Владыка битвы (fb2)

- Владыка битвы [СИ] (Начертатель - 2) 1214K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алекс Хай

Алекс Хай
Владыка битвы (Начертатель-2)

Глава 1

Гутфрит что-то кричал мне вслед, но я уже не слышал его.

Конгерм вынес меня из облака жирного дыма, накрывшего половину Маннстунна. Казалось, ночь наступила среди дня — до того темно и страшно было в городе. Пожар пожирал новые дома, людей обуяла паника. Люди внизу вопили, причитали, возносили хулу и проклятья.

— Это они надолго запомнят, — самодовольно заявил в моей голове фетч. — Мне понравилось.

— Мне куда больше нравится, что по воздуху они не смогут за нами угнаться.

Я позволил фетчу вцепиться в мои плечи со всей силы. На этот раз орёл действовал не так бережно — разорвал мне одежду и оставил глубокие царапины на коже. Но сейчас было не до боли, я даже почти не чувствовал её.

Моя кровь кипела, колдовская сила всё ещё сочилась с кончиков пальцев, а в голове звенели тревожным колоколом слова Гутфрита о проклятье: «Твоя сестра станет первой королевой нейдов и туннов. Моей королевой. Эту землю ждёт новая эпоха. А ты, выходит, только что проклял и собственную кровь».

Я, Хинрик из Химмелингов, сын Фолквара и Эйстриды, ступил на дорогу мщения, прошёл испытания, стал начертателем и на этом пути потерял слишком многих. Всё было принесено в жертву замыслу, в котором я участвовал против воли.

Но я принял это. Месть была совершена. Я проклял конунга, истребившего почти всю мою семью. Теперь смерть для него неминуема — рано или поздно проклятье найдёт брешь в его защитных амулетах и явит всю силу тьмы. Но и Гутфрит перехитрил меня, обыграл как мальчишку. Прикрылся наивностью моей сестры как живым щитом. Этого я не прощу ему никогда.

Я выиграл первую колдовскую битву, но проигрывал войну за Нейдланд. И этого я не прощу уже себе.

Что мне теперь было делать? Последовать совету Айны и отправиться к дяде в Свергланд? Единственный разумный вариант, да только я был ему никем. Конунг сверов Альрик Туча не знал о моём существовании, как до поры не подозревал и Гутфрит. И мне придётся расстараться, чтобы дядя согласился хотя бы говорить со мной.

— Мне показалось, или раньше ты был поменьше? — выкрикнул я, в суматохе позабыв о том, что Конгерм и так прекрасно меня слышал. Мы поднялись высоко в небо — ни одна стрела не достанет, и теперь фетч нёс меня над заливом Маннстунна, выискивая корабль сверов. С каждым взмахом крыльев огромного беркута пылающий город становился всё дальше. Фух. Неужели пронесло?

Конгерм громко щёлкнул клювом.

— Конечно, мне пришлось стать больше, — пронеслось в моей голове. — Ты тяжёлый, Хинрик. Простой орёл тебя не унесёт. Вон он, твой кнорр. Видишь?

О, я видел — напуганные пожаром сверы уносились прочь на всех вёслах. Сложно было винить за это торговый люд. Страшнее пожара в городе мог быть лишь сильный огонь на корабле. Сверы берегли товар.

— Ага, вижу, — ответил я.

— Придётся разделиться. Оставлю тебя на корабле, а сам полечу налегке, — добавил фетч. — Ты ослаблен нитсшестом, не сможешь питать меня долго. А путь далёкий.

Если я верно помнил рассказы скальдов, то на деле не так уж и далеко располагался Свергланд от наших земель — всего день-другой через узкое море. Не меньшее расстояние по мы преодолели, добираясь из Бьерскогга в Маннстунн. Но Конгерм был прав: создание нитсшеста отняло у меня слишком много сил, и поддерживать фетча так долго я не смогу. Не хватало ещё рухнуть в море на середине пути. Не думал, что ритуал проклятья настолько опустошителен для начертателей.

— Хорошо, — прохрипел я. — Вот Даги-то удивится.

Конгерм не ответил — я лишь ощутил внезапную волну тревоги, накатившую на нас обоих. Фетч развернулся в противоположную сторону и на пару мгновений застыл на одном месте, часто размахивая крыльями.

— Что такое? — спросил я.

— У нас гости.

— Кто?

— Ты же не единственный начертатель в Маннстунне, — отозвался Конгерм. — Я чую духов. Враждебных. И большую силу, что ими движет.

Что-то подобное следовало предвидеть. Видимо, Гутфрит всё же решил отправить за нами погоню, а его колдун был только рад покрасоваться на фоне эглинского монаха и южного учёного мужа.

— Гляди, — фетч поднялся чуть выше, и я увидел вдалеке все ещё охваченные огнём крыши Маннстунна. — Теперь видишь?

Я видел. Туча — иначе было не назвать эту стаю тёмных птиц — неслась на нас, словно грозовая буря. Они появились из облака дыма и двигались с противными криками, от мельтешения крыльев у меня зарябило в глазах. Сотни, тысячи птиц собирались то в клубок, то в причудливые фигуры, то растягивались широким клином вдоль горизонта. Однажды я видел, как подобное на Свартстунне проделывали скворцы, но эти птицы были куда больше. Чёрные, словно уголь. Грачи? Галки? Нет, скорее вороны.

Чем бы оно ни было, это неслось прямо на нас.

— Дерьмо, — только и смог сказать я.

Конгерм защёлкал клювом и поднялся ещё выше.

— Согласен. Это проблема.

Я закрыл глаза, втянув ноздрями побольше воздуха. Думай, Хинрик. Думай! Ормар не учил меня таким фокусам, но я понимал, что здесь имела место либо очень крепкая связь колдуна с духами, которые подчинили себе всех птиц в округе, либо серьёзная жертва одному из богов. В данном случае, полагаю, начертатель Гутфрита решился на то и другое.

— У тебя есть мысли? — спросил я Конгерма.

— Я не успею дотащить тебя до корабля, если ты об этом. Да и скверная это идея.

— Верно. Только люди пострадают. Тогда дадим бой в воздухе?

— Их слишком много, — отозвался фетч. — Я не выдержу долго даже если возьму с тебя больше силы. Заклюют раньше, чем отобьёмся.

Я судорожно перебирал в голове варианты вязей, которые мог сейчас использовать. Защитные рунеставы не подойдут — здесь была столь мощная сила, что духи пробьют любую наспех сделанную вязь, а времени колдовать основательно у меня не было. Вязи на атаку тоже казались мне бесполезными — ну усилю немного когти и клюв Конгнерма, себе на топор нанесу — и сколько птиц мы уложим прежде, чем они просто возьмут нас количеством? Не то. Всё не то.

— Ты ещё чуешь духа, что ими управляет? — спросил я. — Можешь с ним пообщаться?

— Чую, но не отзывается. Он подчинён. Если честно, скорее даже порабощён. Там нет своей воли.

— Такое разве бывает?

— Бывает и не такое, Хинрик, — сухо ответил фетч.

Значит, дозваться и договориться Конгерм не сможет. Но духа требовалось обезвредить. Или же самого начертателя, но до него нам уже точно не добраться. Насколько я понимал, именно порабощённый дух в облике одной из птиц вёл за собой остальных пернатых. Не станет вожака — рассыпется стая. Выглядело осмысленно.

— Нужно разрушить связь между духом и птицами. Ты же Птичий царь, Конгерм, воззови к ним.

— Если бы всё было так просто, юноша, — прокряхтел Конгерм. — Не могу. Птицы заколдованы. У меня сейчас не хватит сил сбить заклинание.

— А если я помогу?

— Как? У тебя самого силы на исходе.

— Неважно, мне будет проще восстановиться. Я же в своём, людском мире. Как мне усилить тебя?

Конгерм умолк, словно колебался. Птичье облако приближалось.

— Ну же, Арнгейл! — рявкнул я, обращаясь к нему по истинному имени. — Скажи!

— Кровь. Дай мне выпить своей крови и съесть твоей плоти, — наконец шепнул в моей голове фетч, словно боялся об этом говорить.

Тоже мне напугал. Я постоянно лил кровь в ритуалах — царапины на руках не зарастали целыми лунами.

— Бери сколько нужно.

— Предупреждаю, это тёмная сторона колдовства духов. Запретная для многих. Я возьму много крови, и это будет очень больно. Ты можешь не выжить.

— Как будто нас мейчас есть из чего выбирать, — коротко ответил я. — Что я должен делать?

Глава 2

— Я сам, — отозвался фетч. — Всё сделаю сам. Просто… Старайся не сопротивляться, хотя это будет сложно.

Конгерм резко развернулся и камнем полетел вниз, выискивая удобное место на суше. Я заметил скалы — острые и тонкие, словно рыбьи кости, опасной грядой вгрызавшиеся в море. Один человек едва мог поместиться на вершине. Фетч понёс меня туда.

Я ойкнул и выругался, когда беркут выпустил меня из когтей и я мешком повалился на камни, чуть не сорвавшись в море — до того тесно здесь было. Хорошо хоть, что я чуть привык бывать на высоте. Не дав мне опомниться, Конгерм шагнул ко мне и разинул пасть.

— Нельзя ждать. Прости, но ты сам согласился, — сказал он и впился клювом мне в руку. — Постарайся не шевелиться.

Сперва я не понял, что именно произошло. Лишь почувствовал вспышку жуткой боли в руке и закричал. Клюв и когти орла рвали мою плоть.

Глаза фетча налились алым.

Теперь я знал, что чувствовала добыча, пойманная хищной птицей. Одной лапой он наступил на меня, придавливая к скале, второй помогал себе есть. Меня раздирали заживо, рвали кожу, клевали, отщипывали куски плоти. Боль стала невыносимой, и теперь я просто стонал, обессиленный жестоким колдовством духа. Казалось, это никогда не могло закончиться. Каждое мгновение текло как вечность.

— Сколько ещё? — рявкнул я, пока Конгерм жрал меня.

— Почти… всё…

Он наконец-то оторвался от раны и начал меняться прямо на моих глазах. Беркут стал ещё больше — такая птица могла утащить не только человека, с нее сталось бы унести целую лошадь! Расправленные крылья закрывали небо. Глаза фетча так и горели кроваво-алым, с огненными всполохами, а перья на голове и шее засияли золотом. Загнутый клюв и когти из серого превратились в металлические — их блеск отливал серебром и сверкал на солнце. Птичий царь взмыл в небо и издал громкий оглушительно высокий клёкот — этот странный звук пробрал меня до самых костей и заставил съёжиться. Он гремел не только наяву, но и в моей голове. Это было похоже на зов.

— Черти руны, — приказал Конгерм.

— Какие?

— Всё, на что хватит сил. Все, что поможет мне.

Он спустился к морю, забил гигантскими крыльями и стал преградой между заколдованной стаей и мной. Тёмное облако шарахнулось назад, рассыпалось на несколько мелких стай, но тут же собралось вновь и устремилось к беркуту.

Я быстро начертал на себе исцеляющую рунную вязь — каким-то чудом кровь из раны уже не текла, словно фетч сам её остановил. Но болело мучительно. Хорошо хоть, что он вцепился в левую руку. Рабочей у меня была правая.

Птичья туча почти налетела на Конгерма, и орёл, взмахнув крыльями несколько раз, снова высоко заклекотал, и я увидел, как изнутри него начал исходить свет. Каждое перо орла сияло, словно впитало частичку солнечной силы. Я пялился на колдовство духа, позабыв о рунах.

— Колдуй! — пронеслось в голове. — Ну же, Хинрик! Руны!

Я схватил посох. Сунул палец в свою рану, начертил окровавленным пальцем вязь Санг — знак духа, Тройн — руну воинской доблести и Гульг, что отвечала за ярость битвы. Подумав, я добавил ещё и Йирд — руну грома и защиты, а затем направил посох со сверкающим кристаллом в сторону фетча.

— Руны Санг, Тройн, Гугльг и Йирд, пробудите ярость моего фетча на борьбу с нашим врагом! — Крикнул я, держа посох. — Усильте его крылья и когти, проясните его разум, вдохните в него доблесть и мощь. Защитите моего фетча от ран и гибели! Кровью моей сковано, силой Химмеля наполнено, да будет так!

Мне в спину ударил порыв ветра — такой силы, что я едва не свалился с вершины скалы в море. Ну и местечко для еды выбрал Конгерм. Я рухнул на четвереньки, продолжая направлять посох на фетча, словно кристалл собирал мою силу и перемещал её точно в моего защитника. Конгерм глянул на меня горящим алым глазом и засиял ещё ярче. Казалось, на небе взошло второе солнце.

— Спасибо, — шепнул он в моей голове.

Птицы явно испугались этого свечения. Каждая вспышка, каждый взмах крыльев разбивали стаю. Я увидел, что в это странное птичье месиво сбились не только вороны, но галки, грачи, скворцы и даже совы и воробьи. Значит, начертатель Гутфрита собрал всех, кого мог найти в округе.

— Теперь получится разрушить колдовство? — обратился я к фетчу.

— Не знаю, — ответил он. — Просто помогай мне их сдерживать. Сейчас придётся нелегко.

Конгерм снова закричал, стаю птиц накрыла ещё одна вспышка света — разлетались по ветру перья, уши разрывались от множества криков. Ветер дул в сторону нападавших, относя их от меня, но они каждый раз собирались в тучу заново. Понемногу их становилось меньше, самые слабые падали в море, но их всё ещё оставалось чудовищно много.

Свет, исходивший от Конгерма, понемногу ослабел и погас. Едва это случилось, вся гигантская стая сорвалась на него и окружила фетча, словно рой разъярённых пчёл. Мой защитник попытался взмахнуть крыльями, но не смог — слишком много клювов и когтей вцепилось в него. И на моих глазах все начали падать в неспокойное море.

Вместе с моим фетчем.

— Нет! — заорал я, глядя, как тёмное облако метунлось к волнам.

Я бросился к самому краю скалы, силясь разглядеть происходящее.

Как же ему помочь? Не мог же я отрастить из задницы крылья и полететь, размахивая топором в единственной целой руке. Воин из меня сейчас был скверный. Зато я всё ещё мог чертить руны.

Я расковырял рану, добыл больше крови и принялся торопливо писать на древке посоха защитную рунную вязь для фетча. Конгерм бил крыльями, раздражённо смахивая облепивших его пернатых, но понемногу спускался к морю.

Прокричав заклинание, я направил посох на орла. Они спустились за скалы, почти к самой толще воды — камни закрывали мне обзор, я почти ничего не видел. Лишь слышал страшные крики, завывания ветра и хлопанье крыльев.

— Арнгейл, как ты?

— Плохо. Кажется, я себя переоценил.

Я растерянно опустился на колени. Боль усилилась, теперь из рваной раны потекла кровь. Я кое-как замотал её куском оторванного подола рубахи. Ненадолго, но остановит. Хотя сил у меня почти не оставалось.

Что делать? Я не мог лишиться сейчас ещё и фетча. Он был последним, кто связывал меня с Нейдландом. Сванхильд свой выбор сделала. Остались только я и мой дух. Если ещё и он погибнет по моей вине…

Мне стало холодно, смертельно холодно — снова налетел ветер, я уже почти не слышал птичьего сражения в его песне. Сил хватило лишь на то, чтобы взяться за посох. Я повалился набок, стараясь не сорваться со скалы, и прикоснулся к кристаллу.

— Предки из рода Химмелингов, взываю к вам, — прохрипел я, обхватив самоцвет окровавленной рукой. — Мне нужна ваша помощь. Помогите защитить моего фетча. Возьмите с меня жертву. Возьмите кровью и плотью, золотом и железом, прахом и пеплом, но помогите ему. Дайте силу, что может его спасти.

Я сорвал с шеи один из амулетов и швырнул в море.

— Примите хотя бы это!

Морская пена поглотила костяную плашку. Я услышал крик Конгерма. И ушами, и в голове. Крик боли и отчаяния. Почти человеческий.

— Возвращайся ко мне, — шепнул я. — Возьми ещё моей крови и убирайся отсюда.

— Нельзя. Ты погибнешь.

— Если не сделаешь этого, погибнем оба. Так ты сможешь вернуться в Бьерскогг.

— Я еще могу попытаться…

— Нет. Сам знаешь, что не получится. Вернись ко мне, Арнгейл, — я намеренно повторил его истинное имя, догадываясь, что такой приказ возымеет большую силу. — Лучше умереть от твоих когтей, чем от клюва врага. Я не достанусь Гутфриту и его колдуну.

— Тогда он победит.

— Он уже победил. Почти. Лети ко мне.

Птицеглаз не ответил. Я опустил голову на холодный камень. Всё равно не жилец — попади я прямо сейчас в руки к лекарю, ещё мог бы выкарабкаться, но после того, как фетч снова мною пообедает, шансов выжить будет немного.

Он появился внезапно. Не знаю, что Конгерм сделал с птицами, но ему каким-то чудом удалось ненадолго от них отбиться. Орёл опустился на скалу возле меня, слегка уменьшился в размерах. Я заметил, что его клюв и когти больше не отливали серебром, а оперенье перестало сверкать золотом. Он вновь стал обычным беркутом.

— Давай, дружище, — попросил я и, поморщившись от боли, протянул ему руку. — Ешь и улетай.

Птица глядела на меня с сомнением. Вот уж не думал, что мне придётся торопить собственного духа. Птичье облако снова зашевелилось — теперь им словно было сложнее собраться в единую стаю, мешал ветер и, быть может, ещё какое-то колдовство духа. Но времени у нас и правда оставалось немного.

— Я сделаю то, что ты просишь, — наконец ответил фетч.

— А потом брось меня в море. Не отдавай им.

Глаза орла перестали гореть алым и превратились в привычные Птицеглазовые. Он подпрыгнул ко мне, наклонил голову.

— Спасибо за эту жертву, Хинрик.

И снова впился клювом мне в плечо. Я уже даже не кричал — не было сил. Просто застонал, затрясся и отвернул голову в сторону прекрасного моря, чтобы не видеть, как меня жрали заживо. Солнце, подсвеченные облака, весёлые белые барашки на волнах… Хороший день для смерти, погожий. Жаль, что смерть не пришла ни в бою, ни в постели.

Пока орёл раздирал меня, я видел, как белые облака стали двигаться быстрее, ветер нёс их на нас, ближе к суше. Волны стали выше, мелкие барашки превратились в исполинов. Белое, точно горный снег, облако неслось быстро, слишком быстро даже для такого ветра… Мне показалось, что я услышал какой-то шум с той стороны. Но вой ветра заглушал все звуки.

Что-то промелькнуло перед моими глазами. На камень прямо возле моей головы приземлилась жирная наглая чайка, сложила серо-белые крылья и визгливо загоготала прямо мне в лицо.

Глава 3

— Хороший друууг! — заверещала чайка и бодро забила крыльями. — Друууг!

Птица в несколько прыжков оказалась возле когтей Конгнерма. Я подумал, что начал бредить от потери крови, потому как чайка расправила роскошные серо-белые крылья, отставила перепончатую жёлтую лапку назад и поклонилась моему фетчу. По-настоящему поклонилась, как земледелец кланялся какому-нибудь эглинскому королишке.

— Ты звал нас, царь, — визгливо проговорила чайка. — Ты взывал к морским крыльям. Мы явились во имя твоего повелителя Химмеля и нашего владыки Ава. Ну и общество ты с собой привел, Арнгейл.

Не понимаю, почему я вдруг начал понимать духов, но слышал их столь отчётливо, словно они общались на моём родном нейдском наречии. Возможно, близость смерти открывала во мне все новые таланты. Жаль, несколько запоздало.

Конгерм оторвался от своей жуткой трапезы и уставился на чайку.

— Граувинк, — отозвался мой фетч. — Дух морского ветра, я приветствую тебя.

Чайка вновь склонила голову и уставилась за спину Конгерму. Я приподнял голову и понял, на что она смотрела: тёмная живая туча окружала нашу скалу. Теперь я увидел горевшие колдовским зелёным огнём глаза воронов, грачей и сов. Жуткие глаза, безжизненные, неестественные. Колдовство, несомненно. И такого колдовства я не знал. Кем бы ни был начертатель Гутфрита, противником он оказался серьезным и непредсказуемым.

— Ты взывал о помощи, царь, и боги велели нам вмешаться, — проговорила чайка и взлетела, напоследок крикнув. — Улетайте! Мы им помешаем. Будешь должен, Арнгейл!

В следующий миг серо-белое облако настигло нас. Светлый клин пронёсся над моей головой и врезался во вражью стаю. Я едва не оглох от поднявшихся криков. Чайки даже на Свартстунне орали противно и невыносимо, но здесь и сейчас, в узком проливе, выводившем корабли из Маннстунна в Сверское море, казалось, собрались птицы со всего Севера. Я уже не видел неба за их крыльями, не слышал завываний ветра за их голосами. Ветер метал перья из стороны в сторону, а ничем не мог помочь нашим внезапным союзникам. Даже пошевелиться толком не получалось.

— Я унесу тебя отсюда. Сможешь держать посох? — спросил Конгерм.

— Не знаю.

На несколько мгновений он принял облик человека, и я заметил, что он был ранен. В птичьем обличии Конгерм этого не показывал, но сейчас я видел — досталось ему крепко. Птицеглаз вложил посох в петлю за моей спиной, затем снова стал беркутом и бережно, словно боялся, что я рассыплюсь, подхватил меня когтями.

Над нашей скалой разворачивалось побоище. Я никогда не видел такой битвы — будь здесь скальд, он написал бы длинную песню, воспевая мощь когтей и перьев, и эта песнь разошлась бы по всему Северу. Небо стало полем битвы, крылья несли воинов, и клювы да когти были их смертоносным оружием. Два духа, словно полководцы, бросали птиц в бой. Я на миг потерял Граувинка из вида — он смешался с другими чайками, но морские птицы стремительно рассекали воздух, разбивали вражью стаю, разгоняли по разным сторонам неба.

— Так ты призвал духов на помощь? — Спросил я, когда фетч улучил миг и воспользовался суматохой. Он снова стал больше и, раскинув крылья, взмыл к солнцу.

— Не только я. Ты тоже постарался. Молодец, Хинрик. Сообразительный ты парень.

— Не думаю, что предки меня услышали.

— И всё же Граувинк явился, и не один. Важно лишь это.

— Он сильный дух? — спросил я. — Как ты?

— Да, но он крепче связан с морем, чем с небом. Чайки служат Аву, морскому владыке. Кормятся дарами Ава и несут на крыльях вести морей.

Я мрачно усмехнулся.

— Значит, теперь мы должны ещё и Аву?

— Подумаем об этом, если выживем.

Конгерм умолк. Я болтал ногами в воздухе, наблюдая за развернувшейся над водой битвой. Увидев, что мы с Конгером пытались удрать, призванные начертателем птицы рассвирепели и бросились за нами. Чайки с невыносимыми воплями встали стеной, преградив им путь. Мне подумалось, что их противные голоса имели особую силу, потому как пробирали до мурашек не только меня, но и явно мешали пернатой армии колдуна. Чем громче вопили чайки, тем сложнее становилось воронью собираться в единую стаю.

Я заметил Граувинка — он казался чуть больше остальных, его ярко-жёлтый клюв впился в шею здоровенного ворона. Казалось, чайке несдобровать: она была гораздо меньше врага, и тот легко стряхнул её, словно она была пушинкой. Граувинк не сдавался. Издал призывный клич, и с неба рухнули несколько серо-белых птиц — белоснежные перья сверкали серебром. Вместе они окружили ворона — я видел, как он отчаянно пытался от них отбиться, но уже не мог. Морской дух забил крыльями, разогнался и со всей силы врезался в ворона, впившись в него клювом и когтями. Сцепившиеся птицы ударились о камни скалы и рухнули в воду.

Волны накрыли их, и больше я не видел ни Граувинка, ни зеленоглазого ворона.

— Не волнуйся за него, — сказал фетч, угадав мои мысли. — Если кто здесь в своей стихии, так это духи морей.

Конгерм поднялся выше, и теперь я мог рассмотреть лишь хаотично бившуюся чёрно-белую тучу, от которой внезапно отделились несколько тёмных птиц.

— Зуб даю, это за нами, — проворчал я.

— Они на тебе, Хинрик, — отозвался Конгерм. — Я либо лечу, либо сражаюсь. До корабля ещё далеко.

Одной рукой я выхватил топор и начертил им перед собой руны битвы. Я был слаб. Почти не чувствовал пальцев. Но будь я проклят, если сейчас не отобьюсь после всего, что только что случилось.

Несколько чаек погнались за воронами, что летели в нашу сторону, но отстали. Я перехватил оружие покрепче. Вот первая птица ринулась на меня, выставив вперёд когтистые лапы. Я с трудом поднял раненую руку — пусть прикроет голову, взглянул исподлобья, выждал… Вдох, выдох… сейчас!

Мой топор рубанул прямо по вороньим ногам. Птица отчаянно взвыла, мне в нос посыпались перья, но враг полетел вниз. Не успел я опомниться, как оголённая щека взорвалась болью — второй ворон умудрился зацепить меня когтями. Я отнял больную руку, попытался развернуться в когтях Конгнерма, замахнулся топором, но не попал. Зараза! Ворон шарахнулся назад, но тут же снова бросился на меня.

— Крови моей хочешь, тварь? — заревел я и принялся неистово размахивать топором. — Я себя сам сожру вместе с перьями, понял?

Ворон в нерешительности завис в воздухе. Этого хватило, чтобы подоспели три чайки. Окружив врага, они принялись вопить и терзать его. Зеленый огонь в глазах ворона погас, и птица испуганно ринулась назад, спасаясь бегством.

В моей голове раздался хохот фетча.

— Сожрать угрожал? Ну ты даёшь, Хинрик.

Мои руки резко отяжелели. Я с трудом повесил топор на петлю, боясь, что просто выпущу его. Пальцы словно онемели, силы вконец оставили меня. Последняя вспышка для битвы с воронами — и я снова чувствовал себя живым покойником. Я открыл было рот, чтобы ответить Конгерму, но из горла вырвался только тихий хрип.

— Хинрик? — забеспокоился фетч. — Жив?

Я лишь слабо мотнул головой и свесил руки.

— Проклятье. Держись, начертатель. Мы почти долетели.

Моё сознание балансировало на грани беспамятства. Краски в глазах поблёкли, пред очами словно мельтешили серые мухи. Я почти ничего не видел. Лишь почувствовал, что потоки воздуха стали иными, более тёплыми, когда Конгерм спустился ближе к воде.

Я слабо расслышал крики — человеческие крики, полные тревоги и страха. А затем почувствовал, как ударился обо что-то твёрдое, но упругое. Дерево. Рука по привычке дёрнулась проверить топор и посох — не сломаны ли, не потерял ли. Но я едва мог пошевелиться.

Я лежал на палубе кнорра сверов. Мгновением позже нечто большое закрыло собой солнце, и в корабль что-то ударило. С трудом я повернул голову на источник шума и слабо улыбнулся. Это приземлился Конгерм. Люди на корабле похватались кто за амулеты, кто за топоры. Сверы отшатнулись к носу корабля подальше от гигантского орла. Конгерм развернулся к ним грудью, и когтистой лапой указал на меня. Затем расправил крылья широко, словно в воинственной позе и издал высокий клёкот.

— Вод Великий! — зароптала команда. — Это ещё что?

— Ты это видел? Видел?

Фетч взмыл в небо — я понял это по тому, как качнулся корабль, да и солнце вдруг стало ярче палить мне в спину.

— Даги, — прохрипел я. — Помоги…

Надо мной склонился незнакомый свер, я с трудом сосредоточил взгляд.

— Да это ж и правда начератель, парни! — с тревогой сказал незнакомец. — Наверняка те птицы по его душу летели.

— Помоги, — снова взмолился я.

Свер нахмурился, почесал воспалённые глаза и опаской уставился на меня.

— Промоем и перевяжем раны, — распорядился он. — Не хочу, чтобы колдун подох на моём корабле. И свяжите его крепко, по рукам и ногам. Чтобы и пальцем шевельнуть не мог со своими рунами, ясно?

— Ясно, вождь.

Я попробовал возразить, но кто-то неуклюже дёрнул меня за раненую руку, и я издал лишь вопль боли.

— Глаз с его не спускайте, — добавил незнакомец. — Как доберёмся до Виттсанда, сразу зовите монаха. Пусть он сам разбирается с этим колдуном.

Глава 4

Я не заметил, как провалился в спасительный мрак. Тьма окутала меня, приняла в мягкие объятия, где не было ни боли, ни горя — только благостное ничто. Не знаю, сколько я пробыл в беспамятстве, но, очнувшись, почувствовал ледяной ветер и морские брызги на щеках.

Значит, мы ещё плыли.

Я оглянулся по сторонам. Сверы переговаривались на грубом северном наречии, парус хлопал на ветру, вёсла вытащили из уключин. Море не было спокойным, но ветер помогал нам и нёс корабль в сторону далёкой, но уже едва различимой суши. Небо затянуло облаками, и вода окрасилась в сизый. А далёкие земли Свергланда ещё не показалась во всей красе — мне удалось разглядеть лишь тонкую тёмную полоску берега.

Прочистив горло, я задрал голову и поискал в небе фетча, но не увидел ни единой птицы. Быть может, Конгерм парил где-то над облаками, а может и вовсе развоплотился и на время стал просто духом — все же силы следовало беречь. По привычке я попробовал начертать руну Санг, чтобы достучаться до фетча, но понял, что не мог пошевелиться: руки мне связали так, что я не мог двинуть ни одним пальцем. Хорошо стянули. Умело. Словно делали это не в первый раз.

Дерьмо. Я зло сплюнул за борт. Из одной задницы в другую, и даже без передышки.

— Колдун очнулся, ты погляди! — воскликнул один из мужей, что занимался снастями.

— Ещё бы он не очухался, — проворчали ему в ответ. — Я потратил на него остатки знаменитого орниямского снадобья! Любую рану очистит и заживит. Жалко, знаешь ли! Когда ещё пойдём на юг…

Я развернулся, попробовал встать, но тут же рухнул набок — ноги мне тоже связали — и принялся неуклюже ползти на звук. Вскоре дорогу мне преградили чьи-то добротные кожаные сапоги.

— Куда же ты собрался, начертатель?

Надо мной склонился тот же свер с красными то ли от усталости, то ли от болезни глазами, которого я видел перед тем, как потерял сознание. Высокий и чуть обрюзгший, он годился мне в отцы. Одет муж был в богато расшитую рубаху, перехваченную поясом, и плотные штаны. На груди красовался серебряный с каменьями амулет, а на руках звенели браслеты. Дорогие вещи. Видимо, передо мной был сам купец и владелец кнорра.

— Вы взяли с меня большую плату и ушли, не дождавшись, — процедил я, уставившись на него снизу вверх. — Твои люди нарушили уговор. Орниямское снадобье — меньшее, чем ты мог отделаться после этого.

Купец откинул за плечи толстую русую косу и уставился на меня в упор.

— Мы ушли, потому что в Маннстунне начался пожар, а у нас ценный груз. Если хоть искра попадёт на тюки — будет скверно, ибо ткани эти пропитаны яркими южными красками. А краски эти очень легко вспыхивают от огня… Я не мог рисковать, мой драгоценный гость, — улыбнулся он, и я заметил, что один из его зубов был золотым — значит, точно ходил торговать на юг, только там умели делать золотые зубы. — Да и люди сказали, что ты начертатель. Не все из нас любят ходить под парусом с колдунами.

— Так шли бы на вёслах, — огрызнулся я и с трудом пошевелил руками. — Развяжите!

— Не могу. Вдруг ты нас проклянёшь?

— Прокляну, если не срежете путы! — рявкнул я. — Мне не нужны руки, чтобы наслать на вас беду. И даже если рот заткнёте, не поможет. Клянусь красным плащом Хевн, если не освободите, я вас урою.

— Зато мы сразу можем тебя убить и таким образом снять, всё колдовство, что ты нашлёшь, — усмехнулся купец и сел передо мной на корточки. — Я и сам не в восторге от этого поступка. Скажу прямо — я даже жалел, что ты не успел к отплытию. Всё же плату мы взяли, договор был заключён… А потом мы увидели пожар, ещё и тех птиц… Словом, не хотелось нам с тобой связываться, начертатель. Кем бы ты ни был, но ты приводишь с собой беду. А мы — люд торговый, мы бед не любим.

Я молча пялился в воспалённые глаза купца.

— Топор мой где? — наконец спросил я.

— У нас. Отдадим, как прибудем в Виттсанд. Осталось уже недолго.

— Почему ты думаешь, что моё проклятье не подействует, когда мы сойдём на берег? — съязвил я.

Но в ответ купец лишь загадочно улыбнулся.

— Я не думаю, я знаю, — ответил он. — Не проклянёшь. Главное — сойти на берег, а там разойдёмся каждый своей дорогой. Не знаю, зачем тебе понадобилось в Виттсанд, но заранее желаю удачи.

Странным он был, этот торговец. Выглядел прилично, а вот нёс какую-то околесицу. Вроде и народы мы почти родные, да и живём всего через довольно узкое море, но сверы показались мне необычными. Замкнутые, неразговорчивые — всё, кроме самого торговца, косились на меня кто с опаской, кто и вовсе с неодобрением. Должно же быть этому объяснение. Чего же я не понимал?

Я с трудом разогнулся и привалился спиной к сваленным в кучу корзинам.

— Как твоё имя, купец? — спросил я, разглядывая хозяина кнорра. — Свергланд большой. Откуда вы?

— Я Петтер Иварссон из Равнстеда, — представился он. — Моего старшего сына Даги ты уже знаешь, он как раз и договаривался с тобой… Хинрик, так тебя зовут?

— Хинрик Фолкварссон.

— Будем знакомы, начертатель Хинрик Фолкварссон, — слегка поклонился Петтер и указал на мои путы. — Не сердись на нас. Порядки нынче такие.

— Какие ещё порядки? Гостей связывать? И с каких же пор, почтенный?

Корабельные люди тихо зароптали. Даги откашлялся. Купец удивлённо на меня взглянул.

— Когда ты в последний раз был в Свергланде, начертатель? — спросил он.

— Никогда.

— Ааа… Оно и видно. Иначе, полагаю, плащик ты бы свой снял да посох припрятал.

— А что с ними не так? — возмутился я. — Это моя гордость, знак моего ремесла. Редкого и почитаемого ремесла, замечу.

Петтер усмехнулся.

— Ну в этом, собственно, и дело. С некоторых пор у нас в Свергланде не рады начертателям. Особенно в Виттсанде, где сидит король.

— Король? — изумился я. — Там же правил конунг Альрик Туча.

— Ага. Правил. А теперь правит король Элерих Благословенный. Такое имя он себе взял после того, как эглинские монахи макнули его в бочку с водой, вымазали лоб вонючей смолой и нацепили на его шею амулет со спиралью.

Я застыл, поражённый услышанным.

— Так дя… Альрик Туча принял веру в единого бога?

Петтер кивнул.

— Ага. В единого и мёртвого, тьфу на него! И семью свою смолой измазал да в бочке искупал. Вроде только старший сын его, Скегги, не согласился. Потому и в опале. Вроде даже в яме сидел, да так и не одумался, хотя может уже и вовсе помер… — Купец с презрением плюнул за борт. — Теперь не город, а монастырь. Стены возводят, крепость в камень убирают. Песни унылые поют и молятся. Колдунов да ведьм прогнали — ибо неугодно им, видишь ли. — Он обернулся ко мне. — А тех, колдунов, кто прибывает на кораблях, ещё на берегу забирают. Там монахи ходят по пристани и выискивают староверцев. Так что ты бы, Хинрик, снял свой плащ. Больно он у тебя приметный.

Я поднял связанные руки.

— С радостью. Но кое-что мешает.

— Ну как пристанем, снимешь. Хотя я всё равно должен буду рассказать о тебе. Если тебя поймают и выяснят, что ты колдун, начнут искать, откуда ты появился. Придут ко мне, поймёт, что я их не предупредил… Тогда и мне несдобровать.

— И как давно конунг Альрик стал королём? — спросил я, стараясь отвлечь купца от мрачных мыслей.

— Да уж с год как… Но к этому давно шло. Первые монахи у нас появились ещё при его отце. Да и матушка Альрика была эглинкой. Принцессой, дочерью одного из многих тамошних королей! Она-то и пригрела этих змей на груди и привезла на север. Чтоб её кости покоя не знали!

Я рассеянно кивнул. Сверы нечасто приезжали на Свартстунн, но в последние годы и вовсе перестали бывать на священном острове. Теперь становилось понятно, почему. Наверняка Гутлог знала об этом. И ясно, почему она так нелестно отзывалась о сверах. Этот мёртвый единый бог слишком незаметно проник в наши земли, но очень уж резко себя проявил. Что же за сила в нём была заключена? Почему люди так охотно отбрасывали память предков и шли за ним?

А ведь я был на четверть эглином, и во мне, выходит, текла кровь тамошних королей.

— А ты, Петтер, принял новую веру? — спросил я, разглядывая приближающийся берег.

Свергланд немного меня разочаровал. Сплошные серые скалы, мало растительности, каменистые холмы. Берег с очень светлым песком усеян здоровенными валунами. Скучно, блёкло. Словно у Всеотца закончились краски, когда он добрался до создания этого места.

— Нет и никогда в душе не отрекусь от Всеотца, Ава и Химмеля, — ответил купец. — Но на словах — принял, да. Купил у эглинских торговцев амулеты со спиралью, раздал команде. Как приходим в Виттсанд — надеваем, потому как с нас тогда дерут за постой меньше. Конун… Король распорядился, что с многобожцев теперь плата выше за всё. Заставляет таким образом всех в бочках купаться.

— А люди? — возмутился я. — Неужели ярлы с этим согласились? Неужели приняли это решение на вейтинге?

Петтер мрачно уставился на носовую фигуру своего корабля.

— Не было вейтинга. И ярлов многих больше нет. Свергланд стал другим. Хоть в Нейдланд перебирайся.

— А простой люд?

— Так им что при конунге, что при короле всё одно живётся. Монахам кланяются, а ночами к ведьмам в лес бегают. Ворожат да травы собирают. Всегда ходили и ходить будут.

Теперь я отчётливо видел Виттсанд. «Белый песок» — так называлось это место. Песок на берегу, правда, оказался не особо и белым. Здесь было много мусора, грязи, веток и сухого тростника. Порт казался огромным — я насчитал с десяток выходивших в залив пристаней, а за ними возвышался город, во многом напоминавший Маннстунн, но всё же отличавшийся от владений Гутфрита.

Дома здесь строили из камня, и лишь на окраинах я видел деревянные лачуги. Это показалось мне странным: камень холодный, плохо прогревается и хуже держит тепло. Но, вероятно, у всего этого была причина.

Парус сняли, люди пересели на вёсла. Едва кнорр направился к пристани, Петтер раздал всем амулеты в виде спирали.

— Надеваем, не заправляем под рубахи, — распорядился он и продел голову через шнурок. — Славим мёртвого бога и не поминаем Всеотца лишний раз.

Когда все попрятали амулеты в виде копий Вода и притворились последователями единого бога, Петтер указал в мою сторону.

— Снимите с гостя путы.

Даги подскочил ко мне, виновато улыбнулся и разрезал верёвки на моих руках и ногах. Я застонал, растирая онемевшие пальцы. Кровь прилила к конечностям, и в них словно вонзилась тысяча иголок.

— Вот же проклятье…

— Твой топор, — Даги протянул мои оружие и сумку. — А плащ и правда лучше спрячь и никому не говори, чем занимаешься. Мой отец всё верно тебе рассказал.

Едва чувствительность вернулась к моим рукам, я стянул с плеч тёмный плащ и отправил в сумку. Подумав, убрал под изодранную рубаху несколько рунических амулетов. Руны тоже спрятал подальше, хотя мешок выглядел безобидно. А вот ножи решил оставить на поясе.

— Готовься! — крикнул купец. — Подвооодим… Верёвки, верёвки! Цепляем, крепим… Оп!

Кнорр со скрипом потёрся о пирс, но ожидавшие корабль люди выровняли и принялись привязывать корабль.

Я снял кристалл с посоха и убрал за пазуху. Буду выглядеть, как путник с палкой. Затем повесил топор на пояс и закинул мешок за плечи. Перепроверил всё и недосчитался только кошеля с серебром. Неужели купцы украли его? Или обронил в битве с птицами. Значит, даже за ночлег заплатить пока что нечем.

Команда начала покидать корабль. Я заметил монаха. Муж с бритой макушкой в простой рясе — очень похож на того, что сопровождал Гутфрита. Видимо, все эти монахи выглядели одинаково. Купец ловко перепрыгнул на пирс и поклонился божьему человеку, а затем кивнул на меня и что-то прошептал ему на ухо. Монах кивнул и, наградив меня безмятежной улыбкой, поманил к себе.

— Иди же сюда, сын мой. Ты из Нейдланда?

Я осторожно ступил на пирс — ноги и руки всё ещё плохо слушались.

— Да, из Маннстунна.

— Славный город, — отозвался монах и внезапно выплеснул мне в лицо ушат воды.

— Аааа!

Я закричал и закрыл лицо руками. Казалось, проклятый недомуж вылил на меня кипяток. Глаза и кожу невыносимо жгло. Я выронил посох, и монах тут же подхватил его, а я едва удержался на ногах. Казалось, силы вышли из меня. Словно камень взвалили на плечи. Я словно наполовину оглох, не слыша звуков мира.

— Водами священными очищаю тебя! — возопил монах и снова ошпарил меня. — Очистись, невежественный человек! Да благословит тебя единый бог!

Я рухнул на колени и попытался незаметно начертать руну Санг.

— Арнгейл, услышь меня, — едва слышно шепнул я. — Отзовись, фетч мой!

Никто не ответил.

Я попробовал начертать руну снова и прислушаться к голосам духов. Ничего. Пусто. Воззвал к богам — глухо.

— Ты не сможешь здесь колдовать, начертатель, — улыбнулся монах. — Это священная земля, у тебя нет здесь власти.

Не веря своим ощущениям, я замер в ужасе.

Не знаю, что сотворил этот монах, но колдовская сила действительно меня покинула.

Глава 5

Когда Гутлог рассказала мне о предназначении, я почувствовал растерянность. Когда пал родной Свартстунн, я ощущал гнев. После гибели Айны во мне расцвели ярость и жажда возмездия. Каждая руна, каждое испытание ломало меня, переделывало по непостижимому плану богов, и я принимал эти уроки, боролся, черпал силу из упрямства и ненависти. Потому что знал: лиши меня всего, оставь голым, изувечь — но до тех пор, пока моя кровь со мной, сила не оставит меня.

И сейчас, лишившись силы от руки этого безобидного монаха, я ощутил истинное отчаяние.

Первой мыслью было выхватить топор и выпустить кишки подонку в рясе, но с трудом я подавил это желание. Последнее, что у меня осталось — разум, и я должен им руководствоваться. Спокойнее, Хинрик. Обожди. Влезть в драку успеется. В конце концов, желай они меня убить, то просто прикончили бы стрелой издалека — возможность у них была и не раз. И раз медлят, значит, не всё так просто.

Всё ещё не имея сил встать на ноги, я медленно поднял голову.

— Что ты со мной сделал, жрец? — прохрипел я.

Монах кивнул своим людям — я заметил двух парней на год-другой постарше меня, одетых в грубые монашеские рясы, но вооружённых диковинными в наших краях мечами. Сопровождающие с неохотой отступили на шаг. Сам божий человек склонился надо мной и протянул руку, чтобы помочь мне встать. Я инстинктивно отшатнулся.

— Я не враг тебе, дитя моё, — с приятной улыбкой проговорил монах. — Я не боюсь твоего колдовства и не намерен тебе вредить. Лишь не хочу, чтобы ты натворил глупостей. В Виттсанде колдовать нельзя и, прошу, не пытайся. Это мирное место. Ты понял меня, гость?

Я молча кивнул.

— Как твоё имя, язычник?

— Хинрик, — отозвался я, с сомнением глядя на протянутую длань. Мне не хотелось даже касаться этого человека.

Монах, казалось, угадал мои мысли, но нисколько не смутился.

— Рад знакомству, Хинрик, — мягко сказал он. — Я — отец Селвик. Служу королю Элериху, помогаю ему советом и молитвой.

Значит, важная птица. У этого жреца точно есть власть. Вопрос, насколько далеко она простирается. В любом случае моя жизнь сейчас зависела от него. Неприятно, но гордость подождёт. Они наверняка ожидали, что я разъярюсь, брошусь на иноверца с кулаками и дам им повод меня прикончить. Значит, нужно быть умнее.

Стиснув зубы от ненависти к самому себе, я принял протянутую руку. Монах легко, удивительно легко для его хрупкой комплекции, поднял меня на ноги и оглядел с ног до головы.

— А ты здоровяк, Хинрик, — улыбнулся он. — Вижу, тебе крепко досталось. Что с тобой случилось, дитя моё?

Руки наконец-то начали меня слушаться. Я торопливо откинул волосы со вспотевшего лба и поправил лямку сумки.

— Сейчас это неважно, отец. У меня дело к конунгу Альрику.

— Королю Элериху, — напомнил монах.

— Без разницы. Я должен его увидеть. Как можно скорее.

Отец Селвик наградил меня укоризненным взглядом, но удержался от наставлений.

— Значит, ты прибыл в Виттсанд по делу? Выходит, ты гонец?

— Иначе зачем начертателю сюда соваться? — огрызнулся я. — Думаешь, приятно лишаться силы?

— Твоя правда, юноша. — Селвик снова оглядел мою рваную одежду и раны на теле. — Очевидно, твоё дело настолько важное, что тебя были готовы убить из-за него?

— Да. Едва унёс ноги.

— Откуда? Из Маннстунна?

— Да.

— И дело лично к королю?

Я кивнул.

Божий человек нахмурился. Его благообразное лицо чуть заострилось. Он показался мне старше, чем подумалось на первый взгляд. Ниже меня ростом, худой, возраст точно не определить. Бороду он брил, отчего сперва и показался мне моложе. Темно-рыжие волосы он стриг по-эглински, по плечи, ровной линией. Несмотря на скромность облачения, отец Селвик не казался простаком. Умные цепкие глаза, казалось, видели меня насквозь.

— Боюсь, наш король больше не готов принимать язычников, — после долгих раздумий сообщил монах. — Но ты можешь поведать о своём деле мне. Я всё передам слово в слово и, если понадобится, запишу. Знай, что заботы короля — мои заботы. Моя жизнь есть служение богу, а бог избрал правителем короля.

Я мотнул головой.

— Нет.

— Ты можешь доверять мне. — Селвик прикоснулся к своему амулету. — Клянусь, что бы это ни были за сведения, я смогу тебя защитить.

— Нет, — повторил я. — Лишь Альри… Королю Элериху. Лично. С глазу на глаз.

Отец Селвик пробежался по моему лицу изучающим взглядом.

— Что же за тайну ты привёз в эти земли, начертатель? — задумчиво проговорил он, а затем, к моему удивлению, добавил. — Хорошо, Хинрик из Маннстунна. Я устрою встречу. Но буду присутствовать.

— Не…

— Либо так, либо плыви обратно, — отрезал монах.

Вот же хитрый властный ублюдок. Я мрачно уставился Селвику прямо в глаза.

— Ладно, — сдался я. — Ты знаешь, кто такие Химмелинги, божий человек?

Селвик пожал плечами.

— Древний нейдский род, насколько мне известно. Очень древний. Я ещё не очень хорошо знаю ваше рунное письмо, но встречал упоминания о Химмелингах на многих камнях.

— Ага. Древний род, происходящий от самих богов. — При упоминании о богах монах скривился, но ничего не сказал. — Химмелингов очень почитают в Нейдланде. Почитают насколько, что капля крови каждого потомка Химмеля ценнее золота и сундука любой южной пряности. Поют пророческие песни.

— Я понял, — оборвал монах. — К чему это?

— К тому, что у меня есть сведения о Химмелингах. Важные. Пророчество сбывается. И если весть попадёт не в те уши, быть беде.

— А королю ты, стало быть, доверяешь? — удивился монах.

— Есть причины.

Божий человек улыбнулся и сделал знак своим людям. Они подошли ближе, и один из юношей указал на мой топор.

— Интересный ты человек, начертатель Хинрик. Отдай братьям оружие и иди за мной.

Он повернулся ко мне спиной и направился в сторону города.

— Может ещё догола меня разденешь, брат Селвик? — крикнул я ему вслед. — Или боишься?

Монах обернулся с широкой улыбкой.

— Безопасность, Хинрик, — ответил он. — Мир и безопасность для всех людей Виттсанда — вот всё, чего я хочу. Не думаю, что твой член способен напугать местных жителей, но на всякий случай давай не будем проверять.

— Тогда лучше побрызгай этой своей волшебной водицей мне на штаны, а то кто знает!

Селвик расхохотался и продолжил путь.

— Топор и ножи, — скомандовал боевой монах и жестом поторопил меня. — Схороним, не бойся.

Я послушно сдал оружие и сейчас действительно ощутил себя немощным и словно калечным. Ни силы, ни стали. Мозги остались, да только я не был уверен, что додумаюсь до чего-то путного. Тем не менее монах хотя бы согласился устроить встречу.

— Ему точно можно доверять? — спросил я у братьев, кивнув в сторону Селвика. — Давно его знаете?

— Достойный муж. И умный. Север любит. Мало кто из эглинов здесь приживается, а отец Селвик говорит, что должен был здесь родиться. До того ему всё здесь родным кажется. — Парень легонько подтолкнул меня в сторону берега. — Поторопимся. Отец Селвик не любит ждать.

Я пожал плечами и осторожно зашагал по оживлённой пристани в сторону города. Боевые монахи — не знаю, как они именовались на самом деле, но мне нравилось называть их именно так — неотступно следовали за мной.

И все равно их слова о Селвике меня не убедили. Любить Север означало любить его таким, каким его создали боги: знать и ценить особенности и нравы всех его народов, соблюдать обычаи, передавать потомкам историю. А если ты приходишь на чужую землю и насаждаешь чуждые порядки, то это, как по мне, не любовь. Видал я на Свартстунне девиц, которых выдавали замуж против их воли: и против воли властного отца ней пойдёшь, и через себя не переступишь. У тех девиц были такие же глаза, как у местных жителей. Не чувствовал я, что они приняли волю короля добровольно. Но он, очевидно, был настолько могущественным, что противиться ему никто не смел.

Я быстро преодолел пирс и нагнал Селвика уже на рынке. Мы протискивались меж узких рядов торговых лавок. Торговали здесь всем, что только можно представить, причём каждая улица и каждая площадь имели свою направленность. Мы прошли через владения рыбаков, миновали улицу скобарей, едва продрались через толпу, скопившуюся у лавок гончаров. Здесь кипела жизнь. Рабы вели скот, тащили мешки с зерном, свободные женщины в богатых одеждах важно прогуливались меж лотков с серебряными украшениями. В Виттсанде жизнь не просто бурлила — она кипела. Удивительно, что здесь было так много людей, ведь Свергланд представлялся мне не самым гостеприимным краем.

Я ловко увернулся от едва не врезавшегося в меня раба, тащившего тюк овечьей шерсти, и наконец-то нагнал Селвика.

— Тебя называют отцом, — сказал я, поравнявшись с монахом. — Чем отец отличается от брата?

Божий человек обернулся ко мне и просиял.

— Значит, ты уже видел других священников? Где? В Маннстунне?

— Не только там. Как я понял, ваша братия часто бывает в Нейдланде.

Отец Селвик улыбнулся.

— Прекрасные вести! Что до твоего вопроса, что все мы братья, ибо в глазах бога мы его дети. А в церкви есть иерархия.

— Что? — переспросил я. — Ирархия?

— Иерархия. Это слово означает подчинение одних другим. Есть более старшие товарищи, ест менее. Брат — это монах. Человек, посвятивший свою жизнь служению богу и принявший обеты. А отцы стоят повыше, и у них другие обязанности. Есть ещё аббаты, епископы…

— Что за обеты?

— Нечто вроде клятвы.

— А, то есть гейс, — кивнул я. — У нас это называется гейсом. Когда ты даёшь клятву делать что-то или не делать. Часто это нужно для особого почтения богам или испытания духа. Или для наказания… Например, воин может взять гейс отдавать половину добычи в походах выбранному богу. Женщина может поклясться не выходить замуж, пока не сделает что-то важное для семьи…

Селвик закивал и улыбнулся.

— Да, точно! Значит, не так уж мы и отличаемся. Всякий бог будет испытывать тебя на преданность.

— И как же он испытывает тебя, божий человек? — спросил я, уставившись на Селвика.

— Моим обетом была поездка в Свергланд. Я вырос на Эглинойре и там же стал священником. Чтобы испытать и укрепить мою веру, епископ велел мне отправиться сюда. Поначалу я боялся этого назначения, но сейчас понимаю, что бог сделал мне величайший подарок.

Селвик говорил так проникновенно, с таким чувством, что я действительно ему поверил.

— Почему ты так этому радуешься, монах?

Божий человек остановился, пропуская повозку.

— Потому что я чувствую, что нужен здесь, — просто ответил он, глядя на меня по-настоящему счастливыми глазами. — Я нужен людям, понимаешь? Мои знания пригождаются, мои речи утешают, а руки исцеляют. Разве не в этом счастье, начертатель?

Я смущённо пожал плечами.

— Наверное. Но у меня другой путь.

— Какой?

— У меня лучше получается разрушать, чем строить. Но ведь не всем дано исцелять. Кто-то должен и убивать.

— Это пока что, — отмахнулся монах. — Знай, что почти из всякого воина получится сносный землепашец. Но даже из хороших землепашцев редко получаются сносные воины. Ты всегда сможешь обратиться к миру, если устанешь от войны, Хинрик из Маннстунна. Поразительно, но лишь те, кто познал цену разрушения, могут по-настоящему оценить созидание.

Оставив меня в задумчивости, монах приблизился к каменному зданию, немного походившему на чертог, но без украшений в виде резьбы. От этой постройки веяло чем-то гнетущим, словно то были не стены, а тюрьма.

— Что это за место? — спросил я, с недоверием глядя на здание.

— Дом короля.

Я хмурился, рассматривая каменные стены.

— Не похож он на чертог конунга. Где охранные черепа? Где защитные руны? Где живое тёплое дерево, что убережёт семью от стужи…

— Это эглинская постройка. На островах надёжность важнее уюта. Король пытается понять, подойдёт ли такой дом для местной погоды.

— Да чего тут понимать? — проворчал я. — Видно же, что не подходит. Холодный он. Неуютный. Как протопить, особенно зимой?

Монах не ответил, но поманил меня за собой и приблизился к дверям. Двое мужей, облачённые в наши, северные, одежды обменялись с Селвиком кивками, а меня наградили подозрительными взглядами. Воины были похожи на хускарлов Гутфрита, только вместо амулетов в виде копья Вода они носили на груди спираль единого бога.

Боевые братья, что шли позади нас, показали мои вещи.

— Гость безоружен, — хором заявили они.

— Точно? Может перепроверим?

— Точно. — Я встал перед ними, раскинув руки в стороны. — Я с вестью для короля, а не с дурным умыслом. Но если нужно, унизьте меня ещё раз. Вижу, вы здесь это любите.

Селвик тяжело вздохнул и молча покачал головой.

— Да бог с тобой, — отмахнулся хускарл. — Проходите.

Второй охранник распахнул перед нами окованные железом створки. Первым вошёл монах, я следом. Вооружённые братья с моими пожитками остались за порогом.

Едва попав внутрь, я закашлялся. В нос мне ударил странный запах — вроде бы горела смола, но аромат у неё был тяжёлый, дымный, удушающий. У меня сразу же закружилась голова, а в носу противно защипало.

Отец Селвик взглянул на меня с сочувствием.

— Не по нраву драгоценный фимиам?

— Ничего, привыкну, — прохрипел я. — У нас нет таких смол. Мы травы воскуриваем.

— Заморская. И священная. Если окурить дом этим фимиамом, то злые чары уйдут.

Я хмыкнул. Зачем тащить из-за моря какой-то фимиам, если зло отлично прогоняет полынь? А уж если смешать с чертополохом и шалфеем… Но я решил помалкивать, чтобы лишний раз не раздражать этого подозрительно дружелюбного монаха. Мне требовалось только переговорить с Альриком-Элерихом, и ради этой встречи, судя по всему, следовало прикусить язык. Кажется, месть сделала меня чересчур язвительным.

Внутри дом оказался ещё более угнетающим, чем выглядел снаружи. Окна, больше похожие на вертикальные продолговатые бойницы, располагались на самом верху, и сквозь них почти не проникал свет. Зал, в котором мы оказались, миновав первое помещение, тонул в полумраке. Здесь горели свечи и масляные лампы, тонкие струйки курившейся смолы тянулись к погруженному во тьму потолку. Очаг пылал, но каменные стены, казалось, поглощали весь его жар. Мне стало холодно, и я плотнее закутался в старый изодранный плащ.

Пока я пялился по сторонам, к отцу Селвику подошёл человек в лисьей шкуре на плечах, и они принялись о чём-то шептаться. Я разглядывал стены, увешанные картинами, что были вышиты нитками. Такого мне ещё видеть не приходилось. Вроде бы рисунки — но на ткани, и рисунки искусные. На них были изображены люди, животные, сады и крепости, и в небе над их головами обязательно изображали ещё одного человека — он словно взирал на всё с облаков и непременно светился. Наверное, так они видели своего единого бога, что умел умирать и воскресать. Почему же они так его любили? Должна быть причина. Но я пока не видел её. Не понимал.

Или не хотел видеть и понять.

— Хинрик! — громким шёпотом позвал меня монах. — Король готов нас принять.

Я кивнул.

— И я готов.

— Обращайся почтительно. Правильно говорить «ваше величество». Не начинай разговор первым — сперва дождись позволения. И поклонись, когда войдёшь.

— Многовато сложностей.

— Это же король.

— С конунгом было проще.

— Король — не конунг. — Селвик назидательно поднял палец к потолку. — Конунга выбирают люди, а короля — бог. И этот выбор нужно почитать.

— И как же он его выбирает? Шлёт видения вашим монахам?

Божий человек шикнул на меня.

— Потом, — шепнул он.

Из тёмного проёма вышел тот же муж в лисьей шкуре и жестом указал нам себе за спину. Селвик пошел первым, я осторожно шагал следом. Старая привычка красться, когда подозревал опасность.

Как я понял, король принял нас в семейной части дома. Зал был меньше, отделён от главного деревянной стеной. Убранство здесь было богатым, но я не успел рассмотреть сокровища, потому как Селвик резко остановился, и я едва не налетел на него.

Высокий толстый свер сидел за небольшим столом и разглядывал страницы заморской книги. Я сразу понял, что именно этого мужа когда-то именовали Альриком Тучей, потому как он был хмур, огромен, а пепельно-седые космы и кустистые брови и правда придавали ему вид мрачный, грозовой.

— Отец Селвик, — поприветствовал он и аккуратно, словно то была величайшая реликвия, закрыл книгу. Я увидел, что её оклад был богато украшен серебром и самоцветами. Видно, и правда очень ценная книжища. — Кто с тобой?

Монах отстранился, давая мне возможность показаться. Я шагнул вперёд и поклонился, как меня учили.

— Моё имя Хинрик, ваше величество, — представился я. — Хинрик Фолкварссон. Сын твоего брата и Эйстриды из Химмелингов.

Король замер и уставился на меня во все глаза, позабыв убрать руку с книги. Я видел, как на его лице удивление сменялось испугом, затем озадаченностью, а после и вовсе растерянностью.

А затем Элерих Благословенный расхохотался так, что задрожали камни.

— Я говорю правду, ваше величество, — добавил я, но его смех заглушил мои слова.

Вдоволь отсмеявшись, он вытер проступившие слёзы рукавом богато расшитой рубахи и строго взглянул на монаха.

— Отец Селвик, не знал, что ты умеешь шутить. На кой ты привёл этого щенка?

Божий человек вытаращился на меня и украдкой показал кулак.

— Говори правду, начертатель. Ты поведал мне, что у тебя есть новости о Химмелингах. Не трать время короля.

— Это и есть новость о Химмелингах. Нас двое — Сванхильд Фолквардоуттир и я, Хинрик Фолкварссон. Я и сам узнал, кем являюсь, только этой зимой. И я могу доказать это.

Король медленно поднялся из-за стола и двинулся на меня.

— Не смей порочить память моего брата, ты, сучёныш…

Монах попробовал протиснуться между мной и Элерихом.

— Вашему величеству не стоит…

— Прочь! — рявкнул король.

Я шагнул ещё ближе и быстро выудил из внутреннего кармана перстень матери.

— Вот моё доказательство. — Элерих уставился на драгоценность, что я ему протянул. — Это перстень моей матери, он всегда был при ней. Она родила меня на Свартстунне, куда бежала после того, как Гутфрит убил моего отца. А затем она сделала меня сыном мести. Так мне сказала верховная жрица Гутлог. Она меня воспитала и в нужный час всё рассказала.

— Дай сюда!

Элерих вырвал у меня из рук перстень и поднёс ближе к свечам. Самоцвет вспыхнул яркими прожилками. Король долго вглядывался в него, а затем бросил перстень на стол, устало повалился на скамью и закрыл лицо руками.

— Он. Точно он. — Он взмахнул одной рукой. — Селвик, умой ему рожу. Хочу взглянуть, похож ли.

— Глаза у меня от матери, — на всякий случай добавил я. — Химмелевы.

Монах исчез и тут же вернулся с кувшином воды. Налил мне немного на руки, и я старательно отчищал лицо от грязи и засохшей крови.

— Почему ты сразу всё не сказал? — расстроенно проговорил он.

— Потому что не знал, чего от вас ожидать.

Я вытерся куском ткани, что услужливо предложил монах. Хоть посвежел и взбодрился. Вода была холодная.

— Ну, покажись теперь, — приказал дядя.

Я медленно поднял глаза на короля. Элерих Благословенный осенил себя знаком единого бога.

— Похож, — заключил он. — Племянник мой, значит.

— Выходит, так.

— И зачем заявился в Виттсанд?

— Хочу отомстить Гутфриту за то, что он сделал с моей семьёй, — ответил я. — Нейдланд ему не принадлежит.

— Нейдланд никому не принадлежит. То, что в тебе течёт кровь древнего рода, здесь ничего не значит. Я свер, твой отец был свером. Матушку твою здесь знали, но не чтили, потому как со Свергландом дел она не имела. Так что здесь, Хинрик, почестей не жди.

Я пожал плечами. Промокшая рубаха неприятно липла к телу.

— Я и не рассчитывал на почёт. Хотел поступить к тебе на службу и заслужить доброе имя. Гутфрит знает обо мне, и он хочет моей смерти.

Король усмехнулся и с кряхтением поднялся из-за стола.

— Ещё бы он не хотел. Ты угрожаешь его планам одним своим существованием, Хинрик Фолкварссон. Я немного знаю о планах конунга, но догадываюсь, чего он хочет.

— Он хочет стать королём Нейдланда и Туннланда.

Элерих и Селвик переглянулись.

— Королём?

— Ага. Думаю, здесь все понимают, что это значит.

— Что он замыслил отхватить себе весь Север, — вздохнул дядя. — Ну, чего-то такого я от него и ожидал.

— Тогда зачем же ему искать союза с нами для похода на Эглинойр? — Озадаченно спросил монах.

Я лишь пожал плечами.

— Этого не знаю. Но не стал бы ждать от него честного союза.

— Я и не жду честного союза от человека, про которого говорят, что он убил моего брата! — рявкнул Элерих. — Никто не может доказать, что он убийца. Ибо если бы доказали, то я бы пошёл походом не на Эйглинойр, а на Гутфрита.

— Верховная жрица говорила, что это сделал Гутфрит, — напомнил я. — Но она мертва и не сможет ничего подтвердить.

Элерих кивнул.

— Вот потому я столько лет и жду. Свергланд никогда не надеется на союзников. У нас есть лишь мы.

— И бог, — добавил отец Селвик.

— И бог.

Король умолк и погрузился в раздумья. Он не велел нам уходить, поэтому мы с монахом молча ожидали сам не знаю чего. Наконец Элерих уставился на меня.

— Я готов тебе помочь, племянник Хинрик, — заявил он. — Я возьму тебя в своё войско, дам оружие, обучу сражаться в клине и ходить морем. Ты отправишься в поход с кем-нибудь из моих надёжных людей, получишь возможность проявить себя и вырежешь сталью своё имя на сердцах моих врагов. У меня как раз освободилось место для одного умелого воина. Если окажешься сыном своего отца, то довольно быстро прославишься. Фолквар не зря получил имя Бык. Свирепый был, сильный. И люди его любили. А когда прославишься, когда люди будут готовы пойти за тобой, я разрешу тебе схлестнуться с Гутфритом, если пожелаешь. Хочешь отомстить за семью — получишь эту месть, я благословлю. Узы крови священны.

Я кивнул.

— Благодарю, ваше величество.

— Но у меня будет условие, Хинрик. — Король уставился на меня в упор. — Ты должен принять веру в единого бога. В моём войске больше не будет язычников. Если уверуешь и примешь Бессмертного, получишь всё это. Я даже сыном тебя назову, хотя наследником не смогу сделать — у меня уже есть на кого оставить Свергланд. Но сперва прими веру.

— А если откажусь?

— Тогда умрёшь. Потому что Химмелинг-язычник станет угрозой не только для Гутфрита, но и для меня. Ты мне родня, Хинрик. Случись что со мной или с моим сыном, то у тебя будут шансы получить трон. А я не могу допустить, чтобы Свергланд унаследовал староверец. Слишком много сил я вложил в перемены, слишком много крови пролил ради них. Не могу я допустить, чтобы всё это оказалось зря. — Король подался вперёд. — Выбирай сейчас, Хинрик Фолкварссон. Скажи сейчас, пока я не успел к тебе прикипеть.

— Ты должен знать, что, приняв веру, больше не сможешь быть начертателем, — добавил отец Селвик.

— Так он ещё и колдун? — вздохнул король. — Тогда точно придётся отречься от всего этого. Я ни за что не возвышу колдуна. Больше никогда. Говори, что решил, Хинрик.

Я застыл, судорожно думая, что делать. Принять веру, которой не понимаю, лишиться своей силы и помощи богов, лишиться Конгерма… Но зато обрести железо, людей, корабли и будущее, о котором всегда мечтал. Проклятье! Я мог получить семью, друзей, желанную судьбу и жизнь — стоило лишь сказать об этом. Но тогда все смерти — от матери до Айны, все жертвы Гутлог и Ормара окажутся напрасными.

— Не могу, — ответил я и сокрушённо покачал головой. — Прости, дядя. Не могу. Слишком долгий путь я прошёл, слишком много людей погибло для того, чтобы я познал свой дар и совершил предначертанное.

Элерих, казалось, был готов к такому исходу.

— Уверен?

— Да. Если позволишь, я уйду далеко. К юхри в леса — у меня есть там дело. И найду иной способ одолеть Гутфрита, чтобы не беспокоить тебя. И клянусь, что не стану посягать на твой трон.

Король покачал головой.

— Этого я тоже допустить не могу. — Он обернулся в сторону главного зала. — Гьорд! Йоран! Отправьте этого парня в темнице и на рассвете отсеките ему башку. Но быстро. Он из благородных.

Селвик побледнел. Я оглянулся по сторонам в поисках пути для бегства. Проклятый каменный мешок! Ни окошка, ни дверей — только выход в зал.

— Ваше величество! — запричитал монах. — Нельзя! Нельзя брать грех на душу, это же кровная родня.

— Не родня мне он, пока колдует, — отозвался король.

Из темноты проёма на меня вышли двое хускарлов. Я попробовал протиснуться между ними, но не расчитал. Меня схватили и потащили прочь.

— Пусти, что тебя! — взревел я, попытаясь вырваться. Кажется, умудрился пнуть одного в живот, и тот согнулся, позволив мне освободиться. Второй бросился за мной, но я лихо перепрыгнул через составленные друг с другом столы и уже почти добрался до выхода.

— Не глупи, парень.

Ещё один воин словно вырос из-под земли. Я налетел на него, но он выставил вперёд руку и остановил меня.

— Не глупи, сказал же — повторил он и врезал мне обухом топора промеж глаз.

Глава 6

Сознание возвращалось медленно. Сперва я ощутил озноб — холод был всюду, пронизывающий до костей. Но, к своему удивлению, ветра я не чувствовал. Мгновением позже пришла боль. Голова раскалывалась так, что я боялся пошевелиться. Кажется, нос тоже сломали — лицо распухло. Хорошо, что я слабо чувствовал запахи, потому как здесь воняло старой мочой и дерьмом. Вспомнив встречу с королём и мысленно обругав себя за недостаточную прыть, я наконец осмелился открыть глаза.

Темно. Холодно. По рукаву что-то проползло, и я встряхнул рукой. Яма. Земляная яма для пленников. Поздравляю, Хинрик, ты нарвался на серьёзные неприятности даже в Свергланде.

— Очнулся?

Я вздрогнул и поморщился от боли. Значит, у меня была компания, но я не мог разглядеть соседа. Света, что проникал в яму сквозь дыру, закрытую решёткой, едва хватало, чтобы рассмотреть свои руки.

Что-то зашевелилось у противоположной стены. Я различил лишь силуэт крупного мужчины, вроде бы светловолосого. Он подполз ближе и, взглянув на меня, присвистнул. Мне в нос ударил резкий запах старого пота.

— Крепко тебя приложили, — усмехнулся незнакомец. — И что ты учудил, раз попал в яму для смертников?

— Не отрёкся от богов, — хрипло ответил я и бессильно привалился к стене. — Как здесь казнят?

— Если свободный человек, то отрубят голову. Раба вздёрнут.

— А колдунов как убивают?

Незнакомец уставился на меня внимательнее, нависнув надо мной, словно тень. Мало того что медлил с ответом, так ещё и весь свет закрыл.

— Как здесь убивают колдунов? — повторил я.

— Хоронят заживо, — тихо отозвался мой сосед. — Так ты колдун?

— Начертатель.

— Водой в рожу плескали?

— Ага.

Незнакомец трагически вздохнул.

— Тогда у меня для тебя плохие новости.

— Я уже понял, что этой водой они как-то умудряются лишать людей колдовской силы.

— Да. Бесславная тебя ждёт смерть, — добавил незнакомец. — Скверная. Такому молодому парню, как ты, подобает умереть с оружием в руках. Попасть в чертог Всеотца и пировать с героями, а не блуждать неприкаянным по миру Гродды.

— Видимо, ты тоже отказался принимать новую веру, раз говоришь такое.

— Хуже. — Незнакомец отстранился и опустился передо мной на корточки и широко улыбнулся — в полумраке зловеще сверкнули зубы. — Я не просто отказался от мёртвого бога. Я убил его священника. Имя у него ещё такое мудрёное… Епископ, кажется.

— Это не имя, — поправил я. — Вроде бы звание. У этих монахов много разных должностей.

— Да какая мне разница? — хохотнул незнакомец. — Чем важнее шишка, тем лучше. Отец уже несколько лун держит меня в этой яме, надеясь, что я устыжусь и стану просить прощения. Но король не понимает, что мне нечего стыдиться. Я горжусь тем, что сделал. Свергланд — не место для эглинского божка. Это земля богов.

Я припомнил рассказ купца на корабле. Петтер из Равнстеда вроде бы рассказывал, что лишь старший сын Элериха отказался купаться в бочке, за что король посадил его в яму…

— Так ты Скегги? — догадался я. — Сын Альрика Тучи?

— Элериха Благословенного! — протянул он, гримасничая. — Первого короля Свергланда! Да только не отец он мне больше, если готов истреблять родную кровь ради амулета со спиралькой.

Я неожиданно расхохотался. Меня трясло, башка болела, но я продолжал ржать как конь.

— Ты чего, начертатель? — удивился Скегги.

Отсмеявшись, я с усилием подполз к соседу.

— Вот уж не думал, что найду своего брата в яме. Ну здравствуй, Скегги Альрикссон.

Мужчина отшатнулся.

— Насколько я знаю, у меня есть только один брат, — ответил он. — Имя ему Олав, и он вдвое младше тебя. Слабак и бездарь, и уж точно не колдун, который говорит на нейдском наречии. Если только мой папаша в своё время не поразвлёкся с рабынями в Маннстунне…

— Моё имя Хинрик Фолкварссон, — представился я. — Сын Фолквара Быка и Эйстриды из Химмелингов. Я прибыл в Виттсанд, чтобы просить у конунга Альрика помощи в мести за гибель своего отца. Но встретил не конунга, а короля.

Скегги резко развернулся и, схватив меня за ворот рубахи, придавил к стене. Мне на голову шлёпнулся мокрый ком земли.

— Шутишь, колдун? — прошипел Скегги. — Не смей шутить об этом. Никогда, слышишь? Иначе до казни не доживёшь, это я тебе обещаю.

Я удивлённо моргнул, не ожидав такой бури чувств со стороны Скегги. А ведь сперва он показался балагуром. Правда, убить он мог одним своим запашком. Видимо, и правда задержался в этой яме. Довольно жестоко со стороны короля морить собственного сына в земле, как селёдку.

— Это правда. Мы — родня. Могу доказать.

Я попробовал вспомнить, вернул ли мне Элерих перстень. Вроде бы отдал.

— Сын Фолквара не попал бы в яму, — заявил Скегги. — Бык никогда бы не позволил себя пленить. Ты не его сын.

Я мрачно усмехнулся и в упор уставился на новообретённого брата.

— Мне пришлось во многое вляпаться из того, к чему бы Фолквар Бык побрезговал прикоснуться, — прошептал я. — Но выбора мне не дали ни люди, ни боги. Меня с рождения сделали сыном мести. Если ты так чтишь традиции, то понимаешь, что это значит.

Скегги немного ослабил хватку.

— Чем докажешь?

— Позволишь?

Братец кивнул. Я потянулся за пазуху и с облегчением вздохнул, нашарив во внутреннем кармашке заветную тяжесть перстня.

— Это принадлежало моей матери, — сказал я, протянув ему своё сокровище.

— Я не встречался с твоей матерью. Мне это ни о чём не говорит.

— Зато твой отец знал Эйстриду. И драгоценность он тоже узнал, — возразил я. — Будь я самозванцем и обманщиком, то уже бы гордо расхаживал по чертогу твоего отца со спиралью на шее. К чему самозванцу лезть в яму?

Скегги наконец-то отпустил меня.

— Ладно, я тебе верю. Руны вязать умеешь?

— У меня даже фетч есть, да только отсюда до него не докричаться.

— Значит, я потерял семью, но обрёл брата, — задумчиво проговорил сын короля и привалился к земляной стене. — Пусть и не родного, зато сына самого Быка. Боги любят странные шутки.

— Ты потеряешь брата так же быстро, как и нашёл, если мы не выберемся отсюда. Элерих до последнего будет держать тебя здесь — всё же ты его сын, родная кровь. Не думаю, что он желает твоей смерти. А вот я для него — угроза. Колдуна жалеть здесь не станут.

Скегги покачал головой.

— Ты прав и неправ. В том, что касается твоей судьбы, Хинрик Фолкварссон, всё верно. Начертателя не пощадят. Да только и я пойду на казнь вместе с тобой или в самой скорости.

— Почему?

— Я надоел отцу, — широко улыбнулся Скегги. — Он понял, что я не отступлюсь. Люди начали роптать, требовать моего освобождения. Пошла молва по землям, что верного богам сильного мужа удерживают силком… Уж я постарался, чтобы об этом узнало как можно больше бондов. Поэтому наверняка король скоро меня прикончит в назидание остальным. Ну или попытается прикончить. Что ж, желаю ему удачи.

Этот Скегги слишком уж спокойно держался для смертника. Хотя, быть может, просто устал бояться. Если он так долго просидел в этой яме, наверняка давно смирился с подобным исходом.

Или нет?

— В твоих словах много уверенности, брат. Почему ты думаешь, что у короля не получится?

Скегги загадочно улыбнулся.

— Потому что я не единственный староверец в Виттсанде. Не спрашивай об этом, Хинрик. В нужное время я сам всё скажу. Боги не любят, когда болтают о планах. Лучше пока поспи.

Ага, заснёшь тут! Я принялся шарить за пазухой. На шее пара рунных амулетов, в тайном кармашке перстень. Больше ничего. Оружие у меня отняли. Посох, разумеется, тоже забрали, хотя сейчас от него всё равно было бы мало толку. Кристалл остался в вещах, а мешок мои тюремщики наверняка уже распотрошили и поделили добычу. Больше всего было жаль самоцвет гнавов и плащ начертателя, все же дары волшебного народа. Остальное — дело наживное. Лишь бы выбраться отсюда.

Я задрал голову, прикидывая, смог бы забраться по земляной стене наверх.

— Даже не думай, — угадал мои мысли Скегги. — Гиблое дело. Я много раз пытался. Говорю же, лучше поспи. У тебя, вон, голова разбита. А силы наверняка пригодятся.

— Для чего? — огрызнулся я. — Из могилы выкапываться?

Скегги снова наградил меня подобием загадочной улыбки.

— Ночью думается лучше, — шепнул он. — Когда луну станет видно из нашей дырки, тогда и подумаем. А сейчас не утруждайся. Доверься мне.

Братец явно говорил загадками, видимо, опасаясь, что нас могли подслушать. Раз так, я решил подыграть.

— Хорошо. А здесь кормят?

— На закате спустят хлеб и воду. Проклятье, я уже почти забыл вкус мёда… Сейчас бы выпить кружечку, да бабу на колени посадить.

Размечтался. Я продолжил обследовать земляные стены и вскоре убедился, что Скегги был прав: выбраться из этой смердящей ямы можно было только по верёвке, прокинутой сверху. Встать здесь было не на что, хотя я мог попытаться сделать земляной холм ровно под решетчатым окном. Мысль дельная, да только работать придётся долго, и мои старания наверняка заметят, когда будут спускать еду.

Тем не менее я всё же поделился идеей со Скегги.

— О, я пробовал.

— И?

Он обвёл руками пространство вокруг себя и ухмыльнулся.

— Как видишь, я всё ещё здесь. Отпусти тяжкие мысли, Хинрик. Сказал же, не время.

Обмозговав ещё пару безумных идей, я наконец-то сдался и устало опустился на наиболее чистый кусок земляного пола. Казалось, я уже и сам провонял дерьмом, гнилью и смерти. Голова ещё болела, и я задремал, привалившись к стене.

Проснулся от шума наверху.

— Жратва прибыла!

Решётку сняли и спустили на верёвке ведро. Скегги бросился к нему и принялся копаться, вытащил что-то и сразу же сунул за пояс. Видать, были у него друзья среди тюремщиков. Либо вкусный гостинец, либо оружие. Пробубнив что-то под нос, Скегги бросил мне полкраюхи хлеба.

— Поешь, Хинрик. Но пузо сверх меры не набивай. Хотя ты, сдаётся мне, давненько нормально не обедал.

— Не до того было.

Только вгрызшись в ароматный мякиш, я осознал, насколько оголодал. Словно в беспамятстве я уничтожил всю порцию. Скегги наблюдал за мной и улыбался, словно гостеприимная мать семейства, которую нахваливали важные гости.

— Полегчало?

— Ага, — отозвался я. — Попить бы.

Брат выудил из ведра мех с водой и бросил мне. Напившись, я вернул ему остатки.

— Ну, ты вроде ожил, — заключил сын короля. — Это хорошо. Ты нужен мне в здравии и с работающей головой. Возьми воду, промой рану.

— А ты?

— За меня не беспокойся.

Я пожал плечами. Не в том был положении, чтобы отказываться. Умывшись, почувствовал, что мне действительно полегчало. Приятная прохлада воды, казалось, смыла не только грязь, но и прояснила разум. Эх, сейчас бы начертать пару целебных рун…

Интересно, как там фетч? Наверняка Конгерм почуял неладное. Но я не отпустил его, поэтому дух, должно быть, кружил в окрестностях Виттсанда и пытался меня разыскать. Это плохо: я не понимал, сможет ли сейчас он тянуть из меня силу для существования вдали от дома. Об этом не говорили ни Конгерм, ни Ормар. Учитель вообще ничего не успел рассказать мне о фетчах.

Забавно: мы всего несколько дней как связали души, а я уже чувствовал себя без Конгерма как без рук и глаз. К хорошему привыкаешь быстро. Но теперь придётся проверить, на что годится Хинрик из Химмелингов без помощников, колдовской силы и рун.

Скегги вернул мех в ведро, и его вытащили. Решётка вновь упала, и я глядел на темнеющее небо через неё, надеясь поскорее увидеть луну. По моим прикидкам, сегодня как раз должно быть полнолуние. Мой братец вёл себя до противного непринуждённо, словно оказался не в яме смертников, а отдыхал в пивной лавке. У него наверняка были причины для такого спокойствия, и всё же меня раздражало неведение.

Я терпел, не задавая вопросов. Уже окончательно стемнело, порой я слышал голоса проходивших мимо ямы мужей и жён. Люди торопились домой, ужинать и ночевать. Стало холодно. А я ждал.

Наконец Скегги отлип от стены и тихо подполз под решётку.

— Теперь не спи, Хинрик, — почти беззвучно шепнул он. — Притворись, что спишь, если кто заглянет, но не засыпай.

Я кивнул и развалился на полу, положив руку под голову. Одно радовало — к смраду нос привык. Скегги тоже улёгся, но по его дыханию я понял, что он бодрствовал.

Прошло ещё время — луна двигалась по небу и почти уползла за наше окошко. Хорошо хоть, что не было дождя. Двор — или то место, где мы находились — давно затих. Ни людей, ни птиц. Лишь изредка я слышал одни и те же шаги — видимо, нас кто-то караулил.

Скегги поднял палец вверх.

— Слушай, — шепнул он.

Я навострил уши. Казалось, издалека доносился какой-то шум, но я не мог распознать его природу. Что-то шелестело, шаркало, скрипело. Скегги улыбнулся.

— Что это?

— Увидишь.

Шум приближался. Братец поднялся на ноги и знаком велел то же сделать и мне. На миг я подумал, что услышал лязг стали. В следующий миг над решёткой вспыхнуло пламя, и я инстинктивно отшатнулся, закрыв глаза рукой от яркого света. Когда глаза привыкли, я увидел силуэт человека, склонившегося над ямой. Женщина!

— А я всё гадал, которая из вас за мной придёт, — широко улыбнулся Скегги. — Исгерд, милая, забери меня отсюда.

— Своими ногами пойдёшь, — огрызнулась женщина, возясь с решёткой. — Всё нужно сделать быстро.

— Кто это? — спросил я, наконец-то получив возможность разглядеть брата.

Он был похож на Альрика мощью, но, в отличие от короля, буквально лучился жизнелюбием даже после многих лун в яме. Никогда не видел столь открытого и обаятельного человека. Казалось, сам бог Санги поцеловал его в макушку при рождении. Скегги откинул лохматую золотистую косу за плечи и указал на женщину.

— Это наша спасительница. Отнесись с почтением.

— Одна из сотни, — проворчала Исгерд и с кряхтением откинула решётку в сторону. Нам под ноги тут же упала верёвка. — Поднимайся. Живо!

— Да, моя госпожа.

Скегги хрустнул пальцами и принялся карабкаться. Женщина подала ему руку и помогла выбраться. Я хотел было полезть следом, но верёвка внезапно выскользнула из моих рук.

— Идём! — раздражённо зашипела женщина. — Нет времени! Здесь слишком много воинов.

Скегги склонился над ямой с верёвкой в руках.

— Я предлагаю тебе договор, Хинрик. Если ты действительно начертатель, то идём со мной. Примкни к моей дружине — и получишь кров, сталь и ветер в спину. Сегодня мы отправляемся на Эглинойр, в Свергло. Поклянись быть мне честным братом, служить и помогать мне, и я тебя вытащу.

Это был мой единственный шанс.

— Согласен, — выпалил я. — Клянусь кровью предков.

— Обменяемся клятвами как подобает позже. — Скегги бросил мне верёвку. — Лезь.

Я полез наверх под неодобрительное ворчание женщины. Вдвоём они лихо вытащили меня и поставили на ноги. Рядом с решёткой лежал страж с перерезанной глоткой.

— Кто этот заморыш? — белокурая Исгерд с лицом, раскрашенным чёрной краской, окинула меня презрительным взглядом.

Скегги улыбнулся и достал что-то из-за пояса. Присмотревшись, я понял, что это был небольшой нож.

— Мой брат, — ответил он и огляделся. — Пора убираться отсюда. Думаю, вас здесь ждал не только я.

Исгерд пожала плечами.

— Сегодня твой отец потеряет много людей.

Я бегло осмотрелся. Оказалось, что яма располагалась во дворе чертога, но на отшибе. Путь к свободе лежал либо через дом короля, либо через каменную стену. Перед домом, судя по звукам, разгорался бой. Наверняка Элерих поймёт, что к чему, и отправит воинов защищать яму.

Скегги поднял с трупа топор и вооружился, мне же достался длинный нож. Неплохо для начала.

— Здесь есть потайной ход, — сказал брат и указал на тёмное пятно под стеной. — Подкоп выведет наружу.

Исгерд кивнула. Двор мог наполниться воинами в любой момент. Втроём мы метнулись к стене, стараясь держаться в тенях. Поздно я заметил, что Исгерд забыла возле ямы факел. По уму следовало сбросить труп и прикрыть решётку — по крайней мере издалека это бы не вызвало подозрений. Но все слишком торопились и хитрить не додумались.

Тёмное пятно оказалось раскидистым кустом можжевельника. Первым сквозь него проскочил Скегги, зашуршал, выругался, с усилием отодвинул камень, и я заметил невысокий проход. Следом шел я, замыкала Исгерд, постоянно оборачиваясь и торопя нас.

Потолок, если его можно было так назвать, оказался столь низким, что нам пришлось ползти на четвереньках.

— Это я ещё в детстве делал. Всё лето на него потратил, — усмехнулся Скегги. — Не учёл, что вырасту. Правда, и не думал, что однажды придётся им воспользоваться. Но мой отец тогда много воевал, и я хотел однажды его удивить. Так и не пришлось…

Скегги резко умолк, едва вылез. Царапая ногтями землю и глину, я вылез следом и понял, почему брат заткнулся.

Перед нами стоял отец Селвик со своими боевыми монахами, и острия их мечей были направлены нам со Скегги в грудь.

— Так и знал, что однажды ты им воспользуешься, сын мой, — сказал священник и кивнул своим людям.

Глава 7

За спиной зашумела, выбираясь, Исгерд.

— Чего встали? — раздражённо спросила она, но, увидев церковников, умолкла и тут же вскинула топор.

— Погоди, милая.

Скегги жестом остановил помощницу, не сводя глаз с вооружённых людей. За спинами Селвика и двух монахов с мечами стоял ещё один юноша в рясе. На его безбородом мальчишеском лице застыл страх, а глаза тревожно бегали. Монашек что-то держал в руках, но я не смог рассмотреть его ношу, скрытую за спинами старших товарищей.

— Прошу, не трогай женщину, Селвик, — попросил Скегги, и я с удивлением услышал мольбу в его голосе. — Она виновата лишь в том, что поклялась мне в верности. Дай ей спокойно уйти.

Губы священника тронула ласковая улыбка — поразительно неуместная на фоне отдалённых звуков сражения, криков и лая собак.

— Не трону, Скегги, — пообещал он. — Вы кое-что забыли.

Отец Селвик поднял руку и поманил к себе монашека. Юноша робко вышел из-за спин старших товарищей и с опаской ко мне приблизился. Я увидел в его руках свои вещи — мешок, топор Вигдис и даже посох. Парень поднёс их на вытянутых руках, стараясь ко мне не прикасаться. Не знаю, что им наговорили о колдунах в монастырях, но этот юнец был напуган до смерти.

Ошарашенный внезапным даром, я поднял глаза на священника.

— Что это значит?

— Что вы свободны, — пожал плечами церковник. — Что я нарушаю приказ короля и позволяю вам бежать. Я провожу вас до корабля, но нужно поторапливаться.

Я забрал вещи, всё ещё не веря своему везению. Юный монах тут же спрятался за спинами старших. Исгерд так и не опустила топора, с вызовом глядя на церковников. Скегги медлил, сверля взглядом Селвика.

— Почему помогаешь? — хрипло спросил он. — Я же враг вашему богу. Враг отцу. Так зачем тебе это?

Церковник покачал головой и взглянул на Скегги как на неразумное дитя.

— Ты мне не враг, сын мой. Но ты в опасности, — тихо проговорил он. — Моя вера учит милосердию и любви. Она пришла к нам из-за далёких морей и пустынь, где зародилась среди отчаявшихся рабов. Мой бог обещает спасение страждущим, но и при жизни обязывает быть праведником, любить и помогать. Я правда верил в это и желал нести любовь и помощь. Даже заблудшим душам вроде тебя.

— И ты делаешь это из любви? — коротко хохотнул Скегги. — Даже зная, что я не отступлюсь от своих богов?

— Я делаю это затем, что твой отец не простит себя, если позволит тебя казнить, — отрезал Селвик. — Король медлит, но на него всё сильнее давят из Эглинойра — там узнали, что случилось с епископом. Это страшное преступление для моего народа. Как если бы кто-то из твоих людей убил жреца. И твой отец, будучи одной веры с нами, рано или поздно должен будет покарать тебя по закону. А это…

Скегги кивнул.

— Смерть. Я понимал это, когда напал на того мужа с золотым амулетом. Знал, что легко не отделаюсь.

— Но не предполагал, что твой отец всё же встанет на сторону церкви, так? — мягко улыбнулся Селвик. — Ты думал, что родная кровь всегда будет для него важнее. Что ты просто заплатишь большую виру церковникам и продолжишь жить по-прежнему. Но ты не учёл, что Элерих уверовал всем сердцем. Сейчас, как и многие новообращённые, он излишне фанатичен. Это пройдёт со временем, но до той поры король может наделать много непоправимых ошибок. И одна из них — твоя казнь, Скегги. — Внезапно Селвик улыбнулся и мне. — Тебя я тоже хотел защитить, Хинрик. В конце концов я поклялся, что здесь тебе не причинят вреда. Я уговаривал короля отпустить тебя, но он непреклонен. Боюсь, дети мои, я воспитал фанатика.

Я кивнул.

— На тебя, монах, зла не держу.

— Идём же, — поторопил Селвик. — Вам нужно торопиться, пока кровь не полилась рекой.

Скегги недоверчиво взирал на церковника, но все же заставил себя довериться ему.

— Учти: если это ловушка, я сам тебя убью.

— О, я знаю. Клянусь, что помогаю искренне. Мне не впервой идти против воли церкви и власть имущих. — Селвик усмехнулся. — В конце концов именно за это меня и сослали в Свергланд.

Он махнул рукой в сторону берега, приглашая нас выдвигаться. Пока они разговаривали со Скегги, я успел накинуть плащ начертателя, приладить кристалл к посоху и вооружиться. Теперь чувствовал себя гораздо увереннее. Пусть колдовская сила не вернулась, но я хотя бы мог как следует угостить врага топором. И, признаюсь, только и ждал повода пустить железо в ход в отместку за земляное гостеприимство Виттсанда.

— Пойду первая, — заявила Исгерд. — Если встретимся со своими, на монахов могут напасть. Лучше я их предупрежу.

Скегги кивнул.

— Иди, милая.

Видимо, Исгерд была его женщиной. Что ж, в дурном вкусе моего братца точно нельзя обвинить. Высокая и стройная, Исгерд внешне напоминала воительницу, но я чувствовал в ней что-то ещё. Неосязаемую силу, особый воздух, что окружал женщину. Когда она находилась рядом с нами, на душе становилось спокойнее, словно её сила обволакивала нас и убаюкивала. Так чувствуешь себя, отдыхая у очага в крепком доме с хорошим засовом на двери.

Но едва Исгерд исчезла в зарослях орешника, это ощущение пропало. Либо у неё был невероятно мощный охранный амулет, что распространял своё действие и на окружающих, либо она отменно владела защитным колдовством. Редкий дар даже среди жриц Свартстунна.

Непростые у тебя друзья, братец. Впрочем, от Скегги Альрикссона, столь истово преданного богам, было бы странно ожидать иного.

Селвик что-то шепнул юному монаху на ухо, и тот, кивнув, покорно направился в другую сторону. Вооружённые церковники остались с нами. Вместе мы двинулись в сторону берега, следуя окольными путями через редкий лесок. Исгерд ушла далеко вперёд, но порой я замечал её светлую косу, мелькавшую среди деревьев, когда она заячьими зигзагами спускалась по склону.

— Есть разговор, — поравнявшись с нами, сказал монах. — Я знаю, что ты, Скегги, давно собирался на Эглинойр. И думается мне, что раз твои «Кровавые косы» наведались за тобой на кораблях, то ты осуществишь задуманное.

Брат кивнул.

— Да, хочу проведать, как дела у наших в Свергло. С тех пор, как отец искупался в бочке, он словно позабыл о землях на островах. Меня это тревожит. Не всем тамошним ярлам можно доверять.

Кое-что о Свергло я знал. В переводе на эглинский язык это название означало «право сверов», то есть земли подчинялись законам северян. Наши предки завоевали эту область во время походов, ибо почвы на Эглинойре были плодороднее, а погода — ласковее. Но эглины не обрадовались новым соседям. Попытки удержаться на чужой территории превратились для северян в нескончаемую череду стычек. Захватчики и исконные хозяева побеждали и проигрывали по очереди.

Первый мир заключил наш со Скегги дед — Скегги Мореход, в честь которого назвали моего брата. Прославленный путешественник, герой многих саг. Мореход не принял веру эглинов, но взял в жены принцессу Мерглума — обширного королевства, часть которого и стала называться Свергло. Принцессу, на котрой он женился, звали Аудой, и наши со Скегги отцы были её сыновьями. В песнях говорилось, что она до последнего сохранила веру в своего бога, но была так добра к сверам, что они приняли её и почитали за добрый нрав. Я почти ничего не знал об Ауде Эглинке кроме того, что её брак с Мореходом был долгим и, к удивлению обоих народов, счастливым. Наверняка именно Ауда привила интерес к мёртвому богу своему старшему сыну Альрику. Эх, если бы бабка знала, какой бедой это обернётся для их семьи…

Мир в Свергло продлился только до смерти Морехода. Воспользовавшись смутой, эглины напали на Свергло и попытались отвоевать земли. Было много крови, и война разгорелась вновь.

Позже Альрик Туча, который тогда ещё был конунгом, заключил новое соглашение с королём Мерглума. Я не знал условий, но догадывался, что дядя напугал эглинов количеством кораблей — у сверов всегда был мощный флот. Хотя наверняка договорённости скрепило и золото. Эглинские короли всегда были алчными, ибо сами вечно воевали друг с другом и отчаянно нуждались в деньгах. Свергло снова стал мирным, но надолго ли?

Гутлог говорила, что земли Свергло всегда беременны войной, и она была права. Меня терзало дурное предчувствие.

— Верно мыслишь, Скегги, — прервав мои размышления, понизил голос Селвик. — Эглинойр нынче неспокоен. Раз уж ты туда собрался, я должен предупредить тебя.

Не сбавляя шага, брат резко обернулся.

— О чём?

— В Мерглуме умер король, с которым твой отец заключил мир.

— И хвала богам.

Отец Селвик покачал головой.

— Ты не понимаешь, — торопливо заговорил он. — Когда умирает король, его королевство слабеет. Но когда слабеет королевство, на него начинают заглядываться другие.

— Это же прекрасно, — недоумевая, ответил Скегги. — Чем слабее Мерглум, тем проще будет его захватить, например.

— Ты неправ, сын мой. Если вспомнишь карту, что я тебе показывал, то поймёшь, что Мерглум — единственная прослойка, мирная и, что важно, сильная прослойка, которая защищает Свергло от остальных эглинских королевств.

Брат нахмурился.

— Думаешь, кто-то может попробовать воспользоваться слабостью Мерглума и напасть на нас?

— Вполне допускаю, — с готовностью кивнул церковник. — Многие эглины так и не смирились с вашим соседством и воспользуются любой возможностью очистить Свергло от северян. Король умер, и многие подумают, что с ним погибло и перемирие.

— Мудрено говоришь, церковник, — вздохнул Скегги. — Но мудро. И что посоветуешь, раз ты так ко мне добр?

Монах улыбнулся.

— У покойного короля Эгрика Мерглумского осталось двое детей. Старшая, принцесса Беора, наследовать трон не сможет, потому как мальчики идут в очереди первыми. А её брат Оффа ещё слишком юн. Этим можно воспользоваться.

— Сколько ему, этому Оффе? — спросил Скегги.

Селвик долго молчал, очевидно, считая в уме.

— Четырнадцать зим, должно быть.

— Так он уже почти муж!

— Сверы взрослеют немного быстрее. Оффа ещё мал. Поэтому его коронуют, если уже не короновали, но приставят регентов — советников из самых уважаемых олдерменов, которые будут править страной до достижения Оффой совершеннолетия. Если ты приблизишься к Оффе, предложишь ему свою помощь, союз с Мерглумом можно укрепить. Но договариваться следует не с мальчишкой на троне, а с олдерменами.

— Разумно, — влез я.

Отец Селвик продолжал:

— У меня на примете четверо из тех олдерменов, кто может нашёптывать юному королю: Келфус, Кеолрик, Эсквин и Гирт. Запомни эти имена, Скегги. Знай, что Келфус наиболее богат, Кеолрик и Эсквин имеют крепкие связи с соседними королевствами, а Гирт очень набожен. Через него можно заручиться помощью церкви.

— И зачем она мне? — не скрывая презрения, спросил Скегги.

Отец Селвик назидательно вознёс перст к небу.

— Затем, что священник всегда пройдёт там, где нет хода северянину, — заключил он. — Это же Эглинойр, сын мой. Там все иначе. И не забудь о Беоре. Принцесса хороша собой, хитра и очень близка с братом. Если ты ей понравишься, она убедит Оффу быть благосклоннее. Беора — большая ценность для Мерглума, помни об этом. Олдермены наверняка захотят выдать её замуж с большой выгодой для королевства. Разузнай, кто к ней сватается. Это наведёт вас на мысли о возможных союзниках Эглинойра.

Скегги кивнул.

— Благодарю тебя за помощь, Селвик. И за то, что спас мне жизнь.

Монах отмахнулся, словно это была чистая нелепость.

— Полно тебе. Твой отец будет в бешенстве, но со временем образумится. И, прошу, не говори никому на Эглинойре, что все эти сведения получил от меня, — добавил он. — Иначе мне несдобровать даже здесь.

— У меня горячий нрав, отче, но я же всё-таки не совсем дурак! — оскорбился брат. — Хинрик тоже будет молчать.

— Буду, — пообещал я.

Монах улыбнулся.

— Вот и славно.

Мы вышли на берег, где развернулось сражение. Часть воинов защищала корабли, другая с боем прорывалась к ним — видимо, это были те, кто отвлекал людей короля у чертога. Всего я насчитал пять десятков гостей. Здесь же приметил Исгерд — она была с воинами, на берегу, выкрикивала охранные заклинания и довольно бодро махала топором. Услышав её воззвания, я убедился, что она была колдуньей. К моему удивлению, бок о бок с ней бились ещё две женщины, с такими же раскрашенными чёрным лицами.

— И зачем тебе начертатель, когда тут такая весёлая компания? — не удержался я от вопроса, взглянув на брата.

— Этого мало, — отозвался он. — Конунг без колдуна-мужа — не конунг. А я собираюсь им стать как можно скорее.

— И чьим же конунгом ты будешь? Кто тебя выберет? Кого ты будешь вести, брат?

— Свергло, конечно, — улыбнулся во все зубы Скегги и, издав воинственный клич, присоединился к битве.

Я задержался подле отца Селвика.

— Благодарю за помощь, монах.

— Рад, что ты нашёл Скегги. Он славный муж, но малость горяч. Ты кажешься мне более спокойным, Хинрик. И я очень рассчитываю на то, что ты убережёшь брата.

— Я уже пообещал ему служить… Только скажи, как вернуть силу? Скегги нужен не брат, не Хинрик из Химмелингов, а начертатель.

Монах тяжело вздохнул. Вооружённые церковники обменялись с ним неодобрительными взглядами, но перечить не посмели.

— Окунись с головой в морскую воду, — велел Селвик. — Затем подставь себя под ветер. Опали себя огнем, и ночь лежи в земляной яме. Тогда твоя сила вернётся. Либо, если найдёшь болото, то набери воды и выпей, обратившись к своим богам. Это рискованно, и лучше так не делать, потому как грозит болезнью, но в отчаянный момент поможет.

— Мудрено, — отозвался я. — Но как ты заколдовал ту воду?

— Не могу сказать. Это тайна моего братства.

Я пожал плечами. Признаться, не особо и рассчитывал, что церковник признается. Но попытаться следовало.

— Благодарю.

— Не нужно. Ты не раз пожалеешь о том, что владеешь этой силой.

Я едва улыбнулся и поправил мешок на плече.

— Уже не раз жалел. Но это моя судьба.

Селвик кивнул.

— Наши священники говорят, что судьбу предопределяет бог, но я думаю, что они хитрят. Иногда появляется шанс изменить свой путь, пусть раз в жизни, но всякому открывается великий выбор. И когда выбор настигнет тебя, Хинрик, поступай по сердцу. Я не знаю тонкостей отношений ваших колдунов с богами. Но хочу, чтобы ты узнал о моём боге и его символах как можно больше. Быть может, эти знания пригодятся вам на Эглинойре.

— С чего бы?

— Не знаю. Чувствую, что это может быть важно. Просто запоминай всё, что увидишь и выяснишь.

На миг мне почудилось, что Селвик хотел на что-то намекнуть, но остерёгся говорить вслух при своих боевых монахах. Спустя миг возможность была упущена: Скегги издал победный клич и позвал меня:

— Хинрик! Живо сюда! Уходим!

Отец Селвик кивнул мне на прощание.

— Ступай к брату. И да будешь ты благословлён небом, Хинрик Фолкварссон. Небо едино для всех.

Я быстро, почти бегом зашагал к воде. Скегги уже забрался на корабль и, свесившись с борта, отчаянно махал мне руками.

— Осторожно!

Мимо меня пролетела стрела и воткнулась в песок почти у самых моих ног. Вот зараза. Навьюченный своими пожитками, я принялся бежать зигзагами, как прежде это делала Исгерд, надеясь, что так в меня будет сложнее попасть. Хитрость, которой меня учила Вигдис.

Ещё одна стрела пролетела высоко над моей головой, и один из воинов Скегги вовремя поднял щит. Корабль уже вытолкали в море, и я влетел в воду, успев бросить Скегги свой мешок, а следом запустил посох. На ходу повесил топор на петлю и, преодолевая силу воды, бросился к кораблю со всей прытью, на какую был способен. Снова стрела — рядом, совсем рядом с ухом.

Я уже почти добрался, меня почти что схватили руки.

— Давай! Ещё чуть-чуть, Хинрик! — ревел Скегги.

Поднажав, я наконец-то смог ухватить его за руку, мокрую и скользкую. Затем за вторую, и меня буквально вырвали из воды. Кажется, я даже пролетел по воздуху. И рухнул на доски, заставив дерево стонать.

— Фух! — Скегги склонился надо мной, улыбаясь во все на зависть ровные зубы. — А я уж думал, что не добежишь.

Он подал мне руку, лихо, словно я ничего не весил, поднял меня — удивительно для человека, что провёл несколько лун в яме на хлебе и воде, в холоде и сырости. До чего же он, должно быть, могуч в обычной жизни. Скегги обнял меня.

— Знакомься, Хинрик! — Свободной рукой он обвёл людей, взиравших на меня с лёгким недоверием. — Это мои люди. Мои «Кровавые косы». Мужи и жёны, что пойдут на смерть ради Свергланда. Назови им себя. Пусть знают, кого мне подарили боги за страдания в той яме.

Десятки пар глаз выжидающе на меня уставились. Я прочистил горло.

— Я Хинрик Фолкварссон, сын Фолквара Быка и Эйстриды из Химмелингов. Я брат вашего вождя.

Люди удивлённо зароптали. Скегги счастливо расхохотался. У него был приятный смех, заразительный, душевный.

— Это правда, — сказал он. — Важнее всего то, что он не просто мой брат, но и настоящий начертатель. Теперь мы готовы. Теперь мы готовы пойти на Эйглинойр.

«Кровавые косы» возликовали.

— Я обещал вам поход, и это свершилось, друзья! Король Мерглума, мой родич, умер. У него осталось двое детей, но ни один из них нам не помеха. Мы доберёмся до Свергло, соберём людей и отправимся на Мерглум! — Голос Скегги утонул в криках. — А затем я убью Оффу и женюсь на его сестре. И стану конунгом Мерглума и Свергло, а вы, друзья мои, получите столько золота и серебра, что хватит правнукам!

Я ошарашенно слушал Скегги и растерянно глядел на ликовавших воинов. Об этом мы не договаривались. Но брат, видимо, истолковал моё удивление по-своему. Он выхватил с пояса нож, рассёк себе ладонь и провёл окровавленными пальцами по моим волосам.

— Теперь ты не просто мой брат, Хинрик, — с широкой улыбкой возвестил он. — Ты — Кровавая коса, часть моей души, моё оружие и мой друг. Я потерял отца, но обрёл гораздо больше, встретив тебя. И, если богам будет угодно, твоё колдовство начертателя вознесёт нас надо всем Эглинойром.

Глава 8

Я позволил Скегги сгрести себя в очередные объятия под всеобщее неутихающее ликование. Всё произошло слишком стремительно, времени поразмыслить над предложением брата у меня не было — сперва требовалось спасти свою задницу из ямы.

И вот я уже часть команды изгоев под предводительством обаятельного язычника, что замыслил захватить острова, о которые ломали зубы поколения прославленных северян. Правда, в яме мы договаривались немного не об этом…

Пока «Кровавые косы» возносили хвалу богам и моему брату, я воспользовался моментом и осмотрелся. Кнорр, на котором мы плыли, оказался не таким уж и большим — сверы строили и более внушительные корабли, способные унести полсотни воинов. В эту посудину поместилось три с небольшим десятка, включая кормчего и трёх женщин с раскрашенными лицами.

— Если ты собрался в поход, надеюсь, это не все твои люди, — шепнул я брату, разглядывая парившего в небе беркута.

Неужели Конгерм? Рука по привычке потянулась начертать руну призыва, но я с разочарованием вспомнил об утраченной силе. Пока не доберёмся до суши, я не смогу провести ритуал обретения и вернуть способность колдовать.

Уже светало, горизонт окрасился золотом, и мы как раз покинули залив Виттсанда. Вёсла сняли с уключин и развернули парус — ветер нёс нас вдоль берега Свергланда на север.

— О, это лишь малая часть моего хирда, — хвастливо осклабился Скегги. — Несколько кораблей привлекли бы лишнее внимание, наше спасение требовало тишины. Остальные ждут нас на Хавстейне. И мы принимаем всех, кто отказался повиноваться моему отцу.

Хавстейн… Я припоминал это название. Небольшой скалистый остров на границе Сверского и Ледяного морей. Несмотря на расположение, это место было известным, поскольку через него лежал морской путь. Корабли, выходившие из Сверского моря, нередко там останавливались, пополняли запасы, нанимали людей и даже зимовали. Хавстейн по размерам едва уступал Свартстунну, но на его скалах ничего не росло, и вся пища была привозной. Отвратительное место для жизни, но ценили Хавстейн не за это. Там не было ни ярлов, ни конунгов, ни сборщиков податей, отчего остров становился ещё более привлекательным для нечистых на руку людей.

Кроме того, там можно было спрятаться, дав на лапу местным управителям. Видимо, люди Скегги воспользовались тем, что Хавстейн не принадлежал никому.

— Сколько вас всего? — спросил я, обернувшись к брату.

— Полторы сотни, если придут все, кто обещал.

— Серьёзная сила.

— Недостаточно серьёзная для Эглинойра, — возразил Скегги. — Поэтому нам жизненно необходимо убедить ярлов Свергло присоединиться к нам. Это будет непросто, хотя мне есть что им предложить. И всё же сперва я хочу собрать собственные силы.

Беркут спустился ближе к воде, ловя потоки воздуха, но пока что к кораблю не приближался.

— Зачем тебе это, Скегги? — спросил я, любуясь птицей.

— Я не хотел сгнить в яме.

— Я не об этом. Зачем тебе становиться королём Мерглума?

Скегги пожал плечами. Едва я заговорил об эглинском королевстве, то заметил, что он, хотя и старался держаться непринуждённо, всё же взволновался.

— У эглинов ещё не было короля-северянина, — понизив голос, ответил он. — Я прославлюсь, захвачу земли, создам новый род королей…

Я не удержался от лёгкого смешка.

— Даже если получится убедить ярлов Свергло, сколько у тебя будет людей? Тысяча? Три? Этого не хватит, чтобы завоевать эглинов. Я никогда там не был, но знаю, что остров необычайно велик. Там много королевств и королей, а у них — сытые воины, которые прекрасно знают свою землю и ни за что не захотят её отдавать пришлым северянам. Твой замысел воодушевляет людей, но шансов исполниться у него немного.

Я ожидал, что Скегги разозлится на эти речи, но, к моему удивлению, он лишь широко улыбнулся.

— Я в тебе не ошибся. Ты не дурак.

— Дураки не становятся начертателями, — отозвался я. — Но ты вознамерился совершить глупость, Скегги.

— Звучит безумно, понимаю. Но никто не говорит, что я пойду на Мерглум войной, едва корабли пристанут к Свергло. Я сказал тебе, чего хочу достичь. Сказал, о чём мечтаю и какова моя цель. Но это будет долгий путь. Годы… Но надо с чего-то начинать, Хинрик.

— Я думал, ты хочешь вернуть Свергланд к старым богам, — признался я. — Ты же ненавидишь единого бога. Мне казалось, ты захочешь сместить отца и править вместо него.

— Это успеется. Но я мыслю шире. — Скегги привалился к мачте и подставил лицо под первые лучи солнца. — Ну сверг бы я отца, ну убил бы его и всех его монахов… И что дальше?

— Стал бы конунгом Свергланда.

— А мёртвый божок никуда не денется. У этого странного бога есть большая сила. Каким-то странным образом он укрепляется везде, где появляются его монахи. Сперва приходит один проповедник — и никто не принимает всерьёз этого малахольного придурочного. Потом появляется ещё один, затем другой… Они говорят, утешают, пытаются лечить, иногда являют мелкие чудеса — и люди начинают им верить. Я не могу понять. В чём сила этого божка, но знаю, что к нам он пришёл из Эглинойра. Значит, быть может, силу он черпает оттуда.

— Мне говорили, что вера в этого бога зародилась далеко на юге.

— Пусть бы и так. Но ему на севере не место. Это земля и народ Всеотца. Поэтому я буду действовать.

— И что ты собрался делать?

— Покажу эглинам, что их бог не так уж и могущественен. Покажу, что он слаб и не защищает их. И это заставит наших людей отвернуться от него.

— Уверен, то не защищает? — печально улыбнулся я. — Напомню, что заговорённая водица отца Селвика лишила меня силы.

— Должен быть изъян. Нам нужно найти слабое место этой веры и ударить в него. — Глаза Скегги наполнились яростью. — Мы найдём это слабое место, даже если придётся разобрать по камню каждый их монастырь. Найдём, Хинрик. Но чтобы сделать это, мне нужно благословение богов. И я прошу тебя испросить его у них.

— Сперва мне нужно вернуть способность колдовать, — ответил я. — Я смогу сделать это только на суше.

Хотя, признаюсь, я не был уверен, что смогу найти нужное количество земли на Хавстейне. Как бы мне ни пришлось оставаться бесполезным до самого Эглинойра.

Скегги заговорщически подмигнул.

— Решим твою проблему. Не волнуйся, Хинрик. — Он похлопал меня по плечу. — Мне нужно переговорить с моими хускарлами.

Я кивнул и, когда брат ушёл, привалился к борту, глядя на всё ещё парившего беркута. Тот, словно почуяв мою печаль, направился прямо ко мне. Сейчас он не был гигантским — обычная ничем не примечательная птица. Но я точно знал, что это был Конгерм. Освящённая вода монахов лишила меня возможности колдовать, но не лишила внутреннего знания.

Беркут то парил, то стремительно взмывал в небеса, кружил над кнорром, словно красовался и хотел привлечь побольше внимания. Наконец, когда люди начали тыкать на него пальцами и взволнованно переговариваться, фетч подлетел совсем близко ко мне, а затем приземлился на борт рядом со мной, вызвав ещё больше удивления у хирда Скегги.

Я осторожно дотронулся до головы орла и погладил перья. Фетч подставил шею под мои пальцы, позволив почесать себя по шее.

— Прости, Арнгейл, — шепнул я, поглаживая золотистые перья. — Пока что я тебя не слышу. Не могу. Но знаю, что это ты. Потерпи немного, прошу. Я постараюсь всё исправить.

Беркут уставился на меня жёлтыми немигающими глазами, раскрыл пасть и заклекотал. Мгновением позже он снова взмыл в небеса и затерялся меж облаков.

— Твой фетч?

Я обернулся на незнакомый женский голос. Передо мной стояла одна из женщин, что раскрашивали лица чёрной краской. Должно быть, тоже колдунья.

— Я Вива, — коротко, по-деловому представилась она. — Скегги и сёстры сказали, тебя облили водой монахов. Могу помочь, начертатель.

Я внимательно рассматривал странную девицу. Краска немного стекла с её кожи, и я понял, что она была немногим старше меня. На перемазанном вытянутом лице горели ярко-голубые глаза, а огненно-рыжие волосы усиливали впечатление. Маленькая, хрупкая — её макушка едва доставала мне до плеча. Одевалась она неброско, но украшала одежды и руки множеством цветных лент и шнуров. Из оружия при ней было только два ножа — длинный, похожий на эглинский меч, и совсем небольшой, каким пользовались в хозяйстве.

— Хинрик. — Я подал руку, и Вива на удивление крепко её пожала. — Так эти женщины — твоя родня?

— Не по крови. Но нас называют Тёмными сёстрами за то, что мы умеем колдовать. У каждой свой дар. Исгерд, которая вытащила вас, владеет охранным ведьмовством. Я умею лечить и общаться с духами. Гулла, — Вива указала пальцем на рослую темноволосую женщину, — поёт песни битвы и умеет насылать тьму. Скегги нашёл нас, когда мы уже были вместе, и все согласились ему служить. Оставаться в Свергланде нам было опасно. — Вива спохватилась, поймав неодобрительный взгляд баюкавшего окровавленную руку воина. — Так тебе нужна помочь с возвращением силы или только болтать собрался?

— Нужна, — кивнул я. — Но как ты собралась помогать?

Вместо ответа Вива сняла с пояса мех, украшенный множеством разноцветных тесёмок, и протянула мне.

— Выпей всё.

— Что там?

— Хочешь вернуть силу или нет, начертатель? — раздражённо спросила девушка. — У меня здесь куча раненых, которыми нужно заняться. Не трать моё время попусту. Пей.

Такому напору было трудно сопротивляться. Я слабо улыбнулся, откупорил мех и, приготовившись ко всему, сделал первый глоток. Тухлая вонючая вода.

— Болотная?

— Ага, — ответила Вива. — Мы знали, куда идём. Потому и подготовились. Я заговорила питьё с обращением к Эльскет и Воду. Пей быстрее и постарайся сразу не выблевать всё за борт. Других запасов у меня нет.

Вкус питья становился отвратительнее с каждым глотком. Пришлось даже зажать себе нос, чтобы не чувствовать гнилого смрада. В воде плавали не то травинки, не то куски веток — я старался не думать о том, что это могло быть, и просто проглатывал целебное зелье один глоток за другим. Пару раз живот норовил отправить выпитое обратно, но я смог сдержать позывы.

— Фух… — Я протянул опустевший мех Виве. — Спасибо, тебе, сестра. Сейчас, как приду в себя, смогу помочь тебе с ранеными.

Вива широко улыбнулась, обнажив белые, но кривоватые зубы.

— Не думаю.

— Я знаю целящие руны…

Я хотел было сказать, что хорошо справлялся с лечащим колдовством, что знал многие травы и что, быть может, у меня в сумке даже кое-что осталось. Но внезапно почувствовал, как что-то странное разлилось по членам. Что-то тяжёлое и густое, казалось, двигалось от сердца, и кровь несла эту тьму по всему телу. Словно я сам становился болотной трясиной — руки и ноги перестали слушаться, голова невыносимо потяжелела, а язык отказывался шевелиться.

— Всё в порядке, начертатель, — услышал я далёкий голос Вивы, понемногу проваливаясь в странное оцепенение. — Не бойся. Так нужно.

Я хотел было что-то ответить, хоть пальцем пошевелить, но уже не смог. Странная густая трясина поглотила мой разум, и я сдался. Сопротивляться этому было невозможно.

* * *

— Хинрик! — До боли знакомый мягкий и чуть насмешливый голос вырвал меня из оцепенения. — Просыпайся, малыш.

— К-конгерм?

— Будь осторожен!

Я распахнул глаза ровно в тот момент, когда на меня что-то бросилось. Вязкий кусок тьмы, похожий на кровавый сгусток, какой образовывается на ране, шлёпнулся мне прямо на лицо. Липко, мерзко, противно.

Кто-то раскатисто захохотал.

— Оставь его, Гулла! — шикнули где-то рядом.

— Нет-нет, погоди! — Хихикнули в ответ. — Гляди, как корячится! Вот умора!

Я попытался содрать с глаз странную жижу, но пальцы вязли в ней, и я лишь размазал её по лицу. Ну и кто так развлекается? Неужто одна из сестричек?

Меня мутило от болотной воды, а эта дрянь ещё и залепила рот и нос — дышать стало невозможно. Разозлившись, я пальцем начертал на вязком сгустке руну Нит.

— Исфевни! — рявкнул было я, но из залепленного рта вырвалось слабое блеянье. Мерзость, впрочем, начала стремительно уменьшаться, и спустя пару мгновений развеялась.

Я поднял глаза в сторону, откуда всё ещё продолжали хохотать. Ну да, как и ожидал. Темноволосая ведьма едва ли не каталась по сырым доскам, ухватившись за живот.

Хорошая новость — раз руна Нит сработала, значит, сила ко мне вернулась. Плохая — придётся разбираться с решившей продемонстрировать силу колдуньей. Вот зачем ей это понадобилось, а? Показать силу? Так я прекрасно знал ещё со Свартстунна, на что способны жёны, выбравшие путь тьмы. Не одним лишь начертателям было подвластно смертное колдовство — разрушать и убивать могли и женщины, только силу они использовали иную, не рунную. Я бы и сам мог многое рассказать этим потешным бабам, о том, с чем они имели дело.

Но сперва следовало вернуть лицо во всех смыслах. Я уже давненько придумал занятную рунную вязь, да только никак не мог найти подходящего повода, чтобы её проверить. Но тут темноволосая красотка сама напросилась.

Я снял с шеи амулет с копьём Вода — мне нужно было что-то совсем маленькое, но достаточно острое, чтобы поцарапать кожу.

— Весело у вас тут, — широко улыбнулся я и направился к Гулле. — Мы ещё не знакомы, почтенная.

Молодая женщина разместилась на досках, привалившись спиной к борту и спящим дружинникам. Удивительно, как они не проснулись от её гогота. Небо светало, от воды веяло холодом. Судя по всему, я провалялся в забытьи весь день и почти всю ночь, потому как берега уже не было видно — значит, мы приблизились к Хавстейну. Вива распахнула глаза и укоризненно глядела на сестру.

— Прекрати, просила же, — прошипела рыжая. — Люди хотят спать.

— Ой, брось. Ещё выспимся. Потешный ты, начертатель, — осклабилась Гулла. — Не серчай, просто я немного заскучала.

— Любишь веселье? — спросил я, подав руку. — Хинрик.

— Люблю. Гулла.

Не вставая, она протянула руку. Острый наконечник копья выскользнул из моего рукава, я зажал его между пальцев остриём к ладони женщины и крепко пожал её пальцы.

— Ай! — вскрикнула она и тут же отняла руку.

— Прости, заноза, наверное, — сказал я. — Надо бы всё повытаскивать, как пристанем.

Гулла недоверчиво на меня взглянула и облизала ладонь.

— Хитришь, начертатель?

— Что ты, драгоценная? Какие же могут быть хитрости среди хирда? Пойду посплю ещё немного.

Спиной я чувствовал взгляд Гуллы, но теперь она уже была не властна над дальнейшим. Лишь бы получилось.

Отвернувшись к борту, я порылся в поясной сумке и выудил оттуда перо сороки. Давно собирал, ещё в Бьерскогге. Сделав вид, что копаюсь в вещах, я сперва вытер пером амулет — так на нём оказалась кровь Гуллы, затем посек палец, выдавил несколько капель своей крови, которой начертал несколько рун — Бран, Ман, Хев — вязь наказания человека за обман. К богам решил не обращаться, но позволил лишней крови стечь в воду. Плата за малую шалость не должна быть высокой. Кроме того, бог Брани, что ведал хитростями, обманом и забавами, наверняка был бы не прочь благословить очередную шутку.

— Была потешницей, стала пересмешницей! — шепнул я на перо и, набрав побольше воздуха, медленно вдохнул в вязь силу. — Болтай-стрекочи, ни мгновенья не молчи!

Я спрятал перо в потайной кармашек и принялся ждать.

Гулла затихла. Она молча пялилась на меня, но не произнесла ни слова. Лишь удивлённо моргнула, когда ей в лицо ударил порыв ветра. Я привалился к борту, подложив под спину мешок, и занялся оружием.

Вскоре люд зашевелился — рассветные лучи пролились на корабль. Скегги вскочил на ноги одним из первых, подошёл к кормчему, и они принялись тихо переговариваться и сверять путь. Вива неохотно продрала глаза, плеснула в лицо морской воды и наконец-то смыла остатки краски. Растолкала Исгерд — златовласая ведьма уставилась на Гуллу.

— Ночью всё было спокойно? — спросила она.

Гулла открыла рот для ответа, но в следующий миг её лицо перекосило.

— Ночью всё было спокойно? — ответила она, явно удивившись.

— Издеваешься?

— Издеваешься?

Я спрятал улыбку. Кажется, получилось в наилучшем виде. Исгерд, однако, шутки не оценила и нависла над темноволосой сестрой.

— Что с тобой, Гулла?

Гулла в ужасе вращала глазами, но сопротивляться колдовству не могла.

— Что с тобой, Гулла? — промямлила она, сперва залившись краской от стыда, а затем побледнев.

Исгерд и Вива переглянулись. Вива подползла к сестре.

— Ветер холодный, — сказала она.

— Ветер холодный, — повторила Гулла.

Я не удержался и прыснул. На шум голосов начали оборачиваться другие дружинники. Поняв, в чём шутка, они принялись наперебой разговаривать с Гуллой, а та едва успевала их передразнивать.

Скегги возник возле меня внезапно — я отшатнулся от неожиданности.

— Повезло, за ночь почти не отклонились от пути. Ещё до полудня будем на Хавстейне. — Он указал на Гуллу, которая уже едва не рыдала. — Твоя работа?

— Ага.

— И зачем издеваешься над моей женщиной?

— Я думал, твоя — Исгерд.

— Все три сестрички мои. Они сами так решили. А я и не против. Так ответь, зачем обидел Гуллу?

— Она первой начала. Наколдовала какую-то мерзость, что залепила мне лицо, и очень этим возгордилась.

— Ааа… — протянул Скегги. — Она любит покрасоваться. Но, видать, заслужила. Только долго не мучай её, иначе она тебя возненавидит и попытается убить ночью.

Скегги скорчил страшную гримасу и расхохотался.

Ладно, месть я совершил, за дерзость наказал, но издеваться сверх меры над и без того униженной женщиной мне не хотелось. Зря она на меня полезла. Хотя, возможно, Гулла так хотела проверить меня на прочность, увидеть мой нрав и испытать силу — что ж, теперь она прочувствовала малую часть того, на что я был способен.

— Дайте огонь, — распорядился я, направившись к Гулле.

Едва я навис над ней, колдунья отшатнулась.

— Дайте огонь… — севшим голосом проговорила она. А глаза молили о пощаде.

— Больше так не делай, — сказал я, вытащив заколдованное перо из потайного кармана. — Я не враг тебе. Будем дружить.

На щеке гуллы блеснула слеза.

— Больше так не делай, — повторила она. — Я не враг тебе. Будем дружить.

Вива подала факел. Я сжёг перо на огне и остатки выбросил в море.

— Я снимаю с тебя чары, Гулла, и разрушаю колдовство. Каждый из нас по-своему могущественен, но проверять, насколько, без нужды не стоит. — Я подал ей руку и помог подняться. — Договорились?

Она молча кивнула.

Люди за нашими спинами зашептались. Следовало отдать им должное, над женщиной больше никто не подумал потешаться. А я задавался вопросом, не перегнул ли палку. Человек, чью гордость уязвили, способен на безрассудство. Поэтому за Гуллой придётся хорошенько так приглядывать.

— Земля! — прогудел кормчий. — Хавстейн!

Я высунулся с борта, выискивая глазами очертания острова. Тёмное пятнышко стремительно приближалось. Химмель явно был на нашей стороне и даровал нужный ветер. Вскоре я уже мог разглядеть одинокие деревья на скалистых утёсах, каменистый неровный берег и крыши домов.

Дружинники засуетились, принялись готовиться. Занятые работой люди не обращали на меня внимания, Скегги носился по всему кнорру, раздавая указания. Парус спустили и пересели на вёсла.

— Вот он, Хавстейн. Обиталище изгоев вроде нас, — подмигнул мне брат, когда показалась пристань. — И нам там рады.

Я насчитал ещё три корабля примерно таких же размеров, что и наш. Один из хирдманов Скегги развернул стяг — ласточка, летящая над волной. Я заметил, что на трёх кораблях реяли такие же. Значит, брат не солгал — в его распоряжении были значительные силы. Другой вопрос, что этого хватит лишь на набег. А вот удержать большие земли…

Дерево скрипнуло, потеревшись о сваи пристани. Первым сошли Скегги и Исгерд — из всех сестёр он даровал ей наибольшее внимание. Не знаю, как, но ведьмы снова успели нанести узоры на лица и теперь предстали перед встречающими во всём колдовском великолепии. А я просто вооружился, закинул мешок за плечи и подхватил посох. Жаль, что за всеми этими приключениями забыл почистить плащ от грязи.

Скегги обнялся с рослым могучим мужем, светлая коса которого доходила ему до пояса. Волосы его были окроплены красным — значит, один из «Кровавых кос», приближённый. Да и по тому, насколько душевно они сгребли друг друга в объятия, стало понятно, что Скегги очень ценил этого человека. Но едва радость встречи ушла, на лицо хускарла вернулось выражение тревоги и озабоченности.

— Хинрик! — подозвал меня брат. — Иди сюда!

Я перепрыгнул на пристань и направился к вождю. Хускарл Скегги явно приметил во мне начертателя и улыбнулся.

— Познакомься с Глоди Эйнарссоном, — представил мужа брат. — Это мой форинг, моя правая рука. Мы знакомы с самого детства.

— Начертатель Хинрик Фолкварссон. — Я подал руку для пожатия. — Двоюродный брат Скегги.

Глоди с молчаливым недоумением уставился на вождя.

— Ага, — улыбнулся он и, обняв нас обоих, направился к берегу. — Бык, оказывается, успел заделать сына напоследок. Но об этом потом, как достанем пива. Что за новости о туннах, Глоди?

Форинг с тревогой взглянул на меня, словно сомневался, стоило ли рассказывать вести при мне. Но, видимо, не счёл меня опасным.

— Мы не единственные, кто собрался на Эглинойр, — понизив голос, сказал Глоди. — Пару дней назад здесь были свободные дренги. Несколько воинов при купеческом корабле, все они направлялись в Маннстунн. Сказали, что шли на зов конунга Гутфрита, который сулит большие деньги и добычу. Значит, тунны тоже собрались на Эглинойр, Скегги. И если я всё подсчитал верно, мы прибудем к берегам островов примерно в одно время.

Глава 9

Услышав новости о Гутфрите, Скегги на миг остановился, а затем растянул губы в широченной улыбке и хлопнул Глоди по плечу.

— Это же прекрасные вести! Славные вести! Отправь в Маннстунн переговорщиков как можно быстрее. Пусть скажут, что Скегги Альрикссон, верный служитель богов и блюститель традиций, готов предложить ему союз. Гутфрит должен узнать, что вокруг нас собираются все, кто недоволен правлением моего отца. Скажи, что истинный Свергланд протягивает ему руку дружбы в память о давних союзах.

Я с ужасом пялился на брата, слушая его проникновенную речь. Говорить Скегги был горазд — видать, потому так легко и заводил друзей. Но только не Гутфрит! И теперь я уже сам не знал, чего опасался сильнее — возмездия конунга или того, что проклятье перекинется с него на союзников. Это ещё нужно выяснить — бросить руны, воззвать к богам, спросить совета. И для начала мне следовало уговорить брата повременить с отправкой переговорщиков.

От Скегги не укрылась резкая перемена в моём настроении, и он, окончив раздавать указания, взволнованно на меня уставился.

— Хинрик, на тебе лица нет. Что такое?

Я оглянулся по сторонам и остановился.

— Здесь есть место, где можно поговорить без лишних глаз и ушей?

Брат вопросительно взглянул на Глоди.

— Знаешь такое?

— Ага. Дальше по берегу есть один укромный уголок. Но в чём дело?

Я на миг задумался, как же представить нашу с Гутфритом вражду в верном свете. Да, я опасался за свою шкуру и не был уверен, что смогу победить его начертателя. Но дело здесь было даже не в нашем с конунгом противостоянии. Когда два сильных человека враждуют, страдают все, кто им дорог. Я не хотел потерять ни сестру, ни новообретённого брата.

— У меня есть сведения о планах Гутфрита, — наконец сказал я. — Важные сведения, хотя у меня нет надёжных доказательств. Поэтому пока что лучше сохранить это в тайне.

Скегги разочарованно вздохнул и бросил тоскливый взгляд на крыши домов, прятавшиеся за частоколом. Да, братец, не судьба тебе залиться пивом по самые уши и посадить девицу на колени. Хочешь стать конунгом — сперва думай о делах.

Глоди бодрым шагом направился вдоль берега, и мы со Скегги увязались за ним, аккуратно протискиваясь между гигантскими серыми валунами. И зачем боги разбросали здесь столько камней? Как будто и без них здесь не было уныло.

Вскоре мы очутились в расщелине, что наверняка образовалась ещё в древние времена, когда боги и великаны перекраивали землю под себя. Здесь можно было укрыться от беспощадного ветра, что продувал Хавстейн со всех сторон. Ущелье выходило прямиком к воде, и я заметил клочок берега, усыпанный крупной галькой. У нас под ногами валялись головешки и прогоревшие угли, я приметил следы кострища — значит, кто-то уже бывал здесь до нас, и не раз. Наверняка это место использовали, чтобы совершать тайный торг.

— Тут нас не побеспокоят, — объявил Глоди и внимательно на меня уставился. — Так что ты знаешь о планах конунга туннов, Хинрик Фолкварссон?

С чего бы начать…

— Сперва должен предупредить, что мы с Гутфритом враги, — начал я. — Гутфрит убил моего отца, но в живых не осталось никого, кто мог бы это подтвердить. Но это правда. Моя мать не простила Гутфриту смерти Быка и сделала меня сыном мести. С рождения я обречён отомстить Гутфриту за Быка и Эйстриду.

Скегги шумно втянул ноздрями воздух.

— Мда… Это проблема.

— Ты сказал, что уже враждуешь с Гутфритом, — спросил Глоди. — Значит, вы встречались? Ты бросил ему вызов?

— Да. В первый раз он позвал меня на службу, не зная, кто я. А во вторую встречу я проклял его на смерть нитсшестом на площади Маннстунна. Вызов брошен.

Скегги и Глоди ахнули.

— Ты умеешь так делать?

— И ты выжил?

Оба вопроса они задали одновременно.

— Да, умею. И да, выжил, хотя это стоило больших жертв. Потому я и оказался в Виттсанде. — Я поочерёдно встретился глазами с каждым. — Но предупредить я хочу вас не об этом. Моя вражда с Гутфритом не должна влиять на решения Скегги. Он ведёт большое войско, люди от него зависят. И союзник в грядущей борьбе с эглинами вам точно нужен. Беда в том, что едва ли союз с Гутфритом окажется для вас полезным.

— Это ещё почему? — с нескрываемым вызовом спросил Глоди и угрожающе приблизился ко мне.

Я считался крупным парнем, но этот свер оказался выше меня на полголовы и куда шире в плечах. Возможно, даже посильнее Кровавого Топора. От такого гиганта ожидаешь свирепого и порывистого норова, но Глоди показался мне уравновешенным и башковитым, хотя и подверженным страстям. Возможно, он был даже поумнее Скегги и уж точно переживал по делу. Со мной Глоди держался, точно медведь, чьего поведения невозможно предсказать. И, полагаю, он стал правой рукой Скегги отнюдь не только из-за силы. Да уж, с таким ссориться не с руки.

— Гутфрит собирается стать королём, — почти шёпотом сказал я. — Вы понимаете, что это значит?

Сверы удивлённо переглянулись, и Скегги презрительно сплюнул под ноги.

— Хочет купаться в бочке?

— Есть причины думать, что это так.

— Тьфу ты. И этот туда же, — проворчал брат. — Мёдом им что ли эта спираль намазана?

— Говори больше, начертатель, — забеспокоившись ещё сильнее, приказал Глоди. — Всё, что знаешь. Без утайки.

Я рассказал им о наших с Ормаром догадках относительно способов объединить Север. О том, что конунга начали покидать верные люди и о том, что он устроил на Свартстунне. О монахе, который неотступно следовал за ним, и об обещании сделать Сванхильд первой королевой. Когда дошло до рассказа о резне на священном острове, сверы похватались за амулеты.

— Это правда? — ужаснувшись, спросил брат.

— Выжившие жрицы могут подтвердить, — кивнул я. — На Свартстунне пострадали многие, но несколько выжило. Гутфрит достоин восхищения за многие деяния, но он разрушил мой дом. Я вырос на Свартстунне. Верховная жрица Гутлог была мне как мать. Даже если ты заключишь с ним союз, я не забуду того, что он сделал.

— Если Гутфрит и правда так жестоко обошёлся со жрицами, то почему его не порицают? — перекрикивая вой ветра, спросил Скегги. — Почему нейды и тунны не собрали вейтинг? Почему не осудили?

— Знают не все, новости медленно расползаются. А те, кто знает, молчат из страха. Но я упомянул о Свартстунне, когда проклинал конунга, и люди в Маннстуне станут задавать вопросы. Вскоре слухи пойдут по всему Нейдланду, и Гутфриту придётся оправдываться. К слову, думаю, именно поэтому он хочет убраться на Эглинойр — наверняка думает, что удачный поход заставит людей взглянуть за злодейство сквозь пальцы. — Я поднял глаза на Скегги. — Но важно не столько то, что именно совершил Гутфрит, сколько то, зачем он это сделал.

— И зачем же? — ещё сильнее нахмурился Глоди.

— Хочет убить богов, — ответил вместо меня Скегги. — Раз намерен стать королём.

Я кивнул.

— Богов не убить, но стереть память о них, лишить людей святынь он может. Мы с моим наставником Ормаром Эйрикссоном считали, что Гутфрит готовит северные земли для прихода эглинской веры.

Скегги сделался мрачнее грозовой тучи. Силы и жизнелюбие словно в один миг покинули его, и брат устало опустился прямо на мокрые от морских брызг камни.

— Я знаю, зачем он хочет этого. Все конунги хотят иметь надёжную власть. Отец много рассказывал мне об эглинском боге, когда сам его принял. Убеждал, пытался вбить мне в голову, почему она будет так нам полезна. Говорил, что правителей больше не станут выбирать и что наш род воцарится в Свергланде навечно. А я так не хотел и всё ещё не хочу. Править должен тот, кто достойнее, а не тот, в ком течёт особая кровь.

Я печально улыбнулся.

— Даже не знаю, соглашаться с тобой или нет с учётом того, что я — Химмелинг.

— У вас другое. Даже сверы знают это пророчество — Нейдланд будет процветать, пока на его землях останется хотя бы один Химмелинг. Вам необязательно править. Просто будьте. Живите и плодитесь. Хотя в вашем роду было много славных конунгов.

— А мы и расплодимся, только что толку? — ответил я. — Гутфрит берёт в жены мою сестру, если уже на ней не женился. А я его проклял — его и его потомков. Проклял свою кровь ради мести за мёртвых. Долг мести отравляет всё вокруг. Химмелинги сейчас — не тот пример, который хочется приводить.

До сих пор я не понимал, насколько опасным для будущего Сванхильд должно было стать моё проклятье. Если колдовство получилось, то у сестры либо не будет детей вовсе — по крайней мере, не от Гутфрита. Либо они родятся, вырастут в страхе родителей за их судьбы, а затем сложат головы без славы или с позором. Сестра никогда мне этого не простит. Я не винил её за то, что она осталась с Гутфритом — конунг воспитал её, дал всё, что когда-то дала мне Гутлог. Наверняка Сванхильд почитала Гутфрита. А я… А убил жениха почти что у неё на глазах и проклял опекуна, опозорил семью. С чего бы ей мне доверять? Кровь важна, всегда важна. Но память иной раз весит куда больше золота. И память о себе я оставил скверную.

— Как бы то ни было, сейчас речь не о Нейдланде и не о Химмелингах. — Я постарался свернуть со скользкой дорожки, чтобы раньше времени не беспокоить брата. — Не уверен, что мы с наставником пришли к верным мыслям, но если мы правы, Гутфрит для нас не союзник.

— Согласен, — поддержал меня Глоди. — Мы не знаем, зачем ему так срочно понадобилось на Эглинойр. Насколько помню, он собирался туда следующим летом и хотел собрать великий фирд.

— Он торопится, потому что мой отец опередил его и принял веру, — ответил Скегги. — Наверняка Гутфрит хотел стать первым королём северян. Это дало бы ему много власти и превратило эглинов в союзников. И с такой помощью он смог бы легко завоевать и Свергланд, и юхри… Да кого угодно. Наверняка эглины льют ему в уши именно это.

Я уселся на камень подле брата.

— Но мы знаем, что на деле всё будет совсем не так.

— Именно, — согласился Скегги. — Отец опередил Гутфрита. Но мы-то знаем, что король Мерглума мёртв, что на острове смута и тёмное время. Вопрос, знает ли об этом Гутфрит. От этого многое зависит.

— Если с ним монах, может знать, — ответил я. — Они умеют писать и отправляют друг другу письма.

— Тогда сперва надо выяснить, почему именно Гутфрит так торопится в поход. — Скегги уставился на Глоди. — Сможешь разузнать?

— Отправлю людей в Маннстунн. Прикинутся вольными дренгами, попробуют наняться. Может и выведают что интересное.

Скегги выпрямился.

— Хорошо. Ну и головоломку ты подкинул мне, братец Хинрик. Как бы решить её, чтобы и людей не потерять, и спину прикрыть?

— Руны? — предложил я.

— Руны — это хорошо. Я буду просить у тебя совета, и не раз. Но сперва хочу как следует смыть с себя смрад ямы. Мне говорили, здесь есть юхранская баня. Мылся когда-нибудь в такой?

Я мотнул головой.

— Нет.

— Идём, — он положил мне руку на плечо, — подышим целебным жаром и пропотеем как следует. Станем чистыми, красивыми и от пуза наедимся. Глоди же не всё серебро потратил, я надеюсь…

Я кивнул, но не двинулся с места.

— Идите вперёд. Я догоню.

— Что удумал? Колдовать собрался?

— Можно и так сказать. Нужно кое с кем пообщаться.

— Найдёшь нас. — Скегги протиснулся меж скалами вслед за Глоди. — Но не задерживайся лишний раз. Здесь ещё не все знают, что ты мой брат, а место не самое доброе.

Я терпеливо дождался их исчезновения, и затем, когда со мной остались лишь камни, море да ветер, снял с пояса ритуальный нож и надрезал ладонь.

— Арнгейл, фетч мой, призываю тебя! Услышь и приди! Представь предо мной во плоти и вбери силу моей крови.

Я начертал руну призыва духа прямо на гальке. Фетч появился лишь раз по пути на остров, и мне подумалось, что подпитать его кровью не помешает. Я сел на берегу, положил посох и топор подле себя и принялся ждать. Кровь не останавливалась — значит, дух совсем ослаб. Ничего, пусть берёт сполна. Человек тем и отличен от духа, что, хоть и смертен, но выживет где угодно.

Наконец в небе, чуть ниже облаков, показалась тёмная точка — приближалась к острову, и я спокойно наблюдал за тем, как она принимала форму птицы. Беркут устремился ко мне и немного плюхнулся на камень рядом со мной — мощные когти соскользнули с мокрой поверхности, и приземление вышло неуклюжим. И правда ослаб.

— Здравствуй, Конгерм, — поприветствовал я. — Как ты?

Беркут встрепенулся и осторожно ко мне подпрыгнул.

— Спасибо, что позвал, Хинрик. Сам бы я сейчас не смог до тебя достучаться. Мне очень не понравилось, как монахи с тобой обошлись. Они не просто выплеснули заколдованную воду тебе в лицо, но что-то сделали с землёй. Весь Виттсанд невозможно услышать. Там нет ни духов, ни шёпота трав или зверей. Ничего. Только люди и покорные животные с мёртвыми глазами. Меня это очень напугало.

— Меня тоже.

Голос фетча, как и обычно, звучал в моей голове, и я отвечал ему мысленно. Поэтому со стороны могло показаться, что начертатель всего-навсего обзавёлся хищным пернатым питомцем. Я не рискнул просить Конгерма принимать вид человека — если он даже не смог меня дозваться, то уж изменить форму на более крупную ему сейчас было и вовсе не под силу.

— Поначалу мне даже показалось, что они убили тебя: фетчи перестают слышать своего человека только если тот мёртв, — добавил Конгерм. — Хорошо, что ты не погиб.

— Я был к этому близок. Но всё позади. — Я уставился на красавца-беркута и погладил его по золотистым перьям на шее. — Расскажи, как тебе удалось не развоплотиться?

— Не удалось. Точнее, почти удалось. Помнишь землю, что ты дал мне под Маннстунном? Нейдскую почву.

— Ага.

— Я черпал силы из неё. Для этого пришлось схорониться в безлюдном месте. А дальше… Не знаю, как объяснить это человеку… Я ушёл в земляной ком, спрятался в нём. Это помогло протянуть подольше. Так что, Хинрик, ты голова. Сработало.

Дух улыбался — насколько духи вообще могли проявлять чувства. Моя мысль пошла ещё дальше.

— А если я дам тебе крови про запас? — предложил я. — Поможет избежать беды в будущем?

— Возможно. Но я бы лучше взял твоей крови, чтобы долететь до Бьерскогга и набрать там родной земли. Тогда и Эглинойр будет мне не страшен.

Я откинул плащ и оголил едва начавшую заживать руку.

— Бери сколько нужно.

Фетч подскочил было, чтобы опять отхватить от моей руки кусок плоти, но остановился и уставился на меня жуткими птичьими глазами.

— Мне не нравится мысль, что я оставлю тебя здесь одного.

— Я под защитой Скегги. Он мой брат.

— Сванхильд и вовсе твоя родная сестра, но помогла ли она тебе? Не доверяй здесь никому, пока люди не докажут добрые намерения верными поступками. Ты ведь понимаешь, что Скегги ничего не стоит пленить тебя и отправить в качестве подарка Гутфриту?

— Понимаю, — согласился я. — Именно потому и рассказал брату о намерениях Гутфрита стать королём. Скегги ненавидит единого бога и не станет союзничать с тем, кто собрался повесить спираль на шею. Так что Скегги я верю, а вот его людям — ещё нет.

— Именно. Будь настороже, Хинрик. Тебе рано предаваться отдыху.

Без предупреждения, он вонзил острый клюв мне в руку, и я зашипел от боли.

— Что ж… Каждый раз… Так больно…

— Прости.

— Да нормально. Скоро привыкну.

На этот раз фетч сжалился надо мной и взял совсем немного. Рану всё равно придётся мыть и перевязывать, но хотя бы не стало сильно хуже. Моя левая рука и без того казалась чудовищной — снадобье купца здорово залечило раны, но чудес не сделало. Мясу предстояло нарасти, коже — обновиться. Да и мне не мешало как следует отдохнуть и восстановить силы.

Конгерм отошёл подальше и щёлкнул окровавленным клювом.

— Вы здесь надолго?

— Не знаю. Несколько дней точно проведём.

— Хорошо. Я полечу в Бьерскогг. Вернусь через пару-тройку дней. Мне тоже нужно передохнуть там хотя бы немного. Приключения рядом с тобой мне нравятся, но они способны погубить даже духа.

Я вымученно улыбнулся, оторвал от рубахи лоскут ткани и завязал рану.

— Лети, Конгерм. Пусть Химмель и Когги даруют тебе лёгкий путь.

Фетч расправил крылья.

— До встречи, Хинрик. Будь осторожен.

Он подпрыгнул на камень и, словно оттолкнувшись от серой тверди, взмыл в небо и воспарил над беспокойными водами.

Я вздохнул и улыбнулся, наблюдая за грациозным птичьим полётом. Каким же всё-таки он был красавцем, этот птиц. Сама мощь богов в каждом пёрышке. В глубине души я очень гордился тем, что Конгерм выбрал меня своим человеком.

Повязка немного сползла с раны. Я снял её, прополоскал в воде и снова затянул — уже потуже, зажав один конец узла зубами. Ветер стал ещё сильнее, и я решил поскорее найти Скегги: возможность соскрести грязь горячей водой уже превратилась в жгучую потребность.

Я поправил плащ и уже было собрался подниматься, когда что-то болезненно кольнуло меня меж лопаток.

— Не двигайся, — раздался низкий, хрипловатый голос позади меня. Женский. — Дёрнешься — проткну насквозь.

Кажется, Гулла всё же не оценила мою шутку.

Глава 10

Я медленно повернул голову на голос Гуллы. Стоило пошевелиться, как острый конец копья ещё сильнее вдавился мне в спину.

— Зачем это? — тихо спросил я. — Что тебе нужно?

— Ты меня опозорил. Перед всеми.

— Я защищался. Не моя вина, что твои амулеты слабы против колдовства начертателей. Но, боги свидетели, ты начала первой, Гулла.

Проигнорировав боль между лопаток, я всё же развернулся к молодой женщине на полкорпуса. Копья она не опустила, но и в атаку не пошла. Чего она от меня хотела? Возмездия? Извинений?

— Зачем ты сюда заявилась? — вновь спросил я, изучая ведьму. Она была хороша собой — пожалуй, из всех Тёмных сестёр именно Гуллу можно было назвать настоящей красавицей. Волосы цвета воронова крыла — большая редкость для наших земель. Яркие, словно самоцветы, зелёные глаза, длинные ноги и изящные руки с красивыми тонкими пальцами, испещрёнными татуировками. Одним глазком глянешь на такую сразу поймёшь — ведьма! Притягательная, но опасная.

Гулла явно знала себе цену и умело подчёркивала красоту. Но судя по всему, сила была для неё важнее.

— Я очень зла, — призналась женщина. Я заметил, что глаза её горели гневом, а голос дрожал от волнения. Но колдунья пыталась держать чувства в узде. — Меня ещё никто не выставлял такой тупицей перед всей толпой. Руки чешутся убить тебя за такое, начертатель.

— Это будет нелегко, — улыбнулся я. — Но можешь попытаться, пока я слаб и ранен. Быть может, что и получится. Только как ты объяснишься со Скегги? Я ведь брат ему.

— Убивать я не стану. Пока что. Но нам нужно кое-что прояснить, Хинрик Фолкварссон. Я и мои сёстры уже давно следуем за Скегги. Мы его опора, его защита и сила. Мы его дух, кровь и плоть, ибо всё это разделили с ним. Скегги наш, а мы его.

— Так ты приревновала?

— Я не знаю тебя, начертатель. Не вижу… Не могу увидеть тебя. Той ночью на корабле я пыталась провести обряд зейда, но боги ничего мне не показали. Ты словно мёртв и жив одновременно. Полотно твоей судьбы настолько дыряво, что его, считай, и нет. Как я могу подпустить к Скегги такого, как ты? Ещё и столь могущественного…

Её слова вызвали у меня лишь печальную усмешку. Вот как теперь меня видят другие колдуны. Жив и мёртв одновременно. Быть может, тому виной ритуал обмена, что проводил Ормар? Гродда сказала, что после этого я стану иным, но не упомянула, что настолько…

— Так ты боишься меня, Гулла? Думаешь, я пришёл, чтобы навредить Скегги?

— Я не знаю, чего от тебя ожидать, — хмуро ответила женщина. — Силу ты показал. Сила у тебя есть, и немалая. Твой фетч прекрасен — я видела орла. Но никак не могу взять в толк, зачем богам так одаривать тебя.

Я повернулся к ней лицом и устроился на гальке поудобнее. Уже стало понятно, что Гулла не собиралась убивать меня. Припугнуть, допросить — разумеется. Но смерти моей она не хотела, ибо боялась гнева Скегги. Хорошо всё-таки устроился мой братец.

— Я сын мести. Орудие богов, — сказал я и жестом попросил женщину опустить копьё. — Лишь они ведут меня. Да, меня одарили силой, но завидовать здесь точно нечему. Ты ведь знаешь, кто такие сыны мести? Знаешь, через что проходят начертатели, чтобы обрести власть над рунами?

Гулла коротко кивнула и вонзила копьё наконечником в землю. Знак мира. В нашем с ней случае — перемирия.

— Знаю. Немного. И кому ты обречён мстить? — хрипло спросила она.

— Одному влиятельному конунгу. Скегги я в это вмешивать не хочу и сделаю всё, чтобы моё предназначение его не затронуло.

Гулла выгнула изящную чёрную бровь.

— Так значит, ты с нами ненадолго?

— Понятия не имею, — пожал плечами я. — Говорю же, боги ведут меня. Сейчас они направили меня к Скегги — значит, им угодно, чтобы я оказался ему полезен. И я готов ему помогать. Тебе не стоит меня бояться, Гулла. Можешь не доверять, можешь не любить меня. Но Скегги я вреда не причиню.

— Клянись кровью! — зашипела ведьма. — Поклянись именами богов и предков.

— Если тебе станет спокойнее, с удовольствием.

Я снял с пояса нож — медленно, намеренно растягивая движения, чтобы эта бешеная колдунья не подумала, что я собрался напасть на неё. Показав ей клинок, я сделал длинный надрез на левой ладони.

— Клянусь именами всех Химмелингов и призываю Всеотца в свидетели, что намерения мои чисты и вредить Скегги Альрикссону я не собираюсь. — Несколько капель крови упали на гальку, и я поднял глаза на Гуллу. — Довольна?

— Теперь да. Нарушишь — сгниёшь заживо.

— У меня и без того неплохие шансы так сдохнуть, если не промою раны, — отрезал я.

Гулла всё ещё взирала на меня с недоверием, но всё же поуспокоилась. Я медленно поднялся на ноги.

— Ну что, теперь можно мне наконец-то дойти до бани?

— Думаю да… Наверное. — Внезапно она вскинула копьё, крутанула в пальцах и снова направила мне в грудь. — Только сперва хочу понять, кто из нас сильнее.

Вот же помешавшаяся на силе и власти баба! Неуёмная гордыня этой красотки начинала меня раздражать. Могли же стать друзьями, но нет же, надо обязательно свести всё к поединку и вопросу, кто окажется сильнее.

— А если проиграешь, что станешь делать? — улыбнулся я, подхватив топор.

— Не проиграю.

Моя улыбка стала ещё шире.

— Ой ли?

— Раз так уверен в себе, загадывай желание, начертатель. Если проиграю, сделаю то, что скажешь. За слова нужно отвечать, но ты будешь вправе с меня требовать.

— Хорошо, — кивнул я. — Если проиграешь, всю луну будешь прислуживать мне за столом.

— Как рабыня?

— Как служанка. Станешь помогать мне с травами и инструментами. Будешь наливать пиво и носить еду.

— И всё? — изумилась Гулла.

— А чего ты хотела? Думаешь, раз уродилась красавицей, но я стану думать лишь о том, что у тебя между ног?

— Да.

— Ну извини, что разочаровал.

— Странный ты, начертатель.

Я не был странным. Я был уставшим, раненым, грязным, вонючим и до смерти голодным. Мне хотелось отскрести от себя кровь, грязь и боль, что были со мной ещё с Маннстунна. Я мечтал о куске ароматного хлеба, мясной похлёбке и кружке пива с солёной рыбкой. Мне нужно было поспать — как следует выспаться в тишине и покое, на ровной земле, без качки, даже если пришлось бы мёрзнуть под звёздами.

И эта красавица Гулла была единственным препятствием на пути ко всем этим долгожданным благам. Кажется, воинствующая колдунья слабо понимала, что я считал её всего лишь досадной помехой, но разъяснять я ей ничего не стал — не приведи боги, оскорбится ещё сильнее. Ну и нрав у этой бабы. И как Скегги терпит?

— Давай, — я указал на наконечник копья. — Покажи, что умеешь.

Хвала Вигдис, да будет она счастлива с богами, что худо-бедно научила меня сражаться с копьеносцами. Правда, мой топор едва ли подходил для такого боя. Древко хоть и было удлинённым — я мог ухватить его обеими руками — но недостаточно. Моё оружие было рассчитано на битву со щитом, но щита у меня, конечно же, не было. С другой стороны, левая рука работала плохо, и я сомневался, что смог бы удержать оборону.

Ладно. Потанцуем. В конце концов, у меня все ещё были руны. Драка — дело грязное, а в грязном деле любая помощь хороша.

Я смазал немного крови с порезанной ладони и украдкой начертил на топорище руны Тройн, Гульг и Бран. Последнюю добавил, моля богов даровать мне ловкости. Нужно быть изворотливым и неуловимым, словно пламя, чтобы улизнуть от наконечника копья.

— Руны чертишь? — Ухмыльнулась Гулла. — Так в себе сомневаешься?

— Если ты не заметила, я ранен.

Гулла тоже что-то быстро нашептала в ладони и провела ими по древку копья. Мгновением позже наконечник едва не воткнулся мне в грудь. Неожиданный, резкий бросок. Я ушёл от удара, держа топор на уровне пояса. Лучше однйо рукой, левая пригодится мне для приёма, который как-то три дня подряд заставила меня отрабатывать Вигдис. Лишь бы сил хватило в раненой руке.

Гулла вновь сделала выпад. Я почувствовал, что права рука налилась силой — руны начали действовать, но чары не могли продержаться долго. Следовало торопиться. Я принял удар на топор — выставил руку с оружием перед собой, меняя направление удара. Вместо того, чтобы воткнуться в моё многострадальное пузо, копьё скользнуло вверх.

— Ох!

Гулла закряхтела, когда удар отдался ей в руки, но копья не выронила. Значит, стройная. Но и правда крепкая. Пару мгновений дерево скрежетало о дерево — ведьма напирала, стараясь не позволить мне отвести удар окончательно. Скрипя зубами и рыча от напруги, я вложил остатки мощи в то, чтобы закончить начатое. Дерево застонало, я рискнул подобраться ближе и неуклюже начертил на копьё руну Нит. Знак разрушения и принуждения. А затем схватил древко раненой рукой — так крепко и надёжно, как мог. В тот же миг поднял топор вверх и развернулся левым боком, продолжая тянуть больной рукой копьё в сторону, где только что была моя грудь.

Женщина взвизгнула — не то от неожиданности, подалась вперёд, не выдержав моего напора, почти потеряла равновесие. Развернувшись, я треснул обухом топора Гулле по ногам. Ни убивать, ни калечить её мне не хотелось — ещё достанется от Скегги, да и наказывать за дерзость нужно милосерднее. Если Гулла — такая, как я о ней думал, то сама сожрёт себя с потрохами в случае проигрыша. Удар пришёлся по икрам, ведьма вскрикнула, выпустила из рук копьё и грохнулась на четвереньки.

Хвала Вигдис за то, что научила меня этому способу. Моя строгая учительница говорила, что самое страшное оружие эглинов — именно копья. Особенно в строю. И я понимал, почему.

Я опустил топор и хотел было обойти Гуллу, чтобы предложить мир и помочь подняться, но она опередила меня — вскочила на ноги, выпрямилась, развернулась, рванула с пояса нож и направилась ко мне.

— Может, уже хватит? — шутливо взмолился я. — Я хочу жрать.

Вместо ответа ведьма устремилась на меня — глаза горели яростью, красивое личико в потёках краски зверски перекошено. Совсем разум потеряла, безумная. И ведь не останавливалась, хотя понимала, что оказалась слабее меня. Не баба — проклятье!

Я молча вскинул топор, чуть прищурился — солнце мешало и резало глаза. Я бросил топор на гальку — покалечу же — и выхватил боевой нож. На малом расстоянии у меня было куда больше шансов обезвредить ведьму, ранив лишь её самолюбие.

Гулла ринулась ко мне ровно в тот момент, когда я успел принять стойку. Она наступала, размахивая ножом перед собой, словно желала меня запутать. «Хочешь понять замысел противника — смотри ему в глаза и следи за ногами» — так говаривала Вигдис. И я следил, но истолковал намерение противницы неверно.

Она ухитрилась меня порезать, сделав ложный выпад. Я отреагировал, опасно поднял руку и заработал царапину, не заметив, что во второй руке у неё тоже был маленький ножичек. Гулла издала торжествующий вопль и тут же ринулась на меня снова. Я увернулся, прыжком оказался за её спиной, повалил брыкавшуюся ведьму на гальку и больно заломил руку, заставив бросить малый клинок.

— Остановись! — рявкнул я. — Ты хороша, я признаю это. Ты ещё прольёшь много крови, но не моей.

Она невнятно рычала, беспомощно дрыгая руками и ногами. Вскоре рычание стало хриплым — пришлось крепко придавить ведьму к земле, чтобы обезвредить. Я забрал оба клинка и наклонился к уху затихшей ведьмы.

— Я не стану тебя бить и резать, поняла? Хватит с меня пролитой крови, чтобы ещё и друзей калечить.

Гулла заскулила.

— Рука…

— Отпущу, если поклянёшься больше не лезть.

— Х-хорошо… Клянусь…

Я тут же отпустил её и слез, позволяя Гулле выровнять дыхание. Пока она приходила в себя, я направился к воде и тщательно отмыл её ножи от своей крови. Кто знает, что ещё может взбрести ей в голову? С человеком можно сотворить много интересного, если обладаешь его кровью. А Гулла была ведьмой, и таких подарков я ей делать не собирался. Она села на гальке, разминая больную руку и хмуро наблюдала за тем, как я вытирал её ножи краем своего плаща.

Вернувшись к ведьме, я протянул ей оружие и подхватил свои вещи.

— Будешь помогать мне до следующего полнолуния, — сказал я, направляясь к выходу из ущелья.

— Буду, — отозвалась ведьма. — Хинрик!

Я обернулся.

— Почему не позовёшь к себе ночью? — с лёгкой обидой спросила она. — Разве я тебе не нравлюсь?

— Потому что ты — женщина Скегги, — ответил я. — А брата я чту и уважаю и отнимать ничего без спроса не стану.

Я оставил её на берегу и отправился к частоколу, где меня ожидали тёплая вода, сытная пища и задумчивый, но всё ещё весёлый Скегги. Гулла не стала догонять меня и тыкать копьями и ножами. Хвала богам, угомонилась.

Но в конце этого странного дня черноволосая ведьма всё же нашла меня — я завернулся в одолженную у хускарлов Скегги шкуру и решил заночевать под небом, в тишине и под взором богов. Гулла принесла мех с кислым эглинским вином, а позже показала, что безумная, почти яростная, страсть была присуща ей не только в бою.

И лишь после того, как я позволил ей победить на ложе из гальки, жухлого тростника и шкур, между нами воцарился мир.

* * *

Дни на Хавстейне тянулись медленно, но мне это даже нравилось. В последний раз я смог как следует отдохнуть и выспаться ещё в Бьерскогге, а с той поры, казалось, прошла целая вечность. Скегги сперва перезнакомил меня со своими ближайшими помощниками, а затем дело дошло и до остальных. Понемногу я умудрился выпить и пообщаться почти что с каждым.

Скегги и Глоди продолжали рассылать людей с вестями о сборе хирда на острове. За это время наша скромная армия пополнилась двумя небольшими коггами ярла Невбьерна, что пришли с самого севера Свергланда. Это было гораздо меньше, чем ожидал Глоди, но мой брат не унывал. Длинные летние дни тянулись одни за другим, порой принося то вести, но бури.

На Хавстейне работало несколько лавчонок, я наскрёб несколько монет и купил новую одежду, запасся деревом на амулеты, пополнил сумку с травами — хотя, конечно, у Тёмных сестёр дела с этим обстояли куда лучше. Рыжая Вива творила с мазями чудеса и вылечила все мои раны меньше, чем за дюжину дней. За работой она до боли напоминала мне Айну. Я скучал по умершей подруге и отчасти стыдился, что позволил Гулле приходить по ночам. Но живые должны жить заботами живых, и я отчего-то знал, что Айна бы меня не осудила, как не осудил бы и я, выбери она себе какого-нибудь славного простака себе в мужья.

Повинность Гуллы подходила к концу — до Полнолунья оставалась одна ночь. Вечера на острове выдались ветреными, поэтому я соорудил себе небольшое убежище в скалах. Правда, сердце чуяло, что вскоре пришлось бы окончательно перебираться обратно за частокол, потому как туч на небе становилось больше с каждым днём, и где-то вдали бушевала непогода. Я с сожалением думал о необходимости вернуться к людям.

Воины Скегги были славными, но я никак не мог привыкнуть к такому множеству лиц и голосов. Мне, выросшему на Свартстунне среди тихих жён, воспитанному духами и начертателем, куда больше нравилось почаще оставаться наедине с морем и ветром. Конгерм вернулся, похвастался роскошным оперением и снова исчез где-то в облаках. Мне было приятно думать, что он гостил у богов — Птичий царь всё же, а не простой орёл.

После заката, когда я разжигал костёр, чтобы успеть заколдовать несколько амулетов для воинов Скегги, брат сам нашёл меня.

— А у тебя тут мило, — улыбнулся он, откинув шкуру, защищавшую мой скромный приют от ветра. — Можно?

Я кивну и указал на место у костра.

— Колдуешь?

— Собираюсь. Ночь хорошая. Сильная. Хороша для амулетов на защиту.

Скегги с уважением кивнул.

— Я рад, что ты помогаешь не только мне.

— Это несложно. Главное — есть и спать вовремя. А место здесь сильное. — Я отложил деревянные плашки с вырезанными рунами и уставился на брата. — Почему ты пришёл? Есть дело?

— Да… Не дело. Просьба.

— Рассказывай.

Скегги откупорил мех, и по воздуху потянуло кислятиной. Понятно, опять это противное вино. И что они все в нём нашли? Дорогое, неприятное… Не то что хмельной мёд.

— Ко мне тут на закате кормчие заявились. Все разом. Встревоженные, взбаламученные, словно морского змея увидали. Говорят, надвигается большая буря. С севера идёт, с Ледяного моря.

— Ну погода точно портится, — заметил я. — Уже несколько дней как. Это видно не только кормчим.

— Они говорят, это какая-то особая буря. Которая, если войдёт в Сверское море, то может целую луну оттуда не выйти.

— Я о таком не слышал.

— Кормчим я доверяю, — настаивал брат. — Среди них есть те, кто по морям в саму Сарскую империю ходил. Они точно дело знают и умеют читать по ветру.

— Так тебя беспокоит буря?

— Не совсем. — Скегги щедро отхлебнул из меха и уставился на меня. — Как только мы сюда прибыли, я послал весточку старому другу. Ярлу Сигуру. У него десять кораблей.

— Большое войско.

— Для нас — да. Мы договорились, что он присоединится к нам, потому и торчим здесь. Ждем Сигура. Но сейчас я в сомнениях. Если мы останемся пережидать бурю на Хавстейне, будет плохо. Здесь ничего не растёт, запасов мало. Хавстейн живёт, пока идёт торговля. А в бури корабли ходить не станут.

— А если отправиться на Эглинойр, то пойдём слишком малым числом, — добавил я. — Скверно.

— Я в отчаянии, брат. — Впервые за долгое время Скегги действительно показался мне напуганным, растерянным и… слабым. — Передо мной два пути, и ни один из них нельзя назвать верным. Что бы я ни выбрал, может случиться большая беда. Останемся здесь — помрём с голодухи, и я потеряю войско, которое собирал с таким трудом. Пойдём малым хирдом в Свергло — рискуем там же на берегу и погибнуть. Я же не знаю, как там нас встретят… Пока что обо всем этом знает только Глоди, остальные лишь о чём-то догадываются — я запретил кормчим болтать. Но положение незавидное.

Скегги умолк и долго собирался с мыслями, а затем протянул мне левую руку, раскрыв ладонь.

— Прошу тебя не как брата, молю как начертателя, что наделён силой и отмечен богами. Брось руны и окропи их моей кровью, Хинрик. Помоги спасти мой хирд.

Глава 11

— Ты просишь о гадании? — уточнил я, отвязав от пояса мешок с рунами. — Или хочешь принести жертвы, дабы умилостивить богов и изменить полотно судьбы? Если так, то учти: жертва должна быть очень велика.

Скегги вернул самообладание, но я всё ещё видел ужас перед роком в его глазах. Не завидовал я ни себе, ни брату, ни его хускарлам: с какой стороны ни взгляни на эту головоломку, выбор у нас был скверный. И всё же Скегги был здесь — значит, искал любой, даже самый безумный, способ выйти из положения. Так лишившийся оружия охотник рычит на окружившую его волчью стаю, зная, что каждый следующий миг может стать для него последним. Так корабельный люд вычерпывает воду со дна судна в сильнейшую бурю, зная, что высокие волны и дождь тут же сведут на нет все усилия, но продолжает бороться.

Отчаянное сражение почти без шансов на успех. Когда уже понимаешь, что подохнешь, но не хочешь подохнуть как трус.

В такие моменты и приходят к начертателям.

— Сперва я бы погадал, конечно же, — отозвался Скегги. — Если в этом есть нужда и смысл. Но если ты считаешь иначе, положусь на твои ум и знания. Что ты сам мне посоветуешь, Хинрик?

— Для начала зададим вопросы рунам. Попробуем посмотреть, какое будущее ждёт хирд на каждом из путей.

Брат кивнул.

— Как скажешь. Но и без рун понятно, что безрадостное.

— Нет, Скегги. Как скажешь ты. — Я ткнул пальцем в грудь брата. — Решение сперва посмотреть вероятности правильное. Помни, что для своего войска ты вождь. Ты, но не я. Исстари вожди не только вели людей в бой и правили в мирное время. Вождям полагалось обращаться и к богам. Так было много поколений назад, пока служители богов не отделились от общин. У тебя есть я и ведьмы, но помни: мы — лишь инструменты. А ты — рука, что их держит и направляет. Ты — язык, что повелевает и приказывает. Люди, что стали твоим хирдом, избрали тебя предводителем, и боги прислуживаются к зову людских избранников. Не умаляй свою значимость, Скегги Альрикссон. И не перекладывай решения на колдунов.

Именно по этой причине я намеренно не навязывался Скегги в советники. Ибо колдунам и жрецам не должно думать вместо вождя. Мы слушали, сравнивали слова и видения, говорили с богами и духами, но не стремились властвовать. Когда Гутлог объясняла мне это, я поначалу не понимал, зачем отказываться от таких возможностей. Но, пройдя по пути начертателя, начал догадываться. Не из всякого правителя выйдет хороший жрец. Не из всякого начертателя получится достойный вождь. Когда слишком близко общаешься с богами, перестаёшь чувствовать людей. А ведь вожди призваны заботиться в первую очередь о людях и их земных делах.

Мне, Химмелингу, ещё предстояло сделать выбор и придумать, как в будущем быть и колдуном, и вождём. Но собственный хирд мне пока что и на горизонте не светил, поэтому я сперва старался стать хорошим начертателем. А там как боги решат.

— Я стану мудрее, — пообещал Скегги. — Но у меня и в мыслях не было думать чужой головой. Я заварил всю эту кашу с походом и захватом, Хинрик. Я собрал людей и пообещал им славу и богатство. Мне теперь всё это и разгребать. Но совет не помешает. Вдруг я чего-то не вижу?

— Хорошо, — согласился я и очистил пространство у костра для броска. — Дай руку.

Скегги протянул правую, и я покачал головой.

— Правая отдаёт, левая получает. Ты пришёл получить знания, поэтому порежем левую.

Брат кивнул.

— Что возьмёшь в качестве платы?

— Что сам отдашь. Но жертва богам обязательна.

В этот момент я и сам удивлялся своему спокойствию. Это был далеко не первый раз, когда меня просили бросить руны — многие из хирда Скегги просили совета и платили за гадания. Но и вопросы этих людей были мелки, как речной песок. Уродится ли хлеб у родителей, дождётся ли наречённая, найдут ли вора… Скегги задал вопрос куда значительнее, и я переживал, как бы не ошибиться с прочтением знаков.

Брат послушно вытянул руку над костром. Я снял с пояса ритуальный клинок и провёл несколько раз по языкам пламени — это позволяло очистить лезвие от заразы и укрепляло связь предмета с первозданной стихией.

— Вод Великий, отец всех богов и людей, взываю к тебе! — Обратился я, медленно разрезая клинком пламя. — Услышь меня, ибо я взываю к тебе от имени вождя Скегги Альрикссона, который просит твоего совета. Обрати на нас свой всевидящий взор, надели руны силой предсказания и яви нам сокрытое будущее. Яви, что свершилось, свершается, будет совершено и то, что никогда не случится. Надели нас мудростью отличить одно от другого и выбрать верный путь.

Я сделал глубокий надрез на ладони Скегги. Несколько капель крови с шипением упали в огонь.

— Связываю обряд предвидения кровью просящего, — сказал я и, взяв руку брата, вытянул её над рунами, окропив и деревяшки. — Связываю руны кровью просящего, дабы показали они правду.

Скегги не издал ни звука, хотя я знал, что ему было больно. Лезвие ножа не раскалилось и рану не прижгло, поэтому брату пришлось страдать и от лёгкого ожога, и от пореза. Но истина всегда рождается в боли, и боль оставалась бессменным спутником почти всякого ритуала. Скегги знал это и держался стойко, хотя я чувствовал благоговейный ужас, исходящий от него.

Я взял разложенные на земле руны, сложил в мешок и хорошенько встряхнул.

— Открой, Всеотец, будущее, что ждёт хирд Скегги, если он останется на Хавстейне, чтобы переждать великую бурю.

С этими словами я вытащил три руны — не глядя, одну за другой, чтобы открыть и прочитать их все разом.

Нам выпали перевёрнутая Перг, Нит и Грод. Две последние имели только прямые значения.

— Ну хуже этого точно быть не может, — отозвался брат.

Я принялся изучать знаки. Всего два десятка и ещё четыре — но сколько различных значений они приобретали в зависимости от того, падали ли прямыми или переворачивались, с какими рунами соседствовали, оказывались в начале или в конце выложенного ряда. Я должен был изучить каждую руну по отдельности, а затем верно их связать по смыслу, чтобы получить пророчество.

Перг означала движение, дорогу, средство передвижения. Порой по этой руне проходили и важные вести, особенно если рядом оказывалась руна Хим. Но сейчас я видел в ней совсем не новости. Перевёрнутая Перг напоминала опрокинутую телегу и означала препятствия в дороге, поломки или неверный путь.

Нит — знак принуждения, знак зимы и льда. Метка оков и тюрьмы, крушения планов и остановок дел.

Грод — руна смерти и окончательной остановки. Перехода из одного качества в другое.

Скегги был прав — расклад получился хуже некуда. Я вытащил из мешочка ещё одну руну, чтобы лучше понять перевёрнутую Перг.

— Ав, — прочитал я, глядя на четвёртую руну. Значит, предчувствие меня не подвело.

— Скажи, что видишь, Хинрик, — взмолился Скегги. — Это то, о чём я думаю?

Я поднял глаза на брата.

— Что бы ни показал бросок на второй путь, этим следовать нельзя, — заключил я. — В буре ты потеряешь много кораблей и застрянешь на острове так долго, что дождёшься лишь смерти. Буря лишит тебя способа двигаться, скуёт тебя и сделает узником на этом острове. А там либо голод, либо люди твоего отца всех нас прикончат. Ибо бежать будет не на чем.

Скегги обречённо кивнул.

— Значит, мы думали верно, — тихо отозвался он, отпил немного вина из меха и вылил половину на землю. — Я благодарю Всеотца и богов за ответ и жертвую им своё вино.

— Этого будет маловато, — предостерёг я.

— Сейчас у меня с собой только это. Но я этой же ночью принесу добрые дары.

— Хорошо. Ты хочешь видеть второй путь?

— Спрашиваешь? Конечно, хочу! Особенно после того, что показал первый.

Второй раз лить кровь на руны не требовалось — связь с полотном судьбы Скегги уже была сотворена. Поэтому я убрал все руны в мешок, хорошенько перемешал их и, глядя на костёр, воззвал к Воду:

— Открой, Всеотец, будущее, что ждёт хирд Скегги, если он как можно быстрее покинет Хавстейн до начала великой бури, не дождавшись обещанных кораблей. Каков будет путь хирда? Что ждёт его?

Как и прежде, я по обечреди и не глядя вытащил три руны и выложил в ряд на землю у костра. На этот раз выпали Гульг, перевёрнутая Бран и Эль.

Гульг — руна воинской ярости. В рунном алфавите было две руны воинов — Тройн и Гульг. «Доблесть» и «Ярость», ибо то были две грани одного. Доблесть почитали воины, уважавшие порядок, честность и бесхитростность. Тройн была руной поединков и освящённых битв. Но выпавшая Гульг всегда говорила о тёмной стороне битвы. О неудержимой ярости, красной пелене на глазах, отчаянных сражениях и всех битвах, когда события разворачивались неожиданным образом. По Гульг шла битва ради битвы, Гульг отрицала здравый ум. И это было странно, потому как вожди северян редко шли на необдуманные побоища.

Руна Бран всегда обещала обман, хитрости и попытки достичь цели неочевидными способами. Руна воров и лжецов, изменников, разведчиков, предателей и людей недюжинного ума. Перевёрнутая Бран могла говорить о том, что обман будет раскрыт, что интрига всплывет наружу, что хитрость не удастся.

Тем страннее было видеть в конце ряда руну Эль. Знак Эльскет — прекрасной и светоносной супруги Всеотца. Богини, что одарила смертных жён способностью к колдовству. Богини, освящавшей союзы, договоры и браки. Богини, что, несмотря на покровительство влюблённым, путешествовала по полям битвы и отбирала половину павших воинов. Эльскет всегда казалась мне наиболее загадочной из всех богов, ибо покровительствовала взаимоисключающим понятиям. Но в мудрости её нельзя было сомневаться, ибо Эльскет, как и Вод, была всеведающей.

— Кажется, не настолько всё и плохо.

Голос Скегги отвлёк меня от раздумий.

— Хорошие вести — мы сможем добраться до Эглинойра, — сказал я. — Если успеем пройти мимо бури. Здесь я не вижу знаков, что сулили бы гибель хирду.

— Значит, так тому и быть, — кивнул брат. — Я прикажу собираться как можно быстрее. Если получится, выйдем завтра.

— Погоди, почтенный. — Я снова и снова вглядывался в странный рунный ряд. — Добраться-то мы доберёмся, но то, что будет дальше, вызывает у меня вопросы.

— Эль — это же союз?

— Тяжело трактовать этот расклад однозначно, — признался я. — Но точно нужно быть готовыми к тому, что мы увидим не то, что ожидаем. Гульг мне здесь очень не нравится. Либо нас вынудят атаковать без подготовки, либо… Что-то взбудоражит войско. И не доверяй союзникам, Скегги. Будут хитрить. Там точно кто-то не обрадуется нашему появлению и постараемся всеми силами от нас избавиться. Возможно. Как раз и для того, чтобы заключить союз.

— Но кто и с кем? — озадаченно спросил брат.

— Этого я сказать не могу. Ляг Бран прямо, я бы подумал, что нам сулят союз с обманщиком. Но руна легла перевёрнутой. Возможно, кто-то будет хитрить, но нам удастся вывести его на чистую воду. В любом случае союз будет уже после этого. Если будет. Если это вообще наш союз…

— Как бы то ни было, на мой главный вопрос ты ответил. Благодарю тебя Хинрик. — Скегги вылил на землю подле костра остатки вина. — Я благодарю Всеотца и богов за ответ и жертвую им своё вино. Клянусь, что сегодняшней ночью принесу дар из трёх куриц в блоагодарность за помощь. По одной за вопрос и ещё одну в знак почтения богам.

Ну… Мог себе позволить… Как по мне, так многовато.

Скегги выпрямился, привязал мех к поясу и вытащил из кошеля серебряную монету.

— Знаю, ты не особо нуждаешься в деньгах, но пусть будет платой. Надеюсь, в Свергло потратишь на что-нибудь полезное.

Я принял подношение. Скегги заметно приободрился и снова стал братом, которого я знал и уже почти что полюбил. Улыбка вернулась на его лицо, в глазах потухло отчаяние и снова разгорелась жажда действовать.

— Ты очень помог мне, Хинрик, — слегка поклонился он. — Благодарю тебя и как начертателя, и как брата. А сейчас мне нужно всех предупредить. Если подняпряжёмся, сможем выйти уже завтра.

Я молча кивнул. Когда Скегги исчез за пологом, что закрывал моё убежище от ветра, руки сами по себе вновь потянулись к рунам. Что-то не давало мне покоя, какая-то неясная тревога, природы которой я никак не мог определить. Она появилась вместе с приходом Скегги, но не исчезла даже после того, как он меня покинул. Это было похоже на раздражающий зуд в затылке, на искры холодка, что бегут вдоль позвоночника. Я не имел привычки тревожиться даже по серьёзным поводам. Размышлять, наблюдать, выискивать в воспоминаниях корни настоящего — да. Но я редко поддавался чувствам. Сейчас же необъяснимое беспокойство грозило лишить меня рассудка, если я не пойму, в чём заключалась причина.

Я пошарил в припасах и нашёл несколько ломтей сушёного мяса да мех с пивом, утащенный из чертога Скегги. Для одного вопроса хватит.

Вытерев нож и очистив лезвие в пламени, я рассёк левую ладонь и, произнеся воззвание к Всеотцу, окропил пламя кровью, а затем пролил немного и на руны.

— Вод, отец всех богов и людей, услышь меня, Хинрика Фолкварссона. Обращаюсь к тебе как посвящённый начертатель и как хирдманн Скегги Альрикссона, и как его брат по крови. Прими мою жертву и открой правду через руны, ибо желаю я знать, что мучит меня. Что за предчувствие съедает мой разум и бередит сердце? Что я чувствую, но не могу осознать? Открой мне истину и помоги узреть грядущее?

На этот раз я вытянул всего одну руну — отчего-то чувствовал, что так будет правильно.

Открыв глаза, я медленно выдохнул. Нет, проще не стало. Спокойнее — тем более. Мне выпала руна, к которой не могло быть ни прямого, ни перевёрнутого положения. Руна, чьё значение всегда одинаково, как ни крути плашку.

Грод. Руна богини смерти.

Глава 12

— Ну что, взволнован грядущим?

Рука Скегги опустилась на моё плечо. Брат широко улыбался, демонстрируя вопящим чайкам красивые зубы. Я привалился к носовой фигуре нашего кнорра и пристально глядел на берег, надеясь рассмотреть хоть что-то кроме белёсого тумана.

Скальды называли Эглинойр благословенным. Гигантский остров, омываемый тёплыми течениями, представлялся северянам едва ли не лучшим местом на земле. Щедрые на дичь леса, изумрудная трава, поля, готовые вскормить пшеницей многие тысячи людей. Остров, что подарит Северу будущее. Так говорили об Эглинойре те, кому посчастливилось побывать там и вернуться живыми.

Но сейчас, приближаясь к предмету мечтаний многих собратьев, я видел лишь низкий туман, окутавший недружелюбный серый берег. Небо затянуло свинцовыми облаками, вода окрасилась серым. Ветер, как назло, стих, и нам пришлось пересесть на вёсла.

— Пока не особо впечатляет, — отозвался я.

— А чего ты хотел? Золотых гор? — усмехнулся Скегги. — И горы здесь есть, но не в Свергло. Они на западном краю острова, и за ними от эглинов прячется древний народ бурдов. Говорят, когда-то весь Эглинойр принадлежал им, но затем пришли эглины и оттеснили прежних хозяев на запад. Теперь владения бурдов за горами называются Ветбурдом, и я почти ничего не знаю о тех землях. Только что главный город у них странно называется — Монф. Видел на карте, которую отнял у священника.

— Это уже немало, — ответил я, устремив взор на берег. Очень уж это место напоминало мне родные края, но скальды были правы в одном — здесь воздух казался теплее.

— Бурды язычники, как и мы, — добавил брат. — Они не признали мёртвого божка, но и в наших богов не верят. Быть может, они захотят объединиться с нами против эглинов? Думаю, мы смогли бы предложить им часть Мерглума…

— Давай сперва поговорим с местными ярлами.

— Согласен. И всё же…

Я вздохнул. Скегги хотелось любить и ненавидеть за неуёмную жажду к действию. Порой мне казалось, что брату на самом деле было не важно, что делать, лишь бы делать. Куда-то стремиться, к чему-то идти. А к чему — выяснится по мере продвижения. Без этого качества он не набрал бы и половины войска, которым мы располагали. Но порой мне казалось, что именно бездумные деяния приведут Скегги к гибели. И пока я бы с ним рядом, старался взывать к рассудку. Мне никак не давала покоя руна, что я вытащил последней. Грод никогда не проявляется просто так. Но кому боги сулили смерть? Всему хирду? Скегги? Мне?

Я не сказал брату о последней руне. Незачем было беспокоить его сомнениями. И без того положение у нашего хирда было незавидным.

— Ладно, ты прав, — сдался Скегги. — Сперва ярлы Свергло. Но и о бурдах не стоит забывать. Если отыщем надёжного человека, что говорит на их языке, можно отправить посланника.

Путешествие от Хавстейна до Эглинойра заняло две дюжины дней. Сперва мы вышли в Ледяное море и обогнули мой родной Нейдланд с запада. Затем остановились на Нотренойре — острове, куда несколько поколений назад ушло много туннов и нейдов.

Местный конунг оказал нам гостеприимный приём, но слышать ничего не захотел о походе на Эглинойр. Сказал, его хирд ещё не оправился от предыдущего поражения. Правда, нотренойрцы обычно совершали набеги на северные земли Эглинойра — и этой весной получили неожиданно жёсткий отпор от диких племён оттов. Островитяне научились с нами сражаться и больше не были простой добычей. Оставалось надеяться, что это понимал не я один.

И все же Скегги удалось найти сторонников даже на Нотренойре. К нам присоединилось войско на трёх кораблях — те, кому не терпелось снова вдохнуть кровавой пыли. Люди это были ненадёжные и незнакомые, но крутить носом мы не стали. Сейчас каждый топор был на счету.

Мы передохнули пару дней и пополнили запасы перед долгим и опасным путешествием в Свергло — предстояло провести несколько дней в открытом море прежде, чем мы увидим северные берега Эглинойра. То была самая опасная часть пути: течение и ветра часто относили корабли далеко в Западное море, и не всякий кормчий мог рассчитать, как вернуться на путь. Скегги купил солнечный камень, что позволял разглядеть светило даже на затянутом облаками небе, но мы предпочли сверяться со звёздами, благо в одну из ночей тучи наконец-то рассеялись.

Когда ветра утихли и разогнали облака, мы увидели скалы Оттленда — самого северного королевства Эглинойра. По рассказам скальдов я знал, что те земли мало отличались от Свергланда: холодно, мокро, сплошной камень и вересковые поля. Именно поэтому наши люди там не селились — зачем менять одно на другое, ещё и с риском не доплыть? Наш путь лежал на юг острова. Мы следовали вдоль восточного берега Эглинойра. По пути я видел острые скалы Нуртленда — королевства эглинов, что отделяло обжитую часть острова от диких оттов. Южнее располагался пологий берег Индума — третьего по величине королевства после Мерглума и Лумленда. И, наконец, нас встретил Свергло — туманами и серостью.

Я припоминал карту и ожидал, что корабли пристанут в Крелбурге — большом городе раскинувшемся в устье важной для Эглинойра реки Улы, но Скегги распорядился идти дальше, в Сандвен. Сказал, тамошний ярл — человек честный, а люди с чистыми помыслами сейчас были нужны нам сильнее воздуха. Мы обогнули Свергло с востока и подошли к его самому южному поселению.

Признаюсь, я не сразу распознал в этом месте город. Больше походило на процветающую деревню, но я был рад возможности наконец-то почувствовать твёрдую почву под ногами. В небе заклекотал беркут — Конгерм следовал за нами всю дорогу, но лишний раз даже не заговаривал со мной, копил силы. Я махнул ему рукой в знак приветствия, и фетч снова взмыл к небесам.

Первым делом мне в глаза бросилось отсутствие частокола — обычно им обносили если не весь город, то хотя бы важную его часть. Сандвен не казался старым поселением, но времени, чтобы обнести его стеной, у местных наверняка было достаточно. Не меньше меня удивило и то, что нас почти никто не встречал.

Что-то во всём этом было не так.

Пристаней здесь не построили, поэтому первые корабли затащили прямо на песчаный берег. Гулла сошла одной из первых и тут же припала всем телом к земле. Я осторожно подошёл к ней, гадая, что задумала ведьма. Женщина сгребла немного песка в кулак, принюхалась и попробовала его на вкус. Мгновением позже Гулла поморщилась и сплюнула, а затем подняла на меня глаза.

— Мне не нравится это место, — тихо сказала она. — Скверное. Здесь много чужого.

— Мы здесь чужие, — ответил я. — И нас меньше, чем нужно.

— Нет. Ты не понял. Я чувствую, что по этой земле ходили эглины. Пусть не прямо по этому песку, но они здесь были. И не так давно. Я чую вкус железа и гари. И не чую ничего хорошего.

Скегги распорядился подготовить корабли к стоянке и подошёл к нам. За ним тенью следовала златовласая Исгерд, а рядом возвышался Глоди.

— Не снимайте снасти, — предупредил я брата. — Гулле что-то не нравится.

Мне и самому стало не по себе от её слов.

— Почему нас никто не встретил? — забеспокоился Скегги.

— Туман? — предположил Глоди.

Брат нахмурился.

— Не настолько он плотный. — Он оглядел нас и снял с пояса топор. — Нас пятеро, но пойдём вдесятером. Остальные пусть будут готовы сниматься в море по первому зову. Глоди, позови воинов.

Форинг Скегги подбежал к кормчему и быстро передал приказ. Тот кивнул и окликнул команду. Ещё пять воинов вооружились и споро присоединились к нам.

Я начертал в воздухе защитную вязь с рунами сокрытия. От прямого столкновения не убережёт, но позволит использовать туман. Природные явления всегда хорошо откликались на колдовство. Грех не воспользоваться. Кожей я ощутил, как влажные белёсые клочки окутали нас плотным туманом. Исгерд взглянула на меня с уважением и тоже принялась колдовать обережное заклятье. Её ворожба была иной — словно тёплый мягкий покров упал на голову.

— Идём, — шепнул Скегги. — Будьте начеку.

Я закинул посох за плечи и достал топор Вигдис. Мы двинулись по пустынному берегу, всё ещё хранившему следы жизни. Несколько лодок, рыбацкие сети на просушке, запах рыбы — значит, здесь должны были оставаться люди. Но почему они попрятались?

Скегги, Глоди и Исгерд шли первыми, за ним мы с Гуллой, а следом — пятеро сверов. Наш отряд осмотрел рыбацкие домишки — их не отапливали, но запах гари я чувствовал. Кое-где я видел сваленные в кучу деревянные доски — обугленные, сломанные. Неужели в городе был пожар? Тогда это могло объяснить отсутствие частокола.

Молча, общаясь лишь короткими знаками, мы пошли дальше и вскоре вышли на узкую улицу, что вела к колодцу. У нас под ногами путались курицы и гуси — уже хорошо. После набега живности бы не осталось. Мне показалось, что в затянутом пузырём окне небольшого дома что-то шевельнулось, и я знаком указал на него Гулле. Ведьма кивнула, убрала копьё и достала длинный нож.

Я аккуратно, стараясь не шуметь, потянул на себя дверь.

— Не убивайте! — взвизгнули в полумраке. — Возьмите кур и уходите!

Говорили по-нашему.

— Мы сверы, — сказала из-за моего плеча Гулла. — Пришли из Свергланда. Не бойся и покажись. Мы пришли с миром и не хотим причинять вреда.

Ведьма убрала нож на пояс. Я опустил топор.

В глубине помещения послышалось шуршание, и спустя мгновение к нам вышли двое — совсем юная девчушка, за юбку которой ухватился малец лет пяти.

— Вы точно сверы? — спросила молодая хозяйка и поправила повязку на голове.

— Из самого Виттсанда, — улыбнулась Гулла и присела на корточки. Она порылась в поясной сумке и вытащила свёрток с медовыми сотами. Наверняка приготовила на случай жертвы богам, но сейчас решила отдать детям. — Возьмите, это вкусно. Можно долго жевать. И расскажите, почему здесь никого нет.

Ребятёнок потянул руки к угощению. Дверь за нашими спинами заскрипела.

— Что у вас тут? — Скегги ввалился, явно обеспокоившись нашей отлучкой. — Ой…

Девчонка вздрогнула при виде топора. Какие-то они здесь слишком уж пуганые. Странно.

— Что здесь произошло? — Продолжала спрашивать Гулла. — Где все? Где ваш ярл? И как тебя зовут?

— Сагой меня звать. — Девчонка закрыла собой ребёнка. — Ярл здесь, дома у себя. Он болен. Люди ушли. Те, кто остался.

— Почему ушли? Что случилось?

— Эглины пришли. На кораблях. Сожгли здесь много чего. Многих мужей зарубили. Наш отец тоже пал, но мы с братом спрятались и переждали набег. Повезло хоть, что дом не сожгли.

— Как давно это было? — спросила Гулла.

— Луны четыре назад. Или пять… Как снег сошёл и первые травы зацвели. Тогда ещё король мерглумский помер.

Мы со Скегги переглянулись.

— Сколько вас здесь осталось?

— Мало. Пять десятков. А было несколько сотен. Кто погиб, кто от ран помер. Многих, когда набег случился, и вовсе тут не было. Давайте я вас лучше к ярлу отведу? Он сам всё расскажет.

— Ваш ярл — Рагнальд? — уточнил Скегги.

— Ага, — кивнула девчонка. — Ты его знаешь?

— Виделся однажды. Отведи нас к нему.

Сага отвела младшего к постели и закутала в одеяло. Ребёнок был настолько увлечён мёдом, что, казалось, наше присутствие вовсе перестало его заботить.

— Идёмте. Говорите вы и правда по-нашему, может до чего с Рангнальдом и договоритесь. — Она вышла из дома и направилась вверх по улице. Говорила намеренно громко — видимо, хотела предупредить остальных, что мы были здесь. — Да только если вы сюда жить пришли, то не советую. Эглины сейчас что волчья стая — все ходят вокруг Свергло, кружат, житья не дают. Но я мало чего слыхала, мне о брате заботиться надо да выживать как-то. Один набег пережили — и ещё переживём. Идти-то особо некуда. Сейчас нигде не схорониться.

Значит, Гулла была права — эглины ходили по этой земле. Эглины принесли кровь и гарь. И ничего хорошего нам это не сулило.

Дом ярла явно пострадал от пожара — я видел опалённое дерево — но отстраивался заново. Сага подвела нас к чертогу и со всей дури принялась стучать в дверь.

— Сверы пришли! — возопила она. — Открывайте!

Дверь распахнулась, и пред нами предстала уставшая, с тёмными кругами под глазами женщина — нам со Скегги она годилась в матери. Ключ на шее выдавал в ней хозяйку. Скегги поклонился.

— Здравствуй, почтенная. Я Скегги Альрикссон из Виттсанда. Пришёл говорить с ярлом Рагнальдом.

Хозяйка удивлённо моргнула.

— Скегги? Уж не сын ли…

— Сын.

— Ну проходите. — Она посторонилась, приглашая нас внутрь. — Только угощать вас нечем. Не до пиров сейчас.

— Это мы уже поняли.

Женщина провела нас в общую залу, где у огня грелся наполовину седой муж с перевязанной рукой. Он явно слышал разговор на пороге, но не поднялся на ноги, чтобы нас поприветствовать. Вместо этого он жестом предложил нам сесть у огня.

— Скегги Альрикссон, — нахмурился ярл. Голос у него был сиплым, чуть булькающим. Действительно болел, и болел давно. — Туча прислал своего щенка проверить, как мы живём?

— Туча никого не присылал, — ответил брат. — Щенок научился кусаться и сам пришёл. Люблю Эглинойр.

— А я вот уже не люблю.

— Расскажи, что у вас случилось, почтенный Рагнальд. — Скегги снял с пояса мех с крепким мёдом и подал хозяину. — Вижу, дела в Свергло идут скверно.

— Сперва ты скажи, зачем пришёл и насколько велик твой хирд.

— Отец мой принял эглинскую веру, а меня не заставил. Со мной десять кораблей и будет ещё больше.

Ярл уставился на гостя сквозь всполохи огня.

— И что ты удумал, Скегги Альрикссон? Хочешь править Свергло?

— Хочу навести порядок и укрепить Свергло. Видимо, придётся начинать с усмирения мерглумцев. Это же они на вас напали?

— Да. — Рагнальд отпил немного из меха Скегги и оживился. Судя по запаху, витавшему в чертоге, пил он долго и без меры. Справлял тризну по своей власти?

Брат жестом поторопил хозяина.

— Рассказывай всё без утайки. Я хочу помочь, но мне нужны сведения.

— Ну ты уже, должно быть, знаешь, что король мерглумский отдал своему мёртвому богу душу.

— Знаю. И что дети у него остались — юный Оффа и Беора.

Рагнальд медленно кивнул.

— Ну вот этому юному Оффе и надули в уши мерглумские олдермены. Дескать, договор со сверами заключал старый король, а король теперь новый. И новый король может отменить старые союзы. Оффа и отменил. Первый набег мерглумцы совершили на Омрик. Наш город на Уле. Хороший порт, много денег с него шло. Тамошнего ярла Эйрика убили, сам Омрик захватили. Теперь город эглинский. Это была наша первая потеря, но самая важная.

— А что с Крелбургом? — спросил Глоди.

— Крелбург стоит на двух берегах. Северный занят эглинами, южный — сверами. Там правит ярл Хруп, и большего пройдохи я не встречал. Дружит он с эглинами, и дружит тесно. Того и гляди спиральку на шею повесит.

— Но сверские корабли, что проходят через Крелбург, не трогают?

Рагнальд слабо пожал плечами и откашлялся.

— А это как с Хрупом договоритесь. Его так-то тоже понять можно: когда столько эглинов рядом, приходится крутиться, чтобы шкуру свою сохранить. Но его, видать, либо подкупили, либо припугнули: когда мы начали собирать войско, чтобы дать отпор эглинам, ни одного топора Хруп не прислал. Ни одного!

Вот и один из возможных союзов, о котором говорили руны. Союз, основанный на хитрости. Но что-то подсказывало мне, что не только Хруп мог попытаться хитрить.

— На вас тоже совершили набег, — напомнил я. — Но твой Сандвен не захвачен. Почему?

Рагнальд осушил мех наполовину и уставился на меня слезящимися глазами.

— Так мы и бились до смерти. Они на кораблях пришли — выгадали время, когда меня и моих людей не было. Пожгли здесь много чего. Но эглинов было немного, да и не умеют они толком с воды сражаться. Явно их кто-то из наших надоумил, но как следует воевать не научил. Потому отогнали их, пусть и потеряли многих. Потом эглины ещё раз приходили, но тут уж мы подготовились — понимали, что снова попытаются. С воды мы худо-бедно сможем их встретить да угостить железом, но после взятия Омрика мерглумцам открылся путь по суше. И если они соберут армию, нам не выстоять. Пройдут через Свергло как нож сквозь масло.

— Да вам и с воды не отбиться, — возразил Глоди. — Сколько у тебя здесь людей осталось? Пять десятков?

Рагнальд пьяно улыбнулся.

— Это пока что. Отправил я людей на запад, в Скелгат. Там правит ярл Эовил. Молодой, но толковый муж. Башковитый. Единственный из всех, кто и правда как следует подготовился к набегам, потому его Скелгат сейчас самое безопасное место во всём Свергло. Много наших туда ушло из тех, у кого дома погорели. Не все захотели строить на пепелище. Ну и по лесам много моих сверов ходит — готовим мерглумцам тёпленький приём, если решат сюда сунуться. Ограду пожгли да порубили — будем ставить новый частокол, покрепче.

— Значит, если мы хотим союза, то рассчитывать можем на тебя и на Эовила? — скорее рассуждал, чем спрашивал, Скегги.

— Можно и так сказать. А союз-то тебе для чего?

Глаза Скегги сверкнули в полумраке.

— Хочу Мерглум, — шепнул он. — Зачем бояться змеи, если можно рубануть ей башку? Но сперва хочу вернуть Омрик. Сверам нужен хотя бы один свой город на Уле. Это принесёт деньги и влияние, заодно ослабит Мерглум. И покажет местным ярлам, что мне можно доверять.

Ярл Рагнальд рассмеялся неприятным, почти жутким, булькающим смехом.

— Говоришь складно, да как ты город брать собрался? — прохрипел он. — Десятью мелкими корабликами?

— Брали и меньшим числом.

— Ты бы сперва выяснил, что с этим Омриком люди сделали. Там крепость каменную строят! Цепь натянули по реке — ни один неугодный корабль не пройдёт. На полёт стрелы все леса и кусты расчистили. Знают же, что мы попытаемся его вернуть. Нет, Скегги Альрикссон, даже своими десятью кораблями город ты не возьмёшь, если пойдёшь в лоб.

Скегги взглянул на нас с Гуллой и улыбнулся.

— А никто и не говорил, что я стану делать то, чего эглины от меня ждут.

Глава 13

Рагнальд пристально всматривался слезящимися глазами в лицо Скегги, словно ожидал, что брат поделится с ним планами.

— Ты чего удумал, юнец? — прохрипел хозяин. — Хитрить пытаешься? Знаешь, сколько таких хитрых лис болталось на стенах Омрика, когда его взяли эглины?

Наш вождь лишь слабо пожал плечами.

— Как видишь, я пока здравствую, — уклончиво ответил он и поднялся на ноги. Мы последовали его примеру. — Благодарю тебя за приём и сведения, ярл Рагнальд. Будут ещё пиры в твоём чертоге, обещаю.

Рагнальд наградил Скегги угрюмым взглядом.

— Если и случатся, то мне до них не дожить. Ты же слышишь, как я дышу. Всё эта болотная хворь. Вода в груди бурлит.

Я многозначительно переглянулся с братом — в моём распоряжении были травы и руны, я мог попробовать помочь ярлу. Но Скегги покачал головой.

— У меня есть целительница, — обратился он к Рагнальду. — Я пришлю её к тебе. Вива вытаскивала даже безнадёжных больных. В ней я уверен.

— И чем мы будем обязаны тебе за помощь?

Я оглянулся на голос. На пороге, откинув тканый полог, что отделял общий зал от семейной части дома, стояла хозяйка. Вопрошала она, и вид у неё был хмурый. Недоверчивый. Впрочем, на её месте я бы тоже осторожничал с такими незваными гостями.

Скегги слегка поклонился.

— Свергло — земля, живущая по северному закону. По нашему закону, — ответил он. — Я не торгаш какой, а сын конунга, и с детства знаю, что север силён, пока един. Силён, пока крепок. Болезненный ярл — слабый ярл, но я чту мудрость твоего мужа, почтенная. Не скрою, я и сам мечу в ярлы. Но вам меня бояться нечего — моими владениями станет Омрик, когда я его возьму. А чтобы взять город, мне понадобится ваша помощь. Но это будет позже. Сперва нужно защитить ваш Сандвен от набегов эглинов. А затем, когда страсти на берегах поулягутся и эглины поймут, что им здесь больше ловить нечего, вы поможете мне.

Женщина вздохнула.

— Ну ты хотя бы откровенен. Впрочем, не знаю, чего в тебе больше, Скегги Альрикссон, чести или честолюбия?

— Того и другого в избытке, — улыбнулся брат. — Обмен я предлагаю справедливый: моя ведьма исцелит твоего ярла, я оставлю у вас половину своих воинов и кораблей — помогут возвести укрепления, приведут здесь все в порядок и сделают дороги безопасными. Беженцы смогут вернуться, и Сандвен снова станет процветать, а власти ярла Рагнальда ничто не будет угрожать.

— Но что взамен? — прокаркал хозяин. — Больно уж сладко говоришь.

— А взамен, коли всё это случится и когда я возьму Омрик, ты поддержишь меня на вейтинге. Многовато здесь стало ярлов, а конунга нет… Пора бы уже избрать.

Рагнальд кисло улыбнулся.

— Весь в отца пошёл.

— Да только богов своих не предавал, — отрезал Скегги. — Ну что, ярл Рагнальд, согласен ты на такой обмен? Если согласен, то сейчас же и обменяемся клятвами и призовём Урсига в свидетели. Впереди много дел.

Хозяин колебался, а я по-новому взглянул на брата. Скегги был полон неожиданностей. Я, конечно, предполагал, что брат попытается заручиться поддержкой местных ярлов, но тут он буквально не оставил Рагнальду выбора. В удачный момент мы прибыли в Сандвен, удачнее не придумаешь. Казалось, сами боги нарочно поводили нас по морю, чтобы мы пришли в нужное место в нужное время. Свергло разделён, земли растащены, мерглумцы лютуют. И вот помощь явилась откуда не ждали.

Скегги, пусть и всего с десятком кораблей, сейчас представлял серьёзную силу. А ведь придут и ещё… Да только как бы наше везение на этом не закончилось. Я помнил знаки, что послали мне руны. Главное — не дать забыть о них и брату.

— Соглашайся, муж, — тихо, но твёрдо проговорила усталая хозяйка. — Одного сына эглины уже убили. Я не дам забрать им у нас второго. И тебя не отпущу к Гродде раньше срока.

— А где ваш сын сейчас? — спросил я, пока ярл и Скегги мерились взглядами.

Женщина махнула рукой в сторону севера.

— В лесах. Рубят деревья на частокол. Людей мало, работа идёт медленно. Ещё и землю нужно возделывать. На всё рук не хватает.

— Ладно! Согласен! — наконец сдался хозяин и, пошатываясь, поднялся на ноги. Он устремил взор прямо на меня. — Вижу, ты и правда дешево не стоишь, раз обзавёлся собственным начертателем. Пусть твой колдун скрепит клятву обрядом. С тебя ведьма и люди, с меня — помощь в походе и слово на вейтинге.

— Ещё одна просьба, — сказал брат. — У тебя есть надёжный человек, который вхож в эглинские города? Торговец какой или сын старого местного рода, что дружен с северянми…

Рагнальд кивнул.

— Есть такой. Элред-эглин. Носит на шее спираль, но втайне поклоняется старым богам. Но, поскольку эглин, то вхож во многие мерглумские города. Торгует всякой мелочью.

— Прекрасно, — сказал Скегги. — Пошли его ко мне. Есть работа для твоего Элреда.

Ярл кивнул.

— Хорошо. Скрепим же уговор и вернёмся к делам.

Я украдкой взглянул на вмиг посерьёзневшего Скегги — он свято чтил клятвы и гейсы. Брат приблизился к хозяину, чтобы не мешать мне творить колдовство. Остальные расступились в благоговейном молчании, и у вытянутого очага остались лишь Рагнальд да Скегги. Я дважды обошёл вокруг них по ходу солнца, читая воззвание к богу.

— Урсиг Великий, управитель справедливости, хранитель клятв и честых помыслов, обрати на нас свой взор и стань свидетелем договора между ярлом Рагнальдом и Скегги Альрикссоном.

Оба протянули мне правые ладони — и я сделал по надрезу на каждой.

Первым заговорил Скегги:

— Я, Скегги, сын конунга Альрика Тучи, — он так и не привык звать отца королём, — клянусь пред взором богов и людей, что окажу помощь ярлу Рагнальду. Я пришлю к нему свою лекарку, дабы исцелила она его хворь. Я дам ему половину своих людей и кораблей, дабы защитили они город.

— Я, ярл Рагнальд Иварссон, правитель Сандвена, клянусь пред взором богов и людей, что поддержу Скегги Альрикссона в его деяниях и принесу ему клятву верности в нужный час, когда он того потребует. Я приведу свой хирд на битву, я дам ему железо, кров и людей.

Оба протянули руки над очагом, и капли их крови сорвались в огонь.

— Боги слышали, люди видели, священный очаг скрепил клятву, — объявил я. — Пожмите же руки и примите свои гейсы перед друг другом.

Скегги и Рагнальд обменялись рукопожатиями, и все присутствовавшие восславили Урсига. Громче всех отчего-то был слышен голос Гуллы.

— Уговор совершён, — сказал Скегги. — Отдыхай, Рагнальд. Я тотчас пришлю к тебе ведьму.

— А я отправлю к тебе эглина.

Ярл снова развалился к скамье подле очага и зашёлся в кашле.

— За мной, — сказал брат мне и Глоди. — Нужно потолковать.

Мы послушно вышли из чертога на залитую тусклым светом улицу, оставив хозяйку наедине с мужем. Туман рассеялся, но небо всё так же было затянуто плотными облаками. Скегги бодро зашагал к берегу, и оставшиеся воины, что дожидались нас подле чертога, последовали за нами.

Гулла сорвала травинку и сунула в рот. Прожевав, выплюнула.

— Да, земля здесь хорошая, — заключила она. — Но неспокойная. Духи говорят, но я слабо их слышу.

— Потому мы и здесь, — улыбнулся Скегги. — Чтобы духам жилось легче.

Добравшись до кораблей, брат велел всем снимать снасти и разбивать лагерь. Одного из хускарлов он послал к ярлу вместе с Вивой. Целительнице Скегги поручил немедленно заняться болезнью правителя, а вот муж по имени Агвид должен был договориться о месте для нашего лагеря. Мы не хотели стеснять местных, но и ютиться на продуваемом всеми ветрами береге не желали.

— Дня три передохнём здесь, а затем разойдёмся. — Скегги повернулся к Глоди. — Ты останешься в Сандвене с половиной хирда и проследишь, чтобы моя часть клятвы была исполнена. Чем быстрее укрепим город, тем лучше. Сандвен — лицо всего Свергло, и я хочу, чтобы люди Гутфрита, если они здесь появятся, увидели нашу силу.

— Значит, ты не отказался от идеи союза с туннами, — отозвался я, не сумев скрыть неудовольствия.

— Я выжидаю, — сухо ответил брат, задумчиво глядя на наши восхитительные корабли. — Кроме того, увидев слабый Свергло, Гутфрит может рискнуть напасть. Сомневаюсь, что ему это интересно, но мы должны отбиться от всякого, кто посмеет прийти сюда с войной.

Скегги был прав. Я не видел причин для Гутфрита нападать на дружественные племена, но не мне о том было судить. На Эглинойре почти стиралось разделение на туннов, нейдов и сверов. Для эглинов мы все были врагами-северянами. Всех ненавидели одинаково, если только ты не соглашался принять мёртвого бога.

Но Гутфрит и есть Гутфрит — лишь богам было известно, что творилось в его голове. Поэтому Скегги мыслил верно — сперва требовалось защититься от любого нападения. И всё же мне не нравилась идея разбивать надвое и без того не самый большой хирд. Мои сомнения озвучил Глоди.

— Разумно ли разделяться сейчас? — прогудел он, чуть наклонившись к Скегги. — Это может быть опасно.

— Я же не могу притащиться к ярлу Эовику на одном лишь корабле, — пожал плечами брат.

Ну… И это было ожидаемо. Скегги не был бы собой, кабы не попытался заключить союз с правителем Скелгата. Если Рагнальд не обманул нас, то едва ли не половина сил всего Свергло сейчас была под рукой у ярла Эовика. И Скегги должен был призвать всё обаяние, чтобы с ним договориться. Вопрос, на каких условиях…

— Хватит ли трёх дней, чтобы подготовиться к выходу в Скелгат? — поинтересовался я. — Не уверен, что я буду готов.

По-хорошему мне требовалось дождаться нужной луны и раскинуть руны, принести несколько добрых жертв и умилостивить богов. Скегги повезло быстро уговорить Рагнальда, но надёжные союзы так легко не заключаются. Я хотел подготовиться к встрече двух вождей по всем правилам.

— Ты не пойдёшь со мной, Хинрик, — огорошил меня брат. — Для тебя будет особое задание.

Мы с Гуллой и Глоди удивлённо переглянулись. Скегги жестом велел нам отойти с дороги — воины начали разгружать корабли и выносили на берег припасы. Брат с крайне загадочным видом отвёл меня в сторону, и остальные не решились вмешиваться.

— Что ты удумал? — тихо спросил я.

— Хочу, чтобы ты с небольшим отрядом добрался до Омрика и увидел, что там творится, своими глазами. Глоди отправить не могу — он нужен мне в Сандвене. Пусть присматривает за Рагнальдом.

— У тебя много верных воинов. Наверняка многие уже бывали в Свергло. Почему я?

Я не боялся такого поручения, но мне и правда стало интересно, отчего выбор Скегги пал на меня. Не верилось, что брат больше никому не доверял во всём хирде — многие пошли на смерть и восстали против короля, чтобы вытащить его из ямы. Значит, дело не в недоверии. Здесь было что-то другое.

— Я хочу, чтобы в Омрике побывал начертатель. — Скегги понизил голос так, что я едва его слышал. — Мне говорили странные вещи про Эглинойр. Якобы на земле, которая принадлежит мёртвому богу, не работает колдовство. Хочу, чтобы ты это проверил, Хинрик. Ведьм отправлять туда мне боязно — привлекут лишнее внимание. А вот ты сгодишься, если оденешься попроще и станешь помалкивать.

Теперь становилось понятнее.

— Хочешь, чтобы я попробовал там колдовать?

— Да. Мне бы сгодились твои навыки во время боя. Но если начертание там не сработает, лучше узнать об этом заранее.

— Справедливо, — кивнул я. — И потому ты попросил у ярла проводника из местных?

Скегги вцепился в мою едва зажившую руку с такой силой, что я поморщился от боли.

— Ага. Слушай внимательно, Хинрик, — шепнул он мне на ухо. — Выйдете самое крайнее через пару дней, лошадей к тому времени для вас добудем. Ещё потолкуем с этим проводником, чтобы он придумал объяснение, зачем вам всем могло понадобиться в Омрик. Серебра я ему отвешу вдоволь.

— Отправишь только нас вдвоём?

— Нет. Возьми Гуллу. Хочу, чтобы она тоже проверила, сработает ли женская ворожба. Если нет, то перед походом на Омрик отправим ведьм в безопасное место. Не хочу, чтобы в случае неудачи они попали в плен. Монахи их не пожалеют.

— Нужен ещё один, — добавил я. — Хороший воин. Я неплох в бою, да и Гулла не промах, но…

— Кьелл пойдёт с вами.

А вот это было хорошей новостью. Кьелла я успел неплохо узнать за время, что мы провели на Хавстейне. Этот муж был одним из немногих, кто видел во мне не только колдуна, но и воина. Мы нередко упражнялись на рассвете, и именно Кьелл начал учить меня владению эглинским мечом. Мне подумалось, что будет мудро познать оружие, которым сражается враг. Бой мечом оказался тяжелее, приходилось хорошенько работать головой, но и удары выходили более точными. Хочешь — руби, хочешь — коли.

Кьелл, к слову, ни разу не попросил меня разложить руны — не желал знать будущего. Говорил, так жить интереснее. Сам же он был высоким и широкоплечим, с невыразительным лицом и косящим левым глазом. Нрав имел спокойный, словно лесное озеро. Да только в том озерце наверняка водились чудовища. Я просто не давал Кьеллу повода их выпустить.

— Нам нужно только наблюдать за Омриком? — спросил я. — Может стоит по возможности оставить кого-нибудь за стенами города? Думаю, это бы пригодилось.

Слабая улыбка расцвела на усталом лице Скегги.

— Ты мыслишь не как простой колдун, Хинрик. Это мне нравится. Что предлагаешь?

— Да всё же очевидно. Нужно найти предлог подольше погостить в Омрике, изучить там каждый булыжник. Понять, сколько народу в страже, много ли ополченцев и насколько хорошо они подготовлены. Выяснить, как быстро они поднимутся по тревоге. И если бы предо мной стояла задача взять город малой кровью, то я бы поискал способ схитрить изнутри.

— Примерно на это я и рассчитываю.

— Тогда кому-то придётся остаться в городе, — нахмурился я. — И отправить посыльного с вестями.

Скегги по привычке взглянул на небо, но вновь не увидел там ничего, кроме серых облаков.

— Сейчас луна растущая… Вам добираться несколько дней, да и там вы проведёте немало времени, если ты уж решил всё основательно там изучить. Давай условимся, что отправишь гонца в следующее новолуние. Кто это будет, реши сам.

— Как скажешь. Но если никто не явится, отправь кого-нибудь за нами, но тихо.

— Хорошо. Гулле сам скажешь? — спросил Скегги и хитро подмигнул. — Вижу, с тобой она ночует уже чаще, чем со мной.

— Могу и сам. И это… Если…

— Я не в обиде, брат, — мягко улыбнулся наш вождь, угадав мои мысли. — Гулла — свободная женщина и может выбирать кого хочет. Думаю, я ей просто надоел, а она всегда питала слабость к колдунам.

Надеюсь, Скегги говорил искренне. Меньше всего мне хотелось недопониманий и вражды с родичем из-за женщины. Даже из-за такой, как Гулла.

— Точно? — На всякий случай уточнил я, чувствуя себя невероятно глупо.

— Точно!

Брат хлопнул меня по плечу и подозвал остальных.

* * *

Уже на закате, когда мы обустроили лагерь ближе к рыбацкой части городка и наконец-то распотрошили запасы съестного, небо рассеялось. Жирный месяц висел над беспокойными водами, и его отражение было зыбким, переменчивым, прямо как наше ближайшее будущее. Мне очень хотелось раскинуть руны этой ночью, но меня постоянно отвлекали.

Мы с Гуллой и Кьеллом расселись вокруг костра, передавая по кругу кувшин с местным жидким элем и заедая невкусное пойло чёрствыми лепёшками. Мне подумалось, что надо бы добыть побольше мяса — дорога предстояла дальняя, и на одном сухом хлебе много не проедешь.

Кьелл точил ножи, Гулла измельчала коренья и тихо напевала старую песню о жене конунга, что превратилась в ворону и выклевала глаза врагу, что бесславно убил её мужа. Да уж, умела эта ведьма выбирать песни.

Она затихла, расслышав шаги со стороны улицы, и уставилась в темноту на звук. Мы с Кьеллом обернулись, по привычке положив ладони на рукояти топоров.

— Свой я! — объявили из темноты. — Рагнальд отправил к вам. Пришёл знакомиться.

Мгновением позже на свет нашего костра вышел рослый веснушчатый эглин с огненно-рыжей копной курчавых волос. Хоть одевался и стригся он по мерглумскому обычаю, даже спираль на груди носил, но что-то неуловимо выдавало в нём язычника.

— Элред, как я понимаю? — Я поднялся на ноги и протянул руку в знак приветствия.

— А ты Хинрик-начертатель? Скегги сказал, что вы здесь.

Значит, уже и с братом потолковать успел. Шустрый эглин. Надо бы за ним присматривать. Гутлог всегда говорила мне, что рыжеволосые люди отмечены при рождении самим богом Брани. А Брани мог наделить человека разными дарами — кому язык повесит так, что заговорит любого, а иного сделает великим лжецом…

— Это Гулла и Кьелл, — представив остальных, я жестом пригласил гостя сесть с нами. — Тебе уже сказали, что требуется?

— Ага. Как раз пришёл поговорить об этом.

Элред говорил по-северному, но речь его была мягкой, словно мох. Он не рубил окончания слов, как сверы, но и на мой родной нейдский его выговор не был похож. Эглинское наречие мы могли понять даже без переводчика — поговаривали, у наших народов были общие предки. Но многие слова нам всё же были незнакомы.

— Что надумал? — спросил я, передав гостю кувшин. Он сделал пару глотков, поморщился и потянулся к меху на поясе.

— Мочу какую-то пьёте, ей богу. Вот, возьмите, это крепкая брага. Хорошо согреет.

Пока Гулла недоверчиво принюхивалась к содержимому меха, я сверлил Элреда глазами.

— Так каков твой план? Есть мысли?

— Да чего тут думать? Вы ж не единственные, кто по эглинским городам шарится. Я торгую чем придётся. Из одного города вожу всякое барахло в другой.

— Что продаёшь?

— Да что попадётся. Сейчас вот повезём ракушки.

Я удивлённо вытаращился на гостя.

— Ракушки? Издеваешься?

— Нисколько, — ухмыльнулся Элред и почесал бороду. — Кое-кто пустил слух, что спираль, выточенная на морской раковине, делает амулет сильнее. Теперь на них спрос вырос. Но ценятся не все подряд, а определённые. Как раз в этих местах я их и добываю. Разлетаются на ярмарке как печёные яблоки.

— Дай угадаю, кто распустил этот слух, — улыбнулся я.

Эглин расплылся в довольной улыбке.

— Люди-то в большинстве своём дураки. А как спирали на шею повесили, так пуще прежнего поглупели. А глупость я не жалею. На глупости надо делать деньги.

Гулла коротко хохотнула.

— А почему ракушки-то? — спросила она и приложилась к браге. — Придумал бы про камни какую-нибудь небылицу.

— С камнями все носились пару зим назад. Но камни всем надоели. Теперь ракушки. Следующим летом ещё что-нибудь придумаем.

— Про твою изворотливость я всё понял. — Мне не терпелось договориться и заняться наконец-таки рунами. — Как пойдём? Как долго сможем оставаться в Омрике? Как будем выбираться, случись что?

— Экий ты суровый, — притворно оскорбился гость. — Я буду с повозкой, на ней товар. Помимо ракушек ещё есть что продать. Вы будете моей охраной. Женщину… Скажем, что жена моя. Или кого-то из вас. Если краску с лица смоет и оденется неприметно, то за местную сойдёт.

Гулла скривилась, но спорить не стала.

— Как долго будешь торговать в Омрике?

— Как пойдёт. Порой за три дня всё распродаю, а иной раз и дюжину дней провозиться приходится.

Я кивнул.

— В этот раз повозись.

— Понял.

— Сколько дней пути?

— Если дорога не раскиснет, дней пять.

— Далеко. Я думала, будет ближе, — отозвалась Гулла.

— Налегке быстрее, но у нас груз. — Эглин поднялся и протянул руку ведьме, чтобы забрать свой мех. — Завтра свидимся. Я приду около полудня, ещё раз всё проговорим.

Он шагнул было прочь, но спохватился и резко крутанулся на пятках.

— Совсем забыл! — Элред вытащил из-за пазухи три шнурка с какими-то висюльками, и я не сразу распознал в них амулеты. — Вам придётся это надеть и носить почти не снимая. Разбирайте.

Гулла и Кьелл расхватали подвески, а я медлил, не рискнув прикасаться к чужеродному амулету.

— Бери, колдун, — торопил эглин. — Самому носить это барахло тошно, но приходится исхитряться. Потерпишь, не сломаешься.

Я осторожно прикоснулся к амулету и поднёс его к огню, чтобы лучше рассмотреть грубо выточенную спираль на перламутровом куске ракушки. Амулет был сделан проще некуда — просто осколок раковины и завитушка. Через аккуратно выдолбленную дырочку продет шнурок.

— До завтра, — попрощался Элред и скрылся во тьме ночи.

— Мерзость какая, — зашипела Гулла и, морщась, словно её заставляли лезть в чан с дерьмом, надела ракушку на шею. — Но надо привыкать, а то ещё сболтну чего лишнего и всех нас выдам.

Кьелл пожал плечами, с полным безразличием продел голову через шнурок и снова занялся ножами.

Я долго пялился на завораживавшую своей странно-знакомой простотой закорючку и не мог понять, что чувствовал. Казалось, я видел её раньше, ещё до того, как встретил первого монаха. Но откуда бы мне знать этот символ? Может завалялся среди даров, что приносили жрицам на Свартстунне? Бережно я прикоснулся к спирали, прислушиваясь к ощущениям. Нет, показалось. Просто кусок раковины. От иных амулетов за пару шагов веяло большей мощью.

И всё же эта проклятая завитушка не давала мне покоя.

— Что, испугался? — подначивала меня Гулла. — Думаешь, захвораешь, если наденешь? Не бойся, нет в этих амулетах силы. Безделица — и только.

Вздохнув, я накинул петлю амулета на шею. И не сразу понял, что произошло. Если вообще что-то понял.

— Ааааа!

Всё тело пронзила такая острая и мучительная боль, что я закричал во всю глотку и повалился в костёр — кто-то успел подхватить меня, вопящего не то от ужаса, не то от спазма, взметнув в небо столб искр.

Я бился в руках Кьялла, но не мог проговорить ни слова. Яркая вспышка застелила мне глаза. Нестерпимый свет, словно я палился на солнце и не мог моргать. Высоко и тревожно завопила Гулла. Ревел, зовя на помощь, Кьялл. Я оцепенел и не мог даже бровью пошевелить.

На меня хлынул поток видений и голосов, и миг спустя я перестал ощущать мир.

Глава 14

Поток видений уносил меня всё дальше от костра на берегу Сандвена. Какая-то часть меня осознавала, что чем сильнее я стану сопротивляться, тем больнее мне будет. Я покорился неведомой силе, позволил этой бешеной мешанине незнакомых образов и голосов захватить меня полностью и растворить в себе.

Ослепительный свет понемногу угасал. Голоса, шептавшие мне на незнакомых языках тайны, утихали. Я всё ещё не мог ничего разглядеть — перед глазами стояла белёсая пелена, но подобие тела, каким я обладал, ощутило жар.

Свет сконцентрировался в одной яркой точке где-то над моей головой, и я понял, что очутился в незнакомом месте. Никогда не видел ничего подобного и даже не мог представить. Меня окружали пески — бескрайняя жёлтая равнина, утопавшая в раскалённом воздухе. Дышалось с трудом, лёгкие обжигало при каждой жадной попытке вдохнуть глубже. Небо здесь было светло-голубым, почти лишённым цвета, а над моей головой болтался ослепительный солнечный шар.

Я осторожно обернулся вокруг своей оси.

— Иди вперёд, — донёсся незнакомый голос. Я не смог понять, принадлежал он мужчине или женщине, ребёнку или старцу. Ни ярости, ни любви, ни любого другого чувства в этом голосе не было. Я слышал его одновременно в своей голове и отовсюду. — Ищи.

— Что мне искать? — спросил я. — Или кого?

— Иди вперёд.

— Кто ты?

— Иди вперёд, — настаивал голос.

Казалось, со мной говорило само солнце. Или небо. Или проклятый песок, что обжигал мои босые ноги. И, к слову, почему я был босиком?

Я бросил взгляд вниз и осознал, что в этом видении зачем-то был полностью нагим.

Больше голос не сказал ни слова. В этом месте царила абсолютная тишина — ни дуновения ветерка, ни голоса птицы, ни треска деревьев. Да и какие звуки могли быть в пустыне? Только моё тяжёлое дыхание.

Я осторожно переставил ноги, морщась от обжигающей боли. Беспощадные пески. Всего пара десятков шагов — и я начал ощущать запах своего пота. Мокрые волосы прилипли ко лбу, плечи пощипывало от палящего солнца. Не спрятаться, не убежать. Я упрямо шёл вперёд, стараясь убеждать себя в том, что всё это — лишь видение, насланное неведомой силой. Ничего из этого не могло случиться со мной наяву, и я не должен был бояться.

Но, признаюсь, мне стало не по себе. Зной мутил разум, горло мгновенно пересохло, и я был готов отдать руку на отсечение за глоток ключевой воды. Куда там! Я медленно брёл, проваливаясь в рыхлый песок и не видел ничего нового. Только волны песков.

Равнина всё же имела небольшой уклон. Каждый новый шаг давался мне тяжелее предыдущего, но я продолжал взбираться на дюну или её пологое подобие. Следовало понять, как далеко я ушёл. Я обернулся, чтобы обозреть свои следы, но застыл в оцепенении — позади меня песок выглядел нетронутым, словно нога человека и не ступала по нему вовсе.

— Вот проклятье! — в сердцах выругался я и взглянул на небо. Ни единого облака, всё та же бледная голубизна. И пылающий солнечный шар прямо над моей головой. В этом месте царил вечный полдень. Идеальная пытка.

— Иди вперёд, — напомнил голос.

— Да чтоб тебя!

Я несколько раз крутанулся вокруг своей оси, ища подъём. Пологие дюны выглядели до ужасного одинаковыми. Ну и как здесь ориентироваться? Говаривали, в Сарской империи придумали приспособление, которое показывало стороны света, и южные караванщики покупали эту штуковину за баснословные деньги. Сейчас мне бы такая пригодилась, будь это место реальным.

— Так где этот перед-то? — хрипло выкрикнул я.

Мне, как и ожидалось, не ответили.

Ладно. Я перестал крутиться и просто шагнул дальше, превозмогая жгучую боль. Отчего-то начало казаться, что видение должно было само вывести меня в нужную точку. Да только понимать бы, что именно мне хотели показать. Ведь не просто же так амулет или сила, которой он пользовался, решили закинуть меня в середину необъятной пустыни?

Я снова медленно брёл, не соображая, куда и зачем. Сколько бы раз ни поднимал голову в небо, солнце вновь и вновь оказывалось у меня над головой. После шестой попытки хоть как-нибудь сориентироваться я бросил это бессмысленное занятие и покорился богам.

Наконец, вскарабкавшись на гребень высокой дюны, я отдышался, хрипя от раскалённого воздуха. Волосы откинул за спину, ужаснулся тому, как же нагрелась голова, и принялся оглядываться по сторонам. Небо и солнце словно не были подвластны времени, зато откуда-то подул лёгкий ветер, и моё голое тело обдало живительной прохладой. Это было странно. Мне думалось, что и ветра в этом месте должны быть горячими.

Что-то темнело вдали. Маленькая точка посреди дюн. Не то скала, не то большой камень, выросший средь бескрайнего песчаного моря. Я направился туда, но не рассчитал, что песок подо мной окажется слишком податливым. Нога сорвалась, поехала, я потерял равновесие и с отборной бранью покатился вниз.

— Вот дерьмо! Ааааа!

Глаза залепило царапучими песчинками. Проклятый горячий песок, казалось, проник даже в задницу. Я катился, стараясь закрыть лицо руками, пока, наконец, не остановился у подножия дюны. Кто бы ни послал мне это видение, он был весьма жесток.

С трудом поднявшись, я выплюнул набившийся в рот и нос песок, отряхнулся и нетвёрдой походкой направился к камню. Пот перестал литься с меня и просто застыл кристалликами соли на коже. Казалось, уже даже яйца начали похрустывать.

Идти становилось тяжелее, и дело было не в падении или в солнце. Чем ближе я подходил к камню, тем труднее двигался, словно мне приходилось преодолевать сопротивление чего-то незримого. Сам воздух, казалось, стал плотным, и я буквально продавливал своё тело сквозь него, чтобы шагнуть вперёд.

— Да что ж такое! — вырвалось у меня. Впрочем, на ответ голоса я уже не надеялся.

Понемногу камень приближался. Я продвигался настолько медленно, что, будь это место нормальным, наверняка здесь бы уже царила ночь. Шаг за шагом, уговаривая уставшее тело и измученные ноги продолжать движение, я наконец почти добрался до цели.

Голос молчал, но я не видел до самого горизонта ничего иного, что могло бы привлечь внимание. Значит, шёл в верном направлении. А вот сама скала действительно привлекала внимание.

Издали она казалась простым черно-серым камнем, но была настолько инородной для этого места, что я невольно заинтересовался и захотел рассмотреть находку внимательнее. Порода очень напоминала мне наши северные камни. На Свартстунне было много похожих — тёмные, с прожилками из слюды, что искрились в солнечных лучах.

Камень оказался высотой с меня и шириной в один шаг. Над ним явно поработала рука человека или ещё кого-то сведущего в ремёслах. Порода была отшлифована почти до зеркального блеска, отчего слюдяные вкрапления сверкали ярче в лучах неумолимого солнца. И я заметил ещё одну странную деталь. Воздух над песком дрожал, но вокруг камня он был прозрачным и… обыкновенным, привычным, неподвижным.

Я осторожно прикоснулся к отполированной поверхности и удивлённо охнул. Камень был холоден, словно лёд. Поборов порыв прижаться к нему всем телом, чтобы хоть как-то унять мучительный жар, я обошёл находку вокруг.

Ни единой руны, ни одного рисунка не было выбито на гранях камня.

— Ну и зачем ты привёл меня сюда? — заорал я на небо.

И снова ответа не последовало. Я присел на корточки и принялся обследовать ладонями каждую пядь холодной породы. Ничего. Так я обошёл их все и разочарованно вздохнул. И правда, зачем тогда всё это было?

Я выпрямился и отошёл на несколько шагов, подумав, что тайна могла крыться в узорах слюды и что с близкого расстояния рассмотреть это было невозможно. Но я ошибся — узоры оказались простыми хаотичными вкраплениями. Красиво, но бесполезно. Мне не удалось найти ничего, что хотя бы отдалённо напоминало руны или рисунки.

Окончательно разочаровавшись в поисках, я устало привалился к камню и обнял его обеими руками — хоть охлажусь немного, раз ничего путного не выяснил. Я пробежался пальцами по верхушке и внезапно нашёл необычную шероховатость. Дубина! Обследовал только боковые, а верхнюю рассмотреть не удосужился!

— Ну-ка…

Я подпрыгнул, чтобы лучше рассмотреть верхнюю грань, но пожалел об этом — едва ноги вновь коснулись песка, ступни пронзила жуткая боль. Это я зря, но сейчас было не до жалости к себе. Мне хотели что-то показать, и я должен был это найти. Ухватившись за края камня, я с трудом подтянулся.

Вот оно!

Взгляд выхватил рисунок — мне показалось, то была та самая спираль, какую вытачивали на амулетах последователей единого бога. Я снова пробежался пальцами по шероховатой поверхности, стараясь кожей почувствовать рисунок и глубину резьбы.

Спираль. Я вновь подпрыгнул, напряг руки, стараясь задержаться в прыжке хоть на долю мига, и теперь хорошо рассмотрел ее. Спираль была вырезана на поверхности камня и окрашена золотом. Красивая работа, казавшаяся грубой лишь на первый взгляд.

— Что это значит? — крикнул я в небо. — Я нашёл её. И что теперь?

Ответом мне был отдалённый рокот. Шум доносился со всех сторон, зловещий гул приближался, нарастал. Я не мог понять, что это было.

А затем увидел стену воды.

Огромная волна — выше любого дерева или дома — неслась на меня. Я шарахнулся назад, к высоким дюнам, надеясь найти на вершине одной из них укрытие. Вода наступала — сине-зелёная, морская. На меня дул ветер, едва не сбивая с ног. Я бросился наверх, карабкаясь, скользя по податливому песку, срывался вниз, снова лез, тяжело дышал и плевался песком. Я почти добрался до самого верха, когда огромная волна накрыла и меня, и дюну, и всю пустыню.

Странно, что дышать в этом море я мог без труда. Мимо меня проплывали рыбы, вырастали коралловые рифы, менялись очертания дна. Словно время здесь текло необъяснимо быстро, а я лишь наблюдал за изменениями. Идя по дну, я видел камень со спиралью — обросший ракушками и подводными цветами. Древняя пустыня превратилась в море. Море дало жизнь не только подводным созданиям, но и людям — я видел над головой тёмные продолговатые точки лодок и тени кораблей. Видел сети, что они кидали. Но не мог вынырнуть на поверхность.

А затем вода начала темнеть, густеть. Море принялось мельчать. Соли в нём стало больше — настолько много, что теперь эта плотная вода сама вытолкнула меня на поверхность. Я вновь узрел пустыню, но теперь на песчаных берегах этого древнего моря оказались поселения. Люди в причудливых ярких одеждах, кочевые племена, караваны торговцев со странными горбатыми животными — все шли вдоль берега моря, на дне которого, спрятанный под ракушками и водорослями, покоился камень с золотой спиралью.

Я чувствовал ветер, ощущал жар всё того же неумолимого солнца, слышал разговоры на незнакомых языках и печальные песни рабов, которых гнали по берегу в большие города. Поселения разрастались, обносились стенами из привозных белых камней, приходили и умирали армии, песок окрашивался кровью народов, а море незаметно мельчало. Пока, наконец, не превратилось в лужу, из глубин которой снова вырос тёмный камень с полированными гранями.

Я видел, как двое рабов — один хромой со шрамами от кнута на спине, второй незрячий — подошли к нему, удивлённо касались хладной породы и переговаривались. Через несколько мгновений слепой прозрел, а хромой ощутил силу в ногах, и шрамы на его коже затянулись. Узревшие чудо побежали обратно в город — всё ещё великий, но угасающий. Ибо он гиб вместе с морем.

Я наблюдал, как к этому камню начали совершать паломничество — босые ноги шлёпали по обмельчавшему водоёму, сотни и тысячи ног исходили берег за эти годы. Бедняки и богачи, рабы и хозяева, гончары, пастухи и солдаты. А затем пришли люди в доспехах и алых одеждах, извлекли камень, откололи спираль и увезли ее неведомо куда.

Мне показали знакомство людей с мёртвым богом. Я узрел чудо, что он им даровал. Но не понимал, зачем.

На некогда великий город с обветшавшими стенами налетела буря — песок и тучи, неумолимая стихия довела до конца разрушения, проделанные многочисленными войнами. Давно покинутый город пал, скрылся под песками навеки. Море исчезло, словно его доселе и не было. Забылись пути, стёрлись дороги, и лишь редкие караванщики забредали сюда в поисках былой реликвии.

Я закрыл глаза, ощутив тягучую пустоту внутри. Эпоха умерла. Больше не на что здесь было смотреть.

— Найди спираль, — приказал мне голос.

— Как я, по-твоему, это сделаю? — съязвил я, не решаясь открыть глаза. Солнце вновь невыносимо пекло, и я сам ощущал себя соляным столбом, не имея сил пошевелиться.

— Ищи ответы в видениях. Следуй за видениями, Химмелинг.

Голос умолк так же резко, как и появился в моей голове. Это было немного похоже на внезапные появления фетча, но этот кто-то говорил иначе. Приказывал, складывал силу в каждое слово.

Я открыл глаза и увидел над собой усыпанное звёздами небо и жирный лунный серп. Ветер, прохладный морской ветерок, почти ласково касался моего пылавшего лица. Пахло кострами, водорослями, выделанной кожей, пивом и травами. Я хотел было что-то сказать, позвать кого-то, но смог издать лишь хрип.

Кто-то зашевелился возле меня. Мгновением позже небо закрыло лицо Гуллы. Всё такое же красивое, но бледное, осунувшееся, с тёмными кругами под глазами.

— Драть тебя с перцем, Хинрик! — выдохнула она и привалилась ко мне, обнимая. — Я уже думала, не выкарабкаешься.

— Во… воды… — взмолился я, с трудом шевеля распухшим языком.

Гулла сняла с пояса мех и, приподняв мою голову, аккуратно влила немного живительного питься мне в рот.

Никогда прежде вода не казалась мне такой вкусной.

— Долго я провалялся?

— Это третья ночь.

— Ого…

— Ты бредил. Не будь ты мужем, сказала бы, что ты видел вороний сон. У тебя был жар — я все травы извела на припарки. — Гулла устало развалилась на земле возле меня. — Даже Вива не знала, что с тобой творилось. Её ремесло впервые оказалось бессильно.

— Мне было видение, — хрипло ответил я и попытался приподняться. Грудь разорвал кашель. Мне все еще казалось, что в каждое отверстие тела набился песок.

— Что ты видел? Это как-то связано с амулетом? — Ведьма достала из-за пазухи подвеску со спиралью. — Как ты начал биться в бреду, я сняла её с тебя. Но легче тебе не стало.

— Странное видение. Кажется, мне открылось, как возникла вера в мёртвого бога эглинов. Она и правда пришла с юга.

— Но зачем нам это знание?

Я слабо пожал плечами.

— Понятия не имею. Потом брошу руны и попробую с этим разобраться. Жрать хочу безумно. Можешь чего-нибудь найти?

Гулла кивнула.

— Да, Скегги оставил нам достаточно перед уходом.

— Так он уже на пути в Скелгат?

— Да. Ушёл сегодня утром. Больше не мог дожидаться, пока ты очухаешься. Но он очень беспокоится о тебе. Я начала догадываться, что так на тебя спираль повлияла, мы с сёстрами провели зейд прошлой ночью и выяснили, что ты был не в этом мире. Но и у Гродды тебя не было.

— Ладно, хватит обо мне. — Мне стало неловок из-за того, что опять невольно поставил на уши весь хирд. — Помоги мне подняться, вместе поищем чем набить брюхо.

Гулла, казалось, моего порыва не оценила.

— Точно встанешь? — с сомнением спросила она, глядя на моё лицо. — Ты какой-то красный весь. Может лучше полежать?

— Попытаться стоит, — улыбнулся я. — Не чувствую я себя смертельно больным. Помоги, дорогая.

Гулла нависла надо мной и протянула руки. Я ухватился за её плечи и осторожно выпрямился. Хорошо, что она была сильной. Та же Вива наверняка бы не сдюжила поднимать такого здоровяка.

— Ну как? — спросила ведьма. — Голова не кружится?

— Немного, но это ничего.

Едва я перенёс вес на ноги, как вскрикнул от неожиданной боли.

— Что такое?

— Ноги… Стоять больно.

— Ну-ка садись обратно, поближе к костру. Сейчас посмотрим. Если что, позову Виву.

Гулла почти силком надавила мне на плечи, заставляя опуститься, и принялась стягивать мою обувь.

— Вод великий! Как же тебя угораздило? — выдохнула она, оглядев мои ноги. — Впервые такое вижу. Теперь понятно. почему ты горел… Как ты вообще можешь спокойно разговаривать с такими-то ранами?

Я подтянул ногу к себе и рассмотрел раны. Все мои ступни от пальцев до пяток были в волдырях от ожогов.

Глава 15

Эглинойр в действительности оказался зелёным. Здесь было много приятных лесов, полных живности, поля рождали хороший урожай, реки изобиловали рыбой, а усыпанные клевером луга служили отменными пастбищами. Стоило всего на день уйти к северу от Сандвена — и я понял, почему мой народ так отчаянно хотел здесь жить.

Мы ехали вчетвером: рыжий Элред правил гружёной повозкой, на которой лениво развалилась Гулла. Кьелл добыл нам лошадей — я был готов расцеловать его за этот бесценный дар. Мои покрытые волдырями и струпьями ноги ужасно болели при попытке сделать хоть шаг, и поездка верхом здорово облегчала жизнь. Лучше уж отбитая задница, чем сгнившие от неправильного ухода ноги.

Вива успела наготовить для меня целый горшок целебной, но очень пахучей мази. Когда я трижды в день наносил её на раны, все мои товарищи воротили носы и шипели, чтобы я управлялся побыстрее. Вонь от снадобья и правда стояла такая, что даже мухи не рисковали подлетать ближе пяти шагов. Однако с каждым разом мне становилось лучше. Я надеялся, что к прибытию в Омрик смогу нормально передвигаться на своих двоих. Ненавижу быть обузой.

— Одного не могу взять в толк, — задумчиво протянул Элред, пялясь на раскисшую дорожную колею. — Вам же нужно в Омрик. А до него ближе из Скелгата, куда поплыл ваш вождь. Вы могли бы дойти с ним до Скелгата на корабле, а оттуда до Омрика два или три дня пути на лошади вдоль Оствуда. Дорога там куда чище и безопаснее… А так будем тащиться через весь Свергло с юга на север, ещё и под дождём. Зачем же так усложнять?

— Не твоё дело, почему Скегги отправил нас длинным путём, — огрызнулась Гулла. — Тебе не платили за лишние вопросы, эглин. Вот и придержи язык, пока я его не вырвала.

Элред лишь тихо рассмеялся и взглянул на меня.

— Твоя женщина всегда такая злая?

— Ты меня ещё злой не видел, — прошипела ведьма. — И не стоит рисковать. Тебе не понравится.

Я чуть отстал и поравнялся с ней. Гулла раздражённо выковыривала грязь из-под ногтей тонким прутиком, то и дело бросая завистливые взгляды на нас с Кьеллом. Наверняка злилась на то, что ей не досталось лошади, и пришлось ехать в повозке.

— Прекрати шипеть на проводника, — велел ей я. — Без него у нас мало шансов исполнить волю Скегги. Мы должны не только попасть в Омрик, но и вернуться оттуда живыми.

Женщина придвинулась ближе и обожгла жарким дыханием моё ухо.

— Я не верю этому эглину, — выдохнула она. — Заставил снять амулеты, обрядил в нелепое тряпьё…

— Так нужно. Выбора у нас нет, — отозвался я, стараясь говорить как можно тише. — Просто будь начеку и не давай ему поводов сдать нас мерглумцам при первой возможности. Поняла?

— Да, — нехотя кивнула ведьма и снова повалилась на тюки с барахлом на продажу. — Пусть только попробует что-то выкинуть — кишки выпущу.

Ох, доведёт она меня до суда. Доведёт… Прибью однажды и не погляжу, что ведьма. Умела эта неистовая женщина доводить весь хирд до бешенства, но больше всех доставалось теперь мне. И как Скегги терпел её годами? Я начинал понимать, почему он испытал облегчение, когда Гулла выбрала проводить ночи со мной. То-то он так озорно улыбался. Знал, зараза, что меня ждало, но не предупредил.

А Элред, к слову, задал очень правильный вопрос. Когда Скегги рисовал на песке карту Эглинойра и обозначил города, я тоже заметил, что Скелгат, куда так стремился брат, находился почти что по пути к Омрику. Но Скегги настаивал, чтобы мы поехали сами.

Полагаю, брат хотел, чтобы мы разведали, как обстояли дела в Свергло на самом деле. Посмотрели на людей, на хозяйства, пообщались с местными. Увидели, как уживаются вместе эглины и сверы — простые люди, а не олдермены и ярлы. Решение мудрое — если уж Скегги метил в конунги Свергло, то должен был хорошо знать будущие владения и настроения в них. Да только нашего отряда явно было маловато, чтобы собрать достаточно сведений.

И всё же я старался запоминать каждую деталь пути. Природа радовала, а вот с погодой вновь не повезло. Насколько я понял, дожди для Эглинойра были делом если не постоянным, то до отвратительного привычным. Вот и мы ехали по раскисшей дороге, отплёвываясь от мелкой мороси. Вроде и не дождь, но эта вечная влага в воздухе раздражала. Хватило мне воды в море. Пару раз телега крепко увязала в грязи, и нам с Кьеллом приходилось спешиваться и вызволять колёса. Силач из меня, правда, был тот ещё — немного толку от человека, что даже стоять нормально не может. Но кое-как управлялись, когда Гулла снисходила до помощи.

Три дня прошли среди унылой череды лесов, полей и лугов. Несколько раз мы заходили напоить лошадей к хуторянам, чьи одинокие хозяйства вырастали недалеко от дороги. Элред знал этих людей — то были эглины, как и он. Но эглины, заключившие честный договор с северянами. Признав в нас сверов, хозяева поначалу пугались — наверняка ожидали, что мы пришли мстить за набеги мерглумцев, но Элред успокаивал их. А я слушал их разговоры и пытался запомнить побольше эглинских слов. Наши языки и правда не настолько уж и отличались.

За весь путь мы наткнулись лишь на одну полностью разорённую сверскую деревню. Она располагалась в одном дне пути на север от Сандвена, и там мерглумцы разгулялись не на шутку. Ни одной живой души, ни единого целого дома — сплошь пепелище и свежие, ещё не поросшие травой, могильные холмы.

— Кто-то выжил, похоронил всех с почестями и ушёл из этого места навсегда, — сказала тогда Гулла, попробовав землю с могилы. — Обряд справлял кто-то из наших. Всё по правилам сделал. Да хранят его боги.

Именно после этого и без того скверный нрав Гуллы стал и вовсе невыносимым. Не знаю, что сказала ведьме земля и что поведали мёртвые, лежавшие в ней, но правда эта была жестокой и печальной. Даже такую, как Гулла, проняло до костей.

— Дальше, где дорога изгибается к западу, будет топкое место. — Элред указал рукой на край леса. — Если там не застрянем, то к вечеру будем во Фримсдене.

— И что там? — прогудел Кьелл. — Скегги не называл мне этого места.

— Деревня. Старая, большая. Ещё до сверов была здесь. Там можно заночевать. Я всегда там останавливаюсь, когда иду на север.

— Эглинская деревня? — уточнил я.

— Да, — кивнул проводник. — Но там безопасно.

— Уверен?

— Мы идём как торговцы, а не как воины. К тому же оставим у них немного денег. С чего бы им лютовать?

— С того, что мы северяне, например, — огрызнулась Гулла.

— Так ты помалкивай, моя хорошая. Веди себя смирно и глупо улыбайся. Тогда всё будет хорошо. — Проводник наградил Гуллу приторной улыбочкой и обернулся к нам с Кьеллом. — Легенда та же. Я торговец, Гулла — моя дальняя родственница. Пусть будет моей роднёй, чтобы местные не думали к ней лезть. А вас я нанял как охрану, ибо дорога нынче опасная. Спирали показывайте и много не болтайте. Кто спросит, где принимали веру — говорите, что в Крелбурге. Там в северной части есть церковь и монастырь неподалёку.

Мы с Кьеллом одновременно кивнули. Лгать я не любил, но как только дело доходило до власти или спасения своей шкуры, почему-то без этого ну никак не получалось. Надо принести хорошую жертву Брани — помощь великого обманщика и шута всех богов сейчас нам бы точно пригодилась.

— А как к северянам отнесутся в Омрике? — Спросил я, по привычке прикоснувшись к спирали на груди. — Знак защитит нас?

Элред пожал плечами.

— Правила те же. Ничего сложного. Без меня лишний раз не гуляйте, говорите мало. Кто будет спрашивать, откуда вы, скажите, что нанялись ко мне в Сандвене. И ещё вот что важно. Каждый двенадцатый день эглины справляют большие службы в своих церквях. Там собираются все верующие в мёртвого бога. Если мы попадём на такой день, придётся сходить в церковь и отстоять все молитвы. Иначе нам не поверят.

— Петь и плясать, надеюсь, не обязательно? — съехидничала ведьма.

Проводник тяжело вздохнул. Гулла утомила и его.

— Тебе бы, дорогая, лучше и вовсе притвориться немой, — ответил он. — Целее будешь.

Мне же не давала покоя близость к эглинским священникам. Насколько я понял, все они были образованными мужами. Быть может, некоторые могли признать в нас с Гуллой не просто северян, а обладателей силы.

— А что за молитвы? — спросил я у Элреда. — Как проходят их обряды?

— Похоже на ритуалы, что проводят наши жрецы. Жители города собираются в храме — там всё украшено священными символами, а иногда и цветами — на большие праздники. Монахи и святые отцы открывают большую книгу, много читают вслух на забытом языке, раздают всем вино и лепёшки, а затем святоши начинают петь гимны и длинные молитвы. У них для каждой есть своё название. Так они славят бога. Верят, что чем жарче молятся, тем легче ему воскресать каждый день.

— А что за книга? — заинтересовался я. — На неё можно посмотреть?

Элред расхохотался.

— Что ты! Тебя к ней ни на шаг не подпустят! Она же Священная книга Воскресающего. Так они называют своего бога. В этой книге написано, как жить, чтобы обрести иную жизнь после земной смерти.

Я кашлянул. Всё у нас и так знали, где окажутся, когда умрут. Если ты был воином и погиб с оружием в руках, то пировать тебе в чертогах Всеотца. Если умер мирной смертью, то отправишься к Гродде — и там она рассудит, в какой край своих владений тебя отправить. Может вмешаться и Эльскет — воительниц и половину павших в бою воинов она забирала к себе в личные чертоги. Словом, каждому северянину было ясно, что может ждать его после смерти. И не нужно было писать для этого никаких книг. Южане и мёртвый бог слишком все усложнили.

Но рассуждать об этом вслух я не стал. Здесь было не с кем спорить. Даже Элред, будучи язычником, понимал, что его посмертие будет иным. Во время одного из привалов я попросил эглина рассказать о своих богах и с удивлением обнаружил, что они были очень схожи с нашими, даже имена носили почти что одинаковые. Значит, правы были те, кто говорил, что северяне и эглины имели общих предков. Но о тех временах даже красивых преданий не осталось.

Увлечённые разговором, мы преодолели спуск и топкий поворот. На этот раз повезло, и повозка не увязла. Окрестности становились всё более обжитыми — я видел коз и овец на выпасе, а пастух — юный парень с лохматой собакой — поприветствовал нас кивком. Наконец, когда зелень лесов и лугов уже окончательно слилась перед глазами в однообразное пятно, я увидел крыши большой деревни.

— Вот и Фримсден, — объявил наш проводник. — Успели до заката. Отлично.

— Далеко отсюда до Омрика? — спросил я, разглядывая крыши.

— Дня три или четыре с такими-то скверными дорогами. Фримсден как раз на середине пути.

Мда. Путешествие затягивалось, но ничего не поделаешь. Может ноги успеют зажить. Я прикинул в голове расстояние.

— А Скелгат, надо понимать, тоже недалеко?

— Ммм, а ты начинаешь ориентироваться, Хинрик, — одобрительно улыбнулся проводник. — Похвально. До Скелгата сейчас и правда ближе, чем до Омрика. Он примерно в паре дней пути на юго-запад. А Омрик — на северо-западе отсюда. Считай, Фримсден торчит в самом центре Свергло. Чую, если войны здесь улягутся, он быстро станет городом. Больно уж место удобное.

Я поблагодарил Элреда и принялся изучать дорогу. Деревня, окружённая невысоким забором с низкими воротами, располагалась у перекрёстка. Если я правильно запомнил расположение городов, то именно здесь, во Фримсдене, сходились пути из Скелгата в Крелбург и из Сандвена в Омрик. Не удивительно, что деревня и правда разрослась почти что до размеров города — место жирное. Я прислушался к боли в спине и заднице и понял, что предложение Элреда заночевать здесь с каждым мгновением нравилось мне всё больше. Не привык я к столь долгим поездкам верхом.

Кьелл тем временем внимательно осматривал подходы, наверняка оценивая, насколько деревня безопасна. Я не увидел ничего подозрительного, но воин решил перебдеть. Гулла выплюнула очередную сорванную травинку, сгребла свои вещи в мешок и тоже пристально разглядывала деревню.

— Надо закупить еды, — сказала она, обратившись к проводнику. — И где ты хочешь спать?

— Моя старая знакомая владеет постоялым двором. Место не сказать чтоб роскошное, но клопов там меньше, чем у других.

Мы добрались до ворот вместе с десятком других путников — близился закат, люди возвращались домой. Охраны здесь, считай, и не было. Так, пара часовых, беспечно болтавших друг с другом и даже лишний раз не поглядывавших в сторону северян. Это показалось мне странным. На месте жителей Фримсдена я бы выставил бдительную охрану — всё же по этим землям гуляла война. Мерглумцы не тронули бы эглинское поселение, но это могли сделать сверы. И делали подобное не раз. Так почему же охрана бездействовала?

— Стояяять, — протянул с характерным говором один из местных стражей. Высокий детина с глуповатым лицом был вооружён простеньким топором и круглым щитом. Возможно, трофейным, сверским. — Вы кто такие?

Элред снял капюшон.

— Здравствуй, Плегвин! — Проводник улыбнулся во все зубы. — Неужто не узнал своего любимого торговца? Как будто не я тебе снадобья для мужской силы возил…

Здоровяк пригляделся — я заметил напряжённую работу мысли на его лице — а затем кивнул.

— Элред!

— Он самый, — ещё шире улыбнулся наш эглин.

— Будь здоров, Элред! Давненько тебя здесь не было. — Страж понизил голос. — И ты это… Про снадобье-то не болтай…

— Я храню секреты своих клиентов, как священник оберегает тайну исповеди! — Притворно оскорбился торговец. — Неспокойно у вас было в последние луны, и я решил отсидеться в Скелгате. Торговал на берегу. Сейчас вроде улеглось, я набрал товара, везу в Омрик. Заодно дальнюю родню решил в местечко поспокойнее перевести. — Проводник обернулся к ведьме. — Гулла, милая, поздоровайся с Плегвином.

Гулла исподтишка метнула на Элреда испепеляющий взгляд, но в следующий миг робко улыбнулась стражнику.

— Благословен будь, — промямлила она, стараясь скрыть северный говор.

Плегвин заинтересованно глядел на мою женщину.

— Красавица какая, — восхитился он и уставился на Элреда. — Точно родня твоя? Больно уж хороша.

— Старшей кузине повезло с мужем — отхватила себе добряка-свера, который принял нашу веру. Вот господь и наградил их красавицей-дочерью.

— Слава ему! — тут же отозвался Плегвин.

— Слава ему! — повторил я, и моему примеру последовали северяне. Раз уж притворяемся единоверцами, то надо раскидывать все камни в этой игре.

Страж перевёл взгляд на нас с Кьеллом. Заметил наши подвески со спиралями и явно удивился.

— А это кто такие?

Элред улыбнулся.

— Охрана моя. Сам понимаешь, времена нынче неспокойные… Решил раскошелиться и нарочно взял сверов, чтобы защитили от гнева своего народа. Но эти мужи правильные, уверовавшие.

— Ага. Нас в бочке купали и молитвы читали. Церкви у вас красивые, — добавил я.

Мой ответ, казалось, окончательно сбил несчастного Плегвина с толку. Видимо, сверы, принявшие эглинскую веру, здесь ещё были диковинкой, и простой люд не понимал, как к ним относиться.

— Ну… Может это и хорошо, что сверы начали в Воскресающего веровать, — задумчиво протянул страж. — Глядишь, когда всё одной веры станем, то и воевать больше не придётся.

Он отстранился и взмахнул рукой, давая нам дорогу.

— Проходите, гости. Оружие не обнажать, крови не проливать. Это место мирное — здесь торг ведут, а не войну. А если кто вас обижать станет за то, что сверами уродились, зовите олдермена. Но сейчас здесь безопасно. За порядком следят во все глаза.

— Я им всё расскажу, Плегвин, — пообещал наш Элред. — Увидимся у Милдрит после заката.

Страж распрощался. Снами и вернулся на пост. Мы же въехали в оживлённую деревню и следовали по широкой шумной улице. Лавки потихоньку закрывались — закат уже подкрался, и люди торопились купить эля и хлеба.

Фримсден показался мне уютным и безмятежным, словно и не было никаких постоянных столкновений двух народов за этими стенами. Люди ходили спокойно, деловитые мастеровые, степенные хозяйки, суетливые подмастерья. Пожалуй, именно так я раньше и представлял себе города, пока не оставил Свартстунн.

— Сюда!

Элред взмахнул рукой, когда мы добрались до колодезной площади. Торговец направил повозку на примыкавшую к ней улицу, и, проехав еще немного, мы увидели общирное хозяйство.

— Это постоялый двор вдовы Милдрит, — сказал проводник. — Здесь заночуем. У неё можно смело оставлять груз — никто не рискнёт воровать.

Я пожал плечами — Элреду точно было виднее. Гулла слезла с повозки, и мы с Кьеллом спешились.

— Много сегодня народу, — сказал эглин, увидев конюшню. К нему тут же подбежал мальчишка, и торговец дал ему распоряжения и подкрепил приказ медной монеткой.

Когда с размещением животных было покончено, Элред направился к двери большого двухэтажного дома, откуда доносились шум, звуки дудки и пахло чем-то очень вкусным и горячим.

— Сейчас я познакомлю вас с прекрасной хозяйкой. С ней надо дружить — Милдрет здесь самая могущественная и всё ещё не стала олдерменом лишь потому, что родилась женщиной. Хотите что узнать — спрашивайте Милдрет.

Я кивнул. Поговорить с хозяйкой было бы неплохо. Она наверняка слушала рассказы путников со всех концов Свергло и знала, где что происходит. Я прикоснулся к кошелю на поясе — серебро, заработанное на рунах и амулетах, было со мной, а в Свергло везде принимали сверские деньги.

Элред, словно сам был радушным хозяином, раскинул руки, приглашая нас войти. Дверь распахнулась, и мы вчетвером ввалились в полутемный зал, освещённый свечами и масляными лампами. Внутри было полно народу — служанки сбивались с ног, суетясь вокруг столов. Из кухни валил пар. Пахло всеми запахами еды и питья сразу — с непривычки я даже закашлялся. Большая компания сдвинула сразу несколько столов, и вооружённые мужи с упоением пили эль, при этом умудряясь внимательно разглядывать каждого гостя. Один из них взглянул на нас поверх кружки и нахмурился.

— Проклятье, — тихо сказал Элред, уставившись на тех мужчин. Улыбка вмиг сползла с его веснушчатого лица.

— В чём дело? — спросил я, переминаясь с ноги на ногу за его спиной.

— В том, что у нас здесь полный зал мерглумских солдат, и они нас заметили, — ответил проводник.

Глава 16

Элред обернулся ко мне и, приняв невозмутимый вид, шепнул на ухо:

— Держись смирно. Покажи им, что вы не опасны. Я всё улажу.

Я переглянулся с Кьеллом, снял с петли топор и перевернул его обухом вниз. Воин удивлённо вскинул брови, но последовал моему примеру. Элред окликнул кухонную девку и попросил для нас стол в углу потише, а также распорядился, чтобы она забрала наше оружие.

Так униженно я давно себя не чувствовал. Однако жест нашего проводника имел успех: мерглумцы, увидев, что мы первыми сдали оружие, немного расслабились, хотя и продолжали сверлить нас недоверчивыми взглядами. Я взял Гуллу за плечо и подтолкнул вперёд — пусть идёт за спиной у Элреда, привлечёт меньше внимания. Топора или меча при ней не было, а нож она спрятала в складках платья. Правда, наш жест получился скорее символическим — мы всего лишь показали, что хотим мирно поесть. Но затылком я чуял, что спокойно потрапезничать нам уже не дадут.

Когда я проходил мимо длинного стола мерглумцев, один из них удивлённо уставился на мой амулет со спиралью. Перехватив его взгляд, я коротко кивнул и сделал жест, какому нас научил Элред — начертил пальцем спираль на груди. Дескать, свой. Не знаю, насколько правдоподобно это выглядело, но теперь мы точно оказались самыми популярными гостями.

— Северяне… — пронёсся тихий ропот по залу.

— Гляди! У них наш знак!

— Свер со спиралью?

Мы пропускали болтовню мимо ушей. Элред первым сел за стол, к которому было приставлено две лавки, и обратился к служанке:

— Нам каши с мясом и кореньями, кувшин эля, кругляш хлеба и кусок масла. — Проводник достал из кошеля монеты и вложил в руку некрасивой девицы с влажными коровьими глазами. — Пожалуй, лучше два кувшина. Побыстрее, если можно.

Служанка кивнула и быстро затерялась где-то в зале. Элред положил локти на липкий стол и уставился на нас поверх одинокой свечи.

— Нам нужно выйти отсюда целыми и невредимыми, — понизив голос, сказал он. — Что бы ни случилось, не нарывайтесь. Какую бы обиду вам ни сказали, не отвечайте. Я знаю, что вы — гордый народ. Но сейчас гордость может довести до гибели. Терпите.

Гулла, к моему удивлению, покорно кивнула. Всегда бы урезонивала свою ярость, а не только в смертельной опасности. Я заметил, что она то и дело озиралась по сторонам, словно думала, что в нас в любой момент мог полететь кувшин. А он мог — от эглинов сейчас требовалось ожидать чего угодно.

Кьелл со свойственным ему спокойствием медленно, почти лениво, блуждал взглядом по залу, стараясь не встречаться глазами с гостями. Я же внимательно пялился на Элреда.

— Ты почему раньше не сказал, что здесь могут быть мерглумцы?

— Так откуда ж мне было знать? — громким шёпотом возмутился проводник. — Впервые вижу их здесь. Во Фримсдене есть своё ополчение с топорами да вилами — и годами они справлялись. Правда, всегда предпочитали откупаться от тех же сверов. Деревня-то богатая, как видишь.

— Значит, что-то случилось, — рассудил я. — Или случится нечто, для чего нужны солдаты.

Мы замолчали, когда служанка принесла еду и расставила плошки с кашей перед каждым.

— Сейчас будет остальное, добрые люди, — сухо сказала она. — Надеюсь, вы добрые.

Элред кивнул.

— От нас проблем не будет. Передай Милдрит, что я хочу с ней потолковать. Скажи, Элред-торговец ищет встречи.

— Я тебя помню, торгаш, — с презрением ответила служанка, задержав взгляд на его веснушчатом лице. — И знаю, что твои зелья не работают. Ты обещал сделать меня красивой, и я отдала тебе последние деньги. Деньги с приданого! А теперь у меня нет ни красоты, ни даже худого богатства. — Девица наклонилась ещё ниже и почти зашептала. — Я не рассказала об этом святым отцам лишь потому, что тогда они и меня обвинят в колдовстве. Но ты сделал меня несчастной и будь ты проклят, Элред-эглин.

Гулла спрятала улыбку за волосами, а Кьелл присвистнул.

— Да ты, оказывается, во всём обманщик, — отозвалась ведьма и с сожалением взглянула на служанку. — Как твоё имя, дорогая?

— Хидда.

— Хидда, милая, послушай. Элред вернёт тебе деньги за то зелье, чтобы очистить своё и твоё имя. — Торговец болезненно скривился, но Гулла ударила кулаком по столу. — Вернёт, я сказала! Мы едины в нашей вере и должны быть честны друг с другом. Поэтому Элред попросит у тебя прощения и возвратит деньги. А ты, пожалуйста, передай Милдрит, что нам и правда нужно поговорить.

Некрасивая девица с недоверием глядела на Гуллу. Быть может, признала в ней сверку или просто удивилась тому, как моя женщина раскомандовалась при стольких мужах.

— Верну, — наконец сдался Элред. — Зелье было проверенным. Но, так и быть, я верну плату, чтобы меня не считали обманщиком во Фримсдене.

Хидда удовлетворённо улыбнулась.

— Милдрит будет позже. Вы успеете насытиться.

Едва она снова исчезла на кухне, Элред уставился на самодовольно оскалившуюся ведьму.

— Ты что наделала? — прорычал он. — Хоть понимаешь, сколько оно стоило?

Гулла пожала плечами с напускным безразличием.

— Не умеешь колдовать — не берись. А коли обещаешь несчастному счастье, то и будь готов за это отвечать. За несчастными боги следят особо пристально. Лучше просто откупись деньгами, иначе сила возьмёт с тебя что-то иное.

— Она права, — внезапно вмешался Кьелл. — Девицу и так обделили с рожденья, а ты сделал хуже. Будь она при деньгах, то хотя бы смогла найти приличного мужа. А кто её возьмёт бедную и убогую? Нехорошо это. Ни один бог — сверский ли, эглинский или мёртвый — такого не простит.

Торговец встретился со мной глазами, ища одобрения, но я покачал головой. Кьелл и Гулла были правы.

— Мне платили за то, что я буду вашим проводником, — огрызнулся Элред. — А вы выставили меня дураком ненадёжным. Больше не лезьте. Помните, что я сейчас ваш единственный друг в деревне, полной эглинов, которые только и ждут повода поднять всех вас на вилы.

— Так-то мы тебе добра желаем. И взгляни на это иначе, — ответил я. — Ты очистишь свое имя. Хидда пустит молву, что ты честен. Фримсден всегда будет рад тебе. Кто знает, быть может однажды эта девица от отчаяния и сдала тебя священникам, осознав, что останется старой девой до смерти? А так ты обретёшь в её лице друга. Никто не знает, как нам пригодятся в будущем люди, которых мы встречаем на пути жизни. Деньги можно потерять и заработать. Обрести желаемую славу гораздо труднее.

Кьелл кивнул.

— Хинрик говорит дело. А он с головой дружит, хоть и молод.

Вскоре вернулась Хидда. Поставив перед нами кувшины с элем, хлеб и масло, она выжидающе уставилась на Элреда. Торговец тяжело вздохнул и потянулся к кошелю. Я заметил, что он достал три серебряные монеты — весьма приличная сумма за зелье для простолюдинов. Корову можно купить.

— Пока могу дать только это, — сказал проводник, вложив деньги в ладонь служанки. — Обещаю, что на обратном пути из Омрика привезу остальное — нужно продать товар. Или можешь выбрать любую вещь из моей повозки. Пожалуй, я и правда впредь буду осторожен с обещаниями.

К моему удивлению, на некрасивом лице девицы расцвела радость, а в глазах загорелась надежда.

— Мне даже не столько деньги нужны, а то, что бесчестный повинится, — тихо проговорила Хидда. — Лесная женщина нагадала, что после того, как виновный предо мной в обмане повинится, я встречу суженного. Удачно ты заехал, Элред. Теперь я могу надеяться. Но и деньги заберу.

Она быстро спрятала монеты в сумочку на поясе.

— О вас спрашивают солдаты, но я сказала, что знаю лишь торговца, — добавила служанка. — Не шумите.

Девица удалилась, а мы принялись делить хлеб и масло. Эль немного развеселил затосковавшего было Элреда. Ну и пройдоха он. Я подозревал, что эглин не был честен на руку, но сейчас, вынудив его расстаться с серебром, мы здорово рисковали.

Но разве мог я поступить иначе? Элред так гнался за деньгами, что позабыл о чести пред богами. А боги всегда карали за лишнюю алчность. Стремление преумножить богатство поощряли, находчивость благословляли и ценили. Но обман слабых и отчаявшихся порицался у всех северных народов. Проводник должен был вознести хвалу богам за то, что те предоставили ему шанс исправить ошибку. Я надеялся, что Элред осознает это как можно скорее и не станет глупить.

Мы почти закончили с трапезой, когда из-за стола мерглумцев поднялся высокий хорошо сложенный воин и пружинящей походкой направился к нам. Я заметил, что он был вооружён мечом — значит, непростой человек. Он был похож лицом на северянина, но стригся по-эглински и носил одежду цветов, которыми у нас на севере красить не умели. Не спрашивая разрешения присоединиться, он придвинул табурет и уселся рядом с нами.

— Редко вижу сверов, что приняли веру в Воскресающего, — вместо приветствия сказал он. Голос его был неприятным, скрипучим, почти старческим, хотя мерглумец не выглядел стариком. Он повернулся к пробегавшей мимо Хидде и потребовал ещё кувшин эля. Когда он повернул голову, я заметил на его горле старый уродливый шрам. Возможно, потому он так странно говорил.

— Мы идём с миром, — ответил эглин. — Я торговец Элред из эглинов, это моя родственница. — Он указал сперва на Гуллу, а затем на нас. — И моя охрана из сверов.

— Куда направляетесь? — проскрипел мерглумец.

— В Омрик на ярмарку.

— Что везёте?

Элред нервно передёрнул плечами.

— Всякую безделицу, что выкупил по дешёвке на берегу. Ракушки для амулетов, выделанную кожу, деревянную посуду…

— А сверы тебе на что, торговец? Из эглинов охрану не мог найти?

— В Сандвене-то? — нервно усмехнулся Элред. — Представь себе, нет. Это всё ещё Свергло, почтенный…

— Вулфред.

— Так вот, почтенный Вулфред, разве мы кого-то оскорбили своим появлением? — С лёгким вызовом продолжил торговец. — Людей я намеренно искал единоверующих, дабы и товар защитить, и не снискать гнева местных жителей. Неужели мы всё же навлекли его? Тогда я хочу знать, за что.

Наглая тирада Элреда, казалось, слегка сбила мерглумца с толку. Пока он приходил в себя, я пристально изучал его лицо и одежду. Явно бывалый воин — почти не осталось живого места. Нос многократно сломан и свернут набок, одна бровь выше другой. Взгляд задумчивый, оценивающий. Из-под плаща и кольчуги выглядывал высокий ворот синей рубахи — редкий цвет в наших краях, потому я и зацепился глазами. Над небольшим амулетом со спиралью на шее у Вулфреда болтался круглый деревянный знак с вырезанным на нём странным символом, но в полумраке я не смог его разглядеть. Однако, присмотревшись к другим солдатам, я заметил, что на груди они носили такие же. Обозначение принадлежности к мерглумскому войску? Или личный знако олдермена?

— Вы ничего не нарушили, но я был обязан спросить, — проскрипел Вулвред. — Эта деревня под защитой олдермена Этельбальда, нового правителя Омрика. Он отправил солдат на юг, чтобы охранять пути и следить за безопасностью. Так что зря ты потратил деньги на сопровождение, торговец. Мы бдим.

— Отрадно слышать, — натянуто улыбнулся Элред и тряхнул рыжей головой. — Но я уже заплатил полную цену, поэтому сверы поедут с нами до Омрика. Ярмарка ведь через пять дней.

— Отсрочили ярмарку.

— Это почему же?

— Олдермен Этельбальд устраивает праздник. Большое гуляние будет через полторы дюжины дней. Как раз на праздник Первоявления. Потому мы и здесь — следим за тем, чтобы все в округе могли спокойно добраться до Омрика, отстоять большую службу, поторговать и увидеть святыню. Потому вам придётся в Омрике задержаться, если желаете сбыть товар на ярмарке.

— А что за святыня? — удивлённо спросил я. — Большая книга?

— Нет. Книга всегда есть в храме. А сейчас привезут в честь праздника священную реликвию из самого Устера. Стекло, в которое превратился песок, когда господь впервые сошёл с небес к людям и даровал им надежду. Свет божий был столь ярок и мощен, что песок под его святыми ногами расплавился и стал стеклом. Вот это стекло и привезут в город, дабы освятить Омрик. Это самая ценная реликвия на всём Эглинойре!

— Вот это да… — протянул Элред. — Тогда понятно, почему все пути охраняют.

Вулфред кивнул.

— Десять монахов, давших обет молчания, привезут святыню. И уверовавшие со всех концов Свергло придут на неё посмотреть и прикоснуться к благодати. Странно, что ты не знал об этом, торговец.

Элред пожал плечами.

— С ранней весны я был на берегу, а там сверские места. Новости о церковных праздниках почти и не доходят…

— Как бы то ни было, вы сможете узреть святыню, а такое и раз в жизни не всем выпадает. И раз вы все уверовавшие, то не упустите возможности. Правда, в храме будет полно людей — всё же священный праздник. Стоять будем всю ночь, весь день и ещё ночь. Всякий, кто принял Воскресающего, должен отстоять. — Вулфред поднялся и взял свой кувшин. — Завтра утром я с небольшим отрядом возвращаюсь в Омрик. Можем сопроводить вас, раз всё одно по пути. Если надумаете, найдите меня или же спросите Леоффу или Кнаппу. Это мои люди, и единым в вере мы поможем.

Вулфред коротко кивнул на прощание и вернулся за свой стол. Мы с Кьеллом и Гуллой, не сговариваясь, вздохнули с облегчением. Напряжение, сковавшее позвоночник, понемногу начало меня отпускать. Неужели пронесло на этот раз?

Мысли перестали роиться в голове. Я тщательно оставил всё услышанное от Вулфреда с рассказами монахов и планом Скегги. У меня созрел план, но он был настолько дерзким, что я начал сомневаться, стоило ли его вовсе озвучивать.

Элред вытянул шею, явно заметив кого-то на кухне, и торопливо выбрался из-за стола.

— Милдрит вернулась, — коротко сказал он. — Никуда не уходите. Я скоро приду.

Гулла придвинула к себе кувшин и наполнила свою кружку доверху.

— Не увлекайся, — предупредил я и забрал кувшин. — Нужно поговорить, пока нет проводника.

— Что ты надумал? — Спросила Гулла, пристально вглядевшись мне в глаза поверх слабого огонька свечи. — Я знаю этот взгляд. Ты что-то замыслил.

Я понизил голос и жестом попросил товарищей придвинуться ближе.

— Праздник — самое удобное время для атаки на Омрик, — прошептал я. — Люди будут в церкви. Праведники станут молиться, а грешники — напиваться. Реликвию будут охранять, но их внимание будет приковано к храму. Не думаю, что эглины станут ожидать от нас нападения, особенно если подойти незаметно.

— Но ты ещё не видел города, — возразил Кьелл. — Вдруг там мощные стены.

— Тогда нужен тот, кто в назначенный час откроет ворота и впустит нас. Мы атакуем беспечных людей, перебьём воинов и вернём Омрик.

Кьелл помедлил с ответом, словно что-то вспоминал.

— Так уже делали. Не в Омрике но таким образом когда-то наши отцы заняли Скелгат. Правда, там был не церковный праздник. Но звучит разумно, если всё как следует подготовить.

— Как следует не получится, — вмешалась Гулла. — У нас мало времени. Праздник через полторы дюжины дней. Если ко-то из нас сейчас не отправится предупредить Скегги, то не успеем.

Я едва заметно кивнул.

— И кто-то должен вернуться в Сандвен, забрать людей оттуда. Чем больше воинов нападёт на Омрик, тем выше шансы его взять.

— Но в праздник в Омрике будет слишком много людей, — сомневался Кьелл. — Едва ли они станут сопротивляться, но крови будет…

— Кровь — это хорошо, — отрезала Гулла. — Кровь — это жертва богам.

Мне самому не нравилась мысль, что может пострадать столько мирных жителей, но слишком уж соблазнительной казалась мысль воспользоваться моментом. Мерглумец говорил, что монахи повезут реликвию из Устера. А раз так, их можно попытаться перехватить по дороге в Омрик и забрать реликвию. А там либо проникнуть в Омрик под видом монахов и таким образом послать больше своих людей в город, либо попросту попросить за святыню выкуп. Я слышал от Скегги, что короли и священники были готовы платить золотом за возвращение своих святынь.

— Значит, должны уйти двое, — подытожил Кьелл. — Кто отправится в Сандвен, а кто — в Скелгат?

Я вызвался идти в Скелгат к Скегги, хотя это и было опасно. Сперва я подумал написать рунное послание для брата и попросить Конгерма доставить его. Но план был ненадёжным. Фетч плохо переносил города, да и доказать, что послание отправил именно я, он бы всё равно не смог. Значит, должен был пойти человек. Кьелл согласился без вопросов и сказал, что запомнил дорогу до Сандвена, а вот Гулле вся эта затея, как и ожидалось, пришлась не по нраву.

— Скегги хотел, чтобы Омрик проверил начертатель, — напомнила она.

— Если твоё колдовство сработает, то и моему препятствий не будет.

— С чего ты взял?

— С того, что сила одна, только мужи и жёны используют её по-разному. А источник неизменен. Если получится у ведьмы, то и начертатель справится.

— Значит, хочешь оставить меня одну с этим грязным эглином? — В глазах прекрасной Гуллы пылала такая ярость, что, казалось, даже свеча начала прогорать быстрее. — Этого хочешь?

Я вздохнул, подбирая слова, чтобы убедить женщину. Она чуть не убила меня сразу после знакомства и ещё волновалась за свою безопасность?

— Нужно хотя бы на наполовину выполнить волю Скегги и предложить ему способ стать конунгом как можно быстрее, — сказал я. — Если захватим Омрик и обоснуемся там да поднакопим золота, сможем увеличить хирд. И тогда мерглумцы будут жевать свои языки без соли, а не очищать от нас Свергло. И чем быстрее всё это случится, тем лучше. Больше нам всё равно идти некуда. Эглинойр или смерть.

Гулла сокрушённо покачала головой.

— Опасный путь ты избрал, Хинрик. И всех нас по нему толкаешь. А если у меня не получится? Если этот Элред и мерглумцы по дороге снасилуют меня и убьют, кто тогда расскажет Скегги об Омрике?

— Меня точно так же могут убить по пути в Скелгат. Как и Кьелла на дороге в Сандвен. Прозвучит странно, но тебе вместе с мерглумцами будет безопаснее всего. Сделай так, чтобы он не болтал о твоём сверском происхождении. Опои там или наколдуй чего… Ты же умеешь дурманить.

— Пообещай, что если Элред сдаст меня и мы больше не увидимся, то ты найдёшь и отомстишь.

— Клянусь, — кивнул я, накрыв её ладонь своей. — Но он не решится. Кишка тонка.

Гулла ещё какое-то время медлила, но затем согласилась с планом.

— Условимся, что в следующее новолуние мы встретимся на дороге возле Омрика. На той дороге, по которой отсюда едут в город. Я не знаю, какая она, но оставлю знак — повяжу алую ленту на дерево накануне встречи — это будет обозначение места. А если этого не случится, отправь людей в город найти меня и Элреда.

— Хорошо. — Я поочерёдно взглянул на товарищей и поднял кружку. — Выходим ночью.

Глава 17

Чтобы выбраться из Фримсдена до рассвета, нам с Кьеллом пришлось расстаться с деньгами. Часовые — сонные эглины, коротавшие ночь под навесом, что защищал от противной мороси, согласились отворить ворота за серебряную монету. Немного покривили носами, поняв, что серебро было сверским, но мне удалось с ними сторговаться — помогло начертание связки рун на убеждение. По крайней мере здесь моё колдовство работало, хотя и вполсилы.

Чем больше эглинов толпилось на клочке земли, тем сложнее было колдовать. Значит, в Омрике придётся не сладко — там, судя по рассказам местных, люди ютились едва ли не на головах друг у друга. Впрочем, дело, как я догадывался, было не столько в самих эглинах, сколько в их вере в мёртвого бога. Не знаю, почему, но одна эта проклятая спираль оказалась могущественнее проверенных тяжеловесных связок моих родных рун. Колдуя на уверовавшего эглина, я всякий раз ощущал себя одноруким. Скегги проявил мудрость, отказавшись полагаться лишь на руны. Да и мне начинало казаться, что от топора в этой войне толку будет больше, чем от воззваний к богам.

Оставив позади частокол Фримсдена, мы с Кьеллом обнялись, и я достал из-за пазухи подарок для товарища.

— Амулет на защиту, — пояснил я, передавая Кьеллу плашку на шнурке. — Не такой мощный, как колдовство Исгерд, но от случайных невезений и любопытных глаз точно защитит.

Кьелл с почтением принял амулет.

— Благодарю, начертатель. Надеюсь, мне удастся убедить Глоди как можно быстрее отправиться в Скелгат. Постарайтесь нас дождаться. Но если не сможете, мы нагоним вас по суше.

— Доброго пути, Кьелл. Да хранят тебя боги.

Воин кивнул и пустил коня рысью на юг, в Сандвен. Я же медленно направился к раскидистому дубу, чтобы принести жертвы. Давненько мне не случалось проводить обрядов по всем правилам. Сейчас времени тоже было мало, но я от души обратился к Всеотцу, принёс дары, пролил кровь и попросил защиты в пути.

Едва я выехал на утоптанную дорогу, что вела на юго-запад к Скелгату, в голове раздался хорошо знакомый голос.

— Удираешь, как преступник, — усмехнулся фетч.

— Здравствуй, Конгерм. Ты давно не появлялся. Как держишься?

— Пока не залетаю в города, терпимо. Но мне стало интересно, поможет ли родная землица, если я всё же туда сунусь. Я выбрал Омрик.

Я не сдержал улыбки. Как же мне повезло с духом-помощником. Фетч, кажется, и правда умел читать мои мысли.

— И даже не предупредил, — с укором сказал я.

— Ты для меня что мышь в чистом поле — думаешь громко. Словом, слетал я в Омрик.

— Расскажи, что увидел.

— Город и правда немаленький. Больше этой деревни раза в четыре, и там много каменных домов. Обнесён стеной и земляным валом. Часть стен деревянная, но начали строительство каменных укреплений. На другом берегу стоит небольшая крепость, прямо напротив города. Между башнями на обоих берегах над рекой протянута цепь, что преграждает путь кораблям. Не заплатят пошлину — дальше не пойдут.

О таком я слышал. Скальды, что ходили на юг, в Кервланд, рассказывали, что там почти все города, стоявшие на берегах рек, натягивали цепи. Хороший способ заработать побольше. Потому и богатели города на реках. И потому южные товары были столь дороги.

— Сколько людей в Омрике?

— Где-то пять сотен, — ответил фетч. — Но я видел деревни вокруг, да и дороги оживлённые. В окрестностях замечал отряды вооружённых людей, и это не сверы. Так что может быть и ещё столько же.

Я тихо присвистнул. Крепкие стены, много народу, мерглумские отряды, рыскающие в поисках сверов… Даже если у Скегги получится договориться о союзе с ярлом Эовилом, и даже если мой план сработает, будет ли этого достаточно? Стоит нам ошибиться хоть в чём-то — и мы проиграем. Если я скверно продумаю свой план, обреку хирд на гибель.

— И сколько из этих пяти сотен воинов?

— Сложно сказать. Но мужей там много. Кажется, мирный люд не торопится возвращаться в Омрик. Словно они опасаются, что война не закончилась.

— Она и не закончилась, — мрачно ответил я. — Война только начинается. Что ещё ты видел?

— Я видел достаточно, чтобы сказать, что твой план отвратителен.

— Так ты уже и мысли читать научился?

— Говорю же — ты слишком громко думаешь, — разворчался фетч. — Если я рядом, то чувствую и слышу всё, что с тобой происходит. И хочу сказать, что ты, Хинрик Фолкварссон, думаешь совсем не о том.

— Я пытаюсь дать брату земли и власть, которые необходимы всем нам, чтобы здесь укрепиться. В чем же я неправ?

Конгерм-Арнгейл медлил с ответом.

— Я скажу странную вещь, которую ты наверняка не ожидаешь услышать от духа, но… Ты хочешь напасть в церковный праздник. Гореть этой церкви ярким пламенем — здесь я не возражаю. Наоборот, приветствую… Но люди, Хинрик. Я хорошо знаю, как вы воюете. Одно дело — усладить землю кровью опасного врага — тогда это честная и славная победа. Боги возрадуются такой жертве. Но в праздник город наводнят мирные люди. Не их вина, что они приняли мертвого бога. Им показали чудеса, дали выгоду от ношения спирали — они и уверовали. Но простой люд страдает больше всего, когда сильные начинают бороться за власть.

Вот уж и правда удивил. Кого-кого, а Конгерма я не видел в качестве защитника людских поселений. Люди воплощали в себе почти всё, что было отвратительно духам. И Птичий царь, вставший на их защиту, меня немало обескуражил.

— Думаешь, богам это не будет угодно? — спросил я.

— Богам всегда не угодно, когда убивают просто так. Подумай об этом и донеси эту мысль до Скегги. Братец твой хороший парень, но больно уж честолюбив. Как увидит большой и красивый Омрик — сразу голову потеряет. Ты нужен ему, чтобы напоминать о наших законах — земных и небесных. Не проливайте кровь зря, если хотите, чтобы Свергло процветал и ширился.

Фетч журил меня как дитя неразумное, но он был прав. Я ощутил лёгкий укол стыда. Будь на моем месте Ормар, он бы разложил руны, быть может, даже провёл обряд зейда, чтобы узнать волю богов и следовать одной лишь ей. Но я не был Ормаром Эйрикссоном, я был воспитан на Свартстунне среди жён, что чтили богов, но заботились о соплеменниках. Я, Хинрик из Химмелингов, не хотел забывать этого наследия и думал о людях. Даже после всего, через что пришлось пройти.

В погоне за местью и властью, в попытках угодить Скегги и укрепить войско я сам не заметил, как едва не толкнул себя на очередную глупость. Признаться, я и сам начал сомневаться, что надумал дельного, но уже было поздно: Кьелл ушёл, а Гулла могла рассчитывать лишь на меня. Подобное было непростительно для начертателя. Конгерм, надавивший на мою совесть, оказался рядом очень вовремя.

Оставалось надеяться, что я смогу придумать, как взять Омрик хитростью без кровавой бойни среди местных жителей. В конце концов, там ведь могли оставаться и сверы, насильно обращённые к мёртвому богу.

— Помни, кто твой враг, Хинрик, — добавил фетч.

— Я уже и сам не знаю, кто он. Или они.

— То-то же. И как ты смеешь распоряжаться судьбами народов, если даже в себе не разобрался?

Обидно. Немного больно — разочарование ткнулось злобной иголкой в центр груди, но я стиснул зубы. Заслужил. Сперва сделал, затем подумал. Получай, Хинрик. И теперь выкручивайся.

— Благодарю за предостережение, — ответил я. — Будет ещё одна просьба.

— Ведьма? — прочитал мои мысли Конгерм.

— Да. Можешь присмотреть за ней и торговцем? Хотя бы до Омрика. Хочу убедиться, что она доедет в безопасности.

— Это можно. Но ты ведь понимаешь, что едва они окажутся в самом Омрике, я не смогу ничего увидеть?

— Конечно. Но пусть хотя бы доберутся без приключений.

— Тебе моя помощь пригодилась бы больше, — отозвался фетч. — Но как пожелаешь.

— Благодарю тебя.

Конгерм не ответил — я услышал клёкот беркута где-то над деревьями, а затем всё стихло. Он ушёл из моей головы, и мы с конём оказались предоставлены сами себе. Я огляделся: путь пролегал через жиденький смешанный лес. Ещё не рассвело, поэтому мне приходилось продвигаться медленно — дороги я не знал и опасался, что конь мог пострадать, нечаянно ступив в какую-нибудь яму. Здесь было тихо и мирно, но хотелось поскорее выбраться на открытую местность — леса всегда дышали опасностью, а я сейчас был не в том положении, чтобы красоваться в бою, особенно с крупным зверьём.

Когда забрезжил рассвет, я увидел ручей и отвёл коня на пологий берег отдохнуть и напиться, а сам залез на дерево на краю леса и попытался обозреть окрестности. Дальше на западе начинались возделанные поля. Дорога уходила бледной змейкой до развилки, затем снова терялась в лесу — густом и тёмном, зловещем. Чуть южнее располагалось какое-то небольшое поселение — наверняка полями занимались местные жители. Мне нужно было побыстрее проехать открытые места, чтобы не попасться им на глаза.

Поначалу я думал переодеться в плащ начертателя, чтобы северяне признали меня и дали дорогу. Но, вспомнив, что здесь повсюду шарились мерглумцы, я предпочёл остаться в простой одежде. Чем меньше привлеку внимания, тем лучше. Рожа у меня и так приметная.

Когда конь отдохнул, я поблагодарил духов леса за безопасный путь, и галопом преодолел дорогу меж полей.

— Нооо, дружище! — Я похлопал по шее раззадорившегося коня — гнедому не терпелось поскакать во всю прыть. — Угомонись пока что. Нам сперва нужно решить, в какую сторону ехать.

Мы остановились перед развилкой. Одна дорога уходила на северо-запад. Видимо, в сторону реки, на берегу которой располагался Омрик. Другой путь, поуже и чуть более заросший, устремлялся на юг, к тому самому тёмному лесу.

— Как думаешь, в какой стороне Скелгат? — спросил я гнедого, но он лишь раздражённо фыркнул и мотнул головой. Экий смутьян.

Я припомнил карту Скегги. Скелгат примыкал к южному краю Оствуда — протяжённого и густого леса, разделявшего Свергло и Мерглум. Лес этот был столь обширен, что служил естественной границей. Значит, мне следовало держаться южнее.

Впрочем, от размышлений меня отвлёк шум.

— Слышишь? — спросил я у коня и снова погладил по шее, заставляя утихнуть. — Железо лязгает.

Звук доносился с юга — как раз со стороны дороги, по которой я должен был направиться. Скрежет, звон, глухие удары о дерево и вроде бы брань. Сражение?

Я тихо спешился, достал топор и, взяв коня под уздцы, медленно направился на звук, стараясь расслышать язык, на котором бранились. Мы свернули с дороги и углубились в подлесок, чтобы подольше оставаться незамеченными. Шум нарастал, я мог разобрать несколько голосов. Кричали и брались по-сверски и по-эглински. Значит, стычка своих и чужих.

Привязав коня к дереву, я тихо крался по зарослям высоких кустов, чуть скользя по мокрой от росы траве. Под ногами испуганно пробежала белка и вскарабкалась на ближайшее дерево. Уже виднелся кусок дороги, на которой развернулось сражение. Отодвинув ветви, я пересчитал бойцов.

Сверов было трое, мерглумцев — пятеро. Плохой расклад. Но сверы оказались явно опытнее — двое эглинов уже пали, а под ними растекались лужи тьмы. Земля пила кровь. Один из сверов лежал у самого края дороги ничком. Двое наших на троих чужаков. Что ж, здесь ещё можно было побороться.

Внутренний голос кричал мне пройти мимо. Вернуться, отвязать коня и, сделав небольшой крюк по лесу, обойти стычку и вернуться к дороге и там уже скакать в Скелгат во всю прыть, пока не догнали. Так сделал бы гонец. Возможно, так бы поступил Ормар.

Но не Химмелинг. Я удобнее перехватил рукоять топора, достал длинный нож из-за пояса и обошёл сосредоточившихся на битве людей.

Я начертил руны битвы в воздухе и обратился к богу битвы:

— Тройн великий, славный воин и защитник, помоги нам одолеть врага. Прими кровь, что я пролью, как жертву во твоё имя.

Тенью, как некогда учила Вигдис, я скользнул за спину ближайшего ко мне воина. Свер в начищенном шлеме заметил меня, округлил глаза от удивления, а мгновением позже я занёс топор. Хрустнули кости хребта безымянного эглина. Мне в лицо брызнула горячая кровь, и я облизнул губы.

— Тройн! — заорал я, уже не видя причин скрываться. — Во имя Тройна!

Свер в шлеме сбросил оцепенение, ушёл от удара — меч его противника пронёсся по широкой дуге и вонзился в землю. Я с усилием вытащил топор из спины поверженного эглина — если не умер сразу, то все равно уже не поднимется.

Едва я перехватил скользкой от крови рукой древко, пред моим лицом тут же пролетел меч другого противника. Я отшатнулся, отскочил назад и, подняв глаза, увидел перекошенную от ярости рожу огромного детины. Даже я против такого дуба казался веточкой.

Я отбил топором удар, и рука задрожала, а плечо едва не вылетело из сустава, когда наши оружия соприкоснулись — вот это силища! Краем глаза я заметил, что нас осталось двое с тем северянином в шлеме — ещё один свер грузно рухнул на колени с торчавшим из живота мечом.

Дерьмо.

Времени чертить руны не было, и я просто представил пылающие знаки перед глазами.

— Тройн великий, даруй мне часть силы, дабы принёс я тебе в жертву кровь этого славного воина, — взмолился я быстрым шёпотом. Не успел договорить — и длинный меч снова едва не раскроил мне череп. Этот здоровяк был ещё и быстрым!

Но теперь нас хотя бы стало поровну. Правда, этот гигант считался за двоих. Вот и доигрался со своими рунами, Хинрик. Я припал к земле, уйдя от ещё одного замаха и ткнул длинным ножом в сторону противника, но попал лишь в воздух. У поганца были длинные руки и ещё более длинный меч — я просто не мог до него дотянуться. Отчаянно не хватало щита. Тело понемногу начинало уставать, рука отваливалась, но я надеялся, что и противник утомился.

— Сучий потрох! — взревел большой эглин, когда я поднырнул под его руку и всё же достал бок ножом. Так себе победа — воин был в кольчуге, и я лишь разозлил его.

Ноги, ноги, ноги! Смотреть на ноги!

Я резко развернулся, подняв волну дорожной грязи и едва не поскользнулся. Здоровяк крутанулся в мою сторону, и я, перехватив топор в другую руку, поднял с земли горсть густой грязи и метнул ему в лицо. Подло, но тут не до чести. Воин инстинктивно поднял руку, чтобы вытереть глаза, я шарахнулся в сторону, опустил топор на уровень коленей и со всего размаху ударил ему обухом по чашечке.

— Аааа! — взвыл детина. — Сукааааа!

Нога подломилась, он почти рухнул на землю.

Я крутился вокруг него, как рассерженный шершень. Здоровяк, надо отдать ему должное, продолжал отбиваться, но подлая рана лишила его скорости. Позади меня свер в шлеме ещё сражался — я слышал лязг железа, сосредоточенное пыхтение и хлюпанье грязи под ногами.

— Трооооойн! — вновь возопил я, когда эглин опять замахнулся на меня мечом. Лезвие угодило прямо в гол, образованный топором и древком, зацепилось намертво, и я, ухватившись за оружие обеими руками, надавил и вырвал меч из рук воина.

— Н-нет… Меч…

В глазах эглина я видел страх, но то был не страх смерти. Противник проследил взглядом за полётом меча, и когда оружие с глухим звоном шлёпнулось в раскисшую грязь у обочины, окончательно сник.

— Недостоин, — только и сказал он, схватившись окровавленной рукой за амулет со спиралью. Подвеска была из серебра. А затем он поднял на меня глаза, полные презрения. — Почему? Почему свер? Почему он считает, что ты достойнее меня?

— Чего? — не понял я и на всякий случай крепче сжал древко топора в ослабевающих руках.

— Почему Он считает, что ты достойнее меня? Он меня испытывает, я знаю!

Каким-то чудом эглин поднялся на ноги, выхватил из-за пояса нож — длинный, туннской формы — и замахнулся на меня. Я легко отбил выпад, рубанул ему по руке и пнул ногой в грудь. Эглин повалился назад, ударился головой об окроплённые кровью камни обочины. Шлем с его головы слетел.

Я наклонился над ним и занёс топор для удара, надеясь, что убью с одного замаха — чисто, быстро — как и заслуживает воин.

— Раз он достанется тебе, береги его, — прохрипел эглин. — Сбереги… меч… Он будет принадлежать только достойному…

Глаза здоровяка закатились, лицо исказилось страшной гримасой, а тело свела судорога. Я пялился на умирающего, опустив топор. Эглин умер.

Позади меня раздался знакомый мерзкий звук переломанных костей. Что-то грузно упало, и я развернулся, готовясь принять новый удар, но увидел свера в шлеме — тот вытаскивал топор из груди эглина. Освободив оружие, он уставился на меня и на спираль на моей груди.

— Ты ещё кто такой? Хотя кем бы ты ни был, я обязан тебе жизнью.

— Хинрик Фолкварссон, двоюродный брат Скегги Альрикссона, — ответил я, подняв меч поверженного эглина. Даже одного взгляда хватило, чтобы понять — вещь это была крайне ценная и важная. Возможно, принадлежала какому-нибудь олдермену, а то и вовсе родичу королей. Такую сталь у нас на севере ковать не умели, рукоять испещрена затейливым орнаментом, а навершие её украшено прозрачным алым камнем, вспыхивавшим в лучах солнца. Что ж, с мечом разберусь после. Сейчас требовалось понять, во что я вляпался. — Я спешу в Скелгат. Мой брат должен встретиться с ярлом Эовилом, и мне нужно принести им вести.

— Сын того самого Быка? — переспросил свер.

— Да. А ты кто?

Свер снял начищенный шлем, и я увидел, что он был довольно юн. Моложе меня года на два-три. Даже борода ещё не начала расти как следует. А дрался как искусный воин.

— Дагмер Эовилссон, сын ярла Эовила. — Он протянул мне окровавленную руку. — Да услышат боги, что отныне я тебе должен за помощь в бою.

Я ответил на пожатие и оглядел трупы.

— Значит, мерглумцы и сюда дошли.

— Да, — коротко кивнул Дагмер. — К нам стали приходить вести, что люди Оффы совсем потеряли страх и начали разорять наши земли. Ярл отправил несколько отрядов, чтобы следить за ними и отбивать мирные поселения. Признаюсь, мерглумцы оказались толще и сильнее, чем я предполагал. Мне придётся вернуться в Скелгат вместе с тобой, Хинрик Фолкварссон. Нужно предупредить отца.

— Хорошо. Лошадь есть?

— У каждого из наших была, но могли разбежаться.

— Найди свою, я сейчас приведу своего коня. Далеко отсюда до Скелгата?

— День пути, если ускоримся. Я знаю короткий путь.

Я кивнул и направился к коню. Меч вложил в снятые с перевязи эглина ножны и приторочил к седлу. Топор оставил на поясе. Моё вооружение помаленьку росло, а трофей так и просился в руки. Но чтобы достойно им биться, мне предстояло ещё как следует потренироваться — в хирде Скегги было мало воинов, обученных сражаться на мечах.

Конь тихо заржал, когда я взял его под уздцы и повёл к дороге. Почуяв запах крови, мой гнедой встревожился, но я успокоил его рунами и ласковым словом. Дагмер нашёл лошадь и теперь возился с трофеями — он как раз стягивал с эглина кольчугу и кивнул мне.

— Твоё по праву. Возьмёшь?

— Великовата для меня будет.

— Подгонишь в Скелгате. У нас много мастеров.

Я пожал плечами. От добра не отказываются, особенно от добра, добытого в бою.

— Что будем делать с телами?

— Отправим людей, чтобы забрали, — ответил Дагмер. — Сейчас нет времени с ними возиться. Но их заберут. Мы всегда забираем своих и хороним с почестями.

Я надел кольчугу поверх рубахи, приладил на голову шлем, а на плечи накинул плащ и поразился тяжести — да, конь моему придётся не очень сладко. Дагмер с лёгкой завистью поглядывал на мои трофеи — его противники были вооружены и защищены куда хуже. Но парой мечей и ножей он разжился.

Забравшись на коня, я дожидался, пока он возился с подпругой.

— Ну всё, — улыбнулся Дагмер — открыто, дружелюбно, прямо как Скегги. — Готов…

Что-то просвистело в воздухе. Ярлов сын странно замер и дёрнулся.

— Проклятье… — тихо сказал он и попытался вскарабкаться на лошадь. — Быстрее, Хинрик. Гони во весь опор.

Из его спины торчала стрела. Мгновением позже ещё одна просвистела мимо моего уха и воткнулась в землю перед конём.

Глава 18

— Дерьмо!

Я торопливо спешился, чтобы помочь Дагмеру залезть на лошадь.

— Ехать сможешь?

— Наверное.

Он был бледен и напуган, но быстро обуздал чувства. Всего миг спустя его взгляд снова стал острым и цепким.

— Да, смогу. Должен.

Враг выпустил ещё одну стрелу, но взял слишком высоко — она пролетела по широкой дуге и воткнулась на добрых пять шагов дальше нас. Я вложил в руки Дагмера поводья и хлопнул ладонью по крупу лошади.

— Показывай дорогу, я следом.

Кобыла испуганно рванула вперёд — парень, шипя от боли, вцепился в поводья и испуганно обернулся.

— Осторожно! — крикнул он.

И вовремя. Я успел отойти всего на шаг — и в землю, где я только что стоял, воткнулась очередная стрела. Эглинская, длинная, с красно-белым оперением. Я обернулся и увидел двоих на окраине леса в одеждах, похожих на мерглумские. Один в кольчуге и с мечом на поясе, второй носил крепкий кожаный нагрудник и плотную куртку. В руках у второго был лук — и он снова целился в меня.

Времени думать не было, да и сил на новую драку у меня не осталось. Значит, только удирать. Я вскочил на гнедого и ударил пятками по его бокам.

— Лети, мой хороший, — взмолился я. — Теперь можно.

Я быстро начертал на горячей шее коня руны Эль, Перг, Хим — короткая связка на взаимопонимание и скорость. Теперь вся надежда была на скакуна. Гнедой стремительно догонял кобылу Дагмера, словно и правда моя тревога ему передалась. Стрелы перестали лететь мне в спину. Я было выдохнул и обернулся, чтобы посмотреть, чем заняты эглины, и увидел, что они оседлали коней.

— Проклятье.

Теперь всё зависело от того, чьи лошади устанут быстрее. Дагмер говорил, что Скелгат в одном дне пути отсюда. Много, слишком много. Видимо, всё же придётся принять бой.

Я наконец-то нагнал Дагмера и поравнялся с ним. Он был бледен, на его спине медленно, но неумолимо растекалось красное пятно.

— Ты как? — спросил я, перекрикивая стук копыт.

— Жить буду. Нужно добраться до ручья — там начинаются владения отца и есть часовые из сверов. Они помогут. Главное — добраться.

— Далеко?

Дагмер не ответил. Лишь стиснул зубы от боли и подогнал кобылу, и я последовал его примеру. Гнедой был быстрее, но мне приходилось ждать спутника. Мы казались себе чересчур медленными, но на деле это ощущение было ошибочным. Перед моими глазами мелькали листья, ветви, деревья, размытые пятна лесных цветов и папоротников — мы стремглав неслись сквозь лес. Дорога была утоптанная, хотя местами копыта скакунов скользили по лужам грязи. Несколько раз она круто изгибалась, и я едва успевал направить гнедого. Сердце колотилось как бешеное, весь мир словно сжался в жирную точку вокруг меня. Я слышал лишь своё тяжёлое дыхание и конский топот.

Преследователи не отставали. Мы немного оторвались, но сбавлять темп было нельзя. Смерть дышала в затылок, и я не сомневался, что эти эглины убьют нас после того, что мы сделали с их товарищами.

— Верни меч, ублюдок! — орали мне в спину. — Ты не понимаешь, что наделал!

Что же за беда с этим мечом? И ведь я даже не хотел заполучить его — само вышло. Почему эти эглины им так дорожили? Но отдавать трофей я не хотел. Это был славный бой, и, видят боги, я заслужил это оружие.

— Сюда!

Дагмер свернул с дороги и направил коня прямиком в лес. Я едва разглядел узкую тропу, притаившуюся в зарослях. Деревья здесь были редкими, зато по обочинам густо росли орешник и какие-то кустарники с чёрными ягодами. Я надеялся, что мы оторвались достаточно, чтобы успеть затеряться и сбить преследователей с толку.

— Далеко до ручья? — тихо спросил я, следуя за ярловым сыном.

— Сложно сказать. Вроде нет. По тропе можно хорошо срезать путь. — Он задрал голову и взглянул на солнце. — К закату должны дойти.

Лошади устали от галопа, да и по такой тропе было трудно ехать быстро. Я то и дело озирался по сторонам, пытаясь понять, уберегли ли нас боги от погони. Сколько времени прошло, я не знал, но солнце начало крениться к горизонту и ушло за деревья.

Когда мне показалось, что мы оторвались, судьба выкинула новую штуку. Дагмер свалился с лошади — хорошо хоть, что трава здесь была пышной и мягкой. Я не успел поймать парня, но, казалось, он не сильно покалечился.

— Покажи рану. — Спешившись, я подбежал к нему. — Нужно вытащить стрелу.

— Тогда придётся перевязывать, а это долго. Мы почти…

Стрела прошла навылет. Могло быть куда хуже. Я умел вытаскивать стрелы и наверняка смог бы собрать здесь нужные травы для целебной мази от заражения, но всё это требовало времени, которого у нас не было.

— Ладно, сейчас кое-что придумаю.

Я резанул левую ладонь — глубоко, нервно, торопливо. Пролил кровь на землю и приложил ладонь к берёзе.

— Когги-целительница, взываю к тебе и прошу твоего покровительства. Помоги Дагмеру Эовилссону добраться домой. Дай ему силы дотянуть до возвращения.

Я начертил на лбу Дагмера связку целящих рун. Парень удивлённо вытаращился на меня.

— Да, я начертатель, — чтобы избежать вопросов, сказал я и помог ему подняться. — Об этом позже. Нужно ехать.

Дагмеру, конечно, было виднее, как срезать путь, но я сомневался, что это того стоило. Как по мне, куда проще и быстрее двигаться по ровной и утоптанной дороге, а не по кривой тропе. Разве что тропа эта была тайной и действительно выводила прямиком к сверам.

Парень немного приободрился — я даже заметил румянец на его щеках, но знал, что это вскоре пройдёт. Когги любила руки женщин, и мужское колдовство долго не держалось, если это не был большой ритуал. Но пусть хоть так.

Лес начинал редеть, и я услышал вдали плеск воды.

— Это тот ручей? — шепнул я.

— Ага.

Дагмер кивнул и взял правее. Я направил коня следом и вскоре заметил, что мы возвращались к дороге. Той самой — широкой и утоптанной. Значит, мы были почти у цели. Ещё немного — и безопасность.

Кто-то разговаривал. Сперва я не смог точно определить сторону, откуда доносился шум. Говорили рублено, взволнованно.

— Стой, — сказал я, когда мы почти вышли к дороге. — Слышишь?

Дагмер молча кивнул. Тоже расслышал эглинские голоса вдалеке. Я жестом предложил повернуть назад, но парень качнул головой и знаками объяснил, что в той стороне не было прохода через ручей. Значит, придётся рисковать и выезжать на дорогу. Я устало вздохнул и снял с пояса топор. Руны, железо, кровь. Кровь, железо и руны. Одно, другое и третье в разном порядке, но суть всегда та же. Когда я уже просто нормально высплюсь?

Я спешился, знаком велев Дагмеру оставаться верхом и сторожить моего гнедого. Тихо, как учила Вигдис, я пошёл на звук голосов. Следовало понять, как далеко они от ручья. Если повезёт, рванём во весь опор и окажемся на земле ярла. Туда ни один эглин в своём уме не сунется. Если только Дагмер не ошибся и там действительно были сторожевые из северян…

Уже знакомая парочка стояла посреди дороги, бурно обсуждая, стоило ли ехать дальше.

— Там за ручьём их лагерь. Всегда стоят часовые, — тихо тараторил лучник высоким, почти девичьим голосом. — Если они успели туда добраться, то могут привести подмогу, и тогда нам конец.

— Они забрали Вигрик и убили Ведбальда, — огрызнулся второй. — Если не вернём, нас обоих повесят и кишки выпустят. Нужно идти за ними и вернуть Вигрик.

— Там смерть!

— Везде смерть. И чего Ведбальда дёрнуло драться с теми сверами? Могли же спокойно проехать мимо. Я ведь приказал ему ждать нас…

Я обернулся, прикидывая расстояние до ручья. Далековато, да и дорога здесь, как назло, была прямая, точно сосновая доска — вмиг станем мишенями.

Дурацкое положение. Эглины наверняка считали, что мы уже пересекли ручей. Но не уходили — вероятно, ждали и надеялись, что мы высунемся. Но вряд ли они рискнули бы обследовать лес. Мы с Дагмером могли уйти обратно на тропу и там переждать опасность. Должно же этим эглинам однажды надоесть здесь торчать.

Я решил вернуться к парню и увести его подальше. Может хоть промою рану и перевяжу как следует — рчучей-то был рядом. Медленно и аккуратно я начал пятиться вглубь леса. Меня скрывал кустарник, но укрытие было ненадёжным. Сделав несколько шагов, я ткнулся спиной в ствол молодого дерева. Несколько птиц встревоженно затрепетали крыльями и взмыли в небо.

Дерьмо.

Эглины умолкли и взглянули в мою сторону. Я замер, стараясь даже не дышать. Лишь топор поднял повыше.

— Он там! — пискнул лучник и ткнул пальцем в мою сторону. — Я его вижу!

Я бросился к лошадям, но они с Дагмером были далеко.

— Скачи! Приведи подмогу! Быстро! — рявкнул я. — Я задержу!

Дагмер взял и моего коня под уздцы и вылетел на дорогу. Молодец парень. Если ему удастся уйти, то и меч эглинам не достанется — он-то на гнедом, привязан к седлу вместе с другим барахлом.

Правда, мне самому это не помогало. Я остался один против двоих, один из которых мог убить меня с расстояния.

Лучник выпустил пару стрел в Дагмера и разочарованно выругался — не зацепил.

— Идём за ним! — приказал второй эглин и обнажил меч.

Я бросился дальше в лес — пусть идут пешком, попробую достать их по одному. Следовало опасаться лучника, а лучше и вовсе убить его первым. Второй, судя по подслушанному разговору, был главным — и вот с ним мне было о чём потолковать.

Эглины последовали за мной. Я продрался сквозь заросли колючек и огляделся — ближе к берегу земля становилась топкой — нехорошо, увязну. Я направился вдоль берега, углубляясь в лес и стараясь не задевать кустов. Эглины шли быстро, неаккуратно, хрустели ветвями, и я мог примерно понять, где они находились. Ещё далеко, но уже приближались.

Я снял плащ, пригнулся и, скользнув вдоль кустарника, повесил его на сук дерева. Если лучник увидит, то выстрелит — возможно, я его замечу. Но едва я отошёл от дерева на десяток шагов, как в плащ воткнулась стрела. Я обернулся и увидел лучника — невысокий, светловолосый, он вглядывался, пытаясь понять, что произошло.

И главное — он был один.

— Кажется, пристрелил! — крикнул он. — Хотя…

Всё ещё пригибаясь, я выхватил левой рукой длинный нож, стараясь подобраться к лучнику ближе. Он направился к дереву то ли затем, чтобы забрать стрелу, то ли чтобы проверить увиденное. Я притих, дожидаясь, пока он подойдёт ближе. Шаг. Второй. Вот я уже смог разглядеть его некрасивое сосредоточенное лицо — он оказался старше, чем подумалось по голосу. Я замер, скрываемый зарослями, пропуская его вперёд.

Вдох. Выдох. Удар.

Я вылетел из кустов, уже замахнувшись топором. Эглин обернулся и выставил лук как защиту. Тис заскрежетал, принимая удар. Эглин оттолкнул меня и открыл было рот, чтобы позвать на помощь, но я выбросил нож, ухватился за лук и потянул вниз и на себя. Он потерял равновесие — мягкая кожаная подошва скользила по влажной траве.

— Уф!

Я размахнулся и ударил. Топор угодил прямо в череп. Хрустнуло, брызнуло. Лучник повалился ничком, погребя под собой и верное оружие. Одним меньше. Хотелось верить, что Дагмер доберётся до своих быстро.

— Где Вигрик? — раздалось за моей спиной.

Я едва успел вытащить топор и развернуться, когда меч эглина царапнул меня по боку — удар пришёлся на кольчугу, и я в кои-то веки обрадовался, что надел её.

— Что за Вигрик?

— Меч! Ты забрал его. Верни меч — и я оставлю тебе жизнь хотя ты и убил многих моих людей.

— Вы даёте мечам имена?

— Как и вы своим секирам. — Эглин снова двинулся на меня. — Где Вигрик?

Я улыбнулся.

— Уже за ручьём, полагаю.

Эглин озлобленно заскрежетал зубами и сплюнул. Лица, наполовину закрытого шлемом, я разглядеть не смог — только пылавшие яростью серые глаза да наполовину седую бороду. Зато было на что посмотреть из его одежды — помимо дорогой кольчуги он носил яркую рубаху с затейливой вышивкой на воротнике. На его шее болтался серебряный амулет мёртвого бога, а на пальцах я заметил несколько перстней с камнями. Да и обувь у него была добротная.

Мне и правда попался непростой и богатый противник. Наверняка знатный, может даже олдермен. Если всё сложится удачно, можно потребовать за него выкуп. Правда обычно такие знатные мужи умели ох как хорошо обращаться с мечом…

— Грязные сверы! Что же вы наделали…

Я отшатнулся, когда он размахнулся. Бой обещал быть долгим, и я пожалел, что не успел подобрать нож.

— Ты кто такой вообще? — спросил я, уходя от очередного удара.

— Тунред.

— Ты олдермен?

Эглин расхохотался.

— Я мог стать олдерменом, если бы ты не украл Вигрик. Меня послал за ним олдермен Келфус.

— И чем так важен этот меч?

— Ты не поймёшь. Северянам не понять. Это реликвия. Он священен.

Я усмехнулся, продолжая танцевать с топором наперевес.

— Обычно рядом с реликвиями ходят монахи. Но ты на священника не похож, почтенный Тунред.

— Монахи бывают разными. Но ты прав, я не брат церкви.

Он снова сделал выпад и почти достал меня — едва удалось увернуться, и сталь вновь чиркнула по кольчуге. Мог бы лишиться печени. Я ответил — не дал ему время сделать новый замах и рубанул на уровне пояса. Отбил, зараза.

Улучив момент, я поднял нож. Теперь лишь бы добраться до него, поднырнуть, воткнуть в шею. Тунред двигался как горностай. Неуловимый, зараза. Наши ноги уже вытоптали траву, я начал уставать от бесконечных выпадов и прыжков. Он был сильнее и опытнее, и он явно знал, как биться против сверов с топорами.

Чертить руны уже не было сил — я и так за этот день навозился с ними, а без достойной жертвы боги берут силу. Поэтому все тянули с меня. Пусть боги смотрят и вмешиваются, если сами того пожелают — я сейчас полагался лишь на себя.

Но, видимо, Тунред тоже начал уставать.

— Последний раз предлагаю — верни меч, и я отпущу тебя, — сказал он, когда я почти достал его топором. — Пойдём к ручью, ты позовёшь своих, и они отдадут тебе Вигрик. Ты передашь его мне, и я уйду. Мне важен только меч.

— Это мой трофей. Я добыл его в битве.

Он всё же зацепил меня — удар пришёлся прямиком на левую руку. Я едва не выронил нож и взвыл от боли. Рана запульсировала и мешала думать. Нож стал бесполезен — пошевелить рукой я почти не мог.

— Ты не понимаешь, что присвоил, — отрывисто, запыхавшись, сказал эглин. — Если узнают, что он у тебя, за тобой начнет охотиться весь Мерглум. А то и Лумленд. Впрочем, вряд ли ты станешь бегать долго. Сам отдашь. Будешь валяться в ногах у Оффы, умоляя его забрать твой трофей.

— Я тебе и повеселее страшилки рассказать могу, — прошипел я и снова атаковал. Не давать ему перевести дыхание, загонять до смертельной усталости — только так я мог его одолеть. Самому бы не сдохнуть от таких плясок.

Я специально замахнулся повыше, целясь на уровень плеча, чтобы и он поднял руку выше и хоть немного открылся. Тунред поднял меч, принимая удар топора Вигдис. Железо ударилось о железо с такой силой, что чуть искры не посыпались. Я навалился всем весом и крутанул запястье, чтобы зацепиться за меч, а затем резко шагнул назад и чуть отвёл руку в сторону. Эглин подался вперёд, я пнул его ногой в живот, а затем схватил за голову и ударил его голову о своё колено. Проклятый шлем! Но хоть дух выбил.

Я потащил его вниз, на землю, отбивая топором слабые удары меча, а затем выбил оружие из его руки. Тунред вцепился в меня одной рукой, пытаясь утащить за собой — я видел, как его рука потянулась к поясу. Бросив топор, я перехватил его руку, выхватил его нож первым и, усевшись на него сверху, сперва ударил в открытую часть лица тяжёлым набалдашником на рукояти ножа. Он тянул ко мне руки, цеплялся за лицо, нос, бороду, пытался выдавить глаза, но я был больше и выше.

— Сукин ты сын! Аааа!

Завязки шлема разболтались, и эглин оказался лишь в тканевом подшлемнике. Я схватил шлем и принялся бить им противника по голове. Раз два, три… Я перестал считать. Сам не понял, как вторая рука всё же воткнула нож ему в шею. Клинок вошёл криво.

Эглин затих, но ещё дышал. Голова была сплошь залита кровью, как и мои руки, грудь, земля. Земля снова пила кровь.

Я неуклюже скатился с него и прислушался. Жив, но хрипел.

— Так что в этом мече особенного? Скажи мне.

Эглин прикрыл залитые красным глаза.

— Это Вигрик — «владыка битвы», — прохрипел он. — Меч старых королей. Когда на земли пришли сверы, его не успели вывезти и спрятали монахи. А затем мы нашли его и везли в дар для юного короля Оффы, ибо он юн и чист. Только истинно избранный богом правитель с чистыми намерениями может владеть Вигриком. Прочим он несёт гибель. Меч нельзя было обнажать, но Ведбальд сделал это, потому и погиб — меч наказал его. Твоей рукой. Ты, вонючий северянин, проклял себя, взяв его в руки, ибо ты недостоин им владеть. А недостойных Вигрик убивает. — Эглин расхохотался отвратительным булькающим смехом, и из его рта хлынула кровь. — Теперь и ты умрёшь, ибо северянин не может быть достойным.

Из последних сил эглин плюнул мне в лицо кровью и умолк навеки.

Глава 19

Я стёр кровь с лица и устало привалился к стволу дерева. Снял кольчугу и рубаху, осмотрел рану — глубокая, почти до кости, но жить буду и сохраню конечность, если стану правильно лечить. Я оторвал пару лоскутов от одежды и прополоскал их в ручье — вода здесь была чистая. Там же промыл руку и туго перевязал рану. Целебную мазь можно было сделать и позже, а сейчас требовалось найти Дагмера.

Проходя мимо трупов, я не удержался от искушения обыскать эглинов и снять всё ценное. У Лучника было особо нечем поживиться, зато Тунред мог меня озолотить. Я снял перстни и драгоценный амулет, забрал шлем и стащил кольчугу, прихватил оружие. Присмотревшись к сапогам внимательнее, стянул и их — найду кому сбагрить.

Навьюченный трофеями, я направился вдоль ручья в сторону дороги. Там остались две лошади эглинов — тоже ценное приобретение.

Моя дерзкая затея принесла много трофеев, хотя и с большим риском для жизни. Стараясь не думать о страшилках про меч Вигрик, я направился к лошадям — те обеспокоенно расфыркались, почуяв на мне кровь. Кое-как успокоив их, я принялся прилаживать трофеи к сёдлам. Мелкие украшения сунул в поясной кошель к монетам, шлем надел на голову, а остальное пришлось привязывать.

Именно в этот момент сверы во главе с Дагмером нашли меня.

— Вот он! — крикнул парень, указав на меня. Когда всадники приблизились, я взглянул на него и понял, что дела у ярлова сына были плохи. Стрелу из его раны вытащили, но кровь не останавливалась — видимо, он слишком торопился вернуться за мной. Но теперь Дагмер едва держался в седле.

— Ранен? — тихо спросил он, не рискнув слезать с лошади.

— Царапина. — Я взглянул на незнакомых сверов. — Хинрик Фолкварссон, служу Скегги Альрикссону, сыну Тучи. Он направляется в Скелгат встретиться с ярлом Эовилом. Я спешу туда с важными новостями для наших вождей. Мне нужна ваша помощь.

— Приветствуем тебя, Хинрик Фолкварссон, — кивнул рослый свер с роскошной светлой косой. — Всегда приятно встретить умелого воина на своей стороне.

— Он начертатель, — добавил Дагмер. — И спас мне жизнь.

Сверы переглянулись. Один из них поклонился.

— Проси, начертатель. Для нас честь сослужить добрую службу голосу богов.

Меня удивило, с каким почтением эти сверы отнеслись ко мне, узнав, что я был колдуном. Значит, знали, на что такие, как я, были способны.

— Спасибо. Но сейчас не до любезностей и благодарностей. — Я с тревогой взглянул на сына ярла. — У вас есть неподалёку лагерь с тёплой водой? Нужно перевести дух и заняться ранами. За всё заплачу серебром или рунами.

Сверы кивнули.

— Мы не возьмём с тебя денег. Дагмер рассказал, что ты сделал, и это мы у тебя в долгу. Следуй за нами, начертатель.

Занятый стычками и бегством по лесу, я лишь сейчас понял, что солнце почти село. Сверы забрали одну из эглинских лошадей, вторую оседлал я. Малым караваном мы перешли узкий мост через ручей, и я по привычке поклонился охранному деревянному идолу с волчьим черепом — здесь начинались обитаемые земли сверов.

До лагеря мы добрались, когда окончательно стемнело. Передвигаться пришлось медленно, света ни у кого не было. Там нас уже ждали: я увидел пятерых воинов, рассевшихся вокруг костра. На огне поджаривалась тушка зайца, и я едва удержал слюни во рту: сейчас бы пожрать от пуза да завалиться спать. Но сперва я должен был заняться лечением.

Я представился сверам, Дагмер снова упомянул, что я был важным гостем, и люди предложили мне еды. От платы отказывались наотрез, и в конце концов я смирился с их настойчивым гостеприимством. Я нашёл своего гнедого и порылся в сумке в поисках нужных трав и чистых тряпиц, затем попросил подогреть воды и бросил туда сбор трав для обеззараживания. Должно было хватить на нас обоих.

Приготовив всё необходимое, я подозвал Дагмера и сперва занялся его раной.

— Промою, наложу повязку и начертаю руны с обращением к Когги, — пояснил я, осматривая рану. — Но тебе нужен умелый целитель. Я всё-таки не лекарь. В Скелгате есть такой?

Дагмер кивнул.

— И не один. Ночь и день я протяну?

— Да. Главное, чтобы не пошло воспаление. Тогда будет сложнее. Но я постараюсь этого избежать.

— Слава богам. — Парень закряхтел, когда я принялся промывать рану отваром. — Чем воняет?

— Дарами леса. Моя подруга служила Когги и научила этой хитрости и меня. Нужные травы дают сок в горячей воде. Если таким отваром промыть рану, то она не будет гнить.

— Передай мою благодарность своей подруге, — с почтением сказал Дагмер. — Мне повезло, что ты так обучен.

— Она у Гродды. Но да, нам с тобой повезло встретиться.

Отпустив Дагмера, я занялся своей левой рукой. Порез оказался неприятным и глубже, чем я сперва подумал. Но ничего, знания Айны должны были мне помочь. Пусть я не смогу держать щит какое-то время, зато выжил. Главное, чтобы сдюжила и Гулла. Теперь она — глаза всего хирда в Омрике. Несмотря на скверный характер и острый до невозможного язык, ведьма хорошо соображала. Я был уверен, что она сможет разговорить кого следует, проникнуть куда захочет и выведать все, что было важно. И всё равно душа за неё болела. Между нами не было любви — по крайней мере я не испытывал к Гулле того, что годами чувствовал к Айне. Но эта женщина была мне дорога, и я бы не простил себе её гибели. Особенно если бы знал, что именно я толкнул её на смерть.

— Хинвик? — На берег вразвалку вышел Дагмер, что-то жуя. — Ифем к костфу, фам мяфо.

Я потуже затянул повязку на руке и прикоснулся руками к траве, благодаря Когги за помощь.

Накормили меня и правда до отвала. Пока я возился с ранами, сверы успели зажарить ещё две туши. Зайцев в этом лесу было много, но мужи сетовали, что так и не смогли загнать кабана. Мы разговорились, но я не открывал цели своей спешки. Наверняка то были верные люди ярла Эовила — Дагмер держался с ними просто, как с братьями. И всё же я ещё не знал, кем ярл Эовил был мне и Скегги, потому придержал язык.

— Ты вроде бы какой-то дорогой меч добыл в бою, — сказал светловолосый свер, протягивая мне ещё один кусок мяса. Кажется, его звали Тройнвульфом. — Покажешь?

— Хочу сперва бросить на него руны. Не уверен, что его нужно обнажать.

— Думаешь, проклят?

— Эглины тоже умеют колдовать, только у их мёртвого бога колдовство иное, — понизив голос, я взялся за горячий ломоть и вгрызся зубами в жёсткие волокна. Едва смог откусить. Передержали.

— Но мы на земле богов, — добавил свер. — Она освящена по всем правилам.

— Всё равно сперва брошу руны. Если хотите что-то из моих трофеев, отдам почти задаром — в обмен на помощь и сопровождение до Скелгата. Но про меч покамест не спрашивайте.

Тройнвульф отмахнулся.

— Да у нас тут своего добра хватает. А ты в Свергло явно недавно, тебе ещё пригодится. И говор у тебя немного другой. Тунн?

— Нейд.

— Он сын Быка, — сказал Дагмер. — Двоюродный брат Скегги Альрикссона.

Переглянувшись с остальными, Тройнвульф зацокал языком.

— Так у нас знатный гость, а мы его зайцами костлявыми кормим. Ты уж прости нас, Хинрик.

— Я был готов жрать сырую землю, и ваше гостеприимство меня спасло.

— Всё равно не по традиции…

— Ни я, ни боги, не рассердимся, — улыбнулся я. — Не суетитесь. Я к роскоши не привык. В моём ремесле это исключено.

Тройнвульф, Дагмер и остальные ближе придвинулись ко мне.

— А зачем брат Скегги Альрикссона оказался в Свергло? Да ещё и спешит в Скелгат? И зачем вообще Скегги Альрикссону понадобилось наведаться в Свергло?

— Услышали тревожные новости, — уклончиво ответил я, прожевав последний кусок. От добавки отказался. — Дошли сведения, что мерглумский король помер. Скегги беспокоился, что мерглумцы могли нарушить мир со Свергло. И, как я вижу, он не ошибся.

— А ему-то какой в этом интерес? Его отец — конунг исконной земли.

— Его отец теперь король и носит спираль, — вздохнул я. Это скрывать было бессмысленно. Всё равно узнают. — Скегги остался верен нашим богам. Собрал тех, кто не принял новых порядков, и отправился сюда.

Сверы зароптали. Кто-то даже присвистнул.

— Вот оно как…

— Да, интересно получилось, что главный оплот язычников оказался на острове, откуда на наши земли и пришла новая вера. — Я печально усмехнулся. — Скегги считает, что здесь он и его люди будут полезнее.

— В чём-то он прав, — отозвался Тройнвульф. — Мерглумцы совсем страх потеряли. В Сандвене, вон, вообще разорение учудили. Омрик забрали…

— Сможем выйти на рассвете? — спросил я, отвлекая их от разговора о политике. — Я должен спешить к брату.

Сверы кивнули.

— Дагмера отправим с тобой — пусть лечится. И дадим ещё двоих в сопровождение. Всё равно тоже кое-какие вести нужно передать ярлу.

На том мы и решили. Когда я начал засыпать прямо у костра, меня отвели под навес, дали соломы, и я наконец-то провалился в сон.

Рассвет пришёл незаметно. Разумеется, я нисколечко не выспался, но дорога звала. Мы позавтракали холодным мясом и остатками каши, кто-то достал медовые соты, и мы запили еду подслащённым элем. После меда мне стало легче, голова начала соображать. Я оседлал гнедого, проверил все трофеи и помог Дагмеру вскарабкаться на лошадь.

Шли почти весь день, но чем ближе подходили к Скелгату, тем больше деревень попадалось на пути. В этих землях людям явно жилось лучше, чем под Сандвеном. Скот откормленный, женщины спокойные и красивые — с расшитыми лентами в волосах и медными украшениями на платьях, дети сытые, дома крепкие. Ярл Эовил, судя по всему, уделял много внимания благополучию своих земель, и это было достойно почтения. Я надеялся, что Скегги не отпугнёт его юношеским пылом и неуёмными амбициями.

Наконец на вершине холма выросли стены Скелгата. Крепость была основательной и явно строилась для защиты — высокие древние стены зловеще темнели в последних лучах солнца, а внутри высилась большая защитная башня и верхушка бывшей эглинской церкви. Несмотря на то, что город по большей части был каменным, сходства с Виттсандом я почти не увидел. Строили здесь совсем иначе. Видимо, эглинские зодчие, а может и ещё кто-то более древний.

Ворота были распахнуты, хотя солнце почти зашло — в пути мы провели весь день всего с парой остановок на отдых лошадям. Сторожевые люди узнали Дагмера и выкрикнули ему приветствие.

— Скегги Альрикссон здесь? — спросил я, задрав голову к надвратной башенке. — Он или его посыльные.

— Вчера пришли, — отозвались со стены. — Идут переговоры.

— Я брат Скегги. Как мне найти его людей?

Страж махнул рукой в сторону центра города.

— Они в бывшей церкви.

— Я покажу, — сказал Дагмер. — Тоже хочу переговорить с отцом. Следуй за мной.

Я с благодарностью кивнул и направил гнедого следом за его лошадью.

Этот город был первым на Эглинойре, который я мог назвать по-настоящему благополучным. Здесь даже после заката шла бойкая торговля. Из окон двухэтажных каменных зданий доносились весёлые голоса, звуки музыки, в нос било ароматами горячей еды. Где-то наверху с фальшивым сладострастием стонала женщина — вероятно, кто-то из местных держал рабынь для утех.

Люди приветствовали Дагмера, кто-то кланялся, иные даже позволяли шутить о его слишком скором возвращении. Сын ярла казался слишком серьёзным и вдумчивым парнем для своих лет, но именно это мне было в нём симпатично. Дагмер не болтал лишнего, думал как опытный воин и старался вести себя благочестиво и уважительно с хирдом, как и подобало сыну ярла. Хороший пример наследника. Быть может, не случись той ссоры с Тучей, и Скегги был бы таким же. Старые друзья брата рассказывали, что до принятия отцом новой веры они со Скегги были очень дружны.

Продравшись через забитые людьми улицы, мы оказались возле здания бывшей церкви. Старый храм нынче был просто большим домом с высоким потолком и одинокой башенкой. Наверняка её раньше что-то украшало, но это сломали. Над входом повесили несколько черепов зверей-покровителей рода ярла: медвежий, волчий, лосиный.

— Это теперь дом ярла? — спросил я, оглядывая церковь.

— Нет, мы живём рядом. Там раньше был дом олдермена. — Дагмер спешился, поморщился от боли и приложил руку к ране — там, где стрела прошла навылет. — Здесь большие дома каменные и холодные, но мы привыкли. В городах часто бывают пожары, и камень надёжнее. А церковь мы сделали местом для общих собраний. Наш начертатель посвятил её Всеотцу и остальным богам.

— У вас есть начертатель? — удивился я. До этого встречал его лишь у Гутфрита. Я знал, что рунных колдунов немного, но порой мне начинало казаться, что нас осталось лишь двое на всём свете.

— Конечно. Эгиль давно служит моему отцу. Он был с нами ещё до моего рождения.

— Я бы хотел познакомиться с ним, если возможно.

Сын ярла пожал плечами.

— Думаю, он сам тебя найдёт. Эгиль порой слышит голоса богов. Они наверняка что-нибудь расскажут ему о тебе. — Он махнул рукой в сторону входа в церковь. — Поторопимся, Хинрик. Я представлю тебя отцу.

Я переоделся в плащ начертателя и захватил посох. Раз уж представать перед очами ярла, то в должном виде.

На входе пришлось снять шлем, топор и ножи. Отдавая оружие сверам, что сторожили покой переговорщиков, я заметил, что в углу лежала целая куча топоров и клинков. Значит, там большое сборище.

Я впервые вошёл в церковь, пусть и бывшую, и даже в таком виде — разорённом, переделанном на северный лад — она меня потрясла. Миновав небольшую комнатку, что служила дополнительным защитным рубежом и удерживала холодный воздух зимой, мы оказались в поистине огромном зале — он был даже больше, чем зал жриц на Свартстунне. Окон здесь было немного, и больше они напоминали бойницы — множество вертикальных щёлочек, убранных в драгоценное южное стекло. В противоположном конце зала темнел силуэт спирали — наверняка когда-то в стену вплавили металл, но сверы сняли знак, а след остался.

Потолок был столь высоким, что колонны, поддерживавшие крышу, словно тонули во тьме. Каменный пол был гладким и чуть скользким, отполированным множеством ног. На стенах красиво развесили трофейное оружие, черепа и рога животных, цветастые полотна с родовыми орнаментами важных для хирда семей.

В центре зала соорудили огромный очаг — убранный в камень, он напоминал чашу с огнём. Вокруг священного пламени на устланных шерстяным дорожками и мехами скамейках расселись мужи в парадных одеждах. У каждого в руках был рог с серебристым окаймлением, и красивая эглинская рабыня разливала напитки из медных и серебряных кувшинов.

Я увидел Скегги раньше, чем он заметил меня, и улыбнулся: брат надел на переговоры всё лучшее. Заплёл множество кос и убрал их драгоценными бусинами. Наверняка здорово потратился на хорошую одежду, зато сейчас он выглядел равным всем остальным.

— Дагмер? — Стареющий, но всё ещё грозный муж поднялся со скамьи и шагнул к нам. Они были похожи и лицом, и выражением глаз. Значит, это и был прославленный ярл Эовил. — Ты вернулся раньше срока. Что случилось?

Парень чуть отстранился и указал на меня.

— Я привёл начертателя Хинрика Фолкварссона, сына Быка. Мы встретились, когда он направлялся в Скелгат. Хинрик спас мне жизнь, и теперь я перед ним в долгу.

Услышав моё имя, Скегги встрепенулся. Я же поклонился ярлу.

— Приветствую, почтенный Эовил. В твой дом меня привели вести, что я должен передать тебе и брату.

— Хинрик! — Скегги бросился ко мне и сгрёб в объятия, а затем крепко обхватил мою голову ладонями. — Что случилось? На вас напали? Что с Гуллой и Кьелом?

— Пусть рассказывают как подобает, — перебил брата хозяин. — У огня и с элем, чтобы промочить горло.

Дагмер кивнул мне и чуть прикрыл глаза, показывая, что так нужно и бояться было нечего. Я послушно сел к огню. Молчаливая рабыня тут же подала мне наполненный рог. Эль оказался крепким, густым и ароматным. Не хуже, чем в Эрхелле, а там в нём знали толк.

— Сперва пусть говорит Хинрик, — распорядился Скегги. — Должна быть причина тому, что ты нарушил мой наказ.

Я рассказал о мерглумских солдатах, которых мы встретили во Фримсдене. Поведал о празднике, что должен был состояться уже почти через дюжину дней, о священной реликвии, что собирались привезти в Омрик. И о том, что я велел нашему маленькому отряду разделиться.

Улучив момент, Дагмер наклонился к отцу и что-то прошептал ему на ухо. Ярл нахмурился, посуровел и коротко кивнул.

— Значит, ты решил всё за меня, — после долгого молчания отозвался Скегги. Эовил и его приближённые не произнесли ни слова. — Кьелл приведёт сюда наши корабли?

— Так мы договорились.

— А Гулла станет нашими глазами в Омрике. Одна. О чём ты думал, Хинрик?

— О том, что она умница и в обиду себя не даст, как любая из Тёмных сестёр. Я отправил с ней своего фетча. Проследит, чтобы добралась в целости. Но она здорово рискует.

— И ты вынуждаешь меня идти на Омрик неподготовленным.

Брат начал сердиться. Этого я и ожидал. Но волна гнева вскоре должна была уйти, оставив место работе ума — на это и был расчёт. Как я понял, они с Эовилом ещё не пришли к соглашению о союзе. Возможно, я появился вовремя. А может испортил всё.

— Реликвию можно выследить и украсть, — предлагал я. — Можно заразить её холерой, чтобы обезвредить омрикцев. Можно перебить монахов, оставить лишь одного и запугать до полусмерти. Нарядить наших воинов в одежды священников и так проникнуть в Омрик…

— Холера не подойдёт, — покачал головой Скегги. — Так-то и Гулла могла бы всех отравить. Но нам жить в Омрике — для того мы на него и идём. Нельзя занять город, что кишит болезнями. Сами быстро передохнем.

Я же просто так не сдавался.

— Но праздник — удачное время для нападения. Люди соберутся в церкви, будут молиться день и ночь. Станут пить эль и вино и потеряют бдительность.

Скегги смерил меня взглядом, значения которого я понять не смог. Разочарован? Зол? Разгневан нарушенным приказом? Да наверняка всё сразу. Но я действительно верил, что прибыл сюда не зря. Знал, чувствовал нутром, что так было нужно. Требовалось лишь увидеть то, зачем меня сюда прислали боги.

— Мой собрат по ремеслу говорит дело. — Из тени зала вышел невысокий и худой человек в балахоне начертателя. Лицо его скрывалось под капюшоном, и я видел лишь кусок тёмной с проседью бороды. — Это хорошая возможность. Своими силами в лоб ты, Скегги Альрикссон, Омрик не возьмёшь.

— Так помогите мне! Мне нужен город, но трофеи станут вашими. Просто дайте людей для штурма — удержать мы его сможем и своими силами.

— Я смогу дать тебе не больше пяти десятков воинов, — сказал ярл. — Дагмер доложил, при каких обстоятельствах он повстречал Хинрика. Мерглумцы зашли слишком далеко на земли Свергло, и кто-то должен от них отбиваться. Мало взять Омрик — нам теперь нужно выбивать их отовсюду, прочёсывать каждый лес и каждое поле. Что толку от Омрика, если они отрежут нам путь до него?

— И почтенный Эовил прав, — сказал начертатель. — Ваша беда, славные вожди, в том, что каждый из вас несёт свою правду. У каждого своя нужда. Но людей, рун и железа на всех не хватит.

— Эгиль, — позвал колдуна ярл. — Поведай, что о Скегги Альрикссоне говорят тебе боги.

Начертатель подошёл к Скегги и жестом потребовал, чтобы тот вытянул руку.

— Правую!

Брат подчинился. Колдун молниеносным движением рассёк ему ладонь и припал губами к проступившей крови.

— Крепкий свер! Мечты крепче тела! Сердце доброе, но чёрное.

— Что это значит?

Начертатель не ответил и снова лизнул рану.

— Можно верить. Станет вождём. Имя его высекут на множестве камней в трёх землях. Судьба важна.

Он оторвался от раны и оттолкнул руку Скегги, и брат с опаской вытер её о край рубахи.

— Вот что говорят о нём боги, — сказал Эгиль-колдун и уставился на меня. — Об этом тоже скажут, но позже.

Ярл поблагодарил начертателя, и тот скрылся в тенях где-то за моей спиной. Я хребтом чувствовал его жадный взгляд, и мне стало не по себе. Какой же я всё-таки щенок рядом с умелыми мастерами рун. Нужно учиться быстрее.

— Значит, верить тебе можно, Скегги Альрикссон, — сказал Эовил и потряс рогом, призывая рабыню наполнить его. — Тогда слушай моё предложение.

Скегги выпрямился, напряжённо переводя взгляд с ярла на меня.

— Я готов тебе помогать, ибо Свергло и правда в опасности. Я дам тебе пятьдесят проверенных в бою воинов с хорошим оружием. Их поведёт мой сын Дагмер — и он же будет гарантом нашей честности. Ты оставишь одного из ценных людей у меня — так будет справедливо.

— Согласен.

Я начал догадываться, какого заложника потребует Эовил, и мне это не нравилось. Я должен сопровождать Скегги, помогать ему, делиться мудростью богов, а не торчать в каменной клетке Скелгата. Но пока что я решил промолчать. Пусть ярл сперва договорит.

— Омрик стоит на реке, и если вы пойдёте прямым путём, вас заметят мерглумцы или местные эглины. Эти предупредят, не сомневайтесь. Едва они почуяли, что Мерглум поднял голову и распетушился, то и сами осмелели. Поэтому идти вам нужно тайно. Единственный способ сделать это — следовать через Оствуд. Я дам вам проводников, которые не просто знают, как спрятать в этом лесу войска, но и не дадут вам там пропасть.

Скегги кивнул.

— Это ценная услуга.

— Но вам придётся брать Омрик хитростью. Послушаешь ли ты своего начертателя или придумаешь иной выход — это полностью на тебе, Скегги Альрикссон. Мой хирд сделает так, чтобы о вашем войске не прознали раньше времени, и это единственное, чем я ещё смогу тебе помочь. Если метишь в ярлы, докажи, что ты достоин быть им. Мы чтим твоих прославленных предков и былые заслуги Тучи. Но помни, что это Свергло, а не Свергланд. Здесь тебе предстоит завоевать доверие. Сможешь занять Омрик — наши тинги станут открыты для тебя, и мы признаем тебя равным со всеми почестями. Но сперва покажи, на что способен.

— Справедливо. — Скегги спокойно глядел в глаза Эовилу. — Благодарю тебя за людей. Благодарю за проводников. Благодарю за приём и гостеприимство. Эти переговоры не пройдут даром для Свергло.

Ярл улыбнулся.

— Но что ты предложишь взамен, Скегги Альрикссон?

— Если я возьму Омрик, пятьдесят твоих мужей вернутся в Скелгат с любыми трофеями, которые смогут унести. Серебро, украшения, оружие, рабы — пусть забирают. Я намерен обогащаться за счёт цепи на реке.

— А Дагмер?

— Дагмер обязан мне жизнью, и отныне я распоряжаюсь его судьбой, почтенный Эовил, — вмешался я. — Дагмер получит то, что скажу я.

Начертатель за моей спиной тихо рассмеялся.

— Сразу видно — нейдская кровь, — хихикнул он.

— Трофеи — хорошо, — согласился ярл. — И я потребую, чтобы в случае беды по моему зову ты тоже дал мне пятьдесят воинов.

— Добро.

— Добро.

Эгиль покинул своё укрытие и скрепил союз Эовила и Скегги священным обрядом. Скегги жестом показал, что ещё разберётся со мной позже, а ярл велел всем идти трапезничать. В честь гостей закатили пирушку, и Скегги ждали в чертоге. Мы с начертателем покидали зал переговоров последними, и Эгиль остановился.

— Дай руку, Хинрик.

— Ты мало что там увидишь.

— Не я увижу. Боги.

Я молча протянул правую руку и лишь слегка поморщился, когда он сделал надрез на ладони и попробовал мою кровь.

— Химмелинг, — закатив глаза, он растянул губы в безумной улыбке. — Клеймён службой в ночь рождения. Переткал полотно судьбы. Но я вижу новое полотно.

— Что ты видишь?

— Три выбора сделаешь. В одном ошибёшься. В другом пожалеешь. В третьем потеряешь себя.

Начертатель оттолкнул мою руку и вытер окровавленные губы. Затем снял капюшон и пригладил длинные тёмные с проседью космы. Почти всё лицо покрывали рунные татуировки. Вряд ли он был старше Ормара, но казался слишком хилым для бойца. Впрочем, я бы не рискнул его гневить.

— Ты видишь сны богов? — спросил начертатель, уставившись на меня запавшими тёмными глазами.

— Вороньи?

— Нет. Те, что без ягод. Видения.

— Да, — кивнул я. — Редко, но мощно.

— Это хорошо. Значит, боги и правда имеют на тебя виды. Что они тебе показывают?

Я рассказал ему о спирали и видении, которое посетило нас с Айной во время зейда. Когда я упомянул о береге с чёрным песком и загадочной крепости, глаза колдуна удивлённо расширились.

— Интересно…

— Ты знаешь, что это за место?

— Конечно, знаю, — улыбнулся начертатель. — Следуй за мной.

Глава 20

Когда я забрал оружие, Эгиль вывел меня из здания бывшей церкви и направился в сторону высокого каменного дома, на который указывал Дагмер. Парень говорил, что теперь в том чертоге обитала семья ярла.

Площадь перед постройкой была оживлённой. Хускарлы Эовила пили эль из здоровенных кружек, морщились от мелкого дождика, о чём-то горячо спорили и, лишь заметив нас с Эгилем, почтительно отстранились, пропуская внутрь.

— Где конюшня? — спросил я у одного из сверов, вспомнив, что так и не расседлал коня.

— Позади дома, почтенный, — муж махнул рукой, указывая направление. — Дагмер распорядился отвести всех лошадей в стойла к ярлу.

Я кивнул. Впрочем, гнедой мог и подождать, а вот Эгиль — едва ли. Неужели я наконец встретил хоть кого-то, кто сможет пролить свет на то загадочное видение?

Войдя в полумрак чертога, начертатель привычно отдал стражам всё оружие, оставив лишь посох и ритуальный клинок на поясе. Я последовал его примеру. В вытянутом зале было шумно, оживлённо, но холодно, и ни один из трёх очагов не мог этого исправить. Каменные стены поглощали тепло, почти ничего не оставляя ничего людям. Мужи и жёны ютились у огня, согревая озябшие руки и ноги. Слуги носили еду и питьё, безмолвно снуя между лавками и столами гостей. Скальд пел об одном из подвигов Тройна-воина, и люди, увлечённые историей, не обратили на нас внимания. Я плотнее запахнул плащ, поблагодарив себя за то, что утром надел тёплую рубаху. Повезло — она единственная осталась чистой, а я не хотел являться в Скелгат заморышем.

Стены здесь, как и в любом другом чертоге северянина, украшали домотканые полотна, трофеи, черепа и рунные обереги. Ярл Эовил явно был славным воином, потому как оружия, что было развешано в зале, хватило бы, чтобы вооружить половину хирда Скегги. Я остановился, разглядывая большую секиру, но Эгиль схватил меня за локоть и потащил дальше.

— Этот чертог некогда был домом эглинского короля, — пояснил начертатель, приблизившись к одной из стен. — Одного из множества. Были времена, когда на Эглинойре было больше трёх дюжин королей! В вот один из них и занял этот дом и стал править окрестностями. Это уже позже мы пришли… А до эглинов здесь жил другой народ. Они умели строить крепости, мельницы и мосты из камня, писали на неведомом языке, хорошо рисовали и высекали фигуры из камня. А ещё очень любили воду и купания.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что они сами об этом рассказали, — подмигнул Эгиль. — Рисунками. В Сарской империи такие называют фресками. И здесь есть такие — ими расписаны стены залов. Ярлу на них плевать — вон, завесил всё тканью, а мне они интересны, ибо несут мудрость древних.

— Насколько же они древние?

— Очень. Думаю, чудом сохранились, хотя и не все.

Эгиль посторонился, пропуская нагруженного мисками раба, а затем снял с кованой чаши одну толстую свечу.

— Мы не знаем, как на самом деле назывался этот народ, но эглины именуют их веаллами, — сказал он. — Когда я пытал одного ученого монаха, он рассказал, что веаллы раньше занимали почти весь Эглинойр и что все большие каменные постройки возвели именно они. Веаллы пришли с юга, с большой земли, пробыли здесь несколько столетий, а затем просто ушли, бросив все. Мы не знаем, почему. Но веаллы принесли сюда много сложного и необычного, и уже на останках их жизни родились королевства эглинов.

— Значит, эглины ничего своего не придумали? — удивился я. — Веру заимствовали, крепости — заняли…

— Ага. Именно поэтому они были так слабы, когда наши первые корабли наведались на Эглинойр. Они толком не научились строить, не нашли духа, чтобы объединиться, не собрали великую армию. Лишь кусают друг друга, как злобные мыши в амбаре. Делят то, что было здесь до них.

Я улыбнулся.

— Но ведь и мы такие же.

— Не совсем, но похожи, что меня печалит. Но у нас есть шанс жить иначе. А для этого нужно учиться.

В этом я был согласен с начертателем. Причём учиться нужно было не столько у своих богов, сколько у остального мира. Каждая земля могла дать что-то полезное — знания, опыт, приспособление. Я порой даже начал склоняться к тому, чтобы научиться читать и писать на южном языке, чтобы понимать, о чём писали в древних книгах. Скегги был приверженцем родных порядков, и я уважал его за это. Но старыми порядками чужой город не возьмёшь. На старых порядках не выстроишь ничего нового и прочного. Это начали понимать и Гутфрит, и отец Скегги. Мне же оставалось придумать, как взять от мира побольше полезного, не предав при этом свои корни.

— Что же такого хорошего на этом Эглинойре, раз столько народов сюда приходило? — рассуждал я. — Одно дело мы — у нас земля скудная и нужны пашни. Но веаллы же пришли с юга. На юге за морем всё хорошо растёт. Тогда зачем им было соваться сюда?

Эгиль лишь пожал плечами.

— Сам пытаюсь найти ответ. — Он снял со стены большой кусок узорчатого полотна и поднёс свечу. — Гляди.

Я обомлел. Стена оказалась вымазана местами отсыревшей побелкой и напоминала гладкое полотно, на котором рука древнего живописца изобразила Эглинойр. Некоторые места — острова, мысы, бухты — поражали подробностями. Выходило, что веаллы знали Эглинойр вдоль и поперёк. Не было ни одного неисследованного места. И сильнее всего меня удивляло, что всё это случилось очень давно, за много столетий до прибытия на Эглинойр первого корабля северян…

— Ух ты! — не удержался я, и начертатель довольно улыбнулся.

— Говорю же — полезные стены. Жаль, кусок, где был Ирринойр, не сохранился. Ну да и этого хватит.

Я присмотрелся к очертаниям границ и понял, что названия и расположение земель были совсем не такими, как их именовали сверы. Города, леса, реки и горы были обозначены на древнем языке, который я даже не понимал, как читать. Отчасти эти знаки походили на руны, но в них было больше продуманности и… изящества. Словно этот письменный язык давно сформировался, окреп и расцвёл к тому моменту, как была нарисована карта.

Осторожно, боясь стереть древние краски, я приложил руку к фреске и прислушался к ощущениям. Видений не было, но я почувствовал мощь этого места. Она манила меня, обещала знание, но я не мог понять, как его добыть.

— Смотри сюда. — Эгиль снял с пояса нож и лезвием указал на северную часть Эглинойра. — Эти места нынче называются Оттлендом. Большое, но бесполезное королевство. Мы туда не ходим, потому как люд там ещё более дикий, чем юхри, а жрать и собирать там нечего. Только камни, вереск да овцы. Неинтересно. А вот веаллы, заметь, даже понастроили там несколько крепостей.

— Вижу.

— Нынче половина из них уже в руинах. Но одна из них стоит на берегу с чёрным песком. — Клинок скользнул вниз, на юго-запад Оттленда, почти к самому подножию гор. — Небольшая, но каменная. Там высокая полуразрушенная башня, обнесённая прочной каменной же стеной. Отты стену подновляют — мы как-то сунулись туда, но не смогли взять с берега. Стоит в удачном месте: всюду скалы — не подступишься. И если хочешь подойти с запада в Оттленд, то только через эту крепость.

— И как называется это место?

— Веалльские руны я не прочту — языка не знаю. Но некоторые монахи умеют. Если добудешь такого, то сможем перевести все имена и подписи.

— А вы как его называете?

— Да никак. Просто Оттбург — город оттов, на эглинский манер. И таких Оттбургов там несколько.

Я рассеянно кивнул, внимательно запоминая дорогу и очертания западной части Эглинойра. Пусть не в ближайшее время, но однажды я должен там побывать и понять, зачем боги вели меня в это забытое и ненужное место.

— Одного только понять не могу, — тихо сказал Эгиль, завешивая карту тканью. — На кой ляд богам понадобилось показывать тебе эту дыру? Ибо Оттленд даже по нашим меркам та ещё дыра, а мы народ к жизни не особо требовательный.

— Может именно поэтому? — ответил я. — Иногда что-то нужное лежит на виду у всех среди ненужного, но никто и не подумает там искать…

— Так что же ты ищешь, Хинрик из Химмелингов?

— Сам не знаю, — признался я. — Просто слушаю богов. А есть ещё фрески?

— Да, и не одна. Показать?

Я кивнул. Любопытство всегда быо моим слабым местом. Начертатель дошагал до следующей колонны, затем бережно снял полотно и дал мне свечу.

— Разглядывай. Я пока эля принесу. Глотка пересохла.

Я уставился на несколько картинок. Самая большая изображала город, стоявший на берегу реки, и город этот был показан в разрезе. Как хозяйка, бывало, режет пирог надвое, и если посмотреть сбоку, сразу поймёшь, что за начинка, насколько толстое тесто… Здесь было так же — башни, укрепления, осаждённые люди и осаждающие как на ладони.

Я понял, что фреска изображала сцену осады. Наверняка какая-то важная битва времён древности. Я узнал солдат в ярких одеждах — точно такие же были в моём видении, когда срезали со скалы знак спирали. Значит, веаллы много путешествовали по всему миру, раз я видел их и в пустыне, и в Эглинойре. Великий, должно быть, был народ. Веаллы пытались захватить крепость сразу с воды и суши, но не преуспел. Противник оборонялся, бросая в солдат камни, лил жидкий огонь — наверняка подожгли масло. Лучники засыпали веаллов стрелами.

Скользнув взглядом ниже, я увидел разрез подземелья крепости. Судя по всему, живописец хотел изобразить тайный ход — он начинался в подвале башни, проходил под стеной и заканчивался далеко на другом берегу. У выхода стояли несколько веалльских солдат в ярких плащах и загоняли в подземный ход свиней. Странно. Я присел на корточки и поднёс свечу, чтобы разглядеть нижнюю часть рисунка. Мешали разводы на отсыревшей побелке, и снизу почти не осталось красок. Получилось рассмотреть лишь очертания — свиней загнали под стены крепости и подожгли. Я видел объятых огнём животных и неуклюже нарисованные разинутые пасти, чёрточки соломы и хвороста, которыми обложили несчастных животных.

Но зачем веалам было жечь еду?

По краям этого рисунка были лица солдат в странных шлемах с перьями. Должно быть, благодарный потомок или летописец изобразил здесь вождей веаллов.

Я отодвинул следующую ткань и посветил. Картина показывала тот же город, но сражение теперь переломилось в пользу веаллов. Там, где в подземном проходе горели свиньи, наверху обрушился кусок стены, и солдаты хлынули сквозь брешь. Крепость была охвачена огнём, со стен падали человечки, летели копья да мечи. Разрез города показывал развернувшуюся на улицах битву, и лишь высокая башня едва держалась.

Что это было за место? В какой стране? Если Эглинойр, то почему крепость выглядела веалльской, а занимал её другой народ? Может солдаты отвоёвывали своё? Задёрнув ткань, я подошёл к последней части стены. Свеча рыдала воском, залив мне все руки. От прикосновения горячей субстанции раны и порезы болели, но я жаждал узнать, чем закончилась осада.

Последний рисунок был небольшим и рассказывал о торжестве веаллов. Жрецы в белых одеждах приносили жертвы на площади, и ряды солдат вскинули копья. Не было это похоже на праздник в честь мёртвого бога, да и церквей на рисунках я не увидел. Возможно, сражение произошло ещё до той поры, когда люди приняли спираль. Отдельное внимание живописец уделил свиньям — животных украсили цветами и венками — так же, как и вождей-победителей в пернатых шлемах.

Услышав сбоку шорох, я отпустил полотно и отпрянул от стены. Эгиль вернулся с двумя кружками эля и протянул одну мне.

— Свиная победа, — сказал он. — Веаллы умели воевать и были знатными хитрецами.

— Что это за город?

Начертатель пожал плечами.

— Не знаю. Возможно, он имел значение для веалльского вождя, что раньше жил здесь. Может это была его победа. А может просто красивая легенда, как те, что мы рассказываем детям. Я заметил, что веаллы любили рассказывать истории. Наверняка все эти статуи и фрески много для них значили.

— Наверное.

Я сделал несколько глотков и почувствовал, как крепкий эль приятным теплом разлился по телу.

— Завтра покажу остальное, если захочешь, — сказал начертатель. — Приятно встретить человека, которому небезразлична древность. А сейчас тебя зовёт Скегги Альрикссон. Вам есть о чём потолковать, судя по тому, что я слышал на совете. Твой брат на улице. И он пьян.

— Благодарю, Эгиль. — Я слегка поклонился, проявляя почтение.

— Помни, что я сказал тебе про три выбора, Хинрик. Выбирай, где ошибиться, с умом.

Я оставил начертателя в зале, а сам выбрался на улицу. Несмотря на дождь, здесь не было ветра, и мне стало гораздо теплее, чем в каменном чертоге. Скегги сидел на скамье под навесом и угрюмо пил из большого рога с серебряной каймой. Увидев меня, он поднялся и жестом велел следовать за ним. Я послушался, хотя предполагал, что меня не ждало ничего хорошего.

— Что скажешь о договоре, который я заключил с Эовилом? — спросил он, когда мы отошли подальше от чертога. Улицы почти опустели — лишь редкие горожане спешили домой, ругая морось. Нам со Скегги было не привыкать — такой мелкой воды после морских походов мы даже не замечали.

— Скажу, что ярл добр и гостеприимен. И справедлив.

Скегги с сомнением на меня покосился.

— Он прав в том, что я должен сам сделать себе имя в Свергло. Но я рассчитывал на более крепкий союз.

— Крепкий или плодотворный? — усмехнулся я. — Ты рассчитывал на его хирд. Мне-то не лги.

— Лгать не стану. Ожидал, что он даст больше, чем полсотни воинов.

— Полсотни — это много.

Скегги разочарованно покачал головой.

— Для Омрика — мало.

— Мы мало знаем об Омрике, — напомнил я. — Нужно сперва поговорить с Гуллой. Она расскажет, как там всё устроено внутри. К тому же я дал тебе выбор, как поступить. Ты можешь воспользоваться праздником, можешь украсть спираль… Да, многое решать придётся на месте, и это раздражает, но шансы у нас есть.

Брат икнул и погрузился в раздумья. Мы петляли по опустевшим улицам — Скегги неторопливо брёл, а я не рисковал нарушать его думы. Наконец, когда мы дошли до стены, он развернулся и уставился прямо мне в глаза.

— Я всерьёз подумывал заразить их реликвию какой-нибудь хворью, но не хочу убивать мирных людей, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Может кто другой на моём месте и решился бы на такое, но не я. Эглины мне не враги, пока не пытаются поднять меня и мой хирд на вилы. А крестьянам часто не так уж и важно, кто ими правит — лишь бы был добр и справедлив. Я не хочу начинать правление в Свергло с вероломного убийства, Хинрик. Честно скажу, я даже не стану заставлять их отказываться от своего воскресающего божка, чтобы не портить никому жизнь. Просто вынесу их церкви за стены города — пусть молятся там, если не будут готовы принять наших богов. Сами к этому придут со временем. Увидят…

Было странно слышать такие речи от человека, чьи взгляды на эглинскую веру ещё недавно были тверды как камень. Скегги ненавидел мёртвого бога. Ненавидел до той степени, что был готов разрушить каждый храм до основания. А теперь со мной словно говорил другой человек. Что же с людьми делала эта проклятая спираль?

— Значит, ты хочешь, чтобы тебя любили, Скегги Альрикссон, — усмехнулся я.

— Я не хочу повторять того, что учудил мой отец в Виттсанде, — отрезал Скегги. — Туча думал, что спираль заставит людей объединиться, а в итоге это лишь раскололо сверов. Не желаю я такого повторения. Я много думал об этом, Хинрик. Сперва пока ты валялся в беспамятстве, затем по пути в Скелгат. Кое-что из моих намерений изменилось, и я не знаю, как ты это примешь.

— Ты мой вождь.

— И твой брат.

— Так ты хочешь совет брата или начертателя?

Мы дошли до хозяйства, обнесённого буйным садом. Скегги устало опустился на пень под сенью яблони.

— Хочу, чтобы ты сказал, что думаешь, и как брат, и как слуга богов, и как Химмелинг. Может твоя древняя кровь подскажет верный путь.

— Значит, ты не хочешь лишней крови, но хочешь Омрик. Хочешь стать конунгом и правителем Мерглума, но так, чтобы эглины тебя любили. Ты не хочешь предавать своих богов, но готов терпеть мёртвого бога на землях, которыми собрался править. — Я улыбнулся. — Так, Скегги Альрикссон?

— Да.

— Тогда как начертатель я скажу, что ты хочешь невозможного. Как твой брат — что ты хочешь того, чего во многом желаю и я, но далеко не все в хирде это поймут. А как Химмелинг… Я не знаю, как быть Химмелингом, Скегги. Я рождён им, но пока не чувствую в себе этой крови. Она ничего мне не говорит.

Скегги поднял на меня глаза. Я понял, что переговоры и пир вконец его вымотали. И ещё, казалось, братишка и правда слишком переусердствовал с элем.

— Но ты продолжишь мне служить? — чуть запинаясь, спросил он. — Даже после всего, что я тебе наговорил?

— А ты хочешь, чтобы я служил тебе даже после того, как нарушил твою волю?

Скегги пьяно расхохотался. За забором принялась лаять встревоженная собака. Брат поднялся с пенька и обнял меня.

— Я был на тебя зол, потому что ты подверг опасности Гуллу. Она невыносимая баба, но я её люблю как бывшую жену. И не прощу тебе, если с ней в Омрике что-то случится. Так и знай. Не убью, конечно, но покараю так, что на всю жизнь запомнишь…

— Понял, понял, — проговорил я, пытаясь вырваться из объятий брата. Куда там! Скегги, хоть и был пьян, но сжал меня слишком крепко. — Значит, нужно вернуться за ней в Омрик.

— Ага… И взять его… Хитростью… Но я бесхитростный человек, Хинрик. Я живу честью и прямотой. Где мне взять столько смекалки, чтобы перехитрить эглинов?

Я всё же вырвался из его хватки и залпом допил свой эль.

— У веаллов, — ответил я, глядя на крышу каменного чертога ярлов. — Но сперва мне нужно кое-что проверить.

Глава 21

Следующим утром я поблагодарил вчерашнего себя за умеренность в распитии эля. Пока Скегги отсыпался в предоставленном гостям чертоге, я начал работать. До прибытия Глоди и Кьелла с остальными кораблями, по моим подсчётам, оставалось несколько дней, и я не собирался торчать в Скелгате сложа руки.

Разведчики ярла Эовила снарядились в Оствуд — проверить тайные тропы, разузнать, не появились ли на пути в Омрик мерглумцы. Дагмер отправился с ними, и мы тепло распрощались.

Позавтракав остатками вчерашнего пира, первым делом я направился на рынок, где продал за хорошие деньги почти все собранные с мерглумцев трофеи. Себе оставил лишь кольчугу и шлем — то, что могло пригодиться в сражении. Не смог расстаться и с загадочным мечом. Решил, что придержу диковинку у себя, пока не получу ответа у рун. Зато за всё остальное я выручил много серебра и мгновенно сделался богачом. Но радоваться свалившемуся благосостоянию было рано. К полудню мой путь лежал на хутор, где местные сверы разводили свиней.

Добравшись до крепкого хозяйства с обширными загонами, я спешился и привязал гнедого. Час был уже не ранний, и в свинарниках трудилось немало работников, но мне был нужен хозяин.

— Здесь живёт Освинд? — громко спросил я, подойдя к краю изгороди.

Признав во мне начертателя, один из работников поклонился. По бритому черепу и характерным татуировкам я догадался, что тот был рабом.

— Хозяин там, — сказал он и махнул рукой в сторону низких деревянных построек. — С вестями или торговать, начертатель?

— Посоветоваться и совершить торг, если богам будет угодно, — ответил я.

Раб провёл меня по дороге, разделявшей два крепких загона, где повизгивали сонные свиньи. Вонь стояла отвратительная — я уже начал забывать, как несло от свинарников на Свартстунне. Но, коли хочешь победить врага хитростью, готовься замарать руки не только в крови. И судя по всему, я свои изваляю в дерьме и жире по самые плечи.

Освинд оказался крепко сбитым мужем средних лет с непримечательным лицом и кривой походкой. Вытерев пот со лба, он воткнул вилы в землю и удивлённо моргнул.

— Ты вроде бы не Эгиль, — нахмурился он, разглядывая мой плащ.

— Не Эгиль, но начертатель. Хинрик Фолкварссон. Служу Скегги Альрикссону. Он гость твоего ярла.

— Ааа… Понятно. Я Освинд. Но ты, должно быть, и сам понял.

Судя по полному безразличию на лице хозяина, наши имена ни о чём ему не сказали. Может и к лучшему. Дырявые планы на Омрик лучше держать в секрете.

— Так с чем явился, начертатель? — Освинд вытерся поднесённым рабыней полотенцем и поприветствовал меня рукопожатием. — Если тебе нужны животные для жертвоприношений, у меня найдётся парочка откормленных кряков. Для пира тоже есть подходящие… А вот племенных на разведение пока не продаю. Это осенью…

— Сперва хочу посоветоваться, — прервал я его тираду. — Есть пара вопросов.

— Странно, что тот, кто слышит глас богов, идёт за советом к свинопасам.

Я улыбнулся.

— Боги часто говорят голосами простых людей.

— И то верно. — Освинд поманил меня за собой, обогнул загон и направился к двухэтажному деревянному чертогу, где, судя по охранным черепам и амулетам, жили домочадцы и рабы. — Раз пришёл гостем, раздели со мной трапезу, начертатель. Приятная беседа слаще мёда.

— С удовольствием.

Вскоре мы очутились в просторном, но довольно скромно обставленном помещении. От знаменитого заводчика свиней, признаюсь, я ожидал большей тяги к уюту. Но Освинд Сулиссон явно предпочитал вкладывать вырученные деньги снова в дело. Чертог был деревянным и старым, в нём явно жило несколько поколений этой семьи. Зато здесь чувствовался дух рода. Редкое явление для Свергло.

Хозяин жестом велел двум отвлёкшимся от работы женщинам накрыть на стол и, крякнув, первым уселся на лавку.

— Старею. Раньше только нога беспокоила, а теперь стоит помахать чуток вилами — и спина отваливается. — Он внимательно уставился на меня выцветшими глазами и положил локти на стол. — Что у тебя за вопросы, Хинрик Фолкварссон?

— Интерес скорее для познания и кругозора. — Я взял предложенную рабыней кружку и принюхался. Эль отдавал кислинкой. Наверняка в него добавляли лесные травы для большей сохранности. — Хочу знать, насколько хорошо горят свиньи, если их поджечь.

Несколько мгновений хозяин оторопело пялился на меня, а затем громогласно расхохотался. Толстый рыжий кот, дремавший на лавке подле очага, возмущённо мявкнул и покинул насиженное место.

— Зачем это тебе, Хинрик Фолкварссон? Неужто хочешь чей-то свинарник поджечь?

— Не совсем, — улыбнулся я. — Гостил тут у ярла в старом каменном чертоге. Эгиль-начертатель показал мне тамошние фрески.

— Что показал? Фески?

— Фрески, — поправил я. — Древние рисунки на стенах в том каменном доме. Одна из них рассказывала о том, что некий город был захвачен при помощи горелых свиней. Захватчики вырыли подкоп под стены, загнали туда скотину, подожгли её, и затем стена рухнула, открыв проход воинам. Я хочу знать, сколько правды в этой фреске.

— А, так это известная штука, — протянул хозяин и пододвинул ко мне кувшин с элем. — Утром мы крепкого не пьём, не удивляйся. Для работы нужна светлая голова. Ты когда-нибудь видел горящий свинарник?

— Нет.

— А вот у нас однажды сгорел. Тогда мой дед всем этим хозяйством владел, и Свергло ещё не стал таким, каким мы его знаем. Мы постоянно воевали с мерглумцами, и хутору то и дело доставалось, но чаще всего нам везло. Однако ж в одну осеннюю ночь боги от нашего дома отвернулись. — Хозяин перешёл на шёпот и уставился на слабо пылавший очаг. — Пришли эглины, хотели все забрать, а нас затем убить. Ну, как обычно. Семья наша тогда почти вся выжила, а вот свиньям не повезло. Прямо в сарае сгорели заживо, почти все. Мой дед сам поджёг сараи. Не хотел, чтобы этим вонючим дикарям хоть что-то из нашего мяса осталось. Уже после его смерти отец принялся отстраивать хозяйство, и только у меня получилось восстановить поголовье. Грустный сказ, да мы такие не одни были. А мерглумцев тех всё равно прикончили. Жаль, не мы.

Я склонил голову в знак скорби, как того требовали законы гостеприимства. История семей почиталась и бережно оберегалась каждым потомком, и если гостю посчастливилось услышать один из сказов, следовало проявить уважение.

— Значит, дед твой решил всех своей рукой уничтожить, а не разогнать по округе?

— Чудной ты, начертатель. Их бы переловили… А горело хорошо. Там же сена много было, соломы. Доски из сосны — это древо легко смолу отдаёт. И вот всё это и подожгло свинарник. А уж когда бедняги занялись, то визгу было… — Голос Освинда сорвался, и продолжал он хрипло. — Пламя и вовсе до небес стояло. Помню, напугался я тогда здорово — чуть Гродде душу не отдал, хотя наблюдал за пожаром издалека. Нас в лесу спрятали. Заикался, спал плохо. Потом матушка сходила к ведьме, та меня заговорила от испуга, воду болотную на макушку лила… И я стал прежним.

— Хвала тебе, Освинд, за то, что не бросил семейное дело. — Я достал ритуальный нож и вырезал на столешнице руны плодородия и урожая. — Пусть на твоём столе всегда будет в достатке пищи и эля.

Хозяин расплылся в довольной улыбке.

— Редко встречаю начертателя, готового сделать благо задаром, — сказал он и отпил ещё эля. — Сказ семейный я тебе поведал. Теперь ты знаешь, как горят свиньи. Но зачем тебе это?

— Хочу понять, не солгала ли та фреска. Хочу знать, можно ли использовать свиней в подкопе, чтобы разрушить каменную стену. — Я поднял глаза на Освинда и понизил голос. — Мерглум снова свирепствует, и он нынче силён. Я ищу способы сделать сильнее и нас.

Хозяин пожал плечами.

— Мы такого ещё не повторяли, честно признаюсь. Подкопы делали, однако ж свиней туда не загоняли. Мне думается, подобное возможно, но не всё так просто. Свиньи должны быть очень жирными. — Он принялся загибать пальцы. — Свиные шкуры нужно хорошенько промазать жиром, но даже после этого они не сразу загорятся. Поэтому их лучше обложить сухой соломой и хворостом. Но свиньи — юркие создания. Напуганный хряк кого хочешь собьёт с ног…

— Значит, нужно их связать? — предположил я.

— Можно завалить ход, чтобы свиньи не могли выбраться.

— А как же тогда огонь будет гореть? Пламени нужен воздух.

Освинд широко улыбнулся, продемонстрировав наполовину беззубый рот.

— Нужно оставлять щели в завале. Такие, чтобы пропускали воздух, но чтобы свиньи не могли воспользоваться этими брешами.

Я задумчиво кивнул. Так-то в целом было понятно, что свиней будет нелегко поджечь, и напуганные животные станут метаться по всему пространству. Но меня больше интересовало не это.

— А каменные стены действительно могут рухнуть от жара, что источает горящий свиной жир?

— Ты что, ни разу вражеских кораблей не поджигал? — усмехнулся хозяин.

— Ещё не приходилось. Я веду другие войны.

— А вот если бы жёг, то знал, что лучший способ сделать пламя жарким и нетухнущим — это бросить в огонь мешочек со свиным салом, — осклабился хозяин. — Сало не боится воды, оно растапливается до жидкости, обволакивает собой древесину или что тебе там нужно поджечь. И горит так жарко, что не потушишь.

— Значит, и камень возьмёт? — всё ещё сомневался я.

— Камень может и нет. Но камень стоит на земле. А вот земля просядет очень сильно. И стена станет слабой. Либо сама рухнет, либо накренится, а может и раствор, что кладку сцепляет, лопнет. Так что рисунки наверняка не врут.

Это уже обнадёживало. Я залпом допил эль и накрыл кружку ладонью, когда рабыня собралась налить добавки.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь о деле. Сколько у тебя свиней?

— Всего или на продажу?

— Чтобы завтра я забрал.

— Ну… Десятка три наберётся. — Освинд поскрёб пятернёй затылок. — Или четыре. Поросята ещё не подросли, этих ближе к зиме продавать буду.

Я взглянул на загоны через дверной проём.

— Но я насчитал по пути сюда вчетверо больше.

— Потому что они для ярла. — Хозяин гордо вскинул подбородок. — У меня договор на продажу свиней ярлу Эовилу. Кормлю его хускарлов и многих из хирда, кто живёт в Скелгате.

— Если возьму, скажем, все четыре десятка, сколько ты захочешь серебра?

Подслушивавший наш разговор раб икнул. Освинд уставился на меня с недоумением.

— Так твой Скегги Альрикссон собрался в поход?

— Может в поход. Может хочет насолить мерглумцам, отняв одну из их крепостей, — улыбнулся я. — Так сколько возьмёшь за четыре десятка серебром?

— Обычно продаю по два шилга каждую.

— У меня нет мерглумских монет. Сколько будет в пеннигах?

Я знал, что один мерглумский шилг равнялся пяти сверским пеннигам, но хотел проверить Освинда на честность. Иных торговцев не стращал даже плащ начертателя.

— Четыре сотни пеннигов, или четыре марки серебром, — подумав, ответил хозяин.

Я мотнул головой.

— Грабёж. Тянет только на три сверские марки.

Водянистые глаза Освинда налились азартом торга.

— Три марки и пятьдесят пеннигов, — решительно заявил он и ударил кружкой по столу. — Не меньше!

— Только если свиньи жирные, — почти согласился я. — Мне нужно как можно больше сала.

— Идёт! Три с половиной марки и амулет на здоровье для молодого скота. Зима будет тяжёлой. Нужно, чтобы все родившиеся в этом году поросята выжили. Иначе ярлу будет нечего жрать.

— Хорошо. Но свиней выбираю сам, — сказал я, барабаня пальцами по дереву.

— Договор!

Мы ударили по рукам, и к полудню я оказался вконец обедневшим владельцем визгливого и вонючего стада. Пока я возился с амулетом для поросят, на каждом животном поставили клеймо в виде моей руны Хим. Так было нужно для того, чтобы люди Скегги не прирезали это добро раньше времени. Для нашего народа было привычно возить скот живьём в дальние походы, но много с собой обычно не брали. А тут четыре десятка откормленных рыл. Кто-то мог и соблазниться.

Я понимал, что даже Скегги наверняка поднимет меня на смех, узнав о плане. Но фреска, рассказывавшая о применении свиней для осады, слишком уж мне запомнилась, и я хотел повторить хитрость этих древних умников. Правда, сперва предстояло убедить Скегги сделать подкоп под стены Омрика…

Договорившись с Освиндом, что заберу стадо ближе ко дню отбытия, я отдал последние пеннинги на еду для живности и наконец-то вернулся к гнедому. Дорога до Скелгата не заняла много времени, и остаток дня я решил провести за стенами ярлова града. Мне требовалось расспросить богов о мече. Вигрик — «владыка битвы» — всё никак не давал мне покоя, и я не мог понять, отчего. Ну меч, ну с историей. Красивая рукоять и манящий алый камень в навершии… Мало ли таких было в Эглинойре, особенно после веаллов? Ведь если древний народ умел строить такие мощные каменные сооружения, наверняка и в кузнечном деле преуспел… Но почему эглины были готовы погибнуть именно за этот меч? Почему защищали его ценой своих жизней? Какую силу он в себе нёс?

— Отдохни здесь, дорогой.

Я оставил коня на берегу ручья, что пересекал усыпанный дикими травами луг. Хорошее место, доброе. Отсюда стены Скелгата казались ещё величественнее, а поля — безмятежными. Я достал из мешка немного хлеба, мяса и мёда. Эля с собой не прихватил, но мог подсластить воду в угоду богам. Устроившись на берегу, я развёл небольшой костёр — предсказания получались лучше, когда мне удавалось добыть огонь. Вышло не сразу, но через некоторое время я уже располагал всеми четырьмя стихиями, что связывали меня с Всеотцом.

— Вод Великий, отец всех людей и богов, взываю к тебе! — Привычным жестом я рассёк ритуальным ножом левую ладонь и пролил несколько капель на руны и в огонь. — Взываю к тебе, ибо хочу узнать правду о мече Вигрике. Какие тайны несёт он? Для кого предназначен? Что даст он владельцу? Открой мне это знание, Всеотец, и прими мои дары.

Стараясь не дотрагиваться до Вигрика, я развернул ткань, в которую был завёрнут меч. Камень в рукояти сверкнул красным всполохом, едва его коснулось солнце. Красивая всё же работа. Не сказать, что совсем затейливая, но делалась с любовью.

Я собрал руны в мешочек и тщательно перемешал.

— Что за меч передо мной? Что за Вигрик, который я добыл в честном бою? Знать хочу и выясню.

Я вытащил одну руну и усмехнулся.

Тройн. Руна воинской доблести и честного боя. Руна помощи в битве, что была так любима всеми мужами севера. Понятно, что меч для битвы и предназначался, но иное оружие зачаровывали, чтобы бить им исподтишка, и тогда руны показали бы мне иной знак. Но Вигрик ковали для честных битв и открытых сражений.

— Для кого предназначен сей меч? Кому он должен принадлежать? — Спросил я и опустил руку в мешочек.

Ман. Человек. Ну разумеется, что не для ильвов или гнавов его ковали! Дубина, Хинрик.

— Что за человек? Каким должен быть этот человек?

Урс. Руна суда, судей, вождей и жрецов. Уже что-то. По крайней мере не стоит давать Вигрик землепашцам. Но Урс могла выпасть на любого наделённого властью. Даже Кровавый Топор взывал к Урсигу, и тот отвечал ему, ибо Кровавый топор был главным среди мятежников. Но смысл я уяснил. Меч должен принадлежать тому, кто ведёт людей за собой.

— Что даст этот меч своему владельцу? — спросил я и вытащил руну.

Эль. Знак богини Эльскет. Руна союза. Но не только. Ещё эта руна часто указывала на женщин или женское вмешательство, ибо Эльскет особенно покровительствовала жёнам. Значит, Вигрик принесёт владельцу союз или жену?

Я вытащил ещё одну руну, чтобы уточнить ответ, но мне выпала перевёрнутая Ман — божественное указание на то, что следовало прекратить задавать вопросы. Знания я получил, но легче мне не стало. Поблагодарив богов и оставив подношение, я потушил костёр, собрал вещи и вернулся к коню. Солнце уже клонилось к горизонту.

Возвращаясь в Скелгат, я часть пути я следовал вдоль берега и надеялся разглядеть корабли Глоди и Кьелла. Но тщетно. Море было пустынно. Даже ветерок — и тот едва дул.

Зато в Скелгате меня дожидался окончательно пришедший в чувство брат. Скегги подскочил ко мне сзади, едва не напугал гнедого и переполошил суетившихся на дороге куриц. Выглядел он до возмутительного бодро — а вот я притомился.

— Где пропадал весь день? — спросил брат, хлопнув меня по плечу. — Я тебя обыскался. Уже начал думать, что ты ушёл в Оствуд с разведчиками.

— Приводил дела в порядок, — уклончиво ответил я, ещё не придумав, как донести до Скегги мысль с подкопом и свиньями. Увидев кузницу, я махнул рукой. — Нам туда.

— Это ещё зачем?

— Хочу показать мастеру меч. Может что-нибудь о нём расскажет.

Глаза Скегги загорелись любопытством.

— Тот самый меч? — шёпотом переспросил он. — Который ты добыл в бою по пути сюда?

— Значит, уже разболтали.

— Разболтали потому, что ты его никому не показываешь. А я хочу его увидеть.

— Да не на что там особо смотреть. Красивый, конечно. Но… Меч как меч.

— Но тогда почему ты с ним так возишься? — улыбнулся брат.

Возразить было нечего. Я уже решил, как поступлю с Вигриком, но тянул время. Может и правда это оружие было проклятым? Мне ужасно не хотелось с ним расставаться, он словно звал меня, требовал взять его в руки и сделать несколько взмахов. Но нельзя. Я знал, что нельзя. Вигрик не принадлежал мне, и судьбу искушать не следовало.

Едва мы ввалились в кузницу, как оба тут же вспотели. Жар стоял невыносимый. Меха с шумом вздымались, гудело пламя, шипела вода. Увидев нас, один из мастеровых окликнул Скегги.

— Чего надо, почтенные?

Я выступил вперёд и показал свёрток.

— Хочу оценить трофей.

Кузнец кивнул и взмахом руки велел нам следовать за ним. Покинув жаркое помещение, я вздохнул с облегчением. Даже слабое дуновение ветерка с моря сейчас казалось милостью богов.

— Ну, показывай, — потребовал кузнец и вытер пот со лба.

Я бережно развернул ткань. Кузнец потянулся было к рукояти, но я перехватил его руку.

— Может быть зачарован. Лучше не трогай голыми руками.

Мастеровой пробубнил под нос воззвание к богам, но послушался меня. Он внимательно осмотрел рукоять и клинок.

— Эглинский.

— Да.

— Старый, хотя его пытались обновить. Сталь так себе, но заточить умудрились прилично. Рукоять и крестовина новые — вон как блестят. — Кузнец надел рукавицы и всё же взял Вигрик в руки. — Вещица красивая, но спроси меня — и я скажу, что лучше хорошей секиры человек ничего не придумал.

— А сам клинок?

— Говорю же, он старше рукояти. В жире хранили, чтобы не ржавел. За таким нужен тщательный уход, иначе проржавеет очень быстро.

Я дал кузнецу монету и поблагодарил за помощь. Скегги не сводил с Вигрика глаз, пока я укутывал меч тканью. Это странное оружие умело завораживать.

— Что будешь с ним делать? — тихо спросил брат.

— Отдам тому, кто достоин им владеть. Боги не указали мне имени, но, думаю, это должен быть ты, брат. Это меч тех, кто ведёт за собой людей в честную битву. Именно поэтому я не могу им пользоваться. Моя стезя — хитрость и колдовство. — Я протянул свёрток Скегги. Брат таращился на меня так, словно увидел призрак давнего врага. — Меч носит имя Вигрик — «владыка битвы». И я хочу, чтобы он принёс тебе победу.

Глава 22

Скегги замер, не рискуя принимать подарок. На его симпатичном лице поочерёдно сменялись удивление, недоверие, стыд, неуверенность.

— Правду ли говорят про Вигрик, что это меч древних королей? — севшим голосом спросил он.

Я пожал плечами.

— Так мне сказал человек, который пытался защитить «владыку битвы» ценой жизни. Едва ли он бы пошёл на смерть ради обычной, пусть и красивой, железки.

Скегги протянул было руку к свёртку, но в следующий миг отдёрнул её и поднял на меня глаза. Брат едва не плакал — до того его проняло.

— Это… Это очень ценное подношение, Хинрик. Великий дар. Я хочу принять его, но ты же знаешь обычай. Дарами надлежит обмениваться. Я не смогу отплатить тебе ничем равноценным. Другого такого важного предмета на Эглинойре нет. Разве что какая-нибудь корона первого короля… Да и нужно ли тебе это?

Я настойчивее протянул меч Скегги.

— Возьми. Отплатишь, когда возьмём Омрик. Я придумал, чего хочу.

— Тогда говори сейчас, чтобы боги слышали, — потребовал брат.

Я могу бы попросить корабль. Мог потребовать собственный город — один из многих, что собирался захватить Скегги на Эглинойре. Он пообещал бы мне хоть принцессу в жены — благо королей и их дочерей на этом острове было в избытке.

Но мне было нужно совсем иное.

— Мне было видение о спирали — символе воскресающего бога, — начал я. — О камне среди пустыни, и на вершине этого камня был сильный знак. Спираль, золотом вплавленная в горную породу. С неё всё и началось… Я видел, что веалльские солдаты откололи от скалы часть камня со спиралью и куда-то увезли. Я хочу найти его, Скегги. Возможно, это даст ответы на мои вопросы. — Собравшись с мыслями, я изложил просьбу. — Когда обретёшь власть в Эглинойре, дай мне людей и монахов, чтобы я нашёл тот срез камня. Возможно, понадобится корабль. Сделай это — и мы в расчёте.

Скегги явно не ожидал от меня такой просьбы.

— Это так важно для тебя? — не веря своим ушам, спросил он. Казалось, брат даже немного разозлился. — Спираль на старом камне? Ты готов обменять меч королей на какой-то символ, что делает нас слабыми?

— Он особенно важен именно поэтому, — перебил его я. — Мне нужно понять спираль. Выяснить природу этой силы. Я должен, брат. Вряд ли ты поймёшь меня сейчас, но я знаю в глубине души, что это очень важно для всех. Для нашего хирда, для Свергло, для Эглинойра и всего Севера. А может и для мира…

Я впервые признался вслух, насколько оценивал важность этой загадки. Возможно, я был одержим тайной, что и скорлупы яичной не стоила. Может и вовсе никакой тайны не было, а видение означало совсем иное. Быть может, я просто начал сходить с ума. Или же боги вновь играли со мной жестокие шутки.

Но я откуда-то доподлинно знал: пока не разгадаю тайну спирали, не смогу выполнить волю матери и вернуть Нейдланд. Сперва я должен пройти путь начертателя, и лишь затем стать правителем, если богам будет угодно моё служение. Так я видел своё будущее. Месть Гутфриту совершена — никуда он от смерти не денется. Но по сравнению с величайшей мощью знака мёртвого бога вся эта возня между, королями, ярлами и конунгами не значила ничего. Это как положить на весы грязный песок против цельной золотой марки. Но понять меня мог разве что такой же начертатель — тот, кто видит и чувствует мир гораздо тоньше, да и то не всякий. Ормар наверняка бы смог. Но Ормар и так дал мне слишком много и умер за это.

Скегги, конечно же, меня не понял. Я видел по глазам брата, что он считал меня помешанным. Но всё же он привык уважать речи колдунов и подчинялся слову того, кто слышит волю богов. И хотя Скегги наверняка считал мою просьбу безумной, я был благодарён ему за то, что он не стал задавать лишних вопросов.

— Я услышал твою просьбу и клянусь выполнить её, когда ты посчитаешь нужным, — вздохнул брат и наконец-то прикоснулся к свёртку с Вигриком. — Я принимаю твой дар и отблагодарю взамен.

Я молча кивнул. Признаюсь, ожидал, что Скегги, повинуясь своей порывистой натуре, тотчас же развернёт ткань и возьмёт меч в руки. Но брат лишь ещё бережнее перетянул тесьму на подарке и убрал его под мышку.

— Даже не взглянешь на него? — спросил я.

— Ты сам сказал, что этот меч будет верно служить только достойному. Я пока таковым себя не считаю, — поразил меня Скегги. — Такими ценностями на улице не размахивают. Пусть дожидается своего часа. Надеюсь, это время однажды наступит.

Я лишь улыбнулся. Значит, не ошибся в брате. И отныне всё изменится. Скегги марать руки в жестокости и нечестных битвах я не позволю. Всё это ляжет на мои плечи. Время воинов — день, время колунов — ночь. Теперь всю тьму, что выткана на полотне судьбы Скегги, я возьму на себя.

Может и правы были древние короли эглинов, когда зачаровывали Вигрик. Правителем был достоин стать лишь совершенный. Запятнаешь себя недостойным деянием — лишишься этого совершенства и права вести людей за собой.

Но почему тогда Вигрик не поразил меня, когда я взял его в руки? Ведь я считал его собственностью, выигранным в честном бою трофеем. Быть может, лишь это меня спасло?

— Идём, брат. — Скегги взмахнул рукой в сторону чертога. — Есть ещё дела на вечер.

На улицы Скелгата легла ночь, хотя город ещё бодрствовал. Мы прошли мимо нескольких домов, где по вечерам подавали эль и нехитрую еду для воинов — оттуда звучала резкая музыка дудок, лились песни скальдов, а порой стены сотрясались от весёлого смеха. Скегги вопреки обыкновению не соблазнился и направился дальше.

— Мне нужен твой совет, Хинрик, — сказал он, когда мы приблизились к чертогу, что нам выделили для ночлега. — Уберу Вигрик в сундук и вернусь к тебе. Перекуси пока. Потолкуем позже наедине. Так-то ради этого я тебя и искал.

— Хорошо.

Предложение поесть пришлось как нельзя кстати. Я заметно проголодался, да и меда выпить был не прочь — после жара кузницы прогулка по улице меня подморозила. Пока Скегги возился с барахлом, я подсел за стол к нескольким хускарлам, которых знал ещё со времён побега из сверского Виттсанда. Воины подвинулись, я наконец-то устроил задницу на выстланной мягкой тканью лавке и потянулся к кувшину.

— Хинрик, — обратился ко мне один из хускарлов. Его звали Йирдманом, и он служил десятником в дружине Скегги. — Скажи, начертатель, зачем ты потратил все деньги на свиней?

Я едва не поперхнулся мёдом.

— А ты откуда прознал?

Йирдман широко улыбнулся.

— Слухи быстро разлетаются. Местные здорово удивились, что сперва ты утром сделался богачом, продав эглинские трофеи, а к вечеру превратился в скотовода. Неужто большую жертву богам готовишь? Обычно мы тоже вносим вклад на покупку жертвенной скотины — Скегги хоть монету, но возьмёт с каждого. А ты такие траты на одного себя взвалил…

Я откашлялся, хлебнул ещё мёда — янтарная сладковато-травянистая хмельная жидкость прочертила огненную дорожку в глотке. Приняв суровый вид, я уставился на людей Йирдмана.

— Это стадо пойдет с нами в Омрик. Свиньи — и жертва, и оружие, но прикасаться к ним не смейте. — Я перешёл на шёпот. — И не болтайте о стаде, иначе завяжу вам языки рунами. Негоже честным мужам слухи растаскивать по добрым домам.

Йирдман быстро захлопнул рот, видимо, и правда опасаясь моего гнева. Что ж, было у плаща начертателя всё же преимущество, особенно в землях северян. Злоупотреблять ремеслом мне не хотелось. Но и свинкам пока лучше побыть в тайне. Я допускал, что в Скелгате могли ошиваться мерглумские шпионы. Пусть и не самые умелые, но слухи они могли собрать и донести до своих вождей. Пусть лучше думают, что грязные дикие северяне, какими нас считала эглинская знать, решили умилостивить своих богов щедрым подношением.

— Ты чего, начертатель? — надулся Йирдман. — Мы ж из добрых намерений…

— Ценю. Но и правда не болтайте, парни. Придёт время — и вы все узнаете.

Я доел остывшую кашу с мясом, выскреб дочиста деревянную миску хлебом и допил мёд. Меня разморило, глаза начинали слипаться от тепла и покоя. Пришлось даже выйти на улицу, чтобы не заснуть. Скегги долго возился с вещами — должно быть, надёжно прятал Вигрик.

Он появился почти бесшумно — лишь скрип двери выдал брата, очутившегося за моей спиной.

— Пойдём к берегу, прогуляемся, — предложил он. — Местные юноши и девицы повадились прятаться среди скал, чтобы пообжиматься. Костры разводят. Не думаю, что нам там помешают.

Услышав про огонь, я криво улыбнулся.

— Хочешь, чтобы я кинул руны?

— Думаю, придётся.

Берег здесь был наполовину каменным, наполовину песчаным. Крепость Скелгата тёмной громадиной возвышалась на холме, а пристань примыкала к пологой части берега. Здесь же выходили на промысел рыбаки. Скегги повёл меня дальше — туда, где камни становились больше, а света — меньше. Луна худела — слишком стремительно приближая нас к Новолунию, в которое мы условились встретиться с Гуллой.

— Что у тебя на уме, брат? — спросил я, когда мы отошли на достаточное расстояние.

Убедившись, что за нами никто не шёл, Скегги пнул ногой небольшой булыжник.

— Нужно решать, когда идти на Омрик.

— Согласен, времени мало.

— Его меньше, чем многие думают, — добавил брат. — У меня два пути, и я не могу выбрать, Хинрик.

— Вернее, не знаешь, стоит ли ждать Глоди и Кьелла с кораблями.

Скегги кивнул.

— Да. Через пару-тройку дней вернутся разведчики из Оствуда, и я должен объявить о решении. Но наши корабли могут не успеть. Останемся их дожидаться — пропустим праздник и удачное время для нападения. Пойдём половиной хирда — можем не сдюжить и погибнем.

Я рассеянно кивнул. Скегги не зря метался. Я и сам много размышлял, как лучше поступить, зная, что корабли могут не подоспеть к нашему походу. Но ответа не нашёл, а руны бросить не успел.

— Значит, спросим у богов, что принесёт нам каждый из путей, — сказал я, спустившись со скал на узкую полоску песчаного берега. Среди скалистых гребней горели огни костров — не меньше пяти, но все были достаточно удалены друг от друга. Молодые люди, тайком сбежавшие на свидания, тихо переговаривались и замолкали, когда мы проходили мимо.

Мы добрались до самого дальнего костра, возле которого ютились двое. Их лица были закрыты капюшонами, один из них угрожающе потянулся к поясу.

— Идите своей дорогой, — буркнул незнакомец.

Скегги бросил на песок монету.

— Найдите другое место, а огонь оставьте нам, — велел он. — Это за беспокойство.

Две тени ничего не ответили — я лишь увидел, как тонкая рука схватила блеснувшую монетку, а парой мгновений позже парочка ушла.

— Ну, хотя бы не нужно возиться с костром, — улыбнулся брат. Улыбка вышла натянутой — ему не удалось скрыть беспокойства.

Я устроился перед огнём, снял с пояса мешок с рунами и ритуальный нож. Скегги вытащил из небольшой заплечной сумки дары — мех с крепким мёдом, свежий хлеб и медовые соты. На этот раз он как следует подготовился. Значит, и правда был в отчаянии.

Скегги выставил вперёд левую ладонь, готовясь отдать кровь. Я тихо вознёс воззвание к Всеотцу и Эльскет и объяснил богам нашу беду.

— Явите же нам мудрость грядущего. Помогите найти верный путь. Помогите узнать, как получить желаемое и не погубить людей, — закончил я и сделал аккуратный надрез на ладони брата. — Примите кровь Скегги Альрикссона и его дары в обмен на помощь.

Брат даже не поморщился. Трещали поленья в костре, взрывались тысячей огоньков алые угли. Я сосредоточился на вопросе, закрыв глаза и ловя прикосновения тёплого морского ветра. Где-то крикнула чайка, и я понял, что сегодня со мной был ещё и Химмель — владыка ветров. Хотя я носил его имя, он нечасто проявлял своё покровительство.

— Если мы не станем дожидаться прибытия кораблей и уйдём в Омрик с половиной хирда и людьми ярла Эовила, какое будущее ждёт нас? — Спросил я и запустил руку в мешок с рунами.

Выпали три. Бран — символ обмана, Гульг — знак воинской ярости, и перевёрнутая Хевн — руна возмездия, что не осуществится. Скегги напряжённо уставился на знаки.

— Что видишь, Хинрик? — хрипло спросил он. — Вроде же не очень хорошие выпали?

Я кивнул, пытаясь сопоставить друг с другом великое множество значений. Не складывалось. Я не видел чёткого будущего. Знал, что мы попытаемся обмануть мерглумцев — и это вызовет ярость. Битва будет нечестной, неподготовленной. И принесёт за собой попытку отомстить. Возможно, нам удастся хитростью взять Омрик — но в покое нас не оставят. Мерглумцы вернутся. Однако мы, видимо, сможем дать им отпор.

Озвучив брату догадки, я снова залез пальцами в мешочек.

— Нужно больше рун.

Я выудил перевёрнутую Когг. Болезнь или раны. Ничего удивительного — все же мы собирались биться, а не плясать на лугу.

— Нужно остерегаться болезней. Стоит выспросить у Гуллы, не приготовили ли нам неприятных подарков.

Скегги кивнул.

— Хорошо. Да и сами будем поосторожнее.

Я вернул все руны в мешок, тщательно перемешал и задал второй вопрос.

— Если мы останемся в Скелгате дожидаться воссоединения войска, то что нас ждёт. Наверняка мы пропустим праздник и не сможем воспользоваться слабостью мерглумцев, какое будущее суждено нашему делу?

На этот раз выпали Ав — знак моря, Йирд — руна защиты, грома и мастеровых — и снова Хевн, но на этот раз прямая.

— Корабли придут, — проговорил я, изучая знаки. — Мы воссоединимся удачно и доберёмся до Омрика. Наше положение будет прочнее, и наше войско станет сильно. Скорее всего, мы возьмём Омрик — не знаю, хитростью или прямым боем, но я думаю, что получится. Однако в этом случае почему-то мерглумцам удастся отомстить.

Скегги нахмурился.

— Очень странно.

— Согласен. Но руны показывают именно так.

На всякий случай я выложил четвёртую. Выпала руна Якт — знак бога охоты. Но Якт покровительствовал не только охотникам, но и разведчикам, тайным посланникам и шпионам — и всем, кто добивался цели скрытно. Если Брани любил рисковых обманщиков, то Якт предпочитал благословлять осторожных. Кажется, я начал догадываться, в чём было дело.

— Если отправимся малым войском, нас не заметят, и нам удастся схитрить, — пояснил я вконец переставшему что-либо понимать Скегги. — Мы застанем Омрик врасплох и сможем перебить тех, кто сможет впоследствии нам навредить. Но придётся внимательно следить, чтобы никто не ушёл. А вот если решим идти большим хирдом, то пропустим удачу. Омрикцы успеют позвать помощь, и она прибудет. Возможно, к нам зашлют разведчиков, и они сильно нам навредят. Тогда мы обречены на неудачу.

Скегги бессильно повалился на песок у костра.

— Никогда прежде не встречал столь странного предсказания, — пробормотал он, глядя на огонь. — Всё на этом Эглинойре какое-то неправильное, словно наизнанку вывернутое.

— Да, похоже на то, — ответил я и вернул руны в мешок. — Не нравится мне это предсказание. Словно боги подталкивают нас устроить резню в Омрике.

Брат задумчиво кивнул.

— Я не хочу бессмысленных убийств и жестокости. Понимаю, что придётся проливать кровь — на войне без этого никуда. Но, Хинрик, не поднимется у меня рука вырезать весь город. Иначе чем я буду отличаться от тех мерглумцев, кто жёг Сандвен и деревни. — Он обречённо вздохнул. — Но и пускать свой хирд на мясо тоже не согласен. Выбор очевиден, но, видят боги, я не хочу выбирать путь жестокости.

Брат умолк, и лишь шелест сухого тростника да треск поленьев нарушали тишину. Остальные костры погасили, и луна сменила положение на небе — стояла поздня ночь. Я прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Даже перед сомкнутыми веками плясали яркие всполохи огня.

Что мне говорил Эгиль о трёх выборах, которые мне суждено сделать? Я не знал, станет ли этот выбор ошибкой, буду ли я о нём жалеть или предам самого себя, но я должен был взять на себя ответственность. Не как начертатель, не как Химмелинг, но как брат Скегги Альрикссона. Если хочет править Эглинойром, он должен остаться незапятнаным.

— Тебе не придётся выбирать жестокость, Скегги, — тихо проговорил я. — Если дойдёт до нечестных битв, хитростей и лишней крови, приказы буду отдавать я. Объявляй людям, что мы выходим, как только вернутся разведчики из Оствуда. Если хотим остаться на Эглинойре и совершить задуманное, то должны успеть в Омрик к празднику и захлопнуть ловушку для мерглумцев. К слову о хитростях. Не сочти меня безумцем, но появилась недавно у меня одна мысль…

Глава 23

Узнав о плане запустить свиней в подкоп, Скегги пожелал увидеть вдохновившие меня фрески. Следующим утром, едва взошло солнце, я потащил сонного брата в чертог ярла и показал рисунки, что рассказывали о деяниях веаллов. Скегги восхитился смекалкой древнего народа и уже за завтраком вынес решение.

— Всё ещё считаю твой план безумным, Хинрик, — сказал он, доев хлеб и сыр, что подали на завтрак. Грудастая красотка поставила перед нами кувшин с разбавленным мёдом и отошла, соблазнительно покачивая бёдрами. Скегги встретился с ней взглядом, и девица ему подмигнула. — Кто это? Странно, что я раньше не замечал здесь такую прелестницу…

— К делу, брат, — потребовал я и шикнул на девушку. — Позже, красавица. Мы заняты.

Дева фыркнула, но перечить мне не посмела. Лишь внимательно оглядела мой плащ и удалилась.

Скегги проморгался, явно изгоняя из головы представления того, что было скрыто под платьем красавицы, и уставился на меня.

— Так о чём я? Словом, безумная мысль. — Брат осклабился. — Но порой именно безумцы приводят хирды к победе. Руны обещали успех, если будем действовать обманом. Значит, так тому и быть. Нужно копать — будем копать и жечь свиней.

Я слабо улыбнулся.

— Я благодарен тебе за доверие, брат. И всё же сам сомневаюсь в успехе. Что если Омрик стоит на каменистой почве, которую ни одна кирка не возьмёт? Вдруг нас заметят до завершения работ? Мой план пестрит дырами, Скегги. Поэтому я бы не ставил всё на свиней. Даже если я принесу ценные жертвы богам и попрошу удачи, они могут не ответить. Лучше рассчитывать только на себя. В сагах поётся о многих случаях, когда опытным вождям не помогали ни жертвы, ни хитрость, ни топоры.

— Согласен. — Брат налил себе мёда и вопросительно уставился на меня. Я покачал головой. По утрам предпочитал пить воду или слабый эль. Даже разбавленный мёд немного путал мысли. — Поэтому уже сегодня нужно готовиться к выходу. Чтобы сразу по возвращении разведчиков выступить в Оствуд.

Скегги не успел и наполовину опустошить кружку, когда в зал ворвался Йирдман. Щёки раскраснелись от бега, дыхание сорвалось, светлые волосы прилипли к мокрому от пота лбу.

— Дагмер вернулся! И не один, — возвестил хускарл и махнул рукой в сторону улицы. — Ждёт вас у чертога ярла.

— Хвала Всеотцу! — выдохнул Скегги.

Позабыв о еде, мы с братом одновременно выскочили из-за стола. Прислуживавшая нам красотка нахмурилась и, кажется, даже прошипела какое-то ругательство, заметив, что мы недостаточно почтительно обошлись с трапезой. Я увидел, как она в сердцах вылила остатки мёда на улицу. И чего так взбеленилась? Впрочем, сейчас было не до неё.

Дагмер и правда дожидался нас перед входом в каменный чертог. Парня явно измотала дорога, но я отметил, что он уверенно шёл на поправку. Бывало, когда слишком резко поворачивался, то морщился о боли, но уже мог сражаться. Сына ярла окружили трое разведчиков — их лошадей уже увели на отдых, а сами путники переводили дух и насыщались водой.

Увидев нас со Скегги, Дагмер с присущей ему сдержанностью коротко кивнул в знак приветствия.

— Здравствуй, друг! Какие вести? — спросил брат, поравнявшись с ним.

— Неплохо. Чужаков нет. Мерглумцы не любят Оствуд. Это древний лес, и они считают его опасным. Верят, что в нём до сих пор живут озлобленные духи. Может и так, но нам это на руку. Да и мы укрепляем их веру. Многие оттуда не возвращаются, поэтому среди местных есть поверье, что ходить с оружием туда нельзя.

Скегги кивнул.

— Это хорошие вести. Значит, путь для войска свободен?

— Да, — отозвался Дагмер. — Мы проверили основные тропы, которыми пользуемся. Зашли на стоянки, что иногда используют местные, когда ходят валить лес. Людей немного. А с лесными жителями мы не враждуем. Оставляем им еды и припасов из города — и они обеспечивают нам безопасный проход.

Я пересчитал вернувшихся.

— Но вас меньше, чем уходило. Что-то случилось?

— Нет, — вмешался один из разведчиков и стащил с плеч плащ. — Мы оставили отряд в лесу ближе к Омрику. У нас там есть небольшой постоянный лагерь. Пусть проследят за окрестностями и встретят вас.

— Разумно, — кивнул я. — Благодарю вас за помощь.

До священного праздника мерглумцев оставалось пять дней. Совсем впритык. Выходить следовало немедленно. Не позже завтрашнего утра.

Скегги словно уловил мои мысли и обратился к Дагмеру:

— Тогда выходим завтра. Вы сможете провести нас кратчайшим путём?

Ярлов сын переглянулся с остальными разведчиками, и те кивнули.

— Есть тайные тропы. Войско немного растянется, зато можно здорово срезать дорогу и выйти к лагерю. Мы на то и рассчитывали. Сам лагерь будет в полудне пути от Омрика, на краю леса.

На том и решили. Скегги отправился к Эовилу благодарить за приют и оповестить людей, которых ярл обещал дать нам в помощь. Я же оседлал коня и поехал на хутор забирать своё хрюкающее богатство.

* * *

Оствуд действительно показался мне чуждым и зловещим. Едва войдя в этот древний лес, я ощутил враждебность местных духов и принёс им жертвы, надеясь заручиться их добротой. Не уверен, что они стали бы нам помогать, но и пакостить, по моему разумению, не должны были. Разведчики в чём-то оказались правы: духи не любили железа и стали, потому вредили вооружённым людям. По этой же причине местные охотники с простыми луками и копьями выходили из Оствуда живыми.

Стоя на коленях перед мощным дубом, мы со Скегги возложили дары духам.

— Мы клянёмся не обнажать железа в вашем лесу, если только нашим жизням не будет угрожать опасность, — пообещал брат. — Мы не станем рубить больше, чем потребуется для обогрева и приготовления пищи. Мы не будем тревожить вас громкими разговорами. Примите наши дары и знайте, что они принесены с почтением.

В качестве даров мы принесли то, что могли любить духи, но чего не было в лесу: цветные морские камешки, луговой мёд, свежие лепёшки с травами, козье молоко и вышитые ленты. Духи имели своеобразное представление о ценности. То, что для нашего человека было безделицей, дух мог расценить как большое богатство. Поэтому мы старались угадать с желаниями и принесли много разных даров.

— Листья шепчут…

Я прислушался и уловил слабые голоса духов. На ветви уселась стайка желтопузых птиц, и я поклонился.

— Дар приняли, брат. Нам дозволено идти.

Скегги выглядел бледнее обычного. Неудивительно: ни ему, ни мне не удалось как следует поспать в ночь перед выходом. Слишком многое следовало перепроверить и подготовить. Брат напоследок поклонился духам, и мы вернулись к воинам.

— Надеюсь, Глоди не разгневается, — сказал он, когда проводники знаками показали дорогу.

Скегги оставил одного из хускарлов в Скелгате дожидаться прибытия кораблей. И новости не сулили Глоди радости: брат велел ему гостить Скелгате в качестве гаранта договорённостей и клятв.

Хуже не придумаешь: Глоди был куда ценнее для хирда, чем я. Он был опытен, умён, знал языки и местные обычаи, умел воевать и вести людей в бой. Я же мог слышать богов и подколдовывать, но не был уверен, что всё это поможет взять Омрик. Скегги отчего-то решил иначе и взял в поход меня, поэтому вторую половину войска должен был вести Кьелл.

— Он поймёт, — ответил я. — Надеюсь.

Дагмер отправился с нами как проводник, но все понимали, что он стал нашим заложником. С сыном ярла все обращались почтительно и по-дружески, да и сам Дагмер прекрасно понимал своё положение. И всё же я был ему благодарен за то, что парень искренне старался нам помочь.

Оствуд завораживал тёмной красотой. Лес здесь был смешанный: ели, дикие яблони, тис, берёзы, бузина, дубы, ясени и осины. Деревья давно отцвели, и рябины уже хвастались гроздями зелёных ягод. Узкие тайные тропы пролегали под сенью исполинских древ, и я начал думать, что у каждого из них вполне мог быть свой дух — до того древними они казались.

Лужайки манили земляникой, маленькие кислые яблочки соблазняли сорвать и попробовать хоть одно, да и орешник уже дал первые молочные плоды. Лето перевалило за середину, налилось красками и неумолимо клонилось к осени, обещая богатый урожай. Стоило бы этому радоваться, но я не мог.

Нам было важно успеть занять Омрик до начала осенней слякоти, чтобы укрепить стены, наладить поставки провизии из Свергло и сделать запасы. Цепь, натянутая поперёк реки, могла нас кормить, но зимой суда не ходили, и пошлины платить будет некому. Поэтому нам со Скегги требовалось хорошенько подготовиться не только к войне, но и подумать о мирной и сытой жизни после. Хирд — дорогое удовольствие даже в мирное время, а деньги у нас заканчивались.

* * *

Мы шли уже два дня, стараясь шуметь как можно меньше и держаться ближе к чаще. Кое-где тропы пролегали через почти что непроходимые буреломы, и преодоление этих препятствий нас здорово замедляло. Свиньям тоже пришлось несладко, хотя местами они оказывались проворнее вооружённых воинов.

Скегги всё больше молчал. Он мало ел, плохо спал по ночам, мучился беспокойством, но ни в чём не признавался. Бледность лишь усилилась, но я полагал, что всё дело было в большом волнении перед ответственной битвой. Всё же от этого проклятого Омрика зависела наша дальнейшая судьба на Эглинойре. Мы поставили всё на этот город. А Скегги болезненно переживал неудачи и сейчас замкнулся в себе, лишь изредка подзывая к себе Исгерд.

До Новолуния оставался всего один день, и сила ведьмы иссякала, чтобы возродиться на растущей луне. Белокурая женщина ночами напролёт мастерила амулеты с защитными вязями, а днём отсыпалась во время привалов. Я помогал ей по мере сил, но моё колдовство здорово отличалось от женской ворожбы, и зачастую я мог лишь передавать Исгерд часть своей силы, чтобы напитать волшбой её творения.

В ночь накануне Новолуния, когда до Омрика оставалось около дня пути, мы с хускарлами собрались у костра. С нами была Исгерд, а вот Скегги куда-то запропастился.

— Где брат? — спросил я, бросив свой мешок у костра.

Ведьма подняла на меня усталые глаза и пожала плечами. Она даже перестала подводить их чёрной краской — руки дрожали от усталости, и вывести ровную линию не получалось.

— Прилёг отдохнуть, — ответила она. — Говорит, голова разболелась. Я предложила сделать для него целебный отвар, но он отказался.

Это было непохоже на Скегги. Брат отличался невероятно крепким здоровьем — мог выпить несколько кувшинов мёда, посостязаться в перетягивании верёвки, завалиться с двумя девицами, а наутро после всего этого прекрасно себя чувствовал и даже помогал плотникам с работой. Нравилось ему работать с деревом — брат умел вырезать дивной красоты узоры.

И уж тем более Скегги ни за что не упустил бы возможности провести вечер подле своих хирдманов. Какие бы тяжкие думы не терзали его разум, он всегда думал о людях, которых вёл. Вождь и хирд зависели друг от друга больше, чем могло показаться на первый взгляд. Люди должны были видеть его, питаться его силой, слушать его речи и, в свою очередь, питать его. Так это работало — и потому такая связь была священной и важной для всякого северянина. Скегги прекрасно знал это, поэтому каждый вечер выходил к костру и разговаривал с каждым. Подбадривал, выслушивал, судил и советовал.

Что-то здесь было не так. Я нутром чуял это, но не мог выразить словами. Чтобы проверить ощущения, я снял с пояса рунный мешок и, сосредоточившись на вопросе, запустил руку.

— Почему Скегги нет? — шепнул я.

Выпала перевёрнутая Когг. Та самая, что выпадала прежде, когда мы со Скегги взывали к богам на берегу Скелгата. Знак болезни и недуга.

Я быстро убрал руну в мешок, тронул Исгерд за плечо и наклонился к её уху.

— Идём со мной. Можешь понадобиться.

Ведьма кивнула, отложила плошку с растёртыми травами и направилась к палатке Скегги. Это нельзя было назвать шатром — лагеря мы разбивали в спешке и с расчётом, что не будем задерживаться. Поэтому просто сооружали навесы из ткани и лапника.

Костёр перед местом ночлега Скегги потух — лишь тлеющие угли подсвечивали землю. Значит, уснул. А может что и похуже.

— Давно у него голова болела? — тихо спросил я, когда мы подобрались ближе.

— Со вчерашнего утра жаловался, но говорил, что само пройдёт. Сегодня до обеда был бодр, а ближе к вечеру совсем раскис.

— Почему ты мне не сказала?

— Я что, сама отвар не сделаю? — возмутилась ведьма. — Пусть я не Вива, но тоже кое-что из целебных вещей умею. Как раз готовила травы, чтобы напоить его на ночь…

Скегги лежал на подстилке из Лапника, почти с головой накрывшись плащом. Брат спал, повернувшись набок, и дыхание его было неровным. Я подполз ближе и вляпался рукой во что-то мокрое возле его головы. Поднёс грязную ладонь к лицу, обнюхал. Рвота.

— Тошнило или кровь? — спросила Исгерд.

— Рвота. На что-то ещё он жаловался?

Ведьма неуверенно покачала головой.

— Вроде бы нет.

— Он испражнялся сегодня?

— Слушай, Хинрик, я ему не нянька! — громким шёпотом возмутилась женщина. — Мне он толком ни на что не жаловался, а в глаза ему я не заглядывала и не особо расспрашивала. У меня куча работы перед битвой, не до обнюхивания дерьма как-то было! Без Гуллы и Вивы и так едва справляюсь.

— Тише! — зашипел я. — Успокойся. Никто тебя не винит. Просто пытаюсь понять, что это могло быть.

Исгерд вздохнула и откинула светлую косу за спину. В отличие от Гуллы, она хотя бы быстро унималась.

— Прости, — тихо проговорила женщина. — Сама переживаю. Что-то у меня последние пару дней сердце не на месте. Думала, волнуюсь из-за похода и по сёстрам скучаю, а оно вот как…

Я приложил ухо к лицу брата и прислушался к дыханию. Прерывистое, словно что-то изнутри сжимало ему грудь. А сердце билось, словно птица, пойманная в клетку.

Головная боль, рвота, сердце…

— Похоже на отраву, — заключил я. — Он не ел никаких ягод из леса?

— Не знаю. Но Скегги обычно осторожен с такими делами. Не тащит в рот всё подряд. Что нам делать?

Я наткнулся взглядом на свёрток с Вигриком и замер. Что если это проклятие меча? Мерглумцы предупреждали, что «Владыка битвы» должен принадлежать достойному. Если я ошибся, подарив меч брату? Что если я погубил его?

— Попробуем спросить у Когги, — сухо сказал я. — Меч он не трогал?

Исгерд уверенно мотнула головой.

— Точно нет. Даже не разворачивал. Я просила дать посмотреть, но Скегги аж зашипел на меня и велел ни за что не прикасаться.

А брат оказался куда ответственнее, чем я мог о нём подумать. Да только если он присвоил Вигрик, то меч всё равно мог на него влиять…

Я добрался до соседнего костра, вытащил оттуда пару горящих поленьев и возродил огонь перед палаткой Скегги. Затем достал руны, быстро резанул ладонь ножом, окропил всё необходимое и воззвал к богине лесов.

— Когги-целительница, госпожа трав, лесов и зверей, услышь мою просьбу и помоги выяснить, что случилось со Скегги.

Исгерд подползла ближе, отрезала прядь своих волос и бросила в огонь. Затем достала из поясной сумки растёртые в порошок травы и тоже бросила в пламя — оттуда мгновенно повалил густой белый дым.

— Услышь меня, Исгерд-защитницу, о Когги, — шепнула она. — Прими эти травы и открой нам знание.

Я вдохнул дым, едва не закашляся, но несколькими мгновениями позже по моему телу разлилось странное спокойствие. Мир вокруг костра погрузился во мрак, я видел лишь Исгерд и пламя.

— Зейд? — хрипло спросил я, не узнав собственного голоса.

— Не совсем.

Все посторонние звуки затихли. Я слышал лишь наше с Исгерд дыхание, треск костра и шёпот лесных духов. Значит, колдунья заменила вороньи ягоды дурманными травами — некоторые ведьмы умели видеть незримое, вдыхая особый дым. Так делали и юхранские ведуны, когда разговаривали с духами. Айна рассказывала, что в её роду были такие.

Порез ещё кровоточил, и я отдал кровь костру, а затем задал вопрос.

— Что случилось со Скегги? Что за недуг с ним приключился?

Я вытащил три руны.

Снова перевёрнутая Когг — болезнь. Нат — руна ночи и тайного колдовства. Часто выпадала на женщин-ведьм. И Нит — руна льда, сковывания и проклятий.

— Проклят женщиной, — выдохнул я, связав узор, что показали мне руны.

— Его окормили, — добавила Исгерд, уставившись в огонь пустыми глазами. — Съел проклятую еду. Должен был умереть, но съел слишком мало. Руны проклятия нанесли на пищу или питьё. Так говорят духи. Но проклинала не женщина, она только подала.

Костёр взорвался снопом искр, дым рассеялся, и я едва успел подхватить резко ослабевшую ведьму. Исгерд откашлялась и выплюнула что-то чёрное на землю. Я не стал спрашивать, что она жевала, но вряд ли это были вороньи ягоды.

— Нужно снимать проклятье, — прохрипела Тёмная сестра.

— Каким образом? Чтобы снять, нужно убить колдунью, а мы не знаем, кто она.

— Не только… Гулла знает, как. Она лучшая в проклятьях. — Исгерд повалилась набок и снова выплюнула что-то чёрное. — Мы сможем сохранить жизнь Скегги на какое-то время, но чтобы снять проклятье, нужна моя сестра. Найди Гуллу, Хинрик.

Глава 24

Сперва я привёл в чувство Исгерд. Спонтанный ритуал лишил ведьму последних сил: Новолуние было уже завтра, и колдовская мощь Тёмной сестры иссякала. Прорицание отняло последнее. Теперь Исгерд даже амулета не смогла бы зачаровать, поэтому наступил мой черёд колдовать. Начертатели от луны не зависели.

Пока я отпаивал Исгерд разбавленным мёдом и наносил на её тело целебные руны, Скегги с бормотанием заворочался на лежаке.

— Мне нужны твои травы, — обратился я к ведьме, когда в её взгляд вернулась осмысленность. — Принеси плошку.

Женщина молча кивнула и отправилась к костру, где оставила свои вещи. Я же снова осмотрел Скегги. Брат не приходил в сознание, но и сон его был некрепким. Да и не сон то был вовсе — Скегги метался в лёгком бреду. Знать бы, что он видел сейчас — это могло помочь определить, какое проклятье было наложено.

Сработано грамотно. И, что бы ни говорила Исгерд, не похоже на женское колдовство. Скорее, к нему приложил руку начертатель. Но кто? Во всём Свергло я знал лишь Эгиля, но зачем бы ему проклинать Скегги, если Эовил заключил с ним союз? Не вязался вариант и с Гутфритом. Даже если конунг был в Туннло, сперва ему предстояло узнать о Скегги и найти возможность нанести проклятье. И, опять же, зачем Гутфриту проклинать его? Если я верно понимал все эти политические дрязги, то мой брат был куда удобнее Гутфриту, чем Элерих Благословенный. Как минимум потому, что Скегги нёс куда меньшую угрозу. Впрочем, я мог чего-то и не знать.

Как бы то ни было, Скегги влип, а с ним и я. Следовало спасти брата любой ценой. Если Скегги умрёт, хирд развалится, Омрик никогда не будет взят, Альрик-Элерих окончательно установит власть спирали в Свергланде, а я не смогу разгадать тайну мёртвого бога. Слишком многое нынче зависело всего от одного человека.

А сам Скегги теперь зависел от нас с Гуллой.

— Держи. — Исгерд вернулась. Походка её была нетвёрдой. Ведьма держалась на ногах из последних сил. — Я всё подготовила.

— Что за травы?

— Ничего сложного. Сбор для укрепления тела и восстановления сил.

— Добавь что-нибудь, что выводит скверну из тела. Чем меньше порченной еды останется в животе, тем лучше.

Исгерд оглянулась по сторонам и сорвала веточку с ягодами ландыша.

— Дам только одну. Три смертельны для ребёнка. Шесть убьют взрослого мужа. Но всего одна вызовет рвоту и понос. И лучше зачаровать ягоду, чтобы не причинила большого вреда.

Я кивнул. Ландыш был ядовит, и дети часто умирали от него в муках. Слишком уж их манили яркие ягоды. Но одна, или даже половинка, могла помочь заставить тело исторгнуть всё съеденное и выпитое.

Я начертил на ягоде руну Когг и обратился к богине с просьбой очистить тело Скегги. Проклятие это не снимет, но немного поможет. Затем принялся чертить связку целебных рун на плошке, в которой Исгерд растирала травы для укрепляющего отвара.

— Нужны дары, — сказал я. Женщина снова исчезла в ночной тьме, оставив меня одного.

— Ты выкарабкаешься, брат, — пообещал я, когда Скегги распахнул невидящие глаза. — Я не позволю им отнять и тебя. Просто продержись до следующей ночи. Я найду Гуллу, и она подскажет, как тебя вытащить.

Я закрыл его глаза. Скегги снова что-то пробормотал. Я подоткнул под ним плащ и обернулся на шум шагов. Исгерд принесла дары, и мы вместе принесли их Когги в наскоро сотворённом ритуале.

— Будь это простой недуг, я бы и сейчас справился, — сетовал я, выливая жертвенный мёд на корни берёзы. — Но не хочу рисковать.

— И правильно, — согласилась ведьма.

— Оставайся со Скегги и глаз с него не спускай. Погрузим его на носилки. Людям скажем, что отравился пищей. Как только дойдём до лагеря, я пойду искать Гуллу — мы условились, что в ночь Новолуния она придёт к лесу на дорогу, что тянется с юга в Омрик.

— А если не придёт? — огласила мои страхи Исгерд.

— Тогда буду справляться сам, — помолчав, ответил я.

— А ты знаешь, как?

— Ещё нет. Но придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю, Исгерд.

Ведьма тихо всхлипнула и раздражённо смахнула слезу.

— Говорила я ему, что нас нельзя разделять… Если бы Гулла была здесь…

— Никто из Тёмных сестёр не смог бы этого предвидеть, — настаивал я. Плечи ведьмы содрогнулись, и я бережно взял её за вымазанную в травяной жиже руку. — Не вини ни себя, ни его. Раз на то пошло, вина моя. Я ведь знал, что в лесу нас ждет болезнь, и Скегги предупредил. Но не думал, что всё обернётся так.

— Хинрик…

Я обернулся на едва слышный шёпот. Скегги с трудом приподнял голову, и мы с ведьмой тут же метнулись к нему.

— Хин… Вод… Воды…

— Молчи, брат, — приказал я, аккуратно придерживая ему голову. Исгерд поднесла к его губам мех с водой. — Береги силы.

Скегги сделал всего пару глотков и обессиленно рухнул мне на руки.

— Ч… Что со мной?

— Хворь проклятия. Не бойся. Мы его снимем, но я должен отыскать Гуллу. — Я поднялся и быстро собрал свои вещи. — Нужно готовиться к выходу. Мы должны добраться до лагеря к завтрашнему вечеру, не позже.

Я бросил взгляд на Исгерд, и она кивнула. Брат снова закрыл глаза и провалился в забытье.

— Я не оставлю тебя, Скегги, — шепнула ведьма за моей спиной. — До самой своей смерти не оставлю.

Я знал, что это было правдой. Из всех Тёмных сестёр по-настоящему его любила лишь Исгерд.

* * *

До лесного лагеря мы добрались на самом исходе следующего дня. Как и предсказывали проводники, хирд растянулся тонким ручьём, поскольку тропы не предназначались на проход столь большого войска. Чем ближе мы подбирались к Омрику, тем большую осторожность требовалось соблюдать. Нас спасала лишь дурная слава Оствуда — эглины предпочитали сюда не соваться, и дожидавшиеся нас в лагере разведчики позаботились, чтобы любопытных носов оказалось поменьше.

Скегги несколько раз приходил в чувство. Бред перестал истязать его ослабевший разум, ягода ландыша подействовала — брата мучительно рвало всё утро, но затем он очнулся и смог говорить. Я чувствовал на нём печать проклятия, этот незримый знак неотвратимости беспокоил меня и заставлял суетиться. Но что бы я ни пытался придумать, итог всё равно мне не нравился.

Лагерь оказался вполне обжитым местом, но, увы, не был рассчитан на такую ораву. Пришлось сооружать палатки и навесы, чтобы укрыться от мелкого дождя. После заката небо прояснилось, и я поискал глазами луну среди редких облаков. Ничего. Новолуние вступило в силу, Исгерд ходила, точно сонная муха, я же чувствовал прилив сил, но понимал, что мною двигал страх за брата.

Оставив ведьму и пару верных хускарлов сторожить покой Скегги, я взял одного проводника и велел отвести меня к краю леса, где находилась дорога с юга на Омрик.

В Новолуние Гулла обещала прийти в лес и повязать тряпицу на одном из древ на обочине — так она хотела отметить место, куда она придёт на встречу с нами. Но ждать ещё ночь и день времени не было. Мне следовало найти Гуллу сегодня же.

— Вон там пролегает дорога, — шепнул один из разведчиков Дагмера и указал на бледную полосу за деревьями. — Поселений в округе нет — все они севернее, ближе к берегу. Или за ручьём на западе. Лишних глаз сейчас быть не должно.

Я кивнул.

— Это хорошо. Пойду первым, буду высматривать нашу женщину. Ты поглядывай по сторонам.

Покорившись желанию выйти на хорошо утоптанную дорогу, я осторожно покинул заросли и огляделся — никого. Можно было для разнообразия прогуляться по ровной поверхности — признаюсь, ноги слегка отвыкли от беготни по лесам и побаливали от усталости. Истерзанная Конгермом левая рука ныла, предвещая перемену погоды. Вспомнив о фетче, я начертив в воздухе знак призыва и обратился к духу по истинному имени:

— Арнгейл, услышь меня и приди на мой зов. Прошу тебя. Нужно поговорить.

Фетч долго не отзывался, и я уж начал было думать, что близость Омрика была тому виной. Высокая башня похожей на церковь постройки высилась вдалеке. Я прикинул расстояние и понял, что отсюда было пешком по лесу примерно полдня. По дороге — быстрее. Если Гулла вышла на закате, наверняка должна быть на подходе.

Если вышла.

— Соскучился? — раздался весёлый, но заметно уставший голос у меня в голове. — Говори быстрее, мне здесь тяжело сосредоточиться.

— Потому что город близко?

— Ага.

— Ты сейчас в форме птицы?

— Я сейчас вовсе без плоти. Берегу силы. В чём дело?

— Гуллу довёл?

— Доехала в целости. Затем затерялась в Омрике. Больше я её не видел.

— Ты все это время был здесь?

— Нет, мне лучше в Оствуде. Пусть и не родной Бьерскогг, но там тоже можно отдохнуть. Древний лес.

— Скегги прокляли.

— Скверно. Известно, кто?

— Нет.

— Ещё хуже.

— Я должен снять проклятие. Если убить наславшего не получится, какие ещё пути возможны?

— Хорошее проклятье невозможно снять, — отозвался фетч. — Ты сам знаешь это Хинрик.

— Там был не нитсшест. Прокляли еду или питьё — и Скегги его принял. Но проклинали на смерть.

Конгерм хмыкнул.

— Тогда странно, что твой брат еще жив.

— Он съел совсем немного.

— Нет, Хинрик, это не так работает. Даже мелкой крупицы достаточно, чтобы тот, кого прокляли, отдал Гродде душу. Точно ли это проклятье? Не мог быть просто яд?

— Нет. Мы с Исгерд видели — я в рунах, она в зейде, что именно проклинали.

— Странно.

— Согласен. Я впервые с таким сталкиваюсь. Подскажи, куда копать, молю тебя.

— Не что, а кого, — после долгого молчания ответил Конгерм. — Проклятье могло так сработать на Скегги, пожалуй, лишь в одном случае.

— Не томи, — поторопил я.

— Если Скегги действительно съел что-то проклятое, но предназначалось оно не ему. Такое могло произойти?

Я принялся вспоминать все случаи, когда мы со Скегги трапезничали вместе. Все разы, когда делили еду, ели оба. А вот напитки…

— Дубина!

Я хлопнул себя ладонью по лбу, вспомнив ту фигуристую красавицу в Скелгате, что подносила нам еду и питьё. Мёд! Она принесла нам кувшин мёда, но я отказался. А Скегги выпил всего ничего. Мне запомнилась та красотка как раз тем, что слишком уж она разозлилась, когда мы убежали навстречу Дагмеру, не доев и не допив.

А девицу ту я и правда не знал. Северянка — точно. Не эглинка. Значит, её подговорили подать проклятый мёд. И, выходит, прокляли-то как раз меня.

Но кто?

— Вижу, ты что-то вспомнил, — печально усмехнулся фетч. — Я устал. Могу чем-то ещё помочь?

— Хочешь, накормлю?

— Нет, позже. Если всё так, как мы рассудили, то тебе самому понадобятся силы, чтобы вытащить брата из объятий Гродды. И в этом я тебе не смогу помочь, сам знаешь. Если понадоблюсь, позови меня через день-другой, я постараюсь накопить сил.

— Хорошо. Благодарю тебя, фетч мой.

Конгерм исчез из головы, оставив меня наедине с тягостными мыслями. Я очень скучал по человеческому воплощению фетча, да и полёт орла всегда успокаивал и вселял уверенность. Слишком уж я привык к тому, что верный дух защищал мою спину. Но Конгерму приходилось очень туго на чужой земле, и я не хотел злоупотреблять нашей связью. Возможно, его сила ещё пригодится позже. Но сейчас я должен был надеяться на себя.

Хорошая новость — теперь я точно знал, что случилось со Скегги. Плохая — я понятия не имел, как снимать такие проклятья. Колдун не дурак — явно повесил вязь сокрытия на свою работу и замёл следы. Так поступил бы и я, реши проклясть кого-нибудь тайно. Наверняка имелся способ сломать вязь сокрытия, но ятакого не знал и придумать не мог. Разве что попытаться воззвать к Урсигу, уповая на справедливость. Или к Дагу — богу солнца и света, который видит всё. Но если бы вязь сокрытия было так просто разбить, никто бы её не творил.

Как же многому ещё мне предстояло научиться. Не хирд у нас был, а сборище молокососов. Что Скегги, что я, что многие из его людей — юнцы желторотые, хотя пыжились как взрослые. Но боги каждый раз напоминали мне, сколько ещё предстояло познать.

Я шёл довольно долго. Лес редел, и мне пришлось сойти на обочину, чтобы не попасться на глаза случайным путникам. Рисковать не хотелось. Даже один случайный эглин мог сейчас выдать наши намерения, а гоняться за ним почти под самым городом я не желал — не до того.

Выбрав удачное место для наблюдения, я принялся ждать. Разведчик рыскал где-то рядом и тоже высматривал гостей. Наконец я увидел одинокую худую фигуру, закутанную в тёмный плащ. Человечек шёл со стороны южного берега реки — там располагалась башня. Точно такая же стояла напротив на другом берегу и примыкала к крепости. Хорошо рассмотреть Омрик мне не удалось — лишь очертания громадины. Фигурка приближалась, и я понял, что это была женщина. Она то и дело озиралась по сторонам, проверяя, не было ли за ней слежки.

Я тихо свистнул, привлекая её внимание. Женщина остановилась, покрутила головой. Достала из-за пояса нож — ну точно Гулла. Там, где эглинка бросилась бы наутёк, а северянка схватится за оружие.

— Гулла! — Громким шёпотом позвал я. — Это я, Хинрик!

Она бросилась ко мне сквозь кустарники. На ходу сбросила капюшон, убрала нож и первым делом впилась мне в губы жестоким поцелуем, словно наказывала за долгую разлуку. Имела право.

Оторвавшись от меня, она поправила взлохмаченные волосы и уставилась на меня с недоверием.

— Мы уговаривались, что в Новолуние я повешу знак, но встреча будет позже. Что стряслось?

— Беда со Скегги.

Услышав это, Гулла тихо выругалась.

— Время у тебя есть? — спросил я.

— До рассвета. Ворота уже закрыты.

— Идём со мной. В лагерь. Нужна твоя помощь.

Колдунья тяжко вздохнула.

— Ты же помнишь, что у меня сегодня нет силы? И завтра не будет. Пока серп на небе не появится, я бесполезна.

— Скегги прокляли, — объяснил я на ходу. — Хотели извести меня, нанесли проклятье на мёд. Но Скегги выпил его вместо меня и сейчас мучается. Исгерд сказала, ты знаешь, что делать.

— Дерьмо.

— Воистину.

— Хорошо. Идём.

Пока мы шли, я принялся расспрашивать Гуллу об Омрике. Ночь была тёмной, я едва мог разглядеть лицо женщины, но заметил, что она исхудала.

— Как ты устроилась?

— Служанкой. Приношу еду в таверне и трахаюсь со священниками.

— Это ещё зачем?

— Они много болтают, когда опустошают яйца. Есть монахи — им нельзя знаться с женщинами, а есть другие отцы — им можно жениться. Но жениться многие не торопятся и тайно пользуют шлюх. Мне подумалось, это будет полезно.

Неожиданно для самого себя я ощутил укол ревности. Наши порядки были довольно строги по отношению к девицам и куда мягче для мужей. Юноши унимали плоть в обществе рабынь, а девицам приходилось терпеть до брака. Исключение делалось только для ведьм — они не выходили замуж, но могли пользовать кого хотели, и их решение требовалось уважать. Отказать ведьме считалось неприличным, и этот обычай породил много смешных саг. Я знал, что Гулла могла распоряжаться собой как хотела. И всё же мысль о том, что она ложилась с какими-то немытыми эглинами, да ещё и со служителями мёртвого бога, вызвала во мне гнев.

— Скажи, что это было не зря, — прорычал я.

— Ишь как распереживался, — съязвила Гулла. — Когда отправлял меня туда вместе с торгашом, об этом не задумывался? К слову, он тоже во мне побывал. И, скажу тебе, языком он не только болтать умеет.

Я резко остановился. Вдохнул. Выдохнул. Воззвал ко всем богам разом, умоляя дать мне выдержки. Гулла издевалась, мстила — каждое её слово сочилось обидой и ядом, но я должен был это вынести со смирением. Я — не Скегги, не Кьелл, я всё это придумал. Я толкнул её на это и я же должен был отвечать. А Гулла должна была выплеснуть боль.

— Прости меня, — наконец тихо сказал я. — Я больше никогда не попрошу ничего подобного от тебя.

— Я сделала это не ради тебя, а ради хирда, — отрезала Гулла. — И я принесла хорошие вести.

Разведчик ушёл вперёд на пять шагов, давая нам возможность поговорить.

— Что ты выяснила?

Гулла достала из-за пазухи скрученный кусок бересты.

— Я нарисовала план. Рисую я ещё хуже, чем готовлю, так что не обессудь. Карту потом посмотришь, а пока расскажу. Омрик стоит на северном берегу реки. Половина стен каменные, половина деревянные — эглины ещё не достроили. На двух берегах напротив друг друга стоят две Цепные башни — между ними натянута цепь, чтобы не проходили корабли. Цепь опускают, когда корабль платит пошлину.

Я кивнул.

— Это нам известно.

— Но тебе неизвестно, что Омрик — тот ещё ларец с секретами, — сверкнула зубами Гулла. — Между башнями нет моста, но под рекой есть подземный ход. Он работает, и им пользуются. Второй ход идёт от церкви на север за стены города. Там кладбище и маленькая церквушка, где эглины поют над мёртвыми. И вот второй ход ведёт туда. Но при одной из прошлых осад ход обвалился под храмом в крепости, и воспользоваться им, чтобы пройти, нельзя.

— Значит, тот ход, что ведёт на кладбище, проходит под стенами крепости, просто из него нельзя выйти в город? — уточнил я.

— Ага.

— Как ты об этом узнала?

— Говорила же, что трахаться со святошами было полезно, — мрачно усмехнулась женщина. — И всё равно я мечтаю, чтобы стены этого храма рухнули им всем на головы.

— Это, пожалуй, можно попробовать устроить, — задумчиво ответил я. Но думать об осаде сейчас не хотелось. Всё это не будет иметь смысла, если Скегги погибнет.

Мы выбрались к почти погасшим кострам лагеря. Часовые вскинулись было на нас, но узнав нас с разведчиком и Гуллой, ответили тихим приветствием и пропустили.

— Где Скегги? — Спросила колдунья. — Веди меня к нему немедленно. Про Омрик поговорим позже.

Мы быстро пересекли лагерь и вышли к палатке Скегги. Исгерд вышла и, увидев Гуллу, бросилась к ней с объятиями. Я отошёл, не смея мешать воссоединению Тёмных сестёр.

— Покажи его, — потребовала Гулла, высвободившись из объятий товарки.

Исгерд кивнула в сторону палатки. Я заметил, что она поддерживала яркий огонь в костре. Ждала нас, надеялась. Хоть что-то за последние дни я сделал правильно.

Гулла присела на корточки возле спящего Скегги. Уловив движение, брат проснулся. Узнав гостью, слабо улыбнулся.

— Живая…

— И точно здоровее тебя, — отрезала ведьма. — Дай руку. Нужна твоя кровь.

Скегги покорно протянул правую руку, и одним ловким движением женщина сделала надрез на его ладони, а затем, как это делали многие колдуны, припала губами к его крови.

Закрыв глаза, она замерла на несколько мгновений, а затем распахнула глаза и выплюнула кровь с такой стремительностью, словно лизнула навозную кучу.

— Печать Гродды, — сказала Гулла, обернувшись ко мне. — Проклинали тебя, это верно. Но поскольку Скегги взял на себя твоё проклятье, а оно на смерть, то печать легла на него. Есть только один способ снять печать…

— Он мне известен. — Я устало бухнулся на землю перед палаткой, уже зная, о чём собиралась поведать Гулла. — Обмен.

Колдунья кивнула.

— Обмен. Добровольный. И сделать это нужно в течение пары дней. Потом будет поздно. Осквернённый мёд вышел из тела, но печать осталась, и она доведет дело до конца.

Скегги непонимающе пялился на нас с Гуллой.

— О чём вы?

Но мы его не слышали. Гулла глядела мне прямо в глаза.

— Я не смогу этого сотворить сейчас — у меня нет силы. Боги меня не услышат. Всё придётся делать тебе, Хинрик.

Глава 25

Скегги переводил глаза с меня на Гуллу. Он заметил, как побледнела Исгерд, услышав о ритуале обмена, но, судя по всему, брат не понимал, о чём шла речь.

— Да может хоть кто-нибудь здесь объяснить, в чём дело? — начал сердиться он.

Мы с Гуллой снова переглянулись, и она коротко кивнула, позволяя мне объяснить.

— Ты съел проклятую пищу, что предназначалась для меня, Скегги, — проговорил я, сев напротив брата. — Не знаю, кто и зачем это сделал, но проклятье ты перетянул на себя. И есть только два способа его снять.

— Нужно убить колдуна, который его наслал, — хрипло ответил Скегги.

— Один из способов, верно. Но мы не сможем этого сделать, поскольку имя колдуна нам неизвестно. Поэтому придётся идти другим путём.

— Мы должны договориться с Гроддой, — вмешалась Гулла. — Попросить её принять другого человека вместо тебя. Это сложное и тёмное колдовство, и оно несёт много опасностей, но сейчас это наш последний шанс, если хотим увидеть тебя в живых.

Скегги молча слушал нас с ведьмой. Исгерд незаметно обошла нас и села подле брата, обвив его шею руками.

— Не бойся, Скегги, — сказала она. — Это страшно, но Хинрик и Гулла правы. Других путей нет.

— Но обмен должен быть добровольным, — напомнил я. — Тот, кто пойдёт к Гродде вместо тебя, должен сам пожелать этого. В такой смерти немного почёта в глазах хирда, и этот человек не станет пировать в чертогах Всеотца. Его ждёт царство Гродды. Правда, богиня милосердна и не станет мучить того, кто вёл достойную жизнь. И его жертву будут помнить, а ты позаботишься о том, чтобы лучшие скальды сложили о ней саги.

Скегги слушал меня предельно внимательно, хотя и держался из последних сил. Сказанное мной так удивило его, что он не смел возразить.

— И всё же в День Конца этот человек окажется по другую сторону, так, Хинрик? Не Всеотец поведёт его в бой, а Гродда.

Я кивнул.

— Верно. Этот человек будет принадлежать Гродде и станет частью её войска, когда она пойдёт на Великий Чертог. Таков яд всякого проклятия. Даже если удаётся его снять, всё равно платить придётся дорого.

Скегги высвободился из объятий Исгерд и отвернулся.

— Я должен подумать, — глухо сказал он.

— Думать времени нет, — отрезала Гулла. — Кто из твоих верных людей любит тебя настолько, что пожертвует собой? Хорошо бы, чтобы это был сильный, здоровый и свободный человек. Гродде нужно предложить похожую замену. Слабого она отвергнет и оскорбится.

Скегги мотнул головой.

— Нет, нет. Я вообще не хочу выбирать. Это неправильно! Это… Это зло.

О, как же мне были знакомы эти слова! Слишком хорошо я помнил, как сам желал умереть поскорее, лишь бы Броки не лез в яму ради меня. Но меня никто не спросил. Тогда я ещё долго и бессильно злился на Ормара за то, что начертатель не дал мне выбора. И вот я здесь, уже на месте своего покойного учителя. И я тоже не собирался давать Скегги выбора. Этот парень был слишком важен, чтобы сейчас заботиться о добре и зле. Поэтому я вновь решил взять ответственность на себя.

— Ты нужен хирду, Скегги Альрикссон, — сурово сказал я, нависнув над ним со своим посохом. — Ты правитель, ты ведёшь за собой людей. Все они верят в тебя, надеются и всецело тебе доверились. Не оскорбляй их своей трусостью, вождь. Спроси, кто готов — и такие найдутся. Я уверен.

Исгерд снова попыталась обнять Скегги, но он лишь отмахнулся. Светловолосая ведьма подняла на меня полные слёз глаза.

— Не нужно просить хускарлов, — сказала она. — Я пойду вместо Скегги. Если Гродда примет такую жертву. Насколько помню, в ритуале обмена предпочтительнее менять мужа на мужа и жену на жену. Но если богиня позволит…

— И думать об этом не смей! — Взревел Скегги, но тут же скорчился от боли. Его тело скрутил сильный спазм, он беспомощно разинул рот, и его вырвало остатками целебного отвара.

Мне было жаль брата. Я искренне и от всей души жалел, что он стал жертвой этого случайного проклятия. Я жалел и Исгерд — ведьма-защитница сейчас говорила искренне. И я знал, что Скегги не позволил бы ей совершить этот шаг.

Но начертатель Хинрик Фолкварссон, потомок Химмеля и сын отчаянной Эйстриды, видел в этом выход.

— Не… Не смей, — хрипел Скегги.

Я подошёл к нему, начертил на его лбу вязь из сонных рун, и через несколько мгновений брат провалился в забытье. Он был слишком слаб, чтобы противостоять даже такому простому колдовству, проклятие точило его изнутри. У нас и правда почти не осталось времени.

Уложив брата поудобнее на лапнике, я обернулся к Исгерд. К моему удивлению, Гулла не проронила ни слова — лишь пристально вглядывалась в лицо сестры. Возможно, знала больше моего.

— Почему ты хочешь пойти вместо Скегги?

— Я сильная. Я ведьма. Я молода, крепка и здорова, и у меня может быть будущее. Я ценный товар на обмен, — спокойно, отстранённо, словно оценивала скот на продажу, ответила Исгерд.

Ее хладнокровие заставило дрогнуть даже меня. Гулла не выдержала и подскочила к сестре.

— Есть другие! — Причитала она. — Сильные воины. Будущие великие воины. Но таких, как ты, больше нет.

— Но ведь такого, как Скегги, тоже больше нет, — печально улыбнулась Исгерд. — Я обещала ему, что буду защищать его до самой смерти. И я намерена это исполнить.

Я понимал, что в этот момент между сёстрами происходило нечто очень важное. Исгерд прощалась, Гулла пыталась принять ее волю. Женщинам было нужно время. А вот у меня его и вовсе не осталось.

— Исгерд, — тихо обратился я и взял ведьму за руку. — Ты уверена?

— Да. Если Скегги умрёт, мне всё равно жизнь станет не мила. Ты говоришь, что в такой смерти немного чести, но честь и слава мне не нужны. — Она улыбнулась. — Я знаю, что так будет правильнее. И ты поймёшь, когда обратишься к рунам. Моё слово крепко, начертатель. Я согласна добровольно пойти к Гродде вместо Скегги.

Гулла отвернулась. Плакала. Как и моя дорогая Айна, эта колдунья ненавидела показывать слабость пред людьми. Гулла не страшилась выражать ярость, гнев и злобу. Но боль всегда держала при себе. Как Айна. Как Ормар. Как и я.

— Твоё слово услышано, — сказал я. — Мне нужно пойти в лес. Разложу руны и спрошу волю Гродды. Если она согласится, станем готовиться.

— Хорошо.

— Гулла!

Колдунья торопливо вытерлась и развернулась ко мне.

— Ты знаешь, что делать. Дай мне попрощаться с сестрой. — Её голос дрожал от горя. — Я не смогу остаться на обряд. Нужно возвращаться в город.

— Конечно, прощайтесь. Я лишь прошу тебя собрать хускарлов, разбудить Скегги и рассказать им всё об Омрике. Покажи им карту, объясни про тайные ходы — словом, пусть они знают всё, что уже знаю я.

Гулла сверлила меня ненавидящим взглядом.

— Как ты можешь требовать, чтобы я рассказывала про ходы и церкви, когда…

— Хинрик прав, — сказала Исгерд. — Нельзя, чтобы всё, что ты пережила в Омрике, оказалось напрасным. Я вижу, что там многое случилось. У нас будет время попрощаться и поговорить напоследок. И я попрошу тебя помочь мне подготовиться.

— Иди, Хинрик, — зло выплюнула моя любовница. — Иди, пока я не расцарапала тебе лицо.

Я послушался. Гулла всегда вспыхивала от гнева, как стог сухого сена, но и отходила быстро. И ей требовалось нужно время, чтобы смириться с предстоящим. Исгерд молча кивнула мне и едва заметным жестом поторопила уходить. Я забрал вещи и, разжившись факелом, направился к загону, где держали птиц и свиней.

Сегодня требовалось принести хорошую жертву и попробовать задобрить Гродду. Правда, я не был уверен, что для этого хватило бы одной, пусть и откормленной, свиньи. Я подобрал одного хряка поупитаннее, нанёс ему на щетину руны подчинения и вывел за пределы изгороди. Перепроверил вещи — ритуальный нож был со мной, руны — на поясе, чаша для крови — в мешке за плечами.

Выйдя за территорию лагеря, я направила на север, к ручью. Приглянулось мне ещё накануне местечко недалеко от берега, где росли ели и лежал один древний валун. Хорошая там была обстановка для жертвоприношений.

Духов я задобрил мёдом, хлебом и круглыми морскими камушками, отшлифованным волнами до идеальной гладкости. Затем подвёл хряка к камню. Животное покорно следовало за мной — вязь подчинения работала идеально. Быть может, всё же была особенность в Новолунии — почему-то в ночь, когда женская сила умирала, у меня получалось колдовать особенно хорошо.

Я воткнул факел в землю возле камня, затем разложил руны на камне, поставил жертвенную чашу и достал ритуальный нож. Мне не нравилось, что приходилось пользоваться огнём — могли заменить лишние глаза, но сейчас свет был мне необходим.

— Гродда великая, мать смерти и владычица Гродхейма! — воззвал я, когда всё было готово. — Услышь меня, Хинрика Фолкварссона, начертателя из рода Химмелингов! Ответь на мой зов, ибо я пришёл с предложением обмена.

Я рассказал обо всём, что заставило меня обратиться к богине, изложил просьбу и закончил рассказ вопросом:

— Хочу узнать, примешь ли ты на обмен Исгерд-защитницу, что желает отправиться в твою обитель вместо Скегги? Посчитаешь ли ты Исгерд достойной? Ответь мне, повелительница мёртвых!

Ночь взорвалась карканьем стаи ворон, невесть откуда взявшейся. Чёрные птицы с криками кружили над небольшой поляной, где я совершал ритуал.

Я взял нож, заставил себя посмотреть в тупое свиное рыло — маленькие сонные глазки если и увидели тусклый блеск клинка, то не явили страха. Видимо, моя вязь буквально сковала несчастную жертву. Но дело есть дело. Да и какая этому свину была разница — погибнуть ли от клинка начертателя или же сгореть заживо под землёй?

— Прими, о Гродда, эту жертву во твою славу, ибо за право увидеть смерть нужно заплатить жизнью. Приди на запах уходящей жизни, прими её горячую кровь и славься вовеки!

Для ритуальных жертвоприношений следовало поражать животных сразу в сердце или перерезать глотки. Но в последнем случае свиньи долго мучились, а я не желал лишней жестокости, поэтому нацелился на сердце.

— Всё будет быстро, мой хороший, — пообещал я, погладив безразличного хряка между ушами. — Обещаю.

Чтобы добраться до сердца, пришлось завалить свина набок. Я нашёл пальцем область между третьим и четвёртым ребром, взялся за длинный ритуальный нож и ударил. Домашние обычно оставляли нож в туше, но мне была нужна кровь. Вытащив клинок, я с усилием приподнял хряка и подставил под тонкую струйку чашу. Затем оставил тушу на земле, а сам начертал на камне имя Гродды жертвенной кровью.

— Прими, о Гродда, эту жертву во твою славу, ибо за право увидеть смерть нужно заплатить жизнью. Приди на запах уходящей жизни, прими её горячую кровь и славься вовеки! — Повторил я. — Яви же мне свою волю!

Отдышавшись, я хотел было потянуться к рунному набору, но спиной почувствовал могильный холод. Противное ощущение, словно что-то липкое ползло по хребту до самого основания черепа. От неожиданности я даже дёрнул плечами — до того внезапно пришёл этот холод.

Факел погас, и поляна погрузилась во мрак. Лишь что-то светлое, белёсое начало расползаться по земле. Туман?

— На будущее, Хинрик: необязательно резать целого хряка, если хочешь воззвать ко мне. После нашей первой встречи между нами образовалась связь, и ты можешь обращаться ко мне лишь при помощи собственной крови, — раздался мелодичный голос богини за моей спиной. — Но я польщена. Приятно знать, что хотя бы колдуны все ещё принимают своих богов всерьёз.

Я медленно обернулся, держа чашу с кровью в руке. До рун так и не успел добраться, даже толком не окропил их кровью.

Гродда явилась во всём великолепии. На её челе сверкал обруч, сотканный из лунного света. От высокой и чудовищно худой фигуры исходило бледное сине-зелёное сияние, как порой сверкают драгоценные камни на солнце. Только это был холодный и печальный отблеск ночных светил, заключённый навеки в украшения богини. Я склонил голову в знак почтения.

Она медленно шагала в мою сторону — налетевший ветер трепал полы её многослойных серных одежд, и тысячи перьев, которыми она украсила платье, создавали ощущение, что Гродда оделась во что-то живое и шевелящееся. Там, где перья крепились к ткани, сверкали серебром мелкие бусины, и эта вышивка покрывала всё одеяние от ворота до самого подола. Гродда протянула ко мне длинные худые руки, что были испещрены древними рунами. Чудовищной силы заклинания таились в этих знаках — и я знал, что вязи эти были нанесены самим Всеотцом, чтобы удержать разрушительную мощь повелительницы мёртвых. Ибо в тот миг, когда это заклятие спадёт, настанет День Конца — Гродда обрушит свою ярость на Великий Чертог Всеотца и поведёт за собой великую армию мёртвых.

— Ну же, Хинрик, взгляни мне в глаза, — усмехнулась богиня. — Всё же не впервые меня видишь, пока уж перестать бояться моего облика. Ведь я настолько же прекрасна, насколько и чудовищна.

В голосе Гродды читалось веселье, но я не смел поднимать головы. И всё же требовалось проявить уважение. Она играла со мной, веселилась и насмехалась над мольбами, ибо чем были воззвания смертных для столь древнего и могущественного существа? Пылью на ветру, не более. Я осторожно поднял голову, стараясь смотреть на левую половину её тела — ту, что принадлежала юной деве.

— Приветствую тебя, госпожа смерти, — тихо проговорил я, и из моего рта вырвалось облачко пара. Только сейчас я заметил, что всё вокруг покрылось инеем.

Шелестя перьями платья, Гродда шагнула ко мне и запустила унизанные светящимися кольцами пальцы в чашу, что я судорожно сжимал в руках.

— Живая кровь… Жертвенная кровь… — Она повернулась ко мне старушечьей стороной и улыбнулась. — Значит, хочешь выторговать у меня жизнь для брата?

— Да, госпожа.

— И ведьма по имени Исгерд готова обменять себя на твоего Скегги? Несчастная девочка.

— Этот выбор оскорбил тебя, о могущественная?

Гродда снисходительно усмехнулась и уставилась на меня светящимися глазами. От этого взгляда меня пробрало холодом до самых яиц.

— Нет, ведьма подойдёт. Когда меняешь душу, отмеченную моей печатью, на другую, ты обмениваешь не только само право на жизнь. Нет, Хинрик, ты отдаёшь будущее. То, кем человек мог стать. Пользу, которую он мог принести. Славу, что ему было суждено снискать. У Исгерд могло быть большое будущее, но она добровольно от него отреклась.

Слова богини смутили меня.

— Кем должна была стать Исгерд?

— Теперь не имеет значения. Я принимаю её добровольную жертву. Но даже не потому, что у неё могло быть большое будущее. Исгерд любит твоего брата. Любит всей душой, каждой каплей крови и каждым глотком воздуха. Ни боги, ни духи, ни ильвы и гнавы не способны испытать подобного. — Гродда улыбнулась, но голос её был полон сострадания и печали. — Исгерд продолжала любить твоего Скегги даже зная, что им никогда не было суждено быть вместе. Такую любовь нельзя обрекать на безвестность. Пусть останется в ваших сагах как символ преданности.

Я поклонился так низко, что кровь едва не выплеснулась из чаши.

— Благодарю тебя, великая госпожа.

— Это не всё, Хинрик. — Гродда вновь окунула пальцы в свиную кровь и принялась выводить странные знаки на тёмной густой жидкости. Руны вспыхивали тем самым неземным светом и мгновенно погасали. — Ты ведь помнишь, что за обмен нужно платить не только душой?

— Помню. Что отдаст Скегги?

— То, чем очень дорожит. Ты сам знаешь, как это было.

— Такое не забывается, — хрипло отозвался я.

— И я это заберу, когда придёт час. И хотя проклят был ты, это неважно. Выкупаете Скегги — ему и расплачиваться.

Я кивнул.

— Справедливо.

— И помни, Хинрик, что после обряда твой брат изменится. Вы просите оставить ему жизнь, и я пойду вам навстречу. Но ты, Хинрик, знай, что даже начертателям не дозволено обращаться ко мне с такими просьбами часто. В следующий раз я могу не согласиться. Или и вовсе больше никогда не соглашусь. Негоже перекраивать Полотно судьбы так часто.

— К чему ты ведёшь? — спросил я, чуя неладное.

Гродда продолжала водить пальцем по крови в чаше.

— Знай, что собственное проклятье ты с моей помощью не снимешь. Если кого проклял сам, то назад сам не воротишь, сколько бы свиней ты тут ни прирезал.

— Я не понимаю…

Богиня улыбнулась.

— Поймёшь. Ты мне нравишься, Хинрик. Смертные редко пытаются залезть в складки мира и понять, как всё устроено. А ты хватаешься за каждую возможность выяснить больше. Мне это по нраву. И, быть может, ты ещё станешь ценным инструментом в руках богов. — Она оттолкнула чашу от себя. — Пей.

— Что?

— Пей кровь. На ней крепкие знаки, что помогут тебе в грядущем. Считай это моим подарком.

Я покорно поднёс чашу к губам и, стараясь не морщиться, выпил тёмную холодную и заметно загустевшую жидкость. Она уже и на кровь не была похожа. Казалось, я пил смолу.

— Скегги я верну, но его Полотно изменится. Изменится настолько, что порой тебе будет казаться, что он и вовсе не твой брат, — добавила Гродда. — И с этим придётся жить не только ему, но и всему вашему хирду, всему Свергло и всему миру. Ты поймёшь, каким даром я тебя наградила, Хинрик Фолкварссон. И начнёшь это понимать, когда сирота убьёт сироту. А теперь отправляйся готовить обряд. Я хочу принять душу Исгерд на рассвете.

Глава 26

Я пытался сделать всё правильно и настолько быстро, насколько это вовсе было возможно. Гродда желала совершить обмен на рассвете, и воля богини была священна. Стараясь не думать о странном и непонятном даре владычицы царства мёртвых, я собрал вещи, отмыл чашу и нож, оставил жертвенную тушу на поляне у камня и поспешил в лагерь.

Скегги снова провалился в забытье. Может и к лучшему. Исгерд и Гулла сидели в обнимку подле костра, а дальше, в полусотне шагов от них о чём-то переговаривались так и не сомкнувшие глаз хускарлы.

Обе молодые женщины плакали — я видел, как блестели их щёки при свете огня. Заметив меня, Гулла вытерла слёзы, поднялась и шагнула мне навстречу.

— Что ответила богиня?

— Гродда согласна. Она очень ценит Исгерд. Думаю, твою сестру ждёт хорошее посмертие.

Лицо колдуньи на миг исказилось болезненной гримасой, ожесточилось, но она быстро вернула самообладание.

— Значит, так тому и быть.

— Всё нужно сделать на рассвете.

Гулла взглянула на небо.

— Тогда стоит поторопиться. Хускарлам я всё рассказала и отдала карту. Скегги не дослушал — опять забылся. Но мужи знают всё, что мне удалось выяснить.

Я склонил голову.

— Благодарю тебя, почтенная.

— Давай без этого. Почёт будет, когда мы возьмём этот клятый Омрик и вырежем всех монахов. Ты сделаешь для меня ожерелье из костяшек их пальцев и серебряных бусин и будешь чествовать меня. Но всё это будет потом, Хинрик Фолкваррсон. Ты иди готовься к ритуалу, а я займусь Исгерд. Остаться на сам обряд не смогу — нужно уходить, чтобы добраться до Омрика к рассвету.

— Хорошо, — тихо отозвался я. Отчего-то мою грудь сжала такая щемящая тоска, что я едва было не завыл. Дурное у меня было предчувствие, но я не мог понять, о чём оно меня предупреждало. Не желая тревожить женщин, я решил об этом умолчать. — Не станут вам мешать.

Я развернулся и направился к своему лежаку, чтобы взять предметы, необходимые для совершения ритуала, но Гулла меня окликнула.

— Хинрик!

— Что?

— Знай, что я постараюсь предупредить вас, когда настанет нужный момент для боя. За мной пойдёт разведчик, он будет следить. Я оставлю горящую свечу в башне, чьё окно выходит на кладбище. Один он сможет переплыть реку и не попасться. — Она протянула ко мне руки, и я сжал её холодные пальцы. — Не упусти этот миг.

— Не упущу. Обещаю.

Гулла печально улыбнулась, поцеловала меня и быстро отпрянула.

— Всё. Иди.

* * *

Скегги так и не пришёл в себя до самого начала ритуала. В глубине души я даже радовался этому — всё же настолько сложный и опасный обряд я проводил впервые. До этого лишь раз пытался спасти человека от смерти, но тогда маленькому Эспену не повезло — свою работу я сделал правильно, но отец больного мальчишки решил обмануть богов, и Когги покарала его за это.

Сейчас на моих плечах лежала куда большая ноша: от правильности моих действий зависел весь хирд.

Но было ещё кое-что. Казалось, после ритуала обмена, который провёл надо мной Ормар, наша связь с Гроддой и правда стала ощутимой. Словно от меня к ней тянулась прочная невидимая нить. Если раньше я боялся Гродды и смертного колдовства, то теперь оно не казалось ни чуждым, ни страшным. Просто работа как работа — не хуже и не лучше других.

Сама же богиня явно мне покровительствовала — не раз являлась лично, наверняка оберегала и защищала, одаривала дарами, смысла которых я пока не мог постичь. Но зачем? Зачем ей был я? Да, я происходил из Химмелингов, но это не объясняло такого тёплого расположения. Чего Гродда от меня хотела? Почему проявляла столько внимания? Слишком много внимания для смертного…

Скегги застонал, когда двое хускарлов опустили его носилки возле двух свежих ям. Исгерд шла нетвёрдой походкой, словно была не в себе. Двигалась странно, словно тряпичная кукла — локти и колени едва гнулись. Принюхавшись к её волосам, я учуял запах дурмана. Значит, Гулла заставила сестру надышаться особого дыма, чтобы смерть была не такой страшной. И, видимо, с дурманом моя возлюбленная ведьма переборщила — Исгерд, казалось, не понимала, где находилась.

Сама Гулла ушла, так и не попрощавшись со мной. Торопилась покинуть лагерь, чтобы не слышать звуков ритуала. Мне трудно было её винить.

Поляна была полностью готова. По четырём сторонам света я разложил костры, а между ним по кругу зажёг факелы, чтобы получился огненный круг — я полностью повторял воспоминания о ритуале Ормара.

В центре огненного круга воины вырыли две ямы, а я заговорил землю, которой требовалось присыпать участников обмена, и нанёс руны.

Я надел чёрную накидку начертателя, несколько сильных защитных и усиливающих колдовство амулетов и нарисовал на своём лице рунические вязи, усиливавшие колдовство. Исгерд топталась между ямами и пялилась на меня непонимающим взглядом — в длинной светлой, почти белоснежной рубахе, с распущенными светлыми волосами — слишком она напомнила мне сейчас Броки, который пошёл на обмен ради меня.

— Кладите Скегги в левую яму, — велел я. — Исгерд в соседнюю. И сразу уходите. Я должен быть один.

Я бросил ароматных трав в костры, и вся поляна наполнилась густым желтоватым дымом. Мне и самому едва не стало дурно. Воины положили Скегги и Исгерд в ямы и тут же торопливо ушли, едва не перейдя на бег. Жутко боялись смертного колдовства.

Я, как раньше это делал Ормар, вознёс хвалебные песни богам, надрезал ладонь и начертил на лбах Исгерд и Скегги знаки Гродды.

Продолжая петь хвалебные висы, я снял с пояса длинный нож и направился к яме Исгерд. Кровь текла из надреза, питая землю и приманивая злых духов. Я переходил то на шёпот, то на крик, уже даже не моля — требуя у Гродды принять Исгерд вместо Скегги.

Над поляной с карканьем закружили вороны — другие птицы умолкли. Трещали и дымили ритуальные костры. Я продолжал петь хвалебные висы Гродде, призывая богиню принять Исгерд. Порой мне казалось, что мне вторили другие голоса, но не понимал, кому они принадлежали.

Я несколько раз обошёл вокруг ям и, затянув другую песнь — прощальную, направился к Исгерд. Она стояла по пояс в яме, и мне пришлось опуститься на колени, чтобы передать ей нож.

— Время пришло, Исгерд, — шепнул я, направляя остриё клинка ей в грудь. — Гродда ждёт тебя.

Я обхватил женщину за плечи.

— Гродда ужасная и великая, госпожа мертвецов и владычица Гродхейма! Благослови этот обмен!

— Обмен! — закаркали вороны.

— Обмен! — снова выкрикнул я.

— Обмен, — шепнула Исгерд, и сама навалилась на нож. Я обнял её и прижимал всё крепче, заставляя железо входить в плоть. Что-то хрустнуло и булькнуло. Исгерд кашлянула кровью, из уголка её рта вытекла тонкая алая струйка и спустилась по подбородку на шею, окрасив красным белоснежную рубаху.

Я взял Исгерд на руки и поднёс к яме Скегги. Вытащил нож и наклонил умирающую женщину над братом.

— Обмениваю Исгерд на Скегги, и да примет Гродда эту душу в своём царстве!

Вспыхнули костры, вытянулось пламя факелов. Исгерд забилась в моих руках, словно пойманная в силки птица. Скегги распахнул глаза и закричал, когда на него пролилась кровь ведьмы. Я продолжал держать Исгерд над ямой брата до тех пор, пока из неё не ушла душа.

Затем вытащил нож из груди Исгерд и окрасил свои пальцы её кровью. Стёр руны со лба Скегги и принялся рисовать на его нагом теле новые вязи, а затем проделал то же самое с ведьмой.

Скегги снова кричал и бился, но, казалось, не понимал, что с ним происходило. А затем он наконец-то затих — провалился в беспамятство.

— Ты сделал всё правильно.

Я обернулся. За моей спиной стояла Гродда — на этот раз в облике уродливой древней старицы. Лишь скованный из лунного света венец выдавал в ней богиню.

— Позаботься о ней, — из последних сил взмолился я.

Гродда улыбнулась.

— Конечно.

Когда всё было кончено, я бессильно повалился рядом с ямой. Костры потухли, Скегги блуждал где-то во тьме своего разума, а я не мог пошевелиться — ритуал вытянул из меня все силы. Поэтому когда за моей спиной раздались взволнованные голоса, я даже не смогу повернуть головы.

— Исгерд! — На поляну выбежала Вива. Рыжеволосая Вива-целительница, которая осталась в Сандвене вместе с Глоди и половиной наших людей. Девушка подбежала к сестре и принялась обнимать теряющее тепло тело.

— Почему ты здесь? — Прохрипел я.

— Мы всё здесь, — отозвалась целительница, баюкая голову Исгерд. — Мы привели весь хирд. Но я… Я опоздала.

* * *

Исгерд похоронили там же, едва солнце окончательно взошло. Скегги перенесли в лагерь, и Вива вызвалась приглядывать за ним. Меня накормили и дали немного поспать, но сон дался с трудом. Слишком кипела кровь после проведённого обряда, хотя в членах не осталось мощи. С трудом опираясь на посох, я доковылял до костра, вокруг которого расселись хускарлы.

— Нужно решать, как брать Омрик. — Кьелл поприветствовал меня объятиями, устало опустился на поваленное бревно и протянул чуть озябшие руки к костру. — Мы едва не опоздали, хотя очень спешили. Глоди был в ярости, когда узнал волю Скегги.

Я присоединился к собранию. Кто-то тут же протянул мне мех с пряным мёдом.

— Но Скегги не с нами, — огрызнулся Йирдман. — К чему тогда говорить сейчас?

— К тому, что мы можем всё обдумать и затем предложить Скегги решение. И дальше уж он сам выберет, как поступить, — отозвался Кьелл. — Знаю, у Хинрика есть мысли, как взять Омрик хитростью, но для этого нужна слаженность. И раз он явился, то нужно всё обсудить сейчас. Времени мало. Мы едва к вам успели.

Йирдман не унимался.

— И с чего ты взял, что его соображения нам интересны? Хинрик не воевода.

— Зато Хинрик начертатель, — устало отозвался я. — Из всех, кто заливал глотки дармовым мёдом в гостях у Эовила, я единственный обратил внимание на веалльские фрески, в которых таилась разгадка, как брать местные крепости.

— Скегги доверяет Хинрику, — добавил Кьелл. — Иначе нас бы здесь не было.

Йирдман уставился на меня с недоверием.

— А может ты сам его проклял, начертатель? Может просто хочешь вести хирд вместо него?

— Осторожнее, Йирдман, — Кьелл поднял руку. Призывая хускарла успокоиться. — Хинрик не давал повода в нём сомневаться.

Я устало вздохнул, уронил голову на руки и, подавив злость, поднял глаза на Йирдмана.

— Если тебе так уж интересно, колдун не может снять ритуалом обмена проклятье, которое наложил сам, — сказал я. — Только чужое. Скегги проклял не я, и боги знают, что это правда.

Но хускарла мои слова не убедили.

— Ты мог подговорить начертателя Эовила и попробовать избавиться от Скегги чужими руками. У колдунов тёмные души, а у начертателей они чернее пещер гнавов.

— Осторожнее, — громче прорычал Кьелл и уставился на Йирдмана. — Чего распетушился?

— Он имеет право сомневаться, — ответил я. — Каждый вправе сомневаться и задавать мне вопросы. Я понимаю, что со стороны всё произошедшее кажется слишком странным. Поэтому я сижу здесь, не бегу, не скрываюсь от вашего гнева или отчаяния, а пытаюсь всем нам помочь. Выслушайте, что я предлагаю, а затем вместе решим, как брать Омрик.

Хускарлы зароптали, призывая Йирдмана к спокойствию.

— Ты чего, брат?

— И правда ведь, он пытается помочь…

Йирдман наградил меня мрачным взглядом, но подчинился и уселся на бревно напротив меня.

— Тогда говори, начертатель. Что ты надумал?

— Все слышали рассказ Гуллы о подземных ходях под Омриком? — Я обвёл взглядом собравшихся. Люди ёжились от утреннего холода. — О рабочем, что пролегает пол рекой и соединяет Цепные башни, и о недействующем, что идёт от церкви на старом кладбище к храму в крепости.

Мужи закивали.

— Дайте карту, я покажу, что придумал.

Кьелл, успевший изучить рисунок Гуллы, пока я приходил в себя после ритуала, протянул мне берестяной свиток. Я развернул карту и знаком попросил остальных приблизиться. Воины выжидающе нависли надо мной.

Я поставил палец в середину расчёркнутого углем пятна, обозначавшего Оствуд.

— Мы сейчас примерно здесь. — Палец скользнул на запад, пересёк тонкую линию ручья, что разделяла Свергло и Мерглумское королевство. — Через ручей есть брод, и мы сможем его пересечь. На мерглумской стороне лес редеет, и нужно соблюдать осторожность.

— Я понял. Там пара хуторов и древний каменный мост, который выводит напрямую к Омрику, — кивнул Йирдман. — Но мост, по словам Гуллы, охраняется.

— Конечно, охраняется. Но не думаю, что это станет большим препятствием, — отозвался я. — Главное — чтобы сторожевые не успели подать сигнал в крепость. Обычно они зажигают факелы.

Кьелл поставил палец на две чёрточки, обозначавшие мост через Улу.

— Мост нам нужен. Ула полноводна, мы не сможем переправиться вброд.

— Именно, — кивнул я. — Но это не все.

Пальцем я очертил широкую дугу от моста к кладбищу, которое Гулла нарисовала к северо-западу от крепости. Там ведьма обозначила и деревья. Значит, лес. А лес — это укрытие.

— Когда пройдём мост и большую реку, нужно держаться западнее. Чтобы выйти к кладбищу незаметно.

— Зачем нам кладбище?

Я улыбнулся.

— Стены Омрика высоки и неприступны для нас, ещё и в камень кое-где убраны. Поэтому я хочу использовать подземный ход, чтобы разрушить стену.

— И как?

— Ты плохо слушал меня, Йирдман. Веаллы подсказали, как.

Я рассказал им о фресках, что изображали горящих свиней в подкопе. Поведал, как выяснял, возможно ли такое. Упомянул и о Скегги, который заинтересовался этой мыслью. Мужи слушали меня со смесью удивления и возмущения. Кто-то и вовсе широко улыбался, не веря в подобный план. Но я продолжал говорить — объяснял, почему это могло сработать, старался убедить.

Кьелл один из немногих хранил серьёзность.

— Мысль безумная, но если свиней ты уже приобрёл…

— Мы мало чем рискуем, — добавил я. — Мост всё равно придётся брать, чтобы подойти к Омрику. Прятаться в лесах у кладбища — тоже. Всего-то нужно сверх этого найти подземный ход в той церквушке. Пусть он завален со стороны храма в городе — мне важно, подвести свиней под стены и поджечь.

— Это и была твоя хитрость? — с вызовом спросил Йирдман.

— Да. Но я понимаю, что надеяться лишь на это глупо и недальновидно. — Мой палец скользнул к Цепной башне, что располагалась на нашем берегу. — Поэтому нужно захватить Цепь. Возьмём одну башню, найдём ход под рекой, а там захватим и другую. Это вход в крепость.

— Такое предложение мне больше нравится, — отозвался Йирдман. — Но придётся разделить хирд.

— Мы бы всё равно растянулись, реши окружить Омрик, — сказал Кьелл. — Цепные башни точно нужно брать. Даже если не получится захватить Омрик быстро, если одна из башен окажется в наших руках, мы сможем помешать омрикцам натягивать Цепь и держать реку в своих руках. А там уже будет видно. Либо сторгуемся, либо они сдадутся. Может и другую какую хитрость придумаем.

Кьелл поднял глаза на собравшихся хускарлов и десятников.

— Что скажете?

Один из них, Кальф, попросил бересту и долго всматривался в карту.

— Я готов повести людей брать Цепную башню, — сказал он. — Свиней жечь не пойду.

— Свиньями и церковью займусь я. Мне нужно не больше десятка людей. Остальные смогут попробовать сломать ворота, но я бы не стал так действовать. Ударить в лоб всегда успеем. Но сперва нужно попробовать незаметные способы.

Кальф широко улыбнулся.

— Ха! А ведь я только сейчас понял, что свиньи будут гореть прямо на эглинском празднике. Представьте, как у всех монахов полезут глаза на лоб, если из-под земли начнёт доноситься крик, поднимется дым, а затем и порода поползёт…

А Кальф меня понял. Я пожал плечами.

— На то и расчёт. Я хочу не просто обрушить стену, если получится. Свиньи могут здорово отвлечь омрикцев. Займут их внимание, посеют смятение…

— Ладно, — Ийрдман наконец-то проявил благосклонность. — Я согласен с планом. Пусть Хинрик поджигает своих свиней на кладбище. Но сам я хочу помочь Кальфу захватить башню.

— Там тоже нужна хитрость.

Мы обернулись на тихий, почти робкий голос теперь уже единственной ведьмы в лагере. Вива-целительница подошла к костру.

— Что-то со Скегги? — встрепенулся я.

— Нет, он спит и проспит ещё долго. День или два. Может дольше. Нельзя прерывать его сон, иначе вождь может пострадать. Прямо сейчас Эльскет плетёт новое полотно его судьбы, и мешать ей нельзя. Я же пришла, чтобы предложить помощь.

Я нахмурился.

— Ты сейчас нужнее Скегги. Вдруг всё же очнётся…

— Я сама решу, где от меня больше толку, — неожиданно огрызнулась на меня Вива, и я умолк.

Она была отчасти права — целительнице виднее. Да и следовало проявить к ней снисхождение — всё же не каждый день лишаешься любимой сестры. А Вива была куда дружнее с Исгерд, чем с Гуллой.

Кьелл жестом пригласил ведьму занять место у костра.

— Поделись же с нами своей мудростью, Вива.

Целительница приняла протянутый мех с мёдом, сделала несколько глотков и вытерла подбородок тыльной стороной ладони.

— Башню будет куда проще и незаметнее взять, если опоить сторожей. Омрик готовится к празднику, а в праздники даже богобоязненные эглины много пьют. — Ведьма мстительно улыбнулась. — Я смогу сварить сонное зелье, которое можно добавить в эль или мёд. Вкуса не испортит, разве что совсем немного. Нужно будет лишь доставить испорченный эль в башню и убедиться, что сторожа все выпьют.

Я припомнил рунный расклад, который предвещал победу хитростью. И как я сам не додумался до такого простого, но надёжного шага? Только кто-то должен был отвезти эль в башню. И лучше это будет кто-то местный, кого знают стражи.

Словно угадав мои мысли, Вива продолжила:

— Разведчики сказали, на севере от Омрика есть хутор. Наверняка семья оттуда торгует с Омриком. Возьмём их в заложники, пригрозим всех перебить и всё пожечь, если не выполнят нашей воли. Пусть хозяин или тот, кого знают в лицо стражи, передаст им эль.

— Тогда с ним нужно отправить кого-то из наших. Чтобы у хуторянина ненароком язык не развязался.

Вива кинула.

— Вам виднее, как это обставить. Я начну собирать травы для зелья.

Глава 27

— Так и не очнулся?

Я устало привалился к стволу ясеня, наблюдая за работой Вивы. Целительница расстелила плащ на земле, уложила на него стебли сорванных трав и кореньев, тщательно расставила в одном ей ведомом порядке миски, самоцветы и разложила инструменты. Услышав мой голос, ведьма махнула рукой в сторону палатки Скегги.

— Нет. Не знаю, что за сны он видит, но сон этот беспокойный, — не отрываясь от работы, сказала она.

— Помощь нужна?

Руки Вивы замерли, и она резко обернулась ко мне.

— Как ты вообще можешь ходить после такого ритуала? — воскликнула она. — Тебе нужен отдых, начертатель. Нельзя исчерпывать силу до дна. Иначе она может не вернуться.

Забота ведьмы меня тронула.

— Не переживай, я крепкий, — улыбнулся я.

— Нет-нет, — покачала головой целительница и потянулась к поясной сумке. Из небольшого кожаного мешочка она выудила маленький тряпичный свёрток и протянула мне. — Возьми, это. Брось в кружку с мёдом покрепче и настаивай до заката. Потом выпей разом и ложись спать.

— Благодарю. — Я бережно принял крошечный подарок. Сквозь ткань проступало что-то твёрдое и колючее. — Что за трава?

— Золотой корень. Восполняет силы, помогает исцелению, дарит бодрость. Этот особенный — я заговаривала его на восполнение колдовской силы. Если сделаешь всё правильно, завтра утром проснёшься вновь наполненным. Но только просыпаться в таком сне нельзя. Попроси, чтобы не тревожили.

Ох уж эти заговоры… Но словам Вивы можно было доверять.

— Иначе помру? — снова улыбнулся я.

Вива моей шутки не оценила и нахмурила и без того серьёзное личико.

— Ничего смертельного, просто сила не вернётся, — пояснила она. — Чувствовать себя будешь лучше, но только бодростью всё и ограничится.

— Понял, — кивнул я. — Хорошо.

— Теперь уходи, — распорядилась целительница. — Не люблю, когда меня отвлекают. Займись хирдманами, успокой их.

Я побрёл вглубь лагеря, оставив ведьму и её травы за спиной. Из всех Тёмных сестёр именно Вива всегда казалась мне самой загадочной. Тихая, спокойная, слова лишнего не молвит, милосердная. Не такая красотка рядом с Гуллой, но лицом приятна и телом ладная. Маленькая, хрупкая. Такую женщину хотелось оберегать, даже если чувств к ней не испытываешь. Вива стойко переживала утрату Исгерд — пролила слёзы лишь единожды, когда застала меня сразу после ритуала. Но с тех пор ни слова не проронила о сестре. Наверняка была из тех, кто прячет горе в трудах и заботах.

Скегги спал уже полдня, но пока я не беспокоился: после такого колдовства он мог проваляться в беспамятстве и ещё пару дней. Покинув Виву, я всё же подошёл к лежаку брата и подоткнул шкуру, что служила ему одеялом. Скегги не метался, но точно видел сон или видение. Глаза под сомкнутыми веками двигались, он что-то бормотал — тихо, неразборчиво, и я не стал тревожить его покой.

Люди, которых привёл Кьелл из Сандвена, отдыхали после долгого перехода. Кто-то отсыпался, иные занимались оружием, третьи отправились на охоту — мяса теперь нам требовалось много, а трогать свиней я не позволял. В ожидании битвы воины должны есть больше мяса и меньше каши и хлеба — такова была мудрость нашего народа. Мясо дольше болталось в животе и давало долгую сытость в то время как хлеб размякал и превращал тебя самого в сонную булку. Поэтому воины ели мясо.

Проходя мимо места, что отвели для кашеваров, я увидел освежёванную оленью тушу. Значит, кому-то уже свезло. Прихватив кувшин с мёдом, налил кружку и бросил туда золотой корень Вивы и отнёс в свою палатку. Я болтался, не имея понятия, чем заняться. На охоту сил не было, а сон толком так и не шёл. Так я и промучился до самого заката, лишь пару раз смог подремать.

На закате, когда хирдманы расселись вокруг костров, явилась Вива. В руках у целительницы был небольшой глиняный сосуд с запечатанной воском пробкой.

— Зелье готово. Чтобы стражей пробрало побыстрее, я решила растворять в пойле не порошок, а сцедила сок растений.

— Что там? — навострил уши я. — Сонный лист?

— Сонный лист здесь почти не растёт. Он солнце любит и открытые места. В лесу ему плохо, поэтому пришлось выдумывать, как использовать местные травы. Результат вам понравится. Сон будет беспробудным. Выпив десять капель такого зелья на закате, сильный муж проснётся лишь в полдень следующего дня.

Сидевший у огня Кьелл кивнул Йирдману. Хускарл поднялся и бережно принял зелье из рук целительницы.

— Благодарю, мудрейшая, — поклонился он. — Да приведёт твоё знание к победе.

По тому, как он обращался с Вивой, я понял, что эту женщину он глубоко почитал. Не всякая жрица могла удостоиться такого почтения от воина. Возможно, однажды Вива спасла ему жизнь.

— У меня есть требование, — хрипло сказала ведьма.

Мы с Кьеллом заинтересованно обернулись к ней.

— Какое же?

— Я пойду с отрядом на север хватать хуторян.

— Ты будешь нужнее нам, у моста, — возразил я. Кьелл кивнул, поддерживая мои слова.

— Нет, я пойду на север, к Цепным башням.

— Зачем тебе туда? — Нахмурился мой друг. — Это опасная задача. Я не хочу рисковать твоей жизнью.

— Нужно убедиться, что эль или мёд замешают правильно. Я сама хочу добавить зелье в пойло. Там… — ведьма замялась, — есть одна хитрость, и лучше мне сделать это самой.

Я печально улыбнулся, разгадав её замысел. Не было никакой хитрости в зелье. Хитрила сама Вива. Целительница на самом деле просто не хотела допустить напрасных смертей. Как и все лекари, она обладала чутким и сострадательным сердцем — такова уж порода тех, кого одаривает Когги. Разворчится, обругает последними словами, в лицо плюнет — а всё равно поможет. Ибо таков её гейс перед Когги. Вива не желала, чтобы люди Йирдмана принялись насильничать и унижать хуторян.

— Пусть идёт с Йирдманом, — сказал я и, пристально взглянув в глаза женщине, едва заметно кивнул. — Как захватите хутор, целительница останется там, с заложниками.

Глаза наглого хускарла загорелись.

— Большая честь.

— Я буду следовать заветам Когги и оружия в руки не возьму, пока кто-либо сам его на меня не поднимет, — добавила Вива. — Благодарю, Хинрик.

Кьеллу осталось лишь пожать плечами.

— Едва ли Скегги одобрил бы это. Да и я сам предпочёл бы оставить тебя в лагере, почтенная Вива. Твои навыки стоят десятка-другого отборных воинов. Но если боги ведут тебя иным путём, я не буду препятствовать твоей воле.

Вива кивнула и скрылась в тенях. Я увидел, что Йирдман довольно скалился. Возможно, не было никакого спасения. Быть может, ведьма просто ему нравилась, и он был рад провести с ней побольше времени.

— Как думаешь, когда лучше выходить? — спросил я, подсев к Кьеллу.

— Тут надо тонко посчитать. Мы ждём знака от Гуллы — она зажжёт свечу в башне в ночь, когда начнутся долгие молитвы мерглумцев. У нас будет ночь и день, чтобы подготовиться. И людей я бы снарядил сразу.

— Значит, мы готовы выдвигаться в любой момент. Но Скегги ещё не пришёл в себя.

— Это меня и беспокоит. Но пусть вождь отдыхает. Мы с тобой, Хинрик, худо-бедно да справимся. — Кьелл поднял кружку, и я поднял свою в ответ. — Скёль! Жаль, нет Глоди. Ох, как же он тогда был зол… Ты б его видел…

— О, верю. А ведь Эовил рассчитывал, что вместо Глоди в заложниках останусь я…

Кьелл лишь фыркнул.

— Чтобы Скегги да отдал своего начертателя? Бред.

— Они видели во мне его родича, а не колдуна.

— Всё равно Скегги ни за что бы не согласился. Там тогда ведь не было ни меня, ни Глоди… У него оставался лишь ты, и тебя бы Скегги ни за что не упустил. — Кьелл поставил кружку на землю и уставился на огонь. — Вовремя ты появился, Хинрик Фолкварссон. Сами боги привели тебя. Но я тебя опасаюсь.

— Все опасаются. — Я улыбнулся и залпом допил мёд с золотым корнем. — Такое у меня ремесло.

— Нет, не в том дело. Просто чувствую, что ты ближе к смерти, чем остальные. Вроде и живой, и дышишь, а одной ногой словно не здесь.

Я едва не присвистнул. Кьеллу с его чутьём самое то было заниматься рунами и пророчествовать. А он, как назло, оказался противником предсказаний.

— Теперь Скегги будет таким же. Так бывает, когда человека касается Гродда, но не забирает его, — ответил я и поднялся. — Пойду вздремну, пока сон пошёл. Постарайтесь не будить.

Усталость навалилась на меня с такой силой, что я едва дотащил ноги до своей палатки. Я имел привычку умывать лицо перед сном, но сейчас даже на это сил не оставалось. Теперь я в полной мере ощутил, насколько опустошительным оказался для меня ритуал — но это длилось недолго. Сон мягкой, но крепкой хваткой, вцепился в мой разум и заставил забыться.

* * *

— Хинрик!

Кто-то отчаянно тряс меня за плечо. Голос звучал словно из иного мира.

— Хинрик! Проснись! Ты нужен.

Я с большой неохотой продрал глаза. Пригляделся — ещё темно. Слишком рано разбудили. Значит, рассчитывать на быстрое восстановление колдовской силы не выйдет. Я все так же ощущал себя опустошённым.

— Что стряслось? — Я едва ворочал языком и не мог сосредоточить взгляд на размытом пятне, которое в упор не желало становиться лицом собеседника.

В следующий миг меня окатило холодом, и я вскрикнул от неожиданности. Этот милый человек — судя по нахальному голосу, всё же Йирдман — окатил меня водой.

— Да чтоб тебя! — взревел я и вскочил с мокрого лежака. — Ты что творишь?

Йирдман улыбнулся, то улыбка тут же сползла, а лицо помрачнело. Взгляд хускарла оставался серьёзным.

— Что случилось? — Переспросил я.

— Дело плохо. Разведчик из Омрика вернулся, — быстро сказал он. — Мы ошиблись в расчетах. Праздничные службы эглинов уже начались. Идём к костру, Кьелл всех собирает.

Как и был — в мокром плаще и прилипшей к телу рубахе, я потащился к костру, стуча зубами от холода. Утро выдалось студеным — или после сна мне так показалось.

Кьелл уже собрал всех вокруг костра. В руках у него была карта Гуллы. На лицах воинов застыла растерянность, и я начал понимать, почему.

— Скегги так и не очнулся? — спросил я у Вивы, присоединившейся к собранию.

Ведьма молча покачала головой.

Тогда понятно. Нужный момент наступил, но люди не захотят идти в атаку без вождя. Кьелл глядел на меня так, словно я был его последней надеждой.

— Службы длятся ночь, день и ещё ночь? — уточнил я.

— Вроде да.

— Эту ночь мы уже упустили. Идти нам день, а ведь ещё нужно тихо захватить мост. Значит следующая ночь будет решающей. Нужно успеть.

— А Скегги? — спросил Йирдман.

— Понесём его.

Хускарл вышел вперед, обратив на себя множество взглядов.

— Нет, так дело не пойдёт, — сказал он. — Наш вождь должен сам отдать приказ. Я уважаю и Хинрика, и Кьелла, но присягал на верность я Скегги.

Остальные тихо зароптали, и на их лицах читалось то же, что сказал Йирдман.

— Если я сейчас разбужу Скегги, он может не выжить. Либо станет дурачком. Или и вовсе застрянет между нашим и миром мёртвых. — Я принялся ходить вокруг костра. — Мне самому нужно слышать волю брата, но времени у нас нет, а будить его нельзя.

— И сколько он ещё так проспит?

— Не знаю, — признался я. — Может утром очнётся, может через пару дней… Одной Гродде это ведомо.

Йирдман снова глядел на меня с недоверием.

— Мозги нам путаешь, начертатель?

— Нет. В моих же интересах, чтобы Скегги очнулся. Иначе вы первыми разорвёте меня на части за испорченный ритуал.

— В этом ты прав, Хинрик-выскочка.

Кьелл вскинул руку.

— Тихо! — Угрожающе зашипел мой друг. — Все успокоились. Будем думать, что делать. Раз Скегги не может говорить, решение примем сообща. Все мы здесь клялись ему в верности. Ему и хирду. И раз так, должны думать так, как подумал бы Скегги.

Йирдман отступил в круг. Я глядел на него поверх костра.

— Руны, — наконец сказал кто-то из хускарлов. — Бросим руны. Пусть боги скажут, как нам поступить. Ведь воюем мы и за них.

Я закрыл глаза и сосредоточился на ощущениях. Слаб ты Хинрик, очень слаб. Ритуал выжал все соки, сцедил по капле силу, что я так старательно наращивал. И я не успел отдохнуть.

— У меня хватит сил, чтобы задать лишь один вопрос, — наконец сказал я и потянулся к мешочку с плашками на поясе. — Лишь один. Иначе сам помру.

Вива понимающе кивнула.

— Это правда, — громко сказала она. — Если Хинрик исчерпает силу до остатка, мы все можем и вовсе остаться без начертателя.

— Спроси, что будет, если разбудим Скегги, — предложил Кьелл.

— Что нас ждёт, если отложим нападение? — пытался перекричать его Йирдман.

— Справимся ли мы без Скегги? — тихо спросила Вива.

Вновь я закрыл глаза, ища слова для верного вопроса. Шум нарастал, и Кьеллу пришлось гаркнуть на отчаявшихся хускарлов.

— Хинрик? — спросил он, когда я распахнул глаза. — Какой вопрос ты бы задал богам?

— Я бы спросил, одержит ли Скегги победу, если поведёт нас в бой в ближайшее время. Так мы сможем понять, что будет с вождём, если мы его разбудим, и что станет с хирдом.

Кьелл обвёл глазами хускарлов. Те закивали.

— Мудро.

— Спрашивай.

— Пусть начертатель говорит с богами!

— Тогда совершай колдовство, Хинрик Фолкварссон, — распорядился Кьелл и велел всем освободить место для моего маленького обряда.

Уже привычным жестом я выхватил ритуальный нож, полоснул по левой руке — странно, что раны на ладони успевали заживать. Затем окропил руны кровью и ей же накормил огонь.

— Вод Великий, отец всех людей и богов, услышь меня! — Стараясь не кричать слишком громко, обратился я. — Услышь меня, начертателя Хинрика Фолкварссона из Химмелингов, ибо я говорю от имени хирда Скегги Альрикссона, моего вождя и брата. Час битвы настал, но Скегги нельзя будить. Яви же вою мудрость, Всеотец, скажи, одержит ли Скегги победу в битве за Омрик, если мы нарушим запрет и разбудим его? Скажи, какова будет цена этой битвы и нашего поступка.

Руны не желали перемешиваться. Мои руки словно налились железом, я едва мог шевелить ими, и плашки выскальзывали из пальцев. Усилием воли я сосредоточился на вопросе и вытянул четыре руны — три для хирда и одну для Скегги.

Вива, соображавшая в рунах куда лучше всех хирдманов, издала испуганный возглас и отпрянула.

— Что там? — вопрошали напиравшие со всех сторон хускарлы.

— Что выпало?

Я уставился на ответ богов. Для хирда выпали прямая Перг, перевёрнутая Хевн и Нит. И перевёрнутая Ман для Скегги.

— Скегги нельзя будить ни в коем случае, — выдохнул я и повалился на землю, словно мешок. — Все погибнем.

— Что? Что ты видишь? — тряс меня за плечи Йирдман. — Говори, начертатель!

Всё плыло перед глазами. Я был слаб и беспомощен. Остаки моей силы сгорали и кипели, словно кровь пролитая в огонь.

— Доберёмся… У нас не получится отомстить за Свергло. Умрём и будем пленены. Станем рабами и мертвецами… А Скегги… — я захрипел, чувствуя, что во мне осталась лишь последняя капля силы. — Скегги… Не будет человеком…

Сила покинула меня. Тело затряслось, мышцы свело в судорогах, я исступлённо забился прямо в руках Йирдмана, да так, что хускарлу пришлось со всей силы сжать мне плечи. Где-то рядом кричала Вива, тревожно что-то говорил Кьелл. Я не мог разобрать. Из моего рта пошла пена, перед глазами закрутились радужные круги, и с каждым вихрем они становились всё темнее и темнее.

Я был пуст, словно никакую силу в меня никогда и не вдыхали. Тело, по которому раньше текла кровь богов, одеревенело, стало пустым, как высохшая река. Мёртвые вопили в ушах, зовя меня к себе. Укоризненно глядел призрак матери, разочарованно вздыхала Айна. Духи умолкли — лишь один вскрик орла прозвучал в ушах, а затем их лёгкий шёпот утих.

Я проваливался в пустоту, где не было ничего. Ни голосов, ни образов, ни видений.

Видимо, так и умирают колдуны.

Глава 28

Тьма, что меня окружала, не была похожа ни на что. Не опасная зыбкость колдовства гнавов. Не мрак, что настигал человека, когда он проваливался в небытие, теряя кровь и жизнь. Не спокойная сладость долгожданного сна, обволакивающая усталого путника.

Эта тьма не имела ни запаха, ни вкуса, ни звуков, ни плотности. Здесь не было времени. Я застрял в неведомом месте в непонятном состоянии — слепой, глухой, обездвиженный и бестелесный. Мой разум отчаянно бился, пытаясь уловить в этом пространстве хоть что-то, за что могла зацепиться память.

Тщетно. Казалось, я застрял в этом чёрному аду навечно.

Сколько прошло времени, я не знал. Не понимал даже, был ли ещё жив или же давно умер, но Гродда отреклась от меня и поместила в самое страшное место своего царства, ибо я не до конца исполнил долг перед мёртвыми предками. Я проклял Гутрифта на смерть, но не убил его своей рукой. Не вернул себе Нейдланд, не стал правителем своего народа. Такая кара ожидает клятвопреступников после смерти?

Если так, то я платил её, и был обязан расплачиваться, пока боги не решат, что пытка окончена.

— Хинрик.

Если бы я мог двигаться, то наверняка подпрыгнул бы от неожиданности. Голос звучал вокруг меня и во мне самом. Ровный, жуткий, по неведомой причине пробиравший до костей — да только если бы у меня здесь были кости.

А затем я каким-то краем своего сознания вспомнил, что этот голос я уже слышал. Не раз. Множество раз. Ибо этот голос принадлежал Ормару Эйрикссону, начертателю из Бьерскогга и моему покойному учителю.

Но ответить я не мог. Лишь внимал.

— Ты нарушил главное правило колдуна и отдал всю силу, — безучастно сказал Ормар. — Не оставил себе ни капли и поплатился за это.

Голос умолк, и я метался во тьме, жадно ища следы учителя. Бесполезно. От моего наставника остался лишь голос — смутно знакомый, почти ставший чужим. Но в этом пространстве он был единственной ниточкой, за которую я мог зацепиться, чтобы не утратить себя, не раствориться в этой тьме полностью.

— Я не успел рассказать тебе, что бывает, когда ты лишаешься силы. Хинрик. Что бывает с такими, как мы, после того, как мы опустошаем себя колдовством. Мы — те, кто черпает жизнь из колдовства, даже не замечая этого. Сейчас все те, ради кого ты отдал силу, считают тебя мертвецом. Ты не дышишь, твоё сердце почти не бьётся, но ты не умрёшь. Будешь долго лежать на грани жизни и смерти. А затем придёшь в себя. Откроешь глаза, услышишь звуки и запахи. Но не сможешь колдовать, пока боги вновь не вдохнут в тебя силу.

Голос Ормала снова надолго умолк, оставив меня наедине с отчаянием. Итак, меня лишили силы. Точнее, я сам себя к этому подвёл. Предупреждала меня Вива, что лучше как следует отдохнуть и восполнить силы. Но обстоятельства сложились иначе. Я был бы и рад восстановиться, но я служил Скегги и его хирду. Неужели следовало сделаться глухим и слепым к бедам людей, что доверяли Скегги и были в отчаянии?

Сейчас, размышляя об этом, я всё ещё не колебался. Да, сила ушла. Но я потратил её на драгоценные знания, которые, быть может, смогут спасти много людей.

Я не жалел.

Но, услышав мои мысли, Ормар лишь расхохотался — противный скрипучий смех оглушил меня со всех сторон. Даже воздух — или то, что было здесь воздухом, сотрясался от этого жуткого хохота.

— Ты станешь обычным человеком, Хинрик, — отсмеявшись, сказал Ормар. Или не Ормар, а кто-то, решивший, что я больше прислушаюсь к словам бывшего наставника. — Таким, что и двух простейших рун не сможет увязать воедино. Боги будут глухи к тебе, а ритуальная чаша вылетит из рук и расколется, если ты посмеешь взять её в руки. Такова цена за то, что ты себя не уберёг и не распорядился своим могуществом мудро. Там, где следовало остановиться и подумать головой, призвать на помощь язык и голос, ты обратился к богам. Слишком часто стал пользоваться их расположением. Боги этого не терпят.

Но почему? За что? Что я сделал, чтобы снова оказываться в таком дерьме? Да, я знал, что Скегги нельзя будить, пока брат не проснётся сам. Выходит, мне не следовало обращаться к рунам, а убедить хускарлов голосом? Почему же меня наказывали лишь за то, что я применял навыки и знания начертателя?

Сейчас, именно сейчас, я больше всего нужен Скегги и хирду. На носу битва за Омрик, сражение с мерглумцами и жрецами мёртвого бога. Я должен быть там, сражаться мечом и посохом!

— Тебе повезло, — продолжил голос Ормара. — Отдав всю силу, колдуны умирают, ибо больше нечему поддерживать в их телах жизнь. Но в тебе текут остатки крови богов. Пусть и жидкая, но кровь Химмеля смогла удержать тебя на земле людей. Ты показал, что можешь быть хорошим колдуном, явил могущество и справился с тяжёлыми ритуалами, но отчего-то решил, что отныне сможешь помогать себе лишь колдовством. Это ловушка, и ты сам себя в неё загнал. Теперь учись жить заново без рун и силы, как обычный муж. И когда ты сможешь достигнуть желаемого без колдовства, сила к тебе вернётся. Помни, Хинрик Фолкварссон: когда бессильны руны, наступает время браться за ум и сталь.

Голос Ормара снова обрушил на меня жуткий хохот. Я закричал — вернее, вопил мой разум, едва державшийся за воспоминания и образы прошлого. Этот нечеловеческий смех давил, размазывал меня по бесконечной тьме, пока я не покорился и не забылся окончательно. Тьма взяла надо мной верх, поглотила, размыла сознание и растворила в себе. Начертателя Хинрика Фолкварссона больше не существовало.

И когда я осознал это — то была моя последняя мысль, последнее горькое чувство, — тьма разорвалась в клочья, и я сделал первый вдох.

* * *

— Ыагх!

Я распахнул вылезающие из орбит глаза и, хрипя, принялся жадно глотать холодный воздух. На грудь словно положили наковальню. Пальцы были чужими — скрючились, скребли сломанными ногтями землю. Тело, которым я некогда так хорошо владел, извивалось от боли. Мышцы одеревенели, ноги свела судорога, и кому-то пришлось подскочить ко мне, чтобы придавить к земле и не дать покалечиться.

— Хинрик! — Выдохнул кто-то мне в ухо. — Во имя Всеотца, ты жив!

Я бился ещё какое-то время, давая телу привыкнуть к тому, что мы снова живы. Понемногу моё дыхание начало выравниваться, сердце перестало так исступлённо колотиться, а глаза снова могли различать свет, тьму и цвета.

— Говорить можешь? — спросили меня откуда-то сверху. Я повернулся на голос и увидел Скегги.

Жив, здоров, бодр и в полном сознании. Та же залихватская ухмылка на лице, какую я всегда помнил и любил в брате. Та же медвежья хватка — выходит, это он держал меня и не давал удариться головой о землю. Только глаза у него стали другими. Не было в них больше тревоги или смятения. Лишь холодный блеск и невозмутимое спокойствие. До того невозмутимое, что меня пробрал холод.

— Скегги… — улыбнулся я. — Получилось…

Брат кивнул.

— Ты спас меня, но, видать, дорогой ценой. Мы уже думали, что ты оставил нас. Вива объяснила, на что ты пошёл ради хирда… — Брат аккуратно отпустил меня и виновато развёл руки в стороны. — Прости, что обрядили тебя в погребальные одежды. Ты не дышал. Сердце не билось. Мы собрались тебя хоронить.

— Как долго?

Я взглянул вниз и вздрогнул. Действительно, нарядили меня так, словно собирались класть в землю.

— День, ночь и день, — ответила брат. — Я проснулся на следующем рассвете после вашего собрания.

И они тащили моё бездыханное тело всё это время? Ну Скегги, ну и ну… Но если я провалялся в беспамятстве так долго, то наш хирд опоздал с атакой.

— Значит…

Скегги, угадав мои мысли, кивнул.

— Мы упустили момент, о котором говорила Гулла. Действовать решили так же, но теперь придётся молить богов, чтобы этот священный праздник мерглумцев тянулся подольше.

Оглядевшись, я понял, что не узнавал местности. Это не было лагерем. Стояла ночь. Костров не разжигали. Среди черных стволов деревьев я видел лишь тени крадущихся северян.

— Где мы?

— На пути в Омрик. Йирдман, Вива и ещё пять воинов ушли на хутор. Мне повезло проснуться, когда остальные ещё не покинули лагеря. Поэтому три десятка я оставил в лагере с Кьеллом — чтобы помогли взять Цепную башню на нашем берегу. А всех прочих веду брать мост через Улу.

— Но где мы сейчас? — повторил я.

— Переправились через ручей и остановились на ночлег. Так что, можно сказать, мы уже не в Свергло, а в Мерглуме, — сладострастно улыбнулся Скегги. — Наконец-то.

Я умолк, обдумывая рассказ брата. То, что Кьелл остался с подкреплением для взятия башни — хорошо. Йирдману я не то чтобы не доверял, но считал его чрезмерно заносчивым. Мог начать тянуть одеяло на себя, но при Кьелле вряд ли распетушится. Да и за Виву так всё же было спокойнее: если нам удастся перебраться через Улу, вокруг Омрика начнётся побоище, и я не хотел рисковать жизнью единственной колдуньи в хирде. От меня толку никакого, Гулла ждала нас в Омрике.

— Здесь задерживаться нельзя. Пройдём через лес — здесь есть быстрые тропы. Возьмём мост сегодня же ночью. Я хочу, чтобы к рассвету мы все оказались на другом берегу и ждали нужного момента.

Судя по всему, закат наступил совсем недавно. На небе уже виднелся тонкий серп растущей луны. Хоть это радовало — сила Вивы и Гуллы набирала рост.

— У меня не получится колдовать для тебя в битве, Скегги, — хрипло сказал я, стаскивая погребальную рубаху. — Вообще я должен был погибнуть, но боги на время просто лишили меня силы.

Брат задержал на мне взгляд, и отчего-то я ощутил беспокойство. Странное чувство. Вроде всё было как прежде — но Скегги стал иным. И от этого его внимательного, но холодного взгляда мне стало не по себе. Словно в этот момент он обдумывал, а стоил ли вовсе оставлять меня в хирде, раз я стал беспомощным.

— Надолго? — наконец спросил он.

— Этого не знаю.

— Скверно. Впрочем, главное ты уже сделал. — Брат накинул на мои плечи собственный плащ. — Благодаря тебе я жив и не собираюсь делать твою жертву напрасной. Омрик будет взят любой ценой. Пойдём, покажу тебя нашим. Они обрадуются и немного испугаются, конечно, когда узнают, что ты восстал из мёртвых. Но сперва лучше оденься.

Он сказал это тихо, но весело — и это возродило воспоминания о нашем знакомстве. Нет, в Скегги что-то переломилось, но я не мог понять, что забрали боги и что вложили в него вместо отнятого. Кем он был для них? Каким орудием стал и для чего отныне предназначался? Кто из богов решил ему улыбнуться?

— Кстати, где мои свиньи? — спросил я, вернув плащ Скегги. — Надеюсь, вы не сожрали их с горя?

— На них твоё клеймо. Их бы закололи и отправили вместе с тобой к Гродде. Но не успели.

— Уже хорошо.

Моя одежда нашлась здесь же — готовясь к погребению, сверы решили похоронить вместе со мной и все принадлежавшие мне вещи: плащ, рубаху, штаны, эглинские сапоги из добротной кожи, колдовские принадлежности и оружие. Одеваясь, я сложил всё колдовское в мешок — сейчас это ни к чему. В кои-то веки от Хинрика с топором будет больше толку. Когда я закончил со сборами, Скегги отвёл меня на освещённую сиянием звёзд поляну, где расположилась часть наших людей.

— Отдыхай, Хинрик. — Знаком приказав людям не шуметь, он снял с пояса мех и подал мне. — Пряный мёд, твой любимый. Я хотел положить его в твою могилу, но рад, что его будет пить живой брат.

Я кивнул в знак благодарности.

— Как ты себя чувствуешь? — Спросил брат, усевшись рядом.

Я прислушался к ощущениям и неожиданно для себя понял, что не чувствовал ни боли, ни усталости. Лишь разум пребывал в смятении, не понимая, кем я теперь стал для хирда. Раньше все знали, с какими вопросами ко мне можно было обратиться. Сейчас я ничем не отличался от того же Йирдмана, разве что боевого опыта у меня было поменьше.

— Готов биться за тебя, — улыбнулся я Скегги. — Всё хорошо, правда. Раз не могу служить тебе как колдун, стану твоим воином.

Услышав мои слова, хирдманы принялись взволнованно перешёптываться. Я хотел было пояснить им, что, возможно, всё было не так уж и страшно, но Скегги сделал это за меня.

— Хинрик едва не погиб, когда пытался нас спасти, — сказал брат и поднял протянутый ему мех с мёдом. — И спас. Но расплатился за это так дорого, что теперь какое-то время не сможет колдовать. Уважайте его покой, ибо эта жертва ради всех нас. Отныне Хинрик Фолкварссон станет моим хускарлом и советником. Он пойдёт с нами в битву и прольёт много эглинской крови, если пожелает. А если посчитает, что уже отдал долг нашему делу, то пусть ни одна живая душа не смеет его за это осудить.

Хирдманы робко закивали и молча подняли кружки и меха.

— Славься, Хинрик! — шепнул кто-то.

— Славен Скегги! — вторили ему.

— Славен мой хирд! — тихо сказал мой брат и сделал глоток, а затем обернулся ко мне. — Мы скоро выходим. Нужно взять мост и переправиться этой ночью, ибо нам надлежит торопиться. Ты можешь идти?

— Я могу не только идти, — сказал я, положив руку на топор. — Я возьму этот проклятый мост вместе с тобой.

* * *

Это место носило эглинское название Омбридж — Омов мост. Кем был этот Ом, я понятия не имел, но если именно он построил этот мост, то не напрасно старался. Наши говорили, что эглины так строить не умели. Значит, неизвестный Ом наверняка жил ещё при веаллах. Может даже был одним из них.

Серая каменная дуга высилась над тёмными водами Улы, и я затаил дыхание, разглядывая эту поистине непостижимую постройку. Как все эти камни могли удерживаться в воздухе? Как вода за столько лет не сточила опоры? Мост выглядел не просто старым — он был древен, как сами боги, но продолжал служить людям.

Мы прятались в подлеске на выходе из мерглумской части Оствуда. Отсюда до моста было несколько полётов стрелы, и нам предстояло выйти на открытое пространство. Подобраться к мосту иначе как по дороге было невозможно: на западе и северо-западе располагался обжитой хутор, а восточнее моста берег был такой топкий, что можно было провалиться по пояс. Скегги хотел было пойти в обход и подкрасться к сторожевой башне у моста с востока, но разведчик отговорил вождя.

Оставалась лишь дорога — на зависть широкая и ровная, утоптанная тысячами ног и копыт. Мерглумский тракт казался более востребованным чем наш, в Свергло. Оно и понятно — мерглумцы раньше владели Омриком, и сообщение было хорошо налажено. Насколько мне было известно, эта дорога вела на юг, в мерглумскую столицу. Но нас сейчас заботил лишь Омрик.

— Хинрик!

Я поспешил на зов Скегги. Брат в окружении нескольких десятников раздавал последние распоряжения.

— Ульф со своими людьми идёт к хутору. Убедитесь, что о нашем появлении не расскажут раньше времени.

Седеющий и тонкокостный Ульф тряхнул лохматыми косами.

— А если…

— Чтоб ни одна живая душа оттуда не вышла, — хмуро добавил Скегги. — Без причины не резать, но если полезут в драку, убейте всех. Детей — в хирд, воспитаем как сверов.

— Будет сделано, вождь, — кивнул Ульф и знаком велел своим людям отправляться к хутору.

Когда они отошли на достаточное расстояние, Скегги обернулся к остальным.

— Сперва наша цель — сторожевая башня.

Он махнул рукой в сторону странной постройки, предварявшей вход на мост. Высотой она была чуть выше двухъярусного чертога. На четырёх деревянных опорах, словно, цапля, возвышалась над землёй эта башня. Я прищурился и увидел двоих дозорных.

— У них там в чаша для огня. Если увидят врага, должны зажечь огонь и так предупредить Омрикцев. Нам нужно забраться на эту башню и убить дозорных так, чтобы они не успели послать сигнал.

Я оглядывал очертания башни, силясь найти лёгкий способ на неё забраться. Кидать верёвки с привязанными крючьями можно, но их легко перережут дозорные. И как только они прознают о нашем появлении, метнутся разжигать огонь. Ночь мешала разглядеть всё как следует, но, казалось, я заметил деревянную лестницу. Лишь бы не приставная, а то и её легко скинуть.

Мои раздумья нарушил Дагмер. Сын ярла снял со спины лук.

— Если удастся подобраться ближе, могу попробовать пострелять, — сказал серьёзный юноша.

Скегги оценил чудовищные размеры длинного лука и тихо присвистнул.

— Эглинский?

— Ага. Из тиса. Стрела из такого прошибёт и кольчугу. Но нужно умение пользоваться таким луком.

— Ваши воины умеют?

— Найдётся несколько, — отозвался Дагмер.

— Тогда бери их и веди ближе, но идите по лесу. — Скегги указал на северо-восток. — Там, где ближе всего к башне, и остановитесь. Дальше следите за нами. Как увидите, что мы подошли достаточно близко, стреляйте. Если сделать это раньше срока, может статься, что убьёте не всех, и тогда дозорные успеют подать сигнал.

— Да, я понял.

Дагмер углубился в лес и подошёл к воинам, которых дал нам в сопровождение Эовил. Переговорив с ними, он отобрал нескольких лучников и повёл на нужное место. Скегги всё это время пялился на башню.

— Лучше пересечь дорогу здесь, — наконец сказал он. — Тут леса погуще, нескольких людей могут и не заметить, особенно если станем прятаться в тенях. Я пойду сам и возьму пятерых, кто умеет двигаться бесшумно и взбираться по верёвкам. Остальные ждут здесь. Если у нас всё получится, мы подадим знак, что мост свободен.

— Возьми меня с собой, — попросил я.

Скегги с сомнением на меня уставился, теребя кончик косы.

— Уверен, что сдюжишь?

— Ну я же колдовать буду, а рубить. Позволь помочь.

— Ладно, идёшь со мной. Ещё я беру Инги, Фрессмера, Глоди Младшего и Арнульфа Плеть.

Я хмыкнул. Ну и выбор. Глоди Младший не был кровной роднёй тому самому Глоди, но так уж повелось, что все считали их родичами, ибо росли они в одной семье. Младший был хитер, пронырлив и падок на риск, отчего получил прозвище Язва. Ибо язык его был остёр как хорошо наточенный нож.

Фрессмера я знал плохо, но он часто тосковал по семье и вспоминал оставленную в Свергланде матушку. Фрессмер был здоров как медведь и разгибал подковы на спор. Правда, ума был недалёкого, но сейчас за всех думали мы со Скегги.

Инги была воительницей и порой казалась мне воплощением самой покойной Вигдис: крупная, мощная, ручищи что твои ноги. Нравом обладала спокойным и рассудительным, болтать не любила. Как она оказалась в хирде Скегги, я не знал, но подозревал, что раньше Инги была жрицей и покинула святилище после того, как Альрик туча заделался королем-единобожцем.

Арнульфа по прозвищу Плеть я не любил. Гибкий, словно у него вовсе не было костей, он был одним из самых опасных противников. Его воинскому мастерству уступали и я, и Скегги, и большинство хирдманов. Но Плеть получил своё прозвище вовсе не за бескостный стан. Арнульф обожал пытать людей хлыстом. Все его рабы ходили с приметными шрамами. Даже юные девы. Этого пристрастия я понять не мог и осуждал. И всё же сейчас Плеть был нужен как боец.

Когда все собрались, Скегги порезал руку и пролил на землю свою кровь.

— Жертвую эту кровь во имя Натты — богини ночи и сокрытия, во имя Брани — бога хитрости и обмана, и во имя Тройна — покровителя воинов. Примите кровь, мёд и хлеб в знак нашей преданности, о боги, и узрите, как мы побеждаем во имя вашей славы.

Мы по очереди откусили от чёрствого кругляша и выпили по одному глотку, а остальное Скегги оставил под ясенем. Когда всё было готово, брат тихо выдохнул.

— Выходим.

Мы торопливо перебежали через дорогу и присели, спрятавшись в высокой траве. Нам на удачу поднялся ветер — он качал верхушки деревьев, слабые тени смазывались, двигались и пока что делали нас незаметными. Теперь хутор оказался строго на северо-западе, а башня — на севере.

Мы перебегали от одного высокого куста к другому, обмениваясь знаками. Орудие предусмотрительно обернули в ткань, чтобы не звенело лишний раз. Когда до башни оставалось около трёх сотен шагов, кустарники закончились, и нам пришлось ползти.

Скегги решил обойти башню с запада, проскочив между плетёным забором хутора и полем. Что бы здесь ни выращивали, что было уже убрано, и земля стала почти голой. В густой траве не спрячешься.

Месяц насмешливо пялился на нас с чистого неба. Ни облачка, как назло — света звёзды давали достаточно, но это означало, что не только мы хорошо просматривали башню. Легко могли заметить и нас.

— Готовьтесь, — шепнул Скегги и снял тряпицу с топора. — Сразу бегите к лестнице. Дагмер увидит нас и примется стрелять по дозорным. Постарайтесь, чтобы вас не задело.

— Во славу Вода и Тройна! — отозвались мужи.

— Во славу Хевн, — хмуро ответила Инги и обнажила топор.

Я промолчал. Уже не знал, кого следовало славить. Почему бы и не Брани, в конце концов? Я молча начертил руну Бран на лезвии своего топора. Пусть меня лишили силы, но вера и хитрость остались со мной.

Первым побежал Скегги. За ним Глоди и Инги, следом я, а замыкали Фессмер и Арнульф. Плеть широко улыбался, предвкушая кровопролитие. Фессмер сосредоточенно пыхтел, пытаясь поспеть за быстроногими товарищами. Я быстро вырвался вперёд и поравнялся с братом. И мгновением позже мы услышали сверху тревожный возглас.

Заметили.

Теперь или Омрик или смерть.

Громкий вскрик прервался на миг. А затем перерос в хрипение и бульканье. Что-то большое свалилось с башни, я оглянулся в сторону леса и увидел взмах рукой — Дагмер, оказывается, и правда был умелым стрелком из длинного эглинского лука.

— Стойте! — крикнул я, заметив что-то тёмное в небе.

И вовремя — несколько стрел посыпались с неба ровно на то место, куда мы должны были добраться через несколько мгновений.

— Фууух, — выдохнул Глоди. — Чуть не зацепили.

— Вперёд!

Скегги уже вновь рвался дальше. Ещё десяток шагов, пять… Три…

Первой начала взбираться Инги. Скегги снял с пояса верёвку с привязанным крюком, покрутил её конец в воздухе и забросил крюк на парапет башни. Рядом ударился о дерево и отскочил ещё один крюк — Фессмеру первая попытка не удалась.

Инги уже почти взобралась, и отчаянно рубила кого-то, кто пытался сбросить её с лестницы. Я услышал сдавленный крик — и она рухнула на землю.

— Проклятье!

Я бросился к лестнице, разрываясь между желанием помочь воительнице и прикончить дозорных. Пришлось выбрать второе — слишком многое сейчас от нас зависело. Пока я мешкал, Глоди забрался наверх и, крича славления, сцепился с дозорным. Я полез следом — как раз успел ввалиться на пружинящий от топота ног деревянный настил.

И увидел пламя.

Огонь в проклятой чаше разгорался так быстро и ярко, словно туда плеснули масло. Глоди взвыл, получив рану и повалился назад, едва не задев меня. Дозорный обернулся ко мне — я едва вскинул топор, постоянно косясь на огонь. Слишком быстро занимался, слишком…

— Не трожь брата! — рявкнул Скегги, появившись из-за спины дозорного.

Хрустнуло.

Дозорный выронил топор, дёрнулся и повалился на край чаши и опрокинул её. Дрова, искры, масло — всё подпрыгнуло, взлетело в воздух и рухнуло на пол, разлетевшись по всем углам. Занявшееся масло попало одежду мерглумца, и та мгновенно вспыхнула. Он принялся с воплями метаться по башне, разбрызгивая горучую смесь по сторонам. Он вопил так, пока поднявшийся Арнульф не успокоил его навеки.

Я же с ужасом глядел на пожар. Не знаю, какую смесь они добавили в это масло, но оно не могло возгореть столь быстро просто так. И сейчас эта горящая лужа растекалась по полу всей башни на журавлиных ножках.

— Уходим! — в ярости взревел Скегги. — Мигом!

Поднялся едкий дым. Кашляя, я стащил с плеч плащ начертателя, пытаясь потушить огонь. Огню для горения нужен воздух, и огонь можно попробовать сбить… Дерьмо! Я ничего не видел…

— Перестань! — Кто-то дёргал меня за плечо. — Идём! Здесь сейчас всё сгорит!

Скегги потащил меня сквозь пламя к лестнице. Я пнул ногой что-то деревянное, похожее на ведро, но оно было пустым.

Мы слезли с пылавшей башни и уставились на мост.

— Теперь Омрик знает, что мы близко, — хмуро сказал Скегги. — Впрочем, пусть знают и боятся.

Глава 29

Я пялился на горящую башню, и чувствовал, как внутри сосало под ложечкой. Весь наш план скрытно напасть на Омрик теперь катился прямиком в Гродхейм под хохот духов. Мы не просто ошиблись — мы громко возвестили о своём появлении. И хотя Скегги мог увидеть в этом возможность и даже преимущество, я склонялся к мысли, что потеряем мы больше, чем приобретём.

Зря я воззвал к Брани и начертал его руну. Бог обмана наверняка здорово потешался, наблюдая за моей неудачей. Проклятье. Без привычных рун я чувствовал себя так, словно мне отрубили руки. Придётся учиться жить заново. Как назло, в самый неподобающий момент.

— Вперёд! Занимаем мост! — Скегги тряхнул меня за плечо, отвлекая от размышлений. — Нужно как можно быстрее окружить город. Если омрикцы успеют отправить весточку союзникам, нам несдобровать.

В этом он был прав. Сейчас, хвала Всеотцу, когда Кьелл с остатками людей догнал нас, у хирда был шанс победить. Но следовало торопиться.

Я дёрнулся, чтобы забрать тело Инги — если она ещё и была жива, то ей оставалось недолго. Упала неудачно и свернула шею. Скегги остановил меня.

— Позаботимся о мёртвых позже. Инги поймёт и не осудит. Сейчас нужно спешить.

Я скрипнул зубами, признавая его правоту. Глоди Младший хромал и тихо скулил от ожога — парню не повезло, горючее масло попало ему на лицо, руки и шею. Арнульф помог тучному Фрессмеру подняться и подошёл к Скегги.

— Окружаем? — коротко спросил он глядя на речную воду, в которой отражался пожар.

— Да. Ты самый быстроногий, беги к нашим и скажи, чтобы переправлялись через мост. Мы останемся здесь и станем сторожить. И пусть пошлют кого-нибудь к Кьеллу — на берегу Оствуда тоже нужно замкнуть кольцо. Надеюсь, они успели взять Цепную башню на нашем берегу…

Мой разум метался, судорожно придумывая новый план.

Допустим, дозорные в Омрике заметят, что башня горит. Причём горит вся. Они могут подумать, что это сигнал, а могут списать все на случайный пожар. Но в любом случае отправят людей проверить. Так сделал бы кто угодно, не только я или Скегги. Да и в Омрике сейчас наверняка сидели отнюдь не дураки.

А это означало, что наше присутствие всё равно обнаружится ещё до рассвета. Действительно, медлить смысла не было.

Оставалось надеяться, что Йирдман оказался более удачлив и взял башню. По моим подсчётам, именно сейчас у них всё и решалось. Кьелл должен был вмешаться, если Йирдман не справится.

Арнульф припустил в сторону леса, а мы со Скегги, Глоди и Фрессмером заняли мост. Вскоре из леса в нашу сторону потянулась длинная вереница людей. Значит, Плеть благополучно передал приказ.

— Вот что я думаю, — после долгого молчания сказал Скегги. — Сперва окружим стены и город. Разошлём отряды усмирить хуторян, если те решат взяться за вилы. Хотя наверняка они побросают все и убегут отсюда. Впрочем, за ними нужно следить и не дать им сбежать. Но сперва дождёмся новостей от Кьелла и Йирдмана.

— Я бы брал не только башни, — отозвался Фрессмер. — Лучше ударить с двух сторон.

— Согласен, — кивнул я.

Скегги слабо улыбнулся и указал на северо-восток от моста.

— Ты, Хинрик, отправишься на кладбище, разыщешь ту церквушку с подземным ходом и займёшь её. К тому же церковь, особенно каменная — это укрепление. У нас должно быть такое. Можем и вовсе разбить вокруг неё лагерь, если битва превратится в осаду. Если отыщешь подземный ход, начинай свою свиную шалость. Чем боги не шутят…

— Мне нужны люди, — коротко сказал я. — Небольшой отряд.

— Дам тебе десяток Глоди Младшего. Жаль, нет Вивы, чтобы заняться его ранами.

— Попробую его осмотреть, если получится, — ответил я. — Жить точно будет, но красавцем вряд ли останется.

Глоди презрительно сплюнул под ноги.

— Не очень-то и хотелось. Главное — живой. Но руны твои сейчас бы не помешали, начертатель.

Спорить я не стал. Ещё бы они помешали. Но от меня сейчас было не больше пользы, чем от любого другого костолома. Я прикоснулся к топору Вигдис на поясе. Холод стали успокаивал, вселял немного веры и прочищал разум.

— Нужно осмотреть ворота. И южные, и северные, — сказал я, кивая в сторону Омрика. — Понять бы, какие более хлипкие.

— Местный олдермен не идиот, укрепил те и другие, — отозвался Скегги. — Я бы укрепил все.

— Но стены он достроить не успел. Может и ворота не подновил?

— Это вряд ли, но лучше бы проверить. Гулла об этом ничего не говорила.

А вот за Гуллу я сейчас особенно переживал. Как только омрикцы поймут, что мы наступаем, первым делом обрушат гнев на всех северян. Проводник, конечно, придумал ей легенду, что, дескать, она родственница, но в Гулле слишком ярко читалась сверская кровь. Эглины всегда сначала вырезали врагов в своём городе, справедливо полагая, что те могут оказаться предателями. Я надеялся, что Гулле хватило ума и сноровки спрятаться в безопасном месте.

Первые хирдманы поравнялись с нами. Кто-то хлопал Скегги по плечу, иные скалились, предвкушая кровопролитие. Кто-то затянул было песню, но его тут же угомонили — передвигаться мы продолжали тихо. Глоди Младший, увидев людей из своего десятка, подозвал их к нам и уставился на меня.

— Мы идём занимать церковь, — распорядился я и указал направление. — Там есть тайный ход в город. Он завален со стороны Омрика, но я нашёл ему применение.

Хирдманы неуверенно переглянулись.

— Какое?

— По дороге расскажу. Пригоните моих свиней.

* * *

Мы шли вдоль леса, прячась в тенях деревьев и густого орешника. Судя по положению луны, до рассвета оставалась четверть ночи. Отсюда я видел, как хирдманы окружали Омрик, опоясывали его с суши. Слышал встревоженные крики со стороны города — нас заметили. Они знали, что мы здесь.

Цепную башню на берегу Свергло я разглядел смутно — слишком далеко, но заметил на той стороне оживлённое движение. Возможно, Кьелл решил вмешаться и помочь Йирдману справиться побыстрее.

Тропа вывела нас к кладбищу — я видел камни, что обозначали захоронения — на них были высечены письмена, которых я не понимал. Место это было зловещим, и мне отчего-то стало не по себе. Плакучие ивы склонялись над могилами и скорбно шелестели длинными ветвями, словно оплакивали мертвецов. На земле плясали причудливые тени. Покрытые тёмным мхом могильные камни местами были расколоты — то ли от времени, то ли чья-то рука надругалась над покойными. Над кладбищем возвышалась каменная церковь, больше похожая на игрушечную крепость. Каменное здание с окнами под самым потолком и надёжными дверями.

— Ждём, — шепнул я, заметив, что из окон лился слабый жёлтый свет. — Там кто-то есть.

— И они наверняка ещё не знают, что мы здесь, — едва слышно отозвался Глоди.

— Воспользуемся этим.

Хирдманы непонимающе на меня уставились. Позади хрюкнула свинья. Я велел привести одну ко мне. Фрессмер, вызвавшийся идти с нами, сам набросил на шею хряка верёвку. Заклятие подчинения, что я наложил на скот, развеялось, и теперь воину пришлось тащить упиравшегося хряка силой.

— Нужно, чтобы они открыли ворота, — сказал я, косясь на церковь. — Применим хитрость. Я постучусь, представлюсь свинопасом. Попрошу ночлега. Двое должны пойти со мной и спрятаться. Когда откроют двери и пригласят меня войти, вы должны вмешаться. Поняли?

Глоди тряхнул лохматыми волосами — половина кос в его причёске расплелась, волосы спутались и больше походили на птичье гнездо. От всех нас воняло потом, рожи вымазаны грязью и сажей.

— Ты говоришь на эглинском наречии? — Удивился Фрессмер.

— Чего там учить-то. Похож на наш. Я выучил несколько слов, чтобы сойти за своего. — Я потянулся за пазуху, вытащил амулет в виде спирали и улыбнулся. — К тому же священники любят своих последователей.

— Мы с Бьерном пойдём с тобой, — кивнул Глоди Младший. — Но зачем тебе свинья?

— Это повод. Увидите.

Я снял плащ начертателя и обвязал его вокруг плеча, чтобы прикрыть топор. Спрятал защитные амулеты и надел спираль. Наверняка выглядел я чумазым, так что по мне особо и не понять, из какого народа происходил. К тому же ночь была моим другом. Ночь скрывала тайны. Чтобы осуществить один обман, сперва мне требовалось провернуть другой.

Я потащил хряка за собой. Свин упирался, словно думал, что я веду его на казнь. Сопровождая усилия отборной эглинской бранью, я намеренно повышал голос — святоши должны были узнать, что идёт кто-то свой.

Поднявшись по трём каменным ступенькам, древним с провалами посередине — много же ног их топтало, — я громко постучал.

— Открой, святой отец! Спаси в час нужды! — Крикнул я, рубя слова и растягивая окончания на эглинский манер. — Северяне идут. Мне нужно убежище!

Я прислонил ухо к двери. Хорошая, дубовая, укреплённая железом. Наверняка с внутренней стороны она имела надёжный засов. Такую только таранить. В церкви что-то зашуршало, я отчётливо услышал шаги двух пар ног. Кто-то подошёл к двери, но не рискнул отзываться. Возможно, пытался меня разглядеть.

В этот момент свин завизжал, и я пнул его.

— Заткнись, говорю! Ты нас выдашь северянам!

Снова шорох.

— Кто ты, путник? — донёсся слабый голос.

— Хин, свинопас. Работаю летом на хуторе. Хряк сбежал из загона, меня послали его искать. Промучился с этим свиным отродьем до ночи. Уже возвращался… Глядь — башня у моста горит. Люди чужие ходят. До хутора идти страшно. Позволь укрыться.

— Не знаю я никаких Хинов.

— Зато я тебя знаю, святой отец. И знаю, что ты милостив к единоверцам. — На всякий случай я похлопал себя по груди, где болталась спираль. Вдруг здесь было какое-нибудь смотровое окошко, которого я не заметил в темноте. — Откажешь тому, кого могут убить лишь за то, что он верует в Воскресающего?

За дверью долго молчали. Я начинал терять терпение. Крики со стороны Омрика усиливались. Скегги уже повёл людей в атаку. Я должен был торопиться, пока брат отвлекал омрикцев от церкви и мысли о подземных ходах.

— Ну же, отче, — взмолился я, вкладывая в голос всё отчаяние. Впрочем, даже играть не пришлось — я и правда был взбудоражен предстоящим. — Не хочешь помогать просто так — забирай этого проклятого хряка! С хозяином договорюсь, вычтет из жалования. Жизнь дороже.

Раз уж обманывать, так до конца.

Видимо, моё предложение заинтересовало церковника гораздо больше, чем воззвание к милосердию. Я услышал едва различимый шёпот за дверью — двое спорили, но смысла понять я не смог. Слишком неразборчиво.

— Ладно, — наконец раздалось из-за двери. — Хряк жирный?

— На мою беду — самый жирный в стаде. Откармливали на убой осенью.

Затрещало, заскрежетало дерево — за дверью снимали засов. Через несколько мгновений, показавшихся мне бесконечностью, дверь тихонько отворилась. Я принял самый невинный вид — глуповато улыбался, строя из себя деревенского дурачка. Пнул хряка, чтобы тот повизгивал. Моя добыча должна услышать свою добычу.

— Хорошо, отсидишься здесь. — Из-за двери выглянул худой муж в рясе, подпоясанной куском верёвки. — Но свинью я заберу сейчас. Если сверы пошли на Омрик, долго сидеть не придётся. Северяне длинных набегов не делают — силы берегут.

— Ага, — улыбнулся я и протянул верёвку, что тянулась к шее хряка. — Вот, сразу и бери, святой отец.

Я намеренно остановил руку в том месте, чтобы церковнику пришлось распахнуть дверь пошире и шагнуть ко мне. Я покосился направо, увидел Глоди, подбиравшегося вдоль стены с топором. Слева то же самое проделывал здоровяк Бьерн. Парень был сыном Арнульфа и унаследовал отцовскую силу, но не его нрав.

Монах отворил дверь, занёс ногу, чтобы шагнуть. Бьерн вылез слишком рано. Святоша увидел его топор, мгновенно всё понял и принялся тянуть дверь на себя.

Поздно.

Я выпустил верёвку, поставил ногу между дверями и едва протиснулся. Что-то хрустнуло в рёбрах. Плевать. Монах завизжал, попытался тянуть дверь на себя. Я всё же протиснулся сквозь щель и навалился на него, сбивая с ног. За его спиной другой служитель церкви — совсем юный парень, испуганно завизжал и что-то выронил.

Бьерн и Глоди ворвались в храм Воскресающего.

— Вот и проверим, воскресит ли вас ваш мёртвый божок! — расхохотался Глоди и занёс топор над старшим монахом.

Напуганный хряк принялся метаться по залу, сбивая на своём пути лавки, свечи, угли для воскуривания.

— Не убивать! — рявкнул я, вскинув обе руки. Сам не заметил, как успел достать топор Вигдис. — Они нужны живыми.

— Зачем? Они — враги.

— Они знают где то, что мне нужно.

— Надеюсь, у вас есть серебро, — сухо добавил Бьерн. — Сперва нам нужно ваше серебро.

Младший монашек закрыл лицо ладонями, завыл и сполз на пол. Старший кое-как поднялся, закряхтел и, выкатив колесом грудь, двинулся на меня.

— Тот, кто прольёт кровь в доме божьем, будет гореть в аду навеки! — возопил он, устремив палец к потолку. — Убивайте нас. Режьте на куски. Мы ничего не скажем!

Я вздохнул. Все они всегда говорили. Разница заключалась лишь в том, сколько пыток приходилось пережить, прежде чем развяжется язык. Я в таком ни разу не участвовал и начинать не хотел, но слышал много рассказов о том, как зверствовали сверы и мерглумцы друг над другом. Они не щадили наших жрецов, и мы платили тем же их святым отцам и дочерям. Но эти монахи были нужны мне живыми.

— Узри мощь силы Воскресающего! Того, что погибает за нас каждую ночь и возрождается на рассвете!

Старший церковник продолжал наступать на меня и размахивать спиралью, но смутился, когда я лишь улыбнулся в ответ.

— Я видел про вашу спираль такое, что это представление уже не пронимает. Ты уж прости за вторжение, отче, но у меня к вам дело.

Я невозмутимо уселся на лавку и жестом приказал монахам располагаться на той, что стояла напротив. Мои воины пялились на нас с недоумением, но я поспешил успокоить Глоди и Бьерна:

— Сперва мы поговорим. У меня поручение от Скегги. Возможно, даже ничью кровь проливать не придётся.

— Жаль, — отозвался Бьерн и, потеряв всякий интерес ко мне, отправился к дверям — зазывать остальных и расставлять стражу.

— Чего ты хочешь? — с вызовом спросил монах, но голос его дрожал от страха. — Серебра?

— Серебро важно моим воинам, а меня интересует иное. — Я подался вперёд и кивнул вглубь храма. Туда, где на возвышении красовался символ спирали, вокруг которого монахи на службах пели и водили странные хороводы. — Где подземный ход?

Монахи испуганно переглянулись. Младший вздрогнул, но тут же пришёл в себя.

— Мне известно, что он начинается здесь, не отпирайтесь, — продолжил я. — Если покажете, где он, и не обманете, оставлю вас в живых.

— Какой милосердный северянин попался, — презрительно скривился монах.

— У каждого своя работа. Ты славишь своего бога, я — своих. Убивать тебя лишь за то, что ты поклоняешься кому-то другому, я не хочу. Поэтому повторю своё предложение: вы показываете тайный ход в Омрик, а я велю нашим вас не трогать. И даже дам полакомиться той свиньёй, которую обещал.

Старший монах замотал головой.

— Нет, нет, нет…

— Как твоё имя, отче?

Он непонимающе на меня уставился.

— Ч-что?

— Звать тебя как, говорю.

— Олла.

— Так вот, отец Олла, мы не на рынке, и лучшего предложения тебе никто не сделает. Хочешь спасти свою тощую задницу — показывай, где ход. — Я кивнул на сверов, расположившихся у входа. — Иначе эти немного взвинченные ребята все же проверят, воскресаете вы после смерти или нет. Этот вопрос, знаешь ли, всех нас очень заботит.

Молодой церковник нервно сглотнул, и я ощутил подобие жалости к нему. Совсем же юный, куда моложе меня, а мог сегодня погибнуть зазря. Да, наши народы воевали, да мы терпеть друг друга не могли, но… Должно же это когда-нибудь закончиться. А когда закончится, кто будет отстраивать мир после войн, если вся молодая кровь уйдёт в землю?

— О себе не думаешь, героя строишь, так хоть о воспитаннике своём подумал, — добавил я. — Последний раз предлагаю. Дальше начнутся пытки.

Старший монах открыл было рот, чтобы наверняка в очередной раз исторнуть тираду о гневе господнем, но юноша вскочил и не дал ему сказать.

— Я покажу! — взвизгнул он. — Не убивайте Оллу! Он мне как отец. Если есть в вас хоть что-то от людей, а не зверей, то выполните уговор.

Я пожал плечами.

— Обманывать вас у меня в планах не было. Ну только пришлось прикинуться другим, чтобы попасть сюда. Но моему слову можете верить. Если сами не обманете.

— Клянусь! — кивнул юнец.

Он наклонился к уху церковника и зашептал что-то на непонятном языке. Я слышал, что жрецы мёртвого бога говорили и читали книги не на эглинском наречии, а на более древнем. Видимо, монашек говорил на нём.

— Звать тебя как? — спросил я.

— Брат Кудберт.

— Тогда веди, брат Кудберт. Мы спешим.

Не знаю, что этот монашек сказал своему наставнику, но тот немного угомонился. Следил за нами внимательно, ловил каждое движение. Но согласился на уговор.

— Идёмте.

Кутберт направился в самый конец зала. Там, за стеной, на которой тускло блестела окованная металлом спираль, нашлось ещё одно небольшое помещение.

— Сюда простым людям хода нет, — проговорил монашек, отворив дверь в тёмную комнату. — Это место, где мы готовимся к службам. Священное место. Грабить здесь нечего — только одежда да книги, но, прошу, не рвите их!

— Хорошо. Где ход?

Один из людей Глоди потянулся было к книге, но вождь хлопнул его по ладони.

— Не трожь! Хинрик пообещал, что не станем. Хинрик отчитывается только перед Скегги. Сейчас Хинрик наш вождь.

Мальчишка поглядел на меня с сожалением.

— Ты вроде достойный человек. Честный… Жаль, что на другой стороне.

Я пожал плечами.

— Ты мне тоже напоминаешь кое-кого. Когда-то он считал себя достойным и тоже истово верил. А потом наделал много глупостей, потерял всё и сделался другим человеком.

Кутберт вышел на миг, вернулся со свечой, и комнату залил тёплый свет. Я увидел на полу дверцу с кольцом.

— Он самый? — Я указал на находку.

— Да. Ведёт в храм Омрика. Прямо в такую же комнату.

Глоди потянул за кольцо, и тяжёлая крышка поддалась. На нас пахнуло спёртым воздухом и запахом сырой земли.

— Я выполнил свою часть, — сказал Кутберт, то и дело поглядывая на дыру в полу. — Вы оставите нам жизнь?

— Сперва нужно проверить, можно ли там идти, — ответил я.

— Так проверьте. Я едва ли отсюда куда-то денусь. Церковь сейчас — самое надёжное место вов сей округе помимо Омрика.

— Это правда.

Глоди принялся шарить руками по краям дыры.

— Лестница! — возвестил он. — Каменная!

— Да. Её не мы строили. Это всё было до нас, — сказал Кутберт.

Глоди аккуратно спустился, следом за ним отправился Бьерн, затем ещё люди, и ещё. Монашек внимательно наблюдал за нами.

— Ты не пойдёшь проверять? — спросил он, когда все сверы успели спуститься.

— Нет, там и так многовато людей на один тайный ход.

— Жаль. Но я-то теперь могу идти? Хочу проведать отца Оллу.

— Иди.

Он направился к выходу, а я принялся сторожить проход. Лишь пару мгновений позже не увидел — скорее почувствовал движение воздуха за спиной. Что-то укололо меня в бок — тело отозвалось острой болью.

Нож.

Я попробовал схватить монашка за руку, но поганец выскользнул и попытался столкнуть меня в яму. Промахнулся. Приложив руку к раненому боку, я потянулся за топором.

Глава 30

Мальчонка оказался быстр, как злой дух. Я едва успел снять топор с петли, а он уже вновь ударил. На этот раз я был готов — увернулся, и лезвие небольшого ножа лишь полоснуло рукав моей рубахи.

Воспользовавшись тем, что я отскочил, Кутберт с грохотом захлопнул крышку лаза. Пока я мешкал и возился с застрявшим в петле топором, монашек водрузил на люк какой-то бочонок. Шустрый, зараза.

А ты, Хинрик, чурбан неотёсанный. Нужно всё же было надеть кольчугу. Пусть она тяжёлая и непривычная, но защитила бы от дырки в боку. Я-то понадеялся, что в церкви не придётся драться, и решил повременить с облачением. И это я ох как зря.

Кровь текла слабым ручейком, но я ещё держался на ногах. Этому монаху нужно придумать что-то посерьёзнее, чтобы отправить меня к праотцам.

Кутберт отступил на шаг, упёрся спиной в стену и задел масляный светильник, который успел зажечь, когда мои люди начали спускаться в проход.

— Зря ты не полез с ними, — прошипел монашек. — Теперь придётся тратить время на тебя.

Благообразное юношеское лицо Кутберта исказилось гримасой ненависти. Этот парень не просто ненавидел меня и всех сверов — он жаждал боя, и желал этого так истово, что я смутился. На моё счастье, убийца из него вышел довольно неумелый, хотя и чрезмерно прыткий для монаха. Странноватую же он выбрал службу с такими-то талантами.

Я улыбнулся.

— Мне известно, что этот ход завален со стороны Омрика. Твой обман бы не удался. Ты, Кутберт, небось, думал, что заманишь нас вниз, пообещаешь свободный ход до самой крепости, а мы, позабыв обо всём, рванём туда и позволим тебе запереть или вовсе завалить лаз. Но вот незадача — ты ошибся.

Монах крепче перехватил рукоять ножа.

— Если вы знали, что ход никуда не ведёт, то зачем он вам? — дрожащим голосом спросил он.

— Всему можно найти применение. — Я вскинул топор. — Но сейчас, братец Кутберт, меня куда больше заботит то, что свою часть уговора ты не выполнил. Лаз, конечно, показал. Но попытался нас обмануть. Я этого не люблю.

Кутберт метнул на меня свирепый взгляд и зарычал, точно загнанный волк, когда я двинулся на него. Всё он понимал — не было у него шансов против меня. Монашек был шустер и проворен, но он не был воином. Я видел, как дрожали его руки, выдавая страх. Видел этот ужас в глазах, хотя он пытался спрятать его за ненавистью и презрением к язычникам. И всё же он не отступил. То ли безумец, то ли…

Со стороны подземного хода начали стучать. Крышка оказалась тяжёлой, и воины не могли выбраться из-под придавленного бочонком лаза.

— Лучше умереть, сражаясь за милостивого бога и воскреснуть в Назначенный час, чем служить зверью вроде тебя! — прошипел Кутберт, издал воинственный клич, и бросился на меня.

Дурак.

Ну хотел же по-хорошему. Как всегда, у богов были свои планы, а мои желания ни во что не ставились. Кутберт занёс нож, полностью открыв защищённую одной лишь рясой грудь. Я перехватил топор так, чтобы размах получился пошире, и ударил на уровне пояса. Железо с неприятным то ли чавканьем, то ли хрустом вонзилось монашку в живот. Парень замер, выронил нож, и спустя пару мгновений уже лежал на земляном полу.

— Ну зачем ты это сделал, а? — Я присел на корточки возле юноши. — Я ведь и правда не хотел тебя убивать, Кутберт.

— Я… Я погиб за веру… Стану мучеником…

— Твой бог требует, чтобы вы умирали за него? — удивился я. — Такие жертвы вы ему приносите? Но ради чего? Чем он вас вознаграждает?

Кутберт слабо улыбнулся.

— Вы тоже гибнете за своих богов.

— Мы живём ради них. Нет лучшего служения богам, чем достойная жизнь. Богам не нужны наши смерти, им нужны наши жизни. Они берут нашу кровь, но жизни отнимают редко. Только в особых случаях.

Монашек мотнул головой.

— Ты нас не поймёшь… Никогда не поймёшь. Я… Я вознесусь.

— Возможно, — пожал плечами я. — Выходит, ты использовал меня, чтобы умереть. А мог жить, помогать людям и славить его имя. Едва ли твой бог это одобрит.

Кутберт тихо рассмеялся, дёрнулся пару раз и снова оскалился, обнажив кровавые зубы.

— Зато он одобрит то, как будет гореть ваша ведьма на рассвете, — прохрипел он и выплюнул сгусток крови мне в лицо. — Черновласку вашу поймали. Схватили, когда донесли, что она шпионила. В ней сам бес! Вы можете попробовать взять Омрик, но её вам всё равно не спасти. Казнь состоится на рассвете… В последний день празднеств…

Неужели он говорил про Гуллу? Дерьмо!

Он закатил глаза, кровь из него выходила стремительно, но смерть обещала быть мучительной. Отчего-то монашека это не беспокоило. Наоборот, он словно упивался своими страданиями.

Я принялся трясти Кутберта за плечи.

— Как её имя? — кричал я, продолжая трясти его за плечи. — Имя ведьмы!

— Имя ей дьявол, и к бесам она отправится. Прямиком в ад… Где ей… и место.

Монах уронил голову и провалился в забытье.

— Проклятье.

На нетвёрдых ногах я кое-как поднялся, вытер топор о рясу Кутберта и откатил бочонок. По запаху понял, что в нём хранили смолу. Здесь таких было несколько. Не сразу я понял, насколько удачной для моего плана оказалась эта находка. Разум оцепенел от новостей о Гулле.

Потянув на себя кольцо, я наконец-то выпустил своих товарищей.

— Что здесь творилось? — спросил было Глоди Младший, но, увидев монаха с распоротым брюхом, смачно плюнул на труп. — Рад, что ты передумал, Хинрик. Служки спирали заслуживают лишь смерти.

Препираться с Глоди и поучать убийц милосердию времени не было.

— Вы осмотрели ход? — спросил я, подкатывая бочонки со смолой ближе к лазу.

— Ага. Ушли не то чтобы совсем далеко, но кой-чего нащупали. Ход старый. Кое-где есть каменные своды — добротная работа, какой я прежде не встречал.

— Наверняка веалльская, — кивнул я. — Народа, что властвовал здесь до прихода эглинов. Они много знали и умели хорошо строить из камня.

— Откуда ты всё это знаешь? И про веаллов, и про свиней…

— Много разговаривал с теми, кто долго здесь живёт. Эглинойр — тот ещё ларчик с секретами. Пригоните сюда моё стадо. Свиней спустите в лаз, загоните как можно дальше к завалу. Затем облейте всех их смолой и закидайте соломой — я видел сухие снопы в церкви. Можно и с пола насобирать. Как проделаете всё, что я сказал, завалите проход чем-нибудь, через что скот не сможет перебраться. Но чтобы воздух был — нужна тяга. После поджигайте и уходите. Там будет опасно оставаться.

— Могильные камни? — предложил Глоди. — Вполне подойдут, чтоб завалить. Церковь разобрать не успеем…

— Годится, — согласился я. — Но валите только те, что со спиралью, и попросите прощения у мёртвых.

— Само собой! — обиженно отозвался Младший.

— Лучше возьмите несколько хороших факелов, чтобы как следует поджечь свиней, — распорядился я. — Без меня справитесь? Мне нужно спешить к Скегги.

Хирдманы переглянулись.

— Зачем? — спросил Глоди.

— Гулла в опасности. Так справитесь?

— Не переживай, начертатель. Делали штуки и посложнее. А так хоть согреемся.

— Как огонь займётся, найдите меня или Скегги.

— Айе!

Я коротко попрощался и полетел на улицу со всех ног. Должен, должен был увидеть небо. Понять, сколько времени у меня оставалось до рассвета. До казни.

На крыльцо я выскочил как ужаленный. Устремил взгляд на бледнеющий небосвод — звёзды уже были едва различимы. На востоке светлела полоска рассвета.

Мы не успевали.

Я со всех ног рванул к Скегги.

* * *

От церквушки до стен Омрика было примерно три полёта стрелы, но мне то и дело приходилось петлять, уворачиваясь от вражеских стрел. Проклятые длинные эглинские луки били очень далеко. Пробирался я медленно, зато смог хорошо разглядеть происходящее вокруг Омрика. Цепную башню на берегу Свергло взяли и заметно потрепали — оттуда валил дым, доносились крики, лязг оружия и громкая брань.

Обезумевшие от страха фермеры и хуторяне с воплями шарахались и от своих, и от чужих, пытаясь убежать в лес. На них я не обращал внимания — за всеми не угонишься. Мне нужно было предупредить Скегги.

С тех пор, как я лишился силы, Гулла осталась единственной боевой колдуньей во всём хирде. Нельзя было утратить и её силу. Пусть её колдовство было пронизано особой женской инаковостью, но оно работало, и работало хорошо. Да и знала она побольше моего.

Брат нашёлся у южных ворот — вместе с хускарлами пытался пробить окованное железом дерево. Я пробежал через поле, что разделяло Омрик и окрестные леса, увидел войско северян — некоторые пытались забраться на стены, но мерглумцы сбрасывали их по одному, закидывали камнями и осыпали градом стрел. Подняв брошенный кем-то щит, я поморщился от боли в боку — рана уже давала о себе знать. Я нервничал и устал. Мне так не хватало рун и голоса богов, будь оно всё проклято.

— Скегги! — Подняв щит и защищаясь от стрел, я приблизился к нашим воинам. — Есть вести?

Брат коротко обернулся, жестом подозвал одного из хускарлов, отдал ему свой щит и велел занять своё место, а затем протиснулся ближе ко мне.

— Башню взяли! — возвестил он, перекрикивая гомон и шум. — Йирдман и его люди пытаются прорваться под рекой. Но это непросто — там хорошие укрепления. По одному выбивают, ублюдки. Лучше сосредоточиться на воротах.

Вокруг царила сущая суматоха. Скегги то и дело оглядывался, задирал голову, выкрикивал приказы и пересобирал людей. Мне, неопытному, было сложно понять, как брат вообще хоть в чём-то разбирался среди этого гомона и мельтешения.

— Таран! — крикнули позади. — Защищай таран!

Мы со Скегги одновременно обернулись.

Одно из деревьев свалили, наспех обрубили ветви, заострили один конец ствола и сейчас несли к воротам. Мне ещё не приходилось биться при захвате крепости, но по рассказам я примерно понимал, что следовало делать. Мерглумцы наверняка попытаются поджечь таран, причём вместе с нами. Возможно, раскалят масло. Следовало окружить орудие щитами и сделать из них крышу, чтобы не пострадало ни дерево, ни мы. По возможности.

— Гуллу схватили! — крикнул я, догоняя брата. — Собираются казнить.

Скегги остановился лишь на миг.

— Что с твоим свинарником? — сухо спросил он.

— Готовим. Вот-вот должны поджечь.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я уже ничего не знаю, Скегги, — признался я. — Но Гуллу нужно спасти. Если надо, сам полезу на стену.

— Ты ранен.

— Пустяки.

— Нет, — мотнул головой брат. — На стену ты не пойдёшь. Мне нужны люди у тарана. Мы и так слишком рассредоточились.

Я кивнул. Спорить времени не было, а Скегги наверняка знал лучше. Я заметил у него за его спиной меч Вигрик, но брат ни разу не обнажил его в бою. Носил как талисман, а сам пользовался проверенным и добрым топором да круглым щитом. Начищенный умбон покрылся царапинами. На лице Скегги красовалось несколько кровоподтёков, но брат был в своей стихии. Битва невероятно ему шла.

Мы поравнялись с хирдманами, что несли таран. Будь у нас побольше времени, его бы приготовили заранее и позаботились бы о навесе. Но сейчас всё делалось в спешке, и это меня беспокоило. Второпях легко упустить что-то важное, поэтому я озирался и старался подметить всё, что мог. Одно радовало — для Омрика наше нападение тоже оказалось неожиданным. Я надеялся, что горожане не успели заготовить много масла и камней.

— Гляди! Церковь горит!

Я обернулся. Со стороны кладбища повалил дым. Значит, свиней подожгли. Если всё прошло, как я говорил, то вскоре десятка Глоди Младшего должна была присоединиться к нашему кровавому пиршеству.

Вскинув щит, я приноровился шагать в ритм с другими хирдманами. Сейчас это было главным — идти нога в ногу, держать щит над головой, защищать таран. Только так можно пробить ворота. Солнце уже вышло, и чем ярче оно начинало светить, тем тревожнее становилось у меня на душе.

Гулла, милая, держись. Я приду. Только держись и дождись меня живой.

Сейчас я был готов принести жертву любому богу, лишь бы её оставили на этой земле. Скегги лишился Исгерд, потерял начертателя. Ему нельзя было лишиться и Гуллы. О своих чувствах я сейчас предпочитал просто не думать. В драке переживаниям не место.

Окружив таран ненадёжной крышей из щитов, мы прорвались к самым воротам.

— Иии… Раз!

— Иии… Два!

Дерево ворот заскрежетало, когда заострённый конец тарана врезался в ворота. Летели щепки, камни, стрелы, кричали по-северному, по-эглински, кто-то выл на неведомом языке…

— Ещё! — проревел Скегги.

Сверху что-то упало, и стоявший рядом со мной хирдман повалился как подкошенный. Я увидел лишь кровавое месиво в том месте, где только что была его голова. Камень. Подняв щит выше, я взывал к глухим богам, моля, чтобы рука не дрогнула и выдержала удары булыжников, что сыпались на нас сверху.

— Иии… Раз!

— Иии… Два!

Снова грохот. Ворота не поддавались. Скрипели, стонали, трещали, но упрямо не желали ломаться. Скегги прокричал команду отступить на несколько шагов. К нам подбежали ещё северяне — из тех, кого привели от северных ворот, и встали на место павших товарищей.

Я оглянулся и оторопел от ужаса. Слишком много полегло наших, а ведь мы ещё даже не вошли в город.

— Давай по-новой! — Кричал Скегги. — Тарань! Во имя Всеотца и всех богов, чтоб вас гнавы драли!

— Иии… Раз!

— Иии… Два!

Таран врезался в ослабевшее дерево, пробил часть ворот и застрял. Хирдманы тут же принялись вытаскивать куски дерева, разбирая проход. Оттуда нас секли топорами и мечами. Я перерубал эглинские руки, рискнувшие вылезти дальше положенного. Кровь, всюду была кровь. Почуяв пир, начали слетаться вороны.

— Вестники Всеотца с нами! — Крикнул Глоди Младший и оскалился в сладострастии. — Боги с нами!

Таран вытащили, отбросили и принялись прорубать ворота. Мерглумцев было столько, что они своими телами закрывали брешь. Сколько кишок я выпустил в тот день, до сих пор не смогу сосчитать. Я рубил налево и направо, вверх и наискосок, уже даже не чувствуя усталости.

Наконец ворота пали. Хирд вырезал всех мерглумцев и хлынул в Омрик, точно бурный поток.

— Омрик! — Орал Скегги, вскинув топор к небу. — Вернём наше!

Брат тут же велел части людей отправляться ко второй Цепной башне и помочь людям Йирдмана.

— Я иду на площадь, — сказал я в передышке между очередной стычкой с омрикцами. Улиц здесь было не так много, но за каждым домом прятался враг. На нас то и дело нападали маленькие отряды и жалили, точно шершни. Мы продвигались медленно, до безумия медленно. Рассвет давно наступил. Я видел башню храма в центре города, видел храмовую площадь, по которой с криками носились перепуганные горожанки и дети.

Но я не видел Гуллы.

Рубанув последнего из напавших на меня омрикцев наотмашь, я перехватил выскальзывавший из покрытых кровью рук топор и двинулся дальше. Скегги кричал что-то мне вслед, но я не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. За мной шли несколько хирдманов, очевидно, решивших, что я знал, где искать добычу. Они отбивались от подскакивавших омрикцев, но теперь все — и мы, и они — понимали, что дело было кончено. Мы потеряли многих, но с нами была ярость, и нас всё равно осталось больше. Без своих каменных стен омрикцы оказались довольно беспомощными. Омрик был нашим.

А затем я увидел Гуллу.

Сперва предо мной простёрлась вытянутая площадь — почти опустевшая. В одном конце располагался колодец и торговые палатки, другой примыкал к ступеням церкви. Большой храм. Явно перестроенный, и каменщик был не из самых умелых. Древний светлый камень перемежался с новым более тёмным. Часть стен утопала в зелени плюща.

Почти в центре этой площади сложили костёр. На возвышении, обложенная хворостом и соломой, стояла привязанная Гулла. Сперва я не узнал в ней свою драгоценную ведьму. Волосы обрили наголо, раздели донага, угостили плетями и заклеймили. Но это всё ещё была она. Моя Гулла.

Увидев нас, священник в разноцветной накидке, что держал факел, что-то крикнул нам на неведомом языке и бросил факел женщине под ноги. Сухая солома мгновенно вспыхнула.

— Нет!

Я метнулся к нему, подняв топор. Кажется, выронил и щит. Хирдманы, издав боевой клич, бросились вместе со мной, а навстречу нам выскочили несколько хорошо вооружённых воинов.

— Гулла! — Позвал я, отбиваясь от меча обряженного в кольчугу вояки.

Что-то затрещало, зарокотало, загудело. Из-под земли вырвались нечеловеческие крики, словно сами гнавы устроили кровавое пиршество. Сухая земля начала трескаться, расползаться, и мы с мерглумцами в ужасе отпрянули друг от друга.

А мигом позже земля разверзлась. Священники, горожане, воины, хирдманы и костёр с Гуллой — всё начало проваливаться под землю.

Глава 31

— Господь милостивый!

Кажется, это кричал эглинский священник. А может и олдермен — перед тем, как земля начала безумную пляску, я успел заметить, как омрикские воины, словно телохранители, окружили мужчину в богатом облачении.

Из-под земли вырвались нечеловеческие голоса. Казалось, сами тёмные силы вопили, выли, верещали. Эти крики доносились прямо из-под моих ног, земля проедала, вымощенная камнем древняя площадь крошилась.

Омрикцы в ужасе метались, не понимая происходящего, не зная, что делать и куда бежать. Постройки начали скрипеть, крениться, скрежетало дерево, ломался затвердевший раствор между камнями…

Моя затея со свиньями удалась. Одна беда — я промахнулся, и вместо крепостных стен сейчас обрушивалась церковная площадь.

Из-под земли вырвались всполохи пламени. Добравшись до воздуха, огонь разгорался всё сильнее. Горожане в панике бросились прочь от площади, церковники шарахнулись обратно к церкви, и теперь мы с омрикцами были разделены разломом, завесой дыма и жаром негасимого огня. Поди потуши жир — пока сам не прогорит, ничего толком не поделаешь.

Деревянный помост, на котором к шесту привязали Гуллу, ушёл под землю. Я видел, как занялось дерево, как с каждым мгновением моя ведьма проваливалась всё ниже и ниже, к свиньям, к жару, к смерти.

— Нет!

Вряд ли я тогда соображал, что делал. Стянув плащ, я ошалело оглядывался в поисках воды. Увидел какую-то бочку возле брошенной лавки, бросился к ней. Вылил всю воду на себя — если загорюсь, то хотя бы не сразу.

И бросился спасать Тёмную сестру.

— Хватайте святош и знать! — ревел я, раздражённый испугом сверских товарищей. — Схватите всех!

— Хинрик! — испуганно крикнули мне вслед, но я не обернулся.

— Хинрик, не лезь туда!

Мне был плевать. Я уже потерял Айну и не простил бы себе гибели и Гуллы. Не так, не в огне, она должна была принять смерть. Не после всего, что эти твари с ней сделали. Перед глазами стоял её образ — измученной, позорно обритой наголо, избитой.

— Хинрик!

Не оглядываясь, я подбежал к краю разлома. Ничего не было видно. Лишь плотный вонючий дым, какой бывает, когда горит жир с примесью запахов жареного мяса, да всполохи алого и жёлтого — огонь.

— Гулла! — позвал я, пытаясь найти спуск. Раскалённый камень пёк ноги даже сквозь сапоги. — Гулла! Подай голос!

Дым попал мне в нос и рот, я от души их нахлебался и закашлялся. В следующий миг противоположный край разлома заскрежетал, закрошился, и с него обвалилось несколько камней. Это точно была веалльская постройка — я видел несколько слоёв земли и каменных плит, и все они сейчас разваливались, падали.

— Гулла! — позвал я, когда кладка рухнула. И сам не узнал своего голоса.

Она не отзывалась. За этим бесчинством огня я не слышал даже криков сражения. Всё затянуло дымом, но свиньи хотя бы перестали визжать. Все уже сгорели и умолкли навеки. Лишь земля да пламя гремели в ушах, и мне стало страшно.

— Гулла!

Пожалуйста, ответь. Пусть боги даруют ей жизнь. Она заслужила почёта и славы за то, что сделал ради хирда, а не такой жуткой смерти. Не так, только не так.

Я оторвал кусок плаща и намотал на лицо, прикрыв рот и нос. Дышать стало чуть легче, но я понимал, что долго не продержусь. Позади меня кричали по-северному: видимо, кто-то решился пойти за мной и помочь. Впереди — там, где располагалась церковь, я услышал лязг оружия. Значит, наши обошли площадь и дали бой омрикцам.

Но всё это сейчас не имело значения, если я не найду Гуллу. Где-то на самом краю сознания вспыхнула и тут же погасла мысль — я не ценил её, не давал воли своим чувствам и не показывал, насколько эта женщина стала мне дорога. И сейчас понимал, что всегда буду жалеть, если всё закончится здесь и сейчас.

Я размахивал остатками рваного плаща, пытаясь отогнать дым. Огонь горел, но это было внизу. Карабкаясь по горячим камням, я продолжал звать Гуллу и шарил руками в поисках чего-то, что могло дать понять, где она — щепок её деревянного шеста, одежды…

Чуть ниже раздался тихий стон, и шум битвы едва не заглушил его. Поначалу мне даже показалось, что я ослышался, но стон повторился.

— Гулла!

Я бросился на звук. Разбирал ободранными руками завалы, каменную крошку, остатки раствора… И наконец увидел её.

— Хин… Хинрик.

Тёмная сестра попыталась улыбнуться. Узнала.

— Молчи, — велел я, пытаясь осмотреть её.

Едва я освободил руку женщины, она поманила меня к себе, и я склонился над её лицом.

— Дело… Дело дрянь, — хрипло сказала ведьма. — Ног не чувствую. Совсем.

Я попытался снять с её ног осколки древних плит, но не сдюжил. Сам был слаб и ранен, в руках почти не осталось силы.

— Помогите! — крикнул я, уже не скрывая отчаяния. — Сюда!

Всё было горячим, но страх и ужас так овладели мной, что я почти перестал чувствовать жара. Сняв повязку со своего лица, я приложил влажную ткань к носу и рту Гуллы.

— Дыши. Дыши, милая. Мы сейчас тебя вытащим.

Она наградила меня печальным взглядом и чуть качнула головой.

— Поздно. Мне хребет переломило.

Я слыхал, что когда человека придавливало и он долго оставался под завалом, то и правда переставал чувствовать конечности. Целительницы говорили, что если раненый пробудет придавленным слишком долго, а потом завал разобрать, то может умереть вовсе — то ли кровь застаивалась, то ли ещё что происходило в теле, но это было смертельно опасно.

Гулла пробыла под камнями совсем недолго — мне-то казалось, что я слишком медленно до неё добирался, но солнце говорило иное. Проклятый яркий диск ещё даже не дошёл до высшей точки.

— Хинрик! — К самому краю разлома с опаской подошёл Ульвар, один из десятников Скегги. — Город наш. Мы захватили все.

— Помоги! — Я кивнул на завал. Гулла перестала двигаться, просто слабо улыбалась и сжимала мою руку. — Нужно вытащить её.

Ульвар замахал руками перед собой, отгоняя дым. Увидев придавленную ведьму, он в ужасе схватился на амулет.

— Сейчас приведу людей, — пообещал он. — Вытащим.

Едва десятник скрылся, Гулла крепче сжала мою ладонь.

— Есть нож? — спросила она.

— Да.

— Уколи меня. Уколи ниже пояса. Кажется, там всё отнялось.

— Ты чего? — Опешил я. — Как можно?

— Делай что говорю! Я должна знать. — Она отвернулась и шумно сглотнула. — Хотя и так знаю…

Я потянулся к поясу и вытащил из ножен рабочий нож.

— Не бойся, коли, — подбадривала меня ведьма, превращая происходящее в совсем уж жуткое зрелище.

Кожа на её ногах была содрана во многих местах. Сочилась кровью. Только сейчас я заметил, что одна лодыжка ведьмы была сломана, но женщина не кричала, не стонала. Неужели…

Я осторожно уколол её бедро.

— Чувствуешь?

Гулла слабо мотнула головой.

— Нет…

— У тебя нога сломана. Боль ощущаешь?

— Нет. Только в руке. Та, что под камнями, очень болит. Кажется, там кости раздробило.

Когги милостивая, за что ты так с ней? Почему сейчас, когда мы почти победили? Почему вот так?

Гулла приподняла голову, посмотрела наверх — туда, где ещё появился Ульвар, а затем перевела взгляд на меня.

— Ты… Лишился силы? Я не чувствую в тебе колдовской мощи.

— Да. После ритуала обмена пришлось ещё поколдовать, и это меня опустошило. Едва не умер.

— А должен был.

— Знаю.

— Хинрик. — Она потянула меня за руку, и я подался ближе к ней. — Я не жилец. Ты знаешь это.

— Вива о тебе позаботится.

— Вива — хорошая целительница, но не всемогущая. Только боги могли меня спасти, а они не стали. Значит, так нужно.

— Прекрати нести бред! — гаркнул я и тут же пожалел об этом. — Прости. Мне страшно за тебя.

— Знаю. Но тут бояться нечего. Хорошо, что всё будет так… Почти без боли.

— Нет, нет, нет…

Я тряс её, но она лишь улыбалась мне в ответ.

— Я всегда знала, как умру. Ведьма, что воспитала меня и передала свою силу, обладала даром предвидения. Во мне сила раскрылась иначе — тьмой, страстью, боевой мощью. Дара предсказывать я не унаследовала, но старуха перед смертью рассказала, каким будет мой конец. — Она закашлялась, и я придержал её голову, чтобы не напоролась на осколки. — Когда… Когда я тебя встретила, сразу поняла, что ты принесёшь мне смерть.

— Откуда ты это узнала?

— Старуха сказала. Что придёт муж из потомков богов и заберёт мою силу.

— Но я ничего не забирал.

— Пока нет.

— Тогда я ничего не понимаю…

Гулла сжала мою ладонь и уставилась на меня пронзительными глазами. Трудно было узнать в ней прежнюю колдунью, от красоты которой захватывало дух. Но она оставалась Гуллой — могущественной ведьмой, умелой воительницей и страстной женщиной. Моей Гуллой.

— Мне конец, но Скегги нужен сильный колдун, — прошептала ведьма. — Здесь, в Эглинойре никому доверять нельзя. Скегги может полагаться только на тех, кто был с ним с самого Свергланда. Остальные будут заботиться лишь о своей выгоде. Не давай брату забыть о том, что у нас нет друзей, но теперь стало куда больше врагов.

— Согласен, но…

— Сперва дослушай. — Голос Гуллы слабел, и я уже не знал, как ей помочь. Лишь ласково гладил по грязному лбу, не давая ей остаться в одиночестве на пороге смерти. — Омрик взят, но это лишь начало вашего пути здесь. Не нужно обладать даром прорицания, чтобы понять, как много вам предстоит сделать. Мерглумский король не простит вашей дерзости и захочет вернуть своё. Это не город, а золотые врата, и он нужен всем. Да и вы со Скегги не простите эглинов за… — она на миг замолчала. — За то, что случилось. Будет война — это ясно как день. Ты нужен брату, Хинрик, и нужен сильным.

— Но сила вернётся, — возразил я. — Не сразу, но…

— Позже, не сейчас. Но ты-то, ты, Хинрик, нужен Скегги уже сейчас. И не просто как начертатель. Ты должен стать самым могущественным колдуном на всём Эглинойре, чтобы у вас появился шанс победить. Одной хитрости будет мало.

Сверху доносились голоса, говорили по-сверски.

— Хинрик, ты там?

С обрыва свесился Скегги. Взглянул на Гуллу, и его лицо исказилось болью. Я не ответил ему, но брат всё понял по моим глазам.

— Сейчас прольём камни, чтобы остыли, и спустимся за вами, — добавил он. — Не оставляй её. Пошлю за Вивой.

— Помощь пришла, — сказал я, обернувшись к Гулле, но ведьме словно было всё равно.

— Поцелуй меня, — попросила она. — Хочу ещё раз это почувствовать прежде, чем…

Я осторожно прополз между остывающих, но всё ещё очень жарких камней. Огонь утих, жир прогорел. Пахло гарью, дымом, мясом и паленой щетиной. Я разодрал свою одежду в клочья, пока скакал по обломкам, не помнил, где оставил топор. Но и неважно. Ничего сейчас не было важно.

Нависнув над своей женщиной, аккуратно, чтобы ненароком не причинить ей боли или не надавить сильнее на её исстрадавшееся тело, коснулся сухих разбитых губ. Гулла подалась вперёд, обхватила меня единственной свободной рукой и впилась в меня с таким чувством, что я дёрнулся от неожиданности.

— Возьми, — выдохнула она и снова поцеловала меня — жадно, настойчиво, не терпя возражений. Как тогда, впервые, когда она пришла ко мне на берегу пустого острова.

Она продолжала меня удерживать, и не сразу я осознал, что это был не просто поцелуй.

Гулла отдавала мне свою колдовскую силу.

— Зачем…

Я попробовал оторваться от неё, предостеречь от ошибки, уговорить не решать всё сейчас вот так. Знал откуда-то, нутром чувствовал, что ей не повезёт так же, как мне. Для Гуллы это будет концом и смертью.

— Возьми, — повторила ведьма. Из её глаз скатились две слезы и смешались с грязью и кровью на лице.

— Не хочу. Не так.

— Так. Это моя последняя воля.

Она снова прикоснулась к моим губам. На этот раз нежно, как в те ночи, когда заигрывала, соблазняла и вспоминала, что была не только грозной воительницей, но и женщиной. Прощалась. Внутри меня всё сжалось, рыдания застряли комом в горле, но я ответил на эту ласку. Гулла всегда получала всё, чего хотела. Пусть получит и на этот раз.

— Возьми, — в третий раз сказала она, и я понял, что должен согласиться.

— Беру.

Она прижала меня к себе, стиснула скрюченными пальцами мой затылок, впилась мне в рот и выдохнула свою силу. Что-то тёмное, тягучее, чужеродное, но невероятно могучее начало разливаться по телу, и я не мог этому сопротивляться. Часть меня — та, что продолжала надеяться на лучший исход, — хотела остановить это, дождаться Вивы, дать шанс, воззвать к богам. Но разумом я понимал, что это пустое и ничего уже не изменить.

Гулла сделала выбор. Как всегда, всё решила сама.

Я покорился тёмному потоку, что вливался в меня, заставлял кровь бурлить, наполнял мощью и делал живым. Гулла продолжала удерживать меня до тех пор, пока не выдохнула всё без остатка.

Оторвавшись, она обмякла в моих руках.

— Похорони меня у воды. Где растут кувшинки.

— Обещаю.

Я коснулся её лба губами. Гулла замерла с открытыми глазами, глядя уже ничего не видящим взглядом на яркое солнце.

Всё было кончено — я понял это по тому, как по моим ногам пробежал мороз, какой всегда сопровождал Гродду и её слуг. С трудом заставив себя, отпустить её, я бережно положил ведьму на камни.

Несколько хирдманов спрыгнули, привязали верёвки и принялись толкать тяжёлые камни, пытаясь разобрать завал.

— Сейчас достанем.

— Поздно, — отозвался я, поднимаясь на шатающихся ногах. — Она у Гродды.

Кто-то подал мне руку, звякнули медные и серебряные браслеты. Скегги. Брат помог мне выбраться на поверхность, и лишь сейчас я увидел, чем всё закончилось для Омрика.

— Я сожалею и буду молить богов, чтобы дали ей достойное посмертие, — тихо сказал Скегги и приобнял меня за плечо.

Я понимал, что брату тоже нужно было выразить скорбь, но отчего-то сейчас не мог заставить себя скорбеть как подобалось вдовцу. Устремив взор на церковь, я увидел на её ступенях несколько связанных омрикцев. Двое монахов и, видимо, их главный — пузатый муж в расшитом пурпуром облачении с огромной спиралью на груди.

— Топор. — Я вскинул руку и пошевелил пальцами, призывая дать мне оружие.

Скегги понял, что я намеревался сделать, и попытался остановить меня.

— Это ценный пленник. Я тоже хочу ему смерти, но…

— Топор! — Взревел я, потеряв остатки милосердия.

Брат зажмурился, словно получил удар, но быстро взял себя в руки и снял оружие с пояса.

Выхватив секиру из рук Скегги, я направился к церкви. Обошёл провалы, перепрыгнул через обломки. Рана перестала болеть. Ноги прекратили трястись. Я сжался в пружину, и гнев во мне закипал всё сильнее с каждым шагом.

Жирный церковник увидел меня, увидел моё перекошенное болью и яростью лицо и оружие — и всё понял.

Я не произнёс ни слова. Молчал, когда он пытался с воплями отползти подальше. Не взывал к богам, прося принять жертву, когда секира вонзилась ему в шею. Лишь когда его кровь брызнула мне на лицо, и я ударил несколько раз, выражая гнев, я позволил себе закричать.

Закончив, я бросил топор прочь.

— Это был первый, — сказал я, когда ко мне подошёл Скегги.

— Мы не выяснили, кто её выдал.

— Это уже неважно.

Я закрыл глаза, чувствуя, как чужая сила вскипала в моих венах. Усилием воли я поджигал её, превращал в жидкое тёмное пламя, что растекалось по всем моим чреслам. Перед сомкнутыми веками плясали алые и чёрные тени — всполохи священого огня кровожадной Хевн, ибо месть властвовала надо мной, захватила меня и стала моей жаждой. Это было что-то чуждое, совсем не в моей природе, но я поддался этой силе, принял её и впитал каждым волокном своего тела. Ибо сейчас я в этом нуждался, а сила Гуллы могла дать то, что я желал.

— Арнгейл, великий дух и царь всех хищных птиц, услышь мой зов и повинуйся моей воле. — Я открыл глаза и начертал в воздухе руну призыва. — Услышь меня, Птичий царь, и покорись. Приведи всех птиц в округе. Овладей их разумом и обрушь мощь когтей и перьев на Омрик. Обрушь их на каждого жителя, что жаждал казни Гуллы. Раздерите в клочья всякого, кто радовался её страданиям и видел в этом развлечение. Убейте мучительно всех, кто предал её, схватил, надругался над ней и опозорил. Словом крепким и волей железной я приказываю тебе, Птичий царь, — убейте всех. И убейте сейчас.

— Ты действительно желаешь этого? — раздался знакомый голос в моей голове.

— Я желаю мести. Гулла заслужила отмщения.

— Да будет так.

Скегги испуганно отшатнулся от меня. Хирдманы попятились, когда я, раскинув руки в стороны и упиваясь мощью мести, начал медленно спускаться по ступеням храма мёртвого бога.

Тёмное облако накрыло церковную площадь. Над моей головой пронёсся огромный беркут — в боевом обличии, с золочёными когтями и стальным клювом. Он привёл всех — туча птиц с пылающими алым божественным огнём глазами накрыла Омрик.

— Надеюсь, ты это увидишь, — сказал я, подойдя к краю провала. Мёртвые глаза Гуллы смотрели на птиц.

Омрик наполнился криками ужаса.

Глава 32

— Хинрик?

Неуверенный, почти робкий, голос брата доносился словно издалека.

Я лежал навзничь, распластавшись по бурым от крови и грязи камням. С неба, словно снег, падали мелкие птичьи перья. Вот и всё. Закончилось. Птицы улетели, утолив кровавую жажду. Солнце снова вышло. Омрик взят, виновники учинённых над Гуллой зверств уничтожены.

Но мне было тошно.

— Хинрик! — Брат подошёл ближе. — Живой?

— Да.

— Принесите воды начертателю! — распорядился Скегги. Он не подходил ближе, не склонился надо мной. Боялся. Теперь они все меня боялись. Да и я, признаться, уже сам не знал, чего от себя ожидать.

С трудом я смог поднять отяжелевшую голову и осмотрелся.

На мои руки налип птичий пух. Люди вокруг отплёвывались от перьев и держались поодаль от площади, где провалилась почва. Тихо выли горожанки, хныкали дети. Кто-то молил добить и избавить от мучительной смерти, иные вопили, что не хотят становиться рабами.

Но едва я поднялся, все умолкли и обратили взоры на меня. Эта выходка с призывом фетча и всех птиц в округе напугала до скрученных кишок даже видавших многие битвы сверов. Стыдно признаться, но я не понимал, как это сделал. Не я так решил. Колдовская сила Гуллы говорила во мне и желала мести. Я оказался лишь вместилищем и направляющей дланью для этой чудовищной мощи.

Но теперь она была моей, и мне требовалось научиться её обуздывать. Иначе беда будет грозить не только мерглумцам, но и тем, за кого я сражался.

Я нашарил посох, неуклюже поднялся, опершись на него, и сделал несколько нетвёрдых шагов. Кто-то из хирдманов подбежал к Скегги, протянул ковш воды, и брат, набравшись смелости, наконец-то приблизился ко мне.

— Умойся.

Я сложил ладонь лодочкой, и он плеснул на неё немного воды. Холодная влага заставила меня вздрогнуть. Ещё раз. И ещё.

— Хватит, — попросил я и едва не повис на посохе.

— Что это было?

— Ты о птицах?

— О чём же ещё? — вскипал Скегги. — Ты же сказал, что лишился силы!

— Это была не моя сила. Гулла отдала мне свою.

— И умерла.

— Да.

— И ты её не спас.

— Я не умею сращивать раздроблённые хребты.

Глаза брата налились кровью, руки сжались в кулаки. В нём кипела бессильная ярость — злость и отчаяние, что всегда преследуют, когда ты уже ничего не можешь поделать. Съедают, рвут душу, лишают сна. Скегги теперь долго не будет смыкать глаз по ночам, как, впрочем, и я.

Казалось, он хотел меня ударить, но нашёл силы взять себя в руки.

— Она и правда не смогла бы выжить?

— Разве что до конца дней осталась бы лежачей. Но я бы дал ей несколько дней. Гулла понимала это и решила уйти на своих условиях.

Скегги скорбно опустил голову.

— Тогда я буду уважать её волю.

— Мне её воля тоже далась нелегко, — огрызнулся я.

Скегги продолжал сверлить меня глазами, и я встретил его взгляд усталостью, измождённостью и спокойствием. У меня не осталось сил ни горевать, ни воевать, ни говорить. Я хотел лечь и провалиться в спасительную тьму. Сейчас, после такого мощного выброса силы, я даже говорил с трудом. А остатки воли уходили на то, чтобы усмирить остатки кипящей крови Гуллы.

— Как рана? — спросил брат после долгого молчания.

— Жить буду.

Он кивнул. Знаком приказал хирдманам вытащить тело Гуллы. Я уже не мог на всё это смотреть и отвернулся.

Скегги же вышел на площадь и предстал перед полумёртвыми от ужаса горожанами.

— Мой имя ярл Скегги Альрикссон! — громко сказал он. — Запомните его, ибо с этого дня Омрик под защитой Свергло. Я не желаю вам гибели и не хочу делать вдов понапрасну. Вы услышали меня?

Некоторые робко закивали. Какая-то женщина забилась в дальний угол и тихо подвывала, баюкая тело мёртвого мужа.

— Поскольку Омрик уже был частью Свергло, вы знаете, что нужно делать для мирной жизни. Но я напомню вам, и мы заключим договор. — Скегги шагнул ещё ближе к омрикцам. — Я и мои люди не будем разграблять город и насиловать женщин, которых вы считаете свободными. Вы же немедленно освободите всех сверских рабов и впредь не станете их покупать. Налоги я поднимать не стану и освобождаю вас от обязанности платить дань вашей церкви. Хотите молиться своей спирали — делайте это в святилище на кладбище. Препятствовать не стану.

Его слова утонули в удивлённом ропоте.

— Можно молиться? — спросила дородная женщина в рваной одежде. — Не убьёте за это?

— Если не станете плести заговоров, не убью. А если станете, то я и об этом узнаю. Бога своего почитайте как хотите, но нас в свою веру не обращайте. Это ясно?

— Да!

— Спасибо, господин!

Странно, что из всех озвученных милостей, эти люди больше обрадовались возможности продолжать служить мёртвому богу, а не тому, что их не станут грабить и насиловать. Воистину странная вера.

— К зиме станем готовиться вместе, — продолжил Скегги. — Возвращайтесь к привычной работе. Кто пёк хлеб — печёт на всех. Кто варил эль — пусть варит дальше. Мы будем торговать и обмениваться, как это принято у добрых людей. Но за обман свера или эглина — пять плетей. За попытку убить свера или эглина — смерть. Если у кого-то возникнет спор, идите ко мне, и я буду судить во сверскому праву.

— А подати? — Крикнул кто-то из толпы. — Какие налоги?

Скегги позволил себе слабую улыбку.

— Те же. Я пришёл не затем, чтобы грабить. Я пришёл править. Отныне я ваш добрый олдермен, а мои воины — ваши друзья и защитники. Я показал вам добрые намерения, теперь ваш черёд проявить благоразумие.

* * *

Мы похоронили Гуллу со всеми почестями. Скегги распорядился провести пышный обряд и принести большие жертвы Гродде — в знак почтения перед заслугами ведьмы перед всем хирдом. Мужи и жёны — юные и старые, воины, воительницы, кузнецы и хлебоделы, кухонные девки и рабыни — от рассвета до заката приходили проститься с женщиной, которую убили мерглумцы. Скегги повелел хоронить Гуллу как если бы она была его законной женой.

Сверы осыпали священников и спираль проклятиями, обвиняя их в смерти могущественной колдуньи. Но я знал, что это было не так. Гуллу погубила моя ошибка, пусть она потом и решила уйти сама.

Быть может, если бы я полез в тот подземный ход сам, дошёл до конца, попробовал простукать или хоть как-то определить место, где начинался завал… Хотя кого я обманывал — невозможно было понять, предугадать и рассчитать. У нас на это не было ни времени, ни средств.

Гулле желали смерти церковники и горожане, но пала она по воле богов. В словах моей мёртвой женщины была истина: пожелай боги спасти её, они бы это сделали. Но Эльскет потянула за нить смерти, и всё полотно судьбы Гуллы расползлось.

Я выполнил обещание. Нашёл небольшую запруду на берегу Улы, перепугал бобриную семью и обозначил место для погребальной ямы. Берег здесь был пологий, но не топкий. Кругом росли деревья — ивы, берёзы, ясени. А на поверхности воды плавали кувшинки. Её любимые.

Погребальную яму выкопал сам, не подпускал никого помочь. Лишь не смог отказать Виве — но, узнав о гибели второй Тёмной сестры, целительница потеряла рассудок. Мне пришлось начертать сильную рунную вязь, чтобы женщина не навредила себе. А затем, когда её опоили сонным отваром и увели отдыхать, я продолжил работу.

Копая, я всё задавался вопросом: стоила ли эта победа жертв, что пришлось принести. Омрик не дался просто так, и мы потеряли не только Гуллу, но и ещё сотню воинов убитыми и ранеными. Кого-то я мог исцелить, кто-то должен был отлежаться и справиться сам. Но хирд изрядно потрепало. Это означало, что если Мерглум, прознав о нашей дерзости, двинется на нас войной, мы не сдюжим без помощи других ярлов.

Чтобы восстановить силы, требовалось укрепить Омрик, подготовиться к зиме, начать собирать дань с кораблей и торговцев… А год клонился к осени, и я понимал, что мы даже к ней не были готовы.

Но то была забота других дней. Сейчас я копал, вспоминал Гуллу и чтил её имя в воззваниях к богам. Когда работа была закончена, я повалился без сил и уснул там же, возле ямы. А утром начались похороны.

Мужи окрасили брови и бороды белой краской в знак траура. Не сделал этого лишь я — начертателям скорбеть не полагалось. И я же провёл обряд прощания — по всем правилам, со всеми призывами, кровавыми жертвами и щедрыми дарами. Мёртвую колдунью нарядили в лучшие платья, украсили серебром и самоцветами, окружили пышными венками из полевых цветов и благоухающих трав. Положили крепкий мёд, плоды, верное копьё и колдовские инструменты.

Гулла снова была прекрасна, но теперь она принадлежала не мне. Впрочем, никогда и не была моей — слишком любила свободу. Гродда взяла в привычку забирать женщин, которых я любил, и помешать богине смерти я не мог. Это бессилие, эта невозможность противостоять непобедимой воле, тихо сводили меня с ума.

Распевая воззвания к Гродде, я ещё кое-как держался: нельзя давать волю чувствам, когда обращаешься к богам ради другого. Это была моя работа — посвящать рождающихся богам, советовать тем, кто держит власть. Приносить жертвы и свершать колдовство. И провожать в последний мирской путь тех, кто был мне дорог.

Закончив чертить руны, что не позволят Гулле вернуться в мир людей, я опустил чашу с жертвенной кровью и устало опустился на колени.

— Прими её, о Гродда великая, владычица мира мёртвых. — В горле снова застрял ком, и я с усилием сглотнул. — Прими и даруй ей покой.

Обряд был закончен. Сперва сам Скегги, затем его ближайшие воины — все подошли попрощаться, и каждый клал в яму монету — чтобы в Великом Посмертии Гулла не знала нужды. Затем потянулся тонкий ручеёк хускарлов. Они дарили амулеты, цветы, красивые камни и резные деревянные фигурки — любую мелочь, что могла бы понравиться покойной.

Я впервые видел, чтобы хирд так прощался с человеком, пусть даже его душа отправлялась не в Великий чертог к Воду, а к Гродде. Мне было горько, но я радовался, что люди проявили столько уважения. В конце концов, без Гуллы мы действительно могли и не вернуть Омрик в лоно Свергло.

Не в силах дальше смотреть на прощавшихся, я ушёл в лес и блуждал там три дня.

* * *

Я перешёл мост через реку, когда солнце только вставало. Хирдманы, наблюдавшие за мной с высоты новой сторожевой башенки, сперва не узнали меня, но затем поприветствовали.

— Вернулся, начертатель! — сказал один из воинов, чьё имя я не смог вспомнить. — Что тебе сказали боги?

— Я ходил разговаривать не с ними.

— А зачем тогда?

— От людей устал.

Мне не удалось изобразить приветливости, да и не хотелось играть роль довольного победителя. Пусть этим занимается Скегги. Хирдманы, поняв, что я был не в духе, молча пропустили меня и больше не надоедали вопросами.

Я был голоден — в лесу питался лишь ягодами и кореньями, костров не разжигал и отдался на волю духов. Но сейчас, когда утро выдалось холодным, я понял, насколько проголодался.

Ворота Омрика только открыли. Сверы быстро их починили и принялись латать стены, которые мы изрядно попортили при нападении. Весь город казался ободранным, потрёпанным, усталым — и внутри я ощущал себя точно так же.

У ворот меня перехватил Дагмер. Сын ярла вместе с отрядом из двух десятков выживших хирдманов Эовила готовился покидать город. Увидев меня, он спешился и сдержанно улыбнулся.

— Рад, что успел тебя застать, Хинрик.

Мы обнялись, я аккуратно похлопал его по спине — боялся, что рана всё ещё могла причинять ему боль.

— Домой?

— Да, — кивнул Дагмер и указал на людей. — Мы устали, в Скелгате тоже дел полно. Да и весточку отцу нужно передать.

— О взятии Омрика?

— Не только. Скегги разослал гонцов во все поселения, хочет собрать вождей Свергло. Нужно объединиться в грядущей борьбе с Мерглумом.

— Да, мы об этом не раз говорили.

— Так что, надеюсь, скоро увидимся. — Дагмер снова улыбнулся. — Рад, что судьба сплела наши полотна, и рад, что нити жизни не оборвались. Я расскажу отцу, что ты совершил. Думаю, они с Эгилем очень впечатлятся.

Я мрачно усмехнулся. Ещё не хватало сейчас лишнего внимания со стороны начертателя Эовила. Но было очевидно, что молва о птицах, которых я призвал, разлетится по всем землям. Нас станут бояться. Быть может, на этом страхе Скегги удастся построить что-то путное. А мне отныне следует быть осмотрительнее: если меня попытались проклясть однажды, значит, могут попробовать довести дело до завершения.

— Благодарю тебя и каждого из хирда Эовила за всю помощь, — поклонившись, сказал я. — И надеюсь на скорейшую встречу. И, прошу, передай мою благодарность Эгилю. Он поймёт, за что.

Дагмер хитро прищурился.

— Непременно.

Мы распрощались, ярлов сын увёл людей в Оствуд — через разомкнутую пасть ворот я видел, как они перешли мост и вскоре скрылись в густой зелени.

Теперь наш хирд какое-то время будет сам по себе. И об этом следовало поговорить со Скегги. Время для скорби закончилось, настало время вершить деяния.

Я нашёл брата изучавшим каменную стену в западной части Омрика — этот кусок не успели достроить, и ему же больше всего от нас досталось при штурме. Скегги выглядел спокойным, задумчивым и даже не сразу заметил меня.

— Брат, — поприветствовал я, вскарабкавшись по недостроенной лестнице.

Скегги обернулся и расплылся в умиротворённой улыбке.

— Долго тебя не было. Я уже начал беспокоиться.

— Хотел проветрить голову.

— Я не в обиде. Ты заслужил. И всё же в следующий раз предупреждай, когда захочешь уйти надолго. В округе много врагов.

— Я был в Оствуде. Под защитой духов.

— Всё равно не искушай богов беззаботностью.

Удивительно, но сейчас мы словно поменялись местами. Обычно я вдалбливал Скегги в голову мысли о том, что сперва следовало думать, а затем делать. Сейчас брат поучал меня, но заслуженно. Безмолвно покинув хирд, я не только поставил себя под угрозу, но и заставил людей волноваться.

— Как здесь дела? — Спросил я, встав на стене рядом с братом.

— Горожане подуспокоились. Наши, конечно, не были довольны моим решением не грабить город, но те десятники, что помудрее, увидели в этом пользу. Было несколько стычек, но никто не умер.

— Я встретил Дагмера.

— Ага. Я собираю вейтинг.

— Не рано ли?

— Нужно успеть до зимы. После праздника урожая — самое то. Люди сделают запасы, подготовятся к холодам, будут в благостном расположении духа…

— Мы все ещё слабы, Скегги. Да, ты ярл. Ты показал, что умеешь захватывать города, но…

— Сомневаешься, что получится удержать Омрик?

— Предвижу сложности.

— Не забывай, что мы ждём ещё корабли, — улыбнулся брат. — Я отправил вестников не только к ярлам Свергло.

— Решил похвастаться и дома?

— Да. Теперь тем, кто не желает жить под рукой моего отца, есть куда идти.

— Тогда, чую, следующим летом Эглинойр всколыхнёт много битв.

— Да, Хинрик. Или одна — но которая решит всё. Это будет зависеть от мерглумцев.

— Не только, — возразил я. — Мы можем попробовать вынудить Оффу поступить так, как нам удобно. Но сперва я хочу собрать побольше сведений о нём, его олдерменах и войске. А пока наша цель — пережить осень и зиму.

Скегги печально улыбнулся.

— С тобой всегда трудно спорить, прямо как бывало с Гуллой. Только она обычно слишком горячо отстаивала своё мнение и хваталась за нож, а ты просто говоришь вещи, с которыми нельзя не согласиться.

Он умолк, и я не стал нарушать тишину. Сейчас я даже ощутил укол совести — поддавшись горю, покинул брата и оставил его одного разгребать всё в Омрике. Но Скегги не злился — не умел долго хранить обиду. Хорошее качество для друга и скверное для правителя. Иногда жажда отомстить могла здорово пригодиться.

Мы ещё какое-то время молча глядели на церковь и кладбище — оно пополнилось многими свежими могилами.

— Идём, прогуляемся, — наконец сказал брат. — Хоть как следует осмотришь наши новые владения.

Мы двинулись по стене в сторону реки. Слева от нас простирался город — ближе к центру строили крепкие двухэтажные здания, а у стен ютились маленькие куцые домишки. Справа, за полем, где несколько дней назад бесчинствовала битва, пролегала дорога, что шла в Мерглум. Тракт проходил вдоль реки, а затем огибал топкие места и тянулся чуть севернее сквозь редкий лес.

Именно там я и заметил какое-то движение.

— Скегги! — тихо подозвал я. — Ну-ка взгляни.

— Что там?

— Люди. Немало.

Брат резко обернулся, вскочил на каменный парапет и приложил ладонь к глазам, чтобы разглядеть происходящее получше. Снедаемый любопытством, я последовал его примеру и, кряхтя, забрался повыше. Рана давала о себе знать. Хоть я и подлечил её травами в лесу, но напоминать о себе она будет долго.

Я всматривался в движение и увидел группу людей, медленно следовавших по тракту. Маловато для войска, но слишком много для охраны купеческого каравана. Я насчитал два десятка всадников и одну повозку, но не все были вооружены. Сперва мне показалось, что один из конных нёс в руке копьё, но солнце удачно подсветило его, и я увидел знамя.

— Стяг.

— Ага, — кивнул Скегги. — Пусть подойдут поближе, рассмотрим.

— Кто может быть?

— Двигаются со стороны Мерглума. Может кто-то из олдерменов решил познакомиться? Вести-то наверняка дошли…

Это меня и беспокоило.

Скегги подозвал одного из хускарлов. Я не сразу опознал в муже с перемотанной головой Йирдмана, но это был он — и всё так же мерзко скалился. Сколько его не бей, эту противную улыбочку стереть с его лица не получалось.

— Люди со стороны Мерглума. Скажи нашим, чтобы были готовы.

Йирдман молча кивнул и быстро спустился. Тем временем мы со Скегги снова попытались разглядеть стяг.

— Алая ткань. То ли ящерица…

— Змей, — поправил меня брат. — Змей Мерглума. Королевское знамя.

— Значит, идут из Лениовика.

— Возможно.

— Посланники, — предположил я, и Скегги подтвердил мои догадки.

— Не просто посланники, а посыльные от самого короля. Кто-то важный, раз несут его стяг. Простой олдермен шёл бы под своим собственным, не королевским. Я начинаю тебя бояться, Хинрик Фолкварссон, — усмехнулся брат, обернувшись ко мне. — Твои желания стали очень быстро сбываться.

Глава 33

— Ворота закрыть, — громко распорядился Скегги. — Хирду — вооружиться и встать на стены. Пусть видят, что нас много.

По моим прикидкам, королевские посланники должны были прибыть к полудню. Они не спешили, шли медленно. Повозка чуть подпрыгивала на неровностях дороги. Быть может, эти мерглумцы сами оттягивали момент встречи с северянами. Кого бы ни послал к нам юный король Оффа, он явно не торопился выполнять приказ.

Скегги велел подмести улицы и готовить яства для трапезы, благо в Омрике осталось довольно еды. Меня радовало, что брат пытался выглядеть ровней этому королишке, и всё же я не считал правильным сбиваться с ног, чтобы понравиться Мерглуму.

Наше доказательство — взятый Омрик. Хитрость, железо и воины — вот чем мы гордились. А яства… Да кому они были важны перед лицом войны?

Тем временем мы спустились в город. Скегги велел хускарлам переодеться в чистое и умыться — готовился встречать гостей как истинный сверский хозяин. Я сменил рубаху, но оставил потрёпанный плащ начертателя, амулеты не стал заправлять под одежду. Слава о моём колдовстве и так разнеслась по всей округе, и прятаться было уже бесполезно.

С кухни повалили заманчивые ароматы, во дворе чертога забили трёх свиней и ощипывали куриц. Как бы эти мерглумцы не стоили нам нескольких дней голода.

Когда всё было готово, мы со Скегги поднялись на стену прямо над воротами — здесь уже расположились лучники. На всякий случай приготовили огонь, камни и масло, но я сомневался, что до этого дойдёт. Отряд мерглумцев был слишком маленьким, чтобы дерзнуть напасть. И всё же предусмотрительность брата была похвальна.

Отряд медленно пересёк поле и остановился в одном полёте стрелы до ворот. От них отделились трое всадников — двое были вооружены копьями, третий — богато одетый, в плаще с алым подбоем и с мечом на перевязи, снял шлем. Солнце блеснуло на его лысой макушке.

Он подъехал к воротам, знаком велев воинам держаться позади.

— Кто ты? — спросил со стены Скегги.

— Моё имя Кеолрик, я олдермен Борво, — громко, перекрикивая ветер, ответил гость. — Мы следуем под флагом короля Оффы и представляем интересы Мерглума на этой земле.

Кеолрик… Я вспомнил, как отец Селвик в Виттсанде называл это имя среди других. Кажется, монах говорил, что этот Кеолрик имел связи с соседними королевствами. Вспомнив наказ Селвика внимательно относиться к возможным союзникам Мерглума, я нахмурился.

— Спроси, где этот Борво, — попросил я брата.

Скегги, видимо, тоже вспомнил разговор с монахом после побега и коротко кивнул.

— Борво — это в какой местности? — спросил он, свесившись со стены.

— Мерглум. Ближе к Лумленду. Мы соседи.

Мы с братом молча переглянулись. Интересный, однако, выбор посланника…

— Вы пришли как добрые гости или станете угрожать? — продолжил вопрошать брат.

— Мы пришли на переговоры.

— Значит, с миром?

— Пока что с миром, если ты его не нарушишь, — с трудом пряча презрение, ответил олдермен. — С кем я имею честь говорить?

Брат широко улыбнулся.

— С Ярлом Скегги Альрикссоном из Свергланда. Но чести в болтовне немного.

— Тогда окажи нам гостеприимство, ярл Скегги, — сказал олдермен. — Дай кров и возможность передать слова короля.

Брат снова взглянул на меня. Я пожал плечами. Почему бы и не выслушать их, раз они всё равно уже заявились сюда. С одной стороны, пускать их в город мне не хотелось — вдруг кто из местных начнёт болтать и расскажет лишнего о нашем войске? С другой — мне самому хотелось выслушать посланников и понять, чего хотят Оффа и его олдермены-регенты.

— Открыть ворота! — Велел Скегги и тут же обернулся к хускарлам. — Следите за каждым их шагом. Воинов на переговоры не допускать и охранять. Еды и питья дайте, но оружие пусть сложат. Проследите, чтобы не говорили с местными. Прислугу посылайте только сверскую. Это ясно?

Йирдман, Фрессмер и Арнульф согласно кивнули. Отдав последние приказы, Скегги махнул мне рукой, приглашая сопровождать.

— Можешь сделать что-нибудь, чтобы их спираль на нас не повлияла? Вдруг они что-то задумали…

— Она работает не так, как руны. Это не колдовство.

— Так мне стоит беспокоиться? — не унимался брат.

— Не думаю. Разве что они сядут тебе на уши и начнут рассказывать, как прекрасен их мёртвый бог. Но, думаю, они здесь совсем не за этим.

Процессия как раз проходила через распахнутые ворота.

Олдермен Кеолрик оказался коренастым мужем лет сорока. Когда-то, должно быть, он был достойным воином, но сидение в советниках сделало его обрюзгшим и неповоротливым. Сидя на лошади, он казался гнавом — большая голова над узкими плечами, выпяченная грудь и едва удерживаемый поясам живот. На недовольном, словно ему нагадили под нос, лице, красовался старый шрам, рассёкший седеющую левую бровь. Бороду он стриг коротко, на местный манер.

Оделся Кеолрик, пожалуй, даже слишком богато для такой встречи. Словно пытался показать превосходство или же хотел продемонстрировать, насколько богат сам Мерглум. Все знали главный закон войны: есть деньги — есть и воины, и оружие, и еда. Нам явно пытались намекнуть, что шансы не равны.

Следом за Кеолриком в ворота въехали четверо хорошо вооружённых воинах в начищенных и доспехах и с ухоженным оружием. Кольчуги — загляденье: крепкие, удобные, новые. Все были вооружены мечами и овальными щитами с искусно изображённым Змеем Мерглума.

После воинов на белых лошадях ехали церковники. У одного была выбрита макушка — значит, монах. От прочих встреченных мной служителей этого отличали изящно выкованная спираль на длинной тонкой цепочке да кольчуга — доселе мне не доводилось видеть церковника в боевом облачении. Однако меча при нём не было, да и лицо казалось слишком уж одухотворённым для рубаки, словно этот человек витал мыслями далеко в небе.

Второй церковник не походил на служителя мёртвого бога вовсе. Он носил кустистую бороду, рясу укоротил на манер рубахи так, что из-под неё виднелись добротные сапоги и сильно поношенные штаны. Когда он поправлял неприметный коричневый плащ, я заметил у него на поясе меч. Спираль он носил, но простую, выточенную из дерева. И всё же откуда-то я понял, что этот муж принадлежал эглинской церкви.

За монахами снова следовали двое воинов-копейщиков, и я едва смог рассмотреть слишком хрупкую фигуру за их спинами. Когда они прошли вперёд, я увидел стройную молодую женщину в расшитом платье цвета южного красного вина, с золотой спиралью на груди. На лбу и каштановых волосах тускло поблескивал серебряный с каменьями обруч, тонкие изящные пальцы нервно вцепились в поводья. Тяжёлый плащ с тёмной меховой опушкой был застёгнут брошью в виде королевского змея.

Передо мной была леди — так эглины называли своих знатных женщин. Неужели олдермен притащил с собой жену? Хотя эта красотка годилась ему в дочери.

Она подняла голову, и я увидел красивое бледное лицо, на котором горели небесной синевой большие круглые глаза. Вблизи она оказалась моложе — примерно моя ровесница. Поймав мой взгляд, леди смущённо отвернулась и закрыла лицо краем покрывала, под которым прятала роскошные волосы.

— Приветствуйте принцессу Беору, дорогую сестру короля, — представил её олдермен. — Лели Беора любезно согласилась сопровождать меня в переговорах.

Так вот как она выглядела…

— Зачем на переговорах женщина? — искренне удивился Скегги. — Тебе не хватает своей головы?

— Король оказал тебе любезность, отправив в это осквернённое место свою сестру. Это знак того, что он уважает тебя, ярл Скегги. Уважает твою силу и хитрость, но хочет понять, способен ли ты говорить не только лишь на языке стали.

Скегги приосанился и улыбнулся.

— Вполне способен, особенно если в речах мало яда.

— Тогда я прошу тебя, ярл Скегги, принести клятву гостеприимства, как это принято у твоего народа, — вмешалась принцесса. Она пристально глядела на брата, стараясь не выражать чувств. Но я понимал, что она была напугана. — Поклянись, что сейчас мы твои гости и ты не причинишь нам вреда в своих владениях.

А она была хитра, эта Беора. Неясно, откуда принцесса прознала о наших обычаях, но воспользовалась этим знанием верно. Возможно, слуги и не лгали, когда говорили, что Беора столь же умна, сколь и красива. Я заметил на её левой руке массивное кольцо — на том пальце, где обычно носили символы брака. Выходит, её уже успели выдать за кого-то? Тогда почему она была здесь, а не при муже?

Скегги коротко хохотнул.

— Так, значит, вы признаёте Омрик моими владениями. Что ж, это уже неплохое начало для переговоров. — Он с достоинством поклонился принцессе. — Из вас двоих мне будет куда приятнее говорить с мудрой девой, ибо, пусть она проявила хитрость, но умудрилась проявить уважение к нашим порядкам.

Беора не ответила, но я увидел, как олдермен метнул на неё неодобрительный взгляд. Ясно: его отправили сюда передавать слова короля, а принцесса должна была слушать. Судя по тому, что она явно неплохо знала наши порядки, то могла подметить больше, чем этот чурбан Кеолрик.

Скегги раскинул руки в стороны, поманил служанок, и те подскочили к гостям с хлебом и мёдом.

— Я, ярл Скегги Альрикссон, приветствую вас в своих владениях и прошу принять моё гостеприимство. Я клянусь защищать вас в своём чертоге, кормить доброй едой и подавать чистое питьё. Я клянусь не проливать крови гостей на переговорах и оберегать вас от угрозы. Примите мои хлеб и мёд и будьте моими гостями.

Златовласые рабыни, принадлежавшие лично Скегги, по очереди подошли к каждому — следовало отломить ломоть хлеба и сделать глоток мёда. Так связывалась священная клятва.

— Мы клянёмся уважать ваши обычаи, чтить хозяина этого места и не творить зла, — ответила Беора. — Мы благодарим тебя за гостеприимство, ярл Скегги.

— Вот и славно, — проговорил Скегги, бесстыже разглядывая принцессу. — Тогда будем говорить.

* * *

Переговоры решили проводить в чертоге, что раньше принадлежал олдермену Омрика. Люди Скегги уже успели здесь похозяйничать: стащили со стен родовые стяги прежнего хозяина, сняли и разрубили на части деревянную спираль, что украшала молитвенный угол. Свечи и курительные травы передали женщинам и вождям, дабы они использовали эти предметы для подношений нашим богам. Кто-то приволок деревянные идолы Вода и Эльскет, и мы установили их на священное место, обложили трофеями, которые посвятили покровителям.

Длинные деревянные столы отскоблили дочиста, накрыли лавки полотном, разожгли жаркий огонь в очаге. Чертог был каменным и холодным, а потому даже в конце лета по ночам здесь гуляла стужа.

Скегги расположился в покоях олдермена, я забрался на второй ярус. Теперь, без Гуллы, мне не требовалось много места, так что я просто выбрал угол потемнее и оставил там своё колдовское барахло. Зато сверху мне открывался отличный обзор всего, что происходило в зале. Это кормило, но и усмиряло мою излишнюю подозрительность.

Лошадей мерглумцев отвели в конюшню, и Скегги велел дать им лучшего овса и ключевой воды. Воинов, что сопровождали важных гостей, я отвёл в пивную лавку, где можно было не только купить пива и эля, но и отдохнуть за столом с нехитрой, но сытной едой. Люди Йирдмана и Плети следили за ними во все глаза и пресекали попытки поболтать с местными, как я и хотел.

Олдермен Кеолрик, леди Беора и двое монахов отправились в чертог. Переговоры требовали тишины и спокойствия. Двое хускарлов остались сторожить вход, ещё двое расположились в дальнем конце зала. Одним из них был Фрессмер.

— Вижу, вы тут уже похозяйничали, — с неудовольствием отметил Кеолрик, когда гости вошли в полутемное помещение.

— Когда-то это место было нашим, и после захвата мерглумцами мы тоже его не узнали. Такова судьба городов, — пожал плечами Скегги.

— Зачем вы разрушили церковь? — вмешался бородатый монах. Увидев в окне провал почвы на площади и разорённый храм, он потянулся к мечу, но отдёрнул руку, вспомнив, что отдал оружие. — Что вам сделали святые отцы?

— Они убили мою женщину, — сухо ответил я. — Схватили, истязали, а затем привязали к шесту на площади и подожгли. Разве вы не мстите за гибель своих жён?

Беора вздрогнула и подняла на меня глаза.

— Это правда, ярл…

— Хинрик. Я не ярл.

— Он начертатель, — сказал, словно выплюнул, бородач. — Колдун сверский.

— Свер я лишь на четверть. Ещё на четверть эглин и наполовину нейд. И да, я действительно начертатель.

— Он правит птицами! — шепнул монах с благообразным лицом на ухо олдермену. — Люди рассказывали…

— Люди много чего болтают, — отмахнулся Кеолрик.

— Так это правда? — Не отступала Беора. — Они действительно сделали всё это с твоей женой.

— Она не была мне женой. Но это правда. Я убил главного священника за то, что он причинил ей такие страдания.

— На то должна была быть веская причина, — сказал олдермен.

Скегги жестом приказал рабыням подавать угощение. Безмолвные златовласые девы принесли кушанья, разлили мёд по чашам и удалились. Я пил воду.

— Причина одна — мы хотели вернуть свой город, — ответил брат.

Кеолрик переглянулся с монахами и покачал головой.

— Омрик не ваш город. Его строили эглины.

— Его строили веаллы, раз уж на то пошло, — огрызнулся я. — Но Омрик долгое время принадлежал Свергло.

— Ты сказал, что на четверть эглин. — Олдермен уставился на меня узкими светлыми глазами. — Кто твоя родня?

— Наша родня, если сказать точнее, — улыбнулся Скегги. — Мы — внуки Ауды Эглинки, которая была женой сверского конунга Скегги Морехода. Наши отцы были её сыновьями.

Беора едва не подавилась мёдом.

— Ауды Мученицы?

— Она не особенно-то и мучилась, — усмехнулся Скегги.

Принцесса удивлённо пялилась на нас во все глаза.

— Так, выходит, мы родня?

— Мы — твои троюродные братья, леди Беора, — широко улыбнулся Скегги. — Кровь жидковата, но права на Эглинойр мы с Хинриком имеем.

На этот раз Беора не сводила пристального взгляда с олдермена.

— Почему мне не сказали? — прошипела она. — Это ведь всё меняет!

Кеолрик выглядел растерянным. Видимо, до мерглумцев дошли не все вести. Я видел, как отчаянно роились сомнения в его голове. Значит, для нас что-то припасли, но сейчас обстоятельства поменялись. Знать бы, что они удумали…

Принцесса быстро взяла себя в руки.

— Признаюсь, не такую родню я ожидала обрести, но…

— Мы слишком дальние родичи, — ответил Скегги. — Но здесь не чужие. Так что хотел передать вашими устами король Оффа?

Олдермен неуверенно взглянул на Беору, но красавица лишь слабо пожала плечами.

— Говори, что должен, Кеолрик, — приказала она. — В конце концов мы здесь за этим. А там будем решать.

Грузный муж долго собирался с мыслями. Сделал несколько крепких глотков мёда и удивлённо поднял брови — веряотно, не ожидал, что будет так вкусно. Ещё бы — бочка-то была особая, праздничная. Олдермен долго глядел на дно чаши, а затем поднял глаза на Скегги:

— Король требует, чтобы вы освободили Омрик и ушли обратно за реку. Граница Свергло всегда пролегала по Уле.

— Но Омрик уже много десятилетий был нашим.

— Он на мерглумской стороне, — напомнил монах.

— Раньше вас это не смущало.

— Раньше это не смущало короля Эгрика, да воскреснет его душа в час Возрождения. Но теперь король — Оффа, и он не желает мириться с нарушением правил, — ответил олдермен.

— Это не нарушение. Таков был договор, — настаивал ярл.

— Договор изменился.

— Так дела не делаются, почтенный олдермен, — осклабился Скегги. — Когда договор меняется, обе стороны передоговариваются. А вы все решили сами. И получили то, что и было ожидаемо.

— Довольно прений! — Беора стукнула чашей по столу, расплескав остатки мёда. — Это не все требования и предложения. Будем сидеть здесь до ночи, если не озвучим остальное.

Я сделал небольшой глоток воды и уставился на Кеолрика.

— Что ещё?

— Если вы добровольно покинете Омрик, король Оффа обещает перестать преследовать сверов на своих землях. Однако и вы прекратите притеснять эглинов в Свергло.

— Мы давно не нападаем первыми, — вмешался я. — Только если эглины начинают бесчинствовать. А таких случаев в последние луны было много.

— Вира, — вмешалась принцесса. — Оффа требует, чтобы вы также выплатили виру за убийство олдермена и святых отцов Омрика.

Скегги внимательно слушал их.

— Это всё? — спросил он, не глядя на гостей.

— Пока да. Но эти требования были…

— Я не согласен. Ни один свер не покинет Омрика. Ни один эглин не посмеет войти в город без моего дозволения. Я разрешил местным молиться в церквушке за стенами, и пусть радуются. Никакую виру платить я не буду — те, кто погиб, были убиты заслуженно. — Скегги тихо стукнул чашей о дерево. — Пусть Оффа знает — я не отступлюсь. И вы наверняка предполагали, что именно так я и скажу.

— Да, — кивнула принцесса.

— Раз так, то у вас должен быть ответ на моё неповиновение, — улыбнулся ярл. — Чем же мне угрожает Оффа?

— Тогда Оффа обещает вернуть Омрик в лоно Мерглума силой. С помощью воинов и оружия.

— И мы это предполагали, — отозвался я.

— Тогда что ответите вы на эту угрозу? — холодно улыбнулась принцесса.

— Отвечу, что если Мерглум развяжет войну, то ему придётся воевать не только с ярлом Скегги, но со всем Севером. Мы — сверы, нейды, тунны — можем грызть друг другу глотки в междоусобицах и драться насмерть за никому не нужный островок. Но если нам угрожает чужак, мы всегда объединяем хирды. — Скегги уставился на Беору. — Стоит ли Омрик войны со всем Севером, мудрая юная леди?

Принцесса гордо вздёрнула подбородок. Её глаза горели гневом.

— Мудрая юная леди опасается, что одним Омриком твоя жажда не утолится, — сказала она.

— И опасения справедливы.

— Ты хочешь проверить твёрдость моего брата, — продолжила Беора. — Думаешь, раз он юн, то непременно слаб.

— Ну почему же? Я прекрасно понимаю, что правит не он, а его олдермены-регенты. Одно мне не понятно, почтенная принцесса: если твой брат так близок с тобой, то отчего же он отправил тебя прямиком в пасть северным дикарям?

Насмешливый тон Скегги, казалось, смутил девушку. Она метнула взгляд на олдермена, и я заметил испуг. Кеолрик виновато отвёл глаза.

— Я же предупреждал… — едва слышно шепнул он.

Кажется, я начал понимать, что во всём этом было не так.

— Оффа не знает, что она здесь, — сказал я Скегги.

Принцесса обречённо вздохнула, а в следующий миг опрокинула лавку и бросилась к дверям.

— Схватить! — рявкунл Скегги стоявшим на страже хускарлам. — Схватить и запереть! Воинов убить. Всех.

Монахи повскакивали из-за стола, но к ним, обнажив топоры, подскочили Фрессмер и его товарищ.

— Монахи мои! — крикнул я. — Не убивать. Они нужны.

Бородач попытался влезть в драку, но Фрессмер просто огрел его промеж глаз обухом топора. Второй, с одухотворённым лицом, рухнул на колени и принялся читать молитву своему богу.

— Уведите их и заприте, — распорядился я. — Отдельно от принцессы.

Беора тем временем почти добежала до выхода, ловко перепрыгивая через катившиеся по полу чаши, опрокинутые блюда с едой… Я вздрогнул, когда один из стороживших выход хускарлов перехватил хрупкую принцессу, взвалил её на плечо. Взметнулась ткань, покрывало слетало с волос девушки. Она отчаянно молотила по его спине кулаками и вопила ругательства, какие не полагалось знать особе королевской крови. Воин нёс её на жилую половину.

Второй хускарл — кажется, это был Хальфтунн — что-то шепнул караулившему возле чертога сыну Плети, и тот, кивнув, быстро направился к пивной.

Скегги обернулся к пытавшемуся сбежать Кеолрику. Олдермен был бледен от страха. Он шарахнулся было в сторону, попробовал проскочить мимо брата, но я выбросил вперёд посох, и олдермен, напоровшись на препятствие, грохнулся на выстланный соломой пол.

— Не волнуйся, почтенный, — склонился над ним Скегги. — Я обещал, что не пролью крови в своём чертоге. Ты будешь жить, чтобы доставить мой ответ Оффе.

Глава 34

Минула уже дюжина дней после грубого окончания переговоров. Олдермена Кеолрика усадили на кобылу и отправили назад к Оффе — с ответом Скегги и предупреждением, что Беора останется жива, пока юный король не попытается сунуться с войсками в Свергло и Омрик. Пленение принцессы оказалось для нас сущим подарком богов, да только нрав у этой молодой женщины был такой, что и Гулла бы позавидовала.

Сперва эта особа бросалась на каждую служанку, точно раненая рысь. Опрокидывала миски с едой, отказывалась от мяса и мёда, требовала немедленно её выпустить и угрожала убить себя. Затем начала петь — каждый день и всякую ночь, лишь изредка прерываясь на сон. Как такое худое и явно не созданное для работы тело вмещало столь зычный голос, для меня оставалось загадкой. Да и пение, чего таить, было далеко не главным достоинством Беоры, отчего слушать её долгие завывания становилось совсем тошно.

Затем принцесса и вовсе отказалась от еды. Угрожала удавиться, если к ней притронется рука свера, и отчего-то я Беоре верил. Видел однажды своими глазами, с какой ненавистью она сопротивлялась плену. Мерглумские олдермены наверняка пришли бы в ужас и назвали ее безумной. Святые служители мёртвого бога наверняка объявили бы Беору Мерглумскую мученицей и возвели в ряд тех, кому поклонялись как богам. Для нас со Скегги эта женщина стала сущей головной болью.

— Она снова отказалась от еды, — вздохнул выходивший из покоев принцессы Скегги, когда я вопросительно кивнул. Вода стекала по его носу и волосам. Принюхавшись, я понял, что это было пиво. — Насовсем. Хорошо хоть, что хотя бы воду берет. Пиво, вот, вылила.

Я спрятал улыбку. Не в первый раз. Обычно под конец второго дня Беора сдавалась и позволяла себе притронуться к кореньям. Но в этот раз её упрямство оказалось сильнее голода: шёл четвёртый день отказа от пищи и, судя по всему, даже Скегги не удалось заставить Беору поесть.

— Чего она требует? — спросил я, налив брату немного пива. — Обычно они всегда чего-то хотят.

— Это королевское отродье явно хочет сдохнуть в мучениях! — в сердцах выпалил Скегги. — Я не раз брал эглинов в плен. Но ни у одного из них не было и половины упрямства и стойкости Беоры.

— Так ты ею восхищаешься или ненавидишь? — улыбнулся я, прислонившись к стене. — Реши уже.

Скегги лишь раздражённо отмахнулся.

— Не знаю! Но сейчас меня более всего заботит её жизнь. Помри принцесса — и Оффу уже ничего не удержит от войны. Наоборот, появится повод объединить весь Мерглум против нас.

— Тогда её нужно уговорить. Или запугать.

— Пытать не буду, — сразу предупредил Скегги. — Я не калечу женщин.

— Как и я. Но можно поджарить кого-то из монахов у неё на глазах, — предположил я. — Но любви к сверам это ей точно не прибавит. Но тут всё зависит от того, чего ты хочешь добиться.

— Монахи твои, Хинрик. На чужое добро я не посягаю. Или ты уже выудил из них все сведения, какие хотел?

Я лишь коротко хохотнул.

— Куда там! Они куда больше любят мёртвого бога, чем свою жизнь. Бородач то и дело вызывает меня на бой. Задорный он, мне нравится. Священник с душой воина. Но драться с ним я пока не хочу.

Норовистого крепыша звали отцом Кеддой, и он действительно мне нравился. Суров, немногословен, стоек духом и телом. Кедда не был охоч до беседы, но из обрывков разговоров я понял, что священником он стал довольно поздно, а до этого воевал на стороне эглинов. Кажется, бился за отца Оффы. Ещё я заметил, что Кедда был невысокого мнения о других олдерменах и уважал лишь Кеолрика, с которым и прибыл на переговоры. Не означало ли это, что и Кеолрик отличался от прочих советников Оффы?

Но я решил не заваливать пленного обилием вопросов. Сперва требовалось проявить терпение и какое-никакое гостеприимство. Церковники сидели под замком каждый в своей комнате, благо их в большом чертоге было в избытке. Лишь раз в день я разрешал монахам видеться во время трапезы. Встречи радовали их, и я счёл мудрым показывать пленникам доброту. Старая Гутлог учила меня, что хорошим отношением и добрым словом можно добиться куда большего, чем кулаками.

Отец Велстан оказался духовником Беоры и прибыл вместе с ней. В отличие от Кедды, этот священник был весьма болтлив, однако когда дело касалось принцессы, вмиг терял дар речи. Меня это заинтересовало, да и такая преданность внушала уважение. Этот священник точно хранил какую-то тайну, и тайна эта была связана с Беорой. Я мог бы выпытать её калёным железом, но Велстан был ещё нужен мне для другого.

Из церкви спасли священную книгу со спиралью на окладе, и я желал, чтобы церковник перевёл всё, что там было написано. Этим он и занимался в обмен на сытную еду, вечерние прогулки и вино. Работал медленно. Тянул время. Я же вместе с тем пытался сопоставить языки и разобраться в веалльской письменности. Изящные буквы манили меня, да и язык мёртвого бога услаждал слух, поэтому я как мог учился у Велстана наречию веаллов. Шло медленно, плохо, непонятно. Но я не оставлял попыток. И, кажется, своим усердием я худо-бедно завоевал расположение священника.

Скегги беспокойно метался из угла в угол, не в силах выбросить из головы очередное упрямство пленницы.

— Нужно заставить её питаться. Она нужна нам живой и здоровой! — тараторил он, лишь изредка прихлёбывая из кружки. — Не думал, что она окажется такой упрямицей. Если в Мерглуме даже у принцесс такой стержень в хребте, что же тогда можно сказать об их воинах?

— Хочешь, я попробую с ней поговорить?

Брат наградил меня полным сомнения взглядом.

— Она знает, что ты колдун. Их вера запрещает с вами знаться.

— Но от попытки с меня не убудет, — возразил я. — Кроме того, есть мысли, как её уговорить.

— Чего ты удумал? Будешь чертить руны принуждения?

— Не уверен, что они сработают — Беора не принадлежит нашим богам. Но если начнёт умирать от голода, я прибегну к любым способам поддерживать в ней жизнь.

Я сам удивился тому, сколь хладнокровно это прозвучало. Всё же колдовство здорово изменило меня, да и сам Эглинойр, казалось, вытаскивал из людей самое тёмное.

— Ладно, — махнул рукой Скегги. — Делай что хочешь, лишь бы угомонилась. Йирдман угрожает покинуть хирд, если она не прекратит своих ночных песен.

— Экий слабак, — съязвил я и направился к бочонку с южным вином.

Запасы дорогих напитков иссякали, но сейчас дело того стоило. Налив вина в небольшой котелок, я подвесил его над очагом, а затем добавил туда много мёда и укрепляющих трав. Я размышлял просто: Беоры отказалась от воды, но не от питья. А раз так, то могла принять напиток. Я постарался добавить туда побольше сладости и крепких корешков, закинул несколько маленьких яблок, чтобы дали сок. Затем, когда смесь стала горячей, снял с огня, процедил в чашу и, вдохнув аромат, улыбнулся.

А затем нанёс несколько целящих вязей на напиток. Теперь точно до следующей ночи не помрёт.

— Чего ты там наколдовываешь? — спросил брат, заметив мои хитрости. — Не думай проклинать.

— С ума сошёл? — оскорбился я. — Она — наша кровь. Разбавленная, конечно, да и родня слишком дальняя. И все же.

— Да шучу я. Просто так распереживался, что разучился веселиться.

— Это ты брось, брат. — Я направился к жилой половине, и, поравнявшись со Скегги, жестом потребовал ключ от комнаты, где держали пленницу. — Выброси всё это из головы и дай мне делать мою работу.

Скегги молча отдал мне массивный ключ и посторонился.

— Удачи, брат, — едко улыбнулся он. — Надеюсь, пойло не особо горячее. Берегись!

Я позволил себе улыбку и направился к темнице принцессы. Хотя за такой плен многие бы отдали добрую половину жизни. У неё была мягкая постель без клопов, щели заделали, стены завесили полотнами, чтобы сохранить тепло. В комнатке разместили маленький очаг, и от холода принцесса точно не страдала. Ещё к ней приходили рабыни Скегги и притаскивали воду, чтобы подмыться. Брат даже велел распотрошить сундуки олдермена и добыть сменную одежду для пленницы, чтоб одевалась как привыкла. Всё тщетно. Ни одно из этих действий не помогло завоевать доверие безумицы, и сейчас я ощущал себя так, слово шёл безоружным в логово дикого зверя.

Собравшись с духом, я отпер дверь.

Беора, до этого момента сидевшая на кровати, испуганно вскочила и попятилась в угол, не сводя с меня полных ненависти глаз.

— Зачем пришёл, колдун? — спросила она, старательно обрубая слова на сверский манер. Это было интересно. Значит, учила наш язык.

— Ты только что облила самого ярла пивом, — улыбнулся я и кивнул на чашу. — Подумал, вино будет больше по нраву твоему нежному величеству.

Беора гордо вздёрнула подбородок.

— Мне ничего от тебя не нужно, начертутель, и ничего из твоих рук я не приму.

— Начертатель.

— Что?

— Начертатель, а не начертутель, — поправил я. — Раз уж пытаешься говорить по-нашему, говори правильно.

Я аккуратно поставил дымящуюся чашу на стол и дал дивному аромату расползтись по всей комнатке.

— Яда нет. Вредоносных и принуждающих чар тоже, клянусь. Я просто хочу, чтобы ты укрепила силы.

— Чтобы и дальше быть разменной монетой в ваших переговорах с Оффой? — усмехнулась пленница.

— Ты наверняка предполагала, что этим всё и закончится, когда ехала сюда. — Я прикрыл дверь и сел на лавку. — К слову, мне до сих пор не очень ясно, зачем ты всё-таки сюда прибыла. Что хотела увидеть или сказать?

Глаза принцессы недоверчиво сузились.

— Хочешь меня разговорить?

— Я хочу, чтобы ты перестала меня бояться, вышла из угла и наконец-то выпила вино. Оно сейчас остынет.

В Беоре в этот миг явственно боролись любопытство, жажда и страх.

— Сначала ты выпей. Я не верю тебе.

— Если ты знаешь, что я колдун, должна знать, что и яды не особо мне страшны. Мы ведаем травы, которые помогают выгнать скверну из пищи, — слукавил я, но это сработало. Беора нахмурилась, сделала осторожный шаг к столу. Я взял чашу и щедро глотнул, вытерев бороду рукавом. — Жив, как видишь. Кстати, очень вкусно. Не лишай себя удовольствия.

— Почему Скегги отправил тебя?

— Я сам пришёл. Хочу получить ответы.

— Тогда я хочу увидеть отца Велстана.

— Это можно устроить. Если ты обещаешь, что сегодня же поешь как следует. Четыре дня голода — это не шутки. — Я смерил оценивающим взглядом её худую фигурку. Платье висело. — Ты отощала ещё больше и едва держишься на ногах. И что-то подсказывает мне, что на самом деле умирать мученической смертью ты не желаешь, а просто тянешь время и хочешь выторговать условия плена. Если это так, давай договариваться.

Принцесса слабо улыбнулась и взяла в руки чашу.

— Другой разговор, начертатель. Отец Велстан будет у меня сегодня. Я желаю говорить с ним наедине.

— Он твой духовник, как я понял?

— Да. Мой проводник к Воскресающему. С ним мои молитвы спокойнее.

— Хорошо, я это устрою. А ты съешь весь ужин.

— Договорились.

Она сделала несколько робких глотков, оторвалась от чаши — её губы окрасились алым, и это было красиво. А затем Беора вновь припала к вину с жаждой путешественника в пустыне.

— Как вкусно…

— Сам готовил.

— Спасибо… Хирик?

— Хинрик. Раз мы начали торговаться, я предложу тебе ещё кое-что.

— Слушаю.

— Прекрати петь и начни есть. Взамен я смогу устроить так, что ты каждый день будешь видеться со своими монахами. Станете выходить на ужин вместе с нами и сможете разговаривать. Возможно, я даже разрешу вас гулять во дворе, если не станешь глупить.

Принцесса взглянула на меня поверх чаши.

— Не боишься, что мы подстроим побег?

— Не боюсь.

— И с чего ты так уверен?

— Забыла, что я начертатель? Здесь всё обнесено защитными рунами. Святыни вашего бога осквернены, и теперь это место наших богов. Моё колдовство не даст вам уйти далеко. А если вы всё же сможете вырваться за городские стены… Что ж, собак давно не кормили.

— Угрожаешь?

— Нет, — покачал головой я. — Хочу, чтобы ты помнила: жизни церковников зависят от тебя.

Щёки Беоры порозовели, бледность понемногу уходила. Пленница и правда стала выглядеть поживее. Значит… Руны работали? Это было интересно. Беора носила на груди амулет в виде спирали, но, вероятно, он защищал её лишь от злых чар. Доброе колдовство действовало.

— Мне нравится твоё предложение, начертатель Хинрик, — отозвалась молодая женщина. — Петь прекращу, есть стану. На самом деле я хотела понять, способны ли сверы идти на уступки и договариваться. О вас разное толкуют. Что вы мало чем отличаетесь от кровожадных зверей, что убиваете и насилуете всех женщин…

— Прекрати нести чушь, — оборвал я. — Мы не чудовища. И ты это увидела своими глазами. Иначе с тобой бы сейчас никто не нянчился.

— Кое-какие выводы я сделала, это правда. — Беора опустилась на кровать и внимательно на меня уставилась. — Но у тебя были ещё вопросы?

Кажется, вино немного развязало ей язык. Немудрено — на голодное-то брюхо.

— Зачем ты приехала сюда? — спросил я. — Неужели думала, что Кеолрик сам не справится? Олдермен всерьёз за тебя боялся, и что-то мне подсказывает, что твой брат и правда не знал, что ты отправилась к нам. Так почему ты приехала в Омрик, леди Беора?

Она долго молчала. В один момент я поднялся, чтобы размять спину, но сделал это слишком резко. Беора отшатнулась со сдавленным криком, инстинктивно вскинула руки, словно пыталась защититься.

Я замер. Пялился на неё, на её позу. Так делали рабы, которых избивали хозяева. Так защищались жёны, когда их колотили мужья. Тем страннее было видеть такую реакцию у сестры короля Мерглума.

— Кто тебя бил? — спросил я, усаживаясь обратно.

Беора стыдливо отвернулась.

— Ты не в Мерглуме, — добавил я. — Здесь никто тебя не выдаст. И никто не тронет, потому что ты слишком ценна, чтобы поднимать на тебя руку. Расскажи, кто тебя бил.

— Откуда ты…

— Не глупи. Я много видел и умею отличать одно от другого.

— Эдельхун, — продолжая смотреть в пол, тихо ответила пленница. — Эдельхун.

— Кто это?

— Мой муж. Один из олдерменов Лумленда. Советники сказали Оффе, что наш брак укрепит соседский союз. Эдельхун — племянник короля Редвальда.

— Лумлендского короля?

— Да.

— И он тебя бьёт?

— Не только меня. Мне повезло, что он уехал почти сразу после свадьбы. Мы поженились совсем недавно. Оффа торопился выдать меня поскорее, так что всё случилось… сумбурно. Суетливо. Одна радость, что воссоединяемся мы редко.

— Он всегда тебя бьёт?

Щёки Беоры залились краской. Я подал ей чашу с остатками вина.

— Расскажи. Здесь никто не посчитает это позором. Муж, что колотит свою хозяйку, у нас порицается.

— Он… Он без этого не мужчина. У него… Сам понимаешь.

— Не может возлечь без этого?

— Да, — глухо отозвалась пленница.

— И ты решила спастись от мужа, отправившись в Свергло?

— Так совпало. Наши разведчики доложили, что в Свергло стало больше воинов. Что пришли новые корабли. Эдельхун на дух их… вас не переносит.

— А ты, стало быть, совсем не переносишь его, — улыбнулся я, — раз Свергло лучше, чем он.

— У меня была служанка из сверов. Она немного научила меня вашему наречию, рассказывала красивые легенды о великих северных воинах, богах и конунгах. Меня воспитывали немного не так, как Эдельхуна. Для него все сверы — враги и варвары, но я видела среди рабов и слуг хороших людей.

Я замотал головой, пытаясь переварить всё услышанное. Беора говорила спутанно, явно боялась — и мужа, и гнева брата, и нас. Решилась на отчаянный шаг и наверняка не раз пожалела. Слишком много беспорядка было у неё в голове, но теперь я хотя бы немного начал её понимать.

— Так ты всё-таки сбежла? — уточнил я.

— Узнала, что вы взяли Омрик. Мы с Эдельхуном как раз были в Лениовике, это не так далеко отсюда. Гостили, молились, праздновали. Там я и встретила олдермена Кеолрика — я давно его знаю и люблю, он был близок с моим отцом. Кеолрика отправили на переговоры в Омрик, а мой муж собирался на юг, хотел набирать войско. Я сказала, что поеду домой, взяла небольшую охрану…

— И последовала за Кеолриком, — закончил я.

— Да. Убедила его, что моё знание ваших обычаев и традиций может пригодиться. Он упрямился, но в итоге сдался. Догадался, что мы не в ладах с Эдельхуном и хотел отвезти меня к Оффе после переговоров.

Я тяжело вздохнул.

— Так, значит, ты и правда хотела сюда попасть, леди Беора?

— Я хотела уйти от Эдельхуна. Но у нас не приняты разводы. Жена принадлежит мужу до самой смерти. Эглины не разбегаются, как сверы, если кого-то что-то не устраивает. Поэтому наш с Эдельхуном брак будет в силе, пока кто-то из нас не погибнет. И Оффа не согласится на развод.

Отчаянная женщина. Броситься в лапы к сверам, чтобы спастись от супруга… К такому меня ещё не готовили.

— Тогда я предлагаю тебе выход. — Я подался вперёд, глядя в её заплаканные глаза. — Скегги мог бы задержать тебя здесь подольше — торг за выкуп, знаешь ли, дело долгое. И пока ты будешь здесь, Мерглум вряд ли станет нападать.

— Мерглум не станет. Но Эдельхун — лумлендец.

— Тогда советники твоего брата должны разъяснить Эдельхуну, чем это чревато.

— Они попытаются, — тихо ответила Беора. — Да выйдет ли толк…

— Как бы то ни было, заключим с тобой договор, принцесса. С нас — хорошее обращение, потакание твоим маленьким прихотям и почёт. Будешь есть на серебре и получишь служанок. Станешь пировать с нами. Но от тебя я получу всё, что ты знаешь о людях твоих мужа и брата. Расскажешь о ваших порядках, как устроено королевство, о мёртвом боге и почему вы его так любите. Как живут эглины и чего хотят. мы не хотим причинять лишнего вреда этой земле и людям, знай это. Ну и если случится сделать тебя вдовой, ты будешь мне должна.

Глаза Беоры округлились от ужаса.

— Ты…

— Шучу. Но грядёт война, а на ней возможно всякое. Позволь мне доказать, что в сверах ты не ошиблась, принцесса.

Глава 35

День вейтинга подкрался незаметно, хотя последние дни в Омрике только и было толков, что о подготовке. Скегги получил ответы от ярлов Свергло и потратил большую часть сбережений на достойный прием. У тех эглинских купцов, что не гнушались торговлей со сверами, мы закупили хорошего южного вина и немного пряностей. Хуторяне продали зерно, хмель и мясо — и Скегги заплатил полную цену, желая поддержать пострадавших от набега селян. Казалось, жизнь на севере Свергло начала понемногу входить в прежнее русло. Да и мерглумцы перестали истязать границы набегами.

Я знал, что это лишь временное улучшение. Все олдермены и лорды понимали, что от собранного урожая зависит то, как их земли справятся с зимой. И хотя на Эглинойре стужа не была суровой, после празднования зимнего Йолла все равно наступали холода, и нужно было как-то греться и что-то есть. Поэтому правители распустили войска и позволили мужам вернуться домой помогать семьям готовиться к зиме.

Я надеялся, что страсти улеглись до самой весны. Что Оффа не предпримет попыток успеть сразиться с нами до снега. Скегги приставил нескольких надежных людей к проходившим через Омрик караванам и купеческим кораблям, чтобы собирали слухи и выяснили о планах Мерглума. Но все равно мы готовились к худшему. И, признаюсь, молились всем богам, чтобы это самое худшее так и не наступило. Ибо денег у нас оставалось всего ничего, а все свободные средства мы вложили в припасы да строительство крепости.

Первым гостем стал ярл Хрут из Крелбурга. Он носил прозвище Золотой, и, лишь увидев его своими глазами, я понял, почему.

Он оказался моложе, чем я представлял — был старше Скегги лет на десять, но уже имел большое потомство от двух жен и нескольких рабынь. Длинные золотистые, словно само солнце, волосы он заплетал в сложную косу и украшал бусинами из драгоценных металлов, самоцветов и костей. Хрут любил роскошь и не стеснялся показывать богатства: алый плащ его был вышит золотыми нитями, подбит мехом черной лисицы, а застежка и вовсе была сделана из чистого золота. Каждая яркая рубаха ярла стоила как хороший боевой топор, ибо была сшита из тонкой заморской ткани, что красиво переливалась в лучах солнца, а ворот и подол украшала затейливая вышивка. На поясе Хрут носил несколько ножей и секиру — тоже искусно украшенные — и расстался с оружием с большим сожалением. Но таковы были порядки вейтинга — никто не смеет обнажать железа на мирном сходе.

На фоне всего этого великолепия даже уродство ярла не казалось недостатком. А Хруту с внешностью не повезло: один глаз косил, второй вечно слезился, крупный нос свернут набок, рожа в шрамах, и дополняла всю эту неприглядную картину заячья губа. Смотреть на него было неприятно, но, впрочем, видали мы и хуже.

Хрут прибыл по реке. Роскошный корабль вмешал три десятка человек и много даров для Скегги, ибо по нашим обычаям гость не мог прийти с пустыми руками. Носовую фигуру в виде ужасного дракона сняли, чтобы не напугать местных духов. Все воины выглядели сытыми и довольными.

Беора попросилась посмотреть прибытие ярлов — устала куковать в своей темнице, да и погода выдалась отличная: уже понемногу холодало, но солнце еще грело.

— Это же настоящий вейтинг! — просила она. — Собрание всех северных лордов. Да я косу отрежу, чтоб посмотреть. Многим ли эглинам удавалось увидеть такое?

— Ярлов, — поправил я. — У нас нет лордов.

— Значит, ты разрешаешь? — улыбнулась принцесса. — Можно посмотреть?

— Можно. Развеешься, посмотришь на людей. Но бежать даже не думай.

— Не буду, — искренне пообещала Беора. — Ты выполнил свою часть договора, и я отплачу тем же.

Надо сказать, наше соглашение оказалось прочным. Пленница заметно воспряла духом после нескольких дней хорошей трапезы и встреч с духовником. Отец Велстан не подавал при мне вида, что ужасно беспокоился о госпоже, но лишь после их первой встречи я понял, насколько у него отлегло от сердца. Я позволил им вдоволь наговориться и взял с обоих обещание не злоупотреблять моим доверием. Это была добрая, но все же неволя. Я лишь старался завоевать доверие пленников.

Скегги не оценил моей излишней широты души и на всякий случай усилил охрану. Что ж, брат был вправе.

Беора встречала Хрута вместе с нами, но держалась чуть поодаль, вместе с остальными женщинами. Поскольку хозяйки у Омрика не было, приветствовали гостей мы со Скегги.

Хрут ловко спрыгнул на пристань и, узнав в Скегги хозяина, раскинул руки в стороны.

— Ярл Скегги! — прогудел он. — Наконец-то мы и встретились!

Рабыни поднесли хлеба и меда, мы произнесли клятву гостеприимства, и я благословил прибывших.

Хрут жестом велел своим людям пошевеливаться, а сам проследовал за Скегги, с любопытством разглядывая город. Я прекрасно знал, что он оценивал, насколько легко будет взять Омрик — это у нас было в крови. Каждый свер не отрицал возможности захватить добро соседа, если понимал, что добудет его в честном бою. Мы же помнили, что Хрут водил слишком тесную дружбу с Мерглумом, и поэтому приказали хирдманам не болтать сверх меры.

Беора пялилась на свиту Хрута во все глаза.

— Он одет богаче короля! — удивленно шепнула она, когда ярл прошел мимо. Я задержался подле принцессы, позволяя Скегги играть роль радушного хозяина. — Неужели у каждого вождя столько денег?

— Хрут — больше торговец, чем воин. Мы добро завоевываем, а он — выгодно продает и покупает. И знается с эглинами.

— Кажется, даже я о нем что-то слышала.

— Не исключено. Он здесь давно.

Я заметил, что моя речь немного изменилась после частого общения с Беорой. Она говорила красиво, чуть возвышенно, использовала изящные выражения, и я невольно перенял некоторые из них. Скегги даже немного надо мной посмеивался, подтрунивая над тем, что эглинская кровь, видимо, была во мне довольно сильна.

— Ладно, нам пора, — сказал я, направляясь к дверям чертога. — Тебя проводят в покои. На закате будет пир.

Беора задержала на мне взгляд, словно хотела ещё что-то сказать, но так и не решилась.

Тем временем следовало как подобает встретить ярла Рагнальда, что направлялся к нам из Сандвена. Разведчики уже донесли о том, что гости пересекали реку.

Скегги встретил меня на выходе из чертога.

— Хрута и его людей разместили, вроде он всем доволен.

— И хорошо. Но не думай, что этого достаточно для того, чтобы он отдал за тебя голос, — ответил я.

— На него я и не рассчитываю, — кисло отозвался Скегги. — Рагнальд мне должен и будет говорить в мою пользу. Хрут меня не знает. Надежда разве что на Бранда.

Ярл Бранд был земляком Скегги и тем самым долгожданным пополнением войск, на которое мы так рассчитывали. Он долго шел к нам из Свергло и, судя по всему, едва успел проскочить перед сезоном штормов. Корабли Бранда уже стояли на наших пристанях, и он привел с собой две сотни людей. Для нас это стало большой обузой — прокормить столько ртов было сложно. Однако Бранд проявил благоразумие и приказал своим людям добывать пищу самостоятельно. Эглинским фермерам пришлось туго.

Бранд слыл человеком суровым, немногословным и жестоким. В глазах гроза, в волосах седина. Долговязый и жилистый, мог голыми руками разогнуть подкову. Когда-то Бранд был дружен с Альриком Тучей, но когда Альрик стал королем Элерихом, их взгляды на жизнь здорово разошлись. На этой почве Скегги и стал уговаривать его присоединиться к походу на Эглинойр. Бранд медлил. Видимо, все надеялся, что Альрик-Элерих одумается и вернет старые порядки, но, по-видимому, этого так и не случилось. Поэтому сперва Бранд увел людей на Нотренойр, а затем прибыл к нам.

Бранда на Эглинойре мало кто знал, ибо он предпочитал ходить в походы не на острова, а на юг — в Юхланд, Шорланд и даже добирался до Кервланда, где правили могучие князья кервов. Говорили, что в молодости он дошел до самой Сарской империи и даже какое-то время служил там в дружине тамошнего правителя.

— Голосов Рагнальда и Бранда мало, чтобы стать конунгом, — напомнил очевидное я.

Скегги раздраженно отмахнулся. Нервничал. Не находил себе места от волнения. Чем ближе был вейтинг, тем беспокойнее становился брат.

— Знаю, — отозвался он. — Но попробую убедить их. Они не имеют права отказать мне в речи.

Я неопределенно пожал плечами.

— Колдовать и помогать тебе я не смогу, ты же понимаешь это? Вейтинг священен для всех.

— Ясное дело.

На следующий день прибыл незнакомый ярл Сигвальд с маленького острова Муннойр, что болтался в море на юге между Иринойром и Эглинойром. Сигвальд оказался наполовину свером и наполовину тунном, но жил сам по себе и, по его словам, стал сильно страдать от морских набегов Лумленда. Каким-то чудом узнав о готовящемся вейтинге, он отправился просить помощи и заключать союзы. Скегги принял Сигвальда, но велел всем хорошенько к нему присмотреться и поспрашивать о нем среди гостей. Слишком уж странным и внезапным было его появление в Омрике. Путь от Муннойра до Омрика был неблизким, и мне было интересно, как и откуда он прознал о сверском вейтинге.

Я бы раскинул руны, чтобы узнать о его истинных намерениях, но моя собственная сила еще не вернулась до конца. А те крупицы, что накопились, я приберег для священных обрядов, что должны были открыть вейтинг.

Теперь все ждали лишь ярла Эовила, и на его счет у меня тоже были опасения. Живя ближе всех к Омрику, он явно не торопился на всеобщий сход. Заставлял ждать и переживать — хотел показать свою значимость. Кроме того, мы со Скегги не сомневались, что Эовил тоже попытается стать конунгом. И его позиция была куда крепче, чем у Скегги: Эовила знали все сверы на Эглинойре, он был богат, давно владел своими землями и умело распоряжался богатством. Кроме того, именно у Эовила были самые обширные войска. Скегги на его фоне смотрелся мальчишкой, которому просто повезло оттяпать себе крепость в удачном месте.

Хотя кого я обманываю? Все так и было. У нас чуть пупы не развязались, даже когда мы захватывали Омрик. Я не хотел думать, что с нами будет, если Скегги придется развязать настоящую войну с Мерглумом.

Я не сомневался в исходе вейтинга, да и Скегги в глубине души прекрасно осознавал свои ничтожные шансы. И все же брат продолжал бороться. А я поддерживал его, потому что был не только братом, но и его начертателем.

Эовил явился на третий день. Солнце уже катилось к исходу дня, когда на сторожевой башне загорелся одинокий факел. Факел означал, что шли свои, большой костер в чаше возвещал о чужаках.

Глядя на то, с каким почтением обращались к Эовилу Хрут и Дагмер, я окончательно убедился в том, что у Скгги не было шансов. Не будь Рагнальд обязан Скегги жизнью за то, что Вива его исцелила, он наверняка отдал бы голос за Эовила.

Вейтинг начался с большого жертвоприношения на закате. Мы с Эгилем провели все сложные обряды, воззвали к каждому из богов и особенно — к Урсигу, ибо он покровительствовал всем тингам и судам. В жертву принесли пять свиней, пять овец и пять лошадей. Земля всю ночь пила священную кровь.

Наутро, когда трапеза была завершена, ярлы собрались на площади, которую успели разровнять после осады. Теперь лишь потрепанная церковь напоминала о том, что какое-то время назад здесь жили другие люди. Омрик стал землей сверов.

— Почтенные ярлы, верные хускарлы и бонды! — крикнул я, обходя священный круг, в котором стояли ярлы. — Приветствуем вас в Омрике, городе ярла Скегги!

Толпа заревела. Люди напирали вперед, стремясь получше разглядеть происходящее в круге, и пришлось выставить крепких бойцов, чтобы сдерживали зевак. В центре круга собрались Скегги, Рагнальд, Хрут, Бранд, Сигвальд и Эовил с Дагмером — оказалось, что сын обзавелся собственным войском, захватил земли и тоже стал ярлом.

Я разбрызгивал остатки жертвенной крови и освящал круг огнем в то время как начертатель Эгиль пел висы к богам.

— Мы призываем богов в свидетели! — Возопил я и начертал священные руны. — Мы призываем Всеотца обратить свой взор на этот вейтинг! Мы призываем Урсига справедливого даровать нам правду! Мы призываем Санги даровать нашим речам мудрость и гладкость! Мы собрались на вейтинг, чтобы избрать конунгом достойнейшего! Примите же, о боги, наши жертвы, и даруйте нам верный выбор!

Мой голос утонул в реве толпы. Я завершил обход, а затем воткнул факел в землю и поставил пустую чашу.

— Да начнется вейтинг! — прохрипел осипший Эгиль. — Кто из ярлов желает стать конунгом сверов в Свергло?

Скегги топнул ногой.

— Я, Скегги Альрикссон, сын конунга Альрика Тучи.

Наши хирдманы приветственно заревели. Хрут широко улыбнулся и топнул ногой в добром сапоге.

— Я, Хрут Иверссон, желаю стать конунгом! — возвестил он.

Три десятка глоток попытались поддержать Хрута, но он явно привел слишком мало людей, чтобы это возымело толк. Ни наши хирдманы, ни люди остальных, не выглядели заинтересованными. Эовил удивленно переглянулся с Дагмером. Неужели не ожидал, что Хрут вызовется? Лицо молодого ярла ничего не выражало, но он коротко кивнул отцу.

— Я, Эовил Хаконссон, желаю стать конунгом, — спокойно сказал могущественный ярл, и площадь содрогнулась от приветственных криков.

Рагнальд, Бранд и Сигвальд не вызывлись. Их хирдманы помалкивали и терпеливо ожидали дальнейших действий.

Мы с Эгилем обменялись пристальными взглядами. Сейчас, на вейтинге, мы не были связаны службой со своими ярлами. Мы служили богам и всем людям, и нашей главной обязанностью было соблюдение традиций. Признаюсь, я почувствовал свободу, о какой давно забыл. Только небо, боги и служение. Прекрасное чувство, и я был благодарен Всеотцу за этот сладкий миг.

— Пусть Скегги Альрикссон расскажет, почему он достоин вести всех сверов, — приказал Эгиль.

Брат шагнул вперед, расправил плечи, вдохнул побольше воздуха…

— Все вы знаете, кто мой отец. Конунг, что изменил порядкам и стал королем, желая единоличной власти. Я пришел на Эглинойр потому, что желаю жить по-старому. Я желаю поклоняться богам, приносить жертвы и растить детей на плодородной почве, какой нет в моих родных землях. Я желаю отомстить Мерглуму и всем его союзникам за то, что они сотворили с нашими соплеменниками. Я желаю избавить сверов от рабства, в какое их угнали эглины, желаю разбить ярмо спирали, что повесили на их шеи! Во мне течет кровь Ауды Эглинки, что была женой Скегги Морехода, моего деда. И я хочу подарить Свергло не только покой на этих землях. Я хочу воспользоваться правом крови и подарить вам весь Мерглум! — Скегги пришлось остановиться — до того громким было ликование хирдманов. Когда на особо голосистых зашикали, и те заткнулись, он продолжил. — Весь Эглинойр со временем станет нашим, если сверов поведу я. Вы получите добрые битвы, жирные почвы, сытный хлеб и место, где вырастите своих детей! Я захвачу для вас весь остров, и да помогут мне боги!

Я пристально наблюдал за лицами ярлов. Хрут хитро прищурился и спрятал улыбку в жиденьких золотистых усах. Дагмер напряженно глядел на моего брата, но не выразил чувств. Эовил хранил полное спокойствие. Старый Рагнальд, казалось, потерял интерес к речи Скегги еще в самом начале и сейчас разглядывал черные полоски на своих ногтях. Бранд стоял с каменным лицом, а Сигвальд явно сперва желал выслушать каждого, чтобы понять, чья речь будет учитывать его интересы.

— Твое слово услышано, ярл Скегги! — сказал Эгиль и повернулся к Золотому. — Пусть теперь говорит ярл Хрут.

Златовласый богач чинно выступил вперед и с сытой улыбкой обвел взглядом толпу.

— Вам известно, отчего меня величают Золотым, — хохотнул он и ударил себя по животу. — Я всюду изыскиваю возможность сделать деньги и обогатиться. Мой Крелбург — богатейший город, мы славимся торгом, мастеровыми, кузнецами и рабами. Мы торгуем со сверами, нейдами, туннами, эглинами, фреттами, шорами, груннами и кервами. В моих руках — лучшая добыча со всех концов света, и за ней в очередь встают даже эглинские короли и епископы. В моих руках связи, богатства, быстроходные корабли и влияние — оно поможет примириться с Мерглумом и сделать жизнь Свергло мирной. Я говорю, что не нужно воевать, когда можно соседствовать и торговать!

Не могу сказать, что Хрут нашел сторонников среди толпы — все же многим так или иначе эглины были врагами. У кого-то спалили дом, у многих угнали сестер или дочерей, а то и вовсе вырезали целые семьи. В словах Хрута была правда — торговать всегда выгоднее, но эта война стала слишком близкой к сердцу для жителей Свергло. И потому поддержали Золотого ярла немногие.

— Твое слово услышано, ярл Хрут! — сказал я и обратился к последнему вызвавшемуся. — Скажи же свою речь, ярл Эовил.

Эовил с почтением склонил перед нами с Эгилем голову и спокойно, словно был уверен в своей неизбежной победе, повернулся к толпе.

— Одни говорят, что наш путь — вечная война и захват земель. Другие толкуют, что враждовать не нужно вовсе, и лучше побеждать золотом. — Ярл встретился глазами с Дагмером. — Но я скажу, что мудрый правитель должен верно понимать, когда нужно говорить золотом, а когда — железом. Свергло пострадал после воцарения Оффы. Юный король расторг старый договор, что мы заключили с его отцом. Отправил людей совершать набеги, грабить, красть наших жен и детей. Мерглум нас оскорбил! — Площадь снова наполнилась криком. Эовил вскинул руку, и вскоре вопли стихли. — Но мы должны верно оценивать наши шансы в грядущей войне. Мало объединиться и выбрать конунга. Сперва нужно дожить до времени, когда можно воевать. И вот мое слово! Я говорю, что Свергло нужно сперва восстановить силы. Наладить торг с Севером и Востоком. Расширить войско, укрепить границы и крепости. Чтобы вырастить наших детей на этих землях, мы сперва должны их защитить. Потому я, ярл Эовил, говорю, что мудрый вождь должен сперва позаботиться о мире среди своих людей. Одолеть все распри, что раздирают нас. Объединиться в защите. И лишь затем, когда сойдут снега и распустятся весенние цветы, выбрать время для войны. Впереди зима, и не все ее переживут. Я желаю сделать так, чтобы Свергло отгородился от эглинов и окреп. Что бы ни ноги мерглумца или лумлендца не было на наших владениях! А затем, клянусь вам кровью предков, мы отомстим. Таково мое слово, и боги его услышат!

Хорош, зараза. Пока площадь ревела, я обдумывал услышанное и признал, что был согласен с Эовилом. Сперва нужно покончить с внутренними раздорами и объединиться. Показать Оффе и его союзникам, что сверы способны образовать крепкий строй. И дать по носу всем любопытным, кто к нам полезет.

Скегги взирал на Эовила с уважением, но я видел в его глазах тоску. Горевал, небось, но такому противнику, как по мне было совсем не стыдно проиграть.

К моему удивлению, шум на площади все никак не утихал, и источник его был не возле круга, а в стороне, где располагались пристани.

— Там что-то происходит, — шепнул мне Эгиль. Я проследил за взглядом начертателя и увидел движение в толпе. Люди расступались, пропуская кого-то вперед. Казалось, я заметил что-то светлое.

— Кажется, у нас еще гости, — сухо сказал Дагмер.

Я привстал на цыпочки и присмотрелся внимательнее. Проклятье! Слишком много людей, слишком плотная толпа.

Наконец, когда люди окончательно расступились, на площадь вышел высокий седовласый человек в белой шкуре до пят. Он следовал в окружении четырех вооруженных бойцов.

Эгиль преградил ему дорогу, но я отстранил его и вышел вперед сам.

— Здравствуй, Хинрик, — сказал гость.

На меня глядел выцветшими глазами сам конунг Гутфрит.

Глава 36

Гутфрит поднял руку, крутанул в воздухе запястьем, и его воины побросали оружие на землю. Толпа зароптала, ярлы переводили непонимающие взгляды с меня на гостя.

— Приветствуйте конунга Гутфрита, вождя туннов и нейдов, — возвестил я.

Седой конунг не сводил с меня глаз. Я напрягся, по спине пробежал холодок. Нет, прямо здесь он убивать меня не станет — это слишком уж вопиющее неповиновение божественной воле. Хотя после всего, что Гутфрит устроил на Свартстунне, едва ли его должны были заботить такие мелочи. Я всмотрелся в лица его воинов и с удивлением узнал в одном из них Коли. Младший брат покойного Броки, очевидно, покинул Кровавого топора и выбрал сторону.

Далеко же завела Коли дорога приключений…

— Зачем ты пришел на вейтинг? — спросил я Гутфрита, изо всех сил стараясь не выдать напряжения. Скегги забеспокоился — понял, что дело пахло большой бучей.

— Я прибыл с вестью. И также искал тебя, Хинрик.

Я удивленно уставился на конунга.

— Хочешь снять проклятье, убив меня?

Гутфрит не ответил. Лишь вступил в круг и развернулся к толпе.

— Я принес вести с Севера. Король Свергланда Элерих, которого вы знаете как Альрика Тучу, воспользовался моим отсутствием и напал на Маннстунн. Несколько городов и окрестности захвачены. Многие погибли. Моя беременная жена Сванхильд…

У меня внутри словно что-то оборвалось. Нет! Только не это…

— Что? — рявкнул я. — Что с ней?

— Схвачена. В плену. Возможно, еще жива. — Голос Гутфрита сорвался. — Точно мы не знаем.

Все поплыло у меня перед глазами. Я пошатнулся и едва успел опереться на посох. Где-то на самом краю сознания каркали вороны и хохотала женщина. Или мне все это показалось. Неужели такова третья плата Гродде?

Гутфрит, суровый и мрачный, подошел к ярлам.

— Я пришел просить помощи. Молю богов и вас простить эту дерзость, ибо я нарушил порядок священного вейтинга. Но вести касаются не только моих владений. Сейчас судьба всего севера зависит от того, сможем ли мы остановить Тучу.

— Он принял спираль, — выплюнул Скегги. — Я его сын. И я ушел от него, потому что он осквернил наши порядки.

Гутфрит чуть кивнул в знак почтения.

— Я наслышан о тебе, Скегги Альрикссон. В конце концов именно ты привел меня к Хинрику. У нас с твоим начертателем… Давние счеты.

Скегги уставился на меня. В глазах горела ярость.

— Я тоже о тебе наслышан, почтенный Гутфрит.

— Как я понял, конунга вы еще не избрали, — сказал Седой, внимательно изучая лица ярлов. — Я дождусь решения и затем обращусь к избранному вождю как подобает. Со мной щедрые дары и жертвенный скот. Мне ничего не жаль ради будущего союза.

— Сперва назови, чего хочешь, — вмешался Эовил. — Какой помощи ты ждешь?

— Мне нужны люди, чтобы пойти на Маннстунн и выгнать Тучу с моих земель. Спасти мою жену и наследника. Я не знаю, сколько у Элериха людей и кораблей. Подозреваю, много, раз он смог захватить мои укрепленные крепости. С тем войском, какое я взял с собой в Туннло, мне его не одолеть. Поэтому я здесь, чтобы просить одних сверов остановить другого свера. Если мы не помешаем Элериху, скоро весь Север склонится перед Спиралью, ибо отец Скегги несет ее на мечах и топорах.

Я слушал его, а затем безумно, почти истерично расхохотался.

— И это ты, Гутфрит, предостерегаешь людей от Спирали? — отсмеявшись, ответил я. — Не ты ли привечал монахов, чтобы проповедовали веру в единого бога среди туннов и нейдов? Не ты ли разрушил священный Свартстунн, убил Гутлог, Вигдис и других жриц? Не по твоей ли вине погибла моя семья? Не ты ли навлек на Сванхильд проклятие, что я обратил на тебя? Как смеешь ты заявляться сюда сейчас, после всего, что сам устроил на Севере?

По толпе прокатился ропот.

— Начертатель говорит правду? — властно спросил Эовил.

— Да будет Урсиг мне свидетелем, — поклялся я.

Гутфрит кивнул.

— Я готов принять наказание за все, что совершил. Я готов принять даже самую жуткую смерть за содеянное, если судьи выслушают меня и решат, что я заслуживаю страшной кары. Но сперва прошу — внемлите тому, что я сказал. Здесь, на Эглинойре, не наш дом. Не будет нам покоя на островах, пока не настанет мир на Севере. — Он обернулся и скользнул взглядом по толпе. — Что толку от наших завоеваний, если мы и свой дом защитить не можем?

— Интересно, как бы ты пел, случись тебе принять Спираль раньше Тучи? — огрызнулся я.

— Возможно, иначе. Но случилось то, что случилось.

Эовил что-то шепнул на ухо Скегги, затем Хруту и начертателю. Те кивнули.

— Ярлы отправятся советоваться, — сказал Эгиль. — Никому не велено нарушать их покой. Но сперва мы зададим хирдманам вопрос. Желаете ли вы отвоевать Север у Тучи?

Люди помялись какое-то время, нерешительно глядели друг на друга, но затем одну за другой начали вскидывать руки к небу.

— Отвоевать!

— Вернуть!

— Долой Спираль!

Голосов становилось все больше, и лишь раз за этот день среди хирдманов царило единство. Почти все высказались за возмездие отцу Скегги. Мы с братом переглянулись. Я видел ужас, гнев и смятение на его лице. Гримасы сменялись быстро, его сжатые в кулаки пальцы побелели от напряжения. Брат метался, но я больше не мог давать ему советов. Этот выбор Скегги должен был сделать сам.

Эгиль кивнул.

— Ярлы услышали голоса своих людей. Ярлы удаляются на раздумья. Ярлы выберут конунга и решат, как отвечать нашему гостю Гутфриту.

Несколько бойцов принялись расчищать дорогу к чертогу. Толпа расступалась, словно волны расходились в сторону. Я остался стоять подле Гутфрита. Ни мне, ни Эгилю на грядущем совете места не было.

Гутфрит взглянул мне в глаза, и я увидел бесконечную печаль.

— Твое проклятье достигло цели, Хинрик Фолкварссон, — тихо сказал он. — Я еще жив. Но минувшим летом умер мой младший сын. Последний сын. У меня осталась лишь Сванхильд, и она носит мое дитя. Но и их у меня отняли. Ты обрек меня на великие мучения, Хинрик. Теперь ты доволен?

— Ты думал, что перехитришь проклятье? — спросил я, собравшись с силами. — Думал, обманешь богов?

— Надеялся. И ужасно пожалел о своей хитрости. Сванхильд не заслужила такого злого рока. И я искал тебя именно потому, что желаю ее спасти. Помоги мне, Хинрик. Заклинаю всеми богами — потом делай что хочешь, но сейчас помоги спасти нашу Сванхильд и ее дитя. В этом наследнике не только моя кровь. Он тоже Химмелинг. Нейдланду всегда нужен Химмелинг.

— Даже если мы найдем и спасем Сванхильд из плена, на ней и ребенке останется проклятие. Я не смогу снять собственную вязь, ты знаешь это. И даже моя смерть может не изменить этого.

Гутфрит кивнул.

— Крепкое слово ты заложил, Хинрик. Мой начертатель погиб, пытаясь снять его.

— Разве? — усмехнулся я. — Мне думалось, он скорее погиб, получив ответ от богов, когда снова попытался меня убить.

Гутфрит изумленно поднял брови.

— Я приказывал убить тебя лишь однажды, когда он поднял птиц в погоню за тобой. Но ты не просто выжил — на твою сторону встали крылатые дети Ава и Птичий царь. После этого я оставил попытки, ибо понял, что у богов на тебя свои планы.

Я лишь качнул головой.

— Была еще одна попытка. Подсунули проклятую еду. Уже в Свергло, когда мы гостили у Эовила.

— Кто бы это ни сделал, клянусь жизнью своей жены, приказ отдавал не я, — ответил Гутфрит.

Он не лгал. Откуда-то я почувствовал это. А может все было потому, что мы стояли в круге, освященном во имя Урсига. Лгать здесь ни у кого бы не получилось.

— Тогда прокляли меня, но все съел Скегги и едва не погиб, — сам не знаю, почему, поведал я.

— Вновь повторю: это был уже не я. Но, судя по всему, ты, Хинрик, успел нажить довольно врагов.

Ладно, с этим я разберусь позже. Сейчас следовало дать ответ Гутфриту.

— С чего ты решил, что я смогу снять проклятье с детей Сванхильд?

— Не знаю. Но среди всех людей, кого я знаю, лишь ты так близок к богам. Быть может, у тебя получится найти скрытый путь. — Гутфрит устало вздохнул, и его плечи поникли. — Я не прошу снимать проклятие с меня. Только со Сванхильд и потомков. Они не заслужили.

Знал, подлец, на какой крючок меня цеплять! Пусть сестра не согласилась бежать со мной, но я не винил ее. Она тогда и правда была смертельно напугана моей выходкой. Но Сванхильд действительно не заслужила такой кары. Жертва хитрости Гутфрита, не более того.

— Хорошо, — наконец согласился я. — Я попробую найти другой путь. Но взамен кое-что потребую.

— Проси чего хочешь, — пообещал Седой. — Все исполню.

— Ты расскажешь мне, как погиб мой отец. И расскажешь честно. Все объяснишь и растолкуешь, ибо я чувствую, что гибель его не была случайной. И если ты убил невиновного мужа Эйстриды, об этом узнают все в Нейдланде.

Лицо Гутфрита застыло печальной маской, но он протянул мне руку.

— Договор. Мне действительно есть что тебе рассказать, Хинрик. Но эта правда тебе не понравится.

— Всякая правда лучше доброй лжи.

Конунг покачал головой.

— Увы, это не так.

Я пожал ему руку на глазах у пораженного Коли. Юноша изменился — вытянулся, возмужал, здорово окреп. Я с трудом узнал его в этом сильном воине. И все же что-то настораживало меня в Коли. Что-то было с ним не так. Я чувствовал это, но не мог понять, что именно…

Нас прервал стук распахнувшихся дверей чертога.

Первым вышел Эовил, за ним Скегги, следом Хрут и остальные вожди. Эовил медленно спускался по ступеням чертога, и лицо его не выражало ни торжества, ни скорби. Скегги выглядел растерянным, Хрут все так же воровато зыркал по сторонам и прятал ухмылку. Старого Рагнальда поддерживал под руку Дагмер. Бранд и Сигвальд молча смотрели на нас.

Эгиль подошел к ярлам, о чем-то пошептался с ними, обменялся кивками, а затем обернулся к притихшей в благоговейном ожидании толпе.

— Приветствуйте конунга Эовила! — возопил он. — Приветствуйте нового вождя Свергло. Да благословят его боги в эти непростые времена!

Ожидаемо. Эовил дождался, пока утихнет ликование и поманил к себе Скегги.

— Мы вернулись не только с избранным конунгом, но и с ответом для нашего гостя Гутфрита. Мы не бросим родной Свергланд в беде, однако понимаем, что нам не разорваться на две крупные войны. Стычка с Оффой Мерглумским неизбежна, но и Альрика-Элериха нужно остановить. Поэтому мы выбрали ярла Скегги вождем воинов, которых отправим в помощь конунгу Гутфриту. Скегги поведет хирд на Север и избавит родные земли от бесчинств отца. Мы назначаем Скегги Альрикссона Владыкой битвы — тем, кто должен пролить кровь за наш дом.

Эовил выступил вперед.

— Что до Эглинойра, то мы станем готовиться к зиме и весенним войнам. Мерглум непременно воспользуется любым случаем, чтобы напасть на нас, и мы встретим эглинов железом и огнем. — Он щелкнул пальцами, и из чертога вывели Беору. — Принцесса останется нашей пленницей и станет залогом безопасности. Поскольку она — добыча Скегги, до его отбытия она останется в Омрике, а затем ее передадут под мою охрану.

Беора бросила на меня напряженный взгляд. Не боялась — думала, пыталась сообразить, как поставить себя в лучшее положение в этом плену.

— Я готова помогать сверам в достижении мира с Мерглумом! — заявила она и уставилась на меня. — Я достаточно узнала ваш народ и убедилась, что нам не обязательно быть врагами. И я нижайше прошу у конунга Эовила, ярла Скегги и начертателя Хинрика дозволения стать переговорщиком от вашего имени.

— Об этом потолкуем позже, — ответил ей Эовил.

Я встретился с братом взглядом. Скегги наконец-то справился с собой, и теперь в его глазах осталась лишь твердая решимость. Мы оба знали, что однажды настанет время для возвращения домой. Но я не думал, что это случится так скоро, да еще и при таких обстоятельствах.

Боги снова шутили над нами злые шутки и, смеясь, переплетали наши полотна судеб.

Скегги вытянул руку, и в его ладонь вложили меч Вигрик. Владыка битвы наконец-то занял место среди нас.

Конец второй книги цикла.

Дорогие читатели! Если вам понравилась книга, пожалуйста, поддержите ее любым удобным для вас способом: лайки, комментарии, награды и репосты крайне приветствуются.

До встречи в следующих книгах:)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36