| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
Мутант (fb2)
- Мутант [litres] (Мутант (Буторин) - 1) 1280K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Русланович БуторинАндрей Русланович Буторин
Мутант
Фантастический роман
Выражаю искреннюю признательность:
– моей двоюродной сестре Любе Кузнецовой за консультации, связанные с местом действия романа;
– моей коллеге Оле Тетериной за предоставленное стихотворение;
– моей коллеге Лоле Кудряшовой за то, что подгоняла меня, не позволяя сачковать;
– моей жене Марине, сыновьям Максиму и Денису за вдохновение и поддержку.
В дорогу – живо, или в гроб ложись!Да, выбор небогатый перед нами.Нас обрекли на медленную жизнь,Мы к ней для верности прикованы цепями.А кое-кто поверил второпях —Поверил без оглядки, бестолково, —Но разве это жизнь, когда в цепях,Но разве это выбор, если скован!* * *Но знаю я, что лживо, а что свято, —Я понял это все-таки давно.Мой путь один, всего один, ребята,Мне выбора, по счастью, не дано.В.С. Высоцкий
Глава 1
Пробуждение
Ветер тихо шумел в макушках разлапистых, изуродованных радиацией сосен. Но внизу, над землей, покрытой мутировавшим высоким белесым мхом, было почти безветренно. Теплый летний воздух пропитался смолистым сосновым ароматом, яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев, раскрасили их стволы праздничной позолотой.
Но стоявшего на коленях возле одной из сосен тщедушного, одетого в залатанный пиджачишко мужчину вовсе не трогало все это лесное благолепие. Он озабоченно хмурил куцые, выцветшие брови и шевелил тонкими, обветренными губами, словно задавал сам себе беззвучные вопросы, на которые не знал ответов. Мужчина то и дело или нервно скреб украшенную редкими белесыми волосенками голову всеми шестью пальцами левой руки, или поглаживал ее правой, вовсе беспалой ладонью.
Близко и глубоко посаженные блекло-серые глаза мужчины смотрели при этом вниз, на лежащего навзничь возле его колен, утонувшего в высоком мху человека. Впрочем, на человека тот походил мало. Грудь и плечи его были шире, чем у обычного, средней комплекции мужчины едва ли не вдвое. Мускулистые волосатые руки тянулись вдоль тела и касались колен кончиками толстых и грубых пальцев с черными, похожими на когти ногтями. Но ужасней всего выглядело лицо этого существа: оно почти целиком поросло грубой черной щетиной, даже на вид казавшейся жесткой, как проволока, а свободные от нее верхние части щек, широкий мясистый нос и лоб покрывала темная, словно припорошенная сажей кожа. Надбровные дуги шерстистым козырьком выпирали над глубокими глазницами, что делало бы лицо этого жуткого создания похожим на лицо неандертальца, если бы не высоченный лоб, каким вряд ли могли бы похвастаться и самые «головастые» представители современного человечества. Остальную поверхность черепа украшала все та же короткая темная «проволока», отчего голова напоминала ворсистый черный шар с вытравленным в виде устрашающей маски чуть более светлым узором.
А вот одето существо было вполне по-человечески. Мало того, новизной и качеством его одежда выгодно отличалась от наряда первого мужчины. Штаны и куртка из толстой, добротной хлопчатобумажной ткани темно-серого цвета шились определенно не вручную. Возле головы валялась сделанная из того же материала высокая кепка. На ногах сидели отличные кожаные сапоги. Рядом во мху лежал защитного цвета рюкзак, также фабричного пошива.
Все это намекало на то, что жуткое создание принадлежало все-таки к роду людей из семейства гоминид в отряде приматов, но вот можно ли было его отнести к виду Homo sapiens – вопрос оставался открытым. Наверное, все-таки да, но тогда если определение «мутант» и подходило кому наиболее полно, то данное существо располагалось в этом списке на одной из верхних строк.
Стоявший на коленях мужчина досадливо поморщился, вздохнул, еще раз поскреб многострадальную плешь и боязливо направил к мутанту шестипалую руку. А тот вдруг, словно почувствовав это движение, раздвинул и без того широченные ноздри и с шумом втянул в себя воздух.
Плешивого подбросило, словно пружиной. Вскочив на ноги, он метнулся к росшему неподалеку кустарнику. Прыгнул за него, упал и замер, вжавшись в землю. Затем он все же приподнял голову, чтобы не упускать из виду мутанта, однако разглядеть его теперь не мог – мешали кусты и то обстоятельство, что высокий мох полностью скрывал лежавшее в нем тело.
Между тем спавшее или находившееся до тех пор в отключке страшилище начало приходить в себя. Еще раз шумно принюхавшись, мутант раскрыл глаза. Радужки оказались настолько темными, что различить их цвет было проблематично, они выглядели почти черными, будто продолжение зрачков. И еще – из глаз словно лился свет, если, конечно, свет в принципе мог быть черным.
Существо повернуло голову в одну сторону, в другую, затем одним рывком село и начало пристально оглядываться. Тут его взгляд упал на собственные руки, и странное создание дернулось так, словно увидело нечто совершенно неожиданное и страшное. Мутант начал судорожно ощупывать себя, провел ладонью по щетинистому лицу и, снова вздрогнув, застонал. Медленно, будто сомнамбула, он поднялся на ноги и обвел окружавший его лес непонимающим взглядом. Меж деревьев блеснуло зеркальной гладью маленькое озерцо. До него было не более пяти-шести десятков шагов, и несчастный страшила бросился к воде, будто решившийся на крайний шаг самоубийца. Однако он вовсе не собирался топиться, а подбежав к черной стоячей воде, всего лишь заглянул в нее как в зеркало.
Дикий рев отчаяния и боли пронесся по лесу, отражаясь многоголосым эхом. Казалось, даже ветер утих в кронах сосен, потрясенный холодом безысходности и ужаса, наполнявшего этот крик.
Существо размахнулось и ударило кулаком по воде. Волны исказили отражение, сделав его гротесково-абсурдной иллюстрацией ночного кошмара.
– Мутант!.. – простонал носитель страшного облика. – Я – мутант…
Голос его, низкий и хриплый, все же звучал вполне по-человечески. Возможно, это вернуло мутанту самообладание. Он пару раз глубоко вдохнул, потряс головой и наклонился, чтобы зачерпнуть горсть воды и охладить пылающее от возбуждения лицо.
Но сделать этого страшила не успел. Поверхность озера отразила не только его самого, но и стремительно летящее на него из-за спины что-то большое и темное. Реакция мутанта оказалась безупречной. Прыгать в сторону было уже поздно, и он просто резко присел. Быстрая тень мелькнула над головой, и, перепуганно скуля, что-то плюхнулось в озеро, обдав страшилище брызгами.
Не дожидаясь, пока прилетевшее нечто придет в себя, мутант ринулся в озеро. Тут же зачерпнул воды в сапоги – плевать! – и, не останавливаясь, добрался до барахтающегося метрах в трех от берега грязно-блеклого кома живой плоти. Добрался – и в ужасе замер, когда на него сверкнули беспощадной желтизной глаза хищника. Да и глядели они с такой уродливой морды, что сам себе по сравнению с этим «художеством» страшила стал казаться почти красавцем. Однако кто именно находится перед ним, разбираться ему было некогда. Понятно, что тоже мутант, только из животного мира. Скорее всего, волк, который, отчаянно молотя лапами, подплыл уже почти вплотную и разинул жуткую зубастую пасть.
– На! – опуская на голову хищного урода кулак, выдохнул страшила. Волк, или кто там еще, беззвучно ушел под воду.
Мутант развернулся к берегу. И увидел, что там, опасаясь лезть в воду, его поджидают еще два «волка», а трое других бегут к озерцу от кромки леса.
Теперь он смог хорошо рассмотреть хищников. Пожалуй, это действительно были мутировавшие волки. В процессе видоизменения они потеряли почти всю шерсть – остатки ее скудно покрывали морщинистое, сплошь в гнойниках и коростах, белесое тело жалкими омерзительными клочками – а заодно и хвост. Зато само туловище стало длиннее и гибче, лапы – тоже длиннее, к тому же толще; причем на передних появилось что-то вроде коротких когтистых пальцев. А вот на морды этих «мутоволков» смотреть было совсем уже тошно, по-настоящему, в самом что ни на есть буквальном смысле. В первую очередь, наверное, потому, что абсолютно безволосые, на лысом черепе, они очень уж напоминали лицо человека. Но человека до отвращения уродливого, больного проказой или опаленного страшным пожаром. Нет, подробности мутант уже просто не мог рассматривать, понимая, что его вот-вот вырвет. Но стоять почти по пояс в воде, дожидаясь, пока мутоволки уберутся восвояси, он тоже не собирался. Во-первых, неизвестно, когда они уберутся, и уберутся ли вообще, а во-вторых, ему было почему-то стыдно стоять вот так, мокрому, загнанному в эту лесную лужу какими-то плешивыми шавками. Казалось бы, какая разница, все равно же никто не видит, – а вот стыдно, тем не менее, и все тут!
«Эх, сейчас бы ножик хороший!» – подумал мутант и машинально хлопнул себя сбоку по поясу. На удивление, ладонь опустилась на что-то твердое. Страшила поднял полу куртки и увидел притороченные к брючному ремню ножны.
– Бывают же чудеса, – доставая отличный охотничий нож, пробормотал мутант. – Может, мне еще о чем помечтать, о пулемете каком завалящем, к примеру?…
Но пулемет к нему с неба, увы, не свалился. Пришлось справляться подручными средствами. Точнее, одним подручным и самими руками непосредственно. И он неплохо справился: решительно выбравшись на берег, тут же полоснул ножом по горлу прыгнувшего на него мутоволка. Второй, подбиравшийся сбоку, увидев это, опасливо попятился, но мутант достал его кулаком – благо руки у него были длинными. Мутоволк взвизгнул, упал, подогнув передние лапы, но тут же вскочил и, разъярившись от боли, бросился в атаку. Однако, наученный опытом беспечного собрата, прыгать не стал, а нацелился зубами в ноги, намереваясь перекусить сухожилия жертвы. Тем более что та как раз отвлеклась на подбирающихся к ней трех других особей. Но жертвой все-таки довелось стать самому псевдоволку – мутант, вроде даже и не глядя, пнул того под челюсти так, что практически сорвал с позвоночника череп, и мутоволк отлетел к воде линялой порванной тряпкой.
С новой троицей мутант тоже не стал церемониться. Прыжок к одному, взмах, удар ножом в спину, брезгливое движение сапогом – в сторону, падаль! Крутанулся на пятке к другому, мощный пинок в живот – счастливого плавания, дохлятина! А вот третий все-таки прыгнул – от отчаяния, что ли? Ну так на, получай! Сверкнув холодной молнией, клинок вспорол смельчака от паха до горла.
Страшила, ничуть не запыхавшись, вновь подошел к озерку и тщательно – даже песочком протер – вымыл нож. И не успел вложить его в ножны, как услышал из леса истошное:
– Спасите! А-а-ааа!!! На помощь!..
Крики звучали оттуда, где совсем недавно мутант пришел в себя. Чтобы добежать туда, ему потребовался лишь десяток-другой секунд. Остановившись, он завертел головой – поблизости никого не было видно.
– Мопогите! Ай!..
Голос доносился сверху. Страшила задрал голову и увидел почти на самой макушке сосны обвившего ствол руками и ногами человека. При этом одной ногой он еще и безуспешно пытался спихнуть прильнувшего ниже его к дереву… мутоволка!.. Хищник, вцепившись когтями в ствол, щелкал челюстями в попытке ухватить досаждавшую ему ногу.
«Ну дела! – мысленно ахнул мутант. – Эти твари еще и по деревьям лазают?!»
Оказалось, еще как! Чуть опустив взгляд, страшила увидел, как снизу по сосне карабкается еще один мутоволк. У мутировавших от воздействия радиации сосен ветви начинали расти с самого низа ствола, как у елей. И плешивый хищник воспользовался этим обстоятельством с исключительной ловкостью. Хватаясь короткими пальцами за ветки, он карабкался вверх легко и быстро, словно по ступеням. Еще немного, и несчастной жертве не поможет уже ничего – сразу от двух мутоволков отбиться станет попросту невозможно.
Страшила, сжимая в руке нож, подбежал к сосне и замер, соображая, что предпринять. Лезть наверх? Но под его тяжестью верхние тонкие ветви наверняка обломятся. Может обломиться и сама верхушка, и тогда они вместе с попавшим в ловушку мужчиной рухнут с этой верхотуры и переломают себе кости… Даже если останутся живы, то ненадолго – мутоволки прекратят их мучения в два счета. Срезать сук потолще и сбить им волков?… Но пока он его срезает, те уже позавтракают верещащей человечинкой.
Мутант с ненавистью уставился на зубастых уродов. Злоба вперемешку с отчаянием захлестнули его с неожиданной силой. Даже на пару мгновений темная пелена затуманила взор. А когда зрение снова вернулось к нему, страшила увидел, что сосна… полыхает огнем, словно она была спичкой, которой чиркнули о небо.
Вопли несчастного мужчины стали и вовсе истошными. К ним добавился и жалобный вой обожженных мутоволков, которые через пару мгновений один за другим ссыпались на землю, ломая по пути горящие ветки.
– Прыгай! – задрав голову, крикнул мутант затянутой густым дымом макушке сосны.
– Не-е-еет!!! – донеслось оттуда, а потом кричавший тут же закашлялся и, то ли поняв, что другого пути и впрямь нет, то ли не в силах терпеть более жар и дым, тоже полетел вниз, рассыпая искры сбитой при падении горящей хвои.
Мутант поймал его возле самой земли. Не удержавшись на ногах, повалился в высокий мягкий мох, но тут же вскочил и, прижимая к себе упавшего человека, отбежал от горящей сосны подальше и лишь тогда, встав на колени, разжал руки, выпуская из них спасенного. Впрочем, спасенного ли?… Мужчина лежал с закрытыми глазами без каких, либо признаков жизни. Перепачканное сажей лицо было неестественно бледным. Его пиджак дымился сразу в нескольких местах. Страшила несколькими осторожными – не добить бы бедолагу! – хлопками потушил тлеющую ткань и припал к груди мужчины ухом.
Биения сердца он расслышать не сумел – слишком громко у самого стучало в висках, – зато услышал другое.
– Щекотно… – не раскрывая глаз, пробормотал мужчина.
– Что?… – вскинул голову мутант.
– Я говорю, мне щекотно… было. От твоих волос. У тебя там плетка, что ли? – Говоривший по-прежнему лежал без движения и был все так же бледен. Глаза его тоже оставались закрытыми.
– Какая… плетка? – нахмурился страшила, полагая, что несчастный бредит. – Ты молчи, береги силы, я сейчас воды принесу.
Он принялся было вставать, намереваясь сбегать к озерку и хотя бы в сапоге принести воды, но мужчина снова заговорил:
– Нет, не плетка. Какая еще плетка?… Щетка, вот. Да-да, щетка. Твои волосы – щетка. Я путаю иногда слова, не обоснуй.
– Не обессудь, – машинально поправил мутант. – Ты сам-то как?
Потерпевший поднял наконец веки и приподнял голову. А увидев своего спасителя, завопил так, что у того заложило уши.
– Не бойся, – буркнул страшила. – Не трону я тебя.
– Т-т-ты уже тронул… – заикаясь и дрожа выдавил из себя мужчина. Попытался сесть, но не смог – удалось лишь перекатиться на бок, спиной к мутанту.
– И что теперь? Не надо было? Снова тебя на дерево забросить и собачек позвать?
– Н-не н-надо с-собачек… Т-только ты… т-ты чего т-такой-то?…
– Какой уж есть! – огрызнулся страшила. – Оклемался – и иди своей дорогой! А я своей пойду.
– А куда ты идешь? – повернул голову переставший заикаться погорелец.
– Куда надо, туда и иду, – сказал мутант и подумал: «А ведь и впрямь, куда мне идти? Да и кто я вообще-то такой?…»
Будто подслушав его мысли, мужчина спросил:
– А… кто ты?…
– Мутант, не видишь, что ли?!
– Ладно-ладно, не злись. Я просто… это… с непривычки. На тебя почаналу смотреть жидковато.
Мутант, хоть и был еще раздражен, не выдержал и рассмеялся:
– Где у тебя жидковато, в штанах?… Аккуратней надо пугаться!
– Да нет, я опять… это… слова спутал. Хотел сказать «жутковато».
– Жутковато – не смотри, – снова помрачнел страшила.
– Да ладно, ты не черсяй. Я чуток попривык уже.
– А нечего ко мне привыкать! Иди давай, куда шел!
– Так это… некуда мне идти… – отвернулся погорелец. Потом все-таки сел, начал ощупывать себя, горестно вздыхая, обнаружив очередную прогоревшую дырку в пиджаке.
Мутанту бросилась в глаза его беспалая ладонь. Причем видно было, что пальцы на ней когда-то были – на месте их остались коротенькие обрубки с неровными багровыми рубцами.
– Почему некуда? В лесу, что ли, живешь?
– Да можно сказать и так, – потупился мужчина. – Нет у меня бошле дома. Жив остался – и то ладно. Хотя… Может и лучше, если бы прибили, – махнул он шестипалой рукой.
Его лишний палец тоже не остался без внимания страшилы.
– За это, что ли? – кивнул он на руку собеседника. – За мутацию?
– Да не… Там у нас все с мутациями. Просто морозильники кругом.
– Какие еще морозильники?… – задумался страшила. В голове у него забрезжила некая ассоциация с этим словом, но ухватить он ее, как ни пытался, не смог. Почему-то вспомнилось лишь название города – Великий Устюг [1]. Поэтому он неуверенно спросил:
– Ты из Устюга, что ли?
– Нет, я из Лузы. Слышал? Кировская область, милокетров сорок отсюда. А морозильники – не морозильники, нет. А эти… как их?… холодильники. Нет… отморозки, во!
И он, торопясь, глотая и безудержно путая одни слова и переставляя буквы в других, стал рассказывать, что всю жизнь прожил в Лузе, никого не трогал, даже семью не завел («месью», поначалу сказал он, и мутант не сразу понял, о чем тот, в голову пришла было не очень похвальная для рассказчика ассоциация). Зато с самого детства любил письменное слово, все время что-то писал, писал, дневник вел, даже сарказмы (как выяснилось, рассказы) сочинял. А потом придумал городскую газету выпускать. Ну как газету – рукописный листок парой-тройкой десятков экземпляров раз в месяц. Описывал разные местные события да расклеивал по городу. А какие там события? Кого-то убили, кого-то ограбили… В общем, за эту газету и поплатился. Те, о ком он в очередной раз написал, пришли к нему, избили, отрубили пальцы (которыми он якобы писал – не знали, к счастью, что он левша от рождения), да из города вышвырнули, обещая убить, если увидят его в Лузе еще когда-нибудь.
– Вот и брожу я, скакаюсь по лесам, – закончил мужчина свое повествование. – Хорошо если приютят в какой деревушке на ночь, картохой-другой накормят. И я прошу тебя!.. – встал он вдруг на колени и молитвенно сложил руки. – Не прогоняй меня! Мне все равно, куда ты пойдешь – я за тобой, как босячка… собачка, то бишь… Я тебе во всем мопогать буду! Ты вон какой герой, из огня меня спас! Я все твои подвиги записывать стану, буду твоим пистолетцем!
– Кем?… – округлил глаза мутант. Хоть он уже и стал привыкать к оригинальному стилю речи своего собеседника, но на сей раз аналогии сказанному он найти не сумел. Не стрелять же этот беглый лузянин из себя предлагает! Чем – даже домысливать не хотелось.
– Пистоле… то есть, этим… как его?… летописцем. У меня и блокнот толстый есть, и ракандаш, ты не думай! – полез за пазуху «пистолетец».
– Погоди, – остановил его мутант и усмехнулся. – Ты извини, но я понять не могу, как ты чего-то писать умудряешься, если и связать-то два слова толком не можешь?
– Это я устно не могу, мутация, наверное, такая. А письменно – о-го-го!
– Так вот, – посмурнел опять страшила. – Никакого мне ни пистолетца, ни летописца не надо. Подвигов я больше совершать не собираюсь, да и идти мне тоже некуда.
– Почему?
– Потому что я не знаю, куда мне идти! – рявкнул мутант. – Потому что я вообще не знаю, кто я такой! Не помню я ничего о себе, понял?! Я очнулся вон под той сосной, словно гриб какой безмозглый!..
– Подсосновик… – пролепетал погорелец.
– Ага, подхреновик!.. – выругался страшила, и вспышка гнева в нем сразу погасла, навалилась лишь внезапная усталость.
– Тогда тем более, – сказал мужчина.
– Что?…
– Тем более нам нужно вместе дежраться. Вдвоем-то селевей. И не так страшно… А как тебя зовут, помнишь?
– Говорю ж тебе, гриб… – вяло буркнул мутант.
– Тогда уж Глеб. Точно, давай ты тогда Глебом будешь?
– Пусть так, мне все равно. А у тебя, пистолетец, имя есть?
– Ну… Так вот, ты же сам сказал: Пистолетец. Так и дальше зови.
– Что, не доверяешь? Думаешь, в Лузу твою побегу, сдам тебя «морозильникам»?
– Нет-нет, – замотал головой Пистолетец. – Протсо моя старая жизнь закончена. Я новую хочу начать. С чистого глиста!
– Нет уж, – поморщился новоявленный Глеб, – вот только давай без глистов как-нибудь обойдемся.
– Так ты согласен?! – вскочил на ноги мужчина.
– Посмотрим. Как вести себя будешь. Только что нам дальше делать, я все равно не знаю.
– Лично я бы для чанала покушал… – скромно потупился Пистолетец.
Глава 2
К людям
Покушать Глебу и Пистолетцу удалось, и даже вполне неплохо. Сам Глеб в первые мгновения после «пробуждения» находился в такой прострации, что даже не заметил лежащего возле себя рюкзака, зато его новый спутник, оказывается, его видел, о чем и сказал мутанту. Помимо рюкзака там же нашлась и матерчатая кепка, которую Глеб тут же нацепил на голову.
А содержимое рюкзака порадовало обоих. Там оказалась буханка хлеба, большой кусок копченого мяса, мешочек вареной «в мундире» картошки, полная брусничного морса фляга, а также две смены чистого белья, толстые шерстяные носки, небольшой зачехленный топорик и упаковка спичек – целых десять коробков.
– Ого! – увидев спички, выпучил глаза Пистолетец. – Вот это да! Такое богатство! – Видимо, от волнения он даже не перепутал ни слова. – Откуда же ты такой взялся?…
– Говорю же тебе, не помню! – раздраженно бросил Глеб. – И где ты тут увидел богатство?
– Спички. У нас в Лузе их днем с гонем не сыщешь! На один такой бокорок можно столько еды выманить!.. Так что давай их особо не тратить. Ой, изыди, ты же хозяин, так что как хочешь. Но я бы не стал.
– А я вот стану! – буркнул мутант. – Сейчас устрою фейерверк сразу из всего этого богатства.
– Зачем?! – с болью в глазах простонал Пистолетец.
– А затем, что нечего мне идиотских советов давать! Я память потерял, а не мозги.
Пистолетец испуганно притих и стал похож на поджавшую хвост провинившуюся собаку. Впрочем, назревающая было ссора – на пустом, в общем-то, месте – потухла, так и не разгоревшись, чему способствовали аппетитнейшие запахи, распространяющиеся из рюкзака.
Поев, повеселели оба.
– Ну что, – сказал Глеб. – Коли уж навязался мне в провожатые – давай, веди.
– Куда?… – заморгал Пистолетец.
– Да все равно, куда. Не торчать же здесь! Ты же сам говорил, что все тут вокруг исходил, вот и соображай, куда лучше податься. Может, в деревню какую, к людям. Поговорим, порасспросим.
– Ну… ты хоть понмишь, что здешние люди – это мутанты?
– Это я, даже если бы не помнил, смог бы сообразить. Какая тут может быть защита от радиации?
Глеб сказал это и задумался. Все-таки, оказывается, он забыл далеко не все. Про радиацию помнит, про то, что в деревнях и селах района живут только «дикие» мутанты, тоже знает. Так, стоп!.. Почему именно «дикие»? Значит, есть какие-то еще?… Вот сам он, например – «дикий» или нет? Судя по одежде и содержимому рюкзака – не очень-то похоже. А на что похоже? Кто же, леший его побери, он такой и откуда?! И почему оказался в этом лесу?… Кстати, если он знает, что в деревнях живут только мутанты, то где-то еще могут жить и немутировавшие люди? Где? И не оттуда ли он сам?… Правда, он-то как раз мутант, но ведь для себя уже сделал предположение, что не «дикий»… Может, там, откуда он, живут как «недикие» мутанты, так и обычные люди? Вполне возможно… Да-да, так, оно, наверное, и есть! Ну, давай, вспоминай!
Глеб изо всех сил напряг память. Даже зажмурился от усердия. И… кое-что действительно вспомнил! Мрачные кирпичные стены. Тусклый электрический свет. И полки с книгами. Много-много книг! О, книги!.. Добрые, умные, верные друзья…
– Эй, ты что, заглох? – вернул Глеба к действительности встревоженный голос Пистолетца.
– Не груби! – буркнул недовольный мутант. Надо же, как обидно, ведь начал уже что-то вспоминать, а тут этот приставучий огрызок!..
– Нет-нет, я нет… Я просто испугался. Зову тебя, зову, а ты молчишь. И глаза закрыты. Думал, хлопо тебе. Плохо, то есть. Худо.
– Эх, хлопнул бы я тебе, чтобы тоже худо стало! Ладно, куда ты там меня звал, обормот говорливый?
– Я еще по той, прошлой… нет, уже позапрошлой жинзи помню, что где-то тут должно быть большое село Ильинское. Там раньше и школа была, и гамазины, и почта, и даже церковь. Разрушенная, правда.
– Разрушенная церковь?… – насупился Глеб. В его мозгу от этого словосочетания вновь началась некая реакция, но устойчивой ассоциации так и не возникло.
– Это не я! – торопливо выпалил Пистолетец.
Мутант, не удержавшись, фыркнул.
– Ай-яй-яй! Как же мы теперь без церкви-то? Надеюсь, хоть почту ты пощадил? Да и школа нам сейчас – во как нужна!
– Я правда ничего не разрушал!.. А зачем нам церковь? И почта? И школа?… Не думаю, что они сейчас таробают, даже если целы.
– Как это зачем? Разрушать! Страсть как люблю почты со школами рушить.
– З-зачем?…
Мутант развел и согнул в локтях руки, сжал кулаки, напряг мускулы.
– Так ты посмотри на меня. Я же истинный разрушитель!
Выражение лица Пистолетца стало таким обалдевшим, что Глеб не выдержал и расхохотался.
– Да шучу я, шучу, – отсмеявшись, сказал он. Но не сдержался и добавил: – Я разрушаю только живое. Веди давай в свое Ильинское.
* * *
Село Ильинское и впрямь оказалось близко. Сначала путники вышли на сильно заросшую травой и кустарником дорогу. Пистолетец обрадовался, затараторил, что это точно та дорога, которая им нужна, что она тут одна всегда была, что теперь они считай дошли, что все будет замечательно и прекрасно, и что-то еще, маловразумительное и пустое – Глеб перестал вникать в смысл этого тарахтенья. Он шел и думал о своем. Пытался вспомнить, кто он такой и почему здесь оказался. Ничего из этого не вышло. То есть по-прежнему вспоминались темные кирпичные стены и книги, много книг. А еще что эти стены всплыли у него в памяти после упоминания Пистолетцем разрушенной церкви. Наверняка ведь неспроста! Но о чем это может говорить – неужели о том, что он жил в разрушенной церкви? Маловероятно. Если она разрушена, то как же в ней можно жить?… Ладно, что там еще? Название Великий Устюг вспомнилось после того, как Пистолетец сказал о морозильниках. Может, он из этого самого Устюга? Кто его знает, все может быть, конечно. Но при чем здесь какие-то морозильники? Снова загадка без ответа.
А еще Глебу вспомнилась вдруг вспыхнувшая сосна. Что это было? На небе в тот момент не наблюдалось ни облачка, так что молнию можно было исключить сразу. Неосторожное обращение Пистолетца с огнем? Так у того и спичек-то нет, да и как от одной спички может сразу вспыхнуть целое дерево? Или здесь от воздействия радиации создалась некая аномалия? Но разве такое от радиации бывает?… Короче говоря, очень странное происшествие. Пожалуй, не менее загадочное, чем тайна его собственного происхождения. И никакого намека на решение этих загадок!
Между тем, дорога вывела путников к цели. Завидев впереди дома, Глеб остановился.
– Ты чего? – обернулся прошедший вперед Пистолетец.
– Да вот думаю, не делаем ли мы ошибку…
– Ошибку? Какую?
– Что идем сюда. Ладно бы деревушка была маленькая, а тут, смотри, и впрямь большое село. А вдруг здесь чужаков не любят? С толпой мне будет не справиться.
– Так ты же мутант! И я тоже, хоть до тебя мне нелегко. А тут тоже мутанты живут. Почему они должны нас не любить?
– А почему должны любить? Чужаки и есть чужаки. К тому же, здесь живут «дикие» мутанты, а мы… – Глеб запнулся и призадумался. А ведь и правда, кто они с Пистолетцем для местных? Ну, ладно еще лузянин – скажет правду, да и все. Беженца должны пожалеть. Вон, хоть руку свою беспалую покажет в доказательство – и уже сочувствие вызовет. А сам Глеб? Что скажет он? Правду?… Кто в такую правду поверит? Сказать, что тоже «дикий» откуда-нибудь издалека – так одет слишком уж цивильно. Раздеться разве что и голышом переть? Так ведь за зверюгу какую примут с его-то внешностью, на вилы поднимут еще…
Наконец он принял решение и сказал:
– В общем, так… Я пока остаюсь здесь, а ты иди в село. Походи, поприглядывайся. Узнай, у кого можно остаться на ночлег – на всякий случай ночи на две-три. Если станут спрашивать, кто ты такой и откуда, говори правду, ничего не выдумывай. Но вообще болтать старайся поменьше. Больше смотри и слушай. И обрати внимание, как с тобой будут себя вести сельчане. Целоваться, конечно, вряд ли полезут, но если хотя бы не драться – уже хорошо.
– Ага, а если?… – Пистолетец изобразил лаконичный жест кулаком в скулу.
– Ничего, переживешь. Да и на кой ты им сдался руки о тебя пачкать?
– А как же ты? Что, прямо здесь ченовать будешь?
– Ты вот насчет своих «ченовать» там поосторожней, кстати! Контролируй себя. А то ляпнешь что-нибудь ненароком – не только в село не пустят, а еще и по шее наваляют.
– Ну… – развел руками Пистолетец, – постараюсь…
– А насчет меня… Когда найдешь того, кто согласится тебя пустить, тогда и скажешь ему обо мне. И тоже правду. Да опиши меня поточней и покрасочней, чтобы мое появление хозяина не шокировало. Если после этого откажет – не спорь, ступай искать того, кто согласится. А потом дождись, когда начнет смеркаться, и бегом сюда. А я пока тут вот, под кустиком покемарю.
Пистолетец помялся, собираясь, видимо, что-то спросить, но потом махнул шестипалой рукой и споро зашагал в сторону села.
Спохватившись, Глеб выкрикнул вслед:
– Только ты Пистолетцем себя не называй! Распугаешь народ… Скажи, что тебя зовут… Толей.
Эффект от этого был такой, словно мутант бросил в своего спутника камнем. Тот будто споткнулся, сжался, замер, а потом медленно, точно и впрямь ожидая удара, повернулся.
– А ты как узнал, – настороженно выдавил Пистолетец, – что меня Толей зовут?… Я ведь тебе не говорил.
– Раз не говорил, то как я мог узнать? Пистоле… Вот тебе и Толя! Сказал первое, что на ум пришло. Или ты что, до сих пор думаешь, что я прихвостень твоих «морозильников»? Так неужели бы ты меня, такого приметного, ни разу в своей Лузе не увидел? И неужели бы я тебя спасать тогда стал?… У тебя что, с мозгами совсем непорядки?
– Нет-нет, – замотал головой Пистолетец. – Просто я как-то… не дожидал… – Он снова повернулся лицом к Ильинскому и быстро, почти бегом, затрусил вперед.
– Идиот малахольный!.. – пробормотал Глеб. Затем зашел за ближайший куст, вытянулся на траве, подложив под голову рюкзак, и на самом деле решил поспать до сумерек. Был, конечно, риск стать добычей хищников, но, во-первых, жилье рядом, вряд ли тут зверье толпами разгуливает, во-вторых, он отчего-то был уверен, что даже во сне услышит и учует приближающуюся опасность, а в-третьих, что же теперь, всего и всех бояться? Пусть лучше всё и все боятся его.
Однако поспать Глебу толком не удалось. Казалось, только смежил веки, а вот уже пресловутое чутье выдернуло его из сонного состояния, заставило схватиться за нож и бесшумно вскочить на ноги. Тревога оказалась ложной, это всего лишь вернулся Пистолетец.
– Ты чего так быстро? Я же сказал тебе до сумерек ждать! Или тебя все-таки прогнали?
– Не, не прогнали, – расцвел улыбкой лузянин. – Наоборот, зовут нас.
– Кто это нас зовет? И почему во множественном числе? Там что, так много желающих нас принять?
– Ага. Там сразу десять, а то и больше жимуков брови таскают.
– Друг у друга? – угрюмо поинтересовался Глеб.
– Что друг у друга?… – перестал улыбаться Пистолетец.
– Брови таскают. Волосы уже повыдергали, теперь за брови принялись. Ты что, трепло, сразу всем про меня выболтал? Я тебе что говорил?
– Так ты же сам!.. Ты же это… рассказать тому, кто меня захочет простить… постить… пустить!.. А они все захотели! Вот я всем и…
– Вот прям-таки все? – прищурился Глеб.
– Ну, – замялся Пистолетец, – трое сразу сказали: ночуй… Я же не мог им троим на ухо про тебя пештать! Другие бы того… замосневались.
– Зато теперь я мосневаюсь, на кой хрен я с тобой связался, – сверкнул глазами мутант. – Теперь они там нас, наверное, с вилами да кольями поджидают.
– Не… – залепетал съежившийся лузянин. – Они не с кольями… они с бревнами.
– Что?! – осекся Глеб. – С какими еще бревнами?
– Так я же сказал: они бревна таскают. Дом кому-то борисаются строить.
– Тьфу ты, косноязыкий! Брови, брови!.. Догадайся тут, что это у тебя бревна так называются… И ты, значит, всей этой кодле про меня и выложил? И что они?
– Не поверили. Заскали, что обезьян тут не водится. Да еще говорящих.
– Вот кто из нас говорящая обезьяна, так это ты! Болтливая, глупая, косноязыкая обезьяна. Макака!.. Все, быстро делаем отсюда ноги!
– Но… как же?… – замахал руками Пистолетец. – Ждут же!..
– Тебя ждут, ты и иди, – забросил рюкзак за спину Глеб. – Авось пожалеют убогого, не зашибут. А мне еще пожить маленько хочется.
– Так живи, – раздалось из-за куста. – Хошь и не маленько. Леса, вон, избу срубить, всяко хватит.
– На гроб его еще меньше понадобится, – сжав ручку ножа и собравшись в комок, буркнул под нос мутант.
Глава 3
Ильинское
Показавшийся перед Глебом мужчина на первый взгляд выглядел вполне обычным человеком. Невысокий, плотный, – как говорится, крепко сбитый – он был одет в серые, из грубой ткани штаны, обут в лапти и сжимал в здоровенном кулачище топор. Выше пояса крепыш был обнаженный, и вот тут-то у Глеба пропали всякие сомнения – перед ним стоял все-таки мутант, поскольку тело незнакомца сплошь покрывали большие, неприятного «мясного» цвета пятна, кожа шелушилась так, что выглядела мохнатой, да к тому же пестрела коростами и язвами. Таким же пятнистым оказалось и лицо, которое несколько скрашивали лишь густые темные борода и усы. Голову покрывал бесформенный засаленный картуз, который мужчина на миг приподнял и вновь натянул на довольно обширную, усыпанную язвами лысину.
– Коли о гробах тока думать, – сказал он, прищурившись, – пошто и жить-то тогда?
– Подумаешь тут, когда, вон, с топорами встречают, – мотнул головой на руку собеседника Глеб.
– Так не знаем ишшо, чем тебя встречать, вот и… – усмехнулся в усы пятнистый, но тут же себя оборвал: – Ладно. Откель сам-то? Кто таков? Страшон уж ты шибко…
– Какой уж есть, – буркнул Глеб. – А вот откуда я и кто – мне и самому неведомо. Память я потерял. Тебе этот, что ли, не сказал? – кивнул он на Пистолетца.
– Сказать-то сказал, да тока кто ж теперя пустым сказкам верит? Одно ладно, что мутанты вы, а то бы и вовсе говорить ничо не стал. Тока вот не «дикие» вы… Эвон, одежа на тебе какая баская! Из городу ты, парень.
– Может, из города – говорю же, не помню ничего, – нахмурился Глеб. – А ты, коль не веришь иль испугался меня, то так и скажи сразу, мы дальше пойдем.
– Я уже в мамкином пузе никому не верил. А пужаться тебя мне непошто. Чай, не один я тут, – мотнул головой назад мужчина. – Как бы вам самим не напужаться, коли чо…
– Ладно, короче: пустите нас переночевать? – начал терять терпение Глеб.
– Так уж сказано было – Толяну, вон, – пустим. Ты хоть звать-то тебя помнишь как?
– Глеб, – буркнул мутант.
– И то ладно. А меня Макусином зови, – мужчина повернулся и призывно махнул рукой: – Идем! С мужиками покумекаем, чо с вами делать.
– Я же роговил!.. – радостно зашептал двинувшемуся следом Глебу Пистолетец, но тут же получил в бок локтем и сразу заткнулся.
На самом краю села, чуть в стороне от пронзавшей его насквозь дороги, и впрямь занимались строительством; около десятка мужчин, таких же коренастых и бородатых, как Макусин, и тоже по пояс раздетых, ставили сруб. Увидев возвращающегося товарища, они прекратили работу, разогнули спины и пристально уставились на «гостей» – вернее, на «гостя», поскольку Пистолетца они уже видели, да и выглядел Глеб, что ни говори, куда экзотичней своего плюгавого спутника.
Глеб всем своим видом старался показать, что ему эти «гляделки» совершенно безразличны, но сам при этом отмечал тонкости настроения встречающих: мужики тоже старались казаться невозмутимыми, но в некоторых взглядах сквозило неуемное, почти детское любопытство; какие-то выражали неприятие, даже брезгливость; в каких-то читался откровенный страх. А еще он заметил, что все без исключения мужчины являлись несомненными мутантами – почти у всех, в большей или меньшей степени, кожу покрывали такие же, как и у Макусина, «мясные» пятна, коросты и струпья. У троих были лишние пальцы на руках, у одного вместо правого глаза выпирала кожистая шишка, еще один демонстрировал култышку третьей руки, торчавшую из центра грудины.
Не доходя до строителей шагов пять-шесть, Глеб и Пистолетец остановились. Макусин же подошел к своим товарищам и сказал, мотнув головой на Глеба:
– Вот он. Не помнит ничо: кто таков, откель… Что скажете?
– Так ить как он и помнить-то станет? – неуверенно проговорил обладатель култышки. – Он же этот… обезьян…
– Не, Степан, не мели напраслины! – замотал головой еще один местный. – Гли-ко, одет-то он по-человечьи, справно.
– А чо, на обезьяна, што ль, пижнак со штанами не натянуть? – встал на защиту первого мужика кто-то еще.
– Кто это станет такое добро переводить? Совсем кто шальной разве… Гли-ко, материя у одежки баская [2] какая!
– Да и где тутока обезьяну-то взяться, дурилы? – подключился к спору очередной мужчина. – Откель он сбежал бы? Зоопарков, поди, и в Вологде не было.
– Так ить и волки раньше по деревьям не лазили. И коркодилы по небу не летали. Мы-то, вон, тоже красавцы…
– Мы рядом с ним красавцы и есть, – нервно хохотнул тот, что с култышкой.
Глебу надоел этот бессмысленный треп. Ему ничуть не было обидно, просто он и впрямь заскучал. Он даже зевнул. И деликатно поинтересовался:
– Вы еще мозоли на языках не натерли? А то потом есть больно будет.
Строители разом дернулись и замерли, будто каменные статуи.
– Говорящий… – наконец выдохнул кто-то.
– Твою ж тудыть в кочерыгу! – взорвался вдруг молчавший до этого Макусин. – Мужики, вы чо, ошалели? Или брагой опились, пока меня не было? Вы чо, волосьев николь не видывали? Ну, поболе их у парня, чем у нас, так чо с того? Он ужо и не человек теперича? У тебя, вон, Мартын, у самого баба волосатая, так ты ж ее не в зоопарку каком нашел – сама такая уродилась.
– Дык вить то баба… – забормотал одноглазый, оказавшийся Мартыном. – И у Таньки моей рожа-то без волос. Да и титьки ишшо…
– С титек-то сам, поди, волосья оборвал? – загоготал кто-то из мужиков, и это будто стало неким сигналом – все остальные тут же подхватились, грохнули в десяток глоток, и сразу расслабились, преобразились, перестали выглядеть ошалевшими болванами.
Хохотал вместе с ними и Пистолетец. Да и сам Глеб, заразившись, не смог удержаться – растянул губы в улыбке.
Отсмеявшись, мужики определенно подобрели; смотрели на путников уже не удивленно, не пугливо, не настороженно, а с толикой некоторого превосходства, или, скорее, попечительства: дескать, мы тут хозяева, вы наши гости, так что сильно не духаритесь, знайте свое место, тогда и мы вас в беде-обиде не оставим.
– Вот что, – посмотрел на отправившееся уже к закату солнышко Макусин, – с избой на сегодня шабаш, все одно – какая теперича работа… Глеб с Толяном ко мне пойдут – на повети [3] места хватит.
– А чо к тебе-то? – выступил вдруг обладатель недоразвитой третьей руки Степан. – У нас повети тоже имеются.
Мужики одобряюще было загудели, но Макусин цыкнул на них, подобрал лежавшую в траве под кустом грубую серую рубаху, неспешно ее натянул и сказал:
– Повети у всех имеются. Тока гостей на всех все одно не хватит. Не драться же теперя из-за них? Вот я их и возьму к себе. А вы, кто желает, подгребайте ко мне, как солнышко сядет. Манька моя картохи наварит, вы тож чего ни есть пожевать с собой волоките – посидим, побалакаем.
– У меня бражка есть, свекольная, – заикнулся кто-то.
– Бражку само собой волоките, – кивнул Макусин. – У меня тож ее малость имеется. Тока шибко много не тащите, по баклажке на брата – и хватит. А то завтра робить [4] не заможете.
Мужики натянули сложенные под кустом рубахи, похватали инструмент и шустро разошлись по домам – готовиться к «вечеринке». Видать, не так уж часто выпадали им такие праздные часы, да и поговорить с необычными гостями хотелось определенно всем.
Дом самого Макусина оказался поблизости – через две избы от строящейся. У него была даже не изба в точном понимании этого слова, не бревенчатый сруб, а крытый потемневшим от времени, потрескавшимся шифером, сложенный из также почти черного уже бруса «коттедж» на два крыльца – построенный еще наверняка до Катастрофы. Собственно, из таких на две семьи «коттеджей» состояла едва ли не половина Ильинского.
Во дворе у Макусина, возле покосившегося сарая, был врыт в землю большой дощатый стол с грубыми скамьями вдоль каждой стороны. Вероятно, хоть, может, и не часто, посиделки хозяин устраивать любил. А возможно просто его семья предпочитала в теплую пору трапезничать на свежем воздухе.
Метрах в трех от стола, с двух его сторон, чернели два обложенных закопченными камнями круга. Хозяин набрал дров из сложенной вдоль изгороди поленницы, сложил их в кострищах. Поджигать пока не стал – было еще довольно светло, хотя солнце уже село. Кивнул Глебу с Пистолетцем на скамью возле стола, приглашая садиться, сам же зашел в дом, но скоро вернулся с деревянной баклагой и тремя алюминиевыми кружками. Две наполнил доверху, в одну плеснул на дно. Полные поставил перед гостями, поднял полупустую:
– Давайте, за знакомство.
– Может, подождем остальных? – спросил Глеб.
– И с остальными успеете. Вы-то находились сегодня, так что с устатку шибко добрó будет… Да и не робить вам все одно завтра, так что и поболе принять можно.
Собственно, Глеб догадывался, чего добивается хозяин: подпоить гостей, чтобы языки развязались – авось и проговорятся, брякнут то, что ранее скрыть собирались. Но поскольку Глеб все равно ничего не помнил, то опасаться собственной болтливости ему было незачем, а унять взбудораженные мысли и нервы определенно хотелось. Так что спорить он не стал, взял кружку, чокнулся с хозяином и Пистолетцем и принялся жадно глотать ядреную, отдающую свеклой брагу – собственно, он только сейчас понял, что уже давно испытывает жажду, так что хмельной напиток пришелся весьма кстати не только в качестве «успокоительного».
Стоило Глебу и Пистолетцу опустошить кружки, Макусин тут же наполнил их снова. Себе наливать не стал, но кружку приглашающим жестом поднял:
– Чтоб память вернулась.
Глеб про себя лишь усмехнулся: его догадка оправдывалась, хозяин в самом деле торопится их напоить, чтобы развязать языки. И хоть ему, кроме завтрашнего похмелья, перебор выпитого ничем не угрожал, осушать вторую кружку не стал, отпил с четверть, не более. И сам решил попробовать разговорить Макусина.
– Вот ты говорил, что мы не «дикие», – сказал он. – А кто тогда? Какие могут быть варианты?
– Варьянты? – почесал корявую плешь Макусин. – Варьянтов не шибко много. Ну, Толян, знамо, мутант с Лузы, тут варьянт простой. Коли не врет, конечно, – бросил он на Пистолетца хлесткий, с прищуром взгляд, и лузянин, поперхнувшись брагой, закашлял, заерзал, замахал руками:
– Кхе!.. Не… кхе-кхе!.. Не рву я! Кхе-кхе! Зачем мне? У меня вон что, – ткнул он под нос Макусину беспалую ладонь, – а ты…
– Ладно, ладно, – отодвинул хозяин от лица руку гостя. – Не гоношись. Это я так, для примеру, – и продолжил, обращаясь уже непосредственно к Глебу: – А вот ты… Ты, брат, из городу, по рукам да по одеже видно.
– По рукам? – уставился на свои ладони Глеб. – А что по моим рукам видно? Волосатые они, только ладошки и голые. Ну и ногти у меня черные, на когти больше похожи. Так разве в городе у всех такие? А если в городе, то в каком?
– Волосатые, поди, не у всех, – усмехнулся Макусин. – И когти, небось, не у всякого растут. А только вот нетути ни у кого в деревнях таких гладких ладошек. Не робил ты, Глебушка; ни топора, ни лопаты в руках не держал, земли не пахал, сена не косил, картошки не копал. А вот што за город… Так либо Луза, либо Устюг – другие-то далеко, да и живет ли там кто – незнамо.
– Нет, не Луза, – замотал головой уже слегка захмелевший Пистолетец. – В Лузе бы я… бы я бы… бы… это… такого зверилу не смог не того… бы.
– Сам ты зверила! – пихнул его в бок Глеб. – Ты еще больше выпей, а то у тебя пока «бы» слишком хорошо получается.
– Прости, – заморгал Пистолетец. – Я хотел… это… верзила…
– Ты вообще лучше помалкивай. Тут без тебя хоть бы в чем разобраться, – буркнул мутант и вновь посмотрел на хозяина. – Так значит Устюг?
Макусин пожал плечами, плеснул себе, снова на донышко, браги, выпил.
– Знамо, Устюг. А коли так – морозовец ты, не иначе. Ежели, конечно, Святая в каратели мутантов брать не стала.
– Что? – нахмурился Глеб. – Какой еще «морозовец»? Какая Святая? Ты ясней говорить можешь? А то тоже, как этот вон, – кивнул он на погрустневшего Пистолетца, – про морозильников плел…
Тут он осекся и замер. Так вот какую ассоциацию вызвали у него те самые «морозильники»-отморозки из Лузы!.. «Морозовцы». Конечно же, «морозовцы»! Это слово он определенно раньше слышал. И не раз. Но кто это такие, вспомнить все равно не мог, как ни старался. Равно как и то, был ли он сам этим самым морозовцем.
– Что, вспомнил? – по-своему понял его реакцию Макусин.
Но ответить Глеб не успел – во двор один за другим потянулись давешние мужики-строители. Хозяин же направился к приготовленным в кострищах поленьям – хоть в первой половине лета на севере ночи не темные, однако период пика «белых ночей» уже закончился, так что для лучшего освещения, а особенно для отпугивания озверевших комаров костры были хорошим и в данном случае, пожалуй, единственным средством.
Мужчины, как им и было велено, принесли с собой еду и выпивку. Но если хмельное здесь водилось только одного сорта – разве что двух разновидностей: брага свекольная и брага ягодная, – то съестное отличалось несколько бóльшим разнообразием. Пришедшие выложили на стол как уже упоминавшуюся вареную картошку, так и пареную репу, морковь (прямо с грядки, с ажурными зелеными хвостиками), горох в стручках и он же россыпью, рыбу – копченую и вяленую (кто-то принес сырую, свежевыловленную, и Макусин передал ее показавшейся на миг из дома жене), а одноглазый Мартын расщедрился даже на половину курицы, хорошо прожаренной, с аппетитной румяной корочкой.
Браги же, хоть и предупреждал работников Макусин, оказалось все же больше, чем требовалось. Так, во всяком случае, думалось Глебу, хотя у его соседей по столу наверняка имелось собственное, прямо противоположное мнение. Но как бы то ни было, хмелели мужики быстро, а мутанту хотелось прояснить и расширить полученные от Макусина сведения. Да что там, он просто горел от нетерпения продолжить начатый разговор, ведь сейчас могло наконец выясниться, кто он такой и откуда. Пусть без «почему», «зачем» и «как», но хотя бы что-то…
И он, осушив залпом полкружки браги, не выдержал. Вперил тяжелый взгляд на хозяина и громко, перебивая сумбурный застольный гам, спросил:
– Так кто я все-таки, морозовец или каратель?
За столом тотчас повисла тишина. Напряженная и недобрая. Угрожающе поблескивали красным отражающие пламя костров глаза. Глебу стало совсем неуютно.
– Чего вы примолкли-то все? – выкрикнул он. – Что я не так сказал? Я ведь не помню ничего, повторил только, что Макусин говорил.
– Ты говорил? – повернулся к хозяину сидевший с ним рядом мужик. – Откель знаешь, что он каратель?
– Да ничо я не знаю! – прихлопнул по столу ладонью Макусин. – Ишь, нахохлились, расщеперились [5], как куры под петухом… Я сказал, что из Устюга он, не иначе. А коли так, то морозовец, али каратель, кто ишшо-то?
– Не, не могет он карателем быть, – выдохнул Семен, у которого из-за культяпки третьей руки нелепым горбом топорщилась спереди рубаха. – Туды ить мутантов не берут.
– Так в сами каратели, поди, и не берут, – прищурился Макусин. – А ежели в прихвостни ихние, в шпиены?… Он тут позыркает, непорядки унюхает, да своим и доложит. А те ужо и пришлепают.
– Да какие шпионы, какие каратели?! – вскочил Глеб. – А если морозовец – лучше?… Что вы вообще тут мелете? Хоть объясните, в чем вы меня подозреваете?
– Объясним? – сверкнул на хозяина единственным глазом Мартын.
– Сам объясню, – буркнул Макусин и рыкнул на Глеба: – А ты сядь! Ишь, вскочил, как волдырь на жопе!.. И налей себе браги-то, поуспокойся чуток. Покеда ты мой гость, никто тебя не тронет, будь ты хошь сама Святая с яйцами.
Кто-то гоготнул, остальные подхватили. Обстановка разрядилась, хотя напряжение окончательно не ушло.
Глеб сел, налил браги, хотел выпить, но его тронул за рукав Пистолетец и шепнул:
– Мне тоже блесни. Страшно…
– Не боись, – шепнул в ответ Глеб, но браги напарнику «блеснул». Примерно с треть кружки.
Остальные тоже потянулись за баклажками, наполнили емкости, выпили, приготовились слушать Макусина.
Тот же лишь помочил усы, едва ли сделав и пару глотков. Потом обхватил ладонями кружку и заговорил, глядя в нее, словно наблюдая в хмельном содержимом некое действо.
Говорил он медленно, веско, но из-за скудости лексикона и местечкового коверканья слов не очень понятно. Впрочем, главное Глеб все-таки уяснил.
Из рассказа Макусина выходило, что Великий Устюг сильно разрушен, в том числе и храмы. В подземельях под ними и в древних подземных ходах живут не мутировавшие люди – так называемые «храмовники», над которыми стоит некто «Святая». На поверхности для них слишком большой уровень радиации, поэтому вылезают они из подземелий редко, да и то лишь в защитной одежде и масках. Зато наверху в пределах города обитают люди-мутанты, возглавляемые «Дедом Морозом» – тоже мутантом, выдающим себя за легендарную личность, за что и получили неофициальное название «морозовцы». А по району рассеяно много сел и деревень, больших, таких, как Ильинское, и совсем маленьких, зачастую всего в две-три избы. Их также населяют мутанты. Причем, многие из них хотят жить в городе, где за прошедшие после Катастрофы пару десятков лет стало довольно безопасно и комфортно. Но храмовникам не нужно столько потенциальной опасности у себя под боком. Они запрещают «диким» мутантам появляться в городе. Опасаясь группирования «диких» в большие организованные сообщества, храмовники запретили им создание новых коллективных поселений. «Диким» мутантам запрещено также иметь детей и владеть огнестрельным оружием. Имеется ряд и других категоричных запретов. Для контроля за исполнением этих «законов» храмовники периодически устраивают облавы по району, но далеко «дотянуться» им затруднительно. В основном инспекционно-карательные рейды проводятся по рекам с помощью весельных «галер» – переоборудованных речных катеров и теплоходов.
– И вот кто ты таков, – закончил свое выступление хозяин, – нам покеда неясно.
Глеб обвел взглядом сидящих за столом. Кто-то подозрительно разглядывал его, кто-то пьяно хмурил брови, улыбок на лицах больше не было. Видать, у каждого имелось что вспомнить, навеянное рассказом Макусина.
И тут неожиданно подскочил Пистолетец.
– Да итить вашу так! – заверещал он, размахивая беспалой ладошкой. – Путицы вы безлоговые! Уж если кто и шпион ваших махровников, так это я, не Глеб.
– Пошто так?… – от изумления даже не обидевшись на «безлоговых путиц», уставился на него Макусин. Впрочем, как и все остальные, включая самого Глеба.
– А пото, что шпион должен быть немазетным, как мышка, не влеприкать никакого внимания… Он своим в доску во всем должен закаться, да еще и жалость завывать. Вот как я, – Пистолетец опять покрутил изувеченной ладонью. – А от такого шпиона, – кивнул он на Глеба, – все ж разбегаться да тряпаться станут. Чего он тут вам нанюхает?
– А ить он дело говорит, – вымолвил один из мужиков.
– Так и чо, шпиен, значится, Тол… ик?… – пьяно икнул еще кто-то.
Все опять загудели, некоторые начали с угрожающим видом подниматься со скамей.
– Так, ну-ка, ша! – со всей мочи вдарил кулаком по столу Макусин. – Всем сидеть и слушать, что я скажу. Кто бы они ни были, сейчас они мои гости. А ежели кто моих гостей тронет – того потрогаю я. Как я трогать умею, вы все тутока знаете. Да и не каратели они никакие, это и прям я сдуру пернул. Морозовец Глеб, не иначе. А морозовцы нам не враги. Потому так я скажу тебе, Глебушка, – повернулся он к мутанту: – Коли и впрямь ты ничо не помнишь, то начинай-ка жить заново. Вот прямо у нас тутока и начинай. Покуда у меня поночуете, а там мы вам избу срубить подмогнем – и живите себе. «Галерщики» сюды редко добираются – рази что по весне когда, коли река разольется, да и то не кажный год, а через два-три на пятый… Так-то мелко здеся, не пройти их корытам. А боле кто тутока вас тронет? Живите да живите. С бабами у нас, правда, хреново, ну да помрет кто из мужиков – они шибче баб дохнут – возьмешь тады вдовушку. А там и Толяну кака-нить достанется.
– Так и чичас, вон, Макариха есть, – подал голос Мартын.
– Макариха есть, – кивнул Макусин. И хмыкнул. – А ты сам-то бы лег с ей?…
– Ежели тока и ентот глаз выколоть! – испугался одноглазый.
– Вот и мне-ка совестно об ей гостям говорить, – вновь усмехнулся хозяин. Но тут же вновь стал серьезным и спросил у Глеба: – Ну так что, остаетесь?
– Погоди, Макусин, – нахмурился Глеб. – За предложение и доверие спасибо, но я вот что подумал. Если я и впрямь морозовец, то мне в Устюг надо. Меня же свои всяко узнают. Расскажут, кто я такой, покажут, где жил, научат тому, что я делал. А может там, дома, я и сам все вспомню.
– А ежели ты все ж не морозовец? – прищурился хозяин. – Я ить не Дед Мороз, чтобы все угадывать.
– Что?… – встрепенулся Глеб. – Дед Мороз может все угадывать? И про человека тоже?…
– Дык кто ж знает, – пошел на попятную Макусин. – Сказывают про его много, так кто ж теперя в сказки-то верит?
– Не, Макусин, – замотал головой один из мужиков, – про Деда Мороза не сказки. Он все про всех знает. В глаза зыркнет – и мигом все высмотрит. Что было, что есть, что будет… Страшно тока.
– Что страшно? – спросил Глеб.
– В глаза его ледяные смотреть. Можешь сам навек ледышкой сделаться.
– Ты смотрел, што ль? – сердито бросил Макусин.
– Я не смотрел, люди сказывают…
– Вот и не мели языком, помело! А ты, Глеб, его не слушай. Да если ты не морозовец, то в Устюг тебя никто и не пустит. У тебя ведь документа нету?…
– Какого документа?… – растерялся Глеб.
– Что ты морозовец?
– Нету.
– Ну тогда и не суйся в Устюг. Забудь. Здесь твое место.
– Но… мне теперь точно туда надо! Вдруг мне и впрямь Дед Мороз поможет все вспомнить?
– Он тебя, скорее, повесит. А еще быстрее, собакам скормит.
– Но почему?! – подскочил Глеб. – Морозовцы ведь тоже мутанты! Даже если я не один из них, зачем же они такого же, как они сами, убивать станут?
– Не такой ты, Глебушка, – вздохнул Макусин, – ох, не такой… – А потом сказал для всех, коротко и категорично: – На посошок – и ша! Спать пора, робить завтра.
Глава 4
Принятие решения
Пока сидели за столом, небо затянуло облаками, стало почти темно. Хлев у Макусина стоял в стороне, за домом. На фоне более светлого, чем земля, небосвода был виден только его силуэт. Когда хозяин подвел к нему гостей, Глеб услышал, что внутри кто-то есть: его чуткие уши уловили звуки дыхания и слабый перестук, словно некто, обутый в сапоги с твердой подошвой, переминался с ноги на ногу. Однако мутант быстро вспомнил, что хлев предназначен для скота, а у скотины, как правило, имеются копыта, так что природа звуков для него стала понятной.
– Корова? – спросил он.
– Не, – отмахнулся Макусин. – На корову шибко много сена запасать надо. Их тут мало кто держит. Это давеча держали, чтоб молочко было для деток. А теперя, когда деток нельзя… – Хозяин раздраженно сплюнул. – Так что поросят я держу да козу. Манька моя тож молочко-то любит… А на козу-то уж я сена накошу как-нить.
– Представляю, как выглядят та коза с ропосятами, – тихонечко пробубнил Пистолетец.
Хозяин услышал.
– Посмотреть хошь?… А уснешь опосля?
– Мы чулше того… завтра посмотрим… – испуганно замямлил лузянин.
– Ну-ну, – хмыкнул Макусин, потом нагнулся, зашарил в темноте возле хлева, что-то с натугой поднял и грохнул о стену, беззлобно ругнувшись под нос. Из-за стены раздалось тревожное блеяние, пару раз хрюкнул поросенок.
– Полезайте, – сказал хозяин.
– Куда? – не понял Глеб.
– На поветь, куда ишшо-то? Для чего я и лестницу-то поставил?
Только теперь стало ясно, чем громыхнул о стену Макусин. Глеб перевел туда глаза и невольно пригляделся… Нет, он и не рассчитывал что-либо увидеть, глаза после света костров еще не привыкли к плотному сумраку, но неожиданно, словно в голове у него щелкнул выключатель и во лбу зажегся фонарик, мутант без труда сумел разглядеть и Пистолетца с Макусином, и бревенчатую стену хлева, и прислоненные к ней две толстые жердины со ступеньками-перекладинами между ними. Правда, видел он все это лишь в двух цветах – черном и белом, причем, очень контрастно, почти без полутонов, но это все равно было стократ лучше, чем вообще ничего.
– Полезайте, – повторил Макусин. – Там сено свежее. Тока шибко не мните, с краю лягте.
Глеб машинально кивнул, не подумав, что хозяин не может разглядеть этот кивок, осторожно ступил на перекладину, проверяя, выдержит ли та его вес, затем быстро вскарабкался по лестнице к квадратному лазу под крышей. Отодвинул дощатую заслонку и забрался внутрь. На поветях вкусно пахло сеном. Глебу подумалось, что спать здесь, наверное, будет невероятно сладко. Он подошел к «лежанке», повалился на нее спиной и его в самом деле сразу же потянуло в сон. Но тут из отверстия лаза послышалось громкое сопение, а потом бледным привидением – как предъявило его «ночное зрение» мутанта, – показался и сам Пистолетец.
– Эй, ты где? Глеб, отвозись!.. Ты вниз не славился, к монстрам этим?
– К каким еще монстрам? – недовольно откликнулся Глеб.
– Ну, к козе-тумантке… и этим… как их… хрю-хрю которые.
– К какой-какой козе?…
– Так это… как его… которое уродство от диарации…
– Тьфу на тебя, косноязыкий! С тобой мозги свихнешь. Мутантке!
– Во-во, мутантке. Не свалился?
– Конечно, свалился. Тут же пола нет. Макусин нас специально заманил в ловушку, чтобы своих домашних мутантов нами покормить. Не слышишь, что ли, как они меня пережевывают?
– Ты тушишь!.. – неуверенно хихикнул Пистолетец.
– Какие уж тут тушки… тьфу!.. шутки. Вторую ногу доедают.
– Глеб, не надо так… Я ментоты боюсь. А тут еще эти внизу…
– Ну ты и чудила, – вздохнул Глеб. – Иди давай на мой голос, ментота.
Пистолетец вытянул руки и осторожно, меленькими шажками, двинулся в его сторону. Но вдруг неожиданно взвизгнул, дернулся вбок и присел.
– Эй, ты чего? – удивился мутант.
– Там… – дрожащей рукой ткнул в его направлении лузянин. – Там кто-то… Ой!.. Глаза синие… Светятся… Это коза! Это коза сюда барзалась!.. Регебись, Глебушка, она где-то рядом с тобой!
– Что за ерунду ты несешь? Нет тут никакой козы! Как бы она сюда забралась, сам-то посуди?
– А глаза?… – не сдавался Пистолетец.
– Да мерещится тебе просто, вот и все.
– Ага, как же… Я слова с бувками путаю, но вижу-то хорошо, без тупаницы… Вон, вон, моргнули!.. Еще раз!.. Ой-ой!
Лузянин, как стоял на карачках, так и пополз задом к лазу.
– А ну, стой! – начал догадываться, в чем дело, Глеб. – Это, кажется, я.
– Что «ты»? – остановился Пистолетец.
– Моргаю я. Похоже, это мои глаза. Ну-ка, скажи, сколько раз они сейчас моргнули?
– Три…
– А сейчас?
– Тяпь… Пять, то есть. Так это и правда твои глаза?! А почему они такие?…
– А почему я сам такой? – задал ответный вопрос мутант.
– Ну… да-а… – протянул, поднимаясь на ноги, лузянин. – Эх, если бы ты еще и видел в ментоте!..
– Насчет ментоты не знаю, – фыркнул Глеб, – а вот в темноте, оказывается, и в самом деле вижу.
– Ух ты! Здорово-то как! Так ты и меня дивишь?
– А то! Вон, ты руками вокруг водишь. А теперь машешь правой. Хватит меня проверять, иди давай на мои глаза, коль они такие приметные. Иди-иди, не съем я тебя. Тут мягко, сено.
– Сено – это шорохо-о-ооо! – добравшись до «постели» и вытянувшись рядом с мутантом, пропел Пистолетец.
– Вот только шорохов как раз не надо! – обрубил Глеб. – Будешь шебуршиться – выгоню спать во двор.
– Не-не, – испугался лузянин, – я не буду!.. Я только спрошу тебя кое о чем и затухну…
– А может, сразу затухнешь, без вопросов? – с затаенной надеждой поинтересовался мутант.
– Я так не усну… – жалобно пролепетал Пистолетец. – Ворочаться стану, тебя дубить…
– Я вот тебе подублю!.. Ладно, задавай свой вопрос, только быстро.
– Глеб… – начал и тут же замялся лузянин. – Вот ты скажи, как тебе капозалось: Макусин – умный велочек?
– Умный. Спокойной ночи.
– Допожди! Я еще не все!..
– Ты же сказал, что спросишь – и затухнешь. Спросил? Спросил. Я ответил? Ответил. Теперь спим.
– Так я еще не спросил влагного! – завопил Пистолетец.
Снизу послышалось испуганное хрюканье и сонное блеяние.
– Ты что, ошалел? – рассердился Глеб. – Сейчас точно тебя к «монстрам» спущу – с ними спать будешь, в обнимку!
На удивление, лузянин не стал верещать и возмущаться. Лишь недолго посопев, сказал тихо, но очень серьезно:
– Глеб, я правда важное хочу спросить.
Тон его голоса и то, что Пистолетец не исковеркал ни одного слова, настолько поразили мутанта, что он сдался.
– Ладно, спрашивай. Только не ори больше.
– Вот он, Макусин, тебя приговаривал… заговаривал… нет, уговаривал здесь остаться. Навсегда. Жить спокойно и медленно. То есть, тихо. Тихо-мирно, как роговится. И вот мой гладкий вопрос: ты согласен?
Пистолетец притих. Настолько, что Глеб не смог уловить даже его дыхания. По всему выходило, что лузянина и впрямь волновал это «гладкий» вопрос. Вот только «гладкого» ответа на него у мутанта не имелось. А тот единственный, который был, даже ему самому казался весьма шероховатым и занозистым. Но врать своему товарищу Глеб не хотел, да и смысла не было – все равно ведь не сейчас, так утром придется рассказывать о своем решении.
И все же он не ответил сразу, а тоже спросил:
– А ты бы хотел остаться?
– Да! Очень! – зашуршал сеном Пистолетец. – Здесь так скопойно! И люди бодрые.
– Ты считаешь бодрость главным человеческим качеством? – удивился мутант. Разумеется, притворно удивился, просто невольно тянул с тем самым ответом, на который все не мог решиться.
– Почему?… – Глеб увидел, как хлопают ресницы лузянина, и ему даже почудилось, что он слышит звук этого хлопанья. – Зачем бодрость?… А-а! Наверное, я опять репепутал! Хотел сказать, что люди бо… до… не злые, в общем.
– Ладно, прости, – выдохнул Глеб. – Понял я все. И слушай, что тебе скажу. Да, здесь, наверное, хорошо. И люди в Ильинском живут, ты прав, вроде как тоже неплохие. А коли тебе так сильно тут понравилось, то и оставайся. Я только рад за тебя буду. Правда.
– Как оставайся?! – вскочил на ноги Пистолетец. – А ты?…
– А я уже говорил: в Устюг мне надо, к Деду Морозу.
– Но ведь Макусин…
– А что Макусин? Ты вот оговорился было, что он меня приговаривал, а ведь только это и на самом деле так. Мне остаться здесь – это как приговор: всю жизнь прожить беспамятным, не знать ни кто я такой, ни откуда… А я так не хочу. И «медленно» жить, как я успел понять, тоже не по мне.
– Я ороговился! – вскрикнул, но, опомнившись, тут же перешел на шепот Пистолетец: – Тихо-мирно!..
– Без разницы. Что тихо, что медленно – смысл один: сиднем сидеть да старости со смертью дожидаться.
– Но так тебе ее и ждать не придется! Ты погибнешь еще по родоге в Устюг! Тебя монстры соржут, барзойники убьют, в лесу базлудишься!..
– А кто тебе сказал, что я по лесу пойду? – усмехнулся Глеб. – Я по реке поплыву.
– Это же ледако! Ты утонешь! Или рыбы-туманты тебе ноги пооткусывают… или еще чего… И помечу ты умерен, что тут река есть?
– Река тут есть помоту… тьфу, заразил, косноязыкий!.. потому, что у меня уши имеются. Макусин ведь рассказывал, что «инспекторы» храмовников здесь редко бывают, поскольку река мелкая. А мне глубокой и не надо. Плот – не «галера», и по мелководью пройдет. А и сядет на мель – вытяну.
– Плот? – присел рядом с Глебом Пистолетец. – Откуда у тебя плот?
– Пока ниоткуда. Но леса кругом хватает, сделаю. Мужики помогут.
– Рохошо, плот сделаешь, – не сдавался лузянин. – Пусть и доплывешь до Устюга, а там тебя без кодументов схватят и убьют. Или просто так убьют. Храмовники, помоту что мутант, морозовцы, потому что искупаются.
– Очень бы хотелось уточнить, в чем именно они искупаются – в слезах или… Ну да ладно. Тут на самом деле шутить не особо хочется, потому что ты прав.
– Я прав?! – возликовал Пистолетец, но после того, как мутант шикнул на него, голос понизил: – Так значит, ты остаешься?
– Да, ты прав. Моя затея очень опасна, и шансов, что она мне удастся, пожалуй, и впрямь не очень много. Но я все же отправлюсь в Устюг. А здесь остаешься ты.
– Нет!..
– Да.
– Но я уже призевался к тебе!..
– А я уже иззевался, – и в самом деле зевнул Глеб. – Я спать хочу, понятно тебе? И я на твой главный вопрос давно ответил, а ты мне еще кучу подвалил!
– Но…
– Тпру!.. Приехали. Завтра поговорим. И если сейчас хоть раз еще пикнешь – в лоб дам. Честно.
В ответ на это Пистолетец лишь обиженно засопел. Однако «пикать» поостерегся.
Хотя спать легли поздно, проснулся Глеб, что называется, с первыми петухами. Впрочем, встал он все-таки позже. Петухи в селе действительно имелись, и разбудить они мутанта разбудили, но, увидев в отверстии лаза кусок еще весьма тусклого неба, он решил поспать еще. Ну а проснулся Глеб окончательно, когда хозяйка пришла в хлев кормить скотину и доить козу. Когда под тобой мекают, хрюкают и топочутся, особо не поспишь.
Пистолетец тоже поднялся вместе с Глебом. Вопросительно глянул на него – дескать, не передумал? – получил в ответ косую ухмылку – и не жди, мол, – и первым полез по лестнице во двор. Когда следом спустился Глеб, из дома как раз вышел Макусин. Пожелали друг другу доброго утра, умылись по очереди из жестяного рукомойника, висящего на столбике подле крыльца, затем хозяин зачерпнул из стоявшей рядом кадки плавающим в ней деревянным ковшиком воды, осушил его в несколько мощных глотков – сказывались, видимо, все же последствия вчерашней браги – и протянул ковш Глебу. Тот помотал головой, побрезговал пить невесть какую воду – дождевая, поди, застоялая, да и кто знает, кто и чем в эту бочку лазил… Макусин положил ковшик в кадку и позвал гостей к столу:
– Сейчас Маня со скотиной управится, чаю принесет да молочка козьего. С чаем-то ску-у-уусно!..
Глеб, невольно вспомнив вкус молока, но не сумев извлечь из памяти моменты, когда и где он его пробовал, подумал, что оно вкусно и само по себе, безо всякого чая. Но коза – не корова, если поить гостей «чистым» молоком, то хозяевам самим не достанется. А в чай добавить, побелить его, как тут говорят, – это что, это можно.
А пока, чтобы не сидеть остолопами, Макусин завел разговор. Причем, невольно продолжил тему, начатую Пистолетцем и Глебом вечером на сеновале.
– Ну так что скажете-то: остаетесь? – посмотрел он на мутанта.
– Он остается, – кивнул на лузянина Глеб, – я нет.
– Я тоже нет тогда! – вскинулся Пистолетец. – А лучше ты – да. И я догта да.
– Пошто нет-то? – не отводя взгляда от Глеба, прищурился Макусин. Мутантова напарника он будто не замечал и не слышал.
– Ты знаешь, почему. Я уже говорил, мне к Деду Морозу надо. И я все знаю: и про опасности, и про малую вероятность удачи… Но мне надо. И я пойду. Вернее, поплыву.
И Глеб рассказал Макусину свой план насчет сплава до Устюга по рекам на плоту. Попросил он у хозяина и помощи в его постройке.
Макусин, закатив к небу глаза, задумчиво поскреб бороду. Почмокал губами, похмыкал, потом выдал:
– Ну, коли решил, отговаривать боле не буду. И мысля у тебя дельная про плот-то… Пропадешь все одно, конечно, но попробовать можно.
– Так вы поможете его построить? Вряд ли я один справлюсь. Мне и надо-то в помощь одного-двух мужиков.
– Так ведь мужики-то избу ставят, сам видел.
– А остальные? Неужели в селе больше нет мужиков?
– Есть, как не быть. И поболе их, чем те, кого ты видел. Тока кто слаб, кто однорук али безрукий вовсе, кто умом не шибко ладен…
– И что мне делать? Ждать, пока построят? – приуныл мутант.
– Можешь ждать, а лучше помоги. Так и дом построим скорей, и сам ты топором робить научишься – плот-то, гли, и делать проще станет.
Разумеется, Глеб согласился. Подал голос и Пистолетец:
– Я тоже помогу. И дом, и плот. И в Устюг с тобой поплыву, раз уж ты… того… никак иначе…
– Не поплывешь, – нахмурился Глеб. – Здесь останешься. Слыхал, мужиков справных мало? У тебя хоть одна рука и не особо цепкая, да и сам ты не богатырь, но все ж лучше, чем вовсе без рук.
Макусин одобряюще кивнул: дескать, пусть остается, лишним не будет, но Пистолетец заупрямился:
– А ты мной не командуй! Я сам себе мокандир. Сказал – поплыву с тобой, значит поплыву. Мне, может, тоже к Деду Ромозу надо.
– Тебе-то зачем?
– А думаешь, мне нравится говорить так, слова да бувкы путая? – запыхтел, насупившись, Пистолетец. Пожалуй, таким сердитым его Глеб еще и не видел. – Думаешь, нравится, когда люди смеются и не все у меня поминают?
– И что, ты думаешь, Дед Мороз тебе в этом поможет?
– А ты думаешь, он мопожет тебе о себе вспомнить? – с вызовом глянул на мутанта лузянин.
– Во всяком случае, надеюсь, – опустив в стол глаза, ответил Глеб.
– Вот и я тоже надеюсь. Этого никто никому затрепить не может.
Мутант молча махнул рукой. Тем более жена Макусина как раз принесла кружки с горячим, вкусно пахнущим травяным чаем. Затем вынесла и молоко – аж полную кринку.
Глава 5
Побег
Глеб думал, что на постройку дома уйдет много времени. Однако поставили сруб на удивление быстро, буквально за пару дней. Столько же ушло на крышу, еще день на внутреннюю отделку – полы, окна, двери и прочую мелочовку.
Работали вместе с мужиками и Глеб с Пистолетцем. Сперва от них толку было немного, но Глеб быстро приноровился, перенял основные навыки, и справлялся с делом ничуть не хуже остальных. А уж там, где требовалась физическая сила, его помощь и вовсе оказалась незаменимой – бревна средней длины он вообще мог поднимать в одиночку. Хуже получалось у Пистолетца. Помимо того, что он сам по себе не отличался силой и статью, так сказывалось еще и отсутствие пальцев на правой руке, несмотря на то что лузянин был левшой. Для поднимания и перетаскивания бревен Пистолетец явно не годился – даже если бы и поднял, поднатужившись, оставался большой риск, что бревно в его руках не удержится и, сорвавшись, отдавит ноги или ему самому, или работающим поблизости. Поэтому ему доверили ошкурку бревен – топор он худо-бедно держать наловчился. Ну а после того, как сруб был поставлен, лузянин проделал бóльшую часть работы по законопачиванию щелей мхом.
В последний день строительства Пистолетец завел было даже старую песню:
– Вот видишь, как у нас рохошо получается! Давай останемся. Мы здесь ой как гриподимся!
– Еще одно слово, – рыкнул Глеб, – и ты здесь точно останешься, грипождало болтливое!
Лузянин заткнулся и больше этой темы не поднимал. Оставаться у новых друзей одному ему определенно не хотелось.
* * *
Пусть отсрочка оказалась не столь значительной, как ожидал поначалу Глеб, она его все-таки раздражала; очень уж не терпелось поскорее отправиться в Устюг, невыносимо хотелось понять: кто же он в конце концов такой и зачем… И пусть шансы на это оставались призрачными, а вероятность погибнуть огромной – ему было все равно. Бездействие и вечное неведение казались для него куда страшнее смерти. Но единственный разумный путь в заветный город был только один, по реке. А для этого требовался плот. Поэтому приходилось ждать и терпеть.
Правда, вынужденная отсрочка в виде строительства дома не вышла совсем уж бесполезной. Кроме того, что Глеб научился – или восстановил навыки? – работать топором, он узнал много нового для себя и наверняка полезного для достижения своей цели. Сам во время работы он в основном молчал (да и что он мог рассказать?), зато мужики чесали языками не менее ретиво, чем топорами, и мутанту лишь оставалось короткими вопросами и репликами изредка направлять разговор в нужное русло, а потом, как говорится, держать уши открытыми и мотать полученную информацию на ус. Возможно, не вся она была полностью достоверной, но даже в преувеличенных, обросших догадками и фантазиями рассказах в любом случае оставалось зерно истины, а Глеб неплохо, как ему казалось, умел «отделять зерна от плевел», пусть и не помнил пока источников своего умения.
Из всего услышанного и прошедшего в его голове «очистку от шелухи», мутант уяснил следующее.
Во-первых, как он откуда-то помнил и сам, радиоактивное заражение Великоустюгского района до сих пор оставалось довольно высоким. Обычные люди без средств противорадиационной защиты долго на поверхности находиться не могли. Но радиацию без вреда переносили мутанты – остатки выживших и адаптировавшихся к радиации людей, а также их потомки. Такие, как они с Пистолетцем и все жители Ильинского. На удивление, выживших оказалось довольно много. Причины назывались разные: от полезных свойств местной воды до защиты древнего «святого» города и его окрестностей высшими небесными силами.
Во-вторых, и это для него было особенно интересным и важным, Глеб узнал предысторию нынешних отношений храмовников с морозовцами. Как он уже знал из застольной беседы, в подземельях под разрушенными храмами и в подземных ходах Великого Устюга жили не подвергшиеся мутациям храмовники под предводительством некой Святой, а на поверхности в пределах города – возглавляемые Дедом Морозом мутанты-морозовцы. Теперь же выяснилось, что сразу после катастрофы оставшиеся на поверхности устюжане также хотели попасть в подземные убежища, но места и ресурсов там для всех не хватало, поэтому укрывшиеся их не пустили. Люди с поверхности, имея доступ к оружию, разрушили практически все храмы, пострадал и сам город. Еще немного, и они бы добились своего, «выкурили» из подземелий укрывшихся. Но произошло неожиданное событие – ядерный взрыв в соседнем городе Красавино. Храмовники взяли ответственность за это событие на себя, сказав, что взрыв был произведен для устрашения и что подобные заряды имеются и в Великом Устюге, так что если штурм подземелий не прекратится, город будет стерт с лица земли. Поскольку у морозовцев отсутствовала уверенность, что храмовники блефуют, было решено заключить соглашение: храмовники и морозовцы больше друг друга не трогают, храмовники не взрывают ядерные заряды, но морозовцы должны сдать все свои «арсеналы», кроме средств для охоты, а также обязаны снабжать храмовников пищей. Причем все лояльные морозовцы должны быть зарегистрированы. На бывшем судоремонтном заводе наладили обеззараживание воды и продуктов для храмовников, а также восстановление противогазов, пошив защитной одежды, пропитку ее специальными составами и последующую дезактивационную обработку. Там стали трудиться морозовцы под контролем храмовников.
И, наконец, Глебу удалось также узнать явно не предназначенную для посторонних ушей информацию – кто-то из мужиков, не подумав, брякнул, а Макусин не успел остановить болтуна вовремя… Хотя кто его знает, возможно, «слив информации» был произведен сознательно, по непонятным пока для Глеба соображениям. Как бы то ни было, до его сведения довели, что «дикие» мутанты пытаются объединиться, по мере возможности борются с «карателями» и стремятся наладить контакт с морозовцами. Правда, пока не все – в основном, живущие в окрестных с Устюгом деревнях и селах. Но солидарны с ними, конечно же, все «дикие», ведь программой-максимумом мятежников было найти и обезвредить ядерные заряды (или стопроцентно убедиться, что их не существует), а после этого уничтожить храмовников и жить без «белого ига» – независимо и вольно.
* * *
На следующий день Макусин сдержал слово: дал в помощь Глебу двух мужиков – того, что с култышкой на груди, Степана, и Мартына, с шишкой вместо правого глаза.
Плот вязали на опущенных в реку слегах [6]. Очень большой решили не делать, на двоих путешественников без поклажи и для не особо продолжительного сплава хватило бы и шести-восьми бревен. Но связали – плетеной из ивовой коры веревкой с бревенчатыми же поперечинами – даже десять, что называется, про запас. На корме укрепили гребь – длинное и толстое весло, чтобы плотом можно было худо-бедно управлять, в центре, чуть ближе к корме, поставили небольшой шалаш из еловых ветвей, где путники могли бы, пристав к берегу, укрыться от непогоды, да и вообще – чтобы спать не под открытым небом. Вытесали и два шеста. Короче говоря, построили вполне добротное, готовое к плаванию судно длиной примерно в пять и шириной в два с половиной метра. Причем, построили всего за день, благо сухие сосновые бревна у мужиков уже имелись, оставалось их только ошкурить да сделать нужные зарубки.
Во время работы мужики опять то и дело чесали языками. Правда, ни о храмовниках, ни о морозовцах, да, собственно, и о самих «диких» Глеб ничего нового не узнал. Вспомнили вдруг прошлое. В одну из минут отдыха Степан, глядя на противоположный берег реки, вздохнул:
– Эх, батя сказывал, скоко раньше тутока народу жило! Так ить ишшо до того, как беда сотворилась, деревни одна за другой помирать стали. Тутока ить, супротив нас аккурат, Анциферово стояло. Подале туды – Малыгино, Слободная, Чум… Ишшо дале – Фроловка. А от нее, по правую руку, Беляшкино, Копылово, Харазмино, Мителево, Исток… А ужо и не осталося там никого, к тому времени, как беда пришла. Старики поумирали, молодые кто в город, кто в Ильинское, кто в Первомайское перебрались.
– Так ить и мой-то батя с Копылова был родом, – подхватился Мартын. – Помню, сказывал, как сюды, в Ильинское, в клуб на танцы бегал. А ишшо на Беляшкине клуб робил – ну, тогда батя совсем ишшо маляленком был, за брательником старшим, дядькой моим, увязывался. Куды тот – туды и он. На Фроловку тож бегали – там и тогда уж, он сказывал, чотыре избы оставалось: аккурат чотыре бабы, да один мужик. Но как-то и молодые тамока ишшо жили: Юрка да Колька с Катькой – брат да сестра. Вот к им батька да дядька мой и бегали… Вот ить, когда он и сказывал-то мне-ка, сам уже и помер давно, а я запомнил вот…
– К чему вы это вспомнили-то? – спросил Глеб, которому стало даже немного завидно: мужики помнили не только свое прошлое, но даже прошлое своих отцов, а он… – Столько времени прошло.
– А к тому, – снова заговорил Степан, – што кабы не бег тады народ из деревень, то нас бы теперя о-го-го скоко было-то! Кто бы и сунулся, какие каратели!.. А и сунулися бы, так и мы бы им сунули.
– И вот, ишь, – добавил Мартын, – тады и ни беды какой, ни котострофы, а все одно деревни рушились. Чо-то не так ужо и раньше пошло… Котострофы-то – оне не разом случаются, не так просто. Они сперва-то помаленьку, полегоньку, не враз и углядишь. А потом все шибче да шибче катятся… Ну а как углядишь, как петух жареный клюнет в заднее место – так все ужо, позно. Раньше надо было репу-то чесать.
– Эх, да чо теперя, – махнул рукой Степан. – Доживем свое – и все, ничо тутока боле не будет.
Мутанту эти разговоры были вроде как и понятны, но все-таки не близки. Заглядывать далеко вперед он еще не привык, а вспоминать прошлое попросту не мог. Оставалось жить сегодняшним днем. Ну, завтрашним максимум.
Глеб был готов отправиться в путь сразу, не возвращаясь в село. Но дело шло к вечеру, да и рюкзак мутанта остался у Макусина. Опять же, уплыть, не поблагодарив хозяина и не попрощавшись с ним, показалось Глебу неудобным. В общем, решили вернуться, переночевать, а по утренней зорьке и двинуть, куда река понесет.
Поужинали. Почти не разговаривали – Макусину с Глебом говорить было больше не о чем, а Пистолетец и вовсе лишний раз боялся рот открыть: а ну как и впрямь суровый напарник его брать с собой передумает? После ужина хозяин велел жене собрать путникам в дорогу каких-никаких харчей. Та вынесла пару пучков моркови, несколько вареных картофелин и печеную рыбину. Завернула все это в листья лопуха и протянула мутанту.
Глеб начал отнекиваться, но Макусин шикнул, ударил кулаком по столу и проворчал, кивнув на Пистолетца:
– Командовать им, вон, на реке станешь. А тутока я хозяин.
Глеб, пряча угощение в рюкзак, вспомнил:
– Кстати, о реке и о рыбе… Мы ведь ее ловить бы могли, если бы было чем. Вы вот чем ловите?
– А кто чем. Кто сетями, кто удочками, кто острогой бьет. Но сеть я тебе не дам, не обессудь. Нитей хороших нет, сами едва перебиваемся, сети-то рвутся… Острогой тебе не совладать с непривыку… А для удочки крючьев у меня тож не амбар, из гвоздьев их делаем, а где гвоздья-то?… Лесý из конского волоса вяжем, так лошадей в Ильинском всего две, и так хвосты у их повыдерганные.
– И что нам тогда делать?
– Ну… дам тебе гвоздь. Ладно, два. А заместо лесы нитку дам. Не шибко она крепкая, но уж… – развел руками Макусин. – Мелкую да среднюю рыбешку выдержит, а коли крупная клюнет – знать, не свезло вам.
– С нитками тоже дефицит? – на всякий случай поинтересовался Глеб.
– Фицит, фицит, – нахмурившись, закивал хозяин. – У нас тутока со всем фицит, окромя леса да неба. Ну, вот Луза ишшо выручает.
– Луза?… – вскинулся Пистолетец.
– Река, – пояснил Макусин. – Она ить тоже Лузой зовется.
Спать легли рано, хозяин пообещал разбудить гостей перед восходом солнца. Но лечь-то легли, а вот заснуть Глебу никак не удавалось. В голове, не останавливаясь ни на мгновение, водили хоровод мысли. Большей частью невеселые, а то и вовсе поганые. Ведь как ни хорохорился он перед ильинскими мужиками да Пистолетцем, он вовсе не был уверен, что поступает правильно, решившись на это безумное путешествие в Великий Устюг. Вероятность его успешного завершения и впрямь была очень низкой. А уж то, что ему удастся встретиться с Дедом Морозом и тот ему поможет, и самому-то ему казалось теперь глупой сказкой. И уж ладно, черт с ним самим, в конце концов, жить беспамятным он все равно не хочет, но зачем он поддался на уговоры лузянина и тащит его за собой на верную гибель?… Пожалуй, лучше всего будет, не дожидаясь утра, потихонечку выбраться с сеновала, пойти к реке и уплыть одному. Ну да, это единственное верное решение! Так по крайней мере хоть на душе будет спокойнее. Да и отвечать за себя одного куда проще.
Глеб осторожно приподнялся на локте и посмотрел на Пистолетца. Тот лежал с закрытыми глазами и мерно посапывал. Мутант, стараясь не шуршать сеном, начал вставать. Глаза лузянина, словно тот и не засыпал вовсе, тут же распахнулись.
– Даже не думай, – сказал Пистолетец.
– Чего не думать? – бросил раздосадованный Глеб. – Я отлить хочу!
– Я с тобой, – стал подниматься напарник.
– Куда со мной? Не слышал, что я сказал?
– Шлысал. Я тоже хочу. Я в темноте не вижу, ты меня продовишь.
Глеб вновь опустился на сено и сердито засопел.
– Ты чего? – удивился Пистолетец. – Пошли!
– Не хочу, – буркнул мутант. – Рассосалось.
– А у меня нет.
– А ты иди, вон, в лаз струячь.
– В лаз с краю же надо, а вдруг упаду?
– Одной проблемой меньше станет, – отвернувшись, лег на бок Глеб.
– Зачем ты так? – обиженно засопел Пистолетец. – Мы ведь оброговили все… Я ведь знаю, ты без меня тохел уплыть, да?
– Слушай! – подскочил мутант. – Ты меня так достал, так!.. Зачем я, дурак, тебя спас? Лишил зверье шашлыка на свою голову…
Глеб крепко зажмурился, и перед его внутренним взором вновь предстала картина: пылающая спичкой сосна, вопящий на ее вершине Пистолетец…
А затем Пистолетец завопил уже наяву. И запахло жареным… То есть, нет, еще не жареным, а просто дымом, но, открыв глаза и увидев, как пламя стремительно пожирает сено, облизывая уже стены и стропила крыши, Глеб осознал, что если они с Пистолетцем немедленно отсюда не уберутся, то жареным обязательно запахнет. От них.
– К лазу! – крикнул мутант, и сам было рванулся туда, но увидев, как закрутился на месте, спасаясь от огня, лузянин, в два прыжка оказался возле него, сграбастал в охапку и подскочил к отверстию лаза.
Пистолетец скатился по лестнице, почти не касаясь ступенек. Глеб, едва не забыв про рюкзак и схватив его в последний момент, последовал за лузянином. Тоже быстро, но не столь поспешно – не хватало еще оступиться и что-нибудь сломать. Для пущего эффекта – шею. Все проблемы снимутся разом! А то вот, ко всем прочим, добавилась еще одна. Причем, очень и очень большая. Пожар и сам-то по себе явление препротивное, так ведь теперь Глебу стало понятно и кто в нем виноват… Сомнения, конечно, оставались, но мизерные. А в совпадения он не верил. Так ему, во всяком случае, казалось. Да и то, если вспомнить, как вспыхнула та злополучная сосна. Его ведь тогда такая злоба охватила – на волков, на сосну эту… И отчаяние оттого, что ничего он сделать не в силах. Даже, помнится, в глазах потемнело. А сосна возьми да вспыхни!.. Совершенно беспричинно. И никто ее поджечь не мог. Как и сено сейчас. Правда, на сей раз он не особо и злился. На Пистолетца, конечно, был рассержен, но по сравнению с прошлым разом это и злостью-то назвать нельзя. Зато как раз про ту сосну горящую вспомнил… Да нет же, не бывает таких совпадений! Оба раза огонь возник словно ниоткуда. Никаких его материальных источников не было. Ну, а ментальных?… Или как еще это можно назвать? Глебу вспомнилось прочитанное или услышанное когда-то слово – пирокинез, то есть способность вызывать огонь силой мысли. Казалось бы, чушь полнейшая, и он бы в том ни на миг не сомневался, если бы… Да уж, похоже, что сам он как раз и стал самым настоящим пирокинетиком!
Все эти мысли пронеслись в голове Глеба стремительно, да и некогда было заниматься раздумьями – следовало срочно будить хозяев и тушить хлев, чтобы огонь не перекинулся на дом.
Но будить никого не пришлось – Макусин в одних подштанниках уже выбегал на крыльцо.
– Костер! – закричал ему, размахивая руками, Пистолетец. – Нет, не костер, пожар!
Глеб невольно поморщился: это каким же надо быть бестолковым, чтобы сообщать столь очевидные вещи. А то вдруг Макусин подумает, что их бессонница замучила, и это они лучину жгут – книжки читать собрались!
Хозяин, конечно же, так не подумал. Зато вдруг выкрикнул такое, чего Глеб от него совсем не ожидал.
– Сволочи! Гады! За что?! Ведь думал же, что вы прихвостни храмовницкие, а вот поверил вам, дурень!.. – Макусин по-звериному завыл, сжал кулаки и бросился к оторопевшим Глебу и Пистолетцу.
Опомнившись, Глеб хотел крикнуть, что они тут ни при чем, но вспомнил, что он-то как раз при чем… Однако говорить, объяснять хозяину, что он пирокинетик и все получилось случайно, тоже было бессмысленно – ведь он и сам-то еще пять минут назад не поверил бы в подобные сказки. А Макусин и слов-то таких не слыхал даже.
Глеб, приготовившись защищаться, выставил согнутые в локтях руки. Но тут завопила, причитая, выскочившая из дома супруга хозяина:
– Ой, Макся, Макся! Сгорим ить!.. Ой, тушить надо, мужиков да баб гаркать!.. – Она метнулась было в сторону сельской улицы, но всплеснула вдруг руками и круто повернула к горящему хлеву: – Ой, поросят ить с козой выпустить надо! Сгорит скотинка-то!..
Макусин, которому оставалось до Глеба каких-то пара-тройка шагов, начавший уже замахиваться, дернулся, развернулся и побежал наперерез жене:
– Стой, дура! Сама ить сгоришь! Беги, народ гаркай, я животину выпущу… – сказал и кинулся к двери в хлев, из щелей которой уже вовсю валил дым.
Глеб тоже машинально сделал шаг к хлеву, но почувствовал вдруг сильный тычок в бок локтем. И тут же Пистолетец, громко шипя, потянул его за рукав:
– Ты куда?! Ошалел?… Бежим! Быстро!
– Куда?…
– На реку, куда еще-то? На плот – и улепетывать, пока нас не прибили тут.
На удивление, Пистолетец не переврал ни единого слова, но Глебу сейчас было не до лексических успехов напарника. Тем более что он понял: Пистолетец прав! Никто не будет разбираться, виноваты они или нет. Они – чужаки, они находились на сеновале, когда там начался пожар. Какие еще нужны разбирательства? Конечно же, разгневанные сельчане устроят над ними расправу.
И Глеб побежал. Впереди, в призрачном свете летней северной ночи, маячила спина Пистолетца. Да уж, что-что, а бегать лузянин оказался горазд. Точнее, драпать. Улепетывать. Впрочем, и сам мутант оказался ничуть не лучше напарника. Его заполнял жгучий стыд (вероятно, спасаться бегством от кого бы то ни было он не привык, хоть и не помнил этого), очень хотелось повернуть назад, попытаться объяснить все Макусину, помочь в тушении пожара, но все-таки он продолжал бежать, здраво осознавая, что никто их слушать не станет. В лучшем случае быстро прикончат – и все. А в худшем… Об этом не хотелось даже и думать, тем более воображение у Глеба оказалось весьма богатым.
Хорошо хоть теперь удача наконец повернулась лицом к беглецам. Во-первых, за ними пока, похоже, никто не гнался. Впрочем, это как раз не вызывало удивления – первоочередной задачей для сельчан было потушить пожар, не дать огню распространиться на другие дома и постройки. Вторым везением стало то, что ночь выдалась ясной, а потому вполне светлой. Книгу почитать вряд ли кто смог бы, даже если б умел, но было хотя бы видно, куда бежать. Ну, а третье способствующее обстоятельство – то, что путь к реке шел под горку, знай переставляй ноги.
Однако добежав до реки, Глеб понял, что опасность пока отнюдь не миновала. Ведь плот по-прежнему находился на берегу, на опущенных в воду слегах, и нужно было как-то спихнуть его в реку. Возле плота лежали две толстые длинные жерди, а точнее, шесты; их приготовили для того, чтобы путешественники во время плавания могли при необходимости отталкиваться от берега или от дна. Теперь мутант решил использовать их в качестве рычагов. Он поднял шесты, дал один Пистолетцу, а более толстый конец своего засунул под край плота.
– Делай как я! – крикнул он лузянину.
Пистолетец, глядя на Глеба, тоже подпихнул шест под плот и так же, как и мутант, навалился грудью на второй его конец. Раздался громкий щелчок. Пистолетец, роняя шест, подпрыгнул.
– Стреляют! Беда! Не успели! – завопил он, намереваясь кинуться прочь.
– Да никто не стреляет, горлопан, – сердито сплюнул Глеб. – Это мой шест обломился.
– И как теперь? Второй тоже может мослаться…
– Как-как… А вот так!
Мутант отбросил в сторону обломки своего шеста, наклонился, подхватил ладонями край плота и, выпрямляясь, стал с усилием толкать плот вперед. Тот стронулся с места неохотно, но потом соскользнул по слегам и с плеском лег на воду. И как раз в этот миг беглецы услышали приближающийся со стороны Ильинского топот нескольких пар ног, а потом и крики:
– Вон они, вон! Сейчас уплывут! Наддадим-ко!..
– Живо на плот! – скомандовал Глеб.
Подобрал оставшийся шест, прыгнул вслед за лузянином на бревенчатое судно и оттолкнулся шестом от берега. Затем оттолкнулся от дна, потом еще и еще, пока плот не оказался на середине реки. Неспешное течение Лузы подхватило их и медленно понесло в ночь.
– Спаслись?… – тревожно вглядываясь в темный берег, спросил Пистолетец.
– А я почем знаю? – буркнул, откладывая шест и берясь за гребь Глеб. – У них ведь лодки есть. Но может, по темноте и не погонятся.
– Лично я думаю, – глубокомысленно изрек лузянин, – что за нами нет никакого мсысла гнаться. Даже если бы мы были вивонаты, то все равно хлев назад не ревнем. А мы к тому же и ни при чем вовсе. Так ведь?
– Не так, – проворчал, снимая с плеч рюкзак, Глеб.
– А как?… – попятился и едва не свалился в воду Пистолетец. – Ведь это не ты его пождег?!
– Я.
– Но зачем?!..
Глава 6
Сашок
Ответить напарнику Глеб не успел. С той стороны удаляющегося берега, где их едва не настигли ильинские мужики, послышались сперва тревожные крики, а затем наполненные болью и ужасом вопли.
– Что там?… – настороженно стал вглядываться в сумрак Пистолетец.
– Почем я… – начал отвечать Глеб, не привыкший еще к тому, что может вполне хорошо видеть даже ночью, но как раз об этом вспомнил и воспользовался своей способностью.
– Что там? – переспросил лузянин, увидевший, как загорелись синим глаза мутанта.
– Не пойму что-то… Драка там, что ли, у них? Бегают, суетятся… Э, нет! Кто-то большой там на них прыгает… Очень большой.
– Волк?… – дрогнул голос Пистолетца.
– Да какой там волк! Корова целая, – пробормотал Глеб. – Только что-то прыгает больно резво.
Он присмотрелся внимательней. Среди разбегающихся, падающих мужчин и впрямь металось нечто очень большое. Причем, что поначалу весьма озадачило Глеба, странное существо становилось то совсем огромным, то словно сдувалось… все-таки «ночное зрение» мутанта не было столь идеальным, как обычное, и он бы, наверное, еще долго терялся в догадках, если бы неведомый зверь вдруг… не взлетел!.. Да-да, его размер казался непостоянным из-за того, что существо то расправляло, то прижимало к телу крылья. А вот теперь оно расправило их и взмыло над мужиками. Но пробыло в воздухе недолго – сделало полукруг и, словно коршун на ягненка, рухнуло на одного из убегавших ильинчан. Тот истошно взвизгнул, но тут же захлебнулся, захрипел и умолк.
– На них там какая-то гигантская птица нападает, – сказал Глеб.
– М-мутант?… – замычал Пистолетец.
– Да уж наверное не голубь разжиревший.
– Я боюсь, – пробормотал лузянин. – Сильно. Она сейчас их докушает и нас доногит…
– Ну, не думаю. Она ведь уже сытая будет Да и мы на месте не стоим, все дальше и дальше уплываем. Сейчас вот изгиб реки пройдем, и нас оттуда видно не будет.
– Так ты ж горовишь, это птица!
– Да, птица. И что?
– Так, значит, она летать умеет. А ментота же не полная. Взлетит – и сразу нас удивит…
– Чем она нас удивит? – продолжать смотреть назад Глеб.
– Я про то, что мы ей станем видны. Увидит, во!.. Но и удивить тоже может. Тем, что летает быстро. Догонит в два счета и слепит нас.
– Слепит? – рассеянно отреагировал мутант, которого сейчас больше интересовало то, что происходит на покинутом берегу, чем несуразная болтовня напарника.
– Не… не слепит… Слопает. Мы ей и намопнить не успеем, что она и так уже сытая.
– Так… – напрягся Глеб. – Ну-ка, полезай в шалаш, ложись и прикинься ветошью.
– Как это?
– Замри и не шевелись.
– По-о-о-чему?… – по-местному окая, завибрировал Пистолетец.
– По-о-отому! – передразнил мутант. – Накаркал ты, «птичка» сюда летит.
Лузянин испуганно хрюкнул, вжал голову в плечи, но перед тем, как забраться в шалаш, не удержался, глянул назад и увидел на фоне тускло-серого летнего неба крылатый силуэт, закрывший на пару мгновений бледный диск луны. Больше его уговаривать было не надо. Пистолетец юркнул в шалаш и проскулил:
– Ты тоже сюда полезай! Она увидит, что никого нет, и утелит.
– Тихо ты! – огрызнулся Глеб. – Сказал же, замри! Меня она и так уже увидела.
В самом деле, крылатая нечисть целенаправленно и очень быстро догоняла плот. Мутант присел, достал и сжал в левом кулаке нож, а правую ладонь положил на шест, приготовившись схватить его при первой необходимости.
«Птичка» не стала кружить возле плота – обрушилась на него сразу. Реакции Глеба едва хватило, чтобы сжать ладонь и резко поднять шест, уперев один его конец в бревна. Гигантская птица заметила опасность слишком поздно. Она шумно захлопала крыльями, пытаясь погасить инерцию падения, но шест возвышался достаточно высоко, и ей не хватило какой-то пары метров, чтобы избежать опасности. Не повезло твари и в том, что напоролась она на шест шеей, которая, как успел разглядеть Глеб, была у нее по-лебединому длинной. Заметил он и кое-что еще. Например, длинную, усеянную зубами, раскрытую пасть чудища, огромные, блеснувшие лунным светом глаза, перепончатые, как у летучей мыши, крылья… Осмысливал увиденное Глеб позже, в тот момент ему было не до этого, и вывод он сделал очевидный: никакая это не птица, скорее нечто вроде птеродактиля. Теперь же он, воткнув в бревно нож, вскочил во весь рост, обеими руками вцепился в шест и резко качнул его.
Захлебывающаяся собственной кровью тварь издала нечто вроде булькающего клекота, сорвалась с шеста и, продолжая неистово, но уже беспорядочно, размахивать крыльями, рухнула в реку. Поднявшимися волнами едва не перевернуло плот. Мокрый с головы до пят Глеб упал на колени и вцепился в бревна, благо что ногти – скорее, когти – у него были длинные и крепкие. А когда течение отнесло плот от бьющейся в агонии крылатой уродины и мутант поднялся на ноги, он увидел сидящего возле шалаша враскорячку испуганного, мокрого Пистолетца.
– Ты зачем выбрался?! – набросился на лузянина Глеб. – Тебе жить надоело? То из-за ерунды трусит, то, когда не надо, храбрый! Ты не только слова, ты вообще все путаешь! У тебя мозги сикось-накось повернуты.
– Не ругайся, – неожиданно спокойно сказал Пистолетец. – Я боялся. Еще как! За тебя. Вот и не смог усидеть там.
Лузянин вновь не сделал в довольно длинной тираде ни единой ошибки, и это, вкупе с обыденным тоном, подействовало на Глеба отрезвляюще.
– Ладно, – буркнул он. – А теперь полезай и постарайся поспать.
– Давай пристанем и оба попсим, – предложил лузянин.
– Нет уж. Ночью вся эта дрянь только и ждет, кого бы слопать! Лучше уж на воде оставаться, все ж летунов в небе проще заметить, чем какого-нибудь змеемедведя в зарослях. Так что ты дрыхни пока, а я порулю. Рассветет – тогда и пристанем. И тогда я буду спать, а ты – головой вертеть.
До утра ничего особенного не происходило. Впрочем, не особенного тоже – плот несло вниз по реке сонным течением, Глеб изредка двигал гребь, корректируя направление, да смотрел по сторонам. И, разумеется, думал о случившемся; в первую очередь о своих неожиданно открытых способностях. Если одна из них, умение видеть в темноте, оказалась очень и очень полезной – особенно сейчас, ночью, под открытым небом и практически без средств самозащиты, то другая, «пиротехническая», Глебу весьма не нравилась. С одной стороны, она бы, может, тоже могла приносить пользу – для разжигания костра, например, или для защиты от хищников, но проблема заключалась в том, что пробудить эту способность к действию сознательно мутант не мог. А возникающая спонтанно, она могла принести (и уже принесла) только неприятности и беды. Если поначалу Глеб думал, что вызывает огонь, когда сильно рассердится, то теперь он уже в этом сомневался. После того как он разозлился на Пистолетца на сеновале, ему приходилось сердиться и нервничать куда сильнее, но рядом ни разу ничего не воспламенялось. Видимо, причина все же скрывалась в чем-то ином, а скорее всего, ее не было вовсе, и возгорания происходили случайно, хотя почему-то «катализатором» горения оказывался именно он.
Как всегда, мутант попытался вспомнить хоть что-нибудь из своего прошлого, и как обычно, ничего у него из этого не вышло.
Между тем небо на востоке потихоньку стало наливаться розовым. Глеб стал пристальней всматриваться в прибрежную полосу, выбирая место для стоянки. Вскоре он нашел вполне подходящее пристанище – поросшее густым ивняком на берегу и скрытое зарослями камыша со стороны реки – и направил туда плот. Привязал его веревкой из коры к ивовым стволам и заглянул в шалаш.
– Эй, Пистолетец, подъем!
Лузянин подскочил столь стремительно, что едва не своротил шалаш.
– А? Что? На нас напали?…
– Пока нет. Просто я спать хочу.
– Уф-ф, рохошо! А то я исгупался… А где мы?
– Все там же, – усмехнулся Глеб. – На реке. Я к берегу пристал и хочу вздремнуть пару часиков. Ну а ты смотри в оба. Если заметишь что подозрительное – сразу же меня буди.
– А может… – замялся Пистолетец, – может, поедим счанала немножко?
– Ты ешь, я не хочу, – помотал головой мутант, которому и впрямь спать хотелось куда больше, чем есть. – Я после поем, если ты мне оставишь чего-нибудь.
– Конечно, оставлю! – обиделся лузянин. – Чего уж ты так хлопо обо мне думаешь?… Я даже рыбы наловлю, если ты мне снасти дашь и нож, чтобы удилище срезать.
– Ну, мысль неплохая, – подумав, сказал Глеб. – Тем более, я все равно понятия не имею, как это делается. Только ты далеко не уходи, а то меня, пока ты рыбачишь, самого кто-нибудь слопает.
– Не! Я здесь и буду довить. Одойту только за удилищем, да верчей накопать.
– Чего накопать?… – удивленно заморгал Глеб.
– Верч… этих, которые в земле живут… червей, во!
– Зачем? Уж не надумал ли ты меня червями кормить?
– Да ты что?! Ты равзе не знаешь, зачем на быралке нужны черви? – в свою очередь удивился Пистолетец.
– Говорю ж тебе, не знаю я, как рыбу ловят! А ты, коли знаешь, то и делай, что нужно. Только еще раз повторяю: не увлекайся, далеко не уходи. Тем более, слопать и тебя могут, лес же кругом, вряд ли он необитаем.
Напутствовав таким образом своего товарища и выдав ему подаренные Макусином снасти, а также – весьма неохотно – нож, Глеб забрался в шалаш, вытянулся в полный рост, отчего ноги его оказались снаружи, и тут же провалился в долгожданный сон.
Когда мутант проснулся, солнышко стояло уже довольно высоко. Глеб чувствовал себя отдохнувшим, но ужасно голодным. Он вылез из шалаша. Пистолетца на плоту не было.
– Эй, рыбак! – позвал мутант. Никто ему не ответил. Тогда он крикнул громче: – Пистолетец! Ты где?! Иди сюда!
Глеб по-настоящему еще не начал волноваться, как вдруг увидел на берегу аккуратно сложенную под кустом одежду напарника.
– Он что, идиот эдакий, искупаться решил?… – охнул мутант. – Его ж, придурка, речная тварь какая-нибудь сожрала!..
Но тут метрах в пяти-шести от того места, где кончались камыши, раздался всплеск, и над водой показалась плешивая, облепленная редкими мокрыми волосенками, голова Пистолетца. Лузянин глубоко и судорожно дышал. Затем он сделал три глубоких вдоха и снова собрался нырнуть, но Глеб успел крикнуть:
– Куда, зараза?! А ну, плыви сюда! Ты что, совсем рехнулся?
– Ой!.. – обернулся Пистолетец, не собираясь, впрочем, плыть к плоту. – Ты проснулся?
– Нет, я еще сплю. А у тебя просто глюки из-за съехавшей крыши… Ты что, не понял, что я тебе сказал: живо греби сюда!
– Подоги, Глеб… – забормотал лузянин. – Поминаешь, я тут рыбки наловил…
– Вот и молодец. Плыви сюда и неси свою рыбку. Я жрать хочу!
– Так ты поешь, я там оставил тебе… Картошечка, морковка… А я пока рыбку поищу.
– Не понял… – нахмурился Глеб. – Так ты ее наловил или нет? И ты же вроде удочкой собирался ловить, а не руками под водой. Или я что-то путаю?
– Ты не путаешь. Я наловил… Я ее на кукан насаживал. Это прут такой ивовый… Я его к плоту призявал. А он… того… раззявался…
– Тьфу ты! – начал сердиться Глеб. – И ты теперь ныряешь, чтобы кукан свой с рыбой найти?
– Ну, да…
– Так он что, по-твоему, на дно ушел? Даже я знаю, что дохлая рыба кверху брюхом плавает. Его уже течением унесло давно!
– Да?… – почесал плешь Пистолетец. – Ну, тогда его, может, к тем кустам прибило, – махнул он рукой в сторону еще одного росшего ниже по течению кустарника. – Я сейчас быртсенько сплаваю, ладно?
– Никаких плаваний! – топнул мутант, отчего плот испуганно закачался. – Ты что, совсем не соображаешь? В реке тоже всяких монстров может навалом быть! Оттяпают тебе ноги, или что еще… А то и вовсе сожрут. Вот и будет тебе рыбалка наоборот.
Даже издали было видно, как побледнел, услышав о монстрах, Пистолетец. Он вылетел из реки столь стремительно, словно его и впрямь кто-то цапнул за заднее место. И все-таки к плоту лузянин не пошел. Подобрал одежду, потоптался на месте и сказал:
– Я пешком тогда схожу. Берегом. Только до тех кутсиков. Ладно?
– Да хрен с тобой, иди, – махнул рукой Глеб. – Но смотри, коли сожрут – назад не возвращайся.
– А… как же я вернусь, если меня сожрут?…
– Я и говорю: не возвращайся, – хмыкнул мутант и, видя, что Пистолетец все еще стоит, хлопая глазами, вздохнул: – Да шучу я, шучу! Иди уже давай. Только и в самом деле, поосторожней, – и буркнул тихо под нос: – А то я уже привык к тебе, идиоту, скучно теперь одному будет. Во всяком случае, поначалу.
Между тем Пистолетец, натянув одежду, семенил уже по берегу к кустам. Глеб же достал остатки съестного и сел завтракать. Или, скорее, судя по положению солнца, обедать. Увлекшись едой – хотя и было-то ее совсем ничего: две картофелины, три морковки да хвост печеной рыбы, – мутант ненадолго забыл о напарнике. А надолго и не получилось бы, поскольку из кустов, куда направился Пистолетец, раздались его возмущенные крики.
Глеб подскочил, мысленно коря себя за то, что послушался лузянина и отпустил того одного. Впрочем, он тут же осознал, что вопит напарник именно возмущенно, а вовсе не испуганно и уж тем более не обреченно. Тем не менее, мутант быстро выбрался на берег и побежал к дальним кустам.
Картина, которую он там увидел, не только успокоила его, но и весьма развеселила. Глеб даже уселся на выброшенную рекой корягу и приготовился наблюдать за дальнейшим развитием событий. А посмотреть было на что! Пистолетец, не переставая кричать: «Отдай! Мое! Гад!», еще что-то в том же духе, а также просто «А-а-аа!», вцепился левой «шестерней» в длинный, серый от грязи и пыли, похожий на балахон плащ худенького чумазого паренька. Правой беспалой рукой лузянин тщетно пытался отобрать у парня ивовый кукан, на котором болталось шесть небольших рыбинок. Противник Пистолетца изо всех сил пытался вырваться, но это ему никак не удавалось. В отличие от своего обидчика, он сражался молча, издавая лишь негромкое сопение.
Короткие, некогда, видимо, светлые, а теперь просто грязные волосы паренька торчали в стороны неопрятными сосульками, делая его похожим на дикобраза. Во всяком случае, именно такое сравнение пришло в голову Глеба, чему он весьма удивился: где и когда он мог видеть столь экзотическое для данной местности животное, он понятия не имел. А потом мутант пригляделся к парню внимательней и вздрогнул: тот был вовсе не чумазым, как ему показалось вначале. Все лицо и часть шеи несчастного юноши покрывали серо-коричневые, похожие на еловую кору коросты. Паренек, как и они с Пистолетцем, определенно принадлежал к «роду» мутантов.
– Все! – поднялся на ноги Глеб. – Хорош дурью маяться. Объявляю ничью.
Паренек, который только сейчас заметил ужасного обликом «зрителя», испуганно пискнул, отбросил кукан и, двумя руками освободив плащ от шестипалой хватки, метнулся к реке.
– Ага! – обрадованно завопил Пистолетец, бросившись в противоположную сторону, куда отлетела его добыча.
Глеб же отправился вслед за парнем – ему стало интересно, почему тот выбрал для спасения именно реку. И вскоре ему стало ясно почему: на воде, уткнувшись носом в берег, покачивалась лодка. Юноша как раз отвязывал веревку, которой та была привязана к торчавшей из земли коряге. Увидев неподалеку своего жуткого преследователя, он мигом запрыгнул в утлое суденышко. Еще пара мгновений, и, оттолкнувшись веслом, беглец оказался бы вне досягаемости Глеба. Однако мутант, не отдавая себе отчета, зачем он это делает, действуя скорее инстинктивно – убегают – догоняй! – в два прыжка оказался у воды и схватился за борт лодки.
– Не надо! Не убивай! – сжавшись в комок, упал на дно лодки паренек.
Глеб одним мощным рывком больше чем наполовину вытащил лодку на берег. Стараясь, чтобы голос прозвучал как можно дружелюбней, позвал:
– Эй, ты! Не бойся, я не собираюсь тебя убивать. И есть тебя тоже не стану.
– Правда?… – приподнял голову парень, который наверняка уже сообразил, что деваться ему все равно теперь некуда.
– Чтоб я сдох!
Юноша вздохнул, будучи, видимо, не против такого исхода событий, но понимая, что сказанное страшилищем всего лишь образное выражение, фигура речи.
– Вылезай, – сказал Глеб. – Поболтаем.
– Зачем? – неохотно стал подниматься парень.
– Зачем поболтаем?… Для обмена информацией.
– Рыбу я не воровал! – выпалил юноша. – Ветка с ней мимо проплывала, я и взял. А этот… налетел!..
– Да я ж тебя разве в чем обвиняю? Вылезай, вылезай, не трону я тебя, сказал же.
– Честно?
– Честно.
– А тот, беспалый? Не набросится опять?
– Не набросится.
Паренек перекинул ногу за борт лодки, запутался в плаще и наверняка упал бы, но Глеб успел его подхватить и поставить на землю. Парень, дернувшись, толкнул мутанта в грудь.
– Ты чего? – удивился тот.
– А чего хватаешься? Обещал же не трогать!
– Так ты же грохнулся сейчас бы!
– Ну и что! Обещал не трогать – не трогай.
– Ладно, не буду, – развел руками Глеб. – Вот уж прям…
– Да! – огрызнулся юноша. – Я не люблю, когда словами бросаются.
– Договорились. Больше я до тебя не дотронусь, даже если ты сам просить станешь.
– Не стану, не надейся.
– Тьфу ты, вот же поперечина!
– Кто?… – удивился паренек.
– Да тот, кто поперек все говорит. Ты ему слово – он тебе два.
– Вот уж неправда!
– Тьфу!.. – снова сплюнул Глеб. – Пошли, а то Пистолетец там всю рыбу слопает.
– Кто слопает? – замер парень.
– Твой беспалый приятель, – усмехнулся мутант.
– Он мне не приятель.
– И ты еще будешь возражать насчет поперечины?
– У меня имя есть, – буркнул юноша.
– Одно другому не мешает. А что за имя, если не секрет?
– Сашок.
– Понял. Я – Глеб. И пошли давай, долго мы еще тут стоять будем?
Мутант повернулся и пошел туда, где остался в очередной раз искать свою рыбу лузянин. Парень оглянулся на лодку, оценил, видимо, что быстро ему ее на воду не спихнуть, и неохотно побрел следом.
Глава 7
Рекогносцировка
Пистолетец, который уже отыскал дважды потерянный кукан и стоял, прижимая к груди вновь обретенную добычу, встретил вернувшихся холодно. Причем свое недовольство лузянин высказал сначала Глебу:
– Ты зачем его привел? Это же вор! Надо было его употить.
Затем он перекинулся на парня:
– Ты чего сюда приперся? Думаешь, украсть не вышло, так все равно намóкрят?
Сашок поначалу растерялся. Странные слова, услышанные впервые, он принял, видимо, за некий специфичный жаргон. Но ответил так, будто всегда использовал эти словечки в своей речи:
– Меня и не такие, как ты, потили. Только я не вспотел ни разу. И мóкрить меня тоже не тебе. Я тебя сам намóкрю, вспотеешь будь здоров!
– Хватит вам лаяться, мокрицы! – не выдержал Глеб. – Ишь, как спелись, нашли общий язык. Вы не родственники, часом?
– Я таких дорственников знаешь где видал? – вскинулся Пистолетец.
– Сказано же: хватит! – прикрикнул мутант и обернулся к парню: – Есть хочешь?
– Хочу, – буркнул тот.
– Вот! – взвился лузянин. – Я же горовил!..
– «Погоровишь» еще – останешься голодным, – сказал Глеб. – Я не шучу.
– Вот ведь!.. – начал было Пистолетец, но осекся, притих, только сокрушенно помотал головой. – Еще, небось, и тоговить мне придется…
– А вот тут ты угадал, – кивнул мутант. – Пойдем сейчас к плоту, возьмешь у меня в рюкзаке спички, разведешь костер и поджаришь рыбу.
– Ее лучше запечь, – сглотнул слюну Сашок.
– Как ты себе это представляешь? – поинтересовался Глеб.
– Очень просто: нужно обвалять ее в глине и запечь на углях. Так ее и чистить не надо – потом вместе с глиной вся чешуя сойдет.
– Вот пусть он тогда и готовит! – обрадовался Пистолетец.
– Нет, готовить будешь ты, – отрезал мутант. – Технология нехитрая. А мы пока с Сашком побеседуем по душам. Пойдемте, давай, к плоту.
– А лодка? – заволновался Сашок.
– Пока здесь побудет. Теперь она никуда не уплывет. А когда поедим, побеседуем, тогда и решим, что дальше делать.
Костер Пистолетец развел споро – не раз, видать, ему приходилось это делать. Поворчал, правда, что теперь кто-нибудь увидит дым и примчится их убивать.
– Так мы, вон, на плот – и поплыли! – сказал Глеб. – Убивайте потом, коли сможете.
– Могут и выстрелить, – тихо сказал Сашок.
– Кто из чего тут может выстрелить? – удивился мутант. – «Диким» же под страхом смерти запрещено иметь огнестрел!
– Кто его знает, – пожал плечами паренек. – И не обязательно из ружей стрелять, можно ведь из лука или арбалета.
Глеб призадумался. Потом махнул рукой:
– Есть-то нам нужно. Что же теперь, каждого куста бояться? Пусть они нас боятся.
– А я тебя в самом деле испугался, – совсем тихо сказал Сашок. – Страшный ты – жуть!
– Ага, а ты прям кравасец! – встрял обмазывающий глиной рыбу Пистолетец. – У Глеба хоть мех, шерстка, приятная даже. А у тебя, вон, дерьмо какое-то захосшее на роже.
Паренек потупил взгляд, а Глеб неожиданно вскочил. Шагнул к костру и навис над сидящим на корточках лузянином.
– Слушай, ты, – злобно зашипел мутант. – Если ты еще раз вякнешь что-либо подобное, то в дерьме окажешься сам. И отнюдь не в засохшем. И побежишь назад в свою Лузу. Понял?
Пистолетец быстро-быстро закивал, а Сашок встрепенулся:
– Куда? В Лузу?… А почему в Лузу? Вы что, тоже из Лузы, да?
– Почему «тоже»? – вернулся и снова сел рядом с ним Глеб. – Ты оттуда, что ли?
– Ага, – улыбнулся парнишка. – Я там на улице Осипенко жил, возле больницы. А вы?
– Я не из Лузы. Это, вон, тот твой земляк, – усмехнулся мутант. – Все-таки я почти угадал: не родственники, так земляки… Его, кстати, Пистолетец зовут.
– Странное имя… А где он в Лузе жил? Что-то я его не припомню…
– А ты что, всех в Лузе знаешь? – вновь подал голос Пистолетец. – Я тебя тоже не мопню, между прочим. А жил я… тоже недалеко от лобьницы.
– От чего?… – заморгал Сашок.
– Ты не обращай внимания, – вполголоса проговорил Глеб. – У него такая… мута… особенность: он слова путает и буквы в них переставляет. Но привыкнуть можно.
– А чего мне привыкать? – буркнул юноша. – Поем сейчас, спасибо скажу, да поплыву дальше.
– Ну, об этом мы еще поговорим. А сейчас расскажи-ка еще о Лузе. Где ты, говоришь, жил там, на какой улице? Осипенко?… – Глеб обернулся к напарнику: – Пистолетец, ты знаешь такую улицу?
– Не знаю, – буркнул тот. – Но ведь мое мнение теперь под пазретом…
– Ты мне это брось! Не перегибай палку-то. Ишь, обиделся он. Весь такой белый и пушистый!
– Пушистый – это ты у нас, – фыркнул Пистолетец. – А я – урод безмозглый. Лучше бы мне язык вместо пальцев отрезали, да?…
– Сейчас ведь точно по башке вмажу, – пообещал Глеб. – Тогда уж точно безмозглым станешь.
– А кто ему пальцы отрезал? – шепнул Сашок.
– Да отморозки ваши, из Лузы. Оттого и сбежал он оттуда.
– Я тоже из-за них… – вздохнул юноша и посмотрел на Пистолетца уже без прежней неприязни: – Так ты и правда тоже возле больницы жил? А где: на Добролюбова, на Горького, на Ленина?
– Это что, допрос? – запыхтел Пистолетец, переворачивая рыбу и отдуваясь от лезущего в глаза дыма.
– Почему допрос, просто интересно.
– Ну, на Ленина. Еще что тебе инсеретно?
– А в каком доме?
– В большом.
– Нет, ну правда… Какой номер? Может, мы соседями были.
– Восьмой. Теперь доволен?
– Нет… – заморгал Сашок. – Восьмой – это же не рядом с больницей… Это совсем в другой стороне. Напротив больницы на Ленина сотые номера.
– Ладно, Сашок, и впрямь уже хватит, – вмешался Глеб и добавил тихо, наклонившись к уху парня: – Я ж говорил тебе, что он слова и буквы путает. Числа, наверное, тоже, – а потом уже в полный голос обратился к Пистолетцу: – Ну, что, как там наша рыба? А то мы сейчас слюной изойдем.
Рыба оказалась готовой. Пообедали с большим аппетитом; по общему мнению, для полного удовольствия не хватало только соли.
Глеб обратил внимание, что паренек все время кутается в свой балахон.
– Ты чего? – спросил он. – Замерз, что ли? Лето же на дворе, а ты еще и в плаще вон.
– Замерз, – буркнул юноша. – Мне все время зябко, хоть зимой, хоть летом. Мутация, наверное, такая. А может просто свойство моего организма. Ничего, я уже привык, не обращайте внимания.
– Да ладно, – пожал плечами мутант, – нам это не мешает. – А потом он перешел к главному вопросу: – Так куда же ты, Сашок, путь держишь?
– А вы? – мгновенно сжался парень, став опять похожим если не на дикобраза, то уж точно на растопырившего колючки ежа.
– Мы туда, куда тебе точно не нужно, – сказал Глеб.
– Откуда ты знаешь, куда мне не нужно?
– Потому что там, куда мы направляемся, нас с большой вероятностью убьют. Ну, во всяком случае, меня.
– Почему?
– Потому что я страшный, сам же сказал. И потому что я ничего о себе не помню. А тот, кто ничего не может о себе сказать и выглядит, словно леший, вызывает справедливые подозрения. Ну, а те, к кому мы направляемся, вряд ли любят в чем-то сомневаться. И человеколюбием они тоже вряд ли страдают. Так что…
– Вы плывете в Устюг, – не спросил даже, а утвердительно сказал Сашок. – К морозовцам.
– Да… – уставился на парня мутант. – А ты откуда знаешь?
– Потому что, плывя по течению, в первую очередь можно приплыть как раз туда, – передразнивая интонации Глеба, стал перечислять юноша. – И потому что мутанты не поплывут по своей воле к храмовникам, – тут вдруг тон голоса у Сашка переменился, стал просительным, умоляющим: – Возьмите меня с собой! Ну, пожалуйста! Я вам рыбу буду ловить, грибы-ягоды собирать, корешки всякие… Я и готовить буду, и одежду стирать, все стану делать, что ни прикажете!.. Понимаете, мне очень-очень к морозовцам нужно! Они хорошие, они за мутантов, потому что и сами такие. Мне больше никуда пути нет! Со мной никто жить рядом не хочет, потому что у меня такое лицо. Все думают, что это не мутация, а зараза какая. Вот даже вы… и то…
– А ну, тихо! – прикрикнул Глеб. – Ишь, разнылся!.. – он повернулся к Пистолетцу: – Ну что, возьмем его?
– Только если он и прадва будет все делать, что пересичлил! – тут же нашелся старший лузянин.
– Тогда так, – подвел итог мутант. – Сейчас отправишься с нами, но при первой возможности, если встретим по пути село или деревню, где тебя согласятся принять к себе, ты останешься там. Согласен?
Неизвестно, был ли с этим полностью согласен Сашок, но плечами он пожал с понятным, однозначным смыслом: а куда мне, дескать, деваться?
– И вот еще что, – нахмурился Глеб. – Мы с вами сейчас, как слепые котята. Плывем, сами не знаем куда…
– Как это не знаем? – перебил его Пистолетец. – В Устюг же… в этот… Левикий…
– Великий, – поправил его Сашок.
Пистолетец сердито зыркнул на паренька, но промолчал.
– Это я и без вас знаю, – скорчил страшную рожу мутант. – Но где именно мы плывем, сколько нам еще плыть осталось, как мы вообще узнаем, что приплыли – все это нам неизвестно. А это плохо. Может, Устюг за тем, вон, поворотом реки, и нам бы стоило вообще берегом уже пойти, тихонечко, скрытно, а мы выплывем во всей красе на всеобщее обозрение!..
– Да нет, он дакело еще, я думаю… – неуверенно произнес Пистолетец.
– Ну, это я к примеру про этот поворот. Но сути дела это не меняет. Думаю, нам стоит пойти на риск и пообщаться с жителями какого-нибудь села, которое нам встретится. Заодно и насчет Сашка поговорим.
– Не надо… – жалобно начал паренек, но свирепый взгляд мутанта заставил его притихнуть. А потом он снова открыл рот, но сказал то, что Глеб и ожидать от него не рассчитывал: – Мы и без жителей этих можем все узнать.
– Как это? – нахмурился он.
– По карте.
– По какой еще карте?
– Вот по этой.
Сашок сунул руку за пазуху своего плаща и достал из внутреннего кармана засаленную, мятую, с лохматыми, оборванными краями карту. Он развернул ее и разложил на бревнах плота. Все трое тут же склонились над ней.
– «Карта Вологодской области», – прочитал Глеб. – Что ж, смотри-ка, достаточно подробная. Как я погляжу, ты к путешествию-то серьезно подготовился. Это хорошо.
– Я за нее недельный паек отдал, – с гордостью проговорил Сашок.
– Было за что, – кивнул мутант.
– А вот и Устюг! – радостно ткнул в один из кружочков на карте Пистолетец.
– Устюг – это хорошо, – сказал Глеб. – Нам бы теперь узнать, где мы сейчас находимся. Хотя… – он еще ниже наклонился над картой, что-то выискивая на ней, а потом радостно воскликнул: – Так вот же Ильинское!
– Но мы же полночи от него плыли, – заметил Пистолетец.
– То есть, часа три-четыре, – согласился мутант. – Масштаб карты нам известен. Осталось узнать скорость течения реки, и тогда мы узнаем, сколько мы проплыли, а значит, и где мы находимся.
– Как же мы ее узнаем? – опечалился Сашок. Пистолетец тоже не выглядел радостным.
Глеб выпрямился и сошел с плота на берег. Поднял с земли сухую веточку, бросил ее в реку и зашагал вровень с ней широкими шагами, бормоча что-то под нос. Затем вернулся к своим товарищам и объявил:
– Конечно, это очень приблизительно и грубо, но большая точность нам особо и не нужна. Так вот, скорость реки примерно два километра в час.
– Ты, наверное, шаман, – с восхищением посмотрел на него Сашок.
– Нет, просто я считать умею.
– Какой еще машан? – заморгал Пистолетец.
– Я как-то книжку нашел, – сказал паренек. – Там про всякие северные народы рассказывалось. У них шаманы были – ну, колдуны по-нашему. Так они все у своих духов узнавали, что надо. И помочь просили, если что.
– Другие книжки надо было читать, а не сказки всякие, – строго ответил Глеб. – Чтобы не на духов несуществующих надеяться, а на себя самого. Но хорошо уже то, что вообще читать умеешь.
Глеб вернулся к карте. Почесал голову, потом склонился над листом и стал водить по нему пальцем, опять что-то неразборчиво бормоча. Через какое-то время поднял голову и посмотрел на своих спутников.
– По приблизительным прикидкам, мы находимся где-то здесь, – ткнул он в карту там, где синяя ниточка реки делала волнистый изгиб, – между Истоком и Шастово. Примерно через восемь-десять километров в Лузу должна впадать река Юрец. Тогда мы и узнаем, где находимся, совершенно точно. Сейчас, – прикрыв глаза ладонью, посмотрел он на небо, – часа два-три дня. Значит, до этого Юрца мы доберемся еще засветло, если не будем больше делать долгих остановок. И можем даже успеть до ночи добраться вот сюда… Что тут у нас?… Какая-то Слободка. В общем, вот такой у нас план на сегодня. Сейчас приведем сюда лодку Сашка, привяжем ее к плоту – и в путь. Времени попусту терять не стоит.
– Подоги, – вмешался Пистолетец. – Юрец, Блосодка – это все хорошо. А до Устюга-то сколько нам плыть, ты посчитал?
– Примерно прикинул, – кивнул Глеб. – Отсюда до него около пятидесяти километров, плюс-минус… От Слободки – примерно сорок. То есть, после нее нам потребуется порядка двадцати часов. Так что если будем плыть все светлое время суток, то за два дня должны добраться. Ну, за три уж точно, учитывая вынужденные остановки.
Сашок с Пистолетцем промолчали. По выражению лица старшего лузянина можно было прочесть, что он согласен был бы плыть не три, а все тридцать суток, лишь бы на подольше оттянуть встречу с опасностями, поджидающими их в Великом Устюге. Сашок же пригорюнился оттого, что одной из упомянутых Глебом «вынужденных остановок» должна стать та, на которой он должен будет покинуть новых друзей. Во всяком случае, именно так понял выразительное молчание своих спутников Глеб. Как бы то ни было, о себе он знал точно: он хочет попасть к Деду Морозу, он должен попасть к Деду Морозу, он попадет к Деду Морозу, чего бы ему это ни стоило. И чем скорее, тем лучше.
Глава 8
«Русалка»
Все получилось так, как рассчитал Глеб. И до Юрца путники доплыли засветло, и до Слободки добрались, когда еще солнце не опустилось за линию горизонта. Мутант, прищурившись, посмотрел на видневшиеся вдали, на косогоре, домики, наполовину скрытые деревьями, затем перевел взгляд на Сашка. Паренек сразу съежился, засуетился, запахнулся плотнее в свой балахон, пробормотал: «Пойду червей накопаю, да рыбы наловлю, пока еще видно хорошо…» – и, выбравшись на берег, юркнул куда-то в кусты.
– Смотри, – хихикнул Пистолетец, – как помчался-то! Ты заметил, какой он стенсительный? Мы и с плота в реку помочиться не брегзуем, а он терпит… А ты чего так на деревню смотришь, здесь его отсавить думаешь?…
– Не знаю пока, – буркнул Глеб, – переночуем – посмотрим.
– А может, не надо? – спросил вдруг лузянин. – Пусть уж с нами плывет. Кому он тут жунен?
– Кто-то недавно совсем другое говорил, – усмехнулся мутант.
– Так я зол на него был. А сейчас придлягелся – ничего вроде парень.
– Да все с тобой ясно, – осклабился Глеб. – Просто Сашок всю работу на себя готов взвалить, вот это тебе и понравилось.
– Дело не в том, что я не хочу баротать, – многозначительно поднял палец Пистолетец, – а в том, что мне нужно свою главную боязанность исполнять, а мне все некогда.
– Какую еще боя… тьфу!.. обязанность? – вытаращил глаза мутант.
– Забыл? Я же твой пистолетец.
– Допустим, никакой ты не мой, но да, так я тебя стал называть.
– Да нет же, не имя!.. – защелкал пальцами лузянин, вспоминая слово. – Это… как же… писто… нет!.. столе… тьфу ты!.. лето… да, вот! Летописец! А я еще ни строчки не записал. Надо хотя бы начать, пока еще не совсем метно.
И Пистолетец тоже сошел с плота на берег. Выбрал травянистую кочку поудобней, сел, достал из-за пазухи блокнот, карандаш и принялся что-то увлеченно корябать.
Вскоре появился и Сашок, несущий в листе лопуха с пять-шесть извивающихся червяков.
– Бревно приподнял, – радостно доложил он, – а под ним их вон сколько сразу!
Парень взял сделанную Пистолетцем удочку и начал прямо с плота ловить рыбу. Глеб увлеченно наблюдал, как Сашок одну за одной стал выдергивать из воды плотвичек. Попалась ему на крючок и пара вполне приличных, с полторы ладони длиной, окуней. Скоро количество пойманных рыбин перевалило за десяток. Мутант подумал, что паренек или знает какой-то рыбацкий секрет, или он просто везучий. Пистолетец-то утром за куда большее время выудил всего ничего.
Сашок словно услышал его мысли:
– На вечерней зорьке хорошо клюет. Эх, жалко толстой нитки нет, сейчас бы щуку на живца половил!
Между тем солнце уже село, да еще небо затянуло облачной хмарью, так что вскоре стемнело весьма значительно.
– Хватит, – сказал Глеб, – заканчивай. Пошли дрова для костра собирать, – он обернулся к сидящему на берегу Пистолетцу: – Эй, писатель! Не видно ж ничего, что ты там мучаешься?
– А я на ощупь! – откликнулся старший лузянин.
– Вот и дрова сейчас будешь искать на ощупь.
– Так ты-то видишь в ментоте.
– То есть ты поручаешь эту обязанность мне? Спасибо за доверие.
– Я помогу! – торопливо сказал сматывающий удочку Сашок. – Сейчас, вот только… – Он отложил удочку и робко посмотрел на Глеба. – А что… ты и правда в темноте видишь?
– Вижу, – пожал плечами мутант. – Но втроем-то мы все равно быстрей дров насобираем. А то, честно говоря, есть уже хочется.
Небо затянуло низкими тучами, вот-вот можно было ожидать дождя. Костер разводили уже практически в полной темноте. Если бы не полезная особенность зрения Глеба, справиться с этим было бы куда труднее. А так костер очень быстро занялся, затрещал сучьями, запуская искры в почти черное небо. Сашок тоже весьма оперативно исполнил свои поварские обязанности, запек рыбу, разложил ее возле едоков. Каждому досталось аж по четыре штуки – причем Глебу и Пистолетцу он отдал и самую крупную добычу, окуней.
– Э, нет, – мотнул головой мутант. – Так не пойдет. Ты еще молодой, тебе расти нужно, так что вот… – и он поменял своего окуня на рыбешку помельче из пая Сашка.
– А ты большой, – подхватился Пистолетец, – тебе тоже есть бошле надо! – своего окуня он отдал Глебу, ничего не взяв взамен. Насчет окуня мутант спорить не стал, но одну свою рыбину отдал лузянину.
Рыба была поделена, собрались уже есть, когда Сашок вдруг сказал:
– Я вот что вспомнил. Книжку я как-то читал, про шпионов…
– Кто тут у нас шпион-то? – пробурчал Пистолетец. – Думай, что роговишь!
– Да я не про нас, – смутился паренек. – Я про другое. Там поймали одного и стали проверять. Говорили ему всякие слова, а он должен был быстро, не задумываясь, называть ассоциации… Ну, тоже слова, которые ему первыми приходили в голову. Так он себя и выдал. Вот я что и подумал, Глеб: давай я тебе тоже буду слова говорить, а ты – то, что тебе в голову придет. Только быстро, не думая. Вдруг что-то из твоей памяти и выудим?
– Тебе бы только выуживать, бырак! – снова заворчал старший лузянин.
Но Сашок смотрел на задумавшегося мутанта.
– Ну, давай попробуем, а? Хуже-то не будет.
– Давай попробуем, – пожал плечами Глеб. – Только глупости все это. Придумали там, в книжке, ерунду…
– Так я начинаю? – подобрался юноша.
– Давай, – сел поудобнее мутант.
– Мама! – выпалил паренек.
– Папа, – откликнулся Глеб.
– Город!
– Деревня.
– Нет, ну ты какие-то противоположности говоришь, – поморщился Сашок. – Так не получится.
– А я и говорил, что не получится, – ответил мутант. – И ты ведь сам велел называть то, что первым приходит в голову. А мне это приходит. Все, поиграли, хватит.
– Нет, давай еще немного! – взмолился парень. – Называй, что хочешь.
– Ладно, давай, только по-быстрому, – смилостивился Глеб.
– Река, – сказал Сашок.
– Озеро, – парировал мутант.
– Память!
– Дырявая.
– Глеб!
– Хлеб.
– Да почему хлеб-то? – снова не выдержал юноша.
– Потому что я жрать хочу! – рыкнул Глеб. – Хорош глупостями заниматься. Мама-папа!.. Рыба остынет.
Сашок сразу поник, но спорить не стал. Мутант мысленно усмехнулся: наверняка парень надеялся, что если из его книжной затеи что-то получится, то над ним сжалятся и оставят – как же, пользу принес человек! Впрочем, от него и так есть польза: рыбу, вон, ловит, готовит. Да и вообще…
Ели молча. Каждый думал о своем. Впрочем, мысли Сашка и Глеба были на одну и ту же тему. Паренек боялся, что его оставят в Слободке, мутант же никак не мог решить, что для Сашка будет лучше. Сначала он больше склонялся к тому, что лучше не особо хорошо, но жить, а не превратиться в столь юные годы в кусок гниющего мяса. Но потом вспомнил, что он ведь и сам совсем недавно отказался от возможности спокойной, пусть и скучной жизни, обменяв ее на то же самое, к чему рвется и этот паренек. А может, он, Глеб, просто боится ответственности за жизнь юноши? Ведь если он согласится взять его с собой, то волей-неволей станет ответственным за его судьбу… Да что уж там, конечно же станет! А надо ему это?…
Глебу стало неуютно. Увидев, что все уже закончили трапезу, он поднялся и сказал:
– Полезайте в шалаш, вы оба худенькие, поместитесь. А я веток сейчас нарву, да прямо на плоту, на бревнах устроюсь. – Мутант посмотрел на посветлевшее небо и удовлетворенно заметил: – Вроде как разносит тучи-то, не будет дождя, думаю.
– Нет! – подскочил испуганный Сашок. – Я в лодке буду спать!
– Чего ты испугался-то так? – удивился Глеб. – Пистолетец людей не ест.
– Я не… не его… – замялся, опустив голову, парень. – Я вообще… Я один привык.
– Ну, один так один, – пожал плечами мутант. – Давай тогда хоть тоже тебе веток нарву, все помягче лежать будет. А ты, писатель, отправляйся тогда один в шалаш. Молодежь с тобой спать не желает.
– Я как-то тоже с такой ломодежью не особо жажду, – захихикал Пистолетец. – Вот кабы то не Сашок был, а Сашенька…
– Сашеньку ему… – шутливо заворчал Глеб. – Вон, русалку поймай – и будет тебе Сашенька.
– Между прочим, – неожиданно подал голос смущенный Сашок, – русалки на самом деле есть, вы зря смеетесь.
– Опять в книжках вычитал? – фыркнул Глеб.
– Нет, не в книжках. В Лузе рыбаки рассказывали. В сети им как-то попалась. Только она уже мертвая была, когда они сети пришли проверять.
– Да сказки это все!
– Нет. Я тех рыбаков хорошо знаю. Они могут приврать, да, но в тот раз правду говорили. Они сами перепугались, даже сеть распутывать не стали, а разрезали просто. В шутку это делать не стали бы.
– Да откуда тут русалки? – не унимался Глеб.
– А откуда тут волки, которые по редевьям лазают? – тихо спросил Пистолетец. – А откуда здесь… ты?…
Мутант не нашелся, что на это ответить. Махнул рукой и пошел рвать ветки для ночлега.
Поскольку Глеб мог видеть в темноте, он вызвался дежурить в первую, самую темную часть ночи – от Пистолетца тут все равно было бы мало толку. Сашка для дежурства решили вообще не задействовать.
Глеб нес свою «вахту», сидя на плоту, на мягкой куче из веток. Облака снова сгустились, но дождь так и не пошел, ночь выдалась тихой и теплой. Очень сильно клонило в сон. Чтобы не заснуть, Глеб черпал ладонями воду из реки, плескал ею в лицо и поливал голову. Пару раз ему чудилось шевеление в кустах. Но это могли быть как его дремотные видения, так и признаки деятельности мелкой ночной живности. Во всяком случае, будь это волки или хищники покрупнее, шум был бы громче. Мутант стал поглядывать на эти кусты чаще и пристальней, но больше ничего подозрительного не увидел и не услышал.
Когда небо на востоке посветлело сильнее общего тускло-серого фона, а желание спать стало невыносимым, Глеб растолкал Пистолетца. Лузянин долго не мог понять, чего от него хотят, и даже когда выполз из шалаша и встал на ноги, все равно выглядел спящим.
– Умойся, – тихо, чтобы не разбудить Сашка, посоветовал мутант. – Или вообще ополоснись по пояс. Неплохо бы, конечно, и вовсе в реку залезть да пару раз окунуться, но кто его знает, что в той реке водится, да еще ночью.
– Русалки?… – будто лишь теперь проснулся Пистолетец.
– Даже не надейся, – хмыкнул Глеб. – В лучшем случае, щука-мутант, которая тебе что-нибудь откусит.
– А в худшем?
– В худшем – такая бяка, что целиком тебя проглотит, или на дно утащит.
– Ну вот чазем пугать чеволека, да еще ночью!.. – пробормотал Пистолетец.
– Зато сон прошел. Верно ведь? – вновь усмехнулся мутант. – Да и нести дежурство будешь усердней, напуганный-то.
Спал Глеб чутко. То и дело просыпаясь, слышал, как бродит по берегу Пистолетец, как тот зевает и вздыхает. Затем лузянину, видимо, надоело ходить – шуршание травы от его шагов стихло.
«Заснет ведь», – только и успел подумать мутант, как его поглотил глубокий, как черная бездонная яма, сон. Но уже в следующее, как ему показалось, мгновение он подскочил от истошного вопля Пистолетца:
– А-а-ааа!!! Русалка!!!
Спрыгивая с плота на берег, Глеб краем глаза успел заметить, что подскочил в своей лодке и Сашок. Паренек что-то крикнул ему, но мутант отмахнулся. Его больше сейчас беспокоило состояние старшего лузянина, который сидел на берегу и трясся так, что клацали зубы. Рассвело уже настолько, что даже без «ночного зрения» можно было разглядеть, насколько бледен Пистолетец. Взгляд его широко раскрытых глаз был устремлен на реку и будто застыл.
– Что? – подбежал к нему и принялся трясти за плечи мутант. – Что случилось?
Ответить Пистолетец не мог, его зубы продолжали стучать. Лузянин с трудом поднял трясущуюся беспалую руку и указал на реку.
Глеб обернулся. Шагах в двадцати от плота, выше по течению, как раз напротив тех кустов, в которых ночью ему почудилось шевеление, по груди в воде стояла девушка. Скорее, даже девочка, поскольку грудей, как таковых, у нее не имелось – так, едва наметившиеся пупырышки с грецкий орех величиной. А вот волосы у «русалки» были шикарные – густые, цвета темного золота, они распластались по воде широким, шевелящимся на течении веером.
Девочка неотрывно смотрела на Глеба и тоже дрожала. Только непонятно от чего – от холода или от страха. Вероятнее всего, от того и другого сразу.
В сторону девочки по берегу направился Сашок.
– Не бойся! – крикнул он незнакомке. – Мы хорошие, не тронем тебя!
Но, увидев покрытое темной коркой лицо Сашка, девочка затряслась еще сильнее и начала всхлипывать.
– Ну-ка, стой! – крикнул мутант пареньку. – Давай назад, на плот. Не видишь, что ли, она нас с тобой боится.
Сашок на пару мгновений замер, а затем, опустив голову, побрел в обратную сторону. Глеб же еще раз встряхнул за плечи Пистолетца, теперь уже сильнее и резче.
– Очнись! Ты чего? Не видишь, это просто девчонка!
– А т-ты от-ткуда з-знешь?… – наконец-то смог разжать зубы лузянин. – Хв-вост же п-под вод-дой…
– Да какой там хвост! Посмотри, она же стоит! На хвосте разве устоишь долго? И глянь, она же ребенок!
– У «д-диких» т-тумантов не может быть д-детей… – чуть меньше стал трястись Пистолетец.
– Так может она и не мутантка вовсе! – начал злиться Глеб. – Смотри, она замерзла совсем! А выйти не может – нас боится. Меня, то есть…
– И что? – почти успокоился лузянин.
– А то, что я вернусь сейчас на плот, а ты уговоришь ее выйти на берег.
– Суралки не выходят на гереб! Она тут того… – Пистолетец свесил на бок голову, закрыл глаза и высунул язык.
– Сам ты суралка! С двумя «эс» причем. Делай, что я тебе сказал! Иначе здесь останешься. И думай, прежде чем что-то сказать, а то она твоих словечек не поймет и еще больше напугается.
– Но ведь она не заходила в воду! – выкрикнул последний веский довод лузянин. – Она вылезла из реки!
– Или ты просто заснул и не видел, как она зашла, – прищурился Глеб. – Что намного вероятнее, не так ли?
Не дожидаясь ответа на риторический в общем-то вопрос, мутант повернулся и зашагал к плоту. Увидел, что Сашок, подняв голову, полулежит в своей лодке, упал вниз животом на лиственную подстилку и стал наблюдать за «русалкой».
Пистолетец, кряхтя и бормоча себе что-то под нос, побрел к девочке. Остановился шагах в десяти от нее и крикнул:
– Эй! Ты кто?
– А вы к-кто? – стуча зубами так же, как до этого лузянин, спросила купальщица.
– Мы – люди. А вот ты, интересно, вело… человек, или… нет?
– Я д-девочка… – ответила «русалка». – Я з-замерзла…
– Ну так и выходи! Я тебя не съем.
– А т-ты не к-каратель? Т-ты меня не убьешь?…
– Да какой я каратель?! – обиделся Пистолетец. – Вот, смотри! – поднял он обе «нестандартные» ладони. – И рдузей… друзей, то есть, моих ты видела? Бывают такие каратели?…
Девочка замотала головой. Потом пропищала:
– От-твернись!..
– Это еще зачем?
– Я с-стесняюсь… Я г-голенькая…
– А!.. – хлопнул себя по лбу Пистолетец и отвернулся.
Глеб же отворачиваться не стал. Не из-за каких-то постыдных соображений, а чтобы окончательно убедиться: перед ними обычный человеческий ребенок. Ну, пусть не совсем обычный, с какими-нибудь мутациями, но уж точно без рыбьего хвоста.
Но когда девочка ушла с глубины и над водой показались ее худенькие ягодички, Глеб едва не вскрикнул. У «русалки» был хвост!.. Правда, не рыбий, и совсем маленький, с ладонь, не больше, но все-таки был…
Девочка скрылась в кустах, и вскоре вышла оттуда уже одетой. Правда, назвать одеждой напяленный на тощее детское тельце грубый, грязный мешок с прорезями для головы и для рук было не совсем корректно, но все-таки…
Глеб стал прикидывать, сколько лет может быть этому «хвостатому чуду». Он бы дал ей не больше десяти. Но, учитывая чрезмерную худобу, реальный возраст девочки мог оказаться на два, а то и на три года больше. Однако в любом случае это был ребенок! А иметь детей, как верно заметил Пистолетец, «дикие» мутанты не имели права. Так в чем же тут дело?…
Между тем девочка нерешительно приблизилась к Пистолетцу. Остановилась шагах в пяти от него и спросила, покосившись в сторону плота:
– А пошто он такой страшный-то шибко?
– Кто, Глеб? Ну-уу… не знаю. Он же тум… мутант. Я вот – немножко, – вновь поднял лузянин ладони, – а он – больше чуток. Или ты не знаешь, кто такие мутанты?… – подозрительно прищурился Пистолетец. – Сама-то, вроде, не из наших… Откуда ты такая звялась?… То есть, взялась, а?
– Я тоже мутант, – потупилась и покраснела девочка. – Только не видно… под этим, – встряхнула она свое «платье».
– А ну, покажи!
– Нет! – отступила на пару шагов «русалка».
– Ну, ладно… – смутился Пистолетец. – Это я… так. Тогда скажи: что ты делала в реке и вообще – почему ты здесь?
– Сперва ты скажи, откель вы и что тутока делаете?
Лузянин, ища поддержки, обернулся к плоту. Глеб кивнул: рассказывай.
– Мы из разных мест, – не стал вдаваться в подробности лузянин. – Это нежав… неважно. Важно, что мы все мутанты. А здесь мы сейчас помоту, что плывем в Устюг. Дела у нас там…
– Возьмите меня с собой! – умоляюще вытянула руки девочка.
– Нет, это очень опасно, – помотал головой Пистолетец. – Нас там могут убить.
– А тутока меня точно убьют!
– Почему?
– Ты же сам говорил… Нельзя мутантам детей. А я дите и есть. Приплывут те, плохие, – и убьют.
– Не убили же до сих пор!
– Так меня мамка с папкой в голбце [7] да на повети прятали… А потом папка утоп, а опосля мамка застудилась да померла. Одной мне никак… – начала всхлипывать девочка.
– Ну… – замахал руками растерявшийся Пистолетец. Все слова разом вылетели у него из головы, и он не нашел ничего лучшего, чем спросить: – А здесь-то ты как?…
– Я ночью в огород выползла – моркошки потаскать. Глядь – огонек у реки мыргает. Я и смекнула: а ну кто в город плывет? В Устюге-то, мамка сказывала, такие, как мы, шибко дородно [8] живут… Я и пошла сюды. Где бегом, а где ползком… Угваздалась [9] вся. В кусты забралась, вас послушала… Не сразумела только ничо, да и уснула быстро. А светать стало – я помыться в реке схотела – шибко грязная была. Тебя-то сперва не узрела…
– Ага, ну все ясно с тобой, – поднялся на ноги лузянин. – Тебя звать-то как?
– Нюрой.
– Вот что, Нюра. Меня Пистолетцем зовут… Ну, можешь звать просто дядей Пис… нет, дядей Толей. Пойдем, я тебя с остальными познакомлю. Тот, который… ну кого ты страшным назвала, он – дядя Глеб. А еще у нас Сашок есть. Ах, да, ты и его уже видела.
– Он тоже страшный, – шепнула Нюра. – У него лицо не баское…
– Зато души у нас у всех бодр… добрые, – сказал Пистолетец. – Пойдем, вместе будем решать, что с тобой делать.
Глава 9
«Москва»
Девочка сначала боялась слишком близко подходить к двум новым знакомым, но быстро освоилась. Даже потрогала на руке у Глеба шерсть – мягкая ли? А потом осмелела настолько, что попросила покушать.
– А вот нам сейчас Сашок рыбки наловит, – сказал Глеб. – Ну, а мы пока дров для костра соберем.
– Я помогу! – обрадовалась Нюра. – Я вам всё-всё буду делать, только возьмите меня с собой!
– Где-то я уже такое совсем недавно слышал… – пробурчал под нос мутант, провожая взглядом отправившегося за червями парня, а вслух заявил: – Мы тебя, конечно, возьмем, раз такое дело, но ты крепко усвой: с нами тоже опасно, мы, если будет что-то серьезное, вряд ли сумеем тебя защитить. Захотят убить – всех положат. Вот это знай и помни. И не строй, как говорится, иллюзий.
– Чего не строить?… – заморгала девочка.
– Ничего. Будь готовой, что скоро с родителями увидишься. Там, – ткнул пальцем в небо Глеб.
– Мамка говорила, нет там никого, – вздохнула Нюра.
– Тогда тем более, – разведя руками, непонятно подытожил свое выступление мутант.
Втроем – Глеб, Пистолетец и Нюра – насобирали дров, развели на старом кострище огонь. К этому времени Сашок наловил приличное количество рыбы, на утренней зорьке клевало еще лучше, чем на вечерней.
Печеная рыба очень понравилась девочке, она глотала ее едва не целиком, вместе с костями, и расправилась со своей порцией так быстро, что остальные не успели еще съесть и по рыбине. В итоге сначала Глеб, а вслед за ним и Сашок с Пистолетцем отдали Нюре свои недоеденные доли почти полностью.
Мутант во время завтрака постоянно ловил на себе вопросительные взгляды Сашка. Наконец, он не выдержал.
– Ну, чего пялишься?
– Что будет с Нюркой? – спросил в ответ Сашок, который из-за рыбалки пропустил решение Глеба. Впрочем, в его вопросе слышалась явная недосказанность, и мутанту было предельно ясно, что на самом деле хотел узнать паренек.
– То же, что и с тобой, – буркнул Глеб.
– А… что со мной?… – напрягся Сашок.
– Скорее всего, вас убьют. Точнее, нас. Всех.
– Значит, вы меня не оставите? – просиял парень.
– Да уж чего там, – махнул рукой мутант. – Ее возьмем, а тебя оставим, что ли?… Если уж тут такие люди живут, что даже своим родители дочку показать боялись… – снова махнул он рукой.
– Я тогда быстро! – подскочил Сашок. – Я искупнусь только! А то смердеть уже начал.
Глеб кивнул, и парень побежал к дальним кустам, в которых и скрылся.
– Чего он прячется-то? – удивился Пистолетец. – Купался бы тут-то. Все ж под приглядом. А там утащит кто в реку – и понимай, как взяли…
– Так ведь с нами теперь дама, – посмотрев на Нюру, улыбнулся Глеб. – Вот юноша и стесняется.
– Мне кажется, он другого бошле стесняется, – глубокомысленно выдал лузянин. – Сдается мне, у него не только лицо в рокосте, но и все отсальное тоже…
– В чем?… – разинула рот Нюра.
– Дядя Толя сам не всегда понимает, что говорит, – продолжал улыбаться мутант. – Не обращай внимания. И вот что, дядя Толя, – глянул он на Пистолетца, – негоже, что у нас половина команды будет чистая, а мы с тобой нет. Пойдем-ка тоже пока сполоснемся, что зря время терять?
Пистолетец не горел особым желанием купаться, но все же побрел вслед за Глебом в сторону противоположную той, куда ушел Сашок. Нюре же велели охранять плот – в шутку, конечно же, а больше для того, чтобы девчонке не вздумалось увязаться за ними.
Но когда, наскоро окунувшись в реку, мутант и лузянин вернулись, возле плота никого не оказалось. Правда, вскоре девчонка вынырнула из-за кустов, тех самых, за которыми все еще отмывался Сашок, и стремглав помчалась к плоту.
– Он… он… – прибежав, стала глотать Нюра воздух. – У него…
Глаза у девочки стали такими огромными и круглыми, что заняли, казалось, чуть ли не половину лица.
– Кто «он»? – насупился Глеб. – Что «у него»?… Ты за Сашком, что ли, ходила подглядывать? Тебе не стыдно? А я еще согласился тебя с собой взять!.. – притворно засокрушался мутант.
– У него тут… – будто не слыша, как ее стыдят, прижала к груди ладошки девочка.
– Я же говорил, – торжествующе закивал Пистолетец. – Сашок наш весь в коросте! Ишь, как напугал ведочку…
– «Ведочка» сама виновата, – еще пуще нахмурился Глеб. – Не надо было подсматривать!
– Нет, нет!.. – замотала головой Нюра. – Тамока не короста, тамока…
– А ну, тихо! – поднял вдруг руку мутант и стал к чему-то прислушиваться. – Слышите? – вскоре спросил он.
Но ему не успели ответить. Из-за поворота реки показалась «галера».
То, что это именно «галера», Глеб понял сразу. Да и как тут было не понять – чем иным могла оказаться огромная, грязно-белая «лодка» с надстройками и большими прямоугольными окнами? Из нижнего ряда окон, тянущегося над самой поверхностью реки вдоль длинного борта с непонятной облезлой синей надписью «Москва», торчало с десяток весел, дружно взлетающих над водой и погружающихся в нее с чавкающим звуком. Именно это «чавканье» и услышал мутант перед тем, как «галера» открылась взору путников. А еще – ритмичные, странно приглушенные, звучавшие будто бы через тряпку, выкрики: «И – раз! И – раз! Нале-гай! Нале-гай!..»
– Каратели! – испуганно выкрикнул Пистолетец. – Это облава! Бежим!
– Куда? – скрипнул зубами Глеб, тревожно озираясь в поисках Сашка.
Парня нигде не было видно. А побелевшая от ужаса Нюра, для которой древний теплоход показался, видимо, страшным чудовищем из маминых сказок, не издав ни звука, юркнула в шалаш.
– Как куда? Как куда?! – закудахтал Пистолетец, хлопая при этом по бедрам ладонями, словно встревоженная курица. – Все варно куда! Не ужебим – схватят! Казнят свех, никого не жопалеют!
– Не жопалеют, говоришь?… – продолжал искать взглядом Сашка Глеб. – Ну так если мы побежим, не жопалеют тем более.
– Зачем ты дразнишься?! – нервно взвился лузянин. – Нам же сейчас правда капец натсанет!
– Настанет, значит настанет, – посуровел мутант. – Только убежать нам все равно далеко не дадут, нас уже увидели. Зато тот, кто убегает – это без вариантов преступник, которого обязательно следует поймать и казнить. А того, кто, как мы, мирно сидит и рыбку ловит, может быть и помилуют.
– Ага, как же, помилуют, – впившись остекленевшим от страха взглядом в приближающуюся «галеру», – пробормотал Пистолетец. – А плот у нас чазем? А лодка?… – Тут он вдруг вцепился пальцами здоровой руки в редкие волосенки и застонал.
– Ты чего? – посмотрел на товарища Глеб.
– Нюра… – тихонько проныл лузянин, и мутант мысленно отвесил себе оплеуху за несообразительность: ну конечно же, какое может быть помилование, если они, мутанты, прячут ребенка! Никто не станет разбираться, чей это ребенок. Если девочка с ними, если они не прикончили ее сами, как только увидели, то они однозначно преступники. Разве только прикинуться, что про девчонку они ничего не знали, что видят ее впервые… Да, это стыдно, отвратительно, мерзко – платить жизнью ребенка за собственные шкуры! Но ведь девочке помочь все равно невозможно; что они могут втроем против целой оравы вооруженных сильных мужчин? Погибнуть вместе с ней из принципа, лишь бы не пачкать совесть? Так это попросту глупо. Такое чистоплюйство повесит на «очищенную» совесть смерти ни в чем не повинных Пистолетца и Сашка – а ведь парень ненамного старше Нюры… Впрочем, такой вариант все равно не прокатит, Пистолетец на подобный обман еще может пойти, а вот Сашок наверняка заупрямится, начнет играть в благородство. Да и на «галере», чай, не дураки собрались. И кто вообще станет слушать каких-то безмозглых мутантов?
Еще Глеб успел подумать, что было бы очень здорово, если бы Сашок догадался не вылезать из кустов, а тихонечко, в смысле – бесшумно, но по-быстрому дал отсюда деру… Подумал, и невольно посмотрел на кусты, из-за которых как раз выходил искупавшийся, видимо, последний раз в жизни, парнишка. Мутант лишь снова скрипнул зубами.
– И этот рудак сюда прется, – проследив за его взглядом, озвучил невысказанную мысль Глеба лузянин.
Между тем теплоход, который правильнее было бы теперь называть веслоходом, приблизился к плоту настолько близко, что Глеб мог отчетливо различить каждую заклепку на его облупившемся проржавевшем борту. В глаза снова бросилась надпись «Москва», и мутант, вместо того чтобы наслаждаться последними минутами жизни, стал почему-то вдруг думать, что бы могло означать это слово? В голову будто пыталась пробиться какая-то ассоциация, некое смутное воспоминание, связанное с этим названием, но память подвела мутанта и на сей раз. Единственное, что он неожиданно вспомнил по этому поводу, – теплоходам часто давали имена знаменитых людей. Так может, эта неизвестная Москва тоже была какой-нибудь героиней?… А что, если именно так звали ту самую Святую – предводительницу храмовников?! Догадка показалась Глебу очень похожей на правду. Ведь «Святая» – это, скорее всего, прозвище, не настоящее имя, а Москвой ее зовут на самом деле. Да и то – не станут же называть судно в честь какой-нибудь посторонней дурочки!.. Тем более, имя Святой точно начинается с буквы «М» – это Глеб тоже сейчас отчетливо вспомнил.
Но заниматься воспоминаниями дальше ему не дали. Сначала раздался глухой выкрик: «Сушить весла!», потом эти самые весла дружно задрались кверху, вслед за этим ржавая «Москва» зашуршала днищем по дну и уткнулась носом в берег, а потом откуда-то сверху скомандовали:
– Эй, вы, там, на плоту! Руки за голову! Всем стоять, стреляю без предупреждения!
Затрещали цепи лебедки, опустился на берег трап. По нему тут же сбежали одетые в длинные черные плащи с капюшонами люди – где-то около десятка. Почти все держали в закрытых перчатками руках оружие. И абсолютно все были в масках – кто с прозрачным щитком на половину лица, кто в цельнорезиновых, лишь с кругляшками стекол у глаз. «Противогазы, – всплыло в голове у Глеба полученное неведомо когда знание. – Так вот почему голоса звучали так глухо! И значит, это точно не мутанты».
Бóльшая часть карателей разбежалась вдоль берега и по кустам. Еще один, подскочив к застывшему напротив плота Сашку, заломил тому за спину руку и пинками погнал к «галере». В итоге получилось так, что на плот запрыгнул всего один мужчина.
Глеб машинально подобрался, почувствовав, как застучала в висках насыщенная адреналином кровь. Справиться с одним человеком, сколь бы сильным тот ни был, для него не представляло труда. Не беда, что у того в руках автомат – его еще нужно поднять, прицелиться, выстрелить. А тут – всего один прыжок, один сворачивающий челюсть, выбивающий шейные позвонки удар. Мутант сжал уже кулаки, «взвел», словно тугую пружину мышцы… Но в последнее мгновение разум все же возобладал над инстинктами. Убить карателя значило подписать себе смертный приговор. И не только себе, всем четверым. Это даже не спрятанная девочка – это прямое неповиновение, отягченное убийством представителя закона. Тут и о быстрой смерти станешь просить, как о помиловании, поскольку вряд ли их просто убьют – сначала поглумятся как следует, помучают, отомстят за гибель товарища на все сто.
Глеб набрал полную грудь воздуха, выдохнул, попытался расслабиться. Вроде бы получилось. Вот только кулаки никак не хотели разжиматься, свело пальцы.
А каратель будто и не видел его. Зато очень внимательно, хоть и недолго, разглядывал Пистолетца. Глебу показалось даже, что мужчина узнал лузянина – что-то неуловимое мелькнуло в его взгляде из-под прозрачного щитка маски. А потом он заглянул в шалаш… Все это заняло секунды две-три, не более, но мутанту показалось, что время остановилось. Он снова напрягся, не сознавая, что собирается делать.
Каратель, будто почувствовав это, быстро обернулся и уставился на Глеба немигающим взглядом. Затем перевел его на лузянина, вновь вернул на мутанта и едва заметно помотал головой, будто осуждая их за что-то. Глеба охватила вдруг дикая надежда. Что, если этот человек пожалеет девочку, сделает вид, что в шалаше никого нет? Ведь промолчал же, не стал поднимать шум. Может быть, станет молчать и дальше?
Каратель промолчал. Он даже не стал стрелять. Шагнул к Глебу, поднял полу его куртки, сорвал с пояса ножны, вынул из них блеснувший холодом клинок, вернулся к шалашу, нырнул в него и тут же вынырнул. Нож в его руке продолжал блестеть, но теперь этот блеск стал тусклым, сытым, багровым. Мужчина нагнулся, выдернул из сделанной Глебом лежанки пучок травы, обтер им лезвие. И, пристегнув уже к своему поясу ножны мутанта, не глядя на ошарашенных путников, глухо, едва слышно бросил:
– Будете должны.
Глеб остолбенел. Даже готовая взорваться диким воплем ярость будто застыла ледяным комом, сжав горло. Хладнокровие, с которым было совершено убийство ребенка, да еще его же собственным ножом, повергло Глеба в настоящий шок, подействовало сильнее удара дубиной по голове. Он просто стоял и смотрел, как, подгоняя несильными тычками в спину, уводит к «галере» Пистолетца каратель, как к нему самому подбегают сразу три невесть откуда взявшихся, одетых в черные защитные «сутаны» храмовника, как, навалившись, вяжут за спиной его руки. И пошел он за карателями легко и послушно, все еще находясь в полной прострации, не удивившись даже, что относятся к нему весьма гуманно – не бьют, не пинают, даже не кричат и не матерятся. Впрочем, к чему пинки и крики, если он ведет себя, как новорожденный теленок, разве что ноги не разъезжаются, да к мамкиной титьке слюнявыми губами не тянется?
Очнулся мутант уже на судне, где его, проведя нижней палубой, впихнули в тесную каюту; не каюту даже, а некую подсобку, где стояли ведра, швабры, валялись серые грязные тряпки, какие-то ржавые банки и прочий хлам. Там же, на куче тряпья, сидел со связанными за спиной руками, трясущийся от страха Сашок. Увидев парнишку, Глеб и почувствовал, что снова может более-менее разумно соображать. И только теперь, в полной мере ощутив захлестнувшую его боль, смог выплеснуть наконец-то оттаявшую ярость.
Он повернулся к железной, только что захлопнувшейся за ним двери и принялся отчаянно пинать ее ногами.
– Сволочи! Изверги! Нелюди! За что ребенка?! Ребенка-то за что?! Ненавижу вас! Всех ненавижу!!! Доберусь до Устюга… а я доберусь… доползу… и суку вашу… Святую!.. голыми руками… на куски… на корм собакам!..
Глеб не сознавал, что кричит, захлебываясь собственными слезами. Он рыдал, судорожно выхаркивая угрозы и ругательства, не замечая, как жмется к переборке совсем уже перепуганный Сашок. И лишь когда грохнула о металлический пол задетая парнем швабра, мутант вздрогнул, выдохнул рвущееся из груди рыдание и замолчал, продолжая лишь негромко всхлипывать. Он повернулся к Сашку и в неярком свете из маленького, едва ли больше его кулака, иллюминатора, разглядел, насколько же напуган, почти до обморока, парень.
– Ну, ну… – пробормотал Глеб. – Не бойся…
– З-зачем ты… – выдохнул Сашок. – З-зачем их так?… Они же убьют нас…
– Не убьют, – неуверенно сказал мутант. – Тебя не убьют. Это же я их… Но они… Сашок, они Нюру убили! Ножом… Молча…
Глеб снова всхлипнул, но на сей раз быстро взял себя в руки.
– Не бойся, – повторил он. – Мы отсюда выберемся. Что-нибудь придумаем.
– А где Пистолетец? – спросил начавший понемногу оживать парень.
– Не знаю, – помотал головой Глеб. – Его первым увели… Наверное, на допрос к их главному… Да, скорее всего. Потом и нас поведут, видимо. Скорее всего, поодиночке. Не знаю уж, что наговорит Пистолетец, но ты говори только правду, это самое лучшее. На тебе в любом случае никакой вины нет.
– А… Нюра?… – сглотнул, опустив голову, Сашок.
– А что Нюра? Ты тут ни при чем. Она сама пришла, а мы – я и Пистолетец – позволили ей остаться. Ты же, как малолетка, права голоса не имел.
– Я не малолетка! – вскинулся Сашок.
– А кто ты? Старец беззубый?
– Мне уже восемнадцать!
– О! Тогда конечно! – попытался улыбнуться Глеб, но тут же стал серьезным. – И это хорошо, что тебе столько, если не врешь, конечно; выглядишь-то ты совсем еще юнцом… Но раз тебя сразу эти гады ползучие не убили, то тоже, значит, за ребенка не приняли. Но я-то сейчас о другом. Ты все равно из нас самый младший, вот и скажешь, что твое мнение никто из нас не слушал и не спрашивал. Понял?
Сашок неуверенно кивнул.
– Нет, ты мне нормально скажи: понял или нет?! – рыкнул мутант.
– Да понял я, понял…
– Вот то-то же. И обязательно скажи, что ты из Лузы!
– Да какая разница, откуда я, – буркнул Сашок. – Станут они разбираться!
– Если не станут – это одно. А вот если станут… Я что подумал: вот ты говоришь, тебе восемнадцать. Но выглядишь ты и правда моложе, не серчай уж. А когда храмовники ввели запрет на детей у «диких»?
Сашок пожал плечами.
– Вот и я не знаю, – вздохнул Глеб. – Но уже давно, это точно, иначе бы Нюру… – он скрипнул зубами и договаривать фразу не стал, перешел на главное: – И вот было это, скажем, лет семнадцать назад, а они тебя за шестнадцатилетнего примут.
– Мне восемнадцать!
– Да это ты знаешь, что тебе восемнадцать! – рассердился Глеб. – А на лбу у тебя этого не написано! Говорю ж тебе, моложе ты выглядишь. Вот и хлопнут тебя, чтоб не сомневаться напрасно. А если ты из Лузы – разговор другой. Луза к Великоустюгскому району не относится, там вообще уже не Вологодская область, а Кировская, так ведь?
Сашок кивнул.
– Ну вот, – продолжил Глеб. – Так что законы храмовников к тебе не относятся. Скажешь, что ты из Лузы, – и до свидания.
– А у меня и про то, что я из Лузы, на лбу не написано, – ехидно заметил Сашок. – Сильно они моим словам поверят!
– А ты все равно говори, доказывай, адрес свой назови, город опиши… И карту свою достань, там же у тебя пометки есть! Все же какой-никакой шанс, не надо так сразу на заклание идти! Хватит с этих нелюдей и… – Мутант осекся и раздраженно дернул подбородком.
– Ладно, скажу, – улыбнулся вдруг парень. – А чего ты вообще за меня так переживаешь? Недавно хотел меня спихнуть куда подальше, а теперь… словно о девушке своей печешься.
– О какой еще девушке?! – свирепо завращал глазами Глеб. – Что ты вообще об этом понимаешь?!
– А ты много понимаешь? У тебя хоть была когда-нибудь девушка?
– Да ты!.. – взвился мутант, но быстро остыл. – Ты что, забыл? Я же не помню ничего… Кто знает, кто у меня был, а кого не было. Хотя… Какая там девушка, с моей-то рожей…
– Не, ты ничего, симпатичный, – хмыкнул Сашок. – И сильный такой, видный. Подумаешь, шерстью оброс, не коростой же…
– Вот не были бы у меня руки связаны, – задохнулся от возмущения Глеб, – я бы такую тебе симпатичность навел, наглец ты эдакий!
Сашок снова хмыкнул, но промолчал. Замолчал и мутант. Говорить ему расхотелось, в голову вновь полезли тяжелые мысли. Обидно было, что, едва начавшись, так бесславно закончилось их путешествие. Скорее всего, скоро закончатся и жизни. И если за свою Глеб почему-то не особо и переживал – что это за жизнь, если все равно о ней ничего не помнишь, не знаешь, – то Пистолетца, а особенно Сашка, ему было по-настоящему жалко. В самом деле, парень только начинает жить. Вон, и о девушках думает…
Упомянув мысленно девушек, Глеб тут же, почти как живую «увидел» Нюру – беззащитную, глупенькую, со смешным коротеньким хвостиком… Перед глазами тут же предстал и окровавленный нож в руках карателя. Его нож!.. Понятно, что не будь его, храмовник все равно убил бы девочку – застрелил из автомата, просто задушил руками… Но то, что убийство ребенка совершили именно его ножом, казалось Глебу особенно страшным и несправедливым. И ненависть к карателям, к храмовникам вообще, стала вдруг такой сильной, что мутант почти ощутил ее внутри себя, словно реально выросший внутренний орган. И он понял, что если останется живым, если доберется все же до Устюга, то не успокоится, пока не отомстит Святой. Или как ее там? Москве?…
Но тут некий внутренний голос, будто и впрямь сидящий в его голове человечек, ехидно шепнул: «А чем ты сам-то лучше храмовников? Кто, как не ты, рассчитывал недавно, как бы лучше предать девчонку, как бы правдивей соврать карателям, что она приблудилась сама, что ты ничего о ней не знаешь?… Ведь хотел ее жизнью свою мохнатую жопу прикрыть, не так разве?»
Глеб зажмурился и, вжав голову в плечи, зарычал.
– Ты чего? – испугался Сашок. А потом вдруг пискнул: – Ой! Мы горим!
Глава 10
Новый побег
Мутант открыл глаза и сразу увидел языки пламени, азартно пожирающие все, что могло гореть в этом тесном помещении – в первую очередь тряпки, метлы и швабры. Подсобку тут же заволокло дымом. Глеб и Сашок сразу закашлялись, не в силах ни задержать дыхание, ни прикрыть чем-нибудь рты и носы, поскольку их руки по-прежнему были связаны за спиной.
А еще Глеб услышал шум. В столь критическую минуту он бы, возможно, и не придал посторонним звукам большого значения, но снаружи раздались частые выстрелы. Там определенно что-то случилось. Поначалу у мутанта даже мелькнула мысль, не это ли стало причиной пожара, и он посмотрел на иллюминатор – не оттуда ли залетел к ним огонь? Но стекло оказалось целым. Да Глебу и так уже было понятно, кто стал виновником возгорания. Конечно же, он сам! Если что-то и могло сейчас характеризоваться определением «некстати», то этим, без преувеличения, был его злосчастный неуправляемый пирокинез.
Сашок тоже подумал об иллюминаторе, но совершенно в ином ключе.
– Окно!.. – прохрипел парень. – Надо разбить!
– Нет… – закашлялся в ответ мутант. – Вспыхнем как спички!
В самом деле, хоть огонь и резвился в подсобке вовсю, но без притока свежего воздуха он все же не набрал своей полной силы и даже, кажется, стал понемногу затихать. Но стоило разбить стекло иллюминатора, как подпитанное кислородом пламя в считанные минуты спалило бы все, включая обоих пленников. «Впрочем, – подумал Глеб, – какая разница, все равно мы сейчас задохнемся».
Сашок, будто подслушав его мысли, неуклюже повалился набок – потерял сознание. Упал он прямо на лежавшую на полу горящую швабру, и Глеб стал ногами отталкивать паренька в сторону. Но огонь был повсюду, так что он быстро прекратил бесполезное занятие и принялся лихорадочно соображать, что же можно сделать в столь очевидно безвыходной ситуации. Если бы были свободны руки, можно было попробовать сбить пламя курткой, а уже потом разбить стекло иллюминатора. Но руки оставались связанными, и связанными на совесть – прочность узлов Глеб уже неоднократно попробовал. Он стал озираться в поисках какого-нибудь острого выступа, торчащей железки, чтобы перерезать веревку. Но в густом дыму, кроме пляшущих языков пламени, ничего не было видно.
Огонь! Ну конечно же, огонь!.. Отчаянно кашляющий, ничего уже не видящий от льющихся ручьями слез мутант присел и наугад ткнулся руками в горячее. Ладони пронзило болью, затрещала вспыхнувшая шерсть. Но Глеб, зажмурившись и стиснув зубы, терпел. Он что есть силы напряг пылающие (как от боли, так и в самом буквальном смысле) руки в бешеной попытке развести их. Сначала ничего не получалось, но по мере того, как прогорали веревки, ладони мутанта начали понемногу разъединяться, а потом разом, одним рывком он разорвал обугленные волокна и вскочил, зажав горящие руки под мышками.
Глеб тут же снял куртку и принялся хлестать ею по языкам пламени. Но их было так много, что мутант быстро понял: так ему пожар не потушить. Во всяком случае, задохнется он точно скорее, чем потушит. А к этому все и шло: дышать стало совершенно невозможно, каждый вдох отдавался жгучей болью в груди и новыми приступами кашля.
Видеть что-либо вокруг мутант уже тоже не мог, как из-за густого дыма, который заволок все вокруг непроницаемой пеленой, так и потому, что из глаз безостановочно текли слезы, а вскоре от рези веки попросту стало невозможно открыть.
В ушах, перекрывая треск пламени, зашумело. Глебу показалось, что дым проник уже и в его голову, заволакивая сознание. Еще немного, и мутант бы рухнул рядом с Сашком, чтобы никогда уже не подняться.
Видимо, от звона в ушах он и не услышал, как открывали замок. Почувствовал лишь возвращающее к жизни дуновение свежего воздуха и тут же, следом, гудение возликовавшего огня, который сразу с голодной жадностью принялся облизывать Глеба.
Мутант, невзирая на сильную резь в глазах, разлепил веки и, увидев светлый прямоугольник открытой двери, ринулся к ней, не забыв ухватить за руку бесчувственного Сашка. Лишь выбравшись на палубу и вдохнув наконец полной грудью, он ощутил жгучую боль – пламя успело перекинуться на его одежду и шерсть. Плащ паренька тоже горел. Тогда Глеб не раздумывая подхватил показавшееся ему пушинкой тело Сашка и перебросил его за борт в реку, а потом и сам сиганул за ним следом. Хорошо, что он прыгнул не рыбкой, а вниз ногами – здесь, возле берега, было совсем мелко, ему по пояс. Мутант тут же окунулся с головой, вынырнул и подхватил начавшего погружаться ко дну Сашка. К счастью, парень не успел наглотаться воды, зато сразу пришел в себя и начал испуганно озираться.
– Где?… Что?… – заморгал он, округлив красные, опухшие от дыма глаза с полностью обгоревшими ресницами. И тут же – откуда и силы взялись? – отпихнул от себя державшего его Глеба: – Ты обещал ко мне не прикасаться!
– Ты что, бредишь? – оторопел едва удержавшийся на ногах мутант.
– Я не брежу! Но ты обещал! Ты говорил, что никогда больше!.. Даже когда я сам просить буду!
– Тьфу на тебя, – и впрямь сплюнул Глеб. – Нужен ты мне больно, придурочный! – Впрочем, тут же поостыв, буркнул: – Сам-то стоять можешь?
Сашок тоже смущенно поник и неуверенно кивнул. Мутант обернулся к «галере».
Первое, что бросилось ему в глаза – большое количество снующих по палубам судна людей. Причем, Глеб это заметил сразу, большинство из них были не одетыми в противогазы и черные «сутаны» храмовниками, а разношерстной ватагой… мутантов. Ну, да, вон тот – весь в нарывах и коростах, этот – с похожим на рог наростом на лбу, а вот этот… Ого! Так ведь это одноглазый Мартын из Ильинского!.. Глеб узнал в бегающих по «галере» мутантах еще двух-трех человек оттуда.
Впрочем, они не просто бегали, все они охотились за карателями, которые в большинстве своем попрятались внутри судна и довольно успешно отстреливались. И все же мутантов было куда больше, и хоть все их вооружение состояло в основном из вил, топоров да кольев, судьба галерщиков казалась предрешенной.
Глеб перевел взгляд туда, откуда он спрыгнул в воду. И, несмотря на всю трагичность момента, не смог сдержать улыбки. По нижней палубе, схватившись за голову, метался Пистолетец. Он то подбегал к борту, намереваясь перебросить через него ногу, то снова отпрыгивал и отбегал в сторону.
– Ты чего там колыхаешься? – крикнул ему Глеб. – Прыгай скорее, пора убираться отсюда!
– Я не… могу!.. – сдавленно выдохнул Пистолетец. – Боюсь!.. Я не умею плавать!
– Так плавать и не нужно уметь, тут мелко. Прыгай давай!
– Да?… Прадва мелко?… Ну, тогда я… Сейчас я…
Лузянин суетливо перебросил через перила ограждения сначала одну ногу, затем вторую и вскоре повис на руках, касаясь воды носами башмаков. Разжимать ладони он явно не торопился.
– Ты чего там завис, как трусы на просушке? – не выдержал мутант.
– Я… это… Отдыхаю просто, – промямлил Пистолетец.
– Отдыхаешь?… Может, еще и вздремнешь с полчасика?
– Нет-нет!.. Я только…
– Я знаю, что ты Толька. А ну, отпускай руки! – рыкнул Глеб. – А то ведь как дерну сейчас за ноги, точно чего-нибудь оторвется!
Пистолетец тотчас разжал ладони и с гулким плюхом ушел под воду. Причем ушел полностью, весь – видимо, как раз в этом месте на дне была яма. Лузянин не появлялся на поверхности секунду, другую… Когда по субъективным ощущениям Глеба прошло уже не менее пяти секунд, он начал волноваться. А еще через пару мгновений, чертыхнувшись, подобрался к борту судна и нырнул.
Сделал он это вовремя – лузянина начало уже затягивать течением под днище «галеры». Мутант ухватился за дергающуюся ногу Пистолетца и потащил его на себя. Когда он вытолкнул приятеля на поверхность и оттащил затем на мелководье, тот долго отплевывался, жутко вращал глазами, а потом, отдышавшись, выдал:
– Это мекло, да? Это мекло?! Я чуть не гобип!..
– То есть я теперь и виноват, да? – остолбенел от подобной наглости Глеб. – Ну хорошо, я сейчас заброшу тебя обратно…
Мутант сделал вид, что собирается подхватить лузянина и вернуть того на палубу «галеры», но Пистолетец, испугавшись, попятился и вновь с головой ухнул в яму. На сей раз он, правда, вынырнул самостоятельно и только лишь коротко выдохнул:
– Не надо орбатно. Все в ропядке.
– Ну тогда давайте скорее выбираться, – мотнул головой Глеб, – пока на нас внимания не обратили. А то всех «орбатно» вернут.
Он оглянулся на судно. На них и правда никто не смотрел – обе противоборствующие стороны были заняты схваткой. А еще мутант обратил внимание, что помимо дыма, вырывающегося из открытой двери их недавнего места заключения, показались и языки разбушевавшегося пламени, которые, будто живые существа, стали проворно взбираться по борту вверх, к пассажирскому салону.
– Скорей, скорей! – заторопил друзей Глеб. – Когда все судно запылает, все оттуда на берег кинутся, тогда нам будет труднее уйти.
Упрашивать никого не пришлось. Вскоре все трое выбрались на берег и остановились в нерешительности. Сашок и Пистолетец выжидающе уставились на мутанта.
– Что встали? – изрек тот. – Бежим вон к тем кустам.
– Почему туда? – уже на бегу спросил паренек.
– Потому что там нас будет не видно, – ответил Глеб. – Отдышимся, обсудим ситуацию и решим, что делать дальше.
Укрывшись в кустах, друзья оглядели друг друга. Если не обращать внимания на то, что все трое были с ног до головы мокрыми, сносно выглядел один только Пистолетец. Одежда Глеба превратилась в обугленные лохмотья; балахон Сашка зиял прожженными дырами; короткие волосы паренька стали еще короче и приобрели грязно-серый цвет; брови и ресницы у него отсутствовали вовсе, а открытые участки кожи покраснели и покрылись волдырями, благо что на лице таких мест из-за обильных корост оказалось не так уж и много. Глеб выглядел и того страшнее, поскольку его шерсть обгорела неравномерно. Там, где еще оставалась, она напоминала облезлую щетку с почерневшей короткой щетиной, а там, где выгорела совсем, проступала грязно-розовая кожа с красными пятнами ожогов и такими же, как у Сашка, волдырями.
– Да уж, – передернул плечами Пистолетец. – Дотсалось вам! Больно?…
– Ерунда, – отмахнулся Глеб. – Главное, живы. А это пройдет. Лучше ты расскажи, где был, как тебе удалось нас выручить?
– Так я чего… – смущенно замялся лузянин. – Привели меня к влагному, тот спрашивать стал: кто такие, откуда?…
– А ты чего? Правду сказал?
– Так… да, прадву… – испуганно заморгал Пистолетец. – Но я много и не упсел рассказать-то!
– Ну так и хорошо, правильно сделал, что правду рассказал, – приободрил его мутант. – Дальше-то что было?
– Дальше тот пришел, что вас позявал, отдал ключи. Главный их на тсолик бросил. А потом – крики, вопли сранужи, влагный велел мне дисеть, а сам втоматат схватил и выбежал. Ну, я ждать его не стал, ключи хвастил и к вам побежал.
– И все?
– Да… Хотя, этот влагный махровник у меня засипи отнял…
– Какие еще засипи? – недоуменно нахмурился Глеб.
– Ну, что я про наше пушетествие записывал. Лепотись. Вырвал из клобнота странички… – Пистолетец полез за пазуху, достал оттуда мокрый блокнот, раскрыл его и показал Сашку с Глебом: – Вот, все труды насрамку.
– Ладно, еще напишешь, это не смертельно, – сказал мутант. – А вот положение наше – не ах. Что делать-то будем?
– Как что делать? – удивился Сашок. – Дальше поплывем, в Устюг. Пока тут эта каша заварилась.
– Кстати, что это за каша? – посмотрел на приятелей Глеб. – Кто-нибудь что-то понял?
Сашок, подумав, пожал плечами. Пистолетец же неуверенно произнес:
– Наревное, это мутанты… «Дикие»… Помнишь, там, в Ильинском, жимуки проболтались, что «дикие» мутанты хотят объединиться?… Ну, чтобы с ракателями бороться, а потом с морозовцами ноктакт наладить. Вот, божет мыть, и тут началось.
– Вполне возможно, – кивнул Глеб. – Тем более, я тут пару-тройку наших знакомых с Ильинского видел… – мутант перевел взгляд на Сашка: – А что ты сказал насчет «дальше»? В Устюг плыть? На чем?
– Как на чем? У нас же плот есть, – махнул рукой в нужном направлении парень. – Пока тут эта заваруха, можем успеть. Главное, отплыть подальше, чтобы не подстрелили.
– Вот именно, чтобы не подстрелили, – поднял палец Глеб. – А подстрелить нас могут запросто – где мы на том плоту от пуль спрячемся?
– Тут же поворот реки близко, – сказал Сашок. – Авось успеем!
– Что-то не очень на «авось» надеяться хочется, – потер обожженный лоб мутант и посмотрел на лузянина. – А ты, Пистолетец, что думаешь?
– Так плыть надо, чего уж, – нахмурился тот. – Сейчас «дикие» махровников перебьют и за нас возьмутся. Мы ведь теперь им тоже рваги.
– А только вот зря они это затеяли, – неожиданно выдал Сашок.
– Что именно? – спросил Глеб.
– Нападение это. Карателей они сейчас, конечно, перебьют, только вот дальше что? В Устюге своих не дождутся, все поймут и снарядят сюда новый отряд, помощнее. И устроят тут такое!..
– Скорее всего, так и будет, – согласился мутант. – Только нам сейчас о своих шкурах нужно подумать. И так вон две уже в подпалинах.
– Ну, я тоже!.. – обиженно воскликнул было Пистолетец, но закончил куда тише: – …промок. – Потом вспомнил: – И в лесу тогда, на сонсе горел тоже!
– На чем, на солнце?… – хмыкнул Сашок. – Загорал, что ли? Тоже мне, погорелец! Вот мы с Глебом…
– На каком солнце?! – обиженно замахал руками Пистолетец. – Не на солнце, а на сон-се! Деверо такое, с булавками.
– С чем?…
– Ну, с этими, острыми, зелеными… – защелкал пальцами старший лузянин, вспоминая нужное слово.
– С иголками, что ли?
– Да-да, с иголками!
– А! Понял!.. На сосне, – догадался паренек, о каком «девере» идет речь.
– На сосне, точно, – обрадовался Пистолетец.
– Погоди, – вновь заулыбался юноша. – Как это ты на сосне умудрился гореть?
– Удрумился вот… – покосился на мутанта старший лузянин. И перевел неприязненный взгляд на младшего земляка: – Что, не веришь?… А вот, посмотри, у меня тоже есть рыдочки на пиджаке от огня! Вот, вот и вот еще…
– Ладно, дырки и раны потом считать станем, когда выберемся отсюда, – прервал дискуссию Глеб. – Точнее, если выберемся. А пока, раз уж вы оба за плот, давайте не мешкать. Идемте!
Но едва друзья успели выбраться из кустов, как нос к носу столкнулись с карателем. Причем, именно с тем, что зарезал Нюру и схватил Сашка с Глебом.
– А ну, стоять! – навел тот на них ствол автомата.
Сашок и Пистолетец замерли. А мутанта охватила непередаваемая ярость. Наверняка тут сыграло не последнюю роль недавнее самобичевание по поводу гибели девочки, после чего раны в душе и на сердце нестерпимо болели. Но залечить их было нечем, а тут – вот он, как на блюдечке, главный виновник случившейся с Нюрой трагедии! Да еще – Глеб это заметил сразу – на поясе карателя, на самом виду, будто специально, чтобы подразнить мутанта, висели ножны с его ножом! Тем самым, которым и была зарезана девочка.
Глеб, словно вовсе не замечая направленного в его сторону оружия, взревел, схватился за ствол и, невзирая на боль в обожженной ладони, рванул автомат так, что переброшенный через шею храмовника ремень, слетев, сорвал с того капюшон и маску, а вдобавок ко всему наполовину оторвал ухо. Каратель завопил и схватился за кровавые ошметки. Мутант не глядя сунул автомат друзьям – его подхватил оторопевший Сашок, – а сам одним рывком сорвал с пояса противника ножны. Вынул из них нож и злобно выплюнул в лицо врага:
– Возвращаю должок! – и тут же, не раздумывая, воткнул клинок прямо в сердце карателю. Тот, изумленно уставившись на Глеба, сразу перестал вопить, колени его подогнулись и он сначала осел, а потом молча повалился набок.
Мутант выдернул из мертвого тела нож и вытер о неприятельскую форму. Затем бережно вложил его в ножны, которые пристроил на своем поясе.
– Зачем? – едва слышно произнес Сашок.
– Что «зачем»? – не оборачиваясь к парню, переспросил Глеб.
– Зачем ты взял этот нож? Неужели ты сможешь им пользоваться… после всего?… После Нюры?
– Смотря как пользоваться. Огурцы резать вряд ли смогу, а всяких… нелюдей, как видишь, запросто. А теперь хватит болтать, бежим к плоту!
Но добежать до плота друзьям так и не удалось. Сначала все шло хорошо, на них по-прежнему не обращали внимания с судна. Но когда до цели оставалось всего ничего, метров пять, не больше, с «галеры» донеслось возбужденно-радостное:
– Мартын, ты глянь-ко, кто там!
Этот голос Глеб узнал сразу – он принадлежал Макусину. Ответ одноглазого Мартына мутант тоже расслышал отчетливо:
– Так это же эти… которые хлев твой сожгли! И еще кто-то с ними…
– А ну-ко, пошли, поздоровкаемся! – гоготнул Макусин. – Тутока и без нас закончат ужо.
Самих говоривших Глеб разглядел также быстро: оба мужика споро пробирались по палубе к трапу. У Мартына в руке был зажат топор, на шее Макусина болтался трофейный автомат.
– Бежим назад! – скомандовал мутант спутникам.
– Зачем?! – подпрыгнул Пистолетец. – Мы упсеем!..
– Нет, – помотал головой Глеб. – Они вооружены. Подстрелят. До поворота нам не доплыть.
– Мы тоже вооружены! – взмахнул автоматом Сашок.
Глеб нахмурился.
– Я бы не хотел убивать мутантов, – процедил он сквозь зубы. – К тому же, если откроем стрельбу, нас услышат остальные и тогда уж прикончат наверняка и быстро. Поэтому – живо назад! Бегом!
Наверное, спасло беглецов то, что Макусин намеревался взять их живыми. То ли затем, чтобы поговорить напоследок, выяснить – как же так, я к вам по-доброму, а вы эдак? – то ли ему тоже, как и Глебу, несподручно было стрелять по мутантам. Во всяком случае, до кустов друзья добежать успели.
Потом, правда, ильинский вожак все-таки выпустил по ним короткую очередь, но тут закричал Мартын:
– Ты гли-ко, что деется! Галера-то горит ить!
Глеб махнул Пистолетцу и Глебу, чтобы те забирались дальше, а сам, пригнувшись, вернулся, слегка раздвинул ветки и посмотрел в сторону судна. Оно вовсю полыхало! Складывалось такое ощущение, что огонь сначала долго пробовал на вкус предложенное угощение, неуверенно облизывая его, а потом наконец распробовал, вошел в аппетит и разом набросился на лакомство.
«Что ж, – подумал мутант, – это очень кстати». По крайней мере, Макусин с Мартыном тут же забыли про их существование и бросились назад, к пылающей «галере» – видимо, на выручку к своим товарищам.
Однако радовался Глеб рано. С терпящего бедствие судна, словно горох, посыпались люди. Истошно вопя, они прыгали в воду и выбирались на берег. Немногих оставшихся в живых храмовников «дикие» мутанты добивали тут же. Если на «галере» кому-то из них, возможно, еще и удалось бы спрятаться, то сейчас свой последний шанс на спасение они потеряли. Судя по всему, исход стычки был предрешен.
Мутанту стало очевидно: возбужденные схваткой и одержанной победой, «дикие» так быстро не успокоятся. Макусин расскажет всем про своих обидчиков, это уж как пить дать, и не стоит даже сомневаться, с какой радостью подключатся разгоряченные победители к новой охоте. Следовало убегать. Как можно скорее и как можно дальше.
Догнав Сашка и Пистолетца, Глеб рассказал им о создавшейся ситуации. А потом добавил:
– Думаю, так вот, вдоль реки, нам по кустам продираться нет смысла, догонят. Нам нужно вглубь уходить, к лесу. Лес большой, там нас будет труднее найти. И давайте-ка не мешкать, отправимся туда поскорее.
– Но ведь… – засомневался Сашок. – А как тогда Устюг?
– Устюг никуда не денется. А мертвый ты до него все равно не доберешься.
– Метрвый где лег, там и ладно, – философски высказался Пистолетец. Но тут же добавил: – Но я не хочу. Бежим в лес!
И они побежали.
Глава 11
Микромутанты
До леса оставалось совсем немного, когда неизвестно откуда, из-за каких кустов, перед беглецами выскочил каратель. Наверное, это был один из тех, самых ретивых, что сразу побежали «инспектировать» деревню. Остальные, видимо, заслышав стрельбу, вернулись к «галере», а этот почему-то отстал. Может, заблудился, или, возможно, струсил. Теперь храмовник стоял перед тремя приятелями с направленным в их сторону автоматом.
– Стоять! – глухо закричал он сквозь маску противогаза.
Друзья остановились, но Глеб тоже взял карателя на мушку.
– Не вздумай, – сказал мутант. – Только стрельни – сразу получишь пулю.
Говоря откровенно, ему очень хотелось срезать этого гада очередью. И если бы он был сейчас один, – скорее всего, так бы и сделал. Слишком уж сильно запала ему в душу смерть девочки Нюры, и хоть истинный виновник уже понес наказание, Глеб не думал, что этот каратель намного лучше того. Однако при Сашке и Пистолетце ему почему-то стрелять не хотелось. Убивать людей, пусть даже самых мерзких, казалось ему весьма отвратительным занятием, а при «зрителях» – тем более. Конечно, убийцу Нюры он тоже прикончил при них, но там поступить по-другому просто не мог – потом бы всю жизнь мучился, что не сделал этого. Сейчас же такой острой надобности в убийстве не было. А потому мутант сказал:
– Убирайся! Там твоих друзей убивают, а ты прохлаждаешься! Или очко у храбреца заиграло? Вы ведь только с детьми да с безоружными инвалидами воевать умеете.
– Сейчас увидишь, что я умею, – направил каратель ствол автомата прямо в грудь Глебу.
– Надо же, какой ты смелый! – делано удивился мутант. – А еще умный. Ты что, думаешь, я не успею выстрелить, даже если ты в меня пальнешь? У меня же три сердца. Пробьешь одно, даже два – я и с одним проживу достаточно долго, чтобы тебя изрешетить.
Под маской противогаза не было видно выражения лица храмовника, но ствол его автомата неуверенно качнулся вниз.
– Считаю до трех, – сказал Глеб. – Если не уберешься – стреляю. Раз… Два…
Каратель опустил автомат и попятился.
– Ты выстрелишь в спину… – пробубнил он.
– Какой ты молодец, что судишь всех по себе, тварь поганая! – оскалил в улыбке зубы мутант. – Сейчас будешь драпать и ждать пули в спину. Ах, красота!.. Я получу истинное удовольствие. А вот будь ты человеком – ушел бы спокойно. Но и мне бы тогда было неинтересно. Впрочем, будь ты человеком, ты бы сюда на детей охотиться не поперся… Три!..
Храмовник подпрыгнул, как заяц, и помчался к спасительным кустам в сторону реки. Глеб не удержался и пальнул в воздух короткой очередью – автомат протарахтел трижды, – и патроны кончились.
«Хорошо, что гад-каратель этого не знает», – подумал мутант, отбрасывая в сторону бесполезное оружие, успев еще удивиться, что вообще каким-то образом сумел выстрелить. Глеб сделал это, не задумываясь, как и на что нажимать. Видимо, опыт обращения с оружием у него уже имелся, и хотя сам он этого не помнил, руки сделали все, как надо.
Друзья сразу поняли насчет патронов. Пистолетец лишь покачал головой, а потом сказал:
– Ты ведь его на смерть послал…
– Я его никуда не посылал, и сюда их никто не звал, они сами приперлись! – ощетинился Глеб. – Или ты считаешь, что я сам его должен был прикончить? Из моих рук смерть милее, что ли, по-твоему?
– Да нет, я так… – стушевался старший лузянин.
А Сашок спросил вдруг:
– А что, у тебя правда три сердца?
– Откуда я знаю, – буркнул мутант. – Я их не считал.
Потом все же приложил к груди ладонь, подержал немного, переместил, опять подержал. Снова буркнул:
– Вроде одно. Но мне пока хватит.
Лес поначалу совсем не способствовал тому, чтобы в нем прятаться: сухой белый мох, вовсе не такой высоченный, как тот, в котором когда-то очнулся Глеб, огромные сосны-мутанты – вот и все, что там имелось. И эти сосны росли вовсе не вплотную друг к другу, так что беглецов между ними можно было разглядеть издалека. Разве что залезть на сосну и спрятаться в ее колючей кроне, но тут могла подстеречь другая опасность – умеющие лазать по деревьям «волки», воспоминания о встрече с которыми были еще свежи. Зато плотный мох, вкусно похрустывающий под ногами, совсем не мешал движению, чем благоразумно воспользовались беглецы, помчавшись в глубь леса что есть сил.
Через какое-то время растительность вокруг стала меняться. Все чаще стали попадаться на пути осины, березы и ели. Вскоре последних стало совсем много, и росли они куда гуще, чем сосны до этого, лучам солнца стало трудней пробиваться к земле, так что лес приобрел хмурый, неприветливый вид. Темнота давила, вызывала чувство тревоги и безысходности. Хотя, казалось, чего там еще вызывать – состояние и так было удрученным, хуже некуда.
Вырвавшийся вперед Глеб оглянулся и не увидел своих товарищей. Он остановился, чтобы подождать их, а заодно и перевести дыхание. Стал крутить головой, но увидел кругом лишь растопыренные ветви с темной хвоей. Его это поначалу обрадовало – в такой глуши отыскать их неприятелю будет весьма непросто. Однако вскоре мутант начал тревожиться, не потерялись ли Сашок с Пистолетцем. Кричать он поостерегся – могли услышать преследователи. Разве что залезть на высокую ель – может, с нее удастся разглядеть потерявшихся?
Но сделать он этого не успел. Откуда-то издалека донеслось едва слышное: «Глеб! Где ты?» Кричал определенно Пистолетец. Затем то же самое повторил другой голос, Сашка.
– Придурки! – процедил мутант. – Уши-то не только у меня есть!
Тем не менее, теперь он знал, где искать отставших друзей, и помчался им навстречу. Перед этим он глянул на небо, чтобы запомнить, в какой стороне солнце, но его затянуло густой пеленой облаков. «Когда успело? – подумал Глеб. – Ведь совсем недавно было ясно. Что же погода так часто меняется? Как бы еще дождь не пошел». Но подумав еще, он пришел к выводу, что пасмурная погода им даже на руку. Во-первых, в лесу стало гораздо темнее, а значит, отыскать их будет сложнее. Во-вторых, дождь может и вовсе отпугнуть преследователей – ради чего, собственно, мокнуть? Ну а сами они вполне могут пересидеть непогоду под какой-нибудь елью, густые лапы которой послужат вполне неплохой крышей.
Главным теперь было отыскать Пистолетца и Сашка. И, поскольку подавать голос они не переставали, Глеб нашел своих спутников довольно быстро.
Оказывается, они уже никуда не бежали и даже не шли. Пистолетец сидел, прислонившись спиной к уродливой кривой березе и дышал так тяжело, что, казалось, собрался вовсе испустить дух. Сашок тоже запыхался, но держался вполне бодро. Увидев Глеба, он непритворно обрадовался.
– Ой! – вскрикнул паренек и дернулся было к мутанту, будто собираясь обнять его. – А мы думали, все…
– Мы думали, – отдуваясь, продолжил Пистолетец, – что ты нас бросил.
– Вот прямо так и думали, – насупил брови Глеб.
– Ну… – неопределенно покрутил беспалой ладонью лузянин. – Может, не псециально бросил, а так…
– Нечаянно, – скривил губы мутант и перевел взгляд на парня: – Ты тоже так думал?
– Вообще-то я надеялся, что нет, – опустил глаза Сашок. – Но стало немножечко страшновато.
– Страшновато! – фыркнул Пистолетец. – Стало просто очень штрасно!
– Чего бояться-то? – прищурился Глеб. – Ты же сколько дней в одиночку по лесам бродил, пока меня не встретил!
– Я и тогда боялся, когда бродил. Мне еще как тогда штрасно было, жуть! Но теперь-то я привык с тобой.
– Ладно, – решил сменить тему разговора мутант. – Что теперь будем делать? Побежим еще дальше?
– Я уже не могу бежать, – виновато потупился старший лузянин. – Устал совсем, ноги не вешелятся. Давай чуток отдохнем.
– Я думаю, отдохнуть так и так придется, – посмотрел на хмурое небо Глеб. – Сейчас, наверное, дождь начнется.
– Так может, побеедаем тогда? – радостно вскинулся Пистолетец.
– По… чего?… – не сразу понял Глеб, а когда до него дошло, что спутник говорит про обед, горько усмехнулся: – Чем ты обедать собрался? Еловыми шишками? Все наши припасы на плоту остались.
– Тут же есть, наверное, грибы какие-нибудь, ягоды… – сглотнув слюну, сказал Сашок.
– Ага, а еще кабаны, лоси, медведи, – с сарказмом продолжил мутант. – Мы их голыми руками заломаем, на части порвем и еще тепленькими схрумкаем. Тем более что поджарить их мы все равно не сможем – спичек нет.
– У меня есть кремень, – полез в карман штанов Сашок. – Мы в Лузе так научились огонь добывать, как древние люди.
– Погоди ты с огнем, – остановил парня Глеб. – Что ты на нем жарить собрался?
– Так я ж говорю: грибы.
– Их сначала найти нужно. И одними грибами сыт не будешь.
– Так ягоды же еще… – пригорюнился паренек.
– А для ягод рановато сейчас. Вон, посмотри, черника еще совсем зеленая.
– И что тогда делать? – держась за березу, стал подниматься Пистолетец.
– Если решили дальше не бежать, то переждем здесь какое-то время, и надо возвращаться к реке. А то мы тут сами чьим-нибудь обедом станем.
– К реке?! – в один голос воскликнули оба лузянина. А старший из них закончил: – Там же эти… Камусин с Мартыном… и все остальные.
– По-вашему, им больше заняться нечем, как у реки загорать, нас дожидаясь? И я вовсе не предлагаю возвращаться на то же место.
– А плот?! – вновь одновременно подали голос Пистолетец и Сашок.
– Про плот можно забыть. Вряд ли нам его по доброте душевной оставили. Наверняка со злости раскатали по бревнышку. А уж пожитки наши точно забрали, и гадать нечего.
– Зачем нам тогда река? – спросил недоумевающий паренек.
– А затем, что мы вроде бы в Устюг собрались, нет? И как, по-вашему, мы иначе к нему дорогу найдем? Вот так по лесу напрямки почешем? А точное направление кто-нибудь из вас знает? А сколько тут голодного зверья, не догадываетесь?
Сашок и Пистолетец невольно начали озираться.
– А река нас по-любому куда нужно выведет, – продолжил мутант. – Возможно, еще и посудину какую найдем – лодку там или плот. Сомнительно, конечно, но вдруг. А даже если и не найдем, то доберемся по берегу. Опять же, вода рядом – и напиться можно, и если твари какие нападут – в реку нырнуть, плавать-то не всякий зверь любит. И рыбу можем попытаться поймать – вон, хоть из рубашек бредень сделаем. Так что в любом случае нужно возвращаться к реке.
– Но кушать-то сейчас хочется… – пригорюнился Пистолетец.
– Ладно, тогда сидите здесь, я грибы поищу, пока дождь не начался.
– Давайте все вместе поищем, – сказал Сашок. – Ну или Пистолетец пусть отдыхает, а мы с тобой побродим вокруг.
– Ага, а потом я тебя вместо грибов искать стану! – оскалился Глеб. – Нет уж, сидите оба. Я быстро. До дождя бы только успеть.
– Я пока костер тогда разведу, – снова полез в карман за кремнем парень.
– Никакого костра! – свирепо зыркнул на него мутант. – Ты что, хочешь Макусину сигнал подать: «Сюда! Мы здесь!»?
– А как же тогда грибы жарить?…
– А никак. Сырыми съедим, ничего с нами не сделается, – сказал Глеб и усмехнулся: – Мы же мутанты.
Сашок испуганно заморгал.
– Мы ведь по-разному мутировали… Вдруг кому-то сырые грибы не пойдут и он… того?…
– Вот и хорошо, – снова осклабился Глеб. – Свежее мясо появится.
Пособирать грибы ему так и не удалось. Впрочем, дождь тоже не состоялся. Правда, сначала то, что вскоре случилось, приняли именно за него.
– О! По руке что-то мшякнуло! – поднес к глазам рукав Пистолетец.
– А меня по спине, – поежился Сашок.
– Дождь, что еще-то? – вновь запрокинул голову к небу мутант. – Первые капли.
– Ой-ой! – схватившись за голову, забегал вокруг березы старший лузянин. – Это не пакли!
– Ты чего? – недоуменно уставился на него Глеб. – Уже и дождя боишься?
– Это не дождь, не дождь!!! – взвыл Пистолетец, отчаянно молотя ладонями по плеши. – Это совы!
– Кто?!.. – ошарашенно заморгал мутант. – Какие совы? Ты точно сбрендил, приятель. Они по-твоему, что, невидимки? Мутация такая?
– Не совы, нет, шпа-а-аалы!!! – продолжал вопить лузянин, который от страха забыл и перепутал не только буквы, но и слова вообще. – Которые мед даю-ю-уут!!! Или не дают, но тоже лопосатые-е-ее!!!
– Пчелы, что ли? – догадался Глеб. – Так я их тоже не вижу…
Однако не успел он это сказать, как не увидел, но четко услышал то, от чего под шерстью у него явственно заползали мурашки. Сверху доносился быстро нарастающий гул.
– Ай! – шлепнул себя по лбу Сашок. – Ай-яй-яй! Больно!
Тут ударило и по тыльной стороне ладони Глеба. В следующее мгновение и без того ноющую от ожогов руку пронзило острой болью. Мутант инстинктивно хлопнул по ней второй ладонью. Под ней что-то хрустнуло. Глеб посмотрел на руку. На ладони лежал раздавленный темно-серый комочек с вытекающей изнутри белесой слизью. Он поднес руку к глазам. Нет, Пистолетец определенно ошибся. То, что Глеб сумел разглядеть, оказалось вовсе не пчелой. И не осой. И даже не было полосатым. Даже к отряду насекомых это довольно большое – с ноготь величиной – существо он бы отнести не осмелился, поскольку у того было не шесть, а восемь лапок. Летающие пауки?… Крыльев Глеб разглядеть не сумел – видимо те складывались на спине псевдонасекомого, как у жуков. Зато из его безглазой головы выпирали жвала, очень похожие на маленькие зазубренные клешни.
Между тем руку начало жечь, и ничуть не слабее, чем совсем недавно огнем. А потом в нее снова стукнуло. И во вторую. И в голову, в лоб, в спину, плечи… Дождь все-таки начался. Только состоял он, к ужасу несчастных беглецов, вовсе не из водяных капель.
Теперь уже вопили, прыгая и размахивая руками, все, включая самого Глеба. Однако он все же сумел заметить, что больше всех достается Сашку. Парня уже просто не было видно – псевдопауки настолько облепили несчастного, что вместо человека между деревьями метался темный бесформенный ком.
Жуткая картина заставила Глеба опомниться.
– Все быстро под елку! – закричал мутант. – Вон у той ветки до самой земли, забирайтесь под них!
Но услышал его только старший лузянин. Он тут же ринулся к растущей поблизости разлапистой ели. Глеб же подскочил к окутанному микромутантами Сашку, сгреб его в охапку и потащил вслед за Пистолетцем. Забравшись ползком под колючие ветви, беглецы принялись судорожно себя охлопывать, давя и сбрасывая кусачих тварей. Паренек этого делать не мог – от страха и боли он впал в ступор, даже не кричал больше, – и Глебу пришлось потрудиться за двоих.
Ель, казалось, ожила. Она басовито гудела, а ее густые ветки тряслись и прогибались. Стало совсем темно – несметные полчища летающих микромутантов облепили, похоже, все дерево. Разумеется, пробирались они и внутрь «убежища», продолжая безжалостно кусать укрывшихся там приятелей. Было совершенно ясно, что, спрятавшись под ель, друзья лишь чуть оттянули неизбежное.
«Вот и все, – обреченно подумал Глеб. – Мы погибли. Нас сожрут не медведи и волки, а всего лишь какие-то слепые зубастые блохи… Сожрут заживо, полностью, очистят до костей».
Наверняка о том же подумали и остальные. Во всяком случае, Пистолетец перестал вдруг шлепать по щекам и лысине, повернулся к мутанту и очень серьезно, перестав путать слова и буквы, сказал:
– Глеб, послушай. Перед тем как мы умрем, я должен сказать тебе что-то очень важное.
Мутант от неожиданности забыл на пару мгновений об опасности. Но тут пришел в себя и зарыдал в голос Сашок:
– Мы умрем?… Я не хочу умирать! Глебушка, миленький, ну сделай же что-нибудь!..
И тут гудение прекратилось. Разом. Глебу сперва даже подумалось, что у него заложило уши, настолько вдруг стало тихо. Но уже в следующее мгновение он услышал новый звук. Больше всего он походил на шелест листьев в ветреную погоду. Или как будто кто-то огромный высыпал на ель, под которой они сидели, гигантское лукошко сушеного гороха, тем более что еловые ветви над ними действительно задрожали. А еще стало светло – настолько, насколько возможно под сенью еловых ветвей в пасмурную погоду. И перестали кусаться восьмилапые микрочудовища.
Сидевший на корточках мутант опустил взгляд и увидел, что земля под ним усыпана не только пожелтевшей хвоей, но и многочисленными трупиками крылатых арахноидов [10]. Впрочем, некоторые из них еще шевелились, но взлететь и напасть уже точно не были способны.
Тогда Глеб вытянул руки, чтобы раздвинуть перед собой колючую завесу, которая в отличие от верхних ветвей по-прежнему не пропускала свет. Он собрался высунуть голову наружу, но как только раздвинул ветки, из сделанного проема на колени ему и под ноги хлынул шуршащий черный поток. Мутант быстро убрал руки и отпрянул, ударившись при этом затылком о ствол ели. Раздраженно зашипев, больше от злости на себя, чем от боли, он мысленно выругался, приподнялся на полусогнутых ногах и развел уже те ветки, за которыми свет был виден. Высунул голову, опустил взгляд и ахнул: ель метра на полтора снизу словно утонула в темно-сером, слабо шевелящемся сугробе.
Глеб, преодолевая сопротивление веса этой полуживой кучи, поднял нижние ветки, как смог, распинал перед собой «сугроб» и прошамкал начавшими опухать искусанными губами:
– Фылежайте!.. Пиштолетеш, помоги Шашку.
Сдвинувшись в сторону, он пропустил вперед товарищей и побрел сквозь груду хрустящих под ногами псевдонасекомых.
Выйдя на чистое место, он тут же запрокинул голову к небу и покрутил ею. Видимой опасности поблизости не наблюдалось.
А вот старуху первым заметил Пистолетец.
– Ой, фто эфо? – с трудом прошамкал он такими же, как у Глеба, на глазах опухающими губами.
Мутант «вернулся с небес» и посмотрел туда, куда глядел лузянин. Шагах в десяти от них, возле засохшего дерева, стояла, опираясь на клюку… Баба-Яга.
Глава 12
В гостях у «Бабы-Яги»
Худая, словно скелет, согнутая почти до земли, с огромным горбом старуха и впрямь напоминала лесную ведьму из сказок. Из-под спутанных редких седых косм свирепо посверкивал глаз, второй был затянут бельмом. Длинный, крючковатый нос, как и щеки с подбородком, покрывали многочисленные волосатые бородавки. Одежда старухи представляла собой нечто, напоминающее покореженный жестяной кожух, провалявшийся под открытым небом пару десятков лет. Скорее всего, этот тулуп был когда-то сшит из звериных шкур, но за долгие годы настолько вытерся, засалился, заскоруз и прохудился, что определить его истинное происхождение уже не представлялось возможным.
– Подьте сюды, – скрипучим, но неожиданно сильным голосом позвала «Баба-Яга».
Первой мыслью Глеба было: «Догнали все-таки!» Но чуть поразмыслив, он решил, что вряд ли такая едва держащаяся на ногах древность могла столь долго и быстро гнаться за ними. Да и никаких старух (и вообще особ женского пола) он среди напавших на храмовников «диких» не видел. Мутант обернулся к придерживающему за плечи Сашка Пистолетцу и мотнул головой: идем, мол. Лузянин в ответ нахмурился, но все же кивнул.
Подойдя к «ведьме», приятели остановились, ожидая, что же она скажет им дальше. Однако старуха ничего говорить не стала, а, поманив Глеба пальцем, заставила его наклониться и неожиданно шлепнула его по губам ладонью, чем-то уколов при этом. Мутант отдернулся, хотел закричать на сумасшедшую бабку, но почувствовал вдруг, как с губ быстро спадает онемение вместе с припухлостью. Он попробовал пошевелить ими, удовлетворенно хмыкнул и вполне отчетливо произнес:
– Спасибо!
Пистолетец, увидев это, сам наклонился к бабке:
– И фне!..
«Баба-Яга» молча повторила процедуру. Глеб успел заметить, что между пальцев у «ведьмы» зажата пара желтых прошлогодних сосновых иголок. «Иглоукалывание», – выплыло откуда-то из глубин нарушенной памяти.
Старуха между тем, призывно мотнув головой, развернулась и, постукивая о землю клюкой, довольно шустро побрела в чащу. Путники, переглянувшись, отправились следом. Вернее, переглянулись лишь Глеб с Пистолетцем, – глаза у Сашка были закрыты, а ноги его больше не держали совсем, так что в итоге мутант подхватил паренька на руки.
Шагая за бабкой, Глеб то и дело оглядывался, чтобы запомнить обратный путь, и вскоре понял, что вообще перестал ориентироваться в этой глухой темной чаще. Теперь, доведись им возвращаться к плоту, он бы просто не знал, в какую сторону идти. Судя по встревоженному выражению на распухшем лице Пистолетца и тому, как растерянно тот вертел головой, лузянин думал примерно о том же.
«Ничего, – успокаивал себя Глеб. – Живы будем – выберемся. Не съест же нас эта Баба-Яга, в конце-то концов. А вот если накормит и хотя бы парня на ночь пристроит – вообще красота будет». За Сашка мутант действительно начинал все сильнее и сильнее волноваться. Паренек как потерял сознание, так больше и не приходил в себя. Глеб откуда-то помнил (сама информация в голове нашлась, а вот источник остался неизвестным), что после многочисленных укусов пчел у некоторых особо чувствительных к пчелиному яду людей может даже наступить летальный исход. Так то пчелы! А тут вообще неведомо кто. Судя по тому, как сильно распухли покусанные места у самого Глеба и как их нестерпимо жгло, яд у летающих псевдопауков был той еще гадостью.
Идти, к счастью, пришлось недолго. «Баба-Яга» остановилась перед какой-то поросшей мхом грудой старых поваленных деревьев. Глеб сначала подумал, что старуха просто не может через нее перебраться. Но та, и без того согбенная, наклонилась еще ниже и открыла в этой «груде»… дверь. Та располагалась настолько низко, что, казалось, вела прямо под землю. Впрочем, почти так оно и было. Жилище «ведьмы» представляло собой довольно просторную землянку, а те старые стволы, что Глеб принял за беспорядочную груду, служили ей крышей.
Вниз вели бревенчатые ступеньки со стесанным верхом, по которым старуха словно скатилась вовнутрь. Затем из «дверного проема» показались ее сухие и тонкие, как высохшие ветки, руки.
– Давай, – проскрипела хозяйка землянки.
Глеб поначалу не понял, чего от него хотят. Но руки «Бабы-Яги» повелительно качнулись, и она повторила:
– Давай его сюды!
Стало понятно, что старуха говорит о Сашке. Все казалось логичным, с парнем на руках Глебу все равно было бы не протиснуться в этот лаз – одному-то не застрять бы. Но вот так взять и сунуть паренька в «ведьмины» лапы тоже почему-то сильно не хотелось. Да и как она его удержит, в ней душа-то еле теплится?… Уронит еще!
Тут еще и Пистолетец горячо зашептал на ухо:
– Не надо! Она его – хоп! Дверь – хлоп! И понимать не стали!..
– Поминай, как звали, – машинально поправил мутант, но быстро опомнился, мотнул головой. – Чего несешь-то? Парню плохо совсем! Куда мы с ним? И что она нам сделает? Ты видел вообще, на кого она похожа? Ей сто лет в обед. «Дверь – хлоп!» Что, мы эту дверь открыть не сможем? Да я всю эту ее берлогу разворочу!
– Она ведьма! – не унимался Пистолетец. – Она задолкует и тебя, и меня! Видел, что она с чпелами сделала? Нас задолкует, а Шаска съест. И нас потом съест!
– Подавится, – разозлился вдруг Глеб. В конце-то концов, что он в самом деле, как маленький! Бабы-Яги испугался! Из избушки без курьих ножек…
«Без ножек, потому что она их съела с голодухи», – пришло тут же на ум. Мутант сплюнул, нагнулся и бережно передал «ведьме» паренька.
– Головой вперед, а не ногами, дурень! – каркнула «Баба-Яга».
Глеб развернул Сашка и подал, как та попросила. Бабка приняла парня, без проблем его удержала, потянула на себя. Мутант, не выпуская ног парня, согнулся в три погибели и полез в «нору». Застрять он не застрял, но вот нога со ступенек сорвалась, он едва не грохнулся и чуть не выпустил при этом парня из рук.
– Тише ты, леший! – зашипела старуха.
– Я нечаянно, – повинился Глеб.
Оказавшись внизу, он выпрямился – на удивление, распрямиться удалось полностью, даже еще осталось от головы до «потолка» пространство примерно с ладонь – и осмотрелся. Жилище «Бабы-Яги» оказалось просторным и даже – о, чудо! – с настоящей, хоть и небольшой, кривовато сложенной из камней печкой с лежанкой наверху. Еще в «избушке» имелся стол, широкая скамья да разномастные, грубо сколоченные полки на стенах, уставленные посудой и непонятным барахлом. В дальнем углу приютился здоровенный, чуть пониже стола, сундук. Все это удалось рассмотреть благодаря тусклому свету, попадающему в «хоромы» через два узких оконца под самым «потолком», затянутых полупрозрачной пленкой – скорее всего, оболочкой внутренностей какого-то животного.
– На лавку, на лавку его клади! – скомандовала бабка, видя, что мутант застыл в нерешительности. – У мя руки-то не золезные.
Глеб послушно шагнул вслед за старухой к лавке, и они опустили Сашка на широкую доску ее сиденья.
– А может, туда его лучше? – кивнул мутант на печь. – Или вы… ну да, вы же сами там, наверное, спите…
– Я спать не собралась покеда, – буркнула «Баба-Яга». – На ночь-то, знамо, на печку его покладу. Вас – кого на пол, кого на лавку, сама на сундук… А теперя пусть тутока побудет, поправлять его надо. Может не сдюжить, слаб шибко.
– А вы можете ему помочь? – забеспокоился Глеб.
– Чо смогу, то сроблю, – сердито пошевелила крючковатым носом «ведьма».
– А что вы будете делать? – не отставал мутант.
– Чо-чо… Через плечо, – зыркнула на него старуха здоровым глазом. – Тя не спрошу, сама знаю, чо.
Затем она все же смилостивилась и пробубнила:
– Зелья у мя сварены, мазюкалки… Заговоры пошепчу… Не боись, оклемается паря.
– А вы… – осенило вдруг Глеба. – Вы мне помочь не сможете?
– Ты и так здоров, – «Баба-Яга» сняла с полки кривобокую глиняную плошку, зачерпнула и плюхнула в нее из горшка что-то тягучее и вязкое, похожее на смолу, протянула мутанту: – На мазюкалку, помажетесь с тем вон, плешивым, – недружелюбно мотнула она головой в сторону Пистолетца, – и хватит с вас, не помрете.
– Я порпошу! – обиженно взвился лузянин. – Я же не навызаю вас… этой…
Глеб досадливо поморщился, шикнул на Пистолетца и торопливо заговорил:
– Да я не про укусы… У меня дело такое… я память потерял. Может быть, тоже… пошепчете? Или зелье?…
– Память? – нахмурилась бабка. – Всю отшибло, али помнишь чо?
– Мало что помню, – признался мутант. – Даже кто я такой, не знаю.
– Лешак ты, вот кто, – ощерилась вдруг старуха беззубым (нет, три зуба торчали вразнобой из верхней десны, да парочка из нижней) ртом. – Гляну опосля, тока не надейся, что помогу. Ежели тот, кто тебе это сделал, сильнее меня, то ничо не сроблю.
– Мне… сделали?… – ошарашенно вылупил глаза Глеб. – Я думал, это само как-то…
– «Само»! – проскрипела «ведьма». – Сами тока птички чирикают…
И рассердилась внезапно:
– А ну, брысь отсель! На волю оба ступайте, и сюды ни ногой, покуда не кликну.
Она склонилась над Сашком и начала стягивать с парня обгоревшие лохмотья плаща. Сашок неожиданно приоткрыл опухшие щелочки глаз и тревожно задергался:
– Нет-нет, не надо! Нельзя, не дам! Глеб!.. Где ты?
– Я здесь! – подскочил к лавке мутант. – Лежи спокойно, Сашок, не бойся. Эта бабушка добрая, она тебя сейчас вылечит.
– Ты ишшо здеся?! – резко обернулась старуха. – Кому сказано: брысь! Али ухватом выпихнуть?
Когда Глеб с Пистолетцем выбрались наружу и отошли чуть в сторону, мутант заметил, что лузянин выглядит не лучшим образом. И не только потому, что лицо того, кроме вылеченных «иглоукалыванием» губ, было опухшим, красным, в многочисленных точках укусов, а еще и потому, что приятель находился в состоянии, близком к панике. Губы его дрожали, глаза лихорадочно бегали, на лбу выступил пот.
– Ты чего? – нахмурился мутант и протянул лузянину старухину плошку. – Больно? На вот, намажься мазью, авось поможет.
Пистолетец отодвинул ладонью Глебову руку с посудиной и, продолжая вращать глазами, возбужденно зашептал, «забыв» даже путать слова и буквы:
– Это не я «чего», это ты «чего»! Что ты еще удумал? Какое шептание, какое зелье?! Вернет она тебе память, ага, держи карман шире! Ты видел ее? Нет, ты ее видел?! Это ведьма, настоящая ведьма! Она тебе такой «сеанс гипноза» устроит, что ты остатков разума лишишься и станешь зомби, будешь у нее в прислужниках ходить. Вот, сначала Сашка обработает, а потом за тебя примется.
– Ты что, совсем обалдел? – недоуменно посмотрел на приятеля Глеб. – Если бы она нас зомбировать хотела, так уж, наверное, не стала бы с нами возиться – прямо там бы, под елкой, и обработала, пока мы очухаться не успели.
– Может, ей у себя убоднее, – уже не так уверенно, вновь вернув в речь «перепутки», отреагировал Пистолетец. – И нужных аппаратов под рукой не было.
– Каких еще аппаратов? – заморгал мутант. – Ты много в ее «ските» аппаратов видел?
– Не… – совсем потерял недавний напор лузянин. – Не аппаратов, а этих… Пре… рап… аратов…
– Препаратов? – усмехнулся Глеб. – У нее там не лаборатория и не аптека.
– Вот именно! – вскинулся Пистолетец. – Ведьмино голово там.
– Остынь, – вздохнул Глеб и снова протянул лузянину плошку с «мазюкалкой». – На вот лучше, намажься, где достать сможешь, а где не сможешь – я помогу. А потом ты мне.
– А память вернуть все равно потыпаешься? – принял все же посудину Пистолетец.
– Попытаюсь, – твердо ответил мутант. – Пусть и невелик шанс, но упускать я его не хочу. Иначе и себя проклинать стану, и тебя заодно.
Он уселся на высохший ствол поваленного дерева и стал наблюдать, как мажется старухиным зельем надувшийся приятель. Наконец тот не выдержал затянувшегося молчания и пробурчал:
– Ну, смотри. Только потом не плачь и не рогови, что я тебя не дрепупреждал.
– Не скажу, – хмыкнул Глеб. – Если я зомби стану, то я уже точно ничего тебе не скажу. И плакать не буду, потому что зомби не плачут. Ведь смысл их существования – это служение хозяину. Так чего же тут плакать, если вся жизнь – сплошное воплощение мечты? Экстракт стопроцентного счастья.
– Ну-ну, порохохорься, похохми, – продолжил бурчание непохожий на себя лузянин. – Потом помсотрим на твое счастье. Иди-ка, лучше, помажь мне посяницу…
– Так тебя же в поясницу не кусали!
– Она у меня протсо болит, давно уже. Радикулит. Вдруг мопожет?
* * *
Когда Глеб с Пистолетцем, услышав призывный оклик хозяйки, вернулись в «землянку», Сашок, мирно посапывая, спал на лавке. Именно спал, а не находился в забытье – это мутант почувствовал сразу.
– Как он? – спросил Глеб у старухи, которая выглядела несколько странно – слегка растерянной, даже чем-то смущенной.
– Завтра к утру совсем поправится, – ответила та, отведя в сторону взгляд единственного глаза. – Давай-ко, положи его на печь, пусть отдыхает.
Мутант бережно перенес Сашка на печную лежанку, обратив внимание, что вместо обгорелого плаща-балахона на парне надета добротная, хоть и изрядно заштопанная, просторная рубаха из грубой ткани. Штаны, правда, остались теми же, изгвазданными в пыли и саже, но зато без дыр – и когда это «ведьма» успела их залатать? Уж не с помощью ли своего колдовства тоже?
– Накормить-то вас сейчас, аль опосля? – глядя только на Глеба, спросила бабка, догадываясь уже, видимо, какой услышит ответ.
– Потом, – подтвердил ее догадку мутант. – Давайте сначала… со мной. Если можно.
– Пошто нельзя, – вздохнула «ведьма», – можно-то можно. Токо ить я тебе говорила…
– Я все помню, – перебил ее Глеб. – И все-таки, давайте попробуем.
– Ну, давай попробуем.
– Ему выйти? – мотнул головой в сторону Пистолетца мутант.
– Мне все едино, коли мешать не станет. Токо пущай не торчит тут колодой – вон, пущай на сундук сядет да помалкивает.
Непонятно, почему «Баба-Яга» не обратилась непосредственно к лузянину, как и в прошлый раз, но разбираться в этом Глебу не хотелось, очень уж сильное разобрало его нетерпение.
– Слышал? – бросил он приятелю. – Иди сядь и не отсвечивай. А лучше выйди.
Пистолетец пробурчал в ответ что-то неразборчивое, но выходить, конечно же, и не подумал – прошел в дальний угол и уселся на сундук с таким угрюмым и обиженным видом, что сразу вызвал из памяти мутанта строки: «Там царь-Кощей над златом чахнет…» Вряд ли в бабкином сундуке имелось «злато», но сам лузянин, изрядно осунувшийся после передряг последних дней, отсвечивающий лысиной, с перекошенным после ядовитых укусов лицом (хотя ведьмина «мазюкалка», надо сказать, произвела весьма положительный эффект) и впрямь походил на некоего сказочного злодея.
– На, – протянула старуха мутанту деревянный ковш с остро и пряно пахнувшей жидкостью, – выпей.
Глеб на мгновение засомневался, но тут же решительно тряхнул головой, принял ковш и, не отрываясь, в пять-шесть глотков осушил его до дна. В голове у него сразу зазвенело, перед глазами поплыли земляные стены «избушки», и только он успел краем угасающего сознания подумать: «Отравила все-таки, карга старая!», как все вокруг стремительно сжалось в точку, а потом вспыхнуло радужными искрами, и мир заполнился белым цветом и шепотом. Нет, он даже не заполнился – он и стал белым цветом, без верха и низа, без высоты, ширины, глубины… Мир перестал быть трехмерным, то ли потеряв все измерения напрочь, то ли, напротив, приобрел такое их количество, что разум просто отказывался воспринимать невообразимое в силу своей ограниченности. А еще в этом мире отовсюду доносился шепот, невзирая на отсутствие направлений. Стало трудно понять, что это – наполненная до краев шепотом белизна или сотканное из шепота бесконечное пространство, окрашенное в белый цвет. Понять это трудно было еще потому, что понимать стало попросту некому – Глеб перестал существовать. Он по-прежнему находился внутри этого белого шепота (или стал его частью?), только он уже не был Глебом. И он больше не был мутантом.
* * *
Молодой мужчина, которым сейчас ощущал себя Глеб, шагал по городу. Прекрасному городу! Золоченые купола храмов, отражая лучи солнца, казалось, светились сами – призывно, торжественно, радостно. Белые фасады домов, в большинстве старой – девятнадцатого, а какие-то, вероятно, и более раннего века – застройки также будто излучали собственный свет. И этот свет, эта красота, эта радость, помноженные в душе мужчины на его собственную радость, превращались для него в самое настоящее счастье. Да, он был искренне счастлив. И он был влюблен.
Влюбленный сильно торопился. Глеб чужим сознанием сразу понял куда – к речному вокзалу. Он очень быстро шел, почти бежал. Сначала вдоль оживленного проспекта, по проезжей части которого туда-сюда сновали многочисленные блестящие и разноцветные, словно елочные игрушки, автомобили. Мутант краешком собственного сознания сумел отметить, что ничего подобного в реальной жизни он видеть не мог – подобного великолепия он бы ни за что не забыл, это уж точно. А еще он не смог не отметить большого количества людей повсюду. Самых обычных людей, не мутантов. Причем одеты эти люди были так, словно вокруг царил вечный праздник, словно где-то безостановочно фонтанировал некий Рог Изобилия – настолько разнообразной, красочной и чистой была одежда этих людей. Но самым поразительным в этих людях являлась не их одежда и даже не то, что среди них так и не промелькнуло ни одного мутанта. Удивляли лица этих людей. Они выражали различные чувства: радость, грусть, равнодушие, много чего еще… Кроме одного: они не излучали страха. Особенно той его разновидности, к которой привык Глеб, – повседневного страха за собственную жизнь.
Частью оставшегося в «личном владении» разума Глеб ощущал неестественность этой картины. Он не мог поверить, что увиденное может где-то существовать наяву. А когда он разглядел показавшееся вдалеке невысокое длинное здание, серое с красными вставками, по верху которого большими синими буквами шла надпись: «Великий Устюг», то сразу же понял, что наяву ничего этого не существует. Он видел сейчас прошлое! Вот только чьими глазами? Это для Глеба оставалось загадкой.
Между тем мужчина торопливо направился в сторону речного вокзала (здание с надписью им и являлось), за которым сверкала на солнце лента реки. Когда он подошел ближе, стало видно, что к реке по всей длине берега спускается крутой и высокий откос. От здания вокзала по откосу шла широкая деревянная лестница с перилами, которая упиралась внизу в казавшийся красивым игрушечным домиком зеленый дебаркадер с белой надписью «Великий Устюг».
К дебаркадеру, устало отфыркиваясь, подходил теплоход. Белый, изящный, сверху он тоже казался игрушечным. Но, приглядевшись внимательней, Глеб (та часть, что все еще оставалась им) оторопел. Это была «Москва»! Та самая «галера», появление которой и привело мутанта с друзьями сюда, в логово загадочной «ведьмы», благодаря чарам которой он и наблюдал сейчас вновь злополучное судно. Ну да, вот же и надпись на борту – четкая, яркая: «Москва».
Пока Глеб приходил в себя, теплоход уже причалил к дебаркадеру, а мужчина, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, несся по лестнице вниз. Только сейчас сознание мутанта заметило в руках у того букет – красные с белыми прожилками тюльпаны.
А потом… Непонятно, чье сердце – того мужчины или Глеба, впрочем, оно было сейчас общим – на пару мгновений будто остановилось, а потом застучало горячо, жадно, часто… По трапу, переброшенному с борта «Москвы», шла девушка. Глеб и не подозревал, что на свете могут существовать столь прекрасные создания. Мужчина, похоже, тоже с трудом в это верил. Девушка выглядела точеной статуэткой, идеалом, богиней!.. Ее длинные золотистые волосы сияли на солнце, развеваясь на легком ветру, словно вымпел победившей любви. Глаза, глубокие и синие, как лесные озера, будто втянули в себя мужчину, а вместе с ним и Глеба, и оба они успели произнести: «Ма…», потом мужчина закончил: «…шечка!..», мутант же прошептал: «…ма».
Наверное, он произнес это вслух, потому что, внезапно очнувшись, увидел в единственном глазе склонившейся над ним старухи неподдельный интерес.
– Вспомнил? – проскрипела она.
– Нет… Не знаю, – непослушными губами, будто заново привыкая к ним, произнес Глеб. – Это были не мои воспоминания.
– Но ты сказал: «Мама». Ты видел ее?
– Да. Наверное, да… Только та девушка не может быть моей мамой. Слишком молодая и слишком…
– Баская? – закончила вместо замолчавшего мутанта «Баба-Яга». – Так ить и ты не урод. На шерсть не гляди, смотри глубже… А что молода шибко, так ить сам говоришь, что не твоя-то память была. Я так смекаю, то был батька твой. В тебе его память осталася. Токо так. Папка с мамкой, деды да прадеды – а никого чужого быть в тебе и не может.
– «Генная память?»
– Мне уж неведомо, как твово батьку звали – Геной ли, Вовой ли… – усмехнулась старуха. – Давай-ко повечеряем скоренько, да спать будем ложиться, милок. Устал ты шибко. Да и я тоже.
– Но как же? – встрепенулся мутант. – Я же, по сути, так ничего и не вспомнил!
– Мамку с папкой увидел – то и ладно. Корни свои помнить – вот оно главное. Остальное – пыль наносная. Не вспомнишь – новую нанесет.
Глава 13
Возвращение к реке
Проснулись рано – мутная пленка на «окнах» едва-едва окрасилась розовым отблеском близкого рассвета, так что хозяйка, как и минувшим вечером, зажгла лучину. То есть лучина, когда Глеб открыл глаза, уже горела. Кроме того, потянувшись за одеждой, мутант увидел, что та худо-бедно залатана, заштопана и даже почищена. Когда же это «Баба-Яга» все успела? Видать, и впрямь с помощью колдовства, не иначе!
Глеб с удовлетворением отметил про себя, что Сашок выглядит совершенно здоровым и снова одет в свой неразлучный, тоже зашитый и заштопанный бабкой плащ. Правда, погрузившись в собственные мысли, мутант не обратил внимания на странные взгляды, которые поминутно бросал паренек на старуху, словно умоляя ее о чем-то.
Позавтракали остатками вчерашнего ужина – вареными вкрутую яйцами неведомо какой птицы (но не куриными точно), еще прошлогоднего урожая моченой брусникой, солеными (где и соль-то добыла старая?) грибами, весьма вкусными лепешками (хоть и определенно не из зерновой муки). Завтракали в полной тишине, молча. Каждый думал о чем-то своем.
Глебу не давала покоя девушка из вчерашнего видения. Он уже почти стопроцентно уверился, что это была его мама. Но… мама совсем молодая, когда она еще и мамой-то не являлась. И теперь мутант усиленно напрягал память, чтобы вспомнить, видел ли он когда-нибудь эту девушку позже – уже взрослой женщиной, ставшей его мамой де-факто. Вспоминал – и никак не мог вспомнить. Казалось, вот-вот – и всплывет перед глазами вожделенный облик! Еще чуть-чуть – и капризная память приоткроет свои завесы!.. Но… этого так и не случилось. Единственное, что, кроме маминого портрета (пусть и многолетней давности), вбил себе в «новую» память Глеб, было ее имя. Отец назвал ее Машечкой (надо же, как необычно и нежно!). Стало быть, Маша, Мария… Славное имя! Пожалуй, самое лучшее из всех на земле.
Еще он, сожалея, подумал, что так и не удалось увидеть отца. Казалось бы, он находился в его теле, куда уж ближе! Но что толку находиться внутри кого-то, если хочешь увидеть его снаружи. К сожалению, никаких зеркал по дороге к пристани им за короткое время «сближения» так и не встретилось. Даже отцовские руки мутант увидел лишь мельком, в самом конце – протянутые навстречу любимой… Красивые руки, с тонкими длинными пальцами. Отнюдь не рабочими. Кем был его отец – ученым, музыкантом, писателем? А может – и скорее всего! – в то время еще только учился?… Странно, но Глеб все же с большой убежденностью верил, что если маму он не раз видел наяву, только не может об этом вспомнить, то отца он даже не пытался вспоминать, будто знал (почти без сомнений), что в сознательном возрасте ни разу его не встречал. А если и встречал, то не имел понятия, что это его отец.
– Куды пойдете? – задув лучину, прервала затянувшееся молчание «Баба-Яга», словно давала понять гостям, что пора бы тем, как говорится, и честь знать.
– Мы… в Устюг собрались, – с легкой запинкой, бросив взгляд на друзей, ответил Глеб. Скрывать что-либо от этой старой женщины он посчитал бесполезной и глупой затеей. К тому же надеялся получить от нее какой-нибудь дельный совет.
Однако никаких советов «ведьма» давать не стала. Лишь спросила:
– Напрямки пойдете, али как?
– Да куда уж напрямки, – помотал головой мутант. – Нас же тут сгрызут заживо! Какие-нибудь гигантские муравьи или крокодилозайцы.
– Мураши такие имеются, – кивнула старуха. – Да и зайцы, хоть не коркодиловы, но тож покусать могут.
– Вот и мы думаем, – сказал Глеб, – к реке нужно идти. А уж вдоль нее – к городу.
– Знаешь, где река-то? – прищурила единственный зрячий глаз «ведьма».
– Если честно, то нет. Как-то все вчера перемешалось в голове… Хотя солнышко сегодня, – мотнул головой мутант на посветлевшие «окна», – так что сориентируемся как-нибудь.
– А то ты упомнил вчера, когда бег сюда, куды солнышко светило! – ощерила беззубый рот старуха. – Ладно, укажу куды идти, не боись. Тока по лесу сторожко идите и не мешкайте. Зверья лютого много. И двуногие тож стренуться могут. Тутока-то вас звери не тронут теперя, сказала я им, а вот подале когда отойдете, тамока сами уж…
– Сказали? – вздернул брови Глеб. – Зверям?
– Ну сказала, и што? У зверья тож ухи имеются. Все, ступайте. Неча зазря рассиживаться.
И все же один совет Глебу «Баба-Яга» дала. Когда друзья отошли уже от «избушки», попрощавшись с выбравшейся вслед за ними хозяйкой, старуха окликнула мутанта и поманила его скрюченным пальцем.
– Ты вот што, милок, – зашептала она, искоса поглядывая на остановившихся поодаль лузян. – С Пистолетом своим держи ухо востро. Темный он человек, себе на уме.
– Пистолетец? – едва сдержал смех Глеб. – Да какой же он темный? Он же весь как на ладони!
– Можа и на ладони, да не на твоей, а на своей, беспалой.
– Да ну, вот это уж точно ерунда, – отмахнулся мутант.
– Ну, мое дело сказать, а слышать иль нет – твое, знамо, – насупилась «ведьма».
– Спасибо, бабушка, – приобнял Глеб за согбенные плечи старуху. – За все спасибо. Пропали бы мы без вас.
– Пропадете ишшо, успеется, – оттолкнула мутанта бабка и, не сказав больше ни слова, заползла в свою «нору».
Глеб недоуменно пожал плечами и пошагал к товарищам.
Ему бросилось в глаза, как смотрит на него Сашок – с непонятным ужасом, будто готовый вот-вот сорваться и убежать. Парень трясся, как в лихорадке, и Глеб направился было к Сашку, чтобы узнать, в чем дело, и успокоить его. Однако старший лузянин, хоть и не слышавший разговора мутанта с «Бабой-Ягой», но прекрасно видевший, чем тот закончился, бесцеремонно оттер земляка в сторону локтем и буркнул:
– Темный велочек эта ведьма! Себе на уме…
Глеб невольно поразился сказанному – почти буквально повторившему, только теперь по «обратному адресу», слова старухи о Пистолетце. «Просто оба вы – буки, – подумал он. – Два сапога пара. Даже говорите одно». Но вслух он произносить это не стал, хлопнул старшего лузянина по плечу, подмигнул враз успокоившемуся младшему и скомандовал:
– Все! Вперед! Потопали!
И все-таки у Глеба никак не шли из головы старухины слова о Пистолетце. Да и его о ней тоже. Чем же они так не понравились друг другу? Если «ведьма» сумела разглядеть в лузянине что-то плохое, «темное», а тот это почувствовал, тогда все понятно. Но что могло быть «темного» в Пистолетце? Разве что его прошлое, его страдания, перенесенный ужас?… Может, в этом и дело? Несчастный косноязыкий мутантишка старается забыть пережитое, невольно блокирует страшные воспоминания, а «Баба-Яга», попытавшись, видимо, его «просканировать», наткнулась на эти «блоки». Пробить их не смогла, но скрытую в них холодную тьму почуяла. Отсюда и «темный». А Пистолетец, конечно же, увидел ее отношение к себе. Отсюда и взаимная неприязнь. Да, конечно же, так оно и есть. Другого тут просто быть не может!
Куда неприятней были последние, «напутственные» слова странной бабки. «Пропадете еще»… Надо же такое ляпнуть. Вот уж успокоила, так сказать, на дорожку! И что она имела в виду? Увидела что-то или просто так брякнула, зная, куда они направляются? Не понравилось, наверное, что он ее обнял, отвыкла от человеческой ласки. Да и если б увидела, то наверняка бы предупредила… Вон насчет Пистолетца сказала же.
Однако самым обидным для Глеба было то, что не оправдались его самые главные надежды. Он так ничего и не вспомнил о себе. Да, мельком увидел маму, но кто он такой, откуда, почему – так и не выяснил. Не помогла старуха, ничего у нее не вышло. А туда же – «пропадете»! Предсказательница хренова!
Глеб сам не заметил, как завелся. Стиснуло грудь, стало трудно дышать. От злобы, от обиды ли – непонятно. Да и на кого ему злиться? На выжившую из ума бабку-отшельницу? Она-то чем в его бедах виновата? На себя нужно злиться, на пустую, безмозглую башку. Или на того, кто ее пустой сделал. Вот бы добраться до этого гада, стиснуть на гнусной шее пальцы!..
Черные ногти мутанта впились в начавшие заживать ладони, выступила кровь. Но он даже не почувствовал боли. Зато услышал вдруг:
– Горит! Лес горит!.. Пожар!!!
Кричали Сашок с Пистолетцем. Оба, дуэтом. И глаза у обоих были выпучены совершенно одинаково.
Глеб обернулся. Лес позади них действительно горел. Да что там горел – пылал! Трещала еловая хвоя, бурыми мохнатыми столбами вздымался к небесам дым, мгновенно затянув солнце. Но и без солнца было темно – огонь, казалось, буйствовал повсюду.
– «Баба-Яга»!.. – похолодел Глеб.
Он метнулся назад, прямо к бушующему пламени, совершенно не задумываясь ни о чем. Если подумал бы – вряд ли осмелился… Да и ни к чему было бы тогда бросаться, помедли он хотя бы немного. Потому что… Потому что огонь, едва мутант добежал до ближайшей горящей ели, стал вдруг стремительно спадать, словно некий великан решил задуть эти гигантские свечи, словно те и впрямь были лишь свечками на праздничном пироге. И ели на самом деле потухли, лишь продолжали смущенно дымиться, сокрушаясь по испорченным «платьям».
Глеб, несмотря на произошедшее чудо, все-таки добежал до «избушки Бабы-Яги». Точнее, почти добежал. Он увидел живую, на вид вполне целехонькую «ведьму» и остановился шагах в десяти от нее, поскольку та категоричным запрещающим жестом вскинула клюку.
– Как… – запыхавшись, выдавил мутант, но старуха так свирепо зыркнула на него здоровым глазом, что продолжать ему расхотелось.
«Баба-Яга» сердито потрясла поднятой клюкой, развернулась и молча скрылась в «землянке». Глебу ничего не оставалось, как поскрести в затылке и вернуться к товарищам. Он отчетливо, без вариантов, понимал, что этот пожар снова был «делом его рук». Тут, как говорится, и к бабке не ходи, как бы смешно это ни звучало. Вот только смеяться ему совсем не хотелось. Впору было всерьез начинать бояться, причем себя самого.
Пистолетец, который был уже в курсе Глебовых «пиротехнических способностей», взглянув на вернувшегося мутанта, лишь покачал головой. Сашок это заметил.
– Что?… – завертел он головой, переводя взгляд с недовольного Пистолетца на понурого Глеба и обратно. – Что такое? Чего вы такие?… И почему лес загорелся? И почему быстро потух?… Это Матрена Ивановна, да?…
– Какая еще Матрена? – проворчал мутант.
– Ну, бабушка, у которой мы были. Ее так зовут.
– А ты откуда знаешь?
– Она сама сказала…
– Ишь вы как подружились, – скривился в подобии улыбки Глеб.
– Так она хорошая! Вылечила меня, рубаху подарила, плащ мой починила, – провел Сашок ладонями по заплатам своего бесформенного балахона.
– Мою одежку тоже заштопала, – признался мутант.
– А почему пожар-то? – вернулся к тревожащему его вопросу Сашок.
И Глеб не выдержал, подумав, что врать, что-то выдумывать, смысла нет. Да и не любил он врать – так ему, во всяком случае, казалось.
– Почему, не знаю, но сделал это я.
– Зачем?! – ахнул паренек.
– Говорю ж тебе: не знаю! Ни почему, ни зачем. Но вот случается порой такое, когда я рядом. Само по себе. Я этого не желаю.
– Так это что, не первый раз такое? – невольно отступил на пару шагов Сашок.
– Не первый. Мы потому и из Ильинского сбежали, что я у Макусина хлев сжег.
– Так за нами из-за этого «дикие» погнались?
– Ну да, – развел руками мутант. И добавил с ноткой сарказма: – Так что извини уж. Я тебя с собой не звал.
– Зачем ты так?… – набычился парень. – Хочешь, чтобы я ушел?
– Да куда ты пойдешь теперь-то? – вмешался в разговор Пистолетец.
– Извини, – почувствовав, что перегнул палку, сказал Глеб. – Я должен был тебя сразу предупредить.
– Ну и ладно, – проворчал Сашок. – Раз ты говоришь, что это само случается, не по твоему желанию, то какая разница? Ты же не виноват.
– А если я в следующий раз все вокруг нас подожгу, и убежать нельзя будет? Как тогда, на «галере»…
– Так это тоже ты?!..
– Я.
Парень растерянно заморгал, словно собираясь заплакать. Но делать этого не стал, лишь тряхнул головой, будто сбрасывая остатки сомнений.
– Все равно, – сказал он. – Ты не виноват. И я не собираюсь тебя бросать, если ты сам меня не прогонишь.
Глеб, не отдавая себе отчета, потянулся к Сашку, то ли чтобы обнять, то ли просто похлопать по плечу, но в последний момент остановился, вспомнив данное обещание.
– Все? – посмотрел он на своих спутников. – Отношения выяснили? Тогда идем дальше.
Шли они молча. Но мутант чувствовал, что это молчание «хорошее», не такое, что предвещает раздор и разлад. Он понимал, что пареньку нужно какое-то время, чтобы переварить услышанное, приспособиться к новым обстоятельствам. И то, что молчал Пистолетец, тоже было правильным – лузянин проявлял естественную в данном случае тактичность.
Глеб шел в указанном «Бабой-Ягой» направлении, сверяясь по солнцу. Он объяснил старухе, что хотел бы выйти не к Слободкино, где могли оставаться как «дикие» мутанты, так и храмовники, а ниже по течению реки. Из-за того, что по расстоянию это получалось несколько дальше (да и близость погони вчера помешала определить, как далеко они забрались в глубь леса), теперь было не очень-то ясно, как скоро они дойдут до реки. Но никаких привалов мутант делать не собирался, здесь он буквально всей шкурой ощущал опасность. Возможно, и река являлась лишь мнимой защитой, но все-таки Глебу казалось, что добравшись до нее, основные трудности они оставят позади. Конечно, главные опасности и трудности ждали их в самом Устюге, но до него еще нужно было добраться.
Предчувствие того, что вот-вот должно что-то случиться, все нарастало и нарастало. И когда со стороны росшего впереди густого кустарника раздался грубый окрик: «А ну, стоять всем!», Глеб ничуть не удивился, даже не вздрогнул. Испуганно замер Сашок. Только Пистолетец задергался, заметался, но мутант шикнул на него, зыркнул сурово, и лузянин притих, хоть и остался напряженным, готовым в любое мгновение сорваться с места.
Глеб поднял руки и крикнул, стараясь не выдать голосом волнения:
– Мы стоим. Оружия у нас нет. Что вы хотите?
– Пущай те двое тож руки подымут, – произнес из кустов все тот же голос.
Глеб обернулся к друзьям, мотнул головой – выполняйте, мол, – и снова перевел взгляд на кусты. То, что оттуда до сих пор никто не вышел, его немного успокоило. Это могло означать, что за кустами не так уж много людей – не больше трех. Одиночка, скорее всего, вообще не стал бы окликать незнакомцев, а будь численный перевес выше – показались бы сразу, не стали прятаться.
Мутант оказался прав, вскоре из кустов вышли двое. Мужчины. Коренастые, широкоплечие, бородатые, одетые хоть и не в откровенное рванье, но весьма и весьма небогато. Оба держали перед собой наготове заостренные колья. На храмовников они явно не тянули, но рассмотреть издалека какие-нибудь четкие признаки, способные подсказать, что перед ним определенно мутанты, Глеб тоже не мог. Однако, судя по любопытству и настороженности, с которой незнакомцы рассматривали троицу путников, видели они их впервые, а значит, в нападении на «галеру» скорее всего не участвовали. Подходить ближе они не торопились, и Глеб совсем успокоился.
– Вы кто такие? – спросил он. – Откуда?
– Сами-то откель такие? – подал голос второй, до этого молчавший мужчина.
– Из разных мест, – уклончиво ответил мутант. – Вы нас не бойтесь, мы никого трогать не собираемся. Скажите лучше, река далеко?
– Река?… – незнакомцы переглянулись, и снова заговорил первый: – Река близко. А на што вам река?
– Мы в Устюг собрались, – решил не лукавить попусту Глеб.
Мужики вновь посмотрели друг на друга и рассмеялись. Но без особой веселости, как бы даже с неохотой.
– Вплавь, что ли? – отсмеявшись, вновь подал голос первый мужик. Судя по всему, он был в этой паре за главного. Или же просто оказался более разговорчивым, уточнять это мутант не видел смысла.
– Вплавь мокро очень, – усмехнулся он. – По берегу пойдем.
– Далеко ли уйдете-то… – не спросил, а просто кинул реплику второй мужик – судя по голосу, более молодой.
– Особо далеко не требуется, – все же ответил Глеб. – До Устюга – и хватит.
– Морозовцы, што ль? – прищурился первый мужик.
– Пока нет. Но хотим ими стать.
Ответ мутанта снова развеселил мужиков – теперь уже искренне. Глебу это стало надоедать.
– Ладно, – сказал он, – мы вам настроение подняли, теперь дальше отправимся. Одно только скажите: если мы так пойдем, – показал он рукой направление, – на деревню какую не наткнемся? Не хочется людей зря пугать.
– Смотри, как бы вас не напужали, – перестали смеяться мужики. – Чужих тутока не любят.
– А нас любить и не надо. Мы никого не трогаем – и нас пусть не трогают. Вот и вся любовь.
– Усов Починок тутока, – сказал первый мужчина. – Но коли так пойдете, как ты кажешь, пройдете мимо. А чуть дале отойдете – правее возьмите, не то аккурат к Гаврину выйдете, там Луза с Югом стречаются. В Гаврине-то мужики шибко задиристые – нет-нет, да и нам перепадает.
– Ладно, спасибо, – кивнул Глеб, подумав, что теперь, зная ориентиры, неплохо бы сверить свое местоположение по карте. – Бывайте здоровы.
– И вам не хворать, – кивнули в ответ мужики, но второй, тот, что моложе, не удержался, сказал: – У реки-то смотрите… – тут первый толкнул его в бок, и он замолчал.
– Чего смотреть?
– Да ништо, – смущенный, что сболтнул лишнего, отмахнулся «молодой». Однако первый, бросив на товарища обвиняющий взгляд, все-таки пояснил:
– «Галера» вчерась приходила с карателями. Так ее наши того… сожгли. Коли в Устюге быстро хватятся, искать начнут пропажу-то. И не станут, поди, разбираться, виноват ты аль нет, коли рядом маячишь.
– Ну, сегодня вряд ли хватятся. А завтра мы уже далеко будем. Но за предупреждение спасибо, – Глеб подумал немного и все же спросил: – А сами-то вы что в этом деле не участвовали?
Незнакомцы нахмурились. Потом первый все же нехотя процедил:
– Мало нас, мужиков-то, в Усове… Мы вот с Лёхой, да ишшо двое. Хошь и уроды все, зато с руками-ногами. Остальные – кто хвор, кто стар. Нас убьют – бабы одни останутся… Не сдюжат. И так-то еле тянем.
– Да это я так, – смутился мутант, – я ж без упрека. И сам считаю, что зря они это затеяли. Ты правильно говоришь: придут из Устюга другие храмовники – будут мстить. Достанется и правому, и виноватому. Я бы даже на вашем месте пока в лес подальше ушел, отсиделся.
– Говорю ж, у нас старые да хворые, – сердито ответил мужик. – Куды с имя? Да скотина какая-никакая. Не бросать же?… Авось, не тронут нас храмовники на сей раз…
Второй мужчина, Лёха, услышав последнюю реплику своего товарища, заметно посмурнел.
– Что значит «на сей раз»? Уже, что ли, трогали? – спросил Глеб.
– Да было дело… – покосился на приятеля старший мужик.
– В то лето кралю мою убили, – хмуро пояснил Лёха, – Олюшку… Жониться аккурат осенью собиралися.
– А… за что?…
– Не понравилось им, что умная шибко! – не выдержав, влез первый мужчина.
– Погодь, Борис, я сам, – остановил его второй. И пояснил: – Она книжку читала, когда те заявились.
– Книжку?!.. – удивленно воскликнул Сашок. – Она умела читать?…
Мутант пихнул парня в бок и возмущенно шикнул на него. Однако Лёха на беспардонность Сашка ничуть не обиделся.
– Умела… Научила ее мамка на беду. Книжки в голбце прятала…
– Почему прятала? – не понял Глеб.
– Так нельзя ить, – ответил за Лёху первый мужик, Борис. – Таки вот правила храмовники нам поставили: детей нельзя, читать нельзя, стрелять нельзя… Тока помирать и можно.
Про запрет для «диких» на грамотность мутант услышал впервые и сначала удивился, но потом все же сообразил, что сделано это было, по логике храмовников, вовсе не зря. По деревням могло остаться какое-то количество книг – и кто знает, каких именно. Вполне возможно, что и тех, где речь идет о борьбе за свободу. Да хоть и просто о счастливой жизни, или, наоборот, о войне. Если «дикий» грамотный, то он прочтет это, задумается, сделает выводы, поделится ими с остальными. А там… Все может стать той искрой, которая разожжет большой пожар. Но и эта причина была не единственной для такого запрета. Ведь тот, кто умеет читать, может и что-то написать. А написанное передать другим. Тот же призыв к действию, например. Появился, скажем, где-то такой вот свободолюбивый и умный «дикий». Придумал некий план действия, да к тому же язык у него подвешен так, что может других убедить. Но ходить по деревням и селам самому – это долго. А так написал все, что нужно, десять, двадцать или сколько там раз – и разослал гонцов по деревням, чтобы все это прочитали.
– А что ваша Оля читала, когда ее… – снова вылез Сашок и опять получил тычок в бок локтем.
– Да я и не знаю, как правильно и сказать-то, – почесал в затылке молодой мужик. – Мутро-нутро какое-то… Чо-то сказывала Олюшка, да не все сразумел я. Будто тож тамока где-тось радияция, как у нас. А люди под землю спрятались, вроде как наши храмовники. Тока они это и зовут то ль мутро, то ль нутро…
– Коли под землей, так, выходит, что нутро и есть! – высказал свое мнение и Борис.
– Олюшка будто «мутро» называла… Ну да што!.. Тока в том мутре-нутре не всякому баско жилось. И тамока тож всяких хватало, как у нас… Вроде как и морозовцы, и храмовники, и мы, «дикие», – тока звались по-другому.
– А может, там правда написана? – шепнул Сашок Глебу.
Мутант пожал плечами. Рассуждая логически, никто бы после Катастрофы не смог написать, сделать и доставить сюда книги. Если только откуда-то совсем неподалеку… Не из Устюга, конечно, и не из Лузы, из более крупного города. Из Вологды, из Котласа, из того же Архангельска, если там, конечно, кто-то уцелел… Больше почему-то он никаких городов вспомнить не мог, что было, в общем-то, весьма странно. Впрочем, его теперешняя память вообще относилась к прошлому весьма избирательно.
– Моя Олюшка-Заюшка ить не тока читать умела… – между тем вздохнул Лёха. – Она даже эти… стиши придумывала.
– Стихи?… – поразился теперь и Пистолетец. Что любопытно, при этом он даже невольно поправил исковеркавшего слово мужчину.
– А вы помните что-то из ее стихов? – стало любопытно и Сашку.
– Чо-то помню… – задумался Лёха. – Тока она все больше про любовь… Эти я вам сказывать не стану… – тут он даже слегка покраснел. Потом сказал: – Но вот есть и такое… – Мужчина прокашлялся и выдал – с таким чувством, что у Глеба даже мурашки под шерстью забегали:
Часы отбивают минуты,
Часы отбивают дни,
Дни, когда мы одни.
Хочется что-то сменить;
Мир, не хочу жить.
Смерти я не боюсь,
За жизнь совсем не держусь.
Жизнь – это сон,
Проснусь… [11]
«Ничего себе! – подумал мутант. – Вот это да! Какие, оказывается, бывают “дикие” – кто бы мог подумать… Жаль, очень жаль эту девушку – такой талант погиб!.. Но смерть-то свою, судя по этому стиху, она предчувствовала, да и жить так, как жила, не особо хотела… А может, и правда только в смерти от такой жизни и проснулась».
Вслух же он ничего не сказал. Потрясенно молчали и Сашок с Пистолетцем.
– Што, не баско?… – настороженно спросил раскрасневшийся Лёха.
– Очень хорошо, – ответил Глеб. – Умницей была твоя Олюшка. Ты помни ее всегда, не забывай. И стихи ее помни и другим рассказывай. Даже те, что про любовь. Ведь пока ее мысли звучат – значит, и она как бы еще жива.
Взгляд молодого мужчины просветлел.
– Так и стану делать, – сказал он. – А этим… этим я ишшо за мою Заюшку отомщу! Хошь одного гада да угроблю. Ужо, придет час…
Когда путники тронулись дальше, старший мужчина, Борис, окликнул вдогонку:
– Слышь, ты, мохнатый! А пошто ты страшный такой?
– А чтобы боялись, – не оборачиваясь сказал Глеб.
Глава 14
Спасительный остров
Обойдя стороной Усов Починок и необъяснимым внутренним чутьем уловив близкое присутствие реки, Глеб все же решил устроить недолгий привал. Не столько для отдыха, сколько для рекогносцировки. К счастью, карта, хоть и обугленная по краям, и прожженная в нескольких местах, в целом оставалась пригодной для использования.
Глеб расстелил ее прямо на земле, сам уселся на мох перед ней. Пистолетец и Сашок пристроились рядом.
– Мы где-то здесь, – ткнул пальцем мутант как раз в проделанную огнем дырочку. – Вот он, Усов Починок, мы его только что прошли.
– Ага, – поддакнул Сашок, – а вот тут как раз Луза в Юг впадает. И Гаврино – вот оно.
– Раз люди горовят, что в Гаврино не надо соваться, – встрял Пистолетец, – то и…
– А мы и не собираемся туда соваться, – перебил его Глеб. – Да мы уже в любом случае дальше, не назад же идти, – он пригляделся к карте внимательней и заявил: – Вот сюда пойдем, видите, тут острова посередине реки отмечены?
– Зачем нам отросва? – поднял брови Пистолетец.
– В первую очередь, для ориентира, – ответил мутант. – А еще, я так думаю, нам переночевать лучше на острове, чем просто на берегу. Безопасней.
– Так рано же еще ночевать! – удивился Сашок.
– Сейчас рано, – согласился Глеб. – Но мы еще и не дошли никуда. А дойдем – время все равно уже будет ближе к вечеру. После лесного похода захочется в любом случае отдохнуть. Поесть бы тоже не мешало. Причем, надо еще придумать, что именно, и это «что именно» поймать, накопать или собрать – не знаю уж…
– Можно, пока по лесу идем, грибов набрать, – подал идею Сашок.
– Не хотелось бы отвлекаться, – поморщился мутант, – но мысль хорошая. Специально бегать искать не будем, но что по пути станет попадаться – берите. По карманам распихивайте, на ветку накалывайте, как получится.
– А до Устюга-то сколько тут отсалось? – склонился над картой Пистолетец.
Глеб наклонился тоже. Принялся водить вдоль нарисованной реки пальцем, шепча что-то под нос. Затем сказал:
– Думаю, километров тридцать. Плюс-минус.
– А скорость пешехода, – вскочил радостный Сашок, – пять-шесть километров в час! Значит, мы за… – юноша воздел глаза к небу, делая нехитрые вычисления, – …пять-шесть часов и дойдем. Можем даже сегодня успеть, безо всяких островов.
– Остынь, – недовольно буркнул Глеб. – Знаешь поговорку: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги»?… Шесть и даже пять километров в час мы делать не будем. Берег реки – это тебе не шоссе, где твой пешеход из учебника гуляет. Тут и песок, и топи, и кручи всякие… Села, опять же, которые у реки стоят, обходить придется. Пищу добывать, готовить, на саму еду время тратить, отдыхать, в конце концов… И это если все гладко пойдет. А если от зверья или от людей отбиваться придется? А если и впрямь на поисковую группу храмовников нарвемся и будем вынуждены скрываться где-то, отсиживаться? И вообще, я категорически против прямо сегодня туда топать. Уставшие мы много не пройдем, а ночевать придется невесть где. Острова, я считаю, самое безопасное место. Выспимся как следует, а завтра отправимся в путь со свежими силами.
– Ну, пусть завтра… – неохотно сдался Сашок. – Но ведь за завтрашний-то день мы точно должны дойти.
– Кому мы должны? – насупился мутант. – Ты меня вообще слушал? Про то, что идти будет непросто?
– Слушал… – обиженно пробубнил паренек.
– А поэтому ничего заранее планировать не будем. Как дойдем, так и дойдем.
– Мне вот это место не рнавится, – ткнул пальцем Пистолетец в точку на карте примерно на середине предстоящего пути. – Очень уж тут много сел-вередень нарисовано…
– Ага, – поддакнул Сашок и стал читать вслух: – Устье-Повалихино, Кузьминская Выставка, Калинино, Кременье, Деревенька, Семенниково, Оленниково, Верхний Заемкуч, Карасово…
Глебу это место тоже не понравилось сразу. Юг делал тут крутой изгиб влево, и по уму не мешало бы этот выступ срезать. Но тогда придется идти по лесу, а что опасней – нарваться на зверей-мутантов или на мутантов в человеческом обличье, – он теперь не знал. Если подумать, то до этих мест вряд ли успели долететь слухи о его «подвигах» в Ильинском; причем, можно даже надеяться, что в одном из этих сел их могут накормить и предоставить ночлег… Зато если местные окажутся настроены воинственно, то, собрав ватагу сразу из нескольких деревень, намять бока им могут очень крепко. А то и вовсе убить. Так что тут еще придется хорошенько подумать, как лучше поступить.
Пистолетец, будто подслушав мысли мутанта, провел по карте пальцем, срезая напрямую речной выступ:
– Вот так можно срезать – и все дела.
– А в лесу нас могут слопать, – передразнил лузянина Глеб, – и тоже все дела.
– Здесь же не слопали, – возразил тот.
Стоило Пистолетцу это сказать, как сзади, откуда они шли, послышался шелест кустов, треск сучьев, а потом режущий по ушам визг и вслед за ним – угрожающее, утробное рычание. Причем, как показалось Глебу, визжало и рычало сразу несколько созданий.
– Живо к деревьям! – выхватывая нож, крикнул мутант. – И быстро наверх!
– А если это опять волки?! – «забыв» путаться в буквах, воскликнул Пистолетец.
– Ну тогда зарывайся в землю! – огрызнулся Глеб. – Волки, не волки – главное, чтобы они нас не заметили! Они за кем-то уже охотятся, так что наверх без разговоров!
Старший лузянин не стал больше спорить и ловко стал карабкаться на росшую поблизости разлапистую мутировавшую сосну. Младший же остался стоять с выражением ужаса на обезображенном коростами лице.
– А тебе что, особое приглашение требуется?! – рыкнул на юношу мутант.
– Я… не умею по деревьям… – полепетал Сашок.
– Вот ведь… на мою голову! – воздел глаза к небу Глеб, потом схватил паренька за руку и потащил к той же самой сосне, на которую взбирался Пистолетец. Свистнул, дождался, когда тот посмотрит вниз и крикнул: – Давай сюда, тащи с собой этого! – и стал подсаживать юношу на нижнюю ветку, несмотря на то что тот начал отчаянно дергаться и вопить:
– Не трогай! Ты обещал!
– Подохнешь же, идиот! – разозлился Глеб. – Тебя сейчас волки так потрогают, что от твоей дурости горсть костей останется!
Благо Пистолетец успел спуститься и, ухватив юношу за руку, поволочь за собой кверху, а то у мутанта возникло такое желание отдубасить малолетнего засранца, что аж дыхание перехватило и зубы застучали друг о дружку.
И ведь пока возился с этим юным идиотом, пока отходил от нахлынувшей злости, понял, что сам уже спрятаться от опасности не успевает. Затрещали совсем рядом кусты, мелькнул почти под ногами серый клубок, чуть дальше – еще один, поодаль – третий. «Зайцы», – подумал Глеб и сразу же вспомнилось, как сказала о них старая ведьма: «…зайцы, хоть не коркодиловы, но тож покусать могут». Впрочем, сейчас, похоже, кто-то собирался кусать самих зайцев. Первые два сиганули дальше, их мутант при всем желании не смог бы рассмотреть, а вот последний замер вдруг и уставился прямо на него.
Глеб почувствовал, как шерсть на загривке встает дыбом. На него смотрел… вот что угодно, но не заяц, это точно! У зверька оказалась вытянутая, зубастая морда, два острых рога вместо ушей и серая, жесткая, короткая шерсть, больше похожая на чешую. На длинных пальцах мощных задних лап красовались острые крючья когтей. На передних, более коротких лапах когти напоминали ножи – тоже слегка загнутые у кончиков. «А она еще спорила, – промелькнуло в голове у Глеба. – Я же говорил – крокодилозайцы!»
Однако долго любоваться на маленькое страшилище не пришлось. Совсем рядом послышалось приближающееся рычание, «заяц», подпрыгнув, сиганул дальше, а перед мутантом, буквально в двух-трех шагах от него возник старый знакомец – мутоволк. Взгляд желтых голодных глаз с уродливой морды, до омерзения похожей на обезображенное человеческое лицо, вызвал у Глеба рвотный позыв. Но уже в следующее мгновение он поборол тошноту, выставил вперед нож и, не ожидая нападения твари, сам кинулся в атаку. Не ожидавший от жертвы такой прыти «волк» попятился, но мутант в два прыжка настиг его и вонзил нож в основание лысого черепа. Ноги у мутоволка подкосились, и его морщинистое, в ошметках линялой шерсти тело завалилось набок. Не раз выручавшее чутье заставило Глеба быстро развернуться на пятке, и он, резко присев, сумел «поймать» на выставленный нож второе страшилище, уже взмывшее в атакующем прыжке в воздух. А потом, как тогда, возле лесного озера, началась настоящая карусель. Разворот, выпад – удар! Разворот, выпад – удар!.. Мутант напоминал мохнатую машину для убийства нечисти, число которой, казалось, не собиралось убывать. Горячая липкая кровь залила его с ног до головы, затекла в сапоги, от смрада распоротых внутренностей стало трудно дышать.
В один из коротких моментов, когда на Глеба не летел ни один из уродливых хищников, он глянул на сосну, на которой прятались его товарищи, – и обомлел… На дерево взбирались сразу два мутоволка. Возникло ощущение дежавю – все повторялось почти в точности, только в прошлый раз на сосне сидел один Пистолетец, теперь же с ним был еще и Сашок – еще более беспомощное создание, чем его старший земляк. И, как назло, на сей раз не возникло никакого спасительного пожара – не задымилось даже крохотного костерка.
Мутант, расшвыривая в стороны руками и ногами живых и дохлых «волков», ринулся к сосне. Метнул прямо в летящую на него уродливую оскаленную морду нож, раскинул руки и заорал:
– Прыгайте!!! Не смотрите вниз, просто прыгайте! Я поймаю!
Хорошо, что его послушались. Сразу, без возражений – видимо, крик его был действительно страшен. И он обоих поймал. Ну, почти. Более тяжелый Пистолетец все-таки выскользнул из окровавленных рук, повалился в мох рядом. Но тут же вскочил, прижался к Глебу, словно напуганный ребенок к маминой юбке. Мутант забросил, как кули с мукой, на одно плечо Сашка, на другое Пистолетца – и побежал…
Он не помнил своего прошлого, но с полной уверенностью мог сказать, что никогда не бегал так прежде. Он мчался, не разбирая дороги, он напрочь выбросил из головы все мысли, выключил разум, полностью отдавшись инстинктам. Цель была только одна – бежать! Как можно быстрее переставлять ноги, удерживая при этом двойную ношу на широких плечах. Что это была за ноша – он не думал. Чьи это были ноги и плечи – он не знал. Ветки хлестали его по лицу, по рукам, по телу – он не замечал этого, ведь это были сейчас чужие лицо, руки и тело.
Очнулся Глеб оттого, что его куда-то тянули. За руки. По сырому песку. И было невозможно дышать. Его перевернули на живот. Стали давить на спину. Или прыгать по ней?… Его вырвало. Одной водой. Еще и еще раз… Наконец-то он смог вздохнуть, но тут же зашелся в раздирающем горло и легкие кашле. Прокашлявшись и сумев все же сделать несколько живительных вдохов, перевернулся на спину и открыл глаза. Увидел склонившиеся над ним перепуганные лица Сашка и Пистолетца, подумал с облегчением: «Живы!» и сумел разлепить губы:
– Где мы?
Получилось почти беззвучно, но его все-таки услышали.
– На острове! На острове! – радостно затараторили друзья. Звуки голосов колоколом раздавались в звенящей голове, и Глеб поморщился:
– Потише… Где волки?… Как мы здесь?… Не помню…
– Ты добежал. Добежал до реки, – возбужденно зашептал кто-то, Пистолетец или Сашок – мутант не разобрал, в голове продолжало звенеть, а глаза он снова закрыл. – Ты всех нас спас! Волки не отставали… Даже когда ты в реку прыгнул, какие-то следом бросились. Только они плавают плохо… Мы их руками-ногами по головам – бац! бац! – они и отстали. Нас течением понесло, там стремнина сразу… Ты тонуть начал. Пистолетец тоже…
– Я не вивонат, я роговил, что плавать не умею, – забубнил другой голос, и стало ясно, что основная тирада принадлежала Сашку. Он же и продолжил:
– Я думал – все, от волков спаслись, так река нас слопает. Я вас обоих тащу, но чую – никак… Сам уже воды нахлебался, под воду ушел и не всплыть – сил не осталось… И тут ногой о песок задел! Оттолкнулся от дна, вынырнул, вас подтянул…
– А тут и я ногой дно нащупал! – подхватил Пистолетец. – Я повыше его все-таки. Стал Шаска тянуть – второй-то рукой, без пальцев, за тебя не ухтавиться никак…
– Он меня тащил, а я тебя! – засмеялся Сашок. – Так на остров и выбрались. Стремнина не широкой оказалась, дальше мелко было.
Друзья говорили что-то еще, но Глеб их больше не слушал. Понял главное – сейчас им ничего не угрожает – и снова расслабился, позволил сознанию скрыться в уютной дреме, которая быстро перешла в крепкий, похожий на забытье сон.
* * *
На сей раз он проснулся уже в густом ночном сумраке, от рези в переполненном мочевом пузыре. Рядом, тесно прижавшись к его боку, сопел Пистолетец. Ночной воздух откровенно бодрил, сказывалась близость реки, и тепло от большого тела мохнатого друга явно пришлось лузянину по душе. Впрочем, и сам он, пусть несколько меньше, тоже делился собственным теплом. Это стало тем более очевидно, когда Глеб, превозмогая боль, казалось, сразу во всех мышцах, поднялся на ноги и невольно зябко поежился. Он «включил» «ночное зрение» и огляделся в поисках Сашка. Паренька нигде не было видно. Правда, бóльшую часть острова скрывал ивовый кустарник, так что беспокоиться раньше времени мутант не стал.
Глеб, с трудом переставляя скованные болью ноги – почему-то босые, сапоги куда-то подевались, – проковылял в сторону, справил неотложное дело и уже потащился назад, как услышал со стороны ближайших кустов странные звуки. Сначала ему подумалось, что это стучит клювом почему-то твердому птица. Но когда мутант добрел до кустарника и раздвинул ветки, увидел там скрюченного, обнявшего колени Сашка. Стучала вовсе не птица, это клацали зубы юноши.
– Да ты же замерз совсем! – ахнул Глеб. – Чего к нам-то не идешь, чудила? Вместе-то всяко теплей!
– Я д-думал к-костер развести… – трясясь в ознобе, выдавил парень. – Н-но с-сначала к-кремень с-сырой был, а п-потом т-темно с-стало…
– Вот уж ты точно чудила! – начал сердиться мутант. – Я спрашиваю, почему ты к нам не пришел? Втроем-то теплей, неужели не ясно? Вставай, пошли!
– Нет! – враз перестал дрожать и клацать зубами Сашок. – Ты лучше найди мне дров для костра, ты же видишь в темноте.
– Сейчас я вижу перед собой идиота. Дрова я тебе искать не собираюсь – я сюда-то еле дошел, да мне сейчас и щепки не поднять, болит все… И вообще, какого лешего я вокруг тебя плясать должен? Ты что, особенный? Пошли со мной без разговоров! Или брезгуешь с нами лечь рядом?
– Я не брезгую, нет, – голос юноши задрожал, словно он собирался заплакать. – Просто… ну… может, это вы брезгуете со мной… думаете, что я заразный… Зачем я буду?… Лучше один…
– Нет, ты точно кретин! – скрипнул зубами Глеб. – Мы с тобой сколько уже? Ты много раз видел, чтобы кто-то из нас тебя сторонился? Зато сам ты дергаешься от каждого нашего прикосновения! Даже слово с меня дурацкое взял… Ты прямо как девочка избалованная, принцесса на горошине! А я еще, дурень, пожалел тебя, не стал прогонять… Короче так: или ты идешь сейчас со мной и спишь вместе с нами, или, как только дойдем до ближайшей деревни, отдаю тебя на постой местным. Я не шучу, это мое последнее слово.
Мутант развернулся и поковылял к Пистолетцу. Лег – и лузянин тут же прижался к нему, словно котенок к мамке. Даже зачмокал во сне от удовольствия. Вскоре послышались и шаги юного «отщепенца». Парень брел, тихонечко всхлипывая. Подошел, опустился на землю. Через какое-то время придвинулся ближе, неуверенно прижался к боку мутанта… Правда, лежал он отвернувшись и прижался спиной, но хоть что-то.
Глеб задумался. Вспомнил, как только что сорвался на парне и внезапно разозлился. Не на него – на себя. В конце-то концов, что он знает о Сашке, об этом, по сути, совсем еще мальчишке? Как он рос, в каких условиях, что ему довелось пережить, перенести – какие трудности, боль, мерзости?… От хорошей жизни не побежишь, сломя голову, неведомо куда – возможно, вообще в самое пекло! Может, он натерпелся такого, что самому Глебу не привидится и в самом жутком кошмаре! Потому и прикосновения людей для него столь невыносимы, что невольно напоминают другие – отвратительные, липкие, похотливые… Или такие, что причиняют одну лишь боль – побоями, садистскими изуверствами?… Что он, мохнатый самоуверенный придурок, может об этом знать? Да ничего! Он и о себе-то ничего не знает, а туда же – лезет с нравоучениями, угрожает, шантажирует… Тьфу, до чего же противно! Взять бы да и вырвать свой поганый язык. Дров ему трудно было собрать! Надо же, устал, бедненький-несчастненький, ручки-ножки у него болят!.. Парня принцессой на горошине обозвал, а сам-то? Принц недоделанный! Обезьяна безмозглая!
Злость разгорелась в мутанте с такой силой, что он сначала принял огонь за ее привидевшиеся отблески. Но быстро понял – нет, этот огонь настоящий. Правда, хиленький, неуверенный – свежий ивняк не хотел разгораться.
Забыв про боль в измученных мышцах, Глеб вскочил и принялся нарезать круги по острову в поисках сухого плавника, чтобы успеть разложить костер, пока робкие язычки пламени не зачахли совсем. К счастью, прибитой к островку и выброшенной на его берега древесины оказалось достаточно. Костер из выбеленного солнцем сушняка разгорелся быстро, согревая продрогшее тело мутанта сладостным жаром.
Друзей звать не пришлось – они, почуяв близкое тепло, проснулись и пришли к огню сами.
– Опять?… – посмотрел на Глеба Пистолетец.
Мутант кивнул. Скосил взгляд на Сашка. Паренек прилег возле костра и, не отрываясь, смотрел на огонь. Глеб присел рядом. Хотел положить на плечо руку, но вовремя спохватился, отдернул.
– Ты… это… прости меня, ладно? – пробормотал он. – Сдуру я это. Перенервничал вчера, вот и…
– Ты чего? – быстро повернул к нему лицо юноша. – О чем ты, Глеб?… Ты же спас нас всех, мы тебя на руках должны носить, а я… Это ты меня прости. Я потом расскажу… может быть…
В глазах парня, отражающих рыжие отблески пламени, Глеб увидел вдруг нечто, заставившее его зажмуриться и проморгаться. С опаской глянул в них снова – да нет, показалось, глаза как глаза, разве что слегка на мокром месте… А что ему, собственно, в них показалось-то? Да еще такое, что поразило словно обухом по голове!.. Нет, совсем непонятно… Мелькнула в мозгу молния – лови ее теперь! В ущербном к тому же мозгу, которому сильно доверять не приходится.
– Захочешь – расскажешь, – как можно более спокойней сказал мутант. – А извиняться тебе не за что. И… в общем, забудь, что я тебе сказал про ближайшую деревню. Никому я тебя не отдам, до конца вместе будем, каким бы он ни был. А теперь – спать!.. Хотя, погодите-ка… Где мои сапоги, кто-нибудь знает?…
– Я их помыл, – приподнялся Сашок. – Они изнутри все в крови были, даже после реки. Я их где-то там сушиться оставил, – показал он рукой в темноту.
Глебу очень не хотелось вставать – усталость и боль наполнили, кажется, все до единой клеточки тела. Но сухие удобные сапоги – он это четко знал, вряд ли по личному опыту, но в мозгу отпечаталось – наиважнейшая вещь в долгих походах. А поэтому, кряхтя, словно древний старик, поднялся, сходил в указанном направлении, нашел сапоги, принес и поставил их возле костра – так, чтобы не доставало пламя, но чтобы тепла было достаточно для просушки.
– Вам, между прочим, тоже советую разуться и просушить башмаки, – сказал он своим спутникам.
Сашок его послушался. Пистолетец даже не пошевелился – наверное, уже спал.
Глава 15
Обратная переправа
Утром Глеб не мог пошевелиться. Малейшее движение отзывалось болью во всем теле – ныли, кажется, даже кости. «А ведь ночью носился, дрова собирал – и хоть бы хны», – подумал мутант. Впрочем, понятно, почему он тогда был таким прытким – под действием аффекта. Выброс в кровь адреналина, все такое… Сейчас, видимо, сказывалось и это. Как говорится, закон сохранения энергии – если что-то куда-то прибыло, значит, это что-то откуда-то убыло. На здоровье и самочувствие этот закон, по-видимому, тоже исправно действовал.
Мутанту было настолько плохо, что он не сразу смог вникнуть в смысл разговора своих спутников, проснувшихся раньше него. А когда наконец понял, не нашел даже сил, чтобы улыбнуться.
– Я больше не пистолетец! – трагическим тоном вещал старший лузянин.
– И как же тебя теперь называть? – слышался голос младшего. – Анатолием?
– Я не об этом… Я опять слово перетупал… Лето… сипец… Нет, лепо… ситец…
– Летописец.
– Вот-вот, не летописец, да. Помсотри…
– Что это? Комок какой-то жеваный…
– Вот именно! Именно мокок. А был клобнот…
– Блокнот? Это твой блокнот? – захихикал Сашок. – Да уж, тут много не попишешь!
– Тем более нечем… – мрачным тоном отозвался голос Пистолетца. – Ракандаш утонул.
– Он же деревянный! Как он мог утонуть?
– Ну, пусть уплыл. Мне не гелче.
– Так все равно писать не на чем, зачем тебе карандаш?
– Все рпопало! Что теперь скажет Глеб?…
– Это он тебе поручил вести записи?
– Это я ему обещал. И теперь лопучается, что я его подвел…
– Да ну, перестань. А голова тебе на что? Вот пойдем сейчас дальше, а ты иди и все запоминай. И то, что было, вспоминай. А потом, при случае, запишешь. И никого не подведешь.
– Похоже, это я вас подвел, – с трудом приподняв голову, сказал Глеб. – Вряд ли я смогу сейчас куда-то идти.
– Так и ландо, – замахал руками Пистолетец. – Днем раньше, днем поньше – какая зáрница? Полежи, отдохни.
– Задница в том, – слегка переиначив уже переиначенное лузянином слово, сказал мутант, – что из-за меня вы целый день останетесь голодными.
– Я могу сплавать на берег! – подскочил Сашок.
– И что?
– Ну… не знаю… Грибов пособираю, корешков каких… Хоть что-то съестное найду же. Наверное.
– Найдешь или нет, это еще неизвестно, а вот сам кому-нибудь съестным покажешься почти наверняка, – нахмурился Глеб. – Забыл про вчерашних волков? Да и зайцы – те еще пушистики… А у нас теперь даже ножа нет. Так что насчет берега и думать забудь, я тебя одного не отпущу.
– Можно рыбку поволить попробовать, – неуверенно произнес Пистолетец.
– На живца? – недобро усмехнулся мутант.
– Это как?
– Ну, ты станешь барахтаться возле берега, тебя учует какая-нибудь мутировавшая щука, цапнет за что-нибудь – а ты сразу на берег вместе с ней.
– Не мсешно! – буркнул Пистолетец. – Я бредень имел в виду, из рубашек. Сам же горовил…
– Бреднем можно в заводи ловить, – поняв, что и впрямь перегибает с черным юмором палку, серьезно сказал Глеб, – или в пруду каком. Где мелко, где рыбе больше некуда деться. А тут это бесполезная затея, просто так рыба в рубашку не полезет – зачем ей это надо?
– И что же тогда делать? – пригорюнился Пистолетец.
– Голодать, – буркнул мутант, – что же еще?
– А вон, смотри, – указал Сашок на пологий песчаный берег ниже по течению. – Там вроде как раз заводи какие-то.
Глеб посмотрел, куда показывал парень, но толком так и не смог рассмотреть, действительно ли это заводи или обычное продолжение реки, чуть сильнее вдавшейся в берег. Позавидовав остроте юношеского зрения, сказал:
– Даже если и заводи – до них сначала нужно добраться. А я встать не могу.
– Так я… – начал паренек, но мутант сразу прервал его:
– Я уже сказал: одного не пущу.
– Тогда мы с Писто…
– Пистолетец плавать не умеет, – снова перебил Глеб. – Он утонет, тебя волки сожрут – вот я тут хохотать буду. Робинзон без Пятниц.
– Кто? – насторожился старший лузянин. – Какой бизон? Без каких тяпниц?
– Книжку, что ли, не читал? – усмехнулся мутант. – Про Робинзона Крузо.
– Книжку?!.. – Пистолетец так посмотрел на Глеба, будто тот уличил его в чем-то крайне постыдном. – Да какие сейчас книжки? О чем ты думаешь? Сохраняться надо, а он!..
– Может, предохраняться? – осклабился мутант. – От книжек. А то еще подхватишь какую заразу в мозг…
– Не мсешно совсем! – всерьез обиделся лузянин. – Я, может, книжек больше тебя протичал! Только сейчас не до книжек. Бизоны какие-то, кукуруза, ишь!.. Тоже, небось, о еде… Только нам книжная еда не мопожет. Надо наяву сохра… спасаться как-то. И тебе – в первую одеречь! Ты вон какой бошлой, тебе энергия нужна. Мы-то с Шаском и день, и два протянем без пищи, а ты…
– Я тоже бы чего-нибудь покушал, – проглотил слюну Сашок. Тут же спохватился, замотал головой: – Но я потерплю, конечно! Сколько надо, столько и потерплю.
Мутант посмурнел. Сидеть целый день без еды, конечно же, никуда не годилось. И друзей жалко, и Пистолетец прав – самому Глебу нужна энергия. Много энергии. Особенно с учетом того, сколько он ее вчера потратил, убегая от волков. Практически всю, включая резерв, отводимый организмом на стрессы и прочие форс-мажоры – проще говоря, на крайний случай. Вчера именно такой случай и был. Крайнее некуда! То есть сейчас у него этой энергии – чуть больше нуля. А за сутки без пищи вряд ли она прибавится, скорее, наоборот, а тогда завтра, если даже мышцы станут болеть меньше, он может и вовсе шагу не сделать. И вообще, торчать на этом острове весь день как-то неуютно. Да, это сравнительно безопасно, лесные твари сюда не доберутся. Хотя не факт… Кто его знает, а вдруг кто из мутировавшего зверья ничего против плавания не имеет? Научились же мутоволки лазить по деревьям! И потом, не стоит забывать о «птичках» – как, например, о той, что пыталась закусить ими с Пистолетцем возле Ильинского. Опять же, люди. Деревни, судя по карте, отсюда не очень близко, но все же и не особо далеко, вполне может кто-нибудь сюда забрести. Да и карта когда делалась! Все могло измениться. Вполне возможно, что какое-нибудь поселение тут вообще под боком, и за ними уже наблюдают. От такого предположения Глеб невольно поморщился. А следующая мысль, внезапно пришедшая в голову, заставила и вовсе вздрогнуть, чувствуя, как дыбом вздымается шерсть. Ладно местные жители, мутанты, «дикие». Они, быть может, им ничего плохого не сделают – очень уж мала вероятность, что сюда долетели слухи о пожаре в Ильинском. А вот храмовники!.. Неизвестно же, как долго должна была продлиться «инспекционно-карательная экспедиция» на «Москве». А вдруг они еще вчера собирались вернуться домой? И поскольку не вернулись, в Устюге могли (мало того, обязательно должны!) встревожиться и выслать подмогу. Кто знает, сколько там у них этих «галер»? Вероятность, что отреагировали быстро и помощь уже мчится или вот-вот отправится в путь, не особо велика, но она и не столь мала, чтобы не принимать ее во внимание.
Глеб невольно посмотрел вниз по течению реки. Там пока было пусто. Но это ведь только пока! Стоит храмовникам появиться – как вот они, на острове этом, как в мышеловке! Даже если спрячутся в кусты, их выдадут следы на песке. Можно сделать из ивовых прутьев веники и попробовать их замести, но все равно идеально это сделать не получится. Да и храмовники не на увеселительной прогулке будут, наверняка станут зорко смотреть по сторонам и подозрительные места обязательно обшарят.
Так что островок этот теперь не столько средство спасения, сколько ловушка. И убираться с него нужно как можно скорее. Через «не могу».
Скрипя зубами и едва не воя, Глеб поднялся на ноги. Сашок и Пистолетец в изумлении уставились на него.
– Ты чего? – спросил старший лузянин. – Зачем сквочил? Тебе же больно! Вон, пекеросило всего!
– Правда, Глеб, – подхватил Сашок, – ты лежи, лежи! Если вдруг… ну… ты скажи, мы отвернемся, отойдем…
– Мы тут все скоро отойдем, если я лежать буду, – процедил мутант. – На берег надо выбираться.
– Но ты же горовил… – начал Пистолетец.
– Я глупости говорил, – перебил его Глеб. – Все! Будем считать, что я уже отдохнул. Сейчас поплывем к берегу.
– Но я же… – вновь подал голос лузянин, однако мутант вновь его оборвал, на сей раз жестче:
– Тогда оставайся тут!
– Я думал, ты меня как-нибудь…
– Нет. Поплывешь сам. К тому же плыть придется не так уж много, только через стремнину, а она неширокая. До нее, считай половину всего расстояния, можно дойти вброд. И после нее, у берега, не сильно глубоко. Каждый возьмет по бревну. Привяжем к ним одежду и обувь. Ну и чтобы держаться, если кто вдруг тонуть вздумает. Нет, нашу с Пистолетцем одежду привяжем к бревну Сашка – он плавает хорошо и без подмоги не утонет. А нам двоим бревна точно понадобятся, так что одежда будет только мешаться, да и вымочим мы ее.
– Я могу свою не привязывать, – сказал Сашок. – И на мне хорошо высохнет. Ботинки только привяжу. Так что для вашей одежды точно место найдется.
– Для всей найдется, – строго посмотрел на юношу Глеб. – Я же не щепку велел взять, а бревно.
– Где же мы бревна вомьзем? – развел руками Пистолетец.
– Вон на том конце острова, – показал мутант, – там течением много бревен прибило, я ночью, когда дрова искал, видел. Ясно?
Оба лузянина синхронно кивнули.
– А чего стоите тогда? Напутственной речи не будет. Ноги в руки – и марш за бревнами! Для меня тоже возьмите. Как раз пока я до воды дотащусь, вы и справитесь.
Сашок с Пистолетцем побежали за бревнами. Мутант, собрав всю волю в кулак, побрел к реке. Впрочем, самыми трудными и болезненными оказались первые два-три десятка шагов. Потом Глеб то ли притерпелся к боли, то ли мышцы «разогрелись» – в любом случае, дело пошло куда лучше. «Ну вот, – приободрился мутант, – движение – жизнь, а под лежачим камнем только черви заводятся».
Привязывать к бревну одежду Глеб поручил Сашку – сам он все же мог согнуться с большим трудом, а Пистолетцу было бы трудно справиться с этой задачей из-за беспалой руки. Для начала мутант и старший лузянин разулись и разделись. Паренек сразу засмущался, стал отворачиваться… Но все-таки стал разуваться и сам. Снял один ботинок, стал развязывать второй… А когда принялся стягивать его, стоя на одной ноге, покачнулся, потерял равновесие и… ботинок полетел на песок, а сам юноша плюхнулся навзничь в воду. Поднялся и, не глядя на Глеба, виновато развел руками:
– Ну вот… Теперь раздеваться нет смысла.
Все это выглядело вполне естественно, но мутант был почти стопроцентно уверен, что Сашок устроил сцену с купанием нарочно. Вот не хотел он раздеваться прилюдно – и все тут! Ведь и до этого он не раздевался при Глебе с Пистолетцем ни разу. И тогда, у плота еще, ушел мыться в кусты, и «Баба-Яга», когда лечила его, лишних свидетелей выставила… И сейчас, конечно, тоже цирк устроил.
Мутанта так и подмывало сказать все это юноше прямо, но, вспомнив свои недавние мысли о прошлом Сашка, сумел удержаться. А что, если там, под одеждой, никакие не коросты и язвы, а жуткие шрамы, следы издевательств и побоев? Что, если парню невмоготу их кому-то показывать, ведь тогда невольно возникнут вопросы, отвечать на которые – значит снова вспоминать весь ужас прошлого?… В конце-то концов, это его личное дело. Не хочет раздеваться – пусть плывет одетым. Все-таки и впрямь лето на дворе, одежда быстро высохнет. Не простудится парень, не дите малое. Вот только этот его балахон…
– Ты хоть плащ свой сними, – все же не смог промолчать Глеб. – Он ведь, мокрый-то, тяжеленный! Утонешь.
– Не утону, – буркнул Сашок, обхватив себя за плечи, будто защищая плащ.
Мутант махнул рукой.
«Ладно, чего я, право? У каждого свои тараканы. У кого-то плащ, кто-то буквы переставляет, а кто-то не помнит ничего», – закончил свои размышления Глеб и, кряхтя, зашел в воду, которая неожиданно приятно – аж до мурашек! – охладила ноющие икры и ступни.
– Подай бревно, – обернулся он к Пистолетцу. – И сами тоже меня не ждите, ступайте вперед, я долго ползти буду.
Поначалу все шло хорошо. Примерно до середины протоки путники двигались бродом. Песчаное дно приятно ласкало ступни, ноги не вязли. Глубина была такой, что вода достигала мутанту лишь чуть выше колен. Но вот идущие впереди Сашок и Пистолетец стали вдруг шагать медленнее, заметно при этом погружаясь в воду. Вскоре она достигла груди старшего лузянина, а у Сашка на поверхности осталась лишь одна голова.
– Держитесь за бревна! – крикнул им Глеб. – Пистолетец, не дрейфь!
Но Пистолетец все-таки сдрейфил. Потеряв под ногами опору, он завопил и принялся яростно молотить по воде руками. Бревно, за которое ему следовало держаться, ждать, разумеется, не стало и отправилось в свободное плавание. Потащило течением и лузянина. Сашок, который уверенно плыл чуть выше, замотал головой и что-то выкрикнул, явно собираясь броситься приятелю на помощь.
– Плыви, не дергайся! – заорал парню мутант. – Упустишь одежду – придушу!
Мигом забыв про боль и усталость, он отпихнул свое бревно и, взрезая течение бедрами, а вскоре и грудью, поспешил наперерез уносимому рекой и не прекращающему вопить Пистолетцу. Вопил он, кстати, нечто совсем уж несусветное: «Пожар!», «Капут!» и даже почему-то «Бидон!»
Когда дно совсем ушло из-под ног, Глебу стало легче. Отдавшись течению, он мощными гребками направлял свое тело к тонущему другу, вопли которого все чаще прерывались захлебывающимся кашлем.
– Не ори, воды наглотаешься! – крикнул мутант. – Успокойся, я рядом!
Пистолетца он подхватил, когда тот начал уже совершенно безмолвно погружаться под воду. А буквально через пару гребков свободной рукой он нащупал ногами дно. Вытащил на берег утопленника, положил его животом на согнутое колено, но вместо ожидаемой воды изо рта лузянина вдруг вырвался крик: «Тону!»
– Вспомнил наконец-то, – пробурчал Глеб, стряхивая Пистолетца на песок. – Поздно только.
– Почему поздно? – открыл глаза лузянин. – Я, что ли, уже?…
– Ты еще. До сих пор, то есть. Как был бестолковым, так им и остался. Ты зачем бревно выпустил, дурик?
– Бревно?… – изумленно оглядываясь, приподнялся и сел Пистолетец. – А прадва, где оно?
К счастью, Сашок добрался до берега без приключений. Обувь всех троих и одежда Глеба с Пистолетцем осталась сухой, не считая рукава Глебовой рубахи, выбившейся во время переправы из-под перевязи. Но одеваться мутант не спешил. Он вообще не хотел останавливаться, понимая, что если упадет сейчас «на пару минуток» – а этого неимоверно хотелось! – то уже долго не встанет. Нужно было срочно пользоваться выплеснувшимся в кровь адреналином и «разогретостью» мышц.
– Где, ты говорил, заводи? – глядя вдоль берега, спросил он у начавшего обуваться Сашка. – И держи пока свои башмаки в руках.
– Заводи там, – махнул рукой в ту же сторону парень. – А почему ботинки держать?
– Потому что все равно разуваться придется. Если это действительно заводи, рыбу ловить будем.
– Ботинками? – заморгал юноша.
– Ты что, у Пистолетца тупостью заразился? – буркнул Глеб.
– Почему сразу путостью? – подскочил обиженный Пистолетец. – Когда тонешь, ум сам по себе вычлюкается.
– Ты начал тонуть после того, как выпустил бревно, а не до, – напомнил мутант.
– Я протсо начал тонуть. Про бревно и не вспомнил!
– Потому что нечем.
– Да ладно вам, – прервал Сашок перебранку друзей. – После, до, вместо – какая теперь разница? Пойдемте лучше рыбу ловить, есть-то и правда хочется.
Пошли возле самой воды, Глеб все еще надеялся, что им может повезти, что они найдут лодку, плот – любое плавсредство, способное выдержать троих. Он сам понимал, что надежды на это мизерные, что чудес не бывает, что если они найдут сейчас лодку, то впору будет поверить не просто в чудо, а в то, что и впрямь существуют какие-то высшие силы, которые решили поиграть в некую игру… Причем этих могущественных игроков двое, и один из них думает, что играет в шашки, а другой – что в поддавки. И оба почему-то играют за белых (разумеется, белые – это они: Глеб, Сашок и Пистолетец). Такие вот бестолковые высшие силы. В таком случае, правда, очень бы хотелось узнать, кто же тогда черные, кто играет за них и в какую именно игру? Хорошо, если не в «дурака». На раздевание…
Высшие силы, если они и впрямь существовали, оказались не очень могущественными. Лодку путники не нашли. Плота тоже. Зато они обнаружили утопленника.
Первым заметил странное глазастый юноша.
– Смотрите, что это там? – показал вперед юноша.
Глеб и Пистолетец остановились и стали всматриваться.
– На берегу или в воде? – приложил мутант ко лбу ладонь козырьком.
– В воде. Возле самого берега.
– По-моему, там какая-то горяка, – сказал Пистолетец.
– Рядом с корягой, черное, – подсказал Сашок.
– А чего мы гадаем? – хмыкнул Глеб. – Пойдем да посмотрим.
Друзья прошли еще пару десятков шагов и остановились напротив торчащей из-под воды коряги. Приткнувшись к ней и зацепившись, видимо, за подводный сук, медленно колыхался, раскачиваемый течением, большой черный пузырь. Во всяком случае, видимая часть этого отсюда, с берега, казалась пузырем.
– Может, это большая рыбина? – высказал предположение Сашок.
– А мо-поему, это просто черная тряпка, – засомневался Пистолетец. – А если и рыбина, то все нарво уже дохлая.
– Вдруг она только сейчас на корягу напоролась? – развил тему юноша. – Ну, недавно… И ее можно будет съесть!
– Тебе бы только есть, – сглотнул слюну старший лузянин. – А ты, Глеб, что думаешь?
– Опять вы гаданием занимаетесь, – покачал головой мутант. – Нет, чтобы залезть в воду и посмотреть.
– Ага, – отступил на шаг Пистолетец, – чтобы я сам в дохлую рыбину прерватился?…
Сашок и вовсе промолчал.
– В общем, как я понял, – вздохнул Глеб, – вы доверяете слазать в реку мне?
– Это лучший равиант! – развел руками старший лузянин. Младший, помедлив, кивнул.
– Ладно, – снова вздохнул мутант. – По крайней мере, раздеваться не нужно.
Он вошел в воду, добрался до коряги и принялся ощупывать «пузырь».
– Что? Рыбина? – крикнул Пистолетец.
– Если рыбина, то явный мутант, – отозвался Глеб. – С руками и ногами.
– Как это? – ахнул Сашок. – Такие разве бывают?
Ответа не последовало. Вместо этого Глеб присел – так, что на поверхности осталась только его голова, – снова поднялся, дернул что-то под водой и побрел к берегу, держа в руках некую черную штуковину, похожую на обломок той самой коряги. Черный пузырь поплыл за ним следом.
– Так это же… автомат! – воскликнул вдруг Пистолетец.
– Такой огромный? – засомневался Сашок. – Что-то непохоже…
– Да не в воде, рудачок, в руках у Глеба!
– Сам ты рудачок, – буркнул парень, понявший уже и сам, что имеет в виду земляк.
Между тем Глеб уже выбрался на берег, и теперь вытаскивал из воды… никакую, конечно же, не рыбину, а одетого в длинный черный плащ человека.
Сашок и Пистолетец с опаской подошли ближе. На мокрой глине возле ног их товарища лицом вниз лежал мертвый храмовник. Сомнений в том, что он мертв, ни у кого не возникло ни на мгновение. А о том, что это именно храмовник, говорили как черная «сутана» с капюшоном, так и автомат, за ремень которого его и вытянул Глеб.
– Ого! – только и смог сказать Пистолетец.
– Ого, – согласился мутант и процитировал откуда-то: – Тятя! тятя! наши сети притащили мертвеца [12].
Глеб перевернул утопленника на спину. Блеснула стеклами черная резина противогаза. Мутант снял с шеи храмовника автомат, стянул «сутану», принялся снимать оказавшуюся под ней черную рубаху.
– Зачем ты это делаешь?! – ахнул, прикрыв ладонями рот, Сашок.
– Затем, что это добротная одежда. Затем, что если мы оставим его в таком виде, то накличем беду на жителей ближних деревень.
– Мы его, что, не порохоним? – недовольно буркнул Пистолетец.
– У тебя есть лопата? Или ты будешь ковырять землю руками?
Оба лузянина промолчали. Мутант же тем временем полностью раздел мертвеца, отложив при этом в сторону, кроме автомата, еще и кожаный пояс с прикрепленными к нему ножнами, а потом снова зашел в воду, волоча за ногу обнаженный труп. С ним он добрался до коряги и затолкал под нее утопленника.
Вернувшись, Глеб хмуро глянул на притихших спутников.
– Что? Не понравилось, как я с ним поступил? Так чего тогда сами стояли, ручки боялись испачкать?
– Да нет… – пробормотал Пистолетец. – Протсо…
– Не по-человечески как-то, – досказал за товарища юноша.
– Не по-человечески? – делано удивился мутант. – А по-человечески ему было переться сюда, наводить здесь свои «человеческие» порядки, детей убивать?
– Это же не именно он… детей… – еле слышно сказал Пистолетец.
– И что? Приплыл-то он сюда и за этим тоже. И убил бы, не моргнув глазом. А может, и приходилось уже. И потом, нам-то не по-человечески можно, мы же с их точки зрения нéлюди. Это он человек, – последнее слово у мутанта получилось похожим на ругательство.
Глеб сплюнул в воду, отдышался и продолжил, уже спокойнее:
– И потом, ничего плохого мы… ну хорошо, я, не сделал. Просто взял то, что ему уже не нужно. А нам пригодится.
Он поднял и нацепил прямо на голое мохнатое тело пояс с ножнами, вынул нож, сокрушенно поцокал языком: «Мой был лучше», взял в руки автомат, снял магазин, отщелкал в ладонь патроны.
– Три штуки… Маловато. Но лучше, чем ничего.
Мутант вернул патроны в магазин, вставил его на место и закинул автомат за спину. Затем собрал и связал в узел мокрую черную одежду, сунув туда же и противогаз. Повертел в руках сапоги – добротные, кожаные. Посмотрел на свои – такие же, только запыленные, с обожженными голенищами. Перевел взгляд на видавшие виды башмаки своих спутников, протянул им обновку.
– Померьте. Кому впору – берите. Понадежнее ваших.
– Я не стану их носить, – попятился Сашок.
– А я померю, – сказал Пистолетец, уселся на кочку, с трудом натянул мокрую обувь утопленника, встал, потоптался, попрыгал, снова сел, снял сапоги и поставил с собой рядом. – Годятся. Прошусить только нужно. А мои, что, выкинуть?
– Ничего выкидывать нельзя! – осадил его Глеб. – Нам еще идти и идти. И, кстати, идемте!
– Куда? К заводям? – на всякий случай уточнил Сашок.
– А куда же еще? Лично я этой «рыбкой» совсем не наелся.
Глава 16
Берег северного юга
То, что мутант с пареньком называли заводями, в сущности ими не являлось. Заводь – это все же часть реки, пусть и глубже выдающаяся в берег, более мелкая, с неспешным или даже обратным течением. А это были просто большие лужи. Весной река разлилась широко, накрыв пологий берег, а когда в начале лета спала, на месте разлива остались заросшие камышом и осокой неглубокие озерки. Но тем и ценнее они были для голодной троицы – ведь вместе с речной водой в этих лужах осталась и рыба, а поскольку с рекой они не соединялись, деваться этой рыбе было некуда.
Правда, чтобы ее поймать, все-таки требовалась определенная сноровка. Поэтому вначале Глеб собирался черпать улов рубахой сам, отправив обоих лузян загонять к нему добычу топаньем по воде. Но когда попробовал нагнуться, сразу поменял роли. Он велел Сашку и Пистолетцу держать в воде наготове рубахи, а загонять рыбу решил сам.
– Дай свою рубаху, – сказал Сашок, когда мутант отправился уже на другой конец озерка.
– А чем твоя плоха? – обернулся Глеб. Ему даже стало интересно, как выкрутится на сей раз парень.
Тот выкрутился. И довольно разумно.
– Твоя шире. Проще рыбу поймать будет.
– Твой плащ еще шире!
– Он ведь, мокрый-то, тяжеленный, – прищурившись, повторил Сашок недавние слова Глеба. Тому оставалось лишь махнуть рукой и отдать парню свою рубаху.
Рыбалка была удачной. Поймали в общей сложности пять довольно крупных окуней, две небольшие – сантиметров по тридцать-сорок – щучки и одну щуку побольше, длиной и толщиной с Глебово предплечье. Эту пятнистую хищницу выловил Пистолетец, чем страшно гордился.
Правда, без происшествий не обошлось и тут. Когда лузянин, всем своим видом показывая, что он далеко не столь туп, как думают некоторые, демонстрировал мутанту свою главную добычу, щука цапнула его за палец.
– У-у-ууу! – взвыл бедолага, отшвырнув кусачую рыбину в камыши. – У меня и так пацьлев мало!.. Что это за рыба такая – с зубами? Все номральные рыбы без зубов, а это – тумант! Ее есть нельзя.
– Хорошо, – оскалился Глеб. – Мы съедим. Правда, Сашок? Только ты нашей едой не разбрасывайся. Вот сходи теперь и найди ее.
– Она меня снова укусит!
– А ты ей пальцы в пасть не суй, тогда, может, и обойдется.
– Я не совал! Я протсо посмотреть хотел на ее тумантские зубы!
– Так посмотрел ведь уже. Вот больше и не суй.
Ворча и посасывая кровоточащий палец, Пистолетец отправился в камыши и вскоре вернулся, пиная впереди себя несчастную щуку.
– Все равно это неномральня рыба… Тум… мутант! Ошибка природы.
Тут уже, не выдержав, начал похихикивать и Сашок.
– Так ведь щуки и раньше были, – сказал паренек. – Я в книжке читал. И рисунки видел. Точно такие, как эта. С зубами.
– Значит, они еще рашьне мутировали, заразы эти.
– С чего бы им раньше-то мутировать?
– Может, у них изчанально гены были бракованные! Горовю же, ошибка природы.
– Значит, точно эту гадость есть не будешь? – как бы невзначай уточнил Глеб.
– Теперь я ее назло съем, тварь зубатсую! – нашелся Пистолетец. – Это будет жетсокая месть. Она меня укусила, и я ее ушуку. Много-много раз.
Костер разводить Глебу очень уж не хотелось, он опасался, что дым может привлечь храмовников, если те все же отправились на поиски пропавших товарищей. Но есть рыбу сырой не хотелось еще больше. Поэтому костер все-таки развели, – пригодился кремень Сашка – но совсем рядом с водой, чтобы быстро можно было его затушить.
Пока Сашок возился с рыбой, а Глеб позволил себе наконец растянуть ноющее тело на песке, Пистолетец куда-то пропал. Однако вернулся довольно скоро, неся в шестипалой ладони пучок тонких зеленых трубочек явно растительного происхождения.
– Вот, – гордо выложил он их перед мутантом.
– Что это? – приподнял голову тот. – Плевательное оружие? У нас ядовитых шипов нету.
– Это пýчки, – не стал обижаться на друга лузянин.
– Что-что это? – заставил себя сесть Глеб. – Ты так на сей раз исковеркал слово, что у меня даже вариантов не находится.
– Я на сей раз не кореквал, – улыбнулся Пистолетец. – Мы их так в детстве называли – пýчки. Не знаю, как по-пварильному.
– И что с ними делать?
– Есть! – торжественно заявил лузянин. – Когда они молоденькие, не затревдели еще, они очень вкусные. Надо только кожицу снять.
Он зажал в беспалой ладони одну трубочку, снял с нее длинными лентами кожицу и принялся жевать белесый стебель, жмурясь от наслаждения.
– А ну-ка, – заинтересовался Глеб. Он тоже взял одну пýчку, очистил ее и надкусил. – Ого! И правда вкусно! Ну ты молодец. Только надо Сашку оставить.
– Отсавим! – гордый от похвалы, великодушно кивнул Пистолетец. – И там много еще, я опять навру, если надо.
Мутант хотел сострить что-то вроде того, что врать друзьям уж точно не надо, но промолчал. На него опять навалились боль и усталость. А еще дико заурчало в желудке – попавшая туда сладкая трава лишь возбудила и без того зверский аппетит.
Рыбу съели так быстро, что тень от росшего поблизости ивового кустика не успела сдвинуться и на сантиметр. Затушив костер, все трое приятелей блаженно растянулись на травке.
– Дальше пойдем? – лениво спросил Пистолетец.
– А ты предлагаешь тут жить остаться? – столь же лениво ответил Глеб.
– Он имеет в виду сегодня, – зевнув, подсказал Сашок.
– Вы как хотите, а я на сегодня пас. Буду спать. Надо только в камыши отползти… И вы тоже… Храмовники уви…
Мутант захрапел. Столь мощно и трубно, что Сашок невольно отодвинулся подальше.
– Так нас если и не увидят, то услышат точно, – поскреб щетину на подбородке старший лузянин. – Давай-ка его и впрямь в камыши оттащим, да на бок положим, что ли…
Сделать это оказалось куда труднее, чем сказать. Но все же, ухватив мутанта за ноги, друзья отволокли его в глубь камышовых зарослей. За все время транспортировки Глеб так и не проснулся, продолжая выводить рычащие громогласные рулады. Когда его удалось перевалить на бок, храпение наконец-то прекратилось. Сашок и Пистолетец вытерли со лбов пот.
– Ну, по крайней мере, волки теперь точно далеко разбежались, – попытался пошутить паренек.
– Не знаю, – посуровел его старший земляк. – Думаю, нам расслабляться не стоит. Давай-ка дежурить по очереди.
– А ты что, тоже прямо сейчас спать думаешь завалиться?
– Да я уже расхотел как-то… Думал, ты хочешь.
– И я уже не хочу. Давай до ночи подождем, тогда и дежурство поделим. А сейчас я предлагаю еще рыбы наловить. Глеб голодный проснется.
* * *
Глеб проснулся голодный. Он проспал всего-то до заката – редкие облака на западе еще продолжали алеть, – но чувствовал себя на удивление отдохнувшим и бодрым. Даже мышцы уже не обжигали при движении острой болью, а всего лишь тупо ныли.
Зато голоден он был так, что готов был отгрызть себе руку. Впрочем, до этого не дошло – ноздри мутанта учуяли запах чего-то гораздо более вкусного. Он вышел из камышей и застал обоих своих спутников сидящими возле костра.
– Опять развели! – рыкнул он. – Заметят же.
Сашок взвизгнул и зайцем сиганул в сторону. Подпрыгнувший Пистолетец едва не свалился в костер. Отбежал и замахал на Глеба кулаками:
– Незьля же так! Так ведь и з-заикой сделать монжо!
– Да тебе-то какая уж разница, – усмехнулся мутант. – А чего вы так испугались-то? И чем тут у вас так вкусно пахнет?
– А вот для тебя ничем теперь, – подходя к костру, сердито сказал Сашок. – Чем рычать, надо было сначала поинтересоваться.
– Ладно-ладно, чего ты разворчался? – добродушно осклабился Глеб. – Это я спросонья… А что, еда и правда есть? Где взяли?… Я есть хочу – жуть просто!
– Где взяли… Наловили!.. – продолжал дуться юноша. – О тебе же беспокоились! А ты сразу рычать.
– Но я же извинился!
– Ты не изнивился, – заметил Пистолетец. – Ты протсо сказал, что спросонья.
– Ладно, извините, – склонился в дурашливом поклоне мутант. – Теперь хорошо?
– Плохо, – подмигнув земляку, ответил Сашок. – По-настоящему извинись.
– Я по-настоящему не умею, – стал вдруг серьезным Глеб. – Словами не умею. Я делом потом извинюсь, ладно?
Оба лузянина как-то разом поникли.
– Ландо тебе, – пробормотал старший. – Мы же в шутку… Ты и так уже перед нами наперед наизвинялся.
– Тогда ужинаем? – вновь стал обычным мутант. – Потому что я совсем не шутил, когда говорил, что есть хочу. И… это… спасибо вам, что обо мне позаботились.
В этот раз ели молча, не торопясь. Все же столь острого голода, как утром, никто, кроме, пожалуй, Глеба, не испытывал. Да и рыбы на сей раз было меньше – вдвоем Пистолетец с Сашком изловили всего одну щучку и четырех окуней.
Старший лузянин ел, задумчиво глядя на реку. Наконец произнес:
– Вот инретесно… Мы же вроде как на севере, а река навызается Юг. Почему?
– Наверное, как раз поэтому, – обсасывая рыбий хребет, сказал Глеб. – Люди жили на севере, а мечтали о теплых краях. Вот и назвали реку Югом.
– Мечта, значит? – покивал Пистолетец. – Северный Юг… Тоже мне, метчатели.
– У тебя есть мечта поглобальней? – усмехнулся мутант.
– Моя мечта – мягкая потселька с какой-нибудь… мягонькой да телпенькой под боком, – лузянин звучно шлепнул себя по лбу. – И мокары чтобы не жрали, заразы!..
– Что ж, каждому свое, – вновь усмехнувшись, резюмировал Глеб.
– Плохая фраза, – тихо произнес Сашок.
– Отчего же плохая?
– Ты про войну, которая почти сто лет назад была, слышал?
– Ну, слышал… Читал что-то. Советский Союз, нацистская Германия, Гитлер… Десятки миллионов людей полегло. Не сравнить, конечно, с последней Катастрофой, но…
– Так вот, я книжку читал, – перебил юноша. – Фашисты такие лагеря устраивали… лагеря смерти. Туда мирных людей тысячами сгоняли. И убивали. Просто так, ни за что. Просто потому, что они не такие, как эти… А на воротах одного такого лагеря и было написано: «Каждому свое».
Глеб помолчал. А потом, тоже тихо, сказал:
– Это не фраза плохая. Фашисты ее смысл извратили. Специально, насмехаясь над жертвами. А настоящий смысл: каждый получает то, что он заслужил, к чему стремился. Кому-то для счастья и звезды с неба мало, а кому и теплой постельки достаточно.
– Филофосы! – фыркнул притихший было Пистолетец. – Ловите свои зведзы, а я спать хочу.
Разговор затих сам собой. Покончив с ужином, Глеб еще раз поблагодарил друзей и сказал:
– Лично я уже выспался. И вообще чувствую себя практически в норме. Так что ложитесь спать, а я буду вашим караульным.
Сашок и Пистолетец, которых определенно разморило после еды, возражать не стали.
– Ну, тогда тушим костер – и баиньки. Спальное место – в камышах. Ночь ночью, но до настоящих темных ночей еще недели две, думаю, ждать. Да и видеть в темноте наверняка не только я умею.
Старший лузянин отправился в «спальню» первым. Младший задержался. Глеб видел, что паренек хочет что-то сказать, но не решается.
– Давай, выкладывай, – помог ему мутант.
– Я не знаю даже… – прошептал, оглянувшись в темноту, Сашок. – Наверное, это мне показалось… Или…
– Да не тяни, коли уж начал.
– Это нехорошо, неправильно… Про него без него…
– Ты прям как Пистолетец заговорил, не понять тебя что-то. Говори, а там разберемся, хорошо это или плохо. И про кого про него-то?
– Так я как раз о Пистолетце и хочу сказать… – Сашок помолчал какое-то время, а потом все же решился: – В общем, пока ты спал, он мне каким-то другим показался.
– Каким это другим? – нахмурился Глеб. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, серьезным… Не хохмил, глупостей не говорил, из рук у него ничего не валилось. Командовал даже мной слегка.
– Так это тебя задело? Что он тобой командовал? – не смог сдержать улыбки мутант. Впрочем, во мраке Сашок ее все равно не мог толком увидеть.
– Нет, – помотал головой юноша, – не это. Это просто ко всему остальному… А еще… еще он говорил правильно, ни слова, ни буквы не путал.
– Ну, это с ним иногда бывает. Особенно когда он становится серьезным. Видимо, что-то перещелкивает в мозгу – такая уж у него мутация… А серьезным он стал как раз потому, что вы вдвоем остались. Он же старше тебя намного, понял, что теперь вся ответственность на нем, вот и…
– Значит, я напрасно наговорил на человека? – поник головой юноша.
– А что ты наговорил? Ты просто рассказал то, что тебя тревожило. И правильно сделал. Не нужно ничего в себе копить – выкладывай сразу. Мы теперь все свои, секретов друг от друга не должны иметь… – Глеб осекся, вспомнив свои измышления насчет парня, и пояснил: – Я имею в виду, не личных, из прошлого, а нынешних, на текущий момент. Вместе мы теперь должны быть. Иначе пропадем.
– Вот… А у меня от него секрет, получается…
– Какой же это для него секрет?
– Ну, что я тебе на него ябедничаю.
– Это никакое не ябедничанье! Это абсолютно верный поступок. Мы не в том положении, чтобы плевать на то, что кажется подозрительным…
– Но правильнее-то мне было ему это сказать, а не тебе.
– Правильнее всего тебе будет сейчас перестать заниматься самобичеванием и лечь спать. Ты все сделал как нужно, поверь. Вот просто поверь и все. Ведь мне-то ты верить можешь?
– Могу. Верю… Спокойной ночи.
– Приятных снов, – кивнул Глеб и вскоре остался один на один с северной ночью.
Однако, как выяснилось, ненадолго. Камыши опять зашуршали и к мутанту, шевеля растопыренными руками, осторожно приблизился Пистолетец.
– Ты где? – громким шепотом позвал лузянин.
– Здесь я, – шепнул в ответ Глеб.
– А!.. Я думал это кокча мохнатая.
– Сам ты кокча. Облезлая, правда. Чего приперся? Вроде же спать хотел.
– Я и хочу, – пристроился рядом с мутантом Пистолетец. – Но пороговить хочу еще больше.
– За ужином не наговорился? Кто мешал?
– Шасок. Не мешал а… Я без него с тобой хочу пороговить.
Глеб мысленно вздохнул. Сперва один, теперь другой! У них что, эпидемия?
Вслух же сказал:
– Ну давай, кляузничай.
– Почему сразу кляксникначай? – обиженно зашипел Пистолетец. – Я, может, экспромпритет проводил, велочека хотел узнать лучше!
– Чего ты проводил?…
– Экспром… экспро… экспер… Опыт, короче.
– Эксперимент? – заинтересовался мутант. – Ну-ка, ну-ка, выкладывай. Ты открываешься для меня с неизведанной стороны!
– Вот-вот, и я о том же. Я все Шаска не мог понять… И сейчас еще не монипаю. Вроде он с нами, а вроде – сам по себе… В плащ этот свой тукается… На дворе лето, а ему будто все ходолно…
– Он же говорил, что мерзнет постоянно. Мутация такая. Или просто свойство организма.
– Ага, горовил. А у самого на лбу пот от жары. Горовить можно много чего.
Глеб и сам уже думал, что может скрываться на теле у юноши, но ему стало любопытно выслушать версию Пистолетца.
– Хорошо. И что, ты думаешь, он под своей одеждой прячет?
– Письмо.
– Какое еще письмо? Оно бы уже давно вымокло и расползлось, как твой блокнот.
– Не намопинай… – насупился лузянин. – Но я не про такое письмо, не на мубаге.
– А на чем же еще? На глиняных дощечках?
– На теле! – совсем тихим шепотом, склонившись к уху мутанта, выдал Пистолетец.
– Ха! Так и с тела оно бы уже сотню раз смылось!
– Татута… татиту… титита… – затикал вдруг лузянин.
– Ты чего это? – удивился Глеб. – В шпионов играешь? Азбукой Морзе мне шифровку передаешь?… Так я ее не знаю.
– Не Мозре никакой, – отмахнулся Пистолетец. – Тати… эта… как ее… Иголками под кожу…
Мутант уже понял, о чем идет речь, но решил немного посмеяться над приятелем.
– Что? – с деланым ужасом округлил он глаза. – Иголки под кожу? Еще, наверное, и под ногти?… Ты пытал Сашка?! Ничего себе эксперимент…
– Не придуривайся, – серьезным тоном сказал вдруг лузянин. – Ты понял, о чем я. Наколки, вот… Письмо на теле наколото. И оно не свымается.
– Допустим, – тоже стал серьезным Глеб. – И от кого письмо? Кому? О чем? К чему такие сложности и такая секретность?
– Этого я не знаю. Вомзожно, от тех морозильников… отморозков из Лузы. Скорее всего. Хотят, наверное, с отморозками из Устюга ноктакт наладить. Или еще чего. Надо раздеть его и помсотреть.
– Никого мы раздевать не будем! – посуровел мутант. – А если и начнем, то с тебя. Чтобы всыпать по голой заднице. Экспериментатор хренов!.. Кстати, а в чем тут эксперимент, я так и не понял?
Пистолетец обиженно засопел, но потом все же выдал:
– Он тебе про меня ракксазывал?…
Глеб аж поперхнулся. Ничего себе расклад!.. Откашлявшись в кулак, осторожно вымолвил:
– Ну, допустим…
– Про то, что я плавирьно говорю, да?
– Да, – помедлив, кивнул мутант.
– Это и был экспромпритент! – торжественно заявил лузянин.
– Все равно не понимаю, – признался Глеб.
– Ну, сморти… Если он сам по себе, то мы ему все варно как и кто… Протсо чтобы бодраться проще до Утсюга. А как я проверю, все варно или нет? Вот я и потсарался… Горовил с ним пварильно, пока ты спал. Ух, как трундо было, чуть мозг не вспикел!.. Теперь после эгото еще нерпавильней стал роговить…
– И все же я не понял смысла.
– Ну как же! Он ведь тебе это ракксазал! Значит, он меня задопозрил в чем-то, значит, ему не все навро! А так бы плюнул и мочлал.
– Вывод спорный, но допустим, – нахмурился мутант. – Только почему ты к одному Сашку докопался тогда? Давай уж с меня начинай. Я вообще подозрительный – жуть! Ни на кого не похож, ничего якобы не помню. А сам в огне почти не горю и в воде совсем не тону. Причем тот же огонь силой мысли вызываю. В темноте вижу, с волками – как с щенками слепыми расправляюсь. Это, по-моему, куда более странно и подозрительно, чем какой-то там плащ!
– Но ты… – начал было Пистолетец, однако Глеб уже разошелся:
– Давай, чего уж там, предположим, что я вообще инопланетянин! Меня высадили на Землю межпланетные агрессоры, чтобы я уничтожил тут остатки цивилизации. Сейчас до Устюга доберусь, найду ядерные заряды – хлоп! – и нет больше Устюга. Потом пробегусь до Вологды, а там, глядишь, и до Москвы – что мне стоит?… Ну, чего молчишь?
– Ты и правда странный, да, – опустил голову лузянин. – Но ты шлиском странный. Такого бы не послали. Сделали бы бошле похожего на велочека. Чтоб никто не задопозрил… Хотя… ты сегодня и прадва про звезды горовил…
– Вот видишь!
– Но это так… Ты лучше скажи… Ты ведь сегодня вспомнил что-то еще? – Пистолетец опять не сделал ни одной ошибки в словах, и у Глеба неприятно заныло под ложечкой.
– Что я вспомнил? – спросил он, и тут вдруг понял: да, действительно вспомнил! Только что. Сказал ведь Пистолетцу, что пробежится до Вологды и до Москвы. Причем, сделал это, совершенно не задумываясь. А ведь еще совсем недавно, увидев эту надпись на «галере», никак не мог вспомнить, что же означает это слово. Сейчас даже смешно: как можно было забыть про Москву?… И он сказал: – Да, кое-что вспомнил.
– Что? – насторожился Пистолетец.
– Что такое Москва.
– А чего ее всмопинать? Она же сгорела.
– Я не про «галеру», а про город. Столицу России, если тебе это о чем-либо говорит.
– Горовит, – отмахнулся лузянин. – Но я не про это. Я спрашиваю: всмопнил ли ты, кем ты был?…
– Ничего я не вспомнил, с чего ты взял?
– Ты так управлялся с атвоматом, будто… Да что там! Ты точно дежрал его в руках рашьне. И не один раз. А твои сапоги точно такие же, как у махровников.
– Вот, – выдохнул Глеб. – Наконец-то договорились до истины. Конечно же, я храмовник. Это они меня сюда заслали, разведать, сколько у «диких» незаконных детей… Послушай, дружище, как ты смотришь на то, что я тебя сейчас придушу?
Видимо, в голосе мутанта было что-то такое, что Пистолетец вскочил и, предостерегающе выставив руки, попятился в сумрак. Прямо к реке. Еще бы пара шагов – и оказался в воде.
– А ну, на место! – рявкнул, забывшись, мутант. Поднялся, дотянулся до лузянина и мощным рывком вернул его к себе. А потом зашипел, горячо и проникновенно: – Этого гнусного разговора не было, понял? И если опять станешь за кем-нибудь из нас шпионить, я собственноручно утоплю тебя в первой попавшейся луже. Очень не по-человечески тебя уничтожу, поверь мне. И заруби на своем облезлом носу: если мы вместе, то вместе до конца. А если так, то каждый должен верить, доверять двум другим, как самому себе. Не можешь, не хочешь – уходи! Прямо сейчас. Пока и правда не придушил…
– Ты хотел утопить… – еле слышно вякнул перепуганный Пистолетец.
– Как скажешь, – устало выдохнул Глеб. – Выбор всегда за тобой.
– Тогда я останусь.
Мутант ничего не ответил. Лузянин поплелся назад, к камышам. Перед тем как улечься, он осторожно потрогал нос и буркнул:
– И ничего он не облезлый.
Глава 17
«Военный» совет
Наутро все вели себя так, будто ничего не случилось. Снова втроем наловили рыбы, использовав для этого рубашку храмовника – свои мочить ранним утром не хотелось, слишком долго бы они сохли, а ходить в сыром прохладным утром было бы не очень приятно. Пока Сашок запекал рыбу, Пистолетец сходил и нарвал пýчек, так что позавтракали даже с «гарниром». К тому времени начало пригревать солнышко, настроение у всех было бодрым, и они чувствовали себя готовыми к новому походу после долгой вынужденной остановки.
И вот тут-то возник вопрос, каким именно маршрутом идти дальше. Глеб достал и разложил карту, подозвал друзей.
– Мы с вами уже обсуждали, но так толком ни к чему и не пришли. Сейчас самое время решить, как мы поступим. Ну, сейчас-то мы, понятно, пойдем возле реки… – мутант поводил по карте пальцами, что-то прикинул в уме и продолжил: – Километров восемь-десять мы, думаю, пройдем спокойно…
– Тьфу-тьфу-тьфу! – вклинился Пистолетец.
– Да, – кивнул мутант, – именно «тьфу-тьфу-тьфу». А вот дальше…
– Или через деревни, или срезать по лесу, – вспомнил прошлую дискуссию Сашок.
– Я бы срезал, – сказал старший лузянин.
– Быстро ты забыл про волков! – нахмурился младший. – Думаешь, если Глеб рядом, то никакие звери не страшны? Глеб тоже не железный.
– Зато атвомат железный! – взмахнул руками Пистолетец. – Забыл, что у нас теперь ожурие есть?
– В автомате всего три патрона, – напомнил мутант.
– Стрельнем разок, это отпугнет зверей и они угебут, – не сдавался лузянин.
– Сильно сомневаюсь, – помотал головой Глеб. – А если убегут одни, то прибегут другие. Но есть и еще одно «но».
– Какое? – синхронно спросили оба лузянина.
– Видите, на карте частые синие черточки? Именно там, где нам нужно идти. Знаете, что они обозначают?
– Если синие, то, наверное, воду, – предположил Сашок. – А раз они коротенькие, то, наверное, ее там мало…
– А раз они частые, – захихикал Пистолетец, – то ее там часто мало.
– Если знаешь, сам скажи, – обиженно буркнул паренек.
– Там лобота.
– Что?… Какая лопата?
– Болота там, – «перевел» Глеб. – А это, скажу я вам, и без дополнительных опасностей не очень хорошо. А уж если кто нападет, по болоту нам не убежать.
– Чего тогда и думать? – сказал Сашок. – Тогда по берегу.
– Да-да! – вскинулся Пистолетец. – «Дикие» атмовата точно исгупаются! У них-то лишь торопы да вилы.
– Во-первых, воевать мы с «дикими» не собираемся, – отрезал мутант. – Во-вторых, совсем не обязательно, что они вообще к нам прицепятся…
– Ну-ну, – прищурившись, глянул на него старший лузянин, – договаривай.
– Зато если прицепятся, – немного помедлив, продолжил Глеб, – так просто нам от них не отделаться. Стрелять по ним я все равно не стану. А очередь в воздух – одна, больше не получится – если и отпугнет их поначалу, то вскоре они все равно поймут, что патронов у нас больше нет.
– Зато у них можно попросить лодку, – подал идею Сашок.
– Отобрать! – развил ее Пистолетец. – Пригрозить атвоматом.
– Ты чего вдруг таким воинственным стал? – свирепо зыркнул на него мутант. – А давай мы ее лучше у них выменяем!
– На что? – неуверенно хмыкнул лузянин. – На атмоват? А они из него – по нам…
– На тебя, – ответил Глеб. – Лишние руки никогда лишними не бывают. Пусть даже одна. Автомат им все равно давать нельзя. Стрелять по нам они, думаю, вряд ли станут, а вот если его найдут у них потом каратели – всю деревню положить могут, в назидание.
– Насчет меня ты потушил? – хмуро буркнул Пистолетец.
– Будешь глупости с гадостями болтать – точно обменяю. Только, боюсь, за однорукого да косноязыкого самую дрянную лодку предложат, потонем до Устюга.
Старший лузянин обиженно засопел. А младший предложил неожиданную мысль.
– А что, если мы подстрахуемся? Ну, чтобы они нападать на нас точно не стали.
– Поясни, – посмотрел на парня Глеб с любопытством.
– Пусть Пистолетец наденет плащ храмовника… И противогаз.
Старший лузянин вскочил, собираясь протестовать, но мутант резким жестом осадил его и кивнул пареньку:
– Продолжай.
– Пусть и автомат тоже он возьмет. А нам свяжем руки. И он потребует у «диких» лодку, чтобы доставить в Устюг тех, кто напал на «галеру». Будто бы. А даже если лодки не будет, то все равно храмовника с оружием пропустят.
– А мои руки?! – завертел «нестандартными» ладонями Пистолетец. – Перчаток-то нет! «Дикие», что, рудаки? Или слепые?
– Руки можно обвязать тряпками, оставить один палец, чтобы стрелять мог. Ну, ранили, или при пожаре обжег, а перчатки в драке потерял…
– Идея весьма интересная, но не годится, – поразмыслив с минуту, сказал Глеб.
– Почему? – вновь одновременно спросили оба лузянина, только старший с облегчением, а младший с сожалением.
– Во-первых, – опять стал перечислять мутант, – если среди «диких» окажутся те, кто участвовал в нападении, эта уловка сразу раскроется. Если они и не запомнили каждого храмовника в лицо, то уж меня-то не запомнить не могли. А я – определенно не нападал на «галеру».
– Ты ее поджег! – воскликнул Сашок.
– Это мы знаем. Но никак не они. И это только во-первых. Во-вторых же, даже если участников нападения не окажется, и нас никто не узнает, нет никакой гарантии, что нас, героев по местным понятиям, не захотят отбить, а «храмовника», соответственно, уничтожить. Причем так, чтобы без всяких следов, во избежание дальнейших неприятностей.
– Не продолжай! – завопил Пистолетец. – Мне твоего «во-творых» уже хватит!
– Эх… – пригорюнился юноша.
– Однако если твой план слегка видоизменить, – ободряюще подмигнул Глеб, – перевернуть с ног на голову…
– Я – храмовник?… – обалдело заморгал Сашок. – Или… ты?… Ой, извини, ты же не любишь…
– Дело не в этом, – отмахнулся мутант. – Люблю, не люблю… Не на ромашке гадаем. И я не то предлагаю перевернуть. Не роли, а ситуацию. «Храмовником», разумеется, оставить Пистолетца – тут у него конкурентов нет.
– Спасибо! – дурашливо поклонившись, буркнул старший лузянин.
– Пожалуйста, – ответил Глеб и продолжил: – Но автомат будет у нас с Сашком. И в Устюг «поведем» мы храмовника, а не он нас.
– «Дикие» – храмовника в Устюг?… – разинул рот Сашок. Пистолетец был удивлен не меньше.
– Не «дикие», – пояснил мутант. – Мы будем «морозовцами».
Видя, что недоумения во взглядах друзей не уменьшилось, он принялся объяснять:
– Так мы сразу снимем проблему, если кто-то из местных участвовал в захвате «галеры». Наверняка многие видели, что храмовники поймали меня и Сашка и держали взаперти. Этим можно объяснить и то, почему мы «арестовали» храмовника и ведем его к своим – ведь между нами вроде как перемирие. То есть в этом случае храмовники первыми нарушили его условия… Ну, тут особо можно ничего не сочинять и не оправдываться – вроде как «военная тайна». Чем меньше скажем, тем самим проще – меньше вероятности ляпнуть что-то не то или вообще запутаться. И тут на руку сыграет сочувствие «диких» к морозовцам – ведь в конечном итоге они хотят объединиться с ними, зачем же отношения портить? Даже если кто-то засомневается, посчитает более правильным на всякий случай не вмешиваться. А лодку можно вежливо попросить. Из чувства солидарности могут и дать. Причем, можно предложить кому-то из них отправиться с нами, чтобы он потом пригнал лодку назад.
– Вряд ли кто согласится, – неуверенно покачал головой Сашок. – Побоятся в Устюг ради какой-то лодки переться.
– Ну, даже если не дадут лодку – позволят нам хотя бы беспрепятственно пройти. И накормят, я думаю. Возможно, и переночевать разрешат.
– А ты им за это сожжешь дом, – буркнул Пистолетец, которому определенно не хотелось играть роль храмовника.
– Не умничай, – нахмурился Глеб, прекрасно понимая, что за словами лузянина кроется одно из тех обстоятельств, повлиять на которые невозможно. А раз так, лучше и не рисковать. И он поспешил сказать: – Ладно, извини. Ты прав. На постой проситься не будем, слишком рискованно. К тому же, нам-то с Сашком предоставят лучшие места, а тебя, чего доброго, отправят в хлев к свиньям.
– А если… – начал Сашок и осекся, испуганно глянув на мутанта.
– Что «если»? Продолжай, коли начал. Для того мы этот «совет» и собрали, чтобы все варианты хорошенько обдумать.
– А если там будут те, которые знают, что ты сжег хлев у Макусина? Ведь Макусин тогда, у «галеры», это всем рассказал… Ну, про нас… про тебя… И Макусин знал, что мы не морозовцы.
– Это скользкий момент плана, согласен, – сдвинул брови мутант. – Риск есть. Но и тут не все так страшно. Самого Макусина здесь не будет. С большой вероятностью не будет. И вообще вряд ли кто из Ильинского пошел после нападения сюда – крюк все же немалый, а дома семьи остались, после всего содеянного страшно их одних оставлять… Ну, по логике если. Так что эту вероятность я бы посчитал весьма незначительной. Рискнуть можно. А вот если кто и слышал от Макусина про нас, тут следует просто все отрицать. И как можно уверенней, даже с возмущением: да, мы останавливались в Ильинском, но ничего не поджигали. Зачем морозовцам поджигать имущество «диких»? Нам что, больше делать нечего? Мало ли что там насочинял Макусин! Просто ему легче обвинить чужаков, чем, к примеру, собственную жену, которая забыла лучину потушить, когда свиней кормила.
– А если спросят, что ромозовцы вообще в Ильинском делали? – задал очередной каверзный вопрос Пистолетец.
Но Глеб и тут нашелся.
– А это не их дело. С чего мы должны им отчитываться, докладывать о наших задачах и целях? Я уже говорил: чем меньше мы будем говорить, тем лучше. Будем даже изображать некоторое высокомерие – все же морозовцы наверняка считают себя выше «диких», тем более, что не особо их у себя и ждут. Так что, вероятнее всего, и сами «дикие» с подобными расспросами приставать не будут – не дураки, чай.
– Рудаки везде найдутся, – философски изрек Пистолетец.
– Вот тогда и скажем, что это не их дело. И вообще, я понимаю, конечно, что этот план не идеален, но, по-моему, в наших теперешних условиях самый безопасный.
– Для вас! – вскинулся Пистолетец. – А меня «дикие» прирежут!
– Не посмеют при нас. Не захотят ссориться с морозовцами. И у нас автомат.
– С тремя партонами… – буркнул лузянин.
– Пистолетец, – умоляюще посмотрел на земляка Сашок. – Ну пойми же ты, что никто из нас, кроме тебя, не может стать «храмовником»!
– Но я тоже не похож! – скрестил на груди руки Пистолетец. Казалось, еще немного, и он заплачет.
Едва не плакал и паренек:
– У тебя только руки… Мы их завяжем! Теперь тебе автомат держать не надо, и мы замотаем пальцы полностью, никто не увидит, что их больше пяти. Мы быстро-быстро эти деревни пройдем! Мы не будем там останавливаться. А еду просто с собой попросим, да, Глеб?
Мутант кивнул. И не выдержал, отвернулся. Ему тоже очень не хотелось подвергать товарища опасности. И даже не столько опасности, как унижению. Конечно, он судил по себе. Как только представил, что это ему пришлось бы нацепить на себя одежду погибшего, а потом изображать храмовника, – ему сделалось тошно. Он не просто ненавидел этих людей – он испытывал к ним отвращение. И теперь, вынуждая, по сути, Пистолетца сделать это, он почувствовал нечто вроде гадливости к себе самому. И сказал вдруг:
– Толя, ты извини… Но это правда нужно. Нам всем. Сделай – и обещаю: ты никогда больше не услышишь от меня ни одной насмешки. И я… я навсегда запомню, что ты для нас сделал. До самой смерти не забуду, поверь! Даже если вся остальная память откажет.
Пистолетец сглотнул комок и быстро повернулся к мутанту. Хотел что-то сказать – и не смог. Выдавил только:
– Спасибо…
А вот Сашок все-таки разнюнился – завсхлипывал, стал вытирать глаза. Потом вскочил, побежал к реке…
Пистолетец начал успокаиваться. Глубоко вздохнул – раз, другой… Смотрел он при этом на юношу. И произнес наконец, не поворачивая головы:
– Хороший парнишка. Зря я на него тогда… И ты хороший. Правильный. А вот я…
– А что ты?
– А!.. – махнул рукой лузянин. Потом все же перевел взгляд на Глеба. – Я сделаю. И можешь насмехаться, ничего страшного.
– Я обещал. Значит, не буду.
– А вдруг я и впрямь что-нибудь когда не так сделаю?
– Ну, обругаю тогда, если что, – улыбнулся мутант. – Не ругаться-то я не обещал.
Глава 18
Деревенька
Троица путников двинулась дальше, когда солнце начало уже пригревать. Но сейчас Глеб не сильно переживал из-за времени – все-таки восемь, ну, пусть десять километров, можно было преодолеть часа за три-четыре, с учетом неровностей берега, необходимостью перехода впадающих в Юг речушек и преодолением прочих естественных, но не критичных природных трудностей. Гораздо больше его тревожило то, что предстояло дальше. Пару раз он даже собирался дать отбой разработанному плану, думая плюнуть на предосторожности и идти через деревни как есть, говоря людям правду. Впрочем, подумав, он все же так и не стал ничего менять. Да и то – что значит «говорить людям правду»? В чем она, эта правда? Хорошо, о Сашке и Пистолетце правду говорить можно. А о себе? Какую правду он скажет, если сам о себе ничего не знает? Говорить же о проблемах с памятью – совсем насторожить местных «диких», а то и настроить их против себя: маловероятно встретить здесь человека, который бы сталкивался с подобной проблемой, следовательно, ему вряд ли поверят. А если он врет, то почему? Что-то скрывает. И наверняка нечто подозрительное. Причем если врет и что-то скрывает один, то, скорее всего, врут и другие. Не лучше ли избавиться от этой подозрительной троицы?… Вот что могут решить местные. Вероятность невелика, – скорее, с ними просто не захотят контактировать – но зачем рисковать? Вот и оставил Глеб принятый план без изменений. Будь что будет!
Тем более, удача, кажется, повернулась наконец-то лицом к путникам. Шли они легко и быстро. Берег северного Юга особых проблем пока не приносил. В самом начале пути пришлось, правда, разуться и закатать штаны – перешли вброд речку Ольшанка, которая была отмечена и на карте. А дальше просто топали и топали, изредка поднимаясь выше по береговому склону, если пройти возле самой реки мешали слишком обрывистые кручи, густые заросли ивняка либо упавшие деревья. Не нападали на друзей дикие звери, не досаждали насекомые – разве что изредка покусывали самые обычные комары и слепни, к которым каждый из троицы, не будучи неженкой, и так уже привык с детства. Короче говоря, все шло очень даже неплохо. Если бы не поджидавший вскоре приятелей населенный участок пути, каждый из них готов был с радостью идти так до самого Устюга. Но тревожный участок с каждым шагом становился все ближе и ближе. А настроение путников, соответственно, портилось все больше и больше. Наконец, судя по карте, подошли к отмеченным на ней селам настолько близко, что дальше идти без соответствия разработанной легенде становилось уже рискованно. Сделали остановку для переодевания и для того, чтобы собраться с духом.
Одежда храмовника оказалась Пистолетцу немного великоватой, но не настолько, чтобы это сильно бросалось в глаза. Рукава «сутаны» закатали, саму ее слегка укоротили ножом. Брюки заправили в сапоги, которые, к счастью, пришлись совсем впору. Слишком длинные полы рубахи, хоть их все равно не было видно, обрезали, чтобы получившимися лентами «забинтовать» лузянину руки. Шнурками из его «родных» ботинок завязали сзади руки – не слишком туго, только для виду. Остальную одежду Пистолетца, положив внутрь ботинки, связали в узел, который доверили Сашку. Автомат, разумеется, продолжал нести Глеб, направив теперь его ствол в спину старшего лузянина и поставив на предохранитель. В случае внезапного нападения какой-нибудь твари это, конечно же, дало бы секундную или около того задержку, но мутант предпочел пойти на этот не такой уж значительный риск, нежели подвергать более явной опасности товарища – стоит запнуться, случайно зацепить спусковой крючок и…
Очень не хотелось Пистолетцу надевать противогаз. Сам лузянин объяснял это тем, что брезгует касаться лицом этой штуки, потому что она была на лице покойника. Но Глебу почему-то показалось, что Пистолетец слегка побаивается жутковатой пучеглазой маски. Мутант ее тщательно вымыл и натянул на голову друга:
– Надо, братец, надо. Теперь она чистая.
Сашок глянул на своего старшего земляка и прыснул:
– Зато ты стал гладеньким, а то щетиной зарос почти как Глеб уже.
Шли теперь хоть и по-прежнему быстро, но по сторонам смотрели более внимательно, с напряжением и опаской. А когда увидели впереди первые избы, невольно сбавили шаг. Однако все дома оказались нежилыми, частично или полностью разваленными. В деревне определенно никто не жил уже несколько лет. Что это была за деревня, тоже осталось неизвестным. Если верить карте, то вроде как Кузьминская Выставка. А может, и нет – сколько лет той карте, да и не все на ней могло быть отмечено. Впрочем, название заброшенного поселения все равно бы ничего не меняло.
Казалось, нужно было радоваться, что здесь им никто из людей не встретился, однако на душе у каждого из друзей стало наоборот еще тревожней. Нежилые разрушенные избы навевали тоску и уныние, невольно вызывая мысли о смерти и тлене.
Река уже повернула влево, делая тот самый изгиб, который поначалу думали срезать. Вскоре русло раздвоилось, образуя два островка – один поменьше, ближе к дальнему берегу, второй довольно большой, почти посередине реки. А на другом берегу, напротив второго острова, путники увидели еще одно селение. На сей раз они заметили и дымки, поднимающиеся над некоторыми крышами. Эта деревня без сомнения была жилой.
– Устье-Повалихино, – сверился с картой Глеб. – Почти наверняка.
– Нас оттуда не увидят? – забеспокоился Сашок.
– Не думаю. Далековато все-таки. А если и увидят, вряд ли сразу помчатся хватать. Да и сначала им еще надо реку переплыть. В любом случае, мы это тоже увидим и успеем подготовиться.
– Как подготовиться? – спросил паренек.
– Морально, как еще, – выдавил подобие улыбки мутант.
– Или ужебим, – глухо сказал из-под противогазной маски Пистолетец.
– Ну, бежать нам особо некуда. Насчет леса мы уже обсудили, а впереди – Деревенька.
– Как называется?
– Деревенькой и называется.
– Ах да, была такая, – вспомнил юноша изучение маршрута.
– Да и зачем нам бежать? – посмотрел Глеб на старшего лузянина. Хотел было подшутить, но вспомнил данное обещание и продолжил серьезно: – Мы же как раз на подобную встречу и настроились. Чуть раньше, чуть позже она состоится – значения не имеет.
– Пусть лучше позже… – вздохнул Сашок.
– Я тоже не особо топорлюсь, – поежился Пистолетец.
– Все будет хорошо, – сказал мутант, стараясь придать голосу побольше уверенности.
– Все будет так, как должно быть… – выдал вдруг старший лузянин.
– Ого! – удивился Глеб. – Читал Марка Аврелия [13]?…
– А я тебе уже горовил, что не меньше твоего книг протичал, может быть, – сказал Пистолетец.
– Тогда уж давай закончим этот афоризм, – предложил мутант.
– Не озябательно, – невнятно пробубнил под маской лузянин.
– А что там? – обиженным тоном спросил Сашок. – Мне же интересно!
– «Даже если будет иначе», – процитировал Глеб.
– Ну так это же хорошо, – подумав, сказал юноша. – Что так, что эдак – все равно будет так, как и должно быть.
– А чего рохошего-то? – сверкнул на него стеклами Пистолетец. – Мы же не знаем, как должно быть…
– Почему не знаем? – сказал мутант. – Как раз знаем. Все должно быть хорошо. Иначе зачем мы тогда вообще все это затеяли?… Ну, я – понятно зачем. Сашок – в общем-то тоже. А вот тебе как раз и нужно думать, что ты пошел со мной не зря, а исключительно навстречу хорошему. По крайней мере, не хуже того, что было. Или жалеешь уже?
– Не жалею, – помотал прорезиненной головой старший лузянин. – Пошли дальше.
А вот дальше произошло ожидаемое. Деревенька, отмеченная на карте малюсенькой точкой, оказалась довольно большим селом – едва ли меньше Ильинского. Причем, как заметил Глеб, большинство домов в ней были новыми, сложенными из не успевших потемнеть от времени бревен. Вероятно, сюда стянулись жители ближайших деревень, чтобы быть вместе. Оттого, видимо, и Кузьминскую Выставку забросили. Хотя кто знает, какие тут причины сыграли главную роль.
Путников заметили сразу. На деревенскую улицу из крайней избы выскочил мужик, засвистел, что есть мочи, и сразу же к нему повалил народ. В основном, мужики. Все с вилами, топорами, кольями… Человек двадцать пять – тридцать.
– Спокойно, – сказал друзьям Глеб. – Идем как ни в чем не бывало. Ни в коем случае не показывайте, что вы боитесь. Нет, ты, Пистолетец, можешь показывать, так даже лучше. Не переигрывай только.
– П-перегираешь т-тут… – проблеял из-под маски лузянин.
Мутант демонстративно пихнул его в спину стволом автомата:
– Пошел! Чего встал, сволочь?
Дошли до встречающей толпы, остановились. Дальше все равно было бы не пройти. Глеб быстрым взглядом окинул суровых, насупленных мужиков. Этого было достаточно, чтобы убедиться: перед ними – плешивые, покрытые коростами и язвами, кто бельмастый, кто однорукий, кто скрюченный, кто горбатый, кто рогатый – несомненные мутанты, все до одного. «Дикие». Что, собственно, и ожидалось.
– Здравствуйте, мужики! – громко, но дружелюбно сказал Глеб.
– Здрасьте… – выдавил и Сашок.
– Кто таков? – произнес лишь один из них, тот самый, что созвал остальных.
Смотрел он только на Глеба, словно не замечая остальных. Зато все прочие из толпы жадно ощупывали любопытными взглядами каждого. Молча. Без сомнения признавая в задавшем вопрос главного.
– Мы из Устюга, – ответил мутант. – Мы вот с ним, – кивнул он на Сашка, – у Деда Мороза состоим, слышал?
– Ну, слыхивал, – буркнул мужик. – А храмовник откель с вами? – На Пистолетца он по-прежнему не смотрел.
– Позавчера возле Слободки ваши «галеру» сожгли… С нее он. Каратель, – сплюнул Глеб.
– Каки-таки «наши»? – пробурчал местный «староста». – Не знаю ничо. А вы-то тамока откель взялись? И чаво это морозовцы с храмовниками не поделили вдруг?
– А вот это, извини, не твое дело, – жестко ответил мутант.
– Знамо, не мое, – хмыкнул мужик, повернулся к своим и сказал кому-то: – А ну, кликни Прокопия!
– Я смотрю, вы нас пропускать не собираетесь? – недобро прищурился Глеб.
– А чо, мы рази не пущаем? – пожал плечами «староста». – Идите, кто держит? Тока далеко ли уйдете? Устюг-то – эвон где!
– Это что, угроза? – добавил металла в голос мутант.
– Кака-така грóза, чо ты? – едва заметно усмехнулся «дикий». – Тока ведь тутока много всякого… Чо одна твоя пукалка?
– Разберемся, – нахмурился Глеб. – Но прежде чем уйти, мы хотели, чтобы вы оказали нам содействие. Разумеется, о помощи будет доложено Деду Морозу.
– Чо мне твой доклад, – уже менее уверенно заявил местный. – А чо за действие-то?
– Во-первых, мы хотим попросить немного еды. С собой. На троих.
– На двоих, – поправил «староста».
Глеб пока спорить не стал.
– Во-вторых, – продолжил он, – нам нужна лодка. Это все.
– А чо все-то? – притворно удивился мужик, и в толпе сразу же захихикали. – Можа ишшо баньку стопить, бражки налить да по бабе дать кажному?
Теперь толпа откровенно заржала. Глеб стволом автомата отодвинул в сторону Пистолетца и навел оружие на говоруна.
– Ты остряк, как я погляжу, – процедил мутант. – Только мои пули острее. Проверим?
Ответить «староста» не успел. В толпе раздались вдруг беспокойные шепотки, и она как по мановению волшебной палочки раздвинулась, образовав посередине широкий проход. Говорун тоже сделал шаг в сторону.
А по проходу, помогая себе суковатой клюкой, медленно шагал согбенный старец. Если бы не длиннющая, почти до земли, седая борода, его бы, пожалуй, можно было принять за недавнюю знакомую – «Бабу-Ягу». Впрочем, у старца лицо было куда благообразней, нежели у «ведьмы». Мало того, когда он подошел ближе, Глеб не сумел разглядеть в старике никаких следов мутаций – согбенность являлась скорее результатом большого количества прожитых лет, нежели радиации.
Старец бросил короткий взгляд на путников и перевел его на «старосту». Хотя теперь называть его так, даже мысленно, мутанту показалось бы просто смешным.
– Слыхал? – очень тихо спросил старец. – Еды на троих и лодку. Гоноши народ.
– На… двоих, – неуверенно поправил «дикий».
– Никшни! – чуть повысил голос старик. – На троих. Делай.
Глеб был поражен. Как этот древний старец смог расслышать его просьбу? Ведь в тот момент он был еще далеко, где-то позади толпы… Впрочем, у толпы ушей много.
Между тем, мужик замахал руками, призывая людей отойти в сторону, торопливо прошел к ним сам, стал что-то шептать, продолжая при этом жестикулировать, в результате чего толпа весьма быстро рассосалась.
– Как звать? – задал старец вопрос мутанту.
– Я – Глеб, это – Сашок. Тот… не знаю точно. Анатолий, вроде. А вы… Прокопий?
– Прокопий.
– Но вы же… не мутант… – Глеб и сам не понял, как у него это вырвалось.
– Так и вы не морозовцы. И этот не храмовник. Скорее, он морозовец-то.
– Я?! Что?! Нет!.. – завопил Пистолетец, принялся было сдергивать маску противогаза, но остановился. – Какой я…
– А вы… а откуда… – похолодел мутант, не обращая внимания на возмущенного лузянина.
– Не боись, мне дела нету, кто вы. Тока врать бы не надо.
– Пришлось, – насупился Глеб. – Нас и так вон ваши чуть не того…
– Не сделали б ничо, – махнул рукой старик. – Трусы. Тока гурьбой когда – тогда хорохорятся. Но на них не серчай. Такие уж, не переделать. Да они и чужие тебе все равно. И ты им чужой. А морозовцам – тем паче чужой, зря ты за них себя выдал.
– Почему же?… Как это понять можно?
– Морозовцы не добрые. Не злодеи, но и не добрые.
– Я, что ли, добрый? – буркнул мутант.
– Ты – не злой.
– Ну хорошо, – поднял Глеб на старца глаза. – Я не морозовец, я не «дикий», я уж тем более не храмовник… Чей же я тогда?
– Не знаю, – развел руками Прокопий. – Ничей.
– Так не бывает… – еле слышно прошептал мутант.
– Бывает, – кивнул старец. – Я вот тоже ничей.
– А почему вы…
– Не мутант?… А не берет меня радиация. Еще с Чернобыля не берет… Да ты не знаешь, поди!
– Я знаю! – подал голос Сашок. – Это такая электростанция была, атомная. Взорвалась она, я читал… Где-то в середине того века вроде.
– Ну, не в середине, – улыбнулся старик, – в восемьдесят шестом, но что знаешь, молодец. Так вот меня и призвали туда ликвидатором… А вот, ишь, вышло, что не берет меня радиация. Ни тогда не взяла, ни теперь… И смерть не берет.
– А сколько же вам лет? – спросил пораженный до крайности Глеб.
– Так считай… В восемьдесят шестом мне тридцать три было. Да сейчас тридцать третий… Да четырнадцать с Чернобыля до двухтысячного… Выходит, восемьдесят. Не так и много, но тутока и половину моего редко живут. А за столько-то лет и научился я людей читать. За то меня тут и… уважают. А скорее, боятся. Ждут, когда помру. Но и поторопить тоже боятся. Так-то.
– А вы… – пришла вдруг в голову мутанта безумная мысль. – Вы можете… прочитать, кто я такой на самом деле? Путь я ничей, но все же – откуда хотя бы? Ведь откуда-то я взялся, где-то жил…
– А ты сам, што ль, не знаешь? – удивился старец.
– Не знаю. Я память потерял.
– Ну, сынок, – развел руками Прокопий, – я ж не всесильный, не колдун какой… Хотя… Есть у меня одна знакомая… – старик вдруг смущенно замялся, Глебу даже показалось, что он покраснел, хотя по задубелой, морщинистой, темной от времени коже это трудно было определить. – Тока вам вернуться тогда надо. В лесу это, в стороне от Слободки.
– Матрена Ивановна? – снова выскочил Сашок.
– Да ты, я гляжу, всезнайка! – уставился на паренька старец. – Откуда про нее знаешь? Тоже в книжке вычитал?
– Мы были у нее, – сказал мутант. – Ночевали вчера.
– Вот как?… Жива, значит, моя подруга ишшо?
– Жива, – улыбнулся Глеб. – Еще как! И нас заодно оживила.
– Вот у нее тебе и надо было просить память вернуть.
– Я просил…
– И что Матрена?…
– Попыталась. Но не вышло ничего. Почти…
– Ну, коли у Матрены не вышло, – вновь развел руками Прокопий, – то, поди, ни у кого боле не выйдет.
– А у Деда Мороза? – подался вперед мутант.
– У Деда Мороза?… – нахмурился старик. – Не стал бы я к нему соваться.
– Но мне надо! – воскликнул Глеб.
– Смотри сам, мое дело сказать. Только вижу, что все равно сунешься.
– А мне деваться некуда! – с надрывом произнес мутант. – Не могу я так больше. Все равно это не жизнь, без памяти…
– Смотри сам, – повторил старец. Потом обернулся, всмотрелся куда-то и сказал: – Вон и поесть вам несут.
– А лодка?…
– Будет и лодка, куды они денутся.
– Мы можем взять кого-нибудь с собой, доплывем до Устюга – он ее назад пригонит.
– Не поплывет никто в Устюг, – отмахнулся Прокопий. – Сказано ж: трусы. И то – нечего им там делать… Тебе бы тоже нечего, но говорено уж.
Глава 19
Последние километры
Отчалить решили поскорее, не задерживаясь. Мало ли что взбредет в голову местным! Все-таки лодка – это лодка, не пешком топать. А то ведь как дали – так и назад забрать могут. Поэтому, скоренько посовещавшись, договорились немного отплыть, а там уже снова пристать к берегу, пообедать и покумекать насчет дальнейших действий. Благо старец Прокопий успокоил, сказав, что в ближайших деревнях, обозначенных на карте как Семенниково, Грибцово и Стрелка, никто давно не живет. Глеб тогда еще удивился: мол, как, ведь храмовники запрещают «диким» объединяться? Оказалось, что успели еще до этого приказа. Да и не так уж их тут много, так что храмовники позволили не отселяться назад. Тем более, от Устюга сравнительно близко, так что «контролеры» в Деревеньке частые гости, шибко не забалуешь.
Обитаемым ниже по течению было Карасово, но до него еще плыть и плыть – километра четыре, то есть, с учетом скорости течения реки, почти два часа.
Первые разочарования начались сразу же, едва отплыли от берега. «Подаренная» лодка протекала. Причем достаточно сильно. А у путников даже не имелось ничего, чем можно было бы вычерпывать воду. Так что черпать пришлось ладонями. Но, поскольку на веслах сидел Глеб, что логично, за плавучесть судна пришлось бороться Сашку с Пистолетцем, который снял уже противогаз и «сутану». У младшего лузянина ладони были юношеские, узкие; у старшего таковых имелось всего полторы единицы, так что черпальщики из них получились, мягко говоря, хреновые. Причалить к берегу пришлось довольно быстро – как раз где-то возле заброшенного Семенникова, и пары километров не отплыли.
– Значит так, – сложив весла, скомандовал Глеб. – Вытаскиваем эту лохань на берег и переворачиваем.
– Зачем? – не понял Сашок.
– Щели копонатить, – подсказал Пистолетец, сразу просекший задумку мутанта.
– Как это? – ничуть не обрадовался такой подсказке юноша.
– Наш друг имел в виду «конопатить», – пояснил Глеб. – То есть, будем забивать их чем-нибудь подходящим, лучше всего мхом, если найдем. В идеале ее бы еще следовало просмолить, но для этого у нас много чего нет, в первую очередь, смолы.
– Можно наскрести ее с сосен, с елок, – высказался парень.
– Это сколько же мы будем скрести? Неделю, две? А что мы все это время будем есть?… Нет, так не годится. Да и металлической посудины, чтобы смолу растопить, у нас все равно нету. Так что обойдемся без просмолки. Нам и плыть-то – всего ничего.
Последнюю пару фраз мутант произнес как можно увереннее, хотя на самом деле у него этой уверенности не было. Подобраться бы как можно ближе к Устюгу – и то ладно. Но если хоть как-то не заделать щели, на такой дырявой посудине дальнейшее плавание и вовсе бессмысленно, это ему было совершенно ясно. Все-таки «староста» хоть формально и «послушался» Прокопия, по сути вместо лодки дал откровенную рухлядь.
Для начала же решили подкрепиться. Тут на жителей Деревеньки было грех обижаться – в презентованном ими холщовом мешке еды оказалось вдоволь. Жареная рыба, вареная курятина, картошка (как вареная, так и просто сырые клубни – в следующий раз можно запечь на углях), морковь, репа, берестяной туесок моченой брусники… В общем, наелись, что называется, от пуза.
Освободившийся туесок Глеб повертел в руках и сказал:
– А вот вам, кстати, и черпалка для воды. Еще бы одну такую сплести… Кто-нибудь умеет?
– Я умею, – вызвался Сашок. – Бересты только надрать.
– Вот пойдем сейчас мох искать – надерешь.
– Ножик только дай.
– Куда я денусь.
Лес начинался сразу за опустевшим Семенниковым. Идя мимо деревни, Глеб подумал, что неплохо бы заночевать в какой-нибудь наиболее уцелевшей избе. Потом все же решил: нет, плохо. Дом могут окружить, поджечь… Сам понимал, что это, скорее, паранойя, но после недавнего не особо теплого приема «диких» не мог отделаться от неприятного ощущения тревоги. Нет уж, ну их, эти удобства! Обходились без них – и еще обойдутся. Безопасность важнее.
Мха набрали целый мешок. Сашок нарезал бересты. Вернулись к лодке. Юноша принялся плести черпалку. Глебу с Пистолетцем предстояло конопатить щели «плавсредства».
– Сможешь? – глянул на беспалую ладонь лузянина мутант.
– Конечно смогу, – ответил тот. – Понмишь, как я в Ильинском наловчился, когда избу копонатил? Только вот чем?
– Сейчас придумаем.
Глеб срезал молодую осинку, из комля сделал две колотушки, из остальной части ствола вырезал несколько клиньев.
– Вот, – подал он Пистолетцу колотушку и один из клиньев. – Сломаешь – возьмешь еще.
Мутант со старшим лузянином принялись за работу. Щелей в лодке оказалось великое множество. Глеб лишь сокрушенно вздыхал, все более убеждаясь, что до Устюга им не доплыть. Но не оставаться же тут и впрямь на неделю, чтобы смолить это дырявое решето! Не до Архангельска же плыть, право слово!
Мутант, произнеся мысленно название города, задумался. Что это? Новое воспоминание?… Однако, как ни напрягал память, никаких, связанных с Архангельском образов в ней так и не всплыло. Обычное знание географии: Северная Двина, образующаяся возле Великого Устюга от слияния Юга и Сухоны, несет свои воды дальше на север, через граничащую с Вологодской Архангельскую область, к Белому морю. А почти у самого устья этой реки и расположен Архангельск. Вот и все. Точно все?… Отчего-то вдруг вспомнилось видение, пережитое им в «избушке Бабы-Яги». Но ведь в нем был не Архангельск, а Устюг. Точно, стопроцентно, о чем говорили надписи «Великий Устюг» на здании речного вокзала и на дебаркадере. Почему же это видение всплыло сейчас в памяти? Не потому ли, что увиденное первоначально было не его, Глеба, воспоминанием?… Да-да, не его, а отцовским! Так может быть, и Архангельск связан с отцом? Возможно, он там родился; может быть, учился… Да мало ли что! В любом случае, в данный момент знания об этом городе ничем помочь не могли. Однако тайники ущербной памяти какую-то подсказку все-таки выдали, и на том спасибо.
Между тем Сашок закончил плести черпалку и стал помогать старшим товарищам. В качестве колотушки приспособил камень, клиньев Глеб сразу сделал с запасом, так что отвлекать мутанта от дела пареньку не пришлось.
Но даже втроем провозились долго. Стало вечереть. Отправляться в путь на ночь глядя никому не хотелось, несмотря на то что казавшееся поначалу недолгим путешествие так затянулось.
Глеб снова достал карту, хотя и без нее уже выучил маршрут наизусть.
– Ничего, – свернув ее и спрятав за пазуху, сказал он. – Осталось каких-то двенадцать километров. По реке – шесть часов. Если встанем пораньше, полдень уже в Устюге встретим. Если, конечно… – глянув на лодку, поскреб он в затылке. – Но в любом случае завтра должны добраться. Коли без особых неприятностей обойдемся.
– Тьфу-тьфу-тьфу! – постучал по лодке Пистолетец.
– Не стучи, развалится! – засмеялся мутант.
Позже развели костер, поужинали не менее плотно, чем пообедали. Можно было обойтись и без костра, но картошки на завтра решили напечь с вечера. Потом стали думать, где ночевать. Глеб высказал свои соображения насчет Семенникова, и Сашок с Пистолетцем с его доводами согласились – лучше не рисковать. Зато там, где они пристали, ближе как раз к этому берегу, был небольшой песчаный остров. Мутант предложил перебраться туда.
– Безопасней, и лодку заодно испытаем, – пояснил он.
Возражать никто не стал. «Посудину» перевернули, спустили на воду, доплыли на ней до островка. Правда, плыть было всего пару гребков веслами, так что, хоть лодка течь и не дала, особо радоваться этому не стали. Ее вытащили на песок и снова перевернули. Глеб подложил под одним из бортов прихваченные с берега пару чурбачков.
– Вот, – сказал он, – кто захочет, может спать под крышей. Или если дождь пойдет.
– Или если спасаться придется от кого-нибудь, – добавил Пистолетец.
– Будем надеяться, что кроме комаров нас никто не потревожит, – попробовал ободряюще улыбнуться мутант. Впрочем, в наступившем сером ночном полумраке по достоинству эту попытку все равно никто не смог оценить.
– А тпички? – сказал лузянин.
– Ну, если только «птички». Тогда надо сразу всем троим под лодку забиться и не дышать. Но втроем нам под ней тесно будет. Так что полезайте-ка и в самом деле под лодку, а я в самое темное время покараулю. Как посветлее станет – тебя разбужу, – дотронулся Глеб до плеча Пистолетца, – сменимся.
– Почему не меня? – обиженно вскинулся Сашок.
– Ты молодой, отдыхай, пока есть возможность.
– Ты, что ли, старый? – надулся паренек.
«А и правда? – задумался Глеб. – Сколько мне лет?… По лицу, то есть по морде этой обезьяньей, не определить… Ну, шерсть вроде пока без седины, так что, по человеческим меркам если, не больше, наверное, тридцати пяти. Хотя кто его знает… Прокопия вон и радиация не берет, и до восьмидесяти дожил – хоть бы хны. У меня, может, такая мутация, что седины и в девяносто не дает! Может, мне сто лет уже. Может, я и память потерял, потому что старческий склероз начался». Подумал – и самому смешно стало.
– Чего смеешься? – буркнул юноша.
– А ты вот спросил, старый ли я. Но я же не помню ничего. Вот и подумал: может у меня память от старости рассыпалась?
В конце концов Сашок и Пистолетец все же забрались под лодку, и Глеб остался в тишине и одиночестве. Тут же его голову оккупировали беспокойные мысли, будто только этого и ждали. Первой вернулась недодуманная мысль о возрасте. Как бы его определить хоть примерно? Где взять точку отсчета?… Подумал – и опять вспомнил «отцовское видение». Можно было предположить, что оно относится к тому периоду, когда отец и мама только начали встречаться. Во всяком случае, с большой вероятностью, Глеб еще не родился. Да и то – он бы тогда вряд ли родился бы мутантом… «Тьфу! – разозлился он на свою тупость. – Какие тебе еще нужны точки отсчета, если единственной такой точкой может быть только Катастрофа!» И действительно, мутация у зарождающегося плода могла начаться только в условиях уже имеющейся повышенной радиации. Или если нарушены под ее же воздействием родительские гены. Так что ему, как ни крути, не может быть больше двадцати лет. Ух! А ведь он и правда ненамного старше Сашка… Если старше вообще. Так что парень не зря обиделся. Есть, конечно, и некоторая разница. Во-первых, он сильнее Сашка, это бесспорно. Во-вторых, видит в темноте, что для ночного дежурства просто находка. В-третьих, он может что-то поджечь… Но может и не поджечь. Так что это достоинство хлипкое, даже больше не достоинство, а опасный недостаток. Так что вычеркиваем.
Дальше мысли вернулись к наиболее волнующей Глеба теме: кто он такой и откуда. Тут дело обстояло куда хуже, нежели с возрастом. И все-таки мутант попытался подвести некий итог того, что уже имелось в его распоряжении.
Итак, он наверняка из города. С большой вероятностью, из Великого Устюга, хотя Лузу и Красавино, а то и Котлас, совсем уж сбрасывать со счетов не стоило. Но если все-таки предположить, что он из Устюга (процентов восемьдесят пять, а то и все девяносто он на это давал, чего уж там), то наверняка (а здесь уже девяносто девять с легкой совестью) из морозовцев. Храмовников-мутантов не бывает по определению. И вообще, от одной мысли о них в нем вспыхивает ярость и возникает тошнота. Так что примем за основу: он велико-устюгский морозовец. Правда, старец Прокопий сказал, что он не морозовец… Но можно ли верить старику? На чем он строил свое утверждение? На том, что морозовцы якобы не добрые. Но во-первых, откуда ему знать обо всех морозовцах? Если он с ними и встречался, то не со всеми же! Да и с чего им вдруг быть добрыми с чужаком? Может, рыкнули на Прокопия, огрызнулись, вот и стали для него «недобрыми»… А во-вторых, какой же он, Глеб, не злой! Да в нем злости столько, что от нее пламя само вспыхивает!.. Так что ерунда это все. Если старика послушать, то вон Пистолетец морозовец! Ну не смешно?… Правда, и «ведьма» к Пистолетцу как-то странно отнеслась, с подозрением. Ну так недаром старик со старухой друзья. Похоже, близкие. Возможно, даже бывшие любовники. Короче говоря, одного поля ягоды. Да еще столько лет обоим, что на здравость их рассудка полагаться смешно даже. Нет, они, конечно, здорово помогли, спасибо им огромное, только вот о людях судить с первого взгляда все же не стоит никому, даже им. Ладно, проехали.
Далее… Он с огромной вероятностью сирота… Почему? Да потому что его родители – не мутанты. А могут быть немутанты морозовцами?… Кстати, весьма интересный вопрос… То, что мутанты не могут быть храмовниками – понятно, а вот наоборот?… Ладно, этот вопрос пока остается открытым. Тем более, говорят, что вроде как мутации появлялись у обычных людей и позже… Но тогда и его вопрос с возрастом… Нет-нет! Уж такая мутация, как у него, у нормального человека ни за что бы не возникла!.. Хорошо, значит родителей либо нет, либо они тоже морозовцы. Но вероятнее всего – их нет. Не надо лишних надежд!
Поехали дальше. Он образован и начитан. Он был хорошо одет, когда очнулся. У него имелись редкие, весьма дорогие по здешним критериям вещи – например, спички. Значит, его наставниками, опекунами, приемными родителями или кем там еще были не рядовые люди. К тому же, он помнит кирпичные стены и книги. Вряд ли простые, рядовые морозовцы могли так жить. Вроде как мужики в Ильинском что-то говорили: дескать, некоторые морозовцы обслуживают храмовников. Но чтобы прислуга жила настолько хорошо, да еще могла дать образованию своему ребенку? Маловероятно. Тогда получается, что это кто-то из приближенных к Деду Морозу?… Интересно, кстати, получается. Между прочим, этим можно объяснить и то, почему с ним так вежливо обращались каратели с галеры… Ведь если его опекуны «наверху», то их должны знать и храмовники. И с большой вероятностью они могли знать и его.
Глеб немного воспрянул духом. Если так, то его завтрашнее прибытие в Устюг может оказаться не таким уж и опасным. Вполне вероятно, что первый же патруль морозовцев узнает его и отведет домой. Пистолетца и Сашка он распорядится не трогать. «Ого! Ты уже распоряжаешься морозовцами? – дал он себе мысленную оплеуху. – Да ты герой просто! Полководец, блин!» И главной отрезвляющей мыслью стала следующая: «А чего же тебя, славного морозовца, потащило тогда в эту глушь? И как ты так легко добрался, не только живым-здоровым, но и одетым во все чистенькое, с полным рюкзаком припасов?» Это было той еще загадкой! Пожалуй, лишь чуть менее важной, чем самая главная: почему он потерял память, что стало причиной этого?
Тут разум мутанта решительно забунтовал и сдался. Даже если принять во внимание оговорку «Бабы-Яги», что ему потерю памяти кто-то «сделал», тут же возникали новые вопросы, в первую очередь «кто»? «как»? и «зачем»?
Глеб решил немного отвлечься и стал думать о своих спутниках. Все-таки здорово, что они у него появились. С ними хорошо, не так тревожно. А он, дурак, еще трепыхался, не хотел сначала Пистолетца с собой брать, потом от Сашка думал избавиться. Нет, ну правда дурак. Что бы он сейчас без них делал? Да в той же Деревеньке его бы просто вилами да кольями забили, как страшного монстра. Ну и что с того, что он в одежде? Еще и хуже – значит, порвал какого бедолагу, да в его одежду вырядился! Хотя не только в этом дело… Прошел бы он, наверное, и один. Бегает он быстро, а одному ни о ком беспокоиться не нужно. Вот только… Плохо все же быть одному. Ой, как плохо! Как там Прокопий сказал: ничей он? Может, и так. Но вот к Пистолетцу с Сашком все-таки привязался. Похоже, и они к нему тоже. Так что он вроде уже и не совсем ничей…
За этими и подобными мыслями мутант не сразу заметил, что небо на востоке стало понемногу розоветь. Пора было будить Пистолетца, но спать почему-то совсем не хотелось. Зато не терпелось скорее двинуться в путь. Ведь Устюг уже так близко! Попасть к Деду Морозу, узнать все о себе… Ну, пусть не сразу все, пусть хотя бы пока основное и главное!.. Эх, а может и правда сейчас в путь тронуться? Заодно и Карасово, может, еще до восхода солнца проскочили бы?…
Глеб хлопнул кулаком по лбу. О чем он вообще думал? Конечно, нужно было проскочить Карасово ночью, а уже потом становиться на ночлег! Пусть ночи еще не совсем темные, но не настолько и светлые, чтобы сразу рассмотреть, что там плывет по реке. Так зачем на ровном месте создавать себе лишние проблемы? А если карасовцы такие же, как и мужики из Деревеньки? Или еще подозрительней? И уж Прокопий у них вряд ли найдется! Нет-нет, нужно срочно отчаливать, пока еще не слишком поздно! Или, напротив, пока еще слишком рано, и карасовцы, с большой вероятностью, спят.
Глеб растолкал спутников.
– А?… Что?… – заморгал спросонья Пистолетец. – Моя одечерь?…
– Нет, моя, – зевнул во весь рот Сашок. – Спасибо, Глеб.
– Не будет больше дежурств, – сказал мутант. – Вставайте, трогаемся.
– Куда?…
– В Великий Устюг.
Карасово проплыли до восхода солнца, как Глеб и планировал. И как раз после него опять стала протекать лодка – вымыло, видимо, мох из непросмоленных щелей. Хорошо, что незадолго до этого прямо на ходу «добили» остатки еды, а то бы и некогда было завтракать – Пистолетец с Сашком принялись усердно вычерпывать воду. Но она прибывала быстрей, чем трудились приятели. И аккурат с восходом солнышка, как раз возле следующего села – Горлово – лодка окончательно затонула. Правда, Глеб, предвидя очевидный исход событий, успел приблизить тонущее «судно» почти к самому берегу, так что лично он замочил ноги лишь по колено, начерпав, правда, полные сапоги воды. Пистолетец и особенно Сашок вымокли чуть повыше. Но тоже не смертельно. Хуже было то, что из ближайшей избы – а она стояла совсем рядом от места «крушения» – к ним уже кто-то шел…
Глеб, раскинув руки, машинально заслонил собой Сашка с Пистолетцем. Последний вновь был в своей одежде – храмовницкую, вместе с противогазом и «сутаной», они утопили заранее, рядом с Устюгом «трясти» ею было бы рискованно. Себе Пистолетец оставил лишь сапоги, а старые ботинки нес в мешке из-под еды. Автомат тоже пришлось утопить, так и не сделав из него ни одного выстрела, – дальше с ним идти было бы настоящим безумием. Мутант оставил при себе только нож, скрыв пояс с ним под ободранной курткой.
Легенды они придумать не успели, Глеб лишь шепнул друзьям: «Мы все из Лузы, идем в Устюг».
Спешащий в их сторону человек оказался безносой и сильно косолапой мутанткой. Равнодушно скользнув по ним взглядом, она прошла мимо, видимо, по каким-то своим делам. Друзья недоуменно переглянулись. Мутант задумчиво почесал в затылке, а потом сказал:
– А что такого, собственно? Почему нам обязательно все должны уделять внимание? Устюг-то совсем рядом. И населенных пунктов вокруг – тоже немало. Тут, небось, народу столько бывает, что не каждый каждого и в глаза-то видел. Так что давайте-ка приобщаться к цивилизации и тоже перестанем от каждого куста шарахаться. Так и внимания к себе привлечем меньше… Ну, разве что я. Тут уж, простите, ничего поделать не могу.
– Эта же, – мотнув головой в сторону, куда ушла женщина, сказал Сашок, – тебе не удивилась.
«Возможно, видела раньше», – вспомнил Глеб свои ночные мысли, а вслух сказал:
– И то верно. Так что выливаем из обуви воду, выжимаем штаны и идем.
– Куда? – поинтересовался Пистолетец.
– Так в Устюг же! Есть одна идейка.
Идейка состояла в том, что на старой карте была нарисована дорога «Великий Устюг – Луза», проходящая совсем недалеко отсюда. Правда, заканчивалась она (или начиналась, это как смотреть) не в самом Устюге, а в большом селе, даже, скорее, поселке под названием Кузино. Но рядом с ним как раз и находился «перекресток» рек Северная Двина, Юг и Сухона, по ту сторону которого, за Сухоной, и располагался город Великий Устюг. Конечно, Глеб понимал, что дорога эта уже ни до какой Лузы не вела и давно заросла, наверное, где-то не очень далеко отсюда. Но заросла в ту сторону, к Лузе, куда никто и соваться не думал, а вот тут-то с большой вероятностью была вполне проходимой. Кроме того, он помнил, а достав карту, убедился в этом, что как раз от Горлова к этой дороге вела дорожка поменьше. Стоило попытаться найти ее – и тогда… О! Тогда бы до Кузина можно было дотопать буквально за час-полтора.
И они дотопали! Дороги, что одна, что другая, оказались в превосходном состоянии. Мало того, им повстречались на них – не раз и не два – люди! Мутанты, конечно, но все-таки люди. И даже… это показалось всем троим едва ли не чудом… один раз их обогнала самая настоящая телега, в которую была запряжена самая настоящая лошадь! Разве что слегка облезлая и почти бесхвостая, что могло быть как результатом мутации, так и просто приметой старости несчастной животины.
Уже возле реки, непроизвольно взявшись за руки, друзья повернули головы влево. Там, за речным «перекрестком», виднелись развалины большого города. Но даже отсюда, издалека, непонятно каким уж там чувством, шестым или десятым, воспринималась витающая над этими развалинами аура. Аура жизни. Разрушенный город не был мертвым!
Глава 20
Великий Устюг
Глеб переводил взгляд с города на друзей и обратно. Вот он – Великий Устюг! Они дошли, дошли! Несмотря на все опасности и трудности, несмотря на то, что должны бы уже не раз умереть: утонуть, сгореть, погибнуть от яда насекомых, от зубов и когтей хищников-мутантов, от топоров, вил и кольев «диких»… Дошли!.. Грязные, чумазые, обгорелые, оборванные… Пистолетец и так-то не был толстяком, а сейчас исхудал так, что пиджачишко словно на пугале болтается. А щетиной оброс – лицо уже мало чем от Глебова отличается. Сейчас бы кто-нибудь увидел его из прежних знакомых – не узнали бы ни за что! Разве что по рукам.
Когда первая волна эйфории схлынула, мутант спросил у своих спутников:
– Что будем дальше делать? Через реку поплывем? Одежду опять на бревнышко – и…
– Чтобы я снова унотул? – замотал головой Пистолетец. – Здесь-то глукобо и река шире.
– Ну, мы могли бы до ночи найти и связать пару-тройку бревен. Тебя на этом плотике вместе с одеждой и переправили бы.
– Почему до ночи? – спросил Сашок. – Мы что, ночью поплывем?
– Так говорили же в Ильинском… – начал Глеб, но спохватился: – Ах, да, тебя же тогда еще с нами не было. В общем, в Устюге разрешается жить, и вообще находиться, только зарегистрированным мутантам. За этим строго следят патрули храмовников. А ночью от патрулей, как я думаю, спрятаться проще.
– Зато ночью самих партулей больше и смотрят они тщалетьней, – нахмурился старший лузянин.
– Откуда ты знаешь? – глянул на него мутант.
– Я не знаю, я так думаю. Это же голично… логично, в смылсе.
– А может логичней попросить, чтобы нас перевезли? – спросил вдруг Сашок.
– Кого? На чем? – одновременно спросили Глеб и Пистолетец.
– А вон, с лодки двое рыбачат, – кивнул направо паренек.
Мутант с лузянином посмотрели туда, и Глеб разглядел вдалеке суденышко, в котором и впрямь сидели два человека.
– С чего ты взял, что они рыбачат? – поинтересовался мутант.
– Так у них же удочки в руках, – удивился юноша, и Глеб в очередной раз поразился остроте его зрения. Мутация, что ли, такая? Если да, то весьма полезная.
– Но если это «дикие», то они нас ни за что не повезут, не станут рисковать, – сказал он.
– Вряд ли «дикие» стали бы волить рыбу так близко от рогода, – высказал дельную мысль Пистолетец.
– А если это храмовники?
– Вряд ли махровники стали бы волить рыбу, если на них баротают морозовцы. И масок на них нету.
– Ну, хорошо. Допустим, это морозовцы. Допустим, они нас перевезут. Но патрули-то от этого никуда же не денутся!
– А куда денутся патрули, если мы переплывем реку сами? – спросил, усмехнувшись, Сашок.
– Я же сказал: поплывем ночью! – слегка раздраженно ответил мутант.
– Мы до ночи можем и на том берегу отсидеться. Вон там кустов сколько!
– А еще, может, – предположил Пистолетец, – сами быраки нам чего-то подскажут.
– Ну, хорошо, – сдался мутант, понимая, что суждения друзей и впрямь весьма логичны. – Так что, пойдем к ним, покричим?
– Тогда они точно нас никуда не повезут, – помотал головой юноша. – Рассердятся, что мы их от дела отвлекаем, да еще и рыбу криками распугиваем.
– И что, сидеть ждать, пока им ловить надоест?
– Ты же все равно сам предлагал ждать до ночи.
– Вы сегодня оба – прямо кладези мудрости, – улыбнулся Глеб. – Хорошо, будем ждать.
– Если бы еще чего-нибудь съесть… – сглотнул слюну паренек.
– Вот уж тут, думаю, даже ваша мудрость ничем не поможет. Придется потерпеть.
Ближе к вечеру небо стало хмуриться, подул ветер.
– Они сматывают удочки! – подскочил Сашок.
Поднялись на ноги и расположившиеся на травке под кустиком Глеб с Пистолетцем.
Через какое-то время лодка с рыбаками приблизилась настолько, что стали различимы лица людей. Это были загорелые почти до черноты мутанты – у одного сзади топорщился горб, у второго нос напоминал сосульку и свисал ниже подбородка. На веслах сидел как раз он.
– Эй! Мужики! – приставив ладони ко рту, крикнул Глеб. – Перевезите!
– А вы кто такие? – не прекращая грести, спросил носатый.
– Люди, – ответил мутант.
– Да что ты? – хохотнул горбач. – Тогда, конечно, перевезем. Если заплатите.
– Чем?… – уже менее уверенно крикнул Глеб.
– Это мы у вас хотим спросить, – снова рассмеялся горбатый, – чем вы нам заплатите?
Мутант невольно прижал ладонь к боку, где под прожженной, залатанной курткой скрывался пояс с ножнами. «Ну уж нет, ни за что! Это последнее, с чем я расстанусь по своей воле». Усиленно соображая, Глеб быстро пробежал глазами по своим спутникам. Сашок пуст, плащ он не отдаст и под страхом смерти, да и кому нужна эта рвань. Пистолетец тоже отъявленная голытьба… Хотя, стоп! Взгляд упал на мешок в руках у лузянина.
– Ботинки есть, – сказал Глеб, – почти новые.
– Э!.. – растерянно заморгал Пистолетец. – Это же мои тобинки!
– Здесь нет ничего твоего или моего, – тихо, чтобы не услышали направившие в их сторону лодку рыбаки, сказал мутант. – Здесь все наше.
– И мои руки наши, и твои ноги тоже наши?
– Конечно, – подхватил Сашок строгим тоном. – Когда Глеб нас от волков спасал, чьими его ноги были?
– Да я так, – смущенно забормотал старший лузянин, – я в прицнипе… Мне ведь для дела не жакло, – протянул он мешок мутанту. – Только… ботинки ведь не новые, а ты сказал, что новые…
– Если бы я предложил старые, они могли бы на такие и не позариться.
– Они и так не позарятся, – с некоторой надеждой в голосе сказал Пистолетец.
– Посмотрим.
Рыбаки позарились. Поворчали немного, но ботинки схватили так поспешно, словно боялись, что просители передумают. Мутант с сожалением понял, что переплатил – наверняка обувь в Устюге была дефицитом. Но дело было сделано, назад забирать не станешь.
Еще он очень и очень надеялся, что мужчины его узнают. Не узнали. Даже испугались поначалу, когда приблизились – видно было по их округлившимся глазам. Носатый даже весло покрепче перехватил обеими руками.
На Пистолетца оба тоже смотрели чуть дольше, чем требовалось, будто лузянин показался им знакомым. Но нет – не признали, отвели взгляд. «Да и откуда бы они его могли узнать, – подумал Глеб, – вряд ли они бывали в Лузе, а уж лузянин в Устюге и подавно не был».
Только один лишь Сашок не удостоился ни малейшего внимания устюжан – и то, что в нем, покрытом коростами чумазом сопляке, укутанном в грязный прожженный балахон, могло быть интересного для серьезных мужчин?
– Мы до лодочной станции, – сказал горбатый, надежно упрятав ботинки в рюкзак. – Вам-то куда надо?
– Вообще-то нам к Деду Морозу, – решил не юлить мутант, все равно ведь дорогу спрашивать.
– О как! – словно индюк, затряс длинным носом сидящий на веслах рыбак. – Аж вот прям к самому?
– К самому, – залезая в лодку, сказал Глеб. – Подскажете, как пройти?
– Подсказать-то не трудно, – вновь подал голос горбач. – Только вот, сдается мне, регистрации-то у вас нету.
– Нет регистрации, – кивнул, помогая забраться в лодку друзьям, мутант. – Что, не пройти без нее?
– Пройти можно, далеко ли вот только?…
– К Деду Морозу, – повторил Глеб.
– Это мы слышали, – налегая на весла, вновь подключился к разговору «индюк». – Только ведь смотря где сейчас Дед Мороз. Если в городской резиденции, то еще может и свезет добраться, а ежели в Вотчине… Тогда, ребята, туши фонарь – сцапают вас, как пить дать, пока до нее дочапаете.
– Что, далеко эта Вотчина? И что это вообще такое?
– Вотчина-то? Это, брат, тоже его резиденция, только главная. Там у него настоящий терем – резной, деревянный! Сказка просто. Только за городом он, далеконько отсюда.
– Ну, тогда хотя бы до городской резиденции добраться, – слегка пригорюнился мутант. – Вдруг он все-таки там? Скажете, где это?
– Да скажем, скажем, – отмахнулся горбатый рыбак. – Лучше сам скажи, кто таков? Не дурак ли, к Деду Морозу скрозь патрули без документов переться?
– Мутант я, не видно, что ли? – оскалил зубы Глеб. – А дурак или нет – будущее покажет. Если к Деду Морозу попаду, значит не такой уж дурак.
– А он тебя ждет? – улыбнулся горбач.
– Не ждет. Но не прогонит же, если мы придем?
– Смотря зачем придете.
– За подарками, – скривил губы мутант. – За чудесами.
– Так до Нового-то года далеко еще, – засмеялся, тряся носом, «индюк». – Кто ж у Деда Мороза летом подарки просит?
– Мы и попросим. Нам до Нового года ждать недосуг.
За пустопорожними, ничего и никому особо не открывшими разговорами добрались до лодочной станции. Собственно, Глеб это понял по тому, что рыбаки направили лодку к берегу, к дощатому причалу, возле которого стояло еще несколько лодок.
Тучи закрыли все небо. Сразу резко стемнело. Похолодало. Начал накрапывать дождик. Причалив, рыбаки выгрузили снасти, рюкзаки, привязали лодку. Троица друзей выбралась на причал следом за ними.
– Так что, подскажете дорогу? – обратился мутант к мужикам с главным вопросом.
– А что тут подсказывать? – носатый повернулся и показал рукой влево. – Пойдете туда. На первую улочку не сворачивайте, а вторая будет Щелкунова. Вот по ней и идите до Советского проспекта. А потом прям по Советскому и шпарьте до самой резиденции. Дом восемьдесят пять. Мимо не пройдете – он один, считай, на Советском целый-то и остался. Двухэтажный, каменный, углом стоит. Когда-то розовый был, ну, сейчас, в темноте, все одно цвет не увидите.
– Погодь-ка, Колян, – тронул за плечо носатого горбач. – Давай отойдем…
– Так мы пошли? – бросил в спину отвернувшимся рыбакам Глеб.
– Ждите пока, ща… – отозвался горбатый.
Мужики отошли и стали переговариваться. До ушей мутанта ветер донес обрывки фраз: «Куда они… заплатили… да за это… по пути… удочки… пронесет… пока рассчитайся».
Вскоре горбатый вернулся. «Индюк» же, подхватив один из рюкзаков, быстрым шагом направился к угадывающемуся неподалеку в густом сумраке длинному низкому зданию. «Ночное зрение» мутант пока «включать» не стал – ни к чему.
– Куда он? – спросил Глеб.
– За лодку рассчитаться. Мы же ее напрокат брали, за рыбу. Ну, часть улова отдаем… Но это ладно. Ты вот что… – горбач приблизился к мутанту, заговорил, понизив голос: – Проводим мы вас. Нам все равно по пути. Дадим вам удочки нести, рыбу, сами пойдем впереди. Если патруль остановит, мы свои бумаги покажем – авось у всех не станут смотреть… Ну а коли станут – извиняйте уж! Тогда мы вас не знаем. Понял?
– Понял, – едва не станцевал от радости Глеб. Это же надо, как все удачно складывается! – Спасибо вам огромное!
– Да за что спасибо-то, – отмахнулся горбатый. – Ты хоть знаешь, что за эти ботинки можно было выторговать?
– Не знаю, – честно сказал мутант. – Но нам больше ничего и не надо – лишь бы попасть к Деду Морозу.
– Все-таки ты точно дурак, – вздохнул горбач. – Ну да ладно, пошли, вон, Коляныч выходит уже.
Рыбаки шли впереди. Отстав на пару шагов, с рюкзаком за плечами и удочкой в руке – Глеб. Сзади него – Пистолетец со вторым рюкзаком и Сашок с еще одной удочкой. Улица Щелкунова, на которую свернули вначале, показалась Глебу очень уж неказистой и мрачной. Наверняка не лучше она выглядела и солнечным днем. Мутант все же задействовал свою способность видеть в темноте, но улица смотрелась ненамного лучше. Груды черных, полурассыпавшихся в труху бревен вперемешку со всевозможным мусором на месте бывших домов чередовались с уцелевшими или вновь отстроенными домишками, но тоже неказистыми, черными – в том же Ильинском и в Деревеньке многие избы выглядели куда веселее и краше.
Советский проспект, на который вывела улица, выглядел несколько лучше. Здесь стали попадаться и каменные развалины, но жилыми пока по-прежнему оставались бревенчатые одноэтажные избушки. В некоторых из них даже теплился робкий свет – скорее всего от такой же, как и в деревнях, лучины.
– Как же так, – не выдержав, спросил у рыбаков Глеб, – каменные дома все разрушены, а многие деревянные уцелели?
– Так ведь разрушения-то больше не от самой Катастрофы случились, – сказал носатый рыбак. – Сам-то Устюг никто не бомбил – кому надо? Ну, долетели пара волн – и то одна от взрыва в Красавино, что сама Святая и устроила. А так-то рушили в основном свои, когда заваруха началась, дележ города. И крушили больше мутанты, потому что храмовники под землей в основном сидели, боялись наружу высунуться, разве что изредка. А злость у них, у нас, в смысле, в основном на храмы имелась, под ними ведь храмовники прятались. А деревянные дома – что? Кому мешали-то шибко… Ты только не думай, мы-то с ним еще мальцами тогда были, не рушили ничего.
– Да мне как-то… – пожал плечами мутант. – Я так просто спросил; вижу, что деревянных домов уцелело больше.
– Да и деревянные не все уцелели, – дополнил горбач, – мало какие устояли. Волнами от взрывов их первыми и раскидало, те, что похлипче особенно. Это уже потом заново поставили – их-то проще собрать. А вот что интересно, скажу я тебе, волны ли, заваруха ли, только ведь обе резиденции Деда Мороза остались целыми! И городская, каменная, и деревянный Терем в Вотчине. А ведь аккурат напротив городской-то – Соборное Дворище, так там все три храма разрушены – и Успенский, и Иоанна Устюжского, и Прокопия Праведного…
– Прокопия? – вспомнив старца из Деревеньки, переспросил удивленный Глеб.
– Ну да, Прокопия, а что?… Там только Успенский теперь еще хоть как-то на что-то похож, остальные – руины. Не зря ведь его Святая для своей резиденции приспособила – знать, внутри еще много чего уцелело. Ну и подземелья, понятно…
– Погоди, – прервал собеседника совсем обескураженный мутант. – Ты сказал Святая?… В Успенском соборе?… Но ты же говоришь, что это напротив городской резиденции Деда Мороза?…
– Ну да. И что? Так друг за другом присмотр лучше, – захохотал горбач, а вслед за ним и носатый рыбак. Отсмеявшись, горбатый продолжил: – Но я тебе другое хочу сказать. У храмовников – одни развалины… ну пусть еще подземелья, там не был, не знаю, но это ж другое… а у Деда Мороза – все целое. Значит что?…
– Что?
– Значит, Дед Мороз и в самом деле волшебник. Просто так-то ничего ведь не бывает.
– Так ведь если храмы в основном мутанты рушили, то понятно, почему они резиденции Деда Мороза не тронули!
– Ну так и волны от взрывов их не задели. Терем-то в Вотчине деревянный все-таки.
– А еще Ленин уцелел, – сказал вдруг «индюк».
– Какой Ленин? – нахмурился, вспоминая где-то когда-то слышанное имя Глеб.
– Вождь, – подал голос молчавший до этого Сашок.
– Индеец, что ли?… – обалдело заморгал неожиданно вспомнивший романы Майн Рида и Фенимора Купера мутант. – Чего он здесь делает?…
Рыбаки неуверенно засмеялись – вряд ли они слышали такое слово. Но «индюк» все же ответил:
– Какой идеец? Идеи – они у живых. А Ленин – это памятник. Железный. На красном камне.
– Бронзовый, – поправил горбач. – Одна рука вот так, – взялся он правой рукой за лацкан куртки.
– На Деда Мороза похож, – добавил носатый. – Только борода совсем маленькая. Может, не выросла еще, когда делали.
– То есть, Ленин – это Дед Мороз в юности? – уточнил Глеб.
– Кто знает, – пожал плечами горбатый рыбак. – Наверное, да. Чего б он иначе уцелел-то?
– Ленин революцию сделал, – негромко заметил Сашок. – Я читал.
– Так и Дед Мороз тоже! – гордо сказал «индюк». – А не то где бы мы все сейчас были!.. Одни бы храмовники пучеглазые тут и ползали.
– Интересно бы глянуть на этого Ленина, – сказал мутант.
– Глянешь. Мимо пойдем. Аккурат недалеко от резиденции. По той стороне, где Дворище, – указал на левую сторону проспекта горбатый, – не доходя чуток.
– Так, внимание! – посмотрел на своих друзей Глеб. – Слышали? Уцелевший Ленин. По левую сторону Советского проспекта. Если вдруг по какой-то причине потеряемся – встречаемся там.
И обратился к рыбакам:
– Там сильно открытое место?
– Скверик… Деревья, кусты, – сказал «индюк». – А посередке – Ленин.
– Вот и отлично, – обрадовался Глеб. – Если что – сразу в кусты.
Наверное, удаче надоело сопутствовать троице друзей. Сначала усилился дождь, однако летний и теплый, он не стал все же огромной проблемой. Глеб даже успел подумать, что теперь их и вовсе будет трудно заметить, да и вряд ли патрули храмовников станут активничать под таким дождем – скорее, отсидятся где-нибудь под крышей. Но все-таки он рассчитывал на это напрасно. То ли дисциплина у патрульных оказалась на уровне, то ли в их длинных плащах-«сутанах» с капюшонами дождь был не страшен, только на храмовников рыбаки – настоящие и мнимые – все же нарвались.
Патрульных было двое. Оба с автоматами. Один нес потушенный масляный фонарь.
– Стоять, – спокойно, вполне буднично сказал один из них из-под закрывающей лицо прозрачной маски. – Регистрация есть?
Он даже не навел на них ствол, хотя руки обоих лежали на оружии.
– Есть, – полезли за пазуху горбач и носатый.
– Подождите, не доставайте, – сказал второй патрульный. – Замочите под дождем. Идемте, вон, под дерево.
Возможно, все бы и обошлось. Возможно, проверив документы у двоих, всех бы отпустили с миром. Но не выдержали нервы у Сашка. Отбросив удочку, он метнулся к развалинам справа от дороги.
– Стоять! – загрохотали за ним сапогами патрульные.
Пистолетец, увидев это, крикнул Глебу: «Бежим!», сбросил с плеч рюкзак и рванул к левой обочине. Мутант хотел заорать: «Стойте, идиоты!», но сообразил, что теперь-то как раз останавливаться ни в коем случае нельзя – шанс избежать проверки был безнадежно упущен. Теперь, будь даже у Сашка с Пистолетцем регистрация, их бы, догнав, все равно не отпустили.
Глеб, пару секунд пометавшись, раздумывая, за кем бежать, кинулся вслед за Сашком с патрулями – парню все-таки угрожала куда более реальная опасность, нежели старшему лузянину.
– Эй! – услышал он сзади. – А рюкзак? А удочка?…
Мутант отбросил удочку, на ходу сорвал с плеч рюкзак и кинул его назад. Хотел было достать нож, но передумал: от автомата он ножом все равно не отобьется, а вот по нему, вооруженному, выстрелят скорее, чем по безоружному. И вообще, свободными руками махать легче. Так что вперед!
Едва он успел добежать до развалин, за которыми скрылись юноша и патрульные, как один из храмовников вынырнул ему навстречу – решил, видимо, что товарищ справится с первым беглецом в одиночку, и вспомнил об остальных задержанных.
– Стоять! – подняв автомат, приказал Глебу храмовник.
Но подчиняться мутант не стал. Подняв руки и сделав вид, что останавливается, он сделал обманное движение влево, а сам прыгнул вправо, за кучу мусора, потом сразу, не останавливаясь, рванул к ближайшим развалинам, а затем, вложив в мышцы ног все силы, как тогда, когда убегал от мутоволков, помчался, петляя, словно заяц, от одного укрытия к другому. «Ночное зрение» он, разумеется, тоже использовал по полной, понимая, что храмовники лишены этого очевидного преимущества. Они не были мутантами, в этом сейчас и заключалась их слабость.
Глеб каждое мгновение ждал, что сзади раздастся очередь. Но почему-то никто не стрелял – скорее всего, его потеряли из виду, а тратить патроны впустую посчитали расточительством. Пробежав в полную силу еще какое-то время, мутант притормозил и прислушался. Дождь уже закончился, никакие посторонние звуки не мешали, однако мутант так и не услышал шума погони. Вывод напрашивался один: упустив его, храмовники переключились на двух других беглецов. Скорее всего – на Сашка, ведь Пистолетец побежал совсем в другую от проспекта сторону.
Что же делать? Конечно, надо бы спасать паренька. Но как? Возвращаться, искать патрульных, отвлекать их на себя? Но это нужно было делать сразу. Если они уже поймали юношу, то отпускать его не станут, а увидев Глеба, просто откроют огонь. Погибнув сам, он ничем не поможет и парню. К тому же, есть небольшая вероятность, что Сашку тоже удалось убежать. Тогда вообще получится глупо: напрасно ввяжется в драку и опять же наверняка схлопочет пулю – теперь, зная его прыть, храмовники церемониться не станут.
Но даже если Сашок и попался к ним в лапы, то, добравшись до Деда Мороза, можно будет попросить за юношу – ведь тот тоже стремился к этой встрече, проделал такой путь! Неужели предводитель морозовцев не поможет? Ведь у них же со Святой перемирие, они встречаются, решают общие вопросы… Почему бы не попросить, чтобы она отпустила одного беззащитного мальчишку, не сделавшего никому ничего плохого?…
В итоге раздумий мутант решил пробираться к памятнику Ленина. Ведь они договорились с друзьями встретиться там, если вдруг потеряются. Вот и потерялись. Даже если Сашка схватили, Пистолетец должен прийти туда. Но есть вероятность, что и паренек свободен и тоже придет к Ленину.
Глеб забежал далеко, но примерное направление, в котором он двигался, помнил. Тем не менее, Советский проспект он искал долго. А когда наконец нашел – сразу же увидел на противоположной стороне улицы сквер, где на высоком постаменте стояла, прижав к лацкану пиджака правую руку, большая черная фигура человека. За памятником, вдалеке, тускло поблескивала река. «Сухона», – вспомнил Глеб.
Пригнувшись и оглядываясь по сторонам, мутант перебежал дорогу. Прямо к памятнику он не пошел – пространство там было открытым. Но справа и слева росли кусты и деревья. Направо показалось чуть ближе, Глеб метнулся туда. Едва отдышавшись, услышал восторженный шепот:
– Ты пришел! Я думал, что вас схавтили…
Оказывается, Пистолетец сидел тут уже очень долго. Так получилось, что убегая, он как раз и попал сюда. А поскольку за ним никто не гнался, решил остаться, дожидаясь друзей. И очень-очень боялся, что они не придут, что он остался один на один с чужим, недружелюбным, опасным городом!
Высказав все свои переживания и восторги, лузянин наконец спохватился:
– А где Шасок?
– Не знаю, – понурился Глеб. – За ним погнался один патрульный, за мной другой…
– Может, убежал?
– Надеюсь. Будем ждать.
– Подождем, конечно… А догло?
– Сколько надо, столько и будем, – отрезал мутант. – Пока не придет.
– А если…
– Без если! – Глеб начал злиться, но спохватился, подумав, что Пистолетец-то уж точно ни в чем не виноват, и сказал чуть мягче: – Давай подождем до утра. Все равно же ночью мы к Деду Морозу ломиться не станем.
– Давай до утра, – кивнул Пистолетец. – С тобой мне хоть сколько не штрасно.
– Добро пожаловать в Великий Устюг!.. – с сарказмом пробормотал мутант.
– Мечты сбиваются.
– Вот тут ты в точку, – горестно усмехнулся Глеб. – Что-то сбились наши мечты с пути истинного.
– Ну, я другое имел… – начал лузянин, а потом махнул беспалой рукой: – Нигечо! Как сбились, так и назад вобьются.
Глава 21
Встреча с Дедом Морозом
Подождали до утра. Пистолетец прикорнул прямо на влажной траве, подстелив под себя мешок из-под ботинок, который он почему-то сохранил. Мутант сидел на корточках, прислонившись спиной к дереву.
Утро выдалось солнечным, ничем не напоминавшим вчерашние прохладный вечер и дождливую ночь. Впрочем, несмотря на солнце, настроение у Глеба было пасмурным и хмурым. От приступов острой обиды временами становилось трудно дышать. Ведь это надо же так – добирались полсотни километров, преодолевая черт-те что, вспомнить страшно! Добрались. Осталось пройти всего-то, может, двести-триста шагов – и на тебе, потеряли товарища. Да и сами пока что застряли. Да, конечно, все знали, на что идут. И он, Глеб, не раз предупреждал того же Сашка, что идти в Устюг опасно, что это почти неминуемая смерть… Все всё знали, но шли. Пришли и… А что «и»? Что, собственно, случилось? Сашок же не погиб! Уж выстрелы ночью точно были б слышны!.. Конечно, храмовники могли убить парня и потом, в своих подземельях. В назидание нарушителям законов. Но, с другой стороны, если в назидание, то должны наказать прилюдно, иначе какой смысл, кто об этом узнает?… А раз так, то Сашок с большой вероятностью жив. И тогда он, Глеб, поступит так, как уже решил: попросит помощи у Деда Мороза. Даже если вдруг окажется, что бородатый волшебник может выполнить только одно желание, то черт с ней, с этой памятью! Лишь бы Сашок остался жив. Попросятся все втроем в морозовцы и будут себе жить-поживать… Сделают плот, поплывут в Устюг…
Мутант не заметил, как начал дремать.
– Эй, – стал тормошить его Пистолетец. – Уже утро!
– Что, приплыли?… – вскинулся Глеб. Увидел лузянина, потряс головой, немного пришел в себя, с трудом поднялся на затекшие ноги.
– Народ уже ходит понемжонку, – шепнул Пистолетец.
– По чему ходит?… – снова встряхнул головой мутант. – А! Понемножку… Ну и мы тогда пошли. И давай, знаешь, уверенно так пойдем, не зыркая особо по сторонам, чтобы внимания не привлекать. Какой там у Деда Мороза номер дома, восемьдесят пять?
– Быраки так вроде сказали. Еще он розовый.
– Да, помню. Двухэтажный, углом стоит. И должен быть на той стороне улицы. Но мы с тобой по этой пойдем, так лучше будет видно.
Пройти пришлось совсем немного, буквально пару кварталов. Обратили внимание и на развалины Соборного Дворища, где один из храмов – вероятно, тот самый Успенский собор, о котором говорили рыбаки, – действительно все еще напоминал очертаниями здание, а не просто груду камня. Причем, проход к нему был расчищен. «Это мы, считай, в самое логово Святой сунулись!» – невольно подумал Глеб и перевел взгляд на противоположную сторону улицы, где углом к перекрестку стоял двухэтажный дом. Когда-то он и впрямь, наверное, был розовым, сейчас же розоватые фрагменты виднелись лишь местами из-под слоя пыли и грязи. Левое крыло, параллельное Советскому проспекту, имело десять закругленных поверху окон – пять на первом этаже и пять на втором. Причем те, что на втором, были чуть выше нижних. Правая часть здания, расположенная вдоль перпендикулярной проспекту улицы, была чуть короче, она имела только шесть окон: три на три. Центральная же часть здания была круглой: пять окон вверху, четыре внизу и деревянная дверь по центру, окруженная ажурной черной решеткой. Над входом почему-то висела темная от времени истертая надпись: «Лавка». Да еще на правом крыле, под самой крышей висели вразнобой три синие буквы: «Д», «М» и «А». А на левом крыле, между первым и вторым окном, считая от центра здания, синел очищенный кем-то от грязи квадрат с двумя белыми цифрами: «8» и «5».
– Вот он, – тихо сказал Глеб. – Восемьдесят пятый дом.
– А почему «Лавка»? – засомневался Пистолетец.
– Может, чтобы запутать врагов, – усмехнулся мутант. – Ты вверх посмотри. «Д», «М» и «А». Наверняка когда-то было написано «Деда Мороза». А слева или по центру – «резиденция» или что-то в том же духе.
– Это твое предлопожение, – сказал лузянин. – А может, раз написано «Лавка» – это же гамазин значит, да? – то эти буквы из слов «вода» – «мука», или «кеды» – «манка»…
– Что еще за кеды?
– Это ботинки такие, с резиновой подовшой. У меня были когда-то.
– Ты, смотрю, все о своих ботинках забыть не можешь… Ну, а манка что такое?
– О! Это такая крупа. Из нее каша почулается. Вку-у-усная! Только с комками. Фу!..
– Так вкусная или «фу»?
– Если бы не комки, то вкусная. Прадва, я ее только в детстве пробовал. Манку же теперь не делают.
– И все равно я сомневаюсь, – помотал головой Глеб. – Кеды какие-то… При чем здесь кеды? И каша с комками?… Нам же ясно сказали, что в доме номер восемьдесят пять – резиденция Деда Мороза, так?
– Так, – пожал плечами Пистолетец. – Сказали. Но мало ли что нароговят…
– Значит, надо просто пойти и узнать, – сказал мутант. – Иначе зачем мы вообще сюда добирались? Не за кедами же.
– Кеды – тоже нехлопо, – вздохнул лузянин. – Но ты прав, пойдем узнаем. Только мне штрасно.
Глеб взял Пистолетца за руку, словно маленького ребенка, и пошел через проспект к дому. Перед дверью остановился, глубоко вздохнул и постучал. Сначала внутри было тихо. Затем послышались шаги и строгий голос спросил:
– Кто?
– Я, – разволновавшись, брякнул мутант. – То есть, мы… Тьфу ты!.. Это мутанты. Нам нужен Дед Мороз.
Дверь слегка приоткрылась. В щелке показался глаз – неприятный, налитый кровью, с опухшими красными веками.
– Документы! – потребовал его обладатель.
– Документов у нас нет, – сказал Глеб. И торопливо добавил: – Мы не морозовцы! И вообще не отсюда. Наверное…
– Что значит «наверное»? – спросили из-за двери. – Вы что, не знаете, откуда вы?
– Он – из Лузы, – ткнул мутант пальцем в Пистолетца. – А я… не знаю… Вы меня не помните?
– Такого урода точно бы запомнил! Не видел я тебя. Убирайтесь! Без регистрации запрещено в Устюге находиться.
Дверь начала закрываться. Но Пистолетец успел сунуть в щель ногу.
– А ну, погоди! – сказал он требовательным, злым, совершенно незнакомым Глебу тоном. – Ты кто такой, чтобы принимать решения, кого впускать, а кого нет? Мы с донесением к Деду. Ну-ка быстро открыл, если жопа дорога!
Глеб, разинув рот, уставился на лузянина. Тот лишь подмигнул ему. А дверь наконец-то открылась. На пороге с автоматом в руках стоял здоровенный мутант – безносый, безгубый, лысый, с маленькими, заостренными, словно у кошки, ушами. Мышцы бугрились под серой, почти такого же цвета, что и лицо охранника, рубахой. Ростом и комплекцией он, пожалуй, мало уступал Глебу.
– У себя Дед? – шагнув за порог, деловито спросил у него Пистолетец. – Или в Вотчине?
– У се… – растерянно начал бугай, но опомнился, снова начал сверлить нежданных гостей маленькими, налитыми кровью глазками. – Да кто вы такие?!
– Это ты кто такой? – вроде бы и спокойно, но так, что под шерстью у Глеба побежали мурашки, произнес лузянин. Он поднял руки и потряс ладонями, словно пугая охранника. – По-моему, ты чего-то не догоняешь. Быстро повернулся, пошел и доложил Деду Морозу, что к нему пришли. И очень… слышишь?… очень хотят с ним говорить. Он обрадуется, вот увидишь.
Бугай неразборчиво хрюкнул, но, к удивлению Глеба, все-таки повернулся и ушел.
– Вот так с ними надо, – вновь подмигнул мутанту Пистолетец. – Заходи давай, чего застыл.
– Ну ты дал!.. – только и смог вымолвить тот, зайдя в помещение.
– А что? Я привык. Когда с такими мордоворотами сюсюкаешь, они лишь наглее становятся.
– А почему у него автомат? – все еще не отойдя от увиденного, спросил Глеб. – Мутантам ведь оружие запрещено.
– Не знаю, – пожал плечами лузянин. – Наверное, для охранников Деда Мороза сделали исключение.
– Слушай… – дошло вдруг до мутанта. – А ты ведь без ошибок стал говорить!
– Разве? – довольно равнодушно среагировал на это Пистолетец. – Наверное, потому что волнуюсь. Момент серьезный.
– Ну, да… Вообще-то у тебя иногда бывает. Правда, обычно, когда волнуются, наоборот…
– Так ведь мы-то с тобой необычные, правда? – в очередной раз подмигнул лузянин мутанту и улыбнулся. Тоже необычно, не как всегда. Сухо, напряженно, без намека на веселость или дурашливость.
– Ты вот точно сейчас необычный, – помедлив, сказал Глеб негромко. – Такое впечатление, что тебя подменили совершенно другим человеком.
– Люди меняются.
– Но не за пять же минут!
– Глеб, – повернулся к мутанту и внимательно посмотрел ему в глаза Пистолетец. – Для того чтобы понять, изменился ли человек, нужно для начала знать, каким он был до этого. А ты меня знал?
– Ну… – неуверенно развел мутант руками.
– Вот именно, что «ну». Ты не только не знал, но и не собирался меня узнавать. Я тебя не виню, ты и не обязан был этого делать, я сам к тебе навязался. Просто я хочу сказать, что тебе и не с чем сравнивать. Кем я для тебя был? Сначала раздражающей помехой, потом шутом, потом…
– Ты был для меня другом! – перебил лузянина Глеб. – Ты стал моим другом. Да, я не успел тебя как следует узнать, но главное-то я понял…
– В чем же оно, это главное?
– В том, что ты не предашь, не бросишь в беде. Мы же через столько прошли!
– Да, прошли. А много от меня было толку в беде? Была ли у меня возможность предать? Может, я не предавал и не бросал, потому что мне самому это было невыгодно? Ведь без тебя я бы, скорее всего, пропал.
– Не говори так! – воскликнул мутант. – Не говори! Я не понимаю, зачем ты это делаешь. Не понимаю, зачем тебе нужно, чтобы я думал о тебе плохо. Я же все равно не поверю!
– Скоро поймешь, – не опуская глаз, тихо сказал Пистолетец. И еще тише добавил: – И поверишь.
Глеб был настолько ошарашен, что даже не заметил, как вернулся охранник. Очухался лишь, когда тот повторно сказал ему:
– Жди здесь, понял? Дед Мороз примет вас по одному.
– Так меня же первого! – вскинулся мутант.
– Дед Мороз сказал: первым беспалого, – кивнул бугай на Пистолетца.
Лузянин извинительно развел руками. Впрочем, на лице его ничего похожего на просьбу извинений не читалось. Он выглядел непривычно серьезным и собранным.
– Оружие есть? – посмотрел почему-то только на Глеба морозовец.
«Нет», – хотел ответить тот, не желая расставаться с единственной защитой, но Пистолетец, нахмурив брови, едва заметно кивнул: отдай, дескать, не спорь. Скрипнув зубами, мутант отдернул полу куртки, отцепил ножны и протянул бугаю.
– Жди, – повторил охранник и повел Пистолетца по коридору. Нет, скорее не так… Охранник сопровождал Пистолетца. В его походке и позе смутно читалось даже нечто заискивающее, словно лузянин был для бугая не каким-то там серым быдлом, и даже не ровней, а человеком более высокого ранга.
Глеб ничего не мог понять, как ни пытался. Единственное, что приходило в голову: он на самом деле плохо знал Пистолетца. А тот сейчас повел себя так, потому что иначе им бы и впрямь не попасть, пожалуй, к Деду Морозу. Лузянин настроился, собрался, перевоплотился, а потом, когда у него получилось, просто не смог сразу выйти из роли. Или специально не стал выходить, учитывая скорое рандеву с бородатым волшебником. А может… может, это и правда волшебство? Может, оно заработало? Что если внутри этого дома уже все волшебное, волшебный сам дом? Вдруг в нем сбываются мечты и желания без непосредственного участия Деда Мороза, или же сбываются, но лишь когда сам Дед находится в доме! Возможно, именно поэтому Пистолетец и стал говорить правильно, не путая слова и буквы, потому что его желание уже сбылось?
«А мое? – Глеб почувствовал, как вновь по телу пробежали мурашки. – Может, сбылось и мое?…» Он закрыл глаза, сосредоточился, стал думать о себе. Но, как ни старался, ничего сверх того, что знал до посещения этого дома, вспомнить так и не смог.
Охранник вернулся и молча встал возле двери. «Как будто боится, что я убегу, – неприязненно подумал мутант. – Нет уж, не дождетесь. Пока не сделаю, что смогу, для Сашка, я отсюда не уйду». О Пистолетце он старался не думать. Решил не забивать пока этим голову. Самое главное, что тот жив и здоров, а остальное как-нибудь прояснится.
Ждать пришлось довольно долго, Глеб даже стал волноваться. Но как раз в тот момент, когда он собрался уже обратиться к охраннику с вопросом, на стоявшем поодаль столике зазвонил телефон. То, что это именно телефон, мутант понял сразу – возможно, доводилось иметь дело с таким аппаратом в «прежней жизни», а может просто читал где-то о нем.
Бугай подбежал к столику, поднес к уху трубку:
– Да. Есть! Слушаюсь! – опустил трубку на аппарат, мотнул лысой головой: – Пошли!
Глеб ожидал, что Дед Мороз примет его, сидя на сказочном троне в каком-нибудь большом зале… Ну, или что-то подобное – торжественное, загадочное, волшебное. Да и самого хозяина дома он представлял кем-то огромным, выше себя, в долгополом красном или синем одеянии, с длинной седой бородой…
Но Дед Мороз сидел в обычной комнате, за обычном столом, в обычном кресле (во всяком случае, Глеб был уверен, что раньше видел подобную мебель и обстановку вообще). Сам он тоже весьма отличался от Глебовых фантазий и выглядел обычным пожилым (но не старым, весьма еще крепким и жилистым) мужчиной в костюме защитного цвета и такой же рубашке. На темном лице с редкими неглубокими морщинами выделялись глаза – светло-серые, холодные как лед, острые и цепкие. Единственными ожидаемыми «дедморозовскими» атрибутами были только длинная, до пояса, седая борода и красная шапка. Впрочем, кроме цвета, шапка выглядела тоже вполне обычно – примерно такая же, какая была раньше и у самого Глеба, только без козырька. «Нет, Ленина точно не с него делали», – мелькнуло в голове у мутанта.
Дед Мороз поднялся с кресла, вышел из-за стола и сделал к нему пару шагов. Роста он тоже оказался далеко не огромного – так, чуть выше среднего. А вот голос… О, да! Голос мужчины звучал так, как и положено голосу могучего волшебника – зычно, раскатисто, властно:
– Кто к нам пожаловал! Глебушка!.. – Дед Мороз обошел вокруг мутанта: – Великан, великан-то какой!
– Вы меня знаете?… – отлепил Глеб присохший к нёбу язык.
– Теперь знаю, – пробасил «волшебник».
– А… раньше?… А имя откуда знаете?
– Вижу впервые, а имя товарищ твой сообщил.
– Пистолетец? Где он?
– Как ты сказал? – поднял густые брови Дед Мороз. – Пистолетец? Почему Пистолетец?
– Ну, это так, – мотнул головой мутант, – прозвище я ему дал такое. Неважно. Где он сам?
– С ним все хорошо. Отдыхает он. Покушал и отдохнуть лег. Сейчас и тебя накормим. Голодный же… Рассказал Пистолетец твой про ваши скитания. Вон, бери стул, двигай к столу, а я сейчас.
Дед Мороз вернулся на свое место и поднял трубку телефона:
– Один обед сюда и два чая.
Глеб взял один из стоявших вдоль стены стульев, поставил сбоку от стола Деда Мороза и присел на краешек.
– Сейчас принесут, – сказал ему «волшебник». – Я тоже чайку с тобой выпью. А ты пока рассказывай.
– А что рассказывать? – пожал плечами мутант. – Если Пистолетец все уже рассказал…
– А ты про себя расскажи, мне это интересно.
– Про себя я как раз ничего и не знаю, – понурился Глеб. – Память я потерял. Очнулся в лесу – ничего о себе не помню, даже как меня звать. Глебом меня Пистолетец назвал. Я ему имя дал, а он мне.
– Прямо крестные отцы, – добродушно засмеялся Дед Мороз, но быстро спрятал улыбку. – Так, значит, ничего и не помнишь? Ничего-ничегошеньки?
– Ничего. Почти. Смутно помню кирпичные стены, книги на полках… Из прочитанного много чего вспоминается. А о себе – где жил, с кем, что делал – ничего абсолютно.
Глеб не стал рассказывать о чужом воспоминании, вызванном в памяти стараниями «Бабы-Яги». Во-первых, это были не его воспоминания. А во-вторых… Он не мог объяснить, почему именно, но язык просто не смог повернуться, чтобы рассказать это.
– Ну, а ко мне-то зачем ты шел-добирался? Столько всего перенес… Нет бы остаться в том самом Ильинском – жил бы себе не тужил. Там ведь до твоего прошлого никому и дела нет.
– Так вот я и хотел… – начал мутант, но тут же вспомнил о Сашке. – Нет, это не так важно, что я хотел. Это потом… Или даже ладно… Я сейчас о другом хочу вас попросить. С нами еще один человек был, тоже мутант, но молодой совсем, восемнадцать лет… если не врет.
– Сашок? – улыбнувшись в густые белые усы, спросил Дед Мороз.
– Да. Это тоже Пистолетец рассказал?… Ну да, конечно он… Он же сказал вам, что Сашка поймали патрульные храмовников?
Тут в дверь кабинета постучали и верзила, очень похожий на охранника снизу, только с дырками вместо ушей, но зато с широченным носом, вкатил маленький столик на колесиках, на котором стояли исходящие паром тарелки и чашки. Расставил все быстро и ловко на большом столе и тут же ретировался.
Глеб звучно проглотил слюну.
– Давай, давай, налегай, – придвинул к нему тарелку с одуряюще пахнущим супом Дед Мороз. – Потом расскажешь.
– Нет-нет, не потом! – с полным ртом, едва не подавившись, воскликнул мутант. – Сашка выручать нужно! Помогите, прошу! Его же расстреляют!
– Не расстреляют, – усмехнулся Дед Мороз и сделал глоток из чайной чашки. – Ты ешь и слушай.
Глеб вновь схватился за ложку. Спокойно вынести запах вкуснейшей горячей еды было выше его сил. Тем более то, что требовалось в первую очередь, он уже сказал.
«Волшебник», одобрительно кивнув, продолжил:
– В этом городе без моего ведома не могут казнить ни одного мутанта. Не дергайся, ешь, я знаю, что ты хочешь сказать. И подчеркиваю: лю-бо-го! Не важно, морозовец он или нет. Одно исключение: если тот с оружием нападет на храмовника, тогда его, конечно, подстрелят. Но у твоего Сашка оружия не было. Значит, он жив.
– А вы сможете его вызволить? – отодвинув пустую тарелку и ставя возле себя следующую, спросил мутант.
– Нападать на храмовников ради него, сразу скажу, не станем. Но со Святой поговорю, обещаю. Если и не отдаст твоего Сашка мне, то на его казнь я согласия все равно не дам. Да за то, что поймали без регистрации, обычно и не казнят, выпорют, разве что, да за реку вышвырнут. Хуже, что он от патруля стал убегать… Но тоже не смертельно. Главное, чтобы не отбивался.
– Не должен он был отбиваться! – отложил вилку Глеб. – Он же пацаненок совсем! Куда там отбиваться против двух автоматов…
– Ну, а коли так, то и переживать не о чем. В худшем случае, шкурку на спине попортят слегка вицами да выставят из города. Но я думаю, смогу уболтать, чтобы мне отдали.
– Уф!.. – с облегчением выдохнул мутант. – Спасибо вам огромное!
– Так не за что пока, – снова улыбнулся Дед Мороз. – Ты доедай, да чай пей. Он настоящий у меня, не из кипрея. И ты так мне и не сказал, что сам-то хочешь, для себя? Впрочем, погоди, не торопись, жуй, дай я сам угадаю… Ты, наверное, хочешь, чтобы я тебе память вернул. Так?
Глеб, опять с набитым ртом, энергично закивал.
– Что я тебе скажу, – принял серьезный вид Дед Мороз. – Обещать ничего не могу, но попробовать можно. Только для серьезного волшебства мне атрибуты волшебные нужны, и обстановка соответствующая. А это все у меня в Тереме, в Вотчине моей, за городом. Здесь-то я больше административные вопросы решаю. Но я как раз туда и собирался ехать. Так что покушай, отдохни часок-другой, если надо, и поедем.
– Не надо отдыхать, я потом отдохну! Давайте сразу поедем!
– Ну, сразу так сразу. Сейчас тогда велю лошадок запрягать, да скажу, чтоб тебе чистую одежду выдали.
Глава 22
Вотчина
Одежду Глебу выдали в точности такую же, что у него и была – темно-серые рубаху, штаны, куртку. Только все чистое, новое. Даже мысль появилась: «С одного склада брали. Значит, я точно здешний. Но тогда почему Дед Мороз меня не знает?… Или…»
Додумать не дали. Безухий охранник повел его на выход. На Советском проспекте, прямо возле дома, напротив двери стояла… запряженная парой лошадей карета. Нежно-голубая, расписанная белыми «морозными» узорами, фигурной резьбой в форме снежинок и прочими финтифлюшками. Не карета – произведение искусства! Даже колеса у нее были «обуты» в шины. На облучке сидел одетый в синее длинноусый кучер… с тремя руками! Глеб невольно подумал, что ему было бы, наверное, удобней управлять тремя лошадьми, а не двумя. Впрочем, как ими вообще управляют, мутант понятия не имел. А лошади были тоже красивые – чистенькие, белые. Правда, у одной Глеб заметил на крупе возле хвоста зарубцевавшуюся сизую «кляксу» и подумал, что это, вероятней всего, след от удаленного второго хвоста. Другая лошадь если и имела мутации, внешне это никак не проявлялось.
Сбоку у кареты были открыты две дверцы. Возле передней стоял Дед Мороз.
– Прошу! – указал он рукой на заднюю и сказал, продолжая Глебову мысль: – Конечно, мне, по идее, полагается тройка, но впереди много завалов, есть очень узкие места, так что…
Дед Мороз ступил на подножку и ловко запрыгнул внутрь кареты. Глеб сделал то же самое, но куда более неуклюже. Следом залез и уселся с ним рядом безухий охранник. Еще один, незнакомый, сидел впереди, слева от Деда Мороза. Оба держали в руках автоматы.
«Волшебник» обернулся:
– Ты уж извини меня, Глебушка, но глазки тебе придется завязать. Ты пока не морозовец, так что… Понимаю, что секрет не велик, но так уж у нас принято – дорогу к Вотчине чужим не показывать.
– Ладно, – пожал плечами мутант. – Надо так надо. А нож мне вернут?
– Потом. Для чего тебе сейчас нож? Тут все свои.
– Ну… да. Свои… Только… а где же Пистолетец? Разве он с нами не поедет?
– А зачем ему ехать? Мы же твоей головой заниматься будем. Да и спит он. К чему будить? Увидитесь еще, не переживай.
– Да я и не переживаю, – улыбнулся мутант. – Ладно, раз так.
Сидящий справа охранник извлек полосу черной ткани и завязал ею Глебу глаза. «Хоть подремлю пока, если долго ехать», – подумал тот. И тут же услышал:
– Можешь пока вздремнуть, ехать довольно долго.
«Он, случайно, мысли не читает? – тут же промелькнуло в голове. – Может, это тоже часть его мутации, наравне с “волшебством”? Во всяком случае, видимых-то мутаций у него вроде как нет…»
Зацокали копыта, карета стала слегка раскачиваться. Но ход у нее оказался довольно мягкий, рессоры вполне справлялись с неровностями дороги. Впрочем, как успел заметить до этого мутант, покрытие центрального проспекта было весьма сносным. «Дальше дороги наверняка окажутся хуже», – подумал он. Однако качество других дорог в этот раз Глеб оценить не смог – не спавший уже две ночи, выжатый ночной нервотрепкой и волнением от встречи с Дедом Морозом, он почти сразу уснул. А проснулся, как ему показалось, всего через пару мгновений – оттого, что ему развязали глаза.
– Приехали, – обернулся к нему Дед Мороз. – Милости прошу в мою Вотчину.
Вслед за охранником мутант выбрался из кареты и обомлел.
Терем был великолепен! Он будто сошел со страниц волшебной сказки. Пусть потемнел от времени деревянный брус, пусть покосились, а то и отсутствовали вовсе резные балясины у балюстрады, окружившей широкой террасой первый этаж… Но все равно это был самый настоящий сказочный Терем! Чего стоили восьмиконечные звезды-снежинки на трех шестигранных пирамидах, большой по центру и двум по краям, венчающих его крышу!
На балюстраду, слева и справа, вели две широкие деревянные лестницы. К одной из них в сопровождении охранника направился Дед Мороз. Второй охранник мотнул безухой головой Глебу:
– Пошли, чего встал?
Глеб почувствовал, что внутри у него все ликует. От этой сказочной красоты, от столь теплого приема, подобного которому он и близко не ожидал, от обещания Деда Мороза выручить Сашка, от предстоящего волшебного исцеления, в которое он теперь верил безоговорочно…
Поднимаясь на крыльцо, он догнал Деда Мороза.
– А мы прямо сейчас будем мне память восстанавливать?
– Экий ты прыткий, – сказал Дед Мороз, на сей раз без улыбки. – Мне подготовиться надо. А тебе нужно обязательно выспаться, иначе у тебя мысли будут путаться, скакать, расплываться. Так у нас ничего не получится.
– Но я же поспал сейчас!
– Ты поспал, а надо выспаться. Не спорь со мной, а то заморожу! – короткая улыбка все же промелькнула в усах «волшебника». – Сейчас тебя отведут вниз, там тихо, никто беспокоить не станет. Ложись и спи. Когда надо будет, я тебя позову.
Охранник повел Глеба по узкой лестнице вниз, в подвал. Пахнýло сыростью. На душе стало вдруг неуютно. Но мутант быстро отогнал неприятное чувство: ну, подумаешь, подвал! И что? Не тюрьма же! Сказано же, чтобы никто не мешал. Для твоего же, дурень, блага!
Освещения в подвале не было, или просто его не включили из экономии, поэтому охранник нес масляный фонарь.
Комнатушка, куда он завел мутанта, оказалась совсем маленькой. Но кровать там имелась. Застеленная чистым бельем, с мягкой подушкой и коричневым суконным одеялом. В углу стояло ведро, назначение которого подразумевалось само собой.
– Ложись, – кивнул охранник, – я пока посвечу, тут света не будет.
– Да мне и не надо, – натянуто улыбнулся Глеб, – все равно же спать.
О своем умении видеть в темноте он говорить не стал.
Охранник дождался, пока мутант разденется и заберется под одеяло, а потом вышел за дверь.
Звякнул ключ, щелкнул, закрываясь, замок.
«Для твоего блага!» – напомнил Глеб заворочавшемуся червячку сомнения. Подумал еще: «Все равно же не уснуть», – и тут же провалился в бездонную черноту сна.
Сколько он спал – неизвестно. За неимением окон ориентироваться во времени было совершенно невозможно. Но поскольку чувствовал себя мутант совершенно выспавшимся и отдохнувшим, он решил, что прошло никак не менее пяти-шести часов. И если предположить, что приехали они в Вотчину где-то в районе полудня (тоже не факт, ведь все время поездки в карете он тоже проспал), то сейчас должно быть около шести вечера. «Наверное, скоро будет ужин, – подумал Глеб, – и это очень кстати». С кровати он встал, только чтобы воспользоваться ведром, а потом снова лег в ожидании охранника. Но время шло и шло, а к нему никто не приходил.
«Неужели я проспал больше шести часов?» – засомневался мутант. Ведь и в самом деле, если он проспал слишком долго, то могла уже начаться ночь, а это значило, что к нему придут только утром. Такая перспектива Глеба не очень-то прельщала – и есть уже реально хотелось, и валяться всю ночь на кровати у него желания не было.
«Да нет же, – успокоил он себя. – Не может сейчас быть ночи! На ужин-то меня всяко бы разбудили. Я же все-таки гость, а не пленник». Подумал так – и опять засвербило… Точно ли не пленник?… Уж больно похож на тюрьму этот темный подвал. Да и на замок гостей вроде не принято запирать…
Глеб встал с кровати, подошел к двери и постучал.
– Эй! – крикнул он. – Вы обо мне не забыли?
Немного подождав, застучал сильнее:
– Эй! Э-ге-гей! Откройте!
Так он стучал и кричал довольно долго. И когда уже решил вернуться в кровать, в замке наконец-то лязгнул ключ.
– Чего орешь? – буркнул охранник. – Расстучался, раскричался!.. Надо будет – позовут.
– А когда будет надо? – с закипающей злостью процедил мутант. – И кому? Мне уже надо!
– А тебя тут никто не спросит. Надо ему!.. Пошли давай, нáдольщик.
– Куда? – растерялся от неожиданности Глеб, подумав уже, что охранник заявился, просто чтобы поругаться.
– К Деду Морозу, куда… Зовет.
Дед Мороз ожидал его на сей раз в куда более просторном кабинете. Одет он был так же – в защитного цвета костюм и красную шапочку, а вот выглядел уже не таким радушным, как при первой встрече. На небольшом отдельном столике Глеба ждала тарелка с жареным мясом и стакан брусничного морса.
– Сначала поешь, потом поговорим, – хмуро и безапелляционно велел Дед Мороз.
У мутанта совсем испортилось настроение, и ужин он съел без аппетита, даже не почувствовав его вкуса. И все время думал: «Да что же это такое? Что случилось? Может, что-то с Сашком? Не удалось его выручить? Не успели?…»
Когда охранник унес пустую посуду, Дед Мороз показал Глебу взглядом на «гостевое» кресло возле своего большого стола и сказал:
– Садись. Поговорим.
– Что-то случилось? – перейдя в кресло, сразу же спросил мутант.
– Случилось?… – переспросил предводитель морозовцев. – Так оно давно случилось. Уже более двадцати лет как. И до сих пор продолжается.
– Я не об этом, я…
– А теперь все, что бы ни было – об этом. И мы бы с тобой не сидели тут сейчас, если б не это. А тебя – такого – вообще бы не существовало на свете. Да и я был бы другой…
Дед Мороз поднял вдруг руку и стянул с головы красную шапку. Глеб невольно вздрогнул: лысина Деда Мороза тоже оказалась красной, почти такой же, как шапка. Но ладно бы только это… Вся она была утыкана волдырями и шишками – большей частью багровыми, заостренными, словно множество рожек. «Волшебник» осторожно провел по ним ладонью и снова надел головной убор.
– Но если ты имеешь в виду, не случилось ли что-нибудь конкретно сейчас, – как ни в чем не бывало продолжил Дед Мороз, – отвечу: случилось. То, что ты находишься у меня. Для меня это имеет очень большое значение, и ты сейчас узнаешь почему.
Мутант напрягся. Он почувствовал: сейчас что-то должно открыться. Что-то такое, что прольет свет на тайну его происхождения, то, что связано с его прошлым. И почему-то он поймал себя на том, что не хочет этого знать. Вот именно сейчас – не хочет. Ему стало по-настоящему страшно. Жутко – до тошноты. И все-таки он спросил:
– Так вы вернете мне память?…
– Память? – задумчиво повторил Дед Мороз. – Я не могу вернуть тебе память. Я не волшебник, увы. Но я расскажу тебе, кто ты такой. Почему и как ты потерял эту память. Как оказался в лесу… Хочешь?
– Я… – только и удалось выдавить Глебу.
– Да теперь уже все равно, хочешь ты или нет. Я могу, конечно, ничего тебе не говорить, но мне бы хотелось, чтобы ты знал. Так будет лучше для меня. На то, что хочется лично тебе, мне по большому счету наплевать, уж извини за откровенность.
Мутант почувствовал, как по всему телу встала дыбом шерсть. Он уже не догадывался, не предполагал – он знал: сейчас произойдет непоправимое. Его внутренний мир, каким бы маленьким, куцым он после потери памяти ни был, перевернется сейчас, рухнет, развалится на куски, раздавив при этом и его самого. И все-таки знать было надо. Не знать всего теперь, после таких слов Деда Мороза, было бы еще хуже.
– Я готов… – пошевелил он непослушными губами. – Говорите. Кто я?…
– Ты действительно Глеб, – заговорил предводитель морозовцев. Тон его голоса стал спокойным и ровным. Видимо, несостоявшийся волшебник тоже только что решил что-то для себя. Отбросил последние сомнения. И он продолжил, так же ровно и спокойно: – И, разумеется, ты мутант – думаю, это не было секретом и для тебя. Но от других мутантов тебя отличает одно весьма важное обстоятельство. А именно – кто твоя мать.
– Кто моя мать?… – эхом отозвался мутант.
– Не перебивай, ладно? Я все тебе расскажу. А потом отвечу на вопросы. На те, на которые знаю ответы. Но знаю – на многие, поверь мне. Выдумывать я ничего не стану. Так вот, твоя мать – Мария Александровна Кудрявцева, более известная в настоящее время под именем…
– Святая… – непроизвольно выдохнул мутант. Услышал себя – и вздрогнул.
– Да, Святая. Молодец! Недаром мне докладывали о твоем незаурядном уме… Но я просил не перебивать. Еще одно непрошеное слово – и мой рассказ будет закончен. Понял? Я разрешаю ответить на этот вопрос. Понял?…
– Да… – большего Глеб все равно бы не смог сейчас вымолвить.
– Ты родился уже после Катастрофы, – кивнув, продолжил Дед Мороз, – как раз во время раздрая между мутантами и теми, чьи организмы не подверглись мутации. Последних и возглавила Мария, твоя мать. Она объявила мутантов вне закона, пригрозила спалить остатки Великого Устюга в ядерном огне, если те не подчинятся ее требованиям. Она всей душой ненавидела мутантов, и мы отвечали ей той же монетой. За преданность своим идеям, за фанатичную уверенность в их истинности примкнувшая к ней «паства» – практически все немутанты города и окрестностей – прозвала ее Святой. И вот – она родила… Но родила мутанта. Да еще какого! Скрыть подобную мутацию было попросту невозможно – не помогли бы даже самые лучшие хирурги и косметологи. Предъявить такого ребенка обществу значило предать саму суть провозглашаемых ею идей; значило автоматически лишиться поста предводительницы, а то и самой жизни. Почему она сразу не убила тебя – не знаю. Наверное, материнское начало в ней было тоже сильно, как и все остальное в ее личности. Но она спрятала тебя от всех. Как от нас, мутантов, так и от своих, храмовников. Храмовники, чтобы ты знал, получили свое название потому, что от радиации они прятались в обширных подвалах разрушенных храмов и соединяющих их подземных ходах. Они расширили эти подземелья, благоустроили, приспособили для жилья. И там, в одном из дальних подземных казематов, нашлось место и для тебя. У Святой было несколько человек, буквально считанные единицы, которым она доверяла почти как себе самой. Только им она открылась, только они знали о твоем существовании. И ты рос под хорошим присмотром. Тебя воспитывали, тебя хорошо учили. В твоем распоряжении была прекрасная библиотека, ты много читал. Ты буквально все схватывал на лету. Ты развивался не только умственно, но и физически. У тебя были лучшие спортивные тренажеры. Тебя научили хорошо драться и стрелять.
Но ты рос, и скрывать твое существование становилось все труднее и труднее. К тому же, у тебя появилась одна весьма неприятная особенность – каким-то образом, судя по всему, независимо от своего желания, ты стал вызывать огонь. Устроил один пожар, затем другой, и, наконец, третий – едва не закончившийся катастрофой, поскольку над твоей «кельей» располагались хранилища боеприпасов… Это стало для Святой последней каплей. Она решила от тебя избавиться. Но не убить – ее рука так и смогла на тебя подняться, – а отправить в изгнание. Навсегда, на веки вечные. Но прогнать тебя просто так, с теми знаниями о твоем происхождении, что у тебя имелись, значило бы рано или поздно выдать себя. Даже если бы ты дал слово молчать, – под пытками или в бреду ты все равно мог бы проговориться. И тогда… она стерла тебе память. Да-да, у Святой есть такие задатки. Она куда более «волшебница», нежели я. Раньше таких людей называли экстрасенсами, еще раньше – колдунами и колдуньями. По сути, Святая – сама мутантка, только это никак не проявляется внешне. Кстати, она очень красивая женщина… Но это неважно. Так вот, она стерла тебе память – твою личностную память, оставив багаж полученных умений и знаний, – затем погрузила тебя в глубокий гипнотический сон и отправила с двумя очень надежными и преданными ей людьми. Так, во всяком случае, она о них думала… Им дали катер – один из немногих, для которых хранился неприкосновенный запас топлива, – и ночью тебя повезли по рекам подальше от Устюга. Возле населенных пунктов шли на веслах, где было можно – включали мотор. Целью было увезти тебя по возможности дальше. Но туда, где жили мутанты. «Дикие». Где тебе бы не дали пропасть. Где ты со временем стал бы одним из них. Таким местом было выбрано село Ильинское. Эти двое причалили неподалеку. Затем отнесли тебя в лес. Потом один из этих двоих вернулся. Второй остался с тобой: приглядывать, наставлять на «путь истинный» – короче говоря, «вытирать сопли» и нянчиться. Он же должен был отправлять с инспекционно-карательными экспедициями храмовников сведения о тебе для Святой в виде шифрованных записок. Но… ты не захотел остаться с «дикими». Захотел вернуть себе память. Впрочем, дальше тебе все известно и без меня. Так что вот, теперь ты все о себе знаешь, как и хотел. Во всяком случае, знаешь основное и главное. Вижу, что вопросов у тебя много, но говорить пока не разрешаю, потерпи. Сейчас расскажу, чего хочу я. А хочу я одного: узнать, где находятся ядерные заряды, которыми нас шантажирует Святая. И существуют ли они вообще. Теперь шантажировать ее буду я. Тобой. Расскажет все, что интересует меня, – пойдешь к мамочке. Заупрямится – тоже пойдешь, но о тебе будут знать все. О том, кто ты и чей. Вот, собственно, и все. Теперь можешь спрашивать.
– Я вам не верю… – прохрипел Глеб.
– Ожидаемо, – спокойно отреагировал Дед Мороз.
Он потянулся к лежавшему на столе пластиковому прямоугольнику – со сторонами примерно двадцать на тридцать и толщиной в полтора или около того сантиметров. Раскрыл его, словно раковину, что-то нажал внутри и развернул так, чтобы было видно и Глебу. Теперь предмет напоминал раскрытую книгу. Нижнюю ее часть, словно и правда у книги, занимали буквы – каждая на отдельном квадратике. Верхняя представляла собой экран, на котором тоже бежали сейчас буквы – белые на черном, – только не русские.
– Знаешь, что это такое? – спросил несостоявшийся волшебник.
Мутант кивнул. Он и правда знал, вспомнил. Это был компьютер, ноутбук, с таким и ему не раз приходилось иметь дело. В скорлупе, закрывшей Глебову память, появилась еще одна брешь.
Между тем операционная система компьютера загрузилась. На экране застыла картинка – прекрасный город у реки с величественными белыми храмами. Не нужно было никаких пояснений и подсказок, чтобы понять – это Великий Устюг. Такой, каким он был до Катастрофы.
Пальцы Деда Мороза забегали по клавишам. Картинка сменилась. Теперь Глеб увидел на экране некую зверушку – мохнатую, потешную, почему-то одетую в синий с полосками детский костюмчик. Зверушка держала в покрытых бурой шерстью лапках мяч и весело скалилась белоснежными зубками. Сзади, не в фокусе, плохо освещенная, просматривалась кирпичная стена. Такая же, как и в воспоминаниях Глеба.
– Узнаешь? – спросил предводитель морозовцев.
– Это… я?… – пришла к мутанту обжигающая догадка.
– Верно. Здесь тебе года два.
– Но… Это могли снять где угодно…
– Тоже верно. А вот здесь?
На следующем фото маленький Глеб сидел на полу и, поднеся к глазам мохнатый кулачок, плакал. А над ним, успокаивая, склонилась женщина…
Мутант задрожал. В глазах у него потемнело, и он зажмурился. Сомнений не оставалось – это была девушка из «отцовского воспоминания». Машечка… Чуть повзрослевшая, но все такая же прекрасная – лишь золотистые волосы стали короче, однако в глазах – все та же озерная синь…
– Мама… мама… – прошептал он и мысленно простонал: «Как же ты могла? Как ты могла так… со мной?…»
– Вижу, что узнал, – услышал Глеб и открыл глаза. – Дальше продолжать?
– Не надо… Но кто?… Откуда это у вас? Как вы смогли все узнать?!
– Хороший вопрос. Теперь уже можно ответить и на него, – пронзил Дед Мороз мутанта ледяным взглядом. – Помнишь, я говорил, что это лишь Святая полагала, что в ее близком окружении только абсолютно преданные ей люди? Она заблуждалась. Одним из этих людей был мой агент. Он находился с тобой неотлучно со второго года твоей жизни до сегодняшнего дня.
Глава 23
Впервые один
Пистолетец!.. Если новость о том, что его матерью оказалась Святая, потрясла до глубины души, то весть об истинной роли его косноязыкого друга буквально шокировала Глеба. Если о матери – теперь можно было признаться себе в этом – он где-то глубоко внутри, на уровне подсознания уже начинал догадываться ранее, во всяком случае, полагал, что его родители люди далеко не простые, стоявшие где-то близко к вершине власти, то насчет Пистолетца ничего подобного он не мог бы предположить никогда. Такое не укладывалось в голове, такого просто не могло быть!.. Но тем не менее, если вспомнить теперь все, проанализировать, сопоставить – все это идеально вписывалось в сказанное Дедом Морозом. Пистолетец был рядом, когда он очнулся. Пистолетец «придумал» назвать его Глебом. Пистолетец же уговаривал его поселиться в Ильинском и не согласился остаться там, когда понял, что решение Глеба отправиться в Устюг непреклонно. Когда они повстречали Сашка и паренек стал спрашивать Пистолетца о том, где тот жил в Лузе, последний начал откровенно путаться. Тогда Глеб не придал этому значения, списал все на «перепутки» в голове приятеля, теперь же стало ясно: Пистолетец никогда в Лузе не был. А его блокнот, где он начал вести свою «летопись»? А то, что его отдельно от всех увели к своему главному «галерщики»? Потом еще фальшивый лузянин сокрушался, что тот вырвал страницы с записями! Теперь ясно, что странички были переданы храмовнику сознательно, для передачи шифровки Святой. Что еще? Если подумать, то многое. Одно предупреждение «Бабы-Яги» чего стоит! И старец Прокопий прямым текстом сказал, что Пистолетец, скорее всего, морозовец. А сегодня утром, когда Глеб сам увидел, как поразительно изменился его друг… Друг?! Да какой он ему теперь друг! Гнусный, проклятый предатель!..
– Как вам удалось обмануть ма… Святую? – процедил Глеб, не глядя на Деда Мороза. – С ее-то даром.
– У Щупа тоже есть дар.
– У кого?… – поднял глаза мутант.
– Ах, да… Щуп – так мы называли Анатолия. Ну, этого твоего… как его?… Пистолетца.
– Он не мой, – злобно выплюнул Глеб. – Почему Щуп? Потому что щуплый?
– Ты догадлив. Так вот, у него есть дар – он умеет закрываться. Но не плотной стенкой – так бы твоя мать заподозрила неладное, – а мягкой, упругой оболочкой, аккуратно отводящей в сторону опасные «запросы». А еще… Еще мы решили сыграть на женской жалости. Конечно, по отношению к Святой это звучит нелепо, но все же. Мы попробовали – получилось. Ты и сам, наверное, видел, каким может Щуп казаться беспомощным, наивным и трогательным. А тут он пришел просить защиты от злых морозовцев, которых и сама Святая ненавидела всей душой. Да еще он пожаловался, как над ним издевались, как его пытали – показал изувеченную окровавленную руку…
– Так это вы его?!..
– Разумеется. Щуп сам подал идею. А окончательную жирную точку в этом вопросе поставило покушение на Святую. Конечно же, заранее тщательно спланированное, разыгранное. Пришлось даже реально пожертвовать жизнью одного из добровольцев. Он, переодевшись храмовником, проник в подземелья и выстрелил в Святую, когда та выступала перед «паствой». Щуп закрыл ее своим телом. Риск был очень велик, ведь пулю в грудь он получил самую настоящую. Доброволец, хоть и долго тренировался, все же не стал настоящим снайпером. Но мы рискнули – и выиграли. Щуп долго лечился, но после этого был допущен с святая святых, извини за каламбур. Он стал твоей главной нянькой. А заодно телохранителем, учителем, наставником…
– Он предатель! Мерзкая косноязыкая сволочь!
– Почему косноязыкая?… Ах, да, он рассказал… Это было его импровизацией. Щуп опасался, что ты, несмотря на потерю памяти, можешь его узнать. Все-таки почти всю жизнь вместе. Его голос, манеры, могли вызвать у тебя ассоциации, спровоцировать разрушение мнемоблокады. Вот он и притворился этаким бестолковым шутом, паяцем. И «украсил» свою речь этими… штучками. Говорит, едва язык не вывихнул вместе с мозгами. Но – получилось. У тебя ведь не закралось никаких подозрений?
– Не закралось.
– А насчет предателя… Извини, тебе это, конечно, весьма неприятно, я понимаю, но если уж начистоту: кого он предал? Щуп изначально был моим верным соратником, им и остался. Так что я бы на твоем месте не торопился навешивать ярлыки.
– На моем месте я, – буркнул Глеб. – Могу я увидеть этого вашего… соратника?
– Пока не можешь. Он сейчас находится на новом задании.
– Разумеется, не скажете, на каком.
– Отчего же? Напротив. У него весьма ответственная миссия – провести переговоры с твоей мамочкой.
– Она его расстреляет.
– Скорее, повесит. Но не страшно. Главное, чтобы узнала то, что требуется.
– Не страшно?… Вы так легко говорите это о своем «верном соратнике»?
– Давай отбросим сантименты. Жалость, любовь, все остальное… Жизнь сейчас такая, что эти так называемые «чувства» только мешают. Щуп знал, на что идет. Считай, половину своей жизни он посвятил этому заданию. И он его выполнил на «отлично». Но сейчас Щуп раскрыт. Использовать его в качестве агента я больше не смогу. Прозябать после всего в качестве обычной «шестерки» он вряд ли захочет сам. Так что если он погибнет, как раньше говорили, «в бою», то это и для него станет неплохим финалом. И что же здесь страшного?
– Страшно то, как вы делите людей на нужных и ненужных, на полезных и бесполезных.
– А мне это по должности положено. Если бы я делил их по-другому, то мы, городские мутанты, давно бы стали рабами храмовников. Я здесь не балетную труппу набираю, не кружок кройки и шиться веду – я сражаюсь за нашу свободу, за наше выживание. Скажешь, громкие слова, да? Но это не слова – это жизнь. Наша жизнь! Пусть мы уроды с точки зрения «нормальных» людей, но мы тоже люди! Станешь возражать? Не станешь, потому что ты и сам такой. И если бы ты родился в семье мутантов, то был бы сейчас с нами. Впрочем, думаю, и так будешь.
– Не буду, – огрызнулся Глеб. Но уверенности в его голосе по-убавилось.
– Посмотрим, – не стал развивать тему Дед Мороз. – Еще есть вопросы?
– Кто мой отец? – неожиданно вырвалось у мутанта.
– Не знаю. Правда, не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Но сильно сомневаюсь, что он сейчас среди храмовников – что-нибудь бы да просочилось. И уж тем более он не среди наших.
– Тогда еще вопрос…
– Давай.
– Почему вы решили шантажировать Святую только сейчас? Если вы знали обо мне с самого начала… Если у вас были мои фотографии…
– «Вы знали» – не совсем правильно. Я знал. Один. Ну, еще Щуп, конечно, но принимать глобальные решения не его прерогатива, да и рядом его не было. А я думал об этом. Разумеется, думал. Но что у меня было? Фото Святой с забавной зверушкой? И что?… Это ты сразу все понял; скорее даже почувствовал… А остальным – что эта фотография?… Да и как я ее покажу людям? Буду ходить с ноутбуком по улицам?… Ну, хорошо. Допустим, я как-то сумел показать ее большому количеству людей. Допустим, убедил своих, что «зверушка» – это ребенок Святой. А как я стану убеждать в этом храмовников? Да, слухи разлетаются быстро. Но слухи – это слухи. А Святая – далеко не дура. Что бы она сделала в первую очередь? Избавилась бы от тебя. Уж не знаю как – отправила бы, как сейчас, в ссылку или все же убила бы… Нашла бы способ. В конце концов, просто сказала бы, что подобрала «зверька» на улице. Ради забавы. Короче говоря, вероятность успеха моей авантюры составила бы слишком малый процент, чтобы ради него рисковать.
– Рисковать? Чем? Не получилось бы – и все бы просто осталось так, как и было.
– Э, нет! Ты не знаешь Святую! Она бы этого просто так не оставила. Она бы мне это припомнила! Нет, я все тогда взвесил и решил подождать. Вот – дождался.
– Но ведь и сейчас она может от всего отказаться.
– Может быть и такое. Но теперь у меня есть ты. А живой, реальный ты – это не «зверушка» на фото. И ты не выполз из подворотни – такого колоритного мутанта не могли бы не заметить раньше. А в приложение к тебе, живому и настоящему, совсем по-другому будет смотреться и фотография. Причем, она у меня не одна, все периоды твоей жизни запечатлены, Щуп постарался на славу. Есть еще и история с твоим «изгнанием». Даже если Святая заткнет рот Щупу, свидетелей все равно хватит. Жители Ильинского, Слободки, Деревеньки… В общем, отвертеться Святой станет очень трудно. Пусть даже большинство и поверит в ее оправдания – останутся и те, кто поверит мне, кто перестанет доверять «непогрешимой» Святой. А зараза недоверия – тот же вирус, распространится среди храмовников быстро. И все – Святой крышка. А она, я повторяю, не дура. И тоже все прекрасно понимает. Ставлю девять против одного, что она не станет так рисковать.
Глеб задумался. В словах Деда Мороза присутствовала очевидная логика. Но даже если тот заблуждается в своих рассуждениях, какая разница? Вот лично ему, Глебу, какая?
– У меня больше нет вопросов, – сказал он.
– Тогда предлагаю тебе вернуться в свой «люкс», – развел руками Дед Мороз.
– Что еще за «люкс»?
– Раньше так назывались номера повышенной комфортности в гостиницах… Ну, в специальных домах, где останавливались приезжие.
– Я читал про гостиницы. Только мой «номер» на повышенную комфортность не тянет. Скорее, на тюремную камеру.
– Пусть так. Не обессудь. Все равно тебе здесь недолго кантоваться – переночуешь эту ночь – и… Как бы ни ответила Святая на мое предложение, ты все равно вернешься к ней. Разве что в случае ее отказа – чуть позже… Думаю, завтра с утра все уже станет ясно.
Дед Мороз нажал на столе кнопку, и в кабинет вошел охранник.
– Отведи нашего гостя назад, – сказал несостоявшийся волшебник. – И передай всем: он мне очень дорог. Если вдруг что – головами ответите.
Глеба снова заперли в подвальной комнатушке. В камере, как он только что сказал Деду Морозу. Мутант не раздеваясь растянулся на кровати. Спать не хотелось – выспался. Да и не смог бы он сейчас уснуть, после всего-то услышанного.
Он – сын Святой! Казалось бы, большей нелепицы не придумать, но это истинная правда. Даже без предъявленных Дедом Морозом фотографий он бы в конце концов в это поверил. Потому что такое никто бы в здравом уме не стал выдумывать. Потому что иначе не было бы никакого смысла в затеянном шантаже. И потому еще, что теперь картинка сложилась полностью, в ней не осталось больше явных лакун. Разве что отец… Кто его отец? Где он сейчас?… Глеб решил, что обязательно выяснит это у матери при встрече.
А ведь эта встреча состоится уже завтра… Ждет ли он ее, хочет ли?… Мутант прислушался к своим чувствам. Они почему-то молчали. Наверное, потому, что так и не проснулась память. Да, теперь он узнал о своем происхождении, о своем прошлом. Но он это знал, а не помнил. Интересно, а чувства тоже живут в памяти? Ведь, наверное, он что-то испытывал к Святой: сыновью любовь, привязанность, нежность или еще что-то подобное. Но не стало памяти – не стало и чувств. Сейчас он не чувствовал по отношению к матери ничего, даже почему-то той ненависти, что питал к ней, как к предводительнице храмовников, до этого. Но та ненависть относилась именно к предводительнице, к Святой, а не к матери. А вот к матери – совсем ничего. Кроме, разве что, обиды за то, что она его прогнала. Впрочем, обида, и весьма острая, – это, как ни крути, все же производное чувств, а не разума. Умом же он понимал, и пытался убедить себя, что «прогнала» – не совсем верное слово. Ведь она не вышвырнула его прочь просто так, на произвол судьбы. Она – вынужденно, по крайней необходимости отправила его подальше от родного дома с надеждой, что он найдет свой новый дом там. Она дала ему провожатого: человека, бывшего рядом с самого детства, того, кто, по сути, вырастил его, кто знал его не хуже собственного сына…
Глеб, вспомнив о Пистолетце, бешено затряс головой: «Нет, нет, нет! Не хочу о нем вспоминать! Как он мог?! Как мог? Предатель!» И тут же вспомнились слова Деда Мороза: «…кого он предал? Щуп изначально был моим верным соратником, им и остался». Все верно, спорить трудно. Но ведь для него, потерявшего память Глеба, Пистолетец тоже стал соратником, более того – стал другом! Мутант отчетливо, ясно вспомнил то, что он сказал уже почти в конце пути Анатолию: «Я навсегда запомню, что ты для нас сделал. До самой смерти не забуду, поверь! Даже если вся остальная память откажет». И что теперь? Наплевать на свое обещание? Растереть и забыть?… Но ведь Пистолетец действительно это сделал… Неважно, чьим агентом он при этом был – Деда Мороза, Святой… В первую очередь, он был тогда человеком, другом и совершил свой поступок ради друзей, а не по приказу своих предводителей.
Глеб стиснул зубы и сжал кулаки. Ну почему, почему так все вышло?! У него появились друзья, он впервые начал верить, что он уже не «ничей». А теперь?… Теперь он снова ничей. Он никогда не сможет быть с морозовцами, что бы там ни говорил Дед Мороз. Он узнал, кто его мать, но не сможет быть с ней в принципе, даже если сам этого захочет, хотя и такого желания нет. И друзья… Друзей он тоже потерял. Пистолетец… Нет, о Пистолетце не надо, слишком больно. А Сашок? Что теперь будет с Сашком? На данное предводителем морозовцев обещание можно теперь не надеяться. Если тому плевать на судьбу одного из лучших агентов, что ему за дело до какого-то мальчишки-мутанта?… Впрочем, если ему, Глебу, самому суждено завтра увидеться с матерью, он обязательно попросит у нее не трогать Сашка. Правда, если она станет слушать – ведь ей тоже плевать. И если Сашок еще жив…
Мутант вдруг с острой, холодной отчетливостью ощутил, что он впервые остался один. Совсем один. Один-одинешенек на всем свете! Один – и ничей… Как же прав оказался старец Прокопий!
«Но за что?! – снова сжал кулаки Глеб. – Разве я в чем-то виноват?! Разве виноват, что родился уродом? Разве виноват, что вообще появился на свет? Кого я об этом просил?!»
Необузданная злость на весь мир охватила мутанта. Почему Катастрофа не уничтожила всех? Почему не вырвала с корнем этот мерзкий сорняк – людское племя? Трусливое, жадное, злобное, лживое, жалкое в своих потугах казаться пупом Вселенной! Что осталось от вас, вершители мира, возомнившие себя богами? Предводители мусора, князьки отбросов! Крысы, готовые вцепиться друг другу в глотку за ком тухлой падали!.. Плесень!
– Ненавижу!!! – завопил мутант, вскакивая с кровати.
Он шагнул к двери, намереваясь вынести ее пинком, даже занес ногу. Но услышал вдруг крики. Где-то там, в глубине коридора, а может и выше, испуганно вопили люди. Что именно, Глеб не смог разобрать. Но первой его мыслью было: «Это мама. Узнала от Пистолетца, что я у Деда Мороза, и решила меня отбить!»
Выбить дверь оказалось для мутанта плевым делом: один удар ногой – и та вылетела в коридор. В нос сразу шибануло запахом гари. «Включив» «ночное зрение», Глеб увидел опускающиеся в подвал клубы дыма. Наверху определенно что-то горело, причем горело весьма активно – теперь, помимо людских криков, мутант услышал и треск разбушевавшегося пламени.
Вариантов, по мнению Глеба, могло быть три: случайность, нападение храмовников и его «пирокинетизм». Причем, вероятность этих вариантов он оценил в противоположном перечислению порядке. И за последний вариант он бы поставил вдесятеро больше, чем за два других вместе взятых.
Однако сейчас было не до подсчетов вероятностей. Пусть даже пожар вызвал выбивший копытцем искру северный олень, это дела не меняло. Нужно было выбираться отсюда, причем немедленно.
Мутант огляделся в поисках охранника. Неужто сбежал? Что же тогда за служаки у Деда Мороза?…
Ах, вон оно что!.. Охранник лежал под выбитой дверью. Отлетев, та ударила бугая по лбу и лишила чувств. Глеб отбросил дверь в сторону, поднял оброненный охранником автомат, забросил его себе за спину и склонился над парнем.
– Вставай, служивый! – похлопал его мутант по щеке. – Хватит спать, а то не проснешься вовсе.
Охранник замычал, но глаза не открыл.
– Вот ведь, на мою голову!.. – сплюнул Глеб, присел, подхватил бугая за ноги, забросил их себе на плечо и с трудом поднялся.
Пошатываясь, он добрался до ведущей из подвала лестницы. Та была слишком крутой, чтобы взобраться по ней с такой ношей. Мутант сбросил охранника на пол и вновь принялся хлестать того по щекам:
– Да очухивайся же ты, боров! Зажаришься ведь сейчас!
Поняв, что усилия бесполезны, Глеб побежал вверх по лестнице. Наверху дым застилал уже все вокруг, ничего не было видно. Тем не менее, нужно было срочно найти кого-то, кто помог бы поднять бесчувственного охранника.
И тут мутант услышал голос Деда Мороза. Фальшивый волшебник вопил, переходя на визг:
– В подвал!!! Живо в подвал!!! Спасайте пленника, сволочи! Яйца всем оторву, если он сдохнет!!!
«Очень удачно», – подумал Глеб, зажимая нос и рот рукавом, и как только увидел в дыму чей-то силуэт, крикнул:
– Он внизу, под лестницей! Без сознания, надышался дыма… Я не смог поднять…
– Так пошли, поднимем!
– Не могу, – не очень-то даже и притворно закашлялся мутант, – я сам надышался, сейчас упаду…
– Хрен с ним! – крикнул рядом кто-то еще. – Пошли, со мной Петруха еще, втроем дотащим… А то Дед нас кастрирует точно!
Теперь с чистой совестью можно было спасаться самому. «Все-таки порой одному быть гораздо удобней», – подумал Глеб.
Глава 24
Вознесение
Оказавшись на улице, мутант завертел головой. Было бы очень обидно, если бы его сейчас поймали. Но царившая вокруг суета и наступившая ночь послужили ему отличными помощниками. Правда, ночь все-таки была не совсем темной, но этого света было недостаточно, чтобы хорошо рассмотреть человека издали. Благо одет был Глеб так же, как все, и ничем, кроме мохнатой морды, от других не отличался.
А Терем Деда Мороза пылал, превратившись в сказочный огненный дворец. Его поливали из пожарной машины – имелась тут, оказывается, и такая, – но с тем же успехом можно было водить вокруг него хоровод: «Гори, гори ясно, чтобы не погасло!»
«Дурень ты все-таки, – с усмешкой подумал мутант о предводителе морозовцев. – Ведь знал же, что я огнеопасен, Пистолетец тебе докладывал, так нет же – привез меня сюда. Не нашлось, что ли, другого каменного здания, если в том, рядом с обителью Святой, держать побоялся? А то ведь сам же и сунул спичку в кучу хвороста. Предводитель безмозглый! Ну, прыгай теперь, подставляй задницу; петух жареный – вот он».
От фасада Терема уходила вдаль широкая еловая аллея. Глеба так и порывало пойти по ней – неспешно, посвистывая, внаглую. Но совсем за дураков держать противников не стоило. Поэтому он поправил автомат и юркнул за ближайшие ели. Пошел вдоль аллеи, она все-таки служила каким-никаким ориентиром и наверняка должна была вывести к дороге. В какой стороне находится Устюг, мутант понятия не имел, но дорога это как-никак дорога – к людям рано или поздно выведет, а у людей есть языки. У него же, если что, есть теперь автомат, чтобы эти языки развязать.
Ну, а конечная цель была теперь определенной и ясной: город Великий Устюг, Успенский собор. Вспомнилась вдруг слышанная когда-то песня: «Здравствуй, мама, возвратились мы не все…» «Хотя почему не все? – подумал Глеб. – Один возвращальщик уже у нее. А я – вот он; прошу если уж и не любить, то жаловать».
К дороге он так и не вышел. Совсем чуть-чуть не дошел, но – не судьба, видимо. Сверху раздался вдруг шум, словно сильный порыв ветра пронесся по макушкам елей. Собственно, так мутант и подумал, потому и не стал задирать голову. Видать, последние события взбудоражили психику, расслабили внимание, притупили чувство опасности, вот и… Сильный толчок в спину, треск рвущейся ткани, а уже в следующее мгновение Глеб осознал, что летит.
Ели стремительно ушли вниз и сделались маленькими, словно игрушечными. Игрушечным стал и пожар – так, костерок на полянке. Наверное, полюбоваться всем этим было бы очень любопытно, но сейчас мутанту было совсем не до этого. Умение летать уж точно не входило в число его способностей, в этом он был уверен. Как и в том, что нечто подцепило его сзади, прорвав ткань куртки и рубашки – теперь спереди одежда впилась в его грудь под тяжестью тела. Дышать стало трудно, но, в принципе, терпимо. Оставалось понять, что же это за «нечто» такое, сумевшее схватить его, словно котенка за шкирку?
Стоит сразу сказать, что описанное выше не являлось истинными, «дословными» мыслями Глеба. Да, в сухом остатке его впечатления и размышления выглядели, в общем-то, так. Как говорится, конспективно. На самом же деле мутант в первую очередь испытал дикий, первобытный страх. Летать ему и в самом деле до этого не приходилось, поэтому сейчас он, забыв о стыде, чувстве собственного достоинства, мужской гордости и прочих «обязательных мужских качествах», готов был завизжать, как девчонка. Не сделал же он этого исключительно потому, что ужас сковал горло и свел челюсти. Ну и, как уже говорилось, впившиеся в грудь рубашка и куртка затруднили дыхание. И, заметьте, это еще до того, как Глеб узнал причину своего «вознесения»!
А вот когда он поднял голову… В общем, все то, что говорилось выше о диком страхе и ужасе, охватившем мутанта, о скованном горле и прочей ерунде, – все это можно перечеркнуть и забыть. Потому что самое настоящее, самое что ни на есть живое воплощение ужаса было сейчас рядом с Глебом. Даже не просто рядом – оно держало его в своих когтях. И это не фигура речи, не образное выражение, это сущая правда, буквальная констатация факта. Мутанта несла в когтях такая же «птичка», что напала на плот беглецов возле села Ильинское.
Можно быть смелым, переплывая бурную реку, если умеешь плавать. Можно быть смелым, отбиваясь от напавших подонков, если умеешь драться. Можно быть смелым, даже идя в штыковую атаку на хорошо вооруженного врага, если уверен, что погибнешь за правое дело. Куда труднее быть смелым, вися между небом и землей в когтях у кошмарного чудища, когда вариантов развития дальнейших событий всего только два: разбиться, упав с большой высоты, или быть съеденным заживо – во время или после полета, не суть. Плюс никакой моральной поддержки; правое дело – у несущего тебя монстра: набить себе брюхо. Тобою. И веди ты себя хоть как настоящий мужчина (кстати, интересно, как это будет выглядеть в данном случае – может, с выпученными глазами выть «Интернационал»?…), хоть как истеричная баба, аппетит ты этим зверюге не испортишь.
Покрытая светлой чешуей «лебединая» шея «птички» выгнулась вниз, и на Глеба уставился блеснувший желтым фосфором глаз. Огромный, пустой, равнодушный. Чуть сузился вертикальный зрачок – навелся фокус. Мутант зажмурился: все… Но прошла секунда, другая – а может, уже минута, две или десять; время изменило свой бег – и ничего не происходило.
Глеб осторожно раскрыл глаза. Он по-прежнему летел. «Птичка» больше им не интересовалась. К мутанту вернулась какая-никакая способность мыслить: «Наверное, тварь сытая. Несет меня к себе в гнездо, чтобы съесть позже. Или чтобы птенцов накормить…»
Он нашел в себе силы посмотреть вниз. Там проплывала ниточка дороги с разбросанными там и сям крохотными коробочками избушек. В стороне справа поблескивала лента реки. Чуть впереди, на левом ее берегу, виднелась россыпь какого-то мусора. Большая такая россыпь, расчерченная вдоль и поперек тонкими линиями. «Да это же Устюг! – дошло до Глеба. – Дернуло же меня к тебе возвращаться! Ну ничего, больше уже не вернусь. Грызите там себе глотки и дальше, мою еще скорее перегрызут».
Разрушенный город приближался. «Неужели у этой твари гнездо там? – мелькнула новая мысль. – Неужели все-таки придется вернуться? Как в насмешку… Обидно. Хотя какая разница?»
Но нет, «птичка» стала забирать влево. Странно, но это почему-то раздосадовало мутанта. Ведь только что сожалел, что чудище летит в Устюг, а вот теперь… Будто подсознательно все же рассчитывал, что крылатая тварь «довезет» его до нужного места, раскланяется и отвалит. А теперь вот и этой надежде приходит конец.
И эта неожиданная, глупейшая в его положении досада заставила Глеба начать соображать. В первую очередь он вспомнил об автомате, даже зарычал от злости на свою забывчивость. Попытался снять с плеча ремень – не получилось; видимо, оружие застряло между когтями твари. Дернул сильнее, ремень чуть подался. Дернул еще… «Птичка» снова выгнула шею и зашипела, показав из зубастой пасти раздвоенный язык. Неожиданно это не только не испугало, но наоборот завело мутанта. «Не нравится? – злорадно подумал он. – Вот и хорошо. Буду тебя доставать, гадина. Может, хоть разозлишься да быстрее меня слопаешь? Надоело уже играть в летающий пирожок». И он стал дергать автоматный ремень с такой силой, на какую был только способен. «Птичка» стала шипеть не переставая. Затрещала ткань куртки. «О! Так даже лучше! Упаду, разобьюсь, а там пусть хоть сама ест, хоть детишкам по кусочкам носит – мне будет уже по хрен».
– Чтоб ты подавилась, сука крылатая! – яростно завопил Глеб, как-то совершенно уже немыслимо вывернулся, дотянулся до автоматной ручки и нажал на спусковой крючок.
«Та-та-та!» – пролаял автомат и умолк.
– Что? И здесь только три патрона?! – истерически захохотал мутант.
Впрочем, истерить ему довелось недолго. Крылатая тварь издала скрежещущий визг и стала стремительно падать, заливая Глеба липкой, горячей, отвратительно пахнущей кровью.
Намокшая куртка выскользнула из когтей. Мутант был снова свободен. Теперь уже до конца жизни. «Жаль лишь, – успел подумать он, – что этой жизни осталось от силы пара секунд».
Стукнуло его сильно, сразу перехватило дыхание. Но падение не закончилось – ни темнотой небытия, ни как таковое, в принципе. Глеб продолжал лететь, но как-то медленно, вязко, цараписто… Полет прекратился, но на самого мутанта что-то, шурша, продолжало падать. Что-то колючее, дурманяще пахнущее… Глеб попробовал встать, пошатнулся, упал в это дурманящее и колючее, но в то же время безопасное, мягкое. Засвербило в носу. Мутант оглушительно чихнул. Еще и еще раз. Встал на колени, помотал головой. И только теперь догадался открыть глаза, которые он, оказывается, зажмурил, как только начал падать.
Глеб поднялся с колен и осмотрелся. Его окружали вороха душистого сена. Оглянулся и увидел развороченный стог. Мысленно ахнул: такое везение показалось ему невозможным. Если мерилом невероятности какого-либо события обычно является поиск иголки в стогу сена, то здесь в роли иголки выступил сам стог.
Мутант пошатываясь вышел на чистое место. Стал отряхивать сено, но оно прилипло к начавшей запекаться крови, которой он был залит с головы до пят.
«Нужно срочно искать водоем! – подумал Глеб. – Очень срочно. Иначе я сдохну от этой вони. И сведу с ума любого, кто меня увидит. А если вдруг кто-нибудь наблюдал мой полет, то как бы не стать героем легенды о сошедшем с небес кровавом духе».
С одной стороны поля, на котором располагалось еще несколько стогов, сплошной стеной темнел лес. С другой, гораздо ближе, виднелись небольшие рощицы. Над одной из них как раз показался край солнца. Туда и решил отправиться мутант.
Еще не доходя до ближайших деревьев – высоких, но скрученных радиацией, словно старческим артритом, берез, – Глеб увидел на их кронах нечто большое и темное. Приблизившись, он сразу узнал своего недавнего «знакомого» – летающего монстра, зубастую «птичку». Мертвая тварь зацепилась распахнутыми кожистыми крыльями за верхние ветви и висела теперь, распятая, как для просушки. Подойдя еще ближе и стараясь не попасть под увесистые капли густой крови, все еще вытекающей из ран, мутант заметил в скрюченных агонией пальцах чудовища свою изодранную куртку и автомат, свисающий на ремне с кривого когтя. Первой мыслью было залезть на дерево и достать оружие, но Глеб тут же отогнал ее: к чему эта бесполезная без патронов железяка?
Пройдя насквозь рощицу, мутант нашел наконец то, что искал: вдоль крайних деревьев, весело журча, текла небольшая речушка, скорее даже ручей. Глеб быстро разделся, залез в холодную воду и принялся кататься в ней, рыча от удовольствия и холода. Затем, стоя на четвереньках, словно большой зверь, вволю напился, вышел на берег и принялся за стирку. От рубахи, изодранной когтями «птички», остались, в общем-то, клочья. Но мутант все же решил, что пусть лучше так, чем пугать людей голым «шерстяным» торсом – примут еще за какого-нибудь медведя да поднимут на вилы!
И тут краем глаза он заметил в рощице какое-то движение. Что-то белое мелькнуло меж белых стволов. Внутренне собравшись, мутант продолжил стирку. При этом, боковым зрением он попытался рассмотреть увиденное получше. Но не увидел, а услышал.
– Кто это? – донесся до него настороженный шепот. Голосок был явно детским, причем, скорее всего, принадлежал девочке.
Глеб несколько расслабился, хоть и продолжал держать ухо востро.
– Медведко, – зашептали в ответ. Тоже вроде как девочка, разве что чуть старше.
– А чего он тут?
– Рыбу ловит.
– А нас не словит?
– Мы убежим.
– Пойдем-ко лучше отсель, робить надо, мамка осерчает.
– Испужалась, малята? Не бось, не тронет медведко. Он летом сытый.
– Я не испужалась. Токо ить недосуг! Сена-то много ишшо загребать, до ночи не управимся.
– Управимся. Мамка придет, подмогнет. А медведко уйдет, не увидим боле.
– А чо на его и глядеть-то? Поглядели ужо. Ой!..
– Чего ты?
– Медведко-то… Он ить не рыбу ловит. Он портки стирает!
– Каки-таки портки? На што ему портки-то?
– А ты глянь, глянь!..
– Так и есть – портки…
– Он кого-то съел, поди, вот одежку и полощет… Гли-ко, водица-то красная бежит!.. Кровь это!
Мутант перестал стирать и замер, ожидая, пока девочки уйдут. Но те тоже замерли, затаились, притихли.
Глеб стал думать, как ему быть. Развернуться и зарычать, чтобы дети испугались и убежали? Но как бы до смерти не напугать девчонок или заиками не сделать. Или же выйти к ним, сказать, что он человек, а заодно и дорогу спросить? Так ведь тоже напугать может – медведь, да еще и говорящий! И потом, неудобно как-то: к девочкам – и без штанов!..
Ладно, попробуем так, не оборачиваясь, осторожно…
– Девочки, а девочки! – позвал мутант как можно более ласково.
– Ай!.. Ой!.. – вскрикнули обе сразу.
– Говорит!.. – зашелестела одна.
– Может, не медведко то, а лешак? – зашипела вторая.
– Я не медведь, девочки, и не леший, – сказал Глеб. – Я человек. Мутант только. Меня Глебом зовут. А вас?
Сначала в рощице стало тихо. Потом один из голосочков робко произнес:
– Я – Олька.
– А я – Нюрка, – долетел и второй. Девочка для чего-то добавила: – А мамку нашу Юлей кличут.
Мутант тут же невольно вспомнил погибшую Нюру. Вздохнул и спросил:
– Вы ведь мутанты?
– А то, – ответила одна из девочек – кажется, младшая, Оля. – Не храмовники ж!
– А вы знаете про храмовников? – удивился Глеб.
– Кто ж про них не знает! – фыркнула Нюра. – Мы ж не дикие.
– То есть… как не «дикие»? – обомлел мутант. – А кто же вы?
– Наш батя – морозовец, – с гордостью произнесла одна из девочек. – Значит, и мы тож.
– Погодите… – начал поворачиваться Глеб, но вовремя вспомнил про наготу, подал назад. – Но ведь морозовцы живут в Устюге!
– Так и мы в Устюге. Вон, Устюг-то, тамока, за ельничком. Он большой шибко, а тутока его краешек.
– Ах, вот оно что! Ну, это хорошо, спасибо вам, – искренне обрадовался Глеб. – И… вы простите меня, я, наверное, ваш стог-то разворотил…
– Пошто? – сердито спросила Нюрка.
– Я нечаянно. И еще… Не ходите через эту рощицу, обойдите лучше сторонкой.
И снова, теперь уже Олька:
– Пошто?
– А там… – стал подыскивать нужное слово мутант. – Там такая бяка висит… Мертвая. Страшная!
– Ты ее убил?
– Я.
– Пошли смотреть бяку! – восторженно выпалила Нюра.
– Не… – откликнулась Оля. – Мамка осерчает. Робить надо.
– Испужалась, малява!
– Я не испужалась!..
Девичьи голоса стали удаляться. Глеб достирал штаны, выжал их и рубаху, развесил на ближайшем кусте для просушки и принялся очищать от крови сапоги.
Глава 25
Нехорошее решение
Солнце взбиралось все выше и выше. Мутант вытянулся на траве и стал задремывать. «Ничего, – уже в полусне подумал он. – Покемарю… Как раз одежда подсохнет».
Покемарил он на славу. Когда проснулся, солнце стояло уже в самом зените. Штаны и рубаха почти высохли. Одевшись, Глеб услышал, как заурчало в животе. Что там говорили девчонки о рыбе? Подошел к ручью, стал высматривать. Никакой рыбы не увидел. Да если бы и увидел, чем ловить? Опять рубаху мочить? Нет уж, лучше в сухой до города прогуляться, там, может, удастся чего-нибудь раздобыть. В крайнем случае, постучаться в первый попавшийся дом и попросить хоть пару морковок. Неужели откажут?
Мутант нахмурился. Куда он собрался стучаться? У кого просить? У морозовцев? Да его же наверняка вовсю ищут! Он ведь теперь морозовцам враг. Шутка ли – спалил Терем самого Деда Мороза! Вряд ли его, конечно, казнят за это. Во всяком случае, не сейчас. Сначала Дед Мороз доиграет начатую партию. А вот потом?… Состоится ли его передача Святой, как планировалось изначально? Или, предъявив его матери и добившись своего, предводитель морозовцев его в отместку прикончит? А если Святая заупрямится – прикончит уже стопроцентно. Так что попадаться в лапы морозовцам ой-ей-ей как чревато! И девочки его видели. Ведь обязательно расскажут матери, та – мужу, а там… Вот ведь идиот мохнатый, разлегся тут, а морозовцы, может, уже кольцо сжимают! Надо бежать, и бежать срочно. Вот только куда?…
Глеб, отойдя уже шагов сто от ручья, снова остановился. Итак, в город нельзя, там морозовцы. И там же, кстати, храмовники. А что храмовники? Ему ведь теперь вроде как именно к ним и надо… Мутант задумался. В голове у него все окончательно перепуталось. К храмовникам он не хотел тоже. Да и что он им скажет: отведите меня к маме, я потерялся? То-то обрадуется его появлению мамочка! Вот уж устроит он ей сюрприз! Безо всякого Деда Мороза завершит ее владычество. Впрочем, так ей и надо. Нечего было родного сына в подземелье держать, а потом вышвыривать, словно надоевшую собаку!..
Подумал так – и стало стыдно. Снова прокрутил в мозгу обдуманное ранее. И снова пришел к выводу, что как бы лично ему не было обидно, но Святой, в общем-то, по-другому поступить было нельзя. Нет, можно было его, конечно, убить, но ведь она не сделала этого. Просто из жалости или потому что любила?… Да какая разница – не сделала же!.. А он появится и устроит ей за это подлянку. Нет, так тоже нельзя. Не по-человечески это, пусть даже он к Святой никаких сыновних чувств и не питает. Не по-человечески?… Тут Глеб вдруг снова вспомнил, как собирался голыми руками душить Святую за смерть девочки Нюры, поэтессы-мутантки Олюшки-Заюшки, за собственное беспамятство… Почему же сейчас притупилась эта ненависть?… Да что там притупилась – осталась, конечно, боль в сердце, появилась досада, что именно его мама стала виновницей всего этого (правда, кто знает, а велика ли конкретно ее вина?), но вот как раз ненависти, той самой, нестерпимой, злой, колючей, продирающей насквозь, больше не было. Неужели ощущение родства может так повлиять на мысли и чувства?… Видимо, все-таки да. Как бы это ни было печально. Да что там печально! Отвратительно, мерзко!.. Будто и он стал сообщником.
Хорошо. И что же теперь делать? Куда идти? Может, никуда? Вернуться к ручью, сунуть голову, вдохнуть водицы… Нет, не сможет, инстинкт самосохранения не даст голове удержаться под водой достаточно долго, мелок ручеек. Тогда уж надо к Сухоне идти. Выплыть на самый стрежень, на самую глубину, нырнуть до дна или докуда сможет, а там уже вдохнуть как следует…
Вот как. Ничей. Теперь уже точно ничей. Прав, как же прав оказался Прокопий! Все про него точно увидел. Про них про всех! И что Пистолетец не храмовник, и что они с Сашком не морозовцы…
Сашок!.. Глеб вздрогнул. Как он мог забыть о Сашке?! Но… А как теперь быть с пареньком? Чем он теперь может ему помочь? Идти все же на поклон к матери – так она, лишившись тут же власти, все равно Сашку не поможет. Возвращаться с раскаяньем к Деду Морозу – так он и до этого не стал бы помогать никакому Сашку… Пойти самому, напролом? На авось, на удачу, вдруг отобьет?… Так не отобьет же. И куда идти, понятия не имеет.
Что же делать?!.. Пожалуй, выход и впрямь лишь один – головой в Сухону.
На душе у мутанта стало так мрачно, как не было еще никогда в жизни. Во всяком случае, в этом ее отрезке, который он помнил. Да и в том, прошлом, скорее всего, не было тоже. Тогда он жил, пусть и под землей, не видя солнечного света (или иногда его все же втайне «выгуливали»?), но на всем готовеньком, не ведая забот и печалей. У него были книги, хорошие учителя (Пистолетец еще и сволочь хорошая!), заботливая и может даже любящая мамочка… Вряд ли тогда его душу мог заполнять такой беспросветный мрак, как сейчас. Жизнь на самом деле, совершенно буквально потеряла смысл. В ней не было для него, Глеба, неприкаянного, никому не нужного уродливого мутанта, абсолютно никакого будущего. Он был не просто ничей, он был лишний. Даже не пустое место, а помеха. Так что о чем тут еще думать? В реку – и точка.
А может, повеситься здесь, на березке? Ремень есть, березок – хоть… попой кушай!.. Но почему-то вешаться казалось недостойно, противно. Где-то он даже читал (теперь уже не вспомнить, где и когда), что во время повешения опустошается мочевой пузырь, а иногда и кишечник. Представил, как будет висеть с мокрыми, вонючими штанами – и стало тошно. А еще если Нюра с Олей наткнутся!.. Нет-нет! Только в реку! Там в любом случае будешь сырой, и принюхиваться некому – рыбы любого сожрут. Эх, и зачем он, дурак, «птичку» убил? Та бы им хоть деток накормила – все бы польза была для кого-то!..
Решение идти к реке оформилось, вызрело и стало теперь единственной целью Глеба. Но ломиться к ней напролом все же не следовало. Попасться сейчас в руки что храмовников, что морозовцев значило бы испортить все, не только продолжить свои мучения, но еще и навредить матери. И неважно, что он не испытывает к ней никаких чувств; мать есть мать, зачем брать лишний грех на душу?
Мутант вспомнил, что сказали девочки: краешек Устюга начинается за ельником. Поэтому туда он не пойдет. Но для начала не мешает определиться, где именно расположен этот краешек, чтобы ненароком не забрести именно туда.
Глеб огляделся. Вон еще одна березовая рощица, вон заросли кустарника, а вон, рядом с кустами, и ельник. Наверное, он и есть, других елок вокруг что-то не видно.
Мутант не стал сразу выходить на открытое место, пошел по краешку рощи. Потом пересек неширокий участок поля до кустарника. В сами кусты не полез, те росли слишком густо, – тоже пошел по краю. Добравшись до ельника, он вдохнул полной грудью. Хвойный, смолистый запах бодрил, даже стало подниматься настроение. Но тут же вспомнилась поговорка: «Перед смертью не надышишься», и на душе опять стало черно. Глеб пересек ельник и осторожно высунулся за крайние елочки.
Вниз шел некрутой уклон. Метрах в пятидесяти впереди виднелась дорога. Слева вдоль нее стояли домики – одноэтажные, бревенчатые, самые обычные деревенские избы. Но Глеб уже знал, что мутанты Устюга в основном в таких домах и живут, так что наверняка это и был тот самый «краешек» города, о котором говорили девочки. Дальше обзор закрывали деревья, так что развалин Устюга он не увидел, но, судя по всему, он сориентировался правильно, других вариантов вроде не просматривалось. Тем более – и это было сейчас для Глеба самым важным – далеко впереди, в разрывах между многочисленными группами деревьев и кустов, он увидел блеск воды. Наверняка это и была Сухона, его цель. Теперь следовало двигаться очень осторожно, перебежками между этими островками растительности. И желательно сначала уйти вправо, подальше от домов.
На то, чтобы добраться до реки, у него ушло очень много времени. Он ни с кем не столкнулся, но зато проголодался так, что кроме еды больше ни о чем не мог думать. Пробовал даже жевать траву, но тут же выплюнул, есть это было невозможно. Конечно, Глеб знал, что существуют и в этих краях съедобные травы – вон, нашел же тогда Пистолетец вполне даже вкусные пýчки, – но как они выглядят, где их искать оставалось для него загадкой.
Мутант начал думать, где бы ему раздобыть хоть какой-нибудь пищи, но быстро вспомнил, что он сейчас собирался делать. «Ты все-таки самый большой идиот из всех, кого я знаю, – мысленно сказал он себе. – Собрался топиться, а думаешь, чего бы поесть! Может, логичней все-таки поменять приоритеты? Сначала подохни, а там, глядишь, и другая проблема снимется».
Глеб подошел к воде. Сначала подумал, что в этом месте слишком пологое дно – долго придется брести до стремнины. Потом рыкнул на себя: «Не ищи отмазку! Решился – значит, все. Долго ему брести! Ничего, прогуляешься напоследок». Но тут сознание, которому уходить навечно в небытие, видимо, очень уж не хотелось, решило еще потянуть время и задало новый вопрос: раздеваться или тонуть как есть, в одежде? Впрочем, вопрос этот мутант сразу же посчитал глупым. Во-первых, в одежде легче и быстрей утонуть – мокрая, она сама потянет на дно, а когда вода наберется в сапоги, потянет довольно быстро. Во-вторых, если его тело когда-нибудь найдут, то пусть уж оно будет одетым. Ему-то уже все равно, но если представить… Неприятно, в общем.
– Ладно, хорош тянуть, – сказал он вслух. – Пошел-пошел!
Глубоко вдохнув, словно тотчас же собрался нырять, Глеб занес над водой ногу. И услышал сзади:
– Купаться собрался? Водица холодная.
Мутант обернулся. На берегу стояло пятеро мужчин. Все одеты в тряпье и обноски, у всех обезображенные мутацией лица. К тому же грязные до невозможности и вонючие – за десять шагов в нос шибает! Не храмовники, точно. Но и на морозовцев слабо похожи – те все-таки поопрятней, не такие голодранцы. Может, добравшиеся до города «дикие», но не имея регистрации, скитающиеся по его окраинам? Бродяги, одним словом.
Вперед вышли двое. Один вынул из-под лохмотьев нож.
– Чё в одежке-то полез? Сымай да полезай опосля куды хошь.
– А что это вы так обо мне заботитесь? – прищурился Глеб.
– Мы не о тебе, – ухмыльнулся второй бродяга. – Мы об одежке твоей. Сапоги, вон, баские. Штаны тож ниче. А рубашку-то пошто так изорвал?
– Да таких вот, как вы, встретил. Пока уму-разуму учил, она и порвалась. Может, зашьете?
– Ща зашью, – выставил нож первый голодранец и шагнул к мутанту.
Глеб напрягся и чуть согнул в коленях ноги. Подосадовал на «голодную» дрожь, которая, правда, уменьшилась – видимо, от выброса в кровь адреналина.
Бродяга все еще крался к нему, выставив нож, когда мутант с места прыгнул к нему и ухватил запястье руки с ножом, одновременно делая подсечку. Выкрутил руку уже падающему голодранцу, перехватил нож и, придавив ногой распростертое тело, приставил лезвие к горлу.
– Всем стоять, – спокойно произнес Глеб. – Или он труп.
Второй бродяга, который был ближе остальных, тоже выдернул откуда-то нож и, взревев, бросился на мутанта.
– Как хотите, – сказал Глеб, чиркнул клинком по горлу поверженного бандита и, не разгибаясь, нырнул навстречу бегущему. Обманный рывок влево, резкий выпад вправо, – и взмах руки с ножом снизу вверх, вспарывающий лезвием тощее брюхо воинственного голодранца.
Сизыми лентами заскользили на землю кишки. Бандит замер, недоуменно уставившись на распоротый живот. Промолвил: «Чаво это?» и повалился в зловонную кучу собственных внутренностей.
– Кто следующий? – посмотрел мутант на оставшихся троих голодранцев. Перевел взгляд на нож, оценил: барахло; деревянная ручка, лезвие сточено до узкой неровной полосы, ладно хоть острое. А когда поднял глаза, увидел, что бандитов уже шестеро.
– Следующий – ты! – взревел один из них, призывно взмахнул топором – ого! вроде ж не было? – и вся шестерка голодранцев, повыхватывав из-под рванья ножи, ринулась к Глебу.
Мутант стал быстро соображать. Допустим, двух он свалит сразу. Третий тоже вряд ли успеет его пырнуть. А вот остальные могут успеть, если хоть какие-то мозги у них в головах имеются. Пожалуй, стоит делать ноги.
И Глеб побежал. Сначала возле воды, но там ноги то вязли в песке, то разъезжались по глине. Тогда он ловко вскарабкался на невысокую кручу берега и помчался наискось от реки, приметив вдалеке какие-то груды развалин.
В нормальном состоянии он бы оторвался от преследователей в два счета. Но сейчас давала о себе знать проклятая слабость. И дело тут, наверное, было не только в голоде: сказывалась, видимо, нервная и физическая усталость после нечаянного ночного полета. Да и потом он себя неплохо взвинтил… Как бы то ни было, ноги сейчас буквально подкашивались, мутант понимал, что долго он такого темпа не выдержит. Но до развалин нужно дотянуть во что бы то ни стало. Там много камней и кусков кирпича. Встанет спиной к каменной груде, защитит себе тыл, чтобы не смогли напасть сзади, и станет «отстреливаться» тем, что попадется под руку.
До развалин Глеб не добежал совсем чуть-чуть. Земля под ногой вдруг просела, он потерял равновесие, хлопнулся задом и почувствовал, что летит вниз. Благо на сей раз полет закончился быстро, едва успев начаться. Над головой громко зашуршало, мутант инстинктивно перекатился в сторону, растянулся вниз лицом и закрыл голову руками.
Почти сразу все стихло. Глеб повернулся набок и посмотрел назад. Сначала он увидел сплошную темноту. «Включил» «ночное зрение» и понял: его завалило. Он лежал в узкой, диаметром метра в полтора норе, и вход в эту нору, которую он, падая, проделал, засыпало напрочь. Насколько глубокой была нора с другой стороны, предстояло еще выяснить, но первая же пришедшая в голову мысль очень уж напоминала правду: «Я в заднице. Причем почти буквально».
Мутант перевернулся на спину, отдышался и стал соображать. Первое: в том, что случилось, есть плюс – его теперь не достанут бандиты. Еще один плюс… Нет, плюсов больше не находилось. Все остальное выглядело одним огромным, жирным минусом.
«Если эта нора закончится тупиком, – подумал Глеб, – я просто сдохну от голода и жажды». Подумал так – и начал ржать. Вот уж минус так минус! А кто всего лишь несколько минут назад собирался топиться? Вот тебе, пожалуйста, – те же яйца, только в профиль. Хотя нет, те же, да не те. Конечный результат, бесспорно, один и тот же, но способ его достижения… Утонуть – это быстро: нырнул поглубже, выдохнул воздух, вдохнул воду, покорячился минутку-другую – и все, пируйте, рыбы-раки! Или в Сухоне раки не водятся? Не важно, пусть только рыбы, больше достанется… Так вот, утонуть – это быстро. А умирать от голода-жажды – это долго. Без воды, вроде как, дней семь, а то и десять можно прожить. Но как это, наверное, будет мучительно!..
«А ведь я дурак, – пришла в голову следующая мысль. – Нет, я не просто дурак, я самый настоящий безмозглый идиот! Это уже, конечно, не новость, но чтобы сглупить так, как я сделал сейчас – это еще нужно постараться! Зачем я побежал от реки?! Почему я не побежал в реку?! Причем, нужно это было делать сразу, не вступая в разговор с этими голодранцами. Что, они полезли бы в реку следом? Маловероятно. Но даже если бы и полезли, я бы все равно добрался до глубины раньше. Нырнул бы – и все! Унесло бы течением сразу. Из-за каких-то сапог и штанов вряд ли бы эти бродяги стали рисковать. А если бы и стали – мне-то уже это было бы по хрен!.. Но это одно… Ладно, про реку не подумал. Хотя очень странно забыть про нее, стоя рядом и собираясь топиться. Ну, пусть… Башка-то дырявая, что тут поделаешь. Но зачем было вообще убегать от бандитов? Прирезали бы – вот и ладно, не пришлось бы грех самоубийства на душу брать. А так вот – два убийства повесил… Впервые, кстати, своими руками людей жизни лишил, если не считать человеком ту мразь, что зарезала Нюру. Удивительно, совесть совершенно не мучает. Может, ее уже и нет у меня? Кончилась? Если вообще была…»
Вспомнив про убийства, мутант вспомнил и про нож. Сначала обрадовался: не нужно будет помирать от жажды и голода, все можно решить одним взмахом клинка, останется лишь выбрать – по горлу, в сердце или перерезать вены и тихо-мирно потерять сознание от потери крови. Однако нож исчез. Скорее всего, выпал из руки, когда он, Глеб, сюда провалился. А потом его засыпало. Можно попробовать откопать, но надежды мало.
И все-таки мутант подполз к завалу и стал разгребать руками его основание. Копался долго, обломал все до единого ногти, окончательно вымотался и отступился. Снова лег на спину и моментально заснул.
Глава 26
В норе
Глебу снилось, что он сидит за столом в странной комнате без окон. Стены у комнаты мрачные, сложены из темного красного кирпича. Вдоль одной длинной стены – стеллажи с книгами от пола до потолка. Потолок высокий – или это лишь кажется Глебу, поскольку сам он еще маленький мальчик? – с него свисает жестяной абажур с яркой лампой. Глеб знает, что ток для лампочки дает солнышко, для этого наверху раскладывают специальные пластины. А когда солнышка нет, заводят специальную машину – генератор. Но горючего для машины мало, его берегут, потому включают редко, только когда очень надо. В остальное время зажигают масляные лампы, от которых свет не такой яркий. Но сейчас наверху лето, солнышко светит часто и можно пользоваться электричеством. Что такое электричество, Глеб тоже знает. Еще не очень хорошо, но скоро выучит – Лик ему как раз задал это выучить к следующему уроку. Мама говорит, что ему еще рано знать про электричество, но Лик с мамой спорит, не всегда ее слушается. Он говорит, что Глеб умный мальчик, и что важные вещи… как он их назвал?… прак-ти-чес-кие… надо знать в первую очередь.
Лик тоже очень умный. Но он взрослый. И знает много-много! А еще ему злые морозовцы отрезали пальцы на руке… Зато на другой их – целых шесть!
Ой, вот он, Лик, как раз смотрит строго-строго!..
– О чем задумался, детинушка? Я понимаю, что в космос ты никогда не полетишь, но знать, где ты живешь, все-таки нужно.
– Я знаю… – говорит маленький Глеб.
– И где же?
– В Устюге. В Великом Устюге! Это город на реке Сухона, в Вологодской области.
– А Вологодская область где?
– В этой… В России… Да?
– Ну, а Россия где?
– Нигде… Ну, то есть, она везде.
– Эх ты, глобалист-недоучка! А что я тебе только что рассказывал?
Глеб понуро опускает мохнатую головенку.
– Ладно, повторю. Только слушай внимательно. Мы живем на Земле. Земля – это планета, то есть такой огромный шар, который летит в космосе, где совсем нет воздуха, вокруг Солнца, а вместе с ним – вокруг центра нашей Галактики, где много-много звезд – таких же, как наше Солнце, а еще бывают поменьше и во много раз больше. У нашего Солнца, кроме Земли, еще семь планет, но на них никто не живет. А вот на планетах, что вращаются вокруг других звезд, может быть, кто-то и живет. Даже наверняка живет, ведь звезд в нашей Галактике превеликое множество, да и галактик во Вселенной огромное количество.
– А кто там живет? – вспыхивают глазенки у Глеба. – Храмовники? Или морозовцы? Или эти… «дикие»?…
– Я очень надеюсь, что там все по-другому. Что где-то есть такие места, где живут просто счастливые люди, которые не дошли до того, чтобы сделать из своей планеты помойку, убить ее своими же руками.
– А мы убили?
– Мы убили, – вздыхает Лик. – И что с того, что планет много? Земля-то для нас все равно единственная. Ее реки, моря, леса, горы – все это неповторимо! И почти все безвозвратно потеряно… Если где-то и есть во Вселенной что-то подобное, то все равно в чем-то другое. И нам туда никогда не добраться.
– А люди ведь тоже как эти… как планеты, – нахмурив бровки, говорит после долгого раздумья Глеб. – Они тоже разные. Их ведь тоже нельзя убивать, хоть их и много. Если кого-то убить – точно такого все равно больше не будет.
– Надо же, – с удивлением смотрит на Глеба Лик. – А ты молодец… Жаль только, что многие думают совсем по-другому и продолжают убивать.
– Может, они не знают? Может, им надо сказать?
– Все они знают, – жестко говорит Лик. – Ты вот тоже знаешь, а все варно убил! Не так равзе?
Глеб в ужасе смотрит на Лика… Да нет, какой еще Лик? Почему Лик? Это же Пистолетец! Косноязыкий притвора… Да и сам Глеб вовсе не маленький мальчик, а здоровенный и жуткий мутант.
– Я убил, да, – цедит он сквозь зубы. – Но я убил, защищаясь. И я убил не людей – падаль. А ты сделал еще хуже. Ты не убил, ты предал!
– Я никого не предавал. И уж тебя я не предавал точно. Я могу умереть за тебя, если нужно.
– Не нужно. Мне ничего больше не нужно! Я сам хочу умереть.
* * *
Глеб распахнул глаза и снова зажмурился. Он вспомнил! Он что-то определенно вспомнил! Этот сон… Это была не просто игра больного воображения. Комната с кирпичными стенами, стеллажи с книгами, лампочка в жестяном абажуре – все это было на самом деле! И урок такой тоже был. Правда, закончился он по-другому, не так, как во сне.
И учитель по имени Лик… Да, теперь он его тоже вспомнил. Мама звала Пистолетца по имени – Толик. Но Глеб, когда был совсем крохой, полностью это выговорить не мог, у него получалось: «Лик». Так и стал его звать, даже когда стал постарше.
Лик и тогда был его другом. И второй раз, уже в образе косноязыкого Пистолетца, тоже стал им. А потом оказался предателем… Но это опять говорят чувства, горькая обида внутри самого Глеба. А если включить только разум, отбросив чувства? Ведь Дед Мороз прав: Пистолетец, изначально будучи его агентом, остался верен ему. Ну, а самого Глеба разве он предал? Он был с ним с начала и до конца. Да, он его обманул, прикинувшись не тем, кем являлся на самом деле. Но это обман, а не предательство. Да и обман вынужденный. Так кто же для него Лик-Пистолетец – друг, враг, обманщик, предатель?… Нет ответа. Чувства не могут примириться с рассудком.
А что насчет самого Глеба? Он убил уже трех человек. Ведь тогда, в детстве, он искренне считал, что убивать нельзя. Каждый человек – уникален, каждый – это не планета даже, а целая Вселенная! Но какая Вселенная может скрываться в бандитах?! Какая – в хладнокровном убийце ребенка? Вселенная злобы, жестокости, жадности, похоти, лжи? Нужна ли такая «уникальность» кому-то? Вот уж чего-чего, а подобной мерзости в этом мире хватает, он переполнен ею, словно мерзкий гнойник – вот-вот лопнет! Да и лопнул уже, только стал нарывать снова. Врачи вскрывают нарывы скальпелем, Глеб вскрыл ножом. Разве он поступил плохо? Нет, он не готов повесить на себя ярлык «убийца»! Он если и не врач, то санитар – вымел из этого мира немного дерьма, сделал чуть более чистым воздух.
Хорошо, пусть… А как насчет самоубийства? Как быть с этой Вселенной? Он хочет уничтожить ее, несмотря на уникальность, потому что считает ее своей. Только своей и ничьей больше. Но так ли это на самом деле? А его мать? Что, если она его на самом деле любит? Что, если его Вселенная и ее тоже? Имеет ли он право ее у нее отобрать? Не спрашивая, по своему только хотению. Потому что устал, потому что не видит смысла в ее дальнейшем существовании… Но то, что не видит он, еще не говорит о том, что этого смысла нет. Возможно, всего лишь только ее существование – это уже смысл для других. Для матери, для отца, для Сашка, для… Пистолетца… А вот он и смысл! Отец. Где он, что с ним?… Ведь он, Глеб, решил, что не нужен матери, что он ей только помеха. Возможно, это лишь его жестокая, эгоистичная ошибка, но вполне может оказаться и правдой. Предположим, что это правда. И то, что Сашку ничем не помочь… Наверное, это лишь малодушная отговорка, чтобы даже не пытаться что-то сделать. Пусть! Предположим, что правда и это. И что Пистолетец не заслуживает ничего, кроме презрения, а потому на его видение каких-либо смыслов можно закрыть глаза. Предположим и это, чего уж! А вот отец? Тут-то что можно предположить, не зная совсем ничего? А если попытаться узнать? Что, не хочется? Лень?… Слишком сложно бедняжечке напрягаться, пупок развяжется?… Давай лучше повесимся, в реку кинемся, вены перережем! Это же проще. Никакого напряга, никаких сложностей. Глазки закрывай – баю-бай!.. И идите вы все лесом. Мамы, папы, Сашки и Пистолетцы. Можете и Щупа с Ликом с собой прихватить, до кучи. Малыш устал. Малыш хочет баиньки. На веки вечные.
Ух, как разозлился мутант! Разозлился так, что явственно потянуло гарью, только гореть было нечему. Разве только самому вспыхнуть, но его способность на себя почему-то не распространялась. Наверное, тоже берегла его уникальную внутреннюю Вселенную.
А еще он окончательно запутался. Во всех и во всем, а в себе в первую очередь. Чей он или ничей? Жить ему или не жить? Если жить, то ради чего и кого? И если жить, то как теперь это сделать физически – так сказать, на практике? Завал не разрыть. Еды и воды не найти.
«Да? – будто и впрямь кто-то посторонний спросил в голове у Глеба. – А ты искал? Или снова ручки сложить собрался? А дальше по норе свою жопу протащить не пробовал?»
Впрочем, ему и без подсказок было понятно, что если уж что-то и делать, то двигаться по норе дальше. Тут ему судьба даже пошла на уступки, не предоставила вариантов, чтобы не выбирать, зря головушку не напрягать. Осталось решить главное: делать ли что-либо вообще? Или, если уж канонически: быть или не быть?
Ну хорошо, допустим, «быть» (ага, спасибо, сделал одолжение!). Пусть хотя бы ненадолго, чтобы хоть в чем-то попробовать разобраться, а там видно будет. В конце концов, может, эти бандиты явились неспроста? Может, это был знак? Ведь если бы не они, купался бы он уже в Сухоне. Но тогда, может, и нора эта неспроста? И сон, что он сейчас видел, вещий? А вообще в этой жизни что-нибудь «спроста» бывает?… Нет, нужно все-таки посмотреть дальше это представление, данное в его честь. Даже интересно стало!
И он пополз по норе. В буквальном смысле слова пополз, на карачках. Потому что встать в полный рост здесь было невозможно в принципе, а идти вполуприсядку, согнувшись, у него просто не было сил, ноги бы не выдержали. Помогало двигаться еще то, что нора имела заметный уклон вниз, и чем дальше Глеб полз, тем глубже погружался под землю. Правда, так продолжалось не долго; постепенно уклон становился все более пологим, пока не исчез окончательно. Ползти стало тяжелей.
Мутант подумал, что нервная нагрузка выматывает, пожалуй, куда сильнее, чем физическая. Вот тогда, после того как убегал на пределе сил от мутоволков, да еще с двумя людьми за плечами… Мышцы ломило так, что пошевелиться, казалось, не мог! Ровно до тех пор, пока шевелиться не становилось нужно – тогда вроде и боль сама куда-то уходила, и усталость. Потом, правда, накатывали по новой, но не это важно… А вот сейчас, после нервных переживаний и потрясений ноги не держат по-настоящему. И общая слабость – мерзкое такое самоощущение древней развалины. А еще – хочется жрать. Очень-очень хочется жрать! Может, отгрызть себе руку? А что, надо будет подумать хорошенько, если совсем прижмет.
И еще, возвращаясь к своим утомительным размышлениям, в конечных постулатах которых так и остался висеть знак вопроса, он кое-где сумел все-таки поставить точку. Даже две. Он никогда не будет с морозовцами. Точка. Он никогда не будет с храмовниками. Точка. Насчет «диких» сложнее. Тут еще нужно будет подумать. Как-нибудь на досуге. Потом. Пусть пока останется многоточие…
Между тем нора, к радости мутанта, постепенно расширялась. Подняться на ноги еще было нельзя, но уже не приходилось то и дело тереться боками о стенки. Если бы еще найти еды! Тогда жизнь начнет налаживаться. Но о какой еде может идти речь в кротовой норе! Разве что сам крот?… Но, судя по размерам норы, этот кротик может оказаться таким, что сам тебя запросто слопает.
«Кстати, а откуда взялся этот ход?» – подумал Глеб. В вероятности существования «суперкрота» он сильно сомневался. Чем бы такая махина питалась? Случайно проваливающимися мутантами? Слишком жидким, пожалуй, получился бы рацион. Одноразовое питание. Раз в два года. А то и в три, если не реже. Так и ноги протянешь в ожидании очередной порции. Еще безумнее было бы предположить, что под землей живет несколько разных видов тварей, питающихся друг другом. Впрочем, знание биологии не являлось сильной стороной мутанта и утверждать что-либо наверняка он не мог.
Для того чтобы прояснить вопрос происхождения норы, Глеб присмотрелся к ее стенкам. По его представлению, если бы ход проделало какое-то животное, оно бы непременно оставило следы когтей. Но ничего подобного он сейчас не увидел. Стенки были шероховатыми, без характерных для когтей углублений и царапин. Мутанту вообще показалось, что это ход вырыт очень давно, но тогда, если даже это проделал некий «суперкрот», следов могло и не остаться – ведь земля со стенок мало-помалу осыпáлась, и за много лет попросту скрыла бы неопровержимые доказательства «животного» происхождения.
Продвинувшись в глубь норы еще, Глеб обнаружил прямо противоположную прежней версии «улику» – крепи из бревен. Ясно, что животные их установить не могли, тем более что на крепях отчетливо были видны следы топора. Значит, нору (хотя судя по найденным признакам это, скорее, тоннель или подземный ход) проделали люди. Могло быть, конечно, и так, что вырыло нору какое-то животное, а люди использовали ее потом для своих нужд. Но это в любом случае говорило о том, что никаких кротоподобных мутантов здесь быть не должно. Это радовало. Сражаться с кровожадными злобными тварями у Глеба сейчас не было сил. Да и без какого-либо оружия сделать это было бы затруднительно. А умирать почему-то расхотелось. Не то чтобы совсем, но все-таки лучше бы не сейчас. Ведь он же решил посмотреть чуть дальше представление под названием «жизнь мутанта Глеба», чтобы попробовать в чем-нибудь разобраться.
Дальше крепи стали попадаться все чаще. Да и высота тоннеля позволила наконец встать на ноги. Правда, частенько еще приходилось нагибаться, но все равно идти было куда удобнее, чем ползти. К тому же, определенно быстрее.
Первая заминка вышла, когда Глеб очутился у развилки. Вправо и влево шли абсолютно одинаковые ветки. Казалось бы, раз они одинаковые, иди по любой! Но мутант не любил поступать наобум – во всяком случае, это он успел рассмотреть в себе за эти дни. Да и сейчас ему стало не по себе, определенно неуютно. Как это так? Пойдет он по левой ветке, а она, быть может, приведет его в какое-нибудь кошмарное место! Или пойдет по правой, а сам будет думать: вот, пошел бы по левой – и живым бы попал в рай! Он знал притчу о буридановом осле [14] и понимал, что это как раз про него, но ничего не мог с собой поделать.
Глеб опустился на землю. Итак, что же предпринять, какой совершить выбор? Наилучшим вариантом, конечно, было бы знать, куда ведет каждое ответвление, но зачем мечтать о несбыточном. Еще было бы неплохо, если бы кто-то принял решение за него. Но и этот вариант, конечно же, отпадал. А если не «кто-то», а «что-то»? Например, жребий. Найти два камешка: один будет означать «лево», другой «право». Положить их, скажем, в шапку, потрясти и вытянуть один. Но шапки нет. Можно снять сапог… Или нет, жребий – это слепой случай, на него полагаться тоже не хочется. Что, если поискать какие-нибудь знаки? Знаки судьбы. Смешно звучит, но… А вдруг?… Какие могут быть знаки? Цифры? Буквы?… С цифрами вроде ничего не придумать. А с буквами? Буквы есть в именах. Если принять, что «лево» – это буква «Л», а «право» – «П», то в его имени есть только «Л». Значит, налево и пойдем!
Такой нехитрый и, мягко говоря, сомнительный прием придал мутанту уверенности. Он поднялся на ноги и зашагал по левому ответвлению подземного хода. Однако прошел не так уж много – и снова увидел разветвление. Причем не двойное, а тройное. А теперь как быть? Опять идти по левому? Но левых относительно крайнего правого два. И вообще, Глеб начал злиться на себя, что занимается ерундой. Знаки какие-то, буквы-цифры! А если бы его звали, например, Семен? Ни «Л», ни «П» нету. Зато есть «Н». И что, прикажете теперь идти «назад»? Или «С» – это значит «сидеть»? Про «Е» вообще страшно подумать…
Но как же выбрать направление? Прямо хоть по запаху определяй!.. А что? Это идея! Причем, вполне разумная.
Мутант принюхался, поводил носом из стороны в сторону. Пахло землей и сыростью. Нет, нужно нюхать не все сразу, а каждый ход по отдельности. Глеб зашел в левое ответвление и втянул носом воздух. То же самое – земля и сырость. Перешел в средний ход – та же картина. Уже отчаявшись, но решив тем не менее довести дело до конца, сунулся в крайнюю правую ветку. Понюхал – и… Что это? Примерещилось с голодухи, или на самом деле пахнет едой?… Принюхался снова – точно, еда! Во всяком случае, запах определенно «жилой».
«Интересно, – подумал мутант, – вот бывают зрительные галлюцинации, бывают слуховые. А “нюховые” случаются?» Как бы то ни было, он больше не стал ломать голову и пошел направо.
Глава 27
Встреча с храмовниками
Похоже, он в любом случае выбрал это ответвление не напрасно. Сначала ход сделался еще шире, а через какое-то время его стены стали кирпичными! А запах еды и очага уже точно не был галлюцинацией. Судя по всему, где-то совсем рядом находились люди. Вот только кто именно? Устроившие себе ночлежку бандиты? Или же здесь начиналась «зона проживания» храмовников? Ни к тем, ни к другим Глеб попадаться на глаза не хотел. А потому замедлил шаг и дальше шел, тщательно прислушиваясь. И принюхиваясь тоже, хотя и непроизвольно.
Затем он услышал голоса. Не какие-то отдельные – общий неразборчивый гул. Похоже, людей впереди было много. Шансы на то, чтобы набить брюхо съестным, снова становились призрачными. Правда, оставалась надежда на то, что когда-нибудь эти люди улягутся спать и можно будет попытаться пройти к ним и тихонечко поискать еду. Только вот что делать дальше, мутант еще не придумал. «Буду решать проблемы по мере их поступления», – утешил себя мутант, вспомнив когда-то прочитанное высказывание.
Утешить-то себя Глеб утешил, только есть от этого хотеться меньше не стало. Наоборот, от запаха близкой еды рот наполнился слюной и закружилась голова. «А может, ну его, – в отчаянье подумал он, – где наша не пропадала? Выйду к людям, скажу, что ничего не помню, что умираю от голода, неужели не накормят? А уже на сытый желудок и буду решать, что делать дальше».
Так бы он, наверное, и поступил, и даже направился уже к звучащим все отчетливее голосам и забрезжившему впереди тусклому свету, как вдруг увидел новое ответвление вправо. Хотел сначала пройти мимо, но все-таки заглянул туда и увидел ящики.
Мутант заинтересовался и зашел в тоннель с ящиками. Огляделся и ахнул: это оказался вовсе не проход, а небольшое помещение, представляющее из себя склад. Друг на друге, до самого потолка там стояли деревянные ящики, возле них притулились завязанные мешки.
Глеб развязал ближний к себе мешок и заглянул в него. Мешок оказался наполненным морковью. Не раздумывая и не в силах сдержаться, мутант вытащил сразу две морковины, наспех обтер их о рубаху и принялся смачно хрумкать, откусывая попеременно то от одной, то от другой. Достал еще две – и так же попеременно схрумкал. Потом еще одну, еще… Остановился лишь потому, что стало любопытно: а что же в других мешках и в ящиках?
Еще он нашел репу, картофель и сушеную рыбу. Рыба оказалась очень соленой, ее Глеб есть не решился – потом захочется пить, а где взять воды? Зато уж репы он наелся вдоволь. Попробовал даже погрызть картофелину, но уже был достаточно сыт, чтобы осилить ее – сырой картофель не пришелся ему по вкусу.
Полежав немного на мешках и отдышавшись, мутант все же решил осторожно дойти до людей и разведать, кто же здесь все-таки живет. Правда, судя по организованному хранилищу продовольствия, и так уже было ясно, что это вряд ли бандиты. Да и морозовцам под землей явно нечего делать. И все же, как говорится, лучше один раз увидеть.
Глеб вышел в основной тоннель и, крадучись, отправился дальше. Подумал еще: «Странно, почему не видно никакой охраны? Неужели они так беспечны?» – и тут же увидел впереди человека с автоматом за плечами. Тот стоял спиной к мутанту и внимательно слушал разговор людей, которых Глеб пока видеть не мог. Зато он увидел, что тоннель сразу перед караульным расширяется, образуя нечто вроде зала с кирпичными стенами. Наверное, эти стены создавали хороший резонанс – каждое доносившееся из «зала» слово мутант теперь слышал совершенно отчетливо.
Он уже стал поворачиваться, чтобы вернуться на склад и дождаться там ночи, как услышал вдруг:
– Не знаю уж, где ты был, но несешь ты какую-то чушь. Чтобы Святая – и вдруг такое? Ребенок-мутант?… Ты точно бредишь. Небось опять к своей Алексеевне бегал бражку дегустировать!
Послышался дружный многоголосый хохот. А внутри у Глеба словно что-то оборвалось. Назад он теперь не пошел бы и под дулом автомата. Он просто обязан был услышать, что скажут дальше.
А дальше, стараясь перекричать смех, все тот же голос стал выкрикивать:
– Тихо вы! Тихо! Какая Алексеевна?! Какая бражка?! Мы же с Лолкой вместе на том выступлении были! Мне не верите – у Лолки спросите!
Хохот немного приутих. Кто-то крикнул:
– Что, Лола, ты правда там была?
– Расскажи, Лол, что там Святая говорила? – раздался еще один голос. – А то этому пустобреху верить…
– Я пустобрех?! А по рылу?…
– Да заткнись ты уже, говорило неуемное! И вы все замолкните! Пусть Лолка все чин по чину расскажет. Лолка врать не станет.
– А зачем мне врать? – послышался звонкий женский голос. – Да, мы были сегодня под Успенским. Святая же не зря народ созывала…
– Так что сказала-то? Правда, мутант, что ли у нее был?
– Ой, Лолка сейчас скажет, что это она дочка Святой, фамилия-то у них одинаковая!.. – издала неприятный смешок какая-то женщина.
– Моя фамилия Кудряшова, а не Кудрявцева, – ответила обладательница звонкого голоса. – И у меня есть своя мама.
– Долго ли исправить пару букв, – продолжала гнусно хихикать женщина. – Эта-то мама покруче твоей будет!
На нее со всех сторон зашикали да еще и обматерили в придачу. Судя по всему, невидимая мутанту Лола Кудряшова пользовалась у окружающих уважением.
В конце концов, кто-то громогласно, так, что даже Глебу больно хлопнуло по барабанным перепонкам, заорал:
– Тихо вы, заткнитесь!!! Пусть одна Лолка говорит, а то базар сплошной, а толку нету!
– Говори, Лол, говори, не будем больше! Только все расскажи, с подробностями.
– Не мешайте только, а то не стану, – заговорила вновь Лола. – Горло заболит, пока вас перекричишь… Так вот, Святая созвала народ, чтобы кое в чем признаться. Оказывается, она в тайне от всех воспитывала сироту-мутанта… Она нашла его, брошенного родителями, совсем еще малюткой и пожалела. Держала его подальше от всех, растила, воспитывала, учила. Вот так. И Святая попросила у всех нас прощения, что не нашла в себе решимости признаться в этом раньше. Она даже заплакала, представляете?… А еще она рассказала, что вчера этот юноша, воспитанный, как «нормальный» человек, был похищен Дедом Морозом. И тот устроил теперь грязный шантаж. Он грозится всем рассказать об этом мутанте и о Святой. А чтобы этого не случилось, требует от Святой выдать все наши секреты. Но Святая нам сегодня сказала, что хоть ее сердце и разрывается от боли за приемного сына, но она ни за что не пойдет на уступки бездушным мутантам. А если ее пасынок будет убит, то она прилюдно казнит морозовского прихвостня, которого она по душевной доброте и наивной доверчивости приняла в свой дом.
Лола замолчала. И тут же стали раздаваться выкрики – удивленные, возмущенные, но уже без иронии, насмешек и недоверия:
– Где она его держала?
– Что хочет этот бородатый урод?
– Что за прихвостень? Кто это?
Когда шум немного утих, вновь зазвучал голос Лолы:
– Где она его держала, Святая не сказала. Да и какая разница, где? Ну, а прихвостень – это один из ее прислуги, морозовец бывший. То есть, на самом деле никакой и не бывший, только сделал вид, что переметнулся к нам. Он-то вроде вчера парня и похитил. Какой-то Анатолий Денисов, я и не помню такого… А чего Дед Мороз хочет, так вы что, не знаете? Всего и побольше. Нам-то и то Святая всего не говорит, и правильно делает, а тут все этому рогатому старперу выложи!
В «зале» снова начался шум, местные храмовники принялись горячо обсуждать невероятную новость, возбуждаясь все больше и больше. Однако мутант их больше не слушал. Он стоял, словно пришибленный пыльным мешком, и переваривал услышанное. Невероятно! Святая нашла выход и здесь! То есть она, получив от Пистолетца дедморозовский ультиматум, не побежала, задрав лапки, к предводителю соперников, не стала в истерике биться головой о стену… Напротив, она решила разыграть и эту, казалось бы, совсем проигрышную карту, превратив ее в козыря! Это же надо так вывернуть!.. Теперь она – благородная, чадолюбивая мученица, а морозовцы – бездушные твари. Теперь никому и в голову не придет обвинять ее в отвратительном материнстве; к тому же она выдала сына всего лишь за приемыша. Теперь наоборот, многие примут ее поступок едва ли не за подвиг. Теперь она без всякого зазрения совести откажется выдавать Деду Морозу какие-либо секреты. Получается, старый дурак, затеяв эту игру, только себе самому и навредил. А вот им, Глебом, мать определенно решила пожертвовать – очень уж сомнительно, что Дед Мороз захотел бы обменять его на Пистолетца.
Между тем среди храмовников все чаще и громче стали доноситься выкрики:
– Нужно собраться всем вместе и выручить парня!
– Да, соберем всех и двинем на штурм резиденции этого бородатого гада!
– Точно! Камня на камне от нее не оставим!
– А если он за городом прячется, в Вотчине своей дурацкой, то мы и туда доберемся!
– А заодно и остальным морозовцам покажем, кто в Устюге настоящий хозяин!
– Да-да, а то зарвались, сволочи мутантские!..
– Устроим им, чтобы впредь неповадно было подлости устраивать!
– Идемте, идемте! Прямо сейчас и пойдем, чего ждать? По дороге остальных с этой стороны соберем!..
Мутанту стало не по себе. Это что же такое получается? Он становится причиной начала новой войны между храмовниками и морозовцами?… Он – никому не нужный, ничей?… Хотя ничего удивительного, он читал в книгах, какими нелепыми были порой поводы для того, чтобы развязать войну: кто-то не поднял расческу [15], кто-то украл ожерелье [16]… Из-за похищенных людей тоже начинались войны, как, например, война между троянцами и греками из-за красавицы Елены. Ведь ерунда, казалось бы, – мало, что ли, в Греции было красивых женщин?… Нет же, бились до конца, ухлопали на эту войну кучу средств и потеряли уйму народа. Но Устюг не Греция, здесь людей и без того мало. Да и он не Елена, и уж тем более далеко не красавец. И ведь не остановятся, даже когда поймут, что никто его больше не держит взаперти, – уже и не вспомнят, из-за чего резня началась. Нет, нужно все это пресечь в зародыше!
Даже не подумав, а что же будет с ним самим, Глеб рванул к «залу».
– Стойте! Стойте! – закричал он, размахивая руками. – Остановитесь! Вот он я!
Наконец-то очухавшийся караульный развернулся и навел на него автомат. Кто-то крикнул:
– Не стрелять!
Кто-то ахнул:
– Вот это уродина!..
Мутант разглядел наконец всех храмовников. Их было тут человек тридцать-сорок, не больше. Некоторые сидели на скамьях из досок, многие вскочили на ноги. Мужчин раза в два больше, чем женщин. Но у всех, это Глеб выделил сразу, были хоть и чистые, без признаков мутаций, но очень бледные лица. «Белые люди», – невольно подумал он с ноткой непонятного даже для себя презрения.
– Вот он я, – повторил мутант, остановившись перед храмовниками. – Это меня воспитала Святая.
«Не может быть! – побежало по толпе. – Жуть какая! Чтобы у Святой – и этот…»
– А ты не врешь? – выкрикнул один из мужчин.
– Зачем мне врать? Пусть я урод, но я же не дурак, чтобы самому лезть в петлю!
– Но подкидыша украл Дед Мороз! Так ведь, Лола?
Невысокая молодая женщина с черными прямыми волосами до плеч, одетая, как и мужчины, в мешковатые черные штаны и куртку, но, несмотря на это, очень изящная, посмотрела на Глеба, но тут же отдернула взгляд. Поежилась, потом коротко кивнула.
Мутанту вдруг стало очень обидно. Его и до этого не раз и не два пугались люди, да что там – почти всегда пугались, увидев его впервые. Но ему не было до этого дела, иногда возникало даже некоторое чувство злорадства: «Ага, страшно? Да-да, я такой, бойтесь меня, бойтесь!» Но сейчас, когда вздрогнула и не смогла смотреть на него эта славная девушка, Глеб лишь еще отчетливей почувствовал свою ущербность, свою пугающую чуждость для людей – не только этих, а вообще. И от этого стало больно. Горький ком неожиданно подкатил к горлу и пришлось сделать усилие, чтобы его «проглотить».
Однако нужно было ответить пристально разглядывающим его храмовникам. Что сказать? Правду? Но правда очень сложна, чтобы рассказать все понятно и быстро. Да и можно ли рассказывать всю правду этим людям, имеет ли он на это право? К тому же, по большому счету, он и сам еще всей правды не знает. А кто знает?… Наверное, одна лишь Святая, его мать. И теперь, когда она сделала свое прилюдное заявление, он вряд ли навредит ей, если придет к ней. Тем более, другого выхода, похоже, и нет.
И мутант решился.
– Мы можем долго спорить, – сказал он. – Что бы я ни сказал, подтвердить это все равно ничем не смогу. А словам вы не очень-то верите…
– Смотря чьим, – послышалось из «зала».
– Вот именно. Не моим, это точно. А… Святой поверите?
Храмовники зашумели. Вперед вышел немолодой мужчина с худым продолговатым лицом. Его близко посаженные глаза зацепились за Глеба, словно острым крючком.
– Предлагаешь пойти к ней?
По голосу мутант признал в человеке того, кто до этого чаще всех сдерживал людей, направлял разговор в деловое русло. Он же запретил караульному стрелять.
– Разумеется, – кивнул Глеб. – Разве есть другие варианты?
– Не боишься?
– Если бы боялся, то меня можно было бы прикончить сразу. Это бы значило, что я вру.
– Можно врать и делать вид, что не боишься.
– Я уже говорил, что не вижу в этом смысла, – пожал плечами мутант.
– Смысл в том, чтобы с нашей помощью добраться до Святой, – прищурился мужчина.
– И что дальше? Я безоружен, вокруг будете вы…
– Игорь, Артем, – обернулся храмовник к своим, – проверьте-ка этого шустрика, что там у него под лохмотьями. И карманы, и сапоги – везде посмотрите. А ты, – кивнул он караульному, – держи его под прицелом. Чуть что – стреляй.
Глеб расстегнул и распахнул рубаху. Но она и впрямь была настолько драной, что эти действия выглядели всего лишь формальностью. К нему подошли двое храмовников и тщательно осмотрели. Потом заставили снять сапоги.
– Обувайся, – махнул рукой тот, кто взял на себя руководство. И опять повернулся к остальным храмовникам: – Есть у кого лишняя рубашка? Не обязательно новая, но хотя бы целая. А то стыдно такого оборванца Святой показывать.
– Да на такого слона где ж у кого что найдется, – засмеялся кто-то.
– Я могу зашить быстренько, – подняла руку пожилая женщина. – Все поприличней будет.
– Снимай рубаху, – сказал мужчина мутанту. – Галина зашьет.
Глеб скинул превратившуюся в тряпье рубашку и подал женщине. Взоры храмовников стали ощупывать его мощную, широченную мохнатую грудь и выпирающие горы мускулов. В некоторых читался страх, в других уважение. Подавив усмешку, мутант отвернулся.
Но тот, кто взял на себя инициативу, в покое его не оставил.
– Тебя как хоть зовут-то, богатырь?
– Глеб.
– А я Семен.
Мутант едва не рассмеялся, вспомнив свои недавние лингвистические упражнения. Вот тебе и «назад», вот тебе и «сидеть»! Но смешок подавил, сказал серьезно:
– Рад знакомству, Семен.
– Так уж и рад?
– Конечно. Я вообще храмовника без противогаза впервые так близко вижу.
– Вот ты и попался, Глеб, – хмыкнув, покачал головой Семен.
– Не понял… – нахмурился мутант.
– Если тебя приютила и воспитывала Святая, то ее-то должен был близко видеть.
Глеб мысленно обругал себя за необдуманные слова, но ответил спокойно:
– Святая для меня мать, так я ее и воспринимал. Храмовник она или не храмовник, я об этом не думал, особенно в детстве.
– Хорошо, допустим. Но не одна же она тебя растила. Кто-то ведь еще за тобой ухаживал, занимался с тобой, учил.
– Святая держала меня в изоляции от других, ты же слышал, что рассказала Лола? Со мной еще занимался Пи… ну, тот, кого она назвала прихвостнем, Анатолий Денисов. Так он же не храмовник, он морозовец, мутант.
– Ладно, – усмехнулся Семен. – Будем считать, выкрутился.
– Ничего я не выкручивался. Мне выкручиваться ни к чему. Вы меня не в плен взяли, я сам к вам пришел. И вообще, если ты так во мне сомневаешься, давай заключим пари.
– Как это? – удивленно поднял брови храмовник.
– Очень просто. Если Святая меня признает, значит, выиграл я. А если не признает – ты.
– И что с этого? Какой интерес?
– Ну… даже не знаю. У меня же ничего нет… Можно на щелбаны сыграть. Если я выиграю, то я тебе бью щелбан, а проиграю – ты мне.
– Ха! – обрадовался Семен. – Это ты здорово придумал! Да если ты мне залепишь щелбан, я тут же коньки отброшу! А если ты проиграешь, то тебе и без меня таких щелбанов надают!..
– Как хочешь, – пожал плечами мутант. – Только раз ты спорить не желаешь, значит все-таки мне веришь.
– Если бы я тебе совсем не верил, ты бы уже давно щелбан получил. Свинцовый, промеж глаз. Но верить всему и всем – это уж ты извини. Так у нас жить нельзя. Вот сам-то ты всем веришь?
Глеб призадумался. Собственно, ему и верить-то по-настоящему приходилось лишь Пистолетцу да Сашку. Пистолетец, как оказалось, его обманул. Да еще как – абсолютно во всем! Сашок пропал… Но ему он, конечно же, верил и верит до сих пор. Уж этот славный парнишка никак не мог оказаться чьим-нибудь прихвостнем! И его обязательно нужно спасти! Кстати…
– Ты прав, всем верить нельзя, – быстро проговорил мутант. – Но я о другом хотел еще спросить. Вот скажи, если патруль поймает мутанта без регистрации, что тому будет?
– По обстоятельствам, – пожал плечами Семен. – Если окажет сопротивление, то могут и не чикаться с ним вообще, тут же и положат… Если не окажет, но пойман не первый раз, тоже могут казнить. А если впервые и ведет себя тихо, то сволокут в «кутузку», отметелят, да за Сухону выкинут. Но если честно, слыхал я, что иногда отвозить куда-то лень, поэтому тоже втихаря прикапывают. А что такое? Что-то у тебя аж шерсть дыбом встала?
– У меня друг к патрульным попал. Позапрошлой ночью. Есть шанс, что он жив? Он еще мальчишка совсем, восемнадцать лет, неужели вот так возьмут – и убьют?…
– Первый раз попался?
– Первый.
– Ну, тогда не переживай сильно. Я ведь сказал, что иногда втихаря прикапывают, не каждый ведь раз. Молодого, скорее всего, пожалеют. Если не борзый. Главное, чтобы он им не перечил, не огрызался. Иначе – пипец, это уж точно.
– Да он тихий! Добрый… Книжки любит читать.
– Погоди, ты ж говорил, что это мутант? – округлил глаза Семен.
– Ну да, мутант…
– Так какие тогда книжки?… Мутанты ведь букв не знают, у них мозгов-то – птичка покакала!
Глеб ошарашенно заморгал.
– Ты это всерьез сейчас сказал?… – выдохнул он наконец-то.
– Конечно, серьезно. Мутанты же! Какие книжки?
– Я тоже мутант. Я прочитал очень много книг.
– Так то ты, – отмахнулся Семен. – Тебя учили специально.
– Во-первых, меня учил тоже мутант. Пусть он прихвостень и предатель, но книг он, думаю, прочитал за свою жизнь еще больше моего. Во-вторых, если у нас мозги такие крохотные и бестолковые, то учи – не учи, все равно пользы не будет. Разве не так?
– Не знаю, – начал сердиться Семен. – Если тебя и впрямь воспитала Святая, то с тобой разговор особый, ты не просто мутант. А тот, кто тебя учил… Ну, бывают же исключения. Но только мутанты все равно недочеловеки, тут ты меня не переубедишь.
Глава 28
Новые знакомства со старыми знакомыми
Пожилая Галина рубашку зашила вполне качественно. Глеб поблагодарил женщину, взял рубаху, надел ее, застегнул, заправил под ремень и сказал:
– Я готов. Идем?
– Подожди. Быстрый какой! – нахмурился Семен и обвел взглядом своих. – Так, Игорь, Артем, вы уже с ним дело имели, с нами пойдете, для подстраховки. Автомат бы взять, так с ним к Святой все равно не пустят… Хотя, зачем нам у Святой автомат? Он нам по дороге нужен! А там у охраны оставим… Эй, караульный, где ты там? Иди сюда!
Караульный был, видимо, неподалеку – услышал и подошел быстро.
– Юра, я у тебя автомат заберу, пока мы ходим, – сказал Семен.
– А я как же?… – возмутился караульный.
– А что ты? Возьмешь еще пару ребят покрепче, покараулите и так пару часов. Я ведь у тебя не навсегда его отнимаю!
– Ага, пару ребят!.. Говорят, у реки, куда ход ведет, целая банда обитает! Там их, если верить, больше сотни уже. А если рискнут сюда припереться? Что мы тут с ними, голыми-то руками?… А они нас перережут и дальше пойдут. Что тогда?
– Не припрутся, – буркнул Глеб.
– А ты откуда знаешь? – уставился на него Семен. – И чего смурной такой? Обиделся, что с автоматом тебя поведем? Так ведь только что говорили: верить никому нельзя. А ты вон какой здоровенный! Мы и втроем с тобой вряд ли справимся. Подстраховка это, понял? Не связанным же тебя вести…
– Ведите связанным, – криво усмехнулся мутант. – То-то Святая обрадуется, как вы меня привечаете.
– Святая нас скорее за безалаберность накажет, у нее с этим строго. Но ты не ответил на главный вопрос: откуда знаешь, что бандиты сюда не полезут?
– Обвал там, – сказал Глеб. – Я как раз от них убегал, когда в этот ход провалился. Засыпало капитально. Я долго там… отдыхал, никто не пролез.
– Та-а-аак!.. – обвел взглядом храмовников Семен. – Слышали? Выход к реке накрылся. Как только с бандитами разберутся, надо будет восстановить. А ты, Юра, тоже слышал? Бандитов можешь не бояться, так что обойдешься без автомата.
– А другие проходы? – вскинулся караульный. – Еще ведь три остаются!
– Те ведь не к бандитам ведут. Один к ар… – тут Семен бросил взгляд на мутанта, поперхнулся, откашлялся и закончил: – Сам знаешь куда. Не дури. Оттуда если опасность придет, значит уже все, всем хана.
Караульный Юра нехотя отдал автомат. Семен забросил его за плечо.
– Ну, все, теперь выходим. Я с Глебом впереди, Артем, Игорь замыкающие.
– Нам тогда автомат дай, – сказал один из парней. – Что толку нам сзади «голым» идти? Он тебя заломает, автомат заберет – и по нам.
– Есть резон, – согласился Семен и протянул ребятам оружие. – Теперь все? Тогда пошли.
Идти пришлось долго. Тоннель по пути несколько раз поворачивал, раздваивался, от него отходили боковые ветки. Встречались по пути и большие «пещеры», «залы», подобные тому, откуда они вышли, и еще бóльшие. А некоторые, как пояснил Семен, были лишь первыми в череде анфилад. Такое случалось, как правило, под развалинами древних храмов, где и так уже были подземелья с ходами, которые храмовники после Катастрофы расширили, достроили, «облагородили» и соединили ходами с другими подземельями, если до этого они не соединялись.
Повсюду встречались люди, чем ближе к центру – тем больше и чаще. Многие были вооружены. Почти все сразу начинали пялиться на Глеба: с удивлением, испугом, брезгливостью… Сначала это раздражало мутанта, потом он привык и перестал обращать внимание. Просто шел и смотрел в спину идущего впереди Семена, с которым, кстати, довольно часто здоровались встречные.
Наконец дошли до большого «зала», в котором народу оказалось больше всего. Причем, люди не просто сидели или стояли – они ходили, бегали, копошились, словно муравьи. Конечно же, этот «зал», как и предыдущие, не был пустым. В нем стояли как брезентовые палатки, большие и маленькие, так и деревянные, похожие на сараи, сооружения, причем некоторые из них были довольно длинными, со множеством дверей, в которые и из которых то и дело входили и выходили люди – как правило, с очень серьезными лицами. И все пройденные залы, а также переходы между ними были освещены электрическим светом. Подземные ходы – более тускло, редкими слабенькими лампочками – лишь бы было видно, куда ступать, а «залы» – довольно ярко. Но Глеб заметил на стенах и потолках следы копоти и вспомнил свой сон, который приоткрыл один из участков его «заблокированной» памяти. Теперь он знал, откуда здесь берут электричество. Солнечные батареи. Пока на дворе лето и солнце светит долго, его энергии хватает для нужд подземного поселения. В пасмурную пору и особенно зимой, когда дни на Севере короткие, приходится пользоваться масляными лампами, а порой и смоляными факелами. Также этот «зал» оказался очень красиво украшен. В некоторых из тех, которые они проходили, мутант тоже видел различные украшения: позолоченные столики, резные светильники на цепях, иконы на стенах, кое-где даже шкафы и полки с книгами. Здесь всего этого было во много раз больше, особенно икон. Некоторые из них были очень большими – выше человеческого роста. Кто именно изображен на них, Глеб не знал (или не помнил), но то, что это именно иконы с изображениями святых, его память информацию сохранила.
В этом «зале» оказалось несколько дверей в стенах. К одним из них, двойным, широким, резным, богато украшенным, и направился Семен. С двух сторон от дверей стояли вооруженные храмовники. Увидев приближающуюся «делегацию», охранники напряглись и повернули стволы в сторону идущих.
– Стоять! – сурово приказал один из них, когда до дверей оставалось пять-шесть шагов.
– Стоим, – покорно ответил Семен, сделав повелительный знак рукой остальным. – Нам нужно к Святой.
– С какой целью?
– Мы привели ее… воспитанника. Его зовут Глеб. Передайте Святой, это очень важно!
Охранники смерили мутанта изучающими взглядами. Но по их лицам трудно было что-либо прочитать – видать, охрану Святая муштровала серьезно и кого попало в нее не брала.
Один из охранников приоткрыл дверь и сказал кому-то за ней:
– К Святой пришли люди с Глебом. Доложи, – сказав это, он снова закрыл дверь и сухо бросил пришедшим: – Ожидайте.
Глеб не знал, сколько им придется ждать. Но в любом случае он не думал, что мать, услышав о его прибытии, тут же бросится к нему вприпрыжку и кинется на шею. Тем удивительней стало то, что двери вдруг распахнулись и к нему с радостным визгом метнулась хрупкая девичья фигурка, одетая в черное длинное платье и с черным же платком на голове. Все произошло настолько быстро, что мутант не успел разглядеть лица – отметил лишь эти две детали: черное платье и черный платок. Мелькнула поначалу мысль, что это и есть Святая, но слишком уж хрупкой, почти невесомой показалась фигурка, и этот визг – слишком несерьезный, слишком по-девичьи тонкий для солидной предводительницы храмовников, к тому же, как ни крути, для женщины в довольно солидном возрасте.
– Глеб! Глебушка! Живой!!! – бросилась ему девчонка на шею. Повисла, едва касаясь пола носочками до блеска начищенных ботинок, прижалась к широкой груди лицом, зарыдала.
Мутант остолбенел. Ошалело посмотрел на охранников, но те лишь невозмутимо закрыли двери. Перевел взгляд на своих спутников – те выглядели ошарашенными не меньше его самого, Семен лишь недоуменно развел руками.
– Живой, живой, – всхлипывая, продолжала причитать девушка.
Что-то в этом голосе показалось Глебу знакомым. Так ведь кто его знает, с кем здесь сводила его судьба раньше. Наверное, это какая-то подруга его детства, дочка одного из приближенных храмовников, с которой ему дозволялось играть. Мутант нерешительно коснулся плеча незнакомки ладонью. Кашлянул, смущенно просипел:
– Вы кто?…
Девушка разжала руки, обвивавшие его шею и полностью опустилась ногами на пол. Ростом она оказалась всего лишь по грудь Глебу. Большие, полные слез серые глаза уставились на него снизу, светясь непритворной радостью. Что-то в этих глазах тоже показалось мутанту знакомым. Очень и очень знакомым. И совсем из недавнего прошлого, как ему показалось, а вовсе не из забытого детства.
– Вы кто? – повторил он более уверенно.
– Не узнаешь?…
Девчонка быстрым движением сдернула с головы платок. Очень короткие светлые волосы… И эти большие серые глаза… Что-то настолько знакомое, что просто берет оторопь!.. Но… чего-то тут не хватает для полного узнавания… Чего же? Чего?… Глеб мысленно закрыл темной вуалью лицо девушки ниже глаз. Сделал это – и в недоумении отпрянул: на него смотрел… Сашок!.. Но это… Этого просто не может быть!!! Мутант так же мысленно «нарисовал» на лице девчонки коросты, «растрепал» ее короткие волосы…
– Сашок… – выдохнул Глеб.
– Узнал… – зашмыгала носом девчонка. – Только я теперь не Сашок, а Сашка.
Сашок… то есть, Сашка… но как? почему Сашка?! снова подскочила к мутанту, обняла, насколько хватило длины ручонок, за талию, прижалась лицом…
– Ты же… это… – забормотал одуревший до звона в ушах Глеб, – …ты же не хотел… не хотела, чтобы я тебя… это… я же обещал…
– Так это ж не ты меня, это я тебя обнимаю, – подняла счастливое, мокрое лицо Сашка. – И теперь-то можно!
– Почему?… Почему теперь можно?…
– Чудила ты, Глеб! – звонко рассмеялась девчонка. – Не почему теперь можно, а почему раньше было нельзя? Не доходит?
Мутант растерянно помотал головой.
– А почему ты… – начал он, но тут снова раскрылись двери, один из охранников наклонился к проему, послушал кого-то, выпрямился и сказал:
– Проходите.
Семен повернулся к Артему с Игорем:
– А вы погуляйте пока. Вам туда незачем.
Парни с видимым облегчением на лицах тут же отправились «гулять», а Семен, Глеб и клещом вцепившаяся в него Сашка прошли в распахнутые двери.
Мутант ожидал, что за этими дверями их сразу будет ожидать Святая. Впрочем, говоря откровенно, он теперь уже и сам не знал, чего ему следует ожидать. Оказавшийся Сашкой Сашок своим неожиданным появлением совершенно выбил его из колеи, свернул набекрень и без того скособоченные мозги. Он даже подумал, мысленно хохотнув: «Сейчас для закрепления эффекта нужно, чтобы мама оказалась папой – и тогда меня можно смело изолировать от общества под присмотром стрессоустойчивых и физически сильных мужчин. Думаю, трех будет достаточно. Если меня предварительно хорошенько связать».
Но за дверями стояли еще два храмовника, правда, уже без оружия – во всяком случае, его не было видно. А за ними был коридор – широкий и длинный, украшенный лепниной и золотыми панелями. По паркетному полу расстилалась зеленая с красными узорными бордюрами ковровая дорожка. Она вела к следующим двойным дверям – практически точной копии предыдущих. Возле них, разумеется, также по стойке «смирно» стояла пара вышколенных охранников.
Однако до этих дверей Глеб и его провожатые дойти не успели – их створки раскрылись, и в коридор вышла статная, высокая женщина. Несмотря на аскетичный, такой же, как и у Сашки, наряд – длинное черное платье и черный платок, – мутант ее сразу узнал. Это была девушка из «отцовского воспоминания», женщина с фотографии Деда Мороза, это была его мать! Мария Александровна Кудрявцева. Машечка. Святая… Она почти не изменилась, годы лишь сделали строже ее лицо – глаза остались все теми же синими, разве что отливали теперь не озерной синью, а синевой закаленного металла.
Святая улыбнулась Глебу – скорее, дежурно, чем радостно, а потом сухо бросила Семену:
– Вы больше не нужны, спасибо.
Семен, склонив голову, молча ретировался. После этого мать подошла к сыну и наконец-то его обняла. Но вовсе не так, как сделала это Сашка, а, опять же, по дежурному, без особых эмоций.
– Здравствуй, – сказала она, отстранившись. – Как ты? Знаю, досталось тебе.
– Здравствуй, – ответил Глеб. – Досталось, да. Но я в порядке.
– Ты такой оборванный и грязный, – поморщилась Святая. – Сейчас я распоряжусь, чтобы тебе выдали новую одежду. А Сашенька проводит тебя и покажет, где можно помыться. Потом поговорите – я думаю, вам есть, что сказать друг другу. Мне же сейчас нужно провести несколько встреч, отдать кучу распоряжений в свете последних событий. Так что с тобой мы основательно обо всем побеседуем после ужина. Ты не против?
Глеб не был против. Он и сам был бы не прочь привести себя в порядок, а уж поговорить с Сашкой – тем более. С матерью тоже, но она права: это нужно делать основательно и желательно наедине. Конечно, некая холодность матери при встрече с ним, хоть он подспудно и был к этому готов, несколько расстроила мутанта, но он вспомнил, что для нее прошло всего несколько дней с тех пор, как она его видела, так что соскучиться попросту не успела бы. В итоге он растянул губы в вымученной улыбке и сказал:
– Конечно, не против. Спасибо.
– Тогда я вас покидаю, – пошевелила пальчиками поднятой руки Святая и уже повернулась к дверям, когда Глеб бросил ей в спину:
– Один вопрос! Что с Пистолетцем… с Ликом?
Мать обернулась. На ее лице больше не было улыбки. Из глаз странным образом исчезла синева, остался лишь отблеск холодной стали.
– Он жив. Пока жив.
Святая отвернулась и быстро скрылась за вторыми дверями.
Мутант думал, что Сашка выведет его через первые двери. Но девушка подошла прямо к стене и надавила на одну из узорных панелей. Та повернулась, оказавшись дверью. За ней располагалась небольшая прихожая с двумя дверями, одна напротив другой, и еще одной дверью, чуть больше двух первых, в торце. Сашка открыла именно эту:
– Заходи.
Глеб зашел внутрь. Он очутился в маленькой, но очень уютной комнате: что-то вроде тахты у дальней короткой стены, стол с двумя стулья возле той, где двери, мягкий красивый диван у стены напротив, а у второй торцевой – шкаф с двумя дверками: со стеклянными вставками и сплошной, непрозрачной. За стеклянной виднелась на полках посуда, какие-то предметы обихода и корешки нескольких книг.
– Вот сюда меня поселили, – сказала Сашка, продолжая оглаживать мутанта взглядом. – Даже странно…
Глеб, оставшись наедине с девушкой, смутился, почувствовав себя неуклюжим неотесанным увальнем. Из головы будто разом вылетели все слова.
– А… это… – промямлил он. – Где можно помыться?…
– Это там, – ткнула Сашка пальцем на дверь, – я покажу, но…
В дверь постучали. Вошла пожилая женщина – тоже вся в черном – и положила на диван стопку одежды. Коротко поклонилась и беззвучно вышла.
– Вот и твоя одежда, – улыбнулась девчонка. – Пойдем, покажу, где всё.
В прихожей она показала сначала на левую дверь:
– Здесь туалет, – а потом на правую: – А здесь ванная. И душ тоже есть, представляешь? И вода горячая сама бежит, даже греть не надо! Я никогда не видел… не видела такого, только в книжках читала. В Лузе и холодная-то вода только в колонках да колодцах.
– Ладно, я пойду помоюсь, потом поговорим, – оборвал словесный поток мутант.
– Да, конечно, потом, – закивала Сашка. – Там на полочках мыло, мочалка, на крючке полотенце…
– Я разберусь, – улыбнулся Глеб.
– Правда?…
– Да постараюсь уж. Или ты со мной хочешь пойти, спинку мне потереть?
– Нет! – испуганно отпрянула девушка. Лицо ее моментально покраснело.
– Ну тогда жди меня у себя в комнате. И готовься к разговору. К очень серьезному разговору!..
Сашку как ветром сдуло. Мутант, усмехнувшись, покачал головой.
Затем он посетил туалет, а вот ванну принимать не стал, ограничился душем – очень уж не терпелось поговорить с другом. Или теперь, если точнее, с подругой. Кстати, во вторую очередь Глеб и хотел, чтобы на это свое загадочное превращение Сашок пролил… то есть Сашка пролила побольше света, внесла в этот вопрос окончательную ясность. А первоочередным был вопрос о ее спасении и странном благодушном расположении к ней Святой. Впрочем, что тут во-первых, что во-вторых, а что в-третьих, станет понятно уже по ходу беседы – мутанту казалось, что тут не все так просто и наверняка запутано в узел, который ему очень хотелось развязать.
Когда он вернулся в комнату девушки, на столе стояли два стакана с чаем и тарелка с румяными булочками.
– Ого! – сев за стол, втянул Глеб носом запах свежего хлеба. – Откуда такое богатство?
– Не знаю, – заняв второй стул, пожала плечами Сашка. – Принесли. Я не просила.
– Ладно, происхождение этого меня сейчас мало интересует, – взял мутант булочку и впился в нее зубами. Прожевал, запил чаем – тоже вполне настоящим, не хуже, чем у Деда Мороза, – и продолжил: – Меня сейчас волнуют другие вопросы. Как ты понимаешь, связанные с тобой.
Сашка сжалась в настороженный комочек. Платок она сняла и своим беленьким, неровным ежиком напоминала сейчас нахохлившегося воробья-альбиноса.
– Ты ешь, ешь, – улыбнулся мутант, – а то, смотри, не достанется.
Девушка робко стянула с тарелки булочку и укусила ее.
– Ну что ж, будем совмещать приятное с полезным, – отправил Глеб в рот остатки булки и отхлебнул еще чая. – Начнем. Вопрос первый: как ты здесь оказалась и почему?
– Меня поймали те патрульные… Повели сюда. Там недалеко было идти, но я не очень понимала, где мы, было темно. Зашли в какие-то большие развалины, там был ход вниз – такие широкие ступени… Потом мы оказались в большом помещении, очень светлом, с такими же лампами, – кивнула Сашка на потолок, с которого свешивалась лампочка в матовом стеклянном абажуре. – Вокруг ходили какие-то люди, уже без масок, все не мутанты. Я услышала, что кто-то говорит про «галеру», что-то про то, почему она долго не возвращается. Тут я возьми и скажи, что знаю про эту «галеру». Сказала это патрульным, но рядом как раз проходили люди, и с ними была женщина, Святая. Ну, тогда я не знала, что это Святая… Она услышала, остановилась. Стала меня расспрашивать. Я рассказала про «галеру», а когда упомянула тебя, Святая забрала меня у патрульных и повела к себе. Я ей все и… В общем, я все рассказала. Прости, Глеб!..
– Да это ладно, это ты правильно сделал! – отмахнулся мутант. – Сделала, то есть. Дальше давай!
– А дальше она меня отправила мыться, дала одежду…
– Женскую? – прищурился Глеб.
– Конечно, женскую. Я ведь сразу сказала Святой, что я девушка.
– А мне почему сразу не сказала?
– Я боялась. Я ведь не знала, кто вы такие… Сначала боялась сказать, потому что думала: ты сразу меня оставишь, как только узнаешь. А потом… потом уже просто боялась: обидишься, что обманула тебя.
– Да меня уже кто только не обманывал! – воскликнул мутант. – Но самое обидное, из двух людей, которых я считал своими друзьями, – ровно два и обманули.
– Но почему?… А Пистолетец разве…
– Почему – мне бы как раз и хотелось узнать! О Пистолетце потом, ты за себя сначала ответь.
– Так я ведь уже сказала…
– Ты сказала, почему боялась признаться. Мне интересно, почему ты изначально прикинулась парнем?
– А ты был когда-нибудь девушкой? – вскинулась вдруг Сашка. Ее глаза вспыхнули и заблестели, голос стал дрожащим и звонким, как натянутая струна. – Ты жил когда-нибудь в городе, населенном мутантами, сам будучи при этом не мутантом? Не мутантом и – девушкой?
– Ни тем, ни другим, – буркнул Глеб. – Дальше!
– А я была. Вокруг – банды отморозков, которые и своих-то не жалеют, и – я… Маму я вообще не помню, но пока был жив папа, он меня прятал. Он тоже не был мутантом, но он раньше был химиком… Он сделал такой клей – прочный, но безопасный для кожи. Он клеил себе на лицо еловую кору, чтобы не выделяться. Пока я была маленькой, он прятал меня дома. А когда я подросла – стал клеить такую кору и мне. Остриг мне волосы, одевал, как мальчика. Это спасало. Но я подросла, и у меня… В общем, теперь мне приходилось носить широкий плащ, чтобы не увидели… – Сашка опять покраснела.
– Я понял, – опустил глаза мутант. – Давай дальше…
– А дальше – все. Папа однажды пошел за едой и не вернулся. Я поняла, что если останусь в Лузе, то не выживу, меня все равно рано или поздно раскроют. Если бы ты только знал, какую я почувствовала тогда безысходность! Жизни и до этого у меня не было, а тут она и вовсе потеряла смысл. Оставалось лишь два выхода: покончить с собой или куда-то бежать. Покончить с собой было проще, но я не смогла… Я такая трусиха!.. И я решила бежать в Устюг, поскольку слышала, что здесь много немутантов, которые неплохо живут. Я прокралась ночью к реке, украла лодку… Дальше ты знаешь. Так что извини за обман, но это было не ради…
– Не продолжай! – положил Глеб ладонь на руку Сашки. – Это ты меня извини! Я самовлюбленный, эгоистичный дурак. Тупица, каких мало!.. А ты… – он улыбнулся и подмигнул, – …ты превосходная актриса.
– Если бы я не привыкла к этому с детства, – улыбнулась в ответ девушка, – то недолго я наиграла, вы бы мигом меня раскусили. Я и так два раза была на грани провала, не считая тех случаев, когда ты меня пытался облапать.
– Я не пытался тебя облапать! – вскочил мутант. – Это другое, ты ведь понимаешь!..
– Да понимаю, понимаю, – рассмеялась Сашка. – Садись, пей чай, остыл уже, наверное.
Глеб сел, машинально отхлебнул из стакана и встрепенулся:
– А что за два раза на грани провала? Когда это? Один, наверное, у «Бабы-Яги»?
– Ну, да. Матрена Ивановна меня сразу раскусила, еще до того, как раздела, чтобы вылечить. Я все боялась, что она тебе расскажет. До сих пор удивляюсь, почему она этого не сделала.
– Из женской солидарности, наверное, – усмехнулся мутант. – А второй случай?
– Второй я тебе как раз рассказала. А вот первый… Помнишь девочку Нюру?
– Еще бы не помнить, – перестал улыбаться Глеб. – Я ее теперь до конца жизни не забуду…
– Так вот, я пошла к реке мыться, помнишь? А Нюрка, оказывается, за мной увязалась. Ну и увидела меня раздетую…
– А! – воскликнул мутант. – То-то она тогда с такими круглыми глазами примчалась: «Он! Он! У него!..» Тебя в тот раз от провала «галерщики» спасли, не успела нам Нюра поведать, что у тебя лишнее и чего не хватает.
– Ладно тебе, – сконфузилась Сашка и шлепнула Глеба ладошкой. – Ты лучше теперь про себя расскажи. И про Пистолетца. Он-то как тебя обманул? И где он сейчас? Почему ты про него у Святой спросил: жив ли он? И почему он Лик?…
– Как у тебя много вопросов, – попытался улыбнуться мутант, но ничего у него не вышло. – Ладно, расскажу по порядку, тогда все тебе станет ясно.
Глава 29
Ужин со святой
Глеб рассказал Сашке все. То есть, абсолютно все, решив не скрывать даже самой малости. Он посчитал так: хватит недосказанности и лжи! Если он больше не хочет купаться в этой зловонной луже обмана, то начинать нужно с себя. Да и зачем что-то скрывать от этой славной девчонки? Она ведь тоже рассказала ему о себе все, и теперь ему стало ясно, что никакой «Сашок» не обманщик, а всего лишь жертва омерзительных обстоятельств.
Ошарашенная рассказом мутанта девушка слушала его, раскрыв рот, не в силах вымолвить ни слова. У обоих остался недопитым чай, к булочкам никто из них также больше не притронулся.
Когда Глеб закончил повествование, между ними повисло долгое молчание.
Наконец, Сашка вымолвила:
– Бедный Пистолетец! Жалко его…
– Бедный? – возмутился мутант. – Да он же предатель!
– Ты же сам знаешь, что нет. Он ведь тоже обманывал тебя не нарочно…
– Да знаю я, знаю! – рубанул Глеб воздух ладонью. – Но все равно… И я сам не рад тому, что с ним теперь может быть. Я обязательно поговорю с ма… со Святой. Сделаю все, что от меня зависит, чтобы его спасти.
– А еще знаешь что?… – задумалась девчонка.
– Что?
– Я уже и сама начала догадываться, что ты для Святой не просто странный мутант. Когда я говорила ей о тебе, у нее в глазах что-то менялось… Они становились такими синими-синими и глубокими, как лесное озеро. Мечтательными, грустными… И ко мне она сразу стала по-другому относиться, словно я ей тоже родная… Правда, до этого она показала меня одному… Погоди-ка, ты говоришь, что Дед Мороз носит красную шапку и у него длинная борода?
– Да, длинная седая борода и красная шапка. Без козырька.
– Нет, этот был одет во все черное, как все храмовники. И кепка у него была черная, матерчатая, с козырьком. Но борода тоже длинная и седая.
– Ты думаешь, к Святой приходил Дед Мороз? – рассмеялся Глеб. – Этого не может быть. Они же заклятые враги! Правда, сейчас между ними перемирие, но я не думаю, что они встречаются лично – наверняка для переговоров и всего прочего есть какие-то парламентеры.
– Ну, да, наверное… Просто я вспомнила про бороду.
– Бороду любой может отрастить.
– Я не могу, – прыснула Сашка.
– Теперь я в этом не уверен, – снова засмеялся мутант. – Ты если и не отрастишь, так наклеишь. Своим суперклеем.
– Папиным, – сразу погрустнела девушка. – Но его больше нет. Ни папы, ни клея.
В дверь опять постучали.
– Да, – одновременно сказали Глеб и Сашка.
Вошла та самая женщина, что приносила чай с булочками.
– Вас приглашает на ужин Святая, – торжественно объявила она.
– Надо же, какая честь, – буркнул под нос мутант и повернулся к Сашке: – Ну что, пойдем?
– Давай сходим, – улыбнулась та. – А то я что-то проголодалась… Ой, мы же булочки не доели!
– Думаю, нас сейчас чем-то более существенным накормят, – сказал Глеб. – Пошли!
– Нет, – помотала головой женщина. – Вас пригласили одного.
– То есть Сашка останется голодной? – насупился мутант.
– Александре доставят ужин сюда, – невозмутимо ответила женщина. – А вас прошу следовать за мной.
Глеб думал, что его поведут к тем дверям, из-за которых к ним выходила Святая. Но нет, его повели какими-то запутанными полутемными ходами, которые, петляя, опускались все ниже. Наконец, завели в комнату с кирпичными стенами, совершенно пустую, если не считать массивного деревянного стола в центре и двух дощатых лавок вдоль него. Если бы не сервировка этого стола – изысканная, рассчитанная на двоих, – и не обилие блюд и напитков на нем (ну, пусть не обилие, но выпить-покушать тут было чего), мутант бы подумал, что его поместили в тюремную камеру. Впрочем, все сомнения рассеялись очень скоро, когда в комнату вошла Святая.
– Извини, задержалась, – сказала она, – дела. Еще эта «галера»! Совсем «дикие» распоясались, нужно что-то с ними делать.
– Ты меня позвала обсудить проблему «диких» мутантов? – неприязненно посмотрел на мать Глеб.
– Нет, конечно, еще раз извини, – поморщилась Святая. – И не обижайся, что мы будем ужинать и разговаривать в этом каземате. Но ты, наверное, догадываешься, почему?
– Чтобы не было лишних ушей?
– Не только поэтому.
– Из-за чего же еще?
– Из-за одной твоей неприятной особенности.
– Ах, вот оно что! Ты уже догадалась, что я жгу все вокруг, только когда злюсь?
– Да. Как раз поэтому я и выбрала это помещение. Стол и скамейки не очень жалко.
– То есть ты уже изначально полагаешь, что я разозлюсь? – недобро усмехнулся мутант.
– Это вполне вероятно, – невозмутимо ответила его мать, – разговор-то будет не из простых. Но давай сядем к столу, отметим твое возвращение, поедим.
– Хорошо. Только давай ты сначала кое-что сделаешь.
– Чего же? – подняла одну бровь Святая.
– Верни мне память. Какое ты вообще имела право ее у меня отнимать?
– Для твоего же блага. Но сейчас это уже не имеет значения. Подойди.
Глеб подошел к матери. Она положила ему на плечи руки, приподнялась на цыпочки и заглянула в глаза. Мутант почувствовал, что летит – будто его вновь подцепила жуткая «птичка» и понесла в поднебесье. Перед глазами замельтешили картинки – смутные, смазанные, рассмотреть на них что-либо не представлялось возможным. Закружилась голова. Глеба повело в сторону, он стал падать. Казалось, падение будет бесконечным, будто он сорвался с Луны. А когда очнулся, понял, что сидит на лавке. И… он все помнил, все знал о себе. Впрочем, открывшиеся воспоминания, о которых он так мечтал, не принесли ему чего-то особенно нового, разве что разные мелочи, из которых, впрочем, в основном и состоит жизнь.
– Ты доволен? – спросила сидящая напротив Святая. – Тогда давай выпьем, отметим твое возвращение. Теперь уже в обоих смыслах.
– Мне кажется, – принимая от матери бокал с красным, словно кровь, вином, сказал мутант, – что ты не очень-то рада моему возвращению. По крайней мере тому, физическому.
– Не буду скрывать, рада не очень, – покрутила в ладонях свой бокал Святая. – Я огорчилась даже не столько из-за того, что ты разрушил мой план насчет твоего «отселения» и вернулся в Устюг. Куда больше я расстроена тем, что ты сбежал от Деда Мороза.
– Вот как? – ошарашенно заморгал Глеб.
– Да, так. Как видишь, я с тобой откровенна. Но давай сперва выпьем, так проще будет вести беседу, – мать протянула к сыну свой бокал в желании чокнуться, но мутант, словно не замечая этого, в два быстрых глотка осушил вино. Святая, скривив губы в улыбке, сделала то же самое, но куда более медленно. Промокнула рот салфеткой, наколола вилкой соленый гриб, тщательно прожевала его, проглотила и продолжила: – Единственное светлое пятно в этом, – фыркнула она, – что ты сжег его Вотчину, очень уж ею бахвалился старый козел. Но в целом, – спрятала усмешку Святая, – сбежав от него, ты помешал нам обоим.
– Нам с тобой?
– Нам с ним. Твое возвращение и «пленение» дало нам идею разыграть неплохой спектакль. Мы уже провели с Дедом тайные переговоры и вот…
– Какие с ним могут быть переговоры?! – возмущенно выкрикнул Глеб. – Какой спектакль, если Дед Мороз враг! Ему только и нужно было от тебя, чтобы ты выдала ему секрет ядерных зарядов в обмен на молчание о моем происхождении!
– Ты наивен, мой мальчик. Деду Морозу давно известно, что никаких ядерных зарядов нет, но ему тоже выгодно держать на этом крючке своих «подданных», ведь страх смерти – это сильнейший сдерживающий фактор, с его потерей может начаться анархия, чего ему, разумеется, не нужно. Но и долгий застой – тоже плохо, народу нужно периодически давать выпустить пар, чтобы немного «взбодриться». И тут – такой хороший случай! Он якобы шантажирует меня, я делаю заявление, где сама раскрываю о тебе правду и обвиняю его в твоем похищении и шантаже. Страсти кипят, народ с обеих сторон взбудоражен… Короче говоря, подвернулась прекрасная возможность поиграть на чувствах и нервах подданных, поднять у народа с обеих сторон тонус.
– Но как вы собирались контролировать этот тонус? А если бы пар не вышел, а разорвал перегретый котел?
– Мы умеем определять температуру пара, поверь мне. Какое-то время «поиграли» бы, довели накал людских масс до определенного, предельно безопасного градуса, а потом пошли бы на новый компромисс: я бы снова клятвенно пообещала не взрывать заряды, если Дед Мороз вернет мне тебя. И тут – твой побег. Что теперь прикажешь делать?… Да нет, это риторический вопрос, – махнула вилкой Святая, заметив, как дернулся мутант в желании ответить. – Ты ешь, ешь!
Есть Глебу совершенно расхотелось. Внутри него возникло такое чувство, что он проглотил что-то омерзительно-гадкое, вроде раздавленного таракана.
– Я уже сыт, – буркнул он. – Сыт по горло всем этим!
– Перестань, не дури. Да, все это выглядит некрасиво и грязно. Но это политика, мой дорогой, она не бывает чистой, тем более в таком мире, как наш.
– И что ты… что вы с этим рогатым бородачом собираетесь делать теперь? – скривился мутант. – Назад я к нему не вернусь, можешь не упрашивать. Я вообще не желаю…
– О твоих желаниях поговорим потом, хорошо? – прервала сына Святая, отрезая кусочек жареного мяса и отправляя его в рот.
Глеб с нетерпением ждал, пока она прожует. Что-то в тоне матери насторожило его. Наверняка придумала какую-то очередную гадость… И его опасения подтвердились. Расправившись с мясом, Святая сообщила, будто о чем-то не очень значительном:
– Мы встретились сегодня с Дедом Морозом и решили с ним породниться.
– Как встретились? – не сразу понял смысл всего сказанного мутант. – Дед Мороз был здесь?!..
– Да, был, а что в этом особенного? Он же не афишировал свой приход.
– Так это его видела Сашка?!..
– Вот даже как? Умница, догадливая девочка.
– Да при чем здесь догадливая… Погоди… – дошло наконец до Глеба. – Как породниться?… Вы что с ним, пожениться решили?!..
Святая рассмеялась. Заливисто, в голос. Смеялась она очень красиво и задорно, сразу помолодев при этом и став почти такой же, какой видел ее Глеб в «отцовском воспоминании». Платок сполз на плечи матери, и сын с сожалением отметил, что золото волос наполовину перемешалось с серебром седины. И все равно она была очень красивой.
Отсмеявшись, Святая сказала:
– Ну, насмешил. Давно я так… – вытерла она выступившие слезы и вновь стала серьезной. – Нет. Не мы. Ты и его внучка, Снегурочка.
– Что?! – подскочил мутант, опрокинув бокал, который скатился со стола и со звоном разбился о каменный пол. – Какая еще Снегурочка? Это что за произвол? Я не собираюсь жениться ни на какой Снегурочке!
– Сядь! – прикрикнула Святая. – Это не произвол. Это политика, я тебе говорила. А Снегурочка – очень славная девушка, ты не переживай. Самое главное, скажу тебе по секрету, она тебя любит.
Севший было на лавку Глеб снова вскочил.
– Как меня может любить какая-то неизвестная мутантка, которую я ни разу не видел?
– Ну, не такая уж она и мутантка… Разве что радиацию без вреда переносит, так это даже и неплохо. А так очень даже ничего себе Снегурка. И видел ты ее много-много раз.
– Я Деда Мороза-то вчера первый раз в жизни увидел! И не было с ним никакой внучки.
– Так она у него только сегодня появилась, вот ты ее с ним и не видел. Из Лузы вчера ночью прибыла дедушку навестить. Правда, пока что у меня остановилась.
– Из Лузы?… – вытаращил Глеб глаза на мать. – У тебя?… Ты это о ком? Уж не о Сашке ли?…
– Какой ты у меня тугодум, – улыбнулась Святая. – Конечно, о Сашеньке. О ком же еще?
– Но Сашка никакая ему не внучка! – запротестовал мутант. – Откуда у Деда Мороза родственники в Лузе? И не могла ведь она… – Глеб хотел добавить «снова меня обмануть», но резко осекся, понимая, что, конечно же, не могла, что высказанное вслух предположение станет почти предательством с его стороны к Сашке. Поэтому он закончил по-другому: – …согласиться.
– На самом деле не важно, внучка она ему или нет. Нам не важно. Главное, чтобы остальные в это поверили. А они поверят. Сашу никто раньше не видел, всем и так ясно, что она прибыла откуда-то издалека. Тем более, она на самом деле из Лузы… Думаешь, трудно придумать правдоподобную легенду? К тому же, такую красивую: ведь Дед Мороз без внучки Снегурочки уже как бы и ненастоящий. А народ любит сказки, особенно такие – сентиментальные и трогательные. Да Сашенька и сама красавица – надеюсь, с этим ты споришь не станешь? А насчет ее согласия… Почему ты думаешь, что она не могла согласиться? – притворно удивилась мать. – Что же в этом плохого – стать родственницей первых лиц города? К тому же, как я тебе уже говорила, она тебя любит.
– А вот этого уж точно не может быть! – с горячностью возразил мутант. – Ты сама-то, что ли, не видишь, кто сидит перед тобой?! Мутант, урод, страшилище!
– А еще дурачок, – улыбнулась Святая. Мягко, по-доброму, возможно даже искренне. – Разве любят за внешность? Любят за то, что там, – постучала она пальцем по груди. Помолчав, добавила тише: – Хотя зачастую вообще вопреки всему.
– Но даже если бы вдруг… – продолжал горячиться Глеб. – Даже если бы она… Нет, я все равно не поверю, но… Ты-то как можешь об этом знать? Она что, сама тебе об этом сказала?
– Прямым текстом нет. Но когда она говорила о тебе… О! Нужно было видеть ее глаза! Столько тепла и света я давно не видела ни в чьих глазах. И я видела после, как она смотрела на тебя. Как держала твою руку… Глеб, поверь мне, я умею разбираться в этом. Я умею читать если не мысли, то уж чувства людей точно. Если бы не умела, не стала бы той, кто я есть.
– Ты и еще кое-что умеешь, – вспомнил мутант слова Деда Мороза о том, что его мать экстрасенс. Хотя, при чем тут чьи-то слова, если он на себе испытал ее умения.
– Вот именно, – не стала спорить Святая. – Но для того, чтобы узнать о чувствах Сашеньки к тебе, мне вовсе не нужно было лезть к ней в голову.
– Ладно, – мотнул головой Глеб. – Все равно не верю, но пусть… Да и неважно, я в любом случае не согласен. Но я не понимаю: вам-то это зачем? Вы же с Дедом Морозом враги.
– Я уже говорила тебе про политику. А в данном случае открываются некоторые горизонты для нас обоих. В первую очередь, я имею в виду себя и Деда Мороза. Но и вы с Сашенькой внакладе не останетесь.
– Нет, – отрезал мутант. – Я в ваши игры не играю.
– Может, сначала поговоришь с Сашей? – посмотрела на него мать. – Очень уж категорично ты принимаешь решения, касающиеся не только тебя одного. Или тебе наплевать на всё и на всех?
Глеб вздрогнул. Мать задела за слишком больное место. А еще он сразу же вспомнил о Пистолетце.
– Мне не наплевать на всех. И с Сашей я обязательно поговорю. Но сейчас скажи мне, только честно: что ты собираешься делать с Ликом?
– Странный вопрос. Что обычно делают с предателями? Разумеется, казню, причем, прилюдно. Хорошая показательная казнь никогда не бывает лишней.
– Лик не предатель! – воскликнул Глеб. – Он от начала до конца был верен Деду Морозу и убеждений своих не менял!
– Мне он тоже клялся в верности. Плевать, играл он при этом или нет. Он поклялся быть верным, но слова своего не сдержал. Поэтому для меня он предатель. Помимо того, что он банальный шпион. И за это ты предлагаешь его простить?
– Да, шпион… Но… Да, я предлагаю его простить. Я тебя об этом прошу. Очень!
– Ты хоть представляешь, за кого ты просишь? В твоих старых воспоминаниях он добрый учитель, наставник, товарищ по детским играм… Новая память представляет его тебе как смешного чудака, с которым вы добирались до Устюга. Забавный попутчик, веселый приятель… Так ведь? Но ты не видел его истинного лица. Ты понятия не имеешь, кто такой Анатолий Денисов!
– Не видел, – признался мутант. – Разреши, я посмотрю. Дай мне поговорить с ним.
– Что ж, поговори, – кивнула Святая. – Он как раз недалеко отсюда. Только недолго, мы еще не закончили наш разговор.
Глава 30
Два судьбоносных разговора
Мать вызвала караулящего за дверями храмовника и велела тому отвести Глеба к камере с узником.
– Только пусть оставит нас наедине! – потребовал мутант.
– Оставит, – кивнув караульному, сказала Святая и повторила: – Только не задерживайся! Да ты и сам быстро поймешь, что тебе не о чем с ним говорить. А я пока спокойно поем.
Идти пришлось и впрямь недолго, камера, в которой держали Пистолетца, оказалась на том же уровне, что и импровизированная «противопожарная» столовая. Агент Деда Мороза сидел в темной комнатушке, перегороженной надвое решеткой из толстых железных прутьев. Сопровождавший мутанта храмовник, включив тусклую лампочку, оставил его по эту сторону решетки и, перед тем как закрыть за собой дверь, бросил:
– Постучишься, когда закончишь.
Как только он вышел, Глеб приблизился к решетке. За ней на деревянном топчане сидел Пистолетец. Впрочем, нет. Это и в самом деле был уже никакой не Пистолетец, и даже не Лик, которого мутант тоже сейчас хорошо помнил, а именно Анатолий Денисов – равнодушно-отрешенный, знающий себе цену и прекрасно понимающий, что его ждет в самом недалеком будущем.
– Здравствуй, – выдавил Глеб.
– Мне недолго осталось здравствовать, – криво усмехнулся Анатолий. – Но я рад тебя видеть, спасибо, что пришел. Хочешь в меня плюнуть или просто позлорадствовать?
– Нет, – скрипнул зубами мутант. – Не меряй всех по себе.
– Тогда зачем ты пришел?
– Поговорить.
– А разве есть о чем?
– Ты считаешь, что не о чем? Для тебя все те годы, что мы провели вместе – это ничто?
– Какая разница, чем они являются для меня, – снова скривился узник. – Ведь ты о них все равно не помнишь.
– Уже помню, – взялся обеими руками за решетку Глеб и приблизил к ней лицо, коснувшись лбом и щекой холодных прутьев. – Но даже если бы не помнил прошлые годы, я бы все равно не забыл наши последние дни.
– Их тем более стоит забыть. Ты ведь прекрасно знаешь, что я просто играл.
– Играл в дружбу? У тебя хорошо получилось.
– Что ты хочешь? – снова спросил Анатолий, и мутант явно услышал в его голосе ноты тоски и боли. – К чему все эти слова?
– Эти, может, и ни к чему. Но ты помнишь, что я сказал тебе там, возле Деревеньки?… Я сказал, что навсегда запомню, что ты для нас сделал. И обещал не забывать этого до самой смерти, даже если откажет вся остальная моя память.
– Помню, и что? – пожал плечами бывший Лик-Пистолетец.
– То, что это уже не просто слова. Я сделаю все, чтобы тебя отпустили.
– Меня и так скоро отпустят. На тот свет.
– Нет! Я уговорю мать этого не делать! И потом, Дед Мороз говорил мне, что без его разрешения храмовники ни одного мутанта не расстреливают.
– Без разрешения да – не расстреливают. Потому что патронов мало. Чаще вешают. С разрешением, конечно. А иногда и помочь просят.
– Ты сейчас ёрничаешь, а я серьезно.
– И я серьезно. Ты что же, и впрямь думаешь, что морозовцы и храмовники чем-то отличаются друг от друга? Что Дед Мороз и Святая враги? Нет, они уже давным-давно союзники. А общий враг у них один и тот же – «дикие». Ведь и Деду Морозу, не говоря уже о Святой, они в Устюге совершенно не нужны: их где-то потребовалось бы расселять, чем-то кормить, следить за порядком… Кому это надо, когда жить и есть самим уже негде и нечего? А сейчас, когда эти глупцы напали на «галеру» храмовников, они и вовсе дали в руки обоим городским главарям по козырю – теперь Святой можно с полным правом начать против «диких» самую настоящую войну, а Дед Мороз тоже имеет оправдание, чтобы не вмешиваться – ведь Святая и в самом деле не зачинщик этой войны, она всего лишь «адекватно реагирует» в ответ на начатые «дикими» действия. Так что все при своих – и все довольны. А ты говоришь, без разрешения не казнят. Все разрешения давно уже выданы. Да и Деду Морозу я в любом случае больше не нужен.
– За тебя я все равно буду просить! – упрямо повторил Глеб. – Буду требовать, умолять, но своего добьюсь любыми путями.
– Добьешься – хорошо, я не против, – сказал Анатолий, пристально глянув в глаза мутанта. – Но и не добьешься, так себя не вини. В любом случае спасибо тебе. Мне теперь и умирать легче будет.
– Почему? – не понял Глеб.
– Потому что прав ты, для меня проведенные вместе с тобой годы – не пустой звук. А знать, что и для тебя тоже… Что ты… – узник встал, тоже подошел к решетке, взялся за нее так же, как и мутант, приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Глеба и прошептал едва слышно: – И… ты ведь понимаешь, что лично тебя я никогда не предавал?…
– Понимаю, – ответил мутант. – Ты никого не предавал. А для меня ты был и остался другом.
– Спасибо, – положил Анатолий шестипалую ладонь на ладонь Глеба, а потом вновь отошел от решетки и сел на топчан. – Теперь иди. Оставайся собой. Вижу, что свою работу я хорошо выполнил.
Глеб уже повернулся, чтобы шагнуть к двери, как бывший Лик-Пистолетец сказал:
– И вот еще что. Если встретишь Сашка, скажи, чтобы тоже не думал обо мне плохо. Хороший парнишка, жалко, если пропал.
– Не пропал, – обернулся мутант к решетке с улыбкой, – нашелся. И не парнишка это, а девушка. Обвела она нас вокруг пальца. И «коросты» себе специально наклеила, чтобы «морозильники» в Лузе на нее не зарились.
– Да ты что?!.. – вытаращил глаза Анатолий, на какое-то время вновь превратившись в Пистолетца. – Сашок нас надул?… Ладно тебя, простофилю, но меня-то, меня!.. То-то я все думал, не так что-то с парнем!.. Помнишь, тебе еще говорил?… Вечный плащ этот… Я ведь и правда думал, что он под ним что-то нехорошее скрывает, а он, оказывается, под плащиком титьки прятал!
Узник заливисто расхохотался. Не удержавшись, подключился к нему и Глеб. Заскрежетал в замке ключ, распахнулась дверь, в камеру вбежал встревоженный караульный.
– Что тут у вас?…
– Ничего, – утер выступившие слезы мутант. – Отвали.
– Мне велено доставить тебя к Святой, вы слишком долго беседуете, – на лице храмовника сквозило откровенное недоумение, однако он изо всех сил пыжился, чтобы казаться хладнокровно-спокойным.
– Иди-иди, Глеб, – кивнул Анатолий с улыбкой. – И помни: «Все будет так, как должно быть, даже если будет иначе».
Но напоследок все же спросил, уже в спину:
– Как ее хоть зовут-то?
– Сашкой, – обернулся, перед тем как выйти из камеры, мутант.
– Красивая?
– Очень.
– Отпусти Анатолия, – вернувшись в «столовую», сразу же сказал Глеб матери. – Очень тебя прошу: отпусти.
– Нет, – холодно ответила та. – Я уже сказала: он предатель, и будет казнен.
– Он не предатель! – воскликнул мутант. – Это ты предательница! Ты предала меня, своего сына, выдала меня за приемыша!
– Глеб!.. – ахнула Святая. – Что ты такое говоришь?… Да, я с малолетства воспитывала тебя, ты стал для меня как родной, но… Я не рожала тебя…
– Неправда! – закричал Глеб. – Не надо мне лгать! Я видел!..
– Видел?… Что ты мог видеть?
– Я видел тебя чужими глазами. Красивый, не разрушенный город, зеленый дебаркадер, теплоход «Москва», ты – красивая, молодая, счастливая… Помнишь красные с белым тюльпаны?… И он назвал тебя…
– Как?!.. – Святая вскочила, будто собираясь куда-то мчаться, бежать, – туда, в это прошлое, к зеленому дебаркадеру, к тому, кто принес ей тюльпаны…
– Машечка, – тихо сказал Глеб.
Его мать застыла, словно ее коснулся волшебный посох настоящего Деда Мороза. Ставшее невероятно бледным лицо и словно иней серебро в волосах и впрямь сделали ее похожей на замороженную.
– Ты же понимаешь, – продолжил мутант совсем уже едва слышно, – что «генная память» не могла бы проснуться во мне, если бы этот человек не был мне родным. Это ведь мой отец, да?
– Да, – шевельнулись бескровные губы Святой.
И тут вдруг она «растаяла», бросилась на шею Глебу и разрыдалась:
– Прости меня, Глеб, Глебушка, прости!.. Сыночек мой!.. Прости, умоляю!
– Я прощаю тебя, – сказал мутант, когда, выплакавшись, мать разжала руки и отстранилась от него, отведя в сторону мокрые глаза. – Но скажи, кто мой отец? Где он?…
– Не знаю, где он, и не хочу знать, – резко ответила Святая, бросив на сына колючий взгляд. Удивительно, но слезы уже полностью высохли. – И никогда больше не спрашивай о нем. Никогда!
– Хорошо. Тогда спрошу о другом. Еще раз. Ты отпустишь Лика?…
– Нет.
– Мама… Я тебя давно ни о чем не просил. А о чем-то по-настоящему серьезном – тем более. Я хочу вернуться к «диким», в какое-нибудь дальнее село. С Ликом, как ты и хотела. Пойми, я все равно не могу остаться с тобой. Я чужой в этом городе. Я мутант, а…
– Здесь все мутанты, – едва разжав губы, процедила Святая.
– Ч-что?… – оторопел Глеб.
– В этом городе все мутанты, – сухо повторила мать. – За исключением, быть может, единиц.
– Но я видел сам… Я видел храмовников сегодня, многих! И среди них не было ни одного мутанта.
– А я?
– Что ты?…
– Я разве не мутант? – скривила в улыбке губы Святая.
– Но ты же…
– Я не уродина, ты хочешь сказать? А разве мутация обязательно должна сказываться внешне? Моя способность залезать к людям в мозги, стирать память, вытворять с сознанием прочие штучки появилась уже после Катастрофы. Что это, если не мутация? У многих храмовников тоже что-нибудь да не так. Внешне они выглядят нормальными, но вот внутри… Знаю таких, у кого два сердца, у кого отсутствует матка, очень много гермафродитов… Я уж молчу про психические заболевания – в головах у многих черт-те что творится! И это только то, что я знаю точно. Катастрофа не пощадила никого. Ведь в тот момент никто не сидел в подземельях, облучились практически все! Просто все и перенесли это воздействие по-разному. Да вот взять хотя бы нашу Снегурку – Сашеньку. Ее-то родители уж точно никуда не прятались, в Лузе это попросту негде сделать. Но девочка родилась внешне совершенно нормальной.
– Почему только внешне? – возмутился мутант. – Она и вну…
– Помолчи, – подняла палец мать. – Сначала дослушай. Хотя ты и так знаешь как минимум одно, самое главное Сашино отклонение от так называемой нормы.
– То, что она не боится радиации?
– Именно. Что это по-твоему, как не мутация?
– Но… это же хорошо, – возразил Глеб уже не так уверенно.
– А никто и не говорит, что это плохо. Мутации не всегда только уродуют, бывает, что они приносят и пользу. Кстати, мне радиация не страшна так же, как ей и тебе.
– Что? – заморгал мутант. – Тебе не страшна радиация?… Но почему ты тогда живешь под землей?
– Потому что здесь живут остальные храмовники. Я полагаю, добрая половина из них тоже не восприимчива к радиации. Но кто станет это проверять на себе? А мне, конечно же, гораздо выгоднее стращать их ужасами лучевой болезни, чем проводить подобные эксперименты. Так проще удержать людей под землей, под моей опекой и властью. Иначе все захотят жить наверху, и тогда храмовников попросту не станет.
– Это жестоко… – пробормотал Глеб.
– Жестоко? Отчего же? Храмовники одеты, обуты и сыты. За них думают, за них все решают. Подумаешь, не видят зеленую травку и теплое солнышко! Не в этом же счастье.
– А в чем оно, счастье? – пристально посмотрел мутант на мать.
– В нашем мире счастье – быть живым. Все остальное мелочи. Уж травка с солнышком точно.
– А по мне лучше сдохнуть на травке под солнцем, чем всю жизнь копошиться в могиле! – процедил Глеб.
– Хорошо, – прищурилась Святая. – Допустим, я созову сейчас всех и скажу: вам не страшна радиация, можете жить наверху, валяться на травке и греться на солнышке. И что, по-твоему, будет?
– Как это что? Тогда для храмовников и наступит счастье.
– Ой ли? Для начала несколько десятков, а то и сотен из них заболеют лучевой болезнью и умрут в страшных муках. Не забывай, я сказала, что невосприимчивы к радиации не все… Но и те, кому повезет с этим… Где они станут жить наверху? Все доступное жилье занято морозовцами.
– Пусть живут, где и жили, а наверх просто выходят… – совсем уже сбитый с толку, проговорил мутант.
– Загорать на травке? – закончила за него фразу Святая. – Нет, сыночек, на травку и солнышко они полюбуются лишь в первую минуту. Но быстро поймут, что сильно счастливыми от этого почему-то не стали. И подумают: а почему это мы, такие красивые, мы, «белые люди», живем под землей, а какие-то уроды, недочеловеки, занимают наше место под солнцем? К тому же у храмовников есть оружие, а кто сильнее, тот и прав. Я даже гадать не собираюсь, я и так знаю, что произойдет дальше. Без моих, заметь, указаний! Храмовники начнут уничтожать морозовцев, занимать их дома. Но морозовцы так просто не сдадутся, не пойдут молча на заклание. Угадай, что будет дальше?
Хмурый, как туча, Глеб задумался.
– Я бы на месте морозовцев, – наконец произнес он, – обратился за помощью к «диким».
– Умница, сынок! Именно так они и поступят. Бросят клич по ближайшим деревням и селам, отправят гонцов в дальние. «Братцы! Наших бьют! Выручайте!» Пообещают дать разрешение жить в Устюге тем, кто поможет. Знаешь, сколько сюда хлынет желающих?… Храмовникам не поможет никакое оружие, тем более что количество патронов далеко не беспредельно. В итоге храмовников больше не станет. Но в Устюге все равно не наступит тишь и благодать. Теперь не будет хватать жилья вновь прибывшим «диким». В лучшем случае, им предложат поселиться в наших подземельях. Но ладно храмовники – некоторые уже два десятка лет в них живут, а многие и родились там, для них это норма. А «дикие», привыкшие к жизни на природе, под открытым небом? Для них селиться под землей – все равно что лезть живьем в могилу. И они скажут: а почему именно мы должны туда идти? Мы точно так же, как и морозовцы, дрались с храмовниками, освобождая этот город! Он теперь такой же наш, как и их. И начнут выгонять морозовцев из домов. Начнутся новые беспорядки, которые могут длиться очень и очень долго, ведь «дикие» будут постоянно прибывать из сел и деревень района. Улицы Великого Устюга пропитаются кровью, трава здесь перестанет расти. Дым пожарищ закроет солнце. Вот тебе и загорание на травке. Так что, созывать мне храмовников, объявлять о наступлении счастья?…
– Гадко все у вас тут, – поморщился мутант.
– У нас? – посмотрела ему в глаза мать. – А у вас?… Или ты с другой планеты? Так вроде бы нет, я тебя здесь родила… И ты что думаешь, до Катастрофы на Земле было как-то по-другому? Все было абсолютно так же, поверь, только в других масштабах. Те, кто жили в хижинах, ненавидели тех, кто жил во дворцах, и хотели занять их место. Те, кто имел белый цвет кожи, ненавидели цветных. И наоборот, соответственно. Красные – белые, бедные – богатые, капиталисты – рабочие, фашисты – коммунисты, исламисты – христиане… Доктрины против доктрин, религии против религий, страны против стран. Все были против кого-то, а кто-то и против всех. Никакой «свободы, равенства и братства» никогда не было и в помине. Такова уж природа человека – ненавидеть тех, кто хоть чем-то отличается от тебя. А уж если у кого-то еще и кусок лучше и жирнее!.. В морду такого, а кусок отобрать и съесть. Если успеешь. Поскольку и сам можешь так же получить от кого-то в морду. Страх – вот единственный сдерживающий фактор. Для одних таким страхом является радиация на поверхности, для других – угроза ядерного взрыва. Нужно будет – создадим новые страхи. Или придумаем, фантазии у нас – не занимать. Было бы кому держать ситуацию под контролем и грамотно управлять этими страхами. Сильная власть, крепкая рука – вот что всегда по-настоящему было нужно людям. Сейчас в Устюге две такие руки – я и Дед. Самое умное, что мы можем с ним сделать, – это договориться. Начнем перетягивать одеяло – обязательно порвем. Но договариваться тоже нужно с умом. Мы с Дедом Морозом можем объединиться, но храмовники с морозовцами – никогда. Должно существовать равновесие. Мы обязаны его сохранять, а для этого следует учитывать все реалии и использовать все возможности. Сейчас появилась возможность сделать хороший ход – поженить тебя с Сашенькой. Мы с Дедом уже видим множество плюсов из такого альянса.
– А нас-то, нас-то кто-нибудь об этом спросил?! – замахал руками Глеб.
– Успокойся, а то сейчас мебель сожжешь, – скривилась Святая. – По-моему, ты так ничего и не понял…
– Я понял одно, – постарался взять себя в руки мутант. – Мне все здесь противно. Я не хочу и не могу дальше здесь оставаться. Я хочу с Ликом и Сашкой убраться отсюда как можно скорее.
– Ты только что упрекал меня, спросил ли кто-нибудь вас с Сашей о нашем с Дедом Морозом решении. Переиначу твой же вопрос: а ты спросил Сашеньку, хочет ли она отсюда убраться?
– Но разве… – начал Глеб и умолк. Он ведь и правда не знал, как может отнестись к этому Сашка. Он считал, что это само собой разумеется, что девушка обязательно поддержит его решение, но мать права: он не знает этого наверняка. И он выдавил: – Хорошо, я пойду сейчас и спрошу у нее…
– Нет, – тихо, но твердо сказала мать. – Сейчас Саша уже спит. Не стоит ее будить по пустякам.
– По пустякам?!
– Да, по пустякам. Потому что твои разговоры с ней не имеют никакого значения. Вы женитесь, хочешь ты того или нет.
– Ни за что! – разъярился мутант, удивляясь, отчего и в самом деле ничего до сих пор не вспыхнуло. – Теперь, даже если бы я и хотел, то не сделал бы этого!
– Назло мне?
– Да! – вырвалось у Глеба.
– Очень по-взрослому. И по-мужски, и вообще весьма умно. Браво! – захлопала Святая в ладоши. Потом вдруг наморщила лоб, делая вид, будто что-то забыла: – Напомни-ка мне, мой взрослый и умный сын, что ты там просил у меня насчет некоего предателя?…
– Лик не преда… – по-прежнему возмущенно и зло начал мутант, но тут до него дошло, что мать задала этот вопрос не зря, и сразу сменил тон: – Я просил освободить Лика. Ты сделаешь это?… – Глеб затаил дыхание.
– Да, – ответила Святая. – Я освобожу его. Мало того, я отдам распоряжение, чтобы его увезли как можно дальше, в самое глухое селение. При одном условии. Жаль, что ты на него не согласен. Так что, увы, Анатолия Денисова придется казнить.
– Но ты не назвала свое условие!!!
– А зачем? Ты ведь уже ответил. «Ни за что! Теперь, если бы и хотел, то не сделал бы этого!» Разве это не твои слова?
– Мои, – опустил голову мутант и вздернул ее снова: – Но…
– Шутки в сторону, – став очень серьезной, оборвала его мать. – Забудем то, что ты наговорил в горячке и по глупости. Конечно, ты уже все понял и так, но я не поленюсь и озвучу. Вот мое условие: для освобождения Анатолия Денисова ты должен дать согласие на твой брак с Александрой. Жить вы должны будете в Устюге, где именно – мы еще обговорим с Дедом Морозом. Ты согласен?
Глеб ждал этих слов матери. Когда мутант обещал Лику, что добьется его освобождения любыми путями, он пусть и неосознанно, но понимал, что цена будет примерно такой. И все-таки сейчас мир вокруг него словно замер, остановился, а время прервало свой бег. А потом разом рухнуло все, погребая под завалами безысходной неизбежности хлипкие побеги надежды.
– Да, – услышал он свой голос будто бы со стороны.
А потом все-таки вспыхнул стол.
Эпилог
Солнце уже село, но малиновые отблески заката еще отражались в спокойных водах Сухоны. Глеб и Сашка, взявшись за руки, стояли возле реки и смотрели на блекнущие краски уходящего дня. На девушке было длинное, до пят, атласное голубое платье и серебристый кокошник с узором из снежинок, из-под которого змеилась по спине фальшивая светлая коса. Наряд Снегурочки на бывшем Сашке смотрелся нелепо, хотя все же не настолько, как черный костюм-тройка и белоснежная рубашка с галстуком-бабочкой под воротом на огромном косматом мутанте.
– Ты совсем не рад этому? – тихо спросила Сашка.
– Рад, – сказал Глеб. – Конечно, рад, что ты?
– Я ведь вижу… Ты меня совсем-совсем не любишь, да?
– Не зли, а то сейчас река загорится. Гляди, уже тлеть начинает.
– Ладно, не люби… Только не бросай меня, ладно? Пожалуйста, Глебушка! Я не смогу жить без тебя.
– Да что за глупости? Не собираюсь я тебя бросать. Я теперь тоже без тебя не могу. Ты у меня одна. На всем белом свете.
– Ты переживаешь за Пистолетца, да?
– Конечно, переживаю. А ты разве нет?
– Переживаю. Где-то он сейчас?…
– Какая-то Палема. Деревушка еще дальше за Ильинским, в сторону Лузы. Конечно, если мать не врет.
– Ты ей не веришь?
– Я теперь никому не верю.
– Даже мне?
– Тьфу ты! Не цепляйся к словам. Вон, от реки уже дым пошел.
– Это туман. Красиво как… Словно мы все еще там…
Глеб понял, что хотела сказать этим Сашка. Он и сам сейчас невольно вспомнил те дни, когда они добирались сюда. Когда у них была цель. Когда в нем еще жила надежда… Он тогда еще не знал, что он ничей.
Словно подслушав его мысли – а может, так оно и было? – девушка крепче сжала тоненькими пальчиками огромную, волосатую руку мутанта.
– Ты мой! Слышишь? Ты мой! Навсегда. Я очень люблю тебя и буду любить тебя вечно.
Глеб, сглотнув, молча кивнул. А потом спросил:
– А ты хочешь снова туда?
– С тобой – куда угодно.
– Давай сбежим отсюда! – умоляюще глянул на Сашку мутант. – Угоним катер или пешком – все равно!.. Найдем Пистолетца…
– Конечно, как скажешь! Только нас все равно найдут. Они же знают, что мы пойдем к нему.
– И что же теперь, всю жизнь плясать под их дудку? – скрипнул зубами Глеб. – Я так не смогу…
– Зачем же всю жизнь? Если ты хочешь, мы непременно сбежим. Но сначала мы должны все продумать. У нас обязательно получится! Мы же умные, – подмигнула Сашка.
– И сильные, – улыбнулся мутант.
– И упрямые.
– И мы вместе, – неожиданно для себя сказал Глеб.
– И гори все огнем! – подняв наполненные счастьем глаза, засмеялась его жена.
Август 2013 г. – январь 2014 г.
г. Мончегорск
Мои дорогие читатели!
Вот мы и встретились снова, вновь нас на какое-то время связала та волшебная нить, которую можно назвать творческой или даже духовной сопричастностью. Она возникает всегда, когда автор (писатель, художник, композитор – не важно) создает, а читатель, зритель, слушатель воспринимает созданное произведение. Иногда между этими двумя событиями проходят месяцы, чаще – года, а порою – и вовсе века. В случае с писателями это справедливо лишь в отношении классиков, я не столь амбициозен и наивен, чтобы надеяться на подобное, но даже осознание того факта, что строки, которые я пишу здесь и сейчас, будут читать люди, живущие в сотнях и тысячах километрах от меня, через полгода, год, три от настоящего момента, повергают меня в некий священный трепет. Ведь это настоящее чудо, когда мои теперешние мысли и чувства связываются этой самой нитью с вашими мыслями и чувствами, дорогие мои читатели. Вы для меня сейчас – люди будущего, пусть и не очень далекого. Что же это такое, как не настоящая, действующая машина времени?
Но одно дело связаться, и совсем иное – сделать эту связь гармоничной и неразрывной, хотя бы на время вашего «подключения» к тому, о чем думал, что чувствовал и что хотел вам сказать я во время написания книги. Вы – проницательные и умные, вас нельзя обмануть одними лишь красивыми словами и картинками. Если мысли пусты, если чувства фальшивы – вы просто закроете книгу, отбросите ее, как ненужный хлам. Поэтому моя главная цель – достучаться до вас, до ваших сердец, быть с вами предельно искренним и правдивым, не опускаясь до легкомысленных заигрываний и соблазнений яркими фантиками, внутри которых вовсе не конфета, а серая, вязкая, неудобоваримая масса. Эта задача весьма непростая. Здесь существует очень тонкая грань между пустой бестолковой развлекательностью и нудным, пусть со многих сторон и «правильным», морализаторством. Я всегда стараюсь не скатываться с этой грани, выдерживая баланс между этими крайностями. Книга должна увлекать, но в то же время она должна заставлять думать. Наверное, это у меня получается не всегда – здесь судить вам, – но поверьте, что я очень стараюсь.
Хочется немного поговорить и о только что мною написанной, а вами прочитанной книге. Что это? Конечно же, вымысел, сказка. Здесь очень легко найти отсылы к известным всем сказочным героям. В романе есть красавица и чудовище, Дед Мороз и Снегурочка, присутствует даже Баба-Яга. Правда, помещены они вовсе не в сказочную атмосферу, а в жестокий мир постапокалипсиса – в страшные реалии «Вселенной Метро 2033».
Но все-таки какими красками ни рисуй окружающий мир, какими монстрами его ни населяй, он останется всего лишь декорацией, пусть по-своему привлекательной, удивительной и самобытной. Главным же для меня всегда оставались и остаются люди. Для меня важнее и интереснее то, что происходит внутри человека, а не снаружи. Меня больше волнуют и увлекают переживания героя, его эмоции, его поступки в той или иной ситуации, нежели то, каков размах крыльев утащившего его чудовища и какова длина его клыков. Для меня герой должен стать настолько реален, чтобы я смог думать о нем, представлять его так, будто он существует на самом деле и я знаком с ним лично. Только тогда я смогу понять, не обязательно при этом принимая, его посылы и поступки, только тогда я захочу наблюдать за тем, что происходит с ним по мере развития сюжета, как развивается он сам.
В этом плане интересней всего, конечно же, центральный герой романа – мутант по имени Глеб. Ничего не знающий о себе в начале повествования, мечтающий вернуть себе память, не жалеющий ничего для достижения этой цели – и он же в финале книги, добившийся того, что хотел, но теперь уже желающий обратного – вернуться назад и по возможности забыть то, что узнал. Казалось бы, круг замкнулся, никакого развития нет. Но ведь насколько сильно изменился внутренний мир Глеба, как много он приобрел за это время! Он узнал, что такое дружба и предательство, честность и подлость. Он понял, что злость способна сжигать, а верность данному слову спасать человеческие жизни. А еще он понял, что значит оказаться лишним, никому не нужным, непримиримым с существующим окружением, ничьим. Даже смерть кажется ему милее этого. Однако важно не зашориваться, не тонуть с головой в своей кажущейся ненужности и «ничейности», а оглянуться, присмотреться получше и все же увидеть, что ты кому-то очень-очень нужен.
В романе я также хотел показать и свое отношение к такому отвратительному явлению, как ксенофобия. К сожалению, мне даже не нужно было что-то изобретать и придумывать. Оглянитесь: все это происходит здесь и сейчас, вокруг нас! Как часто мы признаем чужаками тех, кто говорит на другом языке, имеет отличный от нашего цвет кожи, иной разрез глаз или форму носа. Как, порою почти неосознанно, мы отделяем себя от тех, кто имеет физические недостатки: имеет проблемы со зрением или слухом, не может говорить или нормально двигаться, а то и вовсе прикован к постели. Да что там! Мы иногда доходим до того, что готовы забросать камнями (хорошо еще, если виртуальными или словесными) тех, кто знает больше или меньше нашего, кто умеет или не умеет делать то, что умеем мы, кто имеет на что-то иную, чем наша, точку зрения! Но ведь это все люди, пусть отличные в чем-то от нас, но люди! Одинаковых людей нет в принципе, каждый по-своему уникален. «В этом городе все мутанты». Так что же теперь – каждому уйти в себя, уединиться, жить по принципу «один против всех»? Или объединяться по какому-то отдельно взятому признаку – цвету кожи, разрезу глаз, приверженности какому-либо религиозному направлению (а почему не по наличию или отсутствию лысины, умению цыкать зубом или нелюбви к топленому молоку?) – и объявить «священную войну» всем остальным? Только вдумайтесь: насколько все это могло бы показаться смешным и глупым, если бы не имело весьма страшных последствий!
Неужели права Святая из моего романа, и для людей важна только довлеющая над ними «железная рука», неужели и в самом деле главным чувством для человека является страх, без которого все мы тотчас же превратились бы в безумствующее стадо животных? Надеюсь, что нет. Все-таки я еще верю в людей и в человеческий разум, верю в такие понятия, как сознательность, совесть, достоинство, честь, благородство. Смешно? Наверное, я старомоден. Это не так страшно. Куда страшнее, если стали старомодными эти понятия. Если ушла в небытие дружба, умерли вера, надежда, любовь.
Ну и напоследок несколько слов о месте действия романа. Почему именно Великий Устюг, Великоустюгский район Вологодской области? Все очень просто. Это – родина моей мамы, Буториной Галины Васильевны, которая уехала оттуда в ранней юности и которой, к моей великой скорби, больше нет с нами. Сейчас в упомянутом в книге селе Ильинское живут дорогие, любимые и родные мне люди. Когда-то там же (а еще ранее – по другую сторону реки Луза, в деревне Фроловка) жила моя любимая бабушка – Вотчицева Александра Прокопьевна. Я с самого детства проводил в тех краях летние месяцы, бывал там и позже. Бродил по тамошним лесам, рыбачил в реке Луза. Мне очень нравятся те места, нравятся живущие там люди. И конечно же, сам Великий Устюг. Прекрасный город, ровесник Москвы, живая история! Признаюсь, мне больно было «разрушать» в романе его замечательные памятники и храмы, мне жалко было «калечить» проживающих в нем и в селах района людей (приношу им мои искренние извинения за это!), но этим я тоже хотел предупредить моих читателей: посмотрите, как может быть, во что может превратиться истинная красота! Так давайте же всеми силами, всеми возможностями, что мы имеем, постараемся не допустить этого. Пусть великоустюгский Дед Мороз дарит людям смех и радость (и пода-а-арки!), а не горе и слезы. Пусть все будет хорошо – во всем мире и у каждого из нас.
Искренне ваш,
Андрей Буторин
Примечания
1
Великий Устюг (прежнее название Устюг) – город в России, административный центр Великоустюгского района Вологодской области. Великий Устюг располагается в 450 км к северо-востоку от Вологды на левом берегу реки Сухоны против слияния ее с рекой Юг, на судоходных линиях этих рек и Северной Двины. Один из древнейших городов на русском Севере, сохранивший богатое культурное наследие. С 1999 года объявлен родиной всероссийского Деда Мороза. (Материал из Википедии, прим. автора)
(обратно)2
Баская – красивая. (Прим. ред.)
(обратно)3
Поветь – помещение под кровлей нежилой постройки. В сельской местности Вологодской области так называют сеновал, расположенный, как правило, над хлевом. (Прим. автора)
(обратно)4
Робить – работать. (Прим. ред.)
(обратно)5
Расщепериться – широко разместиться: расставить ноги, распустить перья, рассесться и т. д. (Прим. ред.)
(обратно)6
Слега – длинная жердь. (Прим. ред.)
(обратно)7
Голбец – так в вологодских деревнях называют погреб, подпол в избе. (Прим. автора)
(обратно)8
Дородно – здесь: хорошо, славно, добротно. (Прим. ред.)
(обратно)9
Угваздаться – испачкаться. (Прим. ред.)
(обратно)10
От греч. arachne – паук. (Прим. автора)
(обратно)11
Стихотворение Ольги Тетериной. (Прим. автора)
(обратно)12
Строка из стихотворения А.С. Пушкина «Утопленник». (Прим. автора)
(обратно)13
Марк Аврелий Антонин (Marcus Aurelius Antoninus) (121–180), римский император и философ. (Прим. автора)
(обратно)14
Буриданов осел – философский парадокс, названный по имени Жана Буридана, несмотря на то, что был известен еще из трудов Аристотеля, где был поставлен вопрос: как осел, которому предоставлены два одинаково соблазнительных угощения, может все-таки рационально сделать выбор?
Буридан нигде не упоминал данной проблемы, но затрагивал подобную тему, отстаивая позицию морального детерминизма – что человек, столкнувшись с выбором, должен выбирать в сторону большего добра. Буридан допустил, что выбор может быть замедлен оценкой результатов каждого выбора.
Позже, другие писатели утрировали эту точку зрения, приводя пример с ослом и двумя одинаково доступными и хорошими стогами сена и утверждая, что он непременно умрет от голода, принимая решение. Эта версия стала широко известна благодаря Лейбницу. (Материал из Википедии, прим. автора)
(обратно)15
Черепаховая война, которая продолжалась почти пять столетий, началась из-за того, что иностранный гость, приглашенный во дворец ассирийского царя, не поднял с пола инкрустированный черепаховый гребень, который уронила подвыпившая царица. (Прим. автора)
(обратно)16
Из-за украденного жемчужного свадебного ожерелья четыре года воевали два племени викингов, и есть версия, что именно из-за этой войны сейчас есть шведы и норвежцы, которые могли быть одним народом. (Прим. автора)
(обратно)