В западне (fb2)

- В западне (пер. В Кунче) (Джейк Графтон - 4) 1059K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Стивен Кунц

Стивен Кунтс
В западне

Государство – это не красноречие. Это не благоразумие. Это сила. Как огонь: опасный слуга и ужасный господин.

Джордж Вашингтон

Из всех функций государства самая главная – защитить своих граждан от насилия.

Джон Фостер Даллес

Моим родителям Гилберту и Вайолет посвящается

Этот роман – плод фантазии. Герои, имена, ситуации, диалоги и сюжет – результат авторского воображения либо просто выдуманы. Некоторые герои носят имена реальных политиков Соединенных Штатов, действовавших в то время, когда писалась эта книга. Однако их характеристики, разговоры, мнения и действия – чистейший вымысел. Любое возможное сходство с реальными людьми или событиями – случайное совпадение.

Глава 1

В этот декабрьский вечер Уолтер П. Харрингтон ехал в восточном направлении у разделительного барьера, в левом ряду внутренней части кольцевой дороги, опоясывающей Вашингтон. Стрелка спидометра, как приклеенная, показывала пятьдесят пять миль в час. Справа, обгоняя его, проносился поток автомобилей.

Харрингтон не обращал внимания на вспышки фар и гудки, а также на красноречивые жесты водителей, которым приходилось уходить в средний ряд, чтобы объехать его. Он, не отрываясь, следил за дорогой, лишь изредка бросая взгляд на спидометр, чтобы убедиться, что стрелка не отклонилась от двух пятерок. Привычное дело. Держать ровно пятьдесят пять было для него предметом гордости. Ему казалось, что даже при сломанном спидометре он все равно смог бы выйти на эту отметку. Опыта для этого было достаточно.

Он также не обращал внимания на автомобиль в трех футах сзади, водитель которого методично переключал свет с ближнего на дальний и обратно. Зеркало заднего вида Харрингтон отрегулировал таким образом, что сделал подобные штучки бесполезными.

Харрингтон и в мыслях не допускал перестроиться в средний или в правый ряд. Он всегда ездил в левом ряду. Уолтер П. Харрингтон соблюдал закон. Остальные – нет.

Шедший сзади автомобиль рванулся вправо, обгоняя его, водитель помахал в окно кулаком. Харрингтон даже не взглянул на него. Не обратил он внимания и на белый четырехдверный "шевроле-каприс", который пристроился сзади.

В "шевроле" сидели двое, оба в хирургических перчатках.

– Это он, все в порядке. Его машина. Темно-бордовый "крайслер". Номер машины тот самый, и все остальное, – бормотал, обращаясь к соседу, водитель по имени Винсент Пиош.

Его сосед, Тони Ансельмо, медленно поворачивал голову, изучая обстановку на дороге.

– Копов нет.

– Что скажешь?

– Ладно, просто проедем мимо и подождем у дома.

– Соседи, дети, – раздраженно процедил Винни.

Оба замолчали, уставившись в лысину Харрингтона.

– Этот сукин сын держит пятьдесят пять в левом ряду, – сказал Тони.

– Да, говнюк что надо. Проблема в том, что он может свернуть направо и прижмет нас раньше, чем мы успеем проскочить.

– Не успеет, – задумчиво произнес Тони Ансельмо. – Вылетит как миленький, куда денется.

– Может, там рядом коп в двух кварталах, а мы не знаем. Или в окне кто-нибудь торчит, только и ждет, чтобы набрать 911. Парень какой-нибудь подружку свою в кустах трахает. Ненавижу эти гребаные окраины.

Они проехали за Харрингтоном еще милю, прикидывая все за и против.

– Не знаю, Винни.

– Впереди поворот направо, и его понесет прямо на разделительный барьер. Я надавлю на акселератор, и мы успеем проскочить до того, как он вмажется и повалится.

– Если возьмет правее, он нас отрежет, – предположил Тони.

– Не отрежет, если сделаешь все как надо. Целься прямо в ухо. – Винни взглянул на неподвижно сидевшего Тони. Тот под его взглядом зашевелился.

Тони Ансельмо перебрался через переднее сиденье и шлепнулся на заднее, переводя дыхание. Он был староват для такого дела и прекрасно это осознавал.

На полу под одеялом лежало оружие: обрез помпового ружья двенадцатого калибра и автоматическая винтовка "ремингтон" четвертой модели калибра 30.06. И обрез, и винтовка были заряжены. Тони опустил левое стекло, поднял винтовку и взвесил ее в руках. Затем снял винтовку с предохранителя. С обрезом было бы проще, но дробь из-за рассеивания могла уйти на автомобильное стекло, пришлось бы сделать два или три выстрела для надежности, а у них не было столько времени.

– О'кей, – сказал он Винни, – давай на соседнюю полосу, подтянись к его бамперу и держись так, пока не увидишь правый поворот. Постарайся, чтобы правее перед тобой никого не было.

– Понял. – Винни включил сигнал поворота, чтобы расчистить себе место в соседнем ряду справа. Поток машин двигался со скоростью 65 – 70 миль в час, а он все еще держался пятидесяти пяти, поэтому место тут же нашлось, как только впереди идущий автомобиль оторвался от него.

Тони осмотрелся, проверяя, нет ли полиции. Ни патрульных, ни каких-либо подозрительных автомобилей, которые могли быть скрытым патрулем, он не заметил. Голова Харрингтона отчетливо виднелась в двадцати – двадцати пяти футах впереди, его руки покоились на руле. Он внимательно следил за дорогой, не оглядываясь по сторонам.

– Выглядит замечательно. Можно в любой момент.

– Поворот приближается. Пятнадцать секунд. Приготовься.

Ансельмо быстро переместился на правую половину сиденья, затем наклонился влево и положил ствол винтовки на край открытого окна.

– Я готов.

– Пять секунд.

Ансельмо тщательно прицелился. Стрелять приходилось по движущейся, то и дело подпрыгивающей цели, размером меньше баскетбольного мяча, с расстояния около двенадцати футов из движущегося автомобиля. Не столько сложный, сколько искусный выстрел. Легко промахнуться, а потом спрашивай себя, как это получилось.

– А вот и мы. – Ансельмо почувствовал, как двигатель набирает обороты. Краем глаза он видел – они приближаются к "крайслеру" Харрингтона.

Вот они настигли его, идут вровень, опережают на три – четыре мили в час, голова Харрингтона отчетливо видна. Тони почувствовал, как центробежная сила потянула его по направлению к машине Харрингтона, "шевроле" немного отстал.

Тони мягко поправил винтовку, примеряясь к толчкам автомобиля. Палец на спусковом крючке напрягся.

Казалось, голова Харрингтона взорвалась, когда раздался выстрел.

Винни вдавил педаль газа в пол, и "шевроле" начал отрываться. Как он и предполагал, машина Харрингтона, мертвые руки которого продолжали сжимать руль, ушла влево, прямо на разделительный бетонный барьер.

– Давай, давай! – прокричал Тони.

Женщина в автомобиле, шедшем вслед за Пиошем, испуганно закричала, ее муж, сидевший за рулем, тоже был изрядно напуган. Он быстро, как мог, крутанул руль вправо, но этого оказалось недостаточно. "Крайслер" Харрингтона врезался в разделительный барьер, но, по инерции продолжая движение, медленно и тяжело разворачивался, перекрывая своей задней частью полосу. Сворачивая, автомобиль с супружеской четой задел за левую часть заднего бампера "крайслера", чем довершил его разворот на 180 градусов.

Женщина закричала, а ее муж продолжал бороться с рулем. Им все-таки удалось обогнуть "крайслер", который своим правым боком впечатался в бетонный барьер и со скрежетом, весь в клубах дыма, остановился. Дождь металлических осколков осыпал все вокруг.

Двое подростков на заднем сиденье, крича, провожали взглядом оставшийся позади "крайслер". Вопль женщины перешел в рыдания.

– Ты видел, как тот парень стрелял, Джерри? Джерри! Боже мой!

Сидя за рулем, Джерри Мак-Манус из Овоссо, штат Мичиган, изо всех сил старался держать прямо, чувствуя, как мощная доза адреналина, попав в кровь, делает свое дело. Белый седан с человеком, который стрелял, быстро удалялся. Минутой позже какой-то фургон, приняв влево, юркнул в образовавшийся разрыв, и Мак-Манус потерял стрелявшего из виду.

Только что Джерри Мак-Манус возвращался в мотель. Он спокойно ехал следом за этими двумя автомобилями со скоростью пятьдесят пять миль в час, в то время как справа все эти местные психи соревновались друг с другом в скорости. Дети ссорились на заднем сиденье, жена что-то болтала о своей богатой двоюродной бабушке, которая жила в Арлингтоне или еще где-то.

В Овоссо не было скоростных трасс, и даже если бы они были, вряд ли он ездил бы по ним, живя рядом со своей заправочной станцией. И вот, поддавшись уговорам жены, он отправился во время своего ежегодного отпуска в Вашингтон, эту столичную западню для туристов. А все жена: это развивает детей, они узнают Америку, поймут, что это такое, оценят то наследство, которое им досталось. А здесь, на этой чертовой скоростной дороге, которую они называют кольцевой, какие-то маньяки убивают друг друга из ружей. Что, они не могли это сделать в городе, среди мраморных монументов в честь почивших в бозе политиков? Подумать только, разве ради этого мы забрали детей на две недели из школы?

– Мы едем домой, – решительно сказал Джерри жене.

Она взглянула на него. Он крепко сжал зубы.

Дети на заднем сиденье вновь заспорили. Они спорили между собой всю неделю.

– А вот в Вашингтоне...

– Мы едем домой, – повторил Джерри. – Сегодня.

* * *

– О'кей, – произнес Тони, поднимая стекло; за окном было прохладно – около десяти градусов. – Нас никто не преследует. – Он занялся винтовкой. – Сворачивай на следующей развязке.

Он вынул из винтовки магазин и освободил его от патронов.

Затем он переломил ствол и уложил винтовку в хозяйственную сумку, которая тоже лежала на полу. Магазин, оставшиеся патроны и стреляные гильзы – все пошло туда же.

Винни съехал с кольцевой и направился в сторону города. Миновав пару домов, он свернул в узкую боковую улочку и, подъехав к одному из зданий, остановился у тротуара. Их никто не преследовал.

Тони взял сумку, вылез из машины и направился к багажнику. Ему потребовалось пятнадцать секунд, чтобы сменить номер. Снятый номер – краденый – он бросил в сумку. Из багажника Тони достал две картонки яиц, завернутых в полиэтилен. Сняв полиэтилен, высыпал яйца в сумку, сверху бросил полиэтилен. Закрыв сумку, он разбил яйца. Это были тухлые яйца, о существовании холодильника они и не догадывались. Теперь вонь от сумки и ее содержимого дойдет до небес.

Плотно закрыв сумку, он забрался на заднее сиденье. В полумиле от кольцевой они видели большой жилой комплекс. Винни медленно проехал через стоянку. Свалка находилась позади нее. Пешеходов не было.

Тони проковылял к свалке, выбросил сумку, а затем проворно вскочил в машину. Остановка заняла всего четырнадцать секунд.

* * *

На кольцевой движение остановилось. Автомобиль полиции штата Мэриленд появился через три минуты и перекрыл восточное направление трассы. Взглянув на останки бордового "крайслера", полицейский по радио вызвал скорую и передвижную кримлабораторию. Через некоторое время появилась еще одна патрульная машина и остановилась позади первой. Патрульный занялся регулированием движения.

Любопытство овладевало всеми, проезжавшими мимо, но, как только третья патрульная машина с мигалкой остановилась по другую сторону разделительного барьера, перекрыв поток машин, двигавшихся в западном направлении, движение на всем северном участке кольцевой дороги Вашингтона замерло.

Пиош и Ансельмо добрались до центра города по Балтиморскому бульвару и, оставив машину в гараже, пообедали в небольшом итальянском ресторанчике, где их хорошо знали. Официант уговорил их попробовать замечательное красное вино с севера Италии, гордость заведения. После церемонии вскрытия бутылки официантом они не торопясь, с наслаждением потягивали прохладную терпкую жидкость и лениво просматривали меню. Времени у них было достаточно.

Снаружи сумерки постепенно сменились ночной тьмой, стало холодать. Ночью едва ли будет выше нуля.

* * *

Репортер "Вашингтон пост" вместе с фотографом подъехали к месту аварии с восточной стороны. Информацию они получили от полицейских. Добираться им пришлось минут тридцать, подолгу простаивая, пока не удалось наконец-то приткнуть свою машину впереди полицейского автомобиля, что стоял у разделительного барьера. Они оба выбрались через дверь со стороны водителя и некоторое время стояли, разглядывая то, что осталось от бордового "крайслера", лежавшего за барьером. Вертолет телевидения кружил над головой, достаточно высоко для того, чтобы его винты создавали лишь легкий ветерок, который разгонял выхлопные газы скопившихся автомобилей.

Репортер подошел к полицейскому в штатском, который был здесь за старшего, – Эдди Милк стоял, уставившись куда-то в сторону. У него мясистое и такое усталое лицо, подумал репортер. Он и сам не отличался особенной бодростью после долгого дня.

– Привет, Эдди. Хреновые дела, а?

Хотя Милк с пониманием относился к таким репортерам, как этот молодой из "Пост", сейчас у него дел хватало. Милк внимательно следил за санитарами скорой помощи, укладывавшими останки погибшего на носилки. Санитары не торопились.

Репортер пригляделся. Голова отсутствовала напрочь: все, что осталось, – кровавый кусок мяса выше шеи. Лица не было вовсе. Фотограф достал свой аппарат и начал фотографировать. Он даже снял труп вблизи, хоть и знал, что редактор ни за что такой снимок не пропустит.

Наконец Милк нарушил молчание.

– По крайней мере один выстрел, а может, и больше. Стреляли с правой стороны. Одна из пуль попала водителю в голову. Смерть наступила мгновенно. Тело еще не опознали. Узнаете в департаменте.

– Свидетели?

– Смеешься?

– Наркотики, оружие в машине?

– Ничего такого.

Репортера звали Джек Йоук, двадцати восьми лет, рост шесть футов и два дюйма, стройный, подтянутый. Он молча наблюдал, как санитары несли труп к машине скорой помощи. Затем они задвинули носилки внутрь, и машина, взревев мотором, с мигалкой и сиреной умчалась прочь.

Фотограф "Пост", – Харольд Дорган, темноволосый парень, одетый в джинсы и футболку, волосы стянуты на затылке в хвостик, – взобравшись на бетонный барьер, снимал переднее сиденье "крайслера". С того места, где стоял Йоук, была хорошо видна левая часть салона автомобиля, вся забрызганная кровью и мозговым веществом. Такие картины обычно вызывали у него отвращение, но не сейчас. На его взгляд, все это, несомненно, достойно места на первой полосе, в отличие от скучных политических сплетен из Белого дома и из-за рубежа, которым обычно отдавалось предпочтение.

Люди из тащившихся мимо автомобилей безучастно разглядывали разбитый "крайслер", полицейского и фотографа. Постепенно движение налаживалось. Тело увезли.

Йоук внимательно осматривал все вокруг – поток машин, ограждение дороги, верхушки деревьев позади него. На западе виднелся шпиль церкви мормонов.

– Заказное убийство?

– Почем я знаю? – проворчал полицейский.

– Винтовка или пистолет?

– Винтовка. Ты же видел, что осталось от головы водителя.

– Какого цвета был автомобиль, задевший "крайслер"?

– Пока неизвестно, узнаешь позже в департаменте.

– Что известно о жертве?

– Помер.

– Послушай, Милк, дай мне шанс, рано или поздно все выяснится, а у меня нет времени, я в цейтноте.

Полицейский недовольно глянул на Йоука.

– Ладно, – проворчал он. – Судя по его водительскому удостоверению, он белый, пятидесяти пяти лет, житель Мэриленда.

– Адрес и имя, ради Бога! Я же не могу опубликовать это, пока вы, ребята, не обнародуете имя. Не могу поговорить с семьей.

– Я тебя не знаю. – И это было правдой.

Йоук тоже не знал полицейского. Пару раз он его встречал, слышал это имя и даже пытался их сопоставить, свести воедино лицо и имя.

– Джек Йоук, – он протянул руку для рукопожатия, но полицейский проигнорировал его и скривил губы.

– Вы, ребята, беззастенчивые лгуны. В полсекунды обведете вокруг пальца. Нет.

Джек пожал плечами. Он обошел машину Харрингтона, разглядывая окровавленную обшивку салона. Фотограф уже закончил снимать и позвонил в редакцию. Теперь он стоял позади редакционного автомобиля и ждал.

Джек пошел вдоль дорожной полосы в западном направлении – навстречу движению. Он увидел место, где машина врезалась в барьер, оставив царапины и следы краски и хромированного покрытия. Осколки фар и цветное стекло указателей поворота валялись на тротуаре среди грязи и мусора, рядом лежала случайно оказавшаяся здесь смятая банка из-под консервированной кукурузы. Йоук опустил голову и внимательно осмотрел все вокруг.

Глядя себе под ноги, он прошел еще сотню ярдов вверх по дороге, мимо окутанных выхлопными газами легковушек и грузовиков. Водители с любопытством смотрели на него. Некоторые потихоньку опускали кнопки дверных замков. Какой-то парень в кабине грузовика что-то его спросил, но Йоук молча прошел мимо.

Если смотреть на восток, то видно было лишь место аварии. Он посмотрел направо, на юг. Кроме верхушек деревьев, ничего не было видно. Где же сидел снайпер, когда нажимал на спусковой крючок? Он вернулся к повороту, внимательно оглядывая голые сиротские ветви деревьев.

Невероятно. На дереве его не могло быть. Только военному снайперу такое по силам.

Йоук проскользнул между остановившимися автомобилями, перешел на южную сторону дороги и двинулся вдоль нее, осматривая пологий откос, уходивший в сторону ограждения. Стрелявший мог стоять здесь, на обочине, и выстрелить через разрыв в потоке автомобилей. Или – Йоук остановился и посмотрел на автомобильный затор, – или он мог стрелять из другой машины.

Где-то здесь, а потом "крайслер" врезался в разделительный барьер на повороте.

Йоук в последний раз оглядел все вокруг и двинулся назад к месту аварии.

Милк взглянул на него. Йоук поблагодарил полицейского и, не получив ответа, направился к фотографу, для этого ему пришлось перепрыгнуть через барьер.

Дорган уселся за руль. Как только Йоук захлопнул дверцу, фотограф, обернувшись через плечо, начал сдавать назад.

Йоук вытащил из кармана штанов записную книжку, нашел нужный номер и стал звонить по радиотелефону.

– Автотранспортный департамент.

– Боба Ласситера, пожалуйста.

– Минутку.

Через некоторое время его приятель был у телефона.

– Привет, Боб, это Джек Йоук, как делишки?

– Давай номер, Джек.

– Спасибо за помощь, Боб. Мэриленд, GY3 – 7097.

Молчание. Йоук знал, Ласситер роется в своем компьютере. Йоук приготовил авторучку. Секунд через пятнадцать Ласситер ответил.

– О'кей. Номер принадлежит "крайслеру" 1987 года выпуска, зарегистрирован на имя Уолтера П.Харрингтона, 686 Бо Пип-драйв, Кейтонсвилл.

– Бо Пип?

– Да, симпатичный такой гадюшник, что-нибудь из дешевых районов, где полно толстых баб, любительниц мыльных опер.

– Дай по буквам фамилию.

Ласситер назвал.

– Спасибо, Боб.

– Это уже в третий раз за последний месяц, Джек. Ты обещал мне билеты на "Гигантов".

– Я знаю, Боб, я занимаюсь этим.

– Да-да, и постарайся добыть места получше, чем в прошлый раз. Мы сидели так низко, что видели только задницы "Краснокожих", стоявших перед скамьей.

– Конечно. – Йоук прервал связь. Ласситер не получит билеты на матч "Гиганты" – "Краснокожие"^[1], Йоук уже обещал их своему источнику из окружения мэра.

Репортер набрал еще один номер. Это библиотека "Вашингтон пост", отдел, где хранились микрофильмы всех выпусков газеты. Данные были заложены в компьютер.

– Сьюзан Холли.

– Сьюзан, это Джек Йоук, авария на кольцевой. Водителя застрелили в голову. Посмотри, есть у нас что-нибудь на Уолтера П. Харрингтона, 686 Бо Пип-драйв, Кейтонсвилл, Мэриленд. – Бо Пип?

– Да. Харрингтон с двумя "р". И еще, помнишь ту эпидемию убийств на дорогах в Калифорнии пару лет назад? Можешь узнать, было что-либо подобное у нас в Вашингтоне?

– Ты имеешь в виду дорожных снайперов?

– Да-да, все, что у нас есть о водителях, которые палят друг в друга на дорогах.

– Я позвоню тебе.

– Спасибо.

Йоук дал отбой. Он чувствовал, что Харрингтон не был жертвой снайпера, поскольку вокруг не было удобных позиций для снайперской стрельбы. А сидеть черт знает где, да еще целиться в подвижную цель – вряд ли большое удовольствие для этих кретинов со снайперскими винтовками, подумал Йоук.

А дорожные дуэлянты, разве не пистолеты их обычное оружие? Йоук постарался представить себе кого-нибудь за рулем автомобиля, да еще с мощной винтовкой в руках, из которой тот целится в водителя рядом идущей машины. Что-то не очень походило на правду.

Что же оставалось? Один с винтовкой, а другой за рулем. Заказное убийство? Так кто же, черт побери, был этот убитый?

История для завтрашнего выпуска полна драматических подробностей, но бедна фактами. Снесенная выстрелом голова на кольцевой дороге – это сенсация. Но дальше должно быть все строго. Кто и почему. Он должен постараться встретиться с миссис Харрингтон, если такая существовала, выяснить, где работал убитый, постараться вынюхать, у кого были причины желать его смерти.

– Думаешь, наркотики? – спросил Дорган.

– Не знаю, – ответил Джек. – Никогда не слышал о подобном убийстве. Это должна быть винтовка, но там нет подходящего места для стрельбы из нее. А если стреляли с близкого расстояния, почему не воспользовались пистолетом или автоматом?

– Те, кто имеет дело с наркотиками, предпочитают "Узи" или "Мак-10"^[2], – добавил фотограф.

– Если бы это был кто-нибудь из них, обстрелянная машина походила бы на швейцарский сыр. – Йоук вздохнул. – Это судьба. За последние три года мне не раз приходилось видеть трупы. Там все было ясно, кто и почему это сделал. А здесь нет.

Фотограф вел автомобиль по Коннектикут-авеню на юг. Йоук безучастно смотрел на мелькавшие витрины.

– Сюда, – сказал он, показывая рукой. – Поворачивай здесь.

Харольд Дорган повиновался.

– Вот тут, у той книжной лавки, я быстро, туда и обратно, как кролик.

– Только не это, – простонал Дорган.

– Эй, это не займет и минуты. – Как только машина остановилась, Йоук выбрался из нее и направился к двери.

Это был небольшой книжный магазин, что-то около дюжины квадратных метров, покупателей в нем в данный момент не было. За стойкой стояла высокая девушка, лет 25 – 30, с хорошей фигурой. Она смотрела на Йоука через большие стекла очков, сидевших на ее носу на полдюйма ниже, чем требовалось.

Репортер одарил ее своей самой очаровательной улыбкой.

– Привет. Вы управляющая?

– Управляющая, владелец и продавец. Чем могу помочь? – У нее был глубокий чистый голос.

– Джек Йоук, "Вашингтон пост". – Он протянул руку, и она пожала ее. – Интересуюсь, есть ли у вас экземпляры моей книги "Политика нищенства"? Если есть, буду рад подписать их.

– О, да. Я видела ваше имя на обложке, мистер Йоук, – она вышла из-за стойки. Обувь у нее была без каблуков, и поэтому она оказалась еще выше, чем показалось Джеку сначала, всего на два или три дюйма ниже его самого. – Сюда, пожалуйста. Мне кажется, у меня есть три экземпляра.

– Всего два, – сказала она, протягивая ему книги, – Одну, должно быть, уже продали.

– Аллилуйя, – Джек усмехнулся. Он достал ручку и написал на форзаце каждой из книг: "С наилучшими пожеланиями. Джек Йоук."

– Спасибо, мисс...

– Тиш Сэмьюэлз.

Он вернул ей книги и проследил взглядом за ее рукой, когда она ставила книги на полку. Обручального кольца не было.

– Как давно живете в Вашингтоне, мистер Йоук?

– Без малого три года. Приехал сюда из Луисвилла, Кентукки, работал там в газете.

– Нравится город?

– Ничего, интересный, – сказал он. Действительно, город ему нравился. Обычно, а сейчас ему не хотелось об этом говорить, он объяснял это тем, что город напоминал ему огромный научно-исследовательский медицинский центр, в котором сосредоточились все образцы – по одному, а то и по нескольку – заболеваний, поразивших политические круги: имя им – алчность, амбициозность, эгоизм и своекорыстие, некомпетентность и глупость, двуличность, лживость, похоть, бедность и богатство. В Вашингтоне они в избытке. И все в чистейшем виде, у каждого на виду, пожалуйста, изучай, были бы желание и интерес. Вашингтон – это Эльдорадо для хитрых и дерзких, для всех этих ярко выраженных воров и мошенников, хоть в офисе, а хоть на улице, и каждый молится своему Богу.

– А скажите-ка, Тиш, завтра я приглашен на вечеринку, как вы смотрите на то, чтобы пойти со мной? Я могу заехать за вами после работы или...

Она возвратилась за стойку и смущенно улыбнулась ему в ответ.

– Спасибо, мистер Йоук, но, думаю, навряд ли.

Джек перегнулся через витрину и посмотрел ей прямо в глаза.

– Я занимаюсь в Джорджтаунском университете и завтра мой преподаватель дает банкет в честь окончания семестра. Ребята из группы не так уж хорошо знают друг друга, это, скорее, вечер знакомства для всех. Все очень прилично. Мне действительно будет очень приятно, если вы составите мне компанию.

– Что вы изучаете?

– Испанский язык.

Ее улыбка стала шире.

– В субботу я закрываю в пять.

– Тогда до встречи. Мы перекусим где-нибудь, а затем на вечеринку.

Йоук действительно изучал испанский. Он не терял надежды уйти из отдела новостей и уехать куда-нибудь в Латинскую Америку от иностранного отдела. Это позволит ему, думал он, покончить с бесконечной скукой последних лет. В их отделе на каждый материал приходилось по нескольку репортеров, и не каждая заметка попадала на первую полосу.

– И сколько ты книг подписал, пару дюжин? – спросил его Дорган из машины.

– Не-а, у нее было только две.

– Если на две ты тратишь столько времени, лучше не пиши бестселлеров.

* * *

К восьми вечера Джек Йоук кое-что узнал. Имя погибшего Уолтера П. Харрингтона никогда не упоминалось ни в одной из статей "Пост". Полиция привезла его жену для опознания. Она узнала бумажник мужа и обручальное кольцо. В результате его имя и адрес официально сообщили прессе.

Кляня себя за то, что обратился к своему источнику в Департаменте автотранспорта штата Мэриленд, чем вызвал рецидив посягательств на билеты на матч "Краснокожих", Йоук написал все, что знал (а знал он немного), но постарался изложить все подробности, которые были ему известны. Отправив статью электронной почтой редактору, он занялся подсчетом своих долгов. В конечном итоге он пришел к выводу, что двух пар билетов на матчи команды на родном поле будет достаточно. Насчет билетов у него была возможность – одна знакомая вдова, муж которой в свое время накупил сезонных абонементов, когда "Краснокожие" еще не пользовались такой популярностью.

Она их периодически обновляла, видно, в память мужа, но сама практически никогда не ходила.

Йоук как раз стоял у стола редактора, когда влетел один из местных репортеров с распечаткой сообщения, полученного по электронной почте, которое он прочел у себя на компьютере.

– Послушайте, парни. Колумбийцы только что схватили Чано Альдану, большого босса Медельинского картеля. Они намерены выдать его сегодня вечером.

Йоук слегка присвистнул.

– Где они собираются его держать? – спросил редактор.

– Место не названо. ВВС послали за ним самолет в Боготу. Его привезут в Майами и передадут в руки американского правосудия. А что дальше – они молчат.

– Думаю, теперь все ясно, – сказал Йоук, ни к кому не обращаясь, в то время как местный репортер поспешил обратно.

– Это будет бомба, – добавил он, оглядывая комнату в поисках Оттмара Мергенталера, политического обозревателя, с которым он, не переставая, спорил о наркотиках. Мергенталера нигде не было.

Как обычно, подумал Йоук. Мергенталер верил и постоянно нудел о том, что для прекращения незаконной торговли наркотиками достаточно усилить соответствующим образом традиционное законодательство и энергично его применять. Йоук с ним не соглашался, полагая, что полиция и суд даже теоретически не имеют шансов на успех в борьбе с наркосиндикатами, которых он сравнивал с жирными ненасытными пиявками, сосущими кровь умирающей жертвы. Словесные баталии между талантливым новичком, Йоуком, и его оппонентом, умудренным тридцатилетним журналистским опытом, не мешали дружбе. Они искренне симпатизировали друг другу.

Споря таким образом с отсутствующим противником, Йоук продолжал осматривать репортерскую "Пост". Здесь работали образованные, информированные, независимо мыслящие люди, каждый из которых в душе считал Вашингтон центром Вселенной, а "Пост" – осью, вокруг которой она вращается.

"Пост" да еще "Нью-Йорк таймс" были точками притяжения, куда стремились журналисты, по крайней мере наделенные честолюбием, думал Йоук. А его честолюбия хватило бы на двадцать человек.

В то время как Джек Йоук и фотограф направлялись в Кейтонсвилл, чтобы побеседовать с соседями Харрингтона, а если удастся, то и с его вдовой, Винни Пиош и Тони Ансельмо завершили трапезу и, выйдя из ресторана, окунулись во мрак вечернего Вашингтона.

До гаража они шли пешком. "Ночная бабочка" на углу, увидев, что они направляются в ее сторону, сделала шаг навстречу, но, взглянув в лицо Винни, внезапно передумала. Тони знал Винни довольно хорошо, и его взгляд тоже. От его взгляда вода замерзала.

Сев в машину, они направились в другой гараж, в Арлингтон. Там у ворот они посигналили, и через секунду двери отворились.

Толстяк из гаража курил вонючую сигару. Он протянул им пару ключей от старого, десятилетней давности, "форда". Одним из ключей Тони открыл багажник. Внутри лежал обрез помпового ружья двенадцатого калибра, в коробке двадцать пять патронов, заряженных картечью, резиновые хирургические перчатки и пара девятимиллиметровых пистолетов. Прежде чем дотронуться до оружия или автомобиля, они натянули резиновые перчатки.

Винни только глянул на пистолеты, но даже не прикоснулся к ним. Тони взял один, проверил магазин, посмотрел, есть ли патрон в стволе. В это время его напарник аккуратно зарядил обрез, а затем положил еще пять патронов в правый карман куртки.

Тони уселся за руль и повернул ключ зажигания. Двигатель запустился с прлоборота, стрелка прибора показывала, что бак полный. Двигатель работал на холостом ходу, пока Винни располагался на пассажирском сиденье. Обрез он положил себе на колени, стволом к двери.

Ансельмо кивнул любителю сигар, тот нажал кнопку и открыл ворота.

– Хорошая машина, – сказал Тони. Винни промолчал. Весь свой словарный запас он израсходовал еще за обедом, кивая и поддакивая Тони, когда тот комментировал еду или погоду.

Внешне Винни похож на африканского кабана-бородавочника, снова отметил про себя Тони. Они ехали по мосту Франциска Скотта назад, в Вашингтон. Вряд ли найдется еще такой громила более пролетарского вида. Все эти годы, если кому-то нужно было, чтобы заказ был обязательно выполнен, и без осложнений, всегда посылали за Винни. Он был надежным или заставлял всех верить в это. Последнее время он ... не то чтобы сдал, ... но немного утратил самоконтроль, он был на грани того, чтобы сойти с катушек. Вот почему потребовался Тони. "Следи, чтобы все было в порядке, Тони".

Они припарковались в сотне футов от нужного дома, в квартале восточнее Вермонта, в миле или что-то около этого на северо-восток от центра города. Тони потушил свет и заглушил двигатель. Оба сидели молча, глядя на редкие автомобили, которые проезжали мимо, дребезжа на ухабах.

Уличные фонари бросали тусклый свет на припаркованные автомобили и дома с крылечками и цветочными горшками в окнах. Здесь было почти как дома, уютно, не то что на окраинах, с луговинами и парками, похожими на лес, где многочисленные тропинки вились, уводя неизвестно куда.

Тони посмотрел на часы. Ждать еще минут тридцать. Винни погладил обрез. Тони слегка повернул зеркало заднего вида, затем поправил мотню и опустился пониже на сиденье.

Спустя двадцать шесть минут подъехало желтое такси. В боковое зеркало Тони видел, как зажглись тормозные огни и машина остановилась посредине квартала.

– Это они, – сказал он и запустил мотор. – Не забудь, бабу не трогать.

– Да, я помню.

Винни выбрался из машины и тихо толкнул дверцу. Щелкнул замок. Обрез он держал, опустив его вниз вдоль правой ноги и чуть сзади, и ждал.

Тони видел, как из такси вышли двое, мужчина и женщина, такси отъехало. Винни двинулся через улицу.

На улице не было ни души. Ветер усиливался, становилось холодно. Тони, повернувшись, смотрел, как Винни пересекал улицу, направляясь к парочке, остановившейся на крыльце. Женщина рылась в своей сумочке.

Винни остановился на тротуаре в пятнадцати футах от них, поднял обрез и, когда мужчина начал поворачиваться в его сторону, выстрелил.

Мужчина отклонился назад, и Винни выстрелил снова, когда тот стал оседать.

Он упал на тротуар позади крыльца. Винни обошел крыльцо и выстрелил в него еще три раза.

Звуки выстрелов были похожи на щелканье хлыста, громкие даже здесь. Женщина стояла на крыльце и смотрела.

Пауза, затем еще один выстрел, на тон ниже.

Теперь Винни возвращался, убирая свой "кольт" 45-го калибра в кобуру под мышкой. Обрез он держал стволом вниз у левой ноги.

Ансельмо вырулил со стоянки и ждал.

Винни Пиош шел, не торопясь. В домах зажигался свет, окна открывались, высовывались любопытные. Вверх он не смотрел. Он открыл дверцу машины и уселся на свое место. Тони не спеша включил передачу, и они поехали.

Перед тем как свернуть за угол, Тони Ансельмо посмотрел в зеркало. Женщина, глядя вниз на убитого, открывала дверь своего дома. Н-да... ей достаточно заплатили, и она прекрасно знала, что должно случиться.

Глава 2

Самолет летел из аэропорта Даллас – Форт-Уэрт. Генри Чарон сидел у иллюминатора, разглядывая проплывавший внизу пейзаж и причудливые фигуры многочисленных облаков. Молодой адвокат в соседнем кресле, с аккуратно уложенными волосами и золотыми запонками, углубился в чтение каких-то документов. Он едва взглянул на Чарона при посадке и тут же позабыл про него.

Мало кто поначалу обращал внимание на Чарона. И ему это нравилось. На протяжении всей его жизни люди как бы не замечали его, глядя то мимо, то сквозь него. Среднего роста, мускулистый, ни грамма жира, хотя у большинства мужчин он уже появляется к сорока годам, Генри Чарон обладал абсолютно неприметной внешностью – взгляду зацепиться не за что. В детстве он был тихим мальчиком, о котором забывали учителя, а девочки не интересовались. Он никогда не участвовал в играх, только наблюдал, как играют другие. Один из учителей, который все-таки обратил на него внимание, назвал его слегка заторможенным, что заставило Чарона еще больше уйти в себя, укрывшись от окружающего мира, как в скорлупе, которую он создал уже тогда.

Но он не был заторможенным. Вовсе нет. Генри Чарон по уровню развития был где-то выше среднего, к тому же он был одаренным наблюдателем. У большинства его приятелей, Генри давно это подметил, порой самые простые и банальные вещи вызывали удивление и восхищение. Давным-давно Генри сделал вывод, что большинство людей – скучнейшие типы.

Несмотря на то, что адвокат с соседнего кресла проигнорировал его компанию, Чарон внимательно его разглядел. Предложи ему кто-нибудь описать одежду адвоката вплоть до узора на запонках, это не составило бы для него труда, даже отсутствие пластмассового наконечника на шнурке ботинка не укрылось от его внимания.

Он запомнил лицо адвоката и смог бы его узнать, если бы пришлось еще раз где-нибудь встретиться. Это умение Чарон отшлифовал до мастерства. Он был охотником. Лица людей составляли его капитал.

Конечно, он не всегда этим занимался. Когда мысль об этом приходила ему в голову, лица окружавших его людей автоматически откладывались в памяти.

Он вырос на плохоньком ранчо у подножия гор Сангре-де-Кристо в Нью-Мексико. Мать умерла, когда ему было три года, а отец – когда Генри исполнилось двадцать четыре. Единственный ребенок в семье, Чарон унаследовал фамильное гнездо. Бывало, неделями он не встречал ни души. На ранчо он делал только самое необходимое, ухаживал за скотом, когда требовалось, а в остальное время, сезон ли, нет, – охотился.

С двенадцати лет Генри Чарон браконьерничал круглый год. Он ни разу не попадался властям, хоть и был под подозрением и его, что называется, "пасли".

Падение цен на скот в конце 1970-х и поломка двигателя старенького пикапа изменили его жизнь. Банкир из Санта-Фе выложил карты на стол. Если Чарон не придумает, как дополнительно заработать денег, он однозначно потеряет свое ранчо. Так Генри Чарон стал проводником у охотников. Он дал объявление в газетах Лос-Анджелеса и Далласа и получил столько предложений, что некоторым пришлось отказать.

Несмотря на неразговорчивость и замкнутость, Чарон быстро добился успеха на новом поприще. Опекаемые им охотники всегда были при трофеях, и немалых. Когда кому-либо из его подопечных с новенькой, сверкающей и очень дорогой винтовкой требовалась помощь, чтобы завалить оленя или лося, треск ружья Чарона калибра 30-30 практически незаметно тонул в раскатах "магнума"^[3]. Истории об успешной охоте быстро распространялись по салонам и клубам Техаса и южной Калифорнии. Чарон тут же взвинтил цены от просто высоких до умопомрачительных, и тем не менее очередь к нему была расписана на годы вперед.

События, изменившие его жизнь, произошли в 1984 году, вечером, накануне дня закрытия охоты на лося. Он пил кофе у костра вместе со своим клиентом, который на этот раз приехал один, но без разговоров заплатил как за четверых. Это был его третий сезон.

Клиент искал кого-нибудь, кто мог бы убить человека. Он, конечно же, не сказал об этом напрямик, но весь его разговор сводился именно к этому. Он не просил Чарона выполнить эту работу, но из его слов, без всяких сомнений, следовало, что смерть одного из членов правления банка клиента стоила бы пятьдесят тысяч долларов, без вопросов.

На следующее утро клиент получил своего лося, и Чарон проводил его на вечерний шестичасовой самолет до Санта-Фе.

Заинтригованный, Чарон думал об этом всю неделю. На самом деле, ведь если подумать, это – охота, а охота – единственное, в чем он преуспел. В койце концов он уложил сумку и отправился в Техас.

Все было до смешного просто. Три дня наблюдений показали, что объект всегда ездил на работу на своем черном "БМВ" по одному и тому же маршруту. Чарон отправился домой. В шкафу он выбрал винтовку, оставшуюся от одного из прежних клиентов, которую тот привез в позапрошлом году как запасную.

Спустя три дня в Арлингтоне, Техас, объект настигла мгновенная смерть от пули в голову, когда он направлялся на работу. Полиция установила, что выстрел, по-видимому, был произведен из района свалки, которая находилась почти в ста пятидесяти ярдах, в момент, когда машина жертвы остановилась перед светофором. Свидетелей не было. Тщательный осмотр свалки результатов не дал. С помощью ФБР удалось выявить в качестве потенциальных подозреваемых несколько десятков бывших военных снайперов. Их всех по отдельности допросили, проверили алиби, все бесполезно. Преступление осталось нераскрытым.

Деньги прибыли в Сангре-де-Кристо по почте спустя две недели, в картонной коробке без обратного адреса.

Сам банкир еще пару раз приезжал на ранчо поохотиться. Это был тучный мужчина, лет под шестьдесят, обутый в сделанные по заказу ковбойские башмаки из крокодиловой кожи. Он сидел на веранде в старой качалке, смотрел на причудливые очертания гор на фоне голубого неба и говорил о том, как сложно стало жить в Техасе с той самой поры, когда здесь открылся нефтяной бизнес. Каждый раз он называл имена людей, связанных с банковским делом в районе Далласа – Форт-Уэрта. Один впоследствии утонул во время рыбной ловли в Гондурасе, а с другим, по-видимому, произошел несчастный случай: однажды вечером, оставшись дома один, он застрелился из "люгера"^[4] – семейной реликвии, которую его отец привез со второй мировой войны.

В свой последний приезд клиент привез с собой приятеля, представил его, а сам уселся в "мерседес" и укатил вниз по разбитой грунтовой дороге, оставляя позади клубы пыли. Новичка звали Тассоун. Из Лас-Вегаса, как сказал банкир.

Тассоун был столь же худ, сколь его приятель толст. Он с каменным лицом осмотрел дом и участок, а затем удобно устроился на веранде.

– Здесь дьявольски тихо, – заключил он.

Чарон кивнул, чтобы поддержать разговор. Тот медленно и внимательно осматривал вершины холмов.

– Слышал, у тебя талант.

Чарон еще раз бросил взгляд на развилку, где дорога от ранчо примыкала к шоссе. Он пожал плечами. Тассоун положил ноги на балюстраду.

– При таком таланте можно неплохо существовать, – сказал Тассоун. Когда Чарон не ответил, тот добавил: – Если остаться в живых.

Чарон сидел на балюстраде, поставив на нее одну ногу и обхватив ее руками. Он бросил взгляд на Тассоуна.

– И если хватит ума, – сказал человек в кресле.

Чарон смерил посетителя взглядом.

– Почему бы вам не вынуть ваш пистолет из плечевой кобуры и не положить его на пол? – сказал затем он.

– А если нет?

В одно мгновение Чарон выпрямился, как отпущенная пружина, правой рукой выхватил из-за голенища охотничий нож и бросился к креслу. Прежде чем Тассоун успел вымолвить слово, нож уперся в его горло, а лицо Чарона оказалось в дюйме от лица гостя.

– А если нет, я похороню тебя прямо здесь.

– А Свит? – Свитом звали банкира из Техаса. – Он знает, что я здесь.

– Свит последует в ту же яму. Его нетрудно будет разыскать. Он отъехал всего-то милю и остановился. Сидит и ждет тебя там.

– Сунь руку под плащ и возьми пистолет сам.

Именно так Чарон и поступил, а затем отошел назад к балюстраде. Это был небольшой самозарядный пистолет, "вальтер" 38-го калибра. Он освободил магазин от патронов, вынул патрон из ствола, а пистолет бросил обратно Тассоуну.

Не сводя с Чарона глаз, Тассоун засунул пистолет в кобуру.

– Как ты догадался, что Свит не уехал?

– Дорога ведет вон к той развилке, – Чарон слегка кивнул головой, – я посмотрел, пыли там не было видно. Перед развилкой есть лужайка под тополем, даже в это время года там не пересыхает ручей. Вот там в тени он и сидит в ожидании тебя.

– А может, он бродит вокруг, чтобы тебя пристрелить? Может, он решил, что ты свое отработал и больше не нужен?

– Свит не дурак. Я ходил с ним на охоту. Он прекрасно знает, что у него нет и шанса из ста обыграть меня в мою игру, на моей территории. Возможно, вы кого-то оставили по пути сюда, кого-то покруче, чем Свит. Вот я и смотрю. Вон то стадо, что на склоне перед домом, эти животные на три четверти одичали, но никакого беспокойства не проявляют. За домом – возможно, но там фазаны, я видел, как они прилетели туда перед вашим приездом.

Тассоун огляделся, будто увидел все в первый раз.

– В городе все иначе. Там нет пугливых коров и коровьего навоза, нет и фазанов. Думаешь, справишься? – спросил он секунду спустя.

– Принцип тот же.

Посетитель положил ногу на ногу и откинулся в кресле. Он вынул пачку сигарет и прикурил одну.

– У меня есть тебе деловое предложение.

Через час он уже шел по дороге в сторону машины ожидавшего его Свита.

Больше Чарон не встречал Свита. С тех пор прошло три года, три напряженных года.

* * *

В полдень, когда самолет сел, Чарон достал свою сумку с верхней полки и присоединился к людской массе, суетившейся в проходе. Стюардесса в дверях проводила его бессмысленным "спасибо", тут же переведя взгляд на человека за его спиной. Как всегда никем не замеченный, Чарон следом за адвокатом вошел в здание аэропорта.

Чарон двигался вместе с толпой, не быстро и не медленно, все время рыская взглядом. Он миновал стоянку такси перед зданием аэропорта и направился к автобусной остановке, а затем внезапно передумал, увидев ярдах в ста станцию метро.

Изучив карту метрополитена, он купил билет и через некоторое время уже сидел у окна в поезде желтой линии.

Во втором по счету отеле он нашел однокомнатный номер. Зарегистрировавшись под фальшивым именем, он заплатил наличными за четыре дня вперед. Ему даже не пришлось предъявлять свое фальшивое водительское удостоверение или кредитную карточку.

Оставив сумку в номере, а ключ сунув в карман, Чарон вышел на улицу. Он бродил вокруг, читал вывески, изредка сверяясь с планом города. Примерно через час он оказался в Лафайет-парке, через дорогу от Белого дома.

Было градусов пятнадцать, и Чарон чувствовал себя прекрасно. Он присел на скамейку и стал наблюдать за белками. Увидев это, одна из них замерла в нескольких футах от него.

– Извини, – пробормотал он с искренней интонацией в голосе. – Сегодня для тебя ничего нет.

Через некоторое время он направился к южной оконечности парка.

На тротуаре стояло четыре складных щита, обращенных лицевой стороной к Белому дому. "За мир без ядерного оружия", – гласили надписи на них. Два пожилых хиппи в сандалиях толклись рядом.

Напротив, через бульвар с восьмирядным движением, обрамленный с обеих сторон деревьями и десятиметровой черной кованой оградой, стоял Белый дом, похожий на декорацию из "Унесенных ветром". Его классический стиль казался здесь совсем неуместным, среди зданий из стекла и бетона, разбегавшихся в разные стороны от него.

Вдоль тротуара тянулась ограда из бетонных столбиков, скрепленных вверху массивной железной цепью. Как правильно предположил Генри Чарон, предназначалась она для защиты от начиненных взрывчаткой автомобилей террористов. Такая же баррикада была воздвигнута перед воротами на въезде в Белый дом, вправо и влево от них, и дальше за угол.

На тротуаре толпились туристы. Они фотографировали друг друга на фоне Белого дома. Большинство из них, по крайней мере половина, были японцы.

Тут же на тротуаре стоял полицейский мотоцикл, "кавасаки CSR 350"; на нем, спиной к забору, сидел патрульный, разбирая какие-то бумаги.

Чарон подошел поближе, чтобы разглядеть его форму. Черные брюки с голубыми полосами вдоль бедер, белая рубашка, как обычно, портативная радиостанция, дубинка и пистолет. Нашивка на плече гласила: "Полиция парка, США".

– А где же "харлей"?^[5] – обратился к полицейскому какой-то человек, стоявший позади Чарона.

– Они у нас тоже есть, – не поднимая глаз ответил полицейский.

Чарон двинулся дальше на восток, затем повернул за угол у здания Министерства финансов и пошел на юг вдоль ограды. Разглядывая здание, он увидел охранников, в своих будочках, деревья и цветы, дорогу, ведущую ко входу, где в тени навеса, кого-то ожидая, стоял черный лимузин.

Он повернул на запад в направлении обширной лужайки в форме эллипса. Мимо спешили туристы, не обращая на него внимания. Незаметный человек, почти невидимка, нашел себе удобное местечко, чтобы посидеть и понаблюдать за людьми.

* * *

В Белом доме Генеральный прокурор встречался с главой администрации Президента Уильямом С. Дорфманом, которого он ненавидел.

Дорфман был политиком высокого класса, высокомерным, надменным, самоуверенным. Человек недюжинного ума, он не терпел людей менее одаренных, чем сам. Бывший губернатор одного из штатов Среднего Запада, Дорфман проявил себя в свое время и как удачливый предприниматель, и как профессор колледжа. Казалось, он обладал шестым чувством, потому что всегда находил именно тот аргумент, который производил наибольшее впечатление на аудиторию.

Чего Дорфману не хватало, – в этом Генеральный прокурор был абсолютно уверен, – так это ощущения грани между добром и злом. Политическая целесообразность момента для Дорфмана всегда была решающей.

Настоящим изъяном в душе Дорфмана Генеральный прокурор считал его отношение к людям как к частичкам однородной массы, толпе, которой можно манипулировать по своему желанию. Среди своих по службе Генеральный прокурор называл Дорфмана "флюгером". Для главы администрации у него было припасено несколько еще менее уважительных эпитетов, но их он употреблял только в частной беседе, поскольку Генеральный прокурор был старомодным джентльменом.

Другие среди вашингтонских чиновников были менее щепетильны. За два года пребывания в Белом доме Дорфман успел нажить невообразимое количество врагов. Одно из наиболее достойных внимания высказываний, получивших распространение в политических кругах, принадлежало сенатору, который считал, что глава администрации его подставил: "Дорфман – гений от рождения, лжец по натуре и политик по призванию".

Именно сейчас, когда Генеральный прокурор Гидеон Коэн слушал Уилла Дорфмана, это высказывание сенатора пришло ему в голову.

– А что будет, если этого парня оправдают? – второй раз спросил Дорфман.

– Не оправдают, – резко ответил Генеральный прокурор. Он все время ловил себя на том, что разговаривает с Дорфманом в довольно резкой манере.

– Дюжина отставных калек и безработных уборщиц в суде присяжных, эти люди – прыщи на ровном месте, они никогда не слышали о Чано Альдане или Медельинском картеле, они не читают газет, не смотрят телевидения. Да адвокаты не пропустят в это жюри никого, кто хотя бы знает, где находится эта Колумбия. Когда такие члены жюри в конце концов поймут, в чем дело, они в штаны наделают от страха.

– Система суда присяжных проверена веками. Они выполнят свой долг.

Дорфман хмыкнул и пододвинул к себе календарь, стоявший на столе. Он посмотрел на вазу со свежесрезанными цветами, которые ему ставили на стол каждое утро, – одна из привилегий Белого дома – и набрал полную горсть шоколадного драже из конфетницы, стоявшей рядом. Он никогда не предлагал конфеты посетителям.

– Вы действительно верите в эту чепуху?

Коэн действительно верил в суд присяжных. Он знал, что спокойное величие совещательной комнаты, высокое звание члена суда, серьезность процедуры и возможные последствия для подсудимого – все это производит впечатление на присяжных, большинство из которых, действительно, скромные труженики. И все-таки именно честные граждане, которые чувствуют свою ответственность, являются опорой государства. Этого пессимистам вроде Дорфмана не понять. Коэн посмотрел на часы.

Дорфман чихнул, прикрывшись ладонью. Гидеон Коэн был одним из тех выпускников Гарварда, которые рождены на деньгах, он всю свою молодость провел в крупной нью-йоркской юридической фирме. Парень, который отказался от восьми – девяти сотен тысяч ежегодного дохода ради того, чтобы благородно протирать штаны в правительственном кабинете. Ему нравилось на приемах разглагольствовать в своем кругу о принесенных им финансовых жертвах. Коэн был внушительной занозой в заднице консерваторов. Всем своим поведением он ясно давал понять, что Дорфману не доверили бы даже чистить дверные ручки в нью-йоркской фирме Коэна.

Когда Коэн в третий раз посмотрел на часы, Дорфман встал и направился к двери, чтобы вызвать секретаря. Обойдя Коэна, он скрылся за дверью.

Оставшись один в огромном, обитом плюшем кабинете Дорфмана, Гидеон Коэн позволил себе получше рассмотреть три подлинные картины кисти Уинслоу Хоумера, висевшие на стене, и задержал взгляд на бронзовой статуэтке работы Фредерика Ремингтона, изображавшей наездника на дикой лошади, который, казалось, вот-вот взлетит, тоже оригинале. Еще одно украшение, довольно безвкусное, если вы смогли оценить высокое положение человека, который пристроил свою пухлую задницу в мягкое кожаное кресло главы администрации. Живопись и бронза принадлежали правительству США, Коэн это знал. Еще дюжине самых высокопоставленных чиновников Белого дома было позволено выбирать для себя все, что могло бы радовать глаз, когда они рьяно несут службу у ног хозяина. К сожалению, все это должно вернуться в музей, как только избиратели или сам Президент возвратят апостолов к их частной жизни.

О, власть, подумал Коэн с раздражением, какая ты продажная девка!

Он услышал, как сзади Дорфман назвал его имя.

Три минуты спустя в Овальном кабинете Дорфман уже устраивался в кожаном кресле, тогда как Коэн обменивался рукопожатием с Президентом. Во второй половине дня Джордж Буш намеревался отбыть в Кеннебанкпорт на отдых. Он собирался лететь в Мэн сразу по окончании этой встречи, на которой так настаивал Коэн.

– Опять наркокороль? – произнес Президент, усаживаясь рядом с Коэном.

– Да, сэр, картель, как обычно, шлет из Колумбии угрозы, и сенаторы Флориды в панике.

– Я только что разговаривал с тамошним губернатором. Он не хочет, чтобы суд состоялся во Флориде, где бы то ни было во Флориде.

– Вы читали утренние газеты?

– Мергенталер опять оседлал своего любимого конька, – поморщился Президент.

В своей статье, опубликованной в утренних газетах, Оттмар Мергенталер настаивал, что, поскольку наркотики стали общенациональной проблемой, суд над Чано Альданой должен состояться в Вашингтоне. Он также намекал, и довольно язвительно, на то, что администрация Буша, скрывая это от общественности, вовсе не горит желанием объявлять войну наркобизнесу.

– Представляю реакцию Боба Черри, – сказал Буш (Черри был сенатором от Флориды). – Несомненно, он высказал все, что думает об этом обозревателе.

– Я думаю, что нам следует доставить Альдану сюда, в Вашингтон, – сказал Коэн. – Мы сможем обеспечить проведение суда при помощи ФБР, вынести приговор и никому не причинить вреда.

– Уилл? – обратился Президент к главе своей администрации.

– С политической точки зрения это выгодно, если сделаем все, как надо, здесь, в Вашингтоне, перед Богом и людьми. Это будет сигналом для Пеории, что у нас серьезные намерения, несмотря на статью Мергенталера. Укрепит наши позиции в Колумбии. Но – и это чертовски важно – если он будет приговорен.

– Что ты думаешь по этому поводу, Гид? – Президент перевел взгляд на Генерального прокурора. – Если этот парень прорвется через флажки, то лучше пусть такое случится во Флориде.

– А если он прорвется, мы всегда сможем послать Генерального прокурора с объяснениями во Флориду, – вкрадчиво произнес Дорфман и улыбнулся Коэну.

– Чано Альдана получит свой приговор, – с нажимом произнес Гидеон Коэн.

– Окружной суд приговорил Рейфула Эдмондса. – Молодой Эдмондс возглавлял преступный синдикат, распространявший в районе Вашингтона до двухсот килограммов крэка^[6] в неделю, это примерно тридцать процентов от дела. – Суд приговорит и Альдану. Если этого не случится, вы можете уволить вашего Генерального прокурора.

– Возможно, придется, – многозначительно произнес Дорфман, не сводя глаз с Коэна. – Но что нам даст этот приговор? Когда Эдмондса отправили в тюрьму, цены на кокаин даже не изменились. Наркотики продолжали поступать. Люди не дураки, они все понимают!

– Борьба с наркотиками – это смоляной бычок, политический динамит. Чем больше я в это влезаю, тем больше людей желают видеть ощутимые результаты. Вы с Беннетом заставляете меня серьезно рисковать ради малой выгоды, в то время как все твердят, что ситуация с наркотиками становится хуже, а не лучше. То, что мы делаем, – все равно что мочиться на лесной пожар. – Буш подвигал бровями вверх-вниз.

– Политическое поражение дорого обходится, Гид.

– Я понимаю, мистер Президент. Мы говорили...

– Что мы должны сделать, чтобы разрешить эту проблему, я имею в виду – окончательно разрешить?

Гидеон Коэн глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

– Отменить Четвертую поправку или узаконить наркотики. Другого выбора нет.

Дорфман вскочил с кресла.

– Ради всего святого – вы что, с ума сошли? – прорычал он. – О Боже...

Буш сделал жест рукой, успокаивая главу администрации.

– Если Чано Альдана будет приговорен, это повлияет на решение проблемы?

– На дипломатическом уровне – да. В моральном плане – я надеюсь. Но...

– Повлияет ли приговор непосредственно на количество наркотиков, поступающих в США? – требовательно спросил Дорфман.

– Нет, – ответил Коэн снисходительно, давая выход накопившемуся раздражению. – Приговор убийце не предотвратит убийств вообще. Но убийцы должны быть отданы под суд, потому что цивилизованное общество не может мириться с убийством. Они должны понести наказание, где бы то ни было и когда бы то ни было.

– Война с наркотиками сродни войне с ветряными мельницами, – резонно заметил Дорфман, вновь усевшись в кресло. – Отмена Четвертой поправки, легализация наркотиков... – Он медленно покачал головой. – Мы должны предпринять позитивные шаги, это правда, но Президент не может выступить в роли праздного болтуна, проявить свою некомпетентность. Такого греха избиратели ему не простят. Помните Джимми Картера? – В его голосе появились твердые нотки. – Президент не должен поддерживать решения в пользу наркотиков. Иначе его под улюлюканье изгонят из собственного кабинета.

– Я не сторонник политического харакири, – устало произнес Коэн. – Я просто хочу выдернуть этого наркокороля сюда, где мы сможем обеспечить должную безопасность судебного разбирательства и избежать каких-либо инцидентов. Мы должны гарантировать, что членов суда никто не тронет, они должны чувствовать себя в безопасности. Мы добьемся приговора.

– Хотелось бы, – саркастически заметил Дорфман.

– Уилл, вы постоянно твердили, что все, что нам необходимо, – это больше полицейских, больше судей, больше тюрем, – сказал Коэн, давая выход накопившейся злости. – "Оставьте программы реабилитации и семинары по предупреждению наркомании демократам", – говорили вы. Прекрасно. Теперь мы должны засадить Альдану в тюрьму. Вот куда завела нас ваша политика. У нас нет выбора.

– Я же не предлагаю его отпустить, – проворчал Дорфман. – Я хочу знать, тот ли вы человек, кто посадит его в клетку.

Президент замахал на них руками и встал.

– Я не думаю, что испытаю восторг, когда придется извиняться перед этим субъектом и покупать ему билет на самолет до Медельина. Доставьте Альдану в Вашингтон. Но сделайте это от своего имени, Гид. Мне нужно на вертолет. – Он остановился у двери. – Гид?

– Да, сэр.

– Не произносите речей по поводу отмены Четвертой поправки. Пожалуйста.

Коэн кивнул.

– Все охвачены паникой. Тэд Кеннеди говорит, что курение ведет к наркомании. А эта деловая, как веник, конгрессменка – Стрейдер – хочет расставить национальную гвардию в Вашингтоне на каждом углу. Еще кто-то хочет отправить всех наркоманов в армию. Один политический обозреватель из Денвера предлагает, чтобы мы вторглись в Колумбию – я не шучу, – будто и не было Вьетнама. – Буш открыл дверь и придержал ее. – Пожалуй, нам следует собрать в армии всех наркоманов и отправить их в Колумбию.

Дорфман хихикнул.

– Вы хороший Генеральный прокурор, Гид. Я хочу, чтобы вы еще раз все продумали. Только не паникуйте.

Коэн кивнул еще раз, Президент вышел и закрыл за собой дверь.

* * *

Генри Чарону потребовалось минут двадцать, чтобы обойти окрестности Белого дома. С западной стороны от дома, через дорогу, он увидел серое каменное здание вроде мавзолея, на его карте оно было обозначено как здание администрации Президента.

Он стоял и смотрел на него, засунув руки в карманы, когда услышал рокот приближающегося вертолета. Он обернулся. Вертолет летел с юго-востока, снижаясь все больше и больше над крышами домов, пока не повернул и исчез из виду за деревьями позади Белого дома.

Генри направился по тротуару вдоль Белого дома, ища просвет между деревьями и кустами, через который можно было бы разглядеть вертолет. Но тщетно, он не смог его найти. Тогда он остановился и прислушался к звуку двигателей, работавших вхолостую. Замедляя вращение, винты – вуп-вуп-вуп – издавали характерные звуки.

Вертолет пробыл на земле, по часам Чарона, четыре с половиной минуты, затем звук работающего двигателя усилился и постепенно стал перерастать в вой. Через секунду машина показалась над деревьями. Вертолет как бы клюнул носом и двинулся вперед. Продолжая набирать высоту, он накренился и повернул направо, двигатели работали на полную мощность. Было хорошо видно, как позади него дрожит разогретый от работы двигателей воздух.

Машина завершила разворот на юго-восток и продолжала набирать высоту и скорость. В конце концов вертолет скрылся за одним из зданий позади Министерства финансов. За каким? Генри сверился с планом. Не вынимая рук из карманов, он миновал Белый дом, вышел на авеню Конституции и двинулся по ней на восток.

* * *

В шести кварталах севернее, в здании "Вашингтон пост" на Пятнадцатой улице, Джек Йоук напросился на участие в ежедневном совещании редакторов, на котором каждый из них представлял свой отдел – столичный, национальный, зарубежный, спортивный, отдел моды – с материалами, которые, по мнению его работников, претендовали на опубликование в завтрашней газете. Ответственный редактор выбирал из них статьи для первой полосы.

На столе перед каждым креслом лежали стопки листов бумаги с кратким содержанием всех передовых статей для завтрашнего выпуска. В будни ответственный редактор "Пост" Бен Брэдли непременно присутствовал на совещании. На выходные он, Йоук знал это, уезжал на побережье в Мэриленд, кроме случаев, когда его жена Салли устраивала обед или "Краснокожие" играли на своем поле.

Йоук уселся на свое место и принялся за изучение собранных материалов. Вчерашнее убийство на кольцевой автодороге, как, впрочем, и убийство на крыльце поздним вечером того же дня, были включены в подборку происшествий. Обе истории имели необычный поворот. Убийство на кольцевой выглядело как история в стиле Лос-Анджелеса, города насилия, хотя и случилось в Вашингтоне – правительственной вотчине США, а убийца воспользовался винтовкой. Жертвой оказался Уолтер П. Харрингтон, старший кассир кредитно-сберегательного банка "Секонд Потомак". Как рассказали Йоуку соседи, Харрингтон был педантом, имел довольно неприятную, достойную себя жену, но, несмотря на все это, пользовался среди них уважением как честный и трудолюбивый гражданин, сдержанный и никогда не досаждавший соседям.

Инцидент на крыльце походил на бандитскую разборку, но жертва, Джадсон Линкольн, никакого отношения к преступной группе иметь не мог. Утром Йоук два часа висел на телефоне, стараясь выяснить хоть что-то, но ничего не добился. Линкольн владел сетью из десяти банковских учреждений, разбросанных по беднейшим районам города. По крайней мере раз семь за последние двенадцать лет о нем упоминала "Пост" как о подающем надежды местном бизнесмене. Дважды "Пост" помещала его фото.

Как можно из этого сделать что-нибудь новенькое? Джадсон Линкольн, преуспевающий местный бизнесмен, не имеющий отношения к преступным кругам, прошлой ночью пал жертвой наемного убийцы на крыльце дома своей знакомой и у нее на глазах. Великолепно!

Чернокожий, честный, респектабельный шестидесятидвухлетний Джадсон Линкольн развлекался в компании сисястой девахи. Если бы это был его самый большой грех, он, пожалуй, уже сидел бы на небесах и тренькал на арфе. Линкольн как раз возвращался с одной из таких барышень из театра, когда его подстрелили. Может, это его вредная жена все организовала?

Йоук пытался осмыслить все эти неувязки, когда его внимание привлекла забранная в рамку свинцовая наборная доска, висевшая на стене, реликвия "Пост", отрада Брэдли – первая полоса "Пост": НИКСОН УХОДИТ В ОТСТАВКУ.

Вчерашние новости, вздохнул про себя Йоук, изучая рассаживавшихся за столом мужчин и женщин, художественный беспорядок в одежде которых был их характерной чертой. В основном молодежь, всем под тридцать или чуть больше. Агрессивные, самоуверенные выпускники престижных колледжей, они вытеснили своих предшественников – толстых, не выпускавших изо рта сигар, для которых убийство было важнее пребывания Президента у власти. Стала ли новая журналистика лучше старой – спорный вопрос, но обходится она дороже, гораздо дороже – это несомненно. Новое поколение журналистов "Вашингтон Пост" – оба слова с заглавной буквы, таков стиль, – получало раза в два больше репортеров в лоснящихся штанах из эры механических печатных машинок. Кое-кто из этого поколения одевался как пижон – рубашка в полоску, с белым воротничком, дутое пальто, брюки с манжетами. Представляю, как ощерились бы своими сломанными Зубами старые репортеры на этих денди девяностых годов!

А вот появился их предводитель, заместитель главного редактора Джозеф Янгелла. Аккуратно одетый, с модной сединой в волосах, социально определен, человек, который никогда не позволяет себе расслабиться в борьбе за главный приз. Кивая направо и налево, он расположился в своем кресле во главе стола. Как обычно, рукава закатаны, узел галстука ослаблен. К чему ему галстук? Он перешел прямо к делу.

– Этот колумбийский наркоделец – где его собираются судить? Эд? – Янгелла взглянул поверх очков, которые по привычке едва держались на самом кончике его носа.

– Мы пытаемся получить всю информацию. Сенатор Черри против того, чтобы суд состоялся во Флориде, и давит своим авторитетом. Правосудие молчит. У губернатора Флориды сердечный приступ. Из Белого дома ничего не слышно, хотя, по нашим данным, Генеральный прокурор отправился туда час назад, – сказал редактор национального отдела.

– Будут какие-либо заявления?

– Возможно, позже. Ничего определенного.

– Ваши предложения на сегодня?

– Черри и губернатор.

Редактор кивнул. Он углубился в материал.

– Еще один взрыв самолета в Колумбии?

– Да, – ответил редактор зарубежного отдела. – Семьдесят шесть человек убито, пятеро из них американцы. Медельинский картель берет реванш. Месть за выдачу Альданы. Это уже пятый или шестой самолет, который они взорвали за последние два года. Кроме того, вчера они взорвали банк и убили судью. Имеются кое-какие фотографии.

– У нас есть данные опроса, проведенного газетой в Майами, получили по телеграфу, – добавил представитель отдела опроса общественного мнения. – Семьдесят три процента опрошенных против того, чтобы суд над Альданой состоялся в южной Флориде.

– Мы можем провести опрос в Вашингтоне? – спросил Янгелла.

– Потребуется время.

Обсуждение перешло на политические темы, события в Германии, Москве и Будапеште, наводнение в Бангладеш. Они потратили минуту, обсуждая, как спасти ребенка, попавшего в заброшенный колодец в Техасе. История не сходила с экранов телевизоров. Сорок пять секунд ушло на выяснение причин, почему высшие школы выдают дипломы фактически безграмотным.

Ни слова не было сказано о вашингтонских убийствах – материале Джека Йоука. Убийства как убийства, говорил себе Йоук. Для того чтобы известие о твоей смерти попало на первую полосу "Вашингтон пост", нужно определенное везение – попасть под нож какой-нибудь красотки из богатой или известной в политических кругах семьи.

Джозеф Янгелла прочистил горло, чтобы объявить свое решение, как вдруг дверь открылась и просунулась голова сотрудницы из национального отдела.

– Через сорок пять минут состоится пресс-конференция во Дворце правосудия. По слухам, Коэн объявит, что Альдану доставят в Вашингтон для предания суду.

Янгелла кивнул. Взъерошенная голова исчезла и дверь закрылась.

– Тогда все в порядке, – объявил Янгелла. – На первую полосу пойдут доставка наркодельца в Вашингтон, – карандашом он делал пометки напротив каждого материала, который называл, – опрос в Майами, взрыв самолета и насилие в Колумбии, наводнение в Бангладеш, ребенок в колодце, безграмотные выпускники. Фотоснимки самолета и спасательной команды в Техасе. За дело.

Все поднялись и устремились к двери.

* * *

После обеда Чарон купил "Пост" и "Вашингтон таймс" и взял с собой в номер. Был уже десятый час вечера, когда он закончил читать газеты. Генри постоял у окна, глядя на огни города, потянулся и прошел в ванную, чтобы переодеться. Он надел свитер и теплое пальто. В газетах писали, что вечером температура может понизиться до пяти тепла. Выходя, он проверил, захлопнул ли за собой дверь номера.

Глава 3

За дверью слышались голоса. Джек Йоук и его спутница остановились и постучали. Дверь тут же отворилась. На пороге стояла черноволосая, вихрастая, немного неуклюжая девочка лет тринадцати. Она улыбнулась и отступила в сторону, пропуская их внутрь.

– Привет, – сказал Джек.

– Привет, я Эми. Родители там. Выпивка на кухне. – Она говорила быстро, проглатывая окончания.

– Джек Йоук, – он с серьезным видом протянул руку. – А это Тиш Сэмьюэлз.

Девочка смущенно пожала руку и отвела глаза в сторону.

– Очень приятно, – пробормотала она.

Хозяйку они нашли на кухне, та болтала с другими женщинами.

– Миссис Графтон, я Джек Йоук, ваш ученик. А это Тиш Сэмьюэлз, – произнес Йоук, как только хозяйка повернулась к ним.

– Я помню вас, мистер Йоук, вам трудно давалось произношение. – Она протянула Тиш руку. – Спасибо, что зашли. Я вам приготовлю что-нибудь выпить? Закуска в гостиной.

– У вас замечательная квартира, миссис Графтон, – сказала Тиш.

– Зовите меня просто Колли.

Выполнив свои обязанности, Йоук оставил Тиш знакомиться с женщинами, а сам прошел в гостиную. Профессиональным взглядом он окинул присутствовавших. Ребят-однокашников он знал, а их подружек и жен пришлось срочно запоминать. Кое-кто из гостей ему был незнаком. Джек поздоровался, напомнив, как его зовут. Тут он заметил человека, встречи с которым искал давно. Тот стоял, привалившись к стене, с бокалом пива в руках, и слушал собеседника, пониже ростом, с бородкой. Джек кивнул и с улыбкой стал пробираться через толпу.

Человек с бородкой продолжал говорить, не умолкая. До Йоука долетали обрывки фраз: "...Главное, что коммунизм так никогда и не был опробован... аналитики игнорируют... идея до сих пор жива..."

Зажатый в угол, слушатель изредка кивал, часто невпопад. Очки в стальной оправе плотно сидели на носу, который отчетливо выделялся на почти квадратном лице. Его тонкие стриженые волосы были зачесаны прямо назад. На левом виске едва заметно выделялся давнишний неровный шрам. Он скользнул взглядом по лицу Йоука, тот вежливо улыбнулся. В его серых глазах репортер увидел ответный блеск. На лице появилась маска заинтересованности, но она тут же исчезла, стоило ему перевести взгляд на остальных гостей.

– Джек Йоук, – вмешался репортер, протягивая руку.

– Джейк Графтон.

Графтон – статный мужчина шести футов ростом с едва наметившимся брюшком – на вид имел сорок с небольшим. Поговаривали, что в ближайшем будущем он займет высокий пост в ВМС США, если по дороге не споткнется. Будущая звезда журналистики Джек Йоук торил дорожки к людям, которые стремились к овеваемым всеми ветрами вершинам власти. Ему предоставилась возможность выручить Графтона, и Йоук повернулся к его собеседнику.

– Уилсон Конрой.

– О, профессор Конрой, Джорджтаунский университет. Да вы знаменитость.

Профессор не проявил особенной радости по поводу высказанного замечания. Он что-то проворчал и отхлебнул какую-то прозрачную жидкость из своего высокого бокала.

– Политические науки, не так ли? – Йоук знал, что это так. Конрой был отъявленным коммунистом на факультете в Джорджтауне. Пару лет назад по заданию газеты Джек побывал на его занятиях, на которых профессор энергично защищал сталинизм. Дискуссия носила односторонний характер, студенты едва ли могли что-либо противопоставить тщательно подобранным фактам и острому языку профессора. В результате материал, опубликованный в воскресном выпуске "Пост", вызвал очередное выступление общественности, требовавшей уволить профессора. Поток писем, передовиц и обозрений пошатнул было устои академической свободы, газета раскупалась, но только и всего. С полдюжины конгрессменов принялись поучать население, за что поплатились несколькими голосами в своих округах.

Конрой наслаждался ролью революционера и внезапно свалившейся известностью до осени 1989 года, когда коммунистические режимы в Восточной Европе начали рушиться как карточные домики. После этого он упал духом и отказывался давать интервью.

– Да, политические науки, – глаза профессора нервно забегали по толпе гостей, болтавших в обычной для вечеринки манере.

– Скажите, профессор, что вы думаете по поводу последних перестановок в советском Политбюро?

Профессор взглянул прямо в лицо Йоуку. В тот же момент Джейк Графтон легонько тронул Йоука за плечо, отделился от стены и направился к столу с закусками.

– Они предали идею. Они предали единомышленников, которые верили им и поддерживали их.

– Так, по вашему мнению, коммунизм не потерпел поражения?

Губы профессора задрожали.

– Коммунисты стали жадными, они продались за доллары, продали свою мечту американским финансовым воротилам и обманщикам, которые поработили рабочий люд. – Он говорил с пафосом, наполненным горечью.

– А что, если они правы, а вы нет? – спросил Йоук, когда профессор замолчал, чтобы перевести дух.

– Я прав! Я никогда не ошибаюсь! – Его голос задрожал еще больше. – Я прав! – Он отстранился от Йоука, прижав руки к груди. Пустой стакан, лишенный опоры, упал на ковер. – У нас был шанс сделать человечество лучше. У нас был шанс построить новое общество, где все люди – братья, мир трудящихся, свободных от эксплуатации со стороны сильных, жадных, ленивых, которые унаследовали свое богатство, которые...

Теперь все взоры были устремлены на него. Все прочие разговоры прекратились. Конрой не замечал. Он уже кричал в голос.

– ...Эксплуататоры торжествуют. Это самый постыдный миг в истории человечества. – Он охрип, изо рта летела слюна.

– Коммунисты сдались на милость богатых и облеченных властью. Они продали нас в рабство!

Появилась Колли Графтон, положила на плечо профессора руку и зашептала что-то ему в ухо. Глаза Уинстона Конроя закрылись, плечи опустились. Она заботливо увела его из комнаты, подальше от испуганных и недоуменных взглядов гостей.

Все вернулись к прерванным разговорам.

Джек Йоук стоял в одиночестве, все избегали его взглядов. Тиш Сэмьюэлз нигде не было видно. Внезапно почувствовав жажду, он направился на кухню.

Джек стоял у раковины, смешивая себе бурбон с водой, когда на кухню вошел Джейк Графтон.

– Простите, напомните ваше имя.

– Джек Йоук, капитан^[7]. Послушайте, я должен извиниться перед вами и вашей женой. Я не хотел так расстроить Конроя.

– М-да, – Джейк открыл холодильник и достал бутылку пива. Он свернул крышку и сделал глоток.

– Чем вы занимаетесь?

– Репортер в "Вашингтон пост".

Графтон кивнул и сделал еще глоток.

– Ваша жена прекрасно преподает. Я в восторге от ее уроков.

– Она любит преподавание.

– Это видно, когда она в аудитории.

– Слышали что-нибудь сегодня об этом наркодельце из Колумбии, Альдане? Где он закончит свои дни?

– Здесь, в Вашингтоне. Министерство юстиции объявило об этом три или четыре часа назад.

Джейк Графтон вздохнул.

– Думаете, будут проблемы?

– Не удивлюсь, – ответил хозяин. – Пожалуй, каждое поколение имеет своего Калигулу, деспота до мозга костей. У нас это преступники-психопаты, их много больше, чем единицы. Я слышал, что империя Альданы оценивается в четыре миллиарда. Внушительно, да?

– Вы считаете, американское правительство намерено затягивать решение тех проблем, которые уже стоят перед Колумбией?

Джейк Графтон хмыкнул.

– К сожалению, мой магический кристалл ничего не говорит мне по этому поводу. Почему вы занялись испанским, Джек?

– Думал, поможет в работе. – Это было относительной правдой. Джек Йоук взялся за изучение испанского в надежде пробиться в зарубежный отдел, где репортеры со знанием языков пользовались преимуществом. Но до сих пор ему не удалось получить никакой поддержки, чтобы сделать карьеру, поэтому он и пришел на вечеринку по случаю окончания семестра, чтобы встретиться с Джейком Графтоном.

– Может, удастся взять интервью у Альданы в камере.

Графтон пожал плечами.

– Как я понимаю, вы служите в ВМС?

– Да.

– В аппарате Комитета начальников штабов?

– У-гу, – серые глаза за стеклами очков в стальной оправе внимательно посмотрели на Йоука.

Йоук решил спросить наугад.

– Как по-вашему, что случится, когда они привезут Альдану сюда на суд?

Лицо Джейка Графтона ничего не выражало.

– Развлекайтесь, Джек, – бросил он через плечо уже в дверях. Ничего, подумал Йоук, Бог создал мир за шесть дней.

Он услышал стук в дверь и выглянул из кухни, чтобы посмотреть, кто пришел. Дочь хозяев Эми прошла мимо и открыла дверь.

– Привет, красавица. – Вошедшему было лет тридцать, роста примерно пять футов десять дюймов, короткие каштановые волосы и ровные белые зубы. Он вручил Эми коробку, завернутую в рождественскую бумагу. – Тебе от верных поклонников. Радости, счастья и всего прочего.

Девочка взяла сверток и с энтузиазмом его встряхнула.

– На твоем месте я бы так опрометчиво не поступал, – серьезно произнес гость. – Эта штука может ломаться. Жизнь Вселенной, как известно, идет на убыль, Время и Пространство сжимаются, в конечном итоге все деформируется, разрушится и поглотится субстанцией – и камни, и кошки, и дети – все. – Он шумно втянул ртом воздух. – Возможно, и луна сгинет тоже. И пара планет.

Широко улыбаясь, Эми с силой встряхнула сверток еще раз, а затем бросилась на шею пришедшему.

– О, Тоуд, спасибо!

– Это от меня и от Риты. – Он взъерошил ей волосы и легонько ухватил за ухо. – Ну-ка, говори и ей спасибо.

– Скажу-скажу.

Когда Эми убежала, Джек представился.

– Меня зовут Тоуд^[8] Таркингтон, – сообщил гость.

Еще один моряк, с раздражением подумал Джек Йоук, со своими причудами и прозвищами. Интересно, как они называли Графтона.

– Тоуд, да? Готов спорить, ваша матушка испуганно вздрагивает, каждый раз слыша такое!

– Она привыкла. На такие мелочи она не обращает внимания. – Таркингтон беспомощно взмахнул рукой и улыбнулся.

Внезапно Джеку пришло в голову, что ему не нравится этот гладкий и речистый мистер Таркингтон.

– Большинство гражданских не понимают тонкостей военно-морской дружбы, так ведь? Но я нахожу это странным.

Улыбка исчезла с лица Таркингтона. Две-три секунды он смотрел на Йоука, подняв брови.

– Вы выглядите так, будто у вас случился запор.

Прежде чем Йоук успел ответить, Таркингтон уже повернулся к нему спиной.

Спустя полчаса Джек нашел Тиш на балконе среди гостей. Вид отсюда открывался прекрасный, огни города мерцали в холодном воздухе. Вашингтон наслаждался не по сезону долгой осенью. Несмотря на то что несколько раз все же случались холодные утренники, температура, как правило, не опускалась ниже десяти градусов тепла, как в этот вечер. На балконе царило оживление, хотя присутствовавшие то и дело потирали руки от холода, приходилось греться, прижимаясь друг к другу. Слева виднелся Потомак, а прямо впереди, на фоне Рестона, возвышался памятник Вашингтону.

– Внимание, все, это Джек Йоук, – представила Джека остальным присутствовавшим Тиш.

Они вежливо кивнули, а затем один из однокашников Йоука по испанской группе продолжил свой монолог, прерванный его внезапным появлением. Он был средних лет и называл себя Брат Харольд.

– В конце концов я подумал, к чему запоминать все эти посты, псалмы, одеяния и молитвы? Я могу сократить медитации, оставив самое существенное, сделать из них нечто вроде подсознательного программирования, а затем гармония и трансцендентность позволят привлечь широкую аудиторию.

– Ты готова уйти? – шепнул Йоук своей спутнице.

– Минутку, – ответила она, увлеченная рассказом Брата Харольда.

Йоук постарался изобразить заинтересованность. Эту сказку он уже слышал трижды за последнее время. В отличие от Джейка Графтона или Уилсона Конроя, Брат Харольд был уверен, что облагодетельствует Йоука, позволив ему написать о себе статью в газету.

– ...Так я ввел музыку. Конечно, не какую попало, а тщательно подобранную в стиле "соул". – Он немного поговорил о песнопениях древних монахов, об эффекте эхо, о подсознании, и затем сделал заключение. – Цель была – добиться экстаза посредством реверберации. И это сработало! Я доволен. Мои последователи получили покой и успокоение. Метод поразительно подходит для трансформации.

Йоук решил, что ему хватит. Он проскользнул через раздвижную стеклянную дверь и решил подождать внутри. Тоуд Таркингтон стоял у стены в одиночестве, сжимая в руке бутылку пива. Он даже не потрудился взглянуть на Йоука. Репортер ответил тем же.

Через секунду Тиш была рядом.

– Что такое "покой"? – спросила она, закрывая за собой дверь.

– Черт его знает. Могу поспорить, Брат Харольд тоже не знает. Давай попрощаемся с хозяйкой и отчалим.

– Она такая искренняя.

– Сумасшедшие все такие, – проворчал Йоук, с отвращением вспоминая сцену с Конроем.

Колли Графтон у двери прощалась с уходившей парой, ее дочь стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу. Колли была чуть выше среднего роста, держалась она прямо, с королевской осанкой. В этот вечер она убрала волосы назад и скрепила заколкой. Йоук обратил внимание на ее усталые глаза, когда прощался и благодарил за вечер и за уроки испанского.

– Надеюсь, с профессором Конроем все в порядке, я не хотел его расстроить.

– Жаль его, сейчас он переживает трудные времена.

Йоук кивнул, Тиш пожала ей руку, и они направились к лифту.

– Она мне понравилась, – сказала Тиш, лишь только двери лифта закрылись за ними. – Мы мило побеседовали.

– У нее странные друзья, – заметил Йоук, имея в виду Конроя.

– С тех пор как коммунизм в Восточной Европе приказал долго жить, а Советский Союз развалился, над профессором все смеются, – попыталась объяснить Тиш. – Он никогда не думал, что его так возненавидят, будут оскорблять...

– Не думал? Да этот ядовитый прыщ засохнет без внимания!

– ...Но насмешки ранят его.

– Поэтому миссис Графтон и жалеет его, да?

– Нет, – терпеливо продолжала Тиш. – Жалость убьет его. Она друг Конроя, потому что у него нет других друзей.

– А-а.

– Ты видел Тоуда Таркингтона? – уже на стоянке спросила она его.

– Угу.

– У нас был замечательный разговор. Его жены нет в городе, поэтому он приехал один. Он славный.

– Моряк, так?

– Ей-богу, не знаю. Я не спрашивала.

– Военные – вот что портит этот город. Куда ни плюнь – везде военные.

– И что?

Йоук открыл машину и помог ей сесть.

– Не люблю военных, – сказал он, уже сев за руль. Он вставил ключ в зажигание и повернул. – Мне не нравится, что они так упрощенно смотрят на мир. Я не люблю все эти ритуалы, чинопочитание, славословие войне, страданиям и смертям. Мне не нравится, что они постоянно тянут из казны. Вся эта свистопляска вызывает во мне раздражение.

– Да, – попыталась вмешаться Тиш, – но мне кажется, они такие же люди, как и все мы.

Йоук продолжал излагать свою мысль, не давая увести себя в сторону.

– Они ископаемые. Военные – это же анахронизм в мире, которому нужно накормить пять миллиардов человек. Они больше проблем создают, чем разрешают.

– Может быть, – ответила Тиш, глядя в окно и не проявляя особого внимания к глубокомысленным выводам репортера.

– Ты видела мужа миссис Графтон?

– О да, мы перекинулись парой слов, он прекрасный парень в полном смысле слова.

– Хочешь где-нибудь выпить?

– Не сегодня, спасибо. Я лучше поеду домой. Может, в другой раз.

– Конечно. – Джек включил передачу и выехал на улицу.

* * *

Подбросив Тиш домой, Йоук поехал в центр города, в офис. Как он и предполагал, Оттмар Мергенталер работал допоздна. Обозреватель сидел в своей стеклянной кабинке посреди отдела новостей и что-то печатал на компьютере. Йоук просунул к нему голову.

– Привет, Отт, как дела?

Мергенталер откинулся на стуле.

– Бери стул, Джек.

Когда репортер уселся, он спросил:

– Как прошел вечер?

– Неплохо, по-моему.

– Что ты о нем думаешь? – Это как раз Мергенталер предложил Джеку попробовать встретиться с мужем Колли Графтон, преподавательницы испанского.

– Я не знаю. Я поинтересовался его мнением по простому вопросу, а он рассмеялся и ушел.

– Рим тоже не за один день строился. Порой годы бьешься, чтобы разработать хороший источник.

Йоук погрыз ноготь.

– Графтону глубоко наплевать, что думают другие, о нем ли, о чем угодно.

Мергенталер сцепил пальцы на затылке.

– Четверо из тех, кого я глубоко уважаю, назвали мне его имя. Один адмирал в отставке очень хорошо отзывался. Он сказал, я цитирую: "Джейк Графтон – самый талантливый, самый перспективный на сегодняшний день офицер в Вооруженных силах". – Мергенталер вздернул бровь и скривил губы. – Другой высокопоставленный деятель высказался несколько по-другому: "Джейк Графтон рожден для войны".

– Нам сейчас как раз нужны такие, чтобы крушили все направо и налево, – хмыкнул Йоук.

– Ты уже родился циником или только пытаешься стать им?

– Эти военные – чертово сборище дубоголовых фанатов фаллического культа пушек. Графтон – просто один из них, о да, он достаточно любезен, но я чувствую это.

Мергенталер с интересом взглянул на него:

– Мой молодой и неопытный друг, если ты думаешь, что должен любить всех, о ком пишешь, то ты глубоко заблуждаешься.

Йоук усмехнулся.

– О чем ты пишешь сегодня?

– Опять наркотики, – Мергенталер повернулся к дисплею и пролистал текст. Читая, он бесцельно двигал курсор по экрану. Йоук читал, стоя за его спиной.

Статья представляла собой эпитафию трем молодым чернокожим, погибшим накануне на улицах Вашингтона. Все трое были замешаны в торговле крэком. Все трое были застрелены, и в основном такими же чернокожими, тоже связанными с распространением наркотиков. Три убийства в день – это чуть выше среднего для столицы уровня.

Мергенталер, скорее всего, провел весь день, встречаясь с родственниками убитых: материал содержал описания людей и обстановки, которые вряд ли получишь по телефону.

– Отт, ты так сгоришь на работе, – сказал Йоук, усаживаясь на место.

Мергенталер решил кое-что исправить в статье. Некоторое время он молча барабанил по клавишам.

– Не слишком сентиментально? – закончив, спросил он.

– Никому дела нет до чернокожих придурков. Ты же знаешь, Отт, всем наплевать, сядут ли они в тюрьму, сдохнут от голода или перережут друг друга.

– Мне надо еще поработать над этим. Нужно, чтобы люди задумались.

Йоук вышел из стеклянной будки и направился к своему столу в глубине комнаты. Он отыскал среди разбросанных на столе бумаг блокнот для записей и взялся за телефон, надо было позвонить в полицию округа Монтгомери. Может, у них есть что-нибудь новенькое об убийстве на кольцевой.

Джеку Йоуку хватало своих убийств, только успевай писать. При этом ему было абсолютно все равно, заботят кого-либо эти жертвы или нет.

* * *

Все гости разошлись, и Тоуд Таркингтон мыл на кухне посуду, когда туда вошла Эми и остановилась в задумчивости у него на виду. Тоуд удивился, заметив следы косметики на ее лице. Он сдержал улыбку. За последний год она здорово вытянулась, набрав положенные формы. Ростом она была лишь на несколько дюймов ниже Колли.

– По-моему, тебе уже пора в постель, а?

– О, Тоуд, ты как мои родители, я ведь уже взрослая.

– Почти.

– Достаточно.

– Бери полотенце и вытирай посуду.

Эми так и сделала.

– Хороший вечер, правда? – спросила она, заканчивая вытирать кувшин для пунша.

– Да.

– Рита приедет на Рождество?

– Надеюсь. – Рита, жена Тоуда, служила на флоте летчиком-испытателем. В настоящее время она находилась в Неваде на испытаниях нового штурмовика А-12 типа "Стелс". И Рита, и Тоуд имели звания лейтенантов. – Все зависит от программы испытаний, – грустно добавил Тоуд.

– Ты любишь Риту? – тихо спросила Эми.

Тоуд Таркингтон сразу почувствовал неладное. Он перевел взгляд с посуды на девочку, которая стояла, наклонившись над столом, и балансировала на одной ноге, глядя на него.

Он прочистил горло.

– Почему ты спрашиваешь?

– Понимаешь, – она заморгала ресницами, – ты всего на пятнадцать лет старше меня, а через пять лет мне будет уже восемнадцать, и ... – Весь ее запал на этом кончился.

Тоуд Таркингтон прихватил зубами нижнюю губу и сильно прикусил. Он вынул руки из воды и вытер их о полотенце.

– Послушай, малышка. Тебе еще расти и расти. Ты еще встретишь своего принца. Может, лет через пять, а может, когда будешь в колледже. Не нужно торопить жизнь, пусть идет своим чередом. Но ты его встретишь. Он тоже где-то надеется повстречать тебя. И когда ты его все-таки найдешь, он не будет старше тебя на пятнадцать лет.

Ее глаза внимательно смотрели на него. Краска стыда медленно заливала ее лицо, из глаз хлынули слезы.

– Ты смеешься надо мной!

– Нет-нет, Эми. Я знаю, чего тебе стоило решиться сказать об этом. – Он протянул руку и дотронулся ладонью до ее щеки. – Но я очень люблю Риту.

Она закусила губу, лицо ее исказилось.

– Поверь, твой парень где-то ждет тебя. Ты поймешь, когда встретишь его. И он поймет. Он заглянет тебе прямо в душу и найдет там доброе, прекрасное существо. Он с ума сойдет от любви к тебе. Подожди, и ты увидишь.

– Подождать? Но жизнь кажется такой ... бесконечной! – сказала она с отчаянием.

– Да, – сказал Тоуд. – Подростки живут одним днем. Ты повзрослеешь, когда почувствуешь, что будущее так же реально, как и настоящее. Поняла?

Он услышал шум. В дверном проеме стоял Джейк Графтон. Джейк протянул руки. Эми взяла их в свои.

Он поцеловал ее в лоб.

– Мне кажется, тебе пора на свидание с подушкой. Пожелай Тоуду спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Эми Кэрол.

Оба мужчины стояли молча, пока не хлопнула дверь спальни Эми.

– Она и вправду быстро взрослеет, – сказал Тоуд.

– Слишком быстро, – возразил Джейк и открыл холодильник в поисках пива. Одну бутылку он бросил Тоуду, другую взял себе.

Минут через десять в гостиной к ним присоединилась Колли. Мужчины были заняты дискуссией о революции, начатой Горбачевым, и о тех центробежных силах, которые разрушают Советский Союз.

– Как будет выглядеть мир, когда пыль уляжется? – спросила Колли. – Будет в нем безопаснее или нет?

Она получила мгновенный положительный ответ от Тоуда и искреннее "не знаю" от мужа.

Другого от него она не ожидала. За годы, прожитые вместе, она узнала его как человека, который готов признать что-то, чего не знал. Одной из его сильных сторон было отсутствие притворства. После долгих лет пребывания в академических кругах она восприняла его как глоток свежего воздуха. Он знал, кто он и что он, и, к своей чести, никогда не старался быть кем-то иным.

Она смотрела на него и улыбалась.

– К слову сказать, капитан, – сказал Тоуд Таркингтон, – это правда, что вы теперь большой человек в одном из подразделений КНШ^[9]?

– Увы, это так, – согласился Джейк, – теперь я решаю, кому вскрывать почту, а кому варить кофе.

Тоуд фыркнул. После почти двух лет, проведенных в Вашингтоне, он слишком хорошо знал, как такой ответ был близок к правде.

– Ладно, ты, конечно, знаешь, что Рита сейчас в Неваде на испытаниях первого образца А-12. Там она будет занята год или что-то вроде этого. Штурманом с ней летает выпускник школы летчиков-испытателей. Поэтому я теперь вроде как на посылках у них.

Джейк кивнул, а Колли вежливо посочувствовала.

– Так что я хочу сказать, – продолжил Тоуд, – может, мне перевестись в твое заведение. Если уж варить кофе и быть на побегушках, так почему не у тебя? Может, лишний червонец заработаю.

– Хм-м.

– Как вы думаете, сэр?

– Пожалуй, ты слишком молод.

– О, Джейк, – простонала Колли. Тоуд одарил ее улыбкой.

– В самом деле, Колли, он слишком молод. Я не думаю, что у них в КНШ есть вакансии для лейтенантов. Это очень важное заведение, только для старшего состава.

– Тогда им нужны офицеры помоложе, – сказала она мужу. – В твоих устах это звучит как дом престарелых, полный ворчунов и пожилых игроков в гольф.

– Я же не то и не другое, – начал оправдываться Графтон.

– Я знаю, дорогой, к тебе это не относится. – Она подмигнула Тоуду, и тот рассмеялся.

Лейтенант поднялся с дивана, попрощался и, пообещав передать Рите привет от Графтонов, ушел.

– Послушай, Джейк, – сказала Колли, – почему бы тебе действительно не подумать о его переводе в КНШ?

– Чем быстрее закончится его командировка на сушу и чем быстрее он вернется в море, в свою эскадрилью на F-14, тем лучше для него.

– Тоуд знает это, но он так высоко ценит тебя и хочет работать рядом. Это почти комплимент.

– Я знаю. – Лицо Графтона расплылось в улыбке. – Старина Тоуд, толстокожий Тоуд. Он отличный парень.

* * *

Генри Чарон стоял, прислонившись к стене заброшенной овощной лавки в северо-восточной части Вашингтона, и наблюдал за чернокожими пацанами, которые как коршуны вились вокруг проезжавших по улице автомобилей, предлагая водителям крэк. Кое-кто из водителей останавливался и покупал, кто-то – нет. Среди них были черные и белые, мужчины и женщины, в основном, молодежь или люди среднего возраста. Группа чернокожих подростков стояла на углу улицы и внимательно следила за движением, разглядывала пешеходов, ни на секунду не спуская глаз с Чарона.

Ветер гнал вдоль улицы мусор, забирался под одежду. Чарон изрядно промерз, несмотря на то, что одет был гораздо теплее большинства из торговцев крэком, которым, чтобы согреться, приходилось постоянно двигаться. Кто-то из них отчаянно барабанил по картонной коробке в ритме хард-рока.

Не прошло и пяти минут, как от группы на углу отделился высокий тощий парень и, лавируя между машинами, направился к нему.

– Привет, дядя.

– Привет, – ответил Генри Чарон.

– Ты что, дядя, собрался прикупить этот тротуар?

– Просто смотрю.

– Интересуешься чем-нибудь?

Чарон отрицательно покачал головой. Четверо на углу продолжали следить за ним. Один из них взобрался на мусорный бак и сунул руку за него, неотрывно следя за Чароном и его собеседником. Чарон был готов поставить тысячу долларов против пятака, что там за баком было заряженное оружие.

– Турист гребаный! – с отвращением произнес парень. – Вали отсюда, образина, если не хочешь, чтобы на тебя наехали.

– А я любопытный. Как ты догадался, что я не из полиции?

– Ты не легавый, дядя, вид не тот. Ты турист недоношенный, свалился на нашу голову. Ты меня уже утомил своей болтовней! У тебя есть десять секунд, чтобы убраться отсюда в свое паршивое логово, а не то кровью умоешься. Усек?

– Усек. – Генри Чарон повернулся и пошел прочь.

Перекресток в двух кварталах южнее был весь усыпан стальными листами и деревянными балками. Здесь велись подземные работы по строительству нового тоннеля для метро.

Чарон с помощью фонарика поискал вход. Он был прикрыт куском фанеры. Чарону понадобилось несколько секунд, чтобы освободить его.

Внутри было сыро, темно и промозгло. Чарон ступал не глядя под ноги, занятый осмотром свода. Тоннель тонул в темноте впереди и позади него.

Он двинулся вперед, ступая по строительным материалам и отводя в сторону свисающую электропроводку. По пути он продолжал исследовать стены и потолок в поисках вентиляционных шахт, которые, он знал, должны быть здесь. Таких он нашел три.

Здесь было теплее, чем на улице. Ветра не было, однако пламя спички заметно колыхалось во встречном потоке. Очень кстати. Чарон расстегнул пальто и двинулся дальше. Кое-где рабочие приготовили формы для отливки бетонных плит. Местами готовые плиты были уже уложены на сводчатом потолке и на стенах, по-видимому, сразу же, как только тоннель отрыли.

Он, должно быть, прошел не менее четырехсот ярдов, как оказался в огромном зале. Луч фонарика терялся среди колонн и строительных лесов. Без всяких сомнений, это будет станция метро. На нижнем уровне к залу примыкал еще один тоннель. Чарон спустился по лестнице и двинулся в другом направлении.

За последние четыре недели это была его третья вылазка на разведку в Вашингтон и второй раз он спускался в подземелье. Непривычному глазу было незаметно, чтобы строители хоть немного продвинулись в своей работе.

Тассоун появился на ранчо в Нью-Мексико месяц назад и привез с собой список. Шесть имен. Он хотел, чтобы эти шестеро были убиты. Возможно такое? Не заинтересуется ли Чарон? Чарон глянул на список.

– Джордж Буш?

– Да.

– Вы предлагаете мне убить Президента Соединенных Штатов?

– Нет. Я спрашиваю, возможно ли такое. Если вы скажете да, я предложу вам, если вас это заинтересует. Если вы согласитесь, я спрошу, сколько. Если мы достигнем согласия по этим вопросам, тогда будем решать, продолжать ли нам дальше разговор.

– А остальные – все?

– По возможности. По правде говоря, чем больше вы уберете, тем больше мы заплатим.

Чарон внимательно прочел список, после чего Тассоун сжег его, растер пепел и развеял его по ветру.

– Я подумаю над этим.

Итак, к чему же он пришел после трех поездок в Вашингтон?

Конечно, убийство Президента возможно. Президент – лицо, избираемое народом, и поэтому он должен время от времени появляться на публике. Самая совершенная в мире служба безопасности не сможет защитить действующего политика от тщательно спланированного и подготовленного нападения. Максимум, на чтр она способна, – это снизить до минимума возможность нападения со стороны какого-нибудь любителя и повысить уровень сложности для профессионала.

Настоящие проблемы появятся после. Чарон не тешил себя иллюзиями на этот счет. Независимо от результата, убийца сразу же становится объектом самой интенсивной охоты на человека за всю историю Америки. Против него будут все. Всякий, кто сознательно окажет убийце помощь, будет беспощадно уничтожен – в финансовом отношении, в профессиональном, – любым путем. Кроме того, подсудимым будет грозить смертная казнь, и, видит Бог, обвинение постарается устранить все препятствия на пути к этому. До рокового выстрела убийца зависит только от себя самого, после он становится парией.

При тщательном планировании покушения для убийцы не составит особого труда покинуть место преступления, но по мере расследования, когда окажется задействованной вся сеть государственных органов, вырваться из нее с каждым часом будет все труднее. Чем дольше останется убийца на свободе, тем упорнее будут преследователи.

Да, это будет охота, охота на бешеного волка.

В этом был вызов, подумалось Генри Чарону. Свою жизнь он провел, устраивая облавы в условиях дикой природы, а последние годы – в не менее диких условиях городов. Случалось, олень, лось или пантера уходили от преследования, и от этого охотничья страсть разгоралась еще сильнее. Убив Президента, он становится жертвой. Если ему удастся сделать невероятное, на один шаг опередить преследователей, эта охота станет вершиной его карьеры, величайшим приключением.

Если же он проиграет, а охотники одержат победу, быть посему. Ничто не вечно под луной. Для снежного барса, для оленя, для Генри Чарона, для всех жизнь – это вызов. Смерть настигает быстрого и смелого, неторопливого и осторожного, умного и глупого – любого.

Смерть легка. Если не считать нескольких мгновений боли, смерть не страшна для тех, кто не прячется от жизни. Эта естественная неизбежность, с которой Генри Чарон воспринимал жизнь, не имела ничего общего с философскими изысками, скорее была подсознательной, врожденной. Он слишком много убивал, чтобы бояться этого.

Наконец, он достиг того места, которое нашел в прошлый раз. Оно находилось на участке, где тоннель немного изгибался. Проходя мимо, он почувствовал дуновение свежего воздуха. При осмотре стены обнаружился узкий продолговатый пролом, достаточно широкий, чтобы через него мог пробраться человек. Пролом вел в старый подвал – мрачное обиталище крыс и насекомых.

Осмотревшись с помощью фонарика, Генри протиснулся в проем, обложенный диким камнем и оказался в комнате с земляным полом и стенами из старого кирпича. Потолок был из бетонных плит. Наверху, как выяснил Чарон в прошлый раз, находилась покрытая асфальтом, заброшенная баскетбольная площадка.

Подвалу было лет сто. Здание, под которым он располагался, снесли лет тридцать или сорок назад в период активной перестройки города. Края плит не везде доставали до кирпичных стен, видно, их отливали не на месте, а привезли. Для подрядчика, по-видимому, оказалось дешевле закрыть дыру, чем засыпать ее грунтом.

Другого выхода из комнаты, кроме как через тоннель, не было. Это не радовало. С другой стороны, удобно то, что вход один – тоже через тоннель. Проникнув сюда незамеченным, некоторое время можно оставаться здесь в относительной безопасности.

Воздух проходил сюда через щели в кирпичной стене и в куче камней, закрывавших люк, через который в свое время в подвал засыпали уголь. Генри подумал, что рядом должны быть такие же подвалы – развалины Вашингтона прошлого века, – через отдушины которых туда-сюда сновали крысы.

Он проверил припасы, привезенные в прошлый приезд в Вашингтон. Консервы, плитка, аптечка, два галлона воды, три одеяла и два фонарика с запасными батареями. Все оставалось нетронутым. Генри внимательно обследовал с помощью фонарика одно из одеял. Крысы решили устроить в нем свое гнездо. Встряхнув одеяло, Чарон сложил его.

Он набрал пригоршню грунта с пола и просеял его сквозь пальцы. Грунт был сухой и больше походил на пыль. Это хорошо. Малейший признак появления воды послужил бы сигналом опасности.

Генри выключил фонарь и посидел в темноте у входа, прислушиваясь. Звуки уличного движения еле проникали сюда, на глубину двадцати или тридцати футов. Появился еще какой-то звук, такой низкий, что скорее угадывался, чем слышался. Он сначала высунул голову, а потом выбрался сам, чтобы посмотреть. Теперь он хорошо слышал слабый гул. Казалось, гул приближался.

Чарон еще раз проверил лаз, он не хотел оставлять видимых следов своего присутствия. Удовлетворенный осмотром, он двинулся в обратный путь, гул постепенно стих, но уличный шум по-прежнему доносился сверху.

Если Тассоуну понадобилось убить Буша, то такой куш удовлетворит любого, думал Чарон по пути к выходу. Нанести удар, уйти от погони, которая не заставит себя ждать, затем через несколько недель убраться из Вашингтона на свое ранчо, где провести несколько лет в томительном ожидании, опасаясь, что люди из ФБР вот-вот приедут за тобой, и в то же время надеясь, что этого никогда не случится.

Имя Буша стояло первым в списке. Остальные пятеро должны быть убиты после Президента. Вот в чем загвоздка. Такая последовательность диктовалась логикой. Если первым убить Председателя Верховного суда или Генерального прокурора, то Президента окружат такой системой охраны, через которую невозможно будет проникнуть. Вот почему Буш должен стать первой жертвой.

Такая постановка задачи неизбежно создавала проблему необычайной сложности. Он должен был вопреки всем стараниям охотников ускользать от облавы и, устроив новую засаду, – брать на мушку следующего. Снова и снова.

Возможно ли это? Способен ли он на такое?

Впереди мелькнул свет и он погасил фонарь. От долгой напряженной ходьбы свело мышцы. В этом месте к тоннелю примыкал еще один. Он остановился и стал ждать в темноте.

Да. Гул снова приближался, нарастая, становился все громче и громче.

Чарон стоял и смотрел, как мимо, грохоча, проносится поезд подземки, в окнах виднелись пассажиры, они сидели, стояли, читали, разговаривали друг с другом. Поезд исчез так же быстро, как появился, гул постепенно стих вдали.

Генри вынул из кармана карту метрополитена и сверился с ней, подсвечивая себе фонариком. Он еще раз изучил направление линий, откладывая все в памяти. Улицы, проспекты и линии метро должны стать для него как родные, как горы Сангре-де-Кристо.

Сунув карту в карман, Чарон осмотрел железную ограду и запертую на замок решетчатую дверь в середине ее. Если понадобится, он срежет этот замок. Нужно купить такой же, на всякий случай.

Было что-то необычное в этом подземном путешествии при свете фонарика; в нос бил острый запах свежего грунта. Минут через пятнадцать он оказался в зале, которому предстояло стать станцией метро. Он обошел его вокруг, пробираясь сквозь леса, нашел выход наружу, отодвинул кусок фанеры, а затем установил его на место.

На улице было холодно. Застегнув пальто, Генри Чарон двинулся вперед, по пути впитывая все звуки, изучая и разглядывая все вокруг в поисках укрытия, тщательно запоминая каждую мелочь.

Возможно ли это? Способен ли он на такое?

Даже если бы он все тщательно спланировал, сделал как надо, если бы судьба уберегла его от сюрпризов в виде полицейского в самом неожиданном месте или туриста с фотоаппаратом в самый неподходящий момент, – самым слабым звеном оставались Тассоун и его таинственные хозяева.

На кого работал Тассоун? Как много людей из его организации знали об убийце из Нью-Мексико, о поездках Тассоуна, о наличных в чемоданах? Работал ли кто-нибудь из них на правительство? А может, будет работать в будущем? Есть ли среди них алкоголики или наркоманы? Проболтается кто-то своей подружке или сболтнет лишнее в баре?

Все, кто мог бы опознать убийцу Президента Соединенных Штатов, представляли серьезную опасность, пока оставались живы. Они всегда будут нести эту непомерную секретную ношу. Если их когда-либо арестуют или припугнут, этот секрет сразу станет предметом сделки или принуждения.

Генри Чарон все больше склонялся к тому, чтобы принять предложение. Подготовка, предвкушение, которое будет расти и расти, убийство, последующая погоня – одни мысли об этом придавали жизненные силы; такое же ощущение он испытывал каждый раз при виде матерого лося на склоне горы морозным ясным утром. Но кто-то неведомый, безликий мог погубить его в один миг. Даже успешно уйдя от преследования, он всю жизнь будет жить в ожидании возможного предательства.

Нужно как следует все взвесить. Главное – это охота.

Генри Чарон шел без остановки, продолжая размышлять о предстоящей охоте.

Глава 4

В воскресенье Т. Джефферсон Броуди проснулся один в своей огромной кровати в Кенвуде, в особняке стоимостью 1,6 миллиона долларов с пятью спальнями и четырьмя ванными.

Приняв продолжительный горячий душ, он побрился, а затем надел серые шерстяные брюки и твидовый, спортивного покроя пиджак, который обошелся ему в полтысячи.

Спустя десять минут его "мерседес" покинул гараж, рассчитанный на три машины, и ворота автоматически закрылись позади него.

Этим утром Т. Джефферсон Броуди чувствовал себя прекрасно. Вчера он очередной раз положил внушительную сумму на свой счет в вашингтонском банке и с первой электронной почтой в Швейцарию распорядился перевести не менее внушительную сумму на Антильские острова. Ночью он кое-что подытожил, а конверт с набросками сжег. По всем расчетам, суммы, которые он прокручивал, представлялись значительными: он имел свыше четырех миллионов долларов наличными здесь, в Штатах, с которых он платил налог, и шесть миллионов в Швейцарии, с которых не платил ничего. Плюс дом (наполовину оплаченный) и автомобили, антиквариат и произведения искусства (тоже живые деньги) составляли его небольшое, милое сердцу состояние. Т. Джефферсон процветал.

Картину благополучия портило то, что Т. Джефферсон Броуди хотел еще больше. Он знал, что сделать предстоит много, невообразимо много, кроме того, выделявшуюся ему долю он считал несоразмерной своему вкладу. То, что он делал, вернее, то, что только он мог делать, позволяло его клиентам грести деньги лопатами, а ему доставались лишь крохи с их стола. Всего лишь вознаграждение. Он никогда не имел нормальный процент с дела. Конечно, адвокаты всегда по традиции получали гонорары за свои услуги, но услуги Т. Джефферсона Броуди не были обычными.

Т. Джефферсон ехал по Массачусетс-авеню к центру. Ему предстоял завтрак с представителем одного из своих старейших, но определенно не самых богатых клиентов. Т. Джефферсон старался решить для себя, требовать ли ему прибавки или чего-нибудь иного, что могло бы увеличить его доход. В конечном итоге, он решил сначала узнать, чего хочет клиент.

Эти люди должны уяснить, каким ценным приобретением является для них Т. Джефферсон Броуди. Т. Джефферсон обеспечивает. Всегда. Все сделки и грязные делишки. Так или иначе, он должен заставить их это понять. Ненавязчиво и профессионально.

У отеля "Хэй Адамс" он оставил машину служителю, а сам через холл решительно направился к лифту. Когда бы Берни Шапиро ни приезжал, он всегда останавливался в одном и том же номере – огромном угловом с прекрасным видом на Лафайет-парк и Белый дом.

Берни открыл дверь, поздоровался и запер ее за посетителем.

– Когда же здесь похолодает?

– Странная погода, – согласился Т. Джефферсон, сняв пиджак и положив его на кресло.

– Похоже, климат на самом деле идет к потеплению.

– Как в преисподней. За эти две недели чуть не отморозил себе хозяйство в Нью-Йорке.

Внешне Берни Шапиро походил на медведя. В юности он казался огромным, а сейчас был просто толст. Однако годы не смягчили его твердый характер. Он опустился на стул и зажег сигару, которую сжимал своими мясистыми губами.

– Завтрак подадут через несколько минут, – произнес он, внимательно разглядывая посетителя сквозь густой дым.

Адвокат взял себе стул и принялся рассматривать роскошный номер, затем перевел взгляд на Белый дом, видневшийся за голыми ветвями деревьев.

По радио передавали классическую музыку, чуть громче, чем следовало бы для ненапряженной беседы. Обычные меры предосторожности. От музыки оконные стекла вибрируют и тем самым нейтрализуют параболические микрофоны, которые могут быть нацелены в этом направлении какими-нибудь любопытными вроде агентов ФБР.

В ожидании завтрака мужчины обсудили шансы "Гигантов" и "Краснокожих" на победу в этом сезоне. Точно в назначенное время раздался стук в дверь. Как-никак, это "Хэй Адамс".

Когда официант в белоснежной куртке выкатил свою тележку из номера и дверь за ним затворилась, Берни открыл портфель и достал прибор, искусно выполненный в виде портативного радиоприемника. Эта штука предназначалась для обнаружения электромагнитных полей, создаваемых работающими микрофонами. Берни вытянул антенну, затем двинулся вдоль комнаты, каждый раз внимательно следя за стрелкой, когда останавливался у выключателей и розеток. Провел антенной над пищей и медленно – вдоль груди и спины Броуди. Вся процедура заняла около двух минут. Удовлетворившись результатом, Берни кивнул по направлению к столу, накрытому для завтрака, сложил антенну и выключил прибор.

Адвокат сел и налил себе кофе, тем временем Берни убрал прибор в портфель. Лишь когда оба джентльмена расположились за столом и наполнили тарелки, начался серьезный разговор.

– Мы решили расширять наш бизнес. Если каждый начнет вкладывать в расчете на доход, овчинка стоит выделки!

– Абсолютно верно, – согласился Т. Джефферсон, поддевая вилкой омлет.

– На наш взгляд, неплохо бы заняться обналичиванием денег, причем сразу в нескольких местах по всей стране. Здесь, в Вашингтоне, мы подыскали небольшую компанию и хотим, чтобы ты купил ее для нас. Тебе нужно провести переговоры, придется создать несколько предприятий для прикрытия всей сделки.

– Так же, как с Де Паоло?

– Почти.

– Как называется та компания, которую я должен купить?

– "Эй – Зэт Чекс". С владельцем в пятницу произошел несчастный случай. Все дело осталось вдове. Нужно будет сделать ей предложение о покупке дела. Но лучше подождать до вторника. Похороны завтра. В деле около десятка контор. Мы готовы заплатить 400 кусков сразу, но если сможешь купить дешевле, разница твоя.

– О'кей.

Берни принялся за сосиску, а Броуди уже прокручивал в голове полученную информацию. Пара дутых фирм и переговоры. Передача прав на предприятия, входящие в компанию, – по опыту он знал, без этого не обойтись. Плюс обычные формальности и оформление бумаг. Все довольно просто.

– Если вдова откажется принять наше предложение, дай мне знать.

– Размер дохода компании?

– 100 000 в год.

– Дело выглядит вполне разумно, но если не возражаете, один вопрос – зачем оно вам?

– Это вторая часть плана. Торговля крэком в Вашингтоне идет с трудом. Вся деятельность контролируется шестью организациями. Если кто-то пытается встрять, его просто гасят.

Организации не терпят конкурентов, они имеют неплохие деньги, и это при постоянных стычках на улицах за рынки сбыта. – Берни дал понять, что эта проблема не заслуживает внимания. – Главное – отмыть деньги, которые они получают. Этим их обеспечим мы. Мы будем брать наличные и превращать их в государственные бумаги – социального обеспечения, социального страхования и т. д. – и обычные частные чеки, вносить их на депозиты, затем пропускать деньги через дутые компании, где они будут отмываться, чтобы уже вполне легально вкладывать их в наш бизнес. А затем через другие фирмы, не связанные с первыми, эти деньги возвратятся к нашим друзьям. Они получат основной легальный доход от собственных предприятий, и никто ничего не сможет доказать. Я думаю, им понравится такая схема. Хотя ты для этого уже не понадобишься.

– Что вы с этого будете иметь?

– Двадцать процентов, – Берни усмехнулся.

Брови Броуди поползли вверх. Он едва сдержался, чтобы не выказать удивления.

– Сейчас они платят 10 – 15%. Поначалу, думаю, они не будут в восторге. Но позже, когда поймут все выгоды нашего предложения, передумают.

– А хватит ли десятка контор, чтобы справиться с объемом операций?

– Сомневаюсь. Возможно, в течение месяца мы удвоим их количество, потом откроем еще, в других городах. "Эй – Зэт" начнет стремительно расширяться.

Они обсудили подробности. Сложность заключалась в том, что для дела требовалась надежная легенда.

– Понадобится банк или два, – сказал Броуди, отодвигая тарелку к середине стола, и налил себе кофе.

– Да, есть один в Алегзандрии, через неделю или две он будет в нашем распоряжении. Главный бухгалтер в пятницу попал в автокатастрофу. Его имя Харрингтон. – Берни улыбнулся. – К сожалению, в этих местах пятница – неудачный день.

Адвокат улыбнулся тоже. Берни продолжил.

– Харрингтон отмывал деньги для Фримэна Мак-Нэлли.

В Вашингтоне Мак-Нэлли был крупнейшим воротилой в наркобизнесе. Он также был клиентом Т. Джефферсона Броуди. Берни Шапиро мог этого и не знать. Броуди просто не выжил бы, если бы посвящал одних своих клиентов в дела других. Он не собирался нарушать это правило и сейчас.

– Один парень из местных выяснил, чем занимался Харрингтон, переговорил кое с кем, те знали нужных людей. Слово за слово, короче – теперь мы имеем дело с этим парнем. Завтра или послезавтра состоится сбор. Дня через три – четыре место выставят на продажу, довольно дешево. Ты его купишь для нас.

Джефферсон улыбнулся.

– Для этого понадобятся подставные. Посложнее, чем купить "Эс энд Эл".

– Наш человек найдет нужных людей, у него есть трое – четверо. Мы дадим деньги, а он их пустит в оборот. Твоя задача – все законно оформить.

Обсуждение длилось больше часа. Когда все детали были улажены, Т. Джефферсон Броуди решил, что самое время переговорить о деньгах.

– Берни, эти новые предприятия сулят большую выгоду.

– Должно быть, – Берни раскурил сигару.

– Я хочу, чтобы вы повысили мне оплату.

Берни неторопливо затянулся и пристально посмотрел на Броуди сквозь облако дыма.

– Мы платим тебе пятьдесят в месяц, Ти.

– Я знаю, но ведь и я отлично справляюсь с работой, которая позволяет вам делать большие деньги. Если по-хорошему, Берни, гонорар за это должен быть намного выше.

– Ты всего лишь посредник, – Берни Шапиро не сводил с адвоката глаз. – Даже если все мы засыпемся, ты выйдешь сухим из воды. Ты ничем не рискуешь, денег не вкладываешь. При случае, прикроешься правом хранить тайну клиента. Так что полтинника в месяц достаточно.

Броуди попытался вставить слово, но Берни остановил его, подняв ладонь.

– Мы и не рассчитывали, что ты будешь работать только на нас. Но если бы нам показалось, что ты нарушил конфиденциальность наших отношений, или попытался откусить от сделки кусок в свою пользу, или вел двойную игру, мы бы нашли другого юриста. Даже цветы на твои похороны послали бы. Но за тобой ничего такого не водится. Поэтому мы платим тебе пятьдесят тысяч долларов в месяц независимо от того, чем ты занимаешься.

Броуди открыл было рот, но тут же его снова закрыл. Берни Шапиро улыбался. Он обладал замечательной улыбкой.

– Подумай над этим, Ти. Ведь тебе не нужно даже утруждать себя, чтобы выписать нам счет. Первого числа каждого месяца мы посылаем тебе чек, даже если весь предыдущий месяц ты отдыхал на Багамах. Разве не так?

Броуди кивнул.

– Спасибо, что заскочил сегодня утром, Ти. Вторник проведешь с вдовой. – Берни поднялся и взял пиджак адвоката. – Держи меня в курсе.

– Конечно.

– Помни, Ти, жадность может тебя погубить.

* * *

В то время как "мерседес" Т. Джефферсона Броуди отъезжал от отеля "Хэй Адамс", Генри Чарон вышел из отеля, который выглядел намного скромнее "Хэй Адамс", и, не торопясь, двинулся вдоль тротуара. Нынче утром его путь лежал к зданию Верховного Суда, расположенному сразу позади Капитолия. Он медленно обошел здание вокруг, изучая таблички на автостоянке, а затем остановился напротив него на противоположной стороне 2-й улицы. Потом продолжил путь в том же направлении.

Покушение на человека чем-то напоминает охоту на оленя. Задача охотника заключается в том, чтобы выбрать для себя такое место, которое давало бы мгновенное преимущество. Искусство состоит в том, чтобы в нужное время оказаться в нужном месте с соответствующей экипировкой и выстрелить в самый подходящий момент, который представят судьба и обстоятельства.

В который уже раз Чарон подумал, что ему надо было стать военным снайпером. С работой он справился бы, да и сама работа ему нравилась. Вот только снайперу, чтобы проявить свое мастерство, требовалась война. А убийцы нужны всегда.

Он снова вернулся к мысли о возможной утечке информации в нанявшей его конторе. Он понятия не имел, кто они такие. Правда, узнать это для него не составит труда, нужно лишь небольшое усилие, полагал он. А выяснит, что тогда?

Возможно, стоило продумать план своего исчезновения, исчезнуть навсегда, изменить имя. На это потребуется время. Времени же, чтобы подготовить все обстоятельно, не было. А чем делать наспех – лучше вообще не браться.

В конце концов, может он потратить шесть месяцев на тщательную подготовку, а потом исчезнуть? Будут у него эти шесть месяцев?

Размышляя таким образом, Генри оказался на одной из аллей позади домов, выходивших своим фасадом на 2-ю улицу. Возле одного из них он наткнулся на мусорный бак, стоявший прямо под пожарной лестницей. Он сдвинул этот большой железный ящик и надел резиновые перчатки. На него никто не обращал внимания. Вспрыгнув на бак, он ухватился одной рукой за нижнюю перекладину лестницы и потянул ее вниз. Еще раз оглянувшись, Генри начал карабкаться вверх. Сигнализация в здании отсутствовала. Здание было старое, с деревянными оконными переплетами. Кредитной карточкой он отжал замок и через секунду оказался внутри. Лифт работал. Чарон поднялся в нем на последний этаж. В этот воскресный день все кабинеты пустовали, всюду было темно. Чарон отправился на поиски лестницы. Дверь на крышу оказалась запертой. После нескольких ударов замок поддался. Чарон выбрался на крышу и огляделся. Ветви деревьев закрывали практически всю автомобильную стоянку Верховного Суда. Но его это не беспокоило. Ему не раз приходилось стрелять и сквозь более толстые ветви, и сквозь кроны деревьев, да и на гораздо большее расстояние. Здание Суда находилось примерно в ста ярдах от него, а Капитолий – в пятистах. Соседние дома по высоте не отличались от этого. Вдоль края крыши шел бордюр высотой около полутора футов – Отличное укрытие.

Полминуты спустя Чарон закрыл за собой дверь и запер ее на замок. Путь назад он проделал в обратной последовательности – по лестнице вниз, через окно кабинета на пожарную лестницу, затем по ней на мусорный бак. Через минуту и девять секунд после того, как за ним закрылась дверь на крышу, Чарон уже быстрым шагом шел в направлении авеню Конституции.

* * *

Джек Йоук внимательно вчитывался в текст своей статьи об убийстве на кольцевой в пятницу. Пролистывая на дисплее экран за экраном, он проверял каждое слово, каждую запятую.

В основу всей истории он положил версию полицейского лейтенанта из участка в округе Монтгомери о том, как какой-то раздосадованный лихач в минуту гнева подстрелил Уолтера П. Харрингтона только за то, что тот с садистским упорством все время ехал по скоростной полосе со скоростью пятьдесят пять миль в час. Йоук, конечно, приукрасил кое-что для "Пост", но суть была именно в этом. Новых обстоятельств не выявлено. Пулю, попавшую в Харрингтона, так и не нашли. Свидетели убийства так и не объявились. Вдова охвачена горем. Похороны состоялись в понедельник.

Не для печати полиция Монтгомери признала, что вряд ли убийство будет раскрыто, если только убийца не надерется и не проболтается сам. Эту информацию Джек Йоук передал редактору, так что у истории продолжения не будет.

Отправляя готовый материал электронной почтой, Йоук заметил Оттмара Мергенталера, пробиравшегося сквозь кучку репортеров к своей стеклянной будочке. Мергенталер помахал ему рукой.

– Привет, Джек, занят сейчас?

– Ничего срочного.

– Сегодня состоится пресс-конференция с этим колумбийским наркокоролем, хочешь пойти со мной?

– Конечно.

– Тогда хватай диктофон и вперед.

– Лакомый кусочек, как тебе удалось об этом узнать? – уже в машине спросил его Джек.

Мергенталер усмехнулся.

– Я знаком с адвокатом, который представляет Альдану. Его зовут Танос Лиаракос. Я знаю его уже давно. Всегда защищает бандитов и торговцев наркотиками. Только они могут позволить себе нанять его. Частенько снимал с крючка тех, кому светило по максимуму, и все еще при деле. Короче, он позвонил и сказал, что Альдана потребовал созвать пресс-конференцию в камере с участием телевидения, но я могу тоже прийти, если захочу.

– И что он собирается сказать?

– Лиаракос не знает. Он категорически против того, чтобы Альдана выступал перед прессой, но клиент настаивал.

– Это его слова, что пресса создает предвзятое мнение, препятствует проведению честного разбирательства?

– Да. Похоже, Альдана не из тех, кто слушается своих адвокатов, сколько бы они ни стоили.

– А его империя действительно стоит четыре миллиарда долларов?

– Черт его знает. Думаю, даже сам Альдана этого не знает.

Четыре миллиарда! Сколько же это... Четыре тысячи миллионов? Этого невозможно даже представить. Конечно, правительство может сорить и не такими суммами, но чтобы один человек... Четыре миллиарда – это больше, чем валовый национальный продукт иной страны. За эти деньги можно купить Арканзас, целый штат, в собственность. Можно нанять всех проституток в Северной и Южной Америке, устроить из них гарем и держать их в собственном штате на Миссисипи. А если это не понравится фэбээровцам, можно нанять всех адвокатов в Вашингтоне и Нью-Йорке и устроить тарарам во всех судах Америки.

– Это много денег, – пробормотал Джек.

– Слишком много.

– Это чертовщина какая-то, Отт, – хмыкнул Джек. – Так не бывает, не болтай зря.

У тюрьмы собралась толпа. Репортеры и фотографы сгрудились у входа. Протиснувшись вперед, Йоук и Мергенталер увидели дежурного сержанта, который вел перепалку с оператором телевидения. Камеры работали.

– Вы не можете выгнать нас, мы – пресса.

– Меня не колышет, кто вы. Сюда пройдут только те, кто есть в списке. – Он придавил листок бумаги негнущимся пальцем к столу перед собой. – Тебя в этом списке нет. А теперь убирайся отсюда, иначе и для тебя здесь найдется камера. И выключи ты этот проклятый свет.

– Это Америка!

– Ты еще не понял? Вон!

– Мергенталер, "Вашингтон пост". – Репортер сунул свое аккредитационное удостоверение сержанту, который сверился со списком. В это время оператор вновь попытался возмутиться.

– Ваше имя есть в списке, через ту дверь, пожалуйста.

– Со мной еще один парень из "Пост".

Йоук показал свое удостоверение, сержант махнул ему рукой, и опять повернулся ко все еще бормотавшему оператору.

– Нет, нет, нет, что тут непонятного!

Двое полицейских обыскали их на предмет оружия, а третий проверил диктофон Мергенталера. Затем их провели по коридору, темные стены которого, когда-то зеленого цвета, были покрыты толстым, десятилетней давности, слоем грязи. Они поднялись по слабо освещенной лестнице, миновали еще один контрольный пост, прошли через металлические двери, раздвинувшиеся, едва они к ним приблизились, и тут же закрывшиеся позади них, мимо переполненных камер. Заключенные гоготали и выкрикивали им вслед непристойности.

Репортеров провели еще через одни металлические двери, и они оказались в комнате, где группа телевидения уже устанавливала свет и две телекамеры. Рядом с дверью, в которую они вошли, было еще несколько железных дверей. Одна оказалась чуть приоткрыта, и Йоук заглянул внутрь. За дверью располагались четыре зарешеченные камеры, стены которых были обиты эластичными матами, – камеры для психов. По-видимому, полицейские не собирались держать Альдану в общей камере с обычными заключенными.

Йоук узнал телекомментатора; они не были знакомы. Тот кивнул Мергенталеру и углубился в книгу, в это время одна из женщин накладывала ему грим. Она расчесала ему волосы и побрызгала спрэем. Один из техников проверял микрофоны. За всем этим безучастно наблюдал полицейский.

Мергенталер выбрал место, с которого открывался хороший обзор, но так, чтобы не попасть в камеру. Йоук прислонился к стене позади него.

Время шло. Пять минут, десять.

Кто-то кашлянул, но в основном все молчали. Ждали.

Что за человек этот Альдана? Йоук попытался нарисовать его портрет исходя из того, что знал о нем. Головорез, решил он. Переполненный ненавистью латиноамериканский ублюдок, Адольфа Гитлера считает пророком, который знал, как добиться победы и править миром в грядущем хаосе. Звучит как название популярной книжки по самообразованию. Интересно, подумал Йоук, была ли в жизни Чано Альданы хоть одна большая книга.

В двери появился темноволосый симпатичный мужчина в сером костюме. Он прищурился от яркого света, а затем поприветствовал телекомментатора и Мергенталера.

– Мой клиент появится с минуты на минуту. Правила такие. Он сделает заявление, затем пять минут на вопросы для телевидения и пять минут – Мергенталеру.

– Я против присутствия Мергенталера во время съемок, – сказал комментатор.

– Когда вы покажете свое интервью? – спросил Танос Лиаракос.

– Возможно, сегодня вечером и завтра с утра.

– Я не вижу никаких проблем, – адвокат нахмурился. – Он не будет отнимать у вас пальму первенства. А вы можете снимать, когда он будет задавать вопросы, если хотите, конечно.

Нет. Телевидение не собирается это делать. Ни при каких обстоятельствах компания не может допустить, чтобы Мергенталер перед камерой задавал более проницательные вопросы, чем их человек.

– Шоу-бизнес, – шепнул Мергенталер на ухо Йоуку. А затем уже громче, обращаясь к Лиаракосу, – мистер Лиаракос, знаете ли вы, что хочет сказать Альдана?

– Нет.

– Он с вами этого не обсуждал?

– Нет.

– Это вы посоветовали вашему клиенту провести пресс-конференцию?

– Без комментариев.

– Если обвинение потребует, чтобы суд запретил прения, вы будете оспаривать это?

– Я не думал об этом.

– Возможен ли в Вашингтоне беспристрастный суд над Альданой?

– Я не думаю, что он может рассчитывать на беспристрастный суд где-нибудь в Соединенных Штатах.

– Как долго нам еще ждать? – вмешался представитель телевидения.

– У меня один вопрос, мистер Лиаракос, – вмешался Йоук. – Джек Йоук из "Пост".

– Он с тобой, Отт?

– Да.

– О'кей. Валяйте.

– Вы удовлетворены тем, что ваш клиент обеспечил оплату вашего гонорара, который, как известно, очень высок, из денег, не имеющих отношения к преступному бизнесу?

Лиаракос нахмурился.

– Без комментариев, – сказал он решительно и скрылся за дверью.

Телекомментатор широко улыбнулся Йоуку. На губах Мергенталера тоже промелькнула улыбка.

Время тянулось медленно. Комментатор поглядывал на часы.

Через семь минут дверь отворилась и появились два полицейских в форме, а следом – два судебных маршала^[10]. Лиаракос шел следом, за ним – человек среднего роста латиноамериканской наружности с аккуратными усами. Позади шли остальные полицейские и судебные чиновники, но внимание Йоука привлек именно этот человек.

Как только он расположился на стуле, вспыхнул свет, и Йоук разглядел его получше. Это был упитанный человек с полными щеками, которые через несколько лет превратятся в обвислые брыли. Он напоминал банкира средних лет, особенно не утруждавшего себя еще со школьных времен. Одет он был в брюки и белую рубашку с короткими рукавами, без галстука. Он щурился на яркий свет и осторожно оглядывался вокруг, пока техник прилаживал ему на рубашку микрофон.

Как только техник закончил, оператор помахал одному из маршалов рукой, чтобы тот ушел из поля зрения камеры, и комментатор начал.

– Насколько я знаю, вы готовы сделать заявление, сеньор Альдана.

Альдана смотрел прямо в камеру.

– Я Чано Альдана, – начал он с заметным испанским акцентом. – Я ваш самый страшный кошмар наяву. Я – те безликие голодающие массы, которым вы отказали в пище. Я – раб, которого, закованным в цепи, вы принесли на беспощадный алтарь ростовщичества. Я – болезнь, которую вы не хотите лечить. Я – нищий, которого вы прогнали с праздника. Мне вручен ключ от преисподней. И Я открыл ее.

Несколько секунд комментатор стоял, разинув рот, ничего не понимая.

– Сеньор Альдана, вы признаете себя виновным в том, в чем вас обвиняют?

– Это вы виновны, не Я!

– Вы возглавляете Медельинский картель?

– Я бизнесмен третьего мира.

Хотя стало ясно, что это и есть весь ответ, комментатор, без особой надежды, продолжал.

– Вы занимаетесь контрабандой кокаина?

– Я никогда не занимался контрабандой кокаина.

– Ваше заявление дает понять, что люди, которые работают на вас, поднимут волну насилия, если вас не освободят. Это ли вы имели в виду?

– Я имел в виду то, что сказал. И только. Люди, которым известна Моя репутация, скажут вам, что я человек слова.

Подошла очередь Мергенталера спрашивать. Представители телевидения погасили свои лампы.

– Что вы имели в виду, говоря "мне вручен ключ от преисподней"?

– Я Тот, кто низвергнут с небес. Я Тот, которого вы не пустили на пир. Мне вручен ключ от преисподней и Я открыл ее.

– Всего лишь один прямой ответ – вы имеете или не имеете отношение к контрабанде кокаина?

– Я никогда не занимался контрабандой кокаина.

– Действительно ли ваша организация оценивается в четыре миллиарда долларов?

– Я богатый человек, но не знаю, насколько богат.

– Хоть один прямой ответ.

Глаза Альданы сузились, губы скривились в презрительной усмешке. Его взгляд задержался на журналисте. Альдана поднялся со стула. Он не сводил глаз с журналиста до тех пор, пока маршалы не вывели его из комнаты и за ним не закрылась дверь.

– Да он сумасшедший, как клоп диванный, – сказал Йоук уже в машине.

Оттмар Мергенталер неподвижно сидел за рулем, зажав ключ зажигания в ладони.

– Жаль, что этого не видел Джеральдо Ривера.

– Он не напугал тебя своим диким взглядом, а?

– Да, ты прав, – ответил Мергенталер.

Мергенталер внимательно осмотрел ключ и аккуратно вставил его в замок зажигания.

– Он больной, и у него целая армия наемных убийц, которые уже лишили жизни сотни политиков, судей и полицейских в Колумбии. Они взрывали самолеты, магазины и редакции газет. Они убили дюжину журналистов, которые отказывались молчать. Их не волнует, кого они убивают. Их это действительно не волнует.

Мергенталер завел двигатель и включил передачу.

– Да, Джек, этот парень меня напугал.

Глава 5

Любовь американца к закону и порядку прямо пропорциональна тому, в какой степени он ощущает угрозу своей безопасности и благосостоянию. Когда ощущение опасности исчезает, то же самое происходит и с его готовностью быть подконтрольным.

Американцы – самая бесконтрольная нация в мире. Средний американец за всю свою жизнь едва ли, разве что случайно, сталкивается с блюстителем закона. Исключение составляет вездесущая дорожная полиция со своими требованиями соблюдать установленную, иногда до смешного медленную, скорость движения, что сами американцы считают просто необходимым, но, как правило, всегда нарушают. Многие законопослушные граждане ни разу в жизни не разговаривали с полицейским. А подавляющее большинство не испытывает унижения от общения с полицейским, исполняющим свои обязанности.

Американские улицы не знают, что такое военные патрули. Тайная полиция не прослушивает телефонные разговоры, не перлюстрирует письма, не заставляет соседей стучать друг на друга. Ни одного американца не привлекли к ответственности за поношения в адрес правительства или Президента, за оскорбительные письма редакторам и политикам.

Американец уверен, что, независимо от его психического или эмоционального состояния, власти не посмеют его побеспокоить до тех пор, пока своим поведением он не нарушит запрет на насилие. В таком случае его ожидает относительно краткосрочное пребывание в камере, где у него появится возможность обдумать те неверные шаги, которые он совершил на своем жизненном пути.

Никакой расстрельной команды. Никакой политической тюрьмы. Никакого Гулага. Даже если он сойдет с ума, никто его не запихнет за это в сумасшедший дом. В Америке право каждого не любить своего соседа защищается как нигде в мире.

Несмотря на постоянный приток иммигрантов из раздираемых войнами и сочащихся ненавистью уголков Земли, Америка установила личную свободу граждан. Суды ревностно лелеют ее, возможно, неумышленно, но действуя решительно и твердо, опираясь на часто декларируемое и в значительной степени сомнительное предположение, что от всякой несправедливости должно быть средство защиты. Защиты не в будущей жизни, а здесь, в Америке. Сейчас! Никогда за всю трагическую и кровавую историю человечества подобная радикальная и алогичная концепция не принималась так обыденно и не воплощалась в жизнь таким огромным количеством, казалось бы, вполне рационально мыслящих людей.

Таким образом общественный строй остается невредимым. Все социальные группы, независимо от их величины, пребывают в спокойной уверенности, что их жалобы будут услышаны. Каждый услышит. Газеты прольют море чернил, праздный просто посочувствует и пожертвует средства, политики будут ораторствовать, а судьи – создавать те самые средства защиты.

А Америка будет жить дальше.

* * *

Джек Йоук вчитывался в слова на экране, покусывая ноготь. Это была Америка, какой он ее видел, восхитительно безумная и прагматичная. Американцы хотят справедливости, но не слишком много. Они хотят порядка, но не слишком много. Они хотят законности, но не слишком много. И вот в этом средоточии свободного духа появляется Чано Альдана со своими четырьмя миллиардами долларов.

4 000 000 000 долл. Невозможно представить, сколько убийств, увечий, предательств и измен стоили эти деньги. А Альдана – всего лишь тот, кто получал и платил. Что станет он делать, когда фундамент треснет и дом начнет рушиться? И вот уже появились первые тревожные симптомы.

– У тебя отвратительный стиль, – Отт Мергенталер читал, стоя за спиной Джека.

– Не подходит для "Пост", так?

– Определенно нет.

– Альдана не сможет выиграть.

– Ты знаешь это, и я знаю, а он, возможно, нет.

– Немного непринужденности, американцам это нравится. Немного запретного удовольствия, чтобы в воскресенье утром за это покаяться, а что такого? Но Альдана рано или поздно будет раздавлен как клоп, если попробует запугивать людей здесь так же, как в Колумбии.

– Не сомневаюсь, что Лиаракос уже пытался ему это объяснить.

– Лучшая защита для него – изображать жертву несправедливости. Давид против Голиафа.

– Чано Альдана – Голиаф, – сухо произнес обозреватель и пододвинул к себе стул. – Он это ясно дал понять сегодня днем.

– Мы идем к тому, что будем вынуждены легализовать наркотики, Отт. Сейчас никто не хочет их легализовать, но и никто не хочет жить в стране под полицейским колпаком ради того, чтобы их нельзя было продавать.

– Если все дело в более эффективной полиции, то я за нее, – сказал Мергенталер.

– О-о-о, черт побери. Подумай как следует. Ты же презирал Дж. Эдгара Гувера. Ты же считал парламентский Комитет по расследованию антиамериканской деятельности раковой опухолью на теле государства. – Мергенталер хотел возразить, но Йоук повысил голос и продолжал. – Я читал кое-какие твои прежние материалы. Не пытайся менять свою точку зрения сейчас.

– Я был в Голландии, – сказал Мергенталер, убедившись, что Йоук закончил, – я видел там юнцов, лежавших в общественных местах, в полной прострации, они еще кое-как шевелились, полицейские безучастно стояли рядом и смотрели, а жизнь спокойно протекала мимо. Я был в голландских моргах и видел трупы. Я был в местных моргах и тоже видел трупы. Это не табак и не алкоголь. Две дозы крэка делают среднего человека наркоманом. Легализовать это? Нет! Тысячу раз нет!

Джек Йоук взмахнул руками.

– В 1989 году в Медельине в морг попали четыре тысячи пятнадцать человек. И это только те, кого нашли. Население Медельина составляет два миллиона, выходит, на каждые сто тысяч человек – более двухсот убитых. – Глаза Йоука сузились. – В округе Колумбия эта цифра – восемнадцать или девятнадцать. В 1989 году здесь зарегистрировано четыреста тридцать восемь убийств. Вот когда это число вырастет в десять раз, Отт, в десять раз, тогда я спрошу тебя, как ты относишься к этим наркоманам, которые все прекрасно понимали и все равно решились на свою первую дозу.

– Здесь не будет такого.

– Ты думаешь, что эти черные и либералы, которые управляют городом, все уладят? Ты видел Альдану сегодня днем. Куда к черту, здесь не будет такого.

– Разве не ты сказал, что Альдана рано или поздно получит свое?

– Да я не об Альдане, я о тех, кого на деньги тянет, как мух на мед.

Когда Мергенталер ушел к себе, Джек Йоук попробовал писать еще, но не смог. Он кипел от возмущения. На глаза попалась сегодняшняя газета с фотоснимком Джорджа Буша на первой полосе. Буш перед отъездом в Кеннебанкпорт. Машет рукой и широко улыбается. Джек выбросил газету в мусорную корзину.

Парк Рок-Крик в Вашингтоне подобен нью-йоркскому Центральному парку. Но, в отличие от огромного лесопаркового массива в Нью-Йорке, парк Рок-Крик – отнюдь не лучшее место для прогулок. Причина отчасти заключается в топографии.

Парк начинается в дюжине миль севернее Потомака, в округе Монтгомери, штат Мэриленд, и представляет собой массив неухоженного леса, простирающегося вдоль извилистого ручья, который течет на юг и впадает в реку.

В нескольких сотнях ярдов от моста, через который проходит кольцевая автодорога с восьмирядным движением, дома и подворья подступают к самой воде. Дальше узкая лента воды идет через луга армейского госпиталя Уолтера Рида. Южнее госпиталя ширина парка достигает четверти мили, и так он тянется на несколько миль. Это настоящий оазис буйной растительности на склонах глубокой долины ручья.

Пересекая округ, зеленый пояс в конечном итоге становится парком. На протяжении четырех миль его ширина составляет около мили, здесь прекрасные места для гольфа и бесчисленное количество живописных тропинок, которые вьются по заросшим лесом и усыпанным валунами береговым откосам Каменного ручья – название соответствует действительности – и его притоков.

Затем парк сужается, и все его пространство занимает Национальный зоологический парк, южнее которого ширина лесной полосы вдоль ручья составляет всего лишь несколько сотен ярдов. Здесь ручей пересекает множество мостов, через которые проходят основные улицы и авеню Вашингтона.

В двух милях южнее зоопарка помутневшие от городских стоков воды ручья впадают в Потомак. Устье его расположено, прямо напротив острова Теодора Рузвельта, у Джорджтаунского канала. В этом месте парк представляет собой скромную полоску прибрежной растительности на фоне впечатляющего городского пейзажа.

Большую часть парка составляют неудобные крутые, усеянные камнями склоны, густо заросшие деревьями. Несмотря на мягкую осень, к началу декабря листьев на деревьях почти не осталось, и они превратились в полупрозрачное сплетение серых ветвей и стволов, слабо поглощающих городской шум.

Генри Чарон по привычке избегал наступать на ветки и камни под ногами; несмотря на это, сухие опавшие листья, лежавшие толстым ковром, громко шуршали при каждом его шаге. Он знал, что хороший дождь пропитает этот ковер насквозь, тогда можно будет по нему двигаться бесшумно. Но не сейчас.

Справа под ним по Рос-Драйв, одной из живописных аллей, проходившей вдоль ручья, с шумом проносились автомобили. Как правило, ею пользовались в часы пик. Чарон без устали карабкался по склону, оглядываясь вокруг. Он остановился, чтобы осмотреть нагромождение камней, а затем продолжил свой путь в северном направлении.

Этот тип местности был ему хорошо знаком. Здесь можно надежно спрятаться, если найти подходящее место. Городские ищейки его здесь никогда не найдут.

Он вновь сверился с картой и направился к мосту вверх по склону, хоть и небольшому, высотой всего какую-то сотню футов, но слишком крутому для обычного городского пешехода. Привыкший к ходьбе в горах, Чарон даже не сбился с дыхания, пока взобрался на него. Наверху он остановился, чтобы осмотреться.

Уже смеркалось, когда Чарон обнаружил то, что хотел. Он осматривал основание одной из опор моста, когда наткнулся на расселину, которая вела в небольшую пещеру, скорее даже впадину. Огромный валун почти закрывал ее. В полутьме он разглядел несколько банок из-под кукурузы и сигаретных пачек. Земляной пол хорошо утрамбован, сомнений не оставалось, здесь побывали либо подростки, либо бродяги. Множество следов ног и отпечатков обуви. Если понадобится, это будет подходящее место.

Он осмотрел все вокруг, обратив особое внимание на трещины и щели в стене. Вынув из одной едва державшийся камень, Чарон убедился, что сможет спрятать туда винтовку и принадлежности, если понадобится.

Генри Чарон выбрался из пещеры и огляделся, чтобы запомнить местность. Да, он сможет найти ее снова. Осмотревшись еще раз вокруг, он спустился по склону.

* * *

Получасом позже Танос Лиаракос приехал домой в Эджмур и поставил свой "ягуар" в гараж.

Его жена Элизабет как раз заканчивала готовить на кухне бутерброды. Гости соберутся к семи. Она чмокнула его в щеку, пока он готовил себе выпивку.

– Как все прошло сегодня?

– Ты не поверишь, парень определенно болен. На пресс-конференции он заявил, что он – дьявол.

Она недоверчиво посмотрела на мужа, не шутит ли.

– Прикидывается сумасшедшим?

– Я так и подумал, и он ничего не говорил, пока я не упомянул про психиатра, тогда он сказал "нет". Да-да, одно слово. "Нет". Конец разговору.

– Твоя мать звонила сегодня днем. – Элизабет повернулась к нему спиной и стала заправлять салат майонезом.

– М-да. – На прошлой неделе был день рождения Элизабет. Ей исполнилось тридцать девять. Глядя на ее талию и крепкие бедра, Лиаракос решил, что ей спокойно можно дать на десять лет меньше.

– Она узнала из новостей, что ты собираешься представлять Альдану.

– И она расстроена.

– У нее случился обморок. Она удивлена, как ты можешь защищать такие отбросы. "Все эти годы... мой мальчик... совесть". Не очень приятный разговор.

Лиаракос выглянул во двор. Участок занимал почти акр^[11]. Наемный работник раза три за осень сгребал листья, но их уже много накопилось поверх пленки, покрывавшей бассейн, и в резервуаре с подогревом воды. Придется убрать снова, как появится свободная минута.

– Я ей сказала, – продолжала Элизабет, – что каждый человек имеет право на защиту, но ты ее знаешь.

– Да.

– Я старалась сдерживать себя, Танос. Я действительно старалась. Но я так устала от ее нытья. Бог свидетель, у меня вот где уже эти ее нравоучения.

– Я знаю.

– Почему ты не объяснишь ей еще раз? – Она повернулась к мужу лицом. – Это нечестно, что только я одна должна вдалбливать ей основы американской конституции и системы законодательства. Когда она опять начинает свои причитания типа "как-мог-мой-сыночек-Танос-так-поступить", меня страх берет. Она не слушает, не хочет слушать.

– Я поговорю с ней еще раз.

– Обещаешь?

– Да, обещаю.

Элизабет снова занялась салатом.

– Где девочки? – спросил он.

– Наверху. Они займутся уроками, пока у нас будут гости. Я им купила сегодня новый компакт-диск. Они слушают его уже одиннадцатый раз.

Лиаракос заглянул в гостиную. Элизабет уже достала хрусталь, открыла вино, сыры и крекеры расставлены на белой камчатной скатерти. По крайней мере она понимает, что это его работа. Она только начала работать помощником юриста после окончания Гарвардского юридического колледжа, когда они стали встречаться. Шесть месяцев спустя, после продленного уик-энда в Аспене с лыжными прогулками, они вернулись домой уже женатыми. Ей, конечно, пришлось уволиться, но его как раз сделали младшим партнером.

Им приходилось нелегко, но они старались держаться.

В мыслях он снова вернулся к своему клиенту, размышляя над возможной тактикой защиты, снова и снова перебирая в уме выдвинутые обвинения. Дело Альданы обещало быть сложным. У правительства два свидетеля из бывших сподвижников Альданы и множество айсбергов, с помощью которых легко потопить "Титаник". Сегодняшнее представление Альданы на пресс-конференции не помогло.

Он запишет шестичасовые новости. Завтра отправит помощников на досудебное публичное слушание дела. Пожалуй, пресс-конференция этому не помешает, учитывая, какое освещение в прессе получила выдача Альданы американским властям.

Лиаракос посмотрел на часы. Новости начнутся через десять минут. Нужно включить видеомагнитофон.

Сделав дело, он вернулся на кухню за очередной выпивкой.

– Когда прислуга ушла?

– Около пяти, она помогла мне приготовить.

– Хочешь, помогу?

– Нет. Иди отдыхай. У меня все под контролем.

Все под контролем. У защитника никогда не может быть все под контролем. Эта концепция ему не подходит. Максимум, что можно сделать, – это предвидеть выпады и уколы обвинения и попытаться их отразить. И иметь несколько своих сюрпризов в рукаве. Главное – контролировать возможный ущерб.

Но как можно проконтролировать ущерб, который нанесут свидетели со стороны правительства? А клиент, Альдана? Можно ли его проконтролировать? Послушается ли он добрых советов? Лиаракос хмыкнул. Он уже знал ответ. О да, конечно, под угрозой – голова Альданы, а не его собственная. И все же он не любил проигрывать. Он никогда не сдавался даже в проигрышных делах, вот почему его команда приносит фирме ежегодно одних гонораров на два миллиона долларов.

Он включил телевизор в гостиной и смотрел его стоя, пока Элизабет расставляла закуски на столе.

Пресс-конференция Альданы шла первым номером.

– Иди, посмотри, – позвал он Элизабет.

Комментатор пересказал заявление Альданы своими словами. Затем он умолк и посмотрел в сторону, явно чего-то ожидая. На экране появился Альдана. Его голос заполнил комнату: "Мне вручен ключ..."

– Боже милостивый! – услышал Лиаракос сдавленный голос жены.

– Он производит впечатление, не так ли?

После вопросов заявление прокрутили еще трижды. Эксперты – адвокат, психиатр и специалист по вудуистским культурам Южной Америки – единодушно сошлись во мнении, что Альдана – преступник с манией величия.

Зазвонил телефон, и тут же раздался звонок в дверь. Элизабет пошла открывать гостям, а Лиаракос подошел к телефону. Звонил старший партнер фирмы.

– Я только что увидел в новостях нашего нового, самого известного клиента.

– Да, я тоже смотрел.

– Танос, тебе нужно найти средство, чтобы заткнуть ему рот. За один раз ему удалось убедить половину населения Америки в том, что он виноват как дьявол. Половина дела сделана!

– Я категорически предупреждал его...

– Танос, он всего лишь человек. В нашей фирме пятьдесят два партнера и сто двадцать помощников, которые представляют более дюжины счастливчиков, пятьсот крупных и около ста пятидесяти менее крупных компаний. Мы занимаемся судебными делами и коммерческими спорами. Одно дело защищать сбежавшего преступника, и совсем другое – человека, который пытается выдать себя за Антихриста!

– Он не виновен, пока его вина не доказана.

– Ты знаешь об этом, и я знаю, но публика может и не знать. Я заявляю тебе вполне откровенно, Танос. Мы никогда не говорили, кого тебе защищать, а кого нет. Но наша фирма не собирается разоряться только из-за того, чтобы удостоиться привилегии представлять самого отъявленного бандита со времен Аль Капоне. Ты заставишь его заткнуться или пусть он ищет себе другого адвоката. Я ясно выразился?

– Да, Харви.

– Загляни завтра ко мне в офис. – На том конце положили трубку.

Некоторое время Танос Лиаракос сидел с телефонной трубкой в руках, затем медленно положил ее на аппарат.

Харви Брюстер был еще тот зануда. Если он думает, что фирма может запросто избавиться от Чано Альданы, просто швырнув ему в лицо его дело и известив клерка в суде, то его ждет большой сюрприз. Судья не позволит ни Лиаракосу, ни фирме выйти из дела, пока другой компетентный и опытный адвокат не согласится представлять Альдану. На судью будут давить, чтобы он провел дело незамедлительно, а у него есть средства переложить всю тяжесть этого давления на адвоката и прокурора.

Лиаракос знал, что судья не будет сомневаться, использовать ли ему свою власть. Гарднеру Снайдеру было чуть больше семидесяти, и в судейском кресле он уже свыше тридцати лет. Это самый бесстрастный педант из всех, с кем Лиаракосу приходилось сталкиваться. Несомненно, именно по этой причине Министерство юстиции сделало все от него зависящее, чтобы дело досталось Снайдеру.

Не исключено, что завтра обвинение также получит команду замолчать и принудить к этому других. У Лиаракоса было чувство, что в данный момент телефон прокурора тоже звонил. Возможно, первый шаг стоило сделать ему. Несомненно, Альдана должен замолчать, иначе ему не видать справедливого суда.

Дверь отворилась. Элизабет просунула голову.

– Танос, гости пришли, пойдем.

Гости обсуждали пресс-конференцию Альданы. Те, кто видел ее в новостях, делились впечатлением с теми, кто ее не видел. Лиаракоса засыпали вопросами, от которых он с улыбкой отбивался, что ему удавалось с трудом.

Он уже покончил с третьей порцией выпивки за вечер и раздумывал над тем, справится ли с четвертой, когда увидел, как Элизабет направляется к нему из кухни.

– Звонит твоя мать. Она явно не в себе.

– Я возьму трубку в кабинете.

В кабинете Джефферсон Броуди и женщина, едва знакомая Лиаракосу, вели оживленную дискуссию. Он извинился и запер за ними дверь.

– Привет, мама.

– Танос, Танос, что ты наделал?

– Мама, я...

Его ответ ее не интересовал. Она бросилась в наступление.

– Я видела этого ужасного человека, твоего клиента, в вечерних новостях. Я хотела тут же тебе позвонить, но звонили мои друзья, мы проговорили около часа. Поэтому звоню тебе, как только появилась возможность.

– Мама, я адвокат, я...

– Ты не должен защищать всякую мразь, торгующую наркотиками. Боже мой, я и твой отец отказывали себе во всем, копили деньги тебе на колледж и юридическую школу, чтобы потом ты защищал такую мерзость, как этот Альда... Альда-нечто. У тебя есть совесть? Где твоя мораль? Что ты за человек, Танос?

– Мама, я адвокат, – нет, дай мне закончить! Я адвокат, а этот человек имеет право на защиту, неважно, в каком преступлении его обвиняют.

– Но ведь он виновен!

– Он не виновен, пока жюри присяжных не признает его таковым. И виновен ли он или нет, он должен иметь адвоката.

– Я надеюсь, Господь справедлив, и ты проиграешь, а этот человек заплатит за все свои преступления, Танос. Он убивал и грабил, подкупал и делал Бог знает что еще, его нужно отправить куда-нибудь, где он не сможет причинять боль невинным людям. Тысячам невинных людей. Танос, ты предаешь свой талант и свою веру, помогая такому человеку.

– Мама, я не собираюсь продолжать с тобой спор.

– Он сказал, что у него есть ключ от преисподней. И у него он есть. Ты помогаешь этой мерзости остаться у дел. Ты помогаешь ему убивать невинных людей. Ради памяти твоего отца, после всего этого ты спокойно спишь по ночам?

– Я уже слышал все это.

– Нет, ты не слышал. Тебе придется выслушать свою мать, которая любит тебя и хочет спасти твою душу. Тебе придется отказаться от помощи этим людям. Танос, мой Танос! Ты разбиваешь мне сердце.

– Мама, у нас полный дом гостей. Я не хочу обижать их, стоя весь вечер в кабинете и слушая твои проповеди о том, в чем ты ничего не понимаешь. Неужели ты мне ни капли не веришь?

– Верить тебе, когда ты продаешься таким негодяям, как Альдана? Да меня от тебя тошнит. – Она бросила трубку.

Есть хоть кто-нибудь, кто не смотрел вечерние новости?

На столе лежала бейсбольная перчатка. Он поднял ее и потрогал мягкую кожу. Черт! Он ударил кулаком по перчатке. Черт, черт, черт.

Лиаракос выключил свет и остался сидеть в темноте, ослабив галстук и устроившись поудобнее на диване. Сначала он слышал голоса за дверью, шум вентиляции, потом звуки куда-то исчезли.

Шумы как бы отошли на задний план, как гудение толпы вечером на стадионе "Тинкерфилд" в Орландо, которая вздыхает и охает в такт игре.

Там никогда не бывало много народу, в хорошие" вечера – тысячи полторы. Но, независимо от количества людей, эти жаркие душные вечера доставляли удовольствие. Мячи летели со скоростью примерно восемьдесят миль в час, достаточно быстро, если вам сорок один, а вы стараетесь достать один из них своей битой. В те редкие моменты, когда удавалось ударить по мячу, выкладывался до конца, чтобы прийти первым. Иногда сам себе удивлялся, отражая бросок.

Теперь то лето казалось сном. Лиаракос все еще чувствовал запах пота, ощущал землю под шипами своих туфель, видел, как мяч отделяется от биты и летит по направлению к нему, а он его ловит. В этот момент он знал, что находится на вершине своей жизни. Солнце, пот и смех товарищей по команде...

Кто-то тряс его за плечо.

– Папа, папа, проснись.

В кабинете горел свет.

– А?

Это была Сюзанна, его двенадцатилетняя дочь.

– Папа, что-то с мамой, она закрылась в ванной наверху и не хочет выходить.

Танос Лиаракос вскочил как ужаленный и бросился из комнаты. Через гостиную мимо ничего не понимавших гостей вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Сюзанна в ночной рубашке бежала следом, стараясь не отставать.

Он подергал ручку двери. Заперто. Лиаракос забарабанил кулаком в дверь.

– Элизабет, Элизабет, ты слышишь меня?

Ничего.

О Боже, только не это, только не это!

– Элизабет, если ты немедленно не откроешь, я сломаю дверь.

Сюзанна и ее младшая сестра стояли в проходе и смотрели, то и дело всхлипывая.

– А вы, девочки, идите в свою комнату, делайте, как я сказал. – Они ушли.

Он пнул дверь. Девочки стояли в дверях своей комнаты и плакали. Лиаракос уперся спиной в стену, а правой ногой с силой ударил в дверь. Дверь треснула. Он ударил еще, и замок поддался.

Элизабет лежала на полу. Вокруг ноздрей следы белого порошка. Остатки порошка на столике. В руке зажата свернутая в трубочку долларовая банкнота. Глаза не фокусируются, зрачки расширены. Сердце бьется как у загнанной лошади.

Черт!

– Где ты взяла это, Элизабет? Кто дал тебе кокаин?

Он с силой встряхнул ее. Ее глаза поплыли.

– Ты слышишь меня, девочка, кто дал тебе кокаин?

– Джеф, у-у, Джеффер...

Лиаракос опустил ее на пол и направился в спальню к детям.

– Сюзанна, вызови скорую. Набери 911. Твоей маме плохо.

Дочь плакала навзрыд. Он взял ее за плечи и посмотрел в глаза.

– Ты можешь сделать это?

Она кивнула и вытерла слезы.

– Хорошая девочка. Набери 911 и сообщи им наш адрес, пусть пришлют скорую помощь.

Назад в холл, мимо ванной, вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Т. Джефферсон Броуди стоял у дальней стены.

Броуди поднял руки вверх, лишь только Лиаракос накинулся на него.

– Сейчас, Танос...

– Убирайся из моего дома, ты, сукин сын.

Лиаракос ударил его тем, что подвернулось под руку. Броуди упал, а двое мужчин схватили Лиаракоса за руки.

– Вон! Вы все, вон отсюда! – Он освободил руки. – Вечеринка закончилась. Убирайтесь все из моего дома к такой-то матери!

Он указал рукой на Броуди, который сидел на полу и потирал челюсть.

– И заберите это дерьмо с собой, иначе я убью его.

Глава 6

Будильник прозвенел в шесть утра. Танос Лиаракос выключил его и перевернулся на спину. Спал он меньше часа. Вернувшись из госпиталя около трех, он проверил детей и прислугу – служанка, когда он позвонил ей в полночь, великодушно согласилась провести ночь с детьми. И служанка, и дети спали в одной кровати. Лиаракос настолько устал, что спать не хотелось. Последний раз, помнится, он смотрел на часы около пяти утра.

Он принял душ, побрился и оделся. На кухне оставил записку детям:

С мамой все в порядке. Она в больнице и еще спала, когда я от нее уезжал. В школу можете сегодня не ходить, оставайтесь дома с Марлой, если хотите.

Люблю вас обеих,

Папа

Выезжая из гаража, он заметил в конце дорожки, на тротуаре, телерепортера и оператора с камерой. Они что-то прокричали ему, когда он сдавал машину задним ходом, прямо на них. Два оператора. Один так и не уходил с дороги. Лиаракос, не останавливаясь, продолжал медленно сдавать назад. Репортер, женщина, держа микрофон у стекла, пыталась задавать вопросы.

– Альдана действительно угрожает американцам? Он больной? Сколько он вам заплатил?

В этом театре абсурда ответов от него она и не ожидала. Лиаракос знал. Вся суть этого представления заключалась в том, чтобы задавать риторические вопросы. Стремление быть первыми особенно отличало тележурналистов.

Задний бампер уперся в треногу камеры. Только тогда оператор убрался.

Лиаракос выехал на улицу, включил передачу и нажал на газ.

Утро было пасмурным. Ветер волнами гнал вдоль улицы сухие листья. То там, то здесь возникали небольшие смерчи, листья несколько секунд быстро кружились в хороводе, а затем разлетались в стороны.

Его жена все еще спала. Жалюзи в комнате были опущены, свет потушен. Не снимая пальто, Лиаракос тихонько присел в кресло для посетителей.

Через несколько секунд его дыхание успокоилось, они дышали в такт. Тело Таноса расслабилось.

Ему было под сорок, когда он понял, что способен смотреть на свою жизнь как сторонний наблюдатель, как на пьесу, которую видел неоднократно. Вся его жизнь проходила перед ним ежедневно, сцена за сценой. Он знал, как все это было и как должно было быть.

Бреясь каждый день перед зеркалом, он отчетливо представлял, как морщины станут еще глубже, щеки обвиснут, а волосы поседеют и начнут выпадать. Перед ним было немолодое, стареющее все больше и больше лицо.

В лечебницах, он знал, воспоминания использовали как своего рода ежедневный курс терапии. Медсестры поощряли пациентов, находящихся почти при смерти, к воспоминаниям, попыткам оглянуться на свою жизнь, выткать из ее разрозненных событий цельное полотно как учебное пособие для еще не родившегося поколения.

Танос Лиаракос прикинул, как это будет выглядеть, если посмотреть на свою жизнь со стороны. Все его успехи и достижения, которые он считал необычайно важными, при такой двойной перспективе безжалостно уменьшались. Победы в суде утрачивали сладость, а поражения не отзывались такой болью. Он нашел путь уживаться со своей жизнью, а может, это Господь подсказал ему его. Неважно. Только будущее имеет смысл.

Находясь в полудреме, Лиаракос перебирал цветные стекла своего внутреннего калейдоскопа прошлого и будущего. Его отец ступил на американский берег с палубы корабля, прибывшего из Греции, имея в кармане пятьдесят долларов и запасную рубашку, а превратил их в пять магазинов, торговавших сэндвичами, которые помогли ему отправить троих своих сыновей в колледж. Его мать растила детей, пока отец работал по двенадцать – пятнадцать часов в сутки. Эти горько-сладкие дни безвозвратно ушли. Они так же далеки, как день, когда Одиссей покорил Трою. Вот почему голос его матери казался ему голосом из прошлого, который он скоро утратит. Скоро-скоро он будет стоять у ее могилы и у могилы отца, чувствуя, как жизнь уходит, будто песок сквозь пальцы. Вот почему он так терпеливо относился к ее нравоучениям и нежно любил ее.

Его дочери – это все, что он может предложить человечеству, будущему, его бесконечным возможностям, Богу и всему тому великому и неизъяснимому, что есть в Роду человеческом. Девочки как девочки, ничего особенного и выдающегося, они просто люди. И они, и их дети будут работать и любить, выйдут замуж или женятся, когда Танос Лиаракос и греки из бутербродной давным-давно превратятся в пыль. Поэтому он их очень любил.

Элизабет. Ах, милая Элизабет, с материнским сердцем, пустыми желаниями и страстями...

Женщину любят по разным причинам. Когда молод, она кажется богиней. Но в конце концов понимаешь – она из такой же обычной плоти, как и ты сам, с недостатками, страхами, тщеславием, глупыми мечтами и маленькими пороками. Поэтому ее любишь и лелеешь еще больше. С возрастом становишься к ней все ближе и держишься за нее все крепче. Она превращается в твою вторую половину. Шероховатость ее кожи, морщины на лице, широкая талия и обвислые груди – все это уже не имеет значения. Ты любишь ее за то, чего в ней нет, так же сильно, как и за то, чего в ней в избытке.

Элизабет, твои пороки не так уж безобидны. Ты закладываешь душу за этот белый порошок. Он доведет тебя до могилы, опустошит твоего мужа, который любит тебя, отнимет у детей мать, которой ты обещала им быть, когда дала им жизнь.

В комнату вошли две медсестры и включили свет над кроватью. Танос Лиаракос окончательно проснулся и искоса наблюдал за двумя фигурами, облаченными в белое, которые склонились над Элизабет. Они приподняли ей веки и пощупали пульс. Полная медсестра приготовилась мерить давление. Элизабет застонала, но ничего не сказала. Она все еще находилась под действием наркотика.

– Повезло. – Пробормотала одна из сестер, проверяя капельницу. – На этот раз пронесло.

Лиаракос посмотрел на часы. Почти восемь. Через открытую дверь доносились голоса персонала, дребезжание тележек и звуки работавшей аппаратуры. Он встал со стула и подождал, пока сердце, не ожидавшее такой быстрой смены положения, успокоится.

Когда сестры ушли, он все еще стоял у спинки кровати.

Она выглядела постаревшей. Без косметики, с непричесанными волосами, Элизабет, казалось, вот-вот готова свести счеты с жизнью. Больше не будет тепла от общения с детьми, не будет страстных "я люблю тебя", не будет уюта тех вечеров, когда в камине потрескивает огонь, а в доме звучит детский смех. Она выглядела смертельно усталой, сгоревшей дотла.

Лиаракос провел рукой по лицу, – интересно, почему он не плачет? Ах, да, это же чертова двойная перспектива. Он уже прожил все это раньше.

Но ему следовало бы поплакать. Действительно следовало бы. В этом месте полагалось плакать.

* * *

"Ключ от преисподней" – гласил заголовок на первой полосе утреннего выпуска "Пост". Большие черные слова напечатаны во всю ширину первой страницы. Редактор поместил фотографию Альданы, сделанную в тот момент, когда он, закованный в наручники, со свирепым видом выходит из самолета на авиабазе ВВС Эндрюс. Под материалом стоят имена Оттмара Мергенталера и Джека Йоука. А рядом – колонка Мергенталера.

Джек прочел колонку Отта – четыре дюйма напечатаны на первой полосе, а остальное – на двенадцатой. Федеральное правительство и американский народ, писал Мергенталер, не могут позволить, чтобы Чано Альдана запугивал их. Альдана определенно пытается использовать здесь те же методы, которые с переменным успехом применял у себя в Колумбии. Если он считает, что американский народ смирится с терроризмом и вымогательством, то Альдана недооценивает американский народ.

Йоук хмыкнул и швырнул газету на стол. Пожалуй, стоит подарить Отту мыльницу на Рождество.

Зазвонил телефон.

– Джек, звонит репортер из далласской газеты. Он хочет поговорить с тобой о твоем вчерашнем интервью с Альданой.

– Я не отвечаю на вопросы. Я задаю их.

– Это значит нет?

– Да.

Просматривая почту, Йоук сунул в карман куртки блокнот и карандаши. Придется сделать все эти звонки, может, сегодня вечером. Перекинув пальто через плечо, он отправился на поиски своего редактора. Может, пойти к зданию суда с остальными репортерами и покрутиться там, пока Альдану приводят в порядок?

* * *

В полутемном кабинете – третья дверь от зала заседания – Танос Лиаракос примостился в кресле напротив стола, за которым сидел прокурор округа Уильям Л. Бейдер.

Бейдер славился своей агрессивностью и педантизмом при подготовке дел. Поговаривали, и в этом была большая доля правды, что он очень амбициозен. Но Лиаракос не ставил ему это в вину. Бейдер чертовски хороший юрист.

– Я заглянул к вам поговорить о тех ухищрениях, к которым прибегли ваши люди, чтобы дело моего клиента попало к судье Снайдеру.

– Какие ухищрения? – брови Бейдера взметнулись вверх.

– Можете не строить из себя саму невинность. Со мной это не проходит. Люди из канцелярии проболтались.

– Что же, вы предпочитаете оказаться перед Максималистом Джоном или Висельником Джеком?

– Бросьте, вы знаете, как это делается. Моему клиенту выпало бы счастье попасть к судье Уорту, если бы все не было подстроено против него. – Судья Уорт был известен тем (возможно, это преувеличение), что всегда занимал сторону защиты, стараясь уязвить обвинение при каждой возможности.

– Что же вы тогда сидите здесь и жалуетесь? Судебные слушания начинаются через двадцать минут. Идите, жалуйтесь судье.

– Я не думаю, что оглашение этой информации в печати вам на руку, Уилл. Люди могут подумать, что правительство мстит Альдане, пытаясь сделать из него козла отпущения. Я полагал, что вы сможете пойти мне навстречу, а я возьму на себя судью Снайдера.

– Что?

– Подайте ходатайство, пусть суд вынесет постановление о наложении запрета на открытое обсуждение дела. Для обеих сторон. Включая обвиняемого.

Бейдер бросил взгляд на номер "Пост", что лежал на углу стола. Несколько секунд он смотрел на него, не отрываясь, затем откинулся на спинку кресла и рукой потер нос. Это был большой нос, но он хорошо смотрелся на широком квадратном морщинистом лице.

– Вам нужен суд или цирк? – спросил Лиаракос.

– Этот придурок сам затягивает петлю на собственной шее. Ему же хуже, если он собирается проводить пресс-конференции по два раза на дню и угрожать убить каждого восточнее Питтсбурга.

– Вы не можете знать, чем все это кончится, и я не знаю, – сказал Танос Лиаракос. – Что мы знаем, так это то, что мы оба – судебные чиновники. Поэтому давайте стремиться к честному суду, чтобы он не превратился во что-либо типа представления Джеральдо Риверы.

Бейдер иронично хмыкнул.

– Мы должны остановить этого психа, пока он нам все не испортил, – уже мягче произнес Лиаракос. – Что, если ни один человек с коэффициентом умственного развития выше пятидесяти не согласится войти в жюри присяжных? Что, если один или двое из жюри побоятся вынести обвинительный приговор?

– Я позабочусь, когда к этому пойдет дело. Он ваш клиент, черт побери! Хотите, чтобы он молчал, заткните ему глотку.

– Дайте мне время, мать вашу, Уилл.

Бейдер скривил губы и помассировал бровь. Лиаракос догадывался, что Бейдер пытается сообразить, как посмотрит судья Снайдер на промашку обвинения с требованием о запрете открытого обсуждения, если подзащитный по-прежнему будет занимать все первые полосы газет со своими скрытыми угрозами. Танос Лиаракос чувствовал, что одержал верх. Он откинулся в кресле и положил ногу на ногу.

– Хорошо, хорошо. – Бейдер вызвал секретаршу и начал диктовать ходатайство. – Вы довольны? – спросил он, закончив.

Защитник предложил кое-какие изменения, которые усиливали аргументы прошения. Он по памяти сослался на материалы дела. Бейдер согласно кивнул и указал секретарше на печатную машинку.

– Могу также добавить, – сказал Бейдер, – пока вы в хорошем настроении и расположении духа, – я готовлю сегодня ходатайство о конфискации всего имущества Альданы. Все, чем он владеет, включая деньги, из которых он оплачивает ваши услуги, – они все имеют преступное происхождение. Каждый дайм^[12].

Оба прекрасно осознавали значение такого ходатайства. Лишившись всего своего имущества, обвиняемый не сможет платить адвокату. Конечно, суд назначит ему замену, но в этом случае защита будет ограничена теми скудными средствами, которые по закону предоставляет государство для оплаты адвоката. В результате, конфисковав имущество обвиняемого в порядке гражданского иска, государство может значительно повысить свои шансы на выигрыш дела. Такие ходатайства находят поддержку у судей, поскольку трудно отрицать, что преступник не имеет права использовать средства, добытые преступным путем, на то, чтобы избежать наказания за эти свои преступления.

Критики – в основном адвокаты защиты – противились тому, чтобы государство ставило телегу впереди лошади: конфискация имущества обвиняемого до вынесения приговора сводит презумпцию невиновности на нет. Проблема заключалась в том, что доходы от преступной деятельности имели реальное выражение – вы могли подержать эти деньги в руках, – а презумпция невиновности представляла собой юридическую фикцию, и в девяносто девяти процентах случаев она таковой и являлась – фикцией. Обвиняемый виновен, и все, кроме жюри присяжных, прекрасно это знали. Поэтому государству удавалось прибирать такое имущество к рукам.

Лиаракос, конечно, предвидел подобный шаг. Вопрос заключался в том, когда его предпринять. Он отлично знал все аргументы за и против, потому что сам неоднократно пользовался таким приемом. В некоторых случаях выигрывал, а в некоторых проигрывал. Он прочистил горло.

– В свою очередь, должен вам также сказать, что мой клиент нанял фирму, которая будет представлять его интересы в деле о конфискации имущества. Не для протокола, полагаю, что вам удастся конфисковать некоторое имущество, но не все.

– С миру по нитке, – улыбнулся Бейдер. – А что касается дефицита средств у государства, то приятно видеть, как люди, подобные Альдане, вносят свою лепту. На следующей неделе мы проведем допрос, а через неделю, пожалуй, снимем письменные показания.

– Это не ко мне. Обращайтесь к нему, а он вас отправит к той фирме, которую нанял.

Если у Альданы возникнут проблемы, подумал про себя Лиаракос, надо подождать, пока появится протокол допроса. Каждый его ответ может обернуться против него в уголовном деле. В большинстве случаев дела с конфискацией возникают именно по этой причине. Независимо от того, как пойдет уголовный процесс, Альдана вернется в Колумбию – если вернется – гораздо беднее, чем был.

Это не очень тревожило Лиаракоса.

* * *

Джек Йоук стоял у стены, с обеих сторон сдавленный плечами других корреспондентов, и делал заметки в своем блокноте. В зале судебного заседания их набралось дюжины три. "Зал забит... толпа возбуждена ожиданием..."

Джудит Льюис, помощница защитника Таноса Лиаракоса, уже сидела за столом, отмеченным небольшой табличкой. Справа, на значительном удалении от нее, сидел мужчина в коричневом спортивном пиджаке и брюках. Их разделяли несколько пустых стульев. Йоук спросил шепотом у соседа, кто это.

– Переводчик.

За столом обвинения сидела другая женщина, как предположил Йоук, тоже помощник. Он опять пошептался с соседом. Уильда Родригес-Эррера. Сосед повторил ее имя по буквам, пока Йоук записывал. Интересно, подумал Йоук, почему у большинства нынешних знатных мэтров помощники женщины? Обеим женщинам было под тридцать, ну, может, чуть больше тридцати. На таком расстоянии трудно определить. И обе для престижа одеты в платья консервативного покроя, стоившие им, должно быть, недельной зарплаты. Джек Йоук набросал еще несколько слов.

Альдана появился в сопровождении двух маршалов. На нем был темный костюм и темно-бордовый галстук. Закованные в наручники руки он держал впереди себя. Пока один из маршалов снимал наручники, Альдана быстро осматривался вокруг, не пропустив ни одного лица. Все взгляды в комнате обратились к нему. Кругом стало так тихо, что даже слышалось позвякивание наручников, когда их снимали с запястий Альданы.

Обвиняемый сел за стол защиты между Джудит Льюис и переводчиком. Один из маршалов тут же занял стул позади него, за барьером, а другой сел у стены, чтобы видеть своего подопечного и толпу, не поворачивая головы.

Льюис что-то тихо сказала Альдане. Тот не ответил, даже не посмотрел на нее. Лицо его ничего не выражало. Теперь переводчик шептал ему в ухо. Альдана ответил, не поворачивая головы, всего несколько слов. Он посмотрел на судебного пристава, но тот отвел глаза. Затем Альдана повернул голову, слегка наклонился вперед и несколько секунд, не отрываясь, смотрел на помощницу прокурора Родригес-Эрреру, занятую каким-то документом, который лежал на столе перед ней.

Теперь его взгляд задержался на судебном обозревателе "Пост" в дальнем углу зала, который изучал его через театральный бинокль, установленный на треноге. Впервые что-то изменилось в лице Альданы: верхняя губа дрогнула, изображая подобие ухмылки, а глаза превратились в щелочки.

Мгновение – и лицо вновь обрело безразличное выражение. Альдана снова повернулся и посмотрел вперед, в сторону кресла судьи. Он развалился на стуле, устроившись поудобнее и начал разглядывать флаги позади судейского кресла. Затем скрестил ноги. Через секунду вернул их в первоначальное положение.

Нервничает, решил Йоук, и сделал еще несколько заметок в своем блокноте. Старается не показывать, но нервничает. Человек все-таки, как-никак.

Шло время. Среди публики раздавались покашливание и шепот, Альдана налил себе воды в чашку из кувшина, стоявшего рядом, пролив при этом немного на стол. Не обратив на это внимания, он сделал несколько глотков, поставил чашку перед собой и больше к ней не притрагивался.

Глядя на Альдану, Йоук вспомнил, что ему приходилось слышать об обвиняемом. Выходец из предместья Медельина, Чано Альдана, по общему мнению, проложил себе дорогу к верхним этажам местной кокаиновой индустрии, обводя вокруг пальца и убивая своих противников. Он был проворен как крыса и в два раза безжалостнее. По слухам, он лично убил более двух дюжин человек и приказал убить сотни других, включая кандидата в президенты Колумбии. Непримиримый враг государства в борьбе за контроль над Колумбией, он отдавал приказы взрывать самолеты и универмаги, убивать судей, терзать полицейских.

Однако этому монстру было не чуждо и человеческое. Он любил футбол и контролировал несколько команд в центральной лиге Колумбии. Арбитров и ведущих игроков из команд соперников убивали по его приказу. В конце концов правительство приостановило действие лиги из-за коррумпированности ее руководства.

Последние два года Альдана будто бы скрывался где-то в Амазонии. Его схватили правительственные войска, когда он, решив, что энергия преследователей истощилась, отправился к своей любимой проститутке. Ему каким-то образом удалось остаться живым в перестрелке, в которой шестеро его телохранителей погибли. Крысиное счастье.

Альдана производил впечатление – этакий латиноамериканский Аль Капоне, приправленный некоторыми худшими повадками Гитлера. Глядя на этого слегка располневшего латиноамериканца средних лет с черными вьющимися волосами и тонкими аккуратными усиками, Джек Йоук понял, что историей с дьяволом людей трудно будет заморочить. В самом деле, невероятно. Даже вчерашнее представление Альданы на пресс-конференции не сможет преодолеть естественного стремления принимать его за обычного человека. Йоук попытался представить Альдану пожирающим змеиное и обезьянье мясо в джунглях – и не смог.

Перед прокурором Уильямом Бейдером стояла геркулесова задача – убедить двенадцать американских работяг в том, что Чано Альдана – Эль падрино – крестный отец.

Йоук возбужденно продолжал писать, когда дверь открылась и в зал вошел мужчина в голубой форме морского офицера.

Капитан Джейк Графтон. Разноцветье наградных колодок на левой стороне его мундира и четыре золотых кольца на каждом рукаве выглядели необычно среди гражданских костюмов.

Йоук видел, как Графтон, оглядев ряды сидевших в зале и не найдя свободного места, остановился у стены около двери. Их глаза встретились. Графтон кивнул и перевел взгляд на Чано Альдану, который повернулся, чтобы посмотреть на вновь вошедшего. Затем Альдана опять обратил лицо к креслу судьи.

Некоторые зрители, шепчась, внимательно разглядывали капитана, но вскоре оставили его в покое.

Джейк Графтон? Почему он здесь? Йоук нацарапал в блокноте имя и поставил три знака вопроса.

Спустя несколько минут в глубине зала открылась дверь и вошел Бейдер, следом за ним шел Танос Лиаракос. Бейдер взглянул на Альдану, на публику и сел рядом с Родригес-Эррерой.

Джудит Льюис пересела на стул, стоявший слева от нее, а Лиаракос занял ее место. Он переговорил с обвиняемым, получив в ответ несколько фраз, а затем с Льюис.

Выглядит усталым, подумал Йоук, глядя на адвоката. Смуглолицый, ухоженный, среднего роста с темными волосами, тронутыми на висках сединой, Лиаракос обычно носил шерстяные костюмы, сшитые на заказ, стоимостью не меньше тысячи долларов. Если Йоуку не изменяет зрение, сегодня он был одет в один из них. Лиаракос имел вид преуспевающего адвоката. Йоук вспомнил слова Мергенталера о том, что Лиаракос летом 1989 года играл в бейсбол в профессиональной высшей лиге за команду Флориды. В возрасте сорока одного года он с успехом участвовал в отборочных соревнованиях с бывшими профессиональными игроками. Правда, Джек пока не мог понять, что из этого можно извлечь.

В это утро честное, достойное лицо адвоката, подумал репортер, которое так нравится членам жюри, выглядело несколько мягче, менее внушительно. Тут же пришло в голову объяснение – жюри отсутствовало.

– Всем встать, – произнес пристав. Адвокаты поднялись с достоинством, тогда как публика шумно засуетилась, вскакивая со своих мест. Альдана выжидал, и Лиаракосу пришлось незаметно дернуть его за рукав.

Появилась судья, облаченная в судейскую мантию, и прошла на свое место, позади скамьи.

Пристав прочел традиционное вступление, которым открывалось каждое заседание суда и завершил его коротким "Садитесь".

Джек Йоук внимательно следил за обвиняемым. Альдана сидел, наклонившись вперед, не сводя глаз с судьи – женщины лет пятидесяти с волосами, туго стянутыми в узел, в модных больших очках. Он не отрываясь следил за ней, пока она зачитывала обвинительный акт, принятый Большим жюри Майами несколько лет назад, а переводчик тихо переводил ему. Йоук слышал испанскую речь и даже разбирал некоторые слова.

– Ваше слово?

– Не виновен, ваша честь, – Лиаракос чуть привстал со стула.

Судья распорядилась занести слова "не виновен" в протокол, затем обратилась к обвинителю.

– Как я понимаю, у вас есть предварительное ходатайство по делу, мистер Бейдер?

– Да, ваша честь. Позвольте подойти к суду?

Она кивнула, он подошел к клерку и передал ему бумагу. Клерк поставил печать и передал документ судье. В это время Бейдер передал копию Лиаракосу.

– Обвинение просит суд вынести постановление о наложении запрета на открытое обсуждение дела, ваша честь. Постановление касается представителей обеих сторон и обвиняемого.

– Возражения, мистер Лиаракос?

– Нет, ваша честь. У нас есть несколько ходатайств со своей стороны; как я понимаю, вы назначили их слушание на следующей неделе?

– Совершенно верно. – Она назвала день и час. – Без возражений, мистер Бейдер, ваше ходатайство принимается. – Затем посовещавшись, она зачитала постановление: "Адвокатам на стороне государства и обвиняемого, а также обвиняемому запрещается разглашать в прессе или ее представителям сведения, касающиеся дела, факты, версии, возможных свидетелей, доказательства, которые подлежат представлению в суде, а также все другие материалы, имеющие отношение к нему. Они не должны делать, говорить или писать что-либо для публикации или публичного оглашения, что может так или иначе создать предвзятое мнение у жюри присяжных или повлиять на установленный порядок судопроизводства". У вас будет ходатайство о залоге, мистер Лиаракос?

– Не сегодня, ваша честь.

– Мистер Бейдер?

– Мы подготовили ходатайство, ваша честь, о конфискации имущества обвиняемого, как нажитого преступным путем. – Зал загудел. Взгляд судьи посуровел. Она подняла молоток, но шум стих прежде, чем молоток опустился. Бейдер продолжал. – Мы просим о назначении даты слушания.

Судья, посовещавшись с адвокатами, назначила слушания на понедельник в январе.

– Дело отложено до следующего вторника. – Судья поднялась со своего места и в то же время раздался голос пристава: "Всем встать". Репортеры похватали свои пальто и ринулись к телефонам.

Как только маршалы надели на Альдану наручники, он вступил в горячую дискуссию со своим адвокатом. Йоук подошел как можно ближе.

– Почему вы не заявили протест?

Лиаракос говорил слишком тихо, чтобы его можно было услышать, хотя Йоук старался изо всех сил.

– Но она не может заставить меня молчать!

Опять шепот.

– Никто не сможет заставить меня замолчать. Никто. – Он говорил громко. В голосе слышались властные нотки. Толпа замерла, захваченная таким зрелищем. – Эта женщина не сможет лишить меня слова, пока они не отправят меня по этапу за преступление, которого я не совершал. Это все-таки Америка! Не фашистская Германия и не сталинская Россия.

– Здесь не время и не место...

– Вы мой адвокат или вы на их стороне? – его голос превратился в рычание.

– Заткни хайло. – Тихо, но отчетливо, как удар хлыста, прозвучал голос Лиаракоса.

Адвокат повернулся к ближайшему маршалу.

– Выведите, пожалуйста, людей отсюда и оставьте меня ненадолго наедине с моим клиентом. Вы можете подождать у дверей. Мисс Льюис постучит, когда вы нам понадобитесь.

– Всем выйти. – Толпа зашевелилась.

Перед тем как выйти, Джек Йоук обернулся и взглянул на Чано Альдану, Обвиняемый свирепо смотрел на Лиаракоса, лицо потемнело от гнева, губы крепко сжаты. Тело напряжено.

В дверях Джек заторопился, чтобы успеть перехватить Графтона.

– Капитан, подождите! Пожалуйста! Джек Йоук из "Пост". Я был у вас на вечеринке...

– Я помню вас, Джек. – В одной руке Графтон держал свое темное пальто, а в другой – белую фуражку с крабами на козырьке. Йоук взглянул на его китель, нет ли там среди разноцветья наградных колодок ленточки медали Конгресса "За доблесть". Не было. Возможно, Мергенталер прав: он говорил, что Графтон не носит награду, полученную несколько лет назад за самолет Эль-Хакима, который он сбил на своем F-14 над Средиземным морем.

– Интересно, капитан. Вы последний человек в городе, кого я ожидал увидеть здесь сегодня. Зачем вы пришли?

– Хотел посмотреть на Альдану.

– Официально?

Долю секунды казалось, что Графтон раздосадован. – Что значит официально?

– Я имел в виду, это частный интерес или КНШ имеет на Альдану свои виды?

– Без комментариев.

– Да бросьте, капитан! Почему военные интересуются Чано Альданой?

Улыбка медленно расплылась по лицу капитана. Он надел фуражку, кивнул и повернулся к Джеку спиной.

Йоук смотрел, как он уходит, затем вспомнил, что ему нужен телефон.

* * *

– Ты бы видел его, Отт, он совсем отвязался. Это еще тот парень!

– Джек, перестань употреблять эти банальные фразы. Люди примут тебя за недоучку.

– Я говорю тебе, Отт, ты бы видел его! О, он никогда не теряет самообладания. Он как будто и не угрожал Лиаракосу, но этот взгляд! Такой человек запросто мог отдавать приказы об убийстве сотен людей. Он и сам способен на убийство. Я стоял в десяти футах от него и буквально ощущал его энергию.

– Пожалуй, тебе стоит написать письмо Ширли Маклейн.

– Послушай меня, Отт. Альдана – преступник, и он сумасшедший.

– Он за решеткой, его охраняют и днем, и ночью. Что мы еще можем сделать?

Йоук вышел из себя. – Черт с тобой, подвывай, как последняя гиена. Я тебе говорю, у нас в кармане гремучая змея, а карманчик-то тряпичный. Альдана напугал меня до смерти.

– Он и меня напугал до смерти, – согласился Отт.

Зазвонил телефон. Йоук схватил трубку не глядя. Звонил редактор.

– Джек, ФБР только что закрыло Сбербанк в Мэриленде, отправляйся туда, попробуй взять интервью у кого-нибудь из вкладчиков.

– Ты думаешь, есть такие ненормальные, которые отказались бы от лыжной прогулки под Рождество в Аспене?

– Я надеялся, что, приложив определенные усилия, ты сможешь обнаружить какую-нибудь седовласую старушенцию, у которой в кошельке осталось пять баксов, а доступ к своему счету она получить не в состоянии.

– Как называется это место?

– Банк "Секонд Потомак".

Где он слышал прежде это название? Йоук пытался вспомнить, засовывая блокнот в карман и проверяя запас карандашей. Э, да ведь Харрингтон, которого убили на кольцевой, он работал там, не так ли?

* * *

Ветер раскачивал взад и вперед голые ветви деревьев на фоне серого низкого неба. Сидя под старым дубом, Генри Чарон внимательно прислушивался к поскрипыванию и постукиванию ветвей друг о друга в вышине над ним. Шум машин, проезжавших в восьмидесяти ярдах от него, заглушал все лесные звуки – шуршание листвы, шорох бурундука в опавших листьях, чириканье птиц.

Охотник пытался не обращать внимания на грохот автомобилей. Он прислушивался к завыванию ветра, стараясь определить его скорость и направление.

Стоянка была почти пуста. В дальнем конце торчал десятилетней давности пикап с номерами Пенсильвании и спортивным багажником на крыше. Водитель, похоже, спал внутри. Свой автомобиль, на котором он приехал на эту промежуточную стоянку между Балтимором и Филадельфией, Чарон припарковал чуть ближе к шоссе. Автомобиль он взял напрокат, воспользовавшись одним из своих фальшивых водительских удостоверений и настоящей кредитной карточкой на то же имя.

Фургон, набитый детьми, подушками и чемоданами, свернул с шоссе и, въехав на стоянку, остановился перед помещением для отдыха. Мелюзга вывалилась из машины и бегом бросилась к маленькому кирпичному зданию. Номера Нью-Джерси. Через несколько минут фургон снова миновал пикап, возвращаясь к шоссе.

Чарон поправил воротник и застегнул верхнюю пуговицу пальто. Ветер пробирал до костей. Это все из-за влажности. Но снегом пока не пахло.

А вдруг снег пойдет, пока он здесь? Как это отразится на его планах?

Чарон все размышлял над этим, когда со стороны шоссе появилась еще одна машина и медленно въехала на стоянку. В машине никого, кроме водителя, не было. За рулем – Тассоун. Он проехал через стоянку, окинул взглядом автомобиль Чарона и притормозил около пикапа. Затем сдал назад сотню футов и оказался у кирпичного здания. Тассоун выключил зажигание и вышел из машины.

Шагая к зданию, он огляделся. Заметив Чарона, он направился к нему.

– Эй. – Тассоун опустился на землю и привалился спиной к стволу дерева футах в шести от Чарона. – Как дела?

– Прекрасно, – ответил Чарон.

– Будет снег, – сказал Тассоун, поднимая воротник и засовывая руки в карманы.

– Сомневаюсь.

Тассоун поерзал, пытаясь найти удобное положение.

– Может, посидим в машине?

– И здесь хорошо.

– Что вы думаете о деле?

– Вы должны составить список.

Тассоун порылся в пальто в поисках карандаша. Из внутреннего кармана он извлек блокнот. – Валяйте.

Чарон начал диктовать. Он не доверял бумаге, поскольку наличие такого списка явно будет свидетельствовать против него. Пусть Тассоун пишет сам и сам за все отвечает, если список найдут у него. А Чарон сможет все отрицать.

Чтобы составить список, Тассоуну потребовалось минут пять. Чарон заставил его прочесть список еще раз и добавил пару пунктов, не упустив подробностей.

Тассоун внимательно просмотрел список и задал пару вопросов, а затем убрал блокнот в карман.

– Итак, это выполнимо? – спросил он охотника.

– Можно сделать.

– Когда?

– Когда вы сможете доставить все по списку?

– Думаю, займет неделю. Придется потрудиться, а кое-что требует солидных затрат. Я вам позвоню.

– Нет, я позвоню вам. – Дайте номер телефона. Через неделю точно в это же время. – Оба посмотрели на часы.

– О'кей.

– Никаких имен.

– Конечно. И тогда вы сделаете?

– Сколько людей знают обо мне, включая вас?

– Двое.

– Всего двое?

– Совершенно верно.

Позади них раздался шорох листвы. Чарон напрягся, бесшумно вскочил и из-за дереза стал пристально вглядываться в листву. Что-то коричневое мелькнуло среди веток. Белка.

– Десять миллионов наличными вперед.

Тассоун присвистнул. – Я...

– Это за первого в вашем списке. И по миллиону за остальных, по исполнении... Никаких гарантий. Вы платите миллион за каждого, кого я уберу. Или все, или ничего.

– Харчи отправлять в Швейцарию или как?

– Наличными. В руки. Двадцатки и пятидесятки, бывшие в употреблении. Номера не по порядку.

– О'кей.

– У вас есть право принять решение?

Тассоун поднялся. – Вы ведь не начнете, пока вам не заплатят?

– Нет.

– Хорошо, я обещаю, вам заплатят. Когда вы сможете начать?

– Через неделю или дней через десять после того, как получу все, что указано в списке. А лучше недели через две-три.

– Лучше для вас, но не для меня. Мы хотим, чтобы вы начали как можно скорее.

– Зависит от того, сможете ли вы обеспечить то, что мне надо.

– О'кей, – сказал Тассоун и отряхнул пыль с брюк. – О'кей, созвонимся через неделю.

* * *

Вернувшись в свой офис в Пентагоне, Джейк Графтон обнаружил, что его ожидает сообщение. Его хотел видеть Председатель. Графтон позвонил в офис Председателя и переговорил с его помощником. Они договорились, что Джейк Графтон прибудет к генералу через пятнадцать минут.

Графтону предстояло в четвертый раз встретиться с генералом Хайденом Лэндом. Большинство офицеров КНШ редко имели возможность общаться с высокопоставленными чиновниками военного ведомства Америки, даже если это были сотрудники Комитета. Когда Джейк утром выходил из кабинета, шестеро его офицеров из группы по борьбе с наркотиками выстроились в две шеренги перед дверью. Потолкавшись, они приняли положение "смирно" и отсалютовали Графтону, когда тот проходил между рядами.

– Привет, ребята!

Один из офицеров просвистел, имитируя боцманскую дудку.

– Вольно, – сказал Джейк Графтон и направился по коридору.

Графтон числился старшим офицером в группе, которая готовила данные, необходимые руководству КНШ для принятия мотивированных решений об оказании военной помощи государственным службам по борьбе с наркотиками. Когда год назад его перевели в КНШ, он попал на эту должность по той простой причине, что его предшественник отслужил свое и увольнялся. Графтон не имел специальной подготовки и первые два месяца попросту старался понять, в чем же заключается деятельность военного ведомства по оказанию помощи различным государственным службам – но безрезультатно. Опыт пришел со временем. За последний год объем работы значительно возрос в связи с требованиями общественности подключить к борьбе с наркотерроризмом все имеющиеся федеральные резервы. И сопротивление КНШ было сломлено. Поэтому Джейк Графтон имел много дел.

Генерал Хайден Лэнд – первый чернокожий, которому удалось занять высокое положение в военном руководстве, – очень хорошо ориентировался в лабиринтах Пентагона и отличался тонким политическим чутьем. На эту должность он пришел из Совета Национальной Безопасности, где занимался хитросплетением вопросов политики и национальной безопасности и их влиянием на оборону.

Когда Джейк выходил из Комитета десять минут спустя после того, как туда вошел, его вновь окликнул привратник, мистер Джеймс, который вот уже лет двадцать встречал и провожал служащих КНШ. Казалось, он всех знал по имени, что представлялось чуть ли не подвигом при наличии в КНШ 1600 офицеров. Он пожимал руки направо и налево всем, кто проходил мимо него по утрам.

– Короткий день, а, капитан Графтон?

– Дуракам везет, – откликнулся Джейк.

Приемную генерала Лэнда украшали подлинники картин, запечатлевших чернокожих американских военнослужащих в боевых действиях. Пока помощник докладывал о его прибытии генералу, Графтон еще раз рассмотрел их как следует. Одна из них изображала американских солдат в воронке под Питерсбергом, другая – кавалерию, сражавшуюся с индейцами на Западной равнине, а третья – американских летчиков-истребителей во время второй мировой войны.

– Сейчас он вас примет, – произнес помощник и подошел к двери. В этот момент Графтон как раз разглядывал чернокожего моряка, который отчаянно поливал из пулемета атакующие японские самолеты. Дорри Миллер на борту корабля ВМС США "Западная Виргиния" в бухте Перл-Харбор.

– Мне нравится художественный вкус генерала, – пробормотал Графтон, проходя мимо помощника в кабинет Председателя.

– Капитан Графтон, сэр, – представил его помощник и отступил в сторону. Генерал сидел за столом. В свои пятьдесят или чуть больше он выглядел хорошо, подумал Джейк, оглядывая его квадратную фигуру, коротко стриженые волосы и безукоризненную форму с четырьмя серебряными звездами на каждом погоне.

– Входите, капитан, и присаживайтесь. Я звонил вам сегодня утром, хотел предложить сходить посмотреть на Альдану, но мне сказали, что вы уже ушли.

– Да, сэр, я ходил туда. – Джейк расположился в кресле под пристальным взглядом генерала. – Довольно интересно, как мне кажется, – добавил он. – Обвинение просило вынести постановление о наложении запрета на открытое обсуждение дел и добилось своего. Это позволит сохранить конфиденциальность, по крайней мере, на некоторое время.

Генерал Лэнд отвернулся к окну, которое выходило в сторону автостоянки для машин работников Пентагона. На горизонте виднелся Арлингтон.

– Вы действительно думаете, что это поможет?

– Если бы речь шла об американских военнослужащих, сэр, я был бы уверен. Они знают, что такое хранить тайну. Но все эти колумбийские полицейские и юристы из Министерства юстиции – совсем другое. Пресса доберется до сути и, пожалуй, довольно скоро. Кто знает, вдруг адвокат Альданы, Лиаракос, подаст ходатайство с требованием о рассмотрении судом законности ареста. Я не юрист и не знаю, у кого можно спросить, но Лиаракос создает впечатление человека, который готов бросить любой камень, попавший ему под руку.

– Да, но все должно быть законно, – сказал генерал. – Ведь Генеральный прокурор сам попросил нас о помощи.

– Я хочу лишь сказать, сэр, что Лиаракос может поднять шум в суде. Возможно, пресса уже кое-что разнюхала по этому поводу. В прошлый уик-энд один репортер, студент моей жены, побывал у нас на вечеринке. Он видел меня в суде и после настойчиво расспрашивал.

– Какой репортер?

– Из "Вашингтон пост", сэр.

Лэнд улыбнулся.

– Бог мой, – произнес он, – я чувствую себя как Дик Никсон^[13]. Начало интриги?

Джейк рассмеялся.

– Я не думаю, что Гидеона Коэна постигнет удар, когда он прочтет в газетах, что американские спецподразделения захватили Альдану при помощи колумбийской полиции. Я говорил ему, что рано или поздно об этом станет известно, но он отмахнулся. Он знает.

– А что этот Альдана?

– Психопат.

– Хм-м. Когда его схватили, он сказал майору, старшему группы, что хотел бы увидеть всех их мертвыми. – Генерал Лэнд сделал гримасу, отдаленно напоминавшую улыбку. – Я был против того, чтобы мы влезали в эту кашу. Военные никогда не занимались обеспечением законности. Это никуда не годится, ничего из этого не выйдет, толку не будет ни для военных, ни для страны. Но когда я услышал его угрозы, мои сомнения уменьшились. Возможно, Коэн прав. По-видимому, нам следовало ввязаться и дать кое-кому пинка под зад.

– Генерал, если хотите знать мое мнение, здесь нет ошибки. Этот преступный картель подкупил, запугал, принудил и частично раздавил колумбийские власти. До нас они еще на добрались, но уже пытаются. Мы со своими людьми не можем как следует разобраться. Мы берем любого, кому исполнилось восемнадцать и кто способен пройти по образованию и по здоровью, и обращаем их в солдат, матросов и морских пехотинцев. Изучение их прошлого и проверка на лояльность – до этого мы еще не дошли.

– Мы должны, – сказал генерал Лэнд. – Мир меняется, а вместе с ним должны меняться и мы.

Глава 7

Войдя в кабинет Уильяма С. Дорфмана, расположенный в Белом доме, Генеральный прокурор обратил внимание на утренний выпуск "Пост", который лежал на краю стола, раскрытый на странице со статьей Мергенталера. Гидеон Коэн вздохнул и сел на стул, в ожидании, пока глава администрации закончит разговор по телефону.

– Нет, мы не собираемся публиковать текст обвинения. Это не для печати. И мы не собираемся просить Мехико о выдаче нам их граждан. У нас с Мексикой нет договора о выдаче.

Он послушал несколько секунд, а затем выпалил:

– Нет, вашу мать! – и швырнул трубку на аппарат.

– Эта бестолочь спрашивает, на самом ли деле мы обещаем награду за тех парней – Дорфман ткнул пальцем в газету – и щедро платим добровольцам, которые доставят их в Штаты на суд.

Коэн скривил губы и закинул ногу на ногу. Оттмар Мергенталер в своей статье, опубликованной в утреннем выпуске "Пост", впервые сообщил, что несколько недель назад Большое федеральное жюри Лос-Анджелеса вынесло секретный вердикт, обвинив девятнадцать бывших и нынешних членов мексиканского правительства в торговле наркотиками и похищении и убийстве секретного сотрудника американского Агентства по борьбе с наркотиками Энрике Камерана, чье тело было найдено вблизи Гвадалахары в марте 1985 года, около пяти лет назад. Один из тех, кому предъявлено обвинение, – бывший директор Мексиканской федеральной уголовной полиции, эквивалента ФБР, а другой – его брат, бывший начальник правительственного подразделения по борьбе с наркотиками. Еще один – врач, арестованный только вчера в Эль-Пасо. Создалось впечатление, что в полете из Мехико доктора сопровождали несколько неизвестных, которые передали его ожидавшим федеральным агентам, а затем тут же улетели обратно в Мексику.

– Вы собираетесь платить?

– Почему бы и нет? Вполне законно выплачивать вознаграждение тем, кто сдает властям беглых преступников. Этот принцип столетиями соблюдался в общем праве.

– Ну-ну, прочтите мне лекцию. Что, черт побери, вы все-таки собираетесь делать?

Пару лет назад в такой ситуации Коэн рассвирепел бы. Но теперь нет.

– Ужесточить закон, – сказал он негромко. – Это одна из основных целей нынешней администрации, разве не так?

Дорфман откинулся на спинку кресла и посмотрел на Коэна. С глазами, увеличенными стеклами очков в роговой оправе, он походил на сову.

– Для вас навряд ли будет новостью то, что вы мне не нравитесь.

– Как человек или как должностное лицо? – спросил Коэн, пытаясь выразить заинтересованность.

Дорфман продолжал, будто и не слышал.

– Я посоветовал Президенту предложить вам уйти в отставку. Я считаю вас нелояльным этой администрации. Судя по всему, вам не нравятся политические реалии, с которыми Президенту приходится сталкиваться ежедневно, и принимаемые им решения. Вы все видите только в белом или в черном свете.

– Если честно, Дорфман, мне наплевать на ваше мнение. Вы официально ставите меня в известность, что Президент желает моей отставки?

Дорфман помолчал. Он повертел ручку, лежавшую на столе, передвинул кофейную чашку, посмотрел на фотографию своей семьи, стоявшую на краю стола.

– Нет, – ответил он, использовав все возможности для паузы. – Нет. Я просто пытаюсь дать вам понять, где ваше место.

– Спасибо. – Коэн не смог скрыть разочарования. Типичный для Дорфмана блеф.

Дорфман и Коэн направились в Овальный кабинет, в это время оттуда вышли бойскауты. Официальный фотограф еще снимал Президента, который сидел за столом. В это утро, подумал Коэн, Джордж Буш выглядел более обеспокоенным, чем обычно. Он практически не обращал внимания на просьбы фотографа.

– Входите, Гид. Есть разговор для вас обоих.

Фотограф вышел, закрыв за собой дверь. Дорфман бросил утренний выпуск газеты на стол Президента.

– Откуда у Мергенталера эта информация? – сухо спросил Президент.

– Я не знаю.

– У этой администрации больше дыр, чем в решете. Всякого, кто будет распространяться на эту тему, не имея на то разрешения кабинета, увольнять немедленно.

– Если нам удастся схватить его за руку.

Буш кивнул, думая уже о чем-то другом. Утечка информации по телефону давно уже стала частью правительственной жизни, но от этого не становилось легче. Тем не менее, Дорфман крепко держал аппарат Белого дома в своих железных руках.

– Когда приезжает мексиканский посол? – спросил Президент главу администрации.

– В два тридцать.

– Что я должен говорить ему об этом вердикте? – спросил он Коэна. – И обо всем этом дельце?

– Что у нас есть серьезные свидетельства против этих девятнадцати человек. Скажите ему, что мы хотим подписать с Мехико договор о выдаче преступников.

– Они никогда... – взорвался Дорфман.

Буш остановил его.

– Мергенталер пишет, что ДЕА^[14] собирается выкрасть пару человек и доставить их сюда на суд.

– Все верно. Как мне сообщили из Агентства, они хотят сопровождать одного или двух парней в США, а уже здесь арестовать.

Президент Буш взял газету и снова бросил ее на стол. Он отодвинулся назад вместе со стулом и посмотрел на Гидеона Коэна.

– Нет.

– Да.

– Нет, и на этом закончим. Мексиканцы должны нам 50 миллиардов долларов. – Он с мрачным видом повторил цифру. – Девять лет самой продолжительной за всю историю Америки экономической экспансии, и мы по уши в долгах. Триллионы долларов федерального долга, мошенничество в сберегательных банках, сельское хозяйство в упадке, кредитный долг достиг самого высокого уровня, рынок долговых обязательств вот-вот взорвется, страны третьего мира балансируют на грани банкротства, или нет, они давно уже перешли все грани, еще несколько лет назад, и теперь исчезают в никуда. Они платят проценты по старым займам из доходов от новых. Точно так же, как федеральное правительство финансирует федеральный дефицит. Такие манипуляции уже погубили нашу кредитную систему. Это мошенничество. Узаконенное правительством мошенничество. А теперь еще, ко всему прочему, развалившиеся Советы просят оказать им экономическую помощь. Я чувствую себя как бедняк, у которого дюжина больных детей и всего одна таблетка аспирина.

– Откуда мы можем знать, что Мехико нам не вернет долг?

– Это именно то, что они сделают. Представьте себе, какой поднимется вой, если агенты мексиканского правительства похитят нескольких добропорядочных граждан здесь, в Соединенных Штатах, и вывезут их в Мексику на суд. Пол-Техаса похватает свои старые дробовики и устремится в Нуэво-Ларедо учить этих перечников хорошим манерам.

Дорфман кивнул.

– Я могу назвать дюжину сенаторов, которые потребуют объявить войну.

– Денег нам все равно не видать, независимо от этого, – настойчиво повторил Генеральный прокурор.

– Я не собираюсь спорить, Гид. – Сделав паузу, Президент продолжил: – В данный момент за счет иностранных инвесторов, которые покупают государственные облигации, мы финансируем тридцать процентов федерального дефицита. Если Мехико откажется выплатить свои долги, вероятно, откажутся платить и остальные страны Латинской Америки. Банковская система США рухнет, если не получит поддержки федерального правительства, которое просто будет вынуждено ее оказать, поскольку все депозиты до ста тысяч долларов имеют гарантию правительства. Единственный выход в данной ситуации – выпускать новые облигации и активно их продавать под высокий процент. Но этого хватит ненадолго, потом правительство должно повысить налоги, которые вытянут деньги из карманов потребителя. Результат всего этого – глубокий экономический спад в США и в мире, уменьшение федеральных возможностей по обслуживанию существующих долгов. Улавливаете суть?

– А если правительство существенно снизит процентные ставки во имя спасения экономики, Япония и Европа прекратят покупать облигации.

– Вот именно.

Коэн взъерошил все, что у него осталось от волос. Он вспомнил фразу, произнесенную одним из советских политических деятелей: "Советский Союз на краю пропасти". Здесь, в Овальном кабинете, он слышал иной вариант того же самого. На этот раз дело касалось Соединенных Штатов. Гидеон Коэн невольно вздрогнул.

– Мы должны девальвировать доллар, – медленно произнес он.

Джордж Буш хлопнул рукой по столу в подтверждение его слов.

– В таком случае, почему не девальвировать прямо сейчас, а потом заняться этими торговцами наркотиками, которые медленно отравляют наш народ.

На лице Дорфмана появилось насмешливое выражение, Президент тыльной стороной кисти потер глаза.

– Будьте серьезнее, – пробормотал Дорфман.

– Конгресс никогда не утвердит этого, – сказал Президент. – Стоит мне только публично предложить девальвировать доллар, вы до конца своей жизни не увидите в этом кабинете республиканца. Я не для того пришел сюда, Гид, чтобы стать самым ненавидимым человеком в Америке. Я надеюсь, что делаю то, чего хочет народ. По крайней мере, я этого хочу. Вы понимаете?

– Мистер Президент, ваша благонамеренность не подвергается сомнению. Я хочу сказать, что американский народ хочет получить эффективное решение проблемы наркотиков. Большинство прежних и нынешних чиновников мексиканского правительства, включая полицейских, – особенно полицейских – увязли в ней по уши. Мы не говорим о том, чтобы найти какой-то другой подход, в то время как марихуана продолжает поступать. Мы говорим о конкретных фактах, таких, как истязания и убийство служащего из американского Агентства по борьбе с наркотиками, которое совершили мексиканские полицейские. Американские избиратели хотят, чтобы такое больше не повторилось!

– У избирателей полно своих проблем, и они избирают конгрессменов для того, чтобы те помогали их решать. Они и меня выбрали, чтобы я заботился об их благосостоянии. Американский народ не глуп, он прекрасно понимает, что правительство не может сделать все для всех на свете. Я должен действовать исключительно в интересах Соединенных Штатов как нации, как образа жизни. И я буду!

– Мистер Президент, я хочу сказать, что сейчас наркотики – наша внутренняя проблема номер один. А Мексика – большая часть этой проблемы. Мы не можем игнорировать такой простой, но фундаментальный факт.

– Мексика – страна поборов, – сказал Буш устало. – Всякому, кто побывал там, приходилось подкупать какого-нибудь мелкого чиновника или еще кого. Пять баксов здесь, десять там. И конечно же, большая услуга требует большой взятки. Я вспоминаю, как мы однажды с Барбарой...

– Вы предполагаете, что здесь нет коррупции, связанной с наркотиками? – искренне удивился Коэн. – В Америке?

Президент и глава администрации посмотрели друг на друга.

– О чем вы говорите? – спросил Дорфман.

– Мексиканцы ничем не хуже и не лучше других. От таких сумм, которые предлагают, редко кто откажется. Агентство уже не первый год кружит по Мехико, поэтому мы точно знаем, кто, когда и сколько. На это ушли годы.

– ФБР занимается делами против высокопоставленных американских чиновников? Не одни только шерифы округов и таможенники?

Коэн кивнул.

Дорфман вздохнул.

– Все не так уж плохо, – сказал он Президенту. Иногда полезно бывает выставить напоказ паршивую овцу.

– Каждому правилу есть исключение. Это как раз такой случай. – Коэн наклонился вперед в своем кресле и обратился к Президенту. – Масса обвинений против некоторых высокопоставленных чиновников. Очень высокопоставленных. Подумайте об этом. Дорфман, конечно, все может уладить, но борьба с наркотиками скоро будет похожа на игру в фантики – кругом одна показуха и никаких попыток справиться с проблемой, с реальной проблемой. Нам все это аукнется, если мы не предпримем эффективных шагов, чтобы решить проблему наркотиков.

Президент поднялся из кресла и подошел к окну. Он стоял, глядя на Розовый сад.

– Но мы не сидим, сложа руки. Я одобрил выдачу вознаграждения за мексиканского доктора. Я одобрил привлечение американских военных для ареста Альданы. Этого еще никто не знает, но скоро узнают. Вот будет крику. Мне плевать, что скажут демагоги, мы многое сделали, и избиратели это поймут.

– Мистер Президент, – заговорил Коэн, – не нужно новых обязательств. Но публика многого не видит. Все, что они видят, – это лозунги и представления для шестиклассников. "Скажи только нет" – есть такая непристойная шутка. Черт, но мэр Вашингтона не может сказать нет. Начальник мексиканской федеральной полиции не может сказать нет. Президент Мексики не может сказать нет. Профессиональные спортсмены и кинозвезды не могут сказать нет. Полицейские не могут сказать нет. Конгрессмены не могут сказать нет. И этот список будет расти, как помидор в парнике на радиоактивной почве, удобренной стероидами.

– Кто? – спросил Джордж Буш.

– Я не спрашивал, – ответил Коэн. – И не хочу знать.

– Не хотите? – Президент обернулся и посмотрел на Коэна, подняв брови.

– Именно так, – твердо произнес Генеральный прокурор. – Если я не знаю, никто не сможет меня обвинить в том, что я пытаюсь кого-то устранить, ненароком или умышленно навлечь на кого-то подозрения. И вам этого не следует знать. Поверьте мне, кто-то из них так или иначе почувствует, что его подозревают, и будет стеснен в действиях. Такова человеческая натура.

* * *

За исключением студентов-журналистов в каком-нибудь университете, никто не вчитывается в каждое слово "Вашингтон пост". Даже если не обращать внимания на объявления и использовать технику быстрого чтения, потребуется не один час, чтобы прочесть все статьи. Взамен двадцати пяти центов вы получаете два с четвертью фунта бумаги, десять и более разделов с новостями, статьями, рассказами и объявлениями, рассчитанными на разные вкусы и интересы. Государственная деятельность, политика, убийства, изнасилования, катастрофы, бизнес, спорт, наука, садоводство, сплетни и поздравления, обзоры книг, кино и музыки, все оттенки политических мнений, телевизионные программы – целый мир содержится в этих тридцати шести унциях печатной продукции ежедневно. Или такое количество информации, которое может заинтересовать цивилизованного жителя центра Вселенной – Вашингтона.

У Джека Йоука было тайное стремление – стать первым, кому удастся прочесть все. Однажды утром, лежа в постели с простудой, он поставил себе такую задачу. Но не сегодня. Сидя за своим столом, он просматривал заголовки и статьи, которые казались ему интересными.

Самой важной новостью оказалась просьба Советов о предоставлении экономической помощи. Сенаторов и членов Палаты представителей ожидали тяжелые дни, как и журналистов. Никто не отрицал, что русским действительно нужны деньги, столько, сколько они смогут собрать. Но вся безнадежность положения заключалась в том, что этих денег у американского правительства просто не было. Волшебный горшок был пуст. Не осталось ни крошки.

Ученые мужи и политики составляли перечень уступок, на которые Советам придется пойти в ответ на американскую щедрость, искренне полагая при этом, что если очень захотеть, то все щедроты возникнут откуда ни возьмись. Помимо прочего, нужны ли нам теперь военные в этом новом мире, не желающем воевать? Отныне все страны, получающие иностранную помощь, без всяких сомнений, наравне с получателями пособий и пенсий будут готовы делить свои гроши с русскими во имя всеобщего светлого будущего.

При любом раскладе, чтобы получить от щедрот Америки, Советам придется освободить страны Балтии, выпустить всех своих оставшихся политических заключенных и открыть границы для американских товаров и инвестиций. Конечно, русским придется постоянно уменьшать долю своей финансовой и военной помощи Кубе, Ливии, Вьетнаму и Афганистану и всем остальным из навозной кучи третьего мира, где безбожники-коммунисты противостоят крестоносцам капитализма и демократии. Им также придется распустить КГБ и ГРУ, прекратить шпионаж против США и других стран. И – об этом, пожалуй, не стоит упоминать – русским придется распустить свою армию, а корабли, танки и пушки продать на металлолом. И если они все это сделают, вот тогда они, конечно же, будут удостоены чести получить несколько баксов, при условии, что мы их для них найдем.

Сегодня Джек Йоук просмотрел список требований и двинулся дальше. Он обнаружил пару интересных статей, написанных двумя учеными мужами, которые во вчерашнем номере обсуждали проблемы иностранной помощи. Цены на листья коки в Боливии и Перу упали со ста до десяти долларов за центнер. Один из обозревателей делал на основе этого вывод, что Джордж Буш выигрывает войну с наркотиками. Другой, который, видимо, будучи первокурсником, не спал на лекциях по экономике, предполагал, что падение цен свидетельствует о небывалом урожае в Перу и Боливии, в результате чего все затраты на искоренение коки пошли впустую.

Джек Йоук заглянул в свою записную книжку. Он нашел нужный номер и позвонил.

– Да.

– Привет, это Джек Йоук, как дела?

– Слишком гладко, пижон. Что у тебя на уме?

– Видел утреннюю газету?

– Ты же знаешь, я не читаю это барахло.

– Вопрос. Какие сейчас уличные цены?

– Ты это о чем?

– Поднимаются или падают?

– Стабильные, парень. Пять баксов за упаковку. Кое-кто поговаривает о снижении до четырех, но дальше разговоров дело не идет. Навару такого не будет, понимаешь?

– Какие-нибудь проблемы с доставкой?

– Нет, насколько я знаю.

– Спасибо.

– Бывай.

Человек, с которым разговаривал Йоук, Харрисон Рональд Форд – он называл себя полным именем с тех пор, как тот актер с его именем стал популярным, – положил трубку на другом конце и вернулся к своему кофе.

Газета, про которую он только что сказал Йоуку, что никогда не читает, лежала раскрытой перед ним на кухонном столе. Под статьей, которую он читал, когда зазвонил телефон, стояло имя Йоука. Заголовок гласил, что ФБР закрыло банк "Секонд Потомак". Недавно убитый кассир Уолтер П. Харрингтон, вероятно, занимался отмыванием денег. Служащие "Секонд Потомак" в ужасе. Многочисленные нарушения требований бухгалтерского учета. Некоторые подозревали, что происходит что-то неладное, но никто не хотел рисковать работой и пенсией. Теперь у них нет ни того, ни другого.

Харрисон Рональд налил себе еще чашку кофе и прикурил очередную сигарету. Он посмотрел в окно на здание напротив, затем возвратился на свое место за кухонным столом и занялся комиксами. Просмотрев их и посмеявшись над приключениями Кэти, он достал карандаш и принялся разгадывать кроссворд.

Харрисон Рональд любил кроссворды. Давным-давно он заметил, что, заполняя их клетки, может думать о чем угодно. Сегодня ему предстояло многое обдумать.

В первую очередь это Фримэн Мак-Нэлли. Он знал, что Мак-Нэлли отмывал деньги через банк Харрингтона. Что будет делать Мак-Нэлли теперь? Его оборот составлял почти три миллиона наличными в неделю. Примерно четверть этой суммы шла на западное побережье в оплату за сырье, приличный кусок – на зарплату, отмазки и другие расходы. До сих пор операции приносили миллион долларов в неделю чистого дохода – чуть больше четырех миллионов в месяц – деньги, которые Мак-Нэлли должен был каким-то образом превращать в законные средства, чтобы он и его приятели могли их тратить и пускать в оборот.

Хоть это и приятные хлопоты, но хлопоты. Интересно было бы узнать, что придумал Фримэн.

За год, который Харрисон Рональд проработал в организации, Фримэн Мак-Нэлли снискал у него огромное уважение. Имея шесть классов образования, Фримэн Мак-Нэлли обладал особым чутьем и кошачьей способностью вывернуться и устоять на ногах в любой неожиданной ситуации, которые так часто бывают у любого энергичного бизнесмена.

Большинство неприятностей происходили с Мак-Нэлли из-за людей, работавших на него: из-за их жадности, пристрастия к наркотикам, тщеславия, самодовольства. Мак-Нэлли был прирожденным лидером. С ним невозможно было спорить. Все, кто в его глазах представлял опасность для его лидерства и дела, исчезали, быстро и навсегда. Но заблудшие души, которые, как он считал, можно исправить, он направлял на путь истинный и доверял им.

Как всякий наркоделец, Мак-Нэлли постоянно вел борьбу за свою территорию, перекрестки и дома, где его люди продавали товар. Мак-Нэлли обладал природным талантом для этой войны. Он представлял собой воплощение неотвратимости.

И как всякий наркоделец, он все время имел дело с наличными, что требовало постоянной бдительности в отношении мошенников и воров. Здесь Мак-Нэлли тоже преуспел, Бог его щедро наградил паранойей и природным нюхом на кражи. Насколько Харрисон Рональд знал, какие-то самонадеянные ребята пытались его надуть пару раз. Несколько этих глупцов получили по пуле в лоб на память о своей авантюре, а одного живьем распилили на части электропилой.

Но несмотря на то, что Фримэн Мак-Нэлли имел много общего с другими удачливыми дельцами, он был все-таки уникальным человеком. Он интуитивно чувствовал, что самую серьезную угрозу для его предприятия представляют власти – полиция, ФБР, ДЕА. Поэтому он периодически принимал меры для уменьшения этой угрозы до приемлемого уровня. Он находил политиков, полицейских и сотрудников ДЕА, которых можно купить, и покупал их.

В результате Харрисон Рональд Форд находился в Вашингтоне на нелегальном положении вместо того, чтобы сидеть за рулем патрульной машины в Эвансвилле, штат Индиана. Его здесь знали не как Харрисона Рональда Форда, а как Сэмми Зэт.

Конь Дон Кихота, 23 по горизонтали. Восемь букв, последняя Т.

Форд появился в Вашингтоне год назад и снял для себя эту дыру. Проболтавшись пару недель по барам, нашел работу у одного из распространителей, который работал на Мак-Нэлли. Он уже месяц занимался этим, когда одним дождливым вечером в четверг повстречал на улице своего давнего приятеля по студенческой бейсбольной команде из Эвансвилла, Джека Йоука.

Ему пришлось все рассказать Йоуку, выбора не было. Йоук знал, что он полицейский, и сохранил его тайну. Прошло уже больше десяти месяцев. Харрисон Рональд все еще жив, руки-ноги на месте. Теперь он выполнял ответственные поручения Фримэна и доставлял для него товар.

Он был близко, совсем рядом. Он знал имена двух местных полицейских в списке Фримэна и одного политика, но ему нужны доказательства, приемлемые для суда.

Они появятся. Рано или поздно он их получит. Если доживет.

Росинант. Росинант – конь Дон Кихота.

Только бы эта лиса Фримэн Мак-Нэлли не напал на след.

Черт побери этого Йоука. Зачем этому белому понадобилось звонить сегодня? Ну и ладно, чем хуже, тем лучше, Джек Йоук, по крайней мере, напишет ему некролог.

* * *

Покойный Джадсон Линкольн жил в современном трехэтажном городском доме в фешенебельном районе примерно в миле на северо-восток от Белого дома. Т. Джефферсон Броуди припарковал свой "мерседес" в квартале от дома Линкольна и вернулся назад пешком.

Его ждали. Утром он позвонил вдове и предупредил ее, что хочет поговорить с ней о приобретении дела ее покойного мужа. Она, по-видимому, связалась со своим адвокатом, затем перезвонила Броуди и предложила встретиться в два часа пополудни.

Судя по утреннему телефонному разговору, она была довольно спокойна, но это еще ничего не значило. Похоже, Броуди предстояло провести трудный день в обществе причитающей вдовы, бестолковых детей с плохими манерами и, конечно же, какого-нибудь толстого адвоката с волосами, расчесанными на пробор, готового до тошноты возиться с каждой фразой контракта и получающего за свое усердие чрезмерное вознаграждение. Вопрос о том, кто убил Джадсона Линкольна, видного чернокожего бизнесмена и опору общества, будет все время висеть в воздухе. И полиция. Они постоянно будут звонить вдове, задавая вопросы, без которых, по их мнению, не обойтись.

О, да. Т. Джефферсон Броуди с этим справится.

Нажав на кнопку дверного звонка, Броуди поправил двадцатидолларовый голубой шелковый платок в нагрудном кармане пиджака. Он надеялся, что ему не придется предлагать его для содержимого носа вдовы, но ... Он расправил галстук и проверил, на все ли пуговицы застегнут пиджак и нет ли на нем складок под шерстяным пальто длиной до колен.

Дверь открыла чернокожая горничная, вся униформа которой заключалась в маленьком белом фартуке. Он протянул ей свою карточку и сказал: – К миссис Линкольн, пожалуйста.

– Я возьму ваше пальто, сэр. – Взяв его пальто, она добавила:

– Сюда, пожалуйста, сэр, – и проводила его по коридору в кабинет.

Миссис Линкольн оказалась высокой женщиной с тонкими чертами лица и потрясающей фигурой. Ее талия, с удовлетворением отметил про себя Броуди, не превышала двадцати двух дюймов. А объем груди, прикинул он, был в два раза больше. Джадсон Линкольн, должно быть, совсем выжил из ума, если волочился за потаскушками, в то время когда дома его ожидал такой лакомый кусочек!

Она улыбнулась.

Т. Джефферсон Броуди почувствовал, как у него вспотели колени.

– Я Дебора Линкольн, мистер Броуди. А это мой адвокат Джеремия Джоунс.

Теперь Броуди в первый раз взглянул на адвоката. Лет двадцати пяти, с волосами, гладко зачесанными назад, плохими зубами и скользкой улыбкой.

– Да, да, мистер Броуди, Дебора рассказала мне о заинтересованности вашего клиента в приобретении дела ее мужа. Такое горе, она потеряла его так рано.

Пока Броуди любовался вдовой, ему вдруг пришло в голову, что она слишком хорошо переносит смерть своего несчастного мужа. Их взгляды встретились, и оба улыбнулись друг другу. Она отвернулась от Броуди и, как ему показалось, сделала над собой усилие, чтобы придать лицу должное выражение.

– Такое горе, – произнес Броуди, еще раз взглянув на жиголо Джоунса. – Гм, да, жизнь должна продолжаться. Простите, что беспокою вас сразу после... э-э, но мои клиенты настаивали, чтобы я поговорил с вами об их интересах в делах вашего мужа до того как вы... э-э, до того как вы...

Прекрасная Дебора Линкольн взяла своего адвоката за руку и сжала ее, восторженно глядя на Броуди.

– ...Они хотят купить его бизнес, – закончил он, запинаясь и пытаясь собраться с мыслями.

Да, действительно. Дебора Линкольн. Да, верно, вам нужен мужчина, который бы успокоил вас в нужный час. Но почему этот прыщ в адвокатском сюртуке? Почему не Т. Джефферсон Броуди?

– У меня для вас отличное предложение. – И Броуди подарил вдове свою самую откровенную, самую искреннюю улыбку.

Переговоры с Деборой Линкольн и ее адвокатом Джоунсом заняли остаток часа. Броуди предложил 350 000 долларов, адвокат требовал 450 000. После некоторых взаимных уступок миссис Линкольн милостиво согласилась на компромисс в 400 000. Ее адвокат, взяв ее за руку и глядя прямо в глаза, пытался убедить запросить больше, но она уже приняла решение.

– Четыреста тысяч – это по-честному, – сказала она. – Это как раз столько, во сколько Джадсон оценивал свое дело.

Она мягко улыбнулась Джоунсу и пожала ему руку. Броуди закатил глаза к Всевышнему.

Они договорились, что завтра утром миссис Линкольн и мистер Джоунс придут в офис Броуди, чтобы просмотреть документы на продажу, счета и другие бумаги. Броуди все приготовит к их приходу.

Пожав всем руки, Броуди вышел из кабинета в сопровождении горничной, которая помогла ему надеть пальто и придержала дверь.

Уже на тротуаре, когда дверь за ним закрылась, он, направляясь к автомобилю, позволил себе от души рассмеяться.

* * *

Дверь открыла молодая женщина с платком на голове.

– Как я понял, вы сдаете квартиру? – С надеждой в голосе спросил Генри Чарон, приподняв брови.

– Да, входите, входите. На улице так холодно. Сколько там, градусов пять?

– Чуть больше, я думаю.

– Это наверху. Спальня, ванная, гостиная и кухня. Очень симпатичная.

Они стояли в коридоре. Дом на Нью-Гэмпшир-авеню оказался старым, но довольно чистым. Женщина носила большие очки в роговой оправе коричневого цвета, с толстыми стеклами, которые сильно увеличивали ее глаза, и это придавало ей комический вид. Чарон спохватился, поймав себя на том, что смотрит в эти карие глаза как зачарованный. Она переводила взгляд с одного на другое, и он отчетливо видел, как двигаются мышцы вокруг ее глаз.

– Я бы хотел взглянуть на квартиру.

– Арендная плата – девятьсот долларов в месяц, – как бы извиняясь сообщила она. Она обладала приятным голосом и хорошей дикцией, отчетливо произносила каждое слово. – Нескромно, я понимаю, но что поделаешь?

Чарон заставил себя улыбнуться ей и произнес:

– Я бы хотел осмотреть ее.

Ее взгляд выражал понимание. Она повернулась и стала подниматься по ступенькам.

– Переезжаете в город?

– Да.

– О, Вашингтон вам понравится. Он такой живой, волнующий! Все лучшие идеи рождаются здесь. Он стимулирует интеллектуальную деятельность.

Квартира располагалась на третьем этаже. Гостиная окнами выходила на улицу, а спальня – на противоположную сторону, на тихую аллею. Из окна спальни была видна пожарная лестница. Он открыл раму и высунул голову в окно. Пожарная лестница вела на крышу.

Генри закрыл окно, в то время как его провожатая продолжала рассказывать о системе отопления. Теплый воздух подается под давлением, индивидуальных обогревателей нет, температура всю зиму держится около 19.

– Пройдите, взгляните на кухню. – Она проводила его. – Кухня хоть и маленькая, но уютная и оборудована всеми удобствами. В самый раз для двоих. Да и четверым легко устроиться, а вот для шестерых или восьмерых будет тесновато.

– Очень хорошо, – сказал Генри Чарон, открыл холодильник и заглянул внутрь, чтобы доставить ей удовольствие. – Очень хорошо.

Она показала ему ванную. Горячая вода есть, пусть не волнуется.

– Соседи? – спросил он, когда они стояли в гостиной.

– Да, – произнесла она, понизив голос, будто собиралась сообщить ему секрет. – Все, кто здесь живет, замечательные люди. Двое аспирантов, я одна из них, – занимаюсь исследованиями в Библиотеке Конгресса, помощник юриста, литератор и общественный обвинитель. Ах, да, еще библиотекарь.

– Хм-м.

– Это единственная квартира, освободившаяся здесь в этом году. У нас было пять претендентов, но владелец повысил арендную плату на сто пятьдесят долларов в месяц, это, конечно, сделало ее недоступной для многих желающих.

– Я могу в это поверить.

– Предыдущий жилец умер от СПИДа. – Она с сожалением посмотрела вокруг, а затем устремила свои огромные глаза на Чарона. Он пристально посмотрел в них. – Это так трагично. Он так страдал. Его приятель не мог позволить себе содержать такую квартиру, когда тот умер.

– Понимаю.

– Чем вы занимаетесь?

– В основном консультирую. Всякие государственные дела.

Он начал задавать вопросы, только для того, чтобы слышать ее голос и видеть, как меняется выражение ее глаз. Она занималась политологией, надеясь преподавать в частном университете, за квартиру не платила, потому что взяла на себя управление зданием дом стоял в тихом месте, если не считать уличного движения живет она здесь уже два года, а выросла в Ньютоне, штат Массачусетс, на углу соседней улицы есть замечательная овощная лавка. Зовут ее Гризелла Клифтон.

– Хорошо, – вздохнул Генри Чарон, надеясь прекратить беседу. – Вы уговорили меня, я беру ее.

Полчаса спустя они вместе вышли из дома. Она остановилась около своей машины, подержанного "фольксвагена-жука".

– Я очень рада, что вы будете жить с нами, мистер Тэкет.

Чарон кивнул и проследил взглядом за тем, как она выезжала со стоянки. Обеими руками она вцепилась в руль и наклонилась вперед так низко, что, казалось, вот-вот уткнется носом в пластиковую обшивку. На багажнике он увидел множество различных наклеек: "Женщина для мира", "Забота о детях вместо войны", "Этот автомобиль – зона, свободная от радиоактивного заражения".

* * *

В среду после полудня Джефферсон Броуди пришел к выводу, что Джеремия Джоунс вовсе не адвокат. В то время как миссис Линкольн разглядывала подлинники картин на стене и бронзовую фигуру обнаженной, за которую Броуди заплатил одиннадцать тысяч долларов, Джоунс просмотрел документы, задал пару глупых вопросов, пролистал, не вчитываясь, целых две страницы с рекомендациями и гарантиями, которые миссис Линкольн просила подготовить как продавец имущества своего мужа. Джоунс обыкновенный альфонс, решил для себя Броуди. Паршивый альфонс, он усмехнулся, довольный своей проницательностью.

Миссис Линкольн подписала документы в присутствии секретаря Броуди.

Затем секретарь заверил документы, поставил необходимые печати и разложил в две папки, одну – для миссис Линкольн, вторую – для клиентов Броуди, которые по-прежнему оставались инкогнито. По документам дело переходило корпорации "ABC", которой от роду всего был один день.

– Надеюсь, вы понимаете, – обратился Броуди к Джоунсу, – почему мои клиенты не дали мне полномочий раскрыть их имена.

– Конечно, – ответил Джоунс, взмахнув рукой. – Так всегда делается.

Броуди передал чек, выписанный нью-йоркским банком, на сумму четыреста тысяч долларов. Внимательно его изучив, Джоунс отдал его миссис Линкольн, которая, взглянув лишь мельком, сложила и убрала его в сумочку.

Джоунс посмотрел на часы и поднялся.

– Мне пора. У меня назначена встреча в моем офисе, боюсь опоздать. Дебора, ты доберешься домой на такси?

– Конечно, Джеремия. А почему бы тебе не забрать этот чек, пусть твой секретарь депонирует его на мое имя? Ты сможешь для меня это сделать?

– Если ты все оформишь.

– Это не займет и минуты. – Миссис Линкольн вынула из сумочки свою чековую книжку, аккуратно оторвала депозитный купон и написала на нем номер чека. Затем она перевернула чек и расписалась на обороте. Это не заняло у нее и тридцати секунд. Она передала оба документа Джоунсу. – Большое спасибо.

– Пожалуйста. Я позвоню тебе.

Джоунс пожал руку Броуди и ушел.

– Что же, мистер Броуди, я и так отняла у вас много времени, – сказала Дебора Линкольн. – Я попрошу вашего секретаря вызвать для меня такси.

Т. Джефферсон Броуди встал. – Рад был встретиться с вами, миссис Линкольн.

– Пожалуйста, называйте меня Дебора.

– Дебора, как жаль, что с вашим мужем произошло такое несчастье... Надеюсь, полиция вам не докучала.

– О, – сказала она с легкой гримасой на лице, – от них, конечно, мало удовольствия. Даже подозревали меня, будто я наняла кого-то. Они сказали, что это сделал профессиональный убийца. – Она попыталась улыбнуться. – То, что Джадсона убили на ступеньках дома его подружки, малоутешительно, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Я понимаю, – грустно произнес Броуди и взял ее за руку. Она не убрала своей руки.

– Послушайте, не знаю, как и сказать, но у меня такое чувство, что теперь у вас все наладится.

– Да, надеюсь. Бизнес мужа продан... Прямо как гора с плеч долой. Я ведь ничего не понимаю в его делах, мистер...

– Джефферсон, если будет угодно.

– ...Джефферсон, и ваши клиенты заплатили столько, сколько он стоил, я уверена. – Она убрала руку и снова посмотрела на картины. – Прекрасный кабинет.

– Что вы скажете, если я приглашу вас на обед? Могу я просить вас об этом?

Она с удивлением посмотрела на него.

– Почему же, мистер Джефферсон. Как мило, что вы спрашиваете. Почему же, конечно, да, с удовольствием.

Броуди взглянул на свой "Ролекс".

– Почти четыре. Надеюсь, на сегодня достаточно. Пожалуй, сначала отправимся в одно уютное местечко, выпьем по стаканчику, а после пообедаем, когда проголодаемся?

– Вы очень внимательны.

Вечер обещал быть одним из самых приятных, насколько Т. Джефферсон Броуди мог предполагать. Прекрасная чернокожая женщина с умопомрачительной фигурой оказалась одаренной собеседницей, пришел к выводу Броуди, женщина, которая знала, как сделать так, чтобы мужчина не чувствовал себя скованно рядом с ней. Она поддержала беседу на его любимую тему – Т. Джефферсон Броуди – и заставила его выдать последнюю версию истории его жизни. Профессиональный триумф, состоятельные клиенты, отдых в Европе и на Карибском море – после нескольких рюмок Броуди развезло. Как он выразился, его жизнь – это победный марш во дворец, полный достатка и привилегий. Он наслаждался каждым шагом, потому что заслужил этого.

После обеда – безусловно, шатобриан на двоих и бутылка французского вина двенадцатилетней выдержки за 250 долларов, – Джефферсон Броуди усадил миссис Линкольн вместе с ее изумительным экземпляром бюста в свой "мерседес" и отвез в свое скромное жилище в Кенвуде стоимостью 1,6 млн. долл.

Он провел ее по дому, произнося названия принадлежавших ему вещей так, будто это названия диких и опасных животных, которых ему удалось добыть в далекой Африке, пользуясь одним лишь копьем. Майолика Россели, расписанные маслом панели, итальянская кожаная мебель, джезурумские кружевные покрывала и скатерти, два подлинных чиппендейловских кресла, яйца Фаберже – все это его трофеи, и не будет преувеличением сказать, что он их любил.

После экскурсии он привел ее обратно в свой кабинет, где приготовил напитки, для нее – водку с тоником, для себя – виски с содовой. В полумраке под звуки мелодии Дворака, доносившиеся из динамиков "Клипш", Т. Джефферсон Броуди нежно поглаживал бедра вдовы и целовал ее чувственные губы.

Минуты через три, после трех глотков виски, он уснул, пролив остатки выпивки себе на брюки и на кашмирский ковер.

Миссис Броуди с трудом освободилась от его обмякшего тела и включила свет. Она застегнула бюстгальтер, поправила одежду и после этого позвонила по телефону.

* * *

Когда Джефферсон Броуди проснулся, солнце уже светило в окно. Он зажмурился от яркого света и попытался пошевелиться, отчего голова буквально раскололась надвое. В голове что-то ухало, как огромный барабан, хуже он еще никогда в жизни себя не чувствовал.

– Боже мой...

Он попытался собраться с мыслями. Дебора Линкольн со своей величественной грудью... она была... нет, она здесь. Здесь! В доме. Они целовались, а он рукой... и ничего! И больше ничего. В голове пусто. Это все, что он мог вспомнить.

Который час?

Он пошарил по руке. Часов не было.

Ролекс! Ролекса не было!

Т. Джефферсон Броуди открыл глаза и заскрипел зубами от боли в голове. Часов не было. Он осмотрелся вокруг. Телевизор и видеомагнитофон исчезли. Там, где стояли динамики "Клипш", остались одни провода. Его бумажник лежал посреди ковра, пустой. О, Боже...

Он проковылял в столовую. Дверцы китайского шкафчика распахнуты настежь, а сам шкафчик пуст! Китайский фарфор, серебро и хрусталь – все пропало!

– Меня ограбили, – прорычал он. – Мать вашу, проклятье, меня ограбили!

Он бросился в гостиную. Яйца Фаберже, гравюры, все достаточно мелкое, чтобы можно было унести, пропало!

Полиция! Он вызовет полицию. Он бросился на кухню к телефону.

Поверх телефона лежала раскрытая газета. Он отбросил ее в сторону и поднял трубку, пытаясь сосредоточиться на кнопках.

Какое-то красное пятно на газете привлекло его внимание. Красным цветом была обведена фотография толстой, безвкусно одетой чернокожей женщины. Красный круг – губная помада! Он наклонился поближе. Вчерашний номер "Пост". Под фотографией надпись: "Миссис Джадсон Линкольн, в Национальном аэропорту после похорон своего мужа, выразила сомнения по поводу происхождения многочисленных пожертвований, сделанных ее мужем, коренным жителем округа, населению Вашингтона".

– Давай по порядку, Ти. Ты заплатил этой женщине, про которую думал, что она миссис Линкольн, четыре сотни кусков. Ты сводил ее пообедать. Она подсунула тебе какую-то гадость и обчистила весь дом?

– Да, Берни. Бумаги, которые она подписала, не имеют силы. Это подлог. Я не знаю, кто она, черт побери, но я сижу тут и смотрю на фотографию миссис Линкольн во вчерашней газете, и вижу, что та проститутка, которая подписывала вчера бумаги и увела мои деньги – это не она.

– И что, у нее хорошие сиськи?

– Да, но...

Берни Шапиро пронзительно засмеялся. Его хихиканье вызывало тошноту, особенно если вы с похмелья после "Микки Финна"^[15]. Броуди отодвинул трубку подальше от уха. Шапиро смеялся и фыркал, пока не закашлялся.

– Послушай, Берни, – возмутился Броуди, когда Шапиро прекратил кашлять, – это вовсе не смешно. Она свистнула ваши деньги.

– Ну нет, Ти. Она увела четыреста тысяч у тебя! Мы дали тебе наши четыреста тысяч, чтобы ты купил эту проклятую компанию, и тебе следовало получше обращаться с ними. У тебя сорок восемь часов, Ти. Я жду документы о передаче титульного права на эту компанию у себя на столе в течение сорока восьми часов. И лучше если их подпишет настоящая, bona fide, миссис Джадсон, вдова Линкольна. Ты еще меня слушаешь?

– Да, Берни. Но хорошо бы, если бы ты помог мне поймать эту черномазую суку и вернуть деньги.

– Ты не вызывал полицию, не так ли?

– Нет, я подумал, что сначала не мешало бы потолковать с тобой.

– Хорошо, наконец-то ты сделал хоть один верный шаг. Я подумаю, как помочь тебе поймать эту стерву, но тем временем ты займись делом Линкольна. Я не собираюсь повторять.

– Конечно, конечно, Берни.

– Расскажи-ка, как выглядела эта женщина.

И Броуди рассказал.

– А этот адвокат, что был с ней, как выглядел он?

Броуди описал Джеремию Джоунса вплоть до шнурков и скверных зубов.

– Я подумаю над этим, Ти. Поспрашиваю кое-кого. Но у тебя только сорок восемь часов.

– Да.

– Только не делай глупостей. – Связь прервалась.

Джефферсон Броуди положил трубку, поднял пузырь со льдом и аккуратно приложил его ко лбу. Это немного помогло. Пожалуй, надо еще выпить три таблетки аспирина.

Надо полежать несколько часиков. Вот так. Ноги кверху.

Но сначала он прошелся по дому, в который раз выясняя, что пропало. Если он когда-нибудь встретит эту дешевку, он убьет ее. Может, после того, как он закончит дело Линкольна, ему удастся уговорить Берни возбудить к ней иск.

Проходя мимо двери, ведущей в гараж, он почувствовал неладное. Он открыл дверь и заглянул внутрь. Пусто. Разве он не поставил свой "мерседес" сюда вчера вечером? Или оставил его на дорожке?

Броуди нажал на кнопку, чтобы открыть дверь гаража. Дверь медленно, как в сказке, поднялась. Его взору предстала пустая дорожка.

О! Она украла и этот проклятый автомобиль тоже!

Глава 8

– Почему? Скажи мне, почему?

– Потому что мне так хочется, – со злостью ответила Элизабет. – Неужели так трудно понять?

Танос Лиаракос ущипнул себя за нос и потер бровь. Он часто так делал в суде, и его помощники знали – так он пытался справиться со стрессом. Хотя его жена тоже знала об этом, она сделала вид, что не обратила внимания. Она обхватила руками колени и уставилась на простыню, на которой отчетливо виднелся штамп госпиталя.

– Эта штука убьет тебя, – сказал он после секундной паузы. Она фыркнула. – Да что я тебе объясняю. Неужели мне нужно говорить о детях? Или о том, как я люблю тебя? А может, еще раз повторить, что ты играешь в русскую рулетку? И вот-вот проиграешь.

– Ты думаешь, я одна из твоих полоумных членов жюри? Не трать на меня свое красноречие.

– Ты продаешься за этот белый порошок, Элизабет. Продаешь свое человеческое достоинство. Свой ум. Свою душу. Да-да! Ты готова отдать все, ради чего стоит жить, взамен на несколько минут сомнительного удовольствия. Боже, ведь это глупо.

– Я не нуждаюсь в воспитателях. Я не собираюсь сидеть и молчать, пока ты мелешь оскорбительную чепуху. Убирайся отсюда!

– Чего ты хочешь, Элизабет?

Она посмотрела на него и скрестила руки на груди.

– Хочешь, поедем домой?

Она промолчала.

– Я хочу сказать тебе откровенно. Ты наркоманка. Через несколько дней после того, как тебя выпишут, ты отправишься в клинику. Я уже позвонил и послал им чек. Это будет третья попытка. Тебе придется поехать и оставаться там, пока тебя не вылечат. Окончательно и навсегда. Тебе придется научиться жить без кокаина всю оставшуюся жизнь. Только после этого ты вернешься домой.

– Боже мой, ты говоришь об этом так, будто у меня какой-то отвратительный вирус или скверная венерическая болезнь.

– Оставь это, Элизабет.

– Ты так уверенно говоришь, черт побери! Ведь это все со мной происходит. А если я не смогу?

– Если ты не сможешь, я подам на развод. Я потребую установить над тобой опеку и добьюсь этого. Ты можешь распутничать и воровать, делать все, что угодно, чтобы заработать себе на очередную дозу. А когда позвонят из морга, мы с детьми проследим, чтобы тебя похоронили по-христиански и на могилу положили небольшую мраморную плиту. И каждый год на День матери^[16] мы будем приносить на твою могилу цветы.

По лицу Элизабет лились слезы.

– Наверное, мне следует покончить с собой, чтобы навсегда прекратить это, – тихо произнесла она. Но слишком поздно. Ее муж не слышал этой театральной реплики. Он был уже в дверях.

Он исчез в глубине коридора, прежде чем она успела еще что-нибудь сказать.

* * *

В девять утра Генри Чарон ждал в квартире на Нью-Гэмпшир-авеню, когда подошел грузовик из компании по сдаче мебели в аренду. Гризелла Клифтон отсутствовала, и Чарон решил все взять на себя. Он показал, куда ставить кровать, диван и шкаф, кресла и телевизор, а затем дал водителю и его помощникам по десятке чаевых.

В одиннадцать он был в квартире, которую снял в Джорджтауне, туда подошел грузовик с мебелью компании под названием "Эй – Зэт Ренталз" из Арлингтона. Грузчики внесли мебель внутрь и к одиннадцати сорока пяти расставили все по местам. Он дал им чаевые и запер за ними дверь, как только они ушли.

В час он был уже в квартире около Лафайет-Серкл. Работником компании по установке телефона оказалась женщина, она появилась через полчаса после него. Она извинилась, но Чарон махнул рукой. Она почти уже закончила, когда привезли мебель, на этот раз из "Шеви Чейз".

В четыре часа дня он купил машину у пожилой леди из Бетезды. Предварительно он обзвонил пятерых по объявлениям в газете и остановил свой выбор на ней; ему показалась, что она в годах и одинока.

Так оно и было. Даже лучше. Она близоруко щурилась. Машину она продавала по настоянию дочери. Она долго объясняла, а Чарон согласно кивал после каждой ее фразы: семилетний "шевроле", двухдверный седан, коричневого цвета. Номера имели срок действия еще месяца на три. Он заплатил ей наличными и поехал прямо в центр техобслуживания, где ему сменили масло и свечи, промыли радиатор, заменили все ремни и шланги и поставили новый аккумулятор и шины. В ожидании он съел гамбургер на бульваре.

Пробираясь сквозь толпу, заполнявшую вечернюю улицу, к автоцентру, расположенному в северной ее части, он увидел магазин электронных товаров и зашел внутрь. Пятнадцать минут спустя он вышел, держа в руках полицейскую радиостанцию.

В тот же вечер в квартире на Лафайет-Серкл он прочел инструкцию, покрутил все ручки и нажал все кнопки. Радиостанция работала отлично, что от сети, что на батарейках. Растянувшись на кровати, он послушал голоса диспетчеров и офицеров полиции, находившихся на улицах. Они пользовались стандартным цифровым кодом для сокращения радиообмена. Завтра он отправится в библиотеку и постарается найти этот код. А также пойдет в другие магазины электронных товаров и купит себе еще несколько таких радиостанций, но только по одной в каждом.

Завтра работники телефонных компаний установят телефоны в двух других квартирах. И завтра же нужно купить продукты и медикаменты. А вечером он начнет перевозить их в убежище в метро.

Возможно, следующей ночью он переправит немного сушеного мяса и бинтов в пещеру в парке Рок-Крик.

Так много предстоит сделать и так мало времени. Слушая радио, он еще раз в уме сверился со списком.

Главная проблема появится потом, после охоты. Он так еще и не принял решения, и это его снова беспокоило. У ФБР будут его отпечатки, это неизбежно. Чарон не питал иллюзий на этот счет. Тот факт, что эти отпечатки не совпадают ни с одними отпечатками из их досье, содержащего десятки миллионов имен, заставит агентов поискать в другом месте. Времени у них будет столько, сколько нужно, несмотря на призывы политических деятелей и оскорбленных проповедников, а также помощь всех правоохранительных органов.

В конечном итоге, он неизбежно попадет в их сети, если ему не удастся улизнуть подальше. Или если ФБР прекратит поиски, потому что решит, что поймали того, кого нужно. Конечно, ошибка не может оставаться нераскрытой вечно. Но с каждым днем след будет остывать. Месяца или около этого вполне хватит.

Почему бы не пустить их по ложному следу?

В три часа следующего дня Джек Йоук заканчивал статью о крахе банка "Секонд Потомак". Перед этим редактор посоветовал eмy сократить ее, насколько возможно: в завтрашнем номере место было нарасхват. Советы только что объявили о сокращении помощи Кубе и Ливии. Обе страны будут продолжать покупать у них товары, но только по ценам мирового рынка и за твердую валюту.

Йоук, не глядя, положил телефонную трубку и снова забарабанил по клавишам компьютера. Власти полностью удовлетворились тем, что покойный Уолтер П. Харрингтон использовал "Секонд Потомак" для отмывания денег, получаемых от торговли наркотиками. Местной торговли или не только? Никто толком ничего не говорил, даже в доверительной беседе.

И кто-то из мощной винтовки разнес ему голову, когда он ехал по кольцевой дороге со скоростью пятьдесят пять миль в час – его жена горячо настаивала, чтобы он всегда ездил со скоростью пятьдесят пять миль в час.

Конечно же, это не мог быть мотоциклист, разъяренный манерой езды Харрингтона. Они не пользуются винтовками.

Деньги, деньги, деньги. Разве другой парень, убитый в тот же вечер, когда погиб Харрингтон, не имел отношения к деньгам? Кажется, он владел каким-то делом, связанным с расчетными операциями.

Зазвонил телефон. Продолжая стучать по клавишам, Йоук поднял трубку и прижал ее плечом.

– Йоук.

– Джек, произошла перестрелка в Центре по уходу за детьми в баптистской церкви Шилох, это сразу за кварталом Джефферсон. Примерно тридцать минут назад. Сгоняешь туда? Я пошлю фотографа.

– Хорошо.

Йоук пробежал глазами текст, нажал на запись и оставил все как есть – терминал отключится автоматически.

* * *

Квартал Джефферсон был не самым худшим районом муниципальных домов в городе, но и не самым лучшим. Что-то среднее. Восемьдесят девять процентов чернокожих и испано-язычных жителей проживали в мире нищеты и бедности, где торговля крэком шла круглые сутки, а парни пробирались сюда тайком, чтобы не навлечь беды на своих подружек.

В радиусе пяти кварталов не осталось ни одного порядочного торговца, все давным-давно разбежались, за исключением одного шестидесятилетнего армянина из овощной лавки, которого за последние пять лет ограбили сорок два раза, – рекорд даже для Вашингтона. Йоук писал про него месяцев шесть назад. С тех пор его уже дважды ограбили.

– Когда-нибудь кто-то из этих наркоманов убьет вас, – сказал он тогда торговцу.

– Куда же мне податься? Ответьте мне. Я вырос в доме напротив. Нигде не жил, кроме этих мест. Торговля овощами – единственное занятие, которое я знаю. К тому же они никогда не забирают всю дневную выручку.

– Какой-нибудь психованный недоросль вышибет ваши мозги и разбросает их по прилавку.

– Это что-то вроде налога, понимаете. Я это именно так воспринимаю. Подонки под дулом пистолета отбирают у меня деньги и на них покупают себе наркотики. А город берет мои деньги легальным путем и платит зарплату мэру, которую он не заслужил, а тот покупает на нее наркотики. Федеральные власти забирают мои деньги и платят пособия людишкам в этих домах, чтобы они тратили их на наркотики, оставляя своих детей подыхать с голода. Есть, черт побери, какая-нибудь разница?

Вспоминая этот разговор, Йоук притормозил на углу и, проезжая мимо овощной лавки, заглянул внутрь. Старик упаковывал овощи для пожилой чернокожей леди.

Проехав еще пару кварталов, он припарковал машину и дальше пошел пешком. Завернув за угол, он увидел четыре длинных трехэтажных серых здания, составлявших блок, облупленный и неказистый.

Что-то в этом зрелище его беспокоило. Ну конечно, вокруг не было ни души. Подростки, снующие обычно по тротуарам и продающие крэк проезжающим, куда-то исчезли. Остались одни полицейские.

Йоук перешел на тротуар и двинулся вперед, звуки его шагов отражались от закопченных стен и серых безжизненных окон.

Бе-лый, бе-лый, повторяло эхо снова и снова. Бе-лый, бе-лый...

Церковь находилась на западной стороне улицы, напротив блока трехэтажек. Перед ней стояло множество полицейских машин с мигалками. Скорая помощь. Один из полисменов топтался перед машинами.

Йоук показал свое удостоверение.

– Как я понял, здесь стреляли?

Полицейскому – чернокожему с огромным животом – было лет под шестьдесят. Он держал кобуру открытой, готовый в любой момент выхватить пистолет. Полисмен ткнул пальцем через плечо и хмыкнул.

– Могу я пройти?

– После того, как вынесут тело. Минут через десять.

Йоук вынул блокнот и карандаш.

– Кто это?

– Был.

– Ну да.

– Женщина, которая работала в этом центре. Я не знаю ее имени.

– Что случилось?

– Насколько мне известно, пара полицейских машин остановились на Грант. (Грант – улица, опоясывающая квартал с запада.) Торговцы бросились бежать мимо домов. Полицейский преследовал одного из них. Тот шмыгнул в церковь и через нее побежал к противоположному выходу, а когда тетка недостаточно быстро убралась с его пути, он ее шлепнул. Всего один выстрел. Прямо в сердце.

Радиостанция, висевшая на ремне у полицейского, ожила. Левой рукой он поднес ее к уху. Правая осталась у кобуры.

Остальные полицейские прочесывали здания к западу от церкви. По радио из патрульных автомобилей доносились кодовые фразы.

Когда радио замолчало, Йоук обратился к полисмену.

– Где была детвора, когда началась стрельба?

– Где, черт побери, ты думаешь? Да прямо там. Они все видели.

– Когда?

– Около двух сорока.

– Убийцу еще не схватили?

Полицейский сплюнул на тротуар.

– Нет еще.

– Приметы есть?

– Чернокожий парень, лет восемнадцати или около этого, под шесть футов ростом, вес, наверное, сто пятьдесят – сто шестьдесят. Волосы средней длины. На голове красная бейсболка, в черной кожаной куртке, белые кроссовки. Так описал его полицейский, который за ним гнался. Детвора твердит, что в руках он держал пушку.

Большой пистолет, записал Йоук. Конечно, любой пистолет, изрыгающий смертоносные пули в живого человека, когда льется настоящая кровь, покажется огромным. Страшным, как в кошмаре, как оживший дьявол, как внезапная смерть.

– Сколько детям лет?

– Младшему несколько недель, старшему – шесть лет.

– Как зовут полицейского, который гнался за убийцей?

– Спроси лейтенанта.

– Что-нибудь еще можете мне сказать?

– Въедливая у тебя газетенка.

Йоук убрал блокнот в карман и поднял воротник. Ветер усиливался. Он закружил пыль и мусор вокруг машин и погнал их вдоль зданий. Холодный ветер.

– Дождь будет, – сказал полицейский, увидев, что Йоук смотрит на серое небо.

– Может быть.

– Осень засушливая. Дождик нужен.

– Сколько лет вы на службе?

– Чертовски много.

Время шло. Йоук боролся с холодным ветром, а полицейское радио сообщало о безрезультатных поисках. Стрелявшего так и не нашли.

Появился фотограф из "Пост" и начал снимать. Йоука трясло от холода. Наконец, минут через двадцать санитары выкатили на каталке тело, накрытое белой простыней, завязанной снизу, чтобы не задувало ветром. Носилки поставили в амбуланс, туда же уселись санитары. Один из них сел на водительское место, включил мигалку, и машина тронулась.

– Теперь можешь войти, – произнес полицейский.

В церкви было грязно и темно. Не мешало бы тут покрасить. Отчетливо слышался детский плач.

На небольшой доске для объявлений на стене можно было прочесть название предстоявшей в воскресенье проповеди: "Выбор Христа в сегодняшнем мире". Чуть ниже висел выцветший плакат с фотографией девочки: "Пропала без вести 21 апреля 1988 г. Чернокожая девочка, 13 лет, пять футов два дюйма ростом". Там же указано ее имя, в чем была одета в тот вечер, полтора с лишним года назад, телефонный номер для сообщений.

Лестница вела наверх влево. По всей видимости, в святилище. Йоук двинулся на звук детского плача. Дверь в конце зала оказалась открытой.

Человек двенадцать детей сгрудились вокруг молодой женщины. Боже, они такие маленькие! Рядом тихо разговаривали между собой трое полицейских в форме и двое в штатском. Двое специалистов из лаборатории складывали принадлежности в свои чемоданчики. Все держались на приличном расстоянии от очерченного на полу мелом контура человеческого тела.

Фотограф из "Пост" Харольд Дорган шел следом за Йоуком. Он начал фотографировать детей и женщину, стараясь не причинить им беспокойства.

Лейтенант выглядел лет на сорок, одет в грязную рубашку и небрит. Ему бы не помешал освежитель для рта, подумал Йоук. Дождавшись, пока Дорган сделал с дюжину снимков, лейтенант остановил его, сказав, что этого достаточно, и выпроводил вон.

Жертву звали Джейн Уилкинс. Возраст – тридцать шесть. Незамужняя. Мать троих детей. Убита пулей тридцать восьмого калибра, которая прошла сквозь ее тело, пробив сердце, и застряла в стене у задней двери. Уилкинс начала кричать сразу же, как только преступник вбежал в помещение с пистолетом в руке. Приблизившись к ней, он выстрелил с расстояния примерно пять футов. Она еще не успела упасть, когда он пробежал мимо. Он рванул дверь и выскочил на задний двор.

Никто не видел, куда он делся, после того как он скрылся за дверью. Двор окружал забор высотой футов пять, перепрыгнуть который для проворного человека не составит труда.

Пистолет не нашли, поэтому полицейские предупредили всех о мерах предосторожности.

– Вероятно, "спешиал" тридцать восьмого калибра, – сказал лейтенант, – но больше смахивает на "магнум-357"^[17]. Пуля прошла через панель из сухой штукатурки и расплющилась о бетонную стену. Чуть не пробила и ее.

– Полицейский гнался за этим парнем, – вмешался Йоук.

– Да, патрульный Гарри Филпс.

– Почему?

– Потому что он убегал.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, что пара патрульных машин появилась на Грант и те парни, как кролики, кинулись врассыпную. Филпс бросился за одним из них. Тот выхватил пистолет, несколько раз оглянулся через плечо на офицера, и заскочил в эту церковь. Филпс продолжал преследовать его, услышал выстрел и остановился возле жертвы, чтобы оказать ей первую помощь. Она оставалась в живых еще секунд пятнадцать.

– То есть Джейн Уилкинс осталась бы в живых, если бы Филпс не выбрал для преследования этого парня?

– Мне не нравится то, что вы хотите этим сказать, – взорвался лейтенант. – И мне не нравится ваше лицо. Филпс, полицейский офицер Филпс выполнял свой долг. Мы патрулируем эту грязную дыру, мистер "Вашингтон мать твою пост"!

– Да, но ...

– Убирайся с глаз долой!

– Послушайте. Я...

– Вон! Это место преступления. Вон отсюда!

Джек Йоук ушел.

Дорган сидел на бордюре возле церкви. Йоук сел рядом. Толстый полицейский у двери не обращал на них внимания.

– Что ты думаешь? – спросил Дорган.

– Я не думаю, я отказался от этого занятия еще два года назад.

– Я собираюсь пойти на Грант и поснимать там немного, а затем поеду назад в город. Думаю, несколько снимков с детьми получатся неплохо. Действительно, тяжело смотреть на все это.

– Да.

– Постарайся, чтобы тебя не надули, – сказал Дорган вставая, поправил камеру и ушел. Йоук смотрел ему вслед.

Сидеть было холодно, Йоук встал и отряхнул брюки, затем походил взад-вперед по тротуару.

Через некоторое время из здания вышли дети. У каждого в руках коричневый бумажный пакет. Йоук смотрел им вслед, пока они не скрылись среди домов.

Спустя несколько минут потянулись полицейские. Лейтенант, не обращая внимания на Йоука, забрался в патрульную машину на сиденье рядом с водителем. Другой полицейский в форме сел за руль.

В конце квартала Йоук заметил человека, который, сунув руки в карманы куртки, быстро шел по направлению к ним.

Он идет сюда, решил Йоук и стал за ним наблюдать. Ему лет сорок пять, короткие седые волосы. Смуглая кожа туго натянута на щеках и скулах.

Человек, не останавливаясь, поднялся по ступенькам и вошел в дверь, лишь мельком взглянув на Йоука и полицейских.

Йоук перегнулся через ограду, которая защищала то, что когда-то было травой. Температура понизилась градуса на три и небо потемнело. Он все еще размышлял над тем, возвращаться ли ему в офис или войти внутрь, когда упали первые капли дождя.

Он пошел к своей машине напрямик через квартал. Капли дождя оставляли следы в придорожной пыли. Навстречу попался полицейский с пистолетом в одной руке. Другой он держал радиостанцию и что-то говорил на ходу. Йоука он проигнорировал.

Машину никто не тронул. Колеса на месте. Переднее стекло не разбито, двери заперты. Вот чудеса.

Йоук медленно ехал через квартал. Дождь барабанил по стеклу. Вдруг Йоук передумал и возвратился назад к церкви.

Полицейские разъехались.

Он поставил машину перед входом, заперев дверь на ключ, и вошел внутрь.

В коридоре он остановился и прислушался. Дверь, что вела в Центр по уходу за детьми, оказалась открытой, изнутри доносились голоса. Йоук подошел к двери. Молодая женщина, которая недавно успокаивала детей, плакала, положив голову на плечо смуглого седоволосого мужчины, того самого, что недавно прошел мимо Йоука в церковь.

– Вы репортер? – спросил мужчина.

– Да, – Йоук оглядел ряд детских стульев и, решив, что они малы для него, опустился прямо на пол, усевшись по-турецки.

– Я хочу, чтобы вы об этом написали. Хорошо написали. О ней никто никогда не писал, но она заслужила это.

Йоук достал блокнот.

– Джейн Уилкинс была матерью моих детей. У меня двое детей от нее. Мы никогда не жили вместе. Год назад я предложил ей выйти за меня замуж, но она отказалась. Она знала, что я в свое время принимал героин, и если бы оказался в этом проклятом квартале, то снова сорвался бы. Но она не могла жить в другом месте. Здесь она работала, с этими детьми. Они были ее заботой. Она пыталась спасти хотя бы некоторых из них. Она выросла в этом квартале, но ей удалось вырваться отсюда и получить образование. Она получила стипендию Джорджа Вашингтона и степень по биологии. А затем продолжила образование в Пенсильвании. Пару лет проработала микробиологом, а потом все бросила и вернулась сюда, в церковь, чтобы заниматься детьми.

– Почему?

– Вам приходилось бывать раньше в этом квартале? Нет? Ну, и как впечатление? Можете представить, как здесь живется. Никакой личной жизни, стены, тонкие как бумага, ущемленные и голодные дети, везде мусор, лампочки разбиты, двери выломаны, повсюду торгуют спиртным и наркотиками, повсюду витает запах мочи и испражнений, повсюду разврат и безнадежность. Да, воняет. Эта вонь пропитала все насквозь, от нее уже никогда не избавиться. Я вновь ощутил этот смрад, когда сейчас шел по улице.

Вот так и растут дети в этом навозе, как крысята, без любви, без еды, без внимания. Джейн хотела дать им то, чего не смогли им дать их матери. Она дарила им любовь. Хотела спасти хотя бы одного-двоих. Пусть не всех, но хотя бы нескольких. Чем только ни занимаются их матери – мошенничеством, проституцией, лишь бы добыть доллар, чтобы купить очередную порцию наркотика.

– Вчера вечером она отвела двоих ребятишек в больницу, – вмешалась молодая женщина. – Один из них умирал с голоду, несмотря на то, что постоянно здесь что-то жевал, а у другого оказалась легочная инфекция. Джейн всегда так поступала.

Мужчина с раздражением замотал головой.

– Но Джейн никогда не пыталась остановить торговлю, – медленно произнес он. – Никогда не вмешивалась, если кто-то привыкал к наркотикам, никогда не осуждала, не сообщала в полицию. Она просто пыталась спасти детей. Детей...

– Как вас зовут?

– Том Шеннон. Я работаю в муниципальной службе. Водителем уборочной машины. Я возглавляю отделение организации "Анонимные наркоманы". Самое большое отделение в городе. Что касается меня, то я, как мог, старался сделать все, чтобы помочь тем людям, кто сам решил себе помочь. Я хотел открыть отделение здесь, в этом квартале, но это никого не заинтересовало. Главное, самому захотеть помочь себе.

Возможно, в этом все дело. Джейн хотела спасти несколько маленьких детей. Я пытался помочь взрослым, которые сами хотели выкарабкаться. Но власти ничего не сделали для этих людей, попавших в порочный круг. Никто не боролся с торговлей. Это и убило Джейн.

– Джейн убил человек.

– Нет, ее убила торговля наркотиками. Тот парень, что нажал на курок, был наркоманом и продавал наркотики. Он наверняка имел их с собой. Вот почему он удирал от полицейских. И он выстрелил в Джейн, потому что она стояла у него на пути и кричала. Другой причины нет. Просто она оказалась там. Все эти люди, которые наживаются на торговле наркотиками, тоже убивали ее, как и тот, что нажал на курок. Им наплевать, что они причиняют кому-то боль. Им наплевать, пусть весь мир взлетит на воздух, лишь бы они получали свое. Это они убили Джейн.

Молодая женщина сидела выпрямившись и слушала Тома Шеннона, вытирая слезы. Шеннон смотрел прямо в глаза Йоуку.

– Я вам все рассказал, и вы можете написать об этом так, как считаете нужным, но я не собираюсь больше быть жертвой. Джейн стала жертвой, мне это хорошо знакомо. Все, хватит! Я больше не хочу быть жертвой!

Глава 9

– Берни, это Джефферсон Броуди. Я все сделал. Вдова подписала.

– Рад слышать это, Ти.

– Она не хотела, но...

– Да. Ты молодец. Я так и знал, что тебе удастся. Именно так я и сказал ребятам. Ти обмишурился, но он сделает все как надо, вот увидите.

– Спасибо...

– Пришли мне бумаги. Мы поговорим с тобой через несколько дней.

– Берни, ты нашел ту женщину? Я бы...

– Я все помню, Ти. Я с тобой свяжусь.

Телефон замолчал, и Т. Джефферсон Броуди положил трубку на рычаг. Он сидел, уставившись на вишневые панели стен своего кабинета. Придется заплатить миссис Линкольн 450 000 долларов за ее финансовое предприятие, но вряд ли сейчас подходящий момент, чтобы возложить все это на Берни. Хотя Берни прекрасный клиент, у него есть свои заскоки.

Черная сука с большими сиськами, которая провела его и ограбила, – вот кто должен заплатить. Т. Джефферсон Броуди решил проучить ее, чтобы она надолго запомнила этот урок. И этого проныру, который помогал ей. Броуди потер руки, планируя месть.

Но с этим придется подождать. Он вызвал секретаршу по внутренней связи.

– Хильда, соедините меня с кабинетом сенатора Черри.

– Хорошо, мистер Броуди.

* * *

Танос Лиаракос закончил заполнять бумаги в офисе госпиталя, затем взял чемодан, поднялся в палату жены на третьем этаже и помог ей выбрать подходящую одежду. Она пару раз провела по волосам расческой, не вспомнив о косметике, которая лежала в ее сумочке. Лиаракос ничего не сказал. Она уже оделась и нервно мерила шагами комнату, когда появилась сестра с коляской.

– Куда мы едем? – спросила Элизабет, когда они наконец оказались в машине.

Будто она не знала.

– В аэропорт, – тихо произнес он.

– Ты хочешь сказать, что мы даже не заглянем домой, чтобы я могла сказать "до свидания" детям?

– Оставь, Элизабет! Ты разговаривала с ними утром по телефону, а сейчас они обе в школе.

– Ну ладно, я хочу лишь взглянуть на свой дом, всего лишь несколько секунд. И мне нужно кое-что из одежды.

– Я сложил все, о чем ты меня просила.

– Я кое-что забыла.

– Ты едешь в клинику прямо сейчас. Прямо сейчас, мать твою!

– Ну ты и кретин.

Он свернул к бордюру. Водитель шедшего следом автомобиля посигналил и сделал выразительный жест рукой. Лиаракос не обратил внимания.

– Или ты едешь в клинику или можешь выкатываться отсюда, выбирай.

– У меня нет денег.

Он поставил рычаг передач в нейтральное положение и уставился в окно.

– О, Танос, ты же знаешь, что я люблю тебя. Ты знаешь, как сильно я люблю детей. Я не буду принимать наркотики. Я обещаю! Вот что я тебе скажу, дорогой. Поехали домой, поставим приятную музыку, я надену то превосходное неглиже, которое ты подарил мне на день рождения. Я покажу тебе, как я люблю тебя. – Она погладила его по руке, затем по волосам. – Дорогой мой, все будет так, как в тот день, когда мы поженились, в то воскресное утро, когда кроме нас никого не было. О, Тан...

– Ты не знаешь, чего мне все это стоит, Элизабет. Ты ничего не знаешь.

– Дорогой, я...

– Ты понятия не имеешь! – Он оттолкнул ее руки.

– Ты не любишь меня, – взорвалась она, – ты думаешь только о своей драгоценной практике, что подумает твой босс. Ну хорошо, ради Бога, я...

Лиаракос перегнулся через ее колени и открыл дверь.

– Вон.

Она начала плакать.

Он сидел отвернувшись, наблюдая за проносившимися мимо автомобилями, опустив левое плечо и положив правую руку на руль.

Она все еще всхлипывала, когда подъехала полицейская машина и остановилась рядом. Полицейский поманил его пальцем. Лиаракос опустил стекло.

– Проезжайте.

Лиаракос включил передачу и машина влилась в поток автомобилей. Элизабет, уткнувшись в носовой платок, продолжала всхлипывать рядом с ним.

Всю дорогу до аэропорта, не сворачивая со скоростной трассы, что вела в международный аэропорт им. Даллеса, они ехали со скоростью, чуть больше разрешенной. Лиаракос припарковал автомобиль и достал чемодан из багажника. Он обошел машину и открыл дверь Элизабет. Она в последний раз громко шмыгнула носом и засунула использованный носовой платок в пакет для мусора, который свисал с прикуривателя.

Он взял ее за руку и повел к зданию аэровокзала.

– У меня в кошельке пять долларов и семьдесят два цента.

– В клинике тебе деньги не понадобятся.

– А если мне захочется сходить в парикмахерскую? Мне может понадобиться такси, чтобы добраться до клиники.

– Они встретят тебя в аэропорту. Как и раньше. Помнишь?

– Но, Танос, а вдруг нет? Я окажусь на мели. Дай мне сотню на всякий случай.

– Элизабет, ради Христа! Ты делаешь только хуже нам обоим.

– Ты не представляешь, насколько это трудно для меня. Ты думаешь только о себе. Если ты меня любишь, подумай хоть немного обо мне! Я твоя жена, или ты забыл?

– Я не забыл.

Он отдал билет служащему и зарегистрировал багаж.

– Место у окна, пожалуйста.

– Только миссис Лиаракос?

– Да.

Служащий назвал им номер выхода на посадку.

– Посадка через пятнадцать минут.

– Спасибо.

Они ожидали у выхода. Лиаракос стоял у окна, откуда было видно, как автобусы сновали между самолетами и аэровокзалом. Элизабет отошла и присела в сторонке.

Он наблюдал за ее отражением в оконном стекле. Каждое ее движение отзывалось в памяти болью воспоминаний. Раньше, бывало, каждую свободную минутку она то и дело вынимала из сумочки зеркальце и смотрелась в него, поправляя прическу и тени, подкрашивая губы. Но не сегодня. Сейчас она просто сидела с сумочкой на коленях, сложив сверху руки, и безучастно оглядывала людей, суетившихся вокруг.

Когда объявили посадку, Лиаракос проводил ее к выходу и передал служащему билет. Затем наклонился к ней.

– Выздоравливай, – прошептал он ей на ухо.

Она взглянула на него. Ее лицо ничего не выражало. Затем она направилась через двери к поджидавшему автобусу.

Он подошел к стеклу и наблюдал за ней через окно автобуса. Она не оборачивалась. Сидела и смотрела прямо вперед. Она не изменила положения и тогда, когда двери закрылись и автобус тронулся.

* * *

В тот вечер капитан Джейк Графтон сообщил жене, что лейтенант Тоуд Таркингтон получил назначение в КНШ, как он и хотел.

– Как это замечательно, – сказала Колли. – Многих пришлось уговаривать, чтобы добиться этого?

– Пару человек.

– Тоуд знает?

– Нет еще. Думаю, ему сообщат через день или два.

– Никогда не догадаешься, кто подошел ко мне сегодня после занятий, чтобы поговорить.

Джейк Графтон безразлично хмыкнул, а затем шутливо произнес: – Наверное, этот комми-профессор, как-там-его-зовут.

– Нет. Репортер "Вашингтон пост" Джек Йоук. Он поблагодарил за вечер и...

Джейк вернулся к статье о советской внутренней политике, напечатанной в сегодняшней газете. Годами среди американских военных циркулировали секретные сведения, полученные из разведывательных источников, о советских государственных секретах и интригах в их компартии. Эти сведения в основном представляли собой домыслы и догадки аналитиков, основанные на скудных и отрывочных данных. А теперь Советы, отбросив всякий стыд, обнажились до такой степени, что заставили покраснеть даже Дональда Трампа.

Размышляя над этим, Джейк Графтон уловил вопросительную интонацию в голосе жены.

– Повтори, дорогая.

– Я сказала, что Джек пригласил тебя позавтракать как-нибудь вместе с ним. Ты не желаешь?

– Нет.

Капитан пробежал глазами статью, отыскивая потерянное место.

– Почему же?

Он опустил газету, изучающе глядя на жену, которая застыла с ложкой в руке и смотрела на него, приподняв одну бровь. Его всегда удивляла ее способность приподнимать только одну бровь. Он попробовал несколько раз сам в ванной перед зеркалом, но все безуспешно.

– Мы не друзья и не знакомые. Мы не сказали друг другу и дюжины слов. И я вовсе не желаю узнать его поближе.

– Джек – блестящий журналист остросоциальной направленности, тебе придется узнать его получше. Он написал отличную книгу, которая покажется тебе занимательной и содержательной: "Политика нищенства".

– Он хочет вытянуть из меня информацию о том, что происходит в Пентагоне. Но мне нечего ему сказать. Это будет напрасная трата времени для нас обоих.

– Джейк...

– Колли, мне не нравится этот парень. И я не в восторге от того, что придется тратить на него время, пока он будет выкачивать из меня информацию. Нет.

Она вздохнула и снова принялась помешивать чили. Джейк нарочито громко зашуршал газетой, прикрывшись ею от жены.

– Я читала его книгу, – бесстрашно продолжала она, – он подарил мне один экземпляр.

– Я видел ее на твоем ночном столике.

– Отличная книга. Хорошо написана, с большим пониманием...

– Если мне когда-нибудь доведется стать командующим ВМС и у меня появится неутолимое желание сообщить что-либо прессе, Джек Йоук будет первым, кому я позвоню. Обещаю.

Колли сменила тему разговора. Ее муж пару раз невпопад поддакнул, в конце концов она замолчала. Джейк этого даже не заметил. Он был полностью погружен в чтение последнего выступления Фиделя Кастро, в котором тот сообщил об уменьшении рациона риса и мяса для населения Кубы в два раза. Снова. До двух унций мяса и фунта риса в неделю. Кроме того, отныне Куба намерена закупать нефть в Мексике, а не у Советов, что будет дороже, гораздо дороже для нее. А это означает новые трудности, которые, Кастро уверен, кубинский народ преодолеет. Советские предали своих кубинских товарищей по социализму, но да здравствует революция!

* * *

Журналист остросоциальной направленности, о котором говорила Колли, был занят мелкими личными проблемами. Он заехал за Тиш Сэмьюэлз к ней на квартиру, которую она снимала на пару со своей невзрачной подружкой, и вдвоем они отправились на вечеринку по случаю обручения приятеля Джека, тоже репортера, который несколько недель назад решил соединить свою судьбу с девушкой-хирургом – специалистом по операциям на горле. Чуть раньше Джек побывал не в самой лучшей компании, но теперь, через пару часов и после нескольких глотков спиртного, он чувствовал себя гораздо лучше. Возможно, причиной явился веселый нрав его коллег, которые бесцеремонно подшучивали над вновь обрученными. Так или иначе, их оживление передалось и ему.

В данный момент он вполуха прислушивался к словам одного из спортивных обозревателей, толковавшего по поводу приближавшегося чемпионата НФЛ – Национальной футбольной лиги, и наблюдал за Тиш Сэмьюэлз, которая находилась в противоположном конце комнаты. Почувствовав его взгляд, она посмотрела на него.

Когда она обернулась в очередной раз, он широко улыбнулся ей. Она ответила тем же. Он приподнял бокал и сделал глоток. Она помахала своим стаканом и кивнула.

Ну конечно, несмотря ни на что, жизнь продолжается. А Джек Йоук любил жизнь.

Так он отхлебывал из бокала, слушал спортивного обозревателя и наслаждался прелестями Тиш, наблюдая за ее движениями, когда она переходила от одного собеседника к другому. Женщина она высокая, но все при ней. Джек глубоко вдохнул и медленно выдохнул, ожидая, когда она снова посмотрит на него.

Обозреватель болтал без умолку. Самые интересные события в мире происходили в НФЛ. Этот год будет годом "Краснокожих". Аллилуйя!

Тиш обернулась. Она широко улыбнулась и послала ему воздушный поцелуй. Джек Йоук глупо рассмеялся, обнажив все свои зубы.

Час спустя, в машине, она что-то тихо мурлыкала себе под нос, и Джек поцеловал ее. Он поцеловал ее снова, она страстно ответила, и Джека охватил восторг.

В конце концов он с неохотой вставил ключ в зажигание и запустил двигатель.

– Куда? – спросил он.

– К тебе?

– У меня тоже сосед. Он сегодня дома.

– В магазин.

Машина тронулась. На стоянке перед торговым центром было пустынно. Он заглушил двигатель и сидел, молча глядя на темные окна.

– Пойдем, – сказала Тиш, берясь за ручку дверцы. – Давай.

Джек порылся в бардачке и выудил что-то красного цвета с оборками.

– Ты носишь такие? – спросил он нерешительно.

Их оказалось две штуки. Она поднесла мягкую ткань к свету.

– Что это? Подвязки?

– Да. – Он пожал плечами и с надеждой улыбнулся.

В его улыбке чувствовался какой-то подвох, что-то трогательное, решила Тиш.

– Это шутка, а?

– Ну, они просто...

– Ты шутишь, так ведь?

– Нет. Я просто подумал...

– Подвязки. – Она вздохнула. – Господи, я не носила подвязки со старших классов. – Она внимательно посмотрела ему в лицо. – Ну конечно, ты извращенец.

Она пыталась отстегнуть ремень безопасности. Он бросился ей помогать. Она оттолкнула его руки.

– Я не собираюсь надевать их прямо здесь, в машине, ради всего святого!

– Я...

– Да заткнись ты! Подвязки!

Действительно, думала Тиш, шагая к магазину и пытаясь отыскать в сумочке ключи. Неужели такая у меня судьба? Секс с мальчиками-переростками, чьи представления об эротике не идут дальше публичного дома.

– Неужели не осталось других мужчин? – бормотала она.

Джек Йоук не слышал ее слов. Он украдкой разглядывал стоянку.

Если бы он не был таким привлекательным и милым...

Она открыла дверь и придержала ее, пока он прошел, затем снова заперла.

Свет фонарей со стоянки проникал через витрину внутрь помещения. Не включая свет, Тиш прошла мимо книжных рядов к небольшому кабинету у задней двери. Она слышала, как позади Йоук обо что-то споткнулся.

Секунду спустя послышался шум падающих книг. Взяв Джека за руку, она повела его к кабинету. Йоук помог ей снять пальто. Пыльный диван был уставлен коробками с книгами, которые им пришлось поставить на пол.

Когда они разделись в темноте, она не стала сопротивляться.

– Но почему подвязки?

– Если не хочешь, не надевай.

– Но почему ты просил?

– Ладно...

Он прикоснулся к ее коже и все ее сомнения рассеялись.

После, когда он лежал рядом, успокаивая дыхание, она сказала:

– Мы забыли подвязки.

– Не имеет значения. – Он провел рукой по ее бедрам.

– А ты довольно неплохой любовник. Для извращенца.

Он поцеловал ее.

– В самом деле, скажи честно, зачем тебе подвязки, я хочу знать.

– На самом деле?

– Да.

– Ладно. Я обнаружил, что женщин иногда легко отвлечь от их мыслей. Я подбрасываю им какую-нибудь безобидную мысль, это их отвлекает от секса и мне частенько удается с ними сладить.

– О-о-о... ты-ы-ы...

– Согласись, ведь ты была так занята этими подвязками, что ни о чем другом не думала. Разве не так?

Тиш внезапно оттолкнула его, и он свалился на пол. Она вскочила, закрыла дверь кабинета и включила свет. Несколько секунд ей потребовалось, чтобы глаза привыкли к яркому освещению. Йоук лежал на спине посреди коробок, вид у него был немного обескураженный.

Она нашла подвязки и быстро надела их. Затем она встала рядом с ним и ногой начала водить по его груди и животу.

– Ну что, нравится?

– Господь всемогущий, – произнес Джек Йоук.

* * *

Патрульный Харрисон Рональд Форд, из Эвансвилла, штат Индиана, он же Сэмми Зэт, наблюдал за тучным белым человеком, который шел, как бы прогуливаясь, по тротуару, но не глядя по сторонам. По его виду можно было подумать, что он и есть хозяин этого тротуара и соседних домов и в данный момент собирает арендную плату за них. Все говорило о том, что он не простой человек.

Харрисон Рональд поерзал на холодных бетонных ступеньках, выбирая удобное положение. Человек сверялся с номерами домов.

Появившись в сумрачном свете ближайшего уличного фонаря, человек взглянул на Форда и начал подниматься по ступенькам, на которых Форд сидел.

– Кого-нибудь ищешь, толстяк?

– У меня встреча.

– Великолепно, могу поспорить, у тебя даже имя есть.

– Тони Ансельмо.

– Почему бы тебе не подождать там внизу, а я пока схожу узнаю. О'кей?

Когда Ансельмо спустился на тротуар, Харрисон Рональд снова оглядел улицу. Никакого движения. В стоявших поодаль машинах никого. Никаких бродяг и зевак, кроме охранников на каждом углу. И хотя охранники не были вооружены, каждый имел "узи", припрятанный на расстоянии десяти футов. За исключением охраны, все выглядело как в квартале для черных среднего класса. Крэком здесь не торговали.

Своим тренированным взглядом Форд не заметил ничего подозрительного.

Харрисон тихо постучал в дверь и тут же скрылся за ней, как только она отворилась.

В коридоре тоже сидел охранник с автоматом на коленях. Он кивнул, когда Харрисон проходил мимо. Другой парень запер за ним дверь и задвинул засов.

Фримэн Мак-Нэлли сидел на кухне, ел пирожное, запивая его молоком, и читал газету. В нем было фунтов двадцать лишнего весу, и почти совсем отсутствовали волосы на голове. Но под жиром угадывались мускулы. Двигался он быстро, как молния. Когда Форд вошел, он выглянул из-за газеты.

– Парень по имени Тони Ансельмо сказал, что у него встреча.

– Как он выглядит?

– Жирный гусь, лет под пятьдесят. Респектабельный.

– Пусть войдет. Как обыщешь его, отправляйся обратно на улицу.

– Конечно, Фримэн.

Выйдя на улицу, Форд сказал:

– О тебе здесь слышали. Можешь войти. – Он проводил Ансельмо до двери.

Внутри парень, державший в руках автомат, нацелил его в обширный живот Ансельмо.

– К стене, ноги шире плеч.

Форд быстро проверил его сверху донизу, ощупал ремень спереди и сзади, мотню и щиколотки.

– Ты делаешь это как полицейский, – проворчал Ансельмо.

– Он чист, – сказал Форд охраннику, вернулся на крыльцо и занял свое место.

Харрисон Рональд слышал о Толстяке Тони Ансельмо. Сидя на крыльце и покуривая сигарету, он прислушивался к шуму ночного города и пытался припомнить все, что читал о нем в полицейских отчетах.

Ансельмо был боевиком одной из гангстерских групп Нью-Йорка, у Зубина Костелло. Предполагалось, что Ансельмо работает на Берни Шапиро, одного из четырех лейтенантов. Подозреваемый в десятке нападений в свои молодые годы, Тони Ансельмо лишь однажды предстал перед правосудием по обвинению в грабеже и убийстве, которое ему заменили на обвинение в незаконном ношении оружия, за что он провел шесть месяцев в камере, после чего благополучно вышел на свободу. Это был единственный раз, когда он оказался в тюрьме.

Было бы неплохо, подумал Форд, если бы Фримэн предложил ему остаться. Рано или поздно это случится, если он доживет, конечно. Сидя на крыльце, Форд пытался представить, сам ли Ансельмо напросился на встречу или это идея Фримэна. Он перебрал все возможные темы разговора. Это, конечно, не покупка сырья: Фримэн получает все, что нужно, с западного побережья.

Деньги, решил Форд. Возможно, они хотят договориться насчет отмывания денег или их вложения. Форд знал, что у Костелло достаточно опыта и в том, и в другом.

Или подкуп официальных лиц. Нельзя исключать такую возможность.

Когда сигарета догорела до фильтра, Форд прикурил от окурка еще одну. Он машинально проверил взглядом охранников на углу улицы, а затем долго смотрел, как вьется на ветру сигаретный дымок.

Холодно. К ночи похолодало. Харрисон Рональд поднял воротник кожаной куртки и посмотрел на часы.

* * *

– Почему книжный магазин? – спросил Джек Йоук.

Йоук и Тиш лежали в темноте на диване в офисе книжного магазина, накрывшись его пальто. Она все еще не сняла подвязки.

– Теперь это звучит глупо, – сказала она. – Но я должна на что-то жить, а книги мне нравятся. Поэтому я крутилась тут, пока не нашла подходящее место, где на милю вокруг нет ни одного книжного магазина, и арендовала это место.

– Тонкий подход.

– Мне кажется, я очень консервативна. Я люблю книги. Я была уверена, что попаду в точку с этим магазином. Ха! Мне едва хватает на еду. Вот уже два года, как у меня это дело, а я вся в долгах. Это кое о чем говорит.

– Вот уж действительно. Не многие отважатся сказать такое.

– Ну а теперь скажи мне, почему газета?

– Ты удивишься, но несмотря на вечную занятость, постоянный цейтнот и редакторов, мне кажется, я люблю все это. Скажешь, я оптимист. Но иногда я себя чувствую гробовщиком. Или министром. У них у всех разбитые жизни. Дни напролет ношусь я от одной трагедии к другой. "Кто, что, когда, где, почему, мэм, не назовете ли вы имя преступника еще раз?" Я вижу не меньше крови, чем водитель скорой помощи. Я задаю вопросы о том, о чем даже гробовщики и капелланы не должны спрашивать. "Как вы думаете, почему ваш муж ударил вас ножом, миссис Убийца?" "Что сказал грабитель, перед тем как выстрелить в вас, Мистер Жертва?" "После того как он изнасиловал, изувечил и убил ее, почему вы настаиваете, что он хороший, миссис Спок?"

– В этом есть вызов.

– Должен быть, – согласился Джек, – если у тебя достаточно времени, чтобы сделать все как надо, написать все как следует. Но этого никогда не удается сделать. Ты видишь кровь, если успел на место преступления до того, как они увезли тело, звонишь всем, кто нужен, потом пишешь шесть сотен строк первой редакции, которые редактор потом наполовину урежет или вовсе не примет. Потом ждешь, ждешь, проверяешь, проверяешь. Строчку за строчкой. В конце концов у тебя получается неплохая статья для того, чтобы быть похороненной под натиском других репортеров, и тут редактору в голову приходит мысль, что из этого материала действительно получится приличная статья, но Йоуку одному с ней не справиться.

– Тогда почему же ты этим занимаешься?

– Я не знаю. – Он действительно не знал. По вечерам он возвращался в свою квартиру полностью опустошенным либо окончательно разочарованным. Тот материал, что ему удавалось отцедить, никогда не оказывался достаточно хорош. Слова, написанные на бумаге, не могли передать того безумия, страха, ужаса, горя, отчаяния людей, истории жизни которых обычно попадали в раздел полицейских новостей. Отчаяние разорения, растоптанное будущее – ему никогда не удавалось передать это в своих статьях.

– Люди, как правило, читают газеты за утренним кофе, – продолжал он, – а потом выбрасывают или заворачивают в них мусор. Или выстилают ими ящики для кошек. А затем – привет! – прямиком на работу, или в спортзал, или на ланч в свой клуб.

– Что ты еще можешь делать?

– Я никогда не думал о чем-либо еще. Но это не может продолжаться бесконечно.

Она поднялась с дивана и включила свет. Он смотрел, как она снимала подвязки. Она протянула их ему и стала одеваться.

– Одевайся, отвезешь меня домой. Я должна немного поспать, а потом мне снова нужно сюда, я открываю магазин в девять. В это время маленькие старые леди любят заходить сюда и спрашивать что-нибудь из "пикантных" новинок.

– "Пикантных"?

– Потрошители лифчиков. Мягкое порно. Вот что дает здесь возможность платить арендную плату.

– Ты шутишь.

– Хотелось бы. В прошлом году я продала три книги Ами Танс и всего лишь одну Фэй Уэлдон. Достаточно, чтобы ты прослезился.

– Может, тебе найти более бойкое место?

– Все, что мне нужно, – это жгучий сексуальный роман мирового класса, такой горячий, чтобы расплавились штанишки пожилых леди. – Она смотрела на него, застегивая блузку. – Такой писаниной я и занимаюсь. Хочешь взглянуть?

– Конечно.

Тиш выдвинула ящик стола и вынула из него рукопись – около сотни страниц, напечатанных на старой машинке, которая стояла тут же, на углу стола. Он просмотрел несколько страниц.

– Мое правило – ни одного низкого слова. Не детородный член, а посланец любви.

– Мне нравится, – сказал Йоук, и протянул рукопись обратно. Он наклонился в поисках своих брюк.

Когда он выпрямился, она внимательно читала. Секунду спустя она швырнула пачку бумаги назад в ящик стола.

– Я знаю, все это – дерьмо, но именно это покупают. И если, черт возьми, его покупают, то именно такое дерьмо я и буду писать.

Через двадцать минут, уже стоя у дверей своего дома, она попросила его:

– Не входи, я сама доберусь до постели.

Он поцеловал ее в щеку.

– Позвонишь мне еще или эта ночь первая и последняя?

– Я позвоню.

– Обещаешь?

– Да.

Уезжал он с тяжестью на душе. Конечно, что значит еще одна ложь в мире, который задыхается от лжи?

* * *

Харрисон Рональд – Сэмми Зэт – закончил работу в пять утра. Один из коллег довез его до берлоги, которую он называл своим домом. Харрисон поднялся по ступенькам, прошел на кухню и сварил себе кофе. А затем, сидя за кухонным столом, энергично принялся за кроссворд в утреннем выпуске "Пост".

После того как Тони Ансельмо ушел, Фримэн послал Сэмми и одного из своих помощников в лабораторию, где изготавливали крэк, в одном захудалом отеле на Нью-Йорк-авеню. Там они забрали товар, посмотрели, как работают химики, и в ожидании, пока появится машина сопровождения, пофлиртовали с девчушкой лет девятнадцати с пышными формами, сосками величиной с клубнику и полным пренебрежением к бюстгальтерам. Когда машина появилась, сидевшие в ней три охранника тут же уставились на ее торчащие груди. Их группа должна была доставить наркотики в два места уличным торговцам. Те передали им ночную выручку, что-то около шестидесяти тысяч. А у Фримэна таких мест в столичном районе одиннадцать!

Сэмми Зэт отвез деньги брату Фримэна, в небольшой домик, которым тот пользовался уже три или четыре ночи. Старший Мак-Нэлли был и казначеем, и бухгалтером, и кассиром. Он постоянно и непредсказуемо менял свой офис. Фримэн всегда был в курсе, он и назвал Сэмми это место, когда давал поручение.

Чтобы возить наркотики и деньги, требовалась определенная сноровка. Сопровождающий ездил на заднем сиденье, положив свой "узи" на колени, готовый открыть огонь при первой необходимости. В машине охраны всегда находилось двое или трое с автоматами и пистолетами. Водитель головной машины ездил аккуратно, соблюдая все правила уличного движения, стараясь не попадать на желтый свет. Маршруты движения разрабатывались заранее и никогда не повторялись. Одна и та же машина дважды в одну ночь не использовалась.

Вся операция напоминала Харрисону Рональду старые черно-белые сериалы типа "Неприкасаемых", где Аль Капоне и Фрэнк Нитти доставляли пиво в Чикаго, и вся братва была вооружена автоматами "томпсон". Большие пушки и большие деньги. Белые бандиты и белые полицейские – н-да, возможно, с тех пор кое-что изменилось.

Небо за грязным кухонным окном заметно посерело, когда Харрисон Рональд закончил кроссворд и третью чашку кофе. Он выключил кофеварку, достал из шкафа непромокаемый плащ и запер за собой дверь квартиры.

Теперь он ездил на проржавевшем "крайслере" пятнадцатилетней давности, принадлежавшем Фримэну Мак-Нэлли. Когда-то "крайслер" имел шикарный голубой цвет. А теперь потемнел от грязи. Сиденья превратились в хлам. Какой-то энтузиаст кувалдой пытался починить помятое левое переднее крыло и капот автомобиля. Лобовое стекло все выщерблено и в трещинах. Единственное, что могло привлечь внимательный взгляд наблюдателя, – новенькие покрышки фирмы "Мишлен", установленные наоборот, чтобы нельзя было прочесть название фирмы-изготовителя на боковинах. В общем, машина ничем не отличалась от большинства себе подобных в округе Колумбия.

Сторонний наблюдатель мог заметить, что "крайслер" с трудом заводится – на холоде это практически невозможно было сделать. В это декабрьское утро Харрисон Рональд долго гонял стартер, пока не взялся за воздушную заслонку.

В конце концов двигатель завелся, но тут же заглох, когда он слишком быстро задвинул заслонку. Вздохнув, он снова повернул ключ зажигания. Наконец, поддавшись уговорам, мотор ожил и подал первые признаки устойчивой работы.

Двигатель все еще работал с перебоями, выбрасывая клубы серого дыма, хорошо различимые в зеркале заднего вида. А все оттого, что родной шестицилиндровый двигатель заменили на огромный восьмицилиндровый, старой конструкции. Тот, кто это сделал, знал, на что он способен. Под покореженным капотом находилось произведение искусства, с полным набором кулачков, клапанов и поршней, с отшлифованными зазорами; мощным топливным насосом и четырехкамерным карбюратором. Чтобы справиться с этим монстром, умелец добавил четырехступенчатую коробку передач, укрепил подвеску и тормоза. Эта машина оставляла тормозной след на пару сотен футов.

Когда двигатель прогрелся и заработал устойчиво, Харрисон Рональд включил передачу и выехал со стоянки.

Он не мог удержаться: на улице он газанул от души, покрышки взвыли и задымились. Кое-что поправить и подкрасить, сказал он себе, и получится замечательный автомобиль.

Несколько раз он посмотрел в зеркало заднего вида, позади мелькали только красные огоньки. Наконец он успокоился, удостоверившись, что его никто не преследует, и поехал в сторону кольцевой автодороги. Основной поток машин направлялся в город, поэтому его автомобиль двигался без помех. Оказавшись на кольцевой, он стал держаться знаков, указывавших дорогу И-95, которая вела на юг, в сторону Ричмонда.

Утро было серым и ветреным. Сухая земля полностью впитала всю влагу прошедшего несколько дней назад дождя, и снова появилась пыль. При такой сухой осени земля еще требовала влаги.

Он переехал границу округа у Фредериксберга. Пять минут спустя Харрисон, проехав мимо офиса мотеля, остановился с обратной его стороны, выходившей на склон холма. Стоянка пустовала. Харрисон зевнул и сладко потянулся – уже два часа, как ему полагалось быть в постели. Найди себе подходящую работу, говорила ему бабушка, что-нибудь постоянное, с перспективой.

Он постучал в дверь 212-го номера.

– Минутку.

Дверь открылась. – Входите.

Человек, который открыл дверь, был белый, высокий и сутулый, с большим кадыком и соответствующим ему по величине носом. Он улыбнулся и пожал Форду руку. Его звали Томас Ф. Хупер. Специальный агент Хупер служил в отделе по борьбе с наркотиками ФБР. Это он взял Форда из полицейского отделения в Эвансвилле. Маленькая нелегальная работенка, сказал он, это поможет твоей полицейской карьере. И то, и другое – неправда. Теперь это совершенно ясно.

– Позавтракаешь?

– Я бы съел что-нибудь.

– Фрэдди сейчас как раз в "Макдональдсе", вот-вот вернется.

Форд упал в кресло и растянулся во всю длину.

– Итак, как дела?

– Фримэн – человек занятой. Делает деньги, будто обзавелся собственным монетным двором.

Хупер вынул из своего кожаного саквояжа диктофон и вставил провод в розетку под столом. Он продиктовал свое имя, число, имя Форда, затем отмотал назад и прослушал, чтобы проверить его работу.

Харрисон Рональд наблюдал за его манипуляциями из-под опущенных век.

– Ты устал.

– Аминь.

– Кофе взбодрит тебя. Начнешь прямо сейчас?

– О'кей.

С Хупером Форд разговаривал неделю назад. Поэтому он подробно, минута за минутой, изложил все, что произошло за эту неделю – имена, приметы, адреса, количество наркотиков, примерные суммы выручки, все, что Форд мог припомнить. Он не делал заметок, ничего не записывал: слишком опасно. Прошло восемь месяцев, и Форд хорошо знал, что требовалось Хуперу и Министерству юстиции, поэтому его речь текла без остановки.

Минут через десять появился помощник Хупера по имени Фрэдди. Форд продолжал говорить, пока те делили кофе и сэндвичи с яйцами, сыром и колбасой.

Форд говорил примерно час. Когда он закончил, Хупер задал ему массу вопросов. Это заняло еще час с двумя небольшими перерывами, чтобы сменить кассеты. После этого Хупер знал обо всем, что произошло на этой неделе, так же подробно, как и Форд.

– Итак, что ты об этом думаешь? – наконец спросил Хупер.

Харрисон протянул свою чашку за очередной порцией кофе, Фредди налил ему из термоса.

– Я думаю, в городе слишком много крэка. Они не могут его быстро продать. И я думаю, что Фримэн скоро почувствует, если уже не ощутил, давление со стороны Костелло, в плане отмывания денег совместно, пусть даже по более высокой цене. Кто-то вывел из игры Уолтера Харрингтона и "Секонд Потомак". У Фримэна и его ребят появились проблемы.

– Как, по-твоему, поступит Фримэн?

– Не знаю, он и намеком не дал понять. Мне одно только известно: этот парень – острый как бритва. Он никому не позволяет вмешиваться в свои дела. Я думаю, от Фримэна нужно ждать ответного удара. Это именно такой человек.

Фрэдди не согласился. Ему уже далеко за сорок, он белый и гоняется за наркоманами с тех пор, как пришел в ФБР.

– Я думаю, Фримэну и остальным придется уменьшить объемы поставок кокаина. Они вынуждены это сделать, иначе им придется драться. Дело у них здесь поставлено очень хорошо, и денег с него они получают много. Очень много. Они не смогут удержаться, если в ход пойдет тяжелая артиллерия.

– О каком благоразумии может идти речь между этими бандитами, – возразил Харрисон Рональд.

– Дело есть дело, а деньги есть деньги, – сказал Фрэдди.

– Так что же мне делать, парни, когда начнется стрельба?

– Уносить ноги, – пробормотал Хупер.

– И ради Бога, не убивай мирных граждан, – добавил Фрэдди.

– Удирать?

– Да, – сказал Хупер. – Мертвым ты никому не нужен.

– Этого вам достаточно?

– Нам хватит этого, чтобы засадить Фримэна на тридцать лет вместе с его хозяевами.

– А полицейских и политиков, которым он платит?

Хупер выключил диктофон и вынул кассету. Затем достал из кармана рубашки ручку и пометил кассету.

– А полицейских и политиков? – напомнил Форд.

– У тебя слишком большой улов. Больше, чем мы надеялись. Но если тебя похоронят, у нас ничего не останется. Конечно, знаем мы много, но у нас не будет свидетеля, чтобы обратить эти знания в доказательства.

– Не думаю, что в скором времени мне удастся проникнуть в их внутренний круг. У Фримэна четыре лейтенанта, и двое из них – его братья. Они стали миллионерами, и поэтому каждый из них встанет стеной за Фримэна Мак-Нэлли.

– Пожалуй, это можно устроить, – сказал Фрэдди.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего, что могло бы тебя беспокоить. Расскажи-ка мне поподробнее о каждом из них. – Фрэдди вытащил карандаш и блокнот.

– Постой, мать твою! Мы же полицейские. Я не собираюсь угробить кого-либо из них, разве что в целях самообороны.

– Мы не собираемся просить тебя, чтобы ты кого-нибудь убил, и сами никого убивать не намерены. Господи! Это не Аргентина! Но, возможно, нам удастся убрать кого-нибудь из них на время с улицы и освободить место около Фримэна для тебя.

Минут десять нелегалы говорили между собой. Он рассказал им все, что знал, имена жен, подружек, детей, что они едят, над чем смеются, какую выпивку предпочитают, пользуются ли своим товаром.

После паузы Хупер спросил: – Как бегает твоя машина?

– Бегает что надо, – широко улыбнулся Форд. – Тебе стоит как-нибудь прокатиться. На лучшей мне не доводилось ездить.

– Береги себя, Харрисон, пожалуйста.

– Я сделаю все, что смогу. – Улыбка Харрисона стала еще шире. – Обещаю.

– В любое время ты можешь отказаться, ты знаешь.

– Да.

– Я серьезно. Мы получили намного больше, чем ожидали. Если захочешь вернуться в Эвансвилл, только скажи, и сегодня же поедешь обратно.

– Я подожду еще немного. Признаюсь, меня заинтересовал Тони Ансельмо и то, что стоит за ним.

– Любопытство погубило многих.

– Я знаю.

На обратном пути в Вашингтон ему в голову пришла мысль – и это уже не в первый раз, – что ему следовало остаться в морской пехоте. В двадцать лет, после двух курсов колледжа, он попал в морскую пехоту. Там он оттрубил четыре года, два из которых на Окинаве инструктором по рукопашному бою. Он полюбил эту службу. Но его подружка жила в Индиане и никуда не хотела уезжать. Поэтому он подал на увольнение, уехал домой и поступил на работу в полицию, все это время пытаясь уговорить ее выйти за него замуж.

Его приняли в полицию накануне того дня, когда она дала ему от ворот поворот. Банальнейшая история. Пока его не было, она встречалась с другим. Харрисон – хороший парень, но она его не любит. Она надеется, что они навсегда останутся друзьями.

Он многому научился в морской пехоте, таким вещам, которые теперь помогали ему выжить, например, как справиться со стрессом и самонадеянностью. И, конечно, рукопашный бой. В уличных бандах, как правило, нет специалистов по кулачным боям. Случайно, конечно, можно наткнуться на каратиста, который считает себя достаточно крутым. Но пока такой соберется нанести тебе один из своих смертельных ударов, ты уже достал его своим, одним из тех жестких и агрессивных способов, когда ломают ноги и крушат головы. А эти молокососы с "узи", они не знают толком, как надо обращаться со своим оружием. Они привыкли убивать, а не вести бой.

На некоторое время он задумался о смерти. О своей смерти.

Когда все это закончится, возможно, он вернется в морскую пехоту. А почему бы и нет?

Глава 10

В среду вечером, как только Джейк Графтон вошел, раздался телефонный звонок. Колли подошла к телефону. Обменявшись любезностями со звонившим, она протянула трубку Джейку.

– Это тебя.

– Алло.

– Капитан Графтон, это Джек Йоук, "Вашингтон пост".

– Здравствуйте.

– Извините, что побеспокоил вас дома, но мы только что получили сообщение от нашего человека из Южной Америки, может, вы поможете мне с ним разобраться. Похоже, что Штаты послали своих людей в Колумбию, они перестреляли там всю охрану Чано Альданы и захватили его самого. Возможно, там были несколько колумбийских полицейских, но, судя по сообщению, вся операция – дело рук Армии США.

– Почему вы решили, что я смогу вам помочь разобраться в этой истории? – Колли стояла и смотрела на него, тщетно пытаясь убрать волосы со лба. Похоже, ей нравился этот выскочка, но Джейк не мог понять, почему.

– Я кое-что проверил, – сказал Йоук, – после того как встретил вас на суде Альданы. Вы числитесь старшим офицером в отделе по борьбе с наркотиками КНШ. Так что это дельце не могло миновать вашего стола.

– Вы не ответили на мой вопрос, мистер Йоук. Почему вы думаете, что я смогу помочь вам разобраться в этой истории?

– Вы хотите сказать, что не собираетесь этого делать?

– Мистер Йоук, по утрам перед работой я пью кофе, а в обед хожу на ланч каждый день. Все остальное, чем я занимаюсь у себя в кабинете, не подлежит разглашению. Я не смогу вам помочь. – Колли нахмурилась. Джейк повернулся к ней спиной. – Я советую вам обратиться в отдел Пентагона по связям с прессой.

– У вас нет телефонного номера под рукой?

– Найдете в телефонной книге. – Джейк положил трубку, не попрощавшись.

– Джейк, это грубо.

– О, Колли!

– Да, да.

– Этот избалованный мальчишка звонит мне домой и просит, чтобы я сообщил ему секретную информацию? Дерьмо! Передай ему, когда он в следующий раз будет спрягать у тебя глаголы, чтобы он не пытался выкинуть этот трюк со мной снова, иначе при встрече я ему сверну нос.

– Я уверена, он не знал о том, что эта информация секретная, – ответила Колли, но муж ее уже не слышал, он направлялся в спальню.

Конечно, сказала она себе, Джейк прав. Репортеру следовало бы знать. Йоук еще молод. Он научится. И достаточно быстро, если постоянно будет крутиться вокруг Джейка.

* * *

В тот вечер, когда Харрисон Рональд пришел на работу в дом Фримэна Мак-Нэлли, у двери его встретил Айк Рэндольф.

– Фримэн хочет тебя видеть.

Айк осклабился. Это было больше, чем усмешка, подумал Харрисон, он уже видел такую раньше, когда кому-либо предстояло потерять пару фунтов собственного мяса. Айк обожал запах страха.

Харрисон Рональд почувствовал, как его сердце забилось. Под мышками почему-то вспотело.

Айк похлопал его по спине. Это был обычный жест, но сегодня вечером в нем таился какой-то особенный смысл, несомненно.

Айк Рэндольф – осужден за вооруженный грабеж, осужден за изнасилование малолетней – любовь к людям должна сочиться из всех пор вашего тела, чтобы вы смогли полюбить такого, как Айк. Харрисон знал, Айк и Фримэн выросли в одной клоаке. Мать Мак-Нэлли кормила обоих и внесла залог, когда их арестовали за кражу в магазине, и позже, когда они раздевали машины. У нее не хватило денег, когда их сцапали за ограбление туристов. У Айка оказался пистолет и его судили по статье за тяжкое преступление, а Фримэна – за мелкое. Уже после признания Фримэн провел в тюрьме еще десять дней, тогда как Айка передали на поруки. Они до сих пор посмеивались над этим, когда выпивали вместе.

Через несколько лет судья решил, что Айку следует дать определенный срок, после того, как шестилетней девочке, на которую Айк обратил внимание, пришлось делать операцию на половых органах. После он пару раз привлекался по незначительным обвинениям, ничего серьезного.

В этот вечер, обыскав Харрисона, Айк подтолкнул его вперед.

– Эй!

– Заткнись, ублюдок! Топай. Фримэн ждет.

Мак-Нэлли сидел на диване в гостиной, расположенной в дальнем конце дома. Там же находились оба его брата. Айк закрыл за вошедшим дверь.

– Звонил тебе сегодня утром, – сказал Фримэн.

Харрисон Рональд собрался придать лицу невинное выражение.

– Где ты был?

– Уезжал. Я всегда так делал и делаю.

– Не води меня за нос, Зэт. Я никому не позволю водить меня за нос.

– Э, Фримэн. Я просто проехался, чтобы подцепить девчонку.

– Как ее зовут? – это задал вопрос старший из братьев, Рубен. Он был бухгалтером.

– Ты ее не знаешь.

Фримэн поднялся и подошел к Форду. Пока Форд размышлял, сломать ли Фримэну руку и прикрыться им как щитом, Фримэн ударил его.

– Тебя также не было в твоей берлоге и в прошлую среду. Или ты мне говоришь правду, или я отверну твою голову и насру в нее. Как ее зовут?

Теперь как раз настал момент, когда нужно прикинуться испуганным. Что Форд и сделал. Это оказалось до смешного просто. Он был полон страха.

– Ее зовут Рутола и она замужем. Мы давно с ней встречаемся. Я навещаю ее по средам, когда ребенок в детском саду. Честно, Фримэн. Это всего лишь телка.

Фримэн хмыкнул и посмотрел Форду в глаза. Форд заставил себя выдержать его взгляд. Карие глаза Мак-Нэлли сделались вовсе черными. Желание ударить было почти непреодолимым: Харрисон расслабил руки и отвел их за спину.

– Звони ей.

– Господи, ее старик, возможно, сейчас дома.

– Что ж, настанет конец хорошим временам. Эта телка ведь не стоит твоей жизни, а?

– Не стоит.

Фримэн Мак-Нэлли поднял трубку телефона, стоявшего на столике у дивана и кивнул на другой в противоположном конце комнаты. Форд взял трубку указанного телефона и стал набирать номер.

На другом конце провода послышался гудок. Один. Два. Три. Харрисон затаил дыхание.

– Алло, – раздался женский голос.

– Рутола, это Сэмми.

Молчание. В эту секунду Форд почувствовал, что он больше не жилец. По телу прошла дрожь. Тут женщина заговорила свистящим шепотом.

– Зачем ты звонишь? Ты ведь обещал не звонить!

– Крошка, я не смогу на следующей неделе. Меня не будет в городе. Просто хотел предупредить тебя.

– О, сладкий мой, не звони, когда он дома! – Слова так и сыпались из нее. – Ты ведь обещал! Позвони мне завтра в десять, любовь моя. – И она повесила трубку.

Харрисон Рональд положил трубку на рычаг. У него появилось жгучее желание помочиться.

Фримэн тихо заржал. Он провел пальцами по волосам. Остальные молча смотрели на него.

– Хороша крошка? – спросил он наконец. Уголки его губ поднялись.

Харрисон постарался как можно безразличнее пожать плечами. Вышло что-то больше похожее на нервную судорогу.

– Где работает ее старик?

В животе у Форда все поднялось к горлу. Теперь настало время сказать всю правду. И он выдохнул:

– В ФБР.

Все застыли, раскрыв рты, и, не отрываясь, глядели на него. Харрисон попробовал улыбнуться, но, как ему показалось, это скорее походило на мину, которые обычно корчат клоуны.

– Ты дурак... – прорычал Айк позади него. – Из всех...

Фримэн хихикнул. Затем рассмеялся. Остальные тоже захохотали. Хохот превратился в рев. Фримэн Мак-Нэлли держался за бока, то и дело хлопая себя по бедрам.

Харрисон медленно повернулся. Даже Айк смеялся. Харрисон Рональд последовал их примеру. Он почувствовал такое огромное облегчение, что был почти на грани истерики. Слезы текли по его щекам, он непроизвольно всхлипывал.

Восемь месяцев назад, когда Хупер сказал Форду, что однажды ему потребуется алиби, и познакомил с Рутолой, он и представить себе не мог, что все произойдет вот так, что нервы его будут напряжены до такой степени, что, казалось, вот-вот зазвенят.

Рутола Барнс, жена специального агента Зигги Барнса, все знала.

– Я делала это и раньше, – сказала она ему тогда. – Доверься мне. Просто скажи, что ты Сэмми и разговаривай так, будто мы только что выбрались из постели, будто мы оба голышом стоим на кухне и варим себе кофе. А я сделаю все остальное.

Это было восемь месяцев назад. С тех пор они не виделись. Но в нужный момент она оказалась на месте.

Ух, Зигги Барнс, ты счастливый, счастливый человек.

* * *

Секрет успеха судебного адвоката заключается в правильной подготовке дела. А лучше Таноса Лиаракоса этого никто не мог делать. В четверг с самого утра он начал свое погружение в горы свидетельских показаний, низвергавшиеся на него из канцелярии прокурора с такой быстротой, какую позволяла развивать копировальная машина промышленного образца.

Как сообщил судье прокурор, показаний должно быть много, десятки тысяч страниц. На вопросы отвечали уличные торговцы наркотиками, сутенеры, контрабандисты, летчики, охранники, моряки, водители, наблюдатели и т. д. – люди из разных сфер наркобизнеса. На допросе в полиции, в ФБР или Агентстве по борьбе с наркотиками в определенный момент им задавались вопросы, откуда они взяли наркотики, когда, сколько и, конечно, у кого.

Лиаракос со своими помощниками последние два дня провел, просматривая эти груды бумаги и помечая каждую представлявшую интерес страницу желтыми квадратиками липкой бумаги.

Вся сложность состояла в том, что на этой стадии подготовки процесса прокурор еще не определил список свидетелей со своей стороны. Поэтому материала, просмотренного адвокатами защиты, пока более чем достаточно, но Лиаракос хотел бы попытаться вызвать свидетеля сам и получить доказательства, которые, он надеялся, окажутся оправдательными.

Оправдательный – такое изящное слово, которое всегда вызывает смятение среди членов жюри.

Смятение и хитрость всегда находятся в центре всякого судебного процесса. Теория, которую так любят цитировать довольные жизнью профессора юриспруденции и члены апелляционного суда, гласит, что истина становится очевидной в ходе ожесточенного поединка, в котором выпады и парирующие удары одной стороны чередуются с аналогичными действиями другой. По каким-то причинам, представляющим интерес, видимо, только для психиатров, эти законники до сих пор верили в средневековый суд в форме поединка. Но очевидной для кого – вот вопрос, который никогда не имел адресата. Вероятно, лучше будет для всех, если оставить философские вопросы мистикам, а тактические и этические – судебным адвокатам. "В ближайшее время американская система законодательства не будет реформирована, поэтому мы не в состоянии от нее отделаться", – постоянно твердил Танос Лиаракос своим молодым помощникам, напуганным первым путешествием по этой трясине.

Адвокаты защиты добывали свой нелегкий хлеб, убеждая клиента в том, что истина, рожденная в результате драмы, разыгрывающейся в зале суда, всегда в его интересах. Танос Лиаракос считался непревзойденным мастером в этом деле.

Он уже принял решение избрать в качестве объекта для атаки то представление о Чано Альдане, которое сложилось у членов жюри присяжных. Как он предполагал, обвинение имело достаточно свидетельств, чтобы убедить двенадцать любых мужчин и женщин в том, что Альдана по уши погряз в торговле наркотиками. Их было больше, чем достаточно. Государственное обвинение делало упор на том, что Альдана – это стержень всего Медельинского картеля, какой-то великан-людоед, который покупает человеческие души, а тех, кого не может купить, – убивает и терроризирует. Лиаракоса устраивало, что прокурор Уильям С. Бейдер пытается доказать, что Альдана – воплощение дьявола, поскольку в противном случае жюри не сможет признать его виновным.

Все, что Лиаракос скажет или сделает в суде, будет иметь целью заставить жюри задаться вопросом, является ли Альдана персонификацией дьявола? Действительно ли этот человек, сидящий здесь с нами сегодня, – безумный последыш Адольфа Гитлера? Действительно ли этот слегка располневший джентльмен в спортивном пиджаке от Сиэрз – духовный наследник Ивана Грозного? Если Лиаракос убедит жюри поднять планку как можно выше, все свидетельства со стороны обвинения окажутся несостоятельными.

Главным козырем Лиаракоса был сам Альдана. Он выглядел таким средним, таким нормальным. Приодеть его соответствующим образом. Когда надо – заставить улыбаться, в нужный момент – печалиться. И независимо от свидетельских показаний со стороны обвинения надо, чтобы Чано Альдана держался с видом побитой собаки. Даже количество свидетелей обвинения обернется против правительства – Лиаракос спросит, после стольких лет, после всех затраченных средств и сотен, нет, тысяч опрошенных людей, – это все, что есть у правительства? Это все?

Проблема заключается в том, что Альдана неуправляем. Он патологически противится любым указаниям со стороны кого бы то ни было и обладает привлекательностью бешеного пса. И все же выход должен быть...

Так он размышлял в одиночестве, когда появилась Джудит Льюис – его старший помощник – с очередной стопкой письменных показаний, украшенных желтыми наклейками.

Она положила стопку ему на стол, а сама села рядом. Когда Лиаракос поднял глаза, она сказала:

– Я не уверена, что это доказательства.

– Объяснись.

– Если эти образцы показаний представляют собой свидетельства со стороны правительства, этого будет недостаточно, чтобы предъявить обвинение. Большинство из них – свидетельские показания с чужих слов. Они могли бы пройти, если бы мы были настолько глупы, чтобы сделать предметом разбирательства личность Альданы, но не иначе. Среди всей этой груды нет ни одного свидетеля, кто бы имел прямой контакт с Альданой.

– У них наверняка есть в запасе кое-что получше. Просто они нам еще не дали.

– Нет, сэр. Я готова держать пари на любую сумму, что ничего другого у них нет. – Ее голос зазвенел. – Чано Альдана уйдет.

Лиаракос пристально посмотрел ей в лицо.

– Это наша работа, Джудит. Мы пытаемся добиться его оправдания.

– Но ведь он же виновен!

– Кто сказал?

– О, не говорите ерунды. Он виновен как Каин. – Она закинула ногу на ногу и отвернулась к окну.

– Он невиновен, пока жюри не признало его таковым.

– Можете верить в это, если вам от этого легче, но я не верю. Он сделал все, чтобы организовать убийство по крайней мере троих кандидатов в президенты Колумбии. Вчера я провела с этим человеком минут тридцать. – Она помолчала немного, вспоминая эту встречу, затем передернула плечами. – Это он сделал, – сказала она. – Он убил их как тараканов.

– Колумбия не решилась судить его за убийство. Колумбия выдала его Соединенным Штатам. Мы защищаем его не от обвинения в убийстве.

– Колумбия не смогла осудить его! Вы шутите! В 1985 году сорок пять левых экстремистов ворвались на бронетранспортере во Дворец Правосудия Колумбии. Они целый день удерживали здание и расстреляли всех судей. Это Альдана нанял их! Около сотни людей погибли – были убиты – в тот день. Судить Альдану в Колумбии? Боже, очнитесь! Послушайте, что вы несете!

– Джудит, ты не можешь знать, действительно ли он сделал это! Мы адвокаты. Даже если он совершил тысячу преступлений, он не виновен, пока виновным не признает его жюри.

– Семантика, – с презрением ответила Джудит Льюис. – В детстве меня все время учили, что такое хорошо и что такое плохо, а теперь, когда я выросла, получила дорогостоящее образование и ношу двухсотдолларовые платья, я сижу здесь и слушаю ваши рассуждения о том, что плохо – это то, что названо плохим. Ерунда! Я знаю, что Чано Альдана виновен по всем пунктам предъявленного обвинения и, возможно, еще по тысяче пунктов, которые ему не предъявили. Он контрабандист, террорист, вымогатель, убийца, он убивал женщин и их еще не рожденных детей. Он заслуживает того, чтобы жариться в самом страшном пекле преисподней.

– Только если государство сможет доказать это.

– У государства нет таких доказательств.

– Тогда они не должны предъявлять обвинение.

– Я ухожу, – сказала она.

Она встала, подошла к двери, открыла ее и вышла, оставив дверь открытой.

Лиаракос какое-то мгновение сидел неподвижно, обдумывая ее слова. Затем вышел вслед за ней. Она надевала пальто в своем кабинете.

– Миссис Льюис, пожалуйста, пройдите в мой кабинет, мы продолжим обсуждение этого вопроса.

Не раздеваясь, она проследовала за ним мимо стола секретарши и, когда он отступил в сторону, чтобы пропустить ее, прошла в его кабинет. Он запер дверь и повернулся к ней.

– Что значит, вы уходите?

– Я ухожу. Вы что, не понимаете по-английски? Именно это и значит.

– Значит ли это, что вы хотите работать над каким-либо другим делом или, может быть, с другим партнером?

– Нет. Я имею в виду, я ухожу из фирмы. Я бросаю профессию. Я ухожу! Все, с попыткой стать адвокатом покончено. Я для этого не гожусь.

Она обошла его и остановилась у двери. Мой последний чек можете послать в Армию Спасения. В моем кабинете не осталось ничего, что заставило бы меня возвратиться.

– Возьмите несколько дней отпуска и обдумайте все как следует. Вы потратили три года на обучение в юридическом колледже и три года на практику. Это шесть лет вашей жизни.

– Нет. Я знаю, вы делаете то, что считаете нужным. Но я не уверена, что это правильно. Я не хочу думать, что это правильно.

– Джудит...

– Нет, мистер Лиаракос. Я не собираюсь тратить еще несколько минут своей жизни на спор о конституционных правах торговца наркотиками. Я не хочу даже прикасаться к доллару, заработанному на том, чтобы помочь наркодельцу избежать правосудия.

На этот раз он не остановил ее, когда она уходила. Он сидел в кресле, уставившись на стопку бумаг. На столе лежала бейсбольная перчатка с зажатым в ней пыльным мячом. Он натянул перчатку и бросил в нее мяч. Соприкосновение мяча с кожей приятно отдалось в руке. На большом пальце перчатки виднелись следы пота. Он обычно во время игры смахивал им пот со лба. Он повторил этот жест, ощутив приятную прохладу кожи, а затем положил перчатку обратно на полированную поверхность.

В нижнем ящике стола у него всегда имелась бутылка виски. Он достал ее и плеснул себе немного в пустую кофейную чашку.

Когда он наливал себе вторую порцию, зазвонил телефон.

– Да.

– Какая-то женщина звонит вам из Калифорнии. Она не назвалась, говорит, это личное дело.

– Моя жена?

– Нет, сэр, я знаю ее голос.

– Хорошо, соедините.

В трубке раздался щелчок.

– Алло, – сказал он. – Это Танос Лиаракос.

– Мистер Лиаракос. Это Карен Эллисон из Калифорнийской клиники.

– Да.

– Ваша жена, мистер Лиаракос, по всей видимости, этой ночью покинула клинику. Мы не можем найти ее на территории. Она забрала с собой свой чемодан.

– Да, – сказал он.

– Мне очень жаль, мистер Лиаракос. Мы сделали все, что могли.

– Да, – сказал он и медленно положил трубку.

* * *

В пятницу утром Генри Чарон отправился в Балтимор на разговор по таксофону. Поставив машину на обочине аллеи, он нашел три будки с телефонами. Поскольку еще было рано, он съел ланч в закусочной, запил его кофе, а затем стал прогуливаться взад-вперед. Затем, минут за пять до назначенного времени, он подошел к телефону и стал ждать. Какая-то женщина увлеченно объясняла своему мужу, почему новые простыни выгоднее покупать на распродаже. Повесив трубку за минуту до назначенного Чарону времени, она быстро ушла, удовлетворенная победой, одержанной в бюджетной битве. Она лишь мельком взглянула на Чарона и больше не оборачивалась.

Чарон набрал номер. Тассоун сказал, что это номер таксофона в Питтсбурге. Во всяком случае код соответствовал – 412. Чарон проверял. Когда оператор ответил, он опустил четвертак из разменянных десяти долларов. Тассоун ответил после второго гудка.

– Да.

– Вы обработали мою заявку?

– Да. Где и когда?

– Грузовик должен остановиться в Бризвуде, штат Пенсильвания. Завтра в три.

– Принято. – Связь прервалась.

Чарон вернулся в машину. Прежде чем включить зажигание, он внимательно изучил карту, затем аккуратно свернул ее и сунул ее за противосолнечный козырек.

Четырьмя часами позже в Филадельфии он купил себе билет на автобус до Питтсбурга на завтра, на семь четырнадцать утра. Затем, пообедав в ресторане, поехал на север от Филадельфии, пока не обнаружил недорогой мотель, где остановился и заплатил наличными.

Поднялся он в пять утра. Машину оставил на круглосуточной стоянке в полуквартале от автостанции и за полчаса до отправления был уже в зале ожидания.

Автобус отправился минута в минуту. Багаж Чарона состоял из простенького рюкзака, который он положил на сиденье рядом с собой. Пассажиров оказалось одиннадцать человек. Чарон сел в конец автобуса, так, чтобы водитель не смог разглядеть его в зеркало.

Через два сиденья впереди него на другой стороне от прохода сидела парочка, которая спустя тридцать минут после начала поездки, когда автобус выехал на Пенсильванскую скоростную трассу и набрал скорость, закурила сигарету с марихуаной. По автобусу разнесся тяжелый сладковатый запах. Чарон открыл окно в ожидании, когда водитель увидит хорошо различимое облако дыма и остановит автобус. Но автобус не останавливался. После второй сигареты мужчина и женщина уснули.

Чарон рассматривал мелькавшие за окном окрестности и пытался представить себе, какой здесь могла быть охота. В Гаррисберге четверо пассажиров вышли и трое вошли. Парочка, что сидела через проход, снова начала курить марихуану. Один из новых пассажиров заворчал, чем вызвал смех у курильщиков. Водитель не обращал ни малейшего внимания на происходящее.

Автобус прибыл на стоянку для грузовиков в Бризвуде чуть позже полудня. Водитель объявил остановку на полчаса для ланча, затем спустился по ступенькам и двинулся к ресторану. Большинство пассажиров последовали за ним.

Взяв свой рюкзак, Чарон не спеша отправился в мужской туалет, расположенный в той части здания, которая предназначалась для водителей грузовиков. Он нашел свободную кабинку и устроился на толчке. Когда, спустя полчаса, он вышел, автобуса уже не было.

Чарон купил газету, а затем направился в ресторан, попросил меню и занял место у окна.

* * *

Сенатор Боб Черри имел репутацию старорежимного политика. Теперь ему было чуть больше семидесяти, а во время второй мировой войны он служил в морской авиации США и сбил семь японских самолетов. После войны он закончил юридический колледж и окунулся в политику. Четыре года Боб провел в законодательном собрании штата Флорида, четыре года – в Палате представителей Конгресса США, а после попал в Сенат. С тех пор он там и состоял.

Высокий, сухопарый, с пронзительным взглядом и скрипучим голосом, он разработал правила самого престижного в мире мужского клуба и добивался их признания. И он достиг своего. Он отказался от возможности стать лидером парламентского большинства: он предпочитал оказывать поддержку другим, более амбициозным, чем он сам, но, возможно, менее прозорливым, и, пользуясь своим влиянием, решал, кому заседать в различных комиссиях, которые ведут всю работу в Сенате. Как член Наблюдательной комиссии Сената и покровитель партийных лидеров он имел огромную власть. Правительственные чиновники приглашали его на завтрак, президент – на ланч, а люди с высоким общественным положением – на обед. Когда Боб Черри чего-то хотел, он этого добивался.

Его жена умерла десять лет назад, и с тех пор он пользовался услугами высоких, фигуристых секретарш, сменявших одна другую. Ни одна не задерживалась более двух лет. Нынешней его помощнице – бывшей мисс Джорджия – было двадцать шесть лет.

Сегодня за ланчем Т. Джефферсон Броуди с трудом сдерживался, чтобы не смотреть на нее. Впрочем, он ни на что и не рассчитывал. Он прекрасно знал Боба Черри – этот старый козел даст сто очков форы любому молодцу по части обращения с таким товаром. Поэтому Т. Джефферсон Броуди, будучи дипломатом, с пониманием поглядывал на мисс Тину Джордан. Когда она проходила через зал, направляясь в дамскую комнату, он оценил ее формы, следя за тем, как восхитительно покачиваются ее ягодицы.

– А она штучка, – с сожалением вздохнул Броуди.

– Да, она такая, – согласился Боб Черри, натянуто улыбнувшись. – Что у тебя на уме, Джефферсон?

Броуди вынул из внутреннего кармана куртки чек и передал его сенатору. Чек был на пять тысяч долларов.

– Это пожертвование для ваших деятелей из Комитета по внутренней политике.

Черри посмотрел на чек.

– "Эф Эм Дивелоупмент Корпорейшн". Никогда не слышал о них.

– Это известная фирма. Строят торговые центры и всякое такое. Они и раньше жертвовали для КВП.

– О! Забыл. Говорят, в первую очередь пропадает память. – Черри сложил чек и сунул его в карман. – Ладно, спасибо тебе и "Эф Эм Дивелоупмент". Пожертвования на алтарь демократии возвращаются сторицей.

– Что правительство собирается делать с иностранной помощью России?

Черри отхлебнул вина.

– Возможно, обеспечат налоговые льготы компаниям, которые создают совместные предприятия с Советами. Что-нибудь вроде этого. Американский бизнес может многому научить русских: создание капитала, управленческая экспертиза, инвестиционный контроль и т. д. Нашим компаниям от этого мало пользы, разве что получат целевые кредиты для стимула. Это сработает. – И он перешел к другим вопросам.

Джефферсон Броуди почти, не обращал на него внимания. Он думал о КВП – Комитете по внутренней политике. Это была блестящая лазейка, сохранившаяся после недавней реформы избирательной системы, попортившей кое-кому немало крови. Члены Конгресса могли иметь свои фонды и распоряжаться ими как угодно, но не расходовать деньги напрямую на собственную избирательную кампанию. Поэтому такие фонды предназначались для регистрации избирателей, для политического образования выборщиков, зондажа общественного мнения и прочих подобных вещей.

Но все-таки самым замечательным в этом комитете, не зависящем от капризов избирателя, – и Броуди почувствовал, как его буквально распирает восхищение тем гениальным парнем, который все это придумал, – было то, что избранные в Конгресс могли определять своих жен, сыновей, дочерей и подружек в КВП на халяву, что существенно увеличивало доходы. Пожертвования можно было использовать и на личные расходы, если они имели отношение, пусть даже самое отдаленное и туманное, к целям комитета.

Попросту говоря, это были грязные деньги. В своей частной жизни политики из кожи вон лезли, пытаясь свести концы с концами на зарплату, которая в четыре раза превышала среднюю по Америке, а на публике бесконечно твердили о том, как много они сделали, чтобы улучшить положение большинства американцев. Суровым и тяжелым, говорили они своим избирателям, оказалось бремя общественной службы.

Не то чтобы Т. Джефферсон Броуди питал отвращение к лицемерию большинства политиков – он испытывал ужас от одной только мысли, что кому-то приходится жить на девяносто тысяч долларов в год. Наоборот, их жадность была только на руку. На Капитолийском холме всегда хватало нуждающихся. И Т. Джефферсон Броуди обеспечивал себе прекрасное существование, давая советы своим клиентам облагодетельствовать страждущих.

Когда мисс Тина Джордан возвратилась из дамской комнаты, Броуди посмотрел на часы. На вечер у него была назначена встреча с другим сенатором, Хирамом Дьюкеном, которому тоже требовались пожертвований. Хирам был одним из тех счастливчиков, кто попал в офис до 8 января 1980 года, поэтому по закону, когда он уйдет в отставку, он сможет прикарманить все те пожертвования, которые получил за эти годы и не истратил. Стоило ли говорить, что прошло всего шесть недель с последних выборов, где Дьюкен снова победил, а он опять попрошайничает. К счастью, подвернулась "Эф Эм Дивелоупмент" со своими взносами в фонд Комитета в помощь тем, кто пришел до 1980 года, всем этим хирамам дьюкенам Америки, которые хотели бы, чтобы их золотые годы власти стали действительно золотыми.

Боб Черри тоже оказался в этой благословенной плеяде, припомнил Броуди. Нет никаких сомнений, что мисс Джордан по его просьбе позвонит Броуди на следующей неделе и напомнит ему об этом. Броуди надо иметь это в виду. Он снова взглянул на часы. Ему необходимо было вернуться в офис и сделать кое-какие дела перед тем, как отправить чек Дьюкену.

Но ему все же не хотелось торопить Боба Черри и его пташку. Он предложил десерт, и Черри согласился. Мисс Джордан маленькими глотками пила капуччино, Боб Черри ел свой пирог с сыром, а Броуди умиротворенно созерцал эту картину.

Когда принесли счет, Броуди поспешно накрыл его ладонью. Черри сделал вид, что не заметил этого.

* * *

Через час Генри Чарон поднялся из-за стола, заплатил по счету – сумма оказалась намного меньше той, что пришлось уплатить Броуди, – и отправился в магазин, где продавались сувениры и прочие мелочи. Там он провел минут двадцать, затем еще двадцать минут в туалете. В четверть третьего он снова сидел в ресторане за столиком у окна. Без пяти три он увидел в окно подъехавший фургон, из которого вышел Тассоун. Тот остановился возле грузовика, стянул водительские перчатки и огляделся. Сунув перчатки в карман, он направился к зданию.

Тассоун вошел в ресторан в точно назначенный час. Он огляделся и двинулся по направлению к столику Чарона в углу зала.

– Привет.

– Хотите немного кофе? – тихо спросил Чарон.

– Да. – Когда официантка подошла к ним, он сделал заказ.

– Все там.

– Все?

– Все.

Генри Чарон кивнул и еще раз осмотрел стоянку.

– Сколько людей знают об этом? – спросил Чарон после того, как официантка принесла кофе и удалилась.

– Н-да, пришлось потрудиться, чтобы найти все, что вы заказали. Скажу вам откровенно, люди, которые этим занимались, знают, что я осуществляю доставку. Но они не собираются кричать об этом на каждом перекрестке. В большинстве своем товар имеет темное прошлое, к тому же им всем хорошо заплатили.

– Кто еще?

– Парень, который выложил деньги. Он знает.

– И все, кто на него работает?

– Не беспокойтесь. Только он и я, никто больше. И поверьте, я не собираюсь говорить, кто он. И еще одно – после того, как вы получите свой хлеб, меня вы больше не увидите. Если вам будет причитаться больше денег по этому делу, вам их доставит кто-нибудь другой.

– Я не хочу видеть вас снова.

– Вам также не мешает знать, что Тассоун – не настоящее мое имя.

Что-то наподобие усмешки скользнуло по губам Чарона. Он смотрел, как его собеседник пил кофе.

Чарон передал через стол полоску желтой бумаги.

– Пригодится, чтобы заполучить грузовик обратно. На следующей неделе в среду. В гараже в Филадельфии. – Он назвал Тассоуну адрес.

– Деньги? Когда и где.

– У меня дома в Нью-Мексико. Ровно через неделю. Вы один.

– Я понял, – вздохнул Тассоун. – Вы действительно думаете, что сможете это сделать?

– Да.

– Когда? Мой человек хочет знать.

– Когда я буду готов. Не раньше. – Тассоун было заговорил, но Чарон продолжил: – Ему не придется долго ждать.

На грузовике были пенсильванские номера. Чарон вырулил со стоянки и поехал на восток, следуя указателям дороги И-70. Грузовик оказался совсем новым – на спидометре значилось всего 326 миль – с полной заправкой. Чарон надел свои водительские перчатки. Проехав двадцать пять миль от Бризвуда, он пересек границу штата Мэриленд.

Где можно было, он держался скорости пятьдесят пять миль в час. На подъеме в гору восточнее Хейгерстауна максимум, на что он оказался способен, – это тридцать пять, даже в левом ряду. Миновав перевал, он переключился на третью передачу, чтобы не пожечь тормоза.

Во Фредерике он свернул на И-270 и поехал по направлению к Вашингтону. Машин было мало, на правой полосе он находился практически один.

Гараж, который ему был нужен, располагался в северо-восточной части Вашингтона. Неприятность произошла, когда Чарон, сдавая грузовик задом в узкий проход между домами, задел угол одного из них. Он осмотрел повреждение – слава Богу, ерунда, мелочь, – и попробовал снова. На этот раз ему удалось подогнать грузовик прямо к воротам гаража-хранилища, арендованного им на прошлой неделе.

Второй ключ, который болтался на кольце, подошел к задней двери фургона. Чарон аккуратно, но быстро разгрузил машину. Только после того, как ворота гаража опустились, он остановился и осмотрел груз.

Четыре пистолета, винтовки, боеприпасы, лекарства, еда, вода в бутылках, одежда и те самые зеленые ящики с надписью "Армия США". Чарон открыл каждый ящик и проверил содержимое. Затем он проверил остальное, ничего не упустив.

Спустя тридцать минут он сел за руль и, осторожно маневрируя, выехал из прохода между двумя складскими помещениями.

Пока все шло отлично, решил он. Все на месте, как и должно быть. Трудность состояла в том, чтобы сделать все вовремя и в необходимой последовательности. Пока проблем не было. Теперь нужно доставить этот грузовик в Филадельфию и забрать там свою машину.

Генри Чарон улыбнулся и, выехав на дорогу И-95, взял курс на север. Охота обещала быть удачной.

Глава 11

Джек Йоук угрюмо нажимал на клавиши своего компьютера, когда вошел Отт Мергенталер и уселся рядом на краю стола, вертя в руках лист бумаги.

– Я прочел твою статью, – сказал Отт, – про убийство Джейн Уилкинс в квартале Джефферсон.

– Угу.

– Неплохо, совсем неплохо.

– Они не собираются ее публиковать. Хотят оставить до воскресенья, когда потребуется чем-нибудь заполнить свободные места. Если вообще напечатают.

– Все равно хорошая статья.

– Разве ты не знаешь, что слишком много статей про убийства только вредят газете? Матроны из Бетезды не хотят читать такую ерунду. Все полосы отданы материалам из Белого дома и политическим репортажам. Что может быть важнее тщательно обкатанного мнения сенатора Хорсбута о том, что должны сделать Советы, чтобы заслужить американскую помощь?

– Над чем сейчас работаешь?

– А, пытаюсь найти кого-нибудь в полиции или в ДЕА, а может в ФБР или Федеральном управлении кредитных учреждений, чтобы рассказать им, что между убийством Харрингтона – он был кассиром в банке "Секонд Потомак" – и убийством Джадсона Линкольна существует связь. Линкольн имел сеть сберегательно-кредитных касс в столичном районе. Теперь их продали какой-то конторе, о которой никто никогда не слышал.

– Почему ты думаешь, что между убийствами существует связь?

– Их убили с разницей в четыре часа, и убили явно профессионалы. Оба из финансовой сферы. Харрингтон, по крайней мере, отмывал для кого-то деньги. Может, и совпадение, но у меня предчувствие.

– А что полиция?

– Ничего. Абсолютно ничего. Только слушают и мычат в ответ свое "без комментариев".

– Что еще новенького?

– Земля по-прежнему крутится.

– О, это новость для первой страницы.

– Нашей газетенке нужны настоящие репортеры, не такие, как я, ведь у меня все кровь да испражнения, а им нужен проныра, такой, чтобы добыл стоящую сенсацию, например, кого сенатор Хорсбут трахает по вторникам, и чтобы мнение его доктора по этому поводу – как он справляется. И в придачу список имен с перечнем главных жизненных вех самых известных в Америке шлюх. Почему мы кропаем статейки о проблемах в сточных канавах, когда можно просто поковыряться в заднице у богатых и известных и на этом увеличить тираж?

– Полегче. И перестань жалеть себя.

– Я распустил нюни, я знаю. – Йоук выпрямился и улыбнулся.

– Но жалость к себе облегчает истерзанную душу, Отт. Тебе следует как-нибудь попробовать самому.

– Я отказался от этого еще тогда, когда бросил курить.

– С какой ветряной мельницей ты воюешь сегодня?

– Я не разделяю твои позиции по отношению к моим статьям, Санчо. Плоды моих литературных трудов – такие терпкие и сочные – на самом деле представляют собой живое сердце той самой газеты, которую ты так несправедливо называешь газетенкой, той газеты, которая, кстати, платит тебе незаслуженно щедрую зарплату.

Отт слез со стола, бросил на колени Йоуку листок, который держал в руке, и ушел. Йоук развернул лист – на нем в три колонки была напечатана статья Мергенталера для завтрашнего выпуска.

В статье цитировались слова представителя Министерства юстиции, имя которого не называлось, о слабости доказательств, выдвинутых против Чано Альданы. Есть вероятность того, что он будет оправдан. Отт мягко и со знанием дела в свойственной ему манере выговаривал прокуратуре и Министерству юстиции за то, что они вынудили Большое жюри выдвинуть такое слабое обвинение, основанное больше на слухах, чем на доказательствах.

Досталось и администрации, горы свернувшей, чтобы добиться от Колумбии выдачи человека, которого, возможно, не удастся осудить.

Йоук сложил листок и бросил его на одну из своих папок.

* * *

Статья Мергенталера, вышедшая в "Пост" на следующее утро, должна была вызвать в офисе Уильяма С. Дорфмана взрыв мощностью в пару килотонн, но, на удивление, никто из персонала Белого дома так и не увидел ее в то утро. Ни у кого из них до полудня не нашлось времени на чтение газет, так как в семь часов утра грянул гром из Гаваны: разразилась еще одна кубинская революция.

Накануне вечером войска открыли огонь по демонстрантам – более сорока тысяч человек вышли выразить свой протест против решения правительства о введении карточек на продукты питания. По некоторым сообщениям, более сотни человек было убито и несколько сотен ранено – количество пострадавших менялось от сообщения к сообщению. Этим утром половина армейских подразделений вступила в бой с войсками, верными Кастро. Группа студентов захватила радиостанцию Гаваны и провозгласила демократию.

В "Вашингтон пост", чьи источники информации оказались лучше, чем в Белом доме или Госдепартаменте, узнали о революции в шесть тридцать утра – спустя всего лишь час, после того как студенты ворвались на радиостанцию, скандируя "Коммунизм мертв!"

Джек Йоук услышал новость в восемь ноль пять, когда находился в здании полицейского управления. Он выскочил на улицу и помчался в "Пост".

Влетев в комнату, где проходило совещание редакторов, он тут же выпалил:

– Я знаю испанский язык! – Но, похоже, никто из редакторов, обсуждавших проблему освещения кубинских событий, не услышал его. Йоук стоял, переминаясь с ноги на ногу. Это был его шанс, которого он так ждал. Он это предчувствовал!

Тогда он выскочил из комнаты в надежде найти Оттмара Мергенталера. За рабочим столом обозревателя не оказалось. Йоук увидел его, когда тот выходил из кабинета Брэдли, и бросился навстречу.

– Отт, мне нужно поговорить с тобой. Ты должен мне помочь. Мне нужно отправиться на Кубу.

– Конечно, Джек, конечно.

– Я знаю испанский. Я учил язык. Ты не слушаешь, Отт! Я неплохо пишу про кровь и трупы, у меня здорово получается. Я сполна расплатился с долгами, описывая полицейских. Я заслужил этот шанс. Отт, старый идиот! Я знаю испанский!

– Я слушаю, Джек. Но я здесь всего лишь обозреватель.

– Будь другом, поговори с Брэдли. Черт, позвони Донни Грэхэму, если нужно. Но устрой так, чтобы я попал на эту гребаную Кубу!

Мергенталер остановился, глубоко вздохнул и возвел глаза горе. Затем повернулся и зашагал обратно к кабинету Брэдли.

– Подожди здесь, черт бы тебя побрал! – прорычал он, когда Йоук поплелся за ним следом, чуть не наступая ему на пятки.

Ну же, только бы повезло, ожидая его, твердил себе Йоук. Его главные преимущества – это то, что он молод, одинок, мало получает и знает испанский... как будто. Колли Графтон, наверное, поставит ему "С" за первый семестр. Нет необходимости обременять Отта или Брэдли такими мелкими подробностями. Для них главное, что у него нет нервных родственников, которые то и дело станут надоедать редактору, как только он уедет. К тому же говорит по-испански, как он заявляет. Всякому писателю, по крайней мере хорошему, нужна война, чтобы быстрее обрести известность. Достаточно намешать крови, дерьма и спиртного, измазать этим листы чистой бумаги, и вот ты уже Эрнест Хэмингуэй.

А в мире так мало подходящих войн! Революция на Кубе, конечно, не сравнится с Кореей или Вьетнамом, но Кастро не уйдет мирно без борьбы. Что бы там ни случилось, все же это лучше, чем писать про копов. Джек Йоук пытался убедить себя в этом. У него наверняка хватит таланта создать что-нибудь значительное, лишь бы представилась возможность.

Через две минуты Отт возвратился.

– О'кей, Бен собирается поговорить в иностранном отделе. На всякий случай имей при себе паспорт, если потребуется оформить для тебя визу. Но имей в виду, ты будешь там на вторых ролях. Помни об этом, малыш.

Йоук схватил старика за уши, притянул его голову к себе и звучно поцеловал в загорелую лысину.

– Спасибо, Отт, – прокричал Йоук уже на бегу. – Я твой должник!

В тот день проблемы у Джека возникали одна за другой. С первой он столкнулся, когда возвратился в свою квартиру, чтобы собрать кое-какие вещи.

Что берут с собой, когда отправляются на революцию? Конечно, кое-что из нижнего белья. Костюм и галстук? Допустим. Почему нет? Теннисные туфли подойдут, пара-другая брюк и футболки. Ведь Куба находится в тропиках, правильно? Но в это время года по ночам бывает прохладно. Значит, свитер или пуловер. Носки. Он побросал все это добро в мягкую сумку из кожезаменителя, добавив туда бритву, зубную щетку и пасту.

Паспорт лежал в верхнем левом ящике комода, под носовыми платками. Про платки он даже не подумал.

С портативным компьютером, когда-то полученным в "Пост", который болтался на ремне через плечо, и сумкой, то и дело колотившей по ногам, он поймал такси – эх, теперь можно и потратиться – и в состоянии нервного предвкушения перемен помчался обратно в "Пост". Попросив таксиста подождать у входа он вошел в здание и бросился в транспортный отдел.

Они на самом деле решили послать его! Стоя в очереди, он не мог унять нервную дрожь, пока не получил билеты и деньги.

И все же он не успокоился до тех пор, пока не оказался на пути в аэропорт. Только тогда он откинулся назад и улыбнулся. Вот он, его шанс!

Все, что он написал раньше, – лишь прелюдия к настоящему делу. Он чувствовал себя уверенно. Он готов.

Зарегистрировав у стойки билет и сдав сумку в багаж, Джек Йоук подошел к газетному киоску и купил блок "Мальборо". Вынув пачки из коробки, он сунул их в кейс с компьютером, – к счастью, место там нашлось. Затем отправился в бар и посмотрел последние новости Си-Эн-Эн.

Пока Йоук пил кофе из бумажного стаканчика, один из корреспондентов Си-Эн-Эн в Белом доме уверял публику в том, что Президент Буш внимательно следит за ситуацией на Кубе. Это заявление было сделано руководителем пресс-службы Белого дома по приказу Уильяма С. Дорфмана.

На самом деле в тот момент Президент вместе с Дорфманом и председателем Республиканской партии обсуждали более важные для Америки вещи, чем революция на Кубе.

Не так давно американский народ проголосовал на выборах за демократическое большинство в Сенате и Палате представителей. Поэтому два лояльных конгрессмена-республиканца, которые в январе должны были оказаться не у дел, намеревались получить должности в правительстве.

Дорфман предлагал дипломатические посты; он назвал несколько предполагаемых небольших государств, расположенных южнее Сахары. Председатель предполагал, что оба республиканца предпочтут должности помощников министров или что-нибудь в этом роде: кому, черт побери, захочется отправиться в экваториальную Африку.

Расположившись в Овальном кабинете, они никуда не спешили. Дорфман отменил большую часть обычного расписания Президента на сегодня под предлогом того, что ситуация на Кубе требует массы времени.

В полдень Президент провел брифинг в Белом доме. Возвратился он в двенадцать пятнадцать и, когда подали ланч, включил телевизор, чтобы посмотреть, что скажет пресса. В провинции верные Кастро войска капитулировали перед толпой, которая осаждала их казармы, требуя еды. Фидель Кастро выступил по кубинскому телевидению – выступление было записано на пленку при очень плохом качестве и заняло тридцать секунд – и свалил всю ответственность за беспорядки на контрреволюционеров и империалистов-янки. Он объявил, что предатели, захватившие утром радиостанцию, схвачены и расстреляны.

– Организованной оппозиции нет, – сообщил своим гостям Буш. – Просто пар вышиб крышку котла.

Затем Си-Эн-Эн показало сюжет о том, как несколько крупных корпораций закупали в Западной Виргинии большие грузовики для обслуживания новых свалок восточного побережья. Президент смотрел телевизор, уписывая свой ланч из сэндвича с беконом и салата из помидоров, сдобренного двойной порцией майонеза. Губернатор Западной Виргинии, демократ, был возмущен, но мужланы-законодатели отказались запретить или хоть как-нибудь упорядочить появление свалок. Вероятно, большинство жителей Западной Виргинии считали, что их дети и внуки не будут ничего иметь против того, чтобы жить у подножия мусорной свалки Нью-Йорка, дышать миазмами и потреблять всякую гадость с водой, пока у них есть работа – водить бульдозеры на этой свалке.

– Чудеса демократии, не правда ли? – пробормотал председатель.

– Если бы только русские и кубинцы знали.

Буш покончил с ланчем и, нажав на кнопку пульта дистанционного управления, выключил телевизор. Затем он спросил председателя, что думают демократы по поводу иностранной помощи Советам.

Они увлеченно обсуждали эту проблему, когда Дорфмана позвал из соседней комнаты его помощник и показал статью Мергенталера.

Дорфман впился в нее взглядом.

– Соедините меня с Коэном, – рявкнул он, закончив чтение, и направился в свой кабинет.

– Я звоню по поводу статьи Мергенталера, Гид.

– Что еще там? – Коэн был почти груб.

– Кто-то из твоей епархии сказал ему, что вы не сможете добиться обвинительного приговора для Альданы.

– Это всего лишь чье-то мнение. Я не знаю, чье. По крайней мере, не мое.

– Вы намерены созвать пресс-конференцию и опровергнуть это?

– Опровергнуть что?

Дорфман отставил трубку от своего уха и посмотрел на нее с отвращением. Если человек настолько глуп, насколько кажется, ему нельзя доверить даже проверку проездных билетов.

– Вы собираетесь посадить Альдану или нет?

– Я не экстрасенс.

– Мне так и передать Президенту?

– Если Президент желает поговорить со мной о деле Альданы, я буду рад посвятить его в суть проблемы. У нас есть доказательства. Их горы. Мы до сих пор просеиваем их страница за страницей. Мы считаем Альдану виновным и будем добиваться его осуждения.

– Президент желает, чтобы вы заявили об этом в пресс-релизе.

– Вы говорили с ним об этом?

– Нет еще, но...

– Если Президенту нужен пресс-релиз, мы сделаем его. Но я не советую. Если мы начнем выпускать пресс-релизы, чтобы опровергать всякие домыслы, мы потратим на это все время. Позвоните мне, когда выясните, какое решение принял Президент. – И Генеральный прокурор повесил трубку.

Президент высказался за пресс-релиз. Дорфман поручил своему самому молодому, самому младшему из помощников связаться с Генеральным прокурором и передать ему это распоряжение.

* * *

В аэропорту Майами Джек Йоук, забрав свою сумку с выдачи багажа, отыскал телефон-автомат со справочником телефонных номеров Майами. Полистав его, он нашел нужный адрес и у выхода из аэровокзала взял такси.

Дом 2422 на Саут-Дэвис располагался в самом центре кубинского квартала. Все надписи сделаны по-испански. Из проезжавших мимо автомобилей то и дело доносилась испанская речь. Йоук расплатился с водителем и на минуту задержался у парапета, разглядывая протекающий мимо поток людей. Витрины магазинов выглядели, как в Мексике. Вероятно, на Кубе все именно так, что-то вроде Матамороса, только без туристов, проституток и притонов.

Черные буквы вывески на стеклянной двери между магазином одежды и тем, что он принял за прачечную, кем-то наспех написаны от руки. "Cuba libre" – гласила надпись, прямо как название рома. "Свободная Куба".

Джек открыл дверь и вошел внутрь. Он пересек зал и по лестнице поднялся на один пролет. Истертые ступени поскрипывали под его тяжестью. В конце лестницы оказалась еще одна дверь, но без стекла. Он повернул ручку. Она поддалась.

В небольшой комнате никого не было. Две запертые двери напротив в дальней стене, вероятно, вели в комнаты, окнами выходившие в переулок. Он услышал, как за одной из дверей о чем-то спорили мужчина и женщина. Йоук сел и сложил свои пожитки на стуле, стоявшем позади него. Перекинув ногу на ногу, он прислушался, пытаясь вникнуть в суть спора.

Куда там. Речь этих людей вовсе не походила на испанский миссис Графтон. Им стоило бы поучиться у нее. Зазвонил телефон. Он звонил и звонил, а спор продолжался без перерыва.

Наконец, они замолчали. Некоторое время спустя отворилась дверь и появившаяся в ней женщина обратилась к нему.

– Кто вы такой?

– Меня зовут Джек Йоук. Вы администратор?

– И давно вы здесь сидите? – Она говорила с ярко выраженным акцентом. Кожа у нее была светло-коричневого цвета.

– Всего лишь пару минут. – На самом деле минут пятнадцать. – Дверь оказалась не заперта и... Я надеюсь, вы не в обиде?

– Гостиница не работает.

Из глубины комнаты появился мужчина и остановился в дверях, глядя на Йоука.

– Я его не знаю, – сказал он женщине. Он тоже говорил с акцентом, хотя и не таким заметным, как у женщины. Это был тощий – ни малейшей жиринки – человек, с лицом, туго обтянутым кожей, и глубоко посаженными глазами. Йоук достал свой бумажник и вынул из него карточку представителя прессы. Затем протянул ее женщине и широко улыбнулся.

– Джек Йоук. "Вашингтон пост".

Мужчина перехватил карточку и недоверчиво посмотрел на нее.

– Вы журналист?

– Да, я...

– Вон. Заберите свою карточку. – Мужчина швырнул ее Йоуку. – Прочь. Проваливай! Сейчас же, hombre^[18].

Йоук подобрал карточку. Медленно расправил на плече ремень от кейса с компьютером и поднял сумку.

– Могу я узнать ваше имя для своей статьи? Я недостаточно хорошо говорю по-испански, но я знаю, что такое bote^[19] и viaje por mar^[20] и еще пару слов. Я знаю, что Санта-Клара – это город на Кубе. И я в состоянии все это сложить, как два плюс два.

– Tienes las orejas grandes y la mala lengua^[21].

– Да. Большие уши и поганый язык. Это я.

Они уставились на него, разинув рты. Снова зазвонил телефон но они не двигались.

– Что тебе нужно? – Снова по-английски.

– То же, что и вам – добраться до Кубы.

– Зачем?

– Я журналист. А у них там революция. – Джек Йоук улыбнулся.

Телефон по-прежнему звонил. Мужчина и женщина смотрели друг на друга.

– Нет, – сказала она.

– Si^[22]. – Мужчина отступил в сторону. – Входите.

– Почему вы не берете трубку?

– Журналисты. – Он буквально выплюнул это слово. – Все эти годы они относились к нам как к отбросам, – я правильно выразился? – не обращали на нас внимания, а теперь то и дело наезжают: "Расскажите нам, расскажите нам что-нибудь! Расскажите нам о Кубе и о Фиделе!" Теперь вы решили и на нас потратить чернила, которые раньше тратили на футбол и на ваши глупые статейки о богачах и их любовницах, так? Честно скажу вам, сеньор, убогая у вас профессия.

В комнате находились еще двое. Кубинцы. Лет тридцати, худые и жилистые, они сидели на стульях и не попытались даже подняться. Зато они посмотрели на Йоука таким холодным испытующим взглядом, какой ему не приходилось прежде встречать.

Тощий, который привел Йоука, аккуратно затворил за ним дверь.

– Сначала давайте выясним вашу настоящую профессию, сеньор, – сказал он.

Йоук повернулся к нему лицом.

– Что же у меня за профессия, по-вашему, если я не журналист?

Тощий обошел вокруг стола и выдвинул ящик. Достав из него большой револьвер, он направил его прямо на Йоука.

– О, дайте подумать. Вот незадача! Может, поможете мне?

Револьвер по размеру скорее напоминал пушку. Черное отверстие дула показалось Джеку вполне достаточным, чтобы через него мог пройти автомобиль. Он нервно улыбнулся. Никто из окружавших не поддержал его.

– Может, вы от Фиделя. Может, из ЦРУ. Эта мысль мне только что пришла в голову. Сидеть!

Йоук опустился на стул.

– А теперь положите вон ту вещицу, что висит у вас на плече, на пол рядом с собой. Руки на стол перед собой, сеньор, и не двигаться, как те мертвецы, которых вам наверняка приходилось видеть, иначе, Пресвятая Матерь Божья, я быстро-быстро сделаю вас таким мертвым, что мертвее не бывает.

Двое других кубинцев осторожно приблизились к Йоуку, стараясь держаться подальше от направленного на него револьвера, и опустошили его карманы, вывернув их наизнанку. Содержимое карманов они выложили на стол.

– Встаньте в угол, сеньор, лицом к стене.

Джек послушно выполнил приказание.

Он услышал, как открылась дверь, а затем, секунд через пятнадцать, снова закрылась. Раздался звук расстегиваемой молнии. Его компьютер. Или сумка.

– Вы можете позвонить моему редактору в "Пост" и спросить, как я выгляжу.

– Я знаю, сеньор, возможно, я и похож на идиота, так в этом я могу винить своего отца. Но я вовсе не дурак. Если вы фиделист или из ЦРУ, то у вас должна быть чудесная крыша. Меньшего я не ожидаю. Por favor, senor^[23], не дергайтесь так. Шум от этого револьвера в такой маленькой комнате неприятно действует на барабанные перепонки.

Через несколько минут тощий – а он один только и говорил – снова обратился к Йоуку.

– Повернитесь.

Журналист повиновался. Содержимое его бумажника в беспорядке валялось на столе. Один из кубинцев время от времени угрюмо тыкал пальцем в клавиши компьютера, глядя при этом на экран. Третий ощупывал одежду Йоука, сваленную в кучу на полу.

Положив револьвер на стол под правую руку, тощий, разорвав сигаретные пачки, крошил сигареты, превращая их в горку табака и бумаги, а затем сосредоточенно разрывал ногтем фильтры.

Все это заняло еще пару минут. Удовлетворившись, наконец, он смел весь мусор в корзину, стоявшую позади стола. Большая часть попала именно туда, остальное просыпалось на пол.

Затем, отряхнув руки от табака, он взял револьвер и прицелился в пуговицу на животе журналиста.

– Ahora bien^[24], отправимся к Иисусу, как вы говорите. Мне нужна правда!

– Меня зовут Джек Йоук. Работаю репортером в "Вашингтон пост". Я вылетел из Вашингтона сегодня утром, отправляюсь на Кубу. Я подумал, что ни один из журналистов, которые туда собрались, не додумается отправиться туда вместе с бывшими эмигрантами. Поэтому я прилетел в Майами, просмотрел в телефонном справочнике все, что касалось Кубы, и нашел адрес "Куба либрэ". Я взял такси. И вот я здесь. Это правда.

Тощий молча смотрел на него. Остальные, покончив со своими занятиями, тоже уставились на Йоука.

– У нас нет времени на ваши игры. Нам еще многое предстоит сделать.

– Возьмите меня, пожалуйста, с собой на Кубу. Я ведь прошу вас по-человечески, как могу.

– С чего вы решили, что мы собираемся на Кубу?

– Пожалуйста, мистер, не полощите мне мозги. Кто-то из кубинцев должен поехать. Если не вы, то кто же? Мне нужно попасть на Кубу любым путем. Какого черта вы хотите от меня? Чтобы я нанял самолет и спрыгнул там с парашютом? Проклятье, моей газете нужны статьи о Кубе, и меня туда отправили. Я не напишу и слова о вас, не упомяну ваших имен без вашего на то согласия. Вы об этом беспокоитесь? Вы можете выступить в роли конфиденциального источника. Я всего лишь прошу у вас помощи. Но с вами или без вас я все равно доберусь до Кубы.

Трое переглянулись, ничего не сказав. Через некоторое время тощий, сидевший за столом, убрал пистолет в ящик и кивнул.

– Ваши вещи, – сказал он. – Только в Америке есть такие психи...

Его звали Гектор Сантана, остальных он не представил, но позже Йоук узнал и их имена. Иезус Руис и Томас Гарсиа. После того как втроем они посовещались шепотом в дальнем углу комнаты, Сантана снова обратился к нему.

– Вы должны представлять всю опасность. Она очень велика. Мы отправимся на катере. Нам придется уходить от вашей береговой охраны, ее поднимут по тревоге из-за лодок, направляющихся на Кубу. Нам придется уходить и от кубинских ВМС, которые уже приведены в боевую готовность. Если нас схватят американцы, у нас будут серьезные проблемы. Если нас схватят кубинцы – мы погибли.

– Я понимаю. Я готов ехать.

– Вы так легко говорите. Это же не прогулка на водном велосипеде по озеру в парке! Вы рискуете жизнью ради своих нанимателей, чтобы написать статью в газету?

– Пожалуй, в вашей интерпретации это действительно выглядит глупо. Ну да, я...

– Вы глупец.

– Вы же будете не менее мертвы, чем я.

– Да, но мы боремся за нашу родину. За Кубу. А вы – вы рискуете ради денег, ради славы. А это все ничто, пустое место. Это как дым. Вы глупец.

– Вы объяснили мне всю опасность предприятия. Вы высказали мне свое мнение. И я по-прежнему готов ехать, если вы возьмете меня с собой.

Сантана со значением пожал плечами.

– Вы должны оставаться с нами и никуда не звонить. Позвонить вам удастся только в Гаване, если телефон будет работать. Но не раньше.

– Резонно. Согласен.

– И мы, естественно, принимаем ваше предложение о конфиденциальности. Никаких имен. Никогда. Вы должны поклясться.

– Клянусь. Когда мы будем в Гаване?

* * *

Около полуночи все трое, а с ними и Джек Йоук, втиснувшись на заднее сиденье автомобиля, под проливным дождем отправились к морю. Йоук не видел, по какой дороге они ехали, так как кубинцы завязали ему глаза. Из машины его провели к хлипким сходням, на которых он едва удержался, поскользнувшись со своим компьютером. Лишь оказавшись в небольшой каюте под палубой, он получил разрешение снять повязку. Сопровождавшие бросили на пол его сумку и ушли, закрыв дверь.

Двигатель уже работал, от его приглушенного стука палуба вибрировала. Посидев несколько минут в темноте, Йоук тронул ручку двери. Заперто. В двери он нашел небольшую дыру, через которую виднелась лишь черная поверхность воды и сверкавшие вдалеке огни.

Спустя несколько минут посудина пустилась в плавание. Палуба накренилась, вибрация уменьшилась, но шум усилился. Йоук сверился с часами: ноль сорок шесть.

Он попробовал прикинуть, насколько велика была посудина. Не маленькая, наконец решил он. Но не корабль. Поворачивает слишком быстро. Растянувшись на койке, он попробовал уснуть в темноте. Примерно через полчаса характер движения катера изменился. Качка увеличилась. Чуть позже звук работающего двигателя усилился и катер снова изменил ход. Теперь он шел быстрее. Качало чаще и резче.

Поездка обещала быть долгой. Джек Йоук уснул. Когда он проснулся, катер сильно болтало в море. Двигатели работали натужно, но он еле двигался. Джек вжался в койку и снова провалился в сон.

Гектор Сантана разбудил его в пять утра.

– Теперь можете выйти на палубу.

По-прежнему сильно качало. Сильнее, чем тогда, когда он пытался заснуть, хотя не так ужасно, как вначале.

– Где мы? – стараясь перекричать шум работающих двигателей, спросил Йоук.

– Миновали острова Андрос.

– Мы в Гольфстриме?

– Только что пересекли. Путешествие – хуже не бывает.

На палубе было темно, свет горел только над нактоузом^[25] и в рубке над картой. Дождь прекратился. Посудина оказалась большим прогулочным катером. На такой высоте над водой качка ощущалась еще сильнее. Йоук ухватился за поручень.

За катером тянулся широкий белый след, прямой, как автострада, и исчезал в темноте. Ни звездочки, ни огонька вокруг.

Откуда-то доносились звуки радио. Диктор говорил по-испански. Привыкнув к темноте, Йоук сумел различить фигуры четверых или пятерых человек, которые окружили радиоприемник.

– Как революция?

– Бои в городах. Большая часть армии все еще верна Фиделю.

– Где мы высадимся?

– Кайбарьен.

– Когда?

– Завтра утром, перед рассветом.

– Как быстро мы идем?

– Двадцать восемь узлов.

Прошло несколько секунд и Йоук снова задал вопрос:

– Это ваш катер?

– Друга.

– Хороший парень, раз позволяет вам так его использовать.

– Сегодня вечером он заявит, что катер у него украли.

– Почему вы отправились на Кубу?

– Это моя родина.

Йоук ухватился за другой поручень. Его глаза уже достаточно свыклись с темнотой и теперь он вполне мог различить лицо Сантаны.

– Да-да, конечно. Вчера вечером я объяснил вам, почему хочу отправиться туда, а вы мне ни слова не сказали, зачем едете вы и ваши друзья. Я и не спрашивал.

– Мы отметили это упущение с вашей стороны. Очень хорошие манеры для журналиста. Томас даже подумал, что слишком хорошие. Я сказал, нет. Он diplomatico^[26], – сказал я. В конце концов Томас согласился.

– Может, теперь скажете?

– Возможно, чуть позже. Посмотрим. Если останетесь живы.

С этими словами Сантана спустился вниз.

Глава 12

На рассвете темнота сменилась серыми сумерками. Серое неопределенное небо над серым морем. Видимость около мили, туман. Не видать ни судов, ни земли – ничего, кроме серой мглы кругом.

Рулевой замедлил ход до двух-трех узлов, и катер начало беспорядочно раскачивать. Внизу на корме, за мостиком, остальные пассажиры, вооружившись удочками, насаживали на крючки наживку. Один из них поднялся на верхнюю площадку для рыбной ловли. Йоук не испытывал никакого желания присоединиться к ним. Там качка была еще сильнее.

Снизу принесли сэндвичи и кофе. Йоук откусил пару раз, прежде чем понял, что совершил ошибку. Он перегнулся через поручни и его тут же вырвало.

– Иди вниз и ложись, – сказал ему Сантана.

Через пару минут Йоук снова возвратился. Внизу, в душной каюте, качка казалась вовсе невыносимой.

Он лежал на палубе, периодически подползая к поручням – его постоянно тошнило, – и снова ложился на спину, ожидая очередных позывов.

Время шло. Его выворачивало на изнанку.

О Боже, как же ему плохо. С мостика до него доносился смех кубинцев. Ему уже было все равно. Пусть он даже умрет прямо здесь, прямо сейчас. Ничто в мире уже не сравнится с такой пыткой.

Один раз ему показалось, что он слышал звук летевшего самолета. Реактивного. Хорошо бы оказаться там, сидеть в удобном, неподвижном кресле, которое не прыгает и не скачет бесконечно вверх и вниз, вверх и вниз...

В желудке уже ничего не осталось, а его все скрючивало и рвало, и рвало.

Он решил никогда больше не путешествовать по воде. Никогда не есть на лодках, кораблях, паромах, шхунах, баржах, шлюпках – на всем, что плавает. Если не сможет лететь или ехать по железной дороге, лучше останется дома.

Часы показывали уже двенадцать, когда Джеку наконец-то стало лучше. Он сидел и смотрел на море. Видимость улучшилась, через разрывы в облаках пробивались солнечные лучи, от этого море кое-где сверкало голубизной. От блеска воды резало глаза. Он поднялся и по краю палубы, словно ходячая смерть, поплелся к мостику. Он потом сам удивлялся, как смог забраться наверх.

– Выпей, это вода, – сказал Сантана и Йоук послушно сделал глоток.

В животе было паршиво, но все же не так плохо, как раньше.

Впервые он как следует смог разглядеть своих попутчиков – тех пятерых, что видел раньше на палубе. Сантана и двое его вчерашних знакомых – Иезус Руис и Томас Гарсиа, и еще двое, чьих имен он не знал. Руиз стоял в рубке, а Гарсиа все время слушал коротковолновый радиоприемник. В течение нескольких минут Йоук имел возможность наблюдать за Гарсией вблизи, тот в это время пытался настроиться на УКВ-диапазон.

Сантана заметил, как Джек заглядывал Гарсии через плечо.

– Самолет, пролетевший два часа назад, принадлежал Береговой охране США. Они обнаружили нас с помощью радара, но не смогли опознать визуально. Они доложили в свой штаб в Майами наше местоположение, курс и скорость, а оттуда эту информацию, вероятно, передадут двум катерам, которые находятся где-то здесь.

– Где?

– Хотел бы я знать.

– Мы меняли курс после того, как пролетел самолет?

– Да. Теперь мы идем на северо-восток, к островам Андрос.

– Так чего же вы беспокоитесь? Мы всего лишь выбрались сюда порыбачить.

– Порыбачить, – согласился Сантана. Машинально он проверил удочки и леску.

– Не везет, а? – спросил Йоук.

– Сегодня утром, пока ты блевал, мы наткнулись на тунца. Я велел всем снять наживку. Мы закинули пустые крючки.

– Может, стоит попробовать что-нибудь поймать?

– У нас мало топлива, чтобы возиться с крупной рыбой. Да и рыба погибнет понапрасну. А это, – взглянув на журналиста, добавил Сантана, – грех.

Джек Йоук слушал по радио новости – то по-английски, то по-испански – и наблюдал за людьми. Он избегал вступать с ними в разговоры, и никто из них, кроме Сантаны, не приближался к нему, чтобы завести беседу.

Весь день кубинцы толклись около радио и реагировали на услышанное каждый по-своему.

Революция была в полном разгаре. Люди, которых они знали и за которых волновались, рисковали всем, включая собственные жизни, а они сидели здесь на пятидесятифутовом катере в открытом море, направляясь в никуда со скоростью в три узла.

Йоук, как и все, испытывал нетерпение. Но он все время повторял себе, что для него это путешествие представляет чисто профессиональный интерес. Хотя, конечно, амбиции здесь тоже играли свою роль – он изо всех сил стремился вырваться из круга неудачников; правда, эта мысль вызывала в нем некоторое чувство вины, что его и беспокоило. Он не виноват, что он не кубинец, или что Куба превратилась в голодный рай для горожан и крестьян под руководством "великого вождя". На протяжении тридцати одного года Фидель Кастро являлся кубинским святым – сахарно-тростниковым вариантом Джорджа Вашингтона, Маркса, Ленина, Сталина и Святого Павла, одетым в военный мундир и изрыгающим революционную демагогию, в которую огромное большинство кубинцев верили или, по крайней мере, терпели. Все это продолжалось, пока Советы не лишили Кубу своей помощи, вот тогда-то и начался голод, и кубинский народ вынул из чулана спрятанный до поры до времени аршин, чтобы проверить, действительно ли Фидель Кастро так велик, как кажется.

К вечеру Йоука вырвало еще раз, но после этого, казалось, тошнота прошла. Слабый и истощенный, он все же чувствовал себя уже гораздо лучше.

К концу дня видимость заметно улучшилась. Йоук уже мог различить землю на востоке и северо-востоке – темную полоску суши на горизонте милях, пожалуй, в десяти. Определить было трудно, а спросить он не решился. Когда совсем стемнело, стоявшие на корме смотали леску и сложили удочки.

Ночь плотной пеленой окутала катер; единственным источником света остались красные огни в рубке над столом с картой. Сантана подошел к рулевому и что-то ему сказал. Тот повернул штурвал направо и резко прибавил ход. Винты вспороли поверхность воды, корма тут же опустилась, а нос задрался вверх.

Катер летел в ночи. Сантана склонился над картой, а Руис стоял у руля. Гарсиа колдовал над системой навигации, а остальные выполняли роль наблюдателей.

Йоук стоял в дальнем конце мостика по левому борту и глазел по сторонам, никому не мешая; звуки разговоров до него не долетали. Он первым увидел слабые проблески света в темноте, чуть слева по курсу, и показал их Сантане.

Руис сбросил ход. Катер приподнялся и мягко осел на волне, укрытый темнотой. Сантана несколько раз подал в направлении ближайшего огня сигнал фонариком, который предварительно вставил в бумажный конус, чтобы свет не рассеивался. Получив ответ, он велел Руису двигаться дальше.

Минут через пять, посовещавшись еще раз, кубинцы застопорили двигатель. Один из них перебрался на нос, чтобы сбросить якорь.

Катер в ночи покачивался на волнах, все чего-то ждали.

Джеку показалось, что он слышит, как волны бьются о берег. Возможно, там были скалы.

Сантана приблизился к нему сзади.

– Веди себя очень тихо. Оставайся здесь на мостике, – прошептал он. – Если начнется заварушка, ложись и не шевелись. – И чтобы подкрепить сказанное, он легонько ткнул журналиста пистолетом в руку.

Йоук продолжал наблюдать за происходящим. Гарсиа с винтовкой в руках поднялся с нижней палубы на мостик и прошел вперед. У человека, стоявшего на корме, тоже появилась в руках винтовка, а может, автомат. Лунный свет едва пробивался сквозь разрывы в облаках над головой, поэтому Йоук с трудом мог различить, что происходит.

Прошло двадцать минут. Тридцать. Руис что-то тихо сказал Сантане по-испански насчет времени.

Пока другая лодка не стукнулась о борт их катера, Йоук даже не подозревал, что они не одни. На борт поднялись какие-то люди. После скорого совещания все, кроме Руиса, отправились на корму помогать.

Работа заняла минут пятнадцать. Один за другим тяжелые ящики перекочевали с лодки на катер, а затем их спустили в трюм. Больше тридцати ящиков, возможно, три дюжины.

После этого лодку оттолкнули, и она исчезла в темноте. Руис запустил мотор, немного подождал, чтобы дать лодке отойти подальше, а затем включил сцепление и прибавил газ. Он медленно и равномерно увеличивал обороты, пока ручка управления тягой двигателя не уперлась в верхний предел, и нос катера начал прыгать с волны на волну. Йоук нашарил рукой поручень и ухватился за него.

Через некоторое время снизу появился Сантана с остальными кубинцами. Шутя и смеясь, они остановились на мостике. У всех было веселое настроение. Они пустили по кругу бутылку, затем Сантана подошел с ней к Йоуку и предложил сделать глоток.

– Желудок, – отказался Йоук.

– Понимаю. Может, когда доберемся до Кубы.

– А что у вас, ребята, в тех ящиках?

– Вряд ли тебе стоит об этом знать. Ты всего лишь случайный попутчик, не забыл?

– Удивительно, ваш акцент то исчезает, то снова появляется.

– Иногда акцент очень полезен. Это как в одежде. Какая-нибудь мелочь меняет весь облик.

– Когда я увидел, что вы грузите эти ящики, я понял, каким же был дураком.

Сантана приложил бутылку ко рту и опрокинул ее. Затем рукавом вытер губы.

– М-да, возможно. Если так, то прогресс налицо. Многие дураки так и умирают, не поумнев. – Он поднял бутылку к глазам. – Кажется, остался еще глоток. Никогда не знаешь, а вдруг это последний.

Йоук взял у него бутылку и осушил ее до дна. Ром обжег ему все внутренности. Джек поднялся и зашвырнул бутылку так далеко за корму, как смог. Она исчезла в темноте.

– Никто не знает, так ведь?

– Верно, – довольно добродушно согласился Сантана и ушел. Его ждали карта, Лоран^[27] и Руис с Гарсией.

Через несколько минут появился Гарсиа и устроился напротив Йоука. Винтовку, которая все еще была при нем, он положил на колени.

Шли часы. Временами катер с трудом продвигался вперед, а иногда легко скользил по волнам, но положение рулей не менялось. Руис только следил за курсом. Это требовало внимания. Через несколько часов Сантана отпустил его, и Руис спустился вниз. Гарсиа сидел неподвижно и курил.

Когда в полночь Руис возвратился на палубу, Йоук спросил у Сантаны разрешения спуститься в каюту за своими вещами. Сантана принес их сам.

Йоук надел нижнюю рубашку, поверх нее натянул свитер. Подложив сумку под голову вместо подушки, он растянулся на палубе.

Проснувшись, он сразу сообразил, что катер двигался уже не так, как прежде. Теперь он шел поперек волны, сильно качало, двигатели ревели на полную мощность.

Все стояли на палубе и смотрели куда-то вдаль. Йоук присоединился к ним и тоже уставился в темноту. Первым заметил огни стоявший с ним рядом Гарсиа.

Два белых огня, один над другим, едва виднелись прямо по курсу.

– Кубинский патрульный катер.

– Он нас засек?

– Да. Я так думаю.

Йоук пошел к рубке, туда, где стоял Сантана. Тот разглядывал карту.

– Где мы?

– Здесь, – Сантана ткнул пальцем. Точка, которую он указал, находилась примерно в десяти милях севернее побережья Кубы.

– Патрульный катер видит нас на радаре.

– Можно уйти от него на восток.

– Нет. На востоке мы засекли сигналы еще одного радара. Там тоже патрульный катер, правда, немного дальше. Мы пытались проскользнуть между ними.

– У вас есть антирадар?

– Да, один из тех, что американцы применяют для обнаружения полицейских радаров. Мы переделали его для приема на различных частотах. Неплохо работает.

– И что же вы собираетесь делать? – Йоук снова посмотрел на огни на горизонте. То ли кубинский катер действительно подошел так близко, то ли это просто казалось.

– Попробуем уйти по мелководью. У нас нет иного выбора.

– Можно развернуться и уйти на север.

Сантана разглядывал карту.

– Действительно, ведь это лучше, чем погибнуть.

– Поди посиди где-нибудь. Не путайся под ногами.

Йоуку не нужно было повторять дважды. После короткого совещания у рубки все, кроме Сантаны, спустились вниз. Сантана встал к штурвалу.

Йоук следил за огнями, которые действительно приближались, когда он заметил вспышку. Сантана тоже увидел ее. Он резко крутанул штурвал. Нос катера дернулся влево. Йоук услышал свист снаряда, пролетевшего над ними, а затем через некоторое время всплеск. И только после этого до него донесся звук выстрела.

Сантана снова повернул штурвал, на этот раз вправо, и, изменив курс градусов на тридцать, выровнял катер. Тут же раздался следующий выстрел, уже гораздо ближе.

Казалось, звезды стали ярче. Йоук взглянул на часы. Чуть больше пяти утра. Он посмотрел на юг. Огни. Наверное, город. Или деревня. Куба. Боже, как долго придется добираться туда вплавь. И акулы. Здесь, наверное, полно акул.

Продолжая размышлять об акулах, он заметил третью вспышку. Патрульный катер подошел значительно ближе. На этот раз снаряд упал прямо перед носом их катера.

– Следующий – в яблочко, – нарочито громко произнес Йоук, так, чтобы услышал Сантана.

– Молись, – последовал ответ.

Кубинцы кинулись снизу наверх. Двое прошли на корму, а двое остались на мостике по левому борту. У каждого на плече чернела какая-то труба, похожая на базуку времен второй мировой войны.

– Давай сюда, Йоук! Ко мне! – приказал Сантана. – Готовы?

– Si, adelante^[28].

Сантана резко повернул штурвал, и катер накренился на правый борт, а его нос ушел влево. Они изменили курс уже градусов на сорок пять, когда с патрульного катера снова открыли огонь. Сантана продолжал разворот на полном ходу, пока они не легли на курс градусов десять – пятнадцать к югу относительно кубинского катера.

– Еще рано, – сказал он.

Здесь, вблизи кубинского побережья, волны были меньше и реже, и катер держался устойчивее.

Йоук вглядывался через стекло, пытаясь определить расстояние. Впереди него на палубе, опершись на локти, лежали двое кубинцев и у каждого на плече виднелась труба. Они целились в приближавшийся катер.

С кубинского катера снова выстрелили. Сантана повернул влево, и патрульный катер оказался у них прямо по курсу. Йоук уж решил было, что кубинские моряки снова промахнулись, но тут взорвалась платформа над мостиком, осыпав корму обломками.

Сантана сбросил обороты и перевел рычаг в нейтральное положение.

– Они разобьют нас следующим выстрелом, – крикнул Йоук.

– Всем вниз. Укрыться!

– Они убьют нас! – прокричал Йоук Сантане, взбешенный его спокойствием.

– Еще слишком далеко.

– О, проклятье, – прошептал Йоук и лег на палубу лицом вниз.

Прошло несколько секунд. На удивление, следующего взрыва не последовало. Йоук, весь в поту, лежал на животе и ждал. Когда ему показалось, что стрельбы больше не будет, он приподнялся на колени, чтобы осмотреться.

Патрульный катер был уже близко, совсем близко.

Еще одна вспышка. На этот раз разорвалось на мостике, справа от Йоука. Что-то ударило его по лицу, он почувствовал острую боль и инстинктивно поднял руку.

– Огонь! – крикнул Сантана.

Первым выстрелил кубинец, стоявший на корме. Раздался гулкий хлопок, и ракета, сопровождаемая мощным факелом, рванулась вперед, освещая черную поверхность моря. Следом выстрелил его сосед. Еще один хлопок и вспышка. Секундой позже раздались выстрелы с верхней палубы.

Полуослепший от ярких вспышек пламени, Йоук все же старался смотреть вперед. Одна из ракет столкнулась с волной и взорвалась. Тут же. Вторая настигла патрульный катер. Следующая попала почти в то же самое место. Четвертая должна была пройти мимо. Йоук повернулся. Двое кубинцев позади него быстро спускались по лестнице вниз. Сантана двинул рычаг управления вперед и прибавил обороты. Как только корма осела в воду, он перевел рукоятку до отказа вперед.

Через несколько секунд кубинцы возвратились, держа в руках еще несколько ракет.

Присев на корточки, они замерли в ожидании.

Патрульный катер, вероятно, получил серьезные повреждения. Его развернуло носом к северу, отчетливо виднелись языки пламени.

Сантана направил свой катер на юг, намереваясь пройти под кормой у кубинских моряков, примерно в полумиле от них, догадался Йоук.

Как только они приблизились, с патрульного катера в их сторону потянулись очереди трассеров. Кубинец, стоявший позади Йоука, пустил еще одну ракету. На этот раз она поразила катер чуть выше ватерлинии.

Тут же они пронеслись мимо, теперь расстояние между ними увеличивалось.

– Что, это за штуки? – спросил Йоук.

– ПТУР. – Йоук слышал о таких, хотя видеть их ему не приходилось. Противотанковые управляемые ракеты.

– И сколько их там у вас?

– Теперь гораздо меньше, чем было сначала.

– Откуда они у вас?

– Ты беспрерывно задаешь глупые вопросы, а?

– Извините.

Когда Йоук в последний раз взглянул на патрульный катер тот, объятый пламенем, погибал, погружаясь кормой в воду. Лицо Йоука жгла нестерпимая боль. Оно все было залито кровью.

Задняя часть мостика по левому борту оказалась разрушенной. Снаряд выбил окно и снес вспомогательные конструкции поддерживавшие крышу. К счастью, из-за непрочных конструкций взрыватель не сработал, иначе всех, кто в тот момент находился на мостике, осколками разорвало бы на куски. Кроме того, от пламени выпущенных ракет оплавилась вся пластиковая обшивка.

К черту этих идиотов!

Йоук спустился вниз, нашел каюту, в которой спал, когда они выходили из Майами, и включил свет. Дрожа как осиновый лист, он уселся на койку и попытался успокоить дыхание. Кровь капала с подбородка прямо на рубашку и брюки.

Спустя пятнадцать минут он все еще пытался, глядя в зеркало, висевшее над умывальником, полотенцем извлечь осколки стекла из порезов на лице. В это время в каюту вошел Сантана.

– Как себя чувствуешь?

– Ты хочешь услышать правду или ерунду наподобие той, что полно в паршивых фильмах?

– Что тебе нравится.

– Я сам себя проклинаю.

Сантана улыбнулся. На его напряженном лице улыбка получилась злой, как у самой смерти.

Йоук отвел глаза и сосредоточенно принялся извлекать осколок из раны над глазом.

– Почему ты разрешил мне отправиться с вами? – вынув, наконец, осколок, спросил он.

– Томас и Иезус хотели убить тебя еще в Майами. Ты был обречен. Даже будучи просто журналистом, ты мог проговориться, и довольно скоро. Я не люблю убивать без надобности. Поэтому мы и взяли тебя.

– Ну у вас и компашка. И что бы вы делали, если бы чуть раньше столкнулись с Береговой охраной США? Уже после того, как взяли на борт оружие?

– Наверное, удирали бы.

– Блин! Вы бы стреляли.

– Думай, что хочешь.

– И если бы мы остались живы в той стычке, вы бы убили меня.

Сантана пожал плечами.

– Слишком много времени, сил и денег ушло на то, чтобы получить это оружие. Трое отдали за это свои жизни. Нам позарез нужны эти ракеты для борьбы с фиделистами. Мы многое на это поставили. Много жизней. И тут появляешься ты и t суешь свой нос не в свое дело. Тебе нужно было бесплатно пробраться на революцию, будто антикастровская революция – что-то вроде кубинского цирка, на который ты непредусмотрительно забыл купить билет. Ты хотел пробраться туда тайком!

Сантана фыркнул.

– Вы, американцы, всегда считали мир глухой деревней, где живут спокойные и благоразумные люди, хотя все происходящее в мире противоречит вашему мнению. Лишь бы все покупали воскресный выпуск "Пост", аккуратно прочитывали его, может, кто-то даже пришлет редактору вдумчивое правильное письмо, вот тогда все в порядке.

Гектор Сантана сделал глубокий вдох и шумно выдохнул.

– Приятно провести время, – бросил он через плечо, хлопнув дверью.

Джек Йоук, не отрываясь, смотрел на свое отражение в зеркале. Кровь по-прежнему сочилась из нескольких самых глубоких порезов.

* * *

Когда рассвело, катер мягко скользил по мелководью бухты, укрытой небольшим островом. Остатки платформы для рыбной ловли над мостиком непонятно как держались. В сером предутреннем свете задняя часть мостика выглядела не лучше, чем час назад, осколки плексигласа чернели обугленными краями.

Сантана направил катер в разрыв береговой линии, за которым оказался заливчик, скрытый рядом деревьев. Полдюжины человек поднялись на борт и стали выносить ПТУРы. Ящики защитного цвета с надписью "Армия США" они передавали через поручни и носили к грузовику, едва различимому среди зелени.

Закончив работу, люди уселись в грузовик и уехали. С ними поехали все остальные с катера, кроме Сантаны. Он остался стоять на мостике рядом с Йоуком.

– Вот и все, – сказал он.

– И что теперь?

– Если у тебя нет настроения искупаться, предлагаю сойти на берег. И возьми свои вещи. Да, захвати на берег мою сумку. И вот это, – Сантана вытащил из-за пояса свой револьвер и бросил его журналисту, который едва успел его подхватить.

Пока Йоук стоял на песке, пытаясь привыкнуть к отсутствию качки, Сантана ввел катер в бухту и заглушил двигатель в нескольких сотнях ярдов от берега. Затем прошел на нос и бросил за борт якорь.

На катере он провозился минут десять – пятнадцать. Все это время Йоук сидел на своей сумке и наблюдал за ним. После дня и двух ночей постоянного шума двигателя тишина казалась непривычной. Йоук слышал пение птиц и плеск воды, бившейся о берег, – только и всего. Ни стука двигателя, ни рева реактивных самолетов над головой, ни приглушенной болтовни по радио или телевизору. Только свист птиц и вода.

С револьвером в руке, он чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Йоук осмотрел его. "Смит-Вессон".38. Не новый, и не сказать, что в хорошем состоянии. В местах, где сошло покрытие, виднелся металл. Но Джека поразил его вес. Револьвер весил гораздо больше, чем он ожидал. Йоук мало разбирался в оружии, пользовался им лишь несколько раз. Заглянув спереди в барабан, он увидел там пули. Маленькие блестящие пилюли, несущие мгновенную смерть. Чудовищно. Все, что ему не нравилось в мире и в людях, сейчас находилось здесь, в его руке. Он осторожно положил револьвер на футляр компьютера и вытер руки о песок. Сантана спрыгнул с катера в воду и поплыл. Солнце уже взошло, и вода окрасилась в бледный песочно-голубой цвет. Он плыл мощно, не прилагая особых усилий.

Он уже стоял рядом с Йоуком и снимал с себя мокрую одежду, когда до них донесся глухой хлопок, и остатки площадки для рыбной ловли медленно повалились в воду. Через десять секунд раздался взрыв, более мощный, но какой-то странно приглушенный.

Сантана разделся догола и открыл свою сумку. Облачившись в нижнее белье и брюки, он снова взглянул на катер, который уже заметно погрузился в воду носовой частью и продолжал крениться.

– Глубоко там?

– Футов шестьдесят или семьдесят, наверное. Там как раз фарватер.

– Вода ведь прозрачная, его будет видно сверху.

– Несколько дней никто не будет его искать. А там уже не важно. Мы будем уже в Гаване.

– Или откинем копыта, – добавил Джек.

– У тебя хорошая интуиция. Надо отметить твою способность схватывать ситуацию на лету.

– Пошел ты...

Передняя часть палубы уже полностью ушла под воду. Сантана поднялся и стряхнул пыль с брюк. Револьвер он заткнул за пояс и прикрыл его сверху полами рубашки.

– Пошли, – сказал он, закинув свою сумку на плечо, и двинулся в путь. Йоук поспешно подхватил свои пожитки.

Ярдов через сто, поднявшись на пригорок, Йоук остановился и посмотрел назад на бухту. В этот момент вода сомкнулась над мостиком катера. Гектор Сантана шел без остановки. Он больше не оглянулся.

– "В компании с Кортесом", – бормотал на ходу Йоук, то и дело сбиваясь с дыхания. Он передвинул ремень от футляра с компьютером, чтобы не так резал плечо, и подхватил свою сумку. – Или, пожалуй, "Путешествуя по Кубе" Джека Йоука – репортера-аса и идиота мирового класса.

Они шли уже час. Йоук умирал от жажды и сообщил об этом Сантане. Тот не проронил ни слова.

Они шли по грязной дороге, пролегавшей через поле сахарного тростника. Зеленый тростник едва достигал колен и шевелился от слабого ветерка. Далеко на юге, в том направлении, куда они шли, Йоук увидел облака, клубившиеся над холмами или невысокими горами.

– Это Куба? – спросил он. Сантана молчал.

Они миновали несколько пустых хижин. По двору одной из них бродила тощая древняя курица. Ни одной живой души, кроме нее, в округе не было видно.

– Где все? – спросил Джек. – Может, нам стоит поискать воду, а? Готов спорить, у них здесь должен быть колодец или что-то в этом роде. – Сантана молча продолжал идти.

– Видно, что-то не так в этом предложении, Джек, – нарочито громко, чтобы услышал кубинец, заговорил с собой Йоук.

– Эй, Гектор, – спустя пять минут, снова попытался начать разговор Йоук. – Ты не хочешь сказать мне, куда мы идем? Если мы собираемся топать пешком до самой Гаваны, тогда мне, может быть, стоит избавиться от своего груза. Как ты думаешь?

Когда и на этот раз Сантана снова промолчал, Йоук приблизился к нему и заорал прямо в ухо.

– Эй, хрен собачий!

– Тебе не приходило в голову, – терпеливо начал Сантана, – что если нас остановят кубинцы, то чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Для тебя, для меня, для всех.

Они шли еще примерно час. Вдалеке показалась небольшая группа строений, и Сантана направился к ним. Он вошел во двор, а Йоуку сделал знак, чтобы тот подождал снаружи. Затем подошел к веранде и заглянул в окно.

– Мария? Карлос?

Сантана вошел внутрь. Йоук сел на сумку, снял башмаки и помассировал ноги. Подошла тощая курица и уставилась на него одним глазом. Неужели на Кубе все куры такие тощие?

Позади дома под навесом ржавел старый автомобиль, весь заросший травой. Йоук подошел, чтобы осмотреть его, и тут же услышал невнятные звуки испанской речи, доносившиеся из окна. Древний "шевроле-седан". Лет сорока. Невозможно даже определить его первоначальный цвет. Заднее стекло отсутствовало. На заднем сиденье, видимо, вырос не один куриный выводок.

Зато теперь его не мучила морская болезнь. Это уже кое-что. Он готов был съесть одну из этих тощих кур даже в сыром виде. Наблюдая за курицей, он пытался прикинуть, сможет ли ее поймать. Но тут из дома появился Сантана в сопровождении молодой женщины. Женщина остановилась возле Йоука, а Сантана сел в машину и запустил двигатель.

На удивление, из-под машины вырвалось облачко сизого дыма, и мотор завелся. Сантана сдал назад и выехал во двор. Женщина открыла заднюю дверцу и выгребла на землю куриный помет вперемешку с соломой. Сантана выбрался из машины, оставив двигатель включенным.

– Вот так. Это наш транспорт до Гаваны.

– Ты что, издеваешься надо мной?

– Клади свое барахло в багажник.

– Могу я немного попить?

– В доме. Еды у них нет, поэтому не спрашивай.

Женщина провела его внутрь. В кресле-качалке сидела старуха. Она кивнула ему. Женщина набрала из бадьи, что стояла на кухне, стакан воды. Он тут же осушил его, и она налила ему еще.

– Вы говорите по-английски?

– Немного.

– Как вас зовут?

– Мария.

– Вы знаете Сантану?

– Кого?

Йоук кивнул головой в сторону двора.

– Сантану.

– А, Пабло. – Она улыбнулась. – Он мой брат.

– Спасибо. Gracias^[29]. – Йоук протянул ей пустой стакан.

– De nada^[30].

Сантана ждал в машине. Йоук обошел вокруг и открыл переднюю дверцу.

– Садись сзади, – сказал ему Сантана. – Мария поедет с нами.

Йоук, стряхнул, как мог, пыль с заднего сиденья и сел. Вонь куриного помета не будет так досаждать, если ехать быстро и с открытыми окнами. Мария вышла из дома, неся в руках четыре пластиковые бутылки с водой. Положив их в багажник, она уселась рядом с братом.

Когда они выезжали со двора, Йоук услышал, как скрежещет трансмиссия или дифференциал. А может, и то, и другое.

– Эта штука никогда не дотянет до Гаваны.

– Все-таки быстрее, чем на своих двоих.

Проехав примерно милю, они выбрались на асфальтированную дорогу в две полосы, которая вела с востока на запад. Первые несколько часов машина продвигалась неплохо – они ехали со скоростью двадцать пять – тридцать миль в час, прикинул Йоук. Стрелка стояла мертво. Несколько машин на дороге тоже направлялись на запад. Грузовики для перевозки сахарного тростника были набиты людьми. Старые колымаги, от которых остались одни только рамы. Иногда встречались кучки людей, двигавшихся вдоль дороги в том же направлении. Яркое солнце освещало поля сахарного тростника, простиравшиеся до самого горизонта на север и на юг от дороги. То там, то здесь виднелись пустые хижины – в них не осталось ни курицы, ни поросенка. Через два часа они въехали в город. Это был настоящий город, с улицами и толпами людей на них. Потребовался час, чтобы пробраться сквозь заторы. Сантана высунулся из окна и крикнул, обращаясь к людям, стоявшим в дверях и слушавшим радио, – Que pasa?^[31]

– Тюрьмы открыли, – наконец, сообщил Сантана Йоуку. – Охрана отказалась стрелять в людей, которые освобождали заключенных.

На западной окраине города дорога оказалась забитой шедшими людьми: мужчинами, женщинами, детьми, стариками, калеками. Поток людей, двигавшихся на запад, уплотнялся с каждым перекрестком дорог, с каждой деревней.

"Шевроле" шел чуть быстрее, чем люди, которые неохотно расступались перед ним, давая дорогу, и снова смыкались сзади, как вода в кильватере корабля. Радиатор закипел около полудня.

Все трое выбрались из машины и уселись позади нее, спрятавшись в узкой полоске тени, а поток людей все тек мимо них. Кое-кто нес кур или уток, связанных за ноги. Иногда проходил кто-нибудь с поросенком на плечах.

Йоук утерся полой рубашки и помочился прямо у дороги. Остальные поступали так же. Никакого стеснения – просто больше негде. Он стоял спиной к дороге, смотрел на тростниковые поля, простиравшиеся на многие мили вокруг и вдыхал сладковатый запах краснозема.

Проехал армейский грузовик, тоже на запад. Помимо военных, плотно сидевших в кузове, в нем было немало гражданских, домашней птицы, детей – кого угодно. Йоуку пришла в голову мысль, что грузовик, медленно пробирающийся через людское море, напоминает Ноев Ковчег. В кузове он увидел козла, над головами людей торчали стволы винтовок, за машиной клубились выхлопные газы и пыль.

Через несколько минут струя пара, бившая из натруженного двигателя "шевроле", поутихла. Они долили в радиатор воды из бутылок, взятых с собой, закрыли и закрепили крышку, затем Сантана уселся за руль и попробовал запустить двигатель. Тот неожиданно заработал. Йоук воздел к небу руки во благодарение Сантане и занял свое место сзади среди куриного помета.

К концу дня радиатор окончательно вышел из строя. Из-под капота вырывались клубы пара.

Они столкнули автомобиль с дороги в тростник и взяли с собой все, что можно было унести. Йоук не мог не взять компьютер. Зубную щетку и бритву он вынул из сумки и положил в карман. Деньги и паспорт уже лежали там. Сменил рубашку и носки. Остальное бросил.

Пока Йоук стоял у дороги и ждал остальных, появился еще один армейский грузовик. На левом переднем крыле лицом вперед сидела молодая смуглая женщина в расстегнутой блузке и кормила грудью ребенка, ее длинные темные волосы развевались на ветру. Все свое внимание она сосредоточила на ребенке. В лучах вечернего солнца она казалась облитой золотом. Йоук застыл, будто пригвожденный к месту видением мадонны, пока грузовик не скрылся вдали.

Его спутники уже двигались вместе с толпой на запад. Джек ослабил ремешок компьютера и пристроился следом.

В сумерках, когда закат еще догорал на горизонте, они вышли к сожженному бронетранспортеру советского производства, стоявшему примерно в пятидесяти футах от дороги, в дренажной канаве. Йоук подошел взглянуть.

Ракета пробила аккуратную дыру в боковой броне, а взрыв и пламя довершили остальное. Повсюду валялись обожженные, изувеченные тела – всего около дюжины. Несколько относительно нетронутых тел лежало на краю канавы. В них стреляли сзади. В спине у каждого было по маленькому аккуратному отверстию. Очень по-военному. Тела начали вздуваться. Одежда на трупах натянулась, словно барабан.

Один из них выглядел очень молодо, совсем еще мальчишка. Мухи роились у его рта, глаз и ушей. Порыв ветра донес до Йоука зловоние.

Он отшатнулся от канавы, и его вырвало. Сантана и Мария ждали его. В сгущающихся сумерках они снова влились в человеческую реку, устремившуюся на запад. К девяти часам вечера они, наконец, добрались до пригородов Гаваны.

Улицы были полны народу. Повсюду люди. Воду еще можно было раздобыть, но с едой возникали проблемы. Кто имел с собой домашнюю птицу или смог найти трупы павших животных, разводили костры из всего, что могло гореть, и жарили их. Дым вился по улицам и между зданиями: тени, которые он отбрасывал в мерцающем свете уличных фонарей, дико плясали над толпой. Попадалось много пьяных, они кричали, пели и смеялись.

Государственные склады разграбили еще раньше, днем, как удалось узнать Сантане, но продукты уже растащили и съели. Manаnа^[32] янки пришлют еще. Слухи об этом распространялись повсюду, а пока голодные дети громко плакали.

Кастро задержан Революционным комитетом, об этом из каждого окна сообщало включенное на полную мощность радио. Завтра утром Фидель, его брат и высокие правительственные чиновники будут расстреляны на Площади Революции! Viva Cuba! Cuba libre!^[33]

Люди спали прямо на улицах. Целыми семьями. Толпа огибала их и текла дальше, к центру города и правительственным учреждениям, расположенным вокруг Площади Революции. Йоук шел за Гектором Сантаной и его сестрой.

Американец смертельно устал. Бесконечная ходьба, недосыпание и недоедание сыграли свою роль. Он готов был упасть на первый попавшийся свободный участок тротуара и уснуть навсегда. Однако через силу он тащился в толпе следом за Сантаной через дым, шум и огни.

Когда они добрались до площади, Йоук остановился, разинув рот. Она занимала огромное пространство в несколько акров и вся была запружена людьми. Яблоку негде было упасть. Люди стояли плечом к плечу, Йоук никогда не видел столько народу в одном месте. Толпа дышала и беспрестанно гудела на тысячи голосов. Пока он стоял, застыв в благоговении, толпа начала скандировать: "Ку-ба, Ку-ба, Ку-ба". Снова и снова, все громче и громче с каждой новой сотней голосов, подхватывавшей эти слова. Казалось, от низкого глухого рева толпы здания начали раскачиваться.

Тут Йоук понял, что потерял Сантану. Ему теперь было уже все равно. Он должен поспать.

Йоук повернулся и пошел в обратном направлении. Через несколько кварталов он нашел аллею, заполненную спящими людьми. Кое-как пробравшись среди спящих, он отыскал свободное место и улегся. Здесь, в двух кварталах от площади, крики слышались не так громко, но все же достаточно отчетливо. Рефрен "Ку-ба, Ку-ба" бесконечно повторялся, словно религиозное песнопение. С мыслями о мертвых солдатах и мадонне на армейском грузовике Джек Йоук под незатихающие крики толпы провалился в сон.

* * *

На следующее утро, около десяти часов они расстреляли Кастро. Его убили первым. Диктатора вывели на трибуну, с которой он в течение тридцати одного года обращался с длинными зажигательными речами к своим соотечественникам. Позади него выстроили всех его помощников со связанными впереди руками.

Йоук слушал, как кто-то зачитывал обвинение через микрофон, который разносил голос по всей площади. Йоук не многое понял, да это и не имело значения. Он начал расталкивать толпу локтями, продираясь вперед, чтобы пробраться поближе.

Из толпы выбрали десять мужчин и женщин и провели их на помост. Кастро подвели к стене и повернули лицом к добровольцам, построенным в линию. Солдаты, стоявшие позади них, отдали им свои карабины.

Еще не смолк голос оратора, как раздались три или четыре выстрела. Кастро упал.

Ему помогли подняться на ноги. Оратор замолчал.

Кто-то подал команду, и все десять ружей выстрелили вразнобой.

Диктатор упал навзничь и замер.

Солдаты забрали свои карабины, а членов расстрельной команды отправили обратно в толпу. Люди рванулись вперед, но желающих оказалось слишком много. Снова отобрали десятерых, а остальных силой оттеснили назад. Вывели трех сподвижников диктатора и поставили их возле его тела. Шквал огня смел всех троих.

Эта сцена повторялась еще четыре раза. Затем появился человек с пистолетом и каждому из лежавших выстрелил в голову. После первых шести выстрелов он остановился и перезарядил пистолет. Затем еще шесть. И потом еще четыре.

Viva Cuba! Viva Cuba! Viva Cuba!

Впервые после начала этой драмы американский журналист оторвал свой взгляд от помоста и посмотрел на лица окружавших его людей. Они плакали. Мужчины, женщины, дети – на каждом лице виднелись слезы. Джек Йоук не мог понять, оплакивают ли они то, что потеряли, или это следы счастья.

* * *

В тот же день около двух часов пополудни, находясь примерно в миле от площади, он проходил мимо фасада большого фешенебельного отеля, построенного явно еще в прежние времена, до Фиделя, когда услышал, как кто-то окликнул его по имени.

– Джек Йоук! Эй, Джек! Подними глаза!

Он взглянул вверх. На балконе третьего этажа, отчаянно жестикулируя, стоял Оттмар Мергенталер.

– Господи Иисусе, Джек! Где тебя черти носили?

Глава 13

На третий час своего первого дня в качестве младшего – самого младшего – прохвоста в составе Объединенного штаба КНШ лейтенант Тоуд Таркингтон подумывал о том, что, возможно, капитан Графтон был прав. Пожалуй, стоило попросить о сокращении своего пребывания на берегу и о возвращении в море. Сидя за чужим столом в стандартном бункере без окон внутри Пентагона, Тоуд осваивал огромный свод правил и инструкций в твердом переплете, который следовало тщательно изучить, навечно запечатлев в своем сером веществе. Он исподтишка оглядел большой кабинет в поисках еще хоть одного такого же бедолаги.

Ему предстояло носить кофе и сшивать бумаги. Он спинным мозгом чувствовал это. По слухам, здесь хватало других подобных невольников, хотя живьем он еще ни одного не видел.

За соседним столом сидела женщина в чине лейтенант-коммандора^[34] и наблюдала за ним. О-хо-хо! Он перевернул страницу, которую штудировал уже минут пять, и прочел название очередной директивы. Что-то о форме одежды, блестящих ботинках и прочем. Он сделал отметку, как требовалось, украдкой бросил взгляд на лейтенанта-коммандора – она по-прежнему наблюдала – и притворился, что занят чтением.

Не поворачивая головы, он посмотрел на часы. Десять тридцать две. О Боже! К ланчу он умрет от скуки. Если бы его сердце остановилось прямо сейчас, он бы не упал, а так и остался бы сидеть, как замороженный, глядя на эту страницу, до тех пор, пока на нем не истлеет форма или они не решат заменить эти столы на новые. Может, другие, что сидят за остальными двадцатью семью столами, уже умерли, и никто об этом не знает. Может, нужно взять зеркало и проверить, есть ли у них признаки дыхания или нет. Может, – тут тихо зазвонил телефон. Его первый звонок!

Он схватил трубку и чуть не уронил аппарат на пол.

– Лейтенант Таркингтон, сэр.

– Это Роберт Таркингтон? – раздался женский голос.

– Да, это я.

– Мистер Таркингтон, это сестра Хильда Хэмхокер, Центр заразных болезней. – Он оглянулся, не подслушивает ли кто-нибудь. По крайней мере, не видно.

– Да.

– Я звоню узнать, знакома ли вам женщина по имени Рита Моравиа?

– Дайте подумать. Рита Моравиа... Низенькая, коренастая женщина с татуировкой морской пехоты и с большой бородавкой на кончике носа? Действительно, я знаю ее, да.

– Я имею в виду, знали ли вы ее. В библейском смысле, мистер Таркингтон. Вы понимаете, она наш клиент и вас назвала как интимного партнера.

Лейтенант-коммандор была вся внимание, наблюдая за ним из-под опущенной пряди волос.

– Я полагаю, этот список партнеров достаточно короток.

– О, нет. До трагичного длинный, мистер Таркингтон. Очень объемистый. Как телефонный справочник Манхэттена. Мы уже три месяца всех обзваниваем и добрались только до буквы "Т".

– Да, я знавал ее, сестра Хэмхокер.

– Не хотите ли познать ее снова, мистер Таркингтон?

– Пожалуй, да. Именно сейчас было бы в самый раз. Прямо здесь, на моем пустом столе, на глазах у всех. Но видите ли, этой родной маленькой и больной коротышки здесь нет. Нет!

– О, мой бедный, бедный Рогатый Тоуд. Ведь это же так плохо, правда же?

– Да, Рита, это очень плохо. Ты когда-нибудь появишься дома?

– На Рождество целую неделю не будет испытаний, милый. Я прилечу в Национальный рейсом "Юнайтид эйрлайнз". – Она назвала номер рейса и время. – Встретишь меня, ладно?

– Я не удержусь познать тебя снова на автостоянке.

– Если на заднем сиденье, то я согласна.

– Хорошо, на заднем сиденье.

– Заметано, Тоуд. Пока.

– Пока, детка. – Он положил трубку и глубоко вздохнул.

Лейтенант-коммандор подняла бровь и убрала упавшую прядь волос на место. После чего все внимание сосредоточила на документе, лежавшем перед ней на столе.

Тоуд сделал еще один глубокий вдох, медленно выдохнул и возобновил изучение книги из серии "прочти и распишись". Спустя десять минут он обнаружил инструкцию, которая привела его в уныние. "Персонал должен иметь в виду, – гласил документ слишком официально и формально, на его взгляд, – что секретная информация не подлежит обсуждению по открытому телефону. (Многочисленные ссылки.) Для обеспечения надлежащего выполнения этой инструкции все телефоны на территории штаба периодически прослушиваются по мере включения, а разговоры записываются на пленку группой обеспечения безопасности связи".

– Опять вляпался, Тоуд-урод, – пробормотал он.

Плохое настроение снова возвратилось к нему, грозя превратиться во вселенскую тоску, но тут в комнату вошел капитан Джейк Графтон, быстро огляделся и направился к Тоуду. Тоуд вскочил и отодвинул стул, когда капитан подошел к нему. Оба офицера были одеты в обычную голубую форму. Однако Тоуд с сожалением отметил, что два золотых галуна на обшлагах рукавов его кителя выглядели не так выигрышно, как четыре на кителе капитана.

– Ради всего святого, садись. Если ты будешь подскакивать каждый раз при виде старшего офицера, башмаки стопчешь.

– Да, сэр. – Тоуд снова уселся на стул.

– Как дела?

– Почти закончил эту "прочти-и-распишись" книжку. – Тоуд вздохнул. – Чем ты здесь занимаешься?

– Точно не знаю. Все меняется каждую неделю. Сейчас по информации из ФБР и ДЕА анализирую операции против наркодельцов. Что могут военные сделать в помощь им и сколько это будет стоить. Вот такие вещи. Приходится торчать.

– Звучит сексуально.

– Пока да. Хотя не имеет никакого отношения к подготовке войск и экипажей или поддержанию боеготовности.

– Но все же волнительно, а?

Джейк Графтон бросил на Таркингтона скептический взгляд.

– Зато мы, пентапарни, – подтянулся Тоуд, – готовы спланировать будущее человечества, вместе с тысячами таких же убежденных и талантливых в КНШ. Меня дрожь пробирает.

– Пентапарни?

– Я только что придумал. Нравится?

Лицо лейтенанта осветилось невинной улыбкой, обнажившей два ряда великолепных зубов, а на щеках появились ямочки. От уголков глаз веером разбежались морщинки.

Капитан улыбнулся в ответ. Он знал Таркингтона уже несколько лет. Одним из его самых замечательных качеств была легкость в общении. Такая черта, а капитан это хорошо знал, редко встречалась у кадровых офицеров, которые рано узнавали, что в их жизни буквально все имело важное значение. В мирное время, когда среди военных существует огромная конкуренция, получение более высокого звания среди себе равных зависит от таких мелочей, как прическа, поведение в обществе, аккуратный почерк. Нечеткая подпись могла повлиять на аттестацию, которая в этом случае окажется чуть хуже, чем требуется, и новое назначение достанется кому-либо другому, а продвижение по службе не станет реальностью... В последнее время в ВМС приобрел популярность акроним, который как нельзя лучше, по мнению Джейка, выражал всю порочность системы: WETSU – we eat this shit up^[35]. Капитан одного линкора, Джейк его хорошо знал, взял даже этот акроним в качестве корабельного девиза.

Похоже, что Тоуд Таркингтон не знает об этой мышиной возне, происходящей вокруг. В один прекрасный день до него, возможно, дойдет, что он тоже один из этих грызунов в куче зерна. Джейк горячо желал, чтобы это произошло попозже.

– Итак, что я должен делать, чтобы расстроить планы сил зла? – спросил Тоуд.

– Официально – ты один из тридцати младших офицеров. По крайней мере, пока ты будешь помощником в моей команде.

– Лестно слышать! – брови Тоуда дрогнули. – Я начну писать для тебя меморандумы, а ты будешь заряжать их в КНШ: "Принять" или "Отказать"! Не волнуйся, я сделаю все дипломатично, округлю, смягчу и смажу. А потом меморандумы для ФБР и ДЕА. Мы...

– Мы начинаем утром в семь тридцать, – сказал Джейк, поднимаясь со стула. Он снова огляделся вокруг. – Как тебе нравится здесь?

– Такое разнообразие формы, похоже на профсоюзное собрание в автопарке. – Тоуд понизил голос. – Тебе не кажется, что ребята из ВВС выглядят, как водители междугородных из "Грейхаунда"?

– Я дам тебе тот же совет, Таркингтон, что дал мне отец, когда посадил меня в автобус и отправил служить. Держи рот на замке, а душу нараспашку, и все будет в порядке. – И Графтон ушел. Тоуд улыбнулся и откинулся на спинку стула.

– Я не могла не услышать ваше бестактное замечание, лейтенант, – обратилась к нему сидевшая за столом справа лейтенант-коммандор.

Тоуд повернулся к ней. Лейтенант-коммандор напомнила ему учительницу в третьем классе – та застала его, когда он плевался бумажными шариками, у нее был такой же вид.

– Простите, мэм.

– Наши коллеги из ВВС очень гордятся своей формой.

– Да, мэм. Я не хотел никого обидеть.

– Кто этот капитан?

– Капитан Графтон, мэм.

– Он вел себя с вами очень неформально, лейтенант. – Она произносила "лейтенант" так, будто это был нижний чин в Гватемальской Национальной гвардии. – Здесь, в Объединенном штабе, принято вести себя более достойно.

– Конечно. – Тоуд попробовал изобразить улыбку.

– Это высшая военная организация.

– Я постараюсь запомнить, – уверил ее Тоуд и прошествовал в сторону мужского туалета.

* * *

Генри Чарон остановил машину перед заброшенной фермой и заглушил двигатель. Опустив стекло, он сидел и смотрел на запущенное поле и голые деревья за ним.

Унылое серое небо, казалось, повисло на верхушках деревьев. Хрусткий воздух предвещал снег.

Он проехал четыре мили по грунтовой дороге, вернее, просто по колее, которая вела через лес. Глубину луж, прежде чем проехать, проверял палкой. Следы колес, по крайней мере, месячной давности, остались от машин охотников. Более свежих он не обнаружил. Он выбрал эту неезженную дорогу после того, как осмотрел три другие.

Теперь он находился в глубине Национального парка Мононгахила, в четырех часах езды на запад от Вашингтона, в горах Западной Виргинии. Генри Чарон сделал глубокий-глубокий вдох и улыбнулся. Великолепно.

Надев пальто и шляпу, он запер автомобиль, а затем направился вдоль дороги в ту сторону, откуда приехал. По пути осмотрел остатки одичавших яблонь и кустарник, покрывавший участок в пару акров. Когда-то все это называлось садом.

Пройдя примерно милю, он сошел с дороги и начал взбираться по склону. Двигался он медленно, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Словно тень среди серых деревьев, он размеренно поднялся на холм, а затем направился вдоль его вершины, оставив заброшенную ферму внизу слева. Он собирался обогнуть ферму, чтобы убедиться, что здесь никого нет. Если бы кто-то был, он сразу обнаружил бы признаки присутствия людей.

На ходу Чарон разглядывал деревья, отмечая объеденные оленями и побитые дробью места, пытаясь прикинуть их возраст. Впервые оказавшись в лесу на востоке США, он с удовольствием обнаружил, что и здесь ему все знакомо. Он определил, где бурундуки лущили свои желуди, и несколько минут они с белкой наблюдали друг за другом. Осмотрел нору сурка и пальцем провел по бороздам на молодом дереве, о которое самец оленя терся по осени своими рогами, сдирая бархатистый налет. Услышав барабанную дробь дятла, сделал крюк ярдов в сто, чтобы взглянуть на него.

Еще в четвертом классе ему попалась в школьной библиотеке биография Дэниэла Буна. Книга увлекла его и, как он теперь понял, изменила его жизнь.

Годы, проведенные Буном в одиночестве в лесу Кентукки, где он охотился на диких зверей, добывая мясо и шкуры, уходя от преследования индейцев, казались молодому Генри Чарону наполненными самыми увлекательными приключениями. И вот он оказался в таком лесу, который Бун хорошо знал. Конечно, это не девственный лес двести пятьдесят лет назад, но все же...

Он все еще размышлял о Буне и об охоте, когда на глаза ему попалась олениха. Она стояла к нему задом и спокойно паслась. Он замер. Что-то, пожалуй, инстинкт, заставило ее повернуть голову, ее уши тихо подрагивали – она прислушивалась к необычным звукам.

Чарон не двигался. Олениха, готовая к бегству, застыла в тревоге, поэтому Чарон стоял, не шелохнувшись, и даже затаил дыхание.

Олениха принюхивалась, но легкий ветерок дул с северо-запада, унося запах пришельца в сторону. Наконец, успокоившись, она снова стала щипать траву.

Медленно, очень медленно он подошел ближе, замирая каждый раз, когда поворот головы оленихи позволял ей заметить его движение боковым зрением.

До оленихи оставалось футов двадцать пять, когда она, наконец, увидела его. Она вздрогнула и замерла в напряжении, повернув в его сторону уши и ловя каждый звук. Чарон стоял неподвижно. Тогда она успокоилась и пошла в его сторону, не сводя с него глаз и настороженно прядая ушами.

Пораженный, он пошевелил рукой.

Олениха остановилась, затем осторожно двинулась дальше.

Кто-то приручил ее, подумал он. Она приручена!

Олениха приблизилась и обнюхала его руки. Он подставил ей ладони, а затем почесал ей голову между ушей.

Шерсть у нее на ощупь оказалась густой и жесткой. Погладив ее еще раз, он заговорил. Ее уши тут же зашевелились, ловя звуки его слов.

Память должна быть крепкой. Она непуганая.

Это его слегка обеспокоило. Человек изменил естественный порядок в природе, и Генри Чарон знал, что эти перемены не к лучшему. Для собственной пользы оленихе следует избегать людей. Хотя он вовсе не имел намерений пугать ее. Он снова погладил ее и заговорил, будто она могла понять его. А потом молча смотрел, как она уходит.

Олениха остановилась и, оглянувшись в последний раз, скрылась между деревьями. Вскоре она совсем исчезла из виду. Через тридцать секунд он уже не слышал ее – ковер из листьев, укрывавший землю, поглотил звуки ее шагов.

Спустя час он возвратился к машине. Открыл багажник и вынул мишени, которые укрепил на стене дома.

Сначала пистолеты. Все калибра 9 миллиметров, он стрелял из них с обеих рук с расстояния в десять шагов. Все пистолеты автоматические, системы "Смит-Вессон". Из каждого он выпустил по целому магазину. У одного спуск требовал большего усилия по сравнению с остальными, и Чарон отложил его в сторону. Закончив, он аккуратно собрал стреляные гильзы. Если пропустит одну – не страшно, однако он не хотел оставлять здесь все сорок разбросанными по двору.

Прикрепив новую мишень, он взял три винтовки и отошел на пятьдесят ярдов.

Винтовки системы "винчестер", семидесятой модели, калибр 30-06, с тремя регулируемыми оптическими прицелами девятикратного увеличения. Из первой винтовки он выстрелил три раза, посмотрел в бинокль на мишень и отрегулировал прицел. На третий раз все три пули легли рядом, так что их можно было накрыть десятицентовой монетой. Стреляные гильзы Чарон аккуратно сложил в карман.

Повторив то же самое со второй и третьей винтовками, он отошел на сто ярдов. Сделал три выстрела, проверил мишень, выстрелил снова. В конечном итоге пули, выпущенные из каждой винтовки, образовали на мишени небольшие, размером с двадцатипятицентовую монету, группы отверстий, которые находились примерно в дюйме от центра мишени.

Это боеприпасы заводского производства.

Удовлетворенный результатами, он протер оружие, уложил каждую винтовку в мягкий футляр и спрятал их в багажник.

Наконец, он взял из багажника продолговатый предмет и отнес его вверх на холм. Затем вернулся к машине и отогнал ее назад по дороге за первый поворот. Забрал несколько старых газет, валявшихся на полу в салоне. Снял со стены дома мишени и прибавил их к газетам.

На противоположном склоне лощины среди деревьев заметно выдавался выступ скалы. Встав на скалу, он посмотрел в бинокль на предмет, оставленный им среди деревьев на другой стороне лощины. Больше трех сотен ярдов, пожалуй, решил он. Ближе к четыремстам.

Сложив в кучу мишени и скомканные газеты, он устроил из них небольшой костер. Туда же подбросил несколько палок и веток и относительно сухой сук. После этого возвратился на противоположную сторону лощины.

Оружие находилось в цилиндрическом футляре желтовато-защитного цвета. Прямо на нем крупными желтыми буквами была напечатана до смешного простая инструкция. Он сделал в точности, как написано. Трубу на правое плечо, открыть прицел, включить питание, перекрестье совместить на цели и дождаться звукового сигнала. Есть! Источник тепла обнаружен.

Чарон нажал на спуск. Вспышка – и ракета с ревом ушла вперед. Довольно шумно, но терпеть можно. Ракета пересекла лощину, оставляя за собой огненный след, и взорвалась над выступом скалы, примерно в том месте, где горел костер.

Уже с пустой трубой Чарон снова пересек лощину. Ракета прошла прямо через костер и взорвалась у подножия дерева. Осколки разлетелись в разные стороны. Кора на окружающих деревьях была содрана, а одно деревце толщиной в руку оказалось буквально иссечено. Ракета серьезно повредила дерево, возле которого взорвалась. Несомненно, оно вскоре должно засохнуть, да и все остальные тоже.

Удовлетворительно. Вполне удовлетворительно. Оставшиеся две ракеты должны сработать не хуже. Он разворошил костер, разбросав дымившиеся головешки, и присыпал это место землей.

Спустя пятнадцать минут Чарон завел машину. Стреляные гильзы и использованное пусковое устройство лежали в багажнике.

Он присмотрел место, где можно будет их зарыть, примерно в двух милях по пути отсюда. Было еще довольно светло.

С улыбкой вспоминая олениху, Генри включил передачу и развернул машину.

Глава 14

В тот вечер Харрисон Рональд Форд сидел за рулем старого "крайслера", принадлежавшего Мак-Нэлли. Чистое везенье, позже решил он. В девять вечера он забрал охранника у круглосуточного ларька, и вместе они поехали к старому складу Сэнитэри Бэйкери на Четвертой улице, что у железнодорожного пакгауза. Охранник в основном молчал – он никогда много не разговаривал. Лет двадцати пяти, назвался Тули.

Два нижних ряда окон в складе старой пекарни были заложены бетонными блоками. Окна верхних этажей зияли пустотой, открытые ветру и дождю. Высокий проволочный забор, окружавший владение, тянулся от самого тротуара на Четвертой улице до грязного переулка, проходившего вдоль северной стороны здания. За забором стояло около дюжины мусорных машин. Пока Форд громыхал воротами, из-за проволоки за ним следили два добермана.

Он въехал на стоянку с южной стороны и направился к единственной двери, забранной поверх металлической решеткой. Тули шел следом. На пустой стоянке находились еще две машины. Форд открыл дверь. Тули никогда не открывал дверей, предоставляя такую возможность водителям. Ему платили за крутой вид и за умение стрелять в нужный момент, и это все, что он намеревался делать.

Айк Рэндольф был уже там и, как обычно, следил за упаковкой и развесом товара.

Мак-Нэлли пользовался этим складом лишь третий день и в любой момент, когда ему взбредет в голову, мог перебраться в другое место. Однако все это вовсе не означало, что Фримэн бывал здесь или хотя бы в пределах мили от этого места. Для этого он держал Айка и других. Если бы копы нагрянули с рейдом, им досталась бы только мелкая рыбешка.

– О'кей, – сказал Айк и разложил на столе большую карту города. – Вот сегодняшний маршрут и вот куда нужно отвезти товар. Внимание. – Он показал маршрут, по которому Харрисону Рональду предстояло ехать. Тули и парень из машины сопровождения, стоя за его спиной, внимательно следили за движением его руки. Две доставки. Когда Айк закончил, Харрисон еще раз повторил маршрут, называя улицы и повороты, в подтверждение того, что запомнил их.

– Порядок.

Боевики из машины прикрытия говорили мало. Обоим чуть больше двадцати, в модной дорогой одежде, они выглядели так, как и должны были, подумал Харрисон, как должны выглядеть парни, связанные с наркотиками, у которых денег больше, чем они могут потратить. Именно такого впечатления они и добивались. Они вращались в замкнутом мире наркобизнеса, у них полно баксов и возможностей уберечь свою задницу – вот их статус. Сегодня, как обычно, эти два молодца выглядели круто – все при них.

Маленькая сладкая штучка тоже была здесь, и Харрисон Рональд пофлиртовал с ней для приличия. Она ему ответила тем же, а Тули наблюдал за всем этим со скучающим видом.

– Она наркоманка, приятель, – сказал ему Тули, когда они шли по пустому нижнему этажу к выходу. Харрисон нес товар в обычной хозяйственной сумке коричневого цвета. – Она употребляет слишком много того дерьма, с которым здесь работает, Фримэн держит ее на крючке.

– Тули, она что, не спит с тобой?

– Сунь ей, Зэт, и у тебя сразу отвалится. Тебе нечем будет даже пописать, только старая щетина на лобке и останется.

Стоявший у двери охранник протянул Тули и двум парням из машины сопровождения автоматические "браунинги" калибра девять миллиметров. Харрисон видел, как Тули вынул магазин, проверил и вставил его на место. Он взвел курок, оттянул назад затвор, так что стало видно патрон, затем осторожно снял пистолет со взвода и положил его в карман пальто. Остальные проделали то же самое – свой ежевечерний ритуал.

Теперь охранник протянул Тули "узи". Тули, осмотрев магазин, убедился, что он полон, затем, передернув затвор, загнал патрон в патронник и поставил на предохранитель. После этого взял предложенный охранником пакет для овощей и сунул туда автомат. Проверив свои "узи", парни из сопровождения спрятали их под пальто и направились к машине. Охранник наблюдал за ними через грязное стекло. Удовлетворившись, он снова открыл дверь и махнул Тули и Рональду.

Тули уселся сзади, а Рональд проскользнул за руль и положил товар под соседнее сиденье.

На улице двое пацанов лет десяти играли в баскетбол. Кольцо висело прямо на фонарном столбе у самого края тротуара. Они расступились, пропуская Харрисона. Он поехал на север по направлению к авеню Род-Айленд. Автомобиль сопровождения – темный "понтиак транс-ам" – следовал за ними на расстоянии четырех машин.

Форд посмотрел в зеркало заднего вида. Тули, вынув "узи", разглядывал его предохранитель.

– Убери эту гребаную штуковину, пока никто не заметил.

– Ты рули себе, мать твою.

– Слушай, целься куда-нибудь в другую сторону.

Тули улыбнулся. Его улыбку трудно было назвать хорошей. Он держал автомат, нацелив его прямо в середину спины Форда.

– Я сказал тебе, рули, мать твою так.

На Род-Айленд горел красный. В ожидании зеленого Форд снова взглянул в зеркало. Тули по-прежнему сидел, уставившись в затылок Форду и направив автомат ему в спину, его ладонь сжимала спусковой механизм.

– Здесь поверни направо, – сказал он.

– Разве ты не слышал, что сказал Айк?

– Небольшое изменение в плане. – Он ткнул Харрисона стволом автомата в шею. Загорелся зеленый.

– Давай, поворачивай направо.

Форд, не снимая ног с педалей тормоза и сцепления, сидел и смотрел в зеркало, пытаясь понять, что у Тули на уме.

– Делай, что велено, Зэт, или я вышибу твои говенные мозги через переднее стекло. – И Тули снова ударил его, на этот раз гораздо сильнее.

Форд крутанул руль и повернул направо.

– Теперь что?

– Делай, как я скажу.

– Фримэн убьет тебя. Медленно.

– Ты, что ли, ему скажешь, парень? Ты?

– Он узнает. Он всегда все узнает.

– Твой язык – это твоя проблема. У меня есть для него лекарство. Дальше на Тринадцатой улице повернешь налево. – Тули обернулся посмотреть, не отстал ли "транс-ам". Тот шел следом.

Когда они повернули за угол, Тули снова обернулся. В этот момент Рональд напрягся, быстро приподнялся и повернулся направо. Резко, ребром ладони он ударил Тули по горлу.

Громила всхлипнул и как бы подавился. Хватаясь руками за горло, он выронил "узи", и тот упал на пол. Харрисон медленно затормозил и мягко остановил "крайслер". Затем обернулся и еще раз уже со всей силы рубанул Тули ребром ладони по шее. Шейные позвонки хрустнули.

С треском пробив переднее и заднее стекла машины, пуля оставила два аккуратных отверстия с паутиной трещин вокруг них.

Харрисон Рональд одним движением вжал педали сцепления и газа в пол.

Мощный, двигатель взревел, шины взвизгнули, так что задние колеса задымились, и Форд едва удержал в руках руль.

Резко затормозив, он свернул за первый же угол и тут же, еще не завершив поворот, снова нажал на газ.

Машина послушно отреагировала с такой мощью, что Форд чуть было не свернул себе шею.

"Транс-ам" не отставал. Раздалось еще несколько выстрелов. Другая пуля ударила в стекло. На заднем сиденье Тули хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться, жилы на шее у него вздулись, как веревки, ноги судорожно дергались.

Форд снова повернул направо, а затем резко влево и пронесся по встречной полосе, все прибавляя скорость, стремясь добраться до северо-восточной оконечности Род-Айленд-авеню.

Запахло жареным. Двое из машины сопровождения должны были убить его. Если они этого не сделают, Фримэн Мак-Нэлли убьет их, это так же точно, как то, что завтра взойдет солнце.

Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят... он все давил на газ, объезжая попутные автомобили. Движок тянул, и шины держали хорошо. Но "Понтиак" шел сзади, неуклонно приближаясь.

Что делать? Думай. Вильнул влево, уходя от "фольксвагена", прямо на красный свет, неистово сигналя. Восемьдесят... Он сбросил газ, не решаясь ехать быстрее.

Копы, где же эти проклятые дорожные копы со своими радарами и квитанционными книжками?

На авеню Южная Дакота он успел проскочить на зеленый. Аминь. В последний момент он ударил по тормозам и свернул направо за угол, машина встала на два колеса.

Снова на газ. Объехать грузовик, теперь притормозить, там какой-то седан, немного подождать, снова чисто, теперь на правую полосу и опять прибавить обороты.

Они по-прежнему преследовали его. Вспышка справа. Очередная пуля пробила стекло, и он почувствовал, как еще несколько впились в корпус автомобиля.

На скорости около девяноста он мчался по разделительной линии, приближаясь к Блейденсберг-Роуд. Снова зеленый. Аллилуйя! Притормозив, он сбросил скорость до пятидесяти и через всю улицу стремительно повернул направо, направляясь к юго-западной оконечности Блейденсберга.

Теперь он ехал по центру города в сторону Капитолия, до него оставалось еще мили четыре. Там должно быть полно полицейских и туристов. Именно сейчас Харрисону больше всего в жизни хотелось увидеть полицейские мигалки.

Крутя руль, тормозя и объезжая попадающиеся по пути автомобили, он понял, что ему не уйти от преследования. Несмотря на возможности его автомобиля, головорезы в "транс-аме" имели большое преимущество. Харрисон прилагал все силы, чтобы не сбить пешеходов или мотоциклистов, а тем было до лампочки. Решив отколоться от Мак-Нэлли, они поставили на кон свои жизни. Если какая-нибудь старуха попытается перебежать дорогу – это ее дурное счастье.

Харрисон нажал на клаксон. Он вдавил акселератор в пол и со скоростью семьдесят пять миль в час проскочил перекресток Нью-Йорк-авеню на желтый свет. Фары "транс-ама" светили позади ярдах в пятидесяти. В зеркало он увидел, как на перекрестке какой-то автомобиль с пожилой парой выкатился прямо перед "транс-амом" и слегка не вписался. Левая половина переднего бампера "транс-ама" отвалилась, а человек за рулем той машины отчаянно пытался удержать ее на дороге. Темный "транс-ам" продолжал двигаться вперед.

Непрерывно сигналя и газуя, Харрисон несся прямо по разделительной полосе. Левой ногой он все время переключал свет с ближнего на дальний.

Ему не везло. Никак не везло. Снова желтый. Пока доедет, загорится красный.

Он замедлил ход. В зеркале заднего вида "транс-ам" увеличивался на глазах.

Еще несколько пуль угодили в "крайслер". Одна попала в приборную доску.

Он обнаружил просвет между машинами, пересекавшими улицу перед ним, и направил "крайслер" туда.

Теперь отпустить сцепление, и газу, педаль до полу, и прямо между ними. Он посмотрел в зеркало. Если повезет, "транс-ам" врежется или остановится, чтобы избежать столкновения.

Не повезло. "Понтиак" тоже проскочил и продолжал следовать за ним, правда, расстояние было еще слишком велико для стрельбы.

Теперь он оказался на Мэриленд-авеню, прямом, как стрела, бульваре, который вел к Капитолию. Освещенное правительственное здание вырастало впереди из-за деревьев.

Все четыре полосы были заняты. Харрисон Рональд пробирался по разделительному бордюру, царапавшему днище "крайслера" со скрежетом, который слышался даже сквозь шум двигателя. Что-то отвалилось. Глушитель и выхлопная труба. Проскочив три дорожных знака, ему пришлось свернуть с разделительной полосы, чтобы не врезаться в фонарный столб.

Когда "крайслер" объезжал очередной столб, колесо задело за бордюр, машину занесло и задней частью ударило о грузовик.

Двигатель продолжал работать. Заело рычаг передач, но он все-таки справился с ним и переключил в первое положение. Выкрутив руль, развернул машину на 180 градусов и газанул. Из окна тормозящего "транс-ама" высунулся один из парней и принялся поливать все вокруг свинцом.

Несколько автомобилей столкнулись, пытаясь убраться с дороги. Один проехал через стоянку и влетел в стеклянную витрину.

Впереди маячил парк, от которого берут начало все главные улицы. Харрисон Рональд повел машину напрямик. Если бы он этого не сделал, "транс-ам" получил бы больше шансов, чем он мог ему позволить.

Зацепив бордюр, передок оторвался, но задние колеса, ударившись о препятствие, вернули его в прежнее положение, причем с такой силой, что отскочивший передний бампер пробороздил по бетону, рассыпав фонтаны огненных брызг.

К счастью, в этот декабрьский вечер парк оказался пуст. Форд резко затормозил, обогнул статую в центре и снова увеличил скорость. Здание Капитолия возвышалось прямо перед ним.

Передние колеса сильно вибрировали, и ему приходилось крепко сжимать руль, чтобы держать машину.

Правый поворот с заносом на скорости шестьдесят или семьдесят, а теперь на запад – на авеню Конституции. Проклятье, где же копы?

Сквозь дикий рев двигателя он не услышал, а скорее почувствовал вой сирены. "Транс-ам" снова приближался. Торговые ряды! Он поедет прямо через торговые ряды, и тогда все их увидят. Пока Форд размышлял, очередная партия пуль прошила машину.

Что-то обожгло ему ухо. Он резко повернул руль вправо. Машину занесло и она вышла из-под контроля. Ее потащило через всю улицу, ударяя о припаркованные автомобили. Но все-таки он удержался и продолжил путь на север по Первой улице.

Проклятый "понтиак" не отставал.

Форд повернул налево и выехал на улицу Д. Ага! Впереди слева находилось здание Министерства труда, а там съезд, который вел на шоссе И-395. Если бы ему удалось свернуть туда и выбраться на шоссе!

Из-за угла выкатился полуприцеп и занял всю улицу. Форд ударил по тормозам. Машину снова занесло. К черту тормоза! Направо мимо грузовика через парковку, потом резко вправо, пару кварталов вниз, налево и добавить газу.

"Понтиак" настигал. Неужели им мало? Сирена случайно не стала ближе?

Впереди показалась аллея, проходившая вдоль южной стороны Музея изобразительных искусств. Он устремился туда.

И тут автобус.

Огромный автобус, который ехал справа налево. Форд резко затормозил. Следом шел второй. Нужно найти просвет. Вперед!

Позади он услышал скрежет тормозов, а затем грохот и лязг столкновения.

Харрисон Рональд с силой надавил на педаль тормоза. Объехав пару пьянчуг и несколько мусорных баков, он повернул налево на Девятую улицу и влился в уличный поток.

Тули на заднем сиденье выглядел совсем-совсем мертвым. Губы вздулись, язык вспух и вывалился изо рта. Глаза вылезли из орбит и смотрели в никуда.

Во время погони пара пакетов с кокаином разорвалась и белый порошок рассыпался по всему полу. Харрисон Рональд достал носовой платок, вытер рычаг передач, переключатель света, приборную доску, зеркало и руль. Господи, его отпечатки везде.

Спокойно...

Обогнув несколько зданий, он въехал на свободное место у бордюра. Вытер ручку двери и еще раз протер руль. Затем выключил зажигание и вылез из машины. Сунув ключи в карман, он потратил еще несколько секунд на то, чтобы протереть ручку двери снаружи, и двинулся прочь. Уже на тротуаре снял ключи от машины с кольца, на котором был и ключ от квартиры. Протерев, бросил их в первый попавшийся мусорный бак.

Миновав три квартала, он нашел исправный телефон-автомат. Набрал 911 и сообщил об угоне машины. Когда диспетчер попросил его назвать свое имя, он повесил трубку. Вой полицейских сирен, отражаясь от домов, казалось, доносился со всех сторон. На щеке он обнаружил кровь, а левое ухо нестерпимо саднило. Болела левая рука. Куртка тоже была испачкана в крови.

Затем Рональд набрал номер домашнего телефона спецагента Томаса Ф. Хупера.

– Надо поговорить. Прямо сейчас. Возникли трудности.

* * *

Харрисон Рональд Форд сидел на ступеньках с южной стороны Мемориала Линкольна, когда из-за угла появился Хупер и не спеша начал подниматься к нему. Место, выбранное Фордом, находилось в тени, вдали от фонарей, освещавших колоннаду.

– Ты в порядке?

– Гребаная рука, вся так и горит.

В уборной, у метро, Форд с помощью Хупера снял свою майку и порвал ее на полосы. Теперь, расстегнув куртку и рубашку, он прижимал одну из сложенных полос к ране на плече.

– Серьезно ранен?

– Царапина. Но болит чертовски.

– Может, обратиться к доктору?

– Не-а. Посижу немного и отправлюсь к Фримэну. Там все и сделаю. – Обо всех пулевых ранениях врачам следовало сообщать в полицию, поэтому Форд даже не пытался, чтобы не объяснять потом Фримэну, как ему удалось улизнуть.

При тусклом свете Хупер осмотрел лицо Форда, а затем, воспользовавшись одним из обрывков майки, промокнул рану.

– Тебе повезло.

– Что правда, то правда.

– Везение скоро кончится.

– Когда-то это должно случиться.

– Почему бы тебе не остановиться сейчас? Мы припрем Мак-Нэлли тем, что у нас уже есть.

Харрисон помолчал, задумавшись. В пятидесяти футах от них парочка влюбленных, обнявшись, разглядывала вечерние огни города. Левее них на фоне черного неба виднелся белый обелиск памятника Вашингтону.

– Сколько жертв?

– Десять человек, скорее всего, погибли. Плюс парень, которого ты убил в машине.

– Он собирался шлепнуть меня, если бы мы добрались туда, куда ему хотелось.

– Понимаю. У тебя не было выхода.

– Я вынужден был сделать это.

– Да понимаю я! Господи, не казнись ты. Это же подонок. Рано или поздно его ожидал такой конец.

Харрисон снял самодельную повязку и поднес к свету. Свежая кровь. Рана все еще кровоточила. Он сложил повязку и снова засунул ее под рубашку.

– Я не знал, что делать. Копов никогда не бывает поблизости, когда нужно.

– Все торчат на шоссе и выписывают штрафы, – согласился Хупер. Помолчав несколько минут, он спросил: – На кого был зарегистрирован "крайслер"?

– На подставное лицо. По адресу, который указан в регистрационном свидетельстве, никто не живет. Владелец – Фримэн Мак-Нэлли, но ты этого никогда не докажешь. И там полно моих отпечатков.

– А его отпечатки есть?

– Нет, насколько мне известно.

– Плохо.

Да, все вышло очень плохо. Одиннадцать трупов, ни за понюх табаку.

– Ладно. Ты и так достаточно сделал. Давай, отвезу тебя к доктору. Завтра запишем твои показания и в тот же вечер самолетом отправим в Эвансвилл.

– Сигарета есть?

– Нет.

– Залезь ко мне в пальто, достань одну и прикури для меня, а?

Хупер выполнил его просьбу.

– Знаешь, – немного погодя сказал Харрисон Рональд, – я думаю, это маленькое происшествие позволит мне поближе сойтись с Фримэном. Кто-то хотел его наколоть. Он любопытен как кот, заинтересуется, выведает, что мне известно, а потом начнет свое расследование.

– А что ты знаешь?

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Может, удастся сочинить для тебя что-нибудь?

– Слишком опасно, приятель. Он проверит. Если не подтвердится, я мертвец. Вот так. Врать Фримэну Мак-Нэлли – все равно что играть в русскую рулетку. Скажешь и, затаив дыхание, ждешь, полетят из твоей башки мозги в разные стороны или нет.

– Все равно какая-то польза для нас от этого должна быть, – сказал Хупер.

– Еще несколько дней и ты увидишь. Всего лишь несколько дней, – вздохнул Харрисон Рональд. – Давай, помоги мне подняться. У меня задница уже отмерзла и ноги окоченели. Пойду, навещу Фримэна.

– А если он подумает, что ты с ними был заодно, и у вас просто сорвалось?

– И такое может быть, – тоскливо произнес Харрисон Рональд. – Только тебе не стоило этого говорить, приятель.

– Да о чем разговор, – оправдывался Хупер. – Просто лучше знать заранее, что все может обернуться именно так.

– Если это случится, то рад был с тобой встретиться.

– А как насчет радио? Прицепим тебе микрофон и будем ждать в квартале от дома.

– Не держи меня за дурака.

Хупер сидя наблюдал, как Форд спускался по ступенькам и поворачивал на восток, чтобы обойти Мемориал спереди. Для метро уже слишком поздно, придется ему прогуляться пешком. Может, он позвонит Фримэну с дороги.

Хупер продрог. От ступеней тянуло холодом, в воздухе похолодало, да и сам он изрядно замерз. Плотнее запахнув пальто, он продолжал сидеть, глядя на огни Арлингтона.

Глава 15

"Одиннадцать убитых в погоне из-за наркотиков!" – кричал заголовок в утренней газете.

По дороге в офис глава администрации Белого дома Уильям С. Дорфман, сидя на заднем сиденье своего лимузина, с нарастающим ужасом читал статью. Шесть пассажиров автобуса погибло и пять ранено, из них трое серьезно, – таков результат столкновения прошлым вечером в двадцать два часа восемнадцать минут на улице возле Национального музея изобразительных искусств. "Понтиак транс-ам" 1988 года выпуска врезался в борт автобуса, в котором находились директора японских музеев со своими семьями, возвращавшиеся к себе в отель после приема в музее. Очевидцы сообщили, что машина до самого момента столкновения шла со скоростью семьдесят миль в час. Оба пассажира "понтиака" скончались на месте. Среди обломков обнаружены два автомата "узи".

Минут за шесть или семь до этого погибла супружеская чета из Сильвер-Спринг, когда тот же самый автомобиль, преследуя более старый четырехдверный седан, явился причиной лобового столкновения на перекрестке на Блейденсберг-Роуд. Водитель большого грузовика, принадлежавшего оптовому торговцу овощами, пытаясь избежать столкновения с "понтиаком", сманеврировал (и столкнулся с автомобилем супружеской пары из Мэриленда.

И наконец, будто этого было все еще мало, в трех кварталах от Белого дома на улице Н, в, изрешеченном пулями брошенном "крайслере" обнаружено тело чернокожего мужчины двадцати – двадцати пяти лет. Полиция уверена, что это именно тот автомобиль, за которым гнался "понтиак". Из автомобиля извлечено десять фунтов кокаина и крэка, в нем также найден автомат "узи". В статье приводились свидетельства трех или четырех очевидцев, сообщивших, что пассажиры "понтиака" палили в "крайслер" из автоматического оружия, когда тот удирал от них по Блейденсберг-Роуд и Мэриленд-авеню со скоростью примерно девяносто миль в час. Как сообщалось, выстрелами повреждены восемь автомобилей, и полиция считает, что это еще не все.

Статья сопровождалась двумя фотоснимками. На одном изображался продырявленный "крайслер", а на другом истекавшую кровью японку в кимоно несли в машину скорой помощи.

Не дочитав статью, Дорфман включил небольшой телевизор, установленный в лимузине.

Кадры, которые демонстрировали в утренней программе, запечатлели искореженный автобус и почти неузнаваемые останки смятого о его борт "понтиака". Следом шли фотоснимки санитаров, снятых в тот момент, когда они уводили рыдавшие и истекавшие кровью жертвы.

О, Боже мой! Зачем та женщина надела кимоно? Будто недостаточно скандала с мошенничеством в кредитно-сберегательных учреждениях, кризиса в Прибалтике и на Кубе! В довершение всего, Джордж Буш запланировал на сегодня пресс-конференцию. Боже! Пресса будет рвать на части.

Дорфман убавил звук и взялся за телефон.

– Почему меня не проинформировали по поводу инцидента с автобусом прошлой ночью? – прорычал он снявшему трубку и попавшему под горячую руку помощнику. Он не обращал внимания на его бессвязное бормотание. Он знал ответ. Инструкция требовала немедленно извещать главу администрации о всех кризисных ситуациях, касающихся национальной безопасности, и международных инцидентах, а происшествие с автобусом не входило ни в одну из этих категорий. И все же нужно было что-то сделать, чтобы спустить пар, а помощник оказался подходящей мишенью. Этот мелкий прыщ никогда не выходил за рамки инструкций, никогда не проявлял и толики инициативы.

Надо бросать эту чертову работу, пока не заработал инфаркт, убеждал себя Дорфман. У меня тридцать фунтов лишнего веса, я пью эти проклятые пилюли от давления, а такая жизнь все равно скоро доконает меня. Скорее раньше, чем позже.

Как только Дорфман влетел в кабинет, помощник тут же затараторил, не дав ему даже рта раскрыть.

– Японский посол просит аудиенции у Президента. Сегодня утром.

– Вызовите сюда Маута. – Маут был пресс-секретарем Белого дома. – И где докладная записка, которую на прошлой неделе прислал Гид Коэн? Та, где перечислены мероприятия, рекомендуемые им для борьбы с распространением наркотиков?

Через тридцать секунд докладная записка Коэна лежала у него на столе. Посмотрим. Генеральный прокурор предлагает провести обмен денег, чтобы обесценить накопления – это можно сделать. При этом обанкротятся банкиры и производители разменных автоматов, а также старухи, у которых полные матрасы денег, но... Он требует введения специальных судов и увеличения числа судей и прокуроров на федеральном уровне для ведения дел по обвинениям в распространении наркотиков: хорошо, берись за дело и вперед! Он хочет финансировать национальную программу реабилитации наркоманов – на это потребуется куча денег. Он предлагает слить ДЕА и ФБР, превратив их в одно суперагентство. Господи, это вызовет ярость демократов.

Единое национальное удостоверение личности? Дорфман написал "нет" и подчеркнул. Больше тюрем, ужесточение условий отбывания наказания за преступления, связанные с наркотиками, изменение процедуры в уголовном процессе, пересмотр закона об освобождении под залог, усиление роли военных по предотвращению контрабанды...

Дорфман продолжал читать, проставляя свои "да", "нет" и "может быть". Впервые получив докладную записку, он лишь мельком просмотрел ее и отложил в сторону, посчитав ее очередным свидетельством отсутствия у Коэна политического чутья. Теперь, решил он, политическая ситуация резко изменилась.

Когда пресс-секретарь вошел, Дорфман даже не поднял глаз.

– Что вы собираетесь сообщить об инциденте с автобусом?

– Президент сделает заявление на пресс-конференции. Правительство от имени американского народа выражает соболезнование гражданам Японии, потерявшим родных и близких прошлой ночью. Цитата из заявления Президента, где он называет происшествие трагедией.

– Дайте посмотреть цитату. – Дорфман просмотрел бумагу и вернул ее обратно. – О'кей. О чем собирается говорить Президент на пресс-конференции?

– Двое моих людей готовят выступление. В течение часа я смогу вам кое-что представить.

– Идите. Занимайтесь.

Спустя две минуты Уильям С. Дорфман с докладной запиской Коэна в руке направлялся в Овальный кабинет на встречу с Президентом.

В приемной его окликнул секретарь:

– Звонит Генеральный прокурор. Он хочет встретиться с Президентом. С ним директор ФБР.

– О'кей.

Спустя пятнадцать минут, когда Дорфман и Буш уже определили основные контуры своей стратегии в отношении инцидента, связанного со смертью важных японских персон, и теперь обсуждали подробности, в Овальном кабинете появились Генеральный прокурор и директор ФБР.

– Что у вас есть по этому автобусу? – спросил Президент Буш директора ФБР.

– Мы как раз работаем, чтобы можно было что-нибудь сообщить общественности. Проверяем все версии. Проводим опознание людей, которые находились в автомобиле. Когда узнаем, кто они, сможем отработать в обратном направлении. Строго конфиденциально, только для вас, машину, за которой гнались, вел один из наших тайных агентов. Он вез десять фунтов кокаина и крэка для наркосиндиката Фримэна Мак-Нэлли, по-видимому, обеспечивавшие доставку люди решили наложить на груз свою лапу. Это те, что найдены мертвыми, двое в "понтиаке" и один в "крайслере".

Дорфман не верил своим ушам. Он даже поперхнулся.

– Повторите. То, что касается тайного агента.

– За рулем "крайслера" находился наш человек.

– Из ФБР?

– Один из наших тайных агентов, он временно переведен в ФБР с обычной полицейской работы.

– Коп мчался как выживший из ума маньяк прямо через центр Вашингтона, чем вызвал смерть одиннадцати человек?

– А что, черт побери, он, по-вашему, должен был делать? – возмутился директор. – Дать себя пристрелить?

– О, Господи, мне кажется, вам следует задать этот вопрос послу Японии. Возможно, он сможет ответить. Я в данный момент затрудняюсь.

– С нашим человеком все в порядке? – вмешался Джордж Буш.

– Получил пару царапин. Но теперь уже в порядке.

– У вас достаточно материала на Мак-Нэлли, чтобы его арестовать?

– Нет, сэр, – произнес Гидеон Коэн. – Недостаточно. У меня масса сообщений от тайного агента, но нам потребуется больше, чем показания одного свидетеля. Тем более, что все они в основном получены с чужих слов. Он лично редко встречался с Мак-Нэлли.

– Когда?

– Скоро, но не сейчас.

– Пресса распнет меня, – пробормотал Дорфман.

– Это должно было случиться рано или поздно, – ни к кому не обращаясь, заметил Гидеон Коэн.

– Объяснитесь.

– В округе ежегодно происходит более четырехсот убийств, и примерно восемьдесят процентов из них связаны с наркотиками. Это всего лишь был вопрос времени, когда в одну из перестрелок попадут какие-нибудь туристы или важные политические шишки.

– Я не принимаю такого объяснения. Эта погоня скорее выглядит как просчет полиции. Где находились полицейские в форме, когда эти ребята на авеню Конституции играли в Аль Капоне и Голландца Шульца?

Коэн фыркнул. – Господи, Дорфман, будьте реалистом! Если бы в прошлом году в округе Ховард убили четыре сотни добропорядочных белых граждан, то к Четвертому июля^[36] люди бы отправились маршем на Вашингтон. Они бы повытаскивали всех вас, приверженцев кабинетной политики, из Капитолия и, дико орущих и дрыгающих ногами, перевешали всех до единого.

– Я думаю, что мы зря тратим время, сваливая все на полицейских, – сухо произнес Джордж Буш, поправляя брюки своего восьмисотдолларового костюма. – Скоро появится японский посол и потребует взамен мою голову. Страна взволнована. Поэтому то, что казалось невозможным две недели назад, стало возможным сейчас. Именно это должен попытаться сделать каждый политик, Гид, – все возможное. Я не Пид Пайпер^[37], я не могу увести их туда, куда они не хотят идти. И я не могу принять на себя вину за это. В конце концов, я не Иисус Христос.

Буш взял со стола записку Коэна.

– Федеральное удостоверение личности для всех мужчин, женщин и детей в стране? Это не пройдет. Верховный суд считает, что люди начнут жечь флаги в знак протеста. Они попользуют эти удостоверения вместо туалетной бумаги.

– Неплохо было бы иметь их, но...

– Национальная программа принудительной реабилитации наркоманов? Стоимостью около десяти миллиардов долларов в год? Откуда взять такие деньги? Когорта федеральных бюрократов и без того становится такой огромной и неповоротливой, что уже никому не может помочь.

– Сможет...

– И перестройка всей системы уголовного правосудия, – продолжал Президент. – "Поставить на поток и исключить сбои", – говоришь ты. Принципы системы уголовного законодательства, какими бы устаревшими и неэффективными они ни были, установлены Биллем о правах, как свидетельствуют девять мудрых старцев из Верховного суда. Чтобы ревизовать Билль о правах, необходимо Конституционное собрание. Несмотря на широко распространенное противоположное мнение, я не такой олух, черт побери, чтобы поддержать тех, кто желает приоткрыть этот ящик Пандоры.

Коэн промолчал.

– Кое-что из этого мы можем сделать. Я отметил пункты. А сейчас, Гид, вы с Уиллом и министром финансов соберетесь вместе и отработаете детали. У вас есть два часа. Мы соберем лидеров Сената и Палаты представителей и проинформируем их. Затем отправимся на пресс-конференцию и я попытаюсь выйти сухим из воды. Я не думаю, что у них много вопросов по Кубе и Литве или об иностранной помощи Советам. Я потратил на изучение этих проблем два дня. – Он вскинул руки. – Тем временем японский посол – один из лучших друзей Америки в японском правительстве – желает поделиться со мной своими мыслями насчет укрепления американской системы законодательства. Мистер директор ФБР, вы можете остаться со мной и испытать все на себе.

* * *

Этим утром капитан Джейк Графтон, находясь в своем кабинете в Пентагоне, с профессиональным интересом читал статьи в "Вашингтон таймс" и "Пост" о погоне и происшествии, случившихся накануне вечером. Будучи старшим офицером в отделе по борьбе с наркотиками в составе Объединенного штаба, он ежедневно прочитывал основные газеты, чтобы знать, как средства массовой информации освещают проблему торговли наркотиками. Он прекрасно сознавал, что пресса формирует мнение избирателей, которые затем, в свою очередь, отдают предпочтение тем или иным политикам. Эти предпочтения, к которым правительство не могло оставаться равнодушным, являлись следствием неопределенных представлений, создаваемых посредством пропуска отдельных сырых фактов через этот несовершенный двойной фильтр; так что любой слуга общества, не сумевший постигнуть эту основополагающую истину, был обречен на неудачу. Несмотря на то, что всю свою профессиональную жизнь он провел на военной службе, решая более легкие, ясные и определенные проблемы, Джейк Графтон, сын фермера и специалист по истории, смог чисто инстинктивно понять, как функционирует механизм демократии.

Джейк слышал, как за стеной один из его коллег, подполковник ВВС, объяснял Тоуду Таркингтону принцип работы компьютера. Терминалы находились на каждом столе. Казалось, что Таркингтон впитывал информацию с невероятной легкостью. Джейк взглянул на темный экран монитора, стоявшего перед ним на столе, и криво усмехнулся. В свое время он сражался как Геркулес, чтобы освоить компьютерную грамоту, а для Таркингтона все это так же естественно, как дышать.

Кроме статьи о столкновении автобуса с автомобилем, напечатанной на первой полосе "Пост", капитан обнаружил еще одну, которую прочел с интересом. Подписана Джеком Йоуком, с пометкой "Гавана, Куба". Это была первая из пяти обещанных им статей.

В статье говорилось об одной сельской семье и ее путешествии в столицу, чтобы лично увидеть падение Кастро. Почему они пошли, что видели, чем питались, где спали, чего хотели для себя и своих детей – таким выглядело полотно, сотканное Йоуком.

Написано сочно, откровенно и производило впечатление. Возможно, в этом Джеке Йоуке таилось что-то большее, чем...

Телефон заставил его прервать чтение. Он свернул газету и положил ее на стол.

– Капитан, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.

Через четыре минуты Графтон стоял перед своим шефом, двухзвездным армейским генералом. Впервые появившись в КНШ, Джейк внимательно изучил организацию штаба и после подсчетов пришел к заключению, что между ним и Председателем КНШ, четырехзвездным армейским генералом, находится пятьдесят семь высших офицеров. Генерал-майор Фрэнке был как раз пятьдесят седьмым. Джейк Графтон уже понял, насколько мал оказался на самом деле этот разрыв.

– Капитан, вам придется отправиться в резиденцию Председателя, на кольцо Е. Через несколько минут он собирается в Белый дом и хочет, чтобы его сопровождал старший офицер из отдела по борьбе с наркотиками.

– Да, сэр, – сказал Джейк Графтон и вышел. Он не стал спрашивать генерала Фрэнкса, в чем дело, потому что тот навряд ли сам знал.

Выходя из здания Объединенного штаба, Джейк снова столкнулся с привратником. Занятый своими мыслями, он ответил на приветствие мистера Джеймса дежурной улыбкой.

Хайден Лэнд этим утром был довольно резок.

– Они там все с ума посходили в Белом доме. Дорфман приказал мне явиться. Приказал мне! Этот человек мне напоминает окаменевшую обезьяну.

В Белый дом Хайден Лэнд и Джейк отправились в сопровождении помощника генерала. Пока они ехали по улицам в председательском лимузине, генерал посвятил своих спутников в суть дела.

– Президент собирается объявить о новых мерах по борьбе с наркобизнесом. У Белого дома есть два предложения, которые касаются военных. Они хотят увеличить количество армейских подразделений, патрулирующих мексиканскую границу, и отправить авианосную группу в восточную часть Мексиканского залива или Карибского моря.

– Карибского моря? – с нескрываемым удивлением переспросил Джейк Графтон.

– Смысл в том, чтобы самолеты с авианосца перехватывали и отслеживали подозрительные воздушные и надводные цели.

– Мы и сейчас это делаем с помощью самолетов АВАКС^[38] из ВВС, сэр. Через залив и муха не пролетит без нашего ведома. Разместить там авианосец – это значит убрать его из другого района, возможно, из Средиземноморья. А там у нас всего один авианосец.

– Сегодня утром я беседовал по этому поводу с командующим ВМС, – сказал генерал Лэнд. – Он привел те же аргументы. Все, что от вас требуется сегодня, – это слушать. Я подумал, что если вы сами увидите и услышите, это поможет вам, если придется всем этим заняться, когда Президент даст команду, что он, по всей видимости, и сделает. Его администрация считает, что инцидент, произошедший прошлой ночью с автобусом японских туристов, требует немедленной реакции. Вероятно, они подсказали это Президенту.

– Да, сэр, – сказал Джейк Графтон, сняв свою фуражку с белым верхом и пригладив редеющие волосы. – Я не думаю, что этот авианосец в Мексиканском заливе поможет им захватить кокаина хоть на фунт больше, чем сейчас. Но если мы передислоцируем туда авианосец на довольно продолжительный период, то снизим наши боевые возможности в Средиземном море. Наполовину.

Тут впервые заговорил помощник.

– Сэр, насколько я понимаю, они также предлагают разрешить ВВС и ВМС сбивать самолеты, которые отказываются выполнять требования перехватчиков?

Генерал Лэнд кивнул.

– Такое уже случалось, – заметил Джейк. – Организация пилотов-любителей уже подняла визг. Один только Бог знает, что будет делать какой-нибудь доктор на своем "Скайхоке", когда впервые в жизни увидит вблизи F-16. Объятые пламенем "Сесны" и "Пайперы", падающие над побережьем Флориды, – грандиозное получится телешоу.

– Пусть доктора и дантисты ищут себе более подходящее место для полетов, – сказал генерал Лэнд, своим тоном давая понять, что обсуждение закончено. – Эта свистопляска с наркотиками из состояния вялого кипения перешла в состояние перегрева. Администрация готова рубить с плеча, чем ни попадя. А все, кто не хочет пострадать, – пусть лучше убираются с дороги.

Похоже, эти слова выразили суть атмосферы, господствовавшей в Белом доме. Джейк стоял у стены и, выполняя приказ генерала Лэнда, держал рот на замке. Он слушал, как Уильям С. Дорфман информировал сенаторов и конгрессменов о президентских инициативах, как Президент излагал высшим чиновникам свои аргументы.

– Джентльмены, американский народ уже достаточно натерпелся. И я тоже. Мы собираемся положить конец наркобизнесу. Мы не можем позволить продолжаться этому безобразию.

Вмешался сенатор Хирам Дьюкен.

– Мистер Президент, сейчас все свихнулись, но рано или поздно они придут в себя. Я не собираюсь сидеть и смотреть, как полицейские и солдаты, охотясь за ведьмами, растаптывают права американских граждан.

– Мы не охотимся на ведьм, Хирам, – ответил Президент. – Мы охотимся за наркодельцами и контрабандистами.

Его замечание было встречено несколькими натянутыми улыбками.

– Как долго продлится чрезвычайное положение? – наступал Дьюкен. Раньше Джейку Графтону приходилось встречаться с сенатором Дыокеном – год назад, во время работы над проектом А-12^[39]. Определенно он за последние двенадцать месяцев не изменился в лучшую сторону.

– Я не вводил чрезвычайного положения.

– Называйте это как угодно, – взорвался в ответ Хирам Дьюкен. – На какое время?

– Пока мы не получим результатов.

– Для обмена денег потребуется много средств, – заметил другой сенатор. – Вы собираетесь повторить это и на следующий год?

– Я не знаю.

– Это бракосочетание ФБР и ДЕА, – вмешался Боб Черри. – Я думаю, что в Конгрессе оно не пройдет. Последнее, что нужно этой стране, – большая и мощная машина полицейской бюрократии.

– Я добиваюсь эффективности.

Брови Боба Черри поползли вверх.

– Вам не добиться этого таким путем. Чем больше всяких клерков, тем меньше толку, а не наоборот. Увеличение числа бюрократов приведет к еще большей инертности. Повторяю, тяжеловесная машина полицейской бюрократии, которую невозможно остановить, – это последнее, что требуется нашей стране.

– Я хочу попробовать, – настаивал Президент.

– Удачи, – ответил Черри.

– И в этом нужны мне вы, Боб. Я прошу о двухпартийной поддержке. Я прошу вашей помощи.

– Мистер Президент, у нас в Конгрессе разгорелись такие же, если не больше, чем у вас, страсти по поводу вчерашнего инцидента. Люди хотят знать, почему, для того чтобы посетить столицу нашей страны, туристы должны рисковать быть убитыми на улице. Мой офис сегодня утром превратился в сумасшедший дом. Мы вынуждены были отключить телефоны. Но Конгресс не желает отступать. Я могу обещать вам, мы немедленно рассмотрим ваши предложения, и те, что имеют шанс сработать, примем. Немедленно. А те, что нет... – Он пожал плечами.

* * *

В тот вечер за обедом Джейк Графтон рассказывал жене, как у него прошел день.

– По телевидению один из комментаторов сказал, что Президент в панике, – сказала Колли.

Джейк фыркнул.

– А в прошлом году они говорили, что он проявил нерешительность. Этим дьяволам ничем не угодишь.

– Эти меры сработают? Можно ли вообще разрешить проблему наркотиков?

Капитан задумался.

– Легких решений не бывает. Существует множество мелочей, которые оказывают то или иное влияние на проблему. Но нет такого простого и гениального радикального решения, которое бы лежало на поверхности в ожидании, что кто-то его обнаружит. Нет.

– Ты говоришь, с наркотиками придется смириться.

– В какой-то степени, да. Люди привыкли жить с алкоголем, табаком и проституцией. Придется научиться жить и с наркотиками.

– Даже если они губят людям жизнь? – спросила Эми.

Джейк Графтон прожевал кусок ветчины, обдумывая слова дочери.

– Существует множество вещей, которые губят людям жизнь. Люди толстеют, из-за этого отказывает сердце. Они буквально съедают сами себя. Стоит ли по этому поводу издавать закон, регулирующий количество съеденного?

– Но наркотики – это совсем другое дело, – настаивала Эми.

– Конечно, другое, – согласилась Колли и искоса взглянула на мужа, выразительно подняв брови. Меняя тему разговора, она спросила: – Ты читал в сегодняшней газете эту страшную статью о Кубе, которую написал Джек Йоук?

– Да.

– Я приглашу его с подружкой к нам на обед в субботу, если он уже вернулся с Кубы. Я позвоню ему завтра в газету.

– О.

– Перестань, Джейк, не заводись. Он учился у меня целый семестр, и он замечательный молодой человек, у него талант. Ты должен найти время, чтобы познакомиться с ним.

– Непохоже, что у меня есть выбор.

– Пожалуйста, дорогой, не ерепенься.

– О'кей, о'кей. Приглашай его. Если ты считаешь его прекрасным парнем, я верю, что так оно и есть. В конце концов, посмотрим, поскольку ты оказалась права в отношении меня.

– Пожалуй, тебе придется изменить свое мнение, Колли, – едко ввернула дочь и отправилась к себе в комнату делать уроки.

Глава 16

Ветер силой пятнадцать-двадцать узлов дул с северо-запада. Мелкие хлопья снега почти горизонтально летели над полынью и можжевельником, покрывавшими берега пересохшего ручья. Выше, на вершинах холмов, сосны уже укрылись белой пеленой, но грунтовая дорога, проходившая по руслу, еще была свободна от снега.

Генри Чарон выглянул из окна своей гостиной и еще раз окинул взглядом окрестности.

За день снегу наберется изрядно, а за ночь еще прибавится. Все зависит от того, сколько влаги накопилось в облаках, пришедших со Скалистых гор. В воздухе ощутимо похолодало. Сквозняком тянуло сквозь щели в дверях и окнах, кожей лица он чувствовал движение холодного воздуха в комнате.

Чарон сунул в печурку еще одно сосновое полено. Потом прошел в спальню и достал свой старый "кольт" сорок пятого калибра, который всегда хранил в ящике комода. Проверил, заряжен ли пистолет и есть ли патрон в патроннике. Все в порядке. Сунул его сзади за пояс и прикрыл свитером, чтобы не было видно. Затем возвратился обратно в гостиную.

Он любил сидеть в старом мягком кресле у печки, справа от окна, из которого виднелись сарай, дорога и холмы на горизонте. Сегодня утром горы, обычно хорошо различимые, были закрыты облаками.

В самом деле, подумать только, как жаль, что жизнь не тянется вечность. Зимы он проводил бы, сидя у окна, а летние вечера коротал на крылечке, слушая пение жаворонка и стрекот сверчка. Утречком хорошо пройтись с ружьем под мышкой, выследить оленя или лося на заре, когда небо загорается от восходящего солнца. Он делал так всю свою жизнь, получая при этом удовольствие.

Огромное удовольствие.

Но эта охота совсем другого рода, настоящее испытание. Рано или поздно охота на лосей, оленей и медведей закончится. А ему придется платить по счетам. Он уяснил это из собственного жизненного опыта. Возможно, последнее утро он так спокойно сидит здесь, подбрасывает в печурку полешки и смотрит на падающий снег. Он еще раз окинул взглядом сосны и кусты можжевельника, чтобы запечатлеть их в памяти.

Около десяти он увидел машину, которая поднималась по дороге. Снег повалил сильнее. Чарон надел пальто и вышел на крыльцо.

– Привет, – сказал Тассоун, вылезая из машины.

– Входите.

– У меня есть кое-что для вас в багажнике. Помогите донести.

В багажнике лежали чемодан и две матерчатые сумки армейского образца. Оставив чемодан, они внесли сумки в дом. На сумках защитного цвета виднелись надписи "Армия США" и болтались замки.

Войдя внутрь, Тассоун невольно передернул плечами.

– У вас здесь прохладно.

– Зима наступила.

Тассоун бросил Чарону связку ключей, а сам прислонился спиной к печке.

Чарон снял с сумок замки. Обе сумки оказались набиты деньгами. Пачки по двадцать и пятьдесят.

– По пять миллионов в каждой, – сказал Тассоун, – считайте, если хотите.

Чарон сунул руку на дно каждой из сумок, чтобы убедиться, что там одни деньги.

– Думаю, в этом нет нужды.

– Это большая сумма.

– Вы хотите взяться за дело сами?

– Нет, спасибо. Я хочу жить. Моя жизнь стоит дороже.

– Я тоже надеюсь пожить.

Тассоун согласно кивнул и оглядел комнату. Чарон тем временем снова повесил замки на сумки и отнес их в спальню. Вернувшись, он застал Тассоуна сидевшим в кресле и уже без пальто.

– У меня есть кофе, если хотите.

– Да, выпью чашечку. Черного.

Они налили себе по чашке и сидели, прислушиваясь к вою ветра. Снег продолжал падать.

– Что вы намерены делать? Я имею в виду, после всего этого.

Чарон на мгновение задумался.

– Жить здесь, я надеюсь. Мне здесь нравится.

– Здесь одиноко, мне кажется.

Генри Чарон пожал плечами. Он никогда так не думал.

В наступившей тишине они допили свой кофе. Чуть погодя, Чарон подбросил еще одно полено в печку.

– Что вы думаете об остальных, которые значатся в списке?

– Я сделаю, что смогу. Я вам уже говорил.

– Миллион за каждого. Я жду два или три месяца, а затем приезжаю сюда с деньгами. Если вас вдруг не окажется, хотите, чтобы я их оставил?

– Да, – сказал Чарон, обдумывая такую возможность. – Да. Было бы неплохо. Все равно я вернусь сюда когда-нибудь. – Он надеялся. – Оставите деньги под крыльцом. Там сухо. Подходящее место.

– Когда вы окажетесь в Вашингтоне, там одновременно с вами будут работать еще две команды.

– Прежде вы мне об этом никогда не говорили.

– Я и сам не знал. Теперь вот говорю. Можете отказаться, если пожелаете.

– Я не хочу отступать, но это меняет дело, конечно.

– Я понимаю.

Меняет дело! Генри Чарон смотрел, как за окном падал снег. Боже мой! Они обыщут все закоулки и щели. И если ему удастся достаточно долго скрываться, одну из групп тем временем могут схватить. И это окажется тем самым ложным следом, о котором он думал.

– Ну, ладно, – сказал Тассоун, допил остатки кофе и поставил чашку на подоконник. – Я не хочу, чтобы меня здесь засыпало снегом. Сегодня вечером улетаю из Альбукерке. Я, пожалуй, поеду. – Он поднялся и надел пальто.

– Осторожней спускайтесь в долину. Местами дорога очень скользкая.

– Да. Когда я поднимался, кое-где дорога уже начала подмерзать.

– Держитесь ближе к склону и езжайте потише.

Чарон проводил Тассоуна до крыльца и остановился там, наблюдая, как тот идет к своей машине. Затем он сунул правую руку за спину под свитер и вынул из-за пояса пистолет. Поднял его, держа двумя руками.

Когда Тассоун приблизился к машине, Чарон выстрелил, всего один раз.

От сильного удара Тассоун упал прямо в грязь.

Держа пистолет наготове, Чарон спустился по ступенькам и подошел к человеку, лежавшему на земле.

Тассоун смотрел на него снизу вверх, с выражением недоумения на лице. "Почему?" Затем мышцы расслабились и он перестал дышать.

Чарон приставил ствол пистолета к его лбу и пощупал пульс на шее. Он почувствовал едва заметное биение, но вскоре пульс исчез. Пуля попала прямо под левую лопатку и вышла через грудь.

Убийца осторожно спустил взведенный курок и сунул пистолет за спину под ремень. После этого вернулся в дом за курткой, шляпой и перчатками.

Почему? Потому что Тассоун – единственное связующее звено между Генри Чароном и теми, кто его нанял. С его исчезновением эту связь уже невозможно будет установить. Он должен был умереть, глупец. Да-да, глупец. ФБР непременно выйдет на след "стингеров" и винтовок. И этот след приведет к Тассоуну, который теперь уже мертв. А как же иначе?

Он пристрелил Тассоуна во дворе, чтобы не оставлять следов крови и дырок от пуль в доме. Дождь и снег скроют все следы.

Чарон выудил из кармана Тассоуна бумажник и, войдя в дом, разложил его на кухонном столе. Не густо. Чуть больше трех сотен долларов в купюрах, несколько кредитных карточек и водительское удостоверение штата Техас на имя Энтони Тассоуна. И больше ничего.

Он аккуратно сунул кредитные карточки и удостоверение в печку. Туда же отправились деньги. Бумажник он положил в карман.

Выйдя во двор, развернул пикап и уложил тело сзади. Вынув из багажника чемодан, внимательно осмотрел машину. Как он и предполагал, автомобиль был взят напрокат в одном из агентств в аэропорту Альбукерке. Завтра он сам отведет его и припаркует на стоянке для возвращаемых автомобилей, а ключи и документы оставит в отделении срочного возврата. С этого момента Тассоун перестанет существовать. Потом Чарон сядет на самолет до Вашингтона.

На полу салона валялась обертка от конфеты, Чарон и ее сунул в карман.

Содержимое чемодана, как и бумажник, ни о чем не говорило. Несколько смен белья, туалетные принадлежности и роман Джудит Кранц в мягкой обложке. Сложив все обратно, он бросил чемодан туда же, где лежало тело.

Чтобы добраться до старой шахты, ему потребовалось проехать пять миль вверх по склону. На это ушло двадцать минут. Хоть он и включил оба моста, но все равно ехал медленно и осторожно.

Чем выше он взбирался в гору, тем сильнее шел снег и хуже становилась дорога. Завтра, пожалуй, он уже не смог бы сюда попасть. Возле шахты видимость ухудшилась, стала меньше ста ярдов. Изъеденный непогодой и обветшавший навес из досок и бревен над входом в шахту полусгнил и готов был вот-вот рухнуть. Шахту закрыли еще в конце пятидесятых. Чарон обошел вокруг шахты, а затем вернулся на дорогу к машине. Удовлетворенный тем, что никого не встретил, он вытащил труп из пикапа, подтащил к штольне и сбросил вниз. Следом отправился чемодан.

После этого он крепко привязал веревку к переднему бамперу пикапа и спустил ее в штольню. Вынув катушку изолированного провода из ящика с инструментами, находившегося позади кабины, он отмотал футов сто и опустил его туда же. Наконец, сунув в карман фонарь, четыре толовые шашки и взрыватель, огляделся в последний раз и спустился по веревке вниз.

Работал он быстро. Оттащив тело футов на пятьдесят в сторону по одному из боковых тоннелей, он принес чемодан и положил его рядом с телом. Там же оставил бумажник и обертку от конфеты.

Взрывчатку втиснул между каменной стеной и толстым дубовым крепежным брусом, поддерживавшим свод. Сняв изоляцию с провода, прикрутил оголенные концы к взрывателю, который, в свою очередь, вставил в одну из толовых шашек. После этого присыпал взрывчатку породой и мелкими камнями и, посветив фонариком, проверил все еще раз.

Ничего не забыл?

Ключи от машины? С собой, в кармане. Порядок.

Чарон даже не сбился с дыхания, пока выбирался на поверхность. Затем он вытащил веревку из штольни.

В ящике для инструментов у него имелся небольшой генератор с механическим приводом. Он прикрепил провода к клеммам, крутанул ручку и отпустил. Тут же под ногами почувствовал глухой удар. Посветив фонариком, заглянул в штольню. Всюду клубилась пыль, ничего невозможно было разглядеть.

Чарон забрался в пикап и запустил двигатель. Видимость ухудшалась, наверное, уже меньше ста футов. Слой снега на земле достиг четырех дюймов.

Тассоун пропал без вести, с ним все ясно. Но, по мнению Чарона, те, кто заплатил за убийство Джорджа Буша десять миллионов долларов, не станут особенно переживать из-за пропажи своего посыльного. А Чарон постарается убрать столько людей из списка, сколько сможет. Конечно, Тассоун уже не привезет деньги, а Чарон не знает, к кому обращаться за платой. Ну и пусть, так тому и быть. Кто-то сорвет его куш, он не жадный.

А десяти миллионов хватит. Более чем достаточно. Таких денег Генри Чарон, пожалуй, не смог бы потратить за две свои жизни.

Спустя пятнадцать минут Чарон попытался вытащить провод из штольни. Но тот не поддавался. Наверное, придавило камнем. Он снова сбросил веревку в штольню и спустился вниз. Пыль почти улеглась. В луче света фонарика он увидел, что боковой тоннель завалило. Огромная плита прижала провод. Чарон обрезал его и на одних руках поднялся по веревке вверх.

Смотав веревку и провод, он сложил все в машину. На спуске с горы машину один раз повело, но он вовремя остановился. Весь обратный путь домой у него занял почти час. У дома снегу еще было немного, на дюйм – не больше.

Войдя в дом, Чарон подбросил дров, вымыл чашку, из которой пил Тассоун, и поставил ее в буфет. Затем сварил себе свежий кофе и, наполнив чашку, растянулся в кресле.

* * *

– Ваш клиент, назначенный на десять часов, здесь, мистер Броуди.

Адвокат нажал на кнопку переговорного устройства:

– Пусть войдет.

Т. Джефферсон Броуди подошел к двери, чтобы встретить входившего Фримэна Мак-Нэлли. Аккуратно закрыв за ним дверь, Броуди пожал Фримэну руку и указал ему на красное кожаное кресло, предназначенное для клиентов.

– Рад тебя видеть.

– Да, Ти. Как дела?

– Неплохо. – Броуди обошел стол и устроился в своем вращающемся кресле за тысячу восемьсот долларов, сделанном на заказ.

– Как продвигается бизнес?

– О, ты знаешь, – произнес Мак-Нэлли и сделал неопределенный жест рукой. – С бизнесом всегда проблемы. Что-нибудь да не так.

– Что правда, то правда.

– Ты не смотрел телевизор последние пару дней?

– Ты имеешь в виду столкновение автобуса с автомобилем? Да, я слышал об этом.

– Один из моих водителей. Кто-то из охраны хотел хапнуть груз. Ему повезло, что не убили.

– Стало слишком горячо, – сказал Броуди, имея в виду пресс-конференцию Президента и объявленные правительством мероприятия. В газетах полно об этом.

– Да, по этой причине я и пришел к тебе. Кое-что из того, что намерен сделать Большой человек, причинит нам неприятности. Я думаю, что настал тот самый момент, ради которого мы подкармливали всех тех сенаторов и конгрессменов.

– Я ждал, когда же ты придешь к этому.

– Настало время. Слияние ФБР и ДЕА вряд ли окажется на руку бизнесменам. Конечно, как заявили по телевидению, чтобы прийти к окончательному решению, им потребуется вечность, но в один прекрасный момент они все-таки будут знать слишком много. Я имею в виду, что все пойдет на одну бумажную мельницу и рано или поздно что-нибудь, чертовски неприятное для меня, всплывет.

– Что еще?

– Теперь эти новые предложения по обмену денег. Тоже плохо. У меня на руках около десяти миллионов долларов наличными, чтобы делать бизнес изо дня в день.

– Я понимаю.

– Я считаю, что все это направлено против черных, тебе не кажется? Чернокожие реже пользуются банками, поэтому они и потеряют больше всего. Черт, все белые вкладывают свои деньги в банки или инвестируют в недвижимость. Только чернокожие женщины и бедняки держат их в жестянках из-под крупы и в матрасах. Проклятые банки сегодня дерут высокую плату за открытие счета, если у тебя нет стабильного дохода, как у белых.

– Хороший аргумент. Я использую его.

– Да. И реформа закона об освобождении под залог. Это тоже направлено против черных. У белых есть дома и дорогие автомобили, которые они могут использовать в качестве залога. Черные вынуждены влезать в долги. Им нужны наличные.

Фримэн перечислил еще два или три момента, после чего Броуди спросил:

– Кто хотел кинуть тебя прошлой ночью?

– Я не уверен, но думаю, что за всем этим стоит Уилли Тил. Он поставлял свой товар через Кубу. Это его и подкосило. Я думаю, он пообещал заплатить за доставку больше, и мои ребята соблазнились. Теперь в точности не узнать, все трое, что хотели меня нагреть, убиты.

– Одной проблемой меньше, – заметил Броуди и улыбнулся.

– Без проблем не обойтись. Людей надо заставлять быть честными с тобой, а иначе можешь бросать свой бизнес. Это условие успеха.

Раздался зуммер переговорного устройства. Т. Джефферсон Броуди поднял палец вверх, призывая своего посетителя к молчанию.

– Да.

– Сенатор Черри на проводе, сэр.

Броуди взглянул на Фримэна. – Получишь удовольствие. – И он нажал на кнопку. – Да.

– Боб Черри. Как дела, Джефферсон? – голос звучал вполне доброжелательно, хотя и немного официально.

– Прекрасно, сенатор, а у вас?

– Неплохо, мы как раз обсуждали финансовую сторону предвыборной кампании с председателем моего избирательного комитета, вы ведь в курсе, через два года перевыборы?

– Да, сэр. Я как раз подумал об этом.

– Те пожертвования, которые ранее шли от вас, отличались большой щедростью. Я надеюсь, один или два ваших клиента сделают вклад в мою очередную избирательную кампанию.

– Сэр, я должен обсудить это с клиентами. Но я настроен оптимистично. Они всегда придерживались мнения, что кто-то должен платить за хорошее правительство. – Броуди подмигнул Фримэну и тот улыбнулся в ответ.

– Хотелось бы, чтобы побольше людей думали так же. До скорой встречи.

Положив трубку, Броуди улыбнулся. Мак-Нэлли рассмеялся, закинув голову назад.

– Вот так просто они звонят и клянчат деньги?

– Именно так.

– Если бы я был на такое способен, тут же оставил бы свое дело. Знаешь, нанял бы несколько человек, чтобы сидели на телефонах, а сам наслаждался бы жизнью.

– Да, но ты не член Конгресса.

– Да. Я занимаюсь более определенным делом. Скажи-ка мне, Уилли Тил не твой клиент? – следы веселья исчезли с его лица.

– Нет.

– Рад слышать это. А Берни Шапиро?

– Знаешь... Буду с тобой откровенным, Фримэн. Я взял себе за правило никогда и ни с кем не обсуждать своих клиентов и их дела. Никогда. И ты об этом знаешь.

Фримэн Мак-Нэлли поднялся и обошел комнату, останавливаясь то тут, то там.

– У тебя здесь полно прекрасных вещей, – вкрадчиво произнес он.

Т. Джефферсон Броуди сделал скромный жест, на который Мак-Нэлли не отреагировал.

Стоя спиной к адвокату, Мак-Нэлли заговорил: – Берни Шапиро входит в группу Костелло. Они хотят отхватить себе кусок в деле отмывания денег. Мне это дорого обойдется. А я не люблю платить дважды за одну и ту же услугу.

Броуди промолчал.

Мак-Нэлли подошел к столу и уселся на угол, глядя на Т. Джефферсона Броуди сверху вниз.

– Ти, дам тебе совет. Ты хороший адвокат и вполне подходишь для моих дел. Ты знаком с нужными людьми и можешь попасть туда, куда мне путь заказан. Но если я когда-нибудь услышу... Когда-нибудь... Услышу, что ты рассказываешь кому-то о моих делах без моего на то разрешения, ты умрешь спустя два часа, как только я узнаю об этом. – Он наклонил голову и посмотрел Броуди прямо в глаза. – Ты понял?

– Фримэн, я адвокат. Все, что ты мне говоришь, остается между нами.

– Ты понял меня, Ти?

– Да. – Броуди с трудом шевельнул губами, выдавливая слово.

– Хорошо. – Фримэн встал и подошел к окну. Он отодвинул шторы и выглянул на улицу.

Секунд через десять-пятнадцать Броуди все же решил вернуться к разговору о деле. Последние десять лет он с успехом справлялся с такими подонками, как Мак-Нэлли. И хотя иногда случались напряженные моменты, нельзя было показывать свой испуг перед ними.

– Ты собираешься работать вместе с Шапиро?

– Не знаю. Нет, если удастся отвертеться. Думаю, что именно этот тип кокнул парня, который отмывал мои денежки. И он же наверняка разделался с парнем, который занимался кредитно-сберегательными кассами. Его звали Линкольн. Шапиро заплатил одной потаскухе по имени Суит Черри Лэйн, которая обслуживала парня, она его и подставила.

Т. Джефферсон Броуди навострил уши.

– Как выглядела эта Лэйн? – вкрадчиво спросил он.

Фримэн отошел от окна и снова сел в кресло, предназначенное для клиентов.

– Сорта шоколада, статная, с крепкими сиськами и тонкой талией, высокая, царственного вида. Настоящая цаца, клянусь.

– Предположим, кто-нибудь хочет проучить эту стерву, ты бы оказал такую услугу?

Медленная улыбка расплылась по лицу Фримэна.

– Выкладывай, Ти.

– Она ограбила меня, Фримэн. – Броуди сглотнул слюну и глубоко вздохнул. – Честно. Украла машину, часы, кучу добра из дому и еще четыреста тысяч долларов, которые Шапиро заплатил за этот кредитно-сберегательный бизнес.

– Не может быть.

– Да. Стерва прикинулась вдовой, подписала все бумаги, забрала чек, намешала мне "Микки" и обобрала до нитки.

– Какой же ты к черту адвокат, Ти? Ты даже не спросил у нее удостоверения личности перед тем, как отдать четыре сотни кусков?

– А-а, – прорычал Броуди, – эта сука обвела меня вокруг пальца! Теперь я хочу спустить с нее шкуру. Ты поможешь мне?

При виде взбешенного адвоката улыбка исчезла с лица Фримэна Мак-Нэлли. Он поднялся.

– Я подумаю над этим, Ти. Между тем займись сенаторами и конгрессменами. Я платил им хорошие деньги, теперь хочу что-нибудь взамен. Сделай это. Тогда и поговорим.

Остановившись у двери, он продолжил, не глядя на Броуди:

– Я стараюсь избегать личных проблем. Для меня главное – бизнес. Нужно владеть собой. Когда что-нибудь принимаешь близко к сердцу, начинаешь делать ошибки, рисковать понапрасну. Это плохо. – Он покачал головой. – Плохо. – После этих слов он ушел.

Броуди, покусывая нижнюю губу, продолжал машинально смотреть на дверь.

* * *

Отт Мергенталер возвратился с ланча в два часа тридцать минут пополудни улыбающийся. Глядя на его пружинистую походку, Джек Йоук не удержался, чтобы не спросить: – В старый хомут, Отт?

Мергенталер еще шире улыбнулся в ответ и плюхнулся на стул, который Йоук успел пододвинуть ему ногой.

– Знаешь, Джек, когда ты самый известный из пишущих по-английски обозревателей и когда тебя не было по крайней мере неделю, эти сильные мира сего просто умирают от желания излить накопившиеся секреты и пикантные новости. Если они будут слишком долго держать их в себе, у них случится запор.

– Как обычно, гамбургеры с лотка?

– Настоящее прекрасное "Феттучине альфредо" и светлое сухое "Кьянти". – Отт поцеловал кончики пальцев.

– А кто этот сильный мира сего, если не секрет?

– Прочтешь завтра в моей статье. Но если у тебя не хватает терпения – это Боб Черри.

– Куба, я угадал? Ты посоветовал ему почитать мои материалы?

– Разбитый автобус и инициативы Буша. Боже, какой бардак. Полстраны кричит, что Буш слишком круто поворачивает, а другая половина вопит, что он делает недостаточно. А он пытается потрафить тем и другим, то идет вперед, то отступает. Никогда не мог понять, зачем нормальные люди лезут в политику.

– Ты узнал, кому принадлежали десять фунтов кокаина?

– Нет, но кое-что интересное есть. Черри намекнул, что правительству известно все.

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, он член Наблюдательной Комиссии, поэтому его предусмотрительно проинформировали, но он отмел все вопросы, касавшиеся хода расследования. Пробормотал что-то вроде: "Пока это не тема для обсуждения".

– Что значит "не тема"? Они знают и не говорят?

– Да. Именно так. – Отт Мергенталер поднял брови. – За Черри надо зорко следить. Он любит прихвастнуть, что все знает, что все у него схвачено. Частично это так, но в основном нет. Сегодня за ланчем он не сказал прямо, но дал понять мне и двум другим корреспондентам, что у ФБР был свой человек в организации. И Черри знает об этом. Именно такое впечатление он старался произвести. И по нашему виду он понял, что мы это оценили.

– Внутри организации? Тайный агент?

Мергенталер кивнул.

– Но ты же не собираешься об этом писать, не так ли?

– Я вынужден. Там были еще два репортера. – Он назвал их. – Они воспользуются этой возможностью. Могу поспорить на все, что угодно.

– Но ты же не сможешь сослаться на Черри.

– Правильно. Но это уже вопрос из области законности. Что делает федеральное правительство, чтобы привлечь к ответственности людей, которые, пусть и косвенно, но явились причиной смерти одиннадцати человек в самом центре Вашингтона? Ответ сенатора Черри: "Не подлежит обсуждению".

– Если Черри рассказал об этом трем журналистам, то кому же еще он мог рассказать?

– Совершенно верно. Черт, зная Черри... Ведь он... А я знаю его. Мне одно не ясно, это его собственная инициатива или его подтолкнули.

– Если бы ты знал, – продолжил Джек, – ты бы смог лучше понять, правда это или нет.

– Интересно, что правительство сказало японцам.

– Позвони японскому послу и спроси.

– Именно так я и сделаю. – Мергенталер проделал длительную церемонию поднятия собственного тела из кресла и прогуливающейся походкой направился в свой закуток. Йоук дождался, пока он не скрылся, и пододвинул к себе настольный календарь. Полистав его, он нашел нужный номер и набрал.

Один звонок. Два. Три. Ну давай же, возьми эту проклятую трубку.

– Сэмми.

– Джек Йоук. Ты один?

– Только я и Господь Бог.

– Твой телефон прослушивается?

– Откуда, черт возьми, мне знать, приятель.

– Какой ты у нас приветливый и сердечный парень. Хорошо, мистер Затаившийся Изгой, один сенатор США намекнул одному из наших обозревателей, что правительству все известно о столкновении автомобиля с автобусом. Обозреватель остался в полной уверенности, что у ФБР там есть тайный агент.

– Повтори еще раз и помедленнее.

Йоук повторил.

– И все?

– Тебе мало?

– Кто этот сенатор?

– Боб Черри.

– Спасибо, приятель.

– Это появится в завтрашних газетах. Я подумал, что тебе полезно будет знать.

– Спасибо.

Харрисон Рональд Форд положил трубку и возвратился к своему кроссворду. Некоторое время он сидел молча, уставившись в кроссворд. Затем подошел к раковине и его вырвало.

Все стало известно! Слово брошено. Хупер не удержал воды в заднице.

Желудок снова свело и его опять вырвало.

Он пустил струю воды. Слюна все еще капала изо рта. Очередной приступ тошноты оказался просто спазмом. В нерешительности он взглянул на стоявший на столе телефон. Другого выхода не было! На эту сволочь Мак-Нэлли работало чертовски много людей.

Когда тошнота прошла, он схватил пальто и выскочил, хлопнув дверью.

– Хупер, ты – гребаный говноед! Что же ты со мной делаешь? – рычал в трубку Харрисон Рональд.

– Успокойся. О чем ты говоришь?

Форд повторил ему свой разговор с Джеком Йоуком, состоявшийся шесть минут назад.

– Дай мне номер своего телефона. Я перезвоню тебе минут через восемь – десять.

– Ты тупица, это же телефон-автомат! Никто сюда не позвонит, потому что Мэрион Барри не хочет, чтобы торговцы наркотиками получали указания по этому телефону.

– Тогда перезвони мне через десять минут.

– Через десять минут я уже могу оказаться мертвее мертвеца. Если я не позвоню, похороны в среду, в закрытом гробу.

Он швырнул трубку и огляделся вокруг. Слава Богу! Его крик никто не слышал.

Хупер заглянул в правительственный справочник и набрал номер.

– Сенатора Черри, пожалуйста. Это спецагент Томас Хупер.

– Простите, сэр, – ответил женский голос. – Сенатор находится в Сенате. А в чем дело?

– Я не могу вам сказать. Когда он сможет перезвонить?

– М-м, не сегодня. Может быть, завтра утром? – На слове "утром" ее голос прозвучал на тон выше и от этого вся фраза приобрела и вопросительную, и игривую интонацию одновременно.

– Я предлагаю вам послать помощника на поиски сенатора. Скажите помощнику, что, если сенатор не позвонит спецагенту Томасу Хуперу по телефону 893-9338 в ближайшие пятнадцать минут, я пошлю взвод своих сотрудников на его розыски и силой доставлю его в здание ФБР. Проследите, чтобы он получил это сообщение, иначе его ожидают большие неприятности.

– Повторите, пожалуйста, номер.

– 893-9338.

Следующий звонок на коммутатор "Вашингтон пост".

– Джека Йоука, пожалуйста.

Раздалось несколько гудков, прежде чем журналист ответил.

– Мистер Йоук, это спецагент Томас Хупер из ФБР. Насколько я понимаю, у нас есть общий друг.

– Я со многими людьми знаком, мистер Хупер. О каком общем друге мы говорим?

– О том, с которым вы только что разговаривали, десять или пятнадцать минут назад.

– Вы сказали, что вы из ФБР?

– Позвоните в ФБР и спросите меня. – И Хупер повесил трубку.

Через полминуты телефон зазвонил.

– Хупер.

– Джек Йоук, мистер Хупер. Стараюсь быть осторожным.

– Наш друг сказал, что вы обсуждали с ним разговор с одним из ваших коллег, который обедал с сенатором Черри. Кто этот коллега?

– Отт Мергенталер.

– А кто еще участвовал в этом разговоре?

Йоук назвал имена журналистов и газеты, в которых они работали.

– Мистер Йоук, мой друг вам настоящий друг?

– Да.

– Тогда я советую вам нигде больше не упоминать о беседе, состоявшейся за ланчем, и о нашем разговоре, а также имя нашего друга ни одной живой душе. Вы поняли?

– Я думаю, все достаточно ясно.

– Хорошо. Спасибо.

– До свидания.

Из кабинета Хупер прошел к столу своей секретарши.

– Фрэдди вернулся?

– С Кубы? Он приехал около семи утра. С тех пор все время находится в Министерстве юстиции.

– Попробуйте его найти.

В ожидании Хупер аккуратно и разборчиво на чистом листе бумаги написал имена трех журналистов и названия газет, где они работали. Фрэдди вошел минут через пять.

– Как дела на Кубе?

– Мы взяли Сабу. Теперь у нас достаточно доказательств, чтобы поджарить Чано Альдану.

– Великолепно. Но у нас возникла неотложная проблема.

– Через стол он подвинул ему записку. – Черри дал понять, что правительству известно все о вчерашнем столкновении автобуса с автомобилем, поскольку там находился наш тайный агент.

– О, проклятье, – простонал Фрэдди. – Только сегодня утром ему об этом сообщили, а он уже проболтался!

– Отправляйся в офис директора и изложи дежурному помощнику суть проблемы, убедись, что директор позвонил издателям этих газет и приостановил выход статей. По возможности сразу же докладывай мне.

– Их удастся придержать всего на день или два. Пробку вышибло, Том. Бутылку теперь уже не заткнуть.

– Я поговорю с Черри.

– Удачи. Он уже, наверное, не одному десятку человек рассказал об этом.

Хупер потер лоб.

– Отправляйся к директору.

Продолжая потирать лоб, он попытался сосредоточиться, но тут снова зазвонил телефон. Городской.

– Хупер.

– О'кей, это я. Я немного успокоился, извини.

– Забудь, Харрисон. Где ты?

– Это еще зачем?

– Я посылаю агента с машиной за тобой. Ты свое отработал.

– Как об этом узнали?

– Мы сообщили Президенту и поставили в известность членов. Наблюдательной комиссии Сената. После чего один из сенаторов обедал с представителями прессы и позволил себе кое-какие намеки.

– О-о-о, мать твою.

– Ты где?

– А теперь ты успокойся. После того происшествия Фримэн погладил меня по головке. Я теперь с ним на короткой ноге, приятель. Сегодня ночью он встречался с Толстяком Тони Ансельмо. Тучи сгущаются. Мы уже близко, Том, на расстоянии лобкового волоса. Без дураков.

– Ты сделал свое дело, Харрисон. Я не хочу увидеть тебя в качестве трупа. И не только потому, что смерть вредна для твоего здоровья. Просто тогда из всей затеи ничего не получится. У нас достаточно доказательств, чтобы удалить Фримэна и его подельников с улицы на несколько лет. И потом я не жадный. Ты свое отработал.

– Послушай, Том, я уже большой мальчик, я вылез из пеленок еще в прошлом году. Я не остановлюсь, пока сам не скажу "хватит".

– Харрисон, я отвечаю за это дело. Возможно, нам удастся сделать так, чтобы болтовня Черри не попала в газеты в течение нескольких дней, но, вероятнее всего, он уже проболтался всему городу. Я не знаю. На карту поставлена твоя жизнь.

– Две ночи. Еще две ночи, и мы их накроем.

– Ты дурак набитый.

– Все так и говорят. Завтра поговорим.

И телефон замолчал.

Хупер положил трубку и на мгновение застыл, не сводя с нее глаз.

Когда телефон снова ожил, Хупер дождался, пока секретарша в приемной ответила.

– Сенатор Черри, сэр, – сообщила она ему.

Он нажал кнопку.

– Сенатор, это спецагент Хупер. Нам нужно поговорить. Немедленно.

– Насколько я понимаю, вы позволили себе угрожать одному из моих работников несколько минут назад. Хупер, что, черт возьми, там у вас происходит?

– Мне действительно нужно с вами увидеться, и чем скорее, тем лучше, по очень срочному делу, сенатор. Сожалею, если вашему секретарю показалось, что я угрожал.

Сенатор ярился и пыхтел, но Хупер извивался как мог, и вскоре раздражение сенатора улеглось.

– Хорошо, – в конце концов согласился Черри. – Перед приемом во французском посольстве я собираюсь пообедать. Вы можете подъехать около шести?

– Сенатор, мне знакомы неписаные правила, но я не могу приехать. Вам придется появиться здесь.

Несколько секунд прошло в холодном молчании.

– О'кей, – согласился сенатор без видимого удовольствия.

– Охранник у входа будет ждать вас и проводит в мой кабинет.

Когда Фрэдди Мюррей возвратился из офиса директора, спецагент Хупер разглядывал секретное досье с материалами операции.

Фрэдди пододвинул стул и доложил:

– Директор позвонил. Издатели согласились попридержать статьи до тех пор, пока они не появятся еще где-нибудь, тогда они вынуждены будут их напечатать. Дырку удалось заткнуть, хоть и ненадолго.

– Спасибо, Фрэдди.

– Придется сворачивать операцию, Том, и кое-кого арестовать.

Напряжение становится невыносимым, а дальше будет еще хуже. Пока я находился у директора, его соединили по телефону с Генеральным прокурором. Генеральный разговаривал с Президентом. Ты видел сегодняшние газеты?

Хупер положил на стол три папки.

– Для чего мы затевали эту операцию, как ты думаешь?

Хупер, конечно, знал ответ, но он любил размышлять вслух. Фрэдди Мюррей считал эту причуду Хупера хорошей привычкой, так как подчиненные всегда знали, в каком направлении работают мозги у их шефа. Хупер продолжал говорить: – Выявить, кто же у нас в Бюро работает на Мак-Нэлли.

– И что мы обнаружили?

– Ничего.

– Правильно.

– Вот именно, – Хупер почесал лоб кончиком карандаша. – Вот именно.

– У нас есть достаточно материалов, чтобы вывести Мак-Нэлли из дела, – заметил Фрэдди. – Поэтому нельзя сказать, что операция получилась безрезультатной. Форд своими гостинцами набил наши валенки до отказа. А наверху народ с каждым часом теряет надежду.

– Кто те трое, которых мы подозревали?

– Уилсон, Ковецкий и Морето.

– Эти документы еще не попали в компьютер? – Хупер указал на стол. Фрэдди взглянул. Это были еженедельные доклады о состоянии дел, адресованные помощнику директора. В каждом упоминалось имя Харрисона Форда.

– Пожалуй, что нет.

– Давай-ка переделаем эти доклады. Сделаем четыре файла, в каждом укажем имя соответствующего лейтенанта Мак-Нэлли как нашего тайного агента. Затем дадим каждому подозреваемому возможность как бы невзначай заглянуть в распечатку одного из них. Как ты думаешь?

С минуту Фрэдди сидел молча, вертя в руках папки с бумагами.

– Мне кажется, что это может привести к чьей-либо смерти.

– Послушай, в данный момент Харрисон на гнилой веревке болтается над ямой с акулами, а кровь уже капает в воду. Повсюду уже растрезвонили, что у ФБР есть свой человек в организации. Если до Мак-Нэлли дойдет этот слух, он начнет искать предателя. Могу поспорить, что голова Харрисона Рональда окажется первой. Наша главная обязанность – выручить парня, а потом уже только искать гнилое яблоко в собственной корзине. У нас нет времени, Фрэдди.

– Мне это не нравится.

– У тебя есть другое предложение?

– Четыре досье. Трое подозреваемых. А четвертое для кого?

– Боб Черри.

Фрэдди почесал в затылке и поковырял в носу.

– Ты играешь не по правилам, – наконец, возразил он.

– Когда пошла поножовщина, не может быть никаких правил, – прорычал Хупер. – Фримэн Мак-Нэлли подтвердит это.

– А почему Черри?

– А почему нет? Этот болван распустил слух. Давай подкинем ему кое-что. Имя.

– А что, если сегодняшняя беседа пойдет ему на пользу и он заткнется?

– Ты когда-нибудь имел дело с этим типом? Он считает себя одним из двенадцати апостолов.

– О'кей. Итак, мы позволим ему украдкой заглянуть в поддельное досье. А потом поговорим с ним? Не вяжется – мы приглашаем его, чтобы сделать внушение за его длинный язык, а сами оставляем без присмотра секретное досье? Да он вцепится в это как питбуль, зараженный СПИДом. Он распнет нас.

Хупер развернулся вместе с креслом и посмотрел в окно.

– Предложи что-нибудь получше.

– Итак, забудем про досье для сенатора, – начал Фрэдди, размышляя вслух. – Давай подыграем ему. Сначала мы слегка пожурим его, и когда все будет отлично, назовем имя. В конце концов он допущен к информации подобного рода. Вот мы и проинформируем сукиного сына.

Они занялись компьютером. В каждом докладе следовало изменить факты, чтобы они соответствовали избранному лицу. Им пришлось серьезно поломать голову. Они сделали уже два файла, как вдруг Фрэдди осенило.

– А что, если Мак-Нэлли станут известны два или три имени? Где мы тогда окажемся? – спросил он.

Они обсудили и такой поворот. Прокрутив ситуацию и так, и сяк, они решили, что Мак-Нэлли, скорее всего, решит, что ФБР таким образом забавляется, пытаясь дискредитировать не только этих людей, но и сам слух о тайном агенте. И вновь принялись за работу над последним файлом.

В полдень Хупер отправил свою секретаршу домой до конца рабочего дня. Она была ошеломлена. Хупер настаивал.

– И никому об этом не говорите.

– Но как же инструкции?

– До понедельника.

Часа в три пополудни Хупер и Фрэдди просверлили дыру в пластиковой стене, разделявшей приемную и кабинет Хупера. Изнутри они установили одностороннее зеркало, а чтобы прикрыть дыру со стороны приемной, – поставили печатную машинку секретарши набок. Фрэдди спустился в холл и позаимствовал из подсобки пылесос, чтобы убрать пыль и опилки.

Подозреваемых стали вызывать в кабинет Хупера по одному под предлогом беседы по поводу перевода в новое подразделение, о создании и укомплектовании которого Хупер вчера получил указание в свете последних заявлений Президента Буша.

Уилсон на протяжении всех пятнадцати минут, когда Хупер вышел по вызову, не прикоснулся к досье. Когда, наконец, Хупер вновь появился в кабинете, Уилсон вяло отказался от перевода с прежнего места службы. Но за предложение поблагодарил.

Со вторым, Ковецким, им повезло больше. Тот заглянул в нужное досье. В нем значилось имя бухгалтера Рубена Мак-Нэлли. Вообще-то Ковецкий просмотрел все три папки, лежавшие на столе, среди которых было и его собственное досье. Им он занялся основательнее. И когда Хупер вошел, он все еще читал его.

Морето тоже посмотрел. Из трех, лежавших на столе, он выбрал сфабрикованное досье и быстро его пролистал. Оно содержало имя Билли Инрайта. После этого Морето отошел к окну. И когда Хупер вошел, он так и стоял у окна, что-то разглядывая на улице.

В промежутке между беседами Хупера вызвал директор.

– Я хочу, чтобы в понедельник вы отправили своего человека в Большое жюри. Прокуратура в конце этой недели подготовит обвинительное заключение. В понедельник вечером вы начнете производить аресты.

– Да, сэр.

– Хупер, – продолжал директор, – это исходит прямо из Белого дома, я надеюсь, вы все сделаете как надо.

В тот же вечер в шесть семнадцать в сопровождении бывшей мисс Джорджия появился сенатор. Девушку устроили в приемной, оставив в обществе молодого агента, выполнявшего роль провожатого. Том Хупер и Фрэдди Мюррей при закрытых дверях в ненавязчивой манере предостерегли сенатора и дали ему полный отчет об операции, назвав имя тайного агента – Айка Рэндольфа.

Большую часть сведений, сообщенных сенатору, они предварительно аккуратно и осторожно привели в соответствие с реальными фактами, известными ему. Правда, они намеренно забыли упомянуть о планируемом на понедельник посещении Большого жюри и арестах, которые надеялись провести в течение нескольких часов после получения обвинительного заключения.

В семь тридцать две Хупер, наконец, запер кабинет и вместе с Фрэдди отправился к метро.

Глава 17

– Таноса Лиаракоса, пожалуйста. Это Джек Йоук из «Вашингтон пост».

– Извините, мистер Йоук, – живо отозвался женский голос на другом конце провода. – Мистер Лиаракос сегодня не отвечает ни на какие звонки прессы.

– Видите ли, мы готовим статью для завтрашнего выпуска о выдаче генерала Хулио Сабы с Кубы. Сегодня утром ФБР доставило его из Гаваны. Представитель Министерства юстиции сказала, что судить его будут здесь, в Вашингтоне. Еще вчера Большое жюри подготовило секретное обвинительное заключение. По ее словам и по словам представителей прессы в Белом доме, Чано Альдана, клиент мистера Лиаракоса, персонально платил генералу Сабе большие деньги за помощь, которую оказывали кубинцы контрабандистам...

– Видите ли, мистер Йоук, мистер Лиаракос не...

– Он не хотел бы прокомментировать это сообщение?

– Если я скажу "никаких комментариев", то что вы напишете в своей статье?

– Я напишу, что мистер Лиаракос отказался прокомментировать сообщение.

Телефон замолчал. Она поставила его в режим ожидания: Джек Йоук положил ноги на стол и прижал трубку щекой к плечу. Он несколько раз хрустнул суставами пальцев. Альдана и Саба. Связь от А до Я^[40]. Жаль, если «Пост» не даст ему обыграть этот нюанс в статье.

Вновь раздался женский голос. – Мистер Йоук?

– Жду.

– Вы можете сказать следующее: в свете того, что судья Снайдер наложил запрет на открытое обсуждение дела Альданы, мистер Лиаракос не считает возможным комментировать сообщения на эту тему.

– О'кей. Понял. Спасибо.

Он уже почти закончил статью, когда зазвонил телефон.

– Йоук.

– Это Тиш. Извини, я не могла позвонить раньше.

– Привет. Я хотел узнать, не согласишься ли ты пойти со мной завтра на обед к Графтонам? Я собирался позвонить тебе на той неделе, но меня неожиданно выдернули из города. – Последняя фраза была враньем. Он и не собирался звонить ей снова. Но миссис Графтон специально просила привести с собой Тиш Сэмьюэлз. Интересно, что сказала бы миссис Графтон, если бы услышала небольшую речь Тиш по поводу ее литературных амбиций?

– Я читала твои статьи о Кубе. Очень хорошо написано.

– Я провел там все эти дни. Дел было по горло.

– Ты слишком много оправдываешься, Джек. Да, я пойду с тобой к Графтонам. В котором часу?

Слишком много оправданий. Только перед женщинами, подумал Джек Йоук. К чему бы это?

Спустя тридцать минут он беседовал с Оттом о генерале Сабе, и тут его снова вернул к столу телефонный оператор.

– Ваш заказ на разговор с Кубой выполнен. – Он хотел связаться с Пабло Отейсе, ранее известным как Гектор Сантана.

Йоук взял трубку.

– Джек Йоук у телефона.

– Пабло Отейса.

– Сеньор, я корреспондент "Пост"...

– Я помню вас, Джек.

– Мои поздравления по поводу включения вас в состав временного правительства.

– Спасибо.

– Я послал вам свои статьи о Кубе. Вы получили хотя бы одну?

– Нет еще. На почте до сих пор бардак. Но пока с севера не доносятся мегатонные взрывы возмущения, с последующим наплывом журналистов. Это значит, что вы выполняете свои обещания насчет того, что печатать, а что нет.

– Да, сэр. Я не думаю, что в статьях вы найдете что-нибудь, что могло бы вызвать затруднения у вас или у американского правительства.

– Или у моих американских друзей.

– Верно. Сеньор, я знаю, вы заняты. Нам стало известно, что генерала Сабу выдали американскому правительству и его привезли в Вашингтон для предания суду. Что вы можете сказать о нем?

– Он был помощником Чано Альданы. Они использовали кубинские катера и суда ВМС для контрабанды кокаина. Мы передали ФБР все изобличающие его свидетельства, которые смогли собрать, и дали им возможность опросить подчиненных Сабы. Ваши люди остались очень довольны.

– Следует ли ожидать подобных выдач в дальнейшем?

– Возможно. ФБР и американской прокуратуре потребуется время, чтобы оценить все, что у них имеется. И потом, захочет ли Саба говорить. Если американское правительство выдвинет против других кубинцев обвинение в контрабанде наркотиков, мое правительство изучит их и примет решение по каждому случаю в отдельности. Мы дали понять ФБР, что люди, которые просто выполняли приказы, выдаче не подлежат.

– Соответствуют ли действительности слухи о том, что выдача Сабы – это плата за американскую экономическую помощь?

– Выступая от имени моего правительства, я могу сказать, что новое правительство Кубы и правительство Соединенных Штатов будут сотрудничать во многих областях. Экономическая помощь стоит в числе первых в списке неотложных проблем.

– Вы говорите как политик.

– Я и есть политик, Джек. Жду ваших статей.

– Спасибо за потраченное на меня время.

– Всего хорошего. – И Отейса повесил трубку.

Джек Йоук вызвал из памяти компьютера статью о генерале Сабе и начал делать необходимые вставки.

* * *

Сказать, что Харрисон Рональд был озабочен, направляясь в пятницу вечером на работу, значит ничего не сказать. После второго телефонного разговора со спецагентом Хупером он около часа бродил по улицам, а затем неохотно, но все же повернул назад к дому.

Достав свой автоматический "кольт" сорок пятого калибра, он зарядил полный магазин, а один патрон дослал в патронник. Взвел курок, поставил пистолет на предохранитель и сунул его под подушку. Затем попытался уснуть. Но не смог. Он лежал, уставившись в потолок, стараясь представить, кто мог рассказать, кому и о чем.

Какого черта он настоял на этих двух ночах? Еще две ночи ждать, опасаясь, что кто-то разнесет твою глупую башку?

В тот вечер, когда ему пришлось протопать четыре мили пешком от Мемориала Линкольна до убежища Мак-Нэлли в северо-западной части города, он надеялся, что его нервная система в порядке и все выдержит. Он рассказал историю своего вечернего приключения этому хорьку Билли Инрайту, который, выслушав, оставил его сидеть в спальне, а сам отправился звонить Фримэну.

Он прождал целый час, прислушиваясь к каждому звуку, к приглушенным шагам за стеной. Потом появился Фримэн. Осмотрел царапины на руке и порезы на лице и потребовал, чтобы приличный доктор как следует обработал и перевязал ему раны. В гостиной Билли включил телевизор – там вовсю показывали жертвы, кровь и разбитый автомобиль. Выудив из него все, что хотели, Фримэн и Билли отвезли его к одному шарлатану, которому в свое время до конца жизни запретили заниматься медицинской практикой за то, что он прописывал болеутоляющие средства богатым матронам, страдавшим от ожирения и скуки.

Той ночью основное внимание Харрисон старался сосредоточить на Фримэне. Лицо Мак-Нэлли выражало заботу и ликование, когда он слушал, как Сэмми Зэт убил парня, сидевшего в машине позади него, сокрушив ему при этом гортань. Он смеялся во время рассказа о скоростной погоне, завершившейся фатальным столкновением. Настоящий балаган. Ха-ха-ха.

– Ты все верно сделал, Зэт, очень хорошо.

– Жаль товар, Фримэн, но не думаю, что стоило тащиться по улице, истекая кровью, с десятью фунтами кокаина в руках. К тому же нужно было побыстрее убраться из машины. Она походила на швейцарский сыр.

– Все правильно, Зэт, не казнись, приятель.

– Извини за машину.

– К черту машину, я возьму другую. – Мак-Нэлли щелкнул пальцами. – Ах, этот Тули! Хотел бы я знать, кто надоумил этого дерьмового минетчика грабануть меня. Своей пустой головой он бы никогда до такого не додумался.

– Я поспрашиваю вокруг, – пообещал Билли Инрайт. – Только скажи. Может, предложить награду за информацию?

– Предложи десять кусков, – сказал Фримэн, вынимая из кармана толстую пачку банкнот. Не считая, он отделил половину и протянул Харрисону Рональду. – Вот, я всегда возвращаю долги. Ты работал на меня, поэтому я у тебя в долгу. Возьми.

Харрисон глянул на пачку и сунул ее в карман.

– Спасибо, – с чувством произнес он.

– Давай остановимся на пяти кусках, – сказал Фримэн Инрайту. Если предложить больше, народ начнет сочинять. Пяти достаточно.

Так Харрисон Рональд сблизился с Фримэном или, по крайней мере, это ему показалось. Так или иначе, Мак-Нэлли отдал ему ключи от четырехлетнего "форда мустанга", на котором он теперь ехал. В пачке банкнот – он пересчитал их потом дома – оказалось сорок три стодолларовых билета.

Сблизился – возможно. Форд не питал иллюзий насчет Фримэна Мак-Нэлли. Тот заплатит сорок три сотни долларов, чтобы потом насладиться выражением удивления на лице жертвы, когда засунет ей в задницу пистолет и нажмет на спуск.

Если даже до него дошел слух, и он решил, что Сэмми Зэт и есть тот коп, он останется тем же самым стариной Фримэном Мак-Нэлли, с той же улыбкой и заботой о деле. Дело прежде всего. Таков девиз Фримэна. Боже, о деле он заботился что надо!

Да, крэк – не для брезгливых и нерешительных. Кто бы ни общался с Фримэном, никогда не замечал за ним этих слабостей.

"Мустанг" с трудом пробирался в плотном потоке машин – до Рождества оставалось семь дней. Харрисон Рональд снова задался вопросом, почему. Почему он попросил еще две ночи?

Этот вопрос мучил его весь день, но он так и не нашел на него подходящего ответа. Он прекрасно знал, что Фримэна и его подручных нужно упечь надолго, и понимал, что ради этого кто-то должен пойти на большой риск. Но у него не было личной заинтересованности, кроме того, что он питал обыкновенное отвращение к этим гнидам. Однако в мире существует множество людей, с которыми он не стал бы общаться. Только из-за того, что объявилась еще одна дюжина или две подонков, не стоило огород городить. Нет. Вопрос в том, почему он готов рисковать, чтобы отправить Фримэна и его дружков, а может, вдобавок одного или двух продажных копов, туда, где солнце не светит?

Этот вопрос доставлял ему беспокойство. Ведь он вовсе не герой. Мысль о том, что кто-то именно так о нем подумает, смущала его.

Может, это вызов, подумал он. Или ощущение, что перед кем-то в долгу. Отдать долг. Что-то в этом есть. Это не так уж плохо. Но если говорить честно, – а он считал себя честным человеком, – все это приводило его в состояние какого-то нервного возбуждения. Хождение по краю съедало его изнутри, порой было страшно до чертиков, но зато никогда не было скучно. Он ощущал жизнь в полную силу, в ее неразбавленном виде.

Такое возбуждение казалось ему неумением владеть собой, особенно когда появлялось с ощущением героизма.

Еще две ночи поболтайся там, Харрисон Рональд из полицейского управления Эвансвилла.

Он оставил машину в переулке и поприветствовал парня, стоявшего в тени и пытавшегося согреться, переминаясь с ноги на ногу. Звали его Уилл Колби, он и Сэмми Зэт с полдюжины раз вместе возили крэк. Харрисон постучал в заднюю дверь.

Если бы они считали его копом, наверняка бы устроили прием потеплее. Ожидая, пока отопрут дверь, он перчаткой вытер пот с лица и снова взглянул на Колби, не спускавшего глаз с переулка. У Колби был расслабленный, даже скучающий вид.

Минус один и ветер, а он потеет! Где же самоконтроль, а, герой? Он заставил мышцы расслабиться.

Айк Рэндольф открыл дверь и посмотрел вокруг.

– Привет, Айк.

Айк кивнул головой, и Харрисон Рональд вошел внутрь.

Уже в кухне Айк сказал:

– Сделай-ка себе кофе, тебе сегодня дежурить снаружи.

Харрисон наполнил чашку дымящейся жидкостью.

– Когда они приедут?

– В десять. Оружие с собой?

– Нет.

– Возьми что-нибудь в спальне и отправляйся на улицу.

Харрисон выбрал "Смит-Вессон" калибра 0.357, крутанул барабан и сунул оружие в карман своего теплого пальто. Он купил его из-за глубоких карманов и большого воротника. Сегодня наверняка придется немало простоять на улице. Почти как на службе в полиции.

Ирония судьбы, подумал он, спускаясь в холл с чашкой кофе в руках, кивнул охраннику, вооруженному "узи", и вышел за дверь на свой пост.

Харрисон и прежде встречал парня, которого ему предстояло сменить, но не знал, как его зовут.

– Вот и я. Как обстановка?

– Холодно, как на полюсе, – ответил парень и по ступенькам поднялся в дом.

Чем дальше, тем лучше. Еще три минуты жизни, а в перспективе даже больше. Аминь.

В девять пятьдесят пять он по-прежнему находился на посту, когда у бордюра остановился темно-серый "кадиллак" с нью-йоркскими номерами, и из него вышел человек. Толстяк Тони Ансельмо. Другой, сидевший за рулем, заглушил двигатель.

Ансельмо взглянул на Форда, фиксируя цепким взглядом каждую мелочь, поднялся по ступенькам и нажал на кнопку звонка. Через секунду дверь отворилась и он вошел внутрь.

Сидевший за рулем вытянул ноги и устроился поудобнее, из-под надвинутой на глаза темной шляпы с широкими полями виднелась лишь половина лица. На расстоянии двадцати пяти футов мерцающий свет уличных фонарей скрадывал его черты, и все же Харрисон узнал его – Винсент Пиош, наемный убийца, работает на Костелло в Бронксе и Куинсе^[41]. Со слов Фрэдди Мюррея, в ФБР уверены, что он убил более двадцати человек. Точно никто не знает, включая Пиоша, который уже наверняка позабыл кое-кого из своих жертв. Он не отличался большим умом.

Если уж собрался заниматься преступным бизнесом, размышлял Форд, нужно быть или академиком, или слегка задвинутым. Остальных ожидают только неприятности. Их мыслительных способностей всегда и слишком много, и недостаточно одновременно. Как у Тули.

Эта нить размышлений привела его к собственной персоне. У него диплом об окончании школы и два года колледжа за спиной. Он способен проверить отчет и написать докладную. Тули наверняка тоже смог бы, если бы у него было, что писать.

Но так ли он умен, как Фримэн Мак-Нэлли – доктор кокаиновой философии?

Лишь от одной этой мысли у него мурашки побежали по коже. Дул холодный ветер, а он уже больше часа торчал на улице. Форд начал прохаживаться взад-вперед.

Около десяти тридцати вышел Айк и сменил его, отправив внутрь погреться. Форд налил себе еще чашку кофе и пошел в ванную.

В тот момент, когда он стоял возле охранника с "узи" и отхлебывал кофе, отворилась дверь гостиной и появился Толстяк Тони Ансельмо, уже одетый в пальто. Фримэн стоял позади него.

Фримэн проводил Тони до двери, а Харрисон шел следом. Они стояли на крыльце и смотрели, как Тони Ансельмо садится в машину. Когда "кадиллак" укатил, Фримэн произнес: – Вот поехали двое ребят, которые пару недель назад шлепнули Харрингтона и Линкольна.

Чтобы поддержать разговор, Харрисон Рональд спросил:

– Как ты узнал?

– Можно узнать все, что угодно, если у тебя достаточно денег и ты знаешь, к кому обратиться.

Фримэн вернулся в дом. Айк кивнул, и Харрисон неохотно спустился на тротуар.

Да, если есть, что тратить, можно узнать все, что захочешь, например, кто тайный агент полиции в организации Мак-Нэлли.

* * *

В субботу в восемь утра Харрисон Рональд Форд встретился со спецагентами Хупером и Мюрреем в мотеле Фредериксберга. Первым делом он отдал им сорок три сотни долларов, пожалованные ему Фримэном. Деньги, сказал Хупер, пойдут в фонд финансирования операций по борьбе с распространением наркотиков.

Пока они пили кофе, Харрисон Рональд сообщил им последние новости. – Фримэн сказал, что Толстяк Тони Ансельмо и Винни Пиош две недели назад убили двоих, которых звали Харрингтон и Линкольн.

– Откуда он узнал? – спросил Фрэдди.

– Он сказал, что спросил нужных людей и заплатил деньги.

– Мы проверим это. Я думаю, сейчас эти убийства расследует местная полиция. Насколько я знаю, они так ничего и не обнаружили.

– Он не знает, за что?

– Фримэн не сказал. Прошлой ночью Толстяк Тони провел с ним полтора часа. Я думаю, это связано с отмыванием денег. Все совпадает. – Харрисон Рональд пожал плечами.

– В понедельник ты идешь в Большое жюри. Если у них будет готово обвинение на Мак-Нэлли и его банду, мы начнем их брать той же ночью.

Харрисон Рональд кивнул и посмотрел на свои ладони. Они дрожали.

– Нет необходимости возвращаться тебе туда сегодня ночью. Эти ребята никуда не денутся.

– Прошлой ночью я узнал новость насчет Ансельмо и Пиоша. Это даст возможность раскрыть два убийства. Кто знает, что мне удастся узнать сегодня?

– Ради этого не стоит рисковать, – настаивал Фрэдди, пододвигая свой стул поближе к Форду. – Слух о тайном агенте может дойти до них сегодня. И сегодня же они могут пустить тебе пулю в лоб для страховки.

– Может-может, могут-могут. Ты что, свихнулся? – сорвался Форд. – Они могли убить меня в любой момент за последние десять месяцев. Все это время я жил взаймы!

Ответом на его тираду было молчание. Наконец, Фрэдди поднялся со стула и пересел на кровать.

Хупер взял стул и поставил его почти вплотную к Форду.

– Почему ты хочешь вернуться? – мягко спросил Хупер.

– Потому что я боюсь. С каждым днем я боюсь все больше и больше.

– Ты просто перегорел, – сказал Фрэдди. – Случается с каждым. Это нормально. Ты же не супермен.

– Фримэн не собирается просто сдохнуть или посвятить себя служению Господу после того, как вы его арестуете, Фрэдди. Даже в тюрьме он останется тем же самым старым бандитом. Рано или поздно его адвокат сообщит ему мое настоящее имя. Я должен привыкнуть жить с этим или мне конец.

Хупер вздохнул.

– Послушай, если бы твоя смерть давала Фримэну возможность удрать, он сделал бы это, не моргнув глазом. Но когда он наконец поймет, что вляпался, он отступится. А твое настоящее имя никто не узнает. Это я могу тебе обещать.

Но на Форда его слова не произвели должного впечатления.

– Я привык, со временем научился преодолевать страх, – тихо заговорил он. – Решал кроссворды, один или два, немного спал, немного выпивал и приходил в норму. Теперь не помогает. Я все время боюсь. Мне пора бросить пить, иначе стану алкоголиком на всю жизнь.

– Возвращаться нет необходимости.

– Мне нужно. Как ты не поймешь? Я напуган до смерти. Если я отступлю, я так и буду бояться всю свою жизнь. Разве ты не видишь? Как я смогу в одиночку всю ночь просидеть в патрульной машине в Эвансвилле? Как я смогу задержать нарушителя? Меня пошлют арестовывать какого-нибудь пьянчугу с ружьем – как я это сделаю? Я напуган до смерти и я должен с этим справиться, иначе я не смогу дальше жить, приятель. Все очень просто.

Глава 18

Около девяти часов утра Президент Буш отправлялся на уик-энд в Кэмп-Дэвид, расположенный в горах северо-западнее Фредерика, штат Мэриленд, чтобы обсудить с государственным секретарем и помощником по национальной безопасности некоторые вопросы внешней политики.

До того как подняться на борт вертолета, он еще раз встретился с Дорфманом и Генеральным прокурором Гидеоном Коэном.

– Что может знать этот Саба?

– Вполне достаточно, чтобы можно было вынести приговор Чано Альдане, – сказал Коэн. – Мы знаем, что он лично по меньшей мере с полдюжины раз встречался с Альданой – четыре раза на Кубе и дважды в Колумбии. Он отдавал приказания своим подчиненным оказывать помощь в транспортировке кокаина морем из Колумбии на Кубу. Он лично не менее четырех раз организовывал доставку кокаина в США.

– Он начал давать показания? – спросил Дорфман, немного раздраженный тем, что Коэн, как обычно, ставил телегу впереди лошади.

– Нет еще. Вчера судья Снайдер назначил ему адвоката. Некто по имени Шиманский из Нью-Йорка.

– Скромняга, который на прошлой неделе добился оправдания этих ворюг-финансистов?

– Да. Дэвид Шиманский. Известный адвокат. Судья Снайдер позвонил ему и спросил, не возьмется ли он за дело. Тот согласился.

– Шиманский способен заменить Ниагару, – кисло заметил Дорфман. – Если Шиманскому удастся заткнуть Сабе рот, мы ничего не добьемся.

– Я разговаривал об этом деле с госсекретарем, ему представляется очень важным назначить Сабе самого лучшего адвоката. Возможно, мы снова обратимся к кубинцам с просьбой выдать еще кого-нибудь и мы должны показать им, что любого из этих людей ждет справедливый суд и каждый из них сможет воспользоваться услугами квалифицированного адвоката. Это главное. Я лично просил судью Снайдера...

– О'кей, о'кей, – прервал его Джордж Буш.

– Так заговорит Саба или нет?

– Я думаю, заговорит, – сказал Коэн. – Кубинцы поставили его перед выбором: если он сотрудничает с нами, он сможет со временем возвратиться на Кубу свободным человеком. А когда вернется туда, он во всем сможет обвинить Кастро.

– Который, к его счастью, уже мертв, – заметил Дорфман.

– Кубинцы, несомненно, преподнесут его свидетельские показания как пример коррумпированности прежнего режима.

– Вне всяких сомнений, – сказал Джордж Буш.

– Вы собираетесь предоставить ему возможность подать прошение о помиловании?

– Если Шиманский попросит, то да. Саба вынужден будет свидетельствовать против Чано Альданы. Слушания по его делу пройдут до окончания суда над Чано Альданой.

– Не даст ли это адвокату Альданы повод выступить с протестом? – спросил Дорфман.

– Да.

– Что насчет инцидента в понедельник? Все по плану?

– Да, сэр.

– Во вторник утром вы, я и директор ФБР проводим пресс-конференцию. Запланируйте ее, пожалуйста, Уилл.

– Да, сэр.

– И еще, Уилл, позаботьтесь, чтобы журналистов убрали подальше, я не должен слышать никаких вопросов по пути к вертолету.

Дорфман ушел. Когда они остались одни, Джордж Буш сказал:

– Гид, я знаю, что вы с Дорфманом на ножах, но вы оба нужны мне.

– Этот сукин сын мнит себя чуть ли не мессией, – горячо возразил Коэн.

Президент откинулся назад. Он никогда прежде не слышал, чтобы Коэн так кипятился – как правило, адвокаты из престижных нью-йоркских фирм не часто позволяют себе такие выражения.

– Это так, – криво усмехнулся Президент, – но он мой сукин сын.

Брови Коэна взметнулись вверх и тут же упали.

– Я не могу быть хорошим для всех в мире. А Дорфман отвлекает на себя все недовольство. Он берет на себя вину. Он принимает огонь на себя, чего не могу позволить себе я. Это его работа.

Генеральный прокурор кивнул.

– Эти наркотики... Мы должны наращивать свои усилия. Ведь мы стараемся, и избиратели нас поймут. Только телепроповедники и их паства верят в чудеса. А я не хочу никому навязывать свое мнение. Наша задача заключается в том, чтобы заставить эту проклятую систему работать.

* * *

Харрисон Рональд возвратился в свою квартиру около полудня. Он запер дверь на замок, задвинул засов и с "кольтом" сорок пятого калибра в руке упал на кровать. Спустя мгновение он уже спал.

В пять часов он проснулся и вскочил на ноги. Выше этажом кто-то хлопнул дверью. Пистолет по-прежнему находился в его руке. Пошевелив пальцами, он крепче сжал рукоятку и лег, напряженно прислушиваясь к звукам, раздававшимся в доме.

Как только все кончится, он уедет домой. Домой в Эвансвилл, и проведет Рождество с бабушкой. Он не общался с ней уже месяцев пять или шесть. Бабушка даже не знает, где он. Нехорошо по отношению к ней, но так лучше для него. Она очень общительная и всеми секретами делится со своими друзьями и со священником.

Ну, ладно. Вскоре все закончится. Осталась еще одна ночь. Выбравшись отсюда через три часа, он уже никогда больше не вернется в этот дом. Владелец дома может забрать себе все – подержанный телевизор, одежду, посуду, кастрюли, сковородки – все. Харрисон Рональд отсюда отправится прямиком в настоящую жизнь.

Он сцепился с Хупером из-за того, что хотел вернуться в настоящую жизнь. Но он должен привыкнуть жить со страхом – не с боязнью Фримэна Мак-Нэлли, а со страхом вообще. В морской пехоте его научили, что единственный путь одолеть этот недуг – повернуться к нему лицом.

Эх, приятель. Десять месяцев в выгребной яме. Десять месяцев в преисподней. А завтра в это же время он от всего избавится.

Он лежал в кровати, прислушиваясь к звукам, и думал о той жизни, куда собирался вернуться.

* * *

Из своего кабинета Танос Лиаракос услышал детские крики.

– Мамочка, мамочка, ты дома!

Она стояла в прихожей в окружении детей и смотрела на него. Ее волосы и одежда были в полном беспорядке. Она молча стояла и смотрела, а девочки с визгом скакали вокруг и дергали ее за руки.

– Обними их, Элизабет.

Теперь она взглянула на обращенные к ней детские лица. Провела ладонями по волосам, наклонилась и поцеловала их.

– О'кей, девочки, – сказал он, – бегите наверх и дайте мамочке поздороваться с папой. Постойте, почему бы вам не отправиться на кухню и не помочь миссис Хэмнер с обедом? Мамочка останется с нами пообедать. – Они еще раз обняли ее и умчались на кухню.

– Привет, Танос.

– Проходи, присядь. – Он сделал жест в направлении кабинета.

Она выбрала свое любимое кресло, которое в свое время сама покупала, – когда же это было, год назад? Он сел, не спуская с нее глаз. Она постарела лет на десять – мешки под глазами, морщины на щеках, кожа на скулах обвисла.

– Зачем ты вернулась?

Элизабет сделала неопределенный жест и отвернулась к стене.

– Ты не захотела остаться в клинике. Они звонили и сказали, что ты сбежала.

Она глубоко вздохнула и посмотрела на него.

– Как я вижу, ты по-прежнему принимаешь наркотики.

– Я думала, ты обрадуешься, увидев меня. Дети рады.

– Можешь остаться пообедать с нами, а потом уходи.

– Почему ты так поступаешь со мной?

– Не говори ерунды! Ты сама так поступаешь с собой. Ради Христа, взгляни на себя. Ты похожа черт знает на что.

Она посмотрела на свою одежду, будто видела ее впервые.

– Почему бы тебе не подняться наверх и принять душ, вымыть голову, переодеться в чистое? Обед будет готов минут через сорок пять.

Она собралась с силами и поднялась. Покивала головой, не глядя в его сторону, затем открыла дверь и вышла. Проводив ее до лестницы, Лиаракос постоял там минуты три или четыре, а затем медленно поднялся наверх в спальню. Дождавшись, когда из душа послышались звуки льющейся воды, он ушел.

Он импульсивно сказал, что она останется на обед. Теперь он об этом жалел. Удастся ли ему в эти два часа справиться со своими эмоциями? Ведь он любил ее и ненавидел одновременно. Он не мог противостоять этим чувствам и они разрывали его на части.

Ненависть. Из-за своей дурацкой слабости и эгоизма она бросила все ради этого белого порошка. Бросила детей, его – да, его – так ненависть это или гнев?

Любовь. Да, если бы не было любви, не было бы и ненависти. Только печаль. Затем он глянул на себя со стороны, посмотрел на этого человека как бы сверху – вот он ходит, делает ничего не значащие жесты, строит на лице гримасы – представил боль, которую он испытывал, прекрасно осознавая, что, в конечном счете, она ничего не значит.

Ты же понимаешь, не значит. Ничего не значит. Дети вырастут и станут взрослыми, будут жить собственной жизнью и забудут обо всем. А он ежедневно будет вставать с постели по утрам, бриться и ходить в офис. Годы возьмут свое, он состарится. Потом богадельня и кладбище. Ничто не имеет значения. Все это, в конечном счете, не стоит и гроша.

Так он и стоял, разрываемый на части узник старой усталой планеты.

– Лиза, расскажи маме, что ты делала в школе.

Ребенок затараторил о мышках, птичках и сказках. Элизабет не поднимала глаз от тарелки с едой, стараясь в нужный момент пользоваться ножом и вилкой и не перепутать, какой рукой следует брать тот или иной столовый прибор. Вытерев салфеткой губы, она осторожно положила ее на колени.

– Сюзанна, теперь твоя очередь.

Дочь увлеченно рассказывала о рыбках и лягушках, когда Элизабет отодвинула свой стул, прошептав "извините", и наклонилась за своей сумочкой.

Но Лиаракос опередил ее.

– Я взгляну.

Жена пристально посмотрела на него, ее лицо ничего не выражало. Затем началось. Она захрипела, верхняя губа задрожала, лицо перекосилось.

Лиаракос швырнул ей сумочку. Схватив ее, Элизабет поднялась со стула и через холл направилась в душевую.

– А вы, девочки, заканчивайте обед, – сказал он.

– Мамочка останется с нами?

– Нет.

Они все поняли и молча доели. Он проводил их наверх. Через минуту Элизабет, осторожно ступая, вернулась в столовую, ее лицо светилось умиротворением.

Он сидел молча и смотрел, как она ест. Поковыряв вилкой в тарелке, она положила ее и больше уже к ней не притрагивалась.

– Ты даже не хочешь узнать, где я была?

– Нет.

– Может, подбросишь меня или хотя бы дашь денег на такси.

– Убирайся куда хочешь, так же, как пришла сюда. Прощай.

– Танос, я...

– Прощай, Элизабет. Собирай свою сумочку и уходи. Сейчас же! И не возвращайся.

– Спасибо за...

– Если ты тотчас не уйдешь, я вышвырну тебя вон. Несколько секунд она, не отрываясь, смотрела на него, после чего встала. Спустя полминуты он услышал, как сначала открылась входная дверь, затем щелкнул замок – дверь закрылась.

* * *

В который раз Харрисон Рональд посмотрел на часы. До того как он должен быть там, оставалось два часа и три минуты.

Разглядывая свое лицо в разбитом зеркале, которое висело над прожженным окурками столом, он пытался понять, поймут ли они по его выражению. На его физиономии все написано, ясно, как в газетном заголовке. Виновен. Вот что там было написано. Библейская вина старого образца. Вспомни мамочку. Не она ли тебе об этом говорила? Тут тебе и холестерин, и жиры, и полно соли с сахаром. Это я сделал! Я – стукач. Я – подсадная утка. Белозадые послали этого шоколадного Тома стучать на вас, ниггеров, разгребателей их дерьма, чтобы потом упечь вас за тридевять земель.

Стоит только Фримэну спросить, и его физиономия расколется как замороженное стекло.

Два часа и две минуты.

Кофе? За вечер он уже выпил три чашки. Кофеина больше чем достаточно. Хватит пить. И таблеток не надо. Ни пива, ни алкоголя. Все, точка. Боже, завтра вечером он напьется как последний алкаш. Отправится в первоклассный кабак и целых три дня будет пить, до умопомрачения.

Если, конечно, к завтрашнему вечеру останется жив.

Два часа и одна минута. Сто двадцать одна минута. Он взял пистолет и провел по нему ладонью. Сегодня нужно взять его с собой. Может, это даст ему лишний шанс, ведь они не будут ожидать.

Ровно два часа.

* * *

Капитан Джейк Графтон чувствовал себя прекрасно. Он замечательно провел день со своей дочерью Эми и сделал почти все покупки к Рождеству. Колли сама ездила покупать подарки для Эми и, наверное, для него тоже. Утром он видел, как она перебирала его одежду, вероятно, смотрела размеры. В этот вечер капитан добродушно улыбался, любуясь Эми Кэрол, и то и дело поглядывал на Колли и на гостей, расположившихся вокруг обеденного стола. Две чудесные женщины. Ему здорово повезло.

Капитан перевел взгляд на Тоуда Таркингтона, который кроме своей жены – Риты Моравиа, сидевшей рядом, ни на кого не обращал внимания. Наутро у него, пожалуй, серьезно будет болеть шея. И Эми тоже не сводила с нее глаз. Она просто обожала эту морскую летчицу-испытателя, однако сегодня вечером в ее отношении к Рите чувствовалось что-то необычное.

Встретившись взглядом с Колли, капитан кивнул в сторону Эми и вопросительно поднял брови. Жена едва заметно покачала головой и отвернулась.

Наверняка эти женские штучки, решил Графтон, которые мужчинам никогда не понять. И он вздохнул.

Напротив Таркингтона, с противоположной стороны стола, сидели Джек Йоук и его подружка Тиш Сэмьюэлз. Тиш оказалась чудной девушкой с приятной улыбкой. Для каждого у нее нашлось доброе слово. Кое в чем она напоминала Джейку его собственную жену, например, манерой держать голову, слушать других, своими вдумчивыми замечаниями... Тиш также внимательно слушала рассказы Риты о полетах. Когда Рита закончила, Тиш улыбнулась и посмотрела на Йоука.

Знал ли журналист об этом или нет, но девушка определенно была влюблена в него. Йоук держался свободно, более раскованно, чем в день своего первого посещения Графтонов. А может, это лишь казалось Джейку из-за его хорошего настроения.

Как обычно в спокойной обстановке, Джейк Графтон говорил мало. Он не спеша ел, изредка отхлебывая из бокала вино, и не вмешивался в разговор, развивавшийся помимо него.

– Я читала ваши статьи о Кубе. Они очень, очень хорошо написаны, – сказала Колли, обращаясь к Йоуку.

– Спасибо, – польщенный комплиментом, ответил Йоук. Колли предприняла еще одну попытку вовлечь его в беседу. И через несколько минут Йоук уже рассказывал о Кубе. Даже Тоуд оторвал свой взгляд от Риты, чтобы послушать, изредка задавая вопросы.

Поначалу это были, главным образом, поверхностные впечатления очевидца, но, похоже, слушатели вскоре раззадорили Йоука. Джейк тоже прислушался.

– ...что на меня произвело впечатление, так это преображение этих людей, простых людей, рабочих. Они обретали нечто. Я понял, чего они хотели – демократии, права голосовать за своих избранников, которые сотворят обязательные для всех законы. Понимаете, мы все это давным-давно имеем и поэтому просто не замечаем. Мы можем вышучивать политиков, издеваться над политиканами, которые готовы продаться за пожертвования на избирательную кампанию и бесстыдно клянчить голоса. Но когда ты по уши увяз в диктатуре, когда тобой помыкал какой-нибудь самозваный Цезарь с великими идеями в маленькой башке, демократия выглядит чертовски привлекательной.

Судя по лицам слушателей, они разделяли его мнение, и Йоук стал дальше развивать свою мысль. – Удивительно, но в основе демократии лежит простейшая мысль из тех, которые когда-либо способствовали формированию государственности в человеческом обществе – большинство чаще оказывается правым, нежели наоборот. Задумайтесь над этим! Ошибки – это часть системы. Они неизбежны, поскольку политические пристрастия подобны отливам и приливам. А в долгосрочной перспективе все преходящее становится несущественным.

– Смогут ли те страны, которые только что стали демократическими, набраться терпения, чтобы пережить ее ошибки и дождаться ее плодов? – спросил Джейк Графтон, впервые за время обеда подав голос.

Йоук через стол посмотрел на капитана. – Я не знаю, – сказал он. – Нужно верить в добродетельность и мудрость свободного народа. Наверняка кое-где демократия начнет пробуксовывать. Я думаю, у нее должны быть сильные, глубокие корни, иначе ее сметет первым же мощным порывом. Всегда найдется кто-то с обещаниями мгновенно решить все проблемы, как только его допустят к рычагам управления.

– А что вы думаете о демократии в Америке, идет ли она на убыль или все еще в силе?

– Джейк Графтон! – предостерегла Колли. – Что за вопросы!

– Хороший вопрос, – возразил ей Йоук. – Распространенной ошибкой является стремление разрушить существующую систему. У нас в Америке много проблем. И двести пятьдесят миллионов людей, которые имеют свои взгляды на пути их решения. Я знаю – свою жизнь я трачу на то, чтобы публично обсуждать эти проблемы.

– Вы не ответили на вопрос, – с улыбкой вмешался Тоуд Таркингтон.

– Я не знаю ответа, – сказал Джек Йоук.

– Не думаю, что нас сможет что-либо заставить отказаться от республиканской формы правления, – заявила Колли.

– А что вы думаете, капитан? – спросила Тиш Сэмьюэлз.

Джейк хмыкнул.

– Корни-то глубоко, с этим все в порядке, но если ураган окажется достаточно сильным... Кто хочет кофе, кроме меня?

Пока Колли наливала кофе, Джейк заметил, как Рита что-то тихо говорила Эми. Девушка слушала, ее лицо все сильнее хмурилось, затем она внезапно вскочила и выбежала из комнаты.

Джейк сложил салфетку и извинился. Но ему не удалось пройти мимо Колли. Она всучила ему кофейник, а сама последовала за Эми в спальню.

– Тебе как, Тоуд? – Джейк склонился над лейтенантом.

– В чашку, если можно, капитан.

– Рита, научи этого клоуна чему-нибудь новенькому, он начинает повторяться.

Рита улыбнулась Джейку в ответ.

– Я знаю. Но я надеялась, раз он работает в твоей конторе, может, ты ему сможешь помочь.

– Вы работаете у капитана Графтона? – спросил Тоуда Йоук.

– Пожалуй, мне следует заглянуть к Колли и Эми, я на минутку, – сказала Рита и встала из-за стола. Она сделала это, не привлекая общего внимания. Джейк и Тоуд проводили ее взглядом, пока за ней не закрылась дверь.

– Да, – ответил Тоуд, обращаясь к журналисту. – Капитану не удастся избавиться от меня. Действительно, в прошлом я выполнял кое-какие мелкие поручения капитана Графтона, оказывая ему помощь в его героической борьбе против сил зла в защиту свободного мира и прочее. Вчера я предложил ему приобрести бэтмобиль^[42], я бы временно мог хранить его у себя, пока он не понадобится капитану. Ведь у него здесь нет гаража.

– А чем вы занимаетесь в Пентагоне? – спросил Йоук.

– Тш-ш-ш, это страшная тайна, – понизив голос, доверительно сообщил Тоуд. – Мы разрабатываем сверхсекретные планы на случай, если Канада нападет на нас. По нашим предположениям, первым делом они захватят автомобильные заводы в Детройте^[43]. Неожиданный удар. Возможно, в воскресенье утром. Затем...

– Тоуд, – зарычал Джейк.

Таркингтон сделал беспомощный жест в сторону улыбавшейся Тиш.

– Мой рот на замке. Как хотите, но это настоящая военная тайна, высшего сорта. Если канадцы когда-нибудь узнают...

Когда они убирали со стола, Джейк сказал Тоуду:

– Мне кажется, Рита совсем оправилась после прошлогодней катастрофы.

– Шрамы остались, – ответил Тоуд, – но она удивила врачей. И меня тоже.

Они сложили посуду в мойку и перешли в гостиную пить кофе. В этот момент из спальни, держась за руки, появились Рита и Эми. У обеих еще не высохли следы слез на лице. Колли отправилась на кухню, и Джейк последовал за ней.

– Что там произошло?

– Эми боготворит Риту и потеряла голову из-за Тоуда. – Колли закатила глаза: – Гормоны!

– Ох.

Колли улыбнулась и обняла Джейка.

– Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя. Но нам лучше вернуться к гостям.

– Ты не рад, что мы пригласили Джека Йоука?

– Он хороший малый.

* * *

Страх в геометрической прогрессии усиливается по мере приближения к объекту, внушающему страх. Харрисон Рональд сделал это открытие по пути к логову Фримэна Мак-Нэлли в северо-западной части Вашингтона.

Он чувствовал, как страх парализует его мозг. Его мутило, и хотелось бежать без оглядки.

Он все меньше обращал внимания на дорогу, прекрасно это сознавая, но ничего не мог с собой поделать. Это еще одна сторона страха – в малом количестве он обостряет чувства, заставляет действовать на пределе возможностей в опасной ситуации. Однако чрезмерный страх парализует. Страх становится невыносимым, перерастает в ужас, от него цепенеют мышцы, мозг отказывается работать. И стоит только дать слабину, ужас превращается в панику, и все" мышцы получают от ущербного мозга лишь один приказ – бежать.

Он ехал все медленнее и медленнее. Когда зажегся зеленый, пришлось заставить себя нажать на акселератор. Водитель ехавшего следом автомобиля газанул и промчался мимо, красноречиво покрутив пальцем у виска. Форд даже не обратил на него внимания.

Несмотря ни на что, он все же добрался до цели. Медленно проехал по переулку и припарковал машину на стоянке позади дома Мак-Нэлли. В тени ограды стоял охранник. Форд заглушил двигатель. Он не собирался накладывать в штаны. Нет, сэр. Ни при каких обстоятельствах он не должен этого допустить.

– Сейчас или никогда, – громко произнес он, успокаиваясь от звука собственного голоса, с которым ему все же удалось более-менее справиться, и открыл дверь. Охранник, не вынимая рук из карманов пальто, двинулся ему навстречу.

О, проклятье. Вот оно.

– Это ты, Зэт?

– Да, приятель.

– Здесь никого нет. Тебе надо поехать в Сэнитэри и забрать там груз.

Форд застыл возле машины, не спуская с охранника глаз. Это не входило в его планы. Думай, будь ты проклят! Думай! Сэнитэри Бэйкери...

– Там тебя встретят.

Форд повернулся и открыл дверь машины. Сел и попробовал вспомнить, куда он сунул ключи. В этом кармане нет, и в этом нет... здесь! Он вставил ключ в замок зажигания и повернул.

Двигатель заработал, и волна облегчения накатила на него. Он двинул рычаг передачи чуть-чуть назад и задним ходом выехал со стоянки в переулок. Все спокойно. Все тихо и спокойно, как в гробу.

Оглянись назад, идиот! Не сбей столб. Как только охранник исчез в тени, Форд прибавил скорость. Облегчение сменилось разочарованием. Из-за чего же он тогда мучился целый день? Все напрасно!

Может, теперь пора смываться. Почему бы нет? Он уже доказал сегодня, что способен справиться с собой. Это главное. Сегодня вечером уже ничего не произойдет, так почему он должен снова везти это дерьмо для Мак-Нэлли? У ФБР наберется доказательств, чтобы подготовить обвинительное заключение из двухсот сорока одного пункта. К чему добавлять еще один. Что ты пытаешься доказать, Харрисон? Ты ночи не спал, умирал от страха все эти десять месяцев. Ты убил человека. У тебя достаточно доказательств, чтобы упечь Мак-Нэлли и его дружков в тюрьму на такой срок, что, когда они вернутся, крэк уже будут употреблять вполне легально, а тебе нужно остаться в живых, чтобы дать свидетельские показания. Зачем ошиваться там еще одну ночь? Не забывай главного – сегодня ты одержал победу.

Но он знал ответ. Направив автомобиль в сторону авеню Джорджия, он нажал на педаль газа.

* * *

– Как хорошо вы знаете капитана Графтона? – спросил Таркингтона Йоук. Было уже около десяти, и они стояли на балконе, глядя на город. Подмораживало, но ветра почти не было.

– О, наверное, как любой младший офицер может знать старшего. Мне кажется, лично он питает ко мне дружеские чувства, но на службе я для него – один из его подчиненных.

– В ВМС у него репутация одного из лучших офицеров.

– Он лучший из всех, кого я когда либо встречал. И точка, – сказал Тоуд. – Вам нужно подготовить документ – капитан Графтон вам предложит наилучшую формулировку. Вам трудно найти правильное решение или отстоять свою позицию – он тот, кто вам поможет. Вам нужен человек, который поведет в бой остальных, – выберите Графтона. Вы хотите слетать к черту на рога и вернуться невредимым обратно – лучше его с этим никто не справится. Если вам нужен офицер, который всегда поступает правильно, независимо от обстоятельств, – значит, вам нужен Джейк Графтон.

– А вы?

– Я? Я обыкновенный лейтенант. Лечу, когда прикажут, сплю, когда прикажут, и даже по большой нужде хожу по распорядку.

– Как же удается капитану Графтону поступать всегда правильно?

– Это что? Допрос? Что вызывает такой интерес к Графтону?

– Простое любопытство. Я не собираюсь писать о нем.

– Лучше не надо. Иначе я сломаю ваш карандаш.

– Так что ему позволяет всегда поступать правильно?

– Здравый смысл. Редкое качество в этом городе. А здравый смысл – предмет гордости Джейка Графтона.

Йоук усмехнулся.

– Смотрите, – предостерег Тоуд Таркингтон, – не вздумайте смеяться, иначе лишитесь своего корреспондентского удостоверения. Здесь ваши колкости могут не понять.

Йоук улыбнулся:

– Я заслужил этого. Простите мне мой сарказм во время первой встречи. Тогда у меня кошки скребли на душе.

– У меня тоже, – пробурчал Таркингтон. Он постучал ногами одна о другую. – Я уже замерз, пойдемте внутрь.

* * *

Харрисон Рональд стоял возле своего "мустанга", уставившись на переднее колесо. Спустило.

Мимо него по авеню Род-Айленд проносились автомобили. Почувствовав биение руля и услышав характерный звук, он свернул и съехал на стоянку у магазина.

Судьба, решил он, открывая багажник и роясь там в поисках домкрата и гаечного ключа. По пути на свидание со своей судьбой конь Дон Кихота потерял подкову. Почему такое не происходит в кино?

Он поддомкратил передок, но гайки заржавели. Проклятый Фримэн, он никогда не балансирует колеса, не регулирует сход-развал. Платит столько денег, но ни о чем не заботится.

Тут нужна монтировка или молоток. Разозленный, он плюхнулся на тротуар и пнул гаечный ключ. Тот отлетел в сторону, оставив на поверхности гайки царапины. Он попробовал снова. Еще раз. Наконец, гайка повернулась.

На стоянку въехал полицейский патрульный автомобиль и остановился перед магазином. Два белых копа. Они вышли из машины, задержались на минуту, молча наблюдая за тем, как Форд борется с ключом, и затем вошли в дверь.

Господи, как они не заметили очертания пистолета у него за спиной, под пальто? Пустоголовые. В первую очередь они должны обращать внимание на оружие.

Справившись с последней гайкой, он посмотрел на витрину. Через стекло было видно, как копы пили кофе и любезничали с девушкой за стойкой.

Возясь с ключом, он содрал себе кожу на пальце. Теперь это место кровоточило. Ничего, скоро пройдет. Грязь и масло попадут в рану и остановят кровь. Его отец всегда приходил с содранными руками. От грязи и масла раны медленно, очень медленно заживали, пока он не сдирал их заново. Ребенком он разглядывал большие и тяжелые руки отца и недоумевал, неужели они не болят.

Отец, где бы ты ни был, мои руки окоченели и чертовски болят, у меня замерзла задница от долгого сидения на тротуаре, и из носа течет.

Он вытер нос рукавом.

Чего же ты ждал? Что копы бросятся тебе помогать? Приди в себя!

* * *

Джек Йоук поймал себя на том, что неотрывно смотрит на Тиш Сэмьюэлз. Он уже несколько минут наблюдал за ней, когда, наконец, осознал это и от неожиданности вздрогнул. Он огляделся, не заметил ли кто-нибудь. Джейк Графтон перехватил его взгляд. Йоук улыбнулся и отвернулся.

О'кей, она, конечно, не для "Плэйбоя" и никогда не попадет на обложку "Космополитэн". Но по-своему хороша.

Наблюдая за ее движениями и жестами, он вспомнил кубинскую мадонну на крыле грузовика с ребенком у груди. Как долго смотрел он на ту женщину? Секунд тридцать? Минуту? Та женщина олицетворяла саму жизнь, которая шла с ним по дороге. Невзирая на войну, революцию, нищету, голод, она смело направлялась из прошлого в будущее.

Он снова посмотрел на Тиш и попытался представить ее на крыле того грузовика. Она вполне могла бы быть там, решил он. За лей будущее.

Он налил себе еще выпить и устроился на диване, продолжая наблюдать за Тиш Сэмьюэлз.

Наверное, он просто стареет. Собственные амбиции для него уже не представляют такого большого значения, как прежде, к тому же он начал разочаровываться в своих убеждениях. Сколько его коллег действительно верит в мудрость избирателей? Самоуверенные, эгоистичные, – и среди них Джек Йоук, – они верили только в самих себя.

О'кей, Джек. А если твоих мудрых мыслей окажется недостаточно, что тогда? Во что ты будешь верить?

Размышляя, он сосредоточенно разглядывал носки своих ботинок, а в голове одна за другой сменялись картины людских толп, которые брели по дороге в Гавану, брели в клубах пыли, под палящим солнцем, с надеждой брели в неизвестность.

* * *

Перед Сэнитэри Бэйкери Харрисон Рональд решил развернуться и, сдав назад, поставил автомобиль рядом с остальными. Шесть машин. Тесновато сегодня.

Он подошел к двери и постучал.

Охранник, заперев за ним дверь, задвинул засов и кивнул головой. – Они велели тебе подниматься, второй этаж, в самом конце.

Внутри склада было пусто и темно. Единственный свет от уличных фонарей проникал сюда сквозь грязные окна высоко под потолком. Здесь все казалось знакомым, и как только глаза привыкли к темноте, он уверенно двинулся вперед.

Второй этаж в конце. Господи, там же ничего нет, кроме нескольких пустых комнат с толстым слоем пыли, грязи, крысиного дерьма и кое-какой поломанной мебели, за ненадобностью оставленной прежним владельцем.

Он потрогал пистолет за поясом и проверил положение предохранителя. Порядок. Не прострелить бы себе задницу, Харрисон Рональд.

Поднявшись по лестнице, он повернул налево к восточной стороне здания. Раздался чей-то стон. Голос мужской.

Он замер. Кто-то стонал протяжно и не по-человечески.

Харрисон Рональд будто окаменел, прислушиваясь к звукам. Вот! Опять!

Он сунул руку под пальто и снова прикоснулся к рукоятке пистолета.

Никого не видно. Только окна, тусклый свет и черные, контуры колонн, что поддерживают крышу. И этот звук.

Ужас вновь завладел им. Его затрясло, когда низкий животный стон достиг его ушей и эхом, едва слышно, отозвался в глубине огромной и пустой темной комнаты.

Кто-то уже просто не мог кричать, кто-то, чьи легкие разорвались от крика, кто истратил все слова мольбы и молитвы, кто уже не думал о жизни. Этот человек стонал только потому, что все еще дышал.

Что-то было еще. Запах! Он внимательно принюхался. Паленое мясо. Да, паленое мясо. Запах подгорелого жира, острый и едкий.

– О, Боже!

Харрисон Рональд Форд двинулся вперед. Через щель в неплотно притворенной двери сочился свет.

Стоны стали громче, послышался голос.

– Ты предал своих братьев, своих братьев по крови. Продался белым ублюдкам, продал свое тело и кровь, продал... – Фримэн Мак-Нэлли. Харрисон Рональд узнал этот голос. Фримэн Мак-Нэлли. – Чем они тебя купили? Деньгами? Ты теперь никогда не сможешь их истратить. Женщинами? Тебе их никогда не трахнуть, с тем, что у тебя осталось. Ха!

Казалось, Мак-Нэлли обезумел. Сумасшедший. Его голос, на октаву выше чем обычно, звучал на грани истерики.

– Убей меня!

Молчание.

Звериный вопль:

– Убей меня!

Харрисон Рональд Форд толкнул дверь и вошел. Воняло нестерпимо.

Посреди комнаты, привязанный к стулу, сидел обнаженный мужчина. Над ним висела электрическая лампочка без абажура. Во всяком случае, пока он еще оставался мужчиной. С его тела свисали куски плоти. В паху не осталось живого места. На его лице – Харрисон подошел ближе, чтобы разглядеть его лицо, – остался только один глаз, вместо второго зияла пустотой обгоревшая глазница. На груди еще больше ожогов. Удивительно, но крови почти не было.

– Убери пистолет, Сэмми.

Он огляделся. Остальные сидели на стульях, расставленных вдоль стены. На полу стоял огромный утюг с прилипшими к нему кусками мяса, которые до сих пор дымились.

– Убери пистолет, Сэмми. – Это Фримэн. Он стоял напротив окна с пистолетом в руке, нацеленным в Форда.

Харрисон посмотрел вниз. Он не помнил, в какой момент "кольт" оказался у него в руке. Опустив пистолет, он еще раз взглянул на человека, привязанного к стулу.

– Убей меня!..

– Этот болван продал нас. Он стучал на нас легавым. В конце концов он сознался.

Он мог бы перестрелять их всех. Мысль мелькнула у него в голове и палец непроизвольно пополз к предохранителю. Их пятеро. Семь патронов. Сначала Фримэна, потом остальных. Так быстро, как сможет нажимать на спусковой крючок.

Фримэн подошел к Форду и остановился, скрестив на груди руки и сверля взглядом человека на стуле.

– Разве это не дерьмо? Я знаю его столько, сколько помню себя. А он продал меня. Фримэн хмыкнул и мотнул головой. С бровей слетели капли пота. – А ведь все это время я думал на тебя, Сэмми. Падла-а-а!

Мак-Нэлли снова мотнул головой и отошел к окну. Затем, повернувшись, ткнул пистолетом в сторону Харрисона Форда.

– У тебя пистолет. Убей его. – Он произнес это будничным тоном, будто заказывал пиццу.

Человек на стуле не спускал с Форда своего единственного глаза. Его руки, вернее, то, что от них осталось, по-прежнему были связаны сзади. Сквозь обгоревшее тело проглядывали белые полосы – кости. Харрисон медлил.

– Пристрели его, – приказал Фримэн.

Харрисон сделал шаг. Глаз продолжал следить за его движениями. Вот обожженные губы дрогнули. Форд наклонился, чтобы расслышать.

– Убей меня, – прошептали губы.

Харрисон снял пистолет с предохранителя. Поднял "кольт" и направил его чуть выше свежей кровоточащей раны, в то место, где раньше находилось левое ухо жертвы. Само ухо валялось на полу рядом с утюгом.

– Прости, Айк, – сказал Форд и нажал на спуск.

Глава 19

Тело Айка Рэндольфа лежало в багажнике машины, когда Харрисон Рональд остановился перед зданием ФБР на улице Е. Фримэн велел ему избавиться от трупа, бросить его где-нибудь посреди улицы. Обезображенный труп заставит задуматься любого, кто когда-либо вздумает перейти дорогу Мак-Нэлли.

Да, Фримэн. Как скажешь.

Вчетвером они затолкали тело в багажник, и Харрисон уехал, даже не попрощавшись.

Он все продумал.

Солнце уже поднялось.

Воскресенье, восемь утра. На улицах и на стоянках пусто. Через час-другой пригороды проснутся, откроются лавки, и толпы людей, не успевших купить к Рождеству подарки, заполнят стоянки и хлынут в бесчисленные храмы розничной торговли. Покупатели доберутся и до центра, но это произойдет лишь спустя пару часов. А сейчас на улицах попадались только пьяницы и бродяги. Ветер выхватывал из-под колес автомобиля пустые консервные банки и обрывки бумаги, вываливавшиеся из переполненных мусорных баков, и гнал их по улице.

Выключив двигатель, Харрисон сидел в кабине, прислушиваясь к окружающим звукам.

Он сделал это. И до сих пор жив.

Руки дрожали.

Волна облегчения обрушилась на него, как удар молота; он начал всхлипывать.

Как же отчаянно он устал. Слезы катились по щекам, сил не осталось даже для того, чтобы пошевелиться.

Все.

Черт, нужно добраться до Хупера. Отдать ему ключи от катафалка с телом Айка Рэндольфа, а потом завалиться спать.

Не забыв запереть машину, он поднялся по ступеням, которые вели в здание ФБР, вошел в дверь, пересек фойе, спустился во внутренний дворик и направился к будке с охранником. Человек в форме следил за его приближением.

– К Тому Хуперу. Вызовите его.

– Кто вы?

– Сэм... Харрисон Рональд Форд. Полиция Эвансвилла, штат Индиана. Он ждет меня.

– Если подождете вон там, сэр, я позвоню и выясню, на месте ли он.

Форд отошел и встал так, чтобы полицейский мог видеть его руки. Он слишком устал, чтобы стоять. Присев, он оперся спиной о стену и скрестил руки на коленях, а голову положил поверх них.

Спустя шесть или семь минут, когда Томас Хупер окликнул его, он сидел в том же положении и слезы текли по его лицу.

* * *

– Там труп в багажнике машины.

– Кто? – Фрэдди и Хупер не сводили с Форда глаз.

– Айк Рэндольф. Они пытали его. Сплошное месиво.

Агенты ФБР переглянулись.

– Нужно куда-нибудь выбросить тело.

– Зачем? – в недоумении спросил Фрэдди.

– Нужно, приятель, – настаивал Харрисон.

– Послушай. В понедельник мы отправляемся в Большое жюри. В понедельник вечером или во вторник будет готово заключение по обвинению в убийстве, мы возьмем Фримэна Мак-Нэлли и его лейтенантов и посадим в каталажку. Под залог они не выйдут. За убийство под залог не выпускают. После мы представим в Большое жюри все остальное, и пусть они добавят ему еще пару сотен пунктов.

Харрисон устал.

– Послушай. Сегодня Фримэн дал мне выходной. Но если этот труп не всплывет где-нибудь, он почувствует неладное. Первым делом он проверит мою квартиру, нет ли меня там. Меня там, конечно, не будет, я могу это гарантировать. Я в жизни туда больше не вернусь. Тогда Фримэн все поймет. Возможно, он исчезнет. А может, будет ждать с тяжелой артиллерией наготове, когда вы за ним придете. Может, он заключит контракт на мою голову. Я не собираюсь проводить остаток своей жизни, постоянно оглядываясь.

– Но мы же не можем вот так просто бросить труп на улице и... – недоумевал Хупер.

– Почему нет? – спросил Харрисон.

– Черт возьми, мы же полицейские, ради всего святого!

– Мы бросим его, подождем полчаса и вызовем полицию. Почему нет?

Хупер думал о Большом жюри и адвокатах. Даже если ФБР срочно потребуется обвинительное заключение, это еще не гарантия, что оно будет. На это может уйти неделя. Глядя на Форда, он понял, что придется выполнить его требование, иначе тот просто не выдержит. Форд не протянет неделю.

– Где ты остановился?

– Прямо перед зданием на улице Е.

– Пошли, Фрэдди, надо этим заняться.

– Давай хоть загоним машину во двор. Пусть ребята из лаборатории сфотографируют его.

– Ты что, Фрэдди, совсем из ума выжил? – прорычал Харрисон. – Единственная причина... Единственная причина, по которой я до сих пор еще жив после десяти месяцев этого ада, заключается в том, что никто не знал, что я тайный агент. А теперь ты хочешь дать парням из лаборатории увидеть машину, тело и меня? Я что, похож на самоубийцу?

– Забудем об этом, Фрэдди, – сказал Хупер. – Что-нибудь сочиним для доклада. Не в первый раз. По крайней мере, для меня.

В машине они обо всем договорились. Они направились в сторону форта Мак-Нэйр. Восточнее армейского поста находилась огромная заброшенная автостоянка площадью в пару акров. Через трещины в асфальте пробилась трава. Повсюду валялись пустые пивные банки и мусор. С севера и с запада стоянку огораживала кирпичная стена высотой в восемь футов. За стеной виднелись большие старые здания, предназначенные для размещения старших армейских офицеров, которые останавливались в Вашингтоне. Дальше на восток, ярдах в шестидесяти, начинались частные дома, но кусты и деревья закрывали обзор. С юга к стоянке примыкала электростанция, огороженная металлическим забором.

Они не стали тратить время на осмотр места. Форд задним ходом подъехал к стене и, нажав кнопку в бардачке, открыл багажник. Двигатель он не стал выключать. Все трое выбрались из машины и обошли ее вокруг.

Фрэдди взглянул на тело и его стошнило.

– Ради всего святого...

– Посмотри на его руки! Они напрочь сожгли ему пальцы!

– Давайте, бестолочи, – рычал Форд. – Хватайтесь.

Положив труп на землю, они бросились обратно в машину. Форд включил передачу и надавил на газ. Фрэдди мотало из стороны в сторону.

– Чего я не могу понять, – размышлял Харрисон, – почему Айк? Почему он решил, что Айк стукач?

– Помнишь сенатора Черри?

– Болтун.

– Да. Мы сказали ему, что Айк – наш человек в организации.

Харрисон Рональд затормозил и остановился. Затем медленно повернулся к Хуперу, сидевшему рядом с ним.

– Ты хочешь сказать, что Айк – полицейский?

– Нет. Он всего лишь наживка. Но мы решили, что, поскольку Черри проболтался и у нас мало шансов заткнуть ему рот, надо что-то придумать, чтобы прикрыть тебя. Поэтому мы назвали ему имя Айка Рэндольфа.

Харрисон уставился перед собой, сжав пальцами руль.

– А Фримэн убил его и за это до конца жизни угодит в тюрьму. Нехорошо получилось с Айком, но...

– Фримэн не убивал Айка, – сказал Харрисон Рональд так тихо, что Фрэдди пришлось наклониться к нему и переспросить.

– Что ты сказал?

– Фримэн не убивал Айка. Убил его я. Да, Фримэн пытал его, изувечил, но в одиночку он развлекаться не любит. Вот такой он парень. А я застрелил его.

– Ты? – опешив, спросил Фрэдди.

– Или Айк, или я, приятель. Если бы я не нажал на курок, из меня в ту же минуту получилось бы сто восемьдесят фунтов горелого мяса. Как из Айка.

– Поезжай, будь ты проклят, поезжай! – скомандовал Хупер. Мы не можем сидеть здесь посреди улицы как три гребаных туриста. Любой в этом городе запомнит номер нашей машины.

Автомобиль тронулся с места.

– Ты убил его, – повторил Фрэдди, все еще с трудом веря в это.

– А что, черт побери, по-твоему, я должен был делать? – прорычал Харрисон. Эти двое ему уже вот где были. – Болваны! Белые болваны. – Вы же знали, если Черри проболтается, Айк Рэндольф труп. А теперь он мертв! Основательно и по-настоящему мертв, быть бы и мне таким же мертвым, если бы кто-нибудь шепнул им мое имя.

– Почему же ты не избавился от трупа до того, как приехать к нам? – спросил Фрэдди.

– Я хотел, чтобы вы посмотрели. Айк хоть и занимался наркотиками, но такого он не заслужил. Я хотел, чтобы вы, ребята в костюмах и галстуках, которые только и делают, что перекладывают с места на место бумаги в ФБР, посмотрели и понюхали, запачкали свои чистые ручки. Можете меня привлечь.

* * *

Облачность не меньше пяти тысяч футов, прикинул Генри Чарон, держа путь на своей машине в сторону Фредерика, штат Мэриленд. Туман. Видимость пять – шесть миль. Не то, что на западе Штатов, там в любую погоду видно на пятьдесят миль.

Он знал, куда ехал – к рощице вдоль Потомака. В декабре там никого не бывает, до Рождества осталась всего неделя. Неделю назад, когда, предварительно изучив авиационную карту и дорожный атлас, он наткнулся на это место, там было пустынно. Он начертил несколько линий, кое-что просчитал.

Не доезжая до Фредерика, он свернул с шоссе на проселочную дорогу и поехал по ней на юг. Узкая лента дороги петляла по благодатной сельской местности в долине Монокэси. Вдоль дороги стояли опрятные дома и амбары, на полях пасся скот.

У заброшенной заправочной станции Генри Чарон свернул на грунтовую дорогу и проехал на запад еще четыре мили с небольшим. Нужная ему дорога скрывалась за рощицей. Здесь!

Свежих следов он не обнаружил. Да и дорога была довольно сухой. Это хорошо.

Чарон остановил машину, натянул парку и рукавицы. Прежде чем ступить на землю, надел поверх охотничьих ботинок пару калош и пристегнул их ремешками.

На осмотр окрестностей у него ушло полчаса. Ни охотников, ни рыбаков на реке он не заметил. На полях, простиравшихся на север, тоже никого.

Единственный дом, который виднелся со стоянки, располагался в полумиле от него, на другой стороне Потомака, в Виргинии. В бинокль он осмотрел дом. Пусто.

В небе над ним пролетел небольшой самолет. Чарон не обратил на него внимания. Он находился в шестнадцати морских милях севернее международного аэропорта им. Даллеса и в семи или восьми милях севернее Лисберга. Паром Харпер курсировал в пятнадцати милях западнее. Поэтому самолеты здесь не редкость.

Чарон вынул из багажника две радиостанции и расположился на куче гравия, которую нашел на берегу реки. С этого места открывался прекрасный обзор вверх, а также на юг и юго-восток от зенита до самых верхушек деревьев на противоположной стороне реки, примерно градусов десять над горизонтом. Этого достаточно. Вполне достаточно.

Включив обе радиостанции, он проверил работу батарей. Еще утром он заменил старые на новые и взял с собой запасные на всякий случай. Загорелись зеленые огоньки индикаторов.

Одну радиостанцию он настроил в УКВ-диапазоне на частоту 126,1 МГц – привод Даллеса. Поднял антенну и повернул ее чуть вправо – качество приема улучшилось.

Для второй радиостанции он выбрал частоту 384,9 МГц, тоже в УКВ-диапазоне. Он почти не сомневался, что работать придется на первой частоте, но решил не испытывать судьбу.

Из приемников доносился обычный радиообмен между пилотами и диспетчерами воздушного движения. Чарон установил радиостанции по обе стороны кучи гравия и отрегулировал громкость. Не нужно, чтобы они орали. Несмотря на тысячи выстрелов, которые ему приходилось слышать за все эти годы, не пользуясь средствами защиты, слух у него по-прежнему оставался отменным.

Он достал кофе и сэндвич, которые купил по дороге сюда еще утром. Ел медленно, прожевывая каждый кусок. Кофе уже остыл, но он все равно его выпил. День обещал быть долгим.

Может быть. Кто знает?

Подготовка закончилась. Он готов, как никогда. Вспомнились три прошедшие недели, планы, которые он строил, неожиданности, которые пытался предусмотреть.

Один шанс из четырех. Сегодня можно рассчитывать на двадцать пять процентов, пришел он к выводу. Как обычно, жертва имела фору, но Генри Чарон предпочел именно этот путь.

Улыбка появилась на его лице. Он допил кофе, доел сэндвич, а бумагу и стаканчик аккуратно положил на заднее сиденье автомобиля, так, чтобы их не сдуло ветром, но в любой момент можно было бы до них дотянуться. Затем снова сел на кучу гравия и стал внимательно вслушиваться в переговоры по радио.

Иногда он вставал, чтобы посмотреть в бинокль, и снова садился.

Эта рощица лежала на пути одного из двух маршрутов, которыми, по мнению Чарона, мог воспользоваться президентский вертолет, возвращаясь из Кэмп-Дэвида в Белый дом. Вертолет, по всей видимости, постарается обогнуть район воздушного движения аэропорта вблизи Фредерика и Гейтерсберга. Если так, он может обойти их с востока и выйти на курс Вашингтона, направляясь строго на юг к Белому дому, пролетев таким образом над Сильвер-Спринг и Бетездой. С другой стороны, если от Фредерика вертолет возьмет западнее, тогда он, скорее всего, пролетит над этой рощей на Потомаке, держа путь к Вашингтону вдоль реки.

Изучив карту, Чарон остановил свой выбор на маршруте вдоль Потомака. Если лететь вдоль реки, то при снижении в районе Вашингтона шум от вертолета не так будет слышен в густонаселенной части города. Он посчитал, что именно этот аргумент сыграет решающую роль при планировании полета.

И все-таки он не летчик и понятия не имел об управлении воздушным движением.

Времени на проработку маршрута полетов Президента в Кэмп-Дэвид и обратно у него не было. Не мог он также рассчитывать и на холостой прогон для обеспечения успеха операции в нужный момент. Все скроено на скорую руку. Кроме того, чем дольше он будет здесь ошиваться, тем больше шансов, что его заметят и запомнят. Итак, он решил испробовать этот путь. Если представится случай, он будет стрелять. Если нет – поищет другой возможности.

Один шанс из четырех. А может, и меньше. Но для него достаточно.

Чарон дышал свежим воздухом, наблюдая за птицами и прислушиваясь к плеску воды в реке, как вдруг обе радиостанции замолчали. Он встал и в бинокль осмотрел район. Между стоянкой и берегом реки он увидел три стола для пикников. Возле каждого из них располагалась небольшая каменная жаровня для приготовления шашлыков. Летом здесь прекрасное место для отдыха, если, конечно, удастся занять свободный столик.

Часы показывали несколько минут четвертого, когда он услышал вызов, которого ждал. Голос прозвучал из первого радиоприемника.

– Даллес, я "Морской-1", занимаю эшелон три тысячи из района "Папа-40", направляюсь в район "Папа-56", прием. – Чарон знал эти районы. Закрытый район 40 – это Кэмп-Дэвид, закрытый район 56 – Белый дом, комплекс Капитолия.

– "Морской-1" – я Даллес, прошу подтвердить для опознания 4142.

Пилот "Сесны" вызвал диспетчера, но его вызов остался без ответа. Генри Чарон выключил второй радиоприемник и убрал его в багажник автомобиля.

– "Морской-1", я Даллес, вижу вас на радаре, разрешаю вход в зону "Папа-56", любой эшелон ниже пяти тысяч футов. Доложите эшелон три тысячи, докладывайте последующие изменения высоты.

– "Морской-1" принял, разрешено по плану. Докладывать последующие изменения высоты. Занял эшелон три тысячи.

– Принял, правильно. "Сесна 5161-янки", повторите запрос.

Последний раз осмотрев окрестности в бинокль, Чарон повесил его на шею. Вынул из багажника скатанный в рулон ковер. Положил его на землю и развернул. Взял второй рулон и сделал то же самое.

Одну из четырехфутовых труб Чарон положил на землю возле кучи гравия, предварительно убедившись, что повреждений на ней нет. Вторую, также проверив, держал в руках. Затем сел, опершись спиной о гравий с таким расчетом, чтобы пламя при пуске ракеты беспрепятственно прошло над кучей. Конечно, они обнаружат это место, и следы нагара подтвердят, что стреляли отсюда. Просто-напросто он не хотел, чтобы горячие газы обожгли ему спину. Пока Чарон пристроил пусковое устройство на коленях.

Он сидел и ждал, считая минуты. Если вертолет летел со скоростью сто двадцать узлов – это примерно две морские мили в минуту. Он прикинул расстояние – двадцать четыре морские мили. Значит, двенадцать минут. При попутном ветре или большей скорости получалось еще меньше. Он ждет восемнадцать минут, и если вертолет не появится, значит, они избрали другой маршрут. Ветер дул с северо-запада. Значит, попутный. Восемнадцать минут, и он уходит, а потом ищет другую возможность.

Вертолет мог полететь и по другому маршруту. Чарон не мог знать наверняка. Скоро все выяснится.

Пилот не выходил на связь с Даллесом из Кэмп-Дэвида. Он взлетел минутой или двумя раньше и вышел на связь, когда набирал высоту и ложился на курс. Значит, меньше двенадцати минут.

Время шло, а Чарон пристально вглядывался в небо. Шесть, семь, восемь...

Наконец, он услышал характерный звук летящего вертолета. Посмотрел в ту сторону. Деревья за спиной закрывали обзор, значит, он не увидит вертолет, пока тот не зависнет у него почти прямо над головой. Чарон подключил батареи на обоих устройствах и поднял бинокль.

Вот он! Высоко слева от него. Примерно в миле от его позиции.

Чарон отрегулировал резкость. Точно. Вертолет морской пехоты, предназначенный для высокопоставленных особ, вроде того, что он видел над лужайкой Белого дома.

Опустив бинокль, Чарон поднял пусковое устройство и положил его себе на плечо. Питание. Целеуказание. Захват. И он нажал на спуск. Ракета с ревом унеслась ввысь.

Чарон бросил пустую трубу и поднял вторую. Питание. Целеуказание. Захват. Выстрел!

И вторая ракета ушла. Он быстро собрал пустые пусковые устройства, ковры, бинокль и побросал все в багажник.

Глянул вверх. Первая ракета уже взорвалась, оставив клубы грязного дыма на светло-сером фоне облаков. Вертолет падал, заваливаясь вправо, его нос раскачивался из стороны в сторону.

Хлоп! Вторая ракета взорвалась возле вертолета.

Винтокрылая машина замедлила поступательное движение и начала кружиться и падать на авторотации.

Генри Чарон поднял радиостанцию.

– Мейдэй, мейдэй!^[44] Я – «Морской-1», у нас упало давление и отказал двигатель! Мы падаем!

– "Морской-1", я Даллес, повторите ваше сообщение!

Голос пилота срывался, но он все еще контролировал себя. Слова сыпались без остановки.

– Даллес, мы потеряли двигатель, давление упало. Второй пилот мертв. Два взрыва, похоже на попадание ракет. Мы падаем и... ух... Нужны санитарная и спасательная машины. Мы падаем!

Чарон выключил радиостанцию и аккуратно положил ее в багажник на ковер. Затем с силой придавил крышку багажника.

Оглядел местность. Не оставил ли следов.

Убийца придержал дверцу автомобиля и еще раз взглянул на подбитый вертолет. Тот заметно снизился и продолжал падать в нескольких милях юго-восточнее от него, низко опустив нос и вращаясь со скоростью примерно один оборот в секунду. Удар должен быть очень сильным.

Генри Чарон сел в машину, запустил двигатель и тронулся с места.

Глава 20

Настроив приемник на волну вашингтонской радиостанции, передававшей новости, Генри Чарон поехал на север в сторону Фредерика. По радио какая-то женщина обсуждала с радиослушателями, звонившими в студию, федеральную политику, направленную на борьбу со СПИДом. Возле Фредерика Чарон повернул на юг и выехал на дорогу И-70. На первой же площадке для отдыха он остановился. Припарковав на краю площадки машину, он снял галоши и убрал их в багажник. Пустые пусковые устройства аккуратно завернул в ковры и обмотал серой липкой лентой. Закрыв багажник и убедившись, что машина заперта, он прошел ярдов пятьдесят до здания, где находился туалет.

Снова оказавшись на дороге, он опять включил радио. В этот момент передача прервалась и диктор зачитал сообщение.

– Вертолет морской пехоты США с президентом Соединенных Штатов и другими высокопоставленными лицами на борту потерпел крушение на севере Виргинии, севернее международного аэропорта им. Даллеса. Спасательные команды из аэропорта уже прибыли на место. Состояние Президента неизвестно. Другой информацией на данный момент мы не располагаем. Оставайтесь на нашей волне в ожидании дальнейших сообщений.

В студии перестали отвечать на телефонные звонки. Гостью тут же удалили, и два обозревателя принялись обсуждать переданное сообщение и строить свои предположения. Они упомянули, что Президент Буш проводил уик-энд в Кэмп-Дэвиде и, вероятно, возвращался в Вашингтон, когда произошел этот несчастный случай. Именно так они и сказали – несчастный случай. Затем они перечислили остальных чиновников, проводивших уик-энд с Президентом и находившихся на борту вертолета, и высказали свои мнения по поводу причин, которые могли привести к катастрофе. Их предположения не выходили за пределы механических повреждений и столкновения в воздухе. Чарону стало очевидно, что пока они были далеки от истинной причины.

Он выключил радио.

Итак, началось. Охота в разгаре, а он теперь превратился в преследуемого. Чарон свернул с шоссе и запетлял по проселочной дороге. Проехав по ней несколько миль, он добрался до свалки и остановился у дощатой будки.

Сидевшая в будке женщина увлеченно слушала радио.

– Пять долларов, – сказала она рассеянно.

Вынув бумажник, он отдал ей пятерку. Она пододвинула ему папку с бумагами. Нужно было заполнить какую-то форму, подтверждавшую, что у него нет опасных материалов. Ложные сведения, говорилось в этой форме, являются лжесвидетельством второй степени.

– Что случилось? – спросил Чарон, нацарапав что-то неразборчивое.

– Разбился вертолет Президента Буша.

– Вы что, шутите? Он мертв?

– Пока неизвестно.

Чарон возвратил ей папку, и она махнула ему рукой, чтобы он проезжал.

Опять повезло. Кроме него, желающих выбросить мусор больше не нашлось. Рычавший бульдозер атаковал небольшую кучу, а огромная стая чаек кружилась над ним.

Чарон открыл багажник и первым делом избавился от галош и пусковых устройств, завернутых в ковер. Он бросил свертки к подножию той самой кучи отбросов, которая, по его предположениям, должна была стать следующей на пути бульдозера. Затем, подобрав с пола обертку от сэндвича, пакет и стаканчик из-под кофе, он смешал все это с мусором, валявшимся под ногами.

Проделав это, он отъехал в сторону, освобождая бульдозеру путь и стараясь одновременно не увязнуть в рыхлом грунте. Чуть поодаль остановился пикап со строительными отходами, и водитель начал выбрасывать содержимое кузова. Не успел он закончить, как бульдозер подцепил целую гору мусора и похоронил под ней завернутые в ковры пусковые устройства.

* * *

Спецагент Томас Хупер услышал новость в здании ФБР в Куантико. Хупер, Фрэдди Мюррей и помощник федерального прокурора как раз допрашивали Харрисона Рональда Форда, когда раздался звонок.

Три года назад, перед тем, как получить назначение в подразделение по борьбе с распространением наркотиков, Хупер уже пять лет служил спецагентом в составе команды ФБР по действиям в чрезвычайных ситуациях. Его имя до сих пор числилось в списке. ФБР редко участвовало в специальных операциях, но иногда такие случаи возникали. Когда требовалось больше людей, чем входило в состав спецкоманды, дежурный офицер вызывал квалифицированных агентов, входивших в этот список. Он и попросил Хупера отправиться на место катастрофы. На передачу необходимой информации, приказа и на объяснение, где находится объект, он потратил минимум слов.

Положив трубку, Хупер заметил, что остальные не спускают с него глаз, видимо, обеспокоенные изменившимся выражением его лица. – Только что разбился вертолет Президента, – сказал он. – Президент находился на борту. Я должен ехать.

– Он мертв?

– Не знаю, – отрывисто бросил Хупер опешившим собеседникам и вышел из комнаты.

* * *

Джейк, Колли и Эми Графтон услышали новость по радио, когда возвращались домой из похода по магазинам. Семья с покупками поднялась по лестнице, и Эми тут же кинулась к телевизору. Все повседневные программы прервались, телекомпании привлекли к работе журналистов, которые вели воскресные обзоры новостей.

Как и десятки миллионов телезрителей по всей Америке, Графтоны с нетерпением ожидали дальнейших сообщений с новыми подробностями. Четверо погибли среди обломков и четверо ранены, из них трое серьезно. Погибли оба пилота. Та же участь постигла госсекретаря и помощника президента по национальной безопасности. Одним из серьезно раненных оказался Президент, которого на вертолете доставили в военно-морской госпиталь в Бетезде. Миссис Буш, находившаяся на отдыхе в Кеннебанкпорте, срочно возвращалась в Вашингтон.

По телевидению показали останки вертолета, снятые с расстояния примерно ста ярдов.

Позже вечером передали интервью с очевидцами катастрофы. Одна пожилая женщина, работавшая у себя в цветнике, видела, как упал вертолет. Она беспомощно старалась подыскать нужные слова, а камера не переставала ее снимать.

– Я знала, что они погибнут. Он так быстро крутился и падал. Я закрыла глаза и молилась.

– О чем вы молились?

– Чтобы Господь позаботился о душах тех, кто вот-вот умрет.

Эми подсела к отцу на диван. Он обнял ее правой рукой.

В отделе новостей "Вашингтон пост" Джека Йоука определили в команду журналистов, которым предстояло готовить материал о покушении на Президента Буша. Этот материал не подлежал опубликованию до тех пор, пока Президент оставался жив. Еще две недели назад Йоук бы вспылил, если бы ему не позволили поехать на место катастрофы. Но не в этот вечер. Просматривая на экране монитора материалы о президентстве Буша, он поймал себя на том, что пытается представить себе ощущения этого человека, которого его же сограждане избрали для того, чтобы он повел их за собой. Летчик времен второй мировой, нефтяной предприниматель из Техаса, сделавшийся миллионером, политик, слуга общества – зачем понадобилось Джорджу Бушу браться за самую трудную работу в мире? Каковы его взгляды? Какие он использовал подходы? Почему избегал быть в центре внимания? Знал ли он, куда идти Америке? Размышляя над этими вопросами, Йоук не забывал время от времени просматривать телетайпные сообщения и прислушиваться, о чем говорят по телевидению. Кроме того, он выбрал момент, чтобы позвонить Тиш.

– Слышала новость?

– Разве это не ужасно?

– Да.

– О, представляю, что чувствует сейчас его жена, – сказала Тиш. – Я ее просто обожаю. Ей, наверное, нелегко в таком состоянии находиться на глазах у всего мира.

* * *

Вертолет упал на пастбище всего в ста ярдах западнее Потомака, который в этом месте поворачивает на юг. В свете прожекторов спецагенту Хуперу удалось разглядеть по крайней мере три убитые коровы. Одна из них была разрублена практически пополам. Он поинтересовался у национального гвардейца из штата Виргиния, который сопровождал его к вертолету.

– Лопасть, – ответил тот. – Передний винт еще вращался, когда вертолет ударился о землю.

В свете прожекторов обломки представляли собой причудливое зрелище. Вертолет ударился о землю своей нижней передней частью, поэтому кабина сильно пострадала. Пилоты были обречены. Спасатели разбирали обломки кабины в поисках последнего неизвлеченного тела.

Другая группа людей в армейской форме изучала то, что осталось от двигателей. Двигатели получили не меньшие повреждения, чем кабина, но все же от них кое-что осталось. Хупер поразился, как четыре хрупких человеческих тела выжили при таком чудовищном столкновении вертолета с землей. Возможно, выжили.

Возле обломков старший агент секретной службы проводил импровизированное совещание. Хупер присоединился к общей группе.

– Армейские специалисты на девяносто девять процентов уверены в том, что в двигатель попали ракеты. По крайней мере, две. Вероятно, с тепловой системой наведения. Завтра по завершении анализа фрагментов боеголовок мы сможем сказать наверняка.

– Вы утверждаете, что это была попытка покушения? – с недоверием переспросил кто-то из толпы.

– Да.

Хупера это сообщение ошеломило. Он немного повернул голову, чтобы еще раз взглянуть на обломки, и тут заметил то, что явно подтверждало услышанное – отверстия и рваные дыры на кожухе правого двигателя и множество мелких пробоин возле сопла.

– Когда вы намерены объявить об этом?

– Это зависит от Белого дома. Никто из вас не должен никому об этом говорить. А теперь нам предстоит сделать массу дел, и чем быстрее, тем лучше, прошу приступать.

Секретная служба поручила ФБР установить место, откуда произвели пуск ракет. Хупер тут же направился к своей машине с радиостанцией, в уме прикидывая, что нужно предпринять.

От места падения вертолета он очертит окружность с радиусом десять миль и заблокирует весь район. Затем обыщет каждый фут почвы внутри образовавшегося круга, опросит каждую живую душу, какую только сможет найти. Для такой работы ему понадобятся люди, и чем больше, тем лучше. Местные шерифы и полиция штата помогут перекрыть дороги. Но для прочесывания местности этого мало. Вероятно, он сможет взять морских пехотинцев из Куантико.

Убийца. Он где-то там. Несомненно, секретная служба удвоит усилия по защите вице-президента и миссис Буш, но нужно выяснить, не потребуются ли им для этого еще люди.

Он включил радиостанцию и принялся за работу. Он прекрасно знал, что на это уйдет вся ночь и весь завтрашний день. Само собой, Хупер совершенно забыл о Большом жюри и о Фримэне Мак-Нэлли. Им придется подождать.

* * *

Генри Чарон устроился в квартире на Гэмпшир-авеню и включил телевизор. Как только он надорвал пакет с чипсами и взялся за пиво, в дверь постучали.

Оглядев комнату, он не обнаружил ничего такого, что могло бы выдать его. Не выключая телевизор, он открыл дверь.

– Привет, мистер Тэкет, – сказала Гризелла Клифтон. – Помните меня? Я управляющая домом. Одета она была в старомодное домашнее платье и мешковатый свитер.

– О, конечно. Гризелла, правильно?

Она кивнула. – У меня телевизор барахлит. Можно у вас посмотреть?

– Конечно, входите.

Она устроилась на диване. Он предложил ей чипсы и пиво. – Спасибо, не надо. Я вовсе не голодна. Не правда ли, все это так трагично?

Генри Чарон согласно кивнул и плюхнулся в мягкое кресло.

– Вы смотрите Эн-Би-Си? Я смотрела Си-Эн-Эн. Они показали интервью с очевидцами катастрофы. Что могло случиться с вертолетом?

Чарон пожал плечами. – Можно переключить канал, если хотите.

– Если вы не возражаете. Мне кажется, по Си-Эн-Эн ... самые свежие новости. – Он покорно поднялся и щелкнул переключателем. – Я просто не представляю, что могло случиться с моим телевизором. Изображение внезапно пропало. Вот всегда так, когда передают что-нибудь важное, он выходит из строя. Это прямо наваждение какое-то.

– Хм-м.

– Надеюсь, я вас не обеспокоила своим вторжением. Мне просто необходимо находиться с кем-нибудь рядом. В этой жизненной кутерьме... Вы знаете, это меня тревожит.

Он снова кивнул и посмотрел на нее. Она тараторила без умолку. Чарон поймал себя на том, что способен слушать новости по телевизору и следить за ее болтовней, чтобы вовремя вставить слово.

Она замолчала, лишь когда на экране появился доктор из военно-морского госпиталя в Бетезде. При помощи указки и манекена он рассказывал журналистам о ранениях, полученных Президентом, и отвечал на их вопросы.

А что, если он выживет? Ему заплатили, чтобы он убил Буша, а не отправил в госпиталь.

Ни слова не говорилось о попытке покушения, но секретная служба и ФБР, несомненно, знали об этом. Любой профессионал, которому поручат обследование вертолета, сразу же определит. Добраться до Буша со второй попытки можно будет только чудом.

* * *

По всей Америке, в деревушках, городах и на фермах люди собирались у телевизоров или слушали радио, сидя в автомобилях.

Президент Соединенных Штатов находился при смерти в госпитале, и двести пятьдесят миллионов американцев затаили дыхание.

Неважно, голосовал ты за Джорджа Буша или против него, нравилась ли тебе его политика, знал ли ты вообще, что представляет собой его политика. Люди сидели и слушали, и сообщения о состоянии здоровья Президента трогали каждого за душу. Он был тяжело ранен – с сотрясением мозга, сломанными ребрами, поврежденным позвоночником и переломом ноги.

Хирург из Бетезды снова появился на экране, не обращая внимания на вопросы, которые выкрикивали ему с разных сторон.

– Мы не знаем. Пока мы не знаем. Мы проводим обследование. Скоро станет ясно. – Он замолчал, прислушиваясь к какофонии криков, затем ответил: – Он без сознания. Показатели жизнеспособности неустойчивые. Мы не знаем.

Он не был королем или диктатором. Это был их соотечественник, избранный вести за собой народ в течение четырех лет. Четыре года – достаточный срок для умелого политика, который понимает настроение и дух нации, для того чтобы совершить что-нибудь стоящее, но немало и для глупца или некомпетентного деятеля, чтобы нанести непоправимый ущерб.

За двести один год с тех пор, как Джордж Вашингтон принес присягу на верность нации, страна видела разных президентов, Каждый из них осознавал свою ответственность и тем самым воспитывал в них глубокое, непоколебимое чувство уважения перед институтом президентства и перед человеком, стоявшим во главе его, что, как это ни странно, никогда не связывалось с личными достоинствами или недостатками отдельного политического лидера. Американцы справедливо надеялись, что их Президент, принимая решение, учитывает интересы каждого из них, выступает от имени всех, вместе взятых. От своих конгрессменов и сенаторов они ожидали поддержки. От своего Президента – лидерства. Этот действующий политик, этот лучший из граждан, которого они вознесли на вершину, стал воплощением их желаний и надежд. Каким-то невообразимым, мистическим образом он стал олицетворять всю Америку. Превратился в ее символ.

Таким образом, в этот декабрьский воскресный вечер весь американский народ сплотился и замер в ожидании. Церкви не закрывались, чтобы страждущие могли помолиться и услышать слова утешения. Родители рассказывали своим детям о том, где они находились и чем занимались, когда услышали весть о покушении на Джона Ф. Кеннеди. Телефонные станции не справлялись, потому что миллионы людей звонили домой, чтобы прикоснуться к своим корням. В аэропортах, магазинах и барах от побережья до побережья совершенно незнакомые люди, собираясь у телевизоров, беседовали друг с другом.

Не обошлось и без инцидентов. В Далласе какой-то мужчина в баре поднятым бокалом приветствовал сообщение доктора о том, что жизнь Президента находится в большой опасности; его жестоко поколотили и, если бы не своевременно вызванная полиция, забили бы до смерти. Какой-то иранец, имевший долгосрочную студенческую визу, в одном из магазинов в пригороде Чикаго лишился передних зубов после того, как громогласно заявил, что Джордж Буш заслуживает смерти. В Сан-Франциско официант перевернул поднос с заказом на колени активистке движения в защиту животных, высказавшей аналогичное мнение. Метрдотель бросился было к ней с извинениями, но после того как активистка повторила свои слова, он без промедления вышвырнул ее вон, извинившись перед остальными посетителями, которые громко аплодировали ему.

* * *

В тот же вечер в девять тридцать корреспондент одной из нью-йоркских телекомпаний сообщил пресс-секретарю Белого дома, что его компания имеет информацию о том, что погибший пилот президентского вертолета в своем последнем докладе центру управления полетами аэропорта им. Даллеса назвал взрывы похожими на попадание ракет. Компания собиралась выпустить это сообщение в эфир в течение часа. Не хочет ли Белый дом прокомментировать эту информацию?

Да. Пресс-секретарь сказал, что намерен провести пресс-конференцию в десять пятнадцать, и просил телекомпанию придержать выход материала до ее окончания. После спешной консультации с Нью-Йорком корреспондент согласился.

В тот же вечер в десять двадцать две пресс-секретарь Белого дома появился на подиуме в зале для прессы, расположенном в цокольном этаже здания, на мгновение зажмурившись от яркого света прожекторов. Перед собой он держал лист бумаги и читал по нему текст. Рядом с ним расположились директор президентской секретной службы и директор ФБР.

– Вице-президент Соединенных Штатов уполномочил меня заявить, что инцидент с вертолетом, который произошел сегодня днем и который унес пять жизней, явился попыткой покушения. Мы полагаем...

Ему не дали договорить. Присутствовавшие во всю силу своих легких выкрикивали вопросы.

Пресс-секретарь ждал, пока стихнет шум. Вытерев платком лоб, он не сводил глаз с листа бумаги, который продолжал держать перед собой. Наконец, он продолжил.

– Мы полагаем, что попытка покушения была направлена против Президента Соединенных Штатов, хотя у нас нет прямых доказательств, позволяющих подтвердить или опровергнуть это предположение. Вероятно, неизвестный участник или участники покушения выпустили по вертолету, в котором находился Президент, по меньшей мере, две ракеты с тепловыми головками самонаведения; две из них причинили ему значительные повреждения, лишившие вертолет способности держаться в воздухе. Он сразу же потерял управление. Падение произошло вскоре после этого. Если у вас есть вопросы, здесь присутствуют руководители секретной службы и ФБР, которые помогут мне ответить на них.

– Откуда стало известно о ракете?

– На фюзеляже остались многочисленные следы осколков боеголовки, – ответил директор спецслужбы.

– Вы подозреваете кого-либо?

– Пока нет.

– Есть какие-либо версии?

– Ничего, что мы могли бы сообщить общественности.

– Следует ли ожидать арестов?

– Нет.

– Правда ли, что пилот вертолета в одном из своих последних сеансов связи сообщил диспетчеру аэропорта им. Даллеса о взрывах, похожих на попадание ракет? – Этот вопрос задал корреспондент телекомпании, давший согласие придержать выход этой новости в эфир.

– Да, это правда.

– Почему об этом не сообщалось раньше?

Пресс-секретарь устал, вечер для него выдался чертовски тяжелым. Отвечать на подобные вопросы у него уже не хватало терпения. – Это требовало проверки. Появились уже слухи, в том числе, что пилот был пьян. Мы сообщили информацию о взрывах после проверки, убедившись, что она достоверна. Не раньше.

– Пилот был пьян?

– Насколько мне известно, нет. Естественно, будет произведено вскрытие всех жертв.

* * *

По всей стране настроение людей, смотревших телевизор, упало. Убийца. Киллер. Не обычный убийца, а убийца, который направил свой удар непосредственно против Соединенных Штатов Америки.

Все четыре телекомпании обеими руками ухватились за эту версию. Эфир заполнили кадры о покушении на Кеннеди, фотографии Линкольна, Гарфилда и Мак-Кинли. Немедленно подготовили и выпустили в эфир подборку с фотографиями участников предыдущих покушений на Президентов и подозреваемых в них. Одна из телекомпаний отправила съемочную группу к нью-йоркской резиденции Жаклин Онассис – вдове Кеннеди. Группа установила у входа камеру, которая работала беспрерывно. Но леди ни разу не появилась.

В "Пост" Отт Мергенталер задержался возле стола Йоука. По телевидению показывали кадры, как Джек Руби стреляет в Ли Харви Освальда. – Может, сходим, возьмем по сэндвичу?

– О'кей. Могу прерваться.

Они прошли к лифту и спустились в кафетерий. Обычно по ночам в это время он не работал, но не сегодня ночью.

– Что ты думаешь? – спросил Йоук. – Ненормальный, вроде Освальда?

– Не похоже. Придурок не возьмется за ракеты.

– Ты помнишь, несколько недель назад, когда выдавали Чано Альдану? То заявление, с которым выступили "подлежащие выдаче" из Колумбии? – "Мы поставим американское правительство на колени".

– Я помню. Хорошее начало, если это их работа.

– Так что ты думаешь?

– Я думаю, что в Колумбии никто всерьез не принял Трепещущего Дэна Куэйла.

– Насколько я помню, ты назвал Куэйла большой ошибкой Буша.

– Это, пожалуй, лучшее, что я о нем говорил. Я также назвал его гарантией от импичмента для Буша.

Они прошли вдоль стойки, взяли сэндвичи и горячий кофе. Сев за столик, Мергенталер продолжал.

– Куэйл на самом деле отличный парень, его никогда нельзя было заподозрить в глубокомыслии, он не обременял себя идеологической ношей, хотя и придерживался консервативной линии и иногда даже, похоже, верил в то, о чем говорил. Он из той породы людей, с которыми можно воскресным утром составить партию в гольф. Приятный, приветливый, любит анекдоты, вроде тех, что рассказывают дантисты, и, наверное, сам знает несколько. Ни дня за всю свою жизнь он не испытывал денежных затруднений. Если твой последний мяч угодил в ручей, он с улыбкой отдаст тебе свой, не взяв за него ни доллара.

Отт сделал глоток кофе и отщипнул немного от сэндвича.

– Все, кто его знал, говорят, что он все время как бы вырастал до того положения, в котором оказывался. Люди недооценивают его, ведь это легче всего, а он их постоянно удивляет. У него достаточно мозгов, но ему не приходилось ими пользоваться до того, как он начал заниматься общественной деятельностью. Поэтому сначала он научился быть конгрессменом, потом сенатором, потом вице-президентом. Помощники готовят ему речи, а он их произносит. Если Буш умрет, Куэйл, вероятно, научится быть президентом. Если хватит времени у него и терпения у заинтересованных в нем лиц, он наверняка освоит рутинную работу.

– У него вообще не будет времени, – сказал Йоук.

– Я тоже так думаю. Он попадет в самое пекло. Вдобавок к наследству, оставленному Бушем, Куэйл получит кризис, вызванный распространением наркотиков. Ситуация раскалилась до такой степени, что способна расплавить металл. Народ захочет, чтобы этот человек, который никогда в жизни не предпринимал решительных шагов, сделал хоть что-нибудь. И знаешь что? Готов поспорить, он сделает.

Отт еще раз откусил сэндвич и добавил:

– Если бы я имел отношение к наркодельцам из Колумбии, я бы забрался в какую-нибудь дыру и завалил вход. Самое большое искушение, которое испытывает любой человек, ставший хозяином Белого дома, это сделать больше, чем требуется. У тебя полно генералов, которые горят желанием дать кое-кому пинка под зад. Если эти "подлежащие выдаче" объявят Буша своей жертвой, общество потребует крови. Мы можем заполучить самую банальную войну, мистер. Черт с ним, финансовым кризисом, к черту федеральную программу помощи на нужды образования, к черту бюджет. Администрация может выплеснуть этот порыв, направив его на Колумбию, чтобы уничтожить проклятое осиное гнездо. Посмотришь. Увидишь, прав я был или нет.

– Я не думаю, что за этим стоит колумбийская наркомафия, Отт, – сказал Йоук. – Да, я знаю, Альдана напустил тумана. Но этот террорист не знает, что то, что они проделывали в Колумбии, не пройдет здесь. Только не в Америке.

– Хотел бы я иметь столько оптимизма, как у тебя. Если Куэйл отправит Армию и ВВС в Колумбию дать им там пинка под зад, вот это как раз не пройдет. Люди, за которыми мы начнем охоту, разбегутся и попрячутся. Нам придется многое сжечь дотла и развеять пепел, чтобы добраться до них. Нет, если колумбийцы начнут здесь убивать судей и подкупать всех, кого можно, Америка изменится, и очень скоро. Она перестанет быть той Америкой, в которой мы с тобой выросли. Я не представляю, во что она превратится. Если честно, я надеюсь на Всевышнего, что никогда этого не узнаю.

– Давай помолимся, чтобы Джордж Буш не умер.

Отт хмыкнул.

– Было бы лучше помолиться за то, чтобы колумбийцы не объявили, что это они его подстрелили.

Глава 21

Сидя в своей комнате в общежитии ФБР, расположенном на территории казарм Морской пехоты в Куантико, Харрисон Рональд просматривал утренний выпуск "Пост" в поисках сообщения об обнаруженном трупе Айка Рэндольфа. Все статьи в газете в основном касались покушения. И еще поминутному отчету о состоянии Буша, а также приводились интервью с людьми, которые когда-либо с ним встречались.

Поначалу Форд решил, что ничего нет, но в конце концов он обнаружил статью на странице Б-7 целых три абзаца: "В воскресенье утром наряд военной полиции при обходе периметра форта Мак-Нэйр обнаружил сильно обгоревшее тело неизвестного чернокожего мужчины, убитого выстрелом в голову". Ладно, это все же лучше, чем идея с анонимным звонком, хотя Форд был уверен, что кто-то надоумил полицейских пойти туда.

Это его разочаровало. Похоже, что Фримэн и его ребята, учитывая их любовь к чтению, никогда так и не увидят эту пустяковую заметку. Никто из всей их шайки не тратил и доллара в месяц хоть на какое-нибудь чтиво. Если статья не занимает половину первой полосы и не мозолит глаза во всех газетных киосках, они никогда ничего не узнают.

Разве что одна или две телестанции подхватят эту новость и сообщат о ней, когда у них кончится информация о Джордже Буше.

Он швырнул газету на стол.

Все наперекосяк. Посещение Большого жюри откладывалось. Хупера нет – он гоняется за убийцей по всему Мэриленду и северной Виргинии. Фрэдди недосягаем в здании Дж. Эдгара Гувера, а он изнывает от безделья здесь, пытаясь понять, что творится в маленьком шустром мозгу Фримэна Мак-Нэлли.

Ничего хорошего, это точно. После того, как он не появился сегодня ночью на работе, кто-то наверняка проверил его квартиру. Хорошо, что он догадался оставить "мустанг" на стоянке перед перекрестком. Этот простак Фрэдди хотел забрать его в лабораторию ФБР. Харрисон без обиняков объяснил Хуперу и Фрэдди все, что он думает об их интеллектуальных способностях. Его исчезновение не пройдет незамеченным для Фримэна Мак-Нэлли. Да, что он там говорил Толстяку Тони Ансельмо – все можно узнать, если знаешь, у кого спросить, и имеешь достаточно денег?

Харрисон посмотрел в окно на подстриженную лужайку и аккуратно подрезанные деревья.

День стоял пасмурный. Облачно, похоже, будет дождь.

А он сидит открыто на виду у всех – был бы только бинокль. Харрисон Рональд закрыл ставни и потянул за шнур, чтобы опустить жалюзи.

Затем во весь рост растянулся на кровати.

Десять месяцев в пекле, а он до сих пор боится. Кончится это когда-нибудь?

* * *

– Ты смотрел сегодня телевизор? – спросил Отт Мергенталер Джека Йоука в понедельник утром. Он стоял в дверях своего кабинета, держа в руке пачку газет. Ежедневно приходя утром на работу, Отт прочитывал "Нью-Йорк таймс", "Чикаго Геральд трибюн" и "Лос-Анджелес таймс".

– Минут пятнадцать, наверное.

– Эти идиоты канонизируют Буша, а он и не собирается умирать. Я посмотрел панегирик Эн-Би-Си за утренним кофе. Если Буш останется жив, у нас впервые в Белом доме появится святой. Демократы в таком случае могут не утруждать себя съездом в 1992 году.

– Разве ты не слышал? Демократы поговаривают о том, чтобы выставить в девяносто втором году кандидатуры Дональда Трампа и Леоны Хэлмсли.

– Прекрати паясничать! Я не шучу. Мне наплевать, сколько слез и патоки прольют эти телевизионные прощелыги после его смерти, если он, конечно, умрет. Но если нет, нам придется жить с политиком, при одном упоминании о котором вся общественность будет лить слезы умиления. Святой Джордж! Тьфу! Меня тошнит от этого.

– О, я не думаю, что все будет так уж плохо, – возразил Джек Йоук. – У людей короткая память. К девяносто второму году республиканцы будут тратить миллионы, пытаясь напомнить избирателям, что Джордж Буш фактически отдал жизнь за свою страну.

– Гм! Бог мой, надеюсь, ты прав. Эта страна прекратит свое существование, если мы начнем хорошо относиться к политикам. Точно так же она перестанет существовать, если у нас останется всего лишь одна влиятельная партия. – И Мергенталер прошествовал в сторону своего застекленного кабинета.

В понедельник утром по всей Америке колесо коммерции едва проворачивалось, если не остановилось вообще. Родители позволили детям не ходить в школу и сами остались дома, сказавшись больными. Телевидение выжидало. От побережья до побережья опустели все улицы, магазины и промышленные предприятия – все принимали участие в национальной драме, неотрывно следя за говорящими головами на экранах телевизоров.

Повседневные программы были оттеснены на задний план. Каждый факт, слух, каждую новость о покушении или о состоянии Президента передавали по нескольку раз, специалисты обсуждали проблему поиска преступников, политики слонялись из одной телекомпании в другую, убеждая зрителей, что штурвал государственной машины находится в надежных руках, и призывая публику к благоразумию.

Однако никто не объяснил, почему необходимо призывать публику к благоразумию. Свое возмущение выразили лишь несколько престарелых леди, позвонивших на телевидение и с горечью в голосе посетовавших на то, что их любимые мыльные оперы вовремя не появились на экране. И тем не менее, звонков оказалось гораздо меньше, чем ожидалось.

Помимо разговоров о личности убийцы и мотивах покушения постепенно стал вводиться новый элемент. Поначалу очень осторожно, в виде эксперимента, на экране появился Дэн Куэйл.

В семь тридцать утра он уже находился в зале для прессы Белого дома, чтобы попасть в прямой эфир всех утренних программ. Произнес несколько заранее приготовленных фраз, а затем в сопровождении многочисленной охраны и мотоциклистов отбыл в военно-морской госпиталь в Бетезде для встречи с лечащим врачом Президента, поскольку Буш все еще находился в коматозном состоянии.

К полудню все программы только и говорили, что о Куэйле. Его жена, дети, родители, его школьные учителя и бывшие профессора из Индианы – все прошли перед камерой, произнося нужные слова. А кто не нашел таких слов – не попали в эфир.

Все телекомпании придерживались практически одного направления. Существовавшее прежде мнение о Куэйле как о человеке легкомысленном и недалеком вытеснялось тщательно подобранными для эфира словами и фотографиями. Куэйла подавали в президентском свете, говоря о нем совершенно иные вещи. Этим утром бросалось в глаза отсутствие шуточек в его адрес, колкостей, предложений опубликовать на первой полосе его последние перлы, что неизменно сопутствовало освещению в прессе его деятельности с тех самых пор, как Буш избрал его в качестве кандидата в вице-президенты.

В отделе новостей "Пост" Отт Мергенталер, заметив коллективный настрой на ретуширование имиджа Куэйла, начал звонить всем влиятельным политическим деятелям и издателям, пытаясь выяснить, откуда дует ветер.

В Пентагоне, в Объединенном штабе, Тоуд Таркингтон тоже обратил на это внимание. А когда Тоуд что-нибудь подмечал, он немедленно ставил об этом в известность всех окружающих. Сегодня, на его новом рабочем месте, все слушатели оказались старше его по возрасту, званию, и опыта имели больше, но это никак не могло повлиять на манеру поведения болтуна Тоуда.

– У-у, ребята, скажу я вам, они готовят нашего Дэни к большому делу. Им следует включить телевизор в палате у Джорджа. Стоит ему все это увидеть, как он тут же выпрыгнет из кровати и помчится в Белый дом.

– Мистер Таркингтон, – примирительно произнес полковник ВВС, – не могли бы вы?..

– Это неудачная шутка, не так ли? Трепещущий Дэн Куэйл? Гордость Национальной гвардии Индианы? Позовите меня, когда начнется реклама. Я пойду куплю немного кукурузных хлопьев.

– Брось, Тоуд, – вмешался Джейк Графтон. – Тебе нечем заняться?

– Да, сэр. Вы же знаете, на случай непредвиденных обстоятельств я занимаюсь подготовкой плана переоборудования всех А-6 в самолеты для распыления дефолианта, чтобы можно было обработать в Южной Америке все поля, где выращивают коку. Я уже придумал, если смешать его с бензином, можно просто носиться над полями, открыв сливные заглушки в топливных баках и...

– Займитесь делом.

– Слушаюсь, сэр.

* * *

Судье Снайдеру было не меньше семидесяти. Редкие волосы, большой живот и огромные мясистые руки. Высокого роста – под метр девяносто – он казался еще выше из-за своей неуклюжей походки, присущей некоторым высоким людям. До сих пор все, кто впервые встречался с судьей Снайдером, отмечали его поразительное сходство с корявым вековым дубом. Даже его собственная жена использовала это сравнение, когда описывала его новым знакомым. Молодые адвокаты с модными длинными прическами, выступавшие на процессах с его участием, наделяли его еще одним эпитетом – сквернослов, хотя никто никогда не слышал, чтобы он допустил крепкое выражение в присутствии своей жены. Он явно не принадлежал к поколению чинных, застегнутых на все пуговицы и ездивших на "мерседесах" адвокатов из крупных фирм, которые составляли большинство среди представителей этой профессии, проходивших перед ним в зале суда.

Когда в понедельник в десять утра Танос Лиаракос вошел в кабинет судьи, телевизор в кабинете работал, а Снайдер читал газету. Откинувшись на спинку своего массивного вращающегося кресла, он держал газету широко развернутой перед собой.

Кабинет был забит книгами, повсюду валялись папки с делами, на стене за его спиной висела вышивка в рамке. На фоне изящных розовых и белых цветов кто-то вышил слова "Суди виновных".

Когда дверь закрылась, судья Снайдер опустил угол газеты и с удивлением посмотрел на посетителя. – Почему вы не дома, Лиаракос, не смотрите в этот проклятый телевизор вместе со всеми?

– Насмотрелся уже, ваша честь, – последовал ответ.

– Я тоже. Выключите этот дурацкий ящик, пожалуйста, сделайте милость.

Лиаракос выключил телевизор и опустился на стул. Из кармана пальто он вынул конверт, извлек его содержимое и протянул судье.

Снайдер неохотно сложил газету и положил ее перед собой на стол, после чего прочел документ, переданный ему Лиаракосом.

– Прокурор видел? – коротко спросил он.

– Да, сэр.

– И что сказал?

– Он не желает высказываться. Сказал, что полагается на ваше решение.

– Я знаю, что он полагается на мое решение. Но прежде чем его вынести, я хочу знать, собирается ли он его оспаривать.

– Нет. Не собирается.

– Итак, причины вашего отказа? – спросил судья, держа листок большим и средним пальцами и слегка покачивая им в воздухе.

– Это личный мотив. Я не думаю, что смогу адекватно представлять Альдану и поэтому прошу меня простить. В этом городе найдется дюжина компетентных, опытных адвокатов, специализирующихся на уголовных делах, и Альдана может позволить себе выбрать любого из них. Черт, он может нанять их всех.

– Все же, почему?

– Это личное.

– На той неделе был у меня здесь один молокосос с таким же ходатайством. Дело оказалось в том, что он считал своего клиента виновным. Надеюсь, у вас ничего похожего на ерунду вроде этой?

– Нет. Это личное.

– Вы больны?

– Нет.

– Нелады с законом?

– Нет, сэр.

– Ходатайство отклонено. – Снайдер бросил листок через стол и тот опустился прямо перед Лиаракосом, который следил за его полетом, не отрывая от него глаз.

– Дело в моей жене. Она наркоманка, употребляет кокаин.

– Сочувствую. Но какое это имеет отношение к ходатайству?

Лиаракос поднял руки, но тут же их опустил. Открыл было рот, но передумал и посмотрел на свои руки.

– Я хочу выйти из игры. Я не могу в таком состоянии защищать его. Ему нужна хорошая защита, а я не могу предоставить ему такую.

– Бляха-муха, – сказал судья Снайдер. – Кто из адвокатов в наше время не имеет друзей, которые бы не употребляли хоть что-нибудь. Все эти придурки баловались травкой в колледже. Они посещали разные вечеринки и кто-то всегда держал для гостей сахарницу, полную порошка, для тех, кто уже привык. Возможно, я уже старый хрыч, но я, черт побери, еще в курсе того, что происходит. У половины адвокатуры такие же проблемы, или что-то в этом роде.

Заметив выражение, застывшее на лице Лиаракоса, судья Снайдер немного смягчил свой тон.

– Послушайте. Если я удовлетворю ваше ходатайство, новый адвокат Альданы придумает пятьдесят причин, по которым ему потребуется масса дополнительного времени для изучения обстоятельств дела и составления документов, и я вынужден буду это время ему дать. А правительство хочет, чтобы суд над Альданой состоялся как можно быстрее, по многим причинам, включая внешнюю политику и наши отношения с Колумбией. Это стоящие причины, на мой взгляд. Я предлагаю вам переговорить с клиентом. Скажите ему то, что вы сказали мне. Если он согласен на другого адвоката, это его дело. Сидеть его заднице. Но новый адвокат не получит ни одного лишнего дня сверх того, что имели вы. И это тоже скажите Альдане.

– Я уже разговаривал с ним, – сказал Лиаракос. – Он хочет меня.

– Вы сказали ему, что ваша жена употребляет кокаин?

– Да, сказал.

Судье не терпелось узнать, какова была реакция Альданы, но он сдержался. Это адвокатская тайна. Он поерзал в кресле, пристраиваясь поудобнее, и слегка приподнял бровь.

– Он лишь рассмеялся, – пробормотал Лиаракос. Затем встал и прошелся по комнате.

Взяв в руки свод законов, он продолжил: – Мне, вероятно, не стоило бы говорить об этом, но я скажу. У меня возникло впечатление, что ему все равно, кто его адвокат. Очевидно, он думает, что суд никогда не состоится.

– У меня был однажды такой пес, – сказал, судья Снайдер и сделал паузу. – Упорно гадил на ковер. Урок для него оказался очень болезненным. В конце концов до него дошло.

* * *

В два часа того же дня вице-президент Куэйл проводил пресс-конференцию. Телевизионная статистическая служба позже сообщила, что ее, по сравнению с предыдущими, смотрело наибольшее за всю историю американского телевидения число телезрителей.

Когда Куэйл появился в свете юпитеров и взглянул на море устремленных в его сторону лиц, он без труда справился с собой, решили его помощники, находившиеся в соседнем помещении и наблюдавшие за происходящим по монитору. Он выглядел спокойным, уверенным и ответственным и начал с зачитывания короткого заявления, в котором выражались всеобщее возмущение действиями лица или лиц, покушавшихся на жизнь Президента, а также решимость правительства найти преступников и предать их правосудию. Помощники удовлетворенно кивали после каждой его фразы. Вице-президент репетировал эту маленькую речь примерно четверть часа, и теперь она прошла без осечки, решили они.

Однако первый же вопрос оказался неожиданным и поверг в ужас помощников и Уильяма С. Дорфмана, толстый живот которого свисал через брючный ремень прямо в монитор. Капли пота блестели у него на лбу.

– Мистер вице-президент, группа, назвавшаяся "подлежащими выдаче", в которую входят известные колумбийские наркокороли, только что заявила о своей ответственности за покушение на Президента Буша. Есть ли у правительства доказательства, которые могли бы подтвердить или опровергнуть это заявление?

В этот момент аудитория увидела тот самый застывший взгляд широко раскрытых глаз, который один вдохновленный таким зрелищем журналист окрестил однажды "взглядом оленя, застигнутого светом автомобильных фар".

– Я... Я не слышал этого, – после паузы ответил Куэйл. – Это только что стало известно?

– Да, сэр. Из Медельина. Из Колумбии.

– Действительно, мне это неизвестно, – неуверенно повторил Куэйл. – Мы проводим расследование. Ищем свидетелей и тому подобное, но я не знаю. Э-э... конечно, группы преступников и душевнобольных могут заявлять все, что угодно. Посмотрим.

Тот же журналист задал следующий вопрос.

– Как прореагирует правительство, если заявление "подлежащих выдаче" окажется правдой?

– Я не знаю, соответствует ли оно действительности. Как я сказал, преступники могут говорить все, что им заблагорассудится. Если это правда, я не знаю. Мы... э-э... я считаю, что пока не следует говорить о том, что мы должны делать.

За стеной Дорфман энергично кивал головой. Ему удалось убедить вице-президента в необходимости удерживаться от каких-либо определенных шагов по любым вопросам. Чем дольше, тем лучше.

– Почему, – задал вопрос другой корреспондент, – до сих пор не арестованы виновные в этом преступлении?

Куэйл был готов к такому вопросу. – Различные правоохранительные ведомства в пределах своей компетенции заняты поисками людей, которые стреляли в Президента. Я удовлетворен методами их деятельности и количеством привлекаемых сил. Мы сообщим о результатах, когда их получим. Если это не поставит под угрозу успех дальнейшего расследования.

– Считаете ли вы, – спросила одна из корреспонденток, – что способны соответствующим образом выполнять нелегкие обязанности, которые вы только что приняли на себя?

– Да. Я... я думаю, что смогу сделать то, что потребуется. Я надеюсь, как и все остальные, что Джордж Буш быстро поправится и сможет снова приступить к исполнению своих ответственных обязанностей. – Это вице-президент сказал вполне искренне, что произвело определенное впечатление, подумал Дорфман. Вариант был тщательно отрепетирован. – Пожалуй, никто сильнее меня не желает, чтобы Джордж Буш выздоровел. Я молюсь за него и надеюсь, что каждый американец поступает так же.

Когда все закончилось, Дорфман во главе всей команды устремился к кабинету, прорычав по пути своему помощнику:

– Добудьте мне копию этого проклятого пресс-релиза "подлежащих выдаче". И еще одну для представителей ЦРУ и Госдепартамента. Я хочу знать, мать вашу, что происходит и какого черта пресса получила его раньше нас. Я хочу знать это прямо сейчас!

Во время совещания, которое состоялось после пресс-конференции, Куэйл располагался в центре, где обычно сидел Буш, и говорил мало. Вокруг стола расположились директора ЦРУ, ФБР и ДЕА, помощник госсекретаря – сам госсекретарь погиб в катастрофе, – Генеральный прокурор и глава секретной службы. Дорфман сидел рядом с Куэйлом. В основном говорил он и, как обычно, был довольно резок.

– Это действительно так? "Подлежащие выдаче" на самом деле стоят за этим?

Никто не знал.

– Ради Бога, нам это необходимо знать, и как можно раньше.

– Мы пытаемся выжать все возможное из наших осведомителей. Вскоре все прояснится.

– Нажмите посильнее. Мы должны выяснить, кто стоит за этой попыткой покушения, и арестовать их. Сейчас общественность затаила дыхание. Правительство не может продолжать нормальную работу, пока девяносто процентов всех сообщений в газетах и в эфире касаются покушения и жертв. Поэтому те, кто совершил его, должны быть выявлены как можно быстрее. Найдите их.

После совещания Дорфман остался переговорить с Дэном Куэйлом, человеком, которого он презирал бы, если бы имел время об этом думать, а времени у него как раз и не было. Дорфман находился в центре Вселенной, а все остальные просто вращались вокруг него на своих орбитах. У него никогда не хватало терпения на общение с людьми, которых природа, в отличие от него, обделила в интеллектуальном плане, и недалекие бездельники, беззаботно дрейфовавшие по жизни и вкушавшие от ее щедрот, всегда вызывали в нем нескрываемое презрение. В данный момент ему приходилось сдерживать себя в общении с Куэйлом, хотя, на его взгляд, тот заслуживал иного.

– Это заявление "подлежащих выдаче", – тихо начал он, – настоящий политический динамит. Уверен, что сию минуту кто-нибудь уже выступает за вторжение в Колумбию. Один неверный шаг, и колумбийцы начнут серию политических убийств на наших улицах. Помните ту неразбериху с заложниками в Иране десять лет назад?

Куэйл прекрасно помнил.

– Но если мы не примем меры, не предпримем решительные шаги, чтобы одолеть этот хаос, народ обвинит вас в некомпетентности. Что бы вы ни делали, одним покажется этого слишком мало, а другим – слишком много.

– Я немного разбираюсь в политике, – сказал Куэйл, которого Дорфман слегка раздражал. Он не любил, когда его во всем опекают, а Дорфман относился к нему именно так. Последние два года Куэйл старательно его избегал.

Дорфман продолжал, стараясь придать своим словам больше убедительности.

– При Президенте моя роль состояла в том, что я изображал плохого чиновника, твердолобого, который всегда говорит "нет". Я полагаю, что до выздоровления Президента и возвращения его к своим обязанностям вам следует продолжать использовать меня в том же духе. Доверьте мне роль плохого. Когда появятся положительные результаты, вы возьмете ответственность на себя.

– Это могло сойти для Джорджа Буша, но не для меня, – возразил Дэн Куэйл. – Тем более в такое время. Народ считает меня некомпетентным, легкомысленным. – Дорфман попытался прервать его, но Куэйл продолжал. – Я не намерен позволить вам остаться де-факто Президентом, а самому в это время сосать лапу. Так не пойдет.

– Я знаю, сэр. Я просто предлагаю. А решаете вы.

Куэйл прищурил свои невинные голубые глаза и посмотрел на Дорфмана, не мигая.

– Уважаемый глава администрации, я хочу быть с вами до конца откровенным. Все знают, что в 1988 году вы хотели стать кандидатом в вице-президенты, но Буш выбрал вместо вас меня. Все знают, что вы хотите занять этот пост в 1992 году. И все, включая меня, подозревают, что вы подталкиваете Президента к тому, чтобы он избавился от меня.

– Это не так, – возразил Дорфман, и его лицо покраснело.

– Я не думаю, что сейчас настал подходящий момент для перетряски команды Буша, по крайней мере до тех пор, пока мы не будем знать, когда Президент сможет приступить к своим обязанностям. Но, – добавил Куэйл, – для этой команды будет лучше, если она добьется каких-либо результатов.

* * *

В четыре часа дня у Таноса Лиаракоса состоялось непродолжительное свидание в камере со своим клиентом, Чано Альданой. Охранник находился снаружи, и они были одни. Лиаракос давно подозревал, что эти камеры для свиданий прослушиваются, но сегодня он не подал и вида, что догадывается об этом.

– Ваши коллеги в Колумбии заявили о своей ответственности за попытку покушения на Джорджа Буша.

Альдана только хмыкнул. Что-то похожее на выражение удовлетворения промелькнуло на его мясистом лице.

– Так это действительно они сделали? Или кого-нибудь наняли для этого?

– Какое вам до этого дело, мистер американский адвокат?

– Я ваш защитник. Я хочу знать, несете ли вы ответственность за попытку покушения на жизнь Президента.

Альдана фыркнул. Его губы искривились в ухмылке.

– У вас две дочери, так? Как там их зовут, дайте вспомнить, о да! Сюзанна и Лиза. А теперь послушайте меня очень и очень внимательно, мистер Танос Лиаракос, богатый американский адвокат с чистыми белыми руками. Вы скажете этим людям, что если они не отправят меня обратно в Колумбию, погибнет еще больше американцев. Вы глупцы, живущие в мире снов. Я собираюсь показать вам жестокую правду. Если вы меня надуете, если не сделаете в точности то, что я вам сказал, у вас не будет больше Сюзанны и Лизы. – Альдана щелкнул пальцами. – Вы поняли меня, мистер Лиаракос?

– Охрана! Охрана! Я ухожу. – Лиаракос забарабанил в дверь, затем непроизвольно вытер ладони о брюки.

– Вам лучше серьезно отнестись к моим словам, – свистящим шепотом произнес Альдана. – Если вы думаете, что мне не добраться до вас или ваших дочерей, это будет вашей последней ошибкой. Я достал Джорджа Буша. Я смогу достать любого на этой планете. Вы поняли?

Дверь отворилась, и Лиаракос вышел, не оборачиваясь назад, чтобы не видеть торжествующее лицо Чано Альданы.

Идя по коридору, он снова вытер ладони о брюки, затем рукавом провел по лицу. Увидев на двери надпись, обозначавшую мужской туалет, он нырнул туда. У него возникло непреодолимое желание помочиться.

* * *

Прокурор Уильям Бейдер и Танос Лиаракос застыли на стульях в неудобном положении напротив сидевшего за столом Генерального прокурора Гидеона Коэна. Лиаракос прямо из камеры отправился в кабинет прокурора, и они вдвоем пришли сюда, в Министерство юстиции. Лиаракос только что закончил свой рассказ.

– Чего же он ожидает от американского правительства? – спросил Коэн, недоверчиво подняв брови.

– Что его отправят обратно в Колумбию, – коротко ответил Лиаракос. – Я вам уже говорил.

– Нет.

Генеральный прокурор откинулся назад и посмотрел на Лиаракоса. Адвокат выдержал его взгляд.

– Я хочу получить защиту для своих дочерей, – произнес, наконец, Лиаракос.

– Отправьте их к дедушке с бабушкой.

– Не говорите ерунды! Эти люди всюду найдут. Я верю сукиному сыну! Я хочу получить защиту.

– Два агента ФБР.

– Круглые сутки. В школе и не отходя ни на шаг. Ежедневно каждую минуту.

– Пока сойдет. – Коэн кивнул. – Но мы лишим Альдану возможности общаться с внешним миром. Вы единственный, кто с ним будет говорить.

Лиаракос недоверчиво усмехнулся.

– Это только кажется. Но на самом деле с ним будут контактировать тюремные надзиратели. Его будут кормить. Они ему расскажут о том, что происходит. Он им станет угрожать или подкупит. Как вы с этим справитесь?

– Куантико, – предложил Бейдер. – Пусть морские пехотинцы подержат его в своем расположении. А остальных заключенных убрать.

– Есть возражения, адвокат? – спросил Коэн.

– Пусть так. – Лиаракос встал.

– Не так скоро, – остановил его Коэн, выпрямившись в своем кресле. – Я хочу, чтобы вы поговорили с ФБР. Он заявляет, что берет на себя ответственность за четыре убийства и попытку убийства Президента. Угрожает другим. Вам придется повторить все это слово в слово под присягой.

– Нет, я не сделаю этого. Я имею право не говорить то, что сообщил мне клиент.

– Отклоняется, – возмутился в ответ Коэн.

– К черту! Я отказываюсь от защиты, и вам придется искать другого адвоката, чтобы защищать этого минетчика, а судья Снайдер пусть делает, что хочет. Я передал вам все, что хотел дать знать мой клиент. И все. Сообщите в ФБР, в Белый дом, всем, кому считаете нужным. Теперь все эти каштаны ваши. Со мной покончено. Я ухожу. – И Лиаракос ушел.

Не успела за адвокатом закрыться дверь, как Коэн уже звонил в ФБР.

В полночь Генри Чарон запер дверь своей квартиры на Гэмпшир-авеню и спустился по лестнице вниз на улицу. Он прошел квартал пешком до своей машины, сел и аккуратно выехал со стоянки. Было пасмурно и сыро. Намного холоднее, чем прежде, возможно, пойдет снег. Чарон оделся по погоде. Теплое нижнее белье, туристические ботинки, свитер и теплая куртка. Под тонкие кожаные перчатки он надел пару хирургических резиновых перчаток, на всякий случай.

Тщательно соблюдая правила дорожного движения, Генри Чарон доехал до Национального аэропорта и там поставил машину на долгосрочную стоянку. Въездную квитанцию сунул в карман рубашки и, не выходя из машины, осмотрелся. Минуты три у него ушло, чтобы выбрать подходящий автомобиль. Он уже собрался выходить, как на стоянке появился очередной клиент. Дождавшись, пока водитель уйдет, Чарон выбрался из своей машины, тщательно ее запер, а ключи положил в карман брюк. Выбранная им машина оказалась "тойотой". Чтобы попасть внутрь, ему потребовалось полминуты. Он просунул тонкий и плоский металлический крючок между стеклом и уплотнителем в дверце водителя и осторожно пошарил им, пока не зацепил в нужном месте. Затем потянул вверх. Кнопка замка, щелкнув, поднялась.

Оказавшись внутри, он пощупал под ковриком. Не повезло. Ключ, конечно, не обязательно нужен, но с ним удобнее. Заглянул в пепельницу, в бардачок, в отделение для кассет. Запасной ключ лежал под кассетой с записью "Грэйтфул дэд".

Машина завелась с первой попытки. Бензина полбака.

При выезде со стоянки Чарон протянул служащему квитанцию и добавил доллар. Тот в это время слушал свой портативный радиоприемник. Передавали новости. Служащий забрал квитанцию, и в этот момент Чарон услышал, как по радио назвали имя Дэна Куэйла. Как только деревянный шлагбаум поднялся, Чарон прибавил обороты. Служащий даже не взглянул на него.

Оказавшись в Сильвер-Спринг, он быстро нашел нужный дом, укрывшийся за высокими кленами и пышными соснами. Машин на улице не было. Он проехал до угла и повернул на главную авеню, запоминая повороты, затем развернулся и возвратился обратно.

Сбросив скорость, Чарон осмотрел дом в поисках светящихся окон. Он обнаружил одно в нижнем этаже, сквозь опущенные шторы свет едва пробивался.

Не выключая двигатель, Чарон поставил рычаг передач в положение "стоянка". Снял кожаные перчатки и положил их на соседнее сиденье.

Автоматический пистолет лежал в одном кармане куртки, в другом находился глушитель. Повернув глушитель шесть раз, он установил его в нужное положение. Магазин, как и патронник, проверять не стал, зная, что все в полной готовности.

Открыв дверцу, он выбрался из машины и легонько притворил ее за собой, так, чтобы погас свет в салоне.

Кирпичное крыльцо, маленькая кнопка звонка. Звонок прозвучал где-то в глубине дома.

Дул холодный ветер, тихо завывая в верхушках сосен. Этот звук ему всегда нравился. Но в данный момент он пропустил его мимо ушей, пытаясь уловить сквозь него совершенно иные звуки: человеческие голоса, шум моторов и стук дверец автомобилей.

Ничего.

Дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти с большим животом в рубашке с коротким рукавом. Он выглядел совсем как на фотографии в "Ньюсуик" на прошлой неделе.

Хорошо, подумал Чарон, на этот раз действительно повезло.

– Да? – спросил мужчина, вопросительно наклонив голову.

Чарон выстрелил ему прямо в середину груди. Пистолет издал хлопающий звук, негромкий, с металлическим цоканьем. Когда мужчина упал, Чарон выстрелил в него снова. Человек лежал в прихожей на боку, его ноги судорожно скребли по полу. Чарон перешагнул через лежащее тело и выстрелил ему прямо в голову.

Затем закрыл за собой дверь и вернулся к машине.

В этот момент раздались голоса.

– Папа! Папа! – звала женщина.

Уже сидя в машине, Чарон увидел, как на втором этаже зажегся свет.

Он передвинул рычаг передач на одно деление назад, оглянулся через плечо и задним ходом начал сдавать в сторону светлого пятна на дороге под уличным фонарем. Машин по-прежнему не было.

Чарон выехал на улицу и со скоростью двадцать пять миль в час поехал по направлению к авеню. Он взглянул на часы. Два часа девятнадцать минут.

В три ноль пять при въезде на стоянку в Национальном аэропорту он взял из автомата квитанцию и поставил машину точно на то же самое место, откуда ее брал. Сунул ключ в отделение для кассет, запер машину, после чего отправился в здание аэропорта выпить чашку кофе.

Прошло не меньше часа, прежде чем он на своей машине снова проехал мимо служащего и отдал ему квитанцию, которую только что получил при въезде. Не стоило обращать на себя внимание парня, отдавая ему две краткосрочные квитанции в одну и ту же ночь. Второй раз он мог и посмотреть на водителя. Вряд ли бы он запомнил меня, криво усмехаясь, подумал Чарон. Никто не запоминает.

* * *

Среди ночи Харрисон Рональд проснулся будто от толчка. Сон как рукой сняло, он насторожился и, не шевелясь, лежал на кровати, вслушиваясь в тишину.

Бог мой, как тихо. Ничего! Он напряг слух, пытаясь уловить хоть малейший шорох.

Окончательно проснувшись, натянутый как струна, он осторожно вынул из-под подушки автоматический пистолет и соскользнул с кровати. Остановился у двери. Ничего. Приложив к двери ухо, он постоял так несколько секунд, прислушиваясь к собственному дыханию. Ничего.

Страх казался осязаемым, ощутимым, он был где-то рядом в темноте, Харрисон словно чувствовал смрадное дыхание монстра.

Раздосадованный, он бесшумно проскользнул к окну, прислушиваясь к ударам собственного сердца.

Слегка приподнял жалюзи. Свет фонаря на столбе между деревьями отбрасывал на траву причудливые тени, напоминавшие зеленую фетровую шляпу на карточном столе.

Тихо. Ветра нет. Ветви деревьев даже не шелохнутся.

Отчего же он проснулся?

Он поднес к окну руку, чтобы в тусклом свете, проникавшем сквозь щели жалюзей, разглядеть циферблат часов. Три часа четырнадцать минут.

Даже не слышно гула обогревателя. Вероятно, это он. Он отключился.

Через мгновение система заработала снова.

Харрисон почувствовал, как напряжение спало, и вернулся к кровати. Осторожно сел на матрас, положив тяжелый пистолет рядом с собой на одеяло. Потер лицо и лег, вытянувшись во всю длину и стараясь расслабиться.

Чем занят сейчас Фримэн? Что ему известно?

Конечно, он все узнает. Фримэн, как уличный пес, который сует нос под хвост каждому своему соплеменнику, не успокоится, пока не узнает всю правду. Он поговорит с людьми, пустит в ход деньги и рано или поздно все выяснит. Что тогда?

Глава 22

Во вторник мир расклеился. Именно таким выражением воспользовался позже один сенатор, описывая события того дня, и оно отложилось в памяти десятков миллионов людей как самая точная характеристика случившегося.

День начался с того момента, как утром они проснулись и включили телевизор в ожидании новостей из Бетезды о состоянии здоровья Президента, но увидели в нем какой-то двухэтажный дом окраины на мысе Код, окруженный высоченными соснами и залитый светом прожекторов. В серых предрассветных сумерках нереальность образа казалась зловещей.

При взгляде на эту картину у каждого возникало какое-то тревожное чувство, и вовсе не из-за машин скорой помощи, бело-голубых полицейских мигалок, полицейских в форме и агентов ФБР в штатском, и даже не из-за всхлипывавшей взрослой дочери и двух ее детей, приехавших к дедушке на Рождество. Нет. Чувство тревоги при взгляде на эту картину возникало из-за того, что дом этот будто перекочевал сюда из старинного шоу под названием "Оставьте все Биверу". К таким домам каждый американец привык с детства; это его дом или дом его соседей – воплощение в жизнь типичного представления о частном двухэтажном доме в любом небольшом городе Соединенных Штатов Америки. И вот на владельца дома совершено покушение; его убили в тот самый момент, когда он доверчиво открыл дверь незнакомцу.

Владельцем был конгрессмен от штата Миннесота Дойл Хопкинс, лидер большинства в Палате представителей. Его убили тремя выстрелами в упор.

Более подходящего преступления, чтобы посеять панику среди обычных американцев, невозможно было придумать. В результате оказались варварски разрушенными и атмосфера доверия между людьми, и неприкосновенность семейного очага.

Телекомментаторы эксплуатировали эту идею как могли, высасывая из нее все возможное. – Зачем он открыл дверь? – риторически восклицал один из них, будто каждый владелец пригородного дома не делает то же самое десятки раз, будто дьявольские намерения убийцы конгрессмена можно было различить даже из-за дверей в вечернем сумраке.

Но те, кто задержался у телевизора подольше, наверняка узнали, что состояние Президента не улучшилось. Врач, возглавлявший бригаду медиков, которые отвечали за здоровье Президента, утром провел пресс-конференцию, из которой в эфир попали лишь несколько минут. Новостью этого часа стало убийство лидера большинства Палаты представителей.

Но эта новость лидировала лишь до девяти часов утра – по восточному времени, естественно.

В восемь пятьдесят восемь пятеро хорошо вооруженных людей в длинных, до колен, пальто появились в Ротонде Капитолия. Они перестреляли из пистолетов четырех охранников, несших службу у входа, прежде чем те успели схватиться за оружие. Затем, распахнув полы пальто, извлекли автоматы "узи" и разбежались в разные стороны по коридорам здания, на ходу стреляя в каждого, кто попадался им на пути.

Первое сообщение об их зверствах прошло в эфир в девять часов ноль одну минуту от съемочной группы, готовившейся взять интервью у спикера Палаты представителей. Камера запечатлела одного из стрелявших в тот кошмарный момент, когда он буквально скосил журналистку-телекомментатора, а затем направил свое оружие на оператора. Пятью выстрелами оператора отбросило к стене, камера упала на мраморный пол и разбилась.

Охранник в форме, находившийся возле гардероба Палаты, бросился по коридору на звуки выстрелов, на ходу выхватывая пистолет. Поворачивая за угол, он чуть не налетел на одного из нападавших с "узи" в руках. С расстояния в пять футов они обменялись выстрелами. Хлопок пистолета потонул в грохоте "узи". Оба, смертельно раненные, упали на пол.

В живых оставалось четверо террористов. Один из них ворвался в зал для парламентских слушаний одного из комитетов, где уже собралась публика, и выпустил в толпу весь магазин. Зал недавно отремонтировали, улучшив акустику, поэтому треск автоматных очередей прозвучал оглушительно. Лишь после того, как выстрелы стихли, оставшиеся в живых смогли услышать стоны и крики о помощи.

Убийца спокойно стоял посреди окровавленных и стенающих жертв и менял магазин. Опустошив в поверженную толпу второй магазин, он взялся за третий, но в этот момент появившийся в дверях охранник сразил его выстрелами из "магнума-.357".

Первые же две пули, выпущенные из пистолета, повергли убийцу на пол, но обезумевший охранник на бегу продолжал стрелять. Шестую и последнюю он всадил террористу в голову с расстояния трех футов.

Шестнадцать человек из находившихся в зале были убиты, семнадцать ранены. Только трое не получили огнестрельных ранений.

Следующий террорист нашел свою смерть в столовой Палаты представителей, после того, как два магазина он истратил, стреляя по посуде, а третий – по люстрам. Здесь у него заело автомат. И пока он стоял среди битого стекла, пытаясь исправить свое оружие, в дверях появились два охранника и открыли огонь из пистолетов. Получив три пули, он рухнул навзничь, еще две настигли его уже лежавшим на полу.

Один из террористов попал в старый зал Сената, который, к счастью, оказался пуст. Но это его не остановило. Стоя у кафедры, он поливал из автомата полированные столы и скамьи. Затем, отбросив "узи", вынул пистолет и выстрелом вышиб себе мозги.

Единственного террориста, схваченного живьем, подстрелили в спину, когда он бежал по коридору второго этажа. Ему удалось убить около дюжины людей и еще девятерых ранить до того, как охранник-женщина послала в него пулю.

* * *

Видя на телеэкране этот ад кромешный – через двадцать минут после начала событий каждая телекомпания уже имела в Капитолии свою съемочную группу, а две даже отправили вертолеты, которые кружили над ним, – глава администрации Белого дома Уильям С. Дорфман звонил из своего кабинета дежурному офицеру ФБР.

– Сколько их там было?

– Мы не знаем.

– Вы их взяли?

– Пока не ясно.

– Пострадавшие есть?

– Скорее всего, да.

– Ладно, проклятье, перезвоните мне тотчас, как узнаете что-либо точно, гребаный вы идиот! – прорычал Дорфман и с такой силой швырнул трубку, что пластиковый корпус аппарата треснул.

Подобные вспышки гнева относились к большим недостаткам его характера и только вредили его политической карьере. Дорфман знал это и всячески пытался себя контролировать. Пока...

Через минуту телефон снова ожил. Звонил вице-президент Куэйл.

– Я собираюсь в Капитолий. Хочу, чтобы вы поехали со мной.

– Мистер вице-президент, я не думаю, что это удачная идея, – ответил Дорфман и нажал на кнопку пульта дистанционного управления, чтобы убавить звук в телевизоре. – Я только что говорил с дежурным из ФБР, они даже не знают, арестованы ли террористы. Страна не может позволить себе потерять и вас...

– Я еду, Дорфман. А вы поедете со мной. Через пять минут жду вас у выхода в Розовый сад. Распорядитесь подать машины.

И телефон замолчал.

– Да, сэр, – произнес Дорфман, обращаясь в пустоту.

Администрация президента сидит на бомбе с тлеющим бикфордовым шнуром, а шнур этот слишком короток.

Террористы! Не на Ближнем Востоке, не в какой-нибудь вонючей дыре третьего мира, о которой никто никогда и не слышал, а здесь! В Вашингтоне, столице Соединенных Штатов! Теперь нужно ждать сообщений о том, что эти безумцы устраивают взрывы и убивают людей в Колумбусе, Талсе и Остине. Боже мой!

По крайней мере, следует отдать должное реакции Дэна Куэйла, который осознал всю серьезность положения. Нетрудно понять, почему он лично хотел посетить место кровавой бойни в Капитолии и утешить всех, оставшихся в живых; нужно, чтобы вся Америка видела, как он это делает. Это поможет успокоить всех от Бостона до Лос-Анджелеса, наверняка начавших уже испытывать первые приступы паники.

Дорфман теперь уже жалел, что сначала посоветовал Куэйлу не ездить. Куэйл обладал политическим чутьем. Он прав.

Дорфман вызвал машину и в течение полуминуты имел беседу на повышенных тонах с дежурившим в тот момент старшим агентом секретной службы, которому абсолютно до лампочки была вся эта политика, но вот за вверенную ему жизнь вице-президента он отвечал головой. Затем Дорфман позвонил Гидеону Коэну и сказал, чтобы тот, вместе с директором ФБР, ожидал вице-президента в Капитолии.

Дорфман поехал с вице-президентом, который взял с собой главу собственного аппарата, Кэрни Робинсона, паркетного шаркуна, в прежние времена сделавшего себе имя в сфере общественных отношений.

Дорфман извинился перед Куэйлом за свой неудачный совет воздержаться от поездки в Капитолий.

– Это мудрое решение, – сказал он. – Но ни Куэйл, ни Робинсон не промолвили ни слова. Они молча сидели в машине и смотрели на зевак, толпившихся на тротуаре и глазевших в свою очередь на них.

Некоторое время спустя Куэйл кашлянул.

– Возьмите телефон, Уилл. Позвоните в Пентагон генералу Лэнду и попросите его встретиться с нами в Капитолии.

Не говоря ни слова, Дорфман снял телефонную трубку.

* * *

В десять часов утра Генри Чарон вернулся в квартиру на Гэмпшир-авеню и включил автомат для варки кофе. Затем он принял душ, почистил зубы и побрился. Оделся, надев даже ботинки и свитер. И только после этого наполнил чашку горячим напитком и включил телевизор, чтобы узнать, в чем преуспели охотники.

В недоумении он застыл перед телевизором и, глядя на экран, пытался понять, что происходит. Группа террористов? Капитолий?

Наконец, он устроился на софе и, положив ноги на стул, стал понемножку отхлебывать из чашки обжигающую жидкость.

Одно стало ясно – он сам оказался лишь одной из фигур какого-то более обширного и сложного замысла. Ну, что же, чем больше паники, тем лучше.

С этими мыслями он допил кофе и налил себе еще одну чашку. Сделав пару глотков, он подошел к окну и постоял, глядя на улицу. Людей на улицах было немного. Почти все места на стоянках заняты. Еще один серый день глубокой осени.

Теперь ФБР долго будет ошиваться вокруг. Или ФБР, или полиция. Будут разыскивать террористов и убийцу, значит, будут шнырять по домам, стучать в двери и задавать вопросы. Тут бояться нечего.

Мысли снова вернулись к Капитолию. Он вспомнил служебное здание, расположенное восточнее Верховного Суда. Сколько от него до Капитолия, ярдов пятьсот или шестьсот?

Сможет ли он выстрелить с такого расстояния?

Если взять ту винтовку, из которой на расстоянии сто ярдов он положил все три пули в пределах дюйма, то теоретически с пятисот ярдов точный выстрел должен поразить цель в пределах окружности с радиусом пять дюймов. Под действием силы тяжести пуля "просядет" примерно на пять-шесть дюймов от точки прицеливания. Если бы удалось сделать точный выстрел. И не было бы ветра. И расстояние было бы точно пятьсот ярдов. При ветре и ошибке хотя бы ярдов в пятьдесят ему не попасть.

Для этого Генри Чарону не пришлось вспоминать баллистику, он прекрасно ее знал. И знал также, как трудно будет попасть с пятисот ярдов в цель размером с человека, особенно если этот человек не стоит на месте. Вот это будет хорошая задачка.

Он смотрел на редких прохожих и голые ветви деревьев и пытался вспомнить, как выглядел сектор обзора с верхнего этажа того самого здания.

Вернувшись в гостиную, он задержался у телевизора, не выпуская из рук чашки. Вице-президент находится на пути в Капитолий, сообщил диктор. Вскоре он появится там. Оставайтесь на нашем канале.

Наконец, приняв решение, Чарон выключил телевизор, отключил кофеварку, накинул куртку, погасил свет, вышел и запер за собой дверь.

* * *

– Сколько убитых? – спросил Дэн Куэйл спецагента, который встретил их у входа и проводил внутрь здания через заслон полицейских. Журналисты выкрикивали им вслед вопросы, камеры, не переставая, снимали каждое движение.

– Шестьдесят один, сэр. Еще двое-трое находятся в скверном состоянии и, видимо, не выживут. Сорок три человека ранено.

– Что известно о нападавших?

– Колумбийцы, сэр, – ответил агент. – Выполнив задание, они должны были покончить с собой. Один из них до сих пор жив, но долго не протянет. Он кое-что сказал, прежде чем потерять сознание от внутреннего кровотечения и шока. Один из наших агентов, который знает испанский, записал все, что смог. Вероятно, в прошлый уик-энд они нелегально проникли в страну, а на сегодняшнее утро было назначено нападение.

– Им заплатили за самоубийство? – недоверчиво переспросил Дорфман.

– Да, сэр. Пятьдесят тысяч долларов до отъезда сюда и еще пятьдесят тысяч их вдовам или родителям после выполнения задачи.

Это привело всех в замешательство, и они некоторое время продолжали шагать молча. Агент отвел их в зал для слушаний комитета, где семнадцать мужчин и женщин вместе со своим убийцей так и лежали там, где их застала смерть. Раненых уже унесли, и фотографы вместе с экспертами принялись за дело. Они не обращали внимания на разинувших рты политиков и агентов спецслужб, застывших рядом с пистолетами в руках.

Куэйл стоял, широко расставив ноги, не вынимая рук из карманов пальто, и медленно поворачивал голову то вправо, то влево. Повсюду валялись пустые автоматные магазины, в стенах зияли дыры от пуль. Всюду кровь и очерченные мелом скрюченные человеческие тела.

– Зачем?

– Сэр?

– Зачем, черт побери, кому-то нужны деньги, чтобы совершить убийство и потом покончить с собой?

– Видите ли, тот парень, что до сих пор еще жив, рассказал, что у него в Колумбии есть жена и восемь детей. Было десять, но двое умерли, потому что ему нечем было их кормить, кроме кукурузы и риса, и у него не было денег, чтобы пригласить доктора, когда дети заболели. Они живут в лачуге, без водопровода и туалета. У него нет работы и нет надежды когда-либо ее найти. Поэтому, когда ему предложили такие деньги, он посмотрел на жену и детей и решил, что это единственная возможность. Так он сказал, по крайней мере.

– Шестьдесят один убитый, – повторил Куэйл так тихо, что Дорфману пришлось сделать шаг вперед, чтобы расслышать его слова. – Нет, это слишком мягко сказано. Забиты, как скот. Уничтожены. Истреблены.

Они вышли из помещения и продолжили свой путь дальше по коридору к кафетерию. По пути им попалось несколько тел. В отличие от Куэйла Дорфман старался не смотреть на лица. Вице-президент на секунду или две склонялся над каждым, затем двигался дальше. Он так и держал руки в карманах, и шел, опустив плечи.

В кафетерии к ним присоединились Гидеон Коэн и генерал Лэнд в сопровождении нескольких офицеров. "Капитан ВМС, Графтон", машинально скользнул по нагрудной нашивке одного из них Дорфман. Он внимательно слушал, его лицо ничего не выражало.

– Тот, что остался жив, сообщил, что, по его мнению, должны быть еще такие же группы, которые нелегально проникли в страну.

– Как же они сюда попали?

– Самолетом. В аэропорту их встретили, куда-то отвезли, дали еду и оружие. А сегодня утром в автофургоне привезли сюда и высадили.

– Где же остальные? Что они намерены делать? – спросил Дорфман.

– Неизвестно.

Тут вмешался Генеральный прокурор.

– Адвокат Альданы сообщил нам, что его клиент вчера днем заявил о своей ответственности за попытку покушения на жизнь Президента. Это, естественно, конфиденциальная информация.

– Ублюдок лжет, – опять воспламенился Дорфман.

– Я бы не стал с этим спорить, – бесстрастно возразил Коэн. – В Колумбии до наших людей дошли слухи. Много слухов.

Группа в окружении агентов секретной службы продолжала двигаться дальше.

– Давайте найдем место, где можно поговорить, – предложил Куэйл. – Агенты провели их в пустую комнату одного из комитетов – все комнаты, где раньше располагались комитеты, теперь пустовали, – и, проверив ее, остались охранять снаружи.

Куэйл опустился на стоявший в проходе стул. Остальные устроились на соседних стульях. В этот момент вошел директор ФБР в сопровождении одного из своих подчиненных.

– Так это те же люди сбили вертолет Президента? – спросил вице-президент, продолжая начатый разговор.

– Вы имеете в виду террористов, убитых здесь? – переспросил сопровождавший их агент ФБР. – Оставшийся в живых отрицает это, но его слова ничего не стоят.

Директор ФБР кивнул говорившему агенту:

– Вы можете вернуться к своим обязанностям.

Тот поднялся, произнес:

– Удачи вам, джентльмены, – и ушел.

Директор обратился у Куэйлу.

– Мистер вице-президент! Со мной спецагент Томас Хупер. Он возглавляет подразделение по борьбе с распространением наркотиков, а сейчас работает в группе, которая занимается поисками людей, стрелявших в президентский вертолет. Перед тем как прийти сюда, в течение пяти минут мы беседовали с нашими работниками, осуществлявшими эту операцию... – и он сделал неопределенный жест. – Хупер, расскажите им то, что вы рассказывали мне.

Том Хупер обвел взглядом окружавших его людей, некоторые из них смотрели на него, другие – в сторону. Он заговорил:

– То, чему мы являемся свидетелями, – это классический наркотеррористический удар. Его осуществили люди, получившие минимально необходимую подготовку, исполнители конкретной задачи, которую поставили другие. Количество убитых или раненых здесь не имеет большого значения – резонанс от их акции все равно был бы шокирующим. Это зверство является политическим актом.

Попытка покушения на Президента имеет несколько иной характер. Она скрупулезно планировалась и тщательно готовилась, в расчете на предоставляющуюся возможность. Другими словами, ее осуществил профессиональный убийца.

– Всего лишь один? – спросил кто-то.

– Вполне возможно, – ответил Хупер. – Мы нашли то место, откуда были выпущены ракеты, – это небольшая площадка для отдыха на берегу Потомака, по всей видимости, в течение дня там находился всего лишь один человек. Мы нашли его следы повсюду. На нем была, вероятно, какая-то резиновая обувь, скорее всего, он среднего роста, вес около ста шестидесяти фунтов. Конечно, это всего лишь предварительные данные, их надо уточнять.

– Кто же нанял убийцу? – спросил Дорфман.

– Без понятия, сэр, – ответил Хупер. – Догадок много, но я не стану биться с вами об заклад, если вы будете настаивать, что за всем этим стоят одни и те же люди.

– Альдана, – произнес Дорфман с гримасой отвращения, будто само это имя могло быть отравленным.

– Вопрос в том, – медленно начал Дэн Куэйл, подбирая слова, – что нам предстоит сделать, чтобы не допустить дальнейшей резни?

– Надо найти остальных колумбийцев, – сказал Дорфман.

– Усиленная охрана вокруг всех общественных зданий и торговых центров, – добавил кто-то.

– Вряд ли это их остановит. – Слова прозвучали тихо, но твердо. Все посмотрели на говорившего. Это был капитан Джейк Графтон. Он продолжал: – Эти люди намеренно совершают зверства, им нужна атмосфера террора, чтобы заставить правительство выполнить их волю. Так или иначе, они найдут себе новую цель. В Колумбии они взрывают универмаги, железнодорожные вокзалы и авиалайнеры. У нас все это есть, как и многое другое. Близится Рождество... – Он замолчал.

– Я хочу привлечь к делу Национальную гвардию, – сказал Куэйл. – Нам нужно обеспечить охрану общественных зданий во что бы то ни стало, а также столько торговых центров, сколько сможем найти для этого людей. Кроме того, для поиска колумбийцев можно использовать войска.

– Вы собираетесь вводить военное положение? – спросил генерал Лэнд.

– Мне все равно, как вы это назовете.

– Но войска никогда не смогут обнаружить террористов, – возразил председатель КНШ. – Мы не можем бросить на поиски войска, чтобы они ходили от двери до двери, обыскивая каждый дом. Они этому не обучены. Для этого существуют ФБР и полиция.

– ФБР, ваше мнение? – обратился к директору ФБР Куэйл.

– Ситуация неординарная. Нам нужно быстро получить результат. А чтобы добиться этого, требуется много людей. Но когда все закончится, общественность обвинит ФБР и военных, если будут допущены какие-либо перегибы, что неизбежно.

Уильям Дорфман вскочил на ноги.

– Американцы вправе возложить на нас ответственность, если эти нелюди не будут своевременно схвачены, и притом как можно скорее. Мы должны горы свернуть, но восстановить контроль над ситуацией, иначе страна просто развалится. Это первостепенная задача. Лучше отправить в тюрьму нескольких невиновных и позже освободить их, чем оставить на свободе преступников.

– А если какой-нибудь девятнадцатилетний мальчишка в форме с М-16 в руках застрелит ни в чем не повинного человека? – спросил Дорфмана генерал Лэнд.

– Не будьте дураком, – вскипел Дорфман. – Ваша работа в том и заключается, чтобы этого не произошло. Если вы не справляетесь со своей работой...

Под испепеляющим взглядом Хайдена Лэнда Дорфман понял, что лучше будет не продолжать. Джейк Графтон сомневался, найдется ли еще такой человек, который набрался бы высокомерия назвать генерала Лэнда в лицо дураком.

Наступившее после тирады Дорфмана молчание затянулось.

– Почему бы нам все же не использовать регулярные войска? – предложил Гидеон Коэн, бросив взгляд в сторону генерала Лэнда. – Отобрать офицеров и сержантский состав. Ведь это федеральный округ. Мне кажется, это законно. В определенной степени оправданно. Пусть даже это в конечном счете незаконно, но оно таковым станет только после того, как Верховный Суд скажет свое слово.

– Нет, – сказал Дэн Куэйл. – Национальная гвардия. – Он поднялся. – Когда вернемся в Белый дом, нужно будет объявить об этом и подготовить приказ. Тем временем все важные правительственные здания надо поставить под усиленную охрану, а работников отправить по домам.

Куэйл вышел первым, окруженный агентами секретной службы. Джейк Графтон чувствовал себя глубоко подавленным. Генерал Лэнд, очевидно, находился в таком же состоянии. На минуту они задержались у тела, прикрытого простыней, которое санитары вот-вот должны были вынести. Отверстия от пуль и кровь, куски штукатурки и пыль от нее на полу. Из-под края белой материи выглядывал носок женской туфли.

А ведь у нее было имя, были семья и работа, свои амбиции и мечты о будущем. Теперь же она превратилась в кусок мертвой плоти, которую пустят под нож, немного погорюют и похоронят.

Мы все в западне, размышлял Джейк, как живые, так и мертвые. Америка, которая дала жизнь этой женщине и сделала из нее ту, кем она была, вскоре сама изменится непредвиденным, непредсказуемым образом под воздействием неистовства безрассудных сил, раскаленных добела от слепой ярости. И эти перемены, вызванные войной, – никакой ошибки тут нет, это самая настоящая война, – примут необратимый характер. Джейк прекрасно осознавал, что большинство американцев, включая его самого, встретят эти перемены с чувством подавленности и страха.

Будь прокляты террористы! Он произнес эти слова про себя как молитву.

* * *

Чарон шел по тротуару, держа в одной руке ящик с инструментами, а другой придерживая на плече четырехфутовый обрезок трубы. В этот момент он заметил людей, стоявших на крышах. Остановившись на углу, он перекинул трубу на другое плечо и мельком окинул взглядом крыши окрестных зданий.

Чарон подъехал с востока, и ему не составило труда найти подходящую парковку. В этот день многие не выходили на улицу.

Не отрывая глаз от тротуара, он приблизился к входу в старое служебное здание и поднялся по ступенькам. Войдя в холл, поставил на пол ящик и вызвал лифт. В холле было пусто. Если бы тот кабинет не...

Очутившись в лифте, он нажал кнопку самого верхнего этажа. Обветшавшее изобретение человеческого ума стало со скрипом подниматься вверх. Через несколько секунд лифт, качнувшись, остановился и двери открылись.

Стоявшая на площадке женщина, увидев его, вздрогнула, по лицу ее пробежала тень ужаса.

– О, Боже мой!

Генри Чарон приветливо улыбнулся ей. Она мгновенно успокоилась.

– Извините! О, святые небеса, пожалуйста, извините. – Дверь уже начала закрываться, но она успела проскользнуть внутрь, задев за дверь плечом.

– Вам какой этаж? – спросил он.

– Пятый, пожалуйста.

Чарон нажал на кнопку, а женщина, задыхаясь, продолжала:

– Я не ожидала, что кто-то может оказаться в лифте. Я такая взвинченная. А всё эти убийцы и террористы. Боже мой! Мне следовало остаться дома. Извините меня.

– Забудьте.

Она одарила его смущенной улыбкой и вышла на пятом этаже. Он снова улыбнулся ей в ответ, и дверь закрылась.

Вот и последний, седьмой этаж. Чарон вышел. Коридор был пуст. Чарон прошел к двери с надписью "Лестница" и толкнул ее рукой. Дверь отворилась. Удовлетворившись результатом, он направился к двери в противоположном конце коридора. У двери остановился и сложил инструменты и трубу.

На открывание замка ушло полминуты. Чарон занес инструменты и трубу, осмотрел пустую комнату и запер за собой дверь.

Сквозь ветви деревьев проглядывала часть ступеней лестницы парадного подъезда Капитолия, которая вела к главному входу в Ротонду. На мраморных ступенях толпились люди. Через эту дверь сегодня утром и ворвались самоубийцы из Колумбии. Но Чарону видна была лишь половина лестницы. Вторую половину закрывало здание Верховного Суда.

Оконное стекло в комнате потемнело от грязи. Он вытер его рукавом. Стало чище. Краем глаза он заметил человека на крыше здания Верховного Суда.

Придется потрудиться.

К счастью, на дворе глубокая осень, и листва на деревьях, окружающих Капитолий, давно облетела. Летом из-за зелени отсюда, конечно, ничего не будет видно.

Винтовка с оптическим прицелом, аккуратно уложенная и завернутая в мягкую ткань, находилась внутри трубы. Он вынул винтовку, а следом достал три шеста, лежавших там же. С одного конца шесты были обвязаны куском шнура, поэтому, когда Чарон расставил противоположные концы шестов в стороны, получилось что-то наподобие треноги.

Зарядив винтовку, он положил ее на пол. Затем, используя жидкость для мытья стекол, еще раз протер внутреннюю поверхность стекла. Покончив с окном, он осмотрел стоянку возле Капитолия и крыши близлежащих домов.

На крышах Чарон насчитал четверых. Плюс сотни людей у Капитолия.

В ящике с инструментами лежал один из купленных им ранее радиоприемников. Надев миниатюрные наушники, он включил радио и настроился на частоту телевизионной станции. Через пятнадцать секунд стало ясно, что комментатор находится на ступенях Капитолия.

Слушая слова комментатора, Чарон подготовил треногу и примерил к ней винтовку. Установив регулятор увеличения на максимум, он повернул крепежное кольцо и зафиксировал винтовку на треноге.

Снаружи Чарона увидеть было нельзя, потому что он находился довольно далеко от окна. Изменяя положение винтовки в пределах сектора обзора, открывающегося через проем окна, он с удивлением отметил, как много ему видно. Мешали, правда, ветви деревьев, качавшиеся от ветра. Они качались взад-вперед и затрудняли точное прицеливание.

Комментатор сообщил телезрителям, что вице-президент и сопровождающие его лица скоро покинут здание. Неважно, откуда он это узнал, подумал Чарон. Однако услышать это известие приятно.

Если все пойдет как надо, то это будет чертовски хороший выстрел. Слушая болтовню телекомментатора, он переводил перекрестье прицела с одного человека на другого, вызывая в своей памяти все когда-либо сделанные им значительные выстрелы. Ни один из них не был настолько проблематичным, как этот, бесстрастно заключил он. Интересно, хватит ли у него выдержки. Изображение беспорядочно плясало в окуляре прицела, поскольку при девятикратном увеличении даже самые незначительные колебания вызывали чертовски большие отклонения на мишени.

Он направил винтовку на полицейского, сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и сосредоточился, чтобы удержать визир в неподвижном положении, целясь прямо в центр груди своей жертвы. И тем не менее перекрестье описывало небольшой круг. Максимум, что удавалось сделать, – это удерживать прицел между плечами человека. В тот момент, когда Чарон решил, что все в порядке, полицейский неожиданно сделал шаг.

Сколько ему нужно времени, чтобы убраться после выстрела из здания? Шестьдесят секунд? Меньше?

Помимо всего прочего, оконное стекло несколько изменит траекторию полета пули. А открывать окно нельзя – агент на крыше может заметить и отправить кого-нибудь проверить. Поэтому стрелять придется через стекло. Невозможно определить, насколько отклонится пуля, пройдя через стекло. Может быть, этого хватит, чтобы промахнуться с такого расстояния – чуть больше четверти мили. Может, достаточно, чтобы пуля ушла на десять – двенадцать футов в сторону.

С этими мыслями он отрегулировал прицел по горизонтали, чтобы компенсировать отклонение пули.

О'кей. Для такого выстрела нужно нешуточное везение. Большое везение.

Чего ему не хватало, так это пристрелочного выстрела. Часто такая возможность у него была. Тысячи раз. Сейчас, однако, придется обойтись без этого.

Ага! Комментатор: – А вот и вице-президент.

Чарон выпрямился и передернул затвор. Снял винтовку с предохранителя, расслабил плечи, напряг ноги, зафиксировал ложе винтовки на треноге. Вдавил приклад в плечо и прижал его щекой.

После этого он направил винтовку на дверь Капитолия. Кто-то уже установил там батарею из микрофонов. Вице-президент, не обращая на них внимания, продолжал спускаться вниз по лестнице в окружении свиты из агентов секретной службы с автоматами в руках. Они образовали нечто вроде коридора между камерой и людьми.

Кто там позади Куэйла? Какой-то армейский офицер. Морской офицер, трое или четверо гражданских.

Чарон попытался прицелиться в одного из гражданских, спускавшихся вниз по лестнице прямо на него. Он не сможет стрелять, пока они будут двигаться: слишком они маленькие на таком расстоянии. Пока они не остановятся, он даже не сможет определить, кто из них кто.

У подножия лестницы, возле лимузина, армейский офицер остановился, объясняя что-то Дэну Куэйлу. О'кей, гражданские присоединились к ним. Стоят близко друг к другу.

Кто они?

Дорфман! Один из них Дорфман. Он есть в списке. Кто же остальные? Ага! Это Коэн, Генеральный прокурор. Тоже есть в списке.

Теперь быстро. Глубокий вдох, медленный выдох, расслабиться и нажимать постепенно без рывка. Медленнее... Медленнее...

Проклятые ветки – качаются... Медленнее нажимай, мягче, поправка на ветер, держи перекрестье в цен...

Выстрел.

В закрытой комнате звук получился оглушительным, будто взорвалась динамитная шашка. Часть оконного стекла вылетела наружу.

Глава 23

Джейк Графтон услышал характерный цокающий звук далекого выстрела и обернулся как раз в тот момент, когда Гидеон Коэн, оседая, упал на мостовую.

– Всем лечь! – рявкнул стоявший рядом агент секретной службы. Два агента, которые находились ближе всех к вице-президенту, с силой втолкнули его на заднее сиденье лимузина. Один из них нырнул следом и прикрыл его собой, а другой захлопнул дверь.

– Лечь! Всем лечь!

Джейк прижался к земле, не спуская глаз с Коэна. Ему показалось или он действительно слышал звук винтовочного выстрела за несколько секунд до того, как Коэн упал?

Стоны Коэна раздавались среди криков и причитаний охваченных паникой зевак, которые при виде происходящего бросились врассыпную или повалились лицом вниз на ступеньки и мостовую.

Один из агентов прикрывал Генерального прокурора сверху своим телом, опираясь на руки и на ноги, так чтобы не причинить раненому боли.

– Боже мой! – воскликнул кто-то. – Они хотели убить вице-президента!

– Уберите отсюда этот гребаный автомобиль!

Агенты секретной службы держали свои автоматы наготове, не переставая рыскать взглядами по толпе.

Они не изменили своего положения и через пять секунд, когда водитель резко нажал на газ и рванул с места так, что задние колеса автомобиля бешено взвыли. Трое или четверо осматривали раненого Коэна. Джейк пытался разглядеть, что с ним, но не мог.

Откуда? Джейк привстал на колени и постарался отыскать место, откуда был произведен выстрел. Все, что ему удалось увидеть, – это спины секретных агентов. Тогда он поднялся.

– Проклятье, – взревел генерал Лэнд. – Никогда не вставайте, пока стреляют! Вы что, вчера родились?

Спустившись по лестнице, Чарон в холле столкнулся с женщиной. Он поддержал ее, не давая упасть.

– Извините, – сказал он и пошел к выходу.

– Вы слышали, наверху что-то взорвалось? – обратилась она к нему.

– Да, похоже, – не останавливаясь, бросил он через плечо.

Странно, подумала она, глядя ему вслед. На руках у него были хирургические перчатки.

* * *

Выбравшись на тротуар, Чарон быстрым шагом двинулся в северном направлении, однако не слишком быстро, чтобы не привлекать внимания, – как человек, который знает, куда ему идти, и который намерен туда добраться, не тратя лишнего времени. Дойдя до конца квартала, он пересек улицу и остановился, увидев, как из-за противоположного угла дома вынырнула машина без опознавательных знаков с голубой мигалкой на крыше и под звуки сирены остановилась в середине квартала, вблизи здания, из которого он только что вышел.

Чарон повернул и пошел на восток. Навстречу ему попался какой-то мужчина, бежавший трусцой в противоположном направлении, в сторону Капитолия. – Кто-то хотел убить вице-президента! – прокричал он на бегу, тыча пальцем в небольшой транзисторный радиоприемник, который держал в другой руке.

Чарон кивнул и продолжил свой путь. Вой сирены позади него усилился.

* * *

В тот же день в два часа пополудни Билли Инрайт, один из лейтенантов Мак-Нэлли, смотревший в это время телевизор, вышел в соседнюю комнату, чтобы разбудить босса. Фримэн тут же поднялся с кровати и отправился посмотреть и послушать, что творится в мире. Кто-то стрелял в вице-президента, а правительство приняло решение ввести в действие Национальную гвардию.

Фримэн позвонил Т. Джефферсону Броуди в офис. Обычно он никогда не звонил отсюда по делу, так как телефон, скорее всего, прослушивался, но в данном случае он звонил своему адвокату.

– Это я, Ти. Ты слышал новость?

– О стрельбе в Капитолии сегодня утром? Проклятье, я все слышал.

– Нет, о Национальной гвардии. Куэйл вводит в город Национальную гвардию.

– А, ты об этом! Всего-навсего для охраны общественных зданий.

Проблема Броуди в том, не в первый раз убеждался Мак-Нэлли, что он не понимал специфики наркобизнеса.

– Это только начало, – терпеливо объяснил он адвокату. – Поговори с нашими друзьями, Ти. Эти гвардейцы ничего хорошего нам не сулят.

– Как далеко я могу зайти?

– Выложи им все, приятель. Действительно, ничего хорошего здесь нет. Ведь солдаты не будут проводить свое время, лишь прогуливаясь в начищенных ботинках и подмигивая девкам. Раз уж они встряли, они постараются наложить лапу на любое дело. Я это нутром чую.

– Так ты хочешь, чтобы я шел до конца, если потребуется?

– До конца.

Мак-Нэлли повесил трубку и вернулся к телевизору. Чуть погодя он прошел на кухню и налил себе чашку кофе.

Когда спустя пять минут Билли Инрайт вошел на кухню, чтобы взять из морозильника брикет мороженого, Фримэн сидел за столом и пил кофе.

Дождавшись, когда Билли развернул свое мороженое и уселся на стул, Фримэн заговорил:

– Ты знаешь, мне кажется, нам представилась прекрасная возможность.

– Что ты имеешь в виду?

– Как ты думаешь, когда завтра или послезавтра появятся солдаты, чем они займутся?

– Станут искать террористов и убийцу. Повсюду. Нам придется прикрыть ненадолго лавочку. Может быть, отпуск взять.

Мак-Нэлли нетерпеливо махнул рукой. – Ты только подумай. В течение недели или двух эти парни намерены искать колумбийцев и придурков, которые пытались покончить с Бушем и Куэйлом. Будет время решить свои маленькие проблемы, чтобы, когда гвардия уйдет, мы могли и дальше спокойно заниматься своими делами. Вот что я имею в виду. Времени на подготовку у нас мало, и поверь мне, все, чего копы уже добились, теперь уйдет, как вода в песок, гвардейцы – это не полицейские. Это сплошь механики и продавцы обуви. Для них главное – сцапать колумбийских недоносков. Усек?

– Да, – ответил Билли Инрайт, слизывая растаявшее мороженое, готовое вот-вот скатиться по палочке ему прямо на пальцы. – Я понял, куда ты гнешь.

Спецагент Фрэдди Мюррей ломал голову над тем, как скоординировать поиски убийцы, когда ему позвонил один из экспертов-радиотехников.

– Только что получена запись, мне бы хотелось, чтобы ты ее прослушал.

– Кто?

– Фримэн Мак-Нэлли. Разговаривал со своим адвокатом.

– Мы не сможем это использовать.

– Я знаю. Но послушать стоит. Очень интересно.

– Приноси.

И Мюррей снова окунулся в дела. В лаборатории ФБР идентифицировали тип шин того автомобиля, на котором убийца уехал из зоны отдыха на Потомаке, откуда он стрелял по вертолету. Мюррей разбил район Большого Вашингтона на секторы и послал агентов в каждый из них, чтобы они опросили все торговые точки о шинах этого типа. Если они не добьются результатов, придется расширить район поисков. А Фрэдди прекрасно осознавал, что поиски скорее всего положительных результатов не дадут.

Здесь требовалась самая обыкновенная, кропотливая полицейская работа, и будь у него побольше людей и достаточно времени, результаты не заставили бы себя ждать. Проблема заключалась в том, что Мюррей испытывал недостаток и в том, и в другом. И тем не менее, как бы громко ни вопили политики, какие бы сроки они ни устанавливали, убийца не будет пойман раньше, чем его удастся схватить. Рано или поздно народным избранникам придется с этим смириться. Но пока до них доходит, агенты вроде Мюррея вынуждены затыкать дыры.

В течение трех минут он дважды прослушал пленку. Все верно, голос Фримэна Мак-Нэлли. Фрэдди узнал бы этот голос из сотни других.

– И что все это значит, – спросил он эксперта. – Вся эта пленка?

– Не знаю, кусок про друзей достаточно ясен. Я хочу посадить кого-нибудь этому Т. Джефферсону Броуди на хвост, чтобы выяснить, кого он считает "нашими друзьями".

– У нас нет людей.

– Хотя бы одного или двоих.

– Нет! У нас вообще никого нет. Отложи пока пленку и займись делом.

– Тебе виднее, ты – начальник.

Не успела за экспертом закрыться дверь, как раздался телефонный звонок.

– Мюррей.

– Харрисон Рональд. Что происходит?

– Включи телевизор, – отрезал Мюррей. Времени у него и так не было.

– Я не про балаган насчет убийцы. Я имею в виду обвинительное заключение и Большое жюри, тоже мне умник.

– Пока отложено.

– Помнишь меня? Такого маленького и сочного черного червячка, который десять месяцев болтался в выгребной яме у тебя на крючке?

– Возможно, на следующей неделе. Я дам тебе знать.

– Ты позвонишь. Ха! А я, выходит, должен сидеть здесь, засунув нос себе в задницу, пока ты не объявишься, чтобы разбираться с этими ребятами?

– Харрисон, я...

– Интересно, каким по счету стою я в твоем проклятом списке?

– Харрисон, я понимаю, к чему ты клонишь. Но не я здесь решаю, что важнее. Я позвоню...

Фрэдди умолк, когда понял, что Харрисон Рональд уже повесил трубку.

* * *

Члену Конгресса Саманте Стрейдер было чуть больше пятидесяти и она носила модную стрижку. Представляя избирательный округ, в который входила столица государства, она занимала одно из самых безопасных положений в стане демократов и фактически до конца своих дней обеспечила себе место в Конгрессе. Проведя в водовороте столичной жизни двадцать лет, Сэм Стрейдер воплощала в себе предубеждения всех американских белых женщин среднего и высшего класса. Бескомпромиссная, антимилитаристка, ревностная феминистка, следуя политической моде, она придерживалась левых взглядов. Она подвергала гневным нападкам профессиональное лицемерие своих коллег по Конгрессу, будучи абсолютно уверенной в собственном чистосердечии и беспорочности.

Политические карикатуристы находили ее привлекательной для своих рисунков.

Эта женщина, которая отличалась необычайной чувствительностью к любым проявлениям мужского шовинизма, обладала также смелостью заявлять представителям прессы: "У меня есть и влагалище, и мозги, и я с успехом пользуюсь и тем, и другим." При малейшем, пусть даже призрачном, упреке она не снисходила до оправданий, – она швыряла встречные обвинения, метала их, как гранаты, особенно если поблизости находились журналисты, так, чтобы до их ушей долетал грохот разрывов. Ее жертвы, большинство из которых имели и мозги, и пенис, но никогда не отваживались хвастаться и тем, и другим, мудро держали рот на замке и поджидали благоприятного случая.

Таким образом, Сэм Стрейдер легко могла представить себя – острый язык, мозги и все прочие прибамбасы при ней, – уютно устроившейся в Овальном кабинете в качестве первой женщины – Президента Соединенных Штатов. Она с достаточной настойчивостью и постоянством проводила кампании, преследуя цель убедить остальных смотреть на нее ее же глазами. Политические обозреватели, способные объективно оценить ситуацию, считали, что у нее нет шансов стать Президентом, до тех пор, пока республиканская партия в самоубийственном порыве не выдвинула на этот пост Джима Беккера.

Одной из причин, по которой язык Стрейдер навлекал на нее неприятности, была ее нетерпимость по отношению к людям, которых она считала глупцами. Этот недостаток, между прочим, роднил ее с Уильямом С. Дорфманом, которого она также презирала. Первым номером в ее списке глупцов, выводивших ее из себя, числился вице-президент Куэйл, чей недуг высокомерия, в отличие от такового у Стрейдер, проистекал из недостаточной образованности и не был таким агрессивным.

Именно этот человек сказал: "Я могу оговориться". И таких оговорок было множество, сколько – одному Богу известно. Однажды, объясняя, почему он не отправился с дружественным визитом в Латинскую Америку, он на полном серьезе заявил журналистам: "Дело в том, что я не знаю латыни". Он же сказал по поводу стратегического значения Гавайев: "Этот остров находится в Тихом океане. Он – часть Соединенных Штатов и всегда был таковым". Жителям Самоа он сказал от всего сердца: "Вы счастливо живете под открытым небом. Вы счастливо жили под открытым небом. И мне хочется, чтобы вы и дальше так же счастливо жили под открытым небом."

Самым любимым "куэйлизмом" для Стрейдер стал перл из обращения к Объединенному фонду негритянских колледжей: "Это большая беда – потерять разум – или не иметь его вообще. Вам, как и мне, легко понять, насколько это верно". Услышав это, Стрейдер выдала первому же встреченному журналисту: "Такого чистосердечного признания слышать еще не доводилось".

Во время визита в Чили, состоявшегося десять месяцев назад, Куэйл – на виду у десятков журналистов – купил куклу-сувенир с задранным подолом. Это проявление дурного вкуса возмутило всех феминисток от побережья до побережья, включая саму Стрейдер.

По мнению Стрейдер, Дэн Куэйл воплощал в себе все неблагополучие Америки. Этот избалованный привилегиями сын до неприличия богатого белого американца, который в колледже в основном пьянствовал и бегал по девкам и до такой степени все запустил, что даже провалил экзамен на звание специалиста по общественным связям в Национальной гвардии, смог стать конгрессменом, сенатором, затем вице-президентом, и теперь, выполняя обязанности Президента, может стать лидером нации, к ее несчастью.

Пока Дорфман объяснял, для чего в федеральном округе Колумбия так необходимо присутствие Национальной гвардии, Сэм Стрейдер, наблюдая за Дэном Куэйлом, внезапно, будто ее кто-то толкнул, поняла, наконец, что ждет страну в будущем. Куэйл – недалекий и заторможенный человек, это написано на его блеклом невыразительном лице и видно всем. Поэтому именно она станет следующим Президентом Соединенных Штатов Америки. От предчувствия у нее мурашки пошли по коже.

Куэйл, позже рассказывала Стрейдер, сидел в своем кресле возле кафедры как представитель эпохи неолита в ожидании присуждения ему почетной степени от имени библейского колледжа в Арканзасе. У его ног расположилось около двух дюжин сенаторов и конгрессменов, а также журналистов из всех ведущих телекомпаний, радиостанций и большинства крупных газет. Судя по его виду, процедура эта ему уже изрядно надоела.

Из объяснений Дорфмана выходило, что Национальная гвардия усилит федеральные силы национальной безопасности и окажет им помощь в охране общественных зданий и поддержании порядка, освободив тем самым ФБР и полицию для поиска и поимки убийц, которые лишили жизни госсекретаря, помощника Президента по национальной безопасности, лидера большинства в Палате представителей и ранили президента и Генерального прокурора. Кроме того, они должны будут обнаружить и изолировать всех колумбийских наркотеррористов, скрывавшихся до последнего момента.

Пресса не могла успокоиться. Слишком много вопросов осталось без ответа.

Как только Дорфман замолчал, сразу же посыпались вопросы. Кто стоит за этим насилием? Как эти колумбийские убийцы проникли в страну? Какую гарантию может дать правительство американскому народу и жителям Вашингтона в том, что насилие больше не повторится?

– Мы делаем все возможное, – сказал Дорфман, – для обеспечения общественного порядка. Не секрет, что здесь действует множество преступных элементов, и мы предпринимаем энергичные шаги, в рамках закона, для задержания виновных в этих преступлениях. И для защиты...

Куэйл прервал его. Он поднялся и подошел к трибуне.

– Послушайте, – сказал он. – Если бы мы знали, кто эти люди и где они находятся, мы бы уже арестовали их. Очевидно, что нам пока это неизвестно. Мы делаем все возможное. И мы будем делать все, что нужно. Я вам это обещаю.

– Вы намерены объявить военное положение?

Куэйл обменялся взглядами с генералом Лэндом, который стоял в стороне от трибуны.

– Да, если меня вынудят, – медленно произнес он. – Я сделаю все, что должно быть сделано для защиты общества и гарантии его конституционных прав.

– Вот именно, а как насчет конституционных прав граждан? – перекрывая крики журналистов, – спросила Саманта Стрейдер своим скрипучим голосом.

Куэйл посмотрел на нее. Выражение его лица не изменилось.

– Я отдам распоряжение арестовать любого, кого будет необходимо арестовать, а суды потом пускай сортируют.

Политики поморщились. Журналисты бешено застрочили, а представители телекомпаний, размахивая руками, закричали: – Мистер вице-президент, мистер вице-президент! – но пресс-конференция уже закончилась. Куэйл уходил. Дорфман, генерал Лэнд и их помощники двинулись следом. Когда Куэйл покинул зал, журналисты ринулись к главному выходу.

Созерцая эту картину из дальнего угла, Йоук покачал головой и сделал кое-какие пометки в своей записной книжке. Неподалеку Сэм Стрейдер зажала в угол Отта Мергенталера:

– Вы действительно думаете, что Щеголь Дэн сам пришел к такому решению, или это дело рук вездесущего старины Дорфмана? – спросила она.

Отт что-то пробурчал в ответ, а Йоук, усмехнувшись, продолжал писать. Отт терпеть не мог, когда ему задавали вопросы во время работы – это нарушало ход его мысли. Но Стрейдер спрашивала лишь для проформы: это она была избранницей, ее вела путеводная звезда.

– В течение пяти лет, – продолжала она, давая понять, что ей заранее известно все, что бы Отт ни сказал в ответ, – колумбийская наркомафия прибегала к террору и убийствам, строя таким своеобразным способом свои отношения с правительством и своими согражданами. Они взрывали авиалайнеры, банки, убивали сотни людей. И козе было понятно, что в один далеко не прекрасный день наркотерроризм пожалует сюда, в Соединенные Штаты. Теперь американский народ желает знать, почему, когда это произошло, наши руководящие мальчики оказались застигнутыми врасплох, со спущенными для порки штанами?

Йоук обратил внимание, что рядом с ним стоит какой-то военный. Оглянувшись, он встретился взглядом с Джейком Графтоном, который, очевидно, слушал Стрейдер.

– Хотите ответить, капитан? – спросил Йоук, кивнув головой в сторону конгрессменки.

– Не для печати?

– Конечно.

Графтон пожал плечами.

– Они не были неподготовленными. Они были просто не готовы, если вы понимаете разницу. Для людей, которые жили только в мирное время, практически недостижим тот уровень внутренней готовности, который позволяет немедленно и эффективно отразить целенаправленный удар. Разум может подсказать – приготовься, но подсознание отказывается качать адреналин, отказывается покинуть состояние комфорта. Человек не хочет в это верить.

– Перл-Харбор, – кивнул Йоук.

– Совершенно верно. – Графтон мельком взглянул на членов съемочной группы, пытавшихся подключиться к сети, чтобы перезарядить батареи для камеры. – А что вы думаете? – добавил он.

– Я думаю, что Дорфман пытается определить, кто за это должен ответить.

Джейк Графтон кивнул. Улыбка мелькнула на его губах и исчезла.

– В тот момент, когда ранили Коэна, вы находились рядом на ступенях Капитолия. Почему вы встали, а не остались лежать, как все?

Джейк Графтон пожал плечами.

– Я понял, что будет только один выстрел.

– Довольно смелое предположение.

– Едва ли у этого парня было время на другой. Да и какой нормальный человек будет покушаться на меня?

– Это так, – подтвердил Йоук. – Но ведь он стрелял в вице-президента и промахнулся. Вам могла достаться очередная партия пуль.

– Разве промахнулся? – переспросил Графтон. – Я нутром чувствую – этот парень попадает туда, куда целится.

Капитан Графтон повернулся и вышел, оставив журналиста, который в задумчивости почесывал голову. Ему показалось, что Графтон хотел сказать что-то еще, но передумал.

* * *

Сенатор Боб Черри очень торопился. После пресс-конференции он и дюжина его коллег в течение часа пытались поджарить Дорфмана на вертеле, но Дорфман, как обычно, был невыносим. Как Джордж Буш может с ним работать, не переставал себя спрашивать Черри, – это загадка, разгадать которую нормальный человек не может.

Дэну Куэйлу, с его интеллектом и внешностью, самая подходящая должность – помощник шерифа, да и то в сельской местности. Черри был убежден, что Куэйл попал на пост вице-президента вместо сенатора Боба Доула потому, что Буш и Доул, который сам усердно добивался президентского кресла, питали личное отвращение друг к другу.

Войдя в приемную, Черри обнаружил там Т. Джефферсона Броуди, сидевшего в кресле для гостей возле стола его помощника. Броуди встал. – Добрый вечер, сенатор.

– Вы ко мне? – спросил Черри, направляясь к двери своего кабинета. Броуди обратил внимание, как сенатор, проходя мимо, послал мисс Джорджия улыбку, в ответ получив аналогичную.

– Всего на пару минут, сенатор.

– Входите. Пара минут – это все, что у меня есть.

Броуди принял условия и закрыл за собой дверь. Перебирая на столе телефонограммы, Черри снял рубашку и галстук.

– Что у вас?

– Ваш помощник сказал, что вы были в Белом доме.

– На брифинге. Так они это называют по крайней мере. Господи, что за день!

– По телевидению сообщили, что Куэйл намерен ввести в Вашингтон Национальную гвардию.

– Да. – Черри вынул из шкафа, который стоял возле душевой, свежую сорочку и надел ее.

– Мои клиенты надеялись, что вы сможете выступить против такой меры.

– Не поможет. Куэйл уже принял решение. Не скажу, что я не согласен с ним. В этом отношении он прав, я думаю.

Черри выбрал галстук и повязал его, глядя на свое изображение в зеркале.

– Между прочим, какое дело вашим клиентам до этого?

– Мои клиенты – это те люди, которые делали щедрые взносы в Комитет по внутренней политике и ваш избирательный фонд, сенатор.

Черри состроил гримасу. Он предполагал это. В его глазах уровень политической невинности Броуди опустился еще ниже.

– Итак, что же им за дело до этого? – повторил он.

– Хорошо, сенатор, пусть так. Но им кажется, что все это окажет плохое влияние на их бизнес.

– Чертовски близоруко с их стороны. Я имею в виду, что наплыв туристов и бизнесменов в Вашингтон растает, как вчерашний снег, если этих убийц не обезвредить. Чем скорее они окажутся за решеткой, тем безопаснее для всех и их бизнеса.

– Возможно, сенатор. Но мои клиенты так не думают. Если откровенно, ФБР и секретная служба вредны для бизнеса.

– Извините. Им придется смириться и жить в разочаровании.

Черри выбрал спортивный пиджак и надел его. Возвратившись к столу, он вытянул пальцем из стопки пару телефонограмм и отложил их в сторону. – Я сегодня очень тороплюсь, Джефферсон. Перед тем как уйти, я должен сделать пару звонков.

– Сенатор, я думаю, вы меня не поняли.

– Не понял?

– Я не об одолжении прошу вас. Я просто сообщаю вам.

– Броуди усмехнулся.

Сенатор выпрямился. Расправил плечи. – Вы сами уйдете или мне позвать помощника, чтобы он вышвырнул вас вон? Броуди развалился в кресле и положил ногу на ногу.

– Это же смешно, подумать только. Столько пожертвований, и вы не удосужились ни разу проверить, кто же дает вам деньги.

– Что?..

– "Эф Эм Дивелоупмент" – это корпорация, зарегистрированная во Флориде, и ее единственным владельцем является Фримэн Мак-Нэлли, добропорядочный местный бизнесмен. Возможно, вы слыхали о нем? "ABC Инвестмент" – это...

Черри тяжело рухнул в кресло. Он не сводил с Броуди глаз.

– Я уверен, ФБР в состоянии предоставить вам обширное досье на Фримэна Мак-Нэлли, сенатор. На этот раз вы действительно сели в калошу.

– Что вам нужно?

– Я уже сказал. Никакой Национальной гвардии. Никаких войск.

– Невозможно. – Лицо Черри залилось краской.

Броуди поднялся с кресла и сел на край стола. Затем наклонился к Бобу Черри.

– Вы, видимо, не подумали как следует, сенатор. Когда всплывет, что вы разъезжали туда-сюда по стране, набивали свою утробу, распивали вина и кувыркались с мисс Джорджия, а счета за ваши развлечения и избирательную кампанию оплачивались из денег, полученных от продажи наркотиков, которые вам давал самый крупный в Вашингтоне торговец кокаином, ваша карьера закончится большим конфузом. Шлеп! И вам конец.

– Я верну деньги. Я не знал. Я...

– Не придуривайтесь! Все вы, политики, – продажные твари и состоите на службе у преступных кланов, которые подмяли под себя всю кредитно-финансовую сферу. С вашей легкой руки попусту тратятся государственные деньги – пятьсот миллиардов долларов спущены в канализацию. А тем временем вы изощряетесь, чтобы выбить для себя зарплату повыше. Для себя вы единодушно одобрили самые высокие пенсии в стране и попутно грабите фонд социального обеспечения. Избиратели должны за все это платить? Их детям придется платить! Их внукам придется платить! Разве они когда-нибудь поверят, что Боб Черри настолько глуп, что не догадался проверить, кто сует ему в карман деньги?

Голос Броуди немного утих.

– Займитесь делом и позвоните кому-либо из облеченных властью. Поднимите шум. Будет лучше, если я завтра прочту в газете о вашей смелой позиции в защиту демократии в округе против ввода войск, иначе в пятницу вы прочтете о пожертвованиях, сделанных крупными воротилами наркобизнеса одному сенатору.

Уже на пути к двери Броуди остановился и обернулся.

– Еще один совет, сенатор. Люди, которые пытаются надуть Фримэна Мак-Нэлли, редко остаются в живых, чтобы потом похвастаться этим.

* * *

Следующую остановку Броуди сделал в офисе сенатора Дьюкена. Сенатора он застал уже в дверях.

– Если вы не против, я провожу вас до гаража, – сказал Броуди.

По дороге он коснулся темы ввода Национальной гвардии.

– Вы знаете, – сказал Дьюкен, – если бы кто-нибудь предложил ввести Национальную гвардию сегодня утром после нападения террористов на Капитолий, я бы выступил против. Но после выстрела в вице-президента я – за.

– Гид Коэн, – продолжал он, – в тяжелом состоянии. Все же доктора надеются, что он справится. Пуля прошла всего в дюйме от левого легкого. – Дьюкен покачал головой. – Стреляли с крыши здания, с расстояния пятьсот двадцать семь ярдов. Преступник оставил винтовку с оптическим прицелом, треногу и ящик с инструментами. Прицелился, выстрелил через закрытое окно, бросил все и ушел.

– Какая беспечность, – согласился Броуди.

– Я плохо понимаю, что происходит, но это нужно остановить.

Куэйл поступает правильно. Не думаю, что нужно действовать иначе.

– Мои клиенты желают, чтобы вы выступили против этого решения. Им не нужна Национальная гвардия в округе.

– Извините, Джефферсон, но для обычной политики они зашли слишком далеко. Куэйл несет административную и моральную ответственность, и он принимает необходимые меры. Сенат всячески поддержит его.

В это время они проходили мимо служащего, стоявшего у входа в гараж; Броуди не промолвил ни слова.

У машины Дьюкен полез в карман за ключами.

– Мой клиент – Фримэн Мак-Нэлли, вероятно, вы слышали о нем, – проронил Броуди.

Сенатор Дьюкен от удивления разинул рот.

– Да, Фримэн Мак-Нэлли, у него немного непривлекательная репутация, но он бизнесмен. Исправна платит все налоги. Жертвует деньги на достойные дела. Безвозмездно финансирует некоторых политиков. Таких, как вы, например. Он передал вам свыше двадцати пяти тысяч долларов. Помните корпорацию "Эф Эм Дивелоупмент"?

– Зачем ты говоришь это, сукин сын?

– Тихо, тихо, сенатор. Давайте не переходить на личности. Вы вольны были проверить, откуда идут деньги, но, вероятно, вы не обеспокоились. Если вам не нравится Фримэн Мак-Нелли, – вы могли отказаться от денег. Но вы никогда этого не делали.

– Что вам от меня нужно?

– Я же сказал вам – мой клиент не хочет, чтобы Национальная гвардия находилась в округе Колумбия. Он жертвовал деньги, чтобы вы удержались в Сенате, и теперь он считает, что вы должны выдвинуть любые возражения, но помочь ему в этом деле.

– А если нет? Ну, давайте. Мразь вроде вас всегда держит в руке кнут, на случай, если пряник не сработает.

– Мой клиент желает вас видеть в первых рядах, сенатор, размахивающим знаменем демократии и призывающим не допустить оккупации округа гвардейцами. Если борьба против чрезвычайщины пойдет без вас... – Броуди пожал плечами. – Вас ожидают трудные времена, придется объяснять, как к вам попали двадцать пять тысяч долларов в виде пожертвований от самого крупного в Вашингтоне торговца кокаином, сенатор. Очень неприятно.

– Убирайся с моих глаз, ублюдок. – Дьюкен сжал правую руку в кулак и сделал шаг вперед.

– Подумайте, сенатор. – Броуди отступил назад. – Будь я на вашем месте, я не стал бы из-за этого рисковать своей репутацией и местом в Сенате. Я бы склонил голову и понес дальше свой крест.

Броуди повернулся и быстрым шагом пошел прочь.

– Ты будешь жариться в аду, Броуди, – бросил ему вслед сенатор.

Броуди, не оборачиваясь, уходил.

* * *

Капитан Джейк Графтон вместе со своими подчиненными провел весь вечер в Пентагоне. Нужно было многое сделать. Подразделения Национальной гвардии уже начали собираться в арсенале вблизи окружного стадиона. Однако обычную процедуру формирования следовало радикально изменить. Графтон и его люди подготовили на подпись вице-президенту Куэйлу приказ, в соответствии с которым подразделения Национальной гвардии в Вашингтоне переходили в непосредственное оперативное подчинение председателя КНШ, в результате освобождалось около десятка генералов с их штабами. Такого изменения потребовал Белый дом. Этим утром приказ будет подписан в первую очередь.

Отослав приказ председателю КНШ для изучения и возможного внесения исправлений, Графтон и спецагент Томас Хупер налили себе по чашке кофе и расстелили на столе Графтона карту Вашингтона.

Тоуд Таркингтон – домой никого не отпустили – пододвинул стул поближе, чтобы было видно.

– У меня для этого совсем нет времени, – пробормотал Хупер. И Джейк прекрасно это знал. Хупер выглядел измотанным. Рубашка грязная. На пиджаке пятна. Ему давно уже следовало принять душ. Он, пожалуй, не был дома уже несколько дней. Но тем не менее начальство отправило его сюда.

Джейк достал из ящика стола желтый фломастер и начал ставить на карте желтые галочки. Он отметил общественные здания, Белый дом, здание правительства, Капитолий, Верховный Суд, здание ФБР, Министерство юстиции, служебные здания членов Конгресса.

После этого он протянул фломастер Хуперу.

– Твоя очередь.

Хупер отметил суды, тюрьмы, административные здания округа. Закончив, он бросил фломастер на карту.

– Двадцать шесть зданий, – как всегда вовремя, вмешался Таркингтон.

– Круглые сутки, минимум три вооруженных охранника у каждого входа.

Джейк пододвинул блокнот и стал считать.

– Кто-нибудь может сказать, сколько примерно входов в каждом здании?

– Шесть или восемь, – сказал сидевший за соседним столом полковник ВВС.

Они посовещались и решили остановиться на семи.

– У нас недостаточно людей. И негде их взять.

– Найдите, – сказал Хупер. – Люди – это единственное, что у вас в избытке.

– Пока мы найдем людей – а на это потребуется время, – нам придется поставить по одному человеку у входа и для поддержки держать поблизости мобильный взвод.

Хупер пожал плечами.

– Ты понимаешь, – сказал Графтон, – что все, что мы здесь планируем, так или иначе приведет к перестрелке, если колумбийцы или еще кто-нибудь заварят кашу. Гвардейцы получат оружие и будут стрелять. Обязаны будут. Для всего прочего их слишком мало, да они и не обучены больше ничему. Кого-то из них убьют. Погибнут окружающие. Получится настоящая заваруха.

– Лучше бы этого не произошло. Вот это ваши люди и должны предотвратить.

– Давай урежем список. Оставим только самое необходимое.

– Нет. У меня приказ. Защита отдельных зданий подтолкнет террористов к нападению на те, что остались без прикрытия.

– Вряд ли, если они добиваются конфронтации.

Хупер покачал головой.

– Цель террористов – показать бессилие правительства. Оставь им щель, и они в нее сунутся.

Тут вмешался Тоуд Таркингтон.

– А что, если устроить им ловушку? С виду неохраняемое здание, а внутри пара взводов солдат.

– В таком случае учреждение должно бездействовать, – заметил Хупер. – А если никто не будет выходить и входить, любой заподозрит неладное.

– Ты хочешь сказать, что это безвыходная ситуация, – сказал Джейк Графтон.

Хупер согласно поднял руки.

– Как же теперь быть? – спросил полковник ВВС. – Все сначала?

– В схватке с террористами невозможно одержать победу, – попытался объяснить Хупер. – Политики, это мое личное мнение, никогда не позволят вам действовать активно и быстро, чтобы настигнуть их. Политики реактивны. Они всегда ищут консенсуса.

– Ерунда, – сказал Джейк Графтон. – Политики не настолько глупы, чтобы противодействовать борьбе с террором. Это же не обычная война. Каждый выстрел – это политическое заявление. Политики должны интуитивно чувствовать это, а военные должны побыстрее это усвоить. Пока этого не будет, мы не сможем играть в одну игру.

Хупер бросил на него скептический взгляд. Он потер рукой лицо и допил остатки кофе.

Графтон поднял телефонную трубку и позвонил в приемную председателя КНШ. Если кто-то считает, что Хайден Лэнд позволит террористам спокойно выбирать себе очередную цель, убеждал он себя, тот просто не знает Хайдена Лэнда.

* * *

Заключительный удар по телефанам нанес в этот вечер одиннадцатичасовой выпуск телевизионных новостей, который транслировался на всю страну. Телекомпании выпустили в эфир ошеломляющий репортаж.

Около десяти часов вечера по восточному времени к трехэтажному блочному зданию на востоке Вашингтона подъехали четыре автомобиля – два со стороны улицы к фасаду и два по переулку во двор. Сначала сидевшие в машинах люди из автоматов перестреляли охрану, а затем выпустили по окнам дома двадцать четыре 40-миллиметровые гранаты, которые уничтожили все внутри. Дом вспыхнул. После этого машины уехали.

Никто из свидетелей, как сообщалось, не смог описать ни одного автомобиля, ни людей, сидевших в них. Никто не мог назвать, хотя бы приблизительно, номера машин.

Полицией перед телекамерой было высказано предположение, что налетчики воспользовались гранатометами М-79. Полицейские сообщили, что дом принадлежал подозреваемому в торговле наркотиками некоему Уилли Тилу.

Пожар, освещавший суетящиеся фигуры полицейских и журналистов, увидела вся страна. Быстро его погасить не удалось, в результате выгорело полблока.

На следующее утро, когда пожар погас, в блоке, который обстреляли из гранатометов, было обнаружено четырнадцать трупов. Это не считая четверых, убитых у входа. Полиция, кроме того, нашла обгоревшие пистолеты, три автомата и пять помповых ружей. Среди развалин валялся кейс, в котором оказалось пятьсот тысяч долларов – большинство купюр не пострадало от пожара. Пожар не тронул и пять фунтов кокаина, находившихся в тайнике в подвале и найденных пожарным, который искал дымившиеся головешки.

Харрисон Рональд лежал на своей кровати в общежитии ФБР в Куантико и смотрел по телевизору на бушующий пожар.

Слушая, как комментаторы пытались подытожить все ужасы и насилия дня, он потягивал из банки содовую и изредка поглаживал рукой свой "кольт".

Когда какая-то серьезная дама стала что-то красноречиво объяснять телезрителям, он поднялся и выключил этот идиотский ящик.

Итак, Фримэн Мак-Нэлли решил окончательно разобраться с Уилли Тилом. Еще один маленький урок для тех, кто надеется обвести Фримэна Мак-Нэлли вокруг пальца и при этом остаться безнаказанным.

Гранатометы М-79, 40-миллиметровые гранаты по окнам, таким же окнам, как эти.

Он приподнял край жалюзи и осторожно выглянул наружу, окинув взглядом стоянку и лужайку позади нее.

Что ты будешь делать, когда посреди ночи в окно твоей комнаты влетит граната? Спрячешься под одеяло? Схватишь ее и выбросишь обратно? Нет, черт возьми. Ты сдохнешь, приятель! Изрешеченный стальными осколками и истекающий кровью, ты сдохнешь. Как Уилли Тил.

Он тяжело дышал. Сердце колотилось, дыхание стало частым. Погасив свет, он оделся в темноте, натянув нижнее белье, брюки и свитер.

В желудке чувствовалась тяжесть, будто проглотил камень. Он запер дверь, снизу подложил полотенце, чтобы свет не проникал наружу, и включил свет.

Пистолет заряжен, патрон в стволе. Курок взведен, поставлен на предохранитель. На взводе и предохранителе, так, кажется, называл это его инструктор в армии.

Сунув ствол пистолета в рот, он ощутил кислый вкус металла.

Ну, давай. Освободи Фримэна от забот. Ты же знаешь, не он принял решение уничтожить Уилли Тила, он и пальцем не пошевелит, чтобы разобраться со своей главной проблемой – с тобой.

Он посмотрел на себя в зеркало. Как трогательно.

Спрятав пистолет за пояс, он сел на тумбочку и разрыдался.

Глава 24

Около двух часов ночи Харрисон услышал, как на первом этаже открылась дверь пожарного выхода. Ее металлический скрежет был хорошо слышен на площадке третьего этажа общежития ФБР в Куантико, где он сидел в темноте, сжимая в руке "кольт". Слава Богу, никто давно не смазывал в ней петли.

Харрисон просунул голову между прутьев металлического ограждения и посмотрел вниз в темноту, стараясь хоть что-нибудь разглядеть. Ничего. Даже проблеска света не видно. Там, конечно же, должна была быть лампочка, но Харрисон вывернул все лампочки еще два часа тому назад.

Внизу кто-то был.

Форд закрыл глаза и прислушался, напрягая слух. Даже дышать перестал. Да, шаркающий звук. Подошва ботинка по шершавой поверхности бетонной ступеньки.

Харрисон принял прежнее положение и замер, крепко сжимая в руке пистолет. Вот оно, сказал он себе. Вряд ли тот, у кого нет злого умысла, будет так стараться соблюдать тишину. Вот оно! Он застыл. Любое его движение могло быть услышано человеком внизу. Ноги затекли в неудобном положении, а задница замерзла на твердой бетонной ступени. Он сидел и слушал, сдерживая дыхание.

Свет! Внизу кто-то включил небольшой карманный фонарик размером с карандаш, чтобы осмотреться. Погасил.

Снаружи послышался автомобильный гудок. Где-то очень-очень далеко.

Человек остановился у двери пожарного выхода второго этажа. Гостю придется сначала нажать на кнопку защелки на ручке двери, а затем потянуть дверь на себя. На защелку нужно жать с силой, потому что она приводит в действие пружину, находящуюся с другой стороны двери.

Раздался щелчок, звук эхом разнесся по всей лестнице.

Человек надолго замер, прислушиваясь.

Харрисон даже перестал дышать.

Затем дверь открылась, и незваный гость скользнул внутрь, придержав за собой дверь, чтобы не защелкнулся замок.

Так ли это? Во всяком случае, Харрисону так показалось. Он тихо поднялся, размял застывшие ягодицы, стараясь не шуметь, прокрался через площадку и спустился вниз по ступенькам к двери, которая вела на второй этаж.

Нащупав стальную дверь, он провел пальцами по замку. Да, дверь действительно приоткрыта.

Припав к дверному окошку, он заглянул в коридор. Человек стоял у двери в его комнату. Толстый, среднего роста, в руке какое-то длинное оружие.

Форд бесшумно отпрянул от окна и застыл в темноте, стараясь собраться с мыслями.

Человек может не вернуться сюда, хотя и оставил дверь открытой. А если вернется, не найдя никого, он может заподозрить, что Форд поджидает его. Если человек войдет в комнату, спрашивал себя Форд, идти мне туда или нет? Или вернуться на площадку третьего этажа? Или спуститься вниз на первый?

Он еще раз заглянул в дверное окошко.

Человек, наклонившись, ковырялся в замке.

А что, если он не один?

От такой мысли Харрисона бросило в жар. Нет, ведь на лестнице больше ни звука. Может, второй поднимался на лифте или по лестнице из холла. Если так, то где же он?

Форд снова посмотрел в окошко. Толстяк уже вошел в дверь. Больше в коридоре никого не было. Через несколько секунд он вернется.

Что делать?

Странно, но простейшая мысль – избежать встречи с непрошеным гостем – не приходила ему в голову. Он слишком долго жил в страхе. Он искал случая нанести удар противнику, напасть на него таким образом, чтобы максимально воспользоваться преимуществом, которое дает нападающему фактор неожиданности. Поэтому Харрисон намеревался атаковать. Чернокожее детство среди голубых воротничков Эвансвилла и служба в морской пехоте научили его: нападай неожиданно, решительно, свирепо – всегда нападай первым.

Дверь комнаты Форда бесшумно отворилась, из нее высунулась голова. Человек осмотрел тускло освещенный коридор. Затем толстяк вышел, двигаясь для своих размеров очень легко, и направился по коридору в сторону приоткрытой двери пожарного выхода. Отворив дверь, он проскользнул в образовавшуюся щель.

В этот момент Форд, притаившийся на второй ступеньке, изо всех сил ребром ладони ударил человека по горлу. Тот моментально полетел вперед и упал на площадку, издав при этом противный чавкающий звук.

В одну секунду Форд оказался сверху. Его руки впились в горло лежавшего ничком человека, сдавив его словно тисками. Через несколько секунд он ослабил хватку.

Человек под ним лежал неподвижно. Сидя на его спине, Харрисон нащупал артерию. Никаких признаков жизни.

Он перевернул тело и осторожно ощупал его в темноте. Лоб разбит. Крови нет, по крайней мере, ничего мокрого и липкого.

Все еще тяжело дыша от изобилия адреналина в крови, Форд схватил убитого за руки и втащил труп на ступеньки. Оружие с грохотом отлетело в сторону.

Тело оказалось очень тяжелым – наверное, сотни две фунтов. Форд собрал все силы и потащил его вверх. Ему дважды пришлось останавливаться, чтобы перевести дух, но наконец последним рывком он взгромоздил труп на площадку второго этажа.

Заглянул через окно в коридор. Пусто. Придерживая дверь, он перевалил тело через порог и поволок его по коридору, к счастью, пол коридора был выстлан гладким линолеумом. Открыв дверь в свою комнату, он втащил тело внутрь и сбегал за оружием, оставленным на лестнице.

В комнате при слабом свете, который пробивался через окно со стоянки, он внимательно осмотрел убитого. Несмотря на разбитый лоб, его легко было узнать. Толстяк Тони Ансельмо. Из кармана его пальто Форд вытащил автоматический 9-миллиметровый пистолет с огромным, похожим на сардельку глушителем. Длинное оружие оказалось помповым ружьем "ремингтон" с обрезанным по самое ложе стволом. Оно было заряжено.

Положив ружье на кровать, Форд обшарил карманы убитого. В бумажнике он обнаружил только наличные и никаких кредитных карточек. Много банкнот. В основном, двадцатки. Форд сунул бумажник обратно в карман Ансельмо. Быстро осмотрел другие карманы. Сигареты, зажигалка, ключ от номера в мотеле, мелочь, маленький складной нож, два носовых платка. Ключей от машины он не нашел. Как Ансельмо попал сюда?

Значит, кто-то ждал его снаружи.

Форд проверил пистолет. Заряжен и поставлен на предохранитель.

Как долго Ансельмо был здесь? Пять минут? Четыре?

Форд сунул пистолет за пояс. Куртку поверх рубашки и свитера он надел еще раньше. Лестница не обогревалась.

Медленно открыл дверь, осмотрел коридор и выскользнул из комнаты. Затем бесшумно, как кошка, прокрался по коридору к лестнице, которая вела в холл. В холле за столом, опустив голову, сидел человек. Харрисон подождал за дверью, наблюдая за ним через стеклянное окошко. Человек что-то читал. Вот он перевернул страницу. Газета.

Прошла минута, затем другая.

Ну, давай же! Не сидеть же тебе так всю ночь, бестолочь!

Человек за столом поднял чашку и поднес ее ко рту. Заглянул в чашку, поморщился и отставил. Затем поднялся со стула и направился куда-то, налево от Форда.

Кофейник стоял в маленькой дежурке в противоположном конце холла. А теперь быстро!

Форд приоткрыл дверь, убедился, что человек исчез из виду, и проскользнул в холл, притворив за собой дверь. Быстро пересек холл, пол которого покрывал толстый ковер, и вышел через парадную дверь, не забыв закрыть ее за собой.

У ближайшего куста он опустился на землю и огляделся. Позади подъездной аллеи находилась стоянка, освещенная ртутными лампами.

Прячась за деревьями и кустами, он постарался миновать ее как можно быстрее, останавливаясь лишь у зарослей, чтобы оглядеться.

Наконец, он добрался до нужного места, которое приметил еще раньше. Теперь все машины располагались между ним и входом в здание, через который Тони Ансельмо проник внутрь. Почти ползком, пригибаясь как можно ниже, он осторожно прокрался вдоль последнего ряда автомобилей, не выпуская из рук пистолет.

Вон там, во втором ряду. Это не голова ли в том темно-зеленом автомобиле? Трудно сказать. Может быть, и подголовник. Он бесшумно продвигался вдоль одной из машин, стараясь держаться так, чтобы она постоянно прикрывала его от зеленого седана. Пятнадцать секунд у него ушло на то, чтобы добраться до места, откуда он снова смог посмотреть.

Да. Человек.

Прячась за автомобилями, Форд, как пантера на охоте, стал бесшумно подбираться поближе.

При этом он не забывал осматривать и другие машины. Там вполне мог находиться еще кто-нибудь.

Дверца зеленого седана открылась. Форд понял это, заметив, как в салоне зажегся свет.

Затем свет погас. Человек стоял рядом с автомобилем.

Форд опустился на четвереньки и пополз вдоль бампера последней машины, стоявшей в третьем ряду. Затем снова выглянул. Зеленый седан находился во втором ряду, а человек стоял рядом с ним, футах в сорока от того места, где, скрючившись, прятался Форд. Человек заряжал ружье.

Форд отчетливо слышал металлическое позвякивание каждый раз, когда человек передергивал затвор, загоняя очередной патрон. Повернувшись спиной к Форду, тот направился в сторону пожарного выхода.

Форд привстал, оперся рукой о борт автомобиля и прицелился. Чертова штуковина не имела прицела. Не теряя времени, он навел глушитель и нажал на спуск. Человек покачнулся и попытался обернуться. Форд нажал снова. Еще хлопок. И еще.

Человек упал. Ружье звякнуло, когда человек ударился об асфальт.

Пригнувшись, Форд бросился вправо. Миновал пять автомобилей, пересек открытое пространство и оказался во втором ряду. Упав плашмя на землю, он заглянул под стоявшие машины. На асфальте вырисовывались очертания какой-то темной фигуры, но явно не колеса. Он поднял пистолет, держа его обеими руками, и попробовал в сумерках снова прицелиться по круглому краю глушителя. Блин! С ума можно сойти. Ни черта не видно. Даже если бы была прицельная планка, все равно ничего не видно. Тяжело дыша, Форд лежал и смотрел поверх пистолета на темную фигуру на расстоянии пяти автомобилей от него. Время шло.

Надо было что-то делать.

Если он вернется назад, туда, откуда стрелял, человек сможет стрелять в него прямо между машинами. Если двинется вдоль первого ряда, произойдет, вероятно, то же самое.

При условии, что парень еще жив и в сознании.

Харрисон вытер рукавом пот с лица. Мать твою!

Черт возьми, он должен что-то сделать.

Поднявшись на ноги и крадучись, он обогнул капот автомобиля, за которым скрывался. Зеленый седан отчетливо виднелся впереди. Двигаясь осторожно и бесшумно – он был обут в спортивные туфли на резиновой подошве, – Форд пошел к седану, крепко сжимая обеими руками снятый с предохранителя пистолет.

Опустившись на колени, Форд попробовал еще раз разглядеть человека между колесами автомобилей. На этот раз виднелась только часть тела, но, похоже, в том же месте и в том же положении.

Держа пистолет наготове, он прыжком миновал капот зеленого седана и выстрелил в тот момент, как только распростертая на земле фигура показалась из-за переднего колеса.

Ему не стоило себя утруждать. Винни Пиош был уже мертв.

* * *

Когда Джейк Графтон вышел из здания Пентагона, Колли ждала его в машине перед входом. В такой поздний час автобусы уже не ходили, метро не работало. Джейк сел и вздохнул. – Я звонил домой. Эми сказала, что ты здесь. Давно ждешь?

– Два часа.

– Извини.

– О, Джейк, – сказала Колли, когда они обнялись. – Я так сегодня за тебя переживала. Эми позвонила мне в школу. Она была на грани истерики. Вечером по телевизору все время повторяли этот отрывок. В Генерального прокурора стреляют, агенты секретной службы готовы уничтожить первого, кто пошевелится, а ты встаешь и глазеешь по сторонам, как последний кретин.

– Если человек – дурак, то это надолго, – пробормотал он.

– Обними меня еще раз, Джекоб Ли.

– С удовольствием, – сказал он и еще раз сжал ее в своих объятиях.

Наконец она отстранилась, не отводя рук, и посмотрела на него.

– Звонила твоя мама.

Он кивнул. Говорить было нечего.

– О, Джейк!

В конце концов отпустив его, она села за руль и они поехали. По радио сообщали о большом пожаре на северо-востоке Вашингтона.

– Что это значит? – спросил он.

– Разве ты не слышал? Кто-то напал на блочный дом. Полблока сгорело от пожара.

– Когда?

– Около десяти часов вечера. Ты весь вечер занимался Национальной гвардией?

Джейк кивнул и прибавил звук приемника.

– Что происходит, Джейк? Убийства, сражения, почти как на войне.

– Это и есть война. – Послушав минуту, он выключил радио. – Это только первая битва. Силы против права.

– Ты ел?

– Нет. Я хотел бы высадить тебя возле дома. Мне ненадолго нужна машина. Нужно кое с кем встретиться.

– О, Джейк! Не сегодня. Тебе нужно поспать. Но почему, ведь через несколько часов уже рассвет?

Джейк Графтон хмыкнул и принялся разглядывать опустевшие улицы.

– Позволь мне поехать с тобой.

– Ты пойдешь домой и останешься с Эми. Я вернусь примерно через час.

– Сегодня показывали миссис Коэн, когда она возвращалась из госпиталя после посещения мужа. И миссис Буш. И миссис Куэйл. Это какой-то бедлам, что-то ужасное.

– Хм-м, – произнес Джейк, глядя на проезжавший автомобиль и, пытаясь представить, кто мог сидеть за рулем и куда ехать в такой поздний час. Наркобандиты хорошо представляют, что им нужно, и поэтому отчаянно добиваются своей цели. Им нужно место под солнцем. Много места.

– Чего я не могу понять, так это почему Дэн Куэйл решил ввести Национальную гвардию вместо регулярных войск, – сказала Колли.

– Кто знает, – ответил ей муж. – Может, он устал от обвинений, которые достались на его долю в 88-м по поводу вступления в Национальную гвардию, чтобы избежать службы во Вьетнаме. Может, он хочет всем показать, что гвардия может делать дело.

– Тебе не нравится, что ему удалось улизнуть от Вьетнама?

Джейк Графтон хмыкнул.

– Насколько я помню, большинство ребят моего возраста пытались избежать отправки во Вьетнам. Некоторые использовали для этого религиозные мотивы.

– Ты пошел, – сказала она.

– К черту, Колли, до сих пор полстраны все еще настроены против ветеранов Вьетнама. Правительство Соединенных Штатов заявило, что дефолианты никому не причинили вреда.

– Ты пошел, – упрямо повторила она.

Джейк Графтон на мгновение задумался над ее словами. Наконец произнес:

– Я всегда медленно соображал.

Жена взяла его за руку и сильно сжала. Он пожал ей руку в ответ.

* * *

Харрисон Рональд не стал ждать. Он взгромоздил мертвое тело, которое раньше было Винни Пиошем, на заднее сиденье зелёного седана. Ружье бросил на переднее, а сам сел за руль. Ключи торчали в замке зажигания.

Запустил двигатель. Бензина оказалось три четверти бака. Как удалось этим двум нью-йоркским громилам проскочить мимо морских пехотинцев, охранявших вход?

Оставив двигатель работать на холостых оборотах, он выбрался из машины и обошел ее спереди, чтобы взглянуть на передний бампер. Там красовалась голубая наклейка офицера Министерства обороны. Новенькая и чистая.

Харрисон снова сел за руль. Захлопнув дверь, он сидел, не сводя взгляда с пожарного выхода, через который пробрался Толстяк Тони, чтобы затем подняться по лестнице и убить его. Форд ждал, пока успокоится сердце и придет в норму дыхание. Руки все еще дрожали – последствия адреналинового шока.

Эти двое постоянно работали на группу Костелло – Шапиро из Нью-Йорка, Червивое Яблоко. Значит, сегодня их подрядили сделать небольшую работенку для Фримэна Мак-Нэлли.

У. Харрисона, конечно, не было прямых доказательств, но он в них и не нуждался. Он знал Фримэна Мак-Нэлли. Фримэн удачно провернул чрезвычайно рискованное дельце, расправившись с тем, кто вызвал в нем лишь малейшее подозрение. Почему Ансельмо и Пиош согласились выполнить для Фримэна эту работу – вопрос интересный, но на него, пожалуй, ответа уже не получить. Услуга новому партнеру по бизнесу? Старина Фримэн. Настоящий кореш.

Форд снова вылез из машины и захлопнул дверцу. Он поискал стреляную гильзу от последнего выстрела; она отлетела футов на пятнадцать правее того места, где он стоял. Сунув ее в карман, Форд побродил по стоянке в поисках остальных. На это ушло минуты три, но он их все-таки нашел.

Сев за руль, он взял пистолет и вынул магазин. Оставалось еще шесть патронов. Вставив магазин на место, он поставил пистолет на предохранитель.

По его голову появятся другие, это уж как пить дать. Если Фримэн сумел добраться до него здесь, в общежитии ФБР в Куантико, он достанет его везде – в патрульной машине в Эвансвилле, в казарме на Окинаве, в лачуге на побережье Тасмании – везде.

Решение созрело за десять секунд. Нет, не так. Прошло десять секунд, прежде чем он оказался готовым объявить это решение себе.

Это единственный шанс, который у меня остался, сказал он себе.

На самом деле решение созрело еще до того, как он засунул Винни на заднее сиденье и собрал гильзы, но теперь оно приняло окончательную форму.

Харрисон включил передачу и нажал на педаль газа. Он покружил по стоянке, стараясь избежать появления на подъездной дорожке перед штабом, а затем направился к главным воротам, через которые открывался путь на Вашингтон.

Смешно, подумать только, десять месяцев он умирал от страха и днем, и ночью, и все остававшееся время между ними, а теперь нет. Должен бы, ан нет. Сидя за рулем, он принялся даже что-то насвистывать.

* * *

Джейк Графтон оставил машину в квартале от того места, где когда-то находился дом Уилли Тила, и дальше пошел пешком. Повсюду стояли пожарные машины, лежали протянутые пожарные шланги. Полицейские окликнули его.

Он показал им свое военное удостоверение. Поскольку он был в форме, его пропустили.

Остановившись напротив дома Уилли Тила, Джейк Графтон не смог сдержать своего изумления. Все здание от того места, где он стоял, и до угла представляло собой дымящиеся руины. При свете трех огромных переносных прожекторов шестеро пожарных продолжали поливать развалины из брандспойтов. Несколько сотен чернокожих жителей толпились за желтой лентой полицейского ограждения и глазели на происходящее, изредка показывая куда-то пальцами.

Джейк обратился к ближайшему полицейскому, – Я ищу журналиста по имени Джек Йоук. Вы его здесь не видели?

– Молодой? Лет под тридцать? Да. Видел недавно. Поищите вон там.

Йоук брал интервью у какой-то женщины. Он бешено строчил что-то в блокноте, изредка прерываясь, чтобы задать вопрос. В один их таких моментов он поднял глаза и заметил Графтона. Поблагодарив женщину, он направился к морскому офицеру.

– Говорят, пожарные здесь налили столько воды, что впору спускать на воду линкор, но я никак не ожидал, что ВМС так быстро постарается воспользоваться этой возможностью.

– Кто это натворил?

Йоук усмехнулся.

– Полиция этим как раз занимается. Они копают со своей стороны улицы, а я со своей. Мою версию прочтете в завтрашнем номере.

– Скажите прямо.

Йоук улыбнулся.

– Есть мнение, что Фримэн Мак-Нэлли избавился от конкурента. Не для печати и с гарантией анонимности очевидцы сообщили мне – четыре машины, восемь человек. Стреляли из гранатометов. Просто сидели в своих машинах, хладнокровные, как сугробы в январе, и палили из гранатометов по окнам. Пожарные и полиция до сих пор таскают трупы из дома Уилли Тила. Не слабо.

– Вы уже закончили?

Йоук пожал плечами.

– Я хотел бы немного поговорить. Между нами, естественно.

– А разве можно по-другому?

Йоук направился к своей машине.

– Вы голодны? – спросил он по пути.

– Да.

Они пошли в ночной ресторанчик "У Дэнни" и расположились там подальше от двери. Ресторан был практически пуст.

Сделав заказ, Джейк сказал:

– Расскажите мне об этом городе. Я хочу услышать от вас рассказ о Вашингтоне.

– Вы же не для того заявились сюда среди ночи, чтобы прослушать курс лекций.

– Я хочу знать, чем дышит Вашингтон.

– Если узнаете, то вы будете единственным, кто это знает.

– О'кей, Джек Йоук, циник из "Вашингтон пост", я готов выслушать то, что вы скажете.

– Вы что, серьезно?

– Вполне.

Йоук глубоко вздохнул и устроился поудобнее на своей кафедре.

– Столичный Вашингтон, можно сказать, представляет собой три города. Первый и самый большой состоит из федеральных правительственных служащих, которые проживают в пригороде и ближних окрестностях. Это самое богатое и стабильное общество в стране. Они хорошо зарабатывают, имеют прекрасное образование и никогда не сталкивались с забастовками, реорганизациями, локаутами или ограничениями прав или доходов. Это люди социального комфорта. Они, а также те, кто их обслуживает и обеспечивает, – все они убежденные демократы и республиканцы одновременно: государство платит им большую зарплату и они обожают его с пылом Христа, припадавшего к кресту.

Вторая группа – наименьшая – состоит из вдохновителей и провокаторов, выборных представителей, которые творят политику. Это официальный Вашингтон – властная элита джорджтаунских коктейль-парти. Эти люди – прекрасные актеры, которые выступают на главной национальной сцене, а их аудитория находится за пределами кольцевой автодороги. Они живут здесь, но никогда не станут частью этого города.

Последняя группа – жители внутреннего города, семьдесят процентов которых – чернокожие. Эти жители работают в федеральных служебных зданиях только по ночам, когда они их убирают. Столичный город Вашингтон – крупный работодатель, он предоставляет сорок шесть тысяч рабочих мест для населения округа численностью чуть больше пятисот восьмидесяти шести тысяч человек.

Джейк присвистнул.

– Совсем немало.

– Каждый тринадцатый работает на город, это самый высокий процент в стране. Но промышленности в Вашингтоне нет, есть лишь сфера обслуживания – официанты, горничные, водители автобусов, сторожа и так далее. Таким образом, рабочие места здесь создают политики, а не предприниматели, – как в России. Жители внутреннего города, как и жители муниципальных районов всякого другого крупного города страны, – тоже демократы. Они припали к государству, как телята к вымени.

– Так что, черт возьми, здесь не так, как везде? – спросил Джейк.

– Все зависит от того, к кому вы обратитесь с этим вопросом. Черные борцы за права и политические лидеры – а они все проповедники, кстати, – во всем обвиняют расизм. Либералы – нужно быть белым и богатым, чтобы иметь право попасть в эту категорию, – обвиняют правительство, которому, на их взгляд, не хватает сил. Я еще не встречал либерала, который считал бы, что нам хватает своего правительства. И это несмотря на то, что округ имеет один из самых высоких уровней налогообложения в стране, а федеральное правительство тратит на каждого жителя ежегодно по тысяче баксов.

Джек Йоук покачал головой.

– Скажу далее, что школы в пригороде не более хороши, чем любые другие школы в стране. Школы внутри города – хуже некуда, отсев составляет пятьдесят процентов, преступность, наркотики, полное невежество, яд расовой неприязни. Средний житель внутреннего города безразличен, как столб, беден, как церковная мышь, безумен в расовых разборках и живет в трущобах. Он получает правительственные чеки и жалуется на ржавые кастрюли, которые никогда не бывают полны, на мусор, который никогда не убирается, в то время как местные политики ораторствуют, принимают разные позы и на публике демонстрируют свое стремление к социальной и расовой гармонии, а втихаря тащат все что ни попадя, если это не приварено намертво. Они призывают голосовать за Мэрриона Барри, баллотирующегося на пост мэра, хотя прекрасно знают, что этот негр – наркоман и клятвопреступник, потому что Барри – свой человек, хотя он и использует по любому поводу белый истэблишмент в качестве козла отпущения.

– Короче говоря, округ Колумбия – это самая зловонная помойка третьего мира. Местные лидеры – это шарлатаны, демагоги и патологические воры. Школы и больницы разваливаются, десятки миллионов долларов из общественных фондов украдены и растрачены, расизм культивируется, а жалобы на него бесконечны. Журнал "Вашингтон мансли" писал, что столичный округ имеет "самое худшее правительство в Америке", что, вероятно, правда. Один сенатор назвал его самой коррумпированной и самой некомпетентной городской администрацией в Америке. Продолжать?

Принесли заказ. Официантка спросила, нужно ли им еще что-нибудь, но оба отказались. Когда она удалилась, Йоук продолжил.

– Кроме туризма и государственной службы, в округе нет иной экономической базы, ничего такого, что могло бы способствовать укреплению среднего класса. Большинство людей здесь мало что знает и ничего не умеет. Они обвиняют во всех своих бедах правительство Соединенных Штатов. Если бы это место находилось в Южной Америке или в Африке, Барри объявил бы себя пожизненным президентом, а всех конкурентов расстрелял или посадил в кутузку. Но раз уж им не повезло и они находятся в окружении Соединенных Штатов, они хотят, чтобы эта банановая республика площадью шестьдесят четыре квадратные мили стала пятьдесят первым штатом.

– Почему?

– А почему бы и нет?

– Статус штата здесь не поможет, – жуя, произнес Джейк.

– Конечно, нет, но Мэррион Барри станет губернатором, а Джесси Джексон – сенатором. Демократы получат весомую прибавку в Палате и в Сенате. А вы чего хотите?

– Вы действительно циник, Йоук!

– В вас, Графтон, сидит хорошо оплачиваемый бюрократ, хотя вы и носите мундир моряка. Я уже три года работаю здесь репортером. Каждую ночь я вижу трупы. Я провожу вечера в отделениях скорой помощи Центральной окружной больницы около детей, над которыми надругались, избитых до полусмерти жен, перебравших наркоманов, около раненых, которые не скажут, кто в них стрелял. Я постоянно бываю в залах суда и вижу, как адвокаты и прокуроры идут на сделки за спиной подсудимых. Я иду к чиновникам и вижу те же старые знакомые продажные лица снова и снова. Я беседую с жертвами ограблений, мошенничества, краж и угонов автомобилей. Людской шабаш – вот название игры, в которую я играю, мистер. А чем, черт возьми, занимаетесь вы?

– Три года, – игнорируя вопрос, вздохнул Джейк Графтон. – Много, хотя и не так чтобы очень.

Журналист как-то сразу осунулся, и не мудрено – день для него выдался таким же длинным, как и для Джейка.

– Вероятно, вам хотелось бы, чтобы я сказал – десять лет, – ответил он. – Давайте для красоты стиля изменим, пусть будет десятилетний опыт.

– Йоук, вы плывете по сточной канаве в лодке со стеклянным дном. Рано или поздно оно разобьется, и вам придется окунуться и пуститься вплавь.

– Вы считаете, я тоже заслуживаю обвинений во всем этом?

– Я читаю газеты и не видел ничего похожего за вашей подписью.

– Вам следует более внимательно читать газеты, – сказал Йоук. Он потер щетину на щеке. – Есть целая плеяда очень талантливых людей, которые постоянно бьют тревогу. К сожалению, мало кто слышит, и еще меньше тех, кто что-то делает.

Джейк глотнул кофе, откусил сэндвич. Прожевав и проглотив, он спросил:

– Вы слышали о затее с Национальной гвардией? Во что все это выльется в том городе, который вы мне описали?

Йоук задумался. Он отхлебнул кофе и сдобрил остаток сэндвича горчицей.

– Я не знаю. Если гвардейцы продемонстрируют эффективность и выдержку, то, вероятно, террористы затихнут и все уладится. Если они не будут задирать всех подряд, то Куэйл станет нашим следующим Президентом.

– Вы не уверены в этом?

– Если бы все зависело только от них, капитан! Разве кто-нибудь из нас еще вчера мог подумать, что такое случится?

Графтон заметил, что официантка смотрит на них, и поднял пустую чашку. Она подошла с кофейником и налила ему еще кофе.

Проглотив последний кусок сэндвича, Йоук продолжил:

– В этом городе десятки тысяч людей уже по горло сыты наркоманией и политикой. Они требуют действий. Кроме того, у них, как обычно, есть еще и частные интересы. Что-то должно произойти.

– Что вы имеете в виду? Будет революция?

– Отделения скорой помощи переполнены, убивают невинных людей, на детей не обращают внимания, в тюрьмах полно заключенных, полицейские сражаются с бандитами. Сейчас, скажу я вам, многие люди просто устали ходить на похороны и закрылись броней равнодушия. С них уже хватит. Знаете что? Я не думаю, что у наших политиканов есть наготове решение этой проблемы. Они постоянно лавируют между струями дождя, пытаясь не намокнуть. Эта игра занимает их целиком. Они во всем обвиняют нехороших колумбийцев, белый истэблишмент, Национальную ассоциацию стрелкового оружия, кого угодно, но не себя.

Джек Йоук энергично взмахнул руками.

– Да что там говорить, даже кровожадные диктаторы начинают что-то понимать только накануне своего расстрела.

– Да, – согласно кивнул Джейк.

После минутной паузы Йоук спросил:

– Почему вы поднялись сегодня со ступеней Капитолия, когда кто-то стрелял в Куэйла?

– Растерялся, я думаю.

– Неправда, капитан, что касается вас, то все что угодно, кроме растерянности!

– Интересно было, откуда стреляли. Хотел посмотреть.

Йоук был удивлен.

– Ладно, спасибо за сэндвичи. – Он пододвинул Графтону чек.

– К вашим услугам.

* * *

Подъезжая к дому Фримэна, Форд впервые не чувствовал страха. Конечно же, он не станет проезжать мимо. После побоища у Тила Фримэн поставит по взводу у парадного и со двора, и кто-то из них непременно узнает Сэмми Зэта.

Харрисон остановил машину, не доезжая двух кварталов, и дальше пошел пешком.

На улицах было пустынно и тихо. Удивительно спокойно. От легкого ветра тени деревьев покачивались и дрожали в свете уличных фонарей.

Из-за машины он осторожно выглянул и посмотрел в конец переулка. Фонарь на столбе горел, но никого не было видно. Охрана отсутствовала. Странно.

Прячась за машинами, он двинулся по переулку к дому. Еще раз выглянул. Опять никого.

С пистолетом в руке он пошел дальше, стараясь держаться в тени, иногда останавливаясь, чтобы оглядеться и прислушаться. Ничего. Задний двор дома Фримэна пустовал.

В доме тоже никого. Ладно, куда же они подевались? Сами собой напрашивались три или четыре версии. Обдумывая их, Харрисон тронул заднюю дверь. Заперто. Тогда он громко постучал в дверь рукояткой пистолета и отступил в сторону.

Прошло тридцать секунд, потом минута. Приставив глушитель вплотную к замку, он нажал на спуск.

Свет внутри не горел. Форд медленно и осторожно пошел вперед. Дом был пуст.

В оружейной комнате он стер с пистолета отпечатки пальцев, затем вынул магазин и также протер его подвернувшейся под руку ветошью. После этого бросил пистолет в ящик, где лежало другое оружие. Выбрал себе новый, тоже автоматический с установленным глушителем, зарядил его, не забыв запастись парой дополнительных магазинов. Уже собравшись уходить, обратил внимание на "узи" с глушителем. А почему бы и нет? Он взял с собой автомат и четыре магазина с 9-миллиметровыми патронами.

Положив "узи" у порога, он притворил дверь и направился по переулку к оставленной машине.

Подогнав машину к дому, он поставил ее на стоянку и вытащил Винни. Боже, каким тяжелым оказалось тело! Труп столько не весил, когда он запихивал его в автомобиль. Правда, сейчас Форд был спокоен.

Пристроив Винни в кресло, он включил телевизор, а свет в доме погасил.

Снова вернулся к машине и прихватил оружие Винни, которое положил на колени убитому гангстеру. Вынув из кармана пустые гильзы, Форд разбросал их по комнате, предварительно протерев. На секунду задумался, прикидывая, все ли сделал, что хотел.

Да. Об этом следовало подумать.

Остановившись в дверях гостиной, он выпустил из "узи" весь магазин. Среди приглушенных хлопков выстрелов, отчетливо было слышно, как взорвался телевизор, как пули прошили пластиковые стены гостиной.

Один магазин кончился. Он зарядил следующий и направился в спальню. Три очереди там. Затем на кухню, где изрядно досталось холодильнику, плите и серванту с посудой. Вставив очередной магазин, он опустошил его в ванной Фримэна, вдребезги разнеся унитаз, душевую, раковину и зеркало. Осколки стекла и фарфора разлетались во все стороны.

Он возвратился в оружейную комнату и прихватил еще магазины для "узи". Снова огляделся. Под диваном, где стояли ящики с патронами, заметил картонную коробку, до половины заполненную гранатами. Он и их взял столько, сколько смог.

Что нужно сделать, чтобы заставить Фримэна Мак-Нэлли за все заплатить сполна? За то, что он сотворил с Айком Рэндольфом, за весь тот ужас, которым он отравил многих людей, за все страдания и боль, которые этот человек доставил миру, набив при этом собственные карманы, за все кошмары Харрисона Форда – что нужно сделать с Мак-Нэлли, чтобы свести с ним счеты?

Там он будет в аду – нужно, чтобы ад начался для него как можно раньше.

* * *

Возле склада Сэнитэри Бэйкери стояло семь машин, включая большой "мерседес" Фримэна. Охраны снаружи не было. Возможно, они все внутри, нюхают крэк и пьют, поминая Уилли Тила и его банду.

Сидя в автомобиле и разглядывая темные окна здания, – вот уж действительно странно – Харрисон не испытывал страха. Нисколько. Он прекрасно себя чувствовал, действительно прекрасно, будто принял дозу крэка. Он никогда, естественно, не рассказывал агентам ФБР и не расскажет никому, что ему приходилось нюхать кокаин в присутствии Айка и Билли Инрайта, и пару раз при Фримэне и его брате, чтобы втереться в доверие. Ни полицейские, ни агенты ФБР никогда не прикасаются к этому дерьму, этому их научила работа.

Но после того, как Форд семь месяцев более или менее регулярно употреблял порошок, отвыкнуть от него стало очень тяжело. Мучительно трудно. Но не это оказалось самым страшным. Он сделался нервным, пугливым. После того как стал нюхать кокаин, он испытал первые приступы паранойи, и теперь они не прекращались. Это понятно – на его долю столько выпало, что впору и с ума сойти. Все, что у него оставалось для борьбы, – это армейская школа и твердый характер. Но этого все-таки было недостаточно.

Теперь эти приступы паники и парализующего ужаса прошли. Решение принято. Он нанесет удар первым. Возможно, погибнет.

Он был спокоен и чувствовал себя прекрасно.

Поставив машину с северной стороны склада, возле забора, где обычно стояли мусоровозы, он вышел и запер ее на ключ.

Вокруг было довольно тихо. Только шум уличного движения доносился из-за железнодорожной линии со стороны Нью-Йорк-авеню. И еще глухое рычание двух доберманов по ту сторону забора.

Он застыл между мусороуборочными машинами, глядя на черную глянцевую громаду здания. Где-то там должна быть дверь. Он видел ее раньше, при дневном свете.

Вынув пистолет с глушителем, он прицелился в собак. По два выстрела на каждую. Доберманы рухнули, будто получили удар молотком по голове. Ворота в заборе соединяла массивная металлическая цепь, запертая на висячий замок. Два выстрела в замок и шестьдесят секунд, чтобы размотать цепь, проскользнуть в образовавшийся проход и замотать цепь снова.

Дверь оказалась забита доской. Не исключено, что с другой стороны тоже могли быть доски. Форд постарался припомнить, видел ли он эту дверь раньше, во время своих многочисленных посещений. Если видел, то обязательно вспомнит, но вспомнить не смог. Кроме того, там кругом сталь и бетон, стало быть, есть от чего срикошетить пулям. Звук попадания 9-миллиметровых пуль в стальную обшивку наверняка известит о его появлении. И о его намерениях.

Ладно, делать нечего.

Выпустив из "узи" полмагазина, он располовинил доску, а затем изо всех сил пнул ногой в середину двери. Дверь не поддавалась.

Пришлось ударить три или четыре раза. Шум получился знатный. Наверняка эхо разнеслось по всему мавзолею. И все-таки что-то сдерживало дверь сверху изнутри. Остаток магазина он израсходовал на устранение этого препятствия и ударил ногой еще несколько раз. Дверь прогнулась.

Выбросил пустой магазин и вставил новый. "Узи" готов. Последний мощный удар, и дверь отлетела. Харрисон нырнул в проем и откатился в сторону, к стене.

Полежав секунды три, он дождался, пока глаза привыкли к темноте. Он находился под лестницей, которая вела на балкон второго этажа. Главная лестница на верхние этажи располагалась от него слева. Комната охраны у входной двери – справа, в другом конце здания. Послышался топот ног бегущего человека.

Теперь встать и отойти вправо вдоль стены, держа автомат наготове. Он увидел свет, падавший через открытую дверь из комнаты охраны. Другой источник света представлял собой голую лампочку на площадке третьего этажа в восточном крыле здания. Но она находилась так высоко и далеко, что свет от нее терялся в межлестничном пространстве.

За ящиком у дальней стены блеснула вспышка, затем раздался звук выстрела. Пуля ударилась в стену возле головы Форда. Он рванулся в темноту, от открытой двери.

Еще выстрел. И еще.

Он дал очередь из автомата. Три выстрела. Пули попали в кирпичную кладку, от этого во все стороны посыпались искры. Не пытаясь даже прицелиться в царившей полутьме, он снова выстрелил – просто нажал на спуск. После третьей очереди кто-то вскрикнул. Форд вскочил и бросился к дальней лестнице. В этот момент вслед ему со стороны раненого прозвучали два выстрела. Форд продолжал бежать изо всех сил, но вовремя заметил размытые очертания фигуры человека, спускавшегося по лестнице.

Харрисон на бегу нажал на спусковой крючок и дал длинную очередь. Человек тотчас упал и по ступенькам скатился вниз. С расстояния пятнадцати футов Форд короткой очередью прошил распростертое тело и, тяжело дыша, укрылся за лестницей.

Сердце колотилось как кузнечный молот, и все же он чувствовал себя хорошо. Великолепно. Это следовало сделать еще шесть месяцев тому назад.

Раненый все еще вопил, ругаясь и причитая в агонии. Как Айк Рэндольф в последние минуты своей жизни. Сверху с балкона раздался выстрел, осколок чего-то твердого ударил по лицу. Больно. Он провел рукой. Кровь.

Человек наверху продолжал движение. Форд его слышал.

Харрисон Рональд выудил из кармана пальто гранату, выдернул предохранительную чеку и, держа автомат в левой руке, выскочил из темноты и забросил гранату наверх, как баскетбольный мяч в корзину.

Прежде чем рванет, проклятая штука может скатиться вниз. Черт, и покончит с ним здесь.

Но нет, с ослепительной вспышкой граната взорвалась, и оглушительный грохот разнесся по углам каменного склепа. Сверху свалились обломки деревянных перил, а за ними и тот, что стрелял. Шмякнувшись о пол, он растянулся в дюжине футов от Форда; сверху на него сыпались мусор и пыль.

– Эй, там внизу!

Кричали с лестницы.

– Я не знаю, черт возьми, кто ты, но тебе же лучше будет, если ты остановишься, приятель!

Голос, похоже, Билли Инрайта, подумал Харрисон. Где-то вверху на лестнице.

Эта лестница ничем не отличалась от самой обыкновенной. Ступени вели наверх до лестничной площадки, затем делали поворот на 180 градусов и снова вверх до второго этажа, где находился балкон. И так далее, площадки между пролетами до самого четвертого этажа. Если бы Форду удалось захватить балкон, все, кто находился выше, попали бы в ловушку. Это был единственный выход с верхних этажей.

Крадучись, он поднялся по лестнице и остановился на последней ступеньке перед площадкой. Вынул еще гранату и стал ждать, прислушиваясь.

– Нас тут пятеро, приятель, и мы все вооружены. – Судя по голосу, Билли стоял на балконе, в самом начале лестницы сразу за углом. Его голос звучал напряженно, как натянутая струна. – Мне кажется, – продолжал он, – что ты всего лишь один...

Форд наклонился и швырнул гранату за угол.

– Мать твою! Ты, мать твою...

Взрыв в закрытом пространстве прозвучал оглушительно. Часть осколков, ударившись о стену, рикошетом попала в Форда, но будучи на излете, не причинила ему вреда.

Он ринулся за угол и, прыгая через две ступеньки, бросился наверх, поливая все вокруг из автомата.

Билли Инрайт сидел, прислонившись спиной к балконным перилам, обеими руками стараясь удержать вываливающиеся внутренности. При виде Форда его глаза на рассеченном пополам лице от удивления расширились. Он открыл рот, но из него лишь хлынула кровь. Затем он медленно повалился на бок.

Форд услышал смех. Откуда-то. Но откуда? Вернувшись назад на лестницу, он осмотрел балкон.

– Ты сделал его, Билли?

Фримэн Мак-Нэлли.

– Нет, Фримэн. Билли лежит здесь, пытаясь затолкать свои кишки обратно. Может, ты найдешь для него слова утешения? Они ему нужны.

Снова смех.

– Так, так, так. Не наш ли это добрый друг, гребаный стукачок Сэмми Зэт?

– Я не стукачок, Фримэн. Я твой враг. Мгновенной смерти ты не заслужил. Десять гребаных месяцев я тебя вел. Сидеть тебе теперь в тюрьме, до смерти, Фримэн, если, конечно, сегодня ты выберешься отсюда, в чем я очень сомневаюсь.

Мак-Нэлли снова рассмеялся. Похоже, он стоял где-то наверху, возможно, на четвертом этаже, и разговаривал через одно из внутренних окон.

– Это не твоя ночь, Фримэн. Если тебе повезет и ты убьешь меня, то отправишься прямиком в петушиный загон. Я слышал, эти гомики больны СПИДом, приятель. Ох, как рады они будут твоей заднице!

– Ладно, в одном ты прав, Сэмми, я действительно убью тебя.

– Одни сегодня уже попытались, Фримэн. Я надеюсь, ты еще не заплатил Винни и Тони. Они не смогут вернуть задаток.

Наверху на лестнице Форд услышал шум. Кто-то спускался.

– Я убью тебя, медленно, очень медленно, – отозвался Мак-Нэлли, – как я сделал это со стариной Айком. Ты будешь, мать твою, молить меня о пуле, парень.

Форд, сжав "узи" обеими руками, начал подниматься по ступенькам. Он уже сделал четыре шага, когда из-за угла появилась чья-то голова. Форд нажал на спусковой крючок и не отпускал, пока из-за стены не вывалилось тело и не рухнуло на площадку. Мозги и кровь забрызгали всю стену.

– Может быть, я ошибаюсь, Фримэн, – крикнул Форд, – но, по-моему, ты только что потерял брата.

Остановившись, он заменил магазин, и, перешагнув через труп, двинулся дальше.

Впереди под самым потолком горела лампочка. Он выстрелил в нее. Со звоном посыпались осколки стекла и лестница погрузилась в абсолютную темноту. Только стоны охранника доносились снизу.

Харрисон дождался, пока глаза снова привыкли к темноте.

Наконец, решив, что видит все, что нужно, он заглянул за угол и посмотрел. Все равно, что в полночь заглядывать в угольную шахту. Ничего. То же самое и в другую сторону.

Вынув две гранаты, он выдернул предохранительные чеки и бросил их одну вправо, а другую влево от себя. Только он прижался к стене, как взорвалась одна, следом за ней вторая. Как раскаты грома.

Тишина.

Полная тишина. Как в могиле.

Ему хотелось подразнить Фримэна, напомнить ему об Айке, заставить его помучиться перед смертью. Но он все прекрасно понимал. Он молча стоял и прислушивался, стараясь дышать как можно тише.

В таком положении его и застал выстрел, прозвучавший за его спиной, и он почувствовал тупой удар, с которым пуля вошла в него. Харрисон покачнулся. Выронил автомат и упал на колени, уперевшись руками в пол.

Кто-то схватил его сзади за горло и с силой сдавил. Это был Мак-Нэлли, скатившийся по лестнице.

– Я поймал его, Рубен! Я поймал его!

Горло – он не мог дышать.

Форд пошарил рукой сзади, отчаянно пытаясь нащупать что-нибудь уязвимое. Рука наткнулась на причинное место. Он сгреб в кулак все, что смог, и потянул на себя изо всех сил.

С диким криком Фримэн Мак-Нэлли отпустил его шею, а Форд все выкручивал, давил и тащил, пытаясь оторвать ему мошонку.

Пока Фримэн от невыносимой боли громко и истошно вопил, Харрисон приподнял его правой рукой и выпрямился сам.

Левой рукой он схватил Мак-Нэлли за шею и изо всех сил ударил головой о стену, в то же время буквально выдирая ему правой рукой мошонку.

Крик застрял в горле Мак-Нэлли. Еще один удар о стену, и Форд ослабил хватку. Перехватив его поудобнее, Форд размахнулся правой рукой, чтобы размозжить Мак-Нэлли горло, но тут появился еще кто-то и прозвучал выстрел.

Форд отшвырнул Фримэна в сторону и сделал резкий выпад вперед. Оружие отлетело в сторону, а кулак Форда погрузился во что-то мягкое. Он остервенело наносил удары снова и снова из последних сил, пока человек, которого он молотил, не обмяк.

Рана кровоточила. Он чувствовал, как намокла одежда. И подступала слабость.

Ни один из двоих, лежавших на полу, не шевелился. Форд пошарил в кармане в поисках фонарика, который забрал у Тони Ансельмо. Когда же это было?

Рубен Мак-Нэлли, очевидно, мертв. Форд практически вогнал ему нос между глаз. Глаза Фримэна смотрели в никуда и не фокусировались. Харрисон нащупал артерию. Пульс не прослушивался.

Разозлившись, он перевернул Мак-Нэлли лицом вниз. Пуля попала ему прямо в середину спины, между лопатками. Убит собственным братом!

– Ты... Ты... Ты...

Форд тоже был ранен в спину, и он об этом знал. Если ему немедленно не окажут медицинскую помощь, он, вероятно, умрет от потери крови. Кровоизлияние в легкие или еще что-нибудь.

– Ты... – выкрикнул он в мертвое лицо Фримэна, но больше ничего не смог добавить. Приступы боли и тошноты одолели его.

– О Боже, помоги мне.

Поднявшись на ноги, он начал спускаться вниз по лестнице. В один момент он споткнулся и чуть не упал. Фонарик ударился о бетон и разбился. Все равно от него мало толку. Форд двинулся дальше.

– Боже, прости меня за... за... пожалуйста, прости меня.

Запнувшись о тело, лежавшее на последнем пролете лестницы, он упал. Он лежал в темноте, а смерть медленно подкрадывалась к нему.

– Нет!

Кое-как приподнявшись, он, наконец заметил футах в ста свет, падавший через открытую дверь комнаты охраны. Пошатываясь, он побрел в ту сторону.

Человек за пультом управления сидел, опустив голову на пульт. Без сознания или мертв. По крайней мере, он не подавал признаков жизни, когда Форд пробирался мимо.

Он снял трубку и набрал 911.

– Склад Сэнитэри Бэйкери, – сказал он оператору и нажал на кнопку, открывавшую электрический замок входной двери.

– Назовите адрес и ваше имя, пожалуйста, – отозвался оператор.

Ноги дрожали, в глазах потемнело.

– Пришлите ФБР и скорую помощь. Поторопитесь. ФБР...

Трубка выскользнула из его ладони, и он упал.

– Я умираю, – прошептал он. И провалился в темноту.

Глава 25

В среду утром метро и автобусы за кольцевой автодорогой не работали, и многочисленные жители пригородов, не слушавшие новостей по радио и телевидению, своевременно об этом не узнали. Рассерженные люди, которые обычно пользовались общественным транспортом, пытались доехать до центра города на попутных частных автомобилях. Это оказалось серьезной ошибкой с их стороны. При въезде в черту города войска и полиция заблокировали все транспортные артерии и отправляли обратно машины, пытавшиеся проехать с той или с другой стороны. Проезд разрешался только служащим полиции, военным и специальным автомобилям. Несмотря на то, что многие жители все же решили остаться дома, пробки в то утро поражали воображение.

Все рейсы из Национального аэропорта были отменены. Поезда и автобусы внутренних линий не ходили. Вашингтон оказался в изоляции. Войска патрулировали улицы.

Поначалу военных было немного. Национальная гвардия все еще не была отмобилизована, под ружье встали не более двадцати пяти процентов. В три часа утра на авиабазу ВВС Эндрюс на транспортных самолетах С-141 и С-5 начали прибывать подразделения регулярных войск. Генерал Хайден Лэнд приказал ввести дивизию пехоты и два танковых полка. Чтобы доставить всех людей и технику в Вашингтон, требовалось тридцать шесть часов.

За ночь первоначальные планы вице-президента обеспечить охрану общественных зданий переросли в демонстрацию силы. Рекомендации генерала Лэнда получили одобрение в Белом доме. Никто из чиновников Белого дома не решился первым сказать "достаточно", опасаясь того, что критика правительства, разжигаемая набирающим масштабы насилием, обернется обвинением в неприятии достаточных мер для его предупреждения. Поэтому разработанные Джейком Графтоном и его группой по принципу "чем больше, тем лучше" рекомендации прошли по всем статьям.

К десяти часам утра танки и БТРы заняли позиции возле основных правительственных зданий в центре города. К полудню они стояли у каждой больницы. К двум часам дня танки можно было видеть на каждой дорожной развязке. Они возвышались посреди цветочных клумб, конкурируя со статуями и памятниками. Чудовища защитного цвета попарно стояли в торговых рядах. На холодном декабрьском ветру дизельные двигатели работали вхолостую, рядом топтались экипажи, потягивали из бумажных стаканчиков дымящийся кофе и, разинув рот, разглядывали выстроившиеся перед ними высотные здания, купавшиеся в скудных лучах зимнего солнца.

Одетые по погоде, они все же страдали от холода. Еще вчера они были в Джорджии. Чтобы не замерзнуть совсем, они развлекались, подталкивая друг друга плечами и притопывая ногами.

В девять часов утра в Восточной комнате Белого дома вице-президент встретился с делегацией конгрессменов и сенаторов, насчитывающей более двух десятков человек. Утешительной ее назвать было нельзя. Законодатели, жившие за пределами кольцевой дороги, естественно, присутствовать не смогли. Их коллеги потребовали, чтобы конгрессменам, сенаторам и их помощникам разрешили проезд через военные посты.

Вице-президент моментально дал согласие. – Об этом, – сказал он, – вчера мы не подумали.

– До черта еще всего, о чем вы вчера не подумали, – загрохотал сенатор Боб Черри. – Продукты – как проедут в город продуктовые фургоны? Как въехать или выехать больным? Срочная медпомощь? По радио сообщили, что в Национальном аэропорту и на вокзале Юнион-стэйшн скопились тысячи людей. Проклятье, ведь нельзя же просто взять и отрезать целый город от остальной части Соединенных Штатов, полагаясь на то, что он выживет. Он не может выжить.

– Такое положение будет сохраняться до тех пор, пока мы проводим тщательные розыски террористов, – снова пояснил Куэйл, переводя взгляд с одного лица на другое. – Я не сомневаюсь, что каждый осознает необходимость принятия экстраординарных мер.

– Нельзя же сидеть сложа руки, – тихо произнес кто-то.

– То, что вы делаете, не поможет, – продолжал гудеть Черри. – Идея с военными плохо продумана. Она не сработает. Не надейтесь, что ополченцы в форме и с винтовками сделают то, с чем не справляются профессионалы ФБР.

– Она может не сработать, – согласился Куэйл. – Но мы вынуждены идти этим путем за неимением лучшего. Мы должны остановить терроризм и насилие. Я хочу покончить с ними раз и навсегда.

– И тем не менее вы не можете вот так просто отменить конституционные гарантии, – не унимался Черри. – А как же права человека?

– Сенатор, – терпеливо начал Куэйл. – Не занимайтесь демагогией. Я прекрасно осведомлен о том, что через шесть дней наступит Рождество, что дети не посещают школы, а многие не могут выйти на работу. Я знаю, что для многих такая мера создает финансовые трудности, а для большинства просто представляет собой настоящее бедствие. Моя жена напомнила мне сегодня утром, что многие работодатели не могут позволить себе платить своим работникам, если те не выходят на работу, а те, кто может, вряд ли побеспокоятся об этом. Я понимаю, что эта мера для многих обернулась настоящими лишениями. Но это цена, которую придется заплатить.

– С вашей точки зрения, – сердито сказал Черри.

– С моей точки зрения, – эхом отозвался Куэйл, которого и Черри, и все остальные уже изрядно раздражали. Он достаточно долго находился в Вашингтоне, чтобы знать, что всеобщей справедливости не существует. Если приказ о вводе Национальной гвардии и войск окажется неэффективным или обернется бедой, обвинят его, а если сработает и террористы будут арестованы, народные избранники скажут, что это им удалось убедить Дэна Куэйла принять верное решение.

– Прежде чем вводить войска, вам следовало спросить совета у старших членов Конгресса, – продолжал Черри, считая, что на этом вопрос не исчерпан. – Я лично более чем поражен тем, что мы собрались здесь, как дамы в парикмахерской, чтобы выслушать ваши нравоучения.

Наконец, Дэн Куэйл потерял терпение.

– Черт побери, сенатор, каждый из вашей компании знал все это еще вчера. Я принял на себя обязанности главы исполнительной власти на время болезни Президента и я не намерен выполнять их коллегиально.

– Я не предлагаю... – начал Черри. – Вот именно, – оборвал его Куэйл и заговорил в микрофон с трибуны, то и дело заглядывая в текст.

– Я назначил независимую беспартийную президентскую комиссию для наблюдения за деятельностью федеральных властей по поимке террористов, ответственных за все преступления, свидетелями которых мы стали в последние три дня. Об этом будет сообщено прессе, как только мы с вами закончим работу здесь. Комиссия будет тесно контактировать со всеми федеральными агентствами, привлеченными к расследованию фактов.

Результаты расследования будут обнародованы. Комиссия получит полномочия проверять любую версию следствия, которая покажется ей подходящей. Сегодня я направлю в Конгресс запрос о специальных ассигнованиях, поэтому комиссия сможет немедленно нанять штат и приступить к работе. Я искренне надеюсь на быструю реакцию Конгресса. Я не хочу, чтобы все это обернулось переливанием из пустого в порожнее. Мистер Дорфман, зачитайте список, пожалуйста.

Уилл Дорфман отнюдь не выглядел высокомерным и агрессивным, как обычно, отметила про себя член Конгресса Саманта Стрейдер. В это утро тролль был похож на человека, правда, несколько опустошенного, с печатью усталости на лице.

Дорфман прочел список. Первым стояло имя Председателя Верховного Суда Харлана Лонгстрита. Подходящий выбор. Председатель Верховного Суда Эрл Уоррен в свое время возглавлял расследование убийства Джона Ф. Кеннеди, но, несмотря на нечеловеческие усилия со стороны членов комиссии, сторонников идеи заговора им до сих пор убедить не удалось. Вероятно, это неизбежно.

Восьмым прозвучало имя Саманты Стрейдер. Когда Дорфман позвонил ей и попросил об этой услуге, она была обескуражена, что происходило с ней крайне редко.

– Почему я? – спросила она.

– Куэйл хочет, чтобы комиссия не была партийной, и единственный путь, на наш взгляд, как этого можно добиться, – это собрать в ней представителей всех политических течений.

Секунды три она обдумывала предложение. Да. Теперь, стоя здесь и наблюдая, как этот Куренок Дэни всем своим видом подтверждает, что для руководства нацией наличие мозгов необязательно, она пришла к выводу, что приняла правильное решение.

Она прекрасно проведет время, изводя этих фашистов и шовинистов мужского пола из ФБР, которые, Господь свидетель, давным-давно заслужили гораздо худшего обращения. И, самое главное, она получит возможность заставить ослепленный мир узреть, что король Куэйл – голый. Эта охота на ведьм при участии военных с целью найти крайнего имеет все признаки пустого занятия. И последнее, но, конечно, самое важное, – десятки миллионов избирателей, которые никогда не слышали о Саманте Стрейдер, теперь услышат о ней. Теперь она не видела никаких причин, которые могли бы ей помешать стать Президентом. В конце концов, у Куэйла харизма рыбы.

Главная проблема – добиться выдвижения от демократической партии после того, как ей удастся продемонстрировать, на что может быть способна женщина. Она вычистит этот бардак с террористами и получит свой шанс. Так или иначе, это должно быть интересно и увлекательно. Как обычно, Саманта Стрейдер не испытывала и тени сомнения – она верила в себя и в свои идеи, и ей достаточно будет появиться перед нацией на телеэкране, чтобы пленить всех. Несмотря на серьезность обстановки, в ответ на предложение Дорфмана Стрейдер позволила себе роскошную улыбку.

* * *

Спецагент Том Хупер нашел своего коллегу Фрэдди Мюррея возле столика дежурной сестры отделения интенсивной терапии.

– Как он?

– Отходит после наркоза. Еще несколько часов. Он поразил хирургов. Они считали, что он помрет прямо на столе.

– Семь трупов на складе и один в его комнате в Куантико. Горничная обнаружила тело час назад, когда пошла менять белье. Ребята из лаборатории сейчас пытаются сложить все вместе и выяснить, кто есть кто.

– Десять баксов за то, что это он перебил их всех.

– Не спорю.

Фрэдди Мюррей покачал головой.

– Смешно, правда? Десять месяцев подслушивали, следили, снимали на камеру – целая эпопея – и все, что мы можем теперь предъявить, – это восемь трупов.

Они постояли молча, прислушиваясь к больничным звукам, – в глубине коридора что-то позвякивало, шипело, чмокало и пищало, раздавались чьи-то стоны.

– Мертвец из комнаты Харрисона в Куантико белый. Еще не точно, но один из наших агентов считает, что это Тони Ансельмо.

– Из Нью-Йорка?

– Да.

– Мы позволили всему этому слишком далеко зайти, – помолчав, продолжил Фрэдди Мюррей. – Надо было брать шайку Фримэна еще в сентябре.

Том Хупер не стал продолжать разговор.

– Пойдем, присядем где-нибудь. Я спал всего три часа.

Миновав две двери, они вошли в комнату ожидания отделения интенсивной терапии и присели на диван.

Хупер вздохнул, затем вынул их кармана лист бумаги и протянул его Фрэдди.

– Встречал этого парня раньше?

Фрэдди развернул листок. В руках он держал копию наброска человеческого лица, сделанного художником. Ничем не примечательное лицо. Внизу шел текст: белый, возраст примерно сорок лет, рост пять футов девять или десять дюймов, чисто выбрит, короткие темные волосы, темные глаза.

– Не узнаю. Кто он?

– Тип, который вчера подстрелил Гидеона Коэна. Возможно. Одна женщина видела его в холле здания, из которого стреляли. На нем были хирургические перчатки.

Фрэдди еще раз взглянул на рисунок, стараясь сопоставить это лицо с реальным человеком. Он уже хотел вернуть рисунок обратно, но Хупер махнул рукой.

– Оставь, мы наделаем тысячи таких. Примерно через час его покажут по телевидению на всю страну и сегодня вечером или завтра утром напечатают в газетах.

– Не такой уж хороший рисунок, – заметил Фрэдди.

Хупер пожал плечами. – Нарисуй лучше.

– Так что ты намерен делать с Харрисоном?

– Делать? – пробормотал Хупер, слегка удивившись.

– Ты собираешься арестовать его или как?

– За что его арестовывать? В чем обвинять? Разве у нас есть доказательства, что он совершил что-либо противозаконное?

– Я не знаю. Об этом я и спрашиваю.

– Пришли сюда нескольких полицейских в форме. Нужно, чтобы один из них стоял у входа в реанимацию, а второй – у сестринского поста на этаже, круглосуточно. Я прошу, чтобы мне немедленно сообщили, как только Форд придет в сознание.

Хупер собрал силы и оторвался от мягкого дивана.

– Ты куда собрался? – спросил Фрэдди.

– Хочу узнать, что удалось обнаружить ребятам, которые занимаются убийством Уилли Тила. Тебе стоило бы посмотреть на то место! Четырнадцать трупов! И мы опознали, кто из них Уилли. Он со спущенными штанами сидел на толчке, когда гранаты начали рваться. Вот он-то мертв, так мертв! – Хупер поскреб в затылке и посмотрел на часы.

– Уже должны подписать ордер на обыск в доме Мак-Нэлли. Хотел бы я найти там эти гранатометы.

Хупер посмотрел на Фрэдди.

– Кстати, я не разрешил сообщать прессе об убийстве Мак-Нэлли. Подождем с этим, посмотрим, что получится.

– А что может произойти? Братишки Мак-Нэлли уничтожили хозяйство Тила. Теперь они мертвы. Конец фильма.

Хупер хмыкнул и вышел. Фрэдди дождался, пока он не скрылся за дверью, а затем направился к телефону-автомату. В полицейском управлении очень обрадуются, услышав о том, что им предстоит выделить несколько офицеров на круглосуточное дежурство.

* * *

Свет. Он видел свет, но взгляд не фокусировался. Вот уже и сил нет держать глаза открытыми. Он снова закрыл их и провалился в темноту.

Ему снился хороший сон, и он поспешил вернуться в него обратно. Стоял июль, время, когда небо синее и жара, а дни тянутся как патока. Он сидел на веранде в доме своей бабушки и слушал, как скрипят качели, покачиваясь взад-вперед, туда-сюда.

На протяжении всего лета ему было нечего делать и он бездельничал; максимум, на что он оказался способен, – сидеть на качелях и слушать, как скрипит цепь, когда скользит по железным крючьям, вбитым в потолок веранды.

Бабушка, перебирая бобы на ступеньках крыльца, задремала. Ему очень важно было дотронуться до нее. Невероятно, но из всех событий его жизни самым важным, врезавшимся в память, оказался один из летних дней его юности, когда он качался на качелях и смотрел на бабушку. Вот почему он снова стремился попасть на веранду, туда, где качели, где сухо потрескивали бобы и...

Однако снова возник свет. Рядом кто-то двигался.

– Харрисон, ты слышишь меня?

Он попробовал заговорить, но в горле пересохло и возникло ощущение, будто по нему провели наждаком. Он облизнул губы и едва заметно кивнул.

– Да, – прошептал он.

– Это я, Фрэдди. Как ты там?

– Где я?

– В госпитале. У тебя пуля в спине. Ты потерял много крови. Тебе сделали операцию, достали пулю и заткнули все дырки, откуда текло.

Он снова кивнул, что удалось ему с трудом. Двигаться было тяжело.

– Харрисон, ты можешь мне рассказать, что случилось?

Он задумался, стараясь припомнить. Тяжело. Склад, он ехал по городу, все перепуталось. Спустя некоторое время мысли начали приходить в порядок.

– Они пришли за мной, – сказал он.

– Ансельмо?

– И еще один. Белый парень. Пи... Пиош.

Верно. Теперь он вспомнил. Лестница, Толстяк Тони падает в темноту, кричит Фримэн Мак-Нэлли, разлетается на куски телевизор... Нет. Что-то перемешалось. Что-то...

Этот крик. Он звучал в ушах, оглушительно громко, крик человека в предсмертной агонии. А Харрисону это доставляло удовольствие. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами и вспоминал, смакуя этот крик.

– Что еще ты мне можешь сказать?

Почему Фрэдди так настаивает? – Он кричал, – произнес Харрисон.

– Кто?

На самом деле, кто? – Фримэн.

– Почему ты его убил?

– Почему? Да... идиот ты... Потому. Потому.

– Минут через пять сюда придет Хупер, чтобы расспросить тебя, Харрисон. Ты убил восьмерых парней. Дело действительно дрянь. Очень плохо. Мне кажется, что тебе стоит тщательно обдумать все, что ты собираешься ему сказать. Ты понял меня?

Харрисон еще раз перебрал в уме все события ночи. Чувствовал он себя скверно и его снова тянуло в сон.

– Девятерых парней.

– Девятерых?

– Думаю, да, все перепуталось.

И он опять провалился в забытье, назад, на веранду и качели, к жарким солнечным дням, сквозь дремоту услышав, как Фрэдди сказал:

– Ты уже спишь. Поговорим позже.

– Да, – ответил он и озабоченно подумал, почему у бабушки седые волосы. Она такая маленькая, сухощавая, а волосы белые как снег. Так было всегда, сколько он ее помнил.

* * *

К вам сенатор Хирам Дьюкен, мистер Хупер.

Секретарша подняла глаза к потолку и отступила в сторону, освобождая сенатору Дьюкену путь. Это был толстый, не жирный и не пухлый, а именно толстый мужчина в возрасте между шестьюдесятью и семьюдесятью годами. Его двойной подбородок покачивался в такт ходьбе. На мясистом лице сверкали два глаза, жестким взглядом буравя Хупера. Хуперу еще не приходилось с такими встречаться.

Сенатор уронил свое тело в кресло и дождался, пока за ним закроется дверь.

– Я только что разговаривал с директором, – произнес он.

– Да, сэр. Он звонил мне.

– Я хочу заявить о происшествии. Я хочу, чтобы это было надлежащим образом оформлено и начато расследование. Я хочу, чтобы все было подробно запротоколировано, с датами и подписями, а копии я оставлю себе.

Хупер уклончиво хмыкнул. Если уж речь идет об официальном докладе, то это прерогатива директора, а не Хупера.

Только Дьюкен снова открыл рот, как зазвонил телефон.

– Извините, сенатор. – Хупер поднял трубку. – Да.

– Это Фрэдди. Харрисон проснулся.

– Передай ему, что я приеду сразу же, как только смогу.

После того как Хупер положил трубку, Дьюкен сказал:

– Попросите секретаршу, пусть она возьмет все звонки на себя.

– Я не могу позволить себе такую роскошь, сенатор. Рассказывайте, что произошло.

И Дьюкен рассказал. Он поведал ему все подробности и детали с того самого момента, как познакомился с Т. Джефферсоном Броуди несколько лет назад, и до вчерашнего с ним разговора в гараже здания Сената. Хупер записывал, чтобы кое-что уточнить, задавал вопросы. На все ушло минут пятнадцать.

В конце концов Дьюкен заявил:

– Это все. – Тогда Хупер откинулся на спинку кресла и просмотрел свои записи.

– Я настаиваю, чтобы этого сводника Броуди арестовали, – сказал сенатор Дьюкен. – Я принимаю его вызов.

Хупер положил блокнот на стол.

– За что я его должен арестовать?

– За попытку дачи взятки, за вымогательство, я не знаю.

– Я тоже не знаю. Предполагаю, что все пожертвования в Комитет по внутренней политике делались в соответствии с законом, а вы мне не сообщили ничего, что могло бы свидетельствовать о нарушениях. Нет ничего противозаконного в том, что человек делает пожертвования на политические цели. Ведь к вам по двадцать раз в день обращаются разные люди с требованием занять ту или иную позицию.

– Броуди не просил. Он угрожал мне. Я уверен, что вы способны почувствовать разницу между просьбой и угрозой.

– Угрожал вам – чем? Вы сказали, что он обещал вам сделать это достоянием гласности, если вы не выполните его требования. Я не думаю, что это можно рассматривать как угрозу.

Лицо Дьюкена приобрело кирпичный оттенок.

– Послушайте, вы, защитник законности! Не рассказывайте мне, что ничего нельзя поделать! Я не намерен выслушивать все это!

Выражение лица Хупера не изменилось.

– Сенатор, вас поимел профи. А теперь послушайте внимательно, что я вам скажу. По вашим собственным словам, этот человек не сделал ничего противозаконного. Разговор состоялся без свидетелей, и поверьте, он будет отрицать все, что могло бы хоть как-то бросить на него тень.

Дьюкен с трудом сдерживался. Его кадык ходил ходуном, а сам он сидел неподвижно, уставившись в разделявший их стол.

– Однако вот что мы можем сделать. Мы можем проверить счета и посмотреть, все ли установленные правила он соблюдал, передавая пожертвования в Комитет по внутренней политике. На это потребуется время, но, вполне возможно, что-либо всплывет. Броуди умен, но закон в этой сфере сродни минному полю.

– Этот шантажист так просто от меня не отделается, – тихо произнес Дьюкен.

– Второе, что можно предпринять, – это поставить ваш телефон на прослушивание и устроить еще один разговор с Броуди. Возможно, он проговорится, чем и скомпрометирует себя.

– И меня!

– Возможно. Вам придется пойти на этот риск.

– Мне это не нравится.

– С кем он еще встречался по этому поводу? Сколько членов Конгресса подверглись его давлению?

– Я не знаю. Насколько я помню, кто-то говорил, что он давал деньги Бобу Черри и еще троим или четверым.

– Все будет отражено в их финансовых декларациях, так? Посмотрим, обнаружим ли мы их имена.

– А что это нам даст?

– Буду откровенным, сенатор. Кое-кому, возможно, не понравится такой поворот дела. Фримэн Мак-Нэлли мертв. Убит прошлой ночью.

Дьюкен потерял дар речи.

– Кто это сделал?

– Мы занимаемся расследованием. Это конфиденциальная информация. Мы не сообщали о смерти Мак-Нэлли и хотим на время попридержать эту новость.

Лицо Дьюкена приобрело мертвенно-бледный оттенок. Только что он сам без всякой задней мысли дал ФБР мотив для убийства человека, которого недавно лишили жизни.

Лицо Хупера ничего не выражало. Он прекрасно понимал, о чем в данный момент думает Дьюкен, однако это его нисколько не беспокоило.

– Хорошо то, – добавил агент, насмотревшись, как Дьюкен извивается, словно уж на сковородке, – что Фримэн сделал свой последний политический вклад. По истечении определенного времени – вероятно, довольно скоро – Т. Джефферсон Броуди узнает о несчастье, постигшем мистера Мак-Нэлли. Конечно, у него останется компромат на вас, но я сомневаюсь, что он настолько глуп, чтобы воспользоваться им. Он производит впечатление очень осторожного человека.

– Хитрый. Дурак думает, что он хитрый.

– Ах, да, а разве они не все такие?

* * *

Фрэдди стоял возле столика сестры и слушал, как человек с забинтованной головой в инвалидном кресле рассказывал полицейским о сделанной ему недавно пересадке волос на голове.

– Вы не знаете, как это удручает, потерять роскошную шевелюру. Это все равно что стареть или дурнеть на глазах, вы понимаете?

Хупер появился в дверях, окинул взглядом присутствовавших и отозвал Фрэдди в пустовавшую комнату ожидания. Позади них все тот же пациент продолжал свое повествование.

– Это была натуральная мужская лысина. Боже мой, я чувствовал себя так...

– Как он? – спросил Хупер, закрывая дверь в коридор.

– Снова спит. Сестра сказала, что он скоро проснется, тогда мы сможем поговорить с ним. Она меня позовет.

– Мы нашли тело в доме Мак-Нэлли. Винни Пиош, я думаю. Весь дом буквально изрешечен. Кто-то просто стоял в дверях и поливал каждую комнату из автомата. Настоящий кавардак.

– Возможно, Форд. Он сказал, что Пиош пришел по его голову вместе с Ансельмо. К тому же Форд сказал, что, по его мнению, он убил девятерых, но, правда, сам путается.

Хупер плюхнулся на один из стульев.

– Не сказал, почему?

– Потому. Он сказал "потому".

– Очень содержательно. Как раз то, что нужно, чтобы удовлетворить прокуратуру Соединенных Штатов.

– Он до сих пор под действием наркоза, Том. Он не понимает, что, черт возьми, говорит.

Хупер хмыкнул и посмотрел на свои ботинки. Затем снял их и растер ноги.

– Надо было сворачивать это дело еще в сентябре.

– У нас не было фактов в сентябре, – возразил Фрэдди.

Хупер уныло посмотрел на него и надел башмаки.

Спустя пятнадцать минут отворилась дверь и появилась сестра.

– Он проснулся. У вас не более пяти минут.

Когда агенты ФБР подошли к кровати, Харрисон лежал с закрытыми глазами, но сестра утвердительно кивнула им и вышла.

– Харрисон, это я, Фрэдди, – начал Фрэдди. – Со мной Том Хупер. Как ты себя чувствуешь?

Форд открыл глаза и медленно обвел взглядом комнату, пока не увидел Фрэдди. Затем он перевел взгляд на Хупера.

– Привет, Том.

– Привет, Харрисон. Извини, что помешали.

– Все кончилось.

– Да.

Глаза Форда снова закрылись. Хупер посмотрел на Фрэдди, но тот пожал плечами.

– Харрисон, – сказал Хупер. – Мне нужно задать тебе несколько вопросов, чтобы выяснить, что же там произошло. Значит, ты все-таки пошел на этот склад.

Взгляд Форда задержался на лице Хупера. Спустя некоторое время, Форд перевел взгляд на Фрэдди, потом снова на Хупера. Он облизнул губы и произнес:

– Мне нужен адвокат.

– Что?

– Адвокат. Я ни слова не произнесу без согласия своего адвоката.

– О-о-о, подожди, черт возьми, минутку! Я ни в чем тебя не обвиняю. Ты единственный свидетель серьезного...

Слово "преступления" чуть было не сорвалось у него с языка. Но он вовремя спохватился. Хупер сглотнул слюну.

– Это требует серьезного разбирательства. Ты же полицейский, Господи Иисусе!

– Мне нужен адвокат. Это все, что я могу сказать.

Хупер открыл было рот, но передумал. Он посмотрел на Фрэдди, который стоял, сунув руки в карманы и не спуская глаз с лежавшего на кровати человека.

– О'кей, мы дадим тебе адвоката. Я заскочу к тебе завтра утром, справиться, как дела.

– Прекрасно. Тогда до завтра.

– Пойдем, Фрэдди. У нас много дел.

Харрисон Рональд Форд снова впал в забытье.

Глава 26

Первым, кого застрелили гвардейцы, стал Ларри Тиконо. В возрасте шестнадцати лет его выгнали из седьмого класса после трех неудачных попыток его закончить. Несмотря на девять лет, проведенных в системе общественного образования, он так и остался неграмотным. В тех редких случаях, когда требовалось написать свое имя, он все равно делал ошибки.

За свою короткую жизнь Ларри Тиконо трижды подвергался аресту, но в тюрьме провел всего лишь пять дней. После каждого ареста его освобождали ввиду чистосердечного признания. В суд он попадал, когда полиция снова задерживала его. Папка с материалами по одному из его арестов, по-видимому, окончательно завалилась в какую-нибудь щель – ее не смогли найти. По двум другим обвинениям он признал себя виновным и попал под условное освобождение.

Удивление вызывал тот факт, что он все-таки так долго прожил. Будучи наркоманом, он тратил на наркотики по двести долларов в день, а его пособие по социальному обеспечению составляло всего четыреста тридцать шесть долларов в месяц. Недостаток средств он покрывал, воруя все, что можно унести. Видеокамеры, радиоприемники, телевизоры и стереомагнитолы входили в круг его самых любимых предметов. Он продавал краденое скупщикам по цене в пятнадцать – двадцать процентов от их рыночной стоимости. Он старался не прибегать к грабежам, так как это представляло определенную опасность, но и не отказывался, если больше ничего не оставалось делать.

Жизнь Ларри Тиконо протекала по принципу "жить на подножном корму". В хорошую погоду он ночевал под мостами, а в плохую – в заброшенных зданиях. В кармане у него редко бывало больше двадцати долларов, и он всегда находился в состоянии, когда до "ломки" оставалось часа три, не больше.

В тот день трехчасовой предел растаял, как снег дружной весной. Имея в кармане всего семнадцать долларов тридцать четыре цента, он оказался на пределе. Угол, где он обычно покупал крэк, пустовал. Хотя Тиконо этого и не знал, его поставщики были розничными торговцами из сети распространения, возглавляемой Уилли Тилом, которого предыдущей ночью отправили из системы наркобизнеса в лучший мир. Поэтому уличные торговцы, не получив товара, не появились на своем обычном месте.

Раздраженный и злой, Тиконо прошел с полмили до ближайшей точки, о которой знал, и попытался договориться с пятнадцатилетним пацаном в стодолларовых кроссовках фирмы "Найк". Этот богатей не получил от поставщика – тот работал на Мак-Нэлли – свою обычную утреннюю партию крэка. Смекалистые уличные торговцы почувствовали неладное, хотя никакой угрожающей информации на тот момент еще не поступило. Они видели военных, слышали новости по телевидению, и это их обеспокоило. Многие убрались восвояси, обратно в свои гадюшники, которые служили им домом.

Когда Ларри Тиконо подошел к пятнадцатилетнему подростку, у того оставалось всего четыре пакетика с крэком и никаких перспектив получить что-нибудь еще. Поэтому молодой капиталист потребовал сорок долларов за "подогрев".

Ларри Тиконо пришла в голову мысль, что мальца можно просто грабануть, но он от нее отказался, как только увидел босса – крепкого мужика, стоявшего возле мусорного бака и наблюдавшего за происходящим. Ларри нисколько не сомневался, что тот вооружен, умеет обращаться с оружием и с удовольствием шлепнет его, Ларри, если он только тронет пацана. После безуспешных попыток выторговать себе скидку он неохотно повернул обратно.

Пройдя два квартала, Ларри Тиконо швырнул кирпич в витрину магазина радиоэлектроники и, прихватив оттуда бластер, бросился наутек. И тут же был застрелен продавцом магазина в форме национального гвардейца. Бластер оказался слишком тяжелым, чтобы с ним бежать.

Пуля калибра .223, выпущенная из винтовки М-16, попала Ларри прямо в середину спины – точный выстрел, однако чистое везение, так как продавец никогда не снимал дымчатые очки и едва-едва освоил винтовку. До того как вскинуть ее к плечу и нажать на спусковой крючок, он в жизни никого не убивал размером больше таракана.

Ларри Тиконо в возрасте девятнадцати лет умер прежде, чем его тело успело упасть на тротуар.

Джек Йоук появился на месте происшествия спустя полчаса. Он принялся записывать имена, в то же время пытаясь найти слова утешения для гвардейца, который, уставившись на свои руки, потерянно сидел на заднем бампере зеленого пикапа.

– Я же кричал ему – стой, но он не остановился, – произнес гвардеец так тихо, что Йоуку пришлось напрячь слух. – Он не остановился, – удивленно повторил он, пораженный превратностью судьбы.

– Нет. Не остановился.

– Но он должен был остановиться.

– Да.

– Ему лучше было остановиться.

Репортер подошел к сержанту, который стоял возле трупа и курил сигарету. Футах в пятнадцати от него группа армейских офицеров или офицеров Национальной гвардии о чем-то беседовала с полицейским в форме. Йоук пока еще не разобрался как следует в знаках различия на их форме, по которым только и можно было выяснить, к какой службе они относились. Сержант, глянув на Йоука, продолжал попыхивать сигаретой. При этом он задумчиво разглядывал лица зевак, стоявших на тротуаре на противоположной стороне улицы.

– Я думал, – начал Йоук, – что вашим людям разрешено стрелять только в целях самообороны.

Сержант окинул его оценивающим взглядом.

– Верно, – ответил он, не отводя взгляда от толпы.

– Но, насколько я понял, жертва убегала, когда рядовой выстрелил в нее?

– Похоже на то.

– Так почему же он стрелял?

На лице сержанта появилось выражение отвращения.

– Да кто вы такой, в конце-то концов?

– Джек Йоук, "Вашингтон пост". Я не имел в виду...

– Проваливай отсюда, писака, пока я не потерял терпение.

– Извините. Без обид, – сказал Йоук и повернул обратно. Не стоило задавать этот вопрос. Зачем он это сделал? Теперь его мучило чувство вины. Это что-то новое в его опыте.

Недовольный собой, он еще раз взглянул на рядового, сидевшего на заднем бампере пикапа, на тело, накрытое простыней, и направился к своей машине.

Всегда такой уверенный в себе и в собственной манере восприятия окружающего. А теперь...

В шести кварталах от места происшествия группа людей у закрытого винного магазина – а военные власти приказали их закрыть – камнями бросала в проезжавшие мимо автомобили. Один из них угодил в дверь маленького седана, принадлежавшего "Вашингтон пост".

Началось, подумал Йоук. Поставки крэка прекратились, и наркоманы потеряли покой. Он поехал к арсеналу Национальной гвардии, что находился возле окружного стадиона.

Внутрь здания ему, конечно, попасть не удалось. Он предъявил свои документы дежурному солдату, и тот проводил его в зал для прессы – первая дверь направо. Там он обнаружил с полдюжины казенных металлических столов, несколько складных стульев и один телефонный аппарат. А также около дюжины своих коллег, в том числе двоих из "Пост". Они ожидали начала пресс-конференции, назначенной на пять часов вечера. Часы показывали уже пятнадцать минут шестого.

Йоук перебросился парой слов с теми, кого знал, – а знал он троих или четверых – и стал искать свободный угол. Устроившись, он снова вспомнил про рядового, который убил человека, укравшего бластер. Джек пытался себе представить – а смог бы он, Джек Йоук, найти более подходящее решение? Может, он на самом деле не подходит для профессии журналиста? Глупость. Он просто допустил бестактность и теперь терзался из-за этого.

* * *

Журналисты ждали возвращения Дэна Куэйла из военно-морского госпиталя в Бетезде. Он мог бы и не встречаться с ними, но все же приехал.

Не обращая внимания на беспорядочные возгласы, Куэйл стоял и ждал, а перед ним покачивалась целая батарея из микрофонов.

– Сегодня днем Президент на некоторое время пришел в сознание. Миссис Буш находится рядом. Сейчас он спит. Доктора надеются на его быстрое выздоровление. У него отменное здоровье для человека его возраста, и мы надеемся.

– Вы обсуждали с ним поиски убийцы? – прокричал кто-то.

– Нет, – после паузы ответил Дэн Куэйл. На самом деле состояние здоровья Президента не позволяло обсуждать с ним что бы то ни было, но он не сказал этого. Подумав, он решил обойтись коротким отрицанием.

– Мистер вице-президент, а что вы скажете по поводу заявления, сделанного колумбийцами, так называемыми "подлежащими выдаче", об их ответственности за покушение?

Куэйл не обратил внимания на этот вопрос. Но за ним последовал другой, который он не мог игнорировать.

– "Подлежащие выдаче" заявляют, что они прекратят террор, если Чано Альдана будет освобожден. Как вы прокомментируете это?

– Когда они заявили? – спросил Куэйл, пытаясь выиграть время.

– Около часа назад, в Колумбии, мистер вице-президент. Только что пришло сообщение по телетайпу.

Куэйл ненадолго задумался.

– Мы не собираемся торговаться с террористами, – наконец, сказал он. Публика замерла. Красные огоньки телекамер не гасли. – Чано Альдану ожидает справедливый суд. Пока я выполняю обязанности Президента, я обещаю вам, что использую всю мощь и авторитет государства для того, чтобы справедливость восторжествовала.

– Существуют ли обстоятельства, при которых Альдана может быть освобожден? – продолжал настаивать все тот же голос.

– Если только присяжные оправдают его.

– До суда, я имею в виду.

– Нет. Даже если разверзнется земная твердь, – произнес Дэн Куэйл и повернулся, чтобы уйти.

* * *

– Вы знаете, – сказал Отт Мергенталер сенатору Бобу Черри, – у этого человека индивидуальность манекена из универмага, но зато есть стальной стержень.

Отт сидел в кабинете сенатора; они только что видели пресс-конференцию Куэйла. После того как Куэйл ушел из кадра и на экране появились обозреватели, сенатор потянулся к пульту и отключил изображение и звук.

Черри хмыкнул.

– Он – чудо природы. У него мозги пингвина и челюсти осла.

– Будьте справедливы, сенатор, скажите прямо, этот кризис ни на йоту не подмочил репутацию Куэйла. Публика видит только хорошее, и мне кажется, ей нравится то, что она видит.

– Отт! Не валяйте дурака. Вы же не считаете, в самом деле, эту идею с Национальной гвардией мудрым решением? Я всегда был уверен, приятель, что у вас есть здравый смысл.

– Есть, сенатор, но еще несколько лет назад я понял, что не стоит кричать об этом на каждом углу.

Если бы Черри лучше знал Мергенталера, он на этом и остановился бы. Когда дело доходило до колкостей и острот, обозреватель сразу же устанавливал определенную им самим дистанцию. А Черри продолжал наступать.

– Буш мог контролировать Дорфмана, а Куэйл не может. Дорфман – это акула, а Куэйл – мелкая рыбешка. Вы же не думаете, что Куэйл сам принимает все эти решения, а?

– Я слышал, что сам, – слегка нахохлившись, коротко ответил Отт.

– И вы верите! Да Дорфман держит в руках все нити. Причем я вам могу гарантировать – последнее, о чем думает Уилл Дорфман, – это Конституция Соединенных Штатов. Установлен ли срок, когда армия должна уйти? А как насчет гарантии прав человека? Почему не спросили Конгресс, прежде чем развернуть всю эту военную деятельность? По закону – держите войска вне пределов федерального округа, в Мэриленде, ради Бога. Правительство привлекут...

– Чего вы хотите?

Черри недоуменно посмотрел на него.

– Что вы имеете в виду?

– Вы что-то темните. Я веду свою колонку в этом городе уже пятнадцать лет, Боб.

Сенатор Черри тяжело вздохнул.

– О'кей, о'кей. – Он пожал плечами. – Куэйл пугает меня. Сильно пугает. Если Буш умрет, у нас будут большие проблемы.

– Следующие президентские выборы через два года. У демократов может появиться хороший шанс.

Черри поерзал в кресле.

– Эта страна не может позволить себе дрейфовать два года с игроком в гольф на капитанском мостике.

– Боб, вы делаете из мухи слона. Правда, о Куэйле пишут в прессе немало нелестных слов, но частично это несправедливо, а частично это объясняется тем, что он – привлекательная мишень, в которую легко попасть, кроме того, он любимец консерваторов. Этот парень часто говорит невпопад. Но Америке уже более двухсот лет. И она сможет выжить два года, кто бы ни находился у руля.

Черри был намерен продолжать спор. Но через пару минут Отт Мергенталер извинился и ушел. В коридоре он сокрушенно покачал головой. Кругом, куда ни глянь, убийцы, террористы, наркоманы, а Боб Черри все судачит о Дэне Куэйле. Мергенталер – не тот человек, которым можно манипулировать. Черри состарился, признался себе Мергенталер. Возраст берет свое. Ворчливый – вот подходящий эпитет. Он становится ворчливым, склочным стариком, погрязшим в мелочах.

* * *

Едва начавшись, пресс-конференция тут же была прервана сообщением одного из младших офицеров о том, что какие-то люди обстреляли пассажиров на станции метро Л'Инфант Плаза. Все тут же ринулись к выходу. Среди них оказался и капитан Джейк Графтон.

Джек Йоук с трудом пробился сквозь толпу журналистов к двери и бросился на улицу. Он добежал по тротуару до стоянки машин Национальной гвардии, и как раз вовремя – правительственные автомобили уже начали выезжать. Он наклонился, всматриваясь в пассажиров. Нет. В следующей? Снова нет.

Графтон находился в третьей машине. Йоук согнулся и, размахивая руками, закричал что есть мочи:

– Капитан Графтон! Капитан Графтон! – Водитель в форме нажал на тормоза. Йоук рванул на себя заднюю дверь и вскочил в машину.

Машина с места понеслась вперед, а Джейк Графтон и Тоуд Таркингтон с интересом смотрели на журналиста.

– Вы сегодня на своих двоих? – спросил Графтон.

– Я очень рад, что вы остановились, сэр. Большое спасибо. Если вы не против, я хотел бы пристроиться к вам.

– А как же правила, установленные для прессы?

– Да, сэр. Я все о них знаю. Мы увековечили их на своем нижнем белье. И все же я прошу вас немного нарушить правила и позволить мне покрутиться немного с вами. Если хотите, я готов предоставить вам право комментировать в "Пост" мои статьи.

Не отрывая взгляда от дороги, Джейк Графтон нахмурился. Широкая улыбка Тоуда Таркингтона была для Йоука компенсацией.

Графтон держал в руке "уоки-токи". Аппарат шипел и пощелкивал, искажая слова, Йоук ничего не мог разобрать. На секунду Графтон прижал аппарат к уху, а затем положил его на колени.

– Вам придется – медленно произнес Графтон, – отказаться от написания статей до окончания всех этих событий.

Улыбка исчезла у Таркингтона с лица.

– И это единственное условие? – недоверчиво спросил журналист. – Вы даже не хотите дать свои комментарии к статьям?

– Нет. Просто ничего не печатайте, пока все не закончится.

– Тут какой-то подвох, а? – все еще недоверчиво переспросил Йоук. На самом деле, все, что ему было нужно, – это добраться до Л'Инфант Плаза. Его несколько ошеломило согласие Джейка Графтона, ведь он сделал свое предложение исключительно под влиянием момента. Как там, в старом правиле, – если предложишь десяти девушкам лечь с тобой в постель, то по морде получишь только девять раз?

– Мы всегда готовы высадить вас на ближайшем углу, – с ехидцей заметил Тоуд.

– Капитан, я согласен.

– Хм-м-м.

– Что там происходит?

– Кто-то открыл огонь на станции метро Л'Инфант Плаза. Много убитых. Среди них несколько солдат. Настоящая кровавая баня.

– Колумбийцы?

– Я не знаю.

Йоук выудил из внутреннего кармана куртки блокнот и щелчком раскрыл его. Как только он начал писать, машину подбросило на ухабе, и Тоуд сказал:

– Это Т-А-Р-К-И-Н...

– Я понял, Лягушонок. Откуда ты родом?

– Честер, Пенсильвания.

– Уймитесь, вы оба, – вмешался Графтон и приложил "уоки-токи" к уху.

Он собирался сообщить о достигнутой договоренности генералу Лэнду при первой же возможности. Ему казалось, что генерал одобрит его решение. Еще утром, когда обсуждался вопрос о президентской комиссии, конгрессменка Стрейдер первым делом потребовала выдать членам комиссии пропуска в военный штаб округа, что и было незамедлительно сделано. Один из кадровых офицеров, который наблюдал за деятельностью мисс Стрейдер не первый год, высказал предположение, что она усердно начнет искать задницы, чтобы потом дать им пинка, когда можно будет задним числом продемонстрировать собственную мудрость. Собственно дела не будет.

Заметив нетерпеливо подпрыгивавшего на тротуаре Джека Йоука, Графтон сообразил, что неплохо было бы иметь комментатора, который помешает мисс Стрейдер переворачивать факты так, как ей этого захочется.

Джек Йоук молод и порывист, но Джейк Графтон читал его статьи о Кубе, и они произвели на него впечатление. Из Йоука получался хороший репортер. Его отличают наблюдательность и умение входить в контакт, он прекрасно выражает свои мысли. Ему недостает только закалки. А хороший журналист распознает любой факт, стоит ему только на него наткнуться. Йоук отлично справится.

Эти мысли секунд на десять отвлекли внимание Джейка Графтона от происходящего, но затем он снова вернулся к последним событиям – происшествию на станции метро.

Возглавлявший операцию генерал отдал по радио распоряжение командиру на месте начать штурм, и чем скорее, тем лучше. Все логично, решил Джейк Графтон. Если это снова команда самоубийц, как тогда, в здании Капитолия, то чем скорее с ними покончат, тем меньше погибнет ни в чем не повинных людей.

Водитель остановил машину у главного входа в Л'Инфант Плазу, пассажиры выскочили и бегом направились к группе солдат, топтавшихся у дверей.

Генерал-майор Майлз Грир о чем-то беседовал с армейским майором. Джейк слышал ружейные выстрелы, доносившиеся из-за двери, треск автоматных очередей.

– Как долго? – спросил генерал Грир.

– Еще пару минут. У меня есть три человека у второго выхода и мне нужно десять здесь.

Генерал Грир поднял глаза и встретился взглядом с Графтоном. Гриру предстояло принять серьезное решение, и Джейк Графтон знал об этом. Однако он не хотел пользоваться своим положением связного генерала Лэнда, чтобы повлиять на принятие решения. Нужно было сделать простой, но жесткий выбор: больше солдат – значит, превосходящая огневая мощь, а раз больше огневая мощь, значит, меньше потерь среди солдат. С другой стороны, выстрелы, которые доносились до них, предназначались террористами простым невооруженным гражданам, и каждая секунда задержки стоила жизни еще одному человеку.

На обдумывание у Грира ушло три секунды.

– Идем сейчас, – сказал он. – Майор рукой махнул армейскому лейтенанту в полевой форме и поднес "уоки-токи" ко рту.

Графтон задал вопрос генералу так тихо, что Йоук почти ничего не услышал.

– Метро остановили?

Вероятно, удовлетворившись ответом, Графтон повернулся к двум солдатам, стоявшим в стороне:

– Это вы охраняете вход?

– Да, сэр.

– Дай-ка мне винтовку.

Солдат взглянул на своего сержанта, тот кивнул.

Тоуд Таркингтон взял оружие у другого.

– Я иду с вами, – сказал Йоук.

Графтон не стал спорить. Солдаты уже уходили вместе с лейтенантом.

– Держитесь между мной и Тоудом, – бросил Графтон через плечо, обращаясь к Йоуку, который бежал следом за ним.

Они пробежали мимо опустевших магазинов. Военные уже успели их эвакуировать. Бежавшие рассредоточились вдоль туннеля, держа оружие наготове. Звуки ружейной пальбы стали громче. Когда туннель сделал очередной поворот, они наткнулись на лежавшего ничком солдата, который держал под прицелом угол стены.

Лейтенант подал знак рукой. Дождавшись, когда его люди приготовились, он рванул за угол, двое последовали за ним. Затем, осторожно, остальные.

Они оказались у открытой двойной двери, за которой начинались эскалаторы, убегавшие вниз. Хлопки выстрелов зазвучали еще громче, с оглушительным грохотом отражаясь от бетонных стен.

У самого эскалатора сержант открыл огонь по невидимой цели внизу. Он стрелял одиночными.

Выпущенные снизу пули веером разлетались по потолку, оставляя огненный след и разбивая лампы дневного света.

Сержант дал очередь и ринулся по эскалатору вниз. Двое его солдат не отставали.

Тогда лейтенант приподнялся и, окинув туннель быстрым взглядом, махнул остальным и последовал за ними.

Графтон и Таркингтон с Йоуком между ними не отставали от солдат.

Первый убитый террорист лежал в двадцати футах от эскалатора. Рядом валялся "узи". Вокруг него распростерлись еще семь тел. Йоук стоял и смотрел, как Графтон переходил от одного к другому, пытаясь выяснить, не остался ли кто из них в живых. Трое мужчин и четыре женщины. Некоторые лежали в лужах крови. Один из них, видимо, пытался ползти – за ним футов на десять – двенадцать тянулся кровавый след. Пощупав пульс у последнего, Графтон покачал головой. Затем, пригибаясь, двинулся следом за солдатами.

Йоук шел сзади.

Теперь они двигались по широкому пешеходному переходу; высоко над ними аркой изгибался потолок.

Переход заканчивался Т-образной развилкой, от которой туннели вели вправо и влево. Разделившись, солдаты двинулись в обоих направлениях. Графтон выглянул из-за угла, но тут же нырнул обратно – пули застучали по выщербленному бетону, кроша его на куски.

Йоук плашмя упал прямо там, где стоял. Звуки ружейной пальбы постепенно стихли. В наступившей тишине Йоук неподвижно лежал и ждал, сердце бешено колотилось в груди.

Наконец, он решился оглядеться вокруг. Тоуд сидел на корточках рядом с ним, держа на коленях винтовку. Он прислушивался. Графтона не было видно.

Тоуд двинулся с места. Йоук последовал за ним. Они добрались до ограждения и огляделись. Графтон стоял внизу, на одной из платформ, и вслушивался в слова армейского лейтенанта, который с кем-то разговаривал по радио. Повсюду лежали убитые. Разглядывая это побоище, Йоук услышал позади себя звуки шагов бежавших по коридору людей. Санитары с красными крестами на белых повязках приближались к ним с носилками в руках.

– Давай спустимся вниз, – предложил Йоук. Тоуд пожал плечами.

Графтон сидел на бетонном полу, спиной прислонившись к колонне, винтовка лежала у него на коленях. Если он и заметил Йоука, то не подал виду.

– Кто-нибудь из ваших ребят пострадал? – обратился Йоук к лейтенанту, собиравшему своих людей.

– Один. Пуля попала в мякоть. Убиты двое из Национальной гвардии, они вбежали как раз, когда началась стрельба.

– Сколько было террористов?

– Пятеро, я думаю.

– А гражданских?

– Семь человек ранено, сорок два человека убито.

Йоук собрался задать еще вопрос, но тут ожила "уоки-токи" лейтенанта, и он отошел в сторону, приложив ее к уху.

Журналист беспомощно огляделся вокруг. Повсюду лежали скрюченные и окровавленные тела. Тут и там валялись пакеты, атташе-кейсы, хозяйственные сумки. Он приблизился к лежавшей на полу женщине и собрал рассыпанные вокруг нее рождественские подарки в нарядных упаковках. Нужно что-то делать, подать какой-то знак Вершителю человеческих судеб, который бы подтвердил принадлежность этой женщины к людскому племени. Молитва? Но жестокому Богу все известно. Йоук сложил все свертки в трогательную кучку возле неподвижного тела.

Ее убили в спину, вероятно, в тот момент, когда она пыталась убежать от царившего здесь ужаса.

Сорок два! Боже мой!

Когда же все это кончится? – мрачно вопрошал себя Йоук, охваченный внезапно нахлынувшей тоской и отвращением. Он не мог больше смотреть на это пиршество смерти и отвернулся.

* * *

Генри Чарон стоял в пустом помещении офиса на третьем этаже здания, наблюдая за потоком автомобилей внизу. С его позиции открывался отличный вид на перекресток со светофором и на поток машин, застывший в ожидании зеленого. Он различал даже водителей.

Ожидая, пока загорится зеленый, водители сидели с видом рассеянного нетерпения, которое всегда проявляется в поведении тех, кто долго живет в большом городе. Кто-то крутил ручку радиоприемника, но большинство не отрывали глаз от тормозных огней впереди стоявших машин и изредка поглядывали на светофор над перекрестком. Когда загорался зеленый, они проползали перекресток и присоединялись к очереди перед следующим светофором длиной в квартал.

Место оказалось удачным. Подходящее. Вроде того, что над каньоном из красного камня, где за последние несколько лет он подстрелил семь лосей. Каждый вечер, примерно в одно и то же время, лоси появлялись из рощи и проходили через каньон.

Он скоро появится. Он раб привычек, как и лось. Независимо от интенсивности уличного движения или погоды он всегда ездит этой дорогой. Или, по крайней мере, все те четыре вечера, в которые Генри Чарон за ним наблюдал. Даже если на этот раз он выберет другой маршрут – а исключить возможность этого нельзя, – рано или поздно он опять проедет этим путем. Это закономерно, как тропы лесного зверья к водопою.

Рядом с Чароном лежала винтовка. Эта, конечно, похуже, – ложе не такое удобное. Однако сойдет. Ведь это не дальний выстрел. Не больше шестидесяти ярдов.

Один патрон Чарон уже дослал в ствол, в магазине находились еще три. Ему редко требовалось больше одного выстрела, но быть готовым никогда не мешало. Хотя привычки и рефлексы животных легко предсказуемы, случайности не должны заставать охотника врасплох.

Чарон был спокоен. Он стоял расслабленно, почти неподвижно и ждал. Умение ожидать было одним из главных его достоинств. Не так ждать, как городские жители, – нетерпеливо и в то же время рассеянно, – а как лев или пантера – беззвучно, спокойно, настороженно, всегда наготове.

Он оторвал взгляд от машин и посмотрел на пешеходов и зевак, изучавших заголовки газет в киоске на углу в дальнем конце улицы, у самого входа в метро. Продавец был тепло одет, в шапке с опущенными ушами. В сумраке вечера был виден пар его дыхания.

Внимательный взгляд Чарона еще раз прошелся по машинам, проследил, как они ползут через перекресток. Один из водителей, которого красный свет застал посреди проезжей части, перегородил своей машиной пешеходный переход, и теперь он сидел, безучастно глядя вперед, а пешеходы, вынужденные обходить его машину спереди или сзади, посылали ему красноречивые взгляды.

Наконец, он увидел ее – машину, которую ждал. Чарон поднес к глазам бинокль и подстроил резкость. Да. Это он.

Натренированным взглядом Чарон окинул машины, шедшие впереди нужной ему, прикидывая, сколько из них успеют проехать на зеленый свет. Примерно шесть. Тогда нужный автомобиль станет третьим в очереди. Превосходно.

Чарон положил бинокль и поднял винтовку. Проверил предохранитель. Все отлично.

Он еще раз посмотрел на пешеходов, на другие машины, на нищенку в дальнем конце улицы, рывшуюся в мусорном баке.

Свет сменился, и машины тронулись с места. Одна, две, три... шесть! Да. Нужная машина остановилась там, где он и предполагал, третья от светофора.

Чарон прижал винтовку к плечу и большим пальцем снял ее с предохранителя. Перекрестье установилось прямо на линии прицела, ему не пришлось даже поворачивать голову. Он прицелился в водителя, в голову, прямо в ухо. Дыхание автоматически стало глубоким. На спусковой крючок он нажал прежде, чем остатки воздуха покинули легкие. Он услышал звук выстрела и почувствовал отдачу почти одновременно. Чарон посмотрел в прицел еще раз.

Хороший выстрел!

Положив винтовку, он быстро направился к двери. Закрыв дверь, убедился, что она захлопнулась. Затем миновал лифт и спустился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Теперь на улицу – повернуть за угол, подальше от места, где осталась жертва в своей машине, – и прочь, по диагонали. Чарон стянул с ладоней резиновые перчатки и выбросил их в первый же попавшийся мусорный бак. Его машина стояла в гараже, в пяти кварталах. Шагал он широко, но не торопливо, вглядываясь своим цепким взглядом охотника в лица людей, встречавшихся по пути.

* * *

Когда со станции метро удалили всех раненых и большинство убитых, Графтон, Йоук и Таркингтон выбрались наверх тем же путем, каким попали внутрь. У главного выхода в центре группы военных рядом с генерал-майором стоял председатель КНШ генерал Хайден Лэнд.

Графтон подошел к ним и встал так, чтобы генерал мог его видеть, а Графтон, в свою очередь, – слышать все, о чем шла речь.

Тоуд Таркингтон остался у входа в торговые ряды. Направив винтовку вверх, он с напряженным и мрачным видом стал проверять, как она функционирует.

Наблюдая за Таркингтоном, Йоук подумал – а стал бы моряк стрелять? Нет, на сегодня хватит, он уже один раз совершил ошибку, задав бестактный вопрос. Ему казалось, что он и так знает ответ.

Йоук все еще находился под действием избытка адреналина в крови. Ему до сих пор не все было ясно, а Тоуд казался ему подходящим человеком, который бы мог кое-что объяснить.

– Я был там практически на грани срыва, – признался он Тоуду.

– Угу, – буркнул Таркингтон, бросив быстрый взгляд в сторону журналиста, и снова занялся своей винтовкой.

Но Йоук уже не мог успокоиться. – Ты знаешь, можно посмотреть сотни фильмов, видеть в госпитале последствия не менее жестоких кровопролитий, но, когда пули свистят у тебя над головой, сразу же обо всем забываешь, понимаешь, что каждая секунда может стать последней в твоей жизни. – Он щелкнул пальцами. – Вроде этого. Жизнь может оборваться прямо здесь. Как случилось со всеми теми людьми на платформе.

Тоуд завершил осмотр винтовки и повернул ее стволом вверх, уперев приклад в бедро. Он посмотрел на группу старших офицеров, на бритые лица солдат в полевой форме и снова перевел взгляд на серое небо. – Я не знаю, какая у тебя страховка, но, если ты собираешься таскаться за Джейком Графтоном, тебе нужно застраховаться еще. – И, не дожидаясь ответа, Тоуд отправился на поиски солдата, у которого брал винтовку. Йоук смотрел ему вслед.

Совещание все еще продолжалось. И тут появилась Саманта Стрейдер – динамичная и целеустремленная. Она направилась прямо к группе офицеров. Сработало репортерское чутье, и Йоук втиснулся между двумя помощниками генерала.

Говоривший был в штатском, хотя и выглядел как военный. Йоук шепотом спросил соседа и услышал в ответ:

– ФБР, парня зовут Хупер.

Значит, спецагент Томас Хупер. Йоук записывал, а Хупер продолжал начатый разговор с генералом Лэндом.

– ...их привезли на трейлере прошлой ночью, вооруженных до зубов, и заплатили за самоубийство.

– Тогда, вероятно, такие же появятся снова? – спросил генерал.

– Да, – ответил Хупер.

– Что знают ваши осведомители об их намерениях?

Это вмешался Джейк Графтон.

– Везде, где есть люди, – сказал Хупер. Чем больше людей, тем лучше.

– Итак, капитан? – задал вопрос генерал Лэнд.

– Если бы мы смогли заставить всех пару Дней не выходить на улицу, сэр, тогда бы мы использовали это время, чтобы обыскать все от дома к дому – каждое здание, каждый магазин, каждую квартиру – двух суток нам на это хватит. Если остановить весь общественный транспорт и запретить пользоваться личным, мы справимся.

– ФБР?

Хупер подергал себя за мочку уха.

– Я согласен с этими рекомендациями, генерал.

– Генерал Грир?

Генерал Грир непосредственно отвечал за Национальную гвардию и армейские подразделения, объединенные под общим командованием. Секунд на десять он задумался.

– Вероятно, это единственный путь, на мой взгляд. Мы должны найти террористов, а население удержать от передвижений на время поисков. Это важно.

– До Рождества осталось всего четыре дня, – громко заметила конгрессменка Стрейдер.

Лэнд мельком взглянул на нее и снова обратился к Гриру и Хуперу.

– О'кей. У вас двое суток, чтобы провести операцию. В центральной части города не должно быть никакого движения, кроме машин скорой помощи и военных. Через три часа представьте мне план ваших действий.

– Генерал, я предлагаю приостановить все передвижения с полуночи, – добавил Джейк Графтон. – Иначе все превратится в бедлам.

– Пускай будет с полуночи, – согласился генерал Лэнд.

Он не стал бы четырехзвездным генералом, если бы не отличался решительностью и не умел слушать других.

– Это даст нам лишних восемь часов, чтобы во всем разобраться.

Йоук бешено строчил, с горечью сознавая абсурд своего положения. Он имеет возможность получить сенсационную новость декады только потому, что Джейк Графтон взял с него обещание ничего не печатать.

Тут он сообразил, что остался один. Вероятно, вся группа отошла в сторону, футов на десять, несомненно, из-за генерала Лэнда. Где бы ни оказывался генерал, туда же смещался центр событий. Йоук снова присоединился к ним.

– ...что переговоры – это ключ к бескровному разрешению проблемы типа сегодняшней, – не терпящим возражений тоном говорила Саманта Стрейдер. Словно нотации читает антропоидам, подумал Йоук и записал свое впечатление.

Ответ генерала Лэнда он не расслышал.

Стрейдер продолжала:

– Почему вы не проконсультировались с подразделением по предотвращению кризисных ситуаций из ФБР? У них есть опыт проведения переговоров с террористами и преступниками в случае захвата заложников.

На этот раз Йоук услышал ответ:

– Эта ситуация не имела ничего общего с террористами и заложниками, мэм. Этих людей прислали убить как можно больше народу. Это самая обыкновенная резня чистой воды. И те, кто совершил это, прекрасно осознавали, что погибнут, им не нужны заложники.

– Вы не можете этого знать!

– Я знаю войну, и я сейчас на войне, мэм.

– А я вам говорю, что вы не можете знать, что было у тех людей на уме, потому что генерал Грир не собирался разговаривать с ними. Они могли бы быть изолированы, если бы генерал Грир поговорил с ними вместо того, чтобы затевать стрельбу.

– Мэм... – резко начал генерал Лэнд.

Но Стрейдер не давала ему говорить и продолжала гнуть свое. – Агрессивное поведение военных, возможно, явилось причиной, по которой те люди перестреляли невинных граждан.

– Генерал Грир сделал именно то, что нужно. Эти люди не хотели переговоров, – отрезал генерал Лэнд. – Они были слишком заняты стрельбой по безоружным мужчинам и женщинам. Возможно, они и сложили бы оружие после того, как перестреляли всех, кто попался им на глаза.

– ... здесь поставлены на карту жизни людей!

– Когда же до вас дойдет, что невозможно вести переговоры с людьми, которые этого не хотят? – взорвался генерал. – Я не нуждаюсь в советах дилетантов. У меня есть дела поважнее, чем слушать глупую болтовню дам! Кто, черт побери, вы такая, в конце концов?

– Я член Конгресса Стрейдер. Я состою в президентской комиссии по ...

– Вы займетесь вашими расследованиями позже. Не сейчас! И не здесь!

– Вы бы так не сказали, будь я мужчиной! У меня пропуск, подписанный...

– Майор! – рявкнул генерал. – У меня лопнуло терпение! Политической бабе нечего делать на передовой. Уберите ее немедленно в тыл, мать вашу так.

– Да, сэр!

Взбешенную и красную как рак Сэм Стрейдер вывели вон.

Когда Джек Йоук застенографировал все до последнего нюанса, он поднял глаза и посмотрел на озадаченное лицо Тоуда Таркингтона.

– Все, что здесь произошло, – произнес Таркингтон, – это импровизированный спектакль. Можете записать это тоже.

– Таркингтон! – окликнул его Графтон. Йоук последовал за ним.

– Поехали, – сказал Джейк Графтон. И поспешил к военному седану. – Кто-то только что стрелял в Председателя Верховного Суда.

– Он мертв?

– Вероятнее всего.

Глава 27

Оставив машину в квартале от своей квартиры на Нью-Гэмпшир-авеню, Генри Чарон дальше пошел пешком. Уже стемнело, зажглись уличные фонари. Капли дождя упали на тротуар, забарабанили по крышам машин.

Среди стоявших у дома машин он заметил зеленый "фольксваген-жук" с криво прилепленными наклейками на бампере. Ах, да, леди в свитере.

Чарон остановился внизу и заглянул в почтовый ящик. Как он и думал, ящик был забит различными инструкциями, счетами и прочей ерундой, адресованной жильцам. Он сложил все в карман, так как не хотел, чтобы корреспонденция скапливалась в ящике, ведь рано или поздно кто-нибудь заглянет в окошко. Агент ФБР, полицейский офицер или солдат – кто-нибудь, кто охотится за ним.

Он еще раз окинул взглядом улицу от начала до конца. Дождь усиливался и мог зарядить на всю ночь. Холодало. Когда долгое время живешь на природе, то привыкаешь к холоду. Учишься его переносить и вовсе не замечаешь. Он становится неотъемлемой частью окружающего мира, ты сживаешься с ним и привыкаешь либо погибаешь.

Чарон справился с этим. Умение приспосабливаться к окружающему миру стало его природным рефлексом.

Поэтому он задержался еще на несколько секунд и огляделся вокруг, не обращая внимания на то, что холод и сырость проникают сквозь одежду.

Затем отпер парадное и вошел внутрь.

Дверь в первую квартиру была распахнута; оттуда доносился звук включенного телевизора. Здесь жила управляющая домом, леди в свитере, Гризелла Клифтон.

Не помешает повидаться с ней. Он остановился перед дверью и поднял руку, чтобы постучать.

Она сидела в мягком кресле перед телевизором с кошкой на коленях. Чарон приоткрыл дверь на несколько дюймов пошире. Теперь стало видно телевизор. Он расслышал слова: "...так выглядит в представлении художника человек, который вчера в Капитолии стрелял и ранил Генерального прокурора Гидеона Коэна, что также вполне могло быть попыткой покушения на жизнь вице-президента Дэна Куэйла. Этот человек вооружен и очень опасен. Если вы увидите этого человека, не пытайтесь его задержать и не приближайтесь к нему, а немедленно сообщите в полицию. Внизу экрана вы увидите номер телефона, по которому следует звонить, если вам покажется, что вы повстречали его. Пожалуйста, запишите этот номер. И внимательно всмотритесь в это лицо.

На экране появился рисунок художника. Чарон посмотрел. Да. Художник ухватил самую суть. Вероятно, со слов женщины, с которой он столкнулся в холле, когда уходил из здания. Кто бы мог подумать, что у нее такой цепкий взгляд. Проклятье!

Кошка, заметив его, насторожилась. Гризелла Клифтон обернулась и встретилась с ним взглядом.

– О! Как вы меня напугали, мистер Тэкет.

– Извините, я хотел постучать.

Она встала с кресла и повернулась к нему. Кошка убежала. – Извините, мне показалось, будто открылась дверь, но я настолько была поглощена этим... этим...

Она снова посмотрела на экран, на котором по-прежнему маячил результат усилий художника. Она перевела взгляд с экрана на Чарона и снова на экран.

Он все понял по выражению ее лица. Она судорожно глотнула воздух и непроизвольно прикрыла руками рот. Глаза ее расширились от ужаса.

– О! Мой Бог!

Он не двигался с места, пытаясь сообразить, что предпринять.

– Вы – он! Вы хотели убить вице-президента Куэйла!

– Нет, я не хотел, – машинально ответил Генри Чарон, слегка раздраженный несправедливостью. Ведь он стрелял в Гидеона Коэна! И, несмотря ни на что, попал в него! Это был чертовски прекрасный выстрел!

Он отчетливо видел, как у нее вздымается грудь, а глаза готовы выскочить из орбит. Сейчас она закричит.

Не задумываясь, он переместил вес тела на носки и бросился к ней, широко расставив руки.

* * *

Танос Лиаракос так и не понял, что заставило его повернуть голову и посмотреть направо, и все-таки он посмотрел. Она сидела в парке на скамье среди голых черных деревьев в свете уличных фонарей.

Лиаракос сидел за рулем автомобиля и не отрываясь смотрел на нее, мучимый сомнениями, но все же где-то в глубине души уверенный, что это она.

Сзади ему посигналили. Лиаракос снял ногу с педали тормоза и поехал дальше. Он обогнул дом, стараясь найти место для стоянки. Не повезло. Ни одного свободного пятачка. Он прибавил скорость и выскочил в переулок. Всюду забито!

Не прекращая поиски, он повернул за угол, раздражение моментально выплеснулось наружу.

Проклятый город. Проклятые проектировщики уличного движения и гребаное архитектурно-строительное управление, позволившее им оставить эти чертовы блочные дома без подъездных дорожек и гаражей – он проклинал всех, не переставая думать об Элизабет.

Вон там пожарный колодец. Он втиснулся рядом и заглушил двигатель. Нажав на автоматическую защелку дверного замка, он выскочил из машины и помчался назад, не дожидаясь, пока захлопнется дверь.

Элизабет! Сидит под дождем в такую холодную и мрачную ночь. О, Боже, если ты есть, как ты мог поступить так с бедной Элизабет? За что?

Миновав последний блок, он выскочил на улицу, чтобы осмотреться – из-за деревьев ничего не было видно. В спешке он почти проскочил мимо и, увернувшись от фургона, ринулся наперерез уличному движению. Какая-то христианская душа отчаянно засигналила, взвизгнули тормоза.

Лиаракос не обращал внимания. На краю парка он остановился и снова огляделся.

Она по-прежнему сидела там. Не двигаясь.

Он пошел вперед.

Фугах в семидесяти пяти от Элизабет на одной из скамеек, свернувшись калачиком, лежал какой-то бродяга. Когда Лиаракос проходил мимо, тот ожил. – Эй, мистер, я ненавижу просить кого-нибудь, но если у вас в кармане найдется немного лишней мелочи...

Она застывшим взглядом смотрела перед собой. Уставившись в землю под ногами, вероятно, не ощущая холода, пронизывающего ветра и моросящего дождя, от которого Лиаракос уже промок почти насквозь.

– Немного лишней мелочи поможет, приятель. – Бродяга тащился следом. Лиаракос слышал, но не оглянулся.

Руки она держала в карманах пальто. Прекрасное пальто, в котором она уехала в клинику, исчезло, и вместо него на ней болталась какая-то тонкая поношенная хлопчатобумажная хламида, которая не смогла бы согреть и кролика. Волосы спутались и намокли. Глаз она не поднимала.

– Элизабет!

Она по-прежнему смотрела в землю. Он присел на корточки и заглянул ей в лицо. Это была она. Слегка приподнятые вверх уголки ее губ обозначали тусклую улыбку.

Ее взгляд скользнул по лицу Таноса, но она его не узнала.

– Приятель, сегодня чертовски холодная ночь, и чашка кофе будет мне в самый раз, понимаешь? У меня бывали в жизни проблемы, но я ни в чем не виноват. Как насчет рождественского милосердия для бедного старого негра? Немного мелочи для тебя ничего не значит, а мне...

Не отрывая глаз от Элизабет, он нащупал бумажник, вытащил банкноту и передал ее назад.

– Боже, это же двадцатка! Ты что...

– Возьми и уходи.

– Спасибо, мистер.

На ее лице пылал румянец. О-о, проклятье! Она парила где-то высоко-высоко.

– Я говорю тебе, приятель, – продолжал бродяга, – только потому, что ты был щедр ко мне. Ей трудно. Она здорово отвязалась, приятель.

– Пожалуйста, уходи.

– Да. – И шаркающие шаги стихли вдали.

Он протянул руку и погладил ее по лицу, затем сжал в своих ладонях ее руку. Дождь не прекращался.

С тусклой улыбкой на холодных губах она сидела на скамейке парка, усыпанной голубиным пометом, среди мерцающих гирляндами черных деревьев, устремив взгляд в пустоту.

* * *

– Итак, что вы можете мне сообщить? – обратился Джейк Графтон к эксперту из ФБР.

– Немного, – ответил эксперт, почесав в затылке. Они находились в помещении, из которого был произведен выстрел в Председателя Верховного Суда Лонгстрита. Винтовка лежала на столе. Все вокруг покрывал тонкий слой черного порошка для снятия отпечатков пальцев.

– Свежих отпечатков пальцев нет. Мы нашли множество отпечатков, но я не думаю, что хоть один из них оставлен нашим клиентом. Он очень осторожен.

– Куда попала пуля?

Примерно на дюйм выше левого уха. Умер мгновенно. Пулю мы пока не нашли. Она прошла навылет и попала в асфальт где-то на улице. Винтовка калибра 30.06, тот же калибр, из которого стреляли в Генерального прокурора. Тот же тип прицела. И, я поздравляю вас, тот же тип оружейного масла и прочее.

Пол комнаты покрывал тонкий слой пыли, на котором четко отпечатались следы, причем так много, что отдельные отпечатки шли поверх других.

– Это вы, ребята, натворили? – угрюмо спросил Джейк Графтон.

– Нет, если уж на то пошло. Интересно, но парень, который стрелял, пришел в комнату, подошел к окну и все время стоял там. Он оставил кое-какие отпечатки ног, но совсем немного. Он умеет стоять.

– Умеет стоять, – повторил Джейк.

Казалось, что эксперт подыскивает слова.

– Он совсем не волновался, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Профи, – подсказал Тоуд Таркингтон.

– Возможно, – отозвался агент ФБР. – А может, и нет. Но он, безусловно, хладнокровный тип.

* * *

О введении с полуночи комендантского часа объявили в семь часов вечера. Каждый, кого задержат на улице с полуночи до семи часов утра, будет подвергнут аресту и предстанет перед военным трибуналом за неисполнение требований чрезвычайного положения. Всякий, кто будет находиться в автомобиле между семью часами утра и полуночью, также подвергнется аресту. Предполагается, что комендантский час будет действовать в течение сорока восьми часов, если его не отменят или не продлят.

Этот приказ стал всеобщей новостью для страны наравне с убийством Председателя Верховного Суда Харлана Лонгстрита и стрельбой в метро. Количество погибших увеличилось, поскольку двое пострадавших скончались от полученных ран. Среди них оказалась беременная женщина.

Судя по телеинтервью, взятым на улицах, в настроении страны преобладало возмущение. Политики призывали с трибун к нанесению ответного удара по Колумбии. Некоторые из них готовы были объявить войну. Сенатор Боб Черри оказался среди них. Переезжая в своем лимузине из одного пресс-центра в другой, он отказался от критики деятельности вице-президента Куэйла в частностях и обрушил на администрацию обвинения в неподготовленности и некомпетентности. Он требовал вывода войск из Вашингтона и отправки их в Колумбию.

С другой стороны, сенатор Хирам Дьюкен и несколько его коллег в тот же вечер прибыли в кабинет вице-президента в здании правительства и предложили свою помощь. Позже они появились перед телеаудиторией и, отбросив свои партийные разногласия и демонстрируя редкое единодушие, выступили с одобрением деятельности вице-президента по урегулированию кризиса.

Большая часть жителей страны проводила вечера у телевизоров. Среди них был и Т. Джефферсон Броуди. Потешно смотреть, как этот Дьюкен перед телекамерой пытается из себя что-то строить. В этот момент раздался телефонный звонок.

Он не знал звонившего, но неоднократно слышал его имя и смутно припомнил, что тот кое-что делал для Фримэна. – Мак-Нэлли мертв.

Новость ошеломила Броуди. В голову лезли сотни вопросов, но, поскольку он не знал, откуда звонили – линия могла прослушиваться, – он сдержался.

Положив трубку, он нажал на кнопку пульта дистанционного управления и выключил телевизор.

Фримэн мертв! Сначала Уилли Тил, за ним Фримэн.

Броуди легонько присвистнул. Да, опасный бизнес, было понятно с самого начала. Вот почему они на этом столько денег гребут.

А что он делал для Фримэна? О да, сенаторы. Теперь это напрасный труд. Впрочем, этот крючок можно использовать позже, уже от имени кого-либо другого. Он еще посмотрит.

Когда голова у него заработала в этом направлении, Броуди вспомнил о Суит Черри Лэйн, большегрудой соблазнительной суке, которая надула его и ограбила. Фримэн не захотел ему помочь в этом маленьком деле, но теперь и Фримэн, и его аргументы – какие бы они там ни были – исчезли, оставив Броуди хозяином положения. Берни Шапиро тоже не проявил особого энтузиазма, но Броуди снова к нему обратится.

Т. Джефферсон Броуди сидел, автоматически уставившись на темный экран телевизора и рисуя в уме сцены отмщения. Губы его кривились в улыбке. Через несколько дней комендантский час отменят, и тогда...

О да! Тогда!

* * *

В это время, в девять часов вечера, Тоуд Таркингтон и Джек Йоук сидели в военной машине. Двигатель работал на холостых оборотах. Чтобы не мерзнуть, они включили обогреватель. За рулем – Йоук. В связи с тем, что он прекрасно знал город, Джейк Графтон назначил его дежурным водителем. Тоуд устроился на заднем сиденье.

Оба морских офицера весь вечер провели в Пентагоне, готовя приказы и планы на подпись председателю КНШ, и заехали за Йоуком в редакцию "Пост" пятнадцать минут назад.

Через переднее стекло им было видно, как Графтон и один из армейских офицеров склонились над картой, расстеленной на капоте джипа. Джип стоял прямо на тротуаре под навесом у входа в жилой дом. Дождь не переставал барабанить по крыше машины, в которой сидели Тоуд и Йоук.

– Мне кажется, Графтон слишком спокоен для удачливого офицера Генштаба, – сказал Йоук, нарушая молчание.

Тоуд хмыкнул.

– Ты журналист.

– Что ты имеешь в виду?

– Этот парень заговорит тебя до смерти. Ты не слышал его в Штабе. В военной среде главное – это заслужить авторитет. Услышав твой голос, люди должны обращать внимание, они должны верить, что ты наверняка знаешь то, о чем говоришь. У Графтона авторитет с большой буквы.

Наблюдая за Графтоном и армейским офицером, Йоук пытался осмыслить полученную информацию. Армейский офицер был облачен в форму защитного цвета, толстую куртку и шлем. Джейк Графтон, в отличие от него, был одет в застиранное хаки, зеленую куртку, которые носят на летной палубе, и морскую фуражку с чехлом защитного цвета.

Йоук как следует разглядел эту куртку, когда Графтон вышел из машины. В нескольких местах на ней расплылись масляные пятна – наверняка память об одном из кораблей, на которых довелось служить Графтону. Брюки выглядели не лучше. Несмотря на многочисленные стирки, на них остались следы масла. Сидевший на заднем сиденье Тоуд по одежде мало чем отличался от Графтона, разве что толстой курткой цвета хаки.

– Как к вам, морским офицерам, попадает на форму машинное масло?

– Летная палуба, – пробурчал Тоуд, уклоняясь от дальнейших объяснений.

Йоук взглянул на часы. Он хотел выкроить несколько, минут, чтобы позвонить Тиш Сэмьюэлз. Может, во время следующей остановки.

Вернулся Графтон и сел на сиденье рядом с водителем. Его куртка и фуражка изрядно намокли. Он оставил дверь приоткрытой, чтобы не гас свет в салоне. Затем капитан вынул из кармана карту и стал внимательно ее изучать. Спустя несколько секунд он повернул ее так, чтобы остальные тоже видели.

– О'кей, они проводят обыски во всех домах вот в этих кварталах – здесь, здесь и здесь. – Его палец задержался на каждом из них. – Вот этот третий они закончат примерно через полчаса. У батальона останется время, чтобы проверить еще что-нибудь, прежде чем они отобьются на ночь. Чем, по-вашему, им следует заняться?

Тоуд и Йоук молча разглядывали карту.

– Это похоже на рулетку, – заметил Тоуд.

– Да, – ответил Графтон. – Давайте, сорвите куш.

Йоук ткнул пальцем.

– Почему бы не здесь. Тут есть несколько складов и густонаселенных кварталов. Они похожи друг на друга. В этих кварталах четверо или пятеро колумбийцев, ни слова не говоря по-английски, могут спокойно жить неделями, и никто о них не узнает. Даже если соседи что-то заподозрят, никто никогда не позовет полицейских.

– Продано, – вздохнул Графтон. Он вылез из машины и направился к джипу с радиостанцией.

Через минуту он возвратился.

– Поехали, – сказал он.

Машина тронулась с места, и Джейк обернулся к Тоуду.

– Твоя жена сегодня дома?

– Да, сэр.

– Как думаешь, ей захочется прокатиться с нами сегодня?

– Конечно. Если мы здесь повернем, я заскочу за ней.

Тоуд назвал Джеку адрес. Когда они остановились, Джейк произнес:

– Скажи ей, пусть наденет самую заношенную форму, какую только сможет найти.

Тоуд кивнул и, выскочив из машины, быстро вошел в дом.

– Как замечательно, что вы вспомнили о ней, – сказал Йоук.

– У нее осталось десять дней до конца отпуска, я не хочу разлучать их.

– Строго между нами, чем вы занимаетесь в Пентагоне?

Графтон усмехнулся.

– Ладно. Я старший офицер в небольшой группе из семи или восьми человек, которая обеспечивает всю штабную работу по взаимодействию военных и правительственных структур, занимающихся борьбой с распространением наркотиков.

– Это мне мало что говорит.

– Хм-м. К примеру, теперь мы более-менее постоянно держим авианосец в Мексиканском заливе и на востоке Карибского моря. Это один из моих проектов. Правда, я потерпел неудачу.

– Неудачу? Разве это плохая идея?

– В этом-то вся проблема. Где-то в вечерних новостях или в выступлении какого-нибудь политика в Филадельфии это выглядит как эффектная идея. Корабль, набитый самолетами, которые летают над морем в поисках лодок и катеров, делают снимки и вызывают Береговую охрану США, когда кого-нибудь заметят. Авианосец после шести или семи месяцев, проведенных в Средиземном море, должен пройти обслуживание и отправиться туда. В период между походами для каждого экипажа в эскадрилье выделяются деньги на некоторое количество летных часов. На эти деньги они должны подготовить новичков и поддерживать в боеготовом состоянии опытные экипажи. Вместо этого они тратят их, кружа над морем. Никто не получает необходимой подготовки. Корабли и самолеты не проходят должным образом технического обслуживания. А когда они заканчивают в Мексиканском заливе, мы отправляем их обратно в Средиземное море.

– Но в Филадельфии это звучало бы неплохо, – заметил Йоук. Если честно, это очень важно.

– Не сомневаюсь. Но если нам придется послать неподготовленных людей в Ливию или на Ближний Восток, они там погибнут. Ведь они не получили надлежащей подготовки. Мы потеряем самолеты, которые не можем позволить себе терять. И даже если нам удастся проскочить под дождем, не промочив ног, то позже все равно потребуется больше времени на техническое обслуживание кораблей, значительно больше. Но когда этот день настанет, денег, как всегда, не будет. Конгресс скажет – извините. Разве вы не слышали о финансовом кризисе, о дефиците и мирных инициативах?

– А наши профессионалы – моряки и летчики – не хотят всю жизнь проводить в таких прогулках. Поэтому они уходят со службы, а нам приходится тратить мегабаксы для набора и подготовки молодых специалистов. Это какой-то порочный круг.

Графтон тяжело вздохнул:

– Моя группа производит расчет расходов по различным вариантам. Мы даем информацию тем, кто принимает решения. Вот чем я занимаюсь.

Йоуку хотелось, чтобы Графтон продолжил разговор. Он сменил тему.

– Я смотрел сегодня на этих солдат. Они слишком молодо выглядят, чтобы патрулировать улицы взбаламученного города.

– Они молоды. Но, в целом, это славные малые. Они пошли в армию за американской мечтой – достойное мужчины дело, деньги на дальнейшее образование, профессия, уважение. Молодежь всегда шла в армию по этим причинам.

– Они могут сражаться?

– Несомненно. Это смелые ребята, как и все те, кто когда-либо носил американскую форму.

– Но они же не подготовлены для того дела, в котором вы их используете.

– Согласен.

Открылась входная дверь дома и появились Рита Моравиа и Тоуд Таркингтон. Йоук сдержал улыбку. Моравиа – изящная женщина, но, одетая в хаки, тяжелую куртку, морскую шляпу и летные ботинки, она вовсе не выглядела таковой.

– Привет, Рита, – сказал Джейк Графтон.

– Капитан. Мистер Йоук.

– Зовите меня просто Джек, пожалуйста.

– Спасибо, что взяли меня в свою экспедицию. Что у нас сегодня по плану?

– Едем смотреть, как ребята проверяют жилой квартал. – Джейк взглянул на карту. – Квартал Джефферсон, вы знаете, где это? – спросил он Йоука.

– Да. Я бывал там прежде. – Йоук взялся за рычаг передач и выехал на дорогу.

* * *

Стоянка возле супермаркета на удивление оказалась переполненной. Чарону пришлось лавировать между припаркованными автомобилями и людьми, тащившими тележки с покупками, чтобы добраться до телефона-автомата на стене возле газетных киосков. Оглядевшись, он убедился, что его никто не сможет подслушать. Посетители магазина были поглощены собственными делами. Чарон сдвинул край кожаной перчатки на запястье и посмотрел на часы. Затем снял трубку, прочел инструкцию. Для чрезвычайного вызова монета не требовалась. Сэкономил четвертак, как-никак.

Он набрал 911.

После третьего гудка женский голос ответил:

– Полиция, срочный вызов.

Он заговорил быстро, как смог.

– В квартире на Нью-Гэмпшир-авеню убивают женщину. Я слышу крики. – Он назвал адрес. – Лучше поторопитесь. – Повесив трубку, Чарон быстро направился к своей машине, которую оставил в углу стоянки, затененном кустами и деревьями. Тем не менее кто угодно мог бы четко его разглядеть на стоянке, если бы обратил на него внимание. Однако, как он и предполагал, никто даже не взглянул на него.

Вынув из багажника свои пожитки, он отнес их футов на двадцать в сторону. Затем достал пластиковую взрывчатку и взрыватель с часовым механизмом и положил все это на пол под сиденье водителя.

Вставил взрыватель в пластиковую взрывчатку и тщательно установил таймер. Некоторое время он следил за отсчетом на экране жидкокристаллического дисплея. Удовлетворившись результатом, он протянул руку и достал с заднего сиденья молочную пластиковую бутыль. Положил ее на пол рядом с взрывчаткой и открутил крышку. Для герметичности крышка была проложена полиэтиленом. Теперь он снял его и бросил вместе с крышкой на заднее сиденье.

Пары бензина из бутыли заполнят салон. Когда через час бомба сработает, бензиновые пары увеличат силу взрыва. Это наверняка вызовет хороший пожар. Если все произойдет, как он задумал, полиция не получит никаких следов. Переполох и растерянность, вызванные взрывом, приостановят погоню за ним.

Он положил полфунта пластиковой взрывчатки. Это много. Пожалуй, даже слишком. Жаль, что не было времени, чтобы как следует заняться этим и подобрать подходящее количество.

Ключи все еще торчали в замке зажигания. Лучше их убрать. Не стоит искушать мальчишек, не хватало, чтобы они высадили стекло прежде, чем бомба рванет. Он спрятал ключи под сиденье.

Что еще?

Вот и все. Он нажал на кнопку замка и аккуратно притворил дверь. Раздался щелчок. Затем он нажал сильнее, пока дверь не захлопнулась, о чем возвестил второй щелчок.

* * *

Первые полицейские, прибыв на место, припарковали машину у тротуара. Водитель запер дверь и прислушался, в ожидании, пока его партнер обходил машину и проверял, заряжено ли ружье. Оно было заряжено. Он еще раз убедился, что ружье стоит на предохранителе.

– Я не слышу никаких криков.

– И я тоже.

Только они начали подниматься по ступенькам, как здание взлетело в воздух. Оба полицейских погибли мгновенно. От разбушевавшегося пожара обгорела краска на машинах, находившихся на расстоянии сотни футов.

Полицейские из машины поддержки, остановившейся неподалеку на Нью-Гэмпшир-авеню, услышав взрыв, доложили о нем начальству. В считанные секунды то, что было жилым домом, превратилось в ревущий ад.

Первая пожарная машина появилась через четыре минуты после взрыва. Пожарные развернули шланги и открыли гидранты.

К месту события ринулись другие полицейские машины. Были вызваны дополнительные силы пожарных.

Через шестнадцать минут после первого взрыва взлетел на воздух зеленый "фольксваген-жук", стоявший в сотне футов от дома. Позже специалисты определили, что в машине находилось четыре фунта пластиковой взрывчатки типа "Сэмтэкс". Обломки автомобиля были найдены даже на крышах зданий на расстоянии ста двадцати ярдов.

При взрыве погибли семеро пожарных, которые обслуживали машину с пожарным насосом неподалеку от "фольксвагена". Разлетевшиеся осколки снесли голову полицейскому, стоявшему в пятидесяти футах. В здании, выходившем фасадом на улицу, из окон вылетели все стекла, изувечив женщину, которая позже скончалась от потери крови. От осколков и обломков пострадали более дюжины человек.

К тому времени, когда туда подъехал Джейк Графтон со своими младшими офицерами, полиция уже заблокировала здание. Несколько минут они стояли у полицейского ограждения, наблюдая за бушующим пожаром. Они видели только, как специалисты полицейского саперного взвода шли вдоль рядов стоявших машин, проверяя каждую из них.

Джейк Графтон отправил Тоуда звонить. Военным не мешало иметь поблизости одно из саперных подразделений, если понадобится.

Бомбы. Террористы? Или наш стрелок, умевший стоять?

– Капитан Графтон? – окликнул его патрульный в форме.

– Да.

– Там вас спрашивает агент ФБР, он в полицейском управлении. Он просит, чтобы вы срочно туда подъехали, если сможете.

– Конечно. Скажите, что я уже еду.

– О'кей.

Джейк огляделся вокруг. Йоук разговаривал с Ритой. Он должен знать, где находится полицейское управление. Джейк понятия не имел.

* * *

Это, конечно, не настоящий лес. Здесь, на склоне горы в парке Рок-Крик, где стоял Чарон, хорошо слышен шум уличного движения. Слишком хорошо. Он заглушит все звуки, даже если кто-нибудь появится вблизи. Не похоже, что это может случиться в такую ночь. Дождь, холод, ветер. Превосходно.

Не включая фонарь, он продолжал в темноте медленно подниматься в гору по скользкой земле, стараясь не шуметь. Все необходимое он нес в рюкзаке за спиной. На другом плече на ремешке висел спальный мешок.

Оружие он сложил в длинную спортивную сумку, которую теперь держал в правой руке. Три гранаты, разобранная винтовка и много патронов. Пистолет он спрятал под пальто. Глушитель лежал в кармане.

Расселину в скале он нашел без труда. Лесное чутье привело его туда безошибочно. Он осторожно ощупал все вокруг. Отлично! Тайник в щели над головой никто не трогал.

Он опустил сумки на землю и выскользнул из пещеры. Обошел ее вокруг, делая остановки и прислушиваясь. Затем возвратился в пещеру и начал распаковывать вещи.

Он установил банку тушенки на горелку, позаботившись о том, чтобы свет небольшого пламени не был виден снаружи. Покончив с едой и все убрав, он достал из тайника радио и вставил в ухо миниатюрный наушник. Затем вытянул антенну и отошел в конец пещеры, выбрав сухое укрытое место, где и устроился, скрестив под собой ноги, чтобы послушать. Сначала настроился на частоту телевещания. Поскольку новостей было много, все телекомпании каждые полчаса давали обзоры новостей. Ему не пришлось долго ждать.

Хаос на Нью-Гэмпшир-авеню превзошел все его ожидания. Никаких следов, никаких свидетелей, чтобы дать полиции нить для расследования. Генри Чарон улыбнулся. Он это делал редко. И никогда не улыбался, радуясь за других. Он всегда радовался только за себя.

Комендантский час оказался для него новостью, и он внимательно прислушался, задумавшись и пытаясь просчитать, чем все это могло для него обернуться.

Очевидно, что войска искали, главным образом, террористов, вооруженных колумбийцев. Если они обнаружат его, то это произойдет по чистой случайности.

Когда он планировал свои действия, он не предусмотрел возможности введения чрезвычайного положения. Хотя и предполагал, что могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Обдумывая теперь сложившуюся ситуацию, он пришел к выводу, что лучшее, что можно сделать, – это сидеть здесь, пока войска не поймают террористов и уличная жизнь не придет в норму. После этого он снова сможет раствориться в толпе.

Тот факт, что его изображение получило широкое распространение, его особо не беспокоил. Он слишком много лет оставался инкогнито. На одной заправочной станции в Нью-Мексико он проработал пять лет, прежде чем хозяин стал узнавать его и здороваться. А в городе такого масштаба, как Вашингтон, жители старательно избегают встречаться взглядами друг с другом. Это не маленький городок. Человеческая масса защитит его.

Он настроил радио на другую волну, на этот раз на полицейскую, и покрутил ручку, пока не поймал голос диспетчера. Нужно послушать около часа. Это даст возможность понять, что происходит в городе.

Конечно, он мог бы уйти в эту ночь из округа, украсть машину в пригороде и к рассвету уже двигаться по направлению к Нью-Мексико, но нет. В списке, переданном ему Тассоуном, оставались еще два имени – генерал Хайден Лэнд и Уильям С. Дорфман. С кого следует начать?

Или оставить их в покое и еще раз попытаться добраться до Буша? Единственная возможность сделать это сейчас – взорвать весь госпиталь. Вот это было бы дело! Трудно рассчитывать, что ему одному удастся это сделать, но стоит задуматься. Должно быть весело. Он заставит их поплясать!

И Генри Чарон еще раз улыбнулся самому себе.

* * *

– Все звонки по 911 записываются, – объяснял спецагент Хупер. – Я подумал, что кто-то из военных захочет прослушать запись, раз уж вы, ребята, в какой-то степени в это ввязались.

– Мне нравится ваше деликатное выражение "в какой-то степени"...

– Так или иначе, я позвонил в Пентагон, и они предложили обратиться к вам. В штабе Национальной гвардии мне сказали, что вас можно найти там, где что-нибудь случилось.

Джейк пропустил последние слова мимо ушей.

– Мы проанализировали эту запись с помощью компьютера на предмет побочных шумов, голосов и прочего. Со временем мы получим все, что можно будет из нее извлечь. Но я решил, что вы захотите ее послушать сами.

– Где она?

– Здесь. – Хупер проводил их вверх по лестнице. Тоуд, Рита и Йоук шли следом за Джейком.

– "В квартире на Нью-Гэмпшир-авеню убивают женщину. Я слышу крики. 1914 Нью-Гэмпшир. Лучше поторопитесь".

Хупер прокрутил пленку трижды.

– Он слишком быстро говорит.

– Он хочет побыстрее отвязаться.

– Он со Среднего Запада.

– Он белый.

– Он однозначно, черт возьми, не колумбиец.

– Капитан, – позвал Том Хупер, глядя на Графтона, который молча сидел, пока Тоуд и Йоук перешептывались между собой.

Джейк Графтон пожал плечами.

– Он мог бы все отрепетировать, если бы захотел. Даже произнося слова так быстро, он все равно висел на линии больше, чем нужно.

– Что вы имеете в виду?

– Он мог сказать всего лишь "1914 Нью-Гэмпшир. Слышу крики".

– И что?

– А то. Вы спросили, что я думаю. Именно это я и думаю.

– Возможно, он недостаточно сообразителен, – сказал Йоук. – А послал бы диспетчер двух полицейских по красному коду, если бы он назвал только адрес и сообщил об услышанных криках?

Хупер задумался.

– Я не знаю. Спрошу. Возможно, нет.

– Итак, поспешная, многословная речь на одном дыхании. Неотрепетированная, если позволите. И за этим следует немедленная реакция.

– Так все и было, – подтвердил Хупер. – Полицейские появились там через три минуты. Бомба взорвалась спустя тридцать секунд.

– Сильный пожар, – прокомментировала Рита Моравиа. – Я не ожидала такого.

– Возможно, бензин, – предположил Хупер.

Джейк Графтон посмотрел на часы. Ему нужно было вернуться в арсенал Национальной гвардии и переговорить с генералом Гриром. А также позвонить генералу Лэнду.

– Утром вы у себя в кабинете? – спросил он Хупера.

– Да.

– Вы сможете мне дать всю информацию об убийце, какой будете располагать на тот час?

– Конечно. Но у нас пока не так много. Позвоните около десяти утра.

– В десять, – сказал Джейк Графтон и обернулся к своей свите. – Ну, ребятки, ночь только началась, пора заняться делом.

Седан Генри Чарона взорвался в точности, как было запланировано, как раз в тот момент, когда Джейк Графтон выходил из полицейского управления. Огромное стекло витрины соседнего овощного магазина разлетелось вдребезги, осыпав плотную толпу людей, запасавшихся продуктами на ближайшие несколько дней. Шестеро получили ранения, из них трое – серьезные. Удивительно, но в момент взрыва рядом с седаном никого не оказалось, однако из-за большой силы взрыва и высокой температуры пострадали четыре находившихся рядом автомобиля. К моменту появления пожарных огонь на стоянке бушевал с такой силой, что оплавился асфальт.

Генри Чарон услышал про взрыв седана на полицейском канале. Удовлетворенный, он выключил радио и убрал его в сухую нишу в скале над головой, после чего снова выскользнул из пещеры, чтобы сделать очередной обход. До него доносились лишь звуки проезжавших автомобилей, и то очень редко.

Дул холодный ветер, сыпал дождь.

Раздевшись, он забрался в спальный мешок и стал вспоминать события последних нескольких дней. Лежа в темноте и испытывая приятную усталость в тепле спального мешка, Чарон удовлетворенно вздохнул и провалился в сон.

Глава 28

Когда Джейк Графтон появился в арсенале Национальной гвардии, солдаты как раз вводили в здание около дюжины мужчин и женщин в наручниках, грубо подталкивая их в спины прикладами винтовок. Одну из женщин, отказавшуюся идти, втащили силой.

– Охо-хо, – вздохнул Джейк, когда машина въехала на служебную стоянку. Выбравшись из машины, он услышал, как арестованные скандалили с солдатами. Какая-то женщина орала во всю силу своих легких.

Эти крики сопровождали Графтона всю дорогу до кабинета генерала Грира.

Во время обыска квартала Джефферсон солдаты столкнулись с некоторыми трудностями, сообщил генерал. Люди отказывались открывать двери, у одних наркотики лежали прямо на виду, а другие вели себя агрессивно.

Ответственный за операцию капитан Джо Уайт-Фезер арестовал шестнадцать самых горластых и воинственных.

Кроме них, добавил генерал, на грузовике привезут еще восьмерых. Некоторые жители квартала клялись, что эти люди – всего лишь торговцы наркотиками, и действительно, солдаты обнаружили несколько фунтов кокаина и некоторое количество единиц оружия.

– Мы не можем не арестовать их, – сказал генерал, а Джейк Графтон мрачно кивнул в знак согласия. В общем, вся эта неразбериха связана с незаконным оборотом наркотиков и теми, кто их продавал и покупал. Так или иначе, солдатам все равно пришлось бы столкнуться с проблемой купли-продажи наркотиков независимо от своего желания или желания своего начальства.

Капитан Джейк Графтон, офицер ВМС, инстинктивно удерживал себя от каких-либо обобщающих выводов. Здесь была вотчина правоохранительных органов, и местные власти, уступившие прерогативы солдатам, могли бы что-то предпринять. Но что? Проблему, для решения которой требовался хирургический скальпель, хотели разрешить силой – с помощью подразделений армии Соединенных Штатов.

Джейк Графтон потянулся к телефону.

Поразительно, но никто в КНШ не предполагал возможности возникновения осложнений. Кадровые офицеры пытались справиться с проблемой, используя чисто военный подход. Обстоятельства диктовали в первую очередь необходимость налаживания функций обеспечения, командования, управления и связи. Так это все понимали.

Но вот военная задача разошлась с реальностью.

В ту ночь Графтон возвратился домой в три часа ночи. Когда он вошел в дверь, Колли ждала его.

– Эми спит?

– Давно уже.

– Кофе есть?

Она кивнула и повела его на кухню. Когда они налили себе по чашке и уселись за стол, она спросила его:

– Ну, как дела?

Он потер ладонью лицо.

– Мы сажаем под замок всякого, кто оказывает сопротивление военным властям или имеет наркотики. Всех содержат в арсенале. Тюрьмы переполнены.

– Ты устал, Джейк.

– Несомненно, это не лучший день в моей жизни. Боже, что за бардак! Нам пришлось окунуться во все это с головой – генералу Лэнду, генералу Гриру, мне, каждому солдату на улице.

– Ты хоть обедал?

– Я не голоден.

Она направилась к холодильнику.

– Пожалуйста, Колли, я ничего не хочу. Я слишком устал. Я приму душ и на боковую.

– Мы видели тебя и Тоуда по телевизору. Возле Л'Инфант Плаза.

– Это зверство, так нацисты поступали с евреями. Я бы не поверил, если бы не видел все собственными глазами. Слуги Сатаны. Это чувствуется. Люди для них значат не больше, чем тараканы.

Она подошла и обняла его за плечи.

– Это не люди, раз они так поступают с другими людьми, – тихо сказала она.

Джейк Графтон кивнул и допил кофе.

* * *

На следующее утро, прежде чем отправиться в ФБР, он заехал в арсенал. Дождь прекратился, сменившись сырым туманом под низко нависшими облаками. Улицы и бульвары словно вымерли. По пути Джейку встретилась случайная военная машина, несколько служебных автомобилей и, как обычно, полицейские, больше никого.

Все светофоры исправно работали. Он остановился на красный свет перед одним из них, но, оказавшись единственным во всех четырех направлениях, подождал немного и проехал перекресток.

На авеню Конституции его остановил патруль. Пока сержант проверял документы, один из солдат все время находился чуть впереди от правой дверцы машины, не спуская с него М-16.

Сержант козырнул.

– Можете ехать, сэр.

– Позвольте дать вам совет, сержант. Люди, которых мы ищем, будут стрелять без промедления. Я советую вам, когда вы проверяете машины, иметь для прикрытия побольше солдат. Вы можете поставить здесь по краям улицы пару ваших грузовиков, чтобы они не смогли прорваться сквозь заслон.

– Да, сэр, я поговорю со своим лейтенантом.

В арсенале уже находилось девяносто человек. Их держали в пустых кабинетах, в коридорах и в, нишах между колоннами огромного зала. У солдат дел хватало. В одной из скобяных лавок они разжились цепями и навесными замками, и теперь приковывали своих подопечных к батареям, трубам и прочим конструкциям, выглядевшим достаточно прочно.

Некоторые вновь прибывшие ругались и вопили, выкрикивая непристойности и угрозы, а старожилы пытались уснуть или тихо всхлипывали. Кое-кто валялся в собственной блевотине.

– "Ломка", – пояснил Джейку один из офицеров, когда они проходили мимо, стараясь не дышать зловонием. Солдаты доставили в арсенал нескольких врачей для оказания помощи заключенным. На допросы к начальству узников водили по одному в сопровождении двух солдат.

Из всех задержанных около сорока или пятидесяти оказались самыми обычными людьми, которые попросту нарушили приказ не появляться на улицах на личных автомобилях. Это были трезвые, прилично одетые люди, которые не переставали жаловаться допрашивавшему их офицеру. Офицер сверял адреса, изучал водительские удостоверения, записывал необходимую информацию и отпускал их по домам. Машины оставались на стоянке арсенала.

Джейк задержался, чтобы послушать один из допросов. Допрашиваемый всячески пытался запугать офицера, майора. Джейк подал майору знак, тот прервал человека на полуслове и вышел в зал.

– Что вы делаете с такими говнюками, как этот?

– Какие похуже, оставляем здесь, – улыбаясь, ответил майор. Он ткнул большим пальцем себе через плечо: – Этот еще не безнадежен. Он пытается вбить мне в голову, что военные приказы к нему не относятся.

Коротко посовещавшись с генералом Гриром и сверившись с картой города, Джейк поехал в ФБР. По пути он забрал Тоуда Таркингтона.

Тоуд молча сидел рядом с Джейком, глядя на пустые улицы и редких пешеходов.

Охранник у входа в здание ФБР по телефону сообщил об их приходе. Спустя две минуты появился младший агент и проводил их наверх.

– Многие не пришли сегодня на работу, – сказал он, показывая им пустые кабинеты. – С утра мы отправили машины, чтобы доставить людей на работу, но приехала лишь половина.

Хупер уже ждал. Он провел их в свой кабинет и налил кофе из кофеварки, что стояла у него на столе. Одежда на нем была мятой, да и побриться ему не мешало бы.

– Чем конкретно вы занимаетесь? – спросил он Джейка.

– Генерал временно прикомандировал меня к своему штабу. Вообще-то я состою на службе в КНШ вместе с лейтенантом Таркингтоном и еще шестнадцатью офицерами.

Хупер промолчал. Если военная бюрократическая машина хотя бы наполовину такая же, как в ФБР, дальнейшие вопросы задавать бессмысленно. Он взглянул на часы.

– У меня есть около получаса. После этого я должен предстать перед президентской комиссией, или комиссией Лонгстрита, как они теперь себя называют с тех пор, как Председатель Верховного Суда Лонгстрит сам стал жертвой.

Без лишних слов он перешел к делу:

– Как вам известно, вертолет Президента был сбит двумя ракетами "Стингер" американского производства. Сейчас мы проверяем все склады, все сообщения о кражах, но пока ничего заслуживающего внимания не получили. Мы побеседовали с каждым в радиусе десяти миль от той рощи, откуда были пущены ракеты, но также никакой зацепки.

Самой удачной ниточкой оказались винтовки, оставленные на месте после выстрелов в Генерального прокурора и Председателя Верховного Суда. Они одинаковы – "винчестер" семидесятой модели затворного типа, калибр 30.06. Мы попробовали проследить путь обеих, и нам повезло. Десять лет назад винтовка, из которой стреляли в Генерального прокурора, была продана в одном оружейном магазине дантисту из Питтсбурга. Менее полутора месяцев тому назад он продал ее по газетному объявлению. Ему позвонил какой-то человек, через час явился, осмотрел винтовку и заплатил наличными. Не торгуясь и не называя имени.

Однако нам снова повезло. Иногда такое случается. Дантист описал того человека, на предплечье у него была татуировка. Мы пропустили его через компьютер. Этот тип – Мелвин Дойл, которого по счастливому стечению обстоятельств три дня назад арестовали в Сомерсете, штат Пенсильвания, он избил до полусмерти свою старуху. До этого отбывал сроки за воровство, подлог и прочие мелкие преступления. – Хупер протянул Джейку компьютерную распечатку досье Дойла. Джейк взглянул и передал Тоуду, тот в свою очередь быстро прочел и положил Хуперу на стол.

– Вчера ночью наши агенты беседовали с Дойлом. Ему пригрозили обвинением в заговоре с целью убийства общественного деятеля, и он заговорил. Он рассказал, что приобрел три винтовки семидесятой модели для парня, которого он знал как Тони Пикла. – Он бросил на стол фотографию. – Это Тони Пикл – Паскуале Пиккали, известный также как Энтони Тассоун. Вырос на рэкете, перебрался в Даллас в середине семидесятых. Участвовал в финансовых аферах в Техасе. Позже проживал в Вегасе. – Он сел и посмотрел на Джейка.

– И, – подсказал капитан.

– И все, – сказал Хупер. – Это все, что мы имеем.

– А вторая винтовка? Она одна из трех?

– Не знаю. Дойл не записывал серийные номера.

– Дойл еще что-нибудь доставал для Тассоуна?

– Он отрицает. Но мы проверяем.

– О'кей, а теперь скажите, что вы обо всем этом думаете?

– Наше техасское отделение серьезно интересуется Тони Пиклом. Похоже, что он улаживал кое-какие делишки для теневых дельцов из кредитно-финансовой сферы; большинство из них сейчас находятся под следствием или под судом. Похоже, что двое или трое из них вышли за рамки обычного банковского мошенничества, подтасовки, подделки бухгалтерских книг и махинаций с мелкими кредитами. Все говорит за то, что они занимались отмыванием денег. Чрезвычайно доходное дело. Подходящее для учреждения, если через него проходят тонны кредитно-сберегательных бумаг.

– А что говорит Тассоун обо всем этом?

– Не знаю. Мы его ищем. Пока не нашли.

– Для кого, – подал голос Тоуд, – отмывались эти деньги?

Спецагент Томас Хупер испытующе посмотрел на молодого офицера.

– Для крупных импортеров коки, из Кали или Медельина. Во всяком случае попахивает этим. Большие деньги замешаны. – Он на секунду скривил губы. – Много денег, – повторил он, глядя на фотографию Энтони Тассоуна.

– Извините за наше невежество, – снова вмешался Джейк Графтон, – но сколько денег для ФБР укладывается в понятие "много"?

– Свыше миллиарда. Примерно так.

– Это много, – согласился Тоуд Таркингтон. – Даже для Пентагона много.

* * *

Не потратив без пользы ни минуты из отведенного им Хупером получаса, Джейк и Графтон покинули здание ФБР примерно в то же время, когда помощник шерифа Уиллард Граймс подогнал свою заляпанную грязью патрульную машину к заправочной станции при магазинчике, в котором продавалась всякая всячина, в Апач-Кроссроудз, штат Нью-Мексико. Пока бензин заливался в бак, помощник выбрался на пронизывающий ветер и протер ветровое стекло.

Повесив заправочный пистолет на крючок, Уиллард Граймс направился в здание.

Порыв ветра ворвался следом за ним внутрь, и он с трудом притворил дверь. – Когда же потеплеет, – пробурчал он.

– Привет, Уиллард, – оторвав взгляд от утренней газеты, поприветствовал его хозяин. – Сколько сегодня галлонов?

– Шестнадцать и шесть, – ответил Уиллард, наливая горячий дымящийся кофе в пластиковый стаканчик.

Человек, стоявший за стойкой, сделал пометку в маленьком зеленом блокноте и пододвинул его Уилларду, чтобы тот расписался. Уиллард росчерком нацарапал свое имя. После этого положил на стойку двадцать шесть центов за кофе.

– Как поживают преступники? – снова спросил хозяин.

– А, так себе, – ответил Уиллард. – Гонялся сегодня за нарушителями по шоссе. Шериф велел мне набрать как минимум пять чужаков из других штатов. Проклятые уполномоченные из округа опять наезжают на него, требуют все больше денег за штрафы.

– Ты знаешь, – сказал хозяин, – что мне здесь больше всего нравится, так это отсутствие серьезных преступлений. Не то что в больших городах. И он махнул рукой в сторону газеты из Санта-Фе, лежавшей на стойке.

Граймс взглянул на газету. Прямо под названием он увидел рисунок. Чье-то лицо.

– Это тот парень, что пытался убить вице-президента?

– Да. Президента, вице-президента и половину правительства. Косит в Вашингтоне всех подряд. Это он. По сравнению с ним Ли Харви Освальд – золотая рыбка. И знаешь, что самое смешное? Когда я вчера впервые увидел эту картинку по телевизору, я сказал жене, я сказал ей: "Дарн, а не похож ли он на Генри Чарона, что живет в районе Твин-Баттис?" Черт, чего только не придет в голову, когда начитаешься такого!

– Да, – произнес Уиллард Граймс, отхлебывая кофе и глядя в окно на низкое небо, нависшее над прямой, как стрела, дорогой, убегавшей за горизонт. Он вынул сигарету и прикурил, не забывая про кофе.

О, да. Теперь он вспомнил. Чарон. Среднего роста с безликой внешностью. Сухощавый. Молчун. Ездит на "форде-пикапе".

Граймс поспешил обратно к стойке и вперился взглядом в рисунок, напечатанный на первой странице газеты. Он прищурился. Та-а-ак.

– Конечно, это не он, – не умолкал хозяин. – Кто поедет отсюда в такую даль, как Вашингтон, чтобы стрелять там в политиков. Не похоже. Неужели они сами не в состоянии это сделать? Парень, который все это натворил, наверняка какой-нибудь шизанутый коммуняка, вроде того идиота Освальда. Но Генри Чарон? Он регулярно покупает у меня бензин и продукты.

– Не может быть, чтобы он, – согласился помощник шерифа Граймс.

– Если бы парню так досадили политиканы, – продолжал хозяин начатую тему, – так тех, кого стоило бы перестрелять, и здесь полно, гораздо ближе к дому. Помнишь, в Альбукерке...

Прошло минут пять. Граймс, налив себе еще одну чашку кофе, уже готов был уйти, чтобы снова отправиться на трассу, как к заправке подъехал зеленый грузовик местного егеря. Егерь припарковал машину и вошел внутрь. Уиллард задержался, чтобы поздороваться с ним.

Поглощая пончики и обмениваясь шутками с хозяином, егерь вдруг обратил внимание на газету.

– Разрази меня гром, – воскликнул он, – если это не Генри Чарон, в противном случае я съем свою шляпу!

– Кто? – переспросил Уиллард Граймс.

– Генри Чарон, – повторил егерь. – У него небольшое ранчо, два на четыре, возле Твин-Баттис. Я гонялся за этим сукиным сыном по всему северу Нью-Мексико. Он же отпетый браконьер, но нам никогда не удавалось его поймать. Это точно он.

– Так чего же ты не сказал об этом вчера? – спросил Уиллард Граймс, нахмурив брови. – Эту картинку наверняка сотни раз показывали по телевидению!

– Мой телевизор сломался еще месяц назад. Я впервые вижу эту картинку. Но я готов поставить свое недельное жалованье, что это Генри Чарон.

* * *

Конверт с результатами экспертизы по делу Сэнитэри Бэйкери пролежал в корзине для входящей корреспонденции около четырех часов, прежде чем спецагент Фрэдди Мюррей нашел время открыть его.

Он прочел документы раз, затем устроился поудобнее, чтобы внимательно их изучить. Пододвинул к себе поближе блокнот и стал делать заметки.

Труп некоего Тони Ансельмо, белого мужчины, возраст около сорока пяти лет, имевшего фрагментарный зубной мост, был обнаружен в запертой комнате Харрисона Рональда Форда в общежитии ФБР на базе морской пехоты в Куантико. Передняя часть черепа разбита. Смерть наступила мгновенно. Эксперты, исследуя тело в одиннадцать часов вечера в среду, установили, что Ансельмо умер между полуночью и четырьмя часами утра.

На лестничной площадке неподалеку от комнаты Форда обнаружены волосы, частички человеческой кожи и следы крови. Группа крови совпадала с группой крови Ансельмо. Там же были найдены обрывки нитей и пуговица от рубашки. Следы на линолеуме в коридоре вполне могли быть оставлены телом, которое волочили по полу.

На бумажнике – это уже интереснее – и на бумажнике, и на ключах имелись нечеткие отпечатки пальцев Харрисона Рональда Форда.

Ружье лежало возле тела. На нем тоже отпечатки пальцев Форда. На рубашке Ансельмо обнаружено небольшое маслянистое пятно – оружейное масло. Другого оружия в комнате не найдено.

Второй доклад содержал подробности, касавшиеся склада с семью трупами и лабораторией по переработке кокаина. Мюррей пролистал его без особого интереса.

Он углубился в описание дома Фримэна Мак-Нэлли. В гостиной находился труп. Белый мужчина, возраст пятьдесят один год, по имени Винни Пиош. Убит тремя выстрелами, пули калибра девять миллиметров, два попадания в спину, одно в правый бок, уже вероятно, когда он лежал. По заключению коронера, Пиош умер после третьего выстрела – кровотечения не было.

Затем этот звонок: пистолет, из которого убили Пиоша, лежал в оружейной комнате и не имел никаких отпечатков.

В докладе аккуратно описывалось, куда попала каждая из восьмидесяти пуль калибра девять миллиметров на первом этаже Дома. Холодильник, телевизор, ванная – целый список. К докладу прилагались диаграммы, Мюррей несколько раз заглядывал в них, пока читал.

Машины на стоянке у склада. В одной из них на заднем сиденье обнаружены пятна человеческой крови. Группа крови совпадает с группой крови Пиоша. Ключи от этой машины найдены в кармане у Харрисона Форда.

Теперь Фрэдди Мюррей возвратился к докладу, касавшемуся самого склада. Он снова посмотрел заключение коронера о ранах, полученных Фримэном Мак-Нэлли. Мошонка частично оторвана, правое яичко сильно деформировано до того, как у Фримэна остановилось сердце.

Смерть наступила в результате попадания пули в сердце, выстрел произведен в спину с расстояния примерно четырех футов.

Рубен Мак-Нэлли полузадушен и жестоко избит, но для смерти было бы достаточно внутреннего кровоизлияния в мозг в результате значительного смещения носовой кости в гайморову пазуху.

Билли Инрайт.

Фрэдди откинулся в кресле и присвистнул. Господи Иисусе. Это единственные слова, которые пришли ему на ум. Господи Иисусе!

Час спустя он все еще писал в блокноте, когда в кабинет вошел Том Хупер и упал в кресло.

– Мак-Нэлли?

– Да.

– И что ты на этот счет думаешь? – спросил Хупер, снимая ботинки.

– Н-да, – протянул Фрэдди, наблюдая, как Хупер разминает правую ногу.

– Меня поражают многочисленные совпадения между резней у Тила и тем, что произошло у Мак-Нэлли.

Хупер не поднимал глаз.

– Ерунда, – сказал он.

– Нет я серьезно говорю, Том.

Хупер опустил правую ногу и принялся за левую. Затем поставил обе ноги на пол и посмотрел на Фрэдди.

– Нет.

– Я допускаю, что расхождения есть, но мне кажется, что это очередная бандитская разборка. Нам чертовски повезло, что наш тайный агент уцелел, получив всего одну пулю в спину.

Хупер ткнул пальцем в стопку документов.

– Посмотри то, что касается Форда, – сказал он. Прочти мне анализ одежды, которую сняли с него ребята из скорой помощи.

Фрэдди нашел нужное место, быстро просмотрел и сказал:

– О'кей, есть немного крови трех разных типов, немного мозговой ткани...

– И где же, черт возьми, он всего этого нахватался?

– Там на складе этого добра навалом на стенах и в лужах на полу. Он всего-навсего где-то испачкался.

Хупер надел ботинки и аккуратно завязал шнурки. Закончив, он произнес:

– И ты, и я – мы оба знаем, что Форд побывал на складе и перестрелял там всех. Одного забил до смерти голыми руками. Он отправился туда, чтобы сделать именно это. Других вариантов нет.

– А теперь выслушай меня, Том. У нас есть тонна фактов, но нет версии. Умный человек сложит эти факты так, что выйдет любая версия, какая ему потребуется. Я тебе гарантирую, что адвокат, которого найдет себе Харрисон, окажется чертовски умным парнем. Если Форду предъявят обвинение, даже я сделаю вклад в его фонд защиты.

Хупер промолчал.

Мюррей продолжал нажимать.

– Ты думаешь, останется в тайне, что бюро отправило его в качестве тайного агента? Ха! Да защита выставит нас как банду бумагомарателей, которые не смогли предъявить обвинение Фримэну Мак-Нэлли и теперь пытаются повесить всех собак на собственного тайного агента. Боже мой, Том! После такого люди, которых мы попытаемся завербовать, просто рассмеются нам в лицо!

– Полицейские и агенты ФБР тоже обязаны соблюдать закон. Харрисон преступил границу. – Нотки раздражения ясно прозвучали в его голосе. – К чему весь этот разговор?

– Значит, вина Форда в том, что он не оказался в кровати и не спал безмятежным сном в ту ночь, когда Тони Ансельмо пришел по его душу со своим обрезом. Тогда он просто умер бы во сне, и все было бы шито-крыто.

– Я знаю, что он убил Ансельмо в целях самообороны, – проворчал Хупер. – Никто не собирается его винить за это.

– А ты считаешь, что это побоище на складе – не самооборона? Боже мой, Том! Он получил пулю в спину.

Хупер встал со стула и подошел к окну. Ладонью взъерошил волосы на голове. – Так что ты предлагаешь?

– Я думаю, что Харрисон Форд сделал достаточно для своей страны. Я предлагаю закрыть дело Мак-Нэлли и отпустить Форда в Эвансвилл.

– Вот так вот?

– Вот так вот.

Хупер смотрел в окно.

– Нам надо было брать Мак-Нэлли в сентябре, это наша вина, – сказал Фрэдди, обращаясь скорее к самому себе, чем к своему боссу.

Том Хупер проработал в ФБР двадцать шесть лет. Сейчас он вспоминал эти годы, пытаясь вызвать из памяти случаи, когда приходилось делать судьбоносный выбор. Фрэдди раздражал его этой чепухой по поводу сентября. Они все сделали правильно, но вмешались обстоятельства независимо от их желания. Его мысли возвратились к Форду. Этот парень не был хорошим агентом. О, конечно, он имел голову на плечах. И храбрости у него было не занимать. Но слишком уж впечатлительный. Он слишком много, черт побери, думал.

Хупер стоял у окна, подсчитывая грехи Форда. Будь проклят этот черномазый Дон Кихот.

– Форд понял, что они его не оставят и решил расправиться с Мак-Нэлли и всей его шайкой, а потом вернуться в свою комнату в Куантико. После он вызвал бы нас и сказал, что у них с Ансельмо произошла стычка и он его завалил. Вот почему он сменил пистолет в доме Мак-Нэлли. У нас нет доказательств, что он убил Пиоша. Никаких! Выглядит вполне правдоподобно, что Ансельмо убил его перед тем, как отправиться к Форду. Если бы Форда не ранили на складе, у нас вообще не было бы доказательств о его причастности. Куча трупов – вот все, что мы получили бы.

– Ты думаешь? – спросил за его спиной Фрэдди.

– Я знаю! Я читаю его мысли. Он не полицейский! У него звон в голове. Нападать. Всегда нападать.

Хупер повернулся. Фрэдди просматривал результаты экспертизы.

– Ты слушаешь меня? – спросил он Фрэдди.

– Я слышал.

– Форд и Мак-Нэлли. Они похожи. Обойти закон! Закон обязателен для всех остальных, но не для них. Ведь они оба так думают!

Фрэдди аккуратно складывал бумаги. На это ему потребовалось некоторое время. Он подровнял листы в стопке, проверив, все ли документы лежат строго по номерам. И только закончив с этим, медленно заговорил, не глядя на Хупера.

– Мак-Нэлли вышел из игры. Навсегда. Это, как я полагал, была наша конечная цель. И правительству не придется тратить даже десяти центов на то, чтобы предать его суду. Ему не понадобится отапливаемая камера на всю оставшуюся жизнь за счет налогоплательщиков. Никакого обжалования. Никакой расовой дискриминации или социального притеснения. Все кончено.

Он взял стопку документов и протянул ее Хуперу.

– Закрывай дело, – сказал он.

В этот момент раздался зуммер внутренней связи.

– Да, – сказал Фрэдди.

– Звонок мистеру Хуперу из Нью-Мексико. Опознали убийцу по рисунку художника.

– Скажи, я буду говорить из своего кабинета, – сказал Хупер, обращаясь к Фрэдди. Он собрал бумаги и сунул их себе под мышку.

* * *

Первые выстрелы в солдат прозвучали в самой бедной части Вашингтона около двух часов дня. Патруль остановил побитый "кадиллак" 1965 года выпуска с двумя молодыми чернокожими парнями и повел их к грузовику; в этот момент раздался выстрел. Солдаты бросились на землю, пытаясь определить, откуда стреляли. Парни пустились бежать. Один из солдат в полном боевом снаряжении начал их преследовать. Он успел пробежать футов пятьдесят, прежде чем раздался еще один выстрел, и солдат рухнул на тротуар.

Его товарищи открыли ураганный огонь по окну второго этажа углового дома, в котором находился овощной магазин, затем вышибли дверь и бросились вверх по лестнице.

В комнате находился пятнадцатилетний черный мальчишка, который, скрючившись, лежал на полу, раненный в руку. Рядом валялась допотопная винтовка.

– Зачем ты стрелял? – спросил сержант. – Зачем ты застрелил солдата?

Мальчишка не отвечал. Его стащили вниз по лестнице и на виду у быстро собиравшейся толпы пинками затолкали в грузовик, чтобы отвезти в госпиталь. Рядом с ним на носилках лежал тот, которого он застрелил.

– Скоты, – закричала какая-то женщина. – Хватают детей! Какого черта вы приперлись сюда? Чтобы покуражиться над неграми?

Из толпы вылетел кирпич и чуть было не угодил в солдата.

Чтобы разогнать толпу, солдатам пришлось потратить минут двадцать.

Примерно в то же время, в двух милях от этого места в одном из муниципальных жилых домов какой-то наркоман выстрелил из ружья через закрытую дверь, в которую стучался солдат, и попал ему прямо в лицо.

Вторая пуля, никого не задев, угодила в стену. Пока наркоман пытался перезарядить двустволку, солдаты вышибли дверь. Его жена сидела рядом в кресле. Она молча наблюдала, как два солдата с расстояния восьми футов поливали ее мужа очередями из М-16. Солдаты были неопытными, у них не хватило выдержки. Часть выпущенных пуль пролетела мимо. И тем не менее тридцать две из них – как позже подсчитал коронер – прошили наркомана насквозь.

Глава 29

С наступлением темноты количество инцидентов увеличилось. Узел связи арсенала напоминал улей – доклады о перестрелках и неистовстве толпы поступали непрерывно. Генерал Лэнд встретился с вице-президентом в здании правительства. Ввиду отсутствия других вариантов они приняли вынужденное решение об отправке дополнительного количества войск в новые горячие точки.

Генерал Лэнд приказал ввести в действие батальон, который наготове находился на авиабазе Эндрюс.

Джейк Графтон сидел в арсенале и разглядывал карту, пытаясь определить, какие районы уже проверены, а какие еще нет. В этот момент его позвали к телефону.

– Капитан, это спецагент Хупер.

– Да.

– Я думал, вам интересно будет узнать. Мы получили более дюжины сообщений о предполагаемом опознании убийцы по фотороботу. Два в районе Вашингтона, а остальные со всех концов страны. Мы проверяем все сообщения. Я посчитал, что вы сами захотите проверить местные адреса. Агенты уже находятся на местах. Вы готовы записывать?

– Давайте, – Джейк вынул ручку.

Когда капитан записал и повторил оба адреса, Хупер сказал:

– На мой взгляд, самое стоящее сообщение из Нью-Мексико. Очень точное. От местного егеря и хозяина заправочной станции. Они считают, что этот парень – владелец ранчо из тех мест, его на протяжении длительного времени подозревали в браконьерстве. Отлично обращается с оружием. Последние семь или восемь сезонов обслуживал заезжих шишек из других штатов. Сегодня днем помощник шерифа осмотрел его ранчо. Пусто. Похоже, что там уже примерно неделю никто не живет.

– Его имя?

– Чарон. Генри Чарон. Департамент автотранспорта штата Нью-Мексико сообщил дату его рождения – 6 марта 1952 года. Мы уже получили по факсу его фотографию с водительского удостоверения. Я видел ее. Он вполне может оказаться нашим клиентом. Наши агенты сейчас показывают фотографию свидетелям.

– Могу я получить несколько копий?

– У агентов, что проверяют местные адреса, имеется несколько. Они дадут вам одну. А мы пришлем в арсенал как только сможем.

– Примерно пару тысяч штук.

– Хорошо, что сможем – сделаем. Это займет некоторое время.

– Чем скорее, тем лучше.

– Конечно.

– А что говорит база данных? У вас есть что-нибудь на этого парня?

– Пробовали, но пока ничего не нашли. Проверяем.

– Спасибо за звонок, Хупер.

– Пока.

Ближе всего оказалась квартира в Джорджтауне. Йоук направил машину туда. Когда их остановил патруль, он предъявил пропуск, подписанный генералом Гриром, а Джейк, Тоуд и Рита – свои зеленые удостоверения военнослужащих. Сержант проверил документы, посветив фонариком в лицо каждому офицеру. Позади сержанта стояли еще двое, направив на них свои М-16 и готовые в любое мгновение открыть огонь.

– Можете проезжать, сэр, – козырнув, сказал сержант. Джейк козырнул в ответ, и Йоук нажал на акселератор.

Перед зданием места для парковки не нашлось, поэтому Йоук поставил машину у обочины, заехав двумя колесами на тротуар.

– Пусть теперь забирают права, – с ехидцей сказал он.

– Тоуд, выпиши ему повестку в суд, – сказал Джейк, прежде чем захлопнуть дверь.

Агенты ФБР беседовали с управдомом. Один из них отозвал Графтона в сторону. Они вышли в холл. Агент протянул Джейку листок факсимильной бумаги с картинкой посередине. Фотография по размеру была значительно больше, чем на водительском удостоверении, но имела тот же вид: человек смотрел прямо в объектив, линия носа слегка искажена линзами.

– Женщина говорит, что этот парень снимал квартиру примерно с месяц. Мы ждем разрешения на обыск, тогда и начнем.

– Но я считал, что фотография с водительского удостоверения из Нью-Мексико.

– Да. Это тот самый парень.

– Генри Чарон.

– Интересное имя. Но здесь он назвался другим именем – Сэм Донелли. Когда он подписывал договор об аренде, она попросила его предъявить водительское удостоверение. Ей показалось, что оно из Виргинии, хотя она не уверена. Она не записала номер. Мы пытаемся связаться с департаментом автотранспорта в Виргинии. Без даты рождения это займет гораздо больше времени.

– Возможно, он воспользовался той же самой датой рождения. Так проще, запоминать не нужно.

– Может быть.

– Когда она видела его в последний раз?

– Дня четыре тому назад. Она видела его восемь – десять раз. Он частенько уезжал на несколько дней. Говорил, что консультирует правительство. И что интересно – в десяти квартирах здесь сейчас только шестеро жильцов – но ни один не может определенно опознать его по фотографии или по фотороботу. Трое считают, что это вполне может быть он, но лишь после того, как я им сообщил, что такое возможно.

– Управляющая знала, когда он возвращался?

– Нет. Он никогда не говорил.

– То есть, он мог заявиться в любое время?

– Возможно.

– Есть шанс, что он сейчас там?

– Минут пятнадцать назад я поднялся по пожарной лестнице и заглянул в окно. Выглядит так, будто никого нет.

Джейк посмотрел на фотографию. Обычное лицо, правильные черты, ничем не привлекающие внимания. Он выглядел... Трудно сказать. Он выглядел, решил Джейк, как все. Казалось, у него не было своего лица. Глаза смотрели прямо, слегка скучающий и невыразительный взгляд. Ни признаков большого ума, ни особого таланта, ни... Ничего не скрывалось за этим гладким лбом, за спокойными, лишенными всяческих эмоций чертами.

Неверно. Все скрывалось.

Он вынул из кармана копию фоторобота и приложил к фотографии. Да, и он, и не он.

– Спасибо, – сказал агенту Джейк Графтон. В машине он показал фотографию остальным. Все тут же достали свои экземпляры фоторобота, чтобы сравнить.

– О, да, – сказала Рита. – Это он. Тот же самый человек.

– Нет, не он, – колебался ее муж. – Конечно, возможно, но...

– Поехали, – сказал Графтон Йоуку. – На Лафайет-Серкл.

Машин почти не было, и Йоук показывал прекрасное время. Он всюду проскакивал на красный свет, лишь слегка притормаживая, чтобы осмотреться. Они проскочили Лафайет-Серкл, но Тоуд вовремя заметил этот промах, и Йоук свернул за угол, чтобы объехать вокруг дома.

Дальше по улице, метрах в пятидесяти, отчетливо виднелась стоянка, но Йоук снова остановился у тротуара прямо напротив парадного входа. Капитан со вздохом выбрался из машины.

– Тоуд, позвони в арсенал и узнай, что там происходит.

Пока лейтенант звонил по телефону, Джейк переговорил с агентом ФБР в холле. Он уже сидел в машине, когда Тоуд спустился по ступенькам.

– Бунтуют, – доложил Тоуд. – Вот-вот сорвет крышку.

– Что-нибудь известно о террористах?

– Пока ничего.

– Поехали в арсенал, – сказал Джейк Йоуку и постучал по приборной доске.

– Слушаюсь, сэр. Что сказал управляющий?

– Это был не управляющий. Тот уехал на праздники. Это один из жильцов. Опознал оба изображения. Сказал, что парень назвался Смитсоном. Вот только имя он не запомнил. Здесь около месяца.

– Всего один жилец? – спросила Рита. – А остальные?

– Только один. Остальные сомневаются. Агенты сейчас обходят все квартиры.

– Полагаете, если один уверен, то остальные хотя бы опознают фотографию?

– Думается, так, – согласился Джейк Графтон.

Предположим, все те люди правы. Предположим, Генри Чарон – Смитсон – Сэм Донелли – это один и тот же человек. У него две квартиры. Нет, по крайней мере, две. А если три? Или четыре?

Графтон взглянул вверх на дома, мимо которых они проезжали. Вполне возможно, он где-то там, сидит и смотрит сейчас на улицу. Но почему так мало людей видело его?

Предположим, человек – действительно Генри Чарон из Нью-Мексико. Он приезжает в город. Снимает несколько квартир. Почему? А потому, что отели и мотели полиция проверяет в первую очередь. А когда его фотография появится в газетах, он вынужден будет покинуть все квартиры. Так ли? Но ведь это был промах. Он чертовски старался обойтись без свидетелей. Однако его все же увидели. Такая возможность всегда остается.

Квартиры. Он снял квартиры месяц назад. Вывод напрашивался сам собой – такое покушение на жизнь Президента наверняка готовилось очень тщательно. Чарон, или Смитсон, или Донелли долго готовился и выжидал благоприятного момента. Профессиональный убийца, который выслеживал свою жертву, охотник на людей. Этот кошмар предстояло разрушить секретной службе.

Все сходилось. Чарон был браконьером и профессиональным проводником охотников. Он владел оружием и умел стрелять.

Охотник, человек, который вне стен дома, на воле, вдали от людей чувствует себя в большей безопасности.

В городе полно переулков и задних дворов. А еще места под мостами и эстакады, где укрываются всякие бездельники.

Нет, там его увидят и запомнят, если, конечно, он не опустится до того, чтобы выглядеть как бродяга. А чтобы свободно ходить среди служащих и туристов, составляющих большую часть населения Вашингтона, ему придется одеваться и выглядеть соответствующим образом.

Может, он мастер перевоплощения?

Джейк все-таки решил, что нет.

Остался ли он до сих пор в Вашингтоне?

Предположения строились на том, что вся эта стрельба с больших расстояний – дело рук одного и того же человека, и если это так, то для него нет явных причин покидать город. Пока он не закончит то, ради чего приехал или не решит отказаться от своих планов. Вопросы, вопросы, без ответа оставалось так много вопросов.

Машина въехала на одну из дорожных развязок Вашингтона. Пока Йоук кружил по ней, Графтон обратил внимание на статую, скрытую за деревьями. Этот небольшой парк, подумал он, больше всего подходил под представление о воле в пределах Вашингтона.

Возможно, домик на колесах, переделанный из пикапа. Что-нибудь вроде тех туристских автомобилей с умывальником и газовой плитой. Несомненно Генри Чарон из Нью-Мексико чувствовал бы себя в нем как дома.

Что еще? Он что-то пропустил. Генри Чарон, охотник, владелец ранчо из Нью-Мексико. Он появляется в большом городе, и только три человека сталкиваются с ним.

Мешает то, думал Джейк, что он сам слишком долго прожил в городах. Он не мог взглянуть на город глазами Чарона – как на вражескую территорию.

Нет, неправильно. Чарон смотрит на город так же, как Графтон – на лес и прерии. Охотничьи угодья.

Но что это дает? Джейк Графтон не знал.

В этот момент внимание капитана привлек разговор между его попутчиками.

– Почему, – спрашивала Рита Йоука, – газеты и телевидение создают впечатление, что весь город в огне, а миллионы восставших вышли на улицы? Моя мать была в панике, когда вчера позвонила.

– Телевидение делает свой шоу-бизнес, – отозвался Йоук.

– Еще какие-нибудь "коммюнике" поступали от друзей Альданы из Колумбии? – спросил Тоуд.

– Да, – сказал Йоук. – Они заявили, что собираются взорвать несколько авиалайнеров. Они намерены поставить эту страну на колени. Вероятно, это сейчас как раз передают по телевидению. Завтра это появится в газетах.

Джейк Графтон сидел в мрачном молчании. Последствия всего этого... Одному Богу известно. Положение становится практически безнадежным. Все эти люди без образования или возможности получить его в Америке – все они естественная опора Чано Альданы. Не только потому, что беднота – единственные потребители наркотиков, или в большинстве они. О, нет. Но они образуют сердцевину проблемы.

В результате изменения социальных ориентиров или под воздействием общего повышения образовательного уровня сложившаяся ранее база материальных и моральных ценностей стала недостаточной. Бедные меньше всего могут рассчитывать на эффективное лечение, на обладание социальными, финансовыми и духовными ценностями, которые делают жизнь содержательной, и попадают в воронку наркомании, преступности и ранней смерти.

– Мы стоим на пороге узаконения наркотиков, – вздохнув, произнес Йоук. Его слова вызвали взрыв возмущения у Риты и Тоуда. Джейк охладил эмоции.

Им предстояло сразиться с аллигаторами, но сначала надо было придумать, как осушить болото.

Комната оперативного командования в арсенале была полна людей, включая генерала Лэнда и его ближайших помощников. Джейк улучил момент, чтобы быстро ознакомить председателя КНШ с результатами поиска убийцы, и после этого отошел в сторону. Он наблюдал, как начальство прикидывало, сколько времени потребуется для завершения поисков в оставшейся части города при наличии имевшихся войск. Джейк знал, что люди, за которыми они охотятся, могут просто перейти из одного здания в другое, которое уже обыскали.

Генерал Лэнд прекрасно осознавал такую возможность. Он потребовал, чтобы патрули на улицах останавливали всех подозрительных лиц и проверяли у них документы. В этом им могла помочь полиция округа, однако людей у них было недостаточно.

Военное присутствие неумолимо росло и превращалось в оккупацию. Один – ноль в пользу наркобизнеса, подумал Джейк Графтон. Даже если они больше ничего не сделают, жители Вашингтона по-настоящему ощутят вкус военной диктатуры.

Пока эти мысли крутились в голове Графтона, о себе заявили по телевидению сенатор Боб Черри и трое его коллег, тоже сенаторы. Черри взорвал бомбу в самом конце передачи. Чано Альдана должен быть отправлен обратно в Колумбию, сказал он, и тогда террор прекратится.

– Жители Вашингтона, граждане этой страны не могут, не должны жить под угрозой смерти только потому, что правительство желает получить моральное удовлетворение, отдав мистера Альдану под суд. Пока военные воюют на улицах, граждане сидят в своих домах. Мы ценим настойчивость в поддержании порядка, но не такой же ценой. Заговоры, убийства, разрушения, – какую цену должны мы, по мнению Дэна Куэйла, заплатить за то, чтобы предать Альдану суду?

Наблюдая за выступлением Черри по миниатюрному телевизору, установленному в офисе арсенала, Тоуд Таркингтон шепнул Йоуку:

– Не правда ли, у него талант демагога?

– Это его далеко заведет, – отозвался Йоук.

Спустя двадцать минут Джейк Графтон увидел карту. Она висела здесь все эти дни, и трое рядовых старательно наносили на нее с помощью булавок условные знаки. Но когда они отошли в сторону, карта впервые предстала перед Графтоном целиком. Взглянув на нее, он увидел все те районы, которые не вошли в квадраты, выделенные для поисков. Впервые он обратил внимание на нетронутые районы.

Вполне может быть. Непохоже, но чем черт не шутит.

– Генерал Грир, вы не могли бы на время выделить в мое распоряжение роту солдат?

Генерал-майор взглянул на него с подозрением.

– Роту? – буркнул он. Он не очень-то привечал морских офицеров – эти мореплаватели имели, с его точки зрения, слабое представление о настоящей войне, войне на суше. Но сейчас не то время, чтобы руководствоваться предубеждениями. Кроме того, Графтон – не паркетный шаркун из КНШ. Графтон никогда не пытался поучать, как следует полевому генералу выполнять свои обязанности. В отличие от болтавшихся около него примерно пятидесяти старших офицеров различных служб КНШ, которые отнимали массу времени своими непрошеными советами.

– Да, сэр. Пару сотен солдат. Я хочу прочесать с ними парк Рок-Крик.

* * *

Командир роты выстроил своих солдат на стоянке перед стадионом, прямо напротив арсенала. Когда сержанты посчитали личный состав и проверили экипировку, Джейк обратился к Тоуду. – Пойди, возьми винтовки и запасные магазины для себя, меня и Риты. И три "уоки-токи".

– А Йоук?

– Он гражданский. – Журналист в этот момент склонился у подоконника, делая кое-какие заметки. – Сам о себе не позаботишься, останешься ни с чем.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Таркингтон и бегом направился к арсеналу.

Командир роты, армейский капитан, поинтересовался у Джейка, не хочет ли тот выступить перед солдатами.

– Нет, вы сами. Скажите им, что мы будем искать убийцу, человека, который сбил вертолет Президента Пусть они не спешат, идут медленно, используя фонари. Начнем с Рок-Крик-Кантри-Клаб.

– Этот человек вам нужен живым, сэр?

– В любом виде. Я не хочу, чтобы кто-то из ваших людей пострадал при попытке схватить его. Пусть стреляют, если не смогут остановить.

– Под вашу ответственность, сэр?

– Под мою ответственность.

Армейский офицер козырнул и пошел инструктировать своих людей.

Спустя десять минут, когда солдаты уже сидели в грузовиках, офицеры сверились с картой. Джейк и оба морских лейтенанта уже забрались в машину, когда из дверей выскочил Йоук.

– Добро пожаловать на вечеринку, – приветствовал его Тоуд.

Отряд медленно двинулся по улицам. Пешеходы сновали между магазинами, но улицам и стоянкам недоставало обычной автомобильной суеты. И это бросалось в глаза.

– Я слышал, магазины делают бешеные бабки на спиртном и контрацептивах, – заметил Йоук.

– Нельзя же без конца смотреть телевизор, – согласился Тоуд.

– О, не думаю, – сказала Рита, – свет голубого экрана не влияет на твое либидо.

Джейк Графтон вздохнул.

* * *

Сенатор Черри с помощником возвратился в здание Сената на своей машине. Как и большинство сенаторов и конгрессменов, накануне праздников оказавшихся в Вашингтоне в ловушке, – а Черри предлагал лидеру большинства еще неделю назад распустить членов Сената на Рождество пораньше, но его предложение было проигнорировано, – он получил пропуск на автомобиль, выданный ему работниками Белого дома.

Два агента ФБР ожидали в приемной у входа в его кабинет. Хупера он помнил. Второго звали Мюррей. – Ваша дверь заперта, – кивнул один из них.

– Это естественно, – не без иронии пробасил Черри. – Они выдали мне пропуск на одну машину, и я же вожу эту проклятую штуковину. Вы думаете, моя секретарша согласится топать десять миль по улицам этого бандитского логова и открывать кабинет, чтобы встретить вас чашкой кофе в приемной?

– Нет, сэр, не думаем.

Помощник отпер дверь, и агенты прошли следом за сенатором в его кабинет. Включив свет и устроившись за столом, Черри прогудел: – Итак?

– Сенатор, мы пытаемся разобраться в деятельности одного адвоката, здесь в округе, его имя Т. Джефферсон Броуди.

Боб Черри смотрел на них, не моргая.

– Кажется, он делал кое-какие пожертвования на избирательную кампанию, что...

– Вас прислали из Белого дома?

– Нет, сэр. Как я сказал, мы...

– Вам позвонил Уилл Дорфман, не так ли? Дорфман пытается заткнуть мне рот. Столоначальник с мозолистым задом! Но у него не выйдет! Я и дальше буду говорить то, что должно быть сказано. Если Дорфману не нравится, он может оставаться...

– Вы увлекаетесь, сенатор, я ни с кем не разговаривал в Белом доме, – спокойно отпарировал Том Хупер. – Я спрашиваю вас, знаете ли вы Т. Джефферсона Броуди?

– Я встречался с ним, да. Я со многими встречался в Вашингтоне, мистер... Я забыл ваше имя.

– Хупер.

– Хупер, я сенатор Соединенных Штатов. Я встречаюсь с людьми на собраниях, на обедах, они сотнями проходят через мой кабинет. За последние десять лет я, должно быть, встречался с десятками тысяч людей. Во Флориде...

– Броуди. Джефферсон Броуди. Он делал пожертвования от имени людей, которым требовалась политическая поддержка. Делал ли он какие-либо пожертвования на вашу избирательную кампанию или в Комитет по внутренней политике?

– Ваши намеки оскорбительны, сэр! Вы хотите сказать, что Джефферсон Броуди или кто-то еще заполучил часть меня в собственность! Вы можете достать свой жестяной значок прямо сейчас, чтобы...

– Я ни на что не намекаю, сэр, – без тени раздражения ответил Хупер. В прошлом ему приходилось по разным поводам сталкиваться с этими избранными апостолами. Это было одним из наименее приятных аспектов его работы. – Я пытаюсь расследовать деятельность Т. Джефферсона Броуди. Если вы не хотите отвечать на вопросы или сотрудничать с нами, финансовые отчеты о вашей избирательной кампании остаются всегда открытыми для общественности. Мы их получим.

– Я в высшей степени готов сотрудничать с ФБР, – неожиданно успокоился Черри. – Но вы выбрали несколько... странный момент, скажем так. Я выступаю по телевидению и занимаю жесткую позицию в отношении правительства по вопросам, вызывающим общественный интерес. Спустя час, когда я возвращаюсь оттуда в офис, меня ожидают два агента ФБР. И вы говорите, никто из Белого дома не звонил вам. А вашему начальству? Звонил ли Уилл Дорфман директору?

Я буду резок, джентльмены. Я думаю, Дорфман затеял силовую игру, пытаясь использовать ФБР, чтобы заставить замолчать тех, кто выступает против мер, предпринимаемых администрацией для того, чтобы остановить обрушившийся на наши головы террор. Я знаю, как играет Дорфман. Дальше он начнет наговаривать на меня. Он уже делал так раньше. У него это получается. Клевета, провокации – это все оружие Дорфмана, которое он применяет против врагов Буша и Куэйла.

Отправляйтесь назад и скажите своему начальству, что на Боба Черри не удастся надеть намордник. Передайте директору, пусть позвонит Дорфману и скажет ему, что Боб Черри не испугался. Я не сомневаюсь, что мелкие интриганы выдумают какую-нибудь грязную ложь и способ ее распространить. Но я намерен продолжать говорить правду об Игроке в Гольф Дэне и паразите Дорфмане до последних дней своей жизни. – А теперь убирайтесь. Убирайтесь из моего кабинета.

Хупер и Мюррей ушли.

Закрыв дверь, Боб Черри пару минут просидел в задумчивости.

Машинально он протянул руку и начал переставлять на столе сувениры, поочередно беря их в руки и смахивая отсутствующую пыль.

Этот высотомер на подставке из орехового дерева – подарок от ассоциации ветеранов Флориды. Золотой дублон с испанского галеона времен Писарро, бейсбольный мяч с автографом Хэнка Аарона, пулеметный патрон пятидесятого калибра с японской войны на подставке из алебастра – все эти вещи подарены ему гражданами Флориды, в благодарность за его верную службу в Сенате, за жертвы, принесенные им ради них.

Он поднялся из кресла и прошелся по комнате, вглядываясь в фотографии, висевшие на стенах, нежно поглаживая одни и аккуратно поправляя другие. На каждой фотографии был запечатлен он. Он позировал с президентами, с кинозвездами, с известными промышленниками, писателями и спортсменами. Многие фотографии с надписями находились, для сохранности, под стеклом: "Сенатору Бобу Черри – настоящему американцу", "Бобу Черри – самоотверженному защитнику предпринимательства", "Сенатору Черри – настоящему другу американских трудящихся", "Собственному сенатору Флориды Бобу Черри, в которого верит Америка".

Закончив осмотр и убедившись, что все фотографии на местах, он прилег на диван и прикрыл глаза. Он устал. Следовало немного отдохнуть.

* * *

Когда они спускались в лифте, Фрэдди Мюррей сказал:

– Ты знаешь, он быстро слез бы со своего конька, если бы ты ему сказал, что Фримэн Мак-Нэлли мертв.

– Я собирался, но придурок не дал мне рта открыть.

* * *

Генри Чарон мгновенно проснулся от какого-то звука. Он лежал в темноте и прислушивался. Было слышно, как капала вода – дождь начался, как только он провалился в сон, – и как от порывистого ветра поскрипывали ветки. Чарон пошарил взглядом в полумраке, сменившем сплошную темень.

Что-то не так. Что-то там, в ночи, есть. Чего не должно быть. Стояла мертвая тишина. Звуки уличного движения не доносились до него с дороги, что проходила в сотне ярдов внизу по склону. Не слышно было и пролетавших самолетов.

Да. Вот опять. Почти неуловимый звук.

Он выскользнул из спального мешка и натянул ботинки, затем свитер и непромокаемую парку. Сунул руку в спальный мешок и вытащил оттуда пистолет.

Меньше чем за полминуты он полностью оделся, пистолет спрятал в карман, а винтовку взял в руки. Рюкзак с гранатами и патронами, а также вещевой мешок, который ему понадобится, чтобы спрятать в него винтовку, закинул за плечо. Все остальное оставил.

Только после этого Генри Чарон взглянул на светящийся циферблат часов. Одиннадцать тридцать четыре.

Он осторожно выбрался из пещеры и уверенно двинулся вперед. Бесшумно ступая, прошел футов двадцать вправо, к выступу, где можно было прислушаться и осмотреться. Прижался к стволу дерева, чтобы его силуэт не выделялся в темноте. Неподвижная, как кусок скалы, темная фигура в черном и мокром мире пригородного леса.

Зарево городских огней, отражаясь от облаков, поглощалось и рассеивалось голыми ветвями деревьев.

Он снова услышал звуки. Слух сообщил ему всю информацию, которая требовалась. Примерно в шестидесяти ярдах от него чуть ниже на склоне находился человек.

Человек шел по направлению к нему.

Генри Чарон не стал строить гипотез, кем мог быть этот пришелец и для чего он появился здесь. Как осторожное дикое животное, он ждал. Ждал с безграничным терпением.

Теперь он бросил в его сторону взгляд. Судя по каске и громоздкой фигуре, неясно вырисовывавшейся среди ветвей, это солдат. Он двигался медленно и осторожно, прислушиваясь и осматриваясь.

Но стоп! Наверху, на гребне скалы, еще один. Их двое.

Чарон медленно повернул голову, чтобы разглядеть второго.

Этот оказался ближе, чем тот, что на склоне. То, что он смог подкрасться ближе и Чарон не услышал его, свидетельствовало о его мастерстве. Первый менее опытен.

Чарону предстояло принять решение. Ждать, пока эти двое пройдут мимо, не заметив его, или двигаться вперед? Если они ищут его, что весьма вероятно, они обязательно проверят этот навес у скалы, и если хоть немного соображают, то найдут пещеру и оставленное им снаряжение.

Он мыслил чувствами, подобно животному, не вникая глубоко в детали, а лишь ожидая, когда инстинкт подскажет ему, что пора двигаться.

Первый солдат подошел ближе и теперь его хорошо было видно, когда он продвигался между деревьями и камнями. В руках он держал винтовку.

Второй находился справа на склоне, на уровне Чарона. Чарон не поворачивал головы. Двигались только глаза.

– Пс. Пс-пс! – раздалось со стороны человека, который шел снизу. Он махнул рукой в сторону Чарона, а затем громко прошептал другому: – Слева от меня какие-то камни.

Чарон замер. Человек, который говорил шепотом, прошел недалеко от дерева, за которым скрывался Чарон, но тот не выдал себя ни единым движением, хотя и потерял его из виду. Их разделяло расстояние меньше дюжины футов.

Поэтому Чарон мог слышать каждый его шаг. Он слышал его тяжелое дыхание, дыхание человека, который старается набрать в легкие побольше воздуха, но при этом сделать это как можно незаметнее. Он слышал шорох его одежды. Он слышал тихий ритмичный плеск воды в его фляжке. Он даже уловил слабый застоявшийся запах табака, который исходит обычно от курильщиков.

Человек удалялся от Чарона в сторону пещеры. Чарон по-прежнему не двигался с места. Медленно, очень медленно он повернул голову, чтобы посмотреть на человека на гребне. Никого. Вероятно, скрылся за деревьями или за камнями. Так или иначе теперь Чарон не мог его видеть с того места, где он буквально сросся с землей.

Прошла минута. Позади него человек налетел на куст, обломив несколько ветвей.

– Билли! Билли! Здесь пещера.

Прошли секунды.

– Билли! Тут вещи в пещере.

– Повтори.

Теперь солдат, который находился за спиной Чарона, говорил уже обычным голосом. – Здесь внизу пещера, в ней спальный мешок и кое-что еще. Надо доложить.

Когда послышался металлический треск заработавшей радиостанции, Генри Чарон двинулся вперед. Он пошел в направлении, противоположном тому, откуда пришли солдаты. Низко пригибаясь, он двигался тихо и уверенно, скрываясь за деревьями и камнями от людей, оставшихся позади.

Он все еще слышал голоса солдат у пещеры, но слов уже было не разобрать. Тогда Чарон остановился у ствола огромного дерева и осмотрелся.

Чтобы осмотреть пещеру, по склону поднимутся другие. Нужно было поскорее убираться отсюда, но ему не хотелось налететь на кого-нибудь, засевшего в кустах. Поэтому он остановился, чтобы посмотреть и послушать.

Он услышал шум внизу по склону. Человек поскользнулся и тяжело упал. Затем снова поднялся на ноги. Он шел без остановки, двигаясь прямо на Чарона. Несомненно, он искал пещеру.

Пригнувшись, Чарон скользнул вниз.

Он замер, услышав звук "уоки-токи". Слева внизу. Еще один!

Чарон шел параллельно гребню. Через несколько сотен ярдов гребень начал изгибаться. Прекрасно. Дорога внизу тоже делает поворот, поскольку идет вдоль ручья. Чарон круто повернул и стал спускаться вниз.

Находясь в двадцати пяти ярдах от дороги, он увидел сквозь деревья отблески света на асфальте. Тогда Чарон замедлил спуск, и, прячась за деревьями, снова огляделся и прислушался. Чтобы пересечь ручей, ему потребовалось три минуты. Ручей оказался нешироким, но глубоким. Затем он лег на живот и пополз к дороге. Обочина дороги заросла сорной травой и шиповником. Лежа в зарослях, он вслушивался в тишину.

Ничего.

Так же медленно он поднял голову. Он лежал под небольшим кривым деревом, склонившим все свои ветви в сторону дороги. Ветви образовали полог. Чарон посмотрел вправо, затем влево, пытаясь разглядеть, что скрывалось в тени кустов.

Прошла еще минута, прежде чем он решил, что рядом никого нет.

Тогда он привстал и стал быстро пересекать дорогу, стараясь как можно быстрее достичь кустов на противоположной стороне.

– Стой!

Крик раздался справа от него – удивленный и испуганный.

Генри Чарон рванулся к спасительной темноте.

Настигшая пуля сбила его с ног. Перекувырнувшись, он снова встал на ноги, левый бок онемел. Чарон бросился в кусты и, не останавливаясь, побежал дальше. Следующая пуля ударилась в дерево над головой и до него донесся грохот второго выстрела. Первого он не слышал.

Боли не было. Весь бок от подмышки до бедра стал нечувствителен. Но левая рука двигалась, хотя и не очень хорошо. Винтовку он по-прежнему держал в правой руке. Не потерял. Слава Богу!

Тяжело дыша, он взобрался на гору, не заботясь о том, чтобы не шуметь.

Они появятся. Он знал. Он не питал никаких иллюзий. Не позднее, чем через шестьдесят секунд он услышал нарастающий звук приближавшегося по дороге автомобиля. Затем визг колес, когда водитель резко затормозил. Генри Чарон, собрав все оставшиеся силы, лез вверх по склону.

* * *

Когда Джейк Графтон вышел из машины, солдат так нервничал, что не мог спокойно стоять на месте. Он переминался с ноги на ногу, показывая на склон.

– Я кричал ему остановиться, но он не послушался, потому я и выстрелил, а он упал, потом встал и побежал дальше, а я выстрелил снова, Боже милостивый...

– Покажите место.

Солдат подвел его к месту, где человек упал. Джейк посветил фонариком. Он следил за указательным пальцем солдата.

Пятна крови на кустах.

– Ваше имя?

– Гарт, сэр.

– Вы попали в него.

Джейк опустил свою М-16 стволом вниз и сделал три выстрела с равными интервалами.

– Оставайтесь здесь, – сказал он солдату. – И передайте своему лейтенанту, чтобы выставил там, на улице, людей. – Он показал рукой в сторону гребня, лицом к которому стоял. – Я думаю, там есть улица и дома.

– Да, сэр, – сказал Гарт, непрестанно делая глотательные движения и облизывая губы. – Я надеюсь...

– Вы правильно поступили. Вы исполнили свой долг. Передайте лейтенанту. – Джейк вернулся назад к машине и забросил внутрь шляпу. – Тоуд, отправляйся вниз и футов на пятьдесят вправо. Рита, пятьдесят футов влево. Поднимаемся вверх. Будьте начеку.

– А я? – поинтересовался Йоук.

– Оставайтесь здесь в машине. – Лейтенанты поспешили на указанные позиции. – А лучше поезжайте вокруг и встретите нас наверху. – И Джейк повернулся и нырнул в кусты.

Пройдя пятнадцать футов вверх по склону, он пожалел, что отказался от помощи Йоука. Послать машину с безоружным за рулем навстречу раненому человеку с пистолетом – вероятно, не лучшая его идея на сегодня.

Вернулся к машине Графтон слишком поздно. Йоук уже уехал.

– Проклятье.

Джейк посветил фонариком. Он держал его в левой руке, а правой сжимал винтовку за рукоятку, в готовности открыть огонь.

Следы отчетливо виднелись на мокрой траве. Попадались отдельные пятна крови.

Если бы удача была порядочной женщиной, то этот парень должен был бы лежать в пятидесяти футах вверх по склону, истекая кровью. Но Графтон давно уже утратил иллюзии в отношении этой непостоянной особы. Раненый наверняка вынослив, насколько может быть вынослив охотник, и будет идти, пока не свалится замертво.

Он еще многих может убить, сказал себе Джейк Графтон, останавливаясь, чтобы при свете фонаря осмотреть заросли.

* * *

На гребне возвышался забор с тремя нитками колючей проволоки. За ним виднелась лужайка с деревьями и большой двухэтажный дом, в трех или четырех окнах которого горел свет. Забор представлял для Чарона непреодолимое препятствие, рана кровоточила и начинала болеть. Он глянул по сторонам и, полагаясь на интуицию, повернул направо. Несмотря на боль в ране, двигался он быстро, почти бегом.

У следующего дома забор оказался высотой около шести футов, все еще слишком много для Чарона. Он продолжил свой путь, пока не наткнулся на невысокое ограждение из штакетника. Перебравшись через него, Чарон бегом пересек лужайку, и в этот момент услышал шум проехавшего по улице автомобиля.

Машины означали солдат или полицейских. Чарон обогнул дом и остановился возле огромной густой сосны, чтобы передохнуть и осмотреться. Он прикоснулся к ране рукой. Кровоточит. Позади на траве он ясно различил свои следы. Те, кто его преследовал, тоже могли их увидеть.

Проехавшая машина исчезла, поэтому Чарон выбрался на улицу и, изменив направление, двинулся вправо. На тротуаре следов не останется, хотя у него наверняка капает кровь.

Ему нужно найти нору, где можно спрятаться и обработать рану. Или умереть, если рана слишком серьезная. Такая возможность, конечно же, существует. Ему сотни раз приходилось такое видеть. Раненое животное может бежать несколько миль, пока не решит, что избавилось от своих преследователей, а затем ложится и тихо умирает от потери крови. Иногда он настигал еще живых. От шока и потери крови они ослабевали до такой степени, что не могли даже подняться. Он не будет лежать долго. Он встанет и пойдет дальше, пока не обессилит и не упадет замертво. Но где?

Он услышал шум еще одной машины, или той же самой, которая возвращалась обратно. Машина проехала в ту сторону, откуда он пришел. В доме было темно. Великолепно.

Он обогнул гараж и обошел вокруг дома.

Возможно, в доме установлена сигнализация против взлома. Или есть собака. Все равно нужно попробовать.

Он выстрелил в замок из пистолета с глушителем. Стрелять пришлось четыре раза. Дверь все же открылась, но для этого пришлось надавить на нее плечом и повернуть ручку.

Он закрыл за собой дверь и остановился, прислушиваясь. Темнота в доме была непроницаемой. Дождавшись, пока глаза привыкли, он быстро и бесшумно миновал прихожую.

По всей видимости, пусто. С пистолетом в руке он поднялся по ступенькам.

Ванная комната, без окон, находилась возле спальни. Чарон закрыл за собой дверь и включил свет.

То, что он увидел в зеркале, поразило его. Куртка промокла от крови. Он осторожно стянул ее. Боже, боль усиливалась! С трудом, но он все же снял свитер и рубашку. Пуля прошла навылет, входное и выходное отверстия примерно в шести дюймах друг от друга, одно в паре дюймов выше бедра, а другое в спине. В зеркало ему удалось разглядеть только входное. Трудно сказать, что задето внутри. Если почки или что-нибудь важное, тогда он ослабеет от потери крови и умрет.

Так оно и будет.

В таком положении максимум, что можно сделать, – остановить внешнее кровотечение. А он буквально истекал кровью.

Сколько крови он потерял? Запросто пинту, а может, и больше. Голова кружилась. Нельзя было терять ни минуты. Он выключил свет, затем прошел в спальню и снял с кровати простыни. Вернувшись в ванную, он снова включил свет и ножом надрезал простыни, а затем разорвал их на полосы, которые с трудом, морщась от боли, обернул вокруг туловища.

Это поможет. Если удастся остановить кровь, он сможет двигаться.

* * *

Следы вывели Джейка Графтона на улицу. Там они с Тоудом и Ритой, пользуясь фонарями, исследовали асфальт. Дождь усиливался, и капли крови быстро исчезали. Джейк побежал.

Подъехал Йоук.

– Рита, – сказал Графтон, – отправляйся за капитаном и солдатами. Пусть садятся на грузовики. Поспеши. – Она послушно прыгнула в машину и умчалась.

Ярдов через сто капли крови пропали. Тяжело дыша, Джейк Графтон остановился и осмотрелся.

– Как ты думаешь, куда он пошел? – спросил он Тоуда.

– Не знаю.

Джейк снова включил фонарь и осветил лужайку, кусты и ветви деревьев.

– Возможно, он в одном из этих домов, а может, пошел дальше. Нужно окружить этот район и обыскать. Если они достаточно быстро появятся здесь, мы схватим этого парня.

Джейк не ответил. Вполне возможно. Одно было ясно – кто бы ни был этот парень, он медлить не будет.

* * *

Копаясь в шкафу в поисках одежды, Генри Чарон из окна спальни заметил на улице свет фонарика. Он вытащил несколько мужских рубашек и примерил одну из них. В этот момент он и увидел две фигуры посреди улицы.

К большому его разочарованию, хозяин дома оказался толстяком.

Во второй спальне он тоже обнаружил следы мужского присутствия. С потолка свисала радиоуправляемая модель самолета, стены украшали вырезанные из плакатов и журналов фотографии скудно одетых девиц. Чарон заглянул в шкафы. Да. Рубашка в самый раз. Он порылся еще, пока не нашел свитер. Джинсы оказались слегка великоваты, но у него был ремень.

И нашлось подходящее пальто. Не парка, но теплое, с кожаным верхом.

Снова надев свои ботинки, он вернулся в спальню за оружием и рюкзаком. Двое за окном прошли в северном направлении футов пятьдесят и явно чего-то ждали.

Генри Чарон не сомневался, что ждали они появления солдат.

Он спустился по ступенькам и задержался на кухне. Холодильник. Почти пуст. Ничего, кроме куска хлеба и полубатона копченой колбасы. Вероятно, владельцы уехали на праздники. Сунув хлеб в карман, он жадно откусил колбасу. От потери крови у него разыгрался аппетит. А пища поможет выработать организму новые кровяные клетки.

Он прошел в переднюю и остановился у окна. Не переставая жевать, посмотрел сквозь щель в шторах. Правой рукой ощупал повязку. Еще не промокла, но этого не избежать. Запасные полосы он сложил в вещевой мешок. Пора идти.

Выйдя во двор, он закрыл дверь и по бетонной дорожке прошел к бассейну, уже укрытому на зиму. Ему предстояло пройти по траве. Он так и сделал. С задней стороны забор оказался гораздо выше – около шести футов. Перебросив через него сумку, он подпрыгнул и закинул на забор ногу. От боли в боку он чуть не свалился. Собрав все силы, все же перелез через забор.

Лишь через несколько секунд он смог пошевелиться. Было так удобно лежать на мягкой земле, а капли дождя тихо падали на его лицо. Если бы он мог отдохнуть, даже поспать, дать успокоиться этой боли...

Он с трудом поднялся и пристроил сумки за спиной. Где-то поблизости залаяла собака. Он обошел дом с левой стороны, выбрался на улицу и скользящим шагом охотника побежал дальше.

* * *

– Что за шум?

– Где-то собака лает, – сказал Тоуд. Он до сих пор сохранил прекрасный слух, гораздо лучше, чем у Графтона.

– Оставайся здесь. Рассредоточь солдат домов на десять, если хватит людей.

Джейк двинулся вдоль дома, перед которым они все это время стояли, стараясь определить, где находится собака, которая лаяла.

Во дворе он увидел бассейн. Он пошел по траве, пытаясь с помощью фонарика найти следы. Ботинки скользили по рыхлой земле. Джейк направился к забору. Казалось, что собака лаяла за этим забором, через дом от него.

На мокрой земле он увидел следы. Оживившись, Джейк закинул винтовку за спину и запрыгнул на забор. Только перевалившись через него, он понял, что эта беспечность могла оказаться роковой.

Но выстрела не последовало. Он стоял по другую сторону забора, тяжело дыша и стараясь прислушаться. Вмятины следов в траве вели вдоль дома. Они вывели его на край улицы. Джейк на мгновение замер. Он услышал слабые звуки шагов человека, бегущего по тротуару.

Джейк Графтон побежал в том же направлении. Он задыхался и вспотел от большого количества одежды. К великой досаде, он потерял свою спортивную форму.

Улица делала широкий поворот. По обе ее стороны, чуть в отдалении друг от друга, стояли дома, укрытые соснами и кустами можжевельника.

Повернув за угол, Джейк увидел впереди человека. Оглянувшись, человек тоже заметил его. Джейк попробовал бежать быстрее.

Человек впереди рванул, как на спринтерской дистанции. И в нем еще сидела пуля!

Надо стрелять. Иначе он не догонит его. Джейк на бегу снял винтовку с предохранителя и установил в режим автоматической стрельбы. Расстояние между ними увеличивалось.

Человек впереди выскочил на свет. Сейчас!

Джейк остановился и упал на живот прямо посреди улицы. Он слишком поздно заметил на дороге выступ канализационного люка, который скрыл от него нижнюю половину бежавшего впереди человека.

Отчаянно задыхаясь, Джейк прицелился, как смог. Он нажал на спусковой крючок и не отпускал его, стараясь удерживать цель на мушке.

Он выпустил весь магазин одной длинной оглушительной трехсекундной очередью.

Полуослепленный пламенем, вырвавшимся из ствола, он привстал на колени и попытался что-нибудь разглядеть.

Человек, за которым он гнался, исчез.

Огорченный до глубины души, Джейк сел посреди улицы, пытаясь успокоить дыхание. О, Боже! Сорок пять лет, он прикован к столу. А сейчас никак не может отдышаться. Сердце колотилось так, будто готово было выпрыгнуть.

* * *

Спустя несколько минут из-за угла с ревом вынырнул армейский грузовик и затормозил возле него. Сержант перегнулся через борт, направив на него свою М-16, а двое других выскочили из кузова и остановились перед ним, держа оружие наготове.

– Брось оружие!

Джейк выпустил из рук винтовку.

– Я капитан Графт...

– Лицом вниз, ноги-руки в стороны, или я располосую тебя пополам!

Он выполнил их требования. В брюках цвета хаки и в куртке зеленого цвета он вовсе не походил на военнослужащего. Грубые руки обшарили его и, обнаружив бумажник, извлекли его на свет.

– Извините, сэр. Вы можете встать.

Джейк перевернулся и ухватился за протянутую руку. Поднявшись на ноги, он спросил:

– Вы, ребята, случайно не из роты "Браво" второго батальона?

– Нет, сэр. Рота "Чарли" первого батальона. Извините за...

– Вы действовали правильно. Позвольте воспользоваться вашей рацией.

Рота "Браво" все еще собиралась в парке Рок-Крик. На это уйдет еще минут десять, подсчитала Рита. Она сообщила Графтону, что солдаты забрали все вещи из пещеры.

– Отправьте все в ФБР, спецагенту Хуперу.

Джейк с помощью солдат из роты "Чарли", сидевших в грузовике, обыскал весь район, где исчез беглец.

Ничего. Человек пропал.

Уже в час ночи подъехал на машине Йоук вместе с Ритой и Тоудом, и Джейк влез в кабину. Он был совершенно измотан.

Глава 30

На следующее утро в восемь часов Джейк Графтон заехал за Тоудом Таркингтоном. Затем они вместе отправились в редакцию "Пост", чтобы забрать Джека Йоука. На нем была та же одежда, что и в предыдущую ночь.

– Ты прямо здесь и спишь? – спросил его Тоуд.

– Ты же знаешь, как у нас сейчас с транспортом.

– Хочешь, одолжу зубную щетку?

– Спасибо. У одного парня из отдела новостей нашлась одна, он дал ее всем остальным. Ты не поверишь, кого я встретил сейчас наверху в кабинете Отта Мергенталера. – И, не дожидаясь вопроса, добавил:

– Сэм Стрейдер.

Эта новость не произвела впечатления на морских офицеров.

– А наше руководство постоянно висит на телефоне, пытаясь найти нужных людей в администрации. Им нужны пропуска для наших фургонов, иначе мы не сможем выпускать газету.

Джейк хмыкнул. Он подумал о чашке кофе – хорошо бы выпить хотя бы одну. Все кафе и закусочные на улицах были закрыты – служащие просто не смогли приехать на работу. Запрет на использование личного автотранспорта приостановил работу всего города.

– Наши затеяли свой демарш из-за того, что телекомпании получили пропуска для своих съемочных групп.

– Каждая компания получила пропуска на две машины, – подтвердил Джейк. – А у "Пост" и "Таймс" сотни машин.

– Э, да я и не спорю вовсе. Я просто говорю о наших новостях. Вот и все.

Прервав наступившее молчание, Йоук снова обратился к Джейку:

– Я хотел бы прояснить кое-какие принципы наших с вами отношений. Я дал согласие не публиковать свои статьи, пока "все это не закончится". Когда это произойдет?

– Когда войска уйдут, а бразды правления примет гражданская администрация.

– Мой редактор хочет знать. Я оставил его в уверенности, что мне достаются самые горячие новости.

– Что мы можем сделать, – обратился Джейк к Тоуду, – чтобы предоставить этому неустрашимому юноше что-нибудь горячее?

– Давай подумаем. Я, конечно, могу поделиться тем, что сообщила мне Рита прошлой ночью, когда я попросил у нее чего-нибудь горячего, но я сомневаюсь, что это поможет.

– Вероятно, нет.

Йоук хотел предложить им не валять дурака, как вдруг что-то звучно ударило в лобовое стекло напротив водителя, и в этом месте мгновенно появилось аккуратное отверстие, окруженное концентрическими линиями.

Тоуд машинально нажал на тормоза.

– Жми, – крикнул Графтон. – Убираемся отсюда!

Таркингтон нажал на акселератор. Следующая пуля прошла мимо пассажирского салона, они слышали, как она угодила куда-то в корпус автомобиля. Звук выстрела донесся до них секундой позже.

Тоуд свернул в сторону и продолжал ехать вперед. Каждый поворот сопровождался визгом колес.

– Кто-нибудь пострадал?

– Не я, – ответил Графтон и принялся смахивать с сиденья осколки стекла. – Теперь можно помедленнее.

– Кто-то недоволен, – сказал Йоук. – Таких теперь много.

– Этот засранец мог нас и убить, – проворчал Тоуд.

– Я думаю, именно этого он и хотел, – сухо произнес Йоук, недовольный тем, что разговор не получился.

Таркингтон саркастически скривил губы. Йоук по-прежнему был невыносим.

После приезда в арсенал Джейк с полчаса провел на командном пункте. Перестрелки в городе уже были отмечены в нескольких местах. В те районы направили войска для обнаружения и поимки снайперов.

– У нас уже сидят около сотни наркоманов, и все время привозят новых, – сказал ему генерал Грир. – Если они находятся под действием наркотиков или у них началась ломка, я отправляю их в форт Мак-Нэйр. Там их размещают в спортзале до того момента, пока не будет принято решение, что с ними делать дальше. Но тех, у кого обнаружено оружие, кто оказывал сопротивление или имеет наркотики в больших количествах, я оставляю здесь. Так или иначе мы должны отделять агнцев от козлищ.

– Они до сих пор вооружены?

– О, да. Вероятно, они воюют друг с другом и с солдатами.

Всего лишь два часа назад произошла стычка в северо-восточном секторе. К тому моменту, когда туда прибыли солдаты, семеро гражданских уже погибли. У них в основном автоматическое оружие.

– А что слышно о террористах?

– Пока ничего нового. Но даже если мы их найдем, я буду рекомендовать генералу Лэнду продлить комендантский час до тех пор, пока не прекратится эта беспорядочная стрельба и разборки между бандитами. Мы не можем сейчас вот так просто уйти, оставив все полицейским.

Джейк возвратился в приемную генерала Грира и взялся за телефон.

Спустя полчаса, когда Джейк и Тоуд сделали все необходимые звонки, Йоук сказал:

– Я хочу вам кое-что сообщить.

Что-то в интонации Йоука заставило Графтона насторожиться.

Тоуд тоже уловил в его голосе необычные нотки.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – обратился он к журналисту.

– Нет. Возможно, вам обоим это следует знать. Вы сообразите, как поступить в этом случае. Нет нужды повторять, что моя информация носит конфиденциальный характер.

– Не для печати? – притворно ужаснулся Тоуд.

Йоук скривился от досады, но кивнул.

Тоуд на цыпочках подошел к двери, открыл ее и выглянул наружу. Затем закрыл дверь и просунул между ручками ножку стула.

– О'кей. Выкладывай, но помни, что и у стен есть уши.

– Как только вы выносите его? – простонал, как от зубной боли, Йоук.

Капитан, подперев подбородок рукой, громко вздохнул.

– Три или четыре недели назад на Кубе произошла революция.

– Мы слышали об этом, – заметил Тоуд.

– Я хотел опередить толпу журналистов и добирался туда не совсем обычным путем, путем, который сам по себе достоин статьи. Я поехал в Майами и отправился к кубинским эмигрантам, которые могли планировать возвращение на остров. Я обещал им, что не напишу ни единой строчки о том, как мне удалось попасть на Кубу. Они не испытывали особенного восторга по поводу моего присутствия, но взяли меня с собой. Как я уже сказал, я обещал ничего о них не писать. Но не обещал не сообщать об этом правительству Соединенных Штатов.

– О'кей, – кивнул Джейк.

– На Багамских островах они погрузили на борт около трех дюжин ПТУРов. По крайней мере, они сказали мне, что мы находились именно в этом месте.

– Лучше, если вы расскажете нам всю историю, – сказал Джейк и пододвинул поближе к себе блокнот, намереваясь записывать.

И Йоук рассказал. На это у него ушло пятнадцать минут. Когда он закончил, оба офицера задали ему несколько вопросов, чтобы выяснить кое-какие детали.

В конце концов, когда, казалось, все было сказано, Джейк спросил:

– Почему вы решили рассказать нам все это?

Йоук взглянул на него.

– Разве не ясно?

– Скажите сами.

– Я думаю, что правительству Соединенных Штатов следует поинтересоваться, откуда появились эти ПТУРы. Может, их украли с правительственных складов. Может... о, я не знаю. Я готов спорить, они украдены.

– А почему вы не обратились в ФБР?

– Потому что я журналист. Если станет известно, что я нашептываю ФБР, люди перестанут со мной разговаривать.

– А почему сейчас?

Йоук поерзал.

– Вообще-то я не собирался говорить, но вас, ребята, я знаю, и время сейчас, кажется, подходящее.

– Вас ведь могли убить в Майами, – заметил Тоуд.

– Да, но я до сих пор жив.

– Я пытаюсь понять, почему, – Графтон выдвинул нижний ящик стола и, откинувшись на спинку стула, положил на него ноги.

– Почему вы до сих пор среди живых?

– Я сказал вам то, что они говорили мне.

– Хм-м. Вы думаете, этих объяснений достаточно?

– В то время они для меня звучали убедительно.

– А теперь?

Задумавшись над ответом, Йоук прокашлялся и вытер губы.

– На самом деле это не выдерживает критики. Почему они должны были верить мне, если пуля решила бы все проблемы? Они ведь могли просто-напросто утопить меня в Гольфстриме. Никто бы никогда ничего не узнал. Я не понимаю, почему они этого не сделали, и я не думаю, что кубинцы дадут мне какие-либо дополнительные заверения.

– У вас есть версии?

– Н-да. Вся эта история с генералом Сабой заставила меня задуматься. Знаете, приятно думать, что все наше правительство представляет собой банду бездельников, которые не имеют ни малейшего представления о том, что происходит, и всячески ругать все, что они пытаются делать.

На лице Графтона мелькнуло удивление, но тут же исчезло.

– Я готов верить, что вы, ребята, тратите свое рабочее время, в основном, не понапрасну. Мне пришло в голову, что одной из причин, по которой генерал Саба оказался здесь и готов выступить свидетелем против Чано Альданы, является то, что правительство Соединенных Штатов помогло повстанцам свергнуть режим Кастро.

– Интересно, – произнес Джейк Графтон.

– А жив я до сих пор, как мне кажется, по той простой причине, что те кубинцы были агентами ЦРУ или догадывались, что ЦРУ вряд ли понравится, если они убьют американского гражданина.

Джейк пожал плечами.

– Возможно. Но вы ведь не потому все это рассказываете, что ждете от меня ответов, не так ли? – спросил Джейк.

– Нет. Просто как добропорядочный гражданин. Я рассказал вам это в надежде на то, что правительство Соединенных Штатов, потеряв несколько ПТУРов, захочет выяснить, куда они подевалась.

Джейк Графтон сцепил пальцы замком на затылке.

– Остается заверить вас, что мы сообщим все это нужным людям, но расследование наверняка будет засекречено и мы не сможем держать вас в курсе. Конечно, если кому-нибудь предъявят обвинение в краже ПТУРов, вы об этом услышите, но лишь на условиях "когда" и "если".

Йоук кивнул.

– За что купил, за то и продал. – Он встал со стула. – А теперь мне нужно пойти заглянуть на командный пункт и позвонить в свой офис. Если вы, ребята, соберетесь отчаливать, найдите меня, пожалуйста.

– Конечно.

Когда Йоук ушел, Тоуд приблизился к двери, подождал несколько секунд, затем открыл ее и выглянул наружу. Зал пустовал. Он запер дверь и прислонился к ней спиной.

– Я никогда бы не подумал, что он кому-нибудь расскажет об этом.

– Я думаю, он понимает.

– Итак, что ты думаешь?

– Он умный малый. Я думаю, что он на девяносто процентов уверен и лишь хочет удостовериться, что дядюшке Сэму обо всем известно, чтобы покрыть оставшиеся десять процентов. У меня такое ощущение. – Джейк пожал плечами. – Но я не знаю, – добавил он и, опустив ноги на пол, задвинул ящик стола. – Мне кажется, мы узнаем точнее, о чем думает Йоук, когда в один прекрасный день увидим статью об этом за его подписью.

Он вырвал из блокнота три странички и протянул их Тоуду.

– Вот. Проследи, чтобы попало в ЦРУ. Не бросай их где попало.

– Мне написать меморандум?

– Да. С грифом "совершенно секретно".

– Парни из ЦРУ подумают, что у тебя в этом деле свой интерес. Они никогда не поверят, что он ни с того, ни с сего передал нам всю эту информацию.

– Хорошая получилась операция, – спустя мгновение произнес Джейк. – Йоук толком ничего не знает. Он просто подозревает. Но Кастро нет, Саба у нас, а Альдана получит то, что ему положено. Такое вот дело.

– Йоук – толковый журналист, – с удовольствием произнес Тоуд.

Джейк отмахнулся от него.

Он позвонил на центральную телефонную станцию и попросил подполковника Франца. Подполковник входил в его группу. Джейк послал его туда еще вчера утром.

– Подполковник Франц у телефона, сэр.

– Джейк Графтон. Что там у вас?

– Стараемся, как можем, сэр, но нас всего трое, включая меня. Это равносильно тому, что черпать из Ниагарского водопада пивной банкой.

– У-гу.

Франц вздохнул. Джейк слышал, как он переворачивал страницы, – вероятно, листал свои заметки.

– Все, чем мы занимаемся, – это слушаем беспорядочные звонки. Никакой системы. Но нам удалось перехватить три звонка, в которых, на наш взгляд, обсуждались планы обстрела военных. В одном говорилось о том, чтобы убрать каких-то противников, – я сам слышал это. У них, должно быть, есть приспособление на линии, которое дает знать, если их прослушивают, потому что мне удалось перехватить лишь десять – двенадцать слов до того, как один из них тут же повесил трубку, а другой еще продолжал говорить.

– Что в точности они сказали?

– "Теперь, когда нет Уилли, поле деятельности открыто, поэтому нам нужно убрать их прежде, чем...", и он заткнулся раньше, чем я хотел бы.

– Что-нибудь еще?

– Одна интересная вещь. Этим вечером состоится какой-то марш. Ребята услышали об этом в разговорах. Всего было пять таких звонков. Вы понимаете, что звонков могло быть куда больше, но мы перехватили только пять.

– Марш?

– Да. Именно это слово они использовали. "Марш".

– Где?

– Я не знаю.

Марш? Что, черт возьми, это значило? Джейк Графтон написал слово на листке блокнота.

– Что ты думаешь?

– Нужно привлечь еще людей, – сказал подполковник Франц.

– Присмотрись. Выясни, насколько сложно будет отключить всю телефонную сеть. Должна быть система, чтобы отключить сразу все электропитание.

– Отключить! Ого! Вы...

– Просто узнай. Я перезвоню тебе.

Джейк позвонил в Пентагон генералу Лэнду. Председатель будет занят в ближайшие четверть часа. Помощник сказал, что оставит ему записку.

В ожидании Джейк рисовал на листе блокнота Генри Чарон. Квартиры. Спальный мешок в пещере. Браконьер и владелец небольшого ранчо. Почему Генри Чарон до сих пор в Вашингтоне? Если уже не смылся. Джейк написал этот вопрос и уставился на него.

Он позвонил в ФБР и попросил спецагента Хупера.

– Пришлось поволноваться прошлой ночью?

– Он ушел, – сказал Джейк. – Есть продвижение?

– Ребята в Нью-Мексико получили разрешение и обыскали ранчо Чарона, сняли отпечатки. Большинство из них принадлежит одному человеку и совпадает с теми, что обнаружены на вещах из пещеры, в парке Рок-Крик. Это определенно тот же самый человек.

– Есть его фотография?

– В его доме мы не нашли ни одной. Но продолжаем поиски.

– Нам нужны фотографии с его водительского удостоверения как можно быстрее.

– Будут через пару часов.

– А что слышно о Тассоуне, которому человек из Пенсильвании продал винтовки?

– О нем ничего нет. В Вегасе его не видели уже недели две.

– А здесь, в Вашингтоне?

– Мы работаем над этим.

– Вы покажете фотографию Чарона в эфире?

– В дневных новостях.

– Скажите, если мы отключим городскую телефонную сеть, вы сможете продолжать работу?

Хупер подумал некоторое время, прежде чем ответить.

– Да, у меня есть правительственная связь и линии компьютерной связи. Если их оставить, все будет о'кей. А у местной полиции есть радиосвязь.

– О'кей. Спасибо. Позвоните, если что-нибудь узнаете, договорились? Я в арсенале.

– Не нашли еще террористов?

– Вы первый об этом услышите.

Не успел он повесить трубку, как телефон зазвонил снова. Звонил помощник генерала Лэнда. Через секунду Джейк разговаривал с председателем КНШ.

– Сэр, я хотел бы рекомендовать вам отключить местную телефонную сеть. Есть предположение, что кое-кто использует ее для организации нападений на солдат и на противостоящие банды. Кроме того, какие-то неизвестные намерены организовать сегодня вечером марш.

– Марш?

– Да, сэр.

– Ерунда. Никаких маршей не будет, пока мы здесь.

– Да, сэр. Я передам это генералу Гриру.

– Поговорите с Гриром насчет телефонной сети. Если он не будет возражать, то я "за". В любом случае я поддержу его.

– Да, сэр.

Джейк положил трубку и отправился на поиски генерала Грира. Листок с вопросами о Генри Чароне остался на столе.

* * *

Бок горел. Боль разбудила его, и Чарон лежал в темноте с открытыми глазами, пытаясь с ней совладать. Он пошарил правой рукой, нащупал фонарь и зажег.

Луч света скользнул по стенам небольшого помещения, выхватывая из темноты кирпичные стены, его вещи, бетонную плиту, потолок.

После четырехмильной пробежки по переулками и задним дворам Вашингтона он добрался сюда, в подвал у тоннеля метро, в три часа ночи. Ему удачно удалось проскочить мимо армейских патрулей и избежать встреч со снующими повсюду бандами подростков, но это вконец измотало его. Никогда в своей жизни он не испытывал такой усталости.

С болью в ране, замерзший и промокший, измотанный от напряжения, в один момент он даже усомнился, удастся ли ему выбраться из этой передряги.

Теперь, когда он лежал на спальном мешке в украденной прошлой ночью одежде, а дикая боль пронизывала насквозь, его беспокоила только одна мысль – сможет ли он двигаться.

Проверить это можно было только одним способом. Он рывком сел.

О, Боже! У него вырвался стон.

Но он не сдастся. О, нет. Правой рукой он повернул фонарь и включил его. Комната наполнилась светом.

Слегка подвинувшись в сторону, он осмотрел спальный мешок, на котором лежал. Крови немного. Это хорошо. Очень хорошо. Значит, кровотечение почти прекратилось. Лучше всего, конечно, полежать бы несколько дней спокойно, пока рана не начнет затягиваться, но, к сожалению, это невозможно.

Несмотря на боль, он проголодался. Он попытался привести мысли в порядок, выяснить, что необходимо сделать в первую очередь. Голова, похоже, работала. Это тоже его обрадовало.

Первым делом необходимо принять обезболивающее средство. Он вынул аптечку и открыл ее. Левой рукой можно пользоваться, если не двигать плечом. Так далеко распространилась боль.

Потратив три или четыре минуты, он все же смог наполнить шприц и сделать себе уколы в четырех местах: выше, ниже, левее и правее ран. Закусил губу. От напряжения он весь покрылся испариной. Лекарство подействовало немедленно. Осталась только тупая боль.

Потолок был достаточно высоко, поэтому он смог встать, выпрямился и, покачиваясь, ждал, пока сердце успокоится и давление придет в норму. Затем, крепко сжав зубы, сделал несколько пробных шагов.

Помочившись в ведро, что стояло в углу, он внимательно исследовал мочу. Следов крови он не обнаружил.

Теперь пища. И вода. Чтобы восполнить потерю крови, ему требовалось и то, и другое.

Он наладил плитку, зажег ее и открыл банку тушенки. Пока она разогревалась, он пожевал немного вяленого мяса и запил его водой из банки.

Тушенка еще не была готова, и он снял с себя всю одежду.

Надел сухие брюки, но рубашку надевать не стал. Немного погодя нужно будет сменить повязку. Мокрую одежду повесил на гвоздь.

Вот так! Теперь он уже чувствовал себя лучше. Покончив с тушенкой, он открыл банку фруктового сока и отпил из нее. Немного погодя, прикончил сок и выпил еще пинту воды.

Насытившись, Чарон улегся на спальный мешок. Впервые за это время он посмотрел на часы. Почти двенадцать. Дня или ночи – он не знал. Он мог проспать весь день до самой полуночи.

Достав радиоприемник, он включил его и через несколько минут настроил на телевизионную волну.

День. Значит, он проспал восемь часов.

Он погасил свет, чтобы не садились батареи, и остался лежать в темноте, слушая радио. Громкость пришлось убавить, чтобы звук был едва различим. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь, проходя по тоннелю метро, услышал его, хотя вряд ли такое могло произойти. С приходом военных все работы в тоннеле прекратились.

Так он и лежал в темноте, слушая радио и вспоминая прошедшую ночь. Он слышал разговор офицера с солдатом на дороге, с тем самым, который выстрелил в него, когда он взбирался по склону, убегая от них. Вот уж действительно выстрел наудачу. Стрелять через дорогу! Ведь он почти уже пересек эту проклятую дорогу, но тут, как заяц, получил порцию свинца.

Он вздохнул и закрыл глаза, стараясь позабыть про тупую боль в боку.

С какой стороны ни глянь, это была его лучшая в жизни охота. Самая лучшая. Даже прошлая ночь, когда за ним гнались солдаты, а он умирал от боли, предоставила редкостную возможность. Он побывал на краю жизни и смерти, прожив жизнь сполна, своими силами, своим умом и твердостью характера. Великолепно! Вот подходящее слово. Великолепно. Еще ничего в своей жизни он не делал такого, что могло бы сравниться с этим. Все, что происходило прежде, оказалось лишь прелюдией, подготовкой к прошлой ночи: суметь проскользнуть в лесу мимо солдат, раненому и истекавшему кровью, из последних сил карабкаться по склону, бежать по улице, уворачиваясь от пуль, и снова бежать, петляя и стремясь к цели.

Большинство людей, уже прожив жизнь, ни разу так и не побывали хотя бы на одной настоящей охоте. А у него их было так много. И венцом всему стала прошлая ночь!

Он снова и снова вызывал ее в памяти, смакуя каждое впечатление, вспоминая каждое ощущение, как вдруг по радио услышал свое имя. Покрутив ручку, он прибавил звук.

– "...предположительно опознали как владельца ранчо из Нью-Мексико и специалиста по оружию. Этот человек вооружен и чрезвычайно опасен. Предполагается, что прошлой ночью он получил ранение, когда солдаты пытались задержать его в округе Колумбия. Если вы увидите этого человека, мы настоятельно просим вас не предпринимать самостоятельных попыток приблизиться к нему или задержать его. Просто позвоните по телефону, номер которого вы видите на экране, и сообщите властям ваше имя и адрес, где и когда вы его видели. Почему Генри Чарон предпринял попытку покушения на Президента и вице-президента, до сих пор не установлено. Сегодня днем мы надеемся получить подробную информацию из Нью-Мексико о прошлом Чарона. Оставайтесь на нашем канале".

Выключив радио, Чарон лежал с закрытыми глазами.

Это не отпечатки пальцев. Его отпечатки не значились в картотеке. Даже если они у них есть, это еще ничего не значит. Это рисунок. Кто-то в Нью-Мексико опознал его и позвонил в полицию.

Ну, что ж. Он ничего не может поделать с тем, что уже знали полицейские и ФБР. Что знают, то знают.

Генри Чарон понимал, что чисто уйти ему не удастся. Он трезво осознавал, что шансы неравны. Он согласился на эту охоту, и она не обманула его ожиданий, наоборот, даже превзошла их.

Когда пули свистели над головой, а грохот М-16 раздавался в ночной тишине, он впервые по-настоящему ощутил, что встретил смерть лицом к лицу и ушел от нее. Это чувство наслаждения на краю бездны не поддавалось описанию – просто не хватало слов. Поэтому он лежал в темноте, пробуя его на вкус.

Придет время, и он решит, что делать дальше, но не сейчас.

* * *

– Эти проклятые террористы находятся в Вашингтоне. Вы знаете об этом, я знаю, каждый знает. Неплохо бы знать, что они собираются делать дальше.

Генерал-майор Грир и Джейк Графтон стояли у карты города, занимавшей почти всю стену. Генерал Грир – коренастый, загорелый, с короткими, стального цвета, волосами, которые торчали у него на голове ежиком, – решил стать солдатом, когда ему исполнилось девять лет, и с тех пор он не находил занятия привлекательнее.

Он посмотрел на Графтона. Задавая вопрос, он всегда ожидал на него ответа.

– Они могли затаиться, справедливо полагая, что мы сделаем попытку найти их, сэр, – сказал Джейк Графтон, – а когда это не получится, снова начать стрельбу.

– Это версия номер один, – кивнув, произнес Грир. Его отличала привычка размышлять вслух, и все в его штабе к этому привыкли. Джейк тоже быстро уловил эту особенность. Графтон краем глаза видел Джека Йоука, который сидел в углу и делал какие-то пометки в блокноте.

– Либо они, воспользовавшись неразберихой, могут выбрать цель и ударить по ней. Или две цели. Возможно, три. Все зависит от того, сколько их и насколько хорошо они вооружены.

– Версия номер два.

– Они также могут понадеяться на то, что мы не проявим настойчивости и откажемся от поисков.

– Версия номер три. Еще есть?

– Нет. Больше ничего не приходит на ум.

– Мне тоже. Мне нравится вторая. Я бы выбрал ее, будь я на их месте. Я не думаю, что банда латиноамериканцев, которые согласились, чтобы им заплатили, когда они погибнут, будет сидеть и ждать у моря погоды.

Грир вздохнул.

– Если бы мы знали. Итак, если они остановятся на втором варианте, какую же цель они для себя изберут?

Джейк пошарил глазами по карте. – Белый дом? – неуверенно предположил он.

– У меня две роты солдат и десяток танков возле военно-морского госпиталя в Бетезде. Одна рота и четыре танка у Белого дома, по одному на каждом углу. Еще рота с танками у старого здания правительства. То же самое у военно-морской обсерватории, где живет вице-президент. А также возле Капитолия на случай, если они снова вознамерятся. Нанести удар по нему. И у здания Сената и Палаты представителей. Что еще?

– Я не знаю.

– Присоединяюсь к вашему мнению, – сказал генерал Грир.

– А как насчет базы морской пехоты в Куантико?

– Там, где держат Альдану? Я думаю, нет. Альдана не похож на самоубийцу. Его не выпустят живьем. Я отдал приказ насчет этого. Это последнее место, куда они направят свой удар.

– До сих пор мы обыскали всего лишь полгорода. Дело продвигается очень медленно. По всему городу в солдат стреляют. Уже пятерых ранили, двое убиты. А солдаты стреляют в ответ. Погибли одиннадцать гражданских.

Грир отвернулся от карты и провел ладонью по ежику на голове. Затем опустился в ближайшее кресло.

– Вы что-то хотели сказать? – спросил он Джейка.

Капитан рассказал ему о прослушивании на телефонной станции и о докладе подполковника Франца.

– Марш? – повторил генерал.

– Сегодня вечером.

– Это плохо. Если это произойдет, мы должны будем их разогнать.

– Я предлагаю отключить телефонную сеть. Говорят, что это возможно. Мы узнали, что бунтовщики и провокаторы координируют свои действия по телефону. Что может значить этот марш, не знаю, но он мне не нравится. С другой стороны, мне сказали, что по телевидению в дневных новостях показали фотографию парня, которого ФБР считает убийцей, и назвали телефон, по которому следует звонить, если кто-то его увидит. Примерно то же самое они передавали в течение двух дней о террористах. Если отключим телефоны, мы не получим ни одного звонка.

– Вы обсудили это с генералом Лэндом?

– Да, сэр. Он сказал – на ваше усмотрение. Он поддержит вас в любом случае.

– Были какие-нибудь звонки?

– Нет, сэр.

– Этот марш беспокоит меня. Чего нам недоставало сейчас – так это толп, шатающихся по улицам, в которые преступники будут палить из ружей. Черт, если толпы пойдут, то будет кровавая баня.

Грир сидел молча, почесывая свою седую голову.

– Выключайте эти проклятые телефоны, – наконец, произнес он. – Я намерен закручивать гайки в этом городе все сильнее и сильнее, пока где-нибудь не треснет.

Глава 31

Позже комиссия Лонгстрита перечислила множество факторов, вызвавших насилие в те дни в Вашингтоне. По крайней мере, никто не оспаривал утверждения о том, что укоренившаяся вера черного населения в то, что оно является жертвой расового и социального угнетения, ухудшила и без того сложное положение и привела к взрыву.

Молодые парни из уличных банд – в основном чернокожие из центральной части города – начали бить стекла витрин и грабить магазины, а когда появлялись солдаты, – забрасывали их камнями, бутылками и всем прочим, что попадалось под руку.

Поначалу солдаты стреляли в воздух. Когда это не помогло, они принялись заталкивать, затаскивать, засовывать этих разгоряченных юнцов в грузовики, чтобы везти в арсенал.

Толпы людей, которые после показа этого сумасшествия по телевидению стали расти, множиться и вести себя все агрессивнее, начали поджигать автомобили.

Появились жертвы от рук солдат, большинство из которых по возрасту не отличались от тех, кто выкрикивал в их адрес оскорбления и швырял камнями. Телекамера запечатлела один из таких инцидентов, который мгновенно вызвал всеобщее возмущение.

Генерал Лэнд приказал удалить все телекамеры с улиц, но было уже поздно. Десятки домов в беднейших кварталах города пылали от пожаров, а пожарные и санитарные машины не могли подъехать к ним из-за бунтовавших толп.

Кто-то из армейских офицеров попытался было пустить в ход танки, чтобы припугнуть бунтовщиков. Но в ответ последовала немедленная реакция в виде бутылок с бензином и зажженными тряпками, заткнутыми в горлышко вместо фитилей.

После того как один танк сгорел, а два танкиста получили серьезные ожоги, выбираясь из него, из другого танка открыли пулеметный огонь, который скосил около дюжины человек. Бунтовщики бросились врассыпную, на бегу поджигая машины и разбивая окна. Всю эту сцену показали по телевидению замершей от ужаса Америке.

Запах дыма и жженой резины распространился по всему городу. Беспорядки, однако, ограничивались лишь бедными кварталами, как это происходило во времена больших городских бунтов в период вьетнамской войны. И это было естественно. Около половины находившихся в округе двенадцати тысяч солдат выполняли задачи по охране правительственных и общественных зданий в официальной части Вашингтона. А основная масса бунтовщиков держалась поближе к дому, устраивая драки и грабежи по соседству.

Генералы Лэнд и Грир расставили солдат на каждом перекрестке. Они видели теперь единственный путь – продолжать наращивать военное давление до тех пор, пока обстановка не нормализуется. Поиски террористов отодвинулись на задний план.

Когда солнце стало клониться к закату, температура воздуха, которая днем держалась на уровне тринадцати градусов, начала резко снижаться. Генерал Грир и его штаб обрели надежду. Возможно, то, чего не смогли сделать солдаты, довершит холод. Хорошо, если бы пошел мокрый снег.

С наступлением темноты генерал Грир отправил на улицы резервную часть солдат. Стрельба и пожары по-прежнему терзали город, но количество людей на улицах определенно уменьшилось.

* * *

– Капитан Графтон, у нас здесь возникла проблема, – извиняющимся голосом обратился к Джейку молодой армейский капитан. – Генерал Грир сказал, что он очень занят и просил вас заняться этим.

Джейк отложил в сторону ручку, которой писал доклад для генерала Лэнда. – Слушаю.

– Это у входа, сэр. Я провожу вас.

В коридоре офицер сказал ему:

– К нам пришли люди, которые хотят, чтобы мы освободили их родственников под их попечительство.

– Сколько?

– Всего трое. Им пришлось идти пешком, а ввиду беспорядков и всего...

– Хорошо. Скольких вы уже освободили?

– Мы никого не освобождали, сэр. Нарушителей комендантского часа и обычных наркоманов мы отправляем в форт Мак-Нэйр, а бунтовщиков, грабителей и тех, кто стрелял в солдат, держим здесь.

– А те, чьи родственники пришли, они к какой категории относятся?

– Грабеж, стрельба в солдат и наркотики. За наркотики задержана женщина. Она отстрачивала одного парня в машине, но, поскольку они не должны были находиться в машине, наши люди обыскали их. У парня нашли немного крэка, а у нее в сумочке обнаружили следы кокаина. Поэтому их привезли сюда.

Посетители стояли возле стола у входа в технические склады. Две чернокожие женщины и белый мужчина.

Сначала Джейк обратился к старшей из женщин.

– Меня зовут Харриэт Ханнифан, генерал. Я хочу забрать своего мальчика. – Ей, пожалуй, за пятьдесят, прикинул Джейк, широка в кости, волосы седые. На руке сумочка. На ногах поношенные туфли.

– Как его имя, мэм?

– Джимми Ханнифан.

Джейк повернулся к сержанту, сидевшему за столом, тот сверился со своими записями.

– Грабеж, сэр. Бросал камни в витрины магазина. Его пытались схватить при попытке вынести телевизор. Тогда он его бросил и телевизор разбился, а его мы задержали.

– С вашим сыном раньше случались неприятности, мэм?

– Он мой внук. Боже, да, у него были проблемы в школе, попал в плохую компанию. Ему всего шестнадцать, и он хочет бросить школу, но я ему не позволю.

– Приведите его сюда, – приказал Джейк капитану.

– Сколько вам пришлось пройти, пока добрались сюда? – снова обратился Джейк к миссис Ханнифан.

– Примерно пару миль.

– Сейчас довольно опасно.

– Он все, что у меня есть.

– А вы, мэм? – спросил Джейк у второй женщины, значительно моложе миссис Ханнифан, но одетой победнее.

– Это мой мальчик. Он стрелял в людей. Я видела, как его забрали солдаты.

Джейк собрался было ей отказать, но потом решил не торопиться.

– Издалека вы пришли?

– С перекрестка Эмерсон-Джорджия-авеню. Я не знаю, как далеко это.

– Пять или шесть миль, – подсказал сержант. – Через весь этот кавардак.

Джейк кивнул капитану.

– А вы, сэр?

– Мое имя Лиаракос. Я бы хотел повидать свою жену. Сержант сказал, что ее задержали за наркотики.

– Вы хотите сказать, что намерены просить об ее освобождении?

– Нет, – устало произнес Лиаракос. – Сначала я хочу ее увидеть. Потом, может быть... – И он умолк.

Джейк повернулся к капитану и приказал:

– Тех людей приведите ко мне в кабинет, а джентльмена проводите к его жене. – И он пригласил женщин пройти с ним.

Когда все устроились у него в кабинете, он послал Тоуда за кофе. Йоук бесшумно сел за соседний стол.

Женщина помоложе начала всхлипывать. Ее звали Фулбрайт.

– Я знаю, вы не виноваты, – сказала она, но это выше моих сил, все эти наркотики, безработица, школы, которые ничему не учат. Кем они вырастут, живя среди всего этого, я вас спрашиваю?

– Я не знаю.

В воздухе повисло тягостное молчание, которое прерывалось лишь сдавленными рыданиями миссис Фулбрайт. Джейк не знал, что сказать, и машинально посмотрел на Йоука, в надежде на его помощь. Журналист ответил ему сочувственным взглядом, но ничего не сказал.

Тоуд принес кофе как раз перед тем, когда солдаты ввели в комнату двух мальчишек, закованных в наручники.

– Сейчас мы отпустим вас, ребята, – сказал Джейк, – потому что мама и бабушка настолько любят вас, что готовы были рисковать жизнью ради того, чтобы добраться сюда. У вас может не хватать денег, но зато у вас есть нечто, чего не купишь ни за какие деньги, – люди, которые вас любят.

Оба юнца чувствовали себя неловко и выглядели смущенными. А, какой толк из этих проповедей, подумал Джейк. Но если их удастся спасти?

– Тоуд, когда леди допьют свой кофе, отвези их домой.

* * *

– Боже мой, Танос, зачем ты пришел?

– Я...

Она закрылась рукой, чтобы он не мог видеть ее лицо. Он убрал ее руку. Она плакала.

– Тебе не следовало приходить, – прошептала она. – О, мой Бог, Танос, посмотри, что я с собой сделала.

В комнате, где ее содержали, находилось еще пятеро женщин. Воняло блевотиной и мочой. На полу валялось с полдюжины грязных матрасов. Мебели никакой. Элизабет, скрючившись, сидела на матрасе, вся ее одежда была в грязи.

– Прости меня, Танос. Прости.

– Это первый шаг по дороге домой, Элизабет.

– Я чувствую себя омерзительно. Как же я опустилась! И я сама забралась в эту сточную канаву. Как ты можешь даже смотреть на...

– Ты хочешь домой? Без кокаина?

– Я не знаю, смогу ли! Но почему ты... Разве ты не знаешь, что я натворила? Разве ты не знаешь, почему я здесь?

– Я знаю.

Она вырвала свои ладони из его рук и закрыла ими лицо.

– Пожалуйста, уходи, ради любви к дочерям!

Лиаракос поднялся и постучал в дверь.

* * *

– Сэр, я хотел бы забрать свою жену домой, – Лиаракос стоял перед столом Графтона. Джейк заставил себя взглянуть ему в лицо.

– Прекрасно, – сказал он. – Где вы живете?

– Эджмур.

– На другой стороне парка Рок-Крик?

– Да.

– Джек, найди, пожалуйста, Тоуда. Передай ему, что у него на два пассажира больше. Поезжайте с ним, мистер Лиаракос.

Лиаракос повернулся, чтобы уйти. Затем возвратился.

– Спасибо, я...

Но Джейк сделал ему знак рукой, чтобы он уходил.

* * *

Минут через десять Йоук вернулся.

– Все уехали с Тоудом, – сказал он и сел на стул, стоявший рядом со столом Джейка.

– Вы знаете этого человека?

– Какой-то Ли... Я забыл.

– Танос Лиаракос. Он адвокат, защитник Чано Альданы.

– У каждого свои проблемы, – сказал Джейк Графтон и углубился в свой доклад. Кожа обтянула его скулы, глаза, казалось, провалились в глазницы еще больше.

– Вы ведь знали об этом, когда впервые его увидели, не так ли?

– Вы зануда почище Таркингтона. Пойдите, найдите себе какое-нибудь дело, а?

Йоук неохотно поднялся. Несколько секунд его взгляд бесцельно блуждал по комнате. Затем он вышел и направился по коридору к столу, где солдаты регистрировали задержанных.

Дождавшись, пока сержант оформил двух вновь прибывших, он спросил:

– Миссис Лиаракос. Кто тот человек, которого задержали вместе с ней?

– А, у меня здесь записано. – Сержант полистал свой журнал – зеленую амбарную книгу в картонной обложке. Наконец, нашел.

– Парень отказался себя назвать. Но по его бумагам значилось, что он некто Т. Джефферсон Броуди, адвокат, если этому, конечно, можно верить. Три часа назад. Он в четвертом отсеке, если желаете с ним поговорить. Сержант неопределенно махнул рукой куда-то влево.

Многие арестованные до сих пор находились в состоянии наркотического или алкогольного опьянения и поэтому отличались воинственным настроением. Они орали, метались, выкрикивали непристойности. От человеческих испарений воздух стал тяжелым. Йоук старался реже дышать.

Он заглянул в четвертый отсек, отделенный от общего зала ограждением высотой в полчеловеческого роста, с грязным цементным полом: раньше его обычно использовали для ремонта автомобилей. Теперь в отсеке содержалось несколько дюжин мужчин, прикованных цепями к ограждению и батареям.

Напротив них, через коридор, располагался другой отсек, в котором находились женщины. Они сидели спиной к мужчинам.

Йоук не узнал Броуди. Одетый в грязный синий костюм, адвокат сидел на полу, пытаясь сорвать со своих запястий цепи, что есть мочи выкрикивая в сторону женского отсека:

– Ты, гребаная курва! Я голыми руками выверну тебя наизнанку! Ну, погоди, стерва! Пусть это будет последнее, что мне удастся сделать, когда я отсюда выберусь!

Один из солдат приблизился к нему с выражением отвращения и ненависти на лице.

– Эй, ты! Луженая глотка! Я тебе последний раз говорю. Заткнись!

– Эта курва ограбила меня, – взвыл Броуди. – Я...

– Заткнись, тупорылый, или я заткну тебе глотку. Ты слышишь?

Броуди замолчал. Он не сводил взгляда с женского отсека. Через минуту он с отвращением сплюнул и сел. В преисподней вряд ли окажется хуже, чем здесь, подумал он и вздрогнул от этой мысли.

* * *

Первая бомба взорвалась в полседьмого вечера. Грузовик с пятью тоннами динамита разворотил забор крупной трансформаторной подстанции в Гринлиф-Пойнт, что возле устья реки Анакостиа. Водитель, оставив машину, выскочил в дыру, образовавшуюся в заборе, за ним бросились двое солдат, на ходу стреляя из винтовок, однако он скрылся в квартале муниципальных домов. Солдаты возвратились, чтобы обследовать грузовик. Тут и произошел взрыв такой силы, что грохот разнесся на многие мили вокруг. Электроподстанция мгновенно перестала существовать. Весь центр и юго-восток Вашингтона погрузились во мрак.

В течение последующих пятнадцати минут нападениям подверглись еще три подстанции, в результате чего весь город лишился света.

– По крайней мере, телеболтуны не выйдут в эфир, – сказал Тоуд Таркингтон Рите, только что приехавшей в арсенал в кузове армейского грузовика.

Пока генерал Грир пытался предпринять какие-то меры, взорвали главную насосную станцию с газохранилищем в Арлингтоне. Это уже было похоже на небольшой ядерный взрыв. Станция исчезла в огне. В наступившей темноте даже с дальних окраин города было видно зарево пожара.

В то время, когда раздираемый взрывами город погружался во мрак преисподней, на кольцевой автодороге попал в засаду пехотный взвод, который полностью погиб от рук двадцати вооруженных автоматическим оружием террористов. Началось с того, что трое в форме остановили на дороге грузовик с солдатами, затем застрелили водителя и сержанта, когда те выскочили из кабины. Часть солдат полегла под пулеметным огнем, пытаясь выбраться через задний борт. Около дюжины оставшихся в живых оказались в ловушке в кузове. Они сдались, побросав оружие. Их отвели к кювету и расстреляли. Все оружие, боеприпасы и радиостанцию налетчики погрузили в кузов, затем забрались сами и разместились под тентом. Двое сели в кабину грузовика, двигатель которого продолжал работать на холостом ходу, и тронулись с места.

Грузовик свернул с кольцевой автодороги на Кенилуорт-авеню и со скоростью двадцать пять миль в час покатил к центру города. В свое время военные, предвидя горячность молодых солдат, установили на двигатели своих автомобилей ограничители оборотов, чтобы неопытные новички не могли переключаться на повышенные передачи.

Передние фары, забранные металлической решеткой, давали немного света, но его хватало. Огромные колеса легко катились по мостовой, преодолевая колдобины и выбоины, которые местные жители долгие годы воспринимали как свой тяжкий жребий.

Передний бампер грузовика был усилен мощной стальной балкой, покрашенной, как и весь грузовик, в защитный цвет. Предполагалось, что с ее помощью можно толкать вышедшие из строя военные автомашины.

На перекрестке Кенилуорт и Нью-Йорк-авеню около полудюжины нацгвардейцев устроили на дороге заграждение. Водитель грузовика даже на подумал сбавить скорость. Ударив стальной балкой в стоявший поперек дороги автобус, грузовик сдвинул его в сторону и, взревев мотором, продолжил свой путь. Террористы из кузова грузовика обстреляли стоявших на дороге солдат из автоматов.

Проехав еще треть мили, грузовик сбил знак, обозначавший границу округа Колумбия. Это был большой белый знак с голубыми буквами, которые красиво располагались выше и ниже изображенного в центре Капитолия. Знак гласил: "Добро пожаловать в Вашингтон, столицу Соединенных Штатов Америки. Мэррион С.Барри, мэр".

* * *

Генри Чарон смочил старую повязку водой из фляги и осторожно ее размотал. Чтобы осмотреть рану, нужно было повернуться, но это вызывало острую боль, поэтому осматривать ее он не стал. Он просто обмотал вокруг тела свежие полосы, сделанные им из украденной простыни, и завязал концы аккуратным узлом.

Затем надел фланелевую рубаху, поверх нее натянул шерстяную.

Пальто, которое он позаимствовал прошлой ночью у студента колледжа, хоть и выглядело модным, не отвечало вкусам Чарона. Повесив его на гвоздь, он надел запасную водонепроницаемую парку. В довершение поверх двух пар шерстяных носков надел свои поношенные кожаные охотничьи ботинки.

Прицепил к ремню ножны охотничьего ножа и расположил их так, чтобы они уместились в заднем кармане брюк. Застегнув ремень чуть ниже повязки, вставил в ножны свой любимый, острый, как бритва, охотничий нож с тонким лезвием и закрепил его ремешком поверх рукоятки.

В последнюю очередь надел шерстяную темно-коричневую кепку с козырьком, со сложенными по бокам наушниками, – так, на всякий случай. Кепка носила на себе следы множества пережитых зим.

Без особых усилий присоединил к пистолету глушитель. Проверил магазин и, оттянув затвор, заглянул в ствол. Увидев тусклый желтоватый блеск, убедился, что патрон в патроннике. Поставил пистолет на предохранитель и сунул его за спину под ремень. Гранаты и два запасных пистолетных магазина рассовал по карманам.

Открыв вещевой мешок, проверил, на месте ли "винчестер*. Винтовка лежала в мешке, аккуратно проложенная прорезиненной тканью, как и коробка патронов калибра 30.06, завернутая в кусок материи. Чарон застегнул молнию на мешке и закинул его за спину.

Что еще? Ах, да. Карманный фонарик. Проверив фонарик, он положил его в один из карманов парки.

Без радио придется обойтись. Было бы неплохо, но слишком громоздко. Пищу, воду? Пригоршня вяленого мяса и детская пластиковая бутылочка с водой – этого достаточно. И карта города. Еще что-нибудь?

Перчатки. Он медленно надел их – хорошие перчатки, из свиной кожи, как раз по его руке.

Это, конечно, не восхождение на Бланка-Пик в Скалистых горах, в метель при минусовой температуре. Но зато добычей должна стать самая умная, самая хитрая в природе дичь – человек. Генри Чарон ухмыльнулся, предвкушая удовольствие, и выключил освещение.

* * *

Захваченный грузовик медленно въехал на стоянку арсенала через открытые ворота и остановился возле трех других грузовиков. Водитель погасил фары, заглушил двигатель и выбрался из кабины. Сержант подошел с другой стороны к заднему борту и проследил за выгрузкой своих людей. Они не стали строиться в колонну, а тут же рассредоточились по двое и по трое.

Стоянка освещалась переносными фонарями, установленными на столбах и питавшимися от генераторов, которые издавали при работе изрядный шум. Света едва хватало.

Сержант и с ним полдюжины солдат двинулись ко входу в арсенал и вошли внутрь. Двое из них на мгновение задержались у дверей, разглядывая арестованных. В тусклом свете аварийного освещения, которое включили тотчас же, как только была взорвана трансформаторная подстанция, они представляли редкое зрелище. Более двух сотен мужчин и женщин рыдали, кричали, ругались. Шум стоял, как в палате для буйнопомешанных.

После нескольких секунд молчаливого созерцания незваные гости переключили свое внимание на солдат, охранявших узников, на служащих, что сновали туда-сюда, осмотрели лестницу, которая вела наверх и в другие помещения.

Еще двое пересекли зал, направляясь к двери в противоположном его конце, а сержант и оставшиеся с ним солдаты вышли в коридор. Несмотря на то, что сержант не знал английского и не мог прочесть надписи, тем не менее он тут же направился к большой двойной двери в конце коридора, постоянно распахнутой настежь, через которую проходило большинство людей. На пути им попалось несколько вооруженных офицеров, но никто на них даже не взглянул. При свое смуглой латиноамериканской внешности они вполне сошли за представителей многорасовой американской армии.

Фальшивый сержант и его спутники остановились в дверях. Все стены в комнате были увешаны картами, на столах стояли телефоны и радиостанции. В центре комнаты за большим столом сидел коренастый человек с двумя серебристыми звездами в каждой петлице.

Кивнув своим спутникам, сержант неторопливо вытащил из-за пазухи гранату и выдернул предохранительное кольцо. Двое других проделали то же самое. Затем все трое одновременно швырнули гранаты в центр комнаты, а сами упали за стоявшие рядом столы.

– Гранаты!

Этот крик для американцев был громом с ясного неба. Люди бросились врассыпную, но тут раздались взрывы. Осколками побило все лампы дежурного освещения.

В наступившей после взрывов тишине слышался лишь истошный предсмертный вопль какого-то бедолаги. Затем террористы открыли огонь из винтовок.

Звуки взрывов, хоть и глухо, но довольно отчетливо прозвучали в зале у входа. Когда солдаты бросились на помощь, стоявшие у дверей террористы деловито начали стрелять в людей в форме, успевая только нажимать на спусковой крючок.

Но солдат оказалось слишком много. Менее чем через двадцать секунд все пришельцы были мертвы.

На стоянке арсенала оружейная стрельба и канонада взрывов затянулись. Одному из террористов удалось захватить пулемет М-60, установленный на турели джипа, и он начал без разбору поливать всех вокруг. Вскоре его убили, но другой занял его место.

За первые тридцать секунд в перестрелке погибло более восьмидесяти человек.

Большинство присутствовавших на командном пункте не имели оружия. Но это не играло решающей роли. Наступившую темноту прорезали пульсирующие вспышки выстрелов. Оставшиеся в живых после взрывов лежали вповалку на полу, а пули крушили мебель и аппаратуру. Как-то получилось, что все три террориста целили слишком высоко.

У одного из офицеров оказался пистолет. Когда автоматные очереди стихли, он решил, что у террористов кончились патроны и они перезаряжают оружие. Тогда он стал стрелять из пистолета туда, где только что видел вспышки. Он застрелил двоих, но третий все же успел перезарядить свой автомат и сразил его очередью из шести выстрелов.

Расстреляв весь магазин, он вынул гранату и выдернул предохранительную чеку, но сзади к нему подскочил солдат и свалил его очередью из М-16. Граната упала на пол. Солдат этого не заметил и через несколько секунд погиб при взрыве.

Бой снаружи, на стоянке, продолжался дольше всего. Количество погибших от пулеметных и автоматных очередей оказалось ужасающим.

Оставшиеся в живых и легкораненые стреляли в ответ. В общей суматохе пули попадали и в своих.

Еще несколько минут стрельба продолжалась, но тут кто-то из офицеров начал кричать:

– Прекратить огонь, прекратить огонь! – И только тогда все кончилось.

К тому времени, когда Джейк Графтон с винтовкой в руке выбрался из здания наружу, сержанты уже осматривали трупы террористов, переворачивая их и обыскивая их карманы. Джейк оказался старшим.

– Похоже, они все латиноамериканцы, сэр, – обратился к нему кто-то.

– Здесь один еще жив. – Человек, о котором говорил солдат, что-то бормотал по-испански. В животе у него зияла дыра, из которой пузырилась кровь. Он не отрывал глаз от раны, беспрестанно повторяя молитву по-испански.

– Колумбия, si?

Раненый продолжал молиться. Солдат сгреб его за грудки, слегка приподнял и с силой встряхнул.

– Колумбия, si?

– Si, si, si.

– Я надеюсь, ты будешь подыхать медленно, мать твою! – И солдат уронил тело на мостовую.

– Какие у нас потери? – оглядывая результаты побоища, спросил Джейк у майора, который стоял рядом с ним.

– Подсчитываем. Боже правый, я думаю, многие просто перестреляли друг друга. – На лице майора застыло выражение вселенского горя. – Боже, помилуй нас.

Ужасная усталость навалилась на Джейка. Ему хотелось просто отключиться и ни о чем не думать.

– Генерал Грир мертв, сэр.

Джейк сообразил не сразу. Это его почему-то не удивило. Тоуд, Рита – где они?

Он обнаружил их внутри, они оказывали первую помощь раненым. Рита перевязывала офицера с раной в груди, а Тоуд пытался остановить кровотечение у солдата, раненного в бедро.

Оставив их, Джейк отправился на поиски уцелевшей радиостанции.

* * *

Радиостанцию ему удалось найти на командном пункте. На ее металлическом кожухе виднелись следы от осколков. Санитары и добровольцы при свете переносных фонарей пытались отыскать и спасти оставшихся в живых. Мертвые лежали как неприкаянные в собственной крови. Джейка мутило. Он светил фонариком, пока техник настраивал радио на нужную волну и вызывал на связь Пентагон.

Прошли минуты. Джейк то и дело сглатывал постоянно накапливавшуюся слюну. Он не сводил глаз с радиостанции.

Наверное, прошла вечность, прежде чем раздался голос председателя КНШ. Джейк взял свой микрофон.

– Капитан Графтон, сэр. Террористы все же нашли нас. Они только что предприняли нападение на арсенал, минут шесть или семь назад. Мы считаем, что их было человек восемнадцать – двадцать. Мы пока не подсчитали как следует, но думаем, что у нас около пятидесяти убитых и сотня раненых.

Молчание. А что можно было сказать? Затем генерал заговорил. Он начал с вопроса:

– Есть там кто-нибудь из старших армейских офицеров, кто еще держится на ногах?

– Полковник Джонат, мне кажется, сэр. Он осматривает раненых на стоянке. Генерал Грир и два бригадных генерала из его штаба убиты.

– Я прилечу туда на вертолете, как только смогу. Сейчас меня хочет видеть вице-президент в Белом доме. Передайте полковнику, пусть организует оборону.

– Да, сэр.

Джейк вышел наружу, чтобы поискать полковника и глотнуть свежего воздуха. Дежурные генераторы продолжали гудеть, фонари отбрасывали на мостовую причудливые тени.

После короткого совещания с полковником, который пытался организовать транспорт для отправки раненых в госпиталь, Джейк наконец-то нашел время закурить сигарету. Он стоял у двери и смаковал ее горьковатый привкус, когда появилась Рита.

– Я не знала, что вы курите, сэр.

Джейк Графтон сделал еще одну затяжку.

* * *

Расстояние шестьсот ярдов, если здесь дюйм. Небольшая поправка на ветер. Возможно, десять узлов. Посмотрим – пуля находится в воздухе примерно секунду. Насколько она сместится из-за ветра? Он попытался вспомнить таблицу. Десять узлов – это значит, что воздух будет двигаться со скоростью примерно семнадцать футов в секунду. Вращение стабилизирует пулю в полете, поэтому она будет сопротивляться действию ветра. И все же ветер сыграет свою роль. Насколько? На таком расстоянии, пожалуй, около пары футов. При условии, что нет ошибки в скорости и направлении ветра и если ветер останется стабильным на протяжении всего полета пули, чего, конечно, не может быть. Отклонение траектории около девяти или десяти футов на шестьсот ярдов.

Невозможный выстрел.

Только ненормальный будет так стрелять.

Генри Чарон установил винтовку на бетонное ограждение и взглянул через прицел на арсенал. Средний рост человека примерно шесть футов, значит, помножив на два, получим двенадцать.

Через прицел люди казались совсем маленькими, даже при девятикратном увеличении.

Охотник повернул кольцо и установил дальность в положение "бесконечность", затем сдвинул его назад на одно деление в тридцать секунд. Снова установил винтовку, прижал ее к плечу и через прицел посмотрел, что происходит у входа в арсенал.

Сюда он пришел, потому что знал, – генерал Лэнд рано или поздно появится в арсенале. А после недавней перестрелки – появится немедленно. Все, что Чарону оставалось, – это ждать. И сделать этот выстрел.

Секундочку, этот парень, что курит у дверей. Не тот ли это офицер, что гнался за ним прошлой ночью? Не он ли стоял на улице возле дома под фонарем?

Точно, он. То же грязноватое пальто и брюки цвета хаки, та же фигура и форма головы.

Этот человек не попал в Чарона, но он выпустил в него целый магазин патронов, пули прошли в дюйме от его головы. Он определенно пытался. Интересно, как бы он поступил, если бы ему снова предоставилась такая возможность?

Эта мысль развеселила Чарона. Пусть этот тип расплатится.

Он оторвался от прицела, потер ладонью глаза, затем крепко прижал приклад винтовки к плечу. Большим пальцем руки опустил флажок предохранителя, просто ради шутки установил перекрестье прицела примерно на двенадцать футов вправо и настолько же выше груди Графтона. Вот нужная точка.

Наполнил легкие воздухом, медленно выдохнул и сосредоточился, стараясь удерживать винтовку в неподвижности, пока спусковой крючок выбирал холостой ход.

Расслабив указательный палец, он несколько раз вздохнул, вспоминая прошлую ночь и свои ощущения преследуемой жертвы.

Но сейчас, сейчас все позади. Все в прошлом.

Что он, Генри Чарон, будет делать с десятью миллионами долларов, если все же чудо случится и ему удастся уйти невредимым? Будет лежать где-нибудь на пляже, лениво потягивая фруктовый сок. Где-нибудь в Европе. Он попытался представить себя в качестве туриста на Лазурном берегу или в каком-нибудь замке на Рейне. Кого он обманывал? Он прекрасно знал, что ему не выбраться отсюда живым. Тридцать или сорок лет жизни без забот и борьбы ничем не отличаются от тюрьмы. Он снова выдохнул, прицелился и начал медленно, но не ослабляя давления, нажимать на спусковой крючок. Как всякий профессиональный стрелок, в это время он был поглощен своей целью, не думая о самом моменте выстрела. Поэтому выстрел для него был неожиданным.

* * *

Что-то ударило Джейка Графтона в левое плечо, он покачнулся. Глянул в то место. Дыра. Дыра в его куртке!

До него донесся звук выстрела.

– В укрытие! – закричал он. Толкнул Риту вниз и сам упал рядом. – Стреляют!

Откуда? Он осмотрелся. На фоне неба перед ним выделялась лишь громада стадиона. Джейк вскочил на ноги и побежал. Он увидел вспышку на самом верху стадиона. Над ухом прожужжала пуля.

К счастью, винтовка оказалась с ним. А в ней полный магазин.

Выбежав за ворота, он повернул направо и на ходу сбросил куртку. Подальше от света, в темноту, бегом изо всех сил. Как часто стучит сердце, а дыхание, наоборот, медленное, бегом...

Проклятый снайпер! Придурок или наркоман? Или это провокация, чтобы выманить солдат из арсенала?

Кто-то бежал за ним следом. Но он даже не обернулся.

Стадион был огорожен высоким металлическим забором, поверх которого проходила колючая проволока. Все в этом проклятом городе огорожено заборами! Он бросился к арке.

Ворота оказались заперты на замок. Выстрелил в него. Потрогал. Не открывается. Тогда приставил дуло винтовки прямо к одному из звеньев цепи и нажал на спуск. Полетели искры, брызнули осколки металла, но цепь упала. Джейк дернул ворота. Тут, тяжело дыша, подбежала Рита. В руках она тоже держала винтовку. Вместе они открыли ворота.

– Приведи людей, надо окружить стадион по внешнему периметру вдоль забора. Пусть стреляют в каждого, кто будет выходить, кроме меня.

– Ты думаешь, он до сих пор еще там?

– Я не знаю. Двигайся, не будь для него подходящей мишенью. – Джейк нырнул в ворота и побежал через арку.

Дорога шла под уклон, а затем расходилась вправо и влево. Джейк повернул налево и рысью пустился наверх. На втором уровне он остановился, чтобы отдышаться и прислушаться. Вокруг было темно, как в могиле. Безумие. Это безумие.

* * *

Навстречу Рите попалось отделение солдат, с оружием наизготовку направлявшихся бегом в сторону стадиона.

– Окружите его. Держитесь с наружной стороны забора. Внутри находится капитан Графтон. Если оттуда появится кто-то другой, стреляйте.

– Без предупреждения?

– Без. Сначала стрелять. И держитесь в укрытии. Этот парень – снайпер. Постарайтесь где-нибудь спрятаться и лежите тихо. – Она кивнула сержанту. – Возвращайтесь в арсенал и попросите у полковника еще пару дюжин людей. Рассредоточьте их вокруг.

– А что собираетесь делать вы?

– Я тоже иду внутрь. – С этими словами она скользнула в ворота и побежала по дорожке.

* * *

Теперь Джейк шел медленно и осторожно, обеими руками сжимая винтовку и не спуская палец с предохранителя. Глаза привыкли. Последние несколько лет у него стало хуже с ночным зрением, но, бросив курить, он поправил положение. Теперь зрение почти полностью восстановилось. Но, как назло, он только-что выкурил сигарету.

Вокруг стояла тишина. Черные бетонные плиты, длинные туннели, огромные двери, которые вели на зрительские трибуны.

На третьем уровне он свернул и выбрался на трибуны, откуда можно было осмотреть стадион изнутри. Облака слабо отражали свет, но его хватало лишь для того, чтобы различить очертания трибун. Если бы кто-то и находился на другой стороне игрового поля, его все равно невозможно было бы разглядеть.

Опустившись на корточки и укрывшись за рядами сидений, он принялся внимательно изучать стадион, пытаясь вникнуть в особенности его расположения. Спустя минуту он поменял положение и избрал другое направление для наблюдения.

Ничего.

Нужна была какая-нибудь система. Что-то научное. План.

О'кей. Ему следует подняться на самый верх и обойти весь стадион, изредка проверяя трибуны. Затем спуститься на следующий уровень. Повторить все сначала. И так далее.

Если парень еще здесь...

Вполне вероятно, что его уже нет. С какой стати ему оставаться?

Джейк встал и, пригнувшись, побежал вдоль ряда. Нужно выйти не там, где он вошел. Нельзя совершать подобные глупости.

В этот момент он услышал, как пуля с треском пробила сиденье возле него, и вслед за этим по стадиону разнеслось гулкое эхо выстрела.

Джейк упал ничком и пополз, задевая винтовкой за сиденья.

Так, одно теперь ясно – он еще здесь.

* * *

Полковник Оррин Джонат отправил к стадиону еще дюжину солдат. За вычетом этой дюжины, потерь и людей, которые перевозили раненых в госпиталь и собирали убитых, у него набиралось менее пятидесяти человек для того, чтобы обеспечить охрану почти четырехсот заключенных и вести при этом боевые действия.

Первым делом он организовал парные патрули и расставил их вокруг арсенала. Мало людей, конечно, но больше у него нет. Он прекрасно понимал, что снайпер на стадионе мог стрелять с провокационной целью. Приходилось не забывать о такой возможности.

Он намеревался снять пару рот с улиц. Людей не хватало. Исправных радиостанций для поддержки связи с войсками в городе взять негде.

Последние ли это террористы, не переставал задавать он себе вопрос. Если бы он мог знать ответ.

Армейский лейтенант, который вел подкрепление к стадиону через огромную пустую автостоянку, слышал, что внутри стреляли. Сержант, встретив его у ворот, быстро посвятил в суть дела.

– Может, нам все же войти внутрь? – предложил сержант.

– Моряки сказали – держаться снаружи, так?

– Да, сэр.

– Итак, там в темноте двое наших и по крайней мере один чужой. Если мы отправим туда солдат, может кончиться тем, что опять постреляют не тех, кого нужно. Мы это проходили только что в арсенале. Довольно. Разверните людей вокруг стадиона. Если кто-нибудь попробует проскользнуть, кончайте его.

* * *

Генри Чарон был доволен. Он стоял возле туннеля, который вел наружу, и смотрел в прицел винтовки. Он видел человека на другой стороне стадионной чаши, торопливо шагавшего по ступенькам в сторону туннеля. Чертовски хороший прицел, сказал он себе. Прицел аккумулировал даже самый незначительный свет, позволяя в ночное время видеть через него значительно лучше, чем без него.

Чарон слегка сместил винтовку в направлении движения человека и нажал на спуск. Плечо приятно ощутило отдачу, а чаша стадиона наполнилась грохотом.

Передернув затвор, он спокойно, но быстро вернулся в туннель. На площадке повернул налево и побежал.

Чувствовал он себя прекрасно. Бок болел, но уже не так сильно, поэтому он достаточно свободно двигался. Он был в форме. Мог пробежать трусцой десять миль, даже не вспотев.

Интересно, тому, другому, охота доставляет столько же удовольствия, подумал Чарон.

* * *

– Полковник, по улице к нам движется толпа людей.

Оррин Джонат недоверчиво посмотрел на солдата.

– Что?

– Толпа людей. Похоже, без оружия. Просто идут сюда.

– Большая толпа?

– Сотни. Точнее невозможно определить.

Полковник вышел вслед за солдатом наружу. Он подошел к воротам и выглянул на улицу. Боже, улица действительно кишела людьми.

Он вернулся, закрыл ворота и собрал людей. Высота забора составляла около шести футов. Он приказал сержанту повесить замок.

– Я не знаю, где взять замок, сэр.

– Найдите, – сказал полковник Джонат. – Возьмите, наконец, один из тех, что мы приготовили для заключенных. И поспешите.

Он стоял и ждал. Голова колонны повернула и дюжина людей плечом к плечу приблизилась к воротам.

– Откройте.

– Это военный объект. Я здесь старший, полковник Джонат. Я приказываю вам разойтись. Вход сюда запрещен.

– Мы не вооружены, полковник, вы же видите. Нас здесь около тысячи, и ни у кого нет даже перочинного ножа. А теперь откройте ворота.

– Они не заперты, Том, – ткнув пальцем, подсказал один из его спутников, стоявших рядом.

Где, черт побери, этот солдат?

– Откройте ворота, иначе мы сами их откроем. Я больше просить не буду.

– Что вам здесь нужно? Вы можете сказать мне.

Говоривший отошел в сторону.

– Открывайте ворота, – обратился он к стоявшим позади него. Они взялись за ворота руками и толкнули.

Джонат отскочил в сторону. Он сделал шагов десять назад и солдаты с винтовками окружили его.

– Стойте, проклятье! Или мы откроем огонь!

Толпа хлынула через ворота во двор и замерла в двух футах от полковника. Он видел, что людей на улице собиралось все больше и больше. Тысяча? Похоже.

– Нам нужны заключенные.

– Вы не получите их. Убирайтесь с территории федеральной собственности или...

– Или что? Вы будете стрелять в безоружных людей? Вы что, нацисты?

Джонат попытался убедить стоявшего перед ним человека. Он повысил голос, чтобы стало слышно остальным.

– Послушайте, люди! Я не знаю, чего вы хотите, но я не могу освободить этих заключенных. Они продавали наркотики, стреляли в солдат, некоторых убили, грабили, совершали поджоги – это называется преступлением. Благодаря им и таким, как они, в последние дни Вашингтон превратился в ад, но эти люди должны будут ответить за то, что наделали. Они предстанут перед справедливым судом, и судьи вынесут им справедливый приговор. Пожалуйста, возвращайтесь домой, и давайте вместе наведем порядок в городе. С вашими сыновьями и мужьями поступят по справедливости. Я обещаю.

– Нам нужны эти люди сейчас.

– Раз так – убирайтесь вон, иначе я прикажу своим людям стрелять!

Толпа всколыхнулась, тесня и напирая. Какая-то женщина так близко подошла к солдату, стоявшему рядом с Джонатом, что ствол его М-16 уперся ей прямо в грудь.

– Давайте, полковник, – сказала она, – прикажите ему стрелять. Он не промахнется. Я буду стоять смирно.

Это была чернокожая женщина, лет тридцати, с открытым и гордым лицом. Оррин Джонат смотрел на нее, а она – на солдата с винтовкой. Он тоже был чернокожим. Солдат смотрел на женщину, подбородок у него слегка подрагивал, он не спускал палец со спускового крючка.

– Ты сможешь сделать это? – мягко спросила она. – Ты сможешь убить меня? И провести после этого остаток своей жизни, постоянно видя перед собой мое лицо и зная, что убил меня, хотя я не хотела причинять тебе зла!

Солдат направил для безопасности ствол в небо и сделал шаг назад.

– Отойдите, полковник. Отойдите. – Несмотря на то, что человек говорил тихо, в его голосе звучали стальные нотки.

Полковник невольно сделал шаг назад. Толпа тут же молча двинулась вперед.

– Прикажите вашим людям отойти, полковник. Вы же не хотите кровопролития. Прикажите им отойти.

– Мы знаем, кто эти люди, мы найдем и арестуем их снова. Они ответят за свои поступки. Как и вы.

– Я знаю, вы говорите правду, полковник. А теперь отойдите.

К чести Оррина Джоната, он всегда чувствовал, когда проигрывал.

– Не стрелять, ребята. Не стрелять. Всем отойти, – громко приказал он.

Говоривший вошел в дверь. Внутри он остановился и оглядел тела, уложенные рядами на полу. Остальные толпились позади него. Затем он окинул взглядом узников, прикованных к стене. Сделал знак своим спутникам, и они двинулись вперед.

Тоуд Таркингтон по нагрудным нашивкам убитых составлял списки погибших, когда в дверях появилась толпа гражданских, и он оказался между их предводителем и арестованными.

– Стойте там, – крикнул он. – Ни шагу дальше, мать вашу.

– Убирайтесь с дороги. – Человек говорил спокойно, но властно.

Толпа хлынула мимо своего лидера, который так и остался стоять рядом с Тоудом. Мужчины, женщины, старики – они шли бесконечным потоком.

Тоуд сунул руку в куртку и выхватил пистолет. Он направил его на стоявшего перед ним человека и взвел курок.

– Я не смогу застрелить всех, приятель, но тебя то уж наверняка. А теперь останови этих людей, иначе я разнесу тебе башку.

Краем глаза он уловил какое-то движение сбоку. Он нажал на спусковой крючок, и в то же мгновение свет померк в его глазах.

* * *

Джейк Графтон стоял на третьем уровне и внимательно прислушивался. Темнота была кромешная, он не видел даже собственных рук. Джейк закрыл глаза и сосредоточился.

Он уловил какой-то гомон со стороны арсенала, но здесь ничего. Тихо, как в гробнице Тутанхамона.

Открыв глаза, он на ощупь двинулся вдоль стены. Впереди забрезжил свет, там находился выход в коридор, который вел вдоль внешней стены. Джейк остановился. Когда он появится в этом светлом пятне, из него получится прекрасная мишень. Если кто-нибудь в этот момент окажется неподалеку.

Он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и двинулся дальше.

На верхний уровень. Он взберется на верхний уровень.

С того момента, как прозвучал второй выстрел и пуля прошила сиденье рядом с ним, когда он поднимался вверх по ступенькам, спеша укрыться под сводами туннеля, прошло пять минут. Слишком много. Ему предстояло пройти больше той сотни ярдов, что он уже преодолел. Нужно устроить засаду. До тех пор, пока этот парень не знает, где я, убеждал себя Джейк, у меня есть преимущество.

Но впереди пандус, который вел на верхний уровень. Идти туда или остаться здесь?

Во рту пересохло. Он облизнул губы и вытер пот со лба. О'кей. Так идти или нет? До пандуса оставалось ярдов пятнадцать, не больше.

Джейк побежал туда быстро, как мог. Завернув за угол, он остановился и прижался спиной к стене, тяжело дыша. И тут он услышал его. Тихий смех.

Кто-то смеялся!

– На самом деле это так просто. Вы не умеете думать, мистер. Джейк изо всех сил бросился бежать по наклонной плоскости.

Выскочив на верхний уровень, он помчался вдоль площадки. Наконец, спустя минуту, он нашел действительно темное место и остановился. Крепка сжимая двумя руками винтовку, он прислушивался к наступившей тишине.

Засада. Ему нужно найти подходящее место. Надо сесть и дождаться, пока этот псих выйдет на него. Ждать, пусть на это уйдет вся ночь. Но где?

Он двинулся дальше. Ярдов через пятьдесят наткнулся еще на два прохода, которые вели к нижнему ярусу. Ему показалось, что света там больше, чем обычно. Ага, в той стороне арсенал, и свет со стоянки отражался здесь. Джейк осмотрелся. Если пойти этим коридором на север, то с той стороны можно видеть все, что здесь происходит. Ежели бы, да кабы, бац!

Наконец он решился. Пройдя по коридору футов семьдесят пять, он лег у внешней стены, повернувшись лицом к проходу.

Конечно, он уязвим сзади, но если снайпер появится оттуда, он должен услышать его шаги. Все может быть. Главное, сидеть тихо и не шевелиться.

Кто же этот снайпер? Может, это Чарон? Не-ет. Чарон – охотник на крупную дичь. Ему ни к чему стрелять по воробьям.

* * *

Тоуд Таркингтон вошел в штопор. Он сидел в кабине самолета, который вращался в мощном штопоре, и перегрузками его выталкивало из кабины. Высотомер раскручивался с умопомрачительной быстротой. Он не мог ни руки поднять, ни просто пошевелиться. Глаза вылезали из орбит и он чувствовал, как болезненно пульсирует кровь в голове. Ужасный штопор, жестокий, смертельный...

Он открыл глаза. Перед ним возникло лицо Джека Йоука.

Йоук приподнял ему веко и с интересом взглянул.

– С тобой все будет в порядке. У тебя голова прочная, как кирпич. На твоем месте я не пытался бы даже сесть.

– Что случилось?

– Тебя огрели обухом по голове. А ты выстрелил в человека, в парня по имени Том Шеннон.

– Он мертв?

– Нет. Ты попал ему в плечо. Он сидит рядом с тобой. Если повернешь голову, сможешь его увидеть.

Тоуд попробовал. Боль с такой силой отдалась в голове, что он чуть было опять не потерял сознание. Некоторое время он лежал абсолютно неподвижно, и болезненное ощущение прошло.

Через мгновение он открыл глаза, затем на миллиметр повернул голову, потом еще. Йоук делал перевязку голому по пояс человеку. Они лежали на полу в зале арсенала. Тоуд приподнял голову и повернулся. Арестованные исчезли! Кроме них троих, в зале никого не было.

– Сколько я пролежал без сознания?

– Минут пятнадцать – двадцать. Что-то вроде этого.

– Ни дна, ни покрышки, Йоук.

– Эй, Тоуд, – журналист подошел к нему, – ты ведь мог его убить.

– Если это тот засранец, из-за которого меня двинули по голове, то мне чертовски жаль, что не удалось этого сделать.

Йоук выглядел озабоченным.

– Я не знал, что у тебя в куртке пистолет.

– Я же говорил тебе, что, когда идешь на дело с Графтоном, должен...

– Лежи спокойно. У тебя, вероятно, сотрясение мозга.

– Тоуд попробовал сесть. От предпринятого усилия к горлу подступила тошнота, голова закружилась. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось упереться руками в пол.

Открыв глаза, он встретился взглядом с Шенноном.

– Итак, вы освободили их, а? Но мы вернем всех обратно. Этим ублюдкам, которые стреляли в солдат, так просто не уйти. Мы найдем их, даже если придется затопить этот проклятый город. Как крысы, они вылезут на поверхность.

– Тоуд, – мягко сказал Йоук. – Они не отпустили этих людей.

Таркингтон поперхнулся. Что-то не сходилось. Он снова окинул взглядом помещения, где прежде содержались арестованные. Пусто.

– Что ты имеешь в виду?

– Они не отпустили их, Тоуд. Они их вешают. Всех.

* * *

По иронии судьбы они привели Суит Черри Лэйн к тому же фонарному столбу, на котором собирались вешать Т. Джефферсона Броуди.

– Сука, курва, черная шлюха! Я разыщу тебя и в преисподней, чтобы спустить твою шкуру на ремни!

Стоявший перед ним человек накинул ему на шею петлю, тогда как две женщины и двое мужчин держали его за руки. Он сопротивлялся. Они не имеют права так поступить с ним! Он член коллегии адвокатов!

– У меня есть деньги. Я заплачу вам, только отпустите. Пожалуйста! Ради Бога!

Он чувствовал, как затягивалась петля, когда восемь человек, стоявших рядом, потянули за веревку. Они не собирались шутить. Они на самом деле собираются сделать с ним это. Штаны Броуди намокли.

Суит Черри Лэйн молча наблюдала за ним, пока двое мужчин держали ее за руки, а третий пристраивал на шее петлю.

– Почему? – прошипел он в ее сторону. – Почему Фримэн Мак-Нэлли прикрывал тебя?

– Я его сводная сестра, – ответила она.

Прежде чем он успел что-нибудь сказать, державшие за руки отпустили его, и веревка, обвитая вокруг шеи, вознесла его вверх. Он ухватился за нее руками, но его поднимали все выше и выше, а безжалостные тиски сдавливали шею. Неистово дрыгая ногами, он медленно поворачивался в воздухе, сначала в одну сторону, потом в другую. Его взгляд потух, глаза вылезли из орбит. Стало невозможно дышать, невозможно смотреть, невозможно...

* * *

Он услышал шаги. Он лежал в том месте, где начинался поворот стены, и услышал тихие звуки шагов, один за другим. Они не походили на стук кожаных каблуков по деревянному полу, они скорее напоминали легкое шарканье по ковру. Звуки раздавались прямо у стены. Это шаги человека. Больше ничем иным они быть не могли.

Джейк Графтон сжал в руках винтовку и большим пальцем снял ее с предохранителя. Направил ее в проем коридора. Как только этот пижон появится в тускло освещенном квадрате...

Еще шаг. Человек приближался медленно, размеренно, шаг за шагом. Но как далеко он отсюда? На какое расстояние разносятся звуки вдоль этих бетонных стен? Может, на сотню ярдов, подумал он. Может, в два раза больше. Нет. Скорее, на пятьдесят.

Звуки шагов прекратились, затем послышались вновь.

Он идет.

Пот заливал ему глаза, но Джейк не двигался. Он моргнул и попробовал не обращать внимания на жжение в глазах.

Внезапно ему пришло в голову, насколько уязвимым оказалось его положение. Ему следовало лечь у дверей в душевую, тогда это позволило бы ему держать под наблюдением оба направления. Он с ужасом подумал, что человек, которого он ждал, запросто мог появиться из темноты за его спиной.

Джейк начал поворачиваться.

– Нет, дружище, – раздался тихий голос. – Лежи, как лежал.

Джейк замер.

– Итак, мы устроили друг другу небольшую охоту, не так ли? Мы выслеживали, подкрадывались, и вот, кажется, пора стрелять.

– Тебе не уйти, Чарон.

Человек рассмеялся:

– Вот видишь, мы почти знакомы! Но я переживу тебя, пусть и ненадолго.

Он стоял позади Джейка. С какой стороны площадки? Вероятно, у внешней стены, иначе его шаги не были бы так хорошо слышны.

Джейк попробовал прикинуть, что еще можно сделать. В глубине души он осознавал, что дело его дрянь. Он не мог допустить, чтобы этот парень просто пристрелил его как собаку! Но повернуться и переложить винтовку он не успеет.

Джейк незаметно установил винтовку в положение для стрельбы очередями. Повернул голову и посмотрел назад.

– Ты обдумываешь, как бы повернуться и выстрелить, так ведь? Со мной это дело не пройдет, я первый всажу тебе пулю в задницу.

– Кто тебя нанял?

Снова тихий смех.

– Ты не поверишь, но я никогда даже не спрашивал. Я не знаю.

– Сколько они тебе заплатили?

– Много. И знаешь, что самое смешное, я думаю, что сделал бы это бесплатно, за одну лишь посмертную славу. – Он опять захихикал.

Дождаться, пока он снова заговорит. Пока парень будет болтать, Джейк опрокинется и всадит в него весь магазин свинца.

– Тебе же нет смысла убивать меня, так ведь? Ты уже повеселился вдоволь, Чарон!

– Это интересное...

Тишину коридора прорезала автоматная очередь. Джейк рванулся и направил винтовку в темноту. Больше выстрелов не было.

В наступившей тишине он слышал, как на бетон упало что-то мягкое и тяжелое. И еще он услышал вздох.

– Капитан, не стреляйте! Это я, Рита!

Джейк медленно поднялся. Ноги плохо держали его. Затем появился свет – это Рита зажгла карманный фонарь и направила его луч на Генри Чарона. Тот лежал на спине. Его винтовка валялась в стороне.

Джейк подошел к нему и остановился. Он не сводил винтовку с Чарона, держа палец на спусковом крючке.

– Как?.. – прохрипел Чарон. По меньшей мере три пули попали ему в грудь. Красная лужица под ним быстро увеличивалась в размерах.

Похоже, Рита поняла его. Она осветила свои босые ноги:

– Я сняла ботинки.

Когда она снова направила луч фонарика Чарону в лицо, тот улыбался. Наконец, мускулы лица расслабились и улыбка исчезла.

Джейк наклонился и пощупал у Чарона пульс. Затем медленно выпрямился.

– Ладно, – сказал он, – пошли.

Рита погасила фонарь. Они вместе пошли туда, где брезжил свет.

* * *

Тела висели на каждом столбе. Джейк смотрел на это зрелище, пытаясь постигнуть происходящее. На одних столбах висело по одному, на других – по двое. Люди не подавали признаков жизни, лишь покачивались под холодным ночным ветром.

В здании арсенала они увидели солдат, сгрудившихся вокруг Тоуда Таркингтона, который, держась за голову, сидел на бетонном полу. Рядом стоял Джек Йоук и разговаривал с каким-то гражданским.

– Хочешь, чтобы о причинах твоего поступка напечатали в газетах, Том? Ты должен знать, что тебя будут судить за серьезные преступления, возможно, даже обвинят в массовых убийствах.

Чернокожий мужчина среднего роста с лысиной на голове сидел на полу, пока санитар клейкой лентой скреплял ему повязку на груди. Его рубашка и брюки были перепачканы кровью.

Кроме Йоука, он ни на кого не обращал внимания.

– Вы напишете правду? Напишете так, как я скажу?

– Вы должны знать, что напишу, вы ведь читали мои статьи.

– Квартал Джефферсон. Вы помните?

Йоук кивнул. Ну конечно, он помнил. Убийство Джейн Уилкинс торговцем наркотиками, который убегал от полицейских. Еще одна жертва наркобизнеса.

– Джейн, – произнес он.

– Да. Джейн.

Шеннон глубоко вздохнул и скорчился от боли.

– Это была моя идея. Мы все – жертвы. Мы все кого-то потеряли – сына, дочь, жену, может, даже собственную душу. Мы теряли, потому что ждали, что кто-то другой избавит нас от этого зла. Мы ждали и ждали, но никто ничего не делал.

Он поднял здоровую руку и тоном проповедника сказал:

– Мне стало ясно – если зло не понесло наказания, значит, наказана добродетель. Ведь это так просто. Поэтому мы решили выступить, все жертвы.

Затем начался этот террор. Наркоманы стали грабить и стрелять, пытаясь устранить конкурентов, чтобы получить преимущество, когда все утихнет.

А теперь я скажу вам, Джек Йоук, и вы должны все в точности записать. Я полагаю, что судить меня будут пустословы. Я надеюсь, мне предъявят обвинение. Все, кто не хочет быть жертвой, увидят, что нужно делать. Мы не можем ждать Джорджа Буша, Дэна Куэйла или других мастеров пустой болтовни. Мы не можем без конца ждать, когда полиция наведет порядок. Мы наведем его сами.

Они убили мою любимую женщину, убили моих детей. Закон не защитил меня. Я сделал свой выбор. Правосудие свершится! Справедливость восторжествует! Таких, как я, много. Вместе мы победим зло! – Шеннон замолчал.

Санитар расстелил на носилках одеяло. Четверо человек уложили на них раненого.

– Я не мастер говорить речи, – продолжал он. – Я не получил достаточного образования. Но я могу отличить добро от зла, и я знаю, на чьей я стороне.

– Но что может одиночка? – спросил Йоук.

– Убедить других, возглавить армию, преобразить мир. Может, не я, а другой. Но зло не должно иметь шанса на успех.

Санитары унесли его.

* * *

Спустя пятнадцать минут на вертолете прибыл председатель КНШ. За ним с интервалом в десять минут появился вице-президент. Вместе они прошли по стоянке, разглядывая убитых и повешенных.

Джейк Графтон подошел к сидевшим на стульях Рите и Тоуду.

– Ладно. Поехали домой. Ключи у тебя, Тоуд?

– В кармане.

– Рита, возьми у него ключи и подгони машину ко входу.

– А Йоук? – спросил Тоуд, когда Джейк помог ему забраться на переднее сиденье.

– Он занят своей статьей. Поехали домой.

Когда машина выехала со стоянки, Тоуд показал на другую сторону улицы, где собралось все высокое начальство.

– Интересно, о чем они сейчас думают?

– Они политики. Сегодня ночью Том Шеннон и другие жители города отправили им сообщение. Теперь они его читают.

Глава 32

Новость о казнях разнеслась по всему Вашингтону – люди услышали ее по радио, а затем передавали из уст в уста. Эта весть, казалось, отняла последние силы, еще теплившиеся в израненном городе.

На следующее утро город не подавал признаков жизни, жителей на улицах было мало и они двигались, словно тени.

Никто не бунтовал, не грабил, не устраивал пожаров. Солдаты ходили по улицам без опаски, никаких инцидентов не происходило, повсюду работали команды, лихорадочно восстанавливая системы электроснабжения и связи.

На ремонт и восстановление разрушенных электростанций могла уйти уйма времени, но в некоторых частях города свет появился к полуночи. Из районов, лишенных электричества, население эвакуировали и разместили в школах и общественных зданиях, где военные установили переносные генераторы. Жители Вашингтона начали понемногу появляться на улицах и оказывать помощь другим.

Джейк Графтон весь день провел, кочуя с одного совещания на другое, на которых федеральные власти изобретали способы противодействия угрозам со стороны наркомафии.

Эта болезнь в Америке была слишком запущена.

* * *

На следующий день был снят запрет на пользование личным автотранспортом, и город превратился в огромную пробку. В тот же день, получив подтверждение от руководителей ЦРУ, ФБР и ДЕА о том, что других террористических групп в стране нет, генерал Лэнд начал постепенный вывод войск.

Он вызвал к себе Джейка Графтона, Тоуда и Риту для доклада. Спустя час, когда председатель КНШ дал понять, что встреча закончилась, Джейк попросил отпуск для себя и для Тоуда. У Риты отпуск еще не закончился. Его просьба была удовлетворена.

Когда они вышли из здания Пентагона, Джейк спросил у обоих лейтенантов:

– Не желаете отправиться на побережье и провести там Рождество вместе со мной, Колли и Эми?

Они переглянулись и согласились.

К 29 декабря все войска покинули город. На следующий день Джорджа Буша выписали из военно-морского госпиталя в Бетезде, и он возвратился в Белый дом.

Уже днем он провел пресс-конференцию, которую транслировали на всю страну. Генеральный прокурор Гидеон Коэн сидел рядом с ним.

Буш сказал, что чувствует себя лучше и самое неприятное позади. Он хотел бы воспользоваться возможностью поблагодарить вице-президента Куэйла, а также ведущих деятелей Сената и Палаты представителей, членов Верховного Суда за самоотверженность и мужество во время его болезни. Он объявил о создании президентской комиссии по изучению проблемы наркотиков и выработке рекомендаций для ее разрешения. Председателем назначался Гидеон Коэн. Президент продолжал:

– Я попросил Генерального прокурора возглавить эту комиссию, так как на сегодняшний день он один из самых строгих критиков наших усилий в этой области. Я думаю, что мы можем положиться на него в том плане, что он даст полную и объективную оценку всех наших недоработок. Мы будем просить Конгресс придать рекомендациям Комиссии силу закона.

Затем Президент перешел к сути проблемы наркотиков.

– Наркотики – это комплексная социальная проблема, которая не может исчезнуть сама по себе. Причин ее появления много, начиная от нищеты населения в Колумбии и Перу до социального неравенства и отсталой системы образования в нашей стране. Либеральная демократия, если она не пресекает зло и пренебрегает социальной справедливостью, обращается в свою противоположность. Я не знаю, можно ли решить эту проблему – несомненно, одну из самых трудных, – но я обещаю вам, что мы намерены повернуться к ней лицом.

Пресс-конференция, рассчитанная на то, чтобы погасить политические страсти, изобилующие взаимными обвинениями, не дала ожидаемого эффекта. Она слишком запоздала.

Критики вроде конгрессменки Саманты Стрейдер подвергли нападкам методы военных по урегулированию кризиса и проклинали Тома Шеннона, называя его не иначе как психопатом-линчевателем. Ему бы не избежать участи Бернарда Гётца, не будь он чернокожим. Противники жесткого законодательства в отношении наркотиков и ужесточения правоохранительных законов, а также те, кто имел собственные политические интересы и амбиции, объединились и требовали судить Шеннона и вынести обвинительный приговор.

Те же, кто считал, что правительство делает недостаточно для борьбы с распространением наркотиков, бросились на защиту Шеннона. Несправедливо, заявляли они, подвергать чернокожего Шеннона наказанию за вину белого населения.

Статьи Йоука в "Пост" расставили все по местам. Святой или грешник, Том Шеннон находился в эпицентре разгоревшихся страстей. Как ни странно, он пребывал там в одиночестве. После недолгого совещания со своим главным советником Уиллом Дорфманом Джордж Буш решил, что ФБР и полиции не стоит предпринимать попыток для выяснения личностей тех, кто сопровождал Шеннона в арсенал. Те, кто хотел скомпрометировать Шеннона, похоже, не были заинтересованы в том, чтобы история тысяч жертв наркомании выступила на первый план.

Поэтому одному Тому Шеннону предъявили обвинения в организации сговора с одним или несколькими неустановленными лицами с целью линчевания трехсот восьмидесяти двух человек.

Когда Джек Йоук пришел навестить его в госпитале, Шеннон улыбнулся.

– Администрация не желает иметь дело со всеми нами. Они рассчитывают, что если осудят меня одного, то процесс не будет иметь общественного значения и остальные жертвы отойдут в тень. Они ошибаются. Люди потеряли слишком много близких.

– А как насчет легализации наркотиков? – спросил Джек в конце разговора. – После Рождества об этом много говорят. Что вы об этом думаете?

– Лично я против этого, – сказал Шеннон. – Слишком многие слабовольные люди могут к этому пристраститься. Но, тем не менее, нужно вывести из оборота эти деньги. Если за наркотиками не будут маячить большие деньги, мафия отступится. Тогда они перестанут вербовать детей прямо с пеленок, окуная их в ту жизнь, где кругом невежество, наркотики и преступления. Целое поколение черного населения спущено в канализацию. Это нужно остановить.

* * *

Удивительно, но несмотря на вакханалию насилия, царившую в Вашингтоне, жизнь в Америке быстро пришла в норму. Днем по телевидению снова шли мыльные оперы, а по ночам – боевики.

В Сочельник в Нью-Йорке на Таймс-Сквер состоялся бал, и на следующий день многие проснулись в тяжелом похмелье.

Южная Калифорния завоевала еще один Розовый Кубок.

В течение первых двух недель января два бывших руководителя крупного финансового концерна в Техасе признали свою вину по двадцати восьми пунктам обвинения в банковском подлоге и обратились к суду с просьбой приговорить их к условным срокам и выпустить на поруки.

Жена известного киноактера подала в суд на развод, обвиняя своего мужа в интимной связи с актрисой, сыгравшей главную роль в последнем фильме с участием ее мужа. Обманутая жена кочевала на телевидении из одной утренней передачи в другую, рассказывая подробности и объясняя сочувствующим ей ведущим о финансовых трудностях, которые грозят ей в перспективе, когда она будет пытаться сводить концы с концами на полмиллиона долларов в месяц.

В Иране умер очередной аятолла, а снегопад при рекордно низких температурах задержал пассажиров самолетов в Денвере и Уайтфише, штат Монтана.

Демократы хотели знать, когда администрация поймет необходимость повышения налогов, а республиканцы хотели знать, когда демократы всерьез займутся сокращением правительственных расходов.

Еще один конгрессмен, стремясь привлечь симпатии сексуальных меньшинств, заявил о том, что он голубой.

Телекомпания, получившая права на показ по телевидению Суперкубка, начала серию передач, в которых хоккеисты-миллионеры объясняли, как их командам удалось преодолеть скупость хозяев в минувшем году.

Пока все это происходило, сенатор Боб Черри тихо ушел в отставку. Он заявил во флоридских газетах, что сделал для своей страны все, что мог, и устал. Спекуляции по поводу того, кто займет его место, стали основной темой новостей во Флориде.

В первую неделю нового года в Вашингтоне почти непрерывно шел мелкий промозглый дождь. Затем поднялся ветер и отогнал облака на восток в сторону моря.

* * *

Танос Лиаракос посмотрел на уличный указатель и еще раз сверился с картой. Он медленно проехал несколько кварталов и наконец нашел нужную ему улицу. Деревья вдоль дороги в этом пригороде в скудных лучах солнца были маленькими и чахлыми. Они, конечно, еще подрастут, но на это уйдет лет двадцать. Лишь тогда этот район не будет выглядеть сиротливым скопищем бетонных коробок.

Он нашел нужный дом, затем проехал с полквартала и, поставив машину на стоянку, вернулся пешком. Неуклюжее одноэтажное кирпичное здание с трех сторон окружал металлический забор.

За железными прутьями виднелись песочницы, качели, детские карусели. И дети. Много детей, которые бегали, визжали и смеялись.

Лиаракос вошел в парадное и прошел по пустому коридору. Он остановился у двери с надписью "Дирекция", расправил плечи и вошел.

– Мисс Джудит Льюис, пожалуйста. Она здесь?

За столом сидела похожая на сову молодая женщина с яркорозовыми губами в толстом свитере. Обратив внимание на его костюм и галстук, она изобразила улыбку и сказала:

– Она играет с детьми. Возможно, на заднем дворе.

– И как?..

– Дальше по коридору до первого поворота налево, затем прямо. Вы не заблудитесь.

– Спасибо.

Джудит Льюис стояла и слушала с выражением живого внимания, как малыш, помогая руками, рассказывал ей о своем горе. Она наклонилась, утерла ему слезы и потрепала по волосам. Когда она это делала, полы ее пальто коснулись земли и испачкались в грязи. Однако, заметил Лиаракос, это ее не обеспокоило.

Наконец, ребенок улыбнулся и убежал к своим приятелям.

– Привет, Джудит.

Она повернулась и, увидев его, выпрямилась.

– Привет, – без всякого энтузиазма произнесла она. Затем встала вполоборота к нему, чтобы не упускать из виду детей. Он подошел и встал рядом, продолжая тоже смотреть на них.

– Как провели праздники? – спросил он.

– Прекрасно. – Голос звучал твердо, но безразлично. Она взглянула на часы.

– Чудесные детишки.

– Перерыв закончится через три минуты. Говорите, с чем пришли.

– О'кей. Этот кубинский генерал Саба знает достаточно, чтобы Альдана получил срок. И он не перестает говорить – облегчает душу. Я читал стенограммы его допросов. Если обвинению удастся сделать его свидетелем, они смогут добиться обвинительного приговора.

– Зачем вы все это мне говорите?

– Разве не ясно?

– Я не собираюсь возвращаться к вам на работу, мистер Лиаракос. Я думала, что ясно дала это понять.

– Что вы ясно дали понять, так это то, что приняли Чано Альдану за воплощение зла и считали, что его следует изолировать от общества, чтобы избежать дальнейших убийств, террора, торговли наркотиками, чтобы они больше не губили жизнь как взрослых, так и детей, таких, как эти.

– Насколько я припоминаю, вы ведь почти все правильно поняли, мистер Лиаракос, – кисло произнесла она. – Как всякий обеспеченный, удачливый преступник, Альдана, конечно же, получит наилучшую юридическую защиту, какую только можно у нас купить за деньги. И это, конечно же, вы. И если вы хотите за особую плату водить за нос и мистифицировать судей – это дело вашей профессиональной этики. Потом вы вернетесь в вашу благополучную семью, съедите изысканный обед и дадите отдохновение своей утомленной душе – долг выполнен. Вы ведь такого поворота ожидали? О, я не забыла наш последний разговор, мистер Лиаракос. И думаю, что никогда не забуду. Он полностью развеял сомнения, мучившие меня все эти годы в юридическом колледже и после, во время моей практики.

Прозвенел звонок. Все дети бросились к двери.

– Если вы... – начала она, но он прервал ее.

– Я пришел просить вас вернуться на работу.

Она молча смотрела на него до тех пор, пока двор не опустел и последний ребенок не исчез внутри дома.

– Послушайте, профессия юриста – это не только Чано Альдана и ему подобные. Кто-то ведь должен оказывать помощь и всем тем униженным и обездоленным, кто просто нуждается в ней, кто не может постоять за себя. Нужно, чтобы справедливость восторжествовала. Поэтому вы пошли в юридический колледж, разве не так?

– Да, так... – произнесла она тихо. Затем подняла полу пальто и стряхнула прилипшую грязь.

– Где, по-вашему, вы наберетесь опыта, чтобы помочь этим людям? Вы получите его, ежедневно бывая в суде, ведя изнурительную борьбу с прокурорами и судьями. Чтобы защитить невиновного, нужно знать, как обращаться с этой системой.

Она отвернулась и взглянула на здание детского сада.

– Кто-то должен теребить завесу равнодушия. Кто-то должен бороться за это каждый божий день и делать все возможное. В противном случае зло восторжествует окончательно. А теперь я спрашиваю вас, если не мы с вами, то кто сделает это?

– Вы по-прежнему продолжаете заниматься риторикой, мистер Лиаракос, – с горечью произнесла она. – А защищаете вы Чано Альдану.

– Он оплатил услуги. Фирме нужны деньги. Я сделаю все от меня зависящее для этого мерзавца.

– И Альдана уйдет от возмездия.

Лиаракос хмыкнул. – Нет, не уйдет. Саба достаточно знает, чтобы Альдана получил срок. Я читал стенограммы его допросов. Он заливается соловьем. У них есть все – с подробными ссылками на источники. Имена, даты, места, количества – все. Саба представлял кубинскую ветвь и лично встречался с Альданой по крайней мере семь раз. С помощью агентов кубинских спецслужб он даже устроил пару убийств агентов ДЕА. У обвинения все это есть.

– И что же вы собираетесь делать?

– Я? Я собираюсь наилучшим образом использовать свое искусство адвоката, а обвинение пригвоздит его виновную шкуру к стенке. Суд не позволит этому сукину сыну улизнуть. У него нет выхода. Я занимаюсь этим многие годы и знаю. Альдана виновен, и присяжные посадят его за решетку до конца жизни.

– А вы?

– А я после этого отправлюсь домой, мисс Льюис, налью себе чего-нибудь покрепче, и воздам Господу за то, что он создал суд присяжных.

– А что если присяжные не захотят вынести обвинительный приговор Альдане?

– Джудит, вы должны верить в порядочность людей, иначе у вас вообще не останется никаких надежд. Если простые мужчины и женщины из суда присяжных не вынесут ему обвинительный приговор, значит, они заслуживают его.

Она продолжала отряхивать пальто.

– Несколько недель назад вы произнесли прекрасную речь у меня в кабинете, Джудит. Что-то о законе, который существует для защиты тех, кто не может защитить себя сам. Вот они, – он показал рукой в сторону здания детского сада. – Я думал, вы имели в виду это.

Она пригладила рукой волосы, лицо ее исказилось гримасой.

– Вы уверены?

– Жду вас завтра в офисе, – сказал он, – или следующим утром. В любое время, когда вам удобно.

Она продолжала отряхивать пальто.

– Да, и у нас с вами новый клиент. Парня зовут Том Шеннон. Это дело по назначению.

– Шеннон? Не тот ли это человек, который привел к арсеналу толпу линчевателей? Козел отпущения, которого хотят повесить те, кто виновен во всем?

– Именно он, – подтвердил Лиаракос. – У вас с ним много общего. Он тоже заявляет, что понимает разницу между добром и злом.

Он повернулся и двинулся по направлению к выходу из школы, оставив Джудит Льюис посреди пустого двора. Она смотрела ему вслед и машинально продолжала отряхивать полу своего пальто.

– Будьте все вы прокляты, – прошептала она. – Будьте прокляты. – И заплакала.

Она думала, что все позади. А теперь это! Когда её брали на работу, она говорила, что пришла надолго. Теперь ее сочтут лгуньей. Она подошла к скамейке у стены дома и попыталась разобраться в себе.

Хорошо, завтра невозможно. Она позвонит руководству сегодня днем, но она должна дать им по крайней мере несколько дней, чтобы они смогли найти ей замену.

* * *

У доктора были приятные манеры. Он излучал доброжелательность и уверенность в себе. Вероятно, он почерпнул все свои манеры и словечки из инструкции № 101 по общению с пациентами.

– Вы поправитесь. Каждый третий день вам будут менять повязку. Но мне кажется, вы уже достаточно здоровы, чтобы отправиться домой.

Харрисон Рональд кивал, покачивая ногой взад-вперед, пока доктор осматривал рану на его спине. Он сидел на краю кровати, слишком высокой, чтобы можно было удобно опереться о пол ногами. Обычно сестра подставляла ему скамеечку.

– Сидите спокойно, пожалуйста.

Харрисон подчинился. Поскольку доктор не видел его лица, он улыбнулся.

– Да, действительно. Выглядит очень хорошо. Останется только шрам. Но вы можете сделать на этом месте татуировку, и никто его не заметит. У меня есть довольно неординарный рисунок – обнаженная женщина верхом на жеребце. Я могу показать вам образец, если, конечно, вы не предпочитаете классику.

– Сиськи большие?

– Дыни.

– Несите.

– Теперь, если у вас будут какие-либо проблемы, звоните мне. Персонал снизу настаивает, чтобы вы продолжали физиотерапию каждый день. Перед тем как уезжать, возьмите назначение.

– Конечно.

Доктор обошел вокруг и посмотрел ему в лицо.

– Скоро придет сестра и сделает вам перевязку. Я просто хотел осмотреть вас в последний раз и попрощаться.

– Спасибо, док.

В кресле на колесах его отвезли в административную часть, чтобы оформить документы. Администратор спросил его адрес и телефонный номер. Он назвал квартиру, которой пользовался как Сэмми Зэт.

– Увидимся завтра в десять утра.

– Хорошо.

Вошел доктор, и Харрисон пожал всем руки еще раз.

По его просьбе вызвали такси. Машина уже стояла у парадного, когда он в последний раз на чем-то расписался. При помощи сестры, которая поддерживала его под локоть, он перебрался с кресла на заднее сиденье. Она проследила за тем, как таксист укладывал две его сумки, которые Фрэдди Мюррей привез из Куантико. Наконец, машина тронулась и Харрисон помахал ей рукой.

Она ответила ему смущенной улыбкой и поспешила назад в здание, толкая перед собой пустое кресло.

– Куда тебе, приятель?

– Национальный аэропорт.

– К какой компании?

– О, я не знаю. У меня еще нет билета.

– Ладно. Проблем не будет. Праздничная суета прошла. Куда направляешься?

– Эвансвилл. Индиана.

– Через Чикаго или Кливленд?

– Все равно.

– Тогда, наверное, "Юнайтид Стэйтс Эйр".

– Идет.

Откинувшись на спинку сиденья, Харрисон Рональд наблюдал, как мимо в сером зимнем тумане проплывали автомобили. Сколько он пробыл в Вашингтоне? Почти одиннадцать месяцев. А кажется – вечность.

Водитель такси свистнул носильщику, чтобы тот поднес сумки, и Харрисон дал ему два доллара сверху. Водитель оказался прав. У него не возникло проблем с билетами на ближайший самолет, который по расписанию вылетал через час.

Харрисон присел у стойки регистрации, наблюдая за бизнесменами и мамашами с детьми. Мужчины в костюмах и галстуках читали и что-то писали, попеременно устремляясь к телефонам-автоматам звонить по кредитным карточкам. Дети бегали вокруг под неусыпным вниманием своих матерей. Он вздохнул. Все обычно, но совсем другой мир, после всей этой грязи и ненависти, где ему пришлось вращаться последние месяцы. Он покачал головой. Жизнь действительно продолжалась.

На удивление, самолет вылетел вовремя. В салоне оказалось много свободных мест. Харрисон Рональд пересел от прохода к окну и бросил прощальный взгляд на Вашингтон, оставшийся внизу и в стороне.

Теперь все кончено. На самом деле. Не будет больше страха, не надо больше ждать выстрела в спину, не будет больше бессонных ночей, заполненных мыслями о том, что стало известно Мак-Нэлли и о чем он думает. С этим покончено.

Чем ему теперь заняться? Раньше он старался об этом не думать, но теперь, когда Вашингтон скрылся из виду, а перед взором появилась лесистая подкова Аллеганских гор, эта мысль снова пришла ему в голову.

Может, податься в морскую пехоту? После того, как окончательно выздоровеет. Он найдет доктора, чтобы тот наблюдал за ним, делал перевязки и дренажи, о которых так беспокоился персонал вашингтонского госпиталя. А может, вернуться в полицию? Может, и так. Нужно будет подумать над этим как следует. Сейчас он чувствовал себя спокойно и уверенно, ему не хотелось думать обо всех этих фримэнах макнэлли, которые не любят, когда им создают помехи, пока они нарезают себе незаслуженные лучшие куски от общего пирога.

Он опустил спинку кресла и закрыл глаза. Главное, что он возвращался обратно на свою веранду. Скоро наступит весна. Летом он будет сидеть в качалке, наблюдая, как его бабушка нанизывает бобы и лущит кукурузу, делая запасы к зиме. Может быть, сходит на танцы теплым вечером. Покрасит ей дом – вот что он сделает. Он подумал о краске, вспомнил, как она пахнет, когда красишь, а солнце пригревает спину. Это будет замечательно. И времени у него навалом – сколько хочешь. С этими мыслями он задремал.

Он проснулся, когда самолет снижался над Чикаго.

Четырехмоторный самолет сразу после взлета из чикагского аэропорта О'Хэйр вошел в облачность и не выходил из нее, пока не пошел на посадку в аэропорту Эвансвилла. Харрисон приник к иллюминатору. Он смотрел, как Огайо петляла по городу, пытался узнать его улицы и дома с небольшими аккуратными квадратами участков. Увидел школу, в которой учился, и парк, в который бегал.

В аэропорту он взял такси.

Маленький домик ничуть не изменился. Качели на зиму сняли, листва опала, а траву наверняка скосили еще до наступления холодов. Дом определенно требовал ремонта. А софиты под карнизами он поправит, и все подгнившие доски заменит.

Доктор запретил ему поднимать тяжести, поэтому он попросил таксиста поднести сумки на веранду. Затем потрогал дверь. Открыто.

Он вошел.

– Бабушка! Это я, Харрисон.

– Кто?

Ее голос донесся по коридору из кухни.

Харрисон пошел туда. Он увидел ее раньше, чем дошел до кухонной двери. Старенькая, маленькая, вся седая. Но она была сейчас воплощением того домашнего счастья и покоя, к которым он стремился душой и телом.

– О, Харрисон! Какая радость! Ты дома!

– Да, бабушка. Я дома.

И он нежно обнял ее.

Стивен Кунц окончил университет в Западной Виргинии, а затем служил летчиком морской авиации США. В 1971-73 гг. на бомбардировщике А-6 он налетал более 1600 часов в Юго-Восточной Азии и получил несколько боевых наград.

Его серия бестселлеров, отличающихся захватывающим сюжетом, достоверностью деталей и психологической глубиной образов, снискала ему славу одного из наиболее популярных современных американских писателей. Отечественные читатели знакомы со Стивеном Кунцем по русскому переводу его триллера "Минотавр". В прошлом адвокат по гражданской профессии, С. Кунц живет в Боулдере, шт. Колорадо, США.

Остросюжетный роман С. Кунца "В западне" повествует о жизни современной Америки и ее столицы, о борьбе правительственных служб и общества с террором мафии и коррупцией сросшихся с ней государственных структур. Запутанная и динамичная интрига, связанная с серией заказных убийств высших должностных лиц США и попыткой мафии путем заговора ввергнуть страну в хаос, держит читателя в напряжении до последней страницы.

Примечания

1

Футбольные команды. – Прим. перев.

(обратно)

2

Небольшие пистолеты-пулеметы соответственно израильского и американского производства. – Прим. перев.

(обратно)

3

Модель мощной и дорогой охотничьей винтовки. – Прим. перев.

(обратно)

4

Популярный в прошлом армейский пистолет германского конструктора Георга Люгера. – Прим. ред.

(обратно)

5

Модель мотоцикла. – Прим. перев.

(обратно)

6

Кокаин. – Прим. перев.

(обратно)

7

В ВМС США соответствует званию "капитан I ранга". – Прим. перев.

(обратно)

8

Toad (англ.) – жаба. – В ВМС США товарищи часто дают друг другу прозвища, которые становятся вторым именем. – Прим. ред.

(обратно)

9

Комитет начальников штабов – высший орган Вооруженных сил США. – Прим. перев.

(обратно)

10

Судебные чиновники. – Прим. перев.

(обратно)

11

0,405 гектара. – Прим. перев.

(обратно)

12

Монета в десять центов. – Прим. перев.

(обратно)

13

Намек на Уотергейтское дело, завершившееся импичментом президента Ричарда Никсона. – Прим. ред.

(обратно)

14

Drugs enforcement agency (англ.) – Агентство по борьбе с наркотиками. – Прим. перев.

(обратно)

15

Спиртной напиток, к которому подмешан наркотик или другой лекарственный препарат. – Прим. перев.

(обратно)

16

Праздник в США, второе воскресенье мая. – Прим. перев.

(обратно)

17

Модели пистолетов. – Прим. перев.

(обратно)

18

Человек, мужчина (исп.)

(обратно)

19

Лодка (исп.)

(обратно)

20

Путешествие по морю (исп.)

(обратно)

21

У тебя большие уши и поганый язык (исп.)

(обратно)

22

Да (исп.)

(обратно)

23

Пожалуйста, сеньор (исп.)

(обратно)

24

Ну, хорошо (исп.)

(обратно)

25

Ящик для корабельного компаса. – Прим. перев.

(обратно)

26

Дипломат (исп.)

(обратно)

27

Ультракоротковолновая радионавигационная система. – Прим. перев.

(обратно)

28

Да, вперед (исп.).

(обратно)

29

Спасибо (исп.).

(обратно)

30

Не за что (исп.).

(обратно)

31

Что происходит? (исп.).

(обратно)

32

Завтра (исп.).

(обратно)

33

Да здравствует Куба! Свободная Куба!

(обратно)

34

В ВМС США соответствует званию капитан-лейтенанта. – Прим. перев.

(обратно)

35

Мы проглотим это дерьмо (англ.). – Игра слов: A wetsue (сл.) – выпивоха. – Прим. ред.

(обратно)

36

День независимости, государственный праздник США. – Прим. перев.

(обратно)

37

Дудочник в пестром костюме, герой поэмы Браунинга. – Прим. перев.

(обратно)

38

Самолет системы раннего радиолокационного предупреждения. – Прим ред.

(обратно)

39

Программа создания перспективного боевого самолета для ВВС США. – Прим. перев.

(обратно)

40

Zaba, Z – последняя буква как английского, так и испанского алфавита. – Прим. перев.

(обратно)

41

Районы Нью-Йорка. – Прим. перев.

(обратно)

42

Намек на летательные способности человека-летучей мыши, боровшегося против сил зла, героя кинофильма "Бэтмэн". – Прим. перев.

(обратно)

43

В 1980-е годы автомобильная промышленность в Детройте находилась на грани банкротства. – Прим. перев.

(обратно)

44

Условный сигнал бедствия. – Прим. перев.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32