Кровавая королева (fb2)

- Кровавая королева (пер. Мария Михайловна Ланина) 1168K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сьюзен Фрейзер Кинг

Сьюзен Фрейзер Кинг
КРОВАВАЯ КОРОЛЕВА

Machbet filius Finlach…

et Gruoch filia Bodhe, rex et regina Scotorum…

Макбет, сын Финлеха,

и Груох, дочь Боде, король и королева Шотландии…

Реестр монастыря Св. Андрея, 1049

Часть первая

Король великодушный… примет власть…

Высокий, златовласый, всем любезный…

И под эгидой рыжего царя

Шотландия достигнет процветанья…

Пророчество Берхана о царствовании Макбета, XI век

ПРОЛОГ

1058 год от Рождества Христова

Снежинки мерцают на фоне вечернего неба и мягко ложатся вокруг холодной неприступной башни. Самозваный король скоттов ждет, когда пройдет эта промозглая хлябь, чтобы отправить меня в монастырь на юге Шотландии. Малькольм Кэнмор, убивший моего мужа и называющий себя королем, конечно, предпочел бы упрятать меня еще дальше, где-нибудь в Англии. Потому что там его союзники точно запрут меня под замок. Шотландцы же вряд ли отважатся на это.

Но мой сын — коронованный король скоттов, и я нахожусь под его защитой, не говоря уже о том, что у меня есть и собственные силы. Согласись я выйти за Малькольма Кэнмора — была бы осыпана почестями. Всего пару недель назад он прислал ко мне очередного гонца с отрезом зеленого шелка, тканного золотом, и склянками с ароматами и специями, прося моей руки.

Если бы мне нужна была такая власть, возможно, я и соблазнилась бы его подношениями. Но я рождена кельтами, для которых честь превыше всего, а потому шотландская шерсть для меня дороже восточных шелков. Может, ее выделка и грубее, зато она хранит в себе силу и красоту этой земли.

Я написала Малькольму ответ той самой рукой, которую он желал получить, хотя по-гэльски^[1] я пишу гораздо хуже, чем на латыни. Впрочем, отказ не требует многословия. Большую часть подарков я отослала назад вместе с запиской и оставила лишь отрез шелка — он очень понравился моей горничной Финелле.

А что касается монастыря, я напишу об этом узурпатору Малькольму в следующий раз: «Королева Грюада, вдова убиенного тобой короля Макбета, предпочитает остаться в своей крепости».

В каком-то смысле это вызов; посмотрим, что он будет делать.

Ветер вовсю завывает за стенами замка — неудивительно, что февраль называют волчьим месяцем, — а я со своими приближенными сижу возле жаровни, жадно впитывая тепло и свет. Мой домашний менестрель Дермот наигрывает мелодию на арфе. Меня бьет озноб, и я потуже закутываюсь в плащ. Мне не исполнилось еще и сорока, и я все еще полна жизни, но нынче вечером мороз поистине пронизывает до костей.

Прислуга задергивает занавеси на закрытых ставнями окнах, сквозь которые просачивается холод, и подкладывает в огонь торф и ароматные яблоневые ветви, оставшиеся еще с осени. С миром покоятся мои мальчики, хрупкая жизнь которых была задушена в зачатке, и муж мой тоже мертв. Бесконечно тянущийся вечер вынуждает вспоминать усопших. Одиночество и игру светотени делят со мной еще двое, и лишь угрюмая Финелла то появляется, то исчезает подобно призраку. Рядом со мной сидит моя троюродная сестра и врачевательница Биток.

Чуть дальше расположился монах Дростан, склонившийся над книгой. Обоих я знаю с детства; с учетом моего характера, вероятно, лишь присущая кельтам преданность по-прежнему удерживает их рядом со мной.

Биток — настоящий друг, хотя временами и высказывает в мой адрес довольно резкие замечания, впрочем, как и я в ее. Монах принадлежит к ордену «вассалов Бога», который позволяет своим членам вступать в браки и отмечать шабат, что мне очень нравится, как и любое другое проявление протеста. Во всех остальных отношениях Рим уже окончательно поработил Шотландскую церковь.

Дростан прекрасно владеет пером и мечтает о том, чтобы написать мое жизнеописание. Он хочет, чтобы книга стала панегириком — восхвалением его королевы. Но я считаю, что это глупая затея.

В жаровне вспыхивают язычки пламени, взметая искры. И если говорить начистоту, в идее Дростана что-то есть.

Я — внучка короля и дочь тана,^[2] дважды была замужем и теперь — вдовствующая королева. Я сражалась с мечом и арбалетом и немало претерпела, чтобы произвести на свет своих детей. Я любила и ненавидела от всей души. Я умею вышивать, обучена соколиной охоте, придворному этикету и приемам магии, о чем стараюсь не ставить в известность окружающих. И я категорически не желаю завершать свою жизнь в монастыре. Так что на сегодняшний день меня вполне удовлетворяет такая биография. Уж лучше описать жизнь Макбета Мак Финлеха, короля, погибшего под Ламмой менее полугода тому назад.

Мои советники утверждают, что Малькольм Кэнмор, что по-гэльски означает «большая голова», собирается приказать написать историю жизни Макбета своим церковникам. И они сделают все возможное, чтобы опорочить его имя и его деяния. Ибо мой муж уже не сможет отстоять свою честь. Но зато я еще жива, и я знаю, что правда, а что нет.

Моя мать, шагнувшая за порог этой жизни много лет тому назад, однажды, гадая на стоячей воде, предсказала, что я войду в историю, но люди никогда меня не поймут. Но все это произойдет уже после моей смерти. А я совершенно не стремлюсь к славе. К тому же, поскольку я все еще жива, нет никаких оснований подводить черту под моей жизнью. Возможно, я еще раз выйду замуж и произведу на свет детей, ибо чрево мое все еще может плодоносить. И я отказываюсь стареть.

Возможно, я снова возьмусь за меч, соберу войско и вместе с сыном отомщу самозванцу или воспользуюсь колдовскими чарами и приведу его к гибели другим, тайным способом. Меня мало кто знает, и мало кто знаком с моей жестокостью и моей добротой, но кое-кому довелось испытать их на себе.

Мои воспоминания принадлежат только мне. Я складываю руки на груди и слышу, как шелестят атлас и шерсть и как позвякивают серебряные браслеты. Биток и Дростан поднимают головы и обмениваются взглядами. При необходимости я умею облачаться в горечь, как в кольчугу, стальные сплетения которой защищают всю мою нежность дочери, матери, супруги и королевы воинов.

Снежинки влетают в зал через окно, и прислужница с помощью длинной палки плотнее закрывает ставни. Нам предстоит провести здесь не один день. Но тишину скрашивает музыка, а кладовые этой неприступной крепости ломятся от вина и специй, копченой рыбы и мяса, а также бочек с зерном. К тому же здесь есть пара католических священников, стремящихся спасти наши заблудшие кельтские души своими молитвами, и несколько норманнских рыцарей, приехавших на север для защиты Макбета и оставшихся защищать меня. Это всего лишь горстка кельтов, собравшихся в холодном зале и готовых противостоять урагану. Старая Шотландия меркнет и сменяется новой. Я ощущаю этот ветер перемен, угрожающий нам.

Однако до того, как он все сметет на своем пути, мне предстоит рассказать правду, и я не знаю, достанет ли мне на это сил.

Глава 1

1025 год от Рождества Христова

В первый раз меня похитили, когда мне едва исполнилось девять лет. Я помню дикий, безотчетный ужас, когда чужой всадник приблизился и стащил меня с пони. Мы направлялись на север, в гости к нашему свойственнику королю Малькольму, на осенний сбор общины в Сконе. Преисполненная гордости за свою мохнатую лошадку и расшитое седло, я настояла на праве ехать самостоятельно между отцом и старшим братом Фаркухаром. А потом внезапно из-за деревьев появилась целая группа всадников. Они кричали, кони становились на дыбы, а потом один из них протянул руку и подхватил меня, как куклу.

Воспоминания об этом дне не померкли в моей памяти, однако стали несколько разрозненными. Одежда похитителя пахла прогорклым дымом, заросший щетиной подбородок казался мне снизу квадратным, руки, державшие поводья, были сильными и черными от сажи. Я помню красно-коричневый цвет его плаща, но не могу вспомнить его имя. Я знаю, что оно никогда в дальнейшем не произносилось в моем присутствии.

Я брыкалась, визжала и вертелась, как уж на сковородке, пока мне не удалось вытащить его кинжал, распоров при этом себе большой палец. Я собиралась защищаться, хотя совершенно не владела этим оружием. Но выбора у меня не было.

Он быстро выхватил у меня кинжал, но я тут же оторвала от его плаща большую круглую застежку и вонзила ему в щеку. Это его слегка остудило. Осыпая меня проклятиями, он ослабил хватку, и я, соскользнув с седла, рухнула на холодную землю и сломала себе руку. Откатившись в сторону чуть дальше, чем намеревалась, я едва не оказалась под копытами лошади, когда мимо пронеслись мои сородичи.

Затем раздались крики и звон оружия; не прошло и нескольких минут, как мой похититель с двумя телохранителями были убиты. Отец и его приближенные разделались с ними уверенно и быстро.

Я с колотящимся сердцем наблюдала за смертоносной схваткой, вжавшись в оледеневшую землю, чувствуя, как рука наливается тяжелой болью. До этого я никогда не видела столько крови. Мне доводилось слышать звон оружия во дворе нашей крепости в Файфе, но я никогда прежде не видела, как клинок входит в тело, и не слышала того легкого изумленного всхлипа, с которым душа без предупреждения покидает плоть. Увы, в дальнейшем мне доводилось слышать этот звук слишком часто.

Я до сих пор храню ту бронзовую застежку с круглым отполированным гагатом, хотя вряд ли когда-нибудь ее надену. Она лежит в шкатулке, где хранятся мои драгоценности, и ее тусклый блеск напоминает мне о том, что я должна быть сильной и осмотрительной.

Мой брат Фаркухар скончался от ран, полученных во время той схватки. Я видела его противоестественно изогнутое тело, лежавшее на земле, хотя люди отца не дали мне рассмотреть его целиком. Но зато я помню соленый вкус своих слез и скорбный вопль отца, отозвавшийся эхом в морозном воздухе.

У Фаркухара остался маленький сын Малькольм и бледная, вечно страдающая вдова, которая вскоре вернулась на юг к своей семье, оставив Малькольма на воспитание Боде. Отец черпал утешение в этом ребенке, поклявшись найти тех, кто замыслил нападение, лишившее его сына и чуть не лишившее дочери.

После тщательного расследования Боде выяснил, что люди были подосланы Крайненом, нерукоположенным аббатом Дункельда и мормаером^[3] Атолла. Он был женат на старшей дочери короля. Мой отец всегда считал его высокомерным болваном, а после этого и вовсе начал испытывать к нему ненависть. На следующем же заседании королевского суда Боде обвинил Крайнена из Атолла в том, что тот пытался похитить меня и выдать замуж за своего сына Дункана, и в том, что тот жестоко убил Фаркухара Мак Боде. Крайнен все отрицал и заявил, что это Боде напал на его людей без каких-либо на то оснований, а посему сам является виновником гибели Фаркухара.

Стороне, признанной виновной, предстояло заплатить кро, традиционную компенсацию скотом и утварью в соответствии с титулом. Пока все дожидались решения короля, атмосфера настолько накалилась, что Боде и Крайнен вступили бы в рукопашную, если бы не разнявшие их стражники.

Справедливость в тот день оказалась повержена, ибо моему отцу, который тоже был мормаером, пришлось отдать множество коров за убитых воинов Крайнену, а также их семьям и королю. Крайнен наслаждался победой, радуясь, что ему удалось сохранить и набитые церковные сундуки в Дункельде в неприкосновенности, и благосклонность своего монаршего тестя. Король же, старый Малькольм, предал своих свойственников Боде и Фаркухара. Мой отец так и не простил ему предательства. И эта обида, вкупе с предшествовавшими, не могла не стать источником пожара.

Вскоре я узнала, чем вызвано наше презрение к Малькольму. Из-за затеянных им распрей мы потеряли многих сородичей, включая отца Боде, короля Кеннета, который был убит тогда еще юным Малькольмом, носившим имя Разрушителя и занявшим после убийства трон своего двоюродного брата.

После этого моя цена еще больше возросла, ибо у Боде не было других наследников. А я являлась прямым потомком кельтских королей, и в моих жилах текла чистейшая королевская кровь. Я могла озолотить одним мановением своей руки.

Я — Грюада, дочь Боде Мак Кеннета, сына Дуфа. Мои предки были королями скоттов, и я была рождена в королевском доме клана Габрана, который гордится первым королем скоттов и пиктов Кеннетом Мак Алпином. Моя родословная восходит к пиктам, которые изначально населяли эти земли, и к пришедшим из Ирландии скоттам, которые обосновались в Аргилле. Мы гордимся своими предками и помним свои родословные наизусть.

Моя родословная включает в себя древние королевские династии Шотландии, потомком которых был мой отец, и кровь верховных королей Ирландии, начиная с Ниалла Нойгьяллаха, от которых происходила моя мать. Наше генеалогическое древо имеет много ответвлений, и некоторые ветви пребывают в состоянии вражды, но все они отходят от двух главных стволов — клана Габрана и клана Лоарна, которые в свою очередь выросли из одного и того же древнего королевского корня.

Жизнь моя постоянно находилась под угрозой, потому что любой взявший меня в жены мог претендовать на трон Шотландии. Не чувствовали себя в безопасности и мои родичи, ибо их смерть привела бы к истреблению нашего рода, что расчистило бы путь к трону другим претендентам. Вот чем чревата жизнь для потомков древних королевских родов.

Так что кровь предков принесла мне мало добра. Я была подобна жаворонку, беззаботно взлетевшему в небеса и не подозревающему о том, что за ним наблюдают ястребы, лишь выжидающие удобного момента, чтобы наброситься.

Во второй раз меня похитили, когда я гуляла по холмам со своей двоюродной сестрой Биток и горничной Эллой, саксонкой. Мне только что исполнилось тринадцать, ибо я была зачата в день святого Мартина и родилась в конце июля. Мы собирали растения для знахарки Маири, матери Биток. Она послала нас за плауном, тысячелистником и вереском, особенно его редкой белой разновидностью; мы складывали соцветия в огромную корзину, которую тащила Элла. Отыскав плаун, мы пропихивали правую руку в левый рукав, с тем чтобы не погубить целительную силу растения.

Летнее солнце в тот день пригревало особенно сильно, и я радовалась тому, что на мне всего лишь марлевая сорочка, легкое платье из голубовато-серой шерсти и простые кожаные туфли. Моя кормилица Мэв заплела мне волосы в одну толстую косу, подогнув ее и закрепив ремешком. Биток заметила, что мои волосы блестят, как бронза, и могут служить маяком в солнечном свете, так что Мэв, которая не спускала с меня глаз после смерти моей матери, сможет наблюдать за мной со стен Абернета и не тревожиться.

— Когда я выйду замуж, я покрою голову накидкой, — ответила я. — И Мэв не сможет меня отыскать, когда я отправлюсь за лавандой и вереском.

— Моя мать говорит, что их цветы отпугивают соглядатаев. Отпугнут они и Мэв, — заметила Биток, и мы рассмеялись.

Кузина Биток, дочь моего двоюродного дяди, была хорошо знакома с кельтскими обычаями. Элла родилась в Саксонии, в детстве ее украли и поработили ирландцы, и Боде купил ее на ярмарке в Дублине. Шотландские обычаи она знала хуже и относилась к ним с опаской; зато владела саксонским языком и обучила ему нас, а мы, в свою очередь, научили ее говорить по-гэльски.

У подножия холмов, на золотистых полях, мужчины собирали сено, а женщины в этот день освящали скот, привязывая к хвостам ветви можжевельника и окуривая его можжевеловым дымом. Считается, что у гэлов есть обереги на все случаи жизни и для любого живого существа. Но в тот день, когда мы отправились собирать цветы среди камней и торфа, никто не благословил нас.

Болтая и смеясь, мы бежали вперед, не глядя по сторонам, и мой телохранитель Дугал остался далеко позади. Биток, за ангельским белокурым обликом которой скрывалась шаловливая озорница, предложила проверить, сколько времени потребуется ленивому и добродушному Дугалу, чтобы отыскать нас.

Но вместо телохранителя из-за гребня холма появились люди, и в руках они держали его голову.

Биток завизжала, Элла уронила корзину, а я словно окаменела от ужаса. Из-за нагромождения валунов появились еще двое, и тут мы бросились наутек, но нас быстро догнали и моих подруг отшвырнули в сторону. Один из нападавших, несмотря на мое сопротивление, поднял меня, другой подхватил за ноги, и они ринулись к вершине, волоча меня, как подвешенный и раскачивающийся гамак.

Там их ждали другие. И среди них не было ни одного знакомого мне лица. Один из них связал меня, закутал в грязное одеяло, кишащее блохами, и посадил на лошадь к какому-то молчаливому всаднику. Мы ехали почти целый день, после чего меня перенесли в повозку, и мы потряслись дальше, пока не добрались до ладьи, покачивавшейся на волнах. Когда меня вытащили из одеяла, уже сгустилась тьма, и я ощутила свежесть морского воздуха. Гребцы опустили в воду весла, но ко мне так никто и не обратился. Мои спутники в основном говорили на норвежском, а не по-гэльски, и обсуждали проблемы мореходства. Тогда я поняла, что это викинги, — ни один гэл не позволит себе обсуждать качество весел и судов во время плавания. Я надеялась, что норвеги навлекут на себя беду своими разговорами, и я смогу улизнуть, но мы благополучно достигли берега.

Будучи упрямой от природы, я отказалась идти самостоятельно, но это мало чем помогло мне. Один из них просто перекинул меня через плечо и понес. В течение всего этого времени со мной обращались вполне сносно, если не считать того, что я была испуганна. Потом мне дали черствую овсяную лепешку и несколько глотков эля из меха.

— Я — дочь мормаера, — сообщила им я. — И Боде Мак Кеннет, сын Дуфа, найдет и убьет вас. — При этих словах кто-то рассмеялся.

Затем мы вошли в большой зал, он был даже больше, чем зал моего отца в Абернете, хотя и не такой изысканный. Да и вообще все строение скорее походило на ферму, чем на крепость. В центре дымного, освещенного факелами зала был проложен полупровалившийся помост. На возвышении на скамьях сидели воины, которые ели и разговаривали. А вдоль стен, за пологами, располагались лежанки, на которых мужчины и женщины занимались тем, чем у нас принято заниматься в уединении. Если не считать нескольких любопытных взглядов, на меня никто не обратил внимания, и похитители отвели меня в дальний угол зала.

Мне связали руки и ноги веревками и бросили на узкую лежанку за красным пологом. Свет факелов, проникавший сквозь материю, окрашивал все в красный цвет, одновременно разжигая мою ярость. Моя лежанка находилась в нише, соседствовавшей с хлевом, поэтому то и дело до меня доносилось мычание коров и блеяние коз. Кроме того, сквозь щели в стене оттуда сочилась вонь. В отцовской крепости всегда было чисто. Мы не жили под одним кровом со скотом. Жилой дом располагался на вершине холма, а хлев, конюшни и помещение для охотничьих соколов и ястребов находились в отдалении.

Через некоторое время полог отъехал в сторону, и старуха, бормочущая что-то по-норвежски, поднесла к моим губам деревянную чашу. Я с жадностью выпила пенистый темный эль, и она снова оставила меня в одиночестве.

Я кричала и молотила по стене и пологу связанными руками и ногами, но никто не пришел ко мне на помощь. И тогда я произнесла заговор, призывая ангела-хранителя: Mhiceil nam buadh,bi fein mi ro chul! — Архангел Михаил, приди ко мне на помощь! После чего свернулась клубочком и заснула и проспала до тех пор, пока ко мне снова не зашла старуха.

Она опять что-то проворчала и протянула мне пищу на чистой деревянной тарелке. Она развязала веревки на моих руках и ногах и произнесла какую-то угрозу, которая не требовала перевода, после чего поставила ведро для справления нужды и снова задернула за собой полог.

Питье пахло яблоками и специями, каша была склизкой от обилия лука, и рыба, завернутая в промасленный пергамент, мне тоже не понравилась, но все же я немного поела и стала оглядываться по сторонам, гадая, удастся ли мне улизнуть из этого узилища, ибо и руки, и ноги у меня теперь были свободны.

Но зал был полон викингов, и мне хватило ума не делать этого. Когда до меня вновь донеслись звуки шагов, я решила, что возвращается старуха.

Однако на этот раз из-за полога появился длинноволосый и бородатый мужчина в мехах и коже. Вид его был устрашающим.

Он опустился на сенник, и я забилась в дальний угол, когда он протянул ко мне руку. От него сильно разило элем и дымом, он улыбнулся и осторожно прикоснулся к моей щеке. Я, не отводя взгляда, смотрела на его заплетенные в косички каштановые волосы, тонкие и блестящие, как у девушки, и его рыжеватую бороду. Потом его пальцы скользнули к моей груди. Я в ужасе отпрянула. Он схватил меня за руку и одновременно начал копошиться под своей рубахой.

Я попыталась вырвать руку, но тут он навалился на меня всей своей тяжестью и начал задирать мое платье, что привело меня в еще больший ужас. Из-за полога раздавались громкие голоса, смех и звуки музыки. Я закричала, но никто не пришел мне на помощь, а вскоре он навалился плечом мне на лицо, и мои крики были заглушены. Однако он был занят своим членом, забыл про нож, и я беспрепятственно дотянулась до рукояти. Я направила острие кинжала вверх, и под воздействием веса насильника оно легко вошло в его плоть, и дыхание из него стало вылетать со свистом.

Мы скатились с лежанки к пологу, и из-за него тут же появились люди. Кто-то схватил меня и бросил обратно на лежанку, остальные, задрав рубаху, принялись вытаскивать нож из моей жертвы, невзирая на его пронзительные крики. С колотящимся от ужаса сердцем я снова забилась в угол. Насильник, чье розовощекое лицо теперь посерело, проклинал меня по-норвежски. Он поднялся на ноги, размахнулся было, чтобы ударить меня, но окончательно лишился сил, и его вывели прочь.

В нише со мной остался лишь один человек. Он был худым и высоким, а длинные черные волосы и поразительно темные глаза могли принадлежать лишь потомку пиктов. Резкие черты лица делали его похожим на хищную птицу или на колдуна, о которых я читала в книжках, и которые всегда описывались некрасивыми, черноволосыми и зловещими. Судя по его окружению и одежде, он был викингом, ибо на нем были длинные штаны, рубаха норвежского покроя и красный плащ с серебряной застежкой на лесом плече, украшенной изогнутыми головами драконов.

— Что вам угодно? — угрюмо осведомилась я. — И зачем я здесь?

— Приветствую тебя, дочь Воде. Меня зовут Торфин Сигурдссон, — ответил он на вполне сносном гэльском, хотя за несколько мгновений до этого с легкостью изъяснялся с окружающими на норвежском. — Позднее мы поговорим с тобой, ты и я.

— Мой отец убьет тебя, прежде чем ты успеешь со мной поговорить, — огрызнулась я.

— Не думаю, — взгляд его темных глаз был настолько пугающим, что я едва превозмогла в себе желание сбежать. — С ним я тоже поговорю, когда мне представится удобный случай.

Я слышала о нем, хотя никогда прежде не видела. Торфин Сигурдссон был внуком норвежского короля, а его дед по материнской линии правил самым крупным в Шотландии доменом Морей, могущественные мормаеры которого были равны королям Шотландии, хотя и подчинялись им. Этот Торфин был эрлом^[4] Оркнейских островов и Кетнисса, расположенного на севере нашей страны. Из разговоров, слышанных мной дома, я знала, что он отличается умом и жестокостью.

— Если внук королей не способен защитить дочь мормаера, оказавшуюся в его власти, — сказала я, — тогда он может удалиться, и она сама позаботится о себе. — После чего, испугавшись собственного хладнокровия, натянула на голову одеяло. Когда я выглянула из-под него, Торфина уже не было.

Вскоре полог снова раздвинулся, и ко мне вошел юноша со светло-золотистыми волосами и бледно-голубыми глазами. Он протянул ко мне руку, но на этот раз я в ужасе вскочила, чувствуя, что меня вот-вот вывернет от страха, и бросилась к ведру.

— Я не причиню тебе зла, — промолвил он, когда я смущенно утерла рот. — Меня зовут Китил Брусиссон. Торфин Сигурдссон приказал мне охранять тебя. — Он также хорошо говорил по-гэльски, хоть и с небольшим норвежским акцентом.

Мой телохранитель сообщил мне, что эрл Торфин приходится ему дядей.

— За военное искусство его называют Кормильцем воронов, — гордо добавил Китил.

— Это имя не сулит мне ничего хорошего, — ответила я, и он рассмеялся, приняв мои слова за шутку.

Китил сообщил, что человека, которому я проткнула легкое, звали Гаральд Силкхер. Он был одним из лучших воинов Оркнейского эрла и не отличался особой жестокостью. Китил сообщил, что он просто недавно потерял жену, поэтому напился с горя и был не в себе. И соблазн зачать сына с наследницей дома Альпина и Габрана оказался для него слишком велик.

— Кормилец воронов разберется с ним, — заверил меня Китил. — Норвежские законы относительно насилия над девицами благородного происхождения очень суровы. Одно дело — похищение с целью заключения брака и совсем другое — насилие в состоянии опьянения.

Я ответила, что мой отец быстрее с ним разберется.

Но Китил продолжил объяснять мне, что его дядя является влиятельным и могущественным человеком не только среди норвегов, но и у нас в Шотландии, и что он послал своих людей похитить меня только после того, как Боде отказался отдать ему меня в жены.

— Условия брачного контракта оговорены, — сообщил мне Китил, — хотя Торфин и так мог бы жениться на тебе.

— Если он надеется получить трон с помощью женитьбы на мне, то ошибается, — высокомерно ответила я. — Ни один викинг никогда не станет королем скоттов. Кельтские воины никогда не позволят норвегу управлять собой.

— Отец Торфина Сигурд однажды нанес поражение шотландскому мормаеру Морея, имея при себе лишь знамя, которое, правда, считается заговоренным. Торфин унаследовал и желтое знамя своего отца, и его магическую силу. Поэтому он может одержать любую победу, если захочет.

Интересно, неужто Китил всерьез считал, что кусок тряпки способен на такое?

— Я рада, что Боде отказал Торфину, — ответила я, — и я напомню об этом эрлу, когда он вернется.

— Следующий раз ты с ним увидишься, когда тебя повезут в Оркни.

— Торфину следовало бы научиться хорошим манерам, а не красть благородных дам, подвергать их опасности и принуждать к браку, — вздернула подбородок я. — Да и его людям следовало бы задуматься над тем, что они делают. Хотя потомки викингов вряд ли способны на что-либо иное, кроме зверств.

После этого оскорбительного заявления Китил перестал со мной разговаривать. Он опустился на край лежанки, продолжая сжимать рукоять кинжала, и принялся наблюдать за происходящим в зале через прорезь в пологе. Я, чувствуя невыносимую усталость, через некоторое время откинулась на подушки и уснула.

Перед самым рассветом прибыл мой отец со своими людьми, и они, предав все огню и мечу, сравняли крепость с землей. В темноте меня толкнули в объятия Воде, и уже через несколько минут мы отправились домой. В неразберихе схватки я больше не встречала Китила Брусиссона, возможно, это его тело я видела на земле, когда мы уезжали.

После смерти моих матери и брата Воде серьезно задумался о душах и их судьбах, а также о моем образовании, вследствие чего пригласил к нам англосаксонского священника. После моего второго похищения и кровопролитного освобождения отец Ансельм перестал меня называть Грюадой и сократил мое имя до Ру, что на его языке означало «печаль». Ему все равно никогда не удавалось правильно произнести мое имя, и он и прежде называл меня Груат, ибо его язык не был приспособлен для воспроизведения тонкостей гэльского наречия и мог издавать лишь грубые звуки английского или латыни, на которой он разглагольствовал каждый день. Данное им имя красноречиво отражало действительность, хотя мне и не хотелось признавать это. Так я стала Королевой печали.

Отец заверил меня, что теперь я могу не опасаться за будущее; он постарается как можно быстрее выдать меня замуж за человека, который смог бы служить мне защитой и одновременно стал бы верным союзником нашего рода.

На протяжении последующих двух лет я регулярно встречалась с его избранниками. Это были шотландские военачальники и таны — крепкие воины, в основном вдовцы с детьми, многие из них были покрыты шрамами, и мало кто мог похвастаться всеми зубами.

— Конечно, есть и более молодые люди, — отвечал Воде, когда я обращалась к нему с вопросом, — но большинство из них уже имеет жен. А прочие не смогут защитить тебя и наше наследие.

И пока мой отец занимался поисками, я твердо решила, что больше никогда не позволю себя похитить и не допущу, чтобы другие платили жизнью за мое освобождение. Еще не став женщиной, я уже ранила двоих собственной рукой и стала причиной гибели многих добрых воинов, включая брата и телохранителя. Итак, я начала искать способы, чтобы обеспечить собственную безопасность.

Глава 2

Я обнаружила отца в прочном закрытом амбаре, где он держал своих соколов. Решетчатые окна были занавешены, чтобы ночью птиц не просквозило. Однако из-за этого в помещении всегда стоял удушливый запах, и, едва войдя, я тут же бросилась к ближайшему окну, чтобы впустить немного света и воздуха. Новое приобретение моего отца — краснохвостый ястреб, сидевший у него на руке, вздрогнул при моем появлении. Отец погладил пальцем вздыбившиеся на груди у птицы перья, стараясь ее успокоить, и наградил меня строгим взглядом.

— Тихо, Ру, — промолвил он. — Ты же знаешь, как легко испугать птиц. В чем дело?

— Я хочу научиться сражаться. — Я остановилась перед ним, расставив ноги и сложив на груди руки, словно я была не четырнадцатилетней девочкой, а крепким мальчуганом.

Некоторое время он молчал, поглаживая зоб птицы, а потом поинтересовался спокойным голосом, которым обычно разговаривал с соколами:

— И чему же ты хочешь научиться?

— Владению мечом, — ответила я. — Стрельбе из лука и рукопашному бою. Всему, чему ты можешь меня научить.

— Наследница шотландского престола не нуждается в подобных навыках, — метнул он в меня колючий взгляд.

— Королевна Скатах из древних легенд была воительницей и обучила своему искусству всех героев Фианны, — парировала я.

— Я знаю эту историю, — оборвал меня отец. — Но это было давно. А сейчас не ты должна сражаться, а мы должны защищать тебя, если в этом возникнет необходимость. — Он посадил птицу на деревянный насест.

— Если бы я умела защищаться, когда меня захватили викинги, многие бы остались в живых, а у тебя бы сегодня не было врагов в лице Торфина и его людей с Оркни.

— Но, даже научившись сражаться, ты не сможешь противостоять нескольким мужчинам, которые вознамерятся захватить тебя. — Он надел на ястреба клобучок. — А с Торфином мы заключим перемирие, как уже делали это прежде. Ру, твоя мать научила тебя шить и вести домашнее хозяйство, священник учит грамоте и молитвам. Наступит день, и ты станешь женой могущественного мормаера, а возможно, и королевой. И довольно об этом. А военное искусство оставь своим соплеменникам.

— Если ты не обучишь меня военному искусству, мне придется воспользоваться заговорами, которым меня обучила мать, — возразила я.

Это было дерзким заявлением. Отец устремил на меня пристальный взгляд. Мы редко говорили о матери и никогда не упоминали ее тайный дар, который передавался из поколения в поколение.

— И не думай, — повторил он. — Тебе предстоит сыграть важнейшую роль, на которую способна лишь одна женщина в Шотландии, являющаяся непосредственным потомком Кеннета Мак Алпина. В тебе течет кровь пиктов и верховных королей Ирландии.

— И все они были воинами. Я буду достойна их.

— Ты и так уже обладаешь исключительным и единственным в своем роде достоинством. Только ты можешь сделать своего будущего мужа королем, если он подтвердит свои притязания на трон.

— И именно поэтому я должна быть сильной, как сказала мне моя мать перед смертью.

Воде отвернулся в сторону. Сидевшие поблизости ястребы и пустельги захлопали крыльями и запищали, ибо эти восприимчивые существа реагируют на любое изменение атмосферы, даже если на них надеты наглазники.

— Кое-какие навыки ты усвоила слишком рано, — пробормотал отец.

— Я хочу научиться владеть мечом, — снова взмолилась я. — Иначе из-за меня опять погибнут люди, как уже погибли мой брат и мой охранник…

— Мы не будем говорить о твоем брате! — блеснул глазами угрюмый великан Воде. Его черные волосы уже начали седеть. — И глупо думать, что меч в твоих руках сможет предотвратить войну.

Я молча кивнула. Отец до сих пор оплакивал смерть своего единственного сына, который в соответствии с древним кельтским законом о сменяемости власти должен был взойти на престол. А мужчины всегда будут сражаться за подобное право. Споры и распри составляли неотъемлемую часть нашего мира.

Ястребы забеспокоились, захлопали крыльями и снова уселись на свои места.

— Теперь я твоя прямая наследница, — напомнила я Воде. — И если ты говоришь, что в один прекрасный день я стану королевой, а мой муж королем, я должна быть готова к этому. Мужчины всегда будут сражаться за меня, и это приведет к новым смертям, — я перевела дыхание. — Если ты откажешься учить меня воинскому искусству, я обращусь к Фергюсу Мак Домнеллу, или к Кормаку, или к Магнусу, или к Руари… — И я продолжила перечислять всех воинов крепости.

Воде протянул руку и посадил на перчатку другую птицу — Сорху, маленькую пустельгу с согнутым крылом, которое никогда у нее не расправлялось. И летать она могла лишь на очень короткие расстояния, наша Сорха. Отец погладил ее грудку, и я поняла, что и меня он не хочет отпускать слишком далеко. По крайней мере пока.

— Для благородной девицы в тебе слишком много воинственности, — промолвил он.

— Скатах из Ская, — напомнила ему я, — никому и в голову не пришло бы похищать ее.

Он лишь кивнул:

— Приходи завтра после утренней молитвы.

Моя мать — Эльса из Аргилла, дочь мормаера Западного Шотландского королевства — была мудрой женщиной благодаря своей ирландской матери и бабке, которые многому ее научили. Перед своей смертью — а мне тогда исполнилось всего лишь одиннадцать — она передала мне кое-какие навыки. Ей было тридцать с небольшим, когда она перешла в мир иной, производя на свет своего последнего ребенка. Пробудь она с нами дольше, — возможно, я научилась бы сдерживаться и стала мудрее, возможно, я приобрела бы большую утонченность и более искусные навыки в обращении с травами и заговорами.

От Эльсы всегда пахло вереском, горным воздухом и травами, с которыми она возилась, руки ее благоухали, а юбка постоянно была усыпана лепестками цветов и мелкими листиками. Я усаживалась рядом, когда она вышивала или играла на арфе, и вытаскивала стебельки трав, застрявшие в переплетениях ткани ее передника. В одежде она предпочитала зеленые и синие тона, ибо они подчеркивали цвет ее глаз; хотя зеленый и считается несчастливым цветом для женщин. Свои роскошные волосы, заплетенные в две длинные косы, она скрывала под накидкой, и я любила смотреть на то, как она их распускает по вечерам, и они превращаются в полотно шелка по мановению гребня из слоновой кости.

Моя новорожденная сестра напоминала какой-то кричащий и извивающийся комок. Она была черноволосой, как отец, и очень маленькой. Она прожила всего пять дней, успев пережить нашу мать и проложить путь к моему сердцу. Я держала ее на руках и ходила с ней из стороны в сторону, пока женщины занимались Эльсой. Мать угасала, и ее бледное лицо блестело от пота, вызванного жаром. Глаза горели, как зеленые стекляшки, ибо душа ее, сосредоточившаяся в них, уже превращалась в дух. Прошло уже много лет, но я до сих пор слышу во сне ее голос: «Мужайся, дорогая, и готовься к тому, что тебя ждет».

Наш священник окрестил девочку, чтобы сохранить ее душу, а повитухи выкупали ее в теплом молоке и, подняв на руки, произнесли заговоры ото всех возможных бед — от огня, воды, болезней, ран, фей, эльфов и сглаза. Боде нарек ее Бригидой, чтобы еще больше защитить новорожденную.^[5] И тем не менее через несколько дней Эльса и маленькая Бригида были похоронены на холме на берегу моря. Их положили лицами на запад, чтобы их души видели Тир На Нг — остров блаженных, расположенный в тумане за границами Ирландии. Там же находилось королевство Аргилл, принадлежавшее моему деду, в котором выросла Эльса.

Вечером накануне похорон моя тетка Ева, выданная замуж за ирландского короля и приехавшая в Файф, чтобы проводить сестру, обняла меня и позволила мне выплакаться на своем плече.

— А теперь осуши слезы и пойди к матери, — сказала она, — отнеси ей подношения, которые потребуются ей в новой жизни, — и она протянула мне маленький полотняный мешочек. — И никогда не говори, что твоя мать и сестра мертвы, — добавила она, — ибо они просто изменили форму своего существования. Теперь Эльса отправиться в путь со своей дочерью. Так считают кельты, и пусть это утешит тебя. — А потом она обучила меня заговору для помощи новопреставленной душе.

Мы стояли в углу главного зала, и мимо проходил наш англосаксонский священник отец Ансельм. Его темные волосы, которыми он так гордился, курчавились вокруг выбритой тонзуры. А присущий ему тонкий слух улавливал все происходящее вокруг.

— Эльса из Аргилла мертва, — кратко заметил он, — и для того чтобы Господь простил ее, ее душа нуждается в молитвах, а не в безделушках. Возможно, ей придется провести некоторое время в чистилище, прежде чем ее душа будет очищена от греха.

— Моя мама сразу попадет в рай, — ответила я. — Хотя, возможно, она предпочтет Тир ньян Ог, где вообще не существует никакого суда. — И при этих словах даже моя тетка, не слишком жаловавшая священников, вздрогнула.

— Она занималась языческими обрядами и вопреки воле Божьей обучила тому же свою дочь, — сузив глаза, произнес он. — А вы, леди, — он кивнул в сторону моей тети, — лишь поощряете превратные представления племянницы. Лучше подумайте о ваших душах.

Тетка промолчала, ибо была гостьей в нашем доме и не имела в нем власти. Она лишь сжала мою руку, и мы, миновав окаменевшего от горя Боде, вышли из зала.

— Этот священник всех гэлов превратит в англичан, чтобы спасти наши души, как будто мы отсталые и ничего не понимаем, — прошептала моя тетка. — Но наследница древних кельтов обязана чтить их традиции. Держи, — и она снова протянула мне холщовый мешочек. Внутри было веретено моей матери, обмотанное последней спряденной ею ниткой, и стальные иголки, воткнутые в незаконченную вышивку. Кроме того, там было несколько свернутых медных струн с ее арфы, на которой она так прекрасно играла, гребень из слоновой кости и два серебряных браслета.

Три кристалла горного хрусталя вывалились из мешочка мне на ладонь, и я положила их обратно. Эти личные вещи будут напоминать душе Эльсы о времени, проведенном на земле, и помогут ей найти путь к дому на небесах. Кристаллы — это крохотные частицы неба, заточенные в земную материю, поэтому они будут служить Эльсе путеводными звездами.

— А это для девочки. — Ева протянула мне маленькую куклу из соломы, обмотанную красной ниткой; на шее у куклы тоже висел кристалл горного хрусталя, который должен был принести девочке радость и удачу.

После того как священник отслужил заупокойную службу, я набралась мужества и вошла в комнату, где на обитых тканью погребальных носилках лежала моя мать. Лицо ее было прекрасно, и казалось, что она спит. Она была облачена в тончайший шелк, на прикрытых веках лежали монеты. Ее вечно занятые чем-то руки с длинными пальцами были сложены и лежали спокойно. Слева от нее, у самого сердца лежал крохотный сверток с новорожденной под полупрозрачным покрывалом, что придавало им обеим призрачную красоту.

Я произнесла часть древнего заклинания, которому меня научила тетя:

Я положила мешочек рядом с матерью, поцеловала ее руку и присела рядом с Боде. И хотя мать просила меня быть сильной, через некоторое время в полной тишине из моих глаз потекли слезы. Мертвым присущ покой, который живым не всегда удается обрести, ибо мы остаемся наедине с нашим горем, в то время как они уже возносятся к раю. И все же в тот вечер, сидя рядом с матерью, мне удалось обрести покой. Он окутывал ее так же, как пламя восковых свечей окутывало светом ее катафалк.

Говорят, что еще до того, как я научилась говорить и самостоятельно ходить, я уже начала проявлять свой характер и была столь упряма и своенравна, что мало кто мог со мной справиться. Некоторые считают, что с тех пор мало что изменилось. Но меня всегда успокаивала музыка, ибо мать укачивала меня, играя на арфе или напевая древние заклинания гэлов и пиктов, которых римляне прозвали так из-за их разрисованных тел.^[6]

У меня тоже была татуировка — символ благодати, который мать нанесла мне на кожу, когда я была совсем маленькой. Со временем она поблекла, но она никогда не сотрется полностью с моего плеча, ибо Эльса выколола ее иголками, вымоченными в вайде и солях меди для придания ей сине-зеленого цвета. Некоторые считают татуировку варварским обычаем, и эти языческие знаки были запрещены церковью еще за три века до моего рождения. Но кельты горды, поэтичны и от природы упрямы, поэтому такие знаки можно встретить и в наше время, хотя их редко выставляют напоказ.

Я ношу на своем плече простой и изящный рисунок — трискелу, представляющую собой три переплетенные спирали, которые являются символом Бригады, которую в присутствии священников нам приходится называть святой Бригадой. Эта трискела, три завитка которой символизируют счастливое кружение духа, порождающего искусства, ремесла и жизнь, является оберегом.

Рисунок на моем плече скрыт под сорочкой, и его никто никогда не увидит без моего разрешения. Время от времени я смешиваю в медной чашке необходимые ингредиенты и восстанавливаю рисунок с помощью иголки и пропитанной краской нити. На следующий день я чувствую легкое недомогание, ибо в этой смеси содержится яд. А когда я испытываю потребность в дополнительных силах, я рисую этот знак на земле, воде, снегу или в воздухе — всего лишь три спирали. Этот красноречивый рисунок притягивает благодать и отгоняет зло.

Глава 3

Звон железа и стали или глухие удары дубинок, доносящиеся со двора, всегда органично вплетались в партитуру звуков нашей крепости. Жизнь в Абернете всегда била ключом: люди Боде упражнялись с оружием на нижнем дворе, а в саму крепость то и дело прибывали гонцы, крестьяне и местные жители — конные и пешие. Прислуга шныряла между крепостью и подсобными строениями, бегали и играли дети, которых бранили их матери, тут же, не обращая ни на что внимания, бродили куры и гуси, козы жевали что попало, высовывая морды из своих загонов, собаки охотились на кошек, которые смело бросались в драку и молниеносно исчезали с поля боя.

В самой крепости хозяйство вели Долина и ее женщины — они шили, болтали, занимались благотворительностью, ходили по холмам, собирая целебные травы, а иногда отправлялись на охоту вместе с мужчинами. Из-за стен крепости доносились свои звуки — журчание воды, вой ветра, шум дождя, крики птиц, которые тоже вплетались в общий хор. Издали с высокой колокольни доносился звон колоколов, который отделял один день от другого. А по вечерам на крепость Абернет опускалась тишина. Но стоило взойти солнцу, и круговерть жизни начиналась сызнова.

Когда я стала появляться на тренировочном дворе, мужчины делали вид, что не замечают меня, а юнцы разбегались в стороны. Они не хотели сражаться с девушкой, которая к тому же была дочерью их военачальника. Однако благодаря упражнениям на деревянных мечах, которым меня обучил кузнец и бывший стольник отца Фергюс Мак Домнхолл, я усвоила основные движения и позиции. Впрочем, я настолько часто уклонялась от ударов и отступала, что Фергюс пригрозил, что, ради собственного спокойствия и моей же безопасности, он меня выгонит.

Его четверо сыновей — двое старше меня и двое младше — также пытались меня избегать, но их отец не позволил им этого: кто-то должен заниматься с девицей, заявил он. Сыновья Фергюса делали все возможное, чтобы найти себе замену, и пытались подпихнуть мне даже моего племянника. Восьмилетний Малькольм до смерти боялся оружия и схваток, он был похож на неуклюжего щенка, и моя гордость не позволяла мне биться с ребенком. Еще одним приемным ребенком в доме отца был Дростан Мак Колум. Он был моим ровесником, и мы с ним дружили. Поэтому каждый день после занятий с отцом Ансельмом, которые Дростану нравились гораздо больше, чем мне, мы спускались с ним в нижний двор и начинали тренировки на мечах. Подозреваю, что он тоже делал это не по собственной воле, а потому, что его запугал Фергюс.

Стоя бок о бок или спинами друг к другу, мы с Дростаном учились, как надо держать меч одной или двумя руками, как заносить его над головой, как делать выпады и как атаковать, вышибая дух — а если меч настоящий, то и жизнь — из противника.

У Фергюса в кузнице были свои подмастерья и ученики, помогавшие ему чинить оружие, подковывать лошадей, изготавливать упряжь и орудия труда, а также отливать кухонную утварь. Среди них был еще один приемный сын Боде Фионн Мак Найел, на несколько лет старше меня. И иногда, когда я шла упражняться во двор, он выходил к дверям кузницы и провожал меня взглядом. Он был высоким, черноволосым и розовощеким, что свидетельствовало об ирландском происхождении. Я знала, что его отец перед смертью поручил своего сына Боде, чтобы тот сделал из него воина.

— С такими густыми волосами ей даже шлем не потребуется, — заметил он как-то утром, когда я проходила мимо, волоча свой деревянный меч, нагрудник и кожаный шлем.

Один из самых неприятных сыновей Фергюса — рыжеволосый Ангус — хрюкнул, выражая свое согласие.

— Да, шлем ей не к лицу, но и со шлемом на голове и настоящим мечом в руках вряд ли она сможет противостоять врагу. Для военного искусства нужна сила, а не просто умение размахивать мечом.

— Неслучайно женщины не носят доспехов и не принимают участия в битвах, — откликнулся старший сын Фергюса, Руари. Его только что приняли в стражники, и он был крайне горд этим, поэтому, как правило, вообще не обращал на меня внимания.

Ангус и Фионн рассмеялись, а я наградила их презрительным взглядом и прошла мимо, решив, что бессмысленно им рассказывать о Скатах из Ская.

Место для тренировок располагалось в северо-западной части нижнего двора, с тем чтобы упражняющиеся там воины находились в пределах слышимости от западного входа в крепость. Абернет был большой крепостью — он располагался на холме высотой в двести футов, а ширина его составляла все четыреста. Основание холма было окружено высоким деревянным частоколом с воротами, которые вели в нижний двор, — там находились площадки для военных упражнений и конной выездки, конюшни, кузница, плотницкая, амбар и стойло для нескольких коров и двух волов. Там же располагалась небольшая мастерская по металлообработке, в которой жена Фергюса со своим братом украшали резьбой лошадиную сбрую, изготовляли пряжки и другие украшения из серебра, бронзы и даже золота, когда эти металлы оказывались под рукой.

Из нижнего двора к верхнему, где располагался второй частокол, окружавший холм и крепость, вела довольно шаткая лестница. Некоторые ее участки, подобно висячим мостам, были перекинуты через рвы, окружавшие крепость, при этом сходни в случае нападения можно было убрать. Во времена моего отца никто не осмеливался напасть на нашу крепость, хотя однажды холодным дождливым вечером мальчишка-прислужник умудрился свалиться с одного из мостов и разбиться насмерть о каменистое дно рва. Я в то время была еще очень маленькой и соглашалась перебираться через ров только на четвереньках, пока Фергюс не взял меня за руку и не показал, что ходить по сходням совершенно неопасно. Как любая крупная населенная людьми крепость, Абернет постоянно подвергался опасности, и угроза нападения рождала в ее обитателях либо страх, либо чувство уверенности в своих силах.

Наша деревянная крепость представляла собой высокую башню на каменном фундаменте с винтовой лестницей. На первом этаже находилось помещение для воинов и склады, а выше располагались зал и спальни, высившиеся друг над другом — маленькие над большими. Моя крохотная спальня умещалась в нише, выдолбленной в толстой внешней стене. Окна в крепости были закрыты ставнями, и их затянутые кожами проемы пропускали мало дневного света. Неподалеку от крепости стояли подсобные строения — две кухни и пекарня. Кроме того, у нас была пивоварня, сыроварня и маслобойня, клети для соколов, курятник, коровник и загон для коз. Свиней мы не держали, так как они считались непригодными для пищи. Еще у нас были скромные жилища для гостей и прислуги, а также для стражников отца, крытая купальня и четыре уборные — две в самой крепости и две ближе к частоколу — все они были снабжены необходимым дренажом, который выводился в сточную канаву, протекавшую у подножия задней части холма.

Однажды, придя в нижний двор для тренировки, я застал л там одного Фионна. Он швырнул мне длинную деревянную палку, и я поймала ее не столько из готовности, сколько от неожиданности.

— Я учусь владеть мечом, — заметила я, оглядываясь в поисках Фергюса и его алебард.

— Для того чтобы научиться владеть мечом, надо уметь владеть и другими видами оружия. Тебе придется освоить танцевальные шаги, и Фергюс сказал, чтобы я с тобой поработал.

— Фергюс уже показывал мне танцевальные шаги. — Палка была длинной, неудобной и шероховатой. Я подняла свободную руку, растопырила пальцы и начала перепрыгивать с ноги на ногу, словно изображая оленя, спасающегося бегством от охотника, поскольку все танцы возникли либо из охотничьих, либо из боевых движений. — Еще я могу танцевать на щите, и кроме этого Фергюс обучил меня джил халуиму — древнему танцу на скрещенных мечах, который исполняли после победы над врагом. — Я начала прыгать из стороны в сторону, вперед и назад, изящно потряхивая поднятой ногой.

Фионн ухмыльнулся:

— Если бы тебе пришлось прыгать через мечи, окрашенные кровью врагов, ты бы не стала изображать из себя фею. Танец — это серьезное занятие, которое может спасти жизнь на поле битвы. Двигаться надо быстро и предусмотрительно, чтобы избежать неприятельского удара и нанести удар самому.

Я сделала оборот вокруг собственной оси и угрожающе подняла палку:

— Ну тогда давай.

Фионн с серьезным видом ухватился за свою палку обеими руками:

— Держи оружие вот так и расставь ноги.

Я послушно выполнила его указание, а когда он на меня набросился, поспешно отступила, но запуталась в собственной юбке. Фионн в свои восемнадцать был крупным парнем с мускулистым торсом и крепкими руками. Я тоже была довольно высокой для своего возраста, но хрупкой. К тому же я еще плохо двигалась и не умела правильно наносить удары. Мы снова схватились — я неудачно ударила его по костяшкам пальцев, палка вылетела у меня из рук и врезалась ему в скулу, на которой тут же начал расплываться синяк. Лицо у него стало таким, словно по нему прошелся медведь. Я виновато затаила дыхание, но я знала, что воинам не пристало жалеть друг друга.

Фионн бросил мне мою палку и продолжил урок.

— Если твой противник стоит перед тобой, держи палку с обоих концов и наноси удар ее серединой, — показал он. — Если он сидит верхом, просунь один конец шеста между ног лошади, чтобы она споткнулась и сбросила седока. Если всадник держит в руках меч, размахивай шестом перед лошадью, чтобы сбить ее с шага.

— Но я не хочу причинить вред лошади.

— А если на ней приедет Торфин или Гаральд Силкхер, чтобы похитить тебя?

И я нанесла удар со всей силы. Фионн изогнулся, пытаясь увернуться. Мы продолжили, и подмастерье кузнеца оказался очень терпеливым наставником. К концу длинного и насыщенного урока я вся была покрыта потом и пылью, но зато уже более ловко управлялась с палкой.

Днем и ночью я упражнялась с алебардами, палками и щитами, обучаясь, как правильно передвигаться, делать выпады и наносить удары. Я сражалась с любым, кто соглашался, даже с нашим конюхом Даллом Андрой, которого я могла уговорить на все что угодно. И несмотря на то, что он был силен как бык, он всегда позволял мне одержать над собой верх. И вскоре я уже работала своей деревянной алебардой с такой скоростью и уверенностью, что могла противостоять сыновьям Фергюса. Их встречные удары оставляли раны на моих руках и кистях, и только Элла и моя кормилица Мэв знали, что по вечерам они причиняли мне такую боль, что снять ее можно было только горячими ваннами и пахучими мазями из лаванды и болотного мирта. Мэв немного разбиралась в целительстве, Элла же не знала почти ничего, и зачастую приходилось звать мою двоюродную тетку Маири, которая приходила со своими мазями и травами, чтобы обработать мои многочисленные синяки и ссадины.

По прошествии года я уже настолько ловко управлялась с оружием и своими противниками, что Фергюс позволил мне сменить деревянные мечи и кинжалы на настоящие, хоть и затупленные, присовокупив к ним маленькие круглые щиты, испещренные вмятинами от предыдущих боев. И Фергюс, и его сыновья по-прежнему отказывались доверить мне настоящее оружие из доброй стали или железа. Дростан подшучивал надо мной и говорил, что они не могут забыть, какая участь постигла бедного Гаральда, и не хотят, чтобы такая же постигла их самих.

Будучи единственной дочерью и наследницей мормаера, я должна была многому учиться и выполнять много обязанностей по дому. Долина, наложница моего отца, искушенная в ведении домашнего хозяйства, поручала мне готовить сыр, варить пиво, изготавливать молодое вино, а также свечи из воска и сала. Она часто посылала меня, как простую прислугу, помогать в разных делах или брала с собой в кладовые для осмотра запасов. Я сопровождала ее в поездках на ярмарки, где она торговалась и экономно приобретала товары, не производившиеся в Абернете, в то время как я с жадностью осматривала мелкие украшения и предметы роскоши.

Несколько часов в неделю мы с Дростаном должны были проводить с отцом Ансельмом, который учил нас чтению, грамматике, языкам, истории и арифметике. У меня эти занятия не вызывали раздражения, за исключением тех случаев, когда отец Ансельм начинал распространяться о величии саксонцев — всех шотландцев он считал полудурками, нуждающимися в наставлениях. Дростан был серьезным учеником и поглощал все, чему нас учили, в то время как я, хоть и схватывала быстро, но была нетерпелива, как и во всем остальном. Ансельм то и дело пытался убедить Боде, что девочки не нуждаются в образовании, на что мой отец отвечал, что в соответствии с шотландским обычаем образование может получать любой, включая женщин.

Зачастую я наблюдала из окна за тем, как Боде со своими воинами и приемными сыновьями выезжал из крепости осматривать границы своих владений в Файфе. Порой во время этих поездок им приходилось сталкиваться с налетчиками, похитителями скота и викингами, которые вторгались на побережье Файфа. Боде был могущественным мормаером, охранявшим свои земли мечом и железной волей. Мало кто осмеливался встать на его пути.

Иногда он спускался в нижний двор и, сложив на груди руки, наблюдал за тем, как я упражняюсь. И хотя он редко хвалил меня или бранил, но в один прекрасный день я заметила улыбку на его губах.

— Может, тебя стоит переименовать в Королеву меча? — с усмешкой поинтересовался он.

В день пятнадцатилетия он подарил мне изящный меч, на лезвии которого была выгравирована тройная спираль Бригиды, и я храню его по сей день.

Этот подарок сказал мне все.

Первым меня поцеловал Фионн. Это было в тот день, когда мы стояли потные и грязные после целого часа битвы на топорах. Я отправилась за ним в кузницу, где он собирался выправить лезвие моей секиры, которое я повредила в порыве усердия, ударив им по камню, вместо столба, использовавшегося для отработки резаных ударов. Я встала рядом с Фионном, наблюдая за тем, как он управляется с лезвием, которое выковал сам.

Я завороженно следила за его ловкими, красивыми руками, которые двигались с поразительной уверенностью. Я наблюдала за тем, как он разогрел лезвие до белого каления и выровнял его молотом, затем взял его щипцами, вогнал в новую деревянную рукоять и закрепил кожаным ремнем. И вдруг у меня возникла мысль, а каково будет ощутить прикосновение этих рук к моему телу.

Он отложил топор в сторону, чтобы тот остыл, и я вдруг поняла, что его посетили такие же мысли, ибо, когда я подняла взгляд, он смотрел на мою грудь, а когда мы встретились глазами, я прочитала в них призыв. И хотя я не знала, чего он от меня ждет, меня глодало любопытство. Возможно, я первой поцеловала его. Это вполне согласуется с моим характером. Но от кого бы ни исходила инициатива, другой сразу же на нее откликнулся — наши губы соприкоснулись, и руки нашли друг друга. Задыхаясь, мы начали стаскивать друг с друга одежду и перемещаться в темный угол, добавляя огонь страсти полыхающему кузнечному горну.

Мы тайно встречались еще несколько раз, словно магнитный железняк притягивал нас друг к другу, а затем, невзирая на мою готовность, Фионн начал сторониться меня. Мы оба понимали, что брак между мной и приемным сыном моего отца, не являвшимся моим кровником и происходившим из древнего воинского рода, невозможен.

И тем не менее, мы успели обучить друг друга многим восхитительным навыкам.

А потом Фионн заявил, что мы больше никогда не ляжем вместе, и начал сторониться меня. Может, с ним поговорил Фергюс, а может, даже Боде, но, скорей всего, он сам осознал грозящую нам опасность. Мы продолжали тренироваться с мечом и палкой, и, хоть я смотрела на него телячьими глазами и сердце в моей груди колотилось при встрече с ним, он продолжал себя вести учтиво и отчужденно. Он разбил мне сердце. Это был единственный мужчина, которому удалось подобное. И, в отличие от него, я долго не могла забыть об этом.

Глава 4

Моя жизнь полностью переменилась пасмурным весенним утром в тот год, когда мне должно было исполниться шестнадцать.

— Ру, — обратился, подходя ко мне, Дростан, — Фергюс сказал, что сегодня твоя очередь убирать конюшни. Он велел найти тебя, перед тем как уехать с твоим отцом.

— А куда они поехали?

— Наверное, на охоту. У Боде были ястреб и гончие, а остальные были вооружены арбалетами и пиками. Пошли. Я помогу тебе.

Мы вместе спустились с холма, шагая в ногу. Ваяв грабли, стоявшие у дверей, я вошла в прохладное помещение, а Дростан схватился за кирку. Мы работали, проявляя не столько умение, сколько желание, и уже кое-что сделали. Мне нравилось носить на себе старую выцветшую рубаху и кожаные башмаки. Чистить конюшню было гораздо интереснее, чем сидеть за вышивкой в зале и слушать сплетни наложницы моего отца и ее служанок о неизвестных мне людях.

К тому времени, когда отец вернулся, небо уже окончательно заволокло тучами. Заслышав крики и скрип деревянных ворот, мы с Дростаном выбежали на улицу. Я сразу поняла, что они были на охоте: через спину свободной лошади были перекинуты две оленьих туши, а к седлу Боде приторочена целая связка кроликов. При виде меня отец нахмурился, передал своего ястреба конюшему и слез с лошади. Когда его спутники тоже спешились, я обратила внимание, что ни Фионн, ни Руари, ни Фергюс не смотрят на меня и как-то странно напряжены. А потом я заметила среди приехавших несколько незнакомцев.

Среди них было человек десять телохранителей, которые, спешившись, молча отошли в сторону. Шестеро, самых высоких, были похожи на викингов и внушали ужас. Остальные походили на шотландских военачальников — они были облачены в изысканное платье и держались с горделивым видом. На древках поднятых пик развевались два флага — один синий, усеянный серебряными звездами, а другой желтый с черным вороном. Я знала, что изображение ворона используется оркнейскими викингами.

На одном из незнакомцев были кожаный нагрудник и обитый медью шлем. Когда он снял его, и иссиня-черные волосы рассыпались по плечам, сердце у меня ушло в пятки.

— Кормилец воронов, — пробормотала я, и Дростан молча кивнул.

Боде обратился к своим гостям, у которых поверх рубах были надеты нагрудники, а головы украшали шлемы. Естественно, что в грязных ботинках и с граблями в руках я не могла представиться как дочь своего отца и оказать им радушный прием. Неудивительно, что Боде наградил меня таким хмурым взглядом. Я наклонилась к Дростану:

— Кто эти люди? С эрлом Торфяном.

— Высокого со светлыми волосами я не знаю. Самый низкорослый — мормаер Морея Гиллекомган Мак Малбрайт. Его люди — те, что под синим флагом со звездами. — Дростан был хорошо осведомлен в таких вещах, ибо всегда внимательно прислушивался к беседам, которые вел отец со своими воинами. — Предводители Морея всегда были подобны королям, и эти звезды являются их знаком отличия с древних времен. Пикты Морея всегда разрисовывали себя синими звездами и другими небесными светилами, прежде чем идти на войну.

— Это он несколько лет тому назад был оштрафован вместе с братом за убийство дяди?

— Да. Но брат его уже мертв, а сам Гиллекомган претендует на управление землями своего кузена Макбета, отца которого они убили. Насколько я слышал, спор между ними продолжается по сей день. А Торфина сопровождают только телохранители. Интересно, как он здесь оказался? Он редко заезжает так далеко на материк, хотя у него есть родня среди морейской знати.

Я еще сильнее сжала грабли.

— И зачем Боде пригласил их в гости? — пожал плечами Дростан.

Боде двинулся с приезжими к крепости, и мы проводили их взглядами.

— Надеюсь, мой отец не собирается выдать меня замуж за кого-нибудь из них, — заметила я.

— Ну уж точно не за Кормильца воронов, — откликнулся Дростан. — Твой отец может заключить с ним перемирие, но никогда не отдаст тебя ему в жены. Хоть союз с викингами и полезен, но такой брак дал бы им право укрепиться в Шотландии.

Когда мы вернулись в конюшни, с неба упали первые крупные капли дождя. Не прошло и нескольких минут, как к нам прибежала Элла и передала поручение от Боде, чтобы я вымылась и в приличном виде явилась в зал. Но я не обратила никакого внимания на ее слова и продолжила выгребать грязную солому на улицу, где Далл Андра грузил ее на тачку, чтобы вывезти в поля.

Элла повторила требование Боде, но я снова проигнорировала ее, не желая появляться перед гостями отца. Она передернула плечами и вышла из конюшни, и Дростан, отставив в сторону грабли, последовал за ней. Я сгребла еще несколько кип соломы, хотя и знала, что Боде будет сердит на меня за проволочку. Но я совершенно не хотела делить трапезу с викингами.

Наконец, я вышла под дождь в тот самый момент, когда со стороны частокола раздались крики, и двое стражников снова бросились открывать ворота. Внезапно хлынувший как из ведра дождь превратил двор в болото, когда в него въехали приезжие. Они сразу же спешились, и навстречу им вышел наш старший стражник Кормак.

— Добро пожаловать в Дан Абернет, Мак Бетад Мак Финлех, — произнес он.

Макбет. Я слышала о нем. Боде был близким другом его отца, а теперь и с сыном поддерживал приятельские отношения. Усыновленный своим дедом, королем, Макбет превратился в свирепого воина, и теперь все знали его имя. Все слышали о юном военачальнике и доверенном телохранителе короля Малькольма, и история его трагической юности также была хорошо известна.

Кроме того, он приходился двоюродным братом Гиллекомгану и Торфину Кормильцу воронов. А они уже были в крепости. Я нахмурилась.

Заметив меня сквозь стену дождя, Макбет протянул мне поводья своей лошади.

— Эй, ты, — окликнул он меня, — возьми лошадь.

Он был высок и выглядел старше меня лет на десять.

Длинная кольчуга прикрывала его тело до самых колен, у пояса висел широкий меч. Его мокрые от дождя волосы отливали темным золотом, а рыжеватые усы были длинными, как у викингов.

— Возьми лошадь и отведи ее в конюшню! — прокричал он сквозь шум ливня.

Я подошла и взяла поводья, движимая лишь заботой о бедном животном. Огромная каурая лошадь с черной гривой, в которую были вплетены серебряные бусины, послушно сделала шаг мне навстречу. Это благородное животное не могло отвечать за поведение своего хозяина.

При виде меня Кормак открыл было рот, но я покачала головой, показывая ему, чтобы он молчал и не называл моего имени. Я потянула за поводья, и лошадь с готовностью последовала за мной.

Я завела ее в конюшню, в только что вычищенное стойло и велела Даллу Андре задать ей овса и угостить яблоком, после чего бегом бросилась к крепости, догадываясь, что и так промешкала слишком долго. Я была мокрой до нитки.

Минуя занавешенный дверной проем зала, я заметила, что отец со своими гостями сидит за столом, очаг разожжен, зажжены наши лучшие свечи. Хотя Долина всегда экономила восковые свечи. Значит, это действительно важные гости. До меня донеслось распоряжение Долины принести французское вино, а вслед за ним вопрос Боде, который резко осведомился, нашли ли его дочь. Остальные говорили о провинции Северной Шотландии — Кейтнессе, получить который стремились викинги и могущественный Морей. То и дело упоминалось имя короля Малькольма.

Мокрая и грязная, я не могла войти в зал, хотя мне очень хотелось знать, что собрало вместе этих людей, которым лучше было бы оставаться на расстоянии друг от друга. Я поднялась по темной лестнице в свою спальню, стащила с себя грязную одежду и стала рыться в деревянном сундуке, стоявшем рядом с кроватью, в поисках чистой сорочки, платья и туфель. Я натянула выбеленную полотняную рубашку и синее платье, расшитое по подолу и рукавам, которое отдала мне Долина. Дверь отворилась, и ко мне вошла моя кормилица Мэв.

— Поторопись, — сказала она, — тебя зовет отец!

Она расчесала мои спутанные мокрые волосы, вплела в косы желтые ленты и надела мне на голову повязку из разноцветных ниток. Я натянула чулки, туфли, и, когда уже выходила из комнаты, Мэв впихнула мне в рукав вышитый платок.

Когда я подходила к залу, до меня донеслись крики — мужчины о чем-то ожесточенно спорили. Проскользнув внутрь, я увидела, как из-за стола поднялся Макбет, и неожиданно блеснуло лезвие его меча. Затем снова раздался свист стали, когда на ноги вскочил мормаер Морея.

Глава 5

1020 год от Рождества Христова

Впервые я увидела Макбета в тот день, когда король выносил решение относительно гнусного убийства его отца. Он стоял на холме в лучах солнца. Я была еще слишком мала, а потому, прижавшись к матери и мало что понимая, наблюдала за величественными воинами, священниками и королем в красной мантии, которые собрались на плоской вершине холма судилищ в Сгиане, который носил название Скона, или Ячменной лепешки.

Королевские судебные слушания происходили в Шотландии регулярно и проводились либо в Сконе, либо когда король посещал местных вождей; как правило, судебные разбирательства приурочивались к местным ярмаркам и дням продажи скота. На этих слушаниях король мог показать себя во всей своей красе — могущественным, но справедливым, к тому же это было неплохим развлечением. И в тот день у подножия холма собралась целая толпа мужчин, женщин и детей.

Как и другие мормаеры, мой отец являлся верноподданным короля, который приходился ему близким родственником через моего деда, короля Кеннета Третьего. Кельтская система передачи верховной власти может ввести в замешательство, ибо она не предполагает прямого наследования на основании права первородства, как это принято у саксонцев и в некоторых других культурах. Высокие кельтские титулы, а также собственность переходят зигзагом от дяди к племяннику, от брата к брату и так далее, и обусловлено это многими причинами. В идеале такая система дает возможность распределять права между многими ветвями одного рода, не сосредоточивая их в одних руках, а кроме того, в ней учитываются и материнские линии. Эта система, созданная на основе практики, применявшейся ирландцами и пиктами, уже давно использовалась кельтами, хотя иногда она и становилась источником кровавой вражды среди свойственников. Некоторые люди испытывают непреодолимую страсть к власти и переоценивают свою роль в мироздании.

В тот день, стоя между матерью и кормилицей, я думала больше о лентах и сладостях, так как мама обещала сводить меня потом на ярмарку. А пока я, раскрыв рот, взирала на величественную королевскую крепость Дунсинан, стоящую на высоком холме, и на широкую реку Тей, катившую свои воды к устью, выходящему в Северное море. Свежий ветерок, дувший с реки, разгонял дневной зной, над головой кричали чайки, а с церковной колокольни раздавались звуки бронзового колокола.

Фионн и Дростан тоже были с нами, они подпрыгивали на месте, стараясь получше разглядеть происходящее на холме. Мой отец стоял рядом с Малькольмом, а между ними находился златовласый мальчик, который оглядывался по сторонам со взрослым видом. Вокруг говорили, что именно он и был пострадавшим сыном убитого вождя.

— Мак Бетад Мак Финлех — твой двоюродный дядя, Грюада, — обращаясь ко мне, Фионну и Дростану, сказала моя мать. — Он обвиняет своих двоюродных братьев в том, что они убили его отца Финлеха, который был мормаером Морея, огромной богатой провинции, славящейся своей торговлей и выходом к морю, — продолжила она, — Теперь мальчик осиротел, ибо его мать тоже умерла, а он еще не достиг четырнадцати лет, так что лишен права наследования. Но король Малькольм приходится ему дедом, так что он усыновит и защитит его.

Королевская стража встала полукругом вокруг короля, и на холме появились кельтские священники в белых одеяниях, расшитых витиеватыми крестами, и с тонзурами, выбритыми от уха до уха на манер «вассалов Бога». Двое из них несли большой серебряный крест, а третий — медную раку. Они двигались, распевая псалмы, и собравшиеся склоняли головы. За священниками в окружении стражи шли два богато одетых человека — обвиняемые братья Морея, которые приходились чуть ли не ровесниками моему отцу. Того, что с бородой, представили как Малькольма Мак Малбрайта, у его младшего брата Гиллекомгана были каштановые волосы, квадратное лицо и длинные усы. Оба опустились перед королем на колени, и моя мать повернулась к кормилице Мэв.

— Двоюродные братья Макбета вполне годятся ему в отцы, — прошептала она.

— Мужчины Морея так часто вступали в браки, что братья могут принадлежать к разным поколениям, — ответила Мэв. — Они заключали браки даже с дочерьми викингов. Один из них женился на дочери Сигурда, норвежского князя.

— Правда? — удивленно подняла брови мама.

— И у них родился сын — темноволосый щенок, совершенно не похожий на викинга. Вон он стоит. Когда его родители умерли, он вместе со своей ирландской бабкой перебрался в Морей под защиту свойственников, — и Мэв указала на худого темноволосого мальчика, который стоял с противоположной от нас стороны. — Его зовут Торфин, и из него получится хороший воин.

Вышедший вперед писец зачитал обвинение, и король Малькольм попросил братьев объяснить, зачем они убили Финлеха из Морея, ибо самого убийства те не отрицали.

— Мы повздорили из-за наследства, — пояснил Малькольм Мак Малбрайт. — По кельтскому обычаю Морей должен был перейти к нам. Но Финлех никогда нам не доверял и готовился передать власть своему сыну. Он сам был готов убить нас.

— Вы действовали из подозрения и страха, — прорычал Малькольм, — и у вас не было никаких веских оснований.

— Когда мы повстречались с дядей на вересковой пустоши между Элгином и Форресом, его люди были вооружены, — пояснил Гиллекомган. — Это достаточно веское основание. Нас вынудили вступить в схватку.

— Финлех погиб сражаясь, — добавил его старший брат. — Это хорошая смерть.

— От чьей руки он погиб? — осведомился король, наклоняясь вперед. — Кто первым обнажил свой меч?

— Финлех собирался предать нас. Нам пришлось защищаться, — уклончиво ответил Гиллекомган.

— Лжец, — отчетливо произнес мальчик своим ломающимся юношеским голосом. — Мой отец не доверял вам, но не желал вам зла. И клевета не поможет вам прикрыть свое злодеяние.

После этого к братьям из Морея обратился мой отец:

— Откуда вы узнали, что ваш дядя злоумышляет против вас?

— Нам сообщили об этом люди из Оркни, — сказал Гиллекомган.

— Неудивительно, — пробормотала Мэв, поворачиваясь к Эльсе, — норвегов всегда интересовало, кто стоит во главе Морея, так как их владения находятся по соседству в Кейтнессе, а Оркнейские острова — всего лишь в нескольких милях от береговой линии Морея. Мой Эйнар всегда это говорил. — Ее покойный муж был датчанином, сменившим меч на шотландский плуг. И Мэв все знала о норвегах.

Потом королевский писец вызвал человека из Морея, и тот поклялся, что Финлех честно погиб в бою; затем вперед вышел один из стольников Финлеха, который заявил, что это было хладнокровное убийство, и виновные в нем должны быть жестоко наказаны. Король Малькольм то и дело наклонялся к моему отцу, священнику и епископу, стоявшим рядом, и совещался с ними.

— Я хочу сказать, — произнес в этот момент Макбет. Король удивленно обернулся и кивнул.

Мальчик вышел вперед и остановился, твердо расставив ноги. Ветер ерошил его волосы.

— Еще до моего рождения, — сказал он, — мой отец со своим войском отправился на север в Скиттен, чтобы противостоять войскам Оркнейского эрла Сигурда. Сигурд выступил под знаменем, на котором его мать-ирландка вышила изображение ворона, заклятое ею на победу.

У него был врожденный талант рассказчика и спокойный, но сильный голос, так что вокруг сразу воцарилась тишина.

— Сигурд послал норвега, который выехал вперед, размахивая этим знаменем, и Финлех направил навстречу ему своего воина, чтобы тот убил знаменосца Сигурда. Это повторялось трижды. А потом мой отец отвел свои войска назад во имя сохранения мира, но он бесстрашно и с честью встретил норвегов. Проявленное им в тот день мужество вошло в легенду. Неужто такой человек стал бы злоумышлять против своих племянников, стремящихся заполучить его титул?

Макбет сделал паузу.

— Если бы Финлех собирался убить своих племянников, — продолжил он, — они давно были бы уже мертвы и позабыты всеми. Но вместо этого погиб мой отец, убитый из-за угла. Предательство погубило Финлеха Мак Руадри из Морея. И ничто иное.

Вздохи восхищения и одобрения послышались вокруг нас. Моя мать обняла меня и прижала мою руку к своему сердцу. Макбет вернулся на свое место, а король вновь склонился к своим советникам.

Все ждали его решения.

Шотландские законы, основанные на древнем ирландском законодательстве и римском праве, не потворствовали убийству. Но в обществе, живущем по военным законам, случайные смерти происходят то и дело. Король, проложивший свой путь к трону мечом и убийствами, не может осуждать других, которые поступают так же. Если за подобные деяния наказать всех, кто тогда останется защищать страну? Зато древняя традиция позволяла королю скоттов, а также его мормаерам и танам, осуществлявшим правосудие на более низком уровне, требовать штраф, размер которого определялся рангом убитого и степенью нанесенного ему оскорбления. Гибель в бою, хладнокровное убийство и кровопролитие, не повлекшее за собой смерть, — все эти деяния облагались точно установленными штрафами, которые было выгоднее заплатить.

— Малькольм Мак Малбрайт, поскольку теперь ты называешь себя Мореем, — промолвил король, — ты заплатишь штраф мормаера. Ты отдашь сто пятьдесят коров и тридцать три унции золота за смерть Финлеха Мак Руадри, две трети из которых пойдут на содержание его сына, а остальное — в королевскую казну.

В толпе поднялся ропот. Король назначил максимально возможный штраф. Одни говорили, что это слишком, другие утверждали, что и его недостаточно за убийство такого человека.

— Штраф надлежит выплатить до дня святого Мартина в соответствии с указаниями, которые будут даны тебе моим писцом, — продолжил король. — Кроме того, племянники Финлеха отдадут свою собственность юному Макбету, чтобы возместить ему потери. Титул переходит к тебе, Малькольм Мак Малбрайт, — монотонным голосом произнес король. — Если тебе хватило смелости убить великого Финлеха, значит, тебе хватит сил управлять Мореем.

— Это несправедливо, — прошептала моя мать. — Мальчик заслуживает большего за все свои страдания.

Племянники Финлеха выглядели недовольными, но, тем не менее, поклонились королю.

Мэв наклонилась к Эльсе.

— Хитер король Малькольм, — пробормотала она. — Морей нуждается в сильном вожде и желательно таком, который был бы обязан короне. И теперь эти двое сделают все, что от них потребует король. А сын Финлеха слишком юн, чтобы отомстить за своего отца, и он ничего не может сделать.

— Пока, — Эльса прижала меня к себе. — Когда он станет воином, он будет сражаться, чтобы вернуть себе Морей.

— Любой властитель этой провинции получает в свои руки огромные земли, — сказала Мэв. — А король скоттов неглуп, и он понимает, что власть над Мореем укрепит его собственную власть.

— Да накажет вас обоих Господь за это преступление, — продолжил король. — И пусть ваши исповедники назначат вам духовное наказание…

Юный Макбет не стал долсидаться окончания речи своего монаршего деда — он просто развернулся и двинулся прочь.

Один из стоявших в толпе воинов достал свой меч и начал сопровождать каждый его шаг ударом рукояти о щит. Через мгновение к нему присоединились другие. Этот знак уважения оказывался лишь королям и великим полководцам. Этот звук напоминал биение сердца. Так воины выражали свою поддержку мальчику, который боролся за правое дело.

Глава 6

И теперь, вцепившись в полог, я наблюдала за тем, как Макбет и его двоюродный брат Гиллекомган стояли друг напротив друга, угрожающе подняв мечи. Воде и остальные тоже вскочили, опрокидывая стулья и разливая вино. Долина замерла, прижав руку ко рту. Две гончие, лежавшие у камина, разразились лаем.

— Сейчас! — выкрикнул Макбет. — Мы решим это сейчас!

— Здесь или в чистом поле, но завтрашнего восхода солнца тебе не видать, — прорычал Гиллекомган. Он был почти на голову ниже Макбета, но обладал мощным телосложением. Он поднял меч, и его взгляд не позволял усомниться в его намерениях, но Макбет оказался быстрее. Мечи встретились с оглушительным звоном, и перепуганная Мэв потянула меня назад.

Боде громогласно приказал им остановиться, и остальные бросились разнимать соперников. Однако сделать это было не так-то просто — они обрушивали удары друг на друга с бешеной скоростью. Рухнула расколотая мечом скамья, и Долина, вскрикнув, бросилась спасаться в дальний угол зала. Мужчины окружили сражающихся, заслоняя от меня то, что происходило в центре зала.

Я откинула полог и бросилась вперед. Боде метнул на меня гневный взгляд, сделал мне знак удалиться и присоединился к кругу наблюдателей. Мечи звенели с такой силой, что, казалось, должны вот-вот сломаться, братья неумолимо приближались к жаровне, закрепленной в центре зала, в которой за металлическими прутьями мерцали угли.

Макбет сделал выпад и нанес удар Гиллекомгану по предплечью, но рукав кольчуги выдержал его. Откуда ни возьмись рядом появился мой учитель Фергюс.

— Смотри, — сказал он, — и запоминай. Макбет хорошо владеет мечом, и ты сможешь кое-чему научиться.

— Пока я поняла лишь одно, что надо быть глупцом, чтобы сражаться в присутствии женщин и в такой близости от огня, — парировала я. — А из-за чего все это началось?

— Один оскорбил другого, — передернул плечами Фергюс. — Эти двое давно ненавидят друг друга.

— Знаю. А что сейчас послужило поводом?

— Король собирается объявить своего старшего внука Дункана Мак Крайнена преемником и наследником. Ты же знаешь, он может выбирать из своих ближайших родственников. Но многие не одобряют его выбор, и это вызвало волнения среди знати.

— Из-за этого все и собрались в Абернете?

— Они съехались для проведения тайных переговоров, так как знают, что Боде Мак Кеннет обладает преимущественным правом наследовать престол. Но есть и другие достойные претенденты.

— Макбет тоже приходится внуком королю Малькольму и тоже может претендовать на престол. Почему ему предпочли Дункана? Неужто он превосходит Макбета в воинском искусстве? — с невинным видом осведомилась я, хотя уже и была наслышана о талантах последнего.

Я видела, что Макбет не просто хорошо владеет мечом, но еще и обладает подвижностью и легкостью, в то время как Гиллекомган уже вспотел и начал сопеть, как загнанная лошадь.

— Смотри, — восхищенно прошептал Фергюс. — Если бы Макбет был мормаером Морея, он стал бы великим военачальником и действительно защитил бы нас от норвежской угрозы. А обратись он на юг, и сам мог бы представлять угрозу. И старый Малькольм это понимает. Скорей всего, поэтому он и выбрал Дункана, который сведущ, но, что еще важнее, во всем соглашается со своим дедом. Так что и после своей смерти старый король сможет сохранить в Шотландии свои законы.

Один из сражавшихся споткнулся о стул, а другой перескочил через него.

— Так, значит, эти двое бьются не только за Морей, но и за корону, — заметила я.

— Возможно. Гиллекомган спровоцировал Макбета, сказав, что тот уже потерял два царства — Морей и Шотландию — и теперь должен позаботиться о Царствии Небесном, — ответил Фергюс. — Он намекал на то, что предпочел бы видеть Макбета либо мертвым, либо постригшимся в монахи. Но Макбет мало годится в монахи. Гиллекомгану следовало бы пореже поворачиваться к нему спиной.

— Что бы ни было причиной их спора, не стоило им устраивать побоище в крепости моего отца. — Я наблюдала за тем, как Макбет все больше теснит Гиллекомгана к жаровне.

— Это верно, — согласился Фергюс. — Но зато это придает обеду своеобразие.

Соперники, передвигаясь приставными шагами, поменялись местами, и Гиллекомган снова споткнулся.

Зрители засмеялись и, подняв рога с вином, начали его подбадривать. Звон стали продолжал наполнять зал.

Я задумалась: даже помимо убийства отца, у Макбета были все основания для кровной мести. Генеалогическое древо королей Шотландии имело два основных ответвления — древние дома Лоарна и Габрана. Макбет и Гиллекомган были потомками Лоарна, а Боде и я происходили из дома Габрана. На протяжении многих веков полководцы и воины этих родов, а также женщины, вскормившие их, спорили за право владения разными областями и даже троном. И вот старый Малькольм решил изменить это положение и воспользоваться чуждой идеей прямого престолонаследования, с тем чтобы монархи из одного рода последовательно сменяли друг друга.

— Довольно! — вставая между дерущимися, воскликнул Боде. — Можете убивать друг друга, но только за пределами моего дома! — Но Гиллекомган, не обратив внимания на требование хозяина, сделал выпад. Макбет уклонился, но лезвие меча рассекло ему кожу на скуле.

— Пролилась кровь, — пробормотал Фергюс. — Теперь Гиллекомгану придется платить компенсацию скотом. Если Макбету, конечно, удастся снова вызвать его на суд.

Кровь текла по щеке Макбета, но он ответил целой серией ударов. «Один из них будет убит», — подумала я. Я сжала кулаки и почувствовала, как у меня засосало под ложечкой. Но тут Макбет нанес такой удар по руке противника, что кольчуга не выдержала и из-под нее показалась окровавленная плоть. Присутствующие встретили этот удар восторженными криками. Боде недовольно покачал головой, но ему ничего не оставалось, как смириться.

— Для них это всего лишь развлечение, — произнес кто-то рядом со мной. — Они это называют военными играми.

Я подняла голову и увидела стоящего рядом высокого белокурого норвега, лицо которого показалось мне знакомым.

— Тебе уже доводилось видеть подобные схватки, госпожа, одна из которых произошла из-за тебя.

— Китил? — нахмурилась я.

Он поклонился с легкой улыбкой, что свидетельствовало об учтивости и утонченных манерах. Племянник Торфина Китил Брусиссон однажды уже оказал мне услугу, но после нападения моего отца и резни, устроенной им в крепости, я не знала, могу ли я рассчитывать на его друл<бу.

— Той ночью я гадала, не пострадал ли ты, — неуверенно промолвила я. — Я рада, что ты лсив и здоров. Ты тогда не получил ран?

— Получил, но они зажили, — ответил он. — Ты ни в чем не виновата. К тому же все это в прошлом и быльем поросло. Мир заключен, и убытки возмещены.

Зрители расступились, когда противники снова принялись кружить один вокруг другого.

— Господи, да они же убьют друг друга, — Китил прикоснулся к моей руке. — Тебе лучше отойти подальше.

Я подобрала юбку как раз в тот момент, когда Гиллекомган отскочил назад. Он запутался в моем длинном подоле, и Китил подхватил меня под локоть. В мгновение ока я оказалась в окрулсении мужчин.

— Довольно! — снова вскричал Воде, проталкиваясь через толпу и хватая меня за руку. — Ради Господа, поосторожнее рядом с моей дочерью!

Оба противника, тяжело дыша, опустили свои мечи. Кровь продолжала сочиться из разреза на скуле Макбета. Гиллекомган зажимал рану на руке окровавленными пальцами. Лицо его раскраснелось, лоб был покрыт потом.

— Это твоя дочь? — осведомился он.

— Да, — ответил Боде, сжимая мое плечо.

Все еще отдуваясь, Гиллекомган учтиво поклонился, что было, по меньшей мере, странно в сложившейся ситуации, и поприветствовал меня:

— Госпожа Грюада.

— Морей, — вздернув подбородок, ответила я.

Целая вереница колкостей промелькнула у меня в голове. Но рука отца, сжимавшая мое плечо, не позволила мне их произнести.

— Госпожа, — пробормотал Макбет. Струйка крови уже окрасила его шейный платок, выступавший из-под кольчуги. Даже если он и узнал во мне девчонку, забравшую во дворе его лошадь, он ничем этого не показал. — Прошу прощения за то, что мы нарушили покой вашего дома.

Гиллекомган также извинился. После чего, шелестя юбками, из угла вышла Долина, за которой тут же появилась прислужница с миской воды и чистыми тряпками под мышкой. Любовница моего отца — я никогда не считала ее женой — обмакнула тряпку в воду и приложила к ране Гиллекомгана.

— Нам придется снять с тебя доспехи, — промолвила она. — На рану надо наложить швы. Я могу сделать это прямо здесь. — Как и большинство женщин, живших в крепости, Долина была исключительно практична и могла зашить рану так же легко, как подол юбки.

Гиллекомган кивнул, посмотрел на меня и Боде и последовал за хозяйкой дома. Китил незаметно отошел в сторону, и мужчины снова расселись по своим местам. Кто-то попросил принести еще вина и эля, и за столом начал раздаваться слабый смех. Прислужник принялся доверху наполнять рога.

— Ты решил выдать меня за Морея? — заподозрив неладное, повернулась я к отцу. — Я не выйду за него. Он — убийца.

— Твоя память могла бы быть и покороче, — откликнулся Боде.

— Вы говорите о Гиллекомгане? — осведомился Макбет, наблюдавший за нами.

Теперь он прижимал руку к порезу на лице. Я вытащила из рукава расшитый платочек и протянула ему:

— Твою рану тоже надо зашить. Госпожа Долина сделает это — пойди и попроси ее.

Он сделал вид, что не слышит меня, хотя и приложил мой платок к своей ране.

— Ты собираешься отдать свою дочь моему двоюродному брату из Морея? — спросил он отца.

— Какая разница, что он собирается, если я уже отказалась, — вмешалась я. — Он — бузотер и к тому же слишком стар для меня.

— Твой отказ и его возраст не препятствуют свадьбе, — резко возразил Боде. — Он — мормаер крупнейшей провинции и к тому же вдовец. Его взрослые сыновья уже погибли в схватках с викингами, и ему нужны наследники.

— Его старший сын погиб в схватке с моими людьми, — тихо добавил Макбет. — Кровная вражда между мной и Гиллекомганом перейдет и к нашим сыновьям, если мы успеем зачать их.

— Ты всегда был честным и прямым человеком, — вздохнул Боде.

— Если между вами существует такая вражда, зачем вы оба сюда приехали? — осведомилась я.

— Иногда для того, чтобы достичь мира, необходимо встречаться со своими врагами за одним столом, — ответил Макбет, наградив меня холодным взглядом.

Я чувствовала, что он предпочел бы, чтобы я ушла, предоставив им с Боде возможность обсудить их позиции.

— Я не выйду ни за Морея, ни за тебя, если вас это интересует, — раздраженно выпалила я. — Мужчины, одержимые страстью к истреблению друг друга, не могут стать хорошими мужьями.

— Я женат. Боде…

— Прости ее. Не так-то просто найти мужа для девицы с такой родословной, — примиряюще сказал мой отец. — А еще труднее найти мужчину, который будет способен вынести ее характер. Ру, — он повернулся ко мне, — либо ты согласишься с моим выбором, либо уйдешь в монастырь. Похоже, я дал тебе слишком много свободы.

Я задохнулась от возмущения, что отец позволил себе отчитывать меня в присутствии постороннего.

— Неразумно заключать союз с моим двоюродным братом, Боде, — промолвил Макбет. — Я тебя предупреждаю. Не отдавай ему свою дочь и Файф.

— Не все разделяют твою ненависть к нему, — ответил Боде.

— Напрасно, — прорычал Макбет. — Ты был другом Финлеха и мог бы лучше понимать мои чувства. На руку твоей дочери найдется много претендентов, которые могли бы украсить твою родословную и принести пользу Файфу. Так, у моего двоюродного брата Торфина есть племянники и сводный брат…

— Я не отправлю свою дочь к норвегам. К тому же о Кормильце воронов ходят разные слухи.

Макбет издал горький смешок:

— Да, наверное, не стоит отдавать Файф, расположенный в непосредственной близости от королевской крепости в Сконе, викингу.

Я кинула взгляд на мормаера Морея, который сидел теперь обнаженным до пояса в свете всполохов жаровни, и суетящуюся вокруг него Долину. Он был плотным и мускулистым мужчиной среднего возраста.

— Отец, скажи, ты уже обо всем договорился с Гиллекомганом?

Макбет также устремил на Боде пронзительный взгляд, и на мгновение мы стали с ним союзниками.

Боде вздохнул:

— Обручение состоится сразу после оглашения имен вступающих в брак.

— Ты — дурак, — рявкнул Макбет и двинулся прочь, по-прежнему прижимая мой платок к своей скуле. Он откинул полог и вышел вон из зала.

— Мы не можем больше откладывать твою помолвку, Ру, — произнес отец. — Люди волнуются из-за выбора королевского преемника. И сейчас это будет для тебя наилучшей партией.

— Наилучшей для тебя, — прошипела я. — А не для меня. Что ты хочешь получить от этого союза? Ты что, хочешь помочь Гиллекомгану в его борьбе с королем?

— Тише, — оборвал меня отец. — Я не желаю это слушать. — Он повернулся к приближавшемуся к нам человеку — у того было хищное выражение лица, черные волосы, заплетенные в косички, кожаный нагрудник, поскрипывающий при каждом шаге.

— Госпожа Грюада, — подойдя к нам, учтиво промолвил он. — Я — Торфин Сигурдссон. Однажды мы уже встречались.

— Прискорбно, что нам довелось встретиться снова, — ответила я.

— Грюада, — укоризненно заметил Боде. — Мы с ярлом Торфином заключили мир, и он объявил себя союзником Файфа.

— Со мной он не заключал перемирия. Может, он теперь пришлет к нам в телохранители Гаральда Силкхера. — И я отвернулась.

— Гаральд умер, — спокойно ответил Торфин.

Я сжала ткань юбки. О Боже, неужто он скончался от нанесенной мною раны?

— Как…

— Я отрубил ему голову, — сказал Торфин. — Собственноручно. Из-за тебя. — Он поклонился и, как ни в чем не бывало, повернулся к отцу.

Глава 7

В крепости уже все спали, когда я незаметно выскользнула наружу. На улице царила ночная прохлада, и все было окутано туманом. К груди я прижимала сверток, обмотанный темным шелком. Внутри находились медная чашка, три свечки и камень с отверстием посередине. Мне надо было узнать свое будущее, но, так как тетка моя жила в Ирландии, а мать умерла, никто не мог погадать мне тем вечером. Мать Биток Маири хорошо разбиралась в таких вещах, но она жила высоко в холмах, и у меня не было ни времени, ни возможности туда добраться. Моя помолвка с кровожадным вождем Морея была назначена на утро, но, на мой взгляд, подобный брак не мог привести ни к чему хорошему. Поэтому я и отправилась узнавать, что сулят мне предзнаменования. Незнание таит свои угрозы, и среди них — глупость.

Во дворе я столкнулась с двумя стражниками, но они пропустили меня, когда я сказала, что в амбаре — больная птица, требующая моего ухода. За мной следили — люди Боде знали, что я неуправляема и мне нельзя доверять. У амбара я увидела старшего сына Фергюса Руари. Он двинулся за мной, хоть я и прошипела, чтобы он оставил меня в покое.

— Отправилась на тайное свидание? — усмехнулся он. — И это накануне помолвки…

— Я всего лишь к птицам. Сокольничий отправился ловить новых птиц, и я беспокоюсь о маленькой пустельге. — Иногда ложь бывает как масло для замочной скважины.

— О Сорхе? Ты умеешь успокаивать птиц. Я пойду с тобой.

— Нет, — огрызнулась я. — Я хочу побыть одна — это последняя ночь моей свободы.

— Ладно, — останавливаясь, согласился он, — только не вздумай выходить за стены крепости.

Я, не обернувшись, бросилась к амбару и вошла внутрь. Оказавшись в окружении попискивающих и хлопающих крыльями птиц, я остановилась, чтобы поразмыслить. Из-за Руари я теперь не могла осуществить своего первоначального намерения проскользнуть мимо насестов и выбраться наружу через задние ворота. Гадать здесь означало разбередить птиц, которые, сочетая в себе природу огня и воздуха, были крайне чувствительными созданиями.

С насеста слетели два пера — маховое перо большого ястреба и коричневое перышко Сорхи — и я их поймала. Я истолковала это предзнаменование как необходимость бежать из-под венца. Завернула перья в шелк, опустилась на живот и проползла сквозь заднюю стенку, где было расшатано несколько досок. Под прикрытием тьмы я бросилась вперед и проскользнула на кухню. К рассвету сюда придет повар со своими помощниками, чтобы готовить овсяные лепешки и колбасу на завтрак, но сейчас тут никого не было. Железными щипцами я вытащила из жаровни мерцающий уголь и кинула его в маленькое ведро, затем снова выбежала на улицу и, минуя стражников, бросилась к задним воротам.

Скрипнули петли, и я вступила на узкий каменный выступ, шедший вдоль высокой деревянной стены. Вниз уходил тридцатиметровый обрыв, но высота меня не испугала, ибо я часто пользовалась этой дорогой во время детских игр. Добравшись до склона, расположенного у входа в крепость, я начала спускаться к роще, намереваясь отыскать знакомую поляну, окруженную дубами и березами. Наконец, между валунами замаячила прогалина, и я опустилась на колени под окутанными мглой кронами деревьев.

Я развернула сверток, разложила свои сокровища на плоском камне, набрала в чашку воды и зажгла от угля свечные огарки. Самой большой моей драгоценностью был камушек с естественным отверстием посередине, который я нашла в шкатулке матери. Когда-то она мне рассказывала, что через это отверстие можно увидеть то, что недоступно обычному человеческому взгляду. Я положила его на шелковую тряпицу и расставила вокруг свечи и чашку с водой. Затем, хрустя ветками, я трижды обошла камень слева направо, как движется солнце, и, опустившись на колени, произнесла заклинание, которым часто пользовалась моя мать, прося помощи и защиты у доброй Бригады.

Хотя мне были известны некоторые обряды и заговоры, я не знала, как именно они осуществляются и к чему могут привести. И лишь позднее я поняла, что магические церемониалы играют куда как меньшую роль по сравнению с внутренним прозрением. В ту ночь, будучи неопытной, но полной решимости, я во что бы то ни стало хотела воспользоваться магическим искусством.

На окутанной туманом прогалине установилась сверхъестественная тишина. Я закрыла глаза и снова нараспев произнесла заклинание. Моя мать обучала меня песням и заговорам с помощью уловки, часто используемой бардами: я ложилась навзничь в темной комнате, закрывшись с головой одеялом и положив на живот камень размером в кулак, и начинала их повторять. Тьма помогала сосредоточиться, а тяжесть камня препятствовала блужданию мыслей. Многие барды утверждали, что запоминать слова им помогали хрусталь и другие камни. Так что к тому моменту, когда умерла моя мать, тексты заклинаний, заговоров и песен уже хранились в моей памяти, как пергаментные свитки.

Я снова обошла камень, на котором были разложены ритуальные предметы. И, произнося следующее заклинание с просьбой о помощи и защите, я почувствовала, как его ритм постепенно меня успокаивает — дыхание мое становилось ровнее, а решимость еще больше окрепла.

Я снова опустилась на колени, не сводя глаз со свечей, а затем заглянула в чашу с водой. Моя мать предупреждала меня, что мне придется быть сильной. И теперь я хотела знать, почему. Что она знала о моем будущем?

— Покажи мне, что будет, — прошептала я и провела руками над чашей. Я неоднократно видела, как моя мать делала эти движения над водой, огнем, больными детьми и даже над растениями и животными. — Я хочу знать, что мне уготовано жизнью.

В воде отражались огонь свечей и мое собственное бледное лицо — голубые глаза казались огромными и темными в лунном свете, копна волос напоминала бронзовый шлем. Кроме этого, ничего не было.

— Пока рассвет не наступил, и солнце не поднялось, прошу — скажи, что ждет меня, — лихорадочно прошептала я.

Налетевший ветерок покрыл воду рябью, от чего отражения язычков пламени стали казаться золотыми завитками, но никакой картинки в чаше так и не появилось. Неужто у меня нет будущего? Неужто я умру в родах? Я забормотала заговор, чтобы отогнать страх: «Помоги мне, Бригида…» Потом снова провела руками над водой, взяла камушек и поднесла его к глазам. Но в темноте я могла различить лишь деревья и мерцание приближающегося рассвета.

И тут за моей спиной послышались тяжелые шаги и хруст веток. Я поспешно задула свечи и вскочила.

— Госпожа Грюада! — донесся до меня голос Руари.

Между деревьев замелькали факелы, и я различила фигуры людей. Поспешно вылив воду и завернув все в шелковую тряпицу, я замерла и стала ждать. Через мгновение на прогалине появился Руари, а за ним Фионн и Дростан с факелом в руке.

— Грюада, — сурово произнес Руари. — Ты должна пойти с нами.

— Я просто вышла подышать ночным воздухом, — вздернув подбородок, ответила я. — Ступайте. Я скоро вернусь.

— Нет, сейчас, — делая знак рукой, заявил Руари. — Пока твой отец не обнаружил твоего отсутствия.

Фионн, предпочитавший не тратить время даром, подхватил меня под локоть:

— Пошли.

— Не надо меня тащить, — вырвала я у него свою руку. — Ты что, думаешь, что я сбегу?

— Очень может быть, — ответил Фионн. — Учитывая, что утром у тебя помолвка, а все, кто знает тебя, догадываются о том, что этот брак тебе не по нраву.

— По мне уж лучше бы она дралась, чем насылала заклятия, — заметил Дростан, оглядываясь по сторонам.

В лощине все еще сохранялся слабый запах свечной гари.

Я наградила его пронзительным взглядом.

— Если бы ты умел этим заниматься, ты и сам бы не преминул, — прошипела я.

— Ты тоже не умеешь, именно это меня и тревожит, — ответил он.

Я вырвала свою руку у Фионна.

— Отстаньте от меня, — раздраженно выпалила я и, подобрав подол, двинулась к крепости.

Мы поднялись по склону, когда небо уже приобрело серебристо-блеклый оттенок. «А рассвет принесет мне помолвку», — подумала я и, минуя стражников, вошла в темный двор, по которому уже сновали люди, приступая к своим ежедневным обязанностям. Где-то вдали мычала корова, из внутреннего двора доносились надоедливые крики петуха. Туман рассеялся, и, когда я вошла во двор следом за Руари, Дростаном и Фионном, солнце уже окрасило в розовый цвет восточные холмы.

Одним из первых я увидела Макбета Мак Финлеха, который шел мне навстречу в лучах рассветного солнца, создававших вокруг его головы подобие нимба. Наши взгляды встретились, и он прошел мимо. Торфин и Китил, шедшие за ним, остановились. Замерли и мои друзья, и все словно застыло. Я затаила дыхание, и в мгновение ока мир изменился и стал призрачным, как во сне.

Я оказалась в центре круга, образованного моими друзьями и врагами. Впереди, на тренировочном дворе, на земле лежали два скрещенных меча, и я видела, как поблескивают их клинки в свете восходящего солнца. Рядом стояли величественные лоснящиеся лошади, готовые унести седоков, в небе парили два орла, направляясь к горам, на стойку ворот опустился ворон. На небе все еще были видны луна и звезды, но рассвет уже окрасил холмы кровью, и над горизонтом, как золотая облатка, появилось солнце.

Это странное ощущение рассеялось так же быстро, как и возникло, и окружающий мир снова приобрел свои привычные формы. Люди задвигались, заговорили. Залаяли собаки. И я перевела дух.

Макбет надел на голову шлем, скрыв золотое сияние своих волос, и повернулся к Торфину и Китилу, после чего все трое двинулись к лошадям. Руари направился к стражникам, а Фионн поспешил к кузне, откуда уже доносился аромат тлеющих углей. Дростан заявил, что хочет успеть к завтраку, и попросил, чтобы я пошла вместе с ним. Макбет и норвеги выехали через открытые ворота, мимо, насвистывая, пробежал конюший — он поднял скрещенные мечи и бросил их двум воинам, уже спустившимся на тренировочный двор.

Я окаменела.

Я просила послать мне знамение, предвещающее будущее, и теперь понимала, что оно явилось мне в виде блистательного полотна, сплетенного из обычных ниток. Значение некоторых символов мне было известно: ворон олицетворял смерть и предостережение, орлы — славу и брак, лошади — свободу, мечи говорили о раздоре или войне, а круг воинов вокруг меня мог означать защиту или мужчин, ожидающих меня в будущем.

Мы, кельты, обучены во всем видеть предзнаменования — в явлениях природы, числах, окружающих предметах. Считается, что небеса посылают нам знаки в виде птиц, облаков, листьев и камней той или иной формы, ряби на воде или всполохов пламени и даже рисунков на суповой кости. Моя мать обладала талантом прозрения, который часто встречается среди гэлов и называется Да Шилад, или дар двойного видения. И прабабка Боде тоже была провидицей, к которой многие обращались за советом.

Но до поры я и не подозревала, что мне тоже присущ этот талант.

Потом я услышала, как меня окликают, и, подняв голову, увидела отца и Долину, стоящих на вершине холма в ожидании меня.

После завтрака и утренней молитвы я перешла в распоряжение Эллы и кормилицы, которые занялись моим нарядом. Они в четыре руки мыли меня, причесывали, одевали и украшали, пока не остались полностью удовлетворенными. Я надела платье темно-зеленого цвета, который считался несчастливым для помолвки, но это было лучшее платье моей матери, и оно мне нравилось, поэтому я настояла на своем. Под него я надела легкую рубашку из шерсти сливочного цвета, расшитую золотыми нитями, и закатала рукава платья, чтобы вышивка была видна. Кроме того, Мэв надела на мои бедра длинный полотняный пояс с ярким переплетающимся узором. В мои волосы были вплетены желтые шелковые ленты, а на голову мне Элла надела серебряный обруч, украшенный хрусталем, — еще одним излюбленным предметом Эльсы.

Потом она принялась щипать мне щеки, пока не стало больно, а Мэв взялась намазывать мне лицо миндальным маслом и давить ягоды на моих губах. Затем явилась Долина, которая окинула меня критическим взглядом, и лишь после этого я в сопровождении женщин направилась в зал, при этом Мэв постоянно нашептывала мне, что я похожа на королеву фей.

Но мне было все равно, как я выгляжу. Я бы испытывала то же самое, если бы меня наряжали, украшали и умащивали для того, чтобы возвести на эшафот.

Отец вместе с отцом Ансельмом и Гиллекомганом Мак Малбрайтом ждали меня у раскаленной докрасна жаровни. Мой племянник, юный Малькольм Мак Фаркухар, стоял рядом с Дростаном и Фионном, которые, будучи приемными сыновьями Боде, тоже участвовали в этом семейном мероприятии. Кроме того, здесь же были мои горничные и несколько слуг. Долина, похожая на нахохлившуюся курицу в своем красновато-коричневом платье, с гордым видом заняла место рядом с Боде. А я, превосходя ростом своего жениха, ощущала себя хрупким деревцем рядом с его огромной тушей.

Мы учтиво поприветствовали друг друга. Отец Ансельм пропел о том, что на дверях церкви Абернета уже вывешены наши имена, а потом скрепил наши узы, и мы произнесли клятвы. Руки у моего жениха были грубыми, но влажными, словно он нервничал. Моя рука была спокойна и холодна. Священник, похоже, был доволен, что вскоре ему удастся избавиться от дочери Боде — самой непослушной овцы в его стаде. Я почувствовала, как слезы щиплют мне глаза, но я не позволила им скатиться.

По завершении церемонии Боде нас поздравил, отец Ансельм произнес бесполезные наущения, Долина расплылась в улыбке, а мой жених продолжил цепляться за меня своими влажными руками. Нетрудно было догадаться, о чем он думает. Помолвка — это почти что свадьба, и теперь он обретет надо мной всю власть, не дожидаясь свадебной церемонии. Но я твердо вознамерилась держать его в узде и лишить сладких утех.

Ночью мне снились кошмары, в которых я тонула, а когда проснулась, то обнаружила, что лежу вся обмотанная простынями. Я встала, оделась в лунном свете и, прихватив плащ, проскользнула мимо Эллы, которая спала на лежанке, встроенной в стену. Я хотела сбежать от миазмов ночных кошмаров. Внизу я увидела Боде. Он задумчиво сидел в своем высоком резном кресле с высокой спинкой у камина в полном одиночестве, если не считать спящих у него в ногах собак. Когда я приблизилась, кутаясь в клетчатый плащ, он обернулся с таким видом, словно ждал моего прихода. Мы оба не могли уснуть. Я опустилась на пол у его ног и начала гладить нашего огромного волкодава, потом подняла взгляд на отца.

— Не пройдет и двух месяцев, как я уже не смогу его приласкать, — промолвила я, почесывая собаку между ушей. — Я уже буду в Морее.

Боде вздохнул.

— Это красивая провинция, и тебе там будет хорошо, — промолвил он. — Она простирается от Восточного моря до самого Аргилла на западе и покрыта горами, озерами и зелеными долинами. В Морее много скота, серебра и рыбы. Эта земля прекрасна и богата, люди, живущие там, умны, а ее воины сильны и горды. Нет лучшей провинции в нашем королевстве, и ее благополучие определяет благоденствие всей Шотландии.

— Я не нуждаюсь в уроке географии. Я хочу знать правду.

— А правда заключается в том, что предлагает Морей, — ответил отец. — Любой мормаер этой провинции обладает древним правом считаться королем. А его супругу будут величать банри, королевой. В настоящий момент Гиллекомган и король Малькольм являются союзниками. Но если король Морея когда-нибудь вздумает восстать, его силы будут таковы, что он сможет стать королем Шотландии.

— И брак со мной может это обеспечить Гиллекомгану. Или нашему сыну, — добавила я.

— Ты правильно все поняла. Ну и что ты думаешь?

— Я думаю, что таким образом Боде Мак Кеннет станет отцом королевы и поверенным короля, — ответила я. — Ты обретешь власть. Но почему ты делаешь это с моей помощью? Ведь сам ты никогда не претендовал на престол, хотя и имел на него право.

Боде засопел.

— Власть — изменчивая и своенравная тварь, — тихим голосом ответил он, — и управлять ею могут только решительные люди, готовые на все ради ее сохранения. Поэтому я предпочел другой путь.

— И теперь, после смерти моего брата, ты решил взвалить эту ношу на меня?

— Да, — промолвил Боде. — Морей — это ключ к власти во всей Шотландии.

— Его двоюродный брат Макбет был бы лучшим выбором. Он ведь приходится внуком королю.

— Но у него нет земель, к тому же он женат, — ответил Боде. — Ты была слишком мала, когда он подыскивал себе жену, да и провинцию ему не удалось удержать. Хотя я не удивлюсь, если он попробует отвоевать ее. Он сильный и талантливый военачальник и уже успел отогнать викингов от побережья владений своего дяди в Бухане, а также заключить мир с оркнейцами. Он помог разрешить наш спор с Торфином Сигурдссоном.

Я вспыхнула, ибо любое упоминание этого имени вызывало у меня раздражение.

— Если Макбет станет военачальником, как на это надеются многие, тогда можно будет подумать о вашем браке. Женами можно пренебречь, и многие остаются вдовцами.

Я уставилась на отца, широко раскрыв глаза:

— Но это же коварная интрига!

— Это — стратегия, — поправил меня он, — а не интрига. Наш род имеет больше всего оснований претендовать на трон Шотландии, и, тем не менее, король Малькольм пренебрег нами. Мой сын мог бы стать… ну да ладно. Лично я никогда не стану заявлять на него свои претензии, — продолжил он. — Стоит мне подумать об этом, и король Малькольм расправится со мной в тот же день. Мой внук еще слишком мал. Но ты… — Он поднял на меня тяжелый взгляд. — Но далее имея в своих жилах кровь кельтских королей, ты не сможешь править одна. Тебе нужен сильный и честолюбивый супруг.

— Не мне, а нашему роду, — с горечью поправила я. — Когда-то меня похищал Крайнен из Атолла, собиравшийся выдать меня за Дункана, которому теперь предстоит стать королем. Что ж ты не отдал меня ему? — Не успев договорить, я уже пожалела о сказанном, ибо в той стычке погиб мой брат, защищая меня.

— Старый Малькольм хочет сохранить престол для своего рода, — сузив глаза, промолвил Боде. — Дункан назовет преемником своего сына, и так пойдет дальше. Нас это не устраивает.

Я кивнула:

— Прямое престолонаследование противоречит кельтским законам.

— Вот именно. Наш род, а не их должен по праву выбрать следующего короля скоттов.

Глава 8

Начались весенние дожди, причем лили они с таким упорством, что мы проводили у очага гораздо больше времени, чем обычно. Долина, Мэв, Элла и я каждый день собирались в зале, где было достаточно светло, тепло и просторно, чтобы расстелить ткани, из которых мы шили мое приданое. Однако шитье мне быстро надоедало, и я возвращалась к давно начатой вышивке, которую намеревалась теперь закончить. Это был отрез беленого полотна длиной в эль^[7] и чуть уже в ширину, с декоративной вставкой, который по завершении можно было бы использовать в практических целях. Я потратила несколько месяцев на шнуровой орнамент и потеряла не меньше пинты^[8] крови от уколов иголкой. Я очень гордилась своим рисунком: центральная часть вышивки состояла из фигур и предметов, скопированных мною с резных камней пиктов, — я часто бродила по полям Файфа и срисовывала древние изображения воинов, зверей и птиц. Я вышивала яркими шерстяными нитками — коричневыми, черными, синими и красными, пользуясь еще теми мотками, которые были спрядены моей матерью. Таким образом, в моей вышивке присутствовала и ее рука. А когда я перееду в Морей, эта вещь будет напоминать мне о родном доме.

Сидя день за днем в зале со своей вышивкой и корзинкой с шерстью, я слушала рассказы Долины или разговоры мужчин, которые часто собирались у Боде в другом конце зала. Они обсуждали события, которые могли оказать влияние на Файф и даже на всю Шотландию. Я знала, что жена мормаера должна быть в курсе подобных проблем и не ограничиваться лишь ведением домашнего хозяйства.

То и дело в зал входили гонцы, а однажды, приняв и отправив двоих с поручениями, Боде собрал в зале всех своих стольников.

— Король Англии и Дании Кнут движется на север со своим войском, — сообщил он. — Нам об этом сообщил Сайнил, мормаер Ангуса. Он говорит, что Кнут уже отправил свои ладьи в Северное море, но может напасть на Шотландию и с юга. Он намерен начать войну, если ему не удастся договориться с королем Малькольмом о правах и границах.

Я затаила дыхание. Англия была нашим непосредственным южным соседом, с которым мы часто враждовали. Испокон веков мы то вступали в вооруженные конфликты, то заключали перемирия, сопровождавшиеся передачей тех или иных земель. Саксы были подобны волкам у южных пределов Шотландии, а викинги подобно воронам и драконам угрожали нам с востока и запада.

— Я пошлю письмо Сайнилу из Ангуса и сообщу, что намерен присоединиться к нему и остальным мормаерам, которые собираются встретиться с королем в Дунсинане и обсудить угрозу вторжения Кнута, — заявил Боде.

Несмотря на то что у него были довольно натянутые отношения со старым Малькольмом, Боде был готов на все ради Файфа и Шотландии.

— Мы будем настаивать на том, чтобы король сохранил видимость мира, — добавил Боде. — Кто поедет со мной в Дунсинан?

Несколько мужчин встали, среди них Руари и его братья.

Я продолжала молча шить, слушая и считая часы.

Когда Долина и ее свадебные приготовления окончательно мне наскучили, я упросила отца позволить мне на пару дней уехать в гости к Биток и Маири, которые жили в холмах. Упражняться с оружием мне больше не позволяли, так как Долина начала проявлять неожиданную заботу о моей душе, — она обсудила мои занятия с отцом Ансельмом и теперь опасалась, что налет ереси может помешать свадебным приготовлениям, поскольку Римская церковь не одобряла применение оружия женщинами. Кельты никогда ничего не имели против таких занятий, учитывая многочисленные и славные истории их женщин-воительниц, и Боде пытался убедить ее, что мое будущее положение может потребовать от меня подобных навыков.

И тем не менее, не столько из страха Божия, сколько от страха перед папой мне запретили упражняться во дворе. И отец Ансельм с вечно хитрым выражением лица, похоже, был чрезвычайно горд своей маленькой победой. Поскольку я по-прежнему занималась с ним грамматикой и арифметикой, то вызвалась изучать еще и греческий язык, и Боде счел это хорошей идеей.

Так я с непривычным для себя рвением взялась за изучение альфы, беты, гаммы и дельты, поскольку это вызывало раздражение у отца Ансельма. Дростан, занимавшийся вместе со мной, тоже искренне наслаждался изучением нового предмета.

Боде с готовностью согласился отпустить меня к троюродной сестре и назначил эскорт, который должен был сопровождать меня до их дома. Охрана состояла из Руари, старшего брата Биток Лахланна и Дуфа Мак Дуфа, моего двоюродного брата с отцовской стороны, — он был одним из самых искусных воинов отца и носил прозвище Чёрн Мак Чёрна, что вполне отражало его угрюмый нрав и соответствовало цвету волос, унаследованному от пиктов. Мы отправились верхом, то и дело отмахиваясь от комаров.

Биток приходилась мне не только троюродной сестрой, но и ближайшей подругой. Ее отец был таном небольшой области в Файфе, а мать Маири, миловидная темноволосая женщина, являлась одной из многочисленных двоюродных сестер Боде. Брат Биток Лахланн, который был у нас самым юным стольником, со временем должен был унаследовать владения своего отца. А пока ими управляла Маири, совмещая хозяйственные обязанности с целительством. Я любила бывать в их доме, расположенном среди холмов. После смерти матери лишь у его очага я могла узнать о травах, гаданиях, родственных узах и дружеском тепле.

Боде отпустил меня, не сомневаясь в том, что мои родственницы смогут смирить мой нрав. Однако он не догадывался, что Маири учила меня новым заговорам и заклинаниям, а порой и гадала мне. В день приезда, вечером, когда мы сидели за ужином, состоявшим из тушеных овощей, баранины и толстых соленых овсяных лепешек, я рассказала Биток и ее матери о странном эпизоде в Абернете, когда я видела мужчин, мечи, птиц и лошадей в багровых лучах восходящего солнца.

— Я знала, что в тебе когда-нибудь проснутся провидческие способности, — улыбнулась Маири, наклоняясь ко мне. — Зачастую смысл посылаемых нам знаков становится ясен лишь по прошествии времени. Если бы мы все знали свою судьбу, то боялись бы выйти из дома. Не волнуйся, эти знаки говорят не столько о твоем будущем, сколько о будущем Шотландии.

— Шотландии? — удивилась я. — Потому что я видела воинов и символы войны?

— Может, в будущем Ру выйдет за одного из этих воинов, — предположила Биток. — Ну, конечно, не за всех, — поправилась она при виде моего гневного взгляда.

Маири обхватила кисти моих рук и закрыла глаза.

— Два мужа, — произнесла она. — Может, три, если ты согласишься. Как и большинству женщин, тебе будет дана своя доля счастья и своя доля горя. Но, в отличие от них, у тебя будет… власть. — Она выпустила мои руки. — Ты можешь черпать силу из самой себя, как черпают воду из колодца. Твоя мать вывела знак Бригиды на твоем плече, — продолжила она, прикасаясь к моему рукаву, скрывавшему татуировку. — И теперь в случае необходимости ты всегда можешь обращаться к ней за помощью.

Моя мать тоже велела мне быть сильной. Открыв рот, я смотрела на свою тетку. Маири умела гадать на рунах, но я никогда прежде не видела, чтобы она просто закрывала глаза и предсказывала будущее.

— Мужья? Но Гиллекомгана не было в моем видении, — сказала я.

— Ты вернешься в Абернет в день новолуния, — бросив взгляд на мать, заметила Биток. — А согласно древней традиции ночь новолуния служит защитой королеве.

Маири кивнула:

— Считается, что можно обрести удачу, если поцелуешь первого встречного, когда на небе воцарится тьма перед зарождением новой луны. И этот поцелуй может принести тебе прозрение. — Она сидела, устремив взгляд на лениво поднимавшийся из очага дым. — И не забудь об этом.

Маири обучила меня заговорам, которых я не слышала прежде, и объяснила, как пользоваться некоторыми травами и настойками. Кроме того, она обновила рисунок на моем плече и долго не будила меня на следующий день. В день новолуния вместе со своим эскортом я вернулась в Абернет, привезя целую корзину с глиняными горшочками и склянками, по которым были разлиты и разложены настойки и мази для всех, кто просил меня об этом.

Позднее, когда стемнело, я вышла из крепости и спустилась во двор, вознамерившись осуществить свой замысел.

Меня привлек звук молота, доносившийся из кузни, и, когда я вошла в нее из темноты, мне показалось, что я очутилась в пылающем горниле. У огня стоял раскрасневшийся Фионн, его руки и грудь, видневшаяся из-под распахнутой рубахи, были покрыты потом. Он обтер грязные руки о кожаный передник и двинулся ко мне. Я стояла в дверях, глядя на небо, которое было покрыто лишь звездами.

— Новолуние, — неловко промолвила я, потом привстала на цыпочки и поцеловала его. Его губы были напряжены, но он тут же спохватился, обнял меня за талию и ответил другим, гораздо более многообещающим поцелуем.

— Что ты задумала? — рассмеялся он.

— Просто ищу в новолуние удачу, — ответила я. И он снова прижал меня к себе для долгого и страстного поцелуя, какими мы обменивались прежде.

— Надеюсь, это принесет удачу нам обоим, — пробормотал он, отпуская меня. — Но, учитывая, что ты выходишь замуж, мы не можем…

— Я прошу тебя лишь о дружбе, — ответила я и двинулась прочь на подгибающихся ногах.

У ворот я увидела Руари — его металлическая кольчуга поблескивала в свете факела. Несмотря на свой невысокий рост, он был крепко сбит и очень серьезен.

— Иди в крепость. Уже поздно, — ухмыльнулся он.

— Я вышла, чтобы почтить обычай — поприветствовать новую луну… на удачу, — ответила я.

— Какой еще обычай? — с видом мыши, загнанной в мышеловку, осведомился он.

— А вот такой, — ответила я и, быстро нагнувшись, поцеловала его.

— Что?! — Он отпрянул в сторону. — Таким образом ты удачи не добьешься. Ступай, — добавил он и нежно прикоснулся к моей щеке. — Возвращайся в крепость, — и, повернувшись, он двинулся прочь.

В темном углу зала я обнаружила еще одну потенциальную жертву. Дростан играл сам с собой в шахматы, делая ходы и белыми, и черными фигурами. Мой отец с несколькими телохранителями сидел у центральной жаровни — они беседовали и пили вино из меха. Некоторые поднимали мех настолько высоко, что было видно, как им в рот стекает мерцающая жидкость. Я отодвинула полог, намереваясь подойти к Дростану.

— Госпожа Грюада, — откуда ни возьмись за моей спиной оказался Макбет. — Я бы хотел поговорить с тобой. Не согласишься ли выйти со мной ненадолго?

— Господин, я не знала, что ты здесь, — вздрогнула я.

— Я только что приехал. — Мы вышли на улицу, пересекли двор и направились к саду, росшему у задней стены крепости. Зеленая листва благоухала, а цветущие яблоневые деревья образовывали над головой плотный полог.

— Будь осторожна, сегодня темно как в могиле, — предостерег меня Макбет.

— Новая луна приносит удачу и новые начинания, — ответила я.

— Правда? Надо было взять факел.

Я остановилась, чувствуя себя неловко в его обществе. Он был словно окружен непроницаемой стеной. Я повернулась лицом к нему:

— О чем ты хотел со мной поговорить?

— Если ты собираешься выходить замуж за моего двоюродного брата, то должна кое-что знать, — прямодушно ответил он.

— Ты говоришь «если»? Мы обвенчаемся в конце лета. Крепость Гиллекомгана в Элгине находится далеко на севере, и отец опасается отправлять меня через горные перевалы, так как иногда…

— Знаю, — оборвал он меня. — Я знаком с каждым дюймом земли Морея и с тем, какая там бывает погода.

— Конечно. Ты ведь там родился. — Как я могла забыть?

— Меня родила добрая женщина, воспитал великий человек, и я стал изгоем благодаря предателям. Я привел тебя сюда, чтобы предостеречь. — Мы стояли совсем рядом, и я поняла, что он пил, — его дыхание отдавало сильным запахом эля. Теперь я не сомневалась, что он вместе со всеми сидел у отца.

— Я знаю, что ты ненавидишь Гиллекомгана. Уж не собираешься ли ты напасть на него, чтобы помешать моей свадьбе?

— Если ты выйдешь за него, — тихо произнес он, — то никогда не будешь чувствовать себя в безопасности. Он вызывает ненависть не только у меня.

— Спасибо за предостережение. Доброй ночи, — и я сделала движение, чтобы обойти его.

Он схватил меня за руку.

— Откажись от этого брака. Он не принесет добра ни тебе, ни Файфу.

— Это разумно и предусмотрительно объединить Файф и Морей, — с гордым видом заявила я, хотя он прекрасно знал, как я отношусь к решению отца.

— Это будет разумно, когда у Морея появится справедливый вождь. — Он продолжал держать меня за руку, хотя я несколько раз попыталась ее высвободить. — Просто отдавай себе отчет в том, что ты делаешь.

Я стояла рядом с ним в темном саду, вдыхая запах яблоневого цвета, зелени и влажной земли, и чувствовала, как во мне что-то начинает шевелиться. Я наклонилась вперед, но не стала его целовать.

— Что это? — пробормотал он, привлекая меня к себе, и сам впился мне в губы. Меня никогда еще так не целовали. Это был глубокий, темный и страстный поцелуй с огненным вкусом жизненной влаги, хотя его и портил привкус выпитого вина. Я почувствовала, как мое тело изгибается ему навстречу.

— Морей замыслил пустую затею, — отстраняясь, произнес он.

Но в настоящий момент именно я чувствовала себя дурочкой, пойманной в свои же собственные сети.

— Спокойной ночи, — .справившись с дыханием, промолвила я и сделала шаг в сторону.

— И еще один совет, госпожа Грюада, — прошептал он. — В следующий раз, когда будешь целоваться в новолуние, повнимательнее выбирай себе партнеров. Поиски удачи могут стать судьбой.

Я не стала оборачиваться. Звук его шагов удалялся в противоположном направлении.

Отец сделал мне подарок — изящный нагрудник из вываренной кожи и медный шлем, обитый серебром.

— Поедешь со мной, чтобы посмотреть на то, как договариваются короли, — лаконично прокомментировал он свой подарок. — Пора тебе увидеть мир — ты же скоро станешь супругой военачальника.

Я изумленно выслушала его рассказ о том, что английский король Кнут согласился встретиться с королем Малькольмом на границе для выражения взаимного признания. Я понимала, что оказаться в свите Боде во время такого исторического события большая честь. Долина не знала о его намерении облачить меня в одежду воина, а когда узнала, не пожалела резких слов в его адрес — сначала упражнения с мечом, а теперь — доспехи. Я слышала их спор, но отец придерживался в нем моей точки зрения — это была древняя кельтская традиция, которая вполне согласовывалась с моим новым статусом.

Так я отправилась вместе с Боде под знаменем Файфа, на котором на красном шелке был вышит черный лев.

Глава 9

Королям предстояло встретиться далеко к югу от Файфа, на границе между Лотианом, недавно присоединенным к Шотландии, и саксонской Нортумбрией. Мы должны были объединиться с другими мормаерами, съехавшимися с четырех концов Шотландии, чтобы продемонстрировать нашу силу.

— Малькольм не подчинится Кнуту, ибо шотландские короли никогда не были вассалами короля английского, — объяснял Боде, когда мы собрались в зале утром в день нашего отъезда. — Если Кнут начнет настаивать на подчинении, тогда может разразиться война. Мы будем учтивы, но нельзя терять бдительность — все наши люди будут вооружены.

Старый Малькольм несмотря на все свои ошибки и преступления, совершенные за время правления, оставался мудрым королем и знал, когда польстить, когда угодить, а когда и напасть, чтобы защитить свое королевство и свой род. Кнут, по слухам, был сильным королем — справедливым и могущественным.

Его супруга — королева Эмма, которую в Англии называли Эльфгифой, происходила от норманнов и викингов, так что саксы имели преимущество в виде поддержки их объединенных сил, правда, лишь в те периоды времени, когда они находились в состоянии мира друг с другом.

Я слышала, что однажды Кнут вывез весь двор на берег моря и установил свой трон прямо в воде, так что его осыпали брызги прибоя. Затем он поднял руки и повелел волнам остановиться. Естественно, они его не послушались, и вскоре высокий бородатый датчанин вымок до нитки и был вынужден перенести свой трон на сушу. Его враги утверждали, что подобная выходка свидетельствует лишь о его гордыне. Сторонники же Кнута и люди более философского склада ума говорили, что таким образом он показал, что не в его силах остановить наступление океана. Ибо даже самый могущественный король не может обуздать природу, которая находится во власти Господа.

За несколько столетий до Кнута один из моих предков — король пиктов — также пригласил нескольких королей на берег Северного моря и расставил их кресла перед набегающими на берег волнами. Волны вскоре выбили деревянные сиденья из-под королей, сиденье же у моего прапрадеда было сделано из навощенных перьев и легкой древесины. Поэтому волны подняли его кресло, и он, как на лодке, доплыл до ближайшего мыса и, взобравшись на него, встал во весь рост, доказав всем таким образом свое могущество. Это мы, кельты, изобрели этот трюк, подчинив себе само море.

В то утро из Абернета под топот копыт выехала блистающая кавалькада. В середине ехала я на белом мерине — поверх темно-зеленого платья на мне был надет нагрудник, к набедренному ремню прикреплен меч. Для женщины, путешествующей в компании мужчин, нужна была компаньонка, поэтому рядом со мной ехала Элла, мечтавшая повидать юг, так как сама была родом из саксов. Кроме того, с нами отправилась Биток, мечтавшая о приключениях. Нашими непосредственными телохранителями были Руари Мак Фергюс и его два брата — рыжий Ангус и юный светловолосый Конн.

Для того чтобы сократить путь, мы погрузили людей, лошадей и оружие на лодки и целый день провели в Бервике, а затем поплыли по реке Твид. Через некоторое время мы высадились на берег и снова сели на лошадей. Я никогда не была раньше на юге и, чем ближе мы подъезжали к границе между Англией и Шотландией, тем большее возбуждение меня охватывало.

Днем я кинула взгляд на гребень холма и увидела целый ряд кольев, вздымавшихся как деревья. Острия кольев были увенчаны отрубленными головами, черными и страшными, ибо их обмакивали в смолу, чтобы они сохранялись в течение долгого времени.

Раскрыв рот, я разглядывала эти жуткие лица, обрамленные редкими волосами, с провалившимися глазами и отвисшими челюстями. На некоторые колья были нанизаны другие части человеческих тел — руки с изогнутыми кистями, ноги с болтавшимися на них половыми органами, стопы, все еще облаченные в обувь.

Эллу чуть не вырвало, и она закрыла глаза руками. Биток отвернулась в сторону. И лишь я, как завороженная, продолжала смотреть на это жуткое зрелище, не отрывая от него взгляда даже тогда, когда Руари и Конн начали подгонять нас вперед. Я помнила, что мой телохранитель и мой единственный брат тоже были обезглавлены, но, слава Богу, никто не насаживал их головы ца колья.

Меня не должно было смущать это мрачное зрелище, ибо я знала, что мне предстоит не раз стать его свидетельницей, и я должна быть сильной, пусть даже внутри у меня все трясется от страха. Собираясь стать женой самого могущественного мормаера Шотландии, я должна была разбираться в мужских нравах и методах ведения войны. Рано или поздно сама моя жизнь могла оказаться в зависимости от этого.

— Кто это? — спросила я у Руари.

— Наверное, участники какой-нибудь битвы за эти земли, — пожал плечами он. — Может, саксы, убитые шотландцами… а может, шотландцы, обезглавленные нортумбрианцами. Впрочем, это было давно. Они здесь висят уже не первый день.

У меня перехватило дыхание при мысли о том, что это могут быть мои соотечественники.

— И что теперь… с ними будет?

— Рано или поздно они упадут на землю, и какой-нибудь местный крестьянин захоронит останки.

— Но у них есть семьи, — заметила я. — Близкие, которые их любят, которые хотели бы устроить поминки, предать их тела земле и оплатить заупокойные службы для спасения их душ.

— Этого не будет. Поехали, — повторил он.

Мы двинулись дальше по холмам и лугам — над нами синело небо, под ногами распростерлась щедрая и прекрасная земля. И все же виденная картина омрачала солнечный день. Руари по-прежнему ехал рядом со мной, время от времени бросая на меня тревожные взгляды.

— Знаешь, Ру, если они хотели встретить достойную смерть на войне, то они ее встретили, — промолвил он.

Я кивнула и шепотом произнесла благословение душам убиенных.

Ночь мы провели у местного тана — кто-то устроился на кроватях и тюфяках в доме, а телохранители разместились в амбарах или просто улеглись на вереске, завернувшись в шерстяные одеяла. Шотландцы, в отличие от южан, не нуждаются в удобствах, приговаривали они.

На следующий день мы продолжили свой путь на юг и достигли того места, где должна была состояться встреча королей, — поблизости располагался старый монастырь с небольшой церковью, посвященной святому Кутберту. На позолоченной солнцем пустоши виднелись группы англичан и шотландцев. Боде и остальные мормаеры должны были присоединиться к королю, находившемуся в центре. Гиллекомган отсутствовал, вынужденный противодействовать разбойникам, которые грабили побережье Морея. Мучимая любопытством, я направила свою лошадь вперед, чтобы занять более выгодное место, но Боде резко остановил меня.

— Оставайся сзади с телохранителями, — строго сказал он. — На случай волнений. Вы за нее отвечаете, — добавил он моему эскорту, и Руари, Ангус и Конн снова оттеснили меня назад.

Рядами, как небольшое войско, вперед вышли священники и монахи — кельты в белом, саксы в коричневых и черных одеяниях. Каждая группа, возглавляемая епископом, несла огромные кресты, покрытые эмалью и драгоценными камнями, и ковчеги с мощами святых, включая святого Кутберта, который должен был стать заступником саксов и их датского короля. Шотландцы взывали к святому Колумбе и святому Филлану.

И, наконец, на луг выехали два короля в окружении своих приближенных. За ними рядами выстроилась стража с круглыми щитами и длинными пиками. Некоторые были верхом. Кнут оказался крупным бородатым мужчиной; отливающий золотом шлем прикрывал нос, а прорези для глаз придавали его владельцу еще большую свирепость. Король Малькольм в своем обитом медью шлеме и красной мантии, расшитой перьями, как это и предписывалось королям кельтской традицией, выглядел ослепительно.

Короли представили друг другу сопровождавших их вельмож: Кнута сопровождали эрл Нортумберленда Сивард и другие. Малькольм представил Боде и Дункана, которого он назвал королем Кумберленда и Стратклайда, а также своим наследником. Это был плотный молодой человек с грубыми чертами лица, облаченный в сверкающую кольчугу и шлем, украшенный плюмажем. Рядом с ним на лошади восседал его отец и старый недруг Боде Крайнен из Атолла. Изысканный кожаный нагрудник и красный плащ придавали ему еще более напыщенный вид, чем у королей. С ними были рыжеволосый Имерги — король Западных островов, и еще один вельможа, оруженосец которого держал в руках знамя Морея — серебряные звезды на синем фоне.

Сначала я решила, что это Гиллекомган. На нем был темно-красный плащ, а в гриву и хвост его изумительно красивой гнедой лошади были вплетены серебряные бусины; и я ее узнала. Когда воин учтиво снял шлем, приветствуя обоих королей, по его плечам рассыпались золотые кудри.

— Мак Бетад Мак Финлех, король Морея, — донесся до меня хриплый голос Малькольма.

У меня перехватило дыхание, и я кинула взгляд на Руари:

— Но он не король Морея!

— Наверное, король приказал Макбету заменить Гиллекомгана. Провинция Морей столь значительна, что не может не иметь своего представителя на этой встрече.

— А король Кнут не отличит настоящего короля Морея от пастуха, — заметил Ангус.

— И все же это неправильно. — Я натянула поводья, и моя лошадь заволновалась.

Руари схватил мою уздечку:

— Успокойся, Ру. Это чистая формальность, ничего не значащая.

— Эти братья грызутся из-за Морея, как собаки из-за кости, — промолвил Конн Мак Фергюс. — Возможно, таким образом король демонстрирует свое предпочтение.

Я кивнула:

— Но это оскорбительно для Гиллекомгана и опасно. Король Малькольм занимается попустительством. И когда мой жених узнает об этом…

— А ты не сообщай ему, — предостерег меня Руари. — Это не твое дело.

— Он все равно об этом узнает. Монахи опишут это событие и внесут имена присутствующих в свои анналы. Слухи распространяются быстро. И Гиллекомгану станет об этом известно.

— Это их дела, — ответил Руари.

И я умолкла, вспомнив предостережение Макбета. По все то время, пока короли договаривались об общей границе, — при этом не было сказано ни слова о подчинении, что вполне устраивало шотландцев, даже если и не нравилось саксам, — я ощущала, как во мне нарастает чувство возмущения. В тот день во мне впервые зародилась верность Морею. Макбет был узурпатором. И иначе я к этому не могла относиться.

Я окинула взглядом живописные окрестности — холмы и луга Шотландии и Северной Англии: на этих пологих склонах жирел скот и плодились овцы, что делало окрестные земли привлекательными для мужчин. Отец Ансельм когда-то рассказывал о длинной каменной стене к югу от Лотиана, выстроенной римским императором Адрианом с целью защиты от пиктов и скоттов. Однако от нее было мало проку, так как эти первобытные народы упорно отвоевывали назад свои земли. Через некоторое время раздосадованные римляне выстроили еще одну стену, дальше к северу, чтобы помешать диким пиктам совершать военные набеги. С тех пор шотландцы любят рассказывать о том, как посрамленные римляне вскоре после этого были вынуждены покинуть Британию.

— Интересно, почему они не могут просто договориться о том, чтобы граница определялась старой стеной Адриана, — промолвила я, обращаясь к склонившемуся ко мне Руари. — Пусть саксы остаются к югу от нее, а шотландцы — к северу, и тогда все будут жить в мире.

— Почему наши границы должны определяться древними римлянами, когда мужчины могут сражаться за новые земли?

Я вспомнила отрубленные головы на кольях и загубленные души.

— Действительно, — с горечью ответила я, — почему приходится платить жизнью за интересы государства?

— Просто подумай, что выгодно Шотландии и скоттам, и тогда ты поймешь.

Я снова кивнула. Благодаря отцу и преподанным им урокам я знала, как важно защищать Шотландию. Каждый день приносил бесчисленные свидетельства того, как мы ценим и любим не только своих родичей, но и прекрасную землю, кормящую нас.

И мы снова сосредоточились на происходящей перед нами церемонии.

В ту ночь многие из нас остались в Лотиане, в доме одного из танов Малькольма. Другие отправились в монастырь, а саксы расставили свои палатки в чистом поле. Дом был большим, состоял из множества комнат, и за столом могло уместиться несколько дюжин человек, хотя уложить их оказалось уже сложнее. Поскольку я была одной из немногих женщин, присутствовавших на приеме, мне предоставили широкую кровать-альков, которую мне предстояло делить с Эллой, Биток и дочерью тана.

На празднестве нас угощали крепким бульоном, жареным мясом и овощами, приправленными солью и свежими травами. В углу зала сидели музыканты, игравшие на арфах и барабанах, и я ногой отбивала ритм и покачивала головой в такт музыке. Неумелый жонглер то и дело ронял свои яркие ленты и мячики, и мы от души хохотали. И музыка, и пища, и развлечения были восхитительными, а от заморского вина у меня начала кружиться голова.

Самым замечательным был присланный королем Кнутом бард из Бретани. Кроме того, Кнут выставил несколько бочек вина для ублажения знатных скоттов, оставшихся у тана Лотиана. Бард несколько раз перебрал струны своей арфы и начал исполнять новую балладу, сложенную в тот же день в честь состоявшегося события. Гости поддерживали его аплодисментами и топотом ног. Описав в льстивых тонах встречу королей, бард перешел к перечислению всех знатных вельмож, которые присутствовали при этом, включая «мужественного Боде с думой на челе» и «огненно-рыжего великана с островов», — Имерги при этом поклонился, а остальные рассмеялись.

Затем бард перешел к описанию «воина с севера, чьи волосы горели как солнце, солнце жизни». Скотты любят каламбуры, и эта острота была встречена аплодисментами, ибо бард исполнил эту фразу на смеси гэльского и саксонского. Все догадались, что он имеет в виду Макбета, чье имя в переводе с гэльского означает «сын жизни».

— И дочь Боде с огненными волосами и глазами, как звезды, — продолжил он.

Я выпрямилась, покраснев до корней волос, а он продолжил рассказывать о королевне, которая вскоре станет маленькой королевой Морея, о ее благонравии и красоте. Я опустила голову, а остальные захлопали в ладоши и повернулись ко мне.

Руари, сидевший рядом, рассмеялся:

— Благонравии! Похоже, бард никогда не видел, как эта красотка швыряет наземь своих противников во дворе для упражнений!

Ангус и Конн фыркнули.

— Хотя никто никогда не оспаривал ее красоту. — Руари поднял свою чашу и выпил, повернувшись ко мне. Остальные последовали его примеру, а бард, к счастью, перешел к следующему сюжету.

— Руари Мак Фергюс, — тихо проговорила я, — если ты пьян, то можешь не охранять меня нынешней ночью.

— Если ты будешь нуждаться в охране, а не в няньках, — опуская чашу на стол, ответил он, — я всегда буду рядом, госпожа Грюада. — Еще мгновение он не отводил от меня взгляда — искреннего и совершенно трезвого, — а затем повернулся к Ангусу.

После этого я немного побеседовала с леди Сатен, женой Дункана Мак Крайнена, и дочерью эрла Нортумберленда Сиварда. Леди Сатен была крепкой и красивой женщиной, но казалась уставшей, так как не спала предыдущую ночь из-за болезни своих маленьких сыновей. Старшего звали Малькольм в честь монаршего деда, а младшего — Дональд Бан, что означает «светлый». Мы обсудили вечерние развлечения, и Сатен развеяла мое смущение, вызванное тем, что мое имя было упомянуто бардом. Она выразила восхищение вышивкой на моей рубашке — шерсть кремового цвета была расшита разноцветными переплетающимися виноградными ветвями, а когда она встала, чтобы пойти к своим детям, то обняла меня, как близкую подругу. Несмотря на свои саксонские и датские корни, она была доброй и открытой женщиной.

Позднее я заметила, как отец с Макбетом отсели в сторону за маленький ломберный столик. И если бы Боде не подозвал меня, я бы никогда к ним не подошла. Они играли в шахматы, а я наблюдала за ними. Отец сделал непродуманный ход, подставив под удар одну из ключевых фигур, и Макбет «съел» ее.

— Наверное, относительно следующего хода мне придется посоветоваться с дочерью. Вряд ли она допустит такую ошибку, — Боде покачал головой. — Наверное, начинает сказываться действие французского вина.

Но что таилось за этой шахматной партией? Рука Боде была тверда, и партию еще вполне можно было выиграть.

— Если хочешь, можешь уступить свое место госпоже, я буду польщен, — ответил Макбет.

Похоже, выпитое вино уже и на меня начинало оказывать свое влияние, так как я согласилась, хотя и играла весьма скромно. Макбет и Боде встали, и мой отец пододвинул мне плетеное кресло, а сам отправился приветствовать очередного гостя.

Я опустилась в кресло, кинула взгляд на доску, а затем посмотрела на Макбета. В свете пламени крупные черты лица, глубоко посаженные глаза и высокий рост еще явственнее выдавали в нем норвежские корни. Несколько прядей было заплетено в косички; и я начала гадать, кто бы мог это сделать — его жена или любовница. Его правая щека до самых губ была прорезана шрамом. Мы встретились взглядами, и я отвела глаза в сторону.

Изучив позицию на доске, я поняла, что существует несколько способов защиты основных фигур и игрового пространства. Все фигуры были вырезаны из камня с мельчайшими подробностями, включая расшитую одежду, кольчуги, глаза и выражения лиц, и даже плетеные кресла, подобные тому, в котором я сидела сама.

— Очень красивые, — заметила я. — У моего отца есть шахматы, вырезанные из дуба и ореха, но они гораздо грубее. Это кость?

Макбет кивнул:

— Бивни и зубы моржа. У меня есть очень похожие дома.

— Дома?.. В Морее? — осторожно осведомилась я.

— Я живу здесь, неподалеку. У нас с женой здесь дом.

— Так твоя жена тоже из Морея?

— Нет, из Оркни, — лаконично ответил он.

Значит, у него были крепкие связи с эрлом Торфином и через жену. Почему Боде захотел, чтобы мы побеседовали в столь интимной обстановке, если я была уже помолвлена? Я не могла этого понять.

— К тому же ты оказался при короле. Я слышала, он тебя усыновил, — я наклонила пальцем своего короля.

— Будучи его стольником, я часто бываю при дворе. Твой ход, госпожа.

Я подняла пешку в форме воина со щитом и в шлеме. Я играла фигурами сливочного цвета, слегка подкрашенными тушью для выделения деталей. Фигуры Макбета были покрашены в темно-красный цвет.

Он постукивал пальцами, не сводя с меня глаз. Воспользовавшись случаем, я передвинула пешку и напала на его офицера. Макбет молча приподнял бровь и выдвинул из заднего ряда ладью, которая заняла место между офицером и моей королевой. Этот ход ставил под удар сразу две мои фигуры, и я его не предвидела.

Я нахмурилась. Спасая одну фигуру, неизбежно теряешь другую. Склонившись над доской, я долго изучала ситуацию и наконец решила «съесть» его ладью своей королевой. Я передвинула ее на клетку ладьи, убрала битую фигуру и посмотрела на Макбета.

Он грациозно склонил голову и поднял руку над доской. У него были длинные подвижные пальцы. Он взял своего красного коня, затесавшегося между моей пешкой и офицером, передвинул его на поле моей королевы и убрал ее с доски.

— Берегись, госпожа, — пробормотал он, — порой королеву может захватить и непритязательный воин.

— Не слишком ли дерзко дня того, кто играет моржовыми зубами?

— Возможно, — похоже, его развеселило мое замечание. — Госпожа Ру — я слышал, тебя предпочитают так называть? Странно, что гэльскую королевну называют саксонским именем. Это как-то связано с рутой?

— Ру, — ответила я, не отрывая взгляда от доски, — королева… печали.

— В честь древнего ирландского предания о Дейрдре и трех печалях? — поднял брови он.

— Это имя дал мне саксонский священник, когда я была еще маленькой.

— Грюада, — пробормотал он. В его устах мое имя звучало нежнее. — Существует еще одно предание о женщине, носившей такое же имя. Грюада Грианшолес — дама с сияющим лицом, в которую был влюблен великий герой Фианна Кухулайн.

— В кого он только не влюблялся! — ответила я.

Макбет рассмеялся:

— Тебе подходит это имя. Но такие красавицы не должны думать о печали.

— А твое имя? — Я устало подняла глаза. — Оно у тебя редкое. Более того, сегодня я слышала, как саксы говорили о тебе как «о короле с заморским именем».

— Для гэлов в нем нет ничего странного. Все считают его родовым именем, но на самом деле это не так. Просто все предшествовавшие дети моих родителей погибали, а я, хоть и родился до срока, выжил. Поэтому меня и окрестили «сыном жизни» в надежде на мое благополучное будущее.

— Лучше быть названным в честь жизни, чем в честь печали.

— Печаль и жизнь часто идут рука об руку, — ответил он.

— Слишком часто, — согласилась я и снова сосредоточила свое внимание на доске, а он откинулся на спинку кресла.

Но уничтожение моей королевы вскоре расстроило всю мою военную кампанию.

— Следи за королем, — учтиво предупредил меня Макбет.

Заметив угрозу, я выдвинула пешку, чтобы защитить его. Но король Макбета одним ударом подрезал моего отважного воина, у которого не было защиты.

— Почему тебя сегодня объявили королем М рея? — прямо спросила я.

— Твой возлюбленный отсутствует, а Морей должен был иметь свое представительство на этой встрече.

— Как бы там ни было, ты не имеешь права претендовать на этот титул.

— Некоторые так не считают, — пожал он плечами. — Еще одну партию?

— Нет, — с надменным видом ответила я, вставая.

Он тоже встал.

— Госпожа Грюада, — тихо промолвил он. — Будь осторожна, когда отправишься в Морей. Прикажи своему телохранителю, чтобы он ни днем, ни ночью не спускал с тебя глаз. — Кивком головы он указал на Руари, стоявшего неподалеку.

Я нахмурилась:

— Еще одно предостережение? Мне понятна твоя обида, господин, — ответила я. — Но это — твоя обида, и не надо обременять ею меня.

— Предупреди своего телохранителя, — повторил Макбет. — Или это придется делать мне. — Он склонил голову, а я, не отвечая, повернулась к нему спиной.

Руари, видевший, что я проиграла, ничем этого не показал. Он протянул мне руку, и мы вместе вышли из зала. Я не стала ему ничего говорить.

На следующий день утром мы собрались у ближайшей церкви для прощальной церемонии. Там должна была состояться еще одна встреча Кнута и Малькольма, и последний собирался представить саксонскому королю старшего сына Дункана. В какой-то момент он поднял своего правнука на руки и протянул его королю Кнуту. Двухлетний крепыш разразился страшным ревом, поставив в неловкое положение обе монаршие особы. И тем не менее, смысл этой церемонии был очевиден: юный Малькольм Мак Дункан символически выражал свою верность правителю Англии.

Кроме того, все присутствующие поняли, что, заставив своего правнука присягать Англии, старый Малькольм заявлял, что впредь престол будет переходить по его линии — от внука к правнуку. Я заметила, что Боде, Макбет и еще кое-кто помрачнели. Однако остальные встретили поступок короля аплодисментами.

Леди Сатен вышла вперед и забрала мальчика у своего тестя. Я находилась в ее свите, и она, обернувшись, передала мне раскричавшегося малыша. Он выворачивался, стараясь спуститься вниз, и я опустила его на землю и взяла за руку. Он потянул меня вперед с силой барана, который тащит за собой пастуха. Окружающие начали смеяться, и лишь я ощутила странную тяжесть на сердце.

И когда, содрогнувшись, я поняла, что это — предвестие будущего, эпизод сковал меня и всех собравшихся невидимой цепью. Символический договор, заключенный капризным ребенком с двумя старыми королями, обладал своим смыслом, тогда еще неведомым мне.

Глава 10

Ко дню свадьбы Абернет вылизали и вымыли дочиста — все было починено, смазано и сверкало, как новенькое. Долина никому не давала покоя. Она следила за тем, как печется хлеб и варится пиво для свадебного пира, и отдавала приказания, словно полководец на поле битвы.

Она двигала горшки и пробовала блюда на кухне, а в зале вместе со мной и Эллой усадила двух швей, которые строчили с бешеной скоростью. Она следила за тем, чтобы наших собак каждую неделю мыли в болотном мирте, дабы избавить их от блох, так что теперь, едва завидев Долину, они разбегались в разные стороны. Она наводила ужас на всех. Мы с Боде пытались всячески ее избегать.

За несколько недель до этого она вытащила меня на ярмарку, где накупила целый ворох шелка и полотна, и теперь мы без устали кроили из этих тканей платья, сорочки, накидки и постельное белье. Все это складывалось в деревянный сундук с лавандой и вахтой, который должен был отправиться вместе со мной в Морей.

И вот дождливым майским утром меня обвенчали с Гиллекомганом по обряду Римской церкви с произнесением клятв и благословениями на вымытом дождем крыльце приходской церкви. Лишь истинная королева могла вступать в брак в стенах епископальной церкви. Лично я хотела кельтскую свадьбу с чтением древних поэм и искренними клятвами, произносящимися над водой и пламенем с переплетенными руками, символизирующими вечность. Ни разу улыбка не коснулась моих губ — ни тогда, когда я получила холодный поцелуй от своего жениха, ни тогда, когда отец прошептал, что я выгляжу столь же прекрасно, как моя мать в день их свадьбы. Мы вошли в церковь и преклонили колени, каясь в еще не совершенных грехах, которые, судя по всему, нам все же суждено было совершить. И с этим было покончено.

Сидя за столом, я делала вид, что невероятно счастлива. Мой муж редко обращался ко мне, зато много смеялся и поднимал тосты за присутствующих гостей.

Поздно вечером целая вереница осипших шутов, способных стоять на ногах, так как Боде выставил на столы французское вино и датскую медовуху, а Долина вынесла еще и свое вино, настоенное на березовых почках, проводила нас в домик для гостей. Они играли на дудках и барабанах, хлопали в ладоши и пели. Гиллекомгана, которому еще предстояло ждать, когда его молодая жена будет готова, вынесли на руках его собственные воины, не случайно именуемые «дикими морейцами», ибо я никогда не видела мужчин, которые пили бы больше и кричали громче.

Долина и мои прислужницы раздели меня, и моя мачеха, квохча, осмотрела все вокруг, настояв на том, чтобы пол был усыпан лепестками гвоздик и ромашек, и проверила восковые свечи, горевшие в канделябрах.

Она обрызгала эссенцией сладкого мирта кровать под пологом, привязала красные нитки к ее столбикам и прикрепила ветку рябины над дверью, чтобы защитить нас от злых духов и эльфов.

Мэв заставила меня выпить вина с настойкой ивы и ромашки, чтобы расслабиться, и бояршника, чтобы тело мое оставалось активным и подвижным. Потом меня растерли лавандовым маслом и уложили в постель, накрыв одеялом до груди и разложив мои волосы, так что они стали походить на полыхающий костер.

Затем, по традиции, ко мне зашел отец и с ним несколько воинов, которые должны были поцеловать меня и пожелать мне доброй ночи. Я не могла смотреть на них.

И, наконец, в спальню, покачиваясь, вошел Гиллекомган, сильно пьяный. Он согнулся и запрыгнул на кровать, ибо традиция требует, чтобы жених подражал лососю, поднимающемуся вверх по течению в поисках пары. Кровать чуть не рухнула под его тяжестью, весельчаки удалились, и мы остались одни.

Не могу сказать, чтобы он был груб или жесток. Скорей я назвала бы его неумелым и неразумным любовником — он был неуклюж и пускал слюни. Не прошло и нескольких секунд, как наше первое любовное свидание закончилось, вызвав у меня кровотечение и повергнув в изумление. Он пришел в полный восторг от пятен крови на простыне, так как счел их свидетельством того, что я получила не меньшее удовольствие, чем он.

Уже на рассвете он снова разбудил меня, но я в ужасе отпрянула и отползла в сторону. Он сел, и я обрушила на него такую отповедь, что он часто-часто заморгал и принялся извиняться.

Так все началось.

За день до отъезда на север к Гиллекомгану кормилица Мэв обратила внимание на мою бледность и круги под глазами и поинтересовалась, уж не беременна ли я. Я резко ответила, что уже который день льет дождь, а дождливая погода никогда не улучшала мой внешний вид. Я не могла признаться в том, что боюсь уезжать из дома в далекий Морей.

Я отправилась к отцовскому барду Луагу, уже пожилому человеку, и попросила его рассказать мне все, что ему известно о моем новом доме. Луаг был сутул и седовлас, но голос у него по-прежнему оставался сильным, а память острой. Он взял арфу с медными струнами, чтобы оживить свои воспоминания, закрыл глаза и начал перечислять всех королей и воинов пиктов, населявших северные земли до скоттов, которые пришли с запада и захватили Шотландию. Он говорил, что Морей — это огромная земля, простирающаяся с востока на запад, с плодородными полями, горами, озерами и пустошами. Но, что самое важное, заверил меня Луаг, меня ожидает там не только дикая природа, но и изысканная культура. Он не сомневался, что я буду довольна.

В тот же день ко мне подошел Дростан, сообщивший, что он также уезжает из Абернета. Однако он не собирался сопровождать меня в Морей, он сказал, что уходит в монастырь, расположенный на острове озера Ливен в центральной части Файфа. Этот мирный остров, который я когда-то посещала вместе с Боде, был посвящен святому Сервану, ирландскому монаху, принесшему христианство в Шотландию. Монастырь принадлежал «слугам Господа» или «вассалам Бога», и в нем по-прежнему соблюдались кельтские обычаи, несмотря на то что Рим возражал против некоторых его установлений. Но главным богатством монастыря была библиотека.

— У них есть списки трудов святого Адомнана, описавшего жизнь святого Колумбы и составившего свод древних законов Ирландии, — сообщил мне Дростан, — а также свод законов, который был собственноручно составлен Адомнаном. Я смогу многому научиться там, и, может, в один прекрасный день мне самому позволят сделать список с трудов Адомнана.

Он был невероятно счастлив, и неудивительно — ведь в детстве он приехал в Абернет из сгоревшего монастыря. Аббат, приходившийся двоюродным братом моей матери, послал его к Боде, чтобы тот позаботился о нем.

Сердце мое сжалось при мысли о том, что Дростан тоже уедет. Но я сдержалась и, улыбнувшись, пожелала ему удачи.

Когда мы выехали из Файфа, нас сопровождал целый караван — рядом со мной на низкорослых лошадках ехали Мэв и Элла, а остальные слуги сопровождали три повозки, нагруженные моими личными вещами и домашней утварью. В состав приданого Боде включил двадцать своих телохранителей, среди которых были три сына Фергюса, потому что я с ними дружила. Кроме того, отец отдал за мной две дюжины лошадей, трех ястребов и девяносто девять коров — число, которое, по поверьям, должно было приносить удачу. А еще я взяла с собой волкодава Ку.

Но даже со всем этим я не могла заставить себя оглянуться.

Когда мы прибыли в Элгин — круглую цитадель, расположенную на вершине выветренного холма, мы с Гиллекомганом достигли странного перемирия. Ему нравилось согревать мою постель, а, кроме охоты, вина и стычек с норвегами, его мало что интересовало. Я смирилась с его ласками и иногда даже начала получать от них удовольствие. Порой мы вместе смеялись и даже понимали друг друга. Со временем я к нему окончательно привыкла и даже привязалась как к постоянному собеседнику, конечно, в те дни, когда он бывал дома, в Элгине.

Он был скуп и держал малочисленную прислугу, так что у нас не нашлось ни барда, ни арфиста, и развлечься особенно было нечем, если не считать странствующих бардов, которые время от времени стучались в наши ворота. Мы всегда их привечали, ибо они не только развлекали нас своими балладами, но и приносили новости. Да и сам Гиллекомган, как ни странно, оказался прекрасным собеседником. Он проявлял осведомленность, рассказывая о распрях и войнах, происходивших в Шотландии, у него были прекрасная память и большой опыт. Кроме того, он был наделен даром подражания. Он забавно и остроумно изображал старого короля Малькольма и мрачного Торфина и потрясающе рассказывал древние ирландские сказания, которые я так любила.

Когда мой муж вспоминал о битвах, в которых он участвовал, или рассказывал истории, которые когда-то слышал, вокруг очага собирались и Мэв, и Элла, и сыновья Фергюса, а также многие другие. Мы смеялись и аплодировали ему и все время ждали следующего случая, когда он будет дома и в хорошем настроении, ибо он часто уезжал со своими воинами на охоту, к соседним танам, или осматривать рубежи Морея.

И чем дальше, тем больше я убеждалась в мысли о том, что Гиллекомгану следовало бы стать бардом. Займись он этим ремеслом, он бы спокойно встретил старость.

Я даже почти забыла о том, что мой муж участвовал в убийстве собственного дяди. Он никогда не вспоминал об этом, и я не говорила, что присутствовала на королевском суде, решавшем это дело. И тем не менее, порой в его глазах, как всполох молнии, мелькал зверский блеск. И я начала понимать, что убийство является неотъемлемой частью жизни воина. Порой его просто приходится совершать.

Так прошли первые месяцы моей супружеской жизни. Летом мы вешали над дверьми ветви рябины на удачу, а зимой сменяли их на сосну и можжевельник, распространявшие ароматную свежесть. Пол был усыпан листьями лаванды, которая росла в огороде, а к воротам мы привязывали ее сухие стебли, чтобы она защищала нас от врагов. Мы шили и вышивали, и Мэв учила меня обращаться с прялкой. А я учила Эллу читать по своему Евангелию с яркими картинками и тщательно выведенными буквами, которое я унаследовала от матери.

Кроме того, в Элгине я превратилась из девочки в хозяйку дома, которая должна была следить за ведением хозяйства. Время от времени, когда Гиллекомгана не было дома, я сражалась с Ангусом и Конном на мечах, но мой муж не одобрял этого занятия.

— Ты мне нужна для того, чтобы рожать сыновей, а не для того, чтобы я лечил твои раны, — заметил однажды он. Мы оба посмеялись, но я почувствовала, что за этой шуткой скрывается правда.

Большую часть времени я проводила за толстыми стенами Элгина, а, когда отваживалась за них выйти, меня всегда сопровождали телохранители. Мой муж часто посещал другие крепости в своей провинции, но куда-нибудь переезжать на лето не хотел. И хотя я иногда сопровождала его в поездках, мы всегда возвращались в Элгин. Поэтому, несмотря на то что я была госпожой Морея, я никогда себя таковой не ощущала. Большинство жителей этой огромной провинции хотя и слышали мое имя, никогда меня не видели.

С помощью Мэв, Эллы и других прислужниц я научилась экономно вести хозяйство в соответствии с законами бережливости, установленными Гиллекомганом: свечи мы делали из сала, а не из воска, ибо сало сгорает быстрее, хоть и распространяет неприятный запах. Кроме того, мы приобретали лишь самое необходимое, правда, этот закон не распространялся на хорошее заморское вино. Я должна была вести строгий учет продуктов, хотя в холодные зимы и отправляла мешки с овсом и овощами местным жителям, зная, как те страдают в своих плетенных из лозняка хижинах.

Прошел почти год после свадьбы, когда у меня прекратились месячные, — я, наконец, забеременела. И теперь после наступления нового года мне предстояло выполнить свою обязанность и произвести для дома Морея сына или дочь.

Лишь тогда, ощущая в себе искру новой жизни, я начала с надеждой смотреть в будущее. Если не считать легкого недомогания вначале, я чувствовала себя прекрасно и была покойна. Я стала надеяться на то, что печали, наконец, развеются для леди Ру, и радость станет ее уделом.

Часть вторая

Как сокол, гордо возвышаясь…

Шекспир. Макбет, акт II, сцена 4

Глава 11

1032 год от Рождества Христова

— Просыпайся, госпожа, — тормоша меня, прошептала кормилица. — Скорей! Вставай!

Я уже была на восьмом месяце беременности и со сна плохо соображала — так что мне казалось, что я всплываю вверх со дна какого-то мутного водоема. Потом я поняла, что мужа рядом нет, и его половина постели холодна. Он не вернулся после вечернего объезда. Мгновенно насторожившись, я спустила ноги с пуховика и встала, а Мэв набросила мне на плечи плащ, шелковистый мех которого приятно согревал.

— Что случилось? — спросила я. Ребенок брыкнулся, попав ножкой в мочевой пузырь, и я поморщилась.

— У ворот стоит гонец, присланный таном Банхори, который советует нам как можно быстрее покинуть крепость. К Элгину приближаются вооруженные люди.

В полном недоумении я поспешила к отхожему месту, занавешенному пологом. «Если он будет так брыкаться, — подумала я, — то скоро выберется наружу».

Когда я вернулась, Мэв копалась в большом деревянном сундуке, украшенном красными и желтыми птицами, который когда-то принадлежал моей матери. Я налила себе воды из глиняного кувшина. Мое обремененное ребенком тело не принимало теперь даже разбавленного вина, поэтому я пила лишь кипяченую воду с настоями трав или молоко с медом.

— С чего бы это ему присылать нам такое сообщение? Я не знаю тана Банхори, хотя мой отец знаком с ним.

— Какая разница! Мы не можем медлить, если к крепости подступают враги твоего мужа! — Мэв схватила черное платье, полотняную рубашку, чулки с подвязками и бросила все это мне. Я, дрожа от холода, скинула плащ и начала облачать свое бесформенное тело.

— Скорей всего это опять тан Рота едет сюда жаловаться на то, что его стада скудеют из-за воровства соседей, — пробормотала я, заглушая тревогу. — Кто бы они ни были, я заставлю их убраться.

— Клянусь, ребенок в твоем животе окончательно лишил тебя рассудка! Ты проявляешь нездоровое спокойствие. Мы все погибнем здесь, если ты не поспешишь! — Мэв ходила из стороны в сторону, поглядывая в узкое окошко.

— А ты говоришь глупости. — Я глубоко вздохнула, внезапно почувствовав острую боль в спине, потом пригладила свои длинные волосы и надела на голову полотняную накидку, закрепив ее обручем из переплетенных ниток. Даже если они действительно явятся к нам в зал жаловаться на потерянных коров, я должна предстать перед ними как толковая и умелая хозяйка Элгина и Морея.

— Да послушай же меня, — вскричала Мэв. — К твоим воротам приближается Мак Бетад Мак Финлех с целым войском за спиной! Гонец Банхори велел нам бежать!

— Макбет? — переспросила я.

— И у него есть все основания ненавидеть твоего мужа, — добавила Мэв. — Что бы ни привело его в Элгин, это мужское дело, а не женское, а потому мы должны уходить.

— Я никуда не пойду.

— Я вижу, тебя уже гложет боевой дух, — заметила кормилица, — но сейчас не самое подходящее для него время, когда в разгар ночи сюда едет Макбет, а твоего мужа нет дома… — И она наградила меня пристальным взглядом.

Я неловко запихала ногу в кожаную туфлю, решив пренебречь чулками.

— Это мой дом, и я жду ребенка. Уф! — ответила я, протягивая ногу ко второй туфле. — Я не желаю, чтобы меня выпихивали из моей собственной постели. И я объясню это Макбету, если он осмелится постучать в наши ворота.

Мэв опустилась на колени, чтобы помочь мне с туфлей:

— Женщина не в состоянии разубедить мужчин, вознамерившихся затеять распрю.

— Тогда это сделает мой меч. — И я направилась к другому сундуку, в котором лежали ткани и оружие, подаренное мне отцом. Я не практиковалась в течение уже нескольких месяцев, и вряд ли было разумно доставать его сейчас, когда я даже не могла разглядеть своих ног из-за живота. Да и с чувством равновесия у меня сейчас были проблемы.

— Даже не вздумай! — взвилась Мэв.

Поскольку я не могла прикрепить меч к поясу, я взяла его в руки и направилась к двери. Боже милостивый, куда же подевался Гиллекомган?

— В настоящий момент я отвечаю за Элгин. Пошли. Где гонец?

— Ест овсяные лепешки с маслом на кухне.

— Наверное, действительно перепугался до смерти, — заметила я, выходя в сырой и холодный коридор.

— Будь осторожнее на лестнице, — предупредила меня Мэв. — Ты же стала огромной, как вол.

Сквозь узкие прорези в стенах задувал холодный ночной ветер, и до меня донесся приглушенный стук в ворота. Мы медленно двинулись вниз, мне приходилось быть острожной. Добравшись до нижней площадки и входных дверей, мы спустились еще на один пролет, чтобы выйти во двор.

Здесь стук в ворота слышался уже громче, а из-за стен виднелись всполохи факелов. Я неловко поспешила к главным воротам, у которых стояли Ангус Мак Фергюс и еще несколько воинов с мечами и палицами, оставленных Гиллекомганом охранять крепость и свою жену. Остальных он забрал с собой, хотя обычно он проявлял большую предусмотрительность.

Дубовые ворота, обитые железом, затряслись от следующего шквала ударов, и из-за них донеслись требования впустить прибывших в крепость. Я оглянулась и увидела, как из темноты ко мне бегут еще люди и среди них старший конюх старик Эд в плаще и рубахе, облегавших его костлявое тело. Рядом с ним бежал гонец — худой темноволосый парень с раскрасневшимися щеками.

— Госпожа Грюада! Я — Донал, меня послал Константин из Банхори.

— Скажи мне, Донал, что все это значит?

Ворота продолжали сотрясаться от ударов.

— Сюда едут люди, посланные королем, и возглавляет их сын Финлеха.

— Судя по всему, они уже здесь и ждут не дождутся, когда их впустят.

На ворота вновь обрушился оглушительный удар, и я подпрыгнула от неожиданности. Мое дитя снова брыкнуло ногой. Я приложила руку к животу и, продолжая сжимать в другой меч, поспешила к воротам. Ангус попытался остановить меня, но я бросила на него испепеляющий взгляд и прошла мимо. Из-за спины доносился топот ног сбегавшихся людей.

В эту ноябрьскую ночь после Мартинова дня у нас было всего двадцать воинов, которые могли охранять ворота. Стараясь скрыть свою тревогу, я приникла к щели в массивных воротах и увидела факелы и вооруженных людей в их пляшущих тенях.

— Кто вы и что вам угодно? — прокричала я.

— Мы хотим войти в крепость Морея, — ответил мне мужской голос.

Я его знала. Дрожь, пробежавшая по моему телу, тут же сменилась вспышкой ярости:

— Хозяина Морея нет. Уходите.

— Я — Мак Бетад Мак Финлех, и меня знает ваша госпожа. Передайте госпоже Грюаде, что мне надо переговорить с ней.

— Она все равно не впустит в крепость людей, которые ведут себя, как дикие кабаны. Убирайтесь.

Последовало молчание. А затем — скрип кожи и звон стали — нетрудно было догадаться, что за воротами обнажили мечи.

— Впустите нас, госпожа Грюада. — Он стоял совсем близко к воротам. — Или мы сломаем эти ворота.

— Говори, что привело тебя ко мне.

— Я привез тебе послание от твоего мужа. Окажи нам гостеприимство, — голос его звучал устало.

Кельтская традиция требовала, чтобы я открыла ворота, даже если это были враги.

Но я ответила:

— Нет!

— Ну довольно. — И до меня донеслись распоряжения, которые он отдавал своим людям.

Ангус схватил меня за руку и оттащил в сторону. Я оттолкнула его и, подняв меч, вернулась туда, где меня было бы хорошо видно, когда ворота поддадутся.

— Стойте, — приказала я своим людям. — Ничего не предпринимайте.

Мне ничего не стоило приказать им открыть ворота, но мне хотелось помучить Макбета. «Пусть попотеет и пусть поймет, насколько крепки стены Элгина», — думала я.

Теперь ворота уже выламывали по-настоящему. До меня доносился грохот тарана и треск расщепляющегося дерева.

— Ангус, — окликнула я. — Отойдите назад и вставьте стрелы в арбалеты. А я останусь здесь.

Ангус кивнул. Я знала, что мои люди меня защитят, и надеялась, что наши непрошеные гости побоятся меня тронуть, учитывая мой пол, положение и драгоценную кровь, которая бежала в моих собственных жилах и жилах моего ребенка.

Вскоре дубовые ворота затрещали, раскололись и рухнули. Я расставила ноги и подняла меч. Деревянная щеколда треснула и, отлетев в мою сторону, подскочила вверх — я отпрянула, испугавшись за жизнь ребенка, и подумала, уж не сошла ли я действительно с ума. Когда ворота распахнулись и в проеме, как многоголовое чудовище, ощерившееся пиками, появились люди, руки у меня затряслись, но я не отступила.

— Что же это за гостеприимство, леди? — осведомился Макбет — из-под шлема безжалостно блестели его глаза.

— Убирайтесь из моего дома, — ответила я, не опуская меч. За моей спиной Ангус и остальные подняли арбалеты.

Макбет махнул рукой, и его люди тоже подняли арбалеты, нацелив на нас свои стрелы. Моих сторонников было совсем мало, но я не колебалась. Дыхание вырывалось из меня с трудом.

— Убирайся, сын Финлеха, — прохрипела я, лезвие моего меча как бы рассекало его образ надвое.

— И это вся защита, которую тебе оставил муж? — Он указал жестом на моих людей.

— Мне было вполне достаточно, пока сюда не явился ты со своими головорезами.

— Я же предупреждал тебя, что здесь, в Море, тебе потребуется защита. Опусти меч, — раздраженно добавил он. — Женщине, особенно в твоем положении, не подобает вести себя как воину. Я приехал лишь для того, чтобы поговорить с тобой, и не собираюсь причинять тебе вред.

— Да, сломанные ворота свидетельствуют об этом. — Меч был тяжелым, и у меня начинала болеть спина. — Убирайся.

Макбет вздохнул, сделал пол-оборота, а затем резким движением схватил своей рукой, облаченной в перчатку, лезвие моего меча и вырвал его у меня. Я упала на колени и перекатилась на бок, чтобы защитить ребенка.

Ангус и остальные выпустили стрелы из арбалетов, из крепости выскочило еще несколько человек, вооруженных мечами, пиками и топорами, и началась свалка. Когда я попыталась дотянуться до своего меча, Макбет отшвырнул его ногой в сторону, а потом подхватил меня под мышки и оттащил к крепостной стене. Я видела, как падают люди, а он уже отдавал приказы завести во двор лошадей, укрепить ворота и убрать мертвых.

Я поползла вперед на четвереньках. И Макбет вновь двинулся ко мне.

— Глупая женщина! — прорычал он. — Ты хочешь погубить своего ребенка? Оставайся у стены.

Я опустилась на землю и подняла голову:

— Что тебе надо? Мой муж ничего тебе не передавал для меня. Он никогда бы этого не сделал, потому что он тебе не верит.

— Я принес тебе его последние слова, — ответил Макбет. — Потому что он мертв.

Кровь застыла у меня в жилах:

— Мертв? Ты убил его…

— Не я. Он сгорел, он и его люди, в крепости в Бургхеде. Их больше нет.

Все?!

— Не может быть.

— Может. — За его спиной воины тащили тела моих людей — я не могла разглядеть, кого именно.

— Так что тебе сказал мой муж? — Я все равно ему не верила, этого не могло быть.

— Перед смертью его вывели, и он попросил меня позаботиться о тебе и ребенке, — ответил Макбет.

Я считала, что убийца не осмелится посмотреть в глаза вдове. Но только не этот.

— Зачем ты это сделал? — выкрикнула я. — Чтобы вернуться в Морей?

— Я никогда его не покидал, — ответил он загробным голосом.

Глава 12

Перед самым рассветом меня вывели из Элгина и заставили спуститься с холма. Один вид моего огромного живота приводил в трепет приставленную ко мне охрану, и она ко мне не прикасалась, пока огромный чернобородый воин в железной кольчуге молча не поднял меня на руки и не отнес в церковный двор. Там он опустил меня на землю и отошел в сторону.

— Гирик, веди ее сюда, — окликнул его Макбет. — Все будет сделано со святого благословения, — добавил он, крепко беря меня за руку и подводя к лестнице.

— Поспешный брак с головорезом не сулит добра, — заметила я. — К тому же ты женат. — Я знала, что наличие живой жены не считалось помехой для заключения нового брака у некоторых викингов, но надеялась, что Макбета это должно остановить.

— Я свободен, как и ты, — ответил он.

Они с Гириком сжимали меня между собой, словно, вопреки всему пережитому, усталости и непоседливости ребенка, я могу от них сбежать. Через несколько мгновений появился приходской священник, которого вытащили из постели, чтобы сначала он произнес отходную молитву над убитыми в крепости, а затем обвенчал убийцу с вдовой убиенного.

Все вокруг было окутано призрачным туманом. Гэлы считают предрассветный час безвременьем, и заключать святой брак в это таинственное время также считается дурным знаком. На холме перемещались огни факелов по мере того, как все новые и новые люди входили в крепость. Меня начала бить дрожь. Я знала, что Макбет ждет, когда в Элгин доставят трупы Гиллекомгана и его людей для похорон.

В крепости погибли наш старый конюх Эд и один из телохранителей. Брендан и Ангус Мак Фергюс были ранены. Несмотря на то что Ангусу задели голову, он был уже на ногах, а вот жизнь Брендана, получившего глубокую рану на бедре, все еще висела на волоске.

Разгневанная и изможденная, я повернулась к Макбету:

— Я хочу, чтобы меня обвенчали по старому кельтскому обычаю с заговорами и благословениями. К тому же я имею право сама выбрать себе следующего мужа взамен убитого тобой.

— Это и есть древний кельтский обычай. — Он взял меня за руку и начал водить вокруг священника, который взирал на нас, как на сумасшедших. Мы трижды обошли священника, двигаясь по ходу солнца слева направо, в соответствии с древним обрядом.

— А вот тебе оберег, — и он указал на вершины холмов, над которыми сквозь туман уже виднелось золотисто-розовое солнце. — А сейчас будет и заговор. Начинайте, святой отец.

Священник начал читать свой речитатив на латыни, и, хотя я отвечала скупо и неохотно, брак наш был освящен. Едва овдовев, я вновь вышла замуж. Я бросила возмущенный взгляд на священника, и он отвел глаза в сторону, так как ему, вероятно, стало стыдно.

— Он ни в чем не виноват, — заметив это, сказал Макбет. — Я пришлю благодарственные дары, отец.

От колокольного звона в честь свадьбы и похорон внутри у меня все переворачивалось, и я, подобрав юбки, поспешила к крепостным воротам Элгина. Несмотря на одышку и тяжесть, я ни разу не остановилась, пока поднималась на холм, и лишь у самых ворот замерла, приложив руку к животу и чувствуя, как у меня кружится голова. Когда ко мне подбежала Элла, мы обнялись, и я принялась гладить ее по голове, видя, что она побледнела и вся дрожит.

— Они тебя не тронули?

Она покачала головой. И все же я видела, как она напугана. В ярости я двинулась к Макбету.

— Согласно законам святого монаха Адомнана, которые он собственноручно написал триста лет тому назад, — прошипела я, — к гэльским женщинам и детям следует относиться с уважением, не применяя к ним насилия.

— Прекрасно. Госпожа умеет читать и знает законы.

— Да. И еще я знаю, что ты неоднократно нарушал законы этой земли.

— Госпожа Грюада, я сделал лишь то, что было необходимо сделать, чтобы вернуть Морей. Найелл, — окликнул он одного из своих стольников, загрубевшего от времени и грязи воина. — Проводи госпожу в ее комнату и проследи, чтобы она оттуда не выходила.

— Сначала я должна позаботиться о своих домочадцах, — и, взяв Эллу за руку, я начала подниматься по лестнице, ведущей к крепости.

Дверь в крепость была закрыта, но одного взгляда на нашего сопровождающего было достаточно, чтобы она открылась.

Торф в зале едва тлел, в жаровни никто не подбрасывал углей. Элла, хлюпая носом, взялась за дело, а я принялась ей помогать. Потом вошла Мэв с чашами, кувшином эля и сыром; увидев меня, она заставила меня поесть, хотя бы ради ребенка.

Потом с лестницы донесся звук тяжелых шагов, и в зал вошел Макбет. Но я не стала наливать ему эль, и ему пришлось это сделать самому.

— Госпожа Грюада, — промолвил он, — сегодня ближе к вечеру ты покинешь Элгин. Пусть твоя прислуга соберет все необходимое. Тебя перевезут в безопасное место.

— Я останусь здесь, — отрезала я. — И мой ребенок появится на свет здесь, как и положено наследнику Морея.

— Как угодно, — пробормотал он, осушая содержимое чаши.

В тот день, когда Гиллекомгана и его людей хоронили на травянистом склоне рядом с церковным двором, дождь лил как из ведра. Каменщик изготовил для моего мужа надгробие, вырезав из песчаника крытую соломой хижину, которая символизировала его последнее пристанище на земле. Священник воззвал к небесам, прося упокоить души убиенных.

Я отказалась сидеть в своей комнате и вместе с Эллой и Мэв спустилась в зал, заняв свое привычное место у окна на мягких подушках. Там я вновь вернулась к вышивке, оставленной в тот день, когда жизнь была еще тихой и спокойной. Ритмичные движения иголки, яркие цвета ниток и мягкие прикосновения шерсти помогали мне успокоиться. Словно оцепенев, я молча шила и ждала, когда зарубцуются мои душевные раны.

К тому же я надеялась, что отец со своими людьми отомстит за меня. «Скоро Боде обо всем узнает», — убеждала я себя. И тогда он поквитается с мужем-узурпатором за моего убитого супруга. Я жаждала отмщения — не в первый и не в последний раз я испытывала это чувство. Кельтская кровь, передававшаяся из поколения в поколение, требовала восстановления справедливости любой ценой. И я чувствовала, как она бурлит во мне.

По ночам я вертелась в своей постели, оплакивая погибшего мужа и разрушенную судьбу своего ребенка. Элла и Мэв спали на тюфяках у двери на случай, если Макбет вздумает ко мне вломиться. Однако он ни разу не предпринял такой попытки.

— Он боится за свою душу, — прошептала мне как-то Мэв. — Жениться на вдове убитого врага — это древняя традиция, и в ней нет ничего плохого. Но сжечь своего брата заживо и улечься в постель с его беременной женой… это точно может привести к адскому проклятию.

Я не сомневалась в том, что Макбет догадывается об этом.

Прошла неделя, другая, а я все ждала, когда приедут люди из Файфа. А потом мы увидели, как к Элгину приближается войско короля со вздыбленным красным львом на трепетавшем на ветру желтом знамени.

Глава 13

Всадники, блестя щитами и наконечниками пик, величественно въехали в ворота. Король в развевающейся красной мантии не стал спешиваться, дожидаясь, когда к нему подойдет Макбет со своей свитой. Я незаметно тоже вышла во двор и остановилась, скрестив руки на животе. Я надеялась, что Разрушитель Малькольм явился к нам для того, чтобы сразить моего второго мужа мечом справедливости. Вот он, сладкий миг отмщения.

Король обменялся с Макбетом словами приветствия и спрыгнул с лошади — несмотря на свой возраст, он был еще довольно крепок и отказался от помощи. Оба направились к крепости, в то время как конюхи начали забирать поводья и уводить лошадей, а прочая прислуга бросилась подносить королевским людям эль.

Значит, наказание состоится не сейчас. Ладно. Я поковыляла за Макбетом и королем. Какой-то седовласый воин, подбежав, предложил мне опереться на его руку.

— Благодарю. Как тебя зовут? — спросила я.

— Константин Мак Артер из Банхори. — Он был учтив и добродушно улыбался. Несмотря на то, что я была не в духе, мне он понравился.

— Банхори! Я должна благодарить тебя. В ту ночь ты послал гонца, чтобы предупредить меня…

— Я сделал то, что должен был сделать. Это было только справедливо… — Он умолк. — Госпожа Грюада, Макбет приходится мне племянником, и я надеюсь, ты позволишь мне время от времени давать тебе советы.

Я кивнула, испытывая благодарность, этому неожиданному союзнику. Он проводил меня, и мы вошли в зал вместе, хотя нас никто туда не приглашал. Макбет сверкнул глазами при виде нас.

Король что-то проворчал.

— Банхори. Госпожа, — поприветствовал он нас.

Я молча склонила голову. Служанка устанавливала на длинном дубовом столе глиняный кувшин с красным вином, и я жестом велела ей уйти. На столе лежало несколько рогов, и я, выбрав три, обитых медью, наполнила их до краев и передала Макбету, его дяде и королю. Наполненный рог нельзя поставить на стол, поэтому все его содержимое неизбежно попадает в человека.

К счастью, у меня под рукой не было яда. В противном случае уцелел бы один Банхори.

— Добро пожаловать в Элгин, Малькольм Мак Кеннет. — Меня хорошо воспитали, и я умела подавать вино с лестью в случае необходимости. Шотландцы прямы и откровенны и могут обращаться к знати и даже к королям, называя их по имени. Франки и византийцы, как я слышала, витиевато приветствуют своих королей, впрочем, как и саксы.

Малькольм пробормотал что-то в ответ. Ему было уже за семьдесят — поразительный возраст для короля-воина. Каким-то образом ему удалось выйти живым из всех сражений и схваток и уберечься от всех пущенных в него стрел.

— Я оказала бы тебе лучший прием, господин, если бы не недавняя смерть моего мужа Гиллекомгана Мак Малбрайта, — сказала я. Малькольм пробормотал сухие слова соболезнования и поднял рог. — Нет ли у тебя сведений о моем отце? — спросила я.

— Уехал торговать в Дублин, — проворчал король, показывая тем самым, что его совершенно не интересуют страдания вдовы. Но я не намерена была поить их вином просто так. Только не в этот день.

На столе стояла моя корзинка с вязаньем. Я запустила пальцы в разноцветные нити, чувствуя, как умиротворяюще действует на меня их фактура. Слезы навернулись мне на глаза — я так надеялась услышать что-нибудь о своем отце, пусть даже из уст отвратительного старого Малькольма.

— Госпожа, нам с королем надо кое-что обсудить, — промолвил Макбет. — Пусть мой дядя тебя проводит…

— Кое-что из того, что вы собираетесь обсуждать, касается и меня. — Беременная женщина обладает привилегиями старух и детей и может делать то, что ей заблагорассудится. Я вынула полотняный чепчик, который вышивала для своего ребенка, взяла ножницы и начала беззаботно обрезать нитки. Чик-чик.

После того как Константин вышел из зала, Макбет кинул на меня хмурый взгляд и начал что-то тихо обсуждать с королем. Однако до меня доносились их голоса.

— Значит, она жива, — сказал король.

— Госпожа Грюада не была рядом со своим мужем во время пожара, дед, — ответил Макбет. — Гиллекомган со своими людьми находился в старой крепости в Бургхеде.

— В Бургхеде? — переспросил Малькольм. — Не в Элгине? Я же сюда послал людей.

— Мы их перехватили. Все уже было сделано, и, будучи твоим военачальником, я принял решение, что им незачем ездить в Элгин. — Он сжимал рог с такой силой, что костяшки пальцев у него побелели.

Я вынула из корзинки моток шерсти.

— Значит, ты убил в Бургхеде мормаера, а потом прискакал, чтобы жениться на его вдове, не дожидаясь, когда она сможет похоронить своего мужа. — Я надеялась, что вызову таким образом гнев короля.

— Жениться? — взревел Малькольм. — Ты на ней женился? — указывая на меня пальцем, выкрикнул король. Я ожидала совсем не такой реакции.

— Я имел на это право как победитель, — непоколебимо ответил Макбет. — Овдовевшая госпожа Морея ждет ребенка и нуждается в защите.

— А-а, лев пригрел в своем логове волчонка, — Малькольм сделал глоток вина, не спуская глаз со своего внука.

— Этот ребенок приходится мне родней, — пожал плечами Макбет.

Доставая еще один моток пряжи, я вскинула голову:

— Этот брак был заключен неправильно и долго не продержится. Я расторгаю его и взываю к королевской справедливости.

Малькольм пошевелил пальцами, в которых держал рог:

— Свергнув Гиллекомгана, мы восстановили справедливость. Отошли ее прочь, — добавил он, поворачиваясь к Макбету.

Он считал меня абсолютно бессмысленным существом — женщиной, да еще беременной, все силы которой уходили на выращивание ребенка, так что на мыслительную деятельность уже ничего не оставалось. Однако если у меня родится сын, то со временем он начнет представлять угрозу для убийц своего отца, точно так же, как произошло с самим Макбетом. А это грозило опасностью моему ребенку. Так что я почувствовала, как меня охватывает страх.

— Я отдал тебе Морей, — продолжил король. — Эта девица и ее щенок будут только мешать тебе.

Его слова резанули мой слух, как бритва. «Я отдал тебе Морей».

Макбет бросил на меня быстрый взгляд и тут же отвел глаза в сторону — я почувствовала, как он осторожен.

— Дело сделано, — сказал он. — Провинция принадлежит мне.

Король пожал плечами, словно ничего не произошло, — ни у кого не отняли жизнь и не пролили ничьей крови.

— Ладно. После того как Дункан стал наследником, а ты получил Морей, мои внуки будут владеть почти всей Шотландией.

— А после Дункана королем станет его сын и так далее, — тихо промолвил Макбет. — Род Малькольма займет трон Шотландии. Но это противоречит гэльскому закону.

— Значит, тебя не устраивает, что ты получил Морей и дочь Боде? — с горьким смешком осведомился король. — Возраст не лишил меня ума. Запомни это. Престол должен передаваться по моей линии из поколения в поколение на благо Шотландии. Древние кельтские обычаи утратили свое значение. В наше время разгорается слишком много споров из-за титулов и земель, а это ослабляет нас изнутри. Престолонаследование по моей линии раз и навсегда прекратит споры за власть.

— Ты не можешь знать, что произойдет после твоей смерти, — ответил Макбет.

— Так ты женился на представительнице другого рода, чтобы усилить свои притязания на престол? Немедленно присягни мне на верность, — взревел Малькольм. — Здесь и сейчас! Я требую! Клянусь Господом, мой род будет править Шотландией после моей смерти!

— Я верен тебе, — невозмутимо ответил Макбет. И несмотря на то, что он даже и глазом не моргнул, стоявшие у входа в зал телохранители напряглись и вытянулись в струнку.

— Можешь не сомневаться, я потребую от тебя присяги, — повторил Малькольм.

«Я отдал тебе Морей». Значит, они вместе замыслили убить Гиллекомгана и отобрать у него Морей. И Макбет распорядился моим будущим и будущим моего ребенка, руководствуясь собственными амбициями и жаждой мести. Моток пряжи выпал из моей руки, и его кроваво-красные нити затопили пол. Я встала, намереваясь уйти, чтобы справиться с гневом, как всегда поступал Боде. Но мы с отцом были разными людьми.

У стены зала, поблескивая клинками, стояло несколько мечей. Среди них был и лично мой. Я схватила его и повернулась к мужчинам.

— Клянусь этим мечом, который подарил мне Боде, что я сумею защитить своего ребенка от всех ваших козней, — выкрикнула я. — И запомните, — прошипела я сквозь зубы, когда Макбет сделал шаг в мою сторону, — больше ни одна капля крови Боде не прольется ради вашего тщеславия!

Все молчали — и король, и мой муж, и телохранители. Клятва на мече свидетельствовала о серьезности намерений, и ее никогда не пропускали мимо ушей. Я хотела дать им понять, что я не беспомощная пешка в их игре и не буду спокойно смотреть на то, как они пытаются уничтожить гордый род моего отца. Во мне ещё сильна кельтская кровь, я — наследница воинственных королев и произносимых над мечами клятв. Конечно, мой поступок не назовешь самым разумным, но зато это была смелая выходка. С мгновение мы смотрели друг на друга.

Затем все пришло в движение. Раздались звуки шагов, гневные восклицания, стук падающих на пол рогов и плеск проливаемого вина. Мелькнула чья-то рука, выхватившая из моих рук меч. Макбет взял меня за плечо и подвел к выходу, где передал своим телохранителям.

— Боже милостивый, она же сумасшедшая! — прорычал Малькольм.

— Это ее беда, а не вина, — донесся до меня голос Макбета. — Она не представляет опасности.

В ту ночь я плакала до тех пор, пока у меня не начал болеть живот. Мэв и Элла молча сидели рядом. Женщина, а особенно госпожа и почти королева в мужних владениях не имеет права поддаваться низменным инстинктам и импульсивным порывам. Достойная, щедрая и всепрощающая, она во всем должна была являть собой пример окружающим. А я отказывалась даже извиняться.

Я не собиралась нарушать свою клятву. Каким-то образом мне надо было защищаться.

Рано или поздно король и его люди уедут из Элгина, и я выйду из своей комнаты, уже лучше разбираясь в предательстве и стараясь быть более осторожной с тщеславными вояками. Макбет не напоминал мне о моем поступке и предоставил полную свободу передвижений внутри крепости и в ее окрестностях с тем условием, что меня постоянно будет сопровождать охрана.

Прошло почти две недели после моего позора, когда во двор крепости въехало несколько всадников. Живот мой вырос настолько, что одышка сопровождала все мои передвижения. Я была во дворе, и у меня перехватило дыхание от радости, потому что эти люди держали в руках знамя Файфа — черный льв, вышитый на шафрановом поле. Отца среди них не было, но возглавлял отряд Фионн. Они явно удивились, когда увидели меня, но, в конце концов, я довольно сильно изменилась. Они приветственно помахали мне руками, и Фионн спешился.

— Госпожа Ру, — промолвил он. — Ты выглядишь… вполне здоровой.

— Как и ты, — ответила я. — Что велел передать мне отец? Вы приехали за мной?

— Мы привезли приданое Макбету — тридцать воинов и тридцать лошадей в придачу.

— Приданое? Так Боде одобряет этот брак?

— Да, и счастлив, что ты в безопасности, — ответил Фионн. — Он шлет тебе привет и сожалеет, что не смог приехать сам, а также надеется в ближайшем будущем получить известие о рождении внука.

Подавив горькое разочарование, я улыбнулась — как-никак я была рада видеть своих друзей из Файфа. Я старалась не встречаться взглядом с Фионном:

— А вы не привезли с собой Биток или ее мать? Они мне скоро понадобятся.

Фионн нахмурился:

— Мы не знали, что ты в них нуждаешься… уже сейчас.

— Неважно. Добро пожаловать в Элгин. Поднимайтесь в зал.

В зале я лично подала им изящные чаши, выкованные из морейского серебра, и наполнила их красным вином, которое поступало через гавани Морея из Франции и Фландрии. Я старалась быть исключительно любезной.

И Макбету это явно нравилось. Я видела, что он наблюдает за мной и одобрительно кивает головой.

Та зима не была соткана из нитей мира и всеприятия. Я поняла, что никто не разделяет моего негодования и горя. Все остальные быстро признали в Макбете нового мормаера и начали обращаться к нему «Морей». Он устраивал многочасовые совещания со своими людьми, как король со своими советниками. Не знаю, где он спал все это время, — по крайней мере, не со мной. Он часто уезжал из Элгина на охоту, в объезды или в гости к местным танам, арендаторам и фермерам, которые когда-то присягали Гиллекомгану, а теперь готовы были оказывать поддержку его двоюродному брату. В Элгине он всегда оставлял большую охрану, но ни враги, ни бунтовщики не пытались подойти к его стенам. По слухам, еще до того, как Макбет захватил Элгин, он снискал широкую поддержку в Морее. Как рассказали мне люди из Файфа, он трудился над этим много лет.

Оставшись наедине со своими мыслями, вышивкой и женщинами, я чувствовала обиду и раздражение. Не будучи в чем-либо уверенной, я ощущала себя одновременно вдовой, госпожой, пленницей и будущей матерью никому не нужного ребенка.

— Успокойся, — промолвила однажды Мэв, отводя меня в сторону. — Своим горем и страданиями ты погубишь ребенка.

Тем же вечером я отправилась в маленькую деревянную часовню, чтобы вымолить себе прощение и попросить о том, чтобы мне был ниспослан покой. Распахнув дверь, я увидела перед алтарем коленопреклоненного Макбета. На нем были штаны и простая холщовая рубаха, так что я даже не узнала его сразу. Он стоял, склонив голову, и его волосы отливали темным золотом в свете горящих свечей. Я видела, как он закрыл лицо руками и распростерся на потертом полу, как мучающийся паломник.

Я считаю, что вера — это потаенная часть души, и тут я вдруг стала свидетельницей этой потаенной жизни. Казалось, он не просто кается, но по-настоящему мучается. И я знала, что его грех заключается в убийстве двоюродного брата Гиллекомгана, а, согласно церковному вероучению, это могло обречь его душу на вечное проклятие.

Я попятилась и закрыла дверь. В моей душе проснулось сочувствие к человеку, который испытывал такие страдания. И я поняла, что не могу его ненавидеть. И сколько бы я дальше ни пыталась подкармливать свою обиду и гнев, они пошли на убыль.

Глава 14

Холод и серое небо предвещали снег, когда я направилась к своему мужу, только что вернувшемуся с охоты. После отъезда короля я редко разговаривала с Макбетом, но сейчас я отыскала его в маленьком каменном птичнике — он усаживал на насест большого ястреба и разматывал путы на его ногах. Он протянул руку к конюшему, чтобы тот подал ему клобучок, но я опередила того. Макбет без малейшего удивления принял его из моих рук.

— Кею не нравится клобук, — заметила я. — Ему надо дать кусок мяса.

— Его хорошо покормили перед охотой, чтобы он не драл дичь. Он не мог успеть проголодаться. — Однако, когда он начал надевать на птицу клобук, ястреб замахал крыльями и свалился с насеста. Мы с Макбетом замерли, так как ничем не могли ему помочь. Когда птице надоело выражать свой протест, Макбет снова водрузил ее на место.

— Он темпераментный, как и все большие ястребы, и рассчитывает на лакомство, прежде чем на него наденут клобучок, — заметила я. — А иначе он будет сопротивляться.

— Мы все хотим награды за сотрудничество, — пробормотал Макбет.

Я забрала у него клобучок и, подойдя к Кею, начала с ним шептаться и поглаживать ему грудку, потом вытащила из кожаной сумки несколько ошметков мяса и покормила птицу. Так что, когда я накинула на него наглазники, ястреб отнесся к этому совершенно спокойно.

— Отец всегда позволял мне возиться со своими птицами. И в последнее время мне этого очень не хватало, — промолвила я, кладя руку на свой круто изогнутый живот.

— Так ты пришла сюда для того, чтобы посмотреть на птиц? Я знаю, что мое общество тебя не слишком интересует. — Он повесил свою перчатку на крюк рядом с другими. — Или ты хочешь что-нибудь мне сказать?

— Что случилось с твоей женой? — спросила я. — Конечно же, я пришла сюда по другой причине, но эта тайна мучает меня. Ты ее выгнал, чтобы жениться на вдове Морея? Может, мне следует знать об этом как твоей нынешней жене?

— Она умерла в апреле в родах, произведя на свет мертвого ребенка, — ответил он.

— Прости меня, — у меня перехватило дыхание. Душа моя переполнилась сочувствием, ибо я сама со страхом ожидала предстоящих родов. — Да благословит Господь ее душу. А кто она была?

— Ее звали Гудрун. Она была племянницей короля норвегов. — Он подошел к двери и взялся за кольцо. — Что-нибудь еще, госпожа Грюада?

— Да. Я хотела бы послать людей на юг в Файф.

— Попросить своего отца о помощи?

— К чему трудиться? Он с тобой на одной стороне, хоть ты и убил моего мужа.

— Во время войны происходят страшные вещи. Я бы на твоем месте не стал задумываться над этим во имя собственного благоденствия и благоденствия твоего ребенка. Пойдем? — Он открыл дверь, и сквозь нее ворвался леденящий ветер.

Хлопья снега окутали нас, когда мы вышли во двор, окрашенный ранними сумерками в серебристо-голубые тона. Я вздрогнула:

— И тем не менее, мне надо послать людей в Файф.

Он кивнул:

— С какой целью?

— Ангус и Конн Мак Фергюс должны отвезти своего брата домой — Брендан набрался достаточно сил, чтобы ехать верхом. А сюда они привезут моих родственниц — целительниц и повитух Биток и Маири. Скоро мне потребуются их помощь.

— В случае необходимости можно будет пригласить какую-нибудь местную повитуху. В долине живет травница, которая недавно помогала раненым…

— Я не могу довериться ни одному человеку в Морее.

— Потому что крепость кишит врагами?

— Потому что я могу доверить жизнь ребенка только своей родне.

— Неужто ты считаешь, что я причиню ему зло только по причине его родословной? — Он произнес это резко и раздраженно. — Госпожа, ты плохо меня знаешь.

Роды унесли у него жену и ребенка. Я не должна была забывать об этом.

— Дело не в тебе. Король и его приспешники могут рассматривать ребенка, внука Боде, как угрозу.

— Не сомневайся, под моей охраной вам обоим ничего не грозит. Ты можешь послать своих людей на юг, но нет никаких гарантий, что они быстро вернутся. — Он поднял голову, подставив лицо падавшим мягким хлопьям снега. — Горные перевалы, ведущие на юг, уже засыпаны снегом, да и у нас его скоро будет в избытке. Зимой выехать из Морея не так-то просто. Когда тебе потребуется помощь?

— Кормилица говорит, что у меня есть время до январских календ, то есть еще две недели, а потом уже надо будет считать дни.

— Ты уверена в этих сроках? Ну тогда ладно. Пусть твои люди отправляются с первыми лучами солнца. Если они не вернутся вовремя, ты воспользуешься услугами других повитух.

Я нахмурилась, так как твердо вознамерилась заполучить Биток и Маири.

— Все будет хорошо, — добавил Макбет. — Не волнуйся.

— Ты не провидец, — я метнула в него гневный взгляд.

— Верно, но предзнаменования благоприятны.

— Снег и отвратительная погода? — скептически заметила я.

— Чистый снежный покров занес все темное и грязное, возвестив о новых начинаниях. Говорят, что непогода уносит в небо все зло. — Мы достигли лестницы. — К тому же скоро Рождество, и души преисполняются радостью. — Он протянул руку, чтобы помочь мне подняться.

Я отвернулась и стала подниматься самостоятельно.

Через три дня я проснулась от схваток. Через некоторое время мышцы расслабились, а затем схватки повторились. Я осторожно поднялась, помочилась в керамический горшок и вышла из комнаты. Элла и Мэв спали в углу на тюфяках, и я не стала будить их. То и дело останавливаясь, когда мышцы живота у меня напрягались, я спустилась вниз на уровень зала. Я не была уверена, что мой срок пришел, а потому не хотела будить Мэв, которая сразу устроила бы переполох. Я наслаждалась затишьем перед бурей.

Схватки были сильными, но короткими и повторялись через неравномерные промежутки, поэтому мне показалось, что я смогу выйти во двор и немного прогуляться. Я кивнула стражникам, проходя мимо, и, когда один из них поинтересовался, все ли в порядке, я заверила его, что да.

На кухне кухарка уже пекла овсяные лепешки и нарезала овощи для супа, а две ее помощницы разрезали ощипанных куриц. От их вида мне почему-то стало плохо. Но я заставила себя съесть половину маслянистой лепешки и запила ее горячим овощным отваром, после чего в тусклом предутреннем свете двинулась обратно к крепости.

На лестнице на меня накатила особенно сильная боль, так что мне пришлось остановиться и схватиться за стену.

— Госпожа Грюада? — раздался из темноты мужской голос. Я обернулась и увидела Константина из Банхори. — Началось?

— Уже скоро. — Я почувствовала, как у меня внутри снова все напрягается. — Я надеялась, что мои повитухи успеют.

— Думаю, твой ребенок опередит их. — Он подхватил меня, и я ощутила благодарность за то, что рядом со мной в такой трудный момент оказался друг. Иногда ничто не может сравниться с дружеской поддержкой. — У моей жены семеро детей, — добавил он.

Я вздохнула:

— Ты хоть и мул<чина, а знаешь об этом больше, чем я.

— Конечно, это не мужское дело, но иногда и мужчин зовут на помощь. Женщины ведь практичные существа и могут к кому угодно обратиться за помощью. Мужская сила тоже может пригодиться. Я неоднократно исполнял роль кресла для рожениц.

— Да, я слышала об этой традиции. Так что, если возникнет необходимость, я пошлю за таном Банхори.

— И он откликнется на твою просьбу. А сейчас успокойся. — Мы вошли в крепость и двинулись к залу. Сидевший там Макбет обернулся, заслышав наши шаги.

— В чем дело? — осведомился он. — Грюада? — Он подошел ближе и окинул меня внимательным взглядом. — Сейчас я пошлю за местной повитухой.

— Не надо, — ответила я. — Оставь меня в покое. — Сильнейшая схватка скрутила все мои внутренности, и я прислонилась к стене. Вскоре она прошла, я выпрямилась и сделала шаг в сторону. — Мои женщины позаботятся обо мне.

Когда я поднялась в спальню, Элла и Мэв уже проснулись и тут же начали суетиться вокруг меня. Мне было страшно до смерти, но я старалась этого не показывать.

Весь день я промучилась без какого-либо видимого прогресса, хотя Мэв уверяла меня, что роды занимают мало времени. Я то ходила, то ложилась, то вцеплялась в прикроватные столбики, и женщин я своих то проклинала, то благодарила. На протяжении всего этого времени они были моими спасительницами — растирали мне спину и ноги, меняли мне сорочки и простыни, накрывали меня одеялами или остужали влажными тряпками, в зависимости от того, жарко мне было или холодно. Когда из меня вырвались околоплодные воды, и схватки стали еще сильнее, я решила, что скоро рожу. Мне было все равно, кто это будет, мальчик или девочка, я уже хотела увидеть своего ребенка.

По мере приближения ночи я начала слабеть, но все мои усилия ни к чему не приводили. К утру следующего дня мужество покинуло меня, а страх сделал меня мелочной и раздражительной.

Зато Мэв стала нежной и ласковой, позабыв о своей обычной строгости. Она обучила меня заговору, который мы начали произносить с ней вдвоем, — она хриплым голосом, а я — слабым и тихим:

Весь следующий день я провела на ногах, время от времени опираясь на своих помощниц и опускаясь на колени. Я почти не спала, ничего не ела и пила лишь воду или травяные настои, которые мне давала Мэв. Она требовала, чтобы мы послали за местной повитухой, но я отказывалась. От страха перед посторонними и из-за того, что мысли у меня путались, я чувствовала, что могу полагаться только на себя.

— Моя тетка приедет, — повторяла я, — они скоро будут здесь.

Элла то и дело подходила к окну по моей просьбе и даже поднималась на зубчатую стену, хотя Мэв считала это пустой тратой времени и предпочитала отправлять ее за сухой лавандой в кладовую. Она посыпала ароматной травой пол и втирала ее в мои ладони, чтобы облегчить боль.

Время от времени из-за двери раздавались мужские голоса — Макбета и его дяди, которые шептались с Мэв, когда она к ним выходила. Всякий раз, возвращаясь в комнату, она принималась упрашивать меня, чтобы я позволила им послать за помощью.

— Макбет очень волнуется, — говорила она. — Его первая жена…

— Молчи, — одновременно с Эллой воскликнула я.

Я по-прежнему отказывалась принимать помощь от посторонних. Мэв повторяла, что она кормилица, а не повитуха.

— Мое дело укачивать ребенка, мыть его, петь ему колыбельные, — говорила она. — А не помогать матери производить его на свет.

К концу второго дня я была окончательно измучена и раздражена, так что не могла выносить даже чужих прикосновений. Я стонала, меня била дрожь, и я с трудом сдерживалась, чтобы не закричать. Впрочем, Мэв это только вдохновляло, и она говорила, что это признаки того, что проход для младенца открывается. Но потом потуга проходила, и я оставалась в мареве боли и усталости.

Мэв делала все возможное, чтобы облегчить мои страдания. Она растирала меня мазями и поила горячим настоем земляничных листьев с ромашкой и базиликом. Она приказала Элле принести из кузни два металлических прута и положила один под кровать, а другой перед дверью, чтобы отогнать фей, которые могут попытаться выкрасть новорожденного. Она повесила красные нити в изголовье кровати, распустила мне волосы и развязала все узлы, включая ремешки на своем платье и платье Эллы. Кроме этого она поставила за дверь корзину, полную лепешек и сыра, опять-таки чтобы умилостивить фей и отвлечь их от новорожденного.

Она положила на блюдо тлеющий торф и принялась обносить его вокруг кровати слева направо по периметру комнаты, напевая какой-то мелодичный умиротворяющий заговор. Потом она послала Эллу разбросать угли по всему двору и приказать стражникам открыть все имеющиеся двери. Все должно было быть распечатано, чтобы помочь матери произвести на свет ребенка.

— Феи не получат этого ребенка, — прошептала Мэв, обращаясь к Элле.

Вскоре боль стала непереносимой, но ребенок так и не появлялся на свет. Мэв сидела рядом со мной и качала головой. Вид у нее тоже был измученный.

— Ты встретишься со своей матерью раньше, чем тебе бы этого хотелось, — резко заметила она, — потому что твое упрямство стало сейчас твоим врагом. Поверь мне и своему мужу. Мы не допустим, чтобы тебе причинили вред.

— Я должна быть сильной, — задыхаясь, ответила я, — мама сказала, чтобы я была сильной.

— Но она не просила тебя быть глупой, — рявкнула Мэв.

— Ру, твой ребенок неправильно повернулся, и Мэв не уверена, что нам удастся развернуть его обратно, чтобы он родился, — сказала Элла, гладя мои влажные волосы.

Я вздрогнула и покачала головой.

В дверь постучали, и Элла выскочила в коридор. Через мгновение она вернулась.

— Морей сам отправился за повитухой, — сообщила она Мэв.

— Значит, у него больше ума, чем у его жены, — ответила моя кормилица.

Я сжала зубы, но протестовать уже не могла, так как на меня снова начали накатывать волны потуг. Помоги мне, Бригида. У меня возникло ощущение, что я действительно умру.

А потом — я не знаю, когда это произошло, ибо я утратила чувство времени, — дверь распахнулась, и в комнату вошла женщина. Она была молода и красива. Когда она прикоснулась своей прохладной рукой к моему горячечному лбу, мне показалось, что это прикосновение ангела. Она сняла плащ, закатала рукава и начала задавать вопросы Мэв, которая с готовностью принялась на них отвечать. Женщина обтерла мое лицо и руки влажной тряпкой.

— Милая моя, как ты, наверное, страдаешь, — промолвила она. — Я — Катриона из Кинлосси. Дай я помогу тебе. — Взгляд ее серых глаз был спокоен, и я кивнула. Ее руки скользнули под одеяло, и легкие тонкие пальцы обхватили мой пульсирующий, напряженный живот.

Потом она обмакнула пальцы в масло, и они быстро и осторожно проникли внутрь меня. Она потянула, и я закричала, она сделала это еще раз, а потом приказала Мэв помочь мне встать на четвереньки; потом было снова масло и снова эти будоражащие прикосновения, сопровождающиеся перешептываниями женщин. Но я была готова на то, чтобы меня даже связали, как курицу, лишь бы эта Катриона вытащила из меня младенца и спасла нас.

Она попросила воды, а когда Мэв принесла ей глиняную тарелку, достала что-то из кармана. Я заметила блеск серебра и золота — это были монеты и кольца. Она опустила их в воду и начала размешивать, напевая себе под нос:

Такое обращение к Бригиде, знак которой я носила на своем плече, подействовало на меня умиротворяюще. Я вцепилась в простыню, пока Катриона произносила свое заклинание, позвякивая монетами и кольцами. Потом она поднесла тарелку к моим губам.

— Пей, — сказала она, и я послушалась. Она обтерла мне лицо этой водой и отставила тарелку.

— А зачем нужны монеты? — спросила Элла.

— Чтобы укрепить ее дух и придать ей мужества, — ответила Катриона. — С помощью монет она выкупит ребенка у злых сил, которые не хотят его выпускать. А теперь надо подождать.

Не знаю, сколько это продолжалось, — я металась и стонала, как дух в изгнании. Повитуха снова осторожно потрогала мой живот. Я затряслась от напряжения, тужась изо всех сил.

— Хорошо, — сказала Катриона. — Пойду позову Макбета или Банхори, чтобы они поработали родильным креслом. Они оба ждут не дождутся. Ты слишком слаба, чтобы…

— Нет, только мои женщины и ты, — выдохнула я.

Следующая потуга была еще сильней, чем предыдущие. Когда она прошла, женщины подняли меня, так что я оказалась на корточках. Катриона принялась массировать мне живот, проталкивая ребенка дальше, и я взревела, как корова, но мне было уже все равно, я хотела лишь одного — чтобы она спасла меня и моего ребенка. Ребенок затрепыхался во мне, как огромная рыба, и я снова ощутила распирающую потугу. Женщины соединили руки, образовав для меня кресло, и я словно оказалась в самом центре вихря.

— Тужься, милая, тужься, — говорила Катриона, — а теперь дыши…

Я послушно выполняла все ее указания, напрягаясь изо всех сил, и уже через несколько мгновений дрожь прокатилась по моему телу, и при следующей потуге я вытолкнула своего ребенка в ожидавшие его руки.

— Сын, — со смехом промолвила Катриона. — И какой красавец! — Она перевернула его вниз головой, а потом протянула мне — слабо попискивающее крохотное существо. Мэв забрала его, чтобы запеленать, а Катриона заставила меня еще раз потужиться, чтобы освободиться от последа, а затем вместе с Эллой уложила меня в кровать на подушки.

Она же принесла мне уже запеленутого младенца. Его крохотное сморщенное личико показалось мне восхитительным, и я рассмеялась; теперь все еще испытываемая мною боль уже ничего не значила. Я смотрела на него сквозь жгучие слезы, чувствуя, как меня поглощает любовь.

Мэв открыла дверь и впустила Макбета. Вид у него был усталый, под глазами чернели круги. Катриона отошла в сторону. Он посмотрел на ребенка, и уголки его губ, как раз в том месте, где кожу прорезал шрам, начали расползаться в улыбке. Я никогда не видела, чтобы он так искренне и нежно улыбался, и это было поразительно. Когда я вспомнила его погибшую жену и ребенка, меня охватила такая нежность, что сердце мое чуть не разорвалось. Я откинула одеяло, чтобы он получше мог рассмотреть моего сына.

— Он не слишком похож на своего отца, — пробормотал Макбет, — в нем больше черт матери, и да будет он благословен за это.

— Тсс! — прошептала Мэв. — Не следует хвалить красивого ребенка, а то это может вызвать интерес у фей.

Я разглядывала сына и видела, насколько мы с ним похожи, — небеса словно сделали слепок с моего лица, придав ему хрупкость и изящество. Он действительно был красив, и теперь, кроме него, для меня ничего не существовало.

— Ты храбро сражалась, — промолвил Макбет, прикоснувшись к младенцу, а затем пригладил мои влажные волосы и вышел из комнаты.

Катриона дала мне укрепляющий настой тимьяна с медом, и я откинулась назад, глядя, как Элла освящает рождение с помощью зажженной свечи, — она трижды пронесла ее над кроватью, где я лежала со своим сыном. Руки и ноги у меня все еще дрожали, но сердце после долгих тревог и опасений переполняла радость. Мэв, вернувшись к своим обязанностям кормилицы, трижды обнесла ребенка вокруг комнаты, бормоча заклинание, которое должно было защитить его ото всех бед. Затем, невзирая на плач, от которого у меня разрывалось сердце, ока подняла его вверх и пронесла над тлеющими углями и чашей с водой, взывая к Бригиде и прося ее о том, чтобы она всегда и повсюду его защищала.

Развернув ребеночка, она брызнула ему водой на голову и грудь, и он, задохнувшись, начал бить ручками и ножками. И лишь после этого кормилица спела ему самую прекрасную, как считают гэлы, песню:

Несмотря на ее хриплый голос, мелодия звучала восхитительно, а когда к Мэв присоединились Катриона и Элла, мне показалось, что я слышу пение ангелов.

Глава 15

— Лулах — это имя для дойной коровы, — заявила Мэв.

— Да, это необычное имя для мальчика, — согласилась я, — но я встречала его в длинном списке отцовских предков. У Боде был предок Лулах, который прославился своим воинским искусством, поэтому имя кажется мне подходящим.

— Можешь назвать его Гиллекомганом, — пробормотал Макбет. Он смотрел на ребенка, которого я держала на руках, — в то утро я со своими служанками спустилась в зал. Он протянул руку, словно намереваясь прикоснуться к головке младенца, но почему-то передумал.

— Это норвежская традиция называть новорожденных по имени погибшего отца, — ответила я. — А мы не викинги. К тому же это имя будет будить во мне ненужные воспоминания. Он заслуживает того, чтобы носить редкое имя.

— Как у коровы? — не уступала Мэв.

— Скот — наше самое большое богатство, — сказала я. — А этот ребенок является моим достоянием. Он — единственное, что у меня есть, — прошептала я, поглаживая пальцем его подбородок. — Мой Лулах.

— Будучи моим племянником, он принадлежит к клану Лоарна по отцовской линии, — заметил Макбет. — Поэтому он должен носить родовое имя.

— Лулах Мак Гиллекомган, — ответила я. И Макбет кивнул.

Я прижала ребенка к себе и подумала, что когда-нибудь расскажу ему только самое лучшее о его отце — каким он был прекрасным воином и каким даром рассказчика обладал. В стране гэлов эти качества высоко ценятся, и таким образом он останется в памяти Лулаха достойным человеком.

Несмотря на приближение Рождества, особой радости в Элгине не ощущалось, хотя я со своим ближайшим окружением не могли нарадоваться на ребенка, а аромат можжевеловых ветвей и звук молитв скрашивали это время для остальных. Катриона все еще оставалась в Элгине, помогая мне с ребенком и дожидаясь, когда наступит более тихая погода, чтобы вернуться к себе на север в Кинлосси. Испытывая к ней огромную благодарность, я была рада ее обществу и восхищалась ее познаниями и врожденным самообладанием. Она вместе с Мэв помогала мне ухаживать за сыном, и она же подвигла меня на то, чтобы самостоятельно им заниматься, не поручая его заботам Мэв, хотя та и утверждала, что это занятие не пристало высокородным дамам. Но я не хотела никому отдавать своего сына, зная, что в моих руках он будет в безопасности.

Катриона тоже была вдовой и жила с двухлетним ребенком; ее муж, погибший год назад, был морейским таном и приходился родней как Гиллекомгану, так и Макбету. Один из ее братьев погиб вместе с моим первым мужем, поэтому нас связывали с ней общие переживания. Она была умна и наблюдательна, так что зачастую мы с ней беседовали часами, не замечая времени. Я многому научилась у нее и была рада, что она чувствует себя в Элгине как дома. Я предложила ей подыскать жилье поближе к Элгину, но она отказалась.

При жизни Гиллекомгана мы обходились в Элгине без барда, так как хозяин сам обладал талантом рассказчика, теперь же Макбет пригласил к нам своего барда, жителя Морея по имени Дермот Мак Конел, чтобы тот рассказывал нам легенды и играл на арфе. Должность шонахеда при дворе военачальника ценится очень высоко, так как порой они — как мужчины, так и женщины, — получают лучшее место за столом хозяина и участвуют в военных советах, где все прислушиваются к их мнению. Шонахеды у кельтов являются хранителями древней мудрости, сказаний и песен, которые составляют самую суть нашей культуры. Мне нравилось, как Дермот играет на арфе и рассказывает истории, но я все время вспоминала Гиллекомгана, а потому не разговаривала с бардом.

И я очень удивилась, когда вошедший в зал Макбет сообщил мне, что Дермот хочет поговорить с нами обоими, и лишь кивнула головой.

— Завтра крестины, — заметил Макбет, пока мы ждали прихода Дермота. — Интересно, подвергнет ли мать мальчика языческому обряду, которым отмечена сама, после того как он получит божественную защиту?

Вероятно, он успел заметить маленькую синюю спираль на моем плече в день рождения ребенка.

— Может, да, а может, и нет, — пробормотала я, похлопывая по спине спящего у меня на руках сына.

— Это давно запрещено церковью как проявление язычества. Странно, что ты носишь эту печать, хоть изображение и очень красиво.

Я отвела взгляд в сторону, так как не знала, что он на самом деле думает о кельтских обычаях.

— Этот знак я получила от своей матери. Она не видела противоречия между кельтскими обычаями и христианской верой, хотя Римская церковь и считает иначе. У нее был свободолюбивый дух, и она сама все решала.

— Как и ее дочь.

— Думаю, в какой-то мере мне удалось унаследовать жар ее души.

— В какой-то мере! — Он рассмеялся, и звук его смеха показался мне приятным. — Госпожа Грюада, в тебе этого жара больше чем достаточно. А что касается обычаев и знаков, — он кинул взгляд на дверь, у которой стоял один-единственный стражник, — именно по этому поводу бард и хотел поговорить с нами. Дермот Мак Конел ко всему прочему является фатахом — пророком, умеющим читать звезды. В день рождения твоего сына я попросил его посмотреть на небо и составить звездную карту.

— Он гадает по облакам и звездам? — моргнула я.

Макбет кивнул:

— Значит, ты знаешь, что это такое.

— Моя мать занималась этим. — Я не хотела говорить, насколько все это интересовало меня саму. По крайней мере пока. — Лишь после долгих лет обучения можно приобрести эзотерическое знание, необходимое для составления карты по звездам. Я потрясена, что Дермот умеет это делать. Так давай же выслушаем твоего кудесника.

— Это мой подарок твоему сыну на крестины, — Макбет склонился ко мне. — И мы никогда не станем рассказывать об этом священникам. — Он подмигнул, и я непроизвольно улыбнулась в ответ при мысли о нашей общей тайне. В этот момент я его почти любила.

— Дермот Мак Конел служил при дворе твоего отца. Тебе он тоже составлял звездную карту?

— Не он, это сделал другой странствующий бард, который гостил тогда у моего отца и по желанию истолковывал божественные предзнаменования.

— И что он предсказал тебе? Что ты станешь королем или что просто всю жизнь будешь мечтать об этом? — Слова сорвались у меня с языка непроизвольно.

Макбет передернул плечами, пропуская мимо ушей мою колкость:

— Я родился под знаком Ан Коран, под серпом в восьмой день августа.

— Этот знак сулит могущество, и люди, рожденные под ним, зачастую вызывают восхищение, — улыбнулась я. — Я тоже родилась под Ан Кораном в конце июля.

— Значит, все-таки у нас есть что-то общее.

— Значит, вы оба — дети солнца и урожая, — заметил вошедший бард.

Это был широкоплечий, плотно сбитый человек, который скорей походил на воина, чем на барда или астролога. Его каштановые волосы были взъерошены, зеленые глаза блестели, на губах блуждала хитрая улыбка, которая заставила меня улыбнуться ему в ответ.

— Приветствую тебя, Дермот Мак Конел, — сказала я.

— Госпожа Грюада и Морей, приветствую вас в этот прекрасный день. — Он слегка поклонился, все его движения были пронизаны благородством. — У меня готов рейт гриан — гороскоп для вашего новорожденного сына.

— Пожалуйста, говори. — Я выпрямилась, и Лулах зашевелился и начал похныкивать. Я передала его Элле, и та дала ему пососать свой мизинец.

Дермот поднял вверх руки с разведенными пальцами:

— Вечером в день рождения ребенка я сидел на холме и смотрел на небо — к счастью для сына Макбета, оно было чистым.

— Пасынка Макбета, — поправила я.

— Когда ко мне пришел посланец от Макбета и сообщил, что ребенок родился, я палочкой нарисовал на земле звездную карту, чтобы как следует рассмотреть сочетание звезд. И я увидел прекрасные предзнаменования.

— Он будет здравствовать? — нетерпеливо спросила я. Ибо обещание здоровья было поистине прекрасным предзнаменованием.

— Он достигнет зрелости, по крайней мере, так говорят звезды, — ответил Дермот. — Солнце, луна и звезды будут находиться в гармоничных сочетаниях в течение двадцати лет, как это было и при его появлении на свет. — Он снова поднял голову вверх, словно припоминая, что он видел в ту ночь. Такие люди никогда ничего не записывают, в отличие от монахов, привыкших к перу и чернилам, и полагаются, по древней традиции, лишь на собственную память.

— Он родился под Поканом — козлом, — продолжил Дермот, — накануне Рождества нашего Господа. Он вырастет упрямым и серьезным, но звезды расположились таким образом, что ему будет присуща душевная легкость. Он вырастет добрым и смелым человеком. Учи его как следует, Макбет, — добавил Дермот, — пусть впитывает в себя знания и учится владеть оружием, ибо ему суждено стать королем.

— Королем! — Я посмотрела на Макбета, который нахмурился и насторожился. Лулах расплакался, и Элла встала, намереваясь унести его, но я забрала сына, чтобы успокоить. Я хотела, чтобы мой сын присутствовал при этом, хоть он и не понимал ничего.

— Да, ибо на это указывает звездная карта, приготовленная небесами лишь для него. Прежде чем тучи закрыли его дальнейшее будущее, я успел разглядеть королевскую власть. Так что я не сомневаюсь, дорогая госпожа, что сейчас вы держите на своих руках короля.

— Расскажи мне еще, — сказала я. — Ты сказал двадцать спокойных лет. А потом?

— Это все, что мне известно. Позднее твой сын сам сможет попросить меня сказать остальное.

Я заметила быстрый взгляд, которым обменялся бард с Макбетом.

— Остальное? — переспросила я, поскольку мне в голову пришла одна мысль. — Что ты еще можешь предсказать по солнцу и звездам, Дермот Мак Конел? Кроме гороскопа, составляемого в момент рождения?

— Есть много разных гаданий по звездам и облакам, — ответил он.

— Я слышала, что некоторые гадатели могут предсказывать по облакам и звездам и другие события… например, благоприятные моменты для начала войны или коронации, — сказала я. — Ты когда-нибудь занимался этим?

— Да, иногда я делал это для отца Макбета и предсказал ему раннюю смерть. Я предупреждал его, но он не послушался меня в свой последний день. А потом моими советами неоднократно пользовался Макбет.

— Это ты рассчитал время, когда он должен вернуться в Морей?

— Нет, — поспешно ответил Макбет. — Ты заходишь слишком далеко, госпожа.

— Это ты предсказал, что при должном стечении обстоятельств мой муж станет когда-нибудь королем?

— Грюада, — прорычал Макбет. Я не спускала глаз с барда. Мне надо было знать, каковы их намерения и не является ли Дермот еще одним соглядатаем в моем доме.

— Такой человек, как Макбет, не нуждается в подобной помощи, госпожа Грюада, — ответил Дермот. — Когда он появился на свет, другой прорицатель составил ему карту расположения небесных светил. Ему, несомненно, суждено достичь самого высокого положениями звезды предсказали, что в один прекрасный день он станет королем, — он посмотрел на Макбета.

— Он уже и так король Морея, — заметила я.

— Да, и может стать самым могущественным военачальником Шотландии, но не верховным королем, — спокойно ответил Дермот. — И только сам он может решить, будет ли претендовать на этот высший сан. У него есть внутреннее чутье, и он знает, когда надо действовать, поэтому сам будет определять свое будущее. Макбет никогда не будет полагаться лишь на гороскопы, хотя другие малодушные честолюбцы не преминули бы ими воспользоваться. Однако он мудро учитывает их рекомендации, — добавил бард.

Я посмотрела на Макбета:

— Значит, ты держишь предсказания про запас?

— Просто я их учитываю, — ответил Макбет.

Ребенок на моих руках начал заливаться жалобным плачем, как это свойственно новорожденным. Я встала и повернулась лицом к мужчинам:

— Дермот Мак Конел, можешь ли ты поклясться, что никоим образом не способствовал свержению Морея?

— Можете верить мне, госпожа. — Он устремил на меня открытый честный взгляд. И я ему поверила.

— Очень хорошо. — Я помолчала. — Я и сама обладаю провидением, унаследованным от матери и бабки. Однажды у меня было видение, связанное с будущим Шотландии и ее королей. — И хотя я так и не разобралась в том, что мне привиделось накануне моего обручения в Абернете, сейчас я чувствовала, что это видение в большей мере относится к Макбету и всей Шотландии, нежели ко мне.

— Какое видение? — спросил Макбет. — Ты можешь предсказывать будущее?

— Это просто Да Шилад — двойное видение. Эта способность довольно часто встречается среди шотландцев. Я однажды видела венец света над твоей головой, и ты стоял в окружении других символов, — промолвила я, вспоминая тот день на отцовском дворе. — Истолковывай это как хочешь. Король Мак Бетад… или святой Мак Бетад.

— Хорошо бы ставить меня в известность, если подобные видения у тебя повторятся, — сверкнув глазами, отрезал Макбет.

Я улыбнулась, поблагодарила Дермота и двинулась прочь с плачущим ребенком на руках, а Элла поспешила за мной. Теперь у меня появилось новое оружие: я поняла, что Макбет верит в предзнаменования и считает, что я тоже в этом разбираюсь.

Наконец ураганный ветер принес к воротам Элгина моих друзей из Файфа. Мы уже не ожидали их прибытия раньше весны, но Ангус и Конн скакали изо всех сил, чтобы доставить Биток и еще двух прислужниц на север как можно быстрее. Я была безмерно счастлива их видеть, особенно мою дорогую подругу, да и они были рады не меньше, что я благополучно разродилась и произвела на свет здорового ребенка.

Ангус сообщил, что Боде опять в отъезде, — на этот раз он уехал на юг. Долина прислала мне письмо, написанное чопорной рукой отца Ансельма, с пожеланиями всех благ, а также вьючную лошадь с целой горой подарков, включая мешок миндаля и засахаренных лесных орехов, — Долина знала, как я люблю сладости. Кроме этого там был бочонок ее березового вина, чтобы отпраздновать рождение ребенка, отрез синего полотна, меховой плащ с капюшоном, отделанный волчьим мехом, и кожаные сапожки, отороченные овечьей шерстью. В плащ были завернуты вышитые вещички для ребенка. Узнав ее руку в этой изящной вышивке, я ощутила прилив благодарности и острую тоску по дому.

В тот вечер мы в хорошей компании собрались вокруг огня — я наслаждалась теплом своих новых сапожек, то и дело шевеля пальцами ног, и густым супом, сваренным из зимних овощей, хранившихся у нас в бочках, который на этот раз был от души приправлен солониной. Кухарка изготовила конфеты из присланных Долиной орехов и меда, и я съела их больше, чем положено, возможно, потому, что они напоминали мне о Файфе и родном доме. Кроме того, мы пили овсяный бульон со сметаной и датской аква-витой из запасов Элгина, чтобы согреться.

После того как все новости были рассказаны, Макбет начал расспрашивать сыновей Фергюса о том, как обстоят дела к югу от Морея, — где теперь король, чем закончились объезды береговой линии и что говорят о недавних переменах в Морее. А затем мы все устроились слушать Дермота Мак Конела, который принялся рассказывать историю рождения древнего героя Кухулайна. Я была счастлива — у меня родился ребенок, на которого я не могла нарадоваться, и меня окружали друзья. Даже моя ненависть к Макбету поутихла, хотя обида на него все еще тлела в душе.

Погода улучшилась, и Катриона начала рваться домой в Кинлосси, к своему маленькому сыну, которого она оставила на попечение сестры. Мы все успели к ней привязаться, хотя иногда я ощущала странную напряженность в ее отношениях с Биток, которая тут же умолкала, когда Катриона присоединялась к нашей беседе. Она предпочитала прясть, а не вышивать, и с этой целью купила у жены фермера целую корзину крашеной шерсти. Она проворно скручивала шелковистые нити с помощью прялки и веретена, а Элла сматывала их в разноцветные клубки. Иногда она уходила на кухню или в маленькую хижину, в которой хранились сушеные травы, и готовила из них лекарственные снадобья — отвары и мази. Только тут Биток проявляла некоторый интерес к ее познаниям, так как мать уже успела кое-чему ее обучить.

— Ты такая красивая и добрая, что вряд ли долго останешься вдовой, — как-то сказала Мэв Катрионе, когда та поила нас травяным отваром, чтобы легче было справиться с зимним кашлем, от которого многие из нас страдали. Для Мэв, кашлявшей сильнее всех, Катриона принесла ароматическую мазь, которой надо было мазать грудь на ночь.

Катриона рассмеялась, и звук ее смеха серебряным колокольчиком прорезал зимний мрак.

— Мой родственник, ставший таном Кинлосси после смерти мужа, уже просил моей руки, — призналась она. — Он распорядился, чтобы у меня с сыном был свой дом. Но пока я не дала ему своего согласия. — Она не стала объяснять, почему. А я лишь сочувственно кивнула, так как знала, что она любила своего мужа.

Когда она уезжала, мы все всплакнули и долго махали ей вслед. Но я успела заметить, как Биток решительно вздернула подбородок и отвела глаза в сторону.

Лулаха крестили в Киндеддарской церкви, рядом с которой был похоронен его убитый отец. Я не присутствовала на крестинах, так как согласно обычаю мать должна была оставаться дома в течение месяца после родов. Потом мне рассказали, что мой сын все время сладко спал и проснулся лишь в тот момент, когда священник брызнул ему на лоб святой водой. Его крестная мать, моя троюродная сестра Биток, знала, что молчание во время крестин может стать дурным предзнаменованием, поэтому изо всех сил ущипнула ребенка.

Потом мы устроили в Элгине скромное пиршество, хотя и во время него я держалась в стороне, так как все еще не могла участвовать в общеприходских трапезах. Потом ребенка трижды пронесли в корзинке над огнем, и все домочадцы разошлись по своим делам. Мэв уложила Лулаха в колыбель рядом с раскаленной докрасна жаровней, а я устроилась неподалеку с пряжей. Считалось, что это занятие не пристало благородным дамам, но мне нравилась ритмичность вращения веретена и то, как шерсть превращается в нити, к тому же я не слишком кичилась своим положением. И когда Мэв спросила, не можем ли мы поговорить наедине, я удивленно кивнула.

— Пока мы ехали к церкви, — начала она, — я держала ребенка, а Константин из Банхори и Макбет сопровождали меня в силу важности порученного мне дела. Мы немного отстали от остальных, и Макбет из соображений безопасности повел нас другой дорогой.

Я кивнула:

— Дорога через лес длиннее, но безопаснее.

— Там мы встретили старуху, разводившую костер. Лицо и руки у нее были перепачканы, и выглядела она диковато. Я приняла ее за лесного эльфа или за сумасшедшую.

— Это Уна, жена угольщика. У нее и членов ее семьи есть право на эту землю. Она странная женщина. Муж у нее умер, а один из сыновей погиб вместе с Гиллекомганом в Бургхеде, — тихо ответила я.

— При виде нас она бросилась к нам навстречу, размахивая руками и произнося заклинания на удачу. И все было хорошо, пока она не начала пророчествовать.

При этих словах я вскинула брови.

— И что она сказала?

— Что ребенок, рожденный в Элгине, будет носить золотую корону.

У меня перехватило дыхание, так как я вспомнила предсказание Дермота.

— А что еще?

— Она произнесла еще какие-то заклинания, окуривая нас дымом, а потом сказала, что Лулаха можно защитить с помощью магии. И дала мне вот это, — Мэв вытащила из кармана маленький камешек. — Она сказала, что он всегда должен иметь это при себе, когда будет выезжать за пределы Морея.

Это был кусочек кварца цвета торфяной воды. Он был прохладным и гладким, и я засунула его себе в потайной карман:

— Продолжай.

— А потом эта старая ведьма сказала Макбету, что, по какой бы земле он ни ходил, ему не удастся изменить свою судьбу. И никакое колдовство не изменит его участь, ибо жизненный путь приведет его к короне. Уна сказала, что память о нем сохранится в веках и переживет намять о его сыне.

— Лулах ему не сын, — возразила я. А может, у нас с Макбетом когда-нибудь будет общий сын? Впрочем, и о коронации Макбета я не хотела думать. По крайней мере пока.

— Мы продолжили свой путь, и Банхори сказал, что старуха либо сумасшедшая, либо ведьма. А Макбет задержался, чтобы дать ей монету в честь крестин. — Мэв склонилась ближе. — И он беседовал с ней наедине, прежде чем присоединиться к нам.

Движимая любопытством, я тоже наклонилась к ней:

— И что ему сказала эта женщина?

— Он не говорил. Но он претендует на многое. И ты являешься для него способом достижения цели, если ты еще этого не поняла.

— Это твое пророчество? — пошутила я, чтобы развеять сгустившийся мрак. И в этот момент в зал вошел Макбет. Мы с Мэв отстранились друг от друга и склонились, словно разглядывая нить, струившуюся из моей прялки.

— Это все понимают, — прошептала Мэв. — Об этом даже телохранители говорят. Теперь сын Финлеха сможет захватить престол. Став мормаером, он усилил свою власть, а женившись на тебе, получил кровное право претендовать на трон.

— Король приходится ему дедом, а Морей принадлежал его отцу.

— Но его родословная не столь безупречна, как твоя, — возразила Мэв. — Женившись на тебе, он всем показал, что его намерения уходят далеко за пределы Морея. Он мог бы отослать тебя или причинить какой-нибудь вред тебе и ребенку, чтобы тот не смог потом отомстить за убийство своего отца. Однако он не сделал этого.

— Это древняя традиция — жениться на вдове убитого, и у него просто не поднялась рука убить беременную женщину. — Но мой срывающийся голос не смог убедить Мэв, и она осталась непоколебимой.

— Послушай меня. Я чувствую это мозгом своих костей, особенно после того, как услышала пророчество старухи. В один прекрасный день ты станешь королевой, — напряженным шепотом произнесла она.

Я оглянулась и покачала головой:

— Я — королева этой провинции. И то, что он женился на мне и когда-нибудь сможет… — Я умолкла. — Мы не станем обсуждать это.

Мэв откинулась на спинку стула с удовлетворенным видом:

— Значит, ты сама все понимаешь.

— Я не слепая, — тихо ответила я. — Но мне этого не надо. Слишком много людей пострадает, если он решится занять трон. Я не могу стремиться к смертям и разрушениям.

— Макбет осторожен — он дождется своего времени. А иначе ни ему, ни тебе, ни Лулаху не выжить. Ходят слухи…

— Мэв, замолчи, — оборвала ее я.

Мэв пожала плечами:

— Говорю тебе, для такого человека, как Макбет, одного Морея мало.

В противоположном конце зала муж беседовал со своими стольниками. Макбет возвышался над всеми, и я не в первый раз обратила внимание на величественность его позы и внимательный взгляд, который не пропускал ничего из того, что происходило вокруг. Так что вне зависимости от своих желаний он прекрасно подходил для роли короля. Ведь я сама видела венец света над его головой. Мэв и жена угольщика были не одиноки в своих предсказаниях. Я завращала веретено, подумав, что и в Файфе, и в других областях люди недовольны тем, что Малькольм выбрал своим наследником Дункана. Так что возвращение Макбета в Морей и брак, включивший его имя в родословную Боде, вряд ли были случайностью.

Шаг за шагом приближался он к своей цели. От природы умный и волевой, он был способен осуществить самые высокие притязания. Поэтому все недовольные старым Малькольмом и Дунканом с радостью присоединятся к нему, если он решит заявить свои претензии на трон.

Королева… И вдруг это показалось вполне осуществимым.

Глава 16

В ту зиму большая часть Шотландии покрылась ледяной коркой, впрочем, как мы узнали позднее, в Англии произошло то же самое. В Элгине при малейшей возможности мы собирались у жаровен и переносных печек, а с наступлением темноты спешили зарыться, как кроты, под меха и одеяла, положив в ноги нагретые камни. Иногда я вынимала Лулаха из колыбели и укладывала его рядом с собой, опасаясь, что он может замерзнуть. Порой к нам присоединялись Элла и Биток, ибо постель была рассчитана на мощного воина и его жену, хоть и не использовалась по назначению.

Если моих подруг и интересовало, когда я позволю своему мужу спать с собой, они об этом меня не спрашивали. Я редко видела Макбета без свиты — телохранители сопровождали его повсюду: они сидели рядом с ним у огня холодными вечерами, выезжали на охоту и объезды территорий, упражнялись вместе с ним во дворе и даясе в зале, когда непогода особенно бушевала. При встречах мы были учтивы друг с другом, но вели себя отчужденно.

Меж тем сын мой уже начал проявлять свой покладистый нрав и непрестанно радовал меня. Да и мой собственный характер начал смягчаться, и хотя в душе я по-прежнему питала чувства гнева и обиды, но в реальности — лелеяла и растила сына, и это порождало во мне теплое усыпляющее доброжелательство, заставлявшее стремиться к миру и всепрощению.

— Это материнский инстинкт, — сказала мне Мэв. — Женщины — миротворицы по своей природе, они стремятся к сохранению мира и покоя в своих домах. Береги в себе это чувство, ибо оно полезно для твоего нрава, — как всегда резко добавила она.

Предполагалось, что брак и обстоятельства жизни должны были умиротворить мою душу и благотворно подействовать на тех, кто меня окружал. И тем не менее, мне с трудом удавалось избавиться от обид и чувства гнева. Продолжая чувствовать себя в Элгине неуверенно, я взяла кусочек кварца, переданный женой угольщика для Лулаха, и вшила его в одеяло, в которое чаще всего его заворачивала. К тому л<е я решила попросить Фионна выковать для него оправу из серебра и придать ей форму либо броши, либо подвески, чтобы в дальнейшем мой сын мог носить этот камень постоянно. Если он может спасти моего сына от дальнейших угроз, что ж, пусть будет так.

Когда яркое солнце немного растопило снег, Константин Мак Артер с дюжиной своих воинов покинул Элгин, чтобы пересечь горные перевалы и вернуться в Банхори. Перед отъездом он зашел в зал, чтобы попрощаться с нами и пригласить в свою крепость, расположенную к востоку от реки Ди. Обрадовавшись возмолшости отправиться в путешествие, я улыбалась и смеялась вместе с Константином, которого считала своим другом. Макбет мрачно молчал, и я почувствовала, как его окутывает серая пелена одиночества. Может, он сожалел об отъезде своего дяди и наставника?

— Когда станет теплее, мы совершим объезд Морея, — заметил он, — и, когда перейдем через горы по дороге на юг, можно будет остановиться у Банхори.

— А Файф и Абернет? — обрадовалась я мысли о том, что смогу повидать друзей и близких.

— Мы должны объехать самые отдаленные уголки Морея, расположенные на северо-западе, — познакомиться с людьми и танами, разрешить тяжбы, наказать нарушителей в случае необходимости. Нас должны видеть, — добавил он.

Гиллекомган никогда не ездил так далеко и редко брал меня с собой. Против своей воли я начинала осознавать, что Макбет был совсем другим мормаером.

Однако вскоре снова пошел снег, заваливший крепостную стену глубокими сугробами. Макбет со своими воинами выезжал почти каждый день. Однажды я набралась мужества и подошла к нему.

— Если нас завалило снегом, — заметила я, — значит, то же самое произошло и с твоими врагами, так что ты можешь повременить с походами. Весь Морей побежден Макбетом и непогодой.

— Мы ездим помогать жителям и скоту, которым приходится туго в эту тяжелую зиму, а не для того чтобы жечь и уничтожать, — поправил меня он.

Через несколько дней он помог фермеру притащить замерзшие трупы четырех коров, которые убрели из зимнего стойла. А еще через день Макбет, Гирик и Ангус спасли двоих мальчишек, отправившихся на рыбалку и провалившихся под лед. Их привезли в Элгин, накормили, обогрели и дали провизии на дорогу домой. Видя, как изранен и измучен мой муж, я устыдилась, что прежде так плохо думала о целях его объездов.

Зачастую он вместе со своими людьми помогал в Элгине и близлежащих деревнях чинить крыши, просевшие под снегом, очищать замерзшие колодцы и искать заблудившийся скот. К тому же он развозил провизию из запасов Элгина. В ту длинную зиму всем нам было нелегко — и в крепости, и в хижине, — и мы старались помогать друг другу. Когда до меня доходили слухи о смертях и несчастьях, я еще крепче прижимала к себе сына, испытывая благодарность за то, что он у меня есть и что меня окружают друзья.

В эти холодные недели я увидела в своем муже не столько воина, сколько щедрого хозяина. Он делился запасами Элгина, рассылая их жителям холмов и долин, и не сетовал, когда я наполняла для них корзины. И даже если бы нам пришлось грызть кости и питаться жидкой кашей, мы все равно продолжали бы это делать.

— Приняв под свою руку Морей, — объяснял он, — я взял на себя все его беды. Я с детства помню многих из этих людей, а те, что постарше, еще помнят моего отца и деда. Теперь пришло время, чтобы я им помог в час нужды, точно так же, как помогут они мне, когда я призову их в час войны.

— Если он когда-нибудь настанет, — добавила я, хотя и знала, что так будет.

Иногда он молча смотрел на меня, и я ощущала, как внутри у меня зарождается желание. Мне было одиноко. У меня был муж. И тем не менее, между нами оставалась непреодолимая пропасть, созданная моей обидой и его отчужденностью. Он никогда не приходил ко мне ночью, и в какой-то мере меня это продолжало радовать. Однако теперь я начинала гадать, когда это кончится.

— Думаю, твой муж — хороший человек, — заметила как-то Мэв. — И тебе следовало бы помнить, что королева не может произвести на свет наследника без помощи короля.

— Бессовестная! — вскричала я. — Но поскольку я не королева, меня это не касается.

Унылые дни тянулись бесконечно, с утра до вечера все было окутано тусклой дымкой — испарениями масляных лампад и сладковатым дымом, поднимавшимся от горящего торфа. Холод просачивался через толстые стены, и ледяная сырость проникала в комнаты сквозь трещины, несмотря на ставни и тяжелые пологи. Иногда мне приходилось надевать на себя практически все свои платья, а моего сына мы закутывали до такой степени, что из-под груды одеял виднелись лишь глаза цвета индиго и розовая пуговка носа. Я приказала слугам затянуть все окна промасленными кожами. Это помогло справиться со сквозняками, но зато теперь мы не видели, что делается снаружи, и время от времени кто-нибудь отдирал кожу, чтобы посмотреть на улицу. Обычно это была Биток, которая переносила заключение ничуть не лучше, чем я.

— В некоторых церквях и крепостях, расположенных за Британским островом, окна закрывают разноцветными стеклами, — сообщила она нам, выглядывая из окна одним морозным утром. — Солнечный свет придает стеклам цвет рубинов, сапфиров и изумрудов. А еще я слышала, что там строят величественные цитадели из камня, которые называются замками.

— Откуда ты знаешь? — спросила Элла.

— Мне рассказывал отец Ансельм, — улыбнулась Биток. — Только представьте себе такую красоту.

Я слушала ее с интересом. В Шотландии были каменные церкви, и на некоторых фермах стояли дома, сложенные из камней, но чаще встречались плетеные хижины, крытые тростником и соломой. Даже самые большие крепости строились из дерева на каменном фундаменте.

— Каменная цитадель или церковь со сверкающими стеклами поистине могут вызвать восхищение, — промолвила я, надеясь на то, что и мне когда-нибудь доведется увидеть такие чудеса.

Пока весь мир за пределами крепости стоял окутанный инеем и ветви деревьев были облачены в ледяные чехлы, мы сидели у огня, попивая горячий суп или разогретое вино со специями и слушая музыку или истории, которые рассказывал нам бард Дермот. На озере под крепостным холмом то и дело громко трещал лед, мы вскакивали, а потом разражались смехом.

— Это икает старуха Кейлих, — говорил Дермот, намекая на легендарную каргу, которая якобы жила в глубине гор. — Она держит у себя в плену прекрасную Бригиду и лишает землю солнца и цветов. Она бы рада навсегда заморозить мир, чтобы он стал таким же безрадостным, как ее нрав. Но Бригида вырвется на свободу. Ей суждено спастись, а старуха Кейлих будет ловить ее снова и снова, и так из века в век.

У Дермота было много историй, ибо любой бард должен знать по одному сказанию на каждый день года. Кроме того, он сочинял собственные поэмы, и я диву давалась, как ему удавалось их запоминать; подозреваю, он пользовался разными хитрыми приемами, например, клал камень себе на живот, когда оставался один в своей комнате.

Наконец, холод начал отступать, и снег стал таять под полуденным солнцем. И вместе с Бригидой, вырвавшейся на свободу из каменной темницы старой ведьмы, вышли из крепости и мы, радуясь тому, что нам удалось пережить такую тяжелую зиму. Мы открыли окна, слуги собрали с пола старый грязный тростник и унесли его, чтобы сжечь. Пол вымыли, застелили свежим тростником и повсюду разбросали первые цветы — крокусы и подснежники, — перемешав их с сосновыми и еловыми ветвями для свежего аромата, по которому мы все так соскучились. Жаровни и переносные печки вычистили, а торфяные блоки сложили концентрическими кругами, чтобы зажечь их заново.

Воздух был настолько насыщен ароматами цветов, свежим ветром и солнцем, что я ощущала себя захмелевшей от него.

Я рвалась на волю.

— Элла, найди, пожалуйста, Ангуса Мак Фергюса, — попросила я наконец, — и вели ему оседлать лошадей. Скажи, что я хочу проехать верхом, а он может сопровождать меня.

Она кивнула и выбежала во двор.

— Мэв, присмотри, пожалуйста, за Лулахом. Я ненадолго, а если он проголодается, покорми его жидкой кашкой.

— Ты поедешь с одним Ангусом? Будучи госпожой Морея и дочерью Боде, ты должна иметь при себе вооруженный эскорт, — напомнила мне Мэв, — и, как минимум, одну женщину, если ты собираешься выехать из крепости. Возьми с собой Биток.

Моя троюродная сестра с радостью согласилась, и мы отправились переодеваться. Я надела коричневый плащ и прочные кожаные сапоги, которые прислала мне Долина.

Уже через час над нами вились чайки, свидетельствуя о том, что мы приближаемся к восточному побережью, где Морей выходил к Северному морю. Ангус и Шон, еще один из стольников Макбета, прихватили с собой пару ястребов — птицы тоже с трудом перенесли зиму, — и мы выпустили их и поскакали за ними вдогонку. Мы то подзывали их свистом, то снова отпускали. Птицы, как и мы, наслаждались благоуханным весенним ветром.

Берег находился в четырех-пяти лигах от Элгина, и постепенно пустошь сменилась заливными лугами, которые вели к дюнам. Вдали виднелось шелковое полотнище моря, и мы заметили дельфинов, которые нередко посещали береговую линию Морея. Шон сказал, что увидеть их ранней весной сулит удачу.

Движимая любопытством и восхищением, я захотела подъехать ближе к берегу. Биток и Шон стали подзывать птиц, а Ангус, как сварливая нянька, последовал за мной.

— Ты что, боишься, что я с непривычки сломаю себе шею? — спросила я.

— Меня беспокоят пираты и разбойники, — ответил он. — Ведь ты — маленькая королева Морея. Мы можем проехать еще пару лиг на север — там есть небольшая бухта. Твоя служанка хотела собрать цветов. — Его кислый вид красноречиво говорил о том, что сопровождение дам для сбора цветов не соответствует его положению одного из лучших воинов Макбета.

— Хорошо, раз Биток так хочет, — сказала я, и мы двинулись дальше. Чайки разлетались, как серый пепел, когда в небо взмывали наши ястребы. Биток обладала особым даром отыскивать нужные травы, и вскоре она спешилась и принялась рассматривать какие-то растения. Шон тоже остановился, чтобы помочь ей, а я вместе с Ангусом проехала дальше. Мне не терпелось увидеть океан.

Я спешилась и двинулась вдоль берега, где море образовывало заводи, а воздух был пропитан морскими брызгами. Я взобралась на валун и стала смотреть на воду. Ангус с недовольным видом потребовал, чтобы я спустилась и вернулась обратно.

— Смотри! Дельфины! — воскликнула я и лишь потом заметила, что они плывут за длинным изогнутым судном, которое скользило по волнам. Ладья викингов. И еще одна.

У меня перехватило дыхание, а Ангус стащил меня вниз и спрятал за камни. Он жестом показал мне, чтобы я молчала, и вытащил кинжал.

Нос у обеих ладей был высоко загнут вверх и украшен резными головами, что свидетельствовало о том, что это — военные суда. Пока мы за ними наблюдали, более мелкое судно причалило к берегу, и из него, разбрызгивая воду, выскочили четверо человек, поспешно бросившихся к берегу. На них были шлемы, штаны, рубахи и кожаные нагрудники, скрывавшиеся под плащами. На поясе у всех висело оружие.

На фоне жемчужно-серого неба хорошо были видны силуэты остальных членов экипажа, которые остались в лодке. Более крупное судно оказалось многовесельным, а маленькое было обычной ладьей с десятью парами весел. Обычно такие легкие и подвижные суденышки, приспособленные для захода в бухты, использовали для путешествий, а не для торговли и ведения военн лх действий. Кроме того, как мне было известно, их использовали лазутчики и грабители.

Ангус кинул на меня мрачный взгляд. Я надеялась, что Шон и Биток тоже все видели и успели спрятаться. Викинги остановились на берегу — один в стороне от прочих. Порыв ветра распахнул его плащ, и я заметила черные волосы под его шлемом — Торфин Сигурдссон, Кормилец воронов.

— А этому что еще здесь надо? — пробормотал Ангус.

Я не могла дать ответ на этот вопрос. Вскоре с противоположной стороны берега появились четверо всадников — копыта лошадей оставляли четкие следы на мокром песке. Предводитель был облачен в зеленый плащ, заколотый на плече. Мне был знаком этот плащ, отороченный мехом, и потому у меня перехватило дыхание.

Мой муж спешился и в сопровождении двух телохранителей двинулся вперед, а один остался с лошадьми. Один из слуг нес на плече тяжелый деревянный ящик, обитый медью. Викинги и представители Морея встретились у самой кромки воды.

— Что они здесь делают? — гневным шепотом осведомилась я. — Ты что-нибудь знаешь об этом?

Ангус покачал головой:

— Торфин и Макбет — троюродные братья, и, несомненно, у них есть общие торговые дела. — Однако ответ прозвучал не слишком убедительно.

— По-моему, это имеет отношение к политике, а не к торговле, — заметила я. — Торфину принадлежат Оркнейские и Западные острова, а также северная часть Шотландии в Кейтнессе. Может, он хочет предложить помощь викингов, если Макбету станет не хватать Морея?

Ангус бросил на меня колючий взгляд:

— Что ты можешь знать об этом?

— Я сижу, шью, слушаю и наблюдаю. К тому же я неглупа.

Вместо ответа Ангус закатил глаза. Потом мы увидели, как к Макбету подошли два викинга, один из них забрал деревянный ящик. Беседа с каждой минутой становилась громче, а потом они схватились за мечи. Я вскрикнула, и Ангус зажал мне рот своей мозолистой рукой.

Не прошло и нескольких секунд, как Макбет раскроил горло человеку с ящиком. Тот изогнулся в предсмертной агонии, заливая кровью песок. И все с криками бросились к месту схватки, вытаскивая на ходу мечи. Сердце у меня заколотилось от ужаса.

— Остановитесь! — прокричал Торфин по-норвежски, а затем по-гэльски. Все замерли, и Макбет двинулся к Торфину, в чем-то упрекая его и сопровождая свою речь резкими жестами. Потом он воткнул в песок свой окровавленный меч, словно ставя точку в разговоре. Торфин махнул рукой, и один из викингов поднял ящик, а другой схватил своего павшего товарища и потащил его по песку к лодке. Навстречу ему поспешили другие викинги, но на берег они выходить не стали.

— О Боже! — простонала я, когда Ангус убрал свою руку. — Боже! Он хладнокровно убил человека!

— У него не было выбора, — ответил Ангус. — Ты разве не видела, что к этому все шло? Викинги перебили бы всех и забрали свое золото. Он показал этим оркнейским головорезам, что им не удастся водить за нос нового хозяина Морея.

— Так ты гордишься тем, что он сделал? — изумленно спросила я. — Ты одобряешь убийство?

— Если бы ты была настоящим воином, а не женщиной, которая использует оружие лишь для забавы, ты бы поняла, — ответил Ангус. — Ты сожалеешь о смерти этого человека больше, чем викинги. Как говорят норвеги, его отправили к троллям. А теперь помолчи, иначе нас самих отправят туда же за нашу глупость. Не надо было нам сюда приезжать…

— Немедленно расскажи мне все, что ты знаешь об этой встрече, — тихо, но напористо потребовала я.

Ангус нерешительно вздохнул:

— Ладно, слушай. Многие считают, что, если после Малькольма королем станет Дункан, это будет плохо для Шотландии. И как ты сама заметила, госпожа, эти два военачальника, Оркни и Морей, будут действовать совместно во избежание наихудшего оборота событий.

— Они заключили союз против Дункана? — Высунувшись из-за камня, я увидела, как Макбет и Торфин идут, мирно беседуя, вдоль берега. Это зрелище вызвало у меня негодование, хотя с внутренним содроганием я тут же поняла, что, возможно, так было необходимо.

— Дункан не воин, а они — воины, — промолвил Ангус. — И наши враги — саксы и викинги — понимают это. Если к власти придет Дункан, Шотландия погрязнет в войнах. Поэтому эти двое и должны договориться. А теперь пошли отсюда.

— Пойди отыщи Биток и возвращайся. А я побуду здесь. Ступай! — Все сыновья Фергюса знали, что спорить со мной бесполезно. Ангус прошипел, чтобы я не высовывалась, и ушел.

Я прислонилась к валуну и продолжила наблюдать за мужчинами, которые были поглощены своей беседой. Потом они двинулись к ладье, колыхавшейся на мелководье. Макбет махнул рукой, и один из его телохранителей принес мешок, который был приторочен к седлу. Вместе с мешком Морей двинулся к лодке, и Торфин последовал за ним. Викинг легко перемахнул через низкий борт, и гребцы налегли на весла. Макбет вернулся к лошадям, и все вскочили в седла.

Вернувшийся Ангус шикнул на меня и потребовал, чтобы я уходила. Но на моих глазах только что свершилось убийство, а потом дана взятка, и я клокотала от ярости. Мой муж показал себя жестоким интриганом, и мне надо было в этом разобраться. Я встала и, высоко подняв голову, невозмутимо вышла на берег.

Макбет тут же меня заметил и развернул лошадь. Сложив руки на луке седла, он ждал, когда я подойду. Ветер раздувал мой плащ и хлестал по ногам подолом юбки. Меня могли заметить викинги из лодки, но мне было все равно — я кипела от справедливого гнева. Я не желала оставаться в неведении, когда человек, женившийся на мне ради моей родословной, собирался опозорить ее своими деяниями.

— Госпожа, — промолвил Макбет, когда я подошла ближе. Если он и удивился, то ничем этого не проявил.

— Ты убил человека. — Я стояла перед ним в порывах налетавшего ветра.

— Значит, ты видела больше, чем следовало.

— Очень хорошо, что я это видела. Я — госпожа Морея и была здесь прежде, чем сюда приехал ты. Теперь я знаю, чем ты занимаешься.

— Тем же, чем остальные военачальники, и иногда у меня это получается лучше, чем у них. — Он кинул взгляд на камни и песчаные дюны. — Кто с тобой?

— Ангус. Что ты отдал Торфину? Говорят, викинги любят золото, так как в их собственных землях есть только серебро.

— Кое-кто из них не чурается и предательства. Так что приходится постоянно быть начеку. Скажи Ангусу, чтобы он проводил тебя домой.

— Ты дал взятку оркнейцам, — я продолжала стоять перед ним, а ветер играл моими юбками и накидкой. — С какой целью? Это из сокровищницы Морея? — В маленькой комнатке в Элгине Гиллекомган держал несколько сундуков с золотом и серебром, там же хранились другие ценные вещи.

— Возвращайся в Элгин и оставь все как есть. — Он натянул поводья, разворачивая лошадь, но я встала на его пути, и он остановился.

— Я не уйду, пока не узнаю, что ты здесь делал.

Он вздохнул, оглянулся и снова посмотрел на меня.

— Хорошо. Я со своими людьми ехал к Бургхедской башне, которую нужно заново отстроить, — ответил он. — В последние дни я вел переговоры с местными жителями, нашел плотников, каменщика и позаботился о прочих мелочах.

— Ты сам ее сжег, так что твои люди не могли следить за разбойничьими вылазками викингов, — с горечью заметила я. — И сегодня ты решил проблему с помощью меча и взятки.

— Порой ты жалишь как змея, — заметил он. — Хочешь знать правду? Ну, тогда слушай. Добрые люди давно уже платят викингам, чтобы те оставили их в покое. И если я плачу своему брату из Оркни дань, чтобы сохранить мир на побережье, то это тебя не касается.

— Нет, меня касается то, что мой муж сначала подкупает, а потом убивает наших соседей викингов!

— Тебя раньше это волновало? Дань, уплаченная сегодня, была обещана Гиллекомганом человеку Торфина еще несколько месяцев тому назад, — сухо сказал он. — Торфин прибыл вместе с ним, чтобы все уладить. Если бы я отказался выплатить дань, меня бы убили. Зато теперь викинги знают, как будет вести дела новый Морей. Жадюга, угрожавший мне и моим близким, мертв. А мы с Торфином договорились о новых условиях, включающих продолжение выплаты дани за сохранение мира на побережье Морея.

Я была совершенно ошарашена и пыталась собраться с мыслями.

— Гиллекомган никогда не говорил о своей договоренности с викингами. К тому же Торфин — твой брат. А родство предполагает верность, а не выплату дани. Я знаю, что это принято среди воинов, но мне кажется…

— А я слышал, что жены других мормаеров и даже королей сидят дома, где им ничто не угрожает, и не вмешиваются в военные дела, если никто не спрашивает их мнения.

— Я не из таких.

— Похоже на то. Теперь я знаю, что наказание может проявляться в разных формах. Ангус! — крикнул он, заставляя того выйти из укрытия. — Забери госпожу и отвези ее обратно в Элгин!

Когда из-за дюны появился мой телохранитель, Макбет сжал коленями бока своей лошади и поскакал вдоль кромки воды догонять своих спутников.

Я двинулась по сыпучему песку к своим друзьям, чувствуя, как в душе зарождается восхищение мужем, хоть я и оказалась свидетельницей совершенного им хладнокровного убийства. Он уже неоднократно проявлял на моих глазах несгибаемую волю, мужество и отвагу. Он обладал внутренним чутьем, помогавшим ему распознавать дурное и хорошее, и умел находить возможные пути к достижению своей цели.

И вне зависимости от того, понимал он это или нет, я считала себя ему ровней, а не покладистой женой. Будучи взращенной военачальником в среде воинов, я не желала оставаться госпожой лишь в своем семейном кругу.

В тот день я приняла решение, что буду вмешиваться во все дела, которые могут повлиять на мою родню, сына и доброе имя предков. Во имя своих близких и при такой родословной я не имела права подчиняться и должна была держаться в курсе всех событий.

Глава 17

В большом хозяйстве каждый месяц надо варить свежий эль, стирать и проветривать постельное белье, чистить и штопать одежду, мести полы, менять тростниковые подстилки и чинить плетеную мебель, которая плохо выносит тяжесть оружия и мощных воинов. Каждый день с бесконечной периодичностью надо отдраивать столы, разжигать огонь и замешивать тесто. Ведение хозяйства никогда не было моей сильной стороной, несмотря на все усилия Долины, но теперь приходилось исполнять все эти обязанности.

Как только погода наладилась, кухонная прислуга отправилась рыбачить на ручьи и реки, а прочие домочадцы вышли ловить рыбу в море, чтобы нам было что засолить и засушить впрок. Зимние запасы сушеной говядины и баранины у нас сильно сократились, а скот еще не нагулял веса, чтобы его забивать. Фруктов и овощей еще хватало, кроме того, у нас оставалось несколько мешков с овсом и ячменем. Мы регулярно ели супы и рыбу, заедая их большим количеством овсяных лепешек. Пшеница не растет в горах, а привозное зерно было дорогим и плохо переносило дорогу, так что мы не делали хлеб на дрожжах, как это принято в Англии и других местах. Мельник каждый год отдавал в Элгин оброк за пользование землей и помол зерна, и мне надо было подсчитать, сколько овса и ячменя мы израсходовали за зиму, чтобы знать, сколько заказать мельнику в конце лета, когда будет собран урожай.

Макбет то и дело объезжал Морей, хотя у него не было неприятелей, да и с викингами он на время договорился. В Элгин постоянно приезжали люди: одни — с дарами и предложениями о поддержке, другие — с жалобами и просьбами о судебном разбирательстве. Некоторые просто хотели взглянуть на Макбета, чтобы потом рассказать о нем своим соседям. Приезжали таны и вассалы, державшие земли мормаера. Кое-кого из них я уже знала. Они поздравляли меня с рождением сына, но никто не упоминал о моем вдовстве.

Ни один из них не сказал, что это было нечестно и несправедливо. Ни один. Предыдущего господина не стало, и повергнувший его соперник был признан великим военачальником и королевским генералом. Обитатели Морея радовались тому, что у них появился сильный защитник с могущественными связями, поэтому их не очень волновало, каким способом он пришел к власти.

Поднимаясь на укрепления или прогуливаясь по холмам с другими женщинами, я то и дело останавливалась, чтобы насладиться открывавшимся видом. В ясные дни, повернувшись к востоку, можно было разглядеть крохотные точки, которые на самом деле были ладьями. Длинные лодки налетчиков свидетельствовали об опасности, широкие торговые суда, направлявшиеся для торговли в восточные гавани Морея, сулили благоденствие. К западу простирались неприступные твердыни гор, а на юге их высокие темные вершины отделяли Морей от Файфа. Глядя в ту сторону, я думала о Боде и родном доме, и меня охватывала жгучая тоска.

Как-то подошедший ко мне Макбет протянул руку и пощекотал через одеяло пяточку Лулаха. Тот заулыбался и что-то залопотал. И мы рассмеялись — да и кто бы удержался от смеха? И я вдруг заметила, что Макбет пристально на меня смотрит. Это был взгляд не владыки, а мужчины, испытывающего желание. Неожиданно растерявшись, я отвернулась и сделала вид, что складываю какую-то одежду. Через мгновение до меня донесся звук его удалявшихся шагов.

Поздно вечером в мою комнату постучали, и я ответила, чтобы входили, так как решила, что это Элла с полотенцами, ибо я только что вылезла из сидячей ванны, стоявшей перед жаровней. Когда я увидела входящего Макбета, у меня перехватило дыхание, и я схватила лежавшую рядом полотняную простыню. Мои волосы, отливавшие красным в свете жаровни, рассыпались по плечам мокрыми кольцами.

— Я думала, это Элла, — смущенно пробормотала я.

— Я отослал ее, — ответил Макбет, закрывая дверь. — Нам надо кое-что обсудить. — Он подошел ближе и притронулся к моему плечу. — Тебе нужно было время, чтобы оправиться после родов, — промолвил он, проводя пальцем по моей щеке. — И я ждал. — Он наклонился, и я позволила ему себя поцеловать — прикосновение губ, пахнувших вином, которое он пил, оказалось удивительно нежным.

Я положила голову ему на плечо и почувствовала, как его сердце бьется в унисон с моим. Мы оба выжидали. Во мне что-то шевельнулось, что-то изменилось, и он, вероятно, это почувствовал, ибо подхватил меня на руки и, за три шага преодолев расстояние до кровати, уложил меня на нее.

Мы оба молчали, проявляя не столько страсть, сколько учтивость, хотя мы идеально подходили друг к другу. Наша нежность была сдержанной и не привела нас к тому, на что мы оба были готовы в тот момент. Однако и этого было более чем достаточно. Потом он встал, поправил рубаху, накрыл меня одеялом и пожелал мне спокойной ночи голосом, в котором слышалось одиночество.

— Ру, — подойдя к двери он остановился. — Я убил его.

Я это знала.

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

— Я хочу, чтобы ты знала правду. — Он стоял, склонив голову, и я вспомнила, как видела его лежащим на полу в часовне.

— В тот день мы еще утром столкнулись с Гиллекомганом и преследовали его отряд до самого Бургхеда, — продолжил он. — По моему приказу мои люди подожгли деревянную башню — я хотел выкурить их из нее и закончить схватку на земле. Они должны были выбраться наружу, но что-то пошло не так, и им не удалось это сделать. Я хотел честно отомстить, — добавил он. — Я не собирался сжигать их, как в аду.

— Малькольм отправил тебя туда?

— Мы договорились, — ответил Макбет. — Мы пришли к соглашению.

Вздрогнув, я свернулась клубком под одеялом.

— Родственные узы крепче каких-либо других, — промолвил Макбет. — Их невозможно разрубить даже после того, как совершено убийство. Так что дальше приходится жить с тем, что ты сделал. Спокойной ночи, — тихо добавил он, открыл дверь и вышел.

Несмотря на то что Катриона уехала домой, как только позволила погода, в мае она снова вернулась, чтобы принять роды у жены Найелла Мак Колума, который приходился Макбету троюродным братом и которого она давно знала. На этот раз Катриона приехала со своим светловолосым сыном Анселаном, которому было два с небольшим года. Мы все полюбили его озорной характер, так что не могли смотреть на него без смеха. Его мать тоже души в нем не чаяла.

Я пригласила ее остановиться в крепости и ввела в свой домашний круг, хотя и ощущала вновь возникшее напряжение между Катрионой и Биток. Моя троюродная сестра также гордилась своим умением принимать роды и помогла уже двум женщинам в Элгине, и все же к жене Найелла пригласили Катриону. Я знала, что Биток переживает из-за того, что не смогла принять Лулаха, — она говорила, что завидует Катрионе, получившей такую привилегию.

— Между роженицей и повитухой устанавливается крепкая связь, — сказала мне как-то Биток, — особенно когда существует угроза жизни. — И мне было нечего на это возразить.

Как-то теплым солнечным днем мы сидели в саду под цветущими сливами с детьми — Элла играла с Анселаном на траве, Мэв подшучивала над ними обоими, Катриона пряла, а Биток устроилась в стороне с моим Евангелием — она не столько читала, сколько любовалась рисунками. Лулах у меня на руках играл с моей накидкой, и тут я спросила Катриону, как она оказалась тогда в Элгине, чтобы принять у меня роды, — почему-то прежде я никогда об этом не задумывалась.

— Ко мне приехал Макбет на закате и попросил, чтобы я отправилась с ним в Элгин, — ответила она. — Он далее отказался поужинать, хотя все уже было готово.

Я погладила сына.

— Но почему он отправился за тобой, а не позвал местную повитуху? — смущенно осведомилась я. — Ведь он вернулся в Морей незадолго до этого.

— Не забывай, что твой муж родился в Элгине и провел все детство в Морее. И он хорошо знает эту страну и ее людей.

— Да, я знаю, — пробормотала я.

— У Мак Бетада, — промолвила она, используя это более привычное для ее слуха имя, — много друзей в Морее, и многие надеются, что он будет претендовать на королевский престол. В него здесь верят и его поддерживают. — Она произнесла это с такой гордостью, что я невольно вскинула глаза.

— Госпоже Грюаде это известно, — вмешалась Биток. — Думаю, ты хорошо знакома с Макбетом, госпожа Катриона. — Будучи вдовой тана, повитуха имела право на то, чтобы ее так называли.

— Мы выросли вместе в Элгине, поэтому я знаю его всю свою жизнь. Мой отец жил на землях его отца и входил в свиту. Мы часто бывали в Элгине, и я вместе со своими братьями играла с Макбетом. Он очень похож на своего отца, — продолжила она. — Финлех был великим военачальником, и, хотя Макбет лишился его в возрасте всего двенадцати лет, уроки, полученные в детстве, не прошли даром.

Макбет почти ничего не рассказывал мне о своем отце, уже не говоря о матери, и поэтому мне хотелось узнать побольше:

— Каким он тогда был? И какими были его родители?

— Его мать была младшей дочерью короля Малькольма, — ответила Катриона. — Она была тихой и красивой — это все, что я помню. Она умерла, когда Макбет был совсем маленьким. Финлех был высок ростом. Мать его была из норвегов. И он был воином до мозга костей. А Макбет рос решительным, хоть и хмурым мальчиком, — продолжила она. — Он любил собак и лошадей и часами простаивал на тренировочном дворе, наблюдая за схватками, пока отец не позволил ему в них участвовать с деревянным мечом и шлемом на голове. Он часто сидел в зале рядом с отцом, прислушиваясь к разговорам, и Финлех никогда не отсылал его прочь. Во всех играх он всегда был заводилой. Еще в детстве в нем начали проявляться такие качества, которые вызывали у окружающих симпатию и желание быть с ним заодно.

Я кивнула, чувствуя, что уже замечала все это во взрослом Макбете.

Катриона улыбнулась с непреодолимым очарованием. Мэв и Элла тоже улыбнулись, и лишь Биток продолжала сидеть с надутым видом. И я вдруг почувствовала себя одинокой и ненужной, словно Катриона имела больше прав находиться здесь, хоть я и была госпожой Элгина и Морея.

— Макбет никогда не станет королем, если только не начнет войну, — заметила Биток.

— Последнее слово всегда остается за оружием, — пожала плечами Катриона.

— Похоже, учения церкви о милосердии и нравственности отступают, когда мужчины начинают убивать собственную родню за земли и титулы, — промолвила Элла, и Биток кивнула.

— Мужчины относятся к жизни и смерти иначе, чем женщины, — заметила Катриона. — Нам суждено рожать, давать жизнь и утешение. Мы не можем отнять чужую жизнь, ибо знаем, чего она стоит.

И почему-то это невинное замечание вызвало у меня раздражение.

— Если бы мне надо было убить человека, чтобы спасти собственную жизнь или жизнь своего сына, я бы сделала это, не задумываясь, — заявила я.

— Ру умеет обращаться с оружием, — с гордым видом сообщила Биток.

— У госпожи Грюады более крепкий хребет, чем у меня, — ответила Катриона. — Я помогаю появиться на свет новой жизни. И душа у меня слишком нежна, чтобы уничтожать жизнь.

— Я не стремлюсь к уничтожению, — принялась оправдываться я. — Просто госпожа такой могущественной провинции должна обладать не только благонравием, но и воинственным духом. Я без колебаний надену доспехи и возьму в руки меч, если того потребуют общие интересы.

— Тебе никогда не понадобится это делать. Макбет — хороший мормаер, — сказала Катриона.

Я почувствовала непреодолимое желание возразить:

— Многие погибли, когда он возвращал себе эти земли.

— Он сказал мне, что у него не было другого выбора, — ответила Катриона. И все умолкли, переводя взгляды с меня на нее и обратно.

Он сказал ей? Я почувствовала укол ревности:

— Во время военных действий мужчины совершают такие поступки, которых никогда бы не совершили в мирное время, но и самим им приходится многое переносить. Да и вдовы в своем горе и лишениях становятся жертвами войн.

Катриона спокойно кивнула с непроницаемым видом:

— Я никого не винила, когда погиб мой муж. Ты должна запомнить, госпожа Грюада, такова женская участь — один муж воин погибает, другой приходит на его место. Мы обязаны принимать это и поддерживать своих мужей. Мы — угли в очаге. А они — пламя.

— Я предпочитаю быть пламенем, а не углем, — огрызнулась я. Она улыбнулась, а я продолжила: — Не понимаю, как ты можешь с такой легкостью прощать неправедных убийц.

Она склонила голову и внимательно посмотрела на меня:

— А я не понимаю тебя.

Наверное, в тот момент мне следовало бы почувствовать присутствие змеи.

Через некоторое время Катриона с Анселаном в сопровождении телохранителей направилась в крепость, и я улыбнулась и помахала им рукой, хотя с большим удовольствием распрощалась бы с ней навсегда.

Я была очарована наступившим теплом и все большим количеством цветов, поэтому время от времени оставляла сына с кормилицей, которая уже перешла в его распоряжение, и отправлялась гулять по холмам с Биток и Эллой, как мы это делали в прежнее время. Обычно нас сопровождали восемь-десять мужчин, и мы не уходили от крепости дальше, чем на несколько лиг. Так приятно было бродить по залитым солнцем склонам, собирая цветы и травы! Биток давала нам поручения, и мы с радостью их выполняли.

Вскоре после своего приезда Биток обосновалась в небольшой пристройке рядом с кухнями, где хранились растения и травы. Я то и дело заставала ее там — она развешивала травы на просушку, обрезала стебли и цветы и смешивала их с разными маслами. Биток, много чего перенявшая у своей матери, теперь обучала меня, и мы расставляли на полках плетенной из тростника хижины горшочки и склянки с целебными настойками, мазями и отварами. Хохоча вместе с кузиной и вдыхая сладкие ароматы в этом уютном месте, я часто думала о своей матери Эльсе и надеялась, что она была бы довольна мной.

Лето принесло с собой жару, и порой за ужином я просто сидела и смотрела на Макбета, пока Дермот пел и играл на арфе. Когда мы встречались взглядами, я чувствовала, что он тоже ощущает искру, которая проскакивала между нами. Я мечтала о том, чтобы он пришел в мою спальню. И все же гордость не позволяла мне самой пригласить его. Это подорвало бы мой авторитет воительницы и лишило бы главного связующего начала моей личности — оставшись без надменной гордыни, я стала бы уязвимой, и все бы увидели мою ранимую душу.

Я должна быть сильной. Вот так.

Единственным священником в Элгине был сморщенный худой старик, которого в свое время заставили освящать мой брак с Макбетом. Мы видели его не слишком часто, так как он постоянно разъезжал по необъятным пространствам своего огромного прихода. Иногда мы ходили к мессе раз в несколько месяцев, а все остальное время были предоставлены сами себе, как это часто бывает в отдаленных уголках Шотландии, и сами обращались к Господу. Однако мы делали все возможное для спасения своих душ.

Думаю, самой набожной из нас была Мэв. По утрам и вечерам она ходила молиться в часовню, да и в течение дня зачастую останавливалась и начинала что-то бормотать себе под нос. Она постоянно носила с собой Евангелие, гагатовый крест и четки. У меня тоже были Евангелие и псалтырь, и хотя я не относила себя к числу сильно верующих людей, все же находила успокоение в тихой молитве. Однако обычно я была слишком обременена домашними хлопотами и заботой о сыне. Лулах был моим светочем, поэтому я предоставляла остальным размышлять о свете мира и никогда не испытывала нужды в священниках, наставлениях и Господе.

Элгинская часовня славилась своей ракой, в которой хранился палец ноги пиктского святого. Причем относились к нему с таким благоговением, словно это был палец самого Иисуса Христа. Он хранился в медном ковчеге, обитом серебром, и мормаер Морея всегда брал эту реликвию с собой, когда отправлялся на выездные суды или собирался на войну. Даже крохотная частица тела святого могла обеспечить удачу и благословение тому, кто имел ее при себе.

В нескольких лигах от Элгина располагались большая церковь и кельтский монастырь. Время от времени разгоралась дискуссия о необходимости придания им статуса епископата с целью повышения значения Морея. Будучи мормаером, Макбет сам мог назначить епископа. И священники, знавшие о его родственных связях с королем, соперничали за его внимание, так что мы получали меха, вина и другие дары, к тому же они служили мессы от его имени, чтобы обеспечить его душе наилучшее положение после смерти.

Макбет считал этот вопрос очень важным и регулярно обсуждал его со своими лучшими советниками. Однажды он поинтересовался даже моим мнением на этот счет.

— Если обитатели Морея станут жить лучше вследствие наставлений епископа и если ты знаешь преданного человека с кельтской кровью, который будет заботиться не столько о себе, сколько о Морее, пошли за ним, — сказала я. — Если нет, то повремени, и пусть этим занимается Бог, а не Морей.

— Мне следует включить тебя в состав своих советников, — заметил Макбет.

— Ты уже это сделал. В ту ночь, когда ты захватил Морей и взял меня в жены, ты согласился с тем, что впредь будешь прислушиваться к моим советам. — Я двинулась прочь и услышала, как он смеется за моей спиной.

Я не собиралась мириться с его невозмутимым спокойствием. Я была наследницей древнего рода, я обладала всеми правами уже в силу своей крови. И я не желала, чтобы меня отстраняли от решения вопросов, которые могли повлиять на мой дом, родню, страну и будущее.

Однажды Макбет со своими людьми отправился на несколько дней к северному тану, и Фионн с Ангусом пригласили меня принять участие в охоте с соколами, поскольку подходило время вновь позаботиться о запасах. Мы отправились на северо-запад, где нам уже доводилось удачно охотиться, — тогда мы подстрелили несколько птиц, ястребы принесли пару зайцев, и еще Ангус завалил оленя. Этого мяса могло хватить ненадолго. Я хорошо управлялась с соколами и умела стрелять из арбалета, хотя давно не тренировалась. В тот день я подстрелила зайца, но испытала такой стыд за содеянное, что второго намеренно упустила. Друзья начали посмеиваться надо мной, заявляя, что материнство сделало из меня неженку.

— Пусть ястребы приносят зайцев, — ответила я. — Мне не нравится их убивать.

Все рассмеялись, и днем, перед тем как вернуться в Элгин, мы решили где-нибудь отдохнуть. Ангус счел, что ближе всего Кинлосси, и спросил встретившегося нам фермера, не знает ли тот Катриону, после чего мы двинулись в указанном им направлении. Я собиралась попросить у нее кое-какие настойки и хотела сгладить напряжение, возникшее между нами во время последней встречи.

День был теплым и ясным, вдали синели остроконечные холмы. Мы ехали верхом, пока это позволяла крутизна склона, а затем спешились. Мы оставили лошадей и птиц с Ангусом и телохранителями и пошли с Фионном вперед, чтобы попросить о гостеприимстве. Фионн, который постоянно был начеку, держал в руках меч, а я — арбалет.

У подножия следующего холма мы увидели плетеную мазанку на каменном фундаменте с крытой вереском крышей. Стены были побелены, и все место выглядело очень уютно. Из трубы поднималась ленточка дыма, во дворе блеяли козы и кудахтали куры. Дом окружал небольшой яблоневый сад — на деревьях уже виднелись зеленые яблочки. У околицы стоял каурый конь с черной гривой и черным хвостом.

Я почувствовала, как у меня заколотилось сердце, и опрометью бросилась вниз по склону.

— Пойдем назад, Ру, — промолвил Фионн. — Потом пошлем человека за твоими настойками.

Я не ответила. Мой муж был наедине с Катрионой, и довольно давно, так как лошадь уже успела наесться травы.

Фионн схватил меня за руку.

— Ру, — произнес он. — Не надо ходить дальше.

Я обернулась:

— Так это известно всем, кроме его л<ены?

— Послушай, — твердо произнес он. — Сейчас не время устраивать конфликт с твоим мужем. Подожди, разберешься с ним позже.

Я выхватила стрелу, вставила ее в арбалет и, не раздумывая, выпустила. Она впилась в центр двери, дрожа всем древком.

— Господи! — Фионн выхватил у меня арбалет. — Не станешь же ты убивать его из-за этого!

Дверь распахнулась, и на пороге появился мой муж — рубаха распущена, нагрудник снят, в руке кинжал. Он огляделся по сторонам, а затем устремил взгляд на холм. Он сразу увидел меня, и его взгляд был подобен удару. Он вытащил стрелу из двери, и в это время за его спиной из полутьмы дома появилась Катриона. Ее прелестное лицо раскраснелось, волосы были спутаны. Она положила руку на плечо Макбета и что-то сказала ему. Он покачал головой, и оба вернулись в дом. Дверь за ними закрылась.

Я развернулась и двинулась прочь. Фионн поспешил за мной.

В течение нескольких часов я, кипя от негодования, мерила свою комнату шагами, не желая признавать, что в сложившейся ситуации есть и моя вина. Элла, обладавшая хорошим слухом, была в ужасе от того, что я бормотала себе под нос. Она схватила капризничавшего ребенка и постаралась скрыться от моего гнева. Я принялась вытаскивать из деревянного сундука свои вещи и запихивать их в кожаную сумку, намереваясь вернуться в Файф. Биток с удовольствием принялась мне помогать — кажется, она была рада тому, что я возвращаюсь, и она сможет сделать то же самое, ибо оставалась в Элгине лишь из любви и привязанности ко мне.

Элла вернулась, когда по стенам забарабанил дождь, и я взяла у нее ребенка, что немного меня успокоило.

— Найди Ангуса, — приказала я Элле, — и распорядись, чтобы он подготовил эскорт для нас. Мы все уезжаем в Файф.

— Никуда вы не поедете, — раздался голос Макбета, и, обернувшись, я увидела, что он стоит в дверном проеме. — Ступайте, — приказал он моим женщинам и, выпустив их из комнаты, закрыл за ними дверь. — Ты ведешь себя неподобающим образом для госпожи Морея.

— Зато его мормаер делает все, что ему вздумается, — парировала я, — даже приглашает шлюху для того, чтобы принять роды у своей жены.

Он сделал шаг мне навстречу, но я не отступила. Его волосы и кожаные наплечники были мокрыми от дождя, и от него пахло лошадьми — значит, он только что приехал и сразу поднялся ко мне.

— Она не шлюха.

— Тогда любовница убийцы. Можешь пригласить ее сюда. Я уезжаю домой.

— Я имею право не отпускать тебя, — заметил он. — Это право мне дают церковь и ирландские законы, запрещающие нанесение физического вреда. И твой отец будет со мной солидарен. Боде отошлет тебя назад, когда узнает, что ты покинула Морей против моей воли.

— Только потому, что Файф не хочет лишаться союзника в лице Морея, — ответила я, продолжая запихивать в сумку свои вещи. Я кипела от ярости, так как чувствовала свою беспомощность, и, движимая именно этим чувством, я схватила туфлю и запустила ее в Макбета. Я уже принялась оглядываться в поисках какого-нибудь оружия, когда он схватил меня за руку. — Ты плетешь интриги и подкупаешь моего личного врага — Кормильца воронов, — прошипела я, — ты приводишь в дом свою любовницу с тем, чтобы она со мной подружилась, я уже не говорю о том, что у моего сына нет отца. И во всем этом я обвиняю тебя!

Он отпустил мою руку, но я была уже прижата к стене, так что мне ничего не оставалось, как только бросать на него яростные взгляды.

— У твоего сына есть отец в моем лице, — свирепо произнес он. — Это мой долг по отношению к нему. И к тебе. А когда у нас появятся собственные дети, твой гнев поутихнет.

Я оттолкнула его в сторону:

— Ты никогда не получишь от меня сына. Ступай за этим к своей шлюхе.

— Мы с Катрионой знаем друг друга с детства. — Он снова приблизился — уже одно его присутствие внушало ужас. — Мы не могли стать мужем и женой, поэтому нас связывают лишь дружеские узы. Мы оба вступили в брак, и оба овдовели. Но наша симпатия друг к другу останется навсегда. И я не собираюсь извиняться, ибо все мы иногда нуждаемся в утешении и ласке.

— Но ты почему-то не ищешь их у меня, хотя я являюсь твоей женой, — тяжело дыша, ответила я.

— Ты не проявляешь готовности дарить их, — пробормотал он.

— Как и ты по отношению ко мне. Я прошу всего лишь о верности.

— Я могу сказать ей, что этого больше не повторится, — промолвил он.

— Если ты так легко можешь отказаться от любовницы, то что уж говорить о жене?

— А как насчет твоей верности мне? Ты умна, добра, но порой твои слова ранят меня, как норвежский клинок.

— Так это мои слова заставляют тебя искать утешения на стороне?

— Я никогда не уклонялся от меча. Но мне не хватает тепла от жены в моем собственном доме.

Я сдержала навернувшиеся на глаза слезы и отвернулась:

— Я не потерплю укоров от мужа, который ищет утешения не у меня, а у другой женщины.

Наступила такая долгая пауза, что мне показалось, будто он ушел.

— Я больше не стану сторониться тебя, ибо это мешает одной из целей нашего брака. Впрочем, если хочешь, можешь вернуться в Файф. На время.

И он двинулся к двери, словно все было решено. Он тоже был разгневан, но в отличие от меня держал себя в руках, я же пыхтела, как кузнечные меха, и готова была швыряться в него всем, что попадалось под руку. И все же мне пришлось смириться и остаться. Мой долг перед сородичами требовал, чтобы я продолжала жить с новым властителем Морея, ибо он не имел равных. В конце концов, судьба заставила меня сделать это.

Я стояла, нахмурившись, ибо он явно чего-то недоговаривал.

— Какова же цель нашего брака?

Уже взявшись одной рукой за дверь, он обернулся.

— Соединив нашу кровь, мы сможем претендовать на власть, — тихо ответил он, — и встать во главе всей Шотландии.

Вот оно. Он, наконец, произнес то, о чем все догадывались. Я расправила плечи. Так вот, оказывается, чего хотел Боде и чего требовал долг перед предками.

— Тогда не следует забывать, что успех подобного предприятия будет зависеть от верности, а неверность обречет его на провал, — заметила я.

— Да, — кивнул он.

— Хорошо, — промолвила я, не сводя с него глаз. Это уже было каким-то соглашением.

— Да будет так. Надеюсь, что твоя верность окажется не дешевле золота. — Он дернул за дверное кольцо и вышел.

Через неделю он пришел ко мне ночью, и мы были бережны и молчаливы, словно высекали искру желания заново, а не пытались раздуть огонь страсти из старых углей. Потом он пришел ко мне еще через несколько дней, и еще. И между нами начала укрепляться нежная связь, которой прежде не было.

Вскоре мы уже начали делить постель, и таким образом шаткий мир между нами был достигнут. Я не спрашивала его, продолжает ли он встречаться со своей любовницей, — я не хотела этого знать, — не обсуждали мы с ним и планов на будущее, ибо такие беседы заставили бы нас выйти за пределы пологов кровати в более широкий мир.

В июле, когда на склонах расцвели палевые и пурпурные цветы наперстянки, цветки и стебли которых как лечат сердечные недуги, так и вызывают их, мы с Биток отправились собирать цветы, чтобы она могла заготовить настойки, особенно необходимые пожилым людям. Потом мы присоединились к толпе, собравшейся у Элгина посмотреть, как Макбет вершит правосудие. Узнав о предстоящем приезде двора, туда собрались люди со всех окрестностей, чтобы заявить о своих жалобах.

Когда стольники Макбета начали ритмично стучать своими мечами о щиты, возвещая о его приближении, я вспомнила день, когда впервые увидела его и когда он, будучи еще совсем мальчиком, выступил обвинителем против убийц своего отца. Теперь же он прошествовал к своему месту, став высоким и сильным мужчиной, на которого многие возлагали свои надежды.

За ним на холм поднялось несколько «вассалов Бога» с ракой из элгинской часовни. Среди них и епископ, назначенный Макбетом. Это был человек из древнего кельтского рода, который в течение прошедших месяцев успел доказать свою полезность на военных советах моего мужа. Макбет занял свое место под нарастающий гул топота и хлопков в ладоши, которыми люди приветствовали его.

Глядя на это зрелище, я почувствовала, как оно меня захватывает, словно мы не только хлопали в унисон, но и души наши дышали в едином порыве, сулившем, что в один прекрасный день мы сможем укрепить и возвеличить Шотландию.

Глава 18

Три блестящих черных ворона опустились на высокий камень, когда мы проезжали мимо Ланфиннана, направляясь на юг на летнюю свадьбу. Я вздрогнула. Макбет, ехавший рядом со мной, тоже кинул на них мрачный взгляд, и весь отряд притих, так что раздавались лишь скрип повозок, позвякивание сбруи, топот копыт да хлопанье крыльев ястребов, которых мы везли в клетках в качестве свадебного подарка.

Птицы, застыв, зловеще наблюдали за нами со своего каменного насеста. Я знала, что это дурной знак. Чернее ворона лишь смерть — гласило народное поверье.

Брехин, куда мы ехали, представлял собой круглую каменную башню, расположенную рядом с церковью. Какой-то прыткий монах начал звонить в старый железный колокол, когда мы проезжали мимо, направляясь к крепости мормаера Ангуса Синила. Он выдавал своего сына за дочь Константина Мак Артера, но мы приехали за несколько дней до свадьбы, так как Макбет собирался переговорить с другими танами и мормаерами, чьи земли располагались по соседству, между Файфом и Мореем.

Боде тоже должен был приехать. Я не видела отца с момента своей свадьбы с Гиллекомганом и с нетерпением ожидала его приезда. Два года назад я покинула Файф, будучи в душе еще совсем ребенком. Теперь я превратилась во взрослую, умудренную женщину, ибо жизнь успела преподать мне суровые уроки. К тому же я хотела показать отцу своего сына. Лулах был очаровательным пухлым ребенком, унаследовавшим крепость и здоровье от Гиллекомгана, глаза Боде и улыбку Эльсы. Он был спокойным мальчиком и доставлял только радость.

Боде и Долина приехали с юным Малькольмом — сыном моего погибшего брата. Мы встретились тепло, хотя чопорная учтивость поначалу мешала нам с Боде. Я так долго считала, что он меня предал, но даже воспоминания об этом рассеялись, как только Боде взял на руки своего внука. Долина, не имевшая собственных детей, была так очарована моим сыном, что он получил в ее лице преданную няньку, не отходившую от него в течение всего времени, пока мы были вместе. А моему племян нику, высокому темноволосому мальчику, исполнилось уже четырнадцать, то есть по шотландским меркам он достиг совершеннолетия. Он не мог нарадоваться на свой новый меч и кольчугу и лучился гордостью от того, что путешествует с Боде как настоящий воин. Сердце мое сжалось при виде него — так он был похож на своего отца, которого никогда не видел. Я представила себе, что в один прекрасный день таким станет Лулах, и меня обуяли чувства, какие я редко испытывала, — я поняла, как люблю всю свою немногочисленную родню.

Когда на следующий день после нашего приезда Синил пригласил гостей на охоту, я поехала тоже. Мы надели перчатки, выбрали себе птиц и, приторочив к седлам приманки и мешки с кусочками мяса на случай, если птиц надо будет вознаградить за работу, выехали в поля. Вначале птиц как следует покормили, чтобы они не рвали добычу и быстро возвращались на свист. Макбет взял большого краснохвостого ястреба, а Боде — другого такого же. Я выбрала маленькую пустельгу с молочной грудкой и серыми пестрыми крылышками. Она была изящной и красивой.

Мы спешились, Боде послал свою птицу преследовать жаворонка и, присвистывая ее обратно, двинулся вперед в сопровождении стремянного, готового забрать любую добычу. Заметив, что мой отец один, я направилась к нему, неся пустельгу на левой руке. Опыт подсказывал мне, что во время охоты Боде будет спокоен и общителен, а мне требовалось с ним поговорить.

Ястреб Боде уже спустился на землю и прикрыл свою добычу распростертыми крыльями, так что Боде послал за ней стремянного, когда я подошла к нему. Мы посмотрели, как мальчишка отвлек птицу приманкой, потом запихал добычу в мешок и побежал относить ее в общую кучу. Боде уверенно выставил руку и позвал своего ястреба.

— Красивая пустельга, — заметил он, глядя на моего сокола. — Ты знаешь, что Сорха умерла?

Я не знала об этом и ощутила резкую боль от того, что не стало этой умной птицы:

— Нам всем будет ее недоставать.

— Да. Ты хорошо выглядишь. И ты не утратила своего навыка обращения с птицами.

— Ты считаешь, что роды и вынужденный брак должны были заставить меня поглупеть?

Он ухмыльнулся:

— Ну, тогда ты являешься исключением. Говори, что ты хотела мне сказать.

Я вскинула руку, и моя пустельга взлетела вверх. Мы с Боде двинулись в сторону от остальной группы.

— Макбет и король договорились о том, чтобы убить Гиллекомгана.

— Ру, мне жаль, что ты осталась вдовой, — с сочувствием ответил Боде. — Но не вини во всем своего нового мужа. Иногда для того, чтобы защитить жизнь, близких, благоденствие окружающих и само будущее, приходится прибегать к убийству.

— И ты не выразил недовольства в связи с моим вторым браком и тем, как со мной обращались.

— Отец не может заниматься сватовством своей овдовевшей дочери. Макбет имел право. К тому же я знал, что он тебя не обидит, — добавил Боде.

— Может, ты и об их заговоре знал и специально уехал в Ирландию, чтобы не вмешиваться?

— Я не вступаю в заговоры с целью убийства сородичей, — коротко ответил он. — Но меня это не удивило.

— Я знаю, что два года тому назад ты с большим удовольствием выдал бы меня за Макбета.

— Да, так бы и произошло, если бы он не был тогда женат и занимал бы более высокое положение. Хотя какая теперь разница, раз все уже устроилось, — с удовлетворением добавил он.

Это вызвало у меня отвращение:

— Зачем же ты выдал меня за Гиллекомгана, если знал, что при таком враге он долго не протянет?

— Я хотел, чтобы ты находилась в безопасности. Самым безопасным местом был Морей.

Я начинала понимать:

— То есть ты рассчитал, что, когда я стану вдовой Морея, Макбет сможет взять меня в жены.

— И судьба сыграла мне на руку, — подтвердил Боде. — Он освободился от своей жены, а ты… короче, сейчас все устроилось именно так, как я и мечтал, когда ты была еще маленькой.

Моя птица опустилась на верхушку высокого дерева и теперь наблюдала за нами. Я подняла руку, чтобы она не слишком наслаждалась свободой. И она мягко спланировала на мою кисть.

— Макбет собирается стать королем, — призналась я, ибо вокруг нас никого не было.

Боде кивнул. Было видно, что он уже знает об этом.

— И многие его поддержат. Так что, как я и надеялся, ты когда-нибудь станешь королевой. — Боде двинулся вперед, высоко подняв руку, и его ястреб начал беспокойно оглядываться по сторонам. Я поспешила вслед за ним, и некоторое время мы шли молча, погрузившись в собственные мысли.

— Если у Макбета много сторонников… значит, Дункан Мак Крайнен должен его остерегаться, — наконец промолвила я.

— Пожалуй. Лети! — И он отпустил своего ястреба, который забеспокоился при виде пролетавших мимо птиц. Боде повернулся ко мне: — У тебя есть прекрасный сын и новый муж. Занимайся ими и не думай о прочем. Время и Господь Бог позаботятся о будущем. Здесь и сейчас мы ничего не можем решить.

— Я — маленькая королева Морея, а не кухонная жена, чтобы меня отстранять от решения мужски — проблем. Я хочу знать всю правду. — Моя пустельга тоже занервничала, и я ее выпустила. Она стрелой взвилась вверх — изумительно красивое зрелище на фоне чистого голубого неба.

Боде вздохнул:

— Ладно, слушай. Говорят, что король Малькольм хотел, чтобы Гиллекомгана убили, и послал Макбета, чтобы тот проследил за этим. Получив Морей, Макбет освобождал путь Дункану на юге. И Малькольм считает, что Макбет, имея в своей власти такую большую территорию, будет занят исключительно ее нуждами — скотом, торговыми портами и постоянной необходимостью держать в узде викингов.

— Мой муле управился со всем этим и уже помышляет о большем. А теперь скажи мне, что ты сам думаешь, а не то, что ты слышал.

— Я думаю, что Макбет — лучший защитник Морея, а следовательно, и всей Шотландии от норвежской угрозы. Думаю, что в его лице Шотландия обретет прекрасного короля. А станет он им или нет, зависит только от него.

Я кивнула:

— Малькольм прекрасно все устроил: Морей отдал Макбету, Кейтнес и Оркнейские острова — Торфину, а остальное — Дункану. Так и будет, если Макбет ничего не предпримет, а что-либо предпринять он может, лишь имея большие силы.

— Пока его дед жив, он не станет ничего предпринимать. — Боде поднял кулак, подзывая своего ястреба.

— А-а. — Наконец, все в моей голове выстроилось. — Он ждет, когда к власти придет Дункан.

Боде улыбнулся:

— Когда-нибудь ты станешь королевой. И еще кое-что, что ты должна знать, Ру. В ту ночь Макбет тебя спас.

— Нет. Он ворвался в Элгин…

— Послушай меня. Когда Макбет понял, к чему на самом деле стремится король, он попросил своего дядю, чтобы тот предупредил тебя. Он не мог доверить твою жизнь Малькольму.

Я окаменела. А мой отец тем временем подозвал ястреба. Моя пустельга кружила в вышине, и я подождала, когда Боде опустит руку. Даже выученный хищник остается диким в душе и сам принимает решения; и все же все стремятся занять самый высокий насест и получить вознаграждение. Я подняла руку вверх, и моя пустельга, не видя лучшего варианта, тут же на нее опустилась. Я намотала путы на пальцы, и колокольчики на ногах птицы слабо звякнули.

Вместе с отцом я задумчиво направилась обратно к остальным охотникам. Не доходя до них несколько шагов, Боде остановился и посмотрел на меня.

— Когда в следующий раз пойдешь к мессе, — промолвил он, — произнеси еще одну дополнительную молитву.

— Конечно. Я собираюсь на службу перед свадьбой, чтобы помолиться за жениха и невесту. Если тебя не будет, я поставлю свечку за них от твоего имени.

— Это сделает Долина, — махнул он рукой. — Ты должна помолиться за свою родню.

— Зачем? — Холодный страх шевельнулся в моей душе.

— Помолись за нас, — ответил он. — Ибо нам не долго осталось.

Свадьба была восхитительной — от первых благословений и клятв на крыльце маленькой церкви, прелестных лиц жениха и невесты до пира, который длился три дня. В конце первого дня мужчины отнесли жениха на руках в спальню и с хохотом бросили его на постель к новобрачной. Утром, счастливые и раскрасневшиеся, молодые обошли ближайшие деревни, одаривая всех серебряными монетами и сладостями. Потом состоялись скачки, соревнования по бегу и игры с кожаным мячом прямо на улицах. В последний день устроили еще один пир, а вечером разложили огромный костер, в свете которого начались танцы, так что в конце концов остался лишь один пьяный шут, который продолжал скакать, когда все остальные уже спали на земле. На рассвете друзья отвели одинокого танцора домой, и на этом свадебные торжества закончились.

Боде, юный Малькольм и их свита выдвинулись в Файф, а мы свернули на север к Морею, навстречу осени.

Лежа в Элгине в постели рядом с мужем, я представляла себе целую вереницу ярких картин: сражающихся воинов со свирепыми лицами, острые и грозные мечи и пики, распоротые горла и льющуюся кровь. И в центре всего этого стояла я — хрупкая фигурка, вся в белом и с огненным шаром волос. Когда я шла мимо, они опускали оружие и пропускали меня, не причиняя вреда. Там же были мои мужья — и первый, и второй.

Я шла через пустоши и холмы, пока не вышла морю. А потом я увидела ладью таких огромных размеров, какие бывают только во сне. Ее борта с наборной обшивкой были выкрашены в красный и черный цвета, на веслах сидело более тысячи человек, а верхушка изогнутого носа была вырезана в виде головы дракона. Однако эта голова была живой — при каждом дыхании она изрыгала пламя и дым, и сама ладья была как будто живой — она выпячивала когти, а весла у нее поднимались как крылья. Плюясь огнем, чудовищный корабль пристал к берегу, и из него на белые пески Морея, блестя серебристыми мечами, высыпали бесчисленные воины.

Все это происходило к северу от Элгина. Я повернулась к югу и увидела, что другие орды воинов бегут по склонам холмов. Внезапно рядом со мной на берегу оказался Макбет. Лишь он видел меня.

— Его надо остановить, — произнес он. — Так не может продолжаться.

— Кого надо остановить?

— Того, кто придет потом, — ответил он. — Смотри.

Я обернулась и увидела людей, облаченных в саваны. Двое из них подошли ближе. Это были старый Малькольм и Дункан. Черты остальных были неразличимы.

Я вскрикнула и проснулась. В глубине души я чувствовала, что это было Прозрение, явившееся мне в форме сна: после смерти Малькольма Шотландию ждали хаос и разруха, и их надо было как-то остановить.

Проснувшийся Макбет спросил, что случилось, и я рассказала ему то, что мне привиделось. Он выслушал мой рассказ, а когда я прильнула к его плечу в поисках утешения, он встал и вышел из комнаты. Кажется, в ту ночь он так и не ложился, меряя зал шагами.

Я наблюдала за импровизированными соревнованиями по бегу в нижнем дворе и вместе со всеми аплодировала победителям, когда с крепостной стены раздались крики. К Элгину с бешеной скоростью приближался всадник. Я выбежала к воротам вместе с Макбетом и остальными, и Руари Мак Фергюс, ворвавшись в ворота, свалился с изможденной лошади. Я сразу поняла, что случилось что-то страшное.

— Боде Мак Кеннет убит, — прохрипел Руари, — а вместе с ним юный Малькольм Мак Фаркухар. Мой отец тоже погиб, защищая своего мормаера.

Сердце у меня сжалось, а все тело охватила дрожь. И все же, когда Макбет прикоснулся к моей руке, а подбежавшая Элла попыталась увести меня, я не стронулась с места.

— Что произошло?

— На нас напало человек десять, — ответил Руари. — Сначала мы приняли их за разбойников. Ко мы не могли их разглядеть — это произошло на рассвете в узкой долине, куда мы отправились на охоту. Мы оказали сопротивление, и они рассеялись. Но Боде и Малькольм были убиты, — лаконично сообщил он. — Первым пал мой отец. Он пытался защитить их своим телом. Остальные тяжело ранены.

Я стояла словно окаменев, пытаясь переварить услышанное, и молчала — просто не могла говорить.

Руари отер лицо рукой:

— Судя по их оружию и доспехам, это были отборные воины, посланные какой-то значительной персоной.

У меня перехватило дыхание, а потом я увидела, что Руари прижимает ладонь к окровавленной повязке на руке.

— Ты ранен! — обретая способность говорить, воскликнула я.

— Рассечение. Ничего существенного.

— Тебе нужна помощь, — я была благодарна за то, что временно могу отвлечься. — Биток займется этим.

— Пошли в крепость, — сказал Макбет. — Ты рисковал жизнью и проехал почти пятьдесят лиг, чтобы добраться до нас. Такое не забывается. Мы у тебя в долгу.

— Да, Руари… — Голос у меня сорвался, и я просто прикоснулась к его руке. Нам не хватало сил посмотреть друг на друга. — Элла, — промолвила я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо, — ступай в крепость и распорядись, чтобы Руари получил все, что ему необходимо. Пошли мальчика, чтобы он нашел кухарку, скажи Мэв, чтобы она достала чистое белье, и прикажи слугам, чтобы они приготовили ванну и постель. И найди его братьев — Ангуса и Кона.

Она кивнула и бегом бросилась выполнять мои поручения, Макбет с Руари двинулись к крепости, и я последовала за ними. Ноги у меня подгибались, словно свинцовая тяжесть придавливала меня к земле. Боде… и все остальные…

Однако, несмотря на потрясение и горе, меня не оставляла одна-единственная мысль. Мой отец пытался предупредить меня, просил, чтобы я помолилась за наш род. И вот он и его старший внук погибли.

Войдя в крепость, я тут же направилась в свою комнату, но, добравшись до первого же перехода, упала на колени и разрыдалась. Там меня и нашел Макбет, но я оттолкнула предложенную им руку. Однако он не ушел, хотя и не предпринял каких бы то ни было попыток утешить меня.

— От крови моего отца не осталось ничего, кроме чахлого ручейка, — хрипло произнесла я. — Это чудовищное преступление было совершено людьми короля. Разве я не права?

Он не ответил. Но мы оба знали, что, скорей всего, это именно так.

Он проводил меня в комнату и, опустившись на колени, начал шевелить угли в жаровне, хотя, учитывая летнее тепло, в этом не было никакой необходимости. Я выглянула в окно и увидела, что над холмами собираются грозовые тучи. Я не хотела плакать, хотя во мне закипали слезы. Я знала, что гнев и ярость лишь сделают меня сильнее.

Но когда Макбет собрался уходить, я протянула к нему руку. Всего лишь руку, и он остался. Его гнев и горе, похоже, по силе не уступали моим, и я на несколько часов нашла утешение в его объятиях.

Но когда наступил рассвет, я поняла, что меня охватила непреодолимая жажда мести.

Большой отряд, ощетинившийся пиками, под синим знаменем Морея скакал во весь опор по направлению к Файфу. Никто не пытался нас задержать, а сами мы остановились лишь раз, чтобы сменить лошадей. Скорость нашего передвижения вполне меня устраивала, и я не просила о том, чтобы мы ехали медленнее. Тела моих близких остывали, и я готова была на все, лишь бы оказаться рядом с ними как можно быстрее.

— На пустоши, окропленной его кровью, вырастут красивые цветы, и мы никогда его не забудем, — сказала Мэв в Абернете, когда помогала надевать саван на тело Боде. Дрожащими пальцами я положила ему на веки золотые монеты. Муж не позволил мне войти в комнату, где лежал юный Малькольм, пока не омыли тело и не пришили ему обратно голову. О теле старого Фергюса мы тоже позаботились. Его мать и сестры вымыли его и облачили в саван, и я им помогала, так как он был моим учителем и другом и отдал свою жизнь, защищая моего отца и племянника. Теперь двум старым товарищам предстояло отправиться к сияющим берегам, и юный Малькольм мог чувствовать себя спокойно в их обществе.

Я тайком оплакала все, что было мною утрачено, потом умыла лицо, поправила платье и накидку и невозмутимо спустилась вниз, чтобы предстать перед остальными. В течение всех этих дней я чувствовала, как ожесточается мое сердце, и временами это помогало мне держаться.

Долина была очень слаба и все время плакала, так что Биток и Маири постоянно поили ее настоями трав и крепкими напитками, пока она не обрела способности твердо стоять на ногах и говорить не всхлипывая. Отец Ансельм произнес заупокойную службу, благословил всех, и на этом все закончилось. Его горе было неподдельным; стареющий сакс в течение долгого времени был домашним священником в крепости Боде и имел полное право скорбеть вместе с нами. Я не знала, что станет с Ансельмом, — ведь у него никогда не было собственного прихода. Я понимала, что лучше всего взять его с собой в Элгин, но не могла смириться с этой мыслью, памятуя о его неприязни к кельтам и женщинам, а особенно ко мне лично.

— Пусть остается в Абернете, — сказал мне Макбет. — Ты все равно получишь Файф как единственная наследница Боде. Скажи священнику, чтобы оставался здесь, и он будет счастлив.

На рассвете перед похоронами, когда Ансельм закончил утреннюю службу, я заметила, как он постарел: плечи сгорбились, темные волосы поседели, а когда-то хитрые глаза покраснели. Когда он вышел из зала, я последовала за ним.

— Мой отец всегда чтил тебя, — сказала я.

— Как и я его, — ответил он. — Мы познакомились с ним на поле боя в Кархаме. Я был совсем молодым священником, когда Малькольм напал на наш город. Меня ранили, и шотландцы взяли меня в плен. Твой отец, — произнес он, не сводя с меня глаз, — забрал меня в Файф и выходил, попросив взамен, чтобы я стал его домашним священником. Он хотел лучше познакомиться с миром за пределами Шотландии и ценил саксонское мировоззрение, я же получал паству, которую надо было привести в лоно Господа. Мы не во всем соглашались, но зато учились друг у друга.

— Я об этом не знала. Отец никогда мне не рассказывал.

— Боде никогда не хвалился своими добрыми поступками. Он был благородным человеком как в помыслах, так и в делах своих. Так что старайся подражать его скромности, вместо того чтобы подкармливать свою гордыню и выставлять напоказ независимость. Доверься Господу, и да прибудут с тобой Его благословения.

Отец Ансельм зачастую пытался повлиять на меня с помощью укоров.

— Я знаю, что мой отец был великим человеком. И будучи его дочерью и наследницей, я благодарю тебя за службу нашему роду. Ты всегда сможешь считать Абернет своим домом, пока я буду в нем хозяйкой. А я возвращаюсь в Морей, — добавила я, — под одной крышей нам с тобой не улшться.

— Пожалуй, — ответил он. — Но ты многое унаследовала от Боде. Радуйся этому.

В Файф съехались друзья и родственники Боде из самых отдаленных мест, и все были возмущены совершенными убийствами. Верность ценится кельтами превыше всего, поэтому многие из приехавших в Абернет предлагали мне и Макбету свою помощь и военную поддержку. И в глубине души я радовалась этому, ибо воздух был напоен жаждой отмщения.

Горевавшая Долина постоянно нуждалась в участии, поэтому я, мои служанки и Маири проводили с ней все время. И Лулах был единственным моим утешением — тепло его маленького тельца, его поцелуи и смех отвлекали меня от горя. Мужчины собирались группами, и то и дело до меня доносились требования отомстить. Хотя имя короля Малькольма и не произносилось вслух, но все о нем думали. Я неоднократно замечала многозначительные взгляды, но, если споры разгорались всерьез, и Макбет видел, как меня это все интересует, он тут же выпроваживал меня прочь.

— Расскажи, о чем вы говорили, — упрашивала я его по ночам, когда он залезал в мою старую кровать в Абернете, которую мы делили с ним, несмотря на ее недостаточные размеры. Похоже, он понимал, что я не хочу оставаться в одиночестве. — Я тоже хочу отомстить.

— Оставь, Ру, — непреклонно отвечал он.

Среди приехавших в Абернет был и мой двоюродный брат Дуф Мак Дуф, которого я не видела много лет. Когда-то мы называли его Угольком, теперь же он служил при дворе короля Малькольма. Когда он входил в зал, все умолкали, чтобы он не смог ничего передать королю. Однако он приехал с искренними намерениями почтить память Боде и как-то поинтересовался у меня, не собираюсь ли я остаться в Файфе, будучи наследницей Боде.

— Не знаю, — ответила я. — Мы с мужем еще не говорили об этом.

— Вам бы следовало обсудить свои намерения с королем, — заметил Уголек.

Я пробормотала что-то невразумительное и направилась прочь в поисках Макбета.

— Уголек, — объяснил мне он, — человек Малькольма, он поддерживает Дункана Мак Крайнева и его отца. В прошлом году он женился на дочери Крайнена и получил земли в Атолле.

— И это означает, что мы должны остерегаться его, — ответила я.

— Ты должна стать королевой, — промолвил Макбет. Однажды я уже слышала это от Боде.

В тот вечер бард моего отца старый Луаг произнес речь в честь погибших. Стоя у жаровни, он перечислил все имена нашего рода, начиная от королей пиктов и заканчивая Боде, его сыном и двумя внуками. Лулах завершал этот почетный список. Когда бард дошел до последних имен, слезы хлынули у него из глаз. И я тоже не смогла удержаться — оплакивала их всех, включая своего сына. Теперь я понимала, что Лулаху всегда будет грозить опасность, по крайней мере, до тех пор, пока живы старый король и его сторонники.

В день похорон на рассвете я забрала Лулаха у Мэв, чтобы дать ей отдохнуть, и отправилась укачивать его в зал, так как все равно не могла уснуть.

— Ру, — позвал меня из темноты тихий и дорогой мне голос. Я обернулась.

В сумраке стоял Дростан. Его длинные черные волосы были выбриты посередине головы от уха до уха, как это было принято у «вассалов Бога». Он стал выше, шире в плечах и превратился из мальчика, которого я знала, в настоящего мужчину. Многое изменилось как в его, так и в моей жизни.

— Боде… — начала я.

— Я знаю. — Он распростер руки, и я, дав волю слезам, оказалась в его объятиях.

Вскоре он уже любовался Лулахом, и его игры с ребенком заставили меня рассмеяться. Дростан спросил меня о моих мужьях, и я рассказала ему — сначала об одном, потом о другом. Судя по всему, он уже многое обо мне знал, хотя и провел все эти годы в монастыре.

— Мы составляем хронику всех последних лет — мой наставник и его ученики, одним из которых я являюсь, — пояснил он. — Даже на наш остров доходит много слухов. Военачальники присылают к нам своих гонцов, когда происходит что-нибудь существенное. Очень важно, чтобы все было занесено в анналы, — добавил он.

Он был потрясен и удручен гибелью Боде и благодарен приору монастыря за то, что тот отпустил его в Абернет для записи подробностей. Я была рада, что эта история найдет отражение в анналах. Пусть о преступлении Малькольма станет всем известно.

В день похорон лил дождь, и женщина, нанятая для оплакивания умерших, отдавалась своему делу с таким рвением, что ее вопли довели всех до белого каления. Я мечтала лишь об одном: чтобы все это побыстрее закончилось, и можно было приступить к мщению. Деревянные гробы уже опустили в землю — землю и соль как символы прошлого и будущего заблаговременно положили на грудь убиенных, — так что оставалось лишь засыпать их. Над каждой могилой установили надгробия из песчаника в форме хижин с покатыми крышами.

Я отвернулась, не в силах на это смотреть.

Потом мы тронулись в обратный путь. Я шла рядом с Долиной в сопровождении наших женщин — в своих длинных черных плащах и накидках мы возглавляли траурное шествие. Я вскинула глаза на вершину холма и увидела ряд всадников, выстроившихся, как шахматные пешки, — они молча и неподвижно взирали на нас. Потом предводитель в сопровождении более пожилого спутника пришпорил коня и двинулся нам навстречу. За ними двигался отряд в дюжину воинов. Звон металлических уздечек и скрип кожаных седел раздавался в тумане особенно громко.

— Дункан, — прошептал Макбет, шедший рядом со мной. Узнав наследника престола, я оставила Долину и вместе с мужем направилась к всадникам. В коричневом платье и черном плаще я сама, наверное, была похожа на выходца с того света. Покров из прозрачного серого шелка, подаренный Долиной, скрывал мое лицо.

— Приветствую вас, Макбет и госпожа Грюада. Примите наши соболезнования, — произнес Дункан. — Прошу прощения за то, что мы опоздали. Король также просил передать, что сожалеет о случившемся.

Я было открыла рот, но Макбет сжал мой локоть, вероятно, опасаясь того, что я могу сказать. Потом те же краткие слова соболезнования повторил Крайнен из Атолла. Ни того, ни другого я не видела со времени встречи старого Малькольма с Кнутом на границе. И теперь я надеялась, что мое молчание и скорбь поставят их в неловкое положение.

— Какое гнусное убийство, — промолвил Дункан. — Если мы что-нибудь узнаем, то непременно сообщим вам.

— Обсуди это с нашим дедом, — коротко ответил Макбет.

— Король не имеет к этому никакого отношения, — с каменным лицом заявил Крайнен.

— Всем известно, что Малькольм ненавидел Боде и весь его род. Боде сам предупреждал об этом свою дочь, — Макбет прикоснулся к моей руке, — чтобы она была в курсе намерений короля относительно его самого и его близких.

— Весь тот день король Малькольм провел в Дунсинане, — сказал Дункан. — Он никуда не выезжал. И если кто-нибудь считает, что он мог хладнокровно убить одного из своих ближайших родственников, такому человеку следовало бы поостеречься.

— В тот день здесь видели его людей, — возразил Макбет.

— Я об этом ничего не слышал, — пробормотал Дункан, а его отец промолчал. Они ничего не утверждали и ничего не отрицали. — Скорее всего, это были горцы-грабители, спустившиеся, чтобы увести скот и лошадей.

— Весь скот и лошади остались на месте, — уточнил Макбет, — зато доспехи у этих людей были самой лучшей выделки.

— Мы знаем о старой вражде между Боде и Малькольмом, но король не собирался причинять ему вреда. Боде не представлял никакой угрозы, — заметил Крайнен. — Наследником короля является Дункан, и Боде никогда этого не оспаривал.

— Мой отец чтил мир. Он понимал, насколько важны мирные отношения, но его предали, — промолвила я, и снова муж сжал мой локоть.

— Госпожа Грюада, обещаю тебе, что древняя вражда между твоим отцом и Малькольмом прекратится, как только я стану королем, — сказал Дункан.

— Я напомню тебе об этих словах, если ты когда-нибудь станешь королем, — дерзко ответила я. — И не дай тебе Бог нарушить клятву, ибо ты дал ее на освященной церковной земле в присутствии аббата.

И это было правдой, ибо Крайнен считался мирским аббатом Дункельда, хотя, по слухам, его больше интересовал доход, получаемый с церковных земель, нежели спасение душ их обитателей. Впрочем, мое замечание должно было напомнить и Крайнену о его обязанностях.

— Да упокоит Господь их души, — пропел он, делая жест, отдаленно напоминающий крестное знамение.

— Теперь я глава Файфа, — заявила я Дункану, — и можешь не сомневаться, что мои люди никогда не позабудут об убийстве своего предводителя. Но я тоже предпочитаю мир войне.

— Госпожа Грюада — единственная оставшаяся в живых наследница Боде, — добавил Макбет, — поэтому она и станет правительницей Файфа. Я слышал, что таны и стольники Боде не возражают против этого.

— Ну да, потому что ты — ее муж, — откликнулся Дункан.

Макбет склонил голову:

— Я окажу ей любую помощь.

— Женщина не может стать мормаером Файфа, — заявил Крайнен, — таном небольшого поместья — еще куда ни шло, но главой такой огромной области… Этот вопрос должен быть решен королем Шотландии. Файф — богатая провинция, имеющая выход к морю, с портами, открытыми как для торговли, так и для набегов викингов. Малькольм примет наилучшее решение и, скорей всего, лишит ее титула, а возможно, и наследства.

Я почувствовала, как во мне поднимается волна ярости, и порадовалась тому, что мое лицо скрывает вуаль. Продолжая держать меня за руку, Макбет отступил на шаг.

— Здесь не место обсуждать эту проблему, — промолвил он. — Мы пришли сюда, чтобы почтить память трех добрых людей, вероломно убитых. Прощайте, господа. Нам не терпится продолжить свой путь. — За нами на дороге, ведущей к Абернету, стояла целая вереница людей.

— Госпожа. Макбет, — пробормотал Дункан и развернул лошадь. Крайнен кивнул и последовал за сыном, а за ними тронулись все остальные — вельможи и телохранители. Мы с мужем под холодным моросящим дождем присоединились к похоронной процессии.

Вечером мы вновь отправились в часовню Абернета, чтобы присутствовать на заупокойной службе, которую священникам предстояло проводить каждый день в течение года. Но их молитвы были бессильны утешить меня. Поэтому позднее я в одиночестве спустилась в сад и прибегла к древнему гэльскому ритуалу: при свете холодных звезд я трижды обошла сад, а затем остановилась и запела древнюю песню:

Впрочем, и это было слабым утешением. Если бы я была мужчиной, я бы, не задумываясь, отомстила за Боде. Но, будучи женщиной, я зависела от других.

— Нет никого, кто имел бы достаточно людей и оружия или был бы настолько глуп, чтобы пытаться отомстить верховному королю, — заметил Фионн по прошествии недели после похорон. Вечером, после наступления темноты Макбет собрал несколько воинов в дальнем углу зала, поставив стражу у двери. Красное вино и новый эль разливала я сама, так что в прислуге не было необходимости. В тот день я нуждалась в поддержке, поэтому не обделяла и себя.

— Нельзя отомстить, не имея людей, которые это могут сделать, — добавил Ангус.

— Лишь у Малькольма был повод желать смерти Боде, — заметил только что присоединившийся к нам Константин. — Королевские воины лишь продолжение его собственной руки. На мой взгляд, совершенно очевидно, кто приказал убить Боде. К тому же при этом присутствовал Руари. Он лучше скажет.

Сидевший напротив меня Руари поболтал эль в деревянной чаше:

— Нападавшие не имели флага, но они были облачены в дорогие кольчуги. И держали в руках прекрасное оружие, какое делают викинги и саксы. Пастух, выгонявший на рассвете свое стадо, видел, как они проезжали мимо. Он сказал, что в тумане они походили на призраков Фианны, такой у них был решительный и зловещий вид. Я видел их и думаю, что это люди короля, хотя в сумраке и не различил их лиц, сокрытых шлемами.

— А как насчет Дункана или Крайнена? — спросил Фионн. — Они тоже могли подослать убийц. Нападение было совершено неподалеку от Атолла. И у того и у другого есть все основания желать, чтобы ветвь Файфа засохла.

— Дункан глуп и делает то, что ему говорят отец и дед, — сказал Макбет. — А глупцу, особенно рвущемуся к престолу, нельзя доверять.

— К тому же пока нам ничего точно не известно, — добавил Руари.

— Но то, что мы не знаем наверняка, кто это, не оправдывает нашего бездействия, — возразил Ангус.

— Верно, но опасность слишком велика, если мы выступим. Помните об этом, — промолвил Константин.

Я наклонилась ближе:

— Кто бы ни отправил этих людей, можете не сомневаться, что Малькольм знал об их намерениях. Мы теряем время — прошло уже больше недели. Мы должны отомстить за эти смерти и восстановить справедливость.

— Справедливость будет восстановлена, — тихо произнес Макбет.

— Когда? — спросила я, кладя на стол свои кисти с длинными, унизанными кольцами пальцами. Руки были слишком женственными для принятия такого тяжелого мужского решения. Черным волком во мне металась ярость. Она мне не нравилась, но я продолжала ее подкармливать. «Такова жизнь», — сказал бы Боде. — Когда вы отомстите за моих близких? Завтра? Через год?

— Это будет кровопролитная история, если мы в нее ввяжемся, — предупредил Макбет.

— Я знаю, чего это будет стоить, — пылко ответила я. И хотя какое-то легкое шевеление в душе требовало, чтобы я остановилась и подумала, я продолжила: — Убиты мой отец и племянник. Вашего отца тоже убили, — добавила я, глядя на Руари и Ангуса. — Мы не можем ждать, когда совершится отмщение. В таких делах надо действовать быстро.

— Месть уместна тогда, когда ситуация ясна, в отличие от того, что имеем мы, — промолвил Макбет. — К тому же король — мой дед. Месть ему станет чудовищным преступлением, и я не возьмусь за это.

— Однако другое преступление уже совершено, — с горечью заметила я.

— Я не буду в этом участвовать, — повторил он, глядя мне в глаза.

— И тем не менее, ты обещал, что справедливость будет восстановлена! — Мы вели себя так, словно, кроме нас, в зале никого не было, — с яростью и упрямством мы смотрели друг на друга, не желая уступить. Я хотела, чтобы он отправил своих людей. Я ощущала такую тяжесть, что мне было трудно дышать.

— Если когда-нибудь один из потомков Боде займет трон, — промолвил, наконец, мой муж, — это станет гораздо более существенным отмщением, чем устроенное сегодня кровопролитие.

— Лулах? — Я взмахнула рукой. — Он не сможет защитить свое право в течение еще многих лет.

— Значит, ты, — ответил Макбет, — законная королева и претендентка на престол.

В течение нескольких минут все молчали, хотя я чувствовала, что все присутствующие за столом согласны с этим мнением. Макбет проявлял осторожность и дальновидность. Он доверял лишь тем немногим, кто сейчас собрался за нашим столом, иначе он никогда бы не произнес это вслух.

В своем возбуждении я не заметила самого главного — мое восшествие на престол вместе с Макбетом могло стать настоящим отмщением. Но его план требовал терпения, которым я в то время не обладала.

— Вряд ли с помощью несбыточных надежд можно отомстить за жизнь моих близких, — ответила я. — Совершенные убийства требуют быстрой и кровавой расплаты. — Я хорошо понимала, что предлагаю, поэтому не успели слова сорваться у меня с языка, как мне стало страшно.

Игры с оружием. Мне не было еще и двадцати, а я уже довольно на них насмотрелась. Я знала, как быстро может измениться соотношение сил, как вследствие скрещения клинков могут оказаться поверженными люди и целые государства. И теперь я склоняла окружавших меня мужчин именно к этому.

Глава 19

Наш маленький отряд вернулся в Морей после праздника урожая, когда склоны холмов золотились под синими небесами. Мы задержались в Файфе, чтобы поприсутствовать на свадьбе Фионна, на которой все испытывали смешанные чувства из-за недавних смертей. Он женился на внучке барда Боде Луага, которую я видела всего пару раз. Она сама неплохо играла на арфе и исполняла траурные мелодии на поминках Боде. Макбет подарил Фионну земельный надел неподалеку от Элгина и произвел его в таны, с тем чтобы тот получал арендную плату от местных жителей, Фионн же в свою очередь должен был выполнять кузнечные работы для мормаера Морея. Глядя на жениха и его белокурую невесту, которая была крепко сложена и обладала мягким нравом, я ощутила непреходящую нежность к своему другу. Я знала, что Фионн будет счастлив.

После прибытия в Элгин меня захватил водоворот необходимых дел, хоть я и горевала по-прежнему. Макбет решил переехать из центра Морея на северовосток, где располагалась старая крепость. Крэг Федрэг располагался на холме неподалеку от бухты Ивернесс, и с него открывался потрясающий вид на горы, простиравшиеся к западу, и море, раскинувшееся на востоке. По ночам северную часть неба освещало северное сияние.

— Не следует путешествовать с детьми и собаками, если ты намерен скрыться от вражеских глаз, — заметил Макбет, когда наш обоз с шумом и грохотом катил по холмам.

— Напротив, господин, — ответила я, находясь в редком для меня игривом расположении духа, — пусть твои враги знают об этом, ибо ты не только демонстрируешь свою силу, но и привлекаешь на свою сторону людей, которые видят твое скромное сопровождение.

Он улыбнулся и, пришпорив лошадь, поскакал вперед. Больше мы с ним не разговаривали, пока под проливным дождем, вымочившим нас до нитки, не достигли Ивернесса.

Переезды со всеми домочадцами нередки среди крупных землевладельцев: постоянная жизнь на одном месте ограничивает оборонительные возможности и не дает своевременно вершить справедливость. И хотя таны являются представителями крупных военачальников и действуют от их имени, самые отдаленные районы зачастую приходят в запустение, и в них начинают процветать разбой и мелкое воровство. Присутствие Макбета на севере должно было принести пользу Верхнему Морею и не позволить врагам проникнуть в эту область.

В Элгине остались слуги и стольники, которые должны были поддерживать там жизнь и охранять его стены и хранимое за ними имущество. Все остальные двинулись на север с длинным караваном пожиток, мебели, посуды, одежды и прочих мелочей — начиная от шахмат, арф и кожаных мячей и заканчивая птицами в клетках, кошками и собаками. Если бы у пас были хорошие окна, мы бы и их прихватили с собой. Я мечтала о том, чтобы вместо промасленного пергамента у нас были застекленные мозаичные окна, как в других местах.

Мы еще застали остатки летней жары, которая перемежалась горными ветрами, дувшими в сторону изменчивого моря. Глядя на золотистые поля и пурпурные от вереска склоны холмов, на горы и бухту, я чувствовала себя в безопасности, словно мне не грозили ни горе, ни страх.

Через несколько недель после нашего прибытия в Крэг Федрэг, гонец от короля Малькольма привез нам письмо, в котором лаконично сообщалось, что король назначил в Файф нового мормаера.

— Ради безопасности этих земель присматривать за ними назначен двоюродный брат Боде Дуф Мак Дуф, — прочитал Макбет, пока я возбужденно ходила из стороны в сторону.

— Уголек! Он умеет быть верным, когда это ему выгодно, — выпалила я. — Не сомневаюсь, что его ждет благоденствие при власти Малькольма, Дункана и Крайнена.

— Да, он умеет услужить королю, — согласился Макбет.

— Но в его жилах течет кровь саксов. Он не имеет права владеть Файфом. — Я схватила письмо, чтобы внимательнее его изучить, и это потребовало у меня больше времени, чем у моего мужа, ибо он читал гораздо лучше. — Король признает права госпожи Грюады и гарантирует ей доход с земель Файфа… — Я подняла голову. — Он предоставляет мне земли у озера Ливен.

— Ты будешь получать часть ежегодных доходов, а кроме того, можешь дарить, делить и распоряжаться собственностью, как тебе будет угодно. Эти земли более не принадлежат ни Файфу, ни церкви.

— Там на острове расположен монастырь Святого Серваиа, куда уехал Дростан. Но эта королевская подачка не сделает меня сговорчивее. Он лишил меня прав и наследства, а теперь хочет утихомирить этим даром.

— Учитывая, что он до сих пор помнит, как госпожа Грюада размахивала мечом, это довольно неожиданная компенсация, — заметил Макбет.

— И что, я теперь должна испытывать благодарность? Он оказывает эту любезность тебе, а не мне. Он считает, что ты будешь владеть Файфом от моего имени, получать доход и хранить верность королю.

— Это твои земли, а не мои.

— Тогда я отправлю Ангуса на юг, чтобы он выбрал на этой земле дом для Долины, — быстро решила я. — Когда в Абернете окажется Уголек, ей будет некуда пойти.

Макбет кивнул с довольным видом и отправился за Ангусом. Несмотря на все свое недовольство решением короля, я все же была рада, что у меня осталась хоть маленькая часть любимого Файфа, куда я смогу приезжать. А в Абернете мне больше никогда не бывать, и это был тяжелый удар, последовавший за смертями моих близких.

— Три сына Туирена отправились в путь на поиски вещей, которыми они могли бы оплатить штраф за убийство великого воина Сиана, — говорил Дермот. Прохладным ясным вечером мы собрались в зале — окна были открыты, и в них виднелись звезды. — Сиан, можно сказать, сам навлек на себя погибель, когда с помощью колдовства превратился в свинью, что еще больше раззадорило сыновей Туирена. Поэтому бог Луг, сын Сиана, наложил на братьев немыслимый штраф, обязав их украсть целый ряд магических предметов.

Мы жадно слушали всем известную историю, даже Лулах затих у меня на коленях. Шонахед присоединился к нам в Ивернессе, и мы с радостью слушали его рассказы. Сказание о сыновьях Туирена было одним из моих любимых, одним из трех Горестных сказаний Ирландии.

— Брайену и его братьям удалось отыскать большую часть предметов, которые они должны были отдать Лугу, — продолжил Дермот, закончив с длинным описанием долгого морского путешествия братьев, — однако им недоставало волшебного вертела, который принадлежал женщинам с острова Финкара, давно уже погрузившегося на дно морское. Один друид поведал братьям тайну проникновения на этот остров, и они добрались до подводной страны.

Братья Брайена колебались, но сам он облачился в волшебную кольчугу, надел хрустальный шлем и бросился в море. Он плыл и плыл, пока не доплыл до острова, на котором стояла крепость, и там он нашел женщин Финкары. Они сидели в большом зале, числом трижды по пятьдесят, и вышивали одно длинное полотнище. Они пели и разговаривали и не заметили, как Брайен вошел в зал.

Он схватил железный вертел и кинулся к двери, но тут женщины его заметили, вскочили, и в руках у каждой оказались не иголки, а инкрустированные драгоценными камнями мечи. «Стой, сын Тиурена!» — вскричала одна из них, и Брайену пришлось остановиться. Она была бана-гэсгих — женщина-воин, как и ее сестры, — и шутки с ней могли закончиться плохо. «Даже самая слабая из нас победит тебя, — промолвила она, — но ты не побоялся опасностей моря и женщин-воительниц. Мы чтим такую отвагу, поэтому ты можешь забрать наш вертел». Брайен поблагодарил их и всплыл на поверхность, где в лодке его дожидались братья.

Я задумалась над плачевным положением этих женщин, которые навеки были заточены под водой. На следующий день лил дождь, и я с шитьем устроилась у окна вместе со своими домочадцами — иголки сновали туда и обратно, разукрашивая ткань яркими цветными нитями. Мы болтали друг с другом, и ливень за окном заставил нас вспомнить женщин Финкары.

— Ты обладаешь навыками бана-гэсгих, — обратилась ко мне Биток, — поэтому ты — наследница кельтских женщин-воительниц. Так что, если ты когда-нибудь упадешь в море, то сразу поплывешь в Финкару с мечом в руках.

Все рассмеялись, а я пожала плечами:

— Гэльские женщины действительно умели обращаться с оружием, так было еще до того, как сюда пришли скотты из Ирландии. Древние легенды изобилуют рассказами о таких воительницах — великая королева Ирландии Маха и королевна Скатах, обучавшая воинов в своей собственной школе, а также ее сестра Аоифа, одержавшая победу над Кухулайном и родившая ему затем сына.

— Значит, это все-таки он одержал над ней победу, — шепнула Мэв на ухо Биток, и та рассмеялась.

— А Боудика в моей стране нанесла поражение римскому войску, — добавила Элла.

Я кивнула:

— Кельтские женщины сражались рядом со своими мужьями с незапамятных времен. И хотя Римская церковь запрещает гэльским женщинам носить орулше, согласно нашим обычаям, в этом нет ничего дурного.

— Церковь это делает не зря, — заметила Мэв, подкидывая Лулаха у себя на коленях. — У женщин хватает своих обязанностей, и они не должны участвовать в мужских войнах.

Все улыбнулись.

— Ирландские законы защищают женщин, поэтому мы их и придерл<иваемся, — промолвила Биток. — Лично я не хочу сражаться, но говорят, что раньше женщины несли воинскую службу наравне с мужчинами.

— Церковь не может разглядеть, что творится за хребтами гэльских гор, — сказала я, — где воинственное поведение женщин не только не является греховной ересью, но и иногда жизненно необходимо. — Я вспомнила, как в детстве поклялась самостоятельно защищать себя, как, став взрослой, дала клятву на мече, что буду защищать свою родню. Теперь я понимала, в чем заключается мой долг перед предками: если мой род, последними представителями которого были я и Лулах, захотели истребить, значит, я должна сражаться, как воин.

Теплым туманным утром я спустилась в нижний двор с мечом, который подарил мне отец. Сыновья Фергюса Ангус и Конн воззрились на меня с изумлением. Я объяснила, что не могу найти себе места и хочу немного поупражняться на свежем воздухе. Так день за днем я начала воплощать в жизнь свое намерение, с каждым ударом оттачивая мастерство. То и дело я посылала к мужу узнать, нет ли вестей с юга.

— Король Малькольм процветает, — отвечал он.

Если он и собирался отомстить, то и словом не обмолвился об этом.

В конце лета мне снова приснился сон о кровавой битве и людях, умирающих у моих ног, в то время как я тенью скользила мимо. Присутствовавший там Макбет бился с противником, лица которого я не видела. Оглушительный звон стали разбудил меня, и я не успела увидеть, что произошло дальше. И хотя я не стала рассказывать мужу об этом кошмаре, меня не покидал страх, что рано или поздно все это осуществится.

Макбет проводил целые дни, объезжая северные территории и завоевывая доверие их жителей тем, что помогал в строительстве и ведении хозяйства, а также по необходимости верша правосудие. Проявляя решимость, здравомыслие, а порой и доброту, он привлекал к себе их симпатии, как привлекает золото кошелек купца.

Я большую часть времени занималась сыном и хозяйством. Со слугами и конюхами я обращалась строго, но доброжелательно, так как, в соответствии с обычаем, большую часть нашей прислуги составляли люди, находившиеся в родстве с Макбетом. Я сама следила за запасами вина и провизии и вместе с кухаркой ездила на рынки и ярмарки.

Так что упражняться с мечом я выходила лишь тогда, когда у меня выдавался свободный час. Мой муж, со свойственной ему решимостью и инстинктивным чутьем, не заговаривал со мной об этом. Если он выходил во двор и заставал там меня, он просто наблюдал за мной, а потом уходил. Думаю, он понимал, что заставляет меня заниматься воинскими упражнениями.

Я каждый день молилась, но молитвы не приносили мне утешения, кроме того, я вместе со всеми ходила исповедываться, когда к нам приезжал священник. Однако я никогда не рассказывала на исповеди о своих якобы еретических упражнениях с оружием, а уж тем более о своей неутихающей страсти мщения. Я считала, что Богу и так об этом известно, и Он либо накажет меня, либо удовлетворит мою страсть.

С наступлением зимы мы, как птицы, отправились на юг. Элгин был мощной цитаделью, и если бы мы стали дожидаться, когда горные перевалы покроются снегом и льдом, то оказались бы в ловушке. Ивернесс подарил мне передышку и несколько нежных и страстных ночей с моим мужем. Я надеялась, что благодаря им во мне зародится новая жизнь, но каждый месяц приносил разочарования.

— Упражнения с оружием и жажда мщения опустошают твое чрево, — сказала мне как-то Мэв. — Как можно зачать ребенка, испытывая гнев и ярость? Эти чувства отравляют тело.

Признаюсь, ее слова заставили меня задуматься. Но я не могла остановиться. Возможно, тогда мне следовало бы прислушаться к ее малоприятным наставлениям.

Перед днем святого Мартина я отправила послание в Абернет, прося Дуфа Мак Дуфа прислать мне птиц Боде. Это был дерзкий поступок, но я никому не могла их доверить. Спустя две недели я была немало удивлена, когда к нам во двор въехали всадники с клетками. Птицы выглядели уставшими и вялыми. Кроме того, с ними прибыло несколько собак Боде, которые бежали большую часть пути рядом с лошадьми. Эти худые поджарые гончие ничего не забывали, и не успела я спуститься к воротам, как они бросились вылизывать меня. Радуясь тому, что во главе этого маленького отряда ехал Руари Мак Фергюс, я от души его поблагодарила.

— Я не хочу оставаться в Абернете при вашем дяде, госпожа, — промолвил он и повернулся к Макбету: — Для меня было бы честью служить вам, господин, если это возможно.

— Прекрасно, — ответил мой муж. — Мне нужны хорошие воины. — Так Руари, обретя новый дом, остался у нас.

Когда с гор подули северные ветра, и Морей сковали холода, у нас в Элгине появился нозый священник. Отец Осгар был гэлом и «вассалом Бога». Много лет он провел в Риме и среди саксов, поэтому стал хорошим советником Макбета, которому хотелось как можно больше знать о других странах. Они засиживались с Осгаром допоздна, обсуждая церковь и ее догматы, а также необходимость достижения согласия между кельтской и Римской церквями. На меня отец Осгар не обращал никакого внимания, если только я сама не просила у него совета или не приходила на исповедь.

— Твоя жажда мщения греховна, — сказал он как-то, когда мы вышли с ним после исповеди, чтобы немного пройтись. — Но она вполне объяснима. Молись, и вера исцелит тебя.

— Я не могу отказаться от мести, — ответила я. — Справедливость все еще не восстановлена.

— Либо откажись от нее, либо действуй быстро, — сказал он, — а пока ты не обретешь мира в своей душе, я буду за тебя молиться. Горе иногда подобно клыкастому демону, который рвет нам сердце. Но со временем его хватка ослабеет, и ты освободишься от него.

— Тогда я буду ждать, — решила я, а когда Осгар кивнул, подумала, какую отповедь за это я получила бы от отца Ансельма. Теперь же я встретила понимание и великодушное согласие молиться за меня. И это стало для меня откровением куда как большим, чем евангельские вирши.

На Рождество мы украсили зал свежим можжевельником, приносящим удачу, а в жаровни вместо обычного торфа бросили благоухающие сосновые ветви, орешник и сучья яблони. Мы сходили на мессу, а затем двинулись к крепости в волшебной снеговерти. Мы редко обменивались подарками, но на этот раз я вышила Макбету нижнюю сорочку и рубаху, а он подарил мне белую ирландскую кобылу с серебристой гривой и мягким нравом. Я назвала ее Солюс, что означает «свет».

Потом мы пили французское вино из стеклянных кубков, а Лулах так прыгал на коленях у Мэв, что она вынуждена была спустить его на пол. Он прижался к ее коленям и уставился на нас своими умопомрачительно голубыми глазами: у него был взгляд Боде и красота Гиллекомгана, чтобы я никогда не забывала своего первого мужа. И тут на удивление всем он сделал свои первые шаги. Я радостно вскрикнула и распростерла объятия, чтобы поймать его, но он повернул и оказался в крепких руках своего отчима.

Все рассмеялись, и я навсегда запомнила этот день как один из самых счастливых в моей жизни.

Когда мы праздновали в феврале День святой Бригиды, я уже не сомневалась в том, что во мне зародилась новая жизнь. В течение какого-то времени я никому об этом не говорила и только улыбалась, а когда домочадцы и даже муж спрашивали, что со мной происходит, я лишь пожимала плечами. Наверное, в это время у меня был вид, как у кота, наевшегося сметаной. Однако женщины стирали мое белье и вскоре догадались, что вот уже два месяца, как у меня не было месячных.

Я — тала чаще молиться, чаще читать Евангелия и псалтырь, а также возносить благодарность возлюбленной Бригиде, которую никогда не забывала. Я прикасалась к знаку, выведенному вайдой на моем плече, и давала себе обещание во всем стремиться к совершенству. Я отчаянно хотела еще одного здорового ребенка.

Эта зима оказалась не такой холодной, как предыдущая, и, как только лед на реках треснул, Макбет со своей свитой отправился объезжать прибрежные области; он отсутствовал три недели. Весной король и землевладельцы объезжали свои владения, останавливаясь то у одного, то у другого тана. Ожидание ребенка могло помешать мне выполнять свои обязанности, и я решила обо всем рассказать Макбету.

Однако этого не потребовалось. Вечером у меня началось расстройство желудка, и я слегла с сильными болями в спине, а к утру ребенка у меня уже не было. Биток, Элла и Мэв, ухаживавшие за мной в эти ужасные часы, с трудом сдерживали слезы.

Я же словно окаменела и не проронила ни слова.

Когда Макбет вернулся в Элгин, он вновь застал меня с мечом во дворе. Я ни словом не обмолвилась о своем несчастье. Казалось, все было по-прежнему, однако я чувствовала, как во мне разрастается комок горечи, которому со временем было суждено превратиться в желчь.

Глава 20

Ранним летним утром ворота Элгина распахнулись, и из них широкой извивающейся лентой вытекла огромная процессия. За нами шли вьючные лошади с тюками, низкорослые лошадки тянули двухколесные повозки, нагруженные всем необходимым. Наш эскорт состоял из восьмидесяти вооруженных всадников и нескольких слуг, кроме этого, с нами были Элла, Биток и мой сын. Остальные во главе с Руари и Фионом остались в крепости, чтобы присматривать за Элгином и округой. Найел и Гирик возглавляли нашу охрану.

Я настояла на том, чтобы мы взяли Лулаха в этот первый официальный объезд Морея, и Макбет согласился — присутствие ребенка доказывало, что и мир, и спокойствие царят в доме Морея. К тому же ему не хотелось, чтобы наша процессия походила на военный отряд.

Ежегодные объезды территорий позволяли королю или мормаеру поддерживать связи со своими живущими на окраинах вассалами, которые присматривали за господскими землями, пасли скот и охраняли границы. Гостеприимство было обеспечено, пищи и мест для ночлега хватало всем, и на каждой остановке утраивались судебные разбирательства для разрешения споров и назначения штрафов. На такой объезд могло уйти несколько недель, а то и месяцев, Морей был большой провинцией.

Выехав из крепости, мы оказались в том самом лесу, где жена угольщика сделала Макбету странные предсказания. Чем дальше мы продвигались, тем сильнее становился запах гари, и дышать становилось все труднее от дыма и пепла. Макбет не останавливался, а я, находясь между ним и Гириком, то и дело поглядывала в лес.

— Я слышала, старая ведьма предсказала тебе будущее, — промолвила я, обращаясь к Макбету.

Он пожал плечами:

— Если ее слова сбудутся, значит, она — пророчица, а если нет, то ведьма.

— Ты знаешь, что твоего двоюродного брата Торфина называют колдуном. И некоторые считают, что он желает тебе зла.

— Я его не боюсь, — посмотрел на меня Макбет. — Может, у Торфина и загадочный вид, но он предпочитает прямые речи и прямые действия, ему терпения не хватит заниматься колдовством. Однако он, несомненно, осмотрителен. А вот его бабка Эйтна многое умела — за это я могу поручиться. И я понимаю, почему ее называли могущественной ведьмой.

— Бабка? И где она сейчас?

— Она живет на севере Морея, на земле, которая принадлежала моему двоюродному деду. Эйтна была ирландской королевной, перед тем как выйти замуж за Сигурда из Оркни. Говорят, она наколдовывала ему победу и, в частности, заговорила его знамя с вороном.

Викинги утверждают, что именно поэтому мой отец Финлех никогда не мог одолеть Сигурда.

— Она предсказывала тебе твое будущее? И чем оказалось ее предсказание — пророчеством или колдовством? — насмешливо осведомилась я.

— Если я скажу, то это рассеет чары, — улыбнулся Макбет, так что трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

В тот вечер мы остановились у тана, сыновья которого сражались под предводительством Гиллекомгана. Мы наслаждались его щедрым гостеприимством в большом просторном доме, построенном в норвежском стиле. Его жена и дочери приготовили несколько котлов рыбы с ячменем, чтобы всех нас накормить, а это было непросто.

Макбет вез с собой подарки, которые намеревался раздавать на всем пути: меха, отрезы шерстяных тканей, вытканных морейскими женщинами, кинжалы, серебряные пряжки и броши, выкованные морейскими кузнецами. Он подарил нашим хозяевам серебряную брошь и несколько шкур выдры, и мы тронулись дальше.

Затем мы добрались до Кавдора, и нас принял кавдорский тан, устроивший настоящий пир. Кавдор принадлежал мормаеру, но его территория была настолько велика, что за ней присматривал тан, приходившийся Макбету родней. Тем вечером, сидя в зале, я многое узнала о семье Макбета, ибо Мурдах был вассалом Финлеха, а его жена хорошо знала госпожу.

— Ее звали Донада. Она умерла, когда Макбету было пять лет, — доверительно сообщила мне жена тана, когда мы сидели за ужином. — Она очень любила своего сына, была доброй, благочестивой, щедрой госпожой и всегда улыбалась. Макбет унаследовал от нее золотистый, как солнце, цвет волос, — добавила она.

— Финлех был крепким и непоколебимым как дуб, — сказал Мурдах, обращаясь к Макбету, когда слуги разлили нам в деревянные чаши крепкий говяжий бульон. — Я сражался с ним бок о бок на Тарбатском мысу, когда он заставил Толстого Снгурда и его ладьи вернуться в Оркни. — Он поднял чашу и отпил бульон, затем достал кинжал и подцепил им несколько печеных овощей, которые лежали на деревянном подносе. — В тот день Сигурд сражался под своим волшебным знаменем, но ему не удалось одолеть Морея. Схватка закончилась вничью, так что, возможно, ворон спас ему жизнь.

— Черный ворон на желтом полотнище? — уточнила я. — Торфин Сигурдссон и по сей день пользуется этим флагом. Так, значит, это волшебный флаг?

— Ага, — подтвердил Мурдах. — Торфин постоянно держит его при себе, хотя с магическими вещами не следует так обращаться. Он считает, что все должны трепетать при виде викингов и этого ворона. Но на нас это не распространяется, — небрежно добавил он. — Если они заявятся сюда, мы без колебаний вступим с ними в схватку.

— В последнее время викинги не тревожат нашу береговую линию, — заметил Макбет, откидываясь назад, так как слуги начали раскладывать на подносах дымящиеся куски сочного мяса.

— Да, теперь они уже не грабят так, как это было во времена моего деда, — ответил кавдорский тан, — и все же они появляются здесь гораздо чаще, чем хотелось бы. Никто на побережье Морея им не доверяет.

Макбет кивнул, и я, встретившись с ним глазами, вспомнила о золоте, выплаченном им викингам, чтобы они не грабили берега Морея. Я не знала, насколько хватит этого золота, и мне были неизвестны другие условия договора, заключенного между Макбетом и Торфином.

Затем разговор перешел на сражения, в которых участвовали Финлех и люди Морея. «Неужто воспоминания о славном прошлом побудят их последовать и за Макбетом? — думала я. — Поддержат ли они его, если он заявит свои претензии на трон, или предпочтут остаться в Морее и не соваться в это опасное предприятие?»

Вскоре жена тана увела меня прочь, и мы отправились нянчиться с Лулахом. Я заметила, что ее мучает кашель, и мне даже пришлось постучать ее по спине, когда приступ оказался особенно сильным.

— Бывает еще хуже, — отдышавшись, промолвила она. — У нас есть знахарка, которая живет тут неподалеку. Она поит меня медом и горькими травами, а также дает крапиву и вишню. Она говорит, это оттого, что я сижу слишком близко от огня, и велит держаться подальше от дыма, пить разбавленное вино и есть печеные яблоки. Ее лекарства помогают.

— Это хорошие лекарства, — подтвердила Биток.

— Ее зовут Катриона из Кинлосси, — кивнула жена тана. — Макбет хорошо ее знает. Она иногда навещает его, когда он бывает здесь.

— А-а, — я продолжала улыбаться. Биток и Элла обменялись взглядами.

Жена тана прижала к себе Лулаха и позвала свою дочь, которая привела с собой сыновей — пятерых очаровательных мальчиков.

— Когда-нибудь они станут верными слугами сыну Финлеха и его госпоже, — гордо заявила их бабка.

Я поздоровалась с малышами, а про себя вознесла молитву, чтобы они остались живы, ибо я не сомневалась, что любой человек, связанный с Макбетом, рано или поздно окажется на поле битвы, которая будет происходить не на землях Морея. Дочь тана увела малышей, и я взяла своего сына на руки.

Чем дальше мы продвигались, тем большую симпатию и поддержку встречал Макбет. Из Кавдора мы двинулись на северо-запад, чтобы совершить круг и вернуться в Элгин. Где бы мы ни останавливались, таны и воины, фермеры и йомены, взрослые мужчины и юноши выражали Макбету свое восхищение и клялись ему в верности. И хотя я знала, что в Морее многие готовы отдать жизнь за Макбета, я была потрясена тем, насколько много у него сторонников.

Кроме того, я заметила, хотя это пытались скрыть от моих глаз, что в каждом поселении к Макбету подходил человек, сообщавший, какое количество людей он может предоставить в случае необходимости. Тысячи воинов готовы были служить ему. Любой военачальник нуждается в воинах для охраны границ, но вождь, способный собрать такое войско, может ставить перед собой куда как более высокие цели, ибо он становится равным королю.

Гиллекомган никогда не вызывал таких чувств у своих подданных. Теперь я понимала, какую неприязнь они питали к моему первому мужу. Все уважали отца Макбета, и никто не забыл, что тот был предательски убит четырнадцать лет назад. И его убийцы так никогда и не смогли найти себе оправдания в глазах морейцев.

— Ты всегда знал, что жители Морея только и ждут твоего возвращения, — заметила я Макбету, когда мы ехали на север. — Все эти годы они ждали тебя.

— Меня поддерживали добрые люди, — кивнул он, оглядывая далекие горы и синее небо над ними. — Они любили моего отца и хотели, чтобы я отомстил за него.

— Ты жестоко обошелся с Мореем, и не только из-за убийства своего отца.

— Морей принадлежал мне, и я забрал его обратно. Но эта земля — лишь часть Шотландии.

— Когда ты начнешь думать не только о Морее и мщении?

— Я едва мог держать деревянный меч, когда отец сказал мне, что я стану королем, что во мне есть задатки для этого. Моя мать была шотландской королевной, дед — королем Шотландии, а отец — одним из самых могущественных мормаеров. А потом он погиб, и я был брошен на произвол судьбы. Я считаю, что Финлех из Морея еще не отомщен.

— Если мы получим корону и скипетр, — тихо произнесла я так, чтобы лишь Макбет мог меня слышать, — мы сможем отомстить и за твоего, и за моего отца и восстановить наше кровное право.

— Именно так, — и он бросил на меня красноречивый взгляд.

Я почувствовала, как по моему телу пробежала дрожь:

— Ты с самого начала хотел, чтобы я участвовала в твоем плане.

— Отчасти да, — согласился он, — потому что я знал, чего стоит твоя родословная, и видел твои достоинства. Но я никогда бы не сделал лучше, чем сделала сама судьба. Она соединила наши цели. Наши отцы убиты и заслуживают отмщения. Род Габранов и ветвь Лоарны достойны этого.

— К тому же в этом нуждается древняя кельтская кровь всей Шотландии.

— Да, — он улыбнулся, и мы умолкли. У меня кружилась голова от всех этих мыслей, а Макбет, как всегда, выглядел спокойным и уверенным.

Вскоре мы добрались до селения близ Ивернесса, где Макбет должен был провести судебное разбирательство для местных жителей. Из деревянной крепости, расположенной на плоской вершине холма, навстречу нам вышли тан и его супруга с обитым серебром рогом, полным вина.

Пир, устроенный ими для усталых путников, стал одним из многих, на которых мы присутствовали в течение последних недель. За это время я встретила такое количество танов и их жен, что их имена начали путаться, и я изо всех сил старалась улыбаться, кивать и учтиво себя вести. Повсюду, где мы оказывались, нам подносили вино в лучших чашах, сделанных из драгоценного стекла или полированного дуба. По вечерам мы рассаживались за длинными столами близ жаровен или очагов, и нас угощали говядиной, бараниной и рыбой (курятины было так много, что подавать ее никто не осмеливался). Потом мы сидели при свете свечей и факелов и слушали, как барды воспевают достоинства Макбета. Беседы, как правило, касались многих тем, зачастую речь заходила о наследнике короля и о том недовольстве, которое он вызывал по всей Шотландии. Говорили о неприязни короля к Дуфу, так как он приходился родней Боде, но поскольку я была дочерью последнего, обычно после упоминания имени моего отца все умолкали.

На севере Морей граничит с провинцией Росс, мормаер которой поддерживал дружеские отношения как со скоттами, так и с норвегами. Он знал Макбета, когда тот был еще мальчиком, и с радостью предложил нам свое гостеприимство в крепости Дингвалл. Макбет понимал, что ему нужна поддержка не только внутри Морея, но и за его пределами.

— Одни считают, что я должен хранить верность норвегам, — промолвил Эрик из Росса после хорошего ужина, — а другие — Морею и скоттам. — Он ухмыльнулся, это был сильный и жизнерадостный человек. — Но я предпочитаю балансировать между ними, вот так, — и он поднял вверх два наполненных до краев рога, — и так при должной осторожности мне удается получать пользу и от тех, и от других. — Он закинул голову, раскрыл рот и начал вливать туда эль из двух рогов одновременно. Мужчины захохотали и принялись топать ногами, женщины улыбнулись.

Макбет неодобрительно покачал головой и протянул свой рог девушке, чтобы та наполнила его. Когда тот был полон, он опрокинул сверкающее вино себе в рот, быстро осушив рог до дна.

— Смотрите-ка, каков Морей! — хрюкая от смеха, воскликнул Эрик.

Когда мы остались наедине в своей спальне, Макбет сказал, что именно здесь он появился на свет, возможно, в этой самой кровати, ибо это произошло, когда его родители посещали Росс. Он родился преждевременно — в августе вместо октября — и, тем не менее, выжил, поэтому его назвали Мак Бетадом, Сыном жизни. Вместе с матерью он прожил здесь довольно длительное время, пока достаточно не окреп. В первые месяцы он был слаб, а потом начал быстро набирать вес, возможно, именно этот навык — бороться за жизнь и жадно цепляться за нее — и определил характер моего мужа. Я надеялась, что определит и его амбиции.

Мы задержались в Дингвалле, потому что у Лулаха начался насморк, а крепость была большой и просторной, и все могли в ней отдохнуть. После вечерней трапезы бард Росса поднимал вверх серебряную ветвь, свидетельствовавшую о его положении и таланте, и усаживался у очага. Это был побег с многочисленными ответвлениями, выкрашенными в серебристый цвет и усеянными хрусталем и маленькими серебряными колокольчиками, так что они позвякивали, когда он шевелил им. Все умолкали при этом традиционном появлении шонахеда. Он доставал из кожаного мешка свою арфу с медными струнами, ставил ее на колени и начинал наигрывать мелодию, предварявшую начало сказания. Однажды он рассказал нам одну из древнейших ирландских историй, а когда закончил, все начали требовать продолжения, ибо ему было присуще благородство, свойственное королям.

— Дейрдре влюбилась в старшего сына Уснаха, самого красивого из его сыновей, которого звали Нейзи, — продолжил он, произнеся имя последнего как «Ней-ши». Он рассказал, как Дейрдре была спрятана от мира своим отцом, который боялся пророчества; как она жила, не видя ни единого мужчины, пока перед ней не появился прекрасный и сильный сын Уснаха, и как она в него влюбилась. Будучи дикой и неуправляемой по природе, однажды она схватила его за ухо, когда он играл в мяч со своими друзьями, и дерзко осведомилась, ударив его по голове: «Почему ты до сих пор не взял меня, если я тебя хочу?»

Все рассмеялись, а некоторые из присутствующих обменялись взглядами. Я посмотрела на своего мужа.

Дейрдре и три брата бежали из Ирландии, спасаясь от гнева короля, и обосновались в далеких горах Шотландии, где она и Нейзи собирались жить вечно в мире и покое. Далее бард произнес слова Дейрдре, которые я знала наизусть:

«Долина синеглазых ястребов, богатых урожаев и горных хребтов, долина, изобилующая черникой и яблоками, гибкими выдрами и рыбой, а также белоснежными королевскими лебедями…»

Я ощущала свою неразрывную связь с этой историей, так как ее героиню иногда называли Дейрдре Печалей, а меня — Королевой печали, и в каком-то смысле мы были похожи друг на друга.

Как всегда я с трудом сдержала слезы в конце истории, когда ее возлюбленный был убит, а сама она бросилась с колесницы, чтобы не покидать его и после смерти. Это была трагическая история, но преисполненная любви и радости, сказание о жизни, выпитой до дна, жизни, которая бурлила и плескалась в те дни, когда легенды и магия переплетались друг с другом, а страсти были неуправляемы, как речные потоки.

— Теперь мы, кельты и гэлы, лишились этой свободы, — сказала я Макбету позже, когда мы лежали в постели под пологом. Мне нравилось размышлять над услышанными историями и отыскивать в них скрытый смысл. — Никто сегодня не может жить, как жили Дейрдре и ее Нейзи.

— Благодарение Господу, — откликнулся Макбет. — Это было жестокое время.

— Современные шотландцы не менее жестоки, — заметила я.

— Мы лишь выполняем свой долг, когда в этом возникает необходимость, — возразил Макбет. — И все же скотты и гэлы довольно далеко ушли от тех диких времен и приобрели более цивилизованные навыки. Когда кельты попали под крыло церкви, они отказались от многих языческих обычаев, стали умнее и познакомились с другими народами.

— Все это хорошо до тех пор, пока мы остаемся кельтами, — пробормотала я, — а не превращаемся в римлян, англичан или викингов. Я боюсь, что кельты окончательно утратят свою самобытность, в которой было много доброго и красивого.

— Мне бы тоже не хотелось, чтобы она исчезла.

— Если мы когда-нибудь взойдем на престол, — прошептала я, — мы вдвоем спасем ее.

Он помолчал:

— Возможно. И все же радуйся, Ру, что ты не живешь в те суровые времена. Не забывай, какое горе постигло Дейрдре Печалей, — он повернулся на бок и закрыл глаза.

Из Росса в Ивернесс мы тронулись по морю в длинной изящной лодке, которую предоставил нам Эрик. Багаж, лошадей и прислугу погрузили на широкое торговое судно, которое последовало за нами. Стояло чистое прохладное утро, и я вышла на нос лодки, наслаждаясь соленым ветром, обдувавшим мое лицо, ибо мне редко доводилось плавать. Достигнув Ивернесса, мы вошли в устье длинного озера и пересекли его в юго-западном направлении. Затем мы причалили к берегу, вывели лошадей и продолжили свое путешествие верхом, сильно сэкономив время и сократив дорогу.

Вечером я остановилась на вершине холма, чтобы полюбоваться заходящим солнцем, которое золотисто-красным пламенем полыхало между холмами, уходящими в бесконечность, и весь этот вид отражался в длинном темном озере.

— О Боже, как прекрасно! — выдохнула я, когда ко мне подошел Макбет.

— Несравненная красота, — кивнул он. — Это озеро называется Несс, и мы поедем вдоль него на запад. Вот, это тебе, — добавил он, доставая из набедренной сумки длинные кожаные ножны.

Я с удивлением вынула из них тонкий кинжал, называемый по-гэльски биодагом или сгианом. Он был выкован из блестящей стали и заканчивался тонким, как игла, острием; костяная рукоять выкрашена в черный цвет — незамысловатое и опасное оружие. Я повертела его в руках, оценивая вес и сбалансированность, как меня учил Фергюс, и посмотрела на Макбета.

— Эти земли действительно прекрасны, но они таят угрозу, — ответил он. — Держи это при себе.

Я сунула кинжал за пояс. А Макбет поскакал вперед, оставив мне и моим женщинам часть своей свиты. Мы ехали под небом лавандового цвета, ибо летом в горах редко сгущается тьма.

— Говорят, в этом озере обитает морское чудовище, — сообщил нам Гирик, и мы, выгнув шеи, попытались заглянуть в темные колеблющиеся воды. — Говорят, сам святой Колумба встретил эту тварь, когда пересекал озеро на лодке. Она поднялась из воды, чтобы сожрать его вместе со спутником, молодым монахом. — Гирик перекрестился, а Элла вскрикнула и прижала руку к губам.

Втайне я мечтала увидеть этого морского дракона, но по поверхности воды скользили лишь утки. На ночь мы остановились в скромном жилище тана и поужинали рыбок с овсяными лепешками, ибо это была пятница, и, согласно нашему вероучению, мяса в этот день есть нельзя. На следующий день мы двинулись вдоль вереницы рек и озер в сторону Аргила, где жила родня моей матери. И хотя мы не пересекали границы Морея, слухи о нашем караване быстро распространились, и навстречу нам выехали мои родственники, включая мормаера Аргилла.

Я с детства не видела родственников своей матери, и все же их лица были знакомыми, похожими на лицо матери и мое собственное. К тому же у всех у нас волосы одинакового цвета — медь с бронзой. Я почувствовала, как у меня снова сжалось сердце от тоски по Эльсе и Боде. Моя родня отправилась совещаться с Макбетом, и их беседа настолько затянулась, что я вместе с Лулахом и женщинами отправилась спать. Все мы, измученные длительным путешествием, улеглись в одну кровать и заснули.

Моя аргильская родня пообещала Макбету три тысячи человек в случае необходимости, и мы простились с ними. Прохладным утром мы собрались на мессу в скромную церковку с крытой соломой крышей, где могло уместиться не более дюжины прихожан. Все остальные наши спутники и местные жители столпились у дверей, чтобы прослушать литургию, которую священник произнес сначала по-гэльски, а затем на латыни. Как и в большинстве северных приходов, паства придерживалась здесь кельтского вероучения. Была суббота, гэльский шабат, и после службы многие вернулись к своим ежедневным занятиям — сюда не дотягивался указующий перст Римской церкви, и люди могли жить, как им нравится.

Макбет оставил приходу серебряную чашу и несколько монет, и священник пообещал целый год молиться за спасение его души. Но мой муж пожелал, чтобы тот молился за Морей и всю Шотландию.

Наконец, мы повернули на восток и двинулись домой в Элгин.

Глава 21

Через несколько дней, когда мы ехали через холмы к дому, со стороны нашего авангарда донеслись крики. Глинистая дорога была настолько узкой, что мы разделились на две группы с большим количеством охраны для каждой. При первых звуках тревоги Макбет на своем кауром коне ринулся вперед, распорядившись, чтобы его воины последовали за ним. Когда мимо меня пронеслась вся эта кавалькада, я принялась в ужасе оглядываться по сторонам. Мой маленький сын, спавший в корзинке, ехал вместе с Эллой в двухколесной повозке в окружении пеших и конных слуг. И я, развернув свою белую Солюс, поскакала к ним.

— Назад! Назад! — закричал Гирик, пытаясь преградить мне путь. Он уже вытащил из ножен меч, ибо из-за деревьев высыпали люди, пытающиеся окружить наш обоз.

Вид их был ужасен. Они походили на грабителей или разбойников. Они были вооружены пиками, топорами, мечами и круглыми щитами и облачены в рубахи и клетчатые плащи вроде тех, что носят урожденные гэлы в отдаленных областях. С криками и воплями они неслись по склону навстречу нам, когда воины Макбета вступили с ними в схватку. Зазвенела сталь, лошади начали оседать на задние ноги, всадники соскакивали на землю. До меня донесся плач Лулаха, и сердце у меня сжалось. Мне не терпелось добраться до его повозки, я вновь развернула Солюс, и в этот момент на меня набросились двое. Гирик с разворота ранил одного из нападавших в плечо, а другой схватил меня за юбки и, стащив с лошади, поволок к лесу. Солюс отошла в сторону, а я принялась брыкаться и изгибаться, но высвободиться мне не удавалось. Мы уже почти достигли полосы деревьев, расположенной вдоль дороги, когда я выхватила кинжал и нанесла ему удар в бедро. Он взвыл, изогнулся и бросился на меня, но я успела выставить кинжал острием вверх.

Кровь хлынула фонтаном, а потом его хватка ослабла, и я высвободилась. Он свалился на землю, рот у него раскрылся, а карие глаза померкли. «О Боже!» — Только в этот момент я поняла, что убила человека. На четвереньках я поползла обратно сквозь месиво схватки к повозке, где находился мой сын. А когда какой-то всадник схватил меня за руку, я закричала и начала отбиваться.

— Это я, — прорычал Гирик, — вставай! — Он подхватил меня, усадил сзади на свою лошадь и поскакал к повозке. Я вложила кинжал в ножны и запрыгнула в маленькую повозку рядом с Эллой, которая своим телом прикрывала корзинку с Лулахом. Стража Макбета окружила нас со всех сторон, так как вокруг по-прежнему кипел бой. Только тут я поняла, что разбойники пытаются прорваться к нашей повозке, которую охраняли телохранители. Мой сын жалобно плакал, и я взяла его на руки и обняла Эллу.

Наконец, крики и звон оружия начали затихать, и я подняла голову. Первый, кого я увидела, был Макбет — он медленно приближался к нам, ведя коня на поводу, в руке он все еще сжимал кинжал. Я всхлипнула от счастья, что он жив. Я передала сына Элле, вылезла из повозки и бросилась ему навстречу. Один из наших людей держал за уздечку Солюс — она тоже была невредима. Я подобрала юбки и побежала к мужу.

— Ру, — промолвил Макбет, когда я приблизилась. Он передал поводья человеку, державшему Солюс, и схватил меня за руку. — Хвала небесам. А ребенок?

— В безопасности. Кто-нибудь пострадал? Ангус и Биток ехали впереди…

— Все в порядке. Она сейчас занимается ранеными. А как ты?

— Твои люди ожесточенно сражались вокруг нас. Меня чуть не утащили, но у меня был подаренный тобой сгиан, и я освободилась. — Тем временем воины уносили трупы в лес и связывали руки раненым налетчикам.

— Мы захватили пятерых, — сказал Макбет. — Остальные скрылись в холмах.

— Кто это?

Он оглянулся — наши воины сноровисто наводили порядок в обозе, и я мысленно благословила их.

— Мы узнаем это, когда допросим их. Учитывая, что мы находимся на границе с Атоллом, вполне возможно, что разбойники пришли оттуда.

— Их послал Крайнен? Но зачем?

— Род Боде все еще не истреблен, — мрачно объяснил Макбет, глядя на меня сверху вниз.

У меня перехватило дыхание:

— Может, их послал Малькольм?

— Какая разница — король, Крайнен или Дункан? Все они хотят прервать род Боде. Но с тобой все в порядке, и я не дам вас с Лулахом в обиду, — добавил он.

Я молча осматривала ущерб, нанесенный нашему каравану. Мужчины чинили опрокинутую повозку и складывали в нее разбросанные пожитки, в другой сидела Элла с Лулахом, который уже успокоился и теперь тоже оглядывался по сторонам.

— Он еще мал, чтобы видеть это, — сказала я.

— Ты не сможешь спрятать своего сына от мира, в котором он будет жить.

Я кивнула:

— Я убила человека.

— Да? — Он вздохнул. — Я тоже. Двоих. Нет, троих.

— Это ужасно, — сказала я, вспоминая удар, скрежет лезвия по кости и последовавший за этим фонтан крови.

— Да, — устало согласился он.

— Мне необходимо исповедаться, чтобы на меня наложили епитимью. Нам надо найти священника, чтобы он очистил наши души после того, что мы сегодня совершили. — Я внезапно осознала, что было мною совершено, и губы у меня задрожали. Я отчаянно нуждалась в отпущении греха и не потому, что он пугал меня, а из-за того, что меня мучило раскаяние.

— Тебе не нужны ни священник, ни епитимья. Прости себя сама и забудь. Во время битвы, когда тебя хотят убить, нет места для покаяния. Убийство во время сражения совершается ради самозащиты, и это признает даже церковь. Иначе среди воинов и военачальников вообще не было бы верующих.

— Но как ты справляешься с этим… убивая из раза в раз?

— Забудь об этом. — Он взял меня за руку. — Принимай все как есть. Я рад, что ты такая сильная. — И, окликнув своих людей, поскакал прочь.

Я вернулась к сыну, который сразу же протянул ко мне руки, и мы снова двинулись в путь. За нами люди Макбета вели захваченных пленников. В следующей же долине мы передали их местному тану, но позднее узнали, что от них ничего не удалось добиться. Двое умерли от полученных ран, а остальные отказались отвечать на вопросы, не раскаялись и были повешены.

Вскоре после схватки мы подъехали к небольшой часовне, и я исповедалась у местного священника. Когда я прошептала, что убила человека, защищая себя и своего сына, он, махнув рукой, отпустил мне грех и произнес всего несколько молитв. Похоже, моя исповедь не произвела на него никакого впечатления, и я осталась в недоумении, как вера и насилие могут сосуществовать в одном человеке.

С первыми осенними холодами мы вернулись в Элгин. Листва на деревьях уже пожелтела, вереск на склонах гор стал розовым, а в чистом небе парили дикие ястребы. Со времени жизни в Абернете я не испытывала такого облегчения и такой радости от возвращения домой.

Я поклялась больше никогда не путешествовать. И Макбет рассмеялся:

— Жене мормаера будет нелегко сдержать такую клятву, а нарушать клятвы — большой грех. Хотя маленькие грешки вполне допустимы время от времени, — добавил он.

Через несколько недель, когда Макбет переходил вброд речку, его лошадь поскользнулась, и он упал. Найелл прискакал в крепость с этим известием, и я настояла на том, чтобы вместе с ним вернуться к Макбету, который лежал в доме своего вассала в нескольких милях от нас. Биток отправилась вместе со мной, и мы в сопровождении небольшой охраны двинулись в путь, ибо для гэла даже десять лиг не является большим расстоянием.

Войдя в крытую соломой хижину, я поприветствовала хозяйку и начала вглядываться в дымное пространство, тускло освещаемое очагом. Макбет сидел у стола, положив руку на подушку. Рядом стояла Катриона.

У меня перехватило дыхание. Биток за моей спиной словно окаменела. Макбет поднял руку и молча поприветствовал нас. Голова у него была перевязана, глаз затек. Я сделала шаг вперед.

— Все в порядке, — промолвил он, прежде чем я успела открыть рот. Несмотря на усталость и боль, он по-прежнему говорил властным голосом. Катриона не шевельнулась. Я не смотрела на нее, хотя прекрасно помнила тот день, когда выпустила стрелу в дверь ее дома.

— Как это произошло? — спросила я. Макбет ответил, что лошадь поскользнулась на заледеневшем камне. Он больше тревожился о лошади, чем о себе, но с той все было в порядке.

— Госпожа Грюада, с твоим мужем все будет хорошо, — учтиво промолвила Катриона.

Я кивнула, понимая, что необходимо соблюдать приличия, хотя больше всего мне хотелось выгнать Катриону из дома.

— Я привела с собой Биток и не ожидала увидеть здесь… кого-то еще.

— Гирик привез Катриону, — пояснил Макбет. — Она была поблизости.

— Я помогала женщине, недавно родившей ребенка, — сложив на груди руки и высоко подняв голову, добавила Катриона. Я не могла догадаться, о чем она думает, ибо ей были присущи врожденное благородство и невозмутимость. Конечно, Макбет мог быть у нее в гостях, ибо она жила неподалеку. Я не знала, продолжали ли они встречаться, хотя Макбет обещал мне, что это больше не повторится.

— Что с тобой? — спросила я его.

— Сломанное ребро и несколько ссадин, — он махнул рукой. — Все заживет.

— Ну так оставь этих добрых людей и поехали в Элгин, — сказала я. — Ты можешь ехать верхом?

— Да, — ответил он. — Можешь поехать на моей лошади, если считаешь, что я нуждаюсь в няньке.

— Я пришла сюда пешком и вернусь пешком обратно. Я пока не могу ездить верхом, — кровь стучала у меня в ушах, и я, не раздумывая, выпалила: — Я жду ребенка.

Я совершенно не собиралась сообщать об этом, но мне надо было заявить о своих правах. Макбет онемел. Уже догадывающаяся обо всем Биток тоже молчала.

— Поздравляю тебя, госпожа, — улыбнулась Катриона.

Макбет схватил меня за руку, сжал пальцы и встал, отказавшись от посторонней помощи. Мы поблагодарили фермера и его жену и вышли на улицу — вначале я с Биток, а затем Катриона, которую Ангус обещал проводить до дому.

— Госпожа Грюада, — промолвила она, приближаясь ко мне, — твое известие очень меня обрадовало. И если тебе понадобится моя помощь…

— Благодарю тебя. Биток будет моей повитухой, — ответила я.

— Она слишком юна, — промолвила Катриона с таким видом, словно не видела стоявшую рядом Биток. — Сможет ли она принять сложные роды, такие как были у тебя в прошлый раз?

— Меня хорошо учили, — ответила Биток.

— Если тебе потребуются травы, настойки или совет, тут же посылай за мной, — повернулась к ней Катриона. — И я сразу приеду в любой час дня и ночи.

— Зачем тебе это надо? — подозрительно спросила я.

— Я знаю, твой муж хочет, чтобы ты родила ему сына, — ответила она.

— А-а, — откликнулась я и отвернулась, закусив губу, чтобы сдержать колкость. Через несколько мгновений появился Ангус, и она уехала. И похоже, раскол между нами стал еще сильнее, чем прежде.

В течение нескольких дней Макбет оставался дома, а я следила за тем, чтобы ему накладывали тугие повязки, хотя он жаловался на то, что не может из-за них дышать и ездить верхом.

— Я буду ухаживать за тобой, как за стариком, и веди себя, как старик, — говорила я.

Он улыбался. Я знала, что моя новость его несказанно обрадовала, но не могла избавиться от ощущения, что нас ждет беда. И это предчувствие постепенно начало передаваться всем окружающим.

Мне снилось, что я плыву на лодке и гребу веслами. Вдали показалась длинная военная ладья с раздутыми парусами. На носу ее стоял Макбет. А рядом с ним — два прекрасных юноши. Они плыли на запад в лучах заходящего солнца, и ветер отдувал назад их золотистые волосы. У всех у них были одинаковые сильные, отчетливые профили. И во сне я знала — это наши сыновья. Как ни странно, Лулаха среди них не было.

Я закричала и начала грести быстрее, но догнать их мне не удавалось. Макбет бросил мне длинную веревку, и я схватила ее, чтобы привязать к своей лодке, но узел развязался, и пенька заскользила по воде. Когда я подняла голову, ладья уже исчезала в красном свете заходящего солнца. Я открыла глаза и поняла, что меня окружает тьма.

Наступил канун Дня Всех Святых, или Самхайн, как его называют гэлы. В это время прозрачная преграда, отделяющая этот мир от следующего, истончается, как водная оболочка плода. Духи проникают из одного мира в другой и подшучивают над людьми. Самхайн особенно благоприятен для гаданий, ибо царящая в это время атмосфера усиливает значение пророчеств и снов. Может, именно поэтому мой сон о Макбете и наших сыновьях, уплывающих на ладье, показался мне таким ярким и пугающим.

Когда стемнело, Биток, Элла и еще несколько человек из Элгина собрались посмотреть на веселье — в эту ночь жгут костры, и молодые люди перебегают от дома к дому, из деревни в деревню, разыгрывая соседей, исполняя песни и заговоры, чтобы отпугнуть злых духов. Я решила пойти вместе с ними, так как Макбет опять отправился объезжать территории, а мне надо было развеяться, к тому же я хотела насладиться свободой, так как, куда бы я ни отправлялась, повсюду меня сопровождали телохранители.

Мы пешком спустились в долину. Мимо нас прошествовала компания мальчишек, которые вели мула и распевали песни под перезвон маленьких бронзовых колокольчиков. Они были облачены в черные плащи, а лица у всех раскрашены. При виде нас они сообщили, что самые вкусные сладости раздают в дальнем конце долины в доме кузнеца. Мы рассмеялись, так как знали, что испекла их Лилиас, молодая жена Фионна. А раз слухи о ее восхитительных сластях так широко распространились, скорей всего ей придется работать всю ночь, чтобы ублажать бродячих духов.

Биток и Элла потащили меня дальше, ибо им не терпелось добраться до дома ткача, где в эту ночь должны были предсказывать будущее. Элла прихватила из Элгина корзину с орехами и яблоками, так как считалось, что именно эти фрукты предпочитают духи. Дом ткача был виден издалека — так его освещали масляные лампы и яркий огонь, горевший в очаге. Мы вошли внутрь, а телохранители остались во дворе.

Узнав меня, жена ткача поднесла нам чаши с элем, а мы отдали ей нашу корзину. Дом был полон гостей. В основном это были девушки и женщины, которые также поприветствовали меня. Кое-кого из них я тоже знала по именам. Нас провели ближе к очагу, и ткачиха усадила нас за сосновый стол, на котором стояли подносы с лепешками и фруктами, а также кувшины с элем. У очага стояла высокая сгорбленная старуха в темном платке.

— Кейлих спустилась сегодня с гор, чтобы предсказать нам будущее, — промолвила жена ткача. Подобные розыгрыши были неотъемлемой частью веселья, ибо Кейлих была королевой ведьм, которая жила высоко в горах и каждую зиму пленяла прекрасную Бригиду. Старуха подняла голову и устремила на меня пристальный взгляд.

— Это жена угольщика, — прошептала Биток.

Я поприветствовала пожилую женщину, которую звали Уна, и стала смотреть, как она гадает трем девушкам. Перед ней стояли миска с яйцами и три чаши с водой. Каждая из девушек взяла по яйцу и, разбив его, вылила в воду белок. Все склонились, чтобы посмотреть, какую форму он принял, ибо в соответствии с ней можно было предсказать особенности будущего мужа. Жена угольщика подняла руку.

— Через год у тебя будет муж, — сообщила она первой девушке. — Он придет с севера. А ты выйдешь замуж через несколько месяцев, — сказала она второй. — И я советую тебе поспешить, ибо скоро твой свадебный наряд не сможет скрыть ребенка, находящегося под ним.

Девушки захихикали, а несчастная просительница залилась краской.

— У тебя уже был муж, но он погиб в бою, — сказала она третьей, рассматривая след растекшегося белка. — А второго может и не быть. — Молодая женщина побледнела и попятилась. — Приходи ко мне в Белтан через некоторое время, и мы посмотрим — может, что-нибудь изменится, — не без участия добавила старуха.

Жена ткача подтолкнула вперед Биток и Эллу, и старуха дала им по яйцу.

— Тебя ждет прекрасный муле, высокий и сильный, как дуб, — сообщила она Элле, — а вот для тебя, моя темноволосая подруга, я пока не вижу никого.

Элла поблагодарила старуху, а Биток словно окаменела. Потом она протянула руку, взяла еще одно яйцо и невозмутимо разбила его. Жена угольщика пожала плечами и бросила взгляд на мутную субстанцию.

— В течение многих лет ты будешь прислуживать своей госпоже, — она указала на меня, — и, когда она обретет спокойствие, возможно, ты найдешь себе мужа.

Когда я обрету спокойствие? Я хотела спросить, что она имеет в виду, но промолчала. Уна протянула руку ко мне — пальцы у нее были серые от въевшейся угольной пыли:

— Подходи, госпожа Морея. Мы с тобой поговорим. Только ты и я. Ты ведь пришла сюда, чтобы рассказать о том, что тяготит твою душу.

Холодок пробежал по моей спине, и женщины затихли. В эту ночь, предназначенную для веселья, Уна не всех радовала своими предсказаниями, повергая некоторых в тоску и уныние. Жена ткача нахмурилась, и я покачала головой:

— У меня уже есть муж, и я всем довольна. Так что я не собираюсь его бросать в ближайшее время, — легкомысленно ответила я, и кое-кто рассмеялся. — Продолжай дальше. Я не хочу мешать тебе.

И старуха пригласила следующую девушку, ожидавшую предсказания.

Жена ткача отвела меня в сторону, налила своего лучшего эля и показала ткани своего мужа. Я попросила ее прислать несколько отрезов в крепость и пообещала щедро заплатить за них.

Когда мы уже начали прощаться, ко мне снова подошла жена угольщика, которая крепко взяла меня за руку и попросила выйти на улицу, чтобы поговорить наедине. Мы отошли от дома на некоторое расстояние и остановились в отблесках горевшего неподалеку костра. Множество таких же костров, мерцавших, как желтые звезды в ночи, усеивало склоны ближайших холмов.

Мои служанки и телохранители остались во дворе, откуда то и дело доносились взрывы хохота, так как девушки принялись кидать через хижину свои башмаки, чтобы потом посмотреть, где они приземлятся. Стой стороны, куда указывал носок, должен прибыть будущий муж или возлюбленный. Башмаки, вставшие на попá, носком вверх, предсказывали безбрачие, — так гласила традиция. Биток отказалась участвовать в этой забаве, а Элла зашвырнула свой башмак так высоко, что Ангус и остальные телохранители расхохотались и начали поддерживать ее своими криками.

— Ты хотела поговорить со мной, — заявила жена угольщика.

Я покачала головой, но она не уступала, и я решилась, разглядев в ее глазах тонкую прозорливость.

— Умеешь ли ты толковать сны? — спросила я.

— Это зависит от сна и от того, кому он приснился. Расскажи мне свой.

И я поведала ей о том жутком видении, в котором мой муж и сыновья уплывали на запад, а я не могла их догнать.

— В том направлении лежат земли Тир На Нг, где мертвые попадают в рай, — она посмотрела на огненные всполохи. — Там твоя мать и… отец и многие другие из твоей родни. Там твой брат, — добавила она, — и маленькая сестра.

У меня перехватило дух. Если о моих родителях она могла слышать, то как она могла узнать о сестре, умершей несколько дней от роду?

— Продолжай, — сказала я.

— Если мы сами или наши близкие плывут во сне на запад, значит, нас подзывает смерть.

— Когда-нибудь мы все умрем. Я не боюсь этого. Меня больше волнует, когда это произойдет и… кем были эти юноши. Ты можешь рассказать мне что-нибудь о них? — затаив дыхание, спросила я.

— Они уйдут в рай, на запад, — ответила она, — но не все сразу.

Я приложила руку к животу, который еще не округлился, но уже был заметен.

— Значит, я рол<у сыновей, которые станут воинами, — именно это я хотела знать больше всего на свете.

— Твой муж оставит о себе память как о величайшем короле Шотландии, — сказала она. — И один из твоих сыновей станет воином.

— Один из… — с довольным видом повторила я. — А другие? Монахами, может, аббатами? Или бардами?

— Воинами они не будут, — медленно проговорила она, и глаза ее потемнели.

Холодок пробежал по моей спине:

— Кем же они станут? — Внезапно мне стало страшно, и я подумала, а не ведьма ли она, ибо колдовскими способностями она явно владела. Может, она могла говорить лишь о погибших? Может, она лишь делала вид, что умеет предсказывать будущее, а на самом деле была обычной шарлатанкой, способной лишь на то, чтобы гадать по яичным белкам? Или она хотела получить покровительство жены мормаера и потому решила помучить меня своими загадками? Но я не собиралась поддаваться на такие уловки.

Не спуская с меня глаз, она наклонилась ближе, так что я ощутила запах угольной пыли и чеснока. Она взяла мои руки в свои и, прижав свою ладонь к моей, закрыла глаза.

— Три мужа, — кивнула она. — Шесть раз ты будешь зачинать семя великого воина в своем чреве. И столько же раз, если не больше, будешь пожинать жестокое разочарование. — Она открыла глаза, которые вспыхнули как дна угля. — Ты вскормишь силу, и она родится на свет. Это — нелегкий путь.

— Я не понимаю… — промолвила я, хотя, казалось, уже начинала догадываться.

— Передай это предостережение своему мужу. Я уже говорила ему, и все же передай еще раз. Да будет осторожен сын воина, чья пролитая кровь сделает его королем.

Я не могла отвести от нее взгляда. Она развернулась, и ее плащ взвился вверх, как черная воронка, так что я невольно попятилась, испугавшись, что меня затянет этот выход в иной мир.

Я ничего не стала передавать Макбету и рассказала обо всем лишь Биток.

— Ерунда! — заявила она. — Старая Уна преследует недобрые цели. Макбет и его люди убили ее сыновей. Не обращайся к ней больше. Мне она тоже солгала. Остаться незамужней! Конечно, я выйду замуж. Неужто тихоня Элла меня опередит? — Она закатила глаза.

Так что вне зависимости от того, правду или ложь говорила Уна, ни я, ни Биток не желали прислушиваться к ней. Разъяренная тем, что надумала обращаться к безумной, обиженной моим мужем, и раздраженная тем, что позволила ей себя запугать, я твердо вознамерилась выкинуть из головы ее пророчества и даже вынула из одеяла хрусталь, подаренный ею в день крестин Лулаха. На следующее утро, в День Всех Святых мы с Биток на рассвете вышли из Элгина и отправились на дальнее поле. Ангус с изумлением взирал на то, как мы выкопали с ней яму и положили в нее хрусталь.

— Завали его камнем, — сказала Биток, — чтобы он никому не мог принести зла. Что если старая ведьма его заколдовала или наложила на него злые чары? С тех пор как он оказался в твоем доме, тебя преследуют несчастья. Хотя с твоим сыном все было в порядке, — добавила она. — И все же, кто знает. Эта ведьма хочет, чтобы ты боялась будущего.

Я завалила хрусталь огромным камнем и вознесла молитву всем святым, особенно святой Бригиде и святому Колумбе, чтобы они хранили моего сына, мою родню, меня саму и тех, кому еще предстоит появиться на свет. Перед тем как уйти, я нарисовала в воздухе тройную спираль, а Биток плюнула на землю.

— Вот так, — промолвила она. — Больше никто из нас не станет обращаться к недоброжелательным пророкам.

Мы с Макбетом и еще несколькими гостями ужинали морозным вечером в конце ноября, когда в зал вбежал молодой слуга, так что дверной полог взлетел за его спиной.

— Всадники! — еле переводя дыхание, объявил он, указывая на окно. — Стража говорит, что они едут под львиным стягом короля.

Побросав лепешки и остывающий суп, мы ринулись к воротам, оставляя маленькие облачка пара при каждом выдохе. Я не могла себе представить, зачем королю Малькольму потребовалось ехать так далеко на север без предупреждения, но не сомневалась в том, что его визит не сулит нам добра.

Гонец въехал в крепость в сопровождении полудюжины воинов. Он вручил Макбету свернутый пергамент и спешился:

— Дункан Мак Крайнен шлет тебе это, господин.

Макбет развернул послание и принялся его читать.

Кроваво-красное солнце скрылось за вершинами гор, и холодная тьма опустилась на землю. Макбет поднял голову:

— Король Малькольм убит. Во время схватки при Гламисе.

— Да упокоит Господь его душу, — непроизвольно пробормотала я. — А Дункан?

— Теперь он король, — и Макбет передал мне пергамент.

Я начала разбирать текст, написанный на латыни, а Макбет подошел к гонцу. Воины уже спешились и с мрачным видом стояли во дворе.

— Добро пожаловать, — промолвила я и, когда Биток повела их в зал, чтобы накормить супом и напоить элем, вновь повернулась к Макбету: — Что еще ты узнал?

— Малькольма зарезали неподалеку от его крепости в Гламисе. — Это место располагалось между Файфом и Мореем на территории Ангуса.

— Кто это сделал? — с тревогой спросила я, когда мы уже двинулись в сторону крепости.

— У него было много врагов, Ру, — ответил Макбет. — Так что, точно так же, как в случае с Боде, вряд ли мы узнаем, кто именно. Похороны и коронация Дункана в Сконе состоятся в конце недели. Дункан рассчитывает, что я буду сопровождать тело деда на остров Ионы, где находится усыпальница королей скоттов. Ты можешь не ездить, — добавил он. — Ты не обязана присутствовать, к тому же у тебя есть справедливая обида на Малькольма.

Я ощутила прилив жалости. Ведь убили не короля и врага, а обычного старика. И будучи госпожой Морея, я не могла опускаться до низменных обид:

— Я поеду в Скон вместе с тобой.

Он кивнул:

— Очень хорошо. Можно сесть на ладью и подняться по Тею до Скона. Так мы сэкономим время и тебе не придется утруждать себя верховой ездой.

Мы упаковали все необходимое и на следующий день отбыли в сопровождении эскорта из пятидесяти человек. Биток отправилась со мной. А Элла и Мэв остались приглядывать за Лулахом. У причала мы взошли на борт ладьи, ибо там всегда стояло несколько судов на случай, если мормаеру понадобится куда-нибудь ехать.

Там же нам сообщили, что у берега было замечено несколько военных судов викингов.

— Это Торфин, — сказал Макбет, когда мы остановились у мачты, глядя на безграничное пространство серого моря. В тот момент мы не могли различить эти судна, но капитан уверял, что еще утром они дрейфовали неподалеку от берега. — Торфин поутих на время, — продолжил Макбет, — но теперь, когда древний, покрытый боевыми шрамами лев Альбы исчез, викинги захотят узнать, что здесь делается. Разрушитель Малькольм в течение многих десятилетий жег огнем и мечом как саксов, так и норвегов. Иногда лишь слухов о его свирепости было достаточно, чтобы никто из них не пытался вторгнуться в пределы Шотландиии.

— А теперь? — Я посмотрела на мужа.

— А теперь вороны начнут собираться, чтобы посмотреть, из какого теста сделан Дункан.

— Старого боевого коня подкосили неподалеку от его собственных королевских владений, — сообщил нам Константин. Мы поднялись от причала в Сконе к церкви, стоявшей на холме, где нас встретил архиепископ. — Нападение было внезапным и неожиданным. В ноябре рано темнеет, и это благоприятствует совершению убийств и грабежей. До сих пор не известно, кто на него напал.

— Возможно, мы никогда этого и не узнаем, — ответил Макбет. — У него легион врагов и родичей.

Константин передернул плечами:

— Я уже слышал имена, которые здесь упоминались, и хочу предупредить тебя, что среди них было твое. Говорят, что твоя жена заставила тебя отомстить за свою родню из Файфа, и ты согласился.

Я открыла было рот, но Макбет бросил на меня хмурый взгляд:

— Те, кто нас знают, понимают, что это не так. А что думают остальные — неважно.

Константин кивнул:

— И те, кто говорит о госпоже Грюаде, одновременно заявляют, что женщина, особенно такая молодая и воспитанная, как дочь Боде, не способна на это.

— Я склонна к мести, — согласилась я. — И убийство Малькольма настолько похоже на убийство Боде, что кое-кто будет считать, что его организовали мы. Но мы этого не делали. К тому же в последние несколько недель Макбет оправлялся после травмы.

— Мы не станем оправдываться, — заявил мой муж. — Пусть говорят, что хотят.

— Это нападение при Гламисе похоже на разбойничий налет, — продолжил Константин. — Но люди, убившие короля, не были ночными грабителями. Они приняли жестокое решение и осуществили его. Рано или поздно это должно было случиться, — тихо добавил он.

— Человек, живущий за счет меча, и погибает от меча, — сказал Макбет.

Я вздрогнула, вдруг остро ощутив, что желала смерти этому человеку.

— Теперь я рада тому, что ты упал с лошади, — сказала я мужу. — Никто не сможет сказать, что ты был причастен к этому. Если ты, конечно… — Я замолчала, ибо сама ни в чем не была уверена. У него всегда были тайны от меня.

— Если честь не позволяла мне отомстить в течение года, с чего бы я стал действовать теперь, да еще таким образом? — рявкнул он.

— Думаю, у Дункана и Крайнена было больше поводов ускорить смерть старого короля, да и чести у них гораздо меньше, — заметил Константин.

— Король убит, и какая теперь разница, кто это сделал, — сказал Макбет. — Малькольма окружали враги и интриганы. И мы были среди них.

— Сейчас надо думать о другом, — продолжил Константин. — Многие полагают, что из Дункана выйдет плохой король, и уже сейчас гадают, сколько ему удастся продержаться. Мы даже не представляем себе тот ущерб, который он может принести стране.

— Почему? — спросила я.

— Потому что в нем соединились амбиции трех человек — его деда, отца и его самого, — ответил Макбет. — Однако у него нет ни ума, ни таланта предшественников.

— Я слышал, что Дункан собирается назначить тебя, Макбет, своим военачальником, — сказал Константин, — чтобы ты служил ему так же, как служил деду. Он хочет заключить с тобой мир. Как королю ему понадобятся все силы Морея.

— Очень хорошо, — пробормотал Макбет, — а Морею понадобится корона.

И хотя кельты — большие любители каламбуров, никто из нас не улыбнулся.

Глава 22

Тело старого Малькольма покоилось на обитых тканью носилках в церковном нефе, где в мерцании свечей проходили всенощные бдения. Мы с Макбетом вместе с остальными отдали ему последние почести и помолились, и, если кто-нибудь и считал меня убийцей или заговорщицей, никто не осмелился заявить об этом в моем присутствии. Я вела себя с благородным достоинством и старалась не произносить ничего лишнего. Глядя на резные черты Малькольма, я молча попросила у него прощения, хотя сама простить его не могла.

Похороны должны были состояться на Ионе на следующей неделе, и Макбет собирался сопровождать туда тело деда. Через два дня после убийства мы приняли участие в процедуре коронации Дункана, который стал королем скоттов, так как шотландские короли правят людьми, а не землей. Обряд соблюдался с незапамятных времен и в прежние века проводился каждые несколько лет, когда на престол вступал очередной король-воин.

Лишь Малькольму удалось продержаться у власти более трех десятилетий.

В тот день Макбет вместе с Дунканом стоял на вершине земляного холма в Сконе. Прочие мормаеры отсутствовали. Однако какими бы ни были личные взгляды Макбета, он знал, что ему проще всего достичь своей цели, проявляя преданность. Я тоже стояла рядом с ними на холме в качестве спутницы леди Сатен. Мы были единственными женщинами среди телохранителей, военачальников, бардов и священников.

Подножие холма окружала огромная толпа воинов. Много лет назад я стояла в такой же толпе, глядя на златоглавого мальчика, придавленного своим горем. Теперь он возвышался надо всеми присутствующими и был похож на короля гораздо больше, чем низенький и простоватый Дункан.

Дункан расплылся в улыбке, когда на плечи ему набросили красную королевскую мантию; не переставая улыбаться, он выслушал благословения и длинный перечень предшествующих королей, произнесенный бардом. Декабрьский день выдался холодным и ветреным, и я набросила капюшон поверх накидки. Улыбаться мне не хотелось.

Все почитают камень, хранящийся в Сконе, ибо он является символом древнего королевского права. Лиа Файл, Камень судьбы, представляет собой округлый булыжник светлого цвета, который якобы использовал библейский Иаков вместо подушки. Вначале он каким-то образом оказался в Ирландии. Древний король Кеннет Мак Алпин забрал его у пиктов и перевез в новую столицу Сгиан, или Скон, после чего все законные короли скоттов должны были короноваться на нем. Камень украшен символами пиктов и покоится на прямоугольном возвышении из песчаника, так что взобраться на него не просто. Само основание, также покрытое резьбой, снабжено к тому же металлическими кольцами, для того чтобы его можно было переносить. В Камне судьбы заключена королевская власть Шотландии, поэтому монахи Скона присягают, если над ним когда-нибудь нависнет опасность, спрятать его и подменить другим, более крупным и менее красивым.

Наш ритуал коронации не предполагает умащения маслами, молитв и увенчания короной, получаемой из святых рук церковнослужителя; обряд заключается в том, что воина объявляют вождем. Затем могут быть произнесены церковные благословения, но главным признаком верховной власти является камень.

Аббат Дункельда Крайнен набросил на плечи сына красную мантию, вручил ему хрусталь и скипетр и возложил корону па его голову — древний золотой венец, переплетенный золотыми побегами. То, что доверителем был выбран Крайнен, показалось некоторым подозрительным.

Весь тот день, начиная с коронации и продолжая последовавшим за ней пиром с музыкой и славословиями, я не могла избавиться от гнетущего ощущения приближающейся бури.

Похоронная процессия двинулась на север в Аргилл — сначала посуху, а затем на лодке по веренице рек и озер, прорезавших самое сердце Шотландии. Учитывая, что Макбет должен был отсутствовать в течение нескольких недель, я осталась в Дунсинане.

Я присутствовала при провозглашении леди Сатен королевой скоттов, когда Крайнен водрузил на ее белокурую головку небольшую корону. В соответствии с кельтской традицией, она не могла стать полновластной королевой, так как в ее жилах текла саксонская кровь. Теперь все должны были называть ее госпожой, так как королева является госпожой Шотландии.

Естественно, мне пришло в голову, а не получу ли я сама когда-нибудь этот титул, хоть я и понимала, что желать этого и строить козни грешно. Я отогнала эти мысли и улыбнулась, потому что мне нравилась госпожа Сатен. Она тоже была беременна и ждала третьего ребенка, да и сыновья у нас были приблизительно одного возраста, так что нам было о чем поговорить.

Ее коронация также была отмечена в Дунсинане пиром. Король Дункан был не в меру весел, что многим казалось не слишком подобающим, так как тело его убитого деда все еще находилось на пути к Ионе. Излишняя веселость предвещает смерть, говорят кельты.

На следующее утро, когда я готовилась к отъезду из Дунсинана, меня позвала к себе госпожа Сатен. В знак дружбы и мира я подарила ей вышивку с цветочным орнаментом, над которой работала несколько месяцев и которую можно было пришить к подолу юбки или рубахи. А она в свою очередь подарила мне изящное плетеное кольцо с речным жемчугом со своей руки. Мы обнялись, и я различила слезы в ее карих глазах. До родов ей оставалось совсем немного, и она была подвержена сентиментальности; когда я ждала Лулаха, у меня тоже часто менялось настроение.

— Госпожа Ру, — промолвила она, — пообещай мне, что, если я умру в родах, ты позаботишься о моих детях.

От изумления я заморгала глазами:

— Госпожа, ты уже дала жизнь двоим здоровым сыновьям. И у них есть прекрасный отец, окруженный легионом друзей и родственников. Они не захотят отдавать детей на воспитание в далекий Морей. — Не могла же я сказать, что мой муж собирается поспорить с ее супругом за престол.

Она покачала головой:

— Дело не в воспитании. Если что-нибудь случится со мной или с Дунканом, пожар войны разразится в Шотландии. И моим детям будет грозить опасность. Я хочу, чтобы ты их защитила.

Она не понимала, о чем просит. Но я поцеловала ее в щеку и молча кивнула.

По дороге домой, когда мы плыли на север, Макбет рассказал мне о торжественном спокойствии острова Иона, на котором расположено древнее кладбище королей Шотландии. Надгробные камни, овеваемые морскими ветрами, ровными рядами расположены под бескрайним синим небом. С горящими глазами он рассказывал об этом священном острове, и я поняла, что он надеется тоже оказаться там, как законный король Шотландии.

Я была немногословна, стараясь думать о жизни, а не о смерти.

В Элгине нам снова сообщили о ладьях викингов, которые уже видели в больших количествах у берегов Морея. Макбет снова начал объезжать территории, иногда отсутствуя по несколько дней, и я гадала, не встречается ли он снова с Торфином, который наверняка командовал этими судами. Однако мой муж не упоминал своего двоюродного брата с Оркнейских островов, а если он виделся с Катрионой, то я не хотела об этом знать.

После Нового года пришло сообщение о том, что госпожа Сатен разродилась маленькой, но здоровой девочкой, и я с облегчением вздохнула. Биток приготовила лавандовый бальзам для матери и настой для купания ребенка, а я послала с гонцом отрез мягкой шерстяной ткани.

Я была спокойна и хорошо себя чувствовала, а накануне Великого поста у меня произошел выкидыш. Мэв сказала, что это был мальчик, и мои женщины уложили меня в постель. На этот раз я, не стесняясь, дала волю слезам и, рыдая в подушку, не вставала с постели. Биток поила меня горячими настоями и прикладывала холодные примочки, включая сделанные из лаванды, запах которой начал олицетворять для меня горе и отчаяние.

Через несколько дней, открыв глаза, я увидела мужа, стоящего в дверях. Волосы у него были спутаны, плащ вымок, щеки покрыты недельной щетиной, под глазами виднелись черные круги. Он словно боялся войти, не зная, что делать.

— С тобой все в порядке? — хмуро спросил он.

Я молча кивнула, стыдясь того, что не уберегла зачатую нами младенческую душу.

— Это главное, — сказал он.

Несколько недель спустя из крепости на запад выехал небольшой отряд с Фионном и Руари во главе. О цели их поездки мне никто не сказал. В тот же день Макбет вместе с Гириком и чуть меньшим отрядом отправился на юг, оставив Найелла распоряжаться в Элгине.

— Судебные разбирательства и еще кое-какие дела, — сухо пояснил мне муж.

— Какие дела? Ты собираешься выступать? — спросила я.

— Возможно, позднее, — туманно ответил он.

Стоял апрель, и со дня на день должны были расцвести болотные фиалки. Биток набрала их целую корзину, ибо из них готовился любовный напиток, пользовавшийся большой популярностью среди местных жительниц. И лишь мне он был ни к чему. Я бездействовала, чувствуя, как во мне нарастает раздражение. Что-то происходило, но мой муж не желал мне это сообщать.

И хотя я имела право присутствовать на его военных советах, в последнее время он не допускал меня на них, утверждая, что я нуждаюсь в отдыхе. Но я совершенно не хотела отдыхать. Мне надо было чем-то заняться — хозяйственные дела решались сами собой, а мой сын все меньше нуждался в материнской опеке.

В отсутствие других малышей, которых я должна была иметь к тому времени, мне нечему было себя посвятить.

— Я хочу заняться благотворительностью, — откладывая шитье и вскидывая глаза на своих женщин, как-то заметила я. — Сейчас весна — самое время объехать окрестности. Мы всегда посылаем корзины с провизией зимой, и Биток часто ухаживает за больными и ранеными, — продолжила я. — Но я хочу получше узнать местных жителей.

— У тебя полно других забот, а твой муж предпочитает, чтобы ты находилась в безопасности, — возразила Элла.

— Я хочу быть полезной Морею, и сейчас больше, чем когда бы то ни было. — Руки у меня были развязаны, а мой муж как никогда нуждался в преданности своего народа, и я могла помочь ему в этом.

Я стала регулярно вызывать Ангуса, Кона и еще нескольких телохранителей и выходить за пределы крепости вместе с Эллой и Биток. С корзинками и разными товарами мы обходили дом за домом, расспрашивая обитателей об их жизни. Если кто-то нуждался в провизии или лекарствах, услугах плотника, кузнеца или ткача, мы тут же сообщали об этом; если кто-то болел или лежал при смерти, я присылала священника, а потом делала пожертвования. Конечно, обитатели Морея не были беспомощными людьми. Жители гор — крепкие и изобретательные люди, но нас всегда встречали доброжелательно, и наши подарки приходились ко двору. Нам оказывали щедрое гостеприимство даже в самой жалкой лачуге.

Так я начала ближе знакомиться с людьми и историями их жизни. У пастуха Томаса и его жены Изы было пятеро малышей и четыре гончих — это была большая и шумная семья; Гектор, у которого недавно умерла жена, в течение пятидесяти лет резал торф и теперь согнулся от прожитых лет и тяжелого труда; вдова Мейрид с тремя прекрасными дочерьми — одна из них была слепой — пряла лен и ткала из него ткани; у ткача Эвана и его жены Эннот двое сыновей служили под началом Макбета, а третий погиб с моим первым мужем. Посетили мы и жену угольщика Уну и ее мужа, старого Колума, который щурился и постоянно кашлял от многолетнего курения, и увеличили заказ угля для Элгина, так как его постоянно нам не хватало. Я ничего не стала говорить Уне о своих снах, не рассказала я и о том, как в порыве гнева закопала подаренный ею камень.

Я чувствовала, что не зря трачу время, оберегая Морей в отсутствие Макбета, и это занятие не было мне в тягость. Лишь позднее я поняла, что неосознанно готовила себя к своей будущей роли. Невозможно научить женщину быть королевой, и все же, совершенствуясь во владении мечом и занимаясь благотворительностью, я воспитывала в себе необходимые навыки. Мало-помалу я действительно становилась маленькой королевой Морея.

И вскоре моя щедрость начала окупаться — люди с дарами потекли в Элгин: в период окота они несли ягнят и корзины с шерстью, отрезы полотна и шерстяных тканей; бочки с настоявшимся за зиму ореховым маслом и свежим элем; а выражаемая ими преданность не могла бы вместиться даже в чашу моря.

Весна сменилась летом, и я начала тревожиться о Макбете и наших людях, ибо они все еще не возвращались, и сведений о них было мало. Наконец, мальчик привез краткое сообщение, что оба отряда вернутся к середине лета.

Первыми вернулись Фионн и Руари, которые привели с собой две тысячи человек.

— Макбет приказал изготовить новые мечи, кинжалы, шлемы и доспехи, — сказал Фионн, когда позднее мы сидели в большом зале и пили эль. — К моменту его приезда уже многое должно быть сделано. Я нанял четырех сильных молодцов в кузню, и нам предстоит сделать новые горны и наковальни. Это будет трудоемкое предприятие, которое займет к тому же не один месяц, но большую часть оружия мы выкуем сами из морейской руды, которую скоро начнут сюда доставлять.

— Вы готовитесь к войне, — нахмурилась я. — Люди, которых вы привезли и которые теперь живут за стенами Элгина, это не просто свита для мормаера Морея, это целое войско! Как мы прокормим всех этих людей? И скольких еще приведет Макбет?

— Меньше, чем мы, — ответил Руари, откидываясь на спинку кресла. У него был усталый вид, и в то же время в нем явно бурлило плохо сдерживаемое возбуждение. — Мы получили гарантии от других танов и сможем собрать еще шесть или семь тысяч в случае необходимости.

— Зачем? — спросила я. — Мой муж опасался викингов после коронации Дункана, тем паче что в течение нескольких месяцев их ладьи видели у наших берегов. Но насколько мне известно, никаких вылазок они не совершали.

Фионн и Руари обменялись взглядами. Заметив это, я наклонилась вперед:

— Скажите мне правду. Вы уехали на запад, а Макбет на юг. Вы собрали войска, нашли кузнецов и закупили руду. Все это для того, чтобы поддержать короля Дункана, или для Макбета?

— Макбет — военачальник Дункана, — уклончиво ответил Руари. — Король попросил Морей о войске, и мы его собрали.

— Макбет хочет пойти против короля? — без обиняков спросила я.

— Он намеревается выждать, — ответил Руари. — А затем нанести удар.

— Он выполняет приказ короля и одновременно укрепляет собственные силы, — добавил Фионн. — Вот и все. Поведение нового короля непредсказуемо.

— Как и поведение Макбета, — добавила я. — Судя по всему, он планирует нечто большее.

Шестнадцать сотен человек приехало с Макбетом. И он вместе со своими слугами тут же начал заниматься их размещением: надо было соорудить новые бараки и составить именные списки с перечнем имеющегося оружия и указанием срока службы. Потом он предоставил вновь прибывшим право выбора — вернуться домой или остаться в Элгине, при условии, что те, кто уедет, смогут быстро откликнуться и прибыть в случае необходимости. В результате половина из приехавших с ним предпочла остаться, чувствуя, что вскоре они могут понадобиться мормаеру.

— Хорошо, когда под рукой есть свое войско, — заметила я, — но людей надо кормить и обеспечить крышей над головой.

— Я планирую укрупнить охотничьи и боевые отряды и чаще высылать их в объезды; кроме того, мне придется послать людей для сбора продовольствия, зерна и скота, леса и камня, руды и одежды. А также для вербовки священников, — ответил Макбет. — Нам нужно больше священников. Придется послать гонца к епископу монастыря Святого Андрея с просьбой о предоставлении духовной поддержки королевской рати.

— Королевской рати, — скептически повторила я. Он склонил голову и быстро вышел.

В эти дни он был настолько занят, что нам едва удавалось перекинуться парой слов. И вот в один прекрасный день он подошел ко мне во дворе, когда я наблюдала за тем, как в долине расставляют палатки:

— Дункану скоро могут потребоваться люди. Говорят, у него возникли разногласия с саксами по поводу границы.

— Но Малькольм и Кнут договорились о границе и заключили мир.

— У Дункана свои планы расширения Шотландии. — Он поднял голову и посмотрел на полуденное солнце: — А у меня — свои.

— Я знаю. Когда ты вернешь меня в свой совет?

— Потерпи. — Его кто-то окликнул, и он двинулся прочь.

— Я хочу быть полезной, — пылко воскликнула я. — Когда-то я поклялась на мече защищать своего сына и свой род. Я хочу помочь тебе, если ты готовишься к тому, что может произойти.

— Что произойдет, — поправил он меня. — Не спеши, и ты все увидишь.

— Как я смогу заявить о праве своего рода, если все будет сделано руками моего мужа? Это настолько же мой долг, как и твой. Я не могу ждать.

Глаза его сузились:

— И для тебя придет свое время.

Летняя жара спала, и наступили зимние холода, и вновь пришла весна, а Макбет продолжал разъезжать, так что мы едва его видели: то он патрулировал территории, то председательствовал на судебных разбирательствах, то ездил в Скон и Дунсинан для участия в советах короля. Я наблюдала за тем, как мой сын превращается в задиристого мальчугана, и вместе со своей свитой посещала местных обитателей. К тому же мы с таким рвением занимались шитьем, что к Рождеству в Элгине не осталось ни одного человека, у которого не было бы обновки. Я даже пристрастилась к совершенно не свойственным мне занятиям — кулинарии и выращиванию овощей.

Я по-прежнему мечтала о ребенке. Я хотела что-нибудь совершить. Поэтому в отчаянии обратилась к отцу Осгару.

— Мой муж хочет сына, — сказала я, — а я боюсь, что вновь потеряю ребенка. Но и сдаваться не хочу. — Мне никогда не была присуща неуверенность, но, когда речь зашла об утраченных детях, сердце мое словно раскололось надвое.

— Мы живем по воле небес и лепим свою жизнь из того, что нам дано, — ответил он. — Ступай к своему мужу, и пусть все решит Господь. Попроси своих женщин, чтобы они помогли тебе целебными травами.

Осгар уважительно относился к таким вещам. Биток уже сделала все от нее зависящее, оставалась Катриона, но я не могла переступить через свою гордость. Я все чаще молилась и исполняла возложенные на меня епитимьи.

Я и Макбету поведала о своих сомнениях:

— Что если Господь наказывает меня за обиды и амбиции, за то, что я во что бы то ни стало хочу видеть тебя королем?

— Будь терпелива, — ответил он как всегда. — Что мы можем дать нашим детям, не имея королевства, которое принадлежит нам и им по праву крови? Все придет со временем, включая детей.

Мэв, мечтавшая о том, чтобы я произвела на свет еще одного ребенка, и она могла понянчиться с ним, пока окончательно не состарится, сказала, что знает, в чем дело.

— Твое чрево отравляет старая беда — дерзость и своенравие. Ты одновременно хочешь быть воительницей и матерью. А женщина должна заниматься семьей и домом. Сражаться и вести политику — это удел мужчины.

Королева доллсна справляться и с тем, и с другим — чуть не сорвалось у меня с языка, но я промолчала. Мэв все равно бы меня не поняла.

— Этим должны заниматься слуги, — заметил Макбет, входя в зал, где я разливала свежий эль по флягам, сделанным из бычьих пузырей. В руках у него был пергамент со сломанной красной печатью. — Гонец от короля. Нам надо поговорить.

Я отставила кувшин:

— Надеюсь, это не сообщение о начале войны.

Макбет развернул пергамент и быстро пробежал текст глазами:

— Дункан предлагает тебе компенсацию за убийство твоих близких.

— Какую? Стадо коров? — с надменным видом осведомилась я.

— Послушай. Он признает, что с родом Боде поступили несправедливо, — протягивая мне пергамент, продолжил он. — Надо отдать ему должное. Я и не предполагал, что ему хватит на это ума.

Я принялась разглядывать пергамент, испещренный убористым почерком:

— Право коронации. Что это такое?

— Дункан дарует тебе и всем потомкам Боде право короновать королей скоттов. Таким образом, он признает твой род вторым по значимости после королевского. Ты должна подписать это. Гонец ждет.

Я нахмурилась:

— Я не понимаю, это почесть или оскорбление? Мое согласие будет означать, что я готова смириться со своим второстепенным положением, хотя мы заслуживаем большего. Мы заслуживаем королевского титула. — Я умолкла и снова принялась изучать послание. — Что мы выиграем, если я подпишу это?

— Ты и твои дети в будущем будут короновать королей. Однако, подписав это, ты откажешься от своих претензий на трон. А если ты откажешься ставить свою подпись, ты станешь мятежницей. — Он снова взял пергамент и прочитал текст вслух. — Доверитель получает право и привилегию возлагать корону на голову законного короля скоттов во время его коронации на холме Скона. Далее сообщается о том, что это право, являющееся высокой честью, передается потомкам рода Боде.

— Это очень хитрый ход. Наверняка за ним стоит Крайнен.

— Несомненно. Они будут спокойны, если Файф будет защищать трон Дункана. Однако, идя на это, они признают силу твоей королевской крови. И ты или Пулах смогут короновать следующего короля.

— Если мне удастся прожить настолько долго. Твой дед чуть не пережил Иова. Не удивлюсь, если и с Дунканом будет то же самое.

— Так ты принимаешь его предложение? — тихо спросил Макбет. — Ты должна дать ответ безотлагательно.

Я сложила на груди руки и задумалась, осознавая скрытое оскорбление, таившееся в этом документе.

— Хорошо. Я подпишу. — Я выхватила у Макбета пергамент. — Но здесь написано «Груох» — латинское образование, выдуманное какими-то священниками. Я напишу свое имя по-гэльски — Грюада, дочь Боде Мак Кеннета Мак Дуф, чтобы Дункан понимал, кому он вручает корону.

Макбет разлил эль и протянул мне чашу.

— Сланджах! — произнес он старинную кельтскую здравицу. — За здоровье и спасение!

Глава 23

— Боже милостивый! — выдохнула я при виде того, как во двор входят воины под предводительством Константина Мак Артера. Они прибыли как раз в тот момент, когда все домочадцы преклонили колени для утренней молитвы. Выглядел Банхори мрачным, а весь его отряд был в военном снаряжении — к седлам приторочены щиты, в седельные сумки вставлены пики. — Что это?

— Военные ладьи, — ответил Константин. — Одиннадцать судов отплыло от побережья Морея на северо-восток в открытое море.

Я туже закуталась в клетчатую шаль и взглянула на Макбета.

— Чьи это ладьи? — спросил он.

— Шотландские, — ответил Константин. — Они шли под львиным стягом.

— Господи Иисусе, — промолвил Макбет. — Значит, там Дункан. Ты видел это собственными глазами?

— Я получил сообщение от тана Банфа, — ответил Константин. Я вспомнила, что Банф — это морской порт на юго-восточном побережье Морея. — Он сообщил мне о военных ладьях, зная, что я быстрее всех смогу до тебя добраться. Еще несколько месяцев назад Дункан говорил о том, что строит в Бервике торговые суда. Но, судя по всему, он строил там суда военные.

— Значит, Дункан собирается напасть на Оркнейские острова, — выдохнул Макбет.

Я прижала руку к горлу:

— Зачем ему враждовать с Торфином?

Макбет покачал головой:

— Он потребовал у Торфина выплаты дани за Кейтнесс, который был подарен ему старым королем. Торфин отказался ее выплачивать. Старый Малькольм предоставил ему эти земли сразу после смерти его отца, когда Торфин был еще мальчиком. В каком-то смысле это была взятка, с помощью которой он хотел успокоить викингов и купить мир.

Мы двинулись в крепость.

— Но теперь, став королем, Дункан хочет обложить все провинции налогами, — сказал Константин. — Он заявил, что старое соглашение утратило свою силу. И либо Торфин заплатит, либо начнется война.

Слуги в зале шевелили угли и зажигали свечи в железных подсвечниках. Финелла принесла эль и чаши, и я молча принялась разливать его, чтобы поднять заздравный тост. Затем я отправила девушку к кухарке, чтобы та разогрела суп, хотя время было еще раннее, и накормила людей Константина.

— Дункан не имеет власти над всей страной, если ее части добровольно не подчинились короне, — промолвил Макбет.

— Подозреваю, Дункан с самого начала намеревался напасть на Оркнейские острова и специально потребовал у Торфина огромную дань, чтобы получить повод. — Константин протянул чашу, и я вновь наполнила ее элем.

— Он хочет расширить владения Шотландии, и Кейтнесс составляет лишь часть его намерений, — сказал Макбет, — но он даже представить себе не может, какую готовит всем напасть, провоцируя наших старых врагов викингов. В течение многих лет Торфин сдерживал свое желание напасть на Шотландию и забрать себе ее земли.

— Северные районы слишком удалены, чтобы король скоттов мог держать их под своим контролем, — заметил Константин. — Поэтому я бы отдал их норвегам, если они хотят этого.

— Если Дункан не может управлять этими землями, чего же он хочет? — спросила я.

— Показать свою силу, — ответил Макбет. — Любой король, получивший корону, хочет доказать свою дееспособность. Старый Малькольм в свое время собрал войско и отправился на Кархам.

— В том походе было больше смысла, чем в этом, — заметил Константин. — Действия Дункана приведут к катастрофе.

— Да, не стоило будить северного дракона, — мрачно откликнулся Макбет.

Я наклонилась вперед:

— А Дункана нельзя остановить?

— Одиннадцать уже отплывших ладей? — Макбет покачал головой. — Дункан играет с дьяволом. Когда он подойдет на одиннадцати ладьях, Торфин выставит против него вдвое больше. Только безумец может решиться на то, чтобы сражаться с викингами на воде.

— Ну что ж, скоро Дункан почувствует это на собственной шкуре, — Константин кинул взгляд на Макбета. — Если он лишится своих сторонников или распрощается с жизнью, нам это будет только на руку.

— Да будет так, — откликнулся Макбет, откидываясь на спинку кресла. — А пока нам остается только ждать.

Несколько дней спустя, собираясь на прогулку верхом, я открыла свою медную шкатулку в поисках заколки для плаща. И внезапно мои пальцы наткнулись на бронзовую брошь, которую много лет назад я сорвала с плаща своего похитителя. Я отложила ее в сторону и выбрала незамысловатую серебряную заколку. Что бы там ни было, я знала, что, если военные действия достигнут наших берегов, я буду сражаться вместе со всеми, защищая то, что мне дороже всего.

Вскоре от прибрежных жителей до нас дошли слухи о морском сражении, происшедшем в Северном море неподалеку от Оркнейских островов. По словам гонца, пять судов Дункана затонули, а остальные поспешно отступили. Сам король Дункан спрыгнул в море с горящего судна и вплавь добрался до отступающей ладьи под проклятия викингов.

Макбет и Константин собрали свои войска и ринулись к берегу. Перед отъездом муж распорядился, чтобы слуги собрали все необходимое и были готовы к быстрому переезду в другое место.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас пострадал, — сказал он.

Ждать было непросто, и поэтому, преследуя собственные цели, я принялась действовать.

От Элгина до Питгевени, где располагалась кузня Фионна, было не более двух лиг. Я отправилась туда вместе с Эллой и охраной, которая не отставала теперь от меня ни на шаг. Мы прихватили с собой корзинку с сыром и сладостями, предоставив ее нести телохранителям. По дороге Элла сообщила мне о том, что Гирик сделал ей предложение. Я обрадовалась, но меня это не удивило, ибо я знала, что они неоднократно встречались тайком и отправлялись на прогулки. Она, залившись краской, принялась рассказывать мне о своих планах:

— Макбет пообещал дать Гирику участок земли рядом с Элгином в тот день, когда у нас появится первый ребенок. — Моя прелестная и хрупкая подруга лучилась от счастья. — И устроить свадьбу. А пока мы будем жить в Элгине или в другом месте, если ты с мормаером решишь куда-нибудь переехать.

— Я так рада за тебя! — обнимая ее, воскликнула я. Впереди уже виднелись дым, вившийся над крышей, и отблески кузнечного горна. За кузней располагался уютный домик, во дворе которого паслись две козы и несколько овец.

— Может, жена Фионна согласится играть на нашей свадьбе, — промолвила Элла.

— Спроси ее. А я сейчас подойду — мне надо поговорить с Фионном.

Элла поспешила в дом, и мои телохранители внесли за ней корзину. Жена Фионна Лилиас открыла дверь и помахала мне рукой. Живот у нее уже округлился, и я почувствовала, как у меня сжалось сердце. Телохранители остались ждать во дворе, а я направилась к кузне. Удары молота затихли, и из кузни вышел Фионн, вытирая руки о кожаный передник.

Я вошла в тускло освещенную, раскаленную кузню.

— Мы сделали все возможное, чтобы расширить ее и выполнить все то, что нам заказал твой муж, — заявил Фионн.

Три подмастерья возились около горна, и даже у дверей чувствовался нестерпимый жар, несмотря на открытые окна. Все было пропитано запахом угля и раскаленного металла, из угла доносилось ритмичное хлюпанье кузнечных мехов.

Фионн показал мне несколько клинков, над которыми он работал вместе с подмастерьями:

— Я перенял у викингов кое-какие способы ковки, — пояснил он. — Никогда в жизни не видел ничего лучше стали викингов. Они льют расплавленный металл таким образом, что каждый клинок не похож на другие. — Он повернул ко мне лезвие меча, и я увидела, как на нем остаются разводы.

— Красиво, — пробормотала я. — Но я пришла к тебе по другому делу. Мне надо, чтобы ты выковал мне шлем и сделал кольчугу по моему размеру.

Он вскинул на меня удивленный взгляд:

— Боде много лет тому назад подарил тебе шлем и кожаный нагрудник.

— Это все парадные вещи. Мне нужны настоящие доспехи. Боевые. — Он нахмурился и начал возражать, но я отвела его в сторону, чтобы нас не слышали подмастерья. — Если война между Дунканом и Торфином продолжится, земля Морея может оказаться залитой кровью. Макбет собирает войска, заказывает оружие и готовится к военным действиям. Я тоже должна быть готова. Я не могу сидеть сложа руки, — с лихорадочной горячностью выпалила я. — Если война захватит Морей, никто не сможет остаться в стороне.

— Так ты собираешься сражаться? Ты обладаешь кое-какими навыками, но твой муж никогда этого не допустит.

— Я объясню ему. Конечно, я не смогу заменить настоящего воина, но у нас существует древняя традиция женщин-воительниц, и я не собираюсь от нее отказываться. Это сейчас я — маленькая королева Морея, но со временем, возможно, я займу более высокое положение. Все должны видеть, что я помогаю Макбету, но, кроме этого, люди должны понимать, что я обладаю собственной силой. Это необходимо и для Макбета, и для Морея, и для Лулаха… И для всей Шотландии.

Фионн провел рукой по щеке:

— Участвовать в битве небезопасно для женщины, как бы хорошо она ни владела мечом. Тебе хватает забот — семья, дети, дом, муж.

— Разве я это делаю не ради Боде и наших праотцов? Не ради своего мужа и сына? Прошу тебя, помоги мне.

Он отвернулся к небольшому столику и начал перебирать на нем разные предметы — скрученные в спираль железки, ножницы и еще что-то. Потом он кивнул, словно беседуя сам с собой, взял бечевку и кусок угля:

— Макбет оторвет мне голову за это.

— Это мои проблемы. Я заплачу. Я недавно получила дань со своих земель в Файфе…

Он поднял руку, останавливая меня:

— Это будет моим подарком, раз уж мне не удалось отговорить тебя от этой затеи.

— Никому бы не удалось, — покачала я головой.

— Ну ладно. Тогда выпрямись и подними голову. Вот так. — Он измерил мне голову, а затем расстояние от затылка до носа, делая пометки углем и одновременно обсуждая со мной необходимые детали. — Тебе будет нужна пластинка на нос. А наглазники увеличат твою защищенность.

— На датский манер? Только не это.

— Он будет тяжелым, но я сделаю подкладку более толстой. Надеюсь, что вес этого шлема заставит тебя от него отказаться. — Он взял меня за плечи. — Стой ровно и подними руки.

Он измерил мне объем груди и объем бедер, потом расстояние от затылка до основания позвоночника и длину рук. Его прикосновения были нежными, но не сластолюбивыми, он работал с проворством и усердием настоящего друга. Страсть, когда-то пылавшая в наших сердцах, давно уже переродилась в прочную дружбу. Он сделал несколько шагов назад:

— У меня есть стальная кольчуга, которая намного легче обычных. Я переделаю ее для тебя и сообщу, когда все будет готово.

Я поблагодарила его, вышла из кузни и направилась в дом к Элле и Лилиас.

Прошло уже несколько недель с момента отъезда Макбета и остальных, а угроза войны сохранялась. Все это время лил дождь, пока земля окончательно не превратилась в болото, а все предметы в крепости не стали влажными. Я приказала слугам подмешивать к камышам болотный мирт, чтобы воспрепятствовать распространению плесени. Все это время я убеждала себя, что Макбету мешает вернуться домой плохая погода, а не нависшая над ним опасность.

Фионн привез доспехи в тот момент, когда в Элгине все были заняты своими делами, поэтому никто не видел, как я их примеряла. Кольчуга была прочной и гибкой, а изящный шлем оказался не таким уж тяжелым. Я поблагодарила Фионна за работу и за то, что он согласился все сохранить в тайне.

— Я надеюсь лишь на то, что тебе никогда не придется надевать это, — с печалью в голосе промолвил он.

Лето достигло своего пика, и повсюду была масса работы — и в полях, и в саду, и по хозяйству. Для некоторых время летело незаметно, для меня же оно мучительно тянулось. Я не могла дождаться сообщений от Макбета. Мы получали сведения от различных танов и уже вернувшихся воинов, но все они говорили лишь то, что и без них было уже известно: о морских боях, об угрозе войны на суше и о том, что ни Дункан, ни Торфин не стремились к компромиссу. Единственным благословением в это время был Лулах — он носился повсюду, каждый день находя себе новые забавы, так что няньки выбивались из сил, — Мэв, жалующаяся на боли в суставах из-за царившей в крепости сырости, поручила свои обязанности более молодым женщинам. Мой сын постоянно играл с мечами и палками, что не могло меня не тревожить, и только и говорил о том, что, когда вырастет, станет воином. Но разве я могла разубеждать его в этом?

Наконец, на рассвете к воротам крепости подъехал высокий гонец. Светлобородый, в доспехах викингов.

Он был ранен и без оружия — рука болталась на перевязи, рана на щеке кое-как зашита. У ворот он сообщил, что прибыл с миром и хочет переговорить с госпожой Морея. Когда мне сообщил об этом Ангус, я поспешила спуститься и встретить его во дворе.

— Китил Брусиссон! — вскрикнула я, когда он снял свой шлем. Прошло много лет, но чувство доверия к этому человеку так и не исчезло у меня. — Добро пожаловать! Какие ты привез вести?

— Приветствую тебя, госпожа Грюада, — на хорошем гэльском языке произнес Китил. — Рад видеть тебя в здравии и благополучии. — Он кинул взгляд на Лулаха, сидевшего на коленях у Эллы. — И твоего сына. Я не смогу задержаться. Я привез для тебя послание. — Он отказался от угощения, и, тем не менее, я послала слугу, чтобы тот принес свежего эля.

— Говори, — промолвила я — нас уже окружило кольцо моих телохранителей.

— В День падших ангелов в мае Мак Бетад Мак Финлех из Морея отправился на юг, — сообщил Китил, — чтобы уговорить короля скоттов заключить мир или перемирие с эрлом Оркнейских островов. И все трое — Морей, Оркни и шотландец встретились на побережье для переговоров, оставив свои войска на приличном расстоянии. Сын Финлеха предлагал сложить оружие и ввести военные суда в гавани, пока клинки не окрасились кровью, а ладьи не пошли ко дну. Король Дункан отказался, а эрл Торфин никогда еще не сдавался. Он вернулся в Оркни собирать силы. А теперь говорят, что король скоттов двинулся на юг и распорядился о строительстве новых ладей.

— А где сейчас мой муж? — с колотящимся от волнения сердцем спросила я.

— Насколько нам известно, уехал с королем в Дунсинан.

— Тогда кто же прислал мне это известие?

— Торфин Сигурдссон с Оркнейских островов, госножа, — и он, не смущаясь, посмотрел мне в глаза.

У меня перехватило дыхание:

— Передай ему мою благодарность и скажи, что я тоже хочу сохранить мир между Мореем и Оркни во что бы то ни стало. — Это — единственное, что я могла сделать.

Китил жадно проглотил эль на глазах у подозрительно смотревших на него телохранителей, попрощался и двинулся к воротам. В отдалении мы заметили цепочку ожидавших его воинов, но, едва он добрался до них, они развернулись и исчезли из виду. Когда Ангус в сопровождении нескольких воинов отправился проверить их местонахождение, викингов уже не было.

— Как им удалось так далеко заехать в глубь страны и добраться до Элгина? — спросила его я, когда он вернулся.

— Хитрость, — ответил Ангус. — Я бы на твоем месте не доверял так Китилу. Стоит недооценить такого человека, и это будет грозить смертью.

Наконец вернувшийся домой Макбет стоял во дворе в лучах заходящего солнца, а вокруг него спешивались телохранители. Он вернулся неожиданно, без предупреждений. Я поспешила к нему навстречу, и он резко обернулся.

— Собирай домочадцев, госпожа, — приказал он. — В Элгине больше нельзя оставаться.

— От тебя так долго не было никаких известий, а теперь ты хочешь разрушить мой дом, даже не поприветствовав меня как следует? — Я улыбнулась, стараясь скрыть свою тревогу.

— Приветствую тебя. Я рад, что с тобой все в порядке, — он наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, и я ощутила прикосновение его колючей щетины. — Что здесь нового?

— Все здоровы, хотя и заждались известий о заключении мира. У нас был гость, который привез интересное сообщение. — И я рассказала ему о визите Китила, которого прислал ко мне Торфин.

Макбет задержал дыхание:

— Значит, ты знаешь о битве в Оркнейских водах и о том, как я пытался заключить перемирие. — Он снял шлем, и я увидела, что глаза у него глубоко ввалились, а под ними лежат черные тени. — Дункан строит новые ладьи для похода на Оркнейские острова. Торфин грозит высадиться в Шотландии и просит меня о помощи.

— Помощь викингам, чтобы погубить Шотландию?! Ему нужны воины или молитвы?

— И то и другое. Он считает, что, объединив свои силы, мы сможем уничтожить Дункана. От этого выиграем мы оба.

— Ты рассказал о своих притязаниях Торфину? Нашему злейшему врагу?

— Лично мне он не враг. Он давно уже догадывается о моих планах. Более того, он уже предложил свою помощь.

— А-а, викинги надеются выиграть от того, что королем скоттов станет двоюродный брат Торфина!

— Сейчас нас не это должно заботить, а раздор между Торфином и Дунканом. Мы не знаем, где именно Торфин вторгнется в Шотландию, но можно не сомневаться в том, что он это сделает. Он может высадиться на побережье Морея или доплыть до Файфа, чтобы сразу направиться к землям Дункана. А может воспользоваться и своими землями в Кейтнессе — но это самый длинный и наименее вероятный путь.

— Что ты собираешься делать?

— Если Торфин высадится в Морее, я встречу его со своим войском и заставлю отступить. Пусть преследует Дункана сколько угодно, но прохода через свои земли я ему не дам, — несмотря на свой изможденный вид, решительно ответил Макбет. — Поэтому тебе лучше уехать из Элгина с большей частью домочадцев.

— Я хочу остаться и сражаться рядом с тобой.

— Ру, — вздохнул Макбет. — У тебя есть сын. Подумай о нем.

— Я думаю. Ему нужен дом и отчим.

— Уезжай, — устало повторил он. — Я хочу, чтобы ты уехала.

Этот приказ прозвучал как удар хлыстом. Я было начала возражать, но в этот момент у ворот раздались крики и топот копыт.

— Ру, давай договоримся. Я должен знать, что ты находишься в безопасности.

Я вздохнула и отправилась отдавать распоряжения слугам, которые уже зажигали длинные факелы, так как вокруг сгущались пурпурные сумерки.

В День воздержания следует воздерживаться от дурных и рискованных поступков, а также стараться не падать, ибо в этот день произошло падение ангелов. Именно в этот день я вместе со своими домочадцами прибыла в Кром Алт — очень древнюю крепость на каменном фундаменте, обнесенную деревянными стенами, от которых пахло плесенью. Немногочисленная ленивая прислуга довела крепость до полного запустения. Долина одобрила бы меня, если бы увидела, как я устроила всем выволочку. Мы с Мэв превратились в непоколебимых полководцев, и уже через неделю все стало выглядеть гораздо лучше.

Крепость стояла на берегу реки, куда вместе с Ангусом и несколькими телохранителями я стала выводить Лулаха, чтобы он научился ловить рыбу. Река была глубокой, а течение быстрым, но иногда мы садились в рыбачью лодку, обтянутую кожей, и наслаждались свежим ветром, дувшим нам в лица. Уловы у нас были богатыми, к тому же Ангус научил Лулаха заходить в воду и ловить мелкую рыбу руками на манер горцев. Никогда еще я не видела своего сына таким счастливым, как в тот день, когда ему удалось поймать свою первую форель.

Мы мирно и спокойно жили в Кром Алте, а Макбет охранял Элгин, пока не прислал нам сообщение о том, что снова направляется на юг, чтобы встретиться с Дунканом. По прошествии нескольких недель он заехал к нам и согрел мою постель, так что у меня вновь возникла надежда, что я смогу зачать даже в этих обстоятельствах.

Из Банхори приехал Константин, чтобы встретиться с Макбетом.

— Торфин снова заявил, что не заплатит ни единой монеты Дункану и не откажется от своих владений в Шотландии, — сообщил он нам. — Он скорее уничтожит Кейтнесс, чем вернет его обратно. Я не удивлюсь, если потом он двинется на Морей.

— Но ведь мы в Кром Алте в безопасности? — спросила я Макбета. — Или нам снова придется куда-нибудь переезжать?

— Вы здесь не в большей безопасности, чем в каком-либо другом месте, — ответил он, и я увидела, как его чело омрачила тревога.

В разгар августовской жары король Дункан снова отправил суда, чтобы упредить Торфина. И они снова были потоплены жителями Оркнейских островов. После этого Торфин собрал войска и, посадив их на военные ладьи, переплыл серые просторы океана и высадился на земли Кейтнесса. Он двинулся на юг, уничтожая все на своем пути.

Так начались долгие годы войны.

Часть третья

…и золотой венец,

который на тебя возложен свыше

как бы заранее…

Макбет, акт I, сцена 5

Глава 24

Я чувствовала, что без магии мне не обойтись.

Я поняла это, слушая барда Дермота Мак Конела, читавшего хвалу в честь Макбета. Дермот описывал битвы, в которых Макбет одержал победы за последний год, и намекал на то, что наши враги прибегали к магии. «А почему бы и нам не прибегнуть к ней? — подумала я. — Мы тоже нуждаемся в заговорах и колдовстве, которые могли бы защитить нас и обеспечить нам победу».

— Кормилец воронов Торфин, — произнес Дермот, беря на своей арфе низкий аккорд, символизировавший этого человека, — воспользовался коварным колдовством на земле Шотландии и прорубил себе путь огнем и мечом от Кейтнесса до Росса. Викинги уцелели лишь благодаря своему заговоренному знамени. Когда Торфин встретился с Макбетом и возглавляемым им трехтысячным войском на границе Морея, лишь благодаря заговоренному ворону и милости своего брата он живым ушел с поля боя.

— Ушел с поля боя! — хмыкнул Эрик из Росса, которому мы предоставили убежище. — Я слышал, он бежал, как испуганный заяц.

— Да, так рассказывают скотты, — с насмешливым видом заметил Макбет.

Я кинула на него взгляд. Это был редкий вечер, который он проводил вместе с нами в Кром Алте. Обычно он отсутствовал по несколько недель, а то и месяцев, сражаясь с Торфином и образумливая Дункана. Я видела его настолько редко, что теперь острее стала замечать происходящие в нем перемены: он похудел, стал более мрачным и суровым, борода у него потемнела, и во всем его облике появилась какая-то серьезная глубина. Под глазами пролегли глубокие морщины, длинные неухоженные волосы выцвели и приобрели соломенный цвет. Лицо его обветрилось и загорело под солнцем, а на теле появилось несколько новых шрамов — рваный след на руке и подживающая ссадина на подбородке, дополнившая шрам, оставшийся после удара Гиллекомгана, нанесенного ему в зале моего отца.

Месяцы, проведенные на границе Морея, который он защищал от своего брата, которому когда-то доверял, не прошли даром. Теперь уже все понимали, что Шотландию надо освободить от становящейся все более беспомощной власти Дункана. Макбету то и дело поступали предложения от других мормаеров, готовых оказать ему помощь в борьбе против Торфина, а в дальнейшем и против Дункана.

Все чаще раздавались голоса, что настоящий король Шотландии обитает в Морее. По мере того, как месяцы складывались в годы, все начинали понимать, какие усилия прикладывает Макбет, чтобы не допустить Торфина и его викингов в Морей и Шотландию и убедить короля не отправлять больше войска и ладьи к Оркнейским островам. Но Дункан продолжал настаивать на своем праве получить Кейтнесс.

— Распаленный требованиями короля скоттов и разъяренный потерей своих соотечественников, — продолжал Дермот, — Торфин поклялся отомстить Дункану. Он высадился со своими викингами в Кейтнессе и двинулся на юг, все сжигая и уничтожая на своем пути. Кормилец воронов поклялся, что ничего не оставит Дункану.

И пока я его слушала, у меня начало созревать решение. Как только мы вернемся на север, я постараюсь отыскать бабку Торфина, которая была ведьмой. Она обучила Торфина магии, когда тот был еще ребенком. Теперь же она жила в Морее и наверняка тоже хотела положить конец этому безумию. Кроме того, у меня был личный повод встретиться с ней.

— На границе Росса Макбет и его люди заметили поднимающийся черный дым, — произнес Дермот. — «Только попробуйте пересечь границу Морея, и никто из вас не останется в живых!» — прокричал он, обращаясь к ордам викингов. — Эту речь присутствующие встретили аплодисментами. — «За Морей!» — вскричал Макбет и сошелся в битве с Торфином и викингами. Оркнейцы оскорбляли нашего мормаера, называя его Карлом Хундиссоном, что означает «песий сын». Но люди Морея оттеснили викингов к морю, и норвеги поплыли домой зализывать свои раны.

Эрик из Росса стукнул кулаком по столу и заулюлюкал, приветствуя победу при Тарбет Нессе. Остальные последовали его примеру, и от топота ног чаши запрыгали на столе, а из поднятых вверх рогов начал расплескиваться эль. Лулах, сидевший напротив меня, тол<е принялся колотить по столу своей деревянной чашей, пока Элла не положила руку ему на плечо.

Он умолил меня остаться допоздна, чтобы послушать хвалебную песнь Дермота, и я уступила его просьбам, будучи не в силах отказать любимому сыну. Макбет сказал, что я разбалую ребенка, если буду потакать всем его капризам и прихотям. Но Лулах был моим сокровищем, и моя любовь не могла его испортить, просто он от рождения рос жизнерадостным мальчиком. Да и сам Макбет уже заказал для него кожаные доспехи, деревянное оружие и кожаный шлем, украшенный плюмажем из ястребиных перьев. Так что, когда ребенок принялся стучать чашей, расплескивая свой разбавленный эль, и кричать вместе с остальными воинами, его приемный отец не смог удержаться от улыбки. Он хотел, чтобы его пасынок превратился в буйного и отважного воина.

Дермот взял несколько громких аккордов, призывая к тишине:

— Великий Макбет действовал как благородный генерал короля Дункана, ибо у того не было ни войска, ни военных навыков, чтобы вести войну на далеком севере. — Имя короля было встречено смехом и перешептываниями.

— Да и ума ему не хватало! — выкрикнул Эрик, но его жена тут же на него шикнула.

— Свирепый Макбет с ликованием был встречен людьми Морея, — продолжил Дермот, — ибо он спас их землю от завоевателей. После убийства гэлов и после убийства викингов великодушный король Морея примет власть.

Слова барда встретили всеобщими криками одобрения.

Дермот встал и склонил голову:

— Пока моя хвалебная песнь завершается на этом, но она будет продолжена, когда Макбет осуществит свое предназначение. Звезды сулят ему величие. Так что нам остается лишь ждать, когда это осуществится.

Несколько мгновений все молчали, а затем разразились аплодисментами. У нас за столом сидели друзья, которым мы могли доверять. Макбет покачал головой и поднял руку, ибо ему была присуща скромность. Но все понимали, что Дермот сказал правду.

— Добрый Дермот, благодарю тебя, — сказала я от лица всех присутствующих. — А теперь спой нам песню, чтобы она умиротворила нас в этот поздний час. — Бард снова взял свою арфу и запел колыбельную, чтобы настроить компанию на сонный лад.

Я совершенно определенно нуждалась в магии. Только с ее помощью можно было обрести уверенность в упомянутом бардом предначертании.

Весна только началась, когда мы двинулись обратно в Элгин, намереваясь провести несколько месяцев дома, так как мои родичи из Аргилла сообщили, что Торфин отправился на Западные острова и пробудет там в течение длительного времени.

— У него разгорелся земельный спор с племянником, которому он обещал отдать наделы на Оркнейских островах за то, что тот помог в борьбе с Дунканом, — пояснил Макбет. — Но племянник предал его и поджег дом, в котором ночевал Торфин, так что эрлу пришлось бежать в разгар ночи, унося на руках свою жену и дочь Ингебьорг. Торфин пришел в ярость и убил своего племянника.

— Племянника? Только не Китила! — У меня перехватило дыхание.

— Другого. Его звали Рангвальд, — ответил Макбет. — Сводный брат твоего Китила.

— Нельзя доверять Торфину. Только злодей может убить своего племянника.

— Мой отец был убит своими племянниками, — напомнил мне Макбет. — А старый Малькольм, скорее всего, приказал убить своих двоюродных братьев — Боде и других. А я погубил Гиллекомгана, который приходился мне двоюродным братом. Когда люди убивают своих родственников, иногда они поступают так в силу необходимости.

— Знаю. Так уж устроено, — тихо произнесла я одну из любимых фраз Боде.

Макбет протянул руку и сжал мои пальцы.

Супруга Дункана леди Сатен умерла в родах, произведя на свет слабенького мальчика, который тоже не выжил. Когда Константин сообщил мне об этом, я разрыдалась, оплакивая свою подругу, ее сына и своих нерожденных детей. Одновременно я вспомнила о своем обещании присмотреть за детьми Сатен — двумя мальчиками и маленькой девочкой. Я никогда не рассказывала об этом Макбету и теперь не знала, удастся ли мне выполнить свое обещание.

Горе окончательно лишило Дункана рассудка, и он начал огрызаться на соседних саксов. Он собрал войска, чтобы оспорить границу, о которой старый Малькольм договорился еще много лет до этого, и несколько мормаеров обратились к Макбету с тем, чтобы он остановил бессмысленные действия Дункана.

— Мой двоюродный брат король надменно полагает, что суровость делает его таким же хорошим воином, каким был наш дед, — сказал мне как-то Макбет. — Дункан заходит слишком далеко. Расширить пределы Шотландии можно мирным путем, ведя переговоры и идя на компромиссы. А он не хочет об этом думать. Его невозможно остановить, и дело кончится открытой войной между мормаерами и их королем, или же его просто убьют.

— Неужели дошло уже до такого? — спросила я. — Убить короля? Надеюсь, ты не собираешься в этом участвовать?

— Желающих хватает, — коротко ответил он.

Вскоре после этого разговора он вновь двинулся с военным отрядом на юг в Дунсинан. Перед отъездом Макбет отправил людей с поручением собрать четыре тысячи воинов, которых оставил для охраны Элгина.

Тревога и бесконечные молитвы не давали мне уснуть в течение нескольких дней. А когда я проваливалась в сон, мне снились залитые солнцем поля сражений, на которых я пыталась найти Макбета и Лулаха, и, не находя их, просыпалась в холодном поту.

«Будь сильной и готовься к тому, что тебя ждет», — говорила мне мать. И теперь я чувствовала, что это будущее приближается ко мне, как черный смерч.

— Ехать туда опасно и неосмотрительно, — проворчал Ангус, когда мы выехали из крепости на поиски бабки Торфина. — Викинги шныряют по всей округе, и они запросто пошлют нас к троллям, если мы окажемся у них в руках. — Он провел пальцем по горлу.

— Эта ведьма живет в Морее под защитой моего мужа. И викинги не причинят нам зла, когда узнают, что мы едем к ней…

— Ведьма из Колбина, — пробормотал он. — Даже ее имени никто не осмеливается произносить.

Я выехала на своей белой кобыле Солюс в сопровождении Эллы, лучащейся от счастья, так как она уже четыре месяца как была замужем за Гириком, Ангуса и нескольких телохранителей. Мы двинулись потайными тропами через лес, направляясь к побережью. Воздух был свеж, и никто не встречался нам на пути. Время от времени мы останавливались, чтобы узнать, где живет ведьма из Колбина, пока не добрались до ее хижины. Участок земли располагался неподалеку от небольшой бухты, и в доме, обдуваемом солеными ветрами, постоянно слышался звук прибоя. Крепкий каменный дом, крытый соломой, стоял на склоне холма, выходя фасадом на берег и серо-зеленый простор океана.

Я спешилась и, попросив остальных подождать меня во дворе, постучала в дверь. Прошло несколько минут, а затем изнутри донесся голос. Я толкнула дверь, и она со скрипом отворилась.

В тени у очага сидела высокая худая женщина. Темная накидка лишь отчасти скрывала ее седые волосы. Через плечо была перекинута толстая серебристая коса, настолько длинная, что спадала на пол.

— Я знаю тебя, королева Грюада, — промолвила старуха.

— Госпожа Грюада, — поправила ее я, передавая ей корзину с сыром, специями и восковыми свечами. — А ты — госпожа Эйтна.

— Теперь меня зовут матушкой Эйтной, — отставляя корзину в сторону, ответила она, и по произношению я поняла, что она чистокровная ирландка.

Она сделала жест рукой, приглашая меня сесть па трехногую табуретку, так что я оказалась ниже ее плеча. Я ощутила себя ученицей, взирающей на учителя.

— Я знаю, чего ты хочешь, — склонилась она ко мне. — Ты хочешь положить конец своим печалям.

— Да, — ошарашенно ответила я.

Она взяла мою руку, повернула ее ладонью к себе, а затем подняла мою голову за подбородок. В очаге тлел торф, заполняя комнату терпким благоуханием.

— Зачем ты приехала ко мне? — спросила она. — Ты и так видишь то, что должна знать. К тому же ты носишь знак, дающий тебе силу и прозрение. — Она похлопала меня по левому плечу.

Я прижала руку к тому месту, где на моей коже был выведен знак Бригиды.

— Ко мне приходят видения во время сна. Я пыталась разглядеть знаки на воде, но я не сильна в этом.

— Попробуй найти ответ с помощью огня, ибо он родствен твоей природе. Нас постоянно окружают предзнаменования, а у тебя достаточно ума и провидения, — «да Шилад» — сказала она, — чтобы осознать их смысл, где бы они ни проявлялись, — в огне, воде или же другим способом. Ты не нуждаешься в том, чтобы я предсказывала тебе твое будущее, девочка.

— Я пришла просить тебя о добрых предзнаменованиях и могущественных заговорах. — Я задержала дыхание. — О колдовстве, которое принесет благо мне и моим близким.

— Я знаю твоего мужа. Он сильный и честолюбивый человек. Но послал ко мне тебя не он. — Она умолкла, обхватив обе мои руки: — Сама ищи предзнаменования. Можешь даже гадать на будущее, только не заглядывай слишком далеко вперед. Ты по природе сначала действуешь, а потом думаешь. — Она выпустила мои руки и склонилась ко мне еще ближе: — А королева скоттов должна сначала думать.

— Я не королева. Я — госпожа Морея.

— Пока еще не королева, — ее темные глаза сузились, а улыбка стала зловещей.

— Скажи мне, что знаешь, — попросила я.

— Давай посмотрим вместе на воду. Вон кувшин. Принеси его сюда. И достань миску с полки.

В тусклом свете я отыскала на столе кувшин, а затем полку, на которой было сложено несколько деревянных мисок. Затем я наполнила миску водой и поставила ее на камни перед очагом. Затем колдунья отправила меня в темный угол, чтобы я достала из корзинки можжевельник и ветки орешника, которые ока бросила на брикеты тлеющего торфа. Он тут же вспыхнул золотистым огнем, рассеивая дым, отразившийся на поверхности воды. Эйтна достала травы из маленькой склянки и тоже побросала их в огонь. Я ощутила запах корицы и более резкий дух тимьяна.

Она стала произносить заговор на гэльском языке, и до меня донеслись слова «защита… Бригида… дар… благословение». Потом она провела своей костлявой рукой над водой:

— У тебя будут сыновья.

— У меня уже есть один, — склонилась я к ней. — Будут еще? Сколько?

— Возможно, двое. — Она откинулась назад и пристально посмотрела на меня — взгляд ее темных глубоких глаз, казалось, проникал в самую душу, так что я непроизвольно отодвинулась. — Дочерей нет. Твои сыновья пребывают в руках Господа, и Он будет решать их судьбу, а не ты.

— Да, — тихо произнесла я. Значит, она ничего не могла пообещать мне. — Я надеялась услышать более радостные известия.

— В каждой бочке меда всегда есть ложка дегтя, — ответила она. — У тебя есть здоровый сын, который вырастет сильным воином. Что до остального… жди и молись и принимай свою судьбу такой, какая она есть.

Темное чувство шевельнулось в моей душе:

— А ты не можешь помочь мне… зачать и выносить ребенка до рождения?

— Зачать тебе поможет твой муж, а не я, — сухо ответила она. — Что же касается остального, найди себе целительницу и повитуху, которой сможешь доверять. Обратись к Бригиде и попроси ее о помощи. А если она до сих пор тебе не помогла, значит, у нее были на то свои основания. — Она взяла меня за плечо и развернула так, чтобы я могла заглянуть в миску с водой. — Скажи мне, что ты видишь?

Отблески огня плясали по поверхности воды, в которой отражались наши лица.

— Ничего особенного. У меня нет твоих способностей. Я старалась, но у меня ничего не получается.

— Тсс! Гляди вглубь, за пределы воды, миски и этой комнаты, — тихо повторила она.

Я сделала глубокий вдох и закрыла глаза.

А когда я открыла их, вода словно замерцала, и я поняла, что вижу то, что происходит за ее поверхностью, в сияющем золотистом тумане.

— Военная ладья, — промолвила я, ибо она внезапно возникла перед моими глазами. — Я вижу ладью и людей на ней… она плывет под черными и пурпурными парусами. На ней погибший воин. — Дыхание мое стало глубже, ибо меня охватили трепет и благоговение. — Я тоже плыву на этой ладье вместе с воинами. Но я не знаю… — «Король» — внезапно озарило меня. — Король умирает.

Она молчала. Теперь в миске отражалось лишь пламя и мое собственное лицо. Я откинулась назад:

— В лодке король… Может, это похороны? Но чьи?

— Излишнее знание вредит сну и нашим душам, — Эйтна отодвинула миску. — У тебя есть провидческий дар. Такой же, как был у меня много лет тому назад. — Она улыбнулась, и вдруг вместо старой карги я увидела красавицу — юное лицо в обрамлении длинных темных волос и статную фигуру гордой женщины.

— Где ты научилась магии? — спросила я.

— У матери и бабки. В течение многих лет я впитывала их знания. Мой отец, ирландский король, выдал меня замуж за норвежского князя. И я стала залогом мира между норвегами и ирландцами. А потом я много лет провела в Норвегии и на Оркнейских островах, где обучилась колдовству у одной старухи. Викинги владеют очень сильной магией.

— Оркнейские острова, — повторила я. — Значит, это ты изготовила Вороний стяг. Всем известно, какой силой он обладает.

— Я наложила на него заговоры, обладающие силой защищать людей.

— Матушка Эйтна, я пришла к тебе не за предсказаниями, а за колдовством.

— Тсс! Люди редко в нем нуждаются, если нуждаются вообще. Хотя, должна согласиться, королевы иногда не могут без него обойтись. — Она бросила на меня внимательный взгляд. — Ты хочешь заговорить флаг своего мужа? Ты считаешь, что я упрочу силы Макбета в его борьбе против своего внука? Тогда можешь уходить, если ты приехала за этим.

— Я хочу помочь своему мужу, — ответила я, — но не в деле уничтожения Торфина.

— Хорошо. Это я могу сделать, — сказала она, не отводя от меня взгляда. — Запомни, я никогда не помогала прийти к власти и никогда не уничтожала власть предержащих. Они, включая моего мужа Сигурда, всегда все делали своими собственными руками.

— А эрл Торфин? Говорят, он тоже владеет магией.

— Я научила его кое-каким заговорам, но не знаю, пользуется ли он ими. Берегись Торфина, — тихо добавила она, — ибо у него душа ворона. И любой, перешедший ему дорогу, пожалеет об этом. Но не найти и друга более верного, чем он.

— Мой муж тоже так считает, хотя у меня с Торфином есть свои разногласия.

— Он хоть и умный человек, но в свое время совершил много глупостей. Власть дурманит голову, как крепкое вино, а он, к несчастью, имеет пристрастие и к тому, и к другому. Но с ним можно договориться.

Однако я к этому совершенно не стремилась:

— В отличие от Макбета, я никогда не доверяла Торфину.

Она кивнула, словно поняв меня:

— Если хочешь, я научу тебя пользоваться твоим провидческим даром и плести заговоры, когда они тебе понадобятся.

— Я предпочитаю предоставить это занятие другим, иначе меня сочтут ведьмой.

— Как осмотрительна маленькая королева, — заметила она, и глаза ее блеснули. — Ты обладаешь даром. И вне зависимости от того, будешь ты им пользоваться или нет, он никуда не исчезнет. Тебе будут продолжать сниться сны, даже если ты и предпочтешь больше не заглядывать в иной мир.

— Я пришла лишь для того, чтобы ты помогла мне и нашему общему делу…

— То, что я сделала, я сделала не для тебя и не для Макбета. А вот ты можешь ему помочь. — Она похлопала меня по плечу. — Колдовство не такая уж трудная штука, поскольку оно повсюду вокруг нас. Мы либо видим и чтим его, либо предпочитаем оставаться слепыми, и тогда мы его боимся. Дым и травы, стихии и заговоры… Я могу научить тебя этому и многому другому. Однако тебе придется выбирать между престолом и ведьмовством.

— А я действительно стану королевой? — спросила я. Эйтна кивнула и передернула плечами. — Если так, то я всеми силами должна помочь своему мужу.

— Больше всего ты ему поможешь, если станешь сильной королевой, в которой он нуждается, — сказала она.

— Сильной. Я знаю. Пожалуйста, матушка Эйтна, научи меня сильному заговору или…

— Хорошо, — она нетерпеливо махнула рукой. — Но запомни, я никогда не совершала дурных поступков.

— Я и не прошу тебя об этом.

Она встала и подошла к столу, стоявшему в углу комнаты, на котором покоился деревянный ящик с медным замком. Она открыла его, и я различила блеск серебра и золота, которое когда-то принадлежало супруге норвежского эрла.

Она поманила меня к себе и, когда я подошла, вложила мне в руку большую брошь:

— Она защитит своего владельца. В течение девяти дней читай над ней охранительный заговор. — И она на одном дыхании произнесла заклинание на гэльском языке. — Носи ее при свете солнца и при свете луны, в тумане и под дождем, прося защиты у стихий.

Я повторила ее слова несколько раз, чтобы получше запомнить, а потом разогнула пальцы, чтобы разглядеть серебряную заколку, — она была круглой, а в середине виднелась тройная спираль Бригиды, отмеченная рубином, полыхавшим в центре, как капля крови.

Эйтна снова согнула мои пальцы:

— Это было сделано в Ирландии. Когда-то ее носил мой отец. Возьми ее, произнеси над ней заговор, а потом отдай мужу, когда он отправится на войну.

Я поблагодарила ее, и она, кивнув, проводила меня до дверей:

— Тебя ждут друзья. Приезжай еще. Я — одинокая старуха.

Мои спутники стояли у заводи, наблюдая за выдрой, и я обернулась, чтобы еще раз посмотреть на матушку Эйтну. Она стояла в дверях, и коса ее стелилась по земле, как у безумной, которой многие ее считали.

Король Дункан вновь вступил в морское сражение с Торфином, но умудрился уцелеть, потеряв при этом множество шотландских ладей.

— Даже морские чудовища не сожрали его, — добавил Константин, принесший эту весть о поражении Дункана.

— Пора бы ему уже понять, что море принадлежит викингам, и их нельзя там одолеть, — ответил Макбет. На этот раз вопреки приказу короля он не стал собирать свои войска ему на помощь. — Пусть Дункан сам расплачивается за то, что делает, ибо убедить его невозможно, — сказал он.

Порой тем летом, обращая взгляд на север, мы наблюдали первозданную игру северного сияния, которое достигло особой красоты ко времени наших дней рождения — Макбету исполнялось тридцать три, мне — двадцать два. Однажды, когда мы любовались этим чудом, он взял меня за руку.

— Хотелось бы мне знать, что оно предзнаменовывает, — прошептала я.

— Это праздничные огни в честь короля и королевы, — ответил он. — Уже скоро, Ру, и, если нам не удастся родить собственного сына, я назову Лулаха своим наследником. Он — сын моего двоюродного брата, и по кельтским законам наследования именно он должен стать главой Морея. К тому же, за небольшим изъяном, он является и моим сыном.

Горло у меня сжалось, так что я утратила дар речи. Я кивнула, и он обнял меня, что для него было очень красноречивым жестом.

Глава 25

Времена года сменяли друг друга, а король скоттов продолжал отправлять на борьбу с Торфином все новые ладьи, требуя уже теперь не только Кейтнесс, но я Сатерленд. Казалось, они были не в состоянии достичь мирной договоренности. Уже дважды они вступали в морскую битву, и всякий раз шотландские ладьи шли ко дну, люди тонули, Дункан с трудом выплывал, а Кормилец воронов отстаивал спорные земли.

В течение года мы несколько раз переезжали из Элгина в Кром Алт и обратно. Я редко виделась с мужем, проводя одинокие ночи. Да и дни тянулись медленно, хоть их и скрашивало присутствие сына и подруг. Я уже перестала считать эли расшитых мною полотнищ — мой наперсток покрылся вмятинами от бесконечного количества стежков, зато эта ритмичная работа смиряла мою раздражительность. Вассалы доставили нам новую шерсть, и Элла с Биток принялись красить ее в огромных кипящих чанах, смешивая воду с настоями трав, солью и яблочным уксусом.

Когда нити были просушены и спрядены, я выбирала те оттенки, которые наиболее соответствовали моему настроению: кроваво-красные, окрашенные щавелем и кислицей, и черные, выкрашенные грецким орехом и черной ольхой. Эти цвета создавали разительный контраст с блеклым или серовато-коричневым полотном. Я расшила занавеси и обивку скамей изображениями воинов, лошадей и плывущих по морю ладей. Они привели в восторг Лулаха, хоть я и не разделяла его чувств. Я полагала, что книги и монашеский образ жизни скорее помогут сохранить ему жизнь в дальнейшем, а потому загоняла его за уроки. Отец Осгар рассказывал ему об Адриане, Александре и святых Михаиле, Георгии и Меркурии, но все они были воинами.

Затем наступила суровая зима, и Макбет вернулся домой. Военные игры на время приостановились, и мы перешли к играм любовным, которым предавались за вышитыми мною занавесями. Невозможно описать ту ничем не сдерживаемую нежность, которую мы испытывали друг к другу. Однако мне так и не удавалось забеременеть. Макбет ни о чем меня не спрашивал, и я перестала плакать, когда у меня вновь наступали месячные.

Я начала подозревать, что Макбет откажется от меня из-за того, что я не могу родить ему наследника, и найдет себе другую женщину, с более плодоносным чревом, которая сможет выносить его ребенка.

Однако мы не оставляли своих попыток.

В холодное время года войскам трудно передвигаться, а военачальникам непросто находить пропитание для людей и лошадей. Да и викинги не большие любители плавать по морским водам, когда их бороды покрывает лед, а плащи — снег. Они предпочитают сидеть у горящих очагов и слушать своих скальдов, как мы слушаем своих шонахедов. Военные распри замирают на зиму и пробуждаются лишь весной.

Константин, которому доверяли и Дункан, и Макбет, ездил с сообщениями туда и обратно, и на этот раз он приехал с известием, что на бритов Стратклайда, находившихся под защитой короля скоттов, напал крупный отряд нортумбрианцев.

— Дункан мечется в бешенстве и грозится отомстить им, — сообщил он Макбету в моем присутствии. — Он хочет, чтобы ты привел несколько тысяч людей из Морея.

— Чтобы напасть на саксов? Я не стану этого делать, — ответил мой муж.

— У Дункана не хватает воинов. После своих походов на Кейтнесс он потерял доверие.

— Скажи ему, чтобы он успокоился и перестал горячиться. — промолвил Макбет.

Константин с сомнением закатил глаза и отбыл на юг.

Не прошло и двух недель, как к нам прибыл еще один гонец. Король Дункан посылал своему генералу и главному мормаеру дар любви и примирения — несколько стражников с вьючной лошадью и монахом из монастыря Святого Сервана, которым оказался Дростан.

Мой добрый друг никогда еще не оказывался так далеко на севере, и мы были рады оказать ему гостеприимство. Его монастырь нуждался в новых сведениях для составления анналов, и все мы были счастливы, что нам вновь удалось встретиться. Сыновья Фергюса — Руари, Ангус и Конн были в Элгине, а Фионн вместе с женой и маленьким сыном приехал из Питгэвени, чтобы повидаться со своим названым братом. Я приказала подать на стол все самое лучшее, что у нас было, и мы собрались за ужином. Дермот что-то тихо наигрывал на арфе, а мы болтали и смеялись и засиделись далеко за полночь.

После того как все насытились, Макбет решил взглянуть на дары Дункана. В больших корзинах, сплетенных из ивовых прутьев, оказались два изящных рога, обитых бронзой и с бронзовыми подставками, бочка с медом из Файфа и бочонок красного вина из Рима, там же находилась медная шкатулка со сладостями, медовыми орехами и небольшая коробочка с перцем. Всех, за исключением Макбета и меня, это привело в восторг.

— Судя по всему, король отчаянно нуждается в помощи и благосклонности Морея, если посылает ему такие роскошные дары, — заметила я.

— Он знает, что я не одобрял его нападение на Оркнейские острова и никогда не соглашусь вступать в схватку с саксами, — промолвил Макбет. — Да и остальные мормаеры его не поддержат, за исключением, разве что, его отца Крайнена из Атолла.

— К тому же Дункан никогда никому ничего не дарит, если ему чего-то не нужно, — сказал Руари, и я увидела, что он тоже пытается понять, что на сей раз королю потребовалось от Морея.

Когда с бочонка сняли восковую печать, слуга перелил мед в большую кожаную флягу, и я стала разливать янтарную жидкость по чашам. Остатки я вылила в новые рога, поднеся один Макбету, а другой — Дростану, который в этот день был нашим гостем. Однако он не был большим любителем меда и передал рог Мэв, сидевшей рядом и не скрывавшей своего восхищения его изящной резьбой. Я отхлебнула из своей чаши — напиток был восхитительным — крепким и сладким. Все рассмеялись, когда Ангус тут же приник к своей чаше.

Макбет осушил свой рог залпом, не прерывая беседы с Руари и Фионном. Дермот наигрывал какую-то живую мелодию, и я направилась к нему, чтобы поднести ему чашу с медом. Но в этот момент раздался чей-то крик, и, обернувшись, я увидела, что Дростан склонился над Мэв, которая держалась за грудь.

Биток и Дростан перенесли ее на мягкую лежанку у огня, и я опустилась рядом с ней на колени. Она задыхалась, слабо колотя себя по груди.

— О Боже, Боже, — сжимая мою руку, судорожно прошептала она, — я умираю.

— Сердце, — пробормотала Биток, пропихивая руку за шиворот Мэв, чтобы посчитать удары. — Колотится очень быстро и неритмично. — Она осторожно похлопала Мэв по щекам, зовя ее по имени. Голова кормилицы упала мне на руку, и я обняла ее, чувствуя, что и у меня сердце готово выскочить из груди.

— У меня есть лекарства, которые могут ей помочь, — и Биток, вскочив, выбежала из зала, оставив бездыханную Мэв в моих объятиях. Я кинула испуганный взгляд на Дростана, затем на своего мужа.

Бледный как полотно Макбет сидел за столом, наклонившись вперед. Руари схватил его в тот самый момент, когда у него началась рвота. Мэв тяжело оседала в моих объятиях, и Дростан помог мне опустить ее на пол. Губы ее посинели, руки стали влажными.

— Принеси ей какого-нибудь крепкого вина из наших запасов, — крикнула я Элле. — Скорей! — Я не знала, что еще можно сделать, и надеялась, что вино поможет ей продержаться до возвращения Биток.

Даже я понимала, что она дышит слишком быстрой слишком поверхностно. Дростан положил ей руку на лоб и что-то зашептал, и я поняла, что он читает отходную молитву.

— Я здесь, я рядом, — прошептала я и почувствовала, как пальцы кормилицы дернулись в моей руке. Я повернулась к Макбету, но не увидела его, ибо он был окружен своими воинами. Потом Мэв захрипела и затихла.

Ее не стало. Не разжимая своих объятий, я принялась качать ее, напевая колыбельную, которую она так часто пела мне и другим детям, только теперь я исполняла ее для того, чтобы помочь отлетающей душе.

Вместе с Дростаном мы накрыли ее чьим-то плащом. И когда я поднялась на ноги, глаза мои были сухими, и лишь черная бездна разверзалась в душе.

Обернувшись, я увидела, как Руари и еще один телохранитель выносят из зала моего мужа. Я бросилась вслед за ними, наткнувшись по дороге на Биток, которая бежала мне навстречу со своими склянками.

— Мэв умерла, — сказала я. — Попробуй найти какое-нибудь противоядие.

Я обматывала голову Макбета мокрыми полотенцами, когда его рвало, и держала его за руку, когда он вновь откидывался на подушки, — это единственное, что я могла сделать. Луна пересекла небо, и за окном забрезжил рассвет, а мой муж продолжал слабеть. Он дрожал, покрытый холодным потом, губы у него высохли, а сердце иод моей рукой стучало, как кузнечный молот. Биток принесла все свои снадобья, и мы с Дростаном начали поить ими Макбета. Глоток одного, глоток другого. Отец Осгар молился, стоя на коленях, а затем встал, чтобы оказать нам практическую помощь, ибо он был хорошим человеком.

И тут я поняла, что все наши усилия напрасны, и лишь один человек может помочь нам. И тогда я ринулась искать Ангуса и Руари.

— Езжайте на север, — приказала я, — и привезите Катриону.

И они уехали, мрачные и подавленные.

— Я знаю, что ты дала ему все противоядия, которые у тебя были, но что это за яд? — шепотом спросила я Биток, стоя в коридоре у дверей спальни. Элла, убрав тело Мэв — а ей вряд ли когда-либо приходилось заниматься более тяжелым делом, — теперь вместе с отцом Осгаром сидела возле моего мужа.

— Думаю, это то, что называется цветком фей, — ответила Биток. — В маленьких дозах помогает людям со слабым сердцем, а в больших является сильным ядом. И что-то еще. Но что именно, я не знаю.

Я видела, что она не уверена, удастся ли Макбету выжить.

— А почему он подействовал на Мэв и Макбета, а на остальных нет? И кто мог…

— Дункан, — ответил Дростан, выходя из-за угла. — Думаю, король специально это сделал. Он послал меня, чтобы я преподнес смертельный яд тебе и твоему мужу. И я никогда не прощу себе этого, впрочем, как и Дункану.

— Ты ни в чем не виноват, — заметила Биток.

Но Дростан покачал головой:

— Это мед из монастыря Святого Сервана. Я сам привез его королю, когда он попросил меня выступить в роли его гонца. Я знаю монахов, которые готовят у нас мед и сами запечатывают бочки. Никто из них не стал бы подмешивать в него яд.

— Это мед из Файфа, и наверняка Дункан усмотрел в этом особую иронию судьбы. — Наверняка он предназначал его и для меня, и для Макбета. Но ведь все пили этот мед…

— Отрава была не в меду, а в рогах, — ответил Дростан, прислоняясь к стене. — Лишь двоим стало плохо. Макбет пил из большого рога, а малый был предназначен для тебя. Ты передала его мне, но я принес обет не пить крепких напитков и лишь пригубил. Большую же часть выпила Мэв.

— Конечно, все дело в рогах, — у меня перехватило дыхание.

— И все же на тебя он не подействовал, — заметила Биток.

— Подействовал, — ответил Дростан. — Сердце начало биться с перебоями и заболел живот, к тому же весь окружающий мир приобрел какой-то странный желтоватый оттенок. Но потом все это закончилось.

— Но рога были сухими, когда я разливала в них мед, — сказала я.

— Яд можно втереть в стенки сосуда или оставить на дне, чтобы он растворился, когда его наполнят, — возразила Биток. — А сладкий вкус меда должен был скрыть привкус горечи.

— Кто-то приказал это сделать или сделал собственноручно, — добавил Дростан. — И у Дункана была возможность для этого. Несомненно, кто-то пытался убить Макбета и Ру.

Меня захлестнула такая ярость, что я даже позабыла о свалившемся на меня несчастье.

— Значит, Мэв погибла вместо меня, и мы даже не знаем, удастся ли выжить Макбету!

— Удастся, — раздался голос за моей спиной. Я обернулась и увидела Катриону в вымокшем насквозь плаще, за ней стояли Ангус и Руари. — Я позабочусь об этом.

Не прошло и нескольких минут, как все пришло в движение, — Катриона лишь успевала отдавать распоряжения: Биток она послала за маслами, чтобы растворить привезенные ею сушеные и свежие травы, Руари и Ангуса она заставила поднять и усадить Макбета, чтобы ему было легче дышать, Осгару и Дростану она велела молиться, а Эллу послала за водой и чистыми простынями. Лишь я продолжала стоять без дела, хотя готова была во всем ее слушаться. Поэтому я видела, как она склонилась над Макбетом, прикоснулась к его лбу своими прохладными пальцами и начала говорить ему нежные слова.

Я видела, как он посмотрел на нее, словно один этот взгляд мог удержать его на поверхности жизни. Это было ударом для меня, но я ничего не сказала, ибо не могла себе позволить поддаться старой вражде. Я готова была смириться со всем, лишь бы эта женщина помогла ему выбраться из бездны, в которую он проваливался.

Катриона припала ухом к его мощной обнаженной груди, покрытой шрамами, а затем приказала Ангусу и Дростану наклонить его вперед, чтобы послушать его легкие. Ее пальцы ловко сновали по его телу, и я понимала, что они хорошо с ним знакомы. Затем она понюхала его кожу и подняла руку, чтобы ощутить запах локтевой ямки.

— Макбет отравился пурпурным цветком фей, — промолвила Катриона, поднимая на меня взгляд, — или наперстянкой. Еще его называют лисьими перчатками из-за формы цветков. Твоя Биток не ошиблась.

— Биток считает, что там был еще какой-то яд.

Катриона кивнула:

— Судя по тому, как быстро он подействовал, я тоже так думаю. Наверное, это был цветок ночи. В небольших дозах он действует как снотворное. Но говорят, его используют ведьмы, и в больших количествах — это сильный яд. Когда он попадает в кровь, человек начинает видеть демонов и может умереть.

Я прижала руку ко рту. Макбет не мог умереть.

— Если нам удастся дать ему противоядия от обоих ядов и ослабить их действие, ему хватит сил, чтобы победить их и выздороветь. Посиди с ним, — сказала мне Катриона. — Он почувствует, что ты рядом. — И она вышла из комнаты.

Я опустилась на край кровати, и пуховики осели подо мной. Я взяла Макбета за руку — она была холодной и безвольной. Я прижала пальцы к его запястью и ощутила неровный ритм его сердцебиения. Он застонал, дернулся и что-то лихорадочно зашептал. Я закрыла глаза и начала произносить молитву. «Михаил-победоносец, храни его днем и ночью».

Катриона и Биток вернулись с маслами и травяными настойками, и мы принялись поить Макбета с ложечки. Потом он заерзал, бормоча что-то, и выкрикнул имя. Сначала одно, затем другое. «Малькольм» и «Финлех». Затем он начал метаться, и мы втроем с трудом смогли его удержать.

— Его мучают кошмары, — сказала Катриона. — Биток, позови людей, чтобы они помогли нам удержать его. Отправь Эллу на кухню — пусть скажет, чтобы кухарка сварила чечевичную похлебку с капустой, морковью и бобами. Именно с этими овощами, и соли пусть кладет немного. Они действуют как противоядие, и мы накормим его, когда он придет в себя.

«Если он придет в себя», — я не могла отделаться от этой мысли. Катриона передвинула к кровати кресло и устроилась напротив меня, так что мой муж оказался между нами. Я взяла чашу, принесенную Биток, и с согласия Катрионы влила несколько ложек целебного настоя в рот Макбету. Он выпил, не открывая глаз.

— Это очень сильный настой, и его надо давать понемногу, — промолвила Катриона. — Он хорошо действует против некоторых ядов, но и сам может оказаться ядом, так что нам придется очень осторожно его дозировать. Если что-нибудь и может ему помочь, так только это. — Она кинула на меня странный взгляд, в котором сочетались мольба и мука, и тут же отвела глаза в сторону.

— Что это за растения? Они действительно ему помогут? — спросила я.

— Главная составляющая здесь рута, — пробормотала она, осторожно убирая со лба Макбета спутавшиеся влажные пряди волос. — В наших краях она не растет, но у меня сохранился кое-какой запас. Травой милости называют ее на юге и используют в церквях как благовоние. А сокращенно ее называют ру, — и по ее лицу пробежала мечтательная улыбка. — Именно она является противоядием против этого яда.

Ру. Это имя всегда ассоциировалось у меня с печалью, и вот теперь оно проявляло свою другую способность — спасительную. Я взяла руку Макбета, и в комнате воцарилась тишина. Катриона вытирала ему лоб, а я держала за руку. Он лежал неподвижно, казалось, впервые успокоившись за все это время. Возможно, сказывалось действие трав, и не только их.

Похороны Мэв прошли скорбно и незаметно, но каждый день я ощущала, как мне ее не хватает: кому теперь было укорять меня за импульсивные поступки? Кто мог заставить меня посмеяться над собственной гордыней? Лишившись Мэв, я вновь остро затосковала по матери, хотя и потеряла ее много лет тому назад. Кто будет нянчить моего следующего малыша, если он когда-нибудь появится на свет?

Как только Макбет поправился, мы снова начали делить с ним постель, и я стала спать крепче, хотя время от времени мне по-прежнему снились поля сражений. Я видела, как Макбет вступает в бой с огромным волосатым великаном, увенчанным короной, с руками и ногами толщиной в дубовый ствол, и тот зашвыривает его за горы в серо-перламутровые небеса. Такие сны, по утверждению матушки Эйтны — ибо я продолжала навещать ее, когда позволяло время, — должны были меня настораживать. Так что порой я даже боялась засыпать.

— Дункан наверняка ждал сообщений о твоей смерти и смерти госпожи Ру, — сказал Руари. Он только что вернулся с юга, куда провожал Дростана, пока Макбет восстанавливал свои силы, и мы собрались вечером у очага, чтобы выслушать привезенные им сведения. — Но мы заверили его, что Макбет и его госпожа здравствуют в Элгине, и он вскоре после этого отправился со своим войском в Нортумбрию.

— И что там делается? — с неподдельным интересом осведомился Макбет.

Руари наморщил брови:

— Дункан со своими людьми зашел далеко в глубь Нортумбрии и достиг Дурхама, где хранятся мощи святого Кутберта.

— Ну, если король скоттов сможет захватить сокровище Дурхама, то саксы будут вынуждены признать его могущество, — ответил Макбет. — Продолжай. Что было дальше?

— Почти все конное и пешее войско скоттов истреблено, — сообщил Руари.

Макбет шумно выдохнул:

— Договаривай.

— Дункан сбежал с несколькими телохранителями на север. В Дурхаме головы шотландцев насажены на пики и выставлены на ярмарке. Говорят, что это ответ старому Малькольму, который когда-то так же поступил с саксами.

Я молча слушала, затаив от ужаса дыхание. Когда-то мне уже доводилось видеть такое.

— А что сейчас? — хриплым голосом спросил Макбет. — Где Дункан?

— Вернулся в Дунсинан, называет саксов варварами и во всем обвиняет тебя, так как он просил поддержку у Морея, но ты ему отказал. Кроме того, несколько мормаеров съехались на тайную встречу под защитой Сайнила из Ангуса и мормаера Мирнса. Они слышали о том, что ты занемог и, скорее всего, был отравлен по приказу Дункана. Слухи распространяются быстро, и многие возмущены. Он добавил еще одно черное деяние к списку своих преступлений — так говорят. А теперь они хотят решить, что делать дальше.

Макбет задумчиво кивнул:

— Теперь все мы будем опасаться за судьбу Шотландии. Из-за необдуманных действий Дункана теперь можно ждать нападения как от викингов, так и от саксов.

— Некоторые считают, что ты единственный мормаер, который может исправить то, что натворил Дункан, — промолвил Руари.

— Так оно и есть, — тихо подтвердила я.

Потоки и завихрения воздуха поднимали наших ястребов все выше и выше, когда солнечным августовским утром мы выехали на охоту. Еще август называют иухаром, то есть жарким месяцем. Я шла вместе с мужчинами по холмам, пробираясь через густой вереск. Отсюда открывался широкий вид на долину и горы, и когда мы повернули обратно к Элгину, то увидели спускающихся с гор всадников, которые стремительно и целеустремленно двигались на юг. Над отрядом реяли самые разнообразные знамена. И мы поспешили к воротам Элгина, где меня встретил Макбет:

— Распорядись, чтобы слуги поторопились. Мы ждем гостей к ужину. Похоже, это будет военный совет, — добавил он.

Я остановилась рядом с ним, глядя, как в крепость въезжает наш охотничий отряд. Ветер усилился, и долина, еще недавно пестревшая флагами, погрузилась в серую дымку проливного дождя.

— Я видела флаги Ангуса и Бухана. И судя по одеждам, мормаеров сопровождают священники и епископ.

— Кроме того, там стяги Мара, Мирнса и Аргилла и, кажется, даже Имерги с островов. И еще с ними епископ монастыря Святого Андрея, — добавил Макбет.

Столь высокопоставленные лица могли собраться только по очень серьезному поводу. И хотя мы догадывались, что рано или поздно это случится, сердце мое бешено затрепетало. Мормаеров сопровождала вооруженная свита в доспехах, которые блестели на солнце, однако процессия не походила на военный отряд. Это были люди, желавшие безотлагательно выполнить свою тайную миссию. Они приближались к нам вместе с грозовыми тучами.

Стоило им въехать во двор, и гроза разразилась в полную силу. Я остановилась у окна, наблюдая за тем, как Макбет провожает наших гостей в крепость, а затем отправилась поторапливать слуг.

— Его надо остановить, — тихо, но отчетливо произнес Константин. — Либо мы положим этому конец, либо Дункан погубит Шотландию!

— Если предоставить ему свободу действий, то мы все окажемся саксами или норвегами, после того как падем на поле битвы. Мирно состариться у себя дома нам не удастся, — заметил Нехтан, мой двоюродный брат из Аргилла. — Скотты перестанут быть кельтами и превратятся в загнанное стадо, постоянно находящееся в состоянии войны. Мы не можем это допустить.

Слуг отпустили, окна закрыли, а на дверях задвинули засовы. В очаге потрескивал огонь, вокруг сгущались тени, а люди все говорили и говорили — одни тихо, другие с горячностью. Я сидела за столом, пытаясь запомнить все, что происходило. Я смешивала вино с водой, поэтому мысль моя работала четко, а в речах я соблюдала учтивость.

— Нам нужно выбрать нового короля, — заявил Сайнил из Ангуса. — Короля, который будет править в соответствии с кельтскими законами. Мы уже договорились об этом, — он посмотрел на Макбета. Мой муж слушал молча.

— И дело не только в кровном праве, мы пришли к выводу, что Шотландия нуждается в короле, который обладал бы не только воинским искусством, но и умом, чтобы править справедливо, — произнес мормаер Мирнса, огромный старик с медно-серебристыми волосами, очень похожий на старого Малькольма. Я знала, что они приходились друг другу двоюродными братьями.

— Поэтому мы приехали к тебе, — продолжил Константин, обращаясь к Макбету. — Дункан должен быть низложен.

— Так или иначе, его надо убрать, — добавил Сайнил из Ангуса.

— Как? — тихо спросила я. Никто не повернулся в мою сторону, хотя все слышали мой вопрос.

— Убийство или война, — ответил мормаер Мирнса. — Либо яд.

Макбет застучал пальцами по столу, переводя взгляд с одного на другого.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Морей восстанет.

Он пришел в нашу спальню уже под утро, просидев всю ночь с гостями в зале. Я почувствовала, как просела кровать, когда он опустился на ее край, чтобы снять сапоги и рубаху. Снизу доносился скрип деревянного пола — там гости расстилали тюфяки и укладывались спать. Макбет кинул на меня взгляд.

— Ты знаешь, чего они хотят, — пробормотал он.

— Они считают, что ты будешь гораздо лучшим королем, нежели Дункан, и они правы.

Он издал горький смешок:

— Не трудно быть лучше Дункана. Они хотят большего. — Он потер лицо руками и вздохнул. — Они хотят, чтобы я убил Дункана и захватил престол, одержав над ним победу, в соответствии с древней кельтской традицией.

Я села:

— С тобой или без тебя, заговор уже существует. Дни Дункана сочтены.

В сумрачном лунном свете, лившемся через открытое окно, я заметила, как он скорбно покачал головой.

— Я убил слишком многих, — промолвил он. — Включая двоюродного брата. И меня до сих пор это мучает. Неужто я должен убивать еще одного близкого родственника для достижения своей цели?

Отблески луны играли на его мышцах, блестящей коже, старых шрамах. Я положила руку ему на плечо:

— У тебя много единомышленников. И я рядом с тобой.

— Грех подгонять судьбу, — он склонился и оперся локтями на колени.

— Мы сами ее выбираем, как и свой путь, — ответила я.

— Я всегда думал не только о себе, но и о Шотландии. Мы должны сделать все возможное, чтобы сохранить гэльскую культуру, ее достоинство и силу, когда внешний мир — церковь, наши враги, торговля и прочее — пытаются нас переделать. Дункан, даже не подозревая об этом, приближает ее конец.

— Ты можешь помешать этому и восстановить права своего и моего рода, — напомнила ему я. Я подумала о Боде и старом Малькольме и тех муках, которые мы претерпели, помышляя о мести. — Дункана нельзя оставлять на престоле, Мак Бетад, — добавила я. — Они правы. У нас нет выбора. Единственное, что можно сделать, это покончить с ним и посадить на его место другого.

— Раз так, тогда лучше с этим не медлить, — ответил он. — Мы выступим в ближайшее время. — Он кинул на меня взгляд через плечо: — Сегодня мы отправили людей в Лотиан с сообщением, что Морей собирает силы, чтобы выступить против короля.

— Значит, Дункан двинется на север. И ты нападешь на него?

— Это будет не капкан, а только приманка, — ответил Макбет.

Глава 26

Две недели прошли в совещаниях, обсуждениях и постоянных приездах и отъездах гонцов. Однажды ночью я проснулась от нетерпеливого топота копыт, мужских голосов и холодного бряцания кольчуг, которые доносились со двора. Я поспешно набросила плащ прямо на рубашку и кинулась вниз.

Макбет стоял на крепостной стене, обозревая огромное войско, которому он приказал собраться у наших ворот. Я поднялась по лестнице и направилась к нему. Вершины гор за холмами уже окрасились в розовый цвет.

— Скоро рассвет, — промолвил он. — Пришли сведения о том, что Дункан выступил из Бервика с еще большим количеством ладей. Он со своим войском уже высадился на побережье Морея и теперь движется к нам. У меня уже нет времени на то, чтобы вывезти вас, — добавил он. — Но пока в Элгине вы будете в безопасности. Бухан, Map, Ангус и Мирнс прислали гонцов. Они ведут сюда своих людей, но могут не успеть появиться вовремя.

— Так ты едешь сражаться или заключать перемирие?

— Мы едем, чтобы положить этому конец, — ответил он, обхватив мое лицо своими ладонями, чего никогда прежде не делал. И я на мгновение приникла к этой колыбели из его рук.

— Я поеду с тобой, — сказала я.

Он покачал головой:

— Оставайся здесь и присматривай за своим сыном. Все скоро закончится. Ждать осталось немного.

— Возьми это, — и я достала серебряную брошь, которую мне дала Эйтна. Дрожащими пальцами я проколола ткань его красного плаща и застегнула застежку. — Она обладает защитной силой. И позволь мне произнести над тобой заговор. Пожалуйста. — Он кивнул, и я начала обходить его по ходу солнца, произнося слова, которым научила меня Эйтна:

Затем я остановилась и прикоснулась кончиками пальцем к серебряной броши:

— Ду прибудут с тобой сила волка, отвага ворона, легкость воздуха, мощь земли и крепость камня.

— Да будет так, — повторил мой муж, целуя меня в губы. Он развернулся и, спустившись во двор, потребовал свою лошадь. Он был совершенно спокоен, в то время как я трепетала от страха.

Я медленно двинулась к крепости, наблюдая за тем, как строятся воины. Макбет отдавал распоряжения страже, которую оставлял охранять Элгин, пока он и остальные — а их было несколько тысяч — единой колонной двинутся навстречу королю.

— Дункан поведет свое войско вдоль берега, — сказал он. — И мы встретим его на пустоши в нескольких милях от Питгевени.

Это было совсем рядом с Элгином. Услышав это, я поняла, что должна делать, и поспешила обратно в крепость. Если Макбет собирается смотреть смерти в лицо во имя моего рода, то я должна быть рядом с ним. Однако сначала я бросилась к сыну. Встав на колени, я обняла Лулаха и прижала его к себе, хотя такое проявление чувств его смутило. Я принялась целовать его волосы цвета солнечных лучей и вдыхать его детский запах, теплый земляной и невинный, как у весенней почки, потом я начала гладить его по лицу, трепать за уши и объяснять, как сильно его люблю.

Когда Макбет приказал подвести лошадь, я уже была верхом. Правда, на этот раз я взяла не Солюс, а крупного гнедого жеребца. На мне были кольчуга и шлем, изготовленные Фионном. Он было прошел мимо меня, а затем остановился и резко развернулся.

Шлем был снабжен медной пластиной, прикрывавшей нос и разделявшей зрительное восприятие, хотя и не мешавшей смотреть вдаль. Я подняла голову и замерла. Кольчуга закрывала меня от шеи до самых колен, под нее я надела стеганую рубаху, чтобы железо не впивалось в тело, на ногах были кожаные сапоги. В ножнах у меня лежал меч, подаренный Боде, на поясе висел кинжал Макбета; к седлу были приторочены арбалет и колчан со стрелами. Я заставила перепуганную Эллу помочь мне одеться. Она уже облачила своего мужа Гирика и совершенно не хотела превращать меня тоже в воина.

— А это еще что такое во имя всего святого? — страшным голосом прорычал Макбет.

Сзади к нему подошел Руари, ведя его лошадь, и вокруг начали собираться люди. Мой конь попятился, но я крепко держала поводья.

— Я же сказала, что еду с тобой, — ответила я. — Я не стану сидеть в зале за вышивкой и безмолвно дожидаться сведений о тебе. И обо всех вас, — добавила я громче, обращаясь к остальным.

— Тебе бы не повредили занятия вышивкой, — заметил Макбет.

— Ты — властелин Морея, а я — его госпожа. Сегодня над этой землей и над самой твоей жизнью нависла угроза. Если люди Морея увидят, что мы оба едем во главе войска, думаю, они поддержат Макбета с гораздо большим усердием, чем когда-либо прежде. — Я произнесла это довольно громко, чтобы меня услышали его телохранители. — Мы все будем защищать свои дома и наш кельтский образ жизни, потому что именно за него мы будем сражаться с королем Дунканом. Мы рассеем захватчиков, как стаю птиц, которая разлетается в разные стороны при дуновении бури.

Его взгляд действительно метал молнии.

— Тебя сочтут либо невменяемой, либо дерзкой и непослушной женой, — промолвил он.

— По мне, лучше проявлять дерзость в подобных вещах, — ответила я. — Много лет назад я поклялась на мече защищать своих, и я сдержу свою клятву. Я должна защитить дом и сына и поддержать мужа, насколько у меня хватит сил. Всю свою жизнь я провела среди кельтских воинов. Я умею обращаться с мечом и арбалетом, и клинок мой уже окрашивался кровью. Запомни. Тебе не удастся меня поколебать. Я еду с тобой.

Макбет взял за уздцы моего коня:

— Все мое войско — это единое целое. Я не сомневаюсь в твоих навыках, но у меня не было возможности убедиться в твоей отваге. Тебе потребуется охрана, а это отвлечет людей от общего дела.

— Не ты ли говорил, что хочешь восстановить древние традиции гэлов и кельтов? — Лошадь заиграла подо мной, и я натянула удила. Макбет по-прежнему держал ее под уздцы. — А кельтские женщины всегда сражались рядом со своими мужчинами.

— Незачем возрождать эту древнюю традицию.

— Нет, есть зачем, — свирепо ответила я. — И сегодня я это сделаю. Дункан хотел нас отравить — тебя и меня. Он чуть не погубил тебя, он отнял у нас Мэв, а до того — моих родных. И я имею право встретиться с ним на поле боя.

Он продолжал пристально смотреть на меня, но мои доводы были неоспоримы. Он отпустил уздечку и молча отошел в сторону, принимая мое решение.

Длинная темная колонна воинов с грохотом выехала через ворота крепости и спустилась по склону в долину. Макбет приказал мне ехать рядом, приставив еще Гирика, Кона и двух других воинов. Вместе с нами впереди войска ехал Дермот Мак Конел, ибо присутствие барда военачальника было необходимым условием любой битвы, и ездовой со знаменем Морея, закрепленным на пике. Здесь же был отец Осгар с двумя священниками из ордена «вассалов Бога» в белых одеяниях. Они везли огромный крест и медную раку с пальцем святого нашей провинции.

Вперед Макбет выслал быстроногих мальчишек, которые должны были подняться на холм и разузнать о происходящем. Вернувшись, они рассказали, что Дункан движется нам навстречу с огромным войском, и мы столкнемся с ним через несколько миль.

Некоторое время Макбет ехал молча, а потом оглянулся, и мы все последовали его примеру — к нам присоединялось все больше и больше людей. Когда мы добрались до Питгевени, где жил Фионн, я увидела, как мой друг в полном вооружении спешит нам навстречу. Не говоря ни слова, он тоже влился в общий поток.

— Кое-кто из моих вассалов обошел фермы и приказал всем дееспособным мужчинам вооружиться, — промолвил Макбет. — Им уже сообщили, что мормаера сопровождает его жена. Как ты и говорила, твое присутствие собирает народ.

Я вскинула голову и улыбнулась, хотя на самом деле мне было очень страшно.

На протяжении следующих двух лиг к нам то и дело присоединялись фермеры, старики и юноши, так что теперь за нашими спинами колыхалось целое море людей, ощетинившееся пиками, мечами, серпами и вилами. По мере приближения к морю людской поток становился все шире, как становится шире река по мере приближения к устью. В свете занимающегося дня мы ехали вперед.

При виде меня рядом с Макбетом к нам начали присоединяться и женщины — они надевали шлемы, брали мечи и пики или любое другое оружие, попадавшееся под руку. Все, у кого не было детей и кто мог оставить свои дома, следовали за нами, присоединяясь к своим мужьям, возлюбленным, братьям и отцам. Они тоже были знакомы с этой древней традицией — правом женщины сражаться рядом с мужчиной, защищая свой дом.

И в этот момент я впервые в жизни почувствовала себя королевой — единство верных и преданных людей заставило меня ощутить себя их вождем. Мы с Макбетом во главе были венцом колонны, а народ Морея — ее телом, и все мы в едином порыве двигались в одном направлении, ибо не могли допустить вторжения и уничтожения нашей земли.

Поднявшись на гребень холма, мы увидели темную массу войска Дункана, раскинувшегося в долине за Питгевени. Дункан был там же, ибо я заметила трепещущий на ветру красно-желтый стяг с ревущим львом.

— Значит, ты пришел в Морей с оружием, — прорычал Макбет, взирая на эту картину, — ну так ты заплатишь за это, король ты или нет.

Затем он посовещался со своими советниками, сделал жест рукой, и все наше войско выстроилось на обнаженном склоне холма, как огромный лес. Пешие и конные воины, вассалы, старики, юноши и женщины встали плечом к плечу, чтобы создать впечатление мощного многотысячного войска. Ощетинившиеся пиками, мы все вместе являли собой колючее чудовище войны.

Макбет и его ближайшие телохранители принялись ездить вдоль строя, объясняя задачи и вдохновляя присутствующих. Он поблагодарил женщин и стариков и велел им разойтись по домам, хотя многие не послушались. Остальным обитателям Морея он приказал держаться подальше от поля боя и оставаться на вершине холма, демонстрируя мощь Морея. Я осталась с воинами Макбета.

Потом со стороны королевского войска появился человек, размахивавший белым флагом, и его пропустили к Макбету. Они о чем-то переговорили, и посланник двинулся обратно. Ничего не объясняя, Макбет подъехал к пологому склону, и мы начали спускаться на пустошь.

— Что случилось? — спросила я Гирика, ибо не могла разобраться в передвижениях воинов и быстро принимаемых решениях.

— Дункан хочет встретиться с Макбетом. И мы спускаемся на пустошь, чтобы подождать его, — ответил Гирик. — Сначала с ним спустится лишь авангард, — он махнул рукой в сторону королевского войска. — А уж затем мы окрасим мечи кровью людей Дункана, чтобы сегодня у волков и воронов был сытный ужин.

Я вздрогнула. Мир, в который я окунулась по собственной воле и из благородных побуждений, был абсолютно чужд мне и совершенно не напоминал упражнения на крепостном дворе и даже пограничную стычку. Здесь правили жестокость и звериные законы. Однако я поклялась им соответствовать.

Теперь я была рада тому, что рядом со мной Гирик и другие телохранители.

Далеко за пустошью виднелось море, усеянное ладьями.

— Военные суда, — сказала я, и Гирик, подняв руку, прикрыл ладонью глаза от солнца.

— Это суда не Дункана, — ответил он. — Это ладьи викингов. Не сомневаюсь, Торфину хочется узнать, кому сегодня достанутся Морей и вся Шотландия.

Внезапно двое стражников Макбета начали объезжать все войско по периметру, крича, чтобы все пометили палки. Люди начали доставать палки из-за поясов и из кошелей, а те, у кого их не было, принялись обламывать прутья или собирать с земли сухие ветки. Макбет подъехал ближе и, остановив свою лошадь рядом со мной, передал мне толстую палку.

— Зачем она мне нужна? — спросила я.

— Сделай на ней пометки, — ответил он. — Вырежи что-нибудь, указывающее на тебя. Потом разломай ее пополам и поставь такой же знак на другой половине. Одну часть вложи себе за пояс или в сапог. А другую воткни здесь в землю.

За нашими спинами уже вырастал лес из воткнутых в землю палок, и почему-то от этого мне стало еще страшнее.

— Зачем?

— Воины, идущие в бой, должны оставлять свои метки, — пояснил он. — Если они останутся в живых, они заберут их обратно. Если погибнут… мы будем знать, кого недосчитались.

О Боже! Я вытащила кинжал и дрожащими руками принялась вырезать им букву «Г», что означало «Грюада», затем я нацарапала тройную спираль Бригиды и разломила палку надвое, после чего Макбет забрал у меня одну половину:

— Я воткну ее в землю рядом со своей. И потом мы их заберем. Клянусь тебе, Ру, — и он поднял на меня тяжелый взгляд.

— Мак Бетад… — Я протянула к нему руку.

И он сжал мои пальцы, хотя наши руки были облачены в толстые перчатки. Удастся ли еще когда-нибудь соприкоснуться нашим телам? Затем он развернул свою лошадь и поскакал прочь, продираясь сквозь лес воткнутых палок.

И только в этот момент я осознала всю чудовищность действительности. Мы могли подвергнуться нестерпимым мучениям и никогда не вернуться обратно.

И что бы ни произошло, я знала, что, пережив этот день, уже никогда не стану прежней. Несмотря на все свои речи и хвастовство, я совершенно не была готова погибнуть в этом смерче, который должен был подняться с минуты на минуту. «О Бригада, помоги мне», — взмолилась я, чувствуя, как дрожь сотрясает все мое тело.

Согласно гэльской традиции, воины отправлялись в бой, произнося молитвы и заговоры. И теперь я слышала доносящиеся отовсюду голоса людей, напоминавшие шелест волн:

Я огляделась, ища глазами мужа, и увидела, что он едет навстречу Дункану. Стоящее в долине войско Макбета намного превосходило силы Дункана, ибо тот лишился многих воинов после недавнего столкновения с саксами.

— Нас больше, — заметил не отходивший от меня Гирик. — Возможно, Дункан струсит и отступит.

— За пять лет военных действий он не выиграл ни одного сражения, — добавил подъехавший к нам Ангус. — Судя по расположению войск, он и у Морея не выиграет.

Я молча следила за Макбетом, который вместе с Руари, Фионном, Найеллом, бардом и священниками иод серебристо-голубым знаменем приближался к центру пустоши. С противоположной стороны им навстречу ехал король в сопровождении своей свиты. Затем Макбет остановился и отправил к Дункану посланца в сопровождении отца Осгара.

Со своей удобной позиции я видела, как тот передал Дункану слова Макбета, хотя содержания их, естественно, слышать не могла. Дункан посовещался со своими людьми, дал ответ, и посланец Макбета вместе с Осгаром вернулся обратно. Я заерзала, и мой конь тоже нетерпеливо принялся переступать копытами. Никто не сомневался в том, что судьба королевского престола будет решаться здесь и сейчас.

Наконец, Макбет двинулся вперед. Его сопровождал Руари, которого я узнала по огромной вороной лошади и синему нагруднику, надетому поверх кольчуги. За ними двинулись еще шестеро телохранителей. Затем Макбет спешился, достал оружие из седельных сумок и двинулся вперед. Дункан, находившийся от него в пятидесяти футах, сделал то же самое. Они сошлись, и телохранители образовали вокруг них широкое кольцо.

— Что они делают? — спросила я Гирика. — Они что, собираются сражаться один на один?

— Похоже на то, — ответил он. — У гэлов и пиктов существует древняя традиция, согласно которой разногласия между сторонами могут быть разрешены в единоличной схватке двух военачальников. Победитель будет править Шотландией, — добавил он.

— Макбету стоит поостеречься, потому что, несмотря на все свои поражения в битвах, Дункан, как я слышал, сильный боец, — пробормотал Гирик. — Сильный и хитрый.

— Да, Дункан умелый воин, — согласился Ангус, — но Макбет обладает инстинктом и навыками настоящего бойца. К тому же он борется за правое дело.

— Он принял мудрое решение воспользоваться древней кельтской традицией схватки между королями, — заметил Гирик. — Он чувствует, кто одержит в ней победу.

К нам подъехал один из телохранителей Макбета:

— Гирик, Макбет хочет, чтобы ты с тремястами воинами спустился в долину. А остальные путь остаются на месте. Король выведет пятьсот воинов, и Макбет хочет, чтобы Дункан видел, что ему противостоят меньшие силы.

— Почему? — спросила я. — Почему не больше?

— Он хочет вызвать у Дункана чувство самоуверенности, — ответил Ангус. — Думаю, нам не придется сегодня сражаться. Макбет и король решат все между собой с помощью двух клинков. И это не займет много времени.

Внешне я сохраняла спокойствие, но на самом деле почувствовала облегчение от того, что никому из нас не придется столкнуться с опасностью. Лишь мой муж подвергал свою жизнь угрозе, и это приводило меня в ужас.

— Может, зрителям эта схватка и покажется короткой, для меня она будет бесконечной, — заметила я Ангусу.

И он что-то проворчал, соглашаясь со мной. Вместе с тремя сотнями воинов я ринулась вперед, чтобы создать мощный щит за спиной Макбета. Спустившись в долину, мы сбавили шаг и двигались, пока Гирик не остановил нас. Я сняла шлем, чтобы разглядеть все, что делалось на поле.

Макбет и Дункан уже начали биться.

Мечи мелькали с невероятной скоростью. Дункан надеялся на мощь и напор. Но Макбет был более искусным воином и уверенно владел оружием. Превосходя противника в росте, он мог дальше дотянуться. В правой руке у каждого из них было по простому широкому мечу, а в левой по кинжалу, которые, как ядовитые жала, скрывались за щитами, надетыми на предплечья. Мечи звенели, сталкиваясь то наверху, то внизу, потом наступала пауза, и они снова сходились.

Я сжала кулак и прижала его ко рту. Макбет уклонился от удара снизу, который мог бы рассечь ему руку, не окажись он таким проворным, и нанес удар рукоятью меча по левой руке Дункана. Тот выронил кинжал, откатившийся в сторону. Макбет нанес следующий удар, Дункан поставил защиту и прыгнул в сторону. Они двигались настолько быстро, что я не успевала уследить за всеми движениями.

Король нанес следующий удар, и Макбет отразил его, одновременно ударив щитом Дункана по голове. Дункан, покачиваясь, отступил, словно потеряв ориентацию, и тогда Макбет сильно ударил его рукоятью меча в челюсть, от чего голова Дункана откинулась назад. Король споткнулся и сделал выпад в тот самый момент, когда Макбет разворачивался, задев заднюю часть его бедра. Я увидела, как муж мой опустился на колено и с трудом поднялся.

И все это в одно мгновение.

Клинки снова столкнулись, и оба налегли на них, стараясь пересилить противника. Потом меч Макбета быстро скользнул по клинку Дункана, так что до нас донесся скрежет металла, и сталь впилась в плечо короля. Уже ослабевший король опустился на колени, затем попытался встать, но повалился на землю. И все же он двигался, сжимая меч, хотя над ним уже стоял Макбет. Все затаили дыхание, понимая, что Макбет может намести последний, смертельный удар. Дункан лежал на спине, но Макбет не шевелился.

Спустя мгновение он тяжело вогнал свой меч в землю и двинулся прочь.

По полю уже со всех сторон к ним бежали люди. Некоторые опускались на колени рядом с Дунканом, который не мог подняться. Кто-то крикнул, чтобы принесли носилки. Теперь и мы двинулись к ним, но уже не для того, чтобы посмотреть на схватку.

Впереди стоял Макбет в окружении Руари, Фионна, Найелла и еще нескольких воинов, и я, соскочив с лошади, бросилась к нему навстречу, а Гирик и Ангус за мной.

— У короля глубокая рана на плече и, похоже, сломана челюсть, — сообщил нам Найелл. — Его отвезут в кузню, и Фионн прижжет рану.

Королевские телохранители укладывали Дункана на носилки, поспешно сделанные из плаща и двух пик.

Это был темно-красный плащ, который принадлежал Макбету.

Повсюду носились и кричали. Я попыталась отыскать глазами мужа и, наконец, увидела его.

Он стоял в стороне посреди круговерти с таким видом, словно ничего вокруг не замечал. Я увидела, как он преклонил колено, положил руки на рукоять воткнутого в землю меча и в молитве опустил голову. Затем он встал, вытащил меч, обтер о траву окровавленное лезвие и положил его на плечо. Никакой радости, никакого ликования. Прихрамывая, он медленно шел по полю, низко опустив голову.

Согласно кельтским поверьям, существуют часы безвременья, когда миром правит магия. Это моменты перехода из одного состояния в другое — рассвет и закат, туман и снегопад, рождение и смерть, вдох и выдох. Мы словно оказываемся в подвешенном состоянии между этим миром и следующим, и таинственные двери распахиваются настежь. Всю ночь Дункан пребывал именно в этом состоянии — король, уже лишившийся королевства, еще живой, но уже не дееспособный.

Рана оказалась тяжелой — лезвие меча прорезало его от ворота кольчуги до плеча, сломав кость и повредив мышцу. Я зажимала ее сложенной тканью, а Фионн занимался остальным. Челюсть у Дункана была сломана ударом рукояти меча, поэтому он не мог говорить и тяжело дышал.

Пока отец Осгар произносил над раненым молитвы, Фионн быстро и умело срезал с него кольчугу. Он дал выпить Дункану большую дозу «аква виты» и зашил ему рану раскаленной иголкой, пока Макбет и еще один человек держали его, так как король кричал и извивался. Затем Фионн наложил шелковые швы и залил рану вином, которое принесла ему жена. Я с содроганием смотрела на происходящее, но не позволяла себе отвернуться.

Затем я смыла с рук кровь Дункана, и мы вместе с Макбетом встали рядом с его приближенными. Я не знала этих людей. Они стояли с озабоченными лицами и, похоже, уже смирились с поражением Дункана.

— Он не должен умереть в одиночестве, — сказал Макбет. — А если он выздоровеет, значит, так тому и быть.

Фионн уже послал в ближайшее селение за целительницей, и теперь мы ждали ее появления. Осгар и еще один священник из свиты Дункана опустились на колени, чтобы исповедать и причастить его на случай, если он не выживет. Когда привезли целительницу, мы отошли в сторону, чтобы не мешать ей. Она приложила мази и снадобья, разившие репчатым луком, к ране и сказала, что вряд ли что-нибудь сможет сделать со сломанной челюстью. Затем старуха несколько раз обошла лежанку, на которой покоился Дункан, произнося молитвы и заклинания, опустилась рядом с ним на колени и вернулась к нам. Никогда не забуду нестерпимый жар кузни в этот августовский вечер. Целительница была очень древней, и я не знала ее имени.

— Он не умер, но уже мертв, — сказала нам она. — Он сломленный человек. И душа его скоро простится с этой жизнью.

Жена Фионна Лилиас сходила в дом за арфой и села играть умирающему королю. Свет померк, но не исчез, ибо лето обладает своим собственным сиянием.

Говорят, существуют лишь три рода мелодий — для радости, для горя и для сна. Лилиас играла горестную мелодию, вызывающую на глазах слезы. Она была такой нежной и пронзительной, что сердце у меня переворачивалось. Дункан умер в предрассветный час.

Макбет молча вышел из кузни, взял поводья дожидавшейся его лошади и уехал.

Глава 27

На рассвете ладьи Торфина отплыли от берега. Кто-то с первыми лучами солнца вышел из кузни и вскоре вернулся, чтобы сообщить нам об этом, а также о том, что к нам направляются несколько людей Макбета.

Макбет, вернувшийся после своей одинокой поездки, был вместе с нами, когда тело Дункана начали заворачивать в чистую простыню, принесенную Лилиас, — у всех женщин где-то хранится такая, ибо рано или поздно в ней возникает необходимость. Мы с Макбетом стояли на коленях рядом с телом, а Осгар произносил молитву, когда в кузню вошел Руари.

— Викинги послали лодку к берегу, чтобы узнать об исходе сражения, и им сообщили новости, — сказал он. — И теперь Торфин просит передать, что готов предоставить свои ладьи, чтобы по реке переправить тело Дункана в Скон.

— Поблагодарите его, — пробормотал Макбет. — Но такой эскорт вызовет у некоторых подозрения, что Морей слишком тесно связан с оркнейцами. Мы отвезем Дункана на одной из его собственных ладей, на которых он сюда приплыл. Займись подготовкой всего необходимого, ибо мы скоро отбываем.

Руари кивнул и вышел из кузни.

Нам предстояло не только похоронить Дункана, но и выбрать нового короля. Я кинула взгляд на мужа, увидела его непомерно усталое лицо и не стала ничего говорить.

Мы молча съели густой суп с овсяными лепешками, приготовленными Лилиас, и начали готовиться к отплытию в Скон. Еще раньше я попросила Гирика съездить в Элгин за Эллой, которая привезла мне два платья — зеленое и голубое, плащ, накидку и другие необходимые вещи. Я хотела взять с собой Лулаха, но Макбет не позволил мне это сделать. Он опасался волнений, которые может повлечь за собой гибель Дункана, и напомнил мне, что мы не можем подвергать ребенка риску.

К полудню мы уже плыли в окружении длинных и быстрых ладей Дункана, и ветер подгонял нас к югу вдоль извилистого восточного побережья к широкому устью реки Тей. Тело короля, облаченное в саван и накрытое плащом, покоилось на носилках. Мы вошли в устье реки, вдоль берегов которой стояли люди.

Л вспомнила картину, виденную мною в миске с водой у очага Эйтны, — длинное судно, несущее тело мертвого короля, и себя, стоящую среди воинов. Значит, это видение предвещало гибель Дункана и наш молчаливый путь к престолу.

Всю дорогу мой муж почти ничего не говорил. Он был задумчив, и я чувствовала, что его переполняют печаль и тяжелые предчувствия. Я и сама испытывала родственные чувства — сожаления о тяжелом конце и загубленной жизни и возбуждение от того, что нам предстояло.

Вдоль берегов и у причала в Сконе собрались сотни воинов, но никто из них не бросил вызова победителю и убийце короля. Они молча приняли тело усопшего, и я почувствовала, как воздух дрожит от напряжения. Мы поднялись по склону холма к церкви, следуя за носилками, которые несли люди Дункана, и отстояли мессу и отпевание. На похоронах мы не присутствовали, ибо Крайнен потребовал, чтобы тело его сына было перевезено в Дункельд, и это было сразу же исполнено. Думаю, все мы испытали облегчение, когда поняли, что Крайнен не собирается вмешиваться в это дело.

— Атолл отвезет его в Иону, чтобы похоронить рядом с остальными шотландскими королями, — сообщил нам Макбет, переговорив с телохранителями Дункана. Мы шли вдоль монастырского сада.

— Когда Крайнен вернется из Ионы, он попробует отомстить тебе, — сказала я.

— Пока, даже находясь в пучине скорби, он ничем не пытался мне угрожать. Его сын был убит в честном поединке на глазах у многих тысяч свидетелей, которые могут подтвердить, что мы заранее договорились с Дунканом, что наша схватка решит судьбу Морея.

— А королевского престола? — До сих пор у меня не было возможности задать этот вопрос.

— Когда мы сошлись с Дунканом на том поле, — ответил Макбет, — я сказал ему, что если выиграю, то корона перейдет мне. Он рассмеялся, ибо был уверен в своей победе. На его месте вполне мог оказаться я. Дункан был сильным воином.

— Он считал, что сможет выиграть все битвы, и все их проиграл. Но Крайнен этого так не оставит. — Я боялась, что война продолжится.

— Может, он и попробует что-нибудь сделать, но вряд ли найдет поддержку. Последние шесть лет войны, которые вел Дункан, настолько ослабили его войско, что теперь Крайнену придется дожидаться, когда сегодняшние мальчики вырастут и превратятся в мужчин. Пока большинство людей радо тому, что безрассудству Дункана положен конец. — Он прикоснулся к моему плечу: — Никто не станет оспаривать происшедшее, по крайней мере пока.

— Пока? — переспросила я. Но он лишь молча покачал головой.

Через день после нашего прибытия в Скон начали съезжаться мормаеры, таны, священники и воины со всех концов страны. Вечером второго дня они собрались в большом зале дворца — мы продолжали оставаться в монастыре при церкви, не желая претендовать на королевские покои Дункана, — чтобы выбрать нового короля.

Весь вечер я проходила взад и вперед по своей скромной спальне, которую делила с Эллой, а не с мужем, ибо строгие правила монастыря должны были соблюдаться даже гостями. Наконец, потеряв всякое терпение, мы с Эллой вышли, нашли наших телохранителей Ангуса и Лахланна и отправились в церковь, чтобы помолиться, ибо неопределенность и замкнутое пространство сводили меня с ума. Мы вошли в безлюдную церковь, опустились на колени на вымощенный сланцем пол и склонили головы.

Уже наступила кромешная тьма, когда появился Макбет. Элла вскочила и бесшумно поспешила к двери, чтобы оставить нас наедине. Он вздохнул и поднял голову, глядя на обшитый досками потолок и деревянные стропила. Пространство освещалось одной-единственной свечкой, горевшей на алтаре. Во мне все кипело от любопытства, но я не осмеливалась открыть рот.

— Свершилось, — пробормотал он. — Я буду коронован верховным королем скоттов.

Сердце у меня заколотилось с такой силой, что чуть не выскочило из груди:

— Они все согласны?

— До единого человека, за исключением одного отсутствующего мормаера — Крайнена из Атолла. — Он обхватил меня за плечи и прижал к себе. — Они хотят все сделать быстро, пока Крайнен не вернулся из Ионы. Поэтому коронация состоится завтра.

Я припала к его груди, воссылая благодарственные молитвы. Когда давняя мечта, с которой было связано столько желаний и опасений, наконец осуществляется, это вызывает радость, смирение и ужас. Я взяла его кисть и обхватила ее своими ладонями.

— Они выбрали меня, в соответствии с древней традицией, как человека, обладающего правом крови, назначенного королем с согласия всех мормаеров. И более того, — добавил он, — поскольку ты являешься моей женой, наши притязания неоспоримы. Твоя древняя родословная стала решающей. Они поняли, что мы возвращаем на трон две ветви старейших правителей Шотландии. В силу своей крови, ты будешь не просто супругой, а истинной королевой, и тебя коронуют как таковую. — Он посмотрел на меня сверху вниз. — Наконец род Боде взойдет на трон.

Все вдруг всколыхнулось в моей душе — долгое ожидание, битвы и утрата близких. Слезы хлынули у меня из глаз, и я разрыдалась, оплакивая родных и предков, чья кровь позволила мне достичь цели. Но это были и слезы радости, ибо через меня и Макбета они, наконец, обретали трон, от которого были отстранены в течение столь многих поколений.

В соответствии с древней традицией, Макбет высыпал на холм Скона землю, принесенную им из Морея в сапоге. Перед самым рассветом он поднялся на холм, стащил с себя сапог и перевернул его. С почтением он взирал на то, как земля Морея сыпется на холм. Я наблюдала за этим со стороны. Чтя обычай, он поднялся на холм один.

Согласно легенде, этот холм создавался в течение многих поколений, по мере того как люди со всех концов Шотландии сносили сюда землю, торф и камни. Поэтому его основание, как говорят, было создано еще пиктами, а более верхние слои нанесены теми, кто еще до сих пор дышит свежим воздухом Шотландии.

Через несколько часов здесь соберется огромная толпа народа. Пешие и конные люди уже перебирались через вершины холмов, пересекали пустоши и плыли по рекам, чтобы присутствовать при коронации нового короля-воина, который будет защищать и поддерживать кельтские обычаи. Позднее ему предстояло принять по пригоршне земли от каждого мормаера в знак их верности. Но сейчас он был обычным человеком. В клубах тумана он опустился на траву и начал молиться.

Я и сама молилась, а потом произнесла заговор и трижды обошла холм слева направо. Я чувствовала, как за мной наблюдают древние духи.

В лучах летнего солнца торжественная процессия, состоявшая из меня, Макбета, нескольких военачальников, вассалов, священников и барда, поднялась на вершину холма. Внизу стояли тысячи людей, а пики и щиты воинов создавали мощную крепостную стену вокруг холма.

Камень судьбы Лиа Файл, обернутый в шерстяную ткань, вышитую крестом зелеными, голубыми, красными и пурпурными нитями, символизировавшими рост, синеву моря и голубизну неба, кровь и шотландские холмы, покрытые вереском, уже лежал на месте на своем более крупном постаменте. Священники под торжественные звуки гимна подняли на вершину холма огромный крест.

Макбет с чисто выбритым лицом стоял в простой небеленой рубахе, босиком. Затем он трижды обошел камень, пока наш бард Дермот произносил благословения по-кельтски, и опустился на него. За ним выстроились мормаеры всех древних провинций и областей Шотландии, за исключением мормаера Атолла. Рядом с ними стояли элитные войска — высокие, сильные и самые верные воины.

Епископ, спешно привезенный из монастыря Святого Андрея, произнес молитву и приступил к чтению присяги, которую повторял за ним Макбет. Аббат Скона накинул на плечи Макбету роскошную красную мантию, отороченную мехом и перьями орлов и воронов, — считается, что это очень древняя вещь, и хранится она в церкви Скона вместе с другими символами королевской власти, которые передаются из поколения в поколение.

Затем он вручил Макбету скипетр, сделанный из шотландского золота и серебра и увенчанный хрусталем, добытым в древних горах Морея. После чего Дермот Мак Конел начал произносить заклятие власти — стихи, написанные много веков тому назад первым поэтом Ирландии Амергином: «Я — морская волна, я — горный ястреб». Завершив заклятие, оба отошли в сторону, оставив Макбета со скипетром в руке сидеть на камне.

Тогда с колотящимся сердцем вперед вышла я. За мной шел послушник из монастыря, который нес золотой обруч на красном шелке. Это и была корона наших королей. В силу полученного от Дункана права венчать шотландских королей на трон, именно я должна была возложить ее на голову своего мужа. Я встала за спиной Макбета, трясущимися руками взяла корону и подняла ее высоко над головой, чтобы ее все увидели. Драгоценный металл вспыхнул в лучах солнца, и я осторожно водрузила золотой обруч на голову мужа.

Толпа разразилась приветственными криками, а топот ног и удары пик по щитам слились в единый, мощный хор. Этот радостный безудержный ритм все нарастал и нарастал, отдаваясь в моей крови и пронизывая до костей.

Макбет поднялся и предстал перед народом как по праву коронованный король скоттов. Он стоял с сияющим золотым венцом на голове и на мгновение показался мне скорее богом солнца, чем человеком. Он засмеялся — я так редко слышала звук его смеха, что сердце у меня запрыгало от радости, — взял меня за руку и трижды обвел вокруг камня. А затем я опустилась на Лиа Файл.

Это был кусок обычного песчаника, и, тем не менее, я почувствовала, как его дух начинает заполнять меня силой, и глубоко вдохнула, чтобы напитаться ею до самых корней. Бард Дермот произнес и надо мной древние стихи власти, и я вторила ему: «Я — ветер, я — волна, я — ястреб…»

Аббат снова велел выйти вперед послушнику, который на этот раз вынес золотой обруч меньшего размера. Я откинула накидку, открыв свои длинные бронзовые косы. И через мгновение Макбет возложил мне на голову мою корону.

Королева. По праву крови, бежавшей в моих жилах, по праву Боде и всех его предков я была королевой скоттов. Склонив голову, я погрузилась в воспоминания о своих близких, особенно о родителях, в то время как вокруг холма нарастали приветственные крики. Боде. Эльса. Я глотала слезы. Макбет протянул мне руку, и я поднялась. Мы стояли рядом в окружении взволнованной торжествующей толпы. Дермот снова вышел вперед, чтобы исполнить заключительную часть обряда — чтение списка всех предшествовавших королей.

— Мак Бетад Мак Финлех, — закончил он, — Ард Ри Албан.

Я стояла на берегу озера Ливен и ждала, когда с острова приплывет перевозчик. Он осторожно причалил к каменистому спуску, вышел из ладьи и поклонился. Хоть я и была королевой, еще не привыкла к этому. Я улыбнулась и кивнула ему. Моя свита — Ангус и еще дюжина телохранителей, которые сопровождали меня теперь повсюду, — подошла ближе, и Ангус поинтересовался, готова ли я к отплытию. Я знала, что вся его учтивость скоро с него сойдет, как сходит позолота.

Двое телохранителей переплели руки и перенесли меня на ладью — еще одна неожиданность. Я бы без колебаний задрала юбки и перешла по воде, и, тем не менее, меня обрадовало это обстоятельство, так как на мне были шелковое платье и шерстяной плащ с красивой вышивкой, которые мне подарили жены мормаеров. Телохранители осторожно опустили меня в ладью.

Все мы чувствовали себя неловко в эти первые дни, ибо нам надо было свыкаться с нашими новыми ролями и новым образом жизни.

А в то утро я задалась целью посетить свои земли у острова Ливен и повидаться со своей мачехой Долиной, которую я хотела пригласить жить к нам. Однако она чувствовала себя вполне уютно в своей маленькой хижине и отказалась, сказав, что ей не по нраву дальние поездки, хотя я и предложила ей обосноваться в какой-нибудь из резиденций, которые теперь нам принадлежали в разных концах королевства. На самом деле я нуждалась в ее помощи, и, наконец, она пообещала, что подумает над моим предложением. Когда я уходила, она протянула мне изящную накидку, которую вышила специально для меня. Я пообещала навестить ее в ближайшем будущем и двинулась к берегу озера, так как до захода солнца хотела выполнить еще одно дело.

Ладья уткнулась в остров, и из монастыря вышел аббат, который хотел лично меня поприветствовать. Остров представлял собой пологий холм, вздымающийся из воды, и от строений, сгрудившихся на его вершине, веяло спокойствием и умиротворенностью.

— Добро пожаловать, королева Грюада, — промолвил аббат, и мы начали подниматься вверх. — Для нас твой приезд — двойная честь. Ибо ты не только королева, но и великодушная госпожа земель, расположенных по берегам озера. Я лишь вчера вечером получил твое сообщение и прошу позволения показать тебе наш анклав.

Довольно быстро мы достигли ворот, где нас встретили несколько монахов, и один из них преподнес мне чашу с медом, так как у монастыря была своя собственная пасека. Аббат показал мне спальни, сады и проводил в часовню, где все мы преклонили колени. Когда мы снова оказались на улице, я спросила, не могу ли повидаться с братом Дростаном.

— Обычно он находится в скриптории, — ответил аббат и послал за ним молодого послушника. Через несколько минут к нам подошел Дростан. Его искренние, но высокопарные поздравления заставили меня улыбнуться — никто из нас еще не понимал, как надо себя вести.

— Пойдем, я покажу тебе, где я работаю, — произнес он затем, уже как старый друг. И мы двинулись вперед в сопровождении Ангуса и моих телохранителей.

Библиотека и скриптории, где хранились и переписывались книги, располагались в каменном здании, стены которого внутри были побелены, чтобы уберечь находящиеся здесь сокровища от сырости. Вдоль стен шли массивные полки, на которых были сложены книги, некоторые были подвешены к полкам на цепях. В центре стояло несколько столов и жестких сидений. Дростан с гордым видом продемонстрировал мне несколько книг, доставая их с полок, чтобы я могла разглядеть витиевато украшенные обложки — некоторые были обиты металлом и инкрустированы эмалью, другие переплетены в кожу. Самыми драгоценными книгами монастыря Святого Сервана считались древняя рукопись ирландских законов Адомнана и его же жизнеописание святого Колумбы. Позолоченные облолски были усеяны хрусталем, а страницы украшены цветными рисунками.

— Макбету будет интересно узнать, что здесь хранится книга законов, — заметила я. — Подозреваю, что он захочет приехать к вам и прочитать ее.

— Аббат будет очень рад. — Дростан показал мне свой рабочий стол — высокий узкий пюпитр со скошенной крышкой. Он переписывал какую-то рукопись, и на столе лежала еще незавершенная страница.

— Чтобы подготовить их и разлиновать, требуется очень много времени, — пояснил он и принялся рассказывать, как другие монахи тщательно очищают листы пергамента и выделывают овечьи кожи, как разлиновывают их красно-коричневыми чернилами, прежде чем на них можно будет писать. Сбоку специально оставлялись поля для заметок и рисунков. Затем каждая страница украшалась рубрикатором — большой заглавной буквой, которая выводилась красными чернилами. Зачастую ей придавали особо изысканную форму, обвивая изображениями растений или животных.

— Однако у меня нет таких способностей, — заметил Дростан, — поэтому я отдаю страницы художнику для украшения. Хороший пергамент ценится очень дорого, а вот дубового галла всегда в избытке, надо только уметь правильно варить из него чернила. Я предпочитаю коричневый цвет, для этого чернила нужно смешать с железной стружкой. А вот чернила из солей железа мне нравятся меньше, хотя я и их держу про запас… — Он умолк и рассмеялся. — Мне очень нравится моя работа.

— Я вижу, — улыбнулась я в ответ.

Потом я попрощалась с аббатом, и Дростан отправился провожать меня к ладье.

— Дростан, мы хотим, чтобы ты переехал к нам, — обернувшись, сказала я. — Нам нужен хороший священник для составления документов и ведения переписки.

— Я очень польщен, — осторожно ответил он. Долгие годы молитв и размышлений сделали его настоящим отшельником. — Но многие справятся с этим гораздо лучше, чем я.

— Но никто из них не сможет стать верным другом, — тихо заметила я.

— Теперь, когда ты королева, друзей у тебя больше, чем человек в силах сосчитать.

— И как же я отделю друзей от врагов без твоей помощи?

Он улыбнулся:

— Хорошо. Я спрошу у аббата, позволит ли он мне уехать. Я еще не закончил переписывать две книги, да и занятия мои еще не завершились, однако, возможно, он согласится отпустить меня.

— Прекрасно. Я обращусь к нему с официальной просьбой.

— Обратись с любезной просьбой, и тогда он к ней отнесется благосклонно, — сказал Дростан.

— Я чувствую, что мне потребуются твои советы.

— Ступай, тебя ждут, — промолвил Дростан.

Мои телохранители опять переплели руки, и на этот раз я уселась с таким видом, как будто это само собой разумелось.

Глава 28

Мы оставили Скон далеко позади и направились к древней крепости Кинкардайн О'Нил, расположенной на склоне холма в старом танстве. Эти места напомнили мне о Кром Алте, ибо они находились неподалеку от быстрой и глубокой реки Ди и рядом с горным перевалом, который вел в Морей. Мне нравилось спокойствие золотистой пустоши, однако отсюда было рукой подать до кольца древних камней Ланфинанна, где когда-то нас встретили три ворона. И воспоминание об этом зловещем предзнаменовании до сих пор меня преследовало.

Однако крепость оказалась удобным домом для короля, и мы прожили в ней некоторое время, не считая краткой отлучки в Элгин, чтобы забрать Лулаха, который был вне себя от радости, что стал единственным королевичем Шотландии. Пока мы оставались в Элгине, мне надо было тайно сделать еще одно дело. Я не могла зачать в течение уже столь длительного времени, что окончательно отчаялась. Часть моих обязанностей оказалась невыполненной: будучи королевой, я должна была подарить королю кровного наследника.

Мы с Биток спустились в сад, где яблони были усеяны тяжелыми сентябрьскими яблоками, а с кустов еще не осыпалась ежевика. С нами были Лулах и старший сын Фионна, которого Макбет согласился усыновить, когда тот станет постарше. И здесь, собирая ягоды в этом уединении, я решила поговорить с Биток.

— Листья малины лечат многие женские недуги, — сказала Биток.

— Я пью их вместе с настоями других трав с тех пор, как родился Лулах, — ответила я. — Должны же быть еще какие-нибудь средства. Может, нам спросить у твоей матери?

— Можно, но она так занята своими больными, которые стекаются к ней отовсюду, что вряд ли сможет приехать на север. А ты тоже не можешь свободно путешествовать. — Биток наклонила усеянную ягодами ветку, чтобы Лулах, вознамерившийся собрать полное ведро, мог сорвать с нее ягоды. — Ты можешь съездить к Катрионе из Кинлосси, — добавила она. — Должна признаться, она знает не меньше моей матери. Думаю, и Макбет остался в живых только благодаря ее таланту.

— Конечно, я съезжу к ней, если ты не обидишься, — осторожно заметила я.

— Я же сама тебе предложила сделать это, разве не так? — Она улыбнулась. — Если бы я обладала ее знаниями и опытом, у тебя бы уже был еще один ребенок. Несмотря на то что произошло между вами, думаю, она сможет тебе помочь.

Мы молча обобрали еще один куст, ибо решение уже было принято.

Дождавшись, когда Макбет отправится объезжать свои морейские владения, я наступила на горло собственной гордости и поехала к Катрионе. Муж взял с собой Найелла и Константина, которым собирался предоставить крупные танства, чтобы они надзирали за Мореем в его отсутствие. Я же тем временем на несколько дней отправилась в Кавдор, чтобы навестить тана и его жену. Будучи польщенной визитом королевы, она не стала задавать вопросов, когда я в сопровождении Биток и двух телохранителей направилась в Кинлосси.

Насколько я помнила, хижина Катрионы располагалась у подножия холма. Трещина на двери, оставленная много лет назад моей стрелой, была закрашена. И теперь я ощущала себя совсем другим человеком, не ревнивой и взбалмошной девицей, которая выпустила ту стрелу. Над дымовым отверстием в крыше струился дым, и я, предположив, что Катриона должна быть дома, постучала в дверь. Она отворила, и в проеме показалось ее удивленное и прелестное лицо.

— Королева Грюада, — она тревожно посмотрела мне за спину. — Что-нибудь случилось? Твоего мужа здесь нет.

— Я знаю, — ответила я. — Можно мне войти?

Она сделала шаг в сторону, пропуская меня в дом.

Ее сын Анселан сидел у очага и играл с маленьким терьером. Он вырос и превратился в красивого крепкого мальчика с такими же темными волосами, как у матери. Я улыбнулась и поздоровалась с ним. Катриона налила нам эль и вынесла кувшин и несколько чаш на улицу для моих стражников и служанки. Одну чашу она поднесла мне. Напиток, приправленный ягодами и специями, был восхитительным. И я ее поблагодарила:

— У тебя очаровательный сын. Наверное, он уже достиг того возраста, когда его можно усыновить, — добавила я.

— Да. Твой муж уже предлагал мне, — ответила она. — Однако я пока не дала своего ответа, хотя Анселан хотел бы переехать к вам. Садись, госпожа, — промолвила она, и я села за стол напротив нее. — Может, я могу тебе чем-нибудь помочь? — спросила она.

Я вздохнула:

— После рождения Лулаха я теряю всех детей, которых зачинаю. А в последнее время мне и вовсе не удается зачать.

Она кивнула, словно уже знала об этом, и задала мне несколько вопросов настолько интимных, что я не знала, как на них ответить, но прямолинейность и честность моей натуры взяли верх: в конце концов, она своими собственными руками вытащила из меня моего ребенка и, хотя не хотелось признаваться в этом, знала тело моего мужа не хуже, чем я. И внезапно мне стало от этого легче. Когда-то я испытывала ревность к их отношениям, пока сама не стала частью этого орнамента. Я вела себя как волчица, защищающая свою территорию, но, в конце концов, Катриона спасла Макбета, Лулаха и меня саму, и я хотела снова доверять ей.

— Я приготовлю для тебя кое-что, — сказала Катриона и принялась копаться в глиняных склянках и мешочках, которыми были заставлены полки. Со стропил свисали сушившиеся травы, а на пристенном столике были аккуратно разложены и расставлены пестик и ступка, маленький нож, стеклянная склянка с маслом и глиняные плошки с воском. Она отобрала несколько трав и покрошила их листья, стебли, цветки и сушеные ягоды в кипящую воду.

— Это листья и ягоды малины, — пояснила она. — К тому же тебе нужны ромашка, пиретрум и еще кое-что. — Когда настой был готов, она отставила его остужаться и протянула мне еще одну склянку. — Эта настойка уже готова. Иногда ее называют покровом дам, и она очень хорошо помогает при женских недугах. Смешай ее с водой из целительного источника и пей в течение трех недель после того, как у тебя закончится очередной цикл. Можешь и в ванну это подмешивать.

— Хорошо, — ответила я, забирая склянки.

— И ложись со своим мужем почаще… как только вам того захочется. Это поможет тебе зачать. — Она отвернулась. — А если тебе понадобится что-нибудь еще, только сообщи мне.

Она принялась разливать свежий настой в глиняные кувшинчики и закупоривать их восковыми крышками.

— Я тебе так благодарна, — промолвила я. — Я всегда помню, Катриона, чем я тебе обязана. Мы все у тебя в долгу. И я была… несправедлива по отношению к тебе. — Слова застряли у меня в горле, но я заставила себя произнести их.

Как настоящая королева, она сложила на груди руки и вздохнула:

— Мы обе были несправедливы друг к другу.

Я еще не могла предложить ей вечной дружбы, но мир между нами был восстановлен.

— На улице меня ждет Биток, — промолвила я. — Она потрясена твоими знаниями и умением. — И я рассказала ей о лекарствах, приготовленных для меня Биток.

— Очень хорошо, — ответила Катриона. — Я уже думала о том, чтобы взять себе подмастерье, но никто из местных девушек не обладает необходимыми способностями. Может, Биток… — Она умолкла.

— Поговори с ней, — и я обернулась, чтобы попрощаться.

— Госпожа, — назвала меня Катриона официальным титулом. — Двоюродный брат моего покойного мужа тан Кинлосси еще раз сделал мне предложение, и я решила его принять.

— Я искренне желаю тебе всего самого лучшего.

— Значит, мир? — тихо, чуть ли ни шепотом, спросила она. В ее огромных карих, прекрасных глазах промелькнула мольба.

— Мир, — ответила я. — И я надеюсь, что твоему сыну будет хорошо с Макбетом. Если хочешь, я сообщу ему, что ты согласна на его усыновление.

— Благодарю тебя. — Она вышла на улицу, чтобы переговорить с Биток. — Сообщи мне, когда забеременеешь, и я пришлю тебе еще кое-что, чтобы ты выносила ребенка до рождения. И если захочешь, я приму роды.

— Будем надеяться, что тебе будет кому помочь появиться на свет, — улыбнулась я, чувствуя, как у меня сжалось горло. Я понимала, почему ее любил Макбет, или по-прежнему любит, и осознавать это было очень больно.

Я пила настойки, принимала ванны и ложилась со своим мужем настолько часто, насколько он этого хотел и в Элгине, и в Кинкардайне. Меня словно сжигал внутренний огонь — я отчаянно хотела родить ему ребенка, который стал бы продолжателем нашего рода. На этот раз я не сомневалась, что смогу забеременеть и благополучно выносить плод до родов.

И к Рождеству, когда мы развешивали можжевеловые ветви, жгли благоуханные сучья и распевали соответствующие молитвы, я уже точно знала, что забеременела. Я решила быть осторожной и не рисковать. Даже Макбет обратил внимание на то, что теперь я предпочитаю предаваться более спокойным занятиям — чтению Евангелия, шитью и изучению шотландских законов вместе с Дростаном. Я пока ни о чем ему не говорила. Однако мои близкие быстро догадались. Я послала гонца к Катрионе, который вернулся обратно со свертками трав и оберегами, сделанными из соломы, обвязанной красными нитями. Кроме того, она прислала мне ветви рябины и тексты заговоров, которые я должна была произносить. Я старалась ни о чем никому не говорить, чтобы печаль, знавшая меня по имени, снова не обрушилась на меня.

И вот наступил день, когда я ощутила внутри себя шевеление, — это было как всплеск рыбы, как трепетание крыла.

Услышав громкие голоса из зала, я вышла из спальни, где мы вышивали с Эллой и Биток. Внизу Макбет беседовал с несколькими мормаерами и танами, съехавшимися к нам на ужин. Ощутив усталость, я рано их покинула. Но теперь, когда крики усилились, я решила спуститься вниз.

У дверей стоял новый стражник, который не пожелал впускать меня в зал. Но когда я наградила его холодным взглядом, которым мне недавно удалось овладеть, он уступил. Стоило мне войти, как все крики прекратились, словно голосовые связки всем перерезали ножом.

— Королева Грюада, — Макбет встал. Он вел себя скованно и официально, словно мое присутствие мешало ему или кому-то из его гостей. Те, с кем я была знакома, поприветствовали меня, те, кто меня не знал, бросили на меня негодующие взгляды. Руари пододвинул мне кресло, и я села между ним и Макбетом.

— Нам не нужна королева на этом совете, — проскрежетал мормаер Мара. Я плохо знала этого высокого и костлявого человека с вечно сморщенным лицом.

— Королева имеет право присутствовать на этом совете, — ответил Макбет. Он сложил руки и опустился в кресло, приняв задумчивую позу.

— До нас дошли слухи, что Крайнен из Атолла отослал детей Дункана из Шотландии: младшего сына — на острова к норвегам, а старшего Малькольма вместе с сестрой — на юг, под защиту их дяди эрла Нортумбрии, — наклонившись ко мне, сообщил Руари.

— Они не имели права покидать Шотландию, — заявил Map.

— Их близкие заботятся о них так, как считают нужным, — сказала я.

— Надо было убить щенков Дункана, — ничтоже сумняшеся добавил Map.

В ответ раздался гул согласных голосов. Однако кое-кто промолчал. Я тут же вспомнила об обещании, данном мною госпоже Сатен:

— Да как вы смеете!

— Род старого Малькольма должен быть уничтожен точно так же, как он пытался истребить род Боде. И уж ты лучше всех должна была бы понимать это, — Map устремил на меня свой горящий взор.

— Но они уехали из Шотландии, — ответила я. — Крайнен забрал своих внуков из Скона, когда повез тело Дункана на Иону. Мы никогда их больше не увидим.

— До тех пор, пока они не вырастут, — заметил один из танов. — И пока они живы, представляют угрозу для Макбета и для трона Шотландии.

Мой муж задумчиво слушал и тихо закипал:

— Продолжайте.

— Я прихожусь им родней, — заявил мормаер Мирнса, — но и я скажу, что они представляют угрозу, и с ними надо что-то делать, особенно после того, как они оказались под защитой своих саксонских родственников.

— Малькольм и его брат станут воинами и вернутся, — заметил Синил.

— Или останутся в изгнании, — добавил Фионн. — Макбет выслал их.

— Они — дети, — промолвила я. — Что они могут знать о войне?

— Зато их родня многое о ней знает и научит их! — Мормаер Мирнса стукнул кулаком по столу. Собака, лежавшая под столом, вскочила и вышла из зала. — Щенки Дункана вырастут и обретут силу, имея деда в Атолле, дядю в Нортумбрии и убитого отца-короля. — Он снова ударил кулаком по столу. — Им всегда будут напоминать об этом.

— Да, они представляют опасность, — согласился Синил. — Даже девочка. Когда-нибудь она выйдет замуж за воина, который тоже присоединится к общему делу.

— Я знаю Малькольма Разрушителя, — наклонившись вперед, произнес мормаер Мирнса. — Я сражался с ним бок о бок и видел, как он опустошил Кархем и насадил головы противников на пики. Ни они, ни мы об этом не позабыли. Щенки Дункана представляют опасность, и им нельзя позволить вырасти. Старый Малькольм не усомнился бы, если бы они угрожали его будущему.

— Я не Разрушитель, — ответил Макбет.

— Ты из его рода, — заметил старый Мирнс. — И сегодня тебе принадлежит его трон. Он не стал бы обсуждать это на военном совете, а просто сделал бы. Да будь это даже мои дети, я бы заткнул им глотки и утопил.

У меня перехватило дыхание:

— Но старшему из них всего девять лет!

На меня никто не обратил внимания, кроме мужа. С меня было довольно. Я встала и в гробовой тишине вышла из зала. За моей спиной вздохнули с облегчением, чего я не могла сказать о себе.

Я поднялась в свои покои, открыла дверь в комнату, где спал Лулах, и провела рукой по его лбу. Когда он проснулся, я позвала его няню.

— Приведи его в нижний зал, — приказала я.

Через мгновение я вошла туда, держа на руках раскрасневшегося ото сна сына, который тер ручками свои глаза. Я поставила его на пол и положила руку ему на голову.

— Лулаху восемь лет, — сказала я. — Малькольм Дункана ненамного старше. Может этот ребенок представлять угрозу для Шотландии? — Я обвела глазами мужчин, которым хватило мужества встретиться с моим взглядом. — У многих из вас есть дети, и вы следуете учению церкви. И будучи воинами, вы должны защищать свою землю. А теперь соедините все это вместе, чтобы ваше решение было не только мужественным, но и милостивым.

Многие отвели глаза в сторону, хотя кое-кто продолжал смотреть на Лулаха. Я поцеловала своего сына в макушку и отослала его к няне. Однако по дороге Лулах подбежал к Макбету и положил руку ему на плечо, словно желая ему доброй ночи.

— Ступай, — пробормотал Макбет.

Я выждала, пока дверь за моим сыном не закроется.

— Если вы убьете наследников Дункана, — сказала я, — вы разделаетесь с детьми, а не с врагами короны. А каждый ребенок бесценен. — Я прикоснулась к собственному животу, который уже начинал округляться.

— Мы не знаем, в кого превратятся сыновья Дункана, — тихо заметил Синил. — Мы рискуем. И некоторые готовы предпочесть этому риску грех детоубийства.

— Убийство детей Дункана сделает из них мучеников, — заметил Руари. — Короля Макбета сочтут тираном, и многие от него отвернутся. Кто бы ни нанес последний удар, вина все равно падет на Макбета.

— Подобное убийство омрачит наше будущее, а не облегчит его, — сказала я.

Макбет напряженно молчал, позволяя всем высказать свое мнение. Меня переполняла уверенность в собственной правоте. Даже помимо обещания, данного леди Сатен, в этом положении я готова была защищать любого ребенка.

За столом воцарилась тишина. Одни думали о доме, другие — о мести, третьи — об аде. Я ждала.

Наконец Макбет наклонился вперед и положил руки на стол:

— Мы оставим в покое детей Дункана. В данный момент они находятся под защитой своей родни. Когда мальчики вырастут и станут воинами, я разберусь с ними, если до этого дойдет дело. Пока они высланы, и им запрещено ступать на землю Шотландии.

Старый Мирнс откашлялся:

— Нельзя позволять Малькольму Мак Дункану достичь совершеннолетия и стать воином.

— В Шотландии не убивают детей, — ответила я.

— Ты, госпожа, — пробормотал Мирнс, — подписала сегодня смертный приговор своему мужу.

Я ворочалась в постели в ожидании Макбета. И внезапно мне на ум пришла пророческая загадка, произнесенная однажды старой женой угольщика: «Берегись сына воина, пролитая кровь которого сделает Макбета королем».

Неужто она имела в виду юного Малькольма, пролитая кровь отца которого возвела Макбета на трон? Я сдержала свое обещание леди Сатен и сделала все возможное, чтобы ее дети остались в живых. И я решила не обращать внимания на пророчества Уны, подумав, что глупости безумной не стоят того.

«Ты подписала смертный приговор своему мужу», — продолжал звучать во мне голос Мирнса. Я не могла сомкнуть глаз, гадая, неужели я должна была промолчать, когда мужчины собирались убивать детей, которые в дальнейшем могли бы представить для них угрозу? Неужели они были правы, а я нет? Неужели истребление безответной и нежной жизни — это все, чего требовала защита государства?

А если эти щенки со временем станут волками, я познаю всю глубину своих заблуждений.

Часть четвертая

Король великодушный… примет власть…

Высокий, златовласый, всем любезный…

И под эгидой рыжего царя

Шотландия достигнет процветанья…

Пророчество Берхана о царствовании Макбета, XI век

Глава 29

1050 год от Рождества Христова

Чайки кричали и планировали над нашими головами, когда я в сопровождении охраны начала приближаться к берегу. Лошадиные копыта глухо ударяли по сырой земле, в лицо нам дул легкий соленый ветерок. Впереди на берег набегали легкие пенистые барашки. Я натянула поводья своей темной кобылы — Солюс уже отошла на покой, а это была норовистая молодая лошадь, привезенная в Морей из Файфа. Я остановилась и стала ждать остальных, ибо несколько вырвалась вперед, когда мы повернули к тихой бухте, на берегу которой жила матушка Эйтна.

В этот день меня сопровождали лишь шесть человек, ибо за последние годы Шотландия превратилась в мирную страну. У нас оставались еще враги среди саксов, но в Морее опасаться было некого, ибо его, как крепостная стена, надежно охраняли горы. Мой муж добился этого мира умением убеждать, справедливостью и военным искусством.

Ко мне подъехал Ангус — он стал полнее благодаря обильной пище, которой его кормила молодая жена — дочь Эрика из Росса, и лицо его покрывала рыжеватая щетина. За ним ехали брат Биток Лахланн, Кон Мак Фергюс и сын Катрионы Анселан, которого Макбет усыновил.

Порой я не брала с собой попутчиц. Биток, так и не вышедшая замуж, продолжала заниматься хозяйством, травами и целительством, а Элла жила с Гириком, который стал местным таном и стольником Макбета. Всякий раз, когда я приезжала на север, она приводила ко мне двух своих дочерей и на время вновь становилась моей служанкой. Мне недоставало ее кроткого присутствия.

— Я оставлю лошадь здесь с вами и пойду одна. — Я посмотрела на Ангуса.

— Мы пойдем с тобой, госпожа, — ответил он. — Пешком и с оружием. Лахланн, подержи лошадей. — Он помог мне спешиться, и мы двинулись через траву и по песку.

— Вряд ли мне нужна вооруженная охрана, для того чтобы посетить матушку Эйтну, — заметила я.

Ангус повернулся к морю и прикрыл глаза рукой от солнца, так что его кожаный нагрудник, покрытый металлическими нашивками, заскрипел.

— Мы видели ладьи неподалеку от берега. Сделаны на манер тех, что используют викинги. Они в любой момент могут подплыть и высадиться на берег. Поэтому мы пойдем с тобой.

— Торфин — внук Эйтны и время от времени заезжает к ней. Но насколько я слышала, он сейчас в Риме. — Я передернула плечами. — К тому же у Макбета крепкий мир с норвегами. Викинги не угрожали Шотландии с тех пор, как мой муж взошел на престол.

— Да, у него мир с Торфином, — согласился Ангус, — потому что Макбет не требует от него податей и дани за Кейтнесс и Сатерленд. Они просто не мешают друг другу.

— Настоящая опасность грозит нам с юга, а не с моря, — заметила я.

Шестью годами ранее Макбет сошелся с Крайненом из Атолла в жестокой битве, которая длилась два полных дня, пока свирепый и разгневанный отец Дункана не был убит. Так покончили с опасностью, исходящей из Атолла, сеевшей рознь между шотландскими мормаерами. Через два года эрл Сивард из Нортумбрии, приходившийся дядей отпрыскам леди Сатен, с многотысячным войском перешел границу и встретился с Макбетом в кровопролитном сражении. Тогда погибло много шотландских воинов, что заставило моего мужа сильно горевать, и сам Макбет был ранен в ногу, после чего начал хромать в холодную погоду. Но в тот день шотландцы заслужили победу.

— Прошло уже четыре года с тех пор, как скотты обратили в бегство войска Сиварда, — промолвила я. — А он тогда двинулся на север, потому что в тот год Малькольму Мак Дункану исполнилось четырнадцать, и он достиг совершеннолетия. Макбет нанес поражение Сиварду. И все же я знаю, что мы должны быть бдительны.

— Малькольм Мак Дункан имеет сторонника в лице короля Эдуарда, которому следовало бы не править страной, а пойти в исповедники — он во всем себя ограничивает, питается лишь сухим хлебом и кислым вином и считает это святостью, — проворчал Ангус, брезгливо сплюнув. — Мальчик, выращенный при таком дворе и ставший воином, непременно будет испытывать ненависть к человеку, который нанес поражение его отцу. Хотя его собственная жизнь была спасена благодаря великодушию Макбета, — добавил он, кинув на меня многозначительный взгляд. — Но теперь он вырос и может в любой момент созвать войска Эдуарда. Поэтому мы постоянно должны быть на страже.

— Малькольму пора бы уже понять, что ему не удастся пробиться в Шотландию. Пусть остается на юге, куда его сослал мой муж.

— Приказ о ссылке остается на пергаменте, а границы — это всего лишь земля, вода и камни. Поэтому мы настораживаемся, когда видим ладьи. Так что сегодня матушке Эйтне придется принимать гостей.

— Она вас не впустит. Она никого к себе не пускает.

— Ничего, мы и за дверью постоим, — ответил Ангус. Вместе с Конном и Анселаном мы пересекли болотистую низменность, за которой находилась бухта, где жила ведьма Колбина. — Когда король Макбет вернется из Рима, мы не посмеем ему сказать, что позволили его королеве бродить в одиночестве. А я думаю, он уже скоро вернется, — добавил Ангус.

— Через две недели, если сообщения, полученные нами с торговых судов, соответствуют действительности. Говорят, он направляется к какому-то порту в Нидерландах, чтобы оттуда приплыть в Шотландию. — Я замедлила шаг, чтобы полюбоваться безбрежным серым морем и небом над ним, по которому бежали легкие облака, подгоняемые предосенним ветром. Мою накидку сдуло назад, и я прикрыла глаза рукой.

И тут я увидела ладьи — три, четыре… Прекрасная и смертельно опасная картина.

Однако ни Торфина, ни Макбета не было. За несколько месяцев до этого Макбет отправился в паломничество, чего до него не делал ни один шотландский король. И до сих пор он отсутствовал, так как недавно избранный папа Лев пригласил его с собой в путешествие.

У Макбета было много причин для того, чтобы принять в нем участие, как личных, так и государственных. Папа Лев франкского происхождения стремился к тому, чтобы организовать встречу всех королей и ведущих военачальников, поэтому он пригласил в Рим Макбета и других, включая Торфина с Оркнейских островов. Как мы слышали, он мечтал о создании союза между всеми главами западных стран. Хотя некоторые и утверждали, что на самом деле он преследует собственные цели и стремится к изгнанию сильной Восточной церкви с центром в Константинополе из-под римской защиты. А для этого ему нужны были деньги и поддержка.

— На сегодняшний день Шотландию это мало интересует, — промолвил Макбет, прочитав пергаментный свиток, доставленный гонцами из такой дали. — Однако я поеду, так как на то у меня есть свои причины.

В апреле король и его свита, состоявшая из пятидесяти вооруженных стражников и дюжины «вассалов Бога», среди которых были Дростан, отец Осгар и другие священники из монастырей Скона, Дира и с острова Ливен, которому король и королева отдавали предпочтение, отплыли на большом торговом судне с сотней гребцов. В сопровождении нескольких ладей они должны были обойти Британию и углубиться в материковые реки, чтобы поближе подойти к Риму.

Отправляясь в это святое паломничество, Макбет взял с собой одежду пилигрима, которую надевал, когда оказывался в святых местах, — грубую шерстяную рубаху, плащ с застежкой из обычной раковины, посох и простые башмаки. Уезжая, он захватил с собой мешочек с землей Шотландии, который положил в поясной кошель. Это было залогом его возвращения.

Нa время его отсутствия я стала единственным регентом. Я должна была следить за благоденствием людей и с помощью нескольких доверенных мормаеров и танов успешно занималась этим в течение нескольких месяцев. В мирной процветающей стране оставалось лишь разрешать незначительные споры и вопросы, связанные с торговлей. Я даже возглавляла судебные разбирательства в Морее и Лотиане, хотя мне и не нравилось выносить решения, но это надо было делать. В одном месте тан торжественно поклялся сразу двоим отдать за них свою дочь, и теперь оба претендовали на то, чтобы она стала их женой. Я предоставила право выбора самой девушке. Она выбрала более спокойного, и тогда я присудила ее отцу выплатить дюжину коров более крикливому.

Будь сильной — когда-то сказала мне мать, и я старалась придерживаться этого совета.

Кроме того, в отсутствие Макбета мне помогал Лулах. Мой сын в свои восемнадцать лет стал высоким и красивым юношей, который гордился тем, что состоит в отборной королевской страже. Его отчим настоял на том, чтобы Лулах овладел всеми навыками, которые могут потребоваться воину и военачальнику, и тот проявлял поистине королевскую ответственность, выполняя разные поручения. Я не могла нарадоваться на свое сокровище, на своего единственного сына.

Почти через год после нашей коронации у меня родился еще один сын. Роды были легкими, и их приняла моя спокойная и знающая подруга Биток. К этому времени она уже многому научилась у Катрионы. У мальчика были синие глаза, как у Макбета, и темные волосы, как у Боде. Мы назвали его Фаркухаром в честь моего брата, что означает в переводе с гэльского «дорогой». Однако на втором году жизни он простудился и умер и теперь лежит на склоне холма у Кинкардайна и Ланфинана.

Небеса и усилия Катрионы подарили нам после этого еще одного сына — Кормака. Он был хрупким и изысканным, как дитя феи. Он промучился шесть месяцев с самого момента своего трудного появления на свет, и я страдала вместе с ним, ни на минуту его не покидая. Это горе навсегда оставило шрамы на моем сердце. Он вместе с братом покоится на склоне зеленого холма, и всякий раз, когда мимо него проезжает наша королевская процессия, я молюсь о том, чтобы им не было там холодно и одиноко, чтобы они резвились там, как эльфы или ангелы. Невинные дети сразу попадают в рай и не страдают в чистилище вместе с нами, грешниками, в ожидании Судного дня.

Несомненно, потомки скажут, что жена Макбета была бесплодна. И некоторые, возможно, даже удивятся, почему могущественный кельтский король не расстался со своей негодной женой и не нашел себе другую подругу, которая могла бы продолжить его род. Однако наверняка среди них найдутся и такие, кто разумно рассудит, что добрая жена нужна была Макбету для обоснования его притязаний на трон. И отчасти это соответствовало действительности; но, кроме этого, мы прекрасно подходили друг другу, и оба это знали.

Незадолго до отъезда Макбета в Рим мы передали часть моей земли в Файфе с правом выпаса монастырю Святого Сервана, взяв с него обязательство, что там будут вечно молиться за души наших усопших детей. А потом он уехал в Рим, намереваясь показать всему миру, что король скоттов был могущественным и щедрым, чтобы и враги наши знали об этом. Сам же он хотел, чтобы святой отец наложил на него епитимью и отпустил ему грехи.

После смерти своих сыновей Макбет все чаще находил утешение в церкви и продолжительных молитвах. Долгие часы он проводил с отцом Осгаром, ставшим его личным исповедником, и в беседах с епископами, которых теперь он имел право назначать в Шотландии. Его мучали страшные грехи — убийство двоюродных братьев Гиллекомгана и Дункана, оставивших после себя сирот, — и Макбет опасался, что именно это навлекло на него проклятие не иметь собственных детей.

— Я тоже во многом виновата, — сказала ему как-то я. — Ты ведь женился на печали.

— Печаль и жизнь всегда идут рука об руку, — напомнил он мне.

Я вошла в хижину Эйтны и устроилась рядом с ней у огня — сладкий торфяной дым с мускусным привкусом поднимался вверх к вытяжке на крыше, дверь была распахнута настежь. Эйтна тут же отослала свою служанку, простую и молчаливую женщину по имени Мирна, в огород. А я передала своей подруге отрез тонкой шерстяной ткани, которую она расстелила у себя на коленях.

— У меня много таких пледов, но я возьму и этот, так как в старости стала часто мерзнуть. А где же дары из Рима? — Она часто задавала этот насмешливый вопрос. — Я хочу южного золота и святой воды, освященной этим римским Львом. В последнее время я все больше отхожу от язычества, — добавила она, — так, на всякий случай.

— Я жду Макбета через месяц, матушка Эйтна. Да и Торфин не забудет тебя, когда вернется.

— Он уже вернулся, — ответила она. — И привез мне лишь вино и кубки из зеленого стекла.

За прошедшие годы я успела подружиться с матушкой Эйтной и посещала ее как можно чаще. Поддержка, которую оказывал Торфин своему двоюродному брату, помогла укрепить дружеские связи Шотландии не только с норвежскими викингами, но и с датскими. Эйтну опекал и Морей, и Оркни, ибо она не только владела многими тайнами, но и соединяла в себе разные культуры и поколения. И тем не менее, она отказалась переехать в Морей, когда Макбет предложил ей прекрасный каменный дом с садом и прислугой. Она предпочла остаться в своей хижине с коровой и служанкой.

— Король Макбет вернется домой раньше, чем ты думаешь, — промолвила она. — Я видела это прошлой ночью. Сходи и принеси воды в миске. И поторапливайся, девочка! — Глаза у нее блеснули.

Я исполнила ее поручение, и она бросила в очаг мелкие ветки. Огонь вспыхнул, и вода в миске замерцала. Я закрыла глаза. Эйтна произнесла заговор и подбросила в огонь лаванду, запах которой вызвал у меня грусть, но в то же время прояснил внутренний взор.

— Вот, я вижу его, — прошептала Эйтна.

Я посмотрела в воду, но в ней отражались лишь языки пламени:

— А я сегодня ничего не вижу.

— Просто твоя голова не тем занята, ведь ты все эти месяцы была и королем, и королевой. Забудь об этом и вспомни то, что я тебе говорила.

Матушка Эйтна, глядя на огонь или просто закрыв глаза, могла видеть то, что происходит в другом месте. И этому она научила меня. Я знала, как с помощью дыхания, тишины и сильного желания открыть это мистическое окно. «Запомни, — говорила она, вздымая палец кверху, — магия, суетный мир и темная преисподняя едины. Все зависит лишь от того, боимся мы их или принимаем. Если мы увязаем в этом мире, как паук в паутине, мы видим лишь паутину, а не то волшебство, с помощью которого она была сделана. Но стоит отстраниться, и перед тобой предстанет вся картина, — часто повторяла она. — Гляди вглубь, не на поверхность воды и не на пляшущие отблески огня, и тогда ты увидишь волшебство».

Я кивнула:

— А что ты видишь, матушка Эйтна?

Она склонилась ниже:

— Ладьи. На носу стоит человек, который стремится к дому. И он ближе, чем ты думаешь. Ему остался день пути. Он будет здесь. — Она умолкла. — Там есть и другие суда.

— В заливе стояли ладьи викингов, когда мы ехали сюда.

— Торфин, — без удивления подтвердила она. — Но я вижу Макбета. Твой муж стоит у мачты, пытаясь разглядеть родные берега.

Сердце мое забилось сильнее при этих словах, ибо мне очень недоставало Макбета, особенно длинными ночами. Его путешествие было чревато многими опасностями, и я могла успокоиться, лишь увидев его перед собой целым и невредимым.

— Что еще ты можешь мне сказать?

— Я вижу скалы и песчаные берега Британии. Он движется на север.

— Я думаю, он должен пристать в бухте рядом с Дан Эдипом. — В последние годы Макбет перестроил древнюю крепость, стоявшую на высокой скале на берегу бухты, в которую заходили торговые суда.

— Возможно, — согласилась Эйтна. — Ведь он плывет домой.

— А что ты скажешь о ладьях викингов, которые я видела сегодня? Ведь между Торфином и Макбетом заключен мир.

— Да, — нахмурилась она. — Думаю, к Морею подойдет несколько военных судов. И тебе придется действовать, королева Ру. Потому я послала за тобой сегодня. Теперь только от тебя зависит, ступит ли твой король снова на шотландскую землю.

Я похолодела:

— Матушка Эйтна…

— А теперь ступай. — Она подвела меня к двери — И поторапливайся, девочка!

Чувствуя, как во мне нарастает страх, я рапорядилась как можно быстрее тронуться в путь. На берегу нам встретилось двое викингов, судя по характерной одежде, а также шлемам и доспехам. Они явно шли со стороны бухты и направлялись к десятивесельной гребной лодке, в которой их ожидали другие вооруженные воины.

Мои телохранители тут же окружили меня и схватились за мечи. Кроме того, с нами был один стрелок, готовый в любой момент достать свой арбалет. Я натянула поводья и уставилась на приближающихся к нам людей.

— Кормилец воронов, — осторожно заметил Ангус. Я осадила лошадь, так как совершенно не хотела видеть Торфина Сигурдссона. Я так и не забыла нашей первой встречи и до сих пор испытывала по отношению к нему неприязнь и детский страх.

— Уведите королеву, — тихо приказал Ангус своему брату и Анселану. — Пешие норвеги не представляют для нас угрозы, — уверенно сказал он остальным. Конн развернул мою лошадь, но, когда мы поднялись на дюну, я оглянулась. То, что предстало моему взору, заставило меня натянуть поводья.

— Стойте, — распорядилась я, и мои телохранители невольно притормозили. Ангус и остальные стражники мчались навстречу викингам, стараясь отвлечь их от королевы Шотландии. Однако Торфин спокойно продолжал двигаться им навстречу. А потом — не то были произнесены какие-то угрозы, не то между ними произошло что-то еще, — вдруг все обнажили свои мечи. Я развернула лошадь, чтобы остановить кровопролитие, — в конце концов, я обладала властью, и над своей стражей, и над незваными гостями.

Впереди метались лошади, сверкали клинки, и вдруг Торфин поднял руку, развернув ее ладонью вперед, и все замерли, лишь черный плащ развевался за плечами Кормильца воронов. Поведение и жест Торфина внушали ужас, хотя в них и не было ничего угрожающего. Однако казалось, что он может видеть людей насквозь.

Я тоже остановилась, чувствуя, как у меня колотится сердце. Я еще никогда такого не видела. Вызови он даже шаровую молнию, я бы и то меньше удивилась. Мы все были готовы ему повиноваться. Даже лошади, храпя, замерли.

Многие утверждали, что Торфин обладает магическим искусством, но я никогда не видела этого собственными глазами. Его бабка признавалась мне, что кое-чему научила его, и в этом простом жесте я ощутила истинную силу. И вдруг я поняла, что Кормилец воронов потопил ладьи короля Дункана не только с помощью навыков мореходства.

Мои опомнившиеся телохранители вновь подняли свои мечи. В ответ высокий викинг, сопровождавший Торфина, тоже начал вытаскивать из ножен свой меч.

— Стойте! — громко произнесла я, направляясь к ним. — Ярл Торфин.

— Королева Грюада, — галантно ответил он. Я должен поговорить с тобой. Спускайся.

Я проигнорировала его распоряжение и, взглянув на его спутника, узнала в нем Китила Брусиссона, кото рый чопорно кивнул мне.

— Мы поговорим здесь, в присутствии моих людей, — ответила я.

Торфин схватил мою лошадь за уздечку и повел ее прочь, а мои телохранители с обнаженными клинками последовали за нами. Торфин снова поднял руку, сделав этот суровый предупреждающий жест, и на этот раз я сделала то же самое, приказывая своим людям остановиться. С ними остался Китил, которому, по крайней мере, можно было доверять.

Торфин отвел мою лошадь еще дальше, ближе к воде, где шум набегающих волн должен был заглушить наши голоса.

— Тебе страшно, госпожа? — спросил он, поднимая голову, но продолжая держать мою лошадь под уздцы.

Я ощутила прилив ярости — и это была уже не юношеская вспышка гнева, а ровное чувство ненависти женщины, затаившей обиду.

— Я уже не девочка и не маленькая королева Морея, чтобы бояться тебя, — ответила я. — Я королева скоттов, и ты стоишь на моей земле. Так что это тебе следует опасаться меня.

— Королева и регентша в отсутствие своего мужа. — Он вел себя с самоуверенностью, которая граничила с безжалостностью, и я не могла его понять.

— Что тебе здесь надо? Ты хочешь захватить Шотландию, пока нет Макбета? Ты для этого привел сюда свои военные ладьи, чтобы высадить на берег свои войска?

— Ты ошибаешься, — ответил он. Мы говорили на гэльском, ибо я не владела норвежским. — Я вернулся из Рима несколько недель тому назад и видел там твоего мужа. У меня есть для тебя сообщение.

Мне не терпелось узнать.

— Какое сообщение?

— У него все в порядке, и он скоро вернется. Он произвел хорошее впечатление на Рим и иноземных владык как добрый и щедрый правитель. Он не успел войти в город, как начал сеять шотландское золото и серебро. Щедрый поступок, который запомнят, и он знал, что делает. Но сегодня я искал тебя из личных соображений, — продолжил Торфин, не отпуская уздцы моей лошади. — Я предлагаю тебе заключить союз — только ты и я.

Я рассмеялась:

— Ты хочешь, чтобы мы стали союзниками? Ты, который когда-то выкрал меня из моего родного дома? Ты, из-за которого погибли мои близкие, а отец рисковал своей жизнью?

— Это было давно, — нетерпеливо возразил он. — А я сейчас предлагаю тебе заключить мир.

— Или ты нападешь на Шотландию? Сегодня я видела твою ладью, украшенную головой дракона. Она предвещает войну.

Я слегка откинулась назад, чтобы избежать какого бы то ни было магического воздействия с его стороны. Я уже была знакома с приемами Эйтны и кое-чем владела сама, но мои скромные навыки не шли ни в какое сравнение с тем, что умел делать он. Я прикоснулась рукой к плечу, где у меня была выведена уже поблекшая спираль Бригиды, и обратилась к ней с просьбой, чтобы она защитила меня от его зловещего присутствия.

— Войну? — Он рассмеялся. — Мне не нужна Шотландия. Слушай меня внимательно. К Шотландии приближаются саксонские суда. Пока мы видели три. И это не купцы.

— Нам никто не сообщал об этом. — Я задумалась, не собирается ли Ворон загнать нас в капкан. Я сжала поводья и взглянула на море.

— Мне сообщили. Мои ладьи бороздят Северное море, охраняя наши интересы. — Он махнул рукой в сторону моря. — На море ничто не может укрыться от нашего взора.

Я смотрела на океан, различая на горизонте лишь изящные абрисы оркнейских ладей.

— Зачем Малькольму Мак Дункану отправляться так далеко на север?

— Потому что короля Макбета нет в Шотландии, — ответил Торфин. — И сын Дункана знает это. Если Малькольм потопит королевский корабль в заливе на глазах у большого количества людей, он сможет вернуться в Шотландию и занять престол. — Он внимательно посмотрел на меня. — Что может его сейчас остановить, когда Шотландия находится в руках королевы и ее юного сына?

Я различила в его голосе насмешку, однако поняла, что она направлена не против меня. А кроме того, я почувствовала, что он говорит правду.

— Тогда Кэнмора надо остановить. — Этим прозвищем — «Большая Голова» — скотты называли Малькольма. Я попробовала развернуть лошадь, но Торфин придержал ее. — Отпусти.

— Малькольм Кэнмор стал хитрым и сильным, — заметил он. — К тому же ему благоволит король Англии, который может предоставить ему свое войско для захвата Шотландии. Не стоит его недооценивать — его вырастили враги Шотландии, и он претендует на ее трон, который принадлежит ему по праву.

И все это сделала я. Малькольм остался в живых благодаря мне.

— Я могу разослать гонцов и быстро собрать войско Макбета. Но Малькольм идет по морю, как и Макбет. А наши военные ладьи находятся в Банфе — это слишком далеко отсюда.

— До тех пор, пока Малькольм в море, он находится на территории викингов, — сказал Торфин.

— Ты готов предоставить помощь викингов?

— Я не желаю видеть Малькольма королем скоттов точно так же, как не желал видеть им его отца. Но сын, судя по всему, умнее своего отца. Помни об этом. — Торфин выпустил поводья моей лошади и сделал шаг в сторону.

— А что Макбет и его суда? — подхватывая поводья, спросила я.

— Викинги следят за морем. А скотты пусть занимаются Шотландией. Поезжай, — коротко ответил он и отвернулся. Затем он махнул Китилу рукой, и оба направились к ожидавшей их ладье.

Я со своими телохранителями во весь опор поскакала к Элгину.

Два знамени трепетали и хлопали на рассвете над моей головой — голубое шелковое знамя Морея, расшитое серебряными звездами, и желтый стяг монархов Шотландии с вышитым на нем красным львом. За мной выстроилось целое войско — триста всадников и около тысячи пехотинцев, не считая нескольких дюжин воинов, ехавших впереди. Мы остановились на высокой скале неподалеку от Бургхеда, где восемнадцать лет тому назад сгорел мой первый муж.

Сейчас рядом со мной был его сын. Лулах стал высоким и красивым юношей с крупными лепными чертами лица и с такими же светлыми волосами и компанейской натурой, которые были присущи его отцу. Мой обожаемый мальчик стал сильным, хорошо обученным воином благодаря своему отчиму, однако ему еще никогда не доводилось участвовать в схватках. И последнее меня тревожило больше всего. Но королевич не мог по прихоти матери оставаться в арьергарде.

Кроме того, со мной были люди Файфа, поддерживавшие меня в течение многих лет: Руари, Ангус, Кони, Брендан, сыновья Фергюса, Фионн и Лахланн. Войско Морея возглавляли Лулах, Найелл и Анселан. Отсутствовали лишь Гирик и Дростан, которые уехали вместе с Макбетом в Рим. И если нам предстояло сразиться на этих берегах, хотя я надеялась на то, что этого не потребуется, нам должно хватить сил.

Предрассветное небо было окрашено нежными цветами, как внутренняя полость ракушки. С восходом солнца над водой взлетели чайки, чуть дальше я увидела пару бакланов, а еще дальше — дельфинов и тюленей, резвившихся у камней. А совсем вдалеке отчетливо виднелись контуры оркнейских ладей, которые курсировали взад и вперед по заливу.

Несмотря на то что на берегу было довольно прохладно, я не мерзла в подбитой войлоком рубахе и кольчуге, которую когда-то сделал для меня Фионн. С этой высокой точки были видны море и небо, а также холмы и долины близлежащих районов. Считается, что с Бургхедского мыса можно увидеть сразу семь разных областей Шотландии — от Оркнейских островов до Морея. Но в то утро вся эта красота была скрыта туманом.

Серые облака неслись над нашими головами, пока мы ерзали в ожидании, сидя в седлах. Я спешилась, чтобы пройтись и поговорить с людьми. То и дело я спрашивала Руари Мак Фергюса, не вернулись ли гонцы, посланные вдоль берега для сбора новостей. Я ходила взад и вперед, чувствуя, как во мне нарастает тревога.

Начал накрапывать дождь, его капли стучали по доспехам и покрывали рябью гладь моря. Я подошла к краю скалы и подставила лицо хлещущему ветру. Бесконечное ожидание и непогода вызвали у меня ощущение собственной никчемности и быстро напомнили о том, что в мире существуют куда как более мощные силы. Никто не мог предсказать, чем закончится этот день. Так что мне оставалось только молиться и произносить охранительные заговоры, чтобы все уцелели.

Наконец на горизонте появились новые суда, и я принялась вглядываться вдаль, прикрыв глаза рукой. К нашему берегу со стороны Северного моря двигалось несколько длинных ладей. Носы кораблей Торфина, выкрашенных в красные и черные цвета, были увенчаны драконами, что символизировало угрозу. Они походили на изящных и жутких птиц — квадратные паруса, покрытые черно-желтыми полосами, и ритмично вздымающиеся весла. Вдоль бортов стояли круглые щиты, казавшиеся издали блестящими бусинами ожерелья.

Над ладьей, шедшей впереди, реяло знамя Торфина. За ним двигалось несколько судов, по сотне с лишним воинов на каждом, остальные были поменьше, но, как ни считай, это была очень внушительная сила. Их агрессивные намерения понял бы любой, кто встретил бы их на море. Но на этот раз они собирались выступить на стороне Шотландии.

Ко мне подошли Руари и Фионн.

— Саксонские суда движутся вдоль побережья Шотландии, — сказал Фионн. — Слухи об этом быстро распространяются. Как ты и просила, я послал людей на юг, чтобы они оповестили мормаеров Бухана, Мара, Мирнса и других провинций. Думаю, они уже тоже видели эти суда. Несколько наших ладей приближаются к берегу. — Он указал рукой вниз, и я увидела эти лодки, но на каждой было не более дюжины гребцов.

— Есть еще какие-нибудь сведения? — спросила я.

— Можешь сама посмотреть, — ответил Фионн. — Вон там. — Оркнейские ладьи уже вошли в залив и быстро приближались к каменистому берегу. Большая часть побережья Бургхеда была усеяна белым песком, но среди него возвышались и высокие скалы, как та, на которой мы стояли. — Торфин спрячет свои суда в бухтах и прибрежных заводях. Видишь, что он делает. — И он снова указал рукой вниз.

Внизу несколько ладей викингов проскользнули под каменистые навесы скал. Они опустили паруса и стали практически незаметными.

Я снова устремила взгляд к горизонту.

— Там вдали — одинокий корабль — широкое торговое судно. А рядом с ним более мелкие суда. Макбет, — внезапно озарило меня.

Руари кивнул:

— Похоже на то, но он слишком далеко, чтобы можно было говорить с уверенностью. Скорее всего, если такое огромное судно заплыло так далеко на север в залив Морея, на нем должен быть Макбет. И несомненно, викинги и Малькольм Кэнмор его тоже уже заметили.

Сердце у меня бешено заколотилось от ужаса и дурных предчувствий:

— А вдруг Торфин нас обманет?

— Конечно, мы рискуем, — спокойно ответил Руари.

Ветер поднимал все более высокие волны, и мы, не отрывая взгляда, следили за торговым судном, которое уже вошло в залив, но все еще находилось в нескольких милях от берега. А затем, сквозь дымку дождя, я увидела, как за ним появились узкие и темные контуры других судов.

— Саксы, — промолвил Фион. — У них более простые ладьи, без резьбы викингов. Это точно саксы. И наверняка ими командует молодой Малькольм. — Он посмотрел на меня и Руари.

И внезапно я осознала весь замысел Малькольма:

— Кэнмор выжидал, когда появится Макбет, чтобы загнать его в залив, но никто из них не догадывается, что в бухтах скрываются ладьи викингов.

Мы были на грани того, чтобы потерять все, что нам дорого, — честь, традиции и собственные жизни. Опасность лезвием меча нависла над нашими головами. Я развернулась и побежала, так что полы плаща захлопали за моей спиной. Руари и Фионн последовали за мной, и мы, как ураган, помчались вниз, к тысячам воинов, которые дожидались нас в поле у подножия дюн.

— На берег! — вскричала я. — Они должны увидеть наши силы. Малькольм Мак Дункан должен понять — что бы ни произошло сегодня на море, ему не удастся ступить на эту землю!

Откуда-то у меня взялись силы, чтобы приказывать, руководить и быть королевой-воительницей. Даже если щенок Дункана одержит победу на море, мы не должны позволить ему ступить на нашу землю. Войска выстроились рядами, и мы через дюны двинулись на берег. Я не могла рисковать.

Вскоре все войско выстроилось вдоль берега, олицетворяя мощь Морея и Шотландии. Я с Лулахом впереди. Со стороны океана мы должны были являть собой вид многотысячного войска, готового к битве. Когда-то, много лет тому назад, мы точно так же вышли на поле, когда король Дункан бросил вызов Макбету. И теперь я делала то же самое, чтобы образумить его сына.

Если Лулах и нервничал или испытывал страх, то ничем этого не показывал — сжав зубы, он крепко сидел в седле, и конь его стоял неподвижно рядом с нашими. Мое сердце переполнялось гордостью при виде него — он был настоящим королевским отпрыском, который со временем мог претендовать на трон. Но затем я вновь сосредоточила все свое внимание на море.

Ладьи и суда были хорошо видны с берега. Торговое судно Макбета еще ближе подошло к берегу, а за ним продолжали гнаться семь ладей Малькольма. Сначала мне показалось, что их разделяет завеса дождя, и лишь потом я поняла, что это град стрел, выпускаемых с саксонских ладей. Они выпустили еще один залп, а мы продолжали беспомощно стоять, так как ничем не могли помочь из-за разделявшего нас расстояния. Так что нам оставалось лишь демонстрировать свою силу, которая должна была поддержать Макбета и обескуражить Малькольма.

Но в тот самый момент, когда саксонские ладьи уже окружили судно Макбета с трех сторон, из бухт и межскальных фьордов вперед вырвались длинные ладьи викингов. Они, как стрелы, ринулись вперед, пересекая путь саксам.

Ангус издал воинственный клич:

— Представляю себе, какие проклятия сейчас изрыгает Малькольм! Он даже представить себе не мог, что его поджидают здесь быстрые драконы. Он считал, что запросто сможет потопить судно Макбета.

— Торфин уже топил суда его отца, и мальчишке следовало бы помнить об этом, — заметил Руари.

— Малькольм неглуп и знает, что такое опасность, — сказала я.

— К тому же он рассудителен, — добавил Лулах. — Его корабли уже разворачиваются.

Дождь стрел прекратился, и саксонские суда, разворачиваясь, покрыли рябью гладь залива. Несколько ладей Торфина кинулись их преследовать, и один за другим корабли Малькольма исчезли за горизонтом.

— Сбежали, — удовлетворенно промолвил Ангус. — Торфин будет гнать их до самой Англии, а потом еще останется в пограничных водах, чтобы они снова не сунулись на север. Кормилец воронов — неглупый человек.

— Как и Малькольм Мак Дункан. Он вернется, — кинув на меня взгляд, промолвил Лулах. — И в следующий раз он придет по суше, так как уже знает, что оркнейцы — наши верные друзья. И он выждет, ибо понимает, что король скоттов в ближайшее время будет настороже. Но рано или поздно он перейдет границу Шотландии. Он никогда не сдастся, даже если ему придется ждать всю оставшуюся жизнь.

Несмотря на свой юный возраст мой сын обладал королевской рассудительностью. Он понимал, что волк, бродивший у наших ворот, сделает все возможное, чтобы проникнуть внутрь. Я молча кивнула, понимая, что повинна в этой угрозе больше, чем кто-либо другой.

Теперь к берегу приближалось лишь одно судно в окружении оркнейских ладей. И я уже видела человека, стоявшего на носу. У него были золотистые волосы, и он всех превосходил ростом, а когда судно приблизилось к берегу, он поднял руку в знаке приветствия. Ветер был попутным, и сильные волны подгоняли судно к берегу.

Я пришпорила лошадь, и она подошла к пенящимся волнам. Затем я сняла шлем, и мои волосы рассыпались по плечам, подавая знак Макбету, что я его жду.

Глава 30

1058 год от Рождества Христова

Крепость Элгин

Сегодня ночью мне снилась величественная каменная крепость на зеленом холме и раскинувшееся над ней летнее небо. В крепости располагались вымощенные мрамором покои с витражными окнами, которые блестели, как драгоценные камни. И тем не менее, она не вызывала у меня удивления, и я чувствовала себя в ней как дома. Потом я открыла дверь в богато убранный зал и увидела любимого мужчину, который сидел в резном кресле у очага. Он встал и пододвинул другое, такое же, для меня. Он улыбнулся, его синие глаза блеснули, и он протянул руку, приветствуя меня и приглашая к себе. Через открытое окно я видела поднимающийся из долины столб дыма и огня, где догорала старая деревянная крепость. И внезапно я перенеслась туда — я металась в ужасе по ее коридорам во тьме и дыме. До меня доносились крики и звон стали…

Я вскочила, чувствуя, что задыхаюсь, — рядом со мной никого не было.

Мои сны по-прежнему изобиловали дурными предзнаменованиями и так пугали меня, что я была рада любому пробуждению. Порой я и вовсе старалась не засыпать, чтобы не видеть этого.

Я встала, дрожа от холода, дошла до отхожего места, расположенного рядом с моей спальней, и разбила лед, которым уже покрылась вода в миске для умывания. Затем я задумалась — красное или голубое. Красно-бурое платье, отороченное мехом выдры, было теплым, но в последнее время я надевала его слишком часто. Значит, голубое, с облегающей сорочкой сливочного цвета. Я выпустила рукава, чтобы была видна их изящная вышивка, и надела на пальцы кольца — серебряное с перламутром, подаренное мне когда-то несчастной королевой, витое золотое с гранатом и еще одно, серебряное с хрусталем. Они вспыхнули огнем и засияли на моей руке.

Легко обрести покой в повторяющейся обыденности, особенно когда тебя преследуют незваные мысли. Размышляя о своей жизни, я кое-что утаиваю. Одни воспоминания уже позабылись, а другие слишком личные, чтобы я могла говорить о них.

Потом ко мне входит хмурая темноглазая Финелла, чтобы расчесать мне волосы, — они по-прежнему отливают бронзой, и в них все еще не появилось серебряных нитей. Жаль скрывать их под накидкой, но вдовствующая королева не может разгуливать с непокрытой головой, как девочка. Я ощущаю мягкость шелка, когда Финелла набрасывает его мне на голову и, обхватив подбородок, закидывает его концы мне за плечи. Стальное зеркало свидетельствует о том, как кремовый оттенок накидки идет к цвету моего лица.

Я медлю. Кожа у меня все еще гладкая, скулы высокие и крепкие. Лишь возле губ пролегли мелкие морщинки, свидетельствующие о пережитых горестях, да у глаз несколько складок, напоминающих мне о былых радостях. Мои глаза напоминают мне Боде — такие же голубые с серебристыми прожилками.

В утренней прохладе я жду, когда Финелла набросит мне на плечи домашний плащ — мягкий плед кремовых, пурпурных и коричневых оттенков. Я сама закалываю его брошью — тройной спиралью, которую часто носил Макбет. Потом служанка отворяет дверь, и я, шурша юбками, выхожу наружу.

В зале — совсем не том, что мне снился, а с белеными деревянными стенами — я вижу незнакомого мне молодого человека, который сидит за столом с Дростаном. Оба встают, и юноша проливает кашу из своей миски. Ложка падает на пол, и он склоняется, чтобы поднять ее.

— Прибыл еще один гонец от Малькольма Мак Дункана, — говорит Дростан.

Юноша приветствует меня, и я, кивнув, делаю знак, чтобы он садился и продолжал есть. Он принимается уминать вареные яйца, сушеную говядину и кашу с маслом. Две гончие прыгают вокруг, радуясь моему приходу. Верный Диармид, принадлежавший еще моему мужу, осторожно пропихивает свою мохнатую голову мне под руку, а годовалый длинноногий и любопытный щенок Флан лакает пролитую кашу.

— И что нам прислал Малькольм на этот раз? — спрашиваю я. — Шелк? Сласти?

— Госпожа Грюада, — отвечает мальчик. — Король прислал тебе фиги.

— Странно, что они уцелели при твоем аппетите, — говорю я.

— И письменное послание, — добавляет Дростан и передает мне пергамент, запечатанный кроваво-красной печатью.

Текст написан на латыни черными чернилами.

— Малькольм Мак Дункан, король Шотландии, шлет свои приветствия госпоже Грюаде из Элгина, — начинаю читать я и с отвращением возвращаю пергамент Дростану. — Король Шотландии? Самозванец — вот он кто! А я для него всего лишь госпожа Элгина? Ха!

Дростан отводит меня в сторону, чтобы поговорить наедине:

— Малькольм любезно сообщает тебе, как владелице земель в Файфе, что он присоединяет Файф к своим владениям, поскольку твой двоюродный брат Мак Дуф скончался. Поэтому он собирается разместить свои войска в Абернете.

— Да будь они прокляты — и Мак Дуф, и Мак Дункан.

Дростан вздыхает:

— К тому же Малькольм подтверждает свои предшествующие заявления о том, что твой сын не является законным королем Шотландии и что Малькольм заставит его уступить. И еще он вновь предлагает тебе стать его супругой. — Он вновь разворачивает пергамент. — А если ты откажешься, он советует тебе проститься со всеми близкими и удалиться в монастырь.

— Женские монастыри существуют только в Англии, а туда я не поеду. К тому же снегопады в это время года препятствуют передвижению. А также приезду Малькольма сюда.

— Но вскоре горные перевалы откроются, — отвечает Дростан.

Я выхватываю у него послание, снова пробегаю его глазами и начинаю постукивать им по столу — тук-тук-тук.

— И никаких шелков? — Я кидаю взгляд на Дростана. — Только фиги?

— Ру, — произносит Дростан, — позволь мне переслать это Лулаху.

— Он все время настороже, — отвечаю я. — С ним находятся лучшие воины Макбета. К тому же Лулах скоро будет в Элгине — мы получили от него сообщение на прошлой неделе. Как только позволит погода, он вернется сюда с Ионы… — Я вздыхаю и скрещиваю руки на груди. — Если Большая Голова узнает о том, что мы задумали, и о том, что уже сделано моим сыном и людьми Макбета, он перестанет присылать мне шелка и предложения о замужестве.

— Возможно, — соглашается Дростан. — Но скорей всего он опорочит имя Макбета, запечатлев эту память в анналах и хрониках. И тебе это известно.

— Да. Но он должен знать, что я могу собрать войско и встретить его во всеоружии.

— Наверняка он догадывается, что ты не сделаешь этого во второй раз, — отвечает Дростан.

Тощий посланец короля продолжает жадно поглощать пищу. Мальчики в этом возрасте всегда испытывают повышенное чувство голода, и сердце у меня заныло, ибо я сама могла бы иметь сыновей, которые были бы его ровесниками. И поэтому я подхожу к столу и наливаю ему разогретого, приправленного специями эля.

Затем в зал входит Дермот. Он осушает чашу такого же эля, берет свою арфу, и пространство зала наполняют дивные звуки. Затем Дростан выводит из зала гонца, которому суждено вернуться, так и не получив ответа от госпожи Грюады, которая упорно продолжает называть себя вдовствующей королевой.

Появившаяся Биток, которая ведет теперь наше хозяйство, начинает бранить Финеллу за рассыпанные травы и цветы, что мы используем для ароматизации постельного белья. И они уходят, чтобы подмести пол и найти виновного. Я подозреваю, что это кто-нибудь из котов.

Я усаживаюсь в кресло с чашей горячего эля, собаки сворачиваются у моих ног, и я полностью погружаюсь в музыку. Послание узурпатора вновь пробудило во мне гнев и боль, которые еще не успели утихнуть. И, увы, музыка мало чем может здесь помочь.

Прошло семь лет между тем днем, когда ладьи Малькольма Кэнмора были обращены в бегство, и тем вечером, когда я увидела его снова. Макбет увидел его раньше — с того момента не прошло и четырех лет. С той встречи все и началось — она всех закрутила в вихре событий.

Я помогала снимать пробу со свежесваренного золотистого пива и заливалась смехом вместе с Биток и Эллой, которая приехала к нам из Бухана, где она жила вместе с Гириком и своими двумя дочерьми. Я смеялась, как девчонка, вместе со своими любимыми подругами, словно не была королевой, а они — знатными дамами. Мы следили за тем, чтобы слуги ни в чем нам не уступали и чтобы голова у них кружилась так же, как у нас; нам еще предстояло разбивать яйца и гадать для высоких темноволосых дочерей Эллы, которые в свои десять и двенадцать лет уже хотели знать, за кого выйдут замуж. И в этот самый день далеко на юге Малькольм Кэнмор со своими войсками перешел границу Шотландии.

Это был июль 1054 года от Рождества Христова, праздник Семи Спящих — день святых чудес, в который древние христианские мученики выходят из своих гробниц, как сообщается в «Святых деяниях». Теперь в Шотландии этот день стал называться Днем Бирнамского леса, поднявшегося на Дунсинан.

Я узнала об этой битве от собственного мужа, который, слава Богу, уцелел в ней. Он приехал с этим известием в Элгин, хотя некоторые несправедливо заявляли, что он позорно бежал. Малькольм расположил свои войска в Бирнамском лесу рядом с Дункельдом, где водопад превращается в плавно текущую реку. Лес там настолько густой, что за грохотом воды и шелестом деревьев трудно различить звуки подкрадывающихся врагов.

Поэтому людям Малькольма удалось обмануть стражу Макбета, и они незамеченными приблизились к лагерю, раскинутому между Дункельдом и Дунсинаном. В предрассветной тьме саксы задрапировали себя ветвями и, подобно лисам и ласкам, неслышно подползли к охране Макбета.

К тому времени, когда Малькольм Кэнмор привел в Шотландию войска короля Эдуарда, он уже стал опытным воином. Его поддерживали лишь те шотландцы, которые жили вдоль южной границы, а потому являлись скорее южанами, нежели скоттами. Две армии встретились на склоне холма при нестерпимой жаре и беспощадно палящем солнце, так что к концу дня многие воины, скинув с себя доспехи и одежду, уже сражались полуобнаженными, подобно древним кельтам. Сражались в окружении груд мертвых тел.

Анналы сообщают, что Малькольм Мак Дункан нанес Макбету сокрушительное поражение и вынудил бежать на север в горы Морея. На самом же деле оба военачальника были ранены и разошлись, уводя за собой свои обескровленные силы. В отсутствие чьей-либо победы Макбет предложил Малькольму земли, которые прежде принадлежали Дункану, старому Малькольму и Крайнену из Атолла. Таким образом, Макбет надеялся вернуть мир низменным районам Шотландии, которые сильно пострадали от вторжения Малькольма. Но полусакс-полускотт начал собирать новые войска, не дожидаясь, когда заживут его раны.

Получив землю и наверстав тем самым упущенное, Малькольм провозгласил себя королем скоттов. Однако ему не удалось склонить на свою сторону священников и хранителей камня, короны и мантии. Его так и не короновали в Сконе, хотя, насколько мы слышали, он всячески к этому стремился.

К тому же, в соответствии с законом его собственного отца, возложить на него корону могла только я.

Таким образом, Шотландия оказалась расколотой на две половины.

Уязвленный Макбет уехал на север и скрылся за горным хребтом Морея. В то время он был вдвое старше Малькольма, но ему удалось сохранить свои земли. Однако во время битвы он получил серьезную рану — лезвие меча рассекло ему скулу от глаза до подбородка, глаз затек, и мы опасались, что он ослепнет.

В Элгин приехала Катриона. В год коронации Макбета она вышла замуж за тана Кинлосси, и теперь у них подрастали бойкий мальчуган и девочка, которую многие считали дурочкой. Однако мать любила ее и не задумывалась над тем, кем она была послана — Богом или феями. Катриона привезла с собой целебные настои и вместе с Биток принялась ухаживать за Макбетом. Когда опухоль спала, зрение у него частично восстановилось. Однако глаз оставался полуприкрытым, и зрение то и дело замутнялось тенями. И все же, как только он достаточно окреп, сразу же вернулся на тренировочный двор, чтобы восстановить координацию и ощущение дистанции во время боя.

— Забавно, — заметила я как-то, обращаясь к нему и Лулаху, — ты получил от Малькольма точно такую же рану, какую когда-то нанес его отцу. — И прижала к глазу Макбета очередную холодную примочку, приготовленную Биток.

— Удар гардой? Да, я слишком поздно поднял щит, чтобы отразить его, — ответил он.

— В этом нет ничего смешного, — промолвил Лулах. — Он специально нанес его, чтобы отомстить. — Похоже, мой сын понимал молодого Мак Дункана, ведь они были ровесниками.

Три года мы провели в Морее, не выезжая за пределы горных провинций. К нам то и дело приезжали гонцы и посещали мормаеры. По всей Шотландии Макбета по-прежнему считали законным королем, а Малькольма узурпатором. При такой поддержке мы получали сведения почти о каждом шаге Малькольма.

Волк уже пробрался за ворота и теперь, пуская слюни, ежечасно следил за внутренним двором, где скрывалась его главная жертва.

Глава 31

Анналы мало что сообщают о периоде правления Макбета.

Семнадцать лет мира и благоденствия, в котором прожила Шотландия, дорого стоили. Однако, по сравнению с периодами других правлений, врагов и военных схваток у нас было гораздо меньше. Шотландия вошла в эпоху изобилия: на полях пасся упитанный скот, реки кишели рыбой, овцы приносили богатую шерсть, трюмы торговых судов были битком набиты товарами. Поля приносили золотые урожаи, и амбары были заполнены зерном. Богатства множились, и все процветали — от последнего пастуха до мормаера. Но периоды благоденствия редко отмечаются в анналах.

Правление Макбета было отмечено безоговорочной значимостью его авторитета и преданностью его союзников, которые как никогда охраняли целостность Шотландии. Эти семнадцать лет стали передышкой после долгого периода войн и вооруженных конфликтов. Если бы у Макбета было больше времени, он смог бы осуществить то, о чем мечтал: установить в Шотландии более справедливые законы и соединить кельтские традиции с законами церкви и даже с саксонскими установлениями.

Я возражала против этого, полагая, что кельтский образ жизни не следует смешивать с инородными влияниями, и настаивала на том, чтобы Дростан продолжал составлять наши документы на гэльском, а не на латыни, и мы соблюдали субботу, а не воскресенье, как это делали римляне. Что касается саксонского правонаследования, то оно и вовсе было для меня неприемлемо. Лулах, будучи племянником Макбета и последним представителем рода Боде, по древним кельтским законам имел полное право пртенедовать на Морей, а со временем — и на корону Шотландии.

— Новые законы и новый образ жизни угрожают Шотландии, ее духу, — говорила я. — Ты что, хочешь, чтобы мы стали саксами или римлянами? Будучи кельтским королем, ты каждый день обязан бороться за сохранение гэльской природы своего наследия.

— Я хочу, чтобы Шотландия жила и процветала, — с горящими глазами отвечал мне Макбет. — Чтобы она сохраняла свою кельтскую природу, но и не отставала от Британии и других торговых стран. Ру, если мы замкнемся и будем лелеять свои гэльские традиции, как тебе этого хочется, тогда Шотландия и ее великие корни зачахнут. Мы не можем придерживаться лишь собственных традиций, если хотим, чтобы Шотландия достигла величия.

Я уступала, осознавая размах его устремлении: он не собирался подчиняться чужим культурам, чего я прежде опасалась, а хотел осторожно осуществлять перемены, чтобы наша страна постепенно завоевывала власть и авторитет.

В Риме Макбет уже обратился к папе Льву, отстаивая права кельтской церкви, которая обладала огромной паствой, исповедовавшей смешанные верования и занимавшейся разными профессиями. Обретая глубокую веру, Макбет раздавал земли, основывал монастыри, строил церкви и создавал новые епархии. Он хотел выстроить новые часовни и разместить новых священников в горных районах Шотландии. Во время своего путешествия он встречался с главами других стран и с некоторыми из них продолжал поддерживать связь. Когда норманнские рыцари были изгнаны из Англии, Макбет приютил двоих — Хьюго и Осберна — и ввел их в состав своего отборного войска.

— Нам следует оказать милость этим норманнам, ибо когда-нибудь они захватят Англию, если король-монах Эдуард не будет осторожен, — сказал мне Макбет в тот день, когда они появились у нас. Их чопорность, воркующий язык и щиты непривычной формы вначале резко контрастировали с поведением грубых неотесанных кельтов. Однако вскоре они подружились, сначала доказав свою дееспособность в схватках, а затем начав делиться своими познаниями. Так, благодаря им мы, скотты, только расширили свои познания.

И так могло бы продолжаться многие годы, если бы не изгнанный из Шотландии сын короля-воина. А этот молодой человек поставил своей целью свергнуть Макбета.

В тот же год, когда моему мужу была нанесена серьезная рана, чуть не оставившая его без зрения, мы сыграли свадьбу. Лулах, ставший сильным и красивым воином, сгорал от любви к девушке, которую встретил во время путешествий со своим отчимом. И хотя ему был всего двадцать один год, намного меньше того возраста, когда воины обычно вступают в брак, Макбет счел полезным заключение этого союза и сам все организовал.

Свадьбу сыграли сразу после Мартинова дня — Лулах взял в жены дочь Торфина, укрепив тем самым связи между Мореем и эрлом Оркни. Ингебьорг унаследовала миловидность своей матери, а также стройную фигуру и темные волосы отца. Она была тихой и набожной девушкой, и, не доведись ей встретиться с Лулахом в свои семнадцать лет, она бы стала Христовой невестой. Свадьбу мы устроили в Ивернессе, пригласив на нее гостей с Оркнейских островов, и пиры длились почти целую неделю.

Я грустила, понимая, что сердце моего сына принадлежит уже не мне, но иначе и быть не могло. Мягкое изящество Ингебьорг украсило наш дом, ибо Лулах по-прежнему жил с нами, как наш стольник и королевич. В приданое ей дали несколько сундуков с серебром викингов — монеты, блюда и украшения, кроме того, Торфин подарил Лулаху красивую ладью и сто голов скота, который был доставлен на отдельных судах. В охране Лулаха, возглавляемой старшим сыном Катрионы Анселаном, появилось несколько викингов. Вначале мы сторонились их, но со временем привыкли и стали относиться как к своим.

Весной во сне тихо скончалась матушка Эйтна. И Торфин прислал гонца, чтобы сообщить об этом. Я виделась с ней всего за несколько недель до ее кончины, когда ездила к ней, чтобы она погадала мне на воде и предупредила о грозящих опасностях.

— Наступит день, и ты успокоишься, — сказала тогда она мне, отодвигая от себя чашу с водой. — А что ты еще хочешь знать? И обращай внимание на свои сны, ибо они твои лучшие советчики, — добавила она.

Торфин организовал похороны своей бабки в традициях викингов — в сумерках он положил ее тело в длинную изящную лодку и при свете факелов отпустил ее в залив, которым Эйтна любовалась в течение столь долгих лет. Когда лодка отплыла на достаточное расстояние, стрелки Торфина выпустили по ней горящие стрелы. Эта утрата оказалась для меня гораздо серьезней, чем я могла предположить.

Всякий раз, когда у меня появлялось свободное время, я приезжала в ее хижину — складывала ее вещи в сундуки и просто сидела в тишине и покое. Все свое имущество она завещала мне — одежду и одеяла, сушеные травы, ларец с украшениями и ту самую чашу, в которую она наливала воду для гаданий. Я сильно тосковала по ней, так же как по Эльсе, Мэв и всем другим утраченным друзьям.

Через год в Элгине Ингебьорг, комкая простыни и не издавая никаких звуков, кроме слабых стонов, произвела на свет мальчика. Маленький крепыш, мой внук Нехтан вошел в нашу жизнь осенью. Он был темноволосым, как Торфин и Боде, чья кровь смешалась в его жилах. Макбет любовно называл его троллем. Я в нем души не чаяла, чувствуя, как сердце мое переполняется любовью.

Предательство подкралось под покровом ночи.

Мы проводили август в Кинкердайне, в нашей небольшой крепости на реке Ди, неподалеку от древних камней Ланфинана, где когда-то я увидела трех сидящих воронов. Судьба то и дело посылает нам знаки и предзнаменования, а затем замутняет их смысл, побуждая нас двигаться вперед.

Они появились, когда мы уже спали. И первым признаком опасности стал шорох стрел по соломенной крыше. Это были горящие стрелы, так как, вылезая из кровати, я уже расслышала доносившиеся со двора крики. Макбет схватил свою рубаху, доспехи и выдворил меня из комнаты. Я набросила на плечи плащ и кинулась вслед за ним. У окна мы на мгновение остановились. Крыши пристроек уже полыхали. Судя по крикам и суматохе во дворе, а также по количеству дыма, огонь уже охватил всю крепость. Я задержалась у окна и увидела следующий залп стрел, которые кометами перелетели в темноте через высокую крепостную ограду и впились в стены и крышу здания.

Теперь горела и крепостная стена. В этих жутких всполохах я вдруг отчетливо увидела перед собой Малькольма Мак Дункана. В свои двадцать семь лет он был высоким крепким воином с развевающимися каштановами волосами и незабываемой ухмылкой на губах. Волк уже стоял не у ворот, он чуть было не сжег наш дом, пока мы мирно почивали в постели.

Макбет сбежал с лестницы в поисках Лулаха, Ингебьорг и их детей — мальчика и новорожденной девочки. Лулах уже выводил свою семью на улицу. Я подхватила на руки внучку, чтобы Ингебьорг могла взять сына. У входа в зал мы встретили Биток и вместе выбежали на улицу, где все было окутано клубами дыма. Макбет и мой сын ринулись на главный двор, а я вместе с Биток повела Ингебьорг и детей к подветренной стороне двора, которую огонь не успел затронуть. Оставив их там в безопасности, я отправилась на поиски мужа.

Куда бы я ни поворачивала, повсюду были огонь, дым, жар и запах гари. Кричащие люди бежали с ведрами воды. Скот и тех немногочисленных лошадей, которых мы держали в крепости — остальные были на выпасе, — согнали к задним воротам, за которыми располагался склон холма, поросший лесом. Это — единственное, что мы могли сделать. Я отыскала наших трех собак, включая любимца Макбета Диармида — крупного серого волкодава, сына собаки Боде, — и отправила их к Ангусу, который взял их за кожаные ошейники и посадил на поводки.

А потом я увидела Макбета, раздающего приказы: одних он направлял на борьбу с огнем, другим велел взять оружие и следовать за ним. Я бросилась к нему, и он взял меня за руку.

— Вместе с остальными выходи через задние ворота, — коротко сказал он.

— А ты? — Я ухватилась за его рукав. — Ты должен пойти вместе с нами…

— Нет. Я должен положить этому конец. — Он подтолкнул меня, но я, не пройдя и нескольких шагов, вновь обернулась. Мне было невероятно страшно — не за себя, а за него. Я обхватила его руками, и мы замерли. А потом он снова отстранил меня от себя. — Ступай, Ру.

Я кинулась к относительной прохладе задней части крепости, слыша, как за моей спиной Макбет продолжает раздавать приказы. Потом до меня донесся топот, и, обернувшись, я увидела догонявших меня Ангуса и Кона, которых Макбет послал охранять нас. Остальные: Лулах, Анселан со своими людьми, Макбет, Гирик, Руари и прочие, кто не был занят тушением пожара, — собирались у горящих ворот, готовясь к преследованию Малькольма Кэнмора и его отряда, которые растворились во тьме.

Все последующее я помню смутно.

Подгоняемые Ангусом и Коном, мы вышли из горящего Кинкердайна и в темноте спустились по течению реки к переправе. Погрузившись вместе с собаками на широкую лодку, мы переплыли реку и двинулись к крепости Константина Мак Артера из Банхори. Когда мы добрались до нее, хозяина там уже не было — один из быстрых бегунов Макбета успел сообщить ему о происшедшем, и он отправился в Кинкердайн. Стражники Банхори провели нас в крепость, где нас встретила его молодая жена. Она предоставила нам пищу, одеяла и показала, где можно умыться и отдохнуть. Эта добрая женщина даже предоставила мне свое платье и накидку, ибо я была одета неподобающим образом. Я помню цвет этого платья — оно было коричневым и расшито черными лозами. Траурное одеяние.

Мы просидели до утра, не смыкая глаз, пока на берегу не появились наши всадники. По реке двигалась лодка перевозчика с ранеными. Воины с мрачными лицами начали входить в крепость. Я, сжав руки, ждала в зале. Ингебьорг ходила взад и вперед, пытаясь успокоить раскапризничавшуюся девочку, Биток держала на коленях Нехтана. Мы молчали, обмениваясь лишь необходимыми замечаниями.

И только тут я поняла, что наступил день Успения Богородицы. Именно в этот день семнадцать лет назад Макбет убил короля Дункана и заявил свои претензии на трон.

— Они специально запланировали нападение на этот день, — нарушив тишину, промолвила я. — Малькольм решил уничтожить Макбета и его семью в годовщину гибели своего отца. — Женщины подняли на меня печальные взоры.

Наконец, полог в зал приподнялся, и сердце мое наполнилось надеждой. В зал вошел Константин — он кинул взгляд на свою жену и подошел ко мне. Его суровое лицо избороздили морщины — дяде Макбета было уже за семьдесят, но он по-прежнему оставался крепким воином. Я поднялась навстречу ему.

— Что с Макбетом? — спросила я.

— Он зовет тебя, госпожа. Пойдем со мной. Биток, — добавил он, оборачиваясь, — твои умения тоже потребуются.

Биток передала Нехтана жене Константина и поспешила за нами. Я чувствовала, как во мне нарастает ужас.

Во дворе Макбета не было, а знакомые мне люди, занимавшиеся там своими делами: одни приводили в порядок лошадей, другие стирали с лиц следы крови и сажи, — замирали и молча провожали меня взглядами. Лулаха, Руари и других здесь тоже не оказалось. Стараясь справиться со страхом, я повернулась к Константину, уже зная, что произошло что-то непоправимое.

— Макбет… — начала было я.

— Он в лодке и зовет тебя, — ответил Константин, и мы, выйдя из крепости, начали спускаться по длинному пологому склону к реке. Сквозь завесу дождя и тумана я увидела целую группу людей, столпившихся в лодке вокруг человека, сидящего на дощатой корме.

Я бросилась к лодке с такой скоростью, что споткнулась, и кто-то подхватил меня на руки и перенес на борт. Биток и Константин залезли в покачивавшуюся и чуть осевшую лодку вслед за мной.

Мой муж сидел на скамейке. С одной стороны от него стоял Лулах, с другой — Руари. Я с облегчением выдохнула, почувствовав, как отступает страх, и лишь потом обратила внимание на их мрачные лица. Макбет был бледен как полотно. И только тогда я поняла, что Лулах и Руари просто поддерживают его, чтобы он не упал.

Я опустилась на колени и протянула руки к Макбету.

— О Боже! — пробормотала я, увидев пропитавшуюся кровью повязку на его груди. Кольчугу с него уже сняли, и он сидел в окровавленной и разорванной рубахе и в накинутом на плечи плаще. Его била дрожь, хотя на улице не было холодно. — О Боже! — повторила я, прикасаясь к его руке и небритому лицу.

— Ру, — промолвил он. Дыхание из него вырывалось с хрипом, глаза запали, раненное прежде веко закрылось. — Мы едем на юг — собирайся и забирай детей.

— Ингебьорг? — Я в смятении посмотрела на Лулаха, и тот кивнул. — Но мы не можем сейчас куда-либо ехать. Несите его в крепость! Что вы здесь стоите?! — Закричала я, чувствуя, как дрожит мой голос. — Лулах, Руари! — Я вскочила. — Скорей, несите его в крепость!

На мой голос обернулся Фионн. До этого он разговаривал с Биток, которая уже, подобрав подол, бежала обратно к крепости, наверняка за лекарствами.

— Ру, — промолвил он, беря меня за руку. — Мы сами хотели бы перенести его в крепость, но он отказывается.

— Почему? Что случилось? — Я посмотрела на подошедшего к нам Руари, который уступил свое место одному из викингов. — Расскажите мне!

— Мы преследовали Малькольма и его люден до Ланфинана, — ответил Руари. — Малькольм пришел в Кинкердайн всего с одним отрядом. Там мы вступили в схватку. И Макбет бился с Малькольмом. Твой двоюродный брат Мак Дуф тоже был там — они оба напали на Макбета.

Я прижала руки к груди:

— Куда его ранили?

— В грудь, — ответил Фион. — Рана очень глубокая.

— О Боже. — Я покачнулась, но, когда Руари подхватил меня под руку, я отказалась от его помощи. — Он сильный. Ему удалось выжить после отравления и других ран. И ты сам ухаживал за ним, Фионн.

— Он сильно пострадал, но и сам нанес не менее серьезную рану Малькольму, да и Мак Дуфа серьезно ранил. Странно, как его сразу же не убили, — он же вдвое старше Малькольма и почти слеп на один глаз… — Фионн оборвал себя. — Короче, Малькольм и твой двоюродный брат из Файфа тоже ранены. Они собрали свои оставшиеся силы и спаслись бегством.

— Мы послали за ними, но пока у нас нет никаких сообщений. А когда мы возвращались в Кинкердайн или в то, что от него осталось, Макбет потерял сознание, — добавил Руари, бросая взгляд на Фионна. — И только тогда мы поняли, насколько серьезно он ранен. Вначале он не хотел признаваться в этом.

— Я прижег и зашил рану, как только мне представилась возможность, — продолжал Фионн. — Но я не мог восстановить внутренности. Думаю, там повреждено легкое. А может, и еще что-нибудь. Конечно, есть надежда на то, что он поправится. Надежда всегда есть. — Он говорил тусклым, бесцветным голосом, потому что на самом деле знал, что этого не произойдет.

Я сама едва дышала:

— Он еще может выздороветь. Несите его в крепость.

— Он отказывается. Он говорит, что мы должны идти на юг, — вмешался Константин.

— Зачем? Преследовать Малькольма? Он не в том состоянии, чтобы…

— Ру, послушай, — Фионн отвел меня в сторону. — Поговори с ним. Попробуй его убедить, что надо остаться здесь. Если его не перенести в крепость, он долго не протянет. Прости, — добавил он.

Я вырвала у него свою руку и снова опустилась на колени рядом с мужем.

— Мак Бетад, — нежно произнесла я, беря его за руку. — Мы поедем после того, как ты отдохнешь и наберешься…

— Не спорь со мной, — решительно перебил меня Макбет. Если бы не кровь и не его хрипы, можно было бы подумать, что он просто устал. — Мы отправляемся в Скон. Немедленно.

— Зачем? — тихо спросила я. — Ты не можешь сейчас преследовать Малькольма.

— Не в этом дело. — Он обхватил мою голову и прижал ее к себе, так чтобы нас никто не слышал. Почти поцелуй, но вместо этого я услышала его лихорадочный шепот: — Мы должны отправиться в Скон и короновать там Лулаха.

Я сжала его запястье:

— Но…

— Послушай, — прохрипел он. — Ты обладаешь правом короновать королей. Мы должны тайно короновать твоего сына сегодня же, пока об этом не узнал Малькольм.

Я всхлипнула и покачала головой. Я поняла, что он имел в виду, — у него оставалось слишком мало времени.

Он прижался ко мне лбом.

— Если я умру на севере, а Лулах не будет коронован, вам обоим не избежать опасности, — пробормотал он. — Вас выследят и убьют. Детей Лулаха зарежут. А если Малькольму не удастся тебя уничтожить, оказавшись победителем, он заставит тебя выйти за него замуж… — У него перехватило дыхание. — Распорядись за меня. Ты — королева. Проследи, чтобы это было сделано. — Руки его упали, он закрыл глаза и откинулся назад.

Я поднялась. Окружающие старались не смотреть на нас, вероятно, полагая, что мы обмениваемся последними словами любви. Я встала рядом с сыном и положила руку на плечо мужа.

— Мы едем в Скон, — решительно произнесла я.

Константин тут же взялся за организацию путешествия и выслал вперед гонцов, чтобы они подготовили суда на берегу. Лулах отправил своих викингов к Торфину. Мы все понимали, что переезда по суше Макбет не вынесет. Самым быстрым и щадящим переездом для человека в таком состоянии было путешествие по морю. Я с Фионном и Биток приготовила ему лежанку из тюфяков и подушек, но он заявил, что поедет сидя, прислонившись к каким-нибудь сундукам. Перевозчик вместе с багорщиком быстро доставили нас к берегу, умело минуя стремнины и каменистые отмели.

В тот день сумрак спустился довольно рано — небо было покрыто тучами, и шел дождь. К тому моменту, когда мы достигли устья реки, стало совсем темно. Нас уже ожидала большая и изящная ладья с двадцатью гребцами, предоставленная новым мормаером верного нам Бухана, который являлся приемным сыном Константина. При поддержке друзей мы быстро поймали попутный ветер и, обогнув Бухан, двинулись на юго-запад к устью Теи.

Ладья шла быстро и ровно, и, похоже, Макбету стало лучше, так что он даже выпил немного вина. Несмотря на сильную слабость, он отказывался лечь, утверждая, что так ему будет трудно дышать. Я сидела рядом с ним, подогнув, как девчонка, ноги под себя, и держала его за руку.

Он больше молчал, так как ему было трудно говорить. Перед отъездом Биток взяла у жены Константина кое-какие травы и приложила к его ране примочки из крапивы, чтобы остановить кровотечение, однако повязка продолжала намокать, несмотря на то что мы с Биток произнесли над ней заговоры на исцеление. Чтобы уменьшить боль, Биток добавила в его вино кипрей и другие травы, да и все мы выпили крепкого вина, которое прихватил с собой Константин, чтобы поддержать силы в этом непростом путешествии.

Макбет был бледен и по большей части молчал, но глаза его горели живым блеском.

— Прямо в Скон, — приказал он Константину. — Пристань у берега в Мирнсе и скажи, чтобы послали гонцов. Наш старый друг, возглавлявший Мирнс, уже покоится с миром, но теперь мормаером стал его племянник. А он хороший человек. Передай ему, что законный король хочет, чтобы священников Скона предупредили о его приезде.

Мы исполняли все, о чем он просил. Это недолгое плавание казалось бесконечным. Хотя я и не хотела оставлять мужа, мне надо было поговорить с сыном. Я отвела Лулаха в сторону и объяснила ему все, что хотел от нас его отчим.

Он ничего не сказал, но я успела различить всю гамму чувств, пережитых им за это время, — от противления и нежелания получать корону такой ценой до зарождающегося согласия. Потом он кивнул и направился к Макбету. Лулах с сосредоточенным видом наклонился к отчиму, и тот что-то долго говорил ему. И лишь им известно, о чем тогда шла речь.

Затем Лулах отошел к Руари и остальным, и я снова опустилась на колени рядом с мужем. Лицо его искажала гримаса боли, хоть он и пытался улыбаться.

— Я должен был быстрее орудовать своим щитом, — проговорил он.

— Молчи, — прошептала я. — Отдыхай.

И он закрыл глаза.

Я вышла на нос ладьи и закуталась в плащ, хотя мне не было холодно. Брызги волн осыпали мои руки. Над головой у меня реяли морские птицы, а потом одна из них опустилась на нос ладьи. Я вспомнила день, когда увидела трех воронов на камне и испытала такой ужас перед грядущим. И это произошло именно там, где Макбет столкнулся с Малькольмом, — в Ланфинане.

Я погрузилась в воспоминания о своих прошлых снах и видениях. И все они указывали на этот день — сны о сражениях, о великане, противостоящем Макбету, о том, как он вместе с нашими сыновьями уплывает на запад, куда мы и плыли в настоящий момент, — это и был окончательный мистический путь моих снов.

А за много лет до этого я видела картинку в чаше с водой у Эйтны. На ней я стояла на носу ладьи, которая несла умирающего короля. Когда-то мы так везли тело Дункана. И вот снова я плыла на корабле, который нес на себе раненого, а на самом деле умирающего короля.

Я взглянула на Лулаха, и у меня перехватило дыхание. Когда-то Эйтна мне сказала, что, если предзнаменования повторяются, надо ждать их троекратного повторения. Но Лулах… нет, в третий раз я этого не вынесу. Мой сын подвергал себя страшной опасности, соглашаясь с замыслом Макбета, впрочем, как и все мы. Узурпатор был намерен отомстить всем нам. Возмездие является темной, но неотъемлемой частью кельтской культуры.

И глядя на то, как нос судна рассекает волны, я думала о том, что именно благодаря мне Малькольм избег возмездия. Храня свое обещание, данное его матери, и следуя собственным материнским инстинктам, я предотвратила его убийство. Но он вернулся, как и предупреждали мормаеры. И я была повинна в этой трагедии.

Но даже если бы все повторилось сызнова, я все равно не допустила бы убийства детей. Дьявольская сделка — выбирать между грехом и горем. Я закрыла лицо руками и с трудом сдержала слезы. Я поступила правильно, хоть это и дорого мне стоило. Но такова жизнь.

Когда мы вошли в устье Теи и устремились к Скону, я вновь вернулась к Макбету. Он хрипло дышал, и мне показалось, что он спит. Потом он прошептал мое имя.

— Скажи мне, что понимаешь, зачем мы это делаем, — пробормотал он.

Я склонилась к нему ближе.

— Я сделаю все, если ты считаешь, что это необходимо. Лулах будет коронован на всякий случай. А ты потом отдохнешь и поправишься. — Я не могла сказать ему, что его ждет смерть, хотя, похоже, сам он уже смирился с этим.

— Более того, я не хочу умереть на севере, — продолжил он. — Раненый король, владеющий половиной королевства. Я умру в Сконе как законный король скоттов.

Я кивнула. Он всегда был гордым и принципиальным человеком. Он не желал умалять значение своего правления. И я тоже.

— Я понимаю.

— И еще, — добавил он. — Я имею право быть похороненным на Ионе, как и мои предшественники. Малькольм попытается воспрепятствовать этому. Обещай, что проследишь за тем, чтобы все было исполнено.

— Обещаю. — Эту клятву я не нарушила бы никогда.

Он сжал мою руку. Мы сидели молча, взявшись за руки, лица нам обвевал ветер, волны плескались о борт ладьи, вокруг стояли наши спутники.

Я наклонилась, поцеловала его в лоб и приникла к его голове. Так, обнявшись, мы приближались к Скопу, и ветер подгонял наше судно.

Скон был окутан густым туманом. Мы тихо причалили, и навстречу нам вышли несколько монахов, которые были предупреждены гонцами из Мирнса. Мы переложили Макбета на носилки и перенесли его на холм, где когда-то он был коронован и где столько раз возглавлял судебные разбирательства.

Я не стану рассказывать о дальнейшем, ибо многое из происшедшего касается только меня.

В окружении самых близких и доверенных людей Макбет увидел, как Лулах опустился на Лиа Файл. Священник накинул на его плечи красную мантию, а двое других украдкой произнесли молитвы. Затем я подняла над золотистыми волосами своего сына блестящую корону и водрузила ее ему на голову. «Сила волка, отвага ворона, легкость воздуха, мощь земли и крепость камня…» — Я попятилась и оглянулась.

Макбет успел увидеть это. Когда же я подошла к нему, я различила лишь слабый шелест его отлетающей души. Все было кончено.

ЭПИЛОГ

1058 год от Рождества Христова

Я поздно спустилась в зал и опоздала к утренней молитве. Дростан уже заканчивал произносить благословения, и домочадцы вставали с коленей. Наверно, грешно пренебрегать общим молебном, но Господь должен знать, как жарко я молюсь каждый день, взывая к справедливости, сохранению памяти и прося мира для себя и уже отошедших в мир иной. Порой я включаю в этот список и ныне живущих.

Ко мне в комнату входит служанка.

— Госпожа, — сообщает она, прыгая с ноги на ногу от холода, — к крепости приближается король со своей свитой. Король Лулах, — добавляет она.

Я бегу к окну, и до меня доносятся крики и звук рога, оповещающего об их прибытии. Я сама распахиваю ставни, не дожидаясь, когда это сделает прислуга. Несмотря на высокий рост, мне приходится встать на цыпочки, чтобы дотянуться до подоконника. Холодный свежий зимний воздух ударяет мне в лицо, я улыбаюсь и машу рукой. Наконец-то гости — не посланцы Малькольма, а родные и близкие люди. Я вижу сына, его прелестную жену и их детей, завернутых в меха.

Подняв подол, я стремглав сбегаю по лестнице — за мной бегут Дростан и Биток, — накидка моя развевается, туфли скользят на хорошо утрамбованном снегу. Дростан подхватывает меня под руку, чтобы я не упала, Биток встает с другого бока. Руари, приехавший вместе с Лулахом, уже спешился и теперь помогает спуститься на землю Ингебьорг. Потом с лошади спрыгивает король, мой сын. Мы все переминаемся от холода с ноги на ногу, дыхание вылетает изо ртов легкими облачками. Я протягиваю руки к своему внуку — мормаеру Морея. Я целую его, натягиваю ему на голову меховой капюшон и браню за то, что он его снял на таком морозе. Нехтан смеется и сам подтрунивает надо мной за то, что я выскочила на улицу, даже не накинув плащ. Ему уже четыре года, и, хотя он носит титул мормаера, на самом деле его интересуют лишь деревянные воины, которых он повсюду возит с собой в своей сумке.

Моя внучка Эльса так очаровательна в свой год с небольшим, что у меня захватывает дух, — золотой ангел, который может поспорить с любым изображением на стенах церквей. Ингебьорг передает мне кулек из одеял и мехов, из которых виднеется лишь ее ангельское личико. Эльса протягивает ручки к Лулаху, тот берет ее и передает няне — простой девушке, которая путешествует вместе с королевской семьей.

Потом Ингебьорг, облаченная в красный шерстяной плащ, отороченный лисьим мехом, подходит ко мне, и мы сердечно обнимаемся. Дар, принесенный ею в Шотландию — союз с Оркнейскими островами, — очень помогает Лулаху. Угроза викингов помогает удерживать короля-узурпатора Малькольма на юге.

Спасаясь от холода, мы поспешно поднимаемся в зал, так как кончики наших носов уже покраснели. Мы смеемся и рассаживаемся вокруг жаровни. Служанки приносят нам вино со специями, печеные яблоки и молоко с медом для детей. Я исполняю роль регента в Морее, и Нехтан любит меня спрашивать, как идут дела в его провинции.

— Очень хорошо, — отвечаю я. — Повсюду царят мир и изобилие, и люди воздают тебе хвалу. Они говорят, что ты мудрый и добрый властитель.

Он улыбается.

Потом я поворачиваюсь к нашему королю Лулаху и беру его за руку. Дети резвятся на полу у наших ног, как маленькие эльфы.

— Что привело тебя ко мне в такой мороз? Есть какие-нибудь известия с юга?

— В последнее время нет, — отвечает Лулах. — Малькольм Кэнмор занимается своими делами в южных провинциях, хотя, насколько я слышал, упорно продолжает преследовать вдову Макбета, принуждая ее к браку. — Он хмурится. — Он сообщил мне, что если ты согласишься, то он будет готов заключить со мной мир.

— Не верь ему, — говорю я. Лулах трясет головой — он и так не верит. — Пусть томится и шлет мне дары. Когда я откажу ему, он будет в ярости, но до конца зимы не посмеет сунуться на север.

— А к весне я соберу войско, — говорит Лулах. — Несмотря на непогоду, мои люди объезжают провинции, проверяя их верность и преданность. Макбет оставил по себе хорошую память. Мама, — добавляет он, — он не забыт. Они готовы поддержать меня, и мы снова выступим против Малькольма во славу Шотландии.

Сердце у меня ёкает, и я отвожу взгляд в сторону. Шотландию ждут большие перемены, если молодой король потерпит поражение. Я уже видела это, гадая на воде и огне, но не могу сказать об этом Лулаху, да и сама стараюсь не думать.

Потом в зал входит Руари и устраивается рядом с нами.

— Скажи ей, — говорит Лулах.

— Что? — спрашиваю я.

— Мы сделали то, о чем ты просила нас, госпожа, — отвечает Руари. — Несколько дней тому назад мы вернулись с Ионы. Фионн, я, Гирик, Найелл и Анселан. Мы все свидетели этого.

Я выпрямляюсь и сцепляю пальцы рук, которые лежат у меня на коленях:

— Он похоронен?

— На вершине холма, за часовней, рядом с другими шотландскими королями. Тебе бы понравилось тихое место, которое мы для него выбрали, — говорит Руари.

Я глубоко вздыхаю.

— Благодарю тебя, — говорю я. — Весной я хотела бы съездить туда.

— Весной, — замечает Лулах, — я бы хотел, чтобы ты переехала в Крэг Федраг. Это дальше на север и ближе к Ивернессу. Там ты будешь в большей безопасности. Ингебьорг тоже туда отправится вместе с детьми.

Я задумчиво киваю. Когда придет весна, он займется королевской работой и выступит против неприятеля, погубившего его отчима. Лулах не мстителен по своей природе, но он знает, что такое справедливость и что должно быть сделано. Даже в его золотой душе есть черные нити.

— Я не поеду в Крэг Федраг, — внезапно решительно говорю я.

— Останешься в Элгине? Думаю, это неразумно, — говорит мой сын король.

— Я уже довольно наездилась из одного дома в другой, — заявляю я. — Я сыта по горло военными играми и получила свою долю подношений от убийц и захватчиков. Мне надоело ждать, бояться, плести интриги и гадать, что сообщит мне следующий гонец и что мне следует ему ответить. Я уезжаю.

— Но куда ты поедешь? — спрашивает Ингебьорг.

У моих ног сидит волкодав Макбета Диармид, и я склоняюсь, чтобы погладить его. Это дает мне возможность подумать, сформулировать то, что я собираюсь им сказать.

— На северном побережье, на берегу тихой бухты стоит маленькая хижина, — говорю я. — Туда-то я и отправлюсь. Вы сможете найти меня там, когда захотите, а вот узурпатор не сможет. Так Ингебьорг и детям не будет грозить опасность. Ты сможешь отправить их в Крэг Федраг или на Оркнейские острова.

— Но мама… — начинает было Лулах.

— Я нужна Кэнмору. Если ему не удастся жениться на мне и соединить свою кровь с моей для укрепления своих притязаний, он может попытаться убить меня или причинить вред тем, кого я люблю. Поэтому будет лучше, если вдовствующая королева сейчас исчезнет, а король скоттов займется врагом, стоящим у ворот, как это ему и положено.

Все смотрят на меня, не отводя глаз. И я вижу, как в их взглядах начинает брезжить понимание. Лулах медленно кивает:

— Ну, может, на несколько месяцев, пока мы не истребим Малькольма Кэнмора, чтобы он больше не смел тревожить Шотландию.

— Конечно, — соглашаюсь я. — На несколько месяцев. — Думаю, они превратятся в годы, но, в конце концов, я являюсь добровольной изгнанницей. Я хочу вновь вернуться к кое-каким занятиям.

С печалью покончено, и теперь я намерена обрести покой и заняться магией. По крайней мере в ближайшее время.

Примечания

1

Гэльский язык (англ. Gaelic) — язык шотландских кельтов. — Здесь и далее — примеч. ред.

(обратно)

2

Таны (англосакс: peg(e)n; англ. thegn; лат. tainus, miles) — слой военно-служилой знати в поздний англосаксонский период истории Британии (VIII — середина XI века). За свою службу таны обеспечивались королём земельными владениями, что превращало танов в предшественников рыцарей феодальной Англии.

(обратно)

3

Мормаер — правитель области, осуществлявший судебные и военные функции.

(обратно)

4

Эрл (англ. earl) — титул высшей аристократии англосаксонской Британии в XI веке. Образовано от jarl (датск.) — титула командующих армиями викингов. Впоследствии стал использоваться в Англии вместо континентального титула «граф». Даровался английскими королями наиболее влиятельным аристократам из прослойки танов или лицам, занимающим высшие должности при дворе. Быстро приобрёл наследственный характер.

(обратно)

5

Бригида — святая покровительница Ирландии, а также поэтов, кузнецов, новорожденных младенцев и любых творческих начинаний. Имя ее восходит к древней кельтской богине, аналогичной по своим «функциям» римской Минерве, а сама Бригида почиталась как Мария Гэльская — ирландская ипостась Богородицы.

(обратно)

6

Пикты (лат. picti, «разрисованный») — общее название племен, населявших Северную Британию в эпоху римского владычества. Впервые встречается в одной латинской поэме, датированной 297 годом. Название это означает «раскрашенные люди» и, по-видимому, было дано римлянами туземцам из-за их обычая раскрашивать свои тела перед боем, чтобы придать себе свирепый, воинственный облик. В середине IX века завоеваны скоттами и смешались с ними.

(обратно)

7

Эль (англ. ell) — старинная мера длины, равная 45 дюймам, или 1,143 м.

(обратно)

8

Пинта—мера объема жидкостей и сыпучих веществ, равная 0,568 л.

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  ПРОЛОГ

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть вторая

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

Часть третья

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

Часть четвертая

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

ЭПИЛОГ