Крепкий орешек (fb2)

- Крепкий орешек 632K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ольга Дашкова

Ольга Дашкова
Крепкий орешек

Глава 1

– Все, приехали. Ваш отель.

Водитель обернулся, посмотрел на женщину, что сидела на заднем сиденье его такси.

Бабенка была яркая, сразу видно – штучка дорогая и не местная, даже пахло от нее дорого. И фигура у нее такая аппетитная, водитель обратил внимание на это сразу, как она на высоченных каблуках красиво вышагивала, виляя бедрами. За всю дорогу от аэропорта она не проронила ни слова, а это почти час пути.

– Приехали, я говорю. Или еще покатать?

– Вы уверены? – спросила с легким красивым акцентом.

– Да, лучшая гостиница в городе.

Ада вздохнула, тяжелая грудь поднялась и опустилась, водитель громко сглотнул. Женщина сняла солнцезащитные очки, посмотрела в окно. Яркое солнце освещало большое крыльцо и огромные буквы, покрытые слоем пыли над ним: «Красный октябрь».

Лучшим он был, скорее всего, в год рождения Аделины, но водитель этого не сказал, Галич догадалась сама.

– Давайте найдем что-то менее экстравагантное.

– Какое?

– Скромное и менее старое.

Как раз в это время их такси окружил шумный свадебный кортеж. Из машин высыпали люди, жених и невеста, их сопровождали сигналы, громкая музыка, свист гостей.

– Да, на первом этаже ресторан, там часто свадьбы. У меня здесь свояк свадьбу дочери гулял, так им дали номер в подарок на ночь, говорят хороший.

– Очень необходимая для меня информация, спасибо. Так вот, давайте именно по этому поводу найдем что-то тихое, где нет свадеб и поминок. У вас в городе есть такое?

Аделина намеренно сказала «у вас», потому что не хотела иметь ничего общего с городом, где она жила несколько лет, и с которым у нее были связаны не очень хорошие воспоминания.

– Чем вам не угодили поминки? На них тихо.

Ада вновь надела очки, прикрыла глаза, выдохнула. Если этот человек задаст ей еще хоть один вопрос, она вспомнит все русские матерки и выскажет их ему в лицо.

– Просто найдите другой отель.

– Хорошо.

Водитель пожал плечами, просигналил, чтобы его пропустили, плавно вырулил с парковки, косясь на дамочку, но больше на ее титьки в глубоком декольте черного платья.

Горячая штучка, но нервная какая-то, наверное, недотраханная. Интересно, зачем она к ним приехала или к кому? Ох, и не завидует он мужику, что попадется на ее пути, раздавит как таракана.

У пассажирки зазвонил телефон, она ответила не сразу и заговорила на иностранном языке, а у мужчины за рулем все сложилось. Точно, совсем она не местная, бедняга.

– Bonjour, Barbara.

– Господи, как болит голова.

– Я должна знать, что у тебя болит?

– А чего ты такая злая с утра? Тебе нужно завести любовника, знаешь, это очень просто, как кота или ручную собачку. Только секс и ничего личного, он радует тебя за вкусняшку, и все счастливы. Вот, например, я…

– Барбара, ближе к делу.

– Фу, какая ты скучная.

– Если ты все сказала, я отключаюсь, а ты иди, порадуй своего «щенка» вкусняшкой.

Аделина представила, как Барбара сейчас закатила глаза и надула губы. Она наверняка еще в постели, а ее «щенок» спит рядом, отвиляв ночью хвостиком по полной программе.

Не получалось у Ады заводить любовников, как много раз советовала подруга, ну не могла она, кого попала подпускать к телу. А если не понравится? Если она будет разочарована с первого раза? Как потом это все забыть?

– Увидимся вечером? У меня для тебя сюрприз. Посидим в «Переле», выпьем, вкусно покушаем, это единственное место, которое ты не забраковала.

– В «Переле» Жан Пьер отвратительно готовит рыбу, последний раз она горчила, ему повезло, что я не разнесла его, но десерт был великолепен. И я не люблю сюрпризы, ты знаешь. К тому же я не в стране, у меня работа.

– Как не в стране? Где ты?

Барбара встрепенулась, подружка уехала, не сказав ни слова, это было странно.

– В России.

– Да ладно?! Ты не была там сколько, лет пять?

– Примерно.

– А сейчас, что случилось?

– Я же сказала – работа.

– Правильно, тебе нужно отвлечься и уже закрыть гештальт, связанный с этой страной. Заведи там любовника, такого настоящего русского мужика, от которого пахнет перегаром и бензином. Чтобы брал тебя на любой, даже неудобной поверхности. Он сойдет от тебя с ума, а ты вытрешь об него ноги и пошлешь в черту.

– Барбара, меня пугают твои фантазии.

– Это пожелания. Ладно, целую тебя, любимая. А то мой «щеночек» уже проснулся.

Водитель слушал, но не понимал ни слова, ладони вспотели, аромат духов пассажирки витал в воздухе и кружил голову. Все-таки красивая баба, он таких видел только по телевизору.

Подруга отключилась, улыбнулась. Барбара была замужем три раза. Трижды стала вдовой, трижды с хорошим наследством. Женщина без комплексов сорока двух лет, с шикарными формами и внешностью Мэрилин Монро могла себе позволить любой породы «щенка», а то и двух в своей постели.

Аделина завидовала ее легкости и отсутствию принципов.

– Приехали, – водитель снова затормозил, пассажирка выглянула в окно.

Роскошная сирень цвела вовсю, скрывая за своей кроной двухэтажное здание, выполненное в стиле шале. Аделина вышла, прошлась, стук острых высоких каблуков заглушил шелест листвы. Женщина шла, покачивая бедрами, подол платья колыхался, подчеркивая талию и упругие ягодицы.

Водитель сглотнул слюну, кашлянул. Да, штучка была горячая, такую не каждый осилит.

Отель «Приват» – гласила небольшая золоченая табличка на фасаде здания.

Отлично, то что надо, тихо и спокойно. Конечно, было неясно, что там внутри, но уехать можно было в любой момент, да и к тому же Ада не собиралась задерживаться долго в этом городе. И завершать гештальт, о котором говорила Барбара, а уж тем более встречать русского мужика, который будет иметь ее на всех поверхностях, женщина не собиралась.

– Хорошо, я остаюсь, несите чемодан, – сказала командным голосом, водитель не мог ослушаться, выскочил, достал из багажника огромный чемодан, потащил его хозяйке.

– Это вам, сдачи не надо.

Аделина сунула в руку красную купюру, мужчина округлил глаза. Жалко ее было, характер противный, поэтому и мужика у нее нет.

Стояла жара, голова кружилась от усталости и аромата сирени, который Галич не выносила вот уже двадцать три года. Хотелось в душ, выспаться, поесть что-то вкусное. Завтра надо встретиться с одним человеком, ради которого она приехала в страну и этот город.

Если бы не Поль, их давняя дружба с ее первым мужем, если бы не его просьба, Аделина здесь не появилась бы никогда. Но работа есть работа, к тому же в Париже дела идут хорошо, редактор справляется, новый выпуск журнала выйдет через пару дней, а в ресторане полный порядок.

– Добрый день, чем я могу помочь? – милая девушка за небольшой стойкой ресепшена отеля «Приват» улыбнулась.

Ада склонила голову, изучая худую блондинку, чувствуя себя рядом с ней бегемотом.

– Мне нужен номер на пару дней, чистый, просторный, уютный и вдали от свадеб и прочих праздников.

– Да, хорошо, у нас есть то, что вам нужно.

– Я на это очень надеюсь,– тон был выбран с ноткой язвительностью, специально, но его хватило, чтобы улыбка на лице блондинки дрогнула.

На телефон пришло сообщение, Поль выслал все координаты, где она может встретить господина Корнеева, и попросил быть с ним максимально строгой. Аделина прочла, убрала телефон в сумочку, девушка за стойкой следила за каждым ее движением.

– Так, что там с моим восхитительным номером?

– Да, да, оформим документы, и я вас провожу. А еще у нас есть свой спа-комплекс, где можно отдохнуть и сделать массаж, принять расслабляющие ванны, есть обертывание.

Однако, ванна бы с массажем не помешали бы, но было опасение за свое здоровье.

Галич предпочла бы российской провинции ласковый прибой океана, так она и сделает, когда завершит дело. Нужно немного потерпеть и не думать о прошлом. Уже послезавтра, максимум через три дня она будет пить шампанское в бизнес-классе самолета рейсом на Мальдивы.

Но мадемуазель Галич еще не знала, что прошлое обрушится на нее всей массой, и слова подруги станут пророческими.

Глава 2

Мадемуазель Галич два месяца назад исполнилось сорок лет.

Страшная и пугающая цифра для всех женщин, как бы они ни храбрились и ни говорили. Мол, это всего лишь цифра, главное – на сколько лет ты себя ощущаешь, главное – молодость души, и прочий бред.

Да, да, все это бред. Бред и чушь.

Тебе сорок, и от этого никуда не спрятаться. Не тридцать шесть, не тридцать восемь с хвостиком, а сорок. Может, это и есть кризис среднего возраста, когда ты отказываешься принимать свой реальный возраст?

Барбара сказала, что это все быстро пройдет, и в сорок пять Ада будет порхать, как бабочка, с цветка на цветок, собирая нектар. Скорее всего, она будет старой, потрепанной бабочкой с тусклыми крыльями и слишком объемным тельцем. Точно, она вновь станет гусеницей, но уже без перерождения во что-то красивое.

Тощая блондинка за стойкой ресепшена отеля «Приват» слишком долго изучала паспорт Галич. Ада, естественно, дала ей французский паспорт, имея двойное гражданство, был и российский. Но зачем облегчать жизнь обслуживающему персоналу? Хоть какая-то отдушина – понаблюдать над тем, как девушка хмурит брови и пытается что-то понять и прочесть.

– Галич? Я правильно поняла вашу фамилию?

– Мадемуазель Галич.

– Да, извините.

– Девушка, давайте вы уже проводите меня до номера, прикажете консьержу отнести туда чемодан, а горничной – принести воды без газа в стеклянной бутылке. Можно «Aquadeco» или «Berg», не суть.

Блондинка застыла, потом моргнула, консьержа у них не было, а горничная, точнее, уборщица, будет только через пару часов.

– Вы меня слышите? Алло!

– Из воды есть кулер в конце коридора, там без газа.

– Понятно,– Ада закатила глаза, нервно постукивая по стойке идеальным маникюром.– Хорошо, кулер так кулер, просто дайте мне ключ, и я пойду. Но вещи пусть принесут.

– Вот, номер тринадцать.

Вот же белобрысая тощая сучка, это она специально подсунула тринадцатый номер. Но Ада была не суеверна, сейчас нет, хотелось быстрее принять ванну, выпить бокал сухого «Паскаль Жоливе Сансер», в это время суток и под ее поганое настроение, вино подошло бы идеально, а после расслабиться и лечь спать. Но в этой провинции явно не слышали о таком.

Девушка быстро заполнила бланк, отдала паспорт, вышла из-за стойки ресепшена и, схватив чемодан мадемуазель Галич, поволокла его к лестнице на второй этаж. Ей хотелось быстрее избавиться от этой особы, которая навевала легкий ужас как от надвигающейся катастрофы.

Аделина пошла следом, рассматривая точеную фигурку и длинные ноги блондинки. Фигура была хорошая, тут не поспоришь, это и раздражало. Последние десять лет Галич раздражало это в других больше всего, потому что у нее больше нет такой фигуры, а она была.

Барбара сказала, что она не ценит того, что в ней есть, что сейчас Аделина роскошная, дорогая, вкусная, сочная и аппетитная женщина, мечта любого мужика, у которого все в порядке со вкусом и эрекцией. Причем вес пришел не сразу, как-то постепенно и незаметно, килограмм за килограммом, сантиметр за сантиметром.

И вот ты уже не сорокового европейского размера в сорок лет, а сорок шестого, а если перевести его на российский, то это пятьдесят второй. Хорошо еще ее спасал высокий рост, наличие талии и грудь, которая стала больше.

Блондинка наконец дотащила дорогой Луи Виттон до тринадцатого номера, открыла, любезно пропуская гостью вперед.

– Прошу, это наш лучший номер, на удивление он оказался свободным, должны были заселиться молодожены, но свадьба сорвалась.

– Замечательно.

– Вы так думаете?

– Да, значит, будет тихо и спокойно, как и должно быть в отеле с названием «Приват». Я надеюсь к вам сборная по тайскому боксу не заселится в ближайшие два дня?

– Нет, не должна. Ванная комната справа, есть мыльные принадлежности, также телевизор, холодильник, набор посуды, – девушка говорила быстро, запинаясь и волнуясь.

– Стоп. Больше ни слова. От вашей болтовни уже болит голова, просто оставьте меня одну, до кулера я дойду сама.

– Да, хорошо, – блондинка вышла за дверь, прислонилась к ней. – Вот же сука.

Ада улыбнулась.

По-русски это так пикантно звучало, давно она не слышала данное ругательство в истинном его исполнении. Второй муж любил так ее называть, но делал это с таким жутким акцентом, что хотелось смеяться.

Конечно, сука. Быть белой и пушистой там, где плавают акулы и живут гиены, невозможно, ты просто не выживешь, станешь кормом, тебя разорвут на части, а потом проглотят и переварят.

Вот этому ее учил первый муж, царствие ему небесное, извращенцу.

Ада бросила сумочку на кровать, прошлась по номеру, было все довольно мило. Темный ламинат пола без ковров на контрасте со светлыми стенами, широкая кровать, покрывало темного шоколада, жемчужные бра. Все портила абстракция на стене, странная картина, словно художника стошнило на холст. Пришлось снять туфли, залезть на кресло и снять ее, выставив в коридор.

Включив кондиционер и скинув платье, Ада зашла в ванную. Здесь тоже было недурно, приятно пахло, в душевой за стеклянной стеной были шампунь и гель. Включив воду, сняла белье, отбросила его в сторону, шагнула под воду и закрыла глаза от блаженства.

Это лучшее, что с ней произошло за последние сутки. Чертов самолет, чертов перелет, чертов таксист и эта худая глиста.

Мышцы расслаблялись, руки блуждали по телу, пена взбивалась под пальцами, касания вызывали легкое возбуждение. Так было теперь часто, стоило остаться одной, прикрыть глаза, отвлечься от суеты, подумать о чем-то приятном, как мысли уносили в эротические фантазии.

Последний секс с мужчиной был примерно пять месяцев назад. Если те телодвижения, которое исполнял Жерар, можно было назвать сексом. Это был чисто половой акт, обмен жидкостями, который вызвал лишь разочарование.

Нет, Ада не могла, как Барбара, наслаждаться механическим актом, ей нужны были чувства, эмоции, вспышки страсти. Она всегда хотела мозгом, а потом уже откликалось тело, но первые импульсы были именно в нем. Так было с двумя мужьями. Первый ее восхищал своим умом, второй просто имел сумасшедшую харизму и энергетику.

Но первый десять лет как гниет в фамильном склепе на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, а второй муж третий год живет на Бали с китаянкой, променявший сытую жизнь на экзотику и свободу. Кобель хренов.

Но сейчас не хотелось вспоминать ни того, ни другого, хотелось расслабиться, сбросить напряжение, как Ада это делала последние годы. Ладонь сдавила грудь, соски были уже твердые, ущипнула их, нежно оттягивая. По телу прошла первая волна возбуждения, спустилась на живот, накрыла промежность, тонкие пальчики проникли между гладко выбритых половых губ, надавили на клитор.

Возбуждалась Ада быстро, стоило лишь представить в своих фантазиях, как за спиной стоит сильный мужчина, что это он ее трогает, а потом медленно входит, по миллиметру заполняя собой ее влажное лоно. Растягивая, насаживая на себя, делая первые толчки, от которых она уже была готова кончить.

Ада натирала клитор, опершись о стену душевой спиной, пены под пальцами стало больше, колени подкашивались. Вот мужчина резко повернул ее голову к себе, заставляя посмотреть в глаза. Мощный, огромный, бородатый, он продолжал трахать, уже резко, причиняя легкую боль.

И в тот момент, когда женщина узнала его глаза, она начала кончать, щипая себя за грудь, оседая на пол. Бедра тряслись, она закричала, не убирая руки от возбужденной плоти, продолжая ловить волны оргазма, кусая губы.

Она узнала эти глаза. Поклялась забыть, но помнит.

Странно, почему именно сейчас?

Это все город. Галич тоже поклялась в него не возвращаться.

Но вернулась.

Глава 3

– Геннадий Викторович! Геннадий Викторович, проснитесь! Геннадий…

– Ты кто?

– Белочка.

– Брысь! Брысь отсюда, иди в дупло.

– Геннадий Викторович, проснитесь! Утро уже, точнее, скоро день.

– А… что? Рыжая, ты чего здесь делаешь?

Мужчина на диване открыл глаза, сощурился от света, девушка, что склонилась над ним, троилась и двоилась, но вот собралась в кучу. Да, точно, это рыжая Карина, администратор его и помощница, а никакая не белочка. А что она делает в его квартире?

– Вообще, я здесь работаю, Геннадий Викторович. В ресторане мы. В вашем ресторане «Два барашка».

– Ох, слава яйцам, мы все на работе, это прекрасно. Барашки – это хорошо, это волшебно, а белок я не люблю.

На долю секунды в голову Орехова закралась дикая мысль, что они с рыжей ночевали вместе, но Каринку он воспринимал исключительно как ребенка, она дочка друга. Так, теперь надо было вспомнить, что было вчера, и почему он заснул на неудобном диване в кабинете?

– А что было вчера? – мужчина сел, прикрывая пах тонким покрывалом, спал Орехов всегда голый, где бы ни находился, но светить перед рыжей причиндалами не хотелось. Потер лицо, посмотрел на наручные часы, стрелки бодро показывали одиннадцать утра, а значит, ресторан уже открыт, и команда работает.

Свой ресторан Орехов любил, он вложил в него все силы, средства, продал душу дьяволу, гордился своим детищем, отдавал всего себя и требовал такой же отдачи от персонала.

– Вы изучали новую винную карту, – Карина показала в сторону стола.

– Точно, винную карту, ты молодец, рыжая, все знаешь. Чтобы я без тебя делал?

– Водички или пива?

Перед лицом появились две кружки.

Одна – запотевшая, с холодным темным нефильтрованным, со стекающей по стенке вниз каплей, а другая – с прозрачной жидкостью и пузырьками, поднимающимися вверх. Геннадий облизнул пересохшие губы, во рту словно мухи нагадили, голова трещала от боли, хотелось в душ и сдохнуть.

Рука уже потянулась за пивом, но резко сменила траекторию и остановилась на воде. Алкоголь Гена любил, но хороший, под хорошую закуску, а тот, что был вчера – из новой поставки вина, – нужно будет сегодня же вылить на стол поставщику.

Карина улыбнулась, убрала кружку с пивом и вновь уставилась на шефа. Он был классным. Харизматичным, сильным, резким на словечки, мог наорать и обматерить, мог ляпнуть пошлый комплимент. Мог разнести зал и кухню, требуя порядка, орать трехэтажным матом, так что звенела посуда, и тряслось заливное в холодильнике. Орехова все боялись и любили, шеф был справедливым, топил за правду и не щадил лентяев и воришек.

Орехов был ее кумиром, а еще довольно сексуальным мужиком, в которого можно было влюбиться. Ему шла седина в бороде и на висках, наглый прищур карих глаз, отвязные шутки, граничащие с пошлостью, даже вот в таких загулах он был милашкой.

– Что у нас там сегодня по графику? Давай, рыжая, топи, не щади меня, – Орехов выпил стакан воды залпом, потянулся за телефоном, что лежал на низком столике среди пустых бутылок и бокалов, разблокировал экран, начал просматривать сообщения и почту.

– В час дня приедет поставщик мяса.

– Ага.

– Потом бухгалтер и экономист, нужно будет подписать документы на зарплату и отпускные.

– Ага. Ох-ре-неть! Что за…

– Что? – Карина заглянула в смартфон шефа и улыбнулась.

– Нет, рыжая, это я не тебе.

Геннадий читал сообщения и смотрел фото, присланные абонентом под именем «КошЕчка», посмотреть было на что, но он, хоть убей, не помнит, кто она такая. Блондинка на откровенных фото выпячивала губки и закрывала соски кончиками пальцев.

– С пяти вечера у вас свадьба.

– У меня? – Гена вопросительно посмотрел на Карину.

– В ресторане. Кстати, вы обещали быть, там сын главы района женится.

– На ком?

– На дочери владельца мясокомбината.

– Идеальная пара.

– Думаю, да. О, это Сашка, – Карина ткнула пальцем в смартфон Орехова.

– Какая Сашка?

– Одноклассница моя бывшая.

Гена подавился воздухом, закашлялся, откинул в сторону телефон. Он, хоть убей, не помнит, когда успел с ней познакомиться. Черт, надо уже завязывать с дегустацией всякой дряни.

– Она в клубе работает, в «Сафари», танцовщицей, я там тоже работала, – Карина поправила рыжую гриву кудрявых волос, налила шефу еще минералки, протянула.

Точно, Рубен потащил его именно туда, перед тем как привезти партию лучшего, по его словам, грузинского вина. Скотина какая-то, а не Рубен, рожу ему набить надо за такое вино и за клуб.

– Спасибо, ты иди, иди давай, проверь там, как дела, и скажи, чтобы пожрать мне приготовили, я в зал приду. Что там у нас сегодня на бизнес-ланч?

– Суп гороховый с копченостями, пельмени по-царски и салат «Столичный».

Карина отчеканила как «отче наш», что захотелось сказать: «аминь». Гена поморщился, но в животе заурчало, он вроде собирался скинуть пару килограмм, но жертвовать завтраком опасно для здоровья.

– Пусть все насыпают, я сейчас приду.

– Хорошо.

– И это, рыжая, у тебя кроме, коротких юбок что-то есть?

– Вам не нравится?

Гене нравилось, даже очень, смотреть по двенадцать часов в сутки на красивые женские ноги, но он опасался за других, не за себя, у него с женщинами было все прекрасно, ни одна ему еще не сказала «нет». Хотя черт, была одна, что портила статистику, но эта история давно в прошлом, можно сказать, ее и не было, а вспоминать не хочется.

– Нравится, но охрана жалуется, а если Вася снова пересолит мясо или хоть одно блюдо, я уволю его, а не тебя.

Карина поморщилась, намек был понят, но девушка сделала вид, что ничего не поняла, пожала плечами, хмыкнула и, развернувшись, красиво пошла на выход.

– Я предупредил! – Орехов крикнул вслед, встал, едва дверь за Кариной закрылась, откинул покрывало, потянулся, голым прошелся по кабинету, остановился у панорамного окна, потянулся. – Лепота-то какая. Красота.

За окном вовсю бушевало лето, светило солнце, чирикали птички, дворник поливал клумбы с цветущими гортензиями, но башка все равно трещала от вчерашнего вина.

Гена опустил голову, рассматривая свой пах и не пойми с чего, взявшуюся эрекцию. Неужели цветочки так его возбудили или фото танцовщицы из «Сафари»? Но для Гены сейчас было утро, значит, стояк – это нормально, хреново было бы, если бы его не было. Ему сорок, а стоит, как в семнадцать, этим стоит гордиться.

Зайдя в ванную, нашел в аптечке и выпил таблетку от похмелья, в душевой включил воду, встал под ее теплые потоки. Надо приходить в норму, разрулить в ресторане дела, вломить Рубену, заехать к мамке, привезти продуктов. А, да, кошЕчку он вспомнил, познакомился он с ней не вчера, то был другой поход в то злачное место.

Какое счастье, что он свободен и ни перед кем не отчитывается, как его сверстники, что успели уже побывать в браке не один раз, обзавестись вечно вылезающим в дерьмо и требующим денег потомством. Но круг друзей-холостяков сужается со страшной силой.

Семен Терехов – тот вообще скоро станет молодым отцом, Лева вот тоже поплыл, но Орехов просто так не сдастся, на то он и Орехов, чтобы быть крепким.

Член все так же стоял, Гена провел по стволу рукой, сжал яйца, нужно было с этим что-то делать. Стал перебирать в памяти, к кому он может заскочить на часик после ресторана, включил холодный душ – остудить свои орешки, а то несолидно как-то передергивать, словно он подросток.

Но лучше бы Гена в то утро передернул.

Глава 4

Спала Галич плохо.

Так было всегда, когда Аделина ночевала в постороннем месте и не в своей кровати, даже на отдыхе, даже в гостях у подруги, где угодно. Ей нужны были ее подушка и матрас. Ею выбранное постельное белье – из натуральных тканей, исключительно белоснежного цвета.

После душа и быстрого самоудовлетворения женщина час боролась с доставкой еды, потом час ее ждала. Легкий салат и рыба были не на высоте, но выбирать было не из чего. Неплохо было бы еще бокал белого вина, именно первый муж приучил Аду к хорошим винам, к дорогим и хорошим. Но в незнакомом месте пить что-то непроверенное было просто опасно для организма.

Еще раз звонила Барбара, на фоне шума улицы и сигналов автомобилей ее было плохо слышно, но подруга успела дать дельный совет: все-таки завести интрижку на Родине. Отдаться инстинкту размножения, наплевать на мораль и приличия, разбудить в себе голодную тигрицу и не носить нижнее белье. Чем так не угодили Барбаре трусы, Ада не поняла, но обещала подумать над советами.

Заснула после полуночи, долго не могла найти нужное место на кровати, вроде и матрас был неплохой, и никто не мешал. Но как только Галич подумала о том, что отель действительно оказался тихим, оправдывая свое название, как за стеной послышался женский смех, а затем стоны.

Полежав полчаса, рассматривая люстру под потолком и слушая ахи и охи, Галич уже хотела было пойти стукнуть в стену, как стоны прекратились. Все закончилось быстро, женщина поморщилась, покачала головой, делая выводы, что мужик за стеной слабак.

Снилась странная ерунда. К яркому эротическому подтексту был примешан странный антураж: дом, лужайка, русская баня, индюки, алкоголь, какая-то бабулька и голый бородатый мужик. Открыв глаза, несколько минут просто лежала, раскинув руки, шея затекла от неудобной подушки, голова трещала от недосыпа, а телефон показывал время восемь утра.

Списав кошмар на усталость от перелета, Аделина встала, проделала все утренние процедуры, надела любимое черное платье. Придирчиво осмотрев себя в зеркале, все равно осталась недовольна, но, взяв сумочку с телефоном, вышла из номера.

За стойкой ресепшена одна тощая блондинка сменила другую и так же глупо улыбалась.

– Доброе утро.

– Не уверена, – Галич пристально посмотрела девушке в глаза, та отшатнулась, наслышанная от своей напарницы о гостье в тринадцатом номере. – Нужно убраться, поменять белье и полотенца, стереть пыль с подоконника и попросить соседей не стонать так громко.

Девушка моргнула два раза, открыла рот. Со стороны могло казаться, что кролик смотрит на удава, который гипнотизирует свой завтрак.

– Mon Dieu, elle est stupide. (Господи, какая же она тупая)

– Что?

Галич постучала по сверкающей поверхности стойки ногтем и вздохнула. Как вообще можно нанимать столь некомпетентный персонал? Дмитрий никогда себе такого не позволял, чему учил и ее. У первого мужа было чему поучиться, и Ада впитывала как губка все тонкости ресторанного бизнеса, а также издательского.

Дмитрий Галич был весьма известной персоной во Франции, да и во всем мире – его имя знали все, кто имеет хоть какое-то отношение к высокой кухне. Имея белорусско-хорватские корни, его семья почти два века жила во Франции, имея даже свой фамильный склеп.

Заслуг для такой чести было много, какой-то там пра-пра-прадед удивил какого-то из тогдашних правителей искусно приготовленной перепелкой. Его пригласили ко двору, ну и пошло-поехало. С тех пор много воды утекло, были взлеты и падения, но перепелка всегда была коронным блюдом в ресторанах Галич.

Ада даже умела ее готовить, Дмитрий научил в их медовый месяц. Есть захотелось со страшной силой, хотя бы кусочек багета с гусиным паштетом и чашечку кофе.

– Нужно прибраться в моем номере. Сейчас я доходчиво сказала?

– Да, да, конечно. Все будет сделано, не переживайте, мадам Галич.

– Мадемуазель. Quel poulet stupide. (Что за глупая курица). И да, вызовите мне такси в ресторан, – Аделина посмотрела в свой телефон, чтобы правильно произнести название ресторана, в котором она должна появиться и проверить Льва Корнеева. – «Два барашка».

– Вы уверены?

– Я не спрашиваю вас, я прошу вызвать такси.

Голодная и нервная Галич была готова оставить от «Привата» руины.

– Хорошо, уже вызываю.

– Я буду на улице, душно тут у вас.

Ада поправила у зеркала волосы, подкрасила губы темно-красной помадой, спрятала ее в сумочку. Проделав все манипуляции под испуганным взглядом тощей блондинки, которая наверняка сейчас ее проклинала, женщина красиво вышла из отеля в июньскую жару средней полосы России.

За спиной послышалось тихое и знакомое: «Вот же сука», Галич улыбнулась.

Десять утра, а было уже душно. Посмотрев на черную сталь циферблата с россыпью бриллиантов и эмблемой бренда часов «Rado», Галич огляделась вокруг. Было довольно мило, цвела сирень, ее аромат витал в воздухе, выложенная белым камнем дорожка вела к парковке, туда женщина и направилась.

Ждать такси пришлось недолго, через три минуты подъехала белая иномарка, но не успела Ада открыть дверь, как ее сзади практически сбили с ног, оттолкнув в сторону.

– Извините, дамочка, но нам очень, очень надо. Котенок, прыгай скорее, мы и так проспали. Гони на Ленина, к офису «Мясной рай», даю тыщу сверху, давай, давай, погнали!

В такси была впихнута брюнетка в коротком платье, следом в салон юркнул толстый коротышка в белой помятой рубашке и с пиджаком под мышкой. Авто резко тронулось с места и, набрав скорость, вылетело на дорогу.

– Вот же скотина, – Ада выругалась на русском, сжала кулаки и топнула от досады ножкой. Но потом ехидно улыбнулась, понимая, кто и кого этой ночью плохо трахал за стенкой. – Да, чтобы у тебя совсем не встал в следующий раз.

Но возмущаться пришлось недолго, у бордюра затормозил еще один автомобиль – менее презентабельный, с помятым крылом и бампером. Из него выскочил невысокий мужчина в плоской черной кепке и с пышными усами.

– Я к вашим услугам, богиня. Я у ваших ног, королева. Мой верный мустанг домчит вас хоть на край света, о прекрасная Афродита.

Ада кашлянула, посмотрела вниз поверх очков, мужчина был ей по плечо, смотрел, запрокинув голову, и улыбался, как придурочный. То, что он нес, вообще не поддавалась объяснению и можно было списать на бред. В комплименты кого попало на улице Галич не верила никогда.

– Куда едем? Можем сразу к моей маме, представлю тебя как невесту. О, богиня моего сердца.

– Вам сколько лет, жених? Максимум, что я могу сделать, это усыновить тебя, но при живой маме это кощунство. Но подвезти меня можешь. Где ресторан «Два барашка», знаешь?

– Вай, и что вас всех туда тянет? Летите, как мотыльки на огонь, и пропадаете. Но Тигран отвезет тебя, моя королева, хоть на край света.

– На край не нужно, я там была.

Пока ехали, Ада вспоминала молитву и проклинала себя за то, что пошла на такой риск и села не пойми к кому, и сейчас ее отвезут в неизвестном направлении. Но водитель не замолкал ни на минуту, рассказывал что-то про маму и многочисленных родственников, тут же сигналил, лихо обгонял тех, кто ему мешал, и практически не смотрел на дорогу.

– Вот моя визитка, звони в любое время, покатаю, укатаю, покажу самые красивые места, я Тигран, запомни, королева.

Сравнение с царственной особой было лестно, но Ада хотела отделаться от этого мужчины как можно скорее. Сунула ему в руку пятьсот рублей, взяла визитку и выскочила на улицу.

Вывеска «Два барашка» над массивной дверью, стилизованной под ворота замка, впечатляла. Ада огляделась вокруг, распрямила плечи, но, прежде чем сделать шаг, на миг застыла. Накрыла легкая паника, неизвестно откуда взявшаяся, но женщина это списала на жару.

Хотя совсем не в жаре было дело.

Глава 6

– Рубен, твою же мать, ты что за дерьмо мне подсунул? Да так и есть – дерьмо на виноградном соке, от него голова болит все утро. Я просил у тебя лучшее дорогое вино, а не разведенный концентрат, разлитый по бутылкам.

Орехов вот уже час ругался с Рубеном, игнорируя звонки мамы, чего она ой как не любила. Пятой точкой он чувствовал, что взбучки от родительницы ему не избежать. Надо будет, прежде чем к ней ехать, заскочить в цветочный ларек, купить букет, а Василию сказать, чтобы приготовил ее любимый «Цезарь» с креветками.

– Да, Рубен, да, родной, да, это не грузинское вино, присланное твоим троюродным братом из Тбилиси, это бормотуха, которой я мог отравиться и умереть в расцвете лет. А я еще не оставил после себя потомства.

Рубен волновался, переходил с русского на грузинский, заверял, что произошла какая-то ошибка. Обещал прислать новое, лучшее вино, что может быть вообще на земле. Гена не верил, сидел в дальнем углу большого зала ресторана, за широкой колонной у окна и доедал бизнес-ланч. Вася снова пересолил пельмени по-царски, уволить его за это надо, но Вася был талантливый парень.

Внимание мужчины привлек легкий дымок из-за кустов под окнами. Вот же паразитка рыжая, сколько раз Орехов ей говорил, чтобы не курила у центрального входа! Гена привстал, прощаясь с Рубеном, пряча телефон в карман джинсов. Голов за кустами мелькало две – рыжая и еще чья-то, он не мог разглядеть. Если это Вася, он его кастрирует прямо там и повесит яйца рядом с баранами на входной группе.

Но только он собрался поймать с поличным Карину и уже вышел в холл, как началась суета. Длинноволосая брюнетка с молодым мужчиной поднимались на второй этаж, но там им точно было нечего делать, там был его кабинет.

Все, что происходило дальше, напоминало дешевую комедию с элементами мелодрамы. Корнеев был застукан с секси-зефиркой Лаурой, одной из учениц курса, за весьма откровенным занятием. Вопящая брюнетка оказалась его девушкой, даже не бывшей, а парень с ней – его помощником и коммерческим директором.

Скандал вышел знатный, голова разболелась еще больше, потом сработала сирена пожарной тревоги, все вышли на улицу, но перед этим Геннадий минут пять просто смотрел в монитор камеры наблюдения, услышав знакомую фамилию и не веря своим ушам.

– Ну что, все спасены, да, Василий? Я надеюсь, ты выключил все электрические приборы на кухне, когда убегал на эвакуацию?

– Да, все, как вы учили, Геннадий Викторович, – парень улыбнулся, уверенно входя через служебный вход в ресторан. Рукава белого рабочего кителя закатаны, видны узоры татуировок, походка свободная. – У меня лучший учитель, мне чертовски повезло.

– Ой, смотри, Вася, я сейчас начну пробовать заготовки на вечерний банкет, и если найду хоть одно пересоленное блюдо, ты и рыжая полетите из моего ресторана на улицу кубарем. Будешь шаурму в киоске на остановке делать.

Орехов засмеялся, сотрясая воздух, Вася кашлянул, поморщился, вымыл руки, принялся за работу, нужно было много успеть, банкет на сто человек – это вам не бизнес-ланч из горохового супа. Но Вася не сдавался, ему нравилась его работа, он ей болел, а что последнее время выходит пересол, так тут во всем виновата любовь.

– Так все готово или как?

– Все почти готово, торт подвезут к пяти, для него включили запасной холодильник, рыба маринуется, нарезки режутся, овощи шинкуются. Все пучком, Геннадий Викторович.

Василий обернулся, Орехов осмотрел парня с головы до ног, отмечая, что на белоснежном кителе парня ни одного пятнышка или капельки. Гена ненавидел невежество и грязь на рабочем месте, предупреждал сразу, а кто не выполнял, увольнял сразу.

– Шеф, шеф, у нас ЧП, – на просторную кухню, где уже вовсю кипела работа, сотрудники не поднимали головы от досок, и слышен был лишь стук ножей, ворвалась Карина.

На секунду повисла тишина, Карина одернула юбку, краешком губ улыбнулась Василию, тот не упустил момента подмигнуть девушке, а Орехов громко кашлянул.

– Кто-то подавился и умер в моем ресторане? Надеюсь, этот человек проглотил язык от удовольствия. Говори, рыжая, и кончай уже улыбаться, ты на работе. Вася! Готовь мясо, а то я сделаю из тебя фарш!

– Нет, все живы. Но вас просят в зал.

– Кому-то не понравился бизнес-ланч?

– Я не знаю, но она требует главного.

– Вася, сходи узнай, что там случилось, у нас ты сегодня главный за все, у дяди Гены болит голова после паленого грузинского.

Разбираться с истеричной дамочкой, которая обнаружила в супе лук, а она его не ест с детства, Орехову не хотелось. Слушать, как ее чуть не убил анафилактический шок, было выше его нервного предела на сегодня. Нужно было ехать к матери, еще купить букет, потом к Рубену – дать в морду, а в конце вечера ждал глава района и владелец мясокомбината с брачующимися отпрысками.

– Вася не вывезет ее, – Карина прикусила губу и переступила с ноги на ногу.

– Так все страшно?

– Нет, но та женщина требует главного.

– Чем угощали гостью?

– Классика – стейк рибай.

– Черт! Кто его делал? Вася?

– Я. Все, как вы учили, все по рецепту от шефа.

Орехов повел головой, позвонки хрустнули. Если гость заказывает что-то простое в исполнении, но при этом остается недовольным и требует главного, значит, явно знает, к чему придраться. Но если это дамочка, то с ней легко можно будет договориться: пара комплиментов, бокал игристого и сладкий презент от ресторана.

– Дыши ровно, Вася, и не отвлекайся, я все улажу.

– Мы верим в тебя, шеф! – было сказано в спину, за которой хлопнула дверь.

Геннадий шел по коридору, а у самого начинало шалить сердечко. Он вспомнил фамилию Галич, память отбросила на много лет назад, когда эта девочка носила другую фамилию. Тогда она вонзила ему нож в спину, а потом провернула там несколько раз.

Мужчина зашел в зал, хмурый, Карина семенила позади, когда он остановился, врезалась ему в спину.

– Столик у окна, яркая брюнетка с декольте.

– Ты снова курила?

– Нет, боже упаси, я же бросила вчера, – Карина начала оправдываться, а Орехов рассматривал даму, что сидела к нему полубоком, практически не притронувшись к заказанному блюду.

– Кыш отсюда и принеси шампанского. Лучшего.

Дамочка была шикарная. Черное платье, она сидела нога на ногу, разрез открывал половину бедра, кожа светлая, даже ладошки зачесались, как захотелось провести по ней рукой и почувствовать ее гладкость. Высокая, полная грудь, глубокое декольте, в руке бокал красного вина. Вот она делает глоток, прикасаясь пухлыми губками с развратно-красной помадой к стеклу, откидывается на спинку стула, проводит кончиками пальцев по лицу, убирая волосы.

Член в штанах Геннадия дернулся – так вот к чему был утренний стояк: к новому интересному знакомству и нескучной ночи.

Но вот дамочка поворачивается в его сторону, Геннадий делает шаг навстречу, но бодрость и азарт сходят на нет, когда его обдает холодом взгляд сексуальной брюнетки.

Нет, это не может быть она.

Она за тысячи километров, замужем, наверное, родила уже троих детей и завела собаку. Гена не знает точно, он давно не следит за ее жизнью.

Это зрение подводит, давно надо носить очки.

Да, твою же мать!

Но все-таки это она.

Орехов узнает глаза и красивый изгиб губ из тысячи.

– Так это вы здесь главный? Вы владелец этой безвкусицы и кощунственного обращения с продуктами?

Аделина смерила мужчину, что подошел к ее столику оценивающим взглядом, гордо вскинула подбородок. Вцепилась в несчастный бокал вина, чувствуя, что вот еще немного, и он треснет, чтобы не упасть в обморок.

Мысли путались, среди них не было ни одной здравой, лишь ругательства, сплошь на русском и сплошь матом.

Глава 7

– Merde (дерьмо), – Ада тихо выругалась сквозь зубы, поставила бокал на стол.

Приходилось прилагать титанические усилия, чтобы не показать ни одной эмоции перед этим человеком. Да что говорить, Галич даже не сразу узнала его, прошла целая жизнь, как говорится по-русски, «хренова куча лет», когда они виделись последний раз.

И то, что Ада испытала, было сродни шоку. Нет, не такому, конечно, когда она застукала китаянку-массажистку из спа-салона на коленях в городской квартире, у которой во рту был член Николя. Там было больше недоумения и удивления, а вот сейчас был шок, как если бы Ада увидела крысу посреди зала ресторана.

– Что, простите? – Орехов усмехнулся, разглядывая сочную брюнетку, узнавая в ней старую знакомую.

Узнал не сразу, был ступор, потом настороженность, а дальше память начала скакать по ухабам воспоминаний, потому что глаза, овал лица, цвет волос и вот этот поворот головы были лишь у одной девушки. Она тогда была моложе и худее, но сейчас то, что видел Гена, ему нравилось. И покоя в первую очередь не давало декольте, ему сверху было видно больше чем нужно, и кружевной край белья манил и толкал на тяжкий грех.

Первое, самое поганое, желание было встать и уйти. Просто, ничего не объясняя, не говоря ни слова. Ада за эти долгие секунды уже прокляла себя, отмалчиваться и убегать было не в ее стиле. Даже застукав второго мужа за минетом, Галич не стала прерывать процесс, просто стояла, наблюдая за тем, как Николя корчится от удовольствия, как часто дышит, и в тот момент, когда он был готов кончить, а китаянка задыхалась с членом в глотке, Ада дала о себе знать. Оргазма не случилось. Это порадовало, Ада надеялась, что он еще долго потом не мог кончить, вспоминая ее.

Но сейчас надо было держать лицо, как говорил первый муж, смотреть в глаза и говорить правду, пусть она может и не понравиться. А Дмитрий учил всегда дельным вещам – тем, что сейчас Ада умела, и тем, чем владела, женщина обязана только ему. Стейк действительно был отвратительным, Ада, конечно, судила по меркам высокой кухни – к чему привыкла, с чем работала.

Не дождавшись ответа, Геннадий наклонился, Ада отшатнулась, потом Орехов всплеснул руками, ударил себя по коленям, вскинул ладони.

Галич ничего не успела сделать и сказать, надо было сразу брать этого владельца «Двух баранов» за рога и макать мордой в рибай, рассказав о том, как на самом деле его нужно готовить и с чем подавать.

Это была ее первая фатальная ошибка.

Erreur fatale.

– Канарейкина! Черт, это точно ты? Да твою же богу-душу-мать! Я не верю своим глазам!

На эти вопли обернулись все, кто в этот час пришел отобедать гороховым супом, пельменями по-царски и салатом «Столичным». Аделина хотела ответить, что вышла ошибка и она никакая не Канарейкина, но стоило только открыть рот, как Орехов плюхнулся в кресло напротив, уперев локти в стол.

– Офигеть! Я в шоке! Сколько лет прошло, Канарейкина? Дай посчитаю, так… Если… То… Епти… Так двадцать три года!

– Мужчина, послушайте, я вас не приглашала за свой столик и прошу не орать и не тыкать в меня пальцем. Мы не на городском рынке, а я не кусок мяса.

Орехов замолчал с открытым ртом. Она что, не узнала его? Не узнала того, кому клялась в любви, пусть и двадцать три года назад? Или это он ошибся и принял эту яркую брюнетку за ту, которая разбила ему сердце? Нет, все это неспроста, не зря утром так трещала голова, и член стоял, ой не зря.

Больше всего мужчине хотелось взять ее за плечи, хорошенько тряхнуть, чтобы не смотрела так, словно не узнает его, словно он здесь пустое место. Геннадий Орехов не пустое, он добился всего сам, и этот ресторан – его детище, его жизнь и большой труд.

– Канарейкина, ты чего? Амнезия у тебя? Своего одноклассника не узнала? Я два года сидел позади тебя и списывал все контрольные. Мы же с тобой с восьмого класса как ниточка с иголочкой, как Том и Джерри, как Тимон и Пумба.

Ада поморщилась, но тут же нацепила холодную маску безразличия, глядя в голубые глаза мужчины, что сидел напротив. Повзрослел, заматерел, стал шире в плечах и, кажется, выше. Тонкие лучики морщинок вокруг глаз, хитрый прищур, борода, которая ему шла и придавала строгий и суровый вид. Черная футболка, толстая золотая цепь на массивной шее, здоровые ручищи. Галич не видела всего этого перевоплощения, как из подростка Орехов становился взрослым, не лишенным обаяния и харизмы мужчиной.

Поджала губы, взяла бокал с вином, выдерживая взгляд. Внутри все вибрировало от волнения и страха. Так бывает, когда в прошлом осталось много всего плохого, недосказанного, оборванного на взлете, на самом пике эмоций. Обида, горечь, боль и страстное желание забыть ее, забыть все, что было.

– Это… Как это по-русски, я забыла?.. Подкат такой, да? – усмехнулась, сделала глоток, облизнула губы, откинулась на спинку стула. – Вы меня с кем-то путаете, я не Пумба, не иголочка и не Джерри.

– Да ладно? Подкат? Канарейкина, кончай ломаться…

– Я вам еще раз говорю. C'est de la merde (что за дерьмо), – Ада начал ругаться по-французски.

– Черт, мне даже то, что ты там мурлыкаешь, нравится. Это французики, да? Ты у нас парижанка? Замуж удачно вышла? Давай за встречу, Канарейкина, ну ей-богу, кончай комедию эту и делать вид, что ты меня не узнала.

Орехову было обидно. Вот до глубин его огромной и бездонной души было обидно, что Аделина его не узнала. Что сейчас сидит вся такая гордая, ругается на чужом языке и в упор его не хочет знать, словно он был в ее жизни никем.

Но нужно было дожать, проучить, а потом еще наказать за все.

– Официант, кто-нибудь, ребята, подойди, – Гена махнул рукой, машинально посмотрел на часы, пора было ехать к маме, телефон в кармане джинсов и так уже надрывается на вибрации. – Володя, принеси нам шампанского, самого дорогого, для особенных случаев и гостей.

Галич живо представила, как этот остывший несчастный рибай вместе с доской, на которой его подали, летит в морду наглого Орехова, как она следом выплескивает в него остатки красного вина и, встав, гордо уходит.

– Не надо никакого шампанского, я уже ухожу. Владимир, принесите, пожалуйста, счет, я расплачусь картой. И передайте от меня шеф-повару, что рибай так не готовят, что его так не подают. И вот когда он научится не переводить продукты, то пусть выпьет особенного шампанского.

– О, я передам, конечно, передам, да? – официант переминался с ноги на ногу и косился на шефа.

– Да, Володя, ты передай, – Орехов качал головой, былая веселость и азарт уже сошли, а в душу закрался червячок и начал там свою пакостную работу. – А обед за счет заведения.

– Нет, что вы, я оплачу, мне это ровным счетом ничего не будет стоить.

– Я сказал, не нужно.

– Хм, – Галич ничего не ответила, было желание скорее выйти на свежий воздух, попросить у кого-нибудь сигареты и закурить, успокаивая нервы.

– Что там происходит? Карин?

– Вася, блин, напугал!

– Так что там?

Молодой человек подошел сзади к рыжей девушке, обнял, прижимая к себе, через приоткрытую дверь раздачи зал было видно плохо.

– Видишь, вот там, за дальним столиком, красивая брюнетка и шеф?

– Ага, а чего Орехов злой такой?

– Я думаю, между ними что-то было.

– Геннадий Викторович свободный мужик, у него в нашем городе много с кем что-то было.

– Нет, здесь другое, здесь что-то в прошлом с глубокой раной.

– С каких пор ты стала психологом?

– Вообще-то, я училась на психолога.

– Да, а почему бросила?

– Вася, сейчас не об этом, смотри, смотри, как она на него взглянула, отчитывает, как пацана, а Орехов того и гляди взорвется. Еще немного – и вспыхнет пламя.

– Слушай, Карин, давай сегодня устроим ночью пламя? – Вася прошептал на ухо.

– О, она уходит. А ты готовься к пиздюлям от шефа за рибай, вот он и устроит тебе пламя адское.

Карина улыбнулась, выскочила в зал, прощаясь с уходящей странной гостьей. Галич шла медленно, чувствуя на своей пятой точке мужской обжигающий взгляд. Нужно было вызвать такси, уехать в отель, собрать вещи и срочно, срочно ехать в аэропорт. А там любым ближайшим рейсом хоть на Камчатку, хоть на Колыму.

– Рыжая, а ну, иди сюда.

– Да, Геннадий Викторович.

– Дамочку видела на каблуках с походкой пантеры?

– Да.

– Так вот, дуй за ней и узнай, где живет, а лучше сразу телефончик.

– Все так серьезно?

– Молчать и выполнять. Чтобы через час вернулась, у нас свадьба еще.

– У нас? – Карина передразнила шефа, как он это делал утром.

– Да чтобы я – и женился, да ни за что!

– Спорим?

– Что это еще за предложения? Время пошло, стартуй. Господи, да надень ты штаны с кроссовками, а то ноги переломаешь на каблуках этих.

Глава 5

– Мадам, ваш кофе.

– Мадемуазель.

– Извините.

Аделина нервно дернула плечами, не любила мадемуазель Галич все эти провинциальные рестораны, а уже тем более кофе, что подавали в них. Наверняка не пойми из какого зерна, которое непонятно откуда привезено и где куплено. А как сварен – одному лишь богу известно.

Галич взяла чашку, стоящую на блюдце, двумя пальцами, поднесла к лицу, с опаской вдохнула аромат, замерла на секунду, приподняла одну бровь и сделала осторожный глоток. Было вполне так прилично, что удивило.

Ада обожала кофе, пила его много, везде, но не все, что подавали. Женщина могла прочесть лекцию, где выращиваются и собираются лучшие сорта, сколько они при этом стоят, и как правильно готовить напиток. Но не будет этого делать, в этом городе она с иной целью.

Найти курс, что вел Лев Корнеев, оказалось легко. С минуту поразглядывав двух сцепившихся рогами баранов на стене, отмечая, какая это отвратительная безвкусица, обернулась по сторонам. Мимо как раз пролетала рыжеволосая нимфа в ультракороткой юбке. Ада кашлянула, решив, что это гостья, но все-таки остановила ее и задала вопрос.

– Я ищу Льва Корнеева, где его можно увидеть?

– А вы кто? – девушка моргнула, склонила голову.

– Его страшный сон.

Брови Карины от удивления поплыли вверх, дамочка была наглая, но такая яркая, в теле, с сексуальным вырезом декольте, яркой помадой на полных губах и хитрым прищуром карих глаз.

Может быть, она жена Корнеева?

Нет, нет, такого быть не может, хотя… Нет, точно не жена. Сколько ей, тридцать пять? Ну максиму, больше не дашь.

– Значит, ему не повезло сегодня, да? – Карина сделала шаг назад, рассматривая гостью.

– Как сказать. Так как я могу его найти?

– У него кулинарные курсы.

– Где именно у него курсы?

Кого-то она Карине напоминала, нет, не внешне, таких женщин в их городе нет точно, даже жена мэра в сравнении с ней немного простовата. Напоминала именно энергетикой, вседозволенностью и наглостью, но в допустимых пределах.

– Прямо и налево, там малый зал.

– Спасибо, деточка, и пригласи туда официанта.

Точно, она напоминала Карине Орехова – он такой же хамоватый, но харизматичный. Может, она его родственница? Но почему тогда ищет Корнеева? Странно все, нужно рассказать шефу, он уже, наверное, спустился вниз.

Аделина потеряла интерес к рыжей любопытной особое, которая провожала ее задумчивым взглядом, пошла в указанном направлении, открыв дверь, зашла в зал, села за первый пустой столик. Через минуту рядом возник официант, она заказала кофе.

Лев Корнеев как раз начал рассказывать ученикам курса о восточной сладости, Ада внимательно слушала, подмечая для себя интересные факты. Ей понравился Лев. Не с первого, естественно, взгляда, Галич прочла о Корнееве много любопытного, пока ехала сюда. Лев Кириллович был успешным ресторатором, медийной личностью, который за довольно маленький отрезок времени стал популярным в своих кругах.

Парнишка ушел, Галич переключила свое внимание на Льва. Да, Аделина встречала таких людей, но редко. Многие добивались признания и успеха годами, терпели поражения и провалы, бросали все и уходили. Но Корнеев взял нахрапом, своей харизмой, талантом и напором. За это его стоило уважать. Но всегда найдутся завистники и недоброжелатели.

Да, Лев определенно нравился гиене и акуле ресторанного бизнеса, как часто за глаза, да и в глаза, называли Аду Галич. Не в плане как мужчина, молод он для нее, с такими мороки много. Лев был увлечен своим делом, он любил его, говорил о каждом продукте с любовью, даже здесь, далеко от столицы, он уважал своих учеников, был с ними на равных, без пафоса.

А еще Ада поняла, что мужчина влюблен.

Господи, какое отвратительно-прекрасное чувство, и сколько оно может принести за собой проблем и слез. Аделина все это испытала на своей шкуре, у нее тоже когда-то были вот такие влюбленные глаза, совершенно бессмысленный взгляд, улыбка на лице. Но все это давно в прошлом. Выжжено и посыпано пеплом.

Его глаза горели огнем, и он постоянно взглядом слаще меда для пахлавы смотрел на пышную блондинку в первом ряду.

– Комплимент от шефа, – появившийся официант прервал ход мыслей, Ада посмотрела на молодого человека, а потом на принесенный «комплимент» в виде пирожного-корзиночки с тремя грибочками и листиками из масляного крема.

Женщина кашлянула, она не видела подобного много лет. Не видела и не ела. Только один человек из ее прошлого угощал Аду такими пирожными. Но она давно вычеркнула его из памяти. Вытравила, забыла и не собирается вспоминать

Что вообще происходит?

Ада огляделась, официант уже ушел, пахлава была готова, слушатели курса начали дегустировать ее, Корнеев, взяв за руку блондинку, быстро вывел ее из зала. А Галич так и осталась наедине с пирожным, не сводя с него глаз.

Такое было в ее детстве, еще были эклеры и цветное желе, что продавалось в креманке, нарезанное кубиками – они так забавно дрожали. А еще была газировка «Буратино», и всем этим ее угощал одноклассник в кафе за две остановки от школы с милым названием «Василек». Но больше всего Аделина любила именно такое пирожное, песочное тесто корзиночки и бисквитные шляпки грибов.

Тогда ей было почти семнадцать, выпускной класс, скоро экзамены, а она влюблена. Молодая, красивая, тонкая, в модных облегающих джинсах, с грандиозными мечтами, с наполеоновскими планами покорить целый мир, быть счастливой, иметь большой дом и дружную семью.

Сбылись не все. Со второй частью мечты было сложнее, чем с покорением мира, но это она пережила и смирилась.

Аделина, не притронувшись к комплименту, встала, в висках кольнула боль, захотелось курить, хотя давно бросила и не выносила запах дыма и табака. Начала что-то искать сумочке, но остановилась и вновь задумалась.

А что если он здесь шеф-повар? Как тогда узнал, что она в городе? Нет, бред, этого не может быть. Нужно было уходить, все, что надо, мадемуазель Галич узнала, осталось лишь написать статью и выслать ее редактору. А еще спросить у Поля, зачем вообще ему понадобился этот талантливый молодой мужчина, ради которого он готов был за любые деньги отправить ее в Россию?

Вышла из зала, затем на улицу, в дверях ее чуть не сбила брюнетка, которая неслась, ничего не видя на своем пути. На улице за кустами сирени увидела рыжую копну волос, а носом уловила сигаретный дым.

– Не угостите сигаретой?

– Да, пожалуйста, травитесь на здоровье.

– Я бросила давно, но вот сейчас захотелось.

– А я все не могу. У нас здесь последнее время сумасшедший дом, никаких нервов не хватит.

– У вас все впереди, но нервы надо беречь.

Аделина взяла сигарету, покрутила ее в пальцах, Дмитрию не нравилось, что она курит, хотя сам он дымил как паровоз. Карина протянула спички, Галич обратила внимание на логотип ресторана и название на них, чиркнула, прикурила, затянулась и чуть не закашлялась.

– Классные, да? – Карина кивнула на спички. – Шеф любит понты. Вам понравилось пирожное?

– Так это были вы?

– Ага. Оно прикольное, такие милые грибочки, обожаю его. Хотела подсластить ваше общение с Корнеевым. Вы не обижайте Леву, он хороший.

Девушка напряглась, подняла голову, прислушалась.

– Извините, мне пора, – кинула сигарету в клумбу, сорвалась с места и на высоченных каблуках побежала в ресторан.

Галич вздохнула с облегчением, сделала еще одну затяжку, поморщилась, выкинула эту отраву в урну и зашла обратно в ресторан. Нужно было отведать, чем здесь кормит шеф, любящий понты, да и есть хотелось ужасно.

Глава 8

И что такое вообще на нее нашло?

Qu'est-ce qu'un pic émotionnel?

Что за эмоциональный всплеск, если уже говорить родным языком – той страны, в которой Ада родилась и выросла?

Нет, Галич абсолютно не могла понять своей реакции на встречу с этим мужчиной. Пусть даже он был ее первой любовью, пусть даже и предал, прошло много, слишком много лет, чтобы что-то из прошлого осталось и могло дать такой триггер.

Или все-таки что-то осталось?

Или все-таки срок давности не имеет значения?

А ведь Ада Галич в данный момент была завидной невестой, за ней ухаживают и пытаются добиться расположения этой яркой женщины много мужчин. Другое дело, что она всех их отшивала – красиво, элегантно, со вкусом, с налетом цинизма, но без пошлости. Отшивала, потому что не цепляли, не «торкали», если уже говорить словами подруги Барбары, которая знала в этом толк.

Но что на нее нашло сейчас?

Резко разучилась отшивать элегантно и без пошлости? А вместо этого что-то плела про несчастный рибай и отнекивалась, что она не Канарейкина. Канарейкина она, да, была до замужества. Мать у нее прекрасная женщина, дала девочке при рождении свою «красивую», по ее мнению, фамилию – Канарейкина. Так как у отца была менее приглядная и даже в какой-то мере, оскорбительная.

А вот отец назвал так, как хотелось ему – Аделиной, в честь прабабки, что в семнадцатом году прошлого столетия была женой комиссара. Но у родственницы была менее поэтичная фамилия Козлова, а мать маленькой Ады была категорически против такого сочетания. Так Аделина стала Канарейкиной, выбирать, как говорится, было не из чего.

Но что же случилось с бывшей Канарейкиной сейчас?

Атмосфера «Двух барашков»?

Страна?

Город, с которым связано слишком много воспоминаний? Нескладывающаяся личная жизнь? В то время, когда ее тело говорило, нет, кричало, что ему нужен мужчина. Нужен секс. Здоровый, выматывающий, полноценный, удовлетворяющий во всех планах: морально, эмоционально и физически.

Но кто признается в этом хотя бы сам себе открыто? Галич пока не дошла до такой стадии, чтобы кричать на каждом углу «Хочу секса!» или ходить с плакатом «Трахни меня».

Ада ушла гордо, медленно, красиво покачивая бедрами, стуча «лабутенами» по полу, но могла устроить и грандиозный скандал. Разнести это заведение общепита в стиле далеких нулевых в пух и прах, сровнять с землей перед лицом мировых рестораторов Геннадия Орехова и его «баранов».

Вопрос другой.

Могла, но почему не сделала?

Об Орехове никто не знает, о его «Двух барашках», даже о городе, где находится ресторан, мировые рестораторы не в курсе, им все равно, он им не мешает, им наплевать.

Как и Орехову на них.

Гена всегда делал что хотел, не спрашивая мнения и не требуя восхищения. Делал по большей части наперекор, вопреки чьему-то мнению. Упрямый был как баран.

– Diable, – Ада выругалась сквозь зубы, прикусила губу.

– Что, простите?

– Я не вам.

Водитель такси кивнул, но всю дорогу разглядывал пассажирку. Она так неожиданно ворвалась в его такси, едва только он успел высадить пассажиров у ресторана. Показала тысячную купюру, назвала адрес и велела ехать. Ничего не оставалось, как подчиниться, судя по взгляду, перечить было опасно.

Но когда ей позвонили, и она так красиво заговорила на незнакомом языке, водитель пропустил сигнал светофора и чуть не врезался в затормозившее впереди авто.

– Здравствуй, Барбара. Вот же черт! Здесь люди совсем не умеют водить, – Ада ругалась на французском, зная, что ее никто, кроме подруги, не понимает.

– Доброе утро, Ада.

– Кому утро, а кому нет.

– Я как ни позвоню, ты постоянно в дороге. Ты хоть когда-то отдыхаешь? Вообще – от мыслей, от работы, от всей этой суеты? Очень рекомендую сделать это.

Было слышно, как Барбара зевнула и наверняка сладко потянулась.

– Я хочу тебе напомнить, что у меня было всего два мужа, сама знаешь, чем это все закончилось. И нет большого наследства, чтобы спать вдоволь и учить непутевую подругу, как жить.

– О, Галич, ты чего это разошлась? А я говорю, мужик тебе нужен, хороший мужик, с огромным таким агрегатом, наглый, дерзкий, чтобы мог укротить твою внутреннюю Красную Королеву, которая постоянно кричит: «Голову с плеч!».

Барбара была довольна своей шуткой, начала коверкать голос, изображая, как кричит капризная Королева из сказки.

– Ты все сказала?

– Нет, мы сидели в «Флере» у Марселя, и угадай, кого я там встретила?

– Санта-Клауса?

– Ха-ха, смешно. Меня радует, что у тебя осталось еще чувство юмора. Но нет, для Санты не сезон, мы встретили Жерара, он расспрашивал о тебе.

– И года не прошло.

– Парень очень страдает.

– Какой он парень? Ему тридцать восемь. И пусть страдает, мне нет до него никакого дела.

– А зря, он вроде ничего.

– Ничего хорошего.

– Кстати, говорил, что сломал ногу, катался на лыжах, поэтому не мог увидеться с тобой два месяца.

– Он мог хоть шею сломать.

– Господи, я прямо чувствую тот негатив и пустоту в твоей матке. А еще я ходила к провидице.

– У тебя слишком много свободного времени, Барбара, тебе нужно направить энергию в нужное русло.

– Да, вот в этом ты права, провидица сказала, что мне срочно нужен ребенок.

Аделина кашлянула, схватилась за подлокотник, такси снова резко затормозило, но уже у ее отеля.

– Выбери любого из своих любовников и усынови его, а лучше сразу двух или трех.

– Нет, настоящего, маленького такого, пухленького милого малыша. Которого я выношу и рожу сама, господи, я даже возбудилась при этой мысли.

Женщина вышла из такси, специально громко хлопнув дверью, за такую езду нужно было вообще лишать прав навсегда.

– Но я не об этом, я о тебе. Я сказала Жерару, где ты, и советовала приехать к тебе.

Аделина остановилась на половине пути к крыльцу отеля. Если учесть, что она сегодня уезжает, то да, пусть Жерар приезжает и еще попробует найти ее в этой стране и городе.

– Барбара, тебе там провидица не сказала, где найти мозги? Может, их раздают в каком-нибудь бутике или ресторане вместо блюда от шефа?

– Фи, как грубо. Я, вообще-то, думаю о тебе и о твоем эмоциональном состоянии. Так что жди звонка от Жерара, целую.

Подруга отключилась, но словно благодаря какому-то космическому провидению телефон зазвонил снова. И это был Жерар.

Ада не стала отвечать, сбросив звонок, вошла в холл отеля «Приват». За стойкой ресепшена была уже другая блондинка, не такая худая, как первые две, у этой была грудь, но на лицо они все были как штампованные под копирку.

– Добрый день.

– Добрый, – взгляд Ады зацепился за брошюры с рекламой спа-процедур. – Ваш комплекс работает? Массаж, сауна, расслабляющая ванна, что там еще?

– Да, конечно, к вашим услугам все наши…

– Много слов, Александра, – Ада прочла имя на бейджике девушке. – Я беру все, скажите персоналу, что буду готова через двадцать минут.

Галич пошла в свой номер, наметив четкий план. Сейчас она закажет билеты на самолет на утро, вызовет такси заранее, но для начала отдохнет в спа. Расслабляющий массаж и хамам еще никогда не были лишними. Она все успеет, она высокоорганизованный человек, и все у Галич под контролем.

Но это в Париже, в привычной для Аделины среде обитания, у нее все было под контролем. Женщина забыла, проведя половину жизни за границей, что Россия – это отдельный, непредсказуемый и не поддающийся объяснению мир. И все ее планы могут полететь к чертям из-за чего угодно.

А уж если жизнь ей решил подпортить бывший одноклассник, то все планы могут улететь в трубу.

Глава 9

– Володя, что не так с шефом? Похмелье или что хуже?

– Что может быть хуже похмелья?

Официант Владимир посмотрел на Василия, су-шеф пожал плечами, оба мужчины разглядывали почти не тронутый, остывший рибай. Мясо выглядело прилично, даже аппетитно. Чем оно не понравилось гостье, Василий понять не мог. Ну а весь персонал не мог понять, что случилось с их предводителем, и после укуса какой мухи Орехов разнес кухню – в переносном смысле. В прямом разнести было нельзя, предстоял свадебный банкет детей уважаемых в городе людей.

– Это он на ту дамочку так отреагировал, точно. Когда я подошел, между ними только что искры не летели.

– Дамочка, говоришь?

Василий покрутил доску с рибаем, Карина тоже говорила о гостье, а еще подглядывала за ней и шефом, а потом убежала на высоких каблуках в неизвестном направлении.

– Как бы он нас всех не уволил из-за этого случая, – Владимир переживал.

– Не уволит, Орехов умный мужик, да рибай нормальный, – Вася отрезал кусок мяса, запихнул его в рот, начал жевать.

А вот «умный мужик» Орехов заводился и психовал еще больше, но уже за рулем своего внедорожника по пути к матери, которая звонила уже три раза. Если набраться наглости и не ответить на четвертый звонок Алевтины Сергеевны, то женщина начинала набирать выученные наизусть номера полиции, городской больницы, психиатрического диспансера и морга.

Больше всего Геннадия смущало даже не то, что его мать сразу прибегала к радикальным методам решения проблемы, когда сын не отвечает на звонки, а наличие в этом списке психиатрического диспансера.

Проехав супермаркет, Орехов громко выматерился, резко затормозил, развернулся, припарковался на месте для инвалидов. Надо было успокоить нервы, чего вообще он так разбушевался? Рыжую послал узнать, где остановилась первая – хоть и бывшая – любовь, на кухне орал как резаный, тыча в лицо Василию остывший рибай.

Ну Канарейкина, ну зараза такая. Она, конечно, всегда была такой, но сейчас это был высший пилотаж игнора и неприязни. Словно это не она сбежала и вычеркнула его из своей жизни, а он чем-то ей нагадил. А ведь Гена был приветлив, можно сказать, встретил с распростертыми объятиями, предложил выпить лучшего шампанского.

А что он получил в ответ? Мол, мужчина, я вас не знаю, вы ошиблись, а ваш рибай говно, и жрите его сами.

Сучка какая.

Нет, Орехов, конечно, был оторван от мира и при упоминании фамилии Галич даже не сразу сообразил, кто это. Ну мало ли кто это? А то, что это окажется его Канарейкина, Аделинка Канарейкина, одноклассница и первая любовь, Геннадий предположить не мог.

В первую очередь, войдя в зал, он увидел женщину. Красивую, яркую, элегантную. Прямая спина, расправленные плечи, четкий профиль, яркие губы, бокал с вином в тонких пальцах, глубокое декольте и полная грудь. Геннадий Викторович любил женщин разных – худых, в теле, но лучше, конечно, чтоб было что потрогать.

Но дело даже не в этом, его привлекали женщины с харизмой, изюминкой, женским магнетизмом, энергетикой, в которой хотелось захлебнуться и не только трахать ее, а смотреть, слушать, совершить ради нее подвиг, бросить под ноги весь мир и в итоге умереть. Женщин в жизни Орехова было достаточно, но вот такой, чтобы все это сошлось в ней одной, он пока не встречал.

То, что было в семнадцать лет, он не берет в счет, это было все по-детски, но в тот момент очень серьезно. Геннадий был готов ждать до восемнадцати лет, сделать предложение, носить свою Аделинку на руках и бросать к ее ногам тот мирок, которым от тогда располагал.

Но…

– Черт! Да, мама, я не умер и не в психушке, я уже подъезжаю, – Гена врал, сидя у гипермаркета, так и не заглушив мотор, думал о своем, разглядывая семейку, что пыталась загрузить в багажник кучу пакетов в покупками.

– Не ври матери, мать все чувствует. Гена, у тебя какие-то проблемы. Приходила Кларочка, раскинула карты, и там была пиковая дама.

Орехов, сцепив зубы, вышел, внедорожник издал сигнал, мужчина большими шагами пошел в магазин, продолжая слушать Алевтину Сергеевну, а уж если к ней пришла Кларочка, то новостей будет много.

– А пиковая дама – это не к добру. Тебе нужна дама червей.

– Ма, у женщин на лбу не нарисованы масти, и вообще хватит уже меня постоянно сватать, я пять лет назад прикрыл твою лавочку. Меня чуть весь город на смех не поднял, когда узнал о твоем подпольном брачном агентстве.

Алевтина Сергеевна тяжело засопела в трубку, она прекрасно помнит, какой тогда разнос ей устроил единственный и горячо любимый сын. Когда она звала его в гости под любым предлогом несколько раз в неделю и якобы случайно знакомила с потенциальными невестами – на ее взгляд, очень порядочными девушками.

– Это совсем другое, пиковая дама может разбить тебе сердце.

Орехов усмехнулся, закидывая в тележку продукты. У него нет сердца, поэтому разбивать нечего.

– Вот зря ты расстался с Леночкой, такая хорошая девочка была.

– Мать, кончай, не заводи старую пластинку, а то я не приеду.

Расставание с Леночкой случилось почти сто лет назад, там была длинная и некрасивая история, о которой Геннадий не хочет вспоминать. С тех пор он свободен, волен выбирать себе в партнерши кого захочет, но строго соблюдая Уголовный кодекс. Орехов не стремился никогда к созданию семьи, зачатию и рождению продолжателей рода. Он не понимал слов «надо» и «пора».

Кому «надо»?

Что «пора»?

Орехов никому ничего не должен.

Но вот Канарейкина, паразитка такая, задела. А какая она стала? Не видел много лет, но узнал по глазам. Это же ходячая секс-бомба. Грудь, талия, бедра, а попка? А ноги?

– Гена? Гена, ты меня слышишь?

Но Орехов был в какой-то своей реальности, стоял и разглядывал дыни в отделе фруктов, при этом возбуждаясь не на шутку. Почесал пах, проходящая мимо старушка возмущенно хмыкнула.

– Ма, тебе взять дыню?

– Какая дыня, Гена? Для них сейчас не сезон, это все привозные, я такие не ем. Но возьми паштета из гусиной печени, Мартин очень его любит.

– Твой кот скоро от жира лопнет.

– Вообще-то, он на диете.

Геннадий вспомнил, что сам собирался сбросить пару килограмм, хотя последние месяцы даже не ходил в спортзал. Игнорировал приглашения погонять мяч и попариться в бане Терехова. Орехов любил в последнее время одиночество, списывая апатию на кризис среднего возраста, который настиг его после сорока.

– Все, ма, вторая линия, скоро буду.

Мужчина отключился, звонила рыжая – и наверняка с новостями о Канарейкиной.

– Рассказывай, шпионка, как прошло задание?

– Отель «Приват», номер тринадцать. На ресепшене девочки разговорчивые, а дамочка заселилась строптивая и вредная, так что не любят они ее. Заселилась вчера, а вот выезжать намерена рано утром, даже такси просила заказать до аэропорта. Зовут Ада Галич, паспорт не российский, сегодня заказала СПА, пойдет снимать стресс. Ой, чем вы так ее, Геннадий Викторович, напрягли-то?

– Умница. А теперь на работу, чтобы к банкету было все готово в лучшем виде, и надень что приличное, чтобы драки не было из-за тебя.

Орехов отключился, задумался, посмотрел на часы, а потом бодро зашагал на кассу, кинув по пути в корзину упаковку презервативов.

Значит, стресс снимать она пошла. Ну-ну, значит, нужно и ему снять.

Глава 10

– Какую процедуру желаете провести первой?

Девушка улыбнулась, предложила гостье СПА-комплекса бокал шампанского. Аделина не без опаски приняла его, села в предложенное мягкое кресло, закинула ногу на ногу.

О качестве спиртного можно было уже не думать, Галич поставила крест на том, что в этом городе можно встретить что-то приличное, а снять напряжение было необходимо. Барбара бы предложила другой способ, более радикальный и более, по ее мнению, эффективный. Секс и оргазм. Но с этим была большая проблема.

В номере пришлось задержаться, сделать несколько звонков, пока в Париже утро, управляющему ресторана и главному редактору журнала. А еще дописать статью о российском молодом и перспективном рестораторе Льве Корнееве. Ада еще в самолете сделала наброски, сейчас оставалось лишь закончить мысль, но выходило все не то, как-то скомкано, сухо.

Пришлось убрать планшет, переодеться и спуститься в СПА-комплекс отеля «Приват». Интерьер оказался миленьким, все в приглушенных тонах, но слишком много декора, каких-то ваз с искусственными цветами и полок со статуэтками. Но выбирать было не из чего, зато приятно пахло, а когда предложили вина, на душе стало немного радостнее.

Последнее время Галич боялась скатиться в алкоголизм, но в Европе выпивать каждый вечер один-два бокала вина – это нормально, так делают многие, за ужином, за встречами с подругами или партнером. Но для Ады это не было нормой, хотя Дмитрий научил ее разбираться в вине, ценить его, наслаждаться.

– Так, с чего начнем? У нас есть: солевые и водорослевые пилинги, обертывания. Ванны: морские, молочные, моделирующие, расслабляющие. Джакузи с гидромассажем, фитобочка, хаммам, сауна. Массаж?

Аделина сделала глоток шампанского, отмечая его неплохой вкус.

– Давайте начнем с пилинга, затем хамам и массаж.

– Хорошо, прошу вас пройти за мной.

Худая, но уже брюнетка пошла вперед по коридору, открыла вторую дверь, передала Галич в руки специалиста по обертыванию и, выйдя из кабинета, вздохнула с облегчением. Дамочка была строптивой и, по взгляду видно, вредной, да и девочки с ресепшена нагнали жути.

А пока Аделина расслабляла тело и пыталась абстрагироваться от недавно случившегося инцидента, Геннадий Орехов нервно стучал маленькой серебристой ложечкой по фарфоровой чашке, слушая вполуха последние сплетни Алевтины Сергеевны.

Оказывается, соседка Кларочка не только раскидывала карты на судьбу единственного, непутевого, но горячо любимого сына Геннадия. Она также гадала на кофейной гуще, отчего у Алевтины Сергеевны случился скачок давления.

– И ты представляешь, внук Маргариты Семеновны, ну той, что раньше была соседкой Варвары Павловны из второго подъезда, ее муж еще вечно ставил машину у клумбы Натальи Вениаминовны, а та ругалась и несколько раз писала жалобу в управляющую компанию.

Женщина замолчала, повернулась к старинному серванту, поправила аккуратно уложенные светлые волосы без единого намека на седину – и за это надо сказать «спасибо» ее мастеру, – посмотрела на сына.

– О чем это я?

– О клумбе и жалобе в управляющую компанию.

– Гена, не нервируй мать.

Гена в два глотка допил зеленый чай, который он терпеть не мог, но мать постоянно поила его именно им, уверяя, что зеленый самый полезный. А где еще сын поест полезные продукты, как не у мамы дома?

– Я еще в здравом уме, я рассказывала о внуке Маргариты Семеновны, а ты ешь пирог, он с семгой, стоит бешеных денег, специально на рынок ездила, чтобы порадовать сыночку.

Гена кашлянул, взял пирог, вспомнил, что собирается худеть, а еще использовать купленные презервативы. Поэтому есть пироги и молча слушать маму было единственно правильным решением на данную минуту.

– Так что с внуком? Двойку получил? Окно в учительской разбил?

– Он поступил в университет. Вдумайся, Геннадий, в университет, а сын Маргариты твой ровесник. Если бы ты не показывал свой гонор, то сейчас мой внук или внучка пошли бы поступать в университет, да, может, я бы через год гуляла на свадьбе своих внуков.

Алевтина Сергеевна завела пластинку, которую она любит включать последние пять лет. Ей отчего-то срочно захотелось внуков, и именно взрослых, которых не надо нянчить, менять памперсы и вытирать сопли, они как минимум должны ходить уже в школу и желательно в старшие классы.

Геннадий налил себе воды из графина, залпом выпил из чайной кружки, посмотрел на подоконник, где красиво лежала дыня, кашлянул.

– Я очень рад за внука твоей Маргариты, но, мам, мне пора, дела, работа, ресторан.

– Нет, сядь, я еще не договорила, – Алевтина Сергеевна поджала губы, метнула взгляд на часы, как-то хитро прищурилась.

– Ты чего задумала? – Гена нахмурился, но сел.

– Ничего.

– Что там наговорила тебе маразматичка Клара? Что ты задумала? Мать, тебе опасно нервировать меня больше, чем нервничать самой, ты же знаешь?

– А что такого я сделала? Что сказала? Лишь тонко намекнула о внуках, которых мне не видать никогда. А Клара не маразматичка, и карты с гущей не врут, они сказали, что твое сердце в опасности, – Алевтина Сергеевна подалась вперед, зловеще понизила голос, вцепилась пальчиками с безупречным маникюром темно-бордового цвета в руку сына. – А еще прилетит птица и станет тебе его клевать, но сначала вскружит голову.

– Мать, вы точно с Кларой пили только кофе? В нем коньяка не было? Или, может, что курили? – Гена так же близко склонился к матери, передразнивая ее, понизил голос. – Мне не пора заказывать для вас палату в психушке, где ты постоянно ищешь меня?

– И как тебе не стыдно!

– Хорошо, пусть будет стыдно, мне пора. Спасибо за чай и пироги, у меня личные дела, но внуков сейчас не обещаю.

– Как это «личные»? У тебя появилась женщина?

– Ма, мне сорок, у меня женщины есть всегда.

Гена уже обулся, но Алевтина Сергеевна топталась рядом, все посматривая на часы и не отпуская великовозрастного отпрыска. А когда в дверь позвонили, встрепенулась, принялась открывать.

– Ой, какая неожиданность, Леночка, как я рада тебя видеть. Проходи, ах, какая ты хорошенькая, подстриглась?

Актрисой госпожа Орехова была плохой, переигрывала она страшно, Гена понял сразу, что эта встреча с Леночкой неспроста и не случайна.

– Здравствуй, Гена.

– Здравствуй, Лена.

– А я вот принесла, мама моя передала, от давления, это народное средство, Алевтина Сергеевна как-то жаловалась.

Леночка кокетливо поправила стриженые до плеч легкие светлые кудри, три раза моргнула длинными ресницами, смотря на Гену голубыми глазами.

Что там должно было в этот момент ёкнуть или щелкнуть в голове мужчины при таком взгляде, Геннадий не знал. У него не ёкало и не щелкало. Леночка Ворошилова была первой красавицей класса, где учился Орехов, до определенной поры – пока в их город не приехала, а в их школу и класс не пришла Аделина Канарейкина.

А вот при воспоминании уничтожающего взгляда и едких слов уже не Канарейкиной, а Галич, у Геннадия начал повышаться пульс. Надо было срочно наказать эту своенравную сучку и вернуть ей память.

– Ну, до чего вы красивая пара,– маменька всплеснула руками, прижала их к груди, Гена закатил глаза, Леночка неловко опустила свои.

– Все, девочки, мне пора. Ма, целую, я убежал.

– Гена, а как же чай? А пироги? Так невежливо бросать гостью. Леночка, ты извини, но он совершенно неуправляем.

– Ничего, Алевтина Сергеевна, Гена всегда был таким и делал что хотел.

Елене было обидно, прошло столько лет, ведь у них все могло быть хорошо, могло что-то получиться, но не получилось. Но, как ни странно, винила в этом она не себя и не мужчину, которому мила она так и не стала, а совсем другого человека.

Радовало лишь то, что у того человека, тоже так и ничего не сложилось в личном плане.

Глава

11

– Mon Dieu, c'est bien!

– Что, простите? – девушка спросила робко.

– Хорошо, говорю, очень, не обращайте внимания, – Ада махнула рукой.– Сыпьте больше лепестков, не жалейте, я за все это плачу.

Расслабляющая ванна после обертывания была идеальна, Аделина сделала глоток шампанского, откинулась на бортик, прикрыла глаза. Не стоило, конечно, злоупотреблять алкоголем, но сотрудники словно решили ее напоить и постоянно предлагали вино.

Ада не стала отказываться, два-три бокала хорошего шампанского еще никому не повредили, ей детей не крестить, к тому же день выдался изматывающим на эмоции. Игристое так приятно ударило в голову, отгоняя мысли, а с ними и самоанализ бичевания за импульсивные поступки.

После ванны был турецкий хамам, а когда Галич устроилась на массажном столе, было выпито уже не два и не три бокала. В теле приятная легкость, в голове стали собираться пошлые мысли, она даже на время забыла, что находится в другой стране, что завтра нужно в аэропорт и срочно улетать из города, который Ада старалась не вспоминать больше двадцати лет.

Было только очень интересно: массажист будет мужчина или женщина?

Геннадий посмотрел на вывеску отеля, решительно зашел внутрь, огляделся, никого не было. Подошел к стойке ресепшена, ударил по звонку, тут же откуда-то вынырнула девушка.

– Чем могу… Геннадий?

Орехов не ответил, лишь вопросительно вскинул бровь. Блондинка продолжала улыбаться, но уже кокетливо, строя глазки.

– Не узнал? Я Саша… не помнишь?

Гена вздохнул, начал внимательно сканировать блондинку Сашу, остановился на груди, которую облегала светлая блузка и на которой топорщился бейджик с именем «Александра».

– Узнал, да?

– Да твою же мать!

– Да, да, все так говорят, но у меня все натуральное.

Это была та самая одноклассница рыжей Карины – Саша, с которой Орехов познакомился, видимо, вчера в клубе, и которая решила прислать ему с утра фото своих прелестей.

– А как ты меня нашел? – Александра оживилась, уже практически легла на стойку.

– Так, девушка, давай все разъясним сразу. У нас ничего не было и не могло быть, и если ты светишь титьками в клубе, это твой личный выбор, и присылать мне их не надо было.

Орехов был предельно серьезен, говорил, а сам удивлялся тем словам, что вылетали из его рта. Нет, Гена не трахал всех подряд и все что движется, он мог заполучить любую женщину, но вот такие доступные и предлагающие себя открыто его не возбуждали. Возникли мысли прочитать ей лекцию о том, что она женщина, чья-то будущая жена и мать, и что не надо вот так кому попало высылать пикантные фото.

Все, капец, это точно была старость и маячащая на горизонте пенсия.

– Но…

Александра заморгала ресницами, обиженно надула губки.

– Я все сказал, и не спорь со старшими, я здесь по делу.

– Какому?

– Брюнетка, такая в теле, красивая, со взглядом стервы, Галич, где сейчас, в номере?

– А, ты… вы про нее? Каринка доложила уже? Господи, скорей бы она съехала, весь персонал от нее шарахается, подай ей, принеси, поменяй. Кстати, попросила вызвать такси на утро в аэропорт. Наверное, в свой Париж улетает, везет, конечно, мне до Парижа далеко.

– Значит, улетает, да? Ну, это мы еще посмотрим. Где она? В номере?

– Нет, в СПА, кто-то ее сильно взбесил, решила расслабиться. Но я думаю, что ее давно никто не трахал, бабы злые только из-за этого в ее возрасте, – Саша заговорила шепотом, огляделась по сторонам.

– А ты, значит, ищешь кого побогаче в клубе, кто тебя будет трахать не за бесплатно?

– При чем здесь это?

– Ни при чем. Завязывай с клубом, ничего хорошего из этого не выйдет. Где СПА, там?

Гена не стал дожидаться ответа, стало противно и даже как-то неприятно, что кто-то оскорбляет Аделину и говорит, что ее мало трахают. Будь у этой Саши между ног яйца, наверное, врезал бы.

Коридор был длинным, комнат много, дойдя до холла с креслами, стеклянными столиками и кучей безделушек, прислушался, где-то журчала вода. Но не заглядывать же в каждый кабинет, отыскивая Канарейкину?

Если только одним глазком, так, чтобы никто не заметил, но если застукают, решат, что маньяк, могут и полицию вызвать. Вот смеху будет на весь город, Геннадий Орехов был пойман во время подглядывания за голыми женщинами, мать точно определит его в психушку.

Но даже это Орехова не остановило. Первая дверь была закрыта, и за ней было тихо. За второй было пусто, за третьей плескалась вода, и кто-то мужским голосом напевал мелодию, звучавшую из динамиков. А вот за четвертой дверью были слышны стоны.

Гена напрягся. Не может быть, чтобы этот СПА был тайным городским притоном, Орехов бы знал о нем и хоть раз бы да и посетил ради любопытства, ну или кто из знакомых проговорился бы. Но нет, никакой такой информации у него не было, а тихие стоны все продолжались.

Пред глазами вспыхнула картинка, как его Канарейкину какой-то мужик ублажает, а она стонет, выгибая спину, и как голодная кошка, просит еще. По спине побежал пот, пальцы сжались в кулаки, зубы скрипнули.

Но анализировать, что же вообще с ним такое происходит, Геннадий не стал, а тихо и очень медленно приоткрыл дверь. Первой в поле зрения появилась женская ступня, потом лодыжка, бедро, прикрытые белым полотенцем ягодицы. Потом мужские волосатые руки, скользящие по намазанной маслом женской спине. Но когда руки замерли, а взгляды мужчин встретились, повисла долгая пауза.

Мужик открыл было рот, но Гена, приложив палец к губам, велел молчать, кивнул на выход, как можно убедительнее показав взглядом, что это вопрос жизни и смерти.

– Я буквально на минуту покину вас, слушайте музыку и расслабляйтесь, вы очень напряжены.

Аделина ничего не сказала, массажист ушел, она угадала, это оказался мужчина, которого она не видела. Но с сильными руками, и этого было достаточно, чтобы фантазия понеслась во все тяжкие, да еще под выпитый легкий алкоголь, накручивая сексуальные сцены одну за другой.

Галич всего лишь фантазировала, а это не считалось аморальным. Ее репутация и так безупречна, а в этой стране вообще кристально чиста. Конечно, по словам Барбары, ее давно уже пора было замарать, но Ада с этим разберется сама.

Массажист не возвращался долго, а когда открылась и закрылась дверь, Ада уловила нотку знакомого парфюма, но не придала этому значения, потому что обнаженной спины вновь коснулись сильные руки, и из груди вырвался тихий стон.

От него у Орехова в джинсах напрягся член, он отдернул руки, но исключительно, чтобы смочить их маслом, и снова заскользил по коже. Она была такая гладкая, словно шелк, слегка загорелая. Мужчина начал разглядывать лежащую женщину, даже не подозревающую, что произошла подмена, и что теперь ее будет мять во всех смыслах другой мужик.

Гена скосил взгляд на выпирающие ягодицы, едва прикрытые полотенцем. Да какого вообще хрена, его Канарейкина лежит голой перед хрен пойми кем? Вопрос возник сам собой, как и мысли, что лежать так она должна только перед ним.

Глава 12

Что-то изменилось.

Но вот что, Ада понять пока не могла.

Женщина напряглась, но тут же расслабилась под нажимом рук и уверенными поглаживаниями в районе поясницы и ягодиц.

А может, правда, к чертям нормы приличия и моральный облик? Пора бы воспользоваться советами Барбары и открыть аморальные стороны своей сексуальной натуры. Выпустить джинна из кувшина, махнуть рукой и завести случайную сексуальную связь, о которой потом она будет вспоминать лежа на шезлонге под солнцем Мальдив или Кариб.

Как раз этого самого секса у Галич не было пять месяцев, да и то, что было, иначе как возней не назовешь. Низ живота уже в который раз свело сладкими спазмами возбуждения, Ада отчетливо чувствовала, как руки мужчины перешли на внутреннюю часть бедра, и как при этом стали набухать половые губы. Из груди готов был вырваться протяжный стон, но, до боли прикусив губу, Аделина сдержала его.

Господи, что о ней может подумать этот мужчина?

А не все ли равно, что он там подумает? Может быть он сам только этого и хочет?

Внутренние голоса начали спорить между собой, мысли путались, но желание, черт возьми, брало верх над здравым смыслом. Тело не обманешь и никакими игрушками его не удовлетворишь, нужен мужчина. Сильный и выносливый, страстный и неутомимый, а еще нежный, когда надо, заботливый, внимательный и любящий.

Но где такого взять?

Орехов дурел.

В прямом смысле этого слова.

Призраки прошлого, нарядившись в костюмы бесов, толкали в ребро и на все смертные грехи. Геннадий готов был взять эту женщину, не спрашивая ее согласия. Вот прямо так, чуть приподнять ягодицы, достать член, войти в нее по самые яйца. А она наверняка там, внутри, горячая и влажная.

Но вместе с желанием накрывала некая ревность. Ведь Канарейкина думает, что ее мнет другой мужик, тот самый, которому он дал красивую пятитысячную купюру и попросил погулять вдали часик, соврав, что это его жена, они поругались, и вот сейчас он хочет помириться. Мужик понимающе хмыкнул, пожал плечами и, забрав купюру, ушел гулять.

А эта развратница с шикарными формами уже стонет, когда он пальцами почти задевает ее голую киску. Давление явно подскочило, жар прилил не только к паху, но и к лицу, по спине Орехова стекали ручьи пота, так его не накрывало давно, со школы.

Ему нравилось гладить, мять, проводить скользкими от масла пальцами по гладкой коже, Аделинка стала другой, совсем другой. Да, кто-то скажет, что это все лишний вес, но Гена так не думал, он вообще не оценивал женщин по этому критерию. Женщина, по его понятию, должна источать сексуальность, чтобы ее хотелось трахнуть во все места и где угодно при одном взгляде.

Именно этого Орехов захотел, когда увидел за столиком у окна с бокалом красного вина красивую женщину, даже еще не понимая, кто она такая и что это его первая школьная любовь.

– М-м-м…

Аделина простонала, затем вздрогнула, затем резко повернулась, насколько могла, прикрывая грудь одной рукой. Массажист уже совсем обнаглел и начал просто ее лапать, она еще для себя ничего не решила – впадет ли она в грех или целомудренно прервет сеанс и гордо уйдет. Барбара после второго варианта покрутила бы у виска пальцем, назвав ее безнадежной дурой.

– Орехов! Черт! Что ты здесь делаешь? Ты совсем больной?

– О, так ты меня вспомнила? А всего-то надо было снять трусы, забраться на кушетку и позволить погладить себя во всех местах первому встречному! У тебя, Канарейкина, память в другом месте? Между ног?

– А ты как был пошляком и грубияном, так им и остался!

– Ты и это запомнила? Я рад.

Повисла долгая и тяжелая пауза.

Орехов пыхтел, как паровоз, пробирающийся сквозь Сибирскую тайгу, Галич кусала губы, тяжело дышала, от чего вздымалась и опускалась грудь, у которой были прикрыты лишь соски. В воздухе искрило напряжение, и начать сейчас строить из себя ученицу церковно-приходской школы значило бы признать свое очередное поражение. Пусть и не бегство, но явное фиаско.

А ведь Ада взрослая, не связанная никакими узами и обязательствами женщина. В самом соку, полная сексуального желания, смущает лишь то, что она уже не сорок четвертого размера, как была в одиннадцатом классе. Но зато есть шикарная грудь и темперамент, с которым так никто и не справился. К тому же выпитое шампанское и желание поквитаться за прошлое придавало смелости. В конце концов, даже если ее предали, можно взять реванш, поиграть и бросить.

– Так ты выследил и пришел, чтобы освежить мне память? Это твоя новая методика подката к женщинам?

– Что-то типа того.

– Так не пойдет, Орехов, – Ада медленно убирает руки, ложится на спину, полотенце, прикрывающее ягодицы, падает на пол, она нарочно принимает сексуальную позу, втягивает живот, слегка раздвигая бедра.

– Что… что ты имеешь в виду?

– А на что это похоже, Орехов? Или ты сюда пришел только потрогать меня? Если да, то позови обратно массажиста, он трогал лучше и проваливай.

Провокация удалась.

О, взгляд и реакция Орехова были бесценны.

Геннадий думал, что его сейчас разорвет от гнева, от наглости Канарейкиной, но больше от желания.

Она была такая… такая сексуальная сучка, соблазнительная, манящая. Кадык дернулся, во рту пересохло, но Гена сглотнул несуществующую слюну, почесал бороду, уже имея взглядом во всех позах эту шикарную женщину.

Член сочился смазкой и марал белье, мужчина одним движением снял футболку, кинул ее в сторону. Галич снова напряглась, хорошо, что она не отказалась от шампанского, надо было выпить больше, тогда бы она сама трахнула Орехова прижав к стене. Но то, что Ада видела, ей нравилось: широкие плечи, заросшая густой растительностью грудь, Гена не был худым или атлетом, он был здоровым, тем самым мужиком, который может взвалить на плечо любую ношу.

Двадцать три года назад он был другим, и она была другой, время меняет, прошлое не изменить, но лучше об этом не думать.

– Позвать, говоришь, обратно массажиста? Нет, Канарейкина, не дождешься. Я тебя еще накажу за такие слова и за то, что устроила спектакль в ресторане.

И Гена делает то, что хотел сделать с первой секунды, как увидел эту женщину в ресторане, то, что хотел сделать уже давно, забыв, какая она на вкус. Он целует, нависнув на несколько секунд над Аделиной, обдав горячим дыханием, ухватив за затылок и сжав волосы.

Целует долго и жадно, кусая и сминая губы, засасывая их до боли, проникая языком в рот, издавая хрипы и глуша стоны Ады. Сегодня она точно от него никуда не сбежит, будет только кричать и молить о пощаде и одновременно просить, чтобы он не останавливался и не выходил из нее.

Мужская скользкая от масла ладонь по-хозяйски накрыла грудь, пальцы сжали уже твердый сосок, оттянули его, спустилась на живот, на лобок. Ада на инстинктах разводит колени, пальцы касаются набухших половых губ, задевают клитор, сквозь все тело проходит разряд возбуждения, как ток. Женщина отвечает на поцелуй, борода царапает лицо, она сама тянется, цепляется за плечи.

– Какая же ты мокрая… Голодная, да? Или ты всегда такая?

Геннадий шепчет в губы, голос хриплый, он бьет по нервам, а сам продолжает собирать выступившую влагу горячей девочки, размазывая ее по клитору и половым губам.

– Tais-toi et baise-moi. (Заткнись и трахни меня).

– Не знаю, что это значит, но звучит красиво. Скажи еще.

А ведь совсем недавно Галич и не думала, что будет об этом кого-то просить, тем более Орехова.

– А-а-а… Mon Dien…

– Да, да, только так ты будешь дальше кричать.

Орехов вновь впился в губы, проникая двумя пальцами во влагалище, начиная трахать Аду пальцами, чувствуя, как дрожат ее бедра. Голодная девочка, очень голодная, да он и сам был готов слить в штаны от того, какая она была горячая и влажная.

Глава 13

– Простите, пожалуйста, может быть, вам что-то…

– А ну, закрой дверь! Быстро, блять, я сказал, закрой!

Орехов гаркнул так, что даже Ада напряглась, именно в тот момент, когда мужчина начал активно проникать во влагалище пальцами, давить на переднюю стенку, а она задыхалась от приближающегося оргазма. Но все сорвалось в одну секунду из-за слишком внимательного персонала.

Девушка так и не успела открыть дверь до конца, испуганно хлопнув ею. Геннадий выдал трехэтажный мат, хотя был даже благодарен внезапному вторжению, потому что если бы не оно, то он бы точно залил белье и джинсы спермой.

Канарейкина, как сочный пирожок с повидлом, манила к себе и толкала на грех. Она толкала и раньше, но тогда они были детьми и только целовались. Орехов, как джентльмен, ждал свою Аделину, отступись он хоть на шаг, ее отец, который, кстати, был прокурором района, навесил бы на него статью в считаные секунды.

Но Гена не боялся прокурора, он любил его дочь, как можно было любить в семнадцать лет. Искренне, всем сердцем, имея грязные мысли, не без этого, но держа себя в руках.

Сейчас мысли были грязнее, куда грязнее и порочнее, и в его руках была обнаженная шикарная женщина.

– В чем дело? – Аделина часто дышала, бедра были по-прежнему широко разведены. Сцена, скажем так, весьма откровенная, как и поза, как и то, что делал мужчина с ней. Но шампанское уже начинало выветриваться из головы, а это было опасно и чревато, что мозг посетит здравый смысл.

Орехов посмотрел в лицо Аделины, начал жадно скользить взглядом по шее, груди, торчащим темно-розовым соскам, понимая, что он просто так одним случайным и разовым сексом не насытится, ему надо больше.

– Иди сюда, черт, какая же ты мокрая.

– А-а-а… а-а-а…

Мужчина впился губами в грудь, начал жадно покусывать сосок, при этом ускорив темп, проникая во влагалище. Ада, вцепившись в края кушетки, запрокинула голову, в глянцевом натяжном потолке отражалось ее тело и то, как ее сейчас только пальцами доводил до оргазма Орехов.

– Oh mon Dieu… Oui… Oui… (О мой бог… да… да)

Орехов активнее проникает двумя пальцами во влагалище. Пальцы чуть согнуты, давит на одно место много раз, как на некую неведомую, но очень чувствительную точку, не проникая глубоко. Резкие движения, трение, Аду словно ударяет током оргазма, она чувствует, как из нее вытекает жидкость и стекает по ягодицам.

Аделина задыхается в эмоциях, в таком остром и быстром оргазме, перед глазами темные круги, внутри горячо и очень влажно, а Орехов снова проникает в нее пальцами, движения быстрее, резче, сильнее. И снова по телу идет ток, тянет живот, сладкой судорогой сводит ноги, хочется их сомкнуть, но ей не дают.

Оргазм накрывает за оргазмом, она, словно не переставая, кончает, мышцы не успевают расслабиться. Гена и сам дуреет от всего, что происходит, от того, какая перед ним невероятная, открытая и откровенная женщина. То, как она кончает только на его пальцах, давая влагу, сквиртует – уже это сводит с ума. Отрывается от груди, расстегивает ширинку джинсов, вынимает член, скользит по нему несколько раз, из головки сочится предсеменная жидкость.

– Tout le plaisir est pour moi… ne fais pas ça… mon Dieu… Oui… Oui… (Пожалуйста… не надо… боже мой… да… да…)

Но Геннадию этого мало, резко опускается, перед глазами раскрытое лоно, накрывает набухший клитор губами, втягивает, сосет. Аделина щиплет себя за соски, снова кончает, выгибая спину, ведет бедрами, срывая голос. Мужчина продлевает ее удовольствие, похлопывая по раздраженному клитору ладонью, размазывая по киске влагу.

Такого оргазма у Галич не было никогда, ни с одним мужем и ни с одним любовником. Над случившимся нужно подумать и все тщательно проанализировать, но ей не дают на это время.

– Поднимайся, садись, не могу больше. Сейчас я буду трахать твой сладкий пирожок, хотелось бы, конечно, в ротик, но это все потом.

Он тянет Аду за руку, помогает встать, опуститься на пол, она видит, как Гена раскатывает по каменному стояку презерватив, выплевывая изо рта на пол упаковку. Нет ни стеснения, ни стыда, все нутро еще дрожит от прошедших оргазмов.

– Давай, пирожок, поворачивайся, да, вот так, вот же черт, у тебя шикарная задница.

– Ай! А ну, прекращай!

– Командовать в Парижах своих будешь, здесь все будет так, как я сказал.

Почему Галич позволяет так с собой обращаться, нагло и по-хамски? Нет, этому пока нет объяснения, она подумает об этом завтра, в самолете, по пути домой, но не сейчас и не сегодня. Сегодня она действует по установке Барбары, она отдается русскому мужику.

Легкий нажим на поясницу, прогиб, пальцы мужчины вновь скользят по промежности, возбуждают и стимулируют. Аделина оборачивается, Орехов напряжен, весь багровый, на виске и шее пульсируют вены. Он медленно, направляя член, входит во влагалище, издавая хрипы, а Галич напрягается, чувствуя, какой огромный у него член, как он растягивает и распирает ее.

– О-о-о-о… а-а-а-а…

– Да твою же мать, замолчи, Ада, не то я сейчас солью.

Орехов входит медленно и глубоко, влагалище принимает его, сжимая ствол, всасывая глубже. Ноги подкашиваются, сердцебиение учащается, не хватало еще отдать во время всего этого богу душу, но это будет самая сладкая смерть. Гена готов так уйти из жизни, но не в сорок лет, а в девяносто пять.

Ада чувствует каждый сантиметр движения внутри себя огромного члена. Его головка упирается в дальнюю стенку влагалища, и Гена замирает на некоторое время. Женщина даже ощущает, как он пульсирует внутри, так все сейчас чувствительно и остро.

Геннадий начинает плавные движения, кайфуя от происходящего, от такой тугой и истекающей соком промежности. Каждый раз, делая толчок, он входит до упора, касаясь яйцами половых губ, и его разрывает от удовольствия. Постепенно темп нарастает, и вот член уже выходит почти полностью и так же полностью заполняет, растягивая под себя тугое лоно.

Аделина стонет в голос, вновь хватается пальцами за край кушетки, но когда ее заставляют поднять правую ногу и положить на нее, проникновение становится еще глубже, а ощущения острее.

– Дьявол, какая ты узкая. Давай устроимся поудобней, забирайся обратно, сядь на колени, опусти попку.

Гена готов кончить уже давно, но, как мазохист, тянет время, он выходит, начинает целовать спину, рукой массируя клитор, помогая Аделине принять нужную позу.

Она поднимается, тело вновь трясет от возбуждения. Забирается на кушетку, садится на колени, ноги максимально разведены, попка свисает. Орехов сзади, целуя шею и лаская спину, рукой сжимает упругую грудь с набухшими сосками. Другая рука гладит промежность, задевая клитор.

Член пульсирует, мужчина одним резким движением входит, насаживая на себя сильнее. Движения резкие, проникновение глубже. Ада уже практически на грани, член так сильно ее растягивает, заполняя собой до предела. Кабинет наполняют шлепки, хлюпающие звуки, хрипы и стоны.

Нутро разрывает на части от удовольствия, ноги сводит судорогой, стенки влагалища начинают сокращаться. Ада кончает на члене, чувствуя, как он стал еще больше, его пульсацию. Орехов ускоряет темп, яйца тяжелеют.

– Боже мой! Да! Кончай, сладкая, да… А-а-а…

Орехов сам срывается на громкий стон, изливаясь мощными толчками в презерватив. Жестко войдя в последний раз, замирает, прижимая к себе влажное от пота тело Аделины, мнет грудь.

Нет, сейчас он точно не сдохнет, рано ему еще. Да и Канарейкина какая-то недотраханная, нужно это исправить.

– Отпусти.

– Нет, мы еще не закончили.

У Галич нет сил спорить, даже сопротивляться. Хочется в расслабляющую ванну и спать.

Но у Геннадия совсем другие планы. Если бы не телефонный звонок, то, наверное, они бы так и остались в массажном кабинете под многозначительные переглядывания персонала СПА.

– Говори, только быстро, у меня дела. Что? Вася, ты хочешь, чтобы я освежевал твою тушу? Так вот, если не хочешь, переделай все, и чтобы было красиво и вкусно. А ты куда собралась?

– Ну, я так понимаю, сеанс массажа окончен? Все было очень мило, спасибо.

Аделина, воспользовавшись заминкой, слезла с кушетки, надела халат, прикрывая наготу, и уже подошла к двери, надев шлепанцы.

– Что значит «мило»? Я еще не закончил.

– Это уже твои проблемы.

Женщина быстро вышла, оставив Орехова со спущенными штанами, стояком в презервативе и телефоном в руке. Поведи она себя иначе, Гена ушел бы сам, но сейчас был брошен вызов, а просто так Геннадий Орехов это оставить не мог. Да еще Вася так не вовремя спалил горячее на свадьбу.

Глава 14

Так, нужно успокоиться.

Нужно успокоиться, не эмоционировать, как девственница в первую брачную ночь, а здраво и трезво смотреть на вещи и события. Галич была далеко не девственница, и это не ее первая брачная ночь, хотя именно с Ореховым она могла случиться.

Но не случилась. Так бывает. В этой жизни не все бывает так, как мы хотим и планируем, жизнь – она многогранна, именно так говорил ее психолог. А после эротических пристрастий первого мужа Галич пришлось к нему пойти. В сексе успешный ресторатор, критик, владелец популярного издания, мужчина, любивший все держать под контролем, предпочитал подчиняться, а не подчинять.

Аделина была уже в своем номере, сняла халат, бросила его на пол ванной комнаты. В отражении зеркала на нее смотрела странная дамочка. В глазах лихорадочный блеск, волосы растрепаны, губы припухли, на щеках румянец, на шее, плечах и груди следы от поцелуев.

Так вот что значит грубая мужская сила. Аделина несколько минут назад испытала ее на себе, и что уж там скрывать, ей это понравилось. Встала под душ, вода смывала следы оргазма, но возбуждение так и не проходило.

У нее никогда не было такого секса. Даже если сейчас очень хорошо порыться в памяти, Галич не могла припомнить такого. Так ее никогда никто не трахал. Не брал, не ласкал, не доставлял сразу столько оргазмов пальцами, языком, губами, членом.

Ее в прямом смысле слова трахнули сейчас.

И то, что сейчас она пытается уговорить себя, что это был всего лишь секс – чушь собачья. «Всего лишь секс» у Аделины был несколько месяцев назад с Жераром.

Там была какая-то непонятная возня, после которой осталось разочарование, а сейчас мозг еще мало что соображал, но тело все еще помнит то, как его трогали, ласкали, мяли и целовали. Все нутро до сих пор еще дрожит от яростного проникновения и желания.

Вот о чем говорила Барбара, молодец, подружка, накаркала. Именно такой мужик и попался Галич. Необузданный, дикий русский медведь, который делает что хочет, когда хочет, где хочет.

А вот интересно, Орехов так со всеми женщинами поступает?

Сама себе задала вопрос, сама себе тут же ответила «да», чувствуя ревность с привкусом горечи на языке.

– Черт, черт, черт.

И куда сразу делись былые обиды? Словно все забыла, словно и не было предательства, и не было этого ножа в спину со стороны любимого парня. И не было этих двадцати трех лет, которые она жила без Геннадия.

Нужно взять себя в руки, Аделина взрослая, самодостаточная, уверенная в себе женщина, и это был всего лишь секс, о котором она скоро забудет.

Заставит себя забыть.

Выключив воду, Аделина прислушалась, в дверь номера настойчиво стучали. Накинула банный халат, замотала волосы полотенцем. Несколько секунд сомневалась, открывать или нет, понимая, что там, за дверью, Орехов. Открыла.

После второго стремительного ухода Канарейкиной Геннадий Викторович еще крепче сжал кулаки и скрипнул зубами. Первый раз она выкинула номер в ресторане, просто не узнав его, второй раз – сказала, что якобы было все мило и, накинув халатик, оставила его со спущенными штанами.

Но Орехов так просто это не оставит, поэтому вернулся за реваншем.

– Значит, если у нас был секс, это ничего не значит?

– До тебя только сейчас дошло? Ты, Гена, вроде повзрослел, но остался таким же тугодумом.

– Канарейкина, не нарывайся на грубости.

– А то что? Ты мне угрожаешь? Я, между прочим, гражданка Франции, и не надо вот так со мной разговаривать.

– Франция далеко, а я близко.

Галич понимала, что нарывается на ту самую грубость, о которой говорил Гена, но уже не могла остановиться. Вот именно сейчас вся злость и вся обида, та, что копилась много лет, готова была обрушиться на этого наглого мужика, который возомнил себя царем и богом.

Орехов не понимал, что больше хотел: смотреть на то, как злится эта женщина, как при этом блестят ее глаза, как пикантно распахнулись полы халатика, открывая взору чуть больше дозволенного; или все-таки сорвать с нее этот халатик, нагнуть раком, отшлепать, а потом трахнуть.

Вариант был шикарный.

Гена так живо представил эту картину, стал возбуждаться, непроизвольно почесал пах, Аделина округлила глаза, наблюдая за движениями и открытой наглостью.

Но пока мужчина думал, как поступить, в кармане его джинсов зазвонил телефон. Орехов ответил, не глядя, заставляя Аделину молчать, прижав к ее губам свой указательный палец. Галич застыла, округлила глаза от такой наглости, но когда Гена ответил, насторожилась.

– Да, рыжая, да, говори, но обрадуй меня. Вася сделал харакири? Если нет, то я сам выпущу ему кишки за то, что он испортил горячее. Ага… И куда делся торт? Не знаешь? А вот я скажу тебе, куда я запихну все три яруса, когда сам найду его, – тебе и устроителю этой страной свадьбы. Карина, не беси меня и ищи. Отбой.

– Убери руки! И, прежде чем ты что-то скажешь, вспомни о моих словах. Я не твоя рыжая Карина и не буду бегать вокруг собачкой, виляя хвостиком. И не очередная твоя эротическая победа. Выйди из моего номера и закрой дверь.

Вот что-что, а ставить на место Галич умела, учителя были хорошие. Но слова давались трудно, Гена ей нравился, вот именно сейчас, в свои сорок лет, с отросшей бородой, широкими плечами, испепеляющим взглядом. То, как он играл желваками на скулах, как был напряжен, в нем чувствовалась сила, энергия, власть.

Именно это Аделина хотела видеть в своем мужчине. Но мужчины у нее все были не те и не такие.

Орехов ничего не ответил, подался вперед, но, резко развернувшись, хлопнул перед носом женщины дверью, размашистым шагом пошел на выход. У ресепшена остановился, посмотрел на Сашу, девушка улыбнулась. Здесь, наверное, весь отель и СПА уже в курсе, чем они занимались в массажном кабинете.

– Что-то еще? Может быть, вас пригласить на следующий сеанс массажа? Я бы отдалась в ваши, Геннадий, сильные и опытные руки.

– Не язви, а то твои милые фоточки твоему папе отправлю, чтобы родитель знал, чем его дочурка занимается и где проводит время. Отель его? Его, знаю, так что, Сашка, слушай меня сюда. Гостья из тринадцатого номера как съезжать будет, чтобы позвонила мне.

– Так завтра она отчаливает, такси просила заказать на утро, и смена уже будет не моя, – девушка обиженно надула губки, начала кусать кончик карандаша.

– Думаю, она это сделает раньше. Так, значит, надо думать. Но ты меня поняла.

Гена почесал бороду, вышел на улицу, посмотрел на часы. Банкет начнется через три часа, Вася должен исправить свой косяк, а Карина – найти торт.

– Господи, ну вот послал же бог работничков.

Взгляд задержался на припаркованном такси. Если думать, как женщина, которая совершила импульсивный поступок, то сейчас она должна собирать вещи и в скором будущем отчалить из города. Значит, нужно работать на опережение.

– Свободен?

– Да, куда едем?

Водитель поправил кепку-аэродром, улыбнулся. Гена наклонился, медленно достал из портмоне пятитысячную купюру, посмотрел на отель. План был так себе, но может и выгореть. Чем, как говорится, черт не шутит?

А в это время Аделина, совсем ничего не подозревая и не зная пока еще тех чертей, что скоро начнут шутить, собирала чемодан, решив, что из этого города нужно уезжать как можно скорее.

Выложив свой любимый бежевый брючный летний костюм и белый топ с босоножками, начала сушить волосы. В конце концов, в этом городе есть железнодорожный вокзал, она купит билет до Москвы, ей это делать не впервой, и укатит под монотонный стук колес, как уже это однажды было.

Глава 15

Орехов нервничал.

А нервничал Орехов тогда, когда что-то шло не по его плану.

Мужчина постоянно смотрел то на наручные часы, то на телефон, прикидывая, что прошло уже три часа, а Галич, которая в девичестве Канарейкина, так и не позвонила.

Администратор отеля «Приват» Александра не забыла, чиркнула сообщение о том, что постоялица из тринадцатого попросила полный расчет и выселилась, но такси вызывать не стала, а села в автомобиль у ворот отеля. Геннадий за это время успел принять душ в кабинете, сменить демократичные джинсы на светло-серые брюки и белую рубашку – все-таки в его ресторане свадьба намечается, а не пикник на природе.

Успел дать нагоняй официантам за пятна на скатерти, вставить пендель Василию за пригоревшее мясо и накрутить Карине хвост за то, что она вместе с организатором свадьбы потеряла свадебный торт. Рыжая, конечно, его нашла и доложила, как только шеф прибыл в ресторан, но похвалы не дождалась.

Орехов снова посмотрел на часы, выглянул во двор ресторана из своего окна на втором этаже. Гости начали подъезжать, уже собралась внушительная толпа желающих поздравить молодую пару, а Аделина все не звонила. Гена, не будь дураком, зная номер Канарейкиной, который достала Карина, скинул ей сообщение, но ни звонка, ни сообщения о помощи так и не было.

Неужели справилась со всем сама, или чертов таксист обманул?

Прошел еще час.

Началась свадьба. И началась с драки.

Но свадьба не может быть свадьбой, если на ней не было драки. Эта не стала исключением. Друзья со стороны жениха чем-то не понравились друзьям со стороны невесты, вспыхнула небольшая стычка – хорошо, не в помещении, а на улице. Все отделались легким испугом, затоптанной клумбой и двумя сломанными кустами гортензии.

– Алло, Тигран. Ты меня слышишь?

– Кто это, кто?

– Конь в пальто! Тот, кто дал тебе сегодня пять косарей и сказал выполнить элементарную просьбу, забыл?

– Не забыл, нет, нет, не забыл. Все сделал, все сделал в лучшем виде, все, как вы просили.

– Где женщина?

– На вокзале, сказала, что ей нужно на вокзал, Тигран довез королеву по-королевски. И как только она вышла, как вы и говорили, рванул с места и скрылся в неизвестном направлении. Мамой клянусь, все было именно так.

– А чемодан?

– У меня, в багажнике чемодан.

– Отвезешь в «Два барашка», оставишь у администратора, я предупрежу.

Гена не стал больше ни о чем расспрашивать, отключился, задумался, понимая, что, может быть, совершил дикую глупость, и что Канарейкина может попасть в беду. Она не была в городе больше двадцати лет, но здесь мало что изменилось, мошенников хватает и сейчас.

Но время шло, а его телефон по-прежнему молчал. Он уже сам набрал несколько раз ее номер, но в ответ слышал лишь длинные гудки.

Орехов лично поздравил новобрачных, жаль, не успел купить цветы, чтобы подарить невесте, но она и так была завалена ими, как городской памятник на День Победы. Успел поздороваться с родителями новобрачных, спросил, все ли хорошо и все ли устраивает, на что ему ответили, что он, Геннадий Орехов, и его ресторан – это лучшее, что есть в городе.

Что ни говори, а это была чистая правда.

Свадьба набирала обороты и градусы с бешеной скоростью, звон бокалов, громкая музыка, смех, постоянные крики «Горько!». Гена нервничал, Аделина не отвечала, впору было начать ее искать, а он все топтался на месте, но вдруг раздался телефонный звонок. Это были уже выученные наизусть цифры.

Сердце дрогнуло, Геннадий быстро вышел на улицу.

– Орехов, слушаю.

– Гена, Гена, это какое-то безобразие, это форменный бардак. Я не представляю, как вообще вы живете в этой стране, это же ужас… Натуральный ужас!

Аделина кричала в трубку, переходя с русского на французский, Гена мало что понимал, но то, что она позвонила, уже радовало, и он был очень счастлив ее слышать.

– Аделина, где ты? Скажи спокойно, где ты находишься, я за тобой приеду.

– Я в полиции! Ты представляешь, я в полиции! Эти… сво… то есть люди посадили меня за решетку и требуют какого-то объяснения. Гена, я в шоке!

Да Орехов и сам был в шоке. Аделина – и в полиции? Однако, такого поворота событий мужчина предположить не мог, в сценарий это не входило. Было уже даже интересно, при каких таких обстоятельствах эту шикарную женщину могли замести в участок?

– Скажи мне, где находится участок? В каком ты сейчас районе, на какой улице, ты помнишь вообще названия улиц в этом городе?

– Геннадий, я все прекрасно помню, не надо делать из меня дуру. Второй участок на вокзале.

– Жди. Скоро буду.

Значит, все идет по плану, теперь нужно сделать один звонок, дернуть своего директора из отпуска, дать всем ценные указания, чтобы за время его отсутствия не разгромили, не спалили и не разорили его бизнес. Но что за вредная особа эта Канарейкина, позвонила не сразу, а успела вляпаться в какую-то историю. Придется ее наказать, и как можно жестче.

– Семен Николаевич, привет, как твои дела? Учти, я всегда рад и жду тебя с Серафимой в своем ресторане. Слушай, спросить хотел, предложение отдохнуть в деревне еще в силе? Что-то тянет вернуться к корням и слиться с природой. Устал, конкретно устал, на курорты не хочется, да я и не один буду, девушка у меня строптивая, ее морями-океанами не удивишь.

– Да без проблем, друг, но у меня будет к тебе одна просьба. У меня же там живность небольшая, за ней присмотреть надо. Ты ведь там не один день, не два будешь.

– Что за живность? Гром? Грома помню.

– Нет, этот проказник со мной. Индюки элитной породы, выращиваю натуральный белок для будущего наследника империи.

Терехов громко засмеялся, представляя, как Орехов и его подружка, которую не удивить морями и океанами, будут кормить индюков.

– Индюки – это сущий пустяк, уж с кем с кем, а с цыпочками я разберусь.

– Тогда езжай, адрес ты знаешь, возьмешь ключи у бабы Зои, она живет через дом. Но учти, она очень деятельная и активная старушка, ты там с ней поаккуратней, она тебе все расскажет и покажет, если что, звони.

Ну вот, одно дело было улажено. В приподнятом настроении Геннадий достал из шкафа спортивную сумку, кинул туда свои вещи, которые всегда были в запасе в кабинете. Погрозил пальцем Васе, попрощавшись с дорогими гостями, предупредил Карину, что он в отпуске, и чтобы по пустякам не тревожила, и поехал спасать Канарейкину.

Было ой как любопытно, что же там она натворила такого, что оказалась в полиции? Дорога была недолгой, а настроение приподнятым, все шло как по маслу. И что бы там ни сказала Аделина, как бы ни сопротивлялась, он еще не готов ее отпускать.

Тихо зайдя в отделение полиции, Геннадий поздоровался с дежурным и прислушался. Скандал был в самом разгаре.

– Да какое вы имеете право? Я, между прочим, гражданка Франции, и вы за свои действия и поведение еще ответите! Все происходящее тянет на международный скандал!

– Гражданочка, я вас умоляю, успокойтесь, мы сейчас во всем разберемся, – усталый голос представителя закона перебил Аделину. – И не надо так орать, у меня голова с утра раскалывается.

– Какая я вам гражданочка? Вы совсем охамели? Я мадемуазель, мадемуазель Галич, и если вы хотите узнать, кто я такая, наберите в интернете «Галич».

– Пф… Что за фифа тут с нами? – это был неизвестный женский голос.

Геннадий улыбнулся, прислонился к стене, предпочитая пока слушать и не вмешиваться в намечающийся международный скандал. Еще может попасть под раздачу, но слушать, как эта дикая кошечка качает права, было чистым удовольствием.

– Хорошо, гражданочка-мадемуазель Галич, спрошу в десятый раз: что вы делали около вокзала?

– Да работала она там, знаю я таких. И как не стыдно, в таком возрасте – и заниматься развратом? Проститутка она, зуб даю, начальник, проститутка.

– Так, Семёнова, не раздражай меня, а то сейчас и ты огребешь пятнадцать суток, и дружок твой.

– Какая еще проститутка, вы вообще в своем уме? Я требую адвоката! Нет, я сама найду адвоката и засужу вашу контору! Вы все будете ползать на коленях около меня и вымаливать прощение!

– Начальник, она не только проститутка, а еще припадочная. Требую пересадить меня в другую камеру.

– Семёнова, закрой рот! Господи, да что вы так разоряетесь, гражданочка, мы сейчас во всем разберемся, вы уже позвонили своему мужу, он сейчас придет, сами же сказали.

– Это не мой муж, это… мой знакомый, я только его знаю в этом городе. Но учтите, когда он придет, вам тоже всем будет несладко.

– Хорошо, ждем вашего мужа-знакомого-любовника-сутенера, а тебя, Семёнова, я закрою за воровство.

– За какое воровство? Я чиста, как слеза младенца.

– Да замолчи ты, Семёнова, сил моих нет, и так башка сейчас треснет, как переспелый арбуз.

Сидеть в укрытии можно было бесконечно, но слушать дальше, как оскорбляют твою – хоть и бывшую – любимую девушку, было стремно.

– А вот и я, всем привет! Дорогая, господи, что случилось? Я с ног сбился в поисках тебя.

Орехов, театрально раскинув руки, вышел на первый план. Все присутствующие выпучили глаза, а некоторые даже открыли рот.

– Точно, он ее сутенер, ну, по тряпкам видно, что богатенький перец.

Глава 16

Голова болела смертельно.

Аделина боялась открыть глаза, даже пошевелиться, чувствуя, как острая боль пульсирует в висках, эхом отдается в мозг и снова пульсирует.

Может быть, она умерла?

Нет, тогда она не чувствовала бы ничего, скорее всего, ничего, но это не точно. А может быть, это жизнь после смерти? Собственный ад Ады Галич, и теперь голова будет болеть вечно?

Господи, какой ужас!

Аделина медленно пошевелила пальцами, под рукой было что-то гладкое, а еще было тепло и даже приятно пахло. Значит, она не где-то на улице в канаве или у мусорного бака. И не в полицейском участке, а в чьем-то доме и на чьей-то кровати.

Боль в голове мешала думать, нужно было собрать мысли в кучу и потом построить из них логическую цепочку. Понять, что с ней произошло, и почему сейчас так раскалывается голова?

Она попыталась разомкнуть веки, через узкую щелочку сквозь ресницы был виден белый потолок и люстра. Шестирожковая, с металлическими завитками, листьями и стеклянными висюльками. У них в квартире была такая же, когда они приехали в этот город. Аделине было тогда пятнадцать лет, отца перевели на новое место и дали квартиру, и в зале была такая же люстра.

Ада открыла глаза шире, но смелости и сил, чтобы приподняться или повернуть голову, не было. От дневного света глаза начинало резать, пришлось зажмуриться, поворачиваясь на бок.

– Господи, да почему же так хреново? – прошептала, облизывая пересохшие губы.

Так, люстра – это отлично, люстра – это хорошо, а еще белый потолок, такая люстра лет двадцать пять назад стоила ой как дорого. Черт с ней, с этой люстрой, остро необходимо было восстановить хронологию вчерашних событий. Хотя кто сказал, что это было все вчера? Может быть, она здесь не один день лежит, а три дня? В таком же бессознательном состоянии просыпается и вновь засыпает, так ничего и не вспомнив?

Ну, в том, что сейчас Галич страдает жесточайшим в своей жизни похмельем, виноват, конечно, Гена Орехов.

Орехов – корень зла.

Из-за него в школе всегда срывались уроки, его искала полиция или какие-то странные личности. Это Орехов всегда попадал в какие-то передряги, но выходил из них без последствий и увечий. Везучий, паршивец.

Они познакомились, когда им обоим было по пятнадцать лет. Аделина заселилась вместе с родителями в квартиру напротив той, где жил Геннадий. А потом, словно специально, попала в ту школу и в тот класс, где учился он, и даже оказалась с ним за одной партой, сама того не зная, заняв свободное место. Может быть, это была судьба, сейчас неизвестно, тогда им, подросткам, казалось, что все у них навсегда.

«Так, мысли снова пошли не в ту сторону. Сосредоточься, Галич, сосредоточься. Что было вчера, почему ты так напилась, где ты сейчас находишься», – Аделина вела мысленный диалог сама с собой, пыталась расслабиться.

И когда голова вроде бы перестала болеть, цепочка начала выстраиваться – до того самого момента, когда Аделина попросила таксиста в смешной кепке высадить ее на вокзале. Мужчина, который всю дорогу вел себя нервно, много болтал и улыбался, рванул с места и уехал с ее чемоданом и саквояжем.

Не поняв в первое мгновение, что вообще произошло, Аделина стояла как вкопанная и смотрела вслед удаляющемуся автомобилю. Это как надо понимать? Среди белого дня, почти в центре города ее ограбили? Получается, что да, так оно и было.

Не бежать же ей на высоченных каблуках, в дорогом костюме вслед такси?

Нет, Ада не побежала, она закричала – на стрессе, на нервах и эмоциях – во весь голос. Но тут же была заткнута какой-то девкой в короткой юбке, с рыжим гнездом на голове и противным голосом. Она кричала, чтобы Аделина заткнулась и валила к чертям.

Молчать Ада не стала.

Не в ее правилах терпеть унижения и оскорбления.

Ада ответила.

Ответила так же грубо, за что получила еще несколько слов отборного и витиеватого мата. Женщина от оскорблений перешла к угрозам, и на это тоже Галич ответила. Разгорелся скандал, который, еще немного, и мог перерасти в драку. Он практически перерос, потому что эта наглая нечесаная особа толкнула Аделину в грудь. Галич, недолго думая, замахнулась сумочкой и шарахнула ее по голове.

Как раз в это время мимо них проходил полицейский патруль, мужчины принялись разнимать. Шум, возня, крики, рыжая оказалась шустрая, воспользовавшись заминкой, убежала и скрылась за углом. Ада никуда не собиралась бежать, ей как раз нужна была полиция, чтобы заявить об ограблении, но дело повернулось совсем в другую сторону.

Оказавшись в обезьяннике до выяснения обстоятельств, Аделина недоумевала, почему так произошло? Почему она, порядочная гражданка двух стран, оказалась в итоге крайней, и ее приняли за проститутку?

Паспорта с собой не оказалось, он остался в саквояже, который Ада всегда брала с собой в поездки, складывая туда дамские мелочи: косметичку, бутылочку воды, орешки, шоколадку в дорогу. Но сейчас все это добро вместе с планшетом, кое-какими бумагами и, главное, с паспортом, укатило в неизвестном направлении. Ей даже нечего было предъявить полиции, чтобы удостоверить свою личность, хорошо хоть телефон был с собой.

Пришлось позвонить Геннадию.

С его появлением в участке все завертелось так быстро, что теперь даже не припомнить, кто что говорит и делал. Вроде бы Орехов дал кому-то взятку за то, чтобы Аделину отпустили. Сам он еле сдерживал смех, глядя на нее, называл все время «моя курочка», говорил что-то про золотые яйца и даже пару раз шлепнул по попке.

Бред полный.

А Гена скотина, потому что приказывал молчать и под руку тащил к своему внедорожнику. Аделина, переходя на французский, кричала о несправедливости происходящего, прогнившей системе, о бездушных людях, потихоньку скатываясь в истерику.

Но в руках оказалась фляжка, а Гена сказал: «Пей».

Ада сделала глоток, жидкость обожгла горло, после второго тепло разлилось в груди, а после третьего язык развязался еще больше. Куда они ехали, зачем и как долго, Галич не помнила, так же как и в какой момент закончилась фляжка.

Стало знобить. Ада зашарила руками по телу, понимая, что она в одном белье.

– Вот же черт… м-м-м…

– Да, моя курочка, ты чертовски хороша даже с похмелья. Как ты, живая? А то смотри, вечером на смену, папочке нужны золотые яички, что несет курочка.

Орехова веселила ситуация, можно было, конечно, не ввязываться в криминал, но Канарейкина оказалась дерзкой.

– Давай, нужно это выпить, легче станет, обещаю.

– Что… что это? Господи… какой ужас…

Аделина села на кровати, взяла дрожащими руками запотевший бокал, сделала глоток, но ее тут же чуть не вырвало.

– Рассол это, самое настоящее, натуральное и действенное средство от похмелья.

– А таблетки нет?

– Есть, но она для слабаков.

– Дурак. Чем ты меня напоил? Где я?

– Это я тебя поил? А кто кричал после приговоренной фляжки коньяка, кстати, очень хорошего коньяка, что хочет шампанского?

– Я? Это была я?

– Ты, моя курочка. Вот, держи, таблетка и вода. А может, самогончика? У Семена отменный авторский самогон.

– Отстань. И почему я голая?

– Тебе так лучше.

– Где я? – Аделина запила таблетку, легла снова. Она, должно быть, сейчас выглядит ужасно, но было плевать.

А вот Орехов был тем самым огурцом, который достали из рассола, – хрустящий и с пупырками. Черная футболка, легкая нота терпкого парфюма и наглая улыбочка на физиономии.

– Где мы?

– Это секретная база, я не могу назвать ее местоположение, военная тайна.

– Шутишь? Ты всегда врал и не краснел.

Орехов не ответил, лишь укрыл Аду пледом, замолчал, разглядывая ее. Она даже с похмелья была сексуальная. Но надо дать ей отлежаться до вечера и попросить милую соседскую старушку сварить куриный супчик. А вечером будет банька, Канарейкина придет в восторг.

Глава 17

Зоя Ильинична откровенно скучала.

Не радовали любимые ток-шоу по телевидению, приглашенные гости явно переигрывали. Не доставляли удовольствия любимые сериалы, игра популярных актеров была бездарной, а сюжет – заезженным. За окном бушевало лето и начало дачного сезона, но вот в Косогорах было на удивление тихо.

Тракторист Федор, их местная «звезда», то мирился со своей Жанной, то ссорился, то собирался уезжать в город, то передумывал. В их нездоровых и токсичных отношениях, как сейчас говорят психологи, были вечные эмоциональные качели. Любимая племянница Серафима еще зимой была надежно пристроена к хорошему мужику. Вообще, тогда все очень удачно сложилось, ей повезло, но не без участия той же бабы Зои. Семен Терехов без ума от Серафимочки, и молодые скоро ждут пополнения.

Светочка Калинкина, ветеринар с фермы, тоже обрела свое счастье. Естественно, не без участия Зои Ильиничны, которая, разоблачив соперницу, что хотела повесить на Павлика чужого ребенка, открыла дорогу для счастья молодым.

Лаура Анисимова, подружка Светочкина, тоже подалась в город, дай бог, чтобы у нее все сложилось там хорошо, и она встретила надежного мужчину, и перестала путаться с женатым. А в остальном в Косогорах в этом сезоне была тоска. Ни тебе интриг, ни скандалов, ни расследований, разве что недавно бестолковая коза Парамоновых Розочка ушла на болото, но вскоре нашлась. Да дед Никифор все собирается помирать, да никак не помрет, симулянт проклятый.

Огород Зоя Ильинична отсадила еще в мае, да и был он небольшой – тяжело в силу прожитых лет, а было ей уже семьдесят восемь. Много женщине было уже не надо, да и скакать по грядкам, как в юности, силы были уже не те.

А вот когда вчера вечером позвонил Семен и попросил принять его друга и впустить в дом, старушка встрепенулась. Много расспрашивать не стала: зачем проявлять излишнее любопытство, когда она все скоро узнает сама? Тем более Семен никогда не пускал в свой дом кого попало, значит, это хороший близкий друг и надежный человек, и задача Зои Ильиничны – сделать так, чтобы этому дорогому другу было хорошо.

Женщина выглянула в окно, в калитку зашла Варвара и быстрым шагом, не оборачиваясь, направилась к крыльцу. Вот же принесло любопытную сороку.

– Доброго дня, баба Зоя.

– И тебе, Варвара, не хворать.

– Как живете?

– Ты чего пришла, Варвара? Узнать, как я живу? Так мы вчера виделись у магазина.

– Да я так, просто, по-соседски, узнать, как дела.

– Все хорошо, прекрасные у меня дела.

– А там, видела, Семен приехал, да?

– Эка ты глазастая, Варвара, баба, так коли приехал Семен, то не про твою честь мужчина, занятой он, скоро отцом станет.

– Да я не про это, баб Зой, как можно так подумать?

– А что я должна подумать, коли ты интересуешься нашим Семеном?

– Я это к тому, что я женщина свободная, может быть, и мне счастье привалит? Серафиме твоей Терехов достался, Светочке нашей Павлик, заместитель его. Может, и мне повезет, чем черт не шутит? Может, он там не один приехал, а с другом?

– Ты черта в таких делах не упоминай, Варвара, а то накликаешь, не доведи Господь, как твой первый муженек достанется, без царя в голове. Ни родины, ни флага, где вот сейчас этот скиталец?

– Да я уже думать о нем забыла, баба Зоя, пусть хоть сквозь землю провалится. Так кто приехал?

– Друг приехал Семена, мужчина.

– Какой из себя, расскажи?

Гостья удобно устроилась на старом сундуке, что стоял у дверей. Зоя Ильинична улыбнулась, посмотрела на Варвару, женщина она была хорошая, добрая, приветливая. Вон глаза какие черные, да кудри крупные, мужика бы хорошего ей, да жить как у Христа за пазухой. Но мужик нынче пошел не тот, днем с огнем не найдешь, то ветер в голове, то перспектив никаких, то сам себе на уме. Или в работе весь, все спешит куда-то, жизнь обогнать хочет.

Женщине сейчас надо быть сильной, бизнес свой иметь или дело. Не зависеть ни от кого и не ждать милости от природы, тогда можно ребеночка родить, воспитать и поднять на ноги. Вроде бы и мужик не нужен, а с другой стороны – нужен, как без него? Вот Зоя Ильинична сама без него прожила, а может быть, и не жила вовсе, а молилась больше. Не сложилась у нее первая любовь, а заново открыть сердце побоялась. Так и прожила одна всю жизнь, воспитывая племянников.

– Ну, какой он, рассказывай давай, не томи.

– Зовут Геннадием, с виду очень серьезный, высокий, широкоплечий, не хуже нашего Семена, чернявый, борода аккуратно стриженая, часы модные.

– А кольцо, кольцо обручальное есть?

– Кольца нет, но Семен говорил, что будет с дамой, я еще ее не видела, но просил утром приготовить супчик куриный, вот, приготовила, скоро понесу.

– Я с тобой.

– А ты мне зачем?

– Посмотреть, себя показать, а вдруг это мое женское счастье приехало?

Ой, сомневалась Зоя Ильинична, что с таким вот Геннадием их Варваре привалит счастье. Не про нее этот мужик, точно не про нее.

Аккуратно укутав кастрюлю в полотенце и поставив в корзину, женщины вышли на улицу. Погода стояла прекрасная, светило яркое солнце, день был жарким. Дойдя до ворот усадьбы Терехова, зашли в открытую калитку, но как только подошли к крыльцу дома, дверь отворилась, и оттуда медленно вышла женщина с растрепанными темными волосами, прикрывающаяся лишь клетчатым пледом.

Женщины разглядывали друг друга слишком долго, Аделина щурилась от яркого солнца, Варвара стояла, просто открыв рот, а баба Зоя внимательно изучала странную незнакомку. Галич было очень неловко перед двумя женщинами, да еще в таком виде, голова раскалывалась от боли, во рту было сухо. Совсем недавно она снова проснулась, не обнаружив никого в доме, сразу вышла на улицу.

– Простите, вы не подскажете, который сейчас час? – Аделина первая решила завести разговор, убирая волосы с лица, облизывая пересохшие губы.

– Так дай бог уже три пополудни, да, Варвара?

– Да, да, почти три часа.

– А который сейчас день?

– Десятое июня, – женщины переглянулись.

– А где я нахожусь?

– Косогоры.

– Ко-со-го-ры? – Аделина переспросила по слогам. – Это в России?

– В ней, матушке, в ней, родимой.

– Баб Зоя, так она иностранка, с акцентом говорит, точно иностранка. Может быть, ее похитили террористы и сейчас удерживают здесь? Вид больно замученный у нее.

Варвара обладала очень бурной и неуемной фантазий, с ее воображением ей бы писать фантастические романы, но именно благодаря Варваре в деревне рождались слухи и сплетни, а без них, как говорится, жить было бы скучно.

– Да не говори ерунды. Милая, а ты сама откуда? – баба Зоя начала задавать вопросы незнакомке, но Варвара не унималась.

– Да, тогда бы ее держали в подвале, но и это необязательно. Могли просто накачать наркотиками. Ты смотри, какая она чумная, а может, опоили чем? Гражданочка, вы меня видите, с вами все хорошо? Ду ю спик инглиш? Вам нужна помощь?

– Варвара, не мели чушь, какие террористы, какие наркотики? Ты новостей меньше смотри и не пугай, на ней и так вон лица нет.

Аделина и так мало что понимала с похмелья, а еще разговоры о террористах, наркотиках и цепях на больную, раскалывающуюся, как спелый арбуз, голову. Она уже хотела рассказать, как все было, что ее вроде бы не похитили, но женщины как по команде посмотрели вперед, их глаза округлились, та, которую звали Варварой, закричала и бросилась к воротам.

– Варвара, куда ты?

– За участковым!

Ада обернулась, им навстречу по лужайке шел высокий человек, весь измазанный чем-то черным, с голым торсом и топором в руках. Зрелище и так не для слабонервных, а на больную голову, с подорванной психикой и разговорами о террористах – подкосило Галич окончательно.

– Ох, милая, что с тобой? Эй, эй, очнись!

Первый раз в жизни Аделина упала в обморок.

Глава 18

– Тебя как зовут-то, дочка?

– Ада.

– Какое интересное имя. Адочка, значит. Помнится мне, была у нас в деревне одна Ада, давно это было, я совсем молодая тогда еще была.

– Да вы и сейчас, Зоя Ильинична, хоть куда.

– Ой, ну льстец вы, Геннадий, чисто мед льете на нашу женскую ранимую душу. И наверняка не одно разбили дамское сердце.

– Да что вы, боже упаси! Зачем их разбивать, женщину любить надо, баловать, на руках носить, да, Канарейкина ?

Орехов игриво подмигнул, в нем сейчас было столько задора и энергии, что мужчина был готов голыми руками сосну срубить или дикого зверя поймать. Нравилось Орехову в деревне, хорошо так, просторно, кричать хочется и горы свернуть. Да и народ здесь хороший, душевный, человечный, взять хоть бы эту милую старушку в модном спортивном костюме и в брендовых кроссовках. Видно, что Терехов любит свою родственницу, подарки дорогие делает.

Зоя Ильинична все показала, объяснила, супа сварила, с Аделиной только казус вышел. Геннадий подмигнул своей бывшей однокласснице, а теперь выходит, что любовнице, та надула губки, отвернулась, медленно мешая остывший суп в тарелке. Она и без макияжа, и без своих заморских тряпок была безумно сексуальная в его клетчатой рубашке.

Конечно, льстец, а еще бабник, у Орехова на роже довольной написано, что он любит все сладенькое да бабу какую доверчивую зажать в уголке. Вон какой довольный сидит, улыбается, суп наяривает, принесенный соседкой. Уже две рюмки выпил, говорит, элитный коллекционный алкоголь.

Нет, Орехову верить нельзя, ни одному слову, он вообще до этого Аделине говорил, что они находятся на секретной базе, и ее местоположение – военная тайна. А оказывается, они в деревне, Галич не была в деревне сорок лет – с момента своего рождения.

Нет, женщина, конечно, представляла чисто теоретически, что и как устроено в деревне, но, скорее всего, это была французская деревня с ровными рядами виноградной лозы, мирно пасущимися козочками и коровками на заливных лугах Тосканы, а невдалеке непременно красивый дом и небольшая сыроварня.

То, как устроена российская деревня, Аделина тоже представляла, но знания черпала больше из кинофильмов и разных шуток из интернета. Сейчас они втроем, вместе с соседкой, сидели за большим круглым столом на вполне современной кухне. В углу здоровенный двухдверный холодильник, хороший кухонный гарнитур, много всяких электрических приборов: кофемашина, тостер, мультиварка. На полу натуральное дерево, под потолком винтажная люстра – на деревенскую избу это походило мало, хозяин явно любил комфорт.

Орехов за обе щеки наяривал соседский суп, смотрел на Аделину с блеском глазах, явно что-то задумывая, а любопытная старушка все расспрашивала да на каждый ответ находила свою забавную историю.

Но совсем недавно случилось самое интересное и забавное. Галич упала в самый натуральный обморок, чего с ней не случалось сорок лет. Подруга Барбара решила бы, что она кокетничает перед мужиком, нарочно имитирует обморок, чтобы он носил ее на руках. Нет, Аделина реально упала, в какой-то момент все потемнело перед глазами, сознание поплыло, ноги подкосились, она начала падать.

Это все нервы.

Нервы и Орехов.

Он как раз в это время шел по лужайке, весь вымазанный в саже, с топором. Как потом рассказал, пытался растопить печь в бане, но что-то пошло не так. Кое-как справился с проблемой, вышел во двор, увидел двух гостей и Аделину в покрывале, а потом то, как она падает на крыльцо.

Когда женщина очнулась снова на кровати, Геннадий брызгал на ее лицо водой, нежно шлепал по щекам и испуганно смотрел в глаза. И вот тогда, когда она только распахнула веки, увидела его тревожный взгляд, сердце дрогнуло, забилась часто-часто, подскочило к самому горлу и начало уже трепыхаться там.

Скорее всего, это не только нервы и похмелье, но еще и возраст. После сорока лет много что случается в организме, и начинает болеть то, о существовании чего ты и не знала. Остеохондрозы, артриты, артрозы, сердечно-сосудистые заболевания и проблемы с памятью – и это еще не полный перечень «прелестей». Там еще климакс не за горами, но об этом даже не хотелось думать.

Потом взгляд Геннадия поменялся, на лице появилась наглая ухмылочка, он помог Аделине встать, проводил в ванную, дал чистые полотенца и сказал, что он тут недалеко, и если она еще захочет полежать, то кроватка и его компания – это самое лучшее место.

Галич, как смогла, привела себя в порядок, хотя смотреть на свое отражение было страшно. И что толку, что она сходила в СПА? Толку никакого, не считая оргазмов. Но алкоголь женщине не друг, а первый враг.

А почему она напилась? Да, правильно, это все Орехов. Это он во всем виноват, он корень зла и проблем. Так Аделина себя успокаивала, надо было найти крайнего, и она благополучно с этим справилась.

– Выпей, с одной стопки ничего не будет, только здоровье поправишь.

Геннадий налил Аделине в высокую рюмку бордовой жидкости из бутылки без этикетки. На вид и по форме бокала можно было решить, что это ликер, но это же не мишленовский ресторан в Париже, это Ко-со-го-ры, здесь наливают что угодно и во что угодно.

– Да ты пей, пей, дочка, у Семена хороший алкоголь, я сама, бывает, пригублю рюмашку, – Зоя Ильинична хитро улыбнулась, поднимая свою рюмку, приглашая по старой русской традиции чокнуться.

Галич и так чувствовала себя чокнутой. Багаж украли, за проститутку приняли, за решетку посадили, а потом напоили и увезли черт знает куда. А еще обморок и секс.

Вот секс был классным. Лучшим в ее жизни, вот за это она выпьет, а потом заставит Геннадия во всем покаяться и утром увезти ее в город писать заявление о краже. Женщина чокнулась, пригубила алкоголь, вкус вишни ударил по рецепторам, выпила залпом, повторяя за Геной и старушкой. Вкус вишни стал ярче, тепло разлилось по горлу, до груди и дальше, в низ живота.

Было вкусно.

– Так что там Ада ваша деревенская? Зоя Ильинична, вы не рассказали.

Орехов, аккуратно наблюдая за Канарейкой, ерзал на стуле, мучаясь стояком. Надо было давно проводить старушку домой, закрыть ворота на засовы и калитку, утащить Аделину в баню и там уже трахать до обморока. Мужчина закусил соленым огурчиком – их и много чего еще он нашел в холодильнике Терехова, но вот не нашел средств контрацепции. Но Семену они сейчас вообще ни к чему, они с Серафимой ждут наследника, да и Орехову хочется попробовать эту сахарную и сочную девочку без посторонних предметов.

– Ада? Хорошая была девушка, только больно строптивая, все женихов выбирала. То один невысокий, то другой лопоухий, то третий неказистый. Принца искала, а наши девки смеялись, мол, какой тебе принц, ему жизнь с тобой адом покажется.

Аделина прыснула, отправила в рот соленый огурчик.

– И что, что с ней стало? Нашла принца? – это уже Гена влез с просьбой о продолжении увлекательной истории.

– Вышла замуж, вышла, уехала в соседнюю Михайловку, да там и спилась.

Галич кашлянула, чуть не подавилась огурцом, Гена заржал как конь, толкая женщину в плечо.

– Ничего, не кисни, Канарейкина, тебе до этого далеко, да и не отпустим мы тебя ни в какую Михайловку, нам такая принцесса самим нужна.

А дальше под изумленным взглядом Зои Ильиничны Орехов, ухватив свою даму за шею, поцеловал. Ада ойкнула, пискнула, с каждой секундой поцелуя пьянея еще больше. Во рту стоял вкус терпкой вишни, а перед глазами искрили камушки калейдоскопа.

Глава 19

Орехов всегда целовался лучше всех.

Нагло и уверенно. Он брал, что хотел, и поступал так, как ему вздумается. Еще тогда, много лет назад, когда им обоим было по пятнадцать, Генка так же нагло и уверенно первый раз поцеловал новенькую в классе и получил по лицу.

– Не смей больше никогда так делать!

– А то что?

– А то получишь не по лицу, а по яйцам!

Девушка тыльной стороной ладони вытерла губы, прикусила их до боли, строго смотря однокласснику в глаза. Но Орехову было все нипочем, ему нравилась эта неприступная гордая девчонка с забавной фамилией и странным именем Ада.

Он потом все-таки получил коленом по яйцам, и случалось это не раз, так же как и по лицу, практически два года добиваясь этой девушки.

В ход шли сорванные на соседских клумбах охапки цветов, бренчание на гитаре под окнами, за что уже Гена Орехов был освистан и закидан куриными яйцами, которые летели от соседей. Но от своего не отступил, Аделина нравилась ему своим умением поставить всех на место, собственным мнением, гордо поднятой головой и неприступностью.

Но больше – красивыми карими глазами, россыпью веснушек на носу и длинными ногами. Может быть, поэтому она его и зацепила, тогда еще пацана, который совершал безбашенные поступки, сводил местных девчонок с ума, но сам в пятнадцать лет сошел с ума от одной.

– Мне хочется ударить тебя по лицу.

– Давай лучше сразу по яйцам, не будем отступать от традиций.

– Ты еще помнишь?

– Ну как же такое забыть? Такое забыть невозможно, мои бубенчики помнят все.

Галич была пьяна.

Снова.

Это становится плохой тенденцией. Очень плохой.

И всего от двух рюмочек вишневой наливки. Или от губ Орехова, его наглого языка, который несколько минут изучал рот Аделины, и горячих ладоней на обнаженных бедрах?

Но от всего этого было так безумно хорошо. Головная боль отступила, вместо нее появилось легкое головокружение, а во рту привкус вишни. Геннадий все продолжал нацеловывать, а она, закатив глаза, запустив пальчики ему в волосы, лишь тихо постанывала, позволяя делать с собой что угодно.

Нет, такого никогда, ни с одним мужиком у Галич не было.

Чтобы она вот так теряла голову и, летая в облаках, не могла дать отпор. Такое могло быть только с Геной Ореховым.

Первый муж, Дмитрий Галич, был старше на целую жизнь. Аделина тогда еще, в свои двадцать три года, на момент их знакомства оставалась девственницей. Потому что у Аделины Канарейкиной, пусть даже ее засмеют все вокруг, были убеждения и принципы. И она не собиралась ложиться под кого попало даже ради того, чтобы лишиться банальной девственности, раздвинув перед кем-то ноги.

Дмитрий привлек ее своей мудростью, но вместе с тем и напором. Он добивался девушку примерно так же, как и Гена в пятнадцать лет, но с другим размахом. Были огромные букеты из дорогих цветочных лавок, украшения из ювелирных бутиков и лучшие рестораны столицы, а потом уже Европы. Галич был умным, эрудированным, с ним было интересно.

Мужчина был поражен острым язычком и цепким умом Аделины, а уж то, что она оказалась девственницей, сыграло важную роль в предложении руки и сердца. Но сказка о принце, хоть и слегка потрепанном годами, оказалась недолгой: вместе с кольцом с бриллиантом, нанизанным на безымянный палец, Аделина узнала о пристрастиях своего мужа и его сексуальных наклонностях.

При всей своей изысканной внешней брутальности и аристократичности известный ресторанный критик, владелец модного кулинарного глянца и популярного заведения в Париже Дмитрий Галич был «нижним».

Да-да, в прямом смысле этого слова.

В сексе он любил подчиняться, а не подчинять, быть униженным, а не унижать, выполнять любую прихоть и приказ своей госпожи.

Может быть, именно хватку доминанта он рассмотрел в Аделине, которая тоже не с первого раза сдалась. Кто там знает, что у него было на уме, но Канарейкина попала на целых семь лет. И если поначалу было любопытство и интерес, как вообще все происходит между госпожой и ее рабом, то со временем эти игрища встали поперек горла.

О, это была целая наука: как правильно вставлять кляп в рот, до какой степени давить подошвой сапога на яйца и с какой силой бить хлыстом по спине. Но случилось так, что Дмитрий стал ей изменять, Аделина узнала, было противно, но закрыла на это глаза, еще больше ушла в работу.

А через месяц Дмитрий в возрасте пятидесяти трех лет покинул этот бренный мир. Случилось это во время сессии, на какой-то БДСМ вечеринке, с кляпом во рту и страпоном в жопе, от сердечного приступа. Все думали, что ему очень хорошо, а он в это время отдавал богу душу.

Так Аделина в тридцать лет стала вдовой, во главе его бизнеса, который заслужила по праву, и не потому, что она была просто жена. Ада работала и тащила последние годы все на себе, пока Дмитрий уходил в разгул, к которому подключились еще и наркотики.

Через четыре года Аделина встретила Николя, выскочила за него замуж через месяц, пораженная и сраженная наповал его бешеной энергетикой и нежностью, которую он показывал в постели. Была ли это любовь, Галич не знала, какое-то помешательство, порыв, хотелось чувствовать себя желанной женщиной, а не госпожой.

Но Николя через три года сбежал от нее к миниатюрной китаянке и уже несколько лет живет с ней на Бали. Там его не пилят, не заставляют заняться делом, там он свободен.

– Ты такая сладенькая, как вишенка, Канарейкина. Пойдем в баньку, я тебя напарю, намою, потом трахну и снова напарю.

В голове что-то щелкнуло, разум очнулся, Ада замерла, упираясь руками в грудь мужчины, фокусируя взгляд на лице.

– Нет… нет, Орехов, так не пойдет. Я не позволю вновь воспользоваться своей слабостью, так не выйдет, Гена!

– Да какой слабостью, сахарная моя? Ты же голодная, как кошка нетраханная, ты же хочешь так, что готова лезть на стенку.

Гена сказал, а сам прикусил губу, понимая, что сморозил глупость. Но это было правдой, а Орехов всегда топил за правду. Зажмурился, звон пощечины оглушил – и спасибо, что не по яйцам, ниже пояса было все ой как напряжено.

– Это я голодная? Да? Bétail, bétail lubrique et animal! (Скотина, похотливая скотина и животное).

– О, да, как мне это нравится, скажи еще! Меня так возбуждают такие словечки, скажи еще.

– Скотина!

Аделина хотела встать, но ей не дали. Гена схватил за руку, приложил к своему паху, показывая наглядно, как его возбуждает французская речь.

– Да пошел ты!

Женщина все-таки вырвалась, хорошо, что старушка баба Зоя давно ушла и не является свидетелем их скандала. Быстро прошла к двери, вышла на крыльцо и закричала, столкнувшись с неизвестным мужчиной.

– А-а-а-а!..

– О Господи! – мужик сам не ожидал с кем-то так встретиться в темноте, отпрыгнул, перекрестился, а с похмелья могло привидеться что угодно.

– Qui… qui êtes-vous? – Ада, прижав руки к груди, с перепуга перешла на французский. – Гена!

– Да здесь я, – Орехов стоял за спиной, сжимая плечи Аделины.

– Кто это еще?

– Вот, вот о ней я говорила, Михалыч, это она, ее держат в плену!

Невысокая женщина вышла вперед, Гена включил свет на крыльце, рассматривая непрошеных гостей. У него там, так-то, баня стынет, Канарейкина ерепенится, и член с утра дымится в штанах, ему совсем сейчас не до гостей.

Глава 20

Аделина решила, что она попала в какую-то старую комедию абсурда. Все, что последние двадцать четыре часа происходило с ней, напоминало именно это. Осталось узнать, где скрытые камеры и тот сценарист, которому она сказала бы пару «ласковых» слов.

Следующим событием после падения в обморок, поедания супа, вишневой наливки и разговоров с милой старушкой было появление странного мужика и нервной особы, которую Галич уже видела.

– Вот, вот, Валерий Михайлович, я о них тебе говорила. Надо разобраться с этой странной парочкой, я думаю, что женщину удерживают силой, – Варвара понизила голос до громкого шепота, словно ее никто не услышит.

– Эй, дамочка, что за выводы? – Орехов осадил сразу всех, дергая Аделину на себя, крепко обнимая. – Вы вообще все не вовремя, мы собирались в баню, да, моя курочка?

Галич ойкнула, захотела вырваться, но не получилось, лишь рубашка задралась до самого белья, обнажая бедра. Мужик, до этого стоявший молча, крякнул в кулак, поправил накинутый на плечи форменный пиджак и почесал затылок.

– Михалыч, ну чего ты молчишь? – Варвара толкнула мужчину, тот поморщился. Голова у Валерия Михайловича болела с утра – и так уже три дня.

– Участковый Прохоров, прошу показать ваши документы, – Валерий Михайлович хотел было отдать честь, но вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают, и ограничился кивком.

– Участковый – это… это как жандарм?

– Я не знаю, кто там жандарм, а я представитель закона и порядка в Косогорах. Пройдемте в дом и предъявите документы.

Орехов вздохнул, покосился на баньку, что ждала его битый час, на свой пах, в штанах дымились яйца, на хрен пойми откуда возникшего участкового и странную дамочку. Прохоров явно маялся с похмелья, нужно по-быстрому налить ему стакан и выпроводить восвояси.

– Господи, какая удача, я все, все вам расскажу, господин жандарм…

– Товарищ, никаких господ, я товарищ Прохоров.

– Да, конечно, товарищ Прохоров. Да отпусти ты меня, маньяк чертов! – Аделина вырвалась из рук Гены, Варвара пихнула участкового в бок, мужчина вновь поморщился.

Вся деревня знала, что, когда Прохоров уходит в запой – а уходил он в него, когда были выходные или праздники, – его нельзя трогать, потому что трогать бесполезно. А тут так совпало, что жена уехала в город к дочери, оставив Валерия Михайловича одного с пятилитровой кастрюлей борща и списком по хозяйству. Грех было не отметить это событие.

Но кто бы там что ни говорил, Валерий Михайлович Прохоров выполнял свои обязанности участкового как надо. Все отчеты всегда были отправлены в срок, подомовой обход совершен вовремя, профилактические беседы во избежание усугубления ситуации – проведены.

Он знал в деревне каждого жителя как облупленного, кто чем живет и на какие доходы. Знал дачников, от которых можно ждать подлянку когда угодно, но вот от Варвары такой подлянки, как сегодня, он не ожидал.

Женщина нагло ворвалась в дом, растормошила его, начала плести что-то про террористов и маньяков, про украденную женщину, которую держат в заложниках в доме Терехова. Только ради Семена Прохоров встал, умылся, накинул на плечи пиджак, нащупал удостоверение в кармане, взял фонарик и пошел выяснять, в чем там дело.

– Проходите, конечно, проходите, госпо… ой, товарищ полицейский. Гена, прекрати, хватит меня хватать, – Аделина оттолкнула руку Орехова, которая так и цеплялась за задницу, зашла первая в дом, за ней последовали Прохоров, неугомонная Варвара и огорченный Гена.

И за что, спрашивается, на его долю выпали эти приключения? Разве жил он плохо? Нет, лучше всех жил, но стоило появиться на горизонте Канарейкиной, как все пошло кувырком. Суета в гостинице, возня с таксистом, нервотрепка и стояк в Косогорах. Отдохнуть, называется, приехал.

– Товарищ полицейский, я сейчас вам все расскажу, произошел безобразный, даже вопиющий случай: меня ограбили.

– Ограбили? Да вы что? Вот же паразиты какие, и что людям не живется спокойно, все воруют и воруют! – Аделину поддержала Варвара.

– Где вас ограбили? Кто ограбил? Зачем? – Прохоров, зайдя в дом, первое, что увидел, был недоеденный ужин на столе и бутылочка с тремя рюмками. Она была такая красивая, граненого стекла, с красно-бордовой жидкостью. Участковый оттянул ворот майки-тельняшки, почесал кадык, сглотнул собравшуюся во рту слюну, переводя взгляд с бутылки на женщину.

Она была какая-то странная, явно нездешняя и не из дачников, этих он всех пересчитал неделю назад, даже их детей, кур, кошек и собак. Взволнованный взгляд, растрепанные волосы в одной мужской рубашке, говорит с акцентом. Такая вполне может быть похищена. Или просто пьяная.

– Где вас ограбили? Кто? Когда? Что украли? – Прохоров спрашивал по делу, а у самого горели трубы, эх как же не вовремя оказались здесь эти заезжие и начали портить ему статистику.

– Вот в том-то и дело, что я… а я ведь знаю, кто это был, это был таксист! Да, совсем вылетело из головы, и это все из-за тебя, Орехов. Таксист – такой неприятный тип, в плоской кепке с усиками, он высадил меня у вокзала, а сам скрылся с моими вещами, а там документы, там ноутбук, там все, что у меня было! Гена, я же говорила тебе!

– Да, да, она говорила… А давайте за стол, в ногах правды нет, да, товарищ участковый? Вмажем по рюмашке за знакомство, мне так много хорошего Семен о вас рассказывал, говорит, Михалыч – мировой мужик, как что, обращайся к нему, он мне как старший брат.

– Так и говорил?

– Так и говорил, слово в слово. Я Орехов, можно просто Гена, это курочка моя, Канарейкина, – мужчина ловко усадил участкового за стол, свое место заняла и любопытная Варвара, наливка полилась вишневым ручьем по рюмочкам.

– Я не твоя курочка! – Аделина топнула ногой, снова Орехов все переводит в игру и фарс, он ее просто не хочет слышать.

– Курочка, курочка, ну все, милая, не злись. Давай, иди ко мне, сейчас выпьем за знакомство, проводим дорогих гостей, и в баньку.

Орехов силой усадил Аделину к себе на колени, вручил рюмку, две пары глаз гостей смотрели так откровенно, что женщина залилась румянцем.

– Но у меня действительно украли вещи.

– Да, но не на территории товарища Прохорова, это было в городе.

– А, в городе, так это другое дело. Город – это не моя земля, вот если у вас что украдут в Косогорах, так зовите. А ты, Варвара, получишь у меня в следующий раз за террористов и маньяков.

– Так а чего я? Я что увидела, то и сказала.

– Ну, не будем ругаться. За ваше здоровье и за знакомство!

Все выпили, наливка пошла хорошо, как надо пошла, и закусывать не надо, Прохоров облегченно вздохнул, с виду Гена хороший оказался мужик, свой, простой, только вот «курочка» его вызывала подозрение, но кто там их разберет, городских.

Аделина снова ничего не понимала: как можно было сесть пить с первыми встречными, да еще с полицейским? Хотя вид у него был странный. Пришлось выпить самой, Гена обжигал своей ладонью ее бедро, и в попку упиралось что-то твердое. Галич поерзала, Гена закашлял, она посмотрела на мужчину, поморщилась.

– Отпусти, – процедила шепотом сквозь зубы. – Отпусти, кому сказала, маньяк.

Гена отпустил, провожая свою «курочку» взглядом, а она, надев тапочки, выскочила на улицу. Нет, надо срочно закруглять знакомство и закрывать ворота на замки. Вдруг Варвара вызвала МЧС и группу антитеррор?

Глава 21

Проснувшись ночью, Аделина посмотрела в темный потолок, хотела повернуться, но не смогла, прижатая к голому мужскому телу. Поморщилась, прикусила губу, повела бедрами, чувствуя попкой стояк. Гена даже во сне был готов заняться сексом, маньяк чертов.

И как так получилось, что она сдалась?

Как вышло, что Гена снова воспользовался ею и сломил сопротивление своим напором? Все-таки Галич слабачка. А ведь хотела поговорить, нужно было обсудить серьезную тему ее ограбления, а не пить и не окунаться в омут разнузданного секса. Весь этот спектакль на глазах участкового достал, наглые Генины руки, готовые вот-вот, залезть к ней в трусики прилюдно. Вот Ада и убежала из дома, побродила по участку, зашла в пристройку, которая оказалась баней. Она никогда в жизни не была в русской бане. Но вскоре там появился Гена и снова начал приставать.

– Варвара права, Орехов, ты маньяк!

– Я хуже, я сейчас куда хуже. Иди к папочке, моя курочка.

Гена нашел Аделину в просторной комнате отдыха бани Терехова. Она выставляла вперед руки, пряталась за диваном, а он, как хищный голодный волк, охотился на сочную цыпочку.

– Гена, ты понимаешь, что произошло? Меня ограбили, а мы ничего не предпринимаем. Нужно ехать в город, искать того таксиста, у него мой чемодан, там дорогие вещи, документы, ноутбук.

Но Орехов не слышал и не слушал Аделину, у него в голове были другие мысли и планы, и уж точно он не кинется искать чемодан. К тому же искать его не надо, он у него в кабинете, в ресторане. Но Канарейкиной, его сочной курочке, этого знать не надо. Придет время, и он все ей вернет, посадит на самолет, помашет ручкой, но не сейчас.

– О, да, я прекрасно понимаю, что произошло – произошел стояк и застой, который мне сейчас разорвет яйца. Ты хочешь увидеть это зрелище не для слабонервных? Не советую, курочка.

– Прекрати меня так называть!

– Называю, как хочу. Давай, давай, не прячься там, иди ко мне быстрее.

Гена бессовестно раздевался на глазах Аделины, первой полетела в угол футболка, туда же последовали джинсы, а потом и боксеры. Галич провела по фигуре мужчины взглядом, остановилась в районе паха, хотела было что-то сказать, но моментально забыла.

Стояк был внушительным, хоть орехи коли. Ну да, Ада не слишком много видела такого в своей жизни, не такая уж она разбитная девица, как ее подруга Барбара, которая насмотрелась наверняка бог знает чего, где и у кого. Но сейчас реально было на что смотреть. Не то чтобы она не разглядела вчера, в СПА была спорная ситуация.

И сейчас это был не гламурный пенис ее первого мужа, который любил все вокруг выбривать до невероятной гладкости, эпилировать и депилировать. Не среднего размера член второго законного супруга, которым по известным причинам они пользовались крайне редко.

У Орехова, как у первобытного человека, все было в первозданном виде. Густая растительность тянулась от живота в пах, переходя на бедра, темная, кудрявая. И среди этих зарослей – член, да, да, именно член, будем называть все своими именами. У сексуального маньяка Гены был именно член, а не какой-то там пенис.

Галич сглотнула, прижала руки к груди, бежать было некуда, а низ живота начало предательски тянуть сладкой болью. Ее женское естество уже было в предвкушении того, что произойдет, трусики намокли, а соски затвердели.

Мужчина сжал стояк в руке, провел по нему несколько раз, сильнее надавил на головку, на которой появилась жидкость, размазал каплю. Опустился на яйца, сжал их, издавая утробный рык. И уже стремительно ринулся на Аделину.

– А-а-а… Помогите!

Кого вообще Ада звала на помощь, она не понимала, но на всякий случай закричала, кинулась в сторону, но тут же была схвачена за края рубашки. Ткань затрещала по швам, пуговицы брызнули со звоном в разные стороны. Аделина выскочила из одежды, рубашка осталась в руках Гены, а она в одном белье вжалась в стеклянные дверцы серванта, в котором жалобно зазвенели бутылки.

– Я помогу, мы поможем, моя голодная курочка.

– Гена… ско…

Ада не договорила, но и так было ясно, что Гена похотливая скотина. И эта скотина впилась в ее губы, засасывая до боли, срывая лифчик и тут же трусики, проникая пальцами между уже бесстыдно влажных складочек, другой рукой накрывая грудь и сжимая сосок.

– Думал, порву всех гостей… сука… как же хочу тебя.

– А-а-а-а… Oh mon Dieu… Oh mon Dieu… (Боже мой)

Галич казалось, что она сейчас кончит от одного прикосновения, от этих настойчивых и грубых ласк. Через несколько секунд мозг отключился, тело расслабилось, два пальца вошли во влагалище, Гена начал ее трахать.

– Голодная, я же говорю, голодная, моя курочка. Эх, и не трахали тебя в твоей Франции, да это и хорошо, сейчас «папочка» покажет, как это надо делать, ноги не сведешь вместе.

– Tais-toi, connard! (Замолчи, скотина).

– Да, да, скажи еще… У меня сперма в яйцах кипит от твоих словечек.

– Tais-toi… а-а-а… а-а-а-а…

Ада уже начала закатывать глаза, чувствуя, что вот-вот взорвется от давления на какие-то до сорока лет неизвестные точки в ее теле, от диких поцелуев, от той страсти, от желания, с которым ее хочет этот мужчина. И что за ирония судьбы: мужик, который реально сводит ее с ума и делает из разумной женщины голодную кошку, – это ее бывший парень, который предал и разбил сердце.

– О, нет… нет, нет, нет, курочка, я не дам тебе сладкого, пока ты не возьмешь в свой сахарный ротик моего дружка, – Орехов смачно облизывает свои пальцы, которыми только что трахал, дает это сделать Аделине, нагло запихивая их уже ей в рот.

– Ты… ты сдурел? Что… что за одушевление члена? – Ада смотрит на мужчину, чувствуя на языке вкус своего возбуждения и голода.

– Мы с ним одно целое, давай, курочка, смочи головку, а потом заглоти по самые яйца.

Аделину тянут к дивану, она путается в трусиках, но на ходу их теряет, плюхается на мягкую поверхность, и тут же перед ее лицом появляется член с раздутой бордовой головкой. Ну, кто бы там что ни говорил, что член – это пошло и некрасиво, Галич сейчас поспорила бы.

У Орехова он был красивым. Первый в рейтинге ее скудного топ-листа членов. Тонкая кожа, под ней выпирающие вены, ровный, гладкий, с поджатыми внушительных размеров яйцами. Как там говорила Барбара – она должна отдаться инстинктам и дать русскому мужику?

Вот, сбылось.

Ада облизывает губы, ерзает, обхватывает член рукой, он огромный, мужчина стоит, широко расставив ноги, мощный, напряженный. Проводит языком по головке, от нее до основания и к яйцам, ласкает их руками, перекатывает, сжимает.

Внутри все сжимается, мышцы влагалища пульсируют, когда женщина, как можно шире открыв рот, берет член и начинает сосать. Это невероятно, дико, пошло, но так… так вкусно? Да, реально вкусно, по рецепторам бьет терпкий вкус, а в голове туман.

– Вот так… да, курочка… глубже, еще, возьми глубже… Давай, давай, сахарная, а потом я вылижу твою киску.

Ада не думала, что так может завестись от пошлых слов и минета. Но это случилась, она вошла во вкус, начала брать глубже, расслабляя горло, как шлюха в порно, дышать носом. Головка увеличилась еще больше, Гена тяжело задышал, понимая, что долго не протянет, наблюдая, как колышется грудь Ады при каждом движении. Какая она сексуальная, сочная, манящая и желанная.

– Вот же дьявол… твою же мать… не останавливайся… м-м-м… Расслабь ротик…

Аделина слушается, расслабляет челюсть, открывает рот шире, помогает рукой, надрачивая ствол. Слюна течет по подбородку, Орехов делает несколько толчков, вынимает член. Кончает, накрывая руку Ады своей. Сперма густыми струями попадает на губы, лицо, грудь Аделины.

Ее колотит от перевозбуждения, женщина разводит ноги, накрывает половые губы, начинает массировать клитор.

– Нет, нет, моя курочка… Я сейчас, я скоро. Ты, сучка, такая охуительная, я чуть не сдох.

Пошлость зашкаливает, но это особенный шарм Орехова. Его необузданная и невоспитанная харизма. Ада не успевает ни о чем подумать, ее резко опрокидывают на диван спиной, разводят широко колени, она сейчас максимально раскрыта, такая мокрая и возбужденная.

Язык хаотично скользит по половым губам, играет с клитором, Ада кричит, выгибает спину.

– Mon Dieu, mon Dieu, je finis… finis… a-а-а… (Господи, господи, я кончаю… кончаю… а-а-а…)

Оргазм рвет на части, мир рассыпается на яркие осколки, а ее все вылизывают, продлевая удовольствие.

– А сейчас в баньку, курочка моя, буду тебя жарить…

Гена улыбается, кусая нежно кожу внутренней стороны бедра, сжимая ягодицы. Он, как и обещал, затрахает сегодня эту сахарную девочку и все ее дырочки.

Глава 22

– Я не пойду туда, даже не проси, Гена, нет.

– Струсила?

– Я не струсила, я не хочу.

Орехов склонил голову, сощурил глаза, разглядывая свою сочную курочку, которая совсем недавно так лихо заглатывала его член, а сейчас, укутавшись в полотенце, скромно сидит и отказывается идти в парную.

Как-то странно она себя ведет: то раскованная и развратная, ругается по-французски, то ее словно перекрывает, отстраняется, не хочет ничего. Так не пойдет, Орехову совсем не нужно, чтобы она неделю дула губы и временами строила из себя недотрогу. Он и привез ее в деревню, чтобы проучить за то, что в прошлом сбежала, за то, что недавно сделала вид, что не знает его.

– Послушай, Канарейкина, – Гена, как был голый, поставил бутылку с минералкой на стол, подошел ближе, присел на корточки, начал тормошить Аделину, – я обещаю, утром мы позвоним в город, у меня знакомый в полиции, подполковник, он подключит росгвардию и всех ищеек, чтобы найти чемодан.

– И документы.

– И документы, а если не найдут, сделаем новые, временные. Ну, есть же какие-то временные бумажки, а пока отдохнем здесь.

– Здесь? – Галич часто заморгала, заглядывая в глаза Геннадию. Сердце в груди забилось часто, как ненормальное.

– Какая разница, где ждать? К тому же друг попросил присмотреть за хозяйством.

– Хозяйством?

Гена посмотрел на свой пах, было бы шикарно, если бы Аделинка полностью переключилась на его «хозяйство». Потому что возбуждение начало нарастать, даже находясь рядом, эта женщина действовала на него как афродизиак. Такого раньше не было.

– Фу, Гена, какой ты пошлый стал.

– Пойдем, давай, не ломайся, я тебя попарю, а то жар уйдет. А потом помою, намылю, потом снова трахну и, как обещал, вылижу все твои сахарные местечки.

– Гена!

У Аделины было такое чувство, что она попала в некую параллельную реальность. Что нет и не было Парижа, ее ресторана и издательства, не было двух мужей и разочарования в мужчинах. Именно этот мужчина из ее прошлого, который предал, как тогда казалось, больнее всех, сейчас был всех ближе.

– Пойдем.

Гена потянул за руку, на ходу срывая полотенце, заводя в моечную, а оттуда в парилку.

– Господи, как здесь жарко.

– Это еще не жарко, но скоро будет. Ложись.

– Куда?

– Ты реально никогда не была в русской бане?

– Нет.

– Ну, считай, сегодня я лишаю тебя девственности. Кстати, у меня были на это планы в прошлом.

Ада хотела возразить, но стало еще жарче, тело покрылось испариной, а ее уложили на широкую полку, застеленную белой простыней.

– Эх, хорошо-то как!

Дальше началась чистая вакханалия, Гена хлестал Аду горячим веником – по спине, плечам, ягодицам, нагоняя горячего воздуха еще больше, Галич тихо поскуливала, но тело расслаблялось, наливалось свинцом.

– Переворачивайся. Быстро.

Ада послушалась, теперь ее начали хлестать по груди, но нежно, она, прикрыв лицо руками, сквозь пальцы наблюдала за мужчиной и мысленно восхищалась его фигурой и статью.

Гена возбуждался, даже в парной он пожирал глазами фигуру женщины. Ему безумно нравилось, что он видел. Сочная, манящая, с полной упругой грудью, соски торчали, как спелые вишенки, вот Ада слегка развела бедра, взору открылись половые губки, а его член дернулся.

Надо бы узнать, есть ли у Канарейкиной муж или бойфренд, хотя ему было пофиг, вот именно сейчас наплевать, он хотел ее, и неважно, свободна она или нет. Сейчас она его, а дальше он посмотрит.

Орехов поддал еще жару, опрокинув на камни ковш кипятка, начал париться сам, хлеща веником по ребрам и груди. Пот стекал по вискам и лбу, все внутри горело, но было безумно хорошо.

– Эх… твою же мать… Хорошо-то как, курочка моя!

Затем Аделина проследила за тем, как Орехов вылетел из парной, она кинулась следом, мужчина вышел во двор, взял ведро с водой и облился с головой.

– Иди, я тебя окуну.

– Нет, нет, нет. Мне хватило, – Ада жадно глотала минеральную воду, облокотившись о дверной косяк. – Ты дикий, Орехов, вот реально дикий зверь.

– О, да.

– Нет, не смотри на меня так.

– Уверена?

– Нет… Гена, нет!

– Я обещал кое-что сделать, и я ведь сделаю.

Дверь хлопнула, Гена щелкнул по выключателю, комнату отдыха накрыл полумрак, было видно лишь, как дрова горят за стеклянной дверцей печки. У Ады снова перехватило дух от мощной фигуры Орехова, от его уверенных шагов, а когда ее повалили на диван и резко развели бедра в стороны, бутылка минералки выпала из рук.

– Ты ж моя сахарная девочка, такая гладенькая, влажная, горячая.

– Гена-а-а-а…

А Орехов уже проникал во влагалище пальцами, а другой рукой сжимал грудь и засасывал сосок. Ему так легко удавалось управлять ее телом, вызывать еще больше желания.

– Я же говорю, голодная… такая голодная девочка.

Гена сам хотел снова вылизать киску, его даже немного потряхивало от перевозбуждения, яйца снова поджались и стали каменными, член стоял колом. Нет, он еще не насытился, не наелся, как говорится, он хотел еще и еще, знать и видеть, как Аделина страстно кончает на его языке, от его ласк, и что он и только он виновник всех ее оргазмов.

Помешательство, не иначе.

Галич выгнула спину, вцепилась в подлокотник дивана, как можно шире развела ноги, то, что происходило, было лучшим, нет, фантастическим кунилингусом в ее жизни. Оказывается, есть мужчины, которые это умеют. Мысль о том, что Орехов это делает всем, пронеслась и пропала, оставляя осадок.

Но когда Ада забормотала по-французски, а потом закричала, снова кончая за минуту на языке Орехова, ей не дали опомниться, Гена навалился всем телом. Впился в ее рот своим, глотая крик, вошел так глубоко, как только можно, и начал трахать языком и членом как одержимый.

И оказывается, некоторые мужчины еще умеют трахать. А сколько вам было лет, когда вы узнали об этом? Эта мысль тоже пронеслась и забылась, потому что накатывал второй оргазм, а Гена, уже поднявшись корпусом, держа ноги женщины на своих локтях, смотрел, как его член, покрытый соками и влагой, входит, словно поршень.

Он наслаждался зрелищем, тем, как его ненасытная голодная курочка стонет от удовольствия, как колышется ее грудь, как при этом она сама ее мнет и вот-вот готова кончить. Но Орехов не был готов так быстро сдаться, у него были планы сменить несколько поз.

Так и произошло. Ада потеряла счет времени, своим оргазмам. Она лежала боком, стояла раком, спиной к стене, лежала грудью на столе. Временами сознание плыло, она ругалась на русском и на французском, Гена шлепал ее по попке и нежно по груди, кусал губы, насаживал на пальцы, заставляя сквиртовать. Таких мокрых оргазмов Галич не испытывала никогда, даже не была близка к ним.

Когда же Орехов отпустил себя и кончил, не вынимая член, изливаясь с хрипом в сокращающееся лоно, была уже глубокая ночь. А у Аделины не было даже сил помыть себя, но Гена обещал это сделать сам.

Он и сделал. Нежно касаясь воспаленной плоти, заставляя краснеть и трепетать. Когда они наконец добрались до кровати, кажется, заснули сразу, но Ада проснулась и вот уже десять минут просто смотрела в темный потолок.

– Ген… Гена?

– М-м-м…

Орехов потерся щетиной о шею и членом о бедро, но только простонал.

– Гена! Проснись!

– Курочка, прекрати, я в коме.

– Скажи, почему ты меня предал тогда?

Вопрос вырвался сам, может быть, для него было не место и не время, но Ада хотела знать прямо сейчас.

Глава 23

Аделина спросила слишком тихо, потому что в ответ Геннадий лишь громче захрапел и прижал ее к себе сильнее, накрывая грудь горячей ладонью.

Да и, наверное, зря она решила начать серьезный разговор после бурного секс-марафона, ночью, в незнакомой деревне, после перенесенного стресса и всех странных событий.

Слишком много было мыслей, слишком много непонятного. Если сейчас начать анализировать, что было бы, если бы, то можно зайти очень далеко. В любом случае за эти двадцать три года изменилось много. Изменилась сама Аделина.

Она уже не та восемнадцатилетняя девчонка, которая была влюблена в хулигана-одноклассника. Она взрослая, самостоятельная, самодостаточная женщина, у которой приличный бизнес, обязательства, планы.

И вот сейчас, вместо того чтобы работать и держать все под контролем или лежать отдыхать на курорте, как она планировала, Галич не может обуздать собственную плоть и накрывшую ее похоть и лежит в чужой кровати, в чужом доме, с тем самым бывшим хулиганом-одноклассником, после бурного секса, когда все еще саднит между ног, и каждая клеточка и мышца в теле болит. В незнакомой деревне, в той стране, из которой уехала много лет назад.

Ада даже теоретически не представляла, что бы было, если бы тогда сложилось все иначе? Кем была бы она? Чем занималась бы, как жила?

Можно было, конечно, растормошить Орехова, завалить вопросами, но это снова нервы, а у нее не было на это сил. С этими мыслями Аделина провалилась в сон. В порносон, где Гена жестко трахал ее раком, а она кричала от боли и удовольствия.

Но утро вышло не менее эротичным.

Проснулась от ласк груди, Гена облизывал соски, сжав упругие полушария вместе, терся стояком о живот и потом начал целовать шею.

– Раздвинь ножки, моя курочка, да, вот так, вот же сучка, какая ты влажная.

– Орехов, ты маньяк, – неубедительно и сквозь стон.

– Да, надо было слушать Варвару, меня следует изолировать от общества, потому что ты чертовски сладкая сучка, курочка.

Аделаида улыбнулась, расслабилась, позволяя ласкать все ее сахарные, как говорит Гена, места. Барбара была права, надо уметь отпускать себя, но в том-то и дело, что подобное можно позволить не каждому мужчине. Чтобы вот так пошло отпускать комплименты и проникать пальцами во влагалище.

Гена проснулся с каменным стояком и диким сексуальным голодом. Рядом была шикарная женщина, которая вчера выдоила из члена всю сперму, но за ночь ее накопилось достаточно, чтобы снова утопить в ней.

Канарейкина что-то говорила ночью, он не помнит, вообще рядом с ней все здравые мысли уходили на второй план. Она была сейчас другая, не та тонкая девчонка с выпирающими ключицами и лопатками, а аппетитная, манящая, сексуальная.

Да, правду говорят, что женщина к сорока годам лишь вкуснее становится, крепче. Как дорогое вино, но не каждый способен его оценить. Молодые девчонки, как игристое шампанское – ударило в голову и прошло. Здесь другое, тебя накрывает постепенно, глоток за глотком, а потом уносит в нирвану и уже не отпускает никогда.

Не было у Гены еще такого. Помнил бы, но так не накрывало точно. И как все удачно сложилось – чемоданы, полиция, деревня, банька. Нужно было позвонить в ресторан, узнать, остался ли он целым после свадьбы, не спалил ли Вася кухню, но вот лень было даже найти свой телефон, да и грех отвлекаться на него, когда рядом такая женщина.

Гена устроился поудобнее между ног Аделины, развел ее бедра как можно шире, вошел двумя пальцами в истекающее соком возбуждения влагалище. Сделал несколько движений, наблюдая, как его курочка выгибает спину и начинает протяжно стонать. Он готов слушать эти стоны часами и не вынимать из нее своей член.

Вышел, облизал пальцы, вкус ударил по рецепторам, по телу прошел ток. Член болезненно дернулся, он сжал его рукой, а потом начал медленно водить головкой по раскрытой промежности, задевая клитор. Затем так же медленно начал входить, чувствуя влагу и жар.

Все, медлить больше было нельзя. Яйца гудели, мышцы влагалища сжимали изнутри.

– Тебя вообще кто-нибудь трахал, курочка?

– Se taire! (Замолчи).

– Скажи еще.

– Tais-toi et baise-moi! (Замолчи и уже трахни меня).

– Нет, хочу не так.

Гена выходит, Ада кусает губы от разочарования, но ее тут же переворачивают, заставляя встать на четвереньки. Проводит пальцами по налитым половым губкам, скользит внутрь, задевая клитор, проникает вглубь, делая поступательные движения. Аделина издает стон, опускает руки, ложится грудью на кровать, раскрывая себя бесстыдно и максимально.

– Какая влажная, течешь на моих пальцах. Хочу тебя вылизать, вылизать всю твою сладость с этих припухших губ.

Галич чувствует, как начинает течь от его слов еще больше. Промежности касается язык, Орехов проводит им вдоль до самого ануса, вылизывая, раздвигая руками губы, находит клитор и нежно его посасывает.

– Oh mon Dieu… Oh mon Dieu. (Боже мой).

Язык скользит по анусу, расслабляя тугое колечко, Гена чуть просовывает его внутрь, словно трахает ее попку. Ада стонет, хнычет от того, что ей мало, чертовски мало, она почти на грани своего оргазма. Осталось совсем немного, только усилить трение клитора, но Гена, словно мучая ее и себя, продлевает ласки.

– Сейчас, сейчас, моя курочка, сейчас ты кончишь.

Губы смыкаются на тугом колечке, Гена начинает всасывать его в рот, круговыми движениями натирать клитор, надавливая и слегка его прищипывая. Аделину начинает трясти, киска пульсирует, мышцы болезненно сжимаются, по телу проносится оргазм, вырывая из горла громкий стон удовольствия.

Оргазм еще не успевает схлынуть, Ада чувствует, как ее воспаленную плоть оставляют в покое, но через мгновенье в ее лоно врезается крупный член Орехова. Оно все еще пульсирует, женщина кричит в подушку, теперь уже не переставая, от жестких и размашистых толчков.

– Да твою же мать… сука… сука… как хорошо… блять… еще…

Перед глазами Гены алые круги, комнату наполняют шлепки, аромат секса, по спине мужчины стекает пот. Он мнет ягодицы, впиваясь в нежную кожу, проникая большим пальцем в анус.

Аду накрывают ощущения и новый оргазм, снова крик, тело колотит, ей хочется отстраниться, все слишком чувствительно. Кажется, с этим мужчиной она готова кончать бесконечно. Гена, запрокидывая голову, чувствует, как Аделина болезненно сжимает его член, и кончает следом.

Галич чувствует, как по бедрам течет теплая сперма, как Гена, все еще находясь в ней, укладывает их на бок, массируя очень влажную и липкую плоть.

– Сейчас полежим немного и пойдем хозяйство кормить.

– Какое хозяйство? – тихо, охрипшим голосом.

– Птичек.

До полной картины деревенского быта не хватало хозяйства.

– Слушай, а ты замужем? Кольца на пальце не вижу.

– А ты? – в груди болезненно кольнуло.

– Я свободен, не переживай.

– Вот еще, я и не переживаю.

– А ты?

– После всего, что было, это так важно?

– Да.

– А-ха-ха, – Ада засмеялась, села на кровати, посмотрела на Орехова. – То есть то, что ты меня трахаешь два дня, это не в счет? Если я скажу, что замужем, ты отстанешь?

– Нет, – сказал громко. – Буду трахать тебя дальше.

– Ты неисправим, Орехов, отпусти, все, я в душ.

Даже если у Канарейкиной муж и трое детей, он не отпустит ее прямо сейчас точно. Пусть и не думает. Ада ушла, красиво виляя бедрами, голая. А Орехов задумался о детях. Он который раз не предохраняется, этого даже в мыслях нет, и это странно. Он всегда со всеми натягивал резинку и нюхал ромашки в презервативе, а сейчас категорически делать этого не хочет и не будет.

А что если Аделинка забеременеет и улетит в свой Париж?

Раздумывая, Гена пошел на кухню, но не успел дойти, как в дверь постучали. Не задумываясь о том, кто это может быть, как был голым, Орехов пошел открывать.

– Я что, не закрыл калитку и ворота? – спросил сразу, как только распахнул дверь.

– Здра…вствуйте… Я тут яичек принесла и творожка с молочком…

Женщина, стоящая на пороге, начала бодро, но взгляд упал ниже пояса Гены, и она продолжила уже на удивленной ноте.

– Упс, неудобно вышло, – Гена прикрылся, схватив с вешалки кроличью шапку-ушанку.

– Да ничего, очень даже и удобно.

Женщина заулыбалась, щеки залились румянцем, высокая грудь поднялась и опустилась. Она протянула корзину с подарками.

– Я Клава, живу напротив и всегда, всегда ношу Семену свое молочко.

Однако, неплохо Терехов устроился в деревне. Но женщина, хоть и была интересная, не цепляла – вот совсем никак.

– Я не поняла, какого хрена ты светишь своими яйцами? Орехов – тu es un animal. Tu es un animal, un sale animal lubrique! (Орехов, ты – животное. Грязное, похотливое животное).

Аделина как раз вышла из ванной и увидела голый зад Орехова.

– Вот же черт, спасибо за молочко, денег дам потом, – захлопнул перед Клавой дверь, надел на голову ушанку, подхватил корзину. – Курочка моя, это местные, они носят натуральный белок, не ревнуй.

– Да никто тебя не ревнует. Mâle. (Кобель).

Глава 24

– И куда это ты такая красивая собралась, моя курочка?

Аделина как раз вышла на крыльцо в тот момент, когда Геннадий кормил индюков. Они такие забавные, страшненькие, бегали по загону и жадно клевали предложенный корм.

Орехов отвлекся, прикрыл глаза ладонью от солнца. Посмотрел на Канарейкину, она даже сейчас была прекрасна. В бежевом брючном костюме на высоких каблуках, даже прическу навела. В руках маленькая сумочка, в глазах решительность. Женщина гордо сошла по ступенькам, держась за перила, и, надев солнцезащитные очки, гордо прошествовала мимо Геннадия до калитки.

– Я в город, и можешь меня не ждать, я сама разберусь со своими проблемами. Спасибо за ночлег, за баню, – Ада при упоминании бани закашлялась. – Спасибо за то, что дал зарядить телефон и накормил завтраком, не буду мешать вашим местным знакомствам, пока.

Орехов хмыкнул, ой ревнует его курочка, ой ревнует. И от этого даже как-то тепло на душе стало.

После ухода Клавдии, которую он в глаза видел первый раз в жизни, и оскорблений на незнакомом языке Гена решил приготовить завтрак. Секс сексом, а жрать после него хотелось дико.

На скорую руку из принесенных деревенских даров приготовил сырники, воздушный омлет с беконом, который нашел в холодильнике, и сварил кофе. Аделина, словно набрав в рот воды, завтракала молча, ни тебе оскорблений, ни проклятий, а потом так же загадочно вновь скрылась в ванной.

Мужчина убрал со стола посуду, вышел во двор, было жарко, снял футболку и начал изучать инструкцию по кормлению индюков.

– Так, «красавчики», посмотрим, что вы едите.

И тут как раз выплыла его лебедушка, почистив перышки и куда-то собравшись.

– В город? И на чем ты поедешь? На метле?

– Ха-ха-ха, как смешно. Я надеюсь, найдется добрый человек, может быть, даже джентльмен, который меня подвезет. Ну, или, на худой конец, автобус.

– Канарейкина, сразу после меня тебе подойдет худой конец? С ума сошла?

– Mon Dieu, tu es vraiment vulgaire. (Господи, какой ты пошлый).

– Соберешься обратно, запомни: улица Центральная, крайний дом, вдруг не получится уехать, и местный джентльмен тебя любезно подбросит обратно.

Аделина покачала головой, дернула калитку, но та не открывалась, дернула еще раз, она снова не поддалась. Но нужно было держать лицо при Орехове и не быть такой беспомощной. С третьего раза получилось.

Вышла, позади лязгнуло железо, Ада вздрогнула. Вот же скотина какая, даже не отговорил ее, даже попытки не предпринял. Иди, мол, на все четыре стороны, и пусть с тобой будет что будет, у меня тут есть другие свободные и готовые на все женщины, а ты, Ада, отработанный материал.

– Скотина! – топнула лакированной туфелькой, огляделась по сторонам

Аделина посмотрела направо. Там дорога заканчивалась, начиналось небольшое поле, а дальше лес. Посмотрела налево, здесь картина была веселее, и дорога делала поворот. Значит, надо идти туда, куда-нибудь дорога да и приведет. Но дорога оказалась чистым наказанием и одним названием – ни асфальта, ни тротуара.

Самое главное – не унывать, Аделина дала себе такую установку, ей сорок лет, она должна справиться с этим пустяковым заданием. Нужно всего лишь найти центр этого поселения, договориться с кем-то, чтобы ее довезли до города. Пойти в полицию, написать заявление, восстановить документы, купить билет и улететь в Москву. Хотя бы в Москву, оттуда уже в Париж, а там жизнь пойдет в привычном русле. Ее нервная система успокоится.

Она, может быть, и не ушла бы, но Орехов вывел своим поведением.

Галич понимала, что начала привыкать к нему. К поцелуям, ласкам, к безудержному сексу, бессчетному количеству оргазмов. Так не должно быть. Они так и не поговорили, не выяснили отношения, не разобрались в прошлом.

Но Аделина понимала, что эти выяснения отбросят их еще дальше друг от друга. Они наговорят много глупостей, грубостей, обидных слов, несмотря на то, что взрослые люди и могли бы поговорить нормально.

Но нет, с Ореховым никогда нельзя было нормально поговорить. Он все переводил в шутку, начинал психовать, затыкал рот или уходил.

А потом пришла эта соседка с яйцами, а Гена стал светить перед ней своими причиндалами, расплываясь в улыбке. Поганец такой.

Тогда в груди отчетливо и сильно кольнула ревность, словно там поскребли острым лезвием по старой ране. По той старой ране, которую нанесли много лет назад. Она затянулась, зарубцевалась, но Ада о ней помнит, никогда не забывала, просто хранила на старом заброшенном чердаке своей памяти.

Все-таки юношеские и детские обиды – они самые болезненные, самые сильные, яркие, острые. Когда кажется, что жизнь остановилась, мир рухнул, и ничего больше не будет, лишь выжженная и мерзлая душа. Это сейчас все иначе – тебя предают, ты отрекаешься, немного плачешь, переступаешь через свою боль, идешь дальше, а тогда – нет. Тогда все было мощнее, сильнее, как концентрированный и быстродействующий яд, убивающий мгновенно.

Галич шла уже минут двадцать, модные туфли начали натирать, хотела их снять, но идти босиком было точно плохой идеей. Мимо проехало несколько автомобилей, ее лишь проводили взглядом. Встретились две женщины с ведрами, те совсем остановились и смотрели на Аделину, как на кенгуру, непонятно откуда взявшегося в средней полосе России.

Но когда за спиной затарахтел трактор и остановился, обдав облаком пыли, это стало апогеем ее похода.

– Вот это да! Вот это королева в Косогорах! Ты кто такая, красотка? Жорик, смотри, ты ее видишь, или мне мерещится из-за этой жары?

– Нет, Федя, не мерещится, я тоже ее вижу.

Парень в полосатой майке, бейсболке, в зашарканных джинсах и грязных кроссовках спрыгнул с трактора и уже во всей красе предстал перед Адой, оставляя своего друга в кабине.

– Федор, миледи, а как вас зовут?

Аделина немного опешила.

– Мне нужно попасть в город. Вы не подбросите? Или подскажите, кто может это сделать? Я хорошо заплачу.

– Нет, в город не получится, – друг крикнул из кабины, сдвигая кепку на затылок.

– Почему?

– Пятница.

– Ну и что?

– В пятницу никто не повезет, у всех пиво охлаждается и мясо маринуется. Пятница – это святое.

– Миледи, а вы вообще откуда?

– Прекратите меня так называть, какая я вам миледи? Я задала вопрос. Вы сможете мне помочь?

– Мы можем подбросить до площади, да, Федь?

– На чем подбросить? На этом? – Ада сделала шаг назад, осмотрела трактор, он был далеко не чистым.

– Соглашайтесь, дамочка, прокатим с ветерком.

Местные были странные, но с виду вроде не опасные и не агрессивные. А идти до той самой площади – неизвестно сколько, да и туфли натирают, хочется пить.

– Хорошо.

– Прошу, позвольте вашу ручку, да, вот так, еще… Жорик, тяни. Я с этой стороны подсажу.

Если бы Орехов видел, как корячилась Ада, забираясь на трактор, он бы умер со смеха. Но слава небесам, его не было рядом, потому что Галич пережила потрясение, пока карабкалась наверх. А потом второе – пока ехала на коленях того самого Жорика, молодого крепкого мужчины, у которого не было двух передних зубов, и от него странно пахло.

Ада считала, что пережитые эмоции стоили того, ведь впереди маячила свобода, возвращение в город и избавление от Орехова.

Но Галич, как всегда, ошибалась, потому что это не ее Париж, это не Франция. И пятницу еще никто отменить не смог.

Глава 25

Геннадий снова нервничал.

Геннадий нервничал, и его это напрягало.

Мужчина посмотрел на часы, выключил воду, бросил поливочный шланг на газон, дошел до калитки, хотел было уже ее открыть, но передумал. Дошел до крыльца, запрокинул голову к небу и задумался.

Канарейкиной не было уже два часа. Гена рассчитывал на то, что она дойдет до поворота, испугается и вернется обратно, ее не будет максимум минут пятнадцать. Но то, что она отсутствовала вот уже два часа, настораживало и пугало.

И Орехов снова напрягся и начал нервничать.

За это время он успел позвонить Карине, спросить, как дела, остался ли его ресторан целым после свадьбы и какое из блюд запорол Вася. Ответ рыжей порадовал, все было целым, и все были целы. Что все идет в штатном режиме, завезли свежие продукты, и Василий все проверил. Его заместитель пока еще не вернулся из отпуска, хотя Орехов дал ему словесного пинка и приказал срочно прибыть на место работы.

Распрощавшись, Орехов снова начал нарезать круги по лужайке. Несколько раз заглядывал в загон к индюкам и снова нервничал, а причиной уничтожения миллионов нервных клеток была, конечно, Канарейкина.

Может быть, ее уже какой-нибудь ушлый мужичок усадил свою машину и укатил в город?

А что такого? Он бы сам ее подвез. Идет такая дамочка по деревне, формы соблазнительные, сама цыпочка такая аппетитная. Только вот когда рот откроет, хочется ее сразу заткнуть – и заткнуть поцелуем. Так, теперь Орехов не только нервничал, но и начал ревновать. А это было на него не похоже.

Он не помнил такого момента, чтобы ревновал женщину. Самолюбие не позволяло это делать.

Мужчина достал телефон из кармана шорт, набрал Аделину, гудки шли, но она не отвечала. Может быть, ее обокрали? Вот так просто в этой деревне – ударили по голове поленом, затащили в дом, обчистили, и сейчас она лежит бедная, несчастная, голая и беззащитная.

– Да твою же мать! Сучка вредная, я сам тебя убью, если найду. Нет, привяжу к кровати.

Орехов сбегал в дом, взял ключи, вышел, все надежно закрыл.

– Так, малыши, быть на месте и никуда не разбегаться, папа скоро приедет, чтобы вели себя хорошо, – все это было сказано индюкам, которые забавно трясли головами и моргали страшными глазками.

После Гена начал открывать ворота гаража и выгонять свой внедорожник на поиски француженки.

– Все, дамочка, слезайте, приехали! – Федя крикнул в ухо, заглушил мотор, Ада поморщилась, наблюдая, как он легко спрыгнул на землю.

– Как приехали?

С одной стороны, Аделина была счастлива, что наконец-то эта поездка на железном монстре закончилась, а с другой – получается, что ее приключения только начинаются.

– Да, это центральная площадь деревни. Вот магазин, там сельсовет, здесь школа, но из всего сейчас работает только магазин, – это уже прокомментировал Жорик.

– А кто же довезет меня до города?

– Не знаю, может, кто-нибудь и отвезет.

– Найдется какой-нибудь добрый человек, который поедет в город.

– По острой нужде.

– Да, да, по очень острой нужде.

– Но я думаю, что не найдется. Да какой дурак туда поедет в пятницу днем? Все только хотят оттуда вырваться.

Мужчины перебивали друг друга, рассказывали про грядущую перспективу невыезда по случаю пятницы и обреченность Галич зачахнуть в этой деревне до понедельника. Аделина отказывалась в это верить, но ведь должен же быть какой-то выход?

– Хорошо, спасибо, дальше я сама, спасибо, говорю!

Аделину наконец-то опустили на землю, все это время джентльмены помогали даме слезть с железного коня. Она пошатнулась на месте, чуть не упала, подвернув ногу, устояла, но все равно сломала каблук.

– Merde! (Черт).

– О, так ты иностранка. Точно, Варвара рассказывала, как в доме Терехова удерживают в заложниках иностранку, – Жорик выпучил глаза, толкнул друга в плечо.

– Ой, да Варвара первая сплетница на деревне.

– Точно, точно, говорила такое, я утром слышал. Так, может, она и правда заложница, а сейчас сбежала? Эй, дамочка, это правда?

Нет, Аделина отказывалась верить в то, что эти люди настолько тупы и глупы. Ей даже объяснять ничего не хотелось, туфли были безнадежно испорчены, настроение – хуже некуда, от жары болела голова, и хотелось пить.

– Спасибо, я пойду.

Нужно было хоть водички купить и что-то из обуви, местный магазин с живописным названием «У Жанны» подходил сейчас Галич как никогда лучше. Оставив своих новых знакомых около трактора, с каблуком в одной руке и сумочкой в другой Аделина заковыляла к этому сооружению.

Зайдя внутрь, чуть не споткнулась о грабли, огляделась по сторонам и замерла. Она словно попала в свое детство, в то самое, где в любом магазине продавали все подряд. Им много приходилось переезжать, папу каждые два года переводили на новое место, так что Ада повидала таких магазинчиков предостаточно.

– Будем что-нибудь брать или рассматривать? У меня через пятнадцать минут перерыв на обед.

Ада вздрогнула, обернулась, за прилавком стояла молодая женщина в красном платке на затылке, с черными распущенными волосами и глубоким декольте желтой блузки в голубой цветочек. На шее штуки три толстых золотых цепей, а в огромных карих глазах интерес.

– Здравствуйте, мне бы водички и что-нибудь обуть, вот, – поставила на прилавок сломанную туфлю и каблук, женщины вдвоем начали разглядывать причиненный ущерб.

– Лабутены, что ли?

– Да.

– Натуральные, не китайские?

– Натуральные.

– Никогда не видела натуральные.

– Может быть, найдется что-то взамен?

– А какой у тебя размер?

– Тридцать девятый.

– А деньги есть?

Аделина полезла в сумочку, но, как назло, кроме купюр по сто евро не было ничего. Но отыскав пятитысячную российскую бумажку, радостно улыбнулась.

– Вот. Этого хватит?

Жанна была увлечена рассматриванием настоящих «Лабутенов», но тут женщина впервые подняла взгляд на посетительницу. Она, конечно, странная была, какая-то озадаченная и озабоченная, но помочь бабенке надо было, не ходить же по их пыльным дорогам босиком!

– А ты сама откуда?

– Из Парижа.

– Да ладно?

– Да, но мне очень срочно нужно в город, меня ограбили.

– В Косогорах, что ли, ограбили? – Жанна напряглась, грабежей в их деревне давно уже нет, участковый хоть и запойный, но все держит под контролем. Или, может, это Федя шалит? Ну, она ему устроит, как увидит.

– Нет, не здесь, в городе. Таксист уехал с чемоданом и сумкой, а потом меня забрали жандармы в полицию, а потом приехал Орехов, я напилась, и он увез меня сюда. А мне очень, очень нужно домой.

– В Париж?

– Oui, oui, à Paris. Aidez-moi s'il vous plaît! (Да, да, в Париж. Помогите, пожалуйста!)

Ну, то, что дамочка была малость не в себе, было сразу заметно. Это, наверное, о ней говорила Варвара.

– А ночевала где? В доме Терехова?

– Не поняла?

– С краю, дом большой, красивый такой, да?

– Да, да, там.

– Ладно, горемычная моя, одену и обую тебя, но с тебя Лабутены, договорились?

Жанне, может, нафиг они и не упали, эти туфли, но больно красивые были, и размер ее, цвет такой благородный, бежевый, и таких точно ни у кого нет в их деревне и в соседней тоже. А починить каблук – плевое дело, как новые будут. Да и по подошве видно, что не так уж много в них ходили. Она отошла на минуту, вернулась и с гордостью поставила на прилавок калоши.

– Что это?

– Тридцать девятый размер, последние, по весне все разобрали, два раза за ними на базу ездила.

– А другого ничего нет? Может, вьетнамки или босоножки?

– Детские, двадцать седьмого размера. Надо?

– Нет, спасибо, – Аделина с любопытством рассматривала калоши, они были черные, блестящие, с ярко-розовой подкладкой внутри. Вот точно как из ее детства, но даже тогда она такое не носила.

– И костюмчик бы тебе поменять.

– А что с ним не так?

– Так рваный и вот тут мазут.

Действительно, Ада не заметила, как порвала брюки, как испачкала блузку в чем-то черном и вонючем.

– Как раз твоего размера есть халатик. Бабка Пантелеева мерила, ей большой оказался.

Жанна снова скрылась, но быстро вернулась, и глазам Ады предстал халатик. Темно-синий в красный горох, на замке и с накладными карманами.

Нет-нет, она это точно не наденет, это ужас какой-то.

– Не нравится?

– Думаю, что это не совсем мое.

– Зря, иди примерь, там, за ширмой. А я пока картишки на тебя раскину, все расскажу, что было, что будет, чем сердце утешится, куда дорога приведет.

Каким-то странным образом в руках яркой брюнетки появились карты, а дальше все было как в тумане. Аделина именно так может объяснить все, что делала и слышала.

Глава 26

– Орехов, только молчи! Даже не думай заговорить и произнести хоть слово! Ты меня слышишь? Ни слова, иначе я тебя задушу!

– Как я могу молчать? Господи, Канарейкина, ты прекрасна! Ты и утром была прекрасна, но сейчас – еще больше. Ты женщина моей мечты, ну-ка, повернись, повернись, я еще хочу на тебя посмотреть.

– Tais-toi! Tais-toi, je te le dis!( А ну, замолчи! Замолчи, кому говорю!)

– Нет, к твоему образу французская речь не подходит, здесь нужен крепкий отборный мат. А давай я тебе еще под глазом синяк поставлю и дам в руки два ведра?

– Очень смешно, Орехов, ха-ха-ха…

Аделина вышла из машины, специально сильно хлопнув дверью, дернула калитку, зашла во двор и быстрым шагом, чтобы не слышать больше подколы Орехова, направилась к дому.

– Аделинка, стой! Стой, подожди, я тебя сфотографирую, а ну-ка, повернись, да, вот так… Вот, опаньки, молодец! Ты же моя красивая курочка, это исключительно для потомков, только для них и истории, – Гена поднял вверх руки в знак того, что он сдается.

Галич остановилась на крыльце, повернулась лишь для того, чтобы обрушить на Орехова очередную тираду своего гнева, но не нашла больше никаких подходящих слов. Всеми, что были в ее словарном запасе, она сегодня его уже обзывала. Получилось так, что мужчина ее сфотографировал, когда она махнула рукой. Начала дергать входную дверь, пытаясь зайти в дом, но она была заперта.

– А ну-ка быстро открыл мне дверь! Быстро, кому сказала!

– Сию секунду, моя королева калош и халатика, три секунды, твой верный слуга уже бежит.

Геннадий склонился в шутовском поклоне, проскочил вперед, открывая ключом дверь, пропуская даму, сдерживая вновь накативший смех. На самом деле, как-то неудобно получается: ему весело, а Канарейкиной – нет. Хотя весело, Гена считал, должно быть всем при виде нового образа Ады, даже местные парнокопытные оживились.

Вот какие же отвратительно-неприятные люди оказались в этой деревне! Аделина думала, что в глубинке живет более человечный, душевный народ, чем в огромном мегаполисе.

Даже в провинции Парижа никто бы не позволил себе такую фривольность и насмешки по отношению к даме. Нет, Галич тоже хороша, развесила уши, начала халатик примерять, веселенькие калоши, принимая все за заботу и сочувствие.

Аделина бросила сумочку на кровать – это единственное, что осталось у нее личного, плюс телефон. Еще было нижнее белье, но спасибо, цыганка – а эта Жанна оказалась самой настоящей цыганкой, Аде потом сказал Орехов – не позарилась на ее белье. Видимо, размерчик оказался неподходящий.

А так все хорошо начиналось, Галич добралась до центра деревни, думала, ей помогут, войдут в положение, а всего лишь, получается, обокрали и наговорили ерунды.

Женщина посмотрела на себя в зеркало, поморщилась. Да, сейчас, в таком виде, она действительно походила на саму себя мало. Орехов прав, не хватает синяка под глазом, яркого платка на голове, еще добавить два ведра в руки – и можно вполне идти доить корову или козу, кормить скотину. Всегда утонченная и одетая со вкусом мадемуазель Галич поняла, как могут какие-то тряпки так до неузнаваемости изменить человека.

Красавица, да, конечно, ничего не скажешь. Тогда в магазинчике Аделина хотела возразить Жанне – так, оказалось, зовут хозяйку – по поводу своего внешнего вида. Но та начала быстро раскидывать на обшарпанном прилавке колоду старых карт и что-то все говорить, говорить, показывая пальцем.

Аделина растерялась, ей никогда не гадали на картах, она никогда не встречала настоящую гадалку, не верила в магию и считала все это шарлатанством.

– Карты – они все расскажут, карты не врут, ты знала? – Жанна смотрела таким пристальным взглядом своих черных глаз, что в какую-то секунду Ада решила, что она ее гипнотизирует.

– Имя… назови свое имя… Быстро говори!

– Аделина.

– Аделина… Аделина… Так-так… Сейчас посмотрим. Да, да, хорошо, так… Вот так.

Ада посмотрела на карты, не понимая, что там такого хорошего, для нее это были лишь цветные картонки в тонких пальчиках, унизанных кольцами, странной молодой женщины.

– Ой, нехорошо, ой, как нехорошо… Как тебя обманули, милая, – Жанна схватилась за грудь, замотала головой, словно ей самой в это время было нехорошо.

– Что… что там? – Галич включилась в процесс.

– Ты же моя милая… Больно-то как было, как было больно, очень больно. Да, но ты его не вини, это не он… Он не виноват, он ничего не знал. Это они, две дамы, видишь? – Жанна резко ткнула в карты пальцами, повысила голос. – Это они тебя обманули, они все устроили.

Аделина ничего не понимала. Какие две дамы? Кто такой он? И когда это ей сделали так больно? Да ей половину жизни было больно! О каком именно моменте сейчас ей говорят?

– Вижу мужа твоего. Первого и второго. Ой, второй глупый, ты не сердись на него. А первый в муках умер, да, точно, в муках.

Галич хмыкнула, точно, так и было, правильно говорит. Первый в муках на БДСМ-сессии, думали, он там от удовольствия стонет с кляпом во рту, а это ему плохо было. Второй – да что со второго взять было? Кинулась на первого встречного, но не ее это оказалось счастье.

– А вот и третий будет. Бог – он троицу любит, ты знала об этом?

Жанна вцепилась взглядом в лицо своей новой знакомой. Очень интересной она была женщиной, вся такая гордая, независимая, красивая, яркая. А внутри нее какая-то пустота, но и что-то еще.

– Что? Что вы так улыбаетесь?

– Не скажу. Сама придешь, спросишь, тогда скажу. Не сейчас. Рано еще.

– Вы мне лучше расскажите, спросите там у ваших карт, как выбраться отсюда?

– Так от судьбы-то не уйдешь, вон она, уже на пороге.

После этих слов в магазин вошел Орехов. Женщины застыли, Ада напряглась, сердце дрогнуло в груди, подскочило к горлу и ухнуло вниз. Она зажмурилась на секунду, но когда раздался дикий смех, как у умалишенного орангутанга, ей сразу захотелось его убить.

Всю дорогу – естественно, обратную, до дома – он ее подкалывал, сыпал разного рода шуточки. Ну ничего, решила Галич и залезла в огромный шкаф-купе, рассматривая в нем вещи. Там нашлись даже женские леггинсы и однотонная светлая футболка, спасибо, что не в обтяжку. Ничего, она ему отомстит еще и смеяться будет так же.

Переодевшись, оглядев себя в зеркало и оставшись довольной, Ада решила сжечь халат, но сперва сделать один звонок. Хорошо, что телефон она зарядила, и деньги на счету не закончились.

(Говорят на французском)

– Алло, Жерар, добрый день, дорогой. Алло… Жерар, ты меня слышишь?

– Ада, господи, я не верю своим ушам! Как ты, все хорошо? Я звонил несколько раз, ты не отвечала.

– Жерар, послушай, у меня серьезный вопрос.

– Да, дорогая, для тебя все что угодно.

– Если ты на самом деле можешь сделать для меня все что угодно, тогда приезжай и спаси свою даму сердца.

– Приехать? Куда?

– В Россию и немедленно. Меня обокрали, нет документов, нет денег. Одна надежда на тебя, Жерар.

В трубке раздался грохот, словно кто-то или что-то упало, Ада надеялась, что это не Жерар. Ей нужен благородный Атос, чтобы показать наглому Портосу, что за честь миледи есть кому заступиться.

– Жерар! Жерар, ты еще здесь?

– Да, да, я здесь.

– Адрес напишу в сообщении. И знай, я очень, очень соскучилась. Целую.

Аделина отключилась, спустя полминуты подумала, что зря она это все затеяла, Жерар не оторвет свою задницу и не приедет ее спасать, тем не менее сообщение все-таки отправила. Но если оторвет и сделает это быстро, то ждать все равно придется минимум сутки. Хотя это Россия, здесь все непредсказуемо.

То пятница, то выходные, то еще какая отговорка.

Глава 27

Дело шло к вечеру, а Канарейкина так и не выходила из спальни. Заперлась там и сидела вот уже несколько часов.

Геннадий снова начинал нервничать.

Вообще, он заметил, что рядом с этой женщиной он нервничает постоянно. То из-за того, что он его не узнала, а потом ушла, то из-за того, что отшила после секса и снова ушла. После приезда в деревню и секс-марафона снова ушла. А Орехов бежит ее искать каждый раз, в любом из этих случаев. Он бежит и ищет ее, волнуется, переживает.

И все это тоже заставляло его нервничать.

Орехов никогда, ни при каких обстоятельствах не бегал за женщинами.

За женщинами, девушками, девицами, девчулями, дамами, даже мадемуазелями. Ни в каком возрасте, даже тогда, молодым юношей, он не побежал за Канарейкиной, не стал спрашивать у нее, почему она так подло поступила? Бросила, не сказав ни слова, уехала в столицу, разбив сердце.

У него была гордость.

И Орехов знал значение этого слова.

Может быть, она по прошествии прожитых лет испаряется, истончается, делается прозрачнее? Нет, гордость была у него всегда, даже сейчас. Орехов любил и умел добиваться женщин без ущерба для собственного эго. Он добивался их изящно, иногда пошло, нагло, нахрапом, но все равно считал, что красиво.

А когда добивался, ставил на борт своего секс-истребителя любви очередную звезду и терял интерес. Но ни одна из этих девушек, девиц, девчуль, дам, даже мадемуазелей не отшивала его. О, нет, вот тут вышла осечка, как раз одна мадемуазель отшила.

С возвращением Канарейкиной все пошло не так, и прежний уклад жизни стал уже не таким актуальным, что ли. Больше не интересовали посторонние женщины, девицы и девчули.

Ему хотелось разгадать эту женщину. Всего одну.

Нет, ту Аделину Канарейкину Генка Орехов знал вдоль и поперек. Взбалмошная, упрямая, своенравная, она была такая, но сейчас данные определения стали более ядовитей, концентрированней, что ли.

За то время, что Канарейкина не выходила из комнаты, Орехов ее звал, даже уговаривал, даже спрашивал, все ли у нее хорошо и в порядке ли она. Ну, мало ли какой может быть у женщины стресс после потери лабутенов и фирменного брючного костюма?

Может, сказался перенесенный шок от вида себя в веселом халатике и калошах, хотя Орехову этот образ очень понравился, Ада была в нем такая сексуальная, даже аппетитная. Такая местная, вся в доску своя баба, которую вот запросто можно прижать к стеночке, задрать халатик, и там уже, как говорится, попутным ветром в любую гавань.

Ну, нет, конечно, такие женщины не предел мечтаний Геннадия Викторовича Орехова, у него вкусы более возвышенные и утонченные, но иногда он не против поиграть в такие ролевые игры.

Между делом был приготовлен ужин из принесенных утром соседкой Клавдией продуктов. Геннадий, конечно, сходил к ней, поблагодарил, заплатил, купил еще мяса, сыра, зелени. Запек в духовке, сделал гарнир, все-таки давно что-то он не готовил на кухне лично, все постоянно воспитывает и контролирует Василия.

Индюки были накормлены, баня затоплена, и в тот момент, когда Гена хотел вновь позвать Аделину, зазвонил его телефон. Мужчина поморщился, но не ответить было нельзя.

– Алло.

– Геннадий, я не понимаю, что происходит? Ты опять решил игнорировать звонки матери? А вдруг я при смерти, вдруг мне плохо, и некому подать воды? Вдруг у меня гипертонический криз или приступ астмы?

Такого рода претензии Гена слышал за двадцать прожитых вне отчего дома лет раз в неделю. По каким-то странным датам или когда луна в определенной фазе, мать начинала выносить мозг. Алевтина Сергеевна была в прошлом медицинским работником и умела оперировать медицинскими терминами.

– Мама, не преувеличивай, ты не при смерти, тебе не плохо, и тебе есть кому подать воды, чего только стоит твоя Кларочка, она зальет тебя водой, если ты попросишь.

– Клара – это не родной человек, а ты родной.

– Давай ближе к делу.

– Какой ты бессердечный и черствый, Геннадий, я не таким тебя воспитывала.

– Мать, не начинай. Ты знаешь, что бывает после беспочвенных предъяв и претензий.

Алевтина Сергеевна очень хорошо знала, Гена мог так осерчать, что любой спектакль с его якобы умирающей матерью в главной роли останется незамеченным.

– Геночка, я не понимаю, куда ты пропал?

Алевтина Сергеевна сменила тон, понимая, что сейчас давить на сына нельзя. Нужно выведать, где он, заманить снова к себе и вновь попытаться свести с Леночкой. Господи, да Орехова спит и видит, как ее сын все-таки будет женат. Остепенится, возьмется за ум и перестанет, как Казанова, скакать из постели в постель.

И лучше контролировать процесс «взятия за ум» и свести сына с проверенной женщиной. Леночка Воронкова была идеальным вариантом как двадцать лет назад, так и сейчас. Но Гена все воротил нос от счастья, что само шло в руки.

– Ты так быстро убежал, даже Леночка была в шоке.

Орехов закатил глаза, прошелся по кухне, выглянул в окно, задернул шторы.

– Не надо преувеличивать, никто там в шоке не был. И твоя Леночка тем более.

– Отчего же она моя? У вас, кажется, был роман, дело чуть до свадьбы не дошло. Как же я была счастлива, ты не представляешь.

Мать преувеличивала, с Ленкой максимум что было – это неудачный роман, попытка быть вместе, которая ничем не закончилась. Геннадий был долго уверен, что не рожден для брака, но, скорее всего, да не скорее всего, а точно – Лена просто оказалась не тем человеком, с кем Гена хотел бы прожить всю жизнь.

А то, что жениться нужно один раз и навсегда, на любимой и желанной женщине, это Орехов понял совсем недавно. Защищать ее, любить, оберегать, баловать. Бред, конечно, полный, это, наверное, свежий деревенский воздух ударил в голову, но озарение пришло внезапно.

– Так что ты хотела, мама?

– Ты знаешь, Кларочка гадала на кофейной гуще и нагадала свадьбу.

Что-то он сегодня уже слышал и видел на тему гадания. Точно, в магазине «У Жанны» его яркая владелица держала в руках карты, они были на прилавке, она что-то с загадочным видом говорила Аделине, а та слушала, открыв рот. Это что, флешмоб какой-то по гаданию?

– Мать, ты бы чем полезным занялась? Съездила, может, куда? К брату своему в Сочи, не хочешь?

– Нет, в Сочи не хочу, там сейчас жара хуже нашей. А сам ты где?

– Отдыхаю, эко-отпуск у меня, в деревне.

– В какой деревне?

– Название Косогоры тебе ни о чем не скажет, мама, ну зачем тебе это?

Как раз в это время из своего заточения вышла Аделина. Орехов удивленно посмотрел на свою спутницу, та выглядела иначе. Не было веселого халатика, на ней были бриджи и свободная футболка, где только нашла, неизвестно.

– Мне прежний наряд больше нравился.

– Вот сам и носи. А чем так вкусно пахнет? Ты вернулся к выбранной профессии и решил кормить нас не только наливкой и солеными огурцами?

– Гена, ты не один? Гена! Гена, кто это? Ты слышишь меня? Гена!

Мать кричала в трубку, но сын оставил вопросы без ответов, отключившись.

– О господи, господи, что же делать, что?

Алевтина Сергеевна отложила телефон, взяла пузырек с каплями, начала трясти его, считая капли, выпила остатки чая с привкусом валерианы залпом. Сын точно нашел себе женщину и даже уехал с ней в деревню. И что там за женщина? Какая она? А вдруг с детьми?

Нет, этого нельзя было допустить. Нужно было срочно спасать сына.

Глава 28

Ночь была жаркой.

Во всех смыслах этого слова.

Но сначала был ужин.

– Кстати, это вкусно, ты хорошо готовишь.

– Ну, это не все еще мои таланты, ты ведь знаешь, что я умею делать лучше, курочка моя.

– Почему мужчины всегда все переводят на секс? – Аделина поерзала на стуле, взгляд мужчины смущал, к тому же напомнил, как и что Орехов умеет делать хорошо. Лучше, чем запекать мясо.

– Может, потому что я на самом деле в этом лучший? Только настоящий мужчина умеет насаживать и жарить.

– Даже не знаю. И вообще, я хотела сказать, что у тебя слишком раздутое самомнение, мне даже тесно рядом.

– Как это не знаешь? А кто кричал, стонал, говорил по-французски? Видимо, ты просила еще, глубже, сильнее.

– Гена, хватит, все, избавь меня от твоих пошлых шуток. Кстати, я повторюсь: это мясо вкусное, а рибай, что был в ресторане, не очень.

– Неправда, он тоже был вкусный.

Орехову нравилось говорить с Адой о сексе, наблюдать, как она при этом держит себя, как старается не краснеть и не смущаться.

– Между прочим, я ресторанный критик, ты не знал? Поэтому могу судить, что вкусно, а что невкусно.

Гена отправил в рот последний кусок, отложил вилку, начал смачно его жевать, облизывая губы. Канарейкина важничала, конечно, Орехов заглянул в интернет, прочел пару публикаций, кто такая Ада Галич. Персона была важная и весомая, но ему, по сути, было плевать на ее важность. «Двум Барашкам» не нужны критики, мировое признание и звезды мишлена.

После насыщения желудка пищей пришел голод сексуальный. И Гена сейчас думал, как бы затащить эту курочку в кроватку. Быть в сорок лет озабоченным в сексуальном плане – это нормально, это даже здорово и круто, когда все работает и не дает сбоя. Секс был утром, он был прекрасен, и Гена понял, что ему нравится заниматься им по утрам с Канарейкиной. Она была такая манящая, сексуальная, открытая, доступная. А какая горячая и как красиво кончала!

– Черт, – член уже напрягся, Гена поерзал.

– Что? Что не так?

– Все так, кушай.

– Что ты задумал?

– Ничего.

– Я вижу по лицу. В баню не пойду, мне хватило вчерашнего. И сегодня мы спим отдельно.

– О как, а что случилось?

– Случилось то, что между нами вообще ничего не должно было быть. Это все ошибка, чистая случайность, скажем так, помутнение рассудка. Мы, так уж и быть, проведем здесь выходные, раз уж в этой стране не принято ничего делать в эти дни, потом ты везешь меня в город, и я иду в полицию. Мне надо в Париж, у меня дела, бизнес и очень насыщенная личная жизнь.

После высказанного Ада посмотрела на Орехова, тот слушал внимательно, но чувствовалось, что без должного интереса. К тому же Ада забыла про Жерара, но на его приезд и спасение рассчитывала мало.

– Все сказала?

– Да.

– Тогда я в баню, а ты убери со стола и помой посуду.

Ни возражения, ни критики, ни вам «Еще чего!». Орехов просто встал, демонстративно поправил выпирающий из штанов член и медленно, насвистывая веселую мелодию, вышел из дома.

– Ой, ну и ладно, ну и помою.

Аделина задумалась, жуя огурец. Было такое странное ощущение, словно они живут вместе уже много лет, и это просто семейный ужин, мужчина просто пошел в баню. Галич всегда гнала от себя мысли на тему «что было бы, если бы». Сложись все у них тогда, может быть, были бы уже совместные взрослые дети, и они вот так, как сейчас, вырвались бы за город, чтобы побыть вдвоем.

Нет, нет, так думать было нельзя. Потому что все это не укладывалось в голове. У Ады другая жизнь – без детей, с бесконечным контролем журнала, ресторана, а еще с написанием статей.

Она привыкла к той жизни – в суете, к круговороту вечеринок, встреч, обедов. Но, может быть, именно вот эта, совсем другая жизнь – с баней, ужином с любимым мужчиной и кормлением страшных индюков – и есть самая настоящая жизнь?

Любимым? Она подумала «любимым»?

Встала, начала нервно убирать со стола и мыть посуду, злясь на себя и свои мысли. Но не успела закончить, как зазвонил телефон.

Барбара, это было она.

Аделина совсем забыла о подруге, та, кстати, звонила и писала ей, но все осталось без ответа.

(Говорят по-французски)

– Бонжур, дорогая.

– Ну наконец-то, блудная дочь нашлась. Аделина, я места себе не находила. ты не отвечала на звонки. Я уже думала, с тобой что-то случилось.

– Да, все верно, со мной кое-что случилось. И это не очень приятное событие.

– Что не так? Рассказывай! Мне совсем недавно звонил Жерар, рассказал какую-то дикую историю, что тебя, оказывается, ограбили, тебе нужна помощь, и он уже собирает чемоданы в Россию.

– Серьезно? Так и сказал?

– Не знаю, насколько он был серьезен, но что был взволнован, это точно. Так что произошло? Ты, конечно, не воспользовалась моим советом и не нашла себе настоящего русского мужика, после которого будет трудно сидеть?

Хотелось, конечно, все рассказать подруге, что Ада как раз встретила такого русского мужика, предалась греху, и теперь наконец-то очередь Галич хвастаться подруге своим невероятным сексом и безудержным в нем, выносливым жеребцом. Женщина вытерла руки, вышла на крыльцо, хотелось на свежий воздух, к тому же вечер был теплым, и уже стемнело.

– Ада? Ты там?

– Да, да, нормально все у меня, не переживай, я все улажу, скоро, надеюсь, вернусь, мы встретимся и обо всем поговорим.

Но когда со стороны бани раздался громкий крик, Ада вздрогнула.

– Помогите! Помогите!

– Все, Барбара, мне пора.

– Но… но как же ты ничего…

Ада отключилась, кинулась к бане, даже не обулась, ворвалась в комнату отдыха, подбежала к лежащему у входа в мойку голому мужчине. Сердце моментально ухнуло вниз, руки похолодели, от страха и волнения стало трудно дышать.

– Гена? Гена, что с тобой? Гена, тебе плохо?

Начала тормошить мужчину, но он не приходил в сознание. Надо было бежать, звать на помощь, может, что серьезное, инфаркт или инсульт. Но ничего лучше не придумала, как начать делать искусственное дыхание, которое Ада в жизни никому не делала.

А когда через пару секунд поняла, что Гена ее целует и прижимает к себе, отстранилась, испуганно моргая.

– Ты… ты… ты скотина, Орехов! Я так напугалась, я сейчас сама упаду в обморок!

– Если будешь падать, то на меня.

– Идиот!

– Но ты побежала спасать этого идиота.

– Ну тебя, – Ада хотела встать, но ей не дали.

– Никуда ты не пойдешь. Никто тебя не отпускает.

Дальше Галич уже никто ни о чем не спрашивал, хочет она уйти или нет. Гена начал целовать, нагло задирать футболку, мять грудь, по-прежнему лежа на полу, подминая под себя Аделину, ломая легкое сопротивление, но даже сопротивляться не было сил.

– Сядешь на меня сверху? Стоит весь вечер, как только увидел тебя в том халатике и калошах.

– Дурак.

Прием соблазнения и совращения был примитивным, но Гене ничего не оставалось, как воспользоваться им. Спать один он и не думал, но не силой же брать эту строптивую курочку? Пришлось пойти на обман.

– Снимай уже эти штаны, да и трусики… Вот же дьявол… Какая ты влажненькая, иди ко мне, иди, я попробую твоей сладости.

Глава 29

После испробованных сладостей перешли к основному блюду.

Орехов, как и обещал, досконально продегустировал все прелести Канарейкиной. Во время чего Аделина не знала, куда себя деть, за что зацепиться и как не кричать, срывая голос. Потому что Гена был в этом деле виртуозом, вытворял чудеса, заставлял плакать от счастья.

Стоило дожить до сорока лет, чтобы наконец понять, как может мужчина удовлетворять женщину. Как надо это делать. Он делал это прекрасно, с максимальной отдачей, смакуя, получая при этом свое удовольствие. Ему нравилось это делать, а анализировать свои новые вкусы и предпочтения не было ни времени, ни желания.

Но Орехов дурел от чувства, когда женщина плавилась в его руках, на его языке и пальцах, от прикосновений и ласк. Ему нравилось, как она кричит, постанывает, даже скулит, ведет бедрами, сама трется клитором, половыми губами о его язык.

– Господи… нет… нет… Гена, не могу больше, нет… да-а-а-а…

Аделина кончала, сидя на лице мужчины, сжимала свою грудь, оттягивая чувствительные соски, вела бедрами, царапая кожу щетиной. А ведь стоило обидеться, что не помог уехать в город, она ведь и так предложила спать отдельно, но опять сдалась под настойчивыми ласками и поцелуями, под сокрушительным напором наглого мужика.

– Иди ко мне, да, вот так… Вот, попробуй… попробуй себя на вкус. Ты пробовала когда-нибудь себя?

Орехов поднимается, прижимает Аду к себе, жадно кусает губы, сосет их, проникает языком, практически насилуя рот. По рецепторам бьет вкус собственного удовольствия, оргазм еще не отпустил, внутренние мышцы сокращаются, а Галич чувствует, что начинает снова течь от возбуждения.

– А теперь иди ко мне, да, теперь ты оседлай меня, а потом обещай, что оближешь все соки с моего члена и сперму, которая будет по нему стекать.

– Гена… прекрати, ты невероятно пошлый. Замолчи.

– Нет, не так, ругайся на французском, меня это заводит. Тебе это нравится, моя курочка, я вижу, иди же ко мне… Иди сюда.

Они так и остались на полу в комнате отдыха, Гена был уже голый, мокрый после парной, когда Галич кинулась его спасать. Снял с Аделины футболку и бриджи и сразу приступил к делу – к своему развратному делу.

Сейчас, после сладкого оргазма на губах Орехова, ничего не оставалось, как подчиниться. Аделина оседлала его, перекинув ногу, посмотрела на внушительный стояк. Ей нравился его член, такой огромный, толстый, с тонкой кожей, выпуклыми венами. Погладила рукой, слегка сжала, на головке выступила капля влаги, растерла ее, наблюдая за мимикой мужчины.

Ей нравилось даже то, как он реагирует, как напряжены его мышцы, как сам он весь словно высечен из огромного куска камня, готовый раздавить, сделать больно, но дарящий лишь наслаждение.

Сумасшествие какое-то.

– Давай… давай, малышка, давай, моя курочка, потрись об него своей киской, потрись клитором, смочи своими соками.

Орехов был неким эпицентром разврата и пошлого соблазнения, Аделина никогда бы не позволила никому так с собой поступать. А вот у него это получалось так красиво, но пошло до жути, пошло, но возбуждающе, безумный контраст.

Аделина сделала, как он просил. Начала тереться раскрытой промежностью о член, скользить по его длине, задевая клитором, стимулируя себя. Понимала, что вновь начинает возбуждаться. И это тоже Галич нравилось, у нее никогда в жизни не было такого откровенного и развязного секса, в котором она кончала постоянно.

Влаги стало больше, Ада продолжала скользить раскрытым лоном до самых яиц, покрывая их своими соками, уперевшись ладонями в грудь мужчины. Гена мял грудь, пытался захватить соски губами. Так продолжалось несколько минут, становилось жарко.

– Ну все… все, хватит, давай… давай уже, сядь на него… оседлай меня, трахни так, как ты хочешь.

Аделина медленно садилась на член, помогая рукой, заполняя себя им, растягивая, кайфуя от этого действия. Начала медленно раскачиваться, слегка покручивая бедрами. А потом откинулась назад, оперлась о бедра Геннадия, начала двигаться уже быстрее.

Орехов одурел от того зрелища, что сейчас открылось его взору.

Шикарная женщина сидела сверху, двигалась, обволакивая влагой и теплом его член, грудь медленно колыхалась, хотелось облизать ее, даже слюна скопилась во рту. Но он не мешал, давал ей самой насладиться происходящим. Он зуб мог дать, что Аделину никто никогда так не трахал, но мысль о том, что она еще на ком-то так кончала, подливала в кровь ревности.

Казалось, еще немного, и Гена сольет. Но он держался, выжидал, когда Аделина сама переступит эту грань, когда сама начнет выдаивать своей ненасытной киской из него сперму. Ждать долго не пришлось, по телу прошла судорога, Ада уловила первые спазмы приближающегося оргазма, начала двигаться активнее. Грудь колыхалась сильнее, она, как голодная кошка, насаживалась все сильнее и глубже на член.

– Давай… давай, курочка, давай, кончай на мне, кончай… м-м-м…

Оргазм наступил одновременно, Ада остановилась, замерла, потом снова начала двигаться. Ее словно выворачивало наружу, мышцы сводило, бедра тряслись, внутри словно что-то лопнуло, и это удовольствие разрядом тока прошлось по всему телу.

Да, все-таки смотреть на то, как кончает твоя женщина на твоем члене – невероятное зрелище.

Дикое удовольствие и наслаждение.

Гена сцепил зубы, сжал челюсти до боли, сделал несколько выпадов бедрами, начал кончать, изливаясь потоками спермы глубоко внутри влагалища, чувствуя, как его член сжимают изнутри.

– Ты снова кончил в меня, – Ада тяжело дышала.

– Сама виновата, ты слишком горячая, – Гена приподнялся, начал ее целовать.

Мозг Галич отказывался функционировать рядом с Ореховым. А ведь ей сорок лет, и это не исключает того факта, что она может забеременеть. Но она надеялась, что этого не произойдет, ведь с прошлыми мужьями ничего не вышло. А проверяться более тщательно Ада не стала.

Начало такого эротического вечера продолжили в мойке, пришлось все-таки идти в баню, чтобы смыть с себя удовольствие и сперму. Потом перешли в дом, Орехов не хотел останавливаться на одном разе, а Аделина совсем уже ничего не понимала и не соображала.

Тело подчинилось мужчине, разум отключился вообще.

Барбара была права, надо было отпустить себя раньше, надо иногда вот так отключаться, чтобы подзарядиться удовольствием, почувствовать, как приятно болят мышцы после секса, а потом уже можно жить дальше, вспоминая приятные моменты.

Не отключалась, потому что было не с кем, в этом плане Галич была чересчур избирательна. Вот Орехову удалось ее соблазнить на счет «раз». А может быть, это старая и первая любовь, которая, как говорят, не ржавеет?

Заснули уже глубокой ночью, утомленные, изможденные, удовлетворенные, но Аделина проснулась от запаха дыма. Она четко уловила его, открыла глаза, посмотрела по сторонам. Было тихо, но за окном начинался рассвет, хотя до рассвета было еще далеко.

– Гена, Гена, проснись!

– Ну что? Давай потом, курочка, утром, устал, не могу, сил нет, мне ведь не восемнадцать лет.

– Ты это чувствуешь? Пахнет дымом, мы горим, Гена!

– Я сгорел за эту ночь дотла, это от меня пахнет, ты меня испепелила, – Гена говорил сквозь сон, прижал к себе Аделину, поцеловал в плечо.

– Нет, Гена, проснись! У нас пожар, там, за окном, кажется, горят соседи, а может, и мы!

– Где пожар? Ого! Да ни хрена себе!

Орехов наконец открыл глаза, сам посмотрел в окно, за которым действительно словно разгорался огромный костер. Сон сняло как рукой, соскочил с кровати, кинулся к двери.

– Да куда ты голый?! Оденься хоть, Гена!

– Точно! Да твою же мать!

Вернулся, открыл шкаф, начал выбрасывать одежду, схватил первые попавшиеся кальсоны, натянул на голый зад. Снова кинулся к двери, долго возился с замком, выбежал во двор, посмотрел по сторонам – у них все было спокойно. А когда оказался за воротами, сразу сделал шаг назад.

Начинал полыхать соседский дом. Сгорела уже пристройка, огонь перекинулся на крышу рядом, вокруг собрался народ, такой же сонный и чумной, как Орехов, кто-то пытался затушить пожар, бесполезно выливая ведра воды в огонь, уже сломав забор, кто-то звонил в МЧС.

– Господи, там же Коля, Коля там, сосед наш! Коля!

Соседка Клава оказалась рядом, Орехов сорвал с ее плеч цветастый платок, макнул его в воду, отбирая у кого-то ведро, накинул на голову, кинулся к дому.

Глава 30

– Гена, ты вообще нормальный? Зачем ты это сделал?

– А что случилось? Я теперь местный герой, так что утром жди подношение даров от аборигенов. Здорово?

– Дурак ты! Господи, какой дурак!

Аделина влажным полотенцем осторожно стирала сажу с лица Орехова. А он кайфовал, закрыв глаза, обнимая Канарейкину за бедра. Все-таки хорошо быть героем. А герою положена награда.

Вот, пожалуйста, Аделина самолично ухаживает за ним, вытирает сажу с лица, а потом, может быть, что еще интересное сделает. Поступок, может быть, и на самом деле был идиотским, но Орехов в тот момент и не думал, что может погибнуть, даже мысли не было.

– Нет, я не понимаю, как ты вообще додумался до такого? Как можно было кинуться в горящий дом?

– Клава сказала, там какой-то Николай, сработал инстинкт, и я бросился спасать Колю.

– Какой инстинкт? О чем ты говоришь? У тебя не сработал инстинкт самосохранения. Вот он как раз был отключен, придурок. Господи, какой ты придурок, Орехов. Я чуть с ума не сошла. У меня до сих пор руки трясутся.

Аделина намочила полотенце, снова начала вытирать сажу с лица Геннадия. Она на самом деле переживала, и это были, скорее всего, самые яркие события в ее жизни. Такой всплеск адреналина и страха, боязни за жизнь, можно сказать, совершенно постороннего человека.

Сердце разрывалось в груди, пульс зашкаливал. Она стояла в толпе вместе с собравшимся народом, смотрела на то, как Геннадий вытаскивает за руки из дома какого-то мужика.

– Волновалась за меня, да?

– Нисколько, ты придурок, Орехов.

– Конечно, волновалась, моя курочка, – Гена сжал ягодицы Аделины, поерзал на стуле.

– Да, ты прав, волновалась. Потому что мне отсюда надо как-то уехать. А если ты сгоришь в пожаре, мне что, жить оставаться здесь навсегда?

– А было бы здорово. Давай останемся, Канарейкина, построим дом, заведем кур и индюков, можно козу, я тут видел одну, недалеко паслась, такая миленькая, молочко пить будем. Ты умеешь доить козу?

– Шутишь? Господи, идиот. Какой же ты идиот. Сиди спокойно и не лапай меня.

Гена, конечно, шутил. Оставить все в городе: бизнес, ресторан, уехать в деревню – это надо, чтобы, как у Терехова, что-то случилось в жизни. Ему, например, жена изменила с его заместителем. Вот он и жил затворником целый год в этом доме, самогон гнал, выдумывал какие-то настойки. Но хорошо, что он вдруг встретил Серафиму, и они сейчас ждут пополнение.

Нет, Орехов так бы не смог, ему нужна какая-то движуха, но если с Аделинкой, то, может быть, и смог бы, но не один, точно не один. А может, правда – купить здесь дом, завести козу?

– Прекрати ко мне приставать. Прекрати меня лапать.

– Герою положена награда. Хочу награду в виде тебя.

– Я не просила тебя спасать Николая. Я вообще не знаю, кто это такой!

– Какая ты бесчувственная, это человеческая жизнь.

– Я не так хотела выразиться. Никто не просил тебя лезть в пекло, жертвовать собой, рисковать, чтобы кого-то спасти. Там было полно других людей, почти вся деревня сбежалась на пожар. Но из всех спасать Николая бросился ты. Это несправедливо.

– Ладно, давай уже закроем эту тему. Ай, больно!

– Вот-вот, ты ударился головой, это ссадина, надо обеззаразить.

Спустя минут десять после того, как Николай был благополучно спасен, отдан прибывшим на удивление быстро медикам и приведен в чувство, Орехов с Аделиной ушли в дом. С ним хотели еще поговорить, местные жители благодарили Геннадия, хлопали по плечу, но они сбежали.

Хотелось просто отдохнуть, а еще выпить, что Орехов и сделал. Зайдя в дом, открыл сервант, налил себе полстакана самогонки и выпил залпом. По грудной клетке растеклось тепло, снимая напряжение и усталость, сел на стул, а Аделина, схватив полотенце, начала стирать с него сажу и отчитывать за такой рискованный поступок. Гене нравилось ее ворчание, она была так близко, можно было ее потрогать, но больше он кайфовал от ее заботы. Хорошо быть героем.

– Ты даже халатик мой любимый надела, – мужчина начал задирать подол, возбуждаться, понимая, что там, под халатом, у Канарейкиной нет ничего.

– Перестань. Прекрати ерзать.

– Хочу тебя поцеловать, дай поцелую.

– Успокойся, ты мог погибнуть. Господи, как представлю, аж плохо становится.

– Дай поцелую, во время опасности обостряются первобытные инстинкты. Надо срочно размножаться.

– Прекрати.

– Нет.

Но сопротивление было бесполезным. Сейчас, в сравнении с тем, что было вечером, все происходило как-то иначе, томительнее. За окном уже был рассвет, а за плотно закрытыми шторами кухни царил полумрак.

Гена медленно и нежно касался лица Аделины, вел кончиками пальцев по волосам, вглядываясь в карие глаза женщины. В них был испуг, но и еще что-то, что очень нравилось ему: она волновалась за него. Это было видно, чувствовалось в каждом слове. Какая же все-таки она глупышка. Его маленькая глупышка, которая наделала много глупостей.

– Ген…

– Молчи.

– Но я…

Орехов целовал. Целовал так, как не делал еще. Медленно, нежно, без ярости и голода. Наконец-то он – первый раз за их встречу через двадцать три года – никуда не торопился. Аделина замерла, задержала дыхание, а потом забыла, как это делается, забыла, как дышать, цепляясь за руки мужчины.

Голова шла кругом – то ли от поцелуя, то ли от дыма, что чувствовался в воздухе, сердце застыло, а потом затрепыхалось в груди, как пойманная в силки птица. Она ответила на поцелуй, напряжение и волнение отпустило, всхлипнула, слезы навернулись на глазах, а в сознании только сейчас мелькнула мысль, что Гена мог погибнуть.

Все происходящее дальше было тоже другим. Касания, ласки, поцелуи. Движения, проникновения. Прямо на полу кухни, горячие прикосновения, стоны, хрипы. Гена входил не спеша, глубоко, утопая по самые яйца в горячем лоне, чувствуя, как Ада плавится в его руках, как мечется под ним от удовольствия. Это было самым невероятным, самым красивым их сексом за все время.

– Гена… а-а-а…

– Да, моя хорошая, да… сейчас… не торопи меня.

– А-а-а-а…

Аделине казалось, еще немного – и она умрет от удовольствия, непонятно было, сколько прошло времени, оно остановилось. А она все сгорала, сгорала и не могла сгореть в руках мужчины.

– Пожалуйста… пожалуйста, еще… еще…

Нет, нет, Гена не хотел торопиться, он хотел насладиться сполна тем, что видел и ощущал. Переполняли не только чувства, но и эмоции, о существовании которых он раньше и не знал. Можно, оказывается, не только трахать, а заниматься любовью, любить женщину.

Кто знает, может, это все пройдет, испарится, сознание к нему вернется, но сейчас пусть будет так.

Закончилось все мощным оргазмом.

Яркими всполохами огня перед глазами – и это уже не чей-то дом горел, а все нутро, дотла, оседая мелким пеплом на сердце.

Как же я любил тебя… люблю мою глупышку.

Нет, этого Орехов не сказал, но подумал так отчетливо, что даже самому стало страшно.

Глава 31

Выходные прошли относительно спокойно, не считая того, что каждые два часа в дом Терехова приходили местные жители благодарить за героический поступок и спасение соседа Николая.

Сам же Николай пришел через сутки – с бутылкой самогонки и банкой соленых огурцов. Николаю очень было необходимо выпить за здоровье Орехова и за свой новый день рождения.

Посидели, отдохнули, Николай ушел домой, пообещав больше не оставлять без присмотра электрические приборы. А причиной пожара, спалившего сарай, был как раз самогонный аппарат.

Аделина боялась признаться самой себе, хотя это было очевидно, что это были лучшие выходные за все ее сорок лет. Детство и отрочество в счет брать не будем, а вот именно в сознательном возрасте.

И это были не те выходные, проведенные на морях и океанах, не крутые выходные в Альпах, где она даже не умела стоять на лыжах, не медовый месяц со вторым мужем на Мальдивах, а здесь, в России, в деревне под странным названием Косогоры, с бывшим парнем из школы, с ее первой любовью, которая действительно, как оказалось, не ржавеет.

От этого было и радостно, и тепло, и счастливо, но и больно.

Что будет потом, когда закончатся выходные?

Когда в понедельник они должны будут поехать в город, чтобы оформить новые документы, тормошить полицию, чтобы она искала ее вещи? А потом что, Галич просто так сядет на самолет, безразлично посмотрит в иллюминатор, махнет рукой и улетит в Париж?

И что дальше? Как жить с воспоминаниями об этих днях?

Но сильно долго думать Гена не давал и ни на минуту не оставлял Галич одну. Они кормили страшных индюков, забавно потешаясь над ними, придумывая каждому смешное имя и свою историю.

Поливали из шланга цветы, газон, потом обливались сами, мокрые, довольные и счастливые, задыхаясь от смеха, падали на этот же газон и чуть ли не под открытым небом занимались сексом.

Пекли пирог, Орехов показывал мастер-класс, как это надо делать в одном фартуке на голое тело, сверкая упругими ягодицами и волосатыми ляжками.

Но Аделину это нисколько уже не смущало, она, отпивая мелким глотками холодный лимонад, не могла на него наглядеться. Это, конечно, можно было списать на солнечный удар, помутнение рассудка или опьянение, она и вправду была пьяна, но не от вина.

А вот Орехов был озадачен и не понимал, что его так разбирает от счастья, вот прямо сейчас, в эту минуту. Все эти дни он ловил каждый момент своей жизни и проживал их, смакуя, как не делал до этого все сорок лет.

Он наслаждался, кайфовал от того, что происходило, от близости этой женщины, от тех же самых индюков, природы, погоды, бани. Периодически их уединение нарушал приход соседей, то Николай, то Клава, но она приходила по делу, приносила продукты. То любопытная старушка баба Зоя, которую нельзя было не пустить, так как все-таки дом принадлежал мужу ее племянницы, и приходилось с этим считаться.

Орехову нравилось быть героем.

Сам он себя таким не считал, ничего героического не сделал, хотя местные так не думали. Но вот быть героем в глазах своей женщины было ой как круто. Это даже повышало потенцию.

Они успели сыграть в ролевую игру, в которой Аделина кричала: «спасите, помогите», а Орехов в роли супергероя, в одном веселеньком халатике вместо плаща, который положен супергерою, спасал попавшую в беду девицу.

Все было хорошо до раннего утра понедельника.

Никто не собирался вставать с первыми петухами, в спальне были плотно задернуты шторы. После утомительной сексуальной ночи Аделина и Гена крепко спали. Но сквозь сон было слышно, как где-то на кухне, на столе, разрывается от звонка телефон Орехова.

– Гена… Гена… ты слышишь, телефон твой на кухне?

– Ну нафиг его, – Гена пробубнил сквозь сон, прижался к Аделине, потерся бородой о плечо, царапая кожу.

Ада улыбнулась, расслабилась, но телефон продолжал надрываться звонками.

– Иди, ответь, вдруг что-то срочное, может, с работы.

– Да черт, хорошо, но никуда не уходи, у меня на тебя большие планы.

Нехотя встал, потер лицо, пришел на кухню, ответил, не глядя даже на то, кто звонит. Может быть, на самом деле это с работы, Вася опять накосячил, или рыжая Карина что забыла, но в динамике раздался звонкий голос матери.

– Гена! Гена, это просто бессовестно! Я не для того тебя рожала, чтобы ты игнорировал звонки матери. Я это пытаюсь сделать со вчерашнего дня! А твоя мать еще жива и просит хоть каплю внимания.

– Мам, что случилось, что опять за истерика?

– Мы стоим уже битый час около твоих ворот, точнее, около ворот Семена. Стучим, звоним, но нам никто не открывает.

– У каких ворот?

– Что, у Семена есть еще один дом, который находится в деревне Косогоры на улице Центральная?

– Не знаю, – Гена соображал туго и медленно приходил в себя после ночи. – Да какого черта, ма?

– Не смей ругаться на мать, идти и открой нам ворота.

– Ничего не понимаю.

Отключился, почесал в паху, выглянул в окно, солнце светило вовсю, посмотрел на часы. Было десять утра, да, действительно, надо уже вставать и кормить живность. Не веря тому, что мать действительно стоит у ворот, прошел в спальню, надел шорты, игнорируя нижнее белье. Аделина потянулась, обнажая грудь, Гена кашлянул, чувствуя, как начинает возбуждаться.

– Что случилось?

– Ничего, я скоро, и не смей надевать трусики, я скоро, – прикрыл дверь в спальню, вышел во двор, прислушался.

В ворота стучали.

– Да ну нафиг, реально? И какого черта она приехала?

Открыл калитку, вышел и остановился в удивлении.

– Мама?

– Да, я твоя мама. Вот уже сорок лет. Сорок неблагодарных лет. Расплатись с таксистом, отведи в дом и дай попить. Десять утра – и такая жара. Леночка, выходи, нас наконец-то впустят в дом.

Леночка?

Какого хрена? Вот только Леночки и матери сейчас не хватало Гене для полного счастья. У него самая сексуальная женщина на свете сейчас голая в кровати, а здесь мать и Леночка.

– Какого хрена вы приперлись? Так, стоять, такси никуда не уезжает.

– Это грубо, Гена!

– Зато честно.

– Сынок, тебя надо спасать. Я переживаю, мое материнское сердце все чувствует. Ты здесь непонятно с кем и непонятно чем занимаешься. Ты пьешь? Скажи мне откровенно, ты алкоголик? Ты страдаешь, я вижу. Мы тебя вылечим. Мы обязательно тебя вылечим.

– Мать, ты в своем уме? Что вы там пили со своей Кларой или нюхали? Да ничем я не страдаю, с чего ты взяла, мама? Что вообще происходит? Зачем ты сюда приехала, да еще Ленку привезла?

– Рядом с тобой должны быть близкие и неравнодушные люди. Она поможет, вы чуть не поженились в прошлом.

– Двадцать лет назад, мам! Что за хрень, я спрашиваю?

Лена переминалась с ноги на ногу, рассматривая Геннадия, мужчина был взволнован, выглядел заспанным, но никак не с похмелья. Она знает, что это такое и как выглядят пьющие люди, хватило бывшего мужа, за которого она выскочила замуж назло Орехову.

Но когда Алевтина Сергеевна предложила поехать, не отказалась. Чем черт не шутит, вдруг у них здесь может что-то получиться, и Гена не будет от нее убегать, как обычно это делает? Но даже невооруженным взглядом было видно, что мужчина здесь не один, у него есть женщина, засосы и царапины говорят сами за себя.

Все происходящее напоминало какой-то дешевый фарс и комедию. К сорокалетнему мужику, который захотел уединиться с женщиной, уехал подальше от городской суеты, приехали мать и бывшая сожительница, чтобы спасать его от какого-то алкоголизма.

Бред.

Глава 32

– Так, дамы, давайте не будем истерить. Просто нужно успокоиться, да, мама?

– Конечно, нам всем нужно успокоиться, а может, вам капелек накапать? У меня есть, очень хорошие.

– Нет, не надо мне капли, хотя… хотя давайте, что-то прям сердце так задавило, так задавило.

Зоя Ильинична засуетилась на кухне, Алевтина Сергеевна обмахивала себя платком, сидя на стуле, Леночка просто разглядывала Геннадия, а тот расхаживал от двери до окна, нервно почесывая бороду.

И как так нелепо вышло, что калитка захлопнулась? А ее можно открыть только с той стороны. Но не перелезать же через забор и не кричать на всю улицу Аделине, кидая камушки в стекло, чтобы она открыла калитку!

Орехов определенно этого делать не хотел, как не хотел, чтобы Аду видели неожиданно приехавшие мама и Лена. Потому что это его Канарейкина, только его и ничья больше, к тому же Аделина расстроится, а ведь так все хорошо было у них.

И после того как они узнают друг друга, будет скандал, его не миновать сто процентов, Гена вот прямо чуял, как запахло жареным.

– А что у вас горит? Что-то горит, Зоя Ильинична?

– Ах ты ж, бога душу мать, сухари это, я сухарики решила пожарить. Так ведь и поставила на медленный огонь как зашла.

Женщина бросила искать капли, кинулась спасать сухари, но было уже поздно. Весь дом заполнился противным запахом гари, пришлось открыть окна и двери, чтобы проветрить.

– Ну, ничего, ничего страшного, сгорели, да бог с ними, а вот капелек все-таки вам накапаю. Как-то неважно вы выглядите, слушайте, у меня нынче зимой случился приступ. Скорая приезжала, как раз под Новый год, я так же выглядела бледно. Может быть, вам врача? Хотя фельдшер, скорее всего, уехал в город на выходные и еще не вернулся, но в коровнике был ветеринар, Светочка, но ее тоже нет, замуж вышла.

– Нет, спасибо, я обойдусь без ветеринара, можно только капельки и водички. Еще воздуха не хватает, воздуха.

– Мама, ну кончай этот спектакль, завязывай уже. Выглядишь ты нормально, никакой не бледной и не умирающей.

– Откуда тебе знать, как я нормально выгляжу? Я тебя вижу раз в пятилетку, все время одна да одна, Кларочка вот только спасает своим общением, да Леночка заходит. Родной сын никогда вот слова доброго не скажет, вот как с этим жить?

– Да нормально жить, вы слишком преувеличиваете. Вот у меня нет детей, не дал бог, зато племянницы есть любимые, я за них переживаю. Но сильно в их судьбу не лезу и вам не советую, негоже это. У детей своя должна быть жизнь, а мы так, только радоваться за них можем, да, когда попросят, помочь чем. Своя у них жизнь, своя, и советы им наши, уж поверьте, не нужны, тем более контроль. А вас как зовут, я не расслышала?

– Алевтина Сергеевна я, мать этого переростка и неблагодарного сына.

– Мать, кончай, я же могу и нагрубить, ты знаешь.

– Знаю, знаю, весь в отца.

– А я Зоя Ильинична, хозяйка этого дома, а моя племянница Серафима замужем за Семеном, вот он как раз владелец того дома, где сейчас гостит Геннадий. У меня должны быть запасные ключи, я сейчас их поищу, надо только сообразить, куда их положила. Но точно… точно они должны быть.

Зоя Ильинична как раз во время приезда гостей к соседям возвращалась из магазина. Заметив издалека, что назревает скандал, прибавила шаг. Любопытство всегда было ее грехом, конечно, она старалась не совать нос не в свои дела, но дела вокруг происходили интересные. А соседа, который вышел в одних шортах, с голым торсом, сверкая татуировками, надо было спасать.

Сама не понимала еще, от чего, но спасать надо было.

Кто знает, что он там натворил, и зачем к нему приехали эти женщины?

– Геннадий, вы не поможете мне?

Баба Зоя кивнула в сторону, посмотрела загадочно, Гена ничего сначала не понял, на что она намекает, но решил пойти за старушкой.

Соседняя комната была спальней, в ней было все так мило, по-домашнему и старомодно. Цветастые шторы, тканые половики, а на кровати красивой пирамидкой уложены подушки.

Женщина начала что-то искать в комоде, Орехов пристроился рядом.

– Гена, твою мать, что происходит? – Зоя Ильинична громко зашептала.

– А что происходит?

– Ты в чем-то виноват?

– Почему виноват?

– А почему приехала твоя мама и эта женщина? Она твоя жена? Ты изменяешь? В то время, как ты со своей знойной брюнеткой кувыркаешься на кровати Терехова, ты изменяешь своей жене. Она твоя жена?

Зоя Ильинична сказала все на одном дыхании, тихим шепотом, словно ее могут услышать и покарать. Женщина понимала, что в жизни случается всякое, но чтобы вот так, в открытую, муж изменял жене, а тут приехала его мать с той самой женой и застукала его на месте преступления, это было уже слишком. Но это было похлеще любого сериала.

Орехов не понял, о чем его спрашивают, слова казались бредом, а когда понял, выпучил глаза от удивления.

– Ой, Гена, стыдно должно быть тебе.

– Баба Зоя, вы угарного газа надышались? Что за фантазии? Это Ленка, одноклассница моя бывшая, мы, конечно, было дело, чуть не поженились, но это не дает ей право приезжать и что-то требовать. Да она и не требует, стоит, молчит, это мать ее подговорила – за компанию. А мать все не оставляет надежды женить меня на ней.

– Точно не жена?

– Да точно! Зайдем в дом, покажу паспорт, – Гена сам перешел на шепот, не понимая почему. – Ну что, нашли ключи?

– Нет у меня ключей, я же их вам отдала, как приехали.

– Как нет, а зачем мы тогда сюда пришли?

– Чтобы поговорить, не могла же я спросить в лоб! Хотя тебя не мешало бы отлупить, но так как ты у нас местный герой, я воздержусь от этого.

– А зачем вы привели нас в свой дом?

– Я-то, дура, думала, что ты там прелюбодеянием занимаешься. Да ты не переживай, сейчас проснется твоя Аделина, поймет, что тебя нет, пойдет искать. А придет сюда, ко мне, куда ей еще идти тебя искать? Тут во всем и разберитесь, нечего в доме моей племянницы уставить скандалы, распускать там негативную энергию, я тут смотрела одну передачу про экстрасенсов, так…

– Так, все, стоп, Зоя Ильинична, я вас понял, будем ждать Аделину. Но я бы слазил через забор.

Вернулись на кухню, Алевтина Сергеевна все так же обмахивалась платком, ей наконец накапали капель, Лена сидела рядом за столом, пила просто воду.

– Слушайте, девочки, а вы оставайтесь у меня. У меня хорошо, просторно, комната есть отдельная. Отдохнете от городской суеты, чего вам ютиться в доме племянницы, к тому же вас туда никто не звал, а я приглашаю. У нас в деревне хорошо, воздух чистый, молочко парное будем покупать, соседка наша продает, яички свои, там, глядишь, и огурчики поспеют.

Орехов закашлял от неожиданной гостеприимности бабы Зои, мать взглянула строго, Ленка посмотрела удивленно. Вот у нее в планах не было оставаться в деревне, но в городе делать было нечего, сын от несложившегося брака уехал к отцу, на работе затишье. А вот с кем Гена проводит время, знать было интересно.

– Нет, нет, нет, что вы, мама не любит сельскую местность, она у нас городская жительница.

– А чего это ты за меня отвечаешь? Я вот сто лет не выбиралась никуда из своей квартиры, сижу, как попугай в клетке, нужно сменить обстановку. Мы остаемся, да, Леночка?

– Да, здесь мило. И хозяйка приветливая, спасибо вам.

Несмотря на яркое солнце и жаркий день, тучи над головой Геннадия сгущались. А за спорами-разговорами он не заметил и не услышал, как к дому Терехова подъехало еще одно такси.

Глава 33

После ухода Геннадия Аделина вновь заснула. Ей казалось, что она проспала всего несколько минут, а когда открыла глаза и посмотрела на часы, то поняла, что прошло полтора часа.

Но за это время ей приснился безумно странный сон.

Галич была беременна. Да-да, она чувствовала, знала это, и большой выпирающий живот, который она гладила руками, говорил именно об этом. А еще было странное состояние – ей было хорошо.

Погладила себя, убедилась, что никакой беременности нет, вздохнула с облегчением, но спокойствия это не принесло. В результате бурно проведенных дней в сексуальном отрыве, в неком эротическом дурмане вместе с Ореховым не исключено, что ее матка с благодарностью приняла сперматозоиды Геннадия. Прорвался один – самый шустрый, внедрился, и яйцеклетка уже начала деление.

Хотя Аделин не делала на это большие ставки.

С первым мужем она забеременеть не пыталась, но при этом никак особо не предохранялась, секс между ними был, мягко говоря, странный, но все же иногда случался.

Когда жила уже со вторым мужем, то предохранялся больше он. Вовремя успевал прервать половой акт, кончал на живот либо еще куда-то, Галич особо не была озабочена моментом предохранения.

Но по прошествии какого-то времени, когда уже сама решила поднять вопрос о детях, даже пошла к гинекологу, который сказал не очень утешительные вещи – были какие-то у нее женские проблемы, хоть и не глобальные, Николя ушел к другой.

Вопросы о детях и контрацепции, в которой Ада просто не нуждалась, так как мужика у нее не было, были автоматически закрыты.

Была ли Аделина готова к детям? Однозначно нет. Ей сорок лет, в былые времена рожать в таком возрасте было почти преступлением, на тебя бы начали показывать пальцем и сочувственно качать головой.

А Галич к тому же не замужем.

В те же былые времена рожать незамужней женщине считалось смертным грехом. А у нее даже нет и не намечается стабильных отношений.

А что, если она уже беременна?

Стало как-то не очень хорошо, даже ладошки вспотели, но долго думать об этом не пришлось, на тумбочке зазвонил телефон. Ада была уверена, что это Геннадий, потому что в доме его не было слышно. Или подружка Барбара, но на экране смартфона высветилось имя «Жерар».

Галич совсем о нем забыла – что звонила сама два дня назад, что просила помощи, совсем не рассчитывая на нее.

(Говорят на французском)

– Здравствуй, Жерар.

– Аделина, ты должна открыть мне дверь, точнее, ворота или как это называется, я приехал, куда ты просила, спасти тебя.

Женщина села на кровати, прикрывая обнаженную грудь одеялом.

– У каких ворот ты стоишь? Елисейских?

– Нет, если бы! Я в России, по адресу, который ты мне написала.

– По какому адресу?

Соображала Галич туго.

Аделина решила, что Жерар пьян, но судя по времени, в Париже было раннее утро, поэтому он либо набрался с утра, либо, что скорее всего, он не протрезвел с ночи.

– Деревня Косороды.

– Косогоры.

– Да, да, именно она, Косогоры. Очень странное название, таксист меня едва понял.

– Реально? Ты приехал?

– Да, да, я приехал, но тут огромные ворота.

– Я иду.

Галич подскочила с кровати, начала метаться по комнате, искать свои вещи, нижнее белье. В доме было тихо, значит, Гена вышел во двор. И почему он не слышит, что в ворота стучат? Может, он в бане? Будь его воля, он не вылезал бы оттуда никогда.

– Аделина, ты меня слышишь?

– Жерар, я слышу, я уже бегу… бегу открывать.

Вот же черт, черт, черт, черт!

Накинув на голое тело первую попавшуюся вещь, которой оказалась клетчатая рубашка Орехова, Аделина прыгнула в калоши, выскочила во двор, там было пусто. Лишь индюки весело топтались в загоне, баня не топилась, и Геннадий отсутствовал.

За закрытыми воротами действительно оказался Жерар. С дорожной сумкой в руках, волосы взъерошены, в глазах усталость, но на лице широкая улыбка.

– Аделина, господи, я так рад тебя видеть! Я думал, что уже никогда не увижу, что с тобой что-то случилось, моя фантазия рисовала отвратительные картинки, – мужчина кинулся обниматься, целовать в обе щеки.

– Я тоже очень рада тебя видеть, но не ожидала, – Аделина отстранилась, посмотрела по сторонам, улица была пустынна, где-то у соседей кукарекал петух и лаяла собака.

– Ты хорошо выглядишь, даже как-то посвежела или похудела, что ли. Я могу зайти?

– Да, конечно, проходи.

Комплимент был приятным, Аделина улыбнулась, пропуская Жерара вперед. Снова выглянула за ворота, еще раз оглядываясь по сторонам. Подумала о том, что все слишком странно, а исчезновение Орехова подозрительно.

– Господи боже мой, как здесь интересно! Это же настоящая русская глубинка, у нас такого не встретишь. А это кто? Пресвятая Дева Мария, это же индюки, да? Ты не поверишь, я ни разу не был в таких местах, родился и всю жизнь живу в Париже, только работа, только город.

– Я очень рада, что ты развеялся, и у тебя появилось столько впечатлений.

Можно было порадоваться за Жерара, который наконец увидел настоящую жизнь, кроме ресторанов, бутиков, спортзала, офиса и монитора компьютера. Вроде бы он был разработчиком каких-то программ, но Аделина точно не знала, чем мужчина занимается. Странно так: общаться несколько месяцев, встречаться с человеком, даже иметь с ним сексуальную связь – и совсем не интересоваться, чем он живет.

Вообще непонятно, о чем Галич думала, когда звонила Жерару и жаловалась на то, что попала в беду? А все потому, что была зла и расстроена, все из-за Орехова, который вел себя ужасно, как самоуверенный и напыщенный индюк, один из тех, которые ходят в загоне.

– Послушай, Жерар…

– Нет, это ты меня послушай, Аделина.

Мужчина остановился, резко развернулся и прямо у крыльца упал коленями на тротуарную плитку.

– У меня было время подумать, я так долго добирался до тебя, не спал больше суток. Аэропорты, перелеты, какие-то странные водители, которые плохо говорят даже по-английски. Я все время думал, как ты мне дорога, что я тебя люблю, и что так все было между нами неправильно, что я должен все исправить.

Жерар волновался, но даже сейчас он был очень даже привлекательным мужчиной. Высокий, широкоплечий, светло-русые, слегка вьющиеся волосы, карие глаза, ухоженный, всегда с идеальным маникюром. Но он точно не принадлежал к сексуальным меньшинствам, Аделина это знала, Барбара бы сказала.

Нет, Жерар был стопроцентным мужчиной. Единственное «но» – не мужчиной Аделины.

В него вполне можно было влюбиться, прожить вместе долгую жизнь, родить детей, но Ада совершенно ничего к нему не чувствовала. А тот секс, что между ними был, в сравнении с тем ненасытным голодным страстным сексом с Ореховым – был ничем.

А может быть, просто она не его женщина? А он не ее мужчина? Поэтому нет полного раскрепощения и доверия.

– Да где же оно… Неужели потерял? Ах, вот оно!

Нет. Нет. Это же не то, что о чем Галич думает?

Нет. Нет. Этого не может быть. Не здесь и не сейчас.

– Аделина, ты самая прекрасная женщина на свете. Я люблю тебя. Будь моей женой!

В пальцах появилось кольцо, на нем блеснул камень, наверняка бриллиант, а в глазах мужчины сверкнула надежда.

– Аделинка, как хорошо, что ты открыла ворота! Ты не представляешь, что случилось, я вышел, они захлопнулись, а потом… Какого хрена здесь происходит? Кто этот мужик и что он делает?

Орехов остановился на половине пути к крыльцу, понимая, что во дворе происходит что-то из ряда вон выходящие.

Даже если бы сейчас индюки вышли из загона и водили хоровод на лужайке, взявшись за крылышки, он был бы меньше удивлен, чем тому, что какой-то мужик стоит на коленях перед его женщиной и протягивает ей кольцо.

Глава 34

– Это что за хрен моржовый?

– Это не хрен. Это Жерар. Он из Парижа.

Звучит, конечно, комично.

Для Орехова слова «Это Жерар, он из Парижа» звучали примерно так же, как «Это дерьмо, оно из коровы». Фраза не значила для мужчины совершенно ничего.

Орехов прошелся от загона до крыльца, почесал затылок, потом бороду, остановился, рассматривая странного кудрявого типа, у ног которого была дорожная сумка. Гена хотел сказать много, даже материться, но держал себя в руках, неудобно было как-то при Канарейкиной.

– Так какого хрена, я спрашиваю, этот Жерар здесь делает? Я захожу, а он тут топчет нашу русскую землю своими буржуйскими коленками, тянет к тебе свои лягушачьи лапки и что-то мурлыкает, как куропатка?

Аделина сдержала улыбку, но сравнение было действительно смешным.

– Désolé, que dit-il? Cet homme est-il mécontent de quelque chose? Qui est-il? (Прости, что он говорит? Этот мужчина чем-то недоволен? Кто он?)

– Tout va bien, Gérard, ne t'inquiète pas, ça s'appelle une grande âme russe, il est tellement content de te voir. (Все в порядке, Жерар, не переживай, это называется широкая русская душа, он очень рад тебя видеть).

Жерар улыбнулся, протянул руку, чтобы поздороваться, но Орехов лишь тупо уставился на нее и даже не пошевелился.

– Bonjour, je suis très heureux de vous rencontrer, je suis Gérard. (Здравствуйте, я очень рад знакомству, я Жерар).

– Чего он хочет? Чего он тянет ко мне свои руки?

– Он здоровается так. Гена, это элементарное приветствие и дружелюбие.

– Да пошел он в жопу! Так и передай. И что у него было, когда он ползал здесь на коленях?

– Когда топтал русскую землю?

– Да, именно. Кольцо? У него было кольцо? Это что… что, на хрен, это было?

Гена ревновал.

Он пока не знал, с чем это можно было сравнить, но Орехов сейчас был похож на тот самый самовар, которому вот-вот сорвет крышку. Он никогда не ревновал, ни одну женщину, может быть, они не давали повода, но не случалось с Геннадием такого дерьма.

За сорок прожитых лет это, наверное, было одно из самых сильных и острых чувств, которое Гена испытывал. Когда он потерял отца, будучи подростком, то чувствовал боль, обиду, непонимание. Нет, отец не просто ушел к другой женщине, он ушел из жизни.

Гена считал, что он его предал, поступил, как слабак, угорел в гараже, завел мотор и просто ждал, когда задохнется. Все тогда были в шоке, никто не ожидал, но просто так ничего не бывает, отец страдал психическими расстройствами.

А совсем недавно, года два назад, Орехов словил еще одни сильные эмоции, когда друзья подарили на день рождения прыжок с парашютом. Это было, конечно, незабываемо и сильно. Но то, что он чувствовал сейчас, было сильнее. Стоило только поднести спичку, и он готов был вспыхнуть огнем ревности и вырвать этому французу его лягушачьи лапки.

Мать еще завела своим приездом, Ленку притащила, спасать его надумала от алкоголизма. Да еще баба Зоя – божий одуван с подозрениями, что он изменщик и подлец.

– Аделина, что происходит? Кто этот Жерар? – Гена глубоко вздохнул, взял себя в руки и включил мозг.

– Не переживай, это мой знакомый. Очень старый знакомый.

– Что ты говоришь! До такой степени старый? Или близкий, что сломя голову примчался аж из Парижа?

– Да, представь, что есть вот такие мужчины, которым неважно, что сегодня пятница, и неважно, что завтра выходные, они просто помогают женщинам.

О, это был камень в город Орехова, очень такой хороший, увесистый булыжник, Гена это понял. А вот Жерар ничего не понимал, просто моргал и не мог даже вставить слово в эмоциональную перепалку.

– Это я не помогал? Да я вытащил тебя из полиции! Так бы сидела там до выяснения личности. Все выходные.

– Гена, прекрати. У тебя уже паранойя какая-то. Ты ревнуешь.

– А как этой паранойи может не быть? Я захожу, это чучело тянет к тебе свои ручонки, а в них что? Он что, делал тебе предложение? На нашей русской земле, на глазах у индюков, этот лягушатник?

Аделина не знала, что ответить.

Предложение стать женой Жерара имело место быть, но это поняла только она, хотя по мизансцене это поняли даже индюки, не то что Гена.

Кого она обманывает? И перед кем оправдывается?

В руках Жерара действительно было кольцо, были произнесены слова любви, но в самый кульминационный момент появился Орехов. Наверное, хорошо, что появился.

Говорить «нет» мужчине, который примчался по первому зову, можно сказать, сердца, откликнулся на просьбу о помощи, прилетел в другую, незнакомую страну, просто невозможно, он не должен быть так категорично отвернут.

Хотя вопрос есть. Как он так быстро оформил визу?

Это надо было сделать как можно мягче, деликатней, без присутствия Орехова. Но застуканы они, можно сказать, были с поличным.

– И что? Что с того, что мой друг сделал мне предложение? Порыв у него был такой, соскучился, – Аделина огрызалась, понимая, что так не должна вести себя, но Орехов достал.

– Adeline, que veut cet homme? (Аделина, чего хочет этот мужчина?)

– Что с того? А ничего, что ты в моей рубашке, а еще наверняка без трусов, после ночи, полной секса? Что ты скажешь ему? «Да»? – Гене хотелось что-нибудь сломать или разбить.

– Гена, прекрати! И вообще, не тебе мне что-то предъявлять! Ты сам когда-то был застукан с поличным.

– Это когда это где-то я был застукан?

– Напомнить? – Ада встала в позу, не обращая внимания на вопросы Жерара.

Пошла словесная перепалка, в которой Жерар совершенно ничего не понимал. Да, он летел к женщине, которая ему нравится, он хотел создать с ней семью. Не то чтобы он безумно любил, но Аделина была приятной, образованной, успешной, элегантной женщиной. Безупречный вкус, стиль, хорошие манеры. С ней не стыдно было появляться в обществе, а любовь, большая, великая любовь, это для подростков, для тех, кому нечего было дать, кроме красивых слов. Жерару было что дать, он был вполне обеспеченным мужчиной, не хватало только рядом красивой и умной женщины.

А то, что Жерар сделал такой красивый поступок и приехал за любимой женщиной, должно говорить о многом этой самой женщине. В первую очередь о его серьезных намерениях. Но встретить рядом с Адой какого-то огромного, бородатого и крикливого мужика он никак не ожидал.

– Жерар приехал меня спасать.

– От кого спасать?

– От тебя, грубияна и бабника.

– Это в каком месте я бабник?

– А тебе напомнить? С кем ты был после выпускного?

Для Аделины это была больная тема, именно тогда и начался их разлад, точнее, не разлад, а крах отношений. После него-то как раз Канарейкина Аделина и уехала, не сказав ни слова, не оставив даже записки, не отвечая на звонки и сообщения.

Оборвала, отрезала, сожгла мосты, разрушила все.

– С кем? Что ты говоришь?

– Ты изменил мне! И все то время, что я нахожусь здесь, я закрывала на прошлое глаза!

– Это я изменил? Ты чего такое говоришь? Я ничего такого не делал!

– Тебе напомнить Ленку Ворошилову?

– У нас ничего не было. Тогда ничего не было!

Аделина и Гена стояли друг напротив друга, уничтожая и испепеляя взглядом. Чуть в стороне переводил взгляд с мужчины на женщину Жерар, начиная подозревать, что между ними явно что-то было.

А может быть, он уже опоздал, и мадемуазель Галич соблазнил вот этот русский бородатый мужик?

– Как хорошо, что я вас застала во дворе. Геннадий Викторович, я молочка свежего принесла и зелени, а еще яичек, как вы и просили.

Неожиданно и так кстати возникла Клава с корзиной в руках, ярко-оранжевом сарафане с откровенным декольте и распущенными длинными волосами. Пышная грудь, загадочная улыбка, блеск в глазах.

– Bonjour, мademoiselle. (Добрый день, мадемуазель).

Первым поздоровался Жерар, Клава часто заморгала, открыла рот, чтобы ответить, но не знала что.

– А у меня еще блинчики свежие есть, недавно испекла. Хотите?

За минуту у Орехова созрел гениальный план по сливу лягушатника.

Глава 35

– Может быть, еще чайку подлить? У нас такой хороший чай – на травах. Все свое, все свое и медок. Он, конечно, прошлого сезона, в этом еще рано собирать, но мед у нас в деревне отменный, целых три пасеки есть. Давайте подолью.

Зоя Ильинична, аккуратно взяв большой пузатый заварник в красный горох, налила из него чай в стакан Алевтине Сергеевне и Леночке. Женщины не сопротивлялись и молча принимали ухаживания хозяйки дома, слушая ее милую болтовню.

Зоя Ильинична налила и себе, но в широкое блюдце, красиво поставила его на пять пальцев, кинула в рот сушку, начала хрустеть ею и шумно, издавая хлюпающие звуки, пить горячий чай мелкими глотками.

Гостьи переглянулись, но ничего не ответили, Алевтина Сергеевна вздохнула, а Леночка отвернулась. В это время как раз по телевизору шли вечерние новости, было практически ничего не слышно, да им бы переслушать Зою Ильиничну. Она была хлеще тех новостей и того телевизора, говорила, не умолкая, рассказывая про удои на ферме, рекордный сбор трав в том году и миграцию целой пчелиной семьи.

– А может, погулять сходите вечером? Так хорошо, жара спала, только вы на болото не ходите, там можно сгинуть. Ой, сколько у нас скотины пропало, да и людей немало.

– Болото? – Леночка оживилась и спросила с интересом и страхом. – Люди пропадают?

Не то чтобы она любила дикую природу, но болото, где можно сгинуть, как сказала баба Зоя, пугало.

– Да, по всему правому краю Косогор болота, там и собаки пропадали, и телята непутевые уходили, а уж сколько там коз потерялось, никто не считал. Мой дед, кстати, царствие небесное, тоже там пропал, ушел – и нету, нашли через год. А он лежит подо мхом у коряги, как живой, там, в болоте, какие-то газы выделяются, и труп совсем не разлагается. Его как принесли, бабка моя как увидела, чуть сама не померла, а она-то за этот год уже замуж второй раз вышла.

Гостьи слушали рассказ, открыв рты.

– Раньше все быстро делалось. Но хоть и в мужиках был дефицит, но если баба хорошая да хозяйственная, то она никогда не останется одинокой. Все время кто-то находился. Это сейчас все как-то измельчали. Да все мужики перевелись, словно в том болоте утопли. Вы пейте, пейте чай, совсем вас напугала старуха. У нас такой хороший чай – на травах, все своими руками собрано, каждая травинка. И мелисса, и душица, и зверобой. А сколько в нем пользы!

– Простите, что я вас перебиваю, – Леночка решила прервать словесные потоки хозяйки дома и осмелилась задать вопрос. – Автобусы в город здесь по каким часам ходят?

Зоя Ильинична кашлянула, подлила себе еще чая.

– Что ты, милочка, каким часам? Сегодня у нас что?

– Понедельник.

– Значит, сегодня автобус уже был, он уехал в город.

– А следующий когда?

– Так я и говорю, ты не перебивай, дай вспомнить. Вернется он, значит, в среду, а в четверг поедет обратно.

– А почему так долго? У вас что, совершенно нет никакого междугородного сообщения? – свое возмущение высказала Алевтина Сергеевна.

– Сообщение есть, а вот междугородного нет. А зачем оно здесь? Дачники все на своих машинах, только заехали, их теперь до первого снега не выселишь. Местные работают, некогда им по городам разъезжать, кто на ферме, кто в курятнике. А какие у нас красивые куры, вы бы видели, элитные породы разводят. Боже мой, я как увидела, дар речи потеряла.

Баба Зоя, как говорится, заговаривала зубы. Совсем недавно под предлогом одолжить у соседки таблетки от давления, а то свои выпила, старушка проникла на территорию Терехова, где развивался свой сюжет, более яркий и интересный. Появился новый персонаж, который накалил отношения между Геннадием и его знойной брюнеткой до предела, но, как узнала баба Зоя, вовремя пришла Клавдия.

Любовный треугольник – да, это был именно он, но такие ребусы баба Зоя щелкала как орешки, а вот появления там, в этом треугольнике, еще двух персонажей допустить было нельзя.

– Как-то это странно. Теперь, получается, автобус приедет только в четверг, и придется сидеть здесь до этого дня?

– А может, и не приедет, это как шофер будет себя чувствовать, или машина его может поломаться. У нас раньше был автопарк, и автобусы часто ездили, а потом все пошло прахом, и никому это стало не нужно. Но зато у нас хорошая ферма, и люди у нас хорошие, приветливые. А куда это вы собрались? Я вам чуть позже баньку затоплю. Я, конечно, сама не очень люблю париться, да и возраст. А вы можете, парку побольше дадите, веничек запарите, чайку заварим с травами. Чай у нас травяной, вкусный, вы пейте, пейте, девочки, не стесняйтесь, а я вечером еще блинчиков напеку.

Леночка подняла голову, посмотрела на настенные часы, было почти семь вечера. Какие еще блинчики бабушка собралась стряпать, неизвестно. Нельзя же столько жрать на ночь. Да и чай уже булькает в мозгах.

Баня – это, конечно, здорово, но не предел мечтаний. И зря она поехала в эту деревню к Орехову, не такого приема Елена ожидала, будь он неладен, паразит такой. Бегает за ним вот уже который год, как собачонка, и около его мамы крутится, идиотка несчастная. Все на что-то надеется двадцать три года, что вдруг у них все наладится, и Гена наконец разглядит в ней женщину.

Да, раньше ничего не было, и сейчас ничего не будет. Кое-что, конечно, намечалось, и все могло быть всерьез и надолго. Но Гена своим характером все испортил, и мама его не помогла, хотя старушка тоже старается, хочет счастья сыну.

А почему бы ему не быть счастливым с ней? Чем Елена хуже других женщин? Да она лучше многих: привлекательная, следит за собой, целый год в фитнес-клуб ходит, к косметологу, работа неплохая. Конечно, это не верх мечтаний – быть главным администратором в строительном магазине, но тем не менее зарплата стабильная. Сын даже есть, почти взрослый.

Десять лет парню, не надо ни пеленки менять, ни жопу вытирать. Ну и что, что от другого родила? Так если надо было бы, Лена бы и Генке родила, хоть пятерых, но Генка же у нас сам себе на уме, все принцессу ищет, баран твердолобый.

А принцесса его в Москву умотала, кинула его после выпускного, не без участия, конечно, самой Леночки, но так ей и надо, выскочке противной. Все было хорошо ведь у них, дружили они с Геной, а потом появилась Аделина Канарейкина, и Орехова как подменили, он даже смотрел на нее по-особенному, не так, как на других. Защищал, слова сказать не давал, не то что обидеть, цветы таскал, перестал с их компанией общаться и про первую красавицу школы забыл.

Но Ворошилова ничего не забыла и отомстила как надо, чтобы неповадно было, чтобы не забывал, кому он по-настоящему дорог и нужен. Сделала так, что Гена выпил чуть больше положенного, в нужный момент подсыпала снотворного – у бабки своей взяла – и попросила проводить домой, мол, плохо ей стало.

Но вышло так, что это Леночке пришлось вести его домой и укладывать спать. Легла рядом сама, представляя, как они будут вместе, как поженятся, какие дети у них родится.

Но все пошло немного не по плану.

Орехов оказался слишком «крепким орешком», даже ей не по зубам.

Глава 36

Минут пять за столом сидели молча. Было слышно, как жужжит муха и тикают настенные часы.

Аделина медленно ковырялась в своей тарелке, отделяя зеленый горошек от зелени. Орехов вроде и был расслаблен, но сверлил взглядом Аделину. Клавдия томно вздыхала, поправляя рюши на сарафане. А Жарар захмелевшим взглядом буквально облизывал глубокое декольте Клавдии.

Да, интересные у них выходили посиделки.

Геннадий решил, что оставлять Аделину и Жерара наедине опасно. Кто знает, о чем там они договорятся? Так и глазом моргнуть не успеешь, как на безымянном пальце женщины появится кольцо с камнем, и парочка укатит в город. Не просто же так это чучело стояло на коленях? От этих буржуев всего ожидать можно.

Нет, он не мог позволить этому случиться.

После бурного выяснения отношений нужно было успокоиться. Хорошо, что Геннадий понял это, иначе можно было сгоряча наломать столько дров, что потом не разгрести.

Нужно было красиво и технично нейтрализовать лягушатника, да так, чтобы Аделина не заподозрила. Но не ломать же ему шею? И как же кстати подвернулась Клавдия! Она как чувствовала, что на горизонте появился холостой мужик, и пришла со свежим творожком.

Нарядилась еще так по-деревенски, откровенно показывая все свои пышные формы, а у этого Жерара, которого Гена прозвал про себя просто Ваней, даже было видно, как слюни потекли.

Ванька тот еще ходок оказался, Орехов сразу раскусил его, вроде бы совсем недавно стоял на коленях, предлагая руку и сердце одной женщине, а здесь уже заглядывается на другую. Вот пусть Канарейкина и полюбуется на своего дружка иностранного.

Все они там или заднеприводные, или озабоченные. Да на передок слабые, как увидят свободную юбку, да титьки побольше, вон как у Клавдии, так про все забывают. У них там, говорят, оголтелый харассмент, просто так к женщине не подойти, сразу суд, штраф и срок.

Ну, а здесь законы другие, можно спокойно флиртовать с женщинами, тем более с такой, как Клавдия – в хорошем смысле слова. По ней видно, что она не против и соскучилась по мужской ласке. Главное, нужно вовремя подливать, а уж настоек, наливок и более крепкого алкоголя у Терехова в шкафу полно.

– Так, ну, давайте еще по одной, и завтра в школу не пойдем.

Клава залилась звонким смехом, Аделина хмыкнула, Гена разлил по пузатым рюмкам наливку.

– Что он сказал? Я ничего не понимаю, но все очень вкусно. Это называется «русское гостеприимство», да?

Жерар спросил на французском, улыбаясь присутствующим.

– Что он там лопочет, Ада? Путь меньше говорит и больше пьет.

– А еще закусывает. Вот, Жерар, угощайтесь, это огурцы малосольные, свежий урожай, как раз позавчера мариновала.

– Да Ваня он, Ваня, какой там Жерар? Да, Ванька? Сейчас еще по одной, а потом в баньку, парить буду лично!

– Гена, может быть, не надо? Ты издеваешься над ним!

– Да кто издевается, Ада? Я слова ему плохого не сказал, даже не ударил, а мог начистить рыло, сломать что. Но я гражданин порядочный, интуристов не прессую.

– Ой, да, да, знаю я твою порядочность, не смеши меня.

– Третий тост за любовь и стоя. Переведи ему, а то сидит пнем.

– Ada, que veut-il? (Ада, что он хочет?)

– По старой русской традиции третий тост за любовь пьют стоя. А еще Гена очень рад, что ты приехал, и называет тебя на русский манер Иваном.

– Иван? – Жерар произнес, ломая язык, но улыбнулся. – J'aime et je suis prêt à boire pour l'amour debout toujours! (Мне нравится, и я готов пить за любовь стоя всегда!)

Мужчины встали, выпили, Жерара слегка повело в сторону. Да, все-таки Орехов прав, слабоват оказался французик, а с виду крепкий. И как такого в бане парить – неизвестно, кони еще двинет. А вдруг у него с сердцем проблемы?

– Вы, Жерар, закусывайте, закусывайте, это грибочки, маринованные в том году, собирала в нашем лесу. Белый гриб – самый ценный, самый вкусный, король всех грибов. Пробуйте, пробуйте, не стесняйтесь.

Клава ухаживала за Жераром, как за тяжелобольным человеком. И подкладывала, и подсыпала, и угощала, и рассказывала о том, как сама лично приготовила эту закуску, где собирала, как мариновала. Аделина добросовестно переводила.

Надо было как-то отвлечь себя, не сидеть просто так молча. И не реагировать на пинки по столом Орехова, который многозначительно выпучил глаза и показывал на дверь, прося выйти.

Зачем только она попросила Жерара приехать? Но Ада даже не рассчитывала на приезд, на порыв бывшего любовника. Все делалось для того, чтобы насолить Орехову да успокоить свое самолюбие.

Вот, пожалуйста, успокоила и насолила, называется. Приехал, начал делать предложение, падать на колени. Какая вообще его муха укусила? Или русский воздух вскружил голову? О нет, Ада догадывается, какая муха и как ее зовут. Это Барбара.

Подружка почувствовала, что Галич не одна, накрутила Жерара, наговорила ему черт-те что, даже представить страшно, вот он и бросился спасать, исполнять героический поступок.

А Гена после застолья потащит «жениха» в баню, оттуда Жерар выйдет чуть живой, а дальше вообще неизвестно, что с ним делать. Надо было спокойно переждать в деревне выходные, уговорить Гену поехать в город. Они бы были уже там сегодня. Но нет, здравствуйте. Вам привет из Франции, почтовый голубь прилетел.

Нужно только пережить как-то эту ночь, и неважно, что там скажет Орехов. Просто встать и пойти искать попутную машину, конечно, прихватить с собой Жерара, иначе он здесь пропадет совсем, и его объявит в розыск Интерпол.

Добраться до города, обратиться в полицию, начать восстанавливать документы, благо деньги наличные есть и банковские карты в сумочке. Неизвестно, что там происходит – в редакции и ресторане, она, конечно, звонила по три раза на дню, но личный контроль – он все-таки лучше.

Дел много, а она здесь прохлаждается, занимается безудержным сексом, как в последний раз, с бывшим школьным парнем. А он вытворяет все, что ему угодно, это при том, что он ее предал и даже не признает своего предательства.

– Аделина, передай этой милой девушке, что все очень вкусно, и она очень красивая, а эти огурцы великолепны. Я никогда такого не ел и не пил такого вкусного вина, – Жерар произнес все заплетающимся языком, но выглядел счастливым и довольным. Ада все пересказала, Клава залилась румянцем.

– Ну, все, клиент созрел. Так, Ваня, подъем, идем в баню, я тебе покажу, как у нас здесь встречают гостей.

– Гена, может, не надо?

– Надо, моя курочка, надо. Клава на подхвате, если что, укладываем его у тебя. Ты же не против?

Клава всеми конечностями была ой как не против, даже дышать чаще стала. Аделина перевела, что нужно, Жерар с радостью согласился, не понимая, что его, бедолагу, ждет.

А Орехова было уже не остановить. Может, бизнес такой устроить? Привозить иностранцев, поить их, парить, показывать местные красоты. Хорошие бабки можно срубить, надо подумать, местных подключить, а то некоторые слоняются без дела.

И еще чтобы не пришла мать с Ленкой. А то они могут завалиться в неподходящий момент, мать у него еще та актриса. Но тянуть дольше и продолжать торчать в Косогорах смысла не было, Канарейкина, по взгляду видно, готова уже его порвать.

А злая Ада ему не нужна. Это же адский ад.

Глава 37

– Алевтина Сергеевна, может быть, не надо?

– Надо. Я хочу видеть своего сына! Откройте! Кто-нибудь, откройте ворота!

Женщина кричала на всю улицу, стучала по нагретому после жаркого дня металлу, и была по виду очень рассержена, очень. Не такого приема ожидала Алевтина Сергеевна, когда услышала, что единственный сын не один, а с какой-то женщиной.

Ее словно подменили, мозг начал лихорадочно соображать, что наверняка его окрутила уже какая-то малолетняя пигалица. А в скором будущем сядет на шею, свесив свои длинные ноги, и будет сосать из мужика деньги.

Не то чтобы Алевтине Сергеевне не хватало денег. Сын регулярно помогал. Нет, дело было не в этом, у нее была хорошая пенсия, она ни в чем не нуждалась. Сам тот факт, что ее родную кровиночку будут обманывать, толкал на решительные действия.

Непонятно было, где он находился, что делал, чем занимался. А вдруг сейчас это малолетняя пигалица не только сядет на его шею, свесив ноги, а еще забеременеет? А вдруг это вообще ребенок будет не от Геннадия?

Нет, не надо думать неправильно, Алевтина Сергеевна любила детей, она давно хотела внуков. Но не от каких-то там девиц, с которыми много раз видели ее сына. А его наблюдали в обществе многих женщин – разного возраста и разного социального положения.

Но как мать, она никогда не воспринимала, что кто-то из них всерьез появится в жизни сына, и он приведет ее знакомить с матерью в отчий дом. Алевтина Сергеевна была уверена, что ее тогда на месте хватит сердечный приступ, и врачи не откачают.

Лучшей кандидатурой для Гены была, конечно, Леночка. Алевтина знала ее с детства, девочка из соседнего дома, красивая, приветливая, помогала всегда. Сколько лет уже прошло, могли бы быть вместе, у них могло что-то сложиться, если бы не Генкин скверный характер – такой же, как у отца.

Леночка, конечно, попытала свое счастье с другим мужчиной, она имеет на это право. Даже мальчишку родила, и то, что она это сделала – тоже молодец. Не надо всю жизнь сидеть и ждать одного мужика.

Алевтина Сергеевна могла бы и сама в более молодые свои годы попытать счастья и выйти второй раз замуж, не лить слезы по покойному мужу. Но так уж сложилось, что сердцу никто не стал мил за это время. Хотя несколько лет за ней ухаживает сосед с третьего этажа.

Георгий Кузьмич постоянно дарит цветы на восьмое марта и день рождения. Вдовец, мужчина порядочный, но когда ей думать о себе, если надо думать о судьбе сына! И вот, по зову сердца, в муках плохого предчувствия она сорвалась в деревню. Хорошо, Леночка решила составить ей компанию.

А Гена их просто запер в доме странной старушки, сказал не высовываться, а сам ушел к себе. Нет, Алевтина Сергеевна должна узнать, с кем и чем занимается ее сын, пусть ему и сорок лет. Чем занимается, она примерно догадывалась, но как бы эта ушлая девица его не споила. А вдруг она именно этим и занимается, преследуя свои интересы?

– Гена! Гена, открой немедленно! Это мама твоя! Ты не можешь держать родную мать за порогом!

– Алевтина Сергеевна, пойдемте, неудобно как-то, да и поздно. Уже стемнело, завтра во всем разберемся.

Леночке, конечно, тоже было любопытно, почему Гена не пускает их в дом, хоть и чужой. И почему прячет женщину, с которой проводит время? Кто она такая и как выглядит? Обычное бабское любопытство, которое было сродни зуду. Наверное, у него там какая-нибудь молоденькая двадцатилетняя пигалица, стройная, худая, готовая на все и везде. Хоть Ворошилова тоже за собой следит как может, но все-таки двадцать лет и сорок лет – есть разница.

– Гена… Гена… Открой!

– Ой, а вы кто такая?

Тяжелая металлическая калитка неожиданно распахнулась, и в тусклом свете уличных фонарей перед незваными и непрошеными гостями появилась полная молодая женщина в ярком сарафане.

– Ой, здравствуйте. А вам кого? – Клавдия прижала к груди плетеную корзинку, внимательно рассматривая поздних гостей.

– А вы кто такая?

– Я Клава.

Алевтина Сергеевна схватилась за сердце, Леночка подставила свое плечо, чтобы она не упала. Клава была очень колоритной женщиной, такая вся добротная, с косой темных волос на плече и внушительным бюстом.

Вот, оказывается, с кем Орехов проводит дни и ночи. Леночке хотелось засмеяться в голос, но она сдержалась.

– Клава? Просто Клава? – Алевтина Сергеевна все еще не теряла надежды, что это какая-то ошибка.

– Да, Клава, я соседка, живу здесь – через дорогу, вон там мой дом. Вы к Геннадию?

– Да, да, мы к нему.

– Он там, – Клава махнула в сторону.

– Вы не могли бы нас к нему проводить?

– Извините, не могу, мне срочно нужно бежать.

Клава икнула, немного пошатнулась, все-таки зря она выпила столько настойки, в голове был хмель и туман. Но еще больше она захмелела от француза, которого Геннадий называл Иваном. Но ей очень нравилось произносить его настоящее имя, оно звучало так пикантно, даже сексуально.

Клавдия чувствовала на себе горячий взгляд француза, он улыбался так ослепительно и открыто, что по телу бежали мурашки. Таких мужчин Клава видела только по телевизору в иностранных сериалах, а чтобы вот так, за одним столом, это было фантастикой. Жерар был лучше всех вместе взятых мужчин, которых она знала раньше. Даже лучше Терехова, в которого она была немного влюблена.

– Соседка?

– Да, да, соседка. Извините, мне надо срочно бежать, очень срочно!

Клава отодвинула женщин в сторону, подобрав подол сарафана, кинулась к своему дому. Нужно было срочно подготовить спальню, хорошо, что дети были у бабушки на другом конце деревни, и эту ночь она могла провести не одна. Естественно, она прекрасно поняла намек Гены, что после бани он приведет Жерара к ней.

Нет, Клава не была наивной девушкой, она понимала, что это все может быть на одну ночь, на один раз. Но даже так хотелось урвать кусочек счастья, и за это никто не осудит, да никто и не узнает. Наверняка завтра – послезавтра Жерар уедет из деревни, улетит во Францию, к своим тощим и жеманным француженкам, но у Клавдии останутся воспоминания.

– А где Гена? – Леночка крикнула вслед убегающей женщине, но Клава не ответила.

– Пойдем. Я сейчас устрою этому паршивцу разнос!

Алевтина Сергеевна была воинственно настроена, шагнула первая во двор, по периметру лужайки горели красивые фонарики в форме ромбиков. Хорошо подстриженная трава, начинающие распускаться цветы на клумбах. Все было очень красиво и по-современному, чувствовалось, что здесь поработал дизайнер, а у хозяев есть вкус. Не то что простой деревенский двор бабы Зои.

Поднялись на крыльцо, дверь была не заперта, вошли.

– Хозяева, есть кто дома? Гена!

Вот будет смешно, если они сейчас застукают Орехова в какой-нибудь пикантной позе вместе с любовницей. Хотя что тогда здесь было делать соседке, непонятно. Прошли дальше, первое, что увидели, был неубранный кухонный стол, остатки закусок, тарелки, стопки на высоких ножках.

Спиной к ним у раковины стояла женщина, высокая, темноволосая, в длинной мужской рубашке, я облегающих легинсах. Алевтина Сергеевна покашляла, чтобы привлечь внимание. Леночка затаила дыхание, а когда женщина обернулась, повисла долгая, тяжелая тишина.

– Вам кого? – Аделина выключила воду, потянулась за полотенцем, считая, что это снова пришли местные, за эти дни она перевидала, наверное, всю деревню.

– Ничего себе, нет, этого не может быть. Канарейкина, это точно ты? – Ворошилова, округлив глаза, первая нарушила тишину.

Ада поморщилась, как от надоедливой зубной боли, в груди кольнуло, нет, она точно не была готова встретить бывшую одноклассницу здесь, да еще в таком виде.

Глава 38

– Давай, давай, братан. Вот так, еще немного осталось. Ты молодец, Ванюша.

Орехов остановился у закрытых дверей соседки, посмотрел на Жерара. Тот выглядел достаточно счастливым и немного пьяным. Ну, может быть, не совсем немного, но гость был изрядно так навеселе.

– Désolé, je ne comprends pas ce que tu dis. Où allons-nous? (Прости, прости, я не понимаю, что ты говоришь. Куда мы идем?)

– Тебе понравится. Ты классный парень, но моя женщина только моя. Все, давай, удачи тебе и оторвись по полной.

Геннадий даже не успел постучать в дверь, как она моментально открылась. На пороге стояла Клавдия – в длинном шелковом агрессивного леопардового принта пеньюаре, губы ярко накрашены, а это означало, что кошка вышла на охоту. Женщина улыбнулась, часто заморгала ресницами.

– Принимай, клиент созрел. И не благодари, – Гена сдержал смешок, представляя, что сейчас будет с Ванькой и в каком он будет шоке утром.

– Жерар, силь ву пле, – это все, что успела выучить Клавдия из французского языка. За ним захлопнулась дверь, Орехов выдохнул, миссия по устранению жениха была выполнена. Затянул туже банный халат и отправился уже к своей женщине – проводить не менее приятную ночь.

Все-таки хорошо все было у Терехова устроено в бане. Парилка, большая мойка и комната отдыха, целый шкаф с полотенцами, простынями и халатами. И вообще, ему понравились деревенские каникулы, надо будет тоже замутить себе подобный домик, приезжать на пару недель, вот так отрываться.

В конце концов, у него в ресторане есть управляющий, как раз на которого он возлагал большие надежды. Даже неизвестно, вернулся он из отпуска или нет, но рыжая Карина что-то говорила. Последние дни голова шла кругом, у него давно не было такого напряженного, а с другой стороны – расслабленного отдыха.

Встреча со старой знакомой, с первой любовью как-то выбила его немного из привычной колеи. Орехов физически чувствовал, что в нем зарождались какие-то новые чувства и эмоции, которых он до этого момента не знал или не придавал им значения. А здесь – как атомная бомба взорвалась и смела все на своем пути: остатки разума, здравый смысл. Была только она – Аделина – и больше никто.

Только с ней хотелось проводить ночи, дни, готовить завтраки, обеды, ужины, париться в бане, кормить страшных индюков, спасать ее от какой-то цыганки и от странных местных мужиков, а потом любить, целовать, ласкать, чувствовать рядом и растить детей.

Вот о детях – это было открытие. Открытие, что Орехов вообще подумал о них. И как-то сразу резко захотелось их много. Ну, хотя бы троих, будут бегать – такие маленькие Ореховы, три орешка. Три маленьких орешка – очень заманчиво и аппетитно звучит.

А еще он представил Канарейкину, сейчас она, конечно, какая-то там Галич, но в будущем станет Ореховой – беременной, с круглым животиком. Станет еще более красивой, желанной, аппетитной. Он будет нежно ее брать, боясь навредить, но при этом доставлять удовольствие.

Шел вроде бы недолго от соседнего дома, мысли в голове мелькали быстро, но даже за это время Геннадий успел возбудиться. На крыльцо поднялся в приподнятом настроении – и не только. Открыл резко дверь, хотел уже было крикнуть, чтобы Аделинка снимала трусы, но, открыв рот, услышал голоса.

– Канарейкина, это ты? Я не верю своим глазам. Боже мой, как тебя разнесло, это, наверное, от хорошей французской жизни на шампанском и фуагра?

Ворошилова изливалась ядом, ее распирало, словно именно сейчас был ее звездный час – когда она встретила старую соперницу, которой вроде бы и отомстила, но все равно полного удовлетворения нет.

Голос был звонкий, режущий тишину, а еще обидные слова, на которые Аделина хотела реагировать, больно ранили в самое сердце. В первое мгновение хотелось убежать, спрятаться за толстой скорлупой и не высовывать голову, но это было не в правилах Галич. Даже набрав лишний вес, она могла постоять за себя, поставить кого угодно на место, уверенно смотреть вперед и идти с гордо поднятой головой.

Ни одна крашеная мымра, даже из прошлого, не скажет ей грубого слова, не оскорбит. Она не оставит это, какими бы прошлые обиды ни были глубокими и болезненными. Ада помнит, как Ворошилова первое время пыталась издеваться над ней, пока Орехов не поставил на место ее и всех остальных, кто решил подшутить над новенькой.

Тогда было жить легче, Аделина знала, что за нее заступятся, но она не ожидала, что после всего Гена предаст ее – и именно с этой крашеной сучкой.

– А ты, я смотрю, такая же худая, нервная и недотраханная, что оскорблять меня доставляет тебе удовольствие? Да, это я. Я теперь не Канарейкина, а Галич. Ада Галич. Если ты хоть немного умеешь пользоваться интернетом, ты знаешь, кто я, откуда и что из себя представляю. В отличие от тебя, которая как была, так и осталась пустым местом.

Ада приняла расслабленную позу, небрежно бросила кухонное полотенце на стол, скрестила руки на груди. Было видно, как Ворошилова опешила и побледнела. Гена не спешил выходить на «сцену», стоял, слушал, ждал развития событий. Чутье подсказывало, что он сегодня услышит много интересного, чего, может быть, не услышал бы никогда.

– С чего это ты решила, что я недотраханная? Между прочим, мы с Геннадием вместе.

– Ха, так уж и вместе? Что тогда, по-твоему, я здесь делаю? А он несколько дней голодный не слезает с меня? Так ты его удовлетворяешь?

Отвратительный был разговор и спор. Обсуждать мужчину, из-за него оскорбляя друг друга, говорить, кто лучше, а кто хуже – было ужасно. Галич понимала, что так низко пасть она не может, нужно было менять тему.

– Леночка, что происходит? Кто эта женщина? Ты ее знаешь?

– А вы не узнаете, Алевтина Сергеевна? Это Канарейкина, соседка ваша, одноклассница наша бывшая и школьная любовь Геннадия, которая бросила его и, не сказав ни слова, не написав ни строчки, сбежала в Москву. Потом в Париж, там замуж вышла за известного ресторатора, а когда старик помер, получила наследство и еще раз замуж вышла. Но вот что она делает здесь сейчас, непонятно.

Аделине было приятно, что Ворошилова хоть и стерва, но все-таки следила за ее личной жизнью и прекрасно осведомлена, за кого она выходила и какое получила наследство.

– Да что ты говоришь?! Боже мой, а я-то думала, что больше никогда ее не увижу.

– Так вы меня и не увидели, Алевтина Сергеевна, вы же все для этого сделали. Помните, когда я пришла под утро, искала Гену, вы мне что сказали? Что он в своей комнате отдыхает, и он не один, и вы не можете его тревожить. А я рвалась посмотреть, не веря, чтобы мой Генка может так поступить. И ведь вы меня даже впустили, чтобы я посмотрела, увидела своими глазами, какой он подлый и нехороший, чтобы я бросила его и свалила, уехала с ваших глаз долой, оставив его с Леночкой в покое. Вы же этого добивались?

Аделина сказала все громко, четко произнося каждое слово, выплескивая вместе с горечью свою ненависть на эту женщину.

А Гена думал, что у него сейчас подкосятся ноги, испарились хмель, радость, эйфория от предвкушения предстоящей ночи. После слов Ворошиловой и ответа Аделины нахлынули ядовитая ненависть и злоба к той женщине, которая его родила. К родной матери. Нет, должно быть, это все неправда, Ада ошибается, она что-то напутала.

Он молил, чтобы мать все отрицала, что этого ничего не было, и что Аделина не приходила и ничего не видела. Потому что сам Гена после выпускного проснулся на своем диване, но рядом лежала Ленка и мило так улыбалась. Он, естественно, не поверил, что у них что-то было, потому что он не помнил, не помнил абсолютно ничего. Он даже был в нижнем белье.

Алевтина Сергеевна поджала губы, хотела промолчать, но решила не держать все в себе.

– Да, а что я должна была сделать, когда мальчик голову потерял от тебя? И откуда только ты взялась со своей семейкой интеллигентной, такая вся правильная, чистенькая? Смотрела сначала свысока на него, а потом как будто бы сделала милость и допустила до себя, позволила быть рядом. Вот и правильно, что уехала! Вот и правильно, что пришла, что все видела своими глазами, что уехала, потом жизнь свою наладила! Разве плохо ты живешь? Тебе надо сказать нам «спасибо», что ты – не пойми кто и не пойми где, а живешь в Париже, да еще известный ресторатор.

А ведь Аделина много раз об этом думала. Сложись тогда все иначе, и ее жизнь была бы другой. Да жизнь у каждого в этой комнате была бы дорогой, кроме Ворошиловой, та, наверное, так бы от зависти и сохла по Генке все эти годы, как делает сейчас.

Может быть, на самом деле стоит сказать «спасибо» матери Орехова, что она открыла ей глаза, что показала обман, после которого она сделала шаг и стала тем, кем стала? Пусть у нее не было любви, не было женского счастья, хотя уже сорок лет, нет детей, нет даже намека на них, нет любимого человека. Но есть любимое дело, работа, подруги, знакомые, то, чем она жила все эти годы.

Но Аделина себя обманывала, думая о том, что у нее нет любимого человека. Есть – это Гена Орехов. Она всегда его любила, когда до ненависти, когда до боли, когда до щемящего в груди счастья, как сейчас.

Но это было всегда, с самого первого дня, когда пришла в его класс и села за его парту, не догадываясь о том, что он судьба. А сейчас она снова уедет с больным сердцем, как тогда, много лет назад. И по злой иронии судьбы виной тому будут вновь его мама и завистливая одноклассница.

Глава 39

– Аделина…

– Гена, нет. Не надо ничего говорить, оставь меня.

– Нет, я не оставлю, Ада, послушай, я…

– Нет, это ты меня послушай!

Галич отворачивается от окна, смотрит в лицо мужчины, гости уже ушли, они остались вдвоем. Но совсем недавно был небольшой скандал. Ну, как сказать, скандал был хороший. Все разговаривали на повышенных тонах, опускаясь до оскорблений, Гена так вообще матерился открыто.

Аделина отошла в сторону и несколько минут наблюдала за развернувшимся перед ней драматическим спектаклем. Не ожидала она, что приезд на родину через столько лет подарит ей такие встречи, такое неожиданное общение и открытие.

Орехов появился неожиданно. В банном халате, злой, грозный, со сжатыми кулаками, смотрел на мать и Ворошилову, он бы испепелил их взглядом, если бы такое возможно было сделать. Но смысла выяснять отношения уже не было, сказанное было не вернуть, если только ради того, чтобы выплеснуть эмоции. Чем Геннадий и занимался, сотрясая воздух громким басом, да так, что на столе звенела посуда.

Алевтина Сергеевна сожалела о том, что дала себе волю, и высказалась. Это было заметно, женщина покраснела, потом побледнела, начала хвататься за сердце, но сын ей не поверил. Все открылось. Пусть даже через двадцать три года. Тайное стало явным, но от этого было не легче, свободней и счастливей не стал никто, упущено слишком много. За это время ржавеет металл, что уж говорить о людях.

Когда женщины ушли, точнее, Гена указал им на дверь, сказал идти ночевать к бабе Зое, а утром он с ними разберется, повисла долгая тишина. Аделина смотрела в темное окно, ни о чем не думая, хотелось отдохнуть, оказаться у себя дома в Париже, среди своих привычных вещей, любимых мелочей, побыть одной, как она привыкла быть, а привычка – это дело серьезное.

Ты очень быстро привыкаешь быть одна, одиночество перестает угнетать и давить, ни перед кем не оправдываешься, не отчитываешься, никого не выслушиваешь, у тебя не возникают вот такие скандалы и ругань, как было сейчас.

– Аделина, милая. Послушай…

– Нет, Гена, не надо. Прошу тебя, не надо ничего говорить. Все уже сказано, все сделано, и ничего больше не изменить.

– Я не знал. Реально не знал, что вот так все было, что все так случилось. Ты не хотела разговаривать, а я, дурак, слишком гордый был, чтобы бегать и выяснять. И мы с Ленкой не вместе, давно не вместе.

Галич поморщилась.

– Случилось то, что случилось. Это было давно. Мы теперь другие люди. Мы случайно встретились и так же сейчас случайно разойдемся.

– Нет, нет, я не позволю. Я не позволю тебе просто так уехать. Я люблю тебя.

Гена признался и замолчал, облизнул сухие губы.

Аду почему-то эти слова не тронули. В душе не было совсем ничего, словно это было сказано в какое-то оправдание, чтобы загладить некую вину и сгладить ее плохое настроение после визита матери Орехова и Ворошиловой.

А Орехов не знал, что сказать. Сейчас перед ним была не его Аделинка Канарейкина. Сейчас это была чужая, посторонняя для него женщина. Но не менее красивая, хоть и в простом наряде, совсем без макияжа и без прически.

Он так же трепетно и нежно относился к ней и хотел, но уже не физически, просто завалить и взять, Гена хотел утешить, обнять, сказать, что он рядом, что он всегда будет рядом, всегда поможет. Но Ада не пускала его к себе. Толстая броня неприязни отталкивала и не давала сделать шаг навстречу.

– Лучше послушай то, что я тебе скажу, – слова, которые она хотела произнести, Аделине давались нелегко, но надо было выговориться и разобраться уже в их странных отношениях с Ореховым. – Не надо питать иллюзий, все было прекрасно, замечательно, а временами фантастично. Да, я немолода. Я не так свежа, как некоторые девушки. У меня свои отвратительные привычки, скверный характер, вздорный нрав, у меня лишний вес, в конце концов.

– Ада… Я… При чем тут…

– Нет, не перебивай. Послушай, то, что было между нами, было прекрасно. Да, у меня давно не было секса, хорошего секса. Ты в этом лучший. Я могу тебе сказать, ты великолепен, хотя мне не с чем особо сравнивать. Но все это лишь вспышка эмоций, гормоны. Я тебя увидела, немного испугалась, сделала вид, что не узнала. Тебя это задело, ты пришел и напомнил, кто ты, и пошло-поехало, закрутилось, как говорится. Но все закончилось, Гена. Утром я уезжаю. Не знаю, что там у тебя за план по устранению Жерара, но оставить я его здесь не могу. Извини, я как бы ответственна за него. И да, он мне сделал предложение. Я, конечно, не могу его принять, он не мой человек, совсем не мой. Тем более, у нас нет никакого романа, был когда-то давно, он продлился недолго. Утром мы уедем в город, я вызову такси, это уже решено. Но все закончено, Гена. Выходные были прекрасны, и если бы не кража моих вещей, то можно было бы сказать, что я провела их замечательно. Испытала слишком много эмоций, а теперь надо побыть одной и подумать в одиночестве, без тебя.

Аделина не ждала и не хотела слышать ответ Геннадия, ей было все равно, что бы он сейчас ни сказал, она приняла решение. Она сделала свои выводы, она взрослый человек и вправе это делать.

Орехов сильнее сжал кулаки, проскрипел зубами. На душе было так противно и пакостно, словно он совершил какой-то тяжкий грех. А сейчас за него придется расплачиваться, надо как-то искупить, а если он это не сделает, то гореть ему в адовом огне и жариться на сковородке.

Как донести до этой женщины, что она ему дорога? Что он все эти годы любил ее и помнил, и когда встретил, увидел вновь, все внутри перевернулось, словно и не было расставания. Ада абсолютно права, они взрослые люди со своими привычками, былыми ошибками, со своей жизнью, которая была и которую не вычеркнуть, не деться никуда.

Это прошлое, которое их объединяло, было столь ничтожно малым, что даже не за что зацепиться. Они ничего друг о друге, по сути, не знают, прошло слишком много лет, надо жизнь настоящим. Но Ада еще кое о чем не знала.

– Хорошо. Рано утром я приведу Жерара и отвезу вас, не переживай, в полицию обращаться не нужно, твой чемодан с вещами и сумка с документами в моем кабинете, в ресторане, как они ко мне попали, не спрашивай.

Орехов вышел, громко хлопнув дверью, Аделина вздрогнула, обняла себя руками за плечи, стало сразу холодно и одиноко, на глазах навернулись слезы и горячими дорожками тут же побежали по щекам. Непонятно было, почему она плачет, но Ада не стала себя сдерживать, надо было дать волю эмоциям, пусть даже так. Завтра будет лучше. Завтра она начнет возвращение в свою прошлую жизнь.

Геннадий зашел в баню и там хлопнул дверью, начал большими шагами мерить помещение, остановился около стеклянного серванта с бутылками. Хотелось выпить, нет, не просто выпить, а нажраться. Отключиться, ни о чем не думать, это был самый простой и действенный способ, но он не поможет.

Нет, не сейчас. Но в голове было так много мыслей, что казалось, еще немного – и она лопнет. Надо на все смотреть трезво, но не получается. Сел на диван, снова встал, начал расхаживать туда-сюда, все-таки вернулся к серванту, достал первую попавшуюся бутылку, открыл пробку зубами, сплюнул ее на пол. Начал пить из горлышка жадными глотками, не чувствуя вкуса алкоголя.

Он подумает, он обо всем обязательно подумает, но не сейчас.

Глава 40

– Вася, перестань! Прекрати!

– Но я не могу прекратить, соскучился.

– Сейчас не время и не место, – девушка говорила громким шепотом, боясь, что их могут увидеть в темном коридоре ресторана.

– Что, сегодня опять?

– Да, так же как и вчера, и позавчера, и неделю назад, и три недели назад. Уже месяц, Вася, ты представляешь, он уже месяц просто пьет в своем кабинете и практически ничего не делает. Надо нам с этим что-то делать.

О том, что владелец «Двух барашков» ушел в «крутое пике», точнее, в запой, знал уже весь ресторан и, наверное, весь город. Он, конечно, не напивался до свинячьих соплей, не валялся нигде пьяный.

Но он не вылезал из своего кабинета, в котором жил весь этот месяц, просил только принести ему закуски, чаще заказывал несчастный рибай, а потом кидался из окна костями. За алкоголем спускался в бар сам, обратно шел хмурый, злой, обросший. Выбирал что хотел, отчитывал всех за плохую работу и возвращался в кабинет.

Таким своего шефа и босса сотрудники не видели никогда.

– Сходил, называется, человек в отпуск. Может, у него там что-то случилось, какая-то трагедия?

Василий уважал своего шефа за прямолинейность, за невероятную силу и харизму. За то, что год назад он поверил в пацана, который пришел практически с улицы, строя из себя крутого повара, на самом деле ничего крутого в Васе не было. Вот кто был крут, это Орехов. Он-то всему его научил, позволил остаться, сделал су-шефом. Это дорогого стоило, и Василий был признателен, благодарен и готов на все ради своего наставника и шефа.

– Ты знаешь, мне кажется, он влюбился, – Карина округлила глаза, облизнула губы и заговорила уже зловещим шепотом.

– И как ты это поняла? Может, что другое произошло в семье или на работе? Как у нас вообще с бизнесом, нас не уволят, «Два барашка» не на грани разорения?

– Нет, нет, все нормально, но я точно уверена, он влюбился. В самом конце курсов Льва Корнеева, приехала одна дамочка. Она еще заказала тот самый рибай, который ей не понравился. Который, по ее словам, ты сделал отвратительно. Я слышала каждое слово, что она высказала Геннадию Викторовичу.

– Она вроде не местная, на нашу не похожа.

– Еще какая не местная. Но я видела, какие между ними были искры, я еще тогда поняла, что они знали друг друга когда-то в прошлом, а потом я навела справки.

Карина поправила рыжие кудри, глаза ее блестели, Вася был готов просто смотреть на нее часами и слушать.

– Она появилась, Орехов ушел в отпуск, а когда вернулся, женщина пропала, а он начал пить. Они точно были вместе, и что-то у них пошло не так. Она же еще приходила – за вещами, один странный таксист привез какой-то чемодан, и тут же позвонил Геннадий Викторович, сказал чемодан взять и спрятать у него в кабинете. Кстати, чемодан не из дешевых, у меня дома такой же, значит, дамочка очень дорогая штучка, я это поняла по ее повадкам и стильным шмоткам.

– Когда она приезжала?

– Сразу, как Орехов вернулся, между ними был очень страстный разговор на повышенных тонах, я не буду врать, не слышала ни слова. С ней еще был мужчина, кудрявый такой, смотрел по сторонам и ничего не понимал. Они ушли, шеф остался один и после этого ушел в свое «крутое пике». А после этого я навела справки. Она у нас госпожа-мадемуазель Галич, известный ресторатор, владелец одного модного журнала, и приехала как раз писать рецензию на Леву Корнеева, но я копнула дальше.

– Ты просто сыщик, Каринка.

– Попросила одного папиного знакомого навести справки.

Василий поморщился, не любил он, когда Карина напоминала о папе. Папа у нас депутат, очень богатый, известный и строгий мужчина. Он ни за что не отдаст свою кудрявую принцессу замуж за какого-то поваренка. Надо быть таким, как Орехов. Иметь ресторан, быть успешным, уверенным, наглым, держать всех и все в железном кулаке. Уверенности и наглости Василию было не занимать, а со всем остальным было пока туго.

– Оказывается, раньше мадемуазель Галич звали Аделина Канарейкина. И наш шеф Геннадий Орехов был ее одноклассником, и мне кажется, у них была любовь. Это так романтично, я когда узнала, чуть не заплакала. И вот что-то там у них произошло. Они расстались, она вышла потом замуж за француза, умотала в Париж, но сейчас, через столько лет, они снова встретились, и вспыхнула страсть.

– Тебе надо не в ресторане работать, а романы писать любовные.

– Не знаю. Может быть, когда-нибудь у меня будет такое желание, но не сейчас. А сейчас нам надо как-то выводить Орехова из этого адского состояния.

– И как нам это сделать?

– Ну, во-первых, ты приготовишь ему какой-нибудь горячий супчик. Я постараюсь отобрать бутылку, за которой он придет. Еще надо подключать тяжелую артиллерию, позвонить Терехову, его он уважает. Шеф должен послушать своего друга, как-то взять себя в руки и вернуть свою парижанку.

– Она француженка?

– Да, я же тебе говорила, Вася. Ты вообще чем слушаешь?

– Я слушаю плохо, когда ты рядом, у меня обостряются другие чувства. Я тебя люблю и хочу всегда и везде.

Василий говорил каждый день, что любит Карину, но предложение делать боялся. Вот уже две недели он носил в кармане кольцо. Конечно, не с огромным бриллиантом, а с маленьким, скромным и милым. Может быть, оно не подходит его яркой и сексуальной Карине, но зато от всего сердца. Она, как ураган, ворвалась в его жизнь – с рыжими кудрями, зелеными глазами, длинными ногами в коротких юбках. И Василий был обречен на любовь, по-другому быть не могло.

– Где этот рукожоп Вася? Где, блять, я спрашиваю, ваш су-шеф, почему не на рабочем месте?

– Упс, шеф спустился с небес. Ты только сильно не обижайся, что он так кричит. Это все нервы, я прикрою, давай беги.

Василий кинулся на кухню, а перед дверями остановился, улыбнулся, вошел, оглядывая коллег, которые застыли на месте.

– Геннадий Викторович, вы сегодня опять в плохом расположении духа? А давайте я вам супчика горячего сварю из потрошков, с похмелья самое то!

– Закрой рот и сделай рибай.

– Господи, вас не тошнит от него?

– Нет. И не спорь, а то тебя самого затошнит. Сделай, говорю.

– Хорошо, рибай и супчика. Договорились?

– Хрен с тобой, сделай супчик. И не расслабляться никому!

Гена вышел с кухни, тяжело ступая, пошел обратно в свой кабинет через бар ресторана. Нужно было захватить бутылочку какого-нибудь крепкого алкоголя и вновь закрыться в своей берлоге, налить немного и долго думать о том, что произошло.

Орехов был не столько пьян, сколько огорчен и разочарован этой жизнью. Он просто наливал в бокал виски и сидел, смотрел на него полтора часа, не делая ни глотка. Все думал об Аделинке, о том, как у них все было в деревне, и как было хорошо. О том, как другой, не менее дорогой человек может сломать жизнь собственному ребенку.

Хорошо, что он не стал выяснять отношения с матерью и Ленкой перед Аделиной. Орехов тогда посидел в бане, выпил, подумал, а вот уже утром, умывшись ледяной водой, пошел высказывать своей матери все то, что он думал по поводу случившегося.

Слов было сказано много, Гена не стеснялся в выражениях, мать плакала, просила прощения, говорила, что черт попутал, но он не верил. Не черт, она сама виновата в том, что постоянно лезет в его жизнь, считая, что делает как лучше.

Пусть теперь пожинает плоды своей подлости и глупости, совершенной когда-то, он пока не хочет и не готов с ней общаться, как и видеть. С Ленкой обошелся строже, та получила по полной программе, в выражениях Гена не стеснялся.

И вот теперь уже месяц как он сидит в своем кабинете и живет воспоминаниями. Ада его отшила и правильно сделала, он бы, наверное, поступил так же, она была права в каждом своем слове. Им не быть вместе, не судьба.

Не заметил, как день склонился к вечеру, рыжая Карина принесла суп, немного поел, выслушивая ее нравоучения. А когда в дверь постучали, прогнал, но гость не ушел.

– Ну, все бухаем, да? Что празднуем?

– О, Семен, рад тебя видеть. Садись, извини, что неприбрано, давай выпьем, не откажи другу.

– Я не откажу, а пьем за что?

Терехов сел рядом на диван, взял бокал, посмотрел на Гену, лица, конечно, на нем не было, правильно, что он приехал, нужно вправить мозг Орехову.

Глава 41

– Аделина, как тебе новое меню?

– Все хорошо, только я не вижу смысла менять ассортимент в середине сезона.

– Смысл менять его есть всегда. К тому же мы это сделали ненавязчиво, лишь немного его облегчив. Заменили некоторые позиции на легкие закуски, добавив игристые вина и рыбу.

– Да, думаю, что будет хорошо.

– Что ты решила насчет продажи ресторана?

– Ничего еще не решила. Надо хорошо подумать, сам понимаешь, Филипп, в этом деле торопиться не стоит.

Шеф-повар ресторана «Лоренсо», раньше принадлежавшего Дмитрию Галич, а по наследству перешедшего его жене, внимательно посмотрел на свою хозяйку.

Она была бледна, даже немного похудела за месяц, как вернулась, но ей это шло, хотя в глазах появилось больше грусти, а во взгляде задумчивости. Но как бы она ни старалась, быть прежней у Аделины не получалось.

– Аделина, что-то случилось? – Филипп Симон взял женщину за руку, заглянул в глаза.

– Все хорошо, не переживай, и мне нравится новое меню.

Галич отложила макет нового меню, задумчиво посмотрела в окно. Откровенничать с шеф-поваром она не собиралась, хоть он и был хорошим человеком и работал в ее ресторане много лет. Отчего-то в последнее время все шефы в белых или черных кителях раздражали.

– Если что, ты можешь всегда со мной поговорить.

– Спасибо, Филипп, что-то в последнее время неважно себя чувствую, наверное, во всем виновата жара. Спасибо тебе за работу, можешь идти. Пусть сделают красивое оформление, и надо будет сказать управляющему, чтобы немного украсил интерьер, все-таки летом хочется больше свежих красок и цветов. Да, надо сказать, чтобы поставили больше живых цветов. Пусть это будут пионы.

Мужчина ушел, в пустом зале ресторана Аделина осталась одна. Раннее июльское утро, они еще не были открыты. Завтрак стоял практически нетронутым, Ада лишь выпила немного кофе. В последнее время аппетит пропал напрочь, а вместе с этим она ощущала катастрофический эмоциональный спад и апатию.

Аделина чувствовала, что она перестала быть прежней, перестала быть той самой Адой Галич, хваткой, уверенной, дерзкой, смотрящей на все и на всех свысока, оценивающей, какой она была чуть больше месяца назад. До того момента, пока она не поехала на свою историческую родину и не встретилась с тем мужчиной, которого, оказывается, любила всю жизнь.

Поездка подкосила и изменила ее. Теперь в Галич не было уверенности, дерзости и наглости. Ей снова сделали больно, точнее, разбередили былую рану, а сейчас она интенсивно пытается ее вылечить, наклеивая пластырь, но она все еще кровоточит, и ничего не помогает.

Она уехала, не простившись, как и в первый раз, двадцать три года назад. Забрала свои вещи из кабинета ресторана Орехова, уже поговорив на повышенных тонах. Аделина не сдерживала себя, высказала все, что она о нем думала, и за тот подлый поступок, который он совершил, украв чемодан и заманив ее в деревню. По доброй воле она бы точно туда не поехала, и вся череда событий, которые произошли тогда, была по вине Орехова.

Тишину и ход мыслей нарушил звонкий женский голос, а следом за ним появилась его обладательница.

– Господи, какая невыносимая жара! Слава богу, что кто-то когда-то придумал кондиционеры.

Барбара, цокая каблучками, подошла к столу, плюхнулась в кресло, начала себя обмахивать салфеткой, театрально закатывая глаза, показывая, как она устала и как ей жарко.

– Ты сегодня слишком рано. Что-то случилось?

– Сама в шоке, но старикашка нотариус назначил самое раннее время. Видите ли, потом он уезжает в отпуск в свою провинцию поливать шпинат. Ему важнее его шпинат, а не мое наследство от третьего покойного мужа – упокой его душу с миром, хороший был человек – права на которое все никак не могут перейти мне. Эй, кто-нибудь, принесите мне воды, а лучше холодного шампанского. Слышите меня? У тебя не персонал, а какие-то сонные мухи. Так, а ты почему такая бледная, что случилось? Рассказывай, я вся внимание.

Пышногрудая блондинка Барбара была, кажется, всегда полна энергии и сил. Она, как зайчик на батарейках, никогда не унывала и была готова к любым авантюрам, знакомствам и путешествиям, даже к четвертому замужеству.

– Все нормально, дорогая. Немного нездоровится, тошнит почти неделю. Это все жара, все из-за нее, скоро весь Париж выгорит, только и делаю, что спасаюсь под кондиционерами.

Барбара дождалась своего холодного шампанского, сделала глоток. И неважно, сколько было времени и который час. Будь то раннее утро либо поздняя ночь, хорошему холодному шампанскому было время всегда.

Женщина присмотрелась к подруге, задумалась на минуту.

– Слушай, Ада, ты так и не рассказала, что там было – в России? Что произошло, и почему ты вернулась такая загадочная? Вот я выкладываю все постоянно как на духу. Ты знаешь каждого моего любовника по имени, даже сколько им лет, даже как зовут и их бывших жен! Но ты меня удивляешь, просто молчишь, закрылась в себе, а я же вижу, что-то произошло. Пыталась выведать все у Жерара, но он молчит как рыба.

Не хотела Ада рассказывать о своих любовных переживаниях, не сейчас.

– Мне поступило очень хорошее предложение три недели назад: продать ресторан и издательский бизнес, сразу после моего приезда.

Предложение действительно было очень заманчивое. Журнал хотел купить очень известный издательский дом, а ресторан – его соучредитель, и влить в сеть. В любом бизнесе нужно действовать на опережение, Ада понимала: в той экономической обстановке, которая была сейчас, одна она не вытянет, да и устала.

– Я обдумываю предложение, вот и все.

– Предложение, говоришь? И все?

– Да.

– А тошнит тоже из-за него?

– На что ты намекаешь?

– На то самое. Тебе сорок лет, а ты не знаешь, после чего женщину тошнит? Тем более, после поездки и, я так понимаю, встречи с мужчиной твоей жизни.

– Не преувеличивай, он вовсе не такой.

– Ага, вот ты и проговорилась. Было, да? Все было у вас? Рассказывай, не томи. Какой он? Наверняка русский мужик, который затрахает до полусмерти, да?

– Какая же ты пошлячка, – Ада улыбнулась, но вдруг накатила тошнота, и она вцепилась в подлокотники кресла.

– Все понятно с тобой, – Барбара улыбнулась. – А если хочешь знать мое мнение, то продавай к черту все. Положи денежки на счет и живи в свое удовольствие. Зачем нужна эта морока? Женщина не должна пахать. О ней должен заботиться мужчина, любящий, сильный, надежный, верный.

– Когда и где ты таких встречала?

– Я надеюсь, встретила ты. Тошнит, да? Тест не делала?

– Какой тест?

– На беременность.

Аделина немного подвисла, нет, о беременности она не думала, к тому же были месячные, не такие обильные, как обычно, но они были.

– Это исключено.

– Мы сейчас это проверим, – Барбара начала рыться в своей огромной сумке, выкладывая на стол ее содержимое. – Вот, нашла, иди писай.

Галич смотрела на узкую коробочку с недоверием.

– Что, прямо сейчас?

– Нет, можешь через восемь месяцев. Но я тебе и без нее скажу, что ты, подруга, беременна. И пусть это будет девочка. Мы же будем рожать, да? Конечно, будем, но папашку надо обрадовать, сама хочу на него посмотреть. Иди, чего застыла? Хотя пойдем вместе, в обморок еще упадешь, совсем бледная стала.

Аделина никогда не была беременной, и предполагаемая новость о том, что она ждет ребенка, пугала.

Ребенок от Орехова.

Мир в одно мгновенье перестал быть прежним.

Глава 42

– Тебе объясняют человеческим языком в пятый раз. Мне нужно к Аделине Галич. Алло! Ты понимаешь меня?

– Я вас не понимаю, чего вы хотите? К кому вы пришли?

– Галич. Ада Галич.

– Да, да, она живет в этом доме, но я вас не могу пустить. Нужно ее разрешение, я сейчас с ней свяжусь.

Противный консьерж говорил на французском, Гена ничего не понимал, начинал психовать, а когда Гена психует, плохо становится всем.

Чтобы добраться до квартиры Аделины, ушло достаточно времени и сил. Два перелета, такси и онлайн-переводчик в телефоне, с которым Гена все никак не мог разобраться.

Прошло ровно четыре дня после прихода к нему Терехова и разговора по душам. Семен умеет убеждать и вправлять мозги, Орехов в этом убедился. Делал друг это ненавязчиво, но убедительно.

И вывод из разговора был таков, что если ты любишь женщину, если считаешь, что она твоя, то за нее надо бороться. Неважно, в какой стране она живет, что было раньше или сейчас, как бы ты ни накосячил, что бы ты ни сделал в прошлом и настоящем, ты должен пойти и взять ее себе.

Потому что она твоя. Она была твоя уже давно, и лишь поганое стечение обстоятельств и козни людей, от которых ты не ожидал подлости, разлучили вас. Но если все у вас сложилось сейчас, то тем более надо бросать. Все бросать, ехать на край света, сгребать в охапку и любить до конца своих дней.

Орехов полетел в Париж.

И вот Геннадий проделал долгий и мучительный путь, и ему оставалось лишь преодолеть несколько этажей, как возникло препятствие в виде старого худого консьержа, который упорно не понимал, что ему говорят.

Адрес Аделины было найти просто, билеты купить сложнее, как и найти загранпаспорт. Но с этим он справился, хоть и не с первого раза, а еще Гена успел заехать в ювелирный магазин и купить красивое кольцо. Так ему посоветовал сделать Терехов, он как раз этой зимой влюбился без памяти в свою женщину и сделал ей предложение, и сейчас они ждут ребенка. Геннадий хотел так же.

Он сделает Канарейкиной предложение, как бы она на него там ни обижалась, будет валяться в ногах, целовать красивые коленки, переходя выше, вымаливая прощение. А если такой план не выйдет, то возьмет штурмом эту Бастилию, наденет ей на пальчик кольцо и начнет делать детей – сразу двоих.

У мужчины даже не было сомнения, что Аделина не согласится, тогда он уговорит, заставит, принудит. Нет, скорее всего, залюбит, так что она потеряет сознание и ответит ему «да».

– Я вам объясняю в который раз, я не могу вас пропустить к мадемуазель Галич, пока она не разрешит, я должен позвонить ей.

Французский дед показывал пальцем на телефон, на стойке администратора, Гена не понимал ни слова. Можно было, конечно, позвонить самому, сказать, что принц ждет встречи со своей принцессой. Ну, тогда не будет сюрприза, а еще неизвестно, дома ли принцесса. Ну, судя по тому, как сопротивляется консьерж, его курочка дома.

Главное, чтобы она была одна. А то, может, там уже Жерар нагрел местечко в кроватке рядом с ней. Тогда этому иностранному ловеласу ноги больше не понадобятся, точнее, ходить он будет еще не скоро.

– Все, устал я от тебя! Пропусти!

Орехов махнул рукой на мужчину, пошел искать лестницу, не обращая внимания на новые вопли консьержа. Квартира двадцать четыре располагалась вроде бы на пятом этаже, хотя с местной планировкой было не понять. Ждать лифт не стал, пошел пешком.

Но с каждым пройденным этажом сердце в груди колотилось все чаще. Дыхание сбилось, во рту пересохло, ладони вспотели. Гена надеялся, что это не сердечный приступ, а то не хватало еще помереть, так и не став отцом, а от волнения перед встречей, которую он отсрочил на целый месяц.

Появился какой-то внутренний мандраж, словно он идет сдавать экзамен и волнуется. Потому что вообще не открывал учебник, не читал ни одной страницы конспекта и сейчас все завалит непременно.

Вот уже нужный этаж. Нужная квартира. Бросил дорожную сумку на пол, нащупал в кармане кольцо, пригладил отросшую бороду. Поднял руку, но, не найдя дверного звонка, сжал ладонь в кулак, на несколько секунд замешкался, прикрыл глаза и уверенно постучал.

Ангелину тошнило второй раз за это утро.

Совсем недавно она закончила обнимать унитаз. И сейчас смотрела на себя в зеркало. Растрепанная, под глазами круги, сорочка спала с одного плеча, практически обнажая грудь, которая, кстати, кажется, стала больше, а прикосновения к ней – болезненными.

Барбара оказалась права. И тест, который она нашла в своей необъятной сумке, показал две полоски. А это означало, что Ада Галич беременна, и отец ребенка – Геннадий Орехов. Какая же странная ирония судьбы, словно насмешка или, наоборот, награда.

Через столько лет после предательства, которое, оказывается, было подстроено, понять, что она все-таки забеременела от того человека, от которого хотела иметь детей еще тогда, учась в школе. Ада думала об этом, планировала, мечтала, как это делают все девушки.

Но пройдя свой жизненный путь без Гены, все равно вернулась к нему, в точку отсчета. Две полоски можно было ожидать легко. Просто первая реакция организма была шоком, неприятием и отрицанием. Но надо было предполагать, что это может вполне случиться.

Они не предохранялись, как подростки, потеряв голову. Галич просто махнула на это рукой, якобы надеясь на то, что ничего не случится. А Орехову только дай повод не надевать презерватив, этот наглец и здесь сделал так, как хотел.

Время шло к обеду, а Аделина все никак не могла выйти из дома, опасаясь новых приступов тошноты. Надо было заехать в офис журнала, потом в ресторан, нужно было решить кучу вопросов, а в три часа дня запланирована встреча с гинекологом.

Если тест показал две полоски, ее тошнит по утрам и ноет грудь, то нужно уже окончательно убедиться в том, что она беременна. Пройти необходимые процедуры, сдать анализы и готовиться во всех смыслах к материнству. Что делать с Ореховым и сообщать ли ему об этом событии, Ада еще не решила.

Откуда-то из коридора был слышен стук, выключила воду, прислушалась, вышла из ванной. Да, точно, стучали в дверь. Странно, кто это мог прийти? Домофон она отключила еще два дня назад, когда уставшая пришла с работы, хотела спать, и было только одно желание, чтобы ее никто не тревожил.

– Qui est là-bas? (Кто там?)

Было совсем не время для гостей, это точно Барбара, наверняка уже купила коляску и притащила ее. Подруга, воодушевленная положительным тестом, начала сразу придумывать имена ребенку, почему-то больше всего Барбара была уверена, что родится девочка.

– Qui est là? J'arrive, j'arrive. (Да кто там, кто? Иду, я уже иду)

Захватив из спальни легкий халат, накинула на плечи, босиком прошлась по кафельному полу, а когда распахнула дверь, сразу перехватило дыхание. Словно Ада открыла окно в жаркий, знойный, летний день, и ее обжег воздух.

– Гена, что ты здесь делаешь?

Орехов забыл, как из букв складываются слова, а из слов предложения. Он просто увидел свою любимую женщину и потерял дар речи. О таком часто пишут в любовных романах, снимают сопливые сериалы. Но сейчас он был в главной роли этого романа и сопливого сериала, он потерял дар речи.

Аделинка была такая красивая, такая желанная, такая нежная, немного растрепанная, в коротенькой сорочке и распахнутом халатике. Именно так женщина выглядела в деревне, не хватало блеска в глазах и зацелованных губ.

– Гена, что ты делаешь в Париже?

Не было злости, лишь удивление. Как вообще этот мужчина оказался на пороге ее квартиры?

– Канарейкина, я был не прав. Во всем не прав.

– О чем ты?

Аделина немного не понимала. Вроде бы они во всем разобрались. Да, Гена совершил подлость, обманом заманив ее в деревню, украл чемодан. Но там прошли лучшие выходные в ее жизни.

Был месяц об этом подумать и проанализировать, а в том, что в прошлом их разлучили, виноваты подлая одноклассница и ослепленная своей любовью к сыну мать. К прошлому у Ады нет претензий, за сроком давности оно стало неактуально.

Но после этого скоротечного и быстрого романа осталась горечь, да еще две полоски на тесте, о которых Гена еще не знает. Было обидно, что он не пошел за ней, не остановил, не вышел из ресторана, не позвал. И не произнес те слова, которые сказал в деревне, которые Ада ждала много лет.

– Я люблю тебя, Аделинка. Очень сильно люблю. Стань моей женой и роди мне детей. Именно за этим я приехал.

Эпилог

– Гости дорогие, прошу всех к столу, остался час до Нового года. Нечего разбредаться по дому. Все сели и налили, девочкам – компот, мальчикам – что покрепче. Баба Зоя, ты вместе с нами, я надеюсь? Не беременная?

Орехов громко засмеялся, да так, что на праздничном столе зазвенел хрусталь.

– Ой, что ты, конечно, нет, – Зоя Ильинична махнула рукой. – Мне-то куда? Я буду за вас радоваться, наливай, надо уже выпить.

Геннадий, как гостеприимный хозяин, пригласил всех за стол в загородном имении Ореховых. Конечно, назвать дом имением можно было пока еще с натяжкой, но начало положено. Косогоры, как говорится, стали второй родиной для всех собравшихся сегодня у них с Аделиной гостей.

Сейчас Орехов не один. Сейчас у него большая семья, появились новые друзья, он женатый человек, а скоро будет пополнение. И уже к лету в этом доме раздастся детский плач и звонкий смех.

Париж, куда Геннадий ехал, словно на Голгофу, просить прощения у своей любимой женщины, встретил его на удивление хорошо и с сюрпризом. Это было почти полгода назад, и вот он уже счастливый муж и скоро станет отцом.

– Так, мы же еще ждем Жанну и Федора, они еще не пришли, – Светочка тряхнула рыжими кудрями, посмотрела на Гену, а потом на своего мужа.

– Я тебя умоляю. У них опять наверняка какие-то разборки. Может быть, весь день ругались, а сейчас начали мириться.

Лаура махнула рукой, продолжая есть мандарин. Подружки знали, что можно ожидать от этой интересной парочки.

– Да, да, а еще Клава должна прийти, я приглашала, и она сказала, что будет не одна.

Аделина погладила свой округлившийся животик, загадочно посмотрев на своего мужа. Господи, как же она его любила, даже когда просто смотрела, все внутри трепетало от счастья, а иногда в это время пинался малыш.

Эти полгода пролетели в сплошном любовном дурмане и тумане. Открыв дверь своей квартиры в тот день, Аделина не ожидала увидеть на пороге Геннадия. Но он произнес те самые слова, которые она ждала, ждала очень долго, и это свершилось.

Можно было сказать много, просить прощения, объясняться, но Гена был не любитель это делать. Он оказался краток и убедителен. А еще любителем любить ее, и в то утро он делал то же самое, что делает каждый день, а иногда по два раза, доводя уже не мадемуазель Галич, а мадам Орехову до невероятных оргазмов.

С беременностью все стало слишком чувствительно, слишком остро, а Геннадий умело пользовался этим, и в то утро он любил ее страстно, дико, а потом нежно и трепетно. Аделина и плакала, и смеялась, а когда показала ему тест с двумя полосками, увидела слезы на глазах мужчины, которого считала несентиментальным. Но оказалось, Ада была не права, ее мужчина на самом деле плакал и целовал ее.

Вот после этого момента их жизнь начала меняться. Больше, конечно, менялась жизнь Аделины, чем Геннадия. Он категорически отказался жить в Париже, Аделина не настаивала, тем более так вовремя поступило предложение о покупке ресторана и издательства.

Так что, кроме подруги Барбары ее больше во Франции никто и ничто не держало. Но она была права – женщина должна быть счастливой и любимой, и больше она никому ничего не должна.

Бизнес – это прекрасно, это замечательно, но когда ты уже так долго в нем, когда все твои мысли заняты много лет только им, пришло время расслабиться и получить, наконец, от этой жизни удовольствие.

Аделина так и сделала, теперь она вполне обеспеченная женщина, не зависящая ни от кого, но при этом любимая, желанная, а еще в прекрасном положении и скоро станет мамой. И кто бы что ни сказал, что она старая, чтобы рожать, плевать на всех, на все предрассудки и чье-то мнение, она счастлива.

По приезде в Россию устроили свадьбу, на которую были приглашены только близкие друзья и родственники, которых набралось достаточно много. Приехали родители Аделины, и даже пришла мама Геннадия, которая слезно раскаивалась в совершенном много лет назад поступке. Барбара была в восторге от русских мужчин и русской кухни и обещала вернуться, а вот Жерар не приехал.

– Да, кстати, я сто лет не видела Клаву. Как она поживает? – Серафима держала на руках младенца, мальчику было всего два месяца, плод любви Терехова мирно сопел после ужина, встречая первый Новый год в своей жизни.

– Да все хорошо, что с ней может быть? Бодра, весела, яйца носит нам, молоко, творог, а мы ей за это благодарны, да, Аделинка?

Геннадий проверил пирог в духовке, взял бокал, чокнулся со Львом, подмигивая ему, показывая украдкой на трех сидящих за столом беременных женщин.

– Вот это у нас комбо. Ты как, Лева, готов стать отцом?

– Нет, нет, я не готов, я все поверить не могу, но, оказывается, так здорово быть мужем и ждать, когда у тебя родится ребенок.

– Да, понимаю тебя, друг.

– А как ее роман, Паша? Ты мне рассказывал, что у Клавы был роман с французом. Аделина, это же твой знакомый?

Соколов не понимал, когда он мог проболтаться и рассказать своей жене о романе Клавдии с каким-то французом. Но от Светочки ничего нельзя было скрыть, а может быть, ей Клава все сама рассказала? Все-таки они жили раньше в одной деревне.

– У них так ничего и не сложилось, сама понимаешь, они из разных миров. Но я с ней разговаривала, она сказала, что даже не рассчитывала на что-то большее, это был порыв страсти. Ну, ты меня понимаешь.

Светочка понимала, у нее тоже был порыв страсти когда-то Соколовым – причем в этой самой деревне.

– Вы вообще заметили, что сегодня нас обслуживают два повара, и, кстати, есть еще один кондитер? – Терехов огласил прекрасную новость.

– Нет, нет, нет, кондитер в декрете. Я к плите не подхожу, иначе меня разнесет еще больше. А куда уже больше? Все и так думают, что я рожу на днях, и что у меня двойня, но там не двойня, мы проверяли, – Лаура погладила свой живот, с любовью посмотрела на мужа.

– Так, ну все, сели за стол и подняли бокалы, не будем никого ждать! Проводим этот год, который был разный, но главное, он подарил нам любовь и любимых женщин. А следующий год принесет еще много радости и приятных хлопот.

– Гена! Чем пахнет? Мясо! Мясо горит! Господи, два шеф-повара, а за мясом уследить не могут.

Аделина громко закричала, поднимая панику, мужчины кинулись за дверь, на улице стоял мангал, который оставили без присмотра на несколько минут. Но тут же засмеялась, наблюдая панику на их лицах.

– А вот и мы! Задержались, извините, мы и мясо принесли.

В дом зашли Клава с кавалером и Федор с Жанной в костюмах Деда Мороза и Снегурочки, стало шумно, все начали друг друга поздравлять с наступающим. Хлопнула пара хлопушек, в воздухе закружилось цветное конфетти.

Когда наконец все уселись за стол, на большом блюде было выложено мясо, а часы пробили полночь, и наступил Новый год, хлопнули уже пробки шампанского.

– Я так люблю тебя, Орехова, – Гена, не стесняясь, начал целовать свою жену при всех, хотя это никого не смущало, все так же поздравляли своих любимых жен.

– И я тебя, Орехов. Очень сильно люблю. А я тебе говорила, что у нас будет девочка?

– Девочка? Как девочка? Какая девочка?

Гена был ошарашен и удивлен, Ада говорила, что пол ребенка неизвестен, а он надеялся, нет, он был уверен, что родится мальчик.

– Как какая? Такая же упрямая, как ты, в этом я точно уверена.

Аделина специально берегла эту новость почти как подарок на Новый год, знала, что Гена будет в шоке.

– Уверена?

– На сто процентов.

– Значит, у меня будет две красивых девчоночки?

– Красивых и вредных.

– Да, но моих и любимых. А через годик и пацана сделаем.

– Нет, нет, Гена… Нет…

– О, да… Да, да, да.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 6

Глава 7

Глава 5

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Эпилог