Вся жизнь - один чудесный миг (fb2)

- Вся жизнь - один чудесный миг 5279K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Сергеевич Пушкин - Марк Давидович Сергеев

ПУШКИН
*
ВСЯ ЖИЗНЬ — ОДИН
ЧУДЕСНЫЙ МИГ

Композиция

*

Автор композиции

Марк Сергеев

М., Молодая гвардия, 1969

О тех, кто первыми ступили на неизведанные земли,

О мужественных людях — революционерах,

Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше.

О тех, кто проторил пути в науке и искусстве.

Кто с детства был настойчивым в стремленьях

И беззаветно к цели шел своей.

Очередная книга серии «Пионер — значит первый» посвящена Александру Сергеевичу Пушкину. Она предназначена для всех, кто знакомится с великим поэтом. Книга эта необычна. В нее вошли материалы нескольких групп.

Первая, и наиболее обширная группа, — это свидетельства современников поэта, зафиксированные в их воспоминаниях, дневниках, переписке. К этой группе примыкают записи, касающиеся жизни и творчества Пушкина, сделанные первыми значительными биографами поэта — Анненковым, Бартеневым. Здесь же можно назвать и тексты официальных документов, относящихся к разным периодам жизни Пушкина, к его службе, ссылке и т. д.

Вторая группа — собственно пушкинские тексты (стихи, отрывки из писем, дневниковые записи, очерковая проза).

Третья, не очень большая по объему, — высказывания о творчестве Пушкина писателей и критиков XIX и XX веков (Достоевского, Брюсова, Благого и др.).

И наконец, сообщения, идущие от составителя, необходимые пояснения, факты, хроника жизни поэта.

Все эти материалы перемежаются друг с другом и расположены таким образом, чтобы читатель мог представить жизнь поэта от его рождения до гибели.

«Мой жребий пал, я лиру избираю…» — так называется первая часть, посвященная детским и юношеским годам Пушкина (1799–1820).

«Я жертва клеветы и мстительных невежд…» — название второй части, охватывающей период ссылки поэта — юг и Михайловское (1820–1826).

«Как беззаконная комета, в кругу расчисленном светил..» — эта глава охватывает последние вдохновенные и трагические годы Пушкина.

Кроме того, каждая из этих глав делится на более мелкие разделы: «Открытым сердцем говоря», «Но вреден Север для меня», «Па берег выброшен грозою» и т. д. Поэтические строки открывают каждый раздел.

Книга не претендует на полноту — ведь взаимоотношения Пушкина с каждым из тех, кто ведет здесь о нем разговор, могут послужить материалом для объемистого тома. Автор композиции осветил только главные события жизни Пушкина.

Незначительны в книге комментарии, короток именной указатель в конце. Но эта книга может стать для многих первой книгой о Пушкине, она подскажет настоящим любителям поэзии путь исследования, пробудит интерес к документальной Пушкиниане.

В работе над книгой большую помощь автору оказали научные сотрудники Государственного музея А. С. Пушкина в Москве, работники научной библиотеки в Иркутске.

От автора

Жизнь Пушкина коротка и бесконечна.

Едва раздвинулись стены лицея и мир предстал перед ним, полный надежд и тревог, как стены содвинулись снова — ссылка, еще одна ссылка, несколько лет столичного коловращения и выстрел на Черной речке, выстрел, пуля которого все еще летит, пронзая наши сердца.

И все же так много вместилось в эту недолгую жизнь, осененную высоким крылом поэзии, что вся она похожа на один прекрасный миг, а» каждый миг ее — на целую жизнь. Пушкин и общество, Пушкин и литература, Пушкин и декабристы, Пушкин и друзья, Пушкин и царь, Пушкин и любовь… Об этом написаны романы и повести, сотни томов интереснейших страстных исследований и стихи — их не меньше, чем создал сам поэт. Но еще многие и многие поколения с восхищенным удивлением будут смотреть на гигантскую фигуру человека, стоящего у истоков русской реалистической литературы, впитавшего все самое лучшее из словотворчества народа, переплавившего в огне души опыт современников и предшественников, чтобы явить миру первым из российских талантов «чистейшей красоты чистейший образец».

Но сколько книг ни посвятили бы Пушкину — главный источник у них один: творчество Пушкина, его письма и письма к нему, драгоценные факты его биографии, оставленные нам в воспоминаниях современников.

Эта книга — разговор.

Собеседников от нас отделяет столетие, они как бы сидят друг против друга, разделенные незримой, но беспощадной чертой.

С одной стороны, преданный Иван Пущин и лирическая Анна Керн, добродушный ленивый Дельвиг и восторженно-ворчливый Жуковский, с другой — пустой и развращенный Дантес, самовлюбленный царь, шеф жандармов Бенкендорф и его тайные агенты.

Они говорят, перебивая друг друга, зачитывают документы, приводят цитаты из писем и вдруг замолкают… И тогда звучит голос Пушкина — его стихи, его мысли, его нежность и гнев, его прямодушие и взрывчатый темперамент.

Блажен, кто понял голос строгой

Необходимости земной,

Кто в жизни шел большой дорогой,

Большой дорогой столбовой, —

Кто цель имел и к ней стремился,

Кто знал, зачем он в свет явился…

А. С. Пушкин

1

1799–1820

Мой жребий пал,
я лиру избираю…

Но детских лет люблю воспоминанье…

Есть люди, чье явление на свет мгновенной вспышкой озаряет век, соединяет все, чему суждено было слиться, и, предвосхищая будущее, включает в сферу своего огня многое из того, о чем время еще и не помышляло.

Таков Пушкин.

Когда в небогатом доме на Немецкой улице в Москве раздался первый крик сына Александра, еще никто не знал, что с его появлением не только сплавятся воедино старинный род Пушкиных, идущий от жившего еще в Древней Руси полулегендарного Ратши, и родословная «арапа Петра Великого» Ибрагима Ганнибала, но и сольются древний аристократизм с народными чаяниями, что его короткая, как озарение, жизнь соединит в себе все яркое, новое; вызревающее — бунт мыслей, бунт чувств, бунт языка, бунт стиля… Линии скрестились!

1799 год, 26 мая. «Во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова, у жильца его майора Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр».

Выписка из метрической книги церкви Богоявления в Москве

Дом их представлял всегда какой-то хаос: в одной комнате богатые старинные мебли, в другой пустые стены, даже без стульев; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня, ветхие рыдваны с тощими клячами, пышные дамские наряды и вечный недостаток во всем, начиная от денег и до последнего стакана. Когда у них обедывало человека два-три, то всегда присылали к нам за приборами.

М. А. КОРФ

Скажем несколько слов о родственных лицах, окружавших детство Александра Сергеевича.

Отец его Сергей Дьвович, о родителях которого сам поэт наш говорит в своих сочинениях, был нрава пылкого и до крайности раздражительного, так что при малейшем неудовольствии, возбужденном жалобою гувернера или гувернантки, он выходил из себя, отчего дети больше боялись его, чем любили. Мать, напротив, при всей живости характера умела владеть собою и только не смогла скрывать предпочтение, которое оказывала сперва к дочери, а потом к меньшему сыну Льву Сергеевичу; всегда веселая и беззаботная, с прекрасною наружностью креолки, как ее называли, она любила свет. Сергей Львович был также создан для общества, которое умел он оживлять неистощимою любезностью и тонкими остротами, изливавшимися потоком французских каламбуров. Многие из его каламбуров передавались в обществе, как образчики необыкновенного остроумия…

— В чем сходство между солнцем и вами, господин Пушкин?

— В том, что нельзя без гримасы разглядывать нас обоих.

О. С. ПАВЛИЩЕВА

Надежда Осиповна, мать поэта, была балованное дитя, окруженное с малолетства угодливостью, потворством и лестью окружающих, что сообщило нраву молодой красивой креолки, как ее потом называли в свете, тот оттенок вспыльчивости, упорства и капризного властолюбия, который замечали в ней позднее и принимали за твердость характера.

П. В. АННЕНКОВ

Никогда не выходя из себя, не возвышая голоса, Надежда Осиповна умела дуться по дням, месяцам и даже годам. Так, рассердись за что-то на Александра Сергеевича, которому в детстве доставалось от нее гораздо больше, чем другим детям, она играла с ним в молчанку круглый год, проживая под одною кровлею; оттого дети, предпочитая взбалмошные выходки и острастки Сергея Львовича игре в молчанку Надежды Осиповны, боялись ее несравненно более, чем отца.

Не могу не упомянуть кстати, со слов моей матери, о наказаниях, придуманных Надеждой Осиповной для Александра Сергеевича, чтоб отучить его в детстве от двух привычек: тереть свои ладони одна о другую и терять носовые платки; для искоренения первой из этих привычек она завязывала ему руки назад на целый день, поморив голодом; для искоренения же второй — прибегала к следующему: «жалую тебя моим бессменным адъютантом», — сказала она Пушкину, подавая ему курточку. На курточке красовался пришитый, в виде аксельбанта, носовой платок. Аксельбанты менялись в неделю два раза; при аксельбантах она заставляла его и к гостям выходить.

Л. Н. ПАВЛИЩЕВ

Замечательна по своему влиянию на детство и первое воспитание Александра Сергеевича… была бабушка Марья Алексеевна. Происходя по матери из рода Ржевских, она дорожила этим родством и часто любила вспоминать былые времена…

Вышедши замуж за Осипа Абрамовича Ганнибала, она имела от него единственную дочь Надежду, мать Александра Сергеевича, и года через два после замужества была им брошена. Этот меньший сын негра, известного Абрама Петровича Ганнибала, крестника и любимца Петра Великого, о происхождении которого и Александр Сергеевич поминает в своих сочинениях, не отличался ни усердием к службе, как флотский офицер, ни правилами строгой нравственности. Велев жене просто убираться из дому, он оставил дочь у себя и сам тайно женился на Устинье Ермолаевне Толстой.

…По суду, утвержденному императрицею Екатериной в Царском Селе, незаконный брак Осипа Абрамовича был расторгнут, малолетняя дочь Надежда Осиповна выдана матери, с назначением ей в приданое села Кобрина, а сам он сослан на житье в свое село Михайловское. Там он и жил безвыездно до самой смерти, последовавшей в 1806 году…

Марья Алексеевна была ума светлого и по своему времени образованного: говорила и писала прекрасным русским языком, которым так восхищался друг Александра Сергеевича барон Дельвиг.

О. С. ПАВЛИЩЕВА

А. С. ПУШКИН, Сон

В 1809 или 1810 году Пушкины жили где-то за Разгуляем, у Елохова моста, нанимали там просторный и поместительный дом, чей именно, не могу сказать наверно, а думается мне, что Бутурлиных. Я гуда ездила со своими старшими девочками на танцевальные уроки, которые они брали с Пушкиной девочкой; бывали тут и другие, кто, не помню хорошенько. Пушкины жили весело и открыто, и всем домом заведывала больше старуха Ганнибал (Мария Алексеевна, мать Надежды Осиповны, матери Пушкина), очень умная, дельная и рассудительная женщина; она умела дом вести, как следует, и она также больше занималась и детьми: принимала к ним мамзелей и учителей и сама учила. Старший внук ее Саша был большой увалень и дикарь, кудрявый мальчик лет девяти или десяти, со смуглым личиком, не скажу, чтобы приглядным, но с очень живыми глазами, из которых искры так и сыпались. Иногда мы приедем, а он сидит в зале в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуролесил и за го оштрафован, а иногда и он с другими пустится в плясы, да так как очень он был неловок, то над ним кто-нибудь посмеется, вот он весь покраснеет, губу надует, уйдет в свой угол, и во весь вечер его со стула никто тогда не стащит: значит, его за живое задели, и он обиделся; сидит одинешенек. Не раз про него говаривала Марья Алексеевна: «Не знаю, матушка, что выйдет из моего старшего внука: мальчик умен и охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком; то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернется и расходится, что его ничем и не уймешь; из одной крайности в другую бросается, нет у него середины. Бог знает, чем все это кончится, ежели он не переменится». Бабушка, как видно, больше других его любила, но журила порядком: «ведь экой шалун ты какой, помяни ты мое слово, не сносить тебе своей головы».

Е. П. ЯНЬКОВА

…До шестилетнего возраста Александр Сергеевич не обнаруживал ничего особенного; напротив, своею неповоротливостью, происходившею от тучности тела, и всегдашнею молчаливостью приводил иногда мать в отчаяние. Она почти насильно водила его гулять и заставляла бегать, отчего он охотнее оставался с бабушкой Марьею Алексеевною, залезал в ее корзину и смотрел, как она занимается рукодельем. Однажды, гуляя с матерью, он отстал и уселся посреди улицы; заметив, что одна дама смотрит на него в окошко и смеется, он привстал, говоря: «Ну, нечего скалить зубы».

О. С. ПАВЛИЩЕВА

При продаже Петербургского имения, общая няня всех молодых Пушкиных, знаменитая Арина Родионовна, записанная по Кобрину, получила отпускную, вместе с двумя сыновьями и двумя дочерьми, но никак не хотела воспользоваться вольною. При продаже Захарьина или Захарова, как называл его просто сам Александр Сергеевич, она отклонила предложение выкупить семейство одной из дочерей своих, Марьи, вышедшей замуж за крестьянина в Захарове, сказав: «Я сама была крестьянка, на что вольная!» Приставленная сперва к сестре поэта, потом к нему и, наконец, к брату его, Родионовна вынянчила все новое поколение этой семьи. В каких трогательных отношениях с нею находился второй из ее питомцев, прославивший ее имя на Руси, — известно всякому.

Родионовна принадлежала к типическим и благороднейшим лицам русского мира. Соединение добродушия и ворчливости, нежного расположения к молодости с притворной строгостию, — оставили в сердце Пушкина неизгладимое воспоминание. Он любил ее родственною, неизменною любовью и, в годы возмужалости и славы, беседовал с ней по целым часам.

П. В. АННЕНКОВ

Это объясняется еще и другим важным достоинством Арины Родионовны: весь сказочный русский мир был ей известен как нельзя короче, и передавала она его чрезвычайно-оригинально. Поговорки, пословицы, присказки не сходили у ней с языка. Большую часть народных былин и песен, которых Пушкин так много знал, слышал он от Арины Родионовны. Можно сказать с уверенностью, что он обязан своей няне первым знакомством с источниками народной поэзии…

П. В. АННЕНКОВ

А. С. ПУШКИН

Достигнув семилетнего возраста, он стал резов и шаловлив… Учился Александр Сергеевич лениво, но рано обнаружил охоту к чтению и уже девяти лет любил читать Плутарха или «Илиаду» и «Одиссею» в переводе Битобе. Не довольствуясь тем, что ему давали, он часто забирался в кабинет отца и читал другие книги; библиотека же отцовская состояла из классиков французских и философов XVIII века. Страсть эту развивали в нем и сестре сами родители, читая им вслух занимательные книги. Отец в особенности мастерски читывал им Мольера.

О. С. ПАВЛИЩЕВА

Пушкин… был родовой москвич. Нет сомнения, что первым зародышем дарования своего, кроме благодати свыше, обязан он был окружающей его атмосфере, благоприятно проникнутой тогдашней московской жизнию. Отец его Сергей Львович был в приятельских сношениях с Карамзиным и Дмитриевым и сам, по тогдашнему обычаю, получил если не ученое, то, по крайней мере, литературное образование. Дядя Александра, Василий Львович, сам был поэт или, пожалуй, любезный стихотворец, и по тогдашним немудрым, но не менее того признанным требованиям был стихотворцем на счету. Вся обстановка должна была благотворно действовать на отрока. Зоркие глаза могли предвидеть «В отважном мальчике грядущего поэта» (Дмитриев).

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

В таком кругу развивались детские впечатления Александра Сергеевича Пушкина, и немудрено, что девятилетнему мальчику захотелось попробовать себя в искусстве подражания и сделаться автором…

Любимым его упражнением сначала было импровизировать маленькие комедии и самому разыгрывать их перед сестрою, которая в этом случае составляла всю публику и произносила свой суд. Однажды как-то она освистала его пьеску «Похититель». Он не обиделся и сам на себя написал эпиграмму:

(Скажи, за что «Похититель» освистан партером? Увы! За то, что бедняга сочинитель похитил его у Мольера.)

В то же время пробовал сочинять басни, а потом, уже лет десяти от роду, начитавшись порядочно, особенно «Генриады» Вольтера, написал целую поэму, песнях в шести, под названием «Толиада», которой героем был карла царя-тунеядца Дагоберта, а содержанием война между карлами и карлицами…

В этом семействе перебывал легион иностранных гувернеров и гувернанток. Из них выбираю несносного, капризного самодура Русло да достойного его преемника Шеделя, в руках которых находилось обучение детей всем почти наукам. Из них Русло нанес оскорбление юному своему питомцу Александру Сергеевичу, расхохотавшись ему в глаза, когда ребенок написал стихотворную шутку. Русло довел Пушкина до слез, осмеяв безжалостно всякое слово этого четверостишия, и, имея сам претензию писать стихи не хуже Корнелия и Расина, рассудил, мало того, пожаловаться еще неумолимой Надежде Осиповне, обвиняя ребенка в лености и праздности. Разумеется, в глазах Надежды Осиповны дитя оказалось виноватым, а самодур правым, и она наказала сына, а самодуру за педагогический талант прибавила жалования. Оскорбленный ребенок разорвал и бросил в печку стихи свои, а Русло возненавидел со всем пылом своей африканской крови.

Л. Н. ПАВЛИЩЕВ

Так прошло его детство, когда родители вознамерились отдать его в учебное заведение. В то время Иезуитский коллегиум в Петербурге пользовался общею известностью, и первым намерением родителей было поместить его туда, для чего они и ездили в Петербург.

Но особенное обстоятельство — основание Царскосельского Лицея (1811) — изменило план их… Отвез его в Петербург дядя Василий Львович, у которого он жил и приготовлялся с июня по октябрь, до вступления в училище.

Так разлучался он с сестрою. По приезде в Петербург он писал к ней письма, из коих одно и еще два первые из Лицея, писанные все по-французски, долго хранились у нее… Более ничего рукописного из периода детства Александра Сергеевича не сохранилось.

О. С. ПАВЛИЩЕВА

Знавшие дела семьи единогласно свидетельствуют, что когда, в 1811 году, пришло время молодому Пушкину ехать в Петербург для поступления в Лицей, он покинул отеческий кров без малейшего сожаления, если исключим дружескую горесть по сестре, которую он всегда любил.

П. В. АННЕНКОВ

Неволя мирная,
шесть лет соединенья…

В 1811 году открылся Царскосельский Лицей, и отец Пушкина поручил своему брату Василию Львовичу отвезти его в Петербург для помещения в сие заведение, куда он и поступил в числе тридцати учеников. Тут развился его характер, любящий, пылкий и независимый.

А. С. ПУШКИН

1811 года в августе, числа решительно не помню, дед мой, адмирал Пущин, повез меня и двоюродного моего брата Петра, тоже Пущина, к тогдашнему министру народного просвещения гр. А. К. Разумовскому…

У меня разбежались глаза; кажется, я не был из застенчивого десятка, но тут как-то потерялся — глядел на всех и никого не видал. Вошел какой-то чиновник с бумагой в руке и начал выкликать по фамилиям. Я слышу: Александр Пушкин — выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый, тоже несколько сконфуженный. По сходству ли фамилий или по чему другому, несознательно сближающему, только я его заметил с первого взгляда… При этом передвижении мы все несколько приободрились, начали ходить в ожидании представления министру и начала экзамена. Не припомню, кто, только чуть ли не В. Л. Пушкин, привезший Александра, подозвал меня и познакомил с племянником. Я знал от него, что он живет у дяди на Мойке, недалеко от нас. Мы положили часто видаться…

Настало, наконец, 19 октября, день, назначенный для открытия Лицея. Этот день, памятный нам, первокурсным, не раз был воспет Пушкиным в незабвенных его для нас стихах.

И. И. ПУЩИН

А. С. ПУШКИН,

В альбом Пущину

В лицейской зале, между колоннами, поставлен был большой стол, покрытый красным сукном, с золотой бахромой. На этом столе лежала величайшая грамота, дарованная Лицею. По правую сторону стояли мы в три ряда; при нас — директор, инспектор и гувернеры; по левую — профессора и другие чиновники лицейского управления. Остальное пространство залы, на некотором расстоянии от стола, было все уставлено рядами кресел для публики. Приглашены были все высшие сановники и педагоги из Петербурга. Когда все общество собралось, министр пригласил государя… Приветствовав все собрание, царская фамилия заняла кресла в первом ряду…

Среди общего молчания началось чтение. Первый вышел И. И. Мартынов, тогдашний директор департамента министерства народного просвещения. Дребезжащим, тонким голосом прочел манифест об учреждении Лицея и высочайше дарованную ему грамоту. (Единственное из закрытых учебных заведений того времени, которого устав гласил: «телесные наказания запрещаются»… Вслед за Мартыновым робко выдвинулся на сцену наш директор В. Ф. Малиновский, с свертком в руке. Бледный, как смерть, начал что-то читать; читал довольно долго, но вряд ли многие могли его слышать, так голос его был слаб и прерывист. Заметно было, что сидевшие в задних рядах начали перешептываться и прислоняться к спинкам кресел… Кончивши речь свою, оратор поклонился и еле живой возвратился на свое место. Мы, школьники, больше всех были рады, что он замолк: гости сидели, а мы должны были стоя слушать его и ничего не слышать.

Смело, бодро выступил профессор политических наук А. П. Куницын и начал не читать, а говорить об обязанностях гражданина и воина. Публика, при появлении нового оратора, под влиянием предшествовавшего впечатления, видимо, пугалась и вооружалась терпением; но по мере того, как раздавался его чистый, звучный и внятный голос, все оживлялись, и к концу его замечательной речи слушатели были уже не опрокинуты к спинкам кресел, а в наклоненном положении к говорившему: верный знак общего внимания и одобрения! В продолжение всей речи ни разу не было упомянуто о государе…

И. И. ПУЩИН

А. С. ПУШКИН, 19 октября 1825 года

Образовалась товарищеская семья, в этой семье — свои кружки; в этих кружках начали обозначаться, больше или меньше, личности каждого; близко узнали мы друг друга, никогда не разлучаясь; тут образовались связи на всю жизнь…

Лицейское наше шестилетие, в историко-хронологическом отношении, можно разграничить тремя эпохами, резко между собой отличающимися: директорством Малиновского, междуцарствием (то есть управление профессоров: их сменяли после каждого ненормального события) и директорством Энгельгардта…

При самом начале — он [Пушкин. — М. С.], наш поэт. Как теперь вижу тот послеобеденный класс Кошанского, когда, окончив лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: «Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами». Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочел два четырехстишия, которые всех нас восхитили. Жаль, что не могу припомнить этого первого поэтического его лепета. Кошанский взял рукопись к себе. Это было чуть ли не в 811-м году, и никак не позже первых месяцев 12-го.

И. И. ПУЩИН

А. Д. Илличевский— П. И. Фуссу. 2 сентября 1815 г.

Наше Царское Село в летние дни есть Петербург в миниатюре. У нас есть вечерние гуляния, в саду музыка и песни, иногда театры. Всем этим обязаны мы графу Толстому, богатому и любящему удовольствия человеку. По знакомству с хозяином и мы имеем вход в его спектакли; ты можешь понять, что это наше первое и почти единственное удовольствие. Но осень па нас не на шутку косо поглядывает… Все запрется в дому, разъедется в столицу или куда хочет; а мы, постоянные жители Села, живи с нею.

Пушкин вообще был не очень словоохотлив и на вопросы товарищей своих отвечал обыкновенно лаконически. Любимейшие разговоры его были о литературе и об авторах, особенно с теми из товарищей, кои тоже писали стихи, как, например, барон Дельвиг, Илличевский, Кюхельбекер…

Будучи 12 лет от роду, он не только знал на память все лучшие творения французских поэтов, но даже сам писал довольно хорошо стихи на этом языке. Упражнения в словесности французской и российской были всегда любимыми занятиями Пушкина, в которых он наиболее успевал. Кроме того, он охотно учился и наукам историческим…

С. Д. КОМОВСКИЙ

Пушкин с самого начала был раздражительнее многих и потому не возбуждал обшей симпатии; это удел эксцентрического существа среди людей. Не то, чтобы он разыгрывал какую-нибудь роль между нами или поражал какими-нибудь особенными странностями, как это было в иных; но иногда неуместными шутками, неловкими колкостями сам ставил себя в затруднительное положение, не умея потом из него выйти. Это вело его к новым промахам, которые никогда не ускользают в школьных сношениях. Я, как сосед (с другой стороны его номера была глухая стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня; тут я видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и это его волновало. Вместе мы, как умели, сглаживали некоторые шероховатости, хотя не всегда это удавалось. В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, и то и другое невпопад, что тем самым ему вредило. Бывало, вместе промахнемся, сам вывернешься, а он никак не сумеет этого уладить.

И. И. ПУЩИН

А. С. ПУШКИН, 19 октября 1825 года

…Наклонность к литературе составляла характеристическую черту лицейского воспитания. Между прочим, воспитанники выдумали довольно замысловатую игру. Составив один общий кружок, они обязывали каждого или рассказать повесть или, по крайней мере, начать ее. В последнем случае следующий за рассказчиком принимал ее на том месте, где она остановилась, другой развивал ее далее, третий вводил новые подробности и так до окончания, которое иногда не скоро являлось. Дельвиг первенствовал на этой, так сказать, гимнастике воображения; его никогда нельзя было застать врасплох: интриги, завязки и развязки были у него всегда готовы. Пушкин уступал ему в способности придумывать наскоро происшествия и часто прибегал к хитрости. Помнят, что он раз изложил изумленным и восхищенным слушателям своим историю двенадцати спящих девушек, умолчав об источнике, откуда почерпнул ее. Между тем, при таком же случае, он еще в грубых чертах, разумеется, передал и две повести, им самим придуманные: «Метель» и «Выстрел», которые позднее явились в повестях Белкина.

П. В. АННЕНКОВ

…Я, Малиновский и Пушкин затеяли выпить гогель-могелю. Я достал бутылку рому, добыли яиц, натолкли сахару, и началась работа у кипящего самовара. Разумеется, кроме нас, были и другие участники в этой вечерней пирушке, но они остались за кулисами по делу, а в сущности один из них, именно Тырков, в котором чересчур подействовал ром, был причиной, по которой дежурный гувернер заметил какое-то необыкновенное оживление, шумливость, беготню. Сказал инспектору. Тот, после ужина, всмотрелся в молодую свою команду и увидел что-то взвинченное. Тут же начались спросы, розыски. Мы трое явились и объявили, что это наше дело и что мы одни виноваты…

…Исправлявший тогда должность директора проф. Гауеншильд донес министру. Разумовский приехал из Петербурга, вызвал нас из класса и сделал нам формальный строгий выговор. Этим дело не кончилось, — дело поступило на решение конференции. Конференция постановила следующее: 1) две недели стоять на коленях во время утренней и вечерней молитвы; 2) сместить нас на последние места за столом, где мы сидели по поведению и 3) занести фамилии наши с прописанием виновности и приговора в черную книгу, которая должна была иметь влияние при выпуске. Первый пункт приговора был выполнен буквально. Второй смягчался по усмотрению начальства: нас, по истечении некоторого времени, постепенно подвигали опять вверх. При этом случае Пушкин сказал:

На этом конце раздавалось кушанье дежурным гувернером. Третий пункт, самый важный, остался без всяких последствий. Когда, при рассуждениях конференции о выпуске представлена была директору Энгельгардту черная эта книга, где мы только и были записаны, он ужаснулся и стал доказывать своим сочленам, что мудрено допустить, чтоб давнишняя шалость, за которую тогда же было взыскано, могла бы еще иметь влияние и на будущность после выпуска. Все тотчас же согласились с его мнением, и дело было сдано в архив,

И. И. ПУЩИН

А. С. ПУШКИН, Пирующие студенты

Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея…

И. И. ПУЩИН

Да, именно так. И после провода одной из ратей воспитанники до того одушевились патриотизмом, что, готовясь к французской лекции, побросали грамматику под лавки, под столы,

И. В. МАЛИНОВСКИЙ

А. С. ПУШКИН, Александру

В «ВЕСТНИКЕ ЕВРОПЫ» (ИЮЛЬ 1814, № 13) ПОЯВИЛОСЬ ПЕРВОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ПУШКИНА «К ДРУГУ СТИХОТВОРЦУ» ЗА ПОДПИСЬЮ АЛЕКСАНДР Н. К. Ш. П.^[1].

А. С. ПУШКИН, К другу стихотворцу

А С. ПУШКИН, Евгений Онегин

На публичном нашем экзамене (8 января 1815 года) Державин державным своим благословением увенчал юного нашего поэта. Мы все, друзья-товарищи его, гордились этим торжеством, Пушкин тогда читал свои «Воспоминания в Царском Селе». В этих великолепных стихах затронуто все живое для русского сердца.

И. И. ПУЩИН

А. С. ПУШКИН, Воспоминания в Царском Селе

Читал Пушкин с необыкновенным оживлением. Слушая знакомые стихи, мороз по коже пробегает у меня.

И. И. ПУЩИН

Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвисли; портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился, глаза заблистали; он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной. Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…

Л. С. ПУШКИН, Державин

…За обедом, на который я был приглашен графом A. К. Разумовским, бывшим тогда министром просвещения, граф, отдавая справедливость молодому таланту, сказал мне: «Я бы желал, однако же, образовать вашего сына в прозе». — «Оставьте его поэтом», — отвечал ему за меня Державин с жаром…

С. Л. ПУШКИН

B. А. Жуковский — П. А. Вяземскому. 19 сентября 1815 г.

Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности… Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет.

А. С. ПУШКИН, к Жуковскому

Первую платоническую, истинно поэтическую любовь возбудила в Пушкине сестра одного из лицейских товарищей его, фрейлина Катерина Павловна Бакунина. Она часто навещала брата своего и всегда приезжала на лицейские балы. Прелестное лицо ее, дивный стан и очаровательное обращение произвели всеобщий восторг во всей лицейской молодежи. Пушкин с пламенным чувством описал ее прелести в стихотворении своем под названием К ЖИВОПИСЦУ. Стихи сии очень удачно положены были на ноты лицейским же товарищем его Яковлевым…

С. Д. КОМОВСКИЙ

29 ноября 1815 года. Я счастлив был!.. Нет, я вчера не был счастлив; поутру мучился ожиданьем, с неописанным волнением стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу, ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, — сладкая минута!

Как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной! Но я не видел ее 18 часов — ах! какое положение, какая мука! Но я был счастлив 5 минут.

А. С. ПУШКИН, Отрывки из лицейских записок

А. С. ПУШКИН, К живописцу

Во время пребывания Чаадаева с лейб-гусарским полком в Царском Селе между офицерами полка и воспитанниками Царскосельского Лицея образовались непрестанные, ежедневные и очень веселые отношения. То было, как известно, золотое время Лицея… Шумные скитания щеголеватой, утонченной, богатой самыми драгоценными надеждами молодежи очень скоро возбудили внимательное, бодрствующее чутье Чаадаева и еще скорее сделались целью его верного, меткого, исполненного симпатического благоволения охарактеризования. Юных, разгульных любомудров он сейчас же прозвал «философами-перипатетиками». Прозвание было принято воспитанниками с большим удовольствием, но ни один из них не сблизился столько с его творцом, сколько Пушкин.

М. И. ЖИХАРЕВ

А. С. ПУШКИН, К портрету Чаадаева

Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова.

А. ПУШКИН

…Пушкин влюбился в жену Карамзина…

И. В. МАЛИНОВСКИЙ

Он даже написал ей любовную записку. Екатерина Андреевна, разумеется, показала ее мужу. Оба расхохотались и, призвавши Пушкина, стали делать ему серьезные наставления. Все это было так смешно и дало Пушкину такой удобный случай ближе узнать Kaрамзиных, что с тех пор он их полюбил, и они сблизились.

П. И. БАРТЕНЕВ

В мае начались выпускные публичные экзамены. Тут мы уже начали готовиться к выходу из Лицея. Разлука с товарищеской средой была тяжела, хотя ею должна была начаться желанная эпоха жизни с заманчивой, незнакомой далью… Время проходило в мечтах, прощаниях и обетах, сердце дробилось!..

9 июня был акт. Характер его был совершенно иной: как открытие Лицея было пышно и торжественно, так выпуск наш тих и скромен.

И. И. ПУЩИН

СВИДЕТЕЛЬСТВО

Воспитанник Императорского Царскосельского Лицея Александр Пушкин в течение шестилетнего курса обучался в сем заведении и оказал успехи: в Законе божием, в Логике и Нравственной философии, в Праве Естественном, Частном и Публичном, в Российском или Гражданском и Уголовном праве хорошие; в Латинской Словесности, в Государственной Экономии и Финансов весьма хорошие; в Российской и Французской Словесности также в Фехтовании превосходные; сверх того занимался Историею, Географиею, Статистикою, Математикою и Немецким языком. Во уверение чего и дано ему от Конференции Имп. Царскосельского Лицея сие свидетельство с приложением печати. Царское село. Июня 9 дня 1817 года.

Директор лицея Егор Энгельгардт.

Конференц-секретарь профессор Александр Куницын.

Открытым сердцем говоря…

По выходе из Лицея Пушкин вполне воспользовался своею молодостью и независимостью. Его по-очереди влекли к себе то большой свет, то шумные пиры, то закулисные тайны. Он жадно предавался всем наслаждениям.

А. С. ПУШКИН

…я почти тотчас уехал в Псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч…

А. С. ПУШКИН

А. С. ПУШКИН, В альбом П. А. Осиповой

1817 г., 13 ИЮНЯ. ПУШКИН ЗАЧИСЛЕН НА СЛУЖБУ В КОЛЛЕГИЮ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ С ЧИНОМ КОЛЛЕЖСКОГО СЕКРЕТАРЯ.

Пушкин, вышедший из Лицея, очутился в таком положении, в каком часто находятся молодые люди, возвращающиеся под родительский кров из богатых и роскошных учебных заведений; тут еще примешивалась мелочная скупость отца, которая только раздражала Пушкина. Иногда он довольно зло и оригинально издевался над нею. Однажды ему случилось кататься на лодке в обществе, в котором находился Сергей Львович… Пушкин вынул несколько золотых монет и одну за другою стал бросать в воду, любуясь падением и отражением их в чистой влаге.

В. П. ГОРЧАКОВ

Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, — все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был непризнан; даже его холодная блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, — когда случалось им говорить о нем, как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в Московском Телеграфе.

А. С. ПУШКИН, Путешествие в Арзрум

Известность Пушкина и литературная, и личная с каждым днем возрастала. Молодежь твердила наизусть его стихи, повторяла остроты его и рассказывала об нем анекдоты. Все это, как водится, было частию справедливо, частию вымышлено.

А. С. ПУШКИН

Три года, проведенные им в Петербурге по выходе из Лицея, отданы были развлечениям большого света и увлекательным его забавам. От великолепнейшего салона вельмож до самой нецеремонной пирушки офицеров, везде принимали Пушкина с восхищением, питая и собственную, и его суетность этою славою, которая так неотступно следовала за каждым его шагом. Он сделался идолом преимущественно молодых людей, которые в столице претендовали на отличный ум и отличное воспитание. Такая жизнь заставила Пушкина много утратить времени в бездействии. Но всего вреднее была мысль, которая навсегда укоренилась в нем, что никакими успехами таланта и ума нельзя человеку в обществе замкнуть круга своего счастия без успехов в большом свете.

П. А. ПЛЕТНЕВ

Друзья Пушкина единогласно свидетельствуют, что, за исключением первых годов его жизни в свете, никто так не трудился над дальнейшим своим образованием, как Пушкин. Он сам, несколько позднее, с упреком говорил о современных ему литераторах: «мало у нас писателей, которые бы учились; большая часть только разучиваются»…

…Физическая организация молодого Пушкина, крепкая, мускулистая и гибкая, была чрезвычайно развита гимнастическими упражнениями. Он славился как неутомимый ходок пешком, страстный охотник до купанья, езды верхом, и отлично дрался на эспадронах, считаясь чуть ли не первым учеником у известного фехтовального учителя Вальвила.

П. В. АННЕНКОВ

А. С. ПУШКИН

На выпуск [из Лицея. — М. С.] молодого Пушкина смотрели члены «Арзамаса», как на счастливое для них происшествие, как на торжество.

Особенно же Жуковский… казался счастлив, как будто сам бог послал ему милое чадо. Чадо показалось мне довольно шаловливо и необузданно, и мне даже больно было смотреть, как все старшие братья наперерыв баловали маленького брата.

Ф. Ф. ВИГЕЛЬ

В. А. Жуковский — кн. П. А. Вяземскому

Чудесный талант! Какие стихи! Он мучит меня своим даром, как привидение!

Ему и восемнадцати лет не было, когда Батюшков, прочитав его элегию: «Редеет облаков летучая гряда», воскликнул: «Злодей! как он начал писать!» Батюшков был прав: ТАК еще никто не писал на Руси, Быть может, воскликнув: — «Злодей!», Батюшков смутно предчувствовал, что иные его стихи и обороты будут называться пушкинскими, хоть и явились раньше пушкинских: «Гений берет свое добро всюду, где его находит»^[2], — гласит французская поговорка. Независимый гений Пушкина скоро — если не считать немногих и незначительных уклонений — освободился и от подражания европейским образцам, и от соблазна подделки под народный тон.

И. С. ТУРГЕНЕВ

Дружба Жуковского и Пушкина особенно утвердилась с топ поры, как они снова свиделись осенью 1818 г. С «Русланом и Людмилой» Пушкин постепенно знакомил приятелей своих и любителей словесности на вечерах v Жуковского. Жуковский жил тогда в семействе А. А. Плещеева, в Коломне у Кашина моста, за каналом, в угловом доме. Несмотря на отдаленное положение этой части города, каждую субботу собирался к нему избранный кружок писателей и любителей просвещения. Молодой Пушкин оживлял эти собрания столько же стихами своими, как и неистощимою веселостью и остроумием, в котором никогда не было у него недостатка. Жуковский, когда приходилось ему исправлять стихи свои, уже перебеленные, чтобы не марать рукописи, наклеивал на исправленном месте полоску бумаги с новыми стихами. Сам он редко читал вслух свои произведения и обыкновенно поручал это другим. Раз кто-то из чтецов, которому прежние стихи нравились лучше новых, сорвал бумажку и прочел по-старому. В эту самую минуту Пушкин, посреди общей тишины, с ловкостью подлезает под стол, достает бумажку и, кладя ее в карман, преважно говорит: «Что Жуковский бросает, то нам еще пригодится».

П. И. БАРТЕНЕВ (со слов П. А. ПЛЕТНЕВА)

А. С. Пушкин — кн. П. А. Вяземскому

…Петербург душен для поэта. Я жажду краев чужих; авось полуденный воздух оживит мою душу. Поэму свою я кончил, И только последний, т. е. окончательный, стих ее принес мне истинное удовольствие. Ты прочтешь отрывки в журналах, а получишь ее уже напечатанную — она так мне надоела, что не могу решиться переписывать ее клочками для тебя.

Ни одно произведение Пушкина… не произвело столько шума и криков, как «Руслан и Людмила»: одни видели в ней величайшее создание творческого гения, другие — нарушение всех правил пиитики, оскорбление здравого эстетического вкуса. То и другое мнение теперь могло бы показаться равно нелепым, если не подвергнуть их историческому рассмотрению, которое покажет, что в них обоих был смысл и оба до известной степени были справедливы и основательны. Для нас теперь «Руслан и Людмила» не больше, как сказка, лишенная колорита местности, времени, народности, а потому и не правдоподобная; несмотря на прекрасные стихи, которыми она написана, и проблески поэзии, которыми она поражает местами, она холодна по признанию самого поэта… Против этого едва ли кто станет теперь спорить. Но в то время, когда явилась эта поэма в свет, она действительно должна была показаться необыкновенно великим созданием искусства. Вспомните, что до нее пользовались еще безотчетным уважением и «Душенька» Богдановича, и «Двенадцать спящих дев» Жуковского; каким же удивлением должна была поразить читателей того времени сказочная поэма Пушкина, в которой все было так ново, так оригинально, так обольстительно — и стих, которому подобного дотоле ничего не бывало, стих легкий, звучный, мелодический, гармонический, живой, эластический, и склад речи, и смелость кисти, и яркость красок, и грациозные шалости юной фантазии, и игривое остроумие, и самая вольность нецеломудренных, но тем не менее поэтических картин!.. По всему этому «Руслан и Людмила» — такая поэма, появление которой сделало эпоху в истории русской литературы… «Руслан и Людмила», как сказка, ВО-ВРЕМЯ написанная, и теперь может служить доказательством того, что не ошиблись предшественники наши, увидев в ней живое пророчество появления великого поэта на Руси.

В. Г. БЕЛИНСКИЙ

«Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму «Руслан и Людмила», 1820, март 26, Великая пятница»—ТАКУЮ НАДПИСЬ СДЕЛАЛ В. А. ЖУКОВСКИЙ НА СВОЕМ ПОРТРЕТЕ, ПОДАРЕННОМ ПУШКИНУ.

Третьего дня был у нас «Арзамас». Нечаянно мы отклонились от литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство.

Н. И. ТУРГЕНЕВ

Из людей, которые были его старее, всего чаще посещал он братьев Тургеневых; они жили на Фонтанке, прямо против Михайловского замка, что ныне Инженерный, и к ним, т. е. к меньшому Николаю, собирались нередко высокоумные молодые вольнодумцы. Кто-то из них, смотря в открытое окно на пустой тогда, забвенью брошенный дворец, шутя предложил Пушкину написать на него стихи…

Ф. Ф. ВИГЕЛЬ

А. С. ПУШКИН, Вольность

Чаадаев жил в гостинице Демута. Пушкин часто посещал его и продолжал с ним живые, откровенные царскосельские беседы.

М. Н. ЛОНГИНОВ

Чаадаев, воспитанный превосходно, не по одному французскому манеру, но и по-английски, был уже двадцати шести лет, богат и знал четыре языка. Влияние на Пушкина было изумительно. Он заставлял его мыслить. Французское воспитание нашло противодействие в Чаадаеве, который уже знал Дока и легкомыслие заменял исследованием. Чаадаев был тогда умен; он думал о том, о чем никогда не думал Пушкин. Взгляд его на жизнь был серьезен. Пушкин считал себя обязанным и покидал свои дурачества в доме Чаадаева.

Я. И. САБУРОВ

Встреча моя с Пушкиным на новом нашем поприще имела свою знаменательность. Пока он гулял и отдыхал в Михайловском, я уже успел поступить в тайное общество; обстоятельства так расположили моей судьбой!..

Эта высокая цель жизни самою своею таинственностию и начертанием новых обязанностей резко и глубоко проникла душу мою; я как будто вдруг получил особенное значение в собственных глазах: стал внимательнее смотреть на жизнь во всех проявлениях буйной молодости, наблюдал за собою, как за частицей, но входящей в состав того целого, которое рано или поздно должно было иметь благотворное свое действие.

И. И. ПУЩИН

Я был одним из первых установителей сего общества и избран первым его председателем. Оно получило название «Зеленой лампы» по причине лампы сего цвета, висевшей в зале, где собирались члены. Под сим названием крылось, однако же, двусмысленное подразумение, и девиз общества состоял из слов: СВЕТ и НАДЕЖДА; причем составлены также кольца, на коих вырезаны были лампы.

Я. ТОЛСТОЙ

Первая моя мысль была — открыться Пушкину: он всегда согласно со мною мыслил о деле общем (respublica), по-своему проповедовал в нашем смысле _ и изустно и письменно, стихами и прозой. Не знаю, к счастию ли его, или несчастию, он не был тогда в Петербурге, а то не ручаюсь, что в первых порывах, по исключительной дружбе моей к нему, я, может быть, увлек бы его с собой. Впоследствии, когда думалось мне исполнить эту мысль, я уже не решался вверить ему тайну, не мне одному принадлежащую, где малейшая неосторожность могла быть пагубна всему делу. Подвижность пылкого его нрава, сближение с людьми ненадежными пугали меня…

Естественно, что Пушкин, увидя меня после первой нашей разлуки, заметил во мне некоторую перемену и начал подозревать, что я от него что-то скрываю. Особенно во время его болезни и продолжительного выздоровления, видясь чаще обыкновенного, он затруднял меня опросами и расспросами, от которых я, как умел, отделывался, успокаивая его тем, что он лично, без всякого воображаемого им общества, действует как нельзя лучше для благой цели: тогда везде ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его ДЕРЕВНЯ, ОДА НА СВОБОДУ, УРА! В РОССИЮ СКАЧЕТ… Не было живого человека, который не знал бы его стихов…

Самое сильное нападение Пушкина на меня по поводу общества было, когда он встретился со мной у Н. И. Тургенева, где тогда собирались все желающие участвовать в предполагаемом издании политического журнала. Тут, между прочим, были Куницын и наш лицейский товарищ Маслов. Мы сидели кругом большого стола. Маслов читал статью свою о статистике. В это время я слышу, что кто-то сзади берет меня за плечо. Оглядываюсь, — Пушкин! «Ты что здесь делаешь? Наконец поймал тебя на самом деле», — шепнул он мне на ухо и прошел дальше. Кончилось чтение. Мы встали. Подхожу к Пушкину, здороваюсь с ним; подали чан, мы закурили сигаретки и сели в уголок.

«Как же ты мне никогда не говорил, что знаком с Николаем Ивановичем? Верно, это ваше общество в сборе? Я совершенно нечаянно зашел сюда, гуляя в Летнем саду. Пожалуйста, не секретничай; право, любезный друг, это ни на что не похоже!»

Мне и на этот раз легко было без большого обмана доказать ему, что это совсем не собрание общества, им отыскиваемого, что он может спросить Маслова, и что я сам тут совершенно неожиданно… Не знаю настоящим образом, до какой степени это объяснение… удовлетворило Пушкина; только вслед за сим у нас переменился разговор, и мы вошли в общий круг. Глядя на него, я долго думал: должен ли я в самом деле предложить-ему соединиться с нами?

И. И. ПУЩИН

А. С. ПУШКИН, Руслан и Людмила

Н. М. Карамзин — И. И. Дмитриеву. 19 апреля 1820 г.

Над здешним поэтом Пушкиным если не туча, то по крайней мере облако, и громоносное (это между нами): служа под знаменем либералистов, он написал и распустил стихи на вольность, эпиграммы на властителей и проч, и проч. Это узнала полиция. Опасаются последствий.

Раз утром выхожу я из своей квартиры и вижу Пушкина, идущего мне навстречу. Он был, как всегда, бодр и свеж; но обычная (по крайней мере при встречах со мною) улыбка не играла на его лице, и легкий оттенок бледности замечался на щеках.

— Я к вам.

— А я от себя!

И мы пошли вдоль площади. Пушкин заговорил первый:

— Я шел к вам посоветоваться. Вот видите: слух о моих и не моих (под моим именем) пиесах, разбежавшихся по рукам, дошел до правительства. Вчера, когда я возвратился поздно домой, мой старый дядька объявил, что приходил в квартиру какой-то неизвестный человек и давал ему ПЯТЬДЕСЯТ рублей, прося дать ему почитать моих сочинений и уверяя, что скоро принесет их назад. Но мой верный старик не согласился, а я взял да и сжег все мои бумаги… Теперь, — продолжал Пушкин, немного озабоченный, — меня требуют к Милорадовичу! Я знаю его по публике, но не знаю, как и что будет?.. Вот я и шел посоветоваться с вами…

Мы остановились и обсуждали дело со всех сторон. В заключение я сказал ему:

— Идите прямо к Милорадовичу, не смущаясь и без всякого опасения… Идите и положитесь безусловно на благородство его души: он не употребит во зло вашей доверенности.

Тут, еще поговорив немного, мы расстались: Пушкин пошел к Милорадовичу, а мне путь лежал в другое место.

Часа через три явился и я к Милорадовичу, при котором как при генерал-губернаторе состоял я, по высочайшему повелению, по особым поручениям, в чине полковника гвардии. Лишь только ступил я на порог кабинета, Милорадович, лежавший на своем зеленом диване, окутанный дорогими шалями, закричал мне навстречу:

— Знаешь, душа моя! (это его поговорка) у меня сейчас был ПУШКИН! Мне ведь велено взять его и забрать все его бумаги; но я счел более ДЕЛИКАТНЫМ (это тоже любимое его выражение) пригласить его к себе и уж от него самого вытребовать бумаги. Вот он и явился, очень спокоен, с светлым лицом, и когда я спросило бумагах, он отвечал: «Граф! все мои стихи сожжены! — у меня ничего не найдется на квартире; но если вам угодно, все найдется ЗДЕСЬ (указал пальцем на свой лоб). Прикажите подать бумаги, я напишу все, что когда-либо написано МНОЮ (разумеется, кроме печатного) С ОПМЕТКОЮ, что мое и что разошлось ПОД МОИМ ИМЕНЕМ». Подали бумаги. Пушкин сел и писал, писал… и написал ЦЕЛУЮ ТЕТРАДЬ… Вот ОНА (указывая на стол у окна), полюбуйся!.. Завтра я отвезу ее государю… Пушкин пленил меня своим благородным тоном и МАНЕРОЮ (это тоже его словцо) обхождения.

На другой день я постарался прийти к Милорадовичу поранее и поджидал возвращения его от государя. Он возвратился, и первым словом его было:

— Ну вот дело Пушкина и решено!

Разоблачившись потом от мундирной формы, он продолжал:

— Я вошел к государю с своим сокровищем, подал ему ТЕТРАДЬ и сказал: «Здесь все. что разбрелось в публике, но вам, государь, лучше этого не читать!» Государь улыбнулся на мою заботливость. Потом я рассказал подробно, как у нас дело было. Государь слушал внимательно, а наконец спросил: «А что ж ты сделал с АВТОРОМ?» — Я?.. — сказал Милорадович, — я объявил ему от имени вашего величества ПРОЩЕНИЕ!.. Тут мне показалось, — продолжал Милорадович, — что государь слегка нахмурился. Помолчав немного, государь с живостью сказал: «НЕ РАНО ЛИ?..» Потом, еще подумав, прибавил: «Ну, коли уж так, то мы распорядимся иначе: снарядить Пушкина в дорогу, выдать ему прогоны и, с соответствующим чипом и с соблюдением возможной благовидности, отправить его на службу на юг».

Вот как было дело. Между тем, в промежутке двух суток, разнеслось по городу, что Пушкина берут и ссылают. Гнедич, с заплаканными глазами (я сам застал его в слезах), бросился к Оленину; Карамзин, как говорили, обратился к государыне; а незабвенный для меня Чаадаев хлопотал у Васильчикова, и всякий старался замолвить слово за Пушкина. Но слова шли своей дорогой, а дело исполнялось БУКВАЛЬНО ПО РЕШЕНИЮ…

Ф. Н. ГЛИНКА

Министерство иностранных дел

Коллежскому секретарю Пушкину, отправляемому к главному попечителю колонистов южного края России, ген-лейтенанту Инзову, выдать на проезд тысячу рублей ассигнациями из наличных коллегии на курьерские отправления денег.

Из приказа министра иностранных дел графа К. В. Нессельроде 4 мая 1820 г.

2

1820–1826

Я жертва клеветы и 　
мстительных невежд…

«Блажен, кто смолоду был молод…»

О, как молод был он в эти дни — горяч и сдержан, вспыльчив и рассудителен, влюбчив и холоден! В сердце его теснятся надежды, предчувствия… Ему двадцать один год. Нет, еще двадцать — скоро у него день рождения. Пушкин встретит этот день безнадежно отрезанным от света, в котором мнил себя блистающим, от друзей, без которых он не мыслил пробыть и часу, от родителей, с которыми расставался он без особой скорби, от брата Левушки, к которому был трогательно привязан…

Он едет навстречу третьему десятилетию своему — такой юный и такой взрослый, еще не до конца осознавая, чем обернется для него и эта дорога, исходящая пылью, и вольнолюбие его молодости, и дерзкие строки-стрелы, не знающие промаха. Навстречу неожиданностям, стихам, любви, смятению едет он.

Он — блажен, он молод смолоду!

…Но вреден Север для меня

Пушкин прожил в Екатеринославе в 1820 г. дней 18, до заезда в Екатеринослав генерала Раевского, который со своим семейством проездом остановился в Екатеринославе по просьбе сына, который хотел повидаться со своим приятелем Пушкиным, которого, по указанию генерала Инзова, нашли в доме или, скорее, в домике, на Мандрыковке. Когда генерал Раевский с сыном вошли в комнату, то их глазам представилось следующее: Александр Сергеевич лежал на досчатой скамейке или досчатом диване. Он был болен. На Раевских он произвел удручающее впечатление при этой обстановке. При виде Раевских у него от радости показались слезы. Раевский выхлопотал ему отпуск, и 4-го или 5-го июля вместе с ними он уехал на Кавказ.

Генерал И. Н. Ингов — петербургскому почт-директору К. Я. Булгакову

Расстроенное здоровье г. Пушкина в столь молодые лета и неприятное положение, в коем он по молодости находится, требовали, с одной стороны, помочи, а с другой, безвредной рассеянности, потому отпустил я его с генералом Раевским, который в проезд свой через Екатеринослав охотно взял его с собою.

Мне вспоминается, как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с Софьей, нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Завидев море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой бросились любоваться морем. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда она настигала меня, я убегала от нее; кончилось тем, что я промочила ноги. Понятно, я никому ничего об этом не сказала и вернулась в карету. Пушкин нашел, что эта картина была очень грациозна и, поэтизируя детскую шалость, написал прелестные стихи; мне было тогда лишь 15 лет.

М. Н. ВОЛКОНСКАЯ (МАРИЯ РАЕВСКАЯ)

А. С. ПУШКИН, Евгений Онегин

А. С. Пушкин — Л. С. Пушкину. 24 сентября 1820 г.

Два месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие… Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными: жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной.

…Отсюда морем отправились мы мимо полуденных берегов Тавриды в Юрзуф, где находилось семейство Раевского. Ночью на корабле я написал элегию, которую тебе посылаю…

А. С. Пушкин — барону Д. Д. Дельвигу

В Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностью неаполитанского лаццарони. Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря — и заслушиваться целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его, и к нему привязался чувством, похожим на дружество.

Я объехал полуденный берег, но страшный переход по скалам Кикинеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти… Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза! Сердце мое сжалось, я начал уже тосковать о милом полудне, хотя все еще находился в Тавриде. Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я баснословные развалины храма Дианы. Видимо, мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере, тут посетили меня рифмы. Я думал стихами.

А. С. Пушкин — Л. С. Пушкину

Корабль плыл перед горами, покрытыми тополями, виноградом, лаврами и кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой прекрасной душою, снисходительного, попечительного друга, всегда милаго, ласковаго хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более, нежели известен. Все его дочери — прелесть; старшая — женщина необыкновенная.

…В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана… Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан: из заржавей трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. Раевский почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище — Но не тем.

В то время сердце полно было: лихорадка меня мучила.

…Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеет для меня прелесть неизъяснимую! Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные с таким равнодушием? Или воспоминание — самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?

Л. С. ПУШКИН, Бахчисарайский фонтан

Приехав в Кишинев, Пушкин остановился в одной из тамошних глиняных мазанок, у русского переселенца Ивана Николаева, состоявшего при квартирной комиссии и весьма известного в городе и смышленого мужика. Но Инзов вскоре позаботился о лучшем для него помещении. Он дал ему квартиру в одном с собою доме. Дом этот находился в конце старого Кишинева, на небольшом возвышении. В то время он стоял одиноко, почти на пустыре. Сзади примыкал к нему большой сад, расположенный на скате с виноградником… Дом был довольно большое двухэтажное здание; вверху жил сам Инзов, внизу двое-трое его чиновников. Пушкину отведены были две небольшие комнаты внизу, сзади, направо от входа, в три окна с железными решетками, выходившие в сад. Вид в них прекрасный, по словам путешественников, самый лучший в Кишиневе… Стол у окна, диван, несколько стульев, разбросанные бумаги и книги, голубые стены, облепленные восковыми пулями, следы упражнений в стрельбе из пистолета, вот комната, которую занимал Пушкин. Другая, или прихожая, служила помещением верному и преданному слуге его Никите… В этом доме Пушкин прожил почти все время; он оставался там и после землетрясения 1821 г., от которого треснул верхний этаж, что заставило Инзова на время переместиться в другую квартиру…

П. И. БАРТЕНЕВ

Ваше величество, генерал Инзов добрый и почтенный старик. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не подвергнется заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям…

А. С. ПУШКИН, Воображаемый разговор с Александром I

Пушкин ругает публично и даже в кофейных домах не только военное начальство, но даже и правительство.

Из донесения секретного агента

…Полетели ругательства на все сословия. Штатские чиновники — подлецы и воры, генералы — скоты большею частью, один класс земледельцев почтенный. На дворян русских особенно напал Пушкин. Их надобно повесить, а если бы это было, то он с удовольствием затягивал бы петли…

П. И. ДОЛГОРУКИЙ

Хотя Пушкин и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере. Все мы более или менее дышали и волновались этим воздухом…

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

Приехав в Каменку, я полагал, что никого там не знаю, и был приятно удивлен, когда случившийся здесь А. С. Пушкин выбежал ко мне с распростертыми объятиями. Я познакомился с ним в последнюю мою поездку в Петербург у Петра Чаадаева, с которым он был дружен и к которому имел большое доверие. Василий Львович Давыдов, ревностный член тайного общества, узнавши, что я от Орлова, принял меня более, чем радушно. Он представил меня своей матери и своему брату генералу Раевскому как давнишнего короткого своего приятеля. С генералом был сын его, полковник Александр Раевский. Через полчаса я был тут как дома. Орлов, Охотников и я — мы пробыли у Давыдова целую неделю. Пушкин, приехавший из Кишинева, где в это время он был в изгнании, и полковник Раевский прогостили тут столько же. Мы всякий день обедали внизу у старушки-матери. После обеда собирались в огромной гостиной, где всякий мог, с кем и о чем хотел, беседовать…

…Все вечера мы проводили на половине у Василия Львовича, и вечерние беседы наши для всех нас были очень занимательны. Раевский, не принадлежа сам к тайному обществу, но подозревая его существование, смотрел с напряженным любопытством на все, происходящее вокруг его. Он не верил, чтобы я случайно заехал в Каменку, и ему очень хотелось знать причину моего прибытия. В последний вечер Орлов, В. Л. Давыдов, Охотников и я сговорились так действовать, чтобы сбить с. толку Раевского насчет того, принадлежим ли мы к тайному обществу или нет. Для большего порядка при наших прениях был выбран президентом Раевский. С полушутливым и полуважным видом он управлял общим разговором. Когда начинали очень шуметь, он звонил в колокольчик; никто не имел права говорить, не спросив у него на то дозволения и т. д. В последний этот вечер пребывания нашего в Каменке, после многих рассуждений о разных предметах, Орлов предложил вопрос: насколько было бы полезно учреждение тайного общества в России? Сам он высказал все, что можно было сказать за и против тайного общества. В. Л. Давыдов и Охотников были согласны с мнением Орлова; Пушкин с жаром доказывал всю пользу, какую бы могло принести тайное общество России. Тут, испросив слово у президента, я старался доказать, что в России совершенно невозможно существование тайного общества, которое могло бы быть хоть на сколько-нибудь полезно. Раевский стал мне доказывать противное и исчислил все случаи, в которых тайное общество могло бы действовать с успехом и пользой; в ответ на его выходку я ему сказал:

— Мне нетрудно доказать вам, что вы шутите; я предложу вам вопрос: если бы теперь уже существовало тайное общество, вы, наверное, к нему не присоединились бы?

— Напротив, наверное бы присоединился, — отвечал он.

— В таком случае давайте руку, — сказал я ему.

И он протянул мне руку, после чего я расхохотался, сказав Раевскому: разумеется, все это только одна шутка. Другие также смеялись, кроме… Пушкина, который был очень взволнован; он перед тем уверился, что тайное общество или существует, или тут же получит свое начало, и он будет его членом; но когда увидел, что из этого вышла только шутка, он встал, раскрасневшись, и сказал со слезой на глазах:

— Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка.

В эту минуту он был точно прекрасен.

Я. Д. ЯКУШКИН

А. С. Пушкин. — Н. И. Гнедичу. 29 апреля 1822 г.

Малая книжка моя, без меня (и не завидую) ты отправишься в столицу, куда — увы! — твоему господину закрыта дорога.

Не из притворной скромности прибавлю: Иди, хоть и неказистая с виду, как то подобает изгнанникам!^[3] недостатки этой повести, поэмы или чего вам угодно так явны, что я долго не мог решиться ее напечатать. Поэту возвышенному, просвещенному ценителю поэтов, вам предаю моего Кавказского пленника: в награду за присылку прелестной вашей Идиллии (о которой мы поговорим на досуге) завещаю вам скучные заботы издания; но дружба ваша меня избаловала. Назовите это стихотворение сказкой, повестию, поэмой или вовсе никак не называйте, издайте его в двух песнях или только с одной, с предисловием или без; отдаю вам его в полное распоряжение.

В поэме либерала Пушкина слог живописен: я недоволен только ЛЮБОВНЫМ ПОХОЖДЕНИЕМ. Талант действительно прекрасный: жаль, что нет устройства и мира в душе, а в голове ни малейшего благоразумия.

Н. М. КАРАМЗИН

Пушкин, созерцая высоты поэтического Кавказа, поражен был поэзиею природы дикой, величественной, поэзиею нравов и обыкновений народа грубого, но смелого, воинственного, красивого, и, как поэт, не мог пребыть в молчании, когда все говорило воображению его, душе и чувствованиям языком новым и сильным.

…Лицо Черкешенки совершенно поэтическое. В ней есть какая-то неопределенность и очаровательность.

П. А. ВЯЗЕМСКИИ

Все офицеры генерального штаба того времени составляли как бы одно общество, конечно, с подразделениями, иногда довольно резкими. С одними Пушкин был неразлучен на танцевальных вечерах, с другими любил покутить и поиграть в карты, с иными был просто знаком, встречая их в тех или других местах, но не сближался с ними как с первыми, по несочувствию их к тем забавам, которые одушевляли первых. Наконец, он умел среди всех отличить А. Ф. Вельтмана… который мог доставлять пищу уму и любознательности Пушкина, а потому беседы с ним были иного рода. Он безусловно не ахал каждому произнесенному стиху Пушкина, мог и делал свои замечания, входил с ним в разбор… Вельтман делал это хладнокровно, не так, как В. Ф. Раевский. В этих случаях Пушкин был неподражаем; он завязывал с ними спор, иногда очень горячий, в особенности с последним, с видимым желанием удовлетворить своей любознательности, и тут строптивость его характера совершенно стушевывалась…

И. П. ЛИПРАНДИ

В нраве Пушкина проявлялся навык отцов его к независимости, в его приемах — воинственность и бесстрашие, в отношениях — справедливость, в чувствах— страсть благоразумная, без восторгов, и чувство мести всему, что отступало от природы и справедливости. Эпиграмма была его кинжалом. Он не щадил ни врагов правоты, ни врагов собственных, поражал их прямо в сердце, не щадил и всегда готов был отвечать за удары свои.

…Утро посвящал он вдохновенной прогулке за город, с карандашом и листом бумаги; по возвращении лист весь был исписан стихами, но из этого разбросанного жемчуга он выбирал только крупный, не более десяти жемчужин; из них-то составлялись роскошные нити в поэмах: «Кавказский пленник», «Разбойники», начало «Онегина» и мелкие произведения, напечатанные и ненапечатанные.

…Чаще всего я видал Пушкина у Липранди, человека вполне оригинального по острому уму и жизни. К нему собиралась вся военная молодежь, в кругу которой жил более Пушкин.

…Чья голова невидимо теплится истиной, тот редко проходит через толпу мирно…

На святках Кишинев особенно о?кивлялся, и Пушкин не пропустил случая потанцовать и повеселиться. Но вскоре ему пришлось драться. На этот раз противником его был человек достойный и всеми уважаемый, — командир егерского полка, С. Н. Старов, известный в армии своей храбростью в отечественную войну и в заграничных битвах. Дело было так. На вечере в кишиневском КАЗИНО, которое служило местом общественных собраний, один молодой егерский офицер приказал музыкантам играть русскую кадриль; но Пушкин еще раньше условился с А. П. Полторацким начинать мазурку, захлопал в ладоши и закричал, чтобы играли ее. Офицер-новичок повторил было свое приказание, но музыканты послушались Пушкина, которого они давно знали, даром, что он был не военный, и мазурка началась. Полковник Старов все это заметил и, подозвав офицера, советовал ему требовать, чтоб Пушкин, по крайней мере, извинился перед ним. Застенчивый молодой человек начал мяться и отговаривался тем, что он вовсе незнаком с Пушкиным. «Ну, так я за вас поговорю», — возразил полковник и после танцев подошел к Пушкину с вопросами, вследствие которых на другой день положено было быть поединку.

Они стрелялись верстах в двух за Кишиневом, утром в десять часов. Секундантом Пушкина был Н. С. Алексеев. Но погода помешала делу; противники два раза принимались стрелять, и, стало быть, вышло четыре промаха; метель с сильным ветром не давала возможности прицелиться, как должно. Положили отсрочить поединок, и тут-то Пушкин, по дороге, заехав к А. П. Полторацкому и не застав его дома, написал экспромт, сделавшийся известным по всей России и повторяемый с разными изменениями:

К счастью, поединок не возобновился, Полторацкому с Алексеевым удалось свести противников в ресторации Николетти. «Я всегда уважал вас, полковник, и потому принял ваш вызов», — сказал Пушкин. — «И хорошо сделали, Александр Сергеевич, — сказал в свою очередь Старов. — Я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стоите под пулями, как хорошо пишете». Такой отзыв храброго человека, участника 1812 г., не только обезоружил Пушкина, но привел его в восторг. Он кинулся обнимать Старова и с этих пор считал долгом отзываться о нем с великим уважением.

П. И. БАРТЕНЕВ

Я полагаю, что поэма «Разбойники» внушена Пушкину взглядом на талгаря Урсула (ТАЛГАРЬ — разбойник, УРСУЛ — медведь). Это был начальник шайки, составившейся из разного сброда войнолюбивых людей… В Молдавии и вообще в Турции разбойники разъезжают отрядами по деревням, берут дань, пируют в корчмах, и их никто не трогает. Урсул с несколькими из отважных ограбил на дороге от Бендер к Кишиневу купца. Вздумали пировать в корчме при въезде в город. В то время еще никто не удивлялся, видя несколько вооруженных с ног до головы арнаутов; но ограбленный Урсулой прибежал в Кишинев и, заметив разбойников в корчме, закричал: «Талгарь, талгарь!» Народ сбежался; письменная почта была подле; почтмейстер Алексеев, отставной храбрый полковник гусарский, собрал команду почтальонов и бросился с ними к корчме, дав знать между тем жандармскому командиру. Урсул с товарищами, видя себя окруженным, вскочив на коней, понеслись во весь опор чрез город. Только крики: «Талгарь, талгарь!» успевали их преследовать по улицам. Народ заграждал им путь, но выстрелами прокладывали они себе дорогу вперед, однако же выбрали плохой путь — через Булгарию (улицу Булгарскую). Булгары осыпали их и принудили свернуть в сторону к огородам. Огороды лежали на равнине по берегу Быка. Принадлежа разным владельцам, все пространство было в за-городях. Легкие кони разбойников перелетали через плетни, но загородок было много, а толпы булгар преследовали их бегом и догоняли; постепенно утомленные кони падали с отважными седоками, и булгары, как пчелы, осыпали их и перевязывали.

А. Ф. ВЕЛЬТМАН

А. С. ПУШКИН, Братья разбойники

Точно так же и кочующие цыгане по Бессарабии подали Пушкину мысль написать картину «Цыган», хотя это несчастное племя РОМ, истинные потомки плебеев римских, изгнанные илоты, там не столь милы, как в поэме Пушкина.

А. Ф. ВЕЛЬТМАН

…до Пушкина были у нас поэты, но не было ни одного поэта-художника; Пушкин был первым русским поэтом-художником. Поэтому даже самые первые незрелые юношеские его произведения, каковы: «Руслан и Людмила», «Братья-разбойники», «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан», отметили своим появлением новую эпоху в истории русской поэзии. Все, не только образованные, даже многие просто грамотные люди, увидели в них не просто новые поэтические произведения, но совершенно новую поэзию, которой они не знали на русском языке не только образца, но на которую они не видали никогда даже намека. И эти поэмы читались всею грамотною Россиею; они ходили в тетрадках, переписывались девушками, охотницами до стишков, учениками на школьных скамейках, украдкою от учителя, сидельцами за прилавками магазинов и лавок. И это делалось не только в столицах, но даже и в уездных захолустьях. Тогда-то поняли, что различие стихов от прозы заключается не в рифме и размере только, но что и стихи, в свою очередь, могут быть и поэтические и прозаические. Это значило уразуметь поэзию уже не как что-то внешнее, но в ее внутренней сущности…

В. Г. БЕЛИНСКИЙ

1822 года, 5 февраля, в 9 часов пополудни кто-то постучался у моих дверей. Арнаут, который стоял в безмолвии предо мною, вышел встретить или узнать, кто пришел. Я курил трубку, лежа на диване.

— Здравствуй, душа моя! — сказал Пушкин весьма торопливо и изменившимся голосом.

— Здравствуй, что нового?

— Новости есть, но дурные; вот почему я прибежал к тебе.

— Доброго я ничего ожидать не могу после бесчеловечных пыток Сабанеева; но что такое?

— Вот что, — продолжал Пушкин. — Сабанеев сейчас уехал от генерала (Инзова), дело шло о тебе, Я не охотник подслушивать, но слыша твое имя, часто повторяемое, признаюсь, согрешил — приложил ухо. Сабанеев утверждал, что тебя надо непременно арестовать; наш Инзушко, — ты знаешь, как он тебя любит, — отстаивал тебя горячо. Долго еще продолжался разговор, я многого недослышал; но из последних слов Сабанеева ясно уразумел, что ему приказано: ничего нельзя открыть, пока ты не арестован.

Спасибо, — сказал я Пушкину; — я этого почти ожидал; но арестовать штаб-офицера по одним только подозрениям отзывается турецкою расправой; впрочем, что будет, то будет. Пойдем к Липранди, — только ни слова о моем деле.

В. Ф. РАЕВСКИЙ

Военные поселения, начальники забивали солдат под палками, боевых офицеров вытесняли из службы; усиленное взыскание недоимок, строгость цензуры, новые наборы рекрут производили глухой ропот. Власть Аракчеева, ссылка Сперанского сильно волновали людей, которые ожидали обновления, улучшений, благоденствия, исцеления тяжелых ран своего отечества.

В. Ф. РАЕВСКИЙ

Из Тираспольской крепости

«ДРУЗЬЯМ В КИШИНЕВ»

В. Ф. РАЕВСКИЙ

…Александр Сергеевич зашел ко мне вечером и очень много расспрашивал о Раевском, с видимым участием. Начав читать «Певца в темнице», он заметил, что Раевский упорно хочет брать все из русской истории, что и тут он нашел возможность упоминать о Новгороде и Пскове, о Марфе Посаднице я Вадиме, и вдруг остановился. «Как это хорошо, как это сильно; мысль эта мне никогда не встречалась; она давно вертелась в моей голове; но эта не н моем роде, это в роде Тираспольской крепости, а хорошо» и пр. Он продолжал читать, но, видимо, более серьезно. На вопрос мой, что ему так понравилось, он отвечал, чтобы я подождал. Окончив, он сел ближе ко мне и к Таушеву и прочитал следующее:

Он повторил последнюю строчку, присовокупив:

— Никто не изображал еще так сильно тирана:

Хорошо выражение и о династии: «Бичей кровавый род», — присовокупил он и прибавил, вздохнув: — После таких стихов не скоро же мы увидим этого Спартанца.

Так Александр Сергеевич иногда и прежде называл Раевского, а этот его — Овидиевым племянником.

И. П. ЛИПРАНДИ

А. С. Пушкин — Л. С. Пушкину. 21 июля 1822 г.

…Чтение — вот лучшее учение — знаю, что теперь не то у тебя на уме, но все к лучшему.

Скажи мне — вырос ли ты? Я оставил тебя ребенком, найду молодым человеком; скажи, с кем из моих приятелей ты знаком более? Что ты делаешь, что ты пишешь?.. Пиши мне новости литературные; что мой Руслан? не продается? не запретила ли его цензура? дай знать… Если Сленин купил его, то где же деньги? а мне в них нужда. Каково идет издание Бестужева? читал ли ты мои стихи, ему посланные? что Пленник? Радость моя, хочется мне с вами увидеться; мне в П.[етер] Б.[урге] дела есть. Не знаю, буду ли к вам, а постараюсь. Мне писали, что Батюшков помешался: быть нельзя; уничтожь это вранье. Что Жуковский, и зачем он ко мне не пишет? Бываешь ли ты у Карамзина? Отвечай мне на все вопросы, если можешь, — и поскорее. Пригласи также Дельвига и Баратынского. Что Вильгельм? есть ли об нем известия?

Прощай Отцу пишу в деревню.

Приписка О. С. Пушкиной^[4]

Добрый и милый мой друг, мне не нужно твоих писем, чтобы быть уверенным в твоей дружбе, — они необходимы мне единственно, как нечто от тебя исходящее. Обнимаю тебя и люблю — веселись и выходи замуж.

А. С. Пушкин — К. В. Нессельроде. 13 января 1823 г.

Граф,

Будучи причислен по повелению его величества к его превосходительству бессарабскому генерал-губернатору, я не могу без особого разрешения приехать в Петербург, куда меня призывают дела моего семейства, с коим я не виделся уже три года. Осмеливаюсь обратиться к вашему превосходительству с ходатайством о предоставлении мне отпуска на два или три месяца.

Имею честь быть с глубочайшим почтением и величайшим уважением, граф, вашего сиятельства всенижайший и всепокорнейший слуга

Александр Пушкин

А. С. ПУШКИН. Евгений Онегин

А. И. Тургенев — к н. П. А Вяземскому. 9 мая 1823 г.

Граф Воронцов сделан новороссийским и бессарабским генерал-губернатором. Не знаю еще, отойдет ли к нему и бес арабский (ПУШКИН)? Кажется, он прикомандирован был к лицу Инзова.

А. И. Тургенев — П. А. Вяземскому. 1 июня 1823 г.

Я говорил с Нессельроде и с графом Воронцовым о Пушкине. Он берет его к себе от Инзова и будет употреблять, чтоб спасти его нравственность, а таланту даст досуг и силу развиться.

А. И. Тургенев — П. Л. Вяземскому. 15 июня 1823 г.

О Пушкине вот как было. Зная политику и опасения сильных мира сего, следовательно и Воронцова, я не хотел говорить ему, а сказал Нессельроде в виде сомнения, у кого он должен быть: у Воронцова или Инзова. Граф Нессельроде утвердил первого, а я присоветовал ему сказать об этом Воронцову. Сказано — сделано. Я после и сам два раза говорил Воронцову, истолковал ему Пушкина и что нужно для его спасения. Кажется, это пойдет на лад. Меценат, климат, море, исторические воспоминания, — все есть; за талантом дело не станет, лишь бы не захлебнулся. Впрочем, я одного боюсь: тебя послали в Варшаву, оттуда тебя выслали; Батюшкова — в Италию — с ума сошел; что-то будет с Пушкиным?

В те дни, когда мне были новы
все впечатленья бытия…

По назначении графа Воронцова Новороссийским и Бессарабским генерал-губернатором Пушкин был зачислен в его канцелярию. Он оставил Кишинев и поселился в Одессе…

Л. С. ПУШКИН

А. С. Пушкин — Л. С. Пушкину. 25 августа 1823 г.

Ресторация и итальянская опера напомнили мне старину и, ей-богу, обновили мою душу. Между тем приезжает Воронцов, принимает меня чрезвычайно ласково, объявляет мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе, — кажется, и хорошо, — да новая печаль мне сжала грудь, — мне стало жаль моих покинутых цепей. Приехал в Кишинев на несколько дней, провел их неизъяснимо элегически… Теперь я опять в Одессе…

В Одессе Пушкин писал много, и произведения его становились со дня на день своеобразнее; читал еще более. Там он написал три первые главы «Онегина». Он горячо взялся за него и каждый день им занимался. Пушкин просыпался рано и писал обыкновенно несколько часов, не вставая с постели. Приятели часто заставали его то задумчивого, то помирающего со смеху над строфою своего романа.

Л. С. ПУШКИН

А. С. Пушкин — Льву Пушкину. 25 августа 1823 г.

Я прочел ему [Туманскому. — М. С.] отрывки из «Бахчисарайского фонтана» (новой моей поэмы), сказав, что я не желал бы ее напечатать, потому что многие места относятся к одной женщине, в которую я был очень долго и очень глупо влюблен…

Человек, не лишенный чувства изящного, не устанет читать подобные сочинения, как охотник до жемчугу пересматривать богатое ожерелье. В каждый новый раз удовольствие усугубляется, потому что все более и более убеждаешься в неподдельной красоте своей драгоценности. Пушкин в сей поэме достиг до неподражаемой зрелости искусства в поэзии выражений…

А. А. ДЕЛЬВИГ

Предания той эпохи упоминают о женщине, превосходившей всех других во власти, с которой управляла мыслию и существованием поэта. Пушкин нигде о ней не упоминает, как бы желая сохранить про одного себя тайну этой любви, Она обнаруживается у него только многочисленными профилями прекрасной женской головы, спокойного, благородного, величавого типа, которые идут почти по всем его бумагам из одесского периода жизни.

П. В. АННЕНКОВ

Не нахожу слов, которыми я мог бы описать прелесть графини Воронцовой, ум, очаровательную приятность в обхождении. Соединяя красоту с непринужденною вежливостью, уделом образованности, высокого воспитания, знатного, большого общества, графиня пленительна для всех и умеет занять всякого разговором приятным. В ее обществе не чувствуешь новости своего положения; она умно, приятно и весело разговаривает со всеми.

И. С. ВСЕВОЛОЖСКИЙ

В 1823 и 1824 гг. все слои одесского общества, среди непрерывных увеселений, равно соединялись в доме своего генерал-губернатора и его любезной супруги, которая не оставалась вполне равнодушной к блестящей молодежи, несшей с увлечением к ее ногам дань восторгов и преданности. А. Н. Раевский был отличен графинею в окружающей ее среде, и она относилась к нему симпатичнее, чем к другим; но, как это нередко бывало в маневрах большого света, прикрытием Раевскому служил друг его, молодой, но уже гремевший славою на всю Россию поэт Пушкин. На него-то и направился с подозрениями взгляд графа.

А. В. КАПНИСТ

В Одессе, в одно время с Пушкиным, жил Александр Раевский… Он был тогда настоящим «демоном» Пушкина, который изобразил его в известном стихотворении очень верно.

М. В. ЮЗЕФОВИЧ

ДЕМОН

А. С. ПУШКИН

Еще зимой чутьем слышал я опасность для Пушкина, не позволял себе давать ему советов, но раз шутя сказал ему, что… все мне хочется сравнить его с Отелло, а Раевского е неверным другом Яго. Он только засмеялся.

Ф. Ф. ВИГЕЛЬ

А. С. ПУШКИН

В графе М. С. Воронцове, воспитанном в Англии чуть не до двадцатилетнего возраста, была «вся английская складка, и так же он сквозь зубы говорил», так же был сдержан и безукоризнен во внешних приемах своих, так же горд, холоден и властителен, как любой из сыновей аристократической Британии. Наружность Воронцова поражала своим истинно барским изяществом: высокий, сухой, замечательно благородные черты, словно отточенные резцом, взгляд необыкновенно спокойный, тонкие, длинные губы с вечно игравшею на них ласково-коварною улыбкою. Чем ненавистнее был ему человек, тем приветливее обходился он с ним; чем глубже вырывалась им яма, в которую собирался он пихнуть своего недоброхота, тем дружелюбнее жал он его руку в своей. Тонко рассчитанный и издалека заготовленный удар падал всегда на голову жертвы в ту минуту, когда она менее всего ожидала такового.

Б. М. МАРКЕВИЧ

А. С. ПУШКИН

Гр. М. С. Воронцов — П. Д. Киселеву. 6 марта 1824 г.

С Пушкиным я говорю не более четырех слов в две недели, он боится меня, так как знает прекрасно, что при первых дурных слухах о нем, я отправлю его отсюда, и что тогда уже никто не пожелает взять его на свою обузу; я вполне уверен, что он ведет себя много лучше и в разговорах своих гораздо сдержаннее, чем раньше, когда находился при добром генерале Инзове, который забавлялся спорами с ним, пытаясь исправить его путем логических рассуждений, а затем дозволял ему жить одному в Одессе, между тем как сам оставался жить в Кишиневе. По всему, что я узнаю на его счет и через Гурьева (одесского градоначальника. — М. С.), и через Казначеева, и через полицию, он теперь очень благоразумен и сдержан; если было бы иначе, я отослал бы его и лично был бы в восторге от этого, так как я не люблю его манер и не такой уже поклонник его таланта…

Через несколько дней по приезде моем в Одессу, встревоженный Пушкин вбежал ко мне сказать, что ему готовится величайшее неудовольствие. В это время несколько самых низших чиновников из канцелярии генерал-губернаторской, равно как из присутственных мест, отряжено было для возможного еще истребления ползающей по степи саранчи; в число их попал и Пушкин. Ничего не могло быть для него унизительнее…

Ф. Ф. ВИГЕЛЬ

Состоящему в штате моем. коллегии иностранных дел, коллежскому секретарю Пушкину

Поручаю вам отправиться в уезды Херсонский, Елизаветградский и Александрийский; по прибытии в город Херсон, Елизаветград и Александрию, явиться в тамошние общие уездные присутствия и потребовать от них сведения: в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются. После сего имеете осмотреть важнейшие места, где саранча наиболее возродилась, и обозреть, с каким успехом действуют употребленные к истреблению оной средства, и достаточны ли распоряжения, учиненные для этого уездными присутствиями, О всем, что по сому вами найдено будет, рекомендую донести мне.

Граф М. С. ВОРОНЦОВ, от 22 мая 1824 года

РАПОРТ, ПОДАННЫЙ ПУШКИНЫМ ВОРОНЦОВУ ПО ВОЗВРАЩЕНИИ ИЗ КОМАНДИРОВКИ:

Саранча летела, летела

И села,

Сидела, сидела — все съела

И вновь улетела.

Л. С. Пушкин — А. И. Тургеневу. 14 июля 1824 г.

Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением, я мог дождаться больших неприятностей и своей просьбой предупредил его желания. Воронцов — вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе кое-что другое.

А. С. Пушкин — А. И. Казначееву, правителю канцелярии графа Воронцова. 25 мая 1824 г.

Будучи совершенно чужд ходу деловых бумаг, не знаю, в праве ли отозваться на предписание его сиятельства… приемлю смелость объясниться откровенно насчет моего положения.

Семь лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. Эти семь лет, как известно, вовсе для меня потеряны. Жалобы с моей стороны были бы не у места. Стихотворство мое ремесло, доставляющее мне пропитание и домашнюю независимость. Думаю, что граф Воронцов не захочет лишить меня ни того ни другого. Мне скажут, что я, получая семьсот рублей, обязан служить… принимаю эти семьсот рублей не так, как жалование чиновника, но как паек ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моем времени и занятиях……Знаю, что довольно этого письма, чтобы меня, как говорится, уничтожить.

А. С. ПУШКИН, Евгений Онегин

Гр. К. В. Нессельроде — М. С. Воронцову. 11 июня 1824 г.

Я подавал на рассмотрение императора письма, которые ваше сиятельство прислали мне, по поводу коллежского секретаря Пушкина. Его величество вполне согласился с вашим предложением об удалении его из Одессы, после рассмотрения тех основательных доводов, на которых вы основываете ваши предложения, и подкрепленных в это время другими сведениями, полученными его величеством об этом молодом человеке. Все доказывает, к несчастию, что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при первом вступлении его на общественное поприще. Вы убедитесь из приложенного при сем письма.

Из письма А. С. Пушкина (полагают, что оно было адресовано П. А. Вяземскому)

…Беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей^[5], которого я еще встретил. Он исписал листов тысячу, чтобы доказать, что не может существовать разумного существа, творца и распорядителя, — мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная.

Продолжение письма графа К- В. Нессельроде

Его величество поручил мне переслать его^[6] вам; об нем узнала московская полиция, потому что оно ходило из рук в руки и получило всеобщую известность. Вследствие этого его величество, в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списка чиновников министерства иностранных дел за дурное поведение; впрочем, его величество не соглашается оставить его совершенно без надзора, на том основании, что, пользуясь своим независимым положением, он будет, без сомнения, все более и более распространять те вредные идеи, которых он держится, и вынудит начальство употребить против него самые строгие меры. Чтобы отдалить, по возможности, такие последствия, император думает, что в этом случае нельзя ограничиться только его отставкою, но находит необходимым удалить его в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства. Ваше сиятельство не замедлит сообщить Пушкину это решение, которое он должен выполнить в точности, и отправить его без отлагательства в Псков, снабдив прогонными деньгами.

А. С. ПУШКИН, К морю

Из письма А. С. Пушкина — А И. Казначееву

…Я стал зависеть от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне надоело, что со мною в моем отечестве обращаются с меньшим уважением, чем с первым английским шалопаем, который слоняется среди нас со своею пошлостью и своим бормотанием. Не сомневаюсь, что гр. Воронцов, как человек умный, сумеет выставить меня виноватым во мнении публики; но я представляю ему в свое удовольствие наслаждаться этим лестным триумфом, потому что я также мало забочусь о мнении публики, как и о восторгах журналов.

ИЗ ДОНЕСЕНИЯ ОДЕССКОГО ГРАДОНАЧАЛЬНИКА НОВОРОССИЙСКОМУ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ

Пушкин завтрашний день отправляется отсюда в город Псков по данному от меня маршруту через Николаев, Елизаветград, Кременчуг, Чернигов и Витебск. На прогоны к месту назначения, по числу верст 1.621, на три Лошади, выдано ему денег 389 руб 4 коп.

29 июля 1824 г.

Теперь в изгнаньи
влачу закованные дни

А. С. ПУШКИН

П. А. Вяземский — А. И. Тургеневу

Кто творец этого бесчеловечного убийства? Или не убийство — заточить пылкого, кипучего юношу в деревне русской?.. Должно точно быть богатырем духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина! В его лета, с его душою… нельзя надеяться, чтобы одно занятие, одна деятельность мыслей удовольствовали бы его!

А. С. Пушкин — В. А. Жуковскому. 31 октября 1824 г.

Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении. Приехав сюда, был я всеми встречен как нельзя лучше, но скоро все переменилось: отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче — быть моим шпионом… Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие. Я все молчал. Получают бумагу до меня касающуюся. Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно… Отец осердился. Я поклонился, сел верхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться^[7] с этим чудовищем, этим выродком-сыном… (Жуковский, думай о моем положении и суди.) Голова моя закипела.

А С. ПУШКИН, Желание славы

А. С. Пушкин — В. Ф. Вяземской

Бешенство скуки пожирает мое глупое существование… Что я предвидел, то и случилось. Мое пребывание среди моей семьи только удвоило огорчения достаточно реальные. Меня упрекали за мою ссылку, утверждали, что я проповедую атеизм сестре и брату. Отец имел слабость взять на себя обязанности, которые ставят его в самое ложное положение по отношению ко мне… Вследствие этого я провожу верхом и в поле все время, когда я не в постели. Все, что напоминает мне о море, вызывает у меня грусть, шум фонтана буквально доставляет мне страдание; я думаю, что ясное небо заставило бы меня заплакать от бешенства, но слава богу: небо у нас сивое, а луна — точная репа.

К. Ф. Рылеев — А. С. Пушкину

Рылеев обнимает Пушкина и поздравляет с «Цыганами», Они совершенно оправдали наше мнение о твоем таланте. Ты идешь шагами великана и радуешь истинно русские сердца.

В типе Алеко, героя поэмы «Цыганы», сказывается уже сильная и глубокая, совершенно русская мысль, выраженная потом в такой гармонической полноте в «Онегине», где почти тот же Алеко является уже не в фантастическом свете, а в осязаемо реальном и понятном виде. В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил того несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского скитальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем. Тип этот верный и схвачен безошибочно, тип постоянный и надолго у нас, в нашей русской земле поселившийся. Эти русские бездомные скитальцы продолжают и до сих пор свое скитальчество и еще долго, кажется, не исчезнут. И если они не ходят уже в наше время в цыганские таборы искать у цыган в их диком своеобразном быте своих мировых идеалов и успокоения на лоне природы от сбивчивой и нелепой жизни нашего русского — интеллигентного общества, то все равно ударяются в социализм, которого еще не было при Алеко, ходят с новой верой на другую ниву и работают на ней ревностно, веруя, как и Алеко, что достигнут в своем фантастическом делании целей своих и счастья не только для себя самого, но и всемирного.

Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ

А. А. Дельвиг — А. С. Пушкину. 28 сентября 1824 г.

Великий Пушкин, маленькое дитя! Иди, как шел, т. е. делай, что хочешь; но не сердися на меры людей и без тебя довольно напуганных! Общее мнение для тебя существует и хорошо мстит. Я не видал ни одного порядочного человека, который бы не бранил за тебя Воронцова, на которого все шишки упали. Ежели бы ты приехал в Петербург, бьюсь об заклад, у тебя бы целую неделю была толкотня от знакомых и незнакомых почитателей. Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения к слабым. Не дразни их год или два, бога ради! Употреби получше время твоего изгнания… Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! Квартальных некому бить. Мертво и холодно…

А. Н. Раевский — А. С. Пушкину. 21 августа 1824 г.

Татьяна^[8] приняла живое участие в нашей беседе; она мне поручает сказать Вам это, и пишу я это Вам с ее позволения. Ее нежная и добрая душа тотчас же увидела только несправедливость, жертвою которой вы стали; она мне это выразила с отзывчивостью и грацией характера Татьяны.

А. С. ПУШКИН, Желание славы

Сестра поэта О. С. Павлищева говорила нам, что когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенною точно такими же кабалистическими знаками, какие находились и на перстне ее брата, — последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе.

П. В. АННЕНКОВ

СОЖЖЕННОЕ ПИСЬМО

А. С. ПУШКИН

П. А. Вяземский — А. С. Пушкину. 6 ноября 1824 г.

…Твое Море прелестно! Я затвердил его наизусть тотчас, а это по мне великая примета… Спасибо, мой милый виртуоз! Пожалуйста, почаще бренчи, чтобы я не вовсе рассохся! Твое любовное письмо Тани: Я к вам пишу, чего же боле? прелесть и мастерство. Не нахожу только истины в следующих стихах:

Нелюдиму-то и должно быть не скучно, что они в глуши и ничем не блестят. Тут противумыслие! Сделай милость, пришли скорее своих Цыган…

А. С. Пушкин — П. А. Вяземскому. 29 ноября 1824 г.

…Дивлюсь, как письмо Тани очутилось у тебя. N. В. истолкуй это мне. Отвечаю на твою критику: Нелюдим не есть мизантроп, т. е. ненавидящий людей, а убегающий от людей. Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому то, что в глуши, в деревне все ему скучно и что блеск один может привлечь его… если впрочем смысл и не совсем точен, то тем более истины в письме; письмо женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюбленной!

А. С. Пушкин — Д. М. Шварцу

Вот уже четыре месяца, как нахожусь я в глухой деревне, — скучно, да нечего делать… Уединение мое совершенно, праздность торжественна. Соседей около меня мало, я знаком только с одним семейством, и то вижу его довольно редко… целый день верхом, вечером слушаю сказки моей няни, оригинала няни Татьяны… она единственная моя подруга, и с нею только мне не скучно.

А. С. ПУШКИН, Евгений Онегин

Арина Родионовна была посредницей, как известно, в его сношениях с Русским сказочным миром, руководительницей его в узнании поверий, обычаев и самых приемов народа, с какими подходил он к вымыслу и поэзии. Александр Сергеевич отзывался о няне, как о последнем своем наставнике, и говорил, что этому учителю он много обязан исправлением недостатков своего первоначального французского воспитания. Простонародный рассказ «Жених» остается блестящим результатом этих отношений между поэтом и БЫВАЛОЙ старушкой. В тетрадях Пушкина находятся семь сказок, бегло записанных со слов няни. Из них три послужили основой для известных сказок Пушкина, писанных им с 1831 года… да, вероятно, и остальные простонародные рассказы Пушкина вышли из того же источника, хотя оригиналов их мы не находим в его тетрадях.

П. В. АННЕНКОВ

Сказка Арины Родионовны, записанная Пушкиным

Некоторый царь задумал жениться, но не нашел по своему нраву никого; подслушал он однажды разговор трех сестер. Старшая хвалилась, что государство одним зерном накормит; вторая, что одним куском сукна оденет; третья, что с первого года родит тридцать три сына. Царь женился на меньшой…

А. С. ПУШКИН, Сказка о царе Салтане…

Сказка Арины Родионовны, записанная А. С. Пушкиным

«Ах! говорит царь, поеду посмотреть это чудо». — Что за чудо, говорит мачеха, вот что чудо: У МОРЯ ЛУКОМОРЬЯ СТОИТ ДУБ, И НА ТОМ ДУБУ ЗОЛОТЫЕ ЦЕПИ И ПО ТЕМ ЦЕПЯМ ХОДИТ КОТ, ВВЕРХ ИДЕТ — СКАЗКИ СКАЗЫВАЕТ, ВНИЗ ИДЕТ — ПЕСНИ ПОЕТ. Царевич прилетел домой и, с благословения матери, перенес перед дворец чудный дуб.

А. С. ПУШКИН, Руслан и Людмила

Сказка Арины Родионовны, записанная А. С. Пушкиным

Купец поехал искать работника. Навстречу ему Балда. Соглашается Балда идти ему в работники, платы требует только три щелчка в лоб купцу. Купец радехонек, купчиха говорит: «Каков щелк будет». Балда дюж и работящ, — но срок уж близок, и купец начинает беспокоиться…

А. С. ПУШКИН, Сказка о попе и о работнике его Балде.

С той минуты, как я узнал, что Пушкин в изгнании, во мне зародилась мысль непременно навестить его. Собираясь на рождество в Петербург для свидания с родными, я предположил съездить в Псков к сестре… а оттуда уже рукой подать в Михайловское.

Перед отъездом, на вечере у… князя Голицына, встретился я с А. И. Тургеневым, который незадолго до того приехал в Москву. Я подсел к нему и спрашиваю: не имеет ли он каких-нибудь поручений к Пушкину, потому что я в генваре буду у него. «Как! Вы хотите к нему ехать? Разве не знаете, что он под двойным надзором — и полицейским и духовным?» — «Все это знаю; но знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении…»

…Кони несут среди сугробов, опасности нет: в сторону не бросятся, все лес, и снег им по брюхо — править не нужно. Скачем опять в гору извилистой тропой; вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворенные ворота при громе колокольчика. Не было силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу нерасчищенного двора…

Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим! Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке.

Было около восьми часов утра. Не знаю, что делалось. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом: один почти голый, другой — весь забросанный снегом. Наконец, пробила слеза (она и теперь, через тридцать три года, мешает писать в очках) — мы очнулись. Совестно стало перед этой женщиной, впрочем, она все поняла. Не знаю, за кого приняла меня, только, ничего не спрашивая, бросилась обнимать. Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая, — чуть не задушил ее в объятиях.

Все это происходило на маленьком пространстве. Комната Александра была возле крыльца, с окном на двор, через которое он увидел меня, услышав колокольчик. В этой небольшой комнате помещалась кровать его с пологом, письменный стол, диван, шкаф с книгами и пр., пр. Во всем поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда с самого Лицея писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах). Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни, где стояло множество пяльцев.

Вообще Пушкин показался мне несколько серьезнее прежнего, сохраняя, однакож, ту же веселость; может быть, самое положение его произвело на меня это впечатление. Он как дитя был рад нашему свиданию, несколько раз повторял, что ему не верится, что мы вместе. Прежняя его живость во всем проявлялась, в каждом слове, в каждом воспоминании: им не было конца в неумолкаемой нашей болтовне. Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами…

Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню; он приписывал удаление из Одессы козням графа Воронцова из ревности; думал даже, что тут могли действовать некоторые смелые его бумаги по службе, эпиграммы на управление и неосторожные частые его разговоры о религии.

…Пушкин заставил меня рассказать ему про всех наших первокурсных Лицея, потребовал объяснения, каким образом из артиллериста я перебрался в судьи. Это было ему по сердцу, он гордился мною и за меня.

…Незаметно коснулись опять подозрений насчет общества. Когда я ему сказал, что не я один поступил в это новое служение отечеству, он вскочил со стула и вскрикнул: «Верно, все это в связи с майором Раевским, которого пятый год держат в Тираспольской крепости и ничего не могут выпытать». Потом, успокоившись, продолжал: «Впрочем, я не заставлю тебя, любезный Пущин, говорить. Может быть, ты и прав, что мне не доверяешь. Верно, я этого доверия не стою — по многим моим глупостям». Молча, я крепко расцеловал его; мы обнялись и пошли ходить: обоим нужно было вздохнуть.

…Потом он мне прочел кой-что свое, большею частию в отрывках, которые впоследствии вошли в состав замечательных его пиес; продиктовал начало из поэмы «Цы-ганы» для «Полярной звезды» и просил, обнявши крепко Рылеева, благодарить за его патриотические «Думы».

И. И. ПУЩИН

А. С. ПУШКИН, Андрей Шенье

…время шло за полночь. Нам подали закусить; на прощанье хлопнула третья пробка. Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Шаткая эта надежда облегчила расставание после так отрадно промелькнувшего дня. Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем, и пьем на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце, со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: «Прощай, друг!» Ворота скрипнули за мной…

(«19 октября 1825 года»)

Сцена переменилась.

Я осужден: 1828 года, 5 генваря, привезли меня из Шлиссельбурга в Читу, где я соединился, наконец, с товарищами моего изгнания и заточения, прежде меня прибывшими в тамошний острог.

Что делалось с Пушкиным в эти годы моего странствования по разным мытарствам, я решительно не знаю; знаю только и глубоко чувствую, что Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом. В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А. Г. Муравьева и отдает листок бумаги, на котором неизвестною рукой написано было:

А. С. ПУШКИН — И. И. Пущину

П. А. Плетнев — А. С. Пушкину. 3 марта 1825 г.

Нынешнее письмо будет рапортом, душа моя, об Онегине. Я еще, кажется, не извещал тебя подробно о нем.

Напечатано 2400 экз. Условился я со Слениным, чтоб он сам продавал и от себя отдавал, кому хочет, на комиссию, а я, кроме него, ни с кем счетов иметь не буду.

А. С. Пушкин — Л. С. Пушкину. Февраль 1825 г.

Получил, мой милый, милое письмо твое. Дельвига с нетерпением ожидаю… Читал объявление об Онегине в Пчеле: жду шума. Если издание раскупится — то приступи тотчас к изданию другому или условься с каким-нибудь книгопродавцом. Отпиши о впечатлении им произведенном.

А. С. Пушкин — Л. С. Пушкину. 22 апреля 1825 г.

Как я был рад баронову приезду. Он очень мил! Наши барышни все в него влюбились — а он равнодушен, как колода, любит лежать на постели…

А. С. ПУШКИН, 19 октября

Во время пребывания моего в Полтавской губернии я постоянно переписывалась с двоюродной сестрою моею Анною Николаевною Вульф, жившею у матери своей в Тригорском, Псковской губернии, Опочецкого уезда, близ деревни Пушкина — Михайловского.

Пушкин часто бывал у них в доме, она говорила с ним обо мне и потом сообщала мне в своих письмах различные его фразы; так в одном из них она писала: «Вы поразили Пушкина при встрече у Олениных; он постоянно повторяет: «Она была ослепительна». В одном из ее писем Пушкин приписал сбоку из Байрона: «Образ, промелькнувший перед нами, который мы видели и который больше никогда не увидим!»

…Восхищенная Пушкиным, я страстно хотела увидеть его, и это желание исполнилось во время пребывания моего в доме тетки моей, в Тригорском, в 1825 году в июне месяце. Вот как это было; мы сидели за обедом и смеялись над привычкою одного господина Рокотова, повторяющего беспрестанно: «Простите мою откровенность» и «я так дорожу вашим мнением». Как вдруг вошел Пушкин с большой толстой палкой в руках. Он после часто к нам являлся во время обеда, но не садился за стол; он обедал у себя, гораздо раньше, и ел очень мало… Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться: он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен — и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту… надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его… Когда же он решался быть любезным, то ничего не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностию его речи… Пушкин был невыразимо мил, когда задавал себе тему угощать и занимать общество. Однажды с этой целью он явился в Тригорское с своей большою черною книгою, на полях которой были начерчены ножки и головки, и сказал, что он принес ее для меня. Вскоре мы уселись вкруг него, и он прочитал нам своих «Цыган». Впервые мы услышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу!.. Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения; он имел голос певучий, мелодический и, как он говорит про Овидия в своих «Цыганах»:

А. П. КЕРН

СТАРИК

АЛЕКО

СТАРИК

А. С. ПУШКИН, Цыганы

Через несколько дней после этого чтения тетушка предложила нам всем после ужина прогулку в Михайловское. Пушкин очень обрадовался этому, и мы поехали. Погода была чудесная, лунная июньская ночь дышала прохладой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипажах: тетушка с сыном в одном; сестра, Пушкин и я в другом. Ни прежде, ни после я не видала его так добродушно веселым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов; хвалил луну, не называл ее глупою, а говорил: «Люблю луну, когда она освещает красивое лицо». Хвалил природу и говорил, что он торжествует, воображая в ту минуту, будто Александр Полторацкий остался на крыльце у Олениных, а он уехал со мною; это был намек на то, как он завидовал при нашей первой встрече Александру Полторацкому (брату), когда тот уехал со мною. Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад,

с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетаясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тетушка, приехавшая туда вслед за нами, сказала: «Милый Пушкин, покажите же, как любезный хозяин, ваш сад госпоже». Он быстро подал мне руку и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего не помню; он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно…

На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр второй главы «Онегина», в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:

Я помню чудное мгновенье, и проч. и проч.

АННА КЕРН

К***

А. С. ПУШКИН

Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю.

АННА КЕРН

А. С. Пушкин — А. Н. Вульф. 21 июля 1825 г.

…я каждую ночь гуляю по саду и говорю: она была здесь; камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе подле ветки поблекшего гелиотропа.

Пишу много стихов — все это, если хотите, очень похоже на любовь: но клянусь вам, что ничего этого нет. Если бы я был влюблен, то в воскресенье со мною сделались бы судороги от бешенства и ревности; мне же было только немного обидно.

Однако же мысль, что я для нея ничего не значу; что, пробудив и заняв ее воображение, я только потешил ея любопытство; что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее рассеяннее среди ея торжеств, ни мрачнее в дни грусти; что ея прелестные глаза остановятся на каком-нибудь рижском вертопрахе с тем же пронзающим сердце и сладостным выражением — нет, эта мысль несносна, скажите ей, что она убьет меня; — нет, не говорите ей этого, она насмеется над этим, очаровательное создание! Но скажите ей, что если в ее сердце нет на мою долю тайной нежности, если в нем нет таинственной, меланхолической ко мне склонности — я презираю ее, слышите ли? да, презираю, несмотря на все удивление, которое должно возбудиться в ней этим столь новым чувством…

…Я наделал столько глупостей, что мочи нет — проклятый приезд, проклятый отъезд!

А. С. Пушкин — П. А. Вяземскому. 13 июля 1825 г.

…я предпринял такой литературный подвиг, за который ты меня расцелуешь; романтическую трагедию! — смотри, молчи же: об этом знают весьма немногие…

Передо мной моя трагедия. Не могу вытерпеть, чтоб не выписать ее заглавия; КОМЕДИЯ О НАСТОЯЩЕЙ БЕДЕ МОСКОВСКОМУ ГОСУДАРСТВУ, О Ц[АРЕ] БОРИСЕ И О ГРИШКЕ ОТРЕПЬЕВЕ] ПИСАЛ РАБ БОЖИЙ АЛЕКСАНДР] СЫН СЕРГЕЕВ ПУШКИН В ЛЕТО 7333. НА ГОРОДИЩЕ ВОРОНИЩЕ. Каково?

А. С. Пушкин — П. А. Вяземскому. 7 ноября 1825 г.

Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!..

Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию, — навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!

Писанная мною в строгом уединении, вдали охлаждающего света, плод постоянного труда, добросовестных изучений, трагедия сия доставила мне все, чем писателю насладиться дозволено: живое вдохновенное занятие, внутреннее убеждение, что мною употреблены были все усилия, наконец одобрение малого числа людей избранных…

Успех или неудача моей трагедии будут иметь влияние на преобразование драматической нашей системы.

А. С. ПУШКИН

Определил ли, понял ли кто «Бориса Годунова», это высокое, глубокое произведение, заключенное во внутренней, неприступной поэзии, отвергнувшее всякое грубое, пестрое убранство, на которое обыкновенно заглядывается толпа? По крайней мере, печатно нигде не произнеслась им верная оценка, и они остались доныне нетронуты.

Н. В. ГОГОЛЬ, Несколько слов о Пушкине

С «Бориса Годунова» Пушкин ушел в самого себя, распростился на время с прихотливым вкусом публики и ее требованиями, сделался художником ПРО СЕБЯ, уединенно творящим свои образы, как он вообще любил представлять художника.

П. В. АННЕНКОВ

Известие о кончине императора Александра I и происходивших вследствие оного колебаниях о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 дек. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строго внимания на его непослушание, он решил отправиться в Петербург… Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, и от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же едет проститься с тригорскими соседками. Но вот, на пути в Тригорское, заяц перебегает через дорогу… Пушкин в досаде приезжает домой; ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белой горячкой. Распоряжение поручается другому. Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь, в воротах встречается священник, который шел проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч не под силу суеверному Пушкину; он возвращается от ворот домой и остается у себя в деревне.

«А вот каковы были бы последствия моей поездки, — прибавлял Пушкин. — Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые!»

М. П. ПОГОДИН

В 1821 году начал я свою биографию и несколько лет сряду занимался ею. В конце 1825 года, при открытии несчастного заговора, я принужден был сжечь сии записки. Они могли замешать многих и, может быть. умножить число жертв. Не могу не сожалеть о их потере; я в них говорил о людях, которые после сделались историческими лицами…

А. С. ПУШКИН, Начало автобиографии

А. С. Пушкин — П. Л. Плетневу

Что делается у вас в Петербурге? Я ничего не знаю, все перестали ко мне писать. Верно вы полагаете меня в Нерчинске. Напрасно, я туда не намерен — но неизвестность о людях, с которыми находился в короткой связи, меня мучит…

В. А. Жуковский — А. С Пушкину

Что могу тебе сказать насчет твоего желания покинуть деревню? В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу… Ты ни в чем не замешан — это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством… Наши отроки (то есть все зреющее поколение), при плохом воспитании, которое не дает им никакой подпоры для жизни, познакомились с твоими буйными, одетыми прелестью поэзии мыслями; ты уже многим нанес вред неисцелимый.

А. С. Пушкин — Николаю I

Всемилостивейший государь!

В 1824 году, имев несчастие заслужить гнев покойного императора легкомысленным суждением касательно афеизма, изложенным в одном письме, я был выключен из службы и сослан в деревню, где и нахожусь под надзором губернского начальства.

Ныне с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противуречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою.

Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие край.

Всемилостивейший государь.

Вашего императорского величества верноподданный

Александр Пушкин

А. С. Пушкин — П. А. Вяземскому. 14 августа 1826 г.

Еще таки я все надеюсь на коронацию: повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна.

ИЗ ДОНЕСЕНИЯ

тайного агента А. К. Бошняка, прибывшего в Опочецкий уезд по поручению правительства для «возможно тайного и обстоятельного исследования поведения известного стихотворца Пушкина».

В Новоржеве от хозяина гостиницы Катосова узнал я, что на ярмарке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясан розовою лентою, в соломенной широкополой шляпе и с железною тростью в руке; что он скромен и осторожен, о правительстве не говорит, и вообще никаких слухов о нем по народу не ходит… Пробыв целый день в селе Жадрицах… узнал я, что иногда видали Пушкина в русской рубашке и широкополой соломенной шляпе; что Пушкин дружески обходился с крестьянами и брал за руку знакомых, здороваясь с ними; что иногда ездил верхом и, достигнув цели путешествия, приказывает человеку своему отпустить лошадь одну, говоря, что всякое животное имеет право на свободу; Пушкин ни с кем не знаком и ни к кому не ездит, кроме одной госпожи Есиповой (Осиповой. — М. С.); чаще же всего бывает в Святогорском монастыре. Впрочем, полагали, что Пушкин ведет себя несравненно осторожнее противу прежнего… По прибытии моем в монастырскую слободку, при Святогорском монастыре состоящую, я остановился у богатейшего в оной крестьянина Столарева. На расспросы мои о Пушкине Столарев сказал мне, что… Пушкин — отлично-добрый господин, который награждает деньгами за услуги даже собственных своих людей; ведет себя просто и никого не обижает; ни с кем не знается и ведет жизнь весьма уединенную. Слышно о нем только от людей его, которые не могут нахвалиться своим барином…

Барон И. И. Дибич, начальник главного штаба — псковскому губернатору 31 августа 1826 г., из Москвы

СЕКРЕТНО

Г. псковскому гражданскому губернатору. По высочайшему государя императора повелению, последовавшему по всеподданнейшей просьбе, прошу покорнейше ваше превосходительство, находящемуся во вверенной вам губернии чиновнику 10 класса, Александру Пушкину, позволить отправиться сюда при посылаемом вместе с ним нарочным фельдъегерем. Г. Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к дежурному генералу главного штаба его императорского величества.

А. С. Пушкин — П. А. Осиповой. 4 сентября 1826 г.

Я предполагаю, что мой неожиданный отъезд с фельдъегерем поразил вас так же, как и меня. Вот факт: у нас ничего не делается без фельдъегеря. Мне дают его для вящей безопасности. После любезнейшего письма барона Дибича зависит только от меня очень этим возгордиться. Я еду прямо в Москву, где рассчитываю быть 8 числа текущего месяца: как только буду свободен, со всею поспешностью возвращусь в Тригорское, к которому отныне сердце мое привязано навсегда.

А. С. ПУШКИН

3

1826–1837

Как беззаконная комета,
в кругу расчисленное светил…

Внешне все было так: царь — на троне, декабристы — в Сибири, Пушкин, — в Михайловском. Разумом и хитростью опрокинул врагов своих Николай I, брата натравил на брата, у. друга выпытал тайну друга, Силен царь, умен царь!

Но, словно мачеха из сказки о мертвой царевне в зеркало, гляделся царь в доносы, любезно преподносимые ему господином Бенкендорфом, шефом жандармов, будто вопрошал Россию:

— Я ль на свете всех умнее, дальновидней и властнее?

И «зеркальце» отвечало:

— Ты умен, спору нет, и силен ты, только Пушкин сильнее: его стихи воспламеняют сердца, его шутки властвуют умами, его слово правит Россией! Берегись, царь!

Все расчислено в России: царь — самые знатные, самые богатые — менее знатные, менее богатые — совсем не знатные, совсем не богатые. Расчислены светила! И только одна беззаконная комета сверкает над Россией, перечеркивая все…

— Так что? — спрашивает царь. — Убить его или приручить? Приручить или убить?

На берег выброшен грозою…

8 сентября они прибыли в Москву прямо в канцелярию дежурного генерала, которым был тогда генерал Потапов, и последний, оставив Пушкина при дежурстве, тотчас же известил о его прибытии начальника главного штаба барона Дибича. Распоряжение последнего, сделанное на самой записке дежурного генерала и показанное Пушкину, гласило следующее: «Нужное, 8 сентября. Высочайше повелено, чтобы вы привезли его в Чудов дворец, в мои комнаты, к 4 часам пополудни». Чудов или Николаевский дворец занимало тогда августейшее семейство и сам государь-император, которому Пушкин и был тотчас представлен, в дорожном костюме, как был, не совсем обогревшийся, усталый и, кажется, даже не совсем здоровый.

П. В. АННЕНКОВ

Государь долго говорил со мною, потом спросил: «Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?» — «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем».

А. С. ПУШКИН (в передаче А. Г. Хомутовой)

По рассказу Арк. Ос. Россета, император Николай на аудиенции, данной! Пушкину в Москве, спросил его между прочим: «Что же ты теперь пишешь?» — «Почти ничего, ваше величество: цензура очень строга». — «Зачем же ты пишешь такое, чего не пропускает цензура?» — «Цензура не пропускает и самых невинных вещей: она действует крайне нерассудительно». — «Ну, так я сам буду твоим цензором, — сказал государь. Присылай мне все, что напишешь».

Я. К. ГРОТ

Когда Пушкин, только что возвратившийся из изгнания, вошел в партер Большого театра, мгновенно разнесся по всему театру говор, повторявший его имя: все взоры, все внимание обратили на него. У разъезда толпились около него и издали указывали его по бывшей на нем светлой пуховой шляпе. Он стоял тогда на высшей степени своей популярности.

Н. В. ПУТЯТА

Вспомним первое появление Пушкина, и мы можем гордиться таким воспоминанием. Мы еще теперь видим, как во всех обществах, на всех балах, первое внимание устремлялось на нашего гостя, как в мазурке и котильоне наши дамы выбирали поэта беспрерывно… Прием от Москвы Пушкину одна из замечательных страниц его биографии.

С. П. ШЕВЫРЕВ

Помнится и слышится еще, как княгиня Зинаида Волконская, в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним, пропела элегию его «Погасло дневное светило». Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала на лице его. В нем этот детский и женский признак сильной впечатлительности был несомненное выражение внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения.

П. А. ВЯЗЕМСКИЙ

Мы собрались слушать Пушкина, воспитанные на стихах Ломоносова, Державина, Хераскова, Озерова, которых все мы знали наизусть. Учителем нашим был Мерзляков. Надо припомнить и образ чтения стихов, господствовавший в то время. Это был распев, завещанный французскою декламацией. Наконец, надо себе представить самую фигуру Пушкина. Ожиданный нами величавый жрец высокого искусства — это был среднего роста, почти низенький человечек, вертлявый, с длинными, несколько курчавыми по концам волосами, без всяких притязаний, с живыми, быстрыми глазами, с тихим, приятным голосом, в черном сюртуке, в черном жилете, застегнутом наглухо, небрежно повязанном галстуке. Вместо высокопарного языка богов мы услышали простую, ясную, обыкновенную и, между тем, поэтическую, увлекательную речь!

Первые явления выслушали тихо и спокойно или, лучше сказать, в каком-то недоумении. Но чем дальше, тем ощущения усиливались. Сцена летописателя с Григорием всех ошеломила… А когда Пушкин дошел до рассказа Пимена о посещении Кириллова монастыря Иоанном Тройным, о молитве иноков «да ниспошлет господь его душе, страдающей и бурной», мы просто все как будто обеспамятели. Кого бросило в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. Кто вдруг вскочит с места, кто вскрикнет. То молчанье, то взрыв восклицаний, например, при стихах самозванца: «Тень Грозного меня усыновила». Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления. Эван, эвое, дайте чаши!.. Явилось шампанское, и Пушкин одушевился, видя такое свое действие на избранную молодежь. Ему было приятно наше волнение. Он начал нам, поддавая жару, читать песни о Стеньке Разине, как он выплывал ночью на Волге на востроносой своей лодке, предисловие к «Руслану и Людмиле»: «У лукоморья дуб зеленый»… Потом Пушкин начал рассказывать о плане Дмитрия Самозванца, о палаче, который шутит с чернью, стоя у плахи на Красной площади в ожидании Шуйского, о Марине Мнишек с Самозванцем, сцену, которую написал он, гуляя верхом, и потом позабыл вполовину, о чем глубоко сожалел. О, какое удивительное то было утро, оставившее следы на всю жизнь. Не помню, как мы разошлись, как докончили день, как улеглись спать. Да едва кто и спал из нас в эту ночь. Так был потрясен весь наш организм.

М. П. ПОГОДИН

А. X. Бенкендорф — А С. Пушкину

…Ныне доходят до меня сведения, что вы изволили читать в некоторых обществах сочиненную вами вновь трагедию.

Сие меня побуждает вас покорнейше просить об уведомлении меня, справедливо ли таковое известие или нет. Я уверен, впрочем, что вы слишком благомыслящи, чтобы не чувствовать в полной мере столь великодушного к вам снисхождения и не стремиться учинить себя достойным оного.

С совершенным почтением имею честь быть

ваш покорный слуга

А. Бенкендорф

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу

…Так как я действительно в Москве читал свою трагедию некоторым особам (конечно, не из ослушания, но только потому, что худо понял высочайшую волю государя), то поставлю за долг препроводить ее Вашему превосходительству, в том самом виде, как она была мною читана, дабы вы сами изволили видеть дух, в котором она сочинена; я не осмелился прежде сего представить ее глазам императора, намереваясь сперва выбросить некоторые непристойные выражения. Так как другого списка у меня не находится, то приемлю смелость просить Ваше превосходительство оный мне возвратить.

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину

Его величество совершенно остается уверенным, что вы употребите отличные способности ваши на переда-ние потомству славы нашего Отечества, передав вместе бессмертию имя ваше. В сей уверенности его императорскому величеству благоугодно, чтобы вы занялись предметом о воспитании юношества. Вы можете употребить весь досуг, вам предоставляется совершенная и полная свобода, когда и как представить ваши мысли и соображения; и предмет сей должен представить вам тем обширнейший круг, что на опыте видели совершенно пагубные последствия ложной системы воспитания.

А. С. Пушкин — П. А. Вяземскому. 1 декабря 1826 г.

В деревне я писал презренную прозу, а вдохновение не лезет.

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину

Я имел счастие представить государю императору Комедию вашу о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Его величество изволил прочесть оную с большим удовольствием и на поднесенной мною по сему предмету записке собственноручно написал следующее: «Я считаю, что цель г. Пушкина была бы выполнена если б с нужным очищением переделал комедию свою в историческую повесть или роман, наподобие Вальтера Скотта».

Во время добровольного изгнания нас, жен сосланных в Сибирь, он был полон самого искреннего восхищения: он хотел передать мне свое «Послание к узникам» для вручения им, но я уехала в ту же ночь, и он передал его Александрине Муравьевой. Пушкин говорил мне: «Я хочу написать сочинение о Пугачеве. Я отправлюсь на места, перееду через Урал, поеду дальше и приду просить у вас убежища в Нерчинских рудниках».

М. Н. ВОЛКОНСКАЯ (Мария Раевская)

А. С. ПУШКИН

Комиссия постановила послать к г. московскому обер-полицмейстеру список с имеющихся при деле стихов в особозапечатанном от комиссии конверте на имя самого А. Пушкина и в собственные руки его: но с тем, однакож, дабы г. полицмейстер по получении им означенного конверта, не медля ни сколько времени, отдал оный лично Пушкину и, по прочтении им тех стихов, приказал ему тотчас же оные запечатать в своем присутствии его, Пушкина, собственною печатью и таковою же другою своею; а потом сей конверт, а следующее от него, А. Пушкина, надлежащее показание по взятии у него не оставил бы, в самой наивозможной поспешности доставить в сию комиссию при отношении.

Комиссия военного суда. 22 января 1827 г.

А. С. ПУШКИН, Андрей Шенье

Сии стихи действительно сочинены мною. Они были написаны гораздо прежде последних мятежей ц помещены в элегии АНДРЕЙ ШЕНЬЕ, напечатанной с пропусками в собрании моих стихотворений. Они явно относятся к французской революции, коей А. Шенье погиб жертвою… Все сии стихи никак, без явной бессмыслицы, не могут относиться к 14 декабря. Не знаю, кто над ними поставил сие ошибочное заглавие. Не помню, кому мог я передать мою элегию А. Шенье. Для большей ясности повторяю, что стихи, известные под заглавием; «14 декабря», суть отрывок из элегии, названной мною АНДРЕЙ ШЕНЬЕ.

Александр Пушкин, 1827 г., Москва

Вчерась мы обедали у (УШАКОВЫХ), а сегодня ожидаем их к себе. Меньшая очень, очень хорошенькая, а старшая чрезвычайно интересует меня, потому что, ло-видимому, наш поэт, наш знаменитый Пушкин, намерен вручить ей судьбу жизни своей, ибо уж положил оружие свое у ног ее, т. е. сказать просто, влюблен в нее. Это общая молва. Еще не видавши их, я слышала, что Пушкин во все пребывание свое в Москве только и занимался, что: на балах, на гуляниях он говорил только с нею, а когда случалось, что в собрании (УШАКОВОЙ) нет, то Пушкин сидит целый вечер в углу задумавшись, и ничто уже не в силах развлечь его!.. Знакомство же с ними удостоверило меня в справедливости сиих слухов. В их доме все напоминает о Пушкине: на столе найдете его сочинения, между потами — «Черную шаль» и «Цыганскую песню», на фортепианах — его «Талисман»… в альбоме — несколько листочков картин, стихов и карикатур, а на языке беспрестанно вертится имя Пушкина.

Е. С. ТЕЛЕПНЕВА

Екатерина Ушакова была в полном смысле красавица: блондинка с пепельными волосами, темно-голубыми глазами, роста среднего, густые косы нависли до колен, выражение лица очень умное. Она любила заниматься литературою. Много было у нее женихов; но по молодости лет она не спешила замуж. Является в Москву Пушкин, видит Екатерину Николаевну Ушакову в Благородном собрании, влюбляется и знакомится. Завязывается полная сердечная дружба.

П. И. БАРТЕНЕВ

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину. 4 марта 1827 г.

Барон Дельвиг, которого я вовсе не имею чести знать, препроводил ко мне пять сочинений Ваших: я не могу скрыть Вам крайнего моего удивления, что Вы избрали посредника в сношениях со мною, основанных на высочайшем соизволении.

Я возвратил сочинения Ваши г. Дельвигу и поспешаю Вас уведомить, что я представлял оные государю императору.

Произведения сии, из коих одно даже одобрено уже цензурою, не заключают в себе ничего противного цензурным правилам. Позвольте мне одно только примечание: Заглавные буквы друзей в пиесе 19-е ОКТЯБРЯ^[9] не могут ли подать повода к неблагоприятным для вас собственно заключениям?..

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. 22 марта 1827 г.

Стихотворения, доставленные бароном Дельвигом Вашему превосходительству, давно не находились у меня: они мною были отданы ему для альманаха СЕВЕРНЫЕ ЦВЕТЫ и должны были быть напечатаны в начале нынешнего года. В следствии высочайшей воли я остановил их напечатание и предписал барону Дельвигу прежде всего представить оные Вашему превосходительству.

А. С. ПУШКИН, 19 октября 1827

Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнании. Увы, я не мог даже пожать руку той женщины, которая так радостно спешила утешить меня воспоминанием друга; но она поняла мое чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть, другим людям и при других обстоятельствах; а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось…

В своеобразной нашей тюрьме я следил с любовью за постоянным литературным развитием Пушкина; мы наслаждались всеми его произведениями, являвшимися в свет, получая почти все повременные журналы. В письмах родных и Энгельгардта, умевшего найти меня и за Байкалом, я не раз имел о нем некоторые сведения.

И в эту годовщину в кругу товарищей-друзей Пушкин вспомнил меня и Вильгельма, заживо погребенных, которых они недосчитывали на лицейской сходке.

И. И. ПУЩИН

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. 24 апреля 1827 г.

Семейные обстоятельства требуют моего присутствия в Петербурге: приемлю смелость просить на сие разрешение у Вашего превосходительства.

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину. 3 мая 1827 г.

Его величество, соизволяя на прибытие ваше в С.-Петербург, высочайше отозваться изволил, что не сомневается в том, что данное русским дворянином государю своему честное слово нести себя благородно и пристойно будет в полном смысле сдержано.

Баронесса С. М. Дельвиг — Л. И. Семеновой. 25 мая 1827 г.

Я познакомилась с Александром — он приехал вчера, и мы провели с ним день у его родителей. Сегодня вечером мы ожидаем его к себе, — он будет читать свою трагедию «Борис Годунов»… Я не знаю, любезен ли он в обществе, — вчера он был довольно скучен и ничего особенного не сказал; только читал прелестный отрывок из 5-ой главы «Онегина»… Надобно было видеть радость матери Пушкина: она плакала, как ребенок, и всех нас растрогала. Мой муж тоже был на седьмом небе, — я думала, что их объятьям не будет конца.

(Продолжение) 29 мая 1827 г.

Вот я провела с Пушкиным вечер, о чем я тебе говорила раньше. Он мне очень понравился, очень мил, мы с ним уже довольно коротко познакомились. Антон об этом очень старался, так как он любит Александра, как брата.

А. С. ПУШКИН, Евгений Онегин, глава V

С Пушкиным я опять увиделась в Петербурге, в доме его родителей, где я бывала почти всякий день и куда он приехал из своей ссылки в 1827 году, прожив в Москве несколько месяцев. Он был тогда весел, но чего-то ему недоставало. Он как будто не был так доволен собой и другими, как в Тригорском и Михайловском. Я полагаю, жизнь в Михайловском много содействовала развитию его гения. Там, в тени уединения, созрела его поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась. Друзья не покидали его в ссылке… а другие переписывались с ним, и он приехал в Петербург с богатым запасом выработанных мыслей.

А. П. КЕРН

Вчера обедал я у Пушкина в селе его матери, недавно бывшем еще местом его ссылки… показал он мне только что написанные первые две главы романа в прозе, где главное лицо представляет его прадед Ганнибал, сын абиссинского эмира, похищенный турками, а из Константинополя русским посланником присланный в подарок Петру Г, который его сам воспитывал и очень любил.

А. Н. ВУЛЬФ

1827 г., 14 ОКТЯБРЯ. ПО ДОРОГЕ ИЗ МИХАЙЛОВСКОГО В ПЕТЕРБУРГ ПРОИЗОШЛА НА СТАНЦИИ ЗАЛАЗЬ! НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА ПУШКИНА С КЮХЕЛЬБЕКЕРОМ, КОТОРОГО ПЕРЕВОДИЛИ ПОД КОНВОЕМ ИЗ ШЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ КРЕПОСТИ В ДИНАБУРГСКУЮ (В ДВИНСКЕ).

Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черной бородою, в фризовой шинели… Увидев меня, он с живостью на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательствами — я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали…

А. С. ПУШКИН, Встреча с Кюхельбекером

Н. А. Муханов — А. А. Муханову. 31 октября 1827 г.

На-днях вышла третья глава «Онегина». Разговор Филипьевны седой с Татьяной удивительно природен. Груша утверждает, что он списан с натуры.

А. А. Дельвиг — П. А. Осиповой

Александр меня утешил и помирил с собой. Он явился таким добрым сыном, как я и не ожидал. Его приезд обрадовал меня и Сониньку. Она до слез была обрадована, я — до головной боли.

Кн. П. А. Вяземский — А И. Тургеневу. 6 января 1823 г.

Пушкин кончил шестую песнь «Онегина». Есть прелести образцовые. Уездный деревенский бал удивительно хорош. Поединок двух друзей, Онегина и Ленского, и смерть последнего — описание превосходное.

Изо всех времен года Пушкин любил более всего осень, и чем хуже она была, тем для него было лучше. Он говорил, что только осенью овладевал им бес стихотворства, и рассказывал по этому поводу, как была им написана, «Полтава». Это было в Петербурге. Погода стояла отвратительная. Он уселся дома, писал целый день. Стихи ему грезились даже во сне, так что он ночью вскакивал с постели и записывал их впотьмах. Когда голод его прохватывал, он бежал в ближайший трактир, стихи преследовали его и туда, он ел на скорую руку, что попало, и убегал домой, чтобы записать то, что набралось у него на бегу и за обедом. Таким образом слагались у него сотни стихов в сутки. Иногда мысли, не укладывавшиеся в стихи, записывались им прозой. Но затем следовала отделка, при которой из набросков не оставалось и четвертой части. Я видел у него черновые листы до того измаранные, что на них нельзя было ничего разобрать: над зачеркнутыми строками было по нескольку рядов зачеркнутых же строк, так что на бумаге не оставалось уже ни одного чистого места. Несмотря, однакож, на такую работу, он кончил «Полтаву», помнится, в три недели.

Он был склонен к движению и рассеянности. Когда было хорошо под небом, ему не сиделось под кровлей, и потому его любовь к осени, с ее вдохновительным на него влиянием, можно объяснить тем, что осень, с своими отвратительными спутниками, дождем, слякотью, туманами и нависшим до крыш свинцовым небом, держала его как бы под арестом, дома, где он сосредоточивался и давал свободу своему творческому бесу.

М. В. ЮЗЕФОВИЧ

Пушкин увлекал, изумлял слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума своего, был одарен необыкновенною памятью, суждением верным, вкусом утонченным и превосходным. Когда говорил он о политике внешней и отечественной, можно было думать, что слушаешь человека заматеревшего в государственных делах и пропитанного ежедневным чтением парламентарных прений. Я довольно близко и довольно долго знал русского поэта; находил я в нем характер слишком впечатлительный, а иногда и легкомысленный, но всегда искренний, благородный и способный к сердечным излияниям. Погрешности его казались плодами обстоятельств, среди которых он жил: все, что было в нем хорошего, вытекало из сердца. В этой эпохе он прошел только часть того поприща, на которое был призван, ему было тридцать лет. Те, которые знали его в это время, замечали в нем значительную перемену. Вместо того, чтобы с жадностью пожирать романы и заграничные журналы, которые некогда занимали его исключительно, он ныне более любил вслушиваться в рассказы народных былин и песней и углубляться в изучение отечественной истории. Казалось, он окончательно покидал чуждые области и пускал корни в родную почву. Одновременно разговор его, в котором часто прорывались задатки будущих творений его, становился обдуманнее и степеннее. Он любил обращать рассуждения на высокие вопросы религиозные и общественные, о существовании коих соотечественники его, казалось, и понятия не имели. Очевидно, поддавался он внутреннему преобразованию.

АДАМ МИЦКЕВИЧ

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину. 20 апреля 1828 г.

Я докладывал государю императору о желании Вашем, милостивый государь, участвовать в начинающихся против турок военных действиях; его императорское величество, приняв весьма благосклонно готовность Вашу быть полезным в службе его, высочайше повелеть мне изволил уведомить Вас, что он не может Вас определить в армии, поелику все места в оной заняты и ежедневно случаются отказы на просьбы желающих определиться в оной; но что он не забудет Вас и воспользуется первым случаем, чтобы употребить отличные Ваши дарования в пользу отечества.

Великий князь Константин Павлович — А. X. Бенкендорфу

Неужели вы думаете, что Пушкин и князь Вяземский действительно руководствовались желанием служить его величеству как верные подданные, когда они просили позволения следовать за главной императорской квартирой? Нет, не было ничего подобного: они уже так заявили себя и так нравственно испорчены, что не могли питать столь благородного чувства. Поверьте мне, что в своей просьбе они не имели другой цели, как найти новое поприще для распространения своих безнравственных принципов, которые доставили бы им в скором времени множество последователей среди молодых офицеров.

В эту зиму Пушкин часто бывал по вечерам у Дельвига, где собирались два раза в неделю лицейские товарищи его: Лангер, князь Эристов, Яковлев, Комовский и Илличевский. Кроме этих, приходили на вечера Подолинский, Щастный, молодые поэты, которых выслушивал и благословлял Дельвиг, как патриарх. Иногда также являлся Михаил Иванович Глинка, гений музыки, добрый и любезный человек, как и свойственно гениальному существу. Тут кстати заметить, что Пушкин говорил часто: «злы только дураки и дети». Несмотря, однакож, на это убеждение, и он бывал часто зол на словах, но всегда раскаивался. В поступках он всегда был добр и великодушен. На вечера к Дельвигу являлся и Мицкевич.

Пушкин в эту зиму бывал часто мрачным, рассеянным и апатичным. В минуты рассеянности он напевал какой-нибудь стих я раз был очень забавен, когда повторял беспрестанно стих барона Розена:

передразнивая его и голос и выговор.

Зима прошла. Пушкин уехал в Москву.

А. П. КЕРН

Сгорая пламенем любви…

Наталье Николаевне Гончаровой только минуло шестнадцать лет, когда они впервые встретились с Пушкиным на балу в Москве. В белом воздушном платье, с золотым обручем на голове, она в этот замечательный вечер поражала всех своей классической, царственной красотой. Александр Сергеевич не мог оторвать от нее глаз. Слава его уж тогда прогремела на всю Россию. Он всюду являлся желанным гостем; толпы ценителей и восторженных поклонниц окружали его, ловя всякое слово, драгоценно сохраняя его в памяти. Наталья Николаевна была скромна до болезненности; при первом знакомстве их его знаменитость, властность, присущие гению, — не то что сконфузили, а как-то придавили ее. Она стыдливо отвечала на восторженные фразы, но эта врожденная скромность только возвысила ее в глазах поэта.

А. П. АРАПОВА

Пушкин, влюбившись в Гончарову, просил Американца графа Толстого, старинного знакомого Гончаровых, чтобы он съездил к ним и испросил позволения привезти Пушкина. На первых порах Пушкин был очень застенчив, тем более, что вся семья обращала на него большое внимание. Пушкину позволили ездить. Он беспрестанно бывал. А. П. Малиновская (супруга известного археолога) по его просьбе уговаривала в его пользу, но с Натальей Ивановной (матерью) у них бывали частые размолвки, потому что Пушкину случалось проговариваться о проявлениях благочестия и об императоре Александре Павловиче, а у Натальи Ивановны была особая молельня со множеством образов, и про покойного государя она выражалась не иначе, как с благоговением. Пушкину напрямик не отказали, но отозвались, что надо подождать и посмотреть, что дочь еще слишком молода и пр.

С. И. ГОНЧАРОВ

А. С. Пушкин — И. И. Гончаровой^[10]

На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ: этот ответ — не отказ, вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я все еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! — Но извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью. — Если у вас есть для меня какие-либо приказания, благоволите обратиться к графу Толстому, он передаст их мне.

Удостойте, милостивая государыня, принять дань моего глубокого уважения.

Пушкин

Он едет в армию Паскевича узнать ужасы войны, послужить волонтером, может быть, и воспеть это все. — Ах, не ездите! — сказала ему Катя^[11]: — Там убили Грибоедова. — «Будьте покойны, сударыня: неужели в одном году убьют двух Александров Сергеевичей? Будет и одного!»

А. Я. БУЛГАКОВ

Генерал-майор Д. Е. Остен-Сакен в донесении военному губернатору Грузии генерал-адъютанту Стрекалову. 12 мая 1829 г.

Известный стихотворец, отставной чиновник X класса Александр Пушкин отправился… в Тифлис, а как по высочайшему его имп. величества повелению состоит он под секретным надзором, то… покорнейше прошу не оставить распоряжением вашим о надлежащем надзоре за ним по прибытии его в Грузию.

Дорога была… приятна и живописна, хотя редко видели мы следы народонаселения. В нескольких верстах от Гарцискала мы переправились через Куру по древнему мосту, памятнику римских походов, и крупной рысью, а иногда и вскачь поехали к Тифлису, в котором неприметным образом и очутились часу в одиннадцатом вечера.

…В Тифлисе я надеялся найти Раевского (Николая Николаевича — младшего брата Марии Раевской. — М. С.), но узнав, что полк его уже выступил в поход, я решил просить у графа Паскевича позволения приехать в армию.

В Тифлисё пробыл я около двух недель и познакомился с тамошним обществом. Санковский, издатель Тифлисских Ведомостей, рассказывал мне много любопытного об здешнем крае, о кн. Цицианове, об А. П. Ермолове и проч. Санковский любит Грузию и предвидит для нее блестящую будущность.

А. С. ПУШКИН, Путешествие в Арзрум

Ежедневно производил он странности и шалости, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Всего больше любил он армянский базар — торговую улицу, узенькую, грязную и шумную… Отсюда шли о Пушкине самые поражающие вещи: там видели его, как он шел, обнявшись с татарином, в другом месте он переносил в открытую целую стопку чуреков. На Эриванскую площадь выходил в шинели, накинутой прямо на ночное белье, покупая груши, и тут же, в открытую и не стесняясь никем, поедал их… Перебегает с места на место, минуты не посидит на одном, смешит и смеется, якшается на базарах с грязным рабочим муштаидом и только что не прыгает в чехарду с уличными мальчишками. Пушкин в то время пробыл в Тифлисе, в общей сложности дней, всего лишь одну неделю, а заставил говорить о себе и покачивать многодумно головами не один год потом.

Кн. Е. О. ПАЛАВАН ДОВ. по записи С. В. Максимова

К. И. Савостьянов — В. П. Г орчакову

Наконец, все общество, соединившись в одну мысль, положило сделать в честь него общий праздник, устройство которого было возложено на меня. Из живописных окрестностей Тифлиса не трудно было выбрать клочок земли для приветствия русского поэта… Тут собрано было: разная музыка, песельники, танцовщики, баядерки, трубадуры всех азиатских народов, бывших тогда в Грузии, Весь сад был освещен разноцветными фонарями и восковыми свечами на листьях дерев, а в середине сада возвышалось вензельное имя виновника праздника. Более тридцати хозяев праздника заранее столпились у входа сада восторженно встретить своего дорогого гостя.

Едва показался Пушкин, как все бросились приветствовать его громким ура с выражением привета, кто как умел. Весь вечер пролетел незаметно в разговорах о разных предметах, рассказах, смешных анекдотах и пр. Одушевление всех было общее. Тут была и зурна, и тамаша, и лезгинка, и заунылая персидская песня, и Ахало, и Алаверды (грузинские песни), и Якшиол, и Байрон был на сцене, и все европейское, западное смешалось с восточно-азиатским разнообразием в устах образованной молодежи, и скромный Пушкин наш приводил в восторг всех, забавлял, восхищал своими милыми рассказами и каламбурами. — Действительно, Пушкин в этот вечер был в апотезе душевного веселия, как никогда и никто его не видел в таком счастливом расположении духа; он был не только говорлив, но даже красноречив, между тем как обыкновенно он бывал более молчалив и мрачен. Как оригинально Пушкин предавался этой смеси азиатских увеселений. Как часто он вскакивал с места, после перехода томной персидской песни в плясовую лезгинку, как это пестрое разнообразие европейского с восточным ему нравилось и как он от души предался ребячьей веселости! Несколько раз повторялось, что общий серьезный разговор останавливался при какой-нибудь азиатской фарсе, и Пушкин, прерывая речь, бросался слушать или видеть какую-нибудь гамашу грузинскую или имеретинского импровизатора с волынкой. Вечер начинал уже сменяться утром. Небо начало уже румяниться, и все засуетилось приготовлением русского радушного хлеба-соли нашему незабвенному гостю. Мигом закрасовался ужинный стол, установленный серебряными вазами, и все собрались в теснейший кружок еще поближе к Пушкину, чтобы наслушаться побольше его речей и наглядеться на него.

…Наконец получил я записку от Раевского. Он писал мне, чтобы я спешил к Карсу, потому что через несколько дней войско должно было идти далее. Я выехал на другой же день.

…Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались на крутую дорогу. Несколько грузин сопровождали арбу. — Откуда вы? — спросил я их. — Из Тегерана. — Что вы везете? — ГРИБОЕДА. — Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис.

Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге, перед отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия. Я было хотел его успокоить; он мне сказал: «Вы не знаете этих людей: вы увидите, что дело дойдет до ножей». Он полагал, что причиною кровопролития будет смерть шаха и междуусобица его семидесяти сыновей. Но престарелый шах еще жив, а пророческие слова Грибоедова сбылись. Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства. Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею.

А. С. ПУШКИН, Путешествие в Арзрум

Я жил (в одной палатке) с братом Пушкина Львом, бок о бок с нашим двадцатисемилетним генералом (Н. Н. РАЕВСКИМ), при котором мы оба были адъютантами, но не в адъютантских, а дружеских отношениях… Я лежал в пароксизме лихорадки, бившей меня по-азиатски; вдруг я слышу, что кто-то подошел к палатке и спрашивает: дома ли? На этот вопрос Василий, слуга Льва Пушкина, отвечает, открывая палатку: «Пожалуйте, Александр Сергеевич!» При этом имени я понял, что Пушкин, которого мы ждали, приехал… После пароксизма я отправился к Раевскому, где и познакомился с поэтом.

Как теперь вижу его, живого, простого в обращении, хохотуна, очень подвижного, даже вертлявого, с великолепными, большими, чистыми и ясными глазами, в которых, казалось, отражалось все прекрасное в природе…

М. В. ЮЗЕФОВИЧ

Перестрелка 14 июня 1829 г. замечательна потому, что в ней участвовал славный поэт наш А. С. Пушкин… Когда войска, совершив трудный переход, отдыхали в долине Инжа-Су, неприятель внезапно атаковал передовую цепь нашу. Поэт, в первый раз услышав около себя столь близкие звуки войны, не мог не уступить чувству энтузиазма. В поэтическом порыве он тотчас выскочил из ставки, сел на лошадь и мгновенно очутился на аванпостах. Опытный майор Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва не настигнул его и вывел насильно из передовой цепи казаков, устремившихся против неприятельских всадников. Можно поверить, что донцы наши были чрезвычайно изумлены, увидев перед собою незнакомого героя в круглой шляпе и в бурке.

И. И. УШАКОВ

Я собирался в обратный путь… Возвращаясь во дворец, узнал я… что в Арзруме открылась чума. Мне тотчас представились ужасы карантина, и я в тот же день решил оставить армию…

19 июля, пришед проститься с графом Паскевичем, я нашел его в сильном огорчении. Получено было печальное известие, что генерал Бурцов был убит под Байбуртом. Жаль было храброго Бурцова, но это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю и окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче. Итак, война возобновлялась! Граф предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий. Но я спешил в Россию… Граф подарил мне на память турецкую саблю. Она хранится у меня памятником моего странствования вослед блестящего героя по завоеванным пустыням Армении. В тот же день я оставил Арзрум.

А. С. ПУШКИН, Путешествие в Арзрум

С. Н. Гончаров помнит хорошо приезд Пушкина с Кавказа. Было утро, мать еще спала, а дети сидели в столовой за чаем. Вдруг стук на крыльце, и вслед за тем в самую столовую влетает из прихожей калоша. Это Пушкин, торопливо раздевавшийся. Войдя, он тотчас спрашивает про Наталью Николаевну. За нею пошли, но она не смогла выйти, не спросившись матери, которую разбудили. Будущая теща приняла Пушкина в постели.

П. И. БАРТЕНЕВ

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину

Государь император, узнав по публичным известиям, что вы, милостивый государь, странствовали за Кавказом и посещали Арзерум, высочайше повелеть мне изволил спросить вас, по чьему позволению предприняли вы сие путешествие. Я же с своей стороны покорнейше прошу вас уведомить меня, по каким причинам не изволили вы сдержать данного мне слова и отправились в закавказские страны, не предуведомив меня о намерении вашем сделать сие путешествие.

СЕКРЕТНО

15 октября 1829 г.

Квартировавший Тверской части в гостинице «Англия» чиновник 10 класса Александр Сергеев Пушкин, за коим был учрежден секретный полицейский надзор, 12 числа сего октября выехал а С.-Петербург, о чем имею честь вашему превосходительству сим донести и присовокупить, что в поведении его ничего предосудительного не замечено.

Из рапорта полицмейстера Миллера московскому обер-полицмейстеру

В 1830 году прибытие части высочайшего двора в Москву оживило столицу и сделало ее средоточием веселий и празднеств. Наталья Николаевна Гончарова принадлежала к тому созвездию красоты, которое в это время обращало внимание и… удивление общества. Она участвовала во всех удовольствиях, которыми встретила древняя столица августейших своих посетителей, и между прочим в великолепных живых картинах, данных московским генерал-губернатором кн. Дм. Вл. Голицыным. Молва об ее красоте и успехах достигла Петербурга, где в то время жил Пушкин. По обыкновению своему, он стремительно уехал в Москву, не объяснив никому своих намерений, и возобновил прежние свои искания.

П. В. АННЕНКОВ

А. С. ПУШКИН. Евгений Онегин, глава VII

А С. Пушкин — Н. И. Гончаровой. 5 апреля 1830 г.

Когда я увидел ее в первый раз, красоту ея только что начали замечать в обществе. Я ее полюбил, голова у меня закружилась; я просил руки ея. Ответ ваш, при всей его неопределенности, едва не свел меня с ума; в ту же ночь я уехал в армию. Спросите, зачем? Клянусь, сам не умею сказать; но тоска непроизвольная гнала меня из Москвы; я бы не мог в ней вынести присутствия вашего и ея. Я к вам писал, надеялся, ждал ответа. Ответа не приходило. Ошибки первоначальной моей юности представились моему воображению. Они были слишком резки, клевета преувеличила их; по несчастию молва о них сделалась всеобщею. Вы могли ей поверить; я не смел жаловаться на то, но я был в отчаянии.

Какие муки ожидали меня по моем возвращении! Ваше молчание, ваш холодный вид, прием Натали, столь легкий, столь невнимательный! У меня не достало духу объясниться. Я уехал в Петербург со смертью в душе. Я чувствовал, что играю смешную роль; я был робок в первый раз в жизни, а робость в человеке моих лет, конечно, не может понравиться молодой особе в возрасте вашей дочери. Один из друзей моих едет в Москву, передает оттуда слово благоволения, возвращающее меня к жизни, и теперь, когда несколько милостивых выражений, которыми вы меня удостоили, должны бы исполнить меня радостию, — я несчастнее, нежели когда-либо. Постараюсь объясниться.

Привычка и продолжительное сближение одни могли бы доставить мне расположение вашей дочери. Я могу надеяться, что со временем она ко мне привяжется; но во мне нет ничего, что могло бы нравиться. Если она будет согласна отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство того, что сердце ее остается в спокойном равнодушии. Но это спокойствие долго ли продлится среди обольщений, поклонений, соблазнов? Ей станут говорить, что лишь несчастная судьба помешала ей заключить другой союз, более соответственный, более блистательный, более достойный ея. Такие внушения, если бы даже они и не были искренни, ей наверно покажутся искренними. Не станет ли она раскаиваться? Не будет ли она смотреть на меня как на помеху, как на обманщика и похитителя? Бог мне свидетель, что я готов умереть за нее; но умереть, чтобы оставить ее блистательною вдовою, свободною выбрать завтра же другого мужа: мысль эта — ад.

А. С. ПУШКИН

Николай Афанасьевич и Наталья Ивановна Гончаровы имеют честь объявить о помолвке дочери своей Наталии Николаевны с Александром Сергеевичем Пушкиным, сего мая 6 дня 1830 года.

Пригласительный билет на помолвку Пушкина.

Участь моя решена. Я женюсь… Та, которую любил я целых два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, — боже мой, она почти моя.

Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей. Ожидание последней замешкавшейся карты, угрызение совести, сон перед поединком — все это в сравнении с ним ничего не значит.

Дело в том, что я боялся не одного отказа. Один из моих приятелей говорил: не понимаю, каким образом можно свататься, если знаешь наверное, что не будет отказа.

Жениться! Легко сказать! Я женюсь, т. е. я жертвую независимостью, моей беспечной, прихотливой независимостью, моими роскошными привычками, странствованиями без цели, уединением, непостоянством. Итак, я удвоиваю жизнь и без того неполную, стану думать: мы. Я никогда не хлопотал о счастии: я мог обойтись без него. Теперь мне нужно его на двоих, а где мне взять его?

А. С. ПУШКИН

А. С. Пушкин — Вяземской. Август 1830 г.

Я уезжаю, рассорившись с г-жей Гончаровой. На другой день после бала она сделала мне самую смешную сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я, по совести, не мог равнодушно слушать. Я еще не знаю, расстроилась ли моя свадьба, но повод к этому налицо, и я оставляю двери широко открытыми…

А. С. Пушкин — П. А. Плетневу. 31 августа 1830 г.

Сейчас еду в Нижний, т. е. Лукоянов, в село Болдине… Милый мой, расскажу тебе все, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска.

А. С. Пушкин — Наталье Гончаровой. Болдино. 9 сентября

…Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна — я у ваших ног, чтобы благодарить и просить вас о прощении за беспокойство, которое я вам причинил. Ваше письмо прелестно и вполне меня успокоило. Мое пребывание здесь может продолжиться вследствие обстоятельства, совершенно непредвиденного…

30 сентября

…Мне объявили, что устроено пять карантинов отсюда до Москвы, и в каждом мне придется провести 14 дней; сосчитайте хорошенько и потом представьте себе, в каком я должен быть сквернейшем настроении… Будь проклят тот час, когда я решился оставить вас и пуститься в эту прелестную страну грязи, чумы и пожаров — мы только и видим это… Наша свадьба, повидимому, все убегает от меня, и эта чума, с ее карантинами, — разве это не самая дрянная штука, какую судьбу могла придумать? Мой ангел, только одна ваша любовь препятствует мне повеситься на воротах моего печального замка… Сохраните мне эту любовь, и верьте, что в этом все мое счастье…

8

9

10

11

А. С. ПУШКИН, Осень

В 1830 г. ОСЕНЬЮ;

9 СЕНТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ПОВЕСТЬ «ГРОБОВЩИК».

13 СЕНТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА «СКАЗКА О ПОПЕ И РАБОТНИКЕ ЕГО БАЛДЕ».

14 СЕНТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ПОВЕСТЬ «СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ».

2 °CЕНТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ПОВЕСТЬ «БАРЫШНЯ-КРЕСТЬЯНКА».

25 СЕНТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ВОСЬМАЯ ГЛАВА «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА».

5—10 ОКТЯБРЯ. НАПИСАНА ПОЭМА «ДОМИК В КОЛОМНЕ».

12—14 ОКТЯБРЯ. НАПИСАНА ПОВЕСТЬ «ВЫСТРЕЛ».

18 ОКТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ГЛАВА «ПУТЕШЕСТВИЕ ОНЕГИНА».

20 ОКТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ПОВЕСТЬ «МЕТЕЛЬ».

23 ОКТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ТРАГЕДИЯ «СКУПОЙ РЫЦАРЬ».

26 ОКТЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ТРАГЕДИЯ «МОЦАРТ И САЛЬЕРИ».

1 НОЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ПОВЕСТЬ «ИСТОРИЯ СЕЛА ГОРЮХИНА».

4 НОЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ТРАГЕДИЯ «КАМЕННЫЙ ГОСТЬ».

6 НОЯБРЯ. ОКОНЧЕНА ТРАГЕДИЯ «ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ».

…в европейских литературах были громадной величины художественные гении — Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин. И эту-то способность, главнейшую способность нашей национальности, он именно разделяет с народом нашим, и тем, главнейше, он и народный поэт. Самые величайшие из европейских поэтов никогда не могли воплотить в себе с такою силою гений чужого, соседнего, может быть, с ними народа, дух его, всю затаенную глубину этого духа и всю тоску его призвания, как мог это проявлять Пушкин. Напротив, обращаясь к чужим народностям, европейские поэты чаще всего перевоплощали их в свою же национальность и понимали по-своему. Даже у Шекспира, его итальянцы, например, почти сплошь те же англичане. Пушкин лишь один из всех мировых поэтов обладает свойством перевоплощаться вполне в чужую национальность. Вот сцены из «Фауста», вот «Скупой рыцарь» и баллада: «Жил на свете рыцарь бедный». Перечтите «Дон-Жуана», и если бы не было подписи Пушкина, вы бы никогда не узнали, что это написал не испанец. Какие глубокие, фантастические образы в поэме: «Пир во время чумы»! Но в этих фантастических образах слышен гений Англии; эта чудесная песня о чуме героя поэмы, это песня Мери со стихами:

это английские песни, это тоска британского гения, его плач, его страдальческое предчувствие своего грядущего.

Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ

А. С. ПУШКИН, Пир во время чумы

РАЗНОСТОРОННОСТЬ ПУШКИНА

Что поражает в Пушкине и на что, кажется, все еще недостаточно обращали внимание — это изумительная разносторонность его интересов, энциклопедичность тех вопросов, которые занимали его.

Достаточно бегло пересмотреть сочинения Пушкина, чтобы отметить, что в его стихах, повестях, драмах отразились едва ли не все страны и эпохи, по крайней мере связанные с современной культурой.

Античный мир восстает в переводах из поэтов древнегреческих (Сафо, Анакреон, Ион, Афеней, Ксенофан) и римских (Катул, Гораций), в подражании Ювеналу «К Лицинию», в образе Овидия из «Цыган», в таком замысле, как «Египетские ночи». Древний Восток звучит в подражаниях «Песни песней», в отрывке «Юдифь», в «Гавриилиаде». Мир ислама жив в «Подражаниях Корану», в подражаниях арабскому, Гафизу, турецкому; мусульманский Крым, мусульманский Кавказ — в поэмах, посвященных им («Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник», «Галуб»), во многих лирических стихотворениях, европейское средневековье ярко изображено в «Скупом рыцаре», в «Сценах из рыцарских времен», намечено в программах неоконченных произведений.

Почти все страны и народы новой Европы представлены в образах их поэзии.

Естественно, что с еще большей полнотой захвачена в творчестве Пушкина его родина. В поэзии Пушкина проходят картины всех областей России, не только ее центральной части, которую он особенно хорошо знал (длинный ряд стихотворений, «Евгений Онегин», «Граф Нулин», повести и пр. и пр.), но и всех ее окраин от берегов Финского залива («Медный всадник») и от Немана (из Мицкевича) до Черного моря, Крыма, Кавказа и Закавказья (Грузия, Арзрум), через Малороссию («Полтава»), через Бессарабию («Цыганы»), по Дону, по Уралу, по Волге, сливаясь иногда в одной роскошной панораме («Путешествие Онегина»).

Так же полно представлена вся русская история.

Очень многие, замечательнейшие создания позднейшей русской литературы — лишь развитие идей Пушкина. Сами того не подозревая, литературные борцы за эмансипацию женщины 60-х годов подхватили призыв Пушкина: он наметил эту тему в «Рославлеве», в отрывке «Гости съезжались», в «Египетских ночах», особенно в программе драмы «Папесса Иоанна». Зависимость от Пушкина Гоголя — очевидна («Ревизор», «Петербургские повести»). Основная идея «Преступления и наказания» и «Братьев Карамазовых» Достоевского — та же, что «Медного всадника», основная идея «Анны Карениной» Толстого — та же, что «Цыган»; так называемые «богоборцы» начала XX века сами признавали свое родство с Пушкиным и т. п.

Пушкин сознавал, что ему суждена жизнь недолгая, словно торопился исследовать все пути, по которым могла пойти литература после него. У него не было времени пройти эти пути до конца; он оставлял наброски, заметки, краткие указания; он включал сложнейшие вопросы, для разработки которых потом требовались многотомные романы, в рамку краткой поэмы или даже в сухой план произведения, написать которое не имел досуга. И до сих пор наша литература еще не изжила Пушкина; до сих пор по всем направлениям, куда она порывается, встречаются вехи, поставленные Пушкиным в знак того, что он знал и видел эту тропу.

В. БРЮСОВ

А. С. Пушкин — П. А. Плетневу. 9 декабря 1830 г.

Милый! Я в Москве с 5 декабря. Нашел тещу озлобленную на меня, и насилу с нею сладил, — но слава богу — сладил. Насилу прорвался я и сквозь карантины — два раза выезжал из Болдина и возвращался. Но слава богу, сладил и тут… Скажу тебе (за тайну), что в Болдине я писал, как давно уже не писал. Вог что я привез сюда: 2 последние главы Онегина, 8-ю, 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonyте. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: Скупой Рыцарь, Моцарт и Сальери, Пир во время чумы и Дон Жуан. Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все (весьма секретное): написал я прозою 5 повестей, от которых Боратынский ржет и бьется — и которые напечатаем также Апопуше (речь идет о «Повестях Белкина») — под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает.

Пушкин женился 18 февраля 1831 года. Я принимал участие в свадьбе, и по совершении брака в церкви отправился вместе с П. В. Нащокиным на квартиру поэта для встречи новобрачных образом…

П. ВЯЗЕМСКИЙ

МАДОННА

А. С. ПУШКИН

Мы возмужали: рок сулил и нам
житейски испытанья…

СЕКРЕТНО

Живущий в Пречистенской части отставной чиновник 10 класса Александр Сергеев Пушкин вчерашнего числа получил из части свидетельство на выезд из Москвы в Санкт-Петербург вместе с женою своею, а как он состоит под секретным надзором, то я долгом поставляю представить о сем вашему высокоблагородию.

Полицмейстер Миллер

Графиня Д. Ф. Фикельмон — П. А. Вяземскому. 25 мая 1831 г

Пушкин к нам приехал, к нашей большой радости.

Я нахожу, что он в этот раз еще любезнее. Мне кажется, что я в уме его отмечаю серьезный отпечаток, который ему и подходящ. Жена его прекрасное создание, но это меланхолическое и тихое выражение похоже на предчувствие несчастья. Физиономия мужа и жены не предсказывают ни спокойствия, ни тихой радости в будущем…

В 1831 г., когда Пушкин, женившись, проводил лето в Царском Селе, он посетил лицей. Никогда не забуду восторга, с которым мы его приняли. Как всегда водилось, когда приезжал кто-нибудь из наших «дедов», мы его окружили всем курсом и гурьбой проводили по всему лицею. Обращение его с нами было совершенно простое, как со старыми знакомыми; на каждый вопрос он отвечал приветливо, с участием расспрашивал о нашем быте, показывал нам свою бывшую комнату и передавал подробности о памятных ему местах. После мы не раз встречали его гуляющим в Царскосельском саду, то с женою, то с Жуковским.

Я. К. ГРОТ

А. С. Пушкин — Е. М. Хитрово.

Середина июня 1831 г.

…я предпринял исследование французской революции; покорнейше прошу вас, если возможно, прислать мне Тьера и Минье. Оба эти сочинения запрещены. У меня здесь есть только «Мемуары, относящиеся к революции»…

Около 20 июня 1831 г.

Спасибо, сударыня, за «Революцию» Минье, я получил ее через Новосильцева…

Итак, у вас появилась холера; впрочем, не бойтесь. Это та же история, что и с чумой; порядочные люди от нее не умирают…

А. С. Пушкин — П. В. Нащокину. 26 июня 1831 г.

В Петербурге холера… На днях на Сенной был бунт в пользу ее; собралось православного народу тысяч 6, отперли больницы, кой-кого (сказывают) убили; государь сам явился на месте бунта и усмирил его. Дело обошлось без пушек, дай бог, чтоб и без кнута. Тяжелые времена…

…Наталья Николаевна сидела обыкновенно за книгою внизу. Пушкина кабинет был наверху, и он тотчас нас зазывал к себе. Кабинет поэта был в порядке. На большом круглом столе, перед диваном, находились бумаги и тетради, часто несшитые, простая чернильница и перья; на столике графин с водой, лед и банка с кружёвниковым вареньем, его любимым. Волоса его обыкновенно еще были мокры после утренней ванны и вились на висках; книги лежали на полу и на всех полках. В этой простои комнате, без гардин, была невыносимая жара; но он это любил, сидел в сюртуке без галстука. Тут он писал, ходил по комнате, пил воду, болтал с нами, выходил на балкон… Иногда читал нам отрывки из своих сказок и очень серьезно спрашивал нашего мнения. Он восхищался заглавием одной: «Поп — толоконный лоб и служитель его Балда». «Это так дома можно, — говорил он, — а ведь цензура не пропустит!» Он говорил часто: «ваша критика, мои милые, лучше всех; вы просто говорите: этот стих нехорош, мне не нравится».

А. О. СМИРНОВА (Россет)

А. С. ПУШКИН, В альбом А. О. Смирновой

Пушкин был ревнив и страстно любил жену свою, что нисколько, однако, не мешало ему иногда скучать в ее присутствии. Она его не понимала, и, конечно, светские успехи его ставила выше литературных. Раз А. О. Смирнова посетила его на даче, — в то время, как он писал свои сказки. По ее словам, Пушкин любил писать карандашом, лежа на диване, и каждый исписанный им лист опускал на пол. Раз у ней зашла речь с Пушкиным об его стихотворении: «Подъезжая под Ижоры». — «Мне это стихотворение не нравится, — сказала ему Смирнова, — оно выступает как бы подбоченившись». Пушкину это понравилось, и он много смеялся. Когда затем Смирнова сошла вниз к жене его, Наталья Николаевна сказала ей: «Вот какая ты счастливая, — я тебе завидую. Когда ты приходишь к моему мужу, он весел и смеется, а при мне зевает».

Я. И. ПОЛОНСКИЙ

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. Середина июля 1831 г.

…С радостию взялся бы я за редакцию «политического и литературного журнала», т. е. такого, в котором печатались бы политические и заграничные новости, около которого соединил бы писателей с дарованиями, и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению. Осмеливаюсь также просить дозволения заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках. Не смею и не хочу взять на себя звание историографа после незабвенного Карамзина, но могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III.

Н. В. Гоголь — А. С. Данилевскому

Все лето я прожил в Павловске, и Царском Селе. Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей. У Пушкина повесть, октавами писанная «Кухарка», в которой вся Коломна и петербургская природа живая. Кроме того, сказки русски» народные — не то что Руслан и Людмила, но совершенно русские. Одна писана даже без размера, только с рифмами и прелесть невообразимая.

А. С. Пушкин — П. А. Плетневу

Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные молодые, веселые ребята; мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри — холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы.

…Кстати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу — но не в канцелярскую, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там, и ничего не делал.

Вскоре по выходе повестей Белкина я на минуту зашел к Александру Сергеевичу; они лежали у него на столе. Я и не подозревал, что автор их — он сам. какие это повести? И кто этот Белкин? — спросил я, заглядывая в книгу. — Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно.

П. И. МИЛЛЕР

Главное у него — это простота и сжатость рассказа: никогда ничего лишнего…

Вы не поверите, что я с восторгом, давно уже мною не испытываемым, читал это последнее время… — повести Белкина, в седьмой раз в моей жизни. Писателю надо не переставая изучать это сокровище. На меня это новое изучение произвело сильное действие.

ЛЕВ ТОЛСТОЙ

О. С. Павлищева — Н. И. Павлищеву

Александр ускакал в Москву еще перед Николиным днем и, по своему обыкновению, совершенно нечаянно, предупредив только Наташу, объявив, что ему необходимо видеться с Нащокиным и совсем не по делам поэтическим, а по делам гораздо более существенным — прозаическим. Какие именно у него дела денежные, по которым он улепетнул отсюда, — узнать от него не могла, а жену не спрашиваю. Жду брата, однако, весьма скоро назад. Очень часто вижусь с его женой; то захожу к ней, то она ко мне заходит, но наши свидания всегда случаются среди белого дня. Застать ее по вечерам и думать нечего; ее забрасывают приглашениями то на бал, то на раут. Там от нее все в восторге, и прозвали ее Психеею, с легкой руки госпожи Фикельмон.

СЕКРЕТНО

Чиновник 10 кл. Александр Пушкин 24 числа сего месяца выехал отсюда в С. Петербург; во время жительства его в Пречистенской части ничего за ним законопротивного не замечено.

Полицмейстер Миллер, в рапорте и. д. московского обер-полицмейстера. 8—10 января 1832 г.

Смирдин, переместив свою книжную лавку от Синего моста на Невский проспект, пригласил всех русских литераторов, находящихся в Петербурге, праздновать свое новоселье, — на обед. В пространной зале, которой стены уставлены книгами, — это зала чтения, — накрыт был стол на восемьдесят гостей, В начале шестого часа сели пировать. Обед был обильный и в отношении ко вкусу и опрятности довольно хороший, Это еще первый не только в Петербурге, но и в России по полному (почти) числу писателей пир и, следовательно, отменно любопытный; тут соединились в одной зале и обиженные, и обидчики, тут были даже ложные доносчики и лазутчики…

М. Е. ЛОБАНОВ

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину. 7 февраля 1832 г.

Генерал-адъютант Бенкендорф покорнейше просит Александра Сергеевича Пушкина доставить ему объяснение, по какому случаю помещены в изданном на сей 1832 год альманахе под названием Северные Цветы некоторые стихотворения его, и между прочим Анчар, древо яда, без предварительного испрошения на напечатание оных высочайшего дозволения.

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. 7 февраля 1832 г.

…Я всегда твердо был уверен, что высочайшая милость… не лишает меня и права, данного государем и всем его подданным; печатать с дозволения цензуры.

А. С. Пушкин — Н. Н. Пушкиной. 22 сентября 1832 г.

Я приехал в Москву вчера, в среду. Велосифер, по-русски поспешный дилижанс… поспешал, как черепаха, а иногда даже, как рак. В сутки случилось мне сделать три станции. Лошади расковывались, и неслыханная вещь — их подковывали на дороге. 10 лет езжу я по большим дорогам, отроду не видывал ничего подобного. Насилу дотащился в Москву.

…Приехал в Москву, поскакал отыскивать Нащокина, нашел его попрежнему озабоченным домашними обстоятельствами. Он ездил со мною в баню, обедал у меня. Завез меня к княгине Вяземской; княгиня завезла меня во французский театр, где я чуть было не заснул от скуки и усталости. Приехал к Оберу и заснул в 10 часов вечера… Видал Чаадаева в театре, он звал меня с собою повсюду, но я дремал… Не можешь вообразить, какая тоска без тебя. Я же все беспокоюсь, на кого покинул я тебя!

Ей же 27 сентября 1832 г.

Здесь я живу смирно и порядочно, хлопочу по делам, слушаю Нащокина и читаю мемуары Дидро. Был вечер у Вяземской… Сегодня еду слушать Давыдова… профессора; но я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник — а в Московском университете я оглашенный. Мое появление произведет шум и соблазн, а это приятно щекотит мое самолюбие.

Когда Пушкин вошел с министром Уваровым, для меня точно солнце озарило всю аудиторию: я в то время был в чаду обаяния от его поэзии… Перед тем однажды я видел его в церкви, у обедни, — и не спускал с него глаз. Черты его лица врезались у меня в памяти. И вдруг этот гений, эта слава и гордость России — передо мной в пяти шагах!.. Читал лекцию Давыдов, профессор истории русской, литературы. — «Вот вам теория искусства», — сказал Уваров, обращаясь к нам, к студентам, и указывая на Давыдова, — «а вот и само искусство», — прибавил он, указывая на Пушкина. Он эффектно отчеканил эту фразу, очевидно заранее приготовленную. Мы все жадно впились глазами в Пушкина. Давыдов оканчивал лекцию. Речь шла о «Слове о Полку Игоревом». Тут же ожидал своей очереди читать лекцию после Давыдова и Каченовский. Нечаянно между ними завязался, по поводу «Слова о Полку Игоревом», разговор, который мало-помалу перешел в горячий спор. — «Подойдите ближе, господа, — это для вас интересно», — пригласил нас Уваров, и мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и обоих профессоров, Не умею выразить, как велико было наше наслаждение — видеть и слышать нашего кумира.

Я не припомню подробностей их состязания, — помню только, что Пушкин горячо отстаивал подлинность древне-русского эпоса, а Каченовский вонзал в него свой беспощадный аналитический нож. Его щеки ярко горели алым румянцем, а глаза бросали молнии сквозь очки. Может быть, к этому раздражению много огня прибавлял и известный литературный антагонизм между ним и Пушкиным. Пушкин говорил с увлечением, но, к сожалению, тихо, сдержанным тоном, так что за толпой трудно было расслышать. Впрочем, меня занимал не Игорь, а сам Пушкин.

И. А. ГОНЧАРОВ

…Бой был неравен, судя по впечатлению приятеля; он и теперь еще, кажется, более на стороне профессора, — и не мудрено! Пушкин угадывал только чутьем то, что уже после него подтвердила новая школа филологии неопровержимыми данными; но этого оружия она еще-не имела в его время, а поэт не мог разорвать хитросплетенной паутины «злого паука».

Ап. И. МАНКОВ

Н. О. Пушкина — О. С. Павлищевой и Л. С. Пушкину. 20 октября 1832 г.

Александр возвратился в Петербург. Он приехал из Москвы с мучительным ревматизмом в правой ноге, но, несмотря на это, возится с переборкой на новую квартиру.

П. В. Нащокин «рассказывал Пушкину про одного белорусского небогатого дворянина, по фамилии Островский, который имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из имения и, оставшись с одними крестьянами, стал грабить сначала подьячих, потом и других».

П. И. БАРТЕНЕВ

А. С. Пушкин — П. В. Нащокину

…честь имею тебе объявить, что первый том Островского^[12] кончен и на днях прислан будет в Москву на твое рассмотрение… Я написал его в две недели, но остановился по причине жестокого ревматизма, от которого прострадал другие две недели, так что не брался за перо и не мог связать две мысли в голове.

И. С. Тургенев — П. В. Анненкову

Пушкин одним созданием Троекурова в «Дубровском» показал, какие были в нем эпические силы.

С зимы 1832 года Пушкин стал посвящать псе свое время работе в архивах, куда доступ был ему открыт еще в прошлом году. Из квартиры своей отправлялся он каждый день в разные ведомства, предоставленные ему для исследований. Он предался новой работе своей с жаром, почти со страстью.

П. В. АННЕНКОВ

Пушкин избрал для себя великий труд, который требовал долговременного изучения предмета, множества предварительных занятий и гениального исполнения. Он приступил к сочинению истории Петра Великого… Преимущественно занимали его исторические разыскания. Он каждое утро отправлялся в какой-нибудь архив, выигрывая прогулку возвращением оттуда к позднему своему обеду. Даже летом, с дачи, он ходил пешком для продолжения своих занятий.

И. А. ПЛЕТНЕВ

Министерство Военное

КАНЦЕЛЯРИЯ МИНИСТЕРСТВА

Отделение 3

В С. Петербурге «8» февраля 1833.

Его благородию А. С. Пушкину

Военный министр покорнейше просит Александра Сергеевича Пушкина уведомить его: какие именно сведения нужно будет ему получить из Военного министерства для составления Истории генералиссимуса князя Италийского графа Суворова-Рымникского?

А. С. Пушкин — А. И. Чернышеву

Милостивый государь

граф Александр Иванович

Приношу Вашему сиятельству искреннейшую благодарность за внимание, оказанное к моей просьбе.

Следующие документы, касающиеся Истории графа Суворова, должны находиться в архивах главного штаба:

1) Следственное дело о Пугачеве

2) Донесения графа Суворова во время кампании 1794 года

3) Донесения его 1799 года

4) Приказы его к войскам.

Буду ожидать от Вашего сиятельства позволения пользоваться сими драгоценными материалами.

А. С. Пушкин — П. В. Нащокину

Жизнь моя в Петербурге ни то ни се. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения.

1833 г., ОКОЛО 23. МАРТА. ВЫХОДИТ В СВЕТ РОМАН В СТИХАХ «ЕВГЕНИИ ОНЕГИН» — ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНИЕ.

Те, кто говорит, что поэма Пушкина «Онегин» есть «Дон-Жуан» русских нравов, не понимают ни Байрона, ни Пушкина, ни Англии, ни России: они судят по внешности. «Онегин» — это самое значительное произведение Пушкина, поглотившее половину его жизни. Эта поэма исходит именно из того периода, который нас занимает: она созрела в те грустные годы, которые следовали за 14 декабря, и можно ли поверить, что подобное произведение, поэтическая автобиография — лишь просто подражание.

Онегин — это ни Гамлет, ни Фауст, ни Манфред, ни Оберман, ни Тренмор, ни Карл Моор; Онегин — это русский; он возможен только в России; в ней он нужен и его встречают на каждом шагу. Онегин — это бездельник, потому что он никогда ничем не занимался, человек лишний в той сфере, в которой находится, и не имеющий достаточной силы характера, чтобы из нее выйти. Это — человек, испытывающий жизнь до самой смерти и который желал бы испробовать смерть, чтобы посмотреть, не лучше ли она жизни. Он все начинал и ничего не доводил до конца, он думал тем больше, чем меньше делал; он в двадцать лет уже стар, а, начиная стареть, молодеет через любовь. Он всегда чего-то ожидал, как мы все, потому что человек не настолько безумен, чтобы верить в продолжительность теперешнего положения в России… Ничего не пришло, а жизнь уходила. Тип Онегина до такой степени национален, что встречается во всех романах и во всех поэмах, которые имели хоть некоторую популярность в России, и не потому, что ему хотели подражать, а потому, что его постоянно находишь возле себя и в себе самом.

А. И. ГЕРЦЕН

1833 г., 25 МАРТА. ПУШКИН НАЧАЛ ПИСАТЬ «ИСТОРИЮ ПУГАЧЕВА». ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА 22 МАЯ БЫЛА ЗАКОНЧЕНА ПЕРВАЯ ЧЕРНОВАЯ РЕДАКЦИЯ.

С. Л. Пушкин — О. С. Павлищевой. 1 августа 1833 г.

6 июля бог дал Александру сына, но не он и не жена его сообщают нам это, а графиня Ивелич. По ее письму, моя невестка до сих пор еще очень страдает.

1833 г., 7 АВГУСТА. ПУШКИНУ РАЗРЕШЕНА ЧЕТЫРЕХМЕСЯЧНАЯ ПОЕЗДКА В КАЗАНСКУЮ И ОРЕНБУРГСКУЮ ГУБЕРНИИ ДЛЯ СОБИРАНИЯ МАТЕРИАЛА О ПУГАЧЕВЕ. С 25 ПО 29 АВГУСТА ОН В МОСКВЕ, ЗАТЕМ — В СЕНТЯБРЕ — НИЖНИЙ НОВГОРОД, КАЗАНЬ, СИМБИРСК, УРАЛЬСК, ОРЕНБУРГ, БЕРДЫ…

А. С. Пушкин — Н. Н. Пушкиной. Торжок, 20 августа 1833 г.

Вот тебе подробная моя Одиссея. Ты помнишь, что от тебя уехал я в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого моста. — Нева так была высока, что мост стоял дыбом: веревка была протянута и полиция не пускала экипажей. Чуть было не воротился на Черную речку.

Павловское, 21 августа

Вчера, своротя на проселочную дорогу к Яропольцу, узнаю с удовольствием, что проеду мимо Вульфовых поместий и решился их посетить… Здесь я нашел большую перемену. Назад тому 5 лет Павловское, Малинники и Берново наполнены были уланами и барышнями, но уланы переведены, а барышни разъехались…

Казань, 8 сентября

Я в Казани с 5… Здесь я возился со стариками, современниками моего героя, объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону.

Село Языкова, 65 верст от Симбирска, 12 сентября

Пишу тебе из деревни поэта Языкова, к которому я заехал и не нашел дома… Я путешествую кажется с пользою, но еще не на месте и ничего не написал. И сплю и вижу приехать в Болдино, и там запереться… Сегодня еду в Симбирск, отобедаю у губернатора и к вечеру отправлюсь в Оренбург, последняя цель моего путешествия.

Оренбург, 19 сентября

Я здесь со вчерашнего дня. Насилу доехал, дорога прескучная, погода холодная, завтра еду я к яицким казакам, побуду у них дни три — и отправлюсь в деревню через Саратов и Пензу.

Что, женка? скучно тебе? мне тоска без тебя. Кабы не стыдно было, воротился бы прямо к тебе, ни строчки не написав. Да нельзя, мой ангел. Взялся за гуж, не говори, что не дюж — то есть; уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой. А уж чувствую, что дурь на меня находит — я и в коляске сочиняю…

Болдина, 2 октября

Милый друг мой, я в Болдине, со вчерашнего дня — думал здесь найти от тебя письма, и не нашел ни одного. Что с вами? здорова ли ты? здоровы ли дети? Сердце замирает, как подумаешь… Последнее письмо мое ты должна была получить из Оренбурга. Оттуда поехал я в Уральск — тамошний атаман и казаки приняли меня славно, дали мне два обеда, подпили за мое здоровье, на перерыв давали мне все известия, в которых имел нужду — и накормили меня свежей икрой, при мне изготовленной… В деревне Берде, где Пугачев простоял 6 месяцев, имел я (удачу) — нашел 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год. Я от нее не отставал… Теперь надеюсь многое привести в порядок, многое написать и п[отом] к тебе с добычею… Прости — оставляю тебя для Пугачева]. Христос с Вами, дети мои. Целую тебя, женка — будь умна и здорова.

В 1833 ГОДУ ОСЕНЬЮ:

14 ОКТЯБРЯ — ОКОНЧЕНА «СКАЗКА О РЫБАКЕ И РЫБКЕ»,

24—27 ОКТЯБРЯ — НАПИСАНА ПОЭМА «АНДЖЕЛО»,

31 ОКТЯБРЯ — ОКОНЧЕН «МЕДНЫЙ ВСАДНИК»,

2 НОЯБРЯ — ОКОНЧЕНА «ИСТОРИЯ ПУГАЧЕВА»,

4 НОЯБРЯ — ОКОНЧЕНА «СКАЗКА О МЕРТВОЙ ЦАРЕВНЕ».

ГЕНИЙ-ТРУЖЕНИК

Пушкин — писатель беспримерной, единственной в своем роде гениальной одаренности.

Стихи и проза Пушкина отличаются такой предельной непринужденностью, естественностью и простотой, что кажется — они сами собой, без малейшего напряжения, без каких-либо усилий спадали с его пера на бумагу. На самом деле это совсем не так. Гениальный поэт, Пушкин был и великим тружеником.

Это проницательно почувствовал другой великий гений-труженик, Лев Толстой. «Чем ярче вдохновение, — говорил Толстой, — тем больше должно быть кропотливой работы для его исполнения. Мы читаем Пушкина, стихи такие гладкие, такие простые, и нам кажется, что у него так и вылилось это в такую форму. А нам не видно, сколько он употребил труда для того, чтобы вышло так просто и гладко».

И Толстой был совершенно прав. Пушкин и сам придал однажды своему творческому труду выразительный эпитет: «тайный труд». Но если мы обратимся к черновым рукописям Пушкина или перелистаем обширные разделы так называемых других редакций и вариантов, опубликованных в наше советское время в Полном академическом собрании его сочинений и чаще всего во много раз превосходящих раздел окончательного текста, — тайное становится явным. Мы наглядно убеждаемся, какое колоссальное количество огромного труда, настойчивой и действительно прямо-таки «кропотливой» работы вкладывал в свой творческий процесс великий родоначальник новой русской литературы.

Пушкин в полной мере осознавал абсолютную необходимость для каждого писателя настойчивого творческого труда. «Когда талант чуждается труда, — считал он, — из-под пера его не выйдет ничего сколько-нибудь значительного». «В наше время главный недостаток есть отсутствие труда», — замечал он о писателях-современниках.

Замечательно, что критерий труда — и это еще одно подтверждение глубокой народности Пушкина — вообще был для него той мерой, которая определяла оценку им человека, и в особенности исторического деятеля, деятеля культуры.

Дм. БЛАГОЙ

КУДЕСНИК РУССКОГО ЯЗЫКА

И вот перед нами величайший гений русского народа Александр Сергеевич Пушкин. Сколько он думал о красоте слога и силе русского языка. Он думал над каждой строкой «Слова о полку Игореве», он волновался по поводу того, как надо писать — «цыганы» или «цыгане», ибо для него русский язык был священным сокровищем, обладающим волшебной жизненной силой, был сказочной живой водой. И посмотрите, друзья мои, что этот волшебник делал с простым ямбом. Отсчитайте ямб. Скажем, четырехстопный. Та-та та-та…

Что же этот волшебник делает с таким классическим окаменевшим размером? Посмотрите, вот он звучит у него игриво, задорно, хлыщевато:

То бросает этот ямб, как грохочущую лавину бронзы и гранита, вслед бегущему Евгению в «Медном всаднике»:

То заставит вспыхнуть пышным, праздничным и в то же время невероятно точным фейерверком слов, где каждый звук образен до предела:

Вы заметьте… что это повторение буквы «П» — шипенье, пенистых, пунша, пламень — действительно передает пышность и веселье богатого пиршества.

Вл. ЛУГОВСКОЙ

Сим имею честь донести, что г. Пушкин пребывание имел Лукояновского уезда в селе Болдине., как известно мне, занимался единственно только одним сочинением… в жизни его предосудительного ничего не замечено.

Из рапорта земского исправника

Возвратившись в Петербург, Пушкин не застал жену дома. Она была на бале у Карамзиных. Ему хотелось видеть ее возможно скорее и своим неожиданным явлением сделать ей сюрприз. Он едет к квартире Карамзиных, отыскивает карету Натальи Николаевны, садится в нее и посылает лакея сказать жене, чтобы она ехала домой по очень важному делу, но наказал отнюдь не сообщать ей, что он в карете. Посланный возвратился и доложил, что Наталья Николаевна приказала сказать, что она танцует мазурку с князем Вяземским. Пушкин посылает лакея во второй раз сказать, чтобы она ехала домой безотлагательно. Наталья Николаевна вошла в карету и прямо, попала в объятия мужа. Поэт об этом факте писал нам и, помню, с восторгом упоминал, как жена его была авантажна в этот вечер в своем роскошном розовом платье.

В. А. НАЩОКИНА

А. С. Пушкин. Дневник. 14 декабря 1833 г.

11-го получено мною приглашение от Бенкендорфа явиться к нему на другой день утром. Я приехал. Мне возвращен «Медный всадник» с замечаниями государя. Слово КУМИР не пропущено высочайшей цензурою; стихи:

вымараны. На многих местах поставлен (?), — все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условия со Смирдиным.

Служащего в министерстве ин. дел тит. сов. Александра Пушкина всемилостивейше пожаловали мы в звание камер-юнкера двора нашего.

Высочайший указ придворной конторы от 31 декабря 1833 г.

Император Николай I желал, чтобы Пушкина, блистающая молодостью и красотой, появлялась на придворных вечерах и балах. Однажды, заметив ее отсутствие, он спросил, какая тому причина? Ему сказали, что, так как муж ее не имеет права посещать эти вечера, то понятно, он не пускает и жену свою. И вот, чтобы сделать возможным присутствие Пушкиной вместе с мужем, государь решил дать ему звание камер-юнкера..

Я. П. ПОЛОНСКИЙ

А. С. Пушкин. Дневник, 1 января 1834 г.

Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцовала в Аничкове.

7 января 1834 г.

Государь сказал княгине Вяземской: «Я надеюсь, что Пушкин принял по-хорошему свое назначение. До сих пор он держал данное мне слово, и я был доволен им» и пр. и пр. Великий князь намедни поздравил меня в театре: покорнейше благодарю, ваше высочество: до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили.

17 января 1834 г.

Бал у гр. Бобринского, один из самых блистательных. Государь мне о моем камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его.

Н. О. Пушкина — О. С. Павлищевой. 26 января 1834 г.

Александр к большому удовольствию жены сделан камер-юнкером. Представление ее ко двору в среду, 17-го числа, увенчалось большим успехом. Участвует на всех балах, только об ней и говорят; на бале у Бобринского император танцовал с нею кадриль, и за ужином сидел возле нее… Натали всегда прекрасна, элегантна, везде празднуют ее появление. Возвращается с вечеров в четыре или в пять часов утра, обедает в восемь часов вечера, встав из-за стола, переодевается и опять уезжает.

А. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. 26 февраля 1934 г.

Не имея ныне способа, независимо от книгопродавцев, приступить к напечатанию мною написанного сочинения, осмелюсь прибегнуть к Вашему сиятельству со всепокорнейшею моею просьбою о выдаче мне из казны заимообр'азно, за установленные проценты, 20 000 рублей, с тем, чтоб я оные выплатил в два года по срокам, которые угодно будет назначить начальству.

27 февраля

…государю императору угодно было через Ваше сиятельство дозволить мне печатать Историю Пугачева в одной из типографий, зависящих от его высокопревосходительства М. М. Сперанского: осмеливаюсь прибегнуть к Вашему сиятельству с покорнейшею просьбою дать знать о том куда следует.

А. С. Пушкин. Дневник. 10 мая 1834 г.

Московская почта распечатала письмо, писанное мною Наталье Николаевне, и, нашед в нем отчет о присяге великого князя, писанный, видно, слогом неофициальным, донесло обо всем полиции. Полиция, не разобрав смысла, представила письмо государю, который сгоряча также его не понял. К счастию, письмо показано было Жуковскому, который и объяснил его. Все успокоилось. Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и с благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, — но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако, какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать к царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться — и давать ход интриге…

A. С. Пушкин — А. X. Бенкендорфу. 25 июня 1834 г.

Граф.

Поскольку семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, я вижу себя вынужденным оставить службу, и покорнейше прошу Ваше сиятельство исходатайствовать мне соответствующее разрешение.

В качестве последней милости я просил бы, чтобы дозволение посещать архивы, которое соизволил мне даровать его величество, не было взято обратно.

А. X. Бенкендорф — А. С. Пушкину. 30 июня 1834 г.

Милостивый государь, Александр Сергеевич.

Письмо Ваше ко мне от 25-го сего июня было мною представлено государю императору в подлиннике, и его императорское величество, не желая никого удерживать против воли, повелел мне сообщить г. вице-канцлеру об удовлетворении Вашей просьбы, что и будет мною исполнено.

Затем на просьбу Вашу о предоставлении Вам и в отставке права посещать государственные архивы для извлечения справок государь император не изъявил своего соизволения, так как право сие может принадлежать единственно людям, пользующимся особенно доверенностью начальства.

B. А. Жуковский — А. С. Пушкину. 2 июля 1834 г.

Государь говорил со мной о тебе… Я только спросил:

«Нельзя ли как это поправить?!» — «Почему же нельзя? — ответил он. — Я никогда не удерживаю никого и дам ему отставку. Но в таком случае все между нами кончено. Он может, однако, еще возвратить письмо свое».

А. С. Пушкин — В. Л. Жуковскому

Идти в отставку, когда того требуют обстоятельства, будущая судьба всего моего семейства, собственное мое спокойствие — какое тут преступление? какая неблагодарность? Но государь может видеть в этом что-то похожее на то, чего понять все-таки не могу. В таком случае я не подаю в отставку и прошу оставить меня в службе.

1834 г., ИЮЛЬ. ВЫШЛИ В СВЕТ В ПЕТЕРБУРГЕ «ПОВЕСТИ, ИЗДАННЫЕ АЛЕКСАНДРОМ ПУШКИНЫМ». В КНИГУ ВОШЛИ «ПОВЕСТИ БЕЛКИНА» И ДВЕ ГЛАВЫ ИЗ ПОВЕСТИ «ПИКОВАЯ ДАМА».

А. С. Пушкин — Н. Н. Пушкиной. 26 июля 1834 г.

Наташа мой ангел, знаешь ли что? я беру этаж, занимаемый теперь Вяземскими. Княгиня едет в чужие края, дочь ее больна не на шутку; боятся чахотки. Дай бог, чтоб юг ей помог… Пожалуйста не сердись на меня за то, что я медлю к тебе явиться. Право, душа просит; да мошна не велит. Я работаю до низложения риз. Держу корректуру двух томов вдруг, пишу примечания, закладываю деревни — Льва Сергеича выпроваживаю в Грузию. Все слажу — и сломя голову к тебе прискачу. Сей час приносили мне корректуру и я тебя оставил для Пугачева. В корректуре я прочел, что Пугачев поручил Хлопуше грабеж заводов. Поручаю тебе грабеж Заводов — слышишь ли, моя Хло-Пушкина? ограбь Заводы и возвратись с добычею. В свете я не бываю.

Около 30 июля

Что это значит, жена? Вот уже более недели, как я не получаю от тебя писем. Где ты? что ты? В Калуге? в деревне? откликнись. Что. так могло тебя занять и развлечь? какие балы? какие победы? уж не больна ли ты? Христос с тобой. Или просто хочешь меня заставить скорее к тебе приехать. Пожалуй-ста, женка — брось эти военные хитрости, которые не на шутку мучат меня за тысячи верст от тебя…Дела мои продвигаются. Два тома печатаются вдруг… Я очень занят. Работаю целое утро — до 4 часов — никого к себе не пускаю. Потом обедаю у Дюме, потом играю на бильярде в клубе — возвращаюсь домой рано, надеясь найти от тебя письмо — и всякой день обманываюсь. Тоска. Тоска…

25 АВГУСТА ПУШКИН ОТПРАВИЛСЯ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ, ЗАТЕМ НА ПОЛОТНЯНЫЙ ЗАВОД, ЧТОБЫ СВИДЕТЬСЯ С ЖЕНОЙ, ЗАТЕМ СНОВА В МОСКВУ — НЕНАДОЛГО. 13 СЕНТЯБРЯ ПУШКИН БЫЛ УЖЕ В БОЛДИНЕ.

2 °CЕНТЯБРЯ ОКОНЧИЛ «СКАЗКУ О ЗОЛОТОМ ПЕТУШКЕ», ПОТОМ ПОШЛИ ПОЧТИ ПУСТЫЕ НЕДЕЛИ. В СЕРЕДИНЕ ОКТЯБРЯ ПУШКИН ЧЕРЕЗ МОСКВУ ВЕРНУЛСЯ В ПЕТЕРБУРГ.

Однажды, — это было в октябре, — ходим мы по сборной зале и ждем Гоголя. Вдруг входит Пушкин и Жуковский. От швейцара, конечно, они уж знали, что Гоголь еще не приехал, и потому, обратясь к нам, спросили только: «в которой аудитории будет читать Гоголь?» Мы указали на аудиторию. Пушкин и Жуковский заглянули в нее, но не вошли, а остались в сборной зале. Через четверть часа приехал Гоголь, и мы вслед за тремя поэтами вошли в аудиторию и сели по местам. Гоголь вошел на кафедру и вдруг, как говорится, ни с того, ни с сего, начал читать взгляд на историю аравитян. Лекция была блестящая. Она вся из слова в слово напечатана в «Арабесках». Видно, что Гоголь знал заранее о намерении поэтов приехать на его лекцию, и потому приготовлялся угостить их поэтически. После лекции Пушкин заговорил о чем-то с Гоголем, но я слышал одно только: «увлекательно!»

Н. И. ИВАНИЦКИЙ

Пугачев сидел один в задумчивости. Оружие его висело в стороне. Услыша вошедших казаков, он поднял голову и спросил, чего им надобно? Они стали говорить о своем отчаянном положении и, между тем, тихо подвигаясь, старались загородить его от висевшего оружия. Пугачев начал опять уговаривать их идти к Гурьеву городку. Казаки отвечали, что они долго ездили за ним и что уже ему пора ехать за ними. — Что же? — сказал Пугачев, — вы хотите изменить своему государю? — Что делать! — отвечали казаки и вдруг на него кинулись. Пугачев успел от них отбиться. Они отступили на несколько шагов. — Я давно видел вашу измену, — сказал Пугачев и, подозвав своего любимца, илецкого казака Творогова, протянул ему свои руки и сказал: вяжи!

А С. ПУШКИН, История Пугачева

Сей исторический отрывок составлял часть труда, мною оставленного. В нем собрано все, что было обнародовано правительством касательно Пугачева, и то, что показалось мне достоверным в иностранных писателях, говоривших о нем. Также имел я случай пользоваться некоторыми рукописями, преданиями и свидетельством живых.

Будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачеве, легко исправит и дополнит мой труд — конечно несовершенный, но добросовестный.

А. С. ПУШКИН, Предисловие к «Истории Пугачева»

А. С. Пушкин. Дневник. Февраль 1835 г.

В публике очень бранят моего Пугачева, а что хуже, — не покупают. Уваров…^[13] большой подлец. Он кричит о моей книге, как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков… преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя.

И нет его —
и Русь оставил он

Пушкин… встречал радостно всякое молодое дарование, всякую попытку, от которой литература могла ожидать пользы.

М. Н. ЛОНГИНОВ

Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и наконец, один раз, после того, как я прочел одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое, однакож, поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: «Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого, с этой способностью не приняться за большое сочинение! Это просто грех». Вслед за этим начал он представлять мне слабое мое сложение, мои недуги, которые могут прекратить мою жизнь рано; привел мне в пример Сервантеса, который хотя и написал несколько очень замечательных и хороших повестей, но если бы не принялся за «Донкишота», никогда бы не занял того места, которое занимает теперь между писателями, и, в заключение всего, отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то вроде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет «Мертвых душ». (Мысль «Ревизора» принадлежит также ему.)

Н. В. ГОГОЛЬ

Отличительным характером Пушкина в большом обществе была его задумчивость или какая-то грусть, которую даже трудно выразить. Он казался при этом стесненным, попавшим не на свое место. Зато в искреннем небольшом кругу, с людьми по сердцу, не было человека разговорчивее, любезнее, остроумнее. Тут он любил и посмеяться, и похохотать, глядел на жизнь только с веселой стороны и с необыкновенной ловкостью мог открывать смешное. Одушевленный разговор его был красноречивой импровизацией, так что он обыкновенно увлекал всех, овладевал разговором, и это всегда кончалось тем, что другие смолкали невольно, а говорил он. Если бы записан был хоть один такой разговор Пушкина, похожий на рассуждение, перед ним показались бы бледны профессорские речи Внльмена и Гизо. Вообще Пушкин обладал необычайными умственными способностями. Уже во время славы своей он выучился, живя в деревне, латинскому языку, которого почти не знал, вышедши из лицея. Потом; в Петербурге, изучил он английский язык в несколько месяцев, так, что мог читать поэтов. Французский знал он в совершенстве… Он страстно любил искусства и имел в них оригинальный взгляд.

Тем особенно был занимателен и разговор его, что он обо всем судил умно, блестяще и чрезвычайно оригинально.

Кс. А. ПОЛЕВОЙ

— Я иногда вижу во сне дивные стихи, во сне они прекрасны, но как уловить, что пишешь во время сна. Раз я разбудил бедную Наташу и продекламировал ей стихи, которые только что видел во сне, потом я испытал истинные угрызения совести: ей так хотелось спать!

— Почему вы тотчас же не записали этих стихов?

Он посмотрел на меня насмешливо и грустно ответил:

— Жена моя сказала, что ночь создана на то, чтобы спать, она была раздражена, и я упрекнул себя за свой эгоизм. Тут стихи и улетучились.

А. О. СМИРНОВА

1 МАЯ 1835 ГОДА ВЫШЛА В СВЕТ «СКАЗКА О РЫБАКЕ И РЫБКЕ», ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ПУШКИН — В ТРИГОРСКОМ. ВСЕГО ЧЕТЫРЕ ДНЯ ПРОЖИЛ ОН ЗДЕСЬ И К 14 МАЯ ДОЛЖЕН БЫЛ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ — РОДИЛСЯ СЫН ГРИГОРИЙ, ТРЕТИЙ РЕБЕНОК В СЕМЬЕ.

А. С. Пушкин — И. Н. Пушкиной 25 сентября 1835 г.

Вообрази, что до сих пор не написал я ни строчки, а все потому, что не спокоен. В Михайловском нашел я все по-старому, кроме того, что нет уж в нем няни моей, и что около знакомых старых сосен поднялась, во время моего отсутствия, молодая, сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых уже не пляшу. Но делать нечего; все кругом меня говорит, что я старею, иногда даже чистым, русским языком. Например, вчера мне встретилась знакомая баба, которой не мог я не сказать, что она переменилась. А она мне: да и ты, мой кормилец, состарился да и подурнел. Хотя могу я сказать вместе с покойной няней моей: хорош никогда не был, а молод был… В Тригорском стало просторнее — Евпраксия Ник. и Ал. Ив. замужем, но Пр. Ал. все та же, и я очень люблю ее. Веду себя скромно и порядочно. Гуляю пешком и верьхом, читаю романы В. Скотта, от которых в восхищении, да охаю о тебе.

А. С. ПУШКИН

А. С. Пушкин — Н. Н. Пушкиной

Государь обещал мне Газету, а там запретил: заставляет меня жить в Петербурге, а не дает мне способов жить моими трудами. Я теряю время и силы душевные, бросаю за окошки деньги трудовые, и не вижу ничего в будущем. Отец мотает имение без удовольствия, как без расчета; твои теряют все… Что из этого будет? Господь ведает.

А. С. Пушкин — П. В. Нащокину

Болезнь матери моей заставила меня воротиться в город… Думаю побывать в Москве, коли не околею на дороге. Есть ли у тебя угол для меня? То-то бы наболтались! а здесь не с кем. Денежные мои обстоятельства плохи — я принужден был приняться за журнал. Не ведаю, как еще пойдет. Смирдин уже предлагает мне 15.000, чтобы я от своего предприятия отступился, и стал бы снова сотрудником его Библиотеки. Но хотя это было бы и выгодно, но не могу на то согласиться… Желал бы я взглянуть на твою семейную жизнь, и ею порадоваться. Ведь и я тут участвовал, и имел влияние на решительный переворот твоей жизни. Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться… Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились.

…последний год ее жизни, когда она^[14] была больна несколько месяцев, Александр Сергеевич ухаживал за нею с такой нежностью… что она узнала свою несправедливость и просила у него прощения, сознаваясь, что не умела его ценить. Он сам привез ее тело в Святогорский монастырь, где она похоронена. После похорон он был чрезвычайно расстроен и жаловался на судьбу, что она и тут его не пощадила, дав ему такое короткое время пользоваться нежностью материнскою, которой до того времени он не знал.

Е. Н. ВУЛЬФ (Вревская)

П. А. Плетнев — Я. К. Гроту

Золотые слова Пушкина насчет существующих и принятых многими правил о дружеских сношениях. «Все, — говорил в негодовании Пушкин, — заботливо исполняют требования общежития в отношении к посторонним, т. е. к людям, которых мы не любим, а чаще и не уважаем, и это единственно потому, что они для нас — ничто. С друзьями же не церемонятся, оставляют без внимания обязанности свои к ним, как к порядочным людям, хотя они для нас — все. Нет, я так не хочу действовать. Я хочу доказывать моим друзьям, что не только их люблю и верю в них, но признаю за долг и им, и себе, и посторонним показывать, что они для меня первые из порядочных людей, перед которыми я не хочу и боюсь манкировать чем бы то ни было, освященным обыкновениями и правилами общежития».

В. К. Кюхельбекер — А. С. Пушкину из Баргузина в Петербург. 12 февраля 1836 г.

Двенадцать лет, любезный друг, я не писал к тебе… Не знаю, как на тебя подействуют эти строки: они писаны рукою, когда-то тебе знакомою; рукою этою водит сердце, которое тебя всегда любило; ио двенадцать лет не шутка. Впрочем м о й долг прежде всех лицейских товарищей вспомнить о тебе в ту минуту, когда считаю себя свободным писать к вам, долг, потому что и ты же более всех прочих помнил о вашем затворнике. Книги, которые время от времени пересылал ты ко мне, во всех отношениях мне драгоценны: раз, они служили мне доказательством, что ты не совсем еще забыл меня, а во-вторых, приносили мне в моем уединении большое удовольствие. Сверьх того, мне особенно приятно было, что именно ты, поэт, более наших прозаиков заботишься обо мне: это служило мне вместо явного опровержения всего того, что господа, люди хладнокровные и рассудительные, обыкновенно взводят на грешных служителей стиха и рифмы. У них поэт и человек недельный одно и то же, а вот же Пушкин оказался другом гораздо более дельным, чем все они вместе. Верь, Александр Сергеевич, что умею ценить и чувствовать все благородство твоего поведения: не хвалю тебя и даже не благодарю, потому что должен был ожидать от тебя всего прекрасного; но клянусь, от всей души радуюсь, что так случилось.

А. Н. Мордвинов — А. С. Пушкину

Его сиятельство граф Александр Христофорович просит Вас доставить к нему письмо, полученное Вами от Кюхельбекера, и вместе с тем желает непременно знать через кого Вы его получили.

А. С. Пушкин — А. Н. Мордвинову

Мне вручено оное тому с неделю, по моему возвращению с прогулки, оно было просто отдано моим людям безо всякого словесного препоручения неизвестно кем. Я полагал, что письмо доставлено мне с Вашего ведома.

А. С. Пушкин — П. В. Нащокину

Я приехал к себе на дачу 23-го в полночь и на пороге узнал, что Нат. Ник. благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда. Она спала. На другой день я ее поздравил и отдал вместо червонца твое ожерелье, от которого она в восхищении… Теперь поговорим о деле. Я оставил у тебя два порожних экз. Современника. Один отдай кн. Гагарину, а другой пошли от меня Белинскому (тихонько от Наблюдателей) и вели сказать ему, что очень жалею, что с ним не успел увидеться.

…«Современник» есть явление важное и любопытное сколько по знаменитости имени его издателя, столько и от надежд, возлагаемых на него одною частью публики, и страха, ощущаемого от него другою частью публики. Г. Сенковский, редактор «Библиотеки для чтения», аристарх и законодатель этой последней части публики, до того испугался предприятия Пушкина, что, забыв свое обычное благоразумие, имел неосторожность сказать, что он «отдал бы все на свете, лишь бы только Пушкин не сдержал своей программы».

В. Г. БЕЛИНСКИЙ

1836 г., 26 АВГУСТА ЦЕНЗУРА ЗАПРЕТИЛА СТАТЬЮ ПУШКИНА «АЛЕКСАНДР РАДИЩЕВ», СЧИТАЯ, ЧТО НИ К ЧЕМУ ПРОБУЖДАТЬ О НЕМ ПАМЯТЬ В ПАРОДЕ.

ИЗ СТАТЬИ «АЛЕКСАНДР РАДИЩЕВ»

Мелкий чиновник, человек без всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины! И заметьте: заговорщик надеется на соединенные силы своих товарищей; член тайного общества, в случае не-удачи, или готовится изветом заслужить себе помилование или, смотря на многочисленность своих соумышленников, полагается на безнаказанность. Но Радищев один. У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха — а какого успеха он может ожидать? — он один отвечает за все, он один представляется жертвой закону.

А. С. ПУШКИН

В сентябре Пушкин приехал в Академию Художеств с женою Натальей Николаевной на нашу сентябрьскую выставку картин. Узнав, что Пушкин на выставке и пришел в Античную галерею, мы, ученики, побежали туда и толпой окружили любимого поэта. Он под руку с женой стоял перед картиной художника Лебедева, даровитого пейзажиста, и долго рассматривал и восхищался ею. Инспектор Академии, Крутов, который его сопровождал, искал всюду Лебедева, чтобы представить Пушкину, но Лебедева не оказалось нигде… Тогда, увидев меня, он взял меня за руку и представил Пушкину, как получившего тогда золотую медаль (я оканчивал в тот год Академию).

И. К. АЙВАЗОВСКИЙ

Поэт Пушкин при первом взгляде на группу Пименова («Мальчик, играющий в бабки») сказал:

— Слава богу! Наконец и скульптура в России явилась народная.

Президент А. Н. Оленин указал ему художника. Пушкин пожал руку Пименова, назвав его собратом. Долго всматриваясь и отходя на разные расстояния, поэт в заключение вынул записную книжку и тут же написал экспромт:

«Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено Бодро оперся, другой поднял меткую кость.

Вот уж прицелился… Прочь! раздайся, народ любопытный,

Врозь расступись: не мешай русской удалой игре».

Написанный листок вручен самим поэтом художнику, с новым пожатием и приглашением к себе.

П. Н. ПЕТРОВ

19 ОКТЯБРЯ 1836 ГОДА, В ДЕНЬ ЛИЦЕЙСКОЙ ГОДОВЩИНЫ, ЗАКОНЧЕНА ПОВЕСТЬ «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА».

А. С. Пушкин — П. А. Корсакову

…Роман мой основан на предании, некогда слышанном мною, будто бы один из офицеров, изменивших своему долгу и перешедших в шайки Пугачевские, был помилован императрицей по просьбе престарелого отца, кинувшегося ей в ноги. Роман, как изволите видеть, ушел далеко от истины…

ПРОТОКОЛ ПРАЗДНИЧНОЙ 25-ЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНЫ ОСНОВАНИЯ ЛИЦЕЯ

Праздновали двадцатипятилетие лицея Юдин, Мясоедов, Гревениц, Яковлев, Мартынов, Модест Корф, А. Пушкин, Алексей Илличевский, С. Комовский, Ф. Стевен, К. Данзас.

Собрались вышеупомянутые господа лицейские в доме Яковлева и пировали следующим образом: 1) обедали вкусно и шумно, 2) выпили три здоровья (по заморскому toasts): а) за двадцатипятилетие лицея, b) за благоденствие лицея, с) за здоровье отсутствующих, 3) читали письма, писанные некогда отсутствующим братом Кюхельбекером к одному из товарищей, 4) читали старинные протоколы и песни и проч, бумаги, хранящиеся в архиве лицейском у старосты Яковлева, 5) поминали лицейскую старину, 6) пели национальные песни, 7) Пушкин начал читать стихи на 25-летие лицея, но всех стихов не припомнил и кроме того отозвался, что он их не докончил, но обещал докончить, списать и приобщить в оригинале к сегодняшнему протоколу.

…он извинился перед товарищами, что прочтет им пьесу, не вполне доделанную, развернул лист бумаги, помолчал немного и только что начал, при всеобщей тишине:

как слезы покатились из глаз его. Он положил бумагу на стол и отошел в угол комнаты, на диван… Другой товарищ уже прочел за него последнюю лицейскую годовщину.

П. В. АННЕНКОВ

А. С. ПУШКИН

На балу у княгини Бутеро. На лестнице рядами стояли лакеи в богатых ливреях. Редчайшие цветы наполняли воздух нежным благоуханием. Роскошь необыкновенная! Поднявшись наверх, мы очутились в великолепном саду, — перед нами анфилада салонов, утопающих в цветах и зелени. В обширных апартаментах раздавались упоительные звуки музыки невидимого оркестра. Совершенно волшебный очаровательный замок. Большая зала с ее беломраморными стенами, украшенными золотом, представлялась храмом огня, — она пылала.

Оставались мы в ней не долго; в этих многолюдных, блестящих собраниях задыхаешься… В толпе я заметил д’Антеса, но он меня не видел. Возможно, впрочем, что просто ему было не до того. Мне показалось, что глаза его выражали тревогу, — он искал кого-то взглядом, и, внезапно устремившись к одной из дверей, исчез в соседней зале. Через минуту он появился вновь, но уже под руку с госпожею Пушкиной. До моего слуха долетело:

— Уехать — думаете ли вы об этом — я этому не верю — вы этого не намеревались сделать…

Выражение, с которым произнесены эти слова, не оставляло сомнения насчет правильности наблюдений, сделанных мною ранее — они безумно влюблены друг в друга! Пробыв на балу не более получаса, мы направились к выходу: барон танцевал мазурку с госпожею Пушкиной. Как счастливы они казались в эту минуту!

И. К. МЕРДЕР

Дантес обладал безукоризненно правильными, красивыми чертами лица, но ничего не выражающими, что называется, стеклянными глазами. Ростом он был выше среднего, к которому очень шла полурыцарская, нарядная, кавалергардская форма. К счастливой внешности следует прибавить неистощимый запас хвастовства, самодовольства, пустейшей болтовни… Дантесом увлекались женщины не особенно серьезные и разборчивые, готовые хохотать всякому излагаемому в модных салонах вздору.

Л. Н. ПАВЛИЩЕВ

А. Н. Карамзин — брату

Начинаю с того, что советую не протягивать ему руки с такою благородною доверенностью: теперь я знаю его, к несчастью, по собственному опыту. Дантес был пустым мальчишкой, когда приехал сюда, забавный тем, что отсутствие образования сочеталось в нем с природным умом, а в общем — совершеннейшим ничтожеством как в нравственном, так и в умственном отношении. Если бы он таким и оставался, он был бы добрым малым, и больше ничего; я бы не краснел, как краснею теперь, оттого, что был с ним в дружбе, — но его усыновил Геккерн по причинам, до сих пор еще неизвестным обществу. Геккерн, будучи умным человеком и утонченнейшим развратником, какие только бывали под солнцем, без труда овладел совершенно умом и душой Дантеса, у которого первого было много меньше, нежели у Геккерна, а второй не было, может быть, и вовсе. Эти два человека, не знаю, с какими дьявольскими намерениями, стали преследовать госпожу Пушкину с таким упорством и настойчивостью, что, пользуясь недалекостью ума этой женщины и ужасной глупостью ее сестры Екатерины, в один год достигли того, что почти свели ее с ума и повредили ее репутации во всеобщем мнении.

Где и как произошло знакомство Дантеса с Натальей Николаевной, я не знаю, но с первой встречи она произвела на него впечатление, не изгладившееся всю его жизнь. Наталья Николаевна первое время не обращала никакого внимания на явное ухаживание Дантеса, привыкшего к легким победам, и это равнодушие, казавшееся ему напускным, только подзадаривало его. Тогда он принялся за систематическую атаку. Никто из молодежи не допускался в дом Пушкиных на интимную ногу. Чтоб иметь только случай встретить или хоть изредка взглянуть на Наталью Николаевну, Геккерн (Дантес) пускался на всякие ухищрения. Александра Николаевна рассказывала мне, что его осведомленность относительно их прогулок или выездов была прямо баснословна и служила темой постоянных шуток и догадок сестер. Раз даже дошло до пари. Как-то утром пришла внезапно мысль поехать в театр. Достав ложу, Александра Николаевна заметила: — Ну, на этот раз Геккерн не будет! Сам не догадается, и никто подсказать не может. — А тем не менее мы его увидим! — возразила Екатерина Николаевна, — всякий раз так бывает, давай пари держать! — И на самом деле, не успели они занять свои места, как блестящий офицер, звеня шпорами, входил в партер.

Этим неустанным преследованием он добился того, что Наталья Николаевна стала обращать на него внимание, а Екатерина Николаевна, хотя она и должна была понять, что ухаживания относятся к сестре, влюбилась в него, но пыталась скрыть это чувство до поры до времени.

А. П. АРАПОВА

АНОНИМНЫЙ «ДИПЛОМ»,

ПОЛУЧЕННЫЙ ПУШКИНЫМ

4 НОЯБРЯ 1836 г.

Великие кавалеры, командиры и рыцари светлейшего ордена РОГОНОСЦЕВ в полном собрании своем, под председательством великого магистра ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно выбрали Александра Пушкина Коад'Ютором (заместителем) великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена.

Непременный секретарь: граф Г. БОРХ

И барон Геккерн (голландский посланник при Русском Дворе) и усыновленный им барон Дантес вели жизнь совершенно светскую, рассеянную. В 1835 и 1836 годах они часто посещали дом Пушкина и дома Карамзиных и князя Вяземского, где Пушкины были как свои. Но после одного или двух балов на минеральных водах, где были госпожа Пушкина и барон Дантес, по Петербургу вдруг разнеслись слухи, что Дантес ухаживает за женой Пушкина. Слухи эти долетели и до самого Александра Сергеевича, который перестал принимать Дантеса. Вслед за этим Пушкин получил несколько анонимных записок на французском языке; все они слово в слово были одинакового содержания — дерзкого, неблагопристойного.

Автором этих записок, по сходству почерка, Пушкин подозревал барона Геккерна-отца… После смерти Пушкина многие в этом подозревали князя Гагарина; теперь же подозрение это осталось за жившим тогда вместе с ним князем Петром Владимировичем Долгоруковым.

Поводом к подозрению князя Гагарина в авторстве безымянных писем послужило то, что они были писаны на бумаге одинакового формата с бумагою князя Гагарина. Но будучи уже за границей, Гагарин признался, что записки действительно были писаны на его бумаге, но только не им, а князем Петром Владимировичем Долгоруковым.

Мы не думаем, чтобы это признание сколько-нибудь оправдывало Гагарина — позор соучастия в этом грязном деле, соучастия, если не деятельного, то пассивного, заключающегося в знании и допущении, — остался все-таки за ним.

Надо думать, что отказ Дантесу от дома не прекратил гнусной интриги. Оскорбительные слухи и записки продолжали раздражать Пушкина и вынудили его, наконец, покончить с тем, кто был видимым поводом всего этого. Он послал Дантесу вызов через офицера генерального штаба Клементин Осиповича Россета.

К. К. ДАНЗАС

А. С. Пушкин — графу А. X. Бенкендорфу. 21 ноября 1836 г.

Граф! Считаю себя в праве и даже обязанным сообщить вашему сиятельству о том, что произошло в моем семействе. Утром 4-го ноября я получил три экземпляра безыменного письма, оскорбительного для моей собственной и для жены моей чести. По виду бумаги, по слогу письма, по его редакции, я с первой же минуты догадался, что оно от иностранца, от человека высшего круга, от дипломата. Я стал разыскивать. Узнаю, что семь или восемь особ в тот же день получили по экземпляру такого же письма, запечатанного и адресованного на мое имя, под двойным конвертом. Большая часть лиц, его получивших, подозревая гнусность, не переслали его ко мне. — Вообще негодовали на столь подлую и незаслуженную обиду; но, повторяя, что поведение моей жены безукоризненно, говорили, что поводом к этой гнусности послужило настойчивое ухаживание за ней господина д’Антеса. — Не мне было допустить, чтобы в данном случае имя жены моей было связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил передать это г. д’Антесу. Барон Геккерн приехал ко мне и принял вызов за г. д’Антеса, прося у меня пятнадцатидневной отсрочки. — Случилось так, что в этот условленный промежуток времени д’Антес влюбился в мою свояченицу, девицу Гончарову, и стал просить ея руки. Узнав об этом по общественным слухам, я попросил поручика д’Аршиака (секунданта г. д’Антеса) смотреть на мой вызов, как на несостоявшийся. — Будучи единственным судьей и блюстителем моей и жениной чести, а потому не требуя ни правосудия, ни мщения, я не могу и не хочу кому бы то ни было предъявлять доказательств того, что утверждаю.

Собственно говоря, она виновата только в чрезмерном легкомыслии, в роковой самоуверенности и беспечности, при которых она не замечала той борьбы и тех мучений, какие выносил ее муж. Она никогда не изменяла чести, но она медленно, ежеминутно терзала восприимчивую и пламенную душу Пушкина; и теперь, когда несчастье раскрыло ей глаза, она вполне все это чувствует, и совесть иногда страшно ее мучает. В сущности, она сделала только то, что ежедневно делают многие из-наших блистательных дам, которых однакож из-за этого принимают не хуже прежнего; но она не так искусно умела скрыть свое кокетство, и, что еще важнее, она не поняла, что ее муж был иначе создан, чем слабые и снисходительные мужья этих дам,

Кн. Е. Н. МЕЩЕРСКАЯ-КАРАМЗИНА

Сухое и почти презрительное обращение в последнее время Пушкина с бароном Геккереном, которого Пушкин не любил и не уважал, не могло не озлобить против него такого человека, каков был Геккерен. Он сделался отъявленным врагом Пушкина и, скрывая это, начал вредить тайно поэту. Будучи совершенно убежден в невозможности помирить Пушкина с Дантесом, чего он даже едва ли и желал, но относя негодование первого единственно к чрезмерному самолюбию и ревности, мстительный голландец тем не менее продолжал показывать вид, что хлопочет об этом ненавистном Пушкину примирении, понимая очень хорошо, что это дает ему повод безнаказанно и беспрестанно мучить и оскорблять своего врага. С этой целью, с помощью других, подобно ему врагов Пушкина, а иногда и недогадливых друзей поэта, он постоянно заботился о встречах его с Дантесом, заставлял сына своего писать к нему письма, в которых Дантес убеждал его забыть прошлое и помириться.

…Дантес приезжал к Пушкину со свадебным визитом, но Пушкин его не принял. Вслед за этим визитом, который Дантес сделал Пушкину, вероятно, по совету Гек-керена, Пушкин получил второе письмо от Дантеса. Это письмо Пушкин, не распечатывая, положил в карман и поехал к бывшей тогда фрейлине госпоже Загряжской, с которой был в родстве. Пушкин через нее хотел возвратить письмо Дантесу; но, встретясь у ней с бароном Геккереном, он подошел к тому и, вынув письмо из кармана, просил барона возвратить его тому, кто писал его, прибавив, что не только читать писем Дантеса, но даже имени его слышать не хочет.

Верный принятому им намерению постоянно раздражать Пушкина, Геккерен отвечал, что так как письмо это писано было к Пушкину, а не к нему, то он и не может принять его.

Этот ответ взорвал Пушкина, и он бросил письмо в лицо Геккерену со словами: «Ты возьмешь его, негодяй!»

После этой истории Геккерен решительно ополчился против Пушкина, и в Петербургском обществе образовались две партии: одна за Пушкина, другая — за Дантеса и Геккерена. Партии эти, действуя враждебно друг против друга, одинаково преследовали поэта, не давая ему покоя.

На стороне барона Геккерена и Дантеса был, между прочим, и граф Бенкендорф, не любивший Пушкина. Одним только этим нерасположением и можно объяснить. что дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Жандармы были посланы в Екатерингоф, будто бы по ошибке, думая, что дуэль должна была происходить там, а она была за Черной речкой около Комендантской дачи…

Пушкин стрелялся среди белого дня и, так сказать, на глазах у всех!

…Зная, как все эти обстоятельства были неприятны для мужа, Наталья Николаевна предлагала ему уехать с нею на время куда-нибудь из Петербурга: но Пушкин, потеряв всякое терпение, решился кончить это иначе. Он написал барону Геккерену в весьма сильных выражениях известное письмо, которое и было окончательной причиной роковой дуэли нашего поэта.

А. АММОСОВ (со слов К. К. Данзаса)

А. С. Пушкин — к барону Геккерену

Вы позволите мне сказать вам, господин барон, что роль ваша во всем этом деле была не из самых приличных. Вы, представитель коронованной особы, были отеческим сводником вашего ублюдка или считающегося таким. Все его поведение впрочем (довольно неловкое) было, вероятно, направляемо вами; вероятно, вы подсказывали ему жалкие любезности, в которых он рассыпался, и пошлости, которые он писал. Подобно старой развратнице, вы подстерегали жену мою во всех углах, чтобы говорить ей о любви вашего сына… Не могу дозволить, чтобы сын ваш, после гнусного своего поступка, осмелился еще с нею говорить, и того менее ухаживать за нею и отпускать ей казарменные каламбуры, разыгрывая нежно преданного и несчастного вздыхателя, тогда как он не что иное, как негодяй и мерзавец.

Сколько должен был он выстрадать за эти три месяца, с тех пор, как получил гнусное анонимное письмо, — причину, по крайней мере, наружную этого великого несчастья. Сказать тебе, что в точности вызвало дуэль теперь, когда женитьба Дантеса, казалось, сделала ее невозможной, — об этом никто ничего не знает. Считают, что на балу у Воронцовых в прошлую субботу раздражение Пушкина дошло до предела, когда он увидел, что его жена беседовала, смеялась и вальсировала с Дантесом. А эта неосторожная не побоялась встретиться с ним опять, в воскресенье у Мещерских и в понедельник у Вяземских! Уезжая от них, Пушкин сказал тетушке: «Он не знает, что его ожидает дома!» То было письмо Геккерену-отцу, оскорбительное сверх всякой меры, он назвал его, отца, старой сводней (тот в самом деле исполнял такую роль), а сына — подлецом, трусом, осмелившимся и после своей женитьбы обращаться вновь к госпоже Пушкиной с казарменными речами и гнусными объяснениями в любви, и грозил, если этого оскорбления будет недостаточно, оскорбить его публично на балу. Тогда Дантес послал к нему некоего господина д’Аршиака, из французского посольства, своего секунданта, чтобы передать ему вызов; это было во вторник утром, а вечером, на балу у графини Разумовской, я видела Пушкина в последний раз; он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько судорожно сжал мне руку, но я не обратила на это внимания.

С. КАРАМЗИНА

УСЛОВИЯ ДУЭЛИ МЕЖДУ г. ПУШКИНЫМ

И БАРОНОМ ЖОРЖЕМ ГЕККЕРЕНОМ

1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но ни в коем случае, не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.

3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять место для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню противника на том же расстоянии.

4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники ставятся на то же расстояние в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила.

5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.

6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своею честью строгое соблюдение изложенных здесь условий.

Константин Данзас, инженер-подполковник Виконт д'Аршиак, атташе французского посольства

В. А. Жуковский — С. Л. Пушкину

…он оставил Данзаса для условий с д’Аршиаком, а сам возвратился к себе и дожидался спокойно развязки. Его спокойствие было удивительное; он занимался своим «Современником» и за час перед тем, как ему ехать стреляться, написал письмо к Ишимовой (сочинительнице «Русской истории для детей», трудившейся для его журнала); в этом письме, довольно длинном, он говорит ей о назначенных им для перевода пиесах и входит в подробности о ее истории, на которую делает критические замечания так просто и внимательно, как будто бы ничего иного у него в эту минуту в уме не было. Это письмо есть памятник удивительной силы духа: нельзя читать его без умиления, какой-то благоговейной грусти: ясный, простосердечный слог его глубоко трогает, когда вспоминаешь при чтении, что писавший это письмо с такою беззаботностию через час уже лежал умирающий от раны.

А. С. Пушкин — А. О. Ишимовой

(последнее письмо А. С. Пушкина)

Милостивая Государыня

Александра Осиповна.

Крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на ваше приглашение. Покамест, честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall. — Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете — уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!

С глубочайшим почтеньем и совершенной преданностью честь имею быть,

Милостивая Государыня,

Вашим покорнейшим слугою

А. Пушкин

27 января 1837 г.

Было около четырех часов.

Выпив стакан лимонаду или воды, Данзас не помнит, Пушкин вышел с ним из кондитерской; сели в сани и отправились по направлению к Троицкому мосту.

Бог весть, что думал Пушкин. По наружности он был покоен…

Конечно, ни один сколько-нибудь мыслящий русский человек не был в состоянии оставаться равнодушным, провожая Пушкина, может быть на верную смерть; тем более понятно, что чувствовал Данзас. Сердце его сжималось при одной мысли, что через несколько минут, может быть, Пушкина уже не станет. Напрасно усиливался он льстить себя надеждою, что дуэль расстроится, что кто-нибудь ее остановит, кто-нибудь спасет Пушкина; мучительная мысль не отставала.

На Дворцовой набережной они встретили в экипаже госпожу Пушкину. Данзас узнал ее, надежда в нем блеснула, встреча эта могла поправить все. Но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.

День был ясный. Петербургское великосветское общество каталось на горах, и в то время некоторые уже оттуда возвращались. Много знакомых и Пушкину и Данзасу встречались, раскланивались с ним, но никто как будто и не догадывался, куда они ехали; а между тем история Пушкина с Геккеренами была хорошо известна всему этому обществу…

Данзас не знает, по какой дороге ехали Дантес с д’Аршиаком; но к Комендантской даче они с ними подъехали в одно время. Данзас вышел из саней и, сговорившись с д’Аршиаком, отправился с ним отыскивать удобное для дуэли место. Они нашли такое саженях в полутораста от Комендантской дачи, более крупный и густой кустарник окружал здесь площадку и мог скрывать от глаз оставленных на дороге извозчиков то, что на ней происходило. Избрав это место, они утоптали ногами снег на том пространстве, которое нужно было для поединка, и потом позвали противников.

Несмотря на ясную погоду, дул довольно сильный ветер. Морозу было градусов пятнадцать.

Закутанный в медвежью шубу, Пушкин молчал, по-видимому, был столько же покоен, как и во все время пути, но в нем выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу. Когда Данзас спросил его, находит ли он удобным… место, Пушкин отвечал:

— Мне это совершенно безразлично, только постарайтесь сделать все возможно скорее.

Отмерив шаги, Данзас и д’Аршиак отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Во время этих приготовлений нетерпение Пушкина обнаружилось словами к своему секунданту:

— Все ли, наконец, готово?

Все было кончено. Противников поставили, подали нм пистолеты и по сигналу, который сделал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.

А. АММОСОВ (со слов К. К. Данзаса)

А. С. ПУШКИН, Евгений Онегин, глава VI

Пушкин первый подошел к барьеру и, остановись, начал наводить пистолет. Но в это время Дантес, не дойдя до барьера одного шага, выстрелил.

…Секунданты бросились к нему (Пушкину. — М. С.) и когда Дантес намеревался сделать то же, Пушкин удержал его словами:

— Подождите! У меня еще достаточно силы, чтобы сделать свой выстрел.

Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правой рукой.

При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и потому Данзас подал ему другой.

Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.

Дантес упал.

— Браво! — вскрикнул Пушкин и бросил пистолет в сторону.

А. АММОСОВ (со слов К. К. Данзаса)

В. А. Жуковский — С. Л. Пушкину.

…Ударило два часа пополудни, и в Пушкине осталось жизни на три четверти часа. Он открыл глаза и попросил моченой морошки. Когда ее принесли, то он сказал внятно: «Позовите жену, пускай она меня покормит». Она пришла, опустилась на колена у изголовья, поднесла ему ложечку-другую морошки, потом прижалась лицом к лицу его; Пушкин погладил ее по голове и сказал: «Ну, ну, ничего; слава богу; все хорошо! поди». Спокойное выражение лица его и твердость голоса обманули бедную жену; она вышла как просиявшая от радости лицом. «Вот увидите, — сказала она доктору Спасскому, — он будет жив, он не умрет».

Он сказал Наталье Николаевне, что она во всем этом деле не при чем. Право, это было больше, чем благородство, — это было величие души, это было лучше, чем простить.

О. С. ПАВЛИЩЕВА

А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Вельегорским у постели его, в головах; сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: «Отходит». Но мысли его были светлы. Изредка только полудремотное забытье их отуманивало. Раз он подал руку Далю и, пожимая ее, проговорил: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше… ну, пойдем!» Но очнувшись, он сказал: «Мне было пригрезилось, что я с тобой лечу вверх по этим книгам и полкам; высоко… и голова закружилась». Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать Далеву руку и, потянув ее, сказал: «Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе». Даль, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше; и вдруг, как будто проснувшись, он быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь». Даль, не расслышав, отвечал: «Да, конечно, мы тебя положили». «Жизнь кончена!» — повторил он внятно и положительно. «Тяжело дышать, давит!» — были последние слова его. В эту минуту я не сводил с него глаз и заметил, что движение груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: «Что он?» — «Кончилось», — отвечал мне Даль. Так тихо, так таинственно удалилась душа его. Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея нарушить великого таинства смерти, которое свершилось перед нами во всей умилительной святыне своей.

Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было на нем в эту минуту смерти. Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было за несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха после тяжелого труда. Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это был не сон и не покои! Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; эго не было также и выражение поэтическое! нет! какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: «Что видишь, друг?» И что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть? Вот минуты в жизни нашей, которые вполне достойны названия великих.

В. А. ЖУКОВСКИЙ

Говорили, что Пушкин умер уже давно для поэзии. Однако же нашлись у него многие поэмы и мелкие стихотворения. Я читал некоторые, прекрасные донельзя, Вообще в его поэзии сделалась большая перемена, прежде главные достоинства его были удивительная легкость, воображение, роскошь выражений и бесконечное изящество, соединенное с большим чувством и жаром души; в последних же произведениях его поражает особенно могучая зрелость таланта; сила выражений и обилие великих, глубоких мыслей, высказанных с прекрасной, свойственной ему простотою; читая их, поневоле дрожь пробегает и на каждом стихе задумываешься и чуешь гения. В целой поэме не встречается ни одного лишнего, малоговорящего стиха!!! Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты такого сына!

А. КАРАМЗИН

СОЛНЦЕ НАШЕЙ ПОЭЗИИ ЗАКАТИЛОСЬ! ПУШКИН СКОНЧАЛСЯ, СКОНЧАЛСЯ ВО ЦВЕТЕ ЛЕТ, В СЕРЕДИНЕ СВОЕГО ВЕЛИКОГО ПОПРИЩА! БОЛЕЕ ГОВОРИТЬ О СЕМ НЕ ИМЕЕМ СИЛЫ, ДА И НЕ НУЖНО: ВСЯКОЕ РУССКОЕ СЕРДЦЕ ЗНАЕТ ВСЮ ЦЕНУ ЭТОЙ НЕВОЗВРАТИМОЙ ПОТЕРИ И ВСЯКОЕ РУССКОЕ СЕРДЦЕ БУДЕТ РАСТЕРЗАНО. ПУШКИН! НАШ ПОЭТ! НАША РАДОСТЬ, НАША НАРОДНАЯ СЛАВА!.. НЕУЖЕЛИ В САМОМ ДЕЛЕ НЕТ УЖЕ У НАС ПУШКИНА! К ЭТОЙ МЫСЛИ НЕЛЬЗЯ ПРИВЫКНУТЬ!

29-го января 2 ч. 45 м. по полудни.

Газета «Литературные прибавления к «Русскому инвалиду»

Трагическая смерть Пушкина пробудила Петербург от апатии. Весь Петербург всполошился. В городе сделалось необыкновенное движение. На Мойке у Певческого моста… не было ни прохода, ни проезда. Толпы народа в экипажи с утра до ночи осаждали дом; извозчиков нанимали, просто говоря: «К Пушкину», и извозйики везли прямо туда. Все классы петербургского народонаселения, даже люди безграмотные, считали как бы своим долгом поклониться телу поэта. Это было уже похоже на народную манифестацию, на очнувшееся вдруг общественное мнение. Университетская и литературная молодежь решила нести гроб на руках до церкви; стихи Лермонтова на смерть поэта переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми.

И. И ПАНАЕВ

М. Ю. ЛЕРМОНТОВ

ЕГО СУДЬБА СОВЕРШЕННО СОВПАДАЕТ С СУДЬБОЮ ВСЯКОГО КРУПНОГО ЧЕЛОВЕКА, ВОЛЕЮ ИСТОРИИ ПОСТАВЛЕННОГО В НЕОБХОДИМОСТЬ ЖИТЬ СРЕДИ ЛЮДЕЙ МЕЛКИХ, ПОШЛЫХ И СВОЕКОРЫСТНЫХ… ПУШКИН ДЛЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ТАКАЯ ЖЕ ВЕЛИЧИНА, КАК ЛЕОНАРДО ДЛЯ ЕВРОПЕЙСКОГО ИСКУССТВА. МЫ ДОЛЖНЫ УМЕТЬ ОТДЕЛИТЬ ОТ НЕГО ТО, ЧТО В НЕМ СЛУЧАЙНО, ТО, ЧТО ОБЪЯСНЯЕТСЯ УСЛОВИЯМИ ВРЕМЕНИ И ЛИЧНЫМИ УНАСЛЕДОВАННЫМИ КАЧЕСТВАМИ… ИМЕННО ТОГДА, КОГДА МЫ ОТКИНЕМ ВСЕ ЭТО В СТОРОНУ, — ИМЕННО ТОГДА ПЕРЕД НАМИ И ВСТАНЕТ ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ НАРОДНЫЙ ПОЭТ, СОЗДАТЕЛЬ ЧАРУЮЩИХ КРАСОТОЙ И УМОМ СКАЗОК. АВТОР ПЕРВОГО РЕАЛИСТИЧЕСКОГО РОМАНА «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН», — АВТОР ЛУЧШЕЙ НАШЕЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ДРАМЫ «БОРИС ГОДУНОВ», — ПОЭТ, ДО СЕГО ДНЯ НИКЕМ НЕ ПРЕВЗОЙДЕННЫЙ НИ В КРАСОТЕ СТИХА, НИ В СИЛЕ ВЫРАЖЕНИЯ ЧУВСТВА И МЫСЛИ, ПОЭТ — РОДОНАЧАЛЬНИК ВЕЛИКОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

МАКСИМ ГОРЬКИЙ

Пушкин и мы

Пушкин все удаляется от нас. Пушкин к нам все приближается.

Чем дальше в глубь времени уходят обязательные даты — день рождения, день свадьбы, день гибели, чем больше стираются такие важные для современников и такие второстепенные для нас мелкие, случайные повороты в пушкинской судьбе, тем все современнее и прекраснее становится его поэзия, его проза, его драматургия, тем все большим откровением кажется любая мысль его, тем все удивительнее его проницательность, соединившая «век нынешний и век минувший».

Высшему свету — имя Пушкина отталкивало этих людей и без их воли притягивало — было важно: как одевается поэт, как он повязывает галстук, есть ли у него парадный мундир, чтобы являться во дворец согласно чину и званию, и не занял ли он костюм, в котором полагается идти в церковь в день свадьбы? Их это интересовало, чтобы можно было сравнить, насколько гардероб обедневшего дворянина и его эфиопские манеры не совпадают с их представлениями о приличиях, с их пресыщенным вкусом, чтобы найти на блестящем солнце его славы темные пятна, чтобы доказать себе и всем, что он такой же, как и они.

Мы входим в последнюю квартиру Пушкина на Мойке, и сердце сжимается от горя, и все кажется, что вот-вот распахнется дверь, и вместе с холодом, рванувшимся из давнего февраля, войдет поэт, последним твердым и чуть грустным взглядом, словно прощаясь, обведет квартиру — книги, рукописи, картины на стенах, и выйдет, чтобы вернуться на руках верного Никиты, превозмогая боль, зажимая смертельную рану.

Нас волнует каждая мелочь пушкинской жизни, даже та, которую современники сочли бы никчемной, потому что мы любим в нем все — и его гений, явивший миру величайшие образцы поэзии, и его всеобъемлющий ум, намного опередивший и современников и эпоху, и его потрясающую работоспособность — не многие литераторы мира могли бы похвастаться такой болдинской осенью, — и его вольнолюбие, не знавшее границ, восставшее против «мнений света», и его необузданный характер — противоречивый и искренний, и его бескорыстную дружбу, и любовь к людям.

Для каждого нового поколения россиян Пушкин — современник. Да и любому из нас он кажется человеком, живущим бок о бок с тобой, когда является нам разными гранями своего неисчерпаемого богатства. В раннем детстве слово его оборачивается сказкой, которая хотя и «ложь, да в ней — намек». Сами того не сознавая, мы вместе с князем Гвидоном восстаем против лжи, вместе с мудрым и сильным Балдой — против жадности, вместе с юной царевной, семью богатырями и королевичем Елисеем — против злости и зависти. В отрочестве мы произносим строки поэта «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы» так, точно выдаем заветное желание сердца: все лучшее в себе, в жизни, в судьбе своей посвятить Родине, стоять за нее против врага, дрейфовать ради славы ее на полярной льдине у Северного полюса, совершать фантастические космические полеты, покорять ради нее стихии, возводить города, взращивать сады, хлеба и леса, быть достойным ее высокого и прекрасного имени.

Потом приходит пора романтических порывов, первой любви.

И становятся близкими и Татьяна Ларина, и Онегин, и Гринев, и потрясает судьба станционного смотрителя, и рождает гнев и нежность трагедия Дубровского и его любовь. И отныне пушкинские повести, подписанные именем несуществовавшего Белкина, уже не оставляют нас, мы вновь и вновь к ним возвращаемся и начинаем ценить старую истину, что вся русская проза вышла из «Капитанской дочки». Мы возвращаемся к непревзойденной прозе, каждый раз снова и снова открывая в ней черты, не замеченные раньше. И так будет бесконечно, и придет ощущение неисчерпаемости красоты, и это будет правдой.

Потом — зрелость. Суровый, требовательный возраст. Время «Маленьких трагедий» и «Бориса Годунова», «Арапа Петра Великого» и «Медного всадника». А потом придет пора писем, ибо они тоже не только и не столько свидетельство жизни Пушкина, сколько поэзия, литература, частица его бессмертия.

Вот почему при многомиллионных тиражах так трудно купить книгу Пушкина и книгу о Пушкине. Вот почему исследователи и поэты, романисты и языковеды, драматурги и музыканты, кинематографисты и художники бесконечно обращаются к слову Пушкина, как к сосуду с живой водой: романы о жизни поэта, написанные Ю. Тыняновым, И. Новиковым, Л. Гроссманом… пьесы М. Булгакова, К. Паустовского и А. Глебы… стихи… нет, должно быть, такого поэта от Владимира Маяковского до Олжаса Сулейменова, который хоть однажды не посвятил бы вдохновенные строки Пушкину… «Я люблю вас, но живого, а не мумию…», «Здесь он стоял, здесь реял плащ широкий, здесь Байрона он нараспев читал…». Кинофильмы-биографии: «Поэт и царь», «Юность поэта», экранизации — «Капитанская дочка», «Сказка о царе Салтане», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Коллежский регистратор» («Станционный смотритель»), «Дубровский», фильмы-оперы «Евгений Онегин», «Моцарт и Сальери», «Пиковая дама», балет Р. Глиэра «Медный всадник», монографии и многотомные исследования Б. Модзалевского и Д. Благого, статьи, романсы, даже оперетта по мотивам «Барышни-крестьянки»… Пушкиниана в литературе и в искусстве, если ее ограничить только русским языком и только советским периодом даже, все равно не поддается учету. Как много, однако же, сконденсировано и чувств и мыслей в краткой, как мгновение, пушкинской жизни, если вот уже второй век черпают из чистого родника эту живую воду люди, а ее не убывает — прибавляется!

Пушкин, вобравший в себя все лучшее из сокровищницы духа народного, все — с лихвой — вернул народу своему, а стало быть, и всему человечеству.

«Величие Пушкина в том, — писал К. Паустовский, — что вольная и светлая его поэзия сопутствовала русскому народу на всех путях его жизни и его борьбы за свою свободу, достоинство и счастье.

Особенно ярким светом и глубиной засверкала пушкинская поэзия в наши дни. Сбылась мечта поэта.

«И над отечеством свободы просвещенной взойдет ли, наконец, прекрасная заря?» Она взошла, она разгорается, эта заря. Пушкин ждал ее в те глухие ночи, когда усталый, оторвавшись от рукописей, он смотрел за окно, где над нищими полями, над ободранными крышами деревень брезжил боязливый рассвет.

Пушкин отдал свой гений народу. И народ никогда не изменял поэту. В годы тягчайших испытаний и войн, в годы побед и великих достижений народ всегда помнил своего погибшего милого сына, всегда бережно хранил его в сердце, как хранят память о первой Любви».

Город Пушкин. И в каждом почти городе страны — улица Пушкина. Библиотека имени Пушкина, колхозы его имени, школы, дома культуры, театры, океанские лайнеры, исследовательские институты, музеи, парки, магазины, типографии… И нет такого дома в России, где не было бы его книг, портретов… И нет языка такого в многонациональном советском братстве, на котором бы не звучал Пушкин… «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, и назовет меня всяк сущий в ней язык…» И стало так!

Марк Сергеев

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Анненков Павел Васильевич (1812–1887) — критик, мемуарист, редактор первого научного издания сочинений Пушкина (1855–1857 гг.), автор исследований о жизни и творчестве поэта.

Аралова Александра Петровна, урожденная Ланская (1845–1919), — дочь Н. Н. Пушкиной от второго брака.

Айвазовский Иван Константинович маринист; был представлен Пушкину художеств в сентябре 1836 года.

(1817–1900), — художник на выставке в Академии

Аммосов Александр Николаевич (1824–1866) — литератор, знакомый К. К. Данзаса, секунданта слов Пушкина, записавший с его рассказ о дуэли и смерти поэта.

Белинский Виссарион Григорьевич (1811–1848) — великий русский критик и публицист, автор блестящих статей о Пушкине. Личное знакомство с поэтом и возможное сотрудничество в журнале «Современник» не состоялось в связи с преждевременной гибелью поэта.

Бартенев Петр Иванович (1829–1912) — издатель журнала «Русский архив», биограф Пушкина.

Бенкендорф Александр Христофорович (1783–1844) — шеф корпуса жандармов, с 1826 года осуществлял надзор за Пушкиным, в течение десяти лет был посредником между Пушкиным и царем.

Булгаков Александр Яковлевич (1781–1863) — московский почт-директор, светский знакомый Пушкина.

Булгаков Константин Яковлевич — петербургский почт-директор.

Брюсов Валерий Яковлевич (1883–1924) — советский поэт, исследователь творчества Пушкина.

Благой Дмитрий Дмитриевич (род. 1893 г.) — советский литературовед, член-корреспондент Академии наук СССР, автор многих работ, посвященных творчеству Пушкина.

Вигель Филипп Филиппович (1786–1856) — приятель Пушкина, автор мемуаров, содержащих сведения о встречах с поэтом в Кишиневе и Одессе и дающих живую характеристику русской общественной и литературной жизни пушкинской поры.

Волконская Мария Николаевна (1805–1863) — дочь героя Отечественной войны 1812 года Н. Н. Раевского, жена декабриста С. Г. Волконского. Знакома с Пушкиным с 1820 года. Поэт посвятил ей ряд стихотворных посланий,

Вяземский Петр Андреевич (1782–1878) — поэт, литературный критик, друг Пушкина.

Вяземская Вера Федоровна (1790–1886) — жена П. А. Вяземского. Принимала дружеское участие р судьбе поэта.

Вельтман Александр Фомич (1800–1870) — писатель и археолог, оставил воспоминания о встречах с Пушкиным в Кишиневе.

Воронцов Михаил Семенович (1782–1856) — новороссийский генерал-губернатор, Пушкин служил в его канцелярии в Одессе. Относился к поэту враждебно и высокомерно.

Воронцова Елизавета Ксаверьевна (1792–1880) — жена М. С. Воронцова. Адресат многих стихотворных посланий Пушкина.

Вульф Алексей Николаевич (1805–1881) — тригорский приятель Пушкина, студент Дерптского университета, впоследствии военный. Вел дневник, в котором многие записи посвящены Пушкину.

Вревская Евпраксия Николаевна, урожденная Вульф (1809–1883), — дочь соседки по имению П. А. Осиповой. Дружеские отношения с ней сохранились у Пушкина до последних дней.

Горький Алексей Максимович (1868–1936) — великий пролетарский писатель, основоположник советской литературы, высоко ценивший творчество Пушкина.

Гончаров Сергей Николаевич (1815–1865) — брат жены Пушкина.

Гончаров Иван Александрович (1812–1891) — русский писатель-реалист. В юности несколько раз видел Пушкина. В своих воспоминаниях оставил живые и точные зарисовки внешнего облика поэта, рассказал об отношении к нему молодежи.

Герцен Александр Иванович (1812–1870) — писатель, публицист, революционер.

Горчаков Владимир Петрович (1800–1872) — кишиневский товарищ Пушкина.

Глинка Федор Николаевич (1786–1880) — поэт, публицист, участник Отечественной войны, декабрист, знакомый Пушкина.

Гнедич Николай Иванович (1784–1833) — поэт, переводчик «Илиады» Гомера, издатель поэмы Пушкина «Руслан и Людмила».

Гоголь Николай Васильевич (1809–1852) — великий русский писатель. Знаком с Пушкиным с 1831 года. Пушкин заинтересованно следил за развитием его таланта. После смерти Пушкина в статье о нем Гоголь раскрыл его значение как русского национального писателя.

Грот Яков Карлович (1812–1393) — историк литературы, академик, собирал биографические материалы о Пушкине и лицее его времени.

Долгорукий Петр Иванович (1787–1845) — чиновник канцелярии Инзова в Кишиневе. Его дневник содержит сведения о настроениях Пушкина в годы кишиневской ссылки, не разделявшихся Долгоруким.

Дельвиг Антон Антонович (1798–1831) — поэт, лицейский товарищ Пушкина, один из самых близких его друзей.

Дельвиг Софья Михайловна (1806–1888) — жена поэта Дельвига.

Достоевский Федор Михайлович (1821–1881) — русский писатель второй половины XIX века.

Данзас Константин Карлович (1801–1871) — друг Пушкина, лицеист, потом военный, секундант Пушкина в дуэли с Дантесом.

Жуковский Василий Андреевич (1783–1852) — поэт, старший друг Пушкина.

Жихарев Степан Петрович (1788–1860) — приятель Пушкина, театрал, автор ценных для характеристики эпохи мемуаров.

Ишимова Александра Осиповна (1804–1881) — детская писательница и переводчица. Ей адресовано письмо Пушкина, написанное утром в день дуэли.

Илличевский Алексей Демьянович (1798–1837) — лицеист, посредственный поэт.

Инзов Иван Никитич (1768–1845) — наместник Бессарабской области, у которого служил Пушкин в годы ссылки, относился к поэту с большим участием. Пушкин сохранил к нему на всю жизнь чувство признательности и благодарности.

Иваницкий Николай Иванович (1816–1858) — при жизни Пушкина — студент Петербургского университета. Лично с поэтом знаком не был. В его дневнике и воспоминаниях сохранились записи о посещении Пушкиным университета и отклики на смерть поэта.

Корф Модест Александрович (1800–1876) — лицеист, впоследствии крупный чиновник. Дружеской близости С Пушкиным у него не было.

Карамзин Николай Михайлович (1766–1826) — писатель, историк; с его семьей Пушкин был в дружеских отношениях в течение всей жизни.

Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797–1846) — поэт, декабрист, лицейский товарищ Пушкина.

Комовский Сергей Дмитриевич (1798–1880) — лицейский товарищ Пушкина.

Княжевич Дмитрий Максимович (1788–1844) — поэт, Пушкин встречался с ним в Одессе.

Керн Анна Петровна (1800–1879) — приятельница Пушкина, автор воспоминаний о Пушкине; ей посвящено одно из лучших лирических стихов Пушкина «Я помню чудное Мгновенье…».

Карамзин Александр Николаевич (1814–1854) — сын писателя. Его письма к брату содержат сведения о последних годах жизни поэта, его дуэли и смерти.

Карамзина Софья Николаевна (1802–1856) — дочь писателя, приятельница Пушкина, в письмах к брату живо и точно передает атмосферу петербургской светской жизни 1830-х годов.

Краевский Александр Александрович (1810–1889) — журналист, знакомый Пушкина.

Лонгинов Михаил Николаевич (1823–1875) — историк литературы и библиограф.

Липранди Иван Петрович (1790–1880) — подполковник разведки, знакомый Пушкина по Кишиневу, дружески расположенный к Пушкину,

Лобанов Михаил Евстафьевич (1787–1846) — писатель, драматург, переводчик с французского классических трагедий, автор торжественных од.

Луговской Владимир Александрович (1901–1950) — советский поэт.

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814–1841) — великий русский поэт, автор самого значительного поэтического отклика на гибель поэта.

Малиновский Иван Васильевич (1795–1871) — лицейский товарищ Пушкина, сын первого директора лицея.

Маркевич Болеслав Михайлович (1832–1884) — писатель, воспитанник Одесского Ришельевского лицея.

Мицкевич Адам (1799–1855) — великий польский поэт, друг Пушкина.

Миллер Павел Иванович (1813–1885) — лицеист шестого выпуска, секретарь шефа жандармов Бенкендорфа.

Мордвинов Александр Николаевич (1772–1869) — управляющий III отделением.

Мещерская Екатерина Николаевна (1809–1867) — дочь писателя Карамзина, дружески относившаяся к Пушкину.

Нащокин Павел Воинович (1800–1845) — самый близкий московский друг Пушкина.

Нащокина Вера Александровна (1817–1900) — жена П. В. Нащокина, автор воспоминаний о Пушкине.

Осипова Прасковья Александровна (1771–1859) — соседка Пушкина по имению. В ее доме поэт неизменно встречал заботу и участие.

Одоевский Владимир Федорович (1803–1869) — писатель, философ, музыкант, сотрудник журнала Пушкина «Современник».

Павлищева Ольга Сергеевна (1797–1868) — сестра поэта.

Павлищев Николай Иванович (1802–1879) — муж сестры Пушкина, чиновник, литератор.

Павлищев Лев Николаевич — сын сестры Пушкина.

Панаев Иван Иванович (1812–1862) — писатель, журналист, Затор мемуаров.

Пушкин Василий Львович (1767–1830) — поэт, дядя Пушкина.

Пушкин Сергей Львович (1770–1848) — отец поэта.

Пушкин Лев Сергеевич (1805–1852) — брат поэта.

Пушкина Надежда Осиповна (1775–1836) — мать поэта.

Плетнев Петр Александрович (1792–1865) — литератор, журналист, издатель произведений Пушкина, близкий друг поэта.

Погодин Михаил Петрович (1800–1875) — историк, писатель, знакомый Пушкина.

Полонский Яков Петрович (1820–1898) — русский поэт второй половины XIX века.

Полевой Ксенофонт Алексеевич (1811–1867) — брат известного журналиста и писателя Н. А. Полевого, журналист и публицист.

Пущин Иван Иванович (1798–1859) — один из самых близких друзей А. С. Пушкина.

Раевский Владимир Федосеевич (1795–1872) — поэт-декабрист, встречался с Пушкиным в Кишиневе.

Рылеев Кондратий Федорович (1795–1826) — выдающийся деятель декабристского движения, глава Северного общества, поэт, издатель альманаха «Полярная звезда», близкий знакомый Пушкина.

Раевский Александр Николаевич (1795–1868) — сын генерала Раевского, друг Пушкина.

Сабуров Яков Иванович (1798–1856) — лейб-гусар, приятель Пушкина.

Савостьянов Константин Иванович (1805–1871) — помещик Пензенской и Тамбовской губерний, встречался с Пушкиным в Тифлисе в 1829 году и в 1833 году, когда Пушкин возвращался из Оренбурга.

Смирнова Александра Осиповна, урожденная Россет (1809–1882), — фрейлина, умная, образованная женщина, приятельница Пушкина.

Тургенев Иван Сергеевич (1818–1883) — великий русский писатель, будучи студентом Петербургского университета, несколько раз видел Пушкина в последний год его жизни.

Тургенев Александр Иванович (1784–1845) — историк, археограф, старший друг поэта. В 1811 году определил Пушкина в Царскосельский лицей, в 1837 году ему одному было разрешено сопровождать тело Пушкина в Святогорский монастырь.

Телепнева Елена Сергеевна (1808–1828) — молодая девушка, проявлявшая большой интерес к литературе. Встречалась с Пушкиным в Москве в доме его близких друзей Ушаковых.

Толстой Лев Николаевич (1828–1910) — великий русский писатель.

Ушаков Николай Иванович (1802–1861) — военный писатель и историк, знакомый Пушкина.

Фикельмон Дарья Федоровна (1804–1863) — внучка М. И. Кутузова, жена австрийского посланника, приятельница Пушкина.

Хитрово Елизавета Михайловна (1783–1839) — дочь М. И. Кутузова, преданный друг Пушкина.

Шевырев Степан Петрович (1806–1864) — писатель, историк литературы, знакомый Пушкина. По своим общественным и литературным взглядам был далек от Пушкина.

Юзефович Михаил Владимирович (1802–1889) — поручик Чугуевского полка, встречался с Пушкиным в 1829 году на Кавказе.

Якушкин Иван Дмитриевич (1793–1857) — участник войны 1812 года, декабрист. Пушкин встречался с ним в Петербурге после окончания лицея и на Украине, в Каменке, в первый год ссылки.

Янькова Елизавета Петровна (1768–1861) — автор воспоминаний, записанных ее внуком Д. Благово. Была знакома с бабушкой Пушкина М. А. Ганнибал, видела Пушкина в годы его детства в Москве.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Пушкин в возрасте двух-трех лет

На Красной площади Москвы

Царское Село

В. К. Кюхельбекер

А. А. Дельвиг

Е. П. Бакунина

Н. М. Карамзин

П. Я. Чаадаев

В. А. Жуковский

Петербург. Летний сад

Генерал Н. И. Раевский

Мария Волконская (Раевская)

И. Н. Инзов

А. С. Пушкин

О. С. Павлищева (Пушкина)

Е. К. Воронцова

М. С. Воронцов

Михайловское

И. И. Пущин

А. П. Керн

Сенатская площадь в Петербурге

Страница из рукописи Пушкина с изображением казненных декабристов

А. С. Пушкин

Страница из рукописи. А. С. Пушкина

Пушкин на Невском проспекте

Н. Н. Гончарова

Страница из рукописи А. С. Пушкина

А. X. Бенкендорф

П. В. Нащокин

Вид на Казань

Николай I

Н. Н. Гончарова

В. К. Кюхельбекер

Ж. Дантес

Барон Геккерн

П. А. Вяземский

К. К. Данзас

А. И. Тургенев

Набережная Мойки в Петербурге

INFO

Вся жизнь — один чудесный миг. Пушкин

Для сред. и старш. школьного возраста. / Авт. композиции М. Сергеев. — Москва. Мол. гвардия, 1969. - 271 с.: ил.; 17 см. — (Пионер — значит первый; Вып. 15).

8Р1

В86

…………………..

FB2 — mefysto, 2022

О серии

«Пионер — значит первый» — серия биографических книг для детей среднего и старшего возраста, выпускавшихся издательством «Молодая гвардия», «младший брат» молодогвардейской серии «Жизнь замечательных людей».

С 1967 по 1987 год вышло 92 выпуска (в том числе два выпуска с номером 55). В том числе дважды о К. Марксе, В. И. Ленине, А. П. Гайдаре, Авиценне, Ю. А. Гагарине, С. П. Королеве, И. П. Павлове, жёнах декабристов. Первая книга появилась к 50-летию Советской власти — сборник «Товарищ Ленин» (повторно издан в 1976 году), последняя — о вожде немецкого пролетариата, выдающемся деятеле международного рабочего движения Тельмане (И. Минутко, Э. Шарапов — «Рот фронт!») — увидела свет в 1987 году.

Книги выходили стандартным тиражом (100 тысяч экземпляров) в однотипном оформлении. Серийный знак — корабль с наполненными ветром парусами на стилизованной под морские волны надписи «Пионер — значит первый». Под знаком на авантитуле — девиз серии:

«О тех, кто первым ступил на неизведанные земли,

О мужественных людях — революционерах,

Кто в мир пришёл, чтобы сделать его лучше,

О тех, кто проторил пути в науке и искусстве,

Кто с детства был настойчивым в стремленьях

И беззаветно к цели шёл своей».

Всего в серии появилось 92 биографии совокупным тиражом более 9 миллионов экземпляров.

Примечания

1

Согласные буквы фамилии Пушкин, написанные в обратном порядке.

(обратно)

2

В подлиннике пословица на французском языке.

(обратно)

3

В подлиннике — по-латыни.

(обратно)

4

Приписка в подлиннике по-французски.

(обратно)

5

Атеист.

(обратно)

6

Письмо А. С. Пушкина, приведенное выше.

(обратно)

7

В подлиннике — по французски.

(обратно)

8

Так для конспирации в письмах Раевские и Пушкин называли Воронцову.

(обратно)

9

Речь идет о стихотворении «19 октября», посвященном очередной лицейской годовщине. Над стихотворением стояли инициалы: И. П., В. К. (Ивану Пущину, Вильгельму Кюхельбекеру).

(обратно)

10

Н. И. Гончарова — мать Натальи Николаевны.

(обратно)

11

Дочь Булгакова.

(обратно)

12

Так в черновом варианте называлась повесть «Дубровский».

(обратно)

13

Министр народного просвещения.

(обратно)

14

Мать А. С. Пушкина — Надежда Осиповна.

(обратно)

Оглавление

От автора

1 1799–1820 Мой жребий пал, я лиру избираю…

  Но детских лет люблю воспоминанье…

  Неволя мирная, шесть лет соединенья…

  Открытым сердцем говоря…

2 1820–1826 Я жертва клеветы и 　 мстительных невежд…

  …Но вреден Север для меня

  В те дни, когда мне были новы все впечатленья бытия…

  Теперь в изгнаньи влачу закованные дни

3 1826–1837 Как беззаконная комета, в кругу расчисленное светил…

  На берег выброшен грозою…

  Сгорая пламенем любви…

  Мы возмужали: рок сулил и нам житейски испытанья…

  И нет его — и Русь оставил он

Пушкин и мы

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИЛЛЮСТРАЦИИ

INFO