16 лошадей (fb2)

- 16 лошадей [litres][Sixteen Horses] (пер. Марина Игоревна Стрепетова) 1162K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Грег Бьюкенен

Грег Бьюкенен
16 лошадей
Роман

Шарлотте

Чей это лес – я угадал
Тотчас, лишь только увидал
Над озером заросший склон,
Где снег на ветви оседал.
Мой конь, заминкой удивлен,
Как будто стряхивая сон,
Глядит – ни дома, ни огня,
Тьма да метель со всех сторон.
В дорогу он зовет меня.
Торопит, бубенцом звеня.
В ответ – лишь ветра шепоток
Да мягких хлопьев толкотня.
Лес чуден, темен и глубок.
Но должен я вернуться в срок;
И до ночлега путь далек,
И до ночлега путь далек.
Роберт Фрост «Остановившись на опушке в снежных сумерках» (1922 г.)^[1]

Greg Buchanan

Sixteen Horses

* * *

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers. Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

1

Перед рассветом рваные тучи в небе почернели, горизонт был усеян обломками старых ржавых силуэтов. Вокруг ни души.

– Химиотрассы, – бросил фермер Алеку, как только они встретились, и остаток пути молчал.

Свет фонариков выхватил край берега и пенистую воду – через осушенные болота фермы протекал мелкий ручей. В камышах звенела жизнь: тут были и мухи, и сверчки, и овсянки.

– Ну и где они? – вздрогнув, спросил Алек.

Время без пяти семь. Куртку он оставил в патрульной машине.

– Овец не было, – сказал фермер, не обращая внимания на вопрос собеседника. Он перепрыгнул через ручей, сапоги заскользили по наклонному бережку. – А вообще они любят сюда приходить.

Алек нерешительно осматривал илистую землю, и фермер ухмыльнулся, отчего его щеки запылали под грязно-белой бородой. В прорезиненной куртке, с огромным животом и низким голосом он смахивал на безумного Санта-Клауса.

– Смелее, сержант Николс. Неужто боитесь замараться?

– Нет. Вообще-то да… Надеюсь, вы не зря тратите мое время. Здесь столько мух… – Алек отогнал с закатанного рукава пугающих размеров насекомое.

– В следующий раз одевайтесь подобающе, – посоветовал фермер.

Скривившись, Алек отошел назад, перепрыгнул через ручей и с глухим звуком приземлился прямиком в густую студенистую грязь, забрызгав и свои черные брюки, и джинсы старика.

Тот недовольно цокнул, затем улыбнулся.

– Что ж такое, а?

Алек попытался отряхнуть брюки, но лишь сильнее размазал грязь и испачкал руки.

Фермер пошел дальше и указал на громадный полупустой бак, стоящий в паре сотен футов. Полупрозрачный пластик от времени покрылся пятнами, а след от воды, которая когда-то там была, походил на смазанную улыбку.

– Там мы их и нашли, – мрачно сообщил фермер.

Алек посмотрел на часы: 7:06. Скоро взойдет солнце.

Они двинулись дальше. Тишину нарушало только жужжание мух и отдаленное блеяние овец в полумраке.

– Джин уезжает, вы в курсе?

– Кто-кто? – переспросил Алек.

– Джин, соседка. Продает ферму.

– А, Джин… – Его голос затих. – Да, видел табличку.

По дороге сюда Алек проезжал мимо той фермы: земли там в два раза больше, чем у этого старика, а животные и угодья очень ухоженные, не то что здесь. Имени хозяйки он не знал, да и вообще почти ни с кем из местных не общался. Еще одно доказательство, что он до сих пор тут чужой.

– Сказала, переезжают к родным.

– Кажется, пару раз я видел ее с мужем в городе, – отозвался Алек, подходя к «улыбающемуся» баку с водой. – Они ведь раньше пекли такие вкусные мясные рулеты. Пробовали?

Алек отогнал от лица еще одну муху.

– Нет, – ответил фермер. – Я вегетарианец.

– Серьезно? Моя жена как-то пыталась отказаться от мяса, но…

– Нет, – повторил фермер, явно не желая обсуждать эту тему.

Мир еще какое-то время будет погружен в темноту, но скоро солнце выйдет на свободу. День почти начался.

•

Футов через пятьдесят поле сменилось свежераспаханной бурой почвой. Повсюду комья земли и белесые камни. Под ногами по-прежнему грязно и сыро.

Край угодий был обозначен тонкой металлической сеткой; там, где сквозь проволоку пытались выбраться наружу овцы, торчали клочки шерсти. Впрочем, никаких животных вокруг не было.

– И где же…

– Вон там, – перебил фермер. – В земле.

Алек посмотрел под ноги, но не увидел ничего, кроме грязи.

– Я не…

Что-то у самой поверхности почвы пошевелилось на ветру, и Алек замолчал на полуслове.

Он сделал шаг вперед и посветил фонариком. Прямо перед ним, почти сливаясь с грязью, лежала грива черных волос, густых шелковистых завитков.

Алек подошел ближе, опустился на колени, вытер руки о штаны и достал из кармана латексные перчатки. Хотел надеть их одним легким движением, но влажные пальцы сразу прилипли к материалу. Медленно натягивая перчатки, он не сводил глаз с темных спиралей волос.

Приподнял один локон – на удивление тяжелый и жесткий. Провел рукой вдоль прядей, осторожно их ощупывая. У основания завитка, рядом с остальной массой волос, Алек почувствовал твердую плоть.

Солнце поднималось все выше. Он аккуратно опустил волосы и заметил кое-что еще.

Что-то черное, блестящее, как пластик, с полумесяцем тускло-белого цвета по краю.

Из земли торчал глаз, большой грустный глаз, смотрящий ввысь.

Алек отшатнулся.

– Их нашла моя дочь, – сказал фермер. – И зачем она вообще сюда забрела…

Алек посветил фонариком: таких было много. Некоторые совсем близко, другие подальше. Он обошел все кругом, оставив сотни следов и насчитал шестнадцать закопанных на один и тот же манер голов – почти у каждой из земли торчал только глаз и крошечная полоска кожи. Лишь одну зарыли не так глубоко, и у нее проступала шея. Пока было непонятно, какая часть туловища скрывалась под поверхностью.

Повсюду куча следов: и Алека, и фермера, и его дочери. О таком его никто не предупреждал. Он и представить не мог…

– Кто мог такое сотворить? – прохрипел старик. – Кто мог взять и…

Алек резко посмотрел вверх, к горлу подступила желчь. Солнце светило все ярче, окрашивая небо огненно-красным цветом. В камышах по-прежнему гудели мухи и сверчки, однако мертвых глаз, казалось, сторонилось все живое.

Примерно в полумиле на горизонте виднелся каменный дом.

– Кто там живет? – спросил Алек.

– Никто.

Дом и правда казался заброшенным.

– Вы раньше сталкивались с чем-то подобным? – снова обратился он к фермеру. – С чем-то настолько…

Ужасающим.

И прекрасным.

– Нет, а вы?

Алек покачал головой, отступил на шаг, снова посмотрел на волосы. Теперь было понятно, что это конские хвосты.

– Это ведь убийство, – тихо произнес старик. – Вы только гляньте, сразу видно – убийство.

Вообще-то всего лишь порча имущества. Преступление против собственности.

Если убиваешь не человека, то считай, можно делать что угодно.

Алек снова взглянул на мрачный и холодный дом вдалеке.

– Может, кто-то затаил на вас обиду и решил вот так поквитаться?

Фермер выдавил улыбку.

– Кто-то, кроме моей жены? Нет-нет. Я всегда ладил с людьми. – Он замолчал и после паузы спросил: – И что мне теперь делать?

– Нужно вызвать ветеринара. – Алек выпрямился. – Если получится, проведем вскрытие, а пока их лучше не трогать.

– У меня на все это денег нет.

– Вам и не нужно…

– Кто-то ведь специально их так закопал, да? – перебил фермер. – Лошади сами в землю не зарываются.

– Ну, тут же раньше были болота. Возможно, они… Не знаю, может, просто…

– Нет, – уверенно возразил старик.

Алек опять посмотрел на глаза лошадей: они казались полными жизни, и только их неподвижность говорила о том, что животные мертвы.

Он достал телефон и сделал несколько фотографий. Сойдет, пока не приедет подмога.

– Держите остальной скот подальше от этого места. Заприте их или…

– А что насчет хозяина?

– Какого хозяина?

– Ну, их… этих… – поморщившись, фермер махнул рукой.

– В смысле? – Алек перевел взгляд на головы, затем снова на мужчину. – А, так они были у вас на постое? Тогда надо связаться…

– Нет! – рявкнул фермер. – Нет, нет, нет.

– Тише, не волнуйтесь. – Алек подошел ближе, но старик отвернулся. – Страховка наверняка все покроет.

– Да поймите же вы, наконец, я вообще не держу лошадей – и никогда не держал. Это я и пытался растолковать по телефону той девушке…

На край глаза села муха.

– Я этих лошадей первый раз вижу.

2

В комнате сидит мертвец. Руки завязаны сзади, поэтому он не падает. В воздухе витает пыль и запах газа. В его животе что-то шевелится. Правого глаза нет.

Голод трупа пережил его самого. Желудок кишит бактериями и симбиотическими соками, они продолжают дышать и поглощать организм. Он переваривает сам себя.

Пахнет кошмарной смесью протухшей свинины и сахара. Хуже запаха в мире нет.

В комнате сидит мертвец, но он там не один.

За тем, как с тела берут образец, наблюдают два детектива. Образец – это не ткани жертвы, а три белых кошачьих волоска, найденных в крови.

Купер прижимает маску к лицу – вонь стоит невообразимая. Броситься к окну и блевануть – не вариант. Нельзя дать этим надменным ублюдкам повод сомневаться в ее профессионализме.

Купер впервые видит труп, хотя по ней и не скажешь.

Нужно сосредоточиться только на кошачьей шерсти и ни на чем другом. Сейчас не время проявлять эмоции.

Волоски-то и помогут раскрыть дело. Они позволят найти человека, которого не смог найти никто другой. Они…

•

– Почему мы здесь? – спросила психотерапевт.

В маленькой залитой светом дневных ламп комнате не оказалось часов. Купер взглянула на свои наручные – черные, массивные, с красной окантовкой. Она носила их на левой руке, и от них было больше проблем, чем пользы.

Стоит ей посмотреть на часы, как врач обвинит ее в излишней суетливости. Она каждую мелочь готова использовать против своей пациентки. Ну ни капли жалости.

– Зачем мы здесь, Купер? Давайте вернемся к этому вопросу.

Купер прищурилась.

– Хотите, чтобы я поделилась своими чувствами? – Она выпрямила спину. – Я и так ими делюсь.

– Я хочу обсудить один момент из вашего рассказа. О том, что «не время проявлять эмоции».

– Я тогда впервые оказалась на месте преступления, – со злостью ответила Купер. – Что, надо было взять и расплакаться?

Психотерапевт лишь внимательно посмотрела на нее. Как же она не похожа на предыдущую, милую полную женщину, которая носила мешковатые зеленые свитера, все время улыбалась и с сочувствием реагировала на каждую фразу Купер. А эта…

Какой ледяной взгляд.

– Мне было двадцать пять. Я тщательно изучила место происшествия, забрала кошачью шерсть на экспертизу, вышла из здания, и меня вывернуло прямо на газон. – Купер слегка подалась вперед. – По-моему, неплохо справилась.

– Как думаете, вы были готовы к такой работе?

– Конечно, иначе бы меня туда не отправили.

– Вы же не полицейский и не эксперт-криминалист, вы…

– Я была готова, – перебила ее Купер. – И вообще-то я профессионал своего дела.

– Вы ветеринар.

Купер отвела взгляд. Возникла пауза, поэтому она повернула левую руку и вновь взглянула на часы.

14:18.

14:19.

– Кошачьи волоски, обнаруженные на ноге жертвы, привели нас к другу его зятя. Такую же шерсть мы нашли в доме сестры погибшего, выследили приятелей ее мужа и вышли на этого человека. Найденные улики помогли обвинить его в убийстве.

Психотерапевт опять замолчала, и Купер напряглась.

– Кажется, вы до сих пор не понимаете, чем именно я…

– Почему вы так отчетливо помните запах?

– А вы знаете, как пахнет от мертвеца?

Врач покачала головой.

– Этот «аромат» затмевает все остальное. – Купер взяла с пола бутылку воды и сделала глоток. – Некоторые части тела продолжают функционировать и после смерти – я имею в виду не душу и все такое, а кишечник.

– Вы сказали, что мы сами себя перевариваем.

– Именно так. Бактерии внутри нас начинают все уничтожать.

– Значит, это все-таки не мы сами.

– Человек на шестьдесят процентов состоит из воды. В нашем теле много всего помещается.

Купер выпрямилась и еще раз посмотрела на часы: 14:23. Психотерапевт изучала свои записи.

– Почему вы стали ветеринаром? – спросила она, и Купер перевела взгляд на врача. – Почему выбрали такую профессию?

– Хотела помогать животным.

– Серьезно?

– Да.

– Просто помогать – и все?

Купер не ответила.

– Когда хотят помогать животным, то лечат их. А вы, если я правильно понимаю, занимаетесь немного другим.

Купер кивнула.

– Так почему вы сделали выбор в пользу этого занятия?

– Потому что не хотела зарабатывать на жизнь любезностью.

– И к кому вы не желали быть любезной?

– Не к кому, а с кем.

– Купер… – Психотерапевт вздохнула.

– Ни с кем.

– Что вы имеете в виду?

– Многие люди совсем не задумываются о том, что однажды они умрут.

– И откуда вам это известно?

– Так же, как и вам, – по работе, – фыркнула Купер. – Большинство вообще не понимают природу смерти. Это сразу видно по лицам, стоит только завести такой разговор. «Ой, я совершенно не боюсь умереть, лишь бы не было больно. Ведь если ты мертв, тебе уже все равно, так зачем волноваться?»

– Ну и зачем волноваться?

– Как раз из-за того, что будет «все равно». Никто из нас не сможет осознать, что он умер, поэтому все то, что мы испытываем в данный момент, что мы ощущаем каждую секунду, – все это исчезнет, как будто ничего и не было. В конце нас ждет пустота.

– Другие ведь продолжат жить, – возразила психотерапевт.

– А какая разница?

Снова тишина. Купер уже не смотрела на часы.

– Я пошла учиться на ветеринара, так как не знала, чем еще заняться.

– А теперь…

– Теперь мне тридцать один, и я уже много лет не сталкивалась с живыми пациентами.

– И что вы чувствуете по этому поводу?

– Да ничего.

– Может, сожалеете?

– Нет, я…

Врач сделала какие-то пометки.

– Продолжайте.

– Я люблю свою работу.

Психотерапевт положила блокнот на стол.

– Нелегко далась вам эта фраза. Это видно и по вашей позе, и по интонации. Любопытно.

– Рада, что для вас все это так увлекательно.

– Купер…

За окном темнело.

– Я не смогу помочь вам, если вы не поможете мне, – заявила врач.

– А я и не хочу вам помогать. Меня просто заставили сюда прийти.

– Вы уже об этом говорили.

– Говорила.

– Купер, мне казалось, вас волнует мысль о том, что вы тратите жизнь впустую. Но вы, похоже, ничего не хотите менять.

– Да, похоже на то.

Врач напряглась и неуверенно продолжила:

– Расскажите мне про…

– Вы в курсе, что ветеринары кончают жизнь самоубийством в четыре раза чаще всех остальных? – После паузы Купер добавила: – Эта статистика ведется на протяжении многих лет, мы постоянно умираем.

– И как вы думаете, почему?

– Просто мы знаем, как прервать страдания.

Долгое время обе молчали и просто смотрели друг на друга – не сказать что злобно, но и не по-доброму. Дыхание Купер участилось.

Психотерапевт все-таки нарушила тишину:

– Почему мы здесь, Купер? Я задавала этот вопрос двадцать минут назад, но вы так и не ответили.

– Я же сказала.

– Нет, истинную причину вы не назвали.

Купер не сводила с нее взгляда.

– Вы должны произнести это вслух.

– Потому что мои сослуживцы думают, что я не справляюсь со стрессом. Потому что они решили, что так будет лучше. Только они меня совсем не знают.

Врач вздохнула.

– Я спрошу опять, и на этот раз давайте честно.

Купер молчала.

– Почему мы здесь, Купер? На самом деле?

В коридоре послышались шаги. Она глянула на часы: 14:38. Осталось совсем чуть-чуть.

Купер никак не могла расслабиться, глаза устали.

– Из-за лошадей, – сказала она. – Мы здесь из-за лошадей…

Часть 1
Илмарш

Фургон ехал по ночной дороге.

– Это опять случилось.

И на той дороге им никто не встретился.

– И случится снова, так ведь?

Водитель ничего не ответил.

– Скажи мне.

Небо озарилось вспышками фейерверка.

– Что хуже – неосторожность или жестокость?

День 1

Глава 1

– Одиннадцать, барабанные палочки! У кого-нибудь есть номер одиннадцать?

Никто не отозвался.

На облупившихся фасадах и черных фонарных столбах теснились чайки. Повсюду крикливые вывески: «МЯСО НА ГРИЛЕ», «ТРОПИЧЕСКОЕ КАФЕ», «ДВОРЕЦ ЦЕЗАРЯ». Безлюдные залы игровых автоматов попусту сверкали огнями и заливались однотипными мелодиями – вокруг никого не было, совсем никого.

Под серым небом на берег накатывали волны.

Через двадцать четыре дня на песке найдут два тела.

•

Спустя пару часов после того, как были найдены лошадиные головы, мужчина в грязной майке, липнувшей к худому веснушчатому телу, стоял у своего трейлера с сигаретой в правой руке.

Как это теперь частенько бывало – порой через день – Майкла разбудили выкрики ведущего игры в бинго. Одни и те же реплики и вопросы, все тот же нудный голос, от которого хоть в петлю лезь. Этот гул, проникающий прямиком в мозг, куда действенней любого будильника. День стоял холодный, пахло пеплом.

Он бросил сигарету, растер ее ногой, глубоко вдохнул и закашлялся.

– Сорок четыре – стульчики.

Майкл ненадолго вернулся в трейлер и накинул выцветшую рубашку в черно-синюю клетку поверх майки. Пора на работу. Он запер дверь и пошел по улице, подальше от любителей бинго.

Энни он оставлял в «Шинах Джо» и каждый день платил этому самому Джо, чтобы тот за ней присматривал.

Конечно, Джо это не в тягость, но услуга есть услуга.

У друга перед автомастерской, среди возвышающихся башен, имелся свой клочок земли – все лучше, чем привязывать Энни к трейлеру, как раньше. Честно говоря, клиентам это даже нравилось. Да и Джо тоже. Людям нечем было заняться в ожидании своих машин, так что они частенько глазели на Энни, а та подходила к забору и выпрашивала у них угощение.

Да, есть в лошадях что-то особенное.

Все ее обожали, а еще обожали Майкла за то, что он разрешал на ней кататься. В это время года дела шли не очень, но время от времени какому-нибудь парнишке хотелось проехаться вдоль пляжа на небольшой повозке. Подростки тоже прибегали к услугам Энни, иногда даже заказывали ночную поездку на свидания, и этот момент надолго оставался самым запоминающимся в их полных разочарования жизнях.

Зато летом бизнес процветал. Майкл с Энни были настоящей командой.

Каждое утро он выводил Энни на прогулку, даже если работы особо не предвиделось. Сидел на берегу моря, пока лошадь щипала травку. Иногда читал газету или даже книгу, а она грелась на солнышке. Почему он приходил туда? По той же причине, по которой открывали пустые залы игровых автоматов, а игру в бинго проводили всего для шести человек.

Он добрался до «Шин Джо» и вошел через заднюю калитку.

– Энни, – тихо прохрипел Майкл. Горло еще саднило после вчерашнего. – Энни! – позвал он уже громче и веселее.

Майкл потер усталые глаза. Никто не откликался.

Даже на этом небольшом участке она вполне могла где-нибудь спрятаться, за деревом или у выцветших стен давно закрытых отелей, переоборудованных под новые нужды. В некоторых теперь селились бедняки из других городов. Жилье здесь предлагали по дешевке.

На траву падала тень от здания. До моря – всего несколько минут ходьбы. Возможно, когда-то здесь, за вычурной чугунной оградой, пышно цвел чей-то сад.

Он обошел весь участок. Вдалеке с шумом промчалась машина, за ней другая.

– Энни?

Лошади нигде не было.

•

Все знакомые места.

«МОРОЖЕНОЕ – 1 °CОРТОВ».

«ПАПИН ЧАЙ».

«СРОЧНЫЙ РЕМОНТ ОБУВИ И КЛЮЧЕЙ».

«АМЕРИКАНСКИЙ САЛОН» (повесили букву О вместо У, и название так и прижилось).

«СПИСАННОЕ АРМЕЙСКОЕ СНАРЯЖЕНИЕ», где у двери сидел сердитый хозяин и читал газету, бросая гневные взгляды на каждого, кто осмеливался пройти мимо.

С прошлой ночи все было усеяно мусором: окурками, чеками, жвачкой, тонкими деревянными шпажками в жирных пятнах и использованными бенгальскими огнями.

Через площадь не спеша катили инвалидные скутеры, то приближаясь друг к другу, то отдаляясь; взоры водителей с изможденными и опухшими лицами были устремлены к земле. Когда-то эти мужчины смотрели на бушующие темные воды моря с высоты нефтевышек или добывали тысячи тонн рыбы в год. Их дела процветали, руки были крепкими, а сердца – мощными и полными радости. Они с улыбкой махали девчонкам и мальчишкам, стоявшим на берегу.

Теперь же они повесили головы и почти не разговаривали. Многие уже и сами не помнили, кто они такие.

С крыши на крышу перелетали чайки. На скамейках сидели парочки средних лет, в основном молча. В воздухе стоял запах пыли, соли, кожи и табака.

Из дребезжащих динамиков за безымянными облезлыми зданиями, окружавшими Рыночную площадь, доносилась песня. Когда музыка звучит так далеко, из нутра какого-то мерзкого паба, слов не разобрать.

– Czy Alexey wciąż leży w łóżku? – произнесла в телефон стоящая неподалеку женщина. У ее ног лежали сумки с покупками. – Powiedz mu, żeby wstał z łóżka. Musi iść do szkoły^[2].

Говорила она тихо, но ее все равно услышали. Многие отводили глаза, а одна старушка взглянула на нее с недовольством.

– OK, ja ciebie też kocham. Zrobię później klopsiki, dobrze?^[3]

Полька убрала телефон в карман и на мгновение поймала взгляд незнакомки. Подняла с земли сумки и подошла к палатке с вывеской «ЧАЙ, КОФЕ, БУТЕРБРОДЫ».

– С молоком и сахаром, – попросила полька на английском с едва заметным акцентом. Забрала чай, улыбнулась и кивнула продавцу, взяла свои пакеты и ушла.

Когда она скрылась из виду, старушка с болью в голосе пробормотала что-то сидевшему рядом мужчине. Они обсуждали выборы.

День продолжался, народ приходил и уходил.

В 12:02 площадь пересекла полицейская машина и остановилась на углу у парковки. Типичное зрелище, а вот ночью их обычно не увидишь. В темное время суток город предоставлен сам себе.

Один из полицейских – тот, что постарше и посимпатичнее, если старушке не изменяет память, его зовут Джордж – направился к рыночным палаткам. Тусклые металлические буквы над аркой, складывающиеся в надпись «РЫНОК ИЛМАРША», переливались только на ярком солнце.

Через несколько минут Джордж вернулся, сел в машину и уехал.

В течение следующего часа начались пересуды.

Старушка поняла: что-то не так. Люди активно жестикулировали, и даже мужчины на скутерах остановились и завели серьезную беседу.

Что-то стряслось.

Она так и сказала своему другу:

– Что-то стряслось, Деррик.

Он просто кивнул. Трудно было понять, о чем он думает.

Старушка повернула голову, неловко вывернувшись всем телом – с возрастом двигаться она стала именно так. Вид у нее был слегка напуганный, но при этом оживленный.

– Что-то стряслось, – повторила она.

•

Дождь обещали вчера, но пошел он только сегодня.

Над головами лошадей закрепили навесы, местность разделили на три отдельных участка, подъехав на этот раз ближе.

Шестнадцать лошадей, как и сказал Алек. А хвосты… отрезанные хвосты, мокрые от ливня, лежали все в одной куче, прилипая друг к другу. За ними по-прежнему наблюдали безжизненные глаза, которые, несмотря на сильный ветер, не занесло землей. Размещены они были какими-то не совсем ровными кругами, и оттого все это смахивало не на место преступления, а на чью-то больную фантазию.

Хотя свободных патрульных в то утро не нашлось, эта работа была явно не для Алека. Он ведь сержант следственного управления и способен на большее.

В последнее время он плохо спал.

Проводив главного ветеринарного врача, Алек взялся за телефон.

Врач дал ему контакты специалиста с опытом судебно-медицинской экспертизы, сообщив, что она живет всего в нескольких часах езды отсюда.

– Попытка не пытка, – сказал Алек своему начальнику. Надолго они ее не задержат.

Утром, когда Алек предложил залить найденные следы гипсом, все над ним посмеялись («Может, тебе еще люминол выдать, а, Пуаро? Или сразу позвоним в Отряд Кобра?»), но сейчас ситуация изменилась.

Полицейский участок разрывался от звонков – и звонили не только хозяева лошадей.

Что-то стряслось. Происходило нечто странное. День стоял холодный, было ветрено и дождливо.

– Ладно, – ответил инспектор, разглядывая снимок места преступления. Гарри внимательно присмотрелся к хвостам, к запекшейся крови, к торчащим костям. – Ладно… Я ей позвоню.

Глава 2

На дорогу ушло несколько часов, ее укачало, а таблеток не нашлось. Обычно она неплохо переносила поезда – да и автомобили тоже, если сама была за рулем, – но вагоны так кренились, что и тело, и разум шли под откос. Весь мир погружался в тошноту.

Сумки с инструментами и приборами лежали на полке. Она отставила стаканчик с красным вином, от которого остался легкий след на губах, и решила посмотреть фильм, но быстро сдалась среди этой толпы и теперь просто глядела на мелькающий за окном смазанный пейзаж. Поезд периодически выплевывал людей на станциях, и вот до Илмарша осталось всего полчаса.

В интернете писали, что некогда это был чудесный городок, где упивались чистым воздухом и отдыхали от будничной жизни, а прямо на берегу моря торговали леденцами и сахарной ватой.

Она закрыла глаза и, подложив под голову сложенное пальто, задремала.

В дальнем конце вагона хлопнула дверь, прошаркали пассажиры с сумками. Кто-то смеялся, глядя в экран мобильного, кто-то тихонько разговаривал. Минуты тянулись медленно.

Вот и конечная станция. Последние шестьдесят миль она проспала.

Купер взяла сумки и вышла на платформу – вокруг ни души. Судя по табло, поезда проходили здесь раз в два часа, не чаще. На столбах полно старых выцветших объявлений и киноафиш с рекламой фильмов, вышедших больше года назад. По тому, насколько сложно в городе что-то продать, сразу становится ясно, что это за место.

Ни ограждений, ни охранников, вообще никого. Одна лишь платформа, закрытая комната ожидания и небольшая клумба с красными и голубыми цветами.

Через пару минут приехало такси. Водитель оказался довольно вежливым и спокойным, разговоров, к счастью, не заводил.

Когда приехали по адресу, который дали в полиции, она почувствовала, что море уже близко, хотя воды по-прежнему не было видно.

Впереди поле и дубы. Повсюду очертания мрачных грязных отелей, некогда белая штукатурка которых за сотню лет приобрела серый оттенок. На этой странной улице особенно выделялось здание проката автомобилей, красное и приземистое, с яркой вывеской «ШИНЫ ДЖО».

Внутри пахло пеплом и сигаретным дымом. Рядом с прилавком, за которым сидел подросток со связкой ключей, – целая полка освежителей для машины.

– Это ты Джо? – спросила она.

– Чего? – растерянно отозвался парень.

– Ты Джо?

– С чего бы это?

Она нахмурилась.

– На вывеске написано «Джо».

– На какой еще вывеске?

– Ну, снаружи, прямо над… – Она вздохнула и попыталась смягчить свой сердитый взгляд улыбкой. – Ладно, не важно. Я пришла за машиной.

– Какая именно вам нужна?

– На прокат. Ее уже для меня заказали…

– Кто заказал? – Парень перестал копаться в ключах.

– Полиция.

– А, вы здесь из-за фермы, – сделал вывод подросток.

Она никак не отреагировала.

– Имя?

– Купер Аллен.

– На четыре дня, – сказал парень и отдал ей ключи.

•

До отеля она добиралась уже в темноте. Дорогу вдоль набережной подсвечивали фонари, увитые гирляндами. На стене здания красовалась старомодная вывеска:

«КОУТС-ИНН».

Шел дождь, но Купер решила не надевать капюшон – идти недалеко. Перед входом в гостиницу она пригладила темные волосы, и на руках, а затем на грязном стекле двери осталось несколько капель дождя.

Стойка администратора была закрыта.

Рядом табличка: «ТОРГОВЛЯ НАРКОТИКАМИ ЗАПРЕЩЕНА. НАРУШИТЕЛЯМ БУДЕТ ОТКАЗАНО В ПРОЖИВАНИИ».

Ладно, никаких наркотиков.

В аквариуме с желтой подсветкой булькают пузыри. Где же все? К главному холлу примыкает ресторан, однако он либо на ремонте, либо вообще не работает. У дальней стены, будто после налета, свалены в кучу диваны и грязные матрасы.

– Чем могу помочь?

К Купер подошел пожилой лысеющий мужчина. Она сообщила ему свои данные и взяла ключ. Он хотел сделать ксерокопию ее паспорта, и Купер пришлось доказывать, что на жителей Великобритании данное правило не распространяется.

– Вы что, постоянно снимаете копии чужих паспортов?

– Нет, – пробормотал мужчина и поспешил уйти.

Хм.

Купер пошла искать свой номер. Повсюду висели таблички с предупреждением не перегружать старый лифт с задвигающейся вручную решеткой. Это не стало проблемой – Купер ехала в нем одна. На нужном этаже тоже никого не оказалось, но в подобных местах независимо от присутствия людей всегда возникало такое ощущение – одиночество среди незнакомцев. Так даже хуже, чем когда за тобой наблюдают. И пусть Купер не жаждала заводить с кем-то беседу, все равно не хотелось думать, что она тут одна.

Доставать вещи она не стала – взяла с собой совсем немного, ровно на обещанные четыре дня. Туалетные принадлежности бросила у раковины в ванной. В рюкзаке лежало несколько бутылок воды, баночка лимонада и жевательная резинка. Купер сняла фиолетовое пальто, зеленую кофту, голубые джинсы и черные часы с красной окантовкой. Зашла в душевую кабину и проверила напор. Дверь ванной оставила открытой.

Она помылась за пять минут. Под кроватью нашелся фен. Волосы сильно отросли и по-дурацки падали на лицо: Купер распускала их лишь по особым случаям. А в последнее время таких случаев в ее жизни не было.

Она натянула красный свитер и джинсы, в которых приехала.

Подошла к окну, раздвинула шторы. Снаружи мир ничуть не изменился.

Через тонкие рамы слышался рокот моря. Если ночью кто-нибудь будет шуметь на улице, она не сможет уснуть. Купер немного постояла у окна, скрестив руки на груди. В темном стекле отражалось ее настороженное лицо. Темные волосы, темные, почти впалые из-за искаженного освещения глаза.

Она выключила свет. Стало спокойнее, да и видно лучше.

Вдалеке на воде что-то мигнуло. Может, сигнальные огни какого-то судна? Купер в этом особо не разбиралась.

А вот массовое увечье лошадей – это по ее части.

Звонивший ей инспектор первым делом поинтересовался, сталкивалась ли она раньше с чем-то подобным. Есть ли прецеденты? Возможно, этот безумец не в первый раз такое вытворяет?

Мотивом вполне могла быть месть, однако, если Купер правильно поняла, лошади принадлежали разным хозяевам – не родственникам и даже не соседям.

Иногда такого рода убийства служили прикрытием для других преступных делишек, чтобы ужасным зрелищем отвлечь внимание полиции от более обыденных дел.

– Каких например? – спросил инспектор. Из-за плохого сигнала его голос будто потрескивал.

Например, от афер со страховкой.

На поверхности все оказывается не таким уж и безумием. За последние три десятилетия двадцатого века в США были убиты сотни лошадей. Чтобы разоблачить страховое мошенничество, понадобилось вмешательство ФБР – они взялись за дело после того, как стало известно и о человеческих жертвах.

Инспектор сказал, что его команда будет рада сотрудничеству с Купер, а в ожидании ее приезда они пока опросят владельцев лошадей из Илмарша.

Наблюдая в одиночестве за пустынной ночью и морем, Купер снова почувствовала, что тошнота отступает.

Нужно выпить. Да и поесть не мешало бы. Она взяла ключ, вышла из номера и заперла дверь.

Глава 3

За вчерашний день поступило не так уж много обращений. Разбитые стекла в машине, стоявшей у рынка. Драка в пабе после закрытия. Громкие крики из дома, где живет семья с тремя детьми. Родители потом заявили, что у них все в порядке.

В старых отелях было тихо.

Бездомных выгнали из парка и не пускали обратно.

Грузовики привезли ящики с едой и напитками.

Город рассказывал свою историю тем, кто задавал вопросы.

•

В ближайшую субботу в честь Ночи Гая Фокса жители Илмарша пойдут в Кингс-парк запускать фейерверки. На берегу будет полно народу с бенгальскими огнями и неоновыми палочками. Снова оживут все кафе, магазины и пабы.

В этом году Ночь костров выпала на седьмое ноября.

Ночью, в пять минут четвертого, владелец «Родной фермы» поедет на своем фургоне в западном направлении. К шести он привезет на скотный рынок тридцать овец, а домой вернется только вечером, наверняка уставший после езды, таскания тяжестей и пререканий с покупателями. Проходящие мимо знакомые, спешащие на салют, увидят, как он выгружает овец из фургона. Кто-то из них потом вспомнит, что одна овца свободно ходила по дороге, но в этом не было ничего странного.

•

Жители города направлялись в парк.

Некоторые платили пять фунтов, чтобы зайти внутрь и получить программку, другие стояли за ограждением, довольствуясь халявным просмотром.

В парке поставили палатки с хот-догами и сахарной ватой, игровые автоматы и даже платформу, с которой выступали ведущие местной радиостанции. Иногда в этот день включали музыку, и классические мелодии из фильмов и сериалов эхом разносились из больших динамиков под вспышки салюта.

Скоро подожгут огромное чучело человека, который когда-то пытался взорвать парламент.

•

Потом люди стали расходиться по домам. Кто-то пошел в паб.

Вот и все.

Почти никто ничего не помнил, твердили только, что все было нормально. На фургонах из парка увозили украшения и посетителей. На еще один никто бы и внимания не обратил. Вокруг было столько шума и яркого света, а владельцы лошадей находились так далеко – идеальные условия для похищения животных под покровом радостных криков и огня.

Большую часть животных накачали успокоительным. Как вскоре станет известно полиции, хозяева сами об этом попросили, ведь лошадей сильно пугают разноцветные вспышки и грохот.

Они были сонными, покорными.

И поначалу совсем не почувствовали страха.

•

С пронзительно-темного неба серой завесой падал дождь. Пальто Алека промокло. Он как раз собирался уезжать с фермы, когда позвонили из участка. С ним хотел поговорить какой-то старик, он якобы видел, как все происходило в ту ночь. Бродяга, дремавший в разрушенном каменном доме близ фермы. Прописки нет, постоянного места жительства тоже. Никаких друзей, никакой связи с тем, что случилось. Просто пришел в полицейский участок и рассказал про лошадей и фонарик.

– Думаете, он говорит правду?

– Не знаю. Сам у него и спроси, – буркнул инспектор и повесил трубку.

Алек поехал в центр города. Мокрые брюки прилипали к сиденью. Участок давно объединили с библиотекой, и бюджет округа в основном уходил на замену привычных приемных и стоек регистрации электронной службой поддержки. В опустевшей с момента слияния библиотеке был лифт, но пользовались им только при необходимости: от охранной системы одни мучения. Вход в участок располагался с торца здания, к нему вела зигзагообразная металлическая лестница.

Десяток камер наблюдал за тем, как Алек поднимается, крепко держась за ржавые перила, скользкие от дождя.

Он поднес пропуск к считывателю, зеленый огонек мигнул, и дверь открылась.

Инспектор махнул ему из-за стеклянной стены своего кабинета и указал в дальний угол помещения. Раздраженно буркнув, Алек направился в комнату для допросов. Вот урод, мог бы хоть поздороваться. А еще лучше – ввести в курс дела.

Бродяга, как и было обещано, ждал Алека. На столе перед ним стояла банка колы, но за все время разговора он так ее и не открыл. Они сидели друг напротив друга, оба промокшие.

– Принести вам полотенце?

– Чего? – переспросил бездомный.

– Сейчас вернусь.

Алек нашел в туалете только бумажные полотенца – приятного голубого цвета, в такой часто красят спальни. Принес рулон в комнату для допросов, и они одновременно начали вытирать волосы и одежду.

А потом бродяга поведал ему свою историю.

Глава 4
Свидетель

Здесь создавались хвойные насаждения – росли мощные, высокие деревья, зелень которых была видна даже ночью. Ими любовались. Им позволяли жить, пока вокруг них не формировались свои экосистемы, пока они не становились привычной частью пейзажа для проезжавших мимо или живущих неподалеку. А потом их начисто вырубали, продавая древесину на производство бумаги. Их красота заключалась в смерти, в непостоянстве. О них быстро забывали.

Эти омертвевшие поля тянулись вдоль ферм, рек и прудов. Текла вода, росли другие деревья, и отчетливо виднелись те места, где некогда бок о бок стояли хвойные великаны. Теперь же здесь все было неподвижно.

Бродяга знал, как дует ветер и как тут кричат птицы. Мог отличить их по пению, а вот в названиях не разбирался. Собирался зайти в библиотеку и посмотреть в интернете, когда снова окажется в городе. Может, хоть там найдется ответ. Он обязательно запомнит, как называются все эти птицы. Будет стараться изо всех сил. Библиотечная карточка, пусть выцветшая и потрепанная, у него еще сохранилась.

За несколько часов до убийства лошадей он шел среди деревьев, солнце висело низко и пряталось за пеленой облаков. Земля была усыпана сухими листьями. С каждым шагом они все громче шуршали под ногами. Приятный звук, успокаивающий. По пути скиталец то и дело осматривался. Кругом было много останков, хотя по-прежнему встречались и живые звери – белки, ежи и даже барсуки. Говорят, недавно близ города видели дикого кабана.

В его жизни существование являлось единственной целью. Он бросил всех, кого любил и кем дорожил. И жил в спокойствии.

Через полчаса бродяга вышел к озеру, у которого ржавел остов сгоревшей машины, и помылся. Сунул руку в рюкзак и под звон лежавших в нем кружек и кастрюлек достал тряпку, чтобы вытереться. Когда вернется, сделает себе кофе. «Какой же сегодня день?» – задумался он, глядя на небо.

Скиталец оделся и пошел обратно к лесу. Надо собрать материал для разведения костра: полусухой мох со стволов деревьев, короткие и длинные ветки и щепки. Сначала положит тонкие палочки, потом добавит подлиннее и потолще, чтобы огонь разгорелся получше. Только благодаря воде здесь сохранялась жизнь со всеми ее изъянами. Он нашел все необходимое и зашагал назад. Постепенно темнело.

К сумеркам уже пылал костер. Бродяга скатал мох и тонкие щепки в шар, сделал в нем пальцем небольшую выемку, зажег спичку и бросил ее в самый центр, подул, чтобы пламя схватилось. Все это происходило у небольшого каменного строения, которое последние несколько ночей служило ему домом. Длинные ветки он положил сверху крест-накрест. Костер помогал не замерзнуть, а света хватало, чтобы почитать книгу. Он разогрел банку фасоли, вскипятил воду для кофе. Вчера ему удалось поймать птицу с какой-то биркой на лапе. Птицу он ощипал и разделал.

Где-то далеко в темноте вспыхивали фейерверки.

Едва слышный свист, потом приглушенные хлопки, и вот на черном небосводе мерцают звезды. Салюты запускали не в первый раз за последние недели, но сегодня их прямо не остановить. Когда же седьмое число? Когда должны разводить огромный костер и запускать фейерверки?

Только представьте, что ваше чучело сжигают каждый год на протяжении сотен лет. Страшно подумать.

Костер потух. Он закрыл книгу, пошел в каменный дом и зажег свечу. Кровать уже была расстелена, под одеялами тепло. Это, конечно, не дом, а развалюха: тесный, с прохудившейся крышей, но лучшего места для ночевки он еще не находил. Лес близко, озеро тоже. Вокруг никого. Он был бы не против тут остаться.

Пару раз скиталец видел фермера, своего ближайшего соседа с «Родной фермы». Мало кто знал, откуда взялось такое название. Просто хорошо подходит для хозяйства, очень оптимистичное. Но связано оно было вовсе не с чувством родства, а с родником, который бил в лесу – на земле, что когда-то принадлежала этому участку. Но людям нравилось это название.

С фермером бродяга не говорил, просто заметил его издалека и спрятался – чтобы тот его не выгнал. Потом видел, как фермер вырубал крапиву, как гулял с собакой. Вид у него был одинокий. Как у заключенного.

Бродяга лег спать.

•

Проснулся еще до рассвета.

Было темно. Свеча сгорела не полностью, и он снова зажег ее.

На мгновение послышался шум двигателя – как у легковой машины или небольшого грузовика. Бродяга выглянул из окна, но рядом с домом никого не было. Звук доносился с фермы.

На полях во мраке вдруг заплясал фонарик – нет, даже два фонарика. Они дергались в воздухе, а потом их положили на землю, и свет был направлен горизонтально.

Он накинул пальто и вышел из каменного дома. Хотел посмотреть.

Чьи-то руки разглаживали почву вокруг безжизненных очертаний.

Незнакомцы ходили взад-вперед.

Один из них плакал.

•

На следующее утро бродяга собрал свои вещи и покинул дом – до приезда полицейского. До этих глаз в земле. До того, как все началось.

•

– Я вернулся, – дрожа, сказал он Алеку. – Я не мог оставаться один, хотелось побыть среди людей… И взять новых книг в библиотеке. Я вернулся в город и узнал, что произошло… Узнал, что они натворили.

Стол был завален голубыми бумажными полотенцами. Алек посмотрел на бродягу.

– Мой рассказ помог? – спросил тот.

Алек поинтересовался, сможет ли он опознать этих людей. Как они выглядели, какого были пола? Хоть какие-нибудь отличительные черты?

– Они… они плакали. Точнее, один из них плакал.

В остальном бродяга не мог сказать ничего конкретного, из-за чего очень расстроился.

– Помог, – ответил Алек, выдавливая улыбку. – Конечно, помог.

Скиталец просиял и кивнул, его усталые глаза заблестели.

Идти ему было некуда.

С помощью Алека он спустился по металлической лестнице.

Больше Алек его не видел.

Глава 5

В доме играла песня о конце света. Играла так громко, что слышно даже на улице. Шторы были задернуты, в камине горел огонь, настоящий огонь, озарявший комнату золотым мерцанием.

В углу кухни играл ребенок. Он соединял скрепки в цепочку, обматывал ею деревянные стулья и развешивал свои игрушки.

Алек старался, как мог, но не знал, как общаться с мальчиком.

Его жена стояла у плиты, перемешивая фарш с томатным соусом, а томатный соус – с фаршем.

Запах еды с порога ударил ему в нос. Заиграла другая песня.

– Я дома! – крикнул Алек, но никто его не встретил: супруга все еще занималась приготовлением ужина, а сын… Сын не отрывался от своих скрепок. Проходя мимо Саймона, Алек взъерошил ему волосы, и мальчишка недовольно заворчал.

– Как прошел день? – не оборачиваясь, спросила Элизабет.

Он обнял жену за талию, но она отстранилась.

– Не отвлекай, пока я готовлю.

– День прошел отлично, – соврал Алек и снова потянулся обнять ее.

Элизабет сунула деревянную ложку ему в руки:

– Сам теперь мешай.

– Так стыдно, что я задержался. Извини.

И снова ложь – вовсе ему не было стыдно.

– Ничего страшного, – соврала в ответ супруга, снимая с плиты кипящие спагетти.

– Все из-за этого нового дела… Ты не представляешь, с чем мы столкнулись.

Играла музыка, ребенок все возился в углу. Элизабет молчала.

– Говорю, ты не представляешь, с чем мы столкнулись.

– Я тебя слышала.

– Ты явно не в духе. В чем дело?

– Ты явно не в духе, – повторила она, передразнивая его голос.

– Ну замечательно.

– Ну замечательно. – Элизабет забрала у него ложку и продолжила мешать, пробовать, готовить. Уголки ее губ приподнялись, и Алек тоже улыбнулся.

– Ты просто все за мной повторяешь.

– Не знаю, чем провинился Алек Николс, но ему очень жаль.

– Не знаю, чем провинился Алек Николс, бла-бла-бла.

Услышав это, мальчик рассмеялся, и улыбка Алека, как ни странно, стала шире.

Он нежно коснулся руки Элизабет. Она раздраженно обернулась.

– Кажется, Алек Николс не понимает, как сильно ему повезло.

Эту фразу она повторять не стала, а лишь нахмурилась в ответ.

– Давай… давай сначала поужинаем, а потом поговорим. Когда я его уложу.

Через пару секунд Алек подошел к семилетнему сыну, поднял его и попросил убрать все игрушки.

Затем, пока жена накрывала на стол, он вернулся в прихожую и снял пальто. На рукавах еще оставался снег – наверное, попал и на Элизабет, когда он ее обнимал.

Как же он устал. Алек потер глаза, чувствуя, как к вискам поступает головная боль.

А что, если…

•

Хватит, надо остановиться.

Алек стоял перед домом, весь покрытый грязью. Внутри не горел огонь, не играла музыка и не готовился ужин.

Там было пусто. Теперь это другой дом, в совсем другом месте и времени. Саймон по-прежнему с ним, но сегодня ушел в поход с другом. Парню восемнадцать, он давно уже не развешивает игрушки на скрепках. Скоро окончит школу. Несмотря на беспокойство Алека, Саймон не боялся плавать в море, его не пугали приливные течения. Чаще всего он сидел дома, читал или играл в компьютерные игры. Они часто проводили вечера вместе – молча, потому что ни отец, ни сын не знали, что их ждет в будущем. Кем Саймон хотел стать? Сначала, что удивительно, думал пойти в полицейские. Потом задумался о карьере врача – или ветеринара, если недотянет. Но действительно ли одно сложнее другого? Скорее всего. Наверняка спасти жизнь человека труднее, чем жизнь собаки?

Алек пытался объяснить сыну, какие проблемы ждут его впереди при подаче документов в несколько университетов, однако Саймон все равно не мог определиться.

Мы слишком многого требуем от восемнадцатилетних.

Стемнело, солнце зашло за горизонт и уже не отражалось в глазах лошадей. Осень никак не желала сдаваться в битве с приближающейся зимой, и следующие несколько дней обещали быть теплее. Хотя после сегодняшнего дождя в это не особо верилось. Погода стала совершенно непредсказуемой.

Алек зашел в дом, включил свет и снял грязную обувь. Бросил ботинки на крыльцо и запер за собой дверь. Отопление он еще не включал, так что внутри было холодно.

Все тело Алека, от пяток до макушки (а рост его составлял метр восемьдесят), было покрыто грязью и засохшими брызгами. От черных брюк и пиджака воняло. Слякоть не пощадила и белую рубашку. Когда дождь зарядил всерьез, Алек надел пальто, хотя, наверное, зря – лучше бы небеса смыли с него всю эту гадость.

Он разделся до трусов и посмотрел на себя в треснутое зеркало в прихожей.

Пора бы купить новое.

Но если его снять, зеркало развалится на куски, а это вроде как плохая примета. Да и послужит еще – отражение-то по-прежнему видно. Щетина измазана в грязи, на щеке – следы крови. Видимо, где-то поцарапался.

Голова немного болела. А еще он очень хотел пить.

Алек пошел на кухню.

Обычно в это время в гостиной вовсю вопил телевизор.

Алек вздохнул. Поставил чайник, сунул все свои грязные вещи в стиралку, а сам залез в душ и стоял под обжигающе горячей водой минут десять. Подростком он любил принимать ванну – так в отсутствие личного пространства появлялась хоть какая-то возможность побыть одному.

Интересно, как будет продвигаться расследование?

Место преступления, безусловно, встревожило его, но одновременно и заинтриговало. На это дело дадут дня четыре (инспектор не любит выделять лишние средства), однако вряд ли стоит надеяться на лучшее. Очередные плохие новости заменят старые, новая неделя принесет с собой еще больше ужасных происшествий, и народ совсем позабудет об этих лошадях. К завтрашнему утру Алек надеялся получить показания и сведения по каждому владельцу убитых животных. В отделе намеревались рассмотреть версию со страховкой, и даже если она тут окажется ни при чем, опрос хозяев все равно может дать что-то полезное. Эти люди хорошо разбираются в лошадях: знают, где их держат, как с ними обращаться – и как их убить.

Да, владельцев еще рано исключать из списка подозреваемых.

Алек попытался выкинуть все эти мысли из головы. Дома надо отдыхать, а не думать о работе.

Место происшествия укрыли от дождя – лишь бы не смыло следы и улики.

Алек выключил воду в душе, вытерся сыроватым, давно не стиранным полотенцем. Потом оделся, спустился на кухню и понял, что чайник надо греть заново. И зачем он его вообще включал?

Вздохнув, он щелкнул кнопкой и стал ждать, когда вода опять закипит. Глянул на фотографию рядом с календарем – на ней Саймону всего шесть лет, а у Алека не просто щетина, а густая борода.

Между ними, обняв Алека, стоит Элизабет. Она улыбается, и он тоже. Ее светлые волосы коротко подстрижены, а он свои темные тогда, наоборот, отращивал. Такой вот был своеобразный период – до того, как начались ссоры, до того, как они узнали друг о друге много нового.

Теперь волосы у Алека короткие и взъерошенные.

И с чего вдруг он весь вечер о ней вспоминает? Может, потому, что Саймона нет дома? Или потому, что на работе выдался тяжелый день? Этот фермер со своей семьей, безлюдный участок земли среди полей…

Алек сотни раз сталкивался с подобной атмосферой. Сейчас-то что на него нашло?

Чайник закипел.

Мусорное ведро переполнено. И почему он раньше его не вынес?

Желая чем-нибудь себя занять, Алек взял черный пластиковый мешок и вышел на улицу.

Снова начал вспоминать все, что случилось за день: фермера и бродягу, того грустного бродягу, которого он все-таки заставил улыбнуться. Приятно.

•

Луна становилась тоньше, а ночь – все более скверной. Алек открыл крышку мусорного бака на колесиках, бросил пакет внутрь и покатил бак через двор по высокой мокрой траве.

От ветра шуршали листья на деревьях, слегка покачивался забор. Алек открыл ворота и потащил бак за собой в переулок. Илмарш – город узких, ограничивающих передвижение улочек. В пригороде, конечно, просторнее, хотя и здесь, к югу от центра, у края полей, Алек чувствовал тошнотворную тесноту.

Этот район некогда представлял собой сплошные болота. Когда к одному дому через три улицы отсюда делали пристройку, в земле нашли монеты с потертыми профилями и осколки древнескандинавской керамики. В прошлом году об этом даже писали в местной газете, которую вскоре перестали издавать. Болотистая местность, ставшая домом для многих изгнанников, и дала название городу^[4].

В стране был дефицит рыбы, надо было где-то поселить рыбаков, вот и решили осушить эти болота вместе со всеми, кто жил и умирал среди камышей.

А потом в море обнаружили нефть.

Из-за дождя Алек почти ничего не видел. Промокшая футболка липла к телу, но, несмотря на чертов ливень, он все равно катил за собой мусорный бак.

Пройдя еще немного, Алек обернулся.

Вокруг ничего не было. В переулке совсем пусто. Ну конечно.

Он зашел обратно в дом и хлопнул дверью с такой силой, что все затряслось.

Бросил взгляд на дурацкий чайник, который придется кипятить в третий раз.

Завибрировал телефон, лежавший на столешнице рядом с ключами.

Сообщение от Джорджа: «Давай по пинте в „Олене“».

Он всегда приглашал Алека, когда все собирались в паб. Ну, может, и не всегда, но довольно часто – подобных сообщений у него накопилось немало. Алек каждый раз придумывал отговорки: проблемы на работе, что-нибудь насчет сына, нужно побыть дома.

Он и сам не понимал, что с ним не так.

Ему хотелось быть другим.

Кто-то однажды сказал Алеку, что к новому месту привыкаешь за четыре года. Что за бред? Четыре года пролетают, как мгновение.

Алек все так же скучал по Элизабет. Они причинили друг другу столько боли, но ему все равно ее не хватало.

Он сменил футболку и надел пальто.

Представив, что в каком-то другом мире она была бы жива, а он не чувствовал бы себя одиноким, Алек вышел на темную улицу.

Глава 6

Навесы трясло и едва не срывало под натиском дождя. Вода уже скопилась у головы молодой кобылы бурой масти по кличке Салли. Она была лучшим другом своего хозяина.

Правда, как все это разглядишь, если в такой глуши даже фонарей нет?

Той ночью тоже никого не было видно.

Даже если бы они стояли вплотную и смотрели прямо на вас, вы бы все равно их не заметили.

Не увидели бы ни серые противогазы, ни резиновые перчатки.

Когда тебя видят – это прекрасно.

В звездах, погибших многие тысячи лет назад, еще теплилась надежда.

Они шли в темноте.

Глава 7

Все стены паба украшали оленьи головы.

– Как думаешь… – Алек помолчал. – Как думаешь, я нравлюсь людям?

Джордж молча посмотрел на друга. На его уставшем лице появились морщинки, обветренные губы растянулись в широкую улыбку.

– Господи, с чего вдруг такие вопросы? – Он покачал головой и сделал глоток пива.

У игрового автомата сидел двадцатилетний парень в бейсболке. Он шмыгнул носом и почесал затылок. Незнакомец средних лет разговаривал с женой по телефону. Ему отказали в пособии по инвалидности, но ничего страшного, он что-нибудь придумает. Все будет хорошо. За столиком в углу пять лысеющих мужчин громко смеялись над какой-то лишь им понятной шуткой про Аргентину. Вдоль кирпичной стены восковыми фигурами выстроились пожилые парочки. Из-за непогоды в пабе собралось на удивление много посетителей.

– Со мной люди разговаривают совсем не так, как с тобой, – слегка обиженно ответил Алек.

– Какие люди?

– Не знаю, в пабе, например.

– И как же они с тобой разговаривают?

– В том-то и дело, они… они в основном молчат. Пялятся на меня, вот и все, и им плевать, если я замечаю их пристальные взгляды. Им не хочется узнать меня получше, не хочется, чтобы я вообще сюда приходил. Может, это из-за моей работы или моей манеры вести беседу.

– Да какое тебе вообще дело до этих людей?

– Не знаю. – Алек поморщился. – Все хотят нравиться другим, разве не так?

Джордж рассмеялся, допил свое пиво и заказал еще.

– Не стоит даже время тратить на такие переживания. Взгляни на все по-другому.

– Просто я не люблю, когда меня осуждают.

•

Они немного поговорили о деле, о свидетеле, о возможной причастности тех двоих. Вскоре разговор зашел о начальнике.

Пару недель назад в участке уволили несколько полицейских – Алек их почти не знал, а вот для Джорджа они были давними друзьями и напарниками.

– Гарри всего лишь делал свою работу.

Джордж покачал головой.

– Никто не заставлял его их выгонять.

– С ними все будет в порядке.

– А когда и нас тоже выпрут?

Алек поставил бокал на стол.

– Не выпрут.

– Почему это?

– И так уже работать некому, как тогда…

– Работать и раньше было некому, – парировал Джордж.

– Я не за этим сюда пришел.

– Ты о чем?

– Очень уж пессимистичная у нас беседа, – ответил Алек, и Джордж засмеялся.

– А сам сейчас десять минут жаловался на то, что тебя никто не любит.

Алек нахмурил лоб.

– Однажды ты придешь на работу и всех нас поубиваешь.

– Что за хрень ты несешь?

– Ты прямо как тот почтальон. – Джордж опять усмехнулся. – С побережья, если не ошибаюсь? Как же его звали…

Алек даже не улыбнулся.

– Он не был почтальоном. И тут нет ничего смешного. Лучше не надо…

Джордж приложил палец к губам и осмотрелся с притворной настороженностью.

– Не волнуйся, нас никто не слышит.

Он отхлебнул пива, и его улыбка как-то изменилась.

Разговор перешел на другие темы. Начали болтать о старых делах, про которые вспоминаешь лишь в такие вечера.

Вечера, когда ты забыл, где твое место. Когда больше нечем заняться. Когда ты не знаешь, нравишься ли ты людям.

В конце они опять вернулись к этому вопросу.

•

Перед уходом Джордж все-таки решил дать напарнику совет. Решил поделиться с ним главным секретом всей жизни.

– Старайся помогать другим. Думай не только о своем благополучии. Не только о том, что в твоем понимании правильно и пристойно. И тогда все эти мысли, – он показал на голову Алека, затем на свою, – улетучатся.

– Эгоистичный подход, – с усмешкой сказал Алек.

– Почему это? Разве ты стал полицейским не для того, чтобы помогать людям?

– Завоевывать расположение окружающих, помогая им, – это как-то…

– Нет-нет. – Джордж натянул пальто. – Если все сделаешь правильно, то вообще не станешь думать о том, нравишься ты кому-то или нет. Их счастье распространится и на тебя. Только это и будет важно. – Он посмотрел на пустые бокалы с отпечатками губ, почти как от помады. Алек не вставал с места. – Так что не переживай, понял?

– Ага, как будто твои слова мне очень помогут…

– Разве отец ничему этому тебя не учил?

Алек молча уставился на бокал.

– Ну, тогда просто будь собой, – со вздохом добавил Джордж.

– Так и сделаю. – Алек сделал глоток пива. Его друг не спешил уходить. – Сейчас допью и пойду.

Джордж вздохнул.

– Серьезно, все в порядке…

– Не похоже.

– Доброй ночи, Джордж.

Немного помедлив, тот ушел, снова вздохнув напоследок. Алек еще посидел, разглядывая свой бокал, потом залпом осушил его и пошел к бару.

– Виски, пожалуйста, – заказал он, опираясь на деревянную стойку.

Заскучавший бармен кивнул.

– Двойную порцию, приятель?

– Двойную.

Пока бармен наливал виски, Алек смотрел в зеркало за барной стойкой.

Ощутив боль, потянулся в карман за парацетамолом.

Нет, садиться обратно за стол нельзя. Сквозь мутное окно Алек увидел террасу паба, огороженную забором из искусственного бамбука и освещенную фонариками.

Нужно подышать свежим воздухом, пусть и под дождем.

Нужно вырваться отсюда.

Алек вышел на улицу под звук колокольчиков над дверью. Лишь через пару мгновений, через пару глотков он понял, что рядом кто-то есть.

У деревянного столба в углу террасы, укрывшись под навесом от дождя, стояла женщина. На ней был красный свитер с черным цветочным узором, похожим на чернильные кляксы. Голубые джинсы заправлены в коричневые сапоги. Она внимательно смотрела в телефон и даже не подняла голову. На столике перед ней – толстая папка с бумагами и записная книжка, прижатые сверху бокалом пива, чтобы не унесло усиливающимся ветром. Через спинку стула перекинуто фиолетовое пальто.

Капли дождя на ее темных волосах переливались в свете мобильного. Она слегка прикусила губу, взволнованная чем-то на экране. Незнакомка получила какое-то сообщение, и уголки ее рта вдруг поползли вверх. Алек тоже улыбнулся, и в этот момент она его заметила.

Черт. Он отвернулся, уткнув взгляд в бокал.

Направился внутрь, глянув напоследок через плечо.

Алек поставил бокал на стол, надел пальто и вышел из паба.

•

Алек выпил лишнего. Надо проветрить голову, поэтому дорогу домой он выбрал подлиннее, вдоль набережной.

Бушевала гроза, но зал игровых автоматов работал даже в такой вечер.

Трейлер, стоявший на парковке у кирпичного здания кафе, качало на ветру.

Внутри горел свет, на пороге стоял мужчина в капюшоне. Незнакомец с каплями дождя на лице посмотрел на Алека, а Алек, тоже промокший, посмотрел на него.

На мгновение оба замерли. Неоновые вывески раскачивались среди шума ливня. Их гул наполнял весь мир, пока больше ничего не осталось.

Мужчина пошевелил губами. Алек не понял, что именно тот произнес и с кем вообще разговаривал. Да и какое ему дело?

Рассерженный, сломленный, он развернулся и зашагал домой, к зданию, которое вовсе не хотелось называть домом, ведь там его ждала одинокая холодная постель.

Завтра Алек пойдет и выкопает лошадей. Встретится с судмедэкспертом, вместе они разберутся, кто это сделал, и тогда эксперт уедет, а он останется. И будет жить дальше своей дерьмовой, расколотой на мелкие части жизнью.

И, пока возможно, будет делать то, что должен делать.

День 2

– Однажды она задала мне вопрос.

Фургон притормозил на повороте.

– Спросила, знаю ли я, чего хочет Господь.

Воздух прорезал шум фейерверков.

– Что за странный вопрос?

Водитель не ответил.

– Ты веришь в Бога? Веришь хоть во что-нибудь?

Водитель пожал плечами.

Все вокруг затихло.

Крики смолкли.

Глава 8

На следующее утро Алек окатил пешехода водой из лужи.

Чисто формально это тянуло на штраф в тысячу фунтов. Алек поморщился и поехал дальше. Парень сам виноват, что его не заметили, – решил побегать в темноте, да еще и по направлению движения.

Вскоре он сбросил скорость – хотел посигналить бегуну, как бы извиняясь, но вдруг тот подумает, что над ним издеваются? В итоге Алек дал газу и помчался на ферму.

Утром на электронную почту прислали файлы со свидетельскими показаниями всех владельцев лошадей. В основном информация была записана во время опросов по телефону, с некоторыми встретились и поговорили лично.

Разнообразный контингент, по-другому и не скажешь: три лошади принадлежали школе верховой езды, еще четырьмя владела Джоан Марш, некогда член городского совета, а остальными – фермеры и местные подростки. Хозяев двух лошадей, у которых не было микрочипов, найти пока не удалось.

У одного из владельцев, сорокатрехлетнего Майкла Стаффорда, жившего на побережье у моря, имелась судимость. С помощью лошади он зарабатывал на жизнь, катал детишек на повозке вдоль берега. Алек присмотрелся к его досье: нападение с отягчающими обстоятельствами, хранение наркотиков с целью распространения. Все по молодости. И все же ошибки – будто стрелы, летящие сквозь время. Не в силах найти мишень, неспособные остановиться, они стремятся вперед.

В списке выделялись еще два имени – Чарльз и Луиза Элтон, хозяева конюшни. Отлично подходят под таинственную парочку из рассказа бродяги, только вот, учитывая возраст этих двоих, трудно представить, чтобы они могли отсечь кучу лошадиных голов.

Как только Джордж освободится от работы над другими делами, он выяснит подробности по некоторым хозяевам.

Остальными займется Алек. Его ждали на месте преступления через пару часов. Он собирался еще раз поговорить с фермером. Кое-кто из владельцев не только слышал об Альберте Коуле, но и знал о проблемах в его прошлом. Ходили разные слухи о том, почему от него ушла супруга Грейс, а дочь примерно в то же время бросила школу.

С Ребеккой, дочерью Коула, Алек тоже хотел встретиться – ведь это она первой обнаружила лошадей, – однако отец все придумывал какие-то отговорки, отвечал уклончиво, мол, то у нее много работы, то есть что-то срочное на ферме. Алек понятия не имел, какие дела тут считаются срочными.

Ему вдруг вспомнились оленьи головы на стенах паба.

Он внимательно смотрел на дорогу. Без специалиста им не обойтись. Уж она-то должна знать больше.

Глава 9

Девочка отвернулась от восходящего солнца. Ее лицо исказилось, и она чихнула прямо на влажный, поросший мхом камень. Переливаясь в утренних лучах, капельки стекали в бесцветное болото. В носу что-то болело.

Рядом никого не было.

Сидя на троне, созданном самой природой, Ребекка даже не прикрыла лицо рукой. Здесь не нужен этикет. Здесь можно чихать, не беспокоясь о других, – это и есть свобода.

Ураган все-таки пощадил навесы. Один из полицейских, мистер Николс, уже приехал на место. Приехал на рассвете, как и вчера, и поговорил с ней в присутствии отца.

Как ты обнаружила лошадей? Зачем вышла из дома в такую рань?

Трогала их?

Может, видела или слышала что-то странное?

Кто вообще мог сотворить подобное?

Ей не спалось, пошла гулять с собакой.

Сначала не поняла, что это такое.

Нет, ничего странного, кроме самих голов, не видела.

И не знала, кто на это способен.

На соседних фермах одиноко светились окна, издалека смахивая на костры.

Под ногами что-то зашевелилось.

Слышен был лишь стрекот сверчков и шорох листьев, похожий на шум дождя.

Девочка посмотрела на землю, и сердце ее забилось быстрее. Будто сама по себе включилась какая-то музыка. Будто в соседней комнате кто-то забормотал.

Под ногами лежало что-то тонкое и плоское… скрученное кольцами…

На мгновение показалось, что это свалявшиеся лошадиные хвосты, которые она нашла через два поля отсюда.

Оно дышало и пульсировало. Ребекка моментально поджала ноги и залезла повыше. Посветила фонариком – существо, теперь уже неподвижное, внимательно смотрело в ее сторону.

Это всего лишь змея.

На ее сером кожистом теле красовался узор из черных квадратов. Голову короной венчала буква V.

Гадюка отреагировала на резкое движение ног и зашипела. В темноте девочка глядела на освещенную фонариком телефона змею, а та – на нее.

Небо стало светлеть, и вскоре Ребекка снова чихнула. От резкого звука гадюка дернулась назад и обнажила зубы. Интересно, каково это – испытать на себе змеиный укус?

Девочка встала, отряхнула джинсы и поняла, что гадюка уже исчезла.

Словно сон наяву. Словно вся ее жизнь была одним долгим сном.

Неподалеку затормозила машина, приехавшая из города. Кто же это? Ни у кого из немногочисленных папиных друзей такого автомобиля нет. И не полицейская. Кто-то незнакомый.

Почему-то этот звук напугал ее.

Она встала с валуна и покинула свой наблюдательный пост. Когда уедет полиция, надо сказать отцу, чтобы пришел и убил эту гадюку. Тут все-таки овцы поблизости.

Глава 10

Купер прибавила скорость. Под классные песни Купер всегда ехала быстрее. Вот и сейчас из динамиков звучала «Waterloo» группы ABBA, а она громко подпевала.

Дорога оказалась длинной и безлюдной. Во всем мире только ее машина и лес вокруг.

Купер опаздывала на сорок минут. Вернулась она поздно, легла не сразу. Спала ужасно, кровать в дерьмовом отеле оказалась будто каменная. Однако утром, увидев за окном почти голубые волны в лучах солнца, Купер почувствовала себя лучше. Как там говорится? Смотри на жизнь позитивно?

Потягивая черный кофе из термоса, она пела о победе, о любви, о войне.

Другого диска в арендованной машине не нашлось, да и этот, наверное, забыл предыдущий водитель. Телефон почти не ловил, на радио – одни помехи. Зато с диска играла песня, под которую так и хотелось сильнее давить на газ. Очень бодрящая.

Пять минут Купер уже нагнала и теперь опаздывала всего на тридцать пять. Класс.

У обочины ближе к фермерскому дому стояла полицейская машина, ворота были открыты, следы шин исчезали в поле.

Купер припарковалась немного дальше. Напоследок сделала еще один глоток кофе, сунула неработающий мобильник в карман джинсов и вышла из автомобиля. Открыла багажник, достала сумку и переобулась в резиновые сапоги, поверх одежды натянула непромокаемый комбинезон. Набор инструментов вытащила в последнюю очередь: увеличительные стекла, набор для взятия проб, хирургические щипцы, щетка для вычесывания блох, шприцы и иглы, в том числе для биопсии, пакетик мятных леденцов и скальпель. Да, под настроение она частенько брала с собой скальпель. Всегда может пригодиться.

Шестнадцать мертвых лошадей с отрезанными хвостами и головами, каждая из которых закопана одним глазом к солнцу.

Они прислали ей все, что нашли.

Купер захлопнула багажник.

У фермерского дома стоял полицейский и, закатав рукав, чесал покрытую красной сыпью кожу.

Купер направилась туда.

•

Однажды сержант при Купер засунул руку в пулевое отверстие в голове овцы – без перчаток. Они приехали туда по другому вызову о браконьерстве, и обвиняемый просто топтался рядом и кивал в ответ на слова сержанта о том, что рану, должно быть, проклевала птица. Ага, прямо через кость.

Берег реки гудел мухами и сверчками. После вчерашнего дождя все пропиталось влагой – хорошо хоть ничего не затопило. Увидев вдалеке белые навесы, похожие на наполненные ветром паруса, Купер с облегчением выдохнула. Тела успели накрыть.

Сапоги хлюпали по грязи, гул насекомых становился все громче. Она отогнала от лица рой мошек.

Купер вспомнила о фотографиях: глаза, торчащие из земли, спутавшиеся хвосты.

Есть в лошадях что-то особенное, правда?

Как-то раз после утомительного рабочего дня Купер обсуждала этот вопрос в баре с коллегами. Когда человек попадает в аварию на машине, он говорит «я разбился» или «я врезался», как бы считая автомобиль частью себя. Если задуматься, то с лошадью и наездником все точно так же.

Купер прислушалась к шуршанию камышей. Вдруг показалось, что на нее кто-то смотрит, но рядом никого не было.

Место преступления навевало мысли о каком-то ритуальном обряде. Головы четко расположены одним глазом к небу, рядом в одной куче все хвосты. Очень театрально и броско, словно злоумышленником двигала лишь одна цель – вызвать страх, гнев и возмущение. Это было понятно еще по снимкам, но теперь надо внимательно осмотреть все собственными глазами и узнать подробности.

В таких вымирающих деревнях люди доходят до отчаяния. А отчаянные люди обычно действуют неосторожно.

Вряд ли с этим делом возникнут какие-либо сложности.

•

Полицейский, высокий широкоплечий мужчина с щетиной в ковбойском стиле, стоял, нагнувшись, и внимательно рассматривал что-то в земле у навесов. Только когда Купер подошла почти вплотную, он поднял голову.

Выражение его лица сразу изменилось.

– Я доктор Аллен, – представилась она. Купер всегда начинала знакомство со слова «доктор» – это придавало значимости.

Полицейский ничего не ответил – лишь смотрел на Купер так, словно она наступила ему на ногу.

Ей тоже было не по себе.

– Мы с вами раньше не встречались? – спросила она. – Вроде знакомое лицо.

– Нет, – сказал мужчина и заметно успокоился. – Нет, вряд ли. – Почесав шею, он выдавил улыбку и протянул ей руку: – Сержант уголовного розыска Алек Николс, рад познакомиться.

Купер с силой сжала его руку, готовая к энергичному рукопожатию. Глаза у Николса были красными. Кажется очень крепким мужчиной, но явно не в лучшей форме.

Она заметила лежащего на земле ворона – по всему телу следы запекшейся крови. Его чем-то покалечили.

– Извините, я еще не совсем… – неуверенно заговорил Николс и потер глаза. – Всю ночь работал, почти не спал.

– Представляю.

Купер снова перевела взгляд на птицу, Алек тоже посмотрел на ворона.

– Не знаю, важно ли это, но вчера его здесь не было. – После паузы он добавил: – Это я первым увидел лошадей. Ну, после мистера Коула и его дочери.

Николс снова замолчал. По его внешнему виду было трудно что-то понять. Выглядел он каким-то нервным, однако дело, похоже, не только в этом.

•

Купер наклонилась и, надев перчатки, аккуратно подобрала ворона, чтобы не навредить ему еще сильнее. Держа птицу на вытянутых руках, она осмотрела разорванные крылья и лапы, затем прощупала грудь.

Ворон бесшумно открывал и закрывал клюв.

Отек брюшной полости. Как она и думала, птица была ужасно истощена и заражена паразитами. Ее мучила страшная боль.

Даже если попытаться вылечить ворона, в дикой природе он не протянет и недели и все равно умрет.

Придерживая птицу посередине одной рукой, другой Купер свернула ей шею. Она положила ворона обратно на землю и посмотрела на Алека. Он ничего не сказал, хотя определенно удивился.

Глава 11

Под навесами поставили большие ведра и корыта там, где протекала крыша. Свет фонариков лишь подчеркивал мрачную обстановку. На земле расставили несколько тусклых ламп. К колышкам привязали цветную бечевку, отмечая границы каждого участка, представляющего интерес.

Алек заверил ее, что место преступления уже сфотографировали, и все же Купер сама сделала несколько снимков: издалека, на подступе, вблизи. Без надлежащего фотодокументирования не обойтись ни в одном уголовном разбирательстве, если таковое последует, – даже когда речь идет о животных. Особенно когда речь идет о животных.

Только снимки передают всю боль и помогают обнаружить злой умысел.

Купер всю жизнь училась этому и даже большему, однако мир умеет поражать.

•

Закопанные лошадиные головы лежали на боку, присыпанные землей так, чтобы наружу смотрел лишь один открытый глаз. Под этим навесом голов было пять, все недалеко друг от друга.

Купер опустилась на колени, и почва под ней слегка просела. Она достала из сумки щетку и, решив начать с ближайшей головы, приступила к работе.

Она осторожно смахивала землю по направлению от глаза, присматриваясь, нет ли чего среди крупинок. Поначалу ничего не обнаружилось, но вскоре, счистив верхний слой почвы, Купер нашла под ним другой, более спрессованный.

Убийца выкопал ямы, бросил туда головы, облепил землей, а уже сверху раскидал комки почвы, чтобы участок не бросался в глаза.

С какой целью? Чтобы лошадей обнаружили не сразу, хотя навеки скрывать содеянное он тоже не намеревался. Чтобы находка вселила страх.

Далее Купер осмотрела место отсечения головы – аккуратно убрала все лишнее от основания обрубка, при этом стараясь не повредить сами ткани.

– Эту обезглавили чем-то острым, – сказала она и в нерешительности добавила: – Только вот… Надрез был явно не один. Возможно, пользовались несколькими инструментами.

– Нанесли режущий удар? – прохрипел Алек.

Да что у него с голосом?

– Не совсем, скорее часть шеи перепилена, – ответила Купер, глядя на лошадиную голову. – Подробности узнаем только в лаборатории.

Судя по объему жира на холке, до смерти лошадь была вполне крепкой и здоровой. Сейчас ее кожа стала холодной и какой-то обмякшей.

Вокруг носа виднелись следы запекшейся крови. Трупное окоченение понемногу проходило, а вот глаза, по мнению Купер, выглядели чересчур мутными для ноябрьской смерти. Процесс разложения шел на удивление быстро, зато насекомые пока не завелись – и то хорошо. В воздухе их кружило куда больше.

Купер приоткрыла рот лошади, с силой надавив на челюсть. Сквозь зубы торчал язык. Она проверила десны – с обеих сторон слизистая оболочка бледная. Прощупала поднижнечелюстные лимфатические узлы – ничего необычного.

– Где хвосты? – спросила Купер, поднявшись.

•

Они зашли под второй навес.

По дороге сюда Алек не сводил с Купер взгляда. Когда он поворачивал голову, свет его фонарика красноречиво подергивался.

В ее присутствии Алеку было как-то не по себе. Такое чувство, что ответственность за каждую испорченную улику лежала на нем.

– Я не сразу понял, что это такое, поэтому потрогал один из хвостов руками. – Он поежился, а потом спросил, уже не таким сиплым голосом, сталкивалась ли Купер раньше с чем-то подобным.

– С расчленением? Конечно, – ответила она и переступила через натянутую вокруг хвостов бечевку. Они лежали чуть поодаль от очередного круга из голов, как бы изображая кончик английской буквы Q.

Купер встала на колени и сунула руку в перчатке внутрь кучи хвостов. Нащупала костистый обрубок и вытащила один хвост из земли.

– На головах такой же надрез. Как будто двигали пилой туда-сюда.

Затаив дыхание, Купер провела рукой по волосам в хвосте: жесткие, ближе к верхушке на них следы крови и мягкой, изначально жидкой фекальной массы. Может, диарея? Трудно сказать.

Не на всех хвостах нашлись такие же отметины. На первом кровь запеклась сильнее, а значит, сначала хвосты лежали по отдельности.

– Полагаю, их убили в разных местах, – сделала вывод Купер. – И в разное время.

– Мы установили девять владельцев, которым принадлежат четырнадцать из этих лошадей, – сообщил Алек. – У двух оставшихся микрочипов нет, хозяев не нашли. – Он посветил фонариком вокруг хвостов.

– Когда их хватились?

– В смысле?

– Когда заметили пропажу лошадей?

Алек поморщился.

– Большинство узнали только от нас… Вчера рано утром, вскоре после того, как я сам увидел эти головы.

Купер еще немного поразглядывала хвост и положила его обратно.

– Думаете, вам удастся что-нибудь найти? – спросил Алек. – Ну, в лаборатории?

– Не найти можно только в одном случае – если не смотреть.

Все утро Купер ходила из одной палатки в другую и совершала одни и те же действия, которые давали одинаковый результат. Глаза не выклеваны – получается, до момента обнаружения головы пролежали здесь всего несколько часов. А если верить показаниям фермера, нашли их еще ночью.

Перед уходом Алек спросил, были ли лошади в тот момент еще живы.

– Что вы имеете в виду?

– В смысле, когда им отрубили головы – после смерти? Или резали по живому и они чувствовали боль?

Купер соврала, что не знает.

•

Через поле к дороге тянулись следы шин. Алек показал ей фотографию. Большой фургон, марка и модель пока неизвестны.

– Видеонаблюдение есть?

Алек покачал головой.

Чуть поодаль от лошадей виднелся полуразрушенный каменный дом. Там и ночевал свидетель, по словам которого головы закапывали двое и один из них плакал. В округе полно всякого рода развалин. Брошенные тракторы и ржавые скелеты машин, хорошо заметные при свете дня. Где-то позади блеяли голодные овцы.

Солнце поднималось выше, воздух слегка прогрелся.

– Кстати…

– Что? – Алек повернул к ней голову.

– Вы спросили, видела ли я что-нибудь подобное. – В поле через дорогу паслись овцы, и одна из них сейчас смотрела на нее. Купер отвернулась и потом продолжила: – Так вот, был один человек… Крупное дело на юге, начиналось все в Кройдоне, затем появились новые случаи вдоль шоссе М25.

Где-то вдалеке залаяла собака.

– Этот человек… Он выманивал кошек из домов, бил их, потом разрезал и оставлял трупы на машинах или во дворе у хозяев – напоказ. Хвосты, конечности, головы – все по отдельности.

– Какой ужас, – отозвался Алек, скривив губы.

Купер кивнула.

– Следователи решили, что вред он хотел нанести не столько животным, сколько их владельцам. Предполагалось, что он следил за своими жертвами и ждал, когда хозяин выйдет из дома и обнаружит этот кошмар. В тот момент убийца имел полную власть над человеком, который лишился любимого существа. Для него был важен процесс обнаружения, а не убийства.

Алек вздохнул. Фермерский дом уже был в поле зрения.

– И кто это сделал?

– Пока еще рано судить.

– Нет, я про кошек. Кто их убивал?

Купер молчала.

– Его поймали?

– Расследование объявили закрытым. Полиция пришла к выводу, что это просто нашествие лис. Что ровные надрезы, конечности, разложенные на капотах машин или найденные в завязанных пластиковых пакетах, – все это лишь совпадение.

– И сколько животных погибло?

– Четыреста, – ответила Купер. – Четыре сотни кошек.

Глава 12

Купер съела свой обед – сэндвич с говядиной под тонким слоем неопознанного красного соуса и безвкусным белым хлебом – на обочине рядом с машиной.

Она чуть улыбнулась самой себе, затем, скривившись, проглотила еще один кусок (мысленно скорбя по лошадям, которые тоже превратились в мясо) и допила кофе из термоса, который до сих пор не остыл, хотя прошло уже несколько часов.

Вокруг полно шатких ограждений, в основном дырявых, денег-то на ремонт уже не дают. Наверное, в последние годы «Родная ферма» приносит одни убытки. Если бы только хозяева задумались о продаже. И если б вообще нашлись покупатели. Земля обесценивается, превращается в заброшенные участки. А эти отец с дочерью до сих пор не сдались.

Мать сбежала, девчонка почти сразу после этого бросила школу, и отец учил ее сам. Купер узнала все это от Алека.

Полицейские тогда проверили весь дом, каждый из них повсюду совал свой нос. Мать принимала варфарин из-за проблем со свертыванием крови. На флаконе значилось ее имя: «ГРЕЙС КОУЛ».

Все остальное лежало на своих местах – одежда, украшения. Ей до сих пор приходила почта. Грейс ушла год назад и с тех пор даже не пыталась связаться со своей семьей. Она не желала иметь ничего общего со своей собственной плотью и кровью.

Солнце прорывалось через облака.

Купер доела сэндвич, встала, потянулась. Почти все головы уже погрузили.

Скоро можно будет приступать к вскрытию.

Глава 13

Позже днем Майкл Стаффорд приподнялся в постели и выглянул в окно. Извозчик рассказал полиции все, что ему было известно, но они все никак не унимались. Хотели знать, где он живет, чем занимается. И чего они пристали?

В то утро никто не играл в бинго, до трейлера не доносилась громкая музыка. Ночью шел дождь, и он плохо спал.

В заливе, на горизонте, расплывались черные пятна островов.

Надо бы выпить. Надо открыть окна, проветрить тут все и немного прибраться. Повсюду валялись пустые бутылки из-под водки и рома.

Майкл вышел наружу, в лицо ударил соленый ветер. Он запер дверь и направился в магазин.

По дороге ему позвонил Джо, сказал, что сочувствует.

– Ты о чем?

Тот невнятно прохрипел что-то в ответ, а потом попросил, чтобы Майкл пришел в зал игровых автоматов к трем часам.

•

Майкл вырос поблизости и остался жить в этом приморском городке, даже когда разъехались все друзья. В двадцать лет он и сам сбежал отсюда, от своих ошибок, однако расплатившись за них, сумел вернуться. Еще с тех лет он прекрасно помнил местных мясников: у одного были пышные усы, у другого – грязная борода, помнил их красные лица, пенно-мясной запах из сточных труб, мыльный раствор на ступеньках, аппетитные куски мяса в витрине, прямо как в кино.

Правда, на месте мясных лавок теперь стоял небольшой супермаркет.

Автоматические двери со свистом разъехались в стороны, когда Майкл подошел ко входу. Он двинулся прямиком к отделу спиртных напитков и обнаружил его рядом с замороженными продуктами. Нашел отличную бутылку рома со скидкой, схватил ее правой рукой и пошел по длинному проходу к кассе, нащупывая деньги в кармане.

Народу в магазине было не очень много.

Может, кто-то из этих людей ему знаком? Вот пожилая женщина выбирает кукурузные хлопья. Нет, ее Майкл нигде раньше не встречал. А вот дети, уткнувшись в телефоны, стоят у полки с газетами и журналами.

Возможно, Майкл с Энни катали кого-то из них? Трудно сказать.

Он встал в небольшую очередь на кассе, и в этот момент кто-то вдруг коснулся его затылка.

Майкл резко повернулся. Бутылка выскользнула из руки и разбилась о твердый пол, осколки стекла – в растекающейся жидкости, точно камешки на берегу моря.

Сзади никого не было. Майкла затрясло, по телу пробежал холодок.

Он снова услышал звук игровых автоматов, эту жуткую музыку и скрип открывающейся двери.

Прибежал продавец с рулоном голубых бумажных полотенец и совком, начал собирать разбитое стекло и вытирать пол.

– Ничего, я… – начал Майкл.

– Мне нужно все убрать. – Продавец поставил рядом желтую напольную табличку с надписью «Осторожно, мокрый пол!».

– Я просто… – Майкл осмотрелся и замер.

Вокруг собрались другие покупатели, и все они глядели в его сторону. Да на что тут смотреть! Взгляд старушки с хлопьями был полон омерзительной жалости.

Майкла била дрожь, руки тряслись. Через открытую дверь магазина доносилась жуткая музыка игровых автоматов.

– За разбитую бутылку можете заплатить на кассе, – сказал продавец.

– На две мне не хватит, – удивленно уставился на него Майкл. – Нет столько денег.

– Тогда заплатите только за одну.

– Но я же ее не выпил.

– Зато разбили. – Продавец выпрямился. – У нас тут видеонаблюдение, мы все записываем.

– Что это значит? – Лицо Майкла искривилось. – Как это записываете?

– Чего вы так волнуетесь? Просто заплатите, и все.

– Ничего я не волнуюсь! Я спросил, в каком это смысле вы меня записываете? Зачем?

– Ну, мы всех записываем. – Продавец слегка занервничал. – Сейчас везде так делают.

– Зачем? – Майкл был готов расплакаться. Какой стыд.

– На случай правонарушений.

– Кто-то потрогал мой затылок, поэтому я дернулся, – сказал Майкл. – Я… Я же ничего не нарушал.

Продавец молча на него уставился.

– Просто дайте мне то, за что я заплатил. – Тревога в голосе Майкла нарастала. – Разве я так много прошу? Дайте мне то…

Его вдруг перебила старушка:

– Успокойтесь, я заплачу. – Кивая самой себе, она выложила на ленту кассы банку кофе, коробку кукурузных хлопьев и большую бутылку рома. – Пусть рассчитается за битую, а я куплю новую.

– Зачем вам это? – спросил продавец, качая головой, но женщина не ответила.

Тот же вопрос повторил и кассир. Вам, мол, кажется, что вы делаете доброе дело, а на самом деле это не так. Не нужна ему эта выпивка.

Старушка снова промолчала.

Уже на улице она отдала Майклу ром.

– Спасибо, – пробормотал он и схватил бутылку трясущимися руками. Женщина явно хотела продолжить беседу, однако Майкл поспешил отвернуться.

– Не хотите поговорить?

Он быстро зашагал прочь.

– Вот и вся благодарность, да? – крикнула она ему вслед.

Майкл не откликнулся и пошел дальше.

•

Он постарался не напиваться перед походом в зал автоматов. Сделал себе кофе, чтобы взбодриться. Вышел обратно на улицу. Минуты перетекали в часы; такое чувство, что с утра прошло уже несколько дней.

В зале с синими коврами было темно, только автоматы мигали разноцветными лампочками. Какой-то мальчишка расстреливал бегающих по экрану инопланетян. Мужчин постарше интересовали азартные игры, и они собрались в дальней части зала, которую называли «рулеткой». Сюда, к монетным автоматам, пускали только посетителей старше восемнадцати.

Там Джо и пропадал целыми днями. Ходили слухи, что именно ему принадлежит это место. Впрочем, кто-то утверждал, что зал только формально записан на Джо, а на самом деле тут скрывается какая-то афера.

Таблички крутились туда-сюда, сверкали огни, играла музыка. На экранах мелькали утята, прямо как настоящие. На полу валялись монеты и упаковки из-под жвачки.

Зал игровых автоматов работал без выходных, хотя сюда никто не приходил.

И как этот бизнес выживает, когда все остальное вокруг закрывается? Мысль об этом долго волновала Майкла, пока однажды он не выпил и кое-кто не рассказал ему секрет.

Зал автоматов – совсем не то, чем кажется.

– Люди без конца бросают внутрь монеты, а назад ничего не получают, – объяснил мужчина. – Понимаешь?

Майкл ничего не понимал. К ним подошел какой-то парень, начал просить денег, но его друг послал незнакомца ко всем чертям.

– Здесь отмывают деньги. Эти игры, они как чистящее средство, отмывают с денег всю грязь. – Мужчина потушил сигарету в пепельнице, улыбнулся и вдруг взъерошил ему волосы. Майклу это не понравилось. – Как ты думаешь, Майки, куда идут эти деньги? Куда идут деньги этого ублюдка?

И вот Майкл снова здесь, спустя столько месяцев.

Он сидел и ждал Джо, который, возможно, был владельцем зала автоматов, а может, вообще ничем не владел.

– Занято? – спросил какой-то мужчина, взявшись за соседний стул.

Майкл отрицательно качнул головой.

Незнакомец сел, почесал затылок. На вид пожилой, седые волосы, крепкие руки. Где-то Майкл его уже видел. За рулем машины.

– Много проиграл?

Майкл посмотрел на него и после паузы ответил:

– Да.

– Я сам не любитель азартных игр. По крайней мере, не люблю играть на деньги.

– Тогда это место не для вас. – Майкл осмотрелся – Джо еще не подошел. – Если только вам по вкусу детские автоматы.

Мужчина усмехнулся.

– Можно задать тебе вопрос?

Майкл промолчал. Что-то в этом человеке его встревожило.

– Мы знакомы?

– Сначала ты порадуй меня ответом. – Джордж улыбнулся. – Где ты был в ночь на седьмое?

Глава 14

Над полями плыли облака. Здесь, вдалеке от города, их ничто не прерывало, высотки не мешали их плавному движению.

Когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал, это не очень-то помогает укрепить характер.

Хотя какой-то результат все же есть, правда? Этим Алек и занимался, возлагал потенциальную вину на невиновных.

Поначалу ведь не знаешь, кто говорит правду, а кто врет. Такая уж у него работа.

Он приложил телефон к уху и слушал своего друга. На грязной щеке выступил пот.

– Майкл утверждает, что в ночь убийств был на салюте. – Из-за плохого сигнала голос Джорджа казался механическим. – Не знает, кто может это подтвердить, потому что ходил туда один, но заверяет, что был там. Что тут еще скажешь?

– А права на вождение большегрузов?

– Грузовик не водил уже много лет. Единственное, чем сейчас занимается наш бывший арестант, – катает народ на лошадке. – Немного помявшись, Джордж продолжил: – Перед встречей заглянул в окна его трейлера: парень очень много пьет. Возможно, и наркотиками балуется.

– И как прошел разговор?

– Кажется, он расстроился. Не знаю… Кроме лошади у него никого нет. Она была для него и заработком, и другом, и питомцем. Сомневаюсь, что Майкл мог причинить ей вред.

– В прошлом он был склонен к насилию, – возразил Алек.

– И я тоже. Мы все ошибаемся. – Джордж вздохнул. – В общем, не знаю. Можно попробовать достать видео с камеры на побережье и проверить его алиби: во сколько ушел, во сколько вернулся. Если в этом замешан кто-то из его партнеров, я не удивлюсь, но сам Майкл – вряд ли.

– Ладно. Головы мы отправили в ветеринарную хирургию, консультант сейчас ими занимается.

На том конце провода воцарилась тишина.

С фермы Коулов донесся звук хлопнувшей двери.

– Думаешь, ей удастся что-то откопать? – Голос Джорджа казался приглушенным.

– Она сказала, что головы могли отпилить… Многообещающее начало.

– Странная у нее работа. – Через секунду он добавил: – А вы с ней вроде поладили.

– Что?

– Что слышал. Болтали без умолку.

– Четыре сотни кошек. – Алек нахмурился.

– Мне это ни о чем не говорит.

– Их… их расчленили и подкинули хозяевам… Хотя ладно, забудь.

– Зачем кому-то резать кошек? – озадаченно спросил Джордж. Он был явно шокирован и понизил голос. – Какой ужас.

– Да, жуткая история, – согласился Алек. – Перезвоню позже, хорошо?

– Да, конечно.

Алек убрал мобильный в карман и чихнул.

На мгновение ему показалось, что он чихнул кровью, хотя это была всего лишь игра света.

•

Когда Купер спросила, встречались ли они раньше, Алек солгал. Точнее, сказал не всю правду.

В свете утренних лучей она выглядела иначе, да и одежда другая: зеленый комбинезон, черные резиновые сапоги. Уставший взгляд. Но это точно она, та самая брюнетка в темно-красном свитере, которой он улыбнулся во дворике у паба.

Не признаваться же, что он и есть тот чудной молчаливый тип с бокалом. Алек не мог понять, что с ним не так, почему его одолевают такие странные мысли. Интересно, заметила ли это она? Мужики вокруг нее, наверное, так и вьются.

Вспомнилось, как Купер свернула шею ворону.

Алек уставился на дорогу: сплошь равнинные земли, ни одного холма или оврага. Лишь пустота, перемежающаяся амбарами да парой тракторов, пустота, которая уходит за горизонт, где все остальное скрывается из виду. К востоку отсюда растянулись низкие постройки Илмарша. Даже море можно разглядеть.

За углом амбара стоял большой пластиковый контейнер для мусора, в котором среди ржавых сельскохозяйственных инструментов и аппаратов что-то трепетало.

Алек подошел ближе, солнце отражалось от пластика и слепило глаза. Что это может быть?

Он сдвинул сломанную тачку и вскоре обнаружил то, что привлекло его внимание.

Наполовину сдувшийся воздушный шар слегка приподнялся, затем снова упал.

Серебристый воздушный шар с надписью «С 16-летием!».

ПРОПАЛ КОТ ПО КЛИЧКЕ ДЖЕЙК.

ОКРАС: ПОЛОСАТЫЙ.

ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ЕГО ВИДЕЛИ В ИЛМАРШЕ,

В НИЖНЕМ ГРЕНВУДЕ, ПЕРЕД САЛЮТОМ.

НА ДЖЕЙКЕ КРАСНЫЙ ОШЕЙНИК

С БИРКОЙ «НЕ КОРМИТЬ» (У НЕГО ДИАБЕТ).

ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ ЕГО ОТЫСКАТЬ.

НАШЕДШЕГО ЖДЕТ НЕБОЛЬШОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ.

Глава 15

В центре был слив, прямо в середине желтого бетонного пола. Такой есть в большинстве загонов для скота. Судя по следам, недавно туда стекала кровь.

Хотя у открытого входа стояло еще несколько ветеринаров, старый загон казался местом уединенным. Эта уединенность была такой же неотъемлемой его чертой, как широкие, выстеленные сеном отсеки, где животных держали днем, или желтый пол. Такого пола Купер никогда раньше не видела. На полках стояли разные емкости, лежали веревки и материал для наложения швов.

Окон не было, только одна красная дверь в углу, прямо у раковины, через которую входили люди. Рядом с ней – проход для животных, закрытый металлическими рольставнями.

Головы разложили на хромированных столах под белым светом флуоресцентных ламп: две партии по пять и еще шесть. Хвосты лежали на тележке.

•

Ветеринары уже сняли перчатки и вымыли руки. Стоя у порога, они пили чай. Дул легкий ветерок. Только Фрэнк, старый седой директор ветеринарного центра, и Кейт, юная робкая мышка, остались допоздна, чтобы помочь Купер.

– Классная кружка, – улыбнулась она.

Кейт опустила взгляд, затем снова посмотрела на Купер и слегка покраснела. На кружке было написано: «Делаю свою работу, не поджимая хвост».

– Друг подарил. Такая вот шутка.

– А мне от одного бывшего досталась с надписью «Бе-е-ез ума от тебя», – сказала Купер, пожав плечами.

– И ты его упустила?

Купер снова улыбнулась, но ничего не ответила. Когда повисла тишина, она попросила своих временных коллег немного рассказать о себе.

Кейт закончила учебу относительно недавно, опыт работы – два года. Здесь она проходила практику, пока училась на заочном, здесь жила в детстве, пока родители не переехали.

Фрэнк – практикующий ветеринар с многолетним стажем. Совладелец центра, крупными животными чаще всего занимается сам. Он подробно остановился на том, как по молодости работал во Франции и Бельгии.

– Ну а вы? – спросил Фрэнк. – Вас-то как занесло в такую сферу?

Купер выдавила улыбку.

– Это не самая интересная история.

– Все равно рассказывайте.

– Телика насмотрелись, да? – добавил Фрэнк.

От чашки Купер поднимался пар и рассеивался в воздухе на фоне желтого пола.

– Это позволяет заработать на хлеб.

•

Они говорили о том, что повидали.

Рассказывали о самых страшных вещах.

Об истории инфекционных заболеваний в этом районе.

Тридцать лет назад – коровье бешенство.

Не так давно – ящур.

– Три фермы отбраковали, на остальные наложили ограничения. – Фрэнк скривился. – Владельцы, конечно, получили компенсацию, только вот… Разве деньгами восстановишь родословную, которая уходит корнями в прошлое на многие десятки лет? Я был здесь во время первой вспышки, какой же это год? Двухтысячный? Или две тысячи первый? Вы не представляете, что тут творилось. – Он снова поставил чайник и после паузы добавил: – Успели посмотреть наш городок?

– Вчера только приехала, – ответила Купер.

– Думаю, вы уже все увидели. Когда загнулось рыболовство и нефтяной промысел, когда разъехались туристы, вся надежда была на животноводство. Те фермы… Если нынешняя ситуация с лошадьми вызывает у вас скверные чувства, то представьте, каково стоять среди десятков, среди сотен мертвых животных. Смотреть, как их сжигают, как взрослые мужчины не сдерживают слез. Это очень больно.

– Среди людей тоже были жертвы, – добавила Кейт.

– Да, один из фермеров покончил с собой, – сказал Фрэнк. – Выстрелил себе в рот из дробовика. Эпидемия дважды поражала его скот: сначала в две тысячи первом, потом в прошлом году. А еще тот случай на острове…

– Что произошло?

– На островке в паре миль отсюда сгорела ферма. Никто особо не знал тех людей, но ходили слухи, будто владелец сам все поджег. Кто его знает, как все было на самом деле. – Он покачал головой. – Дурные времена настали, мисс Аллен. Дурные времена.

Фрэнк налил себе еще чая, не предложив остальным.

– А что насчет фермы Коулов? – Купер глянула на часы: пора бы приступать.

– В каком смысле? – переспросила Кейт.

– Как у них шли дела все это время? Сейчас у них в основном овцы, но, может, раньше они держали и других животных?

– Насколько мне известно, у них действительно только овцы. Я бы даже фермой это не назвал, – усмехнулся Фрэнк с некоторым раздражением в голосе.

– У вас с ними возникали какие-то проблемы?

– Не то чтобы проблемы. С их скотом все в порядке, а вот сам Коул задолжал нам несколько тысяч.

Пока они разговаривали, глаза лошадей смотрели в никуда сквозь открытые рольставни. Челки на их головах намокли от дождя и растрепались.

•

Ветеринары разъехались по домам около десяти вечера. Купер осталась, закрыв загон изнутри.

Она потерла уставшие глаза.

Верхний свет располагался как-то неудобно, в загоне было холодно. Ей принесли еще несколько ламп, но их все равно не хватало. Купер приходилось отключать их и переносить за собой по ходу работы.

Она приступила к делу и начала осторожно очищать головы, чтобы обнаружить улики и при этом не уничтожить их. Занятие, обреченное на неудачу, ведь закопанные части тела подвергались воздействию стихий. Приходилось, как и во всем, искать компромисс.

Купер осмотрела головы одну за другой – нет ли между ними заметных различий – например, по степени разложения. Возможно, это ни к чему и не приведет, вода ведь просачивалась под навесы неравномерно, однако сам процесс был сродни разгадыванию головоломки. Никогда не знаешь, что окажется значимым, пока не выстроится более полная картина. Достоверных предположений тоже не сделаешь, потому что улики бывают ненадежными.

Она развесила над каждой головой снимки, сделанные полицейскими.

Первая партия фотографий – закопанные в землю головы, когда их только обнаружили, еще сухие.

Вторая – по-прежнему в земле, когда их впервые увидела Купер.

Третья – головы выкопаны, но все еще на месте преступления. Алек пронумеровал всех лошадей, и Купер разместила фото в соответствующем порядке.

Как она и предполагала, головы пролежали в земле под дождем не очень долго и не впитали много воды. Только одна из них промокла сильнее остальных, и на снимках этому нашлось объяснение: именно эту голову поместили у края небольшого холма, так что рядом с ней, на неровной поверхности, скопилось больше воды.

Затем Купер осмотрела хвосты. Без теста ДНК нельзя точно соотнести их с головами, однако у трех-четырех цвет волос довольно своеобразный и совпадает с цветом гривы, что позволяет сделать обоснованное предположение.

Переходя от одной лошади к другой, Купер выполняла одни и те же действия: заносила результаты осмотра в планшет, затем создавала резервную копию. Первым делом она искала признаки травм или заболеваний, которые могли бы привести к повреждениям кожи, не связанным с их делом.

У нескольких голов нашлись едва заметные кровоподтеки на шее.

Несколько порезов, сделанных, вероятно, ножом. Такие следы обнаружились в основном на лошадях покрупнее.

Кожа вокруг глаз немного ободрана, значит, их волокли по твердой поверхности.

Большую часть повреждений, за исключением собственно отрезания голов, нанесли уже после смерти.

•

Затем, насколько это было возможно, Купер провела опознание.

Незнакомцы приобрели индивидуальность. Почти у всех лошадей в шеях нашлись чипы.

По микрочипам можно узнать имена животного и хозяина. Купер дали временный логин для поиска по базе ветеринарного центра, чтобы уточнить возраст и просмотреть медицинскую карту животного.

С большинством лошадей за последний год к ветеринару обращались только из-за одной проблемы – хромоты. Вполне ожидаемо, так как мало что еще влияет на первостепенную ценность лошади, а именно возможность на ней ездить.

Только две головы остались неопознанными: в них не было чипов и об их пропаже никто не заявлял. В таком случае возраст можно определить лишь по зубам. У обеих имелись канавки Гэльвейна, заметные бороздки на резцах, которые появляются у лошадей после десяти лет, постепенно удлиняются, а в более старшем возрасте исчезают. У одной канавка доходила до середины зуба, у второй была чуть короче. Судя по состоянию других зубов и самой головы, Купер дала бы первой лошади от семнадцати до девятнадцати лет, а второй, пожалуй, от двадцати двух до двадцати пяти – уже старушка. В голову Купер вдруг пришла странная мысль – а почему именно старушка? Пол же она определить не может.

•

У раковины в углу Купер привела себя в порядок. В горле пересохло, даже слегка саднило, но заканчивать она пока не хотела.

Купер рассмотрела каждый обрубок через мощную лупу в черной оправе, которая увеличивала мельчайшие выступы и складки на коже. Она направила свет на мертвецов. На каждой отрубленной голове остались следы, как на плоти, так и в костях. Сначала им перерезали горло аккуратным полукруглым движением сквозь мягкие ткани. Кожа, трахея и основные кровеносные сосуды рассечены надвое. На некоторых головах тем же движением пытались перерубить кость и хрящ, но это лезвие не справилось. При отсечении головы позвоночник был перепилен.

На грязно-белых костях – следы трения. Кончики на срезе немного обуглились, мягкие ткани сверху и по бокам от позвоночника истрепаны и обожжены. Купер обнаружила мелкие фрагменты проволоки, что подтверждало ее первоначальную теорию о том, что головы отрезали, однако преступники вряд ли пользовались электроинструментами, иначе откуда взяться ножевым порезам и проволочной нити? Нить, кстати, походила на старинный инструмент, который ветеринары раньше использовали (а некоторые применяют до сих пор) для фетотомии, то есть рассечения и удаления мертвого плода из родовых путей коровы. Такой проволокой отрезают голову и конечности теленка, чтобы, извлекая его, не навредить матери. Сейчас с ее помощью срезают рога и иногда ампутируют пальцы крупному рогатому скоту.

На некоторых головах надрезы выглядели более умелыми по сравнению с другими. Возможно, наловчились в процессе или, наоборот, к концу пилили в спешке. А может, один из них знал, как нужно резать, а второй оказался менее опытным.

Перерезаешь ножом горло стоящей лошади, на которую начало действовать успокоительное.

Ноги животного медленно подкашиваются.

Оно истекает кровью, перестает дышать и падает на пол.

Пока лошадь умирает, отрезаешь голову проволочной пилой. Если понадобится, пускаешь в ход нож.

Купер прочитала показания свидетеля: «Они… они плакали. Точнее, один из них плакал», – сказал бездомный. Сделала пометку – разузнать о случаях жестокого обращения или внезапной пропажи животных в этом районе.

Она вернулась к работе и принялась снимать с голов кожу. У некоторых животных она отделялась легко, с другими было сложнее. У лошадей кожа плотно прилегала к костям черепа, так что приходилось снимать ее частично, лоскутами, хотя Купер старалась захватить за раз как можно больше. Начать надо с голов, которые лучше сохранились, заодно осмотреть их еще раз, вдруг пропустила след от укола, особенно на шее. Там могла остаться запекшаяся кровь. Нескольким лошадям успокоительное ввели сами ветеринары, но что насчет остальных?

Купер разложила лоскуты кожи, пометила поврежденные и стертые места, которые могут на что-то указать в дальнейшем. Приложила к каждому куску бумажную записку, сфотографировала их с разных сторон изнутри и снаружи, внесла информацию в свой планшет.

Автолиз шел полным ходом. Организм начал переваривать сам себя.

Глава 16

Когда Алек только переехал в Илмарш, с соседями он почти не виделся. Поразительно, как замкнуто держатся здесь люди. Мало кто с ним здоровался.

Трудно представить, что происходит за закрытыми шторами и опущенными жалюзи соседних домов, выстроившихся полумесяцем из кирпичей и электрического света. Один светился красным, другой – голубым, третий – белым, в зависимости от цвета занавесок.

Подходя ближе к дому, Алек расстегнул пальто. Завтра обещают теплую погоду, почти двадцать градусов – невероятно. Даже слегка пугает. Джордж прожужжал ему все уши о том, что хочет устроить барбекю, разжечь последний костер мрачного ноября.

Алек протянул руку к двери и только потом заметил, что она открыта.

Внутри кто-то был.

•

Увидев грязные следы на лестнице, он подумал, что это Саймон пришел домой и забыл закрыть дверь.

Еще минуту и сорок три секунды у Алека не было никаких других предположений.

Он запер за собой дверь и пошел на кухню, чтобы сделать кофе.

Окликнул Саймона и спросил, хочет ли он чего-нибудь поесть.

В ответ – тишина.

•

Когда чайник закипел, и голубая плитка на стене покрылась влагой от пара, Алек услышал, как в замке повернулся ключ.

Саймон бросил рюкзак на пол, в его каштановых волосах сверкали капли дождя. Алеку говорили, что сын похож на него, однако сам он видел в мальчике только призрачные черты жены. Ее блестящие глаза, ее нос – конечно, в восемнадцатилетнем парне все это складывалось в другую картину, но моментально узнавалось, если понимаешь, куда смотреть.

– Ты всю лестницу перепачкал, – хмуро сказал Алек.

– Чего?

– Когда заходил домой и оставил дверь открытой.

– Да я только вернулся, – возразил Саймон.

– Ты уже был здесь, – повторил Алек.

– С чего ты взял? – недоумевая, спросил сын.

– На лестнице грязь.

Алек почему-то вдруг ужасно разозлился, однако решил скрыть свой гнев.

Саймон перевел взгляд на темную лестницу, хотя по-прежнему не понимал, в чем дело.

– Это не я. Я только что пришел.

Следы, ведущие только наверх, но не обратно, еще не высохли.

Отец сказал сыну ждать внизу.

Алека трясло. Он обыскал все комнаты – пусто. Следы пропадали на лестничной площадке у выключателя – может, тут-то незваный гость и увидел, что все перепачкал? Не считая грязи, все было в порядке: нигде не горел свет, не остались открытыми окна, ничего не пропало.

Когда Алек спустился вниз с бешено колотящимся сердцем, Саймон сидел перед телевизором.

– Так, значит, тебя не было дома? Это не ты испачкал лестницу?

Сын, не обернувшись, покачал головой.

– Ты ведь не стал бы мне врать?

– Ты сам видел, как я пришел. Не понимаю, чего ты ко мне прицепился.

•

Дрожа всем телом, Алек снова включил чайник. Все шло наперекосяк… Дома полно рабочих записей и фотографий с места преступления. Пока непонятно, заглядывал ли кто-то в его ноутбук и сумел ли получить доступ к файлам.

Обходя комнаты, он подмечал важные вещи, которые лежали у всех на виду.

Недописанные отчеты, листок с номером телефона женщины, сбежавшей с «Родной фермы». Надо бы ей позвонить.

Что бы подумал Саймон, если б увидел эту записку? Если к цифрам Алек добавил бы еще и имя той пропавшей, Грейс? Хорошо, что он этого не сделал. Саймон бы, наверное, решил, что отец кого-то себе нашел. Интересно, как бы сын к этому отнесся?

На кухне, рядом с календарем, все еще висела та фотография двенадцатилетней давности, где его сыну шесть и где он стоит рядом с матерью.

Любовь – это кошмар. Столько отдаешь другому человеку, так зависишь от него, а он от… Эта мысль уже проскакивала у Алека. Когда-то в последнее время.

Ему показалось, что он сходит с ума. Он сидел в темноте за компьютером и ждал слесаря. Пытался выкинуть случившееся из головы, но не был уверен, сумеет ли забыть обо всем, что могло произойти или еще произойдет.

Он снял зеркало со стены в прихожей, его поверхность потрескалась. Тут уж точно сам виноват. Давно собирался его выбросить. Алек завернул все осколки в старые газеты, чтобы никто не поранился. Отнес все в контейнер на заднем дворе, но в последний момент все же порезал костяшки пальцев, когда проталкивал куски зеркала внутрь мусорного бака.

Он вернулся в дом. Пустая стена без зеркала заметно выделялась.

Алек стал искать значение числа в интернете. Хотел узнать, что может за этим стоять, даже если это полный бред, даже если его идея окажется бесполезной.

Почему именно 16?

Глава 17

Месяц назад

Вдалеке от бухты, где береговая линия сливалась с солнцем, рядами стояли заброшенные домики.

Вокруг них бурлила морская вода, поднимаясь через доски пола.

Никто сюда не приезжал.

С берега за ними наблюдал лес.

По дороге проехала машина.

В машине везли несколько банок корма для животных и дешевые картофельные чипсы. Везли скотч и изоленту, телефон с поцарапанным экраном и ключи.

Автомобиль остановился посреди дороги, двигатель еще какое-то время работал, ничего не происходило. Потом зажигание выключили. Волна накрыла один из домов с на удивление светлыми стенами.

Дверца машины распахнулась.

Водитель прошел мимо высоких деревьев и оказался на открытом участке.

На поляне стояли двенадцать деревянных ящиков. Изначально их расположили вертикально, будто миниатюрные дверные проемы.

Некоторые стояли так до сих пор. Два ящика подальше от остальных были забиты гвоздями, и каждый придавлен сверху большим камнем.

Солнце и тени, лучи и отражения кружились в танце сквозь время.

Водитель вскрыл банки с кормом и выложил его в открытые ящики.

Потом сел обратно в машину и стал ждать.

Через час он достал книгу и принялся за чтение.

Когда пошел четвертый час, небо покраснело – из-за пыли, как сказали в новостях. Ее принесло на север из пустыни Сахара, и солнце теперь светило по-другому. Очень странное зрелище. Свет так и оставался красным почти до конца недели.

•

Что-то зашевелилось.

Прямо у кромки леса, на дальнем краю поляны, появилась собака. Тощая, грязная, напуганная, со скатавшейся серо-коричневой шерстью.

– Иди ко мне, песик, – позвал водитель.

Животное вроде бы подалось вперед, но с опаской.

Водитель достал из сумки угощение и протянул псу, хотя тот был довольно далеко, он был напуган и на секунду обнажил острые зубы.

Через пару минут пес, хромая, подошел к одному ящику и снова посмотрел на водителя. Человек, замерев, все так же глядел на собаку и протягивал еду. Пес отвернулся и начал есть из ящика.

– Хороший мальчик, – сказал водитель.

Пес доел и ушел не оглядываясь.

•

На следующий день ближе к вечеру, когда красное небо потемнело, снова приехала та же машина. В течение получаса водитель повторил вчерашние действия, и опять появился пес.

На этот раз он подошел к ящикам, что лежали поближе к водителю. В них были самые разные предметы: где угощения, где мячик, который пискнул, когда пес взял его в рот и тут же выпустил, словно забыл, для чего вообще нужны игрушки. Тем не менее он начал вилять хвостом.

Все это время водитель разговаривал с ним тихим ровным голосом.

Пес успокаивался.

Он хромал от ящика к ящику, обнюхивая их. Немного подождал и, набравшись смелости, подошел и понюхал угощение в протянутой руке.

Пес слизал лакомство с ладони, и водитель улыбнулся, даже удивленно хмыкнул. Пес все сильнее вилял хвостом. Мужчина погладил его по голове.

– Хороший мальчик. Кто тут хороший мальчик?

Пес подрагивал от радости.

•

На третий день, когда водитель вернулся, собака уже ждала его. На улице потеплело. В этот раз пес первым делом потянулся за угощением. В ящиках еда давно закончилась, а мячик исчез где-то в лесу.

В конце концов пес уснул у ног водителя. Тот немного понаблюдал за животным, осторожно поднял его, будто младенца, и положил в один из ящиков.

Человек достал шурупы и отвертку и плотно закрутил ящик. В боковой стенке – небольшое отверстие, через которое можно дышать, но нельзя увидеть, что творится снаружи.

Пес по-прежнему спал.

Водитель отнес его на дальний край поляны, сверху положил большой камень.

Подождал, пока пес проснется и начнет скулить, а затем поехал обратно в Илмарш, мимо затопленных домов.

Однажды этот водитель посмотрит Алеку прямо в глаза.

Однажды он вспомнит об этих деревянных ящиках вдалеке от города.

Однажды он улыбнется, потом заплачет и снова улыбнется.

Все умирает.

Однажды водитель тоже попытается умереть.

Только время еще не пришло.

День 3

Глава 18

Алек услышал звонок мобильного еще до того, как открыл глаза. Он не любил говорить по телефону, тем более в шесть утра. Тем более когда почти всю ночь не спал.

Он рано выехал из дома, направившись к бухте, припарковался прямо у закусочной и стал ждать, когда она откроется.

Прикрыл глаза всего на минутку, но не увидел никаких снов.

– Ты все не спишь, – раздался голос Джорджа сквозь треск на линии.

– Не сплю.

– Таблетки не помогают?

– Помогают, – ответил Алек, глядя, как над темным побережьем пробивается свет. – Просто я их не принимаю.

– Я не… – Джордж не договорил и закашлялся.

– Что с тобой?

– Гарри звонил, – продолжил Джордж, не отвечая на вопрос. – Хочет, чтобы мы съездили в школу верховой езды.

– Ты ведь уже брал у них показания.

– Новые сведения, – прохрипел Джордж. – Владельцы конюшни написали заявление на страховую выплату.

– И что?

– Заявление подали за два часа до того, как мы сообщили им про головы. Они уже сами все знали… и в звонке упомянули «Родную ферму». Есть запись.

– Увидели нас в поле издалека, – предположил Алек. – Дурная молва быстро разносится.

– Пусть даже так, они все равно знали слишком много подробностей. Жена не показалась сильно расстроенной.

– Встретимся на месте?

– Я не поеду. Болею.

– Болеешь? – Алек удивленно приподнял бровь, но никто этого не увидел.

– Да пошел ты. Да, болею.

– Ладно, я понял. Ты болеешь. – Пока они говорили, игровые автоматы постепенно начали оживать. Загорелись огни, по берегу разнеслась музыка.

– На барбекю-то ко мне придешь?

– Ты же болеешь.

– Поэтому мне и нужно отдохнуть. – Джордж зевнул. – Не будь идиотом.

– На дворе ноябрь, у тебя грипп, а ты надумал устроить барбекю?

– Я не собираюсь перед тобой оправдываться.

Алек вздохнул и потянулся, сидя в машине. Все тело болело после бессонной ночи.

– Что принести?

– Хорошее настроение.

Глава 19

Прошел час. Маленький мирок начал просыпаться.

В ожидании кофе Алек потягивал молочный коктейль с шоколадом, наблюдая за островами и за восходом солнца над морем.

Сюда он приезжал в основном на завтрак. Вызовы случались редко: то кто-то занимается сексом ночью в кустах, то наркоманы бросают иглы в песок. Ничего серьезного, к тому же работников и так не хватает.

Интересно, есть ли у места память?

По морю двигалась лодка.

Он уже написал Купер, что ждет ее, а она ответила, что немного задержится. С чего бы это? Отель в десяти минутах ходьбы. Может, проспала?

– Какую будете яичницу? – спросила официантка.

– Глазунью. – Алек постучал пальцами по столу, наклонил голову. – Нет, подождите… Лучше болтунью.

Официантка передала заказ повару, который, похоже, никогда не выходил из своего закутка в дальнем углу закусочной, и продолжила раскладывать меню. На длинной голубой стойке, помимо держателей для приборов и бутылок с кетчупом, красовалась фигурка собаки, красно-бело-синий кассовый аппарат и игрушечная спортивная машинка. Оформление в упрощенном американском стиле.

– Вы занимаетесь делом о лошадях? – спросила официантка, стоя в трех столиках от него.

Алек кивнул. Других посетителей не было. Обычно она не спрашивала его о работе.

– А что?

– Да тут болтают всякое. – Она поставила бутылку кетчупа на его столик и пошла дальше.

– Как это болтают?

– Как-как, языками.

Алек закатил глаза.

– И что говорят?

– Я слышала…

– Да?

– Что одна из голов… Ну, вроде как человеческая.

– Вранье, – сердито бросил Алек.

•

В последнее время он просыпался все раньше и раньше и брал утренние вызовы. Алек не мог заснуть, а если и засыпал, то ненадолго.

Ждать, когда проснется Саймон, смотреть, как он завтракает и уходит в школу – все это теперь было лишним, и Алек понял, что конец близок. Скоро парень поступит в университет, уедет из дома и так далее. Скоро Алек наконец-то станет таким, как раньше, и не будет ни с кем делить свое личное пространство. Жизнь вернется в прежнее русло.

Возможно, кого-то ужаснут его мысли.

Возможно, другие родители разделяют его мнение.

Быть может, у всех возникают подобные чувства по отношению к любимым людям.

Быть может, он бесконечно одинок.

За завтраком Алек иногда читал газету. Все ингредиенты блюда он ел вместе: клал кусочек яйца на сосиску, подцеплял бекон, а сверху – ломтик кровяной колбаски.

Именно за этим занятием его застала Купер. Колокольчик над дверью звякнул, и она торопливо вбежала в закусочную, едва не столкнувшись с официанткой.

– Извините!

Сев за стол, Купер поглядывала то на официантку, то на Алека. Вскоре ей принесли завтрак.

– Как спалось?

Купер сняла фиолетовое пальто и серый шарф.

– Тяжко. Кажется, шею потянула, какое-то странное ощущение. – Она взяла кружку с кофе. Алек не успел ничего сказать, как Купер уже сделала глоток и поморщилась. – Фу, холодный.

– Это моя кружка, – тихо сказал Алек. – Ждал, пока остынет.

– Ой, а я…

– Ничего страшного. – Он позвал официантку и попросил еще кофе.

•

Купер рассказала о том, что ей удалось обнаружить. Лошадей обезглавили с помощью ножа и проволоки – скорее всего, проволочной пилы для фетотомии. Разная степень сноровки в отрезании голов подтверждала теорию о том, что в преступлении были замешаны два человека или даже больше.

– Зачем два орудия?

– Кость ножом не перережешь, а вот для горла это самое то. Разрезом они обездвижили лошадей и вонзились достаточно глубоко в кожу, чтобы дальше действовать проволокой. Кстати, речь идет о ветеринарном инструменте.

– Значит, эти люди разбираются в скотоводстве или, как минимум, раньше имели дело с животными, – сделал вывод Алек после небольшой паузы.

– Возможно, – неуверенно отозвалась Купер. – Я…

– Наверняка они были в курсе, что лошадям дали успокоительное, – продолжил Алек, перебив ее. – Знали, где их искать, как с ними обходиться. – Он сделал глоток кофе. – Получается, кто-то из местных. Этими инструментами сложно пользоваться?

– У сильного человека ушло бы минут по десять на каждую лошадь при условии, что животные держатся смирно, а добиться этого не так-то просто… – Купер доела фасоль. Она не перемешивала части блюда, ела их по очереди в определенном порядке. – Может, и больше десяти минут. Точно не знаю.

Официантка забрала тарелки, попытавшись задержаться у стола и подслушать их разговор. Однако, пока она не ушла, Купер и Алек сидели молча.

– Значит, мы ищем не психопата с топором и пеной у рта. Преступление тщательно спланировали. – Алек допил кофе. – Как вели себя другие ветеринары?

– Нормально, – ответила Купер. – Фрэнк, директор центра… Он был слегка резок, но для владельца бизнеса это неудивительно. Кроме него, я общалась только с Кейт – она немного робкая, опыта работы еще мало. В общем, ничего подозрительного.

– Хм… – Алек проследил взглядом за официанткой, которая скрылась за дверью кухни. – Возможно, придется еще разок с ними поговорить. Узнаем, не пропадали ли у них инструменты и на какие фермы они брали с собой эту пилу для фото… фето… Как там она называется?

– Для фетотомии.

– Кто-то еще мог достать подобные инструменты, если приходится часто их использовать?

– Например?

– Владельцы конюшни.

Купер покачала головой.

– Даже заводчики не станут сами проводить фетотомию. Всегда вызывают ветеринара.

Алек кивнул.

– Что-нибудь еще?

– Да, есть кое-что…

Купер достала из сумки папку с распечатками объявлений и сообщений с разных форумов о пропавших питомцах.

– И что это такое?

– Пропавшие кошки и собаки. Я…

– Я понял, но как это связано с делом?

– Я проверяла, не выросло ли за последние месяцы число случаев жестокого обращения с животными, искала информацию о других нападениях на скот. – Сделав последний глоток кофе, Купер продолжила: – Нашлось не очень много, о таких случаях и ветеринары-то редко узнают, не говоря уже о полиции. Животные не могут сами пожаловаться. – Она потерла сонные глаза. – Так вот, я начала просматривать объявления о пропавших питомцах – в местной базе данных и онлайн. Вроде все как обычно: кошки, которые не вернулись домой, собаки, убежавшие от хозяев в парке, только вот в последнее время… – Она передала бумаги Алеку. – Количество случаев заметно выросло, а из пропавших животных мало кого удается найти в приютах или где-то еще.

– Допустим, тут есть связь. Но какая? Убийца перешел на добычу покрупнее?

Купер не знала, что сказать.

Алек пытался вытянуть из нее какое-то объяснение, но она понятия не имела, что за человек способен на такое.

С другой стороны, мы каждый день разговариваем с людьми, с которыми хочется поскорее распрощаться. С людьми, от которых хочется сбежать, а если остаться, то лишь для того, чтобы сделать им больно.

Глава 20

Олени в полях – их было двадцать или даже тридцать – казались напуганными, готовыми в любой момент сорваться и убежать.

Животные наблюдали за машиной, Алек глядел на них в зеркало заднего вида.

Он ехал дальше, размышляя о своей временной напарнице.

Независимо от настроения, Купер смотрела на все острым, иногда чересчур пристальным взглядом. За каждой ее улыбкой, за каждой недовольной гримасой скрывалась, пусть и непреднамеренно, огромная сила. Алеку редко встречались такие люди. Иногда с Купер было трудно разговаривать, хотя он испытывал сложности в общении и со всеми остальными. Иногда она напоминала давнего друга, как будто он знал ее всю жизнь.

Купер согласилась поехать на допрос вместе с Алеком – оценить, насколько профессионально владельцы конюшни ведут бизнес, и понять, говорят ли они правду или что-то скрывают.

По дороге Алек и Купер поболтали о деле, о городе, о местных жителях. Купер спросила насчет пожара на острове, о котором узнала из беседы с ветеринарами. Алек лишь кивнул в ответ. Сказал, что мало знает о том происшествии, потому что дело вел другой полицейский, и что все не так страшно, как ей расписали. Просто случайное возгорание.

Он быстро сменил тему – поинтересовался, как Купер выбрала такую профессию, и какое-то время они обсуждали работу, объясняли, почему занимаются именно этим, а не чем-то другим. Совсем недолго проработав ветеринаром, Купер ушла в область судебной экспертизы. Как и почему это произошло, она не упомянула. И не сказала, жалеет ли о том, что сменила сферу деятельности.

Она в свою очередь спросила у Алека, что привело его в полицию.

За решением Алека не стояли никакие трагические события. Он не собирался никому мстить или, наоборот, замаливать свои грехи, он не был обижен на весь мир. Просто в детстве на вопрос «Кем ты хочешь стать?» все отвечают стандартно: «Пожарным», «Врачом», «Полицейским». Каждый мечтает спасать людей. Алек не расстался со своей детской мечтой, и он отлично подходил на роль полицейского. Практически растворялся в ней.

На вопрос Алека о том, не думала ли она стать доктором, Купер лишь рассмеялась в ответ и ничего не ответила.

– А в полиции работать не хочешь?

Она покачала головой, сунула телефон обратно в карман. Кажется, мысль об этом ее насмешила.

– Почему нет? Ты стала бы ценным сотрудником.

– Мне нравится бывать в разных местах. Самостоятельно выбирать, чем заняться. – Она слегка приоткрыла окно. – Работать независимо.

Алек вскинул брови.

– В полиции все так и устроено.

– Можно поехать, куда захочется? И заниматься, чем пожелаешь?

– Да, сам выбираешь, куда тебя переведут.

– И ты решил переехать сюда? Сам выбрал это место?

– Решил начать все сначала. – Он нехотя выдавил из себя широкую улыбку. – Всегда хотел жить у моря.

– Почему? – Купер поправила подголовник.

– Да все хотят жить у моря, разве нет?

До конюшни оставалось минут восемь езды. Время перевалило за час дня. Воздух казался влажным. Температура явно поднялась выше двадцати градусов, обещанных в прогнозе.

– Какой самый ужасный поступок в твоей жизни? – внезапно спросил Алек.

– Что? – Она повернулась к нему, но Алек смотрел вперед.

– Просто… поддерживаю беседу. – После паузы он робко добавил: – Видимо, не очень хорошо получается.

Купер снова перевела взгляд на дорогу.

– Однажды поцарапала чужую машину.

– Зачем?

– Мне было тринадцать, я подрабатывала разносчиком газет. Увидела, как один мужчина пнул свою собаку, и решила его проучить. Достала ключ от дома – мне только что его вручили, до этого из школы меня всегда забирал папа, но он уехал от нас, так что я стала ходить одна… В общем, достала ключ и процарапала линию на его машине.

– Полегчало?

– Еще как.

– Не попало тебе за это?

– Не особо. – Купер нахмурилась. – Только вот…

– Что?

– Оказалось, это был не его автомобиль.

Они оба рассмеялись и посмотрели друг на друга с улыбкой.

– Это и правда твой худший поступок?

– Нет, – ответила Купер.

•

Прямоугольная деревянная табличка выцветшего зеленого цвета слегка изгибалась в верхней части. Выглядело так, будто в последний раз ее перекрашивали неаккуратно и наспех. Потеки застыли и остались на долгие годы.

ШКОЛА ВЕРХОВОЙ ЕЗДЫ

И КОНЮШНЯ ЭЛТОНОВ

ОСНОВАНА В 2001 ГОДУ

Дорожка вела к увитой плющом конюшне, скрывающейся за высокими соснами и живой изгородью. Виднелись только крыши строений и загонов. Фургон едва ли мог подъехать по узкой колее, значит, сначала лошадей увели отсюда по пешей тропе.

Дом Элтонов стоял на другом краю поля. Здесь Купер впервые за все время, проведенное в этом районе, увидела нечто похожее на холм, легкий уклон, за которым следовало возвышение. Спуститься вниз можно было по ступенькам. Выделяющийся на фоне неба дом показался ей каким-то чужеродным среди всего остального.

Глава 21

– Мы проснулись, позавтракали – все как обычно. – По глазам хозяйки конюшни было видно, что ее улыбка немного вымученная. – И пошли кормить их.

На камине из красного кирпича стояла всего одна фотография в рамке, возможно, какого-то дальнего родственника. Рядом с ней – серебристый будильник с двумя звоночками сверху, всегда молчаливыми. В тишине тикали часы. В свете солнечных лучей кружились пылинки.

В комнате было полно лошадей: на картинах, фотографиях, подставках под горячее, в виде статуэток. Интересно, для кого предназначалось это помещение? Если долго тут находиться, можно с ума сойти от такого обилия лошадок. Наверное, это зал для гостей. Специально так обставлен, чтобы произвести впечатление на родителей учеников. Коробка из-под индийской еды на вынос, стоявшая в коридоре, была единственным неряшливым признаком обыденной жизни.

Они устроились за журнальным столиком: хозяйка конюшни Луиза Элтон в халате и новых тапочках на одном диване, Купер и Алек ютились на другом, между ними на столе – три кружки горячего чая, от которых поднимались завитки пара.

– А там оказалось пусто, – тихим, почти надломленным голосом продолжила женщина. – В стойлах никого не было.

– И что потом? – спросил Алек, занеся над блокнотом авторучку – подарок от сына на день рождения.

– Потом мы давали показания, – ответила она и сделала глоток чая. Ее руки слегка подрагивали, и блюдце стучало о белую фарфоровую чашку.

– Чем вы занимались в Ночь костров?

– Как всегда, ездили в город. – Хозяйка снова отпила чай. – А вы там были?

– Да, на службе. Дежурил у выхода с правой стороны, потом работал по вызовам.

– Много происшествий?

– Нет-нет. – Алек улыбнулся. – В ту ночь народ вел себя на удивление хорошо. Какие-то подростки хулиганили на берегу, а так – ничего серьезного.

– У нас нечасто выдаются такие вечера, – кивнула она. – Хоть какой-то повод встретиться с друзьями. Раньше люди часто ходили в паб, а по воскресеньям – на фермерский рынок. Теперь все заглохло.

– Фермерский рынок закрыли? – с хмурым видом спросил Алек, и она кивнула. – А мне там нравилось.

– Уже год назад. – Хозяйка улыбнулась. – Видимо, не так уж сильно он вам нравился.

– Итак… – Алек на мгновение выглянул из окна – думал, что-то мелькнуло, но ничего не увидел. Он снова перевел взгляд на собеседницу. – Вы ходили на салют. Кто-нибудь может подтвердить, что видел вас в парке?

Она кивнула.

– Ничего странного в тот день не произошло? Чем вы занимались?

– Нет, ничего такого. Просто давала уроки.

– Кому?

– Детям в основном. Взрослые к нам редко приходят.

– У вас чудесный дом, – сказала Купер, и Луиза снова улыбнулась. Неожиданный комплимент помог разрядить обстановку. Она налила всем еще чая. – Почему вы начали работать с лошадьми?

– Прежний владелец уехал, а нам стало жалко конюшню, – объяснила Луиза. – Ее уже много лет не использовали в этом качестве.

– В каком? – Алек потянулся за своей чашкой.

– В качестве школы верховой езды. – В коридоре хлопнула дверь – наверное, пришел ее супруг. – Мы… мы хотели, чтобы местные ребятишки могли кататься на лошадях, как и мы когда-то.

– Вы катались в детстве? – спросила Купер, и Луиза радостно закивала.

– Чарли катался, а я, знаете ли, немного боялась.

– Боялись лошадей? – удивленно переспросил Алек.

– Нет, не самих животных, они всегда казались мне очень милыми, – немного подумав, ответила Луиза. – Я боялась езды – лошади для меня слишком высокие, слишком сильные. Ехать на живом существе, это… – Она с улыбкой пожала плечами. – Мне нравится помогать детям, но сама я кататься не люблю. А вот Чарли… Видели бы вы его в семнадцать лет! До сих пор помню, как он скакал ко мне верхом через поле. Мы с ним выросли вместе и были просто друзьями, но когда я увидела его на коне, то поняла, что люблю его. И это место, оно… – Луиза никак не могла подобрать нужные слова. – Оно имело для нас очень большое значение.

– Что скажете насчет лошадей? Как все складывалось до происшествия? – поинтересовался Алек.

– Они просто чудесные, они… – оживилась Луиза.

– Я имел в виду, как у них обстояли дела в плане здоровья?

– Мы старались поддерживать их в хорошем состоянии, – ответила хозяйка уже без прежнего энтузиазма.

– Клиенты на что-нибудь жаловались?

– Бывало, – со вздохом сказала она. – К этому… к этому просто надо привыкнуть. Я раньше работала учителем в школе, ушла только в прошлом году. – Луиза выдавила улыбку. – Когда имеешь дело с людьми, всегда найдется кто-то недовольный.

– Вы заботились о них, – сказала Купер. – Поэтому и накачали, верно?

– О чем это вы?

– Дали им успокоительное.

– Да, все так, – закивала Луиза через пару секунд.

– Какого эффекта вы хотели добиться, миссис Элтон? – задал вопрос Алек. – Чтобы они совсем вырубились или…

– Просто чтобы успокоить, – ответила Луиза. – Во время салюта они пугаются, а процедура… она вполне безопасна.

– Вы сами дали им лекарство?

– Нет, я не умею делать уколы. Вызывали ветеринара.

– Кого именно?

– Кейт. Фамилию не припомню.

Записывая информацию в блокнот, Алек ощущал на себе взгляд миссис Элтон.

– И вы узнали о пропаже лошадей только утром, так?

– Да.

– Не заглянули к ним вечером, когда вернулись после фейерверка?

– Нет, так поздно мы в стойло не заходим.

– Разве это так трудно? Они же прямо у входа.

– Раньше у нас не было никаких проблем. – Ее длинные ногти с потрескавшимся голубым лаком впивались в мягкую ткань белого халата. – Зачем вы об этом…

Купер поставила свою чашку на стол.

– Он задал такой вопрос, потому что удивился, с чего вдруг заботливая хозяйка, которая даже потратилась на успокоительные, не проверила, все ли хорошо у ее лошадей.

– Вы обратились с заявлением в страховую еще до разговора с полицией, – сказал Алек. – Как же так вышло?

Глава 22

Луиза Элтон все отрицала: мол, не знаю, что вам сообщили в страховой и что вы услышали на записи, но я не подавала никаких заявлений. Она просто хотела узнать об условиях выплат, так, на всякий случай, потому что услышала о пропаже лошадей от других хозяев. Зачем зря поднимать тревогу, если животных уже не вернешь? А вот крыша над головой им с мужем все равно нужна.

– Понимаете, моя семья всегда старается делать как лучше.

– Какая семья? – спросила Купер, и Алек повернулся в ее сторону.

Ни он, ни владелица конюшни не поняли вопроса.

– Ваши отец с матерью или семья мужа? – пояснила Купер.

– Семья, которую создала я.

Луиза все рассыпалась в объяснениях. Снаружи по ржавому подоконнику прыгала птица. Голубое небо было ярче ногтей миссис Элтон, хотя оба цвета казались какими-то нереальными и неправильными.

Луиза Элтон продолжала рассказывать, какими трудными для них выдались последние годы.

•

Чаще всего люди врут о простых вещах, иногда даже не задумываясь. И если их уличают во лжи, они всему находят разумное объяснение. Купер это понимала, но недолюбливала такое поведение.

Она, конечно, и сама была не без греха – в студенческие времена незаконно скачивала музыку из интернета, иногда курила травку, едва не нарвалась на отчисление, пробовала покончить с собой (ну а кто не пробовал в двадцать лет?). Жизнь, полная боли, – это одно, а жизнь во лжи – совсем другое.

И Алек, ее напарник по делу, как раз живет во лжи.

Речь не о его работе, не о каких-то важных вещах. Нет-нет, он вовсе не преступник. Однако есть что-то такое в его голосе, во взгляде, в том, как он заглушает каждый свой порыв. Он какой-то ненастоящий. Нечестен сам с собой, не дает себе осознать, кто он такой на самом деле и кем хотел бы стать.

С каждой минутой, проведенной вместе, он вызывал у Купер все больше жалости. Разговор становился навязчивым, выходил далеко за рамки рабочего сотрудничества. Алек так хотел понравиться окружающим, но сам ни к кому симпатии не испытывал.

– Мне нужно отойти, – сказала Купер.

– Куда? – удивился Алек.

– Где у вас туалет? – обратилась она к хозяйке дома.

Миссис Элтон объяснила, что надо пройти через кухню.

– Потерпеть не можешь? – спросил Алек.

Она покачала головой. Это было настоящее испытание.

Купер вышла в коридор, закрыла за собой дверь. Из комнаты доносились приглушенные звуки беседы – низкий тон Алека и хриплый голос Луизы.

Кухня была уставлена грязной посудой. Купер не спеша зашагала к дальней двери. В календаре, по-прежнему открытом на октябре, ничего интересного: вычеркнута обведенная в кружок надпись «Зайти к Дэнни», отмечена дата выхода какого-то фильма. Она перевернула на ноябрь – пусто.

Рядом с чайником лежали две стопки писем. Купер заглянула в некоторые из них.

Последнее уведомление

Просрочка платежа.

Пени будут начислены 28 декабря.

Ваше заявление отклонено.

Просроченные платежи могут негативно влиять на вашу кредитную историю в течение шести лет.

Решение суда округа может повлиять на доступность кредитов.

В выдаче карты отказано.

Последнее уведомление

Баланс: – 15468 фунтов.

Задолженность по кредитным картам: – 89421 фунт.

Свяжитесь с нами для обсуждения вариантов кредитования.

Прямое дебетовое списание аннулировано.

Из-под писем торчало что-то блестящее. Купер оглянулась – никого. В доме тихо, слышно только, как нервно бормочет миссис Элтон.

Купер сдвинула письма в сторону и увидела полароидную фотографию. На темном снимке коричневый лабрадор.

Глаза собаки были закрыты, а нижние части лап отрезаны и лежали рядом с обрубками конечностей.

•

Купер вернулась в гостиную и снова села на диван. Алек посмотрел на нее, затем отвернулся. Так повторилось несколько раз.

Луиза Элтон перечисляла имена.

Никакие чужаки не интересовались лошадьми, никакие психи не бродили по окрестным лесам.

Она склонялась к преступлению на почве ненависти. Назвала всех, кого подозревала. Каждого клиента, который мог затаить злобу. Каждого, кто сказал что-то плохое. Каждого, кто не заплатил, кто жаловался на животных, на детей, на неустойку за отмену занятия, на все на свете. Каждого, кто был с ней груб.

– Детей у меня нет, – сказала Луиза, качая головой. – Я обожала этих лошадей, честное слово. Я их очень любила. И я люблю Чарли. Но все это…

Она ненадолго затихла.

– Может быть, это кто-то из знакомых, – тихо добавила она.

Купер достала из сумки одно из объявлений о пропавших животных, которые показывала Алеку в закусочной.

Увидев его, миссис Элтон оцепенела.

Купер подержала лист с объявлением на коленях, затем убрала его в блокнот.

Луиза открыла ящик стола и достала оттуда небольшой пластиковый пузырек. Хотела высыпать на ладонь таблетки, однако пузырек оказался пуст. Она зажмурилась.

– Простите, я…

Она встала и вышла из комнаты.

ПРОПАЛА СОБАКА,

ШОКОЛАДНЫЙ ЛАБРАДОР.

УБЕЖАЛА 2 АВГУСТА В ПАРКЕ «ДЕНТОН».

ОЧЕНЬ ДРУЖЕЛЮБНАЯ.

ОТКЛИКАЕТСЯ НА ИМЯ ЛИЗЗИ.

ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ ЕЕ НАЙТИ.

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ 50 ФУНТОВ.

Глава 23

Купер рассказала Алеку о том, что обнаружила на кухне. Через минуту он и сам все увидел и крикнул, стоя у основания лестницы:

– Миссис Элтон, у вас все в порядке?

Никто не откликнулся.

Они осмотрели гостиную, ничего не нашли и решили все-таки подняться наверх.

Из дальней части темного коридора лился свет.

•

Приоткрытая дубовая дверь вела в комнату, которая когда-то, много лет назад, служила детской. Дверь была украшена резьбой в виде дерева, с нее осыпалась потрескавшаяся голубая краска. Совсем неподходящий цвет для такой двери. В темных углах коридора на стенах бушевала плесень.

Естественно, половицы под ногами заскрипели.

Рядом прожужжала муха.

Луиза Элтон сидела за столом и плакала, вздрагивая всем телом.

Перед ней, поблескивая в лучах красного солнца, лежали десятки фотографий черных, синих и зеленых тонов.

– Миссис Элтон…

Она развернулась, открыв рот от удивления. Придя в себя, она попыталась трясущимися руками собрать и спрятать снимки.

Алек распахнул дверь настежь. Луиза снова отвернулась к столу.

– Их все присылают и присылают, – прохрипела она и выронила фотографии, словно душа вдруг покинула ее тело. Пальцами с голубыми ногтями Луиза удерживала только конверт.

На снимках были животные, деревянные ящики, берег и далекий остров.

– Мы все время их находим, мы…

– Миссис…

– Они знают, – прошептала Луиза, качая головой.

Возьми трубку.

Просто поговори со мной.

Послушай.

Прошу тебя.

Я не сделал ничего плохого.

Глава 24

После ливня, что бушевал два дня назад, ведра наполнились до краев. Среди навоза валялась солома, запакованные тюки с сеном лежали у входа в конюшню. Одна упаковка была вскрыта и, судя по виду, давно не использовалась.

Купер чувствовала себя немного странно, находясь здесь в одиночестве. Наконец-то звук приближающегося автомобиля нарушил тишину.

Вокруг на много миль не было других конюшен, рассчитанных как минимум на двадцать лошадей, однако в этой содержалось всего шесть животных. Преступники забрали всех. Внутри ветхого помещения полно грязи и фекалий. Чистили, наверное, недели две назад. Никто не пытался здесь убрать или уничтожить улики. По крайней мере, так Купер казалось на первый взгляд.

– Привет! – окликнула ее Кейт. Робкая сотрудница ветеринарного центра приехала на ржавой зеленой машине и припарковалась рядом с Алеком.

Алек вместе с двумя другими полицейскими осматривал дом, а Купер – прилежащую территорию. Ничего толкового из миссис Элтон они больше не вытянули, та отказалась что-либо говорить, пока не вернется муж. Чарли, похоже, сбежал: большой красный трактор стоял посреди поля, а его машины у дома не было. На звонки он не отвечал.

– Рада, что ты позвонила, – сказала Кейт. – Еще вчера собиралась помочь тебе, но…

– Я хотела кое-что узнать. – Купер прислонилась к двери стойла. – Это ты давала лошадям успокоительное?

– Ну да, – резко и неловко кивнула Кейт. – И этим, и некоторым другим, поближе к городу, которые могли испугаться салюта.

– Что думаешь об Элтонах?

– В каком смысле?

– Они хорошие люди? Заботились о лошадях?

– В общем неплохие, – ответила Кейт. – Не спешили решать кое-какие проблемы, хотя… такое частенько бывает.

– Что за проблемы?

Купер понимала, что ее поведение сбивает коллегу с толку, однако не стала вести себя как-то иначе. Раньше она считала, что присущая ей напористость в беседе далека от принятых норм общения. Была уверена, что все остальные – родители, друзья – просто ее не понимают. Однако с возрастом Купер начала думать, что все наоборот. На самом деле это она почему-то не знает, как общаться с людьми, как им подражать. Действовала инстинктивно, но в результате все глубже уходила в себя.

Поэтому она и спросила, какие проблемы Элтоны оставили без внимания.

– Некоторые лошади, в основном те, что постарше, переступали с ноги на ногу, а это признак хромоты. Как только я об этом упомянула, Элтоны вообще перестали к нам обращаться. Наверное, не хватало денег на лечение.

– Но на успокоительное деньги нашлись?

Кейт пожала плечами.

Купер скрылась в конюшне.

– У вас уже есть подозреваемые? – голос Кейт прозвучал неестественно тонко. Когда Купер не ответила, ее коллега продолжила: – Надеюсь, ты успеешь немного погулять по городу, когда закончишь с делом. Если хочешь, порекомендую интересные места.

Купер почувствовала себя неловко из-за этих робких попыток наладить близкое общение. Как тут сосредоточиться на работе?

– Помоги поднять.

Вместе они вытащили из стойла деревянный ящик.

– Что ты ищешь? – спросила ветеринар.

– Фотографии, – ответила Купер.

•

Если верить Элтонам, первый снимок подбросили летом, несколько месяцев назад. Луиза утверждала, что нашла фотографии в одном из пустующих загонов конюшни – они просто лежали там в темноте.

На фото – деревянный ящик в лесу. Вроде ничего особенного.

А снимки все появлялись и появлялись, и вскоре Элтоны уже не могли думать ни о чем другом.

На некоторых фотографиях, снятых издалека, были ученики школы верховой езды. А еще изувеченные питомцы, давным-давно пропавшие.

•

Луиза уверяла, что их шантажировали, что они с мужем ничего такого не делали.

Алек надел перчатки и взял в руки улику: потрепанный белый лист, на который кто-то приклеил вырезанные из газеты буквы.

Буквы складывались в незамысловатую угрозу: «МЫ ЗНАЕМ». Именно это и пробормотала тогда хозяйка конюшни.

Чего требовали шантажисты – непонятно.

А вот требования Алека были вполне ясны: если к завтрашнему утру супруг Луизы не явится на допрос в участок сам, его найдут и арестуют.

Услышав об этом, Луиза даже не подняла голову.

Полицейские забрали все снимки и письма, которые смогли найти, и миссис Элтон осталась одна среди ненастоящих лошадей – на подставке под горячее, на картине и в виде фигурки у часов.

Ей бы обо всем этом поговорить, но не с кем.

На камине из красного кирпича тикали часы. По кухне летала муха. Все постепенно разошлись. Это место для детей, а не для взрослых мужчин.

•

Осматривая конюшню и территорию вокруг, Кейт и Купер рассказывали друг другу о работе. Купер старалась держаться непринужденно, говорить с улыбкой.

– Я мечтала все изменить, – призналась Кейт. – Насмотрелась на всякое во время учебы и поняла, что можно спасти животных, которых усыпляют без разбора, можно помочь хозяевам сэкономить деньги, если объяснить им, в каких случаях без ветеринара не обойтись, а в каких они способны справиться сами. Все это я упомянула на собеседовании. Собиралась организовать для местных жителей лекции об уходе за животными. Это ведь наше общее дело.

В реальности все оказалось намного сложнее, но Кейт все равно пыталась изменить ситуацию к лучшему. Люди ведь тут неплохие. Их можно всему научить. Только ни времени, ни денег на это не хватало. Начальство постоянно ей отказывало.

– Ладно, мне пора возвращаться, – сказала Кейт, вынимая телефон из кармана джинсов. – На два часа назначена консультация.

– Проверь, все ли инструменты на месте, хорошо? – попросила Купер. – И поспрашивай насчет проволочных пил для фетотомии.

Вечно встревоженная и улыбчивая коллега кивнула в ответ.

Глава 25

Купер опустила стекло, но Алек моментально закрыл его с помощью кнопки на своей двери и поспешил извиниться – просто очень не любил ездить в машине с открытыми окнами.

– Это плохо для здоровья, вокруг одни выхлопы. Люди открывают окна и…

За всю дорогу им не встретился ни один автомобиль.

Алек и Купер направлялись к воде.

•

На некоторых найденных у Элтонов фотографиях с убитыми животными виднелся берег моря, кромка леса и полуразрушенные дома. В поисках этого места Алек и Купер целый час колесили по побережью и пропустили обед.

– На снимках двенадцать животных, – тихо сказала Купер, просматривая фото на телефоне. После долгой езды ее немного укачало. – Шесть кошек, четыре собаки. Еще двое в таком состоянии, что опознать невозможно.

Алек кивнул.

На фотографиях были и подростки из школы верховой езды. На их поиски направили других полицейских – узнать, вдруг ребята тогда заметили что-то странное.

– Надо бы спросить, знакомы ли они с Ребеккой Коул, – предложил Алек. – Ведь это она обнаружила головы. Среди подростков быстро разносятся слухи, а они вроде того же возраста.

Вскоре оба замолчали.

Если утром напарникам и удалось немного сблизиться, все это испарилось при виде снимков на столе Луизы Элтон. Купер уже не чувствовала самодовольства при мысли о своей удачной догадке. В этом деле нет победителей.

В каждом расследовании может скрываться нечто страшное. Некоторые ответы лучше не находить. Даже если они обретут словесную форму, даже если злоумышленник будет стоять прямо перед тобой и честно расскажет обо всем, что натворил и с какой целью, ты сможешь понять его, только если и сам совершал подобное.

Алек на скорости проходил повороты, и Купер вжало в сиденье. Он не очень осторожен, особенно когда куда-то спешит, когда думает, что он прав. Купер начало укачивать.

Через полчаса они отыскали место, запечатленное на фотографиях. На горизонте виднелись острова.

– Автор снимков наверняка знал, что мы приедем сюда. Даже хотел, чтобы мы нашли эту поляну.

Алек заглушил двигатель.

•

Начался отлив, и вода едва касалась затопленных домиков на берегу. Видимо, море добралось до них еще несколько недель назад – строения уже начали разваливаться.

Зачем кому-то съезжать на эту колею вдалеке от главной трассы?

Дорога вела наверх к небольшим зеленым холмам.

– Тут тропинка среди деревьев. Ракурс как на фото.

Туда они и направились.

В голове у Алека мелькнула мысль – может, стоит вызвать подкрепление? – но Купер уже ушла далеко вперед и внимательно все осматривала. Пыталась представить, каково это – так издеваться над животными.

Пройдя по невидимым следам, они обнаружили двенадцать деревянных ящиков. Какие-то из них были открыты, другие – заколочены гвоздями.

На поляне стояли и валялись ящики, напоминавшие маленькие дверные проемы.

А вокруг, как показалось Алеку, лежали детские игрушки и мячики.

Влажная земля, усыпанная щепками, гудела от ползающих насекомых. Здесь было и тесно, и просторно одновременно.

Откуда-то пахло дымом, но источника огня они не нашли.

Алек и Купер вскрыли ящики.

•

– Что за…

Купер молчала.

– Что это такое? Кто мог…

Он почувствовал вонь.

•

Алек задыхался.

Они стояли на открытом воздухе посреди зеленого леса вдали от города, а ему нечем было дышать. Он зажал нос и рот и отшатнулся.

Алек запрокинул голову. Небо пронзали голые ветви деревьев.

В отрезанных лошадиных головах, в их смотрящих из земли глазах, было что-то по-своему прекрасное. Хотя Алек понимал, какую боль они испытали, зрелище почему-то внушало некий трепет.

А в этих ящиках… и в том, что лежало внутри… в том, что сделали с бедными животными, которые медленно умирали и не могли выбраться… В этом не было ничего прекрасного.

Никаких намеков на ритуальное убийство. Никакого символизма или эзотерики. Ничего такого, что заставило бы Алека сидеть всю ночь без сна и искать какой-то смысл в мотивах преступника.

То, что он увидел в тех ящиках в лесу, а именно боль и долгие мучения, не вызывало у него ни капли любопытства.

Не важно, что говорит закон – для Алека это и есть настоящее убийство.

На пустых ящиках были написаны буквы. Совсем недавно, судя по свежей краске. Он начал переворачивать ящики, несмотря на возгласы Купер, которая кричала, чтобы Алек ничего не трогал.

Красные буквы складывались в слово:

Смотри.

Глава 26

Они вернулись к машине еще до наступления вечера.

– Кажется, страховка тут ни при чем, – сказал Алек.

Над островками вдалеке низко висело солнце. В стены заброшенных домов били волны.

– Думаешь, сегодня за нами следили? – Алек оперся на капот автомобиля, Купер устроилась рядом и отпила кофе из термоса. – Помнишь, ты рассказывала про кройдонского убийцу, который разрубал кошек на части.

– Ну и?

– По твоим словам, больше всего он хотел увидеть тот момент, когда хозяин находит мертвого питомца. Посмотреть на выражение его лица, представить, что он чувствует.

– Да, мне так казалось. – Купер допила кофе. – Хотя точно ничего не известно. Возможно, во всем и правда виноваты лисы, как решили в полиции.

– Ага, и собак в деревянные ящики тоже лисы засунули, – подхватил Алек, качая головой. – А потом еще их сфотографировали.

– Лисы – существа коварные.

– Спариваются у меня под окнами чуть ли не каждую ночь. – Он недовольно фыркнул. – И при этом издают такие ужасные, отвратительные…

Он наморщил нос и, не сдержавшись, чихнул.

– Будь здоров, – сказала Купер.

– Ты раньше сталкивалась с подобными случаями?

– Ты про лис, которые спариваются прямо под окнами? Или про тех, что фотографируют?

– Про серийное жестокое обращение с животными. – Его голос звучал серьезно, и Купер слегка напряглась.

– Слышал про «триаду Макдональда»?^[5] – спросила она.

Алек не знал, что это такое, и покачал головой.

В ближайшие недели он еще не раз вспомнит об этом. Да с чего Купер взяла, что может усомниться в его знаниях? Она обезоружила его, и Алек начал заваливать ее вопросами, чтобы подавить неприятное ощущение.

Из ее ответов он узнал, что Купер получила степень магистра по судебной экспертизе через несколько лет после того, как выучилась на ветеринара. Она не пожалела времени и добилась успехов в своем деле.

Прислонившись к машине, Алек слушал «лекцию» Купер о том, какое поведение характерно для такого рода преступников.

Склонность к поджигательству и вандализму.

Жестокое обращение с людьми и животными.

– Однако все эти теории основаны лишь на рассказах самих убийц, а они зачастую просто желают вызвать сострадание ради апелляции или отсрочки казни. И винят во всем трудное детство, как в прессе винят видеоигры. – Купер пожала плечами. – Может, психопаты вообще не осознают, что стоит за их поступками.

Алек кивнул, выпрямился и едва заметно вздрогнул. Казалось, он хотел что-то сказать, но все-таки промолчал.

По морю, которое в вечерних лучах солнца переливалось красным, плыла лодка.

•

Перед отъездом они снова вернулись к собакам.

– Некоторые считают, что дело вовсе не в животных, что убийца просто практикуется, потому что страх или строгие нормы поведения не дают ему сразу взяться за людей.

– Ты с этим согласна?

– Я думаю, жестоким людям обычно и не нужен повод проявить свою жестокость, но… Не знаю. С животными меньше риска. Максимальное наказание – арест на пару месяцев, а иногда, даже в серьезных разбирательствах, дело не доходит до пожизненного запрета на содержание питомцев. Сложно добиться справедливости, когда речь идет о существах, не умеющих ходить на двух ногах и разговаривать. И знаменитыми такие преступления никого не делают.

– То есть тебе не кажется, что… – Алек не договорил.

– Продолжай.

– Что одно неизбежно выльется в другое?

– Не поняла?

– Если человек издевается над животными, то вполне может издеваться и над людьми.

– Нет ничего неизбежного, – сказала Купер.

•

Трупы из ящиков отправили в ветеринарный центр для более тщательного изучения.

Два психически неустойчивых человека решили вместе издеваться над животными – какова вероятность? Алек предположил, что один все же вынудил другого, ведь, если верить бездомному, кто-то из них плакал. А возможно, в деле замешаны не два человека, а даже больше…

– У тебя усталый вид, – с улыбкой заметила Купер, и Алек вдруг покраснел и резко перевел взгляд на часы.

– Черт.

– Что такое?

– Надо забрать сына, чуть не забыл. Тебя подвезти?

– Я думала, вы тут все на машинах.

– Он никак не сдаст на права, – раздраженно бросил Алек.

– Ничего страшного. – Купер открыла дверцу, пожав плечами. – Я вот сдала только с четвертой попытки.

•

Пока ящики с трупами еще не привезли в ветцентр, Купер решила вернуться в отель и немного вздремнуть. Она не чувствовала себя такой же вымотанной, как Алек, но этот день все равно забрал много сил, даже руки слегка подрагивали.

Поднимаясь по лестнице, Купер перебирала в голове все увиденное.

Снимки из конюшни, деревянные ящики в лесу, трупы внутри и снаружи.

Луиза Элтон, живущая под гнетом долгов и тишины.

Фермер Альберт Коул, который мечтал о новой жизни, а в итоге потерял в этой глуши все, кроме дочери. Да и сколько еще Ребекка продержится с ним – пару лет, не больше? Как знать.

И Алек… Алек, у которого едва не случился приступ паники, когда они вскрыли ящик. Алек, который все ждал от нее ответов.

•

На расследование им дали четыре дня, и два из них уже прошли.

Второго шанса не будет, никто не станет им помогать.

После того как собак передали ветеринару, Алек поехал за сыном. Он все извинялся за свое поведение, она в ответ лишь сказала: «Увидимся утром» – и пообещала не опаздывать на завтрак.

Вид у Алека был хреновый, на затылке выступил пот. Купер понимала, что и сама выглядит не лучшим образом. В отеле даже не стала включать свет, просто разделась в темноте и упала на кровать.

Будильник зазвонит через час.

Снов Купер не видела.

Глава 27

В помещениях ветеринарного центра Илмарша стояли старые компьютеры и весы для животных. Дальше по коридору – служебные кабинеты и кухня. На стенах все еще висели украшения с Хэллоуина, гирлянды с лампочками в форме ведьмы на метле. Из мусорного ведра торчала тыква. Столы, принтеры, папки – все завалено бумагами.

Ветеринар сидела в одиночестве и пила горячий кофе.

Кейт сделала надпись перманентным маркером на белой кружке: «Бе-е-ез ума от тебя».

Неделю назад она угостила яблоком коня по имени Брюс. Он не наступал на одну ногу, испытывал боль при ходьбе. Кейт пыталась успокоиться, но не могла думать ни о чем другом. Все вспоминала, как он тянулся к ней, такой дружелюбный и ласковый…

И слышала его громкий крик.

•

Во второй половине дня мальчик принес в ветцентр своего истекающего кровью питомца. С утра парнишка плохо себя чувствовал и не пошел в школу, поэтому сразу выбежал на улицу, как только услышал визг тормозов. Он положил одиннадцатилетнего полосатого кота в пакет и пешком отправился в клинику. Животное едва дышало, едва боролось за жизнь.

Кейт стабилизировала кота, но бесплатно могла оказать лишь первую помощь – за все остальное надо платить.

Это еще не конец, его можно спасти, если получить согласие хозяев. Только если они поступят правильно…

В этом и заключается вся проблема. Главная задача в ее профессии – уберечь животное от его владельца.

•

Четыре консультации, один выезд в конюшню вместе с Купер и две операции – вот так прошел день у Кейт. Потом она не спеша доехала до высотки, в которой жила. Кейт ужасно вымоталась и почти ничего не соображала.

В углу общего коридора уже три месяца стоял чей-то выброшенный холодильник, покрытый плесенью. Старинный лифт с решеткой выглядел угрожающе. На нем висела табличка «Не работает», изрисованная граффити, внутри стояли коробки с какими-то стройматериалами. В коридоре витал запах мочи, хотя уборщик приходил неделю назад, Кейт сама его видела.

Она поднялась по лестнице жилого здания, которое раньше служило гостиницей. Стены покрыты надписями, где-то яркими и красивыми, а где-то – просто инициалами. На шестом этаже целовалась какая-то парочка, у парня все лицо было мокрое от слез. Кейт старалась не пялиться, и они тоже на нее не оглянулись, но после этой встречи ей тоже вдруг захотелось плакать.

Дверь квартиры почему-то была выкрашена голубым. Она сунула ключ в замочную скважину, подергала им вверх-вниз, прежде чем он наконец-то повернулся, и оказалась внутри.

Прошла мимо банок с кошачьим кормом, мимо домика-башни и когтеточки, которые до сих пор не выбросила. Открыла холодильник, нашла там остатки супа, подогрела в микроволновке. Налила стакан воды. Затем села за столик и начала есть, глядя на поля за окном, на шиномонтажную станцию и лучи закатного солнца.

Поужинав, Кейт выпила еще воды, направилась в спальню (единственную комнату в этой квартире) и надела пижаму. Было жарко и душно. На полу – горы грязной одежды, все поверхности завалены туалетными принадлежностями. Книжка, которую она купила несколько месяцев назад и всерьез намеревалась прочитать, одиноко лежала на прикроватной тумбе с закладкой, по-прежнему вставленной между шестой и седьмой страницей.

Кейт вспомнила, как на нее смотрела Купер. Достала из ящика тумбы обезболивающее – забрала его как-то из ветцентра, сделав вид, будто ампула треснула и ее нужно выбросить. Ввела себе кетамин.

Это тоже была часть ритуала.

Она включила маленький телевизор, легла на кровать и стала ждать, когда ее поглотит темнота. Вспомнила детскую считалочку.

Раз, два, три, четыре, пять…

– Вышел зайчик погулять, – пробормотала Кейт, устраиваясь поудобнее. – Вдруг охотник выбегает…

Два года назад

Глава 28

Первому из больных или брошенных матерью ягнят было труднее всего. Со временем старую конюшню на ферме Коулов переоборудовали под загон для больных овец, чтобы изолировать их от здоровых животных. Малышей вскармливали вручную, а долгие часы в ожидании хозяев они проводили в темноте и холоде, прислушиваясь к отдаленному блеянию стада.

Первый ягненок пытался сосать края старого холодильника, стоявшего в углу. Детеныш укладывался спать рядом с инструментами или старым корытом.

У остальных шанс еще был, а вот первые выживали редко.

Ребекка ухаживала за ними с самого детства: грела молоко, разводила смесь, шла в загон и часами сидела с новорожденными ягнятами, и днем, и ночью. Кормила их, слушала блеяние, давала малышам имена, хотя многие в итоге умирали. Выживших вскоре отправляли в общее стадо, а некоторые все равно ее помнили. Заслышав, как Ребекка несет еду, выбегали вперед остальных, подставляли голову, чтобы она погладила их, выпрашивали морковку в качестве угощения. Некоторых из них не пускали на убой.

На территории «Родной фермы» стояли три сводчатых хлева, несколько коровников и жилой дом, которые соединялись неприметными проходами, заваленными пластиковыми коробками. Если бы зимой ветер не гулял сквозь щели в старых кирпичах, если бы вокруг всего живого и мертвого не роились мухи, в некоторых коробках сохранились бы воспоминания. Тут лежали старые дневники еще тех времен, когда юный Альберт Коул мечтал стать пожарным или врачом, а также записные книжки дочери и стопка открыток, которые пятилетняя Ребекка дарила ему на день рождения, День святого Валентина и Рождество. Встречались в коробках и предметы, взявшиеся непонятно откуда.

Именно поэтому ферма была не просто землей. Здесь с детства осталось много мест, где Ребекка чувствовала себя как дома.

Канава, в которой она проводила время в компании собак и игрушек.

Сломанные качели в саду недалеко от маминого кабинета – они провисели там всего одно чудесное лето.

Палисадник, где Ребекка сама сажала растения, пока там все не разрушили.

Второй хлев, куда однажды в возрасте четырнадцати лет она пошла кормить овец.

•

Стоял март, было ужасно холодно. Снег шел каждый день, поля завалило сугробами. На ферме готовились к рождению ягнят. Почти всех овец разместили вплотную в трех загонах, для остальных соорудили наружный вольер из металлической сетки. По ночам ворота в нем запирали. Здесь снег надолго не задерживался, он оседал на крышах, таял от тепла овечьих тел, однако животные все равно погибали от холода, случались выкидыши. Численность стада шла на убыль.

Братьев и сестер у Ребекки не было, мать остановилась на одном ребенке.

Как-то утром девочка вышла на улицу, думая, что хлев уже открыт. Она собиралась разбить корочку льда в ведрах с водой, наполнить кормом корыта. Ребекка спешила вырваться из дома. Двери хлева, однако, были закрыты. Еще не рассвело. Внутри, под ржавой металлической крышей, старые обваливающиеся коридоры переплетались в лабиринт.

Отец внимательно смотрел на овец в уличном загоне. Услышав шаги Ребекки, он обернулся и приложил палец к губам.

Она подошла ближе и оперлась на металлическое ограждение. Через пару мгновений девочка увидела, что привлекло внимание отца.

Среди сотни втиснутых в загон овец стояло другое животное, чуть выше остальных.

Его присутствие беспокоило овец, и они пытались держаться от него подальше. Существо замерло и глядело прямо на заметивших его людей.

Это был олененок. На месте двух выпуклостей на его голове однажды появятся рога.

– Месяцев шесть, не больше, – прошептал отец.

– Что… – Ребекка помолчала и спросила чуть тише: – Что нам делать?

– Его мать наверняка где-то неподалеку. Если еще жива.

Сбоку от девочки с забора упала глыба снега. Она не вздрогнула, а лишь повела плечами.

– И что мы теперь…

– Ты уже спрашивала. Хватит твердить одно и то же, Бекка.

– Но ты…

– Что? – Отец посмотрел на нее, приподняв брови. – Что еще?

– Ты не ответил на мой вопрос, – пробормотала она. – Поэтому я и спросила еще раз.

Он скривился и перевел взгляд на олененка.

– Как он попал сюда, а? Что думаешь?

Ребекка глянула на оленя, затем на дверь хлева.

– Может, мы заперли его тут с вечера?

Отец покачал головой.

– Или он уже был здесь? Наверное, спрятался за…

– Нет, – перебил фермер.

После этого они надолго замолчали. Сбитая с толку, Ребекка отошла от заграждения, решив осмотреть хлев. Зашагав по направлению к дому, она остановилась перед выходом – где же олененок мог пролезть? Потом обратила внимание на хлипкую внешнюю дверь, через которую сама только что зашла в хлев. Ребекка была уверена, что вчера ее запирала.

Девочка повернулась к отцу и увидела, что тот внимательно на нее смотрит.

– Так же, как и мы. – Ребекка снова подошла к воротам. – Он попал сюда через дверь.

Отец кивнул.

– Но… зачем? Он перепрыгнул через ворота и попал в огороженный проход. Зачем лезть в загон к овцам? Почему просто не остаться в хлеву? Неужели он не испугался?

Олененок немного успокоился, но не сводил взгляда с Ребекки и ее отца.

– Ему было холодно и одиноко, – сказал фермер. – Это и толкает животных на такие поступки.

– Что ты собираешься с ним делать?

– Здесь ему оставаться нельзя.

– Почему?

– Мало ли, чем он болен. Дикие животные разносят всякую заразу. – Отец вздохнул и взглянул на дочь. – Пойдем обратно в дом, выпьем чаю.

– Но мы же еще не покормили овец.

– Ничего, потерпят.

•

Два дня назад мать Ребекки заставила ее раздеться. Девочка не завела пса на ночь в дом. Она постоянно все забывала.

Он дрожал от холода, Бекка.

Снимай кофту, Бекка.

Снимай кофту.

– Мама, не надо…

Снимай штаны.

– Пожалуйста, мам…

Холодно, правда? Вот и ему было так же холодно.

– Мне очень жаль…

Тебе жаль? Не может быть.

Ты не умеешь сочувствовать.

Встань тут.

Мать ушла в хлев, и через несколько секунд из свернутого кольцами шланга потекла вода.

Ребекка стояла на ветру без кофты и без штанов.

Ее трясло, а мать все не возвращалась.

Вода подбиралась к ее босым ногам.

– Нет, нет, нет, нет… – забормотала девочка. – Нет, нет…

Она дрожала и плакала, а матери все не было.

Мимо время от времени проезжали машины, но никто не остановился. До самого горизонта тянулись поля, по которым ползли тени облаков, сменяемые лучами света.

Вода залила ее стопы, и Ребекка обмочилась. По всему телу прошла неудержимая дрожь.

Никто не выключил воду, однако из шланга, который понемногу разматывался, ее тоже не окатили. Девочка тряслась и рыдала, обхватив себя руками, но не могла пошевелиться. И потом еще долгие месяцы Ребекка не могла понять, почему она не сдвинулась с места, почему позволила сделать с собой такое.

•

Об этом случае они никогда не говорили. Одобрил ли отец наказание? Знал ли вообще о том, что задумала его жена? Ребекке оставалось только гадать.

Зато потом мать была с ней добра. Какое-то время.

Когда они обнаружили олененка и после этого вернулись в дом, мама Ребекки приготовила чай, и всей семьей они посмотрели скучный документальный фильм, который как будто специально сняли для скучного воскресного утра. Отец сказал, что сегодня сам займется овцами, а дочь пусть отдыхает, а то вид у нее вроде как нездоровый. Мать возразила, мол, с ней все в порядке, но девочка все равно осталась дома, хоть и не по своей воле.

Мама приняла лекарства, таблетки от сердца.

Она всегда говорила Ребекке, что надо хорошо питаться и делать зарядку, иначе будет такой же больной, как и ее мать. Позже девочка узнала, что мамины проблемы со свертываемостью крови никак не связаны с питанием. Они вызваны совсем другим.

Ближе к вечеру Ребекку послали в хлев – достать горох из морозилки.

Овцы стояли и в крытом, и в уличном загоне, небо постепенно темнело. Олененок исчез. Корыта для воды были наполнены, а те, что для еды, пустовали. Овцы едят очень быстро.

Ребекка взяла замороженный горох, пошла обратно в дом, но вдруг услышала какой-то шум.

Обернулась – никого.

Зашагала дальше, и вот снова этот скрежет, уже громче. Точно, это ведь звук какого-то инструмента из папиной мастерской.

Ребекка прошла мимо пластиковых и металлических емкостей, детских ведерок, старой газонокосилки, развалившейся на три части, рядом с которой валялся еще и чемодан. Заглянула в открытую дверь: отец стоял к ней спиной, на нем был фартук, вся поверхность рабочего стола застелена брезентом. Он не слышал ее шагов, а может, слышал, но не отреагировал.

Он отложил инструмент, и Ребекка увидела, что на столе лежит тело животного. С каждой стороны от фермера свисали по две ноги, покрытых чем-то красным и влажным.

Ребекка подошла ближе.

– Пап, что ты…

Он на мгновение замер.

– Что ты делаешь? – Она не могла разглядеть, что происходит.

– Почему ты не дома? – спросил он, не оборачиваясь.

– Мама отправила меня за горохом.

В подтверждение девочка подняла вверх пачку гороха, хотя отец не смотрел в ее сторону. Через пару секунд она покраснела и опустила руку, затем перевела взгляд на стол. С животного сняли шкуру.

– Пап?

Он повернулся, и Ребекка увидела, что на месте головы остался всего лишь обрубок.

Отец отрезал ему голову. Ну естественно.

Так всегда делают, когда убивают оленя.

День 3

Глава 29

Ребекка вернулась ночью, дверь была открыта. Полицейские наконец-то забрали лошадиные головы и уехали с фермы.

В прихожей хранили грязные сапоги, дождевики, наполнитель для кошачьего туалета и корм для хомяка, коробки со сломанными и давно забытыми вещами. Еще тут лежала брошюра от городского совета и несколько запечатанных писем.

– Ты не закрыл дверь! – крикнула она, но отец не отозвался.

Ребекка стянула с себя резиновые сапоги, подпрыгивая на одной ноге на соломенном коврике. Сквозь грязное окно заметила, как мимо фермы по неосвещенной дороге прогрохотал грузовик.

Снимая флисовую куртку, девочка вздрогнула от боли. Всю правую руку, от плеча до запястья, покрывала жуткая сыпь. На подсыхающих ранках образовалась черная корка. Ребекка уже мазала руку кремом. У нее и раньше появлялось воспаление, то после окота у овец, то после контакта с сухим молоком. А однажды к веку прицепился огромный клещ. По сравнению с этим сыпь – пустяки.

Она направилась прямиком в ванную, заперла дверь. Сбросила с себя грязные вещи и наконец-то встала под струю воды. Все тело ломило. После душа хотя бы перестала кружиться голова.

Ребекка посмотрела на себя в зеркало и увидела торчащие ребра. Она заметила их еще пару дней назад – так странно. Она долго считала себя толстой. Конечно, ей говорили, что это не так, но чужим словам нельзя верить без доказательств. И вот наконец о чудо, – после нескольких месяцев диеты кожа обтянула кости. Ребекка позволила себе съесть лишнего только на день рождения, а выпирающие ребра все равно не исчезли.

Черт, не взяла чистые вещи. Выглянула в коридор – никого, кроме дурацкого кота Тоби, – и побежала в свою спальню и снова закрылась. Высушила свои мышино-русые волосы. Может, покрасить их? В темно-каштановый, почти черный, как у новой ветеринарши. Или в какой-нибудь другой. А вдруг ей не пойдет? Она и без этого кажется странной.

Одеваясь, Ребекка вспомнила про змею, которую видела утром. Про шум машин, что разъезжали тут весь день, про шуршащие колеса.

Она немного поиграла за компьютером, древним и медленным даже по устаревшим стандартам ее семьи.

В игре ее героиня влюбилась, а все благодаря тому, что Ребекка сделала за нее правильный выбор, следуя инструкциям на специальном сайте. Она играла в эту игру уже в десятый раз. Питер тоже ее проходил. Он редко покупал игры, обычно просто смотрел записи прохождения, как и многие другие.

Последний раз Ребекка виделась со своими друзьями несколько месяцев назад. Если, конечно, их все еще можно называть друзьями, если Питеру и всем остальным есть до нее дело.

Необязательно быть собой. Не нужно принимать все переживания близко к сердцу, не нужно расстраиваться из-за своих и чужих поступков. Можно просто притвориться или забыть обо всем. Можно думать так, как тебе захочется, ведь это всего лишь мысли, а мысли всегда выдуманы. Сознание – та же фантазия. Пусть жизнь будет полна разных историй.

Вот чему ее научила мать.

Ребекка потеряла голову в этих играх без живых людей, в безликих сообщениях. Потеряла себя в размышлениях.

Она очень долго считала себя толстой. Думала, что ее слишком много, да и другие так говорили. Однажды она спросила об этом у Питера, вдруг он считает иначе, а он лишь смутился и сказал, что не знает.

В дверь постучали – пора ужинать.

•

В коридоре снова пусто, только белый пушистый кот лежит и облизывается. Когда Ребекка прошла мимо, он вскочил и убежал.

Ели в гостиной. На ужин была оленина, из плохо прожаренного мяса сочилась кровь. Отец хвалился и друзьям, и малознакомым людям, что он вегетарианец, а потом все равно ел мясо. Такая вот шутка, хотя Ребекка до сих пор не понимала, что в ней смешного.

Сама она почти не притронулась к еде.

Отец слизал с усов капли кровавой подливки. На овощи никто не обращал внимания. Они молча смотрели новости, интервью с политиком перебивал лишь скрежет ножей по тарелкам.

– Разве это не тот самый случай, когда говорят: «Либо делом займись, либо заткнись»?

– Ну, прежде всего, эта фраза звучит довольно противоречиво и даже рискованно, если речь идет о выражении демократических ценностей. Когда люди отдают свой голос на выборах, это еще не значит, что дебаты окончены. Законы меняются, чиновники врут, так что иногда народ сам не знает, чего хочет, или, что еще хуже, пытается использовать государственные институты власти для собственной выгоды. В истории демократии полно тиранов и демагогов, которые пришли к власти вполне законными способами, поэтому не стоит забывать…

Отец внезапно переключил канал. Он всегда щелкал пультом без спросу, даже еще при матери.

Ребекка все еще потела после душа. Какая-то странная простуда. И мясо не помогло.

Она сделала глоток воды и постаралась забыть о болезни.

На экране телевизора появился мужчина в черном костюме, он сидел за столом в темном помещении, а напротив него – непонятный всклокоченный человек. Похоже на детективную драму, хотя что-то здесь явно не так.

– Мне нужно домой.

Мужчина в костюме лишь молча смотрел на своего пленника.

– Это надолго?

Мужчина в костюме достал пачку сигарет и специально положил ее на стол.

– Можно, я закурю? Будете?

Пленник кивнул. Мужчина прикурил и затянулся.

– Зачем меня сюда привели?

– Расскажите, как прошел ваш день.

– Нет.

– Что, простите?

– Я хочу узнать, зачем меня сюда привели.

– Любите шахматы? – поинтересовался мужчина, внимательно глядя на арестанта, и смахнул с сигареты пепел.

– Нет, играл всего пару раз. А вы?

– Нет.

Какое-то время оба молчали, а потом мужчина спросил:

– Почему вы так спешите домой?

– Все спешат, разве нет?

У Ребекки опять закружилась голова. Она допила воду, коснулась лба – холодный и липкий.

В коридоре замяукал кот.

– Ты его покормил?

Отец кивнул, не сводя глаз с телевизора. За весь день он не сказал почти ни слова, лишь одобрительно или недовольно хмыкал в ответ.

Кот заметил остатки еды на тарелках и начал с притворным равнодушием осторожно подбираться к столу, однако Ребекка раскусила его замысел и убрала посуду.

Телевизор мигнул.

Выходя из гостиной, Ребекка едва заметно улыбнулась коту и поймала его взгляд – он был явно расстроен тем, что не получил объедков.

Продолжая размышлять о своей жизни, о лошадиных головах, закопанных в землю глазами вверх, девочка прошла на кухню, и ее сердце остановилось.

Глава 30

Запах дыма доносился даже до третьего этажа. Пиджак и брюки Джорджа комом лежали в углу.

Насморк не прекращался. Почти весь день Джордж провел в пижаме, переодеваться не было сил. Хотелось есть. В голову лезли мысли о мертвечине.

Потроха подпекаются на солнце, бургеры, свинина, сосиски. Немного пива и вина.

На улице как раз достаточно тепло для барбекю. Куда теплее, чем обещали в прогнозе. Вот так ноябрь. Самое время жить.

Все собрались во дворе: его жена, его друзья и их спутницы, а также знакомые, которых нельзя не пригласить, иначе они обидятся. Они ели и пили, кто-то болтал, кто-то курил.

Джордж собирался сам жарить мясо. Это всегда было его обязанностью. Да и мало кто из этих засранцев приглашал его к себе домой, иначе бы он давно подхватил сальмонеллёз.

– Может, отменим? – спросила Шелли через пару часов после того, как они проснулись. Она всерьез волновалась из-за этой его простуды. Купила ему лекарства, заварила чай. Ведь он не просто так взял больничный, правда? Зачем отпрашиваться с работы, если ты здоров и намерен устроить барбекю? Джордж пытался объяснить, что слегка преувеличил свою болезнь в разговоре с коллегами, но жена все равно ему не поверила. И к гостям его не пустила.

На всякий случай Шелли со своим братом запекли мясо в духовке, ведь, несмотря на хорошую погоду, барбекю в ноябре – дело рискованное. Потом еще немного поджарили на огне, чтобы получилась хрустящая корочка.

Джордж повторял, что с ним все в порядке, но супруга не унималась.

– А что у тебя с руками?

– А что с ними не так? – поморщившись, переспросил Джордж, сидя за кухонным столом.

– Почему они все красные?

– Такая у меня работа, Шелли.

– Хочешь сказать, твои руки выглядят нормально?

– Да. – На самом деле они ужасно болели. Дельце на ферме выдалось не из легких, и даже перчатки, которые его заставил надеть Алек, особо не помогли. – Ладно уж, веселитесь без меня. Пойду полежу.

– Уверен?

– Абсолютно.

Шелли нахмурилась.

– В чем дело? – поинтересовался Джордж.

– Ни в чем, – тихо ответила она. – Просто я не хочу, чтобы ты на меня злился.

– С чего бы мне злиться? – натянуто отозвался он, изображая невозмутимость.

– Ну хорошо. – Шелли улыбнулась ему. – Тогда отдыхай.

И вот он устроился в комнате среди аккуратно сложенных стопок нестиранной одежды, похожих на ритуальные пирамидки из камней. Такие можно увидеть где-нибудь в поле или на пустоши.

Ладони жгло, голова раскалывалась.

Стакана с водой рядом не было. Можно зайти в ванную и налить из-под крана, только вот ни тело, ни разум Джорджа не слушались.

Он задернул шторы и лег на кровать в надежде, что все скоро пройдет само. Поставил будильник на телефоне, выделив себе несколько часов на сон – если все-таки удастся заснуть, что маловероятно.

На заставке мобильного у Джорджа была фотография с их свадьбы. Они с Шелли вместе уже пятнадцать лет, и он ни разу не менял этот снимок, загружая его на каждый новый телефон.

На электронную почту пришло письмо – достали запись с камер видеонаблюдения на побережье за тот вечер, когда запускали салют и убивали лошадей.

Если завтра ему будет лучше, то он посмотрит.

Джордж перевернулся и, ощутив жжение в глазах, закрыл их.

На той ферме, полной ржавых обломков, он умудрился чем-то порезаться. Смазал руки заживляющим кремом и спрятал ранки от жены под длинными рукавами пижамы, чтобы лишний раз ее не волновать.

Надо просто хорошенько отоспаться, и все пройдет.

Джордж уснул, стараясь не обращать внимания на солнечные лучи, проникающие в комнату сквозь щель между занавесками.

•

Барбекю во дворе подходило к концу, как и последний теплый день года, хотя гости еще не разошлись. С десяток человек продолжали болтать и жарить на костре зефир. Никто не замечал, как роящиеся вокруг комары крадут их кровь. Пищащие шарики, накачанные первой положительной, четвертой и богатой инсулином третьей группой, не мешали собравшимся смеяться и улыбаться. В темноте кто-то открыл бутылку холодного пива, держась в стороне от огня.

Одна гостья показывала всем фотографии своего нового дома. Фиона собиралась переехать поближе к Лондону, чтобы чаще видеться с родными. Именно такой причиной обычно все объясняли свой переезд, боясь, что иначе тебя сочтут полным неудачником.

– Гнездо опустело, – сказала Фиона. – Теперь, когда дети разъехались, а Ричард умер, в доме живут лишь призраки прошлого.

Ее муж умер в прошлом году от инсульта, а до этого долго боролся с эмфиземой. Ричард был старше, и не сказать, что они особо любили друг друга, но без него ей стало одиноко.

– Иногда возникает такое чувство, что и детей у меня больше нет, – продолжала Фиона. – Конечно, я прекрасно знаю, где они. Один живет всего в получасе езды, и все-таки кажется… как будто их я тоже потеряла. Как будто они меня ждут. – Она взяла свой бокал и улыбнулась. – Извините, это все из-за вина.

– Только не забывай про меня, когда уедешь. Будем поддерживать связь, – предложила Шелли.

Фиона лишь едва заметно улыбнулась в ответ.

– Мы тоже думали перебраться в дом поменьше, но так и не решились. Очень уж нам здесь нравится.

Фиона кивнула и через пару мгновений добавила, не отрывая взгляда от костра:

– Я всегда говорила, что перееду поближе к детям, если он умрет первым. А знаешь, что он планировал сделать, если сначала умру я?

– Что?

– Попутешествовать. – Она вздохнула и выдавила улыбку. – У него был ирландский паспорт.

По дороге в сторону центра пронеслась машина, явно нарушая скоростной режим.

– И куда он хотел поехать?

– В Ирландию, естественно. – Лицо Фионы дрогнуло.

– Почему именно туда?

– Он никогда там не был, – ответила Фиона, и в этот момент кто-то открыл заднюю дверь.

Заметив обеспокоенные лица гостей, Шелли обернулась и увидела, что во двор вышел Джордж.

– Ты почему не в постели? – вскрикнула она и побежала к нему.

Он был весь потный.

– Джордж?

Он сделал шаг вперед и упал, ударившись головой о кирпичную стену пристройки. Из раны потекла кровь.

– Джордж?

Джордж не отзывался. Он лежал на земле с закрытыми глазами.

Глава 31

– Я люблю тебя, – прошептал фермер, и в пойманном им взгляде, так похожем на взгляд закопанных в землю лошадей, отразилось все, что произошло с его землей, с его жизнью.

У Ребекки из головы по-прежнему шла кровь. Той же кровью на кухне был запачкан угол столешницы, о который она ударилась, когда упала.

Отец повез ее в больницу.

По дороге девочка ненадолго приходила в себя, пыталась что-то сказать, но слов он не разобрал.

Ее мысли переполнялись воспоминаниями.

Она бормотала что-то про черную повозку, однако отец ничего не понял.

•

Лошадь со взмыленной шеей тяжело дышала, раздувая ноздри.

Она с трудом опустила голову в узкое ведро с водой. «Интересно, каково это – смотреть на мир глазами лошади, когда он разделяется на две отдельные картинки по обе стороны от тебя?» – подумала Ребекка. Было жарко, градусов тридцать. Лошадь весь день катала людей туда-сюда по пляжу в черной повозке, на месте извозчика сидел немолодой мужчина.

Майкл расчесывал черную гриву лошади, гладил ее по шее.

– Скоро поедем, – сказал он.

Ребекка кивнула.

– Мало кто катается в одиночестве.

Ребекка ничего не сказала в ответ. Она залезла в повозку, села на потрепанное полосатое сиденье и стала смотреть, как волны накатывают на берег, затем отступают.

Когда они тронулись, извозчик даже не обернулся. Он ласково называл свою лошадь по имени – Энни.

– Это подарок мне на день рождения, – пробурчала девочка.

– А, вот как. – Майкл продолжал смотреть вперед. – Тогда с днем рождения.

Ребекка снова кивнула.

•

– Чего ты хочешь больше всего на свете?

– Тебя.

– Я и так у тебя есть.

– Все равно.

– Скажи, чего ты хочешь. Чего ты действительно хочешь?

•

Они ехали все дальше и дальше, мимо зала игровых автоматов, мимо кафе и заброшенных отелей. Добрались до старинных белых домов, которые когда-то стоили целое состояние, и до других разрушенных зданий, где теперь никто не бывал.

Вот старый кинотеатр, один из первых в стране.

Фасад подпирали четыре лжекоринфские колонны, похожие на высохшие стволы деревьев. Фронтон был не треугольным, а плоским, как сама крыша. Сверху, там, где древний храм обычно опоясывал мраморный бордюр, изображающий богов, сцены сражений и историю человеческих страданий, остались одни лишь буквы, да и то не все.

ИМ… Р

Окна и двери забиты досками.

Издалека кто-то снимал Ребекку на камеру. Было жарко и солнечно, и в поднимавшемся от тротуара мареве она едва могла разглядеть его. Ребекка вдруг подумала, а не больно ли лошади идти по горячему асфальту? Она где-то читала, что собаки иногда обжигают себе лапы. Может, лошади не такие нежные существа.

Ребекка снова глянула на человека с камерой и помахала ему. Он не пошевелился.

Извозчик тоже заметил незнакомца и спросил:

– Это кто такой?

– Он заплатил за катание. Это его подарок.

– А сам почему с тобой не поехал?

– Боится, – ответила Ребекка, выдавливая улыбку.

– Боится лошадей? – усмехнулся Майкл.

– Возможно.

Они поехали дальше.

Отец потом забрал ее из города. Ребекка сказала, что встречалась с друзьями. Изначально планировали, что за девочкой заедет мать, но она опять слегла – и по-прежнему отказывалась вызвать врача. Уже в который раз.

– С днем рождения, – сказал отец. – Хорошо погуляла?

Дома ее ждал торт с маленькими овечками из крема, отец сам приготовил. Хотел сделать сюрприз, но Ребекка уже видела его, когда доставала что-то из холодильника в хлеву.

Ее не покидали мысли о лошади.

– Можно мне записаться на езду? – спросила она.

– В смысле?

– На уроки верховой езды.

Отец вздохнул.

– Зачем тебе это?

– Я не…

– Спроси у матери, – сказал он, и на этом разговор закончился.

Естественно, у матери Ребекка спрашивать не стала.

Небо потемнело. Мир проплывал мимо.

•

Воспоминания ушли. В голове стало пусто.

Как только они попали в больницу, Ребекка закашлялась.

Отец уехал, не сообщив никому, что оставляет дочь одну, не сказав, когда вернется. Он думал о ферме, о том, как все начиналось. Думал о полях, о том полицейском, о болотах.

Тут бывают чудесные деньки, бывают такие прекрасные закаты, что аж слезы наворачиваются. Все кусочки головоломки, из которых состоит наш мир, сходятся воедино: солнечный свет, блеяние овец, которое эхом разносится по ветру, полевые цветы таких невероятных оттенков, что слов не подобрать. Он наблюдал за тем, как пляшут в небе птицы, как они кричат в камышах, подзывая друг друга. Он собирал оленьи рога и украшал ими стены дома.

Жена болела много лет – и телом, и душой. Ее никто не понимал, да и его тоже. Если б кто знал, на что он пошел ради них всех…

Фермеру казалось, что все считают его дураком, но он-то знал, в чем секрет жизни. От мыслей не отделаться. Они просто возникают у тебя в голове. Это такая же неотъемлемая часть существования, как погода, как солнце и мороз.

Он заплакал и прибавил газу.

Решил поехать в свои поля и побыть там в одиночестве.

Увидит ли он когда-нибудь жену, свою Грейс? Она всегда соответствовала своему имени, которое означает «милосердие». Соответствовала ему и в горе, и в радости.

Простят ли они друг друга за все, что сделали?

Фермер скрылся в камышах, и его поглотила жуткая темнота.

Глава 32

Солнце село в Илмарше, окрасив небо в бледно-красные оттенки. На такой равнинной местности, как здесь, ничто не мешало лучам струиться вдоль горизонта: ни низкие здания, ни живые изгороди, ни брошенные тракторы, ни люди. Когда видишь один лишь свет, мир заметно меняется.

В машине играло радио. Стало совсем темно.

– Можно выключить? – попросил Саймон.

Алек специально начал громко подпевать.

– Ну пап…

– Ладно, ладно. – Он выключил радио, и какое-то время тишину прерывал лишь ровный шум колес.

Саймон ехал сзади, рядом с ним лежал рюкзак. После школы сын был в гостях у друга в одной деревушке, далеко от города.

– Проголодался?

– Немного.

– Тогда купим что-нибудь по пути домой, хорошо?

Сын промолчал.

– О чем задумался?

Саймону было восемнадцать, и вел он себя, как и любой другой подросток, довольно странно. Достаточно взрослый, чтобы скрывать какую-то часть своей жизни от отца, но при этом все еще его ребенок.

Как вообще разговаривать с парнем, если он задает вопросы, на которые у Алека нет ответов?

– Мне вчера кое-что приснилось, – наконец заговорил Саймон.

– Все мы каждую ночь видим сны, так устроен наш мозг. – Алек ухмыльнулся сыну в зеркало заднего вида.

– Не каждую, – возразил он, не улыбнувшись в ответ.

– Ты просто не помнишь.

– Можно я уже расскажу про свой сон? – В голос Саймона закрались непривычные нотки.

– Конечно. – Алек снова глянул в зеркало. – Я просто хотел сказать, что сны мы видим чаще, чем нам кажется. Интересно, правда? И на самом деле мы не знаем…

– Пап.

– Извини. Рассказывай.

– Не хочу.

– Будешь дуться?

Саймон отвернулся.

– Ну хватит, я просто пошутил. Расскажи, что за сон.

– Нет. Все равно он был какой-то дурацкий.

Дорожный знак сообщал, что до Илмарша осталось двадцать пять миль. Населенные пункты здесь такие разрозненные, словно отрезанные друг от друга. Полчаса езды на автомобиле – это еще недалеко. В Лондоне все совсем по-другому.

Вскоре они проехали мимо «Родной фермы», и свет фар отразился в трепещущих на ветру белых навесах. Их уберут через пару дней, как только окончательно удостоверятся, что в земле не осталось никаких важных улик.

– Как дела в школе? – спросил Алек.

– А можно вернуть радио?

Машина наполнилась тихими голосами, рассказывающими о пробках на дорогах далекого города. Вид за окном не менялся на протяжении многих миль.

– Саймон?

– Да?

С тобой точно все хорошо? Извини, что я от тебя отдалился.

– Что хочешь на ужин?

Сын задумчиво смотрел в окно, и через какое-то время Алек повторил свой вопрос.

– Что, прости?

– Можем купить рыбу с картошкой фри или кебаб, что захочешь…

– Фри подойдет.

Дорога стала ухабистой, ее не ремонтировали уже больше года.

– Я знаю, в чем дело, – вдруг сказал Алек, пытаясь разрядить обстановку. – Это все из-за какой-нибудь девчонки?

– Пап…

– Ха, так и знал! И как ее зовут?

– Нет никакой девчонки.

– Ну конечно. – Он посмотрел в зеркало – кажется, Саймон покраснел. – Встретил ее в той поездке? – Сын не отвечал. – Что ж, надеюсь, ты меня с ней как-нибудь познакомишь.

Если захочешь о чем-то поговоришь, не стесняйся, ладно? Я всегда рядом.

– Мой сон… Мне снилась мама.

Алек тоже иногда видел ее во сне и потом много об этом думал.

Никто о таком не предупреждает, но, когда теряешь человека, на твоих снах это не отражается. Ты по-прежнему видишь его, как будто он все еще здесь. Однако глубоко внутри ты знаешь правду. И мозг, сам не понимая, что творит, показывает тебе ту часть ушедшего человека, что живет в тебе.

Ведь в итоге все мы оставляем друг другу воспоминание, которое складывается из общего опыта, из всего хорошего и плохого, что вы пережили вместе. И это воспоминание, в отличие от самого человека, еще долго не умирает.

– Мне она тоже снится, – отозвался Алек, глядя вперед, на дорогу.

– Знаю.

Дальше они ехали в тишине. До города оставалось еще десять миль.

– В детстве я часто видел один плохой сон, – снова заговорил Алек.

– Кошмар?

– Вроде того.

– И что там было?

– Насколько я помню, это был единственный повторяющийся сон. Странно, правда? И никто не знает, почему так происходит.

Алек свернул с трассы налево.

– Я не сразу понял, что мне снилось.

Одной рукой он нащупал бутылку с водой и сделал глоток.

– В моем сне это выглядело… в общем, это был какой-то черный дом на вершине холма, весь в грязи. Так вот, не знаю, замечал ли ты, но я слишком часто мою руки, а в детстве было еще хуже.

Саймон молчал.

– В детстве я мыл руки по две-три минуты, тщательно оттирал все пальцы, в том числе и под ногтями. С возрастом стало легче, хотя я до сих пор терпеть не могу грязь.

Из-за облаков показалась луна.

– Во сне мы с твоей бабушкой ехали через город, возвращаясь домой то ли от ее подруги, то ли с пляжа… – Алек помолчал, рассматривая знаки на дороге. – Было темно и ужасно холодно, ветер раскачивал ресторанные вывески и сбивал с ног людей, выгуливающих собак… Глупость какая-то. Я смотрел в сторону моря, но ничего там не видел. Городок был вроде нашего, только покрупнее, поухоженнее.

В носу у Алека засвербило, и он громко чихнул.

– Будь здоров, – сказал Саймон.

Алек улыбнулся, и Саймон тоже.

– Интересно, почему мы все так говорим – «будь здоров»? – спросил Алек.

– И откуда это вообще пошло?

– Надо почитать, когда приедем.

Алек зевнул.

– Так что случилось во сне? Ты просто катался по городу с бабушкой?

– Во сне… Как я уже сказал, это был единственный сон, который все время повторялся. Мы ехали в машине, и на вершине холма я увидел здание… полуразрушенное черное здание, высокое такое. Я почти ничего не мог разглядеть, кроме нескольких сохранившихся букв, огромных грязно-белых букв… И при виде этого здания я становился сам не свой. – Алек почесал затылок. – Как только я замечал это здание…

•

Саймон очнулся и почувствовал на щеке что-то влажное. Коснулся лица и, хотя перед глазами все расплывалось, увидел, что рука вся в крови.

Попробовал выпрямиться. Хрустнувший палец пронзило болью.

– Что за… – прохрипел Саймон и сосредоточил взгляд на деревьях перед машиной, залитых светом фар.

Накренившийся автомобиль стоял на месте.

Водительская дверца открыта, отца нет. Спереди сработали подушки безопасности. Из-за них Саймон не заметил, что лобовое стекло все в трещинах и крови.

За окном темно, дороги вблизи не видно. Во время удара Саймона швырнуло вперед – ремень удержал его, но внутри все болело.

Они во что-то врезались.

Саймон распахнул дверцу и вылез наружу.

Издалека доносился едва слышный гул.

– Пап?

Каким-то образом их развернуло и занесло в поле. Где же дорога? Вокруг одна лишь грязь со следами шин, деревья и все то, что неподвластно глазу в темноте.

Саймон осторожно двинулся вперед. Его переполнял адреналин, голова кружилась, перед глазами все мелькало.

На земле перед машиной что-то хрипело.

– Пап, где…

Звук послышался ближе. Вой сирен.

Зверь лежал к нему спиной и надрывно кашлял. Длинное коричневое тело, сломанные рога.

Они сбили оленя. Это всего лишь олень.

Сирены завыли громче, совсем недалеко. Скорая помощь. Возможно, кто-то еще.

Наверное, их вызвал отец. Почему он не откликается?

А если вообще не откликнется?

Саймон обернулся и увидел сигнальные огни скорых. Перевел взгляд на оленя – тот почти не шевелился. Саймон сел на землю рядом с ним.

Скорые промчались мимо, и настала тишина. Только олень продолжал хрипеть и откашливаться:

– Кх… кх…

Глаза заволокло кровью и слезами. Как же давно он не плакал.

Саймон встал на колени и услышал из машины треск папиной рации.

Всем…

Глава 33

Купер проснулась в темноте. Сквозь хлипкие окна доносились вздохи моря, а в остальном – тишина. И за дверью в коридоре, и на улице. Сколько времени? Часы на стене не разглядеть. Будильник еще не звонил. Самочувствие отвратительное.

Превозмогая боль в руке, она потянулась за телефоном. На экране отображался входящий звонок с незнакомого номера. Ни мелодии, ни вибрации – она поставила его на беззвучный режим.

Уже за полночь. Купер проспала шесть часов.

Не услышала будильник.

Черт! Черт, черт, черт, ее ведь ждали в ветеринарном центре…

Она медленно привстала на кровати – шея и спина затекли во сне – и ответила на звонок.

– Ты когда-нибудь… – На линии что-то зашипело, и голос оборвался, хотя Купер, кажется, все равно успела его узнать.

– Алло? – сказала она, откашлявшись.

Снова помехи.

Их разделяло несколько миль, и за окном в волнах мрачного моря отражались древние звезды.

– Я да, – раздался наконец тонкий голосок Кейт. Непонятно, смеялась она или плакала. – Я слышала, как они кричали.

•

По темным улицам, где некогда пролегали тенистые топи, ехали темные машины, поглощаемые огромным плоским миром вокруг.

Во мраке, в пустоте, приближаясь к морю, танцевали красно-голубые огни.

Глава 34

Кейт говорила невнятно, с каждым предложением все больше растягивая слова.

Она явно что-то приняла, или ее накачали. На вопросы Купер она так не ответила.

– Кто это сделал? – Голос Купер звучал уверенно, хотя сердце едва не выскакивало из груди, а руки тряслись. – Кто тебя…

– Я была за рулем. Я думала… думала, что мы просто увозим их, я не знала…

Купер попыталась на ощупь включить лампу у кровати.

– Он резал их сзади, а я вела фургон, – мямлила Кейт. – Он резал, и они кричали… так кричали… они не могли пошевелиться, я ведь дала им… я… я… – Она не договорила и начала кашлять.

Купер отыскала взглядом одежду и ключи.

– Где ты сейчас, Кейт?

– «Бе-е-ез ума от тебя». Тебе понравилась моя кружка, ты…

– Кейт, что ты…

– Он пригрозил всем рассказать, что я натворила, – раздался ее шепот сквозь помехи на линии. – Меня бы уволили, и я никогда бы не смогла устроиться ветеринаром… Мне пришлось ему помочь… Я не знала, что он собирается…

Натягивая ботинки, Купер стукнулась о деревянную перекладину.

– Оно и в тебя попало. Что во мне, то и в тебе. Я не хотела, чтобы так вышло…

– Что во мне? – спросила Купер, дрожа всем телом. В голове застучало от боли.

За шторами что-то мелькнуло.

– Я нашла сообщение… нашла его, когда проснулась, – прошептала Кейт. – Он любит тебя.

Красно-голубые огни.

Какие-то люди на улице.

– Бе-е-ез ума.

Это были последние слова Кейт.

•

Белые биозащитные костюмы практически светились в темноте.

В коридорах отеля, как всегда, было пусто. Снаружи ее ждала скорая. Вокруг полно других машин, чуть поодаль у побережья перекрыли дорогу, чтобы сдержать любопытствующую толпу. Как же без этого.

Мир покатился по наклонной.

По ночным волнам мчались катера.

– Мы имеем основания полагать…

Купер ничего не слышала. Голова не работала.

– Инфекция…

•

Она вспоминала о лошадях, о глазах, смотрящих из земли.

Шестнадцать. Какое странное число. И почему она раньше об этом не задумывалась?

Купер дали успокоительное, и она провалилась во мрак.

Глава 35

Проснувшись, Чарльз Элтон обнаружил, что жены рядом нет.

Было три ночи, но он уже успел поспать пять часов – на большее рассчитывать обычно и не приходилось.

Он заправил постель, побрился и принял душ. Лицо как-то странно покраснело, а может, оно уже давно такое. Чарльзу казалось, что он начинает все с чистого листа. Как будто небо наконец прояснилось, и воздух стал чище.

Сегодня он должен сам явиться в участок, иначе его арестуют. Таков был ультиматум.

Одевшись, Чарльз спустился и крикнул жене, чтобы сделала ему кофе. Никто не отозвался.

В поисках супруги он обошел весь дом.

Во дворе не было ее машины. Крыша пустующей конюшни намокла. Разве ночью шел дождь? В полях пусто, на фоне горизонта выделяется лишь красный трактор, стоящий на одном месте уже несколько недель.

Иногда Луиза отправлялась на прогулку. Наверное, уехала куда-нибудь проветрить голову. Еще бы, после вчерашнего.

Чарльз взял телефон и пошел на кухню. Составил список продуктов и отправил его в сообщении Луизе – вдруг она по дороге заскочит в магазин. Потом сварил себе кофе, сделал бутерброд с ветчиной и сыром на черном хлебе. Решил немного прибраться.

Уже почти рассвело, а Луиза так и не ответила. Заглянул в мобильный – сообщение помечено как прочитанное.

Это уведомление стало ее последней реакцией. Чарльз все держал телефон в руках, думая, что бы ей написать, и слова «Чарли печатает», несомненно, сотню раз появлялись на экране ее мобильного, но сообщение он пока так и не отправил.

Чуть позже на столе в кабинете жены, откуда уже убрали все фотографии, он нашел письмо. Внутри лежала записка – лист бумаги с буквами, вырезанными из газеты.

УБЕЙ СЕБЯ.

На конверте указали имя Чарльза, но Луиза, видимо, вскрыла его первой.

На оборотной стороне – пароль к его жесткому диску.

«Ты вернешься?» – написал он Луизе.

Ответа по-прежнему не было. Он вернулся в спальню, заглянул в ее шкафчики: все драгоценности и бóльшая часть вещей исчезли, как и чемодан Луизы.

С письмом в руке Чарльз пошел вниз в свой кабинет и уселся среди тарелок и картин с лошадьми.

Наконец он отправил последнее сообщение: «Я люблю тебя, Луиза. Люблю тебя».

Оставались еще некоторые дела во дворе: убрать щебень, кое-что передвинуть. На них и стоит сосредоточиться.

Письмо он сжег в камине.

Затем поднялся наверх, достал из сейфа пистолет, вставил его в рот и нажал на спусковой крючок.

Остров Гриньяр, 1942

Три.

Два.

Один.

Пятеро мужчин в противогазах разных форм и размеров стоят кучкой, будто позируя для семейной фотографии. У одного из них в руках камера. Он снимает блеющих овец.

Здесь холодно, море вокруг спокойно.

Овец привязали группками в местах будущих взрывов. Люди отошли подальше, чтобы их не задело.

После обратного отсчета «Воллум 14578» разрывается облаком пыли. Воздух над овцами становится коричневым. Все живые существа в обозначенном радиусе вдыхают споры язвы.

Человек, обнаруживший этот штамм у коровы в Оксфорде, назвал его по своей фамилии, и «Воллум» – это все, что после него осталось.

Овцы умирают, их трупы вскоре сожгут, и в мире станет немного теплее.

На острове больше никто не будет жить.

Часть 2
Брешь в мире

День 4

Глава 36

В голове у Купер крутилась одна картинка: плоть с лошадиной головы, разложенная на столе для осмотра.

Каждое поврежденное место отмечено биркой с номером для дальнейшего изучения и отчетов.

Именно об этом она вспомнила, когда пришла в себя.

Кожа с головы лошади, растянутая на хромированном столе под ярким светом. Тысячи раз кто-то гладил эту кожу и в ясную, и в дождливую погоду, и на ней сохранились как следы любви, так и признаки душевных увечий.

Купер очнулась.

•

Ради нее съехались все: и эксперты по здравоохранению, и полицейские из близлежащих населенных пунктов.

Что во мне, то и в тебе.

Однако Купер не заразилась.

Голос Кейт бесконечно звучал у нее в голове, и Купер не переставала надеяться, что с коллегой все хорошо, что все они будут в порядке.

Еще до рассвета Купер признали здоровой.

Ночь прошла будто во сне, и мысли в просыпающемся мозгу Купер разлетались сотней осколков.

По приказу властей ее привезли сюда, за двадцать миль от Илмарша, и ничего толком не объяснили.

•

В центре комнаты, обставленной книжными шкафами из красного дерева, стояла кровать с белоснежным, теперь уже слегка помятым бельем. Купер разместили в каком-то старом особняке, который в последнее время в основном использовался для проведения конференций. Местная администрация устроила в здании что-то вроде оперативной базы: на первом этаже место для представителей прессы, на верхних – спальни для чиновников.

В затененных уголках таились кожаные кресла, а на полках – множество книг, которые оставались непрочитанными, хотя их мог взять кто угодно.

На окнах висели ярко-желтые шторы. Кто же подобрал такие ужасные цвета? Купер подумала, что это в духе ее сестры.

Шторы навевали еще какие-то воспоминания, но какие именно?

В дверь постучали.

•

В двадцать лет Купер пыталась покончить с собой. Приехала на глухую станцию вдали от больших городов и пошла по платформе. Практика в ветеринарном центре проходила чудесно: обычно ей разрешали только наблюдать за происходящим, зато благодаря отсутствию мелочных проявлений власти и доходящей до абсурда небрежности работа в этой клинике была куда приятнее по сравнению с остальными. Светило солнце – теплое, неподвижное, – и можно было смотреть на него, даже не щурясь. Купер глядела так долго, что весь мир вокруг словно испарился.

С железнодорожного моста открывался вид на бескрайние пастбища и древние дубы, возрастом намного старше ее родителей, на домики вдалеке. И такой чистый воздух – без дыма и смога.

Купер спустилась по ступенькам и медленно соскользнула с платформы вниз. Разум полностью расслабился, как тело после горячей ванны. Несколько камешков гравия впились ей в ладони, когда она отталкивалась от платформы. Тогда руки у Купер были нежнее.

С задумчивым видом она пошла вдоль рельсов по направлению к солнцу и холмам, пошла на дрожащих ногах мимо людей, которые высовывались из своих старых домов с фиолетовыми дверьми.

Только ей не встретился ни один поезд. Четыре месяца назад этот участок железной дороги вывели из эксплуатации.

Ничего подобного Купер больше не совершала, да и о том странном поступке старалась не вспоминать. Разве она была несчастна? Разве имела на это право, разве могла сбиться с пути домой, отойти от плана нормальной жизни?

Что такого ужасного с ней случилось? Чем объяснить ту глупую эгоистичную выходку? Купер мысленно уверяла себя, будто на самом деле знала о закрытии линии и просто решила прогуляться в чудесный солнечный денек, радуясь своей будущей карьере.

Она ушла с рельсов еще до темноты. Купер проспала до следующего утра.

На Рождество ее сестра начала рассказывать, что у них в школе один мальчик покончил с собой – заплыл далеко в море и не вернулся, а может, его просто унесло течением, потому что он не рассчитал силы. Купер встала из-за стола и решила снова пойти вздремнуть.

Только так можно справиться с большинством проблем в жизни – без криков, без ссор, без поиска хоть какого-либо решения, которое хорошо или плохо скажется на ней самой и на ее близких. Определенность важнее добродетели.

Единственный выход Купер находила в определенности, которую давал сон.

•

На следующий день после того, как они с Алеком обнаружили в лесу деревянные ящики, было холодно. Или просто в комнате так зябко.

На незнакомце, который пришел поговорить с Купер, не было ни маски, ни защитного костюма. Человек в белой рубашке с красным галстуком медленно передвигался по комнате и смотрел на Купер серьезным взглядом. Спустя пару мгновений он выдавил заученную улыбку, которая после этого не сходила с его лица. В руках он держал тонкую папку с листками формата А4.

– Вижу, вы проснулись, – сказал незнакомец. – Замечательно.

Глава 37

За все утро Купер даже не спросила, как зовут всех этих людей, а сами они не представились.

Она спустилась вниз и прошла по коридору мимо полицейских вместе с обладателем красного галстука и фальшивой улыбки, который затем спросил, хочет ли Купер пить. Она кивнула.

– Жить не могу без воды, ведь мы…

– Что?

Купер сразу пожалела о своих словах и ответила:

– Ничего.

Выглядела она взволнованной и уставшей.

Мужчина открыл ей дверь, а сам пошел за водой. Ну, тут хоть немного спокойнее.

Внутри ее ждали пожилой мужчина и женщина средних лет.

•

Цветовой палитрой эта комната напоминала предыдущую – ту, где Купер проснулась. Снова желтые шторы и полки из темного дерева. Когда-то здесь была гостиная.

Старик с рябым лицом, одетый в черный костюм в серую полоску, сидел в дальнем углу, рядом с ним стояла чашка чая. Его руки были слегка приподняты, а пальцы соприкасались, будто он собирался молиться. Взгляд казался отсутствующим. На Купер он почти не смотрел и не сказал ей ни слова.

А вот женщина не сводила с нее глаз. Когда незнакомка тянулась почесать ухо, у нее дрожала рука. Щека тоже немного подергивалась. Возраст определить было трудно: вроде немного за сорок, а может, и за пятьдесят. Какое-то время она тоже сидела молча.

На столах лежали документы и папки, помеченные эмблемой Министерства здравоохранения и аббревиатурами других служб и комитетов.

Неожиданно скрипнула дверь, и Купер напряглась, хотя понимала, что надо успокоиться. Мужчина с красным галстуком принес ей воды и поставил стакан на столик рядом со свободным стулом. Купер туда не села.

– Много лет назад вы работали над одним нашим делом, – заговорила женщина. – Правда, лично мы не общались.

Она так осторожно подбирала слова, будто скрывала некое отвращение, вроде бы не связанное ни с Купер, ни с кем-либо еще из присутствующих, но все равно напрочь в ней засевшее.

– Над каким делом? – спросила Купер, и в этот момент дверь снова открылась. Им принесли круассаны, булочки и тарелку с беконом.

– Угощайтесь, – предложил человек в галстуке. – И присядьте.

Купер села, обслуживающий персонал вышел из комнаты.

Женщина долго намазывала круассан маслом и наконец решила продолжить беседу.

– Расскажите мне о лошадях, – сказала она, по-прежнему держа в руке нож.

– Что именно?

– Как вы сюда попали, что узнали от местных и так далее.

– В основном я сотрудничала с полицией, – ответила Купер. – На допросах особо не присутствовала.

Женщина начала есть свой круассан, все так же пристально глядя на собеседницу.

– Инспектор Гарри Морган… Это он позвонил мне, когда нашли лошадей.

– Какие части тела были обнаружены? – спросил мужчина.

– Отрубленные головы. Еще хвосты.

– И все?

Среди бумаг на столе Купер заметила фотографию Алека.

– Доктор Аллен, вы меня слышите? Нашли только головы и хвосты?

– Следы от шин, – сказала Купер, повернувшись в его сторону. – Но от тел больше ничего. – После паузы она добавила: – Неподалеку кто-то развел костер, и на следующий день в полиции допрашивали одного бродягу. Утверждает, что видел, как в землю закапывали лошадей. – Все вокруг молча ждали продолжения рассказа. – А еще… рядом с палатками лежала птица. – Она почесала руку. – Умирающая птица.

Мужчина в галстуке переглянулся с женщиной.

– И что с ней стало? – спросил он. – Почему она умирала?

– Кишела паразитами, не могла дышать. Я решила помочь.

– Каким образом? – поинтересовалась женщина.

– Свернула ей шею.

Глава 38

Другой ветеринар, та, что тихим голосом рассказывала по телефону про какого-то мужчину и крики лошадей, – она умерла. От передоза кетамина, который, скорее всего, украла из своего же ветцентра. О полном списке вещей, заказанных Кейт якобы по работе, узнают лишь через несколько недель: проволочная пила, успокоительное, различные инструменты.

Никто и не заметил, что из центра пропал защитный комбинезон слишком большого для Кейт размера, а также маски и дезинфицирующее средство.

К ней домой явились с обыском, нашли одноразовый телефон, которым в последние два месяца пользовались в районе Илмарша. Кейт шантажировали – правда, она была уверена, что лошадей просто решили выкрасть.

Этой девушки больше не существовало.

Купер вспомнила про надпись на ее кружке: «Делаю свою работу, не поджимая хвост».

Нет слов. Кейт уже несколько часов как мертва.

Что же теперь…

Просмотрев свои записи, мужчина задал Купер еще один вопрос:

– Какое впечатление у вас сложилось о сержанте уголовного розыска Алеке Николсе?

– С ним все в порядке?

– Сначала ответьте.

Купер сделала глоток воды.

– Работает профессионально. Иногда бывает немного…

– Каким?

– Дерганым. Легко раздражается. И не очень любит смотреть на… Ну, вы знаете.

– Не понял?

– Не переносит вида трупов.

Мужчина выпрямился, бросив беглый взгляд на начальницу.

– Слышали от местных что-нибудь о болезни, инфекции, заражении? От детектива Николса или, может, от кого-то еще?

Купер почесала нос.

– Где он сейчас?

– О чем вы с ним говорили?

Вставало солнце. Снизу послышался целый хор голосов.

– Я ответила на все ваши вопросы, теперь вы ответьте на мой, – сказала Купер, обращаясь к женщине. – Вы даже не объяснили, что…

– Bacillus anthracis, сибирская язва. Точнее, ее штамм. Очень быстродействующий. Один из полицейских постарше, Джордж Хиллард, уже скончался. Двое других в критическом состоянии, в том числе Алек Николс. Все указывает на то, что споры сибирской язвы специально разместили вокруг лошадиных голов.

Все замолкли. Затем женщина обратилась к коллегам:

– Покажите ей письмо.

Мужчина с красным галстуком достал из стопки бумаг копию письма и протянул Купер.

•

Письмо, с которого сняли копию, было напечатано на пишущей машинке и заляпано какой-то неизвестной жидкостью.

Раньше во мне жил гнев. Иногда я хотел стать лучше. Мы убивали, чтобы помочь, и тогда во мне пробудилось нечто странное.

Я развожу костры. Я не дремлю, и никто меня не видит – и никогда не сможет увидеть, пока я сам того не пожелаю. В моих руках – танцевальная чума, и теперь я процветаю.

Улыбка за тобой.

Ты мог его спасти.

•

– Ночью обнаружили несколько мертвых птиц с копиями этого письма в клювах. Обернуты полиэтиленом и засунуты в глотку. Шеи свернуты, прямо как у вашего ворона.

– Где их нашли?

Женщина проигнорировала вопрос Купер, зато в беседу вступил мужчина:

– С полиэтилена сняли отпечатки пальцев, и они принадлежат Алеку Николсу.

Он забрал у Купер листок с письмом.

– Несколько лет назад вам сделали прививку, верно? Узнала из вашего досье, – улыбнулась женщина. – Кажется, вам было суждено попасть сюда и сразиться с монстром. – Улыбка казалась холодной, бесчувственной. Незнакомка выпрямилась на стуле. – Я все о вас прочитала.

Вдалеке отсюда цвели сады.

– Если я правильно понимаю, вас наняли на четыре дня. Мы бы хотели продлить срок вашей работы здесь, доктор Аллен. – Она наконец-то отвела взгляд. – Выезжаете через час.

Глава 39

Они проехали мимо «Родной фермы» не останавливаясь, но Купер все равно успела заметить, что там творится, почувствовать запах сквозь приоткрытое окно. Жужжание мух, птицы, пылающий огонь.

Как быстро все изменилось.

Мужчины и женщины в защитных костюмах, темные силуэты на фоне красного горизонта, тщательно осматривали траву и камыши на ферме Коулов. Их было человек тридцать, может, больше, и они составляли перечень забранных жизней.

Новая коллега Купер – женщина, которая ее допрашивала, – тоже смотрела в окно. Официально она так и не представилась. На бейджике над логотипом Национального агентства по борьбе с преступностью было написано «Ада Соларин», хотя она могла быть кем угодно.

По другую сторону дороги пылал последний ноябрьский костер.

Сначала пахло приятно, но потом поднялся черный дым.

•

Во время учебы Купер бывала на скотобойне. Первый раз отправилась сама, еще до поступления в ветеринарную школу. Готовность наблюдать за рутинным и умышленным убийством животных – это отважный поступок со стороны человека, который собирался посвятить всю свою жизнь заботе о них.

Купер, грезившая профессией ветеринара, прочитала об этом в интернете и поехала. В семнадцать лет работники бойни показались ей довольно приятными людьми, куда более приятными, чем те, с кем она позже столкнется во время прохождения практики. Они перебрасывались с ней шуточками, в перерыв звали пить чай, спрашивали, о чем она мечтает.

Коров вели одну за другой под звон цепей, ближе к вечеру их место заняли свиньи. Коровы не знали, что случилось с их предшественницами, и поначалу вели себя спокойно. Спустя некоторое время они начинали нервничать и только ближе к концу понимали, что оказались не в самом приятном месте.

Со свиньями все было иначе. Они сразу понимали, что их ждет, и поэтому визжали, окруженные приятными работниками скотобойни.

Об этом и о многом другом думала Купер, глядя на клубы дыма, поднимавшиеся над «Родной фермой». Как сообщила Ада, на костре сожгли сто восемьдесят две овцы. У этой женщины отличная память на цифры.

Вокруг громоздились груды деревянных поддонов, взятых у того же человека, что несколько дней назад в праздничный вечер разводил главный костер, а между ними сгорала дотла шерстяная масса. Огонь подпитывался ветром и телами молодых и старых овец, которых бросали сверху. Они проваливались вниз под тяжестью мертвых и умирающих.

Купер молчала, однако выражение лица, похоже, выдало ее.

– Это вынужденная мера. Очень много овец заразилось, – объяснила Ада и посмотрела на попутчицу.

Купер никак не отреагировала.

– В полях нашли труп человека. Помочь ему уже не смогли.

– Кто это был? – спросила Купер, стараясь скрыть эмоции.

– Старый фермер. Упал замертво посреди топи. На пальцах – засохшая почва с места преступления. Перед этим он отвез в больницу свою дочь. – Ада помолчала. – А потом вернулся туда, где несколько дней назад показывал детективу Николсу закопанные головы. Перед смертью он внимательно осматривал этот участок, ковырял землю.

– Самоубийство?

Ада пожала плечами.

– Последние часы жизни он провел в одиночестве.

И не дожил до рассвета.

Их остановили на перекрытой трассе, но Ада показала свой бейдж, и полицейские сразу их пропустили.

Больше никто здесь жить не будет.

•

Пустынные улицы, даже на рынке никого. Усиливающийся ветер раскачивал головки красных и желтых цветов.

– Алек поправится? – спросила Купер, продолжая смотреть в окно.

– Мы никак не можем найти его сына, – замешкавшись, ответила Ада.

Машина остановилась на пристани, где их ждал катер.

– Как это не можете найти?

– Вот так. – Ада отстегнула ремень безопасности, и водитель заглушил двигатель. – Саймона Николса нигде нет: ни дома, ни у друзей. Однако на момент аварии с Алеком ехал кто-то еще. На заднем сиденье нашли грязь. И немного крови. Наши специалисты сейчас этим занимаются.

Ада открыла дверцу.

– Идем, вот наш катер.

В особняке Купер выдали новую одежду и плотную куртку, но скоро все равно предстояло переодеться. На катере все были в защитных костюмах.

Пока они шли по пристани, Купер вспоминала письмо. Вспоминала деревянные ящики и лошадиные головы, скотобойню с милыми людьми, которые убивали свиней и коров.

Улыбка за тобой.

Ты мог его спасти.

Глава 40

Катер мчался вперед, прорезая всепоглощающую пустоту теплого тумана. Безлюдный Илмарш скрылся из виду.

Купер укачало, она побежала в туалетную кабинку. Не стоило есть те круассаны.

Вскоре она вернулась на палубу зелено-голубого судна, ржавого по краям. Доступ к некоторым отсекам был перекрыт с помощью металлических цепей, натянутых между белыми столбиками. Ада стояла спиной к ней в задней части катера. Как это правильно называется, корма? Купер не разбиралась в этих терминах.

Ада курила, и серый сигаретный дым растворялся в белом облаке тумана.

– От этого умирают, – сказала Купер.

Женщина обернулась.

– Мы не видим смерть, когда она у нас прямо под носом. – Голос Ады казался более мягким и звонким. – Там, куда мы едем… Там когда-то жила семья. Много лет они выращивали овец и свиней на продажу.

Ада швырнула окурок в море, и его подхватило волнами. Купер долго боролась с этой зависимостью, да и с другими тоже, а потом в один момент твердо решила бросить. Сейчас это воспоминание казалось очень далеким и незначительным. Однако даже в такие периоды человек не перестает быть собой. Просто лучше скрывает свои желания.

Сигарета скрылась в серых водах, и Ада продолжила свой рассказ:

– Сорок пять лет назад сын уехал от родителей, получил высшее образование, чего-то добился в жизни. Все у него шло по плану: женился, завел детей, служил своей стране. Я его знала.

Катер гудел на волнах.

– Потом он все-таки вернулся, привез сюда всю свою семью, чтобы познакомить их с родителями. И больше не покидал остров.

Ада смотрела на туман впереди.

– Пятнадцать месяцев назад там случился пожар, его заметили рыболовные суда. Когда примчались спасатели, почти все, и люди, и животные, уже погибли или были при смерти. Выжила только младшая дочь.

Остров уже близко.

– И что она сказала?

Ада замешкалась. Резко выпрямила спину, словно увидела что-то вдалеке, но потом расслабилась.

– Топи на острове были усеяны новым штаммом сибирской язвы и амебами, которые используются для ускорения роста и размножения. Тут и переносчики в виде животных не нужны. Кто-то специально разводил бактерии. – Через пару секунд Ада добавила: – От дочери мы ничего не узнали.

– Почему?

– Она онемела. – Среди тумана уже виднелся берег и другие катера на пристани, вдоль которой туда-сюда расхаживали люди. – Несколько месяцев назад, как только выделили средства и разработали хоть какой-то план действий, мы приступили к очистке. Установили предупреждающие знаки, чтобы отпугнуть туристов. Не спешите с возражениями… Сюда и так никто не приезжает, так что риск передачи вируса воздушно-капельным путем равен нулю. Есть и другие участки, которые оставались зараженными намного дольше без каких-либо серьезных последствий. Это всего лишь споры бактерий.

•

Катер остановился.

– Я знала этого человека. Раньше он работал на правительство, мы были коллегами. Еще до агентства по борьбе с преступностью… – сказала Ада, не глядя на Купер. – После пожара информацию засекретили, все, кто участвовал в зачистке, подписали договор о неразглашении государственной тайны. Разве до кого-то могла дойти информация?

Они надели пластиковые маски, твердые и прозрачные, как стекло, и сошли на пристань.

– Я знала его, поэтому меня и вызвали.

Ада по-прежнему смотрела перед собой и не двигалась с места.

– Мы были друзьями.

Вглубь острова вела узкая, слегка заросшая тропинка с уклоном. Кроме высоких сосен, окутанных пеленой тумана, почти ничего нельзя было различить.

Глава 41

Перед домом поставили прожекторы. Все облачились в одинаковые защитные костюмы и маски, кто-то начал таскать ящики. Купер все время осматривалась, а взгляд Ады был решительно нацелен вперед.

Безумие, некогда поглотившее остров, до сих пор не прошло. Металлические остовы зданий покрылись ржавчиной, над дверными проемами, будто от ударной волны атомного взрыва, чернели тени пожара. Дымоходы в амбарах съежились, точно пластиковые пакеты в микроволновке. В разросшейся траве валялись пустые красные канистры из-под бензина. На отравленной ядом убийства и самоубийства земле бушевала всяческая растительность, высокая и низкая, раскидистая и не очень. Над крыльцом возвышались деревья.

Полицейские в защитных костюмах прочесывали местность, натягивали среди зарослей веревки и ставили метки. В реальности Купер миры накладывались друг на друга, то сливаясь, то сталкиваясь. Сквозь года доносились отголоски потерянного разума.

Ада и Купер подошли к палатке, как вдруг неподалеку раздался женский крик.

На помощь бросилось несколько человек, однако Ада продолжала идти ровным шагом, лишь немного сойдя с тропинки, чтобы пропустить их вперед. Прожекторы подсвечивали путь сквозь неподвижную завесу тумана.

А вот и кричавшая женщина. Из прорези в ее защитном костюме, чуть выше колена, текла кровь. Позже станет известно, что рядом со вторым амбаром были закопаны острые инструменты, и женщина зацепилась ногой за какой-то торчавший из земли крюк. На курс вакцинации требовалось несколько месяцев, и не всех сотрудников успели подготовить должным образом. В течение часа женщину доставят в больницу.

Ада прошла мимо Купер и скрылась в палатке.

•

На столах внутри лежали мертвые вороны. В центре импровизированной лаборатории вырыта яма, рядом – плотный мешок.

– Мы постарались достать для вас максимум оборудования, – сказала Ада. – Ищите все, что сможете: от чего они умерли, кто их убил. Если найдете следы ДНК, особенно человеческой, будет отлично. Мы сделали снимки того места, где нашли птиц. Четырнадцать ворон с одинаковыми экземплярами письма в клювах. Пятнадцатую там и оставили.

– Их было пятнадцать?

Снаружи кипела работа. Почти все трудились молча, лишь изредка перекидываясь парой слов.

Ада выдавила слабую улыбку.

– В конце концов все поглощает само себя. – Она развернулась к выходу. – На полиэтилене, в который завернули письма, обнаружили отпечатки Алека Николса. Попробуйте найти еще что-нибудь.

Глава 42

Ада Соларин осматривала дом семьи, жившей на острове.

Она уже приезжала сюда много месяцев назад, правда, в другое время года. Видела обломки жизни своего друга и коллеги. С тех пор здесь почти ничего не изменилось.

Ада словно бродила здесь вместе со своим «я» из прошлого. Она пригнула голову, чтобы не удариться о деревянные балки, и направилась в комнату девочки.

В стене мощным ударом пробита дыра, на полу валяются куски штукатурки.

Сквозь отверстие виднеется лесная полоса, совсем близко.

•

Раньше во мне жил гнев. Иногда я хотел стать лучше. Мы убивали, чтобы помочь, и тогда во мне пробудилось нечто странное.

Я развожу костры. Я не дремлю, и никто меня не видит – и никогда не сможет увидеть.

•

Столько погибших всего за несколько дней.

И почти между всеми есть связь в виде животных, насилия и шантажа.

Пару часов назад стало известно, куда подевались Элтоны. После внимательного изучения досье на владельцев конюшни к ним домой отправили полицейских. Чарльз Элтон покончил с собой выстрелом в голову, и никакой информации у него уже не выведать. Пустая трата времени.

В предсмертной записке он винил во всем полицию, мол, это они своим преследованием довели его, невинного человека, до крайности. Какой позор.

Ада прекрасно знала, что невинных людей не бывает.

Письмо со словами «Убей себя» Элтон пытался сжечь. На обороте конверта обнаружили пароль к компьютеру – видимо, шантажист намекал, что ему многое известно.

Этот идиот ушел из жизни, даже не проверив, сгорело ли письмо.

На жестком диске одного из конфискованных компьютеров нашли 1592 фотографии и 314 видео сексуального насилия над детьми. На работу экспертов-криминалистов уйдут недели, и найденные материалы шокируют полицейских, однако по предварительным выводам сам Чарльз эти видео не снимал.

Он оказался монстром, но монстром довольно заурядным, как и все остальные. Его замысел не назовешь искусным, в нем не было ничего странного или прекрасного.

Просто идиот, который не сумел сжечь листок бумаги.

Что за человек готов умереть, лишь бы не смотреть правде в глаза, лишь бы избежать последствий своих поступков? Поступков, на которые и его, и Кейт толкнул кто-то другой… Может, злоумышленник действовал в одиночку, а может, их было несколько… Или во всем виновато само место? В заурядном Илмарше обитало зло.

Один из подчиненных Ады молча вошел в комнату и замер в ожидании ее реакции.

– Чего тебе? – спросила она, не обернувшись.

– Доктор Аллен закончила, мэм. Хочет с вами поговорить.

Ада напоследок окинула взглядом комнату с дырой в стене. Что же ее друг натворил сам с собой и с этим островом?.. Вспомнилось его обуглившееся тело в молитвенной позе, вспомнился доносившийся из амбара плач ребенка. Остальных нашли в траве.

Раньше Ада читала дядины книги, которые сам дядя даже не открывал – возможно, именно поэтому она ими и заинтересовалась.

Если вспомнить Авраама и Исаака, то убийство собственного ребенка – праведный поступок. Это про страх и трепет, это про способность нарушить все законы, даже священные, просто потому, что некий голос из кустов приказал тебе принести свое дитя в жертву.

Возможно, и ее друг тоже повиновался какому-то голосу? А этот остров, а весь мир? Почему это случилось с коллегой Ады? Что делает всех людей такими, какие они есть?

Если весь мир у нас в голове, то конец жизни означает и конец света.

А забирая жизнь, ты вызываешь апокалипсис.

Убить человека – значит стать ближе к Богу.

Ада вышла наружу, вдохнула отравленный воздух острова.

Несмотря на все, что пишут в книгах, сорок процентов убийств остаются нераскрытыми. Ада хотя бы знала, кто убил семью ее друга. Не понимала, почему, но знала, кто.

Она направилась к палатке, стараясь не смотреть на незнакомых людей, склонившихся над землей, стараясь не прислушиваться к тишине.

Не прошло и часа, как катер умчал их обратно, и возвращаться сюда, даже если прикажут, Ада больше не хотела. Она была готова на что угодно, лишь бы уехать отсюда навсегда.

Глава 43

– Варфарин, он же крысиный яд, – сообщила Купер. – Воронам давали его на протяжении нескольких дней. Судя по количеству птичьих трупов, кто-то давно их прикармливал, так как птицы этого человека не боялись. Шеи свернуты уже после смерти. И, скорее всего, после размораживания.

– Убийца держал их в морозильнике? – удивленно спросила Ада.

Катер плыл по волнам, обе женщины стояли на корме. Туман почти рассеялся, а вот небо потемнело и затянулось облаками.

Купер кивнула.

– Другие очаги заражения обнаружить не удалось, – продолжила Ада. – Вероятно, землю, которой засыпали лошадей, взяли из той самой ямы, где мы нашли птиц.

– Что дальше? – поинтересовалась Купер.

Ада не сводила глаз с исчезающего вдали острова.

– В местном полицейском участке подтвердили, что у Алека Николса есть алиби на время совершения большинства злодейств.

Купер молчала.

– И все-таки любопытно. Я изучила его досье: Алек явно страдал от депрессии, но перестал ходить к психотерапевту. Сведения о его предыдущем месте работы покрыты мраком, однако мы пытаемся все выяснить. Сын Николса прогуливал школу, а сам детектив говорил психотерапевту, будто жалеет о том, что вообще завел ребенка. Что без него жизнь была бы намного проще. Вот так-то.

– Я думала, беседы с психотерапевтом строго конфиденциальны, – с некоторой резкостью в голосе сказала Купер.

– Только не в подобной ситуации. – Ада пожала плечами. – Его сын исчез, на месте аварии найдена кровь… И еще это письмо со словами «Ты мог его спасти». Мальчик наверняка мертв. Но если я все же ошибаюсь, если кто-то похитил его, что ж…

Показались очертания Илмарша.

– Алек определенно с этим связан, – добавила Ада. – Либо сам замешан в преступлениях, либо… его изначально выбрали в качестве мишени. В любом случае вы должны все выяснить.

– Что выяснить?

– Правду.

Вот уже виднеется отель, временное пристанище Купер.

– Я же не следователь.

– Если кто-то наблюдает за Алеком, то будут наблюдать и за вами. – Ада замялась. – Ни один специалист из моего отдела не имеет опыта подобной работы. Я уверена, что вы…

– Я не самый подходящий человек для этого дела.

– Вы сотрудничали с Алеком, и он вам доверяет. Никто другой нам не подойдет, – настаивала Ада.

Купер представила, как Алек лежит в больнице, даже не догадываясь о том, что сейчас творится. Не знает, что пропал сын, что его самого в чем-то подозревают…

Вспомнился фермер, упавший посреди поля.

И дым от костра из овец, и человеческая неосторожность.

– Кто еще знал про птицу со свернутой шеей? – спросила Ада.

– Алек мог рассказать кому угодно. Вполне возможно, он невиновен…

– Даже если так… Вряд ли человек, вызывающий у кого-то такую ненависть, совсем ни в чем не провинился.

– Алек ведь тоже заболел. Думаете, он съездил на остров, взял образцы спор, вернулся и в последний момент сам себя заразил? – Купер покачала головой. – Он жертва, а не убийца.

– Все мы жертвы. – Ада достала сигареты.

Берег освещался фонарями.

– И письмо, и вороны… Это предназначалось именно вам. Не знаю, вам ли одной или, может, Алеку тоже… – Ада чиркнула спичкой. – Мы проведем зачистку, будем лечить заболевших. И ждать новых трупов. Но вы, Купер… вы способны на большее, чем просто ждать. Вы решите эту загадку, ради погибших. И ради себя…

Ада пообещала всячески помогать Купер. Правительство предоставит все необходимое. Нужно действовать сообща.

– Я не следователь, – повторила Купер.

Ада с улыбкой выдохнула дым.

– Научитесь.

Глава 44

Последнюю ночь в Илмарше Ада провела, сидя в машине у леса, неподалеку от того места, где разбился автомобиль Алека Николса, где умер сбитый олень, где похитили, а может, убили мальчика. Она сидела одна с сигаретой в руке, опустив стекла и не выключая фары.

Действия государственных органов признали некомпетентными, и карьере Ады, вероятно, скоро придет конец. Как только журналисты перестали раздувать страхи геополитического и религиозного плана, как только поняли, что катастрофа случилась прямо у них под носом, характер новостных репортажей сразу изменился. Несмотря на официальные заявления властей, поползли слухи о том, что лошади умерли от сибирской язвы, и про истинную трагедию вскоре забыли – как ни странно, даже начальство Ады, которое тоже поверило слухам. И правительство, и общество ждали более важные дела. Началась зачистка, а с мелочами вроде кражи, расчленения и убийства лошадей местная полиция пусть разбирается самостоятельно.

•

Принято винить во всем кино, телевидение, компьютерные игры и комиксы, мол, это из-за них мы скатились до такого ужаса и насилия.

Однако реальность куда страшнее вымысла.

Каждый день мы узнаем, как отвратителен мир вокруг и живущие в нем люди. Поэтому теории заговоров и стали так популярны. С ними жизнь становится более-менее терпимой и человечной.

Купер продолжала внимательно изучать все файлы и отчеты, связанные с делом. Она сомневалась, что сумеет чем-то помочь Аде в одиночку, хотя та уверяла ее в обратном. И правда, как знать?

Возможно, Купер справится, а возможно, просто послужит наживкой. Ее служебное положение оставалось невысоким, оплата поступала якобы от местного отделения полиции, которому, в свою очередь, компенсировали эти траты. Если ничего не получится, то Купер будут считать просто ветеринаром, взвалившим на себя непосильную ношу.

Ада снова вспомнила о своем друге.

Как же ей хотелось вернуться домой или хотя бы в офис. Заказать еду навынос, снова жить нормальной жизнью, может, даже завести семью…

Среди деревьев что-то зашевелилось. Ада сбросила пепел с сигареты и вцепилась в руль.

Тут кто-то есть, она видела. Очертания человека. Он передвигался очень быстро, словно в танце.

Ада вышла из машины, зажав в руке перцовый баллончик. Посветила прямо перед собой фонариком.

Никого.

Специалисты потратят несколько часов, чтобы прочесать этот лес, но не найдут ничего, кроме следов животных.

Глава 45

Две недели спустя

В детстве мне часто снился один плохой сон… Насколько я помню, это был единственный повторяющийся сон.

Я не сразу понял, что мне снилось… Это выглядело… в общем, это был какой-то черный дом на вершине холма, весь в грязи.

Во сне мы с твоей бабушкой ехали через город, возвращались домой то ли от ее подруги, то ли с пляжа… Было темно и ужасно холодно, ветер раскачивал ресторанные вывески и сбивал с ног людей, что выгуливали собак… Глупость какая-то. Я смотрел в сторону моря, но ничего там не видел. Городок был вроде нашего, только покрупнее и более ухоженный. Мы ехали в машине, и на вершине холма я увидел здание… полуразрушенное черное здание, высокое такое. Я почти ничего не мог разглядеть, кроме нескольких сохранившихся букв, огромных грязно-белых букв… И при виде этого здания я становился сам не свой. – Он почесал затылок. – Как только я замечал это здание…

Машина разбивалась, и я просыпался.

И я снова был сам собой.

Ты никогда не появлялся на свет.

А я снова был сам собой.

Весь мир словно сон.

Я…

Глава 46

Очнувшись в больнице, Алек Николс поначалу не мог пошевелиться, только веки слегка подрагивали. К нему никто не подходил.

Лишь через некоторое время восстановился сердечный ритм. Подмигивать он особо не умел – людям казалось, будто с Алеком не все в порядке. Правда, в данной ситуации так оно и было.

Никто не подходил, и Алек снова забылся сном.

•

Несколько недель ему снились дома и волосы, а еще последние дни жизни в браке.

В этих снах он все время залезал в кровать.

В отличие от супруги, Алек даже во сне не мог расслабиться – даже под звуки дождя, ветра и пения птиц. Он прижимался сбоку к холодному телу жены, обнимал ее одной рукой, но не знал, куда положить другую, чтобы та не затекла.

Иногда он лежал в кровати один и протягивал ладонь, чтобы погладить супругу по волосам, однако рядом никого не было, хотя постель казалась смятой. Трудно что-либо разглядеть в темноте, сквозь которую из-под двери едва заметно проникал свет лампочки в коридоре. Как только он нащупывал что-то рукой, свет выключался.

Жесткие грубые волосы. Наподобие конского хвоста.

Это были волосы его жены, только сделанные из чужих волос. Алек все равно хотел их погладить, но в темноте что-то вдруг начинало пикать. Время размывалось, и он растворялся в жизни Элизабет, в ее времени.

Парик они купили вместе, на следующий день после того, как стало известно о диагнозе.

Люди всегда готовятся к худшему.

Парик из настоящих человеческих волос – от одной мысли об этом Алеку становилось жутковато. Однако жена именно такой и хотела, чтобы на ощупь он не казался искусственным. Волосы для парика кто-то пожертвовал в качестве благотворительности, и супруге приятно было думать, что чужие люди помогают ей в трудный момент.

Она все повторяла: «Будет очень сложно».

Боялась, что ее перестанут помнить, и просила не забывать, хотя в конце концов именно это со всеми и происходит.

Говорила, что не хочет умирать.

«Мы пройдем через это вместе», – обещал Алек.

Он…

Он помнил, как трогал ее волосы. Когда его веки дернулись, когда он вернулся в этот мир, Алек по-прежнему помнил запах чужих волос.

•

Он очнулся и был сам не свой.

До скончания времен один лишь трепет век. И запах тех волос.

Лежа на койке в темноте, он чувствовал, как пахнут завитки волос с фермы.

Вокруг творился какой-то кошмар. В палате гудели разнообразные приборы, то и дело заходили доктора, их губы молча шевелились, и Алек понял, что не может говорить. Из носа и рта торчали трубки. Руки все в кровоподтеках и шрамах.

Двадцать дней назад его сердце остановилось, и все это время он возвращался к жизни в окружении незнакомцев. Жена Алека тоже однажды умерла.

Когда из груди вытащили трубки, на глаза Алека навернулись слезы, только он не чувствовал страха или грусти.

Значит, слезы ненастоящие. Просто вода.

Его тело никогда не станет прежним. Дышать невозможно.

Лошади, только лошади…

Такое странное число. Как же их звали?

•

– Предлагаю записать вас к психотерапевту.

Доктор стоял у койки. Прошло столько времени… Какой сейчас день?

– В досье указано, что несколько лет назад вы посещали доктора Тиллмана в связи с депрессивным расстройством, верно? В этот раз скорее речь пойдет о когнитивной поведенческой терапии. Клиническая смерть, потеря близкого человека – все это влечет за собой тяжелые последствия для психики, однако…

Да о чем он вообще говорит?

– Можно взглянуть на негативные события с другой стороны, – продолжал врач. – И это действительно помогает. Возможно, обойдемся даже без успокоительных.

Веки Алека все так же подрагивали.

Он попытался привстать, и доктор отвернулся, будто движения Алека его смущали.

– Ч-что… – В горле пересохло. Алек сглотнул слюну и с трудом выдавил: – Что со мной?

– В диагнозе ничего не изменилось.

– В каком диагнозе? Я не…

– Не помните? Я ведь уже говорил. – Доктор нахмурился. – Плохой знак…

Алек пытался, пытался изо всех сил, но этот… этот человек…

Солнце за окном клонилось к горизонту. Сколько же дней он тут провалялся?

– Мой сын… Где он? Где Саймон?