– На предмет, Максим Алексеевич?

– Обсудим, как помочь вашему ученому.

– Ради полезного для государства дела, всегда готов…

– И прихватите прикидочку бюджета по этой теме. Так, на полстранички. Четко, ясно и без лабуды.

– У меня такая бумага есть…

– Чудесно. Тогда давайте в тринадцать сорок. Я урву двадцать минут от своего обеда.

Помощник вице-премьера и сенатор пожали друг другу руки. Озервеков собрал свои листки и откланялся, а Владимир Антонович подошел к руководителю комитета по делам сельского хозяйства Пруткову:

– Фома Гордеевич, смотрю, вы курить бросили?

– С чего вы взяли, Владимир Антонович?

– Ну как же… Обычно после столь волнительной беседы с посланником правительства любители никотина тут же торопятся в курительную, а вы мешкаете.

– Какие могут быть волнения, Владимир Антонович? Переливаем из пустого в порожнее. Китайцы проблему коррупции решают радикально – украл, к стенке.

– Они могут себе это позволить. Население за миллиард. А нас мало. Пиф-паф, и работать некому. У нас проблема другая – рождаемость надо поднимать.

– Тогда зачем зря языком молоть? И так ясно… Помните, у Райкина про сторожа склада – что охраняем, то и воруем. Так и с бюджетом.

– А не выкурить ли нам с вами, милейший Фома Гордеевич, по сигаретке. Теперь новое словечко в моду вошло – беседу «треньем» называют. Пойдем, перетрем одну темку.

– А вы разве курите?

– Иногда в хорошей компании.

– Ну, вперед с песнями к раку легких. У меня минут двадцать есть. Потом свой комитет собираю.

Шагая по коридору, Прутков ворчал:

– Вот я, Владимир Антонович, вырос в семье сельских учителей. Отец эээ химию преподавал, мама – русскую литературу. Она эээ уже умерла, Царство ей Небесное, но если бы услышала, как теперь молодежь русский язык прикладывает, думаю, эээ крутилась бы в гробу пропеллером. Вот вы сказали, они теперь человеческий разговор «теркой» именуют. Трутся, между прочим, рыбы в нерест. А весь этот словесный мусор – «торчу», «прикол», «короче», меня просто эээ бесит. Дочка по мобильному чешет язык по пять часов в день, и на каждом слове «короче». Хорошо хоть связь нашему брату государство оплачивает, а то «короче» она бы меня уже разорила.

– Сколько лет барышне?

– Паспорт осенью получать… Так вот, о жаргоне. Постепенно наши люди переходят на новую феню, словно все стали блатными. Бред какой-то…

Перед дверью в курительную залу два сенатора проявили галантность, пропуская друг друга вперед. Наконец разобрались, вошли и уселись в кресла. Владимир Антонович полагал напрасным тратить драгоценное время на лингвистику, но перейти к делу, оставив возмущенного коллегу без ответа, посчитал невежливым:

– Дорогой мой, а чему, собственно говоря, вы удивляетесь? Вся страна ворует и, как новое средство общения вороватых граждан, рождается новый жаргон. Это раньше воры по зонам сидели, а теперь мы все на промысле. – Владимир Антонович извлек из кармана золоченый портсигар: – Угощайтесь – «Парламент», и не самый жесткий.

– Спасибо, Владимир Антонович, я к своему Кэмэлу привык. Уж не обессудьте – вашими не накуриваюсь. Так вот, эээ что я вам скажу – кто ворует, а кто, вроде меня, живет честно. Да и Вас я в воровстве не замечал.

Мужчины затянулись. Теперь Паскунову требовалась пауза, чтобы уйти от парадокса. Два честных сенатора готовились обсудить, как заработать далеко не праведные деньги. Но Прутков сам пришел на помощь:

– Так о чем вы мне хотели сообщить, коллега?

– Мой знакомый бизнесмен пожелал подмять под себя бизнес по минеральным удобрениям. Вы же у нас специалист по сельскому хозяйству…

– Внимательно эээ слушаю.

– Он готов расстаться с несколькими миллионами условных единиц, а взамен желает защиту от иностранного прессинга. Вы бы, Фома Гордеевич, через свой комитет могли инициировать закон о защите отечественного производителя. Пошлины для ввоза поднять, призвать наших крупных торговых посредников перейти на отечественный товар. Ну вы меня понимаете… И дело благородное, и мы не в обиде.

Прутков неожиданно воодушевился:

– Это верно. С засильем экспорта на нашем сельскохозяйственном рынке пора кончать. Эээ, я горячо поддержу вашу инициативу. И поверьте, не только словами. Кстати, эээ на выходные еду к себе в деревню. Односельчан кабаны достали. Славная охота может получиться. А первачок… Не составите компанию?

– Так не сезон вроде, – нерешительно напомнил Паскунов.

– Для меня, Владимир Антонович, избиратель важнее дикого зверя. Ну, так как?

– Вообще-то я обещал жене провести эти выходные с ней за городом. Но ваше предложение заманчиво… Я вам сообщу.

– Да-да, конечно… Я вот подумал, в последнее время эээ отрасль, что вы изволили упомянуть, понесла большие потери. Один за другим ушли из жизни четыре бизнесмена и эээ среди них Альберт Васильевич Нуткин. А его близкий родственник – генерал ФСБ, один из заместителей Патрушева. Вы тоже подумайте об этом на досуге. А то мы с вами эээ окажемся между двух огней. Вы меня понимаете?

Владимир Антонович притворился равнодушным:

– Нам-то чего с вами беспокоиться? Мы с криминалом не связаны…

– Это так, эээ к слову… – Прутков взглянул на часы и заторопился: – Ой, меня уже ждут. Пора бежать.

Мужчины распрощались на лестнице. Владимир Антонович включил мобильный, который вырубил еще на совещании, и позвонил брату:

– Кирюш, в среду иду в Белый дом по поводу господ Бородиных. Пока не факт, но, возможно, и отца с сыном придется дернуть. Предупреди, пусть оба сидят на связи в полной боевой готовности. И еще… с грузином никаких контактов. Ты меня слышишь, ни-ка-ких.

* * *

Деньги, кредиты, телефон… Сложные клиенты, судебные исполнители, опять деньги, опять телефон. Кофе, виски – немного, только для атмосферы. Посетитель напротив. Он хочет получить больше денег под меньшие проценты. Откажешь – потеряешь клиента, согласишься – потеряешь деньги. Почему так часто возникают ее глаза. Смотрят, словно ждут ответа на незаданный вопрос. Что она хочет от него услышать? А ему надо думать о другом. Какой сегодня курс доллара? Завтра должен подняться, а если еще опустится? Сидишь в Москве за столом и зависишь от Нью-Йорка, Гонконга, Лондона и еще черт знает от чего. И профиль у нее такой нежный и печальный. Почему она отворачивается, когда он хочет ее поцеловать? Вспоминает отца? Да, он не ученый, он продавец. Банк – это всего лишь магазин, где торгуют деньгами. Для банкира деньги такой же товар, как для мясника грудинка. Грудинку не продашь вовремя – испортится, и мясник знает, сколько дней у него в запасе. А деньги способны подешеветь за одну минуту, да так, что мало не покажется. И только потому, что в Пекине издали не «тот» закон. Какое русскому человеку дело до процента американской безработицы? Оказывается, есть дело. Они же там печатают доллары, а мы тут расхлебываем… Ей не хотелось с ним расставаться, он это чувствовал. А она ушла… И еще сказала на прощанье злые, обидные слова. А он ее ничем не обидел… Что там творят на биржах, почему валится нефть и поднимается золото, а через неделю наоборот. Все это надо держать в башке, принимая любое решение. Кто сказал, что хлебушек у банкира легкий, тот или тупица, или злонамеренный лжец. Но она этого не понимает… Вот если бы он был ученым и открыл хотя бы новую блоху…

В последние несколько дней секретарша Арсения, Ирина, стала замечать в облике патрона нечто необычное. Банкир пребывал в состоянии лирической расслабленности – часто отвечал невпопад на ее вопросы, лицо его временами озаряла странная улыбка, никак не связанная с происходящим в банке. Девушка тут же сделала вывод – причина в «ней». Но кто эта таинственная избранница, оставалось загадкой. Подруга секретарши, Татьяна, отношения к этому не имела. Она призналась Ире о своем бурном свидании с банкиром, но продолжения не последовало – Арсений ей больше не позвонил. Ира и сама через это прошла – три страстных свидания, а теперь она секретарша, а он босс и больше ничего…

Вот и сегодня Бородин пришел на час позже, улыбнулся ей этой новой улыбкой и молча прошествовал в кабинет. Она вошла следом:

– Арсений Александрович, вам уже несколько раз звонил господин Нуткин. Ему необходимо с вами встретиться.

– Нуткин? – Арсений посмотрел на нее с недоумением: – Я такого господина не знаю.

– Он представился генералом ФСБ…

– Странно… С этим ведомством наш банк никаких дел не ведет. Что ему надо?

– Причины не назвал. Сказал только – ему необходимо говорить с вами лично.

– Службистам не отказывают. Позвонит еще – пригласи.

Не прошло и часа, как в кабинет вошел мужчина под пятьдесят, прекрасно одетый и вполне штатский. Встретив его где-нибудь в клубе, Арсений подумал бы, что видит консультанта крупной компании, из бывших сотрудников Внешторга. Банкир таких повидал немало. Наши соотечественники, много лет отработавшие на Западе, обретали некий специфический лоск. Он заключался в манере поведения – доброжелательной, но не панибратской, в умении носить костюмы, так чтобы вы их не замечали, и запахом дорогого парфюма, не слишком резкого, но вполне ощутимого.

Именно так и выглядел генерал ФСБ, Степан Васильевич Нуткин. Выложив на стол визитку, он уселся в кресло и улыбнулся одними губами:

– Удивлены моим визитом?

Арсений тоже едва заметно улыбнулся.

– Скорее озадачен. Удивить меня уже довольно сложно.

– А вот я удивлен. Не встрече с вами, а теми обстоятельствами, что ей предшествовали.

– Поделитесь, если это не государственная тайна. Чай? Кофе? Коньяк?

– Грамм пятьдесят виски.

– Нет проблем.

Увидев бутылку, генерал повернул ее этикеткой к себе:

– Удачный выбор, в Москве его не купишь… у вас хороший вкус…

Подобный комплимент приятен любому мужчине. В нем есть подтекст – ты и я одного круга. Оба понимаем толк в дорогих игрушках.

– Прозит.

– Прозит.

Выпили, не чокаясь. Арсений посмотрел на визитера – не выпить же явился сюда генерал ФСБ. И Нуткин перешел к делу.

– Вам встречалась фамилия Злобия?

– Естественно… Кто же не слыхал про Гурама Давидовича. Но лично я с этим господином не знаком, и клиентом нашего банка он не состоит.

– Я так и думал.

– А в чем, собственно, дело?

– В убийстве уголовного авторитета…

– Я не убиваю уголовников.

– Вы с ними работаете.

– Это для отца…

– Не имеет значения. Вы им выдали крупную сумму наличных?

– Да. Я открыл им кредит в пятнадцать тысяч долларов.

– С какой целью?

– Господа имели долг чести. А в их среде долги положено возвращать вовремя.

– Теперь мне все ясно. Вот что вам предстоит сделать. – Нуткин выложил на стол несколько фотографий: – Эти люди убили уголовного авторитета через пятнадцать минут после того, как ваши приятели вернули ему долг. Воровское сообщество готово заподозрить в убийстве самих ваших приятелей. Это не нужно ни мне, ни вам.

– И что вы предлагаете?

– Вручить господину Лыкарину эти фото и передать мои слова. Больше от вас ничего не требуется.

Арсений взял в руки фотографии. Кроме Гурама Злобия, на них фигурировали еще три молодых кавказца. В одном из них Арсений узнал водителя серебристого БМВ. Парень вернул Арсения домой, не спросив адреса.

– Этого я знаю.

– Вполне возможно. Братки Гурама Злобия следят и за вами.

– За мной?

– Скорее за вашим батюшкой. Я бы, на вашем месте, проверил квартиру родителей на предмет прослушки. Надеюсь, специалист у вас есть.

– Да, в банке работает сотрудник этого профиля. Но кому и зачем это нужно?

– Могу лишь заверить вас в одном – не нам. Прозит.

– Прозит.

– И не затягивайте с передачей фото. Время не ждет.

– Хорошо, я сейчас же приглашу сюда Лыкарина.

– Лучше пошлите за ним машину. Вы, наверное, не до конца прояснили себе ситуацию. Для представителей криминальных структур ваши друзья – убийцы вора в законе. И еще похитители кассы бандитского профсоюза. Они без пяти минут покойники.

– Грустно. В этих господ я вложил деньги. А для папы их гибель станет полной катастрофой.

– Скажите спасибо мистеру Злобия и его головорезам.

– Я могу быть уверенным, что эти люди не причинят вреда отцу?

Генерал внимательно посмотрел в глаза банкиру:

– Скорее всего, не успеют…

– Звучит жутковато.

– Се ля ви – как говорят французы…

Арсений проводил посетителя до дверей приемной, вернулся в кабинет и вызвал Трофима Егорова. Поручив начальнику службы безопасности доставку Лыкарина и проверку собственной квартиры на предмет жучков, уселся в кресло, налил себе полстакана виски из одобренной генералом ФСБ бутылки и выпил до дна.

* * *

Вадим Дружников обещал профессору подумать о расширении контингента подопытных граждан, и слово сдержал – думал об этом постоянно. Мысль использовать опыт неправедной жизни явилась к нему внезапно, но уже не отпускала. Профессор хотел получить подопытных, и он их получит в любом количестве – стоит только проехать большую часть Волгоградского проспекта и свернуть в щель между новых домов…

Дружников нажал кнопку звонка и назвал себя. В «Веселом дворике» шла гулянка, Сурен посетителя внутрь не пригласил, сам вышел на улицу. Пожав Дружникову руку, произнес:

– Такие люди и на свободе… А я уж думал, не свидимся…

– Не ждал?

– Еще как ждал. Меня с вашими паспортами менты заколебали. Я не знаю, что им говорить. Отдал еще две штуки из своих, и Пташкина пока притормозил.

– Ой, а мы про паспорта совсем забыли… Что же делать?

– Делайте, что хотите, а бабки тащите. Для меня две штуки – это деньги.

– Зачем за нас отдавал?

– Вадим, ты с луны свалился? Ссориться с ментами?! Да мне тут не только кислород перекроют, башку снесут. И будут правы, просил – рассчитайся.

Аспирант осознал озабоченность молодого армянина:

– Ладно, Сурен, я с Колей переговорю, что-нибудь сообразим…

– Соображайте, но не долго. Мне бабки позарез нужны.

– Скажи, а можно паспорта не на нас, а на других мужиков нарисовать? Только их трое…

– Ментам какая разница? Добавите бабок, сделают три.

– Но мы же свои фото им дали. – Наивно забеспокоился молодой ученый. Сурен усмехнулся – Им не все равно? Ваши порвут, другие вставят. Они за эти бабки и свинью вклеят, глазом не моргнут. А кому еще липа понадобилась?

– Понимаешь, Сурен, есть у нас три джентльмена подопытных, У них проблемы с документами вполне могут возникнуть…. Мне бы только с профессором переговорить.

– Главное, не тяни резину. Мне бабки срочно нужны. Неделю назад бляди с джакузи баловались и весь мой первый этаж залили. Ремонт придется делать…

– Я как раз о них и пришел с тобой потолковать. Нам понадобятся двадцать девушек.

– Зачем столько? – Удивился Сурен.

– Не для того, о чем ты подумал. Мне для науки…

– Бляди для науки? Это что-то новенькое. Вам морских свинок не хватает?

– Тут другое. – И аспирант рассказал армянину об активизации гена.

Сурен тут же сориентировался:

– Это надо к Славке Дидову идти. Пожелает иметь честных шлюх, поможет.

– Я этого Дидова не знаю. Пошли вместе.

– Не могу. У меня клиенты. Я ему сейчас позвоню.

Сурен договорился со старшиной о встрече и нырнул назад в свой «Веселый дворик», а Вадим отправился на переговоры.

Отставной воин выслушал ученого с интересом. Шалуньи сутенера не упускали случая отдаться клиентам без его посреднических услуг. А говоря проще, у Славы воровали деньги.

– Ты только пойми, после этого они тебе все до копеечки принесут. – Убеждал аспирант.

– А вам какой резон?

– Это же опыт. Пройдет месяц, ты сообщишь профессору о реальном увеличении прибыли.

– А он ментам.

– Слово даю, информация останется между нами…

– Попробовать можно. Когда вам их отправить?

– Переговорю с профессором и сообщу.

– Годится. Только не в последний момент. Девушкам подмыться надо и все такое.

– А зачем подмываться? Нам их раздевать не придется.

– Все равно. Нельзя им рефлексы нарушать.

– Ты, как о собаках Павлова.

– Конечно. Они знают – перед выходом в ванну. И пачку презервативов в сумку. Иначе нельзя. Так что учти.

– Не беспокойся, учту.

Довольный результатами переговоров, Дружников бодро шагал к метро. Возле перехода через Волгоградку перед ним затормозил серебристый лимузин. Водитель приспустил затемненное стекло и протянул аспиранту клочок бумаги:

– Браток, знаешь, как проехать?

Вадим прочитал адрес и понял – водитель ищет дом рядом с их институтом.

– Смешно. Я сам туда еду.

– Садись, подвезу. Заодно покажешь.

Водитель иномарки оказался разговорчивым. Через десять минут Вадим уже знал имя парня, его биографию и чудесную фирму, где тот служит. Руслан обслуживал известного олигарха.

– А ты чем занимаешься?

– Служу науке в Институте генетики.

– Платят много?

– Пока не защитился, получаю двенадцать тысяч в месяц.

– Ученый, а зарабатываешь хуже дворника. Давай я тебя с нашим боссом познакомлю. Он тебя возьмет к себе. У нас меньше полтинника никто не получает…

– Полтинник – это сколько?

– Пятьдесят тысяч. А с твоим образованием и стольник выпадет.

Дружникова деньги не соблазнили:

– Я от профессора никуда не уйду. Мы у него настоящей наукой занимаемся.

– Вот чудак на букву «м», так и его забирай. Наш босс вам такую лабораторию отгрохает, в Штатах не сыщешь.

– Ну, ты и загнул…

– Не веришь, я вас познакомлю.

– Ладно, Руслан, вот мы и приехали. Твой дом здесь, а мой институт там.

– Погоди, парень. Я же дело предлагаю.

– Ты не босс, а только его водитель. Чего за хозяина решаешь?

– Мамой клянусь, он согласится. Вы с профессором приезжайте, сами увидите. Вот возьми визитку.

Дружников взял визитку из вежливости и зашагал к подъезду. Предложение парня он всерьез не воспринял. Сто тысяч рублей в месяц не получал и сам руководитель института, академик Румянчиков.

* * *

В среду в квартире Бородиных завтракали как обычно, в начале девятого. Мария Николаевна время от времени бросала взгляды в сторону сына. Ее мучило любопытство, как развивается роман Арсения с Сурковой, и развивается ли вообще? Сын на эту тему не распространялся, она из соображений деликатности не спрашивала. Но материнское сердце провести трудно, и перемены в поведении «мальчика» она отметила. Первым признаком этих изменений стало его появление к ужину. Раньше сын редко возвращался домой раньше полуночи, а с тех пор, как она подстроила его знакомство с сотрудницей мужа, только раз вернулся поздно. А так приезжал домой и сразу утыкался в компьютер. Правда, вчера заперся с отцом в кабинете и они долго о чем-то говорили. И сегодня утром, еще до завтрака, успели снова уединиться.

– Мама, ты можешь выслушать меня без паники? – Спросил Арсений, покончив с традиционным яйцом в «мешочек».

– Арсик, не надо делать из меня выжившую из ума истеричку. Я вполне здравомыслящий человек. Что ты хочешь мне сообщить?

– Вчера мои сотрудники нашли в квартире три жучка. Это маленькие микрофоны, через которые слышно все, что говорят в квартире. Залететь сюда по воздуху они не могли. Отсюда вывод – либо в доме побывал посторонний, либо твоя Клава превратилась в «засланного казачка».

– Арсик, не трогай Клаву, она приличная женщина.

– Остается посторонний…

– А когда это случилось?

– Что случилось, мама?

– Когда в квартире могли появиться эти насекомые?

– Какие насекомые, мама!

– Ну эти… жучки?

– Месяц назад Трофим провел штатную проверку, и их не было. Скорее всего, в последние дни.

– Из посторонних у нас недавно побывал мастер телевизионного ателье. Их службы меняли на крыше тарелку, и он проверял, не сбились ли каналы.

– А когда это было?

Мария Николаевна напрягла память и вспомнила:

– Как раз накануне того вечера. Ну, когда к нам Катя приходила…

– Меняли тарелку, говоришь. А телевизор в тот день отключали надолго?

– Совсем не отключали. Нормально показывал весь день.

Отец и сын переглянулись.

– Мама, пока меняют тарелку, телевизор не работает. И о об этом жильцов такого дома, как наш, предупреждают заблаговременно. Ты же знаешь, кто здесь живет?

– Я как-то об этом не подумала…

– Мама, я тебя убедительно прошу никого из посторонних больше в квартиру не пускай. И сама без моего водителя по магазинам и рынкам не шастай.

– Арсик, что случилось? Будь добр, объясни матери.

– Пусть тебе папа объясняет.

Но Александр Ильич увидел на экране телевизора свой родной институт, и слов сына не слышал.

«… избитый накануне пришел в себя и дал первое интервью прессе. На Марка Слуцкого напали возле Института Экспериментальной Генетики. Журналист направлялся туда для беседы с профессором Бородиным. …до самых корней. Опыт профессионалов для ваших волос… мощное средство от боли».

Брови Марии Николаевны поползли вверх:

– Саша, они назвали нашу фамилию!

– Да, Машенька. Я даже стал свидетелем этой отвратительной сцены. Как раз выглянул в окно. Трое молодых парней набросились на одного мужчину. Это было ужасно.

– Ты видел этих бандитов и не сообщил в милицию? – Мария Николаевна так и не смогла привыкнуть к новому названию блюстителей порядка, продолжая именовать их милиционерами.

– Машенька, что я мог рассмотреть с высоты пятого этажа? Одни затылки. А машину, из которой выскочили хулиганы, видел только с крыши. Да и вообще, я в марках автомобилей не силен. Посуди, какой от меня прок полицейским?

– Отец, а ты знаешь этого журналиста?

– Арс, «знаешь» – не то слово. Года полтора назад он мне пару раз звонил, напрашиваясь на интервью. Я тогда отказался. Фамилию я запомнил, поскольку прочел несколько довольно дельных его заметок. Обычно о науке пишут полные недоросли. Слуцкий среди них приятно выделялся.

– Наверное, что-то пронюхал по поводу гена… Интересно откуда? Как ты думаешь?

– Понятия не имею, зачем он ко мне шел, да еще без предупреждения…

В кармане Арсения запел мобильник – Василий предупреждал банкира о своем присутствии. Арсений поднялся:

– Ладно, папа, поеду. Ты не забыл – сегодня брат Кирилла встречается по нашей теме в Белом доме. Я не очень верю, что нас с тобой вызовут. Но ты, на всякий случай, трубку не отключай и держи поблизости. У тебя есть привычка оставлять ее в разных местах и не слышать звонка.

– Хорошо, Арс, я постараюсь…

– Сделай одолжение. Я буду в банке. Если что, за тобой заеду.

Арсений поцеловал Марию Николаевну в седеющий висок и направился в прихожую. Мать проводила его до дверей:

– Береги себя, мой мальчик.

– Не волнуйся, мама. Кстати, тебе привет от Катерины.

– Ты с ней виделся?

– Перестукивался по «аське»…

– Это еще что такое?

– Не забивай голову.

– А все же?

– Компьютерная программа общения в живом времени.

– Вроде телеграфа?

– В самую точку.

– Храни тебя Господь.

Мария Николаевна перекрестила сына и по привычке поспешила на балкон. Дождалась, пока Арсений усядется в машину, и вернулась к мужу:

– Саша, скажи, Катерина тебе ничего не говорила?

– О чем, Машенька?

– Господи, до чего ты толстокожий! О нашем Арсике, конечно. О чем же еще? Появились у них отношения после поездки в Дубну или опять мимо…

– Нет, Машенька, об этом мы с Сурковой не говорили. Мы вчера осматривали обезьян. У них ген восстановился. Это мы с ней и обсуждали. Что, на мой взгляд, гораздо увлекательнее.

– Саша, ты весь в крошках… Когда ты уже научишься есть аккуратно?

– Поздно учиться, дорогая.

– Учиться, милый, никогда не поздно. Сам об этом всегда талдычишь…

– Применительно к науке. А хорошие манеры вбивают в человека с детства. Теперь поздно…. Всю жизнь путаю, в какой руке положено держать вилку, а в какой ножик.

Мария Николаевна промолчала, посчитав тему исчерпанной, и посмотрела на экран. Показывали пожар в Лондоне.

«Хорошо, что не только у нас случается гадость», – подумала женщина и неожиданно испугалась:

– Саша, его же чуть не убили. Теперь нападут на тебя.

– Маша, не начинай…

– Саша, ты хоть смотри по сторонам и не ходи по пустынным улицам.

Александр Ильич ответил уже в прихожей:

– Маша, где ты видела в центре Москвы пустынные улицы?

Мария Николаевна оставила его вопрос без внимания, перекрестила мужа в прихожей и, по обыкновению, отправилась на балкон. Там дождалась, пока Александр Ильич окажется во дворе и, сложив ладошки «рупором», крикнула:

– На перекрестке смотри на светофор, а то угодишь под машину.

Профессор задрал голову и улыбнулся. Она, как всегда, не поняла, дошел до него смысл ее слов или нет.

* * *

Убийство вора в законе Банькова в уголовной среде наделало много шума. Сходняк собрали в среду на Кузнецком мосту. Из окна гостиной просматривалось серое здание, некогда наводившее ужас на большую часть населения огромной страны. И хоть памятник «железному Феликсу» давно освободил клумбу Лубянской площади, старые москвичи до сих пор называют ее именем чекиста-ленинца.

Квартиру для столь серьезного совещания предложил ее хозяин, Антон Первяков, по кличке Первач. Сам авторитетный уголовник в ней не жил, но часто использовал для нужд братвы – селил беглых зеков, устраивал гулянки для фартовых ребят и пускал тех, кому приспичило залечь на дно. О том, что Первач истинным хозяином «хазы» не являлся, знали лишь сотрудники того серого здания, что столь ясно просматривалось в окне гостиной. Там квартира Первякова значилась как конспиративная и числилась за отделом подполковника ФСБ, Степана Андреевича Ластина. Этот отдел внедрял своих людей в среду уголовников и, при случае, когда законные методы не сулили быстрого успеха, пользовался их услугами.

Сходняк длился уже полтора часа. Прения сторон закончились, и все ждали, что скажет Тимур Бандария. Его брат Гиви исполнял обязанности начальника службы безопасности бизнесмена Злобия и, по словам Лыка, Косого и Няпы, именно люди олигарха совершили гнусное убийство Хомяка. Шестерки бизнесмена пошли на это, позарившись на святая святых – деньги воровского содружества. Сходу предшествовала тщательная проверка. В отличие от официальных органов, связанных массой бюрократических правил и предписаний, уголовники проводили свои расследования быстрее и куда продуктивнее. На все про все им понадобилось два дня. Лыкарин и его друзья запомнили номера машины. Уголовники напрягли влиятельных друзей из ГИБДД и установили владельца. Иномарка принадлежала гаражу Злобия. Затем несколько представителей солнцевской группировки, получив фото подозреваемых, заглянули в Чоботы. Серебристый лимузин с подозрительными парнями в салоне в день убийства заметили несколько жителей деревни.

«Сосед» Хомяка по предъявленным фотографиям признал и пассажиров в салоне. Правда, этот «сосед» рядом с убитым Баньковым никогда не жил, а только два последних дня слонялся рядом с его бараком. Но в такие тонкости уголовные сыскари не вдавались. И попробуй догадайся, что под личиной соседа скрывалось горячее сердце майора ФСБ Аникина, а его холодную голову прикрывала замасленная кепчонка выпивохи. Да и откуда было знать простым российским бандитам, что олигарх Злобия за месяц до убийства Банькова убрал с дороги конкурента. А тот оказался родственником всесильного генерала ФСБ. Не удивительно, что бизнесмен Злобия стал после этого кровным врагом генерала.

Лыкарин и его сотоварищи знали другое – они Хомяка не убивали и общак не трогали. Кроме того, сам Хомяк еще при жизни отметил чернильным карандашом на своей руке возврат долга. О чем бандитам донес судебный эксперт Тищенко. Его информацией уголовники пользовались и раньше, и оснований сомневаться в ее правдивости не имели. В итоге все подтверждало версию Лыкарина и его подельников, снимая с них груз подозрений.

Тимур посмотрел исподлобья на трех джентльменов и мрачно спросил:

– Фотки откуда?

Лыкарин не смутился:

– Добыл у одного фраерка. Назвать не могу, клятву дал.

Аргумент сработал. Нарушение клятвы в их профессиональной среде считалось подлостью.

Первач на правах хозяина поторопился высказаться:

– По моим понятиям, мужики, Лык с корешами кашу заварил, им и хавать. Предлагаю поручить это дело им. Пусть сами быков накажут.

– А хозяин? – Напомнил Водиняпин: – И его нам мочить?

– Сукой буду, с него и начинать! – Первач вскочил со стула: – Мамой клянусь, эти падлы без указки своего пахана срать не сядут. Они Лык, вас пасли по его наводке, и на мокруху пошли по его приказу. Голову об заклад ставлю.

Пыл Первача подозрений у братвы не вызвал. Хотя тот явно переигрывал.

Сексоту поручалось организовать руками зеков месть за родственника генерала ФСБ, и Первачу приходилось идти на риск. Но некоторая экзальтация в уголовном обществе имеет место, и коллеги восприняли речь хозяина квартиры, как ее проявление. Не заподозрил сексота и Тимур Бандария. Он оглядел присутствующих тяжелым взглядом и тихо сказал:

– Пусть будет по-вашему, но братишку не троньте. Я с ним сам разберусь.

Возражений не последовало, и Первач поспешил завершить совет:

– Базар закончен.

Лыкарин так не считал:

– Мужики, шестерок мы достанем. Они сами по нашему следу тянутся. А как подобраться к хозяину? Его берегут крутые бычки с серьезными стволами. Не войну же затевать?

Первач кивнул на Бандария:

– Тимура напрягите. Его брат этого козла охраняет, кто лучше наведет?

Воры мысль Первача поддержали. Тимуру ничего не оставалось, как согласиться. К самому Злобия он никаких чувств не испытывал, а брата любил. По сути, его кровный брат оказался замешен в убийстве уголовного авторитета, и отсидеться в стороне Бандария не мог – пострадала бы воровская честь.

Тема себя исчерпала, и народ потянулся к выходу. На месте остались Лыкарин со своими друзьями, Тимур Бандария и хозяин квартиры. Тимур спросил:

– Тачки хорошо водите?

Лыкарин ответил за всех:

– Шлюхи не жаловались…

– А грузовые?

– Без разницы…

Тимур написал на сигаретах адрес, и протянул пачку Лыкарину:

– Завтра поутру сюда подгребете, там о деле и побазарим.

* * *

В три часа дня Арсению позвонил Кирилл Антонович и попросил спуститься вниз.

Банкир на всю среду освободил себя от серьезных деловых встреч и, попросив Ирину не беспокоить его звонками, вышел из приемной. Брат сенатора стоял возле своего скромного Фольксвагена и, завидев Бородина, тут же уселся за руль. Арсений устроился рядом, и Кирилл тронул с места. Судя по одежде Паскунова, состоящей из неизменной жилетки с множеством бездонных карманов, Арсений сделал вывод – официального приема не ожидается. И ошибся.

– Мы едем на Кутузовский. Там есть закрытый клуб «Верочка». Заведение принадлежит супруге заместителя вице-премьера, Максима Озервекова. Я вас везу туда.

– Мы будем беседовать с супругой Максима?

– Нет. Вы будете беседовать с ним один на один. Озервеков использует клуб жены для неофициальных переговоров. Я вас только доставлю. Но хочу предупредить, когда речь зайдет о деньгах, не забудьте о наших с братом интересах.

– Я помню – вы вдвоем объявили тридцать процентов бюджета.

– Именно так. Ставлю вас в известность – открытие вашего папаши заинтересовало Озервекова. На каких условиях он возьмется проталкивать проект, я не имею понятия. Так что, как говорится, все на джентльменском доверии. Надеюсь, вы понимаете, кинув нас с братом, вы наживете себе серьезных врагов…

– По-моему, я не давал повода для сомнений.

– Пока нет. Но когда идет речь о таких суммах, люди меняются.

– Ко мне это не относится.

Кирилл что-то промычал и сделал несколько обгонов, запрещенных правилами. Через квартал их нагнала иномарка дорожной инспекции.

– У вас есть мелкая наличность? – Спросил Кирилл, прижимаясь к тротуару. Арсений добыл бумажник и вынул купюру в двадцать долларов:

– Хватит?

– Надеюсь.

Патрульная машина пристроилась сзади. Кирилл Антонович мячиком выпрыгнул со своего водительского места и, зажав в пухлом кулачке валюту, пересел к блюстителям дорожного порядка. Вернулся быстро.

– Хватило?

– Как видите. Вот что значит пользоваться скромным автомобилем. Будь я на Мерине, меньше стольника бы не взяли. Не волнуйтесь, двадцать долларов я вам верну.

– Я не очень волнуюсь. Вы же мой клиент.

– К слову, брат намекнул, что вам пора подумать о паре лишних процентов – кризис кончается.

– Я помню его пожелание. Приходите в банк, постараемся этот вопрос решить.

На красном светофоре Кирилл Антонович обтер влажный лоб платком и посмотрел на часы.

– Не опаздываем?

– Пока в графике. Да тут уже не далеко, прямо за мостом. Озервекову удобно, переехал реку и на месте…

Миновав гостиницу «Украина», Кирилл свернул во двор и остановился у подъезда без вывески.

– Идите туда, нажимайте на звонок и произнесите свою фамилию.

– А вы не идете?

– Я же сказал, вам предстоит беседа один на один. Я вас тут подожду и отвезу обратно.

Арсения впустили двое крепких парней. Ему даже показалось, что они не прочь его обыскать. Но нужды в этом не было – его провели сквозь скрытый металлоискатель.

Озервеков ждал банкира в маленьком зале. Овальный стол с напитками, два кресла.

Мужчины познакомились. Ровесники по возрасту, они сразу прониклись друг к другу и сходу перешли на «ты».

– Арсений, открытие твоего отца гениально. Я сразу оценил все возможности его применения. Но, согласитесь, очень дорого. Премьер собирает крохи на насущные траты – градообразующие предприятия, жилье для вояк, оборонка… Ну что тебе говорить, а тут целых сто лимонов. Это даже для правительства заметная сумма. Особенно сейчас…

– Я все понимаю. И даже имею отступной вариант…

– Любопытно.

– Американский бизнесмен Том Белькоф готов рассмотреть финансирование этого проекта.

– Опять эти америкосы? Нет, ты погоди. Мы же русские люди, за державу обидно… Я постараюсь заинтересовать шефа. Но мы с тобой взрослые ребята. Какой процент ты бы мог реально предложить?

– Тебе решать.

– Я своего начальника знаю. Меньше тридцати, в проектах такого рода, он не объявляет. Ну и мне хоть пятерочку.

Ответить Арсений не успел. В зал вошла очаровательная молодая женщина в строгом английском костюме:

– Мальчики, у вас все в порядке? Покушать не хотите?

Максим улыбнулся:

– Нет, милая. Все и так чудесно. – И представил женщину банкиру: – Знакомься, Арсений, моя жена, Вера.

Арсений поцеловал прелестнице ручку, и со своей стороны заверил:

– Нам всего хватает.

– Тогда не смею вам мешать.

Когда Вера вышла, Арсений искренне восхитился:

– У вас, Максим, прелестная супруга.

– Спасибо, не жалуюсь. Она у меня еще и умница. Помнишь у классика – маленькая хозяйка большого дома. Однако вернемся к научным изысканиям. Ты не ответил.

– А что, если с учетом твоих пожеланий, я наброшу эту сумму в бюджет?

– Трудно. Он уже на пределе. Давай не будем грабить родину. Ей и так непросто. А если честно, больше реально не пробить… Я-то знаю.

– На нет и суда нет.

Провожали банкира те же два крепких парня. На пути к выходу Арсений отметил мрамор лестницы, дорогие дубовые панели стен и бронзовые скульптуры греческих богинь со светильниками в руках. Верочка владела куда большим домом, чем героиня романа Джека Лондона. Такой клуб в центре Москвы сам тянул на половину научного проекта профессора Бородина. Фольксваген дожидался на прежнем месте.

– Сколько? – Спросил Кирилл Антонович, как только Арсений уселся рядом.

– Тридцать пять.

– Еще по-божески. Вы же знаете, чем ближе к телу, тем дороже. А этот парень от тела всего через ступеньку. За одну встречу с ним многие бы выложили тысчонок пятьдесят.

– Набиваете себе цену?

– Напоминаю о тарифах отечества. Вас в банк?

– Если вам не трудно.

– Сочту за честь. Кстати, имя вашего батюшки прозвучало в новостях. Вы в курсе?

– Да. В связи с избиением журналиста Слуцкого.

– Не только. Прочитайте сегодняшнюю «Комсомолку».

– А что в ней?

– Журналистское расследование. Слуцкий незадолго до избиения посетил одного олигарха. Автор статьи уверяет, что журналист пострадал именно из-за него. Вы случайно не знаете, на кого он намекает?

Арсений вспомнил визит генерала ФСБ и уверенно ответил:

– Понятия не имею.

* * *

Бывает, когда что-то не так. Вроде никаких реальных неприятностей, все путем, все своим чередом, а душу скребет чья-то пакостная когтистая лапа. Часто это со временем забывается, а иногда становится предчувствием реальной беды. Такое ощущение возникло у Гиви Бандария, как только он открыл глаза. Жена еще спала. Ее присутствие рядом всегда наполняло его умиротворенным спокойствием, особенно когда Нино, как малое дитя, тихо причмокивала во сне. Но сегодня близость любимой порождало в нем не умиление, а тревогу. Гиви решил не будить супругу, тихо поднялся, вскипятил кофе, сотворил себе бутерброд с бастурмой, но еда в горло не лезла. Дальше – душ, дорогой дезодорант, брюки, спортивная водолазка, легкий пиджак, способный спрятать под мышкой кобуру с оружием, до блеска начищенные туфли, осторожный щелчок замка, лифт, двери подъезда и… брат. На руках тату «не забуду маму», в челюсти фикса, а в глазах ласковый прищур. Тот, когда от шутки до ножа один миг. Последний раз братья виделись год назад. Тимуру понадобились деньги. Еще раньше Гиви навещал брата в зоне под Челябинском. Вобла, десять пачек чая, штука баксов в пятидолларовых бумажках, письмо от матери.

Тимур смотрел на брата, брат смотрел на него:

– Чего тебе? Бабки?

– Базар есть…

– Есть, базарь.

– До хаты бы.

– Жена спит.

– Я без кипеша…

– Пошли, только тихо.

И двинул в обратную сторону – лифт, лестничная площадка, осторожный щелчок замка, шепот.

– На кухню проходи.

– Угу.

– Голодный?

– Пивком бы полакироваться…

Холодильник, две банки пива. За столом брат напротив брата, в глазах Гиви вопрос. Тимур понимает, пора выкладывать. И выкладывает жестом карточного каталы четыре фотографии веером. Гиви видит на снимках Гурама Злобия, Нодара и еще двух охранников из своего ведомства. Узнает, но спрашивает:

– Кто это?

– Жмурики…

– Тимур, у тебя головка в порядке? Они все живы.

– Пока живы. Их братва заказала.

– За что?

– За Хомяка.

– А Хомяк – кто?

– Батя Чобота. Старый жиган общак держал, а твои пацаны его шлепнули.

– Первый раз от тебя слышу!

– Сукой буду, не вру.

– А батоно Гурам причем?

– Он ваш пахан…

– Тогда и я…

– И ты.

Гиви вспомнил о своем предчувствии и подумал – «Живешь на свете, уверен, что все в шоколаде, а выясняется, что все в говне».

– И чего ты пришел?

– Братан, жить хочешь?

– А как сам думаешь?

– Думаю, жить все хотят.

– Чего спрашиваешь?

– Для понта.

– Что мне теперь делать?

– Пару дней рядом со своим паханом не крутись. В город за ним не дергайся, и держи язык за зубами. От метлы главный вред.

– Сидеть и ждать?

– Не совсем. Как Гурам в город соберется, отзвони.

Тимур допил пиво, собрал снимки, прихватил банку пива с собой и отчалил. Нино проснулась и в халате явилась на кухню.

– Милый, ты тут с кем-то разговаривал? Кто к нам приходил?

– Это телевизор. Я его уже выключил.

– Тогда поцелуй меня.

Гиви обнял жену и прижал к себе. Она вскрикнула. Кобура с пистолетом, что висела под пиджаком супруга, нечаянно уткнулась в грудь молодой женщины и сделала ей больно…

* * *

Профессор Бородин пребывал в раздумьях. Предложение аспирантов активизировать ген «h» двадцати проституткам его смутило. Девушек легкого поведения ученый воспринимал скорее как литературных персонажей, нежели реальных членов общества. Не то чтобы он был настолько наивен, чтобы не верить в их существование. Они как бы и присутствовали, но в отдельном от жизни интеллигентного человека измерении. С другой стороны, возможность столь кардинально расширить базу подопытных объектов казалась ему заманчивой. Но тут возникал чисто этический вопрос – что есть проститутки в социальной квалификации? Назвать их воровками вроде нельзя. Естественно, среди них существуют особи, готовые исследовать карман клиента и облегчить содержимое его бумажника, мягко говоря, без спроса. Но воровки встречаются и в других профессиональных сообществах. А девушки по вызову – скорее работницы своеобразного сервиса. Да и определение «сексуальные услуги» столь крепко вошло в нынешний словарный обиход, что звучало вполне пристойно, как услуги визажиста или косметолога. В этом наборе имелось и еще одно определение вовсе невинного свойства, в нем слово «сексуальные» заменялось словом «интимные». А если проститутки не воровки, как проверить результат?

И Александр Ильич решил устроить совещание. Поначалу он хотел пригласить только мужчин. Но, поразмыслив, лишать Суркову права голоса устыдился. Она хоть и женщина, но, тем не менее, ученый. И решил собрать весь коллектив. Когда они собрались, Дружников доложил коллегам о готовности привести в лабораторию двадцать шлюх на предмет расширения опытов по активизации гена «h». Затем с короткой речью выступил профессор. В ней он ставил вопрос ребром – можно ли приравнять проституток к воровкам?

Все мужчины почему-то посмотрели на Суркову. Катерина залилась краской:

– Что вы уставились, господа?! По-моему, повода подозревать меня в побочном заработке, у вас нет.

Тарутян нашелся первым:

– Катюша, никто тебя и не подозревает. Просто психологию этого контингента женщине понять легче.

– Не уверена. Пусть сначала мужчины объяснят свою способность таким образом удовлетворять скотские инстинкты. Не мне вам рассказывать о взаимозависимости спроса и предложения.

Вадим Дружников галантно поцеловал Сурковой ручку:

– Катя, давай без обвинений. Это инстинкт не скотский, а биологический. Самец по природе агрессор. В его программу, для выживания популяции, природой заложен ген обладания по возможности большим числом самок.

– Это модель животного! – Возмутилась Катерина: – Человек тем и отличается, что контролирует свои желания. Так можно далеко зайти.

– А что делать морякам? – Возразил Шаньков: – Они по несколько месяцев маются без подруг. – Виктор по морям не плавал, но представить себя в положении страждущего матроса ему труда не составляло. Правда, сам лаборант больше трех дней без возлюбленной начинал лезть на стенку.

Дружников проблему видел шире:

– Да причем тут моряки, Витя? Сколько мужчин, проживающих в добропорядочном браке, лишены полового удовлетворения!

– И почему же они, бедные, так мучаются? – Ехидно поинтересовалась Суркова.

– Хотя бы потому, что жены старятся раньше. Мужик в полтинник еще боец, а его сверстница жена уже старая калоша… – Тут аспирант осекся и опасливо покосился на профессора. Супруга завлаба полувековой юбилей отмечала много лет назад, и его замечание выглядело нетактично.

Но Александр Ильич подтекста не услышал, зато понял – он выпустил джина из бутылки и пора сузить тему дискуссии:

– Ребята, перед нами сейчас не стоит задача выяснить, кто виноват в существовании этого вида деятельности и какова ее роль в современном обществе. Я хочу понять одно – каким критерием мы сможем измерить результат нашего опыта?

На этот вопрос никто из присутствующих ответа не знал. Шаньков ухмыльнулся и позволил себе реплику:

– Проверить путем тыка…

– Не хами, парниша. – Обрезала его Катерина.

Дружников лаборанта поддержал:

– По форме грубо, по содержанию верно. Но проверять будем не мы. У девушек есть работодатели. Они и проверят по своей бухгалтерии.

Александр Ильич в тонкостях взаимоотношений проституток и сутенеров не разбирался, да и не хотел вникать в специфику данного бизнеса. Но и упускать шанс лишний раз подтвердить свое открытие ему казалось ошибкой.

– Друзья, я думаю, двадцать подобных дам для начала многовато. Технических трудностей не оберешься. Мы же не сможем заносить их, как мешки с цементом с черного хода. Придется ставить в известность охрану. Я лично не представляю предлог, по которому запрошу пропуска для двадцати столь необычных посетительниц академического института. А открывать администрации истинную цель нам пока преждевременно. Предлагаю испробовать на двух-трех. Да и проследить за их поведением представляется мне куда проще.

– Тогда за дело, – обрадовался Дружников. Он заранее договорился выйти на связь с Дидовым, а без согласования с патроном ничего конкретного сказать сутенеру не мог.

– Как, прямо сегодня? – Растерялась Суркова. Перспектива оказаться рядом с жрицами любви ее странно беспокоила.

– А чего тянуть? – Сейчас начало одиннадцатого. После обеда я девушек привезу. Уж две красавицы всегда найдутся.

Александр Ильич не возражал, и Дружников, не мешкая, отбыл за подопытными девами.

Молодые ученые готовили «операционную» и приборы в странном напряжении. Ни шуток, ни обычной болтовни. Только Александр Ильич оставался сосредоточенно-деловит, как перед любым опытом. Тарутян и Шаньков в отсутствие Дружникова устанавливали видеокамеру, стараясь друг на друга не смотреть. Лаборант оглянулся по сторонам и тихо спросил:

– Коля, ты их пробовал?

– Кого пробовал?

– Таких девок?

– Проституток?

– Ну да.

– Один раз…

– Понравилось?

– Не помню, был пьяный.

– Что за радость заниматься этим, когда ничего не соображаешь?

– Попробуй, поймешь…

– Зачем? Чтобы потом ничего не помнить?

– Чтобы не спрашивать у других.

– Мне пока с Маринкой хорошо.

– Ну и не лезь в помойку.

– Мне же интересно.

– Интересно, дерзай.

– Понимаешь, мне как-то неловко с платными…

– Денег жалко?

– Не в этом дело.

– Тогда в чем?

– В том, что они этим работают…

– Ну и что? Половина жен этим работают.

– Ходят на панель?

– Зачем? С мужьями.

– Это как?

– Для поддержания отношений. Как у приматов. Есть муж, ему надо дать. Они и работают. Посмотри в глазок, установку хорошо видно?

Шаньков заглянул в камеру и немного передвинул штатив.

– Так нормально.

В операционную вошла Суркова и уселась к томографам. Лицо молодой женщины выглядело слишком сосредоточенным.

– Кать, что ты такая серьезная? Проституток боишься?

Она посмотрела на лаборанта, как на малого ребенка:

– Вить, ты бы шел Фоню с Норой кормить. Потом не до них будет.

– Обезьян я уже покормил. Они опять вместе. Ильич разрешил из клеток выпустить.

– Ну и как, Фоня ее больше не грызет?

– Лежат в обнимку, друг у друга блох ловят. Идиллия…

– Разлука подогревает чувства… – Катерина повернулась и пошла из «операционной». – Вы бы в магазин сходили. Потом не перекусишь…

За чаем профессор то и дело поглядывал на часы. Катерина медленно уничтожала бутерброд, не поднимая головы. Тарутян с лаборантом уплетали за обе щеки с такой скоростью, словно старались насытиться на неделю впрок.

– Вадиму оставьте, приедет голодный, а вы все смели, – бросила им Суркова.

– Может, еще и девиц учесть? – Огрызнулся Тарутян.

Профессор строго оглядел помощников:

– Хватит зубоскалить. Все приготовили?

– Все нормально, патрон. – Заверил Шаньков, вливая в себя остатки чая.

– А вот и мы. – Дружников держал под руки двух двойняшек и широко улыбался: – Одна Роза, другая Оксана. Прошу не путать.

Александр Ильич поднялся девушкам на встречу:

– Господи, какие вы молоденькие… Паспорта хоть у вас есть?

Оксана возмутилась:

– Ты чего, дидок? Мы уже два раза голосовали. Раз за Ющенко, раз за Юльку. А за Януковича не успели – робить сюда тиканули.

– Повезло Януковичу. После ваших выборов одна в тюрьме, другой в отставке… – Ухмыльнулся Вадим.

Александр Ильич покачал головой:

– Все-таки я бы на ваши паспорта взглянул.

– Ты не дывись, что мы личиками молодки. Мы, дидок, так робить можем, жинкам не угнаться, – поддержала сестру Роза и тут же уселась профессору на колени. Пока он в растерянности пытался освободиться, красавица успела смачно поцеловать его в губы. – Ой дидок, какой ты гарний! Мы, когда робим, клиентов не чмокаем, а тебя, коханый мой, я сразу полюбила.

Александр Ильич от смущенья прокашлялся и, кое-как освободил колени.

– Девушки, вы знаете, почему оказались здесь?

– Александр Ильич, я им по дороге все рассказал.

– Не важно, Вадим. Я хочу сам услышать, что они согласны.

– С тобой, дид, я на все согласная – и Оксанка, как я. Нам Вадя про тебя гутарил. Ты нас из проституток в честных давалок будешь менять. Мы без возражений. Честные дороже стоят, – и обе молодки залились звонким смехом.

Обстановка лаборатории, все ее сотрудники сразу утеряли серьезность, и цитадель науки на глазах превращалась в нечто совсем другое, нелепое, но веселое.

Суркова наблюдала за девицами с напряженным интересом. Манера поведения девушек ее завораживала. Так сходу броситься на колени к мужчине?! Она сама, испытывая к профессору нежные чувства, годами стеснялась взять его за руку. А эта потаскушка с порога ему на колени. И самое обидное, ученый не слишком противился. Катерине даже показалось, он ответил на поцелуй проститутки. И еще, к ее огорчению, обе сестрицы совсем не выглядели потрепанными шлюхами. Это были молодые аппетитные самочки, вполне осмысленно пользующиеся своей молодостью и красотой.

Выяснив, что от них требуется, они деловито дали себя усыпить, и работа началась. Катерине очень хотелось не найти у близняшек ген «h» вовсе или обнаружить его в зачаточном состоянии. Но, к ее огорчению, и у Оксаны, и у Розы «h» оказался ничуть не слабее выражен, чем у нее самой. Профессора это тоже несколько удивило. Катя отметила, с какой осторожностью он проникает лазерным лучом в мозг Розы, а затем Оксаны. Ученый даже внешне изменился. Плечи расправились, в голосе исчезла хрипота. Старик молодел на глазах.

Закончив активизацию, Александр Ильич, сбросил марлевую повязку с перчатками и улыбнулся:

– Пусть барышни отдохнут. – И, оттянув Дружникова от видеокамеры, увел его в кабинет.

Близняшки спали на каталках. Их лица оставались свежими и румяными, словно они задремали после пикника. Через минут двадцать профессор снова заглянул в «операционную».

– Катя, я договорился. Девочек надо перевести в апартаменты. Они несколько дней поживут там.

– А господа уголовники?

– Ничего. Немного потеснятся и выделят сестрицам отдельную комнату.

– Снова разложите валюту?

– Пока не знаю. Хочу за ними понаблюдать. А ты собирайся. Арсений просил передать – он уже выехал и скоро будет внизу.

– Зачем?

– Как я понял, вы идете на балет… Разве ты не знаешь?

Катерина густо покраснела:

– Да, мы договаривались…

– Вот и замечательно. Ты сегодня прекрасно поработала и имеешь право развлечься.

Он не заметил, как Суркова вышла. Все внимание профессора заняли две спящие сестры, удивительно похожие друг на друга. Он пока не знал, каким образом проявит себя активированный ген «h», в чем изменится их характер, легче или труднее станет их жизнь. И эта неизвестность придавала его сегодняшнему опыту особый, дополнительный, почти астральный смысл, и каким-то загадочным образом меняла его самого.

* * *

Гурам Давидович просмотрел еще три газеты, где упоминалось нападение на журналиста Слуцкого, бросил их в горящий камин и направился в офис своего главного телохранителя. Поднявшаяся в прессе шумиха грузина раздражала, но беспокойства он не испытывал. Имя «Злобия» произнести вслух почти никто не посмел, а намеки – дело пустое. Его пытались укусить и раньше, но он жив и богат, чего далеко не все обидчики могли сказать о себе… Да, и весь этот инцидент он лично не планировал. О происшествии узнал задним числом. Приказ об избиении журналиста на свой страх и риск отдал Гиви Бандария, а босс его инициативу лишь молчаливо одобрил.

Гиви ждал хозяина у главного входа. Кавказец умел владеть собой и ничем не выдал внутреннего напряжения. Они брели по дорожкам парка, украшенного Купидонами и Наядами, как два хороших знакомых, беседующих перед обедом о пустяках. Но это только казалось – бизнесмен со своим главным телохранителем обсуждали вещи серьезные. По плану Злобия, операция «ген честности» предполагала три варианта реализации. В первом, самом безобидном, ученому и его сотрудникам сулили большие деньги и новую лабораторию. Профессору подобное предложение собирался озвучить сам Гурам Давидович. И сделать это он намеревался сегодня. В случае отказа Бородина людям Гиви предстояло захватить трех подопытных уголовников, совершить набег на лабораторию и вывезти из нее обезьян и лазерную установку. После этой акции устрашения профессору и его команде Злобия планировал еще раз предложить деньги и прекрасные условия работы на новом месте. Этим местом Гурам Давидович предполагал три комнаты в левом крыле дворца. Помещения находились напротив офиса Гиви, что позволяло его ратникам постоянно держать ситуацию под контролем.

На случай вторичного отказа, по замыслу грузина, запускался вариант третий. Профессора и его помощников силой перевозили во дворец и под страхом физической расправы заставляли работать. Гурам Давидович посчитал подданных своей империи, нуждавшихся в активизации гена честности. Таких набралось две тысячи шестьсот сорок два человека. После приведения их гена в должное состояние нужда в ученых отпадала, и они подлежали уничтожению. Никакого злодейства в своем плане бизнесмен не усматривал, поскольку оставлял его на крайний случай. Два первых варианта сохраняли ученым жизнь и давали возможность неплохо заработать. Полюбовное соглашение и самому Злобия сулило дополнительные барыши. Удерживая Бородина при себе добровольно, он мог бы пропускать через лазерную установку работников других компаний, получая за каждого плату с их владельцев. А затем ничто не мешало продать весь пакет услуг тем же американцам. Перед главным телохранителем Гурам Давидович не таился и детально вводил в свой замысел.

– Я все понял, батоно. Осталось оговорить сроки.

– О сроках поболтаем на обратном пути. Первая встреча с профессором все решит. Будем надеяться, он не круглый идиот. В академическом институте таких бабок ему не заработать за всю оставшуюся жизнь. Не захочет – я его маму имел…

– Батоно, ты забыл о сыне? Банкир способен поднять кипеш, а у него и бабки, и связи.

– Будет залупаться, попадет под нашу машину или сгорит в своей. Теперь все?

– Вроде все, батоно…

– Вроде или все?

Гиви замялся. Он не докладывал хозяину об убийстве Банькова. И уж тем более об утреннем визите брата.

– Чего ты мнешься, Гиви?! Принимаешь мой план или нет?

– Принимаю, батоно. Все нормально.

– Тогда готовь машины и людей. Я еду в город.

Гиви проводил босса до главного входа, а сам обогнул дворец и зашел в свой офис через автомобильную парковку с задней стороны здания. Приказав Надару готовить Мерседес хозяина и джип охраны, уединился в свой кабинет и долго крутил в руках мобильную трубку. Выбор для себя он уже сделал, оставался пустяк – набрать номер Тимура и сообщить брату о выезде босса в город. Но именно это несложное действо оказалось для главного телохранителя самым тяжким испытанием в его жизни.

Перед поездкой Гурам Давидович зашел к Нателле. Жена занималась прической. Над ее головкой колдовали два парикмахера и визажист. Решив не тревожить супругу в столь напряженный момент ее жизни, бизнесмен направился в детскую. Реваз палил по привязанным к стулу куклам Барби из пневматического пистолета. Любящий отец с удовлетворением отметил сноровку сына – пластиковые пули точно били заокеанским красоткам в их улыбчивые рожицы. Выстрелы сбивали с них краску, оставляя неглубокие вмятины.

– Папа, я, когда вырасту, всех убью!

– И нас с мамой?

– Вас с мамой нельзя. Кто купит мне настоящую машинку…

– Только поэтому?

Реваз прекратил пальбу и на мгновенье задумался:

– Нет, папа, не только. Кто тогда будет гонять со мной по дому? Одному все время скучно…

– Молодец, сынок. – Растрогался родитель и пошел одеваться.

Выездному туалету грузин придавал большое значение. Это дома он позволял себе разгуливать в потертой бархатной куртке, вывалив голое брюхо наружу. В город бизнесмен выезжал с иголочки. Обязательно костюм, белоснежная сорочка, галстук с бриллиантовой булавкой, запонки с камнями чистой воды, и непременно часы. Часов Злобия держал целую коллекцию, и экземпляров дешевле пятидесяти тысяч долларов не заводил. Сегодня выбрал «Роллекс» в платиновом исполнении. Жалкого ученого предстояло раздавить не только предложением немалых денег, но и своим внешним видом.

Одевался Гурам всегда самостоятельно, хотя в любой момент мог вызвать лакея для замены одного атрибута одежды на другой. Холуи дежурили за дверью, но входить в гардеробную без вызова не смели. Завершив туалет впрыском французского одеколона, Гурам Давидович посмотрелся в зеркало. Костюм сидел, как на манекене, галстук, носки и туфли вполне гармонировали с тканью костюма, и даже носовой платок высовывался из карманчика пиджака ровно настолько, чтобы его заметил лишь пытливый глаз. Золото бизнесмен считал пошлой дешевкой, а камнями признавал лишь бриллианты чистой воды. Оттого все его аксессуары, начиная с часов и кончая булавкой в галстуке, состояли из благородной платины.

В случае торжеств машины бизнесмену и его гостям подавались к центральному входу. Гурам Давидович обожал пустить пыль в глаза, но без нужды газонов и дорожек не портил. При отсутствии в доме посторонних выезжал с задней автостоянки левого крыла здания. Там его уже ждали – девять телохранителей во главе с Гиви Бандария приветствовали босса. Гиви лично распахнул перед Злобия заднюю дверцу:

– Счастливого пути, батоно Гурам.

– А ты не едешь?

– Я, как всегда, на хозяйстве. Нельзя же дом оставлять…

– А кого нам бояться? Твои орлы под каждым кустом. Что они, не справятся? Я их маму имел…

– Так-то оно так. Но я не предупредил… Тогда надо Нодара оставить за главного.

– Хватит ля-ля. Садись в машину.

Ноги Гиви мгновенно превратились в дерево, низ живота пронзила резкая боль. Главный телохранитель понимал – усаживаясь в мерседес хозяина, подписывает себе смертный приговор. Но заставил себя улыбнуться:

– Конечно, батоно. Всегда рад с тобой прокатиться – и уселся рядом с водителем.

Выехали двумя лимузинами. В головном джипе охрана. Бизнесмен и его главный телохранитель в мерседесе, следом. За рулем преданный Гоги Гуридзе с крепкими нервами и железными кулаками.

Шлагбаум, ворота, узкая бетонка до Новорижского шоссе. Прекрасные амортизаторы, мощные бесшумные двигатели. По бетонке катили солидно, чуть за семьдесят. Свернув на трассу, включили мигалки и пошли за сотню. При скоплении машин, не снижая скорости, выруливали на разделительную полосу. От них отставали, на них оглядывались – уж не президента ли везут в черном мерине…

От перемещения собственной персоны грузин получал особое удовольствие. Большинство солидных бизнесменов, владея роскошными лимузинами, яхтами и личными самолетами, шика от их эксплуатации не замечают. Ценят в личном транспорте комфорт, возможность передвигаться быстрее, используя время в пути для дела. А Злобия наслаждался самим процессом. В бронированном мерседесе Гурам Давидович чувствовал свою значительность – это его страна, и он в ней полновластный хозяин. Президентов и премьеров можно поменять, а деньги коронуют тебя навечно. И неважно, грузин ты, еврей или русский. Деньги имеют не национальность, а только курс. Они делают его всемогущим. И окружающие это понимают. Неслучайно все машины по трассе, как зайцы, сигают в стороны, освобождая ему дорогу.

Но вот первая помеха – колонна рефрижераторов. Три огромных грузовика, а в них тупые провинциалы– водители – заняли все три ряда. Приходится сбавить скорость и тащиться сзади. На вой сирен и проблески маячков дебилы не реагируют. Кажется, наконец, один болван кортеж заметил, но творит невесть что. Вывел свою махину на осевую, освобождая для них левую полосу. Джип и мерседес Злобия рванули в обгон. Теперь справа фура и слева фура, а коридор очень узкий. Оба водителя Гурама отчаянно гудят. Но что происходит?! Почему вместо того, чтобы освободить асфальт солидному бизнесмену, эти недоумки прижимаются к его машинам все ближе? Вот уже отвратительный скрежет сдирает краску с салонов дорогих авто. От трения метала снопами летят искры. Гиви выхватывает пистолет, начинает палить в крытые кузова фур. Но им это как дробинки слону.

Вот уже мерседес Злобия не катит по покрытию, а летит по воздуху, его волокут борта грузовых монстров. Еще мгновение, и Гурам Давидович видит белки глаз главного телохранителя. Рот Гиви приоткрыт, на лице гримаса ужаса. Бизнесмен истошно вопит, но своего голоса не слышит. Его голова, ноги Гиви, оторванная рука шофера Гуридзе, кожа сидений, листы пластика – все это еще живое и уже мертвое сплетается в один окровавленный ком. Страшный грохот, и бронированный лимузин превращается в стальную лепешку. Фуры строятся в колону и продолжают путь. А на левой полосе, тормозя поток транспорта, остаются дымящиеся кучи железа, раздавленной человеческой плоти и вытекающего из искореженных баков бензина. Еще секунда – и на трассе пылают два факела. К приезду пожарных уже трудно разобрать, что это было – грузовики, лимузины или фургоны с товарами. И кому это интересно, кроме следователей дорожной полиции. Да и тем надо лишь поставить грамотную галочку в отчете о своей усердной службе.

* * *

Катерина смотрела на сцену. Балетная пара изображала нежную страсть, то сходясь у рампы, то пятясь на пуантах к кулисам, словно невидимая злая сила мешала воссоединиться двум любящим сердцам. «Господи, как он трепещет ручками… Наверное, голубой», – подумала Суркова и улыбнулась Арсению. Банкир накрыл ее ладонь своей рукой. Она ощутила силу его желания и потупилась. Ей нравился этот сильный молодой мужчина, уверено идущий по жизни. Но от его уверенности ей становилось скучно. Она понимала – еще пару недель и он сделает ей предложение. Но в ее желании сохранять дистанцию, не пуская его в койку, женской игры не присутствовало. Она просто не хотела с ним спать. Ее коробило от мысли, что он получит еще один дивиденд в жизни. Ведь ему не хватало только этого – любимой женщины рядом. А ей эта роль несла лишь пустоту. Придется рожать детей, ходить с ним под ручку на приемы. Улыбаться и носить на себе дорогие камни. Все, о чем мечтает большинство женщин, Сурковой даром не надо. Она мечтала летать в небе вместе с человеком, умеющим это делать быстрее, выше и еще безрассуднее, чем она сама. Ей казалось, таким человеком мог стать профессор. Но он летал без нее. Как он смотрел на эту украинскую потаскушку! За три года работы бок о бок он на Катерину так ни разу не посмотрел. Не будь помощников в лаборатории, он бы и трахнул хохлушку, не задумываясь. А почему ее? Их же там целых две. Профессор носки различить не в состоянии, а одинаковых девок и подавно. Кажется, уже хлопают. Значит, антракт.

– Пойдем, выпьем по бокалу шампанского? – Предложил Арсений, продолжая накрывать своей ладонью ее руку.

– Арс, не охота толкаться. Давай посидим в нашей ложе. Тут уютно. Я первый раз в театре с таким шиком.

Катерина и называла его, как отец, Арсом. Это ему нравилось.

– Хочешь, я сам принесу?

– Принеси, если не лень.

Арсений ушел. Тепло его руки продолжало согревать ее запястье. «Какая же я стерва, – подумала о себе Суркова: – Завожу его, потому что не вешаюсь ему на шею». Она понимала, с каким завидным женихом находилась рядом. Сколько красивых женщин мечтало бы оказаться на ее месте. Понимала, а думала о горящих глазах его отца в момент удачного опыта. Это был дьявольский огонь гения, рядом с которым она казалась себе мотыльком возле бушующего пламени. Так хотелось броситься в этот огонь и сгореть дотла.

Арсений вернулся с подносом – два бокала шампанского, два бутерброда с икрой, шоколадка «Вдохновение». Полный балетный набор. Катерина помнила этот набор по Большому театру, когда там еще не начался вечный ремонт. Она слышала, как на многолетнем ремонте нажилось несколько поколений чиновников. Они все бесконечно воровали и воровали. И вот скоро все это прекратится. Ген «h», открытый профессором Бородиным, перевернет страну.

Арсений погладил ее по плечу и улыбнулся.

– Я хочу выпить за тебя.

– Спасибо. Ты очень хороший.

– Стараюсь. Тебе нравится балет?

– Наверное, нравится. Но я не очень понимаю эту условность. Она теперь анахронизм. В старые добрые времена показ женских панталон считался порнографией, и мужчины ходили на балет смотреть женское тело. Теперь сюда ходят, ностальгируя по былой чистоте…

Арсений посмотрел на Катерину с интересом:

– У вас, ученых, мозги устроены иначе. Вы все анализируете. А я в театре отдыхаю от денег.

– Надоели?

– Скорее, утомили.

– В деньгах я ничего не смыслю.

Арсений на минуту включил телефон, просмотрел непринятые звонки. На один из них тут же ответил:

– Максим, прости, я в театре. Поэтому не отозвался.

– Все нормально, Арсений. Завтра скрести пальцы. Мой идет с твоим проектом к самому…

– Классно, Максим. Будет результат, банкет с меня. И привет Верочке.

– А тебе приятного вечера. Жизель смотришь?

– Как догадался?

– Вера просилась, но я не смог. До связи.

Когда начали тушить свет, Арсений сказал Катерине:

– Ты суеверная?

– Очень.

– Тогда не скажу.

– О чем?

– Это касается вашей с отцом работы…

– Что-нибудь хорошее?

– Пока не знаю. Но надежда умирает последней.

– Она никогда не умирает.

Грянула музыка, и на них зашикали из соседней ложи. Арсений приложил палец к губам. Рядом с ними наблюдала «анахронизм» женщина-министр, отношения с которой банкир портить не собирался.

* * *

Это было так удивительно и легко, словно Александр Ильич каждый день посещал Кремль. Они ехали в длиннющем лимузине. На таком академика Румянчикова однажды привезли с банкета из «Президент-отеля». Водитель вел авто в белых перчатках и, казалось, автомобиль не достает колесами асфальта, так мягко он плыл в пространстве. Александр Ильич еще подумал – до чего грамотно мостят дороги возле Кремля. Постовой отдал им честь, и они вкатили в ворота Спасской башни. По тротуару шли дети и махали им вслед красными галстуками. «Опять пионерия входит в моду», – подумал ученый и улыбнулся.

Все вокруг казалось праздничным и необычным. Профессор смотрел в окно и видел камни фундамента всей России. Она начиналась отсюда и тянулась на десятки тысяч верст до самых глухих медвежьих углов. И сколь далеко от Кремля не жили русские люди, они каждый день видели и слышали бой кремлевских курантов и ощущали себя частью великой страны. И Александр Ильич ощущал себя так же, и чувствовал гордость от возможности изменить свою страну к лучшему. Арсений сидел рядом и почему-то дремал. Александр Ильич не мог понять, как в такой момент сын в состоянии дрыхнуть. Но его «мальчик» не только спал, но еще посапывал во сне.

Водитель подкатил к парадному. Кремлевский курсант распахнул двери. Четверо других, так же в парадной форме, ждали у лестницы. Развернувшись, как по команде, курсанты начали подниматься по мраморным ступеням, вытягивая носки и чеканя шаг. Впереди возникла зала с множеством дверей. Возле каждой дежурили курсанты, и стоило Бородиным приблизиться, двери распахивались, и они оказывались в следующей зале. И так много раз, пока не вошли в огромный золоченый зал. Паркет в нем отражал многоярусную люстру, а под ней стоял президент. Он улыбнулся и шагнул им навстречу. Проводив профессора и его сына к дивану, усадил их и уселся напротив. Его усталое лицо выглядело приветливо и немного рассеянно. Александр Ильич подумал – президент вполне нормальный человек. Ничего особенного. И еще подумал – как ему, наверное, нелегко.

– Ну, что же, профессор, я вас поздравляю. Очень интересное изобретение. Как вы думаете, за сколько времени реально сделать вашу прививку от воровства всему населению страны?

– Так глобально я не считал. Это большая работа. Думаю, лет за пять-семь…

– Я тоже подумал, быстрее не получится. А жаль – воруют каждый день.

– Можно ускорить, но это огромные деньги.

– Я смотрел ваш бюджет. Сто миллионов долларов для страны не так много. Но я тоже должен что-то иметь?

Арсений поспешил президента успокоить:

– Конечно, должны. Озвучьте ваш интерес…

Президент задумался.

– Процентов сорок. Мне же придется пробивать его законом через Думу. Там хоть своих и большинство, но сами понимаете.

Профессор понял другое – молчать он не может:

– Господин президент, но пока проект шел к вам, шестьдесят процентов с нас уже слупили! Выходит, на дело не остается ничего!? Как же реализовать такое бесплатно?!

– Господа, это уже ваши проблемы.

– Ну, хоть половину.

– Любезный, Кремль не место для торговли. Если вы заплатили столько за доступ к телу, то я и есть то самое тело. Неужели, по-вашему, господин ученый, я стою дешевле своего окружения? – И президент посмотрел на часы: – Извините, но мое время истекло.

Александр Ильич машинально пожал руку главе государства, проследил, как его гордая спина плывет к заповедным дворцовым далям, бросился следом и… проснулся.

На тумбочке горела лампа. Мария Николаевна склонилась над мужем и тронула его за плечо:

– Саша, ты кричал. Тебе плохо?

– Привиделось что-то тяжелое. А сколько времени?

– Три ночи. Вы с Арсиком просидели почти до двух.

– Да, помню, он только в полночь приехал из театра. Наверное, после разговора с сыном и приснился весь этот бред…

– Хочешь, я тебе накапаю валерьянки?

– Не надо, Машенька. Я немного полежу и усну опять. Ты лучше открой окно пошире.

Мария Николаевна тяжело поднялась и распахнула окно настежь. Стал слышен далекий шум машин с Садового кольца. Там движение не прекращалось ни днем ни ночью.

Она легла обратно и погасила лампу:

– А что тебе приснилось, Сашок? Помнишь?

– Наша жизнь приснилась…

– Это так ужасно?

– Давай в другой раз обсудим. Хорошо?

Мария Николаевна тяжело вздохнула, но вопросов больше не задавала.

Александр Ильич вспомнил двух близняшек, и от сердца отлегло. Они были уютные, эти хохлушки, как два котенка, и чем-то притягивали. Александр Ильич с удивлением заметил, что при мысли о девушках ощутил нечто вроде мужского желания. Это было так неловко и странно, лежать с женой в постели и желать других. Но Марию Николаевну он давно не воспринимал в этом качестве. Рядом с ним близкий родной человек. Мало ли что у них когда-то случалось. Он тогда был молодой мужчина, она молодая женщина. Это так естественно. А теперь они близкие родственные существа, но почему-то от одной мысли о доступных девицах ему становиться неловко. Профессор принялся вспоминать, как привел их в апартаменты. Они вели его под руки, и все время прижимались, пытаясь приласкаться. И смеялись, заходясь от каждого его слова. Смеялись звонко, на всю улицу. Прохожие оборачивались, а ему было наплевать. Даже где-то лестно – он старик, а с ним две такие юные куколки. Так и дошли до съемной квартиры. Лыкарин и его друзья пришли позже. Все трое выглядели очень утомленными. Профессор спросил их о причине усталости. Они ответили уклончиво, что-то про тяжелый день и пробки в Москве. И пахло от них не пивом, а бензином или соляркой. Комнату хохлушкам джентльмены выделили без разговоров.

Александр Ильич просидел с близняшками два часа. Они без конца щебетали, рассказывая о своей разгульной жизни. И снова смеялись, стоило ему задать им вопрос. Потом профессор час подежурил в аппаратной, дождался себе на смену Тарутяна и пошел домой. В полночь вернулся с балета сын и рассказал о звонке Максима Озервекова. Они еще раз обсудили на ночь, как себя вести, если придется выходить на правительство, и разошлись по комнатам.

– Ты опять не спишь? – Спросила Мария Николаевна шепотом.

Он сделал вид, что ее не слышит.

* * *

Арсений вошел в свой кабинет ровно в девять. Его чисто выбритое лицо сегодня выглядело чуть бледнее обычного и капельку торжественнее. Как ни был организм банкира натренирован на равнодушие к телодвижением во власти, сегодняшняя встреча вице-премьера с премьером держала его нервы в напряжении. Не каждый день решается судьба семейного проекта ценой в сто заокеанских миллионов. Поэтому Арсений и серьезных встреч сегодня не планировал. И телефон держал перед собой на столе. Не казенный, что соединял его с клиентами и другими банковскими партнерами, а личный мобильный, по которому всякие придурки звонить не могли. Ровно в десять трубка ожила. На дисплее высветился незнакомый номер, и Арсений тут же откликнулся.

– Здравствуй, мистер Бородин, я уже есть в Москве. Могу я смотреть в твои глаза?

– Привет, Том. Ты имел в виду, приехать?

– Могу брать авто и ехать. Могу ждать тебя в отеле Балчуг. Тут хорошая кухня и красивые девушки.

Игривый тон американца с настроением банкира диссонировал, но Арсений сдержался:

– Том, у нас есть песня – первым делом самолеты, а девушки потом.

– Глупая песня. Девушка в самолете совсем не есть плохо. Немного секса и ты уже сделал океан. Так приедешь?

– Нет, Том, не смогу. Если я тебе нужен, приезжай сам, хотя сегодня у меня день напряженный.

– Напряжение требует расслабления. Ты этого еще не имел понять?

Арсения вдруг осенило: «А почему бы и нет? Ждать и догонять самое противное». И он передумал:

– Хорошо, я еду в Балчуг.

Американец проявил чуткость, встретив гостя в холле отеля.

– Пошли ко мне. Я все поимел в номер, – улыбнулся Белькоф, беря Арсения под руку.

Ливрейный лакей поднял их в лифте на пятый этаж и проводил до двери. Американец занимал люкс из спальни, кабинета и двух гостиных – одна под зал для переговоров, другая для неофициальных приемов. Сюда хозяин и пригласил банкира. Овальный стол едва вмещал фрукты, икру и набор всевозможных водочных бутылок.

– Широко живешь, – улыбнулся Арсений. Том сразу налил ему водки. Бородин отказался. – Прости, друг, жду звонка и обязан иметь чистую голову.

– Ничего, я умею делать кайф один, как настоящий алкогольный профи. Что нового есть в Москве?

– А как дела в Токио?

– Неважно. Биржа в минусе. Йена в плюсе – для них хуже некуда. Я делал справки на предмет открытия твоего отца.

– В Японии?

– Нет, у нас, в Америка. У меня имел места контакт с серьезными людьми. Интерес есть, но есть и проблема.

– В чем, если не секрет?

– В применении. У нас демократия – насильно делать этот акций нельзя даже маньяку. Требуется закон. А это очень большие деньги. И не всегда ты берешь их назад. Понимаешь меня? Но, повторяю, интерес есть, и я готов немного играть в эту игру. Отец ролик сделал?

– Кажется, да.

– Могу я его смотреть?

– А почему нет? Хочешь, я отцу позвоню.

– Позвони. Я отправлю к нему посыльного, пусть пришлет с ним ролик сюда в отель. У меня в кабинете все для просмотра есть. Даже сигара. Но ты, помню, не куришь?

– Не курю и никогда не курил.

– Хороший мальчик. Делай звонок папе.

Пока курьер доставлял посылку, они обсудили многое. Двум деловым мужчинам было о чем поговорить. Они жили на разных континентах, но волновало их одно и то же. Это и растущий американский долг, самый большой мыльный пузырь, грозящий мировой финансовой катастрофой, и проблемы Евросоюза из-за банкротства некоторых стран содружества, и новые поисковики в Интернете. И способы защиты банковских секретов от взлома хакеров. Не говорили только о новейшей политике России. Оба понимали – номер под прослушкой, и не нужно грузить специфические ведомства.

Арсений дождался курьера, но смотреть вместе с Томом ролик не захотел. Вернулся к себе в банк. Посмотреть кино еще не раз успеет. По тону американца банкир сделал вывод – к проекту отца Белькоф окончательно интерес не потерял, но и прежнего энтузиазма не выказал. Арсения это не огорчило – сейчас главное, как решат в нашем Белом доме. Вернувшись в банк, посмотрел на часы. Время клонилось к четырем. В пять позвонил Озервеков.

– Арсений, обрадовать тебя нечем. Премьеру не до научных изысков. Не хватает денег на доводку нового истребителя. Тут в связи со сменой руководства в Министерстве обороны обнажилось множество проблем. Будут менее глобальные предложения, обращайся. С умным человеком приятно иметь дело.

– Все нормально, Максим. Это же не мой хлеб с маслом. О державе с отцом пеклись. Привет Верочке.

Отключив трубку, банкир не успел переварить беседу с заместителем вице-премьера, как вошла Ира.

– Арсений Александрович, в приемной мистер Белькоф. В вашем графике его нет, но американский бизнесмен желает вас срочно видеть.

Арсений сам вышел в приемную. Том улыбался:

– Я как тот еврей. Ты меня в дверь, а я к тебе через окно.

– Заходи, Том. Я всегда рад тебя видеть.

Американец вошел в кабинет, но садиться в кресло не стал. Весь его облик говорил о крайнем возбуждении.

– Арсений, твой отец гений. Я хочу предложить ему контракт. Конечно, о тех деньгах, что мы говорили в мой первый визит, речи не заходит. Но я готов покрывать весь твой расход, плюс сто тысяч долларов сверху. А твоему отцу лабораторию и весь штат его сотрудников на приличный зарплат. За чертеж его лазерной пушки еще двести тысяч американских долларов, ну и по мелочам – проезд до Америки, проживание, кушать продукты, транспорт, бензин, медицинская страховка. Как тебе мое предложение?

– Не знаю, захочет ли папа ехать в Америку?

– А ты уговори. В этой стране у него все равно шанс – ноль. Ты же банкир, зачем терять деньги? Я тебе предложил реальный прибыль.

– Том, отложим наш разговор. Завтра встретимся втроем – ты, я и отец. Тогда все и решим.

– Один день для меня не есть проблема. – Том выглядел весьма довольным. Уточнив время встречи, пожал Арсению руку и быстро удалился.

Бородин попытался угадать, что из увиденного в ролике привело американца в восторг и заставило выступить с конкретным предложением? Но без просмотра фильма гадать бесполезно, и Арсений решил сегодня вечером с роликом ознакомиться. Бестолковый день, полный волнительных ожиданий, Бородина утомил. Вернуть краски в палитру его жизни сегодня могла только Суркова. Арсений приказал секретарше ни с кем его по телефону не соединять, запер кабинет и уселся за компьютер. Катерина сидела в Интернете и отозвалась сразу.

Он ей написал: «Отцу поступило предложение продолжить работу над геном «h» в Америке. Готовы принять всех сотрудников лаборатории». Катерина ответила: «И меня?»

«Естественно. Ты же его правая рука», – банкир только сейчас осознал такую возможность. До этого предложение Тома Белькофа он с Сурковой не связывал. Если гипотетически факт переезда отца на два года за океан он допускал, то разлука с ней его испугала.

Катерине поинтересовалась, не шутит ли он. Арсений смотрел в потолок и текста не видел. Пауза надоела. Она настучала вопрос: «Ты еще висишь, или уже выскочил?» Он ответил: «Я здесь». – «Тогда не спи. Давай подробно, что за предложение?»

Он написал подробнее. Она ответила: «Привет!» – и отключилась. Через несколько минут позвонил Александр Ильич.

– Арс, что за дела? Мне тут Катя что-то про Америку рассказывает, я ничего не понимаю. Тебе не кажется, что неплохо было это предложение поначалу обсудить со мной?

– Прости, папа.

– Что значит, прости? Мы же ждем решения нашего вопроса в правительстве. Или я не прав?

– Ты прав, папа. Но нам отказали.

– Это ты для американца просил ролик?

– Да, папа. После просмотра Том и завелся. Что ты об этом думаешь?

– Я поеду.

– Так сразу?

– Ты надо мной не смейся. Я видел сон.

– Я не смеюсь. Но причем тут сон?

– Это был сигнал на подсознательном уровне. В этой стране мне ничего сделать не дадут. Они еще не дозрели. Спасибо твоему американцу. Но учти, я вывезу всех своих сотрудников, в том числе Лыкарина, Косых, Водиняпина и сестер Ковальчук.

– А это еще кто?

– Девушки, которым я вчера активизировал ген «h».

– Проститутки?

– Это уже в прошлом.

– А что они там будут делать?

– Дело им найдется.

– Твое право, отец. У нас завтра днем встреча с Томом. Подготовь свои соображения в письменном виде.

– Хорошо, Арс. Я подготовлю. Скажи, американец способен вернуть твои затраты?

– Да. Я еще и заработаю.

– Тогда все.

Арсений убрал трубку в карман, и подумал, что своего отца знает совсем не так хорошо, как считал раньше.

* * *

Первую половину дня Мария Николаевна провела в разъездах. Сын прислал автомобиль, и они с Клавой посетили супермаркет на Кольцевой дороге. Один из тех огромных торговых монстров, где москвичи среднего достатка запасались провизией на неделю. Качество и ассортимент продуктов там предлагали вполне сносный, а цены выставляли значительно ниже, чем в подобных магазинах центра города. Без автомобиля попасть туда затруднительно, поэтому в дневные часы можно обойтись без толкучки и очередей. Личный водитель Арсения, Василий, сегодня катал самого хозяина, и женщин обслужил Семен. Вежливый и немногословный парень, способный дремать за рулем сутками. Столько времени покупки у женщин не отнимали, но свои три часа сна водитель получал.

Клава помогла разложить все по полкам холодильника, и хозяйка ее отпустила. Сын ужинать дома не собирался, а чем накормить мужа, Мария Николаевна не беспокоилась. Александр Ильич не всегда отличал суп от второго, и гречневая каша с молоком на ночь его вполне удовлетворяла. Профессорша уселась в кресло, сбросила тапочки и вытянула ноги. После километровых торговых залов они уставали и гудели. Нежась в кресле, вспомнила тревожную ночь. Супруг редко видел сны и до этого ни разу во сне не кричал. Но, несмотря на ночные кошмары, поднялся бодро и убежал на работу раньше сына.

«…остается вопрос – несчастный случай или намеренное убийство. …никто не выжил. …гибель известного бизнесмена и его телохранителей …органы связывают с его профессиональной деятельностью …среди версий …с криминальным миром …с нами реклама пройдет быстро» – Мария Николаевна по привычке держала телевизор включенным.

Сегодня она провернула большое дело – запасов хватит на неделю, а хлеб и молоко всегда прихватит Клава по пути. В помощи домработницы последнее время она нуждалась мало. Правда, сын стал чаще ужинать дома, но с этим она бы справилась и сама. Общие обеды случались по выходным, а Клава приходила каждый день. На этом настоял Арсений. Она догадывалась, сын не хочет оставлять ее дома одну и платит за это лишние деньги.

Помимо телевизора в квартире возник посторонний шум. Мария Николаевна прислушалась. Непонятная возня происходила в замке прихожей. Обычно так вел себя супруг. Профессор постоянно путал ключи и долго топтался под дверью. Чаще всего она сама ему открывала. Женщина посмотрела на часы. Для возвращения супруга с работы, по ее соображениям, еще оставалось часа два. Раньше восьми вечера он являлся редко, а последние дни стал приходить совсем поздно. Но возня продолжалась, и она поспешила на помощь. Александр Ильич покраснел от натуги и уже начинал злиться. Но в его облике она заметила нечто неожиданное – в руках мужа болтался букет роз. Одна их них успела осыпаться, не выдержав его упражнений с ключами, а шесть других стойко держали первозданную красоту.

– Маша, мне надо с тобой поговорить. – Заявил профессор с порога.

– А цветы, это мне?

– Да, Машенька прости. Ужасно неудобная вещь. И колются, и не заешь, как их носить.

– Спасибо. Ты очень любезен.

– Я, Маша, отъявленный негодяй.

– Это еще почему?

– Сейчас узнаешь. Я только сниму свои колодки.

– Зачем ты носишь эти туфли, если они жмут.

– Потому что других я не вижу.

– Так спроси. Ты же не шимпанзе – разговаривать умеешь…

Она унесла цветы, пристроила их в вазу и ждала, чем все это закончится.

– Маша, ты не могла бы зайти ко мне в кабинет. Не знаю почему, но там мне говорить легче.

Он усадил ее в кресло, а сам пристроился на краешек дивана.

– Ну? – спросила она, потому, что он молчал.

– Маша, я полюбил другую женщину… Вернее, женщин. Но это принципиального значения не имеет.

Мария Николаевна посмотрела на него с удивлением:

– И поэтому ты явился с розами?

– Да, я виноват перед тобой.

– Ну, и что дальше?

– Дальше ничего. Но я не хочу тебя обманывать. Я не делал этого раньше, не стану и сейчас.

– Значит, развод?

– Это будешь решать ты. Я с тобой разводиться не хочу.

– Надеюсь, это не Суркова?

– Причем тут Суркова? Она научный сотрудник. А я сказал – женщин…

– Это что-то новое. И сколько же их штук?

– Две. Они совсем юные. И я от них без ума.

– Выходит, если мы не разводимся, ты предлагаешь жить квартетом? Одна старая ведьма, две юные нимфы и ты. Очень интересно. А чем эти нимфы занимаются? Они твои практикантки?

– Не совсем. Раньше они продавали свое тело…

– И нашли покупателя в твоем лице?

– Я им за любовь не плачу.

– Саша, а может, нам нужен психиатр?

– Я пришел говорить с тобой серьезно.

– Я тоже говорю с тобой вполне серьезно. Ты у меня гений. А, как известно, эта категория мужчин подвержена данному профилю заболеваний.

– Оставь свой сарказм. Ты должна понять, я решился на трудный шаг и надеялся на твою поддержку.

– Скажи, что ты от меня хочешь? В каком смысле я должна тебя поддержать? Физически?

– Почему физически?

– Две юные нимфы требуют здоровья. Кстати, почему все-таки две? Не три, не пять, а именно две?

– Они близнецы, и я их путаю.

Мария Николаевна громко рассмеялась. Профессор не выносил истерик и смотрел не жену с опаской. Но профессорша собой владела:

– Не бойся. Со мной все в порядке. Это за тебя надо бояться.

– Маша, не превращай все в комедию. Повторяю, у меня это очень серьезно. Ты можешь меня выслушать, не перебивая?

– Я тебя слушаю.

– Мне поступило предложение поработать в Америке. Там для внедрения моего открытия есть реальная почва. В нашей стране ее нет. В проекте отказал сам премьер-министр. Я не очень люблю Америку, но моя работа мне важнее. Я увезу девушек туда.

– А твои уголовники?

– Их тоже…

– Прекрасная компания – две проститутки и три рецидивиста. Я тебя поздравляю!

– Но я очень хочу, чтобы и ты с нами поехала.

– Всю жизнь мечтала о подобном обществе! А как их пустят американцы? Бандитам они виз не выдают.

– Эту проблему решили мои аспиранты. У мужиков уже есть паспорта, только имена другие.

– Подложные документы?

– Нет, самые настоящие и совсем недорого.

– Счастливого пути.

– Я, правда, хочу тебя забрать.

– Саша, не морочь голову. Зачем старому мужику три женщины? Тебе осенью стукнет шестьдесят. Бодрись на двух. И когда самолет?

– Пока не знаю. Это возьмет какое-то время. Я считал своим долгом предупредить тебя заранее.

– Предупредил. Ужинать будешь?

– Я сыт. Если не возражаешь, я пойду.

– Куда на ночь глядя?

– Дежурить в аппаратную.

– Приятного дежурства, – и, когда он вышел, тихо добавила: – Идиот.

Мария Николаевна впервые не проводила мужа до лестничной площадки, не перекрестила на дорогу и не вышла на балкон напомнить о светофоре. Она дождалась, когда дверь за ним захлопнется, схватила из вазы цветы и поволокла их в мусоропровод.

* * *

Через неделю мистер Белькоф в актовом зале банка «Пробуждение» подписал с Бородиными контракт. При подписании присутствовали юристы банкира, торговый атташе посольства Соединенных Штатов, с десяток ученых-генетиков во главе с академиком Румянчиковым, и множество журналистов. Марик Слуцкий оправился после травм, нанесенных ему головорезами Злобия, и взял у Александра Ильича первое интервью. Переезд лаборатории назначили сразу после рождественских каникул. За оставшиеся полгода сотрудникам предстояло выучить язык, подготовить лабораторию в американском штате Паноптикум и создать несколько новых лазерных установок по чертежам профессора. После подписания контракта для участников действа состоялся банкет. На нем, помимо приглашенных сторон, присутствовали и подопытные пациенты ученого.

Роза и Оксана, в вечерних платьях, без конца позировали перед операторами телевидения и фотографами. При этом обе и светились от счастья. Бывшие уголовники в смокингах смотрелись голливудскими звездами, и Слуцкий не упустил возможности побеседовать и с ними. Начал с красавиц. На вопрос журналиста, что будет входить в их обязанности за океаном, первой ответила Оксана:

– Дывишься, как мы будем робить? Да мы профессора оближем как леденечик. Борщок ему станем варганить, вареники. Он же настоящей ласки от жинки не бачил.

Роза обрисовала их женскую заботу о гениальном ученом еще красочней:

– Ублажать дидка будем, пылинки с него сдувать, греть с двух сторон в постельке.

Дальнейшие детали заботы даже видавший виды газетчик решил опустить и перешел к троице джентльменов. Бывшие уголовники подобного красноречия не проявили. Предполагали, что станут наглядными пособиями на лекциях профессора, а также сядут за руль его транспорта. После небольшой официальной части Арсений увел родителя в свой кабинет и усадил в кресло. До этого отец и сын по душам поговорить возможности не имели. Александр Ильич после объяснения с женой съехал в съемные апартаменты, потребовав размонтировать аппаратную и превратить ее в его жилые владения. Арсений начал тактично:

– Отец, тебе не кажется, что со стороны твоя личная жизнь, мягко говоря, далека от морали?

– Дружок, если ты привел меня сюда читать нотации, то я просто пошлю тебя подальше. Как говорят в народе – яйца курицу не учат.

– Отец, я не собираюсь тебя учить. Но у меня с подобными женщинами больший опыт общения. Они до безобразия скучны. С ними можно переспать, но говорить не о чем. Представь себя вдалеке от дома: знакомых нет, а рядом две дубины. Даже оставим в стороне их прошлое, что ты будешь с ними делать? Через неделю полезешь на стенку. Но их уже не выбросишь…

Бородин посмотрел на сына, как смотрит вельможа на несчастного бедняка:

– Арс, и это говоришь ты? Кто менял девушек, как иные денди галстуки?

– Отец, так я и говорю, это безумно скучно. Я встретил Катю Суркову и понял, как бездарно жил до нее. Но Катерина желает ехать с тобой и на мое предложение руки и сердца ответила отказом. Ее даже не смущает присутствие твоих новых мартышек…

– Да, сынок, Катерина любит науку. Но я бы, на ее месте, выбрал замужество.

– Она любит не науку, а тебя. Но оставим Суркову в покое… Ты не ответил?

– Сын, ты приводишь в пример себя! Так знай, твой опыт – мне наука. Я жил только работой, и другой части бытия не замечал. Это я глупец, а не ты. Сейчас я за один поцелуй Розы или Оксаны готов забыть все лазерные установки, ген «h» и свою пошлую репутацию образцового семьянина. С девочками мне легко, весело и сладко. Так давай закроем эту тему. Сколько мне осталось?

– Тебе не жаль маму?

– Не сыну говорить такое, но ты взрослый парень. Мы уже больше десяти лет в этом смысле друг другу не интересны. Я предложил Маше сохранить брак. Она меня высмеяла. Прости, Арс, я сделал, что мог.

– Мама тебя все еще любит. Поэтому на разводе не настаивает.

– Передай маме, я по-прежнему готов взять ее в Америку. Она же всегда была умной женщиной, к чему эта поза обиженной любовницы, когда мы давно с ней друзья.

– Вот вы где есть!? – Том вошел в кабинет с бокалом и голливудской улыбкой: – Нельзя нарушать пиар. Журналисты требуют гениального ученого. Пошли делать славу.

И они вернулись в зал.

* * *

В штате Паноптикум растили кукурузу и откармливали бычков. Из кукурузы производили попкорн, из бычков стейки. Снег в штате на Рождество так и не выпал, и температура все праздники болталась возле нуля. Фермеров, подготовивших поля к очередному посеву, отсутствие снега огорчало. Но в небольшом городке Тикинойс, что в ста километрах от столицы штата, погода стала не главной проблемой. Еще весной, после урагана Митчелл, завод попкорна закрыли. Стихия сдула со здания крыши и намочила оборудование. Владельцы компании порешили заложить завод на другом месте. По их мнению, строительство нового здания дешевле возни с восстановлением старого. Стройка планировалась в соседнем городке. Жителей Тикинойса это возмущало. Они знали, что Том Белькоф выкупил у владельцев подмоченный завод и за полгода превратил его в частную медицинскую клинику. Клиника – не завод, столько работников ей не потребуется. Для городка с населением в девять тысяч закрытие завода – беда. Треть трудоспособных граждан, включая местных фермеров, лишились средств к существованию. Поначалу люди выходили на улицу с требованием вернуть им работу. Но постепенно демонстрации прекратились. Быт вошел в прежнее русло и несколько месяцев городок существовал в обычном полудремотном режиме. Но сегодня люди снова вышли на улицу. В руках плакаты, на лицах негодование.

В кабинете мэра Тикинойса – сам мэр, префект полиции, редактор местной газеты «Тикинойс дриим» и бизнесмен Том Белькоф. Америка демократическая страна, и власть обязана реагировать на вызовы общества. Она и реагировала – ответственные мужи решали, кто из них должен обратиться к толпе.

Мэр сказал:

– Том, ты хоть и приезжий, но именно ты заварил эту кашу. Поэтому не прячь задницу, поговори с жителями. Поговори, как республиканец с республиканцами.

– Почему именно я? Налоги клиника заплатит городу. Клиф, не увиливай от своих прямых обязанностей. И ты республиканец, а горожане хотят видеть своего мэра.

Префект полиции до этого молчал, но тут не выдержал:

– Том, если бы речь шла о переработке кукурузы или о скоте, я бы сам вышел к людям. Но ты затеял непонятное для нас дело. Вот и растолкуй им, какая городу от этого польза.

– Польза? Идиотский вопрос?! Клиника станет брендом Тикинойса!

Префект едва сдержал раздражение:

– Брендом! Ты везешь сюда целую банду русских. Они все мафиози. В моей префектуре самое тяжкое нарушение за два года – семь пьяных водителей и два школяра с травкой. А с приездом русских здесь появятся трупы. Получится тот еще бренд!

Белькоф натянуто улыбнулся:

– Круз, что ты несешь! Какие трупы. Это же не гангстеры, а ученые!

– Ученые? – Префект отрывисто рассмеялся. В горле у него что-то булькало, и смех больше смахивал на кашель. Отсмеявшись, он указал пальцем на бизнесмена:

– Посмотрите на него! Он говорит – ученые. А везет мне трех рецидивистов и двух проституток. Кстати, в каком качестве твой профессор их пользует? Он с ними спит?

– Его личное дело.

– Он случайно не мормон?

– Кажется, Бородин атеист.

Префект резко повернулся к мэру и снова ткнул в сторону Тома Белькофа указательным пальцем. Палец префекта, толстый и короткий, напоминал сосиску:

– Стиф, наши люди этого не поймут. Для нас он безбожник и развратник. И при нем три гангстера и две проститутки. Хороший букет для клумбы Тикинойса.

Мэр тяжело вздохнул и ничего не ответил. Полицейский продолжал наседать на бизнесмена:

– Естественно, тебе чего? Сам живешь в Нью-Джерси, бизнес крутишь по всему миру, а нам подбрасываешь русских гангстеров!

Белькоф поморщился:

– Я же объяснял – профессор сделал им прививку…

– Том, не смеши. Я уже и так надорвал брюхо. Русским не только прививку, им руки-ноги отрежь, все равно воровать не перестанут. Ставлю тысячу долларов, как только пациенты внесут первую плату в кассу твоей клиники, они ее тут же обчистят.

– Бред.

– Принимаешь пари?

– Мои пациенты наличными не платят, – усмехнулся Белькоф.

Мэр вытер лоб платком, расстегнул рубашку и постучал ладонью по столу:

– Джентльмены, ваш спор затянулся, а люди ждут. Давайте ближе к делу. Кто выйдет их успокоить?

Ответа не последовало, и мэр тронул за плечо редактора:

– А ты, Бил, чего молчишь? Из нас ты один накупил акций Тома на пятьдесят тысяч. Значит, веришь в это дело… Выйди к народу и объясни причину своего оптимизма.

Редактор местной газеты, Бил Вайт, вежливо отказался:

– Парни, моя работа отражать события, а не создавать их. Разберитесь с этим сами.

Города Американской глубинки имеют удивительное сходство. И Тикинойс не исключение. Его архитектура ничем не отличается от тысячи таких же городков Среднего Запада. В центре неизменная церковь из бетона и пластика. Рядом пожарная часть. Напротив – серое здание мэрии, где кабинет мэра соседствует с кабинетом префекта полиции. С другой стороны здания отделение банка, закуток местной редакции и офис Республиканской партии. Избиратели Тикинойса поголовно голосуют за республиканцев, и в офисах других партий не нуждаются. Само здание, если не считать широкой лестницы парадного входа, весьма скромное. На присутствие в нем властных структур указывают лишь два флага – звездно-полосатый, державный, и флаг штата. На нем голова бычка, а под ней скрещенные початки спелой кукурузы. Помимо церкви, пожарной части и мэрии, на центральную площадь выходит фасад гостиницы «Тикинойс» с просторной парковкой для автотранспорта постояльцев. Обычно на парковке одна-две машины – старенький форд владельца отеля, Шона Толивана, и автомобиль одного из посетителей бара.

Но последнюю неделю парковка забита шикарными лимузинами. Сама гостиница двухэтажная. На первом этаже городской бар «Дойная корова», на втором – номера для проживания. За гостиницей городской парк. Других общественных учреждений здесь нет. От центральной площади с запада на восток тянется основная улица «Централ стрит». На полтора километра, по обе ее стороны частные коттеджи. На востоке городок заканчивается автомастерской Вилли Крафта, на западе – бывшим заводом попкорна, а ныне клиникой Тома Белькофа. Дальше кукурузные поля.

Пешехода на «Централ стрит» встретишь редко. Местная жизнь протекает на центральной площади и в городском парке. Парк оснащен площадкой для регби и служит горожанам зоной отдыха. Тикинойсовцы парком гордятся. Гордятся они и своей командой регбистов, твердо хранившей за собой шестое место среди дружин штата. Площадка для регби используется и для других мероприятий. На ней проходят самые разнообразные состязания. От плевков в длину до бега со связанными ногами. Спортом здесь увлекается преимущественно молодежь. Взрослых мужей больше занимают общественная жизнь и политика. Трибуной для обмена мнениями служит бар «Дойная корова». На его столиках всегда свежая городская газета «Тикинойс дриим». Газета толстая. Две ее первые страницы редактор Бил Вайт использует для информации. На первой печатает городские новости и новости спорта, на второй – происшествия, криминал, сообщения о свадьбах, похоронах и банкротствах. Остальные тридцать станиц заполняет объявлениями. Если вам приспичило купить лошадь или продать подержанный прицеп, газета за три доллара сделке поможет. Каждый вечер за кружкой пива или стаканчиком виски посетители бара комментируют ее содержание. Новости, что печатаются на первой странице, обсуждаются особенно бурно.

События в Тикинойсе происходят самые разнообразные, и от характера этих событий зависит настроение горожан. Например, главная новость прошлой недели повергла их в уныние. Умерла сука по кличке Бетти – самая старая собака города. Зверушка прожила у своих хозяев двадцать шесть лет, и все ждали на ее похороны комиссию по рекордам Гиннеса. Признай она долгожительство суки рекордом, Бетти стала бы в Тикинойсе вторым рекордсменом почетной книги. Но комиссия на похороны не приехала, и единственным лауреатом остался житель городка, Тим Дортман. Пять лет назад он выиграл соревнование – «длинная струя», помочившись на восемь с половиной метров против ветра. Не стоит думать, что в любое время посетители парка могут справлять малую нужду на его газонах. Одно дело – состязание, другое – быт. Позволь себе подобное – и несколько месяцев тюрьмы тебе обеспечено. Известие о кончине Бетти занимало умы горожан на прошлой неделе.

Сенсацией недели текущей стала заметка о предстоящем прибытии в город профессора из России. Новость всколыхнула весь город. Мало того, что новоявленная клиника не решала вопроса занятости для местных жителей, так еще ее новый владелец вез основной персонал из-за океана! И тикинойсовцы вышли на улицу. Вышли, несмотря на холод – утром градусник опустился ниже нуля. Несколько десятков протестующих столпились возле здания мэрии и требовали у власти ответа.

И Том Белькоф вышел к людям. Переложить неприятную миссию на чужие плечи ему не удалось. Но бизнесмен не расстроился. Том не случайно нажил свое состояние. Без способности «втирать очки» и убеждать других в заманчивости своих предложений, миллионером не станешь. Поэтому, он вышел толковать с рассерженными жителями спокойно. Перед ним не тертые калачи из бизнес-сообщества, а бесхитростные провинциалы, которым вешать лапшу на уши проще простого. Всегда приятнее, когда кто-то сделает твою работу за тебя. Не получилось, Том Белькоф сделает ее сам. И сделает, как надо. Бизнесмен сбежал вниз по ступенькам парадной лестницы, остановился на предпоследней и поднял руку. Том призывал толпу к тишине. Он не улыбался, не заискивал. Он здесь был хозяином. Дождавшись внимания, обратился к горожанам:

– Не понимаю причин вашего негодования! Новая клиника, хоть и не даст много рабочих мест, но жизнь города к лучшему изменит.

В толпе послышались негодующие возгласы, которые оратор терпеливо переждал. Молча смотрел на флаги, что висели над его головой. Казалось, флаг штата с изображением головы бычка и кукурузных початков его сильно занимает. Людям все же хотелось услышать, что им скажут, и они замолчали. Белькоф кончил обозревать флаги и оглядел присутствующих:

Итак, к вам едет не просто доктор, а ученый с мировым именем. С его приездом в клинику потянутся богатые люди со всей страны. У меня уже сотни заявок. Думаю, что ваша гостиница окажется мала. Уже сегодня все номера заняты. Весьма солидные леди и джентльмены, желая быть первыми пациентами, неделю ждут приема профессора. Посмотрите на их машины. На таких авто бродяги не ездят, – Том указал в сторону гостиничной парковки, и головы повернулись туда. Под лучами зимнего солнца сияло лаком с десяток дорогих лимузинов. Толпа смолкла и уже внимала бизнесмену без выкриков. Белькоф выдержал паузу: – Сами видите, есть повод строить достойный отель. А это уже рабочие места. Пациентов придется кормить приличной едой, в результате прибыль вашим фермерам. И это еще не все. К профессору на стажировку прибывает целая группа аспирантов – женихи и невесты для женихов и невест Тикинойса. Одним словом, с открытием клиники город ждет новое светлое будущее. Вопросы будут?

Чернокожая толстушка в короткой шубке протиснулась вперед:

– А когда приедет этот ученый доктор?

Белькоф посмотрел на часы и, наконец, позволил себе улыбнуться:

– Через сорок минут. И я вам очень рекомендую избавиться от вредных плакатов и пойти к клинике его встречать. Человеку из далекой страны ваше внимание будет приятно.

Настроение толпы мгновенно изменилось. Невесть откуда в руках горожан появились цветы и разноцветные ленты. Словно из-под земли возник небольшой оркестр. С музыкой и танцами народ двинул по Централ стрит в сторону клиники. Бизнесмену подали лимузин, но Белькоф им не воспользовался. Зашагал, как все, пешком.

Успели вовремя. Только подошли, как на вертолетную площадку клиники опустились два вертолета. В одном – профессор и его команда. В другом – пресса.

Первыми на землю штата Паноптикум ступили Лыкарин, Водиняпин и Косых. За ними аспиранты Тарутян и Дружников. И только потом профессор и его девы. Румяные хохлушки поддерживали Александра Ильича под руки. Ни многочасовой перелет через океан, ни унизительные таможенные процедуры в Нью-Йоркском аэропорту не смогли лишить двойняшек обычной веселости. Сестрицы улыбались и ластились к ученому. Последней из-за дверцы появилась Катерина Суркова. В отличие от бывших проституток, молодая женщина от усталости едва держалась на ногах. Но взяла себя в руки и решительно спустилась по трапу. Журналисты уже успели выбраться из своего вертолета и, беспрерывно щелкая камерами и сверкая вспышками фотоаппаратов, встречали русских. Оркестрик грянул что-то торжественное, и толпа незнакомых людей бросилась вперед, окружив заморских гостей плотным кольцом.

Но столь рьяно рвались встречать прибывших иностранцев не все. С десяток дам и мужчин, одетых в дорогие меховые шубы и манто, остались поодаль, у своих лимузинов. Тех самых, что недавно Том Белькоф предлагал вниманию протестующих на парковке гостиницы. Держалась эта публика солидно – ни криков, ни жестикуляций. Люди из толпы, напротив, эмоций не скрывали. Александр Ильич устал. Восторг янки и их громкая музыка вызвали у него досаду. Том Белькоф, не замечая реакции профессора, под вспышки камер оскалился улыбкой и пожал ученому руку:

– Поздравил с прибытием на землю штата Паноптикум, дорогой друг!

Бородин, вместо ответной улыбки, поморщился:

– Том, чем вызван такой ажиотаж? Я не звезда цирка, и мои сотрудники не клоуны. К чему все это?

– Дорогой профессор, нашим людям все равно, в какой области вы достигли успеха. Артист вы или спортсмен, ученый или звезда шоу-бизнеса. Важно, что вы знаменитость, и американцы пришли выразить вам свое восхищение.

– Очень мило с их стороны. Но я бы предпочел спокойно осмотреть место нашей будущей работы и отдохнуть с дороги.

Белькоф продолжал натянуто улыбаться:

– О-кей, профессор. Но пять-десять слов людям слушать надо. Так у нас принято.

Бородин умоляюще воззрился на Суркову:

– Катя, скажи ты. Мой английский воистину ужасен. – Что отчасти являлось правдой. Статьи в научных журналах на языке Шекспира Александр Ильич читал сносно. Но выучить за полгода сленг янки настолько, чтобы выступать перед их глубинкой, в его возрасте затруднительно.

Белькоф запротестовал:

– Произношать речь надо вам, профессор. Болтайте по-русски. Я перевожу.

Бородин оглядел толпу. Оркестр смолк. Около сотни глаз взирали на москвича с наивным любопытством. Лица здесь были другие, непривычные, темнокожие, смуглые. Много и белокожих, голубоглазых. Но и их физиономии не походили на русские лица. Особенно разнились молодые женщины. Бородин напрягся, пытаясь понять, чем? И понял – днем американки не обводили черным карандашом глаз и не мазали губы кровавой помадой. Если их девы и пользовались косметикой, заметить макияж ему не удалось. Мужчины тоже выглядели иначе. Определить признаков мужского различия Бородин сходу не сумел, но вывод сделал – лица здесь были другие, но при этом открытые, милые и доброжелательные. Профессор сказал:

– Друзья, спасибо, что пришли меня встретить. Но я ученый, а не оратор. Поэтому не знаю, что вам и сказать. Я приехал в Америку активизировать ген «h». Этот ген в мозгу человека отвечает за его честность. Кто захочет проверить это на себе, обязательно приходите. А теперь разрешите нам отдохнуть. Мы долго летели в самолете и уже общались с прессой в Нью-Йорке. Еще раз спасибо.

Бородин закончил под внимательное молчание. Но когда Белькоф перевел его слова, послышались одобрительные возгласы, и к русским потянулись руки с цветами. Разноцветные букетики на фоне зимней серости пейзажа казались особенно яркими. Во время этой трогательной сцены Суркова потянулась к уху профессора:

– Он перевел совсем не то, что вы говорили.

– В каком смысле?

– В прямом. Он сказал, что вы великий доктор и собираетесь лечить их неизлечимые болезни… Про активизацию гена ни слова. Странно…

Бородин пожал плечами:

– Возможно, он выразился иносказательно…

Возразить Катерина не успела. Том Белькоф взял профессора под руку и потянул к группе стоящих поодаль господ. Сотрудников Бородина он попросил остаться на месте. По дороге предупредил:

– Профессор, сейчас я вас буду представить вашим будущим пациентам. Они сделали визит сюда за несколько дней раньше. Они ждали вас. Это очень богатые и уважаемые люди. Если вы им сумеете помогать, это будет большой успех и хорошие деньги.

– Они гангстеры? – Спросил Бородин, с опаской оглядев солидных американцев.

– Что вы, профессор?! Это есть представители из очень уважаемых семей.

Бородин снова не понял:

– Больны клептоманией?

– С чего вы взяли?

– Если не воруют, зачем им активизировать ген честности? – Продолжал недоумевать Александр Ильич.

– Я вам все потом объясняю. А сейчас я просто вас представлю. Вы готовы завтра начать делать вашу работу?

– Естественно, если оборудование в порядке…

– Оно есть в порядке.

Белькоф представил профессора. Леди и джентльмены молча пожали ему руку. Пожилой американец, закутанный в теплый клетчатый шарф, протянул Бородину небольшую сафьяновую коробочку. Александр Ильич нерешительно повертел ее в руках:

– Что это?

– Ит из д-д-доллар. – Ответил даритель и широко улыбнулся.

– Доллар? – Переспросил профессор: – А зачем он мне?

Белькоф поспешил объяснить:

– Когда хороший человек начинает хороший бизнес в нашей стране, ему делают в презент доллар. Это как пожелать много денег.

– Передайте ему мою благодарность. Мне показалось, что он заикается. Или я ошибся?

Белькоф обворожительно улыбнулся:

– Вы не ошиблись, дорогой друг. И это есть очень хорошо.

– Что же хорошего в дефекте речи? – Удивился Бородин.

– Скоро поймете. – Заверил бизнесмен, и повел ученого назад к его сотрудникам.

Александр Ильич сунул коробочку с презентом в карман и тяжело вздохнул – Америка особая страна и за один день в ней не разобраться…

* * *

В Москве снова цвели тополя, и надвигалось пыльное московское лето. Мария Николаевна играла с Клавой в карты и ждала сына обедать. С тех пор, как уехал отец, Арсений каждый день в обеденный перерыв приезжал домой.

– Ты меня опять оставила дурой, – беззлобно констатировала профессорша, посмотрела на часы и отодвинула колоду: – Пора накрывать, скоро мальчик заявится.

Клава накрыла стол на две персоны и стала собираться. Прислуживала за столом хозяйка сама, и молодая женщина понимала – матери приятно побыть с сыном вдвоем.

«…при обрушении перекрытий здания погибли семь человек и пятеро доставлены в реанимацию. Причиной обвала, по словам следователя, стал некачественный бетон, использованный строителями. Из бюджета возводимого объекта украдено семьдесят пять миллионов рублей. По факту хищения заведено уголовное дело. Если вы стали свидете…»

Мария Николаевна убрала звук в телевизоре и надела фартук. Обычно сын входил в квартиру ровно в тринадцать тридцать. Увы, сегодня приехать домой не смог, но позвонил минута в минуту:

– Мама, обедай без меня. Тут наехали проверяющие, и мне пока не вырваться.

Мария Николаевна имела представление о проблемах сына. В городе сменился начальник ОБЭП, и Арсению предстояло наладить с новым чиновником добрые отношения. Прежнего, генерала Никиту Васильевича Потапова, посадили за взятку. Ей стало грустно, но обижаться было не на что. Звонок в дверь женщину озадачил. Гостей она не ждала, а посторонних, после появления в доме лжемастера телевизионного ателье, не пускала. Но, войдя в прихожую, посмотрела на экран монитора и тут же распахнула дверь. На пороге стояла Катерина Суркова с внушительным пакетом.

– Катя, какими судьбами!? Ты же в Америке…

– Здравствуйте, Мария Николаевна. Я уже в Москве и хочу с вами поговорить.

– Заходи, дорогая. Ты очень кстати! Я ждала Арсика, а он занят. Будем обедать вдвоем. Дай я на тебя хоть посмотрю.

Хозяйка отстранила Суркову от себя и придирчиво оглядела. Путешественница выглядела эффектно – прекрасный деловой костюм выгодно оттенял загар молодого тела, глаза светились непривычным для молодой женщины блеском, а маленькая фетровая шляпка смотрелась просто бесподобно.

– Ну и как я вам?

– Прекрасно, но нет голливудской улыбки.

– Еще появится….

Мария Николаевна приняла из рук гостьи пакет, проводила ее в ванную, подала полотенце и усадила за стол.

Профессоршу так и подмывало спросить о муже, но она держалась:

– Сколько же мы с тобой не виделись?

– Чуть больше года.

– Ты ешь, потом расскажешь. Супчик с шампиньонами мне сегодня удался. Даже Клава не смогла испортить.

– Помню. У вас всегда вкусно. А рассказывать особенно нечего. Штат Паноптикум жуткая дыра, а наш городок и подавно. До ближайшего супермаркета двадцать миль на машине.

– Господи, и что вы там делаете?

– У нас частная клиника по исправлению дефектов речи с планом в сто богатеньких заик в год. Это бизнес Тома Белькофа. Наукой у нас и не пахнет. Оказалось, при просмотре диска его больше всего и потрясло выздоровление Коли Тарутяна от заикания. Поэтому он и предложил контракт.

– Бедный Саша! Он хоть счастлив со своими нимфами?

– Нимф давно нет. Роза и Оксана на гамбургерах пустили сок, превратились в жирных американских коров. Но это им не помешало – повыскакивали замуж. Одна за местного владельца фермы бычков, другая за префекта полиции. Они иногда заходят к нам в клинику, но последнее время нечасто. Обе беременны.

– А как Саша живет? Он же один не умеет.

– Завел экономку. Она убирается в клинике и готовит ему жирную негритянскую пищу. – Заметив взгляд профессорши, Катерина поспешила ее успокоить: – Между ними ничего нет. Да и видели бы вы эту тетку! Ее не всякий кран поднимает.

– Какой ужас…

– Веселого мало. Александр Ильич пробовал протестовать, но Том так ловко составил контракт, что судиться бесполезно. Он не указал активизацию гена «h» в качестве основного направления. В контракте лишь общие слова о деятельности, связанной с генетикой. Их можно толковать как угодно. Да если честно, в Америке простые люди не воруют, а бдительно следят друг за другом. Федя Лыкарин как-то помочился ночью в парке, на площадке для регби. Какой-то добропорядочный американец донес, и Федя получил месяц тюрьмы. Воруют там гангстеры. Но активизировать им ген «h» насильно закон не позволяет. Для серийных убийц и прочих нелюдей в нашем штате практикуется электрический стул.

– Мне очень жаль. Но есть же какой-то выход?

– Выход один – Александр Ильич дорабатывает время контракта и возвращается домой. Я уже была в институте. Академик Румянчиков согласен вернуть профессору лабораторию. Это в том случае, если Александр Ильич не пожелает уйти на пенсию. Возраст ему уже позволяет. Я пришла вам сказать, Александр Ильич очень хочет, чтобы вы приехали… Вы все еще на него в обиде?

– Катя, не делай из меня идиотку. Я бы сразу с ним уехала. Неужели я не понимала, насколько его хватит с этими потаскушками? Я не могла оставить Арсика. Он один на белом свете.

– Кстати, по поводу сестер-близняшек вы не правы. После активизации гена хохлушки сильно изменились. Они стали необычайно нравственными, мужьям не изменяют. Каждое воскресение посещают церковную службу. А за сына вы не волнуйтесь. Один он больше не останется. – И Катерина выразительно посмотрела профессорше в глаза.

– Вы переписывались?

– Не совсем. Мы болтали через Интернет по нескольку часов в сутки.

– То-то мальчик ночами просиживал в кабинете.

– Да, ему доставалось, как и мне. Слишком велика разница во времени…

– Господи, у меня куриные котлетки совсем остыли. Прости старуху, заболталась.

Мария Николаевна вскочила и побежала к плите. Ее не так волновали котлеты, как не хотелось показывать гостье покрасневшие от слез глаза. Катерина воспользовалась паузой, сходила в прихожую, вернулась с пакетом, извлекла из него огромного плюшевого Микки-Мауса и посадила на кресло, которое до отъезда занимал глава семьи.

– Это вам от мужа.

В строгом дорогом интерьере профессорской квартиры пошлый посланец массовой американской культуры выглядел отвратительно.

– Какой славный! – Воскликнула Мария Николаевна и бросилась целовать игрушку.

В этот момент на пороге возник Арсений с огромным букетом роз. И Катерина сдержала свое обещание – выдала такую голливудскую улыбку, которая не снилась всем стоматологам номер один в мире, а уж номер два, и подавно…

Конец

Эстония. Кохила, 2012 год