Саженец (fb2)

- Саженец (Хозяин дубравы - 3) 7312K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Алексеевич Ланцов

Хозяин дубравы. Том 3. Саженец

Пролог

168, берзень (март), 17

Варкалось.

Хливкие шарьки…

Ну то есть, отвратительно сырой и прохладный воздух так и норовил залезть за шиворот. Отчего Беромир поежился, встряхнул головой, выгоняя песенку про Бармаглота, и укутался плотнее в свой гамбезон[1].

Проснувшись еще по темноте, он отправился справлять малую нужду. Вот и вылез на улицу. Удобства-то все там находились. Вон — нужник на пять «посадочных мест» какой знатный построили. И гадить удобно, и чистить сподручно, хотя, пока до этого и не дошло. Одна беда — гигиена. Но ведун ее решили по-исламски, принося с собой из помещения теплую водичку в кувшинчике. Ну а что? Всяко лучше, чем соломой это место тереть или вообще слегка обосранным ходить, не подтираясь. Этот вариант аромата Шанель №5 Беромиру решительно не нравился, и он с ним боролся как мог…

Зима, конечно, и наступила поздно, и отошла рано. Вон — и вода вскрылась, и снег почти ушел. Однако же по ночам все еще порой прихватывали легкие заморозки. Такие, как сейчас, покрывавшие лужи тонким полупрозрачным льдом. Отчего даже малые ложбинки, днем бывшие просто сырыми, сейчас нежно хрустели, словно тонкие косточки.

Беромир дошел до нужника.

Сделал свое нехитрое, но очень приятное дело.

И вместо того, чтобы отправиться дальше спать, занялся делами. Судя по небу, рассвет был близок. Тем более что ему хватало сна. Вон — свеж и бодр. А дел имелось в избытке…

Согласно уговору все шестеро бояр явились к нему по открывшейся воде. Да не одни, а со своими дружинниками на доведенных до ума лодках. К каждой большой пироге, как их упорно называл Беромир, крепился на паре балансиров противовес. А на нее саму водружался косой парус. То есть, получалась подобие ранней версии катамарана Беромира.

Вот на них и приплыли.

Теперь же, набившись в длинном доме, спали. И на первом ярусе, и на втором, и на полу. Беромир не поверил бы, что в эту постройку влезет СТОЛЬКО, если бы сам не увидел. Похлеще знаменитых «резиновых» квартир в Москве, оттуда, из XXI века. То еще лежбище тюленей получалось, храпящих на все лады. Пройти через них к выходу не отдавив никому конечности было отдельным квестом. Да и душно, даже несмотря на достаточно продвинутую вентиляцию дома. Из-за чего, среди прочего, ведун обратно и не полез.

Умылся.

Сделал легкую зарядку, чтобы тело окончательно пробудить да кровь по венам разогнать. Подкинул дров в дежурный костер. И занялся текущими делами — теми, что хорошего освещения не требовали. А минут через десять к нему начали присоединяться люди, которых он разбудил. Кто рано встает, тот всех достает, ходит, кастрюлями гремит, утверждает одна из пословиц. Здесь имелся иной инвентарь, но итог от этого не переменился.

Так рассвет и встретили.

Впрочем, кислых лиц не наблюдалось. Рано темнело, поздно светало, да и будильников, выгоняющих на работу ни свет ни заря, еще даже в проекте не наблюдалось. Поэтому люди хорошо высыпались.

Позавтракали.

И только уже собрались провести общее построение, чтобы продолжить учебные маневры, как кто-то заметил лодку.

— Глядите!

— Кто сие?

— Да кто ж его знает? Далеко!

— Один из них машет. Смотрите. Он нам машет!

— Все же в сборе. — удивился Беромир. — Али кто еще должен подойти попозже из дружинников?

— Все, кто должно, тут, — хмуро произнес Борята, и остальные подтвердили.

— Хм… — задумчиво произнес ведун, нахмурившись.

Эти гости не пугали.

Нет.

Что они могут им сделать? Просто выглядели странными и неожиданными. Из-за чего пока его не разглядели, все находились в гнетущем напряжении. Когда же гостей опознали — и пуще стало непонятно. Беромир так и не договорился с местными. Никто не согласился уступить свою землю для спасения трех южных кланов. Вот ведун и не ходил к ним по льду. Что являлось отказом, по их уговору. Тем загадочнее становилось прибытие по самой весне этой лодки.

Еще немного подождали.

Пирога причалила к мостку. И вышедший на помост Добрыня мрачно произнес вместо приветствия:

— Роксоланы идут.

— Куда? — спросил ведун, несколько растерявшись.

— За тобой идут. За всеми вами.

— Твою налево!

[1] Беромир ввел новый тип одежды — стеганую куртку, и вместе с тем ввел и ее название — гамбезон. Как захотел, так и назвал. Мог бы и ватник, но набивался он отнюдь не ватой.

Часть 1
Глава 1 // 17 оттенков весны

— Вы сделали одну ошибку.

— А именно?

— Вы приняли меня за какого-то идиота.

к/ф «Джентльмены»

Глава 1

168, берзень (март), 17

— Где они сейчас? — спросил Борята, присаживаясь на лавку рядом.

— То мне не ведомо. — пожал плечами Добрыня, скосившись на семью.

Жену и детишек его кормили горячим. Да и он сам хлебал из миски с немалым энтузиазмом нажористое варево из жита да рыбы.

Отощали они. Изрядно отощали. Вон — одни глаза. В чем только жизнь теплилась. Особенно у малышей, организм которых еще толком не окреп. Тяжело им далась зима.

— Они тебя преследовали?

— Первый день токмо. Но моя лодка ходкая. И мы оторвались.

— Как же ты смог? Вон как исхудал. А весло оно слабости не терпит.

— Жить захочешь, не так раскорячишься, — мрачно ответил Добрыня. — Хотя признаюсь — чуть не издох. Но и жена с детишками помогали. Без них не сдюжил бы. Все гребли как могли. Спасло еще и то, что умение есть. А у тех, кто в погоню бросился, его не наблюдалось. Я как пригляделся — заметил — руки они себе стерли в кровь с непривычки.

— Они так близко подошли, что прям мозоли разглядел? — удивился Беромир.

— Зачем? Движения. Они очень приметные. Много раз видел, как кто по юности себе руки стирает, а грести надо.

— Да уж… на веслах от вас идти далековато. — покачал головой Борята, прикидывая расстояние. А потом глянул на свою парусную лодку, на которой стало сильно легче и быстрее ходить по рекам. Как они только раньше веслами обходились? И ведь ничего сложного нет…

— А почему? — вернулся к более интересной теме Беромир, нарушив небольшую паузу в разговоре.

— Что «почему»? — не понял Добрыня.

— Почему они грести не умели? Среди людей, живущих вдоль рек, к пробуждению уже все мужи умеют. И ладони заматеревшие. Плотные.

— Все да не все. Ни роксоланы, ни языги обычно в лодку не садятся, он все верхом на коне. Порой мыслится, что приросшие они к нему. А вот воды боятся. Многие из них жизнь проживают, а весла ни разу и не берут в руки. Сусаг бы лично ходил за данью, если бы не требовалось на ромейскую лодку залезать. Да и Арак особой радости от того не испытывает. Давно бы лодки завели, но нет. Только за коней держатся.

— А тут сподобились…

— Видать, приспичило. — усмехнулся Добрыня. — Ты ведь им на самое больное место там, у перелеска наступил. Никто из наших НИКОГДА не позволял себе совершать набеги ни на роксоланов, ни на языгов, ни на их родичей. Даже и пересказать тебе не могу, какой по степи гул стоит от пересудов. Словно растревоженный улей.

— Гёты же набегают.

— То гёты.

— А мы чем хуже? — усмехнулся Беромир. — Пусть радуются, что мы до ставки раса не дошли. Вот где обида приключилась бы. Только представь. Ночь. И их правитель в исподнем на коне пытается ускакать в степь, спасаясь.

— Даже и пробовать не стану. — покачал головой Добрыня. — Тебе такое не простят.

— Да ладно тебе, — махнул рукой ведун. — Простят… не простят. Ты рассуждаешь так, словно они только решают. Пошли они к черту!

— К кому?

— Да сподручные это Велеса. Приглядывают за мрачным чертогом, мучая души дурных людей. Ладно. Это сейчас неважно. Ты лучше скажи, чего ты сбежал-то? Из-за голода?

— Зима близилась к концу. Мы трудно, но пережили ее и всерьез обсуждали: как жить дальше. Даже кое-какие запасы сохранили для посева. Думали как-то перебиться рыбной ловлей, рогозом с камышом да улитками и прочим. Но тут пришли они — роксоланы. По последнему снегу.

— О как! Раньше срока?

— Никогда так к нам не приходили. Они обычно зимой у самого моря кочуют. Там и снега поменьше, и холода помягче.

— И что они хотели?

— Нашей крови. Стали устраивать дознания и расправы. Убивали и грабили, забирая последнее. Мой род жил севернее всех, оттого до нас быстро и не добрались. Иначе бы и нам конец.

— Погоди, — шагнув вперед, произнес Беромир, — вас что, пришли убивать? Всех⁈

— А кто их разберет? — мрачно ответил Добрыня. — В первую очередь они резали тех, кто тогда в поход пошел на тебя. Говоря, что самовольно и без их соизволения напали на людей, что стояли под их защитой. Но это просто пустая болтовня. Потому, как и остальных терзали, грабя немилосердно. Многих девиц и молодух угнали в рабство. Оставшихся же бросали без припасов, обрекая на голодную смерть. Ну или сразу резали, если люди осмеливались что-то им говорить.

— И люди терпели⁈ — ахнул Беромир.

— А что они могли сделать? Их вон сколько пришло! Даже если за копье возьмешься или дубину — и одного не убьешь, разве что случайно. Бояр у нас ваших нет. Дружин тоже. Сборы же мужчин они разгоняли нещадно. Вот и получалось, что единственным спасением оказывалось бегство.

— Да куда в степи-то бежать? Только умрешь уставшим.

— Люди старались перебраться на правый берег Днепра, к языгам. Ну, что ты на меня так смотришь? Куда еще-то? Больше и бежать-то некуда, только к ним.

— Как будто кто-то там ждал беглецов, — нахмурился Беромир.

— Языги в набеги ходят на ромеев. Там рабочие руки надобны. Да и в набежники можно пристроиться. С дубинкой какой и без особой надежды на добрую добычу, но хотя бы выживешь и прокормиться сможешь. Тем более что поход сильно зависит от удачи. Иной раз уйдешь в рваных штанах и дубинкой, а вернешься богато одетым и с дорогим оружием.

— Или сгинешь.

— Ну или так, да. Большинство просто погибают.

— А женщины и дети как? Их кто кормить станет во время набега? Бежали же как есть, без имущества.

— О них и речи нету. — особо мрачно произнес Добрыня. — Куда бабы-то побегут, али дети малые? Не сдюжат. — махнул Добрыня рукой. — На правый берег только отдельные мужи могли уходить, и то, если Фарн им благоволит.

— А ты чего туда не побежал?

— А не дали.

— Серьезно? — удивился Борята.

— Увидев, что творится, роксоланы на правый берег всадников вывели своих. Еще по льду, чтобы ловить бегущих. А по реке, как она вскрылась, лодки пустили. Наши же. Мертвым и рабам они были без надобности. Да только грести эти всадники как должно не разумеют. Оттого мы и смогли оторваться.

— Погоди. А отчего ты сразу сказал, будто они сюда идут? — спросил Беромир. — Они ведь за вами погнались, после отступившись.

— Так, мы оторвались как, ушли не далеко. Дня на два перехода — к устью реки Сож. Где и встали на отдых. Заодно еды какой требовалось добыть. И я решил с копьем на рыбу по ночам поохотиться, как ты и сказывал. С дровами беда — болотистые берега. Все вокруг сырое, включая хворост. А топоров нет, чтобы сухостой свалить. Оттого огня и не разводили, ели все сырым. Это нас и уберегло. Приметили их издали, по дымам, а они нас сразу не разглядели.

— Вы же около берега сидели. Как там спрятаться можно? — продолжал излишне въедливо и подозрительно расспрашивать его Беромир.

— В заводи небольшой. Там просто потише было, и ветер такой не дул. Оттого и теплее. Мы же рухлядью грелись, да тряпками. Ложились бок о бок. Накрывались. И пытались как-то согреться.

— Ясно, — кивнул ведун. — А с чего ты решил, что они за нами идут, а не вас преследуют? Может просто отстали поначалу, а потом нагнали?

— Такой силищей? — усмехнулся Добрыня.

И дальше он поведал о том, что по земле идет конный отряд в несколько сотен воинов. Да с ним еще племенного ополчения сколько-то. Но пешком, на лодках, в которых перевозят награбленные у них припасы.

— Страшную весть принес ты в наш дом. Надя. Зови детей. — резюмировал ведун, крепко недовольный новостью. Отражать набег намного сложнее, чем в него ходить. Инициатива-то не у тебя.

— Что? — не понял его цитату Добрыня, равно как и окружающие. — Какая Надя? Какие дети?

— Да так, — отмахнулся Беромир сам не понимая, откуда это наваждение дяди Мити на него нашло. — Ты ешь, ешь. Только не спеши. Тщательнее все пережевывай. А то иначе живот будет болеть.

— Беромир, отходить нам надо. — серьезно произнес Борята.

— Куда⁈ — с некоторой насмешкой спросил ведун.

— В леса. Все бросить и отходить. Да родичей предупредить, чтобы прятались.

— Чтобы что?

— Чтобы люди выжили.

— Сколько людей сможет прокормиться в лесу с охоты и собирательства?

— Не знаю.

— А я знаю. Вот всех людей с шести кланов возьми и раздели на четыре части. Одна из этих частей и будет то количество родичей, которых получится ближайший год кормить с леса и рек. С тех, что под их рукой, ежели к соседям не лезть.

— Зачем год? — не понял Борята.

— А сколько?

— Роксоланы придут и уйдут. Им в наших лесах жить не с руки. А мы, переждав, выйдем к своим жилищам.

— А поля? А скот? А припасы?

— А что с ними?

— Поля они там все вытопчут. Скот угонят и частью забьют. Ну и припасы отберут.

— Их можно будет унести.

— Куда? В лес? — грустно усмехнулся Беромир. — Куда там их складывать? Под открытым небом? Сгниет же все. Причем быстро.

— Я предлагаю драку! — решительно рявкнул Борзята.

— Выходить с ними в поле решил? — оскалился Добрыня, взглянув на него, как на умалишенного.

— Зачем в поле? Не найдя нас, они разделятся и пойдут по рекам да протокам. Вот тут их и ловить наскоками. Закидывать дротиками на стоянках.

— То, что ты предлагаешь, — возразил ведун, — дело хорошее, но не позволяет нам защитить поля, скот и припасы. Да, быть может, мы сумеем пощипать их, выбив немало воинов. Но и сами останемся в отчаянном положении, обрекая на голодную смерть большую часть наших родичей.

— И что ты думаешь делать? — нахмурился Добросил.

— Драться. Только не бегая от них по лесам. Нет. Мы должны связать все их силы. Защищая родичей и не допуская врага до них.

— Мы же не устоим! В открытом поле они непобедимы!

— Как будто у нас есть выбор. Если мы не устоим, то нашим родичам конец. Всем. Так что должны устоять. Или умереть.

— Скорее просто умереть.

— Нет в тебе веры в Перуна, — оскалился Беромир. — Мыслишь, он нас оставит? Меня покамест не бросал в беде. Наставляя и наставляя.

— Выйти в поле — его совет?

— Да.

— Но это невозможно! Безумие!

— Они тоже так думают, поэтому от нас и не ожидают ничего подобного.

— Это будет подарок для них. Быстро всех нас перебьют, а потом за остальных родичей возьмутся.

— Не веришь ты в Перуна. Не веришь. А он тебе оружие в руки дал. Али мыслишь, что без меня бы это железо обрел?

Добросил поник.

— Он ищет в нас людей длинной воли. Не обманите его надежд…

Бояре еще немного поворчали.

Подумали.

После чего перешли к планированию предстоящей кампании. Начали обсуждать: откуда и как роксоланы станут подходить и где их можно встретить. Ну и каким манером, разумеется. Стоять в стене щитов супротив более чем вдвое превосходящей числено конницы не хотел никто. Прекрасно понимания последствия.

Думали.

Гадали.

Привлекали дружинников, которые местность нужную знали.

И продумывали раз за разом то, как бой пойдет. То есть, проводили импровизированные командно-штабные игры. Им всем остро не хватало образования и кругозора, но даже с тем невеликим багажом знаний они очень неплохо пытались. Беромир же им не на блюдечке все предлагал, а лишь подталкивал в нужную сторону, задавая нужные вопросы.

Так он привел и к мысли о необходимости разведки и охранения. Ну и некоторого прообраза устава караульной службы. И походной. Да и вообще крепко агитировал, показывая прелести регулярного войска.

С ведуном порой спорили, но недолго и не сильно. Больше промеж себя, медленно смещаясь в нужную сторону. Например, обыгрывая один из вариантов будущего боя, Беромир предложил рассмотреть, что они встанут в стену щитов, а остальные родичи поддержат их пулями и дротиками.

— Так как они сие сделают? — удивился Борзята. — Они же не умеют.

— Сейчас — да. Но если станут постоянно упражняться — сдюжат. Я бы вообще — к пробуждению допускал, только если будущий муж уже освоил или пращу, или дротики, или лук и может поразить установленные цели. Представляете? Нас сотня. И иных родичей столько же. Какой шквал обрушится на недруга? Ух! Мы же их просто засыплем, словно дождем.

Это вновь пришлось по вкусу не всем.

Людям нравилось чувствовать свою эксклюзивность, но обстоятельства набега аж самих роксолан заставлял задуматься и многое переосмыслить. Ревность ревностью, но сейчас сотня-другая родичей с пращой ой как пригодилась бы. Или с дротиками, или с луками.

При таком раскладе действительно можно было выходить в поле. И засыпать роксолан плотным обстрелом с дистанции. Ведь под атлатлем и дротик летел далеко, и праща даже с коротким рычагом била прилично, заодно легче осваиваясь. Посему они приговорили, если удастся отразить набег, по осени собраться или по зиме, и утвердить Правду. То есть, свод неких правил… законов. Который бы распространялся на союз кланов…

Где-то часа через четыре перешли к ревизии вооружений. Кто что принес и чем умеет пользоваться.

Внезапно оказалось, что именно пращой мало кто владел, в отличие от дротиков. Пренебрегали ей на тренировках, что вели бояре со своими дружинниками. Времени-то прошло немного и все охватить не получалось. Поэтому приходилось выбирать.

Ученики Беромира тоже похвастаться не смогли. Праще он почти не уделял внимания. Дротики, пилумы да бумеранг. Последний был очень важен на охоте. Ребята с его помощью брали много птицы и кое-какого зверя пушного. Оттого поднаторели. А главное, дубовый бумеранг слабо терял энергию даже на приличной дистанции, будучи крепким, многоразовым инструментом. Полированный. Да еще и пропитанный горячим воском, замешанным со льняным маслом…

Иными словами — все осваивали всё что угодно, только не пращу. Из-за чего было решение в этом походе ей не пользоваться. И не таскать с собой подсумки.

Глянули на дротики.

Каждый боярин наделал своим ребятам их в изрядном количестве. Костяной наконечник, деревяшка да два кусочка кожи на оперение. Утяжеление тоже делали из кости, крупной, трубчатой. Получалось посредственная поделка. Намного хуже железных «плюмбат», выпускаемых Беромиром. Но они имелись. И было их в достатке.

— Значит так, — вставая и резюмируя, произнес ведун. — Времени у нас мало, но оно есть. Так что нам нужно добиться хоть какой-то слаженности.

— Это как?

— Нужно, чтобы мы действовали как единое войско, а не горстка одиночек, сбившихся в кучу. Ладно. Проще показать. Пошли на поле…

Беромир выстроил их.

И начал пробовать отдавать команды. А потом их комментировать.

— Стена щитов! — рявкнул он.

И люди стали вяло, неохотно шевелиться, оглядываясь.

— Вот! Видите? Ежели роксоланы начали по вам стрелы пускать — уже бы всех утыкали. Оттого действовать нужно быстро и слаженно. Ясно?

По строю прошла волна каких-то звуков, похожих на согласие.

— Встали обычно. Вот. Так. Да. А теперь еще раз. Стена щитов!

Так их и мучал, продолжая зимние тренировки.

Если бы зимой их не погонял — сейчас бы оказалось все совсем кисло. Все-таки хоть такой краткий, но курс строевой подготовки — уже что-то.

Стоя на месте, они еще как-то действовали. Но при движении строй распадался, образуя прорывы, порой довольно значительные.

Да и вообще любые команды вызывали у них замедленные и не всегда адекватные реакции. Видимо, пытались сообразить, обдумать все. Из-за чего тратили драгоценное время. Их бы полгода погонять в такой дрессуре, вбивая автоматические реакции. Хотя бы полгода. А так… Беромир смотрел на них и с трудом сдерживал желание хлопнуть себя по лицу.

Как ЭТО может воевать он не понимал.

Беда заключалась в том, что ЭТО не только должно было воевать, но, столь отвратительными бойцами ему требовалось победить. Причем решительно. Как это сделать? Загадка. Чудом, не иначе. Ну или хитростью. Главное, как он понял, поменьше перестроений и движений в бою. Вышли на позицию и стоим. Все. Так, ребята в статике хоть как-то управляемы и адекватны.

Наверное…

Часть 1
Глава 2

168, берзень (март), 19–20

— Любава… — тянул Беромир, — молчит и слезы льет.

— От грусти болит душа её, — нестройным хором повторял отряд в неполную сотню, отрабатывая движение в колонне.

Банальность.

Что может быть сложного в том, чтобы построиться в колонну по двое и организованно куда-то пройти? На первый взгляд — ничего. Но на практике люди, не привыкшие к таким вещам, обязательно умудрялись как-то учудить. И колонна волей-неволей рассыпалась. В итоге уже на дистанции примерно в пару сотен метров все превращалось в бесформенную толпу. Из-за чего довольно сильно падала скорость ее движения и управляемость.

Двух таких проходов хватило, чтобы Беромир догадался до необходимости задать ритм. Барабаном. Но очень уж он шумный. А ту же песню же, в случае чего, можно и вполголоса петь. Даже бухтеть. Просто чтобы по строю в унисон шла какая-то мелодия… какой-то ритм.

Сочинять ничего не стал, ибо не умел.

Просто взял первую, которую вспомнил из более-менее ритмичных. И попробовал адаптировать. Что оказалось на удивление непросто.

Первую композицию попробовал и отбросил. Текст оказался труднопереводимый, из-за чего едва ли возможен для песенного перевода. Вторую туда же. Третью. Где-то с десятой попытки припомнилась ему одна песенка из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию». И тут дело пошло.

Внезапно выяснилось, что окромя двух иудейских имен, которые в местные ворота никак не лезли, все остальное вполне нормально переводится и увязывается с рифмой, ритмом и размером. Так что на следующий день, провозившись весь вечер и утро, Беромир представил суду его маленького войска песню.

Объяснил для чего она.

Напел.

Ну и пошло-поехало. Два куплета и простенький припев выучили быстро. И, вместе с тем, стало намного лучше получаться с движением. Прямо невооруженным глазом приметно. Но все равно — разрыв случался. Пусть реже, однако, неизбежно. Так что к концу второго дня Беромир приметил еще одну важную деталь — у людей был разный шаг. Они ведь все разные. Кто-то выше, кто-то ниже. У кого-то ноги в пропорции тела длиннее, у кого-то короче. А сверху на это накладывалась индивидуальная привычка к ходьбе.

Беда.

Но поправимая, в теории.

Буквально за час Беромир с учениками метров в пятьсот набили парных колышков друг напротив друга. И между ними чуть заглубили жердины тонкие. Да на одинаковом промеж себя расстоянии. Так, чтобы всякому было сподручно по таким отметкам шагать, даже самому коротконогому не требовалось слишком уж тянуться.

Ну и попробовал поводить людей по такой «сеточке».

Сначала медленно.

Потом быстрее.

Понятно, что за столь непродолжительное время сформировать навык невозможно в принципе. Однако он нащупал интересное решение. Ведь получалось, что если тренировками вбить в людей стандартный шаг и сочетать его с единым ритмом, то маршевая колонна будет распадаться куда реже. А значит, и пройдет дольше, и проблем меньше испытает.

Ну, в теории.

Так-то на практике проверять все надо, ибо она единственный критерий истины. Чем он и занимался. Чередуя с перестроениями. Просто для того, чтобы от однообразных повторений с ума не сойти.

Прошли эту «сеточку».

Построились в стену щитов.

Поворотились, перестраиваясь то в одну, то в другую сторону.

Снова организовали колонну.

И опять проход. Аккурат под песню. Еще и барабан подтянув, чтобы ритм лучше вбивать.

— Не хватает только флага. — тихо произнес Беромир, отойдя чуть в сторону и наблюдая за ребятами.

Впрочем, это никто не заметил и не услышал. А он сам не придал подобной мысли никакого значения. Во всяком случае — пока. Нет, конечно, он думал о том, чтобы ввести какую-то публичную символику. И про знамя тоже. Но не видел подходящих обстоятельств.

На щитах его выделки малевали через трафарет медведя. На первый взгляд — символ Велеса и мастерства. Однако два из четырех кланов относились к волкам. И их такие изображения цепляли.

Беромир закатывал пробные шары разных идей. Впрочем, пока безрезультатно. Эти люди представляли собой слишком архаичную страту. И мыслили в самом лучшем случае категориями клана, но так-то рода или даже семьи. Из-за чего очень трудно воспринимали любые более универсальные модели и символы. Мелкие лавочники, как они есть, только на более раннем этапе своего развития. Хуторяне, которые, как известно, выступают традиционной антитезой имперскому мышлению. Ведуны — еще куда ни шло, там разные люди встречались. Хотя и они неоднозначно на многое реагировали. Простые же люди с крайне ограниченным мышлением и кругозором натурально «жгли».

Вон — уже вплотную подошли к выбору князя.

Разговаривают о том.

Спорят.

Но, в сущности, не воспринимают это серьезно. Он для них выглядел только как некая внешняя сила… скорее даже управляющая структура. И нужда в котором ежели и имеется, то по случаю. А так-то он не нужен, и они сами прекрасно живут. Отчего даже сама идея кормить его двор казалась им дикостью. Да и законы общие, к которым Беромир их толкал, вызывали банальное непонимание.

Так-то да, дело хорошее. Но зачем? Имелись же обычаи. В каждом клане — свои. Да что в клане — в роду. А тут какие-то законы никому не нужные. Зачем их соблюдать? Ради чего? Чтобы что?

Будучи не слишком хорошим демагогом Беромир легко убеждать их пока и не научился. Сказать что-то, чтобы все сразу побежали в нужную сторону, как тот же Лев Троцкий, он просто не умел. Приходилось долго и мучительно перетирать воду в ступе. Ловя моменты и примеры. Им ведь и задумываться всерьез не хотелось. А потому требовалось подбирать предельно простые и приземленные доводы. Вот чтобы не в бровь, а в глаз. Хотя получалось по-разному…

— Вот, видите? — улыбнулся ведун, когда отряд остановился. — Видите? Вы опять пришли хорошо, не рассыпавшись по пути.

Они заулыбались.

— А все почему? А потому что вы единым правилам все подчинялись. И шагали в лад, и делали это одинаково. Так и с законами. Они словно барабанный стук позволяют кланы собирать в кулак.

— Да что ты с ними заладил! — фыркнул Борята.

— Чтобы поняли. Ибо повторение — мать учения. А то я как погляжу на ваши лица, так и понимания в них не нахожу. Порою кажется, что я с деревьями али камнями беседы веду.

— И так ведь жили же. На кой ляд они нам⁈ — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— А как жили? Вам нравилось ТАК жить? — повысив голос, ответил ему Беромир. — Приятно было, когда вас грабили и угоняли в рабство? Али без железа хорошо трудилось?

Впрочем, это повторялось в который раз и все безрезультатно. Пока, во всяком случае. У Беромира пока еще был недостаточно высокий авторитет в глазах местных. Да, славный и толковый ремесленник. Да, сумел отбить набег соседей и разбить отряд роксоланов, поймав их на отдыхе. Однако это еще ничего не значит. Боги пока однозначно не явили свое расположение ему, которое в глазах этих людей можно было найти только в тяжелых походах и драках. На войне, то есть.

Из-за долгого скифо-сарматского влияния Фарн для них был очень важен… ну то есть, удача.

Удачлив ли Беромир?

И если да, то будут ли удачливы те, кто за ним пойдет?

Вот какие вопросы волновали этих людей в первую голову. Законы же и все остальное лишь мишура. Они не понимали смысла этой возни и считали частью чародейства и ведовства…

— Лодка вернулась, — буркнул Борята, указав рукой в сторону мостка.

Беромир обернулся.

Глянул туда.

И едва заметно скривился.

Вон — старший в том разведывательном наряде, побежал к ним. Если бы ничего важного не случилось — спокойно бы дошел.

— Что у тебя?

— Как мы и предполагали, они обходят поселение. Лодки ниже по течению большим лагерем стоят на левом берегу. А всадники куда-то пошли.

— На правый не переправлялись?

— Там же много лошадей, следов не скрыть. А мы их не приметили. Да и идти там плохо — земля заболочена. По зиме и мерзлой земле еще ничего, но там уже все растаяло. По левому же берегу можно пройти по сухому руслу ручья. От реки не заметишь.

— Отрезают, стало быть… — хмыкнул Беромир. — Чтобы мы не могли отойти никуда.

— Конный отряд, скорее всего, у двуногой сосны будет переправляться. Там удобный брод для конных. — завершил доклад старший в дозорном наряде.

И все закивали, соглашаясь. Больше им, действительно, было негде переправляться. Если только в неудобных местах. Но вода еще очень холодная, и купаться в ней свыше минимально необходимого времени вряд ли кто-то желал по доброй воле.

— Хм. Вам не кажется, что они ведут себя так, словно наши земли хорошо знают? — поинтересовался Беромир у всех присутствующих.

И получил в качестве ответа общее гудение, похожее на согласие.

— Кто их ведет?

Все лишь пожали плечами.

— Странно. Арак же все время только на ромейской лодке большой ходил. А тут такая осведомленность…

Так или иначе, медлить не стали.

Судя по полученным сведениям, иных вариантов, переправиться кроме как у двуногой сосны, у роксоланов не имелось. Поэтому в темпе бросились к дому.

Быстро-быстро снарядились, прихватив все потребное для короткого похода. Благо, что все и так было готово. И, построившись в колонну, рвану на позиции.

Не конница, конечно. Однако логистическое плечо небольшое. И если напрямую через лес — час или два идти. По прикидкам же Беромира, равно как и остальных, роксоланы хорошо если к вечеру выйдут на указанный брод. А то и утром.

Женщины с Добрыней и его детьми, а также ранеными, выздоравливающими после декабрьского нападения, остались в длинном доме.

Закрываться не стали. Но выставили постоянного наблюдателя, чтобы не прозевать подход незваных гостей.

Рискованно.

Можно их было всех потерять. Легко. Но у Беромира не имелось иного варианта. Тем более что сам дом укрепили и довели за зиму. Из-за чего время вскрытия дверей заметно возросло. И у спрятавшихся внутри людей появилось больше шанса сбежать… притом не только через крышу…

Добежали.

Осмотрелись.

Прислушались.

Тишь да благодать. Разве что рыба плескается, да вода журчит громче обычного на мелководье. Все ж таки течение побыстрее тут. Ну и лес шумит слегка, пока еще совсем облезлый и лишенный своей зеленой красоты. Только почками стал набухать.

Одно хорошо — кустарник.

Он, конечно, тоже без листьев, но густой. Поэтому, чуть помедлив, Беромир скомандовал валить деревья.

Несколько штук.

Замазывая им срубы грязью. Чтобы свежий «срез» древесины не бросался в глаза. А потом грамотно выкладывать. Так, чтобы быстро не подскочить. Общая идея близкая к той, которую применяли в засеках XVI-XVII веков — выкладывание густых веток в сторону потенциального неприятеля. Чтобы лошадь на эти «колючие палки» не пошла.

Сделали.

Топоры-то имелись у всех.

Легкие, боевые. Но и великие дубы в три обхвата не требовалось рубить. Так — всякую мелочевку с кроной погуще.

А потом импровизированные укрытия стали делать.

Не землянки, нет.

Просто щиты, укрывающие бойцов сидя. Ради чего пришлось побегать и пособирать «лапы» ели. Да такие, чтобы не на виду. А то ведь роксоланы или их проводники приметят ободранные стволики.

Беромир же время от времени выходил к берегу и осматривал позиции. Хмурился. Возвращался. Кое-что правил. Снова осматривал со стороны.

Засада ведь сама себя не сделает. И если должным образом не замаскироваться — ничего не получится…

Очень бы сейчас пригодились маскировочные сети. Даже из обычной старой, заношенной некрашеной ткани. Прямо идеально бы вписались, растянутые за кустами. Но, увы.

Да и разборных рогаток было бы неплохо иметь хоть какое-то количество. Их ведь если поставить в кустах или сразу за ними — так сразу и не приметишь. А эффект немалый. Однако приходилось обходиться тем, что имелось под рукой.

Так, до самой темноты и провозились.

Ночевали без огня, пожевав холодные припасы. Благо, что пеммикан в холодном виде даже вкуснее. Да и воду они взяли с собой сразу кипяченную и надежно закрытую.

Зябли.

Не сильно, но зябли, так как снова прихватил морозец. Однако разводить костры не решились, чтобы не выдать себя. Просто плотнее сбивались в кучи и укрываясь прихваченными с собой шкурами…

— Идут, идут, — тихо растормошил Беромира кто-то.

— А? — очнулся он.

— Роксоланы идут, — снова шепнул ему будившей. И отправился дальше поднимать остальных. Готовый в любой момент прикрыть рот слишком говорливому спросонья человеку.

Беромир осторожно выглянул в маленькое окошко среди веток.

И верно — на той стороне реки к берегу подходили всадники. Рассвет только начинался, так что стояла необычная и в чем-то мрачная серость. Из-за которой рассмотреть их не получалось нормально.

Ведун огляделся.

Народ уже в целом проснулся и встревоженно переглядывался.

— Проверить все. — шепнул Беромир и его команду стали передавать шепотки по цепочке. Порой излишне громкие, но, видимо, недостаточно, чтобы журчание реки и шум леса позволили услышать эти слова на том берегу.

Никто из всадников даже ухом не повел.

— Не надевайте колчаны с дротиками. Держите перед собой. — вновь скомандовал Беромир. — И атлатль в руку возьмите. С него начнем.

Все так и поступили.

Напряглись.

Однако всадники не спешили. Они накапливались.

Наконец, минут через десять или даже пятнадцать, они полезли в воду, сразу уходя по пузо лошадей в холодную стремнину. Посему стараясь проскочить ее побыстрее. Благо, что река в этом месте, хоть и разливалась немного, но не сильно. И каких-то сорок метров удавалось преодолеть без лишней волокиты.

Проходили брод.

И сразу выскакивали на небольшую промоину у правого берега. Довольно крутого обычно. Из-за чего сюда-то они и пошли, а не пытались в других местах преуспеть. Ведь карабкаться на лошадях по косогорам — последнее дело.

Минута.

Другая.

Пятая.

На правый берег уже довольно много перебралось всадников. Накапливаясь на довольно ограниченном пространстве, не суясь в кусты да заросли, от которых они демонстративно держались подальше.

Их лошади хрипели.

Но тут пойди разбери из-за чего. Поэтому роксоланы не придавали этому никакого особого значения. Все ж лезть через холодную воду само по себе дело неприятное. Да и тут вон какие завалы. А значит, почти наверняка кто-нибудь живет. Вот запах этого существа и раздражал немного лошадей. Вообще «натюрморт» с этими ветками и завалами чем-то напоминал проделки бобров. О чем роксоланы и судачили, постоянно вглядываясь в еще не освещенные солнцем, сумеречный лес.

Ну а о чем еще они должны были подумать?

Меж тем накопление продолжалось.

— Дротики товсь! — скомандовал Беромир вполголоса.

Показалось, словно кто-то из роксоланов его услышал. Но было уже не так важно. Ибо несколькими секундами спустя ведун скомандовал:

— Бей!

Часть 1
Глава 3

168, берзень (март), 22

Беромир шел по месту недавней битвы, осторожно перешагивая через раздетые трупы. То и дело при этом поглядывая на левый берег, где какое-то время стояло несколько всадников и наблюдало. Они ушли, но зная любовь степняков ко всякого рода ложным отступлениям, ведун не терял бдительности…

Бой оказался очень скоротечен.

Несколько залпов дротиков стали настоящим смертельным поветрием для не ожидавших такого всадников. Роксоланы, как и иные сарматы, не имели привычки использовать щиты из-за любви к двуручным копьям. Потому их тела оказались почти что беззащитны перед этим обстрелом. Даже те, что прикрывались броней — все же не латы, и даже не куяк али бригантина.

Пирамидальные наконечники дротиков достаточно легко пробивали даже кольчугу на такой дистанции. Атлатль, которым их метали, прямо натурально «решал», если говорить в терминологии XXI века. Да, глубоко за броню такие «гостинцы» не проникали. Но все одно — наносили раны, и порой весьма существенные. Там же, где сталкивались с простой одеждой или голым телом, заходили по самый утяжелитель, а порой и глубже.

С первого же залпа началась сумятица.

Давка.

Крики.

После чего кто-то из всадников сумел выкрикнуть вдохновляющие слова, и сарматы бросились на неприятеля. Невзирая на кусты, через которые они хотели просто прорваться. Во всяком случае, никакой явно угрозы в них не наблюдая.

А зря.

Колья там все же вкопали.

Невысокие.

С тщательно замазанными срезами, чтобы не привлекать внимание. Что сарматов в их атакующем порыве и остановило. Вон — кто-то насадился. Остальные придержали коней и закрутились возле самого завала, силясь достать своими длинными копьями противника.

И тут Беромир закричал:

— Пилумы! Пилумы товсь!

Сарматы сразу не сообразили.

А секунды через три в них, шагов с пяти вошел залп вполне себе полноценных тяжелых пилумов, прибивавших человеческие тела, словно булавка гусеницу. Мягко и легко. Даже тех, кто имел кольчуги. Отчего разом получилось уронить на землю до полусотни всадников, скопившихся у завала из кустов да веток.

Шокирующий эффект!

Прям люто деморализующий. А оно ведь и до того десятка три или даже больше уже легло. Отчего оставшиеся роксоланы развернулись и самым быстрым аллюром направились на левый берег. Стараясь как можно скорее уйти от места засады.

Беромир вывел своих людей следом.

Пилумов более у них не имелось, поэтому с копьями наперевес. Чтобы подогнать бегущих и укрепить боевой дух своих ребят.

И тут с левого берега вполне ожидаемо начали стрелять из луков, которые успели достать и оснастить тетивой[1]. Собственно, ради этого Беромир и выгнал своих бойцов из зарослей, чтобы немного подержать под обстрелом, закаляя психологически.

— Стена щитов! — рявкнул ведун, подняв руку, как в школе на уроке физкультуры, указывая точку начала построения и его направление.

Его бойцы отреагировали хоть и нервно, но очень быстро. Прямо-таки бегом. Свист стрел очень мотивировал.

Раз-раз-раз и готово.

Пусть несколько криво — вон волной все пошло, но шеренга в две линии все одно получилась. Стоящие спереди сели на колено, укрывшись щитами, поставленными на землю. А те люди, которые находились сзади, перекрыли верхний ярус. И вуаля. Полноценная стена щитов готова.

Из-за чего стрелы сразу же оказались совершенно беспомощными. А ребята, стоящие под этим прилетающим перестуком, даже стали нервно смеяться. Истерично немного, но все одно — хорошо. Такая реакция явно была лучше страха и оцепенения.

Роксоланы били поначалу стрелами с широкими наконечниками, отлично подходящими для работы по телам, лишенным доспехов. Потому их на охоте и предпочитали применять. Сейчас же они даже в щиты толком не втыкались, если попадали. Сказывался линзовидный профиль, дистанция, и специфика материала. Все-таки семьдесят или даже больше метров — это расстояние.

Чуть погодя степняки попытались прощупать щиты стрелами с маленькими треугольными наконечниками, но эффект оказался еще хуже. Слишком легкие. Да и далековато для них. Такими работали накоротке из-за большей настильности полета стрелы. А тут получалась комедия. Только дефицитные стрелы впустую использовали.

Да-да, именно дефицитные.

Стрела — это довольно сложное ремесленное изделие, которое требует и квалификации мастера, и оснастки, и сырья при изготовлении. Во всяком случае, нормальная стрела, а не всякого рода эрзац. Из-за чего именно у степных народов довольно редко их имелось в избытке[2]. Десять-двадцать на стрелка — уже хлеб. Скорее даже достижение. Обычно в колчане болталось и того меньше.

И наконечники — ладно.

Их можно сделать разные. Да даже просто обожженный конец деревянного древка уже представлял опасность для незащищенного тела.

А что делать с перьями?

Абы какие на стрелы не пустишь, если тебе требуется стрелять хоть сколь-либо прицельно. В среднем на одну стрелу нужно было потратить три крупных, хороших маховых пера. А с того же гуся таких набирается едва на две-три стрелы, не больше.

Поэтому, чтобы выдать по два десятка стрел каждому из сотни воинов, надобно ощипать свыше семисот гусей. Ну или аналогичных птиц. Если же для тысячи взять по два таких колчана, то под нож потребно пустить порядка пятнадцати тысяч гусей.

А откуда их взять?

Степь никогда птицеводством не отличалась. Вот и перебивались от случая к случаю, редко имея полным даже один колчан. Что особенно усугублялось тем обстоятельством, что стрела в бою являлась по сути своей одноразовым расходным материалом…

Беромир это специфику прекрасно знал, поэтому специально вывел своих людей на прострел, провоцируя роксоланов с дальнего берега. В принципе, с такой дистанции даже стеганные гамбезоны держали стрелу[3]. Поэтому ведун сильно не переживал. Потери вряд ли могли получиться хоть сколь-либо значимыми. А вот «обстрелять» своих ребят — польза великая. Да не в учебных условиях, а когда враг действительно пытался их убить.

Поняли его задумку роксоланы или нет — неясно. Однако немного постреляв и убедившись в бесполезности этого дела, они убрались с глаз долой. Оставив на левом берегу лишь небольшую группу наблюдателей.

Далеко.

Достаточно далеко, чтобы до них не получилось достать дротиками.

Это радовало, говоря о том, что основной отряд где-то неподалеку. Ведь, судя по облику этих всадников, они были кем-то из воинской элиты и без них уйти не могли. Возможно, даже сам Арак с ближайшей свитой. А вот как они удалились, Беромир занервничал. Мало ли куда они направились? Требовалось скорее возобновлять разведку вдоль реки. Впрочем, к этому моменту уже завершился сбор трофеев. И можно было уже в темпе отходить к поселению, чтобы оперировать от него.

Хоронить павших не стали.

Не до того.

А вот двух пленников забрали с собой.

Один после залпа пилумов с лошади упал и ударился знатно, потеряв сознание. Другой получил дротиком в лоб. Но не острием, а тот провернулся, натолкнувшись на копье, и влепил ему в лоб утяжелителем со всей дури. Отчего парень тоже рухнул.

Как их не затоптали копытами? Загадка.

Из-за того, что по небольшому пяточку метались кони, даже добивать никого особенно и не потребовалось. Лошади все сделали за бойцов Беромира. То на живот или грудь кому-то наступали, то на конечность, а иной раз даже на голову. Страшное месиво, в общем. Эти же двое просто везунчики. Словно сам Фарн их лично оберегал.

Хотя тут как посмотреть.

С их точки зрения — лучше бы они умерли. А то ведь грамотно связанными и с кляпами во рту. Местные же дикари явно собирались угоняли их куда-то. Явно не для того, чтобы угощать всякими яствами. Тем более в текущем раскладе. Так что самыми благостными их ожиданиями являлись обычные пытки. Они оба просто мечтали, чтобы ими ограничились, и не сотворили с ними ничего более ужасного…

Уже через полчаса как скрылись наблюдатели от роксолан, отряд убрался с места боя. На первый взгляд — скрылся в кустах и вернулся к своей засаде. Беромир специально так поступил на тот случай, если за ними тайно наблюдали. И уже там, в глубине леса построившись, повел свою колонну к поселению.

Перестраховывался.

Просто перестраховывался.

Не рассчитывая на то, что неприятель повторит свою попытку на этом же участке в ближайшее время. Слишком уж показательной оказалась ситуацию. Да и девяносто три трупа — это больно.

Очень больно.

Если верить словам Добрыни, то им удалось за одну засаду выбить у роксолан от трети до половины воинов. Так что теперь, получив ссаной тряпкой по лицу, Арак точно станет действовать осторожнее…

— Как звать? — спросил Беромир, усаживаясь напротив второго пленника.

Добрыня перевел вопрос ведуна.

— Люк. — ответил этот сармат, ненадолго оторвавшись от кувшина с водой. Так далеко и быстро ходить пешком он не привык.

— Скайвокер? — в шутку поинтересовался Беромир.

— Нет. — покачал головой тот совершенно серьезно.

Этой глупой шутки никто не оценил. Да и не мог. Для сарматов имя Люк не являлось чем-то необычным.

И допрос пошел дальше, уже немного обкатанный на первом пленнике. В первую голову Беромир пытался уточнить численность противника.

Считать этот Люк, разумеется, больше десяти не умел, да и то — по пальцам. А вот по именам своих соратников-воинов знал. Что позволило сверить его показания с тем, что сказал Агар. И, на удивление, они сошлись с точностью до одного человека — двести сорок семь бойцов привел сюда Арак.

Прилично.

Очень прилично.

Даже слишком много, если судить по местным оценкам могущества лесных жителей. До появления Беромира они вряд ли бы и сотне смогли сопротивляться. А тут — такая толпа. Явно и Арака, и Сусага впечатлила демонстрация во время той ночной атаки. Вот и решили перестраховаться.

Кроме того, с отрядом пошло и племенное ополчение на лодках. Их было не очень много. Около сотни, может полторы. Сено и зерно для конского состава, а также провиант для воинов как еще перевезти в такой операции? Вон — травы-то почти и нет еще. Все с собой требовалось тащить. Вот и пришлось использовать лодки.

Так-то основная часть племенного ополчения «наводила порядок» в землях трех кланов. Угоняя скот и людей в рабство. А сюда отправилась горстка. Да и то — по жребию. Все-таки в лодки никто добровольно лезть не хотел.

Говорил это Люк смело и открыто.

Даже казалось, что хвастался и пытался устрашать, распинаясь в полный рост. Как, впрочем, и Агар.

О планах Арака эти двое ничего не знали, ибо являлись рядовыми бойцами. А вот про устройство сарматского общества поведали очень много…

Роксоланы проживали от Днепра до Дона между лесом на севере и морем с Тавридой на юге. Если крупными мазками границы обозначать.

Все их население разделялось на четыре… хм… орды. Во всяком случае Беромир для себя именно так определил. Не племени, потому как все эти орды и составляли собой единое целое в этническом плане. И кланом не назовешь, так как внутри каждой орды имелись и кланы, и рода, и семьи. Просто такая административная единица.

Во главе нее стоял свой бэг[4]. Формально выборный, но, как правило, лишь из одного рода. Один из таких бэгов выбирался верховным правителем — расом.

На первый взгляд — государство. Вон — и глава, и аристократия, и какое-никакое административное деление.

Но… нет.

После расспросов, Беромир пришел к выводу, что это скорее вождество. Потому что хозяйственной и светской властью рас обладал очень условной, выступая в первую очередь военным вождем и, в меньшей степени, судьей. Скорее даже арбитром.

Вот в походе — да, царь и бог. А вне его… рядовой общинник мог его и подальше послать, ежели тот полез бы ему что-то указывать. Да и вообще вся функция этого раса сводилась к организации набегов и противодействия им. Ну и попыткам набить свою личную казну любой ценой. Примерно тем же жили бэги.

При этом отношения внутри правящих родов были просто удивительные. Чуть зазевался и все — брат или дядя, или сын, или племянник, или еще кто из родичей кровных тебя подсидел. И хорошо, если просто отправил в отставку. А мог и жизни лишить в борьбе за власть.

Та еще жесть.

Какое-то единство у них возникало только перед общей угрозой. Да и то, не обязательно.

Аналогичная ситуация наблюдалась у языгов и иных сарматов.

Хаос, бардак и смута.

Из-за чего, в общем-то, гёты и продвигались, успешно давя языгов в степи. Просто потому, что с какими-то бэгами они воевали, а с какими-то находились в союзе… даже несмотря на то, что и те и другие могли стоять под рукой одного раса…

Самыми ценными для Беромира оказались демографические сведения, связанные с ордами. Сколько людей живет под рукой каждого бэга, Люк, разумеется, не знал. Но сумел неплохо описать ее структуру, причем с особой гордостью, налегая на то, что в любой орде народа существенно больше чем в шести союзных кланах, вместе взятых.

По подсчетам Беромира получалось, что роксоланов всего около ста двадцати — ста сорока тысяч[5]. Из которых двадцать — двадцать пять тысяч являлись взрослыми мужчинами. Что позволяло им держать до тысячи двухсот воинов[6], ну и племенное ополчение, в которое, если надо, выступали все мужи, прошедшие инициацию.

По меркам союза шести кланов — невероятно много.

Ситуацию спасало только то, что все эти весьма монументальные силы были разделены между четырьмя бэгами. И сюда, в леса, своих людей выдвинул только Сусаг под предводительством своего брата — Арака. А их Беромир уже немного потрепал там, у перелеска. Да и сейчас «причесал». Остальные вожди наблюдали за происходящим со стороны. Да и вообще — вся мощь роксолан могла проявиться только там, в степи, и очень по случаю…

— А чего вы его родичей стали резать? — спросил Беромир, кивнув на Добрыню.

— Рас был зол и требовал наказать виновных.

— А при чем тут они? — удивился Беромир. — Арак же набег этот начал. Он и виновен. Его и нужно было казнить.

— Арак в поход не ходил. — огрызнулся пленник.

— Разве это его оправдывает? Провокация — это преступление хуже, чем само злодеяние. — назидательно поднял палец ведун. — Ибо ты погрешил против Фарна, ну или Даждьбога, ежели по-нашему сказывать. А у него лукавство не в почете. Или ты думаешь, Фарн допустил бы успех нашей засады, если тот, кто вас ведет, ему нравился?

Люк промолчал.

Нахохлился и аж засопел.

— Сусаг терпит неудачи из-за своего брата, который грешит перед богами. И теперь они шлют наказания ему самому. Ибо он отвечает перед небесами за своих людей. А также его людям, ведь они идут за ним.

— Тебя это от смерти не спасет! — прорычал, словно выплюнул Люк.

— Уже третья победа за мной. Разве не так?

— Арак и его люди никогда не вернутся к Сусагу проигравшими!

— Треть войска он уже потерял. Еще парочка таких ошибок и возвращаться будет просто некому.

— Ты слишком самонадеян!

— Ты считаешь? Так-то это третья уверенная победа подряд. И там, в зимнем лесу я атаковал почти сотню всего двумя десятками. Да и здесь, отбиваясь от Добрыни и его ребят, держал оборону вдвое меньшими силами, нежели на меня нападали.

— Ты лжешь!

— Зачем? — улыбнулся Беромир. — Ты сам видел, что случилось с вами под дротиками и пилумами. Разве это не благоволения бога войны и его брата — дарителя удачи?

— Выйди в открытое поле и познаешь нашу силу!

— Ты считаешь, что я дурак? — еще шире улыбнулся ведун. — Истинная цель воина — убить неприятеля, а не сдохнуть самому. Разве нет?

Собеседник снова нахмурился и промолчал. Напоминая всем своим видом осеннюю тучу.

— Что ты слышал про Милу? — сменил тему Беромир. — Ее по осени к вам должны были привести.

— Убили ее.

— Кто и когда? — спросил, постаравшись не проявлять эмоций, ведун.

— Она попыталась сбежать. С тех пор ее никто не видел. Значит, убили. Это ждет всех вас! Рабство и смерть!

— Слушай, а давай я тебя продам в рабы? — подавшись вперед, спросил Беромир максимально дружелюбным тоном.

— Что⁈ Это невозможно!

— Почему? У меня есть знакомые ромеи. Они вывезут тебя до Ольвии и далее в Эгейское море, где хорошо обученные люди отрежут тебе причиндалы, что между ног болтаются. Ну что ты на меня так смотришь? Евнухам они не нужны…

Ну и завертелось.

Этот пленник на нервах попытался попросту покончить с собой. Бросился связанный на Беромира, нарываясь на удар ножом или еще чем. Но вместо этого получил подачу кулаком в челюсть. Хорошую такую, в которую ведун вложился на все сто процентов.

Раз.

И бедолага ушел в нокаут.

Вон — лежит на земле и вяло шевелится, словно отравленный таракан.

— Ты погляди, какой нежный… — фыркнул Беромир, потрясая отбитым кулаком.

— Принесем этих двоих в жертву? — поинтересовался Борята, кровожадно оскалившись.

— Не спеши.

— А чего ждать? Их же кормить надо. Зачем еду переводить?

— Не оскудеем. — усмехнулся Беромир. — Возможно, я их использую по-другому. Такой подарок небес не каждый день случается. И, кстати, по поводу еды, надо отправить людей к месту боя на лодках, чтобы снять шкуры и вырезать лучшие куски мяса с павших коней…

[1] На луки тетиву надевали только перед боем, иначе традиционные луки довольно быстро приходили в негодность.

[2] Когда Тамерланд выходил в поход из Хорезма (ремесленно развитого региона, возле Великой степи), то его лучники не всегда могли иметь даже один полный колчан. И это на пике могущества.

[3] Знаменитые английские warbow с натяжением в 100 и более фунтов (100 lb = 45,36 кг) скорее историческая аномалия. Ходовыми были куда более скромные луки с натяжением не более 40–50 фунтов (18–22 кг). Да обычно больше и не требовалось. Если взглянуть на изображения эпох бытования, то почти всегда из них стреляли без значимого возвышения, то есть, недалеко. Лук просто не рассматривался как инструмент какой-либо рекордной стрельбы. Простая рабочая лошадка.

[4] Здесь автор провел аналогию с древнетюркским beg в значении «вождь», которое, вероятно, было заимствовано или из китайской, или иранской традиции, так как тюркский субстрат формировался на стыке скифо-сарматского влияния, с одной стороны, и монголоидного влияния, с другой стороны, будучи, скорее всего, их синтезом. Автор предположил, что титул beg был заимствован из иранской традиции, так как китайское влияние было достаточно слабым, ибо шло опосредованно через монголоидные кочевые племена, а носителями иранской традиции были непосредственно скифо-сарматские общности.

[5] По структуре и численности росколан автор опирается на работу Плетневой, которая описывала половцев, живущих сходным хозяйством, в том числе на той же территории. Применяя метод подобия.

[6] Доля воинов в районе порядка 1% от популяции — вполне нормальный уровень для экономики раннефеодального общества. Даже много. Потому что кочевое скотоводство отличалось самой низкой эффективностью труда среди всех видов производящего хозяйства. Предельные показатели для феодальной модели находятся в районе 3% и связаны с достаточно развитыми земледельческими обществами.

Часть 1
Глава 4

168, берзень (март), 26

— Наподдай! Ну же! Чего мнешься! — рявкнул ведун, видя, как нерешительно работает на мехах один из бойцов.

Он пристроил к делу всех.

Вообще всех.

Пользуясь передышкой, Беромир решил изготовить как можно больше дротиков. Просто чтобы обеспечить свое войско.

Костяные, как показал обстрел там, у реки, слишком слабо работали по целям. В отличие от железных. И с этим требовалось срочно что-то сделать.

Вот и трудились в авральном режиме, благо, что железной руды по округе загодя, еще по осени, приглядели много. А неполная сотня мужчин — это не два десятка юнцов.

Бояре со своими ребятами делались на шесть нарядов. Один заступал в дозор каждое утро, второй на добычу рыбы. Остальные четыре занимались либо с железом, либо с топливом.

Руду набирали в местах выхода и приводили на лодках к лотку, где и промывали. Держа его загруженным практически постоянно. Потом сырье обжигали в горшках, дробили и прогоняли через магнитный обогатитель. Что позволяло получать концентрат.

Дрова таскались лошадьми, благо, что несколько «мохнатых» друзей после боя удалось взять живыми и вполне целыми. Ременной упряжкой цепляли и волокли, что очень ускоряло доставку до места.

Дальше разделка, для которой имелись и большие топоры, и даже пара пил, включая одну двуручная. Полученные дрова частью шли на обжиг и обогрев, все же холодновато еще, а частью загружались в большие перегонные кубы, собранные из корчаг. И выжигались до угля, заодно получая сопутствующие продукты.

Тех двух пленных, кстати, активно привлекали к тяжелым работам.

За еду.

Пообещав, что если они будут пытаться сбежать или еще как морочить голову, то их обязательно продадут ромеям под переделку в евнухов. Подействовало. Да и куда бежать они не знали — кругом леса и своих не видно.

Раненые соратники Добрыни, которые оставались с декабрьского набега, также привлекались к работам. Они уже практически выздоровели и могли много где помогать. Тем более что они осознали — возвращаться им некуда. Там, у них дома, разгром и разорение. И их там никто не ждет. Ну, кроме сарматов, которые тупо убьют таких «возвращенцев», ведь те участвовали в разрешенном набеге…

Из накопившихся запасов шамотных и иных кирпичей, которые Беромир и его ребята постоянно делали понемногу, удалось собрать три печи для восстановления руды и четыре купольные — для тигельных плавок. Разумеется, все, как и ранее, с подогревом и наддувом ножными мехами.

На печах стояли ученики, приглядывая.

И на кричных, и на железных, и на угольных.

Они же выполняли роль молотобойцев, давая возможность ковать практически непрерывно. Нагретую деталь щипцами Беромир доставал из горна. И указывая, куда бить маленьким молоточком, позволял заготовку получше «обслужить», пока заготовка еще горячая. Потом ее закидывали обратно в горн и брали следующую.

И так без остановки.

Час за часом.

Разве что делая паузы на первичную расшивку тигельных болванок на подходящие куски.

В час при таком подходе удавалось сделать по десятку, а то и два наконечников для дротиков, а также утяжелители. Из которых по вечерам, на отдыхе, все вместе и собирали новые изделия.

А после того, как заменили все костяные варианты, перешли на пилумы. Новые. Про запас. Очень уж все оказались под впечатлением их залпа.

Раз.

И полсотни легло.

Чем еще их можно было бы так успокоить?

И если бы там, в засаде у бойцов имелось пилумов по две штуки, то они бы еще накрыли роксоланов. Прибрав их как минимум десятка два-три дополнительно. Или даже больше…

Впрочем, заготовок для метательных снарядов хватало ненадолго. И по вечерам, в основном, они возились с заграждениями. «Стругая» те самые сборные рогатки.

Собственно, ничего хитрого в них не было.

Колья с упорами да единые балки с отверстиями, позволяющими собирать небольшие секции «колючек». Причем высотой небольшой — аккуратно для того, чтобы лошади себе на них брюхо выворачивали, пытаясь преодолеть. Много, понятно, не сделать. Ибо как их таскать? На своем горбу? Но хотя бы несколько секций для прикрытия флангов или опасных участков требовалось иметь.

Так что, боеспособность отряда росла день ото дня.

И это не фигура речи.

Просто за счет улучшения оснащения.

А ведь еще имелись трофеи, снятые с убитых.

Богатые трофеи!

Одних кольчуг удалось взять семь штук. Римских. Через что «упаковать» всех бояр, подняв их статус до невиданных высот.

Ведь на фоне того лютого дефицита железа, какой наблюдался в этих краях, позволить себе подобную защиту никто из местных не мог. Вообще. Из-за чего в глазах родичей каждый такой боярин теперь становился невероятно удачливым и дельным человеком. Кум королю, не иначе! Вон какой красавчик, на себе носит железа едва ли не столько же, сколько во всем остальном клане имеется.

Заодно это поднимало и статус самого Беромира.

Ибо именно он воспринимался источником этого богатства. Его удача и разумение. Что позволяло в немалой степени поднять и личную лояльность бояр.

Седьмая кольчуга пошла ученику Беромира, как и остальные доспехи. То есть, вся та чешуя из рогов и копыт. Да — дрянь. Но дополнение к гамбезону весьма неплохое. Всяко лучше, чем без него. В роговой чешуе по толстой стеганной подложке даже под местные сарматские луки уже можно было выходить. Не в упор, но с десяти-двадцати метров вполне.

И только упаковав учеников, как самых подготовленных ребят, ведун перешел к обычным дружинникам, распределив между ними по жребию остальные доспехи. Включая кожу. Да, она являлась еще большей дрянью, чем роговая чешуя, но почему нет? На безрыбье, как известно, и рак отличная форель.

Со шлемами поступили точно так же.

Сначала выделили боярам самые лучше. Потом ученикам. И только в последнюю очередь дружинникам, да и то — по жребию. Ибо этих изделий на них осталось всего десяток и, очевидно, на всех не хватало.

Но никто не роптал и не возмущался.

Скорее, напротив.

Люди никак не могли отойти от мысли, что им удалось разбить роксоланов. Вон — словно окрыленные бегали. Отчего Беромир их и «припахал». В таком настроении они были готовы практически на все. Как таким не воспользоваться?

У роксоланов имелось и другое имущество. Они ведь надевали на себя все самое красивое, что могли найти. Чем пестрее, тем лучше. Как в мире варваров и было принято. Поэтому хватало и ярко окрашенных тряпок, и шелков, и всякого рода украшений, далеко не всегда уместных. Да и даже банальных монет. Однако же эту часть трофеев трогать пока не стали, решив подождать до конца компании.

Да, учли.

Равно как и все прочее, расписав, кому и что было выдано. Но эти второстепенные ценности решили попридержать, чтобы по итогу свести баланс. Стремясь максимально избежать путаницы и скандалов. Беромир бы и с оружием да защитным снаряжением также поступил, но очень уж оно было нужно в моменте.

— Как думаешь, они ушли? — спросил Борята, после обеда.

— А ты бы ушел?

— Но я это я.

— Чтобы понять, как будет поступать противник, нужно ставить себя на его место. Вот Арак. Представь, что он вернется, получив от нас по зубам. Что его ждет?

— Не знаю, — пожал плечами Борята.

— Вероятно, смерть.

— Это еще почему?

— А кто за весь этот бардак станет отвечать? Ты или я? Так иди — спроси с нас. — усмехнулся ведун. — Вон, у Арака пока не вышло.

— У роксоланов много воинов. Они могут спросить.

— Нет, — покачал головой Беромир. — У них большие стада. Их тоже нужно оберегать. А в степи каждое племя сарматов борется за пастбища и поголовье скота. Роксоланы не могут себе позволить слишком сильно ослабеть, даже на время. Их же сметут. Те же аланы или языги.

— Ты думаешь?

— Я уверен. Степь уважает только силу. И слабого там жрут. Просто и бесхитростно. Даже те потери, которые роксоланы уже понесли, могут качнуть степное равновесие против них. Сколько их выбило? Чуть больше полутора сотен воинов. Почти что одну шестую часть того, что у них имелось. А если мы и этих оставшихся перебьем?

— Вряд ли соседи решатся навалиться. Племенное ополчение у них очень серьезное.

— Только в бою оно почти ничего не стоит. Их для разорения селян применяют. Тысяча конных воинов тех же аланов развалит и десять тысяч ополчения, и пятнадцать. Так как оно слишком рыхлое и слабо снаряженное. Да и не умеет ничего. Не забывай — у воинов есть луки, длинные копья, мечи, доспехи, а у ополченцев — ничего этого нету.

— Ну… не знаю, — покачал головой Боряты. — Ты думаешь, что он уйдет?

— Арак-то?

— Да.

— Нет. Он не уйдет. Потому что после возвращения к брату тот сделает его козлом отпущения. Ну не самому же Сусагу за все отвечать? Он охотно скормит его расу и совету бэгов, обвинив во всем.

— Ты уверен в том, что рас не отправит на нас все свое войско?

— Если я хоть что-то понимаю в их жизни — нет.

— Смутно вериться, — покачал головой Борята и прочие бояре, уже собравшиеся рядом с ним.

— Хорошо. Расскажи, как ты себе это представляешь? Вот решил рас нас покарать, отправив сюда все свое войско. И?

— Оно прошло бы вдоль берега Днепра…

— Стой! — перебил его Беромир. — А тут поподробнее. Вот войско. Тысяча человек. Оно пойдет вдоль берега Днепра. Хорошо. А что оно будет кушать? А откуда оно возьмет фураж для лошадей? Ведь их зерном в походе надо подкармливать. Хотя бы по три либры[1] в день.

— На заводных повезут.

— Отлично. Сколько им идти по берегу до нас?

— Ну… — задумался Борята. — Дней десять, — показал он две растопыренные ладони. — И еще половину.

— Пятнадцать дней. Три либры зерна коню, остальное травой доберет. Всаднику еще четыре либры еды. Итого — семь либр в день. За пятнадцать дней это уже сто пять. А лошадь у нас сколько может унести?

— Не знаю, — пожал плечами боярин.

— Чтобы без ущерба для здоровья не более пятой части собственного веса. Судя по тому, на каких лошадях были роксоланы на том броде… хм… — произнес Беромир и начал что-то чиркать на земле палочкой. Ученики уже знали — это счет, хотя сами его почти не разумели. А остальные держали за чародейские знаки. — Так, получается, что их лошадка одна где-то двести — двести двадцать либр может унести во вьюках. Еды и фуража туда обратно уже двести десять. Впритык. А ведь этого всего берется по минимуму. И жить на таком питании они станут впроголодь. Поэтому я бы закладывался дней на десять с каждого заводного коня.

— Но это возможно.

— Да. — кивнул Беромир. — Но только в том случае, если мы выйдем перед такой армией и дадим ей нас раздавить. А если нет? Если мы начнем маневры? Чтобы на все лето к нам сюда прибыть, им ведь целый табун придется за собой тащить. Даже если плюнуть на зерно для лошадей.

— Они могут охотиться. — заметил Борзята.

— Сколько нужно того зверя на тысячу человек? А сколько времени они будут его ловить? — с улыбкой спросил Беромир. — Нет, овчинка не стоит выделки. Им важно, как можно скорее добраться до нас и сделать дело. Что вряд ли возможно.

— Они за пятнадцать дней не дойдут. — произнес, сидевший чуть в стороне Добрыня. — Я ведь по ледоходу еще пошел на лодке. Как самые пласты сошли и стало можно ускользнуть. Так, они почти сразу за мной и увязались. Это два раза по столько дней минуло, пока они до вас дошли, — показал он обе растопыренные ладони.

— Значит, им по две лошади заводные надо, если решим самоубиться и выйдем против такого войска. А если нет? Это ведь табун лошадей с большими припасами — по десятку на каждого воина потребно иметь. Или даже больше, чтобы на все лето.

— Или использовать лодки, как сейчас. — возразил Добрыня.

— Или лодки… да вот беда — вас они уже распотрошили. И лодок для тысячи всадников нужно куда как больше, чем для двух с половиной сотен.

— Нужно, — кивнул Борята. — Но, так или иначе, ничто не мешает им сюда прийти. В крайнем случае наймут кого-то с лодками. Мало ли желающих на той же Припяти?

— И покинут степь надолго? — расплылся в улыбке Беромир. — Что они найдут, вернувшись? Разве языги или аланы не воспользуются минутой их слабости?

— Языги ходят в набеги и роксоланы их не терзают в такие дни.

— За долю в добыче. — улыбнулся Добрыня. — Они заранее сговариваются.

— А тут разве можно взять богатую добычу? — поинтересовался Беромир.

— Индийское железо, — подал голос Борзята. — Оно очень дорогое. Даже десяток ножей может заставить раса аланов быть более миролюбивым.

— А они знают, что у нас его много?

— Ну… хм…

Еще немного поболтали, но особых возражений ни от кого не последовало. Расу роксоланов действительно не было никакого резона идти сюда всем своим войском.

Равно как и Араку отходить.

А значит, что? Правильно. Надо было как-то продержаться и устоять перед Араком. С тем, чтобы потом уже договариваться.

Ну а как иначе?

Побузить-то побузили, а торговый путь через Днепр они все равно не контролируют. И соли им взять больше неоткуда. Да и с Римом торг никак не поведешь. Так что пока все одно придется с роксоланами вести переговоры и приходить к какому-то взаимовыгодному компромиссу…

Тем временем парусная лодка бодро шла вперед по реке Сож.

Обычная.

Та, которая простая долбленка с противовесом.

Свистнула стрела.

Еще одна.

Еще.

Ребята, что в ней сидели, укрылись щитами. Они их с собой специально на такой случай возили.

Несколько гулких ударов.

И обстрел прекратился.

Тишина.

Дружинники осторожно выглянули — пусто. Никого вокруг. Видимо, их караулили, пытаясь снять. Но с первыми выстрелами промахнулись.

Но оно и не удивительно. Все же мастеров лучников в эти времена днем с огнем не найти. Другие обстоятельства, иной навык и совсем другое качество инвентаря, нежели там, в XX и особенно XXI веке. Мотивация же квалификацию заменить не в состоянии. Позволяя Беромиру «закладываться» на местные реалии в своих планах. Припомнив, заодно то, как викинги поступали, увешивая борта своих боевых кораблей щитами…

Прошли на лодке еще немного.

И резко заложили вираж, стремясь избежать столкновения с большой группой противника.

Что, кстати, и от стрел защитило.

Вон — свистнув, с десяток шлепнулся в воду на стороне.

Вошли в крутой поворот, перекинув, как их учили, парус, да подруливая веслами. Но все одно — не вписались по открытой воде и въехали в старые заросли камыша. А потому, закинув щиты на ремнях за спину, начали работать веслами, выбираясь. И не только ими. Для таких случаев у них имелось два шеста — на мелководье ими отталкиваться получалось сподручнее, чем веслами грести.

Секунда.

Десять.

Лодки с племенным ополчением роксоланов приближались, потрясая копьями.

Стрелы густо свистели вокруг, то и дело ударяя в щиты и саму лодку. Парочка вон — в весло кормового бойца воткнулось.

Еще один толчок.

Еще.

И лодка выскочила из камышей, начав набирать скорость. А ребята, не сбавляя темпа, продолжали работать веслами и шестами. Что и спасло их. Уже метров пять оставалось между ними и головной лодкой роксоланов. Еще бы чуть-чуть и все.

Дальше уже было дело техники.

Как ни греби, а догнать на веслах легкий парусный катамаран даже при небольшом ветерке — задача не реальная. Потому уже через несколько минут неприятель скрылся за поворотом.

Всадники, которые бросились преследовать разведчиков, тоже отстали быстро. Гнать галопом по сложному берегу, на котором то и дело попадались кочки да коряги — дело самоубийственное. Вон — как первый воин улетел через голову коня, нога которого застряла в рытвине, так все и умерили пыл.

Разведчики же сумели через двадцать минут добраться до поселения и сообщить о новом продвижении противника.

— И как это понимать? — удивился Беромир.

— Так и понимать, — ответил старший разведчик. — Все всадники идут вместе с лодками. Сюда.

— А переправляться они как будут?

— Мне это неведомо. Но со своей старой стоянки они снялись. Да и нас отпускать явно не хотели. Вон — лодка вся стрелами утыкана.

— Вот те раз… — покачал головой ведун. — Что же они затеяли?

Он знал, да и все вокруг об этом только и твердили — роксоланы, как и прочие сарматы, сильны лишь верхом. Пеший бой не любят, презирают и, в общем-то, не умеют в него совсем. А тут все признаки не просто пешего боя, а натурального речного десанта, что являлось абсолютным антиподом самой природы сарматов.

Неужели они на него решатся?

[1] Либра 327 грамм. Три либры — около 1 кг.

Часть 1
Глава 5

168, берзень (март), 28

— Идут! Идут! — крикнул дозорный ранним утром.

По реке клубился туман, резко ухудшая видимость. И вот из этого молочного марева и стали появляться лодки роксоланов, направляющиеся прямиком к мостку и оборудованному там причалу. Бодро так, норовя по инерции выскочить на берег, чтобы при высадке в холодную еще воду не залезать…

Весь тот день, как случилась стычка на реке, Беромир со своими ребятами ждал нападения.

Но его не произошло.

Даже в прямой видимости противник не появился. И на следующий день Арак не сподобился. Хотя разведчики, даже пешком выходя, находили в часе хода лагерь роксоланов с лодками. Считай за излучиной. Чтобы не в прямой видимости. Да и дымы от их костров все поднимались высоко — выдавая их расположение.

— Почему они медлят? — задавался вопросом Беромир.

Но никто не мог ему ответить.

Ужасно не хватало какого-нибудь дрона, чтобы покружить над округой и понаблюдать за передвижениями противника. Ведун пробовал забираться на высокие деревья, но… как назло, по-настоящему здоровых поблизости не встречалось. А с остальных не получалось просмотра.

В принципе в такой ситуации очень бы пригодился пусть маленький, но воздушный шар. Однако его не имелось и пока не предвиделось. Хотя шелковая ткань в принципе была доступна через ромеев, да и горелку сделать из меди можно вполне, чтобы на древесном спирте коптила. Да и канат сплести метров в сто-двести не представлялось чем-то невозможным. Так что — было бы желание. А даже со ста метров вся округа окажется как на ладони.

— Эх… мечты-мечты, — пробурчал Беромир, слезая с очередного дерева.

Вдоль левого берега реки шла довольно густая растительность. Простые ивы да ракиты, из-за которых разглядеть что-то было трудно. Даже сейчас, когда листвой это еще не покрылось. Берег-то был слегка подтоплен. Из-за чего полоса густых зарослей простиралась шагов на сорок или около того. Создавая совершенно непроглядную паутину из веточек да стволов. В зеленое же время года — свою, уникальную экосистему с массой всяческой живности.

Разведка далеко не уходила.

Вниз по течению и не прорвешься — пробка из лодок стоит. А вверх по течению опасно удалятся слишком далеко. Ширина реки невеликая и хватает неглубоких мест, куда может прорваться конница на рывке. Да, по крутому правому берегу, пусть и не сильно высокому, ей мало где можно выбраться, но все же. Для перехвата разведчиков этого и не требовалось. Выскочили. Взяли. И готово. Да и ниже по течению опасных мест хватало для такого рода кульбитов.

Дальше часа от поселения никто не удалялся вообще.

В принципе.

Даже провиант добывать не ходили обычным образом.

Выгребали импровизированными граблями двустворчатых моллюсков из ила, да жерлицы ставили, прикармливая места обрезками от разделки улиток. Но все поблизости. Едва ли не в прямой видимости. Ибо нападение ожидали в любой момент.

Времени это занимало мало. А сидеть просто так и ждать погоды не хотелось. Это нервировало.

Сильно.

Прямо-таки загоняло в депрессию.

Из-за чего Беромир старался всех своих людей как можно плотнее занимать делом. За древесиной и рудой их, конечно, в сложившейся обстановке не погоняешь. А рядом с поселением им только и оставалось, что тренироваться да помогать в кузнице. Ну и учиться.

Сложных работ Беромир не проводил на глазах дружинников.

А то еще что-то поймут и возгордятся.

Простой же загружал их в полный рост. В частности — ковал заготовки для шлемов. За предыдущие несколько дней они сумели получить порядка шестисот килограмм кричного железа и где-то половину перевести в тигельные отливки. Поэтому ведун переплавлял то, что осталось, и ковал… ковал… ковал…

Максимально бесхитростно, кстати.

Он уже сделал оснастку и с ее помощью отбивал полос. Просто две массивные и закаленные п-образные скобки, соединенные ручками, словно кузнечные клещи. Между ними укладывался пруток и сверху охаживался молотобойцами.

На выходе получалась полоса нужной ширины и толщины. Как раз подходящий для осадки выколоткой и получения половины тульи. Но этим он не занимался. Потом. Когда с глаз долой лишние люди уйдут.

Во время этого монотонного труда волей-неволей приходили в голову разные мысли об идеях и технологиях. Металл-то у Беромира был хороший. Не в пример лучше любого местного. Значит, его и катать можно, и прочими способами обрабатывать.

Но когда делать оснастку? Да еще в такой нервной и тревожной обстановки. А там «на коленке» вариантами не обойдешься. Например, для ротационной вытяжки надобно было поставить хотя бы примитивный токарный станок. Да покрепче. И с приводом хотя бы в одну лошадиную силу, а лучше вообще на водяное колесо сажать, чтобы давило подходяще.

Ну или пресс делать. Хотя бы даже и рычажный.

Или прокатный станок.

Силенок так-то не хватит его провернуть, если напрямую и вручную. Но из ромейской бронзы ничто не мешает отлить массивные шестеренки по восковым моделям. Ну и запитать сие устройство от чего-то: от водяного колеса там или ветряной мельницы. Через что и нормальные полосы металла уже можно получать. Да многократно быстрее и лучше, чем поковкой. Даже вот такой — с оснасткой. И куда больших размеров…

А плавки?

Да, используемая им кричная печь действовала неплохо. По сути — сыродутная, но за счет спирального контура снаружи и тепло держала лучше, и воздух задувала подогретый. Где-то до двухсот градусов или около того.

Но на ней много плавок не сделать.

Просто никак.

Приходилось раз за разом править или даже перебирать, возводя заново. Это требовалось как-то решить.

Домну-то он сделать в теории мог, только руды собрать для нее вряд ли получилось бы. Чтобы полноценно загружать. Даже для небольшой. А в противном случае и замахиваться на такое глупо. Тем более что имелась под рукой принципиально более простая и доступная технология каталонского горна с дутьем тромпой[1]. Их связка разом решала вопрос с мехами… да и вообще — много с чем…

Иными словами, ковать-то он ковал, а мыслями находился далеко — в технологических грезах. Пытаясь придумать, как облегчить и оптимизировать свой труд. И дать больше хороших железных изделий.

Ну и ждал атаки.

Все ждали.

По всей видимости, Арак знал, что делал, и целенаправленно давил на психику. Прекрасно понимая, как сильно изнуряет такой прием. А может быть, Беромир излишне идеализировал своего противника. И тот попросту не мог завершить маневр для новой атаки.

На старый брод, кстати, сбегали накануне.

Вонь гниющих тел стояла лютая, из-за чего вряд ли роксоланы там пойдут. Лошади просто взбунтуются, их не заведешь на гниющие трупы, что почти наверняка вынуждало Арака искать обходные пути…

И вот, ранним утром третьего дня дождались.

Видимо, неприятель рассчитывал застать Беромира и его людей врасплох. Сонными. Но не вышло. Тот любил всех будить или ближе к рассвету, или сразу с его наступлением.

— Жаворонок, чертов жаворонок! — как любили пошутить старые коллеги на работе. Видя каждое утро его до отвращения бодрую морду лица.

Вот и сейчас — разбудил, да делами занял.

Туман.

Сырость и прохлада.

Выходить на тренировки несподручно — слишком мерзко. С железом возиться рано. До завтрака Беромир старался этим не заниматься. Поэтому он в который раз решил выделить часик на базовый курс счета.

Простейший.

Используя для этого деревянную, обожженную немного доску и кусочки мела. Очень уж его задело то, что никто из его ребят ничего посчитать не мог толком. Вот и возился.

Из-за чего одного окрика оказалось достаточно, чтобы зевающие бояре да дружинники вскочили и стали снаряжаться. Благо, что перед отбоем все потребное готовили для такого спешного выхода. Да и учиться счету им не хотелось совершенно.

Немного возни.

И вот уже готовые к бою бойцы строились возле длинного дома. Завершив все приготовления к исходу третьей минуты.

Быстро.

ОЧЕНЬ быстро по местным меркам.

Гости, явившиеся на лодках, к этому времени еще даже толком не выгрузились. Мешая друг другу. Через густые заросли рогоза они не лезли, а свободного места у берега не так много. Тем более, что там хватало и местных плавательных средств — катамаранов.

Десятая минута.

Бойцы племенного ополчения с горем пополам выбрались на берег. Без всякого строя. Местами мокрые, ибо пришлось спрыгивать в воду. И, безусловно, злые.

Вон — у длинного дома и навеса их уже ждали местные обитатели. Укрывшись щитами. Иди — нападай. Каждый в этом племенном ополчении прекрасно осознавал — поздно. Слишком поздно. Но они не уходили…

— Почему? — озвучил свою мысль Беромир.

— Ждут чего-то, — ответил Борзята, тоже, видимо, думавший о том же.

— Или кого-то… — буркнул ведун и уже громко, на весь строй рявкнул: — Дротики товсь!

Бойцы относительно привычным движением отвели щиты чуть в сторону и повернули так, чтобы левой рукой получилось придержать приставленные копье и пилум. А правой достали атлатль и, вытянув из колчана дротик, изготовились.

Движения отрабатывались у них всех одинаковые. Одно из немногих движений, которое добрым образом выучил каждый…

— Не слишком далеко? — спросил стоящий рядом Борзята.

— Шагов пятьдесят. Нормально. У них ведь брони нет. — ответил ведун и на весь строй рявкнул: — Первый ряд — бей!

И сам кинул. А потом окинув взглядом построение, добавил:

— Второй ряд — бей!

Бойцов племенного ополчения накрыло двумя волнами дротиков, ну, то есть, плюмбат, просто местного разлива.

Спустя пять секунд — еще парой.

И еще.

После третьего залпа Беромир, видя полное расстройство и деморализацию этих людей, бросившихся к лодкам, скомандовал браться за копья. И попробовал провести наступление.

Сказочные ведь условия.

Вон — один из раненых земляков Добрыни взялся за барабан и как на тренировках начал в него стучать. И бойцы пошли вперед.

Ведун же вышел немного вперед, словно офицер конца XVIII — начала XIXвека. И, поглядывая на своих ребят, покрикивал им разные команды.

— Шаг. Шаг. Жирята не семени! Шаг! Шаг! Держать строй! Держать!

И они шли.

Медленно. Считай простым шагом.

Неловко.

Словно неумелые любители, собравшиеся позаниматься реконструкцией по случаю. Однако даже такой строй, начавший надвигаться, сыграл свою роль.

Бойцы из числа племенного ополчения перешли в такое решительное отступление, стремясь как можно быстрее уйти из-под удара, что у лодок началась драка. И даже резня. Они пихались, отталкивая друг друга в порыве забраться первыми в плавательное средство и уплыть.

Сталкиваться с медленно накатывающей «стеной щитов и копий» они хотели меньше всего. Тем более что у них самих не имелось почти никаких внятных защитных средств. Да и высадились они тут в надежде застать противника врасплох, навалившись на него сонного, а никак не драться. Видимо.

Первая лодка опрокинулась.

Кто-то, зайдя в холодную лодку по пояс, попытался в нее залезть. Но лишь вывел из равновесия. Да еще к нему и наклонились те, кто уже там сидел, порываясь его спихнуть…

Вторая.

Третья.

Несколько бойцов племенного ополчения попытались уйти на катамаране. Но не вышло. Управлять им они не умели, а в спешке и суете зацепились балансиром за соседний. А тот за следующий. И, в итоге, образовался целый плавучий остров, почти непригодный к перемещению.

В общем — творилась натуральная вакханалия.

А бойцы Беромира приближались. И с каждым их шагом, с каждым ударом барабана, истерика у воды нарастала.

Наконец, отдельные ребята из племенного ополчения, понимая, что не успевают уплыть, бросились на супротивников. В надежде прорваться. Пустой и глупой. Но эмоции, близкие к отчаянию, сыграли свою роль.

Эффекта, разумеется, они никакого не добились.

Прикрываясь щитами, воины Беромира просто работали копьями, как он их учил. Тот, на кого шел навал, старался удержать равновесие и принять противника на щит. Не думая о его поражении. А ребята из второго ряда били копьями, через плечо первой линии.

Раз-раз-раз.

И эти редкие недруги опадали на землю, либо уже мертвыми, либо в агонии. Все ж таки копьем в шею или лицо получить приятного мало…

Наконец, все было кончено.

Лодок десять медленно уходило вниз по течению, будучи перегруженные людьми. В воде плавали трупы и вяло барахтались замерзающие. На берегу же жуть — казалось, будто ковер из тел.

— Кругом! — рявкнул Беромир.

И ребята подчинились.

Не сразу, но сделали. Их все ж таки трясло от психологического напряжения. Первая атака в строю. Пусть на племенное ополчение роксолан, считай их селян, но все же.

Барабан продолжал отбивать ритм.

И они в таком же порядке двинулись обратно — к плетню. Но не успели пройти и десятка шагов, как показались всадники.

К величайшему счастью, проскочить верхом от леса сюда — на поляну у реки они не могли. Просто в силу сложности местности. Обводные канавы, защищающие поселение от влаги. Колодец. Поленницы дров. Деревья. И многое иное. Да и внушительных размеров навес с плетнем, защищающим его от ветра и снега, тоже мешался. Не говоря уже о длинном доме.

Не, конечно, кое-где можно было проехать. Но шагом и по одному. Из-за чего полторы сотни всадников просто не смогли воспользоваться моментом и с наскока навалиться на пехоту. Которой, к тому же, было меньше почти что вдвое.

— Пилумы товсь! — рявкнул Беромир.

Дистанция великовата, но один перехват его людьми этих метательных копий заставил всадников не спешить с навалом и приближением.

Пехота приблизилась к плетню.

Всадники отошли.

В этой сутолоке вести конный бой им не представлялось возможным. Они отошли шагов на сорок и затеяли оттуда что-то вроде карусели, обстреливая пехоту из луков.

Но Беромир дальше своих ребят не повел.

Он держался своими людьми за дом и эту сложную для всадников местность. Прикрываясь щитами и прочим. И огрызаясь дротиками, метаемые из атлатля.

Получалось никак.

Как у одних, так и у других. С обоих сторон шли редкие случайные попадания. Навыков ни у тех ни у других просто не хватало для большего. Да и инвентарь был далек от совершенства. Хотя некоторый перевес у защитников все же наметился. Крупные цели, каковыми являлись лошади, поражались намного легче, чем пехотинцы, прикрытые плетнем и щитами, да еще и под навесом. Они там казались почти что черепахой, укрытой в своем панцире. Кромка крыши ловила массу стрел, летящих в верхнюю часть тела.

Наконец, все стихло.

У противоборствующих сторон кончились стрелы и дротики. Нападать же с копьями друг на друга они не спешили. Всадники вполне трезво оценивали свои шансы навала. Вон — толком и не разгонишься. Да и про пилумы они помнили. Беромир же отлично понимал, чем закончатся его попытка атаковать. Да и получится ли она? Вывести его ребят вперед сейчас выглядело чем-то нереальным. Они тупо боялись воинов роксоланов.

До ужаса.

До икоты.

Все же это столкновение не из засады и ночью, а лоб в лоб. И ведомые Беромиром люди попросту не верили в себя. Тем более что чудо-оружие, которое ранее работало безукоризненно — дротики — дали сбой. И почти не навредили противнику.

— Арак! — крикнул Беромир. — Выходи, подлый трус!

Никто не ответил.

— Выходи один на один! Лживая тварь! — вновь выкрикнул Беромир. — Копье на копье! Ни дротики, ни пилумы я не возьму. И ты лук отбрось! Честный бой перед лицом небес!

И он вышел.

Весьма неохотно, но вышел. Точнее, выехал чуть вперед из среды всадников. Видимо, отказываться от таких предложений на глазах своих людей не решился. Да еще в патовой ситуации.

— Шелудивый пес решил полаять⁈ — выкрикнул он.

— Сюда иди! Щенок! — начал отвечать ведун, вступая в ритуальную перепалку. Традиционную, в общем-то, со времен древних.

Несколько минут покричали оскорбления.

И, наконец, Арак поскакал вперед.

Держа свое длинное копье двумя руками и метя им прямо в Беромира. Не таранный удар, но все одно — крайне неприятно будет, если на скаку с рук ударить. Перед таким, даже укрывшись щитом, не устоять.

Ведун тоже пошел вперед.

Шаг.

И его щит, выскользнув из руки, ударился кромкой о землю.

Еще шаг.

И копье в его правой руке крутанулось, поворачиваясь подтоком вперед. Граненым.

Третий шаг.

Четвертый.

Пятый.

И Беромир, замахнувшись, метнул свое копье. В лошадь. Шагов с десяти.

Секунда.

Вторая.

Арак увидел происходящее, но не сумел отвернуть лошадь. Да и сам не сразу понял, что затеял Беромир. Так что копье угодило куда-то в район груди коня, уткнувшись в чешуйчатую защиту и чуть за нее зацепившись.

Мгновение.

Копье свои иным концом коснулось земли. Получило упор. Отчего граненый наконечник прошил чешую и тело коня, застряв где-то в лопатке.

Ясеневое древко лопнуло от нагрузки.

И конь, потеряв равновесие, весьма эффектно упал.

Арак также полетел. Но несколько в сторону.

К нему-то Беромир и направился, на ходу вынул трофейную спату.

Шаг.

Еще.

Третий.

Арак с трудом поднялся на руках, водя из стороны в сторону оглушенным взглядом.

Удар.

И его голова, отделившись от тела, покатилась по земле. Буквально шага три.

Ведун остановился и огляделся.

Вокруг стояла удивительная, просто оглушающая тишина…

[1] Тромпа — вариант воздушного насоса с практически полным отсутствием подвижных частей. Позже в произведение будет дано его более подробное описание.

Часть 1
Глава 6

168, кветень (апрель), 2

Беромир остановился, прислонившись к столбу большого навеса. Потер лицо и посмотрел на работу Дарьи.

Ведьма Мары трудилась все эти дни с отхода роксоланов.

Как голова Арака покатилась по земле, так все воины, которые шли за ним, молча развернулись и удалились. Куда-то. Из-за чего Беромир, воспользовавшись моментом, загнал большую часть своих ребят на катамараны и наведался в их лагерь. Он ведь находился совсем рядом — за излучиной.

При их приближении остатки отряда племенного ополчения, которые тут оставались, просто взяли руки в ноги и дали ходу в ближайшие кусты. А то и подальше.

Да и какие у них были варианты?

Там, на берегу, они потеряли до ста человек. А многие выжившие утратили оружие. Они и раньше на равных ребятам Беромира пешими бороться не могли, а теперь и подавно. Вот и не рисковали.

Собственно их появление на берегу было связано только с одним — отвлечь войско. С тем, чтобы в него со спины влетели всадники. Под пилумы или дротики тем попадать не хотелось совершенно. А эти либо не знали, на что идут, либо вообще не собирались наваливаться, держась дистанции до момента начала свалки…

Заглянули, значит, на огонек в лагерь неприятеля.

И для начала выгребли у них все ценное, включая несколько дорогих шатров, плотно нагрузив катамараны. Потом, сделав еще одну ходку, начали вывозить припасы. Их ведь из лодок выгрузили перед нападением. Вот и пришлось повозиться.

И еще.

И снова.

И опять…

Под конец забрали все остальное хоть к чему-то годное. Один раз даже сумев накидать дротиков по ребятам из племенного ополчения, пытавшимся утащить в кусты припасам.

— Зря мы это сделали, — когда все закончилось, пробурчал Борята.

— Почему? Победителю достался лагерь побежденных.

— И как теперь им уходить? Припасов-то нет.

— Разобьются на маленькие отряды и будут уходить, промышляя охотой.

— Они вернутся. Они не простят.

— Что значит, не простят?

— Был поединок. Ты победил. Это хорошо. Славно! Ни у кого после такой победы не возникло и тени сомнения, что небеса на твоей стороне. Они бы ушли и сообщили об этом Сусагу. А теперь им что делать?

— Уходить. — серьезно ответил Беромир. — Им теперь только двигаться и можно. Иначе не прокормиться. Каждый день играет против них.

— Нападение на беззащитный лагерь бесчестно.

— ЧЕГО⁈ — охренел от такого заявления Беромир.

Дальше они начали дебатировать.

К ним присоединились другие. И ведун для себя открыл с удивлением целый мир. В первую очередь он касался отношения к рокосланам. Даже несмотря на то, что те местных грабили и убивали, их уважали. Ценили и уважали.

Видимо, работала формула «бьет, значит, любит». Что наводило Беромира на мысли о кризисе отношений с дальними регионами и колониями. Но уже оттуда, из будущего. Ведь не просто так германская часть Речи Посполитой ходила строем в XIX веке и вела себя прилично, а российская непрерывно бузила и чувствовала героем.

И так везде.

И так во всем.

Вот и здесь. Били-били их, а они вон — с уважением. Дескать, нельзя же с ними так. Воины же… роксоланы же…

— На войне, как на войне, — хмуро и громко произнес Беромир. — Кто убивать нас пришел, того и бей — имени не спрашивая. Как сможешь. Чем можешь. Когда можешь. А вы — нюни развесили. Смотреть противно.

— Они вернутся.

— Так еще раз вломим. Али вы не сообразили, что вместе мы — сила! Понимаете? СИЛА! Сколько их пришло? Вчетверо более нашего. И что же? Больше половины из них уже мертво. А у нас до сих пор ни одного убитого! Перун любит нас! Видите? Как я и говорил!

На это они возразить ничего не смогли.

Ведь действительно — убитых-то не наблюдалось. Хотя раненные после того плотного обстрела из луков образовались. И наступил черед Дарьи, которая зимой уже набила руку на тех ребятах, кто остался на лечение из числа неудачливых набежников. Они до сих пор были не вполне здоровы. Но уже вполне на ногах и их жизни ничего не угрожало.

Разумеется, «руку набивала» она не в одиночестве, а вместе с Беромиром, который помогал ей как мог. Советами.

Доходило до того, что ведун ей лекции по физиологии и анатомии читал. Как мог. Все же для него это не профильные знания, однако, даже их было на порядки больше, чем у местной знахарки, какой ведьма Мары и являлась по-сути.

«В рот» Беромиру сестра по понятным причинам не заглядывала. В том числе и потому, что в тех же травах разбиралась не в пример лучше. Однако кое-что удалось внедрить в ее практику.

Солевым раствором теперь промывали раны, вымывая из них грязь и гной. Применяя для этого своего рода кожаную «клизму». Скорее бурдюк небольшой такой.

Но этот прием еще Вернидуб по округе разнес. Так что Дарья уже слышала о нем и охотно стала использовать. Даже особого давления не потребовалось.

Крепкая самогонка, то есть, спирт, также вошел в обиход.

Его и внутрь прописывали в качестве импровизации наркоза, и инструменты промывали, и руки, и возле раны, а порой и рану прижигали.

Кипячение вошло в дело.

Дарья уже приметила, что от употребления кипяченой воды, люди реже животом маются. Поэтому восприняла это как знак. И охотно пошла на расширение практики, включая кипячение повязок и инструментов.

Одни эти достаточно бесхитростные вещи очень сильно облегчили ситуацию. И только трое из оставшихся на лечение в декабре умерло. Но главное — раны ни у кого не загнили, чего раньше добиться не представлялось возможным…

Кстати, инструмент.

Он теперь был.

Разный.

Ради чего Беромир потратил даже часть бронзы. Ну и свою тигельную сталь применил. Специально сделав ее углеродистой при переплавке. Что позволило ее закалить, сделав хорошие лезвия и даже пинцеты.

Дарья, понятное дело, этим всем работать не умела, как и сам Беромир. Поэтому изначально изготавливали то, что он вспомнил. А потом — по ходу дела…

Сейчас ведьма меняла бинт.

Присохший.

Особая форма садизма. Но выбора все равно не имелось. Ходить с одной повязкой было плохой идеей…

— Устала? — спросил Беромир, когда она закончила и подойдя села рядом.

— Забегалась. Одной тяжело. И воду погреть, и прочее.

— А чего в помощники себе никого не берешь? Вон сколько лбов здоровых?

— Так, они от меня шарахаются. — ехидно усмехнулась Дарья.

— Прямо все?

— А как же? Я же ведьма Мары. С такими как я, люди без особой нужды даже и разговаривать не считают нужным.

— Надо тебе учениц-послушниц набирать.

— А тебе, скажешь, не надо? — усмехнулась она. — Эти-то ученики вскоре все разлетятся. Кто работать будет?

— Вернутся.

— Ой ли?

— Они же мало что ведают. Мало пройти пробуждение. Надобно рядом быть, чтобы разобраться в делах. Смотреть. Участвовать. Куда им деваться-то? Вернуться. Кто их еще учиться станет?

— Кланам они надобным дома.

— Кланам надобно железо. Чем больше, тем лучше. Сообща его ведь добывать лучше, легче и быстрее. Не так ли?

— Откуда мне знать? Может, ты так хитришь? Али если они разбегутся, сам не справишься?

— Самое сложное — копать руду, да дрова заготавливать. Ну и подвозить их. Здесь больше всего рабочих рук надобно. И без этого никак. Но дело сие нехитрое и, мыслю, можно кланам поручить.

— Вот, — протянула она. — Видишь? А в остальном можно без многих рук?

— Во многом. Хотя и возни потребуется много. — кивнул Беромир. — В мехах может и река воздух качать, да и молотом бить.

— Река? — немало удивилась Дарья.

— И ветер. Решения есть, но время… — покачал головой ведун.

— Да уж… у меня только все самой, руками.

— Что поделать? Человек не руда. С ним всегда все сложнее.

— Слушай, а кроме спирта есть иной способ в сон человека отправить? Чтобы в ране ковыряться.

— А что не так со спиртом?

— Из трех померших двух рвало от него. Не могли выпить столько, чтобы боли не чувствовать. Сразу выворачивало и крутило. А как лезла к ним в рану — орали безумно. В крике том и померли.

— Таких ведь немного.

— Нужно что-то другое. У меня снова спирт кто-то украл. Одних выворачивает. Другие пристрастились. Хожу, нюхаю, но здесь им многое пахнет. Весь дом, считай, провонял. А пьют эти злодеи, видно, немного и перед сном. Чтобы выветрилось.

— Или перед сменой повязок? Ты ведь им для храбрости даешь?

— Хм… может, и они. Но ты мне лучше скажи — есть иной какой-то отвар или еще что для такого сна?

— Эфир, — ляпнул Беромир первое, что пришло в голову.

— Что за эфир?

— Эм… э-э-э… хм… диэтиловый, — с огромным скрипом произнес ведун. Хотя ни первое, ни второе слово Дарье не сказало ничего, что и отразилось на ее лице полным непониманием.

Возникла пауза.

Беромир напряженно пытался вспомнить, как этот чертов эфир делали. Ведь как-то просто. Иначе в середине XIX века он не мог бы найти обширного применения. Ну… относительно обширного.

Он потер лоб.

Дарья молча наблюдала за ним.

Ведун же, поняв, что ничего про этот самый диэтиловый эфир не помнит, кроме открытия достаточно рано, стал рассуждать на эту тему. Большинство веществ, которые открывались в те годы, были тем или иным образом связаны с прокаливанием или перегонным кубом. И добывались технологически просто. Плюнули, помешали и варили три часа. Ну или как-то в этом духе.

Название намекало на связь с обычным спиртом. Значит, работать нужно через «самогонный аппарат».

Только как?

Чего туда плеснуть для нужного эффекта?

— Чего-то ты затих. — нарушила тишину Дарья.

— Думаю, как его сделать. Тут быстро и не ответишь.

— Велес не подсказывает?

— Он далеко не всегда вмешивается. Да и поди разберись в том, что он сказал. Где бог, а где ты? Человек слаб и слишком несмышлен для легкого разумения божественной речи.

— Так ты сделаешь?

— Я попробую, — улыбнулся Беромир. — Не уверен, но попробую. Хотя в любом случае подсоблю и изготовлю тебе карболку.

— А это что такое?

— Очень вонючая штука, которая так же очищает предметы и руки, как спирт. Пускай эти дурни ее теперь у тебя воруют. Сразу себя выдадут.

— Как же?

— Сдохнут, — оскалился ведун. — Она весьма токсична. Отчего и очищает — выжигает всю мелкую живность видимую и невидимую. Если ее выпить будет очень сильное отравление. Даром, что выпить ее сложно, ибо вонючая жуть. Хотя… Я слышал о ценителях, которые ее в напитки горячительные добавляют. Дымный виски называется или торфяной. Хотя ее там, конечно, очень мало. Совсем капелька просто для того, чтобы в целом достаточно омерзительный вкус крепкого алкоголя приобрел совсем уже неповторимый оттенок…

Дальше они перешли на тему трав.

О том, что ивовая кора имеет жаропонижающий эффект, Дарья знала. Здесь Беромир ей «Америку» не открыл. Скорее она сама ему куда больше рассказала, повествуя об иных ее свойствах. С другими же травами и подавно…

— Когда же ты уже писать выучишься? — тяжело вздохнул Беромир.

— Зачем? Мне и так хорошо. Не хочу касаться этих чародейских знаков.

— А как ты ученицам о травах станешь рассказывать?

— А рот мне для чего?

— А если забудешь, что или перепутаешь? Притом внимания не придав. Ну оговорилась и оговорилась. Тебе-то и так все ясно. А им каждая твоя ошибка смертью может обернуться.

— Я много раз повторяю.

— Ежели записать — путаницы не будет. Достаточно будет просто прочитать.

— Кому угодно. — нахохлилась Дарья.

— Ты серьезно думаешь, что прочитать достаточно? — рассмеялся Беромир. — Ничто не заменит объяснения и живого опыта. Ценность книги в том, что каждая ведьма Мары может ее с собой иметь. И даже если память подвела — дело свое делать.

— Не по обычаю это.

— А разве нам надо по обычаю жить? Может, лучше по уму? — откровенно рассмеялся ведун.

— Не нужно грешить на мудрость предков. — нахмурилась Дарья.

— Милая, — приобнял ее Беромир, — а с чего ты вообще взяла, будто нам нельзя записывать наши знания?

— Так, ведьма, которая меня учила, не писала. И ее также наставляли. Да и все вокруг не записывают.

— А предки писали?

— Откуда?

— Лет сто назад мы жили в городах, пусть небольших, но укрепленных. А сейчас как?

— Ну… — она скривилась. Ей очень не нравилась эта тема, которую Беромир прокачивал среди ведунов.

— Какую семью наших ни возьми — у всех в памяти исход с юга. А еще сказания интересные о всяких витязях[1], что славу на острие своего копья и меча искали. Откуда они? Никогда не задумывалась?

Дарья не стала ничего отвечать.

Просто нахмурилась.

Она сама происходила из племени балтов, а потому все описанное Беромиром было ей чуждо. Слышала. Тут он ее не удивил. Все ж таки соседи. А такие истории — немалое развлечение. Но… это были истории не ее клана. Раньше.

Беромир же пел соловьем.

Ему требовалось убедить сестру в необходимости записывать важные сведения. Для пущей пользы наследников. А она воспринимала только доводы старины. Вот он и стал на ходу выдумывать еще один виток сказки.

Ранее он еще Вернидубу рассказывал про то, как сарматы поперли славян с юга. Из лесостепи. И случилось это из-за того, что предки утратили единство. А до того успешном воевали со степью веками, живя в том числе в своих городах.

Дарья про это знала.

Да и про легенды семейные слышала.

Вот от этой базы Беромир и стал отталкиваться, подтянув всякую псевдонаучную дичь.

Почему нет?

Его пургу местные просто не в состоянии проверить. А наработки в плане бытовых легенд там хорошие. Поэтому земля, откуда вышли его предки, ведун смело назвал как посчитал нужным. Слепив из двух слов.

Прежде всего «русъ[2]», которым тут обозначали красный, рыжий и коричневый цвет, а также ржавчину. Ну и «лęдо[3]» — им обозначали землю в широком смысле слова. Так что на выходе у Беромира получился термин Русълęдо. Для его уха, привыкшего к говорам XX-XXI века, он звучало почти по-немецки. Только смысл был совсем иной. В прямом значении «Красная земля», в переносном — «железная» из-за определенной синонимии со словом, обозначающим железную руду или цвета ее оттенков[4].

Исторический бред?

Ну и черт с ним!

Главное, что здесь и сейчас Беромир придумал красивую легенду для местных. Вон — даже на Дарью подействовало. Задумалась. В условиях острейшего дефицита железа сказание о том, что предки вышли из «железной страны» и мы можно ее возродить — выглядели вдохновляюще. Она ведь теперь состояло в его клане, который как раз и вышел из этой сказочной страны. Что позволяло, заодно, пропихнуть и легенду о письменности.

Дескать, писали.

И только это и позволило им достичь высокого развития. Жаль только сарматы во время завоевания все, что смогли, порушили и пожгли. Они ведь дикие совсем, и в письменах не нуждались.

— А мы можем возродить! — резюмировал Беромир.

Она чуть подумала и кивнула:

— Будь по-твоему. Буду учить письмо и записывать все, что ведаю.

— И учениц возьми.

— Пробуждение ведьмы Мары занимает три лета. Мало кто на это пойдет. Да и не любят нас. Боятся.

— Добрыня! — крикнул Беромир. — Поди сюда.

— Что-то стряслось? — поинтересовался он настороженно и косясь на Дарью.

— У тебя ведь две дочки. Так?

— Истинно так.

— Не отдашь их в ученицы Дарье?

— Ох… — выдохнул он, явно растерявшись и в чем-то испугавшись.

— Сам видишь какую пользу сестра приносит. Вон сколько людей выходила. Но ей без учениц нельзя. Совсем умаялась. Вишь — раненых множество. И то ли еще будет.

— Да я даже не знаю. Боязно. Все же сама Мара!

— А ты не робей. Просто представь — обе дочки станут ведьмами. Представляешь, как твоя семья укрепится?

— Сам ведь знаешь, что за ними охота. А кто их защитит?

— Пока они ее ученицы да послушницы — они под моей защитой. После же замуж выдадим ладно.

— Соглашайся, — улыбнулась Дарья, но как-то излишне мрачно, из-за чего Добрыня аж вздрогнул и отступил на шаг.

— Соглашусь, — чуть помедлив, ответил он, — если ты, Беромир, возьмешь моего сына в ученики и послушники. Ему до пробуждения еще пару лет. А тут он чужой. Добро не пристроить.

— Хорошо, — произнес ведун и протянул руку. — Так и поступим…

[1] Витязь от праславянского *vitę,ʒь, которое имело или форму заимствования, или общий предок заимствования с германским *wīkinga- (это слово сильно древнее эпохи викингов). Употреблялось, вероятно, в значении «воин» / «конный воин» с косвенным значением, связанным с добычей, выгодой и тем, кто ее получает, вероятно, принося трофеи. В последствие в ряде славянских и балтийских языков означал конного или наследного воина, как правило, конного, служилое воинское сословие и даже дворянство.

[2] В праславянском слове *rusъ последняя гласная «ъ» (сверхкраткая о) читается как призвук [о].

[3] Праславянское слово *lędо восходит к праиндоевропейскому *lendʰo- в значении «земля, поле, степь». Имея варианты с тем же значением в прагерманском (*landja-) и пракельтском (*landā). В слове *lędо звук «ę» читается как [э] с призвуком [н].

[4] Праславянское слово *rusъ восходит к более древней праславянской форме *rudsъ, восходящей, в свою очередь, через *roudsos к праиндоевропейскому *h₁rowdʰsos в значении «красный» и его вариантов. Форма *rudsъ распалась среди прочего на *rusъ и *rudъ. Первым (rusъ) обозначали цвета из старого спектра, но с приоритетом светлых оттенков, вторым — железную руду и более темные оттенки красного, коричневого и так далее. Позже значения разошлись сильнее. Однако знаменитый танк из фильма «Четыре танкиста и собака» все еще рудый, то есть, красный. Да и на латинском языке до сих пор russus означает «красный», а латышском (балтийские языки самые близкие к славянским) rûsa — это «ржавый».

Часть 1
Глава 7

168, кветень (апрель), 5

Злата лежала рядом с Беромиром, нежно прижимаясь к нему.

Ей не спалось.

За минувшие два года все вокруг решительно переменилось, а время понеслось вскачь, словно обезумевший конь.

Бояре, дружины, битвы с роксоланами… Это все выглядело чем-то невероятным. О таком никто и подумать раньше не мог. Отец, правда, умер, а мать пропала без вести. Но Злата не роптала. Лишь сильнее сближаясь с мужем.

Беромир не был особенно ласков с супругой по меркам XXI века. Да и не смог бы, даже если захотел — в эти годы от мужчины требовали мужского поведения, а от женщины женского. Без всяких телячьих нежностей. Иначе популяции было не выжить. Да, случались аномалии, как и всегда, но в целом строгое разделение труда и ролей доминировало, обеспечивая успех.

С позиции прошлой жизни Ивана Алексеевича он был к своей супруги просто внимателен, не позволяя себе рукоприкладство. Но даже этого хватало, чтобы ярко выделиться на фоне местных мужчин.

Да и в плане сексуальных отношений оказался весьма опытным. Хотя не должен — жена ведь получалась его первой женщиной. Сам он этого приметить не мог, а вот Злата — вполне. Сказывались многие разговоры, которые девицы вели промеж себя, заодно слушая наставления старших. Ну и после свадьбы немало лясы точить удавалось, обсуждая всякие подробности с теми вдовушками.

Впрочем, Злата не придавала этому никакого значения. Для нее Беромир был тем, кто говорит с богами. По-настоящему. Считая все остальное производным. Она в него верила почти как в пророка. И от одной мысли, что носит его ребенка, молодую женщину переполняли удивительно сильные и яркие чувства.

Сам ведун, впрочем, об этом не знал.

В здешние времена болтать лишнее было не принято. Поэтому в его глазах Злата выглядела просто покладистой супругой, которая выглядела сексуально и не лезла оспаривать верховенство в семье. За что Беромир ей был особенно признателен, ибо война в семье — это последнее дело. Если она разгорится, то об успехе мужа в иных делах можно забыть. Все пойдет прахом.

Бывает, правда, и другая крайность и блеклость. Но Злата не относилась к таковым. Сказалось воспитание в самой состоятельной и влиятельной семье клана. Ей хватало ума не нарываться и поддерживать ту социальную ролевую игру, в которую они играли. А тот шквал эмоций, порой охватывающий ее, она переживала, не привлекая внешнего внимания.

Внутри.

Будучи при этом счастлива.

Не хватало только выводка детишек, но это дело наживное.

Единственным негативным моментом была вера. Злата верила в мужа как натурально религиозный фанатик, не испытывая даже тени сомнений. А после того, как Беромир решительно одержал победу на судебном поединке против Арака — и подавно. Он приобрел в ее глаза оттенок едва ли не полубога.

И не только она его таковым воспринимала.

Если там, возле навеса, в момент поединка мало кто из присутствующих понял, что произошло. То спустя несколько дней до людей стало доходить.

Ровное поле.

Всадник против пешего.

И такой сокрушительный, невероятный разгром. Оглушающий. Буквально парализующий. Очевидцам, даже несмотря на их личное присутствие, казалось невозможным это событие.

Этого не могло быть просто потому, что не могло.

Но это произошло.

И вот он — человек, который это сделал…

Беромира и раньше воспринимали странно. С небольшим налетом фанатизма. Сейчас же и подавно…

— Волки завыли, — прошептал муж, проснувшись. О том, что жена не спит, он понял по дыханию. Оно выдавало ее с головой.

— Наши. — произнесла Злата, соглашаясь.

— Слышу. Да. Волчицы любят гулять по ночам, не спится им.

— А чего они воют?

Беромир задумался.

Судя по звуку — не очень далеко. Может, быть полчаса или чуть больше ходьбы. Медленной, а по ночному лесу иначе нельзя. Если, конечно, ты не планируешь нанизаться на какой-нибудь сук или, споткнувшись, проломить голову о бревно либо камень.

Ребята, которых Беромир отправлял в разведку, ушедших роксоланов не нашли. Никого. Даже лагерь опустел.

Ушли.

Но куда?

Пробежавшись на шустрых катамаранах ниже по реке, никаких следов отходящего отряда найти не удалось. Это заставляло думать о том, что Борята прав. И что они где-то в окрестности затаились и ждут возможности нанести удар.

Только тянут почему-то.

Из-за чего Беромир старался людей держать недалеко от поселения. От греха подальше. Да и уговаривать особенно не потребовалось — все прекрасно всё понимали. Во всяком случае в этой ситуации.

— Снова воют. Уже ближе. — шепнула Злата. — Словно подходят к нам.

— Или ведут кого-то.

Она промолчала.

Беромир же скомандовал подъем. Ситуация эта выглядела до крайности странной. И лучше лишний час сна потерять, чем жизнь.

Минут десять провозились.

Дважды даже пришлось морду бить особо буйным персонажам, которые встать встали, а проснуться не могли. Но не сильно. Просто для тонуса.

— Опять воют. — заметил Борзята.

— Они кого-то ведут. — серьезно произнес Беромир. — Судя по скорости передвижения — словно размеренно шагающий человек.

— Может, медведя?

— Тут же воняет для него целой оравой людей. Они в такие места не лезут без особого отчаяния. Да и не стал бы медведь игнорировать волчиц. Разогнал бы на них. А тут кто-то идет к нам. Ладно. Пока расстояние позволяет — на выход за мной.

— И мы? — пискнула Злата.

— Все. В доме не нужно никого оставлять. Влад пусть все запрет изнутри и через крышу вылезает. Да к нам присоединяется. Мы у плавней затаимся…

Никто не возражал и не пытался оспаривать решение Беромира.

Прошли в сени.

Осторожно выглянули. И после того, как поняли, что никого поблизости нет, стали выходить. Да сразу в сторону — к реке. Где под прикрытием плетня направились к зарослям рогоза прошлогодним. Там находился очень удобный склон, идущий к воде. Если залечь — не приметишь даже днем. В темноте-то и подавно.

Выбрались.

Расположились. Женщин и раненных с детьми, а также прочих разместив у дальнего края. Самому безопасному, как всем казалось.

Прибежал Влад — сын Добрыни.

— Сделал. — радостно заявил он.

— Что именно? Расскажи обстоятельно.

— Все три двери закрыл на засов и подпер как положено.

— Молодец! Иди к сестрам.

— Я с вами хочу!

— Ежели хочешь быть моим учеником — слушайся!

— Но…

— Сказано к сестрам, значит, к сестрам! Кто за ними присмотрит? Ты туда ступай да присматривайся. Вдруг кто в обход пойдет? Зрение у тебя острое — можешь вовремя разглядеть да нас известить.

Влад выслушал и удалился.

Без всякого удовольствия, но уже и не такой кислый. Все-таки важное дело доверили. Целый дозор. И на него одного.

Туда ли он пошел — большой вопрос. Просто растворился в темноте. И, судя по тому, как повел мордой Мухтар, он явно отправился не туда, куда нужно. Впрочем, неважно. Сейчас были проблемы поважнее. Ибо вой волчиц приближался.

И уже через пару минут в ночи замелькали едва различимые тени в отблесках дежурного костра. Той самой нодьи. Вон — волчицы перебежали по эту сторону дома. А там — незнакомые человеческие силуэты.

— Пешие… — тихо заметил Борята.

— Конные шумят. Да и как им брать приступок дом? Верхом на конях. — заметил Беромир.

— Но ведь пешком они не любят воевать…

— А ночью по лесу, как они верхом проедут? — спросил Борзята. — Без глаз самое малое можно остаться.

— Тише! — шикнул Беромир. — Услышат же!

Затаились.

Секунда шла за секундой.

Незнакомцы набились под навес, окружив дом со всех сторон. Так, чтобы и через крышу не сбежали.

— Гляди! — пискнул Влад, оказавшийся совсем рядом. — Они факелы зажигают!

— Спалить хотят! — ахнул Беромир, проигнорировав появление Влада рядом. — Вот твари!

Несколько секунд спустя факелы полетели на соломенную крышу дома. Да только толку с этого не получалось никакого. Ведун не зря солому замачивал в глиняном растворе. И теперь эта крыша попросту не горела. Точнее сказать — почти не горела. Ибо какие-то подпалины, конечно, оставлялись. Однако загореться не получалось.

Судя по всему, не веря в свою воинскую удачу, эти роксоланы решили победить недруга вот таким гнилым образом. Все равно ведь никто ничего не узнает, а если и выведает, то не спросит.

Вот и резвились.

Но крыша не загоралась.

Беромир со своими людьми, тем временем пришел в движение. Четыре боярина с дружинами остались на месте — ждать сигнала. Двое оставшихся двинулись за ведуном и его учениками. В обход.

Минут пять.

И оставшиеся у реки бойцы услышали уханье филина. Борята, вставший здесь за старшего, ответил так же. И скомандовал готовить дротики.

Несколько секунд.

И все начали продвигаться, выходя на позицию для атаки.

Эти ночные гости особого внимания звукам птиц не придали. Ну ухают филины и ухают. Они вышли из-под навеса и с озадаченным видом смотрели на то, как солома не загоралась. Вон — кидали факелы и наблюдали за тем, как они сползали без какого-либо эффекта. По всей видимости, в их понимании здесь имело место какое-то чародейство или заговор.

Так или иначе, им было не до уханья ночных птиц у них за спиной.

Минута.

И Беромир завыл волком. Борята отозвался.

Несколько мгновений.

И раздались крики начавших озираться ночных гостей. На волков они отреагировали, ибо выглядело это все очень странно и в чем-то даже опасно. А уж когда стали прилетать дротики…

В темноте сложно было прицелиться. Хотя противник и стоял несколько подсвеченный дежурными кострами да факелами. Поэтому накидывали преимущественно в ту сторону. Волну за волной. Пока колчаны с дротиками не опустели.

Их сбросили на землю, чтобы не мешались.

Взяли в руки пилумы.

И медленно пошли вперед.

Сделать большой строй в такой обстановке не представлялось возможным. Просто никак. Поэтому, по уговору, каждый боярин держал свою дружину отдельным отрядом. И сам вел в бой.

И с этим, как потом выяснилось, образовались проблемы. Боярам просто не хватало опыта. Однако сама идея оказалась здравой — даже десяток человек, собранные в кулак, показали себя весьма устойчивыми в том хаосе, который наступил…

Подошли они, значит.

Роксоланы их заметили и было отпрянули. Почти что бросились бежать. Толком-то не разглядеть, а шоковое состояние от внезапного обстрела уже давило. Дополняя натуральное чародейство — ведь солома на крыше не горела совсем.

И тут завыли волчицы. Совсем с другой стороны.

Случайность.

Чистая случайность.

Однако, испугавшись подхода нового свежего отряда, они побежали. От волков куда подальше. Из-за чего побежали прямиком на наступающие отряды.

О том, что они перепуганы до ужаса, люди Беромира не знали. Им это даже в голову не пришло. Как же? Роксоланы и перепуганы? Поэтому и сами едва удержались от того, чтобы побежать.

Но боярам удалось их удержать.

И даже заставить бросить пилумы.

Первый залп.

Второй. У каждого из них ведь имелось по две штуки этих замечательных метательных копий.

И ничего…

Натиск не упал. Эти безумные не отвернули и не отступили — как бежали на них, так и продолжили. Исключая тех, кого теми пилумами пронзило.

Там уже было все равно.

Страх.

Жуткий, безумный страх овладел роксоланами. И они с диким выражением лица бежали куда-то вперед, не разбирая дороги.

— Ура-а-а-а! — закричал Беромир, чтобы подбодрить своих.

— Ура-а-а-а! — поддержали его ученики и прочие.

Стояли и орали, прижимаясь друг к другу и закрываясь щитами.

Некоторые не выдерживали и убегали.

А по щитам то и дело чиркало оружие или ударяло что-то. Большие, клееные строевые щиты спасали, особенно раскрываясь в группе. Иди — проколупай такой. Да — терпели и портились. Но если бы не они, эти обезумевшие просто бы их всех затоптали.

У сарматов щитов не было в принципе.

Вообще.

Поэтому даже те, кто набрасывался на воинов Беромира, почти сразу погибал, получая тычок копьем. Ну или топором али мечом. В отдельных случаях в дело даже сакс шел, когда нападающий наскакивал на щит всем телом и пытался повалить. Из-за чего боец, порой терялся и ронял оружие, в попытке сдержал столь яростный натиск.

Бардак усиливался.

Однако же на массив индивидуальных поединков, как любят показывать в фильмах, это сражение не распалось. Просто в силу того, что дружинники в основном держались своих бояр. Формируя небольшой кулак… островок, вокруг которой буйствовали враги.

Но недолго.

Их «мораль» была очень сильно «пробита» чародейством и жуткими потерями. Особенно потерями. Тут ведь выкосило едва ли не половину…

— Тихо-то как… — с хрипом произнес Борята, садясь рядом, когда все закончилось. — Аж жуть. До сих пор в ушах стоят эти жуткие крики.

— Всех твоих перевязали?

— Всех, кому потребно, — бесцветно ответил он.

— Хорошо. — кивнул Беромир, а потом добавил с наигранным восторгом. — Мы их победили! Видишь! А ты не верил.

— Да и сейчас не верю, — хмыкнул боярин.

— Ты видишь это тело? — ведун указал ему копьем на труп. — Потрогай. Оно мертвое. Смотри, как хорошо в него пилум вошел. А еще совсем недавно — он был грозным противником. Не так ли?

— Ты не спеши, — вяло улыбнулся Борята.

— А чего тут медлить? Труп? Труп. Мы их разбили! Нас изначально было меньше одной сотни, а их чуть больше четырех сотен! Понимаешь⁈ На каждого нашего приходилось почти пятеро их. И мы ПОБЕДИЛИ!

— Это… — он осекся и замолчал, не в силах подобрать слова.

— ПОБЕДА! Слышишь⁈ ЭТО ПОБЕДА! Мы сделали это! — крикнул Беромир.

Люди вокруг нервно засмеялись.

У них, как и у Боряты в голове произошедшее попросту не укладывалось.

Рядом подошла и села Злата. Обняв ведуна и прижавшись к нему.

Чуть помолчала и шепнула на ушко:

— Не сердись, им нужно время.

— Но ты-то понимаешь?

— Конечно. Да я и не сомневалась в том, что ты победишь. — ответила она.

Борята молча покачал головой, услышав ее слова.

Встал.

И отправился со своими ребятами еще разок пройтись по округе. Всех убивших и раненых давно добили. Легких тут не наблюдалось — они убежали, а с остальными возиться никто не хотел. Поэтому просто проходили и граненым подтоком копья добивали всех раненых и «контролировали» убитых. На всякий случай.

Заодно осматривая окрестности.

По темноте.

С факелами. И далеко не отходя.

Остатки неприятеля требовалось шугануть. Чтобы не отсиживался по кустам.

И это работало.

То один сармат, то другой словно куропатка выпархивал из кустов и бросался бежать при приближении нескольких бойцов с огнем в руках. Самым забавным оказалось то, что и волчицы, и Мухтар принимали в этом деле самое активное участие. Делая стойку на нужный куст. Впервые они догадались, что нужно делать. Сами. Как и ночью, оповестив о гостях. Видимо, «девочки» вжились в стаю и стали воспринимать этого пса и Беромира с его свитой как своих…

Часть 1
Глава 8

168, кветень (апрель), 8

Беромир стоял на пригорке и смотрел в сторону реки.

Молча.

Погруженный в свои мысли.

Совсем рядом поскрипывали заступы, засыпая свежие могилы. А чуть поодаль стояли со скорбными выражениями лиц все обитатели поселения да дружинники с боярами, в чем-то недовольно поглядывая на это непривычное зрелище…

В той ночной свалке погибло девять человек. Все, кто испугался и побежал. Роксоланы их догнали и убили. Просто походя. Да сложно ли это сделать? Ткнул или ударил по спине — и готово. А что надо бить — по одежде же видно. Не свой.

Остальные выжили.

Да, та дикая беготня врагов принесла ранения. Но большие строевые щиты — великая вещь. Через них только и устояли.

А те, кто прятался у реки… им просто повезло. Добрыня, видя, что группа вооруженных мужчин бежит прямо на них, завыл волком.

По наитию.

И остальные его поддержали.

Потом, когда Беромир стал расспрашивать, он не смог объяснить, зачем он это сделал. Словно что-то неведомое подтолкнуло его, спровоцировало. Но именно это их и спасло. Роксоланы отвернули и словно славные скаковые лошади, перепрыгивая через различные препятствия, бросились в сторону леса. Ради чего вновь пробегая мимо воинов. И вновь неся потери, так как нет-нет да задевало кого из них копьем на проходе…

На утро же Беромир вновь завел свою «шарманку» о силе в единстве. «Загоняя» слушателям свою расширенную легенду о Русълęдо. Прилично так доработав то, что он ранее рассказал Дарье.

Для чего ему пришлось немало помучаться, пытаясь припомнить все, что он знал о Зарубинецкой археологической культуре. Так-то лепи и лепи. Кто спросит? Кто возразит? Но ему хотелось придумать миф, который и две тысячи лет спустя может звучать актуально. Вот и заморачивался.

В сущности, он знал очень мало по искомой теме.

Ему было известно, что к середине Iвека нашей эры у популяции, связанной с Зарубинецкой культурой, имелись довольно многочисленные укрепления. Этакие архаичные, примитивные замки[1], если так можно выразиться. Население при этом жило не только вдоль речных террас, но и на водоразделах, что говорило о довольно значительной его численности.

Что еще?

Сильное кельтское влияние.

Довольно много железных изделий, в том числе воинского инвентаря. Хотя технологическое развитие культуры в целом достаточно скромное. Например, у них не имелось гончарного круга, даже несмотря на то, что с эллинистическими поселениями и Римом они точно контактировали.

Да и все, в общем-то.

Во всяком случае, сколько он ни мучался, память большего ничего не выдавала. Поэтому Беромир решил отталкиваться от этого базиса.

Что из него следовало?

В первую голову — дружинная культура. Эти небольшие укрепленные поселения на пять-десять домов за частоколом очень напоминали то, что делали в эпоху викингов[2]. Замки ведь изначально не были каменными — поначалу хватало и простого частокола.

Тот факт, что эти земли держались несколько веков против скифов и сарматов, говорил о каком-то механизме централизации. Пусть даже и примитивном. Из чего Беромир делал вывод о существовании верховного правителя. Быть может, выборного, но не суть. Куда важнее то, что он мог призывать этих мелких князьков и собирать войско против весьма нешуточной угрозы в лице сарматов.

Так это было на самом деле или нет — неясно.

И узнать не имелось никакой возможности. Но модель в целом получалась не противоречивой и вполне перекликалась с тем, что он знал об архаичных обществах. Классическое варварское королевство. Или, скорее, даже вождество. Хотя тут не угадаешь — сведений осталось очень мало. Буквально обрывки воспоминаний. Вполне возможно, что Беромир нараздавал той общности слишком много авансов и там все было куда проще. Но это и неважно. Тем более что в противоречия с местными представлениями его модель не вступала. Ведь у тех же сарматов наблюдалось что-то похожее. Как и у гётов. Поэтому Беромир стал «втирать» им эту легенду на голубом глазу. Словно сам вчера видел.

Заодно оформляя бытовыми деталями и именами.

Так, по словам ведуна, после смерти Великого князя Святогора, на престоле оказался его старший сын Всеволод. По обычаю. Но младшие сыновья Святослав и Ярослав не пожелали с этим мириться. Поэтому один убежал к роксоланам, а второй — к языгам. Договариваться о том, чтобы они помогли им захватить власть.

Ну и пошло-поехало.

Многолетняя Гражданская война привела к разорению почти всех укреплений. Не говоря уже о простых. Сарматы сумели знатно «погреть» руки: грабя и угоняя в рабство население. Отчего земли обезлюдили. И кто мог, тот разбежаться. А потом все, что осталось, они под свою руку взяли и обложили данью.

Версия?

Для местных — вполне.

Беромир же пошел дальше и заявил, что сторонники Всеволода ушли на север по Днепру. То есть, сделал политическую закладку, для оправдания легитимности потенциального правлениями всеми со стороны северян. Заодно вводил нужную ему модель наследования и кое-какие идеи, показывая их, как старинный обычай. Например, майорат, который позволял сохранять единство владения. Или примогенитуру, дающей возможность наследования от отца к сыну, а не от отца к его брату, как было принято во многих архаичных обществах западной Евразии[3].

Но делал все эти заходы ведун осторожно. Не в лоб и стараясь не вызвать отторжение или раздражение окружающих. Даже не перенося на сыновей Святогора вину, чтобы не порождать ненужные конфликты в будущем. Для чего Беромир ввел в легенду двух иноземных любовниц, накормивших Святослава и Ярослава заговоренным сладким хлебом — печеньем. Отчего у них и случилось помутнение рассудка.

Дальше он пока не заходил.

Так-то само собой напрашивалось вывести свое происхождение от Всеволода. Но пока рано.

Просто рано.

Ибо вводить большие и сложные легенды надобно пластами. Слой за слоем. Чтобы усваивались. Тем более что не все так просто получалось с этим прямым наследием. Многие местные кланы и роды знали своих предков до четвертого, а то и пятого колена. Сохранив предания об исходе с юга. И там никаких Всеволодов и Святогоров не наблюдалось, насколько Беромир знал.

Впрочем, даже то, что рассказывал ведун, людям хватило за глаза. Они внимательно выслушали, а потом обсуждали промеж себя. Особенно эта легенда заиграла на почве недавнего разгрома роксоланов.

Ведь одно дело просто говорить, что предки их били сарматов. Это воспринималось хоть и благостно, но с некоторой усмешкой. Дескать, болтай-болтай, а мы послушаем.

И совсем другое — показать, что вот — смотрите, они их били примерно вот так. Отчего слова, произносимые ведуном из невесомого пуха, обратились в свинцовые кирпичи. Им стали верить.

Ведь одно к одному все шло.

И очевидный военный успех, выходивший за рамки самых смелых ожиданий. И предание о великих предках. И возглавивший их ведун, выглядевший натурально чародеем, ибо иначе непонятно, как удалось переломить ситуацию.

Идею нового способа погребения тоже оспаривать не стали.

Они ее уже знали от учеников и оставшихся на излечение. Те ее пересказали еще зимой. И поначалу бояре с дружинниками отнесли к ней довольно прохладно, но и не вступая в открытый клинч с Беромиром. Теперь же, после демонстрации явного благоволения небес, уступили и согласились. Что позволило ведуну продвинуться чуть дальше в своей игре по формированию новых смыслов.

Ему ведь отчаянно требовались универсальные символы. Общие для всех его последователей. Вон — медведь шел со скрипом, вызывая определенное раздражение.

Прежде всего Беромир взял крест.

Да не простой, а тау. Который подавался им как символ единения земного и небесного миров[4]. Через что выступая символом перерождения и небесного суда, то есть, Перуна. Посему именно такие кресты и подготовили для установки на могилы.

Он, кстати, не был чужд и древнему миру, и регионы.

В том же древнем Египте тау-крест олицетворял плодородие и жизнь. В культе Митры, безумно популярном в эти годы в Римской империи, его наносили на лоб каждого участника, дабы обозначить стремление к небесному совершенству. Да и у друидов издревле он бытовал, распространяясь на всю кельтскую провинцию, то есть, зону культурного влияния кельтов.

Более того, существует гипотеза, что знаменитые подвески в виде молота Тора появились у германцев в ходе переосмысления этого самого кельтского наследия. Беромир задумал пойти по этому же пути, введя эти «крестики» как символ обновляемого им местного язычества. Как метку идущего к небесному совершенству. Как оберег.

Да и почему нет?

Вторым важным символом, который Беромиру удалось протащить, стала пятиконечная звезда. Которая так же, как и тау-крест не являлась чем-то принципиально новым и незнакомым для мира варваров. И не только для него, употребляясь со времен древнего Вавилона, как символ оберега от всякого зла. А также применяясь крупными философскими движениями в качестве своей символики. Теми же пифагорейцами или гностиками. Да и в раннем христианстве, если верить печати Константина Великого, именно пятиконечная звезда являлась символом Христа. Правда, перевернутая.

Но до этого еще далеко.

Так что он с чистым сердцем ввел прямую звезду как символ Перуна. А перевернутую сделал символом Велеса.

И все.

Пока все.

Больше ничего не удалось протащить.

И с этим-то он увлекся, рискуя нарваться на шок и отрицание…

— Мы все сделали, — тронув его за рукав, произнес Борята, вырывая из размышлений.

Беромир повернулся и осмотрел ровную линию из девяти аккуратных могилок с уже уставленными тау-крестами. На перекладине которых красовалось вырезанное имя покойного, подкрашенное немного тушью. Да покрытое вареным льняным маслом для создания защитной полимерной пленки.

А там, внизу, в земле возле трупа покоилась керамическая табличка с его именем, годами жизни и деяниями. Родился. Женился. Умер. Какие-то значимые достижения. Ну и родичей в конце указывали — чем сын, чей отец, чей брат. Род с кланом.

Оружие тоже положили.

Полный комплект. И копье, и пилум, и топор, и сакс, и колчан с дротиками да атлатлем.

Жалко, конечно.

Безумно жалко. Но ведун сам предложил правила игры. И ни бояре, ни дружинники, ни ученики не поняли бы, если он «сдал назад» с вооружением. Любым. Для каждого местного жителя тот виртуальный, вымышленный мир был ничуть не менее реален, чем этот. А потому к смерти он относился ОЧЕНЬ ответственно. Поэтому очень повезло, что погибли только ребята без металлического доспеха. Ибо в противном случае его пришлось бы положить с ними. А так ограничились стеганым гамбезоном и щитом.

Про прочий инвентарь тоже не забыли. Но главное и самое ценное — вооружение. У ведуна сердце кровью обливалось от такой расточительности, однако, сам виноват. Никто его за язык не дергал…

— Еще несколько таких набегов, и у нас не останется людей, — тихо произнесла Дарья, стоявшая поблизости.

— Это ничтожные потери, по сравнению с тем, сколько врагов мы убили.

— Людей у нас от этого больше не станет.

— И что ты хочешь от меня? Чтобы я их поднял нежитью и поставил в строй?

— Нежитью? — удивленно выгнула она бровь, не сразу поняв, о чем речь. Потом побледнела, отшатнувшись и отрицательно замотав головой. — Нет-нет. Не вздумай!

— А что ты хочешь?

— Просто… постарайся найти способ примириться. Хватит войн. Мы к ним не готовы.

— К войне никто и никогда не бывает готов, — хмуро ответил Беромир.

— И все же.

— Это не от меня зависит. Жить по-старому больше нельзя. Если они не захотят по-новому, придется продолжать войну. Идти на них в набег. Возможно даже пробовать разорять шатер самого раса.

— Ты думаешь, что после такой обиды он будет договариваться?

— Он — нет. Но так и у роксоланов может после такой обиды не стать. Растерзают их соседи. Даже особой бойни не потребуется. Один бэг подастся к аланам и те его примут, если найдет способ породниться. Второй к языгам. Третий… хм… допустим, к сиракам. И все. А последнюю, четвертую орду раса просто вырежут. Степь не терпит слабости.

— То есть, послушать меня ты не хочешь?

— Я и сам стремлюсь к миру. Мне война без надобности. Но… я блюду наши интересы. Зачем все это было, если мы сдадим назад? Ради чего они умирали? Ради чего умер твой сын.

Дарья нахмурилась.

— Не смотри на меня так. Его гибель была нужна небесам, чтобы нас сблизить кланы. Пусть и таким образом. Если бы не ты — сколько бы воинов умерло?

— Понимаю, — медленно произнесла она, — но давай больше не будем о нем говорить? Мне больно слышать о нем от того, кто его убил.

— Тебе надо замуж выйти.

— Еще чего! — взвилась она.

— Нельзя жить одними воспоминаниями.

— Я уже стара замуж выходить!

— Ты же можешь зачать и выносить ребенка? Вот. Значит, не стара. Поверь — новое дитя смягчит твою боль.

Она снова промолчала.

Пауза затягивалась.

— Думаешь о том, кого выбрать?

— Нет. Дурных в округе все одно нет. — фыркнула она. — У меня предчувствие плохое. Кажется, что это безумие с нападениями еще не закончилось.

— У меня тоже, — нехотя ответил Беромир. — Только я не понимаю, отчего. Роксоланы разбиты в пух и прах. Они больше не вернутся. И понесут по степи правильные слухи.

— О князе-чародее. — усмехнулась Дарья. — Даже не знаю, хорошо это или плохо.

— Почему плохо?

— Потому что жизнь твоя теперь будет под куда большей угрозой, чем раньше. Если где-то по соседству начнется сильный голод или моровое поветрие, жди — за тобой придут, чтобы умаслить богов.

— Как за тобой?

— Согласись, очень удобно ведь, — скривилась она.

— Прорвемся!

— Ой… да кому я это говорю! — фыркнула Дарья, обреченно махнув рукой и направившись к длинному дому.

Первой.

За ней потянулись и остальные.

Беромир же оставался стоять у могил. Его внезапно озарило. Ведь можно делать гипсовые маски посмертные покойных.

Эти мысли ведуна напугали.

Он слишком как-то акцентировался на подобных вопросах. По-хорошему ведь это не несло лично ему никакой пользы. И его близким. И потомкам. Скорее лишнюю головную боль.

Но его распирало.

Просто хотелось.

Видимо, задевало, что там, в XXI веке было слишком мало фактических материалов по глубокой старине. Вон — жизнь кипела словно котел. Но кто об этом знал из потомков?

— Оставь свой след… — прошептал Беромир, разглядывая могилы, когда все уже ушли.

Тяжело вздохнул и отправился тоже к дому. На душе у него было как-то тревожно, и он не понимал отчего. Требовалось направить наряды в разведку…

[1] Площадь укрепленных поселений примерно совпадала с остальными и колебалась в пределах 0,1–2 га. Укрепления представлялись рвом и валом с частоколом. В отдельных, редких случаях таких линий было несколько. Большинство поселений состояло из 7–12 жилищ, чем Зарубинецкая арх. культура сближается с Киевской и ее наследниками. В крупном городище Пилипенкова гора на среднем Поднепровье на площади 1,5 га находилось около 80 жилых построек. Да и сами постройки перекликались, как по размеру (12–20 квадратов), так и по форме с конструкцией. Разве что очаги были в каждом доме и практиковались дома столбовой конструкции.

[2] Здесь имеется в виду указание на то, что укрепления в стиле «Мотт и бейли», которые в X-XI веках покрыли Европу почти сплошной сеткой от Испании и Англии до Руси. Хотя подобного типа укрепления (маленькие укрепленные усадьбы) впервые фиксировались еще в Ассирии в VIII-VII веке до н.э. Да и позже были довольно широко распространены (эпизодически и ситуационно) у самых разных народов.

[3] Такая модель наследования, пришедшая из еще догосударственных отношений, закрепилась на Руси под названием Лествичное право и стало источником многих бед.

[4] Тау-крест во многих культурных традициях трактует как объединение земного (материального) и небесного. При этом вертикальная линия является олицетворение земного, а горизонтальная — неба.

Часть 1
Глава 9

168, кветень (апрель), 12

— Держи! Держи! Уронишь, окаянный! — выкрикнула Злата, видя, как один из дружинников неловко нес корчагу.

Тот дернулся, вздрогнув от этого крика.

И только Борята, который стоял рядом, спас положение, придержав эту тяжелую емкость, заполненную березовым соком.

— Что у тебя мухи в руках елозят?

— За шиворот кто-то забрался, — виновато ответил он. — Очень щекотно.

— А ну — ставь корчагу да скидывай одежду. Давай поглядим…

Тот не стал мяться. В конце концов, погода стояла приятная и освежиться на ветерке да под теплыми лучами солнца выглядело куда приятнее, чем тяжести всякие таскать непонятные…

Люди после похорон не расходились.

Люди ждали.

Открыто ведун не сказал им о своих опасениях, от греха подальше. Они и так пережили чрезвычайный стресс, едва их не сломавший. И грузить их дальше лишней тревогой не стоило.

Пусть выдохнут.

Хотя, конечно, они догадывались о том, что что-то пошло не так и какая-то беда нависла. Ведь каждое утро Беромир снаряжал разведку, отправляя парные катамараны вверх и вниз по реке. Формально объясняя это тем, что хочет понять — куда и как ушли роксоланы, и не нужно ли выходить куда в поход.

Довод.

И его приняли. Да только все дно заподозрили что-то, но вопрос не поднимали. Всем было легче его игнорировать.

Так-то они сидели, ожидая выздоровления раненых. Хотя бы предварительного. Чтобы раны хоть немного затянулись и уже не представляли угрозы. И их можно было спокойно доставить домой.

Все же в эти годы даже царапина мозгла закончиться чем-то фатальным. А тут целая ведьма Мары над ними печется, да еще и Беромир рядом крутится, имея репутацию знатока исцеления военных ран. Спокойнее при них. Да и до посевной время пока имелось. Поэтому и бояре, и дружинники охотно эту игру ведуна поддержали.

А раз так, то и подрядить их к работам — святое дело. Не портки же им просиживать? Тем более что по всем признакам пошел самый сок по березам. Вот они и побежали со свободными емкостями, собирать эту чуть сладковатую влагу.

Стаскивали ее к жилищу.

И тут уже упаривали.

До своеобразного концентрата. Достаточно густого и компактного. Преобразовывать его в сахар он и без них сможет. Просто основной объем работы проделать с таким количеством рук намного проще…

— У нас гости, — произнес подбежавший Влад.

Его в той передряги ранили. Чиркнули чем-то по руке, и он теперь щеголял с повязкой, гордясь этим невероятно. Первое боевое ранение.

Беромира же эта выходка парня злила.

Он ведь ему приказал, а тот ослушался. Поэтому теперь ведун наказывал его и ставил на самые нудные и неприятные задачи. Надо было бы нужник чистить — Влад бы оказался в первых рядах. Наверное. Он, собственно, и прибежал, чтобы отвлечься от очередного малоприятного дела, ибо приметил первым гостя.

— Кого-то там нелегкая несет? — недовольно спросил Беромир.

— Вон — лодки. Больше, чем пальцев на руке. — серьезно ответил паренек. — Но там немного людей. По двое-трое.

— А где дозор?

— Там! Видишь? В хвосте самом.

— Это еще почему⁈

Беромир встал.

Подошел к ближайшему дереву, на котором они по случаю организовали «воронье гнездо» для наблюдения. Поднялся. И в который раз чертыхнулся.

Очень не хватало хотя бы слабенькой подзорной трубы. Лучше бы, конечно, хороший бинокль с сеточкой для определения дистанции. И лазерный дальномер. И… губозакатывательную машинку. А то очень он увлекался в своих мечтах. В здешних реалиях и подзорную трубу мутную уже за счастье получить. А то его зрение не вытягивало такие дальности. Да и, наверное, ни у кого из присутствующих…

— Рад тебя видеть в здравии! — жизнерадостно произнес Беромир, идя навстречу Вернидубу.

Тот также улыбался.

Искренне.

Равно как и остальные ведуны, которые прибыли с ним…

— До нас дошли слухи, что у вас тут были бои? — осторожно спросил Вернидуб. — Это так?

— Да. Отразили набег роксоланов.

— ЧТО⁈

— Их пришло около четырех сотен. Мы их почти всех перебили.

— В это трудно поверить, — заметил спутник Вернидуба — весьма немолодой мужчина: весь в морщинах, но, на удивление, не седой, а рыжий.

— Около сотни тел их сейчас гниют на песке у двуногой сосны. Там они хотели реку в брод перейти. Еще две сотни вон там мы свалили, в овраге за бровкой. Чтобы ветер к нам запах не приносил.

— Я хотел бы взглянуть. — серьезно произнес этот рыжий скептик.

— Нет ничего приятнее, чем показывать друзьям тела врагов, — максимально дружелюбно ответил Беромир. — Следуйте за мной…

Шли они недолго и молча.

Добрались до бровки на холме. Перевалили ее. И пройдя еще с полсотни шагов, оказались возле оврага, который прорезали весенние воды год за годом. Из-за чего он получился достаточно глубокий и узкий, да еще и весь пронизанный переплетеньем древесных корней.

Из оврага откровенно пованивало.

Поэтому скептик подошел не просто к кромке, а к небольшому дереву у нее. Так, чтобы можно было за что-то держаться. А то ведь край и осыпаться может.

Взялся за ветку.

Сделал пару шагов.

И он отчетливо вздрогнул, побледнев и отпрянув.

С ужасом посмотрел на совершенно равнодушного Беромира. И вновь заглянул за кромку.

— Почему вы их не сожгли, как полагается?

— Это не наша забота.

— Проводить в последний путь павшего — доброе дело для каждого честного человека. В особенности тех, кто лишен помощи родичей.

— Помните коваля из Быстрых медведей?

— Это который пропал?

— Да.

— Конечно. — кивнул скептик. — Излишне баб любил, а так — дельный.

— Его похитили с тем, что продать в рабство. За коваля ведь хорошо платят.

— Печально, но такое случается.

— Он был убит роксоланами при попытке сбежать и брошен гнить в степи в назидание иным. Дескать, он не смел бежать и сопротивляться, и вообще не человек. Так что, они не заслуживают достойного отношения.

— Все?

— Дайка подумать. Они пришли грабить и убивать нас, угоняя в рабство тех, за кого хорошо платят. Хм. Да, все. Но если ты желаешь, можешь их похоронить. Заодно и сотню там, у двуногой сосны.

Скептик скосился на бояр, которые решили сопровождать их сюда.

— И вы ничего ему не скажете?

— Он в своем праве. — нехотя произнес Борята.

— Ты зря дуешься. — добавил Борзята усмехнувшись. — Он ведь поначалу хотел им головы отрубать перед тем, как сюда бросать. Едва отговорили. Так что это — еще неплохой исход.

— Головы отрубить? Это еще зачем! — ахнул скептик.

— Чтобы сложить из них пирамиду и посвятить Перуну. — на голубом глазу невозмутимо ответил Беромир.

— Что⁈

— Голова — это вместилище души. Если не медлить и после смерти врага ее отрубить, то на некоторое время душа останется связана с ней. Поэтому ничто не мешает принести ее в жертву Перуну. Разве это несправедливо? Он мог бы нашим кланам ответить благословением.

Скептик нахмурился, но промолчал, поджав губы.

Скосился на глубокий овраг, заваленный гниющими телами. Хмыкнул. И отвернувшись, решительно зашагал к длинному дому.

— Что с ним? — поинтересовался Беромир у Вернидуба, когда скептик достаточно удалился. — Мне кажется или он как-то ко мне странно относится.

— Он считает, что ты не по обычаям принят в ведуны. И что ты настоящего пробуждения не проходил.

— Ну считает и считает. — пожал плечами Беромир. — Мне то с этого что?

— Если его мнение возобладает в роще, то ты лишишься своего взрослого имени, да и учеников твоих никто признавать не станет.

— Звучит как безумие. — фыркнул Беромир.

— Второй раз нельзя пытаться получить пробуждение в ведуны. А значит, тебе будет навсегда закрыта дорога в Священную рощу.

— Я должен туда рваться⁈ — начал он заводиться.

— Не надо так говорить, услышат еще.

— Услышат и что? — нарочито громко спросил Беромир. — Я не рвался в ведуны и не просил себя им называть.

— Ты не понимаешь, — попытался примирительно что-то сказать Вернидуб.

— ЧТО⁈ — перебил его Беромир. — Что я не понимаю⁈ Я как проклятый пытаюсь скорее вооружить наших людей. Дерусь с врагами, чтобы защитить нас от грабежей. Стараюсь… А вы… Обычная зависть. Как же мелко и мерзко! Если я не нужен — я уйду. Прямо скажите. Зачем голову морочить?

— И куда ты пойдешь? — поинтересовался скептик, который, как оказалось, ушел не слишком далеко и все отлично слышал.

— Куда душа моя мятежная пожелает. — ответил Беромир и быстрым шагом направился к длинному дому.

Его накрыло.

С головой.

Аж затрясло от охватившей ярости, близкой к бешенству. Видимо, прорвалось нервное напряжение.

— Что происходит? — встревоженно спросила Злата, увидев мужа в таком состоянии.

— Мы уходим.

— Когда? Куда?

— Немедленно. Неважно.

— Но что случилось⁈ — ахнула Дарья.

— Беромир! Не дури! — воскликнул Вернидуб подбегая.

— Что ты себе позволяешь⁈ — рявкнул скептик издали.

— Ухожу. Я изгнан из клана. Мне отказано в пробуждении. Разве мне тут место?

— Ты не изгнан! — нервно выкрикнул Борята.

— Совет клана меня изгнал, вместе с отцом и всей его семьей.

— Но время изгнания истекло! — вновь выкрикнул Борята. — К тому же само изгнание было несправедливо, а потому силу не имеет. Я как боярин клана в том тебе даю слово при людях.

— Судя по тому, что задумал этот мухомор, — указал Беромир на скептика рукой, — я в шаге от того, чтобы быть изгнанным отсюда вовсе. И из клана, и из этих земель вообще. Зачем тянуть? Лучше уйти самому, чем ждать такой судьбы.

— Нет! — выкрикнул Вернидуб. — Никто о таком даже не сказывал!

— А как эту дурь понимать⁈ В чьих интересах его поступки? — указал на скептика Беромир. — Кому они на руку? Может быть, тебе? Или тебе? Или им? Кому с них польза? А я скажу! Только Сусагу. Ему очень удобно было иметь дело с покорными овечками, стричь с них шерсть и резать под настроение.

— А ведь и верно, — скосился на скептика Борята.

— Что ты несешь! — взвился тот и отступил.

— По делам их узнаете их! — процедил Беромир.

— Не смей так говорить! Не смей!

— Выходи в круг. Давай перед лицом Перуна выясним: за кем правда.

— Давай! Выходи! — хохотнули дружинники и бояре оживившись.

Скептик нервно начал озираться.

— Чего робеешь? — с усмешкой спросил Боярат.

— Я… я… нет! — наконец собрался этот ведун и выпалил, обращаясь к Беромиру: — Я проклинаю того, кто называет себя Беромир! Именем Велеса! Силой Велеса! И всеми его напастями!

— Нет, — покачал тот головой.

— Что «нет»?

— Перун, как небесный судья, лично присматривает за всеми проклятиями. Разрешая их те, что сочтет нужным. Я исполняю его приказ, а потому защищен от любых проклятий. Ни одно ко мне пристать не может.

— Но… как?..

— А вот так. Ты лучше скажи, зачем ты все это устроил? Облегчи душу перед смертью.

— Я не собираюсь выходить с тобой в круг! А ты просто так убить меня не посмеешь!

— FortisFortunaAdiuvat, — медленно произнес Беромир девиз Джона Уика, словно бы озвучивая приговор.

— Что?

— Это язык ромеев, — фыркнула Дарья. — Значит: «Фортуна помогает смелым».

— Фортуна — один из ликов Фарна, известного нам как Даждьбог.

— Как скажешь, — улыбнулась сестра.

— Давайте все успокоимся! — примирительно поднял руки Вернидуб.

— Это мухомор попытался меня проклясть!

— Но не проклял же? — добродушно улыбнулся седой. — Давайте все спокойно сядем и все обсудим.

— А чего обсуждать? Он по какой-то причине действует в интересах Сусага. Или дурак, или предатель. Я считаю, что его нужно вызвать в круг и резать.

Этот персонаж, о котором говорил Беромир, аж закашлялся.

— Я его с детства знаю, — серьезно произнес Вернидуб. — Я могу поручиться, что никогда не пойдет на сговор с роксоланами. У него семья от них сильно пострадала. И он сам лишь чудом избежал угона в рабство.

— Гостята тоже пострадал.

— Роксоланы на него отправляли несколько набегов. Три, кажется.

— Четыре, — ответил этот «мухомор», мрачно.

— Вот. Но он каждый раз от них сбегал.

— Это как?

— Везло. Каждый раз в дебри лесные умудрялся ускользнуть. А жена один раз не сумел, на сносях была. Убили. И сына другой раз.

— Ясно. — кивнул Беромир. — Тогда зачем все это?

— Не по обычаям пробуждение, — хмуро ответил «мухомор».

— А что такое пробуждение? — спросил парень, внимательно глядя ему в глаза.

Он замер, ожидая подвоха. Меж тем Беромир продолжил сам отвечать на свой вопрос, видя, что тот не спешит.

— Это таинство перехода во взрослое состояние. Словно гусеница обращается в бабочку, расцветая. Иными словами, человек умирает ребенком и рождается взрослым перед ликом богов. Обычно это происходит через тяжелое или связанное с риском для жизни испытание. Так?

— Так, — ответил Вернидуб.

А этот «мухомор» пусть и нехотя, но кивнул.

— И что именно было сделано не по обычаю? Я умер, упав без сознания в реку. Плавал по ней в беспамятстве, рискуя каждое мгновение утонуть. Потом родился новым человеком.

— Это испытание не пройдено в здравом уме и твердом рассудке.

— А разве в обычае про это хоть кто-то говорится?

— Подразумевается.

— Ну-ка, просвети меня. Это как?

— Нельзя пройти испытание, если ты сам не идешь.

— Видишь вот тот пригорок? Хорошо. Если я тебя оттуда столкну, и ты съедешь на заднице по склону, то можно ли сказать, что ты сам съехал?

— Это уловка.

— Это способ показать, что именно ты озвучил сейчас уловку. Суть испытания в том, чтобы представить человека богам. Как это случится — неважно. Мы вольны сами придумывать сие, на свое усмотрение и разумение. Вмешаются ли боги — тоже не имеет значения. Захотят — сами все проведут как пожелают. Или ты отказываешь богам в праве поступать так, как они считают нужным?

Он дернул щекой.

Чуть помедлил и помотал головой.

— Надеюсь, этот вопрос решен? — поинтересовался Вернидуб.

— Решен, — явно недовольно произнес этот рыжий.

— Тогда сними с человека проклятие.

— Это лишнее. Оно все равно ко мне не пристанет. — отмахнулся Беромир.

— Зато оно пристанет к этому дурню, если отразится Перуном. Ну! — рявкнул командным голосом седой.

И «мухомор» чуть помедлив, но, собравшись с духом, торжественно произнес формулу отмены.

— А вообще, ты верные слова сказал, — повернулся к Беромиру Вернидуб. — Уезжать тебе отсюда надо. Помнишь, мы крепость обсуждали с тобой? Вот. Подобрали местечко.

— Какая крепость? — отмахнулся Беромир. — Ученики вскорости будут представлены и разойдутся по кланам. А я снова останусь один. Ну, почти. Я крепость ту ставить буду годами.

— Если ты согласишься с выбранным нами местом, — произнес «мухомор», — они не разъедутся. Пока крепость тебе не помогут поставить. А представление им сейчас и проведем. Чего тянуть?

— Ну так что? — подался вперед Вернидуб. — Согласен?

— Я не могу соглашаться на то, чего не знаю. Может, место неудачное. Надо сначала глянуть, потом уже решение сказывать…

Часть 1
Глава 10

168, кветень (апрель), 16

— И Ленин такой молодой, и юный маразм впереди… — напевал Беромир себе под нос импровизированную переделку старой песенки. Так-то, конечно, октябрь. Но ведуны не уехали. Из-за чего стало очень нервно и тревожно всем вокруг под их пристальным вниманием.

В прошлые разы ведуны так себя не вели, действуя более деликатно, что ли. А тут словно проверяющие из главка. И главное, бояре с дружинниками воспринимали это все как само собой разумеющееся. Да и Дарья помалкивала, посматривая на все это с едва заметной ухмылкой. Видимо, подобная дичь не являлась чем-то странным и необычным.

Беромира не оставляли наедине с собой ни на секунду. Разве что в нужнике и во время сна. В остальное время хотя бы один ведун да находился рядом. И не просто так, а стараясь участвовать в его делах или ведя беседы.

Сильнее всего раздражали уговоры переехать.

Они то с одного бока, то с другого заходили на эту тему и обрабатывали вдумчиво так, старательно. Был бы на месте Беромира местный — давно бы согласился. Он же, наоборот — от такой настойчивости лишь напрягался.

Ведь это что значит?

Правильно, им сей переезд зачем-то нужен.

Зачем?

Ответить на этот вопрос Беромир не мог. А его жизненный опыт подсказывал, что если он не понимает выгоды того, кто ему что-то предлагает, то почти наверняка имеет место разводка или мошенничество какое.

Вон — кругами ходят.

И начали как красиво — попытались взять на испуг, дескать, аннулируется его статус ведуна. Хотя, конечно, никто из них не ожидал взрывной и неожиданной реакции с его стороны. Из-за чего «мухомор» откровенно психанул и сам перепугался. Сейчас же зашли с другой стороны и проявляли живой интерес.

Это пугало еще больше.

И еще меньше хотелось ехать туда, куда они предлагали. Поэтому он отнекивался, ссылаясь на дела. Березовый сок ведь сам себя не соберет. Да и выздоровления раненых нужно дождаться.

Сам же попытался скрыться от этой навязчивости за кропотливыми делами. Да такими, чтобы зарыться с головой.

Поэтому поднял свои старые заметки.

Стал рыться в воспоминаниях.

И начал пытаться «родить» летопись событий. Максимально лаконичную. Сухую, можно даже сказать. Просто описывая фактологию и указывая персоналии, практически самоустранившись от любых личностных оценок и художественных методов.

Повествование начал с 166 года, когда для него вся эта история и заварилась. Беромир не скупился на детали и факты. Например, он описывал товары, которые привозил ромейский купец и почем ими торговал. Вставлял короткие справки по поселениям, кланам и родам, а также значимым личностям. С характеристиками в духе «17 мгновений весны».

У него получалась даже не столько летопись, сколько ведомость с элементами аналитической записки. Заодно, в процессе, всплывали детали, которые ускользнули из виду. Ну и какую-никакую, а сводку хозяйственную удалось тоже сделать — опираясь на собранные Араком налоги, о которых купец сам рассказал, он оценил производительность местного хозяйства. И вообще — много всяких не таких уж и очевидных выводов сделать. А под финиш даже решил сделать общую сводку к итогам 167 года, включив в нее точное количество родов, семей и людей в шести союзных кланах.

Самым удивительным делом оказалось участие в работе над летописью «мухомора». Этот рыжий уже умел и читать, и писать придуманным Беромиром алфавитом — Вернидуб научил. От него же скептик и счет освоил, хоть и в зачатках. Из-за чего выглядел, несмотря на первое негативное впечатление, весьма продвинутым на фоне иных.

Более того. Если изначально его излишний интерес к летописи скорее злил, то уже к концу второго дня наоборот — радовал. Потому как быстро выяснилось, что он натурально ходячая энциклопедия. Из-за чего первичный негатив стремительно испарялся.

И главное — лично он не уговаривал Беромира переехать.

Влезая только по делу.

Да и остальные явно сбавляли темп напора. Так что жизнь даже стала налаживаться. И тут, на четвертый день после того скандала, случилась беда…

— Враг! Враг! К бою! — кричал наблюдатель, спешно слезая с «вороньего гнезда».

А потом застучав в барабан.

Ритмично.

Выдавая предельно простой сигнал. И люди отовсюду, услышав эти звуки, бежали к длинному дому. А там те, кто успел прибыть раньше, выносили воинское снаряжение. Помогая прибывающим в него облачаться.

Вон — все запыхавшиеся.

Благо, что только минул обед и еще никто далеко не сумел уйти…

Беромир уже второй день не отправлял речные дозоры, поняв, что ему не получится приметить убегавших роксоланов. Они, видимо, избрали свой путь по иному маршруту, нежели река Сож.

А тут — новые гости.

Лодка за лодкой они вываливали из-за излучины, являя себя обитателям этого поселения. Крупные пироги, то есть, однодеревки, шли забитыми людьми. В каждой — по полтора-два десятка человек.

Хуже того — частью эти гости были в доспехах.

Кто это?

Откуда?

Зачем?

Ответов на эти вопросы ни Беромир, ни кто иной дать не мог. Когда же незваные гости приблизились, вопросов появилось еще больше. Их одежда и снаряжение выглядели непривычно. То есть, они прибыли откуда-то издалека…

Непрерывно стучал барабан.

Постоянно кто-то подбегал и спешно снаряжался, становясь после этого в строй. Если относился к ученикам, боярам или дружинникам. Остальные же с ходу прятались в длинном доме. Спешно собирая там заготовки рогаток из наделанных заготовок.

Наконец, барабан замолчал.

— Все? — крикнул Беромир.

— Да. Все собрались! — отозвался Вернидуб, который был поставлен контролировать это, после чего и сам ушел в здание.

Гости же уже выгружались, накапливаясь у берега. И в отличие от тех же роксоланов из племенного ополчения, у них имелись щиты. Причем, вполне себе приличные. Явно не плетеные. Скорее всего, даже клееные. Да и вообще они всем своим обликом напоминали не то германцев, не то даков, не то кельтов…

— Кельты, — прошептал Беромир, обратив внимание на клетчатые ткани, которые они так любили. Во всяком случае тот друид, что гостил у него летом, что-то рассказывал про это. Хотя расцветка этих ребят явно отличалась от той, которую носили друид и его сопровождающие.

А вот вооружение этих ребят было странным для кельтов. Например, часть из них имели двуручные фальксы. Да и вообще — их облик не позволял сделать никаких однозначных выводов. Что-то крепко намешанное. Вон — даже римские кольчуги кое-где наблюдались…

Минут за десять гости управились и выгрузились.

Было видно — привычное для них дело.

Построились.

Вон — богато одетый воин ходил перед ними и что-то выкрикивал. Ни слова не понять.

Это долго длилось.

Настолько, что бойцы Беромира даже уставать стали от ожидания. Сами-то они опять построились у навеса, только атаковать не спешили. Дистанция великовата, а у гостей много щитов. Из-за чего продуктивность обстрела обещала стать крайне низкой.

Хуже того — численность.

Им, правда, к такому уже было не привыкать, но этих незнакомцев явилось что-то очень много. Свыше трех сотен точно. А они… а их чуть больше полусотни.

Страшно.

— Скорее! Рогатки, — скомандовал Беромир, поняв, что эти пришлые уже неплохо прокачались и больше ждать нельзя. — Шибче! Что вы там, заснули?

Приказ пришлось несколько раз повторить, прежде чем народ зашевелился. И спешно собранные укрывшимися в длинном доме заграждения вынесли перед строем.

Поставив не прям вот сразу, а шагах в пяти.

А потом ловко загоняя здоровенной киянкой колья с отходящим сучком, прибивали их к земле. Специально для того, чтобы сорвать или оттащить рогатки просто не получилось. Так-то вывернут. Обязательно. Люди и не такое в состоянии своротить. Но это хоть что-то…

Наконец, эти гости двинулись вперед.

Не строем, нет.

Просто толстой «колбаской» широкого фронта, которая словно накатывалась, норовят раздавить.

— Тридцать шагов… — тихо произнес Беромир. Считай, прошептал, отметив, как эти люди минули лавку. Она стояла как раз на таком удалении от плетня.

Глубоко вдохнул и рявкнул.

— Первый. Бей!..

И слегка размазанный залп дротиков улетел вперед. Учитывая то, что бросались их атлатлем, ударили они внушительно. Даже на такой дистанции. Жаль только, что в основном — в щиты. И лишь несколько человек упало.

Ну и началось…

Гости ведь и сами не рвались в атаку, особенно вот так — в лоб. Забрасывая защитников всяким.

Беромир со своими ребятами огрызался. Спустив сначала все запасы железных дротиков, а потом и костяные. Из-за чего у некоторых гостей щиты напоминали ежика.

Игрища тем временем шли своим чередом.

Оказалось, что у гостей в лодках довольно большой запас всякого метаемого боеприпаса. Но толку от этого все одно получалось мало. Большие строевые щиты, изготовленные Беромиром, удар держали отлично и хорошо прикрывали…

Исчерпав запасы дротиков, Беромир не прекратил огрызаться. Он провел небольшое перестроение на очередном откате неприятеля к лодкам. И вывел во вторую линию своих учеников с собой во главе.

После чего, нацепив ребятам на атлатль петлю пращи, решил поработать уже ей. Ведь отвечать-то было как-то нужно. Как же не отвечать? Просто стоять и терпеть? Его бойцы такой закалкой еще не обладали.

Вот и начал играться, благо, что керамических пуль хватало. На каждого стрелка штук по двести.

Залпы они давали группами. По команде.

Но навыков у ребят почти не было, поэтому пули летели куда-то туда. Однако не все. И уж если попадали — хорошо травмировали. Тем более что многие противники оказались вынуждены бросить свои щиты. А такая керамическая пуля и в шлем попавшая могла легко контузить…

Но вот, закончились и пули.

А потом и со стороны неприятеля перестало что-то прилетать. И они пошли в рукопашную, потеряв к этому моменту около полусотни убитыми да значимо раненными, то есть, выведенными из боя.

Мало.

Очень мало для такого плотного обстрела. Но хоть что-то. И щиты оказались у них совсем измочалены или даже утрачены, так как защитники на каждый залп нападающих отвечали несколькими. Порой даже десятком…

— Пилумы! Пилумы товсь! — заорал Беромир во всю глотку. — И почти сразу: — Бей!

Как раз эти гости подбежали к козлам, впитав эту подачу.

Словно порыв ветра.

Раз.

И куча людей полетела на землю.

Без малого полсотни.

Остальные начали растаскивать козлы, но защитники метнули второй залп пилумов…

Шоковые потери!

Чрезвычайные!

И гости невольно откатились.

Считай, сотня ушла в минус секунд за десять, упав, наколотая иголками пилумов, словно жуки булавками. Да еще полсотни ранее. Без малого половина личного состава легла. Включая вождя. Вон он лежал на боку, хрипя и пытаясь вытащить пилум из живота.

Преследовать их Беромир не решился.

Выводить полсотни против полутора — плохая история. Тем более что уходил противник спокойно. Да — быстро отбежал. Но у реки пошел шагом и без лишней суеты стал забираться в лодки. Хотя и поглядывая на защитников.

В какой-то момент даже показалось, что эти «отбитые» колеблются и, возможно, вернутся в бой. Поэтому Беромиру пришлось немного поиграть, подстегивая их отход.

— Шаг вперед! — рявкнул он.

С задержкой секунд в пять или даже семь, короткая шеренга в две линии по двадцать пять бойцов подчинилась.

— Шаг!

И они шагнули уже смелее.

— Еще!

И снова подчинились.

Остановились у рогаток. По приказу Беромира из длинного дома выбежали люди, которые, конечно, за всем наблюдали пристально в мелкие оконца, и растащили рогатки. Срубая крепежные колья.

И новый шаг.

И опять.

Подбежал Влад с барабаном. Подсуетился. И стал выбивать ритм, подходящий для медленного шага. Он и раньше с барабаном баловался, увлеченный тренировками на марше. А тут и подавно.

Людей же шагали все увереннее.

Вышел вперед Беромир в своем железном великолепии. На нем красовалась длиннорукавная кольчуга с подолом до колен, капюшон с пелериной и чулки. Все из плетеных колечек. Для этих лет и особенно местностей — весьма и весьма представительно. Да еще и железный шлем, и здоровый строевой щит, который на удивление неплохо сохранился.

При этом он немного крутился, контролируя своих людей и покрикивая на них. Поэтому гости видели не только копье в его руке, но и топорик на правом боку, спату на левом и большой нож поперек пуза.

Украшений не имелось.

Да.

Однако сам набор был очень дорог и значим… Таким комплектом мог похвастаться не каждый военный вождь.

Шаг за шагом люди Беромира двигались вперед.

Сохраняя стойку.

Удерживая фронт стены щитов с копьями поверх. Да в две линии. Что выглядело само по себе не очень приятно.

Пару раз случались разрывы, однако, Беромир останавливал строй. Восстанавливал его целостность. И продолжал движение.

Гости некоторое время понаблюдали.

Помедлили.

Но решили не связываться — быстро и ловко удалившись. Чем немало удивили. Словно эти ребята специально бравировали своей смелостью перед лицом смерти…

— Если бы сразу пошли в натиск — нам бы конец, — хмуро произнес Борята, глядя на уплывающие уже вдали лодки.

— Два залпа пилумов на рогатках. — ответил Беромир.

— И что?

— В любом бы случае два залпа пилумов на рогатках заставили бы их отступить. Слишком больно.

— А если нет?

— Тогда бы мы, весьма вероятно, все погибли. — оскалился Беромир. — Но Перун любит нас. — а потом кивнув на несколько бронзовых шлемов, добавил. — Видишь, какие славные подарки послал?

После чего коротким ударом вонзил подток копья в тяжело раненного, который тянулся к оброненному им мечу…

Часть 2
Глава 1 // Летняя лихорадка

— Че делать будешь мужик, а? Щас тебе рожу начистят!

— Да ты и память в телефоне не сможешь почистить.

к/ф «Джентльмены»

Глава 1

168, кветень (апрель), 28

Беромир сидел на лужайке и каким-то отрешенным взглядом смотрел в воды Днепра.

Да-да.

Днепра.

После того последнего нападения он таки дал себя уговорить переехать на новое место. Потому как эти набеги его достали. И, судя по всему, они не прекратятся просто так. Да и березовый сок уже особо и не шел.

Кроме того, клан Тихих медведей, к которому он относился, был единственным из медведей, живущих по реке Сож. Выходя на нее небольшим анклавом. Так-то по этой реке жили кланы волков. А медведи все селились по Днепру в районе того места, которое в далеком будущем станет городом Орша.

Собственно, Сож[1] и означало на каком-то из языков волка. На каком именно уже никто не помнил, просто считал, будто так в старину их и звали. В то время как «Оршица» — малая речушка, впадающая в Днепр у его изгиба и поворота на восток, восходила к праиндоевропейскому названию медведя[2]. То есть, реку, рядом с которой они сейчас сидели, местные именовали не иначе как «Медведица», если на манер XX-XXI веков, а откуда уехали — «Волк», ну или «Волчица», река все же.

Может быть, все это и вздор, но эти игры с названиями на удивление сочетались с расселением кланов. По факту. Да и сидеть там — на реке Сож, Беромиру не было никакого смысла. И кланы другой группы, и рыбные ресурсы поскромнее, и с точки зрения логистики — там находилась «слепая кишка». Кроме того, именно здесь священная роща и располагалась. Общая для славян всей округи. Вон какие дубы красовались на высоком холме по левому берегу Днепра.

И только дубы.

Всякую иную поросль безжалостно истребляли…

Беромир недовольно кинул камешек в воду.

Плоский.

Характерным движением.

И тот на удивление хорошо запрыгал, всполошив находившихся поблизости ведунов. Глупость, конечно. Но они восприняли это как очередной акт чародейства. Сам же Беромир был мыслями далеко отсюда. Очень уж странным оказался последний набег…

Кто к ним приходил?

Первое впечатление они производили словно кельты. Однако фальксы совсем сбивали с толку. Да и большое количество элементов римского вооружения.

Допрос раненых ничего не дал. Они просто не понимали местного языка.

Вообще.

Ранее пленные рокосланы попробовали с ними поговорить на своем языке. И даже какое-то узнавание проступило, но не более того. Было видно, что этим ребятам язык явно знаком, слышали, однако, не разумеют.

Дарья попробовали расспросить их на латыни.

Поняли.

Вон как напряглись и подтянулись. А потом залопотали, явно отвечая. Но на своем. Из чего Беромир сделал вывод: с латынью они знакомы и, возможно, сами откуда-то с границы Римской империи. Но откуда и кто?

Там сейчас в рамках разгоравшийся Маркоманской войны было жарко и потно. Поэтому чего только не встречалось. И, возможно, это одна из дружин. Может, даже и кельтов, просто живущих с разбоя там — в тех краях, а потому и имеющих такой странную смесь вооружения.

Почему кельтов?

Из-за их очень характерного отношения к смерти.

Беромиру сложно было себе представить народ, который смог бы терпеть настолько страшные потери с подобной стойкостью. А кельты этим славились. Из-за того, что верили в перерождение душ и считали славную смерть в бою отличным способом улучшить свое положение.

Понятно — до крайностей редко доходило.

Но все же… все же…

Оставалось понять, как они тут оказались и зачем.

Арак погиб раньше, чем мог бы отдать такое распоряжение. И, на момент своей смерти он обладал всеми шансами самостоятельно закрыть вопрос с Беромиром.

Остальные же, отступившие, вряд ли уже добрались до степи. Туда ведь недели три-четыре идти. Или больше. Им ведь охотиться нужно и иначе как-то добывать себе пропитание, в связи с утратой обоза.

А если даже дошли, то что?

Доложились расу. И тот сумел нанять и телепортировать довольно крупный отряд головорезов от римской границы?

Чушь и вздор!

Значит, их отправил кто-то раньше. Кто?

Беромир было подумал про самих римлян. Но было два момента, которые заставляли его в этом крепко сомневаться. Прежде всего, это война. А она у них гремела по всему Дунаю. Как это вообще можно себе представить? Воюют они, воюют. Отражают вылазки таких вот банд, которые стараются прорваться через границу и рассеяться по тылам. И тут… нанимают одну из них, чтобы она…

Что бы что?

В этом вопросе тоже получался тупик.

Подошедшие войска вели себя достаточно жестко и агрессивно, плотно закидывая его людей сулицами. Любая из них могла убить. Вряд ли римляне в этом заинтересованы. Курицу, несущую золотые яйца, только дурак может пустить под нож.

Ну или конкуренты.

Но быстро… слишком быстро все это произошло.

Ведь кому Беромир своими товарами мог наступить на самое болезненное место — на кошелек? Правильно, купцам из Александрии, которые живут среди прочего и с индийской торговли.

Мог? Безусловно.

Но ведун не верил, что до них так быстро дошли сведения и они столь оперативно успели отреагировать. Да еще так — направив против него одну из банд, явно откуда-то с «горячей» дунайской границы.

Дичь!

А может, это рас роксоланов решил подстраховаться?

Допустить. В конце концов, Беромир не вполне ясно понимал внутреннюю политику этих государственных образований степи. Так-то расу выгоднее договариваться с ним. Но кто его знает, какие у него или у них тараканы по голове ползают?

Еще могли подсуетиться языги.

Но Беромир не понимал их мотива. У них есть вкусный кусок, который они вдумчиво жрали. А именно римские провинции по Дунаю. Там всяко лучше. Да — больше рисков. Но оно того стоило. Зачем им лезть сюда? Или посылать кого-то? Смысла он не видел.

Кого он не вспоминал — ничего не складывалось. Или не нужно, или заняты, или слишком быстро. Из-за чего Беромир терялся в догадках. Этот набег просто сломал ему мозг.

Местные, кстати, не парились. Набег и набег. Люди незнакомые, говорят непонятно? Бывает. И его беспокойства не понимали. Даже когда он им описывал свои резоны. Видимо, они мыслили куда меньшими масштабами и более локальными категориями…

— Все думаешь? — спросил, садящийся рядом Вернидуб. — Голова лопнет скоро.

— Не нравится мне этот холм, — кивнул Беромир на предложенное ему место.

— Отчего же? Как ты сам и говорил. Вишь, какой холм. И вода рядом.

— Рядом? — обалдел Беромир. — Да тут более тысячи шагов до нее. При таком удалении никакой доброй пристани не сделать — далеко.

— Зато ежели враг придет — загодя видно.

— Видишь ту рощу? Вон ту, которая на более высоком холме?

— Священную рощу. Да. Вижу.

— А если враг придет оттуда?

— Ты говори да не заговаривайся! — взвился Вернидуб.

— Боги воюют руками людей, — пожал плечами Беромир. — Если придет набег и зайдет оттуда, сможет он через нее пройти? Вот мне кажется, что даже сотня роксолан сумеет. Защита там слабая. Только от случайных прохожих и убережет.

— Мыслишь, боги не вмешаются?

— У кельтов вмешивались? Ни разу. Ибо бог сам ничего не делает. Он дарует удачу, вкладывает мысли, направляет и так далее. Но сам рук не марает.

— Столько лет стояла, и ни один набег на нее не выходил.

— Значит, у вас еще впереди. Времена-то изменились. Я бы поглядел подходы к ней, да укрепил башнями. Чтобы с наскока не взять. И в каждой по несколько человек защитников, звонкий колокол, да припасы воинские.

Вернидуб промолчал, скосившись на «мухомора».

— Что за башни? — спросил рыжий.

— Да ничего сложного. Просто сруб шагов десять на десять поднимается ростов на пять. На верху делается нависающая площадка с бойницами, перекрытая поверху крышей. Вход с самого верха, через скидываемую веревочную лестницу. Внутри выкопан колодец для воды. И лежат запасы еды. Нужду справляют в ведро и выливают за стену по стоку. Надо будет только башню такую замазать глиной снаружи. Хорошим слоем. Чтобы плохо загоралась.

Ведуны переглянулись.

— Что вы так на меня смотрите? По-хорошему такие башни надо из кирпича складывать или камня. Чтобы сжечь не могли и не гнили. А сколько их ставить. Ну… Местности здешней я не знаю. Надо походить. Подумать.

— Не меньше десятка понадобится. — ответил «мухомор».

— Это плохо. Если в каждую по трех человек сажать, то уже три десятка. А еще надо на смену хотя бы столько же. Да хоть какой-то подвижный отряд, приходящий на помощь. У вас сотня-полторы бойцов для защиты рощи есть?

Они промолчали.

Но по лицу было видно — нет. Хотя некоторые из ведунов лукаво поглядывали на самого Беромира.

— Плохо. А… ладно, — махнул он рукой. — Здесь и сейчас роща выглядит слишком привлекательно для скрытого накопления врагов и их последующей атаки, ежели крепость на этом холме поставить. Особенно утром, когда солнце восходит и будет светить в глаза защитникам. Поэтому лучше ее не подставлять под удар.

— Добро, — кивнул «мухомор». — Будешь искать новое место?

— А зачем? Вон видите, в Днепр мелкая речушка впадает?

— Видим, — ответил Вернидуб.

— На том пятачке строится и буду. От рощи он окажется через большую реку. И идти далеко. Из-за чего нападающим смысла в Священную рощу лезть и не будет. Да и по реке подход вон как виден хорошо. Не очень далеко, но есть способы это решить. Так что можно упредить внезапный подход.

— С правого берега много леса. Густого. — заметил «мухомор». — Со всех сторон он эту стрелку обступает.

— Тоже правда. Но это не Священная роща. Его и вырубить можно. Поля там шагов на пятьсот, а то и всю тысячу разбить и раскорчевать. Лес-то нужен на дрова и уголь.

— То нескоро, — махнул рукой «мухомор».

— Есть решение и побыстрее, — улыбнулся Беромир. — Видишь — Оршица течет. Речка малая, но не ручей — не перепрыгнешь.

— Но и не утонешь. — возразил Вернидуб. — Я как-то в нее упал. По грудь вся глубина.

— Не спеши. — остановил его жестом Беромир. — С одной стороны стрелки — Днепр. Тут все ясно. С другой — Оршица. Надобно с третье канаву поглубже выкопать — и уже с наскока не заскочишь. А через канаву ту мостик перекинуть подъемный.

— Пустое, — отмахнулся «мухомор». — Если Оршицу вброд можно перейти у стрелки, то к чему эта канава?

— Берем бревна. Промазываем дегтем. Да забиваем частоколом вдоль берега стрелки. Так, чтобы над водой на рост возвышались или полтора. Кидая поверху замковое бревно, а то еще накидным петлями станут пытаться вырывать. Раз. И уже из воды не выбраться просто так. Но и это еще не все. Можно скребок сделать — такой, как большая мотыга на веревке. С плота ее заводить, в воду кидать, да на берегу вытягивать за ту веревку. И, таким образом, землю на дне реки сгребать в сторону, делая, например, у берега стрелки глубину добрую. И в рост, и два. Иди — перемахни такое. А даже если плавать умеешь на берег не выбраться по частоколу. Так что только через мост.

Ведуны вновь переглянулись.

И судя по выражению их лиц — им понравилось то, что они услышали.

— Так ты крепость без стен ставить будешь? — поинтересовался «мухомор», разбивая эту паузу.

— Отчего же? Поначалу я времянку поставлю. Потом берега укреплю, как вам сказывал. И только после этого приступлю к строительству доброй крепости. Ибо долго это. Ведь если ставить ее, то основательно, чтобы на века. Хорошую. Посему токмо из камня. Али живого, с каменоломен, али кирпичи для того обжигать. А там, за рвом и мостом, можно сделать порт…

— Что? Какой еще порт? — перебил его рыжий ведун.

— А место такое, чтобы много лодок разом могли пристать. Например, прибывая для торга. Мда. И на эту сторону Днепра надо бы мост перекинуть или иную ладную переправу.

— Эко ты замахнулся! — хохотнул «мухомор». — Через такую реку и мост⁈ Мыслимо сие⁈

— Да какую такую? Тут и ста метров, наверное, нет. Кхм. Шагов ста пятидесяти. Не речка-переплюйка, но и не величина великая. Большой мост да по всем правилам, особливо каменный, конечно, ставить сложно и долго. А вот наделать лодок да по весне скреплять их, пуская поверх настил, вполне можно. По такому настилу и человек пройдет, и лошадь с коровой, и повозка. Чем вам не мост? Он так и называется — наплывной. Но и без него можно поначалу. Тут вбить могучее бревно и там. Между ними перекинуть канат покрепче, просмолив, чтобы не гнила. Ну это такая толстая и крепкая веревка. Натянуть. А потом гонять с одного берега на другой простой плот, по ней тягая. Для чего ворот какой поставить или еще чего. Видишь? Сделать-то по-разному можно. Потом же, как обживемся, и ладный мост возвести на опорах каменных.

— Сделать-то можно, но зачем? — чуть прищурившись, спросил «мухомор».

— Отсюда дневной пеший переход до речушки, через которую в Сож можно выйти. Ежели дорогу прорубить через лес — торг пойдет. Да и помощь в случае угрозы дойдет скорее. Особенно если с юга по Днепру враг идет…

Так и беседовали.

В понимании ведунов Беромир сюда приехал поглядеть, что они ему подобрали. А поди ж ты — вон как размахнулся. И крепость, и мост, и порт, и многое иное раскидывая по округе, рисуя весьма масштабную стройку. Чем на удивление стал сводить ведунов с ума. Они-то таким воображением не обладали.

Беромир это почувствовал. Поэтому давая им перевести дух и немного успокоится, встал и пошел прогуляться вдоль берега, бурча себе под нос старое стихотворение:

— Мы в мир принесем чистоту и гармонию[3]…

— Что ты там говоришь? — окликнул его «мухомор», у которого еще и слух был весьма острый.

— Я говорю, что это не трогайте, это заряжено. — хохотнул парень, отвечая ему на все том же русском, совершенно ему не понятном…

[1] Сож по одной из версий связано с финским словом susi, означающее волка. В частности, так считают опоров В. Н., Трубачёв О. Н, отразившие это в своей работе Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. — М., 1962. — С. 208. Иными словами, топоним финно-угорский, попавший в славянские языки, скорее всего, через балтские.

[2] Праиндоевропейское название медведя «арктос» или «харктос», откуда латинский «урсус» и греческий «арктос». Старые написания Орши «оръша» или «ръша» (что до первой палатализации дает «оръха» или «ръха»). Как-то так, вероятно, праславяне медведя и называли. Слово «бэр» (бурый) стало первым эвфемизмом, сохранившимся в слове «берлога», да и. Собственно «медведь» стал уже эвфемизмом на эвфемизм (на «бэр»).

[3] Здесь имеется в виду стихотворение Дмитрия Климовского (если верить мнения в сети).

Часть 2
Глава 2

168, травень (май), 24

— Мой брат разбит! — воскликнул Сусаг, грозно глядя на склонившихся перед ним людей.

— Вмешались боги. — тихо и робко произнес старший из них оправдываясь.

— Арак говорил, что скорее небо упадет на землю, чем этот лесной дикарь сумеет его разбить. Но ныне брат мертв! И с ним полегло много отправленных мною воинов!..

Сусаг говорил, с трудом сдерживая свое бешенство. В его голове просто не укладывалось то, что произошло.

Как?

КАК⁉

С тем же успехом они могли поехать на лошади по степи, да утонуть на пригорке.

— Милый, — произнесла супруга. — Давай послушаем, что они скажут.

Сусаг резко обернулся на нее, бешено вращая глазами. И даже опустил руку на рукоятку меча, но… спустя несколько секунд немного остыл, вспомнив, что именно она отговаривала его от этого похода.

— Ты что-то знала? — наконец, спросил он.

— Я знала, что Фарн благоволит зятю моего брата. А его благоволение — сила непреодолимая. С ним даже неумеха сумеет многое.

— Это так, — тихо добавил старший из ответчиков, — Фарн ему благоволит. Да и она сам не неумеха. Кроме того, у его людей ладные брони с оружием. И строю они обучены.

— Строю⁈ — удивился Сусаг.

— Подобно ромеям, хотя и не так. У них огромные щиты, которые прикрывают от колена до плеча. Из-за чего очень сложно по ним попадать из лука. Почти все летит либо в этот щит, либо мимо.

— И вы не бросились на них с копьями?

— Они всегда оказывались в неудобном для такого натиска месте. Или за завалом из деревьев, или возле построек, или еще как. Беромир знал о том, как мы воюем, и старался не дать нам удобного момента. Да и копья их метательные…

— Ромейские, — перебил старшего второй ответчик. — Я ходил с языгами в набег на ромейские земли. И видел такие метательные копья. Они ужасны! Легко пробивают любую нашу броню.

— И откуда они у этих лесных дикарей? С порогов мне не сказывали, что не возили в те края хоть какое-то оружие.

— Верно они его сами делают. Ибо копий тех ромейских много. Да и легкие копьеца тоже вредят немало.

— Это какие?

— Вот, — произнес старший из ответчиков, достав дротик из тряпки, в которую он был обернут. — Я вынул его из руки брата, — кивнул он на соседа.

— Это индийское железо! — восхищенно произнес один из приближенных бега.

— Что⁈ — удивился тот.

Советник молча вышел вперед, принял из рук ответчика дротик и внимательно осмотрел его.

— Да, это определенно индийское железо. — резюмировал он. — Только обработано грубо.

После чего повернулся и с почтением протянул дротик Сусагу.

— Это какая-то шутка? — удивился тот, осматривая изделие.

Старший ответчик медленно извлек меч и торжественно его подняв перед лицом, произнес:

— Я клянусь на этом мече, что извлек это маленькое метательное копье из плеча своего брата. Сразу, как мы сумели выйти из ночного боя. И что его бросил в нас кто-то из людей Беромира, а может, и он сам.

После чего поцеловал клинок.

И также медленно и торжественно убрал его в ножны.

— Если это так, то у него много такого железа, — медленно произнес Сусаг.

— И перебив его людей, мы сможем взять богатую добычу. — добавил второй советник. — Многие вьюки металла, который ценится на вес золота.

— Беромир под защитой богов. — тихо, но достаточно, чтобы все в шатре услышали, произнес старший ответчик.

— Это очевидно, — согласился с ним Сусаг, который в этом походе потерял большую часть своей дружины и выступал главной пострадавшей стороной.

Но советник не унимался, обратившись к ответчику.

— И почему ты так решил? Может, вы просто сами были слишком плохи?

— Он вызвал Арака на поединок. И одержал над ним победу в два удара. Хотя наш воин был верхом, а Беромир — стоял на земле.

— Это могла быть случайность.

— Когда мы шли по ночному лесу, чтобы напасть на людей Беромира во сне, то нам показалось, будто их охраняли волки. Они бежали чуть в стороне от нас и выли, привлекая внимая. А потом участвовали в бою. Да и потом, кидая факелы на соломенную крышу его дома, мы никак не могли ее зажечь. Погода стояла сухая, но солома никак не занималась.

— Это правда? — спросил Сусаг у остальных.

Те молча кивнули.

— Но как сухая солома может не загореться? — удивился тот советник, который предлагал новый набег.

— Нам это неведомо, — развел руками старший ответчик. — Мы бросили туда много факелов, но ничего не получилось. Они лежали на сухой соломе. Горели. Но пламя никак не могло с них перекинуться.

Сусаг повернулся к своей жене.

— Разве Фарн в таком помогает?

— Зять моего брата — ведун, посвященный Велесу и Перуну. Если ему благоволят не один лишь Фарн, а боги, то подобные чародейства не должны удивлять.

— Чем же он вызвал их любовь? — поинтересовался советник «ястреб».

— Я о нем только слышала и очень немного, так что не могу сказать. — ответила супруга бэга.

— Чародей, значит, — хмыкнул Сусаг.

— Вполне возможно. — кивнула жена. — Иначе как понять, откуда у него столько индийского железа? Я слышала, что в самой Индии его чародеи и получают.

— Это плохо, — нахмурился один из советников. — Очень плохо.

— Или хорошо. — возразила супруга Сусага.

— Отчего же? — удивился бэг. — Иметь во врагах чародея, это разве хорошо?

— Он родич тебе через меня. И твоим детям. А разве родичи не договорятся? Тем более повздорил с ним не ты, а Арак. Разве не так?..

* * *

— Ну-ка взяли! — крикнул Беромир. — Еще. И еще. Давай-давай! Тяни! Всё! Стой! Хватит! Куда⁈ КУДА! Твою же…

— Ты не кручинься. — хлопнул его по плечу Вернидуб. — Научатся.

— Словно парализованные.

— Это как?

— А… — махнул он рукой и оглянулся в поисках курящих.

Таковых не нашел.

Чай, табак еще не завезли.

Грязно выругался и пошел немного перевести дух, пройдясь по берегу. Стройка на стрелке Днепра и Оршицы шла полным ходом…

Переезд прошел быстро.

Бояре с дружинами помогли. Ловко перевезя на лодках все потребное к тому местечку по притокам реки Сож, откуда пешим ходом сутки идти до Днепра. Выходя на его берег аккурат в нужном месте.

Дальше — подключились местные, пригнав пару десятков лошадей. Плохоньких. Да взятые Беромиром в трофеи семь коней пригодилось. Так что, навязав волокуши, все быстро перетащили к Днепру. Включая лодку самого ведуна.

Потом еще немного рутины с переправкой.

И вуаля!

Гора различного барахлишка оказалась на новом месте. А для полной красоты, как заметил ведун, не хватало сверху только фикуса в горшке…

Добрыня тоже никуда не уехал вместе со своей с семьей и девятью раненными, что в декабре остались на излечение. Им всем всё равно деваться было некуда. Там, на юге, их ничего кроме смерти не ждало.

Оба пленных роксолана тоже никуда не ушли.

Зачем?

Беромиру поначалу казалось, что они боялись расправы по возвращении. Но пригляделся — нет. Более того, именно они и выносили одну из рогаток перед самой атакой. Первыми выскочили. То есть, они по какой-то причине сменили сторону.

— Фарн, — лаконично ответила Дарья.

— И как это понимать?

— Тебе он благоволит. А значит, и тех, кто за тобой пойдет, не обделит своим вниманием. Гибель Арака и поражение его воинов… оно просто немыслимо. Думаю, они решили, что от Сусага отвернулся Фарн, вот и остались с тобой.

Ведун задумался и стал к ним приглядываться. Лишние мужчины ведь ему не повредят уж точно. Тем более имеющие боевой опыт.

От тех «клетчатых» еще трое осталось. Остальные раненые померли, а эти вот — на поправку пошли. Хотя им еще несколько месяцев лечится и восстанавливаться.

Они тоже при нем находились. Пока, во всяком случае. И даже мало-вяло стали местный язык учить. Самые простые и ходовые слова и связки. И мало-помалу они тоже стали помогать.

Причина проста. Дарья им ясно объяснила на латыни «политику партии». Предложив выбор.

Драка же закончилась.

Поэтому дальше все зависело от них. Хотят оставаться пленниками — их право. Но кормить их станут остатками и при случае кому-нибудь продадут. Хотят вести себя как свободные люди — должны включаться в работы. Тогда и кормить будут на равных, и на второе лето они вольны будут уйти.

Выбор делали они недолго.

Просто переглянулись. Кивнули. И пошли помогать по хозяйству.

Нападения их особенно не опасались.

Какой смысл?

Их не убили. Предложили год поработать и проваливать домой. Отличный ведь вариант. К тому же для Барбариума такой подход вполне практиковался. Ничего нового или необычного в нем не имелось. Да, собственно, бояре его ведуну и предложили, понимая проблему нехватки «рабочих рук».

Вот и выходило, что вокруг Беромира волей-неволей собралось десять мужчин постоянного «двора», если так можно выразиться, и пятеро — неопределенной привязки. Но так или иначе — пятнадцать человек на ближайший год. А еще Злата, Дарья, жена Добрыни, три вдовушки, две дочки малые Добрыни и его сын Влад.

И это — не ученики.

Это — люди, так или иначе, связанные с ведуном лично. Его свита и окружение, если так можно выразиться. Ну или двор, ежели говорить на манер сильно более поздний.

Ученики, кстати, тоже пока находились при нем, крепко помогая.

Вот в тридцать шесть наглых мужских «лиц» и пытались «слепить» хоть какое-то подобие крепости. Отвлекаясь на дозор и ежедневные наряды по ловле рыбы. Но это так — в довесок. После взятия обоза роксоланов и части лодок «клетчатых» припасов хватало. Даже с избытком. Просто на одном просо долго не просидишь, тем более на тяжелых работах, вот рыбой и разбавляли…

Будучи очень сильно ограниченный во времени Беромир, решил строить деревянную «времянку». Несколько лет простоит — уже хлеб. За это время или ишак сдохнет, или падишах. То есть, он рассчитывал начать строительства более подходящего укрепления. Желательно кирпичного. А если не получится, то еще одну «времянку» можно будет поставить или эту подновить.

Все строилось вокруг башни.

Обычный такой большой сруб восьмигранный, только достаточно высокий. Порядка семи метров или восьми. Без крыши. Просто «туловище». Да с каждым изломом стены метров по пять. Из-за чего башня больше напоминала колоду… или бочку какую.

Первый этаж глухой.

Совсем.

В нем Беромир планировал оборудовать ледник и вырыть колодец аварийный. Вход в башню он планировал через второй этаж по высокому крыльцу. Такому, что и таран ручной не применишь из-за маленькой площадки. А на самом верху — этаж с выносной галереи и бойницами как во фронт, так и в низ.

От этой центральной башни — донжона — шло две стены метров по тридцать, сделанные как длинный сегментированный сруб. Глухой снаружи и окнами-дверьми только вовнутрь. Заканчивались эти стены двумя небольшими башенками квадратными и еще одной такой же стеной, только уже около двадцати метров, замыкающей этот треугольник. И вот как раз в этой короткой стене и находились ворота со штурмовой калиткой. Расположенные таким образом, чтобы от каждой из малых башен было до них не далее десяти метров. То есть, и пилум метнуть, и дротик — в самый раз.

Не самая лучшая конструкция.

С вопросами к ней немалыми. Но на большее пока было не замахнуться. Ни времени, ни строительных материалов не имелось. Даже если «лепить» из сырой древесины. И это-то получалось с великим скрипом…

— Унял гнев? — спросил подошедший Вернидуб.

— Иногда мне кажется, что они специально вот так поступают. Устали они от стройки.

— Дело тяжелое.

— Нет. Не в этом дело. — покачал головой Беромир. — Домой они хотят. Похвастаться. Ведь, как я и сказывал им — каждый ученик мой к пробуждению в железе оказался.

— Отнесись к ним с пониманием.

— Не могу, — покачал головой Беромир. — Ведь чем быстрее все сделаем, тем скорее они домой оборотятся. Зачем затягивать?

— Не со зла они. Будь уверен.

— Ну я же глаз не лишился?

— Ты и на нашего рыжего чуть с ножом не бросился там, у старого жилища. — хохотнул Вернидуб. — Ярый больно стал.

— Да вы и сами хороши. Догадались такое учудить… — покачал Беромир. — Словно с ребенком или с дурнем каким пытались сладить. Прямо бы сказали, зачем я вам тут надобен был. А то устроили… это хорошо еще все живы остались.

— Кто же знал, что ты такой кусачий. — улыбнувшись одними лишь глазами, произнес седой.

— Если бы не то, последнее нападение, я бы сюда не поехал. Даже посмотреть.

— Отчего же?

— А просили вы больно страстно. Выглядело очень странно, и казалось, что вы задумали какое-то дело дурное. Хотя… — Беромир скосился на Вернидуба. — Я и сейчас не шибко-то верю в ваши добрые намерения. Неужто решили в роще в жертву принести?

— Дурной, что ли⁈ — взвился Вернидуб.

— Ты чего? Словно ошпарили.

— Откуда в тебе только и берется эта скверна? — покачал седой головой, немного успокоившись. — Мы же к тебе всем сердцем.

— Поэтому устроили эту игру с отказом в пробуждении? Вы думаете, я не заметил, как этот «мухомор» легко уступил и согласился?

— Ой, да плюнь. — поспешно отмахнулся Вернидуб.

— Если бы плюнул, то не догадался бы, где и как роксоланов встречать. Сказывай давай.

— А чего тут сказывать? Не по обычаю. Он прав. Хотя и ты прав. Вообще, когда с тобой рядом находишься — понимаешь — ты не от мира сего. Другой. Чужой. Но свой.

— В твоих словах нет противоречия? Как можно быть чужим и своим одновременно?

— А как иначе сказать — не соображу. — неловко улыбнулся Вернидуб. — Красный лист тебя с рождения знает. Видел, как ты рос. Все ведь на глазах. И не только он. Так что ни у кого из нас нет сомнения в том, кто ты и откуда. Да только… ты настолько нам чужой и непонятный, что не пересказать.

— Влияние богов. — несколько неуверенно сказал Беромир.

— Без всякого сомнения, — предельно серьезно произнес Вернидуб. — У тебя даже внешность изменилась. Я-то не уразумел, а Красный лист сказал — словно другой человек сквозь тебя проступает.

— Да ну, — отмахнулся парень. — Придумаете тоже. Просто стал хорошо питаться и упражняться. Оттого и тело окрепло.

— Все, кто тебя ранее знал, говорят — изменился. Во всем. Вроде лицо старое, да только взгляд иной, и осанка, и манера держать себя, и движения… Ты сам на себя непохож. Ну и, как ты сказываешь, крепким стал. Много вокруг таких?

— Так и ты рядом окреп.

— Ну я не так сильно. Самую малость. Да и в остальном не менялся. А вот ты — до неузнаваемости.

— Что поделать, — пожал он плечами. — Видимо, такова плата за близость богов.

— Ты не подумай ничего дурного. Просто в Священной роще много вопросов. Особенно у людей, которые с тобой не общались и не виделись. Многое издали не разглядеть.

— Может, и так… Хотя мне от этого не легче.

— Тогда и голову себе не забивай. И не отвлекайся оттого, что делаешь, — улыбнулся Вернидуб. — Дело оно от любых тревог отваживает. А старики они всегда ворчат по любым поводам. Пойдем, люди уже ждут.

— Ждут они, конечно, вон зубоскалят…

Часть 2
Глава 3

168, червень (июнь), 5

— Тит! Давно тебя не видел. — произнес центурион.

— Два года. — мягким голосом ответил большой, излишне упитанный гость в дорогой одежде.

— Ты, кажется, стал еще больше.

— Мне нравится моя жизнь, а ей — я, — хохотнул он и хлопнул себя по пузу. — А ты, я смотрю, все бегаешь? Как был сухой в нашу юность, так до сих пор и не отъелся.

— Дела-дела.

— Слышал уже о степном пожаре?

— Сейчас? — удивился центурион. — Так только молодая трава проросла. Чему там гореть?

— Я образно говорю. Роксоланы отправили отряд навести порядок в лесу. И… как бы это помягче сказать. Он там сгинул, вместе с командиром.

— Беромир отличился?

— Он самый. Араку, по слухам, лично голову отрубил. А из двухсот пятидесяти всадников, выделенных из войска Сусага, вернулось едва три десятка. Хотя там еще и племенное ополчение было. Всего до четырех сотен человек.

— Хм… Занятно… — произнес центурион, вставая и начиная прохаживаться. — А я еще думал, куда те деятели подевались? Видимо, они с ним уже познакомились.

— Ты о тех фракийцах? — мягко улыбнулся Тит. — Или откуда они?

— А ты и о них уже знаешь?

— Шума от их драки на порогах тоже немало. Туда-то они по большой воде проскочили да вдоль высокого правого берега. А обратно пороги обнажились, и им пришлось перетаскивать свои лодки волоком. Вот с них торговую пошлину и захотели взять. Так они десятка два роксоланов зарезали.

— И ушли?

— Еще чего⁈ На нижнем пороге их догнали. Ну и выбили подчистую. Как мне шепнули — сопротивлялись они отчаянно. Признавайся, это ты их отправил?

— Делать мне больше нечего! — раздраженно фыркнул центурион. — Мне векселяцию надо укреплять. И оборону города. И свое благополучие. Через что Беромир мой лучший друг. Пока он продает нужные мне товары.

— А откуда тогда взялись, эти фракийцы?

— Они не фракийцы. Дунайские кельты.

— Очень интересно. — улыбнулся Тит, грузно присаживаясь, скорее даже оседая на лавку. — И что же их сподвигло отправиться в такой дальний поход? Разве на Дунае сейчас им нечем заняться?

— Самому интересно.

— А что наш командир говорит?

— Если опустить ругань, то ничего. Он сейчас очень активно ищет того «доброго человека», который это устроил.

— Что «это»?

— Сведений очень мало. Один из отрядов союзников, переселившихся лет тридцать назад с Карпатских гор, внезапно сорвался и куда-то побежал. Когда заметили, было уже поздно. Сейчас люди Маркуса Понтия Лелиана опрашивают их семьи. Может быть, удастся выйти на заказчика, а может, и нет. В таких дела мало кто подставляется и действует открыто.

— Хм. Занятно. А ты их почему пропустил?

— Там было триста кельтов. Чем мне их останавливать? Векселяция защищает город и не может удаляться столь далеко. К тому же у меня едва сотня, притом плохо снаряженная. Отправить я мог только молодую ауксилию, но она просто смешна. Кого они остановили бы?

— Пожалуй, ты прав. Никого. А есть догадки, кто этих кельтов мог послать? Наверняка же на кого-то думаете. А у меня торговля идет. Не хотелось бы глупо подставляться.

— Вероятно, кто-то из врагов нашего командира. Ведь его положение сильно укрепилось за минувший год. Сам понимаешь, это не могло пройти бесследно.

— Слышал-слышал… маркоманы уже ворвались в Италию. А он предупредил заранее. Его слова критиковали. Но Сам оценил. И теперь просто в бешенстве.

— Все намного интереснее. Он уже семи сенаторам головы снял и еще сотне людей рангом пониже. Причем в Риме к таким его поступкам отнеслись с пониманием. Все-таки маркоманы совсем рядом.

— Семи сенаторам? Хм. Из-за слов нашего командира?

— На римском монетном дворе проказничали. И так получилось, что эти люди оказались связаны с клеветниками. А Марк Аврелий давно к ним присматривался. Ну и чего тянуть? Отличный же повод. Как ты понимаешь, не всем такое наведение порядка пришлось по нутру. И пока ясно кто именно решился ударить по нашему командиру таким образом. Ведь любой мог, так как с монетного двора много кто из сенаторов кормился.

— Получается, что мы втравили нашего лесного дикаря в большие игры. И что будем делать? Он ведь их может и не потянуть.

— Беромир, судя по всему, и сам неплохо справляется. Сколько у него людей было? Вряд ли больше сотни. А он вон какую толпу перемолотил. Хороший командир.

— А сколько их у него осталось, этих людей?

— Если после четырех сотен роксоланов их хватило на три сотни кельтов… ну… полагаю, достаточно. Хотя было бы неплохо это выяснить.

— Вода камень точит, — возразил Тит. — Какое количество таких он натисков выдержит?

— Не решусь даже предполагать.

— И я. Но одно тебе скажу — я со всей этой историей еще свои прибыли не получил. Пока я несу одни убытки. А тут еще такие риски. Ведь, если он слишком быстро сдохнет я ничего не заработаю.

— И что ты предлагаешь?

— Роксоланы много людей в рабство пригнали. Мы можем предложить ему их выкупить. Например, за индийское железо. Тебе ведь нужно снаряжать свою векселяцию. И мне своих ребят вооружить было бы неплохо получше. А ему пригодились бы люди. Почти свои.

— Одевать легионеров в лорики из индийского железа? — усмехнулся центурион. — Не жирно ли?

— Жирно и не нужно. Я о другом. Мой человек недавно как раз вернулся, проводя изыскания по твоему вопросу. Искал, где можно закупить доспехи и оружие.

— И как? Удалось что-то найти?

— Сам понимаешь — сейчас все уходит в Италию и на Дунай. Но мне удалось нащупать варианты. В Александрии нашелся купец, имеющий родственные связи с руководством мастерских Никомедии, Кесарии Каппадокийская и Антиохии. Он сможет договориться, чтобы нам немного отложили. Но дороже.

— Сильно дороже?

— Вдвое. Это если чуть-чуть. А так — и втрое, если запросим много.

— Ого!

— А что ты хотел? Срывать заказы Самого опасно. Если понемногу отщипывать — не заметит. Но все одно — боязно.

— Сколько они могут дать и чего?

— Набрать сотню хамат, думаю, смогут. И шлемов к ним. На будущий год еще столько же. Официально оно все пойдет к тебе в векселяцию, так что надо придумать, как излишки списать. Сам понимаешь — война. Люди Самого сейчас очень плотно опекают такие мастерские. И могут возникнуть вопросы.

— Неплохо-неплохо, — покивал центурион. — А скваматы?

— Неизвестно. Может десяток-другой, хотя с ним много непонятного.

— Ламинаты?

— Нет. Вообще. Мне прямо сказали, чтобы я даже не заикался. А так, вообще, этот купец считает, что при некотором желании можно многое добыть. Пилумы, спаты и прочее. Понемногу. Были бы деньги.

— Только не ламинаты.

— Они на личном контроле Самого. Очень нужны. Нужно немного подождать. А с остальным — главное плати и не наглей.

— Вот с этим как раз у нас большая проблема. — задумчиво произнес центурион. — Мы не знаем, сколько даст нам Беромир индийского железа, сахара и компасов.

— Понимаю. — кивнул Тит. — Сейчас главное, чтобы все успокоилось. И ему дали просто спокойно работать. Хотя бы пару лет.

— Маркус сказал, что в Александрии купцы, ходящие в Индию, дадут по сто либр золота[1] за каждый компас. Беромир положил за компас сорок либр серебра.

— Ох… — выдохнул Тит, осознав то, что разница в цене выходит в тридцать раз.

— Да. — кивнул центурион. — Первый мы подарили Самому. Если Беромир сделает пять компасов, мы закроем все расходы по вооружению и снаряжению и векселяции, и ауксилии.

— А сколько у нас там купцов в Александрии, которые с Индией торг ведут?

— Сорок семь человек. Эти по сто либр возьмут. Остальным придется дешевле продавать.

— Неплохо. — кивнул Тит. — Я, пожалуй, тоже назову Беромира своим лучшим другом.

— Маркусу также шепнули, что с индийским железом увлекаться не надо, и с сахаром. До них уже слухи дошли. Лучше пусть волшебные вещи делает. А то входить во вражду с купцами Александрии очень опасно. Для них это железо и сахар — важный товар.

— Но не основной. — возразил Тит…

* * *

На Оршице стояла жара.

Прям лютая.

На небе облачка и ветра практически нет — вон листва почти не шевелится. Да и Днепр лежал красиво, не зеркальной гладью, конечно, но близким образом. Из-за чего ближе к полдню работать стало просто невозможно.

Ученики еще вчера отправились по домам. Сразу, как завершили строить контур крепости. С горем пополам. И так уже давно бы сбежали, если бы не прямой приказ ведунов из рощи. Так или иначе, все остальное уже без них. Благо что оставшегося двора Беромира появились и места для отдыха, и складские помещения, и даже конюшня. И если лошадям еще можно было прожить все лето под открытым небом, то трофейное просо очень не хотелось потерять из-за дождей или еще какого ненастья. А ведь именно оно и выступало тем ядром экономической стабильности, на которое опирался ведун. Купленное по осени жито, которого осталось уже мало, да взятое с роксоланов и кельтов просо…

— Пошли купаться!

— И не уговаривай, — отмахнулся Добрыня.

Остальные тоже не соглашались.

Добровольно лезть в воду люди просто боялись. Поэтому Беромир плюнул на них, фигурально, и отправился один.

Никаких пляжей пока здесь не наблюдалось.

Поэтому пришлось осторожно заходить в виду, выбирая, чтобы зарослей поменьше. Первый раз в реку полез на новом месте, кстати. Поэтому осторожничал. Он бы раньше опробовал Днепр, но так уставал из-за стройки, что не хватало времени и сил. А тут вот сподобился. И так откладывал слишком долго.

Зашел он значит по пояс в теплую воду.

И подавшись вперед, лег на нее да поплыл. И хорошо так, ловко. Тот брасом, то кролем, то на спине. И вообще — балдел как мог. По такой жаре в теплой водичке одно удовольствие. Главное — не нырять. Он разок это сделал и сразу прекратил. Прогретым оказался только верхний слой в метр — полтора, а дальше холодновато.

Вжух.

Что-то свистнуло рядом.

Вжух.

Еще раз.

Беромир даже и не понял поначалу. Но на третий раз приметил, что рядом с ним в воду стрела упала. И близко так — в пределах рассеивания. Во всяком случае, именно мысли о накрытии его и посетили. Даже припомнились вспышками фрагменты фильма про Чапаева.

Вжух. Прозвучало еще раз.

Он нервно и резко обернулся. И почти сразу приметил какого-то незнакомца с луком на левом берегу у дерева в тенечке. Хотя почему незнакомца? Его же лица не разобрать из-за тени, поэтому там мог быть кто угодно.

До стрелка было метров двадцать — двадцать пять. И он промахивался. Видимо, сказывались блики воды и местное качество изготовления луков со стрелами. Особенно стрел, которые отличались по геометрии, весу и упругости даже в одном колчане. И это только по древку. Наконечник и оперение дополнительно вносили свою специфику, из-за которой даже на такой дистанции, даже опытный и умелый стрелок мог вот так мазать. А о том, что он явно не новичок, говорили накрытия. То есть, он укладывал стрелы кучно.

Секунда.

И глубоко вдохнув, Беромир ушел под воду. Начав отплывать в сторону, пользуясь при этом струей течения, чтобы удалиться от стрелка как можно дальше.

Вынырнул.

Вдохнул.

Снова ушел под воду.

И пока его голова была над водой, стрелок, не зевая, еще пару стрел выпустил. А то жертва явно уходила.

Где-то на середине реки Беромир, уже немало замерзший от ныряния, решил просто плыть поверху. Дистанция уже образовалась метров в пятьдесят, и он в целом выдохнул. Если там не попал, то с вдвое большей дистанции и подавно.

Гребок.

Еще.

И стрела чиркнула по голове, распоров кожу до черепа на затылке. Он ее даже сразу не заметил. Широкий наконечник просто чиркнул и ушел в воду.

Еще гребков десять.

И новое попадание. В плечо. Тоже по касательной, но куда серьезнее, ибо слегка задело мышцу и оказалось весьма болезненным. Тут-то его и догнало ощущение ранения головы.

Еще два всплеска и тишина.

Беромир обернулся — лучника под деревом уже не было. Видимо, ушел в ближайшие кусты и по ним отходил. Они вон — к самому дереву подходили. Поэтому ведун перевернулся на спину и так, экономя силы, доплыл до самого кончика стрелки. Где его подхватили и вытащили на берег.

Добрыня на что боялся воды, но все одно — запрыгнул в воду, зайдя по пояс. И один из кельтов.

— Что это было? — как-то ошарашено и потерянно спросил Беромир.

Все-таки кровопотеря уже ощущалась. Да и шок от ситуации.

Подбежала Дарья, всех растолкав. Притащив бинты. Не кипяченные, но она это компенсировала, обильно плеснув на них карболкой.

— Ну и вонь… — пробурчал Беромир. — Этот человек, который с луком, куда он делся?

— В лес убежал.

— Погоню надо отправить.

— А если там засада? — спросил Вернидуб.

— То же верно. Кто сейчас в Священной роще?

— Только ее стражи и хранители.

— Сможешь им сигнал отсюда послать?

— Они не пойдут стрелка выслеживать. Им нельзя оставлять рощу.

— Да я хочу понять — живы они или нет. Может, враг подошел, а мы его прозевали.

— Лучник бы не отходил. — на ломанном местном языке ответил кельт. Погружение в языковую среду творило чудеса, как, впрочем, и две тысячи лет спустя.

— Кто-нибудь его разглядел?

— Одежда наша, обычная, — чуть помедлив, произнес Вернидуб. — А лицо в тени — не разглядел.

— Луки наши, — заметил один из роксоланов. — Он как стрелять начал, мы побежали за своими. И как вернулись, несколько стрел успели пустить.

— Так он от стрел побежал?

— Видать, от них, — ответил Вернидуб. — Одна точно в дерево рядом с ним воткнулась. Я приметил.

— Засада — не засада, а это все так оставлять нельзя. — хмуро произнес Беромир, запах карболки которого явно взбодрил. — Надеваем доспехи и выступаем. Надо осмотреть место, может, он чего приметное забыл.

— А если нападут? — осторожно спросил седой.

— Свяжись с рощей. Вы птицами переговариваетесь. Я слышал. Пусть поглядят — видна ли угроза с их стороны.

— Легко сказать, чем сделать, — фыркнул Вернидуб.

— Так сделайте ее! — рявкнул Беромир. — Что как дети?

— Да как мы ее сделаем?

— Хочешь — с флажками подскажу? Чтобы буквы глаголицы[2] взмахами флажков передавать?

— А что такое флажок?

— Флажок — это древко небольшое с куском ткани, которое приделано к его торцу вдоль дерева.

— И как этими тряпками на палках слова передавать?

— Ну, смотри. Издали можно легко разглядеть три положения флажка: рука опущена, рука поднята, и рука отведена в сторону. Так?

— Да.

— Два флажка позволяют получить восемь сочетаний. Исключая то, в котором оба они опущены. Почему восемь?

— Правая рука опущена, левая отведена или поднята — это две. Левая опущена, правая отведена или поднята — еще две. Итого четыре. Обе отведены. Обе подняты. Уже шесть. Ну и еще два сочетания, при котором одна рука отведена, а вторая поднята.

— Хм. Чудно, но… занятно. Однако же букв у нас больше.

— Так в чем беда? Просто нужно договориться о том, сколько для каждой буквы таких взмахов делать. Два или три. Тут надо поглядеть, сколько потребно[3]. Ну и заучить их все. А так — крикнул какой птицей. Привлек внимание. И такими взмахами пересказал что надо. Главное, чтобы разглядеть можно было.

Вернидуб покивал, ясно загрузившись и увлекшись этой идеей.

Беромир же лишь головой покачал, поняв, что он ему сейчас не помощник. Да и он явно дал понять, сложное сообщение передать не сможет.

— Не ходи, — с нажимом сказала Дарья, когда молодой ведун встал и направился облачаться в доспехи.

— Почему?

— Предчувствие. Просто не ходи…

[1] Отношение золота к серебру было примерно 12 к 1. Условно. Поэтому 100 либр золотом равнялось 1200 либр серебра.

[2] Беромир назвал придуманный им алфавит глаголицей. Просто чтобы не по-гречески.

[3] Два взмаха в таком случае позволяют закодировать 64 символа (то есть, 8 во 2 степени).

Часть 2
Глава 4

168, червень (июнь), 9

— Голова повязана, кровь на рукаве… — напевал Беромир песню о Щорсе, возясь с «бумажными» делами…

Наконец-то пошел дождик.

Долгожданный, так как от жары изнывали все. Легче, впрочем, от него пока не становилось. Слишком округа прогрелась. Не каменные джунгли мегаполиса, конечно, но все равно — хамам пошел. То есть, вся округа покрылась водяным паром, из-за чего стало особенно потно и душно.

— У природы нет плохой погоды, говорили они. Всякая погода — благодать, сочиняли эти болтуны, — бурчал ведун, утирая снова выступивший пот со лба.

— Врали! — уверенно и решительно произнесла Злата, которой эта жара тоже не нравилась. Тем более что она уже ходила с явно выраженным животом, из-за чего ей и без летнего зноя постоянно было жарко.

— Ты все пересчитала?

— Два раза.

— И все на месте?

— Выглядит именно так. Все же я не стала ворочать корчаги с житом и просо. Ты же запретил. Но с виду все на месте.

— И правильно, что не стала. Вообще, пока непраздна ничего тяжелое ворочать не нужно. А то бед не оберешься.

— Да, я понимаю, — кивнула Злата. — Мама также говорила…

Сказала и всхлипнула.

Но быстро взяла себя в руки. Знала, что мужу все эти слезы доставляют откровенную боль. А жива Мила или нет — неясно. Может быть, еще и объявиться.

— А что мыши повредили? Углядела все?

— Зерно у нас все в корчагах. Я приметила, что они пытались их грызть, но без всякого толку. Толстые у этих горшков стенки. Никаких зубов не хватит грызть. И сверху крышки для них неподъемные. Иное же по чуть-чуть. Сухое мясо погрызли слегка. Ягоды. И все.

— Откуда только они взялись?

— Вестимо, откуда? Из полей. Они же в полях живут.

— А это разве мышки-полевки?

— Почему полевки? — удивилась она. — Разве иные бывают?

— Еще как бывают. И мыши, и крысы. Их много видов.

— Крысы? Кто сие?

— Их старшие родичи, порой вот такие здоровые вырастают, — произнес Беромир, показав руками размер. — Ежели с хвостом их отмерять.

— Ого! Пакость какая! Эти и корчаги прогрызть могу.

— Могут, наверное. Хорошо еще, что их у нас тут нет[1]. Надо внимательнее относится к торговцам. Они к нам на их кораблях могут попасть.

Дальше Беромир рассказал все, что знал об этих грызунах. И о мышах, и о крысах. Немного, но сочно. Поведав, что именно они разносят «черную смерть» — страшную прилипчивую болезнь. И что для борьбы с ними очень полезно держать кошек.

— А это что за зверьки?

— Да такие небольшие пушистые зверьки. В отличие от собак очень дерзкие и самостоятельные, но и полезные. Особенно нам сейчас. Если не заведем их несколько штук — мыши и крысы нас сожрут. А крысы, будь уверена, рано или поздно появятся. Вместе с речной торговлей.

— Нужны ли они, кошки эти? — спросил молчавший до того Вернидуб.

— А почему нет?

— В наших краях не жили. А ну как беды от них великие придут?

— Вот если кошки не придут — беды будут. Где излишки еды — там мыши с крысами, а там, где они — многие прилипчивые болезни да разорения. Мы хотим жить лучше? Вот. Эти грызуны — оборотная сторона благополучия.

— Так выходит гордиться ими надо. Заводятся только там, богатство прибывает.

— Ты про болезни не слышал, что я сказывал?

— Ромеи говорят, что прилипчивые болезни — кара небес.

— А небеса, когда хотят самым суровым образом наказать, лишают разума. Не так ли? По землям ромеев постоянно ходят великие поветрия разных прилипчивых поветрий. А они кошек почти не разводят. Поэтому у них многочисленные мыши да крысы не только портят их припасы и имущество, но и губят, заражая. Та же черная смерть из-за них может десятилетия свирепствовать.

— Думаешь, они о том не знают?

— А сейчас вообще мало кто разумеет в природе болезней. Ту же ведь воду я кипятить постоянно заставляю не просто так. И с очисткой ее вожусь тоже не оттого, что мне заняться нечем. Если руки дойдут — сделаю мелкоскоп. Сам поглядишь, какая жуть в той же речной воде плавает. Удивительно маленькая и неприметная. Но потом. Сейчас нам надо понять — можем ли мы нанять людей в кланах.

— Можем. Отчего же нет? Любой клан за топор охотно выставит десяток работников дней на десять или даже на пятнадцать. — серьезно и убежденно произнес Вернидуб.

— Только не в посев и не в страду?

— Само собой. Тут никого не найти. Если только едой не платить.

— А за сакс?

— Да, может, и за сакс. Нож он здоровый, весьма полезный. Мыслю, на том же можно сойтись.

— Кормить их придется мне?

— Ну а как? Кто на работы зовет, тот и кормит…

Беромир задумался, уставившись в свои наброски.

Бояре и дружинники взяли свою долю добычи из трофеев. Но не индивидуально, а по кланам. Чтобы учесть погибших. А то ведь несправедливо выходило — человек пал в общем деле, а ему ничего.

Посему, сложив все взятые трофеи в кучу, Беромир их систематизировал. И разделил.

На него, то есть, на двор, по общему решению, пришлась половина от добычи. Все ж таки и бояре, и дружинники очень высоко оценили и вклад самого Беромира, и его учеников.

Остальное поделили на шесть равных долей. И посчитали, из расчета ценности. Поторговались немного и утвердили окончательное решение, оформленное Беромиром в специальном письме. Где вначале описывалось: сколько и чего было, а потом — кому чего отошло.

Так вот — на его долю отошла вся еда. Ну, исключая совсем небольшие припасы каждому бойцу, чтобы до дома добраться. А так, с обоза роксоланов и части кельтов удалось взять порядка тридцати пяти тонн просо. То есть, где-то одну тысячу двести пятнадцать корчаг и амфор, в которых это самое зерно и перевозилось. В мешках в те годы это не практиковали по разным причинам. И ткань дорогая, и мыши керамику грызут плохо.

Хорошо?

Отлично!

Для двадцати пяти человек, которые ныне составляли двор Беромира, включая его самого, этих припасов хватит года на два. Если питаться только ими.

Жито с прошлого года осталось шестьсот три корчаги. То есть, примерно десять тонн ячменя. С ним можно еще годик протянуть в текущем составе.

А еще осенью что-то получится добыть… наверное.

Соли взяли много.

Еще весь цветной металл отошел ему. Не так чтобы сильно много, но прилично. Одного серебра килограмм пять. Дрянного, конечно. Но и это неплохо.

Большую часть дельных железных предметов он отдал боярам, ученикам и дружинникам. Чтобы использовать как есть. Себе же Беромир взял, по сути, лом на переплавку, то есть, самые дрянные топоры, копья и так далее. Ну и прочее. Зато много.

Килограмм за двести…

— Так, — задумчиво произнес Беромир, выныривая из собственных мыслей. — У нас выходит трехлетний запас зерна. Это хорошо. Это благостно. И, мыслю, треть мы можем потратить без особых волнений.

— Может, больше? Осенью нам все равно еще привезут. — заметила Злата.

— Или нет. Мы не знаем, что будет осенью. Мыслю, как привезут, так и будем распоряжаться излишком. Зимние работы тоже очень полезны будут. Заготовка дров и вырубка леса под поля зимой сподручнее делать.

Жена пожала плечами, но возражать не стала. Хотя по ней было видно — она считает эту подстраховку лишней.

— Если мы станем ловить рыбу и разбавлять зерно ей, то выделенный запас увеличится на четверть или даже треть. Пусть четверть, чтобы не сильно морочить голову рыбалкой. Вне страды людей можно занять дней на семьдесят. Это значит… — Беромир почиркал немного по восковой табличке, — у нас есть припасы, чтобы летом привлечь где-то сто шестьдесят человек.

— Ого! — не сговариваясь, ахнули все присутствующие.

— С учетом рыбной ловли. А так, если постараться, то и все двести. Жаль, ученики разошлись. Они ведь только-только наловчились бумерангами бить птицу и мелкого зверя. Ну ладно. Теперь вопрос, — уставился Беромир на Вернидуба, — сколько кланы смогут выделить людей?

— Не могу сказать.

— А кто и когда сможет? Лето-то утекает. А там и страда скоро.

— Ну… хм… — задумался седой ведун.

Встал.

Прошелся.

Снова сел.

Если ты будешь кормить и за каждые десять дней работы давать десяти работником по топору или саксу — полагаю, что наберется и сто шестьдесят работников.

— На весь срок?

— На весь. Ты ведь когда считал для летописи, вывел, будто в шести кланах одна тысяча девятнадцать семей. Летние дела непросты, но все одно — каждый четвертый точно сможет отвлечься от них ради такой пользы.

— Десять человек за семьдесят дней получат только семь предметов. Как они их делить станут?

— В род возьмут или в складчину. Даже один добрый топор на десятерых — уже отрада.

— Хм… м-м-м… — промычал Беромир. — Значит, на шестнадцать нарядов по десять человек да на семь подрядов потребуется сто двенадцать предметов. Это разумная плата. Надо без всякого промедления их привлекать.

— Мне когда выдвигаться? — спросил Вернидуб.

— Хоть сейчас. Думаю, завершим сей разговор, покушаем и езжай.

— Так и поступлю.

— Надо было так сразу поступить и учеников не мучать. — буркнул Добрыня…

Никто ничего отвечать на эти слова не стал.

Ну а что тут скажешь?

Поэтому, выдержав небольшую паузу, перешли к следующим вопросам. В первую очередь обдумывая план мероприятий для этих работников. Ведь для торговли с римлянами было бы неплохо заготовить побольше разных товаров.

Ценных.

Сушеное медвежье говно в качестве афродизиака, в принципе, опытный продажник смог бы им продать. Вон гарум[2] свой они ели и ничего, только в нужник чаще бегали. Но Беромир «впаривать» не умел, да и репутацией дорожил.

Кроме того, ему давно уже хотелось получить бумагу. Потому как писать на бересте и восковых табличках его откровенно достало. Да и как книги делать без бумаги? Безумно дорогие на дефицитном пергаменте, то есть, тонких шкурах? С этим связываться Беромир не хотел. А береста… он пробовал. И ничего не получилось. Не то что книги, а даже просто тетради. Так что вариант с бумагой был безальтернативен.

Да и потом — как их делать?

От руки их переписывать удовольствия мало. Да и чрезвычайно кропотливо, с кучей ошибок и мороки. Каждую страницу каждой копии можно было «запороть» одной неаккуратной каплей чернил. Так что таким заниматься он не собирался. Уже прочувствовал. Лично. А вот, ежели из свинца литеры отлить, да деревянный пресс сделать — дело пойдет. Даже с тушью. Лишь бы бумага имелась. Даже ошибки в наборе можно легко проверить первым оттиском с последующей коррекцией. Спешить-то не нужно, как и гнать великие тиражи.

Иными словами — образ будущего дела у него в голове уже сложился. Оставалось реализовать. И если сейчас, да, дел было невпроворот, то появление ста шестидесяти работников открывало новые горизонты. Их, конечно, можно и иначе применить. Но Беромир опасался своей смерти и того, что все его начинания пойдут прахом. Поэтому видел в издании книги сказаний и книги учений фундаментальный способ зафиксировать импульс развития.

В первой он собирался изложить свою легенду о сотворение мира, доведя ее до образования славян и кризиса I века. А во второй хотел свалить всякие прикладные знания. Но такие — открытые. Считай сводный базовый учебник самого широкого профиля. И в таком количестве их сделать, чтобы у каждого ведуна и ведьмы они имелись. И у боярина. Хотя бы в союзных кланах. Тем более что в масштабе текущего момента тираж требовался в какую-то жалкую сотню экземпляров для каждой книги…

— И перевод надо на ромейский язык сделать, — заметила Дарья, когда брат рассказал о своей задумке.

— Это еще зачем?

— Книга сказаний их может заинтересовать. Когда я в рабстве была, приметила, они почти ничего не знают о наших местах. Поэтому в самом ее конце надобно самое пристальное описание дать того, кто где расселен и с чего живет. За одно только это ее ромейцы покупать станут.

— Им разве не важнее германцы?

— О них они мало-мало и сами знают. А вот дальше… как они сами говорят — terra incognita. Я слышал твои рассказы. Если ты опишешь все те земли до великого океана на восходе — цены в глазах ромеев твоей книги не будет.

— Хм… — задумался Беромир.

Ему идея Дарьи понравилась.

Ведь, если эти книги попадут в поле римской культуры то, без всякого сомнения, сохранятся. Даже если тут все кто-то выжжет дотла. Те же гунны. Вообще, чем дальше, тем больше Беромир склонялся к мыслям о Риме, о том, что ему чрезвычайно выгодно его стабильность. Это ведь огромный рынок. Просто необъятный. Через торговлю с которым можно серьезно подняться и укрепиться. Разве что контроль над порогами нужно брать в свои руки. А это война с роксоланами, ведь для них это, по сути, единственная хорошая, стабильная кормушка.

Или не война?

Нужно подумать, как все это провернуть…

[1] Родиной серой крысы является Китай, где они изолированно жили долгое время. Бурно расселятся начали на кораблях с развитием торговли. Не ранее I века до н.э. они добрались до Индии. Где-то в районе VII-XV веках заселяли берега Персидского залива, Красного моря и Восточной Африки. И только на рубеже XV-XVI веков начали попадать в Европу. До того их там не наблюдалось. А вот черная крыса, также появившаяся в Юго-Восточной Азии, встречалась на востоке Средиземного моря уже плейстоцене. Вне хозяйственных объектов человека жила в довольно теплом климате, например, в Крыму.

[2] Гарум — это один из самых популярных соусов древнеримской цивилизации. В больших каменных ваннах по 2–3 месяц ферментировали рыбу на солнце. После чего собирали прозрачную жижу с поверхности, из которой соус и готовили, добавляя в эту жижу уксус, оливковое масло и специи. Из-за нестерпимой вони в процессе приготовления, его было запрещено готовить вблизи городов. Он являлся одной из важной причиной как ослабления организма римлян из-за обилия кишечных паразитов, а также частых инфекционных заболеваний (и эпидемий) в регионе Средиземного моря.

Часть 2
Глава 5

168, червень (июнь), 22

— Красота-то какая! — восторженно произнес Беромир, глядя из бойницы.

Эхо скромно промолчало.

Хотя все присутствующие заулыбались. Эту пошлую шутку он им уже давно рассказал и пояснил. Введя, так сказать, в оборот.

Он вообще не стеснялся в таких вещах. И обильно закидывал в местный фольклор анекдоты и веселые истории из будущего. Разумеется, в адаптациях.

Тут и Вовочка шел в дело, и Василий Иванович, и Штирлиц, и поручик Ржевский, и Чебурашка с рептилоидом Геной, и… да кого там только не было! Все, что припоминалось, «напильником» доводилось до подходящей кондиции и отправлялось в массы. Находя, кстати, очень живой отклик.

Сказывалась весьма слабая и низкая база.

Строго говоря, местные жители если байки и травили, то максимально приземленные и по большей части бытовые. Что-то из курьезных моментов, случившихся с их знакомыми или подмеченными ими у животных. Свое они почти ничего не придумывали, так как с фантазией у них все было плохо.

Впрочем, это не было чем-то особенным. Такая проблема много где наблюдалась, когда голод, тяжелый труд и полная изоляция от хоть какого-то внятного культурно-развлекательного, научного и образовательного контента давали о себе знать. Нельзя родиться в диких местах, всю жизнь заниматься тяжелым, примитивным трудом и внезапно добиться каких-то вершин в интеллектуальной деятельности. На практике. Хотя в сказках такое сплошь и рядом встречается.

Беромир отчетливо понимал: мозг — это такой же орган, как и иной другой. И если им не пользоваться в широком смысле слова, он развиваться и не станет. Хуже того — начнет деградировать. Что в полный рост усугублялось употреблением алкоголя и формированием устойчивых привычек, которые сообща могли довести мозг практически до «паралича[1]» или, как говорят отдельные шутники «фимоза». Когда он вроде как есть, а толку от него никакого. И человек в таком состоянии может идти лишь по рельсам, становясь невосприимчив ко всему новому. Словно этакий автоматон… заведенный болванчик.

Плохо?

Ужасно!

Но у этой проблемы имелась и оборотная сторона — позитивная. Как, впрочем, и у многих явлений. При слаборазвитом мозге стрессы воспринимались иначе.

Вообще.

В принципе.

Поел — уже счастье. Птички поют и солнышко светит? Натуральный рай на земле, а жизнь удалась.

И это не утрирование.

Конечно, умение ценить то, что у тебя есть — великое искусство. Одна беда — для полноценного ощущения счастья нужно, к сожалению, быть идиотом. Природным или по обстоятельствам. То есть, человеком, который не понимает окружающих его проблем и понимать не желает. У него все хорошо. Он в зоне комфорта. Примерно, как овечка на мясокомбинате.

Определенный резон в этом имелся. И Беромир понимал, почему предатель из фильма «Матрица» так поступил. Но сам держался другой крайности. Еще когда он был Иваном Алексеевичем, то хотел знать. Просто знать. В широком смысле слова. Как бы горько от этого ни становилось. И теперь окружение свое в такой парадигме и старался воспитывать.

Получалось, правда, плохо.

С одной стороны, существовала сильная вероятность утечки ценных сведений. Из-за чего приходилось устраивать регулярные шоу, закрывая реальные знания «макияжем» ритуалов.

С другой — люди были просто не готовы.

Даже Вернидуб, на что уж прогрессивный человек по местным меркам. Но даже он не обладал абстрактным мышлением[2] путь и в зачатке. Да и вообще очень занятно мыслил, находясь с головой в мистике самого разного фасона.

Беромир несколько раз пробовал сесть и попробовать этому седому ведуну что-то сложное рассказать с позиции научного метода. Только толку это не приносило никакого. Уже через несколько минут собеседник начинал внимательно на него смотреть глазами, лишенными всякого понимания. А потом был просто не состояние осмысленно пересказать то, что ему только что вещали.

Поэтому Беромир и решил, среди прочего, закидывать анекдоты, чтобы хоть немного расшевелить это болото. Все же юмор заставлял немного работать мозгом.

Впрочем, получалось не всегда и не всё.

Приходилось искать варианты попроще. И порой объяснять их по полчаса, пока шутка наконец не «доходила». Впрочем, это окупалось и кое-какие истории все-таки уходили в народ. Вот как сейчас…

Беромир еще немного постоял, наблюдая за тем, как там — внизу шевелятся работники. И пошел дальше — проводить очередную ревизию крепости.

Деревянной.

Построенной наспех из сырого дерева. Из-за чего она сохла и лихо «играла». Лето ведь. Так еще и жаркое. Из-за чего приходилось компенсировать перепады температуры и днем протапливать помещения. Иначе оказывалось, что снаружи шпарило солнышко, выдавая свои тридцать или даже больше градусов. А еще дул ветерок, ускоряя испарение влаги. Внутри же царили высокая сырость и некоторая прохлада.

Вот каждое утро и начинали топить печки. Где-то наспех сложенные, по-черному. Где-то уже нормальные, с трубой, как в донжоне. Крепко и основательно все прогревая, стараясь просушить до звона. Настолько, что спать порой приходилось на улице. Если погода позволяла.

Эта ситуация вынуждала делать обходы.

Каждый день.

Просто чтобы не допустить какой-то значимой проблемы.

А потом — дела.

Другие.

Благо, что возле крепости уже трудилось почти две сотни работников. Их пришлось даже несколько больше, чем Беромир рассчитывал. Да еще и ведунов заявилась целая дюжина. Сверху.

Поначалу-то это сильно разозлило, но быстро выяснилось, что они не зря свой хлеб едят. И их наличие позволило решить вопрос управляемости и ответственности эти работников.

Кем в местном обществе были ведуны в текущем понимании Беромира?

Жрецами?

О, нет!

Хотя, конечно, определенные ритуалы они и могли совершать, и проводили. Но, в первую очередь, на них лежала роль этаких политруков-наставников широкого профиля, помогающих, и словом, и делом, ну и разруливающих сложные проблемы. Из-за чего слово ведуна имело очень большой вес. Их слушались. Да и вообще с ними тесно связывали выживание.

Понятно, в определенных пределах и очень условно. Но если работала сообща целая команда ведунов, то они могли достаточно легко буквально продавить авторитетом любой клан. Так что, прибытие этой дюжины оказалось чрезвычайно важно и полезно. Выступив эхом того инцидента у старого поселения.

Вот убил бы Беромир «мухомора». Даже в кругу. И что дальше?

Разом бы потерял расположение круга Священной рощи. Так как противопоставил бы им себя. Ведь не обычай, а сила, не убеждение, но убийство. А ведуны находились на самой вершине социальной иерархии местного общества.

И он сам, кстати, из роли ведуна вообще не выбивался.

Военный вождь? Так, он сам же объявил, что Перун — бог воинов. Кому как не ведуну Перуна вести людей в бой? Ремеслами занимается и торговлишкой? А разве это не дело для ведуна Велеса? Иными словами, в глазах всего окрестного населения он был вполне себе натуральным ведуном Близнецов. Да, уникальным и особенно могущественным. Может, даже чародеем, которые в глазах обывателей выступали чем-то вроде высшим проявлением ведовства. Но не более.

А вот если бы он вошел на прямой конфликт с рощей… началось бы самое страшное. Ведь иных ведунов много. И их знают. Им доверяют. Так что они вполне могли бы понести по окрестным поселениям всякие нехорошие «проповеди». Поди — заткни их. Выгода выгодой, но у людей этой эпохи мышление еще вполне себе рационально-мистическое, магическое. Поэтому такого рода интервенции привели бы Беромира к изоляции. Может быть, воевать его и не стали, но все бы окрест от него отвернулись.

А так…

Не стал размахивать острыми железками, как буйный юнец, и удалось сохранить рабочие отношения. Из-за чего к нему добровольно явилась и дюжина ведунов, и почти две сотни простых работников. А ведь без поддержки Священной рощи этого было бы не добиться.

Оставалось придумать, как этих всех ведунов интегрировать в создаваемый Беромиром конструкт государства. Самым очевидным образом проступала роль администраторов.

А религия?

А что религия?

В Святом престоле веками позже вполне неплохо умудрялись совмещать роли клириков и чиновников. Тем более что религия, как инструмент и социальный институт все равно нужна. Она ведь и в XXI веке оставалась чрезвычайно значимой, определяя многое в жизни даже вполне светских обществ…

* * *

Доработанный катамаран шел «под всеми парами», раскинув оба своих паруса бабочкой. Благо, что ветер тому благоприятствовал. Отчего в Ольвии им просто залюбовались случайные зеваки, оказавшиеся в порту. Он ведь не просто красиво распахнул паруса, но и шел с удивительной для местных скоростью…

Накопив определенный практический опыт, Беромир доработал свой катамаран. Хотя… скорее перестроил. По мотивам. Благо, что рабочих рук хватало.

Два корпуса теперь обзавелись более высокими бортами с развалом на носу. Превратившись в этакие «топорики». Да, качка стала более резкой, но и заливать на волне стало меньше.

Кроме того, Беромир ввел новый элемент — герметичные ящики на носу и корме. Тщательно их подогнав и просмолив. Специально для того, чтобы повысить непотопляемость катамарана. Да и защитная рейка, идущая по дну корпуса, стала побольше и теперь обшита железной полосой. Что, кстати, и позволило катамарану легко пройти пороги. Ну чиркнул о камни разок-другой. И черт с ним.

Но главное — другое.

Катамаран обзавелся парой швертов — таких деревянных плавников. Они располагались на внешней стороне каждого из корпусов. Надо — опустили, резко повысив и остойчивость, и курсовую устойчивость. Надо — подняли, уменьшив осадку для работы на мелководье.

Это позволило установить заметно более высокую мачту. И, как следствие, куда более интересное парусное вооружение. Да — все те же два паруса, однако, заметно крупнее. Все-таки плоскодонный катамаран сносило слишком сильно. Из-за чего приходилось осторожничать с парусным вооружением и не увлекаться. И так-то все с управлением было непросто.

Теперь же в глазах местных он просто летел.

Вот на нем-то делегация от Беромира и прибыла в Ольвию.

Их приметили.

Издали.

И даже вышли встречать. Все ж таки очень приметный кораблик. Ну, формально не встречать, а полюбопытствовать в массе. Однако Маркус догадался, откуда эти гости. Он ведь видел старый катамаран там, у поселения, в прошлом году. А потому первым и подошел к причалившей лодке, отодвинув местных чиновников.

— Не ожидал тебя тут увидеть, — произнес он на праславянском языке, обращаясь к Вернидубу и подавая ему руку, чтобы он вылез из катамарана.

— Да я и сам не стремился сюда вернуться. — ответил на ломанной латыни седой ведун. С немалым трудом. Он, конечно, мало-мало поупражнялся с Дарьей, но все равно — тяжело. Столько лет языком не пользовался совсем.

— Вернуться? — еще больше удивился Маркус.

— По юности я в Ольвии службу нес и Фортуну пытался свою сыскать.

— Но не сложилось.

Вернидуб молча развел руками.

И тут вмешался портовый чиновник.

— Кто ты такой и какова цель твоего визита?

— Я гонец, принес сообщение командиру векселяции.

Маркус подтвердил его статус. И они безотлагательно отправились к центуриону. А к оставшимся спутникам ведуна на лодке поспешили носильщики с едой и водой. Портовый чиновник все прекрасно понял и отреагировал предельно адекватно.

О том, кто такой Маркус и какую роль играет, он прекрасно знал. И если уж он подтвердил, что явился гонец к центуриону, то дело точно серьезное.

— Что у вас там произошло? — отойдя шагов на полста, поинтересовался купец, намеренно вернувшись на праславянский.

— Ты хочешь, чтобы я дважды рассказывал? — едва заметно улыбнулся Вернидуб.

— Проклятье! Я сдохну от любопытства, пока мы дойдем!

— Столько дней как-то выжил.

— Ты, кстати, зачем прибыл-то? Что-то важное?

— Да. Сговориться о торге в новых обстоятельствах, чтобы год не терять. Ну и сообщить о том, что Беромир более на старом месте не живет.

— И где же он теперь?

— У самой рощи по правому берегу.

— Хм… а это, — кивнул Маркус неопределенно назад, — его лодка?

— Да. Сам придумал и построил. Но это уже улучшенная. Понравилась?

— А она так всегда быстро бегает?

— Летает… просто летает! Но Беромир сразу предупредил: не облизывайтесь. Будете хорошо себя вести, он вам куда интереснее «собачку» построит. Это ведь речная, а потому на морской волне будет чувствовать себя скверно. А ежели просто увеличить ее — толку не выйдет. Также резво не пойдет.

— И сколько он хочет за «собачку»?

— Договоримся, — подмигнул Вернидуб. Он, на самом деле, изначально не сильно верил в успех этой рекламной акции. И теперь чувствовал определенное вдохновение. Беромир ведь в очередной раз оказался прав…

[1] Здесь автор имеет в виду привычки, ведущие к неким автоматическим действиям. В некотором объеме они полезны, например, для формирования кризисных поведенческих реакций, тех навыков боя или стрельбы. Но, когда их становится слишком много, у человека начинается «день сурка» с жизнью «на автомате».

[2] Абстрактное мышление у человека — это приобретаемое свойство, которое можно развить только с началом полового созревания, нагружая разум соответствующими задачами абстрактного характера.

Часть 2
Глава 6

168, липень (июль), 8

— Говорят, что смотреть вечно можно на три вещи, — довольным голосом произнес Беромир.

— На какие же? — уточнила Дарья, после несколько затянувшейся паузы.

— На огонь, воду и то, как кто-то другой работает.

— Все шутишь… — фыркнула ведьма, она, чем дальше, тем больше «разрабатывалась» ментально. И уже случались моменты, когда шутки ей не требовалось объяснять. Вот как сейчас. Поэтому Беромир добродушно хохотнул, приобняв ее, и пошел навстречу плоскодонке, на которой только что привезли очередную партию луговой руды. Не мытой. Как есть…

Эти две сотни рабочих рук открыли натурально новые горизонты.

Там, у старого жилища, когда удалось «припахать» бояр с дружинниками, то и сотни работных человек совокупно не набиралось. Да и мотивация у большинства была совсем иной. Одно дело помогать из вежливости и обстоятельств, и совсем другой — прийти на оплачиваемые работы. За которыми к тому же ведуны присматривали.

И кто пришел?

Не бояре да дружинники, которые воспринимали себя элитой кланов, уступающей разве что ведунам да ведьмам. Нет. Сюда явились самые бедные и тянущие наиболее жалкое существование. Оттого и вели они себя намного приличнее. Ленились, правда, немного, но не наглели, так как видели в этих заработках свой шанс…

Работники, пользуясь инструментом Беромира, быстро вырубили довольно крупный участок леса. Не векового, разумеется. Нет. Лет тридцать назад его уже выжигали под посевы. Так что теперь что-то порядка семи гектаров окружающего пространства представляло собой живописные пеньки. С которыми, впрочем, только еще предстояло поработать.

Потом.

Сейчас же, создав определенную зону отчуждения, чтобы незваные гости тишком не подобрались, Беромир переключился на другие дела. А именно на добычу глины, железной руды, известняка и доломитов.

С камнями получилось очень удобно. Так как их выходы обнаружились вот буквально под боком[1]. Просто в процессе расчистки округи от леса.

В минералогии он разбирался умеренно, шапочно, но с этими камешками сталкивался. В свое время, для общего кругозора Иван Алексеевич посетил несколько семинаров. Его прежде всего интересовали руды, с которыми люди сталкивались в прошлом. Вот с доломитом он там и познакомился, который «докинули» просто в нагрузку, описывая футеровки в XIX веке.

Так вот.

С известняком все оказалось более-менее просто[2].

Обжог, погрузил в воду да попробовал заместить строительный раствор из осадка. Для его целей — такой подход работал более чем достаточно.

С доломитом же пришлось возиться подольше. Требовался тест соляной кислоты, чтобы отличить его от визуально очень похожего кальцита[3]. Для этого он в водяной бане упарил немного купоросного масла, привезенное римлянами, и добавил в него поваренную соль. Соляная кислота в такой реакции выходила как газ, поэтому пришлось немного повозиться. Но, учитывая совершенно незначительные объемы, которые ему требовались для теста, это не составило труда. Фактически счет шел на капли.

Раз-раз и готово.

Или, как говорили пингвины и мультфильма «Мадагаскар»: крякнуть, плюнуть и надежно склеить скотчем…

Надо ли говорить, что на его опыты ведуны смотрели с величайшим интересом. Что-то варит. Что-то мешает. Получает, в общем-то, жуткие вещи. А им ума хватило осознать силу кислот. Чародейство. Чистой воды чародейство…

Так или иначе, Беромир определил доломит и стал его откладывать в сторонку. Ибо ценность оного в текущей ситуации не имела никаких пределов. Ведь если его крепко обжечь, то он становился отличной футеровкой для печей, резко повышая их живучесть. Прямо вот принципиально.

Известняк он собирал с расчетом на обжиг и получение извести. Очень важного и нужного компонента в каменном строительстве. Он ведь шел и на раствор, и для формовки разных изделий[4], заменяя цемент, а в чем-то и превосходя[5]. Иными словами, известняк выглядел альфой и омегой в делах каменного, ну или кирпичного строительства. А Беромир именно на него и замахивался. Да, в некоторой перспективе, но чего тянуть, если внезапно образовался ТАКОЙ трудовой ресурс? Когда еще столь удобный случай подвернется?..

Глина же — это глина.

Она являлась основным сырьем для получения красного, керамического кирпича и такой же черепицы, а также глиняной посуды, которая в эти годы выполняла роль тары буквально для всего. Ну и различных элементов технологических изделий. Перегонные кубы те же приходилось из керамики изготавливать.

Ее работники притаскивали в тачках, так как было совсем недалеко. Хитрых таких тачках, китайских. Конструктивно они представляли собой большое колесо, вокруг которого располагалась рамка с грузовыми платформами по бокам от него. Из-за чего такая тачка выходила вполне уравновешенной и не давила на руки погруженным на нее грузом. Поэтому и катить ее получалось сильно проще, чем обычную. Да и вообще — песня, а не тачка.

Ну и железная руда.

Луговая, в основном, то есть, скопления бурого железняка по берегам сырых оврагов, у водоемов или во всякого рода низинах. Этого добра в лесной зоне хватало за глаза. Главное — знать, что смотреть и где искать. Первые-то дни да, Беромиру пришлось походить с ребятами: показывая и рассказывая. А потом они уже сами. Дело-то нехитрое. И ржавую землю с чем-то иным спутать сложно.

Вывозили руду на плоскодонке специальной постройки. Этаком корыте, грубо сколоченном из тесаных досок. Оршица река мелкая и узкая, не развернуться особо. Поэтому плоскодонку эту сделали совершенно симметричной, чтобы не мучиться с разворачиванием с широкими, скошенными оконечностями. Ну и «раздули» до примерно десяти тонн грузоподъемности при осадке в какие-то полметра.

Корыто.

Просто длинное, широкое корыто.

Но именно оно и требовалось здесь и сейчас.

Веслами такое, конечно, по Оршице не провести из-за узости русла. Поэтому работали шестами. Медленно и вдумчиво. Один «гондольер» стоял на носу, второй на корме. Скорость, правда, получалась небольшая, словно у идущего шагом человека, но быстрее и требовалось. Во всяком случае сейчас и на этом участке…

Беромир подошел к этому «корыту» и присвистнул.

— Это где тебя угораздило? — кивнул он на рассеченный лоб одного из «гондольеров».

— Да упал, — нехотя ответил он.

Ведун не отставал, выпытывая.

Подтянулись другие.

Разговор стал более напряженный и… тут раздался голос Добрыни, что вклинился в эти разборки:

— Лодка идет.

— Что за лодка? Где?

— По Днепру. Большая пирога. Много людей. Но кто — не видно пока.

Беромир кивнул и возвращаясь к пострадавшему «гондольеру» продолжил:

— Ты думаешь, что можно упасть в воду и так разбить лоб? Зачем ты пытаешься меня обмануть? Что случилось?

— Да подрался он, — не выдержал его напарник, видя, что не отстанут.

— С кем?

— Со мной. — нехотя ответил он. — Гадости говорил про девку, которую я в жены племяннику метил. Негоже сие.

— А что за гадости?

— Да отказали ему со сватовством к ней. Вот он глупости и болтал про нее самые грязные. Будто она с конем тешилась и с козлом, а людей, дескать, чурается. Я потерпел-потерпел, осаживая его словами, да не выдержал и огрел его шестом по лбу. Откуда и рана сия. Он после того удара взвился. Бросился на меня с кулаками. Ну и искупался. Сам. Голова звенела от удара, вот и поскользнулся. Едва не утонул — пришлось за шкирку вытаскивать из воды.

Этот пострадавший прям поник головой, слушая признание коллеги.

— Правду он говорит? — спросил у него Беромир, когда старший закончил. — Чего молчишь?

— Правду.

— А чего сам молчал?

— Стыдно ему. — фыркнул напарник.

— Ладно. Иди к Дарье. Пусть обработает рану, а то еще загниет.

— Боязно.

— Языком чесать было не боязно? — усмехнулся Беромир. — И не забудь Дарье все рассказать, добавив от меня, чтобы она придумала тебе какое наказание. Но без членовредительства. Понял ли?

— Да. — едва различимо ответил парень.

— Не слышу.

— Да. Все понял. — сильно громче ответил он.

— Так поспешай. С открытой раной по грязной воде самое милое дело нагноение подхватить. Чем быстрее она все очистит, тем лучше. Ну! — прикрикнул на него Беромир.

И тот с видом смертника пошел по указанному адресу.

Все остальные промолчали. Хотя и с некоторым неодобрением. Да, парень увлекся, но доверять ведьме Мары наказание? Сам же Беромир направился к берегу Днепра — гостей встречать. Но как только подошел, так и воскликнул удивленно:

— Ба! Да неужели!

Там, на носу лодки, стояла женщина и махала ему рукой.

— Мила.

Это была она. А с ней — целая делегация…

— Рад тебя видеть, — произнес ведун, обнимая женщину, когда она уже выпрыгнула из пироги на мосток.

— Дочка как? — первым делом спросила она.

— Внутри крепости. — махнул он головной куда-то назад. — Она сейчас уже из нее почти не выходит. Не праздная. С вот таким животом.

— Славно, — улыбнулась женщина.

— Что с тобой случилось? Роксоланы говорили, что ты погибла.

— Насилу вырвались, — серьезно произнесла она, а потом кивнув на троих роксоланов в лодке, добавила. — Если бы не они — точно бы сгинула. Двоих в стычках потеряли, пока вырывались.

— Пойдем, с дороги отдохнете да расскажите все обстоятельно. И спутников своих зови…

Прошли в крепость.

Далее в уже немало просохший донжон.

Сели.

И начали разговор.

Оказалось, что, вырвавшись из главного стойбища орды Сусага, Милу и ее спутников ждало много злоключений. За ними организовали погоню. И один из отрядов «сел им на хвост», вынуждая отворачивать, петляя. Сильный ветер сдул снег со льда, из-за чего их этот маневр прошел незамеченным. Однако пришлось отходить на юг — в зону контроля соседней орды. Ведь весь север степи между Доном и Днепром гудел, и прорваться было просто невозможно. Там-то, у самого Днепра, и случилась драка, из-за которой отряд потерял двух из пяти воинов. Но вырвались. И после определенных злоключений прошли через правобережные владения языгов к родичам Милы.

С трудом.

Занимаясь разбоем в дороге. Ибо иначе им было бы не прокормиться. Благо, что спутники Милы в этом давно «набили руку», так как промышляли подобным почти каждую зиму. Вот и грабили языгов помаленьку. Ловко и умело.

Заодно подменили своих изнуренных лошадей.

А потом на Припяти узнали о том, что Беромир учудил и как больно да обидно побил превосходящие силы роксоланов. Отчего родичи резко поменяли отношение к Миле. И если поначалу ее скорее терпели, то после этого известия стали воспринимать как уважаемого гостя. Более того — кое-кто из ее племянников двоюродных и троюродных даже выразил желание отправиться с ней. Чтобы попасть под руку Беромира.

— А он? — спросил ведун, кивнув на последнего персонажа за столом, пока не введенным в… хм… застольный оборот. — Кто он?

— Валамир[6], мой двоюродный брат по матери.

— Гёт?

— Да, — ответил тот.

— А…

— Повздорил он с конунгом. — вместо Валамира ответила Мила. — У нас скрывался.

— А в чем суть их вражды?

— С дочерью конунга потешился.

— Насильно? — вопросительно выгнул бровь Беромир.

— При мне она присылала гонца, с которым передавала свое обещание уговорить отца, чтобы он разрешил им жениться.

— А что Валамир молчит?

— Тетя все верно сказала. Любим мы друг друга.

— А ко мне зачем пришел?

— О тебе уже идет слава, как об удачливом конунге. Сердце Витимира смягчится, если я добуду и себе славы под твоей рукой. И он отдаст за меня прекрасную Аудофледу[7].

— Понял. А вы что хотите? — поинтересовался Беромир у иных племянников Милы.

— Славы и богатства, — задорно произнес Радомир, почесав затылок.

— А то! — также жизнерадостно поддержали его Ростила и Малята.

— А вы ради чего пришли? — спросил он трех роксоланов.

— Службу служить. — ровно ответил старший из них.

Беромир кивнул, принимая ответ. Формулировка эта вполне переводилась примерно, как «в наем», на более привычный ему язык.

Получалось, что в его дворе прибыло еще семь мужчин и одна женщина. На какое-то время.

И если роксоланов ведун охотно оставил бы. Им все равно податься больше некуда. Поэтому при добром и справедливом к ним отношении они могли оказаться очень надежными ребятами. То вот с остальными — подумал бы. Ему героические дурни не требовались от слова вообще.

А тут…

Мила же, словно бы почувствовав мысли зятя, лишь развела руками. Давая понять, что и сама не рада.

[1] В 1844 г. Ю. Г. Блазиус впервые устанавливает выходы девонских известняков и доломитов на Днепре у Орши. Прямо на территории города. А вообще, по реке Оршица хватало таких выходов, как и по самому Днепру в тех местах.

[2] Известняк состоит преимущественно из карбоната кальция СаСО3. При обжиге он распадается до оксидов (CaO), известных как негашеная известь, которая, смешиваясь с водой, становится гидроксидом Ca(OH)2, известным как гашеная известь.

[3] Если капнуть на кальцит соляной кислотой, то она вскипает. Доломит такой реакции не дает, он довольно инертен.

[4] Например, римский кирпич. Для его получения раствор на основе гашеной извести смешивали с наполнителем, например, песком, формовали и давали высохнуть. Где-то через три месяца такой кирпич набирал достаточную прочность, и его можно было применять в кладках 1–2 этажных сооружений.

[5] Известковый раствор с годами набирает все большую прочность. И лет через пару сотен лет уже сопоставим с природным известняком, в отличие от цемента, у кладки которого с годами наблюдается деградация.

[6] Готское окончание личных имен «-мир» и «-мер» не имеет отношения к славянскому «мир». Оно идет от прагерманского корня *mēr-, на базе которого построено прилагательное *mērja- «выдающийся» (отраженное в готском mērs, древнеанглийском mære, древнесеверном mærr, древневерхненемецком māri) — популярный компонент прагерманских имен, смоделированных по кельтскому образцу (в данном случае — под непосредственным влиянием галльского — māros «великий, славный»). Имя «Беромир» для носителя гётского языка тех лет означало «выдающийся медведь» или как-то так.

[7] Аудофледа — одно из древнегерманских имен. От aud (богатство) + *fledi (красивый, сияющий) либо *fladi (красота, блеск, сияние).

Часть 2
Глава 7

168, липень (июль), 15

— Каждый день шум, — тихо вздохнул один из работников.

— Да и мы работаем без продыху, — согласился с ним напарник.

— Вот неугомонный человек. Все мало ему. Все никак не нажрется. — заметил третий.

— А он разве себе?

— А кому? Тебе или мне?

— Ну…

— Мы-то на него горбатимся. Вон — не разгибая спины. А ему и домина какой, и железа сколько, и жита, и прочего. Сам же ходит важно…

— Ты говори, да не заговаривайся! — воскликнул четвертый.

— А то что⁈

— Услышит тебя кто, и выгонят нас отсель!

— А и уйдем! Кто он такой, чтобы мы для него так надрывались?

— Он тот, — тихо, но веско произнес внезапно появившийся ведун Весемир, — кто позволяет тебе получить железные орудия. Тебе они не нужны?

— Нужны. — несколько опешив, ответил бузотер.

— Тогда отчего ты людей смущаешь?

— Не по-людски это…

— Ты о чем с ним сговаривался? — перебил его ведун.

— Как о чем? — растерялся этот недовольный.

— Что ты со товарищи вдесятером трудитесь на него десять дней, делая то, что он укажет. А он взамен дает вам на выбор или топор деловой, или нож большой как сакс, так и косарь, или серп добрый, или косу. Так?

— Так, — кивнул этот ворчун.

— Беромир каждые десять дней исправно выдает вам железное орудие?

— Выдает.

— То, которое вы желаете, а не на свое усмотрение?

— Именно так.

— Так чего тебе еще надо?

— Мне тошно от мысли, что я горбачусь, а плод трудов моих ему.

— А плод его трудов кому идет? — едко усмехнулся Весемир.

— Как кому? Каких трудов?

— Железо кто делает? Орудия кто кует?

— Ну…

— И главное — тебя кто защищает?

— Я не просил меня защищать!

— Хорошо. — серьезно произнес Весемир. — Тогда поступим так. Ты сейчас собираешься и возвращаешься домой.

— Что⁈

— Твои разговоры лживы и злобны. Они порождают дурной настрой среди иных работников. Беромир тебя ни в чем не обманул. О чем сговаривались, то и положил. Кормит, как и сказывал.

— Добро кормит! — громко воскликнул старший среди этой десятки работников.

— От пуза! — согласились остальные.

— Дома так не ели! — продолжали доноситься отзывы.

Отчего этот ворчун как-то съежился и притих.

— Да дурь он говорит! — воскликнул еще кто-то, толкнув в плечо бузотера. — Беромир верен своему слову!..

Все эти выкрики сыпались со всех сторон.

Минуту, наверное. Может, и больше.

— Тихо! — громко произнес Весемир, останавливая этот акт общественного порицания.

— Я… я больше не буду, — тихо прошептал этот недовольный работник.

— Не будешь? — выгнув бровь переспросил Весемир. — Так, ты уже сеял смуту среди честных людей.

— Всем чем угодно клянусь — не стану более наветы болтать. Не прогоняйте, а? Меня же жена убьет, ежели я так домой явлюсь.

— Не прогонять? И что прикажешь с тобой делать?

— Понять и простить. — произнес он с виноватым и понурым видом, отчего сначала ведун, а потом и остальные засмеялись.

Беромир, впрочем, этой сценки не наблюдал.

Наладив труд работников и доверив пригляд ведунам, он сел анализировать опыт стычек. Как с роксоланами, так и с кельтами.

Самым узким местом оказалась разведка и связь. Как бы это банально ни звучало. Один раз Беромир сумел просчитать место выхода неприятеля и организовать засаду. Но в трех других эпизодах им просто повезло. И если бы удача повернулась к ним не той стороной — все. Сгинули бы.

С крепостью ситуация существенно улучшалась, но лишь для его личной безопасности. В целом же она выглядела достаточно сложной. Слишком тонким и жидким слоем кланы были размазаны по очень большой территории. Иди — угадай, куда сунутся ребята с набегом.

Разве что Днепр.

Но и там — нужно передовой наблюдательный пункт выносить куда-нибудь к слиянию Днепра с рекой Сож или даже южнее. Только далеко это. И связь затруднительная. В теории можно было бы что-то придумать с голубями. Но обширные леса и великое множество хищных птиц делали такую связь крайне ненадежной…

Далее шел сбор.

Под рукой Беромира, по сути, имелось шесть бояр с десятком дружинников у каждого. Плюс-минус. Вроде сила. И немалая по местным меркам. Иди их пробей, ежели в строй встанут да на удобных позициях.

Одна беда — как их собрать-то, ежели быстро? Вот пришел гонец и сообщил о приближении очередного набега тех же роксоланов. И что дальше? Что делать-то? Сколько пройдет времени от рассылки гонцов до прибытия этих отрядов? Как Беромир не крутил — меньше недели не получалось, а то и двух.

Любой внезапный сбор превращался в катастрофу. А уж если неприятель значимым числом решит сунуться не через Днепр — вообще пиши пропало. Хорошо, если сообща через месяц получится выступить.

Что с этим делать? Как сию беду решать?

Вопрос.

И ничего, кроме концентрации населения вокруг рощи и крепости он не видел. Для этого, правда, требовалось сильно поднять производительность сельского хозяйства. И урожаи. Но иначе никак. Просто из-за плеча логистики и дурной связи.

Вот укрепятся.

Соберут крепкое и мощное ядро.

После этого и можно будет расширяться, укрепляя все ключевые места крепостями. Чтобы неприятелю было не пройти и не проехать. А пока… Да вот жаль — никто из местных на это, скорее всего, не пойдет. Из-за чего они окажутся рано или поздно недовольны Беромиром.

Что само по себе немалое испытание для еще толком не родившегося союза кланов.

И что делать?

Обещать ходить в ответные набеги? Так можно всю жизнь в них провести. Долго это и бессмысленно…

Так, перебирая возникшие вопросы, Беромир медленно продвигался к более приземленным и прикладным задачам. Непосредственным приемам ведения боя и вооружению.

Здесь, в целом, все оказалось достойным.

Да, очень не хватало специализированных стрелков, которые бы действовали из-за стены щитов. Но и только. Сама пехота, получившаяся у Беромира, показала себя лучше всяких похвал. Даже на столь ничтожном уровне выучки.

Вопросы вызвал, пожалуй, только шлем.

Так-то серьезного испытания он не получил. Нормального клинча не вышло. Однако плотный обстрел стрелами и легкими метательными копьями немало напряг. Слишком уж лицо оказалось уязвимым. Поэтому недолго думаю Беромир решил выковать довольно большой козырек и прикрепить его на несколько заклепок к шлему. Чтобы чуть наклонившись, перекрывать лицо от летящих в него всякого рода пакостей. Ну и, заодно, наносник «присобачил». Небольшой. Чтобы прикрыть от случайных ударов сбоку в возможной свалке.

К копью тоже возникли вопросы.

По изначальной задумке «крылья» у основания клинка выступали ограничителями. Чтобы копье не проскакивало слишком глубоко, и, через это не застревало. Однако на практике это оказалось попросту не нужно, лишь утяжеляя оружие и ухудшая его баланс.

Мысли о том, что так можно попытаться остановить коня, Беромир отбросил сразу. Он хорошо видел, как «брызнуло» древко под напором скакуна Арака. Работать же копьем приходилось из-за щита и одной рукой, что требовало максимального баланса и облегчения оружия.

Так что на выходе, после переосмысления, осталось копье с широким листовидным наконечником, с одной стороны, и граненым подтоком, под штык, на другой.

В остальном же Беромир вполне был удовлетворен получившимся и у него, и у его ребят комплектом. Да, немного смущали кольчуги. Но так и их не хватало. А так, по местным реалиям они вполне неплохо защищали, особенно надетые поверх стеганного гамбезона. Из всех значимых угроз оставался только пилум, да двуручное копье конного сармата. А в остальном — терпимо.

Так-то да. Славно обзавестись чем-то получше. Но потом. Для начала неплохо и в кольчуги всех одеть да запасец какой-никакой заиметь. И он рассчитывал этот вопрос решить через торговлю. А если не выйдет, то попозже самому браться. Слишком уж трудоемкими они выходили для него сейчас…

— Что грустишь? — спросил «мухомор», подходя на «перекуре».

— Молотобойцев не хватает. Ученики-то наловчились. И силу набрали. А новые совсем будто безрукие и дохлые.

— Готовишься? Мыслишь, снова нападут?

— Не знаю, — пожал плечами Беромир. — Так-то не должны. Но…

— С Припяти вчера человечек пришел.

— И что?

— Плохи наши дела. — бесцветным голосом он произнес. — Роксоланы войско собирают. Судя по слухам — на нас идти.

— О как… — крякнул от удивления Беромир, аж выронив молоток. — А сколько у раса воинов осталась?

— Не могу сказать. — покачал головой рыжий. — Я помню твои расчеты, сделанные исходя из опросов. С ними согласен. Ты ведь так-то же по родам да кланам считал нашим. И я один выборочно проверил. Все сошлось до человека. Но тут… понимаешь, после этого позора от бэгов могли уйти воины.

— Уйти? Как? Они же в кланах и родах.

— Так, вместе с родичами и откочевать.

— Вряд ли ушло много. Одна оплеуха — дело обидное, но не более. Но пусть так. Тогда у раса под рукой окажется от восьмисот до тысячи воинов. Так?

— Возможно. — пожал плечами «мухомор».

— И как он такую толпу к нам собирается вести? Или он не всех? Но тогда для чего делал сбор воинов у себя?

— Это ты у меня спрашиваешь⁈

— Слушай. Но ведь это безумный риск. На остаток лета и часть осени роксоланы от Танаиса до Днепра окажутся совершенно беззащитны.

— Как сказал человек, пришедший с Припяти, к восходу от Танаиса свара. Толком не понять, но там кто-то у кого-то девку выкрал важную, а она умерла. Так что там с прошлого года жуть творится. Смута. А расы и бэги пытаются все это как-то утихомирить. Посему им не до роксоланов. А языги же в большой поход на ромеев ушли. За Дунай.

— Ой, как интересно…

— Что именно?

— Слушай, — проигнорировал его вопрос Беромир, — а этот человек не говорил о том, что к шатру раса прибывали ромеи?

— Так и есть. Прибывали. Сказывал, будто бы о чем-то торговались. Он мыслит — за тебя. Чтобы тебя взяли живым и продали им.

— Нет, — покачал головой Беромир.

— Что «нет»? Почему?

— Я могу ошибаться, но расу роксоланов нужно быть совсем хворым на голову, чтобы в такой ситуации повести воинов на нас. Это же безумие! Им целый флот нужно собирать для сопровождения. А главное, никакого смысла в этом походе нет.

— Не ищи здравость в поступках людей, — покачав головой, возразил «мухомор». — Частенько ими движут простые страсти. Например, рас обиделся.

— Может, и так, но… Знаешь… хм… представь, что ромеи загодя узнали о сборах и выступлении языгов.

— И что?

— А то, что тех могли встретить и разбить. Для этого не нужно так уж много сил. Пара легионов и немного удачи. Если языги славно пограбили, то едва ползли. Тут-то их и могли прижать к реке.

— Давай мы будем не будем гадать!

— Если языги успешно сходят в набег и вернутся с богатой добычей, то роксоланам конец. Просто потому, что языги окажутся заметно лучше вооружены и снаряжены. Поэтому я не верю, что рас роксоланов решился на них пойти без такого известия. А больше ему не на кого наскакивать. Если он только в свару на восходе он не полезет, но это глупо.

— А мы?

— Для этого ему нужен речной флот. Даже тысяче всадников дней на сто потребуется очень немало припасов. С грабежа местных жителей они не прокормятся — их ведь очень мало, и они бедны. Уж кто-кто, а роксоланы это знают отлично. Так вот — речной флот. Его у раса нет и взять его неоткуда.

— Если только у римлян.

— А чем он им за него платить будет? Конскими яблоками? — улыбнулся Беромир.

— Ну… допустим. — нехотя согласился рыжий ведун. — И чем это нам грозит?

— Объединением языгов и роксоланов под одной рукой. Даже потрепанные западные орды все еще сильны. Ослаблены, но не более.

— И потом они возьмутся за нас?

— В военный поход вряд ли пойдут. — покачал головой молодой ведун. — На ослабевшие западные орды сразу попрут гёты и им придется крепко воевать с ними. Им будет чем заняться. А вот закрыть нам торговый путь могут, вынуждая нас к возобновлению выплаты дани.

— А ромеи? Им разве торговля с нами не нужна?

— Они охотно променяют ее на решение куда более важных и сложных задач. Война-то у них там непростая.

«Мухомор» молча кивнул и стал вышагивать.

Кем он являлся в Священной роще Беромир не знал. Но, судя по тому, как другие ведуны к нему прислушиваются, явно не последний человек.

— Без соли тяжело будет… ой тяжело… — наконец произнес рыжий.

— У нас еще есть торговый путь по Двине в море на севере. А там и соль, и янтарь, которые мы сможем выгодно менять на железные изделия.

— Прости, что там?

— Соль и янтарь.

— А янтарь — это что?

— Эм… хм… Камни такие, похожие на застывшую смолу. Элины его зовут электрон, а ромеи суцинум.

— И зачем тебе электрон понадобился? — неподдельно удивился «мухомор».

— Так продавать ромеям. — улыбнулся Беромир. — Он у них высоко ценятся, и у египтян, и в Парфии с Индией. Старый же торговый путь сломали германцы и уже давно.

— А как ты будешь торговать с ромеями, если роксоланы перекроют нам торговый путь?

— Договоримся. Им ведь дань с нас нужна, а не торговый путь перекрытый. Поэтому почти наверняка они попробуют с нами договорится. И электрон как товар станет очень важен. Ведь чем богаче торговый путь, тем больше с него прибытка.

— Значит, Двина. Я тогда оставлю тебя и завтра отправлюсь в те земли. Поговорить. Быть может, мы сможем сговорить о торговлишке по осени.

— Ты? Почему ты? — удивился Беромир.

— Меня там знают. Мама моя оттуда…

Часть 2
Глава 8

168, липень (июль), 22

Беромир гордо сидел в позе орла и с нотками грусти смотрел на дверь перед собой, через щели в которой пробивался свет. В его животе творился какой-то чертов ураган. Все бурлило и клокотало так, словно миниатюрные чужие там решили поиграть в салочки.

Отравился.

Не так чтобы каким-то ядом.

Нет.

Просто второй день был не в состоянии отойти от нужника дальше пары сотен шагов.

Что конкретно он подцепил понять не получалось. Все же он не врач и в вопросах, касающихся медицины разбирался либо шапочно, либо очень узко. Да и то — только там, где сам сталкивался.

Дарья, конечно, старалась. Отпаивала отварами. Даже одну из дочек Добрыни отправила какие-то травки новые искать. С сопровождением, разумеется, ибо сама она пока мала.

Пить воды приходилось много.

Теплой, чуть подсоленной. Просто чтобы не «поймать» нарушение баланса электролитов из-за вымывания солей из организма…

Наконец, он закончил и вышел на свежий воздух.

Никто из окружающих не шутил и даже не улыбался, глядючи на него. Дело-то серьезное. У них, у самих так на глазах знакомые и родичи сгорали. Поэтому если и смотрели, то с тревогой и озабоченностью.

Всеми делами в крепости сейчас заправляли Мила и Дарья. Беромир лишь изредка подключался — постольку-поскольку. Злата уже с головой ушла в беременность. Все ее мысли были только о ней. Да и за пределы крепости она не выходила. Сильно помогавший «мухомор» уехал. Точнее, уплыл. А остальные…

Пользуясь случаем, все вокруг как-то расслабились. Из-за чего дела пошли совсем неспешно — в привычном для местных ритме. Словно бы сонная пелена легла на всю округу легка… этакая магическая аура лени…

— Не кручинься, — тронув ладонью лоб для контроля температуры, произнесла Дарья. — Выздоровеешь. Ты молод, полон сил. Да и хворь эта не так уж и сильна. Я видывала и много хуже.

— Да сдохну и сдохну… — буркнул Беромир, едва слышно.

— Что-что⁈ — уперла руки в боки она. — Чтобы ты мне такое больше не говорил!

— Да ты сама посмотри! Чуть слег — разом все вокруг словно в болото стало погружаться и какой-то сон. Ради кого стараюсь? Сдохну и все прахом пойдет.

— Вот поэтому тебе и надо жить!

— Как будто это что-то изменит…

— Изменит! Ты погляди вокруг. Сколько случилось с твоего преображения? Три лета от силы. А как все поменялось! Бояре. Дружины. Крепость. Железо. Это УЖЕ не пойдет прахом. Будь уверен!

— Мне бы твою уверенность…

— А то, что люди стали работать так, — мотнула она головой, — то их можно понять. Сколько дней подряд ты их гонял без продыху?

Беромир промолчал.

Вместо него ответил живот, что-то недовольное побулькав.

— Это пройдет — и с новыми силами за дела возьмешься.

— Только людей уже вскорости надобно отпускать. Страда на носу. А потом… Неясно — придут ромеи али нет. Ты ведь слышала тот разговор?

— Слышала.

— Если они не придут, то все очень сильно замедлится.

— Не страшно. — отмахнулась она. — Одно то, что ты поставил крепость и создал бояр с дружинами — дорогого стоит. А эти твои заработки, на которые людей пригласил? Ты, верно, не понимаешь той великой пользы, которые они несут.

— Почему не понимаю?

— Если бы понимал, то не бурчал бы! Скоро четвертый срок подойдет к концу. И шестнадцать нарядов получат еще по одному топору или там косе. Это прибыток ценных железных инструментов в наши кланы ТАКОЙ, что и за десять лет ранее не случалось, и за двадцать. Притом топоры тяжелые. И их почти что и не было ранее. Али думаешь, отчего все берут именно их?

— Только из-за веса?

— Да. Хотели поначалу разное. А поглядев, берут лишь топоры. Вдруг с тобой что случится, кто их еще даст? Ромеи-то самые легкие железные изделия везли и драли за них три шкуры. Четыре десятка дней и шестьдесят четыре топора! Невероятно! Если получится каждый год так делать, то за десять лет топоры окажутся в каждой семье. Понимаешь? В КАЖДОЙ! Что-то торгом, что-то таким заработкам. Но это нечто невообразимое!

Беромир покачал головой.

Сестра говорила здравые вещи, но ему они казались мышиной возней. Через десять лет он целил в совсем иные цели. А тут этот чертов поход роксоланов и вообще их излишняя активность. И кельты…

Дарья, видимо, это почувствовала и сменила тактику.

— А что ты хочешь?

— В каком смысле?

— Ну вот ты говоришь, что без ромеев все встанет. Что именно? Какие у тебя были задумки?

— Мельницу ветряную хочу поставить. Вон там. Что ее лопасти ветер крутил, а она бревна пилила, распуская на доски. Их ведь много надо. И прочее. А там, на Оршице, водяную надо рубить, с нижнебойным колесом. Проточную такую. А может, и несколько подряд. Им ведь плотины не требуются. Да и для кирпичей с черепицей печь ставить надо. Для руды промывку. Может, одно из колес выделить воду поднимать для тромпы, которой воздух дуть в печи на плавках…

— Погоди, — перебила его Дарья. — Я почти не понимаю, о чем ты говоришь, но… это все выглядит сложно. И ты мыслишь, эти работники, пришедшие на заработки, сдюжат? Вот мельница — что сие?

— Ветряная?

— Да. Ты ведь сказал: «мельница ветряная».

— Тут надо подумать, как ее лучше сделать…

— Просто скажи так, чтобы я поняла суть задумки.

— Домик это такой как башня крепостная. Наверху кладется бревно. К нему с одного торца крепятся лопасти… ну, что доски, только большие. Ежели она по ветру развернута, то бревно это вращается. А дальше уже, что потребно, то и делай с ним: хочешь — пили, хочешь — зерно перетирай.

— А если ветер не дует?

— То оно и не крутится. Посему я и мыслю поставить такую мельницу где-нибудь повыше. Да и вообще — чем выше та башенка, тем лучше.

— Понятно. Они не сделают. — покачала головой Дарья.

— Крепость-то построили.

— Крепость строили ученики. А ты их год учил. И даже более.

— Да чему я их за тот год обучил-то? — отмахнулся Беромир.

— Год рядом с тобой дорогого стоит! — серьезно и несколько патетично воскликнула Дарья. — Ты, верно, не замечаешь, как люди рядом с тобой меняются.

— Кстати, по поводу людей. Все хотел спросить, тот дурной к тебе дошел? Ну с рассеченной кожей на лбу?

— Что пакости говорил про девицу?

— Да. Значит, дошел. И как ты его наказала?

— Полюбовником своим сделала.

— Что⁈ — опешил Беромир.

— Каждый вечер после ужина приходит ко мне и трудиться не покладая… рук. — оскалилась Дарья. — Чего смотришь? Сам же сказал, что мне надобно ребенка заводить нового.

— Но он же дурачок…

— Там все непросто. Поговорили мы с ним по душам. И выяснилось, что ему не просто отказали, а еще и высмеяли. Ославив на всю округу. Он и обиделся. Из бедного рода. Слабого. Почти без мужчин. Оттого и заступиться некому.

— Ты в здравом уме? — осторожно переспросил Беромир.

— Странный вопрос.

— Да у тебя прямо глаза загорелись, как о нем заговорила. Влюбилась?

— Да ну тебя! — отмахнулась Дарья. — Сам настаивал и теперь браниться начинаешь.

— И что ты с ним собираешься делать?

— Как что? Оставить при себе. Мне же надо потешиться? А он юн, горяч и привязчив. Да и помощь в делах пригодится. Все лучше, чем дочки Добрыни. Силенки у него побольше.

— Не боишься, что бросит?

— А я его уже прокляла. — оскалилась Дарья. — Прямо на это и заговорила. Бабам же сказала, что через это проклятье — с кем он сойдется, та и захворает.

— Добрая ты… ой добрая… — покачал головой Беромир.

— Самой мало! — фыркнула она. — Так что, считай в крепости у тебя под рукой не двадцать один мужчина, а двадцать два.

— И Влад.

— И он. Надо бы ему, кстати, одежду красивую выправить. Он ведь с барабаном ходил в бой.

— Слушай… а ты не знаешь, есть у нас связи с кем-то по ту сторону? На восход.

— Не понимаю тебя, — нахмурилась сестра.

— К восходу от нас лежит река Оар или Ра. Ее по-разному зовут. Я и Волгой слышал, что кличут. У реки той великой есть притоки. И с тех краев к нам набеги чаще всего приходят.

— Знакомцы имеются. — чуть подумав, ответила она. — А зачем тебе?

— Наш рыжий «мухомор» ускакал на Двину.

— Когда же ты его по имени называть станешь?

— Не могу. Как вспомню…

— Я прошу. Давно ведь в прошлом. Он столько помогает, а ты… Шепотки уже пошли, будто бы не простишь его никогда. Озлобится. Оно тебе надо?

— Ну хорошо. — нехотя произнес ведун. — Так вот, Рудомир ускакал на Двину. Но у меня особой надежды нет на успех его переговоров. Сама видишь — сложный он.

— Как будто ты простой.

— И все же.

— И что ты от меня хочешь?

— Есть у тебя кто-то, чтобы на ту сторону сбегать да пригласить серьезных людей на переговоры. Чтобы предложив им топоры или там ножи в обмен на соль, али еще чего.

— Зачем тебе это? — нахмурилась Дарья.

— Да подумалось… нам ведь надо наших оградить от набегов малых, так?

— Так.

— А ежели мы со всеми своими соседями торг будем вести, то они на нас и в набег ходить не станут. Опасаясь того, что мы откажем им в обмене. И упреждать станут, ежели что услышат, али увидят. Им ведь торг будет зело выгоден.

— Хм… ну… хорошо. По случаю пошлю весточку. Хотя не думаю, что они быстро откликнутся…

* * *

— Это Маркус, — произнес центурион, представляя мужчине в тоге своего бывшего сослуживца. — Он обычно и водит торговый корабль по Борисфену.

— Хотя местные зовут его на скифский лад — Днепр. — поправил главу векселяции Маркус.

— Ты там просто торгуешь?

— Торговля там до недавнего времени была едва ли выгодной. Нет. В основном собираю сведений. Мне ведь приходится проходить через земли и сарматов, и дальше.

— И это ты тот человек, который сумел добыть сведения о намерениях маркоманов?

— Так точно. Я.

— А ты разве ходишь в германские земли?

— Никак нет.

— И как это получилось?

Маркус ответил.

Сначала кратко, а потом все более и более развернуто.

Врать или как-то юлить перед личным посланником императора, да еще и из семьи сенатора ни он, ни глава векселяции не хотели.

Формально-то его должность была невысока — просто квестор, один из многих десятков, отвечающих за финансовые вопросы во всех уголках империи. Для людей сенатского сословия с него начиналась гражданская карьера. После армии. Но это, в конечном счете, ничего не значило. Куда важнее было то, что перед прибытием он отзывался из провинции для консультаций у императора.

Личных.

И по их завершении явился прямиком в Оливию. С отрядом личной охраны из полусотни закованных в ламинаты эвокатов[1].

— Значит, роксоланы вторглись в земли языгов… — медленно произнес этот квестор.

— Да. До последнего утверждая, что идут на Беромира. Отчего языги и не всполошились загодя. — ответил центурион.

— А как же они переправились?

— Мы им предоставили корабли, пригнав их из нижнего Дуная. Небольшие, плоскодонные. Роксоланы сами перетащили их через пороги.

— И почему они вообще пошли в поход?

— Мы им соврали, сообщив, что языги разбиты в походе. Ведь, когда до тех дойдет весть об этом вторжении, они уйдут с наших земель.

— Разумно, — чуть помедлив ответил квестор и, кивнув в непонятную сторону, добавил. — Там все скверно. А для вас это несет какие последствия. Ты о них думал?

— Им всем будет не до нас. — улыбнулся глава векселяции. — Роксоланы должны сцепиться с вернувшейся армией языгов, а на тех с севера навалиться гёты. Ударив в тыл. Мы заслали к ним несколько человек с новостями. И очень рассчитываем на то, что гёты отвлекутся от поддержки маркоманов, соблазнившись тучными землями степи.

— А торговля, ради которой я прибыл?

— При любом исходе тот, кто удержит контроль над порогами, будет в ней заинтересован.

— А Беромир?

— Он в первую очередь. На днях уехал его представитель, с которым мы перевели переговоры по ближайшему торгу.

— Переговоры? — немало удивился квестор.

— Он выяснял чего и сколько нам потребно, а также оставил свои пожелания. С ним же мы обсуждали и разные способы торговли, в обход противодействия сарматов.

— Что-то интересного эти варвары предложили?

— У них есть довольно интересные корабли, на которых они могут под парусом идти по льду зимой. Быстро. А Борисфен скован льдами дней сто или даже больше.

— Это как? — поразился квестор.

— Мы пока не видели. Но они у них есть. Сказывают, их удумал Беромир. Кроме того, они предложили… хм… использовать широкие плоскодонные суда с минимальной осадки, обивая их днища толстыми полосами железа. Примерно в два пальца толщиной каждый локоть. Чтобы камни порогов не разрушали корпус. Подъем же и спуск делать с помощью якорей.

— Как, прости?

— На легкой лодочке заводить якорь вперед, за порог. Погружать его. И воротом выбирать канат. Потом заводить второй. И так вот, выводя вперед поочередно то один, то другой якорь, протягивать корабль через пороги. Вниз же просто спускаться, надеясь на прочность днища.

— И сарматы не повредят?

— Где пороги, ширина реки пять-шесть сотен пассусов[2]. Если сильно не приближаться к берегу, то сарматы ничего сделать не смогут.

— Это… хм… это интересно.

— Вернидуб передал слова Беромира, что если мы сможем придумать подходящую метательную машину, то и лодками ничего завозить не придется. Просто метаем вперед якорь с привязанным канатом, да воротом подтягиваем корабль. Он предположил использовать большой онагр, но нужны опыты.

— Он точно варвар? — спросил, чуть подавшись вперед квестор. — Никогда не встречал, чтобы варвары так мыслили.

— Он вырос на моих глазах, — ответил Маркус. — И поначалу был обычным дикарем. А вот позапрошлым летом с ним что-то случилось. Местные сказывают, что его коснулись боги.

— Я слышал эту историю. — отмахнулся квестор. — Что он запросил?

— Прежде всего зерно и соль. Много. Особенно зерна. Корабль, на котором я ходил в те земли, может увезти около четырех тысяч талантов[3] груза. Так, Вернидуб заявил, что Беромир готов принять три таких корабля зерна.

— А обычно ты сколько возил?

— Обычно зерно я вывозил. Но Беромир, как я понял, нанимает людей на работы за еду. Излишков же в тех краях мало. И он за железо его почти наверняка все выгребает.

— Ясно. Занятно. Что еще он просит?

— Лорики хаматы. Сотню. Пилумы тяжелые. Тысячу.

— Тысячу⁈ Куда ему столько?

— Самому интересно, — развел руками центурион. — Но с пересказов Вернидуба именно пилумами Беромир останавливал роксоланов с кельтами. При правильном использовании в лесу они оказались чрезвычайно полезны.

— Не удивлен. Хорошо. Давай дальше. Что еще?

— Десяток хиробаллист и пять онагров[4].

— Ого!

— Он в глубине варварских лесов строит укрепление, и ему нужны такие машины для их обороны. Но вряд ли мы сможем их выделить.

— Да и сотню хамат, полагаю, тоже.

— Он готов оплачивать наши товары компасами. И я не вижу ничего скверного в том, чтобы защитить свои вложения. К тому же, в руках варваров все эти машины скоро придут в негодность. Но их все одно быстро не сделать. Не раньше будущего лета.

— Вооружать варваров опасно.

— Если не вооружать конкретно этого варвара, мы можем потерять источников компасов. А этот механизм бесценен для моряков.

— Марк Аврелий мне его показывал. — излишне равнодушно ответил квестор. — Ладно. Это все?

— Отчего же? — улыбнулся центурион и, подойдя к столу у стенки, взял с него тубус. Открыл его. И извлек целую пачку листов неплохо выделанной бересты, покрытой надписями. — Вот здесь список Беромира на его языке с нашими пометками.

— Так много?

— Из готовых изделий он доспехи и кое-что из оружия и тканей просит. В основном же ему нужно зерно, соль, медь, олово, свинец и много всего иного. Самым интересным, на мой взгляд, является этот лист. Взгляни.

— Семена?

— Да. Много разных семян. В том числе довольно необычных. Вот это, — ткнул центурион пальцем, — «китайский горох» или «соя». Я ни того, ни другого названия не слышал. Однако здесь дано исчерпывающее описание его и места, откуда его брать.

— Держава на восходе, откуда поступает шелк, — медленно произнес квестор. — Это надо с парфянскими купцами связываться.

— Ему нужен всего мешок. И он готов за него дать целый компас.

— Что же такого особенного в этом горохе?

— Увы, мне этого не известно. Вернидуб тоже не знал.

— А это? Снежный бамбук? Что это такое?

— Бамбук, как сказано в описании, это трава такая, что растет в тех же землях, где и соя. Достигает высоты в несколько ростов человека и не уступает дереву в прочности, а то и превосходит. Она бывает разная. Беромиру нужны саженцы того вида бамбука, который выживает в снегах и терпит морозы[5].

— Для чего ему такая трава?

— Если бы я знал! — пожал плечами центурион. — Назначение большинства запрошенных им товаров мне просто непонятно. Пожалуй, только сам Беромир сможет ответить на эти вопросы, если пожелает…

[1] Эвокаты — в Римском обществе это легионер, отслуживший свой срок службы, но вернувшийся на нее добровольно по приглашению. Представляли собой самых матерых и надежных ветеранов.

[2] Пассус (passus) — одна из мер длины в древнем Риме, равная 1,48 м. 500–600 пассусов это 740–888 м.

[3] Талант — 26,2 кг. 4000 талантов около 105 тонн.

[4] Хиробаллиста — это легкая торсионная метательная машина с двумя плечами и силой натяжения около 300–500 кг. Обычно стреляла по настильной траектории большими, тяжелыми стрелами или небольшими камнями. Онагр — это торсионная метательная машина с одним плечом, обычно кидавший навесом камни. Обладал, как правило, натяжением большим в 2–3 раза, чем хиробаллисты, но это все неточно и очень условно. Какой-то стандартизации не существовало в принципе. Оба аппарата частенько входили в состав полевой артиллерии римских армий.

[5] До Ледникового периода в районе Европы, в том числе северной, произрастали бамбуковые рощи. Да и в XX-XXI века бамбук потихоньку возвращался в сады Европы, имея морозостойкость до минус 26–28 градусов по ряду природных видов. Например, Курильскому эндемику. В 168 году был еще климатический оптимум, так что в районе Орши трескучих морозов крепче 26–28 случалось нечасто. Открывая возможности для селекции и адаптации, особенно учитывая быстрые циклы развития, характерные для бамбука.

Часть 2
Глава 9

168, серпень (август), 5

Он снова подошел к коню.

Тот недобро на него поглядел и начал пятиться, пока не уткнулся крупом в стенку стойла. Развернуться и попытаться лягнуть он тут не мог — узко.

Клац.

Щелкнули зубы коня совсем близко. Сам же он со страхом и раздражением смотрел на хомут[1]. Незнакомый ему. Непонятный. А тут этот малознакомый человек тычет им в морду…

Мужчина достал из кармана и протянул коню сладковатый корень рогоза. Морковки-то, не имелось. Вот и приходилось выкручиваться.

Тот чуть помедлил и осторожно взял его, косясь на хомут.

Потом еще один.

И еще.

Все это время Беромир разговаривал с конем и пытался его успокоить. Слова, понятно, тот не понимал, но вот интонацию — вполне. А молодой ведун не только приговаривал, подкармливая вкусными корешками, но и поглаживать начал, пусть и не сразу.

И новый заход.

Чуть отойдя назад, мужчина поднял хомут и попробовал его надеть.

Небольшая ломка.

И конь, прижав уши и очень нехорошо глядя, уступил.

Чуть-чуть постоял, явно прислушиваясь к ощущениям.

Дал затянуть хомут и закрепить ремни, не дающие ему съезжать вперед. Для чего ему пришлось выйти из стойла.

Снова постоял, помотав головой и раздраженно фыркая. Походил. Побегал на поводке. Привыкая к ощущениям. Хомут ему явно не нравился, но скорее психологически…

«Сортирные страдания» подтолкнули Беромира к новым экспериментам. В этот раз с лошадьми, в поисках способов повысить производительность труда. Удельную. В пересчете на один человеко-час. Людей-то сильно не хватало, и хотелось использовать труд каждого с максимальной отдачей. И почти сразу он уткнулся в то, что на местных запряжках повозка получалась весьма неэффективна. Ременные упряжки сильно давили на шею, не давая нормально нагружать повозку[2], да и жесткой сцепки не выходило, из-за чего на спусках она била лошадь по ногам.

Печальная особенность.

Очень.

Но именно из-за нее местные повозки этих лет практически не превосходили вьючный метод. Да, он несколько уступал в грузоподъемности, но с лихвой компенсировал это удобством на перепадах высот. Что влекло за собой массу негативных последствий. Например, чрезвычайные трудности в формировании толкового воинского обоза или низкую производительность сухопутных перевозок товаров. При таком подходе ведь нормально ту же лошадь не используешь.

Приходилось возиться с волами. Ярмо вполне позволяло получить хорошую сцепку и добрую тягу. Одна беда — скорость. Волы под грузом обычно обгонялись даже идущим шагом человеком, то есть, едва ползли со скоростью порядка 2–3 километров в час.

Этого было мало.

Очень.

Совсем.

Да и волов у Беромира не имелось под рукой. А лошади… Он уже столкнулся с тем, что даже одно более-менее приличное бревно одно «копытное» с трудом тащило по лесу. Нет, понятно. Если ориентироваться на те небольшие деревца, которые он поначалу добывал в первые месяцы тут — да, не проблема. Но с нормальными уже наблюдались заметные трудности. Лошадь не тянула добрым образом и быстро уставала. И с этим требовалось что-то делать.

Конструктивно хомут представлял собой довольно простое изделие. Две деревянные дуги. С одного торца они соединялись куском кожи как шарниром, с другого — затягивались бечевкой. Изнутри обшивались толстым слоем войлока для мягкости. Ну а дальше по ситуации. Например, под внутреннюю покрышку можно было положить валик, набитый ветошью для пущей мягкости.

Вся сложность заключалась в том, чтобы подобрать размер и форму этих самых дуг подходящим образом. Дабы хомут ложился на плечи лошади и не давил на ее шею. Беромир-то ничего про это толком не знал и мог пытаться лишь воспроизвести принцип. Видел сколько-то раз и все. Не более. Вот и экспериментировал.

Это был уже седьмой заход.

И, судя по всему, удачный.

— Дышит хорошо, ровно, — заметил один из роксоланов.

— Тогда давай цеплять волокушу. Посмотрим, как под грузом.

— Не спеши! Дай коню привыкнуть!

— А чего тут привыкать?

— Эх… — обреченно махнул рукой этот роксолан, видя непонимание со стороны «лесовика».

— А вообще, он хорошо удумал. Ловко. — встрял второй роксолан. — Ежели на шею лошади не давить, то она повозку много тяжелее обычного может уволочь.

— Вот! На то и расчет! — заметил Беромир.

— Да нам-то оно зачем? Это вам землю пахать так сподручнее. Хотя и ранее, на ремнях как-то управлялись. Для степи оно без разницы. — скептически заметил третий.

— А вот и нет. И для степи от хомута тоже польза великая. Если хорошую повозку сделать, толковую, то на ней одна лошадь увезет припасов, что семь-восемь или более ее товарок во вьюках. Оттого выступая в поход, можно двигаться не большим табуном, а налегке.

Все пять роксоланов уставились на ведуна.

Внимательно-внимательно.

Меж тем он продолжал:

— И на привалах не придется грузы с вьюков снимать, чтобы лошадь отдохнула. И за день получится проходить больше, и двигаться быстрее, ведь большой табун всегда едва плетется.

— А ты ту повозку сделать сможешь? — серьезно спросил один из них.

— Смогут. Отчего не смочь? Да только зачем? Нам сюда — в леса другие нужны. А с бэгами у меня дружбы нет. Повозка же такая только облегчит им набеги. Оно мне надо?

— А если дружба возникнет?

— Вот как это случится, так и поговорим. — улыбнулся Беромир. — Для степных друзей у меня много что интересного найдется. Отчего каждый конный воин много выше станет стоить в бою.

— У тебя⁈ — скептически переспросил старший из роксоланов.

— У меня.

— Ты на коне хоть раз сидел? — усмехнулся один из них.

— Мне это не нужно, — оскалился Беромир. — Когда тебе боги могут подсказывать, как ладнее поступить, то многое видится иначе.

— И как же?

— Не верите на слово?

— Дивно ты говоришь слишком. Нет, не верим. Покажи.

— Ну… это никуда не годится. Вы ведь пытаетесь выведать тайны, разыгрывая меня как мальчишку. — хохотнул ведун. — Давайте сделаем так. Вы прямо сейчас поклянетесь, что все увиденное у меня никогда никому не передадите и сами использовать не станете без моего разрешения. А я, подготовившись, вам эти тайные приемы покажу. И если окажется, что я прав, каждый из вас поклянется мне и моим наследникам в верности до самой смерти за себя и своих потомков.

Роксоланы помедлили немного.

Переглянулись.

И торжественно поклялись, в том, что их Беромир просил. А их лица уже не выглядели настолько надменно, как минуту-другую раньше…

Служивые степняки до конца дня возились с хомутом. А ближе к вечеру попробовали первый раз запряжку новую.

Так, вдумчиво и осторожно работая с конским составом, они проверяли и еще раз семь доделывали и правили хомут, доводя его до ума. Уже без участия Беромира, который больше наблюдал, да и то не всегда…

Ведун же вернулся к своим текущим делам. Он ведь перед самым роспуском рабочих решил их загрузить сенокосом. Все равно из них косы никто не брал, а потому их накопилось аж сорок две «литовки[3]», включая сделанные ранее[4].

Беромир их снарядил, само собой, с помощью других людей. Иначе бы делал это долго. А так — раздал поручений и собрал их как конструктор, на финальном этапе.

Отбил кромку для остроты.

И принялся опробовать да отлаживать. А потом и остальных привлек. Каждое утро забирая их всех на покос и меняя их по росе каждые полчаса. Чтобы и навыка набрались, и темп не снижался. Без опыта ведь выдыхали быстро…

— Ловко, — заметил вернувшийся Вернидуб, глядя в один из таких рассветов на работников, машущих косами. — Любо-дорого посмотреть. Гляжу, и сердце поет! Жизнь-то налаживается. В мое детство ничего такого не было.

— Да куда там! — махнул рукой Беромир. — Им еще учиться и учиться. Как и мне. А вообще, по уму надо не руками махать, а конной запряжкой косить, сделав такую сенокосную колесницу.

— Вот вечно ты всем недоволен! — хохотнул седой ведун. — Ты глянь! Они за одну росу скосили травы уже больше, чем за несколько дней ежедневного труда серпами бы прибрали. А ты бурчишь.

— Нет предела совершенству.

— Ты нас так с ума сведешь!

— Жизнь что река — каждое мгновение уже новая. Нужно это просто принять и не тревожиться по поводу постоянных изменений. Если они идут на пользу, то и ладно.

— А эта твоя дурь — сырое сено в ямы сваливать? Да конями топтать. Оно зачем?

— Силос это, а не дурь. Яма та вырыта на холме, а потому дождевой водой али талой не подтопляется. Стенки ее глиной обмазаны. А сверху навес стоит специально для того, чтобы защитить траву от лишней влаги.

— Мы догадались. Только не поняли, для чего это тебе? Она же сгниет.

— Если воды не пускать, да и от воздуха защитить, то не сгниет. Для того и глиной обмазывал стенки. И лошадьми топчу, чтобы плотнее. А потом, как заполню, присыплю землей. Зимой же, вскрывая, можно будет доставать оттуда сочный зеленый корм для скотины.

— Ты уверен? — со скептическим видом переспросил Вернидуб.

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным. Хотя, не исключаю, что я напортачу с чем-то. Слышать — это слышать. А сам первый раз делаю.

— Ты столько делаешь первый раз… — покачал головой седой ведун.

Но отстал.

Решил довериться.

Тем более что парень хоть и чудил, но без перегибов и фанатизма. Пуская накошенное сено в основном для сушки обычным образом, привлекая для этого всех работников толпой. Чтобы быстро. Вот утром, сразу после росы, шли и растрясали. Днем — ворошили, переворачивая. А вечером или перед дождем собирали в копны, чтобы не сильно промокло.

А силос?

А что силос? В него едва десятая часть уходила. С самых неудобных для сушки мест…

— Опять кислый? — хохотнув, поинтересовалась Дарья, подкравшись совершенно бесшумно.

— Да ты сама глянь. — махнул он рукой. — Видишь сколько пней? Их все нужно выкорчевать. А землю разровнять.

— Ну что у тебя мысли такие дурные в голову лезут? Зачем? Никогда же этим не занимались. И как-то жили.

— Придется начать. Иначе добрых полей не видать нам как своих ушей. И покосов. Сама же видела, как ладно косари шли, ежели по ровному участку.

— Не представляю, как ты эти пни станешь расчищать, — покачала она головой.

— Вот и я. А надо. И выкорчевать их. И дальше лес вокруг вырубать. Была бы взрывчатка — ей-ей бы ее применил. Да где ж ее брать?

— А что это такое?

— А… неважно. — отмахнулся Беромир, слегка побледнев от того, что чуть-чуть не сболтнул лишнего.

Переходить в пороховую эру, если так можно выразиться, он был не готов. Экономическая база не позволяла в полной мере этим воспользоваться. А значит, что? Правильно. С его помощью все сливки соберет другой, более многочисленный и продвинутый народ.

А оно надо?

Вряд ли. Уж точно не ему. Тем более что для эпохи холодного оружия имелось очень много славных опережающих технологий и возможностей, открывающих невероятные перспективы. Например, тигельная сталь в сочетание с теми же водяными молотами делала вполне реальными латы.

Настоящие, хорошие латы.

Которые и в эпоху раннего огнестрела немало решали. А уж в эти глухие времена и подавно. Из-за чего некоторые вещи он пока не спешил внедрять…

[1] Хомут был изобретен в Китае в V веке н.э. В Европу попал около 920 года, стал широко употребим только к XII веку, став прорывным решением, открывшим новую веху в сухопутной логистике.

[2] Автор в курсе исследований Georges Raepsaet 1970-х годов, но считает их не вполне корректными, так как продвинутая ременная запряжка не применялась в Античности, что видно на статуях и мозаиках, хотя именно это предположение лежит в основе модели «гужевого оптимизма». Гало-римская запряжка была довольно архаичная, а потому для нее верны исследования Richard Lefebvre des Noëttes, сделанные в 1910 году, и говорящие о том, что одна и та же лошадь с классическим хомутом может сдвинуть втрое больший вес, чем с античной ременной упряжкой. Продвинутая же ременная упряжка сформировалась на рубеже XVIII-XIX веков, оставаясь даже сейчас едва ли пригодной для грузовых повозок (как и любая иная без жесткого скрепления). И да — Беромир не в курсе всей этой истории и оперирует известными ему данными, а именно хомутом из воспоминаний и местной ременной упряжкой.

[3] Коса «литовка» — классическая ручная коса, доминирующая в наши дни. На Руси появилась не раньше XVII века, а, вероятно, и в начале XVIII. Позволяет косить с прямой спиной, быстро окашивая большие площади. Ей предшествовала более архаичная коса «горбуша», которая удобна для покоса в неудобьях и оврагах. Для реалий книги косы вообще никакие не употреблялись (за редкими исключениями). И эта проблема сохранялась еще довольно долго.

[4] У Беромира вообще потихоньку копились инструменты для «внутреннего потребления». Топоры для валки и разделки леса, а также разные фасонные, пилы разные, стамески, коловороты, рубанки-фуганки, струги и так далее. Формируясь в своего рода трудовой арсенал.

Часть 2
Глава 10

168, серпень (август), 21

— Куда ты навалился-то⁈ — крикнул Добрыня.

Беромир оглянулся и расплылся в улыбке.

Влад навалился на ручку рычажного пресса, повиснув на ней, и теперь забавно дергал ножками. Отец, видно, пустил попробовать, а тому силенок и веса не хватило.

Добрыня снял сына с ручки, и продавил ее сам, выдавливая остатки влаги из заготовки бумажного листа. Чуть подержал так. И осторожно поднял рычаг.

Все еще несколько влажный лист остался прилипшим к медному полотну верхнего зеркала. И мужчина, подхватив мастерок, ловко его поддел и снял.

Научился уже.

Хотя поначалу рвал заготовки или комкал. Так вот — подхватил, приняв на доску, и осторожно передал на сушку…

В свое время Беромир видел процесс изготовления так называемой самаркандской бумаги[1] из коры тутового дерева. Здесь, в этих краях, оно не росло, поэтому он сейчас был в поисках альтернативы и перебирал варианты. В остальном же ничего хитрого и сложного в кустарном изготовлении такой бумаги не было. Хотя определенная морока имелась, как и возня.

Начиналось все с того, что нарезанные ветки замачивались в воде на несколько дней. После чего с них легко сходила кора, словно чулок.

Дальше тупым ножом ее очищая с внешней стороны. И полученной лыко долго варили в чане — пока оно не начнет разделяться на волокна. После чего передавали на измельчение.

Тут-то образовались первые трудности.

Пришлось ставить водяное колесо. Хоть какое-то — в виде примитивной крыльчатки. Разместив его в потоке реки, оперев на столбик, вбитый прямо у стремнины. Вращалось оно скверно и слабо, но вращалось. И его тяги хватало для привода нетяжелого молота, колотящего сутки напролет вываренное лыко. Получившуюся кашицу замачивали в чане. Тщательно перемешивали, добавляя немного спиртовой эмульсии канифоли[2] и растертого в порошок мела. Как клей для пущей прочности и краситель.

Дальше специальной рамочкой с натянутой на нее тканью черпали взвесь. Давали ей стечь. И помещали под пресс. Тот самый рычажный пресс, на котором Влад и повис, пытаясь отжать и уплотнить заготовку бумажного листа.

А дальше сушка.

Для чего лист зажимали с краю между двух пластинок. И укладывались на парные направляющие, давая свободно свисать в теплом помещении.

После небольшой последующей «косметики», вроде обрезки, получались листы довольно приличной бумаги. Вполне белой и довольно крепкой. Различаясь лишь по толщине, фактуре, ломкости и иным параметрам. Но при любом раскладе этот писчий материал на голову превосходил бересту по своим качествам. Да и пергамент терялся перед ней из-за своей нестабильности[3]. А уж цена… она вообще добивала. На книгу из пергаментна требовалось извести целое стадо или даже два.

А тут…

Даже продавая лист бумаги за восьмую часть от стоимости такого же пергамента, можно было озолотиться. Если получится договориться о сбыте. Так-то в эти годы ничего подобного нигде в мире не делали. Даже в Китае, где бумага все еще была довольно рыхлая из-за того, что ее не прессовали. А значит, в теории, римляне могли ей и в Индии торговать с хорошей нормой прибыли, и далее…

Бумага стала первым проектом, которым «рулил» не сам Беромир. Он сформировал рабочую группу во главе с Красным листом — ведуном из своего клана. Подрядив на это дело Добрыню с женой и еще парочку заинтересовавшихся ребят.

Мало.

Но для стадии экспериментов и их хватало.

Кроме того, на Красном листе обкатывался метод простейшей аналитической работы. Он фиксировал опыты. Откуда, что, куда, как, сколько и так далее. Формируя своего рода карточки. А потом обсуждал с Беромиром свои наблюдения. Что делало эксперименты не только осмысленным и системными, но и довольно продуктивными.

Молодой ведун лишь изредка подсказывал и направлял дела, держась в целом определенной дистанции. Просто чтобы прокачать этого ведуна до уровня компетентного и осознанного помощника…

— Надо же, какие ровные листы… — покачал головой Борята, разглядывая их в сушильне.

Но как-то равнодушно.

Пусто.

Отстраненно.

Хотя все, кто их видел из местных, приходил в восторг. А он… Впрочем, он только-только прибыл. И прямо от лодки направился к Беромиру, найдя его на осмотре заготовок.

— Ого! Это кто тебя? — спросил ведун, кивнув на свежий шрам.

— Набеги идут.

— Набеги⁈ Все не унимаются?

— Словно обезумили.

— Кто именно приходил? Снова роксоланы?

— Нет. И кельты тоже — нет. А вот небольшие отряды наших дальних соседей — да. Что живут через клан или два от нас. По десятку иногда два мужей.

— Доспехи какие у них? Оружие?

— Как мы раньше. В лучшем случае, плетеный щит и копье с костяным наконечником.

— И сколько их уже случилось, этих набегов?

— Только мы пять набегов отбили. Где-то вырубая подчистую, где-то отпугивая.

— Сколько у тебя ребят осталось? — напрягся Беромир, пораженный масштабом.

— Шестеро, не считая твоих учеников. Но трое из них ранены, не сильно, однако, щит держать не могут. Да-а-а… Если бы не эти щиты и броня — все бы мы давно полегли.

— Остальные родичи как?

— Третью часть родичей поубивали.

— Плохо дело… — пожевав губы, произнес Беромир, сильно помрачневший лицом.

— Потому и пришел к тебе.

— Соседи как? Волки разве не сказывали, что набежники идут?

— Они сами прятались и разбегались. Их две дружины еще три набега перебили. Удачнее нашего. Раненых пятеро, но все выжили. Но они сообща двумя дружинами воюют. Из-за чего их всегда оказывалось больше, чем набежников.

— Ты с этими, что в набег приходили, разговоры не разговаривал? Чего они хотели?

— Разговаривал. Им кто-то шепнул, будто ты хоть и отбился, да сам слег и людей, способных держать оружие не осталось. А взятого добра великое множество.

— Хотел бы я взглянуть в глаза этому затейнику болтливому…

— Не ты один.

— Ладно. Что делать думаешь?

— За тем к тебе и пришел. Совета просить. Ситуация отчаянная совсем.

Беромир нахмурился.

Этот каскад нападений выглядел довольно странно. Но определенная логика в нем просматривалась. Выглядело все так, словно кто-то пытался отвлечь его и вынудить бегать по всей округе, туша пожары.

Зачем?

Ответ напрашивался сам собой.

Единственным заинтересованным лицом во всей этой истории выглядел рас роксоланов. Это ведь он выступил в поход на языгов. А Беромир уже знал, что дела обстоят именно так, и что он просто морочил голову болтовней о походе на север. Родич Милы с Припяти намедни приплывал, вот и рассказал о том, какой ужас там творится.

Так вот — поход.

Все бы ничего, но ведун сотворил в глазах раса, очевидно, что-то совершенно невозможное. И, опасаясь его вмешательства, он постарался занять парня делом. Как мог.

В связи с чем всплывал тот эпизод с покушением.

Странный.

Сразу Беромир туда на левый берег не полез, а дня через два заглянул. Прогулялся по следам, которые были уже едва различимы. И задумался.

В кустах у берега нашелся шалашик, в котором гость жил дней сколько-то. Огня не разводил. Вел себя очень аккуратно. И вообще, все выглядело так, словно он кушал лишь принесенное с собой, наводя на мысли о наличии базы снабжения относительно недалеко. Тогда это поставило Беромира в тупик, сейчас слова Боряты навели на интересные мысли.

— О! Рад тебя видеть! — донесся из-за спины голос подошедшего Красного листа. — Ты навестить нас заехал?

— Совет твой нужен, — упредив боярина произнес Беромир. — Ты ведь много кого в округе знаешь. Так?

— Да. Верно. А что?

— Ежели взглянуть на соседей наших шесть кланов — не ведаешь, есть ли среди них умелые стрелки из лука?

— Умелых точно нет. — сразу ответил ведун, а потом чуть помедлил и добавил: — Думаешь, кто-то из них в тебя тогда стрелял?

— Борята сказывает — набеги идут. Много. От соседей наших соседей. Явно кто-то воду мутит. Так что, скажешь?

— Сказать-то скажу, но тут спешить не надо. Десятка два точно наберется лучников по округе. Но надо с Велизаром[4] посоветоваться. Он про все и обо всех знает.

— И где он сейчас?

— Дома, полагаю. Дай мне время. Мы пошлем к нему гонца. Пригласим и побеседуем. Передавать на словах зачем мы его зовем я не стану, чтобы не спугнуть проказника, если он действительно из наших.

— Понять бы еще — зачем стрелок это делал.

— За тебя ему могли подарить меч. Сам понимаешь — ради такого много кто на самые отчаянные дела пойдет.

— Освобождение от дани для него и его потомков? Это аргумент. — кивнул Беромир. — Только меча у него на поясе я не видел.

— Такую ценность просто так таскать по лесам? — усмехнулся Красный лист.

— А нам-то что делать? — вклинился Борята. — Защищаться больше некем.

— Значит так. — чуть помедлив, произнес Беромир. — Собирай оставшийся клан и приходите сюда, ко мне. Поселитесь возле крепости. Заодно мне подмога великая.

Борята нахмурился, явно недовольный таким исходом. Скосился на кланового ведуна. Но тот лишь степенно кивнул, подтверждая слова Беромира.

Его недовольство можно было понять.

Там — он был боярином. Считай главой клана. А тут, поселившись при крепости, сильно потеряет в статусе и влиянии. Слишком близко к Беромиру он находиться не хотел. Посему больше для вежливости обсудил детали кое-какие. Пообедал со всеми. И спешно удалился, не оставаясь на ночлег…

Беромир же, проводив Боряту и помахав ему ручкой, решил уже продолжить игру с роксоланами на его службе. Его заготовки были еще сырыми. И он сам их толком не опробовал. Но время поджимало. Ему требовалось заручиться верностью этих людей.

Максимально возможной.

Так, чтобы знать — эти, если что, погибнуть вместе с ним, выполняя клятву. В силу специфики местного мышления. Поэтому ведун, снарядив новым образом коня, на котором учился верховой езде, вышел в поле. Да не прямо у крепости, а на лесную лужайку за деревьями. Чтобы никто не видел…

Для начала, взяв за основу персидское рогатое седло, Беромир сделал его более продвинутую форму. С опорой на воспоминания о крылатом гусарском, которое видел в музее много раз. В сущности, для этого потребовалось только переделать переднюю луку, которая теперь не раздваивалась, а была одной и поднималась довольно высоко. Благо, что трофейные седла ему отдали без счета и оценки. Местным они были без надобности — и не применишь, и не продашь.

Следующим шагом ведун прикрепил к седлу стремена.

Самый что ни на есть обычные стремена.

Которые еще никто не изобрел, а потому роксоланы вообще не понимали для чего они. Так-то в Индии примерно в это время уже стали появляться кольца на ремнях, в которые вставляли большой палец ноги, чтобы легче забираться на коня. Но настоящие стремена изобрели не то в III, не то в IV веке в Китае. Откуда он веками через степь добирались до Европы.

А тут — вот они.

Бери и используй.

Так что, когда Беромир поставил свою ногу в стремя и легко сел в седло с высокими «спинками».

— Видите, как легко? — спросил он.

— То дурь! — воскликнул один из них.

— То слепота куриная! — возразил Беромир. — Видишь какое седло? Вот тут упор и тут. Это значит, что тебя с него выбить очень сложно. А эти стремена, — развел он ноги в стороны, — только усиливают сие обстоятельство. Видишь? Вот я переваливаюсь влево — вправо. О! По лицу вижу — наконец-то понял. А теперь подай мне копье.

Несколько ошалелый роксолан протянул ему контос, длиною около четырех с половиной метров. Ведун принял это копье и сразу упер в ток — конус из грубой кожи, который свисал на ремне вдоль правой стороны седла.

— На переходе так, — накидывая петлю на плечо, — можно легко перевозить копье. Всяко лучше, чем в руках. В бою же… — произнес Беромир и, переведя оружие в горизонт, поскакал вперед. — Видите? Можно одной рукой им управляться. Бить не выйдет, но ежели разогнаться и так ткнуть — мало не покажется. Тем более что его можно сделать длиннее.

С этими словами ведун и, развернувшись, поскакал на них, имитируя атаку.

— Поняли⁈ — воскликнул он, с трудом остановившись возле них. — Причем копье упирается в этот ток, а через него — в седло. Так что ты не рукой его держишь, а лошадью. И вот там — на самом его кончике, собирается вся сила, с которой твой скакун летит вперед. Оттого особо сокрушительно.

— А эти штуки, — указал один из роксоланов на шпоры[5], — как ты ими подгоняешь лошадь? Их же используют для того, чтобы ее останавливать.

— Так то заточенные как иглы, а эти видите какие? С ним как раз очень сподручно брать разгон, когда руки заняты и нельзя охаживать коня чем-нибудь. Ладно. Щит подавайте. Ну!

Они безропотно подчинились.

И Беромир повесив на плечевой подвес большой каплевидный щит, вновь имитировал атаку. Потом еще. И еще. Покрутившись. Делая все это, разумеется, очень топорно и неловко. Сказывался слабый навык верховой езды. Впрочем, роксоланам хватало.

Ведун остановился.

Слез, кряхтя и ругаясь. И пригласил любого из роксоланов попробовать.

Никто не отказался.

Так, до самого вечера на той лужайке и провели. По очереди выезжая и пробуя. Под самый же закат они встали на колено перед Беромиром и поклялись на мече в верности. Как и уговаривались.

Еще и кровью клинок напоив.

Сами.

Осознанно.

Осторожно надрезав ладони.

Для сарматов, высшей доблестью которых был копейный удар, предложенный Беромиром синтез комплекта крылатого гусара и раннего рыцарского щита, выглядел чем-то невероятным и невозможным. Настоящим чародейством. Откровением небес. А ведун — тем, кто этот глас озвучивает…

[1] Самаркандская бумага начала производится не ранее 751 года. Отдельные исследователи считают, что ее производили уже в III веке, но автор считает эти утверждения ошибочными, из-за отсутствия торговли этой бумагой с парфянами и римлянами. Скорее всего, речь идет о III веке Хиджры, то есть, период с 822 по 922 год н.э., что вполне укладывается в логику захвата пленных китайцев в битве на реке Талас в 751 году и развитие китайской технологии с доведением е до уровня самаркандской, а это в те годы происходило очень неспешно. Полвека — это еще очень быстро, просто невероятно.

[2] Канифоль (продукт перегонки смолы хвойных пород) в воде не растворяется, поэтому ее растворяли в спирте (как можно более крепком) и получившуюся эмульсию добавляли в воду.

[3] Толщина кожи животных обычно довольно сильно колеблется от места к месту, что усугубляется выделкой. Это уменьшало выход и удорожало материал.

[4] Велизар — очередное омонимичное имя эпохи, которое встречалось не только у славян. В славянских зафиксировалось в южных изводах, например, в болгарском, в прямом значении «великая заря», и переносном «светлый», «ясный», «яркий» или как-то так. Тот самый Велизарий имя носил, вероятно, фракийское, означающее «стрелок».

[5] Шпоры изобрели уже в V веке до н.э. на Балканах (в районе Иллирии). Они представляли собой с очень острым шипом на конце и использовались только для того, чтобы остановить лошадь. Шпоры с колесиком, пригодные для современного применения (чтобы заставить лошадь бежать быстрее) возникли в XII веке в Англии, распространившись к XIV веку по всей Европе. В районе XVI-XVII века шпора приходит к наиболее удачной форме в виде шейки с утолщением на конце.

Часть 3
Глава 1 // Осенняя комбинация

Пацаны — режут, бабы — стреляют, дети — бутузят, взрослые — умом меряются! Вот настоящее поле боя — серое вещество.

к/ф «Джентльмены»

Глава 1

168, серпень (август), 27

Свежий ветерок пробивался в открытые ставни третьего яруса большой башни его крепости. Было хорошо.

Не ярко и не тускло.

Не жарко и не холодно.

Беромиру нравилось. Да и остальным тоже. Вон все шесть бояр собрались и сидели на лавках. А также трое ведунов во главе с Вернидубом. Ну и кое-какие гости. Отчего парень не мог отделаться от наваждения, будто бы это первое заседание своеобразной боярской думы.

Почти.

С поправками на ветер.

Борята, кстати, уже вернулся. Вон — сидел мрачный и грустный. Как шепнул один из учеников, что утром прибыл с ним, в клане собрание случилось. И ему хвост там знатно накрутили, предъявив, что он сам не может защитить их. И что при Беромире такого не было, а как ведун уехал — началось.

Он попытался оправдываться, но это оказалось плохой идеей.

Оправдываться — всегда проигрышный вариант.

Как его не побили? Загадка. Но по мнению учеников — он лишь чудом избежал сего позорного обстоятельства. В том числе и из-за их вмешательства — пришлось, ловя момент, включаться и рассказывать о том, какой Борята славный парень, сколько врагов убил и так далее.

Замяли.

А потом перешли к предложению Беромира, связанного с переселением. После всех потрясений в Тихих медведях насчитывалось сто восемь семей. И главы родов не понимали как можно такую толпу селить рядом, единой кучей. Однако в ведуна и его слово верили. Поэтому порешили, что для начала переселят тридцать две семьи, которые ближе всего к реке Сож проживали. Просто чтобы вывести их из-под удара.

Поглядеть годик-другой.

И если жизнь наладится у них на новом месте, то и остальные подтянутся.

Борята же помалкивал.

Понимая, насколько шатко его положение. Но переживаний не скрыть, оттого он и сидел мрачный как никогда…

— Вернидуб сплавал в Оливию на катамаране, — начал собрание Беромир. — И там прямо сказали: с торгом к нам пойдут.

— Как бы на этот торг роксоланы не сунулись!

— У них есть чем заняться, — улыбнулся Вернидуб. — Уже пять лодок с Припяти пришло. С новостями и для разговоров. Ищут место, куда переселиться можно. Очень уж там тревожно.

— Тихие медведи сюда к крепости переселятся станут, — мертвым голосом произнес Борята. — Наши земли по реке Сож будут пустовать. Да и волков набеги эти пощипали. Можно туда желающих поселить.

— На наши земли⁈ — взвились оба боярина волков.

— Чем больше у нас людей, тем сильнее наша дружина, — возразил Беромир. — И сообща, и у каждого из вас.

— А у нас-то она как прирастет? — удивился один из волков.

— А вы прибывающих в клан принимайте. Можно семьями, можно родами. Как сговоритесь. Все-то не поедут. А так — и земли заселены, и у вас людей стало больше, оттого дружины увеличите свои, укрепите.

— Без тебя их не укрепить, — возразил Борзята.

— Ты имеешь в виду брони, щиты и оружие?

— Да. — ответил за него Борята. — Я в кольчатой железной броне, ладном шлеме и при щите много ударов выдержал. А ежели кто без железа стоял, то… — махнул он рукой.

— Все, у кого была кольчуга, выжили? — уточнил Вернидуб.

— Выжили. Двое ранены, их дубинками отходили. Но выжили. Гамбезон с кольчугой зело славная вещь. И шлем Беромира — отличный. Лучше и крепче тех, что взяли с павших роксоланов.

— А с кельтов?

— Тонкие они[1]. Ежели копьем в них бьют — ладно выходит. А вот если дубинкой — мнутся. Двух там зашибли, промяв. Одного насмерть. Хотя и такой шлем лучше никакого.

— У нас тоже кельтские медные шлемы под ударами дубинок помяло. — заявили бояре волков.

— Бронзовые, — поправил их Беромир.

— Что?

— Шлемы сии не медные, а бронзовые. Но это не важно. Я вас понял. Шлемы роксоланов просто рассыпаются, а кельтские бронзовые не держат дубинок.

— Именно так. — кивнул Борята. — А твой — ладно держит. Я лично получил с десяток ей по голове.

— Значит, их нужно на всех наделать, — резюмировал Беромир. — Но сам быстро этого сделать не смогу. Надобно, чтобы ученики мои, ведуны, помогали.

— От кланов их отнять хочешь? — переспросил Вернидуб.

— От них пока немного пользы в кланах. — возразил Беромир. — Им еще многому нужно научиться. Они и кольчугу починить не умеют, и топор выковать. А даже ежели и умели — оснастки да орудий у них нету. А кулаком железо не выковать.

— И на какой срок ты хочешь их отнять от кланов? — поинтересовался Добросил.

— На какой срок? Хм. Думаю, что нужно так сделать. Пусть один из них постоянно в клане живет. Остальные же при мне, чтобы учиться и трудится сообща. А каждое лето того, что в клане, менять на живущего при мне. И так по кругу. Три ученика за три лета сменяются и сызнова начинаются.

— А чего это они все при тебе жить станут? А мы? А нам? — начало раздаваться со всех сторон.

— Каждый год, приходящий на смену ученик будет приносить с собой десяток ножей, или кос, или серпов. Чтобы раздавать их самым нуждающимся по жребию. Через что укреплять кланы.

— Не мало ли? Десяток.

— Не жадничай. — улыбнулся Беромир.

— Я тоже считаю, что мало, — поддержал боярина Вернидуб.

Бояре его охотно поддержали. И начался галдеж, в котором ставки начали расти словно на дрожжах.

— Давайте так, — повысив голос, перебил их Беромир, видя, что дело пошло куда-то не туда. — Я предлагаю под новый год собираться и утверждать список на следующий сезон. Например, пусть им для начала станет набор из одного топора, к которому накинуть по паре саксов, косарей, серпов и кос. И выдавать его по количеству учеников при мне. Сколько их, столько и наборов.

— А мы можем еще учеников выставить? — поинтересовался Борзята. — А то у кого-то двое, у кого-то пятеро. Это несправедливо.

— Да-да, — стало доноситься со всех сторон.

— Это не беда вовсе, — усмехнулся Беромир. — Мыслю так. Каждый клан может выставлять по одному ученику с каждых двадцати пяти семей. Беря его на свое кормление.

— А почему не с двадцати?

— Потому что вы не хотите многополье использовать, земли раскорчевывать и жить толковым хозяйством. А по тому обычаю, каким вы живете ныне, и для двадцати пяти семьям непросто будет выделять кормление для лишнего рта. Вон — с тысячи семей выставили двадцать одного ученика. Почитай одного с полусотни. Понимаю. Лукавили и юлили. Но давайте пока так условимся. А там поглядим, как дела пойдут…

Закусились-зацепились.

Не верили они в многополье, каковым их Беромир попрекнул. В их понимании земля устает от добрых посевов, и ей нужно отдыхать под всяким сором. Причем как бояре, так и ведуны, выступая тут единым фронтом.

Вот и возмущались.

Беромир же спокойно отмахивался и аргументированно парировал их слова. Приводя пример за примером.

Наконец, всем это надоело и слово взял Вернидуб.

— Тихие медведи к тебе сюда переселяются, так?

— Тридцать две семьи.

— Я мыслю так. Попробуй. Ты сам. С ними, али еще с кем. А мы поглядим. Ежели все будет так, как ты сказывал: то и нам так жить. Верно, я говорю?

— Верно! Верно! — загалдели все вокруг.

Беромир же грустно усмехнулся.

Получалось, что внедрение многополья среди его подопечных откладывалось на несколько лет. Лет пять или даже больше, может, и все десять. Чтобы люди смогли осознать: земля держит урожай и не оскудевает.

Плохо.

Очень плохой.

Но, с другой стороны, в этом был определенный смысл. Тот, который эти скептики, не понимали.

Сейчас он сильно зависим от продовольствия.

Выжить без поставок сможет, но это едва ли окажется простой задачей. Особенно зимой. Поэтому он и морочил голову ромеям поставками еды. И искал способы увеличить поступления зерна от местных кланов.

А что произойдет в предложенном ими варианте?

Получение Беромиром и его крепостью определенной самостоятельности. Ведь если нормально все устроить, окрестные поля даже при небольшом количестве работников вполне смогут прокормить и сто, и пятьсот человек, а может, и больше. Что открывало ТАКИЕ перспективы…

Все эти мысли промелькнули в голове ведуна за считаные секунды. Но успели, видимо, отразиться на лице. Да и повеселел он как-то. Из-за чего Вернидуб и остальные представители Священной рощи напряглись.

Уж что-что, а эмоции читать они успели. И ожидали от Беромира какой угодно, кроме отмеченной ими.

— Ты доволен таким решением? — несколько неуверенно спросил Красный лист.

— Вполне.

— Но почему? Ты ведь столько нас уговаривал всем вместе заняться многопольем. А мы отказывались и ранее, и сейчас.

— «Лед тронулся, господа присяжные заседатели», — ответил он по-русски. А потом, вернувшись на местный, продолжил: — Меня радует, что хоть так дело сдвинулось. Да и здрав такой подход. Только сейчас осознал — семян-то на всех и нет. Ежели все шесть кланов разом решаться на такое переходить, то, как они это сделают? Заодно мои ученики поглядят за тем, что я делаю. И, вернувшись в свои кланы, смогут подсказать родичам: что к чему.

— Это… разумно, — как-то неуверенно произнес Вернидуб. — Но неожиданно. Ты лихо и странно все вывернул.

— А еще, полагаю, нужно подготовиться к переходу на укрепленные жилища. Иначе набеги нас замучают.

— Это еще что?

— Частокол с башенками да рвом. При наличии топоров — плевое дело поставить. А польза великая — набежников приметили? И внутрь юрк. Уже людей не побьют. А вы по ним камнем или дротиком бить будете, если сунутся. Да припасы в сохранности.

— Только поля вытопчут. — буркнул Борята.

— Вытопчут. А чтобы этого не случилось — надо думать, как оповещать друг друга. Мы вон — с Вернидубом уже флажковую речь придумали. Чтобы вдаль дальнюю сказывать слова без всякого крика.

— Поселение все же слишком далеко расположены. — возразил Вернидуб.

— Не так уж и далеко, — возразил Беромир. — Просто между ними лес обычно лежит и неровности. Ежели просеки делать прямые да башенки высокие ставить — дело выгорит.

— Даже от рощи твои флажки едва различимы. Мелки больно, — покачал головой Вернидуб.

— Это тоже легко поправимо. — улыбнулся молодой ведун. — Ставить башенки высокие, а там — наверху, на подвесе здоровенные флаги вешать. Поднимать же их снизу — веревками.

— Это же какие большие башни ставить придется! — покачал головой Красный лист. — Как бы не труднее, чем частоколом обносить.

— Да, надо бы попроще. — согласился с ним Вернидуб.

— Можно попробовать с фонарями поиграть. — задумчиво произнес Беромир.

— А что с фонарями? Как?

— У нас ведь есть яркие фонари. Вы все видели, как они светят. Такой огонек очень издалека можно различить. Можно ведь?

— Пожалуй. Но надо попробовать. — кивнул Вернидуб. — Только зачем?

— Да мигать им можно. Вот так, — сказал Беромир и подойдя к узкому оконцу, начал то открывать, то закрывать его щитом. — Видите? Короткое открытие — это ноль. Долгое — единица.

— И как буквы передавать? — подался вперед Вернидуб. — Также как с флажками? Только мигать больше, чем флажками махать?

— Да. Раз шесть-семь мигнуть придется, чтобы одну букву передать.

— Все равно ведь, чтобы издали увидеть, поднимать фонарь высоко нужно. — покачал головой Красный лист.

— Вам не угодишь. — смешливо фыркнул Беромир.

— Почему? Только все наспех как-то, шероховато. Вот сам поглядит. Укреплять поселения — дело здравое. Да только много их. И хватает малых — таких, что две-три семьи. Или даже на одну.

— А и не надо их. Каждый род строит свое поселение. Им и живет. Зато его укрепить можно. По-настоящему. Разве дурно?

— Дерево гниет, — осторожно возразил Вернидуб. — Порой весьма быстро. Чуть зазевался — и частокол рукой вывернуть можно. Туда враг и пролезет. Али нет? Ты ведь и сам сказывал, что сие, — повел седой ведун рукой, — лишь на время. Потом хотел из камня ставить крепость, чтобы не гнило и спалить было нельзя.

— Так и есть, сгниет зараза. — кивнул Беромир. — Но есть выход.

— Тоже всем из камня строится?

— Тулоу.

— Что сие? Название уж больно чужое.

— Далеко-далеко на восходе живет народ хань. У самого океана. Так у них случается, что конные наскакивают, как у наших южан, — кивнул Беромир на Добрыню. — Потому живут они в тулоу. Это такое здание из земли. Что римский каструм, только круглое.

— Из земли? Как мы жилище делаем?

— Нет, — покачал головой Беромир.

И дальше начал рассказывать про землебитную технологию. Дескать, ставится опалубка из досок. В нее насыпается просеянная земля слоем. Трамбуется. Проливается жидким раствором извести. Потом снова. И опять. И еще.

Поначалу все довольно слабое. Но с каждым годом стены все крепче и крепче становятся. Пока за несколько веков не превратятся почти что в камень.

— А зима? Ты же хочешь высокие стены ставить. Холодно же будет.

— Не просто высокие, а натурально здоровенные. И чтобы первый этаж без окон наружу. И в нем только загоны для скота, амбары, склады для дров и прочее. Жить же на втором этаже. С прочими — на третьем.

— Тем более! Куда такое годиться?

— Так, стены можно сделать толстыми, — улыбнулся Беромир. — Шага в четыре на первый этаж. На втором — три, потом — два. Мыслите, такую толщину проморозить можно? Даже если не отапливать. Но отапливать-то можно и нужно.

— Такую хитрую печь, как у тебя была, людям точно не надо. — заметил Вернидуб.

— А и правильно. Перемудрил я с ней. Все можно проще сделать. В таком круглом доме живет род. Сколько в нем семей? Редко больше двадцати. Значит, второй этаж можно разделить на тридцать две одинаковые части.

— Почему тридцать две?

— По количеству румбов. — на автомате ответил Беромир. Увидев полное непонимание, просто махнул рукой. — Это не так важно. Главное, чтобы имелись свободные комнаты для гостей и на вырост.

— И все же. Почему? Что это за румбы?

— Круг делится ровно на четыре части. Вот так, — изобразил Беромир пальцем в воздухе, чтобы все видели. — Этого явно мало. Ведь семей больше. Делим дальше. Каждую такую дольку пополам. Получается восемь. Все еще мало. Потом идет шестнадцать. Не то, ни се. Если и хватит, то впритык. Дальше же уже тридцать два. И это в самый раз. Равными же доли надо делать, чтобы никого не обижать, и не плодить ненужные ссоры.

— Ну… если так… — переглянулись все присутствующие.

Мгновение спустя прозвучали новые вопросы.

Тема бояр и ведунов зацепила. Очень уж привлекательной она выглядела. Ведь ежели подготовиться, то за лето можно такой домик отгрохать, что сильно поубавит пыл набежников.

Даже если в один этаж — уже серьезное препятствие. Ворота-то одни. Более того — Беромир предложил для них новое и свежее решение. Ставит двойные ворота: первые вгладь с внешней стеной, вторые — с внутренней. И открывающие только наружу. А секцию над ними не заселять и делать в ее полу бойницы. Так что, даже если неприятель прорубит или как-то еще пробьет внешние ворота, то попадает в «огневой мешок». Получая на голову камни, кипящую воду и прочие прелести бытия.

В перспективе же Беромир вообще предлагал ворота перестроить, выложив камнем или кирпичом. Чтобы покрепче. А внешние ворота делать из подъемного моста, перебрасываемого через ров, окружающий такое жилище.

На третьем же ярусе ставить легкую выносную галерею из дерева с бойницами, позволяющими, в том числе, стрелять вниз. Прямо под стены.

— Эко, ты размахнулся! А сдюжим?

— Так можно и не надрываться. Смотрите. Первый год ставим стены первого этажа и крышу наспех перекрываем соломой и уже можем укрываться там от набегов. Второй год — второго. Что позволяет заселяться. На третий год ставим последний этаж. Для целого рода это не так много работы. Более того, я бы предложил практиковать помочи. То есть, силами нескольких соседних родов по очереди ставить такой дом друг другу. В первый год быстро пробежали и возвели всем первый этаж…

— А чего не сразу все три?

— Надо бы дать схватится известковому раствору. Пусть годик постоит. Беды в том не будет. Тем более что и в таком укрытии спрятаться от набега можно, загнав туда еще и скот. Во дворе постоит для начала, с него не убудет.

— Вещь дельная эта твоя тулоу. — заметил Вернидуб. — Да только она для рода, живущего оседло. По твоему многополью. Остальным иные годы бегать далеко придется, к посевам.

— Не так уж и далеко! — возразил Красный лист. — Там же всего род будет проживать.

Остальные тоже его поддержали.

Мысль о том, что можно легко обзавестись вполне надежным укреплением, защитившись от набегов, очень задела присутствующих.

— Ну хорошо, — отступил Вернидуб, глядючи на этот галдеж. — Но все одно — это твое тулоу не помогает с сигналами. Хоть фонарем, хоть чем угодно.

— Три этажа. Ежели каждый делать в полтора-два человеческих роста, сколько это выйдет? Приличная высота?

— Но недостаточная.

— Выделить одну верхнюю секцию и поставить там легкую деревянную башню. Например, над воротами. Роста в три-четыре или больше. Она будет наверху. Продуваемая ветром, оттого сухая и без гнили. С нее и за округой пригляд добрый. Мальца какого там держать и колокол повесить.

— Что повесить?

Беромир взял свой шлем и просто по нему постучал слегка обухом сакса, держа его за завязки.

— Слышите звук?

— Да. Но он тихий. — возразил Борята.

— Можно сделать громко, — улыбнулся ведун. — Тут и форма другая нужна, и подвес… много чего иначе. Так вот — если повесить относительно небольшой колокол на такую башню да посадить мальца глазастого, то, приметив набежников или иную опасность, он станет в него бить, оглашая на всю округу. Кто сможет — в круглый дом побежит. Кто нет — спрячется. Главное — предупредить. А с такой высоты будет далеко все окрест видать. Оттуда и знаки от другого круглого дома распознать можно. Что флаги, что лампой.

— Их тоже малец будет различать и передавать? — усмехнулся Вернидуб, которому эта идея не сильно-то и нравилась.

— Зачем? Ведун. По-хорошему нужно в каждом таком поселении по одному ведуну держать. А ежели совсем дела пойдут на лад, то еще пару ведьм: одну Мары, вторую — Зари. Чтобы за здоровьем да родами приглядывали.

— Эко, ты хватил! — снова крякнул Вернидуб.

— Если бы не Дарья — многие из нас померли, — серьезно возразил Добросил. — Беромир дело говорит.

— Да где же нам напастись на вас столько ведьм? На шесть кланов одна всего ведьма Мары. А тут — в каждый род. Ведьм Зари так и вообще нет у нас. Ни одной. Каждая баба родит, как может. Если только родственницы не подсобляют.

— Воспитывать надо, взращивать! — назидательно подняв палец, произнес Беромир. — Словно жито. С любовью.

И почти все присутствующие очень живо откликнулись. Ну, кроме Вернидуба. Ему вся эта история не сильно почему-то нравилась. Причем неясно из-за чего. Словно зацепила чем-то. Задела…

[1] На практике шлемы той эпохи действительно были довольно тонкими. И стальные, и бронзовые. Типовой римский т. н. гальский шлем имел толщину металла на куполе в районе 1 мм, очень редко превышая 1,5 мм. Из-за чего во время Дакийских войн пришлось вводить укрепляющие накладки сверху. Бронзовые кирасы, кстати, тоже особенной толщиной не отличались, варьируясь примерно в тех же в диапазонах. Из-за чего, кстати, были довольно легкими.

Часть 3
Глава 2

168, серпень (август), 29

— Дозор возвращается, — произнес, подходя Влад.

— Катамаран?

— Да. Речной. Что ты отправил стеречь ромейских торговцев.

Беромир кивнул.

Вчера только пустил его, по утру. А уже вертается, хотя припасов имел недели на две пеммиканом и прочим. Такое скорое возвращение говорило само за себя…

Минут через десять он уже их встретил у мостка.

— Чего случилось?

— Идут. Завтра али послезавтра доберутся.

— Как обычно идут?

— Куда там! Пятью большими лодками своими! Раньше-то одной всегда обходились.

— Кораблями.

— Что?

— Такие большие лодки называются корабли. Ну или naves, если на ромейский лад.

— А «корабль», это разве по-нашему? — удивился Влад, стоявший рядом.

— Раз можем взять, то, стало быть, по-нашему. — улыбнулся Беромир. — Так-то… даже не знаю, откуда сие слово. Просто припомнилось.

— Из эллинского оно, — подсказала подошедшая Дарья, — καράβιον там сказывают.

— Ну, значит из эллинского. Хотя даже и не знаю, что лучше. Навис тоже неплохо звучит. Да и покороче, а короткие слова всегда лучше.

— Ежели ромеи идут, то навис, ежели эллины, то карабион, ну или корабль, если тебе так хочется. — пожала плечами Дарья.

Еще немного поболтали на эту тему.

Даже пошутили.

Привычное Беромиру слово «ладья» в те годы еще не бытовало. Вместо него говорили oldī, употребляя в довольно широком смысле. Так именовали любое «корыто» для плавания, безотносительно к его свойствам и особенностям. К слову, обычное корыто тоже так могли назвать[1] по случаю, если оно большое.

Бардак.

По этой-то причине ведун и вводил специальные названия, чтобы хоть как-то различать «водоплавающие» изделия. Так, узкую длинную лодку он последовательно именовал пирогой. И неважно из цельного дерева ее сделали, или набором сшили. Пирога с балансиром — катамаран. Даже если балансиром выступала вторая пирога. Просто могли пояснить, что катамаран «полный», уточняя эту деталь. Плоскодонная же большая широкая лодка была названа им стругом, так как собиралась исключительно из струганых досок. Теперь вот до ромейских торговцев добрался и их плавательных средств…

Через несколько минут досужей болтовни они все же вернулись к разговору о ромейских нависах. К тому времени как раз успели подтянуться бояре да несколько ведунов. Ради чего и ждали, что по несколько раз не расспрашивать.

— Ты с ними словом-то перекинулся? — спросил Беромир старшего дозорного.

— Конечно. Нас приметили и рукой помахали, подзывая ближе. Маркус там на первой… первом нависе сидел.

— А кого еще видел?

— Отца твоего, Путяту. Он прям как важная птица выглядел. В ромейской кольчатой броне и нос задирал. Но все же поприветствовал чин по чину.

— Кхм… — поперхнулся Беромир от этой новости.

— Сусага видел. — продолжал перечислять дозорный. — Какого-то непонятного человека в тряпке. Но такого серьезного, что — ух!

— А воинов приметил?

— Как не приметить? Их там в каждом нависе по десятку или больше. Всюду разные.

— А есть в бронях, что полосами вот так идут? — спросил Беромир, проведя по себе рукой поперек пуза.

— Такие, шириной в три-четыре пальца?

— Да. Они. И много их?

— Видел их на том нависе, где стоял серьезный муж в тряпку обернутый. Несколько. Пятеро или больше — не разобрал.

— Что-то мне это совсем не нравится. — помрачнел ведун.

— Думаешь, попробуют ограбить?

— Да нет. — покачал он головой. — От полусотни до семи десятков воинов выглядит серьезно. Но как там все сложится, если до драки дойдет — неясно. Вряд ли отец станет с нами воевать. Нет. Скорее вся эта силища там для защиты от ограбления этих кораблей. Товаров-то много.

— Ну и славно. Чего же тебе в этом не нравится?

— Вот этот муж в простыне не нравится…

— Тоге, — перебила его Дарья.

— Да-да. В покрывале. — подмигнув ей, произнес он. — И воины в лориках ламинатах. Они явно из его охраны. Такую одежду в Риме абы кто не носит, и такое сопровождение не каждому дают. Это явно очень непростой человек. А сюда едет. Зачем?

— Тут и гадать нечего, — расплылся в улыбке Вернидуб. — На тебя едет поглядеть.

— Твои слова меня несказанно греют. Так, что хоть в лес уходи. Поглядеть. Конечно. Очень смешно. Такому человеку, уверяю тебя, есть чем заняться и просто так он по глухим медвежьим угла бегать не станет.

— Не боись, — хлопнул его по плечу Борята. — Не дадим тебя в обиду!

Беромир поначалу подумал, что эти слова — шутка.

Но нет.

Вон какое серьезное лицо, а до уровня Трушкина и Коклюшкина местные еще недоросли и просто не умели шутить с покер-фэйсом. Да и остальные начали то же самое говорить, подтверждая слова боярина.

Странное ощущение.

ОЧЕНЬ странное.

Впрочем, Беромир сумел сохранить лицо и подыграть моменту. Выслушал всех. Поблагодарил. И они отправились в крепость: «подбивать бабки».

Дней пять назад ведь прибыли посланцы от семи кланов, что по прошлому году через Беромира торговали. Договоренности ведь оставались в силе. Хотя ничего интересного они не привезли. Жито, шкуры, сушеные ягоды с грибами, рога лосей да клыки кабанов и волков.

С местных шести кланов тоже прибыло такого же добра в достатке. Только еще рыбья кожа имелась, и плавательные пузыри сушеные. Сказалось влияние молодого ведуна. Да и шкуры они выделывали куда как лучше прежнего, даже дымом обрабатывали, подражая парню.

И теперь Беромир, глядя на все это добро, пытался понять — удастся ли продать хоть что-то из него ромеям. Так-то он с ребятами уже расплатился, распихав им ножи, серпы и косы, которые они взяли с превеликим удовольствием. Но что со всем эти добром делать — вопрос.

С жито-то понятно.

Еда же. И его аж три тонны приволокли. Впрочем, такое ромеям ныне без надобности, но он уж точно не пропадет.

Ягоды и грибы сушеные — тоже дело. Во-первых — витамины, во-вторых — спасение от пресного однообразия еды. Плюс важный компонент для пеммикана. Ну и, если пойдет, грибную муку ромеям можно будет продавать. Но пока особого интереса они не высказали.

А шкур ему куда столько?

Ромеям ведь они тоже без особой надобности. В лучшем случае возьмут самые лучшие меха. А набили в этом году обычное в основном. Так что, волей-неволей это все равно придется самому как-то пристраивать к делу. Или в кожи перерабатывать, или полушубки какие шить, или еще чего.

Вот рога и кости — да, дело нужное.

Первые в целом полезны. А кости… Несмотря на то, что Беромир наладил уже выпуск множества доброго железа, он все равно их скупал как поделочный материал. Те же иголки пока сподручнее было именно из костей изготавливать и многое иное. Ну и «на вырост» собирал, складывая в сухом месте, мысля начать производить костяной фарфор в недалеком будущем — как руки дойдут.

В общем и в целом эта гора барахла выглядела скорее обузой для Беромира, чем источником прибытка. Но социальную ее значимость переоценить было нельзя. Ведь через такую торговлишку он улучшал материальное положение окрестных жителей и вводил все больше и больше железных изделий.

Надежда взять груз с пяти торговых кораблей, по сути, имелась только за счет его собственных товаров, каковых на удивление оказалось немало. Даже несмотря на то, что особенно ими заниматься и не получалось.

Прежде всего это пятнадцать грубо сделанных, но вполне рабочих компасов в костяных корпусах, пять стеклянных зеркал небольших посеребренных, десять карбидных ламп с, наверное, двумя сотнями кило того карбида, ну и тысяча листов бумаги.

Это все выглядело ОЧЕНЬ дорого. Чрезвычайно!

И Беромир с остальными обсуждал — стоит ли показывать все разом. Не попытаются ли эти ромеи на них напасть, ведомые алчностью.

Кроме того, в довесок у него имелось где-то полсотни килограмм индийского железа да две корчаги сахара. Железо в основном — остатки после переработки сделанных ранее заготовок и переплавки дрянных трофеев. Было бы и больше, только оно все ушло на инструменты и доспехи.

А вообще, эта римская торговля… Хм… Со слов Дарьи получалась довольно занятная картина, немало пугающая, хотя соскочить с нее уже вряд ли получилось бы…

Между Средиземным и Красными морями в эти годы существовал канал. Но не в район Суэца, а через Нил. Благодаря чему шел богатый обмен товарами между Красным морем и Средиземным морем. Среди прочего в Индию ежегодно ходило по двадцать — двадцать пять кораблей, забитых дорогими товарами.

Они тонули.

Регулярно.

Обычно по нескольку каждый год. Однако оборот оставшихся был ТАКОЙ сладкий, что подобные риски никого не волновали.

Впрочем, ни сахар, ни индийское железо в этом торге не выступали чем-то доминирующим или даже значимым. Нет. Их ведь не продавали в любом количестве. Да и не покупали. Уделяя основное внимание специям, краскам, тонким тканям и иным подобным вещам.

Железа же вывозилось ежегодной едва сто — сто пятьдесят килограмм, а сахара до пятисот. На их фоне Беромир со своими объемами выглядел вполне представительно. Другой вопрос, что это все не имело особого смысла. Индийское железо шло только на изготовление штучных эксклюзивных предметов, а сахар являлся лекарством.

Никому и в голову не приходило увеличивать поставки.

Да и зачем?

Это ведь убьет ценность товаров внутри державы. Играть же от оборотов такие торговцы не желали. Они ведь работали с самыми богатыми и спекулировали на их тщеславии, а потому опасались потерять свое положение, обманув их надежды…

В целом же ситуация с этой индийской торговлей выглядела… больной, что ли. Рим вывозил за море золота и серебра намного больше, чем ввозил.

И это сказывалось.

Самым прямым образом.

Фактически имел место вывоз ликвидной денежной массы, в обмен на предметы роскоши. Монеты в Риме покамест были связаны со стоимостью металла, заключенном в нем. Может быть, и не напрямую, но попытка снизить его содержания в итоге вела к инфляции и поднятию цен. А тут такой отток. С рудниками же уже давно ситуация лучше не становилась…

И все бы ничего, но в Средиземном море к I-II векам нашей эры сложилась просто уникальная экосистема. Считай зона свободной торговли, практически лишенной пошлин и значимого пиратства. Из-за чего и товарное производство росло как на дрожжах, и торговый оборот.

Просто взрывное развитие!

Только оно требовало денег, ибо на бартере далеко не уедешь. Причем не просто денег, а все возрастающей их массы, сообразно росту оборота. В идеале — с некоторым опережением. А их не оказалось. С деньгами наблюдался нарастающий дефицит. В том числе и потому что ежегодно золото и серебро многими тоннами вывозилось в Индию, Парфию и далее — отдельные римские монеты доходили аж до самого Китая. Хотя самым восточным фронтиром римской торговли был регион Сиамского залива, на расцвете могущества державы.

Иными словами, Индийская торговля, да и Парфянская, в том виде, в котором она практиковалась Римом во II веке, стала одна из ключевых причин кризиса III века. Его экономической составляющей, спровоцировав девальвацию римской монеты и гиперинфляцию. Не ей единой, но и без нее не обошлось. Так как случился общий кризис ликвидности[2] и оборотных средств, поставивший в известную позу Камастуры всю экономику региона.

Беромир этого не знал, так как именно Римом никогда не занимался. Потому как в рамках экспериментов получалось «подключаться» к кому угодно, только не к римлянам. Из-за чего тема Рима и его истории проходила для него факультативно и фоном.

Впрочем, здесь и так все было ясно.

Хватило рассказов Дарьи, чтобы понять то, насколько катастрофической дырой в экономике империи выглядела эта торговля. А Беромиру кризис III века был без надобности. Стабильность и благополучие империи обеспечивали для него главное — рынки сбыта. Если же на регион навалится Вековая смута, то ничем хорошим она не закончится.

Из-за чего молодой ведун неоднократно уже думал о том, как можно было бы избежать указанного коллапса. И не только его. Ибо на ближайшие века интересы еще не народившегося государства славян находились в синергии с римскими. А отсутствие явных и значимых конфликтов диктовалось удаленностью территорий…

— Ты что-то посмурнел, — спросил его Вернидуб, после затянувшейся паузы.

— Великие знания — великие печали, — вымученно улыбнулся Беромир. — Просто подумал о грядущих днях. Но это все пустое. До них еще дожить надо. Значит, вы говорите, что зеркало и лампу надо вынести ромеям по одной штуке? И компасов всего пять?

— Да, — кивнул Красный лист. — Посмотрим на то, как они себя поведут. Если нормально, то еще вынесем. После торга.

— Это опасно. Они могут подумать, что в крепости этого всего очень много.

— Так, в крепость их и не пускать! — воскликнул Борята…

* * *

Вечером того же дня в Священной роще случился очень серьезный разговор. На него собрались, наверное, все славянские ведуны севернее Припяти. Да и с нее кое-кто пришел. И от балтов окрестных все явились.

— Нам никак нельзя допускать, чтобы Беромира провозгласили князем! — порывисто произнес один из уже немолодых мужчин.

— Он ведун!

— А его сын кем будет?

— У него нет сына!

— Злата на сносях. Кого она там родит — никто не знает. Может, и сына!

— Это все неважно! — вновь выкрикнул тот порывистый. — Князь — сие не ведун. И он в своей власти станет опираться на бояр, а те на дружинников.

— А те на земляные поселения? — буркнул Вернидуб. — Я же вам уже про них сказывал.

— В них польза великая, — не согласился один из ведунов с ним. — Ибо набеги разорение страшное несут.

— Да. Все так. Только мы в тех поселениях уже власти иметь не будет.

— Это еще почему⁈

— Потому что бояре и дружинники верховодить станут. На них же будет лежать обязанность возглавлять их оборону.

— Не понимаю ваших споров, — тихо, но веско произнес «мухомор». — Хочет Беромир стать князем — пусть им станет. Нам от того вреда никакого.

— Ты же, Рудомир был настроен против Беромира.

— Был.

— И что же заставило тебя поменять свое мнение?

— Общение с ним. Общие дела. Я-то поначалу думал, будто он один из грубых и примитивных людей, что живут войной. Да, не дурак, но с такими рядом всегда пахнет кровью.

— Спросил бы меня, — фыркнул Вернидуб.

— Я в праве иметь и свое мнение. — с нажимом возразил «мухомор».

— Да, конечно. Как и все мы.

— Беромир ведун полностью и всецело. Да, ему приходится воевать. Но он мыслит иначе. Я никогда в своей жизни не встречал столь же ясного ума и тяги к знаниям.

— Но он хочет стать князем!

— В обычаях что говорится про князя? — поинтересовался Рудомир.

— Что он вершит суд и ведет в бой.

— Кто это как не ведун Перуна? — усмехнулся он. — Пусть Беромир становится князем. Просто нужно сразу оговорить, что князем может быть ТОЛЬКО ведун Перуна.

— А бояре?

— Мыслю, что надобно их делать тоже ведунами, либо менять.

— Это не так-то просто, — возразил кто-то. — За ними сила.

— Ты думаешь, что гадюка, что заползла к ним в жилище, будет входить с ними в круг и драться на копьях? — усмехнулся «мухомор». — Нет такого человека, на которого бы роща не нашла управы. Что же касательно Беромира, то я вообще удивлен, почему его до сих пор нет среди нас тут, на этих встречах.

Все промолчали переглядываясь.

— Я слышал, что Беромир хотел ставить крепость не тут, а на слиянии Сож с Днепром. Может быть, это и правильно было? Она закрыла бы возможность к вторжению с юга. Да и к нему всем плавать стало бы удобнее.

— Такого человека, как Беромир, нужно держать под чутким приглядом, — возразил «мухомор». — Поэтому чем ближе он к роще, тем лучше.

— Ты так его боишься? — удивился Вернидуб. — Только что же говорил, что он ведун полностью и всецело.

— А ты не боишься, что ромеи однажды сделают ему предложение? Хорошее предложение. Настолько, что он не сможет от него отказаться. Лично я — боюсь. Посему и предлагаю держать его поближе к роще и приглядывать.

Помолчали, обдумывая слова Рудомира.

— Меня одно смущает… — нарушил тишину Вернидуб. — Вот ты предлагаешь князем ставить только ведуна Перуна. То верно и здраво. Но ведь получится, что таким образом мы поставим Беромира старшим над нами.

— Так и есть. МЫ, — с нажимом произнес он, — поставим. Покамест он отлично справляется. А будет плохо себя вести — снимем. Не забывай — только мы можем признать человека ведуном Перуна. И только мы можем утвердить его князем. Разве нет?

— Не все так просто, — возразил молчавший до того самый старший из ведунов.

И начались дебаты.

Тяжелые. Напряженные. И достаточно острые. В которых то и дело всплывали весьма острые и болезненные вопросы. В том числе и взаимные оскорбления, всякое «грязное белье» и прочие методы ведения цивилизованной беседы…

[1] Слово «ладья» восходит в праславянскому *oldī, которое происходит от праиндоевропейского *aldh- которым называли и корыта, и всякого рода лодки, и вообще, что имело хотя бы приблизительно такую форму.

[2] Кризис ликвидности в данном контексте — это критическое затруднение сделок. Товары были нужны, но акты купли-продажи оказались сильно переусложненными из-за бартера. Торговцу селедки требовалась ткань, а торговцу ткани селедки оказалась ни к чему. Вот и выкручивались как могли.

Часть 3
Глава 3

168, серпень (август), 30

— Идут! Идут! — крикнул кто-то сверху.

И Беромир, который все утро провел в тревоге, направился из крепости наружу. Максимально спокойным шагом. С трудом сдерживаясь от более энергичного передвижения.

Вышел.

Окинул поляну взором. Вздохнул с некоторым облегчением. Вон — лагерь какой собрался.

И его шесть бояр с дружинами. А тот же Борята уже успел добрать до десятка свежих ребят. Хотя они толком и не снарядились еще.

И ученики все сюда явились.

А также «клубы» Перуна еще семи кланов, у которых было покамест по-разному — от семи до дюжины мужей с копьями.

Совокупно же выходило ровно полторы сотни. Да еще новые ребята из свиты Беромира, двор которого разросся до двадцати двух мужчин. Ну и он сам. Что вкупе давало по местным меркам очень и очень впечатляющую численность в сто семьдесят четыре ратника.

Не воина, нет.

Не все пришедшие сюда ими являлись. С тех же семи кланов бойцы еще не имели статуса воинов. Но не суть. Куда важнее, что торговые корабли здесь ожидала целая толпа вооруженных мужчин. И не в засаде, а на открытой, мирной стоянкой…

— Как время бежит, — покачал головой Маркус, увидев открывшийся перед ним лагерь. — А три года назад он был всего лишь дерзким мальчишкой из землянки.

Стоящий рядом квестор не стал ничего говорить. Он молча изучал вооруженных людей на берегу, стараясь не отвлекаться на пустую болтовню. Да с таким жутковатым отстраненным равнодушием, словно энтомолог разглядывал бабочек. А перед тем, на подходе, вглядывался в деревянное мысовое укрепление. Он такое раньше не встречал.

Рим широко практиковал малые укрепления, особенно по пограничным лимесам. Обычно они представляли собой башню или одиночно стоящую, или обнесенную стеной с небольшим кольцевым двором. Если же требовалось что-то побольше, то там уже использовались варианты каструма, то есть, прямоугольные «коробки» стен с произвольным количеством башен по ним. А тут такая странная треугольная и асимметричная конструкция…

Квестор так сразу и не догадался, для чего нужна эта здоровая граненая башня, обращенная на острие стрелки. Пока не попробовал прокрутить в голове разные варианты штурма.

И так и этак.

Все-таки за плечами у него было больше десяти лет в действующей армии на беспокойной границе.

Так вот — каждый раз эта башня оказывалась последним очагом обороны. Доминирующим над округой. С которой при должном желании весь штурм можно вести обстрел нападающих. Вон какая интересная выносная галерея сверху. Квестор таких никогда не видел и только оказавшись ближе, догадался для чего она, когда разглядел многочисленные бойницы, идущие не только во фронт, но и вниз — прямо под стены. Из-за чего при любом раскладе потери нападающих оказывались либо просто большими, либо очень большими. Да и шансы удержать крепость через эту башню, даже с проломом в стене или выбитыми воротами, выглядели вполне реальными.

А потом квестор приметил еще одну важную деталь: все башни довольно сильно выступали за линию стен. В римской практике этого не бытовало. Они редко выдавались значимо вперед, а часто — вообще находились в контуре стен, а то и за ними, внутри. А тут…

— И бойницы как идут, — поддакнул синхронно его мыслям торговец. — Видишь? Можно бить вдоль стрены, не опасаясь получить стрелу или камень вбок или спину.

Мужчина в тоге кивнул. Он пришел к точно такому же выводу.

А потом они увидели лагерь. И опытный глаз квестора начал выхватывать много интересных и важных деталей…

— А где Беромир? — наконец, спросил он.

— Вон — в медвежьей шкуре. Он сам убил этого медведя. Говорят, что теперь его дух бережет парня.

— Ты веришь в это?

— Я верю в то, что Беромир намного опаснее любого медведя… и не потому, что сильнее. Видишь вон ту гору глины? Думаешь, она ему нужна для горшков? А те камни? Что это? Не из них ли делают раствор для каменной кладки.

Квестор промолчал. Он думал, стараясь максимально беспристрастно оценить увиденное и приметить все самое важное…

Головной корабль повернул к берегу и свернув от центра реки к дальнему мостку, прибирая оставшиеся паруса.

Полминуты.

И он, почти остановившись, едва коснулся края мостка. Крепкого. Скинув с носа канат, который подхватили несколько человек и под руководством Беромира, заведя за крепкий столб опоры, потянули.

— И-раз! И-раз! — командовал ведун.

И с каждого рывка корабль подтягивался все лучше к мостку и лучше.

Параллельно аналогичные работы шли и рядом. Здесь, у крепости загодя сделали хорошие, крепкие мостки, позволяющие швартоваться по-разному. В частности, каждый из них заканчивался относительно небольшой поперечной платформой. Из-за чего каждый такой мосток приобретал Т-образную форму. Вот к этой «черточке» ромеев и швартовали. Чтобы они оставались на глубине и могли нормально отвалить.

Минут через десять, когда швартовка всех пяти кораблей закончилась, гости начали сходить на берег.

Не толпой.

Нет.

И небыстро. Просто сначала спустились самые уважаемые персоны, отойдя буквально на несколько шагов от кораблей. Прикрытые своими бойцами, готовыми ринутся им на помощь.

Беромир же, после завершения швартовки отошел назад со своими людьми. И чинно в составе делегации стал ждать гостей на берегу. Прямо у кромки.

— Рад тебя видеть! — громко произнес Маркус, обращаясь к молодому ведуну.

— И я тебя. Ты, как и уговорились, привел пять кораблей. Это хорошо.

— А ты собрал здесь столько воинов. Неужели собрался меня грабить? — натянуто пошутил торговец.

— Да и ты пришел не один. — кивнул ведун на бойцов, собравшихся у бортов нависов. — Неужели пожелал силой забрать компасы и прочее?

— Нам нужно больше доверять друг другу! — чуть нервно улыбнулся Маркус.

— Fide, sed reprehendo[1], — пожав плечами произнес Беромир.

Начиналось сказываться общение с Дарьей. И он мог уже оперировать некоторым крылатыми выражениями на латыни, самыми ходовыми, или переводя ему известные. Ну и на каком-то примитивном, базовом уровне объясняться.

Общение с роксоланами и кельтами тоже сказывалось. Хоть и не так значимо. Просто времени и сил не хватало на это. И он сетовал, прекрасно понимая, что знание этих языков очень важно и полезно.

Сказал, значит.

А Маркус как-то слишком весело улыбнулся и показал какой-то непонятный жест мужчине в тоге. Молчаливому и внимательному. Моментом же воспользовался Сусаг, выходя вперед.

— Мы с тобой еще не знакомы.

— Беромир сын Путяты, — положив руку на грудь, вполне степенно произнес парень. — Ведун Близнецов и хозяин этой крепости, — махнул он рукой на деревянную конструкцию. — Эм… пусть будет Берград — город медведя. Да, мне нравится это название.

— Сусаг, — кратко ответил собеседник.

— Это откуда к нам такого красивого дяденьку замело? — доброжелательно поинтересовался Беромир, хотя глазки засветились озорными огоньками.

— Мне сказали, что ты убил Арака. Это так?

— Я вызвал его на небесный суд. Он принял его и пал.

— Один на один?

— С ним был конь, а я был один.

Сусаг невольно хохотнул.

Ему понравилось, что Беромир поставил коня рядом, словно бы соратника.

— Ты ведь приехал договариваться, — произнес ведун, упреждая слова Сусага.

— Так и есть. Но разве тут, на берегу об этом стоит говорить?

— Если все прибывшие поклянутся сохранять приличия и доброжелательность на этой земле, то милости просим. Кто сомневается — пускай остается на нависах.

Минут через пятнадцать они прошли в крепость и сели в главном зале донжона. Не все. Только самые уважаемые люди. Остальные оставались возле стен, в военном лагере. Где для них уже подготовили угощение. И кашу с грибной мукой, и отвары ягодные, и рыбу запеченную. Не Бог весь что, но сытно и неплохо.

— Странная у тебя крепость, — демонстративно оглядевший, произнес Маркус.

— Это так? — махнул рукой Беромир. — Времянка.

— Это?

— Дерево гниет. Из кирпича строить будут.

— Из чего?

— Ну… — Беромир задумался. — Кажется, вы это называете плинфой. Куски обожженной глины вот такие примерно. — показал он руками.

— Да-да. Плинфа. — подтвердил Маркус. — Интересно. Ее ведь нужно много.

— На это время и деревянной крепости хватит. Думаешь, она за год сгниет? Постоит чутка. Тем более что мы за ней приглядываем и протапливаем, держа в сухости.

— А какую ты ее хочешь себе построить, крепость эту?

— Все тебе расскажи. — улыбнулся Беромир. — Сделаю, посмотришь. Я люблю удивлять.

— Эта крепость сама по себе удивляет, — заметил мужчина в тоге на латыни. Оказалось, что местный язык он понимает, но говорить не пытается, видимо, не уверен в навыках.

— Да ну… — отмахнулся ведун. — Ничего особенного. Я поначалу думал каструм ставить маленький. Он попроще. Ров, вал и частокол с башенками по углам. Но для его обороны нужно много людей. А на это я пойти не могу. Пришлось это выдумывать.

— А для этой крепости?

— Десятка два — за глаза хватит. При должных запасах. Каменную же крепость я хочу делать такую, чтобы и десятка для ее защиты было довольно.

— Они будет меньше этой?

— Большей. Просто другой…

— Ты разжигаешь любопытство! — улыбнулся Маркус.

— Любопытство — признак интеллекта. Если человек ничем не интересуется, кроме развлечений и потех, то он слаб на голову.

— Давай поговорим о торговле, — сменил тему Сусаг.

— Слушаю тебя.

— Воевать здесь, в лесах, мы не хотим. Тем более сейчас, когда у нас появились обширные пастбища и новые стада. Это пустое. Но мы оба понимаем, что тебе и всем окрестным людям нужна соль. А она поступает только по Днепру.

— Но ты же понимаешь, что все вернуть по-старому уже не выйдет?

— Понимаю, — вполне покладисто кивнул Сусаг.

— К тому же соль к нам может поступать и с севера. Рудомир подтвердит, — кивнул Беромир на рыжего ведуна, который степенно кивнул.

— С севера?

— На севере тоже есть море. И там тоже добывают соль. А если пройти по Днепру дальше и добраться до самых верховий, то там будет волок в речку малую, по которой можно спуститься в Ра и далее хоть до Парфии плыви. В низовья же Ра много соли. Там особые соленые озера, местами хоть лопатой ее греби по летней жаре. И роксоланы не держат в своих руках ни земли к северу от нас, ни по долине Ра и ее притокам. Поэтому солью угрожать не стоит.

— А чем стоит? — скривился Сусаг.

— Тут надо иначе вопрос ставить. Нам всем может оказаться полезна эта торговля. Ежели к ней по уму подойти. Смотри сам. На севере можно раздобыть электрон. Говорят, что в северных реках много мелкого жемчуга, а в лесах в избытке ценных мехов. Ну и промысел морского зверя практикуется, с которого можно брать особые бивни и рога, славные в резьбе по кости. Не всё сразу. Не всё быстро. Но развернуться можно. Кроме того, если нам удастся укрепиться на том волоке, что идет в Ра, то мы через Днепр сможем и оттуда товары везти. То есть, почитай из Парфии, северные земли которой самые богатые и развитые. А там и Хорезм рядом. По реке ведь везти всяко лучше, чем по суши волочить. Дешевле, да и за раз можно намного больше всего увезти. Да и на самой Ра есть товары. От нее приток великий уходит на восход — к великому камню. А там и медь есть, и самоцветы разные. И это не считая того, что я, с небесного благословения, делаю. Днепр может стать хорошим, сытным торговым путем.

Маркус переглянулся с квестором. Тот равнодушно и молча слушал. Хотя было видно — нет-нет, а жилка дергалась. Видимо, он уже оценил возможный масштаб и в уме считал. Потом торговец перевел взгляд на Сусага и едва заметно усмехнулся, заметив, как у того загорелись глаза. Прямо вспыхнули.

— И как ты видишь эту торговлю? — наконец, нарушая затянувшуюся тишину, спросил Сусаг.

— Деньги любят тишину, как говорят мудрые. Поэтому нам нужен покой и порядок на всем протяжении торгового пути. Чтобы торговля не только шла, но и возрастала. А с ней и наш общий интерес. Есть возражения?

— Продолжай, — не дожидаясь остальных, произнес Сусаг. Маркус на него скосился с легким недоумением, но ничего говорить не стал. Остальные просто слушали.

— Пока мы можем говорить о торговом пути от Оливии до Берграда. Все остальное — потом. Этот путь сейчас можно разделить на две части: степную и лесную. В степной — бардак. На порогах занимаются откровенным грабежом. Рас должен утвердить закон со строгими тарифами и обычаями, снимая головы нарушителям. Если идет купец, то на порогах с него брать пять частей из ста любого товара. Или возмещением иным, но в такую ценность. Выбрать место у самого страшного порога и мыто там поставить. В какую бы сторону ни шел — брать по закону и только. Если идет кто не с торговлей, то брать установленную плату за переправку через пороги, ежели она потребна.

— А как понять — с торговлей идут или нет? — спросил Маркус.

— Если лодка больше десяти шагов в длину и товаров в ней более, чем людей, то считать за торговца. Если нет — то и не считать. Мелкими лодками тоже можно торговать, но их щипать — пустое. Людям нужно дать возможность вздохнуть, чтобы большой торг множился, который без сытой жизни обывателей попросту невозможен.

— Это не так просто сделать, — покачал головой Сусаг. — Предложение здравое, но совет бэгов на это может и не пойти.

— Жадность?

— Она самая. Брат мой ведь из-за нее голову сложил. А я его отговаривал, но…

— Ладно. Идем дальше. — не стал на этом заострять внимание Беромир. — Лесная часть пути. Здесь я предлагаю сделать так. Все кланы, что пойдут под мою руку, признав меня князем, более не станут платить роксоланам дань. Иначе покоя на этих землях не достичь. А он нужен покой и некая сытость.

— А нам с того какая польза?

— Торг иноземный вести только здесь, под стенами Берграда. И с каждой сделки десятую долю откладывать в пользу раса. Для чего от вас постоянно бы тут кто сидел и приглядывал.

— Десятую часть ты говоришь… — задумался Сусаг.

— Продали десять кусков индийского железа за, допустим, тридцать лорик хамат. Так со сделки один кусок и три хаматы — сбор вам.

— Не слишком ли много? — поинтересовался этот ромей в тоге.

— Я думаю в самый раз. Берется десятая часть. Половина идет расу, половину тому, кто приглядывает за сбором для особого внимания к безопасности и покою на торговом пути. Не так ли? — переспросил Беромир, в упор глядя на Сусага.

Тот немного подобрался и как-то даже растерялся.

— И да, — добавил Беромир. — Передай расу, что мое предложение действует разом. Или он его принимает все, или ничего у нас не получится. И мы будем добывать соль на севере и искать торговый путь в земли Галлии и Британии. Ну и работать я буду только с тобой.

— В каком смысле?

— В таком, что и на порогах, и при крепости должны находиться твои люди. Все ж таки ты мне родич. Да и повоевать мы успели, так что имеем уже уважение друг к другу. К иным бэгам у меня доверия нет.

— Хм… — нервно улыбнулся Сусаг, а глаза его алчно сверкнули. — Ты понимаешь, что просишь?

— А что именно не так?

— Прекращение выплаты дани, провозглашение тебя князем и этот торг у стен твоей крепости… это все потребует расу признать тебя пятым бэгом роксолан. А всех людей, что пойдут под твою руку — нашими людьми.

— С запретом набегов и продажи в рабства их, так?

— И это тоже… но куда важнее, что в случае нужды тебе придется выступать в поход. По призыву раса. Ты готов на это?

Беромир замер, задумавшись.

Ему такой расклад как-то в голову не приходил. Бегать по степи и воевать за интересы правителя роксоланов хотелось ему меньше всего. Не по тому, что сложно. Нет. Судовая рать весьма маневренна и подвижна. Превосходя в этом плане любую степную конницу. Только время на это все тратить не хотелось…

— Если рас будет призывать Беромира только тогда, когда кто-то угрожает нашему торговому пути, — произнес мужчина в тоге, — Рим согласен. Более того, он поддержит этот поход своими войсками из Оливии и своими кораблями, если это потребуется.

— Эм… — хлопнул глазами Беромир удивившись.

Маркус же, закончив переводить, сам на квестора уставился с немым вопросом. Тот же, выдержав паузу, уточнил:

— Есть возражения?

[1] Fide, sed reprehendo можно перевести с латыни, как «доверь, но проверь».

Часть 3
Глава 4

168, серпень (август), 31

— Кто ты? — раздался смутно знакомый голос со спины.

Беромир повернулся.

Перед ним стоял Путята — биологический отец этого его тела. Он присутствовал там, на переговорах в донжоне. Но молчал и просто наблюдал, не встревая. Сейчас же, поймав подходящий момент, решил подойти и поговорить.

— Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, — философски ответил парень, хохотнув и порадовавшись тому, как ловко сумел перевести реплику Фауста. — А если без шуток, то странный вопрос, конечно. Я твой сын.

— Нет, — покачал он головой.

— Что значит «нет»?

— Когда я тебя видел последний раз, ты был другим.

— Все мы меняемся. — пожал плечами Беромир.

— Но не так…

— Как «так»?

— Ты изменился даже внешне. Я с трудом тебя узнал. Словно ты не мой Неждан, а кто-то из дальних наших родичей с некоторым сходством.

— Это все из-за того, что я окреп телом.

— Это тоже удивительно. Но… нет. Лицо. У тебя изменилось лицо.

— Отец… ты просто многое пережил, и память тебя подводит. Я все эти годы был на виду у Красного листа и прочих помнящих меня с самого раннего детства.

— Ведуны… проклятые ведуны… — покачал головой Путята с какой-то ноткой отчаяния в голосе. — Что они натворили!

— Да что они могли сделать⁈ О чем ты толкуешь?

— В наши дни уже и о том и не сказывают, но еще мой дед…

И дальше Путята поведал Беромиру классическую легенду из архетипа «короля под горой». Вариацию на эту тему. Дескать, древний витязь спит в своем кургане. И только в тяжелые времена его может пробудить призыв круга ведунов Священной рощи. Ну и прочие бла-бла в том же духе.

— Хм… Знаешь, не сходится.

— Что не сходится?

— Этот твой витязь спит в своем кургане. Если его разбудить, то он проснется и выйдет из него. А я тут при чем? Не сходится ничего. Думаю, что мухи с кашей мешать не стоит.

— Все сходится, — с нажимом произнес Путята. — В предании не сказано, как именно он проснется. Ты умер. Там. В реке. Кем ты пробудился? Обновленным собой или нет? Я вижу, что нет. Ты — не мой Неждан. Ты кто-то другой. К тому же ты ведаешь о делах минувших, о землях далеких, сказывая о них так, словно видел их своими глазами. Говоришь на никому не ведомом языке.

Беромир промолчал. Оправдываться не хотелось, да и выглядело это все глупо. Хотя педалирование поднятой темы ему совсем не нравилось.

— Чего не отвечаешь?

— Какой мне смысл возражать? Думай, как пожелаешь.

— Назови свое истинное имя.

— Отец, тебе нужно быть очень осторожным с пивом, медом и вином. Ты бы еще попытался провести ритуал экзорцизма.

— Чего? Какого еще цизма?

— Так ученые мужи называли изгнание духа, вселившегося в чужое тело.

Путята подобрался и как-то напрягся.

— Что? Уже вы все заготовили для этого? — наигранно удивился Беромир.

— Нет! Я не стану этого делать! Мы об этом даже не говорили!

— О чем «этом»?

— Изгонять тебя из тела моего сына. Он умер. Там. В реке. Я видел. А ты… нет, я не стану тебя изгонять. Ты слишком много добра несешь нашим людям.

— Отец…

— Какой я тебе отец? — невольно отступил он. — Ты, мыслю, на многие поколения меня старше. Сколько тебе лет?

— Мда… — покачал головой Беромир. — Давай уже хватит? В конце концов, подобные разговоры не имеют никакого смысла. Лучше расскажи, что у вас там приключилось. Как мама и сестры?

— Мама… хм… Моя жена жива-здорова, а дочь осталась лишь одна. Рокосланы нас почти не кормили, когда гнали на продажу.

— Ты сейчас на службе Рима?

— Да. Возглавляю ауксилию при векселяции легионной, что стоит в Оливии.

— И все? Ничего больше сказать мне не хочешь?

— Мне сложно говорить с тобой. Непонятно. Как с сыном не могу, ибо не сын ты мне, а с чужаком о таком не беседуют.

— И что может изменить этот взгляд? Или ты хочешь порвать со мной вовсе и просто держаться стороной?

— Скажи свое истинное имя. Оно умрет со мной. И я никогда его не использую для чародейства или заговора.

— Вот заладил… — отмахнулся Беромир.

— Это доверие, — пожал плечами Путята. — Я должен понимать, кого принимаю в свою семью.

Беромир промолчал.

Так и стояли минут пять, не меньше. Молодой ведун, отвернувшись от отца, смотрел на медленно текущие воды Днепра. А тот не торопил его и просто ждал. Пока, наконец, не добавил:

— Ты сам решай.

— Что решать?

— Нужен тебе отец и семья, али нет.

Беромир фыркнул с раздражением.

— Ты ведь видишь, как все к тебе относятся? Думаешь, отчего ты, ведун Близнецов, а до сих пор не вошел в Священную рощу? Они не знают, как с тобой поступить. Ибо ты ни жив ни мертв.

— Это ведуны тебя послали?

— Да. — нехотя и не сразу ответил Путята. — Я вообще не хотел с тобой разговаривать.

— Почему? Я разве кусаюсь?

— Ты-то? Неужто не задумывался над тем, сколько крови уже на твоих руках? Ты ее льешь так, словно тебе оно дело привычное. Покойных врагов проклинаешь, страшно. О… слухи о тебе идут такие, что кровь в жилах стынет. Про тебя даже роксоланы с уважением говорят. А они уважают только тех, кто льет чужую кровь, что водицу.

— Хорошо. Что ты, хм, ладно, они — эти ведуны, от меня хотят?

— Чтобы ты назвал свое истинное имя мне. А я принес бы тебе клятву молчания и признал своим сыном. Включая в род и клан.

— Даже так? И кем же я предстаю в их глазах?

— Древним витязем, который волею Перуна и рукою Велеса пробудился в теле моего мертвого сына.

— Разве я мертв?

— Ты не живой и не мертвый. Вне смерти и рождения. Ты дышишь, но кто ты? Чей ты? Откуда ты?

Беромир вновь промолчал.

Путята же достал нож поясной и произнес, глядя в глаза молодому ведуну:

— Сказанное тобою истинное имя никто и никогда не узнает от меня, а я не стану его использовать никак — ни в пользу тебе, ни во вред.

После чего поцеловал клинок, «заверив» тем самым клятву у Перуна. Беромир же отвернулся, вновь уставившись на воду.

Все это выглядело так глупо, так нелепо, и так… обидно, что ли.

Зомби.

Он ведь в их представлении аналог зомби или чего-то подобного.

Только почему-то никто ему об этом прямо и в глаза не сказал?

И, что куда печальнее, это обстоятельство ставило крест на многих его начинаниях. Да и отношение ведунов становилось понятным. Вон — во все глаза на него постоянно глядят, словно ожидают чего-то. Хотя тут, конечно, он сам виноват. Зачем Вернидубу про нежить байки всякие рассказывал? Он ведь почти наверняка их пересказал…

— Скажешь? — вновь спросил Путята, нарушая затянувшееся молчание. — Если нет, то я пойдут. Пусть все останется, как прежде.

— Иван[1]. — тихо-тихо, почти как шелест произнес ведун, поворачиваясь к нему.

И словно что-то лопнуло в этой натянутой и нервной атмосфере.

Путята подошел ближе.

Взял Беромира за плечи и тихо произнес:

— Я признаю тебя своим сыном, Иван. Пойдем. Нас ждут.

Ведун глянул через плечо отца, окидывая взглядом «поляну» и выискивая любопытных. Несколько секунд спустя его взгляд выхватил парочку, которые сидели на бревнышке в сторонке. И на первый взгляд о чем-то отстраненно беседуя, но так, чтобы волей-неволей просматривать этот сектор…

— Рудомир и Вернидуб. Это они тебя отправили?

— Они…

Подошли.

Те, чуть прищурившись, рыжий поинтересовался:

— Как воздух у реки? Не продрогли?

— Мы с сыном не из мерзлявых, — чинно ответил Путята.

Услышав эти слова, оба ведуна встали, и максимально серьезно поклонились Беромиру. Молча. Не говоря ни слова.

Дальше день пошел своей чередой.

Из ромейских кораблей продолжали выгружать всякое полезное. Складывать его для учета на берегу. И после подсчета, переносить внутрь крепости.

Обычная возня и рутина, за которой Беромир хоть и приглядывал, но со стороны. Беседуя с Путятой, обсуждая мать с сестрой и ситуацию. Уникальную, в общем-то, ситуацию…

Во второй половине дня все корабли отвали от мостков и, подняв паруса, направились вниз по течению. К порогам. Увозя и Сусага с его людьми, и Путяту, и Маркуса, и прочих гостей. А вот квестор остался, равно как и пятеро бойцов в ламинатах в качестве его личной охраны…

— Ты отказываешь мне и не желаешь видеть гостем? — спросил он на ломанном местном языке, видя кислое выражение лица Беромира.

— Я думал, что ты на нашем не говоришь.

— Я несколько лет служил в Вименациуме. Там ваших много. Едва ли не треть города.

— Что же до гостя… Вот скажи мне, ромеец, зачем ты остался? Неужели хочешь перезимовать в этих суровых землях?

— Нет. Отнюдь, нет. Неделю или две у тебя погощу. И ты отправишь меня на своем… катаране.

— Катамаране.

— Да. Ты ведь обещал нам построить большой и быстрый. Хочу поглядеть на него в деле.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Быть может, я уже стар и глуп, но те слова, что ты сказал в большой башне, были не столько для ушей этого глупого и жадного варвара, сколько для моих. А ему ты просто бросил большую кость, чтобы он не мешал Риму торговать с тобой. Ведь так?

— Это было так очевидно? — усмехнулся Беромир.

— Для меня — да. Для него… — улыбнулся квестор. — Ты и сам видел, как он ходил, светясь, словно золотая монета.

— Его можно понять. Он живет в очень простом мире. И я своим предложением дал ему счастье.

— Пожалуй.

— Так зачем ты остался?

— Я, как представитель Рима, хочу удостовериться в том, что тебе можно доверять. Присмотреться к тебе. Поговорить. Дело-то большое. Новый торговый путь.

— Не только, торговые дела лишь часть задумки.

— А что же там еще?

— Рим страдает от набегов сарматов. Если мы сможем прикормить роксоланов, то Рим приобрести новых друзей, закрывающих подступы к нему. Сейчас это не так важно. Но в будущем, когда волна гуннов достигнет Днепра и пойдет на Рим…

— Кто такие гунны?

— Страшные кочевники, которые сминают все на своем пути. Пока они только начали свое движение из степей, что лежат к северу от державы Хань. Но с каждым новым годом все дальше продвигаются на закат, собирая в кулак степь. Всю степь.

— Такого никогда ранее не случалось. Но даже если это так, ты думаешь, что прикормленные роксоланы их сдержат?

— Это смотря чем их кормить. — усмехнулся Беромир. — Потихоньку переводя на службу и зависимость. Впрочем, Риму вообще было бы очень полезно смотреть куда-то дальше своего носа. И выстраивать линии обороны так, чтобы сильный враг либо вообще не доходил до ваших границ, либо подходил к ним максимально ослабленным.

— А германцы? Их твое упреждение на Днепре не остановит.

— Вы сидите в обороне на Рейнской границе. А зря. Очень зря. Германцы в отчаянном положении и часто голодают, из-за чего на вас и нападают. Им просто деваться некуда.

— Их нападения случаются редко, и Рим с ними справляется.

— Пока справляется. Когда же германцы объединяются в союзы племен, внезапно оказывается, что Рим не так уж и силен. Что, в очередной раз показали маркоманы. Это только один союз. А представь, что их вторгнется несколько разом? Впрочем, и без этого германцы для вас очень опасны в силу веры и отчаяния. Сейчас они не знают паруса и на своих длинных нависах ходят только на веслах. Ты думаешь, так будет всегда?

— А ты думаешь, наш флот их не остановит? — с надменной усмешкой спросил квестор.

— Если они пойдут флотом — да, вы сможете легко их перехватить и разгромить. Но представь, что их каждый вождь на быстром нависе будет плыть, куда ему вздумается и когда захочет со своей малой дружиной. Это тысячи уколов иголкой, которые обрушатся на Рим от Галии и Британии до Испании, а то и далее. С таким в обороне нельзя бороться. А у вас после Тевтобургского леса какая-то робость ходить за Рейн. А надо. Им нельзя давать разрастить и укрепится.

— Ты хочешь учить нас, как нужно поступать? — недовольно и даже в чем-то раздраженно спросил римлянин.

— А почему нет? Ведь это не я прозевал вторжение маркоманов с их союзниками в саму Италию! А все почему? Правильно, из-за самовлюбленности и нежелании разбираться в жизни варваров и их делах, — едко усмехнулся Беромир. — Кстати, не в первый раз. Вы совершаете уже несколько веков эту ошибку. Вторжение Ганнибала. Восстание Спартака. Да вы каждые лет тридцать — сорок влипаете в неприятности из-за своего презрения окружающим.

Квестор чуть заметно скривился.

— Хотите лягушку? — сменил тему ведун, чувствуя, что увлекся.

— Что? — опешил он.

— Лягушку. Говорят, что кельты с голодухи их, бывает, едят. Я попробовал и признаться разочарован. По вкусу отдаленно напоминает цыпленка, но уж больно мало мяса. На один укус.

— Боюсь, что я не готов вкушать такие изыски.

— Ой, да брось. — махнул рукой Беромир. — Рим всегда славился тем, что охотно заимствовал у всех все, что ему было выгодно и полезно. А лягушки в Италии, должно быть, растут намного лучше, чем у нас.

— Я не хочу обсуждать это. — с нажимом произнес квестор.

— Тогда давайте поговорим о торговле. Ты знаешь, что такое вексель? Хм. Долговые обязательства.

— Разумеется. Мы называем их синграфы и хирографы. — ответил квестор и кратко описал их как по смыслу, так и по назначению.

— Это немного не то. Векселя, конечно, можно и так использовать. Но вся их прелесть в том, что его можно передавать и продавать, используя как деньги. Например, Император выпускает вексель на тысячу денариев с погашением по предъявлении. И платит им за что-то. Продавец может радостно побежать менять его на монеты, а может и не менять. Ведь, в конце концов, одна небольшой лист пергамента или бумаги намного удобнее использовать в большой морской торговле, чем несколько корзин с монетами? Разве нет?

Квестор прищурился, уставившись на Беромира.

— Вы разве этим не пользуетесь? — наигранно удивился ведун. — Странно. Очень странно. Я думал, что в Империи уже все давно придумано.

Раз уж этот римлянин решил остаться и поковыряться в мозгах Беромира, он не стал теряться. И начал со всем рвением того попросту грузить, взрывая мозг. Постоянно что-то рассказывая необычное из практики более поздних эпох, но с некоторым погружением, и недолго. Не давая ему нормально включится в беседу, через смену темы.

Уже к вечеру на бедного квестора было страшно смотреть.

Его мозг явно перегрелся и едва не дымился.

Беромир же продолжал свою игру. И не только на словах, но и, время от времени, увлекая его определенными опытами, не столько полезными, сколько впечатляющими…

[1] Имя «Иван» в местном языке можно было трактовать, как форму от праславянского *jьva, которым называли дерево «Ива», восходящего в праиндоевропейскому слову *ui, то есть, «вить». Иными словами, имя «Иван» Путята воспринял, примерно, как «Витиеватый», «Завитый», «Запутанный», «Мудреный». Что вполне сочеталось с характером Беромира в глазах местных. В этой трактовке Иван сближался с германским именем Ивар, так как праславянское *jьva имело общее происхождение с др. германским îwa, означающим «тис» с тем же дополнительным контекстом, ну и в переносном плане «лук». Хотя, конечно, никакого Ивана в славянских языках до христианизации не бытовало.

Часть 3
Глава 5

168, версень (сентябрь), 9

— В то время как римские корабли бороздят Днепр… — распинался Сусаг.

Заливисто.

Страстно.

Да так, что любой Остап Бендер позавидовал. С таким запалом этот бэг, пожалуй, мог бы даже продать безногому штаны, на вырост. Просто чтобы он отстал уже.

Рас росоланов же его просто слушал.

И даже как-то отстраненно-равнодушно.

Крутил в руке шлем, изготовленный Беромиром, и думал, глядя куда-то в пустоту. Полноценный, кстати, шлем, доведенный — с козырьком и наносником, которую ведун подарил Сусагу незадолго до отъезда. Заодно предложив не просто долю брать «чем придется», а обменивать на полезные в степи вещи. Например, шлемы.

Это оказался удар ниже пояса.

Из-за чего рас, явно понимающий, что их тупо разводят на что-то, был не в силах даже с мыслями собраться и как-то возразить. Да и остальные бэги смотрели на этот шлем глазами алчными и блестящими.

Рас ведь себе не заберет все.

Не посмеет.

Будет делиться.

А значит, их в дружины они потихоньку станут поступать. Что очень хорошо, просто замечательно, учитывая то, КАКИЕ проблемы имелись у сарматов с металлическими доспехами в эти годы. Из-за чего получалось, будто Беромир сделал предложение, от которого не отказываются. Но психологически это давило и раздражало. Какой-то лесной лох, каковыми по обыкновению почитали сарматы всех, живущих не в степи, взял и разложил как курицу на противне. Психологически…

— Пятый бэг… хм… — тихо произнес рас, погруженный в свои мысли. — Кто-нибудь возражает?

— Сколько шлемов и кольчуг мы сможем получать? — спросил один из бэгов, нервно сглотнув комок, подкативший к горлу, и не отводя взгляда от «железки», которую держал рас.

— Да, сколько? — также спросил правитель роксоланов у Сусага.

— Все зависит от того, как торговля пойдет. — развел тот руками. — Мы еще не заключили уговор, но Беромир согласился пойти навстречу и действовать так, словно мы уже свои. Поэтому он передал нам пять кольчуг и пять шлемов. Три кольчуги из как десятую часть от сделки с ромеями. Остальное — для возмещения доли в ином.

— И все? — нервно спросил один тот же бэг, что интересовался объемом.

— Еще он передал компас. — произнес Сусаг, указывая на невзрачную костяную коробочку. — Он безумно дорогой. Ромеям Беромир его продает за сорок либр серебра, они же — за столько же, но золота.

— Да? — оживился рас. — Как ты это откуда выяснил?

— Проболтался наш друг из Феодосии, которому мы рабов продаем. Выпил лишнего, язык и развязался.

— Чем же этот компас так хорош?

— Тем, что его коснулся один из богов. Погляди — он всегда показывает на север. — произнес Сусаг и подняв компас, покрутил его корпус на глазах изумленных зрителей. — Нам это без надобности, а вот те, кто на лодках ходит далеко в море, очень в них нуждаются.

— А это что? — спросил рас, указав на роговую ручку чего-то торчащего из тряпичного мешочка.

— Зеркало. Тоже невероятно дорогая вещь. — ответил Сусаг, извлекая его и показывая.

В плохо освещенном пространстве шатра рас аж вздрогнул, когда увидел свое отражение. Впервые в жизни. До этого ему доводилось видеть только смазанные и сильно затемненные отражения в воде. А тут…

— Кто это⁈ — чуть отпрянув назад, выкрикнул он.

— Зеркало показывает того, кто на него смотрит.

После чего, видя, что рас не верит, он подошел к нему ближе и заглянул в зеркало из-за плеча. Так, чтобы они там отразились оба.

— О! — радостно воскликнул правитель роксоланов.

— Видишь. Пять кольчуг, пять шлемов, компас и зеркало. Разве это не безгранично лучше, чем немного жита, собираемого ранее?

— Ты забываешь о том, что мы не в праве будем ими торговать, — буркнул молчавший до того бэг.

— А мы и так ими не сможем больше. Так что это не беда.

— Ой ли?

— Горсткой менее чем в сотню воинов-новичков Беромир перебил более чем втрое больше настоящих воинов. Мой брат там погиб. Хочешь — иди сам с ним воюй в этих проклятых лесах.

— Просто закроем ему торговлю и все! Сам прибежит!

— Прибежит. Да. Он даже рассказал, как. — оскалился Сусаг. — Я этой весной лишь чудом упредил его, потеряв при этом брата и много воинов. А то он собирался на лодках идти к нам и стойбища разорять. При них ведь не всегда воины.

— Перехватим!

— Ты хочешь это проверить? Лично я — нет. И я видел, как их легкие парусные лодки ходят. Поверь — не перехватишь ты их. Они нам тут всю степь растерзают этими набегами.

— Ты раз обжегся и теперь дуешь на молоко. Он просто удачливый…

— Ну хватит! — рявкнул рас. — Взгляни на компас, на зеркало, на шлемы… Ты разве не видишь, что он не «просто удачливый»? Боги ему благоволят. Ему, не нам. Причем так открыто, что диву можно даться. Никогда ранее они так ясно не выражали своего мнения. И этот любимчик Фарна предлагает нам мир. Выгодный. Удобный. Полезный.

— Мы можем взять все!

— Взять все⁈ Нам бы это удержать, — буркнул рас.

— Что⁈ Почему⁈

— Пришла весточка, что языги не так уж и разбиты. Да, они потерпели поражение и утратили многое из награбленного, но сумели вырваться и отойти. И нам теперь предстоит с ними воевать.

Все притихли в шатре.

— Вижу, вы рады. Особенно ты. Что? Все еще хочешь воевать с лесным чародеем? А ведь приняв его бэгом, мы получим еще и союз с Римом. Да, шаткий. Но лишним не будет получить две-три, а может, и четыре сотни ладных пеших воинов где-нибудь на берегу Днепра. Что выйдут за нас и помогут отбиться от языгов.

— Ты думаешь, что мы не устоим?

— До меня доходят слухи, что оживились гёты. Если еще и они во всё это ввяжутся нам без союзников не обойтись.

— Языги и гёты враги Рима. Он не хочет нам помочь? Пусть и не войсками, а хотя бы оружием с бронями. — поинтересовался последний, четвертый бэг.

— Все зависит от того, кем он видит нас, — заметил Сусаг. — Сейчас мы должны решить, как ответить на вопрос Беромира. И с этим решением уже ехать в Оливию и разговаривать о совместных действиях. Либо как посредник, либо как союзник. Для Рима это отличие ОЧЕНЬ важно.

Рас поглядел своих бэгов.

Никто не спешил ни добавить, ни возразить. Все думали. Новость о том, что в некоторой недалекой перспективе им придется воевать с языгами и гётами их несказанно «обрадовала». Да так, что аж лица посерели.

— Может быть, просто отойдем за Днепр? — наконец спросил тот, кто склонял к силовому решению по Беромиру.

— А языги на его берегу, конечно, остановятся. — криво усмехнулся Сусаг. — Или ты думаешь, что они нам простят это нападение?

— Проклятье!..

— Беромир, кстати, — добавил Сусаг, — очень спрашивал про шерсть.

— Какую шерсть?

— А любую. Желательно овец, но и верблюдов, и прочих подойдет.

— И много ему ее надо?

— А все, что мы сможем ему доставить. И он готов за нее платить железом.

— Зачем она ему в таком великом множестве?

— Ткани делать, — пожал плечами Сусаг. — Много тканей. Он там всю округу хочет пристроить к делу. По весне, если доживем, надо ему отправить той шерсти, запросив шлемы в оплату.

— И как мы ее перевозить будем?

— У его тещи — Милы в Припяти родичи, а у них лодок много. Мы можем сговориться, и они за долю малую все перевезут.

— Это интересно, но сильно не укрепит нас.

— Это по моим подсчетам даст нам еще десяток хороших шлемов. Лишними они не станут. Если получится стрясти столько же кольчуг с ромеев, то мы получим еще десяток воинов в броне. Самым опытным по жребию дадим. С этим, — кивнул он на железо под ногами раса, — уже пятнадцать. Уже не так мало. По осени мы, мыслю, еще десяток воинов оденем.

— Сам же понимаешь — этого нам недостаточно.

— Мы можем не делать ничего и тогда не получим даже этого. — пожал плечами Сусаг. — А так — на двадцать пять «кованых» воинов больше. Разве худо?

— Ты знаешь, как получить вместо двадцати пяти хотя бы сотню? — серьезно спросил рас.

— Кто знает? — развел руками Сусаг. — Надо ехать в ромеям, потом снова к Беромиру и разговаривать. Может, и найдется способ, но я ничего не обещаю…

* * *

Беромир же тем временем брал от жизни все. В куда менее превратном смысле слова, нежели можно было бы подумать…

— Давай! Пошла родимая! — раздался окрик.

И лошадь рванула вперед, дергая упряжку. Через хомут довольно толстые канаты уходили к перекладине. А к ней крепилась тяга, идущая уже к массивному полиспасту. Так-то дубовому, но окованному медью и смазанному дегтем.

Все заскрипело.

Затрещало.

И обкопанный да подрубленный пенек начал выворачиваться наружу. А тот, к которому зацепили этот полиспаст, нехорошо зашатался…

Для этих работ Беромир вновь пригласил людей на заработки. Зерно-то теперь имелось для прокорма. И первые подошедшие второй день уже как трудились.

Копать приходилось мотыгами да деревянными заступами. Не лучший вариант, но справлялись. Вон по десятку на пенек наваливались разом. Кто-то рыхлил грунт, кто-то его откидывал в сторону. А потом, как пенек на полметра в глубь окапывался, эти импровизированные землекопы брались за топоры.

Обрубали корни и дальше шли.

Сюда же подходила бригада из самых смышленых — с конями и полиспастами…

Работа спорилась.

Кипела.

Сам же Беромир за ней только приглядывал, вообще не подключаясь. Люди на удивление справлялись. Поначалу первый день показал только как полиспаст этот применять. И все. Ну и задачу объяснил. В остальном же, видимо, сказывался летний опыт да пригляд за ними ведунами из рощи.

Сам же Беромир был с головой погружен в стройку и урывками занимался поковкой. Индийское железо ведь римляне не взяли. Вообще. Выгребая компасы и зеркала да лампы яркие с бумагой. То есть, вещи, которые выглядели по-настоящему уникальными.

И даже так — один компас остался.

Недобрали.

Платить нечем оказалось.

Про остальное и речи не шло. Так что Беромир ковал товары на оплату работ из остатков железа. По сговору. Запрашивая с каждой ватажки — чего им надобно. Еще до того, как они к делам приступили. А то обжегся уже в прошлый раз. Пригодилось, конечно. Но сейчас торг-то не придет новый и лишнего ему не требовалось. Делать же новое железо пока некогда. Вот он с этим и крутился.

Квестор этот, кстати, бедолага уже на второй день хотел сбежать, но выдержал. На хитрость, правда, пошел. Он с огромным трудом продержался обещанную неделю. Да и то — хитростью. К середине второго дня ему уже казалось, что он с ума спятит от безумного потока неупорядоченной информации, которую на него целенаправленно выливал Беромир. Но в какой-то момент ведун совершил стратегическую ошибку — ляпнул про написанную им книгу.

Раз.

И квестор к ней прицепился, резко отсекая маневр собеседника. Сначала просто расспросами держался за эту тему, а потом предложил перевести для Императора. Ну и зависли, работая сообща…

Беромир, конечно, продолжал его грузить, но уже не в такой шаловливой форме, как раньше. Здесь все как-то упорядоченно пошло — проходя строчку за строчкой порой приходилось делать отступления, чтобы квестор понял смысл сказанного и корректно перевел.

Это тоже выносило квестору мозг и не мало. «Крышка чайничка» то и дело подпрыгивала, спуская избыток пара. Однако в целом ситуация уже выглядела куда благостнее. Через что он эту неделю и просидел. Так-то они книгу быстро перевели, ибо маленькая и очень лаконичная, закончив несколько раньше. Но в последний день, чтобы не спровоцировать новый «словесный понос» и «изнасилование мозга» со стороны ведуна, квестор старался не отсвечивать. Просто наблюдая за его делами. За тем же изготовлением большого полиспаста. Организацией работ. И прочим.

Беромиру же было и самому не до него.

Дела затянули.

Важные и очень нужные. Да до такой степени, что последние пару дней уже толком и с переводом не мог заниматься. Так — урывками, добивая и частью перепоручая Вернидубу, чтобы прочитал и пояснил…

Когда же квестор, наконец, уплывал на катамаране, то испытывал странное ощущение. Очень. С одной стороны, облегчение. Все-таки мозг этот молодой мужчина ему размял так, что любо-дорого поглядеть. Никогда в своей жизни он не попадал в такой интеллектуально-информационный прессинг. С другой… Беромир не производил впечатление варвара, тем более дикого и неотесанного. Да, нравы его в чем-то чудны, а шутки порой вгоняли в ступор, но он посещал термы, поставил толковый общественный нужник, следил за чистотой и многое иное делал. Квестор знал, какими обычаями живут и кельты, и германцы, и сарматы. Этот же парень был иной, и он распространял эту инаковость с удивительной силой.

Но главное, с ним было интересно.

Реально интересно.

Квестор, уплывая, поймал себя на мысли, что если бы не обстоятельства, то он, пожалуй, пожил бы здесь до весны. Просто для того, чтобы удовлетворить жажду любопытства. Его не оставляло ощущение, будто бы здесь, в лице этого до жути странного человека, он столкнулся с какой-то другой цивилизацией… с каким-то ее осколком. Близкой в чем-то к Риму, но… более развитой.

В этой глуши!

Он гнал от себя эти мысли, но чем более обдумывал увиденное, тем больше утверждался в них. Осознавая, СКОЛЬКО всякого рода новинок и весьма прогрессивных решений постоянно просыпалось из этого человека, пытавшегося в одиночку изменить окружающих его людей.

Это было так странно… страшно… и жутко интересно…

Часть 3
Глава 6

168, версень (сентябрь), 23

— Что это? — спросил Марк Аврелий, глянув на протянутый ему свиток.

— Письмо от легата пропретора Нижней Мёзии. — ответил вошедший центурион. — Прибыл гонец с ним, а ты просил незамедлительно об этом сообщать.

Император кивнул и, приняв пергамент, развернул его и стал читать.

Минута.

Вторая.

На его лице не отражалось ничего. Лишь спокойное равнодушие и сосредоточенность.

— Гонец, который его доставил, еще в лагере? — наконец, спросил он.

— Да, конечно.

— Пригласи.

Офицер вышел.

Марк Аврелий же потер лицо и вновь уставился на пергамент, точнее, их там имелось два. Внешний большой с письмом и отчетом. Внутренний же… и не пергамент вовсе. Бумага, как следовало из письма, на которой Беромир своей рукой нарисовал карту: от вертикали Рейна до Урала по широте и от Скандинавии до южного берега Черного и Каспийского морей…

Ценность этой карты была в том, что она давала совсем иную картину мира варваров. Формально на ней изображался торговый путь, предложенный Беромиром. Формально. На деле же… целый новый мир. И императору хватило воображения, чтобы понять, масштабы.

Из этой карты очень наглядно можно было понять, что Рим на самом деле контролирует довольно скромную часть мира. И там — за Рейном и Дунаем бескрайние степи, леса и горы, заселенные огромным количеством людей.

Разных людей.

От одной мысли, будто их всех кто-то объединит в единый кулак, у Императора кровь в жилах стыла. Оно вон и с языгами как тяжко. А тут — бесчисленная орда до горизонта, что степная, что лесная. Он только сейчас осознал — какая ужасная лавина нависает над границами Рима…

Но главный вопрос заключался в ином.

Откуда это все знал этот варвар? Ведь карта в целом не противоречила тем знаниям, которыми обладал Марк Аврелий. Хотя и изображала все несколько иначе. Однако некоторые детали легко узнавались.

Это ведь что получалось?

Варвары о Риме знают все, что им угодно, а Рим о них ничего? Те же маркоманы, казалось, совсем не на ощупь шли. И не только они. Император покрутил в голове все известное ему о прошлых варварских вторжениях. И они не противоречили этому предположению…

— Я привел гонца, — произнес офицер, вводя усталого и запыленного человека.

— Приветствую… — начал было тот озвучивать стандартную, ритуальную форму, но Император оборвал его жестом.

— Говори кратко и только по делу. У меня мало времени. Ты скакал прямо из Нижней Мёзии?

— Да.

— Что-то устно просили передать?

— Что очень нужны доспехи и оружие. Хотя бы на несколько тысяч человек.

— Несколько тысяч? — удивился император. — Маркус Понтий Лелиан пишет, что у него одна тысяча двести семнадцать человек по гарнизонам лишены защитного снаряжения. И из числа легионеров, и ауксилий. Совокупно. Ты же говоришь о нескольких тысячах.

— Все верно, — кивнул гонец. — Маркус Понтий Лелиан просил передать на словах, что его затея по отвлечению языгов от вторжения вполне удалась. И он старается не дать им вернуться к поддержке маркоманов, а также отвлечь еще и гётов, хотя бы частью. Для этого ему все это снаряжение и нужно.

— Чтобы передать его союзникам?

— Да.

— И почему он об этом не стал писать?

— Меня могли перехватить. Малые отряды языгов, гётов и прочих варваров проникли глубоко за Дунай. Если бы они узнали об этом, получилось бы скверно.

Марк Аврелий кивнул, принимая ответ.

— Что-то еще?

— Только это. Остальное, он сказал, твой человек сам расскажет, когда вернется. Кто именно, мне не известно. Он сказал, что ты знаешь.

— Хорошо. Ступай. — отпустил его Император и вновь уставился на карту Беромира, пытаясь прикинуть сценарий ближайшей кампании.

Вторгшихся через Дунай германцев удалось остановить.

Их прозевали, да. Но из-за сведений, пришедших от легата пропретора Нижней Мёзии, удалось адекватно и своевременно отреагировать. Что позволило на границе не ввязываться в генеральное сражение с многократно превосходящими силами. И отступить в полном. Да, маркоманы и их союзники сумели прорваться на север Италии, но здесь, их сумели принять. «Тепло и ласково». Столкнувшись с серьезной римской армией на выгодных позициях, германцы решили отступить. Но Марк Аврелий с помощью грамотных маневров сумел их подловить на переправе и сильно потрепать, обратив всю эту армию в беспорядочное бегство. И теперь находился при армии на севере Далмации, размышляя над тем, как поступить дальше.

Земли к югу и западу от Дуная подвергались разорению многочисленных малых отрядов. И хотя основные силы неприятеля оказались разгромлены, это ни о чем еще не говорило. Просто потому, что вычистить столь обширные территории от германских и сарматских разбойников представлялось очень непростой задачей.

Кроме того, оставалась угрозы повторного вторжения.

Много германцев избежало уничтожения и сумело бежать за Дунай. А все укрепления в месте прорыва оказались разорены и опустошены. Сдерживать их там представлялось очень затруднительным делом. Из-за чего в такой конфигурации предложение легата пропретора Нижней Мёзии выглядело не только очень своевременным, но и весьма уместным.

— Несколько тысяч… несколько тысяч… — пробормотал Марк Аврелий себе под нос, поймав себя на мысли, что карта Беромира на удивление удобна[1], намного удобнее, чем те, с которыми он привык работать…

* * *

— Ты с ума сошел! — воскликнул Маркус.

— И в чем же мое безумие?

— Ты… ты… да с чего ты этого вообще возжелал?

— Так велел мой сын.

— Но зачем⁈

— Он считает, что сейчас мы вступаем в серьезное противоречие с купцами из Александрии. А это неправильно. Мы должны не бороться друг против друга, но действовать заодно.

Маркус скосился на центуриона, но тот лишь пожал плечами в качестве ответа. Ситуация нарисовалась та еще.

И было с чего.

Дело в том, что все общество древнего Рима было устроено довольно занятно и совершенно непривычно для насквозь либерального, кто бы что ни говорил, индивидуального и эмансипированного[2] общества XXI века.

На самом верху иерархии стояли римские граждане — civis. К ним относились и сенаторы, и плебеи, и многие другие сорта этой категории людей. Но это внутреннее деление. Для остальной же державы они все выступали единственной по-настоящему полноправной частью общества.

Ниже располагались latini, то есть, люди, обладающие латинским гражданством. Права и возможности которых оказывались в некоторой степени ущемлены. Потом шли peregrini, то есть, чужеземцы, которыми обычно называли лояльное завоеванное население. Далее располагались dediticii — сдавшиеся, бывшие теми же перегринами, только проблемными и не лояльными. Ну и рабы, то есть, servi. Причем рабы, не имевшие ранее никакого состояния в римском праве, освобождались перегринами.

Так вот, вся эта многослойная конструкция пронизывалась и намертво связывалась воедино институтом клиентелы. При которой вокруг гражданина формировался куст связанных людей. И порой весьма впечатляющий по размеру, выходящий нередко далеко за пределы локации его проживания. Понятное дело, что какие-нибудь нищие в Риме, хоть и обладали всеми правами граждан, но воспользоваться ими не могли. А вот остальные — вполне.

Как это работало?

Например, приходил такой германец или бербер и хотел поселиться на территории Римской империи. Максимум, на что он мог рассчитывать, был статус перегрина, и то не факт. С ним еще постараться надо.

Ну ладно. Стал он перегрином, захотел возделывать землю, однако, владеть землей они не могли. Сами. Ведь вся земля принадлежала Риму и, как следствие, его гражданам. Поэтому он нуждался в патроне из числа граждан для оформления сделки. Что могло сформировать целый куст фактического землевладения под патронажем некоего гражданина. И это не было арендой в классическом понимании, так как патрон мог и не получать ничего с клиента. По-разному очень складывалось. Куда важнее было то, что патрон присматривал за тем, чтобы клиент не занимался всяким непотребством, соблюдал законы и все такое, неся за него ответственность. И мог серьезно наказать, ежели тот начинал шалить.

Понятно, что и материальный интерес имелся, хотя обычно никто не увлекался, чтобы клиенты не разбегались, и политический, ведь клиенты давали социальный вес патрону. Но куда важнее то, что такой подход позволял увязывать пестрое и до крайности разнородное общество Империи в достаточно гомогенную среду. Да, не до конца. Но иначе весь этот коктейль был совершенно неуправляем, так как их ничего в сущности не объединяло. А так считай «синтетические» рода, так или иначе, завязанные на Риме и римлянах. Уникальное и весьма продуктивное решение.

Все сломал Септимий Каракалла, который в 212 году даровал всем свободным людям Римской империи полное гражданство. Из-за чего произошло две фундаментальные катастрофы.

Прежде всего утратила всякий престиж военная служба. Ведь если в легионах служили только граждане за землю, то в ауксилиях «тянули лямку» за гражданство. И эти самые ауксилии никогда не опускались ниже половины от численности вооруженных сил, выступая основным инструментов войны. Просто потому, что легионы было жалко раздергивать на текучку и излишне рисковые операции.

А тут раз — и все сломалось.

Не только с мотивацией. Нет. Это лишь половины беды. Куда хуже то, что эта реформа спровоцировала резкий рост военных расходов. Ведь многочисленным ауксилиям теперь требовалось платить как гражданам. А легионеры хотели больше, хотя теперь они фактически ничем не отличались. Ну и пошел виток за витком. Став еще одной базовой причиной катастрофой III века, наравне с кризисом ликвидности. Ведь для покрытия стремительно вспухающих платежей по армии правители стали постоянно прибегать к порче монеты, спровоцировав сильную инфляцию[3], которая, как известно, катастрофа для любой производящей экономики и рай для спекулянтов, особенно фондовых.

Ну и связи посыпались.

Модель «патрон — клиент» просто рухнула. И начался откат к землячествам. Из-за чего уже к концу III века единое экономическое пространство, которое бурно развивалось в I-II веках распалось. И началась эпоха борьбы региональных элит и распад политического единства вслед за утратой интегральных экономических интересов. Также в полный рост пошло обострение по этническим и культурным маркерам, так как романизация большей части империи оставляла желать лучшего[4].

Северы в принципе оказались теми еще «гениями», запустившими, по сути, необратимые процессы распада империи. Но это «счастье» пока не наступило. А сейчас Путята поставил командира векселяции в сложную ситуацию.

Кем являлся отец Беромира по римским законам? Правильно, перегрином, приходящимся клиентом тому самому работорговцу, который его отпустил. И вот он пожелал, чтобы его дочь вышла замуж за гражданина. А такое не поощрялось, мягко говоря. Просто чтобы не порождать юридических коллизий.

Случалось.

Да.

И легионеры, бывшие гражданами, вполне обрастали по границам «не санкционированными» женами. Но чем выше был социальный статус гражданина, тем труднее становилось на такое «закрыть глаза».

А тут целый купец из Александрии.

Не только гражданин, а бизнесом владели только они, но и весьма состоятельный персонаж, публичный. Даже захоти он — проблем не оберешься. Просто из-за того, что конкуренты попробуют сыграть на этом и задавить.

Маркус потер переносицу, прошелся и снова повторил:

— Ты сам не понимаешь, чего просишь.

— Мой сын считает, что мы либо найдем какой-то способ примирения с этими купцами, либо нам придется готовиться к серьезным пакостям. Вроде того набега кельтов. И выдача его сестры замуж за сына какого-нибудь значимого торговца из Александрии, который каждый год отправляет корабли в Индию, хороший выход. Конфликт уйдет, уступив место семейным интересам.

— Ты понимаешь, что дочь перегрина не может выйти замуж за гражданина? — наконец спросил центурион.

— Понимаю. — кивнул Путята. — Но сын считает, что вам было бы неплохо придумать, как это сделать. Он прямо сказал: «закон, что дышло, как повернул, туда и вышло». И что вы мастера правильно все оформлять, если вам сие надобно особо.

— Хм. А сколько тебе лет от роду?

— Не могу сказать, — вполне искренне ответил Путята.

— Почему?

— Счету не обучен.

— Угу. Понимаю. И на что ты пойдешь ради того, чтобы выдать свою дочь за купца из Александрии?

— Ты чего? — вклинился Маркус удивившись.

— Это ведь действительно решило бы очень многие наши проблемы. Тем более что нас уже открыто предупредили, чтобы мы не увлекались. Почему нет?

— Но он же варвар! — воскликнул торговец. — Совсем неотесанный! Так не принято поступать! Да и его дочь ведь совсем не привычна к нашим манерам и нравам.

— Дочь год к ним приучали. — возразил центурион.

— Это безумие! Надеюсь, ты не сам это станешь решать?

— Разумеется. Дело слишком серьезное и без разрешения со стороны Маркуса Понтия Лелиана, а может и Самого, претворять в жизнь его не стоит. Но для этого нужно его согласие, — кивнул глава векселяции на Путяту.

— Согласие на что? — с напряженным видом переспросил он.

— На твое усыновление, — максимально серьезно произнес центурион…

[1] Римская картография для своих лет была достаточно продвинутой, хотя и безгранично далекой от современной традиции. Пропорции и геометрия территорий почти не соблюдались, из-за чего многое было трудно узнаваемо. Единственной развитой областью «картографии» были итинерарии, которые вообще часто представляли собой обычный список с информацией о дорогах, расстоянием между населенными пунктами и так далее. Первую карту всей Римской империи создал Марк Випсаний Агриппа на рубеже I века до н.э. и I века н.э., но она была предельно упрощенной и неинформативной. Из-за чего подход к картографии Беромира и произвел на Марка Аврелия неизгладимое впечатление.

[2] Эмансипация — это отказ от социальных зависимостей в целом.

[3] Между 200 и 300 годами нашей эры инфляции Римской Империи составила 15 000%. Такая страшная инфляция усугубила и без того нарастающий кризис ликвидности.

[4] Это стремительно нарастающая дискретизация и распад привели в III веке н.э. поискам нового маркера идентичности, каковым в итоге выступило христианство. Должно было выступить. Потому как по факту оно не остановить распад, а его усугубило и ускорило.

Часть 3
Глава 7

168, руень (октябрь), 5

— Мой сын… — как-то растерянно произнес Беромир, взяв в руки орущий «кулек».

Посмотрел на Злату, лежащую с совершенно изнуренным видом. И как-то глупо, растерянно улыбнулся. Ни в той, ни в этой жизни у него детей не имелось. Это — первый. Вот он — шевелится в его руках, дергая лапками и надрывая глотку. И что с ним делать парень просто не понимал.

Несколько секунд спустя Рада, ведьма Зари, забрала ребенка из рук отца и вернула матери. Откуда его нашли — загадка. Но ведуны из Священной рощи сумели не только выведать, где она жила весьма тихо на самом верховье Припяти, но и вытащить ее сюда.

За ведьмами Мары охотились, считая, что если в поветрие прилипчивое принести ее жертву, то оно прекратится. Да и побаивались, редко оказывая помощь и не особо защищая. Поэтому их всегда было мало. С ведьмами Зары тоже имелась беда, но иная. На них лежал запрет на создание семьи, соитие и рождение детей. А прожить женщине одной, без мужа, было крайне сложно, если возможно. Слишком много тяжелого, изнуряющего труда.

Откуда такой запрет взялся никто не знал. Но факт оставался фактом. Он имел место, и за него почему-то крепко держались. Хотя, признаться, аналогичные «глюки» творились не только в этих краях. Вон, в Риме с весталками не лучше. И не только в Риме — у многих народов что-то этакое вылезало, даже у тех же христиан, хотя они и были связаны совсем с другой культурной традицией. Видимо, какой-то архетип из тьмы веков и соответствующие предрассудки. Так или иначе, из-за этой особенности ведьм Зари наблюдалось еще меньше, чем Мары. И Рада, по ее словам, одна из трех или четырех вообще на весь славянский мир…

Беромир отдал ей своего ребенка вполне спокойно. Поглядел, как ведьма помогает Злате его прикладывать к груди, выступая тут еще и этаким консультантом по грудному вскармливанию. Ну и позвал ее выйти, жестом. Дескать, поговорить надо.

Она не спешила.

Пока дело не сделала как следует, от Златы не отходила.

— Чего хотел? — несколько грубовато спросила она, выходя вслед за Беромиром на крыльцо донжона.

— Может, останешься и не будешь сразу уезжать?

— Еще чего⁈ — с раздражением фыркнула ведьма, развернулась и пошла обратно. Но он схватил ее за руку, отчего она с вызовом выкрикнула: — Ты чего удумал⁈

— Просто выслушай.

— Да чего тут слушать? Моя подмога многим треба. А ты хочешь только для себя. Видала таких. Слушала…

— Нет. — перебил ее Беромир.

— Что «нет»?

— Вас ведь мало. Так?

— И что?

— Так? Я прав?

— Прав.

— А я хочу, чтобы было много. Чтобы бабам долю их облегчать полнее.

— Не выйдет, — несколько смягчившись, ответила она. — Не получится так, чтобы нас много было.

— Я знаю, как сделать, чтобы вышло.

— Ну-ка? — грубовато усмехнулась она.

В отличие от Дарьи эта ведьма была здоровой и напоминала скорее странного мужчину, чем женщину. Но иначе одной не выжить. Мышцы надобны. Пахать, сеять и жать ведь самой приходилось.

— Родильный дом я хочу поставить. Здесь при Берграде. Чтобы бабы со всей округи, будучи на сносях, в него съезжались. Рожали там под присмотром. И потом уже расходились по домам. Содержать его буду я. И рожениц, и ведьм, и помощниц. Кормить, поить, дрова давать, и одежду.

Ведьма задумалась, не отвечая.

— Про мое предложение ставить укрепленные поселения родовые слышала?

— О них вся округа только и жужжит. Даже за Припять ушло. — ровно ответила она.

— По моей задумке в каждом таком поселении надобно иметь ведьму Мары, чтобы лечить да провожать на тот свет и ведьму Зари для встречи. На полном содержании обитателей. Пятнадцать-двадцать семей, мыслю, двух женщин смогут прокормить. И еще ведунов, но то уже вас не касается.

— Ты хочешь. Это я услышала. А что роща хочет?

— А роща сказывает, что вас нет. И брать неоткуда. Дарью я вон озадачил. Три вдовы в ученицы взяла, да уже пять девочек. Крутятся — помогают. Книгу пишет о знаниях своих, чтобы молодых ведьм ею снабдить. Но то — ведьма Мары. А расплодить ведьм Зари без тебя никак. Что скажешь?

— Подумать надо. Посоветоваться.

— Думай. По весне, коли согласишься, начну ставить родильный дом, а рядом лечебницу. Первый тебе отдам, второй — Дарье. Все ж помощь тебе ее может пригодиться.

— Это еще в чем⁈ — насупилась ведьма Зари.

— О родильной горячке ведаешь?

— Бывает такая. — кивнула она. — А ты отколь про нее знаешь?

— Я много что знаю. И ведаю, как сильно уменьшить ее появление. И Дарья знает — это ее дела. Ибо младенец все же живой. И вам рука об руку надо с ней за него бороться. Хотя детей и иначе пользовать надо. Хрупкий, малый совсем. Многое совсем иначе.

Рада пожевала губы.

— Что? Не нравится?

— Да отчего же? Ежели сумеем извести горячку ту, то дело славное. Знал бы, скольких она на костер отправила. Но где учениц мне брать, коли соглашаться? Служба Заре — тяжелая служба. Отказ от всего естества женского ведь. Даже если ты кормить станешь, все одно — тяжело. Очень.

— Ты умеешь определять тех дев, которые родить не сумеют, али понести?

— Это не всегда просто. — не сразу ответила Рада, долго размышляя.

— Но возможно?

— Ежели за девицей посмотреть — да. Так-то разом и не скажешь, хотя и такое бывает, но не очень часто.

— Так ты таких выискивай. И в ученицы бери. По всем родам спрашивай. Езди поглядеть. Приглашай.

— Да кто же дочь отпусти? — фыркнула она. — Даже не способная рожать по делам пользительна. Таких часто второй женой берут. Взамен умершей. Чтобы за детьми присматривала, да хозяйство вела.

— А если выкуп за такую положить?

— Если мало — не дадут, если много — здоровых станут пытаться спровадить.

— И за сколько сами поведут?

— Два топора если положишь и по четыре ножа, косаря, серпа и косы — приведут добрую половину.

— Ну так давай так и сделаем. Пускай приводят. Ты девиц осматривай. И если считаешь, что она годна — сказывай мне, я заплачу. Но только за тех, что подойдут тебе в ученицы.

— В ученицы… — смешливо фыркнула она.

— А чего смешного?

— Да не было такого отродясь. Одну ежели ученицу ведьма Зари держит — уже дивно.

— Не было, так станет. — улыбнулся Беромир. — И сразу им сказывай что жить они будут либо при родильном доме, либо по укрепленных родовым домам. Тех, кто поспособней и, в особенно как наставник хорош, при себе оставляй, а остальных в рода пускай.

— Не слишком ли жирно — целую ведьму Зари на два десятка семей?

— А ты и считать умеешь?

— То не великая премудрость. Два десятка — это два раза по столько. — произнесла Рада, растопырив пальцы на обоих ладонях. Вено? Вот. Так я и спрашиваю, не жирно ли?

— Ведьма Зары роды будет и женщинам принимать, и живности. Ты же и это делаешь?

— Делаю. А куда девать? Тем часто и кормлюсь. К бабам редко пускают, побаиваются.

— Вот. Роды. Потом помощь при выкармливании. Лечение детишек. Работы хватит. Практика, опять же.

— Практика? Что сие?

— Тут, при родильном доме, воспитывать молодых ведьм будем. А туда — в укрепленные дома уже отправлять. Поначалу годик пожить, подсобляя и к делам живым привыкая. А потом и насовсем — туда, где нужда возникла. Например, ведьма Зари умерла или уже совсем обветшала.

— Скажешь тоже, — хохотнула Рада и хлопнула его по плечу, да так, что он аж просел чуток. — Обветшала!

— Всякое бывает, — улыбнулся он, потирая плечо.

— Беромир! Беромир! — крикнул Влад с самой верхотуры донжона.

— Чего?

— У нас гости!

— Шо, опять⁈ — невольно вырвалось у него. И почти сразу уточнил. — Кто? Далеко?

— Первая пирога из-за излучины вышла. Вон — вторая.

— С оружием они?

— Там всякие. И бабы с дитятками.

Несколько секунд ведун поколебался, после чего направился наверх. Своим глазом глянуть.

Так и оказалось — гости.

И выглядели они как переселенцы. Вон — кроме людей еще и баулы со всяким барахлом.

— Рано же, — произнес Добрыня, тоже подошедший сюда.

— Так это не наши. Вон — гляди, видишь клетчатая одежда?

— Оу… кельты? Какие? Откуда? Чего они тут забыли?..

Беромир и сам хотел бы получить ответы на эти удивительно животрепещущие вопросы. Однако гости находились еще далеко и требовалось обождать. А о том, что они прутся именно к нему, ни у кого вокруг вообще сомнений не возникло.

Жилье для заселения тех тридцати двух семей из клана Тихого медведя уже были построены. Два рода — два длинных дома. Но не полуземлянки, а обычные срубы.

Поставил их рядом и прикрыл с боков еще парочкой таких домов — уже для того, чтобы разместить в них хлева и сараи. Ну и третий с торцов перекрывая, разместив там нужники, баню и иные вспомогательные помещения. Специально так сделал, чтобы жилые дома не продувало ветрами. А морозы… они здесь в эти годы не особо и лютовали. Тем более что это все выглядело как времянка, сделанная наспех из сырого дерева, а потому постоянно протапливаемая для просушки.

Да, определенный запас по местам имелся. Но не такой, чтобы и большой. Дома строились из расчета заселения полусотни семей с так сказать, плацкартной планировкой. Каждая секция — своя семья. Сейчас в них как раз работники жили. Навалом во многом. Жарковато им было из-за постоянной топки, но жар костей не ломит. Всяко лучше, чем на улице ночевать.

Ведун спустился, отдавая приказ поднимать всех «в ружье».

Облачился в доспехи.

Снарядился.

И весь такой красивый вышел к уже почти собравшимся своим людям. Оглядел их. И повел за собой к мосткам.

Работников отвлекать не стал. Они спокойно и вдумчиво корчевали пни. Вот и пускай. Тем более что драка явно не намечалась.

Несколько минут ожидания.

И первая пирога «пришвартовалась» к мостку. А из нее вышел тот самый друид, который гостил у него.

— Эко, ты обжился! — произнес он с явным акцентом. — Да и ныне не тот мальчик, которого я видел там, у землянки.

— Не ожидал тебя увидеть. Думал, пойдешь далее искать подходящие земли.

— Земля пуста без людей. — развел он руками. — Мы долго думали, как поступить. И решили идти к тебе.

— Ко мне⁈

— Под твою руку. О том, как ты славно побил роксоланов да наших далеких родичей слухами земля полнится. Да этот дун[1] тому пример, — кивнул он на крепость. — Как ты назвал его?

— Берград.

— Артадун, — кивнул друин, переводя на свой. — Твоя броня под стать имени и твоему убежищу.

— Артадун, — медленно повторил Беромир, о чем-то думая. — А мое имя как на ваш лад? Уж не Артур?[2]

— Так и есть, — кивнул друид.

— Мда… осталось собрать рыцарей круглого стола. — друид промолчал, явно не понимая, как на эти слова отреагировать. — Что значит «под руку»?

— Мы готовы признать тебя своим ригом.

— Кем?

— Римляне их называли рексами.

— Ого! Но ведь кельты всегда выбирают ригов из числа кельтов.

— Не всегда, — уверенно возразил друид. — В тяжелые годы по-разному бывает. Главное — выживание и благополучие. Остатком нашего племени правил гёт славные восемь лет. Тихо было и покойно. Но он умер. Мы выбрали своего, а он не справился.

— Почему?

— Гёты, вандалы и прочие совсем теснить стали, сгоняя с нашей земли. Многих потеряли в стычках.

— И что, все племя Бойев порешило меня избрать ригом?

— Нет, — помрачнел друид. — Те, кто порешили, со мной пришли. Остальные со старым ригом остались. Мы снова раскололись.

— И много ты людей привел?

— Двадцать девять семей. У каждой — одна большая лодка.

— Запасы еды большие?

— Скромные. Без твоей помощи до весны не доживем.

— А те, кто остался?

— Они, видно, тоже. — еще сильнее помрачнел друид. — Маркоманы и квады были разбиты страшно за Дунаем. Мыслю — вырежут всех наших, чтобы землю занять. Им сейчас что угодно урвать надо, а мы с ними бок о бок живем.

— Оставшиеся знают, что умрут?

— Знают.

— И все равно ко мне не пошли?

— Кельты не трусы и не бояться смерти. — серьезно произнес Бранур.

— Бояться смерти и гибнуть без всякой пользы — разные вещи.

— Катхан кое-что им приготовил, — улыбнулся друид. — Тебе лучше не знать, но германцы проклянут тот день, когда они пролили кровь наших сородичей.

— Проклятье? Он заготовил для них какое-то проклятье?

— Да. — степенно кивнул Бранур. — Он обратился к той, кто пирует на полях сражений, приходя за павшими и принося, как радость побед, так и горечь поражений.

— Мара? — удивленно переспросил Беромир. — Хотя нет. Вы ее, наверное, иначе зовете. Хм. Морриган[3]? — ляпнул он первое, что пришло в голову. Просто по созвучию.

— Темная правительница? Да. Он обратился к ней. Но мы ее зовем иначе — Катубодуа[4], что по-вашему значит Ворона битв.

— А мы — Марой[5]. — улыбнулся ведун, который обрадовался тому, что местный культ нашел хорошую перекличку с кельтами. Да и римлянами. В его сознании более-менее монолитный культ темной богини вполне гармонично распался на две ипостаси — Беллоны и Прозерпины. Лечебная функция, правда, подвисала. Но это нестрашно.

Отчего обрадовался?

Так местным было намного легче воспринимать тот или иной культ, если они видели в нем близость с уже им известным.

— А что это за женщина? — спросил друид, приметив Дарью, подошедшую совсем близко, чтобы «погреть уши».

— А? Это моя сестра, — еще шире улыбнулся Беромир. — Ведьма Мары.

Бранур вздрогнул и чуть побледнел.

— Вы это, выгружайтесь. Пока суд да дело — еду приготовят. А мы потолкуем. До зимы ведь недалеко. Надо спешно жилища устраивать…

[1] Словом dún кельты называли укрепленные поселения.

[2] Словом art/arta/arto кельты называли медведя. Поэтому Артадун — это крепость медведя, а Артур — «медвежий человек» или «воин-медведь», так как суффикс -úr означал «человек» или «воин».

[3] Имя «Морриган» имеет два основных перевода. От слова mór — большой/великий и от слова mor — призрак/тьма. Вторая часть имени rígan означает правительница, производная от ríg и его форм. Соответственно, перевод получался либо «Великая правительница», либо «Темная/призрачная правительница». Автор выбрал вариант с «тьмой», так как это лучше всего сочетается с содержанием ее культа.

[4] Имя «Катубодуа» состоит из двух частей *katu- и *boduo-. Первое означает войну/битву, второе — ворону. Таким образом, имя переводится как «Боевая ворона» или «Ворона битвы». При этом культ Катубодуа был очень схож с культом Морриган, которая также ассоциировалась с воронами и битвами. Автор считает, что Катубодуа это эвфемизм вроде «медведя», чтобы не называть значимое божество истинным именем и не привлекать лишний раз его внимание.

[5] Имя «Мара» связана с праславянским словом *mara обозначающее изначально нечто призрачное и размытое. После еще смерть, болезнь, видение, ночного или лесного духа и так далее. Через что автор предполагает определенное сродство этого имени с кельтским mor-. И, как следствие, видит близость культа Мары, Морриган и Катубодуа, возможно и имеющие региональные особенности.

Часть 3
Глава 8

168, руень (октябрь), 17

— Я иду по полю… по лесу с конем… — напевал себе под нос Беромир, размеренно шагая вперед.

Как раз по этому самому лесу.

За ним человек десять.

Они вышли из лодки и теперь осматривали место, где один из посланных ведуном разведчиков обнаружил торф. Во всяком случае, очень на него похожее что-то. И ему хотелось самому поглядеть. Мало ли ошибка? Слишком уж приятно и заманчиво выглядел этот самый торф.

Дрова надо рубить. Разделывать. Сушить. Что довольно трудоемко. Торф же… он был шикарен.

Добывался проще и легче, чем дрова. По сути — лопатами брикеты выкапывались, подсушивались на солнышке и относились до места складирования. При пиролизе из торфа получался кокс, вполне сопоставимый по теплотворности и чистоте с древесным углем. И если с сушеной древесины того угля выходило до четверти от массы, то с торфа — порядка сорока процентов[1]. Почти вдвое больше.

Прям в моменте это не важно.

Лесов вокруг великое множество, да и поля надо расчищать. Но даже в этом случае добывать его все одно — проще и легче, как и доставлять. Если места труднопроходимые, то на носилках вдвоем носить несложно до лодки, а так — загрузил на тачку и покатил. Что позволит тем же количеством людей добывать заметно больше топлива. Сиречь энергии. Которая наравне с железом альфа и омега развития человечества. Во всяком случае на этом этапе.

Но и это еще не все, как любили говорить в 90-е годы продавцы всяких ненужных вещей. Торф являлся хорошим удобрением. А оно сейчас было ой как нужно. Дешевым, легко добываемым и вполне эффективным, как сам по себе, после некоторого компостирования и проветривания, так и в смеси с золой да каким-нибудь разрыхлителем вроде опилок или соломы[2].

Про химию процесса получения кокса — вопрос отдельный. Ведь при этом много всего интересного выделяется, как и при пиролизе дерева. Градусник, правда, пора уже сделать. Но это зимой, чтобы мороз был, иначе его не получится градировать.

Сунул в прорубь — получил условно отметку нуля.

Сунул в кипящий котел — ста градусов.

Плюс-минус лапоть. Потом пространство поделил между этими точками примерно на равные части. И готово. В идеале на сотню, но так-то и на десять — уже хлеб. Да и потом — вверх можно продолжить шкалу.

На первый взгляд — мелочь. Однако с помощью градусника можно было разделять жидкие фракции при перегонке, получая и ацетон, и метанол, и фенол… Беромир, правда, не помнил температуры их кипения, но был уверен — разберется. Главное — начать. Особенно сейчас, когда нашелся торф…

Это ведь настоящая сказка!

Песня!

Мечта!

Из-за чего Беромир и потерял бдительность, охваченный воодушевлением…

Свистнула стрела.

Мимо.

Еще.

Глухой удар. Это один из учеников уже вскинул щит.

А они вернулись. С добором из числа новичков. Чтобы по одному на двадцать пять семей, как и уговаривались. За исключением, разумеется, дежурной шестерки, оставшейся по кланам.

С собой на выходы он брал только тех, кто уже был снаряжен и хоть как-то подготовлен. Но они не всегда надевали доспехи. Щиты — да — были всегда с ними, но и все. Лень матушка и авось батюшка. Да и ведун сам расслабился после всех этих событий последних дней…

Еще свистнула и гулко завибрировала, попав в ствол дерева. Как раз в то, за которое Беромир спрятался, уйдя перекатом.

Несколько секунд.

И десять его учеников оказались рядом, укрыв его и себя щитами со всех направлений.

— К реке отходим, к лодке. — тихо произнес ведун.

И ребята пусть и неловко, но начали перемещать. Опыта держать «коробочку» у них не было. Поэтому то и дело открывались.

По ним стреляли.

Редко.

Явно нервно.

И в целом криво. Из-за чего безрезультатно. А большие круглые строевые щиты надежно перекрывали периметр.

Медленно.

Шаг за шагом Беромир с учениками отходил к лодке. Пока, наконец, кто-то не заметил, что ее увели.

— Проклятье! — прошипел один из парней.

— Спокойно! Спокойно! Идем вдоль берега! — рявкнул Беромир.

— Далеко же!

— К вечеру доберемся.

Сказал и невольно спохватился. У него ведь рог висел на ремне. Специально для вызова помощи. Поэтому он скинул его с плеча.

Вынул заглушки.

И дунул в него во всю мощь своих легких.

Несколько секунд спустя в щиты прилетела целая россыпь стрел. Вон как забарабанили.

Беромир усмехнулся и попробовал изобразить сигнал горниста «Боевая тревога». Просто чтобы этих персонажей подразнить.

Первая попытка не удалась. Сказывалось полное отсутствие навыка.

И вторая.

И третья.

А вот с девятой что-то получилось. Топорно, но все же…

А пока пробовал — думал. Ему в очередной раз невовремя в голову пришли разные мысли. В данном случае о том, что было бы очень неплохо вообще ввести практику звуковых сигналов трубой.

И военных, и всяких.

Например, малый сбор, вроде того, который потребовался при прибытии Бранура со своими кельтами. Или общий, если важно собрать всех. Тревогу, на случай нападения. Ну и еще что-то.

Вообще, с музыкой надо было работать плотнее.

Да и оркестр собирать. Ну а что? Развлечений никаких. А так даже несколько человек на всяком подручном инструменте сыграют — всяко легче на душе. Поначалу, конечно, будет еще тот кошмар. Этакий одесский дворик на максималках, в котором не один маленький мальчик будет осваивать скрипку, а несколько больше всяких мучителей станут пытать окружающих своей учебной какофонией.

Что из простого можно сделать?

Банджо какое-нибудь. Это ведь, по сути, плоский барабан с ручкой, на который натянули струны. Волынку еще можно. Тоже несложная штука. Что-нибудь с дудками или флейтами подумать. Какой-нибудь барабан под работу ладонями.

Варианты были.

Сделать можно.

Главное — придумать, что на них играть. Сам ведь Беромир в музыке был не силен. Он ей никогда не занимался и придется очень немало потрудиться, чтобы сделать что-то толковое из этого горе-оркестра…

Свистнула еще одна стрела.

Близко.

Очень близко.

Вон — по голове пером чиркнула. Отвлекся на несколько секунд — и вот результат.

— Ладно. Отходим. — буркнул Беромир. — Вон к той покосившейся березе. Там передохнем. И я еще в рог подую.

Так и поступили.

Потом еще отошли.

И еще.

А часа через три планомерного отхода, когда нападающие почти не стреляли уже, послышался топот многих ног. Это на выручку спешило почти все мужчины крепости. Включая работников. Во всяком случае у Беромира именно такое ощущение возникло.

Эти стрелки лесные тоже все поняли правильно.

Вон — раз-раз и куда-то делись.

Ведун же развернул своих людей в нормальный строй. И, достав трофейные мечи, повел вперед. Копий-то не брали по той же причине, что и доспехи — чтобы лишнего не таскать. Щиты-то как взяли — вопрос. Обсуждали же уже пару раз, чтобы и их не носить…

Встали, значит.

Выровнялись.

И пошли вперед — в контратаку. Хотя сам Беромир держался за их спинами из-за отсутствия щита у него самого. Но готовый работать мечом через головы, пользуясь ростом. А он в этом плане своего местного отца уже перегнал — сказывались хорошее питание да упражнения.

Очень скоро справа «нарос» массив наспех вооруженных мужчин. Почти две сотни. Не у всех имелись щиты, но их было много. Прямо очень по местным меркам.

Минута.

Вторая.

Третья.

Полчаса.

Эти ребята, что совершили нападение на ведуна и его людей, тикали так быстро, как могли. Но и преследователи не сильно отставали. Из-за чего сумели прижать злодеев к широкому ручью. Так-то через него было переброшено поваленное дерево, по которому те попробовали перебраться на другую сторону. Сунулись, а оно гнилое. Затрещало и обвалилось вниз — в воду, хорошо ступившего удержали.

В принципе — можно прыгать в воду. Она ледяная, но не страшно, если бы получилось выбраться сразу. Но вот незадача — высокие берега здесь оказались. Быстро не выбраться. Надо идти вдоль берега и выискивать удобные места. Но времени на это уже не оставалось, вон, преследовали уже совсем рядом…

— Стой! — крикнул Беромир, когда до этих людей осталось полсотни шагов.

Толпа мужчин не сразу, но замедлилась, а потом и затормозила. Шагах в десяти-пятнадцать. Натурально нависнув над теми, кого они вот уже битый час гнали.

— Вы кто такие? — выйдя вперед, спросил ведун у стрелков.

Они промолчали.

— Не хотите разговаривать? Как хотите, — пожал плечами ведун. — Пилумы товсь!

И добрая половина подошедших мужей перехватили пилумы для броска. В принципе, их за глаза бы хватило, чтобы выбить всех нападающих подчистую. С первой подачи. Раз. И все. Всадив в каждого по несколько острых железных предметов.

Эти кадры сразу все поняли.

Вперед старший выступил и начал «заливаться соловьем».

По характерному акценту сразу стало ясно — балты. Сами они этого и не скрывали, пояснив, что пришли с верховий Двины. Узнав от Рудомира, что здесь богато живут и можно торг вести.

— Так Рудомир вам родич?

— Да. — нехотя ответил старший. — Дальний. Из другого большого рода. Мы-то тут — на Лукесе[3] живем. Мать его матери из наших.

— Вы понимаете, как подвели его этим нападением?

Тишина.

— Хорошо. Вы на что рассчитывали?

— Тебя ранить или иначе захватить и обменять на богатый выкуп.

— Поэтому так нас стрелами заливали? Вы же нас всех могли посечь ими насмерть.

Снова тишина.

— Кто вас на это подбил?

Опять ни гугу.

Хотя нет, вон, один из бойцов прям хотел что-то сказать, да не решался.

— Чего мнешься? Сказывай!

— Помолчи! — рявкнул на него старший.

— А чего молчи? Жиромир проклятый! Он ведь к тебе хаживал и голову крутил!

— Кто такой Жиромир?

— Из Быстрых медведей он.

— Выгнали его! — воскликнул один из учеников, который как раз был оттуда. — Он и у нас болтал всякое. Вот по зиме той и прогнали.

— С лука бить он умеет?

— Умеет. С языгами он в набеги ходил. Там и наловчился.

— А чего болтал такого?

— Да про тебя. Что, де, ты живой мертвец. И что тебя надо извести. Но он всегда был дурной. Хотел в ведуны идти, да те не взяли. И вообще, — махнул этот ученик, — дурной он, не от мира сего. Постоянно себе на уме и мерещится всякое.

— А вам он что сказывал?

— Да то же самое, — несколько неохотно ответил старшой стрелков, — Что ты живой мертвец, что богат, что ежели тебя убить все люди разбегутся в ужасе, а мы сможем взять все богатства, что ты накопил.

— Вот дурость, — улыбнулся Беромир. — У меня сын недавно родился. Может у мертвеца кто родится, али нет? Али думаете, что Зара душу на перерождение пустит для такой мерзости?

Старший насупился.

Остальные на него скосились и нахмурились.

— Как он к вам попал? Отчего приняли и слушали этого безумца?

— Мать его из наших была. Потому и приняли.

— Не из наших, а из ихних! — выкрикнул один из стрелков. — Тетка они ему. Тетка родная. А этот Жиромир — брат двоюродный.

— Мда… — покачал головой Беромир. — Значит так. Выбор у вас невеликий. Или вы соглашаетесь на мое предложение — здесь и сейчас. Или вам конец. И не только вам. Будьте уверены — Рудомир вам этой выходки не простит. И Священная роща — тоже. Полагаю, что вы и сами прекрасно понимаете, как «расцветет» жизнь ваших родичей, когда за них возьмутся все ведуны округи. Понимаю, этот мерзавец Жиромир, вами пожертвовал ради своего безумия. Но своя-то голова на плечах должна быть! Живой мертвец… это же удумать такое надо!

Беромир сделал паузу.

И уставился на них, внимательно изучая лица.

— А что за предложение? — наконец, поинтересовался старшой.

— Вы все прямо сейчас принесете клятву на оружии о вечном мире с нами. Выберете по жребию пять мужчин, которые станут на год при крепости жить, охраняя ее. С луками. Вы ведь их любите и цените, — кивнул он на утыканные стрелами щиты. — А осенью будущего года пришлете новых, взамен этих. И так каждый год.

— А как же их семьи жить станут? — спросил кто-то.

— Соседи помогут. Хм. Сколько у вас родов?

— Семь.

— Тогда не пять стрелков, а семь. Чтобы по одному из рода. Каждый год, возвращаясь со службы, каждый ваш будет уходить с железом.

— А торг, про который говорил Рудомир? — осторожно спросил старший.

— Принесете клятву, тогда и торг будет. Нам ведь нужна и соль, и янтарь, и даже высушенную соленую рыбу, которой нам надо много…

Никто не отказался.

Поклялись все по очереди на мече, который дал им на время ведун. А потом, там же, у ручья выбрали новых служилых при Берграде. Лучников. С плохими луками и острым дефицитом стрел, но и ладно. В конце концов, Беромир уже больше года «скупал» со всей округи подходящие перья разных птиц. И у него уже их имелся определенный запасец, который давно пора было пустить на стрелы.

Крепость потихоньку обрастала и людьми, и связями, становясь торговым центром всей округи. А заодно и политическим. Настоящим. Естественным. Завязанным не на принуждение, а на экономический интерес.

Сюда приходили на сезонные работы.

Сюда привозили местные товары с целью добыть железные изделия и соль. Жито и молоко, а также сушеные ягоды с грибами да травами всякими; шкуры и кожи, кости с рогами и клыками, да сушеные рыбьи пузыри. Теперь же, с осени, уговорились на смолу разных деревьев, булыжники да глины белые. Их теперь до зимы возить станут на лодках. По чуть-чуть…

Кроме того, началась широкая разведка, в основном через рощу. По его запросу на места передали по линии ведунов, что Беромиру интересны камни всякие необычные. А потому при поездке на торг было бы неплохо прихватывать их с собой для показа, чтобы, если они заинтересуют, потом возить на продажу…

[1] При сухой перегонке 1000 кг черного торфа в среднем получается 417 кг кокса, 216 кг газов, 106 кг смолы и 216 кг прочих жидких фракций.

[2] Сам по себе торф слишком кислый и легко может навредить многим культурам. Чтобы это компенсировать в него добавляют десятую часть древесной золы, которая имеет щелочную природу и гасит эффект повышенной кислотности. Разрыхлитель же добавляют из-за слишком высокой плотности материала. Если золы под рукой нет, торф выкладывают в компостные кучи и время от времени ворошат, давая «подышать», в идеале мешая опять таки с каким-нибудь разрыхлителем вроде опилок или соломы. Это процесс довольно долгий, но метод компостирования вполне позволяет получать из торфа хорошее, продуктивное удобрение для полей.

[3] Лукеса — это версия названия реки Лучоса. До первой палатализации все «ч» были «к». А в самых архаичных фиксациях река именуется Лучеса, а не Лучоса. Что вполне коррелируется с литовским laukesa и латышским laucesa.

Часть 3
Глава 9

168, листопад (ноябрь), 8

— Ты выглядишь на удивление свежо. Как добрался? Тихо? — спросил Марк Аврелий, входящего квестора.

— На дорогах полно разбойников, но меня не трогали. Полсотни преторианцев выглядели достаточно убедительно.

— Обходили стороной?

— Старались на глаза не попадаться и бросали кого-то грабить, если мы оказывались просто где-то поблизости. Через что удалось спасти более сотни человек.

— Мерзавцы… — процедил Император. — Они же разбежались и старательно избегают сражений. Я посылаю отряда, но они неизменно опаздывают.

— Варвары, — пожал плечами квестор. — Такова их природа.

— До меня дошли слухи, что ты все же решился навестить того варвара, который нас интересовал. Это так?

— Все верно. Сначала я не хотел, но встретившись с его отцом, что на службе Риме и поговорив с торговцем, ходившим в их края, я не смог устоять.

— Я тебя не узнаю. Ты по доброй воле отправился в самое сердце северных варварских лесов?

— Да. Минуя бескрайние сарматские поля. Тоже удивительные места, где ты стоишь на берегу реки и не видишь ни деревца или холмика до самого горизонта. А солнце так жарит, что вся трава на корню высохла так, словно ее на сено высушили.

— Страшное место.

— Страшное, — согласился квестор. — Зимой там еще хуже, как мне сказали. Снег, что в Альпах, и жуткие ветра, пронизывающие до костей. Но сарматы как-то там живут. И вполне довольны жизнью.

— Ты же, как я понимаю, направился дальше — в леса.

— Так точно. В дикие, дремучие и непроходимые леса. Только по рекам там путешествовать и можно относительно безопасно. По весне этого года сарматы попробовали… хм… навести порядок там. Что закончилось полным поражением и разгромом экспедиции.

— Это точно?

— Я проверил все настолько, насколько это только возможно. Действуя отрядом чуть более полусотни пеших воинов, новичков совсем, Беромир сумел разгромить сначала порядка четырехсот сарматов, а потом где-то три сотни кельтов. Почти не понеся при этом потерь. Мой человек видел погребение павших — это овраг, заваленный костями, а в стороне несколько могил защитников.

— И как это возможно?

— Беромира любит фортуна…

И дальше они углубились в то, как что он видел, что слышал, как он с этим варваром общался. Буквально обо всем. В мельчайших подробностях. Пока, наконец, не дошел до денег и торговых операций:

— Он предлагает нам вести электрон и зеркала в Индию.

— Нам? — удивился Марк Аврелий.

— Да, — кивнул квестор. — Чтобы не вывозить, а ввозить золото с серебром. И лучше бы не увлекаться с шелком и пряностями, а наполнять казну и улучшать торговый оборот внутри Империи. Он полагает, что электрона у них нет, а значит, он среди их богатых людей будет высоко цениться. Ведь в цене всегда редкость и недоступность. Зеркал же хороших, по его словам, нет нигде. И любая жена или дочь богатого человека ему всю голову прогрызет, если он ей его не купит.

— Это… хм… это занятно. А для чего это ему?

— Он говорит, что благостная торговля в Риме — основа его благополучия. Если у нас все пойдет прахом, то и ему станет некуда свои ценные товары продавать.

— Разумно. Особенно для варвара. А что еще он нам полезного посоветовал?

— Кроме того, чтобы умерили зазнайство? — улыбнулся квестор.

— Кроме этого, — скривился Марк Аврелий, которого эта оценка немало раздражала.

— Беромир предложил использовать заменители денег для крупной торговли.

— Заменители? Это как?

И квестор следующие полчаса рассказывал краткую теорию, выданную ему Беромиром про товарные, обеспеченные, кредитные и фиатные деньги. А также зависимость денежной массы от товарного производства и рынка услуг.

Краткую, потому что парень и сам знал ее не шибко широко и глубоко.

Но знал.

Просто какое-то время перед сном слушал разные лекции по экономике. Там — в прошлой жизни. Из-за чего и усвоил в усеченном и сжатом виде ключевые вещи. Причем, что примечательно, не в формате либеральной финансовой теории, а в нормальной форме, вполне годящейся для практического использования вне механизмов биржевых спекуляций и разных махинаций с бюджетом.

Квестору, разумеется, Беромир рассказал не все даже из той ужатой версии. А просто обрисовал панораму. Но и этого хватило, чтобы заинтересовать и его, и Марка Аврелия…

— Это очень странный человек, — выслушав, резюмировал Император.

— Очень, — согласился с ним квестор и протянул кожаную папку на завязках, добавив: — И интересный.

— Что там?

— Книга, написанная им. Я ее перевел под его руководством. Стараясь быть как можно более точным. Он мне пояснял почти что каждую строчку.

— Книга? — удивился Марк Аврелий, не привыкший к форме кодексов. Обычно все сочинения, что он читал, носили форму свитков. Поэтому он подошел к столу. Развязал завязки. И с интересом осмотрел пачку сшитых тетрадей из сложенных пополам листов бумаги, к которой, впрочем, он тоже не привык. — Как необычно сделано. И о чем она?

— Так сразу и не скажешь… — пожал плечами квестор. — О творении, наверное. О том, как произошло сотворение мира. О том, какой он. И как все закончится.

Марк Аврелий скривился, явно не желая читать весь этот вздор. Поэтому квестор спешно добавил:

— Это ОЧЕНЬ любопытно. Я и сам такое бы не стал переводить, если бы не увлекся.

Немного помедлив Император все же сел за стол и открыл первую страницу. Сразу обратив внимание на совсем иную модель графики. Все слова были отделены друг от друга, в начале предложений стояли большие буквы, а в конце маленькие и так далее.

— Это что?

— Это Беромир настоял. Он сам так пишет и сказал, что неуважение к читателю сваливать все слова в одну кучу. Каждое слово ценно само по себе, оттого и отделять его стоит. Он много чего говорил, я не стал перечить. В конце концов, так действительно удобнее читать.

Марк Аврелий кивнул, соглашаясь, и перевернул страницу. Он ее уже прочел. Хотя с обычными текстами не осилил бы еще и четверти, разгадывая текст, который там спрятали.

Страницы проскакивали одна за другой.

Квестор оказался прав.

Лаконично, масштабно, стройно и чрезвычайно увлекательно.От самого сотворения мира до недавних лет…

— Я смотрю этот варвар решил поспорить с Демокритом.

— Так и есть, — кивнул квестор. — И его рассуждения весьма здравы. Все эти электроны, протоны и нейтроны выглядят довольно разумными для построения атомов всех веществ в мире.

— А почему он не идет еще дальше? Или все — они неделимы, просто меньше, чем атом?

— Он мне что-то рассказывал про кварки, из которых состоят уже эти вещества, но я не смог понять и не стал записывать. Там все слишком сложно. Спины какие-то. Квантовые поля. Принцип неопределенное. И иное. Да и он сам махнул рукой, видя мой взгляд. Даже сообщил, что для столь примитивного разума эта глубина излишня.

— Столь примитивного разума? — усмехнулся Марк Аврелий.

— Прямо так и сказал. А потом пояснил, что любой человек — плод той среды, в которой он вырос. И что весьма затруднительно дикому пастуху объяснить, почему камни арки не падают. Как и то, отчего подпрыгнув, человек неизменно падает на землю. И камень. И птица. И даже овца.

— Вот последнее, конечно, было самым важным дополнением, — усмехнулся Марк Аврелий. — Иными словами, он посчитал тебя недостаточно образованным и развитым? Я правильно понимаю? Он? Тебя?

— Да. Это так. И я ничуть не переживаю из-за этого. Он очень необычный варвар. Я бы даже сказал, что он и не варвар вовсе.

— А кто же он?

— Если бы я знал. — развел руками квестор. — Как я понял, там все вокруг бьются над этим вопросом.

— Но у тебя есть какие-то мысли?

— Местные говорят, что его коснулся кто-то из богов. Отец по пьяни рассказал командиру векселяции в Оливии, что в парня вселился дух какого-то их местного героя. А я… я боюсь своих мыслей.

— Почему?

— Он словно из иного мира… из какого-то места, по сравнению с которым варвары — мы. Где такое место? Вот и я не знаю. А думать, про мир богов мне не хочется. Мне и мысли допускать не хочется, будто в него один из них вселился. Но… когда он показал мне маленькую ручную молнию, оплавившей кусочек меди, а потом растворил пруток железа в горшке с какой-то дрянью, сделанной им прямо на моих глазах. Я… я не знаю, что думать.

— Твои слова пугают. — серьезно произнес Император.

— Понимаю. И да, я думаю, это очень важно. Его отцу предложили усыновление.

— Кто? — удивился Марк Аврелий, явно давая понять, что еще не в курсе.

— Центурион, командующий векселяцией в Оливии.

— Для чего? Чтобы что?

— Чтобы сестра Беромира смогла выйти замуж за кого-то из значимых торговцев Александрии. Уняв их конфликт. Ведь три сотни кельтов, напавших на нашего лесного варвара по весне — это явно чьи-то происки. Их кто-то из наших отправил. Мы с Маркусом Понтием Лелианом считаем, что, если не разрешить этот конфликт, набеги и проблемы продолжатся.

— Если его отец обретет гражданство через усыновление, то и сам Беромир станет римским гражданином… — задумчиво произнес Марк Аврелий. — Интересно. Да. Очень интересно. Полагаю, дело хорошее. А от меня что нужно? Разрешение?

— Да. Но его отец совсем дикий варвар. Он хоть и служит командиром ауксилии при векселяции, но он такой же римский гражданин, как я трепетная лань. Посему требуется разрешение или даже повеление на высоком уровне. Желательно на самом высоком.

— А он сам согласен?

— Путята? Да, если только его дочери устроят свадьбу с кем-то из знатных торговцев Александрии, дав достойное приданное, тем самым обеспечив покой еще и Беромиру.

— Я напишу Маркусу Понтию Лелиану свое согласие и благословение, как Верховный понтифик[1]. — чуть помедлив, произнес Император. — А ты сам езжай в Александрию и все устрой. Скажи, что приданое дам лично я, и что это нужно мне. Так что пусть только попробует отказаться тот, на кого ты укажешь. Ясно ли?

— Предельно ясно.

— А теперь ступай, — махнул рукой он рукой. — Мне нужно подумать.

— У меня еще один важный вопрос остался.

— Спрашивай. — несколько недовольно произнес Марк Аврелий.

— Если Путята станет гражданином, равно как и его семья, то какой же статус будет у Беромира и его отряда? Это нужно для облегчения и упрочнения торговли. Варварам ведь не все можно законно продавать.

— В Оливии векселяция какого легиона стоит?

— VМакедонского.

— Оформите и Беромира по нему. Пусть будет тоже центурионом при векселяции. Этого должно хватить, чтобы закрыть всякие торговые сложности.

— А если Беромир откажется? Что мы в праве ему предлагать во время торга?

— А он может отказаться?

— С ним никто этого не обсуждал. — осторожно произнес квестор. — К тому же он — друид. Да, местные зовут их ведунами, но я повидал друидов в своей жизни и точно говорю — мы имеем дело с каким-то восточным осколком кельтского мира. Так что… никто не знает, как он поступит. Особенно если мои опасения верны и какой-то из богов принимает слишком деятельное участие в его жизни.

Марк Аврелий тяжело вздохнул.

Встал из-за стола.

Прошелся по помещению.

Невольно выглянул в окно, где упражнялся с гладиатором его сын — Луций Элий Аврелий Коммод. Крепкий, ловкий и удивительно здоровый, но настолько же пустоголовый и недалекий.

Еще раз тяжело вздохнул.

— Так что мне ему предложить? — нарушил эту тишину квестор.

— Спроси для начала, что ему нужно. Потом обсудим. А так, в принципе, если станет совсем упираться — не обязательно и доводить до него, кем он числится. Достаточно, чтобы шло дело…

[1] Марк Аврелий был Великим понтификом с 161 года, с момента вступления на престол.

Часть 3
Глава 10

168, листопад (ноябрь), 11

Лошадь шла тяжело. То и дело делясь богатым внутренним миром в газообразной форме. Плуг же своим отвалом выворачивал пласты грунта шаг за шагом, ряд за рядом.

К счастью, большие корни залегали поглубже, и во что-то по-настоящему крепкое утыкаться приходилось нечасто. Остальное же плуг брал — рвал, резал и выворачивал. А своевременная смена коня позволяла поддерживать темп.

Хороший.

Бодрый.

Беромир специально решил распахать расчищенную землю под зиму. Зачем, и сам толком не знал, но слышал еще от деда, что так будет лучше.

У римлян уже существовал аратрум — архаичный вариант плуга. И кельты о нем знали. Только вот он весьма значимо отличался от того, что соорудил по памяти Беромир. Там что было? Правильно. Просто железка, которая лишь рыхлила землю, являясь, по сути, вариантом рало, сиречь сохи, пусть и более удобной в использовании. Ведун же выковал нормальный, привычный ему плуг с изогнутым отвалом, который так-то появился лишь в 1760-х годах и сделал настоящую революцию…

Беромир шел за конем и улыбался. Жизнь-то налаживалась.

Хотя не вся и не сразу.

Многое продолжало бесить. Слишком уж он не привык к тому формату социальных отношений, который здесь практиковалась. Это там — в XX и особенно XXI веке чрезвычайная эмансипация общества привела к, по сути, его атомизации из-за разрушения значимых социальных зависимостей. Практически каждый человек был сам за себя. Конечно, какие-то связи имелись, но даже в клановых структурах отдельных регионов того же постсоветского пространства они были во многом весьма условными.

Здесь же — в кого не плюнь — он был чей-то. Причем наглухо. Людей вне социальных структур попросту не существовало. И это не было формальностью. Чуть зазевался и вляпался в каскад кровной мести на многие годы. Вон — с Дарьей только чудом бортами разошлись. И то — из-за того, что крови пролилось немного.

А недавний эпизод у ручья?

Кто бы знал, как ему хотелось поубивать всех этих мерзавцев, посмевших напасть на него. Прямо там. На месте. Закидать пилумами, а потом развешать на ближайших суках на их собственных кишках. И что примечательно — он был бы в своем праве. Никто бы и слова не сказал.

Да вот беда.

Их родственники бы все поняли, но все одно начали бы гадить. Просто потому, что убили их близких. За дело, однако, им от этого легче? Это ведь урон родовой и клановой чести. Так что, скорее рано, чем поздно их поведение спровоцировало бы карательную экспедицию, в ходе которой в процесс оказалось вовлечено еще ВОТ столько родов из разных кланов. В качестве новых кровников. Слово за слово, этим самым делом по столу… и года через два-три можно было только в путь оказаться в условиях перманентной войны всех со всеми. Примерно такой же ужас творился и на Кавказе, когда туда зашла Россия в XVIII-XIX века.

Беромир стремился стать князем в том числе и для того, чтобы навести хоть какой-то порядок. Через свод законов, то есть, по сути, новых обычаев. Как в свое время сделал Ярослав Мудрый. И многие иные по всей округе и далее. Да тот же Чингисхан, принесший Великую Ясу людям…

Впрочем, это большие планы и далекие горизонты. А здесь и сейчас ситуация складывалась куда как лучше.

Кризисные ситуации удавалось разруливать относительно мирно. А население Берграда-то росло. И уже составляло около шестидесяти семей, тридцать четыре учеников самого ведуна да под тридцать членов его двора. Что совокупно давало чуть за две сотни поселенцев, делая этот городок самым крупным на всю округу. И были все основания для дальнейшего роста.

Привезенное местными жито да римлянами просо с пшеницей позволяло не только все население Берграда прокормить год, но и около двухсот еще работников наемных держать это же время. А с учетом мясной да рыбной прибавки — все триста. А весной Беромир снова ждал Маркуса, который обещался привезти новый конвой с едой. В этот раз, кроме зерна, еще и два navisс соленой рыбой. В амфорах.

Спешили.

Да.

Опасались нарушения коммуникаций летом из-за предстоящей войны языгов с роксоланами. И весьма вероятным втягиванием остальных всех окрест в этот конфликт…

Кольчуги еще по осени привезли.

Сотню.

Целую сотню!

Десять штук, правда, пришлось отдать Сусагу[1]. Но и оставшиеся девяноста хамат выглядели чем-то волшебным! Немыслимым просто! К ним бы теперь шлемы наделать, которых, почему-то не привезли, хотя и обещались на будущий год раздобыть какие-нибудь.

Пилумов тысячу привезли.

Ну и так — по мелочи всякое сырье, вроде купоросного масла, меди, олова, свинца, серебра и прочего. Соли, кстати. Аж десять тонн! За глаза, иными словами.

И кошек.

Целый выводок.

Каких-то серебристых таких, пятнистых. Как сказал Маркус — из Египта[2]. Симпатичных, но не самым удачных. Из-за отсутствия подшерстка им прямо скажем зимой в здешних местах будет прохладно. Но выбора особо и не было. Либо этих из Египта, либо, в сущности, таких же, только отличной раскраски из западного Средиземноморья. В Галлии и Британии, конечно, какие-то иные коты обитали, но едва ли домашние, да и далеко. В общем — что нашли, то и привезли. Сразу чуть за десяток.

По важным заказам Беромира и, в особенности, китайским, пока ничего не получилось. Решили работать постепенно. Сначала отправить торговые корабли за Индию — в Юго-Восточную Азию с целью разузнать что к чему. Разведать обстановку, так сказать. Для чего им зеркала с компасами особо и требовалось, ради которых Маркус по весне и должен был явиться. А потом, уже на следующий год, если все сложится, попробовать проникнуть дальше — до японских островов и далее, с целью раздобыть снежный бамбук.

Впрочем, ведун даже и не рассчитывал на то, что римляне сумеют что-то достать такого редкого, во всяком случае, быстро. Просто «закинул удочку» в расчете на удачу. Привезут — хорошо, нет — и черт с ними. Аналогично он «накидал» им большой список по всякого рода минералам, вещества, ну и специалистам. Да-да. Он хотел купить у римлян пару десятков рабов-ремесленников самого разного профиля. Просто потому, что сам зашивался, а квалификации местных, очевидно, не хватало…

Семян для посевов по осени тоже много привезли. Прям хорошо так и богато. Наверное, всех подходящих культур, которые сами разводили. Тут и листовая капуста, и чеснок, и свекла, и репчатый лук, и морковь, и репа, и огурцы, и горох, и овес, и рожь, и еще какие-то травы. В принципе — за глаза, чтобы организовать многополье даже без использования удобрений.

По весне Маркус обещал привести еще. В том числе и семян льна несколько десятков тонн. И масло. Много масла, как оливкового, так и льняного. Весна вообще обещала оказаться сложной и интересной, как и весь последующий год… а то и годы. Главное теперь было не вляпаться ни во что дурное и глупое. И строить, строить, строить… укрепляясь да развиваясь… пытаясь выжать максимум буквально из каждого дня, ибо время — единственный невозобновимый ресурс.

[1] Сусаг показал расу, как с Беромиром и сговаривался — лишь половину.

[2] Здесь автор имеет в виду кошек, схожих с современными египетскими мау.

Эпилог

168, листопад (ноябрь), 25

Беромир медленно и торжественно входил в Священную рощу.

Впервые.

Сюда собрались, наверное, все ведуны округи. Он добрую половину и не видел раньше. Как шепнули ему на ушко — «округа» в данном случае оказалась понятием очень растяжимым. Сюда прибыли люди даже с Припяти, да и не только от славян. И от балтов куча, и кое-кто от кельтов, так как Бранур сумел вытащить парочку с Дуная, и даже пара персонажей откуда-то с востока, вероятно, от какой-то финской культуры.

И всех, кстати, надо было кормить.

Ему.

Ведуну.

На это мероприятие он оделся в лучшее, что у него было. Самое красивое, яркое и целое. Даже поверх обмоток пристроил новенькие гетры[1]. В этот раз кожаные, на множестве медных пуговиц, идущих с боку.

Да вот беда — наряжался как мог, а как торжественно подошел к главному дубу — такому неохватному, так и раздеться пришлось. Обнажившись по пояс. Даже пояс снял с привешенными на него ножнами, оставив при себе лишь обнаженный меч.

Приветственные слова.

И он преклоняет колено, опираясь на обнаженный клинок.

Напутственная речь.

Долгая.

Явная импровизация, но неплохая такая — за все хорошее, против всего плохого. После чего он торжественно поднял меч и, глядя на его клинок, произнес клятву в том же самом ключе.

Поцеловал железо.

А затем самый старший ведун возложили ему венок из веток дуба…

Цирк, да и только. В его понимании. Однако все вокруг выглядели предельно серьезными. И ему приходилось подыгрывать им, сдерживая улыбки и избегая едких комментариев.

Теперь он стал князем.

Но не тем, что ожидал.

Его выбирали князем… ведунов. Наделяя при этом функцией и военного вождя, и судьи. А вчера по утро всех шестерых бояр «приняли в пионеры», то есть, сделали ведунами Перуна.

Такими шагами они стремились сохранить свою власть и влияние, избежав конкуренции со светской властью. То есть, той, контур которой потихоньку выстраивал Беромир.

Теперь ее больше не оставалось.

А окрест нарисовалось что-то в духе контура кастовой системы. Понятно, не окаменевшей, как в той же Индии. Но вполне себе наблюдаемой. Сверху — ведуны, сиречь друиды али жрецы. Под ними воины и ремесленники. В самом же низу простые обыватели.

Этого ли хотел Беромир?

Да какая разница? Здесь и сейчас ему удавалось вырулить только на этот путь развития. Плохой или хороший — не ясно. Время покажет. А пока и такой вариант выглядел намного лучше того состояния, в котором они находились. Этакий шаг вперед на пути построения централизованного государства. По возможности минуя феодализм.

И Берослав[2] был очень доволен.

Да-Да.

Берослав. Так звучало его новое княжеское имя. Что немало его разочаровало. Он-то хотел какой-нибудь необычный вариант вроде Святогора или Гостомысла, ну или, на худой конец Радагаста. Но нет. Выбрали такое…

[1] Гетры в данном случае это просто кусок плотной ткани или кожи, закрывающий обмотку снаружи. И намного симпатичнее, и защита лучше, почти как у голенища сапог, а в чем-то и лучше. Этакие эрзац сапог.

[2] Берослав можно перевести как «Славный медведь».

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Хозяин дубравы. Том 3. Саженец

Оглавление

Пролог

Часть 1 Глава 1 // 17 оттенков весны

Часть 1 Глава 2

Часть 1 Глава 3

Часть 1 Глава 4

Часть 1 Глава 5

Часть 1 Глава 6

Часть 1 Глава 7

Часть 1 Глава 8

Часть 1 Глава 9

Часть 1 Глава 10

Часть 2 Глава 1 // Летняя лихорадка

Часть 2 Глава 2

Часть 2 Глава 3

Часть 2 Глава 4

Часть 2 Глава 5

Часть 2 Глава 6

Часть 2 Глава 7

Часть 2 Глава 8

Часть 2 Глава 9

Часть 2 Глава 10

Часть 3 Глава 1 // Осенняя комбинация

Часть 3 Глава 2

Часть 3 Глава 3

Часть 3 Глава 4

Часть 3 Глава 5

Часть 3 Глава 6

Часть 3 Глава 7

Часть 3 Глава 8

Часть 3 Глава 9

Часть 3 Глава 10

Эпилог

Nota bene