Настоящее сокровище (fb2)

- Настоящее сокровище (пер. Г. О. Веснина) 399K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сюзанна Симмонс

Сюзанна Симмонс
Настоящее сокровище

Глава 1

Ньюпорт, Род-Айленд

Он совершил ошибку. Ужасную ошибку.

Митчелл Сторм стоял у подножия мраморной лестницы и вместе с другими гостями, собравшимися в этот день в Большом зале, смотрел на хозяйку, высокую молодую женщину в переливающемся вечернем платье.

Даже на расстоянии было видно, что женщина отлично сложена; такие фигуры обычно встречаются у француженок, подумал Митчелл. Однако та, на которую он сейчас смотрел, родилась не во Франции — это он знал наверняка.

Длинная лебединая шея, в меру узкие плечи, прямая осанка — даже платье, сшитое по моде времен королевы Виктории, не могло скрыть совершенных пропорций ее тела.

Митчелл залюбовался тонкими чертами лица молодой женщины: высокие скулы, небольшой аристократический нос, прелестные линии подбородка и рта.

Ее гладкая безупречная кожа напоминала прозрачный китайский фарфор; волосы были убраны в викторианском стиле в строгую высокую прическу, и только две волнистые пряди кокетливо спускались вдоль щек.

В руках, обтянутых длинными перчатками, женщина держала веер и маленькую бальную сумочку, расшитую драгоценными камнями. На груди и в ушах красавицы сверкали большие кроваво-красные камни, стоимость которых было трудно даже вообразить.

Митчелл уже минут пятнадцать прогуливался по залу, прислушиваясь к разговорам. Ему удалось узнать, что поместью Стормов уже больше ста лет и что построил его для Эндрю Сторма знаменитый автор «коттеджей» Ричард Моррис Хант.

Называли и сумму, в которую оценивалось поместье: двенадцать миллионов долларов. Само строительство обошлось в четыре миллиона, остальные деньги пошли на внутреннюю отделку и меблировку комнат.

Чего стойл один только мрамор — был здесь и сиенский желтый, и с черными прожилками из итальянской Брешии, и нумидийский с розовыми прожилками, доставленный из западного Алжира. Белый камень для отделки фасада доставляли из предместий Нью-Йорка. Из разговоров Митчелл понял, что специально для разгрузки и хранения строительных материалов Эндрю Сторм построил целую верфь с огромным складом.

По потолку Большого зала, того самого, где они сейчас стояли, на высоте пятидесяти футов от пола парили рубенсовские херувимы. Карнизы блестели позолотой, стены радовали взор великолепной лепниной в стиле рококо.

Кто-то упомянул, что Диккенс, дворецкий, служил еще при старом хозяине.

И конечно же, все шептались о том, что Виктория Сторм, или Тори, как ее называли близкие и друзья, — одна из самых богатых женщин Соединенных Штатов.

Но это было известно Митчеллу еще до того, как он покинул Шотландию.

Молодой человек тихо выругался. Да, он совершил ошибку. Страшную ошибку. Он связал все свои надежды с совсем юной женщиной, которая занимала такое высокое положение в обществе и обладала столь редким богатством, что вряд ли ее когда-нибудь волновало, какой модельер возьмет дешевле за эскиз нового бального платья, не говоря уж о том, будет ли у нее что-нибудь на обед. Но хуже всего было то, что вместе с ним на эту женщину возлагали надежды еще восемьсот человек в далекой горной стране — жители трех деревень и владельцы нескольких десятков овцеводческих ферм.

— Правда Виктория сегодня просто сногсшибательна? — услышал он свистящий шепот справа и повернулся на голос.

Вопрос относился к представительной матроне с замысловатой прической и огромным бюстом. Митчелла ослепило сияние ее бриллиантов. Дама слегка наклонила голову и негромко ответила приятельнице:

— Да, пожалуй.

Ее слова были немедленно расценены как приглашение к продолжению разговора.

— Насколько я понимаю, ее вдохновили на это бальное платье модели Чарльза Уорта, основателя нашей высокой моды. Этот фасон носили в прошлом веке.

— Пожалуй. — Представительная дама умудрялась смотреть свысока даже на женщину, стоявшую на самом верху лестницы и служившую предметом их обсуждения. — Должна тебе признаться, Лола, меня всегда поражало пристрастие рыжих женщин одеваться в розовое. — Она сделала особое ударение на слове «розовое», словно в нем было что-то предосудительное.

Ее приятельница развернула листок с программой вечера и внимательно изучила ее.

— Здесь говорится, что платье Виктории сделано из атласа цвета магнолии и сплошь расшито мелким разноцветным бисером, который придает ткани переливчатый розовый цвет. Ее туфли также сшиты из атласа цвета магнолии, а пряжки сделаны из бриллиантов.

Резко подавшись вперед, так что бюст вздрогнул и заколыхался, усыпанная драгоценностями дама провозгласила громким театральным шепотом, который услышало ползала:

— Но это еще не все! Я вижу, Виктория надела сегодня фамильные рубины Стормов!

Ее приятельницу ошеломило это заявление.

— А разве они не были проданы на аукционе?

— Конечно, нет, Лола. — Взгляд, который сопровождал эти слова, ясно давал понять, что только сумасшедший мог поверить этому слуху. — Чтобы Виктория Сторм продала драгоценности своей прапрабабки? — Матрона фыркнула. — Да ни за что на свете. Ни за какие деньги. Даже для благотворительного фонда. — Она подтянула корсаж своего платья и добавила: — Я готова спорить, что эти рубины лежали в банковском сейфе нетронутыми с тех самых пор, как умерла Мэрилин Сторм.

Лола издала долгий тяжелый вздох.

— Бедняжка Виктория. — Затем покачала головой и снова тяжко вздохнула. — И бедняжка Мэрилин.

— Бедняжка? — Дама снова фыркнула, сумев передать этим звуком больше, чем могли сказать любые слова. — Едва ли.

Робкая Лола поторопилась исправить свою оплошность:

— Я только хотела сказать, что Виктория потеряла обоих родителей… и Мэрилин умерла такой молодой… — Она задохнулась от волнения и начала обмахиваться программкой. Немного погодя, успокоившись, Лола с надеждой проговорила: — Может быть, нам удастся взглянуть на эти рубины поближе.

— Ну разумеется, мы их увидим. — Казалось, матрона в этом нисколько не сомневалась. — Виктория — хозяйка благотворительного бала и прекрасно понимает, что должна предоставить возможность разглядеть их вблизи всем и каждому в этом зале. В конце концов, для того чтобы получить приглашение на сегодняшний бал, мы внесли очень значительную сумму на ее благотворительный проект.

— Эти деньги пойдут на благое дело, — заметила Лола.

— Надеюсь, что так, — великодушно согласилась важная дама, хотя и с некоторой неохотой, после чего разговор прекратился.

Молодая женщина, бывшая главным предметом разговора двух дам, спустилась по лестнице в Большой зал и подала руку ожидавшему ее внизу красивому мужчине средних лет. Они перешли в смежный, предназначавшийся для танцев зал, залитый светом хрустальных люстр. Царица бала прошествовала всего в нескольких футах от Митчелла. У него вырвался невольный вздох восхищения: Виктория Сторм была действительно красива. И до кончиков пальцев шотландка. Рыжие волосы, зеленовато-голубые глаза и едва заметные веснушки, бесспорно, выдавали ее шотландское происхождение.

Но к несчастью, Митчелл почти наверняка знал, что, несмотря на всю свою ангельскую красоту, при более близком знакомстве она окажется одной из тех надменных красоток, которые вечно задирают нос, смеются ненатуральным смехом и ступают по земле, вместо того чтобы ходить, как все простые смертные. Эти безмозглые существа неплохо разбираются в искусстве и литературе, увлекаются оккультными науками, но ровным счетом ничего не смыслят в реальной жизни, которая течет за стенами их роскошных особняков.

Красивая, но пустая.

— Господи, до чего ж мне это осточертело! — негодующе прошептал кто-то за его спиной.

Митчелл развернулся на каблуках. Перед ним стоял Маккламфа, в больших мясистых руках он сжимал поднос с крупными розовыми креветками. Лицо этого цветущего сорокапятилетнего мужчины пылало от возмущения.

Почти не разжимая губ, Митчелл быстро проговорил:

— Умерь свое негодование и следуй за мной.

Он двинулся сквозь толпу, время от времени оглядываясь и проверяя, не отстал ли от него краснолицый рыжеволосый великан.

За стеклянными дверями, ведущими в сад, они наконец остановились и перевели дух. Митчелл взял у Маккламфы поднос с дарами моря и поставил его на ближайший стол.

— Это безумная затея, парень, — сказал Йен Маккламфа, когда ночная тьма полностью скрыла их от посторонних глаз. От волнения его шотландское «р» стало еще заметнее.

— Пусть так, — согласился Митчелл. Множество поступков, которые он совершил за последний год, были не менее безумны.

С минуту или две был слышен только хруст ракушек под их грубыми башмаками. Наконец они удалились на порядочное расстояние от дома и Йен резко спросил:

— Ты заметил: на ней были тартан¹ клана и суаи-чинтас?

Митчелл заметил. Кроме того, когда она спускалась по лестнице, он успел выхватить взглядом серебряный герб клана, приколотый к шелковому шарфу на плече.

— Господи, — Маккламфа хлопнул себя по ноге широкой ладонью, — до сих пор не могу поверить, что охранники приняли нас за официантов, нанятых для обслуживания бала, который закатила эта девица!

Митчелл чуть не расхохотался. Действительно, сегодня вечером не кто-нибудь, а сотрудники тайной охраны приняли их за наемных работников. Без особых церемоний им велели войти в здание через черный ход и приниматься за работу.

Они не стали возражать. Ведь по большому счету их нельзя было назвать гостями. Митчелл решил, что не стоит объяснять охранникам истинную причину их прихода, — ее он мог сообщить только той, ради встречи с которой он сейчас здесь находился.

Черт, как же трудно будет все это объяснить Виктории Сторм!

— Да еще этот проклятый англичанин всюду сует свой нос.

Он понял, что Йен имеет в виду дворецкого Диккенса.

— Это все из-за килтов, — объяснил Митчелл.

Им казалось, что они отлично придумали: одеться в традиционные шотландские юбки, чтобы поразить воображение своей американской родственницы. Правда, Маккламфа почти всегда ходил в юбке, но для Митчелла эта одежда была непривычной.

Они и представить себе не могли, что весь обслуживающий персонал тоже будет одет в национальные шотландские костюмы. Так же, как не знали о том, что прямиком попадут на благотворительный костюмированный бал, который Виктория Сторм устраивала ежегодно.

Однако напарник Митчелла не видел в этом совпадении ничего забавного и не скрывал своего недовольства.

— Теперь нужно придумать другой способ произвести на нее впечатление, — сказал Митчелл. — Наша атака, вернее, наша встреча, — быстро поправился он, — должна запомниться кузине.

Ветвь Йена Маккламфы вела свое происхождение от незаконнорожденного сына третьего графа. И хотя с тех пор сменилось уже несколько поколений, все по-прежнему помнили, какая ветвь клана являлась законной, а какая — нет.

Голос этого большого человека напоминал глухую барабанную дробь.

— Я не претендую на родство с этой девицей. Митчелл с радостью сказал бы то же самое, но не мог.

Виктория Сторм приходилась ему дальней родственницей, и как раз это обстоятельство он собирался использовать для того, чтобы встретиться и объясниться с ней.

На него была возложена чрезвычайно трудная миссия, и ради ее выполнения Митчелл приготовился даже к тому, чтобы стерпеть со стороны этой красавицы пренебрежение, тем более что ему предстояло выступить перед ней в роли просителя.

— Наверное, переодевание в национальные костюмы было не такой уж хорошей идеей, — признал Митчелл, потерев ладонями усталые глаза.

Йен Маккламфа покачал головой.

— Что толку теперь говорить об этом. Но если не возражаешь, я напомню тебе, что представители вашей ветви всегда уверяли, будто владеют да-шеаладх.

— Да-шеаладх? — Гэльское слово прозвучало в устах Митчелла неуклюже.

— Второе зрение.

Митчелл с интересом посмотрел на Маккламфу.

— Способность предсказывать события?

— Да. Видение приходит внезапно независимо от места, времени и твоего желания. Жаль, что в твоей семье этим даром никто не обладает. Сейчас это могло бы здорово нам пригодиться. — Он помолчал и философски добавил: — Хотя, конечно, некоторые скажут, что это не дар, а скорее тяжкое бремя.

«У меня бремя совсем другого рода», — подумал Митчелл, вспоминая разрушенные стены замка, высокие угрюмые горы и дикий, открытый всем ветрам остров в океане.

За прошедшие месяцы он научился доверять мнению Йена Маккламфы, хотя выражалось оно, как правило, в довольно резкой форме. Однако сегодня разочарование и усталость — он не спал со вчерашнего дня, с тех пор как они выехали из Глазго, — сделали Митчелла раздражительным.

— Черт, нас преследует какой-то рок! — выругался он.

Его спутник неожиданно развеселился и хлопнул Митчелла ладонью по спине:

— У Бернса есть строчки на этот счет.

— Да?

Йен Маккламфа обожал цитировать любимого сына и поэта Шотландии Роберта Бернса. О чем бы ни шла речь, Маккламфа всегда находил у него что-нибудь подходящее к случаю. Вот и сейчас Маккламфа тряхнул своей косматой гривой и изрек:

— Робби Берне писал, что он «не одинок».

— Кто, Берне?

— Да нет, зверек.

На лице Митчелла изобразилось недоумение.

— Какой зверек?

Шотландец улыбнулся, и его лицо совершенно преобразилось.

— О Господи, полевая мышь², конечно. Помнишь:

Ах, милый, ты не одинок, И нас обманывает рок…

Оба рассмеялись.

— Ну а теперь, может быть, ты мне все-таки объяснишь, для чего мы здесь? — спросил Йен, продолжая улыбаться.

Митчелл уклонился от прямого ответа:

— Мы здесь для того, чтобы встретиться с хозяйкой бала.

Шотландец поправил свою короткую курточку и в тон ей жилет, после чего издал странный звук — не то смешок, не то всхлип.

— Милорд, вы, может быть, забыли о том, что говорите с Маккламфой?

Когда Йен хотел подчеркнуть важность своих слов, он всегда переходил на официальный тон.

Митчелл подумал и ответил все так же неопределенно:

— Мы здесь для того, чтобы узнать врага.

Густые светло-рыжие брови Йена сдвинулись в одну сплошную линию.

— Этот урок ты выучил, играя на коленях у деда? Митчелл отошел немного в сторону и сказал:

— Нет, в лондонской школе экономики после Джакарты и Техасского университета.

Они пошли по тропинке обратно, обогнули террасу и вышли к дому, перед которым раскинулась холмистая зеленая лужайка. Глазам их предстал впечатляющий ряд французских окон, распахнутых навстречу летней ночи: стеклянные панели сверкали как ограненные алмазы, медные ручки и защелки блестели как золотые. Сквозь окна и двери струился свет и лились звуки вальса.

Митчелл Сторм с удовольствием подставил лицо легкому ночному ветерку. Он отчетливо различил в воздухе привкус соли и моря. Должно быть, где-то совсем рядом океан. Сквозь размеренный шум набегающих на берег волн послышался одинокий крик чайки.

Он закрыл глаза и представил себя на острове Сторм. Шотландия казалась такой близкой… и такой далекой.

— Ты считаешь ее врагом? Митчелл очнулся:

— Кого?

— Эту девушку.

— Всякий человек — враг до тех пор, пока не докажет обратное, — уклончиво заметил Митчелл.

Йен Маккламфа кусал губы.

— Это высказывание прозвучало бы более уместно в устах кого-нибудь из членов клана лет двести пятьдесят назад. Во времена восстания³.

— Полагаю, мы тогда им здорово всыпали.

— Мы старались соблюдать нейтралитет. История говорит, что твой прапрапрапрапрапрадед по очереди принимал у себя перед самой Каллоденской битвой и красавца принца Чарли, и Камберлендского мясника.

Нужно будет подучить шотландскую историю, отметил про себя Митчелл.

— Мясника Камберлендского? — спросил он вслух.

— Ну, герцога Камберлендского, который возглавлял армию англичан. Их силы насчитывали девять тысяч человек и вдвое превосходили силы повстанцев. Битва продолжалась всего час, но кровопролитие на этом не закончилось: и тот пасмурный день, и последовавший за ним унесли многие-многие жизни. Каллоденские болота обагрились кровью лучших воинов Шотландии.

— Какое счастье, что мы тогда соблюдали нейтралитет! — сардонически заметил Митчелл.

— Каждый делает то, что ему приходится делать. Митчелл иронически изогнул бровь:

— Опять Берне?

Могучий шотландец покачал головой:

— Нет, отец. — Маккламфа использовал малейшую возможность, чтобы преподать небольшой урок родной истории. — Строго говоря, жители Сторма всегда держались особняком. Мы не относимся ни к южной равнинной Шотландии, ни к северной горной.

— Как жаль, что нейтралитет и дипломатия не помогли нам оплатить счета иотстроить заново разрушенные стены замка.

— Сейчас наступили трудные времена для жителей западных островов, — услышал он в ответ.

Митчелл осознавал, что теперь ответственность за восстановление родовых владений легла на его плечи. Он должен был обеспечить островитянам если не процветание, то хотя бы нормальное существование.

Но, намереваясь обратиться к Виктории Сторм за помощью, Митчелл мало рассчитывал на ее сочувствие. Он понимал, что она едва ли способна проникнуться бедами жителей маленького острова по другую сторону океана. И не исключал того, что вся затея с американской родственницей окажется напрасной.

— А почему бы нам не подождать и не зайти к твоей кузине завтра? — предложил его друг.

— Утром после бала? — Митчелл покачал головой. — Более неподходящее время трудно представить. И вообще, я не собираюсь просить свою дорогую кузину назначить мне аудиенцию. Я сам выберу время для разговора.

Йен Маккламфа отступил на шаг и задумчиво посмотрел на роскошную четырехэтажную виллу.

— Чертовски большой дом.

— Да.

Йен отступил еще на шаг.

— Полагаю, у них это считается загородной дачей.

— Видимо, так.

— Это какие же деньги надо иметь, чтобы содержать такую громадину.

— Да уж не маленькие. — Митчелл решил поделиться с Йеном полученной информацией. — Наша кузина унаследовала не только этот дом, но еще и роскошные апартаменты в Нью-Йорк-Сити, виллу на Средиземном море и коттедж на лыжном курорте в швейцарских Альпах.

Йен присвистнул:

— Клянусь костями святого Колумба!

Это было для него проявлением высшей степени изумления.

— Да, у Виктории Сторм действительного много денег. Эндрю неплохо позаботился о себе.

— Это уж точно.

Митчелл чувствовал, что Йен потрясен до глубины души.

— А ты знаешь, как называли здесь таких, как Эндрю Сторм, в прошлом веке?

— Н-ну, — Маккламфа скорчил гримасу.

— Бароны-разбойники.

— Что ж, определение верное, — одобрил Йен.

— Да.

Они пошли к дому. Митчелл прошел вслед за приятелем через черный ход на кухню: здесь повсюду блестели начищенная медь и нержавеющая сталь; огромное пространство заполняли мраморные разделочные столы, шкафы, буфеты, огромные плиты и жаровни, морозильные камеры и холодильники. Друзья какое-то время следили за безостановочной работой поваров в высоких белых колпаках, служанок в черных платьях и белоснежных фартуках и официантов в шотландских костюмах.

Почти не разжимая губ, Митчелл отдал приказание:

— Хватай поднос с бутербродами и неси его в зал. Он видел, что Йена страшит вся эта авантюра.

— И что дальше? — угрюмо спросил Йен.

— Держи глаза и уши открытыми.

Йен Маккламфа взял первый попавшийся поднос.

— Что именно я должен искать?

— «Виктории». И учти, что они могут быть любой формы и размера, особенно мраморные. В списке, который у меня есть, ясно указано, что на аукционе 1879 года было выставлено как минимум шесть разных «Викторий».

— И если я найду одну из них?

— Тогда я отправлюсь к своей дорогой кузине и предложу ей сделку, от которой она не сможет отказаться.

— Думаешь, она поедет?

— Я сделаю так, что она будет вынуждена поехать, — убежденно заявил Митчелл, поднимая огромный поднос, уставленный вазочками с черной икрой и тончайшими розовыми ломтиками лососины.

— Надеюсь, ты не прибегнешь к обольщению?

— Ты же сам говорил: каждый делает то, что ему приходится делать.

Воцарилось недолгое молчание.

— Почему бы тебе не начать обход с террасы и садов, азатем переместиться в бильярдную и Большой зал? — предложил Митчелл, давая вспыльчивому шотландцу время, чтобы остыть.

Йен радостно поставил поднос на место.

— А ты куда?

— А я пока понаблюдаю за нашей дорогой кузиной.

— Прошу тебя, будь осторожен, приятель.

— Положись на меня, — успокоил Йена Митчелл Сторм, протискиваясь в вертушку, соединявшую кухню с коридором. Какофония музыки, смеха и голосов слегка оглушила его. — Я не подведу.

Он не мог позволить себе ни единого промаха. Слишком многое было поставлено на карту.

Глава 2

Кто-то следил за ней.

Она чувствовала это всем своим существом. Что за странное ощущение! По рукам ее, несмотря на теплую июльскую ночь, бегали мурашки, а в груди били крылышками сотни крошечных бабочек.

Вряд ли причиной тому были ее расстроенные нервы. У Тори не было абсолютно никаких поводов для беспокойства: находиться в центре внимания множества людей она привыкла с самого детства. И то, что именно от нее зависело, сколько средств будет собрано в этот день на благотворительные цели, тоже не вызывало у нее особой тревоги. Эту почетную обязанность она выполняла вот уже десять лет, с тех пор как умерла ее мать Мэрилин.

Нет, воображение и разыгравшиеся нервы здесь ни при чем.

Кто-то следит за ней.

Дважды она почти перехватывала его взгляд боковым зрением (почему-то она была уверена, что это мужчина), но к тому моменту, когда ей удавалось вежливо закончить беседу с очередным гостем и оглянуться, человек исчезал.

Растворялся в толпе.

Тори взяла бокал шампанского, предложенного ей официантом в национальном шотландском костюме, и стала прогуливаться по залу. Она отпила всего один глоток, ни больше ни меньше. Сегодня бокал искристого вина был для нее лишь предметом бутафории. Ей хотелось сохранить ясную голову.

— Добрый вечер, Виктория. Прекрасный бал, — промурлыкала какая-то блондинка, безвольно повисшая на руке своего кавалера. Некоторым гостям было недостаточно видеть хозяйку, им хотелось, чтобы она их тоже заметила.

Тори кивнула и улыбнулась дежурной улыбкой. Заметив напротив Беатрис Ван Аллен и Лолу Олбрайт, без устали работавших языками и веерами, она распространила свою улыбку и на них.

Миссис Ван Аллен в этот день превзошла самое себя. Густая масса ее серебристых волос была искусно уложена на затылке, а впечатляющую фигуру облегало черное шелковое платье из тех, что носили гранд-дамы викторианской эпохи. В ушах, на груди и на запястьях сверкали знаменитые бриллианты Ван Алленов. На голове красовалась тиара, о которой ходили слухи, что ее выкупили из сокровищницы русских царей.

Лола Олбрайт, значительно ниже своей приятельницы ростом и положением, надела в этот день бледно-желтое атласное платье. Виктория удивилась ее выбору: в желтом она казалась еще невзрачнее, чем обычно. Однако можно было не сомневаться, что Беатрис уже указала подруге на ошибку и прочитала ей длинную лекцию об искусстве одеваться.

Беатрис Ван Аллен и Лола Олбрайт приехали на бал в числе первых гостей. Они появились у парадного входа ровно в девять часов. В Ньюпорте вдовы титулованных особ не признавали современной моды опаздывать и всегда приходили вовремя.

Наблюдая за танцующими, Тори пыталась представить, как выглядела эта зала сто лет назад.

Однажды, разглядывая фотографии Эндрю и Энн Сторм и вспоминая рассказы о великолепных приемах Золотого века, она подумала, что было бы неплохо возобновить традицию ежегодных костюмированных балов.

В Золотом веке на такие балы порой уходили целые состояния, но Энн деньги не волновали. Она скромно называла эти торжества маленькими праздниками, хотя их удостаивали посещением члены всех королевских фамилий Европы. К назначенной дате Энн заказывала необыкновенные костюмы и декорации, выписывала экзотических животных, приглашала лучших специалистов развлекательной индустрии.

Принц Уэльский, в кругу семьи и друзей просто Берти, посетил один из таких приемов в 1871 году. На костюмированном балу он появился в костюме шотландского горца — в килте, с кожаной сумкой на меху и прочей национальной атрибутикой.

Доказательством этого посещения служил хранившийся в доме старый, немного смазанный дагерротип, на котором рядом с ее родителями был запечатлен будущий король Англии Эдуард VII.

Девушка тихо вздохнула, с трудом удерживаясь от желания подтянуть вверх слишком откровенный вырез платья. Оказалось, что носить старинную одежду — целое искусство. Когда Тори после долгих мучений научилась наконец управляться с нижними юбками и турнюром, с многочисленными воланами и корсетом, с длинным шлейфом и широкими буфами на рукавах, не говоря уже о декольте, то прониклась невольным уважением к женщинам, которым приходилось носить все это каждый день.

Девушка посмотрела на шелковый шарф, по диагонали пересекавший ее платье и приколотый у плеча серебряной брошью в виде веточки клюквы. Шарф был не просто данью моде, его расцветка повторяла цвета ее клана.

Сегодня, во время последней примерки, портниха жалобно простонала:

— Но это же клетчатый шарф, мисс Сторм.

— Да, клетчатый, ну и что из того?

Портниха скрестила руки на груди в ожидании объяснений.

— Я являюсь представительницей клана Стормов, — сказала Тори.

Портниха никак не откликнулась на эти слова и только слегка выгнула искусно подведенную бровь. Тори попыталась выразиться яснее:

— Сегодняшний бал посвящен викторианской Шотландии.

— Это мне известно, мисс Сторм.

— Мы вместе с мисс Фрэйзер сами выбрали эту тему. Маленький точеный подбородок задрался еще выше.

— Ну конечно.

— Я надену этот шарф в любом случае, — решительно заявила Тори, предупреждая дальнейшие возражения.

Тори гордилась своим шотландским происхождением. Конечно, она не собиралась переселяться на родину — далекий остров в районе западного побережья Шотландии, — но была рада случаю напомнить о ней своим американским друзьям. И благотворительный бал подходил для этой цели как нельзя лучше.

Появление хозяйки поместья в элегантном платье, являвшем собой чудо портновского искусства, стало главным событием вечера. На протяжении всего бала между гостями шел безмолвный торг за это платье, средства от продажи которого должны были пойти в различные благотворительные учреждения. Традиция ежегодных благотворительных балов появилась между первой и второй мировыми войнами и с тех пор передавалась из поколения в поколение. В течение последнего десятилетия обязанности хозяйки поместья Сторм лежали на плечах Виктории.

Она отпила еще один глоток шампанского и, медленно пробираясь через зал, нашла наконец место, где могла побыть немного одна.

Временами ей безумно хотелось забыть обо всех делах, забыть об этом благотворительном бале, о работе в различных филантропических организациях, какими бы значительными и нужными эти организации ни были, а они действительно были очень нужны; забыть о своем положении в обществе и о тысяче других обязанностей, которые достались ей в наследство вместе с фамилией Сторм.

Положение Тори усугублялось тем, что она была последней из рода Стормов. Девушка тяжело вздохнула. Жить с фамилией Сторм всегда было нелегко. В детстве Тори находилась под бдительной опекой отца и матери, позже она носила траур по своим дорогим родителям, а теперь должна вести тот же образ жизни, какой вели в свое время и они.

Значит, таково ее предназначение…

Даже Питер Николсон — славный, милый и такой надежный Питер — тоже был частью наследства, оставленного ей родителями. Он считался ее женихом почти с колыбели. Как и предполагалось, став взрослыми, они составили отличную пару. Это было общее мнение. Они принадлежали к одному кругу, оба владели большим состоянием и получили образование в элитарных учебных заведениях. Они были как две горошины из одного стручка… правда, слишком хорошо знакомые и слишком предсказуемые друг для друга.

За всю историю их знакомства Питер совершил только один неожиданный поступок: в минувший уик-энд он срочно отправился в Даллас по какому-то совершенно неотложному делу. Это был первый и единственный случай, когда он пропустил ежегодный благотворительный бал.

Тори вздохнула еще тяжелее, но внезапно замерла: где-то под правой грудью в тело ей впилась булавка. Должно быть, портниха оставила ее. Девушка незаметно поправила платье, чтобы булавка не кололась, и снова отдалась размышлениям.

Монте-Карло. С каким бы удовольствием она бросила все и сбежала на лето в Монте-Карло!

Нет, лучше в другое место, подальше от ярких огней и чопорного светского общества.

Тогда в провинцию. Или в Портофино. Или на Карибские острова… как ее лучшая подруга Джейн Беннет. Теперь, правда, Джейн Холлистер.

Тори была вынуждена признать, что завидовала своей бывшей соседке по комнате, и не только потому, что та вышла за красавца Джейка Холлистера, но и потому, что новобрачные купили себе остров в Карибском море, где могли в любой момент спрятаться ото всех.

Ей тоже хотелось иметь место, куда можно было бы убежать, и возлюбленного, с которым хотелось бы убежать.

Странно, но она никогда не представляла в этой роли Питера Николсона.

Тори очнулась от своих мыслей и распрямила плечи. Молодая женщина, получившая хорошее воспитание, должна тщательно следить за своей осанкой — это было первое правило, которое Тори усвоила в школе юных леди мисс Портер, где проучилась с девяти до четырнадцати лет.

Отчего-то ей вдруг стало холодно.

Опять это ощущение, что за ней наблюдают.

Виктория подняла глаза и увидела свое отражение в огромном зеркале на противоположной стене. И одновременно с этим — отражение мужчины, расположившегося в дверях между бальным залом и комнатой для гостей. Вот он! Интуиция подсказала ей, что именно этот человек был источником ее тревоги.

Заметив движение ее головы, он быстро отвел глаза и притворился, будто рассматривает картину — признанный шедевр начала века кисти Джона Сарджента. На портрете были изображены ее родная и двоюродная прапрародительницы в девичестве — две рыжеволосые красавицы в пору расцветающей женственности. Художник запечатлел их в белых муслиновых платьях, с голубыми атласными лентами в волосах. Из всего собрания картин, находившихся в доме, эту Тори любила больше всего.

Итак, пока незнакомец делал вид, что разглядывает картину, Тори разглядывала его.

На нем была традиционная шотландская юбка, расцветка которой показалась ей знакомой. Но она тут же забыла об этом, ибо ее внимание привлекла благородная внешность незнакомца, выдававшая его высокое происхождение.

Откуда-то из глубин ее сознания в памяти всплыла старинная народная шотландская песня:

Тори не удивилась бы, узнав, что в жилах этого человека течет королевская кровь. И несмотря на угрозу, исходившую от него, Виктория невольно подумала, что более красивого мужчины еще не встречала.

На вид ему было где-то между тридцатью и сорока, скорее, ближе к сорока. Широкие плечи, мускулистые руки и грудь. Узкая талия, длинные ноги. Очень длинные ноги. Густые темные волосы. Высокий лоб, длинные изогнутые брови. Умные пронзительные глаза. Издалека не было видно, какого они цвета, но ей показалось, что темные.

Очевидно, когда-то у него был сломан нос, и если бы не этот маленький недостаток, совершенно не портивший его, у него был бы классический профиль.

Девушка продолжала разглядывать незнакомца. Выразительный рот, нижняя губа немного полнее верхней, правильный овал лица, решительный подбородок. Небольшие, плотно прижатые уши. Узкие аристократические ладони с длинными пальцами.

Тори встречала в своей жизни много интересных мужчин: среди них были и промышленные магнаты, и лидеры политических партий, и представители различных королевских фамилий. О принадлежности этого человека к небожителям говорили и его уверенная поза, в которой, однако, не было ничего вызывающего, и некий оттенок превосходства, и спокойная внутренняя сила, исходившая от него даже на расстоянии. Немногие соединяли в себе все эти качества, и этот незнакомец был одним из них.

Она подумала, что он из тех, кто всегда оказывается в нужном месте в нужное время и всегда точно знает, что следует говорить и делать.

Тори привыкла доверять своей интуиции, а сейчас она подсказывала ей, что это не обычный человек. Его появление привнесет в ее жизнь опасность и тайну.

— Извини, Виктория.

Тори обернулась. За спиной у нее стояла Элис Фрэйзер, ее личный секретарь.

— Да, Элис.

Женщина понизила голос и коротко проинформировала Тори:

— Диккенс отдал распоряжение открыть еще один ящик шампанского, а я проверила, все ли женщины выполнили вашу просьбу приколоть к корсажу букетики цветов.

— Спасибо, Элис. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Это было правдой. Элис отлично справлялась со своими обязанностями. Несмотря на то что ей уже исполнилось сорок пять, она не была связана ни замужеством, ни какими-либо другими обязательствами и потому могла полностью посвятить себя работе. Умная, организованная, бесконечно преданная Элис состояла у Тори на службе уже десять лет, включая и тот трудный период, когда Виктория потеряла одного за другим обоих родителей. За эти годы они стали настоящими подругами.

Для Элис Фрэйзер не было ничего невозможного. Даже при полном аншлаге она могла достать билеты на последнюю бродвейскую постановку; куда бы они ни приезжали — в Рим, Финикс или Сиэттл, — всегда могла назвать фирму, в которой работали самые лучшие флористы, и, уж конечно, знала размер, фасон и любимый цвет — бледно-розовый с оттенком слоновой кости — нижнего белья Виктории, которое та заказывала только в Париже.

Одним словом, Элис Фрэйзер была незаменима. Особенно когда они занимались подготовкой ежегодного благотворительного бала, работая по восемнадцать часов в сутки. И в значительной степени именно благодаря Элис Фрэйзер главное мероприятие ньюпортского сезона неизменно проходило на высоте.

— Кто этот человек? — небрежно спросила Виктория, указывая на незнакомца, и поднесла руку к горлу.

Элис обернулась и как бы между прочим оглядела бальный зал.

— Который?

— Высокий, темноволосый, красивый. Он должен стоять в дверях, — не глядя в сторону незнакомца, сказала Виктория.

— Этот? Официант.

Тори была потрясена. Она отпустила рубиновое ожерелье, которое нервно перебирала пальцами.

— Ты уверена?

— Да.

Девушка поднесла к губам бокал с шампанским и сделала вид, что пьет.

— Мне не пришло в голову, что он может быть официантом, — пробормотала она.

— А что тебе пришло в голову? — своим обычным тоном «не мели чепухи» спросила Элис.

Виктория Сторм сделала глубокий вдох и медленно выдохнула:

— Что он опасен.

Глава 3

— Я нашел одну, — объявил Йен Маккламфа, когда спустя примерно час приятели встретились в отдаленном углу коридора, куда редко кто-нибудь забредал.

Митчелл с облегчением вздохнул. Похоже, их поиски увенчались некоторым успехом.

— И где она? — спросил он.

Дюжий шотландец слегка откинул голову назад.

— В саду.

— И что это? — поинтересовался Митчелл.

— Скульптура.

— Большая?

Йен несколько раз сводил и разводил ладони, пока наконец не изобразил нужный размер. Потом приложил руку себе к плечу:

— В натуральную величину. — Йен потер тыльной стороной ладони подбородок и признался: — Конечно, я могу и ошибиться, поскольку она сидит, и к тому же на возвышении.

Митчелл выразительно посмотрел на приятеля:

— Значит, нам предстоит решить нелегкую задачу. Маккламфа не стал спорить.

— Эта чертова вещица весит не меньше чем полтонны.

Митчелл коротко выругался.

— Это даже не задача, а настоящая головоломка.

— И что же мы будем делать? Теперь им оставалось только одно.

— Полагаю, нам надо решить, как мы будем перебираться через мост, — процедил Митчелл сквозь стиснутые зубы.

Йен Маккламфа помолчал, размышляя, и наконец медленно кивнул.

— Да, у нас нет выбора, — сказал он и спросил: — А ты что-нибудь нашел?

И правда, Митчелл совсем забыл рассказать Йену о своих открытиях.

— Да, две. Портрет королевы Виктории в молодости. Он висит над камином в кабинете.

— А вторая?

— А вторая — небольшое зеркало на бронзовой подставке, дюймов двенадцать—четырнадцать в высоту. Подставка выполнена в виде мифической крылатой богини. Это не просто антикварная вещица, я готов побиться об заклад, что это то самое зеркало, которое в списке заявленных на аукцион вещей значится как «Крылатая победа».

— Или Вики⁴, как ее любовно зовут в семье.

— Вот именно.

Морщины на суровом угловатом лице Йена Маккламфы обозначились еще резче.

— Каким же негодяем был этот Эндрю!

— Напротив, я полагаю, он оказал нам услугу.

— Какую еще услугу? — недоверчиво поинтересовался шотландец.

— По крайней мере он сосредоточил их в одном месте. — Митчелл сделал широкий жест рукой. — Мы бы просто физически не смогли обнаружить все исчезнувшие «Виктории», если бы он распродал их на аукционах в разных частях света. Тем более что это произошло более ста лет назад.

Йен никогда не противился разумным доводам, особенно если бывал ограничен временем.

— В твоих словах есть смысл, — пробурчал он.

Да. В том, что говорил Митчелл, действительно был смысл. Однако задача его не стала проще оттого, что он наконец попал в дом своей кузины.

— А кстати, ты уже представился юной леди? — спросил рыжий великан.

Иногда Митчеллу казалось, что Йен Маккламфа умеет читать мысли.

— Пока нет.

— И чего же ты ждешь? — Золотисто-красные брови Маккламфы, того же оттенка и густоты, что и его лохматая грива, сошлись в сплошную линию. — Поверь мне, ты — настоящий парень, ты не такой, как все. Она обрадуется тебе, как утка воде.

Митчелл стиснул зубы.

— Я хочу выждать момент, когда она останется одна.

Шотландец закусил уголок губы, чтобы скрыть улыбку, и, перейдя на древнее наречие своего народа, с наигранным удивлением предположил:

— Ты стал таким застенчивым, что не решаешься заговорить с ней на людях?

Митчеллу Сторму не требовался переводчик с гэльского языка. Он прекрасно понял, что хотел сказать Йен. Однако упражняться сейчас в гэльском он не собирался.

Один старик, которого местные жители называли Старым Недом, предупреждал Митчелла — отчасти в шутку, отчасти всерьез, — что, для того чтобы правильно произносить некоторые звуки древнего наречия, нужно не просто родиться шотландцем. Только тот, в чьих жилах течет несколько поколений чистой шотландской крови, кто с первых же дней своей жизни вдохнул запах виски и увидел зеленые холмы, может в совершенстве изъясняться по-гэльски.

Митчелл отвечал по крайней мере одному из этих требований: он был шотландцем во многих поколениях.

Маккламфа издал неопределенный фыркающий звук.

— Ты ждешь, пока эта девушка останется одна? Может быть, ты не заметил, приятель, но сегодня в доме проходит костюмированный бал, и Большой зал битком набит гостями.

Со стороны поведение Митчелла могло и впрямь показаться нелепым. Но он твердо знал, когда и как нужно подойти к Виктории Сторм, и потому сухо ответил:

— Я сделаю это тогда, когда сочту нужным.

— До чего ж ты похож на отца!

Это следовало рассматривать как комплимент. Как высшую похвалу. Йен Маккламфа был душой и телом предан Вильяму Сторму, прямому потомку королей древней Дальриады⁵, тридцать четвертому предводителю клана, английскому пэру и лэрду островов.

Их связывали традиции, давняя дружба, духовное и кровное родство. С незапамятных времен кто-нибудь из представителей рода Маккламфа всегда был правой рукой главы клана Стормов.

— А ты уверен, что старый граф назвал именно Викторию, когда говорил о ключе? — В голосе Йена слышались усталость и разочарование.

— Уверен.

Митчелл не придал бы значения последним словам своего деда, посчитав их бредом умирающего, если бы в памяти его вдруг не вспыхнуло одно из воспоминаний детства, когда он в двенадцатилетнем возрасте отправился в путешествие к северным островам.

— Дед притянул мою голову совсем близко к своему рту, кожа на его ладонях была тонкой, как папиросная бумага, и прерывающимся, но совершенно ясным голосом произнес: «Ты должен найти сокровища. Ключ в Америке. Поезжай в Америку и привези сюда Викторию».

Йен поскреб затылок.

— Какую Викторию он имел в виду?

Вот в этом и был весь вопрос. Вопрос, на который они, к сожалению, не знали ответа. Митчелл пожал плечами:

— Я не знаю какую. Йен вдруг просиял:

— Послушай, а что, если посмотреть на это дело так: пока что мы нашли только три.

— Не забывай про кузину.

— Ты полагаешь, она может быть тем самым ключом, спомощью которого мы найдем сокровища?

— Не исключено.

По правде говоря, он не очень рассчитывал на это. Но ставка была так высока, что приходилось учитывать даже самые невероятные варианты.

Йен с сомнением покачал головой:

— А что ты думаешь делать после того, как будут найдены все пять?

— Увезу их в Шотландию.

— Все до единой?

— Все до единой. — Митчелл решительно выдвинул подбородок. — Я плохо представляю себе, каким образом Виктория может помочь нам найти сокровища, но, только взяв с собой все «Виктории», мы можем быть уверены, что завладели ключом.

Йен посмотрел в дальний конец коридора.

— Полагаю, сейчас мне следует вернуться и продолжить курсировать с подносом по залу.

— Ты угадал мою мысль.

— И держать глаза и уши открытыми.

— Все так.

— Ладно, я согласен подносить яства старым курицам, хотя одна из них и послала меня на кухню за свежей клубникой со сливками, а другая потребовала налить ей в чай ровно две унции живой воды.

— Живой воды?

— «Исги беата». — Он перевел: — Шотландского виски.

Митчелл начинал ему сочувствовать.

— А в другой раз некий юный джентльмен в кавычках принялся надо мной насмехаться и потребовал, чтобы я позволил ему заглянуть к себе под юбку. Пришлось показать этому бесстыжему типу, как выглядит настоящий «доуп».

Митчелл не стал уточнять, что такое «доуп».

— Только прошу тебя, не забывай, для чего мы здесь находимся, — предостерег он товарища.

Великан пробормотал себе под нос ругательства. Митчелл положил ему руку на плечо:

— Постарайся успокоиться, чтобы не совершить безрассудных поступков.

Эти слова оказались роковыми, как выяснилось впоследствии.

Что-то было не так.

Тори услышала дикий женский визг, за которым последовал взрыв мужского хохота.

Быстрым шагом девушка направилась в соседнюю комнату. По дороге она молилась, чтобы это не оказалось очередной проделкой Ронни Флинн-Фрая. На одном из последних балов у Луи Квартозе он осушил несчетное количество бокалов отличного французского бренди, после чего предлагал руку и сердце всем женщинам моложе пятидесяти. Тори твердо решила не посылать Ронни приглашение на свой костюмированный бал, но его мать умоляла ее смягчиться, обещая, что на этот раз «мальчик» будет вести себя пристойно. А чтобы обещания звучали более весомо, миссис Флинн-Фрай пожертвовала четверть миллиона долларов в копилку благотворительного фонда, возглавляемого Тори.

Последний аргумент заставил Викторию сдаться.

Заглянув на всякий случай в зал, где были накрыты длинные столы, уставленные экзотическими блюдами и отражавшиеся в зеркальных стенах, она увидела в дальнем углу большую группу людей.

Однако ей не удалось подойти поближе, так как на пути ее возникла Беатрис Ван Аллен под руку с верноподданной Лолой Олбрайт. Не было никакой возможности избежать общения с ними.

— В чем дело, миссис Аллен? — спросила девушка, огорченная неожиданной заминкой.

— Скажи, Беатрис! — воскликнула Лола, обмахиваясь веером. Глаза и щеки ее горели от возбуждения. — Скажи ей.

Миссис Ван Аллен, очевидно, решила, что хозяйка должна знать о том, что происходит в ее доме.

— Ах, моя дорогая, это касается одного из ваших официантов.

Тори предпочла бы избежать беседы, однако не представляла как это сделать.

— А что такое с моим официантом?

Лола Олбрайт решила внести в разговор свою лепту:

— Нельзя сказать, чтобы это была полностью его вина, Виктория. Один молодой человек выпил лишнего, но вы знаете, это часто случается на подобных мероприятиях.

— Это не оправдывает его оскорбительного поведения по отношению к обслуживающему персоналу, — заявила миссис Ван Аллен, захлопывая веер, пристегнутый к бриллиантовому браслету. — Я уверена, вы согласитесь со мной, Виктория.

— Конечно.

— Следует соблюдать приличия.

— Разумеется.

— Хорошие манеры — это всегда хорошие манеры.

Лола как попугай согласно кивала головой. Тори никогда еще не видела у этого обычно бледного существа такого оживленного лица и пылающих щек.

Определенно, скандал пошел на пользу Лоле Олбрайт.

Миссис Ван Аллен продолжала развивать свою мысль:

— Поведение может быть либо приличным, либо неприличным. Середины тут нет. И потому очень легко перейти за грань, отделяющую один тип поведения от другого.

— У него были смягчающие обстоятельства, — осмелилась заметить ее верная тень.

Царственная голова чуть заметно повернулась в ее сторону, и драгоценности сверкнули, отразившись в зеркалах.

— Воспитание всегда видно, Лола. Так же, впрочем, как и его отсутствие.

— Вы считаете, что оно обнаруживает себя? — елейным голосом спросила Тори.

— Конечно!

— Но он иностранец, — осторожно напомнила Лола. Тори чувствовала, что произошло какое-то недоразумение.

— Кто иностранец? — спросила она. Среди ее гостей были представители тридцати национальностей.

— Мужчина, о котором мы говорим.

— И кто же это?

— Это человек сомнительного поведения.

— Понимаю, — ничего не понимая, сказала Тори. — Если вы позволите, я пойду взгляну на него сама. — И, не дав им опомниться, скрылась в толпе.

Пробираясь к тому месту, откуда доносился шум, Тори спрашивала себя, куда запропастился Диккенс. Наконец она оказалась в группе зевак, над которыми возвышалась рыжая голова виновника скандала. В небольшой просвет между зрителями ей удалось разглядеть клетчатую шотландскую юбку и нечто такое, отчего ей вдруг стало трудно дышать. Рукой в перчатке она в ужасе закрыла рот, чтобы не закричать. Потом крепко зажмурилась и посмотрела снова.

Невероятно.

Голые ягодицы.

Боже милостивый, чтобы такое случилось в ее доме!

Она попыталась пробиться сквозь толчею и уперлась в твердую мужскую грудь. Низким приятным голосом мужчина проговорил ей на ухо:

— Не беспокойтесь. Это можно уладить.

Тори вскинула голову. Перед ней был человек, чье отражение в зеркале она недавно видела. Тот, кто преследовал ее на протяжении всего вечера.

— Простите? — холодно спросила она. Он легонько сжал ее локоть.

— Инцидент уже исчерпал себя. Можете мне поверить. Однако девушку его слова не убедили.

— Кто он? — требовательно спросила она, кивнув в сторону великана.

— Один вспыльчивый шотландец. Тори ожидала более конкретного ответа.

И, словно прочитав ее мысли, незнакомец милостиво добавил:

— Мой волынщик.

Брови Тори сдвинулись в одну ниточку.

— Кто?

— Мой волынщик. — Мужчина надул щеки и изобразил, что играет на волынке. — Удивительно, что Диккенс или кто-нибудь еще из ваших слуг до сих пор не утащили Йена на кухню.

Тори это показалось не менее удивительным. Она посмотрела в лицо незнакомцу.

— Мы, кажется, не представлены?

— Да.

Подозрение вспыхнуло у нее внезапно и сразу же укрепилось, хотя она и не могла знать всех приглашенных в лицо. Глаза ее сузились в щелочки.

—Вам посылали приглашение?

— Нет.

— Вы пришли сюда, чтобы устроить скандал?

— Я бы этого не сказал.

Тори начала приходить в отчаяние.

— Тогда скажите хотя бы, каквы сюда пробрались.

— Маккламфа…

— Маккламфа? — перебила его она.

Он указал на рыжеволосого великана, которого уже уводили лакеи под любопытными взглядами зевак.

— Его имя Йен Маккламфа.

— И он играет для вас на волынке.

— Да, помимо прочих обязанностей.

Она не решилась уточнить, какими были другиеобязанности.

Мужчина смотрел на нее сверху вниз и улыбался: улыбались его глаза и красивый рот с ровными белыми зубами. Тори как зачарованная смотрела ему в лицо. Когда она увидела его первый раз в зеркале, ей показалось, что более прекрасного мужского лица она еще не встречала, но сейчас, когда незнакомец улыбнулся, он показался ей еще красивее.

Наконец она опомнилась и проговорила:

— Так, значит, он…

Похоже, мужчина захотел немного прояснить ситуацию:

— Когда мы с Йеном подошли к парадному входу вашего дома, охранники приняли нас за официантов.

Она взглянула на обнаженную полоску его ноги между гетрами и килтом и почувствовала, как к щекам ее прихлынула кровь.

— Потому что вы были в шотландских костюмах.

— Мы поняли это позже, — кивнул он.

— Но вы не официант, — произнесла Тори вслух то, что уже давно было для нее очевидным.

— Угадали.

Показалось ей это или в его бархатном низком голосе действительно прозвучал сарказм?

— И вы не сотрудник компании, которая взяла на себя организацию этого приема.

— Да, я не являюсь сотрудником этой компании.

— Тогда что вы здесь делаете?

— Это длинная история.

Тори слегка склонила голову набок и сообщила своему незваному гостю:

— Я люблю длинные истории.

— Послушайте, мисс Сторм…

— Вы знаете, кто я такая? — прервала она его.

— Да, вы Виктория Сторм.

Именно этого она и добивалась. Облизнув губы, она быстро спросила:

— А как ваше имя?

Мужчина колебался лишь мгновение, прежде чем ответить ей:

— Митчелл Сторм.

Это было уже второй его ошибкой.

Митчелл стоял перед Викторией Сторм и следил за переливами красок, плещущихся в ее глазах: в них отражались синева волн в лучах заходящего солнца, туманная зелень холмов после весенней грозы и тот особенный оттенок вереска — лавандово-серо-голубой, — который встречался только на их острове.

В этих необыкновенных сине-зеленых глазах он разглядел также острый ум, достоинство и немного злости.

Но больше всего его поразило то, что его кузина, похоже, отвергала обычные женские ухищрения и кокетство и была начисто лишена жеманства, высокомерия и прочих черт, присущих большинству красивых молодых женщин.

Возможно, несмотря на красоту, она была не такой глупой, как все остальные.

— Окажите любезность, объясните мне наконец, что здесь произошло, — услышал он ее голос.

— Ваши гости весь вечер оскорбляли Маккламфу, и в конце концов он не выдержал.

Девушка слегка нахмурилась.

— Значит, он решил преподать им урок, суть которого заключалась в том, что…

В ожидании продолжения Митчелл приподнял брови.

— …Маккламфу нельзя оскорблять безнаказанно, — закончила она.

Его кузина, оказывается, обладает чувством юмора. Это тоже явилось для него неожиданностью. Красивая умная женщина, понимающая к тому же, что жизнь временами бывает забавной и даже нелепой штукой.

Их долго вынашиваемые планы определенно пошли наперекосяк.

Ее внимательный взгляд пригвоздил его к месту. Они стояли почти вплотную друг к другу. Она откинула голову, решительно приподняла подбородок — бесспорно, эту женщину нельзя было назвать стыдливой мимозой — и строго спросила:

— Могу ли я считать простым совпадением, что мы носим одну и ту же фамилию?

— Нет.

— Значит, мы состоим в родстве?

— Да.

— Тогда не могли бы вы уточнить, в каком именно? Митчелл отвел взгляд в сторону и оглядел шумную толпу.

— Я не уверен, что сейчас для этого подходящее время и место.

— Предоставьте судить об этом мне. Девушка отличалась твердым характером.

— Это дальнее родство, — уклончиво ответил он.

— Насколько дальнее?

— Вы приходитесь мне четвероюродной сестрой.

— Каким образом?

— Мой прапрапрадед, Ангус Сторм, и ваш прапрапрадед, Эндрю Сторм, были братьями-близнецами. Ангус родился на пятнадцать минут раньше своего брата и потому унаследовал земли, титул, долги и стал главой клана Стормов.

— А Эндрю?

— Если вы изучали историю Шотландии, то должны знать об экономическом спаде в середине девятнадцатого столетия.

— Голод вследствие неурожая.

— Бедствие затронуло не только Ирландию, но также горную Шотландию и Гебридские острова. Дошло до того, что целые города были вынуждены питаться морскими водорослями и моллюсками. И в это-то трудное время молодой шотландец, не имеющий земли и денег, решил эмигрировать в Америку и попытаться устроить свою жизнь без посторонней помощи. — Митчелл обвел взглядом роскошно меблированную комнату. — И похоже, ему это удалось.

Девушка смотрела на него немигающим взглядом.

— И по семейным преданиям, в этом не было заслуги его брата-близнеца, который безжалостно вышвырнул Эндрю из Шотландии.

Митчелл почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

— Это далеко не полное изложение всей истории.

— Я уже говорила вам, мистер Сторм, что люблю длинные истории.

— Я буду счастлив рассказать ее вам, но не здесь и не сейчас.

— Значит, в другой раз, — быстро сказала она.

— В другое время.

— Завтра?

Почему бы и нет? Разве не для этого он переплыл океан?

— Хорошо, — согласился Митчелл и добавил: — Кажется, на нас начинают бросать косые взгляды.

Он заметил, что она никак не отреагировала на его последние слова. Очевидно, она настолько привыкла к людским пересудам, что давно перестала обращать на них какое-либо внимание.

Оркестр начал наигрывать мотив медленной песни о любви.

— Может быть, потанцуем? — проговорил он, не успев обдумать возможные последствия своего предложения.

Вопрос застал ее врасплох.

— Потанцуем?

Он кивнул в сторону бальной залы:

— Я приглашаю вас на танец, дорогая кузина.

Глава 4

Тори позволила ему себя обнять.

Оркестр наигрывал мелодию из очередного мюзикла Роджерса и Хаммерстайна, и девушка вспомнила слова этой песни: что-то о колдовском вечере и прекрасной незнакомке, мелькнувшей в толпе.

С минуту или две они танцевали молча. Только теперь, когда широкие плечи Митчелла Сторма загородили от нее все другие танцующие пары, Тори поняла, что у него необыкновенно высокий рост.

Девушка слегка выгнула спину, посмотрела ему в лицо и заговорила на самую безопасную, на ее взгляд, тему: "

— Мне кажется, я узнала ваш тартан.

— В этом нет ничего удивительного.

— Это одна из расцветок клана Стормов, правильно?

— Да.

Она посмотрела на свой шелковый шарф в красно-зеленую клетку, пересекавший по диагонали платье.

— На мне тоже тартан нашего клана.

Ее партнер по танцу опустил взгляд на ее декольте и кивнул:

— Знаю, это современный парадный тартан. Девушка отступила на расстояние вытянутой руки и рассмотрела его меховую сумку и килт. Сумка была мягкой, из серого кролика; она крепилась к поясу серебряной застежкой с цепочкой. Приглушенная зелено-голубая клетка юбки оживлялась светлыми лавандово-серыми полосками.

— А что означает ваш тартан?

— Это старинный охотничий тартан.

— Вы охотник, мистер Сторм?

— Вам не кажется, что вы могли бы называть меня просто Митчеллом?

— Так вы охотник, Митчелл?

В его улыбке было что-то озорное.

— В некотором роде.

У Тори вдруг появилось нехорошее предчувствие.

— В каком же?

Новоявленный кузен вел ее в танце и легко кружил по натертому паркету. Он держал ее близко, но не слишком. Его объятие было крепким, однако вполне благопристойным. Митчелл оказался на редкость хорошим танцором и двигался со своеобразной грацией, которую трудно было предположить в таком крупном, атлетически сложенном мужчине.

— Это часть все той же истории, которую я поведаю вам завтра.

Тори оставалось только надеяться, что история придется ей по вкусу.

— А ваш волынщик — интересная личность.

— Да, вы верно заметили.

— Он такой огромный. — В этом наблюдении не было ничего оригинального, но Тори просто не знала, что еще сказать.

— Да.

— Великан с нежным сердцем? — предположила она. Митчелл помедлил секунду, обдумывая ответ, потом покачал головой:

— Я бы не стал этого утверждать. Она облизнула пересохшие губы.

— Так, значит, он свиреп?

Некое подобие улыбки промелькнуло на его красивом лице.

— Обычно нет.

Вышитая атласная юбка Тори и шлейф с оборками то вздымались вверх, то опускались к полу.

— Должно быть, сегодняшняя ситуация была не совсем обычной, — предположила она.

— Давайте просто сойдемся на том, что оскорбленный шотландец может быть опасен, — уклонился Митчелл от прямого ответа.

— А разве вы не шотландец? Она видела, что он колеблется.

— Шотландец.

Тори сама не понимала, почему это ее так интересует.

— И каким образом вы мстите за оскорбление? Четвероюродный кузен сделал вид, что не понял вопроса.

— Простите? — холодно улыбнулся он.

— Ну, мы сегодня наблюдали, как реагирует Маккламфа: он становится невменяемым и перестает…

— Контролировать свои действия? — подсказал он. Тори закусила нижнюю губу и кивнула:

— Да. Но как поступаете вы, когда вас оскорбляют? — настаивала она, хотя с трудом представляла себе человека, который осмелился бы оскорбить его. — Вы впадаете в ярость?

— Я надеюсь, меня не так легко привести в ярость. Он опять не дал ей прямого ответа.

— Почему же? Сказывается недостаток темперамента?

— Нет, просто тренировка.

Сначала этот человек возбуждал только ее любопытство, но теперь Тори чувствовала, что он очаровал ее совершенно.

— И что же это за тренировка?

— Физическая, умственная. Душевная, если хотите, — прозвучал загадочный ответ.

— А разве это не одно и то же? Итак, ваше самообладание объясняется длительной тренировкой.

— Да.

Она распрямила спину.

— И где же вы научились такому завидному самообладанию?

Опять пожатие плеч и неопределенный ответ:

— В разных местах.

Но девушка умела быть настойчивой. Это качество было необходимо хозяйке огромного особняка и директору благотворительного фонда, а она являлась и тем, и другим.

— И где же вы получили первый урок?

— В Джакарте.

— В Джакарте?

— В специальной школе, куда родители отправили меня однажды летом. Она находилась недалеко от Джакарты. Этой школой руководил один монах, который исповедовал агаму Яву, — это разновидность религии, объединяющая в себе индуизм, буддизм и ислам.

Тори не сразу поняла, что Митчелл сказал это совершенно серьезно.

— А еще я играл в футбол.

— В Америке футбол называют соккером, — поправила она.

— Я четыре года играл защитником в команде Техасского университета, — небрежно проронил он и, сделав удачный маневр, проскользнул между двумя близко танцующими парами, не задев их.

Тори поняла, что ее деликатно поставили на место. Если этот человек говорил «футбол», то ничто уже не могло заставить его говорить иначе.

Она сосредоточила внимание на его губах.

— Так вот откуда у вас этот акцент. Он удивленно изогнул брови:

— Большинство американцев находят, что у меня нет никакого акцента.

Вот это и было самым удивительным. У него действительно не было акцента. Ни техасского растягивания, ни характерного шотландского «р», ни манерности английской верхушки. Никакого.

— Да, это правда, — признала она. Но почему?

Словно услышав ее невысказанный вопрос, он объяснил:

— Пока я рос, мои родители все время переезжали с места на место.

— То есть вы не жили в Шотландии?

— Мой отец считал Шотландию и тем более остров Сторм чуть ли не тюрьмой. В возрасте двадцати пяти лет он покинул Шотландию вместе с моей матерью, и больше они туда уже никогда не возвращались.

— До сегодняшнего дня?

Что-то изменилось в глазах Митчелла и в том, как он ее обнимал. Это была едва заметная перемена, но Тори мгновенно почувствовала ее.

— Мои родители погибли в авиационной катастрофе, возвращаясь в Гонконг. Я тогда еще учился в колледже.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже было жаль. — На секунду он выпустил ее талию. — Насколько я понимаю, вы тоже потеряли родителей.

— Да, уже давно.

— Таким образом, вы — единственная представительница Стормов в Америке.

— Да, так уж вышло.

— А я — последний в шотландской ветви, — сказал он.

С минуту или две они молчали. Песня из мюзикла Роджерса и Хаммерстайна закончилась, но оркестр сразу же заиграл другой классический мотив. Не говоря ни слова, они продолжали танцевать.

— И что вы тогда стали делать?

— Когда? — Митчелл посмотрел ей в глаза.

— После смерти ваших родителей, — тихо сказала она.

— Окончил колледж.

Митчелл Сторм упорно не желал рассказывать о своей жизни. Но Тори справедливо полагала, что имеет право задавать вопросы, коль скоро он сам решил познакомиться с ней.

— А после колледжа?

— Да так, куролесил, — неохотно проговорил Митчелл.

— Куролесили? — Она не была уверена, что поняла его.

— Путешествовал.

Ах вот оно что! Видя, что более пространного ответа от него не дождаться, Тори опять заговорила первой:

— И где вы побывали?

Он назвал несколько экзотических мест:

— Марракеш, Тимбукту, Табора, Комодо.

Тори тоже изрядно поездила по свету. Она видела Англию, Францию, полюбила Ривьеру, Монако, Италию, Испанию. Мавритания разбудила ее воображение. Потом были Греция, Нидерланды, Швейцария. В швейцарских Альпах Виктория приобрела собственный коттедж. Приезжая в Париж, она останавливалась в квартире подруги Джейн Беннет Холлистер.

Но сейчас девушка вдруг поняла, что везде, где она побывала, ее встречали чистота, порядок и цивилизация. Ей так и не удалось припомнить ни одного дикого места.

— А куда вы отправились после того, как вам надоело путешествовать?

— В Лондон. Там я продолжил свою учебу, а примерно через год вернулся в Гонконг и вступил во владение долей отца в экспортно-импортном бизнесе.

— И до каких пор вы там жили?

— Мне пришлось уехать оттуда в прошлом году, когда заболел мой дед.

Частички мозаики наконец начали складываться в цельную картину. Возможно, даже не частички, а очень крупные фрагменты.

— И тогда вы вернулись на родину, в Шотландию, — сделала она вывод.

— И тогда я вернулся на родину, в Шотландию, — ответил Митчелл.

«Ты слишком много болтаешь, — с раздражением подумал он. — Ты же практически вывернулся наизнанку перед этой женщиной».

Митчелл признался себе, что Виктория Сторм красива. И к тому же достаточно умна и сообразительна. Она проявила себя опытным дипломатом и замечательной собеседницей. Он с удовольствием слушал ее мелодичный голос.

Однако все это нисколько не оправдывало его поведения.

Девушка по-прежнему была препятствием на пути к достижению его главной цели. Ему следовало видеть в ней врага, во всяком случае, какое-то время. Он же поступил вопреки своему строгому принципу: не выдавать о себе никакой информации, за исключением тех случаев, когда это совершенно необходимо.

«Какой же я болван!»

Теперь его американская родственница знала о нем довольно много, а он не знал о ней ничего, кроме нескольких фактов, в основном экономического и статистического характера, которые мог раздобыть любой желающий, расспросив нужных людей и просмотрев старые газеты.

Митчелл ругал себя последними словами.

Неожиданность — вот в чем состояло главное его преимущество, а он упустил момент, позволив ей тем самым взять над ним верх.

Как только прозвучал последний такт песни, Митчелл быстро опустил руки, отступил на полшага от своей партнерши и торопливо проговорил:

— Боюсь, что отнял у вас слишком много времени, дорогая кузина. Вы не можете пренебрегать ради меня другими гостями.

— Разумеется, не могу, дорогой кузен, — пропела Виктория Сторм, сопровождая свои слова царственным кивком головы. Она грациозно подобрала юбки и собралась уходить. Но в самый последний момент обернулась и добавила: — Чуть позже будет фейерверк. Надеюсь, вы не пропустите это волнующее зрелище.

«На сегодня с меня довольно волнений», — пробормотал себе под нос Митчелл, отправляясь на поиски возмутителя спокойствия Йена Маккламфы.

Тори протанцевала положенное число танцев. Партнеры наступали ей на ноги и на платье, глазели на шею и грудь, заставляли слушать пустые речи, в общем, всячески испытывали ее терпение.

И потому, когда начался фейерверк, она вздохнула даже с большим облегчением, чем обычно.

Перед домом собралась шумная толпа. Все смеялись, болтали, звенели бокалы с шампанским. Раздался первый выстрел, и снеба посыпался разноцветный сверкающий дождь. Послышались полагающиеся в таких случаях ахи и охи.

Для Тори начало фейерверка всегда означало, что очередной грандиозный бал вСторм-Пойнте закончился благополучно.

На этот раз почти благополучно.

Она вздохнула. Как странно, что из всех, с кем она танцевала в этот вечер, ей запомнился только один мужчина! Она помнила, как он обнимал ее и кружил по зале.

В ее памяти запечатлелся изгиб его бровей, линия подбородка, аристократический профиль и красиво очерченный, упрямо сжатый рот. Она могла закрыть глаза и увидеть его лицо во всех подробностях.

Ее тело запомнило силу его рук и ширину плеч, а в ушах до сих пор слышался звук его голоса.

Тори улыбнулась, вспомнив, как он засмеялся.

«Наверное, со стороны может показаться, что я увлечена им», — подумала вдруг она.

Какая нелепость! Ведь он совершенно незнакомый ей человек. Хотя, может быть, и не совсем незнакомый.

Должно быть, ей просто нужна перемена обстановки. И все же Тори пришлось признаться себе, что ее новообретенный шотландский родственник обладал редкостным для мужчины очарованием, против которого она не смогла устоять.

Тори отделилась от толпы и нашла уединенный уголок на каменистой террасе, где любила прятаться еще ребенком. Она присела на низкую каменную вазу, выбранное ею место оказалось отличным наблюдательным пунктом.

Неожиданно в небе разорвался снаряд и рассыпался золотой пылью, которая медленно опадала на землю. За этим выстрелом последовали другие — красный, белый и голубой. Рукотворные звезды всех цветов и размеров загорались в чернильном небе и через несколько волшебных мгновений угасали.

Тоскливый вздох вырвался из груди девушки. Ей представилось, как когда-то на этой террасе стояли ее родители и вместе с гостями радовались фейерверку. Иногда ей удавалось подсмотреть, как они незаметно убегали от всех в сад и там, на мокрой росистой траве, танцевали.

«Мы танцевали до тех пор, пока не начали гаснуть звезды, моя дорогая Тори», — тихо повторила девушка слова, которые сказала ей однажды ее нежная любящая мама наутро после бала.

Тори встала и отошла подальше в тень. И сразу же почувствовала, что он где-то рядом.

— Скажите правду: зачем вы приехали сюда? — прошептала она не оборачиваясь.

— Я приехал за вами, — сказал мужчина за ее спиной, но его слова прозвучали так, словно были неожиданностью для него самого — словно он выпил слишком много шампанского и они невольно сорвались у него с языка. Но она была твердо уверена, что в этот вечер он не пил совсем.

— За мной?

— Это не входило в наши планы, — признался он, и Тори уловила в его голосе замешательство.

— Я не входила в ваши планы?

— Вы были лишь их частью. — Он колебался. — Просто я не ожидал, что вы окажетесь такой, какая вы есть.

— А это хорошо или плохо?

Она знала, что на его губах сейчас играет сардоническая усмешка.

— Это зависит от того, с какой стороны посмотреть.

— Но на ваш взгляд?

Она услышала, как он вздохнул.

— На мой взгляд, это и хорошо, и плохо.

— Отчего же?

Он провел рукой по своим густым мягким волосам.

— Оттого, что из-за вас все становится намного проще и в то же время намного сложнее.

Тори даже не пыталась притвориться, что поняла.

— Боюсь, что не понимаю вас.

— Когда-нибудь поймете. Ее сердце забилось сильнее.

— Когда же?

— В свое время.

Внезапно ей стало холодно. Она обхватила себя руками.

— И когда же наступит это время?

Его голос смягчился, стал не таким резким:

— Когда вы узнаете всю историю от начала до конца.

— Ту, что вы собираетесь рассказать мне завтра? Она так и не обернулась, мысленно представляя, как уголки его красивого рта чуть изогнулись.

— Да, ту самую. Девушка вздрогнула.

— Вам холодно?

— Немного.

За спиной у нее послышался какой-то шорох, и он набросил ей на плечи свою куртку, все еще хранившую тепло его тела.

— Так лучше?

У нее перехватило горло.

— Да, спасибо.

— Не стоит.

Набросив на девушку куртку, Митчелл не убрал рук сее плеч. И Тори была рада этому.

— Виктория? — спросил он едва слышным шепотом.

— Да, Митчелл.

— Обернитесь и посмотрите на меня.

Она медленно повернулась к нему лицом. Именно в этот момент произошла пауза между вспышками фейерверка, и Тори не смогла ничего разглядеть, кроме неясных теней.

— Я смотрю на вас, но ничего не вижу, — сказала она ему.

Внезапно небо осветилось яркой вспышкой. И тогда в отблеске золотых огней она увидела его. Митчелл показался ей таким красивым, что ей стало страшно.

— Ну, теперь вы видите меня.

— Да, теперь я вас вижу.

Почему ему было так важно, чтобы она взглянула на него? Вскоре причина стала ясна. Митчелл Сторм поднял руку и погладил ее по щеке, потом провел пальцем по губам.

И она поняла. Он собирался поцеловать ее.

Глава 5

Наверное, он никогда не сумеет объяснить себе, зачем он ее поцеловал. И уж определенно не станет этим гордиться. С его стороны это было последней глупостью и могло погубить все дело.

Черт побери это дело!

А может быть, во всем виновата смена часовых поясов — сколько времени он уже не спал? Или это было временное помешательство. Или обычное плотское влечение. Или просто любопытство. Но он хотел поцеловать Викторию Сторм и сделал это.

И она догадывалась о том, что он собирается сделать. Он видел это по ее глазам, когда очередной взрыв фейерверка осветил сад.

«Куда подевалось твое самообладание, Сторм?»

Это было его последней мыслью перед тем, как он нагнул голову и прикоснулся к ее губам. Он не стал углублять поцелуй и раздвигать ее зубы, хотя искушение было велико. Не стал прижиматься лицом к ее влекущей плоти, выступающей из чересчур откровенного выреза платья, и мять ее руками. Он не осуществил ни одного из тех многочисленных желаний, которые возникали у него при одном взгляде на эту девушку. Хотя искушение было очень велико.

Он все еще был в состоянии контролировать свои действия, соразмеряя их с правилами приличия и здравым смыслом. Кроме того, он не был глух к тому, что ему подсказывали опыт и интуиция: с этой девушкой нужно действовать очень медленно и осторожно.

Но оторваться от ее губ он не мог и продолжал целовать их короткими легкими поцелуями.

— Полагаю, нас можно назвать целующимися братом и сестрой, — с некоторым оттенком насмешки над самим собой сказал он.

— Наверное, можно, — проговорила она, ее дыхание касалось его лица как легчайший ветерок. — Только вряд ли нам стоило это делать, — сказала она чуть позже, но Митчелл заметил, что девушка не сделала попытки оттолкнуть его, хотя имела для этого возможность.

Продолжая тереться губами о ее губы, он спросил:

— А вы всегда поступаете так, как следует поступать?

— Стараюсь. — Он услышал тихий вздох.

Снова вспышка предательски яркого света и разлетающиеся в стороны зеленые и голубые звезды — такие же, как ее глаза, подумал Митчелл, заглядывая в лицо девушки. И вдруг ему показалось, что он проваливается в какую-то бездну. Не зная, как избавиться от этого кошмара, он сделал единственное, что пришло ему в голову, — закрыл глаза и стал целовать ее по-настоящему.

Одну руку он положил ей на затылок, а другой обхватил за талию, увлекая глубже в тень. Она не издала ни единого звука протеста. Напротив, Митчелл чувствовал, что Тори с радостью повиновалась ему, и где-то в отдаленных закоулках его сознания прозвучал отчетливый сигнал тревоги. Позже он обдумает, откуда взялось это предчувствие опасности, но не сейчас. Сейчас он целовал Тори.

На него обрушился поток новых ощущений. Никогда в жизни он не целовал таких нежных, гладких, атласных губ и щек, такой прекрасной шеи и округлых плеч.

Он вдохнул витавшие в воздухе запахи ночи: горьковато-соленого морского ветра; аромата пурпурных роз, обвивших шпалеры; и еще какой-то запах, очень слабый, возможно, духов, не встречавшихся ему ранее.

Он вдохнул снова. Виктория. Это был ее запах — такой же женственный, чувственный, обворожительный и удивительный, как она сама.

Тори что-то сказала, и Митчелл подумал, что ему очень нравятся ее голос и смех, хотя слово «нравится» казалось слишком пресным по сравнению с тем, что он чувствовал. До сих пор ему не приходило в голову, как это важно в отношениях между мужчиной и женщиной.

Он на дюйм отодвинулся от нее и спросил:

— Вам нравится, как я смеюсь?

Она заморгала и недоумевающе уставилась на него:

— Простите?

— Вам нравится звук моего голоса?

— Да, очень, — честно ответила она.

— А как я смеюсь?

— Мне нравится ваш смех, — призналась она и сама засмеялась.

Митчелл чувствовал себя польщенным.

Он снова наклонился и стал ее целовать. В первую секунду он ощутил вкус чистого и прохладного горного ручья, потом вкус стал сладковатым, напоминающим экзотические фрукты, с темным интригующим началом. Вкус ее поцелуя был сложным, постоянно меняющимся, он дурманил ему голову и возбуждал.

Черт, он настолько увлекся процессом, что не заметил реакции собственного тела. Слава Богу, что на поясе у него висит традиционная для горцев меховая сумка. Может быть, девушка ничего и не заметила.

И слава Богу, что на Тори было столько нижних юбок и сплошь вышитое бисером платье. В другое время он, возможно, проклял бы этот барьер, разделявший их тела, но в данный момент он был как нельзя кстати.

Митчелл сожалел только об одном. Длинные локоны Виктории отливали тем же глубоким, мерцающим огнем, что и ее бесценные рубины. Ему ужасно хотелось запустить в них свои пальцы, но волосы были убраны в высокую строгую прическу, и он не рискнул бы разрушить ее.

— Шелк. — Он и не заметил, что произнес это вслух.

— Шелк? — выйдя из мечтательной задумчивости, спросила она. — Да, у меня шелковый шарф. — Она посмотрела на свое платье. — И наверное, не только шарф.

— Я говорил о ваших волосах.

Она хотела взять прядь, спускавшуюся вдоль ее лица, чтобы рассмотреть, но Митчелл опередил ее. Он намотал ее на указательный палец и поднес к губам. Она оказалась прохладной, мягкой и слабо пахла розами.

Тори потянулась и нерешительно погладила его волосы у виска, слегка взъерошила их и снова пригладила.

— Шелк, — будто эхом откликнулась она.

Наверное, она никогда не сумеет себе объяснить, почему позволила ему поцеловать себя. Это даже не было для нее неожиданностью. Она не могла оправдать себя тем, что ни о чем не догадывалась. Она прекрасно поняла его намерение и сознательно пошла на это.

Опасность.

Виктория почувствовала ее в ту же секунду, как увидела отражение Митчелла в зеркале. Вот только не знала, в чем она заключается, эта опасность.

А она заключалась в том, что Митчелл был невероятно красив, умен и обаятелен. Ей нравились его мужественность, сила, чувственность и множество других качеств, которые она столько лет искала и не находила в мужчинах.

Опасность была в том, что он целовался лучше всех мужчин, которые когда-либо ее целовали.

И она хотела его.

Ничего не случится, если она позволит себе отдаться чувствам всего на одну минуту.

Нет, ответила себе Тори.

Лгунья!

Да.

На время она оставила этот спор и снова провела пальцами по густым темным волосам Митчелла, вспоминая вкус его поцелуя. Почему он был так приятен ей? Почему ее так волновало то, как он смотрел ей в глаза и прикасался к ней? Почему он так занимал ее воображение, тогда как другие мужчины оставляли ее совершенно холодной и равнодушной? Почему ей так нравится именно этот мужчина, а все остальные не вызывают в ней ни малейшего интереса?

Она не знала ответов на все эти вопросы.

Тори вдруг заметила, что стало тихо. Фейерверк закончился. Сад опять погрузился во тьму, и стал слышен характерный шум набегающих на берег волн.

— У меня есть для вас один сюрприз, — сказала Тори, высвобождаясь из его рук и поворачиваясь лицом к океану.

— Мне кажется, для одного вечера уже достаточно сюрпризов, — заметил Митчелл.

— Этот вам понравится.

— Да мне понравились и предыдущие, — улыбнулся он и положил руку ей на плечо.

— Смотрите.

— Куда?

— Вон туда. — Она указала направление.

На скалистом утесе спиной к океану возвышалась одинокая фигура шотландского горца. Освещенный светом прожекторов, он начал играть на волынке. Это была народная песня «Храбрая Шотландия».

Тори знала слова этой песни с детства. Она хотела запеть, но от волнения у нее сжалось горло.

И только в самом конце она смогла прошептать конец припева: «Храбрая Шотландия, родина моя».

— Или мои глаза обманывают меня, или я действительно видела, как Виктория танцевала с официантом, — сказала Беатрис Ван Аллен своей компаньонке. В голосе ее звучало неприкрытое осуждение.

— Он не официант, — быстро ответила Лола Олбрайт, гордая своей осведомленностью. Обе женщины полюбовались фейерверком, послушали волынщика и теперь возвращались в дом.

Беатрис Ван Аллен остановилась и бросила на подругу скептический взгляд:

— Откуда тебе известно, что он не официант?

— Из первоисточника, — с радостью сообщила Лола.

Элис Фрэйзер, следовавшая за ними на некотором расстоянии, удовлетворенно кивнула. Она старалась не упустить ни одного слова, дабы быть уверенной, что мисс Олбрайт не распространяет ложной информации.

Миссис Ван Аллен тоже вся обратилась в слух.

— И что же вам известно из этого первоисточника? Лола понизила голос до таинственного шепота и объявила:

— Он ее кузен.

Стареющая вдова поднесла руку к уху и довольно громко переспросила:

— Кто он ей?

— Кузен, — почти прокричала Лола.

Беатрис вздернула подбородок и фыркнула так, как это умела делать только она, выразив этим звуком все свое презрение и возмущение.

— Это не мешает ему быть официантом.

— Говорю вам, он не официант. — Лола Олбрайт начинала терять терпение. Она раздраженно захлопнула веер и засунула его в бальную сумочку. — Он пэр.

— Так вы говорите: «груша» ⁶?

— Да не груша, Беатрис. — Лола страдальчески вздохнула. — Этот человек — пэр. Пэр ее величества.

— Какого величества?

Мисс Олбрайт наконец вышла из себя:

— Ну королевского, конечно, какого же еще!

— Королевского? Ничего не понимаю. Здесь ужасно шумно, Лола, я практически не слышу тебя.

Лола отвела свою почтенную подругу немного в сторону:

— Мужчина, с которым танцевала Виктория, ее кузен. Его имя — Митчелл Сторм. Но официально к нему следует обращаться — лорд Сторм.

— Лорд?

— У него несколько титулов — барон, виконт, граф и бог знает кто еще.

Беатрис онемела.

— Причем это очень старинные, уважаемые титулы, они известны всей Великобритании. — Лола трижды кивнула головой. — Кроме того, мне известно, что он унаследовал огромный замок на одном из островов, расположенных вдоль шотландского побережья. Скорее всего он является владельцем не только замка, но и самого острова и всего, что на нем есть.

— Ну и ну!

«Так-то вот, миссис Ван Аллен», — подумала Элис Фрэйзер про себя со значительной долей злорадства.

Но какова мисс Олбрайт! Эта женщина положительно не в состоянии держать язык за зубами.

Лолу Олбрайт буквально распирало от желания поделиться пикантными подробностями.

— А джентльмен, который совершил скандальный поступок, этот великан с ярко-рыжими волосами, — правая рука лорда Сторма и его первый советчик.

Беатрис Ван Аллен уже не знала, что думать. Она яростно обмахивала веером разгоряченное, покрывшееся красными пятнами лицо.

— Что вы говорите!

— Да, все именно так и есть.

— Значит, он тоже не официант. Лола покачала головой.

На какую-то секунду стареющая матрона растерялась.

— О Господи! А я-то попросила его принести мне чаю с шотландским виски.

— О Боже! — эхом отозвалась Лола Олбрайт.

Беатрис Ван Аллен всегда очень гордилась своим самообладанием и часто хвасталась знакомым, что может быстро оправиться от любой неприятности. Вот и сейчас она сделала глубокий вдох, отчего ее внушительный бюст тяжело поднялся и опустился, и с удивительным добродушием объявила:

— Нужно будет сказать Виктории, что ее балы незабываемы…

Элис Фрэйзер с облегчением вздохнула.

К утру весь Ньюпорт будет знать, кто такие Митчелл Сторм и шутник Маккламфа. Она выполнила свою миссию с блеском.

Элис не позволила бы никому, включая Беатрис Ван Аллен и Лолу Олбрайт, сказать хоть слово против Виктории и тем более сделать ее участницей скандала.

Сорокапятилетняя Элис была на четырнадцать лет старше Виктории и, не имея собственных детей, относилась к Тори как к дочери.

И поскольку она не могла допустить, чтобы кто-нибудь причинил вред Тори, то решила самым пристальным образом следить за этими двумя шотландцами. Особенно за молодым, с которым она видела Тори во время фейерверка. Он красив как дьявол и потому опасен.

Хотя старший тоже был еще цветущим мужчиной. С буйным темпераментом. Конечно, он вел себя непростительно, но его спровоцировали наэтот поступок еще более непростительным поведением.

Чувствуется, что этот Маккламфа — настоящий мужчина, прирожденный борец. Он совершенно другого сорта, чем эти современные изнеженные мужчины, и, уж конечно, не позволит оскорблять себя безнаказанно.

«Если с этих шотландцев снять налет современных манер и привычек, они окажутся совершенно нецивилизованными людьми, варварами, — подумала она. — Такие люди могут быть безжалостны. Они пойдут на все, чтобы получить желаемое».

Тори, возможно, этого не понимает.

Но только не она, Элис Фрэйзер.

Ее клан, могущественный клан отважных Фрэйзеров сыграл значительную роль в истории Шотландии. Они воевали в рядах Брюса и многие из них сложили головы в Каллоденской битве, потом они сформировали свой собственный полк Фрэйзеров, чтобы биться за свою страну и короля.

Тот, кому была дорога его жизнь, никогда не осмелился бы скрестить шпагу с Фрэйзером.

Элис выступила из-за декоративной арки и будто случайно столкнулась с парочкой ньюпортских сплетниц.

— Миссис Ван Аллен. Мисс Олбрайт. — Она приветствовала каждую в соответствии с их положением и вручила им пригласительные карточки. — Виктория ждет своих гостей в Большом зале для традиционного прощания. Не соблаговолите ли пройти туда, леди?

— С удовольствием, мисс Фрэйзер.

Немного времени спустя по мраморным коридорам Сторм-Пойнта разнесся многоголосый хор голосов, исполнявший «Счастье прежних дней».

Слова этой старой песни написал Роберт Берне:

Забыть ли старую любовь И не грустить о ней? Забыть ли старую любовь И дружбу прежних дней?

Глава 6

— А куда все подевались? — не удержался и все-таки спросил Митчелл. От ворот поместья до самого дома ему не встретилось ни души.

— Все еще спят.

Это объясняло, почему Тори открыла ему дверь сама. По правде говоря, Митчелл ожидал увидеть дворецкого и потому слегка опешил, увидев перед собой прелестное лицо Виктории Сторм.

Эта женщина постоянно преподносила ему сюрпризы. Это привлекало его и одновременно сердило.

Безмятежный вид Тори говорил о том, что она встала уже давно. Митчелл же спрыгнул с кровати всего полчаса назад и помчался на встречу, не успев даже выпить своего любимого кофе.

— А вы, значит, нет, — заметил он.

— Что нет? — дружелюбно спросила она, отступая в сторону и приглашая его войти. После чего закрыла за ним дверь.

— Уже не спите.

— Я привыкла рано вставать, — услышал он в ответ.

Этим утром на ней были черные шелковые брюки, розовая кашемировая туника и черные плетеные сандалии, кожаные ремешки которых обвивали стройные лодыжки.

Просто, стильно, шикарно.

Красивые лодыжки, подумал он.

Ногти ее были покрыты бледно-розовым лаком, на шее висела длинная золотая цепочка со старинным медальоном.

При ярком свете дня ее волосы, стянутые в хвост шелковой розовой лентой, казались абсолютно красными. На лице девушки он не заметил никакой косметики, за исключением тонкого слоя розовой помады на губах. Сейчас она выглядела еще более юной и прекрасной — и розовой, — чем вчера.

Митчелл вспомнил слова миссис Ван Аллен, сказанные ею в тот момент, когда Тори появилась на парадной лестнице. Эта старая карга удивлялась пристрастию рыжих женщин к розовому цвету.

А вот он предпочитал Тори в розовом.

— Разве ваши слуги не привыкли рано вставать? — произнес он вслух давно крутившийся у него в голове вопрос.

— Обычно они встают с рассветом. — Тори сделала короткую паузу. — Но я всегда даю им на следующее утро выспаться.

— На следующее утро? — Без обычной порции кофеина его голова отказывалась работать.

Должно быть, все-таки сказывается разница в часовых поясах. Или недосыпание.

Но как бы там ни было, сейчас он отдал бы все что угодно за одну-единственную чашку крепкого черного кофе.

— На следующее утро после бала, — ответила Тори. — На них ложится основная тяжесть по подготовке и проведению бала, и они отправляются спать лишь под утро.

— А во сколько сегодня легли вы? — Он надеялся, что его вопрос не покажется ей слишком бесцеремонным, ибо бесцеремонность была не в его стиле.

— В половине седьмого.

Он взглянул на часы. Одиннадцать.

— У вас была короткая ночь.

— Да, у меня была короткая ночь.

— Это вам, — вспомнил вдруг Митчелл и вручил ей огромную коробку, перевязанную розовой лентой.

Ее глаза зажглись радостью.

— Мне?

— Вам.

Тори положила коробку на антикварный позолоченный столик и быстро распаковала ее.

— Ах, какие длинные стебли! — воскликнула она, увидев роскошные розовые розы. — Это мой любимый цвет.

— Я рад.

— А как вы догадались?

— Не знаю. — Он выбрал их по наитию.

Тори наклонилась и вдохнула свежий сладкий запах.

— Почему вы решили сделать мне подарок?

— Французы называют это douceur.

— Дар в знак примирения, — быстро перевела она и посмотрела на него. — А разве мы ссорились?

— Нет. Пока нет.

Она засмеялась, и звук ее смеха напомнил ему мелодичный перезвон колокольчиков, задетых легким ветерком.

— Вы считаете, мы можем поссориться? Он от души надеялся, что этого не случится.

— Ах-х, — сказала Тори, протянув междометие втрое дольше положенного. — По-моему, эти розы ждут не дождутся, чтобы стать douceur.

Она помолчала немного.

— Видимо, вы предполагаете, что мы поссоримся из-за вашей истории. Вы боитесь, что она не понравится мне. — Тори собрала обрывки упаковки и повернулась к нему: — Пойдемте поставим цветы в воду.

— А куда нужно идти?

— На кухню.

— О-о, туда дорогу я знаю. Тори опять засмеялась.

— А как чувствует себя Маккламфа?

— Лучше.

— Рада слышать.

Он догнал ее тремя быстрыми шагами.

— Я думаю, за это следует благодарить вашу мисс Фрэйзер.

Тори искоса посмотрела на него:

— Элис? Он кивнул.

— Она сумела убедить его, что ничего страшного не произошло и через неделю все забудут о происшествии.

— Элис Фрэйзер — удивительная женщина, — сказала Тори. Они завернули за угол и пошли по коридору. — Она настоящее сокровище.

— Вы любите ее.

— Очень.

— И давно вы знакомы?

— Уже десять лет. — Ее голос прозвучал глухо. — Даже чуть больше. — Девушка помолчала еще минуту и тихо добавила: — Она появилась в нашем доме незадолго до смерти моих родителей.

Он не нашелся, что сказать на это.

Тори нашла в буфете большую хрустальную вазу, наполнила ее водой и умело расставила в ней розы и декоративные зеленые веточки.

Несколько минут она увлеченно работала, потом отступила, чтобы полюбоваться результатом, и радостно воскликнула:

— Смотрите, как получилось!

— Прекрасно, — искренне похвалил Митчелл.

Наверное, в курс обучения девушек из высшего общества входит и аранжировка цветов, подумал он. А может быть, это просто один из талантов Тори.

— Спасибо за розы, Митчелл.

— Не стоит.

— Вы завтракали? — вспомнила вдруг она.

— Нет.

— Но хотя бы выпили чашку кофе? Он покачал головой.

— Тогда, может быть, выпьете сейчас?

Он был готов продать душу за чашку кофе, но ограничился коротким:

— Да, пожалуйста.

А большего и не требовалось. Тори занялась приготовлением кофе.

— Вы голодны? — спросила она, открывая огромный холодильник.

— Не то слово.

— Тогда давайте есть.

— Неплохая идея. Отличная идея.

— Я считаю, что перед тем, как рассказывать — или слушать — длинную историю, всегда нужно как следует поесть. Вы согласны?

— Абсолютно.

— А что бы вы сейчас предпочли: завтрак или ленч? — Митчелл затруднился с ответом, поскольку просто хотел есть, и Тори добавила: — Честно говоря, у меня лучше получается ленч.

Есть или готовить?

— Ну, значит, пусть будет ленч, — согласился он. Тори налила в большую кружку горячего дымящегося кофе и передала ее Митчеллу.

— Думаю, кофе вам сейчас не повредит.

— Я тоже так думаю. Спасибо.

— Не стоит. — Она снова принялась рассматривать содержимое холодильника. — Значит, ленч. Хм-м. — Она покачала головой. — Вы любите холодные куриные грудки?

— Да.

— А салат из лобстера?

— Да.

— Сырное ассорти?

Митчелл вдохнул аромат свежего кофе, отпил глоток — он не мог выпить его залпом, так как кофе был очень горячим и крепким, — и с блаженным вздохом ответил:

— Да.

Тори взяла с верхней полки контейнер, открыла крышку и объявила:

— Маринованные огурцы. Будете?

— Да.

Она круто повернулась на каблуках, секунд тридцать смотрела на него и потом спросила:

— Скажите, а когда вы ели последний раз? Митчелл попытался вспомнить:

— Наверное, перед вылетом из Глазго.

— Перед вылетом? Он кивнул:

— Значит, уже третий день. Глаза ее недоуменно расширились.

— Но почему?

Он наморщил нос и сделал гримасу:

— Ну, вы же знаете, чем кормят в самолетах. Она нахмурилась:

— Да, но почему вы не ели после того, как прилетели? Ведь с тех пор прошло уже почти два дня.

Да потому же, почему он не спал все это время. Митчелл пожал плечами:

— Не было возможности. И времени.

— Вы могли подкрепиться чем-нибудь на вчерашнем приеме. — Девушка явно расстроилась от мысли, что он ушел из ее дома голодным.

— Большую часть вечера мы с Маккламфой разносили яства, а не поедали их, — заметил он.

Тори вспыхнула.

— Я немедленно что-нибудь вам приготовлю. Садитесь сюда, — велела она, указывая на небольшой симпатичный столик у солнечного окошка. — Я буду вас кормить.

В это утро он выглядел типичным техасцем: застиранные голубые джинсы, синяя рубашка с закатанными по локоть рукавами и слегка поношенные коричневые ковбойские ботинки. Ему не хватало только стетсона и характерного техасского акцента.

— А вы не составите мне компанию? — спросил Митчелл, вдруг осознав, что девушка только смотрит на него, но ничего не ест сама.

— Да, конечно, я тоже позавтракаю вместе с вами. — Тори положила себе в тарелку символическую порцию салата из лобстера и хрустящей жареной картошки, которую так изумительно готовил ее повар Антуан. Хлеб и картофель были его коньком.

Она начала есть и, наверное, уже в десятый раз сказала себе, что никак не может свыкнуться с переменой, произошедшей в Митчелле Сторме.

Сегодня он казался совершенно другим человеком.

Однако это тот же самый человек, который вчера был одет в национальный шотландский костюм. Который неотступно преследовал ее весь вечер и наконец подошел к ней, заговорил и пригласил на танец, а позже, в саду, обнимал и целовал ее в перерывах между вспышками фейерверка.

«Боже милостивый, надеюсь, он не окажется каким-нибудь монстром», — подумала она.

— А почему вы поцеловали меня вчера вечером? — Тори тут же пожалела, что задала этот вопрос в такой прозаической обстановке, за салатом и жареным картофелем.

Его рука с вилкой застыла в воздухе.

— Мне не следовало задавать этот вопрос, — смутилась девушка.

— Ну отчего же, в этом вопросе нет ничего особенного. — Митчелл отложил вилку, поставил локти на стол, сведя пальцы рук вместе, и положил на них подбородок.

— Но?..

— Но дело в том, что я не знаю на него ответа. — Он посмотрел в окно: большая зеленая лужайка спускалась к каменистому берегу океана. Когда он снова повернулся к Тори и посмотрел ей в лицо, она вдруг поняла, что глаза его не карие и не черные, а серебристо-серые, как ствол пистолета.

— А почему вы поощряли меня? — спросил Митчелл.

Она хотела было возмутиться, но вовремя вспомнила, как пылко и страстно отвечала на его поцелуи.

— Наверное, потому что в тот момент мне этого хотелось, — после нескольких секунд колебания призналась она.

Митчелл опять взялся за вилку и подцепил ломтик картофеля.

— Должно быть, так. Внутри у нее все сжалось.

— Вы жалеете о том, что произошло?

— Ни в коем случае, — быстро ответил он.У Тори отлегло от сердца.

— Кстати, я не отказался бы повторить этот опыт, — добавил он с непроницаемым выражением лица.

«Я тоже», — подумала она.

— А вы жалеете о минувшей ночи? — спросил Митчелл.

Она не хотела лгать и не считала нужным изображать застенчивость.

— Не жалею. — От волнения ее голос стал низким и хриплым, Тори сама не узнала его.

— Я имел в виду другое.

— Что? — не поняла она. Он прищурился.

— То, что не входило в мои планы.

— Но я ведь входила в ваши планы. — Тори отчетливопомнила, как он говорил ей это.

— Да, сначала, — Митчелл нахмурился, — но потом все пошло вразрез с нашими планами.

— Вашими и Маккламфы?

Он снова кивнул и взволнованно провел рукой по волосам.

— Все так чертовски запуталось. Тори отпила глоток кофе.

— Вы говорили, что мне все станет ясно после того, как я выслушаю вашу историю.

— Да. — Он прожевал кусок курицы, проглотил и пробормотал: — Надеюсь, что так.

— Может быть, вы начнете свой рассказ прямо сейчас? Ведь, насколько я поняла, он будет долгим.

— Хорошо. — Митчелл глубоко вздохнул и начал: — Когда-то…

Тори тут же оборвала его:

— Надеюсь, дальше не последует — «много лет тому назад жили-были…»?

Глава 7

— Когда-то, много лет тому назад, жили-были два брата-близнеца. Родились они на острове Сторм, диком, скалистом, расположенном неподалеку от западного побережья Шотландии. Остров Сторм лежит между Холи-Айлендом и островом Арран, севернее острова Айлей, столицы легендарного островного королевства, вблизи священного острова Айона, но южнее острова Малл.

Митчелл слово в слово повторил начало истории, которую слышал множество раз с тех пор, как вернулся на родину. Состояние здоровья его деда, тридцать четвертого вождя клана Стормов Уильяма Сторма, сильно ухудшилось, и присутствие Митчелла было необходимо.

— Рем и Ромул, — усмехнулась Тори, поднося чашку ко рту.

Митчелл нахмурился. Он тешил себя мыслью, что знает историю не хуже ее.

— Сыновья Марса, римского бога войны, Рем и Ромул были брошены в воды Тибра, однако чудом спаслись. Их вскормила и вырастила волчица, и со временем братья восстановили могущество фамилии.

— Но потом они смертельно поссорились. Ромул одержал в этой ссоре верх, и Рем был убит, — продолжила Тори, склонив голову набок.

— К счастью, вражда наших предков не довела их до смертоубийства. В противном случае сегодня мы с вами не сидели бы здесь, — развил ее мысль Митчелл.

Тори сделала глоток и поинтересовалась:

— А в каком году родились близнецы с острова Сторм?

— В 1837-м. В год восшествия на престол королевы Виктории.

— Александрина Виктория. Родилась в 1819-м. Официально коронованная королева Великобритании и Ирландии, императрица Индии с 1838 года. Вышла замуж за своего возлюбленного, принца Альберта, в 1840 году. Имела девятерых детей. Овдовела в 1861-м и до конца своих дней оставалась безутешной. Умерла на исходе зимы 1901 года на острове Уайт.

Тори произнесла эту речь так, словно отвечала урок, стоя перед всем классом. Митчелл с трудом удержался от улыбки.

— Но откуда вы все это знаете? Тори поставила чашку и улыбнулась.

— Вы, наверное, хотите спросить, для чего мне все это знать?

— Да. Для чего?

— Да просто мисс Портер, владелица школы для юных леди, где я училась, почему-то решила, что меня назвали в честь королевы Виктории, и заставила выучить наизусть ее биографию.

— И сколько вам тогда было лет?

— Девять.

Митчелл посмотрел ей в глаза и неожиданно для себя сказал:

— Интересно, какой вы были тогда?

— У меня были ужасные ярко-рыжие волосы, веснушки по всему лицу, и к тому же я сильно отставала от своих сверстниц в росте. — На взгляд Митчелла, у нее был довольно высокий для женщины рост. Заметив его недоумение, Тори добавила: — Но уже на следующий год я начала стремительно расти.

— Вам нравилось учиться в школе мисс Портер для юных леди?

— Я ненавидела школу, — призналась она с дрожью в голосе. — Во всяком случае, тогда. Но через несколько лет, когда мои волосы стали называть золотистыми, а веснушки чудесным образом исчезли, когда я выросла на целый фут и стала одной из лучших учениц в классе, — на лице ее появилась усмешка, — тогда я начала относиться к этому учреждению более снисходительно. А каким были вы в девять лет?

— В девять? — Он поскреб подбородок. — Это было так давно.

— Ну не так уж давно.

— С тех пор прошло больше лет, чем вы думаете. Золотистая бровь девушки слегка изогнулась.

— Сколько же вам лет?

— Тридцать семь. — И, не считаясь со светскими приличиями, он спросил: — А вам?

— Тридцать, — без малейшей запинки ответила Тори.

— Вы не замужем?

— Нет. А вы?

— Холост.

— Так каким вы были в детстве?

— Это не имеет отношения к той истории, которую я хочу вам сейчас рассказать.

— Все равно, мне интересно, — настойчиво упрашивала Тори.

Митчелл решил не упорствовать из-за пустяка. Тем более что у них с кузиной вскоре должен был появиться более серьезный предмет для спора.

— Я был высоким, — начал он.

— Так… — подтолкнула его она.

— Темноволосым. Чересчур худым.

— А еще?

К этому времени Митчелл уже почувствовал сытость и обрел способность поддерживать светскую беседу. Дожевав последний кусок цыпленка, он положил вилку на тарелку, взял чашку с кофе, отпил глоток и только после этого ответил:

— Я был не таким, как другие дети. Наша семья слишком часто переезжала с места на место, я жил в экзотических странах, и к тому же, не забывайте, я тоже был единственным ребенком.

— Так, значит, — медленно сказала Тори, — вы привыкли полагаться только на себя и ни от кого не зависеть.

Она все поняла. Впрочем, он этого ожидал.

Митчелл кивнул и почувствовал, как отросшая щетина царапнула шею. Он не брился с самого отъезда из Шотландии.

— Я ощущал себя старше своего возраста. Во многих отношениях.

— Я тоже, — просто сказала она. — И потому временами мне бывало одиноко. — Тори вдруг оживилась. — А что, если нам пойти прогуляться по берегу океана? Там вы мне и расскажете о наших прапрапрадедах. А кофе мы можем взять с собой.

Митчелл вызвался помыть тарелки, и Тори с готовностью приняла его помощь. Пока он мыл посуду, он сменила свои легкие открытые сандалии на более прочные туфли, ибо дизайнерская мысль вряд ли предназначала их для лазания по скалам. Потом они налили себе еще кофе и побрели по тропинке, пересекавшей идеально подстриженную зеленую лужайку, к синей-синей воде.

— Итак, когда-то, много лет тому назад, жили-были два брата-близнеца… — Митчелл слово в слово повтори начало своего рассказа.

Тори прекрасно запомнила это вступление с первого раза, но ей доставляло такое удовольствие вслушиваться в неспешный ритм повествования, напоминавшего древний эпос.

— Лэрд и его жена, родители близнецов, возрадовались, и все члены клана Стормов вместе с ними. Старшего назвали Ангусом, это был мой прапрапрадед.

— А его младшего брата, который родился всего на несколько минут позже, назвали Эндрю, и это был мой прапрапрадед, — продолжила Тори.

Рассказчик кивнул и отпил немного кофе. Несколько секунд помолчал, с восторгом — нет, решила Тори, не отрывавшая глаз от его лица, с упоением, вот верное слово, — с упоением наблюдая за полетом чайки, парившей в потоках легкого океанского бриза.

— И много лет братья жили дружно, во всяком случае, так казалось окружающим, — снова заговорил он. — Они были очень похожи, и, возможно, именно это и послужило в конце концов причиной раздора.

Тори хотелось знать абсолютно все.

— В чем они были похожи?

Митчелл сощурился от яркого полуденного солнца.

— Однажды — мне было тогда лет двенадцать или тринадцать — я провел на острове Сторм каникулы.

Девушка хорошо запомнила, что его родители никогда не возвращались в Шотландию.

— А ваши родители не поехали с вами?

— Нет, они остались в Сингапуре, сославшись на то, что у них не хватило денег на три билета, но все мы понимали, что это не более чем отговорка.

— Вы были богаты?

— Достаточно, — лаконично ответил он.

— Итак, вы совершили путешествие без семьи.

— Да. И на острове я был полностью предоставлен самому себе и мог беспрепятственно обследовать замок и его окрестности. И вот однажды в заброшенном крыле замка я обнаружил портрет близнецов. Братья были изображены в национальных костюмах, должно быть, в пику британским законам.

— Разве носить килт было запрещено законом? Он кивнул.

— Запрет на ношение тартанов существовал уже более века к тому моменту, когда художник писал портрет Ангуса и Эндрю.

—И?..

— С первого взгляда на портрет мне стало ясно, что юноши, изображенные на нем, — братья-близнецы. Светло-рыжие волосы, зеленовато-голубые глаза, квадратная форма подбородка, широкие плечи, прямой взгляд, осанка — словом, все говорило об их родстве.

Тори поднесла руку к горлу и стала задумчиво наматывать на палец золотую цепочку.

Какое-то время они шли молча. Дом уже давно остался позади, впереди возвышались скалистые утесы, за ними тянулся песчаный пляж, и насколько хватало глаз простирался океан.

— Интересно, что же послужило причиной раздора между ними, — сказала Тори.

Митчелл пожал плечами:

— Никто не знает, с чего все началось. Может быть, они поссорились из-за денег, может быть, из-за владений или из-за лучшей лошади в конюшне, или из-за арендаторов, кто теперь знает.

Тори приложила к глазам ладонь козырьком и вгляделась в даль океана: там виднелся белый парус лодки, похожей на огромного сказочного лебедя.

— А может быть, они поссорились из-за женщины? — предположила она.

— Может быть.

— Итак, между братьями началась вражда.

— Что ж, можно сказать и так.

«Если мне не изменяет память, — подумала Тори, — он первый употребил это слово». Девушка медленно опустила руку и повернулась к нему:

— А как бы назвали это вы?

— Войной.

— Войной? — переспросила она, и голос ее прозвучал резче, чем ей бы хотелось.

Митчелл ответил ей холодным безжалостным взглядом:

— Они объявили друг другу войну.

— Но почему?

Его красивое лицо на мгновение потемнело.

— Жестокость в крови у шотландцев. Нет, он не может так думать. Не может.

— Истинный сын Шотландии живет и умирает с оружием в руках.

Тори поняла, что Митчелл говорит искренне.

— В сердце своем каждый шотландец прежде всего воин, — продолжал он.

— Простите, в каком времени вы все это говорите? Ему потребовалось целых тридцать секунд, чтобы ответить на этот до смешного простой вопрос.

— В настоящем.

Он действительно имел это в виду.

— Даже вы?

— Даже я.

— Ну что ж: кто предупрежден, тот вооружен.

— Никакого предупреждения не будет, — мрачно произнес Митчелл.

Он напугал ее. Это хорошо. Пусть боится.

Однако когда она обратилась к нему через несколько минут, в ее голосе не осталось уже и тени волнения или страха:

— Этой тропинкой мы быстрее всего спустимся к пляжу.

— А почему бы нам не присесть здесь? — сказал он, указывая на поросший травой склон.

— Хорошо. — Тори расположилась на мягкой влажной земле.

Митчелл допил успевший остыть кофе и поставил кружку рядом с собой.

— Для краткости я буду останавливаться только на главных событиях.

Она смотрела вдаль, туда, где синее небо сливалось с водой.

— Пожалуйста, если вам так удобнее. Это ничуть не облегчило его задачу.

— Никто не знает, что стало причиной разрыва между братьями, но оба они дорого заплатили за это. Когда умер их отец, старший брат Ангус по праву первородства унаследовал остров и замок Сторм, а вместе с ними множество титулов, переходивших из рода в род на протяжении нескольких веков. Ну и, само собой, стал главой клана.

Митчелл не был уверен, что Тори хорошо представляет себе, что значит быть главой клана.

— На его плечи легла ответственность за восемь сотен человек — мужчин, женщин и детей, в основном членов клана, проживавших на острове. Времена были тяжелые. Несколько лет подряд людей преследовали неурожаи. Начался голод. Ни о какой роскоши не могло быть и речи. Деньги давались трудно, долги росли.

— Наверное, это были тяжелые времена для всех, — заметила Тори.

— Да.

— А что Эндрю?

— Никто не выгонял его из Шотландии, как вы, очевидно, считаете. Движимый разочарованием и юношескими амбициями, а также желанием доказать членам клана, что он тоже достоин быть их вождем, Эндрю эмигрировал в Америку.

— Чтобы сколотить состояние.

— Судя по всему, ему это удалось.

— Да, — сказала Тори, поднимаясь и отряхивая песок со своих шелковых брюк, — ему это удалось.

— Мне бы очень хотелось, чтобы это было действительно так. — Митчелл тоже встал.

Она обернулась:

— А разве у вас есть какие-то сомнения?! Он покачал головой:

— История не заканчивается на том, что Ангус остался в Шотландии исполнять свои обязанности, а Эндрю отправился в Америку зарабатывать деньги.

Тори продолжала старательно отряхиваться, песчинки никак не хотели отлипать от ее одежды.

— На чем же она заканчивается?

— А она еще не закончилась. Тори резко вскинула голову:

— Может быть, объяснитесь?

Митчелл взял ее за руку и помог спуститься к пляжу. Погода для прогулок выдалась чудесная. Но как ни жаль ему было нарушать покой и гармонию этого дня, он твердо решил рассказать историю до конца.

— С каждым годом Ангус все сильнее увязал в долгах. А Эндрю был настоящим гением во всем, что касалось денег. И тем не менее, когда Ангусу потребовалась помощь, Эндрю и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь.

— Вы считаете, что во всех бедах Ангуса был виновен его брат?

— Тогда его вины еще не было. Она прищурилась:

— Но со временем он все же в чем-то провинился? Во всяком случае, в ваших глазах.

— Не только в моих, Тори.

— Надо полагать, сейчас вы перейдете к той части истории, которая мне не понравится. Именно ей я и обязана теми великолепными розами, которые получила от вас в подарок! — Девушка остановилась, чтобы поднять раковину, которую выбросило волной к ее ногам, но она оказалась обломанной в нескольких местах, и Тори бросила ее обратно в океан. — Так что же произошло?

— В Америке началась Гражданская война. В те годы многие сколотили себе состояние и многие его потеряли. Эндрю Сторм разбогател. Больше того, не прошло и десяти лет после окончания войны, как он стал одним из самых богатых людей Соединенных Штатов. А может быть, и самым богатым во всем мире. Он имел все, что только можно иметь за деньги. И за эти же деньги он купил себе жену: красивую образованную молодую женщину из хорошей семьи.

— Энн Морган.

— Женившись на Энн, он построил несколько особняков, включая Сторм-Пойнт. Молодожены развлекались вовсю: Эндрю объездил с женой весь свет, удовлетворял любые ее прихоти и капризы. Потом у них родился сын, продолжатель династии Стормов в Новом Свете.

— Мои предки жили так же, как и другие семьи миллионеров — Вандербильты, Асторы, Уэтморы, да я могу назвать еще около дюжины фамилий — все они жили роскошно, как королевская семья в Золотом веке.

— Да, полагаю, Эндрю и Энн вели обычный для их круга образ жизни.

— Тогда в чем вы обвиняете их?

— В то время как Эндрю процветал, Ангус окончательно разорился, население острова Сторм вымирало от голода. Ангус поборол свою гордыню и поехал к младшему брату умолять его о помощи. — Митчелл замолчал. Тори ждала продолжения. — Эндрю категорически отказал ему.

Тори обхватила себя руками и минуты две безмолвно шла по песку. Потом спросила:

— Это было местью?

— Чем-то в этом роде.

— Должно быть, Эндрю ненавидел своего брата. — Тори зябко повела плечами. — А может быть, он просто стал безразличен ко всему, что было связано с Шотландией.

— Мне неприятно говорить об этом, но это не так.

— Почему вы так думаете?

— После того как Эндрю отказал Ангусу, тот предпринял отчаянный шаг. Он выставил на аукцион значительное количество фамильных ценностей: картины, мебель, ювелирные украшения, серебряную посуду и даже несколько предметов, имевших историческую ценность. Все это передавалось от отца к сыну в течение многих поколений.

— Я думаю, он был не первым и не последним разорившимся аристократом, которому пришлось расстаться с фамильными ценностями, — холодно бросила Тори.

— Верно.

— Это довольно распространенное явление.

— И здесь вы правы.

Они стояли и молча смотрели, как волны смывают их следы.

— Вы закончили свой рассказ? — спросила девушка.

— Ангус надеялся получить от продажи вещей хорошие деньги. Он назначил дату аукциона и разослал приглашения всем заинтересованным лицам в Англии, Канаде, Америке и даже во Франции. Но никто не приехал. Эндрю позаботился об этом.

— О нет!

— О да! Но это еще не все. Эндрю послал на аукцион несколько человек, которых не знали в лицо ни Ангус, ни его люди. Эти тайные агенты скупили по бессовестно низким ценам все, что там было, и отправили пароходом в Америку.

— Эндрю опустился до низкого обмана.

— Увы, именно так оно и было.

Тори обернулась и посмотрела на видневшийся вдали белый каменный особняк.

— Тогда, наверное, эти вещи могут быть у нас в Сторм-Пойнте.

— Вполне вероятно.

Спустя несколько минут она сказала:

— Их называли баронами-разбойниками. Митчелл сделал вид, что не понимает, о чем речь:

— Кого?

— Так называемых джентльменов, которые сумели сколотить огромные состояния в прошлом столетии. Тогда еще не существовало подоходного налога и никто не проверял, каким способом они заработали деньги. Эти люди жили как настоящие короли.

— Да, я слышал об этом, — безразлично заметил он.

— Моя прапрабабушка, Энн, тратила по триста-четыреста тысяч долларов только на летние развлечения в Ньюпорте, не считая тех денег, которые уходили на приобретение новых платьев и драгоценностей. А каких средств стоило содержать дом на Пятой авеню в Нью-Йорке! Там есть одна комната, весь интерьер которой был вывезен из Флоренции, — это обошлось семье в шестьдесят тысяч долларов. Я своими глазами видела записи в семейных архивах. Шестьдесят тысяч долларов были огромной суммой в то время, Митчелл. На эти деньги можно было купить три десятка обычных домов среднего размера. — Несколько минут девушка молчала. Потом тихо спросила: — Вы приехали требовать реституции?

— Нет. — По крайней мере не в том виде, как она думает.

— Но что-то вам от меня нужно.

— Да.

Она выпрямилась и надменно произнесла:

— Вам нужны деньги?

Его охватило такое бешенство, что затряслись руки. На протяжении двадцати четырех часов эта женщина уже второй раз заставила его потерять самообладание.

— Простите, Митчелл. — Она прикоснулась к его горячей руке. Прикосновение показалось ему ледяным. — Я сказала ужасную вещь. Пожалуйста, примите мои извинения.

Ему потребовалась еще минута, чтобы прийти в себя.

— Извинения приняты.

— Так что вам нужно?

Чужим холодным голосом он произнес:

— Я бы хотел занять у вас кое-что. Она попыталась пошутить:

— Вы хотите по-соседски занять у меня немного сахара до следующей недели?

— Я бы хотел взять во временное пользование несколько предметов, купленных Эндрю на том аукционе.

— Но ведь это было сто лет назад.

— Ну и что?

— Неужели вы и вправду верите, что они до сих пор находятся в моем доме?

— Да. — Он не просто верил, он знал это наверняка. Она искоса взглянула на него:

— А вы удовлетворите мое любопытство, если я спрошу, зачем они вам?

— Мы увезем их в Шотландию.

— Мы?

— Я и Маккламфа.

— Ах, ну конечно, я чуть не забыла о нем. И что вы будете делать с этими предметами, когда вернетесь на остров Сторм?

Она задает слишком много вопросов. Конечно, винить ее в этом нельзя, ведь он не подкрепил свой рассказ об Ангусе и Эндрю никакими доказательствами. Ей приходится полагаться только на его порядочность.

— С их помощью я надеюсь раскрыть одну тайну, которая поможет стать острову Сторм таким же процветающим, как в былые времена.

— А что потом?

— А потом я верну эти предметы в Сторм-Пойнт, — заверил ее Митчелл, клятвенно приложив руку к сердцу.

— А вы имеете представление, что это за предметы?

— В некотором роде.

— Говорите определенно: да или нет?

— Мне кажется, имею.

Она с сомнением посмотрела на него:

— Вы сами не знаете, что ищете.

— Отчасти знаю.

Она со вздохом покачала головой:

— Думаю, вам не помешает еще одна чашка кофе.

— Я буду безмерно благодарен, если вы угостите меня. Они повернули обратно к дому.

— А теперь расскажите мне, что же вы все-таки ищете.

— Я ищу Викторию.

— Какую Викторию?

— Ну, это может быть портрет королевы Виктории, или садовая статуя, или маленькая бронзовая статуэтка.

— Все это у нас есть.

— Я знаю, — улыбнулся он.

— Так вы уже обыскивали мой дом?!

— Был такой грех.

— Вот, значит, чем вы с Маккламфой занимались на балу.

— В те редкие минуты, когда не бегали с подносами, подавая гостям икру и лососину, и не выполняли -поручения вдовствующих матрон.

— О Господи, только не говорите, что это была миссис Ван Аллен.

— Именно о ней я и говорю.

— Мне страшно жаль!

— Но все же меньше, чем Маккламфе.

— Это из-за нее он устроил этот… — Тори замялась, подыскивая подходящее слово, — …шокирующий спектакль?

— Как вам сказать, она тоже внесла свою лепту.

Тори посчитала за лучшее вернуться к тому предмету, который они только что обсуждали.

— Итак, вам удалось обнаружить нескольких «Викторий», проданных на том аукционе.

Он кивнул.

— А ту, что нужна вам, вы нашли?

— Не совсем.

— Как это понимать?

— Дело в том, что я не знаю, какая из них мне нужна. Поэтому я собираюсь увезти их в Шотландию все.

— Да, дорогой кузен, вам предстоит решить нелегкую задачу. Но я постараюсь помочь вам.

— Спасибо.

— Наверное, первым делом следует перевернуть весь дом, чтобы найти все «Виктории», которые могли быть куплены на том аукционе. У вас, кстати, нет списка?

— Очень неполный, и я предпочел бы его не разглашать. Слишком многое поставлено на карту.

— Ну что ж. Но вам не кажется, что две пары глаз все же лучше, чем одна?

— Что вы имеете в виду?

— Мы могли бы искать вместе. К тому же так легче будет объяснить ваше присутствие в доме. Я скажу всем, что ко мне приехал кузен из Шотландии и я показываю ему Сторм-Пойнт.

Митчелл решил, что идея неплоха.

— Хорошо, я не против.

Они прошли уже полпути, когда Тори неожиданно схватила его за руку. Слава Богу, чашка из-под кофе была уже пуста.

— Можно сделать еще лучше! — Митчелл посмотрел на нее с удивлением. — Четыре пары глаз еще лучше, чем две, правда?

— О ком вы говорите?

— Об Элис Фрэйзер и вашем Маккламфе. Вы можете доверять Элис. Она шотландка до мозга костей. К тому же не болтлива.

— А вот это действительно ценное качество.

— Мы разобьемся на две команды. В одной — мы с вами. В другой — Йен и Элис.

— Мальчик — девочка, мальчик — девочка.

— Я подразумевала другое. В каждой команде должен быть человек, хорошо знакомый с планировкой дома и сада.

Митчелл почувствовал себя дураком.

— Значит, договорились? — спросила Тори.

— Договорились, — кивнул он.

— Когда вы хотели бы начать?

— Завтра?

— Отлично. С утра и начнем.

Только бы не слишком рано, подумал он.

— Ну разумеется, — щебетала она, — вы с Маккламфой должны будете перебраться на это время в Сторм-Пойнт.

— Спасибо, но…

— Никаких «но».

— Хорошо, спасибо.

— Не стоит благодарности. Они продолжали идти.

— А как вы узнаете, какая из «Викторий» является ключом к разгадке вашей тайны? — спросила наконец она.

— Это долгая история, — ответил он.

— Еще одна долгая история?

С той разницей, что эту он не собирался ей рассказывать. Ни сейчас, ни потом.

— Возможно, когда-нибудь я вам ее и расскажу, — поддразнил он девушку, дернув ее за выбившийся локон. — Если вы очень этого захотите.

— Ну, а чего бы вам хотелось больше всего на свете? — неожиданно спросила Тори.

Это было легко.

— Найти все «Виктории» и увезти их с собой в Шотландию.

Лицо Тори озарилось улыбкой.

— Ну а кроме этого чего бы вам хотелось?

Они уже входили в Сторм-Пойнт. Митчелл задержался с ответом всего на секунду.

— Починить крышу.

— Крышу?

— Есть такая африканская пословица: «Мудрый человек в первую очередь делает крышу».

— И где вы собираетесь ее чинить?

— В замке Сторм. Крыша здесь протекает во многих местах. А чего бы хотелось вам?

Тори взглянула на большой каменный дом.

— Вы знаете, всю свою жизнь я проводила лето в Сторм-Пойнте. Я очень люблю этот дом.

— Но?

— Но больше всего на свете мне хотелось бы убежать из него.

Ночью Митчелл долго не мог уснуть. Виктория Сторм завладела всеми его мыслями. «Ну должен же быть хоть какой-то способ, чтобы избавиться от этого наваждения?!» — в отчаянии думал он.

Он призвал на помощь все свое спокойствие и самообладание, которыми так гордился. Однако ничто не помогало. Образ Тори преследовал его: отблески солнца в ее волосах, когда она брела рядом с ним по песку; ее улыбка и низкий грудной смех, вызывавший у него сладостное томление; волнующий контур бедер, обрисовавшихся под просторными шелковыми брюками, когда она отряхивала с них песок.

Он едва удержался тогда, чтобы не предложить ей свою помощь.

Он вспоминал эту девушку, ее запах и удивительный, ни на что не похожий вкус ее губ.

Митчелл резко сел в постели, отбросил простыни и спустил ноги на пол. Тело его стало влажным от пота, несмотря на прохладную ночь; возбужденная плоть была готова взорваться.

Усталость, злость, желание — он совсем потерял голову. Митчелл встал, подошел к окну, отдернул плотный занавес и стал смотреть в ночную тьму.

Должен же быть какой-то способ забыть ее. Должен! Митчелл Сторм, глава клана и рода Стормов, дал людям клятву. И сейчас он должен думать о том, как выполнить ее.

Когда он наконец стал забываться сном, серая предрассветная дымка над океаном начала уже рассеиваться и ему пришли на память строки еще одного шотландца, сэра Вальтера Скотта: «Какой прочной сетью мы опутываем себя, когда начинаем лгать».

Глава 8

— Конечно, это несправедливо, — сказала Тори Митчеллу, когда они прервали поиски и собрались в ее кабинете выпить по чашке чая. — Все, что можно было найти, вы с Маккламфой уже отыскали.

В центре комнаты стоял невысокий круглый стол, покрытый льняной скатертью с великолепной ручной вышивкой. Серебряный чайный сервиз, один из дюжины тех, что находились в постоянном пользовании в Сторм-Пойнте, поблескивал начищенными гранями. Служанка принесла многоярусное фарфоровое блюдо, на котором располагались свежеиспеченные булочки, охлажденные пирожные, традиционные английские бисквиты, хрустящие тосты с джемом, политые растопленным маслом, и самые разнообразные сандвичи.

Элис разливала чай.

— Вам с молоком, мистер Маккламфа?

— Да, пожалуйста.

— Сахар, мистер Маккламфа?

— Пожалуйста.

— Один или два кусочка, мистер Маккламфа?

— Два, пожалуйста.

Элис передала рыжеволосому гиганту хрупкую фарфоровую чашку. Поселившись в Сторм-Пойнте, Маккламфа вдруг начал стесняться своего огромного роста. Вот и сейчас он ссутулился, стараясь уменьшиться в размерах, но без видимого результата — высокая спинка старинного стула доходила ему лишь до середины спины.

— Благодарю вас, мисс Фрэйзер.

— Не стоит, мистер Маккламфа.

— Можно просто Маккламфа, — сказал он, и лицо его внезапно залилось краской. — Или Йен.

— Д как предпочли бы вы сами? — спросила его Элис Фрэйзер. Ее было не так-то просто смутить.

Великан Маккламфа долго рассматривал свои руки, потом поднял большую голову и посмотрел прямо в глаза Элис Фрэйзер:

— Я бы предпочел, чтобы вы называли меня Йеном, если это не покажется вам слишком фамильярным.

— Ничуть. А вы можете называть меня Элис. Йен расплылся в улыбке.

— Ты еще не высказала свое мнение, Элис, — сказала Тори, возвращаясь к предмету разговора. Она поставила чашку и потянулась за бисквитом.

— Конечно, ты права. Мы с мистером Маккламфой… Йеном дважды обошли сад — утром и потом после ленча. Есть только одна статуя, которая подходит под описание, которое дал нам лорд Сторм.

Митчелл проглотил последний кусок шоколадного пирожного, которых съел уже не меньше полудюжины. Он как-то обмолвился, что обожает шоколадные пирожные, и Тори запомнила это и велела приготовить их для дорогого гостя.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы обращались ко мне так официально, мисс Фрэйзер, — заметил Митчелл. — Вы могли бы называть меня…

— Можете называть его просто приятелем, — с грубым хохотом влез Маккламфа. — Я и сам иногда его так называю.

— А как вы обращаетесь к нему в других случаях? — спросила Тори и рассмеялась, увидев, как изменилось выражение лица шотландца.

— Если не возражаете, — обратился Митчелл к Элис Фрэйзер, которая все это время невозмутимо молчала, — в нашем узком кругу я буду называть вас Элис, и мне было бы приятно, если бы вы, в свою очередь, называли меня Митчеллом. Но на людях мы можем обращаться друг к другу более официально, в зависимости от компании и обстоятельств.

— Отлично придумано, милорд, — заметил Маккламфа с дурацкой ухмылкой.

Митчелл облокотился о каминную полку и театрально вздохнул.

— Беда в том, что в наше время титулованный лорд едва ли может рассчитывать на почтительное обращение, — объявил он, как бы ни к кому в отдельности не обращаясь. — То ли дело в старые добрые времена! Мне рассказывали, что тогда глава клана почитался не меньше, чем древние языческие короли Шотландии, и считался чуть ли не полубогом. Его слово было законом, неповиновение исключалось полностью.

— Вы правы, — сказала Тори, глядя на Маккламфу. — Я думаю, «приятель» — подходящее обращение.

Маккламфа громогласно расхохотался и хлопнул себя по коленке, чай в его чашке расплескался на блюдце.

Темные разлетающиеся брови Митчелла слегка изогнулись, а красивый рот растянулся в дразнящей улыбке: всем своим видом он давал понять Тори, что придал ее словам куда более интимный смысл, чем она в них вложила.

Теперь наступил ее черед покраснеть.

Ну и пусть, утешила себя Тори, розовый цвет ей к лицу.

— Вернемся к нашему делу, — направила она разговор в более официальное русло. — В кабинете, где мы сейчас сидим, Митчелл обнаружил портрет королевы Виктории.

Отличная детективная работа, посмеялась она про себя: портрет висел у всех перед глазами, и не заметить его было просто невозможно.

— Портрет королевы в молодости был приобретен на том самом аукционе, — подтвердила Элис.

Митчелл попросил слова.

— Я нашел еще небольшую бронзовую фигурку мифической крылатой богини. В семье ее называли просто «Вики».

Тори машинально потянулась за бисквитом, обдумывая сказанное.

— Если считать садовую статую, то это уже третья «Виктория».

— Да, третья, — кивнул Митчелл.

— Должны быть еще и другие «Виктории», — уныло пробормотала Тори, на лице ее ясно читалось разочарование. Так и не притронувшись к бисквиту, она положила его обратно на тарелку. — Но где?

Элис Фрэйзер поднялась со своего места, одернула жакет серого служебного костюма и деловым тоном внесла предложение:

— Может быть, нам с Йеном еще раз прочесать крыло принца Уэльского, а вам с Митчеллом заняться музеем охотничьих трофеев и библиотекой?

Предложение казалось разумным. Таким же, как сама Элис.

— Давайте встретимся через два часа и обсудим наши находки, — предложила Тори и добавила: — Если, конечно, они будут.

— Хорошо, через два часа. — Элис сверилась со своими часами. — Значит, следующую рекогносцировку мы проведем ровно в шесть тридцать в библиотеке.

Чаепитие закончилось.

Но Тори заметила, как Митчелл напоследок схватил с тарелки еще одно шоколадное пирожное и, повернувшись ко всем спиной, засунул его в рот.

Тори распахнула огромные резные двери в самом конце длинного коридора, завела руку за угол и щелкнула выключателем. Одна за другой стали вспыхивать лампочки: сначала один ряд, потом другой.

Девушка вздрогнула. Во всяком случае, Митчеллу так показалось. Или привиделось. И, чтобы проверить себя, он спросил:

— Вы заметили, какой здесь холод?

— Нет. — Похоже, вопрос удивил ее, и она повернулась к нему. — А почему вы спросили?

Он пожал плечами:

— Мне показалось, что вы вздрогнули.

— Вам не показалось.

Он не решился спросить почему.

— Мне всегда было неприятно приходить в эту комнату, с самого детства, — сказала Тори, пропуская его в музей охотничьих трофеев.

Он огляделся: со всех сторон на него смотрели неподвижные мертвые глаза чучел животных.

— Прекрасно понимаю ваши чувства, — сказал он, взглянув на нее.

— Это место пугает меня.

Он засунул руки в карманы джинсов.

— Я бы не удивился, если бы вы сказали, что оно снилось вам в кошмарных снах.

— Снилось, и сколько раз.

Они остановились возле чучела застывшего в прыжке бенгальского тигра — вскинув огромную голову, он оскалил зубы, которые теперь пожелтели от времени, и выпустил острые, как бритва, когти. Но несмотря на угрожающую позу, глаза его были пусты и безжизненны.

Медная табличка внизу экспоната гласила, что тигр был убит в Восточной Индии в 1910 году Эндрю Стормом Вторым. Прапрадед Тори удачно поохотился.

На стене рядом с экспонатом висела увеличенная черно-белая фотография. На ней был запечатлен красивый юноша в охотничьем костюме. В одной руке он держал винтовку, в другой — шляпу; поставив ногу на свой трофей, юноша самодовольно улыбался.

— Я считаю эту комнату очень грустной и даже трагичной, — сказала Тори.

Митчелл прошел сквозь ряд чучел экзотических животных, сохраненных благодаря умению опытного таксидермиста. Некоторые животные были представлены целиком, от некоторых остались только голова или рога, а от какого-то несчастного слона — только ноги.

— Мне ненавистно все, что находится в этой комнате, — прошептала Тори у Митчелла за спиной.

— Странно, что вы до сих пор не избавились от всего этого, — сказал он, широким жестом обводя комнату.

— Я пыталась, — уныло проговорила девушка. — Но оказалось, что не так просто найти желающих обладать останками несчастных животных. — Она вздохнула. — Они никому не нужны.

— Один мой приятель курирует зоологический музей в Чикаго. Если хотите, я могу позвонить ему.

— Правда?

— Но разумеется, я ничего не обещаю.

— Конечно, я понимаю, но для меня было бы таким облегчением пристроить их в какое-нибудь хорошее место.

Они обошли весь музей.

— Вы полагаете, какой-нибудь из этих экспонатов могли назвать Викторией? — спросил Митчелл.

Тори рассмеялась, и от ее смеха в комнате сразу стало светлее.

— Вы правы, здесь нет ничего интересного для нас, — сказала она, направляясь к выходу.

Митчелл выключил свет и закрыл резные тиковые двери.

— Следуя распоряжению мисс Фрэйзер, теперь мы должны отправиться в библиотеку, — сказал он.

— Не мисс Фрэйзер, а просто Элис, — поправила его Тори.

— Да-да, конечно, я постараюсь не забывать об этом.

— А сейчас я покажу вам одно из самых любимых моих мест в доме, — улыбнулась Тори. Они вошли в библиотеку, залитую солнечным светом.

Библиотека в Сторм-Пойнте представляла собой огромный зал с высоченным потолком, украшенным фресками Пеллегрини, вывезенными когда-то из Венеции. По обеим сторонам камина стояли массивные деревянные скульптуры, а сам камин был таким высоким, что в нем можно было встать во весь рост.

Вдоль стен шли стеллажи с книгами: здесь было собрано более двадцати тысяч томов на самые разные темы, начиная от садоводства и заканчивая архитектурой. Витая лестница с медными перилами и чугунными ажурными решетками вела на верхний уровень стеллажей. По всей комнате были расставлены уютные кресла и кушетки, столы и настольные лампы самых разных форм и размеров. С первого взгляда было видно, что при оформлении этой комнаты руководствовались прежде всего удобством читателей. В углу стояли большой глобус на деревянной подставке и громадный письменный стол.

— Это письменный стол Вандербильтов, — сказала Тори.

— Понятно. А почему Вандербильтов?

— О, это целая история! Однажды в Мраморном доме проходил летний бал, такой же представительный, как и те, что ежегодно устраиваются у нас в Сторм-Пойнте. Моя прапрабабушка задержалась на минуту возле письменного стола, по углам которого красовались позолоченные сфинксы. Она пришла в восторг и от стола, и от сфинксов, и поскольку прапрабабушка была очень красивой женщиной, хозяин бала Вильям К. Вандербильт, желая продемонстрировать ей свою щедрость и произвести на нее впечатление, в тот же вечер отправил стол в Сторм-Пойнт. Проснувшись на следующее утро, Энн узнала, что стол уже стоит в ее библиотеке.

— Красивый жест.

— Безусловно.

— Куда вы? — спросил Митчелл, видя, что Тори поднимается по винтовой лестнице наверх.

— Я хочу посмотреть всправочнике, что у нас имеется на букву «В».

— Надеетесь найти упоминание о какой-нибудь «Виктории»?

Девушка кивнула и добавила:

— Я думаю, вы там, внизу, тоже сумеете с пользой провести время.

— С пользой провести время, — пробормотал Митчелл как бы про себя, — по-моему, только этим я и занимаюсь.

Прошло несколько минут, когда Тори вдруг заметила, что он по-прежнему стоит в центре комнаты и смотрит на нее.

— Что вы там делаете? — спросила она. Поколебавшись немного, Митчелл с неожиданной откровенностью признался:

— Наблюдаю за вами.

— Наблюдаете?

— Да.

Она замерла.

— Зачем?

— Мне нравится смотреть на вас.

Тори непринужденно рассмеялась, и Митчелл понял, что она как женщина была польщена его словами.

— Это не дает вам права бездельничать. Принимайтесь-ка за работу.

Прошло несколько минут, он по-прежнему не двигался с места.

— Что происходит? — требовательно спросила Тори.

Он шагнул к лестнице.

— У вас такие красивые… — Его взгляд остановился на ее груди, затем переместился ниже, в еще более опасную зону. — У вас очень красивые лодыжки, — с невинным видом закончил он фразу.

— Красивые лодыжки?

— Да, очень красивой формы. Изящные, но не слишком тонкие. Одним словом, первоклассные лодыжки.

— Спасибо, я это знаю.

— И красивые икры.

— Икры?

— И колени.

— Колени?

Зачем она повторяет каждое его слово?

— В общем, изумительные ноги.

Митчелл поймал ее улыбку, которую она поспешила спрятать, заслонив лицо книгой. Понимая, что более подробный разбор ее достоинств недопустим, он добавил:

— Знаете, у вас прекрасная фигура. Она посмотрела на него сверху:

— У вас тоже.

— Спасибо, я знаю.

— Я имею в виду, для мужчины.

— Я знаю, что вы имеете в виду, — сказал он, начиная медленно подниматься по лестнице. Торн инстинктивно отступила на шаг назад.

— Может быть, поговорим о чем-нибудь другом, — пробормотала она.

Трусиха.

— А какую тему вы предпочитаете? Растерянное выражение лица выдавало ее душевное смятение.

Митчелл сделал вид, что напряженно думает, затем щелкнул пальцами так, словно ему пришла в голову отличная идея, и воскликнул:

— Я знаю, о чем мы поговорим.

— Знаете?

Он скрестил руки на груди.

— Давайте говорить о поцелуях.

— О поцелуях? — Предложение определенно шокировало ее.

Он разыграл пантомиму, изображая, что берет с полки книгу, пролистывает ее, затем ткнул пальцем в воображаемую страницу и начал читать:

— Ах вот, поцелуй. Демонстрация привязанности или любви, а также форма приветствия между двумя людьми.

— Поцелуй? — снова повторила она. Он продолжал спектакль:

— На Западе факт поцелуя может расцениваться как доказательство сексуальной связи, но в других частях света это зачастую не более чем церемониал и может происходить совершенно открыто, в присутствии других людей. — Он быстро прокрутил в голове известные ему примеры. — Так, например, в некоторых районах Индии существует обычай прижаться ртом и носом к щеке другого человека и вдохнуть. Похожий обычай есть и у лапландцев, но они при этом еще чмокают губами и издают назальные звуки.

Тори расхохоталась, и Митчелл увидел, что ее напряжение постепенно проходит.

Он сделал к ней еще шаг.

— А вы знаете что-нибудь интересное о поцелуях? Она сглотнула.

— Нет.

— Вы еще ни разу не целовались со мной при свете дня.

Она поднесла руку к горлу и стала играть с медальоном, висевшим на золотой цепочке.

— Я вообще целовалась с вами только один раз. Он покачал головой:

— Вот уж неправда.

— Неправда?

— Вы правы в том, что это случилось только однажды, но поцелуев было несколько. — Он пожал плечами. — Семь или восемь… Разве я считал?

— Как видно, считали. Он не заметил ее выпада.

— А скажите мне, моя дорогая кузина, в чем заключается основное различие между дневным и ночным поцелуем?

— В количестве света?

— Я говорю об эмоциях. У нее пересохли губы.

— Я думаю, в темноте человек чувствует себя более раскрепощенно.

— Верная мысль. — Он подошел к ней ближе. — А еще?

Тори прижала книгу к груди, словно надеясь, что она защитит ее.

— Если человек знает, что его не видят, он может более свободно выразить свои чувства.

— Еще одно ценное наблюдение.

— В ночное время люди более подвержены чувственным, эротическим соблазнам.

— Вы действительно так считаете? Ее дыхание стало прерывистым.

— Да, мне так кажется.

— В таком случае я думаю… — сказал он, придвинувшись к ней еще ближе, — …нам стоит действовать методом сравнения. — Тори удивленно подняла брови. — Как мы можем рассуждать о разнице между дневным и ночным поцелуем, если мы ни разу не целовались при свете дня?

Тори резко отпрянула:

— Вы ведете себя подло. — (Он сделал обиженное лицо.) — Ну, может быть, не подло, но как хитрая, коварная, пронырливая лиса.

Он улыбнулся.

— Мне просто хотелось удовлетворить свое любопытство.

— Так вам всего лишь любопытно?

— Нет, но это лучше, чем сказать: «Спасите меня».

— Вы попали в беду?

— Да, — с несчастным видом признался он.

— И что с вами случилось?

Мужчина должен делать то, что ему положено делать.

— Я не целовал вас уже целых сорок восемь часов, и все это время я ни о чем другом не могу думать.

Она опустила книгу.

— Полагаю, мне следует чувствовать себя польщенной.

— Будьте честны с собой и со мной. Вы действительно чувствуете себя польщенной, — бесстыдно глядя ей в глаза, заявил Митчелл.

Это был рассчитанный риск.

Она могла в ужасе убежать. Могла рассмеяться ему в лицо. Могла хлестнуть по щеке и в ярости удалиться.

Но ничего этого она не сделала.

Она просто шагнула к нему и, приподняв лицо, тихо проговорила:

— Ну разве что ради сравнения…

Глава 9

Он взял ее штурмом.

Сначала было только любопытство, во всяком случае, со стороны Тори. Уж слишком сильное впечатление произвела на нее их первая встреча на балу, слишком сильные ощущения пробудили в ней его поцелуи.

За прошедшие два дня она только и спрашивала себя, что случилось с ней в ночь того памятного бала.

Может быть, на нее так подействовали грохот и разноцветные огни фейерверка или напоенная ароматом влажных роз летняя ночь?

Ночью розы пахнут совсем по-другому. Тогда почему поцелуй мужчины не может ощущаться иначе? Не просто какого-нибудь мужчины, а именно этого мужчины.

И хотя тридцатилетняя Тори удивлялась тому, что так легко поддалась на уговоры незнакомца, в глубине души она знала, что логика и здравый смысл умолкают, когда на сцену выходит ее величество страсть.

С минуту она стояла, прислонясь к стеллажу, прижимая к груди книгу о королеве Виктории, и смотрела, как Митчелл медленно наклоняется к ней.

А в следующую минуту он уже целовал ее. И она целовала его.

Боже, как ей нравилось ощущать его губы на своих губах, чувствовать, как они прижимаются к ней то сильнее, то слабее, то еще сильнее. И еще.

Ей нравилось его сильное тело, нравилось, как он одной рукой обнимал ее талию, а другую положил на затылок, слегка поглаживая его пальцами.

Она испытывала наслаждение от того, как сдавились ее груди, прижатые к его твердой груди, и от того неоспоримого факта, что она возбуждала его. Что он хотел ее. А она хотела его. И от того, что влечение их было так безрассудно, прекрасно и взаимно.

Но ей хотелось большего.

И он дал ей больше.

Она захотела еще большего.

И он позволил себе еще больше.

Он коснулся ее губ кончиком языка, потом продвинул его глубже, еще глубже, исследуя ее рот, и она уже не знала, кто из них берет, а кто отдается.

Он терзал ее своими губами, зубами и языком. Она была готова отдаться в его власть полностью. Пусть он возьмет ее всю, и тогда она станет его плотью и кровью.

Он зарылся лицом в ее волосы, и ей показалось, что он назвал их шелковыми, а может быть, это ей только послышалось.

Его горячие руки ласкали ее плечи, талию, бедра; ему хотелось, чтобы она была к нему как можно ближе; он требовал от нее слиться с ним еще теснее, приподнимая ее и раздвигая ей бедра.

Их разделяли только его голубые джинсы и ее легкие льняные шорты и совсем тоненькие шелковые трусики. Тори чувствовала, как он горит и жаждет ее. И сгорала от страсти сама.

От неутоленного желания на глазах ее выступили слезы, терпкие, соленые.

Вдруг она услышала, как он произносит ее имя. Так он не произносил его еще ни разу: нежно, мучительно, страстно; так, словно в одном этом слове заключались и вопрос, и ответ одновременно, и этим словом было ее имя — Виктория.

Днем или ночью, не имело никакого значения. Когда бы он ни целовал ее, это было так же рискованно, как подносить к соломе зажженную спичку. Он загорался мгновенно, и Тори вместе с ним.

Осторожность, здравый смысл, его хваленое самообладание — все исчезало в ту же секунду, как он накрывал ее рот своим.

Какая ирония!

Какую нелепую шутку сыграла с ним судьба: он совершенно не владел собой, когда дело касалось этой женщины.

Он произнес ее имя и не узнал своего голоса:

— Виктория.

— Мичел, — прошептала она.

Не «Митчелл», как звучало его имя в современном языке, а «Мичел» — на старом шотландском наречии.

Черт, должно быть, ему послышалось. Тем более что все его внимание сейчас сконцентрировалось на том, что она делала, а не говорила.

Тори выронила книгу в кожаном переплете, которой перед этим загораживалась от него. Книга со стуком упала к их ногам, но ни один из них не заметил этого. Потянувшись вверх, девушка обвила его шею руками. Их прохладное прикосновение было бальзамом для его разгоряченной плоти.

Митчелл жаждал ее ласк. Но ему было мало тех невинных касаний, на которые она осмелилась, зарывшись пальцами в его волосы и слегка погладив его шею.

Он хотел, чтобы ее руки были там.

Безумно.

— Тори, — умоляюще выдохнул он, — прикоснись ко мне.

— Я прикасаюсь к тебе, — пробормотала она, на мгновение оторвавшись от его губ.

Он слегка отодвинулся от нее и, долго и пристально посмотрев ей в глаза, повторил свою просьбу:

— Дотронься до меня. Пожалуйста.

— Где? — наконец спросила она. Внутри у него все перевернулось.

— Здесь. — Он приложил руку к груди повыше сердца. — Здесь. — Он провел рукой в области грудной клетки. — И здесь. — Его ладонь опустилась к животу.

Без малейшего слова возражения Тори выполнила его просьбу.

Сначала ее рука скользнула по его плечу, дальше вниз, вдоль руки до самых кончиков пальцев, потом она неторопливо провела пальцами по его груди и в нерешительности остановилась, ощутив твердый бугорок мужского соска под джинсовой тканью, затем, уже с любопытством, поискала другой.

Он вздрогнул.

Она начала ласкать его обеими ладонями, медленно и осторожно, стараясь охватить ими как можно больше пространства — о, какая сладкая мука! — перемещаясь от плеч к груди, затем ее руки опустились до уровня талии и замерли.

Они оба прекрасно сознавали, в каком возбужденном состоянии он находился. Этого нельзя было отрицать, этого невозможно было не заметить; жаркий и напряженный, он был между ними.

Напряженный?

Черт, он был тверд как скала.

Митчелл не смел попросить ее дотронуться до него там. Он знал, что не сможет произнести этого слова. И тогда он решил ответить ей той же лаской и, положив руки ей на плечи, начал медленно скользить ими вниз, повторяя контуры ее тела.

Его исследование подтвердило то, что он уже знал: у Тори было изумительное тело — стройное, подтянутое, нежное и упругое в тех местах, где это было необходимо. Как прекрасно было бы увидеть ее обнаженной и дотрагиваться до нее так, как ему бы хотелось и в тех местах, о которых сейчас он мог только мечтать!

Руки Митчелла покоились на ее бедрах, когда дверь библиотеки внезапно растворилась.

Тори резко повернула голову и посмотрела на часы над камином.

Шесть тридцать!

Черт!

— Йен и мисс Фрэйзер, — с остервенением протянул Митчелл, внезапно разозлившись и на нее, и на себя, и на весь свет.

Тори, продемонстрировав завидное присутствие духа, мягко поправила его:

— Йен и Элис.

Митчелл быстро повернулся лицом к стеллажам, схватил с ближайшей полки огромный фолиант, раскрыл и выставил книгу перед собой. Ничего другого в сложившейся ситуации ему не оставалось.

Никогда не стоит судить о книге по ее обложке, с сардонической усмешкой отметил он, прочитав несколько строк.

Тори проворно наклонилась и подобрала том о королеве Виктории, который изучала незадолго до того.

Оба были полностью погружены в чтение, когда до них долетел звенящий голос Элис Фрэйзер:

— А-а, вот вы где!

Митчелл бросил взгляд через плечо:

— Что, уже половина седьмого?

— Мы совсем потеряли счет времени, — зачем-то добавила Тори.

— Сейчас ровно половина седьмого, — подтвердила Элис.

Маккламфа прошелся по комнате и задрал голову.

— Ну как, вы нашли что-нибудь? Митчелл ответил вопросом на вопрос:

— А вы?

— Мы нашли, — сообщила Элис с довольной улыбкой.

— Где? — взволнованно воскликнула Тори.

— В картинной галерее в крыле принца Уэльского.

— Я знаю, где это, — сказала Тори.

Митчелл даже не пытался следить за ходом разговора, он просто был благодарен им за то, что они говорят. Мужскому телу нужно как минимум несколько минут, чтобы приспособиться к перемене «климата».

— Это здоровенная доска, — проговорил Йен и озадаченно почесал затылок: похоже, он никак не мог понять предназначение этого предмета.

— Это мемориальная доска, — разъяснила Элис. — Видимо, ее подарил прапрабабушке Тори принц Уэльский, когда останавливался в Сторм-Пойнте летом 1871 года.

— Подумать только, — покачал головой Митчелл.

— А вы что-нибудь нашли? — поинтересовалась Элис. Тори посмотрела на книгу, которую держала в руках, потом вскинула на них просиявший взгляд и объявила:

— Думаю, да.

— Да? — Удивлению Митчелла не было предела.

— Послушайте-ка. — Она начала читать: — У королевы Виктории были очень светлые волосы, чистая кожа и хороший цвет лица. Даже в преклонном возрасте она сохранила грациозную плавность движений, отчего создавалось впечатление, будто она передвигается на колесиках. Полагают, что у нее был только один недостаток: «…она слишком низкоросла для королевы».

Митчелл ждал, когда она дойдет до сути. Но Тори дочитала до конца, а он так ничего и не понял.

— Ну и что из этого следует?

Тори поставила книгу обратно на полку.

— «Низкоросла». Значит, мы должны искать маленькую королеву.

— Ну конечно же, как мы раньше не подумали об этом! — воскликнула Элис Фрэйзер.

— Потому что никто из нас не играет, — сказала Тори и начала спускаться по лестнице.

— Не играет во что? — спросил Митчелл, следуя за ней. Дойдя до середины лестницы, он вдруг сообразил, что забыл поставить на место книгу, но возвращаться не стал.

— В шахматы, — нараспев сказала Тори. — Ни я, ни Элис не играем в шахматы.

— Очень многие люди не играют в шахматы, — заметил ей Митчелл. Он опустил увесистый том на ближайший стол.

— Ты не помнишь, в каком они ящике? — спросила Тори у своего секретаря и подруги. Обе женщины не сговариваясь прошли в дальний угол библиотеки к столу Вандербильта.

Элис на минуту задумалась.

— Справа, второй ящик снизу.

— Ты просто чудо, — восхитилась Тори. Элис порозовела от удовольствия.

— Надеюсь.

— Вот они! — воскликнула Тори, доставая небольшую деревянную шкатулку, украшенную резным орнаментом.

Все сгрудились вокруг Тори и смотрели, как она нажала потайную пружину и открыла коробку.

— Миниатюрные шахматы, — сказал Митчелл, заглядывая ей через плечо. — Ах, черт побери! — вдруг вскричал он.

— Что такое, дружище? Митчелл выпрямился:

— Белая королева является скульптурным изображением королевы Виктории.

— Вообще-то она является королем, — поправила Тори. — А белая королева — принц-консорт Альберт. А черный король — Гладстон, который был премьер-министром целых четыре срока. Виктория его ненавидела. Если вы как следует вглядитесь в фигурки, то поймете, что эти шахматы представляют собой политическую сцену того времени.

— Однако для нас важнее всего то, что мы нашли еще одну «Викторию», — прагматично заметил Митчелл.

Тори была ужасно довольна собой.

— Теперь у нас уже пять «Викторий».

— Шесть, — уточнил Митчелл.

— Я насчитала пять. — Она начала загибать пальцы. — Садовая статуя, картина, бронзовая фигурка, мемориальная доска и шахматная фигура.

— Есть еще одна.

— Еще?

Неужели Тори, такая умная женщина, совсем забыла о себе?

— Вы и есть шестая «Виктория».

— Я? — отпрянула она.

— Да, вы, дорогая кузина.

Глава 10

— Он пригласил тебя в Шотландию, верно?

Тори следовало знать, что рано или поздно Элис догадается. Ее личный секретарь и верная подруга имела слабое зрение и, возможно, именно поэтому замечала гораздо больше, чем остальные люди.

Тори обхватила себя руками.

— Да. Он попросил меня поехать вместе сним в Шотландию… на несколько недель.

Один удар сердца, другой.

Элис Фрэйзер принялась за обычный утренний ритуал: положила пачку писем на письменный стол, сняла верхний конверт и ловкими точными движениями вскрыла его при помощи индийского ножа, который когда-то принадлежал Эндрю Сторму Первому и последние пятьдесят лет использовался для вскрывания конвертов. Элис подняла глаза и посмотрела на Тори:

— И вы едете?

— Я еще не решила.

Прошло еще секунд двадцать—тридцать, в течение которых Элис просматривала письмо.

— И когда вы должны дать ответ?

— Сегодня.

Элис резко вскинула голову:

— Сегодня?

— Днем. Он будет здесь примерно через час.

— Так скоро… — пробормотала Элис, медленно опускаясь в рабочее кожаное кресло.

— Ему пора возвращаться домой.

— Я понимаю, что им нет резона задерживаться здесь дольше, чем этого требует простая необходимость, — с неожиданной грустью сказала Элис. Оперевшись руками о стол, она с трудом поднялась, словно силы вдруг оставили ее, и подошла к окну кабинета. — Но так скоро…

— Мы обшарили весь дом сверху донизу, но больше ничего не нашли. Ни одной «Виктории», — напомнила ей Гори.

— А шестая… — Элис на секунду обернулась. — Пять уже упакованы и готовы к отплытию на остров Сторм.

Тори подошла к Элис и, обняв подругу, тоже стала смотреть в окно. День был пасмурный, хмурый, серое небо сливалось с серой водой, плотный туман опускался на землю.

— Если я все же решу ехать в Шотландию, то скорее всего мы отправимся в путь не раньше чем через неделю после их отъезда — нам ведь нужно успеть собраться и сделать необходимые распоряжения на время моего отсутствия.

— Нам?

— Хотя какие особые распоряжения?.. Диккенс и слуги сами знают, что нужно делать. — Тори легко рассмеялась. — Иногда мне кажется, что наш дорогой старый Диккенс считает этот дом своим. Правда, он живет здесь дольше, чем я. Его взяли помощником дворецкого за десять лет до моего рождения.

— Да, я знаю.

— Я помню, как родители шутили между собой, когда думали, что Диккенс их не слышит. Отец смеялся и говорил матери; «Мы-то с тобой знаем, кто здесь настоящий хозяин, Мэрилин». А моя мать — она очень хорошо разбиралась в людях и лучше всех знала человека, который был ее мужем, — ласково похлопывала его по руке, а иногда могла и ущипнуть и говорила: «Но у меня всегда был и будет только один хозяин, Эндрю».

— Нам? — Реплика Элис Фрэйзер показала, что она не слышала ни единого слова из того, что говорила Тори.

— Что нам?

— Вы хотите сказать, что я тоже поеду в Шотландию?

— Ну конечно, Элис. — Тори накрыла ее ладонь своей. — Ведь я всегда беру тебя с собой, разве не так?

— Так.

— Разве я могу обойтись без тебя? Элис не отвечала.

— Ты мне совершенно необходима. И прекрасно знаешь об этом.

Она действительно знала.

— Тогда как я могу уехать и оставить тебя здесь? Ненакрашенные губы Элис слегка шевельнулись:

— Я как-то не думала, что вы захотите взять меня с собой в Шотландию.

— Ты что, не хочешь ехать?

Прошло добрых полминуты, прежде чем Элис Фрэйзер ответила:

— Я просто не думала об этом.

— Ты предпочитаешь остаться здесь? Или в Нью-Йорке? — Мысль казалась абсурдной, поскольку Тори было очень трудно представить себе человека, который захотел бы остаться на лето в Манхэттене, имея возможность избежать этой пытки.

— Нет.

— Я надеялась, что ты не откажешься провести лето на острове, расположенном вблизи западного побережья Шотландии. — Тори решила, что пора наконец задать вопрос прямо. — Ты хочешь поехать со мной в Шотландию или нет?

Элис сделала едва заметное движение головой, и Тори так и не поняла, согласна она или нет.

— Ты сможешь навестить Фрэйзеров, ведь это должно быть где-то рядом.

— Клан Фрэйзеров жил когда-то в графствах Пиблсшир и Ист-Лотиан, но во времена правления Брюса перебрался на север, — без запинки ответила Элис.

— Я думаю, перемена обстановки нам обеим пойдет на пользу, — продолжала уговаривать 1 ори свою подругу и компаньонку.

Элис вздернула подбородок:

— Полагаю, что так.

— Откровенно говоря, мне страшно надоело разыгрывать из себя светскую львицу и заниматься благотворительностью, посещать вернисажи новомодных художников, нуждающихся в моем покровительстве, присутствовать на ленчах в честь выдающихся политических и общественных деятелей, надоело все… — она глубоко вздохнула, — …все, что должна делать Виктория Сторм.

— Это называется усталостью.

— Значит, я устала, Элис. — Она усмехнулась. — Даже праздным богачам иногда нужен отдых.

— Никто не работает больше твоего, — сурово оборвала ее Элис. Она никому не позволяла говорить о Тори плохо, даже самой Тори.

— Спасибо тебе, дорогая.

Она знала, что всегда может рассчитывать на Элис. Таких людей в ее жизни было немного.

Элис повернулась и испытующе посмотрела в глаза Тори:

— Почему лорд Сторм… Митчелл… почему он хочет, чтобы вы поехали вместе с ним в Шотландию?

— Я же шестая «Виктория». — Девушка понимала, что это звучит чистым безумием, и потому добавила: — Митчелл почему-то считает, что я и есть ключ к разгадке его тайны.

— Хм-м.

— Тебе это кажется странным, Элис?

Элис Фрэйзер открыла рот, но так ничего и не сказала. Тори сама ответила на свой вопрос:

— Конечно, это должно казаться чистым безумием. Да и вообще вся эта затея больше похожа на авантюру.

Она начала ходить по комнате.

— Столетняя вражда между двумя ветвями одного рода. Один брат-близнец отомстил другому. Обманул его. Обокрал. Оболгал. Полный список пропавших «Викторий». Какие-то сокровища, в существовании которых никто по-настоящему не уверен. Шепот умирающего человека. — Тори остановилась. — Дед Митчелла наверняка бредил, бедняга. — Она повернулась к подруге: — Столько вопросов и ни одного ответа, верно?

— Да, конечно. — Но Элис была верна себе и желала знать самое главное. — Я думаю, что из всех вопросов ты должна ответить себе только на один, самый важный для Виктории Сторм.

Элис еще ни разу не называла ее полным именем. Тори поняла, что разговор становится серьезным.

— Какой вопрос? — помедлив, спросила она.

— Ты любишь его?

— Кого?

Элис приподняла одну бровь и сказала:

— Я думаю, мы обе знаем, о ком идет речь.

Она не могла обмануть Элис. Никогда. Ее просто невозможно было обмануть. Да и не могла Тори стоять перед ней, смотреть ей в глаза и лгать.

— Ну да, я увлечена им, — едва слышно прошептала она.

— И наверное, могла бы влюбиться в него. Тори заломила руки и с пафосом воскликнула:

— Хорошо, я готова признаться в этом! Мне кажется, я полюбила Митчелла Сторма.

— Он знает об этом?

Тори побледнела. Она молила Бога, чтобы он не узнал об этом.

— Думаю, нет. Я и сама поняла это только вчера.

— Он не похож на других мужчин, — заметила Элис.

— Я знаю.

— И он шотландец.

— Он прожил в Шотландии всего несколько месяцев. Его умирающий дед умолял его вернуться на родину.

— Можешь мне поверить: он шотландец до мозга костей, — мрачно сказала Элис.

— Ну и что из того?

— Он не просто шотландец. Он глава одного из древнейших и прославившихся своей жестокостью кланов западных островов.

— Я думаю, жестокость присуща всем шотландским кланам.

— Да, иначе они не выжили бы в тех условиях. Им вечно приходилось воевать: с норвежцами, с англичанами и даже между собой.

— Ты считаешь, что некоторые кланы до сих пор находятся в состоянии войны?

— Да.

Тори задумчиво смотрела на подругу.

— Митчелл предупреждал меня об этом.

— О чем именно?

— Он сказал, что истинный сын Шотландии живет и умирает с оружием в руках, — неохотно ответила девушка.

— Это правда.

— А еще он сказал, что в душе каждый шотландец — воин, — с трудом сохраняя ровный тон, добавила Тори.

— Полагаю, и это правда. — Элис скрестила руки на груди.

Тори почувствовала, как лицо ее заливается краской.

— А я ответила ему на это: «Кто предупрежден, тот вооружен».

Элис нахмурилась.

— И как он на это отреагировал?

Сердце Тори билось тяжелыми болезненными толчками, руки стали влажными.

— Он сказал, что никакого предупреждения не будет.

— Он был честен с тобой.

— Я знаю.

— Они пойдут на все, чтобы получить то, что им нужно, — тихо проговорила Элис.

— И это я знаю.

— И, зная все это, ты тем не менее хочешь уехать с этим человеком.

— Хочу.

— Тогда вот что я скажу тебе, Виктория Сторм: ты настоящая шотландка.

Элис боялась за Викторию и гордилась ею. И все же она сочла своим долгом сделать последнее предупреждение:

— Ты знаешь, как зовут его члены клана? Тори покачала головой:

— Я знаю, что у него множество имен и титулов.

— Я назову тебе имя, которым он дорожит больше всего, во всяком случае, так мне сказал Маккламфа, а я думаю, он знает, что говорит. Это имя вселяет страх в сердца всех, кому оно знакомо, ибо официальный титул Митчелла звучит так: «Глава имени, клана и рода Стормов».

— Я не вижу в этом ничего угрожающего, — с нерешительной улыбкой заметила Тори.

— На протяжении тысячелетия и даже больше, во времена Столетней войны и древних дальриадских королей, во времена, когда жили Уильям Уоллес, Брюс и Роб Рой Макгрегор, в годы битв под Стерлинг-Бриджем и Баннокберном и жестокой Каллоденской битвы, когда кровь текла рекой, человека, носившего этот титул, все называли просто Стормом⁷.

«И что мне делать с этим Митчеллом Стормом?» — уже в который раз спрашивала себя Тори. Она вышла из дома через боковую дверь и пересекла зеленые лужайки, оставив позади себя поместье.

Но она направлялась не в сторону океана, как можно было предположить. В этом случае она непременно сбросила бы сандалии и шла бы босиком по нагретому солнцем песку, время от времени наклоняясь и поднимая понравившиеся ракушки. Временами она замедляла бы шаг и смотрела вдаль на однообразный и вечно меняющийся океан, и слушала ритмичный шум волн, набегающих друг за другом на берег.

Нет, Тори отправлялась к океану, когда хотела расслабиться и обрести душевное равновесие, но не тогда, когда ей требовалось принять важное решение.

В этот день даже сады не могли принести ей успокоения — они были слишком упорядоченными, слишком правильными, а краски и запахи цветов мешали сосредоточиться.

Было только одно место, куда она могла пойти в этот день, а именно: в Стоакровую чащу, как она назвала ее еще в детстве.

В действительности «чаща» представляла собой небольшой лесок, состоявший из лиственных деревьев, среди которых попадались плодоносящие вишни и яблони, разросшиеся кусты сирени, куртины дикой ползучей глицинии и лаванды. Рощицу окаймляли раскидистые ели и некое подобие живой изгороди.

А в глубине, в самом центре «чащи» росло ее дерево. Оно было старым. Очень старым. Самым старым деревом в округе. У него был толстый сучковатый ствол и корявые ветви. Самые нижние из них росли так близко к земле, что в конце концов пустили корни, итеперь у дерева было три отдельных ствола.

У дерева Тори были плотные зеленые листья, которые с наступлением осени приобретали ярко-красный цвет. Дерево служило приютом для многих лесных обитателей: птиц, белок и даже филина. Однажды Виктория, поздно возвращаясь домой, услышала его уханье.

В пяти-шести футах от земли толстые ветви росли горизонтально и образовывали широкое удобное сиденье, где было хорошо сидеть и наблюдать за жизнью Стоакровой чащи. Тори, изучившая дерево как свои пять пальцев, с легкостью взбиралась по сучьям на свой лесной трон, прислонялась спиной к стволу, протягивала ноги на соседние ветви и, слегка покачиваясь, размышляла. Летом густая листва полностью скрывала ее убежище от посторонних глаз, и девушка чувствовала себя там в полной безопасности.

Таким было дерево Тори.

Только Элис знала о существовании и местонахождении этого дерева. Однако у нее хватало деликатности никогда не ходить туда.

Это было место Виктории.

Вот куда направлялась сегодня Тори — взволнованная, нерешительная, сомневающаяся. Она вдруг осознала, что ей уже тридцать лет и всю свою жизнь она жила не так, как ей хотелось.

Может быть, она просто повторяла жизнь своей матери?

Мэрилин Сторм умерла в сорок пять лет от внезапной тяжелой болезни. С тех пор прошло уже десять лет, но Тори все еще тосковала и грустила по ней.

А может быть, она живет жизнью своего отца?

Эндрю Сторм Четвертый до конца дней своих служил идеалам, принципам ицелям, поставленным Эндрю Стормом Первым: сохранить род и фамильное состояние для будущих поколений. Он умер через два месяца после преждевременной смерти жены от сердечного приступа.

Так, может быть, она просто продолжала дело своих родителей?

Она жила в том же доме, ее окружали та же мебель, те же картины, и даже дворецкий был тот же, что служил при ее родителях. Она продолжала возглавлять благотворительный фонд, организованный ее матерью, и финансовую империю, созданную отцом.

Она вращалась в том же кругу, что и ее родители; виделась с теми же людьми и встречалась с молодым человеком — милым надежным Питером, — которого выбрали ей родители.

Она вела тот образ жизни, который должна была вести по представлениям тех людей, с которыми общалась.

Не пора ли начать жить своей жизнью?

Правда, Виктория Сторм не знала, какой она должна быть — ее жизнь.

— Но у меня еще есть время узнать это, — пробормотала она, взбираясь на дерево. Ловко ухватившись за ветку, она подтянулась, опустилась на импровизированное сиденье и устроилась поудобнее, как уже делала сотни и даже тысячи раз за последние двадцать с хвостиком лет.

Тори исполнила обычный ритуал, который включал ласковое похлопывание по стволу и негромкое, чтобы слышали только она и дерево, приветствие: «Привет, это я, Виктория».

Она не сомневалась, что дерево ее слышит и по-своему тоже приветствует ее.

Потом Тори прислонилась головой к стволу в том месте, где кора была гладкой, и по своему обыкновению стала наматывать на палец цепочку с висевшим на ней медальоном.

Сегодня она взяла медальон в руки и, осторожно открыв его, всмотрелась в лицо, запечатленное на миниатюрном портрете. Портрет изображал молодую светловолосую женщину, ее длинные светлые волосы имели золотистый оттенок, и Тори подумала, что он становился особенно заметным при ярком солнце.

Кожа цвета слоновой кости, зеленовато-голубые глаза; женщина производила впечатление хорошенькой, но не красавицы в полном понимании этого слова, хотя, возможно, в том была вина художника, которому не хватило мастерства, чтобы передать живую прелесть лица незнакомки.

Тори не знала ни имени, ни возраста женщины. Волосы ее были заплетены в косы и закрывали уши. Ее прическа, а также манера письма художника говорили о том, что портрет был написан очень давно.

Тори нашла медальон в одной из комнат Сторм-Пойнта, куда никогда никто не заглядывал и где уже давно не убирались. Он лежал на дне старинного сундука в запыленной инкрустированной шкатулке.

В шесть лет девочка чувствовала себя немного одинокой, и женщина, изображенная на портрете, стала ее подругой. В жизни Тори было несколько случаев, когда грозившая ей опасность в последний момент отступала от нее, и с годами Тори начала думать, что молодая женщина с портрета — ее ангел-хранитель.

Девочка справедливо считала медальон своей собственностью и постоянно носила его на золотой цепочке рядом с сердцем.

— Ах, дерево, — с тяжелым долгим вздохом произнесла Тори и погладила его шершавые ветви, — я буду скучать по тебе. Надеюсь, и тебе будет меня недоставать.

Она подняла голову и посмотрела в просвет между листьями.

Он пришел раньше назначенного времени.

Ей было видно, как он шагает по росистому лугу, за которым начиналась ее «чаща». Он шел так, словно знал дорогу, хотя Тори была уверена, что Митчеллу Сторму не приходилось здесь бывать раньше.

Ветер трепал его волосы, и время от времени Митчелл, не замедляя быстрого шага, резко встряхивал головой, отбрасывая их со лба.

Он приближался.

Сердце девушки гулко забилось, но оно уже знало ответ. Как знали его дерево и женщина на портрете.

Вот он уже совсем близко.

И тихий шепот слетел с губ Тори. Это были строчки Роберта Бернса, но Тори надеялась, что великий поэт и романтик простит ей этот невинный плагиат.

Тори произносила слова так тихо, что слышали их только дерево и ее тайная подруга:

Кто видал тебя, тот любит, Кто полюбит, не разлюбит.

— Ну как? — спросил Маккламфа у Митчелла в тот же день, как только его друг вошел в отведенные им в Сторм-Пойнте комнаты.

— Что как?

— Не играй со мной в прятки, приятель. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Митчелл сделал глубокий выдох и спокойно проговорил:

— Я не играю с тобой в прятки, Йен. Я просто устал. Маккламфа бросил на него сердитый взгляд:

— Я думаю, не стоит спрашивать, почему молодой цветущий мужчина чувствует себя усталым в пять часов вечера.

— Хорошо, я скажу тебе, — обернулся Митчелл. — Я устал, потому что совершенно не высыпаюсь.

— Тоскуешь по родине.

Митчелл покачал головой и сухо ответил:

— Не думаю, что причина в этом.

— Значит, все дело в этой девушке?

На этот раз ответа не последовало. Да он и не требовался, вопрос был чисто риторическим.

— Так, значит, дело в ней.

— Возможно. — Митчелл достал чемодан и начал бросать туда вещи.

— Что сказала тебе эта девушка? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Ведь не могла же она ответить тебе «нет».

— В некотором роде она ответила «да». Йен просиял.

— Тогда почему у тебя такое вытянутое лицо? Надеюсь, чтобы добиться положительного ответа, тебе не пришлось применить свои чары?

— Нет, не пришлось. — Митчелл швырнул в чемодан джинсы. — Тем более что это вообще тебя не касается, черт побери!

— Нравится тебе это или нет, но меня касается все, что так или иначе касается тебя.

Маккламфа достал из шкафа килты и аккуратно развесил их на стульях. Они собирались надеть их завтра, отправляясь в дорогу, чтобы вернуться на родину в национальных костюмах. Только в них должны были сойти на родной берег Маккламфа и, конечно же, Сторм.

Прошло некоторое время, прежде чем Маккламфа снова заговорил.

— Тебе пришлось ей что-нибудь пообещать, чтобы она согласилась поехать?

— Она поехала бы в любом случае.

— Значит, что-то пообещал.

— Да, я дал ей два обещания, — признался Митчелл.

— Намерен ли ты сообщить Маккламфе, какие именно? Разумеется. Почему бы и нет. Не было никакого смысла

скрывать это от Маккламфы.

— Выполнить первое довольно легко. — Митчелл упал в кресло и поставил ноги на специальную скамеечку. — Кстати, я думаю, ты даже будешь рад.

— Не заставляй меня теряться в догадках. Что это?

— Я разрешил ей взять с собой мисс Фрэйзер… Элис. Йен отвернулся и начал тщательно укладывать свои вещи, однако Митчелл успел заметить, что щеки его залил густой румянец и в глазах вспыхнул затаенный интерес.

— Что ж, это хорошая мысль, — слегка охрипшим голосом сказал Йен. — Ведь она, кажется, всегда путешествует вместе с ней.

— Да, верно.

— А второе обещание? Она потребовала чего-то ужасного?

Митчелл опустил подбородок на сплетенные пальцы. Маккламфа никак не мог понять, что выражает его лицо.

— Нет.

— Это дорого стоит?

— Ни пенса.

— Тогда что тебя так тревожит?

— Я пообещал ей взять дерево. Маккламфа остолбенел.

— Дерево?

— Дерево, — кивнул Митчелл.

— Что, какое-нибудь особенное дерево? Дуб? Вяз? Ольха? — Йен задумался и выдвинул еще несколько предположений: — Может быть, ливанский кедр или ей понадобилась целая липовая аллея?

Митчелл отрицательно покачал головой:

— Нет, только одно дерево.

— Надо было сказать ей, что на острове Сторм тоже растут деревья, — сердито проговорил Йен.

— Это должно быть дерево, на которое она могла бы забираться и удобно сидеть, никем не потревоженная.

— А-а… — протянул Йен, и на лице его появилась понимающая улыбка, — теперь понимаю. Девушка желает иметь убежище.

— Конечно, она хочет иметь место, которое могла бы называть своим.

Митчелл встал. Он был намерен удовлетворить ее желание.

Глава 11

— Куда, черт возьми, он запропастился?

Сильвия Форбс опять откинулась на спинку роскошного, обитого бархатом кресла, поднесла к губам рюмку отменного шерри и, стараясь сохранять выдержку, повторила:

— Я же говорила тебе. Он уехал в Америку, Роджер. Роджер Форбс по обыкновению возмущенно фыркнул, после чего выразил свое негодование словами:

— Не понимаю, как он мог смотаться в Америку, зная, что к нему едут гости. Впервые в жизни оказываюсь в таком идиотском положении.

Сильвия посмотрела на Роджера. Она считала, что этот мужчина просто не имеет права быть таким красивым, но, видимо, природа решила возместить ему красивой внешностью недостаток характера. Относительно самой себя Сильвия, естественно, не делала таких заключений.

Объект ее внимания продолжал что-то бормотать себе под нос, потом пошевелил носком черного парадного ботинка затухающие угли в открытом камине, наблюдая, как искры поднимаются и исчезают в широком дымоходе.

От экономки, миссис Пайл, они узнали, что взамке Сторм топят камин даже теплыми летними вечерами, особенно в гостиной и парадных комнатах. Делалось это не столько ради тепла, сколько для того, чтобы предотвратить сырость в помещениях.

Роджер Форбс опять наполнил свою рюмку. У хозяина замка была богатейшая коллекция спиртных напитков, и в его отсутствие гости развлекали себя дегустацией.

— Наверное, отсутствие приличных манер у Сторма объясняется тем, что он родился и вырос вдали отсюда и не имеет к этому замку никакого отношения.

— Да ничего подобного, — моментально отреагировала Сильвия, раздражаясь на замечание пасынка.

— По-моему, его родители… или мать были иностранцами, — продолжал Роджер.

— Уверяю тебя, это не так. — В детстве Сильвия была примерной ученицей и прекрасно знала родословную Стормов. — Да будет тебе известно, его мать была младшей дочерью герцога Каррона.

— Дочь этого чертова герцога. Да-а…

Сегодня Сильвия была расположена поучать Роджера.

— Митчелл Сторм может проследить свою родословную больше чем на тысячу лет, вплоть до древних правителей этих островов. Так что говорить, будто он не имеет отношения к этому поместью, по меньшей мере смешно.

— Но ведет он себя как настоящий чужак.

— Он ведет себя как человек, который много путешествовал и жил в самых отдаленных уголках земли.

— Он нецивилизованный человек.

— Он образованный, культурный, эрудированный и знает как минимум шесть языков. — Она отпила глоток целительного шерри. — Я думаю, его знания значительно обширнее тех, что ты успел почерпнуть в Кембридже, до того как тебя вышвырнули оттуда.

Лицо Роджера, отличавшееся правильностью черт, слегка изменилось в цвете; была ли то краска стыда или злости, или того и другого вместе — Сильвия не знала.

— Все это было так давно, Сильвия!

— У меня отличная память, ты прекрасно знаешь это, — многозначительно проговорила она, давая Роджеру понять, что помнит все его проделки, включая и те, о которых он сам предпочел бы забыть. Или уже забыл.

Сильвия наслаждалась своей властью над Роджером и умела заставить его быть послушным. Опасаясь нажить себе неприятности, Роджер был вынужденно любезен с мачехой, которая обожала властвовать над мужчинами.

И над женщинами.

Роджер вдруг взял тон, которого она не выносила и который узнавала мгновенно:

— Я ведь тоже могу припомнить кое-какие факты из твоей биографии, о которых ты предпочла бы забыть, мачеха.

— Веди себя прилично, Роджер, — невозмутимо проговорила Сильвия.

Она ненавидела слово «мачеха», и он прекрасно знал об этом.

Роджер расхохотался, и ей не понравился его смех.

— Например, я знаю, что, несмотря на все твои растительные припарки и притирки, несмотря на прекрасно сохранившуюся фигуру — а это я лично могу подтвердить… — он приблизился к ее креслу, склонился над ним и коснулся рукой ее груди, сильно выступавшей из декольте вечернего платья, — …так вот, несмотря на все твои усилия, я знаю наверняка, что тебе уже пятьдесят пять лет.

— Ты не смеешь, Роджер! — закричала она так, словно он ранил ее в самое сердце.

Правда заключалась в том, что ей уже исполнилось шестьдесят три, но этого не знал даже Роджер.

— Не надо было напоминать мне про Кембридж, — с язвительной улыбкой сказал он.

— Прости меня. — Сильвия всегда знала, когда следует отступить и извиниться.

— Извинение принято, — снисходительно усмехнулся Роджер. — Но не кажется ли тебе странным одно обстоятельство?

— Какое?

— Сторм приглашает нас к себе в гости, а сам уезжает на две недели в Штаты.

На искусно подкрашенном лице Сильвии появилась улыбка Моны Лизы.

— Может быть, это и странно.

— Ты как-то слишком великодушна… — Роджер запнулся на секунду, потом хлопнул ладонью по спинке кресла. — До чего ж ты хитра, Сильвия!

— Не понимаю, о чем ты, — проворковала женщина. Сильвия Форбс в совершенстве овладела искусством лжи еще задолго до того, как встретила последнего мистера Форбса и стала второй миссис Форбс.

В юности она была просто крошкой Руби Мур — иногда актрисой, иногда исполнительницей экзотических танцев, иногда… о, иногда она соглашалась на все.

— Митчелл Сторм и не думал приглашать нас к себе с визитом, так? — Роджера только сейчас осенила мысль о подобной возможности.

— Он пригласил нас, но в неопределенных выражениях, — попыталась выкрутиться Сильвия.

— Ты рассчитываешь, что хозяин замка, обнаружив по возвращении незваных гостей, будет настолько потрясен твоим нахальством, что не посмеет вышвырнуть нас на все четыре стороны и предложит остаться?

— Главное — сохранять хладнокровие, Роджер. Роджер обошел кресло, в котором сидела мачеха, ивстал перед ней.

— Что ты затеяла, Сильвия?

— Я просто пытаюсь найти место, где можно было бы спрятаться от лондонской жары.

— И в то время как сливки лондонского общества собираются в Каусе…⁸

— Мы же решили не ехать в Каус этим летом. Моей коже не пойдет на пользу такое обилие солнца, ветра и воды. Мы решили развлечься охотой в Шотландии: ведь до начала охотничьего сезона осталось совсем немного. — Казалось, она репетирует свой ответ на вопрос, почему она оказалась в Шотландии, если кому-нибудь вздумается поинтересоваться этим.

— Я не верю тебе ни на йоту, — пробормотал Роджер; он опять обошел ее кресло и, наклонившись, просунул руку в вырез ее декольте.

— Прекрати! — Она шлепнула его по руке. Он похотливо засмеялся:

— Почему?

— Я не люблю, когда меня лапают. Он засмеялся еще громче:

— Еще как любишь. Ты просто обожаешь, когда я это делаю.

Она решила не затевать новый спор.

— Нас могут увидеть.

— Слуги не войдут, пока мы не позовем их. Входить без стука они не приучены.

— Надин…

— Надин всегда опаздывает к обеду.

— Я не это имела в виду, — сказала Сильвия, отбрасывая его дерзкие руки. Будучи замужем за мистером Форбсом, Сильвия воспитывала падчерицу Роджера, Надин.

Ох уж это замужество! Ее родство с Роджером не было кровным. Она просто вышла замуж за его отца много лет спустя после смерти его первой жены. Сейчас пасынку было уже сорок лет.

— А что ты имела в виду? — спросил Роджер, наморщив лоб.

— Она молода, красива и…

— И глупа, — закончил он, залпом допивая рюмку и снова наполняя ее. — Мать Надин была такой же, когда я женился на ней: нежной, любящей и глупой. Очевидно, это их фамильное качество.

— Я бы назвала это наивностью или неопытностью. Но Роджера не интересовали филологические изыскания мачехи.

— Так в какой связи ты упомянула Надин? Сильвия по обыкновению ответила уклончиво:

— У Митчелла Сторма есть все. Или почти все. Ему недостает только денег и хорошей жены.

— Всего-то? — усмехнулся Роджер.

— Вот почему он уехал в Америку.

— За женой?

— О Господи, нет, конечно. Он поехал искать свои деньги.

— Откуда у тебя такие сведения?

— Я не теряла здесь времени даром… как некоторые. Вчера я долго болтала с экономкой, миссис Пайл. Из разговора с ней я поняла, что лорд Сторм поехал к своей американской кузине — она одна из самых богатых женщин в Америке, если не во всем мире. — Сильвия отпила еще один глоток дорогого шерри, смакуя каждую каплю. — А следующим пунктом его программы будет женитьба.

— А ты не думаешь, что можешь показаться лорду Сторму немного жестковатой, а, старушка?

— Не будь вульгарным, Роджер. — Это было все равно что приказать морю не волноваться. — Я лелею мечту выдать замуж за лорда Сторма Надин.

— Боже милосердный!

— Наша девочка станет графиней.

— Что послужит к немалой твоей выгоде. Иногда Роджер бывал не так туп, как казался.

— Конечно. — Только нужно будет внушить девочке, чтобы она называла ее не бабушкой, а просто близкой родственницей. — Митчелл Сторм унаследовал старинные и очень уважаемые титулы. Можно сказать, что на сегодняшний день он лучшая партия во всем королевстве.

— Так вот каков твой скромный план!

— Кстати, — продолжала она, пропустив мимо ушей его замечание, — тебе тоже не мешает вступить в новый брак, Роджер.

— Мне?

— Да, тебе. Один раз ты уже был женат.

— Я придерживаюсь мнения, что все женщины должны стремиться к браку, а все мужчины — в обратную сторону, — сказал Роджер, явно перефразируя чью-то фразу.

— И тем не менее пора подумать о женитьбе. Пожалуй, я займусь этим и сама подыщу тебе хорошую жену, — продолжала Сильвия. — С деньгами, положением, хорошенькую, конечно, но не слишком.

— А как же мы?

— Что мы? — быстро заморгав, спросила она. Он сделал неопределенный жест рукой:

— Ну, ты же знаешь…

— Боюсь, что нет.

Он интимно приглушил голос:

— Я говорю о сексе.

Сильвия похлопала его по руке, как бы говоря, что он всегда был хорошим мальчиком.

— Я готова делить тебя с твоей женой, если ты не откажешься делить со мной свою жену.

С минуту Роджер Форбс пребывал в сомнении, шутит она или говорит серьезно. Потом рассмеялся неприятным вульгарным смехом и сказал:

— А ты порочна, Сильвия. Да, она была порочна. Даже больше, чем он думал.

Они были уверены, что ей ничего не известно.

Они считали ее глупой.

Однажды она слышала, как отец, вернее, отчим — слава Богу, он не был ей родным отцом — назвал ее тупой коровой.

Два дня она проплакала от обиды. А потом поняла, что Роджер сам глуп.

Возможно, она была не очень умна, но уж никак не тупая. Во всяком случае, ей хватило ума, чтобы раскусить их.

А кроме того, девушка всегда держала ушки на макушке, а рот на замке. И многое видела. Многое слышала. И подмечала: письма, забытые на столе, записки на клочках бумаги, старые фотографии и новые фотографии.

И все запоминала.

Роджер женился на матери Надин, когда девочке было двенадцать. А потом ее мать умерла, а через год умер и дедушка. И в доме дедушки — единственного человека, которого она любила, — остались только трое: Надин, ее отчим и так называемая бабушка.

Они сделали чужим ее родное гнездо — продали старую мебель, знакомую ей с детства, заменив ее на новые, современные столы и диваны, заполонили дом «умными» светскими людьми, с которыми она не могла и словом перекинуться. Надин всегда удалялась к себе в комнату, когда Сильвия устраивала свои приемы, а устраивала она их постоянно.

Это все из-за них.

Она слышала их голоса среди ночи, когда они думали, что Надин давно крепко спит, слышала, как «бабушка» крадучись перебегает по коридору из своей спальни в спальню отчима.

Однажды она видела, как они занимались этим в туалете: белые ноги Сильвии были раздвинуты, Роджер стоял между ними и ритмично входил в нее. Груди Сильвии тряслись в такт движениям его еще более белого и волосатого зада.

Ее «бабушка» издавала сдавленные мычащие звуки, а Роджер тяжело дышал, потел и стонал. Он закусывал губы, чтобы не закричать, когда доходил до кульминации, и из груди его вырывалось приглушенное рычание.

Сначала это показалось ей отвратительным.

Но только сначала.

Потом она нашла это забавным, и ей пришлось зажать рот, чтобы не расхохотаться и не выдать своего присутствия.

Сильвия была лгуньей.

Она обманывала Роджера, когда он спрашивал, сколько стоит ее новое платье, и просил показать счет.

Она обманывала его с дворецким, с шофером и с лакеем, служившим в их городском доме. Сильвия говорила, что терпеть не может этого человека. А Надин видела, как она целовалась с ним в буфетной и шарила руками у него между ног.

Она лгала ему насчет своего возраста.

Лгала во всем.

Даже сейчас она солгала Роджеру, не назвав истинной причины приезда на остров Сторм.

Надин на цыпочках отошла от двери, та была приоткрыта всего на дюйм, но этого было вполне достаточно. Неслышными шагами девушка спустилась по лестнице в холл.

Там она остановилась, развернулась, изобразила на лице милую рассеянную улыбку и пошла обратно, громко стуча каблуками по мраморному полу.

Подойдя к двери, она постучала, дождалась, чтобы ее услышали, и вошла в гостиную.

Глава 12

— Меня зовут Нед, — сообщил шофер старомодного «роллс-ройса», открывая перед ними дверцу. Он вежливо поклонился и сделал широкий жест рукой, приглашая Тори и Элис садиться в автомобиль.

— А меня…

— Я знаю. Вы — мисс Виктория Сторм, а вторая леди — мисс Элис Фрэйзер, — быстро перебил Нед, которому, очевидно, доставляло удовольствие опережать их ответы.

— Но откуда вы нас знаете?

— Каждая душа в радиусе пятидесяти миль знает, кто вы такие. Наши места не каждый день посещают американцы, — добавил он.

— Смею предполагать, что нет, — пробормотала Элис, усаживаясь в машину.

Шофер надел шотландский берет, который снял раньше, приветствуя сходивших с поезда женщин.

— Конечно, с каждым годом в Шотландию прибывает все больше американцев, — снова заговорил он, — все они ищут здесь свои шотландские корни.

Он захлопнул за ними дверцу и занялся багажом. Тори и Элис слышали сквозь окно древнего «роллс-ройса» характерный местный говор шофера:

— Эй, Мурдо, пошевеливайся, приятель.

Мурдо — высокий костлявый парень — прогибался под тяжестью их чемоданов.

— Лорд Сторм надеялся, что леди успеют на последний паром и будут в замке к обеду.

Состоялась длительная дискуссия относительно того, как следует распределить вещи в багажнике, и с третьего захода они были наконец уложены. Машина тронулась с места.

Тори слегка подалась вперед на заднем сиденье автомобиля и спросила:

— Простите, сэр, — «сэр» относилось к его возрасту: мужчине было не меньше семидесяти, — вы, кажется, сказали, что вас зовут Недом?

— Да, Недом. Так меня все зовут. Просто Нед, и никаких «сэров», — словоохотливо отозвался шофер.

Они оставили позади станцию, миновали небольшую живописную деревеньку и подкатили к перекрестку. Здесь пересекались две проселочные дороги, каждая из которых вела в никуда, теряясь вдали. Дороги были абсолютно пусты — ни автомобилей, ни грузовиков, ни велосипедов, ни лошадей, ни просто пеших путников.

Но несмотря на это, Нед, подъехав к перекрестку, ударил по тормозам, выгнул шею и посмотрел сначала налево, затем направо, сдвинул берет с традиционным помпоном посередине, почесал голову, вернул берет на место и свернул на дорогу с указателем «Дорога на паром».

Когда их «роллс-ройс» встал в очередь на паром — перед ними оказалось около дюжины машин, — Нед продолжил разговор с того места, где они остановились полчаса назад:

— На острове Сторм вы обязательно познакомитесь с Молодым Недом, леди.

— Молодой Нед — это ваш… — Тори предоставила ему закончить предложение.

— Сын. — Мужчина кивнул. — Молодой Нед — старший из пятерых. — Он опять кивнул, и его помпон слегка подпрыгнул. — Все — мальчики.

— Вы с женой, наверное, очень гордитесь своими сыновьями, — сказала Тори, не зная, что бы еще сказать.

Нед бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— Со Старым Недом вы тоже познакомитесь.

— А Старый Нед — ваш…

— Отец.

— Ну конечно.

— Надо же, сколько Недов в вашей семье, — заметила Элис, не меняя выражения лица и голоса.

Нед кашлянул и несколько раз ударил ребром ладони по рулевому колесу.

— У нас больше Недов, чем вы можете себе представить, мисс.

Поскольку Неду, Просто Неду, как он себя назвал, было уже явно за семьдесят, Тори могла только гадать, сколько лет Старому Неду.

— Должно быть, ваш отец уже в преклонных летах, — заметила она.

Нед состроил гримасу, бросил на нее взгляд в зеркало заднего вида и, немного возвысив голос, спросил:

— Простите, мисс? Я не расслышал вашего вопроса. Тори повторила вопрос громче:

— Можно вас спросить: сколько лет вашему отцу?

— Старый Нед уже не молод.

— О, я думаю.

— Ему стукнуло девяносто два.'— Шофер потер шею и сдвинул берет на глаза. — Нет, вру, в последний день рождения ему исполнилось девяносто три.

— Девяносто три, — повторила потрясенная Тори.

— Вы можете не стесняясь говорить с ним о его годах. Он гордится своим возрастом.

— Неудивительно.

— Он знает абсолютно всю историю клана, его легенды, все о замке Сторм, об острове Сторм, о западных островах — в общем, все.

Машины начали въезжать на паром. Нед тронул «роллс-ройс» и медленно двинулся в строю автомобилей.

— Вы можете выйти из машины и немного размяться, леди. Паром делает остановку на двух островах, так что на острове Сторм мы будем не раньше чем через час.

Сначала Тори подумала, что это мираж, игра ее воображения; потом ей начало казаться, что она видит старый, давно забытый сон.

Вдалеке из толщи темных серебристо-синих вод вздымались горы, они казались сотканными из теней и тумана, бесплотными, нереальными.

Эти горы не могли быть настоящими.

Закатное небо переливалось различными оттенками розового и желтого; солнце зашло за гряду облаков, от которой в разные стороны стали расходиться светлые лучи, потом вдруг выглянуло из-за туч, залив ярким светом остров и огромную крепость, возвышающуюся на нем. Все вокруг стало золотым. Сияющий золотой остров плыл в сияющем золотом море, а в центре его сиял золотой дворец.

Это действительно походило на сон.

— К нам спешит Молодой Нед, — сказал шофер, когда они въехали во двор замка Сторм.

Молодой Нед, седеющий мужчина лет пятидесяти, запыхавшись от быстрой ходьбы, подошел к «роллс-ройсу» и, нагнувшись к окну водителя, постучал по стеклу костяшками пальцев. Когда Нед опустил стекло до половины, Молодой Нед объявил:

— Лорд Сторм желает видеть молодую леди немедленно.

— Которую? Я привез двух молодых леди, — сказал Нед, успевший проникнуться симпатией к Элис Фрэйзер.

— Ты должен проводить мисс Фрэйзер в дом, где миссис Пайл покажет ей отведенные им комнаты. А я должен проводить мисс Сторм прямо к его светлости.

— Не вижу в этом никакого смысла, — сказал Нед, покачав головой, и опять сдвинул свой берет.

— Приказ хозяина не обсуждается, — заметил его отпрыск.

— Верно говоришь, Молодой Нед. Правильно. — Нед открыл дверцу и выбрался из машины. Молодой Нед помог выйти женщинам.

— Вы слышали, что сказал мой сын? — сказал шофер. — Я отведу мисс Фрэйзер к экономке, а вы, мисс Сторм, должны идти прямо к лорду Сторму.

— Если не возражаете, мисс, нам вот сюда, — сказал Молодой Нед, коснувшись рукой своего берета — точно такого же, как у отца. — Идемте.

Они обогнули огромную башню замка Сторм, потом прошли по галерее, такой узкой, что по ней можно было идти только по одному, и остановились возле двери, выходившей в сторону моря. Тори немного задержалась, любуясь открывшимся видом.

— Пожалуйста, идемте, мисс, — поторопил ее Молодой Нед, — а то с меня снимут голову.

— Скажите, Нед, вы женаты? — спросила она, следуя за ним по лабиринту коридоров.

— Молодой Нед, — быстро поправил он. — Конечно, женат.

— А дети у вас есть? Он кивнул:

— Три сына и три дочери.

— Кого-нибудь из сыновей назвали Недом? Он усмехнулся и засунул берет в карман брюк.

— Только одного. Тори подавила смешок.

— Ну конечно. Наверное, старшего сына.

— Да, Нед — мой старший.

Она попыталась представить себе, как они отличают этого Неда от Старого Неда, Молодого Неда и Просто Неда. Не сдержав любопытства, она спросила:

— А как вы его называете?

— Кого?

— Вашего старшего сына?

— Нашим Недом.

— А вы не путаетесь среди такого количества Недов?Казалось, вопрос удивил его.

— Нет.

— Но всех мужчин в вашей семье зовут одинаково. Молодой Нед толкнул дверь, галантно отступил в сторону и пропустил ее вперед.

— Да чего ж здесь путаться: есть Наш Нед — это: мой старшенький, есть Молодой Нед — это я, есть Просто Нед — мой отец, и Старый Нед — мой дед. Мы не| видим здесь никаких затруднений, мисс. — Он закрыл за собой дверь. — Наверное, привыкли.

— А куда мы идем? — спросила Тори, всматриваясь в темный конец коридора.

— В графскую спальню.

— Вы сказали — в графскую спальню?

— Да, мисс Сторм; Со времени постройки дома, вернее, этого крыла — оно было пристроено в 1371 году, — эта комната всегда использовалась как спальня владельца замка.

Тори обратила внимание, что стены здесь в несколько футов толщиной. Судя по проемам окон, которые, видимо, появились только тогда, когда исчезла вероятность нападения на остров, некоторые секции стен имели толщину не меньше шести футов.

Замок Сторм был настоящей крепостью.

— Ну вот мы и пришли, мисс. — Они дошли до конца коридора, и Молодой Нед постучал в последнюю дверь.

Прозвучало приглушенное «войдите».

Молодой Нед повернул большую резную ручку двери, толкнул ее и, пропустив девушку в комнату, осторожно закрыл за ней дверь.

Митчелл вышел в гостиную из смежной с ней спальни. На нем был традиционный килт, но он не успел застегнуть рубашку, надеть вечерний фрак и завязать галстук.

Его волосы отросли еще длиннее. Темными каштановыми волнами они падали ему на плечи, и Тори захотелось пригладить их, а потом опять спутать, чтобы получить возможность снова пригладить.

Митчелл никак не мог застегнуть запонку на манжете. Тори воспользовалась этой секундной заминкой, чтобы полюбоваться на него. Хозяин замка был необыкновенно красивым мужчиной.

И она любила его.

Митчелл поднял на нее глаза.

— А, это ты. — Они перешли на ты еще в Сторм-Пойнте, после сцены в библиотеке. В его голосе не прозвучало ни радости, ни осуждения; чувствовалось, что он просто испытал облегчение при виде нее.

— Да, я приехала.

— А Элис?

— И Элис тоже.

— Миссис Пайл покажет ей комнаты и позаботится,чтобы она как следует отдохнула.

Тори чуть не выпалила, что тоже не отказалась бы пройти к себе в комнату, чтобы немного прийти в себя.

— Я знаю, что тебе тоже нужен отдых. Он опять читает ее мысли.

— Обычно мы не настаиваем, чтобы гости, которым пришлось проделать долгое путешествие, переодевались и спускались обедать вниз, — сказал Митчелл. — В первый день им позволяется обедать в своих комнатах.

— Но…

— Но сегодня вопреки традиции я хотел бы, чтобы вы с Элис пообедали вместе со всеми.

Тори почувствовала, что Митчелл чем-то угнетен.

— Почему? — спросила она.

На лице его мелькнула тень раздражения.

— В доме есть и другие гости. — Последовала короткая пауза. — Нежданные гости.

— Нежданные в смысле незваные?

Он кивнул.

Она закусила губу, подавляя улыбку.

— Я знаю, что такое незваные гости.

— Боюсь, это не тот случай. Тори засмеялась:

— А ты не потребовал, чтобы они прислуживали тебе за столом?

— Мне совсем не до смеха, Тори, — сказал Митчелл и начал мерить шагами комнату.

— Да, я вижу.

Он остановился и сделал еще одну попытку застегнуть запонку на манжете. Потом в отчаянии взмахнул руками:

— Чертовы запонки!

— Позволь, я помогу тебе, — сказала Тори, чувствуя, что одному ему не справиться.

Глаза Митчелла расширились от радости.

— Твое предложение очень кстати. Мне действительно нужна твоя помощь.

Она застегнула запонки, одернула рукава и взглянула на него:

— Вот уж не думала, что ты такой беспомощный, Митчелл! Возишься с этими запонками с тех самых пор, как я вошла в комнату.

— Ты о рубашке?

— Ну да.

Он опять пришел в раздражение:

— Мне нужна твоя помощь совсем, в другомделе.

Да, ему была необходима ее помощь, хотел он того или нет.

Женщина должна делать то, что ей положено делать.

Тори, стараясь сохранять спокойствие и серьезный тон, заговорила в простых и точных выражениях, чтобы не раздражать его еще больше:

— Я вижу, тебя что-то беспокоит. Тебе нужна моя помощь. Ты просишь меня о помощи.

— Совершенно верно.

— А в чем проблема?

Он снова начал ходить по комнате.

— Я никак не могу избавиться от них.

— Ты имеешь в виду незваных гостей? Он утвердительно кивнул головой:

— Когда мы с Маккламфой вернулись, они уже расположились здесь как у себя дома и втерлись в доверие к экономке и прислуге. У меня создалось впечатление, что они и не собираются уезжать отсюда.

— Во всяком случае, по доброй воле они этого не сделают. — Тори откинула волосы назад. Когда-то у нее была похожая ситуация с Дьюисами. Как они ей тогда надоели, эти Дьюисы! — Ты хочешь, чтобы они поскорее уехали отсюда? — прямо спросила она.

— Да. Я с ними едва знаком, и к тому же они ужасные зануды.

— Ну, это не самое страшное.

— Ты не понимаешь, Тори! Ониневыносимы. — Он вдруг вспомнил, что даже не предложил ей сесть. — Может быть, ты присядешь, пока я буду говорить?

— Нет, спасибо. Мы и так сидели весь день: сначала в самолете, потом в поезде, потом в машине. Я лучше послушаю тебя стоя.

Митчеллу тоже не сиделось: он был слишком взволнован. Продолжая мерить шагами комнату, он начал рассказывать:

— Их трое: миссис Форбс — светская матрона лет пятидесяти с небольшим, ее пасынок Роджер Форбс и некая Надин. Если я правильно понял, она падчерица Форбса.

— Жаль, что ты не можешь отказать им в гостеприимстве, ссылаясь на отсутствие места, — с улыбкой заметила Тори. Она сама жила в большом доме, но размеры замка Сторма произвели впечатление даже на нее.

— Старуха бесцеремонна, пасынок развязен, а его падчерица чересчур проста.

У Тори появилось ощущение, что Митчелл чего-то недоговаривает.

— Продолжай, — попросила она.

Он взъерошил волосы жестом, который она так любила.

— Думаю, миссис Форбс имеет на меня виды.

— Объясни.

— Подумай.

— Надин?

Митчелл остановился.

— Вот именно. Надин. У нее похолодело сердце.

— А что в этом плохого?

Митчелл взорвался:

— Господи, конечно же, ничего, за исключением того, что ей не больше девятнадцати лет и она вполне могла бы быть моей дочерью! — Тори молчала. — Не говоря уж о том, что она совершенно не интересует меня. Однако я не хотел бы задеть ее чувства, — добавил он, остывая. — Мне жаль этого ребенка. Вот и все.

— Для женитьбы этого недостаточно, — согласилась Тори.

— Если я соберусь жениться, то не на такой девушке, как Надин Форбс. Я не могу находиться в одной комнате с ее ужасными родственниками больше пяти минут.

— Ну, я думаю, у тебя найдется более веская причина отказаться от этой женитьбы.

— И не одна, а целая сотня, — буркнул он.

Тори поинтересовалась, что хочет Митчелл в этой ситуации от нее.

— Я хотел бы, чтобы ты оказала мне одну услугу.

— Я?

Он кивнул.

— Какую же?

— Сегодня за обедом ты должна создать у них впечатление, будто приехала сюда осмотреться и принять решение.

— Какое решение? — Тори напряженно застыла.

— Дай им понять, что приехала посмотреть замок и остров и решить, хочешь ты здесь жить или нет.

«О черт, во что я ввязываюсь?»

— Зачем? — сказала она вслух. — Я должна притвориться, что хочу купить у тебя замок?

— Господи, нет, конечно.

— Тогда зачем?

Митчелл возвел глаза к небу, его терпению грозил прийти конец.

— Ты должна сделать вид, что собираешься за меня замуж.

— Замуж?

— От них не так легко избавиться, Тори. Это единственное, что заставит их убраться.

— Значит, я должна сказать, что выхожу за тебя замуж?

— Да, сказать, что ты выходишь за меня замуж.

Глава 13

— Полагаю, вас следует поздравить, лорд Сторм, — промурлыкала Сильвия Форбс, напомнив ему сытую холеную кошку. Он только что вошел в гостиную и сообщил о приезде новых гостей.

Митчелл не был с нею груб, но и не был особенно любезен.

— Благодарю вас, миссис Форбс. — Он налил себе двойную порцию шотландского виски в большой бокал, не разбавляя его ни льдом, ни содовой, ни водой. Митчелл считал, что имеет право выпить, а интуиция подсказывала ему, что это следует сделать в самом начале вечера.

— Просто Сильвия.

— Благодарю вас, Сильвия, — безразлично повторил он.

— Поздравить? — подал голос Роджер Форбс, который, как заметил Митчелл, уже налил себе виски. Обычно светскую беседу поддерживала только Сильвия. У Митчелла сложилось впечатление, что она, не доверяя пасынку, велела ему не вмешиваться в разговор.

— Да, — сказала Сильвия, стараясь придать своему голосу как можно больше искренности и благодушия. Но Митчелла ее тон не мог обмануть: слова Сильвии сочились ядом. — По-моему, нашего хозяина можно поздравить с помолвкой.

Роджер Форбс недоверчиво изогнул красивую бровь:

— С помолвкой?

— Да, он обручился, сделав первый шаг к тому счастливому состоянию, которое каждый человек обретает в желанном браке. — Покачивая бедрами, Сильвия подошла к любимому креслу Митчелла и уютно устроилась в нем.

— Должно быть, помолвка состоялась совсем недавно, — заметил Роджер, забыв произнести слова поздравления.

— Да, — не колеблясь ответил Митчелл.

Они даже представить себе не могут, до какой степени «недавно» состоялась эта помолвка.

— Так вы, наверное, познакомились в Америке, — не унималась Сильвия. На ней было золотистое платье, выгодно оттенявшее цвет ее кожи и волос.

— Моя невеста — американка, — подтвердил Митчелл, сделав глоток неразбавленного виски.

Огненная жидкость обожгла горло. Сильвия взяла рюмку со своим любимым шерри и пригубила.

— Насколько я понимаю, она ваша кузина? Митчелл не ответил и, изнывая от тоски, переступил с

одной ноги на другую.

Где же Элис? И Маккламфа? И куда наконец подевалась Тори?

— Она ваша кузина? — настойчиво повторила Сильвия.

— Очень дальняя, — неохотно ответил он и начал ходить взад-вперед вдоль камина.

— Как это замечательно, когда все остается в семье! — Сильвия едва заметно вздохнула.

Митчелл бросил на нее уничтожающий взгляд.

— Что вы имеете в виду, миссис Форбс?

Сильвия смутилась, не зная, что ответить. К счастью, в этот момент дверь гостиной отворилась и вошла Элис Фрэйзер.

Митчелл обернулся и издал радостный вздох облегчения.

— Вы сегодня чудесно выглядите, Элис.

— Спасибо, Митчелл.

Она и правда выглядела в этот вечер чудесно. На ней было длинное шелковое платье, подчеркивавшее естественную свежесть ее лица. Густые каштановые волосы были убраны наверх и скреплены заколкой с камнями, очень похожими на настоящие бриллианты.

Может быть, она одолжила их у Тори?

Элис даже воспользовалась косметикой, правда, очень умеренно, лишь подчеркнув глаза и улыбку.

Митчелл задумался: уж не его ли дорогой Маккламфа явился причиной этой столь неожиданной перемены?

Роджер Форбс, который к этому моменту приканчивал уже второй бокал мадеры, переводил глаза с Митчелла на Элис и наконец не выдержал:

— Может быть, вы окажете нам честь и представите нас своей невесте, Сторм?

— Конечно, с удовольствием, когда…

И в ту же секунду за дверью гостиной послышались шаги, по которым он сразу узнал Викторию.

В следующее мгновение она уже входила в комнату своей грациозной, легкой походкой.

Митчелл заулыбался.

Тори была бесподобна в простом зеленовато-голубом платье, мягко облегавшем ее стройную фигуру и выгодно оттенявшем фарфоровую белизну ее кожи. Красиво уложенные волосы обрамляли ее прелестное лицо.

Она выглядела на миллион долларов.

Она выглядела на несколько миллионов долларов.

— Миссис Сильвия Форбс… мистер Роджер Форбс… — Митчелл испытывал истинное наслаждение в предвкушении следующей фразы и старался растянуть удовольствие. — …Позвольте представить вам Викторию Сторм, мою кузину и теперь невесту!

Роджер тихо, но вполне отчетливо произнес:

— Черт.

Они не знали, что она слышит их разговор.

Но она слышала.

Что-то было не так.

Совсем не так.

Что-то шло вразрез с их планами.

Они стали говорить тише, когда поднялись наверх и закрылись в ее спальне, но она все же нашла способ, чтобы слышать и видеть их. Сейчас они спорили.

— Ты осел, Роджер, — тихо говорила Сильвия.

— Сама ты… — огрызнулся он в ответ и сердито шлепнул ее по заду. Надин показалось, что удар был слишком сильным, но Сильвия, похоже, не возражала. Девушка вообще подозревала, что ее«бабушка» получает от его шлепков удовольствие.

Роджер нагнулся и прижался ртом к тому месту, которое только что шлепнул.

— М-м, у этой ослицы есть что поцеловать.

— Как ты мог?

— Что я мог? — спросил он запинаясь.

Роджер явно перебрал в этот вечер. Все признаки были налицо: невнятная речь, развязное поведение, неверные движения и необузданная похоть.

Он всегда старался пристроиться у Сильвии между ног, когда выпивал лишнее.

— Так безобразно вести себя перед лордом Стормом и этим очаровательным существом, которое зовется его невестой!

— М-м, у нее есть на что посмотреть.

— Она красивая молодая женщина.

— А ты сначала подумала, что его невеста — та, что попроще, правда, Сильвия?

Она фыркнула:

— Конечно, я надеялась на это.

— Тебе было бы куда проще осуществить задуманное, если бы его невестой оказалась Элис Фрэйзер.

— Да, это упростило бы дело.

— Хотя, конечно, — протянул Роджер, — внешность еще не все.

— Вот именно. — Сильвия посмотрела на него через плечо. Саркастическая усмешка мелькнула на ее стареющем лице. При ярком свете «бабушка» всегда казалась старше.

— И что мы теперь будем делать? — поинтересовался Роджер.

Надин увидела хорошо знакомое ей выражение на лице Сильвии Форбс. Оно означало, что у «бабушки» созрел очередной план.

— Поверь мне, — сказала Сильвия, позволяя Роджеру мять ее груди, — нет такой помолвки, которую было бы нельзя разорвать.

Глава 14

— Поверь мне, Тори, нет такой помолвки, которую было бы нельзя разорвать, — говорил Митчелл своей кузине на следующий день, когда они входили в его личную гостиную.

— Ты говорил, что я должна сделать вид, что только собираюсь выйти за тебя замуж. — Она ткнула в его сторону пальцем. — Ты ни слова не сказал об официальной помолвке.

— Я принял решение в последнюю секунду. — Митчелл облизнул пересохшие губы. — Я был уже вне себя от отчаяния.

Тори вопросительно подняла золотистую бровь.

— Такой большой сильный мужчина испугался беззащитной женщины, ее капризного пасынка и молодой девушки.

Он насупился.

— Кстати, как тебе понравилась эта «беззащитная женщина»?

Тори не смогла удержаться от язвительного замечания:

— Правда всегда всплывает наружу. Так же как седые корни волос.

— А-а, миссис Форбс красит волосы! Но она не первая женщина, которая пытается выглядеть моложе своего возраста.

— Я бы ничего не имела против нее, если бы она вела себя подобающим образом, — сказала Тори.

— А она ведет себя неподобающе?

— Ну, скажем иначе: такое понятие, как утонченные манеры, несовместимо с образом Сильвии Форбс.

— Как ты думаешь, что затеяла эта женщина?

— Прежде я хотела бы заметить, что сегодня утром ты очень ловко уклонился от завтрака за общим столом.

— Я решил позавтракать пораньше вместе с Маккламфой. Нам надо было многое обсудить.

Причина была достаточно уважительной.

— Ну что ж, а я наслаждалась увлекательной беседой с миссис Форбс. Мы ели яичницу с беконом и нечто под названием «салфок» и толковали о разведении овец, — сообщила ему Тори.

Митчелл едва сдержал смех.

— Я, правда, сказала ей, что совершенно не разбираюсь в разведении овец, и посоветовала обратиться с этим вопросом к тебе.

Митчелл не выдержал и расхохотался.

— Кстати, скажи мне, пожалуйста, из чего делают этот салфок? — с любопытством спросила Тори.

— Лучше бы тебе этого не знать.

— Почему?

— Иногда неведение — благо.

— Крайне редко. Так что это такое?

— Это традиционное блюдо, подаваемое к яичнице с беконом. У него очень специфический вкус.

— Это я уже поняла. Она ждала.

— Салфок — это черный пудинг, приготовленный из свиной крови.

Тори сделалось дурно.

— Зачем ты мне это сказал? — упрекнула его она, хватаясь за горло.

— Я предупреждал тебя.

— Но я не думала, что это так ужасно. Сказал бы, что это примерно то же, что и хаггис, или что лучше не задумываться о том, что ты ешь.

— Так тебе уже известно, что такое хаггис⁹?

— Миссис Форбс описала мне это блюдо во время завтрака.

— Кошмарная женщина.

— Она невыносима. — Тори почувствовала, как щеки ее начинают гореть. — За ленчем, который ты, кстати, тоже пропустил…

— Мы с Маккламфой были в это время в поле, проверяли стада, — мгновенно оправдался Митчелл.

— Овцы — на лугу, коровы — в поле, — перефразировала Тори старую детскую считалку.

— Мы не выращиваем на острове крупный рогатый скот.

— Так вот, после ленча Сильвия отвела меня в сторону. «Я знаю, что вы потеряли родителей и у вас нет никого, кто мог бы поддержать вас, — сказала она. — И потому, как женщина более опытная и немного постарше вас, я считаю своим долгом предупредить о грозящей вам опасности со стороны лорда Сторма».

Митчелл резко вскинул голову:

— Что?!

— Да. Она сказала, что ты сделал мне предложение, руководствуясь самыми низкими побуждениями. Она назвала три.

— А ты назовешь их мне?

— Естественно. — Она начала загибать пальцы. — Во-первых, ты хочешь жениться на мне из корыстных соображений. Я богата, а ты, как она слышала, сильно нуждаешься в деньгах. Кстати, мне известно, что в замке протекает крыша или нет?

— Да, я говорил тебе об этом. Продолжай. Митчелл начал ходить из угла в угол, и Тори поняла, что ее рассказ очень ему не нравится.

— Во-вторых, тобой движет кровная месть.

— Месть?! — изумился он.

— Миссис Форбс хорошо изучила историю клана Стормов. Просто удивительно, в каких подробностях ей известна история размолвки между братьями-близнецами.

— Да она настоящая шпионка! — возмутился Митчелл. — Более нелепого повода к вступлению в брак нельзя придумать! Да еще в наше время! — Он подошел к окну, откуда открывался вид на зубчатый вал крепостной стены с бойницами, глядящими на море. — А в-третьих?

Тори молчала. Ей не хотелось пересказывать ему глупые домыслы Сильвии, но Митчелл обернулся и повторил свой вопрос:

— Так что еще она тебе наговорила?

— Что ты испытываешь ко мне грубое животное влечение, — промямлила Тори.

— Ну что ж, с третьей попытки миссис Форбс попала в точку.

— Как это понимать?

— А так: мы действительно испытываем друг к другу взаимное плотское влечение.

— Взаимное?! — вырвалось у нее. Митчелл поднял руку:

— Давай не будем обманывать друг друга, раз уж игра зашла так далеко.

— По-твоему, это игра?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Нас влечет друг к другу, и нет смысла отрицать это.

Тори сделала вид, что не расслышала последней реплики. Тем более что он и в самом деле был прав.

Вдруг ее внимание привлек знакомый предмет: портрет королевы Виктории, который они вывезли из кабинета Сторм-Пойнта. Рядом с ним она заметила мемориальную доску, обнаруженную в крыле принца Уэльского. Быстро оглядев комнату, Тори увидела на столе бронзовую фигурку и шахматы. Здесь были собраны все «Виктории», за исключением садовой статуи, которая все еще была в пути из Соединенных Штатов в Британию.

— Что ты задумал? — воскликнула Тори. Митчелл тяжело вздохнул.

— Я пытаюсь сложить фрагменты мозаики в целую картину, — сказал он и, помолчав, добавил: — Держу пари, что у тебя это получится лучше.

Тори мысленно улыбнулась.

— Это ты так изысканно намекаешь, чтобы я помогла тебе в этом деле?

Лицо Митчелла просветлело.

— Так ты не против?

— Конечно, нет. Расскажи, какие выводы ты успел уже сделать.

Он предложил ей устроиться поудобнее в одном из кресел, стоявших у камина, и сам сел рядом с ней. Тори искоса взглянула на него:

— А что ты делал после того, как привез сюда коллекцию «Викторий»? Сидел и любовался на них по ночам?

Митчелл кивнул и, опустив локти на колени, обхватил руками голову.

— Я не глупый человек, Тори, — объявил он.

— Я знаю, — заверила его Тори. В душе она считала его человеком блестящего ума.

— Но я чувствую себя дураком. Я не могу подобраться даже к пятидесятиярдовой отметке.

— К какой еще пятидесятиярдовой отметке? Он поднял на нее глаза:

— Это футбольный термин.

— Ах да, ты же бывший футболист, играл за Техасский университет.

Он кивнул:

— Это означает, что я не продвинулся в своем расследовании ни на дюйм.

— Иначе говоря, ты так и не сумел найти ключ к разгадке.

— О, у меня множество ключей. — Он кивнул на коллекцию «Викторий». — Только толку от них никакого.

Тори попыталась рассуждать логически:

— Давай начнем с самого начала и будем продвигаться шаг за шагом. Ты хочешь найти пропавшие фамильные сокровища.

— Да.

— Ты уверен, что такие сокровища существуют?

— Нет.

Она издала недовольный возглас.

— Раз мы решили их искать, значит, мы должны принять за аксиому, что сокровища существуют. Вопрос в том, что именно они представляют собой: драгоценные камни? Ювелирные украшения? Или древние рукописи? Редкие монеты? Святые мощи?

— Не знаю.

Тори откинулась в кресле, закинула ногу на ногу и, задумчиво переводя взгляд с одной «Виктории» на другую, стала наматывать на палец свою золотую цепочку.

Прошла минута, другая.

Наконец Митчелл не выдержал и спросил:

— Что ты делаешь?

Тори размотала цепочку, рассеянно пробормотала: «Думаю» — и опять замолчала. Наконец она заговорила:

— А как тебе пришла в голову мысль, что ключом является «Виктория»?

Митчелл пожал плечами:

— В семье об этом знали все.

— Тогда почему ни твой отец, ни твой, дед, никто другой из их предшественников не попытался найти эту «Викторию» и сокровища?

— Они пытались, — пожав плечами, ответил он.

— И всех постигла неудача?

— И всех постигла неудача.

Пока их рассуждения не добавили ничего нового к тому, что они уже знали.

— Пожалуйста, повтори мне в точности слова, которые произнес твой дед перед смертью.

— «Ты должен отыскать сокровища. Ключ в Америке. Поезжай в Америку и привези сюда Викторию» — вот все, что он сказал мне.

— А не был ли это предсмертный бред? Или что-то вроде духовного завещания будущему поколению Стормов? — без тени иронии спросила Тори.

— Я задавал себе эти вопросы множество раз, — признался Митчелл.

— Итак, что нам известно? — Тори подняла голову и посмотрела прямо перед собой. — Мы знаем, что был аукцион. Фамильные ценности были куплены тайными агентами Эндрю Сторма и переправлены в Америку. Но мы не знаем, почему твой дед решил, что ключ к разгадке находится именно в Америке, а не здесь, в Шотландии, на острове Сторм, в самом замке Сторм.

Митчелл со вздохом откинулся на спинку кресла. Тори повернулась к нему и задумчиво проговорила:

— Ты знаешь, у меня появилось странное чувство… Знала бы она, какое чувство появляется у него, когда она смотрит вот так своими невероятными зеленовато-голубыми глазами!

— Мне кажется, что ни одна из этих «Викторий» не является настоящим ключом.

— Ты уверена?

— Да, я уверена, что все эти вещи не имеют никакого отношения к той «Виктории», которую ты ищешь, Митчелл. Ни одна из них не поможет нам найти сокровища.

Он предпочел бы этого не слышать, но что-то подсказывало ему: Тори в своих ощущениях близка к истине.

— Знаешь, как называются подобные озарения по-гэльски?

Она медленно покачала головой и прошептала:

— Нет.

— Тогда я скажу тебе, правда, заранее предупреждаю, что произношение у меня не очень. По-гэльски это называется таибхсе, или да-шеаладх, что в дословном переводе означает «два зрения», или «второе зрение». В этой стране до сих пор верят в добрые и дурные приметы, в счастливые и несчастливые дни, в призраков и фей, в предсказания, особенно в предсказания различных несчастий. Черт, владение «вторым зрением» было когда-то настолько обычным явлением в Шотландии, что практически в каждом клане и в каждом городе имелся свой ясновидящий. Между прочим, Маккламфа совсем недавно сокрушался, что у меня нет этого дара. Он говорит, что нам это могло бы здорово пригодиться. — Митчелл взглянул на часы. — О, мы опаздываем на чай.

— А мы ведь не хотим упустить возможность посидеть в тесном семейном кругу вместе с Сильвией Форбс и ее отпрысками, — с сарказмом в голосе заметила Виктория.

— Мы можем попросить подать чай только для нас двоих. — В глазах Митчелла вспыхнул опасный огонь.

— Но это будет невежливо по отношению к твоим гостям.

— Я их не приглашал. — Митчелл уже не чувствовал голода. Он вообще утратил аппетит. — Давай погуляем в саду, — предложил он.

Они долго шли узкими переходами замка, пока не оказались на старой потайной лестнице. Оттуда они прошли вдоль ряда бойниц, которые были частью древней оборонительной системы замка, и, открыв деревянную дверь, вышли в уединенный сад.

— Какая прелесть! — восхищенно воскликнула Тори. Митчелл уже давно не был здесь и успел забыть об этом укромном уголке.

— Мне тоже здесь нравится.

Они прошли под естественной аркой пышно разросшейся глицинии и остановились перед садовой скамейкой, расположенной в нише толстой стены. Она была рассчитана как раз на двоих, ни больше ни меньше.

— Симпатичная скамейка, правда? — заметила Тори. Митчелл пожал плечами:

— Наверное.

— Ты только представь, сколько владельцев этого замка приходили сюда на тайные свидания со своими возлюбленными! — начала фантазировать Тори.

Уединенный сад. Красивая желанная женщина. Женщина, которую он безумно хочет. Этого достаточно, чтобы забыть обо всем.

Митчелл шагнул вперед.

А в следующее мгновение она повернулась и, потянувшись к нему, нетерпеливо сказала:

— Поцелуй меня, Митчелл.

Глава 15

И он поцеловал ее.

Без колебаний. Даже не спросив, почему она вдруг захотела, чтобы он поцеловал ее.

Он притянул ее к себе и впился в ее губы жадным требовательным поцелуем. Мягкая податливость ее губ, таких сладких на вкус, аромат, который принадлежал только ей одной и не поддавался никакому определению, моментально вскружили ему голову. Для него сейчас существовала только Тори — ее губы, ее божественное тело.

Крепко прижимая к себе ее талию одной рукой, другую он положил ей на грудь, но Тори вдруг оттолкнула его, прошептав:

— Надин. Она смотрит на нас из окна третьего этажа.

— Черт! — Митчелл оторвался от ее губ и с досадой посмотрел на окна дома. — Она шпионит за нами! Зачем ей это нужно?

— Неужели ты не догадываешься? — спокойно сказала Тори. — Сильвия Форбс мечтает женить тебя на своей внучке. И сама девушка, кажется, не прочь стать твоей женой.

— Но ведь я сообщил им, что помолвлен. Тори слегка усмехнулась:

— Для Надин это не имеет значения.

— Что ты хочешь этим сказать?

Митчелл привык думать, что хорошо разбирается в людях и мотивах их поступков, но в последнее время у него появились на этот счет сомнения.

Тори вздохнула и медленно проговорила:

— Эта девушка без памяти влюблена в тебя, Митчелл.

— Да я едва знаком с этим семейством, я же тебе говорил.

— Это не имеет значения.

— О Господи! Разве молодые женщины влюбляются в стариков? — с досадой поморщился Митчелл.

— Она влюбилась. Митчелл покачал головой:

— Но это невероятно!

— Это вполне вероятно, можешь мне поверить, — сухо сказала Тори.

Митчелл спрятался в тени, отбрасываемой нависшими над ними растениями, и задумчиво проговорил:

— В таком случае нам нужно осторожно избавиться от этой девушки, так чтобы не задеть ее чувств. Если она будет чаще видеть нас целующимися, то быстро выкинет из головы все свои фантазии относительно меня.

— Ты так думаешь?

— А ты нет?

— Нет. Надин слишком увлечена тобой и одержима желанием стать леди Сторм. Эмоции неподвластны голосу рассудка. Понимаешь?

Он нагнулся и поцеловал ее в кончик носа.

— Ты удивительная женщина, Виктория Сторм. Я восхищаюсь тобой и уважаю тебя! Ты мне нравишься.

— Ты мне тоже, — после секундного колебания откликнулась Тори.

— Мне… мне нравится целовать тебя. — Он придвинулся к ней ближе. — А тебе?

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

— Ну, оцени свои чувства по десятибалльной шкале. Тори молчала.

Тогда он решил ей помочь:

— Ну, предположим, один балл означает, что ты не возражаешь против этого, но для тебя существует масса других более приятных вещей.

— А десять баллов?

— Десять означает, что мой поцелуй необходим тебе как воздух. Что ты скорее согласилась бы умереть, чем жить без моих поцелуев.

Она молчала.

Не дождавшись ответа, он сказал:

— Разумеется, ты не обязана отвечать.

Конечно, она знала ответ.

Но стоит ли сейчас признаваться ему в этом? Хотя… может быть, как раз сейчас и пришло время сказать правду. Тори шевельнула губами и не узнала своего голоса:

— Поцелуй меня, Митчелл.

— Здесь?

— Да.

— Сейчас?

— Сию минуту, — потребовала она. — Мне нравится, когда ты целуешь меня. Мне нравится целовать тебя. И я хочу, чтобы ты целовал меня. Я умираю от желания, чтобы ты поцеловал меня.

И он стал целовать ее. Теперь его поцелуи были совершенно другими, чем раньше. В них выражалась кипевшая в нем страсть. Их губы и языки жадно искали друг друга, руки безжалостно срывали одежду. Когда их разгоряченные тела обнажились, Тори почувствовала, как его губы нашлиее сосок. Он трогал его языком, перекатывал, втягивал в рот все глубже и сильнее до тех пор, пока она не почувствовала, как эротическое напряжение охватило всю ее, до кончиков пальцев на ногах.

Тори, не помня себя, положила руки ему на грудь. Ее ногти оставили небольшие царапины у него на коже, пока она искала и наконец нашла твердый мужской сосок. Тори сжала его пальцами — довольно сильно — и почувствовала, как Митчелл вздрогнул.

Молнию у него на джинсах заело посередине, и Митчелл выругался сквозь зубы. Наконец Тори сумела расстегнуть ее до конца.

Его пенис вырвался на свободу. Он был горячим и тяжелым в ее руке, а кожа на нем — гладкой как шелк и чувствительной к малейшим прикосновениям. Тори притронулась к нему сперва осторожно, потом смелее, потом женское любопытство и уже ничем не сдерживаемая страсть заставили ее отбросить остатки стыда.

— Тори… — В голосе Митчелла звучали и боль, и необычайное наслаждение, испытываемые им от того, что она делала. — Боже, помоги мне!

Она видела крошечные капельки пота, выступившие у него на лбу, слышала его участившееся дыхание, ощущала в ладони бешеный пульс его крови.

Рука Митчелла опустилась к ней на колено, скользнула под юбку, вверх по ноге и наткнулась на неизбежное препятствие.

— Черт бы побрал эти тряпки! — нетерпеливо воскликнул Митчелл.

— Ничего страшного. От них легко избавиться, — сказала Тори, приблизив губы к его рту.

Он дернул тонкую материю на себя, и послышался звук рвущейся ткани. Через секунду он откинул в сторону ее шелковые трусики, и его ладонь интимно прижалась к завиткам ее волос на лобке.

— Здесь они у тебя тоже рыжие? — прошептал он, наматывая их на палец.

Тори бросило в жар от этих слов и прикосновений, все ее тело охватил огонь.

Почувствовав, что она уже совсем влажная и полностью готова к тому, что должно произойти, Митчелл ввел палец внутрь. Тори потрясенно ахнула. Палец медленно выскользнул обратно и задержался, чтобы погладить чувствительный бугорок женской плоти. Долгожданный стон невольно сорвался с ее губ.

— Митчелл, я не могу… — задохнувшись, умоляла она… о чем?

— Можешь.

Он с силой ввел в нее два пальца и подождал, пока ее плоть приспособится к их размеру. Потом начал вводить их в ее тело снова и снова.

Тори почувствовала, что сжимает его мужскую плоть крепче и крепче; повинуясь инстинкту, рука ее стала двигаться вверх и вниз по гладкому стволу. Неизбежный финал приближался.

И он наступил.

Внезапно она поняла, что теряет контроль над своим телом: оно горело как в лихорадке. От нахлынувших ощущений у нее перехватило дыхание, имя Митчелла замерло на губах, и ее плоть под его рукой начали сотрясать сладкие конвульсии. Теперь Тори уже не могла остановить того, что с ней происходило, даже если бы захотела. Но она и не хотела этого.

Потом, когда сознание отчасти вернулось к Тори, она заметила, что Митчелл тоже находится на грани взрыва.

— Тори, я не могу… — в изнеможении простонал он.

— Ты можешь, — заверила она его. Сердце ее бешено колотилось. — Ты в хороших руках.

И она положила конец его терзаниям, доведя до высшей точки наслаждения…

В этот день они так и не вышли в гостиную к чаю.

Глава 16

На следующий день они встретились в назначенный час в условленном месте — в два часа у старой железной калитки, за которой шла тропинка к морю. Эта калитка существовала здесь с незапамятных времен.

— Ты умеешь плавать? — спросил Митчелл.

Тори склонила голову набок и пристально посмотрела на него.

— А почему ты спрашиваешь?

— Не волнуйся, у меня нет никаких тайных причин спрашивать об этом.

— Очень жаль. — Она лукаво усмехнулась.

— Тогда, может быть, нам отложить прогулку до следующего раза?

— Прогулку?

Он поднял руку, осмотрел ее сначала с тыльной стороны, потом ладонь.

— Я стараюсь сдерживать свои обещания.

— Какие обещания?

Он не дал ей прямого ответа, и на то имелись свои причины.

— Я говорю об обещании, которое дал тебе однажды.

— Когда?

— Если я скажу когда, — он нахмурил красивые темные брови, — ты сразу обо всем догадаешься.

Тори уперла руки в бока и пронзила его сверкающим взглядом.

— А вам когда-нибудь говорили, лорд Сторм, что дразнить людей нехорошо? Я пришла сюда ровно в два часа, как вы просили. Я надела голубые джинсы и старый свитер…

Реакция со стороны Митчелла последовала незамедлительно. Он пощупал ткань ее бледно-розового кашемирового джемпера и переспросил:

— Старый свитер? Тори надула губы:

— У меня нет другого свитера. — И снова перешла в наступление: — Я надела сандалии… все, как ты велел. Захватила солнечные очки и шляпу. — В подтверждение своих слов она надела очки и водрузила на голову шляпу цвета хаки, которая была совершенно не в ее стиле.

Митчелл изумленно посмотрел на Тори:

— Откуда у тебя эта шляпа?

Она надменно вздернула подбородок:

— Я взяла ее во временное пользование у Элис. Ну разумеется, как он сам не догадался.

— Так, значит, ты готова? — спросил он.

— Готова.

Митчелл взял ее за руку, и они пошли по тропинке к морю.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Что?

— Это сюрприз. — Он вдруг вспомнил. — А ты ведь так и не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Ты умеешь плавать?

— Конечно, умею. Я чувствую себя в воде как рыба. Мне даже говорили, что я научилась плавать раньше, чем ходить. В детстве меня каждый год вывозили летом на море, и я четыре года подряд принимала участие в соревнованиях по женскому плаванию, когда училась в школе мисс Портер. У меня было девятое место.

— Значит, ответ «да», — заключил он, выслушав ее пространный монолог.

— Да, — сказала Тори и фыркнула.

— В таком случае, мисс Сторм, вам нечего бояться.

— А куда ты меня ведешь?

Митчелл остановился и указал в сторону небольшого причала:

— Вон туда.

Тори сняла очки и прищурилась.

— Но я вижу там только старый ялик, — разочарованно протянула она.

— Ялик понадобится нам, чтобы добраться к тому месту, которое я хочу тебе показать.

— Ты меня заинтриговал, — оживилась девушка.

— Я хотел бы кое-что подарить тебе. Тори рассмеялась низким грудным смехом.

— Боюсь, что слышала похожее заявление совсем недавно.

Она имела в виду вчерашний день. То, что произошло между ними в саду. Когда они дарили друг другу ласки, радость и удовлетворение.

Митчелл решил наконец открыть свои карты.

— Я говорю серьезно, Тори. У меня есть для тебя подарок.

Ее прелестное лицо осветилось улыбкой.

— А он мне понравится? Митчелл не ожидал такого вопроса.

— Думаю, да. Надеюсь.

— Обожаю подарки. Только мне не часто их дарят. — Она сделала обиженное лицо и пожаловалась: — Большинство людей не знают, что мне подарить.

— Почему?

Девушка пожала плечами; как ни удивительно, но, казалось, ее совершенно не волновало то, что она выглядела довольно смешно в своем дорогом кашемировом джемпере и дешевой хлопковой шляпе.

— Наверное, потому что я отношусь к той категории женщин, которые и без подарков имеют все, что пожелают. Если я и получаю подарки, то всегда знаю, что в них вложена уйма денег и ни капли души.

— Понимаю.

У самого причала Тори остановилась и повернулась к Митчеллу.

— Я сама отвяжу ялик, — сказала она и быстро вбежала на пристань.

Когда лодка была отвязана и весла вставлены в уключины, Митчелл оттолкнулся от причала и начал грести, напрягая мышцы сильного тела.

Главным в этом деле было найти ритм. Митчелл с наслаждением работал веслами, подставив спину солнечным лучам. Легкий ветерок обвевал его разгоряченное лицо.

Крики чаек, соленый морской воздух, присутствие любимого человека — что еще надо для счастья?

Стоял отличный летний день, какие редко выпадают на западных островах. Ярко-синее небо без единого облачка, тихое безмятежное море. Он специально ждал именно такого дня, чтобы осуществить задуманное.

— Между прочим, — он еще сильнее налег на весла, — это «Барбара Аллен».

Сквозь стекла солнечных очков он видел, что ее глаза закрыты. С тех пор как они отчалили от берега, Тори не произнесла ни слова. Она тоже, как и он, наслаждалась, купаясь в солнечных лучах и вдыхая свежий морской воздух.

— Хм-м, — послышался ее ленивый ответ.

— Я говорю, что это «Барбара Аллен».

К его удивлению, Тори начала тихонько выводить нежным мелодичным сопрано:

В городе Скарлетт, где я родился, Жила-была девушка, чудо-краса. И каждый, кто видел ее, был готов полюбить. Барбару Аллен нельзя позабыть.

— Как раз эта песня и заставила меня назвать ее «Барбарой Аллен», — сообщил Тори Митчелл.

Глаза девушки округлились.

— Кого ты назвал «Барбарой Аллен»?

— Наше судно, покоряющее океанские просторы, — с пафосом проговорил он.

— Ты назвал «Барбарой Аллен» свой ялик? Он кивнул, не переставая грести.

— Когда?

— В то лето, когда мне исполнилось тринадцать.

— Ты гостил тогда здесь у дедушки с бабушкой, — вспомнила Тори.

— Верно. Я говорил тебе, что за мной никто не следил. Однажды я обнаружил эту старую шлюпку, залатал ее, подкрасил, достал пару новых весел, окрестил «Барбарой Аллен» и объявил своей.

Девушка немного помолчала.

— Выходит, твой дед все эти годы хранил ее для тебя. У него застрял комок в горле.

— Я нашел ее в лодочном домике после его смерти.

— Должно быть, он понимал, как много она для тебя значит, — едва слышно произнесла она.

— Думаю, да.

— Наверное, он не терял надежды, что когда-нибудь ты вернешься на остров Сторм.

Вильям Сторм много раз говорил ему, что только надежда на возвращение сына удерживает его в этой жизни.

— Мой отец чувствовал себя на острове как в тюрьме. А я никогда не испытывал подобного чувства, — говорил Митчелл, наблюдая, как лодка скользит по воде. — Может быть, он был тогда еще очень молод, жаждал увидеть другие страны. А может быть, он боялся взять на себя ответственность за судьбу целого клана. — Митчелл вздохнул. — Единственное, чего он хотел, — это поскорее уехать отсюда и странствовать по свету.

— А твоя мать?

— Мать очень любила отца и ездила за ним повсюду. — Митчелл немного сбавил темп. — Но мне кажется, она всегда страдала оттого, что не могла вернуться на родину.

— А ты? — едва слышно проговорила Тори.

— Я тоже всю свою жизнь скитался. У меня не было корней. Не было родины. Когда я вернулся в прошлом году в Шотландию, на остров Сторм, я наконец понял, что такое родной дом. — Он откинул назад голову и глубоко вдохнул воздух родной земли. — А теперь, Тори, этому краю принадлежит мое сердце. Я люблю здесь каждый холм, каждый камень, каждую скалу, каждое дерево и даже протекающую крышу родового замка.

Митчелл хотел сказать ей что-то важное. Тори видела это по его глазам.

— Вода такая прозрачная, что видно дно, — сказала она, перегнувшись через борт лодки, и опустила пальцы в воду. За ними побежала серебристая дорожка.

— Только остерегайся сказочных тюленей, — предупредил ее Митчелл.

— А кто такие эти сказочные тюлени?

Лодка быстро приближалась к месту назначения, и Митчелл неторопливо начал:

— Когда-то, давным-давно…

— Эта история тоже начинается с «когда-то, давным-давно…»? — улыбнулась Тори.

— Я просто пересказываю ее тебе так, как ее рассказывал двадцать пять лет назад Старый Нед. Его давно уже нет в живых, и теперь Старым Недом зовут его сына.

— Мы с Элис находим, что у тебя на острове просто невероятное количество Недов.

— У них это семейная традиция — при рождении давать мальчикам имя Нед.

Тори приготовилась слушать, и Митчелл начал опять:

— Когда-то, давным-давно, сказочный кельтский народ Шотландии жил в подземных пещерах. Среди их обитателей были злобные гномы, которые похищали детей из-под самого носа у матерей. Но встречались и другие гномы, их проказы были невинны, а могущество так велико, что они могли творить любые чудеса. Поэтому шотландцы старались не портить с ними отношений.

— Я бы на их месте тоже старалась.

— Но гномы предпочитали брать себе в супруги людей. Они научились принимать облик тюленей и переплывали от острова к острову, выискивая себе пару.

Тори понравилось это предание.

— А почему они превращались именно в тюленей?

— Не знаю. В легенде говорится, что однажды на остров, расположенный неподалеку отсюда, приплыла женщина-тюлень, чтобы найти себе мужа. Она сбросила тюленью кожу и обернулась прекрасной женщиной. Настолько прекрасной, что перед ее красотой не мог устоять ни один мужчина.

— И нашелся юноша, который влюбился в нее?

— Да. Вскоре они поженились. Тори наклонилась вперед:

— И что было дальше?

— Шли годы. Они жили счастливо. Но потом наступил грустный день — день, который неизбежно наступал для каждого гнома, взявшего себе в супруги человека. В этот день женщина должна была опять надеть свою тюленью кожу. Она мгновенно превратилась в тюленя, прыгнула в нахлынувшие волны, и больше ее никогда никто не видел.

Тори смотрела поверх его плеча куда-то вдаль.

— Красивая сказка, Митчелл, но, я думаю, тебе следует знать одну важную деталь.

— О чем ты, любимая? О себе? Или обо мне? Или о нас? В любом случае с этим можно подождать до завтра.

— Нет, с этим нельзя подождать. Он вздохнул:

— Хорошо, что же это?

— Там, впереди, стоит большой риф, и, если в ближайшие две секунды ты не сделаешь что-нибудь, мы на полном ходу врежемся в него.

Вовремя предупрежденный, Митчелл благополучно обогнул риф. Потом завел ялик в уединенную бухту и остановил лодку у большого камня, который лежал здесь и двадцать пять лет назад, когда Митчелл был мальчиком и обследовал на ялике окрестности.

— Я чуть не забыл про это место, — признался он девушке.

— И как оно называется?

— Так, просто островок.

— Чудесное место, — сказала, оглядевшись, Тори.

Небольшая рощица, несколько валунов и луг, заросший дикими цветами, которые пестрели в траве яркими красками.

— Все-таки странно, что у него нет названия. Каждое место на земле должно иметь свое название, — серьезно заметила Тори.

— Ну тогда назови его, как тебе нравится.

— Что ж, я подумаю над этим.

— Пожалуйста, у тебя достаточно времени. — Митчелл оглядел остров. — Он твой.

— Ты о чем?

Он обвел рукой вокруг:

— Все это твое.

— Ты даришь мне этот остров? — неуверенно спросила Тори.

— Очень маленький остров.

Она молчала.

— Я не знаю, что на это сказать.

— А тебе и не нужно ничего говорить. Кстати, я не просто так дарю тебе этот остров. На то есть причина. — Митчелл взял ее за руку и повел к рощице.

Оно росло в самом центре. Диаметр его ствола был размером с небольшую хижину; от него отходили десятки, сотни ветвей, которые росли вверх, в стороны, вниз, в самых разных направлениях; они цеплялись за сучья, образовывая причудливые укрытия и навесы.

Тори молча рассматривала дерево. Митчелл начал беспокоиться:

— Помнишь, тогда в Род-Айленде я пообещал тебе дерево? Помнишь?

— Помню.

— А я всегда выполняю свои обещания. Она не проронила ни слова.

Митчелл засунул руки в карманы джинсов и зарылся носком ботинка в прошлогоднюю листву.

— Никто не знает, сколько этому дереву лет. Тори продолжала молчать.

— Но то, что не одна сотня, это точно. Некоторые историки считают, что в 1787 году Роберт Берне посетил этот остров, когда гостил в замке Сторм. Легенда гласит, что, стоя под ветвями этого дерева, которые сплетались в форме сердца, — Митчелл указал на ветки, переплетение которых действительно немного напоминало форму сердца, — он сочинил одно из своих стихотворений.

— Какое же?

— Говорят, это было «Расставание». Она покачала головой.

Митчелл прочитал отрывок, который помнил довольно хорошо:

Кто видал тебя, тот любит, Кто полюбит, не разлюбит. Не любить бы нам так нежно, Безрассудно, безнадежно, Не сходиться, не прощаться, Нам бы с горем не встречаться!

— Он подарил мне дерево, — крикнула она Элис через комнату и погрузилась в ванну с теплой благоухающей водой. Это была старинная фарфоровая ванна на ножках викторианской эпохи.

— Но ведь он обещал его тебе.

Тори положила голову на край ванны и с гордостью проговорила:

— Роберт Берне сочинил одно из своих стихотворений, стоя под ветвями этого дерева, переплетенными в форме сердца.

— Впечатляющая легенда.

— Это очень старое дерево. Можно даже сказать: древнее. И в дупле у него вырезаны странные знаки.

— Какие знаки?

Тори пожала голыми плечами и сдула с ладоней мыльные пузыри.

— Они немного напоминают «М» и «В».

— Интересно.

— Я тоже так подумала. Митчелл посоветовал мне расспросить о них Старого Неда. Ему известно абсолютно все об острове, замке и клане Стормов. Я собираюсь сходить к нему завтра.

— Хорошая мысль.

Тори провела мокрой губкой по лицу.

— А ты не хочешь пойти со мной?

— Не могу.

Тори улыбнулась и села, положив руки на края ванны.

— Опять Маккламфа?

Элис Фрэйзер ответила не сразу:

— Да.

Поскольку больше никакой информации о великане Маккламфе не последовало, а Тори уважала право Элис на личную жизнь, девушка вернулась к обсуждению своего подарка.

— А я сказала тебе, что это дерево стоит в самом центре крошечного острова, заросшего травой и цветами?

— Нет. Какая прелесть! Тори вздохнула:

— Митчелл подарил мне и остров тоже.

— Подумать только!

— Да, представляешь?

— Надеюсь, ты поблагодарила его?

— Ну разумеется!

На самом деле она была настолько взволнована, что не помнила, что делала и говорила с того момента, как они причалили к острову. Она помнила только, как перед отплытием подошла к дереву, погладила его кору и прошептала: «Это я, Виктория. Я вернулась».

— Это самый замечательный подарок, который я когда-либо получала, Элис, — крикнула Тори и тихо добавила: — И самый лучший подарок, который мужчина может сделать женщине.

Глава 17

— Ceud mile failte, — важно сказал Старый Нед, приглашая ее в маленькую гостиную своего коттеджа. — Это традиционное гэльское приветствие, означающее «Сто тысяч раз добро пожаловать».

— Спасибо, сэр, — вежливо поблагодарила Тори.

— Только не так церемонно. Просто Старый Нед.

— Тогда не будете ли вы так любезны называть меня просто Тори?

— Не знаю, смогу ли я, мисс Сторм, но вы уж не обижайтесь, если разок-другой у меня вырвется старомодное «девушка». — В глазах Старого Неда блеснул огонек.

Старая дворняга подбежала к Тори, виляя хвостом, и лизнула ей руку, требуя своей доли внимания.

— А это кто? — спросила девушка, поглаживая собаку по голове.

— Это Старый Тоби. Мы давно уже вместе, Старый Тоби и я, — ответил старик.

— Я захватила с собой кое-какие продукты из замка, — сказала Тори, протягивая ему небольшую корзинку. — Миссис Макграбб взяла с меня слово передать вам ваши любимые пирожные к чаю.

— Она никогда не забывает прислать Старому Неду его «данди», — улыбнулся он, явно польщенный. Он взял корзинку на удивление твердой для девяностотрехлетнего старика рукой и, взглянув на часы на простой каминной полке, разочарованно отметил: — Рановато для чая.

Тори вдруг вспомнила, что выполнила поручение кухарки не до конца.

— На дне корзины пара хороших костей для собаки и объедки, завернутые в старые газеты.

Старый Нед удовлетворенно кивнул: «Она и про Старого Тоби никогда не забывает» — и предложил девушке — занять одно из кресел-качалок, расположенных у очага. Правда, огонь не был разожжен в этот прекрасный августовский день.

Старый Тоби поплелся за ними, не переставая помахивать хвостом, и, когда его хозяин уселся, тут же свернулся калачиком у его ног.

Очевидно, Старый Нед считал, что почтенный возраст дает ему некоторые привилегии. Поэтому перешел прямо к делу и обратился к ней просто:

— Итак, девушка, ты намерена стать невестой Сторма?

— Сторма?

— Хозяина замка.

Ну конечно, он говорит о Митчелле. У нее мгновенно отнялся язык, и она запинаясь пролепетала:

— Я… а-а…

— Ты любишь его, — уточнил свою мысль старик. — Это видно так же ясно, как твой хорошенький носик на твоем хорошеньком личике.

— Но откуда…

— У Старого Неда еще остались глаза, которые видят, и уши, которые слышат, — назидательно заметил он. — Вчера Сторм катал тебя на своем ялике. Наверное, показывал остров?

Тори поняла, что нет никакого смысла запираться.

— Да, мы были там.

— Мы со Старым Тоби видели вас, когда вы вернулись и поднимались от лодочного домика по тропинке. Любой, кто увидел бы вас, сказал бы, что вы без памяти влюблены друг в друга. — Он несколько раз причмокнул губами, потом весело хлопнул себя по костлявому колену. — Ты любишь его.

Тори вздохнула и разгладила пальцами кружевную салфетку, наброшенную на подлокотник кресла и приколотую к обивке поржавевшей булавкой.

— Да, я люблю его.

Старый Нед утвердительно кивнул:

— Это будет великий день, когда две враждующие ветви клана Стормов воссоединятся опять под знаменем любви. Да, это будет великий день.

У нее не хватило духу сказать ему, что этот день никогда не наступит.

— Вчера на острове Митчелл показал мне огромное дерево.

— А-а, дерево Робби Бернса, — улыбнулся старик.

— Да. А правда, что он написал под этим деревом одно из лучших своих стихотворений?

— Так говорят.

— Мы нашли еще странные знаки, вырезанные на дереве. — Тори положила руки на колени и сказала, стараясь не выдать волнения: — Я подумала, может быть, вы знаете, что означают эти знаки.

— Старый Нед знает, — подтвердил старик, покачиваясь в кресле.

Тори насторожилась:

— И что они означают?

На этот раз он уклонился от прямого ответа:

— Видишь ли, девушка, много лет назад это дерево носило другое имя.

Старик помолчал, раскачиваясь в кресле. Скрип половиц под ним успокаивал и убаюкивал. Старый Нед, казалось, не торопился. Какой смысл торопиться в его возрасте? Тори подумала, что скорее всего будет вести себя так же, когда ей будет девяносто три года.

Наконец, устав ждать, девушка решила подойти к вопросу с другого конца:

— А как вы думаете, сколько этому дереву лет?

— Я не думаю, девушка. Я знаю.

Тори изо всех сил старалась сохранять спокойствие.

— Знаете?

Старый Нед закивал в такт покачивавшемуся креслу. Потом постучал себя по голове узловатым пальцем:

— Все знания хранятся здесь. Они передаются из поколения в поколение, от отца к сыну, от Старого Неда следующему Неду.

Ей было известно о существующей на островах традиции передавать семейные предания из уст в уста.

— А эти знания где-нибудь записаны? Он отрицательно покачал головой.

— А что, если со Старым Недом что-нибудь случится? — Эта мысль показалась ей ужасной. — Знания будут утрачены.

— Нет, девушка, они останутся здесь, — успокоил он ее, похлопав себя по груди там, где находилось сердце. —

Но мы говорили о дереве. Мы знаем, что оно росло там — конечно, тогда оно было не таким огромным, как сейчас, — еще в те времена, когда Брюс сражался под Баннокберном против слабого, всеми презираемого Эдуарда, сына Эдуарда Длинноногого.

«Надо как следует проштудировать учебник по истории Шотландии», — подумала про себя Тори.

— Это было в 1314 году, девушка.

Она быстро заморгала и повторила:

— В 1314-м. — Потом быстро сделала в уме вычисления. — Получается, что дереву как минимум семьсот лет.

— Наверное.

Тори опять вернулась к прежнему вопросу:

— А как называлось это дерево раньше? И снова Старый Нед ушел от ответа.

— Говорят, она была хорошая, красивая девушка, — задумчиво проговорил старик. — Единственная дочь главы клана Стормов. Это был ее остров и ее дерево. И когда она полюбила, то выбрала именно это место для свиданий с юношей, хотя его нельзя было назвать юношей.

— Значит, этот остров был местом свиданий влюбленной пары?

Тори до сих пор не знала имени девушки, но не сомневалась, что рано или поздно Старый Нед откроет его ей.

— Удивительно. Хотя если вдуматься, то не так уж и удивительно, — сказал старик, опять погрузившись в свои мысли.

— О чем вы?

— Вас зовут Тори.

— Это уменьшительное от Виктории.

— Так звали и ее, девушка.

— Ее звали Викторией? Старый Нед кивнул:

— Леди Виктория. Поэтому первым названием этого дерева было «Место свиданий Виктории».

— Тогда становится понятным, почему один из знаков напоминает букву «В», — пробормотала она. — Да, конечно, это была буква «В».

В голосе старика неожиданно зазвучали неодобрительные нотки:

— Ее приятель носил шотландское имя, оно означало «Подобный Богу». Но тот, кто назвал его так, сильно ошибся.

— Он оказался недобрым человеком? Старый Нед презрительно поджал губы:

— Он не подходил такой девушке, как леди Виктория из клана Стормов.

— И как же звали человека, которого она полюбила?

— Мичел, — коротко ответил старик. Что-то уж слишком много совпадений. Пытаясь унять дрожь в голосе, Тори проговорила:

— «В» и «М» — Виктория и Мичел.

— Это трагическая история о любви и предательстве, мисс Сторм. — Старый Нед вытащил из кармана небольшой острый ножик, взял со стола, стоявшего рядом с креслом, кусок дерева и начал резать. — Я люблю работать, когда рассказываю.

Может быть, это просто выдумка Старого Неда? Или отчасти правда, отчасти легенда, передаваемая из уст в уста на протяжении столетий?

Тори несколько минут наблюдала за стариком, завороженная быстрыми и точными движениями его руки. Она поразилась остроте его зрения, которое позволяло ему выполнять тонкую сложную резьбу.

— А что вы вырезаете? — спросила она, заинтересовавшись его работой.

— Лицо, девушка.

— А чье лицо?

— Лицо, скрытое в дереве.

Он поднес к ней поближе небольшой деревянный брусок. На его гладкой поверхности выделялся причудливой формы сучок.

— Сначала я изучаю структуру древесины, выбираю подходящий сучок, — объяснил старик. — Потом и форму самого сучка, до тех пор, пока не смогу прочитать историю, которую рассказывает лицо. Ну а дальше остается только взять нож и вырезать это лицо.

— Как интересно! — воскликнула девушка.

— Обычно такие деревянные изображения вешают на стену дома, выбирая самое видное место.

— А для чего это делают?

— Это могущественный талисман. — Старый Нед пристально посмотрел на Тори. — Он оберегает дом и семью от зла.

Что ж, такую вещь не помешает иметь каждому!

— Так вот, история их любви была трагичной, — продолжил свой рассказ Старый Нед.

— История любви Виктории и Мичела? Он кивнул головой.

— Что-то в этой истории правда, что-то — красивый вымысел, а что-то, я думаю, навсегда осталось утраченным для потомков.

Тори вздохнула. Ей очень хотелось, чтобы большая часть истории все же сохранилась в памяти людей.

— Это случилось во время войны за независимость Шотландии. Тогда стране были очень нужны сильные крепкие мужчины, способные воевать; мужчины, у которых были собственное оружие и лошади. В это-то самое время и пришел на нашу землю великий рыцарь Мичел со своими воинами.

— Откуда он пришел? Старый Нед пожал плечами:

— Никто не знал наверняка. Некоторые говорили, что он был членом одной из ветвей клана Стормов и что он вернулся в Шотландию после похода на Святую землю. Другие говорили, что несколько лет он скрывался от самого Папы Римского и Филиппа Французского.

— А почему он должен был скрываться?

— Ходили слухи, что в юности Мичел постригся в монахи и жил среди тех, кто называл себя тамплиерами.

— Монахи, участвовавшие в крестовых походах, — задумчиво проговорила Тори.

— Но к тому времени тамплиеров уже не существовало. Большинство из них сожгли на кострах, а имущество их забрал себе жадный французский король.

— Итак, кто бы ни был этот Мичел, он вернулся и спрятался на острове Сторм.

— Верно, девушка. — Старый Нед говорил и продолжал резать, по временам прекращая работу, чтобы оценить результат. — Некоторые говорили, что Мичел и его рыцари привезли с собой большие богатства. А некоторые даже утверждали, что это сокровища тамплиеров, вывезенные из Франции перед казнью Великого магистра.

— Так, значит, были еще и сокровища.

— Это может быть правдой, а может — и легендой, девушка. Но что касается предательства, то оно было настоящим.

— Кто был предателем?

— Сам Мичел. — Старый Нед прервал работу и, помолчав, добавил: — И Виктория.

— Как это произошло? — спросила Тори.

— Рыцарь совершил ошибку. Он считал, что любовь женщины к мужчине сильнее ее преданности клану.

— И ошибся, — тихо сказала Тори.

— Этот остров всегда был естественной крепостью. И тот, кто хотел завоевать его, должен был сначала узнать о тайных подходах с моря.

Внезапно Тори поняла:

— Мичел хотел, чтобы леди Виктория предала свой народ и помогла проникнуть в крепость.

— Все было именно так, девушка.

— Но она этого не сделала.

— Она не могла предать свой клан.

— Кто родился в клане Стормов, тот остается ему предан до конца.

— Я вижу, ты понимаешь это. И леди Виктория тоже это понимала. Но ей пришлось заплатить высокую цену.

— И какова была цена?

— Она загубила свою бессмертную душу. И жизнь человека, которого любила.

Тори почувствовала, как мороз побежал у нее по коже.

— Леди Виктория убила Мичела?

— Так же верно, как если бы вонзила кинжал в его сердце. — Старый Нед подул на деревянный брусок, который держал в руках, и опилки полетели ему на рубашку.

Старый Тоби, потянувшись, встал на ноги, встряхнулся и положил голову на колени Тори. Она молча наклонилась к нему, почесала за ухом и погладила лохматую голову.

— Вы приобрели себе друга, мисс Сторм.

— Я люблю собак, — просто ответила она.

— А вы заметили недалеко от моего дома холм с заросшими травой каменными ступенями?

— Да. — Тори обратила внимание на большие каменные плиты, выложенные по склону холма.

— А вы заметили на вершине холма небольшую часовенку?

— Да, заметила.

Старого Неда удовлетворили ее ответы. Он кивнул и сказал:

— Это ее часовня.

— Ее?

— Святой Виктории.

— Леди Виктория стала святой Викторией?!

— Ее канонизировали в пятнадцатом веке. Много лет спустя после всех этих событий, конечно. — Старый Нед повертел свою работу в свете солнечного луча, пробивавшегося в окно гостиной. — Вы должны подняться в эту часовню. Знаете, она до сих пор там.

— Святая Виктория?

Он коротко кивнул головой.

— Она построила часовню на вершине холма и каждый день поднималась по каменным ступеням, чтобы несколько часов провести на коленях в молитве. Она заранее приготовила себе могилу, и, когда умерла, ее похоронили под окном, выходящим на море и Камни.

— Камни?

Старика потрясло ее неведение:

— Вы не знакомы с этой частью острова?

— Пока нет.

— Так вы еще не видели Камни?

— Нет, не видела.

— И никто не рассказывал вам о Стоящих Камнях? Она покачала головой.

— На той стороне острова море опасное, — сказал он, и Тори приняла это как предупреждение. — Во время отлива там мелко, вы можете перейти вброд весь пролив, не говоря уж о том, чтобы проехать там верхом на лошади. Но приливы там приходят и уходят совершенно неожиданно. Течения в этом месте тоже очень странные и сильные. Человек может не почувствовать, как воды увлекают его в пучину, до тех пор пока она не поглотит его.

Тори невольно вздрогнула.

— И что сделала леди Виктория?

— Леди Виктория знала о планах своего возлюбленного рыцаря, догадывалась, что он собирается захватить в плен либо убить членов ее клана и объявить себя владыкой острова Сторм. И обещала помочь ему. Она даже открыла ему великую тайну, которая была известна всем членам клана, но которую не знал ни один враг, — она сказала ему время отлива. Мичел со своими рыцарями уверенно вошел в мелководье. Никто не знал об их приближении. Тайком они подбирались к крепости и уже ощущали вкус победы на своих губах. Им казалось, что они не подвергаются никакой опасности, пересекая пролив.

— Но опасность существовала. Старый Нед кивнул:

— Леди Виктория забралась на вершину холма, на то самое место, где позже построила часовню, и оттуда наблюдала за ними.

Голос Тори внезапно стал до неузнаваемости хриплым.

— Она видела, как подступил прилив, как сильное течение подхватило ее возлюбленного, а затем море поглотило его.

Старый Нед опять кивнул головой. Тори была потрясена.

— Мичел и его люди погибали прямо у нее на глазах! — едва слышно проговорила она.

— Не знаю, правда это или нет, но говорят, что, когда он исчез в волнах нахлынувшего прилива, она в последний раз выкрикнула его имя. И больше за всю жизнь не произнесла ни слова.

Прошла минута или две, или даже больше, прежде чем Виктория смогла говорить.

— А сколько еще прожила леди Виктория, после того как Мичел… утонул?

— Пятьдесят лет.

Тори ахнула и поднесла руку ко рту:

— Боже мой, пятьдесят лет!

— Она посвятила всю оставшуюся жизнь служению людям: помогала больным, беднякам, старикам и умирающим. Она была отзывчивой женщиной, с добрым сердцем и нежными руками. Но леди Виктория дала обет молчания и до конца дней соблюдала его.

— Эта несчастная девушка стала монахиней?

— Можно сказать и так. Она обрезала свои прекрасные длинные косы — говорят, они были у нее золотисто-рыжими, цвета заходящего солнца, когда оно садится в море по ту сторону острова, — и носила только простое грубое платье. Жила она в маленькой комнате, все убранство которой составляли соломенный тюфяк на полу да кувшин с водой для питья и умывания. Ела простую пищу и очень немного. И каждый день поднималась по каменным ступеням в часовню просить Господа о прощении — прощении для Мичела и для себя.

— Я хочу сходить в часовню святой Виктории, — решительно объявила Тори.

— Я бы с удовольствием проводил тебя, девушка, но у меня больные ноги и я не гожусь для таких прогулок. — Старый Нед поднялся с кресла, осмотрел деревянный брусок, который держал в руке, и протянул его Тори. — Лицо проявилось. Я дарю его тебе, девушка. Оно будет оберегать тебя от всякого зла и охранять твой покой.

Тори была тронута этим необыкновенным подарком.

— Спасибо.

Старик проводил ее до калитки. Каменные ступени начинались прямо за оградой сада, окружавшего его дом. Крошечная часовня виднелась на вершине холма.

— Однажды я видел ее, — вдруг сказал старик.

— Кого?

— Святую Викторию. — Старый Нед погладил ласкавшуюся к нему собаку. — Она стояла у подножия лестницы на коленях, склонив голову в молитве.

Боясь обидеть старика, Тори не решилась подвергнуть его слова сомнению.

— Каждый год в годовщину смерти Мичела и ее предательства леди Виктория поднимается на вершину на коленях — такое она себе выбрала наказание. Как раз в один из таких дней я и увидел ее. Она обернулась и посмотрела на меня — с нежностью, как мне показалось, — а потом поднялась с колен и исчезла.

Тори молчала.

— Там есть алтарь и могильный камень, обращенный к морю, — сказал старик и, помолчав, добавил: — В предании говорится, что после смерти Мичел и его люди превратились в огромные каменные глыбы, которые можно увидеть во время отлива.

Тори застывшим взглядом смотрела вверх, на часовню.

— И так она все время смотрит на него.

— В жизни и в смерти, навечно. Тори оглянулась:

— Спасибо за талисман.

— Не стоит, девушка.

— Я поднимусь в часовню прямо сейчас…

— Старый Тоби составит тебе компанию.

Девушка дотронулась до руки Старого Неда:

— Можно, я буду вас навещать?

— Ты всегда желанная гостья, девушка. В следующий раз приходи к чаю, и мы отведаем моих любимых «данди».

Тори начала подниматься по каменной лестнице. Потом остановилась и обернулась, чтобы помахать Старому Неду. Но он уже скрылся в доме.

Старый Тоби стоял рядом с ней повизгивая, словно спрашивал, подниматься ему дальше или нет.

— Идем, Старый Тоби, — сказала Тори, дружески потрепав его по загривку. — Давай поднимемся на вершину, к самому небу.

Глава 18

Перед часовней святой Виктории стояла грубо высеченная плита из того же серого камня, что и ступени, по которым Тори поднималась к вершине.

Пугающая безжизненность камня отчасти скрашивалась розами, приникшими к его холодной тверди; они оплетали неровную поверхность и продолжали свое движение вверх, веселя глаз буйством красок,-здесь были и пурпурные, и канареечно-желтые, и даже бледно-розовые розы, которые так любила Тори.

Внутреннее помещение часовни оказалось меньше, чем Тори его представляла. В небольшой нише находился простой каменный алтарь, напротив него возвышалась каменная гробница.

Рядом с гробницей стояли мраморные изваяния. Тори узнала эти фигуры, она встречала их в Бургундии, когда путешествовала по Франции. Их называли плакальщицами и устанавливали в знак вечной скорби на могилах дорогих людей.

Эти безликие бесформенные фигуры вызвали у девушки смутное беспокойство. Внезапно она почувствовала благодарность к яркому солнечному свету, струившемуся в открытое окно часовни. И как хорошо, что с ней был надежный Старый Тоби, преданно ожидавший ее у входа.

Единственным украшением мрачной часовни святой Виктории были цветные витражи на окнах, по два на каждой стене. Они были великолепны. Огромные, с тонким замысловатым рисунком и яркими насыщенными красками, они представляли собой настоящие шедевры древнего искусства.

На первом витраже изображались два рыцаря на одном коне. Латинскую надпись Тори не смогла разобрать, но под витражом обнаружила небольшую медную табличку, где на современном английском языке указывался год создания витража, имя мастера, ответственного за работу, и излагалось краткое объяснение сюжета.

Тори начала читать вслух:

— «Два рыцаря на одном коне являлись эмблемой тамплиеров и олицетворяли один из их обетов — обет бедности. Однако к концу тринадцатого столетия эти воинствующие монахи открыли банковские конторы по всей Европе и стали богаче и могущественнее королей».

Тори внимательно рассмотрела витраж, потом перешла к следующему.

На нем был изображен одинокий воин в доспехах на великолепном черном боевом коне. В одной руке он держал огромный серебряный меч, в другой — украшенную резьбой шкатулку. Внизу вилась лента с латинским изречением.

Табличка под витражом гласила, что имя рыцаря неизвестно. Затем почему-то шла цитата из Книги притчей Соломоновых: «Алчущий богатств будет повержен в прах».

Все более заинтригованная, Тори перешла к витражам на противоположной стене.

На третьем витраже она узнала герб клана Стормов: рука с молнией. Была здесь и традиционная веточка клюквы — знак принадлежности к клану; ее прикалывали к головным уборам все мужчины — члены клана. Внизу герба она прочитала девиз клана: «Мы не оставим зло безнаказанным ».

Она верила, что придет время, когда девиз клана станет девизом всей Шотландии.

Остановившись у последнего, четвертого витража, Тори долго изучала его сюжет.

В центре была изображена молодая женщина, поднимавшаяся по длинной лестнице, упиравшейся в небо. Там, на облаках, женщину ждали крылатые ангелы. Лицо ее показалось Тори смутно знакомым, но она никак не могла вспомнить, где могла его видеть.

Самым странным в этом витраже было то, что некоторые места оставались пустыми, отчего картина казалась незавершенной. Внизу переплетались две известные фразы: «Не все золото, что блестит» и «Дорога в рай вымощена золотом».

Тори вздохнула и подошла к саркофагу леди Виктории. Там она сложила руки и прочитала про себя короткую молитву. Когда она снова открыла глаза, то вдруг заметила огромную каменную плиту, которая, по-видимому, служила крышкой саркофага. Девушка подошла ближе и рассмотрела ее. На одной ее стороне был вырезан герб клана Стормов — она узнала характерные знаки — и буква «В» с вензелем. На другой изображение было стерто временем, но Тори все же смогла разглядеть контур всадника в доспехах и букву «М».

Виктория и Мичел.

Этот камень должны были установить после свадьбы влюбленных у дверей их дома. Но свадьба не состоялась. Теперь он служил крышкой гроба леди Виктории — очевидно, такова была ее воля. Старый Нед сказал, что Виктория приготовила этот саркофаг задолго до своей смерти.

Судя по всему, Виктория из клана Стормов продолжала до конца дней любить своего рыцаря Мичела.

Тори остановилась у окна часовни. Вот так когда-то ее тезка стояла здесь и неотрывно глядела на море.

Вид был очень красивым, но, зная, как опасен этот пролив, Тори не могла им не восхищаться. Узкий выступ в скале, за которым шел отвесный обрыв высотой в несколько футов, и предательски тихие воды под ним вызывали у нее невольный трепет.

Вглядевшись пристальнее, Тори ясно увидела легендарные Камни между материком и островом Сторм.

Пока она стояла и смотрела, начался прилив. Девушка не знала, сколько времени так простояла, но, когда Камни начали уходить под воду, вдруг почувствовала, что по лицу ее потекли слезы.

Внезапно она поняла.

Не умом, а скорее сердцем. Она поняла, что чувствовала леди Виктория, когда стояла на этом самом месте и видела, как тонет ее возлюбленный. Но ужаснее всего было сознание того, что она сама погубила его, разбив тем самым свое собственное сердце. Потому что больше им не суждено было свидеться.

Тори плакала.

Она оплакивала леди Викторию и Мичела.

Оплакивала Митчелла и себя.

Любовь к Митчеллу Сторму тоже разобьет ее сердце, ибо через несколько дней или недель ей придется покинуть остров и она больше никогда не увидит своего возлюбленного.

В одной руке Тори сжимала талисман Старого Неда, в другой — свой медальон. Так она чувствовала себя в безопасности.

Вдруг Тори насторожилась: ей показалось, что она упустила нечто важное. Чего-то она не разглядела, не поняла, не узнала.

Это «что-то» лежало на поверхности, но она не замечала его.

Она настолько погрузилась в свои мысли, что не сразу услышала лай Старого Тоби, доносившийся с улицы.

Краем глаза девушка вдруг увидела — или ей показалось? — как одна из фигур плакальщиц, скрытая покрывалом, двинулась к ней.

Тори быстро повернулась и в ту же секунду почувствовала сильный удар и толчок в сторону открытого окна — окна, выходившего к скалистым утесам и предательски тихим водам внизу.

Она попыталась удержаться от падения, но не смогла и, падая, отчаянно прокричала только одно слово: «Митчелл!»

Глава 19

Митчелл неторопливо поднимался по склону холма к старой часовне, когда до его слуха донесся полный ужаса крик: «Митчелл!»

Кровь застыла в его жилах.

Он узнал голос Тори. Почти в то же мгновение Митчелл заметил, как из часовни выскользнула странная фигура в длинном одеянии и скрылась за углом.

Одним махом он преодолел остаток пути. Дверь часовни была приоткрыта. Рывком распахнув ее, Митчелл бросился в проем. Его глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку, царившему в крохотном помещении часовни.

Наконец он огляделся. Тори нигде не было.

Взгляд его упал на растворенное окно.

Митчелл похолодел. Господи, только не это!

В мгновение ока он оказался у окна. Выглянув наружу, он увидел Тори. Она висела, уцепившись обеими руками за каменный выступ окна.

В любую секунду она могла сорваться вниз. Времени на раздумья не оставалось. Схватив запястья рук Тори, Митчелл втащил девушку в окно. После этого он еще долго сидел, прислонившись спиной к стене и изо всех сил сжимая Тори в объятиях.

Больше он никогда не отпустит ее от себя!

Тори била сильная дрожь, но постепенно девушка успокоилась в его руках. Лишь изредка слышались тихие всхлипывания.

Митчелл решил, что это хорошо: от слез ей должно стать легче. Подумать только, она едва не распростилась с жизнью!

Митчелл не задавал ей пока никаких вопросов. Он молча сидел, держа ее в своих объятиях. Все вопросы можно будет задать потом.

Наконец всхлипы прекратились, Тори подняла заплаканное лицо и посмотрела Митчеллу в глаза.

— Ты спас мне жизнь. Он не мог поступить иначе.

Готова ли она к тому, чтобы ответить на его вопросы?

— Что здесь произошло? — наконец спросил он. Тори облизнула сухие губы. Потом наморщила лоб, пытаясь восстановить в памяти происшедшее.

— Я ходила по часовне и рассматривала витражи, потом остановилась возле окна и стала наблюдать за началом прилива. Мне вспомнилась легенда о святой Виктории и Камнях, которую рассказал Старый Нед.

— Старый Нед знает многое из того, чего не знает никто. Продолжай.

— Кажется, я плакала. — Причину своих слез Тори не назвала. — Смутно припоминаю, как залаял Старый Тоби и кто-то с силой толкнул меня к раскрытому окну… — Помолчав немного, Тори добавила: — Мне показалось, что это была одна из плакальщиц, стоявших у гроба. Возможно, кто-то прятался за мраморными фигурами?

— Вполне вероятно. Когда я поднимался к часовне, то видел, как кто-то выбежал из нее. Фигура человека была скрыта длинным одеянием.

— Кто же это мог быть?

— Не знаю. Но хочу выяснить это, и как можно скорее.

У их ног раздалось негромкое поскуливание.

— Старый Тоби, — ласково проговорила Тори, опускаясь на корточки и обнимая пса за шею. — Старый добрый Тоби. — Она поцеловала его в морду.

Митчелл почувствовал, что завидует Старому Тоби.

— Я хочу осмотреть часовню. Может быть, подождешь меня у входа?

Девушка вскинула на него испуганные потемневшие глаза:

— Лучше я останусь здесь, с тобой.

— Хорошо.

Осмотр часовни ничего не дал Митчеллу. В сущности, там и обследовать-то было нечего.

— Вернемся в замок, — решительно сказал Митчелл. — Я попрошу миссис Пайл приготовить тебе чашку ее знаменитого чая.

— А чем именно он знаменит?

— Изрядной толикой виски, — сообщил ей Митчелл. Потом потрепал старого пса по голове и сказал: — Идем, Тоби, все позади. Пора возвращаться домой.

— Какой-то сукин сын, Йен, пытался ее убить! — воскликнул Митчелл, взволнованно расхаживая взад-вперед по охотничьей комнате, стены которой были увешаны пиками, копьями, старинными арбалетами, луками и стрелами и другими предметами охотничьего снаряжения прошлых лет.

Йен в который уже раз выслушивал подробнейший рассказ о покушении на жизнь Тори. Еще. ни разу не видел он Митчелла таким разъяренным. Сегодня Сторм оправдывал свою фамилию.

— Вы сердитесь, милорд, и у вас есть на это право, — заметил Маккламфа. — Но сейчас вам нужно успокоиться и выработать план действий.

Митчелл задержался у большой витрины с ружьями, занимавшей почти полстены, минуты две постоял молча, потом повернулся к Йену и процедил:

— Ты прав, конечно.

— Ты говоришь, что видел, как некто в длинном одеянии выбегал из часовни?

Сторм кивнул.

— Можешь ли ты по каким-нибудь деталям определить, мужчина это был или женщина?

Сторм подумал и покачал головой:

— Нас разделяло слишком большое расстояние. — И вдруг добавил: — Но если бы это был мужчина, я, наверное, сказал бы, что он был ниже ростом, чем ты или я.

Йен невесело усмехнулся: на острове можно было по пальцам пересчитать мужчин, которые могли бы равняться с ними по росту. В числе подозреваемых оставались сотни.

— «Мы здесь для того, чтобы узнать врага». — Йен изогнул кустистую бровь и посмотрел на Сторма. — Это твои слова, приятель. — Заметив в глазах Митчелла удивление, рыжий великан напомнил: — Ты их сказал в тот день, когда мы впервые появились в поместье Виктории Сторм.

— Всякий человек — враг до тех пор, пока не докажет обратное, — пробормотал Митчелл, повторяя свое собственное философское изречение.

— Мы можем доверять только себе.

— Только себе.

Голос Митчелла стал твердым, как закаленная сталь:

— У него больше не будет шанса причинить Тори зло, хотя я и уверен в том, что он следит за ней и постоянно находится рядом, готовый в любую минуту совершить злодеяние.

— Наверняка.

— Мы будем сторожить ее по очереди.

— Есть еще один человек, — нерешительно заметил Маккламфа, — которому мы можем доверить Тори.

Митчелл ударил себя ладонью по лбу:

— Ну конечно, Элис Фрэйзер!

— Она любит Тори как родную дочь. Если будет нужно, Элис пожертвует для нее своей жизнью.

— Ты расскажешь ей?

— Я все расскажу моей Элис. Митчелл изумленно приподнял бровь:

— «Моей Элис»?

— Да, моей Элис.

— Ну ладно, пойду взгляну, как там Тори. Элис, наверное, с ней; я передам ей, что ты ждешь ее здесь.

Йен Маккламфа стоял в дверях охотничьей комнаты. Его массивная фигура почти полностью заполняла собой дверной проем.

— А ты догадываешься, кто покушался на жизнь Тори? — спросил он.

Митчелл коротко кивнул:

— Да, я знаю, кто это.

— Тогда почему бы не выкинуть их к чертовой матери из замка?

Глаза Митчелла угрожающе потемнели, но голос его звучал совершенно бесстрастно:

— Лучше иметь врага там, где ты можешь следить за ним. Главное, чтобы он не догадывался, что ты вычислил его.

У Йена по спине побежали мурашки. Сторм оправдывал свое имя.

— Если враг еще раз посмеет поднять на Тори руку, то дорого заплатит за это.

Все они считают ее дурочкой. Но она далеко не глупа.

Может быть, и не очень умна, но уж точно не дура. У нее ловкое гибкое тело. Она всегда отличалась способностью быстро бегать, проникать в самые труднодоступные места и потом ускользать из них никем не замеченной.

Она обследовала замок и знала теперь его как свои пять пальцев. Ничто не ускользнуло от ее пытливого взгляда. Возможно, она изучила его даже лучше, чем постоянные обитатели замка, не говоря уж о ее возлюбленном.

Он был такой красивый, высокий, но сейчас почему-то очень сердился.

А рассерженный мужчина опасен.

Придется какое-то время держаться от него подальше. И подальше от нее. Да и от всех остальных.

Она поймет, когда можно будет снова выйти на сцену. Она всегда умела точно выбирать время. Всегда.

А до тех пор она затаится и будет улыбаться им всем своей рассеянной улыбкой, благодаря которой Роджер назвал ее как-то «милой девчушкой».

И будет наблюдать.

И строить планы.

В этом она достигла совершенства. Она поймет, когда наступит ее время, и будет знать, что нужно делать.

Разве тогда, с мамой, она не знала?

Интересно, сегодня Роджер опять потащится в комнату «бабушки», чтобы залезть к ней в кровать, раздвинуть ей ноги и входить в нее до тех пор, пока оба они не покроются потом, а простыни и подушки не сползут на пол?

Если так, то она спрячется в своем любимом местечке и будет наблюдать за ними.

Это немного скрасит вынужденное ожидание.

Для другого дела время еще не пришло. Она была достаточно сообразительна, чтобы понимать это, и умела ждать.

Глава 20

— Что ты здесь делаешь? — удивилась Тори, выйдя из ванной комнаты и обнаружив в своей спальне Митчелла.

Он сидел в большом мягком кресле возле столика, заваленного книгами в кожаных переплетах, и читал при свете настольной лампы.

— Что я здесь делаю? — переспросил Митчелл, тщательно выговаривая каждое слово. Он явно тянул время, обдумывая ответ. — Читаю. — Он схватил первую попавшуюся книгу, раскрыл ее где-то на середине и начал читать.

— Митчелл, я спрашиваю серьезно: что ты здесь делаешь?

Он изобразил подобие улыбки:

— Дежурю.

— Зачем?

— Мы так решили.

— Кто это «мы»?

— Элис, Маккламфа и я. Мы сошлись на том, что ночью тебя должен охранять я.

— В качестве ангела-хранителя? Митчелл усмехнулся:

— Что-то вроде этого.

— Или в качестве телохранителя? Лицо Митчелла осветилось радостью.

— Да. Я буду твоим телохранителем.

— Значит, будешь охранять мое тело. Он кивнул.

— Будешь беречь его от посягательств. Он снова кивнул.

— И все это после того, что произошло со мной сегодня в часовне? — спросила она. — Ты думаешь, я ничего не заметила? Кто-нибудь из вас троих все время находится рядом со мной. Похоже, вы решили не выпускать меня из виду ни на секунду.

— Верно. Виктория вздрогнула.

— Значит, ты полагаешь, что тот, кто пытался столкнуть меня в окно, попытается убить меня снова?

— Он не пытался столкнуть тебя в окно, он сделал это, Тори. Просто ты не упала и не разбилась о скалы, как рассчитывал этот человек. — Митчелл с шумом выдохнул воздух. — Я не хочу пугать тебя, ноя действительно считаю, что твоя жизнь подвергается серьезной опасности.

— Но зачем кому-то понадобилось убивать меня?

— Не знаю.

Она плотнее закуталась в шелковый халат.

— Не думай, что я очень наивна, Митчелл. Когда растешь в такой богатой семье, какая была у меня, то начинаешь бояться за свою безопасность с самых пеленок. Родители старались не акцентировать на этом мое внимание, но я постоянно чувствовала, что за мной следят несколько пар глаз, обеспечивая мою безопасность. Я никогда не исключала вероятности того, что меня похитят и будут удерживать, требуя выкупа, — о богатстве Стормов знает чуть ли не вся Америка. Я всегда относилась с недоверием к незнакомым людям. И даже к знакомым, если уж на то пошло. — Виктория развела руками. — Но я никак не ожидала, что здесь, на острове Сторм, мне может что-либо угрожать.

Митчелл провел рукой по спутанным волосам.

— Я бы ни за что на свете не пригласил тебя сюда, если бы мог предположить…

— Пригласил? — В голосе Тори слышалась ирония.

— Да, конечно, — с досадой проговорил Митчелл, — это трудно назвать приглашением. Но я никогда бы не стал настаивать на твоем приезде в Шотландию, если бы не был уверен, что здесь все спокойно и тебе не грозит никакая опасность.

Тори подошла к креслу и положила руку ему на плечо.

— Довольно изводить себя упреками. Тут нет твоей вины. Ты не мог этого предвидеть.

Да, только что же все-таки это было?

— Уже поздно, — объявил Митчелл, взглянув на настольные часы.

— Это намек?

— После такого трудного дня, я думаю, тебе уже пора быть в постели. — Это прозвучало настойчивее, чем совет, но мягче, чем приказание.

Тори согласилась, но не представляла себе, как сможет заснуть в такой обстановке. И выразила свои сомнения в простых и ясных словах:

— То есть ты хочешь, чтобы я разделась, забралась в эту прекрасную старинную кровать, датируемую примерно семнадцатым веком…

— Шестнадцатым, — уточнил он.

— …шестнадцатым веком, натянула на себя одеяло, взбила подушки, закрыла глазки и спала себе спокойным сном, в то время как ты будешь всю ночь напролет сидеть в кресле и смотреть на меня?

— Не смотреть на тебя, а охранять.

Разница невелика, подумала Тори, но не позволила втянуть себя в спор.

— Нет, так не пойдет, — решительно заявила она.

— Почему?

— Потому что я буду чувствовать себя виноватой, лежа в уютной постели и зная, что ты всю ночь маешься в этом тесном кресле.

На лице Митчелла отразилось сомнение.

— Разве оно такое тесное?

— Да.

— Почему же ты раньше не сказала об этом экономке, или дворецкому, или кому-нибудь из прислуги? На худой конец, мне? Это кресло заменят на другое с первым же лучом солнца.

Тори издала тяжелый вздох.

— Послушай, в конце концов дело даже не в кресле.

— Я знаю, — мрачно ответил он. Тори не знала, смеяться ей или плакать.

— Ну что мне с тобой делать? Он искоса посмотрел на нее:

— Представь, что меня здесь нет.

Это предложение заставило ее расхохотаться.

— Представить, что тебя нет в моей спальне? Тебя? Он перешел на менторский тон:

— Это вопрос самодисциплины. Разум должен торжествовать над плотью.

— Ты говоришь о первичности сознания?

— Да. Ляг в постель, закрой глаза и представь, что находишься где-нибудь в другом месте. Ну, скажем, сидишь на своем любимом дереве.

Неожиданно в глазах Тори заблестели слезы. Она быстро смахнула их тыльной стороной ладони. Но Митчелла было не так-то легко обмануть.

— Я расстроил тебя?

Она молча покачала головой, боясь выдать свои чувства.

Он заговорил мягче и нежнее:

— Ты скучаешь по дому? Она опять покачала головой.

— Ты не хочешь сказать мне, чем я расстроил тебя, любимая?

— Дело не в тебе, Митчелл, — заверила его Тори. Она отвернулась, достала из ящика стола салфетку и вытерла слезы. Он хочет знать. Наверное, можно и сказать ему. — Ты подарил мне такое же дерево, какое у меня было дома. Значит, ты все понимаешь.

— Что понимаю? То, что твое дерево символизирует для тебя покой, безопасность, небо?

— Да.

— Разве я единственный, кто это понимает? Она покачала головой:

— Когда я была ребенком, этого никто не понимал. Когда я выросла, единственным человеком, знавшим, как много для меня значит это дерево, была Элис.

— Элис Фрэйзер — хорошая женщина. Тори печально вздохнула:

— Если б ты знал, как буду скучать по ней!

— Скучать?

Она засмеялась тем загадочным женским смехом, который обычно сбивает мужчин с толку.

— У меня есть подозрение, что Элис Фрэйзер не вернется в Штаты.

Митчелл был поражен:

— Ты хочешь уволить ее?

— Уволить Элис?! — воскликнула Тори. — Да я скорее отрублю себе правую руку. О Боже, как ты мог такое вообразить! Я говорю о Маккламфе.

— Элис и Йен.

— Элис и Йен, — повторила она.

— Так вот почему он сказал сегодня «моя Элис». А я-то удивлялся! Ну и ну! — Он хлопнул себя по колену.

— А меня это не удивляет, — сказала Тори. — Кстати, моя потеря для тебя — приобретение. — Она подошла к окну и подняла штору, которую уже опустили на ночь. — Как мне всегда хотелось, чтобы она встретила настоящего мужчину, верного спутника на всю жизнь! — Девушка вздохнула. — Я думаю, она сама удивлена, что это случилось с ней.

— Я полагаю, для Йена это тоже сильное потрясение.

— Они прекрасно смотрятся вместе.

Митчелл немного подумал и глубокомысленно заключил:

— Главное, что они кажутся прекрасными друг другу.

— Если бы у нас сейчас была бутылка шампанского, я бы, пожалуй, выпила бокал за наших друзей, — сказала Тори, опуская штору.

— Только скажи, и через несколько минут нам принесут бутылку охлажденного шампанского и пару фужеров, — с готовностью предложил Митчелл.

Тори покачала головой:

— Лучше в другой раз. Когда счастливая пара сделает официальное сообщение.

— Ну что ж, в таком случае ложись спать. Уже поздно.

— Это я уже слышала.

— Иначе мне придется уложить тебя насильно.

— А вот этого ты еще не говорил.

Вдруг она заметила, как странно изменилось лицо Митчелла. Он рывком поднялся с кресла и направился прямо к ее постели. Остановившись у ее изголовья, Сторм спросил с выражением легкого замешательства на красивом лице:

— Это что еще такое, черт побери? Тори проследила направление его взгляда:

— Это талисман, подарок Старого Неда. Митчелл состроил гримасу:

— Но зачем ты повесила его здесь?

— Старый Нед рассказал мне о традиции вешать в доме деревянные талисманы, которые надежно защищают человека.

— И от чего они защищают?

— От всякого зла, конечно!

— И ты в это веришь? Она пожала плечами:

— Я обещала Старому Неду. — Тори посмотрела ему в лицо. — А я всегда сдерживаю свои обещания.

Он внезапно наклонился к ней, мягко заключил ее в объятия и привлек к себе. Потом зарылся лицом в ее волосы и прошептал:

— О Господи, Тори!

— Что, Митчелл? — глухо спросила она, уткнувшись ему в грудь.

— Когда я думаю о том, что ты могла погибнуть сегодня… — И несколько минут он не мог произнести ни слова.

— Я знаю, — прошептала Тори. Теперь она взяла на себя роль утешительницы.

— Я так испугался за тебя, — признался он наконец. — И за себя.

Что, если бы она упала тогда и разбилась о скалы? И ушла из жизни, так и не узнав, что такое любить и быть любимой.

— Я лучше пойду сяду в кресло и буду дежурить там, — сказал Митчелл, стараясь сдержать вспыхнувшее в нем желание.

— У меня есть идея получше. — Тори привстала на цыпочки и потерлась щекой о его щеку. Отросшая за день щетина оцарапала ей кожу, но она этого не заметила. — Почему бы тебе не подежурить здесь? — Она похлопала рукой по постели.

— Ты предлагаешь мне разделить с тобой ложе?

В том, как она ответила ему, не было и тени жеманства.

— Да, я предлагаю тебе это.

— Я не думаю, что это будет правильно.

— А ты всегда делаешь только то, что правильно? Митчелл тоже однажды задавал ей этот вопрос. И она ответила, что старается. И он ответил так же:

— Стараюсь.

— А кто может сказать, Митчелл Сторм, что в этой жизни правильно, а что — неправильно?

Тори вдруг заметила, какое усталое у него лицо. Ведь у него тоже был трудный день, подумала она. И может быть, на сегодня уже достаточно слов? Пора переходить к делу?

— Послушай, Митчелл, я хочу свернуться клубочком на этой большой кровати и спать рядом с тобой до самого утра. И еще я хочу, чтобы ты обнял меня и занимался со мной любовью.

Слова Митчелла звучали мягко, казалось, он ласкал ее своим голосом.

— Может быть, я скажу не то, что тебе хотелось бы услышать, но я знаю сейчас только одно: я хочу тебя, — сказал он.

Мужчины всегда хотели ее. Это не было для нее неожиданностью, и она была готова уступить Митчеллу, даже если в будущем ей придется пожалеть об этом.

— Я с радостью приму все, что ты захочешь дать мне… даже если это всего лишь безымянная страсть.

— У моей страсти есть имя, — быстро ответил он. — Ее зовут Викторией.

Его поцелуй, прикосновения, вкус, ощущение его тела — все было волнующим и знакомым.

Она начала расстегивать пуговицы его рубашки и вдруг заметила, что у нее дрожат руки. Ей никак не удавалось справиться с этими проклятыми пуговицами.

— Позволь мне, — отстранил ее руки Митчелл, но у него тоже ничего не получилось. В конце концов он просто разорвал рубашку.

Снять с нее шелковый халат не представляло труда: узенький поясок вокруг талии был завязан свободным узлом. Достаточно было только потянуть за его концы — и он слетел с нее и упал к ногам.

Митчелл сбросил туфли, и они полетели в угол спальни. За ними последовали носки.

Она осталась в прозрачной шелковой ночной рубашке бледно-розового цвета. Он — в джинсах.

И когда Тори расстегнула на них молнию, то обнаружила, что под ними нет даже узенькой полоски трусов.

— Вы все такие, шотландцы? — сулыбкой спросила она.

— Какие? — Митчелл затаил дыхание, потому что девушка потянула джинсы вниз и они начали медленно сползать на ковер.

— Вы все не носите нижнего белья?

Митчелл усмехнулся и, имитируя простонародный шотландский говор, ответил:

— Мы, шотландцы, считаем, что должны быть готовы в любую секунду, девушка.

— Да… я вижу, что ты действительно готов, парень… — Тори тоже перешла на народный говор.

Митчелл отбросил джинсы в сторону и предстал перед ней обнаженный.

— Боже милостивый! — не удержалась от восклицания Тори.

— Что такое? — Он вскинул на нее встревоженный взгляд.

— Ты… — У нее пересохло в горле.

— Что-нибудь не так?

— Ты великолепен, — ответила она.

Митчелл просиял.

Он протянул к ней руки и в одно мгновение освободил ее от ночной рубашки, которая полетела вслед за шелковым халатом. Теперь пришла очередь Митчелла рассматривать Тори. Отступив на шаг, он внимательно оглядел ее с ног до головы и объявил:

— Ты совершенна.

Это были именно те слова, которые ей так хотелось услышать в эту минуту. Потому что сейчас ей страшно не хватало уверенности в себе и в том, что она собиралась сделать.

Она облизала губы.

— Мне надо кое-что сказать тебе.

Митчелл взял ее на руки, положил на середину огромной кровати и лег рядом.

— Что ты хочешь сказать мне? — спросил он, потершись о ее шею.

Она засмеялась, и в ее смехе прозвучало нечто такое, что заставило Митчелла приподняться на локте и посмотреть ей в глаза.

— Так что ты хочешь сказать, Тори?

— Я ужасно волнуюсь, — выпалила она.

— Почему?

— Я не уверена, что у меня хорошо получится, — призналась она и сразу смутилась от своих слов.

— Чего ты боишься? — спросил он и, поскольку вопрос был чисто риторическим, сам же на него и ответил: — Ты боишься, что недостаточно хорошо целуешься ? Но позволь судить об этом мне. Я целовал тебя много раз и могу засвидетельствовать, что твои поцелуи сладостны.

И как бы в доказательство этого он наклонился и прикоснулся губами к ее губам. Это был нежный чувственный поцелуй, который моментально воспламенил ее и заставил откликнуться. Когда они наконец оторвались друг от друга, то некоторое время не могли отдышаться.

— Или ты боишься, что не знаешь, как нужно дотрагиваться до мужчины? Поверь мне, у тебя это получается. Еще ни одна женщина не ласкала меня так горячо и умело, как ты!

Митчелл взял ее руку и положил на свою горячую, твердую, гладкую как шелк плоть. Ей нравилось ощущать в своей руке символ его страсти. Нравилось дотрагиваться до него. Ей была приятна мысль, что она возбуждает его до такой степени, что он, не в силах больше сдерживаться, просит ее остановиться.

Митчелл склонил голову к ее груди. Рука его медленно спустилась к животу, погладила бедра и наконец коснулась сладкого жаждущего местечка между ног.

— Или ты боишься, что не знаешь, как нужно отвечать на мужские ласки? — пробормотал он. Дыхание его стало прерывистым, затрудненным, когда он прижался ртом к ее груди, сжал сосок зубами и начал терзать его, лизать и сосать, в то время как его палец проник во влажное ущелье, скрытое золотистыми завитками.

Тори громко застонала и инстинктивно приподняла бедра, стараясь, чтобы его палец вошел как можно глубже в ее тело. Она почувствовала, как тело ее начала сотрясать мелкая дрожь, сердце вдруг упало, и Тори в последнюю секунду перед взрывом успела выкрикнуть его имя: «Митчелл!»

Потом он убрал руку, посмотрел в потемневшие сине-зеленые глаза и вошел в нее.

Глаза Тори открылись еще шире, и его имя как молитва стало срываться с ее губ:

— Митчелл. Митчелл. Митчелл.

— Я с тобой, Тори.

Он стал входить в нее сильными, быстрыми, глубокими толчками.

— Это только первый раз. Но сколько их еще у нас будет! Я обещаю тебе, — сказал он и с победным криком упал на нее.

Она отдалась во власть Сторма.

«Будь проклято сознание! Пусть миром правит страсть», — мелькнуло у него в голове, после чего он в течение нескольких часов не имел вообще никаких мыслей.

Митчелл лежал, откинувшись на подушки и подложив руку под голову. Он чувствовал себя совершенно удовлетворенным и счастливым. И усталым, но это была самая прекрасная усталость в мире. Пожалуй, еще никогда за свои тридцать семь лет он не чувствовал себя лучше.

Нет, определенно хороший секс заслуживает того, чтобы сказать слово в его защиту. Грандиозный секс, самый лучший секс, который у него когда-нибудь был.

И он должен быть благодарен за это женщине, лежавшей сейчас рядом с ним на постели.

— А вы обманщик, милорд, — пробормотала Тори, накручивая на палец его волосы — волосы, окружающие самое эротичное место на теле мужчины.

— Обманщик? — Интересно, в каком же обмане она может его уличить?

Приподняв лицо над его бедрами, Тори смотрела на него своими зеленовато-голубыми глазами.

— Ты говорил, что уже поздно и мне давно пора быть в постели. А было это, между прочим… три часа назад, — сказала она, бросив взгляд на часы.

— Но ведь ты все это время провела в постели, — попытался оправдаться Митчелл.

Тори легла на спину, положила голову ему на бедро, при этом волосы ее накрыли самое чувствительное его место, и уставилась в потолок.

— Ты прав, — наконец согласилась она. — Я провела эти три часа в постели.

— В таком случае тебе полагается принести извинения.

— Извините, лорд Сторм, я была не права.

— Извинения приняты. — Он протянул руку и запустил пальцы в золотистые волосы Тори. Они были мягкими, шелковистыми, ароматными. — Но с одним условием.

— Почему ты всегда ставишь мне условия?

— Потому что я так хочу. Это одна из привилегий главы клана.

Она вздохнула и хотела подложить руку под голову, но наткнулась на препятствие, очень большое препятствие.

— Ты должна понести наказание.

— Ну разумеется.

— Я должен получить некую компенсацию.

— Это обязательно?

— Обязательно. Ты, наверное, знаешь, что говорят о мужчинах из клана Стормов?

— Боюсь, что нет. — Она начала сжимать его, немного здесь, немного там, вверх и вниз по стволу.

Этого было достаточно, чтобы сбить его с мысли.

— Кажется, я забыл, о чем мы только что говорили.

— Мы говорили о мужчинах из клана Стормов, и я призналась тебе в своем неведении.

— Тогда позволь мне объяснить тебе, девушка.

— Пожалуйста, объясняйте, милорд.

У него был припасен сюрприз для этой озорницы. Он отбросил подушки в сторону и лег рядом с ней так, что его голова оказалась на уровне ее бедер. Теперь они занимали одинаковое положение по отношению друг к другу.

Она задрожала, когда он коснулся ее языком, и потрясение ахнула, когда он двинулся дальше и стал слегка покусывать чувствительный бугорок. А потом, почувствовав, что она уже готова, резко проник в нее и стал пить по глотку сладкий дурманящий напиток, который она предлагала ему.

Посреди ночи Тори разбудила его, села в постели и объявила, что знает ответ на один важный вопрос.

Митчелл потянул ее на себя, заключил в объятия и, покачивая, стал целовать и ласкать до тех пор, пока она не начала прижиматься к нему и, выгибая спину и приподнимая тело над его восставшей плотью, умолять войти в нее.

«О Господи, — подумал Сторм, — кажется, я тоже знаю ответ на один важный вопрос».

— Утром ты еще красивее, — пробормотал он.

— Еще не утро, — ответила Тори, указывая на серое рассветное небо за окном.

— Ты права. Еще не утро, но уже и не ночь, — сказал он низким бархатным голосом, от которого у нее пробежала странная дрожь по спине. — В это время ночные звери и птицы возвращаются в свои дома, а дневные еще не проснулись.

Тембр и ритм его голоса завораживали ее еще больше, чем слова, которые он произносил.

Вдруг Тори вспомнила, что хотела сказать ему этой ночью, перед тем как он отвлек ее внимание.

— Я хочу сказать тебе что-то важное, — начала она.

— Что? — спросил он, больше заинтересованный ее телом, чем тем, что она говорила.

— Я нашла шестую «Викторию».

Он продолжал поглаживать ее шею, отчего по телу ее опять пробежала дрожь.

— Шестая «Виктория» — ты.

— Нет.

Он открыл глаза:

— Нет?

— Я нашла настоящую «Викторию», Митчелл. Я нашла «Викторию», которую ты искал.

Ей удалось наконец завладеть его вниманием.

— Где она?

— Здесь.

— Здесь?

Тори показала ему медальон, висевший у нее на груди.

— Она была здесь все это время.

Глава 21

— И сколько лет тебе было, когда ты стала носить этот медальон? — спросил Митчелл.

Они уже успели одеться, позавтракать и пройтись по саду.

— Шесть или семь. Помню, мне было скучно. Я решила обследовать заброшенные помещения дома. Был у нас в Сторм-Пойнте чулан для ненужных вещей, куда никто не заходил. Там я нашла старый сундук. Под грудой старых кружев, вышедших из моды вечерних платьев и выцветших фотографий я нашла маленькую пыльную шкатулку. Мне еще подумалось тогда, что ее не открывали больше ста лет.

Митчелл сердито сдвинул брови:

— Должно быть, ее не открывали ни разу с того памятного аукциона.

— Сегодня утром мне в голову тоже пришла эта мысль, — согласилась девушка.

— Прости, я перебил тебя. Продолжай.

— Я помню, как смахнула с нее пыль, оглядела со всех сторон, поставила на сундук и медленно открыла крышку. Там на потертой подушечке из красного бархата лежал этот медальон. Я взяла его и, подойдя к окну, стала рассматривать. Я до сих пор помню, как солнце отражалось на его золотой поверхности. Потом я вдруг заметила, что снизу на медальоне имеется замок. Я открыла его и увидела портрет. У меня было такое чувство, как будто я нашла сокровище. И поскольку никто, казалось, не интересовался этим медальоном — а я постаралась убедить себя, что никто даже не знает о его существовании, — я взяла его себе. Я до сих пор верю, что это медальон нашел меня, а не я его. С первой же минуты у меня возникла незримая связь с женщиной, изображенной на портрете. Она стала моей подругой.

Митчелл недоверчиво посмотрел на Тори:

— Почему ты считаешь, что молодая женщинана портрете — леди Виктория?

Ответ был очень простой:

— Старый Нед описал мне ее внешность, когда рассказывал легенду о ее несчастной любви. А потом я увидела ее изображение на одном из витражей в часовне. С первого же взгляда ее лицо показалось мне знакомым, но я не сразу поняла, что она как две капли воды похожа на женский портрет в медальоне.

— Должно быть, в тот момент твоя голова была занята другими мыслями.

— Возможно.

— Но что заставляет тебя думать, что эта «Виктория» — та самая «Виктория», которая нам нужна?

Все утро Тори пыталась сложить отдельные частички в целую картину, и, хотя ей все еще не хватало нескольких деталей, она чувствовала, что близка к разгадке.

Тори загнула один палец:

— Во-первых, леди Виктория жила в то время, когда пропали сокровища.

— Разве ты знаешь, каким временем датируется пропажа?

— Я совершенно уверена в этом. Он издал короткий сухой смешок.

— Откуда ты можешь это знать?

— Из рассказа Старого Неда. Голова этого девяностотрехлетнего старика — настоящий кладезь полезной информации. Ты сам когда-нибудь слушал его рассказы?

Митчелл усмехнулся:

— Это было всего лишь один раз, в то лето, когда я гостил здесь. Он рассказывал о романтической несчастной любви, о трагедии и прочих вещах, неинтересных для двенадцатилетнего мальчишки.

— Двенадцатилетние мальчишки презирают всю эту любовную чепуху.

— Да.

Тори немного помолчала.

— А мне это было интересно. Поэтому я слушала очень внимательно.

— Ив каком году произошла эта романтическая история?

— Примерно в 1314году.

— А когда родилась и умерла леди Виктория? Тори ответила без запинки:

— Родилась в 1297-м, а умерла в 1364-м.

— Откуда ты все это знаешь?

— Эти даты выбиты на могильном камне. Митчелл смотрел ей прямо в глаза.

— Блестяще. Просто до гениальности.

— Думаю, именно тогда, в часовне, я начала связывать все эти факты вместе, — как бы про себя проговорила Тори. — У меня появилось ощущение, что тайна сокровищ связана именно с этой Викторией.

— Женская интуиция?

— Пожалуй. — Она неопределенно взмахнула рукой. — Мне кажется, ответы на наши вопросы надо искать в этом медальоне и в часовне святой Виктории.

— Ты не пробовала рассматривать портрет в увеличительное стекло?

— Нет. Мне никогда не приходило это в голову.

— Ты даже не пыталась достать его, чтобы посмотреть, что написано на обратной стороне?

Девушка сокрушенно покачала головой и неожиданно спросила:

— А у тебя есть увеличительное стекло?

— В библиотеке.

Она взяла его за руку и потянула к двери:

— Мне вдруг захотелось побыть среди книг. Облокотившись на письменный стол и направив лампу

на миниатюрный портрет, они долго разглядывали медальон в увеличительное стекло.

Наконец Тори подняла голову и вздохнула:

— Я не вижу ничего, что могло бы нас заинтересовать.

Митчелл тоже не мог скрыть своего разочарования.

— Да, ничего необычного.

— Если считать, что то, что мы ищем, должно выглядеть необычно.

Митчелл уставился на нее:

— Просто до гениальности.

— Ты говоришь это уже второй раз за сегодняшний день. Полагаю, я могу принять это как комплимент?

— Конечно, дорогая, — с восхищением глядя на нее, сказал он. — У тебя блестящий талант замечать то, что, никем не замеченное, лежит на поверхности. Для этого нужно обладать особой проницательностью.

— И ты считаешь, что я ею обладаю?

— Да.

— Ну что ж, спасибо. Я польщена.

Митчелл повесил цепочку с медальоном ей на шею. Тори взялась за медальон и сказала:

— Теперь я еще больше боюсь его потерять. Может быть, не стоит носить его?

— Я думаю, все должно оставаться на своих местах до тех пор, пока мы не найдем ответы на все свои вопросы и не узнаем, кто покушался на твою жизнь.

— Значит, все идет как прежде.

— Все идет как прежде. — Митчелл отставил стул в сторону и подошел к окну. На улице шел частый мелкий дождик. Митчелл повернулся к Тори: — Пожалуй, я пойду прогуляюсь. Не хочешь составить мне компанию?

Тори уже хотела сказать «нет», но передумала. В конце концов, даже если они промокнут до нитки, всегда можно высушиться.

— А куда мы идем? — спросила Тори, шлепая за ним по лужам в ярком желтом плаще и резиновых сапогах, позаимствованных у помощницы поварихи.

Митчелл приостановился посреди большой лужайки, раскинувшейся перед домом, где на сочной зеленой травке всегда паслись белые овцы, запрокинул голову и подставил лицо моросящему дождю.

Ему всегда казалось, что дождь в Шотландии, особенно дождь на острове Сторм, обладает целительными свойствами. По правде говоря, Митчелл очень любил дождь на своем острове.

— Так, куда глаза глядят, — сказал он и посмотрел на нее. — А ты возражаешь?

Тори отрицательно мотнула головой.

— Я тоже люблю бродить без цели, — ответила она, догоняя его. Всю дорогу она безуспешно пыталась приноровиться к его быстрому шагу.

Митчелл пошел рядом с ней, стараясь умерить шаг.

— А что, если нам подняться сейчас в часовню святой Виктории? В такую погоду вряд ли кто-нибудь захочет следить за нами.

Тори радостно всплеснула руками:

— Я так и думала, что ты шел гулять с этой мыслью. Слишком многое нам еще нужно выяснить, чтобы мы могли праздно прогуливаться по лугам. — Она огляделась вокруг и восторженно произнесла: — Как здесь все-таки красиво, Митчелл!

— Да, действительно, — согласился он. — Вон там нам нужно свернуть налево. Я знаю, как срезать путь к часовне через лес.

— Наверное, в такой пасмурный день в часовне будет темновато, — предположила девушка.

— Я положил в карман брюк фонарик, — успокоил ее Митчелл.

Тори улыбнулась ему плутоватой улыбкой, которая была ему уже хорошо знакома. Она всегда предшествовала так называемым шуткам Тори. Она не разочаровала его и на этот раз.

— Так это торчит ваш фонарик, лорд Сторм. А я думала: вы просто рады видеть меня.

Он откинул голову назад и стиснул зубы. Прошло несколько минут, когда он наконец смог сказать:

— Напомните мне обсудить это с вами в более подходящее время, мисс Сторм.

Она захлопала ресницами:

— А что вы собираетесь обсудить?

— Вашу способность или, я бы даже сказал, талант придавать самым невинным словам сексуальный подтекст.

— А разве вам это не нравится? Он посмотрел на нее и рассмеялся:

— Как раз наоборот: очень даже нравится. — Лицо его снова стало серьезным. — Мы должны войти в часовню незамеченными. Постарайся слиться с пейзажем.

— Интересно, как я могу слиться с пейзажем в красных сапогах и желтом плаще?

— Тогда держись ближе ко мне и…

— Постарайся слиться с желтыми розами, которые растут возле часовни, — с улыбкой договорила она.

Молча они приблизились к небольшой каменной часовне и вошли в нее, плотно прикрыв за собой дверь.

— Сегодня здесь холодно и сыро, — поежившись, сказала Тори.

— Здесь нет ни электричества, ни отопления.

— Я заметила.

— Часовню постарались сохранить в первозданном виде.

— Она представляет историческую ценность?

— В некотором роде. Хотя главной причиной тому отсутствие средств на реставрацию.

— Итак, с чего начнем?

По дороге Митчелл уже разработал план действий.

— Будем постепенно разбирать часовню камень за камнем, витраж за витражом.

— Надеюсь, разбирать мы ее будем в переносном смысле?

— Ну разумеется. Поскольку я прихватил с собой только один фонарик, будем осматривать каждый дюйм вместе.

— Я всегда говорю: две пары глаз лучше, чем одна, — заметила Тори.

Митчелл думал, что после вчерашнего дня Тори будет за милю обходить эту часовню стороной. Однако эта женщина проявила удивительную смелость, согласившись прийти сюда снова.

Митчелл изложил свой план. Он был предельно прост.

— Работаем по методу исключения. Алтарь, так же как и крест, кажется, вырублен из цельного куска камня.

— Значит, этот участок часовни мы можем вычеркнуть из списка.

— Стены выложены каменными плитами, и в них тоже нет ничего примечательного, за исключением витражей. Но их я предлагаю осмотреть напоследок.

Тори во всем соглашалась с ним. Он посветил фонарем в потолок:

— Здесь тоже, кажется, ничего нет — только стропила и птичьи гнезда.

Рядом послышался тихий вздох:

— Что у нас идет дальше? Он посмотрел вниз:

— Пол.

Через полчаса, когда у них уже ломило поясницу, они так ничего и не нашли.

— Следующей в списке идет гробница леди Виктории, — продолжил Митчелл.

Здесь им тоже не понадобилось много времени, чтобы сделать выводы. Единственная надпись сообщала даты рождения и смерти леди Виктории.

— А теперь нам предстоит самое трудное, — сказал Митчелл, приближаясь к одному из витражей. — Вчера ты провела здесь довольно много времени. Хочешь высказать какие-нибудь предположения или наблюдения?

— В общем, да, — ответила Тори. — Я обратила внимание, что два витража на левой стене часовни изображают неизвестных вооруженных людей — рыцарей, приехавших издалека. На одной из табличек так и написано: имя рыцаря неизвестно.

Интересно.

— А витражи на правой стороне связаны с кланом Стормов. На одном из них изображен фамильный герб с девизом клана. На другом мы видим святую леди Викторию, восходящую по лестнице к небесам.

— Получается, что витражи на левой и правой стене противопоставлены друг другу?

— По-моему, так это задумано.

— С какой стороны предлагаешь начать? Тори задумчиво покусывала верхнюю губу.

— Давай начнем с клана Стормов.

Витраж с фамильным гербом находился ближе к ним, и Митчелл начал с него.

Он сразу узнал герб: молния в поднятой руке, традиционная веточка клюквы. Ему вдруг вспомнилась такая же веточка, приколотая к платью Тори, когда он увидел ее впервые на костюмированном балу. Казалось, с того вечера прошла тысяча лет.

— И девиз клана, — сказала она и вслух перевела: — «Мы не оставим зло безнаказанным».

— Приходится признать, что здесь мы тоже не нашли никаких сюрпризов, — мрачно проговорил Митчелл.

— А вот эта картина кажется мне наиболее символичной и самой сложной из всех, — сказала Тори, переходя к витражу с изображением молодой женщины, поднимающейся по лестнице к небу.

— А ты знаешь, она немного похожа на тебя, — заметил Митчелл.

— Кто?

— Леди Виктория.

— Возможно, ты и прав. Есть некоторое поверхностное сходство — волосы, глаза.

Он медленно покачал головой:

— Мне кажется, дело не только в цвете глаз и волос. Жаль, что витраж остался незавершенным.

Они перешли к витражам на противоположной стене и скрупулезно изучили первый из них, с изображением двух рыцарей, сидящих на одном коне.

— Орден тамплиеров начинался с того, что они клялись жить в бедности и смирении, — вспомнил историю Митчелл. — Потом они стали стремиться к богатству и власти, а кончили тем, что погрязли в жадности и разврате. Что в конце концов и погубило их.

— Об этом витраже я тебе рассказывала. — Тори перешла к последнему из четырех витражей. — От него исходит некая сила, притягивающая меня.

— Почему он так действует на тебя?

— Потому что я догадываюсь, как зовут этого рыцаря. Я думаю, что на этом витраже изображен рыцарь, которого любила леди Виктория. Это тот человек, который вырезал на дереве свои и ее инициалы. Человек, который верил, что она предаст ради него свой клан, — Тори с трудом договорила последние слова, — и который утонул на ее глазах, когда она стояла на этом холме.

— И как его звали?

Он видел, что она собирается с духом, перед тем как произнести имя.

— Мичел. О Господи!

Внезапно Тори отступила на середину комнаты.

— Кажется, я поняла, — произнесла она шепотом.

— Что?

— Все четыре витража надо рассматривать не в отдельности, а как одно целое. Все они последовательно связаны друг с другом и рассказывают всю историю целиком.

Конечно, она права. Он понял это. Почувствовал.

— Давай размышлять вслух, — предложил ей Митчелл.

Тори быстро переводила взгляд с одного витража на другой, стараясь выстроить логическую цепочку.

— Незнакомцы, чужаки, вооруженные люди на боевых конях приезжают в Шотландию. Некоторые считают, что это рыцари из ордена тамплиеров. Среди них есть один рыцарь, который выделяется своим бесстрашием, дерзостью и решительностью. — Она остановилась и искоса взглянула на Митчелла. — Кстати, ты не находишь, что у тебя есть с ним некоторое сходство? — И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Тяжелый меч, доспехи и мощный боевой конь свидетельствуют о том, что рыцарь участвовал во многих сражениях. Надпись внизу гласит о том, что его сгубила жажда наживы. Митчелл перевел с латыни:

— «Алчущий богатств будет повержен в прах». — Он потер подбородок и пробормотал: — Интересно, о каких богатствах идет речь. И где тамплиеры прятали свои сокровища?

— А где бы ты спрятал, если бы был средневековым рыцарем?

С минуту они стояли молча перед картиной и рассматривали ее.

— Попробуем выяснить это все тем же методом исключения, — предложил Митчелл, пристально изучая каждую деталь цветного витража.

— В шкатулке, — вдруг хором сказали оба.

— По-моему, это первое, что приходит в голову, — сказал он.

— В какой шкатулке? — продолжала гадать она.

— И что в ней было?

— Старый Нед говорил, что рыцари привезли с собой сокровища.

— Жаль, что я в свое время так плохо слушал его.

— Если окажется, что Старый Нед помог нам своим рассказом найти сокровища, ты должен будешь до конца жизни ежедневно присылать ему к чаю его любимые «данди».

— С радостью.

— Итак, если предположить, что сокровища лежат в шкатулке, то где она может находиться?

— В этом-то весь вопрос.

Тори начала расхаживать по комнате в своих красных резиновых сапогах и желтом плаще. Митчелл нашел это зрелище очаровательным.

— Если бы мне надо было спрятать небольшой ящик, куда бы я его спрятала? — бормотала она себе под нос.

— В другой ящик, — подсказал он ответ. Оба дружно повернулись к гробнице. Тори покачала головой:

— Если рыцарь Мичел отдал сокровища на хранение леди Виктории, она бы как-нибудь употребила их задолго до своей смерти.

— Возможно.

— Логично было бы предположить, что сокровища спрятаны в алтаре, но ты говоришь, он сделан из цельного камня. Где бы я спрятала шкатулку? Я бы спрятала ее в каком-нибудь сундуке или ящике, — снова начала бормотать она, меряя шагами часовню. Наконец остановилась и беспомощно развела руками: — Нет, не знаю.

Митчелл подошел к витражу, на котором был изображен рыцарь на боевом коне, и остановился перед ним. В одной руке рыцарь сжимал шкатулку, украшенную резьбой, другая рука с тяжелым серебряным мечом была занесена над головой.

— Ящик в ящике. — Он обернулся через плечо к Тори. — Как ты думаешь, размеры шкатулки на картине выбраны случайно?

Она подошла и встала рядом с ним.

— Не знаю.

— Ты не можешь определить их на глаз?

Тори расставила ладони, показывая размеры шкатулки.

— Приблизительно двенадцать-восемнадцать дюймов в длину, восемь дюймов в высоту и примерно столько же в ширину.

— Удобный размер.

— Вполне.

— Можно даже сказать: стандартный.

— Можно сказать и так.

— А если хорошенько оглядеться, то что мы здесь увидим аналогичного размера? Ну, может быть, чуть-чуть побольше.

— Только чуть-чуть?

— Только чуть-чуть.

Тори медленно повернулась вокруг себя.

— Ничего, — заключила она.

— Ничего? — повторил он. — Может быть, ты посмотришь еще раз. Заметить это совсем нетрудно.

— Я ничего не вижу, — жалобно проговорила она.

— Когда я учился в университете, наш профессор истории любил говорить: «Деревья заслоняют от вас лес».

— Спасибо, — язвительно поблагодарила она.

— Я дам тебе наводку, — сказал он.

— Буду тебе очень признательна.

— Их здесь сотни.

Между золотистыми бровями Тори залегла складка.

— Сотни? Здесь нет ничего в таком количестве… — Голос ее оборвался. Она быстро перевела взгляд на Митчелла. — Стены! Они сложены из каменных плит. Их здесь сотни.

— Наконец-то! — воскликнул он.

Глава 22

— Не можем же мы разобрать по камушку всю часовню, чтобы найти пустую нишу, — сказала Тори, как ей казалось, наставительным тоном.

Митчелл бросил на нее ледяной взгляд:

— Конечно, не можем.

Она сделала отчаянный жест руками:

— Тогда как ты предполагаешь найти плиту, под которой спрятаны сокровища?

Митчелл потер рукой подбородок.

— Подожди меня здесь, — приказал он и вышел из часовни.

Вскоре он вернулся изрядно промокший, держа в руках какой-то острый металлический предмет.

— Что это? — звенящим голосом спросила Тори.

— Стержень, — коротко ответил Митчелл.

Расстегнув мокрую куртку, он стащил ее с себя и рассеянно бросил на пол. Потом вытер стержень о свою рубашку. На голубой джинсовой ткани осталась широкая грязная полоска.

— А для чего он нужен?

— Садовники забивают их в землю в качестве подпорки для вьющихся роз, глицинии, дикого винограда, иногда плодовых деревьев.

Тори все еще не понимала его намерений.

— А как ты собираешься использовать эту штуку?

— С ее помощью я попытаюсь найти в стене шкатулку.

— Но как?

— Если за какой-нибудь плитой спрятано сокровище, то звук при ударе по этой плите будет отличаться от других.

Тори пришлось отдать ему должное. Это была неплохая идея.

Митчелл начал выстукивать плиты. Тори шла следом за ним.

— А что ты будешь делать стеми плитами, до которых не дотянешься? — спросила она, подняв глаза к потолку.

— Я буду решать проблемы по мере их поступления, — сухо ответил ей Митчелл.

— Мы можем прийти сюда еще раз и принести ссобой лестницу, — предложила Тори.

— Можем, — согласился он.

— Как ты думаешь, сколько времени уйдет на то, чтобы простучать хотя бы те плиты, которые находятся в пределах досягаемости? — тихо спросила она.

— Боюсь, что больше, чем я думал, — нетерпеливо ответил он.

Но она имела в виду другое.

— А что, если ящика с сокровищами здесь вообще нет?

— Тори…

В его голосе звучало предупреждение.

— Что?

— Ш-ш…

Но Тори не унималась:

— Почему тебе хотя бы не начать с самого вероятного места?

Наконец-то ей удалось привлечь его внимание.

— И что это за место?

Боже мой, это же ясно как день!

— Это плита, расположенная непосредственно под витражом с изображением рыцаря, — сказала она.

— Но…

— Вспомни… все гениальное просто.

Митчелл Сторм не мог оспорить свое собственное утверждение.

— Ну хорошо. Давай попробуем.

Он подошел к витражу, Тори встала рядом с ним. Он стукнул несколько раз по плите металлическим стержнем.

— Ну, что ты думаешь?

— Постучи еще. Он постучал сильнее.

Тори сдвинула брови и посоветовала:

— Постучи по этой же плите, но повыше. Митчелл постучал.

— Я готов поклясться, что здесь звук другой.

— Я думаю, нам надо остановиться на нем. В конце концов что мы теряем?

— Ты права.

— И что мы теперь предпримем? — спросила она.

— Нужно придумать, как извлечь камень из стены.

— Ты хочешь разобрать стену?

— Ну, если говорить коротко, то да.

— Как? Голыми руками?

— Пока нет. А как дело пойдет дальше, мне пока трудно судить.

Ей показалось, что он говорит серьезно.

— Нам понадобятся мужские руки?

Он кивнул и стал изучать плиту.

— Должна вам сказать, лорд Сторм, что по крайней мере один из нас не обладает мужской силой. — Она окинула взглядом его высокую мощную фигуру. — Да и про вас вряд ли можно сказать «силен как бык».

— Это смотря с какой стороны посмотреть. Опять он понес какую-то чушь! Митчелл вручил ей фонарик.

— Старайся светить сюда. — Он указал место. Это было ей по силам.

Митчелл достал из кармана брюк складной армейский нож — какого только инструмента не носит с собой этот мужчина! — и попытался просунуть его в щель между плитами. Из-под лезвия полетела каменная крошка, рассыпаясь в серую пыль.

Это занятие требовало времени.

Очень много времени.

Тори уже несколько раз просила его прерваться, так как не могла долго держать фонарик на весу. Она поработала руками, чтобы размять затекшие мышцы, и даже вышла на улицу и обошла часовню.

Углубив ножом щель между плитами, Митчелл попытался просунуть в нее стержень и, используя его как рычаг, раскачать плиту. В конце концов, если в ней находится шкатулка, она не должна быть очень тяжелой.

Плита сдвинулась с места. Сначала на четверть дюйма, а затем благодаря силе мужских рук, острию металлического стержня и сноровке, приобретенной Митчеллом на островах Индонезии, она сдвинулась еще на несколько дюймов.

Митчелл в изнеможении прислонился к стене и вытер пот со лба рукавом рубашки.

Тори разглядывала плиту.

— Ты знаешь, мне кажется, в верхней ее части есть щель.

— Ты думаешь, это крышка?

— Не исключено.

— Придется поработать еще.

— Что ты намерен делать?

— Я собираюсь раскачивать плиту до тех пор, пока не смогу как следует за нее ухватиться. Тогда я попытаюсь вытащить ее и поставить на пол.

— Митчелл, ты можешь надорваться. Эта плита весит, наверное, несколько сот фунтов.

Но он ее не слушал. Через некоторое время плита с грохотом упала на пол.

— Сейчас мы посмотрим, есть ли в ней что-нибудь, дорогая, — тяжело дыша, сказал Митчелл. — Но постарайся не разочаровываться, если мы ничего не найдем. Посвети мне, пожалуйста, сюда, Тори.

Митчелл присел на корточки, раскрыл складной нож и попытался раскрошить верхний слой плиты. Через некоторое время нож вошел в пустоту. Теперь было ясно, что это крышка. Продолжая работать ножом и стержнем, Митчелл попытался поднять ее. Она не поддавалась. Он не оставлял попыток.

— Ну же, давай, черт возьми, — приговаривал он.

— Ну, давай, давай. — Тори казалось, что таким образом она может помочь Митчеллу.

Наконец крышка сдвинулась. Раздался дружный вздох облегчения.

— Ты сделал это! — воскликнула Тори.

— Давай посмотрим, что я сделал, — скептически сказал он, чтобы немного умерить ее энтузиазм.

На дне каменной плиты лежал завернутый в тюленью кожу сверток. Он был обвязан старой бечевкой. Митчелл разрезал бечевку ножом и осторожно развернул сверток, пролежавший в стене часовни несколько столетий.

Тори опустилась на колени.

— Ах, какая красота! — воскликнула она, когда тюленья кожа упала на пол.

— Да, красивая шкатулка, — согласился Митчелл.

— Я никогда в жизни не видела такой красивой вещи, — с благоговением сказала Тори.

Шкатулка была примерно такого размера, как они предполагали. Восемнадцать дюймов в длину, восемь в высоту и столько же в ширину. Углы шкатулки немного закруглялись.

Шкатулка была серебряной с золотой инкрустацией. Крышка ее ослепляла сверканием драгоценных и полудрагоценных камней. Здесь были топазы всех цветов радуги, шпинель, которую Тори сперва приняла за рубины, жемчуг и другие камни.

Всю поверхность шкатулки покрывала искусная гравировка. Здесь были изображены восточные города, великолепные дворцы, пасторальные сцены и шотландские пейзажи. Чтобы рассмотреть шкатулку в деталях, им пришлось бы потратить не один час.

— Невероятно, — прошептала Тори.

— Да. — Митчелл посмотрел ей в глаза. — Я не вижу на ней замка. Наверное, пора посмотреть, что там внутри, верно?

Тори кивнула:

— Я умираю от любопытства!

— Нам тоже интересно узнать, что же находится в вашей драгоценной шкатулке, — раздался за их спинами зловещий мужской голос.

Глава 23

Он совершил ошибку. Ужасную ошибку.

Митчелл мысленно выругался и попытался найти выход из положения. Но сделать это было чрезвычайно трудно, учитывая, что стоял он на четвереньках. Не идеальная позиция для встречи с врагом.

Особенно когда враг наставил на тебя оружие.

Вот так попал!

— Какого черта ты здесь оказался, Форбс? — спросил Митчелл. Он имел полное право задавать вопросы и требовать на них ответа.

— Я пришел сюда за тем же, за чем и ты, старина. Чтобы найти сокровища, — весело ответил красивый мужчина с револьвером в руке, появившийся в проеме дверей.

Впервые за все время пребывания в замке Сторм Роджер Форбс чувствовал себя хозяином положения.

— А на коленях вы уже не смотритесь так внушительно, лорд Сторм, — заметил Роджер Форбс, облизнув губы.

— Я стою не на коленях, — огрызнулся Митчелл. Смертельное оружие в холеной мужской руке было по-прежнему нацелено на Сторма.

— Тогда тебе лучше встать на колени в течение пяти секунд, иначе за твою гордость придется расплачиваться очаровательной мисс Сторм.

Митчелл быстро опустился на колени. Нежданный гость бросил взгляд на богато украшенную шкатулку, оставленную на полу.

— Итак, вы нашли сокровища, которые так долго искали.

— Откуда вам это было известно? — спросила Тори.

— Может быть, кому-то я и кажусь дураком, но уверяю вас, мисс Сторм, что это не так. Все это время я следил за вашими действиями.

Митчеллу были необходимы факты, и как можно быстрее.

— Ты действуешь один, Форбс?

— О Господи, конечно же, нет, лорд Сторм, — послышался грудной голос Сильвии, и она вступила в часовню следом за своим пасынком. — Мы с Роджером партнеры во всех делах. Правда, дорогой?

— Да, это так, — сухо ответил Роджер, не оглянувшись на женщину.

Оба они были одеты по погоде: в длинные непромокаемые плащи и крепкие прогулочные ботинки. Не вызывало сомнений, что эта парочка оказалась здесь не случайно.

— Между прочим, на улице льет как из ведра, лорд Сторм. Если бы вы были гостеприимным и внимательным хозяином, — Сильвия поправила руками сбившуюся прическу, — вы бы не выбрали для своих поисков день, столь пагубно отразившийся на моем гриме и прическе.

— Мои глубочайшие извинения, мадам, — с преувеличенной вежливостью сказал Митчелл.

— Вот видишь, Роджер, — заметила Сильвия, толкнув пасынка локтем в бок, — настоящий аристократ ведет себя как джентльмен даже в самых неблагоприятных для него обстоятельствах.

— Можно подумать, ты что-то понимаешь в джентльменах, — язвительно ответил ее сообщник.

— Довольно, Роджер, — оборвала его Сильвия и уже совсем другим, мягким, вкрадчивым голосом проговорила: — Так вот он, сундук с сокровищами. — Она приблизилась к шкатулке, однако, будучи женщиной крайне осторожной, слишком близко подходить не стала.

Митчелл отметил про себя, что Сильвия Форбс отнюдь не глупа. Эта женщина принадлежала к тому типу людей, которые всеми силами стремятся к благополучию. И как правило, у таких людей сильно развиты природные инстинкты. И самый мощный из них — инстинкт выживания.

Сильвия смотрела прямо на Митчелла и обращалась к нему так, словно, кроме них, в этой часовне никого не было.

— Я вижу, вы еще не открывали шкатулку.

— Мы как раз собирались сделать это, когда нас так грубо прервали, — ответил он так, словно они сидели в гостиной и вели непринужденную послеобеденную беседу за рюмкой сухого шерри.

— Роджер совершенно не умеет себя вести, — сокрушенно покачала головой Сильвия. — Правда, у мальчика есть другие ценные качества, которые компенсируют этот недостаток.

— Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда ты начинаешь делать вид, будто меня нет рядом с тобой, Сильвия, — возмутился Роджер.

— А ты не слушай, что я говорю, — сладким голосом пропела она.

Слишком сладким.

— И не выношу, когда ты называешь меня мальчиком.

— В таком случае веди себя как мужчина.

Интересно, как далеко они зайдут в своих оскорблениях, думал тем временем Митчелл. Может быть, они договорятся до того, что забудут о том, для чего здесь находятся? Тогда у него появился бы шанс вырвать у Роджера револьвер.

Но Сильвия Форбс разрушила эту хрупкую надежду.

— Давай не будем ссориться, дорогой, — примирительно сказала она. — Сейчас не время и не место для этого. Сейчас наш гостеприимный хозяин откроет сундук с сокровищами, и ты увидишь, что наше затянувшееся пребывание в замке Сторм не было напрасной тратой времени и сил. Прошу вас, Митчелл, приступайте.

— Открывай эту чертову шкатулку, — приказал Роджер, размахивая револьвером.

Митчелл сделал последнюю попытку урезонить его:

— Вы же не сможете увезти сокровища с собой.

— А вот тут вы ошибаетесь, милорд, — с уверенностью констатировал Роджер. — Мы спокойно покинем замок вместе с сокровищами.

— А каким образом, позвольте вас спросить?

— Позволяю. — Роджер Форбс сделал движение головой в сторону окна. — Произойдет несчастный случай. Ваши тела найдут в коварных водах залива. Я думаю, острые скалы иприлив скроют все улики, которые мы с Сильвией могли бы оставить. Верно, дорогая?

Митчелл смерил взглядом расстояние до Роджера Форбса и прикинул, сумеет ли преодолеть его одним прыжком.

— Даже и не думайте, — предупредил Форбс, заметив его взгляд. — Открывайте шкатулку.

Митчелл придвинулся к шкатулке и медленно поднял крышку.

Именно это он и предвидел. И боялся этого.

— Там ничего нет! — На лице Форбса отразилось недоумение, почти сразу сменившееся подозрением. — Какую шутку вы пытаетесь сыграть с нами, Сторм?

— Для меня это такая же неожиданность, как и для вас, — почти искренне ответил Митчелл.

Тори заглянула на дно пустой шкатулки.

— Пусто, — потрясенно подтвердила она.

— Я не верю, что вы не знали этого, — настаивал взбешенный Роджер.

— Держу пари, они действительно ничего не знали, — подала голос со своего места Сильвия. Она стояла между пасынком и Митчеллом. — Любой дурак понял бы с первого взгляда, что они не играют. Особенно девушка.

Из нее никогда не получилась бы актриса. — Она имела в виду Тори.

Роджер хмуро посмотрел в ее сторону:

— А откуда это известно тебе, дорогая Сильвия? Она пожала плечами:

— Когда-то я сама выступала на сцене… в юности.

— Ты никогда не рассказывала мне об этом, — изумился пасынок.

— А я не обязана обо всем тебе рассказывать, мой дорогой мальчик, — насмешливо заявила она.

— Ладно, что мы теперь будем делать, черт побери всю эту затею? — спросил Роджер, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Я бы предложил вам сложить оружие, — посоветовал Митчелл. — Это самое разумное, что вы можете сейчас сделать. Оттого что вы будете размахивать револьвером, сокровища в шкатулке не появятся. Зато кто-нибудь может пострадать.

Роджера Форбса не интересовало мнение Митчелла Сторма по этому поводу.

— Я буду делать то, черт возьми, что захочу. Запомни это, напыщенный осел, и, если мне захочется размахивать револьвером, значит, я буду размахивать им.

— Дай мне его, — вмешалась Сильвия, потянувшись к оружию.

Он обратил к ней ледяной взгляд голубых глаз.

— С какой стати, Сильвия?

— Я твоя мачеха. Я старше, и у меня больше опыта. И командовать буду я. Сегодня и всегда, — безапелляционно заявила она.

Роджер вспыхнул.

— Ни один из твоих планов с тех пор, как мы приехали на этот проклятый остров, не сработал, старая гусыня!

— Не смей разговаривать со мной таким тоном, Роджер!

— Я буду разговаривать с тобой таким тоном, каким захочу. — В голосе Роджера звучала злоба.

На лице Сильвии выступили некрасивые красные пятна.

— Если бы твой отец слышал тебя сейчас, он бы в гробу перевернулся.

— Это его дело. — Роджер расхохотался отвратительным смехом. — Кого ты дурачишь? Ты ненавидела старого осла не меньше моего. Я вообще подозреваю, что ты сама дала ему хорошего пинка по направлению к райским вратам. — Он поднял глаза к небу.

Сильвия Форбс побагровела.

— Да как ты смеешь предполагать такие вещи?

— Ах, оставь, Сильвия. Может быть, когда-то ты и была приличной актрисой, но те времена давно миновали. Ты никого не обманешь, разыгрывая несчастную вдову.

— Ах ты, сукин сын! — разъяренно прошипела она и уже готова была вцепиться ему в лицо, как вдруг в последний момент вспомнила, кто их настоящий враг.

К большому сожалению Митчелла. Ей понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться и прийти в себя.

— Да, получается какая-то чепуха, — проговорила она наконец как ни в чем не бывало. — Мы привязаны к этой парочке и не имеем ни гроша в кармане.

— И опять встает вопрос: что нам теперь делать?

— Я думаю, нужно пристрелить ее, — раздался голос у них за спиной.

У Тори было предчувствие относительно Надин Форбс с самой первой встречи.

Ревность — недоброе чувство.

Но когда ею охвачена юная неуравновешенная девица, это чувство может стать опасным.

Надин Форбс была очень опасна.

— Дай мне револьвер, Роджер, — попросила падчерица и, видя, что он колеблется, требовательно протянула к нему бледную руку. — Я не побоюсь застрелить ее.

Роджер был явно сконфужен неожиданным оборотом дела.

— Кого ты собираешься застрелить?

— Мисс Сторм.

— Мисс Сторм? — Он посмотрел на Тори диким взглядом.

Надин так торопилась, что не надела плащ и даже не захватила зонтик. На ней было только хлопчатобумажное платье модного покроя — легкое летнее платье, годившееся лишь на очень жаркую погоду, какой практически не бывало на острове Сторм. Она промокла до нитки, легкие белые сандалии были заляпаны грязью. Волосы свисали мокрыми спутанными прядями.

Но Надин, казалось, нисколько не волновало то, как она выглядела.

Все ее мысли сосредоточились на одном.

— Разве нам не нужно убрать ее с дороги? Разве она не мешает успешному осуществлению нашего плана?

— Что ты болтаешь, Надин? — остановил ее Роджер. Даже его потрясла жестокая решимость в глазах падчерицы.

Она обольстительно улыбнулась ему:

— Разве моя дорогая бабушка не планировала выдать меня замуж за лорда Сторма? Я буду следующей леди Сторм. А вы с бабушкой, сделав меня графиней, укрепите свое пошатнувшееся положение в обществе.

— Боюсь, все эти планы провалились, — с кривой ухмылкой заметил Роджер.

— Еще не поздно все исправить, — не сдавалась Надин. — Вчера мне почти удалось избавиться от нее.

— Так это ты вытолкнула меня из окна, — медленно проговорила Тори.

— Конечно, я. — Девушка явно гордилась тем, что так ловко все подстроила. — Он, — она ткнула пальцем в сторону Митчелла, — будет моим любовником и мужем. Моим, а не твоим.

— Боюсь, дорогая, это были пустые мечты. Лорд Сторм не имел никаких намерений относительно тебя, — попыталась разубедить ее Сильвия.

— Неправда.

— Правда, — мягко сказала Сильвия.

— Это не может быть правдой. — Она по-детски надула губы. — Я моложе ее. И такая же хорошенькая. И я не глупая корова, как думает Роджер.

Роджер Форбс почувствовал, что краснеет.

— Я знаю, как доставить мужчине удовольствие, — продолжала Надин, вызывающе глядя на отчима. — Я следила за вами, — сказала она, указывая на Роджера и Сильвию. — Я видела, как ты, голый и потный, стоял позади нее в ванной, а она наклонилась вперед и ее старые отвисшие груди мотались из стороны в сторону.

— Хватит, Надин! — попыталась остановить ее Сильвия.

— Ты не заставишь меня молчать, старая шлюха! — выкрикнула девушка, лицо ее перекосилось от злости. — Мне известны все твои секреты, и я могу прокричать о них всему свету, если захочу. Это ты глупая корова. Ты морщинистая отвратительная старуха. Роджер занимается с тобой этим только потому, что ты шантажируешь его. Ты шантажировала его все эти годы. С тех пор как ты женила на себе моего дорогого дедушку, ты постоянно занимаешься тем, что раскапываешь всю грязь о Роджере, с тем чтобы шантажировать его. И Роджер занимается этим с тобой только для того, чтобы заставить тебя молчать.

— Заткнись!

— Я знаю все, бабушка, дорогая. Я даже знаю твой настоящий возраст.

Сильвия с ужасом смотрела на нее.

— Закрой свой рот, девчонка, или ты пожалеешь, что родилась на свет.

— Тебе шестьдесят три года, — бросила Надин ей в лицо и повернулась к Роджеру: — Ну, каково тебе узнать, что ты спал с шестидесятитрехлетней старухой? — Она показала ему язык. — Так кто из нас глупая корова?

Казалось, вся кровь отхлынула от прекрасного лица Роджера Форбса.

Надин в один миг оказалась рядом с ним и выхватила у него револьвер, прежде чем он успел опомниться.

— Она мне не нравится, — заявила девушка, наставив пистолет на Тори. — Пожалуй, я выстрелю ей между глаз. На этот раз я действительно убью ее.

— Черт побери, Сторм, — простонал Роджер. — Я не собирался доводить до этого.

Тори вдруг почувствовала, что сейчас сделает Митчелл. У него не было ни времени, ни возможности остановить Надин. Он также не мог рассчитывать на помощь Роджера или Сильвии. Поэтому единственное, что он мог сделать для Тори, — это заслонить ее своим телом.

Тори предприняла последнюю отчаянную попытку удержать Надин от выстрела.

Изобразив на лице горькую усмешку, она обратилась к Надин надменным тоном неудачливой дебютантки:

— Хорошо, Надин, я проиграла. — Она подняла руки в знак признания своего поражения. — Можешь забирать его.

Надин Форбс не ожидала от нее таких слов и подозрительно прищурилась:

— Ты пытаешься обмануть меня.

— Нет.

— Почему ты решила отказаться от него?

Тори со скучающим видом зевнула, прикрыв рот ладошкой.

— Помолвка была ненастоящей.

— Ненастоящей? Тори покачала головой.

— Мы разыграли эту помолвку для того, чтобы твоя бабушка поскорее уехала из замка. — И для пущей убедительности Тори добавила: — Разве ты видела у меня на пальце обручальное кольцо?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Ты читала в газетах официальное объявление о нашей помолвке? Или может быть, слышала о ней от знакомых?

Надин снова покачала головой.

— Я думаю, ты нравишься лорду Сторму, но он боится признаться тебе в этом, потому что считает себя слишком старым.

— Я не считаю его слишком старым.

— Я тоже. По-моему, вы идеально подходите друг другу.

Надин радостно улыбнулась.

А Тори продолжала ее уговаривать:

— У тебя красивая фигура, ты молодая, хорошенькая. И к тому же знаешь, как ублажить мужчину в постели, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Конечно, я понимаю.

Тори приходилось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы отговорить девушку от ее жестокого намерения.

— Этот мужчина полностью твой, Надин. И у тебя нет никаких оснований для того, чтобы убивать меня, — мягко добавила она.

Девушка нахмурилась:

— Ты тоже считаешь меня глупой коровой, да?

— Нет, я так не считаю, — дружелюбно проговорила Тори.

— Значит, жалеешь. Я вижу это в твоих глазах. Слышу в твоем голосе. Я не люблю, когда меня жалеют. Боюсь, мне все-таки придется застрелить тебя.

В ту же секунду Митчелл бросился к Тори и заслонил ее своим телом.

— Нет! — закричала Надин, не выпуская, однако, оружия. — Почему? — спросила она Митчелла.

— Потому что я люблю ее.

— Ты любишь меня. Он покачал головой.

— Ты милый ребенок, Надин, и тебе нужна помощь. Помощь, которую я могу тебе оказать. Отложи-ка эту игрушку в сторону, и мы подумаем вместе, как можно тебе помочь.

— Я не хочу ничьей помощи, — вызывающе сказала она.

В этот момент чья-то рука вдруг выхватила револьвер из рук Надин.

— Боюсь, то, чего вы хотите, и то, что вы собираетесь сделать, совершенно разные вещи, юная леди, — сказала Элис Фрэйзер.

Роджер и Сильвия Форбс обратились в бегство, но в дверях застыл разъяренный Маккламфа.

— Никто не двинется с места до тех пор, пока Маккламфа не даст на это своего разрешения, — скомандовал он и, переведя взгляд на Митчелла, ухмыльнулся: — Разумеется, за исключением вас, милорд.

— Надо же, все наши усилия оказались напрасными, — причитала Сильвия, когда полиция уводила ее из часовни.

— Похоже на то, старушка, — вторил ей Роджер, шагая за ней со связанными за спиной руками.

— Надеюсь, Надин получит профессиональную помощь, — сказала Тори, когда полиция увела преступников под бдительным присмотром Элис и Маккламфы.

— Я думаю, им всем троим нужна профессиональная помощь, — заметил Митчелл. Потом оглянулся на часовню и вздохнул: — Надо же! Все наши усилия оказались напрасными.

Глава 24

— Я не считаю, что наши труды пропали даром, — с неожиданным оптимизмом сказала Тори. — Шкатулка сама по себе представляет ценность — это красивая старинная вещь.

— Ах! — Его тон свидетельствовал если не об огорчении, то, во всяком случае, об унынии. — Еще одна фамильная ценность, продав которую мы сможем залатать протекающую крышу замка и отремонтировать несколько служебных помещений.

Он повернулся к ней спиной и отошел от часовни. Тори последовала за ним и села рядом на большой каменный валун.

Дождь закончился, и небо прояснилось. Теперь на нем не было видно ни облачка. Природа наконец смилостивилась и решила подарить им чудесный вечер.

— Я бы с радостью помогла тебе, — сказала, помолчав, Тори. Она хотела предложить ему деньги, но не знала, как подойти к этому деликатному вопросу, чтобы не задеть его дурацкую мужскую гордость.

Митчелл смотрел на обманчиво тихие воды пролива.

— Ты и так уже достаточно мне помогла. Наконец Тори решилась.

— Помнишь костюмированный бал в Сторм-Пойнте? Он рассмеялся, но в смехе его чувствовалась горечь.

— Помню.

Помолчав, она вздохнула и сказала:

— В тот вечер на мне был рубиновый гарнитур.

— Большинство твоих гостей только и говорили, что о твоих драгоценностях. Я слышал, как миссис Ван Аллен сообщила мисс Олбрайт, что эти рубины пролежали в банке все десять лет после смерти твоей матери.

«Спасибо вам, миссис Ван Аллен, — мысленно поблагодарила Тори. — Сами того не зная, вы необычайно помогли мне».

— Кстати, это правда. Рубины действительно пролежали в банке без всякой пользы больше десяти лет, собирая там пыль.

— Зачем ты говоришь мне это, Тори?

— Я хотела бы подарить эти рубины жителям острова Сторм.

— Спасибо, конечно, но вряд ли эти игрушки смогут пригодиться фермерам и рыбакам.

— Я сказала это не в буквальном смысле. Естественно, я не собираюсь раздавать им камни, — поспешила объяснить Тори.

Он молчал, ожидая дальнейших пояснений.

— Мы могли бы продать камни. Например, на аукционе Сотби. А деньги употребить на починку старых жилищ. Я думаю, следует начать с дома Старого Неда. Мне показалось, что в углу, над камином, у него протекает крыша. Во всяком случае, он подставил там кастрюлю на случай дождя.

Митчелл встал и потянулся.

— Оставь свои рубины себе, Тори, — сказал он. В голосе его слышалось сожаление.

— Почему ты не разрешаешь мне помочь тебе? Он взглянул на нее:

— Стормы никогда не принимали подаяний, и я не хочу стать первым, кто нарушит эту традицию.

— Но это не будет подаянием. Ты просто вернешь то, что когда-то принадлежало тебе.

— Я не хочу ничего, что когда-то принадлежало мне. Не таким образом. И не от тебя.

Она встала и посмотрела ему в лицо:

— Вы упрямый осел, Митчелл Сторм.

Горькая усмешка тронула уголки его рта.

— С этим ничего не поделаешь. Ведь моя родина — остров Сторм. Все, кто возглавлял клан Стормов, были неисправимыми упрямцами.

— Черт! — пробормотала она сквозь зубы.

Он пожал плечами, вернулся в часовню и подошел к развороченной стене.

— Ну, по крайней мере мы раскрыли тайну и положили конец слухам о спрятанных на острове сокровищах, — сказал он.

— Красивая шкатулка, — заметила Тори. — Она тяжелая?

Митчелл с легкостью поднял ее.

— Не особенно.

— Можно я взгляну на нее?

— Конечно.

— Как ты думаешь, леди Виктория не будет возражать, если мы поставим ее на крышку гробницы?

— Я думаю, ей все равно.

Митчелл поставил шкатулку на крышку каменной гробницы возле окна. Солнечный свет хорошо освещал ее, и Тори могла как следует рассмотреть украшавшую ее гравировку.

— Какая искусная работа! — прошептала она.

— Да, — согласился Митчелл.

— Посмотри, чего здесь только нет! И огромные города, возвышающиеся посреди пустынь, и великолепные дворцы — по-моему, это ранний венецианский стиль, — и шотландские горы. Здесь есть даже эпизод, повторяющий один из витражей.

— Где?

— Вот, видишь, леди Виктория поднимается по лестнице, а наверху ее ждут ангелы.

— Но шкатулка, наверное, была изготовлена значительно раньше, чем леди Виктория заказала витражи для часовни. Как ты думаешь?

У Тори опять появилось предчувствие, что сейчас она сделает открытие.

— Я думаю, мы можем предположить, что она тщательно изучила картины, изображенные на этой шкатулке, прежде чем замуровать ее в стене. Наверное, сцена восхождения на небо настолько понравилась ей, что она решила изобразить ее на одном из витражей своей часовни.

— Возможно.

Тори продолжала разглядывать серебряную шкатулку. Вдруг ее сердце учащенно забилось, руки слегка задрожали, дыхание стало прерывистым.

Митчелл сразу заметил это.

— Что с тобой? Тебе плохо? Она покачала головой.

— У тебя был трудный день. Пора возвращатьсядомой. Там я прикажу заварить тебе…

— Знаменитого чаю миссис Пайл.

— Двойную дозу.

— Мы пойдем домой, только не сейчас.

— Но ты вся дрожишь.

Тори действительно колотила дрожь.

— С тобой правда все в порядке?

— Да.

— Тогда в чем дело?

— Пока я не могу сказать.

Она постояла несколько минут с закрытыми глазами, пытаясь собраться с мыслями. Потом открыла глаза и еще раз посмотрела на сцену, изображенную на шкатулке. Потом выпрямилась и подошла к витражу, где была изображена леди Виктория, поднимающаяся по лестнице к небу.

— У тебя появилась какая-то мысль? — тихо спросил он.

— Да.

Митчелл ждал.

— Может быть, ты поделишься со мной своими соображениями? — не выдержав ожидания, спросил он.

— Есть некоторые различия. Он сдвинул брови.

— Какие различия?

— В сценах, изображенных на витраже и на шкатулке.

— А почему бы им не быть? Ведь они создавались в разное время, разными мастерами и скорее всего с разными целями.

— Но они почти идентичны.

— Почти?

— За исключением двух небольших деталей.

— Каких?

— На шкатулке изображена мужская фигура, а на витраже — женская.

— А второе различие?

— Картина на витраже не завершена. А на шкатулке она изображена полностью. — Она вдруг остановилась. — А что, если это только видимость, что картина на витраже не завершена? Может быть, это было сделано намеренно?

— Зачем?

Тори всплеснула руками:

— Конечно же, для того, чтобы сохранить секрет. Митчелл напряженно застыл.

— Какой секрет?

— Куда леди Виктория в действительности спрятала сокровища, вывезенные Мичелом из Франции или откуда он их там привез.

Митчелл застонал:

— Я считал, что мы покончили с поисками сокровища. Послушай, дорогая, мы нашли прекрасную старинную шкатулку. Что еще ты надеешься найти?

— Я думаю найти сами сокровища. Послушайся меня еще один раз, Митчелл. Только один раз.

Он молча смотрел на нее, потом сказал:

— Хорошо, я тебе верю.

Она подвела его к витражу, о котором говорила.

— Ты согласен, что это довольно распространенный религиозный сюжет для того времени?

— Согласен.

— А ты не замечаешь ничего необычного?

Он всмотрелся пристальнее и отрицательно покачал головой.

— А как насчет изречения, написанного внизу?

— Но на каждом из этих четырех витражей есть какое-нибудь изречение или цитата из Библии.

— Ты не забыл, что мы решили рассматривать все четыре витража как одно целое?

— Вместе они производят более сильное впечатление.

— Правильно.

— Первая надпись воспроизводит клятву тамплиеров, включая обет бедности. Другая сообщает, что причиной гибели рыцаря явилась его жадность. Девиз клана провозглашает, что ни один человек из клана Стормов не отпустит врага безнаказанным. И каково было наказание?

— Мичел поплатился жизнью.

— Да, но, возможно, он потерял не только жизнь. Прочитай четвертую надпись. — Тори прочитала вслух: — «Не все золото, что блестит» и «Дорога в рай вымощена золотом».

Митчелл внимательно слушал ее.

— Продолжай.

— Лестница, по которой поднимается леди Виктория, сделана из простого камня.

— Я вижу.

Тори схватила его за руку и снова подвела к шкатулке.

— А что ты видишь на этой шкатулке? — сказала она,указывая на ту же сцену.

— Не может быть! — воскликнул Митчелл. Тори наслаждалась своим триумфом.

— Но неужели ты думаешь…

— Не просто думаю. Я чувствую это. Знаю. В шкатулке нет сокровищ, которые мы искали, Митчелл. Шкатулка — это ключ, оставленный леди Викторией тому, кто найдет ее.

Тори снова посмотрела на шкатулку. Сомнений не оставалось: лестница на серебряной шкатулке была инкрустирована золотом.

— И почему это самую черную работу приходится выполнять мужчине? — жаловался Митчелл, поочередно работая кайлом, ломом и лопаткой, в то время как Тори просто сидела рядом и наблюдала.

— Каждый должен заниматься своим делом, — отвечала Тори. — Я работаю головой, а тебе остается работать руками.

Митчелл стоял у подножия холма, в том месте, где начинались каменные ступени, которые вели к часовне святой Виктории.

Перед тем как начать работу, он на всякий случай еще раз уточнил:

— Ты действительно веришь, что под этими плитами могут быть спрятаны сокровища?

— Мне так кажется. Каждый день она поднималась по ним в часовню, чтобы помолиться там и взглянуть на то место, где утонул ее возлюбленный Мичел. И каждый год в день его смерти она поднималась по лестнице на коленях. Такое наказание она выбрала для себя за его погубленную душу. Леди Виктория построила сначала лестницу, а потом часовню. Да, я уверена, что она спрятала сокровища под ступенями этой лестницы.

Митчеллу пришлось признать ее правоту, несмотря на кажущееся безумие всей затеи.

— У тебя есть все, что нужно: лопатка, лом и кайло, — перечислила Тори. — Тебе нужно только немного приподнять каменную ступеньку, чтобы я смогла заглянуть под нее.

— Всего-то?

— Ну хорошо, если тебе трудно, мы можем дождаться возвращения Маккламфы с материка. Но учти, что, после того как он разберется с полицией, он может пригласить Элис куда-нибудь пообедать или пойти с ней в кино. Так что раньше ночи их не жди. Мы, конечно, можем подождать до завтра, но вряд ли ты сумеешь заснуть, мучаясь вопросом, есть там сокровища или нет.

Митчелл взял лом и воткнул его в землю под каменной ступенькой. В воздух взметнулась пыль.

— Копай там, где земля темнее, — посоветовала Тори. — Там она еще мягкая после дождя, тебе будет легче.

Он наградил ее таким выразительным взглядом, что Тори надолго умолкла.

Митчелл открыл для себя, что поиски сокровищ — дело весьма трудоемкое и главный труд заключается в том, чтобы рыть землю. «Причем работа эта ложится почему-то только на мои плечи», — бормотал он про себя, обливаясь потом и глядя, как Тори потягивает из термоса лимонад, приготовленный для нее экономкой миссис Пайл.

Тори стала любимицей миссис Пайл.

По правде говоря, она стала всеобщей любимицей на острове Сторм.

— Ну, наверное, хватит, — сказала наконец она, отставляя в сторону термос.

— Пожалуй, теперь я смогу просунуть под ступеньку лом и немного приподнять ее. Но долго продержать ее я не смогу. Так что будь наготове. У тебя будет всего несколько секунд, чтобы посмотреть, есть ли там что-нибудь, — предупредил он ее.

— Я поняла. Думаю, этого времени мне хватит. Итак, на счет три?

А как же иначе?

На этот раз счет вела Тори:

— Раз. Два. Три.

Митчелл всем своим весом навалился на конец стального лома и изо всех сил надавил на него.

— Поднимается… Достаточно! — воскликнула Тори. Она быстро нагнулась и заглянула под камень. Митчелл обливался потом. Его мышцы напряглись до предела.

— Ну?! — прохрипел он. Тори изумленно ахнула.

— Что ты видишь? — выдавил он сквозь зубы.

— Золото! — воскликнула Тори.

Митчелл выдохнул и отпустил лом. Тяжелая каменная ступень упала на место.

— Ты уверена, что действительно видела золото? Может быть, это была просто игра твоего воображения?

Лицо Тори горело от возбуждения.

— Говорю тебе, там было золото! Монеты, яркие сверкающие золотые монеты. Они просыпались из старого кожаного мешка.

Она посмотрела на поднимающиеся вверх ступени. Митчелл проследил за ее взглядом.

— Какие мысли бродят на этот раз в вашей хорошенькой умной головке, мисс Сторм? Не думаешь же ты…

Она кивнула:

— Думаю.

У него внезапно закружилась голова.

— Под каждой ступенькой?

— Под каждой, от подножия до самой вершины, — подтвердила она.

Глава 25

Он больше не нуждается в ее помощи.

Теперь у него достаточно денег, чтобы починить крыши во всей Шотландии.

Она больше не нужна ему.

Пришло время прощаться. В конце концов, она с самого начала знала, что это всего лишь временный визит и что ее пребывание в Шотландии будет недолгим. О переезде навсегда не было и речи. А Виктория Сторм была из тех людей, которые уезжают, не дожидаясь, когда их об этом попросят.

Тори шла к морю. У причала качалась на волнах «Барбара Аллен». Сегодня девушка решила отправиться на свой остров одна. Ее последнее путешествие к дереву, которое ей подарил Сторм. Она хотела попрощаться с ним без свидетелей.

Тори отвязала лодку, взялась за весла и короткими быстрыми движениями начала грести к острову.

Она вдруг вспомнила, что так и не придумала ему название. А теперь на это уже не оставалось времени.

Может быть, когда-нибудь тот же путь проделает другая женщина, и это будет уже ее остров и ее дерево. Жаль, что она не воспользовалась возможностью самой выбрать ему имя.

К тому времени как Тори подплыла к острову, у нее уже ныли плечи и на ладонях появились пузыри. Девушка втащила лодку на песчаный берег укромной бухты и пошла к роще.

Она хорошо запомнила туда дорогу.

Ей казалось, что она проходила этот путь уже тысячи раз, а не однажды.

И вот впереди показалось ее дерево, раскинувшее ветви с густой тенистой листвой.

Она подошла к нему, дотронулась рукой до его толстого ствола, прислонилась щекой к шершавой коре и прошептала:

— Здравствуй, это я, Виктория. Я пришла попрощаться.

Она оставляла здесь не только дерево, не просто остров Сторм, где успела приобрести стольких друзей, не только свою милую Элис и свою возлюбленную Шотландию — она оставляла здесь свое сердце.

Тори вскарабкалась на дерево и, выбрав удобный сук, уютно устроилась на нем, прислонившись спиной к стволу. Потом взяла в ладонь свой медальон, висевший на золотой цепочке, и ощутила знакомое тепло и покой.

Митчелл настоял, чтобы она оставила медальон с портретом леди Виктории себе, и она согласилась принять его. Он много лет был частью ее жизни. Ей было бы трудно расстаться с ним.

Но когда Митчелл предложил пригласить опытного ювелира, чтобы вытащить миниатюрный портрет и посмотреть надпись на обратной стороне, Тори отказалась. Она не хотела знать правду. Она чувствовала ее сердцем.

Тори вспоминала первую встречу со Стормом. Шел костюмированный бал, и Митчелл неотступно следовал за ней, не отрывая от нее пристального взгляда.

Элис приняла его за официанта.

Но Тори знала, что ее подруга ошибается.

Тори сказала тогда и была готова подтвердить это сейчас, что Митчелл Сторм — необычный человек.

Но она не собиралась отдавать ему свое сердце и уж никак не ожидала, что так сильно полюбит его. Так сильно, что не сможет без него жить.

Тори чувствовала, что общение с Митчеллом изменило ее, и ей хотелось сохранить в себе это прекрасное чувство навсегда.

Стихи Роберта Бернса, которые прочитал ей Митчелл, когда привез ее на остров в прошлый раз, сейчас показались Тори особенно подходящими.

Кто видал тебя, тот любит, Кто полюбит, не разлюбит. Не любить бы нам так нежно, Безрассудно, безнадежно, Не сходиться, не прощаться, Нам бы с горем не встречаться!

Тори полагала, что в этом стихотворении Роберт Берне хотел сказать, что лучше потерять любовь, чем не знать ее совсем. Она разделяла его мнение, но сейчас это служило ей малым утешением.

Роберт Берне. Каждый год во всем мире чествуют день рождения поэта и устраивают литературные фестивали. «Гомер — миф, — гласит девиз фестиваля. — Данте — туча. Шекспир — сила. Берне — брат каждому жителю планеты».

Но главное торжество, конечно же, проходит в Шотландии 25 января. Но увы, она не попадет на него.

Для Виктории Сторм наступала новая жизнь. Но какой она должна быть, жизнь полушотландки-полуамериканки?!

Тори было всего двадцать лет, когда один за другим умерли ее родители. Эта потеря была страшным потрясением для ее еще не окрепшей души. Пережитая трагедия заставила девушку повзрослеть раньше времени, но, несмотря на это, Тори навсегда осталась испуганным ребенком. Теперь же пришло время повзрослеть окончательно.

Тори призналась себе, что не хочет возвращаться в Штаты и выходить замуж за Питера Николсона. Многолетняя дружба с ним так и не переросла в любовь, из чего нетрудно было сделать вывод, что они никогда не были бы счастливы вместе. Они поддерживали отношения, потому что так было удобно для обоих, потому что от них этого ждали и потому что ни он, ни она не встретили другого человека, которого смогли бы по-настоящему полюбить.

Так было раньше.

А что изменилось теперь?

Теперь Виктория Сторм хотела остаться в Шотландии и жить с человеком, которого полюбила.

Тогда почему бы ей не сделать это?

Тори всегда старалась быть честной с собой.

— Потому что ты боишься, что больше у него нет оснований желать брака с тобой, — сказала она вслух и добавила уже про себя: «Потому что боишься, что Сильвия Форбс не ошиблась, когда предположила, что у Митчелла есть только три причины, по которым он хотел бы жениться на тебе: деньги, месть, секс».

Ее деньги ему не нужны. Он отказался от ее рубинов еще до того, как нашел золото, спрятанное леди Викторией. А теперь они не нужны ему и подавно.

Месть?.. Сколько столетий минуло с тех пор, как между ветвями клана разгорелась вражда! Тем более что, уезжая, Виктория оставляла Митчеллу всех «Викторий», вывезенных им из Америки. Почти всех. Себе она взяла только медальон с портретом леди Виктории.

Что же касалось непреодолимого физического влечения их друг к другу, то Тори была не настолько глупа, чтобы считать его достаточным основанием для брака. Она хотела любить и быть любимой не только в молодости, но и тогда, когда от ее молодости и красоты останутся одни воспоминания.

Митчелл хочет ее. Но он ни разу не сказал ни одного слова о любви. А то, что он сказал в часовне Надин, было просто тактическим ходом, чтобы спасти ее.

Пора возвращаться.

Тори спрыгнула с дерева, погладила на прощание его ствол и направилась к берегу.

Грести обратно было труднее: плечи ныли еще сильнее, кожа на руках стерлась до крови. Но вот уже показался главный остров. Тори подняла голову и увидела, что у причала ее ждет Сторм.

Глава 26

Не найдя ее, Митчелл почувствовал тревогу.

Он убеждал себя, что она не могла уехать не попрощавшись, но с каждой минутой его тревога росла все больше и больше. Не выдержав, Митчелл побежал на холм и заметил, что у причала нет лодки. Как же он не догадался, что она захочет проститься со своим островом и старым деревом? У него вырвался вздох облегчения.

Последние несколько дней Тори прощалась с островом и его обитателями. Как ему уговорить ее остаться?

Лодка подошла к причалу совсем близко, Митчелл схватил веревку и закрепил ее.

— Сегодня хорошая погода, — только и сказал он.

— Да, правда, — согласилась она.

— Ты еще не назвала остров? — Он протянул ей руку, Тори схватилась за нее и выбралась из лодки на причал. — Твой остров, — сказал он, когда они оказались лицом к лицу.

— Я пока думаю, как его назвать, — ответила она, избегая его взгляда.

— Только не забывай, что это твой остров. Он всегда будет твоим, — тихо добавил Митчелл.

Они прошли через причал и медленно двинулись к дому. Вскоре показалось жилище Старого Неда.

Митчелл понимал, что все время молчать нельзя. Он долго собирался с духом, но неожиданно для себя вдруг сказал:

— Я слышал, ты навещаешь Старого Неда.

— Да, я часто бываю у него. — Тори не поднимала глаз от своих мокрых сандалий.

— Он сказал мне, что не может понять, что происходит.

Это заставило ее поднять голову.

— Странно. Мне казалось, он умнее многих.

— Да, это верно. И тем не менее он не понимает, почему невеста Сторма покидает остров.

— А-а, — только и смогла она сказать.

— Он меня пристыдил.

Тори протянула было руку, чтобы дотронуться до него, но передумала и опустила ее.

— Надеюсь, ты объяснил ему, что в этом нет твоей вины.

Митчелл тяжело вздохнул:

— Он не поверил мне. Весь остров Сторм считает -меня виноватым в том, что ты уезжаешь.

Они подошли к окружавшему замок саду.

— А кто сказал, что я уезжаю? Он изогнул бровь:

— Мы, шотландцы, — наблюдательные люди, Тори.

— В том, что я уезжаю, нет твоей вины, Митчелл. Ты должен объяснить это всем. Просто мне незачем тут оставаться, вот и все. Когда приходит время уезжать, надо уезжать.

Ее слова эхом отозвались у него в голове: «Просто мне незачем здесь оставаться».

Неужели он так ошибался? В ней? В себе? Зачем он пытается обмануть себя? Митчелл пожал плечами:

— Я как-то забыл объяснить всем, что мы объявили опомолвке только для того, чтобы заставить уехать Сильвию Форбс.

— По-моему, это дело касается только нас двоих.

— Я пытался объяснить людям, что в Америке у тебя

— Это правда.

— Я сказал, что ты городская девушка… — он остановился и кашлянул, — …что ты городская женщина и что жить большую часть года на далеком острове тебе будет скучно.

«Скучно», — повторила она про себя. Черт. Так они ни к чему не придут. В конце концов надо что-нибудь сказать, что-нибудь сделать. Митчелл сделал еще одну попытку:

— Ты знаешь, я не говорил тебе этого, но сейчас хочу сказать.

Они остановились под кружевной аркой, заросшей душистыми белыми цветами.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросила Тори.

— Спасибо тебе.

— Спасибо?

— Спасибо за все, что ты сделала для меня и для всех жителей Сторма. Теперь остров расцветет: здесь будет хорошо жить, работать, растить детей.

— Я думаю, большинство тех, кто здесь живет, и раньше думали так же, — заметила она.

Они переходили от одной цветочной арки к другой, потом встретили садовника — он обрабатывал поздние летние розы.

Садовник приподнял шляпу.

— Леди Виктория. Милорд.

— Здравствуйте, у вас чудесные цветы, — улыбнулась ему Тори. — Только я не леди Виктория. Я просто Виктория, — сказала она Митчеллу, когда они отошли на достаточное расстояние.

— Для него ты леди, и, уж поверь мне, тебя можно назвать как угодно, но только не просто Викторией.

«Ну же, говори, Сторм», — подбадривал он себя.

— Прошлой ночью я не мог уснуть, — признался он наконец.

— Бессонница?

— Не думаю.

Это вызвало у нее смех.

— Если ты не мог уснуть, Митчелл, значит, у тебя была бессонница.

Иногда он становился упрямым как бык. И даже еще упрямее.

— Я не страдаю бессонницей.

— Тогда почему ты не мог уснуть прошлой ночью? — задала она вопрос, которого он так упорно добивался.

— Потому что мне не нравится спать одному.

— А разве большую часть своей жизни ты спал не один? — спросила она. И тут же спохватилась: — Можешь не отвечать. Это не мое дело.

Он продолжал, будто не слыша ее:

— Когда рядом с тобой нет нужного человека, тогда, конечно, лучше спать одному.

— Согласна, — кивнула Тори.

— Вот видишь, — быстро отреагировал он.

— Что вижу?

— Мы во многом с тобой согласны. Я бы даже сказал: почти во всем.

Тори искоса взглянула на него:

— Пожалуй.

Митчелл глубоко вздохнул. Он боялся, что не выдержит, схватит ее в объятия и будет целовать до тех пор, пока она не начнет соглашаться со всем, что он сделает или скажет.

Засунув руки в карманы, Митчелл начал опять:

— А что, если этот нужный человек…

— Нужный человек? — перебила она.

— Ну да, тот, без которого лучше спать одному.

— Ах, вот ты о чем.

— А что делать, если нужный тебе человек не считает, что ты ему нужен? — продолжал он.

Тори нахмурила лоб.

Черт, сколько можно ходить вокруг да около.

— Я думаю, у этого человека будут проблемы.

— Этот человек — я. У меня есть проблемы, — с отчаянием произнес Митчелл.

— У тебя проблемы? — Тори удивленно взглянула на него.

Он кивнул:

— Я люблю женщину, которая хочет меня бросить.

Она побледнела и застыла как вкопанная.

— Может быть, ты выразишься яснее, — сказала она, глядя прямо ему в лицо.

Сначала она ожидала услышать от него три коротких слова: «Я люблю тебя».

Но вместо этого он начал нести какую-то чушь и благодарить ее за помощь.

Потом, когда они шли по саду, самому прекрасному саду на земле, она пыталась убедить себя, что Митчелл любит ее, но жениться не собирается.

Ведь любовь не всегда заканчивается браком.

И вдруг он сказал, что его хочет покинуть женщина, в которую он влюблен.

После этих слов Тори оставила всякую надежду.

Больше она не позволит себе надеяться, что он любит ее, до тех пор пока не услышит от него настоящего признания в любви.

На меньшее она уже была не согласна.

— Ты считаешь меня смешным? — спросил Митчелл.

— Смешным?

— Ну, забавным.

— Я считаю тебя шутником, — сухо ответила она.

— Нет, серьезно. Ты считаешь меня остроумным?

— Ну, предположим.

— Я могу тебя рассмешить?

Тори рассмеялась:

— Конечно, ты все время смешишь меня.

— Ну, вот видишь, уже одно очко в мою пользу и в твою тоже, потому что ты тоже очень остроумная.

— Спасибо. Я знаю.

— А тебе нравится мой голос?

— Да. — Это был простой хороший вопрос, на который она могла дать простой хороший ответ.

Он улыбнулся:

— А мне нравится твой. Я люблю, когда из холла доносится твой смех. Он у тебя такой чистый и звонкий, как колокольчик.

Тори взяла его за руку. «Господи, кажется, он все-таки любит меня».

Митчелл посмотрел на их сплетенные руки и сказал:

— Я люблю, когда твоя рука лежит в моей. Мне нравится прикасаться к тебе и нравится, когда ты прикасаешься ко мне. — Последние слова он произнес, глядя ей в глаза.

— Я счастлива слышать это, — призналась она.

— У нас много общего.

— Например?

Он несколько секунд подумал.

— Мы оба не любим обманывать.

Тори кивнула.

— Мы оба любим собак, фейерверки и прогулки под дождем.

Насчет прогулок под дождем она не была уверена на сто процентов. Это зависело от того, насколько сильным был дождь. Насколько холодной была погода. И от того, гуляла она одна или с любимым человеком.

— Я люблю гулять под дождем вместе с тобой, — уточнила Тори.

— У нас одинаковые фамилии.

— Верно.

— Если бы мы поженились, тебе даже не пришлось бы менять фамилию. Только подумай, какое удобство.

— Я не думаю, что это может быть основанием для того, чтобы пожениться.

Митчелл усадил ее на каменную скамью, потом опустился на одно колено и посмотрел ей прямо в глаза:

— А мы поженимся?

У нее закружилась голова.

— Кто «мы»?

— Я и ты.

У нее так сильно заколотилось сердце, что стало больно в груди.

— Я… не знаю.

— Мы стали очень хорошими друзьями, — заметил он.

— Да, мы стали очень хорошими друзьями. — Она вдруг осознала, что это действительно так.

— Я понимаю тебя, — продолжал он. — Как правило, понимаю.

— А я понимаю тебя. Как правило.

— Нам хорошо вместе в постели.

— Вы говорите о сексе, лорд Сторм?

— И да, и нет. Я предпочел бы выразиться так: мне нравится заниматься с тобой любовью.

— Мне тоже нравится заниматься с тобой любовью. — Она решила, что пора говорить напрямик.

Теперь Тори уже не сомневалась в том, что Митчелл стоит перед ней на коленях. Он взял ее за руку.

— Так случилось, Виктория Сторм, — я до сих пор не понимаю, как это произошло, — что ты стала нужна мне как воздух… — Тори затаила дыхание. — Без тебя я буду самым несчастным человеком на свете, и никакое золото не сможет меня утешить.

Она почувствовала, что вот-вот расплачется. Именно этих слов она ждала, именно эти слова хотела услышать.

— Если ты уедешь, я никогда не буду счастливым и мне нигде не будет покоя.

Глаза ее наполнились слезами.

— Любимая, почему ты плачешь?

— Потому что мы будем так счастливы вместе, — сказала она.

Митчелл приблизил лицо к ней вплотную и долго смотрел ей в глаза.

— Я люблю тебя, Виктория Сторм. Я боготворю тебя и преклоняюсь перед тобой. Я хочу каждый день своей жизни быть рядом с тобой. Ты останешься? Ты будешь моей женой?

— Буду, — прошептала она, и он припал к ее губам долгим поцелуем.

Ему казалось, что он может завоевать весь мир… что вся вселенная в его власти.

Так казалось Митчеллу Сторму, графу Сторму, главе клана Стормов, просто Сторму, когда он шел обратно в замок, обнимая женщину, которую любил и которую вскоре должен был назвать своей женой.

Он обещал сделать ее счастливой.

И он сделает это.

Он обещал любить ее.

И он будет любить ее.

Он обещал заботиться о ней, лелеять, чтить и уважать.

И он будет это делать до конца своей жизни.

В главном его дед оказался прав. Он велел Митчеллу плыть в Америку и разыскать Викторию. И действительно, если бы не Виктория, он никогда не сумел бы отыскать сокровища.

Теперь уже Митчелл не был уверен, что дед, говоря о сокровищах, имел в виду золото.

Солнце клонилось к закату, когда они забрались на самую высокую вершину острова, откуда было далеко видно море. Небо светилось, как расплавленное золото, и вода отражала его. И даже зеленый остров в лучах заходящего солнца казался золотым.

Они молча стояли рядом и смотрели на золотое солнце. А потом со стороны замка послышались звуки шотландской волынки. Митчеллу почему-то подумалось, что это Маккламфа.

Музыкант выводил знакомую мелодию: «Храбрая Шотландия, родина моя».

«Вот моя родина», — внезапно осознал Митчелл Сторм с чувством удовлетворения, знакомым только очень немногим людям, только очень удачливым людям.

Шотландия — его родина, и рядом с ним стоит любимая женщина.

Что еще нужно человеку?

Эпилог

Пробило уже десять часов утра, но разбудить в это время Беатрис Ван Аллен было почти невозможно. Осенью она жила в Нью-Йорке и никогда не вставала раньше полудня.

Когда горничная постучала в дверь ее будуара и сообщила, что мисс Олбрайт настаивает на немедленной встрече с хозяйкой дома, Беатрис сразу поняла, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

Она села, подложив под спину подушки, и поставила себе на колени серебряное блюдо с горячими бисквитами, щедро намазанными нежным сливочным маслом и ее любимым прозрачным медом. Рядом на столике стоял дымящийся чайник с чаем, который горничная каждые десять минут подогревала на плитке.

Беатрис поднесла ко рту бисквит, когда в спальню влетела Лола Олбрайт.

По массивному подбородку Беатрис Ван Аллен потекла капелька меда, которую та быстро стерла тонкой льняной салфеткой, обшитой по краю старинным бельгийским кружевом.

Размахивая зажатой в правой руке газетой, Лола воскликнула дрожащим от волнения голосом:

— Есть новость, Беатрис! Ты только послушай!

— Сядь, Лола, и отдышись, — велела Беатрис, демонстрируя спокойствие, которого в действительности не ощущала. По правде сказать, она утратила спокойствие с того самого момента, когда горничная доложила о неожиданном визите Лолы Олбрайт.

Лола села.

— Может быть, выпьешь со мной чаю, дорогая? — предложила хозяйка. Однако любезность ее не простиралась до такой степени, чтобы предложить гостье отведать бисквита.

Бледное существо с горящими щеками покачало головой и взволнованно произнесло:

— Нет-нет! Я слишком возбуждена. Ты должна услышать это от меня первой.

Беатрис не любила долгих предисловий.

— Так что это за новость, которая заставила тебя ворваться ко мне в спальню в столь ранний для меня час?

Предвкушая реакцию Беатрис, Лола: облизнула губы.

— Здесь все написано, в утреннем выпуске «Тайме». Брови Беатрис взлетели вверх.

— Я не знала, что ты читаешь «Тайме». Выписывать «Тайме» считалось хорошим тоном, но

Беатрис не предполагала, что кто-то может еще и читать ее.

— Как правило, не читаю. Это Генри рассказал мне об объявлении в утреннем выпуске.

— Генри?

— Да, наш привратник, — объяснила Лола. — Он сказал мне об этом, когда я выводила гулять Спайка.

— Понятно. — Беатрис отставила блюдо с бисквитами. У нее вдруг напрочь пропал аппетит. — Продолжай, Лола.

— Обычно я вывожу Спайка гулять ровно в восемь тридцать, а в этот раз опоздала. Он даже обиделся на меня.

Беатрис терпеть не могла собак.

— Я думаю, Спайк пережил бы один день без утренней прогулки.

— Я обещала ему, что завтра погуляю с ним вдвое больше за сегодняшний день, — сказала Лола.

— Лола, рассказывай новость, — скомандовала Беатрис.

— Ты ни за что не догадаешься.

— Я и не собираюсь угадывать. Ты мне расскажешь.

Лола села на стуле прямо, поправила очки, постоянно сползавшие у нее с переносицы, и приготовилась говорить. Но в последний момент вдруг подняла на Беатрис глаза и спросила:

— Ты хочешь, чтобы я прочитала тебе заметку в газете или пересказала своими словами?

— Рассказывай, Лола.

Лола Олбрайт собралась с духом и объявила:

— Виктория Сторм вышла замуж. Беатрис ахнула:

— Не может быть!

— Может. Во всяком случае, так пишут в «Тайме». Церемония была очень скромной, венчались они в часовне святой Виктории на острове Сторм. Обряд венчания совершал епископ… епископ Кентерберийский. — Лола остановилась на мгновение и издала вздох сожаления. — Как это мило, что Виктория венчалась в часовне, которая носит ее имя!

— Продолжай, — нетерпеливо перебила ее Беатрис, желая знать как можно больше деталей.

Лола зачитала выдержку из газеты:

— «Свидетелями со стороны жениха и невесты были мистер Йен Маккламфа со своей невестой мисс Элис Фрэйзер, а также мистер и миссис Джон Спенсер Холлистер Третий». В скобках здесь написано, что последний не кто иной, как известный филантроп Джейк Холлистер, а его жена — бывшая Корделия Джейн Беннет из города Буффало штата Нью-Йорк.

— Беннеты — известная семья, — прокомментировала Беатрис. — И состоятельная. Конечно, они не ровня Виктории, однако занимают достойное положение в обществе.

— Статья заканчивается описанием грандиозного празднества, устроенного новобрачными… — Лола вдруг замолкла, наморщила лоб, размышляя, и потом спросила подругу: — А это не тот ли красивый темноволосый мужчина, с которым Виктория танцевала на летнем костюмированном балу?

— Тот, Лола.

— Здесь пишут, что на свадебный прием были приглашены все восемьсот жителей острова Сторм.

— Так-так-так, — как бы про себя сказала Беатрис. — Вот уж действительно, новость так новость.

— Я же говорила! — радостно воскликнула Лола. — А учитывая последние сведения, которые мы узнали на этой неделе, эта выглядит еще забавнее.

— Я полагаю, ты имеешь в виду слух о том, что Питер Николсон еще прошлым летом тайно женился на девушке-ковбое.

— Она не просто девушка-ковбой, Беатрис. Она королева родео.

Беатрис передернулась:

— Его родители, должно быть, в шоке, бедняги.

Лола опять стала размахивать газетой:

— Нет, ну скажи, разве не замечательная новость о нашей дорогой Виктории и этом шотландском пэре?

Беатрис Ван Аллен села повыше и объявила подруге:

— Замечательная новость, Лола. Я с самого начала предсказывала это. Помнишь, я говорила тебе, что они созданы друг для друга.

И, вздохнув, взяла последний бисквит с медом.

Примечания

1

Традиционный шотландский клетчатый рисунок, каждый клан имеет свой тартан. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Имеется в виду стихотворение Р. Бернса «Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом».

(обратно)

3

Имеется в виду якобинское восстание в Шотландии в 1746 году.

(обратно)

4

Сокращенно от victory — победа.

(обратно)

5

Кельтское королевство в Ирландии и Шотландии в V—IX вв.

(обратно)

6

Слова «пэр» и «груша» имеют в английском языке схожее звучание.

(обратно)

7

Сторм (storm) в переводе с английского означает: гроза, буря, шторм.

(обратно)

8

Каус — курортный город на острове Уайт.

(обратно)

9

Шотландское блюдо: бараний рубец, начиненный потрохами со специями.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Эпилог