Склеп (fb2)

Мощь и сила всей вселенной заключена в секундах, вплетенных в мою такую странную, быстротечную жизнь. Мой бог – это время. Только оно сейчас рядом со мной. Заполнило мое существо и властвует как никогда. Мое исхудавшее, окостеневшее тело, придавленное к холодным, сырым камням бесконечностью безмолвных часов слабеет. Нити, связывающие душу с бренным телом, тлеют, но совсем недавно все было иначе.

Зовут меня Николас Андрас. Имя мне дал отец, грек по происхождению, женившийся на моей маме против воли своих родителей. Насколько помню из рассказов дяди Андрея, друга юности моего папы, родители, узнав о его браке с русской девушкой, порвали отношения. Они так и не простили сына до конца своих дней. Родился я в небольшом захолустном городке в шестистах километрах к северу от столицы. С тех пор вплоть до сегодняшнего дня там почти ничего не поменялось. Разруха и запустение первое, что приходит на ум, при воспоминании о родных краях. Отца мне не пришлось видеть. Он погиб за пару дней до моего рождения. Единственное что мне известно, папа умер во время какого-то военного конфликта на юге страны. Последним кто был с ним рядом, тот самый дядя Андрей. Он так и не рассказал подробностей о тяжелом часе отца. Я побоялся спросить тогда, когда для этого была возможность. Позже я много раз упрекал себя. Жаль, что так вышло. Мама пережила отца всего на пять лет. В ее жизни было мало светлых моментов. Потеря любимого человека надломила молодую, красивую женщину. В один из обычных дней, я прибежал днем с улицы домой пораньше, что бы посмотреть мультики, идущие в послеобеденное время. Это воспоминание горячим железом, пекло мое сердце все эти годы. Я винил себя, в том, что не уберег маму от беды, но у нее к тому времени не было ни одного шанса на спасение. Годы беспробудных пьянок разрушили её внутренности, свалив однажды сухое, пожелтевшее тело в лужу не принятой организмом еды. Трудно сказать, кого я жалел больше в тот момент, себя оставшегося в целом мире без единой родной души, или маму, молодую женщину, утопившую себя в стакане водки.

Вот с таким багажом переживаний я оказался в детском доме. Мне казалось серые, наполненные затхлым запахом коридоры нависают надо мной, забирая из моих легких последние остатки воздуха. В длинной колючей кофте и надорванных штанишках я безразлично плелся по расположению. Точно железный, безмозглый робот, ничего не видел и не слышал.

– Клади сюда дубина! – указав на постельное белье, гаркнула на меня в спальне низкорослая, тучная воспитательница, что привела меня. Она закипела. Ее жирное, обрюзгшее лицо стало чуть потряхивать. Видимо приняв мою растерянность за каприз, она шлепнула тяжелой ладонью по моему затылку. В глазах потемнело. Глотая горькие, соленые слезы на шатающихся ногах я стал наскоро заправлять застиранную до дыр простынь.

После сумбурного, вечернего построения мою группу вслед за остальными повели на ужин. По дороге к столовой окружающие меня дети визжали и улюлюкали, споря о вещах ведомых только им одним. Уже за столом я получил свою порцию супа. Мутная, густая жижа с кусочками не прожаренного лука. Да, это варево так называлось. Если бы вы вдруг совершенно случайно решили вспомнить яркие события, произошедшие с вами за последний год, много бы набралось? Для меня хватило бы пальцев одной руки, чтобы посчитать их количество за девять лет проведенных в детдоме. Однообразные, унылые будни убивали мою душу. Купали нас раз в неделю по очереди, в небольшом деревянном баке, где воду сливали только после последнего. Честно говоря, я бы не удивился, если бы и суп нам варили из воды, взятой из этой же бочки.

Ребята постарше, давно лишившиеся, какой-либо родительской любви и заботы, здесь под нападками бездушных воспитателей совершенно черствели. Их не трогали ни оскорбления, ни слезы. Возможно они не получали удовольствие от издевательств над другими, но это было обязательной частью их существования здесь. У этих других, был скудный выбор, либо вливаться в стаю и быть таким же зверьками, или стать изгоем. Я не стал исключением и, побыв некоторое время жертвой, примкнул к хулиганам. Ходил на драки против соседних школ, поддерживал беспредел. Мне казалось лучше иметь почерневшее от синяков лицо, вместо открытого унижения за трусость. И мы врубались в эти уличные потасовки с остервенением диких животных. Рвали волосы, ломали пальцы, кусали за уши. После одного из таких побоищ, когда в старенькой, скрипучей кровати мое тело стонало от ушибов, утром я проснулся от рычания воспитательницы. Обходя утром наши комнаты, она заметила лужу мочи под моим соседом. Эх. Хлестала она его безбожно, по лицу, телу, рукам мокрым бельем. Парень просто превратился в маленький, дрожащий комок. Ах, да, он стал заикаться с того злополучного дня. Целую неделю его глаза покрывала красная сетка, вышедшая на белках глаз от недосыпа. Мальчик просто боялся обмочиться ещё раз. Только отпуск мучительницы и последующее увольнение, спасли его от этого воспитательного безумия. Через неделю Миша, так звали того мальчика решил заслужить уважения старших. Затеяв на пустом месте драку с мальчишкой помладше, он проиграл. Страх опуститься еще ниже пожирал его душу. Не знаю, наверное, на уровне чувств я заметил это в его глазах. Дождавшись глубокой ночи, Миша подкрался к тому парнишке и начал бить в бок шилом. Его рука сжимавшая оружие, словно железное жало, раз за разом разрывала мягкую горячую плоть. Под койкой того растекался уродливый лиловый рисунок, запечатлевшийся в моей памяти навсегда. Наш корпус проснулся от криков, слившихся в один гнусный, противный гул. А Миша сидел в дальнем углу комнаты, обхватив красными, липкими ладонями голову. Молчал. Девочки в детском доме, вообще не отличались от мальчиков добротой. Иной раз, даже превосходя по жестокости. Одна из них, подговорила остальных, что бы те избили ее лучшую подругу. За то лишь, что та якобы игриво разговаривала с ее мальчиком. Не удовлетворившись разбитым носом, малолетние ведьмы окунули девочку лицом в унитаз. Все это только составляет лишь сотую долю, злости, страха и ненависти, кипевших в этих стенах.

Нервы мои, точно натянутые струны звенели, отдаваясь неприятным эхом в испуганном сердце. Сговорившись с Машей, девочкой моего возраста мы сбежали, куда глаза глядят. Естественно через пару дней нас вернули, и больше попыток уйти я не предпринимал. Эх, Маша. Девочка, имевшая тонкие черты и ангельское личико казалась тогда совершенством. Через год её перевели в другой детский дом. Я встретил Машу только через пятнадцать лет. Точнее это было то, что осталось от прежней девочки. Запачканное собственными испражнениями платье, обтягивало её ожиревшее, бесформенное тело. Лишь глаза на заплывшем от пьянок лице, сохранили немного того света, что искрился в них когда-то давно. На мысль о том, что каждый выбирает свою судьбу, я возразил бы. Душевных сил преодолеть безумие, происходящее в детском доме, хватило единицам. В один из тяжелых дней я и сам стоял на самом краю пропасти, отделяющей меня от нормальной жизни. К счастью обошлось. Но тогда я был твердо настроен, закончить жизнь Васька. Так звали бугая, который был старше на два года и почти каждый день обижающего меня. Я точил ручку от ложки, и вместе с тем подготавливал сердце к возможным страшным последствиям. Тут необходимо сказать спасибо Екатерине Петровне. Единственная разумная, мудрая женщина, воспитатель нашей скорбной обители. По неведомой для меня причине она перевела этого бугая в другой интернат именно в этот период жизни. Мне бы хотелось верить, что это произошло не случайно. В любом случае этот день дал мне остыть и понять ничтожность моих обид, поставленных уязвленной гордостью передо мной как неопределимая преграда.  Только спустя какое-то время я осознал, что нахожусь не на самом дне, как думал раньше.

Вскоре случай изменил мою жизнь бесповоротно. Зашедшая к своей подруге взять в долг денег, меня приметила женщина. Она не сразу понравилась мне, но она была так добра… Я, не раздумывая согласился отправиться в новую семью. Все стало по-другому. На праздновании нового года мне теперь не надо было под гогот старших воспитанников танцевать с какой-нибудь девочкой, за суховатый, посеревший апельсин. Правда меня немного смущали появившиеся обязанности, как например перекапывание огорода или сбор ягод в лесу. Только спустя некоторое время пришло понимание, насколько значимо это оказалось для воспитания моего характера. Теть Лена помогла вырасти человеком. Да. Определенно это так и было. В шестнадцать лет я поступил в военное училище. Идеально подстриженная голова, выглаженная, новая форма просто вскружили мою юношескую голову. Я мечтал поскорее оказаться в пылу сражений, когда стану офицером, хотел показать, какой во мне скрыт огромный потенциал. На одном из построений куратор нашей группы объявил, о том, что нас расформировывают. Полетели, в общем, мои радужные мечты в тартарары. Дома теть Лена встретила с неизменным оптимизмом. «Пробьешься еще»! – сказала она, похлопав меня по плечу. Стало легче от ее добрых слов. Жизнь в нашем бедном городке душила меня. Однако же. Вскоре родина позвала служить. Армия была другим миром со своими особенными законами выживания, и пролетел призыв как один день. Поехал домой. Проходя мимо выкрашенного в темно фиолетовый цвет магазинчика, я натолкнулся на того самого парня, Васька. Пацана что долгое время обижал меня в детском доме. Он стоял возле своей тонированной, старенькой машины, набитой лопатами и железными кладбищенскими столиками. Курил и смеялся, разговаривая по телефону – На могилках, наверное, хорошо наваривается гнида, – подумал я. Как то само собой всколыхнулись старые обиды и понеслась. Окрепнув за последние года, я был сильнее его, к тому же он выпил в тот вечер и ноги его держали слабо. Разбив кулаки о его лицо, я спокойно пошел домой. Побыв в родных стенах месяца три, я направился в столицу нашей могучей родины.

Ослепительно красочные, светящиеся витрины дорогих магазинов сверкали богатым убранством. Из резных дверей выплывали шикарные девушки с задранными к верху носами и раздутыми губами. За ними тянулись широкие, ароматные полосы запаха дорогих духов. Перекликаясь звуками клаксонов, шикарные авто толкались на узких, покатых улочках. Оглушенный всем этим великолепием, я некоторое время стоял будто парализованный. Люди не обращали никого внимания на мою скромную особу. Кажется некоторые, из них презирали меня. Точно холодные, ледяные глыбы, расколовшиеся на реке весной, проплывали мимо, не удостоив даже взглядом. Так началась столичная жизнь. Сменив пару профессий, через три года я нашел хорошую работу. Однако я по-прежнему искал себя. Правильнее сказать ощущал не преодолимую, жгучую, смутную жажду. Хотел получать живые чувства от того чем занимаюсь, такие, что бы выворачивало наружу, и нельзя бы было понять, где границы рая и ада.

Первый день осени на новой работе оказался особенным. За двойным стеклом об асфальт разбивались крупные капли дождя. Пахло теплой сыростью. Белокурая, не высокая девушка заскочила в наш отдел, спасаясь от дождя. Мокрая одежда нарисовала линии ее стройного тела, и я замер. Возможно, это только сейчас я осознаю в полной мере прелесть произошедшего. Тогда я предложил ей свою куртку, абсолютно не рассчитывая на знакомство. Спустя полгода мы уже жили вместе. Человек такое существо, которое способно испортить все. Именно таким был и я. Начав с малых просьб, вскоре я уже диктовал ей что одевать и с кем общаться. Моя ревность, прикрываемая словами любви, крепла и росла, уничтожая ее чувства. Однажды Алла просто ушла не оставив даже записки. Аромат ее духов, кружил в воздухе пустой квартиры, где мы любили друг друга. И даже тогда я винил Аллу в случившемся, ведь перекладывать вину на других очень легко. Труднее признать свою слабость и ошибки. Следующий год я пытался забыть Аллу в других отношениях. Увы. Девушка не выходила из моей головы.

В ту тяжелую пору, мне повстречался Аркадий Семенович. Мы просто разговорились на остановке. Актер театра и кино, он был необычайно одаренным человеком. Аркадий рассказывал о своих ролях, глаза мои горели, а сердце трепетало. Я высказал свое, восхищение, его ролями и огорчение что для меня это не достижимо. – Это вовсе не так, – ответил он уверенно. И я попробовал, сходил на пробы. Кастинг за кастингом меня отправляли домой с обещанием позвонить. Временами меня одолевали сомнения о целесообразности затеянного мной дела. Я стучался в двери, где не было не единого шанса. Меня выталкивали, прогоняли, игнорировали. Но моему отчаянию не пришлось долго главенствовать, потому, как однажды мне предложили роль в эпизоде. Жалкие двадцать секунд эфирного времени потратили на мою персону, но я был в восторге. Внутри полыхало пламя радости. Затем снявшись в дешевом кино, я попал в рекламу. Мне очень нужны были деньги, и я участвовал на тв схемках, где только можно было. Стремясь показывать свое лицо как можно чаще. Двадцать третьего апреля моя жизнь совершенно изменилась. Меня пригласили на роль в крупном фильме. Ох. Это было и радостно и страшно. Я не спал после предложения целую ночь, прокручивая в голове волшебные слова режиссера: вы нам подходите. Скажу сразу, после этой роли, одна за другой на меня посыпались другие, я был как будто во сне. Я шагал по вымощенной корявой плиткой улице, не замечая пения птиц, сигналов машин. Наверное, со стороны меня можно было принять за сумасшедшего и таким, в общем, я был, от дурманящего чувства счастья.

Тишина. Черная, мертвецки глухая тишина окружила меня. Мне показалось, что я одновременно ослеп и лишился слуха, пока вырвавшийся из пересохшего горла хрип не сбил моих мыслей. Сырой, затхлый запах, засвербев в носу, заставил чихнуть. Вслед за ним сердце забилось чаще, перебивая слабое дыхание. Страх, набрав силу, побежал, каменными бугорками под кожей. Я громко крикнул. Голос мой надорвался от бесполезных усилий, превратившись в скрип. Шепот вытекал из моего рта, теряясь в бесконечно темном пространстве. Мысли заметались в идиотской лихорадке. – Как такое может быть?! Где я? Руки ощупали пол под ногами. Между пальцев оказались мелкие камешки. Легкие свистели. Я попытался кинуться в темноту, и со всего размаху вписался в массивную стену.– Это безумие! Наверное, я сплю и сейчас должен проснуться. Быстрее бы этот сон закончился. Нет. Я лег на каменный пол. Только лежа, мое тело ощутило неимоверный холод булыжников, вместе с тем это принесло немного спокойствия в мою голову. Шея, спина, ноги гудели особенно, вставать совсем не хотелось. – Может так выглядит смерть, – подумал я. Возможно, это помещение эквивалент ада и здесь за свои грехи душа должна мучатся вечность?! Обернувшись роем диких пчел мысли жужжали в голове, не давая сосредоточиться. Я пополз. Пробравшись по периметру, я понял что это небольшое помещение, без каких бы то ни было дверей и щелей. Рассвирепев я бил кулаками в пространство, пинал, что попадется под руку. Рычал. Все мое содержимое дрожало от ярости. Я ненавидел себя за то, что допустил, то, что со мной произошло. Желал смерти тому, кто это сделал со мной. Целый мир тогда был трижды проклят, за то, что произошло со мной. Вымотав себя, я упал. Твердый, ледяной пол принял меня в свои объятия. Оставив терзающие мысли далеко внутри, я уже был за пределами сознания.

Когда не много остывший разум начал возвращаться ко мне, я приподнялся. Пальцы забегали вокруг, ощупывая черное, холодное пространство. Легкие дернулись от поднявшейся в воздух пыли. Стоп. Я вспомнил, что где-то в карманах куртки должны быть спички. Чирк. Горячее, яркое пламя выдавило от руки к углам густую, дрожащую темноту. Над головой блестела, ровная, гладкая каменная поверхность. В самом центре комнатки стоял, вытянутый в длину мраморный ящик, накрытый толстой плитой из того же материала. Тут и там валялись распотрошённые, ветхие книги. Вспыхнув чуть ярче, пламя подошло к кончикам пальцев. В дальнем углу я успел заметить крупную бутылку. Пробравшись на ощупь, руки тряхнули живительный сосуд. Булькая и переливаясь, внутри шумела жидкость. Повозившись с затвердевшей пробкой, вскоре мне удалось открыть ее. Запах изнутри отдавал болотной тиной. Глоток, еще один. Сердце вздрогнуло. Остановись безумец, шептал голос глубоко внутри. Страх переборол жажду. Кто знает, на сколько, я здесь думал тогда я, и оставил запас. И здесь во мне родилась надежда. Я пообещал себе, стать лучше если выживу. Твердил, что буду ценить каждое мгновение подаренное жизнью и еще много различных обетов в обмен на спасение. Время шло своим чередом, но ничего не менялось. Я по-прежнему находился там же. За надеждой пришла печаль. Наверное, она всегда плетётся, вслед и берет верх если ты не борешься с ней. Не знаю. Я не ел и не пил много часов подряд, но это не беспокоило меня. Большего всего жаль было Аллу. Воображение рисовало ее мучения, то как она не находит себе места. Ах, да, забыл. Мы ведь расстались. Ей плевать. Мгновения оборачивались минутами, плавно превращаясь в часы. Вставать не было ни какого желания. Кажется, слабость наполнила мои вены до краев. Ломота спустилась от макушки головы к пальцам ног, но ни что не заставило меня сдвинуться хоть на сантиметр.

Огромные, зеленые луга раскачивались под напором свежего весеннего ветра. Природа дышала, наполняя все вокруг живой энергией. Ступая босыми ступнями, по высокой пружинистой траве я смеялся и радовался жизни. До чего же может быть хорошо, думал в это мгновение. Сам не знаю почему, был уверен, что Алла, где-то рядом. Ее золотистые волосы, спадали на хрупкие, покатые плечи. Живой, задорный взгляд скользил по моему лицу. Сердце стучало как барабан, в горячем, сладком экстазе. Эх.

Темнота была по-прежнему вокруг меня, а то был только дивный сон. Только теперь в полную силу я начал понимать, сколько оказалось было хорошего в моей жизни. Она была просто чудесна. Просыпаясь в одной постели с любимой, я не придавал этому событию особого значения. Да. Со временем такая жизнь стала обыденностью. Приелась. Это было прекрасно и совсем рядом. Улыбка Аллы, задорная, живая самое ценное, что могло быть в моей жизни. Тепло ее нежных рук, полные розовые губы в моем сердце. Задорный смех и сейчас звенит прекрасной мелодией в моей голове. Я благодарю судьбу, подарившую мне эту любовную встречу. Чирк. Загорелась ещё одна спичка. Оглядев еще раз пространство, я убедился в отсутствии какого либо хода наружу. Я поднялся во весь рост. Массивный потолок нависал над самой макушкой головы. Чирк. Сразу потухла следующая спичка! В углу мне показалось, сквозняк тянул воздух наружу. – Спасение. Мелькнуло в глупой голове. Сначала я кричал, но крик вскоре перешел в хрипение и я ослаб. Помощи не было. В коробке о стенки стукнулась последняя спичка. Помедлив я начал собирать бумагу, сваливая книги в одну кучу. Чирк. Пламя обожгло край листа вырванного из книги. Огонь сильно задрожал. Сердце замерло, но рыжая кромка стала расползаться по краю листа. Забравшись на каменный ящик, я смотрел на полыхающее пламя. Тени боязливо дрожали на коряво сложенных стенах. Может первобытный человек, заваленный в пещере грудой камней, точно так же глядел в последний раз на огонь. Увидев палочку под ногой, я было хотел бросить её в пламя, но остановился. Только через пару секунд до моего отупевшего мозга дошло. Это был самый настоящий карандаш. Правда, он был не заточен. Сознание взорвалось. Спрыгнув, я больше не чувствовал усталости. Только желание. Я начал безумно тереть карандаш о каменную поверхность. Пальцы горели и дрожали, дыхание перешло в свист точно мне прострелили одно легкое. Я выхватил из пламени пару книг, но они не подошли. Затем мне попался не заполненный, чуть обгоревший журнал. Здесь я все и написал. Алла родная моя! Сердце мое. Не смею мечтать, что ты прочтешь мои последние строки. Однако же мне будет спокойнее уйти с надеждой на это. Спасибо что была у меня. Дым все больше наполняет окружающее меня пространство. Огонь затухает.