Граница (fb2)

- Граница [litres][The Border-ru] (пер. Виктория Г. Яковлева) (The Border - ru (версии)) 4336K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роберт Рик МакКаммон

Роберт Маккаммон
Граница

* * *

Моему дяде Карлосу посвящается

Часть первая
Последний рубеж на Пантер-Ридже

Глава 1

Бегущий мальчишка очутился прямо под дождем.

На него неожиданно обрушился ливень жалящих капель. Несколько секунд – и свирепый шквал превратился в настоящую бурю: казалось, в тело впиваются сотни горячих иголок. Оглянувшись на бегу, мальчишка разглядел сквозь подвижную пелену дождя вздымающиеся вдали к небу горные вершины. В отравленный воздух взлетали огромные, величиной с дом, обломки скал, падали на землю и разлетались на множество кувыркающихся в воздухе осколков. Над вершинами то и дело сверкали синие, как электрические искры, молнии, способные и в самом смелом сердце поселить жуткий страх, а человек слабый давно бы упал на колени.

Мальчишка продолжал бежать сквозь дождь.

Перед ним раскинулось широкое, без конца и края, поле. Совершенно бесплодное и пустое. Земля превратилась в сплошную грязь, в которой вязли ноги. На ногах были кроссовки, некогда белые. Он не помнил, откуда они взялись и когда он их надел. Не помнил, откуда взялись и грязные джинсы, и не менее грязная темно-красная рубаха с оторванным правым рукавом. Да и вообще он мало чего помнил.

Он знал только одно: надо бежать. Бежать и надеяться, что сегодня он останется в живых.

Да, память его была похожа на бьющийся на ветру флаг, изорванный в клочья, но он прекрасно помнил, что же оставил у себя за спиной. Он помнил, что находится в штате Колорадо. Он понимал, почему эти горы, древние, как само время, разлетаются сейчас на куски с острыми краями. Понимал, что означают эти синие молнии и почему скоро появятся выбросы ярко-красного пламени, рвущегося к разъяренному небу. Там идет война. Противники нашли еще один участок границы, за который надо драться. И все, что находится между ними, будет уничтожено.

Он бежал, тяжело дыша жарким и влажным воздухом, насквозь промокший от пота и хлещущего дождя, который только усиливался.

Ноги его окончательно увязли в грязи. Грязь липла к обуви, он стал чаще спотыкаться, пока наконец не упал прямо ей в объятия. Липкая и горячая грязь залепила ему лицо и ноздри. Весь черный, он с трудом приподнялся на колени. Сквозь завесу дождя он разглядел с обеих сторон от себя, слева и справа бескрайнего поля какое-то движение и понял, что одна из армий продвигается вперед.

Мальчишка снова распластался в грязи. Он лежал как мертвец, только сердце бешено колотилось в груди, заходясь от жуткого страха. Хотелось полностью скрыться под слоем грязи, погрузиться в нее с головой и тем самым защититься от надвигающейся опасности; он свернулся калачиком и лежал не двигаясь, как только что родившееся дитя, потрясенное открывшимся перед ним новым миром.

Он и раньше их видел. Да-да, где-то он уже видел их. Но разум отказывался служить ему. Видно, столкнулся с чем-то таким, что наполовину отшибло ему мозги, и приходилось вслепую нащупывать хоть что-нибудь в памяти. Слева и справа он видел размытые пятна фигур, они двигались по полю, как вихри серого дыма, словно бесформенные, но смертоносные призраки.

Он лежал неподвижно, вцепившись пальцами в землю, словно боялся, что его сейчас зашвырнут в небытие.

Вдруг он увидел, что одно из пятен остановилось и приняло более четкие очертания; фигура застыла всего в нескольких футах слева, пристально глядя прямо на него.

Мальчику ничего не оставалось, как тоже смотреть, обратив в его сторону заляпанное грязью лицо. Здесь ему нечем было защититься. Нигде он не мог найти защиты. Синие глаза мальчишки смотрели в невыразительное плоское лицо этого существа – или это была маска, забрало шлема, а может, что-то еще. Существо было тощее, как скелет, ростом около семи футов. Внешне похожее на человека: две руки и две ноги. Руки в черных перчатках, на каждой по пять пальцев. На ногах, вполне схожих с человечьими, черные сапоги. Было ли это искусственно сконструированное существо, рожденное ли из яйца или из чрева матери, мальчик не знал и догадаться не мог. Черный, плотно обтягивающий фигуру костюм закрывал его полностью, не позволяя увидеть ни дюйма плоти, и весь был прошит тонкими прожилками, в которых пульсировала темно-красная жидкость. Существо, казалось, не дышало.

Оно было вооружено. Оружие черного цвета, но выглядело мясистым. Двуствольное, и от него к телу тянулись трубочки, в которых пульсировала какая-то жидкость.

Оружие было прижато к бедру существа, стволы направлены на мальчишку. Палец лежал на остроконечном отростке, который мог быть спусковым крючком.

Мальчик понял, что смерть его совсем близко.

По воздуху прокатилась некая вибрация. Звука почти не было, дрожь ощущалась телом, и на шее зашевелились волоски. По коже побежали мурашки, а непокорные каштановые волосы на голове словно прилипли к ней: он знал, что должно случиться сейчас, хотя и не понимал, откуда он это знает.

Существо оглянулось, потом посмотрело вверх. Остальные размытые, призрачные фигуры тоже остановили передвижение и обрели плоть. Как по команде, задрали головы, одновременно поднимая оружие навстречу врагу.

Сквозь шум падающего дождя мальчик расслышал некий звук. Он тоже посмотрел вверх, вглядываясь в подвижную пелену падающих капель; из низко нависших желтых туч выплыло то, что испускало этот звук, похожий на тихое шуршание механизма наручных часов или тиканье часового механизма бомбы замедленного действия.

Оно обладало поистине огромными размерами: треугольной формы, со сторонами не менее двухсот футов и покрытое, как шкура какого-нибудь доисторического хищника, бурыми, желтыми и черными пятнами. Тонкое как бритва, без единого бортового отверстия или щели, оно целиком состояло из мышц. Оно молча скользило по воздуху, и это молчание казалось мальчику исполненным вселяющей мистический ужас силой. От кончиков его расправленных крыльев тянулись назад желтые хвосты потревоженного воздуха, а на брюхе пульсировали четыре синих искрящихся глаза размером с крышку канализационного люка.

Воздушное судно продолжало медленно и почти без единого звука скользить по воздуху, и вдруг одно из стоящих на земле существ открыло огонь. Из стволов его оружия ударил двойной язык пламени – впрочем, не совсем пламени, в центре каждого ослепительно-красного языка виднелся раскаленный добела стержень – и взвился в сторону корабля. Но достичь цели он не успел: из мясистого – или металлического – корпуса вырвалась синяя искра и с той же легкостью, с какой мокрые пальцы гасят горящую спичку, задула оба языка вместе с несущими разрушение стержнями.

В то же мгновение дрожащий от страха мальчишка увидел, как стоящие на земле существа обернули оружие к летающему чудовищу и принялись беспорядочно палить… сотни ослепительных языков пламени пришельцев все чаще и чаще устремлялись вверх, но немедленно гасились скачущей по небу шипящей синей искрой.

Мальчик прекрасно понимал, что происходит на его глазах, но вот откуда у него взялось это знание – понятия не имел. Сознание его отзывалось на такие вещи, которые он едва ли мог услышать или понять. Ему казалось, что он уже проделал долгий путь, но вот откуда начал – он не помнил.

Он все это знал, хотя не мог припомнить ни собственного имени, ни откуда и куда он бежит, ни где его родители. «Эти вооруженные существа… это бойцы сайферов, – думал он. – А летательным аппаратом в небе… управляют горгонцы».

Так их назвали люди. Настоящие их имена неизвестны. А сами они молчат, и молчание их непостижимо.

Синяя искра все еще прыгала и плясала, с чуть ли не презрительной лихостью уничтожая раскаленные добела языки пламени. Дождь продолжал поливать землю, в небе клубились желтые облака. Сайферские бойцы один за другим опускали свое бесполезное оружие и, завибрировав, снова превращались в размытые в воздухе пятна, чтобы затем исчезнуть, и мальчик неожиданно остался в грязном поле один. Над ним парил чудовищный летательный аппарат, глядя на землю синими пульсирующими глазами. Мальчишка чувствовал себя крохотной букашкой на ветровом стекле автомобиля, которую вот-вот размажут по поверхности. Он напружинился, собираясь вскочить и бежать дальше, насколько хватит сил, бежать по этой грязи и под этим ливнем, но вдруг летательный аппарат, набирая скорость, проплыл мимо, и мальчик почувствовал, что воздействие его энергии по мере удаления тает. Во рту ощущался привкус грязи и ржавчины. Послышался резкий шипящий звук – так ветчина шипит на горячей сковородке; он посмотрел вслед удаляющемуся аппарату и увидел бьющие из его подбрюшья разряды синей, как электрическая искра, энергии. Небольшие взрывы – вспышки черной материи – обозначили точечные удары по сайферам, даже когда те становились почти невидимыми.

Мальчик кое-как встал на ноги и побежал через поле прочь, подальше от продолжающегося сражения. Капли дождя стучали по голове и плечам, но на этот раз он поклялся себе, что больше не упадет.

Сквозь дождь и грязь он мчался к желтому туману, висевшему над горизонтом. На бегу перепрыгивал через дымящиеся воронки, на дне которых лежали какие-то предметы, обгоревшие до черноты и искривленные, словно старые корни деревьев. Запаленные легкие болели, будто от ударов тяжелыми кулаками; мальчик закашлялся, выплюнув струйку красной крови, но не остановился.

Вдруг из тумана прямо перед ним появилось больше десятка сайферских бойцов, все худые и в черном одеянии, скроенном из несуществующего на Земле материала. И все вооружены; оружие, казалось, является продолжением их тел. На всех были черные безликие маски; насколько было известно мальчику, именно так могут выглядеть лица роботов. Не успел он сменить направление, как почувствовал, что кто-то с металлическим бряканьем, словно дергая струны пианино в высоком регистре, приближается к нему сзади. Он резко свернул влево и нырнул в свежую воронку, а над его убежищем на огромной скорости пронеслись раскаленные добела голубые шары плотного огня, и в сторону сайферских солдат протянулись сверкающие, похожие на пылающую колючую проволоку плети. Мальчик подполз к краю воронки и увидел, что новым оружием сайферы изорваны в клочья, и, хотя кое-кто из них своими энергетическими ружьями отбил несколько огненных шаров или успел раствориться в тумане, бой закончился в считаные секунды. На забрызганном черными кляксами поле валялись все еще дергающиеся руки и ноги, а огненные шары, словно горящие яростью глаза, шарили в желтом тумане в поисках новых жертв.

Вдруг в воронке рядом с ним кто-то зашевелился. И снова волоски на шее встали у него дыбом, а сердце усиленно застучало.

Прямо напротив, на другой стороне воронки, сайферский солдат тянулся к своему оторванному от него энергетическому ружью, которое, сморщившись и зачахнув, как умирающая плоть, валялось в нескольких футах от хозяина. Пальцы в черных перчатках скребли землю в попытках вновь обрести ссохшееся оружие, но достать уже никак не могли, поскольку еще один удар почти пополам разрубил его самого. Ноги в сапогах еще дергались, в тщетных усилиях пытались оттолкнуться от искореженной земли. В брюшной полости поблескивали черные внутренности с красными и желтыми прожилками, как в тельцах кузнечиков, которых мальчик помнил, хотя и не знал откуда. Он чуял едкий запах, похожий на запах жидкости, которой выстреливает кузнечик на пальцы того, кто грубо с ним обращается. Только этот запах был как минимум вдвое крепче. В луже такой жидкости и лежал этот воин. Он все пытался дотянуться до своего оружия, но разорванное тело уже не слушалось.

Мальчик заговорил, и собственный голос показался ему совсем незнакомым.

– А я-то думал, что все вы такие прочные, – сказал он.

Безликое существо продолжало изо всех сил тянуться за оружием. Мальчик присел на корточки, помня о других солдатах и о летающих аппаратах, любой из которых мог легко оторвать ему голову, и осмелился прикоснуться к энергетическому ружью. Оно показалось ему липким, как резина, долго пролежавшая под палящим солнцем. Жидкость из его трубок течь уже перестала. То, что недавно было грозным оружием, прямо на глазах съеживалось, словно втягиваясь само в себя. Похожая на паука лапа солдата едва не дотянулась до лодыжки мальчика, и ему стало страшно: на мгновение он представил себе, что тот сейчас схватит его за ногу и боль парализует тело. Держась подальше от страшной руки, он вылез из воронки и снова побежал, понимая, что сидение на месте смерти подобно.

Еще он понял, что ему очень хочется жить. Понял, что ему необходимо выжить, что, пока не поздно, нужно поскорее найти безопасное местечко и укрыться в нем.

Мальчик бежал, и дождь хлестал его по лицу. Дышать стало совсем тяжело, он закашлялся, отплевываясь кровью. Его продолжали мучить вопросы, кто он такой, откуда родом, но ни одного ответа у него не было. Он совсем ничего не помнил. Помнил только, как бежал через поле, как будто сознание его было когда-то и кем-то выключено, а потом включено снова нажатием дрожащей руки на выключатель. Есть ли у него отец? Мать? Брат или сестра? Есть ли свой дом? В памяти пусто, нет даже самой бледной тени ответа на эти вопросы.

Ему было очень больно. Болело все: и легкие, и сердце, и желудок, да и кости тоже. Такое чувство, будто его разобрали на части, а потом снова собрали, но кое-как. Прямо как в той старой идиотской песенке о том, как берцовую кость соединили с голенью, и о прочей чепухе в этом духе; ему казалось, что его берцовая кость приделана к ключице, а голень к заднице. Все в нем будто перемешалось, но, как ни странно, бежал он довольно легко. И в данный момент этого было достаточно.

Чудовищный треугольник все еще продолжал летать над ним. Мальчик поднял голову и увидел, как из отвратительных желтых облаков выскользнул огромный, пестрый, как доисторическая рептилия, горгонский аппарат. Синими, как электрическая искра, выбросами энергии он продолжал вести огонь, поражая невидимые фигуры врага на земле. Для мальчика было очевидно, что он сам был для этого монстра таким ничтожным, что на него не стоило тратить даже одной, несущей верную гибель искорки.

Неожиданно ярко-синие молнии стали бить направо и налево, словно в поисках каких-то иных целей. Корабль горгонцев как будто дрожал от страха, и через несколько секунд мальчик увидел почему.

С обеих сторон в него полетели тонкие, черные как смоль снаряды длиной около двадцати футов. Всего их было десять штук, и двигались они быстро и беззвучно. Четыре из них сразу оказались поражены и взорвались, превратившись в летящие черные ленты, но у остальных шести вдруг отросли зубы и когти – они вцепились в плоть горгонского корабля и, обратившись в лоснящихся прожорливых пауков, принялись расторопно рвать зубами и когтями его пятнистую шкуру, пытаясь проникнуть внутрь.

Неизвестно откуда и кем по воздушному судну было выпущено еще шесть алчных снарядов. Два из них опять были сбиты, но остальные четыре снова превратились в таких же черных, лоснящихся пауков, которые прорвались к цели и вцепились в плоть, если можно так ее назвать, врага. Отдельные куски горгонского корабля начали отваливаться, открывая темно-красное мясо с похожими на шестигранные путепроводы жилами. Снаряды-пауки все быстрей и быстрей делали свою кровожадную работу, используя когти и зубы, в то время как по всем направлениям безумно и беспорядочно рассыпались синие молнии. Когда разряд энергии с шипением ударил в землю футах в сорока справа, мальчишка от страха присел, но все равно не мог оторвать взор от омерзительного паучьего пира в плоти гибнущего гиганта.

А горгонский корабль погибал в прямом смысле этого слова. Корпус его дрожал и корчился, а сайферские пауки вгрызались все глубже, прорываясь к таинственному сердцу этого чудовища. Из десятков ран текла темно-красная жидкость. Куски судна, судорожно корчась и извиваясь, продолжали падать на землю. Летательный аппарат пронзительно закричал. Звук невыносимо резал слух, это было нечто среднее между скрипом ногтей по классной доске и дребезжанием древесной гадюки.

Чтобы не слышать этого, пришлось закрыть уши ладонями, но звук проникал сквозь любое препятствие, и у мальчика подогнулись коленки. Отвалился еще один огромный кусок воздушного судна и, рассеивая фонтаны темной жидкости, полетел на землю. А внутри открывшейся полости вовсю шло пиршество паукообразных хищников, которые рвали мясо врага и, работая когтями и клыками, способными, как мальчику казалось, разгрызть и порвать все, что угодно, включая металл и железобетон, прорывались все дальше по внутренним коридорам судна. Горгонский корабль накренился вправо, вываливая изнутри огромные куски мяса и выливая массы жидкости – все, что не успели пожрать сайферские пауки.

А пронзительный вопль машины все не стихал, даже когда корабль рухнул на землю. Пауки облепили дрожащую шкуру. Мальчик повернулся и бросился наутек.

Он не знал, где еще можно подыскать безопасное место. Душераздирающий визг постепенно стих. «Один – ноль в пользу сайферов», – подумал он, убегая все дальше сквозь желтый туман. И вдруг оказался на потрескавшейся железобетонной площадке.

Он увидел, что стоит на автостоянке. Вокруг него в уплотнившемся воздухе виднелись ржавые и изрядно потрепанные корпуса восьми брошенных машин. Дождь перестал. Вода заполняла трещины, воронки, всюду виднелись лужи. Прямо перед ним располагалось длинное строение из красного кирпича с полностью выбитыми окнами. Слева – покосившиеся футбольные ворота, за ними – заросшее травой футбольное поле. Трибуны для зрителей разрушились и провалились. На стоянке сохранился знак, доблестно провозглашающий послание из прошлого.

Черными буквами на нем было написано: «Средняя школа Этана Гейнса». А под ними шли буквы красного цвета, съемные: «Старшеклассники игр ют 4–6 ап еля Ч нджелинг».

Вдруг мальчик увидел, что слева к нему через футбольное поле приближаются нечеткие пятна. Солдаты сайферов. Вот они остановились, за несколько секунд обрели свои телесные формы и опять быстро двинулись вперед. Он прикинул, что в приближающейся к нему темной волне где-то сорок – пятьдесят сайферов. Мальчик рванул было вправо, но тут же понял, что спастись от них не успеет, догнать его им не составит большого труда. Тогда он упал на бетон и юркнул под раскуроченный грузовичок-пикап некогда черного цвета, но теперь, по большей части из-за ржавчины, красноватый, а на разбитом заднем стекле его все еще оставалась наклейка: «Денвер бронкос».

Темные тени сайферов ступили на площадку парковки. Солдаты, похоже, были на марше, меняли позицию. Мальчик всем телом вжался в твердый потрескавшийся бетон. Если хоть один из них почует, что он здесь…

Но что-то такое было уже на подходе…

Мальчик нутром чувствовал это, судя по тому, как побежали мурашки по всему телу. В этом протухшем воздухе он ощущал приближение некоей пульсирующей энергии. Из своего убежища ему были видны ноги некоторых материализовавшихся солдат; они стояли неподвижно – видимо, тоже чуяли приближение пока еще неведомой силы.

Стояла тишина, прерываемая лишь капелью стекающей с автомобилей воды. Потом сверху послышался шум, напоминающий шелест ветра; казалось, что-то пролетело мимо них, и вспышка синего света осветила площадку стоянки. Мальчик зажмурился, и все пропало.

Он, моргая, ждал, что будет дальше. Перед глазами мелькали какие-то пятна. Кое-кто из солдат снова вздумал превратиться в неясное пятно, другие оставались как есть, на виду, но стояли неподвижно и настороже, а возможно, просто остолбенели.

Грузовичок над мальчиком вдруг зашевелился.

Он содрогнулся, да так, что заскрипели, застонали его ржавые стыки и раны, и мальчик услышал, как эхом откликнулись такими же стонами и скрипами остальные автомобили по всей стоянке. Нижняя часть корпуса грузовичка стала меняться, металл внезапно покрылся красными и бурыми чешуйками, а заплесневелые шины превратились в приземистые, тоже чешуйчатые лапы, из которых торчали острые красные шипы с блестящими черными кончиками.

Мальчишка догадался, что старый грузовичок оживает.

Буквально через несколько секунд он увидел над своей головой колышущееся брюхо. Вся фигура над ним ширилась и уплотнялась, издавая при этом звуки, напоминающие щелканье соединяющихся суставов в сочетании с металлическим скрипом – это металл превращался в кости, а те обрастали плотью.

Перепуганный до смерти, парнишка выкатился из-под этого зверя и, стоя на четвереньках, увидел, что он теперь находится не на автостоянке с брошенными автомобилями, а в каком-то зверинце с чудовищами, которые, казалось, явились из самых мрачных глубин ночного кошмара.

Мальчик понял, что ослепительно-синий луч энергии, испускаемый пролетевшим над ним неизвестным существом, обладает способностью творить из мертвой материи жизнь. Жизнь, которую он сотворил здесь из ржавых и брошенных корпусов мертвых машин, либо рождена в виде реальных живых существ царства горгонцев, либо создана воображением предводителя этих пришельцев из чуждого мира.

Над железобетонной площадкой восставали крупные, мощные фигуры чудовищ. И среди них находился маленький мальчик, в окружении этих когтистых лап, ног, ощетинившихся острыми красно-черными шипами. Чудища ворочали рогатыми многоглазыми головами с разинутыми пастями, оглядывая поле битвы. И вот тут-то сайферские бойцы открыли огонь.

Хлесткими бичами по площадке заметались спирали потустороннего пламени, избивая и сжигая только что рожденную плоть этих монстров. Одни из них ревели и выли, сотрясая лапами землю, другие с немыслимой скоростью рванулись вперед, атакуя солдат. Пораженный ужасом мальчик наблюдал, как эти создания горгонцев мечутся то вправо, то влево, размахивая шипастыми и когтистыми лапами и врезаясь в толпы бойцов. Он заметил, что у одного из самых мускулистых чудовищ в том месте, где плечи переходят в шею, на красноватой чешуе виднеется наклейка «Денвер бронкос», как раз под защищенной броней плотью, словно выцветший остаток земной татуировки.

Солдаты палили напропалую, и покрытая чешуей плоть дымилась и горела, а чудовища давили, рвали на куски, топтали тощие длинные фигуры в черной униформе – внутренности с запахом сока кузнечика летели по воздуху и, разбрасывая во все стороны брызги, шлепались на землю. Увенчанная тремя рогами голова одного из чудовищ с шестью глубоко посаженными багровыми глазами вспыхнула от попадания выстрела, и существо с визгом заметалось по площадке стоянки, слепо нанося удары направо и налево, в то время как его шишковатая морда таяла, как серый воск.

Сайферы были сокрушены, сломлены и раздавлены под лапами этих монстров, кроме тех, кто быстро развоплотился, превратившись в размытое пятно, но некоторые стояли до конца и позиций не сдавали, продолжая вести огонь по чудовищам до тех пор, пока монстры не разорвали их в клочья, сочащиеся влагой. Кто на четырех лапах, кто на двух, монстры бросились преследовать отступающих солдат. Три издыхающие бестии горгонцев остались лежать на бетонной площадке, пожираемые пламенем, исторгнутым из оружия сайферских воинов, и с пронзительными воплями тщетно пытались сбить его в попытке спастись от неминуемой смерти. Одно из этих чудовищ встало на колени, повернуло пылающую треугольную голову на толстой шее, и черные как уголь глаза отыскали мальчика, который, крадучись, пятился прочь. Но вот глаза монстра потухли – пламя еще пробегало по его чешуе и шипам, – он повалился на спину и издох.

Мальчик распрямился и, спотыкаясь, снова побежал.

Ему хватало сил только для того, чтобы держаться на ногах. А войдя во мглу желтого тумана, он понял, что ему ни в коем случае нельзя – он просто не должен – упасть. За спиной слышался рев монстров, но уже довольно далеко, и мальчик летел вперед, почти не чуя земли под своими грязными кроссовками. Твердый бетон под ногами кончился, и теперь он снова бежал по грязному, заросшему буйной травой полю. По пути то и дело попадались искореженные, дымящиеся тела сайферских солдат – здесь тоже, видно, недавно кипел бой. «Один – ноль в пользу горгонцев», – снова подумал мальчик.

Он не пробежал и сотни ярдов, когда понял, что кто-то быстро его догоняет.

Оглядываться было страшно. И замедлять бег он тоже боялся. Жутко думать о том, что на этом грязном поле его в любой момент могут убить.

Кто таков его невидимый преследователь, мальчик не знал, но чувствовал, что он гонится по пятам и уже совсем близко.

Все-таки не выдержав, он оглянулся, чтобы выяснить, кто его догоняет, как вдруг из тумана показался всадник на серой в яблоках лошади и, не успел мальчишка дать стрекача вправо, железной хваткой вцепился в его руку. Ноги мальчика оторвались от земли, он взлетел вверх…

– Ну-ка полезай ко мне! – пророкотал грубый человеческий голос.

Мальчик устроился за спиной мужчины и крепко обхватил его за талию; на мужчине с левой стороны висела наплечная кобура, а в ней что-то очень похожее на автомат системы «узи». Неся на спине двух всадников, лошадь поскакала по полю, оставив далеко позади горгонских чудовищ, воющих, как потрескавшиеся погребальные колокола в последний день мироздания.

Глава 2

Но этот день не стал последним днем мироздания.

В этот день по календарю был четверг, десятое мая. Может быть, кто-то и хотел, чтобы он стал последним днем мироздания, и даже молился, чтобы это поскорее случилось, и проливал по этому поводу горькие слезы, но были и те, кто за этим днем готовился встретить следующий, поэтому мальчик и оказался на спине лошади, несущей всадников к крепости.

В штате Колорадо, на южной оконечности города Форт-Коллинз, на дороге, ведущей к вершине холма, стоял старенький, потрепанный знак, на котором была изображена стилизованная эмблема с крадущейся пантерой и потускневшей тисненой надписью медью: «„Пантер-Ридж“, меблированные комнаты». А на самом верху, откуда открывался прекрасный вид на окрестности, расположились и сами меблированные комнаты. Находились они в четырех кирпичных строениях песочного цвета с выкрашенными в серый цвет балкончиками и раздвижными стеклянными дверями. После экономического спада 2007 года гостиница «Пантер-Ридж», построенная в 1990 году и некогда желанная для любого жизнелюбивого холостяка, переживала тяжелые времена, и владеющая ею инвестиционная компания продала ее другой компании, после чего жизнь как самой гостиницы, так и ее владельцев пошла под откос. Но мальчишка об этом ничего не знал. Он видел лишь четыре унылых здания, окруженные пятнадцатифутовой стеной из скрепленных раствором валунов и увенчанной густыми витками колючей проволоки. На все стороны света – восточную и западную, северную и южную – смотрели крытые рубероидом деревянные сторожевые башни. Мальчик не мог не заметить установленных на каждой башне крупнокалиберных пулеметов на станинах с вращающейся осью. Лошадь со всадниками продолжала путь по дороге на север, и на южной башне взвился зеленый сигнальный флаг. Вот перед ними приоткрылись внутрь большие деревянные ворота, обитые железными листами.

Как только проход оказался достаточно широк, лошадь галопом проскочила внутрь, и сразу несколько мужчин и женщин, открывших тяжелые ворота, плотно их захлопнули. И быстренько заблокировали ее двумя толстыми деревянными брусами, вставив их в железные скобы на двери и в проделанные в стене пазы. К этому времени подбежавший будто специально для этого дюжий мужчина уже успел снять мальчишку с лошади. Лицо здоровяка обрамляла борода, на руках были кожаные перчатки, и держал он мальчишку перед собой, будто это не живой человек, а мешок с мусором; он бегом потащил свою ношу по двору, вошел в одно из зданий и спустился по лестнице. Там он открыл какую-то дверь, чуть ли не швырнул его внутрь и снова затворил дверь. Мальчик услышал, как в замке с лязгом поворачивается ключ.

Только через несколько секунд до него дошло, что его упрятали в тюремную камеру.

Пол в ней был застелен белым исцарапанным линолеумом. Окрашенные в желтовато-серый тон стены тоже были покрыты глубокими царапинами. Такое впечатление, подумал мальчишка, что эти отметины оставлены чьими-то когтями. Кроме того, на стенах виднелись дырки от пуль. Деревянная дверь, как и ворота в стене, была укреплена металлическими листами. А раздвижные балконные двери закрыты листовым железом и обмотаны колючей проволокой. Маленькое квадратное окошко пропускало скудный свет. Мебели не было вообще. Светильники все были сорваны, впрочем, какая разница, электричество здесь все равно отсутствовало, и свисающие провода лишь напоминали о том, что оно было когда-то. На стенах и на полу виднелись какие-то светло-бурые пятна – очень может быть, следы крови.

– Нормально, – произнес мальчик вслух, просто для того, чтобы услышать собственный голос.

Но это значило для него нечто большее. «Нормально». Если ему удалось перебежать через грязное поле, удрать со стоянки, где его окружали горгонцы с сайферами, значит он останется жить. Несмотря на то что он понятия не имел, кто он такой и откуда взялся, у него есть инстинкт выживания. Стало быть… «нормально». «Нормально» – это еще и потому, что он хотя бы попал к людям, пусть даже его собираются сунуть в котел, сварить и съесть, но… впрочем, не следовало так думать, такой исход нормальным назвать нельзя, и он стал думать о другом. Главное, он находится среди людей, разве не так? «Нормально», потому что сейчас – именно в данный момент – он чувствовал себя в безопасности, находясь в этой крохотной тюремной камере без мебели, и сейчас ему не надо никуда бежать; он очень устал, все тело болит, но сидеть здесь и ждать, что будет дальше, для него «нормально».

Долго дожидаться, что будет дальше, ему не пришлось. Буквально через несколько минут снова послышался лязг ключа в замке. Сердце застучало быстрее. Он напрягся, подвинулся по полу к стенке и, прислонясь к ней спиной, приготовился. Дверь открылась, и в тускло освещенную комнату вошли трое. У одного в руке была старинная черная сумка, какая бывает у врачей, а в другой – горящая керосиновая лампа, которой он, войдя, осветил мальчика. Двое других были вооружены пистолетами-пулеметами, стволы которых они наставили на мальчишку.

Дверь за ними закрылась, и в замке щелкнул ключ.

– Встань, – скомандовал один из тех, кто был с оружием. – Раздевайся.

– Что? – растерянно переспросил мальчик; после бега он еще был слегка заторможен.

– Вставай, говорю, – рявкнул тот, – и скидывай свои тряпки.

Мальчик поднялся на ноги. Говорил с ним тот самый, который закинул его к себе на лошадь. На вид мужчине было около сорока лет, он обладал средним телосложением, но физически был явно очень силен. На суровом лице выделялся ястребиный нос, глубоко посаженные темно-карие глаза смотрели настороженно. Он производил впечатление человека, который не знает, что такое улыбка. Казалось, улыбка способна разломить его лицо пополам. На нем были линялые джинсы, коричневые рабочие ботинки, серая рубаха с закатанными рукавами, а на голове замызганная темно-синяя бейсболка. Лицо заросло каштановой с проседью бородой. С левого плеча свисала кобура для ношения его смертоносного оружия. На левом запястье – видавшие виды часы без стекла.

– Смелее, сынок, – мягко проговорил человек с врачебной сумкой.

Он был старше остальных, ему было где-то за шестьдесят; седовласый и чисто выбритый, худой и одетый куда более опрятно, чем его спутники: на нем была синяя рубашка и выцветшие брюки защитного цвета. Видно было, что он старается придерживаться привычек прежней жизни. Лицо его, наверное, некогда было дружелюбным и открытым, но теперь выглядело напряженным и сосредоточенным. Мальчик заметил и у него на поясе кобуру с револьвером, а часы на руке, похоже, оставались в рабочем состоянии.

– Вы собираетесь меня убить? – задал мальчик вопрос этому старику.

– Если понадобится, – ответил за него человек с суровым лицом. – Давай снимай свои шмотки. Да пошевеливайся.

Третий, чернобородый, худой и бледный, продолжал стоять возле двери. Мальчик догадался, что тот занял эту позицию, чтобы удобнее было держать его на мушке и в случае чего стрелять. Он стал раздеваться, но быстро не получалось: болели все кости, он так устал, что, казалось, готов был проспать хоть целый год. Наконец избавился от одежды; она валялась вокруг него на полу, а он стоял неподвижно, в то время как все трое пристально разглядывали его в свете керосиновой лампы.

– Откуда у тебя эти синяки? – тихо спросил доктор.

Мальчик опустил голову и посмотрел на себя. Прежде он как-то не думал об этом. Через всю грудь от плеча до плеча тянулся сплошной, почти черный кровоподтек. Почерневшие синяки усеяли и его бока, такие же нашлись и на животе, и на бедрах. И хотя он совершенно не помнил, откуда они взялись, но теперь ему стало ясно, почему у него болит все тело и почему он все время плюет кровью. Это следы ударов, причем очень сильных.

– Повернись, пожалуйста, кругом, – сказал врач. – Посмотрим на твою спину.

Мальчик повиновался. Стоящий у двери чернобородый негромко крякнул, а человек с суровым лицом полушепотом что-то проговорил третьему.

– Спрашиваю еще раз, – сказал врач. – Откуда у тебя эти ушибы?

– Не знаю, – последовал недоуменно-изумленный ответ опять повернувшегося к ним лицом мальчика.

– Ушиб на спине и вдоль позвоночника почти такой же серьезный, как на груди. У тебя очень тяжелые травмы. Ты явно попал в какую-то страшную передрягу… не просто, скажем, скатился кубарем с лестницы или упал и ободрал коленку. Я хочу сказать… удары были очень жестокими.

Он шагнул вперед и посветил мальчику в глаза.

– Осторожнее, док! – предостерегающе повысил голос человек с суровым лицом.

Он направил ствол своего «узи» мальчику прямо в живот, и видно было: случись что, рука у него не дрогнет.

– Кровью плюешь?

– Да, сэр.

– Неудивительно. Но меня удивляет вот что: у тебя нет разрывов в легких и ты все еще можешь дышать. А как со слухом, все в порядке?

– У меня звенело в ушах. Но сейчас, кажется, прошло. Больше не звенит.

– Гм… Интересно. Я думаю, что ты подвергся… ну не знаю… нет, сейчас я ничего не могу об этом сказать.

Он изобразил на лице жиденькую улыбочку, от которой по лицу пошли морщинки; на большее, видимо, был не способен.

– А можно мне снова одеться?

– Погоди, еще рановато. Вытяни, пожалуйста, руки в стороны.

Мальчик послушно сделал, что просят.

Доктор передал медицинскую сумку человеку с суровым лицом и снова приблизился к мальчику. Тщательно осветил лампой все тело – похоже, искал на нем какие-то подробности. Исследуя огромный черный кровоподтек на груди, он нахмурился.

– Можешь опустить руки, – сказал он, и мальчик повиновался.

Потом врач потянулся назад и открыл свою медицинскую сумку. Достал шприц для подкожных уколов, снял колпачок.

– Дай мне, пожалуйста, левую руку, – сказал он.

– А зачем? – неуверенно проговорил мальчик.

– Это физиологический соляной раствор.

– Нет, я спрашиваю, зачем это нужно? – снова спросил мальчик, на этот раз с некоторым раздражением.

– Нам надо кое-что проверить, – ответил врач, – убедиться в том, полностью ты человеческое существо или нет. В чужеродной крови соляной раствор вызывает реакцию. Повышает ее температуру. А потом бывают… в общем, разные штуки. Левую руку, пожалуйста.

– Я человек, – сказал мальчик.

– Делай, что тебе велят, – буркнул человек с суровым лицом. – Мы не хотим пристрелить тебя ни за что.

– Хорошо, – сказал мальчик, выдавил скупую улыбку и протянул левую руку. – Пожалуйста.

Игла вонзилась в вену. Врач сделал шаг назад. Двое других взяли оружие на изготовку. Врач засек по своим часам время. Прошло что-то около минуты.

– Дейв, – сказал врач, глядя на человека с суровым лицом. – Думаю, он чист.

– Уверен?

Врач внимательно посмотрел мальчику в лицо. Его синие ясные глаза окружал ореол мелких морщинок.

– Узелков никаких не вижу. Никаких аномалий, новообразований. Реакции на раствор тоже нет. Давайте послушаем сердце, проверим давление.

Доктор достал из сумки стетоскоп, послушал, как бьется сердце мальчика, измерил ему давление.

– Все нормально, – сказал он. – Учитывая его обстоятельства.

– А что скажете о кровоподтеках?

– Да, – произнес врач, – вот именно… ну что тут про них можно сказать. – Это прозвучало утверждением, а не вопросом. – А как тебя зовут, сынок?

Мальчик не знал, что ответить. Он очень устал, все тело болело, во рту еще ощущался привкус крови. Как зовут? Ответа на этот вопрос у него не было. Трое мужчин ожидали. Нет, уж лучше что-то сказать им. И вдруг он вспомнил имя, которое видел совсем недавно.

– Этан Гейнс, – сказал он.

– Правда? – Дейв склонил голову в сторону. – Забавно получается. Наш наблюдатель видел в бинокль, как ты бежал к автомобильной стоянке возле той самой средней школы. Забавное в том, что и школа эта Этана Гейнса. Была то есть. Так как же тебя все-таки зовут, а, парень?

Мальчик пожал плечами.

– Я думаю, – сказал врач, – он просто не помнит, как его зовут. Парень получил какой-то страшный удар. Возможно, в результате взрыва. Так действует ударная волна. А где твои родители? – спросил он мальчика.

– Не знаю, – хмуро ответил тот. – Мне кажется, я недавно проснулся, неожиданно. И побежал. И больше ничего не помню. Я знаю, что я сейчас в штате Колорадо… в Форт-Коллинсе, да? Но вот все остальное…

Он заморгал и оглядел свою маленькую тюрьму.

– А для чего эта комната? – спросил он. – И что значит… ну что вы говорили про то, что чужеродная кровь… нагревается?

– Об этом поговорим потом, – сказал Дейв. – А сейчас вопросы задаем мы… например, откуда ты здесь взялся?

Терпение мальчика кончилось. Ему уже было все равно, тычет этот человек в него стволом «узи» или нет. Выставив вперед подбородок, он решительно шагнул вперед – и оба ствола дернулись за ним вслед.

– Я же сказал вам, – синие глаза мальчика гневно сверкнули, – я не помню, кто я и откуда. Помню только, как я бежал. Я бежал от этих… А они дрались между собой. И наверху, над моей головой. И внизу, вокруг меня.

Он замолчал, чтобы вдохнуть воздуха в больные легкие, и продолжил:

– Я также не знаю, кто вы такие. Я очень рад, что вы спасли меня оттуда, где я был, но мне не нравится, когда в меня тычут пушками. Ни вы, ни эти сайферы… – несколько секунд он для внушительности помолчал и только потом добавил: – Сэр.

Мужчины опустили стволы. Дейв бросил на доктора быстрый взгляд; тот с едва заметной довольной улыбкой сделал шаг в сторону.

– Ну что ж, Этан, – сказал он. – Теперь, пожалуй, ты можешь одеться. А что касается вопроса, кто мы такие… меня зовут Джон Дуглас. В прежней жизни я был детским хирургом. А теперь главным образом торговец аспирином. А это Дейв Маккейн, – он указал на человека с суровым лицом, потом на его товарища, – и Роджер Пелл.

– Очень приятно, здравствуйте, – сказал Этан всем троим.

И принялся одеваться… сначала грязные белые носки, трусы, все в таком плохом состоянии, что трудно даже представить, потом заляпанные грязью джинсы, не менее испачканную темно-красную рубаху с оторванным правым рукавом и покрытые ссохшейся грязью кроссовки. Сунул руки в карманы джинсов, надеясь найти хоть что-нибудь, что могло подсказать ответы на заданные вопросы, но ничего не обнаружил.

– И этой одежды я тоже не помню, – сообщил он.

Вдруг он почувствовал, будто внутри у него что-то сломалось. Так неожиданно, и так тихо, и вместе с тем похоже на внутренний крик. Он ведь хотел сказать: «Я не помню, кто купил мне эту одежду», но эта мысль быстро рассеялась. Он задрожал, поднял правую руку и прижал ко лбу, словно пальцами хотел нащупать воспоминания, которых там не было; глаза его горели, дыхание в горле перехватило, и куда ни повернись – всюду непробиваемая стена.

– Да черт возьми, – сказал Дейв Маккейн, – я тоже иногда забываю, как меня зовут. – Теперь он говорил гораздо спокойнее, без прежней резкости в слегка дрожащем голосе, и, чтобы это было не так заметно, он прокашлялся. – Время нынче такое. Верно говорю, док?

– Точно, – отозвался Джон Дуглас.

Он протянул руку и коснулся руки Этана. Прикосновение вышло ласковое, как у настоящего детского хирурга.

– Что и говорить, время такое… – сказал он.

Этан сморгнул слезы и кивнул. Слезами делу не поможешь, они не воодушевят на победу в битвах и не исправят ошибок.

– Она тоже захочет на него посмотреть, – сказал Дейв, глядя на доктора. – Если, конечно, ты на сто процентов уверен…

– Да, я совершенно уверен. Этан, можешь звать меня Джей-Ди, ты не против?

– Нет, сэр.

– Вот и хорошо. Давайте-ка выбираться из этой норы.

Его вывели, закрыв за ним обитую железом дверь, на окутанный желтым туманом свет божий. Там его встретили люди, с полдюжины, не больше; все в заплатанной, застиранной одежде, они дожидались итога происходившей внутри драмы – и, как только Этан появился, отступили к лестнице.

– Сюда, – сказал Джей-Ди, указывая Этану налево.

Они вышли к площадке стоянки автомобилей возле нижних зданий. Дождь перестал, и сквозь желтые тучи прорывались жаркие солнечные лучи. В атмосфере пахло электричеством, как перед грозой. Воздух был насыщен влагой, дышалось тяжело. Не чувствовалось даже самого легкого ветерка. Этан прошел за тремя мужчинами через стоянку, мимо заброшенных теннисных кортов и заваленного мусором плавательного бассейна, в дальнем конце которого, в самой глубокой части, поблескивала лишь небольшая лужица дождевой воды. Он видел, что здесь, под защитой самодельной маленькой крепости, собрались люди самых разных поколений. Некоторые женщины держали на руках маленьких детей; были дети и постарше, а также подростки, юноши и так далее, до совсем уже престарелых, старичков и старух, которым, вероятно, уже перевалило за семьдесят. Некоторые работали, крепкие мужчины обтесывали стволы деревьев и укладывали в аккуратные штабеля, другие трудились на внешних стенах, укрепляли поврежденные их участки или занимались чем-то другим – мало ли найдется работы на благо общества, члены которого живут в крепости. Большинство обитателей, увидев их, приостанавливали работу и провожали взглядами проходящего мимо Этана и ведущих его людей. Все были худы и двигались медленно, словно сонные мухи, глаза на невыразительных лицах были пусты, но они тоже, как и сам Этан, сумели выжить. Этан насчитал восемь лошадок, щиплющих чахлую травку в загоне на склоне каменистого холма, почти у самой его вершины. Неподалеку стоял небольшой деревянный амбар, которого явно не было во времена гостиничных номеров. В условиях, когда нет бензина, быстро передвигаться было возможно, лишь используя реальную лошадиную силу.

– Теперь вот сюда, – сказал Джей-Ди, указав еще на одну лестницу, ведущую в центральное здание комплекса.

На стенах здания красовались лозунги, написанные красной, белой и синей краской, и среди этих немых восклицаний были, например, такие: «Мы не умрем», «Это наша Земля», «Завтра будет еще один день». Интересно, подумал Этан, живы ли те люди, которые это писали.

Он стал подниматься по ступенькам вслед за Джей-Ди, а Дейв Маккейн и Роджер Пелл следовали за ним; на втором этаже доктор остановился перед дверью с номером 227 и постучал. Не успела она открыться, как над их головами с визгом что-то пролетело, но так быстро, что разглядеть оказалось невозможно, в сознании осталось лишь мгновенное впечатление промелькнувшего в воздухе и тут же скрывшегося треугольника, покрытого желтыми и бурыми пятнами, и все сразу присели, кроме самого Этана; во-первых, он слишком устал бегать, а во-вторых, считал, что, если ему суждено умереть сегодня, значит такова его доля и прятаться от нее он не намерен.

Дверь открылась, и из-за нее выглянул худощавый мертвенно-бледный человек с густой рыжей шевелюрой и такой же рыжеватой бородой. На носу его были скрепленные изолентой очки. Сквозь увеличительные линзы на пришедших смотрели серые глаза. Одет он был в грязный комбинезон и рубашку в коричневую клетку, а в руке держал планшет с зажатым листком желтой бумаги, на котором Этан успел разглядеть какие-то черточки и цифры. Из левого уголка рта у него торчал изрядно обгрызенный карандаш.

– Добрый день, Гэри, – поздоровался Джей-Ди и показал на Этана. – У нас новенький.

Внимательным взглядом увеличенных очками глаз Гэри принялся внимательно изучать Этана. Рыжеватые брови его поползли вверх.

– Что, шлепнулся в грязь? – спросил он.

Этан кивнул.

– У нас что, новенький? – послышался женский голос из-за спины Гэри, у которого, как и у Джона Дугласа, на поясе висела кобура с револьвером. – Ну-ка, ну-ка, дайте мне посмотреть.

Гэри посторонился. Джей-Ди позволил Этану первым войти в квартиру. В комнате за письменным столом сидела женщина, а у нее за спиной на стене висела большая картина в экспрессионистском стиле: по широкому полю мчались дикие кони. За выходящей на балкон большой раздвижной дверью, стекла которой были укреплены клейкой лентой крест-накрест, в отдалении виднелись горы, которые совсем недавно на глазах Этана рвались на куски. Пол был застелен темно-красным ковром, на котором стояли еще два стула, низенький столик и обитый коричневой тканью диван. Мебель выглядела так, будто ее доставили из магазина подержанных вещей, тем не менее она создавала в комнате ощущение уюта. Впрочем, возможно, и нет. Возле другой стены виднелась стойка с тремя винтовками, одна из них с оптическим прицелом. Здесь и там были расставлены керосиновые лампы, несколько штук, все с неярко горящими фитилями. С другой стороны письменного стола сидела на стуле еще одна женщина, а перед ней лежал такой же, как у Гэри, планшет с закрепленным на нем желтым, исписанным цифрами листком бумаги. Очевидно, здесь проходила не просто встреча, а обсуждение неких проблем, связанных с числами, а когда Этан приблизился к столу, его охватило отчетливое чувство, что цифры эти оставляют желать много лучшего.

Обе женщины встали, словно перед ними стоял человек, вполне достойный такой чести. Может, и так, подумал Этан, хотя бы за то, что оказался здесь, а не погиб от горгонских чудовищ или сайферских бойцов. Та, что сидела за столом у стены, была старше своей подруги. На ней была бледно-синяя блузка и серые брюки, а шею украшало ожерелье из бирюзы с серебряным распятием посередине.

– И кто же это к нам пришел? – спросила она.

Темно-карие глаза ее сузились, и она метнула быстрый взгляд на Джей-Ди.

– Он человек, – ответил доктор на обращенный к нему немой вопрос.

Но в голосе его прозвучало кое-что еще. «Насколько я могу судить» – вот что услышал в его ответе Этан.

– Впрочем, у нас есть одна маленькая проблема. Он не знает…

– Меня зовут Этан Гейнс, – быстро вставил мальчик, и Джей-Ди так и не закончил свою мысль.

– …про себя почти ничего, – вывернулся доктор.

В комнату вошли Дейв с Роджером, и Гэри закрыл за ними дверь. Шум работы снаружи теперь слышался приглушенно.

– Этан не знает, откуда он и кто его родители. Пока он для нас… скажем так… загадка.

– Ханна наблюдала за ним в бинокль, – добавил Дейв.

Говорил он уже не так грубо, как прежде, но тон оставался довольно резким. Дейв стащил с головы бейсболку, под которой прятал вихрастую каштановую шевелюру, тронутую на висках сединой.

– Ну вот я и решил съездить и поймать его, – добавил он. – Сообщить тебе или еще кому-нибудь не было времени.

– Смельчак или безумец, как прикажешь тебя называть? – слегка раздраженным тоном осведомилась у Дейва женщина за столом; видно было, что она ценила его жизнь гораздо больше, чем эту его отчаянную вылазку на поле боя.

Она снова посмотрела на мальчика.

– Этан, – сказала она, – меня зовут Оливия Квинтеро. Так получилось, что я здесь главная. Во всяком случае, они так считают. Ну что ж, добро пожаловать в Пантер-Ридж.

Этан кивнул. В голове у него мелькнула мысль, что ему повезло, бывают места и похуже. Например, там, за стенами. Он внимательно посмотрел на Оливию Квинтеро, лицо которой излучало уверенность и спокойствие, несгибаемую волю и целеустремленность. Наверное, поэтому все считают ее здесь главной, подумал он. Она была довольно высокого роста, сухощавого телосложения, чему способствовали и скудные пайки в крепости. Но физически хорошо развита и крепка и так же себя держала; лицо под коротко стриженными седыми волосами, открывающими высокий лоб, выглядело бесстрастным – видно, что эта женщина прекрасно владеет собой. Ей, должно быть, где-то за пятьдесят, подумал Этан, заметив, что от своих испанских предков она унаследовала смуглую кожу. Лоб ее был прорезан морщинами, в уголках глаз морщины еще глубже, но во всех других отношениях больше ничто не выдавало ее возраста – можно сказать, что она очень хорошо сохранилась. Оливия была чем-то похожа на директрису школы – а возможно, и была ею до того, как все это случилось, – у которой с юных лет успел накопиться жизненный опыт, достаточный для того, чтобы можно было позволить себе относиться ко всему легко и спокойно и прекрасно разбираться в том, что в жизни хорошо, а что плохо. Не исключено даже, что она была директрисой средней школы Этана Гейнса, кто знает? А может быть, успешно занималась бизнесом. Родилась в бедной семье, занялась продажей недвижимости и нажила состояние. Продавала дома, которые выглядели как небольшие замки, еще до того, как возникла нужда в крепостях. Откуда он знал об этих замках, Этан не помнил, поэтому махнул на это рукой: все равно прошлое его темно, как беспросветная ночь.

Он чувствовал, что она тоже смотрит на него внимательным, изучающим взглядом. А что же она видела перед собой? Грязного мальчишку лет четырнадцати-пятнадцати с копной спутанных, падающих на лоб каштановых волос, лезущих ему в глаза – голубые, как утреннее небо на ранчо, которым она владела с ныне покойным мужем Винсентом милях в двадцати к востоку отсюда, в те времена, когда мир еще не сошел с ума. Она обратила внимание и на острый нос Этана, и на подбородок, а главное – на столь же острый, почти пронизывающий насквозь взгляд. И подумала, что этот мальчик не так-то прост и далеко не глуп, к тому же, должно быть, рожден под счастливой звездой, если сумел выжить, пройдя сквозь такие испытания и хлебнув столько горя. Или же… tal vez no tan afortunado^[1], потому что повезло больше тем, кто рано умер со всеми своими близкими и с воспоминаниями о том, какой Земля была прежде.

Но много думать об этом не стоит, это прямая дорожка в ад, и один только Бог знает, что пережили и как настрадались все, кто здесь выжил, и сколько им еще придется страдать в будущем. В крепости растет число самоубийств. И как можно остановить человека, если он хочет покинуть этот мир, когда кругом столько оружия…

Оливия понимала: худшее – это утрата надежды. Поэтому она не имела права позволить себе, чтобы кто-то узнал, как близка она и сама была к тому, чтобы темной ночью взять пистолет, приставить ствол к виску и соединиться со своим мужем там, где наверняка лучше, чем здесь.

Но обитателям Пантер-Риджа нужен был тот, кто может возглавить их, кто способен отдавать приказы, в силах упорядочить и организовать их жизнь, сказать им, что завтра настанет новый день, и ни разу не обнаружит перед ними ни страха, ни отчаяния. И она была таким человеком, хотя в глубине души сама не знала, сколько времени еще сможет продержаться и каков в этом смысл.

– А вы кого-нибудь убивали? – вдруг задал ей вопрос Этан.

– Что? – переспросила она; этот вопрос ее слегка испугал.

– Ну, там, в той комнате, где я сидел, убивали кого-нибудь? Я там видел следы когтей и дырки от пуль в стенке. И пятна крови, кажется… Я и подумал, что туда приводили людей, чтобы их убивать.

Дейв шагнул вперед и встал между Этаном и Оливией.

– Да, мы убивали там… кое-кого. Может, они когда-то и были людьми, но, когда мы их убивали, в них оставалось мало человеческого. Это было необходимо. А потом отскребали их кровь, насколько у нас получалось. Неужели ты ничего не понял?

– Я знаю, что есть горгонцы и сайферы. Знаю, что они воюют друг с другом. И рвут в клочья весь мир. И это все. Больше я ничего не помню.

– А ты не помнишь, откуда ты это знаешь? – спросила Оливия. – Так-таки ничего и не помнишь?

– Ничего.

Оливия бросила быстрый взгляд на Джона Дугласа. Тот вскинул седые брови и пожал плечами, мол, не знаю, что и сказать. Тогда она перевела взгляд на новоприбывшего.

– Не знаю, где ты там был и как остался жив, но, мне кажется, тебе нужно многое понять и усвоить. Гораздо больше, чем ты знаешь про сайферов и горгонцев. Но ты, наверное, проголодался. Надеюсь, ты не возражаешь против лошадиного мяса?

– Не возражаю.

– Мы здесь выживаем как можем. Как-то стараемся выкручиваться, без многого обходиться. Да-да, пришлось отказаться от многого. Но мы держимся.

«Зачем? – сразу же задала она вопрос самой себе. – На что мы надеемся? Разве что-то может изменить существующий ход событий?» Но сразу же отбросила эти вопросы. Она также не видела смысла упоминать о том, как порой по вечерам на разоренную землю приходит сущий ад.

– Дейв, отведи его в столовую. Накорми и подыщи ему местечко.

– Конечно, – хладнокровно отозвался Дейв. – Со счастливым прибавлением в нашем маленьком семействе.

– А сколько всего здесь у вас человек? – спросил Этан.

– По последним подсчетам, сто двенадцать. Иногда цифра меняется, день на день не приходится.

Этан перевел взгляд на лежащий на столе желтый листок бумаги. Видно было, что цифры записывались, вычеркивались и снова быстро, коряво, нервно писались чьей-то рукой.

– Это не про количество людей, – сказала Оливия, заметив интерес Этана. – Это про наше материальное состояние дел. Мы здесь уже почти два года. Запасы подходят к концу.

– Еда и вода? – спросил Этан.

– Еда в консервах и вода в бутылях, и того и другого осталось совсем немного. Поэтому и пришлось перейти на конину, а пить дождевую воду мы опасаемся. Таково наше положение, – закончила она.

«Плохо дело», – подумал Этан. Глаза собеседницы подсказывали ему, что эту общину ждет неминуемый конец. Она словно почувствовала, что Этан обо всем догадался, и снова перевела взгляд на Дейва.

– В общем, ты понял. Отвести, накормить. До скорой встречи, Этан.

Он кивнул, Дейв с Роджером вывели его из комнаты и закрыли за собой дверь.

Джон Дуглас остался, Кэти Мэттсон снова села на стул, а Гэри Руза разглядывал свой планшет, словно в желтой бумаге с циферками читал приговор. Оливия тоже села; она поняла, что доктор остался не просто так.

– В чем дело? – спросила она.

– Интересный молодой человек, – сказал Джей-Ди.

– Страшно представить, что он перенес. Но и другие не меньше. Пару дней назад к нам пришли несколько выживших, помнишь?

– Еще бы! Выжить там не так-то просто, но все-таки возможно, – хмурясь, сказал доктор. – Я, собственно, вот о чем… Жаль, что нет более-менее приличной лаборатории. Очень хочется как-нибудь поподробнее исследовать организм Этана.

– Зачем? – спросила она и испуганно поджала губы, – Ты думаешь, не исключено, что он…

– Нет, здесь я уверен, – перебил ее Джей-Ди, – он человек и совершенно чист. Но я также думаю – и прошу тебя, пусть мои слова не выйдут за пределы этой комнаты, – я просто уверен, что его организму нанесли такой вред, что… в общем, я просто не знаю, почему он вообще способен двигаться со всеми своими ушибами и кровоподтеками на теле. У него должны быть – во всяком случае, это мое мнение – какие-то серьезные повреждения внутренних органов. Скорее всего, это взрывная волна. Просто… очень странно, что он все еще…

– Живой? – подсказала Оливия.

– Ну да, – признался Джей-Ди. – Снаружи все выглядит так, будто он получил тяжелый удар в грудь. Такой удар, который мог привести к… – Он пожал плечами. – Но точно я сказать не могу, потому что у меня нет возможности обследовать его.

– Тогда делай то, что можно, – сказала Оливия, твердо глядя ему в глаза. – Понаблюдай за ним. Если окажется, что это представитель иного вида жизни… который способен пройти тест на соляной раствор… тогда мы должны узнать об этом как можно скорее. В общем, не спускай с него глаз, наблюдай, ты меня понял?

– Понял, – сказал Джей-Ди и двинулся к двери.

– И держи наготове оружие, – напомнила она и перевела все внимание на цифры сокращающихся запасов; следовало обдумать идею очередного сокращения рациона, которую предложили Кэти и Гэри, в прежней жизни бывшие бухгалтерами.

– Да уж, – тяжко вздохнул Джей-Ди и вышел из комнаты на чахленький солнечный свет.

Глава 3

Дейв и Джей-Ди сидели в помещении столовой, наблюдая, как мальчик уплетает тушеную конину. Пищу здесь принимали обычно в несколько смен, чтобы не очень обременять работой трех поваров, которые старались изо всех сил, чтобы готовить из имеющихся продуктов более-менее вкусно. Еда готовилась на свежем воздухе и на открытом огне, а потом ее вносили в помещение. За тщательно запираемыми дверями продовольственного склада ряды банок с консервами таяли на глазах, а вода, которая хранилась в больших бутылях, почти совсем кончилась. Сквозь два окна столовой с заклеенными крест-накрест полосками липкой бумаги сочился чахлый дневной свет. На свободных столах стояло несколько керосиновых ламп и свечных фонарей. Помещение выглядело мрачным, несмотря на то что на одной стене кто-то написал масляной ярко-красной краской: «Мы выживем». Автор лозунга, видно, краски не жалел и писал с яростной – или отчаянной – решимостью: красные ручейки тянулись от букв до самого пола, так же как и везде крытого линолеумом.

Мальчик поглощал пищу так, словно ест последний раз в жизни. Ему выдали еще и бумажный стаканчик с тремя глотками воды, присовокупив, что это все, воды больше не будет, так что обращайся с ней аккуратно. Впрочем, тушенку из конины он проглотил в один присест.

– Ну-ка сделай глубокий вдох, – попросил его Джон Дуглас.

Этан перестал вылизывать миску и послушно вдохнул.

– Легкие больше не болят?

– Немного, как будто трудно дышать. И вот здесь больно, – ответил Этан, коснувшись середины груди, и с помощью пальцев и языка продолжил поиски последних волокон мяса в миске.

– Думаю, и на спине тоже?

– Да, немножко.

– То-то и удивительно, что немножко.

Доктор потер чистый подбородок; в отличие от остальных мужчин здесь, он старался как можно чаще бриться и даже пользовался дезодорантом. Он был очень требователен к своей внешности и привычкам, совсем как юноша, хотя успел состариться еще в том мире, который безвозвратно ушел. Сейчас это было намного труднее, тем более что не совсем ясно, с какой стати держаться стольких прежних привычек, но он был человеком строгих правил и во всем ценил аккуратность, и это свойство помогало ощущать себя тем же самым человеком, каким он был когда-то. К тому же, вероятно, способствовало тому, что он оставался в здравом уме и продолжал испытывать вкус к жизни.

– Я ожидал, – продолжал он, – что после таких травм ты едва ли сможешь ходить, не то что бегать. Но с другой стороны, ты ведь человек молодой. По виду тебе не больше пятнадцати. Тем не менее…

Доктор помолчал, не в силах прийти к какому-нибудь окончательному выводу без тщательного обследования в настоящем больничном стационаре с лабораторией, и это его очень беспокоило. Хотя он не сомневался, что мальчик – обычный человек. Почти не сомневался. Во всяком случае, тест с соляным раствором дал положительный результат, кровь парнишки не вскипела, он не превратился в какое-нибудь ощетинившееся шипами чудовище или в огромного, кошмарного на вид паука, как это случалось во время предыдущих тестов, проводившихся с другими так называемыми людьми.

– Тем не менее, – прорычал Дейв, хотя ему совсем не хотелось сейчас рычать, – все, что ты нам рассказал, парень… даже не знаю… все это хрень собачья.

В прежней жизни Дейв Маккейн был каменщиком, а еще вышибалой в одном из баров Форт-Коллинса, где играли музыку в стиле кантри. И вообще был во всех отношениях крутой мужик, всегда готовый ввязаться в любую разборку, где требуются мощный кулак и дурные манеры, да и за словом в карман не лез. Под ногтями у него всегда была траурная кайма, головы он не мыл практически никогда, грязь у него была везде, даже в складках и морщинах лица, а к своим обязанностям в этой крепости, последнем рубеже обороны, он относился очень и очень серьезно.

– Если тебе отшибло память, откуда ты знаешь про горгонцев и сайферов? Почему это не стерлось у тебя из башки?

Этан осторожно отпил из стакана глоточек. Взгляд Дейва он выдержал, глаз не отвел.

– Мне кажется, память я потерял, многого не помню, но что касается этого… я просто знаю, что у них друг с другом война.

– Тогда ты знаешь, как она началась? Ты это помнишь? Когда именно, с какого дня?

Этан сосредоточился, пытаясь вспомнить. Ничего не вышло, в голове было пусто. Он отпил еще воды и языком нащупал застрявший между зубами кусочек конины.

– Нет, этого я не помню, – признался мальчик.

– Третьего апреля, два года назад, – сказал Дейв.

Он сложил на столе руки, вспоминая, что в тот день они с женой и двумя сыновьями сидели и молились за таким же кухонным столом в маленьком домике, всего в нескольких милях отсюда, хотя теперь кажется, что это было где-то на другом краю света. Однажды утром, через пару месяцев после того, как он оказался здесь, Дейв оседлал серого в яблоках Пилигрима и выехал за пределы крепости один – может, решил испытать судьбу, а может, просто покончить с собой, пасть от руки пришельцев. Уже давно в этой местности между ними не происходило сражений, но вернуться сюда они могли в любой момент. Бои с переменным успехом шли где-то в других местах, решительного перевеса не обнаруживалось ни с той ни с другой стороны. Насколько ему было известно, та же картина наблюдалась по всей Земле.

Дейв направил Пилигрима туда, где лежал небольшой клочок земли, которым когда-то владели они вдвоем с Шерил, и добрался-таки, остановившись перед огромной воронкой, в которой валялись обгорелые останки их дома. Он увидел обломки того самого кухонного стола в глубине воронки, отвернулся, и его вырвало. Потом вскочил на лошадь и отправился в обратный путь. Вся семья его – и Шерил, и мальчики – погибла, и теперь единственным домом для него стал Пантер-Ридж. И… да, еще тогда он увидел в небе приближающийся воздушный корабль горгонцев, совсем близко скользящий в желтом небе, а это значило только одно: где-то поблизости притаились сайферские бойцы.

– Да, третьего апреля, – сказал Джей-Ди.

Он словно почувствовал, о чем думает его товарищ, и его тоже охватили воспоминания. Болезненно сжалось сердце; он было думал, что уже пережил эту боль и она никогда не вернется, но нет, ничего подобного. Боль оказалась бесконечна, она жила в душе каждого. Его жена умерла здесь, в собственной квартире, в марте, в возрасте тридцати двух лет. Умерла у него на глазах; он видел, как она постепенно теряет рассудок, зовет мать и отца, дрожит от страха, как ребенок, когда пришельцы совсем близко затевают новую битву и взрывы начинают сотрясать землю. Дебора утратила всякую надежду, отказалась от пищи и таяла, как свечка, не по дням, а по часам. Он пытался сам кормить ее с ложечки, делал для нее все, что мог, но она целыми днями лежала, глядя в заляпанный потолок, и видно было, что свет в глазах у нее померк и в душе не осталось ни капли прежней радости. В сгущающихся сумерках, при свете керосиновой лампы он сидел рядом с кроватью и держал ее за руку, а она глядела на него усталыми, помутившимися от слез глазами и время от времени умоляющим голоском задавала один и тот же вопрос: «Нас не убьют?» – так маленькая девочка испуганно обращается к отцу.

А он не знал, что ей ответить, хотя ответ был необходим. Но он так и не успел его дать… Вдруг он услышал, как с визгом и воем приближаются они, со страшным грохотом налетают на стены Пантер-Риджа, как раздаются первые винтовочные выстрелы и дробь пулеметов, а когда снова посмотрел на Дебору, она уже покинула эту землю, не смогла вынести ужаса перед тем, что на ней происходит.

В эту минуту перед Джоном Дугласом встал выбор. Или взять в руки винтовку, или достать из кармана личный пистолет. Вся его жизнь зависела от того, что он сделает в следующие несколько минут, глядя на мертвую женщину, которую он любил больше жизни, которая родила ему и вырастила с ним двух дочерей и сына. Найдет ли он в себе силы отправиться к остальным и вступить вместе со всеми в бой или последует зову сердца и отправится вслед за Деборой в землю обетованную, где их ждет жизнь вечная, потому что эта жизнь превратилась в жуткий, жестокий кошмар.

Минуты тянулись медленно, каждая секунда острой иголкой впивалась в сознание. Но в конце концов он оставил спящую вечным сном Дебору одну, взял в руки и винтовку, и пистолет и отправился защищать крепость.

– Да, это было в тот день, – тихо сказал Джей-Ди. – Третьего апреля. Около десяти утра. Да-да, я точно помню это время. Было как раз восемнадцать минут одиннадцатого. Я сидел у себя в кабинете, что-то писал. Вдруг прибежала одна из моих медсестер и сказала, что по телевизору показывают что-то странное. По всем каналам, и Си-эн-эн, и «Фокс-ньюс», и Эм-эс-эн-би-си, и по местным тоже. По всему миру в небе раздаются страшные взрывы. Словно взрываются огненные метеориты, а из них выходят… да, вот эти корабли, горгонские корабли. Правда, тогда еще никто не называл их горгонцами. Это пришло позже. Но они возникали именно из этих разрывов, плавно так вылетали, а потом поднялись наши истребители, которых сразу уничтожали, и это длилось целую вечность… даже не помню, насколько долго.

– Два дня, – сказал Дейв.

Он щелкнул зажигалкой и закурил, даже не спрашивая позволения, потому что давно уже всем было наплевать, куришь ты или нет.

– Да, – продолжал он, – через два дня все было кончено. Ты, конечно, не помнишь день одиннадцатого сентября, – сказал он, обращаясь к Этану, – но это было как тысяча дней одиннадцатого сентября, один за другим без перерыва. Горгонцы покончили и с нашими Военно-воздушными силами, и с военным флотом, и с армией.

Он выпустил из ноздрей две струи дыма и стал похож на злобного дракона, только глаза его были пусты и казались мертвыми.

– То же самое творилось по всей Земле. Их корабли были неуязвимы. По крайней мере, для нас. Для любого обитателя Земли. Горгонцы ударили и по городам, правда не по всем. Был разрушен Нью-Йорк, за ним Атланта, Даллас и Лос-Анджелес… Москва, Токио, Берлин… Пекин. Это была демонстрация силы, как говорили шишки из Пентагона. Но шишки вдруг оказались не такими уж и шишками. Неожиданно для всех… все шишки вообще куда-то подевались.

Сквозь плывущую пелену дыма мужчина еще раз внимательно всмотрелся в лицо мальчишки:

– Ты и этого ничего не помнишь?

– Нет, – ответил Этан.

Если это и в самом деле происходило, подумал он, то все позади. Может, это и к лучшему.

– У них есть такие генераторы полей невидимости, – сказал Джей-Ди, – так это называют ученые. Поля позволяют им приближаться к нашей атмосфере совсем близко и входить в нее незаметно для нас. Вот с тех пор и прозвали их горгонцами, так это прозвище к ним и прилипло.

– А почему так назвали?

– Какой-то тип из «Фокс-ньюс» предложил, – ответил Дейв. – Мол, они такие страшные, что стоит посмотреть, как сразу в камень превратишься. И еще появилась мысль… мол, горгонцы, наверное, так от нас отличаются… что если увидишь одного, то сразу сойдешь с ума. Короче, словечко появилось и разлетелось по всем выпускам новостей, которые только панику нагнетали.

Джей-Ди помнил эти картинки охватившей весь мир паники. Люди бросились спасаться бегством, но куда им было бежать? Президент Соединенных Штатов Америки сначала призывал всех к спокойствию, а потом сам вдруг исчез, спрятался куда-то в «надежное место», как, впрочем, и остальные выборные чины из Вашингтона. Да и вообще, повсюду в мире так называемые лидеры нации бежали куда-то, бросив свои посты и обязанности. Общественный порядок рухнул, полицейские формирования оказались не в состоянии справиться с хаосом. Сети телевизионного и радиовещания держались сколько могли. А через двое суток после того, как первый документально подтвержденный корабль горгонцев появился из огненного чрева, было снято любительское видео; на нем видно, как в воздухе возникает черный вихрь, а в нем открываются порталы, из которых появляются огромные, лоснящиеся, напоминающие летучих мышей фигуры, которые стали почему-то называть кораблями сайферов.

– Загадка, – сказал Джей-Ди, словно разговаривая сам с собой. – Непостижимо.

Он заморгал, возвращаясь к окружающей в данный момент реальности.

– Сайферы, – сказал он, глядя на Этана, – появлялись из неких черных дыр в небе. А потом… эти две силы затеяли войну друг с другом. Люди для них были слишком ничтожны. Как букашки, которых можно давить ногой… или забавляться с ними, – прибавил он. – Вот друг для друга они – достойные враги. Вскоре после того, как появились сайферы, по всей Земле стали отключаться электроэнергетические системы. Вышки сотовой связи прекратили работу. Спутники связи, думаю, были уничтожены. Скорее всего, это дело сайферов, чтобы умолкла пустая болтовня в эфире. А может, очередная демонстрация силы.

Этан допил жалкие остатки воды. Ему все еще хотелось пить, но что делать, спасибо и на этом. Главное, впитывать в себя информацию, а впитывать было много чего, и он старался.

Дейв какое-то время молча курил сигарету. Потом тоже заговорил:

– Я знал одного человека, который слушал радиопередачу, уже из последних.

Он помолчал, разглядывая тлеющий кончик сигареты, потом подул на него, чтобы разгорелся.

– Там между собой рассуждали, – продолжил он, – какие-то ученые и военные. Обменивались мнениями и мыслями по поводу того, что происходит. Они говорили, что эти две цивилизации… или как их там… что между ними вроде как вечно идет война. И воюют они между собой, возможно, из-за нашей Земли, а может, и нет, потому что…

– Это граница, – сказал Этан и услышал собственные слова как бы со стороны.

Дейв и Джей-Ди молча и с оживленным интересом уставились на Этана.

– Граница, – повторил Этан. – Которая проходит между ними. Между их мирами, вселенными, измерениями… не знаю, как это назвать… откуда они явились. Через нашу Землю как раз проходит линия границы между ними, и они дерутся из-за нее.

Он вдруг понял, а поняв, чуть даже не испугался: все, что он сейчас говорил, – правда, и сам он в этом нисколько не сомневался.

– Они будут воевать, пока один не уничтожит другого. А это может никогда не случиться, потому что…

Этан вдруг почувствовал, как в груди его поднимается страх; ему казалось, что он сейчас словно куда-то уплывает от самого себя, в какие-то неизведанные области. Он быстро сделал глубокий вдох, до боли в легких, и сразу успокоился.

– Они сейчас… – Он замолчал, подыскивая нужное слово. – У них сейчас гонка вооружений.

Повисло долгое молчание; двое взрослых мужчин смотрели во все глаза на мальчишку, взявшего себе имя, которым называлась школа.

Первым заговорил Джей-Ди. Заговорил осторожно и несколько сдавленным голосом:

– Послушай… скажи-ка нам… откуда ты это знаешь, если, как ты говоришь, ничего больше не помнишь? Тебе кто-то сказал об этом? Может, кто-нибудь из твоих родителей?

– Нет, – ответил Этан.

Его бросило в жар, он даже вспотел – словно ему стало неудобно ощущать себя в собственной коже. Сильно болели кости, так, будто это зубная боль.

– Я не знаю, кто мне сказал об этом. Просто…

Он заглянул в глаза озадаченного доктора. Собственные глаза подростка горели лихорадочным огнем.

– Просто я знаю, что это правда. Через наш мир проходит линия границы между их мирами, и им не нужна наша Земля. Они воюют только за эту расположенную в пространстве линию…

Дейв и Джей-Ди переглянулись, и Этан сразу понял невысказанный вопрос в их глазах: «Ты веришь в то, что только что услышал?»

– Я очень устал, – сказал Этан. – Можно, я где-нибудь немного посплю?

Понадобилось несколько секунд, чтобы зачарованные словами Этана люди сбросили чары. Дейв прокашлялся.

– Конечно, – сказал он. – Здесь у нас полно пустых комнат.

Он не стал упоминать, что большинство этих комнат были заняты теми, кто со временем потерял надежду на лучшее и покончил с собой. На кладбище, расположенном позади третьего здания, находились десятки могил с деревянными крестами, выкрашенными белой краской. Иногда целые семьи предпочитали распроститься с жизнью, и кто может их осудить? Среди уцелевших в Пантер-Ридже было двое священников, один пресвитерианский и еще одна женщина – священник методистской церкви, и они продолжали делать свое дело, проводили религиозные службы, читали проповеди, но не всегда голос Христа, заглушаемый отдаленными взрывами и воплями воинов ночной армии, доходил до сердец.

Всего этого, решил Дейв, Этану сейчас знать необязательно. Они не являются сюда каждую ночь, но если придут сегодня… мальчишка узнает об этом скоро.

– Ладно, пошли, – сказал Дейв и, зажав в зубах окурок, встал. – Пошли подыщем тебе местечко. Принесу ведерко песку, отскребешь им с себя хоть немного грязи.

Тратить воду на мытье было бы непомерной роскошью. И пока он не станет рассказывать Этану ничего про тварей, которых они убивали – лучше сказать, истребляли – в Секретной части, что порой сжигали живьем тех, которые внешне казались обычными людьми, но на самом деле были сущими демонами.

Кобуру со своим «узи» он почти никогда не снимал, а если снимал, то оружие всегда оставалось под рукой. И теперь оно лежало перед ним на столе. Он надел кобуру, и они втроем с Джей-Ди и мальчишкой вышли из столовой и отправились искать комнату, где на полу, на стенах или на мебели не нашлось бы кровавых пятен.

Глава 4

Этан.

Он вдруг проснулся. Ему показалось, что кто-то позвал его по имени, которое он сам для себя выбрал, чтобы хоть как-то обрести собственное лицо. Позвал негромко, спокойно. Но вполне отчетливо, чтобы он открыл глаза в темной комнате, куда его определили, и прислушался.

Впрочем, в комнате под номером 246 было не очень темно. Тускло горели язычки двух свечных фонарей. Стены были обшиты листами дешевого гипсокартона коричневого цвета, на полу лежал коврик цвета спелой пшеницы. На одной из стен висело украшение из металлических синих и серебристых квадратов. Видимо, чья-то художественная фантазия, подумал Этан. Он сел на кровати, подложив под спину подушки. Очень хотелось есть и пить, нервы были натянуты. Сейчас на нем была темно-зеленая пижама, доставшаяся, видимо, от уже умершего человека. Кости все еще болели, кровоподтеки от собравшейся в них крови, казалось, тянут к земле. Этан хотел снова лечь и уснуть, забыться тихим и мирным сном, но ему не спалось, что-то сверлило сознание… что-то очень важное… он никак не мог понять, что именно.

Теперь ему казалось, что он – пустой сосуд, жаждущий, чтобы его кто-нибудь наполнил. Но чем? Какими-то сведениями? Воспоминаниями? До того как он очнулся и побежал под дождем через то поле, память не хранила ничего. Дождь, подумал он. Вода. Очень хочется пить. Он понимал, что воды осталось совсем мало, она выдается строго по норме, и люди здесь не желают пить дождевую воду, потому что в ней содержатся какие-то химикаты или даже яды. Они едят конину, но лошади питаются травой, а трава орошается дождем. Выходит, они все равно поглощают химикаты дождевой воды. Он догадывался, что даже если прокипятить дождевую воду – этого окажется недостаточно, чтобы полностью ее обезопасить. Однако запасы чистой воды у них подходят к концу, а когда она совсем кончится, им в любом случае придется пить дождевую воду.

Этан понимал, почему люди боятся снова попасть в гущу битвы между горгонцами и сайферами, но чего еще они боятся, что еще заставляет их прятаться за этими каменными стенами и дрожать от страха?

Этан понятия не имел, как долго он спал. Джей-Ди принес ему пижаму, еще кое-какую одежонку, две пары джинсов с заплатанными коленями и парочку футболок, серую и темно-красную с логотипом группы «Блэк дистройер» в виде сжатого кулака, группы, песен которой он никогда не слышал… или просто не помнил, что слышал. Он взял ведро с песком, пошел в облицованную желтой плиткой ванную и кое-как соскреб с себя засохшую грязь. При свете фонаря рассмотрел свои ушибы в зеркало. Грудь от плеча до плеча была черная. Этан повернулся к зеркалу спиной и, едва не свернув шею, увидел на спине примерно ту же картину. Жуткие кровоподтеки. Он подумал, что, может быть, это к лучшему, если он ничего не помнит о том, как он их получил, потому что, наверное, это было очень больно.

«Очень хочется пить», – снова подумал он.

Но в кранах ни на кухне, ни в ванной не оказалось ни капли воды, да и унитаз был сух. Дейв объяснил ему, что свои дела он должен справлять в ведро, в котором ему принесли песок. Чтобы добыть хоть немного воды, надо идти в столовую, где выдают отмеренную порцию еды и питья, а столовая, по словам Дейва, после вечернего приема пищи крепко запирается и охраняется вооруженными людьми.

Этан поймал себя на том, что внимательно разглядывает синие и серебристые квадраты на стене напротив кровати.

Ему вдруг представилось, что они тают и стекают вниз струйками чистой и свежей, прохладной воды, образуя лужу на полу.

Он все продолжал смотреть, а синие и серебристые квадраты, казалось, мерцая и переливаясь, сливаются в единый, сверкающий на солнце бассейн.

«Бассейн, – подумал он. – Тут должно быть что-то такое… связанное с бассейном».

Но что именно, он не знал. Плавательный бассейн пуст, если не считать мусора, обломков садовой мебели и грязной лужицы дождевой воды в дальнем углу.

И все же… его не покидало настойчивое желание немедленно отправиться к этому бассейну, где он, возможно, поймет, что́ подталкивает его туда. Этан встал, надел футболку с логотипом, кроссовки и вышел в коридор, ведущий к бетонной лестнице. На полпути вниз по ступенькам он заметил на горизонте какие-то синие вспышки: то ли сверкала молния, то ли продолжались бесконечные сражения. Он дошел до автомобильной стоянки и по извилистой дороге направился к бассейну.

В Пантер-Ридже стояла полная тишина. Ночь была теплая и душная, чувствовалось приближение дождя. Окна в некоторых помещениях светились, там тихо мерцали язычки пламени керосиновых ламп или свечек, и Этан убедился, что он не один сейчас бодрствует. Огни горели и на сторожевых башнях: вооруженные пулеметами часовые несли службу круглосуточно. На площадке стоянки он увидел сидящих вокруг горящих ламп людей, их было шестеро. Взявшись за руки и склонив головы, они молились. Этан не стал задерживаться. Прошел мимо какого-то человека с волосами до плеч, без рубашки и босиком, в одних только джинсах; тот сидел на тротуаре, уткнувшись подбородком в колени.

– Ночью они нагрянут, – сказал он, увидев Этана. – Но меня не сожрут. Нет уж, не сожрут… подавятся.

Он взял лежащий рядом с ним пистолет и, оскалившись, приложил ствол к виску. В оскале было безумие. Этан двинулся дальше.

Совсем скоро он приблизился к плавательному бассейну, окруженному декоративной железной оградой с воротами. Большая часть ограды повалилась, ржавея от непрерывных, разъедающих железо дождей. Калитка была распахнута и висела на одной петле. Мелькнула мысль, что и жизнь многих обитателей здесь тоже висит, как эта калитка, на одной петле. Мальчик подошел к краю бассейна и заглянул в него, но увидел то же самое, что мельком видел и раньше: обломки сломанных стульев, еще какой-то мусор в самом дальнем углу, в луже воды глубиной в несколько дюймов. Выщербленная табличка гласила: «Глубина – 5 футов, нырять запрещается».

И больше ничего.

«Ничего здесь нет», – подумал он.

Хотя…

«…что-то же должно быть».

В памяти всплыли образы синих и серебристых квадратов: вот они сливаются и, сверкая, превращаются в чистую воду.

Этан спустился по ступенькам в бассейн. Покрывающая дно синяя краска потемнела, потрескалась и стала шелушиться, обнажая серый бетон. Дно имело едва заметный уклон. По прямой линии, проходящей посередине бассейна, Этан прошел дальше, в более глубокую его часть. Под грязной дождевой водой глубиной дюйма четыре кроссовками нащупал дренажную трубу.

«Ну и что здесь такое?» – задал он себе вопрос.

«Ничего», – последовал ответ.

По растревоженной его кроссовками воде прочь от него поплыл мусор.

Он пошлепал вокруг дренажной трубы – ему вдруг показалось, что именно это сейчас нужно сделать. «Да есть здесь что-нибудь, наконец, или нет? – думал он. – Чувствуется какое-то глубокое, скрытое движение… как и там, на стене, когда синие квадраты слились с серебристыми…» Этан еще немного постоял, пытаясь почувствовать нечто такое, чего он и сам не знал, и, снова шагая посередине, двинулся обратно, в ту сторону, где глубина бассейна была меньше. У него появилось отчетливое ощущение, что нечто невидимое совсем близко, и все-таки…

– Какого черта ты здесь делаешь? – вдруг раздался над ним резкий голос.

Этан посмотрел направо. У бассейна стоял Дейв Маккейн с «узи» на боку, ствол которого смотрел куда-то к востоку, в сторону от мальчика.

– Я слышал, как хлопнула твоя дверь, – сказал Дейв. – Я ведь живу совсем рядом. Что ты тут делаешь? Воду добываешь?

– Нет, сэр, – ответил Этан, глядя в лицо Дейва. Внешний вид мужчины свидетельствовал, что нынче он еще не ложился: одежда на нем была та же, что и днем, и вдобавок бейсболка. – Просто вышел прогуляться.

– Что ты мне тут лапшу на уши вешаешь?

Этан подумал, что лучше всего сказать правду. Как он сам ее понимает.

– Я просто почувствовал, что мне обязательно надо сюда прийти.

– Да? Решил искупаться посреди ночи?

– Нет, сэр. Просто очень тянуло сюда, вот и все.

– С чего бы это вдруг? Пить захотелось?

– Не в этом дело… – помотал головой Этан. – Мне, конечно, очень хочется пить, но Оливия сказала, что дождевую воду пить нельзя. Поэтому вы пьете только воду из бутылей.

Он вспомнил про комнату, в которую его посадили вначале, про обследование, которому его подвергли. Вспомнил о том, что сказал доктор Джон Дуглас: «Мы хотим убедиться в том, полностью ты человек или нет». Этан все понимал, но ему хотелось услышать, что скажет Дейв.

– Вы считаете, что дождевая вода ядовита, так? И все из-за этих пришельцев? – Он поднял голову и посмотрел туда, где по небу метались синие всполохи. – Как она действует на людей? Превращает их в существ, которых вы убиваете?

– Мы этого еще не знаем, – ответил Дейв. – Мы не знаем, зачем какие-то твари приходят сюда в человечьем обличье. Может быть, прежде они были людьми, а те, – он мотнул головой в ту сторону, где на горизонте вспыхивало небо, – конструируют из них всяких чудищ. Думают, люди для них игрушки. В общем, ни черта мы пока еще не знаем.

– Но ведь это еще не все, да?

– Да, – ответил Дейв. – Не все.

– Расскажите.

– Для начала вылезай оттуда.

Дейв опустил ствол автомата и отошел на несколько шагов. Этан поднялся по ступенькам.

– Ну так что еще? – напомнил он о своей просьбе.

– По ночам к нам приходят серые люди.

– Серые люди, – повторил Этан.

Он помолчал. Ему очень не понравилось, как звучат эти два слова – ни в устах Дейва, ни в его собственных.

– А кто они такие? – задал он следующий вопрос.

– Мутанты. – Дейв любил говорить прямо, как оно есть, и не собирался нарушать это правило. – Некоторые мутировали очень… сильно и теперь совсем на людей не похожи. Причин мы не знаем. Может, что-то в атмосфере, или дело в дожде, а может, болезнь какая… которую занесли эти. Серые люди приходят по ночам. Не каждую ночь, конечно, но когда появляются, стараются прорваться к нам… а для нас это может плохо кончиться. Мы считаем… Джей-Ди так считает… что кожа у них не переносит солнечного света. Или еще что-то у них такое… в общем, днем они прячутся. Как я уже сказал, точно мы этого не знаем и еще никого не встречали, кто бы это знал.

В голове Этана теснилась масса вопросов, и каждый норовил выскочить первым.

– А почему их зовут серыми людьми? – начал он с этого.

– Потому что они и вправду серые. Что-то в этом роде. Потеряли натуральный цвет кожи и мышц. Не знаю, кто первый их так назвал, но им очень подходит. Они стали приходить месяца три назад. Поначалу всего несколько. А потом все больше и больше. Лично я думаю, у них есть какой-то локатор или просто некое чувство, черт его знает, которое собирает их в кучу… а может, по запаху чуют друг друга. – Дейв болезненно улыбнулся. – У нас осталось совсем мало боеприпасов. Ну что, ты рад, что попал в нашу веселую компанию?

– В любом случае это лучше, чем оставаться там.

– Ага. В общем, серые на нас нападают, потому что питаются мясом. Своих мертвых они тоже куда-то утаскивают – такое впечатление, что они поедают трупы. И тогда на какое-то время успокаиваются.

Этан кивнул.

– Но я не серый и не мутант, – заметил он. – Зачем тогда вы закрыли меня в той комнате, где убиваете… тварей?

– Мы отвели тебя в охраняемую комнату потому, что к нам то и дело являются… назовем их «непрошеные гости». Смотришь – вроде люди как люди. Может, когда-то и в самом деле были людьми или все еще думают, что они люди… но теперь они иная форма жизни. Джей-Ди, кстати, считает, да и Оливия тоже, что пришельцы их специально отлавливали для каких-то своих экспериментов. А потом отпустили. Они у пришельцев как бомбы замедленного действия, мне так кажется. Короче, мы выявили, что они очень своеобразно реагируют на соляной раствор. Тут у нас был еще один врач. В прошлом декабре он убил и жену, и сына и сам покончил с собой. Так вот, это он придумал вводить в кровь какой-нибудь препарат, чтобы проверять тех, кто к нам прибывает. Слава богу, что ему пришла в голову эта идея, иначе впустили бы сюда каких-нибудь чудовищ и узнали бы об этом слишком поздно.

– А дождь, – спросил Этан, – неужели вы думаете, что это из-за него люди превращаются в серых? Разве было такое, что кто-нибудь здесь превратился в серого?

– Да, было. Сначала кожа покрывается серыми пятнами, такого пепельного оттенка. Эти пятна растут довольно быстро… а потом начинает что-то происходить с костями. В первый раз это была женщина, и мы постоянно за ней наблюдали. Пришлось даже посадить на цепь… жестоко, конечно, но тут ничего не поделаешь.

Дейв помолчал, мрачно глядя на мальчика, и продолжил:

– Через пару дней, когда ее совсем уже перекрутило и изуродовало, у нее стала расти еще одна голова – сплошная пасть с маленькими, острыми, как иголки, зубками. И тогда ее отец не выдержал и просто пристрелил ее. Дочке было всего двенадцать лет.

– Да-а, – протянул Этан, хотя, может быть, ему показалось.

– Потом было еще четверо, – продолжал Дейв. – За ними приходилось приглядывать, пока не стало совсем худо. Наверное, атмосфера была отравлена. Дождь иногда выпадает такой… грязно-коричневый или желтый, как моча, но мы до сих пор не знаем, от этого происходит мутация или нет. Никто ни в чем не уверен. Но именно поэтому мы пьем только воду из наших запасов. Лошадей держим под навесами, но они все равно часто попадают под дождь, а ведь мы питаемся кониной, да и крыши у нас худые, дождь просачивается даже сквозь стены… в общем, укрыться от него невозможно. Доктор считает, что действие проявляется не сразу, на это нужно время, а может быть, это еще зависит от химического состава организма каждого человека. – Он пожал плечами. – И что теперь делать? – спросил он и сам на него ответил: – Умирать, так или иначе. Просто… неизвестно, долго ли захочется это терпеть.

– А вы лично почему терпите? – Этан бросил выразительный взгляд на его автомат.

Дейв поднял перед собой «узи» и демонстративно осмотрел его, словно в первый раз видел эту смертоносную штуку. И снова опустил.

– Хороший вопрос, – одобрительно кивнул он. – Я знавал здесь у нас многих, кто решил не ждать. Кто понял, что, выбирая между горгонцами, сайферами, серыми и просто безнадегой, лучше всего плюнуть на все и уйти.

Он помолчал, обдумывая ответ.

– Мне кажется, – наконец сказал он, – я еще не готов. Может, завтра буду готов, кто его знает. Это зависит…

«…от того, куда ветер подует», хотел он сказать, но не успел: неожиданно помешала яркая вспышка выстрела с восточной сторожевой башни.

И через несколько секунд где-то на территории комплекса раздался вой сирены.

– Ну, тебе повезло, парень, – приглушенным, слегка сдавленным голосом проговорил Дейв. – Сегодня ты их увидишь.

Дейв вскочил и бросился к стене, а из домов уже выбегали люди с пистолетами и винтовками в руках, одетые кое-как, в то, что под руку попалось. Этан услышал какие-то звуки: это приближались серые люди.

Сначала звуки доносились издалека, странные, словно приглушенная, нестройная музыка, которая постепенно становилась все громче. Этан и раньше успел заметить, что на стене, в нескольких футах под витками колючей проволоки, проложены деревянные подмости, и теперь защитники Пантер-Риджа, подставив лестницы, карабкались туда. Небо осветила еще одна красная вспышка, на этот раз над южной башней, и Этан понял, что серые атакуют с двух сторон.

Теперь пора увидеть все своими глазами. Этан побежал к ближайшей приставной лестнице у стены. Но едва добрался до нее, как прямо перед ним появилась высокая худощавая женщина с коротко стриженными седыми волосами и полезла по лестнице первой. Еще внизу она задержалась и, оглянувшись, посмотрела ему в лицо. Это была Оливия Квинтеро; в одной руке она держала винтовку, а на поясе джинсов у нее висела кобура с пистолетом. Она успела надеть блузку в стиле «вестерн» с вышитыми по плечам васильками.

– Убирайся отсюда! – крикнула она, сверкая потемневшими дочерна карими глазами. – Живо!

И полезла дальше наверх, не дожидаясь ответа и не оглядываясь, чтобы проверить, послушается он ее или нет. Этан пропустил перед собой еще одного человека с винтовкой. А потом полез к подмостям и сам, потому что просто обязан был видеть все своими глазами.

Пронзительный вопль ударил ему в лицо, как встречная волна. Этан уже достиг высоты, где каменная стена была вровень с грудью. Сквозь мотки колючей проволоки он увидел, что за стенами крепости шевелится земля. Сколько их там? Сотни? Или еще больше? Они карабкаются вверх по склону холма, подбираясь к бастиону. С южной сторожевой башни пустили белую осветительную ракету. Шипя, она медленно опускалась, и в ее свете Этан увидел, что на некоторых атакующих еще остаются обрывки одежды, но многие совершенно голы; у одних кости скелетов облеплены отвратительными кусками свисающей желеобразной плоти, у других пепельно-серые тела покрыты чешуйками, а у третьих серая плоть ощетинилась колючками или покрыта панцирем из костяных пластин. Жуткий страх охватил Этана, болезненно засосало под ложечкой. Среди них были и мускулистые твари с плоским черепом и горбом на спине, они действовали как тараны. Были и двуногие, с ногами толстыми, как древесные стволы, и едва ковыляющие на желеобразных конечностях, и ползущие по земле у них под ногами, словно полуразложившиеся крабы.

В передних рядах этой волны нечеловеческих уродов двигались прыгающие твари с панцирем на спине и когтистыми крючьями вместо рук. Вцепляясь ими в стену, они карабкались вверх, к колючей проволоке. Застыв от страха, Этан увидел, как одно из этих чудищ подняло голову и раскрыло рот на серой узкоглазой морде с провалившимся носом, обнажив острые, как у пилы, зубы. Но тут раздалась пулеметная очередь, размозжив эту страшную харю, и тело твари, дергаясь, повисло на когтях, вонзившихся в застывший цемент между камнями, всего в нескольких футах от витков колючей проволоки.

Следом за этой очередью защитники открыли огонь из винтовок, револьверов, автоматов и пулеметов. Плотный град пуль рвал тела серых на части, но атака не ослабевала, сокрушительные волны мутантов продолжали накатывать на стену крепости Пантер-Ридж. Один из них ударил в обитую железом дверь с такой силой, что под ногами Этана заходили мостки. Из щелей между камнями вылетели струйки пыли. Почти все, кто мог, перенесли огонь на эту тварь внизу; чудовище ударило в ворота еще раз, но уже с меньшей силой; еще несколько удачных выстрелов – и с ним было покончено.

В белом свете очередной ракеты перед Этаном волновалось целое море уродов, зловещих тварей, которые некогда были людьми. Здесь были мужчины, женщины и дети, превращенные в шипящих и визжащих чудовищ либо какой-то болезнью пришельцев, либо ядовитым дождем. Он видел и горбатые фигуры с жадными глазами, почти скелеты, обтянутые серой, тонкой, как бумага, плотью, они были похожи на…

Да-да, на анатомические куклы.

И он вспомнил.

Он вспомнил, как сам делал модель анатомической куклы с кожей из прозрачного пластика, сквозь который видны внутренние органы, вены и артерии человека. Где он ее купил? В «Уолмарте»? Нет, на «Амазоне». Он вспомнил, как сидел за письменным столом в своей комнате… в каком-то доме… при свете настольной лампы с зеленым абажуром… пластмассовые органы разложены в том порядке, в каком он хотел их раскрасить… аккуратно, потому что весь комплект анатомических органов должен быть без единой ошибки… это его школьное задание, проект… вспомнил и женщину, входящую в комнату… темноволосую… она что-то говорит…

– Назад! – заорала женщина, стоящая рядом с ним.

И он увидел, как покрытая чешуей тощая уродина с черными ввалившимися глазами на одной голове и с белыми, незрячими на второй, не больше грейпфрута, на тоненькой, как ножка гриба, шейке вскарабкалась почти вплотную к проволоке и тянет руку к его горлу. Оливия Квинтеро оттолкнула его в сторону и выстрелила прямо в висок первой головы; пуля вышибла из нее мозги, а вторая головка затряслась и заскрипела острыми детскими зубками; уродина соскользнула и провалилась вниз.

Оливия одарила ее таким взглядом, от которого могло бы треснуть зеркало, дослала очередной патрон и снова выстрелила в массу серых тел, которые неутомимо лезли вверх по стене, цепляясь за нее острыми, как пики, пальцами на руках и ногах. Некоторым удалось добраться до проволоки, и они тянули сквозь нее руки, надеясь успеть цапнуть что-нибудь, до чего достанут пальцы, прежде чем их собьют выстрелы. Вдруг слева от Этана прыгнула серая, похожая на лягушку фигура с выпученными глазами и длинными, как у женщины, иссиня-черными волосами и, приземлившись прямо в колючую проволоку, придавила ее своим телом. Следом за ней показалась еще одна тварь, по виду мужского пола, четверорукая – две руки нормального размера и две коротенькие, растущие прямо из грудной клетки, которыми она яростно принялась отрывать от стены колючую проволоку. Дейв Маккейн дал автоматную очередь прямо чудищу в морду, но, как только окровавленная тварь упала, на месте ее возникли еще две: одна тощая, как жердь, пепельно-серое тело покрыто короткими острыми шипами, а другая огромная и толстая, как бегемот, с уродливой, похожей на молот головой, страшной мордой с разинутой пастью, полной острых зубов, и черными бусинками глаз.

Из омерзительной пасти молотоголового раздался страшный, нечеловеческий рев. Чудовище прорвалось сквозь колючую проволоку и вылезло на подмости. Всего в нескольких футах от Этана оно вцепилось колючими пальцами в плечи молодого человека, который успел выстрелить ему в грудь, но жадная пасть уже рвала с головы юноши куски мяса. Пока в эту тварь из всех стволов летели пули, она еще шире разинула пасть, заглотила голову молодого человека и резким движением оторвала ее. И только бурный поток свинца заставил чудище покачнуться; оно перевалилось через колючую проволоку и полетело вниз, а обезглавленное тело юноши шмякнулось о землю с другой стороны стены.

Но другие монстры все быстрее карабкались вверх. Они рвали колючую проволоку, получали пули и падали обратно, а вместо них лезли новые.

Патроны кончались, все чаще затворы щелкали впустую. Дрожащими пальцами защитники пытались нащупать патроны в патронташах и сумках, в карманах и ящиках для боеприпасов. Некоторые из них прихватили с собой топоры, и теперь им пришлось взяться за это оружие. Началась кровавая рубка.

Сердце Этана сжалось от страха. Твари, лишь отдаленно смахивающие на людей, словно выходцы из самых жутких кошмаров, срывали колючую проволоку и ступали на верх стены. Автомат Дейва Маккейна, стрелявший не переставая, вдруг умолк, а он, как безумный, хлопал себя по карманам, ища запасные магазины с патронами. Оливия Квинтеро продолжала стрелять, пытаясь сбить со стены темный паучий силуэт. Но вот и ее винтовка умолкла; вставляя очередную обойму, женщина чуть не подверглась нападению тощей твари с длинными седыми волосами, желеобразной плотью и зубастым акульим оскалом. Оливия ударила гадину прикладом в живот и следом выстрелила ей в голову – та пошатнулась, закружилась на месте и с отвратительным визгом полетела вниз. Пот ручьями бежал по лицу Оливии – пот, вызванный страхом и физической усталостью. Она выхватила пистолет, прицелилась и принялась не торопясь, методично стрелять в безостановочно лезущих вверх врагов.

А Этан продолжал наблюдать.

Нет, их слишком много. Нынче ночью люди потерпят поражение, падет их последний оплот. Все еще стреляли пулеметы на сторожевых башнях, били и пистолеты, и винтовки на стене, но было понятно, что патроны скоро закончатся и винтовки превратятся в простые дубинки. Он видел десятки лезущих на стену врагов и еще десятки толпящихся внизу – целая армия злобных чудовищ, их было так много, что, казалось, шевелится сама земля.

Их надо как-то сбросить со стен, подумал Этан. Стряхнуть вниз по склону холма, чтобы сама земля поглотила их. Но какая сила способна на такое?

В шуме стрельбы, криков и воплей – это женщина неподалеку отчаянно отстреливалась от нападавших – ему вдруг пришла в голову мысль, что он обязательно должен сейчас прижать ладони к камням стены и тем самым словно прикоснуться к лежащей за стеной земле. Слепить из нее нечто, придать ей нужную форму. А потом представить себя ее господином и повелеть ей сделать то, что по его желанию должно случиться.

Четкий и ясный внутренний голос говорил, что сейчас это именно то, что надо, как и тогда, когда велел ему спуститься в пустой бассейн. «Просто коснись камней стены, – звучало в голове, и он слышал собственный голос, но гораздо более твердый и уверенный. – Просто коснись этих булыжников и представь себе…

…как сотрясается земля».

«Но я ведь просто мальчишка! – подумал он. – Я не умею! У меня не получится!»

Однако стоило Этану подумать об этом, как он понял, что серые уже перелезают через стену, за ними ползут вверх другие, а патроны кончаются и времени осталось совсем мало, еще чуть-чуть – и все защитники будут мертвы.

«Землетрясение», – подумал он.

«У тебя все получится», – прозвучал в голове голос. Это был его собственный голос, хотя немного другой. Возможно, более возмужалый. Голос человека, который знает кое-что такое, что самому Этану еще неизвестно, что узнать он еще боится. Страх почти парализовал его. Он стоял без движения и ждал конца.

«У тебя получится, – повторил голос. – Слушай, что я тебе говорю. Попробуй. И сделай это немедленно, пока еще не поздно».

Он понятия не имел, как это делается, но понял главное: от него ждут действий. Конечно, все это кажется ему сущим безумием, но он должен попробовать.

Этан прижал ладони к камням стены. Выглянув, увидел полчища штурмующих врагов. Сделал глубокий и долгий вдох – легкие его все еще побаливали, – а когда выдохнул, живо представил себе картину: склон холма движется, как змеиная кожа, и он всем своим существом сосредоточился на этом. Прошла секунда, еще одна и еще, но ничего не происходило, слышалось лишь, как тщетно щелкают пистолеты с пустыми магазинами, дико вопят и визжат упорно карабкающиеся по стене серые да хлюпают топоры по их уродливой плоти… Ничего не вышло… ничего. Он уже хотел оторвать ладони от камня и приготовиться к неминуемой смерти, как вдруг почувствовал, как из глубин его существа поднялась волна жара: ошеломительная, она, казалось, обожгла всего его изнутри… Еще это походило на пронизавший его мощный поток электричества, подпаливший кончики ушей и затрещавший в волосах. А может быть, вовсе не то и не другое, а поразительное ощущение твердой веры, что он сможет это сделать, если захочет спасти и себя, и всех остальных. И сразу же, находясь в самой гуще неистового, яростного боя, Этан ощутил, как в самых глубинах, таинственных и непостижимых глубинах его сущности поднимается грозная сила. Словно яростный смерч, эта сила вырвалась из него и устремилась к земле, будто обладая отныне собственной волей.

Земля застонала, как старик, пробуждающийся от долгого и беспокойного сна. Вот старик потянулся, заворочался и содрогнулся, и в то же мгновение вся верхушка холма сдвинулась в сторону.

Сдвиг оказался довольно жестким. Дорогу перерезали глубокие трещины, за спиной Этана в домах зазвенели вылетевшие из окон стекла. А сами дома затрещали деревянными балками; потеряв опору, рушились и летели вниз балконы. Стены крепости сотряслись, сбросили с себя нескольких атакующих и засыпали пылью и осколками морды тех, кто оставался внизу. Многие защитники пали на колени, кое-кто вообще полетел с подмостей вниз. Этан тоже опустился на колени, но тут же, не отрывая ладоней от стены, кое-как поднялся. Ему сейчас казалось, что он неотделим от самой земли, что это он управляет ее судорогами, передавая свою волю через камень, входящий в ее состав, при этом сердце его билось с такой силой, что он закусил нижнюю губу и из нее брызнула кровь. Одна из сторожевых башен рухнула, но пулеметчик успел спрыгнуть и остался жив. Холм снова содрогнулся, на этот раз еще сильнее, и теперь гораздо большему числу серых не удалось удержаться: эти уроды, как горох, посыпались со стены, шмякаясь на землю и друг на друга.

За вторым последовал третий толчок, самый сильный. Стена потрескалась, от нее стали отваливаться тяжелые камни – они падали с таким грохотом, что казалось, это взрываются гранаты. Из окон зданий со звоном вылетали последние стекла. Вся территория Пантер-Риджа словно сдвинулась, что сопровождалось грохотом лопающихся и разлетающихся на куски вековых горных пород. По земле, по склону холма с оглушительным треском побежали расселины. Они достигали двух и трех футов в ширину, серые спотыкались и проваливались в них. Трещины смыкались вновь, размалывая уродливые тела не успевших выбраться, сокрушая их зараженные пришельцами кости, и многие оставались погребенными под землей. Из этих могил вверх тянулись когтистые лапы, тщетно хватаясь за воздух, и в конце концов неподвижно застывали.

Этого удара земли, сопровождаемого еще несколькими, более слабыми встрясками, оказалось достаточно, чтобы у серых пробудился инстинкт самосохранения. Оставшиеся в живых развернулись и бросились вниз по склону, многие тащили с собой мертвые тела погибших товарищей, чтобы потом можно было насладиться их сочным мясом. Явились они с воинственными воплями, но уходили молча; казалось, им стало стыдно за свое поражение. Кое-кто оглядывался поверх покрытых шипами плеч, и взгляды их обещали почти то же, что было начертано на стене одного из домов Пантер-Риджа: «Завтра наступит новая ночь».

Скоро они превратились в бесформенную массу силуэтов, неуклюжих и спотыкающихся на бегу на фоне ночного пейзажа. Достигнув подножия холма, серые уже через минуту скрылись из виду.

Толчки земли прекратились.

Этан оторвал ладони от стены. Он выполнил свою задачу, какой бы невероятной она ни казалась. Ладони его горели. Он тяжело дышал, покрывшись холодным потом, был потрясен и перепуган до смерти; он плохо понимал, что происходит, но чувствовал в себе колоссальную силу, которая сейчас уходила обратно в таинственные глубины его сущности и там успокаивалась. И он снова становился всего лишь мальчишкой, который когда-то хотел собрать офигенную анатомическую куклу.

Глава 5

– Семеро погибло, двенадцать раненых, – сказал Джон Дуглас в желтом свете лампы. – У шести переломы. Джейн Петерсен тяжело ранена, вряд ли выживет. И мне кажется, надо как можно скорее убрать тело Митча Вандервера, как вы считаете?

– Да, – устало глядя на него, отозвалась Оливия.

Под глазами у нее обозначились темные круги. Она сидела у себя в квартире за письменным столом, перед ней лежали проклятые блокноты желтой линованной бумаги и несколько шариковых ручек в черном кожаном футляре. Из нижнего ящика стола она достала предмет, что на пятидесятилетие четыре года назад ей в шутку подарил Винсент: волшебный шар «Магическая восьмерка», наполненный черными чернилами, с плавающим в них двадцатигранником. Она поставила его на стол перед собой как предмет, напоминающий ей о прошлом, переживший вместе с нею так много ужасов и потрясений. Глядя на этот шар, она вспоминала о Винсенте, об их совместной жизни, которая теперь казалась ей какой-то волшебной грезой: то было время, исполненное непрерывной радости. Вспоминая его сейчас, она уже плохо верила, что все это действительно было. А этот магический шар говорил ей о том, что прошлое не ушло безвозвратно. Вот он перед ней, этот кусочек прошлого. La parte más pequeña^[2]. Принимая серьезные решения, она никогда не прибегала к его помощи, но иногда… иногда… ей казалось, что, может быть, стоило это сделать, представив, что это будто бы сам Винсент пытается с ней говорить, дает ей полезный совет или ободряет ее начинание, словно глядя на нее из черноты неизведанного.

– Я очень любила Джейн, – сказала Оливия отрешенно, как бы со стороны слушая свой голос. – Добрая была женщина. Да-да, я согласна, тело Митча надо убрать. Я хочу поручить это дело тебе, ты не против? – обратилась она к Дейву Маккейну, который, растянувшись во весь рост на драном диване, глядел в потрескавшийся потолок.

От серии невероятных толчков земли старые здания едва устояли. Некоторые лестничные пролеты обвалились, разрушилась восточная стена, вылетели почти все стекла, а те, что остались, держались лишь благодаря полоскам липкой бумаги. В нескольких домах во многих местах провалилась крыша. В своем жилище Дейв обнаружил десятки трещин. И считал, что все здание вообще скоро рухнет, – это лишь вопрос времени. Пол у него в спальне так вздыбился, что ходить по нему было все равно что шагать по палубе корабля, накренившегося под опасным углом от удара игривой волны во время шторма.

– Сделаю, – равнодушно отозвался он.

Рубашка и брюки Джей-Ди были забрызганы кровью. Больница находилась в нижнем здании и представляла собой две совмещенные квартиры с убранными перегородками. Персонал был укомплектован двумя медсестрами, одна из которых когда-то работала в Форт-Коллинсе помощницей ветеринара, а другая еще в молодости, лет тридцать назад, – ассистенткой зубного врача в городе Бойсе, штат Айдахо. Скудные запасы медицинских средств состояли из бинтов разных размеров, антисептика, гипсовых повязок и гипса для изготовления слепков, имелись деревянные накладки, необходимые при переломах, кое-что из хирургических инструментов, например щупы, хирургические щипцы, кое-что из зубоврачебных орудий и несколько бутылок обезболивающего, такого как димедрол и викодин.

– Надо еще раз пересчитать оставшиеся патроны, – сказала Оливия. – А также выяснить, у кого сколько осталось, – добавила она.

Она очень старалась говорить твердым, уверенным голосом. В комнате, кроме Дейва и Джей-Ди, находились еще трое, которые в каком-то смысле тоже являлись ответственными лицами общества и вели учет продовольствия и боеприпасов.

– У меня пять рожков, – отозвался Дейв. – По тридцать два патрона в каждом. Закончатся – и мне конец.

Он переменил положение, сел на диване и снял бейсболку. На лице обозначились глубокие морщины, в глазах – растерянность и смятение.

– Еще одну такую атаку мы не переживем. Этих тварей слишком много. Если бы не эти толчки… они бы не отступили. Вряд ли мы их отбили бы.

– Землетрясение, – подхватила Кармен Ниега, тоненькая испанка, которая прежде была адвокатом по делам налогообложения в Денвере; она жила здесь чуть меньше четырех месяцев, прибыв вместе с полудюжиной других скитальцев. – Здесь раньше случалось что-то подобное?

– Никогда, – сказала Оливия.

Она повернула голову к двери, распахнутой настеж: сильно покосилась дверная коробка и дверь теперь не закрывалась. На пороге стоял, заглядывая внутрь, Этан Гейнс. За его спиной сквозь густую пелену низких туч пробивались первые желтые лучи сырого рассвета.

– С тобой все в порядке? – спросила она мальчика.

Он кивнул. Лицо его было мертвенно-бледно, скальная пыль покрывала волосы и одежду, придавая им белесый оттенок.

– Я же приказала тебе оттуда уйти, – сказала она и посмотрела на доктора. – Джон, мне кажется, у него шок. Будь так добр…

– Нет-нет, со мной все в порядке, – опередил доктора Этан.

Он неуверенно вошел в комнату, потому как понял, что он и в самом деле несколько сбит с толку.

– Я хотел вам кое-что рассказать, – продолжил мальчик. – Всем вам.

Он замолчал, пытаясь поточнее сформулировать то, чем собирался поделиться.

– Ну что ты там хотел рассказать? – подтолкнул его Дейв.

К нему снова вернулась прежняя суровость; он смертельно устал, а ему еще следовало заняться погребением павших, в том числе хоронить обезглавленное тело хорошего парня, который смешно рассказывал анекдоты и неплохо играл в покер с ним и другими.

– Мне кажется… – продолжал Этан, – землетрясение вызвал я. – Он нахмурился и добавил: – Нет, не кажется… я знаю, что это сделал я.

Минуту все молча смотрели на него. Первым заговорил Джей-Ди.

– Этан, – тихо сказал он, – пойдем-ка со мной в больницу, я тебя уложу в кровать, и ты отдохнешь, а я тебе дам немного водички и седатив…

– Я же сказал… землетрясение вызвал я, – повторил Этан.

– Ну конечно ты, кто же еще! – Дейв надел кепку и погладил бороду. – Да-да, большую работу проделал. Разогнал всех серых, да. А еще почти разрушил наши дома, весь комплекс… но ничего страшного, я совершенно не против того, чтобы спать в комнате, пол в которой вот-вот провалится. Если, конечно, раньше потолок на меня не рухнет. Что с тобой, детка? Совсем уже чокнулся на почве потери памяти?

– Прекрати, Дейв, – сделала ему замечание Оливия и встала. – Этан, я советую тебе отправиться с доктором. Будь добр…

– Никуда я не пойду, – отказался Этан.

Он вошел в помещение, неторопливо, но таким твердым шагом и с таким решительным выражением лица, что Кармен Ниега, Рус Уитком и Джоэл Шустер попятились, освобождая ему место. Он прошел мимо Джей-Ди и вплотную подошел к столу Оливии. В тусклом свете лампы синие глаза его, казалось, сияют так яростно и ярко, что Оливия почти испугалась.

– Да говорю же вам… Я понял, что надо только приложить ладони к стене и… не знаю точно, как объяснить… но… я будто видел, что должно случиться, в своем воображении. Как будто я посылал приказ, а земля послушно его исполняла. То, что я видел в воображении. Только… получилось сильнее, чем я думал. Вы меня понимаете?

– Нет, Этан… не понимаем. Это просто случилось само собой, вот и все. Почему так совпало, я не знаю. В общем, нам всем очень повезло. Но землетрясение вызвал не ты. А теперь, я очень тебя прошу, отправляйся в больницу. Успокойся, отдохни там как следует. Если сможешь.

Джей-Ди что-то проворчал. Какой там отдых с ранеными, которым нужна неустанная забота… Тем не менее можно будет дать мальчику лишнюю порцию драгоценной водички, а еще пару таблеточек снотворного, часов двенадцать – и он точно отдохнет и выспится.

– Эй… послушайте! – раздался голос.

В дверях стояла Китт Фалькенберг. Она была высокого роста, сухощавого телосложения, лет тридцати, с белокурыми грязными волосами; некогда она была звездой волейбольной команды Колорадского университета. Говорила она громко, задыхаясь от волнения.

– Мне рассказал об этом Томми Корделл, а потом я и своими глазами увидела! Плавательный бассейн! От толчков он треснул пополам как раз посередине! Но только… он сейчас наполняется водой!

– Что-о? – Дейв вскочил на ноги.

– Бассейн, – повторила Китт, глядя на него светящимися на фоне размазанной по лицу грязи глазами. – Из этой трещины бьет вода и наполняет бассейн! Пошли скорее! Вы должны это видеть!

Всего за несколько минут они спустились по склону к бассейну. Оливия шла впереди. Джей-Ди замыкал шествие, Этан шагал рядом с ним. Вокруг бассейна уже собралось человек сорок. В желтоватом свете приближающегося рассвета Оливия пробилась сквозь толпу, а за ней и Дейв. И они убедились, что Китт не врала: прямо посередине бассейна проходила неровная трещина от дренажной трубы до противоположной стороны, где глубина поменьше, и из нее струилась вода. Здесь, в мелкой части бассейна, стоял человек, он наклонялся, окунал ладонь в воду, и она булькала. Они узнали в нем Пола Эдсона, в прежней жизни он играл в джазовом оркестре на саксофоне, но музыкантом был так себе.

– Холодная, – сказал Пол, зачерпнул воду в ладони, попробовал. – Боже мой! – воскликнул он. – Да это же настоящая ключевая вода!

Остальные тоже полезли в бассейн – всем хотелось потрогать и попробовать воду. Спустилась и Оливия, зачерпнула и наполнила рот. Потом поискала глазами Дейва.

– Сколько здесь жили и не знали, что под бассейном родник! – задыхаясь, как и Китт, проговорила она. – Все это время не знали… про чистую воду.

Тут она вспомнила о том, что она здесь главная, выпрямилась и принялась распоряжаться:

– Так, слушайте все! Тащите сюда бутылки, ведра, все, что под руку попадется, бегом! Поторопитесь! И всем, кого встретите, говорите, чтобы бежали сюда!

Дважды повторять не пришлось. Можно было бы не торопиться, подземная вода прибывала быстро, но следовало позаботиться о том, чтобы уберечь ее от очередного ядовитого дождя. Оливия сообразила, что бассейн нужно чем-то накрыть; она поискала глазами Дейва, чтобы сказать ему об этом, но тот уже отошел от края бассейна.

Дейв стоял в нескольких футах справа от Этана и пристально смотрел на мальчишку. Он вдруг вспомнил слова Этана, когда тот мерил шагами дно бассейна: «Просто меня очень тянуло сюда, вот и все». Дейв понял, что трещина в бассейне прошла в точности там, где шагал мальчик, как раз по его следу.

С тяжело набрякшими веками Этан наблюдал, как вода заполняет бассейн. Он очень устал, страшно хотелось спать. «Может, и вправду так действует состояние шока?» – думал он. Вокруг суетились люди, каждый торопился наполнить бутыли и ведра водой, и тут вдруг мальчик заметил стоящего неподалеку и не сводящего с него пристальных глаз Дейва Маккейна. Тот смотрел с таким видом, будто впервые видит Этана.

– В чем дело? – спросил мальчик.

– Ни в чем, просто смотрю, – ответил Дейв.

– На что?

– Сам еще не понял, – ответил Дейв, и это была сущая правда.

Он отвернулся и поплелся в свое разбитое жилище за бутылями. Ему еще предстояло организовать похороны Митча и остальных погибших.

Джон Дуглас решил, что пора наконец отвести явно потрясенного последними событиями мальчика в больницу, дать ему успокоительного и уложить спать, а потом вместе с медсестрами заняться переломами и другими травмами раненых. Утречко будет тяжелое… но, с другой стороны, когда ему было легче?

Оливия вышла из бассейна и попросила двоих мужчин устроить над ним навес от дождя. Но при этом она не могла не думать и о тающих запасах продовольствия и боеприпасов, и о поврежденных стенах крепости, и об увеличивающихся ордах серых людей. Даже с неограниченными запасами воды защитникам Пантер-Риджа долго не продержаться. Она подняла голову и посмотрела на мутно-желтые тучи в утреннем небе. Где-то там, по всей необъятной, разоренной земле идет страшная война между сайферами и горгонцами. И скорее всего, война эта никогда не кончится, думала она. Во всяком случае, ни она сама, ни кто-либо из защитников Пантер-Риджа конца этой войны не увидят.

– Ну хорошо, – сказала она себе.

Ее ждет много дел, призывают обязанности. В это туманное желтое утро она сумела выстоять, не сломалась. В бассейне появилось обилие свежей воды. Просто чудо какое-то, разве не так? Маленькое море надежды, которое с каждой минутой становится все глубже.

– Ну хорошо, – повторила она, потому что эти слова правильные, они придают сил.

И сама пошла за бутылями, которые можно наполнить этой поистине чудесной жидкостью.

Наряд во главе с Дейвом Маккейном похоронил мертвых; Дейв думал, что все давно привыкли к такой работе, но разве можно привыкнуть к похоронам тех, которых хорошо знаешь? Дейв усердно махал лопатой, ни с кем из своей команды не заговаривал и, только когда свежие могилы были засыпаны землей, закурил и направился к бассейну, чтобы выкурить сигарету в тишине и понаблюдать, как бьет из-под земли ключ. Слушать звук журчащей воды было приятно – так журчит бегущий в тиши леса ручей. У него осталось всего шесть сигарет, да и зажигалка была почти пуста. «Плевать, зато избавлюсь от вредной привычки, – думал он, – давно пора». В тучах над головой эхом отозвался глухой раскат грома. А может быть, это одна из воюющих сторон нанесла по противнику новый удар.

Этан спал крепким сном в темной палате больницы, приняв две капсулы залеплона. В соседнем помещении трудились Джон Дуглас и две его помощницы, оказывая помощь раненым. Утро было в самом разгаре. Разрушенную сторожевую башню быстро восстановили, восточную стену отремонтировали, и работники переместились на другие поврежденные участки стены, закрывая проломы камнями с раствором цемента. Размазанным по небу тусклым пятном над ними висело солнце. Около полудня стал брызгать мелкий дождичек, но к тому времени успели сколотить деревянную раму и натянуть над поверхностью пруда, продолжавшего наполняться свежей водой, брезентовый полог.

Вернувшись домой, Дейв Маккейн окинул взглядом искореженные трубы и свисающие с покрытого трещинами потолка над кроватью в спальне мертвые провода. Ступая по искривленному полу, он подошел к шкафу и достал спальный мешок. Скинул обувь, снял бейсболку, раскатал мешок по дивану и забрался внутрь. Но не заснул, а еще целый час ворочался и думал.

Родился он в бедной крестьянской семье, его родители – трезвые, богобоязненные фермеры, хотя и дьявола не чурались, и гордились тем, что они настоящие труженики. Много лет он тоже трудился на родных пшеничных и соевых полях. Когда третьего апреля в одиннадцатом часу утра впервые появились горгонцы, он позвонил отцу с матерью в штат Айова, на ферму, расположенную под Сидар-Рапидсом, и сообщил, что они с женой Шерил и мальчиками приедут на пару дней переждать, пока все утрясется, добавив, что все будет хорошо, что это не конец света, – конечно, все это дико и чертовски страшно, но военные не зря едят свой хлеб и быстро наведут порядок.

Потом по телевизору показали, как разлетаются на куски, горят и падают, как осенние листочки, обломки самолетов, как взрываются ракеты, врезаясь в невидимое силовое поле вражеских кораблей, как президент из Овального кабинета призывает сохранять спокойствие… а потом и он, и все его правительство куда-то подевались без следа. По всему миру перепуганные насмерть толпы народу искали своих правителей и вождей, но никого из них не было на месте. Полиция и военные разбежались кто куда, всем надо было прежде всего прятать и защищать свои семьи и искать способы, как выжить. А потом прибыли и корабли сайферов, и тут же у всех умолкли мобильники, перестала работать проводная связь, интернет, телевидение, радио, а также отключилось электричество.

До города Сидар-Рапидс Дейв с женой и сыновьями так и не добрались. Как, впрочем, и до дома родителей Шерил, живущих к югу от Колорадо-Спрингс, и не узнали, что́ с ними, а также с ее сестрой, живущей в Сан-Франциско. Все произошло очень быстро, как во сне. Был вечер, они укладывали вещи перед отъездом при свечах и в лучах фонариков на батарейках; Дейв нес через гостиную пару чемоданов, чтобы погрузить их в домик на колесах, прицепленный к грузовичку. И вдруг увидел, что весь его дом полон – да что там полон, если они, как мерцающие призраки, проходили даже сквозь стены, – безликих, одетых во все черное солдат, оружие которых росло прямо из их же собственных тел. Шерил с Майком и Стивеном были где-то в глубине дома, и Дейв заорал, чтобы они немедленно бежали к машине, а сам бросил чемоданы и кинулся к стоящему рядом с раскрытой дверью ружью, как вдруг по окнам пробежали синие вспышки. Он до сих пор помнит этот оглушительный взрыв, потом на спину обрушился чей-то тяжелый сапог, и он словно провалился в черную пропасть… все падал, падал и падал в этот бездонный провал, и ему казалось, что он переходит в какой-то иной мир. А когда очнулся, то увидел, что лежит на земле рядом со своим сожженным дотла домиком на колесах, одежда на нем дымится, дом пылает, от грузовичка осталась одна воронка, а деревья вокруг превратились в жуткие, горящие синим пламенем факелы.

Он попытался встать, но его всего трясло, нервы разгулялись, он совершенно не владел собой. Из носа шла кровь, она сочилась и из глазных впадин. Цепляясь пальцами за землю, он пополз, выкрикивая имена жены и сыновей. А высоко над головой, над его корчившимся от боли телом летели какие-то непонятные объекты, оставляя за собой горящие синие и красные хвосты, которые можно было бы назвать красивыми, глядя, какие петли они выписывают на фоне черного неба.

Как долго Дейв валялся возле своего дома, пока не стих пожар, он и сам не знал. Потом дополз до воронки и нашел там дочерна обгоревшие тела. В сумеречном свете он сидел рядом с трупами среди дымящихся остатков разбитой машины, пытаясь вспомнить, куда дел ключи от домика на колесах, и сообразить, как поменять расплавленные шины, когда снова пришли вояки-сайферы, призрачные и бессловесные, непонятно зачем и с какой целью. Двое из них, проходя мимо воронки, бросили на него взгляд, хотя трудно тут говорить о взгляде, просто на долю секунды повернули к нему, а потом к воронке безликие головы в шлемах. Но задерживаться не стали, он был для них ничто, ноль без палочки в своих обгоревших лохмотьях, с покрытым коркой крови носом, окровавленными, полубезумными глазами и отвисшей челюстью, с которой капала слюна.

На чаше весов этой войны он был пустое место.

Дейв помнил, о чем подумал тогда: пора двигаться. Пора вставать и идти, если он еще может ходить. Он посмотрел на красивые часы на руке, которые ему подарила Шерил на десятилетие свадьбы, увидел, что стекла на циферблате нет, а стрелки застыли на двадцати семи минутах десятого, и это чуть не лишило его остатков разума. Но какое-то внутреннее чувство, видимо, продолжало подгонять его, потому что следующее, что он помнил, – как в темноте он ковыляет куда-то по дороге; наверное, это была уже не первая такая ночь, наполненная стелющимся над землей дымом горящих деревьев, домов и полей. Сквозь дым иногда пробивались лучи светящихся автомобильных фар, все машины были битком набиты до смерти напуганными людьми и проносились мимо него в нескольких дюймах, едва не задевая. Он продолжал идти, шагал неизвестно куда, просто куда глаза глядят, возможно, даже кричал, бессвязно выкрикивал фразы о наступившем конце света, потому что помраченным умом он искренне в это верил.

Дорога в конце концов привела Дейва сюда, в Пантер-Ридж, жилой комплекс, превратившийся в крепость, и хотя каждый день он говорил себе, что надо взять с собой провизии, оседлать лошадь и отправиться в Сидар-Рапидс, чтобы узнать, остались ли живы отец и мать, но в глубине души был уверен, что они погибли и поездка туда окажется лишь мучительным путешествием через сущий ад. Он прикинул, что на это ему понадобится не менее двух ночей, а именно по ночам серые выходят на поиски свежего мяса. Или же можно оказаться между двух огней в схватке пришельцев, и он непременно погибнет, сгорит, как сгорели Шерил, Майк и Стивен, и черный пепел его развеет ветер.

Значит ли это, что в душе он трус? Эта мысль не давала ему покоя. Что, несмотря на все свои драки в баре, на свою славу забияки и драчуна, на свое показное ухарство, в душе он лишь слабая тень того крутого, которого из себя строил?

Ведь если честно… ему было очень страшно. Он был до смерти перепуган происходящим. А здесь его друзья. Здесь он приносит людям пользу. И здесь, Дейв нисколько в этом не сомневался, он и умрет, когда придет его час. Погибнет от бесчисленных полчищ серых, минувшей ночью штурмовавших крепость, и его смерть – лишь вопрос пяти магазинов автомата, которые он быстро расстреляет. И тогда для него все будет кончено. Когда это произойдет? Нынче ночью? Или следующей? Или через неделю? Этого знать не дано, но это случится скоро. А когда ему придет конец, то, скорее всего, придет конец и остальным, ведь спустя совсем немного времени, даже несмотря на этот фокус с землетрясением, голод выгонит монстров искать свежее человечье мясо.

Дейв лежал в спальном мешке на диване и жалел о том, что у него не осталось ни капли виски, – последнюю бутылку он прикончил еще месяц назад. Сон все никак не приходил. Он не мог избавиться от одной мысли, которая распадалась на две части.

Во-первых, это слова Этана, сказанные с горячей убежденностью: «Я посылал приказ, а земля послушно его исполняла».

А во-вторых, не давала покоя мысль о трещине в бассейне, подарившей им свежую воду и образовавшейся как раз там, где прошел этот мальчишка.

И теперь больше нет нужды беспокоиться о питье, отмерять ее, считая каждый глоток. Конечно, проблем еще оставалось много, но воды у них вдоволь…

«Я посылал приказ, а земля послушно его исполняла» – вот что он сказал.

А ведь только один Дейв знал о том, что этот мальчишка расхаживал по бассейну как раз в этом месте, он это видел своими глазами, а когда задал парню прямой вопрос, тот ответил: «Я просто почувствовал, что мне обязательно надо сюда прийти».

Простое утверждение. Но… нет, это еще не все. Далеко не все. У Дейва на этот счет были собственные соображения; он вдруг шустро вылез из спального мешка, надел ботинки и кепку. Он ведь своими глазами видел, как фигуры воинов в черных шлемах скользят сквозь стены его дома, видел, как чудовища, которые некогда были богобоязненными, трудолюбивыми американскими гражданами, бросаются на колючую проволоку, чтобы отведать человечьего мяса, видел яркие, сияющие шлейфы за боевыми кораблями пришельцев в ночном небе. И теперь понял, что вещи, которые он прежде не мог представить себе даже в самых буйных фантазиях, на самом деле бывают, да что там, они есть, и во веки веков ничто в этом мире сплошных кошмаров нельзя считать невозможным.

Дейв быстро вышел из дома и решительно направился вниз, к больнице; у него накопились кое-какие вопросы к этому странному, загадочному парнишке.

Глава 6

Даже в цитадели глубокого сна Этан не чувствовал себя в безопасности.

Он снова стоял на самом верху стены и смотрел, как по склону идут в атаку толпы гниющих, отвратительных уродов. И справа, и слева непрерывно гремели выстрелы, чудища валились на землю, но, казалось, меньше их не становится. Серые подбегали к стене и, цепляясь за камни, вонзая острые когти в щели между ними, быстро карабкались вверх, полные решимости, подгоняемые мучительным голодом. Вот они уже перелезают через колючую проволоку, некоторые приминают ее витки своими тяжелыми тушами, чтобы другие тоже могли перелезть, те с безумной яростью прорываются сквозь нее, чтобы только добраться до человечинки.

Еще немного – и стены будут полностью захвачены. У защитников кончаются патроны, винтовки и пистолеты у многих молчат. Некоторые уже попали в когтистые лапы чудовищ, были разорваны на куски острыми как бритвы зубами, другие в ужасе прыгают с подмостей на землю и спасаются бегством, пытаясь найти безопасное укрытие. Этан попятился перед монстрами, покрытыми острыми шипами, ползущими через колючую проволоку прямо к нему. Он едва не потерял равновесие, стоя на самом краю площадки, когда чья-то пепельно-серая лапа прорвалась сквозь витки проволоки и схватила его за горло. Этан увидел перед собой тонкое тело человека-змеи, чудище протиснулось сквозь проволоку и с невероятной силой потянуло его к себе. Желтоглазая рожа, усеянная серыми бородавками и чешуей и увенчанная копной черных волос, пристально смотрела прямо ему в глаза, а тонкие губы раскрылись, обнажая острые и кое-где сломанные о человечьи кости зубы.

Чудовище разинуло пасть. Сверкнули клыки.

И вдруг дребезжащим шепотом монстр заговорил.

– Иди к Белой Обители, – сказал он.

И тут прямо в висок ему попала пуля, из отверстия хлынула черная кровь. Желтые глаза чудовища от неожиданности удивленно и негодующе заморгали. Когтистая рука отпустила горло Этана, и тварь повалилась назад, на проволоку, оставляя на ее колючках клочки серой плоти.

– Этан! Этан!

Кто-то тряс его за плечо. Мальчик вздрогнул и, еще пребывая во мраке, понял, что пробуждается от глубокого сна. Открыв глаза, Этан увидел светлый язычок пламени – это горела стоящая рядом на столике керосиновая лампа. Сквозь задернутые на окнах шторы сочился скудный дневной свет. За окном шел дождь, капли стучали по разбитому стеклу, закрытому изнутри стироловым пенопластом. В нескольких местах с потолка капала вода. Этан не знал, долго ли он спал на узенькой койке в маленькой больничной комнатушке. Рядом с койкой кто-то сидел на стуле. Этан увидел изборожденное морщинами лицо с орлиным носом. И узнал Дейва Маккейна. Бейсболку мужчина снял, и многочисленные вихры торчали в разные стороны. От него пахло мокрой псиной.

– Джей-Ди разрешил мне зайти к тебе, – тихо сказал Дейв, оглянувшись на почти всегда закрытую дверь, отделяющую эту комнатку от остальной части больницы. – Сказал, что ты отдохнул и вполне оклемался.

Этан сел на кровати. Тело до сих пор болело, да и соображал он еще довольно туго. Но в голове, словно эхо, продолжали звучать слова «Белая Обитель».

– Да, все нормально. Чувствую себя гораздо лучше, – кивнул он.

Дейв покряхтел. По сморщенной физиономии видно было, что ему отчаянно хочется курить или промочить горло глоточком виски, но курить в больнице доктор запрещал, а последняя бутылка виски вспоминалась как золотой сон.

– Мне надо кое о чем тебя порасспросить, – сказал он.

Голос его звучал сурово, но вместе с тем в нем чувствовались просящие нотки. Он помолчал, разглядывая костяшки своих пальцев. На бейсболке, которую он повесил на спинку стула, блестели капельки дождя. Когда Дейв шел от своего дома до больницы, капли дождя падали ему на лицо и казались маслянистыми и горячими, а он думал, сколько дождь может содержать разных ядов, занесенных на Землю пришельцами.

– Пожалуйста, – сказал Этан, чувствуя, что собеседник не знает, с чего начать.

– Ну да, – продолжил Дейв. – Значит, так. Помнишь, ты говорил, что землетрясение – твоих рук дело? Но как такое возможно? То есть… ты ведь простой мальчишка, правильно? Ну… в общем, человек. Верно я говорю?

– Мне кажется, вы в этом тоже не сомневаетесь. Вы же не прихватили с собой автомат.

– Хорошо, предположим, я верю, что ты человек. А не какая-нибудь тварь, которая только внешне не отличается от человека. Получившаяся в результате каких-то проклятых опытов, которыми занимались сайферы или горгонцы. Но… если действительно землетрясение вызвал ты, то скажи, как ты это сделал?

– Вообще-то, я и сам не очень хорошо это представляю, – сказал Этан.

В голове у него все вертелись эти два слова: «Белая Обитель». Он попытался отбросить их, но они не хотели «отбрасываться», напротив, становились все назойливее.

– Я просто захотел, чтобы это случилось. Приложил руки к стене. Захотел, чтобы земля стряхнула с себя серых. Вот и все, больше я ничего такого не делал.

– Говоришь, приложил руки к стене? И просто взял и подумал, чтобы по твоему хотению это произошло, и так и случилось?

– Да.

– Угу… Тогда ладно. А ну-ка сделай так, чтобы моя кепка слетела со стула и наделась мне на голову.

Этан едва сдержал смех: каменное лицо Дейва ясно говорило о том, что он нисколько не шутит.

– Хотите, чтобы я показал фокус, что ли? Вряд ли у меня получится.

– Почему? Ты ведь сумел, черт побери, вызвать землетрясение! Одной только мыслью, ты сам об этом сказал, разве не так? А теперь не можешь мыслью сдвинуть с места легонькую бейсболку?

– Но я должен захотеть это сделать… как… потому что другого выхода не было. Я сам не знаю, как у меня получилось. Я просто понял… тогда… в ту самую минуту… что должен попытаться, потому что не хотел погибать. И не хотел, чтобы погибали другие. Я должен был сделать то, что мог… сделать все, что мог. И вот… из меня вышла эта сила. Я сам это чувствовал. А потом, когда все кончилось, она вернулась обратно, вошла и уснула… я это тоже чувствовал.

– Что такое ты чувствовал? Что это из тебя вышло, а потом вернулось? – саркастически проговорил Дейв.

– Я же сказал… какая-то сила. Больше ничего не могу сказать.

– Сила, значит, – с еще большей издевкой проговорил Дейв. – Ну хорошо. Пятнадцатилетний щенок способен одной мыслью вызвать землетрясение, а сдвинуть с места вот эту кепочку не может. А ты можешь сейчас подняться в воздух над кроватью? Или увидеть будущее? Может, скажешь, когда этот ад, в котором мы все живем, закончится и мы снова станем счастливы?

– Нет, – ответил Этан; свет керосиновой лампы бросал тени на его лицо. – Нет, – повторил он, – не могу.

Дейв потер лоб. Прислушался к шуму падающих за окном капель дождя. Потом пристально посмотрел мальчику в глаза.

– А ты знал, что под бассейном есть родник? – спросил он.

– Нет.

– Тогда что ты там делал? Зачем туда шлялся?

– Просто пришло в голову, что я должен туда пойти.

– Может, тебе кто-то приказал? Кто-то с тобой говорил об этом? Так?

– Я не знаю… – Этан пожал плечами.

– Почему не знаешь? – едва не выкрикнул Дейв, но огромным усилием воли сдержался. – Нет, лучше скажи… что ты вообще, черт бы тебя побрал, знаешь? Ни своего настоящего имени, ни откуда ты родом, ни где твои родичи. Просто так взял и «проснулся», и побежал… – или ты этого не говорил? И вдруг ни с того ни с сего оказывается, что ты можешь вызывать землетрясения, можешь пройтись по дну бассейна, а он возьми и тресни как раз там, где ты прошел, а из трещины потекла чистенькая водичка. Просто потому, что тебе показалось, что ты должен туда пойти и это сделать?

Дейв оскалился, как безумный, но за его яростью скрывалось отчаянное чувство бессилия.

– Боже мой! – продолжал он. – Ну ладно, ты нашел нам воду! А как насчет пожрать? Да и патрончиков тоже не помешало бы. Все это нам позарез нужно, потому что еще одна такая атака – и всем нам крышка. Так что давай, Этан, наколдуй нам побольше боеприпасов! Ты способен для нас это сделать? Если нет… нам просто конец. Усвоил?

Этан нахмурился. Он прекрасно понимал всю серьезность того, о чем говорит ему Дейв, но в голове мальчика шла какая-то иная работа, ни на секунду не прекращаясь.

– Вы когда-нибудь слышали о Белой Обители? – спросил он.

– Что? Ты имеешь в виду Белый дом, что ли? В Вашингтоне? А при чем здесь он?

– Да нет, не Белый дом. Белая Обитель, – повторил Этан. – Мне кажется, она существует на самом деле, и мне кажется, что я должен туда отправиться.

– Правда? А мне кажется, что я должен полететь на Луну, черт бы ее побрал. Ты что, спятил, малыш? Или еще не совсем? Крыша поехала, да?

Этан, не отрываясь, смотрел на огонек керосиновой лампы. Да кто же он такой, в самом деле? Где родился? Ответов на эти вопросы у него нет, зато доступны некоторые истины, и он решил поговорить об этом.

– Мне кажется, я просто должен туда отправиться. Я чувствую, что некая сила толкает меня туда… Почему-то это очень важно, хотя я и сам не знаю почему. Эта ваша крепость… дома с меблированными комнатами… все это никуда не годится. Здесь оставаться нельзя. Для тех, кто останется здесь, когда они нападут в следующий раз… все будет кончено. Я думаю, эта Белая Обитель существует на самом деле… и еще думаю… я в этом просто убежден, что какая-то сила желает, чтобы я туда отправился, – говорил Этан, не отводя глаз от Дейва. – Это название я услышал во сне. И теперь все время о нем думаю. Вы можете как-нибудь узнать, существует ли это место реально и где оно находится?

– Ой-ой-ой, так тебе уже и откровения во сне являются? А дальше что? Станешь превращать воду в вино? Преврати ее лучше в виски, и, может, тогда я тебе поверю.

– Лично я предпочитаю лимонад, – с серьезным лицом ответил Этан. – А про Пантер-Ридж я говорю вам лишь то, что вы и сами знаете. Сэр, – добавил он, чтобы слова его не показались Дейву излишне дерзкими. – Прошу вас, пожалуйста, узнайте хоть что-нибудь про эту Белую Обитель. Поспрашивайте, – может, кто-нибудь слышал о ней. Или даже знает, где ее искать.

– Ну да, конечно! Сейчас вот побегу и порыскаю в интернете. Как тебе идейка?

Дейв встал. Напялил на голову бейсболку, все еще мокрую от масляного дождя. Он понятия не имел, зачем пришел сюда, зачем задавал этому щенку вопросы, потому что ни единого ответа, который бы его устраивал, он так и не получил. Может, он ожидал услышать нечто такое… такой ответ, который он мог бы осмыслить и ухватиться за него. А вместо этого… Мальчишка точно спятил, тут и говорить не о чем.

Этан встал с постели и пошел за Дейвом. В основной палате больницы на стульях сидели несколько человек; над одними возились врач или медсестры, другие ждали своей очереди. Как и в жилище Дейва, с искореженного потолка всюду свисали провода и трубы. Джей-Ди сейчас накладывал гипс на левую руку измотанного на вид человека средних лет в грязной белой футболке и в джинсах, а медсестры занимались другими пациентами.

– Ты уверен, что тебе уже можно вставать? – спросил Этана врач, не прерывая работы.

Этан кивнул. Дейв уже почти достиг входной двери, которая, как и у Оливии, не закрывалась из-за покривившейся дверной коробки.

– Будь осторожен, – пожелал Этану Джей-Ди. – На улице сильный дождь…

– Эй! Погоди-ка минутку! Да-да, ты… сынок! – проговорил вдруг человек со сломанной рукой, вытаращив глаза на Этана. – Погоди-ка. Я же тебя узнал, правда не помню, где мы встречались. Честное слово!

Дейв застыл у двери как вкопанный и оглянулся. Снаружи бушевал ливень.

Этан посмотрел на кареглазого с вьющимися седыми волосами и перебинтованной головой… нет, он никогда раньше не видел этого человека.

– Нет… не думаю, – неуверенно проговорил Этан, но в сердце у него вспыхнула крохотная искорка надежды. – Вы правда меня знаете?

– По-моему, да, хотя и не помню откуда… Мы с женой прибыли сюда всего несколько дней назад. Но мне кажется, я тебя где-то видел. Черт возьми, больно! – крикнул он, обращаясь к Джей-Ди, потом снова повернулся к мальчику. – Да, мне кажется, мы встречались, но вот где? Погоди, погоди-ка минутку… ты был как-то по-другому одет. В рубашку… да-да, темно-красная рубашка с одним оторванным рукавом.

– Все верно, – сказал Дейв, подходя поближе. – Он так и был одет, когда его вчера доставили сюда. Ну-ка вспоминай, где ты его видел?

Человек открыл было рот, но, кажется, вдруг передумал. На лице его отразились смятение и испуг.

– Чего молчишь, давай рассказывай, – вступил в разговор Джей-Ди; он даже перестал накладывать гипсовую повязку.

– Я вспомнил, – сказал раненый. – Мы были в другой группе. В торговом центре. Милях в шести или семи отсюда. Он был полностью разрушен. Мы искали местечко, где спрятаться, потому что прежнее место было разгромлено. Над головами шел бой между этими… и мы старались куда-нибудь скрыться подальше. А потом…

Он перевел взгляд на Дейва, затем обратно на Этана, и снова по лицу его стало понятно: он не знает, что сказать.

– Пришельцы, должно быть, недавно ушли. А мы оказались там, где валялись трупы. Эти люди, видно, погибли всего несколько часов до того… они лежали на куче кирпичей у разбитой стены. И… ты тоже. Ты там тоже лежал. Вот где я тебя видел. Только ты был… мертвый. Как и все остальные. Вас было шестеро, все мертвые. Лежали на кирпичах, вот где вы были.

– Чушь собачья! – заорал Дейв с нарастающим гневом. – Как ты мог видеть его мертвым, когда вот он перед тобой, живой!

– Ну да, вот я и говорю… но там он был мертвый. Взрывом разрушило стену и разбросало их всех в разные стороны, но… его лицо… мне показалось, будто он спит, и Кей – это моя жена – попросила меня проверить, чтобы точно убедиться… ведь совсем еще мальчик, его нельзя было там оставлять. Ну вот, я проверил пульс, и… пульса не было. – Он опустил глаза. – Я правда щупал его. Честное слово. Он был…

– Ты ошибся, – перебил его Дейв, покраснев от злости. – Ошибся, черт бы тебя побрал! Может быть, сердце просто медленно билось и ты не почувствовал пульса. Посмотри на него! Он что, по-твоему, мертвый?

И тут Дейв поймал на себе пристальный взгляд Джей-Ди и вспомнил, как в охраняемом помещении они с доктором разглядывали страшные черные кровоподтеки на груди и спине Этана и доктор тогда сказал: «Парень получил какой-то страшный удар. Возможно, в результате взрыва. Так действует ударная волна».

– Ты ошибся, – повторил он, глядя на человека со сломанной рукой.

Дейв развернулся и вышел. Он понимал, что вопросы рождают новые вопросы, а ответов на них нет, но даже в этом безумном мире мертвый мальчишка не мог воскреснуть. Под проливным дождем он шагал все быстрее и быстрее, и ему казалось, что каждая капля бьет в голову, в спину и плечи, как кусочек свинца.

«Белая Обитель, – думал он, поднимаясь по склону. – Черт знает что! Совершенная бессмыслица. Белая Обитель, ага, конечно… ну надо же…»

Но он не мог не думать и о том, с какой решительностью Этан недавно говорил: «Мне кажется, я просто должен туда отправиться».

И еще более тревожное и обескураживающее: «Я чувствую, какая-то сила толкает меня туда».

Дейв оглянулся и увидел, что Этан плетется за ним: маленькую фигурку почти скрывала завеса дождя. Мужчина пошел медленнее, поджидая, что мальчишка догонит его. Он уже и сам не понимал, чокнутый Этан или…

…или здесь что-то другое?

Ни один человек не в силах вот так взять и вызвать землетрясение, думал Дейв, шагая сквозь ливень. А эта дичь, что случилась с бассейном, а потом еще какая-то Белая Обитель… Что уж говорить о том, что мальчишку видели среди развалин торгового центра мертвым, в той же самой темно-красной рубашке с оторванным рукавом, которую он, Дейв, тоже своими глазами видел на нем вчера.

И все же… он говорил: «Я чувствую, какая-то сила толкает меня туда».

Куда – туда? И зачем? И как вообще можно понять, что это за место такое и где оно?

«Было бы очень неплохо, – подумал Дейв, – если бы этот так называемый голос, который слышится Этану, взял да и выложил ему все как есть, а не молол какую-то дребедень в виде отдельных и непонятных слов».

Но каким бы суровым и жестким он ни был, как бы ни очерствел душевно, какую бы озлобленную горечь ни испытывал к изменившемуся окружающему миру, сломавшему его жизнь, да и жизни других людей, Дейв Маккейн неожиданно для себя сдался.

Ноги его заплетались на ходу. Колени дрожали и подгибались. Тяжелые капли дождя больно били в спину, пытаясь пригвоздить к земле. Его охватило безумное чувство, что он распадается на части и превращается в серого человека на просторах этой отравленной земли, а как только пересечет некий рубеж, изменения станут необратимы и он никогда уже не станет прежним.

Прямо посреди дороги он вдруг повалился на колени и прижал руки к губам, чтобы удержать крик мольбы о пощаде, мольбы не только за себя, но и за всех, кто страдает, кто потерял своих близких, кто на своей земле превратился в приговоренных к смерти пленников. Слезы душили его, жгли глаза, но дождь быстро смывал их. Ему казалось, что если он позволит себе плакать, то просто свихнется и вся его пресловутая сила покинет его навсегда.

Он стоял на коленях под проливным дождем, пытаясь цепляться за последнее, что у него осталось.

– Вам помочь?

Дейв поднял голову. Перед ним стоял Этан. Мальчик протянул ему руку.

Дейв всегда хотел во что-нибудь верить. Во что угодно, лишь бы для него снова наступило завтра. И он задал себе вопрос: правильно ли будет – по крайней мере, прямо сейчас – поверить в то, что Этан действительно способен был вызвать землетрясение, что он и вправду почувствовал движение ключевой воды под цементом бассейна и подземной скалой, что мальчишка был мертв и снова возвращен к жизни какой-то неведомой силой, которая теперь посылает его туда, где находится эта Белая Обитель?

Или сейчас верить в это никак нельзя?

Он не знал, как ответить на эти вопросы. Но в данную минуту, когда по всей земле воюют между собой страшные пришельцы, когда благодаря их страшной энергии и ядам на земле рождаются все новые кошмарные твари, он поверил. Совсем немножко, но вполне достаточно для того, чтобы пережить этот день и дождаться завтрашнего.

Но протянутой руки мальчика не принял и встал на ноги самостоятельно.

Встал и снова двинулся вверх по склону к своему разрушенному жилищу, теперь гораздо медленнее, стараясь ступать крайне осторожно. А мальчик постоял минутку, пока Дейв Маккейн не отойдет на приличное расстояние, и двинулся за ним, стараясь идти чуть ли не след в след.

Глава 7

Около полуночи Дейв проговорил вслух то, что безуспешно пытался от себя отогнать, но что неизменно снова приходило на ум. А теперь сорвалось и с языка:

– А что, если эта самая Белая Обитель существует на самом деле?

– Наверняка существует, – отозвался Джон Дуглас. – Скорее всего, какой-нибудь городишко. Или бывший городишко. Может, даже где-нибудь в другой стране.

Он выложил костяшки с буквами на игральную доску скребла, чтобы получилось слово «оазис», взял из кучи еще пять костяшек и припал к кружке с чистой родниковой водой.

– Но допустим, даже если Этан действительно услышал эти слова во сне… это все равно мало что значит. Согласен? – Он посмотрел на сидящего напротив Дейва.

В жилище доктора, в квартире под номером 108 с напрочь выбитыми окнами и страшными трещинами по стенам, горели две керосиновые лампы и свечной фонарь. Чтобы дверь снова закрывалась в покривившейся дверной коробке, пришлось поработать ручной пилой. В других обстоятельствах весь этот квартирный комплекс был бы давно расселен, обнесен желтой лентой, как непригодный для жилья и подлежащий сносу. Но у обитающих здесь бедняг иного жилья не имелось.

Оливия Квинтеро тоже внимательно изучала лежащую между ними на поцарапанном столе игральную доску. Рядом стояла прислоненная к стулу винтовка. В эту ночь – возможно, из-за проливного дождя – серые не явились. Могут, конечно, напасть и перед самым рассветом, но пока все было тихо. Ей бы надо пойти поспать, но Дейв попросил ее остаться и поиграть с ними, и Оливия согласилась: какой-никакой, а все же отдых. Она усмотрела, что к слову «нос» можно прибавить две буквы, «о» и «к», что она и сделала. Потом взяла из кучи еще две костяшки; одна ей выпала с буквой «т», а другая пустая.

– А сам-то ты что думаешь обо всем этом? Про то, что Этана видели мертвым? – адресовала она вопрос к Джей-Ди.

– Думаю, этот человек пребывал в таком состоянии стресса, что мог не почувствовать его пульса.

– Может быть, может быть. Но после того, что ты говорил мне в моем кабинете… про кровоподтеки. Помнишь, ты сказал, что парня накрыло взрывной волной и он, судя по всему, должен был умереть. Разве это не так?

– Нет, я выразился не совсем так.

– Да какая разница? – сказала Оливия, глядя, как Дейв выкладывает букву «м» перед словом «ель». – Ты ведь это имел в виду. Насколько я помню, ты очень удивился, что у него нет больших повреждений внутренних органов и что он вообще способен ходить.

Она откинулась на спинку стула, чтобы лучше видеть лица своих собеседников:

– Дейв, а что ты думаешь об этом?

Дейв с ответом не торопился. Он дождался, когда перед словом «ход» Джей-Ди выложит «пеше», чтобы получилось слово «пешеход». И только потом, не глядя на Оливию, заговорил:

– Я вообще не уверен, что Этан такой, каким кажется на первый взгляд. Если честно, я, черт возьми, понятия не имею, что он такое, но я бы сказал… если он в самом деле вызвал эти толчки… непонятно, каким образом… с помощью какой-то энергии, которая нам не…

– Это абсолютно невозможно! – фыркнул доктор.

– Да что ты? – Дейв глотнул водички из своей кружки. – Послушай, да что мы вообще знаем об этом мире? Особенно после того, что с нами случилось? Разве теперь можно быть в чем-то уверенным? За последние два года мы навидались такого… все, во что мы когда-то верили, теперь коту под хвост! Возьмем хотя бы этих серых. Сам знаешь, как они быстро мутируют. Кто тогда думал, что такое возможно? Конечно, это было бы немыслимо, не появись эти пришельцы. Это они отравили весь мир какой-то заразой. Ну хорошо… – Он развернул стул, чтобы видеть лицо доктора. – А что, если наш Этан все же не такой, как все? Может быть, результат эксперимента, проведенного сайферами или горгонцами…

– Его кровь не дала реакции на физраствор, – напомнил Джей-Ди.

– Верно, но все же… он нечто другое. Более высокоразвитый?

– То есть не человек? – спросила Оливия. – По виду просто мальчишка, а на самом деле нет?

– Не знаю. Я просто пытаюсь…

– Что? Убедить себя в том, что Этан Гейнс явился к нам в Пантер-Ридж, чтобы спасти нас? – Седые брови Джей-Ди поползли вверх. – Устроить мощное землетрясение и помешать серым сожрать нас живьем? Если это так, то Этан должен и сам понимать: еще один такой толчок – и Пантер-Ридж превратится в груду развалин.

– Он уже сейчас груда развалин, – отпарировал Дейв.

Он еще отхлебнул из кружки, попытавшись представить, что это его любимое виски, но вода и сама по себе была хороша.

– Более того, – добавил он. – Это уже сплошное кладбище.

Ни Джей-Ди, ни Оливия не откликнулись на это ни словом. Доктор нервно поерзал на стуле, а Оливия уставилась в свои костяшки с буквами, делая вид, что она сосредоточенно думает, как продолжить игру, а вовсе не пытается отвлечься от неизбежного будущего.

– Мы все здесь скоро погибнем, – продолжал Дейв. – Долго не продержимся. Вот это как раз и есть невозможная вещь.

Он быстро метнул мрачный взгляд на Джей-Ди.

– Я тут поспрашивал у наших, слышал ли кто-нибудь про Белую Обитель. Никто ничего не знает. Спрашивал также, есть ли у кого-нибудь дорожный атлас, и снова… мимо. Может, кому-нибудь где-нибудь попадется, а может, и нет. Между прочим, мне известно, что в школе есть библиотека.

Большая часть медицинских препаратов и инструментов доктора были заимствованы именно в школе, а также кое-что из консервов, но в последний раз Дейв наведывался туда несколько месяцев назад.

– Утречком, – продолжал Дейв, – оседлаю лошадку и съезжу туда… может, найду что-нибудь, хоть какие-нибудь карты. В общем, все, что может помочь.

– Одному ехать нельзя, – сказала Оливия. – Ты и за Этаном не должен был ездить. Это было просто глупо. Сам знаешь, что за ворота выходить вообще нельзя, разве что за едой или боеприпасами.

– Да, конечно… но я все равно поеду. И никого мне не надо, сам справлюсь.

Оливия помолчала, снова разглядывая свои костяшки. Она решила приберечь пустую и выложила на доске слово «стрела», потом выбрала еще три костяшки – на одной из них была зловещая буква «з».

– И ты в это веришь? – спокойно спросила она, и язычок масляной лампы, тихонько потрескивая, затрепетал. – В то, что Этан хочет отправиться в какое-то реально существующее место? Что этот малец чувствует свое… как это называется… свою избранность? Что эта Белая Обитель существует не где-то у черта на куличках, на краю света?

– Избранность? – Джей-Ди выдавил кривую улыбочку, но она быстренько исчезла с его лица. – Кем это, интересно, он был избран? Каким-то голосом, который ему приснился? И ты обязан верить во всю эту чушь?

Последний вопрос был обращен к Дейву.

– Я должен исполнить то, о чем меня попросил этот парнишка, – твердо ответил Дейв. – Конечно, у меня ничего нет, никаких доказательств… но я своими глазами видел, как трясется земля. И ощущал. И я убежден, что он знал про родник под бассейном. Наверное, как-то почуял. Не спрашивайте как, я все равно не смогу объяснить.

Он слегка подался вперед, переводя взгляд от Джона Дугласа к Оливии и обратно.

– Он попросил меня помочь ему найти это место. Он считает, что оно существует, и еще он говорит, что оно тянет его к себе. Можно ли его найти? – Дейв пожал плечами. – Далеко ли это? Пятьдесят миль? Может, сотня? Или тысяча? Не знаю. Я знаю одно: завтра я должен добраться до школьной библиотеки и поискать там географические карты. Это все, что от меня зависит. И вот что, Джон… ты же помнишь, какие у него были кровоподтеки на груди и спине. Ты ведь сам говорил… что не понимаешь, почему его легкие не разорвались в клочки, почему он все еще дышит.

– Верно, я это говорил, – отозвался Джей-Ди с явным сочувствием в голосе. – Я и сейчас поражаюсь, почему он до сих пор жив. Но Дейв… это вовсе не значит, что он сначала помер, а потом вдруг взял и воскрес.

Дейв какое-то время молчал. Дождь все сильнее барабанил по изломанной крыше, ветер бросал его капли на потрескавшиеся стены зданий комплекса Пантер-Ридж, чье былое великолепие осталось лишь далеким воспоминанием.

Дейв заглянул доктору прямо в глаза.

– А если как раз то самое и значит? – тихо, размеренно спросил он.

Обеими ладонями доктор хлопнул по столу так, что костяшки с буквами разлетелись по сторонам, уничтожив с трудом найденные слова. Потом встал, хмуря изборожденный морщинами лоб.

– И слушать ничего не хочу, – заявил он. – Спасибо за компанию. Пойду немного вздремну, спокойной вам ночи.

Он мотнул головой в сторону двери:

– Толкайте сильнее, она плохо закрывается.

Дейв с Оливией тоже пожелали доктору доброй ночи. Дейв подобрал с пола «узи» в кобуре, Оливия подхватила винтовку. Бороться с дверью Дейву долго не пришлось. По коридору оба направились к лестнице.

– Сдается мне, – сказала Оливия, нарушив молчание, – что тебе очень хочется во что-то поверить.

– Да, скорее всего. Выходит, что ты права. Грустно, да?

– Отчего же? Я вот что хочу сказать… я и сама много думаю об Этане. Да и Джон тоже, просто не хочет об этом говорить. Сейчас вообще трудно во что-то верить. Особенно в то, что в жизни существует хоть какой-то смысл.

Она остановилась. Пришлось остановиться и Дейву.

– Значит, ты считаешь, что у Этана есть какая-то цель? И она несет для нас определенное благо? И что бы это могло быть?

– Понятия не имею. Но все, что он до сих пор для нас делал, было нам в помощь. Я не знаю, что он собой представляет и зачем он здесь, я просто говорю… если Этан в самом деле может нам помочь… значит я должен помочь ему и сделать то, о чем он просит. Если это означает, что он должен повиноваться приказу, который слышал во сне, то я в меру своих способностей его поддержу. И тебе советую. Да что там, мы все должны ему помогать. Иначе будем тут ждать у моря погоды и киснуть, заполняя могилами кладбище, а я не хочу больше ждать.

Оливия задумчиво хмыкнула, но пока ничего не сказала. Справа от них с крыши хлестали потоки воды. В растревоженном небе сверкали молнии. Наконец она заговорила:

– Я вот что думаю… мне просто страшно во все это поверить. Это значило бы начать жизнь с самого начала и снова бороться, так? А ведь я уже стала привыкать сидеть дома перед портретом умершего мужа и думать… что еще совсем немного – и мы снова будем вместе. Так гораздо спокойнее.

– Ну-ну, держись, не раскисай.

– Доверяться мальчишке, который ничего про себя не помнит? Верить в такие пустяки, как пара слов, которые ему почему-то приснились? Это все равно что пытаться спастись, хватаясь за соломинку.

– Согласен. Но пока эта соломинка нам помогает.

Оливия кивнула и слегка улыбнулась. В ее улыбке было столько страдания, что Дейв отвернулся.

– Завтра я поеду с тобой, – сказала она.

– Это совсем не обязательно. Зачем ехать двоим?

– Может, мне просто хочется еще немного продержаться. А кроме того, лошади ведь мои.

Табун лошадей она привела из своего ранчо, которым они владели вместе с мужем. Смотреть, как их забивают и съедают одну за другой, поначалу было мучительно, но потом она смирилась: речь шла о жизни и смерти людей.

– Ладно, – сказал Дейв и положил руку ей на плечо. – Встречаемся утром в восемь возле загона, идет?

– Да, жди, я обязательно приду.

Дейв в этом не сомневался. Стараясь хоть чем-то прикрыться от проливного дождя, они спустились по ступенькам и разошлись в разные стороны. Дейв вернулся в свое жилище, к лежащему на диване спальному мешку. А Оливия ушла к себе. Она зажгла спичку и поднесла ее к фитилю керосиновой лампы, а затем, сев за письменный стол, взяла в руки подаренный ей Винсентом волшебный шар. Повертела его в ладонях, вспоминая тот день, когда он принес ей этот шар, завернутый в красную бумагу и перевязанный серебристой ленточкой. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.

И сейчас, вопреки всякой логике и разуму, она должна задать волшебному шару свой вопрос. И Оливия прошептала его едва слышно, словно на ухо самому Винсенту:

– Стоит ли в это верить?

Она потрясла шар и перевернула его.

Из глубины чернильной жидкости выплыл белый пластмассовый многогранник.

Может, это сам Винсент отвечает ей. Может, судьба. А может, это просто игра случая, что, как ей казалось, наиболее вероятно.

«Можешь на это положиться» – таков был ответ.

Она взяла с собой лампу, прошла в соседнюю комнату и разделась. Залезла в постель, где хорошие сны давно ее не посещали, не говоря уже о чудесах, в которые она не верила, зато под подушкой всегда лежал пистолет.

Глава 8

Над головой нависло угрюмое желтое небо. Ветра совсем не было, но в воздухе пахло пожарищем. Лошади оказались норовистыми, нервно реагировали на каждое прикосновение. Дейв с Оливией бок о бок проехали сквозь обитые металлическими щитами ворота, открытые специально для них. Как только они спустились к дороге, ворота, исполняя распоряжение Оливии, закрыли и задвинули прочный засов. На каждой из четырех восстановленных от повреждений и заново укрепленных сторожевых башен сидящие за пулеметами часовые провожали их взглядами, не забывая поглядывать на небо и всматриваться в зловещую даль.

Двое всадников направлялись в сторону школы, расположившейся в долине внизу. По пути время от времени им попадались то застрявшая в земной трещине лапа, то оторванная голова какой-нибудь кошмарной серой твари. А у стервятников и хищников работы было много; Дейв подумал, что им все равно, какое мясо глотать, а значит, эти звери и птицы с большой долей вероятности тоже заразятся и превратятся… во что же?

В наплечной кобуре Дейва висел «узи», на поясе в кобуре – револьвер, который прежде принадлежал Митчу Вандерверу. У Митча дома обнаружили четыре коробки патронов по двадцать штук в каждой, а в барабане револьвера еще пять патронов. Это было в порядке вещей. Когда кто-то погибает, оставшиеся в живых во время похоронной церемонии тянут жребий, соломинку или карту, и выигравший берет себе оружие и боеприпасы покойника. Все по закону, без препирательств и драк. И на этот раз, когда хоронили обезглавленного Митча, все это по жребию досталось Дейву. Восемьдесят револьверных патронов и пять магазинов по тридцать два патрона к «узи», и это пока все, что у него есть. У Оливии за спиной висела винтовка, а на поясе – небольшой черный патронташ с тридцатью патронами.

Ехали молча. Пока не отправились, никому не говорили, зачем едут. Несколько человек вызвались их сопровождать на всякий случай, но предлагали помощь неохотно, и Оливия отказалась, отговорившись тем, что дело плевое, сами справятся.

Всадники проехали открытое поле, изрытое воронками от взрывов с дочерна опаленными и покрывшимися твердой коркой краями – так действовало оружие пришельцев. Асфальт дороги потрескался и тоже был усеян воронками, и Оливия подумала, что Землю превратили в планету, вероятно гораздо более близкую сердцу сайферов и горгонцев, в разрушенный склеп войны, который через пару лет станет совсем непригодным для жизни людей. Все будет сплошь заражено, если только этого уже не случилось. Но сейчас надо бы отбросить все эти мысли, они сводят с ума; в глазах у нее уже стояли слезы, сердце печально сжималось, а в голове тикал какой-то таймер, который подсказывал ей, что правильнее будет, если она соединится с Винсентом, тем более что это так легко сделать. Оливия была на грани того, чтобы совсем пасть духом. Не осталось больше никаких сил продолжать эту бессмысленную борьбу. Последние капли жизненной силы истекают день за днем, их почти не осталось. Она не сомневается в том, что к тому времени, как они с Дейвом вернутся в крепость, застрелится еще пара-тройка отчаявшихся людей. Община теряет все больше и больше народу, и этот процесс ускоряется.

«Белая Обитель», – подумала она, когда они уже подъезжали к зданию школы. А вот и изрядно потрепанный знак, на котором можно прочитать имя Этана. Сама школа превратилась в настоящие руины. На автомобильной стоянке… что такое? Три огромных… существа… Они лежали там, сплошь покрытые стервятниками, словно шевелящейся шкурой. Толстые, омерзительные тела, обожженные так, что плоть расползалась на куски, из-под которых сочилась черная жидкость, похожая на жженое машинное масло. Там и здесь виднелись очертания валяющихся тел поменьше, только сейчас они превратились в останки из лоснящегося, черного, как эбеновое дерево, материала, похожего на клочья рваной резины. Она поняла, что это такое, потому что уже видела подобное. Это было то, что осталось от солдат-сайферов, которые с бульканьем таяли на глазах, превращаясь в ничто. Но эти твари… откуда взялись эти чудовища?.. Здесь ведь было что-то другое, быстро вспомнила она.

– Дейв, – негромко проговорила Оливия, – а куда подевались машины? Тут же стояли брошенные автомобили…

– Лучше не спрашивай, – ответил он.

Ханна Граймс успела рассказала ему о том, что она видела в бинокль, а он, в свою очередь, предупредил Ханну – воробьиху стреляную и крепкую, – чтобы она, ради самого Христа, держала язык за зубами. До сих пор Ханна язык не распускала. Но это, возможно, всего лишь вопрос времени. Созидание из земного металла живой плоти – это у пришельцев что-то новенькое, и, не дай бог, подобная нечисть доберется до Пантер-Риджа – тогда уж держись.

Лошади отчаянно ржали и вздрагивали, им явно не хотелось ступать на площадку стоянки.

– Но-о, пошла, – понукал свою Дейв, но лошадка вскидывала голову и косила на него дикими, обезумевшими глазами, и в груди у нее что-то громко урчало, словно она хотела ему сказать: «Если ты такой дурак, то я – нет. Ни в коем случае, братец, хоть убей, но я туда ни шагу».

– Что это такое? – спросила наконец Оливия, заставив себя посмотреть на лежащих чудищ, хотя и ее лошадь боязливо пятилась, явно не желая идти вперед. – Ты слышишь, а, Дейв?

– Да какая разница, они уже мертвые, – отозвался Дейв.

Он спешился и поискал взглядом, где бы можно было привязать животное. В последний раз он был здесь несколько месяцев назад и использовал для этого бампер грузовичка. А недавно этот грузовичок взял и ушел, и теперь небось валяется где-нибудь там и его щиплют стервятники. Он обратил внимание на отпечатки в асфальте, скорее всего оставленные лапами этих тяжеленных тварей. Живая плоть из металла. Жизнь, сотворенная из неодушевленного предмета. Отличный фокус, если подумать. Он припомнил, что читал про такое в какой-то книжке, когда сам учился в школе, и это запомнилось, потому что тогда казалось так круто! Как там было написано? Что-нибудь вроде… «Любые сверхпрогрессивные технологии лишь поначалу кажутся настоящим волшебством». Так, что ли? Наверное, нет, но что-нибудь в этом роде. Ну да, здесь мы тоже имеем дело со сверхпродвинутой технологией во всей ее волшебной красе.

«Черт бы их всех побрал! – подумал он. – Их оружие становится все более диковинным и смертоносным. Вот она, „гонка вооружений“, как сказал Этан».

– Да, – продолжил Дейв вслух, – а мы застряли где-то посередине, зараза.

– Что? – переспросила Оливия.

Он в ответ просто пожал плечами и повел лошадь к знаку стоянки, который торчал как раз перед въездом. Столб со знаком согнулся почти пополам – вероятно, от взрывной волны, которая вышибла из окон школы все стекла.

– Оставайся здесь, если хочешь, я не против, – сказал он. – А я пойду поищу библиотеку.

Но Оливия уже спешилась. Отвела пугливо вздрагивающее животное туда же и привязала к знаку. Она старалась не отводить взгляда от Дейва, но ее неумолимо тянуло еще раз посмотреть на мертвых чудовищ – женщина понимала, что оставаться здесь одна не сможет.

Оливия привычным движением легко и быстро сняла винтовку с плеча. Прежде она не могла бы представить себе, что когда-нибудь станет бравым воякой. Но вот пожалуйста, у нее в руках оружие, и, если понадобится, она готова драться.

– Пошли, – сказала Оливия.

По дорожке из потрескавшегося бетона они двинулись к каменной лестнице, ведущей ко входу в здание. Одна половинка двери оказалась сорванной с петель и лежала внутри, а другая, будто какой-нибудь субботний выпивоха, криво стояла, прислонившись к косяку. Впрочем, подумал Дейв, это было когда-то давно, сейчас такое трудно себе представить. Внутри было сумрачно, местами воздух казался желтоватым, как и тошнотворное небо. Под подошвами хрустело битое стекло, и в мертвой тишине этот ужасно громкий хруст пугал Оливию.

Впрочем, тишина была не совсем мертвая. С потолков повсюду капала вода. Полы были устланы влажными листами бумаги цвета крепкого чая. Плитки пола шатались и слегка подавались под ногами – казалось, идешь не по полу, а по топкому болоту; наверное, балки под ним давно прогнили и скоро совсем провалятся.

Они прошли мимо полки, где некогда стояли спортивные призы; победами своей команды гордилась вся школа. Теперь призы были разбиты или валялись на полу, от сырости покрытые ржавыми пятнами. На одной из стен они увидели огромную фреску, скорее всего написанную самими учащимися; на ней был изображен земной шар, окруженный взявшимися за руки детьми. Фреска была покрыта большими бурыми пятнами, довольно большие куски штукатурки местами отвалились, но еще можно было прочесть поблекшую надпись: «Человечество – большая семья».

– Здесь была учительская, – сказал Дейв, проходя мимо распахнутой настежь двери. – А вон там – столовая. Чуть подальше, вон в той комнате я нашел лекарства и медицинские принадлежности. А за ней должна быть библиотека.

Оливия кивнула.

Кап, кап, кап – капала вода. В лужах мокли разбросанные тетрадки и другие предметы, вывалившиеся из шкафчиков, когда в тот апрельский день учащиеся разбегались по домам, и превратившиеся в мусор. Она представила, как учителя во главе с директором пытались поддерживать порядок, как трещали динамики системы внутренней связи, как метались по коридорам родители в поисках своих чад, а в это время по новостям показывали, как по всему миру горгонские корабли уничтожают города. Теперь здесь остались одни призраки, подумала Оливия. Призраки прежней жизни, призраки не только американской мечты, но и большой семьи человечества.

– Ты в порядке? – спросил Дейв.

– Да, – отозвалась она.

– Долго мы тут не задержимся, – попытался успокоить ее Дейв, понимая, что ей здесь очень не по себе.

Она промолчала.

В желтоватом полумраке они продолжили путь. На покоробившемся полу под ногами валялся горн, покрытый пленкой окиси. «Гедеон покинул здание»^[3], – подумала Оливия и даже чуть не рассмеялась, но слишком печальны были эти развалины, откуда ушло, навсегда затерявшись, так много чьих-то надежд и обетований. Она не дерзнула позволить себе даже представить, что случилось со многими из этих учащихся, их родителями и учителями. Кое-кто из них вполне мог оказаться в полчище штурмующих их крепость серых… а если их не было здесь, то они могли быть где-то в другом месте.

– Кажется, это здесь, – сказал Дейв.

Он остановился в коридоре чуть-чуть впереди нее. По обе стороны двери с надписью «Библиотека» под треснувшим стеклом тянулся ряд шкафчиков для одежды.

– Ну что, заглянем? – спросил Дейв, но, перед тем как открыть дверь, вытащил из кобуры и снял с предохранителя револьвер.

Оливия вошла в помещение вслед за ним, оставив дверь за спиной открытой.

Беспорядок здесь царил страшный. Полнейший разгром. Окна выбиты, всюду гуляет ветер, швыряя в проемы пригоршни дождевых капель; стеллажи с полками повалены. Все разбросано и насквозь пропитано влагой. И пол, и стены покрыты пятнами желтой и зеленой плесени; Дейв и Оливия понимали, что к ним лучше не прикасаться.

В воздухе стоял тошнотворный, отвратительно-сладковатый смрад разложения. Часть потолка обвалилась, обнажив провисшие провода и трубы. Пол почти сплошь был усеян книгами с плотно склеившимися от влаги и плесени страницами.

Не говоря ни слова, они стояли, оглядывая помещение.

– Господи! – сказал наконец Дейв, хмурясь и испытывая острое желание закурить. – Похоже, читать эти сволочи не очень-то любят.

Шутка развеселила Оливию. Она громко и от всей души рассмеялась, и Дейв был очень доволен, слушая ее смех. Он и сам скупо улыбнулся и пожал плечами. Да, света здесь маловато. На этом гнилом, покрытом плесенью полу не очень-то хочется опускаться на колени и искать дорожные атласы. Казалось, какой-то великан поднял комнату, как коробочку, перевернул и несколько раз тряхнул как следует. Здесь им не помешал бы какой-нибудь совок, что ли, или, на худой конец, резиновые перчатки. Он проклинал себя за то, что не подумал об этом. Но поздно: они уже здесь и надо искать; только с чего же начать?

Хороший вопрос.

Он попробовал было сдвигать книги ногой, и сначала получалось как будто даже нормально, но в нижних слоях все эти издания прочно прилипли к полу. Некоторые так слиплись, что, казалось, просто расплавились; поди догадайся, книги ли это вообще и на какую тему. Ничего похожего на географические карты или дорожные атласы Дейву не попадалось, и он уже задавал себе вопрос, как тут можно увидеть их вообще в этом мокром месиве.

– Может, вот эта штука подойдет? – спросила Оливия, ткнув ногой в лежащий на полу помятый глобус.

– Не думаю. Впрочем, не знаю. – Дейв услышал в собственном голосе нотку обреченности. – Послушай, а если найдем здесь какую-нибудь карту, ты знаешь, что на ней искать? Я нет. Боже мой, все получилось совсем не так, как я себе представлял. – Он отбросил ногой в сторону несколько книжек. – Мне кажется, глупо все это.

– Ничего не глупо, – возразила Оливия. – Ведь все-таки есть хоть какая-то надежда.

– Пожалуй, – согласился Дейв. – Хотя в наше время глупость и надежда почти синонимы.

Оливия тоже принялась сдвигать и переворачивать ботинком влажные останки книг. Словно кладбище мыслей, результатов работы человеческого разума, подумала она. Подцепив носком синюю обложку, раскрыла и чуть не расплакалась – это была книжка детских детективов «Братья Харди». «Возьми себя в руки», – мысленно приказала она. Но легко сказать, да трудно сделать.

– Мы с тобой знакомы довольно давно, – проговорила она, – и мне кажется, ты не из тех, кто верит в… как бы это сказать… в чудеса. Но этот мальчишка… он что, смог тебя переубедить? Послушай, Дейв, если это место и существует на самом деле, оно может находиться где угодно. С чего это он вдруг захотел туда отправиться?

– Он очень странный пацан, – сказал Дейв и умолк, продолжая ковыряться во влажном месиве.

– Да знаю. Но иногда… понимаешь… сон – это всего лишь сон, ничего больше. Мне снилось много дурных снов. Наверняка и тебе тоже.

– Да, – отозвался Дейв, глядя на Оливию в тусклом желтом свете. – Я понимаю, это смахивает на безумие. Понимаю, что ехать сюда и рыться в этом развале – сущее безумие. Но все же… ты знаешь, Этан прав. И Джей-Ди тоже прав. У нас больше нет сил держаться. Если хотим остаться в живых, надо уходить… искать другое место.

– Ты думаешь, эта Белая Обитель и есть такое место?

– Если бы я знал, черт возьми! Но нашему Пантер-Риджу вот-вот придет конец.

Сняв грязную бейсболку, он вытер капли пота со лба и снова надел ее.

– Понимаешь, Оливия, Этан не такой, как все. Я не знаю, хорошо это или плохо. Но до сих пор он нам только помогал… для меня это очевидно. Зови меня глупцом, сумасшедшим или еще как-нибудь, но я сейчас здесь… и это главное.

Что она могла на это ответить? Оливия увидела возле дальней стены стойку регистрации и вход в библиотекарскую. И двинулась туда. Под ногами хрустел пластик: она шагала по дискам с кинофильмами, – видимо, полка с ними упала и диски рассыпались по полу. Странно было видеть в этом хаосе стоящую прямо на стойке металлическую статуэтку футболиста: в одной руке он держал американский флажок, а другой прижимал к груди, как любимого ребенка, футбольный мяч.

Оливия сделала еще шаг, и пол под ней вдруг прогнулся. Послышался смачный влажный шлепок, словно под ее ногами подалось вниз что-то подгнившее и хлипкое. Правая нога провалилась сквозь пол, она вскрикнула. Ей показалось, что она падает в подпол, и, чтобы ухватиться за края плиток, она чуть было не отпустила винтовку, но падение вдруг прекратилось само собой, и Оливия осознала, что ее нога болтается в темноте.

Через мгновение Дейв оказался рядом, помогая ей выбраться.

– Спокойно, спокойно, – приговаривал он. – Не ушиблась? Нога не болит?

– Довольно крепко стукнулась коленкой. Кажется, больше ничего. Осторожнее на этом полу, он кусается.

– Да-да, вижу.

Дейв всмотрелся в дыру, но ничего, кроме мрака, там не увидел. Где-то в темноте капала вода, из подвала поднимался едкий аромат плесени, похожий на запах ядовитых грибов.

– Осторожнее.

– И ты тоже. Ну-ка, ну-ка… – сказала она, увидев что-то любопытное. – Тут за стойкой какой-то шкафчик. Стоит посмотреть, что там в нем.

– Пожалуй. Только держись ближе ко мне.

Они обошли стойку регистрации. Действительно шкафчик. Как только он сумел сохраниться нетронутым в бушевавшем здесь светопреставлении? Дейв открыл верхний ящик и обнаружил там стопку школьных стенгазет за пару лет. В следующем ящике лежали канцелярские принадлежности: карандаши, ручки, резиновые кольца для крепления бумаг, скрепки и прочее. В третьем ящике не было ничего, кроме нескольких пачек бумаги для принтера, а в четвертом – две мышеловки.

– За стойкой есть еще ящики, – сказала Оливия.

Она вдруг обнаружила, что хромает, ушиб колена оказался довольно серьезным. «Наверное, скоро распухнет, – подумала она. – Magnifico!^[4] Мне только этого не хватало. Теперь несколько дней буду ковылять, как старуха».

Она открыла верхний ящик конторки и нашла там еще запас ручек, блокнотов, скрепок и кем-то припрятанные несколько пачек жвачки «Орбит». В следующем ящике лежал толстенный ежегодник «Альпинист» за прошлый год в красно-золотой обложке, парочка старых сотовых телефонов, видимо конфискованных у учеников в тот самый день, а под ежегодником… что это? Она вынула ежегодник и увидела обложку с фотографией: сосновый лес и вьющееся сквозь него шоссе. Это был атлас автомобильных дорог Соединенных Штатов Америки Рэнда Макнелли.

– Смотри! – сказала Оливия, доставая атлас.

На обложке красным маркером была написано: «Из библиотеки не выносить!»

– Смотри же, я нашла, что тебе надо, – сообщила она Дейву с нескрываемым торжеством.

Дейв подошел посмотреть.

– Есть! – воскликнул он.

Давненько Дейв не чувствовал такого волнения и, услышав свой голос как бы со стороны, даже удивился.

– Молодец! Просто здорово. Теперь есть хотя бы, с чего начинать.

Он сунул атлас за пояс штанов.

– Не знаю, что мы тут будем искать, но…

Пол вдруг затрещал. Негромко, но зловеще. Оливия хотела сказать: «Давай-ка поскорей удирать отсюда», – но не успела.

Сквозь дыру в полу кто-то явно пытался пролезть.

Вот над дырой поднялась, раскачиваясь, как кобра, голова, а следом показалось туловище. Худое и серое существо некогда являлось, должно быть, женщиной, судя по свисающей голой груди и неопрятным седым лохмам длинных волос. Впалыми глазами на худом, плотно обтянутом кожей черепе она зыркала по сторонам, словно искала, откуда слышатся человечьи голоса и тянет запахом свеженького человечьего мяса. Когтеобразные пальцы ее цеплялись за края дыры, она пыталась полностью вылезти из подполья, но что-то, похоже, ей мешало, и губы ее с досадой кривились, а изо рта вылетали негромкие хрипы, словно у нее совсем пересохло горло. Оливия чуть было не закричала, но вовремя сдержала себя. Сейчас этого делать никак нельзя. Мрачно сжав губы, она вскинула винтовку.

Вдруг пол в библиотеке задрожал и всколыхнулся, как океанская волна. Взламывались и разлетались в разные стороны плитки, сквозь дыры тянулись когтистые руки. Сначала Дейв подумал, что они с Оливией случайно наткнулись на лежбище серых, и это было отчасти верно… Но в следующие несколько секунд пол продолжал распадаться, и отовсюду полезли лоснящиеся серые твари. И тогда Дейв с внезапным ужасом понял, что в подвале школы Этана Гейнса выросло нечто совсем иное.

Еще подростком Дейв работал в бригаде, которая занималась сломом старых домов и вывозом полезной древесины и кирпичей. Это случилось в жаркий августовский день.

– Эй, эй! – закричал вдруг их бригадир. – Вы только посмотрите сюда!

И Дейв увидел, как из только что сломанной стены с отвратительным писком стали выскакивать огромные крысы. Они попытались разбежаться в разные стороны, но не смогли, поскольку были связаны хвостами, словно узлом, причем некоторые из них уже сдохли и начали разлагаться, а живые продолжали отчаянно бросаться кто куда, оскалив острые зубки, сверкая глазками и хрипло дыша.

– Это крысиный король, – сказал тогда бригадир. – Один раз я уже видел такого. Когда они попадают в очень маленькое пространство, начинают писать друг на друга и срастаются хвостами. Жуть!

Бригадир схватил лопату и принялся за работу. Он лупил их с такой яростью, что они скоро превратились в дрожащее кровавое месиво. Дейву в тот день выпала честь выбрасывать останки крысиного короля на помойку.

А теперь, годы спустя, Дейв Маккейн наблюдал «крысиного короля» серых, который пытался выбраться из подвала.

Ноги отдельных особей срослись и теперь напоминали скорее длинные, тонкие щупальца, похожие на огромные крысиные хвосты. Одни из них уже успели пожрать других, некоторых еще не совсем; этот страшный «крысиный король» состоял из более чем двадцати особей, некогда бывших мужчинами, женщинами и детьми, руки, ноги и головы которых теперь находились совсем не там, где им полагается быть. Остатки одежды превратились в мокрые грязные лохмотья. И сейчас эта шершаво-чешуйчатая серая плоть со множеством исковерканных рож на уродливых головах с длинными шеями лезла к ним из подвала школы. В разинутых пастях сверкали острые как бритвы зубки, у некоторых в несколько рядов, как у акулы.

Дейв сразу сообразил, что у них возникли две проблемы. Во-первых, у серого «крысиного короля» есть цель и движется он согласованно, а во-вторых, это извивающееся чудище перекрыло им путь к выходу.

С застывшим от ужаса лицом Оливия попятилась и прижалась спиной к Дейву. Страшное существо изо всех сил пыталось выбраться из подвала. Все его тело облепили влажные книги и заплесневелые страницы. Серый «крысиный король» не издавал никаких звуков, кроме шипения и шуршания множества тел. Теперь, по всей видимости, он подбирал все свои «щупальца» под себя, чтобы сделать попытку встать. В голове Дейва мелькнула мысль: если они хотят вырваться отсюда, то делать это надо прямо сейчас.

Он открыл из револьвера огонь; выстрелы звучали невероятно громко, вспышки слепили глаза. Два выстрела – и две головы с кошмарными рожами разлетелись вдребезги. За ним заговорила и винтовка Оливии, ее пуля проделала дырку в седовласой голове женоподобной твари, которая попыталась выбраться первой. Из раны вырвалась струя черной жидкости.

– Ходу! – что было силы заорал Дейв, схватил Оливию за плечо и потащил из-за стойки.

Масса слившихся тел «серых людей» зашевелилась быстрее, к беглецам потянулись змееобразные руки. Одна из них изогнулась, как клюшка, и подцепила Оливию за правую щиколотку, и та точно свалилась бы прямо в самую их гущу, если бы Дейв, напрягая все силы, не удержал ее. Оливия послала пулю наудачу и попала твари в то место, которое когда-то, видимо, было человеческим плечом, – женщине удалось выдернуть ногу, но в голове мелькнула мысль, что, если бы не получилось, ей бы точно пришел конец. Дейв пальнул еще разок и попал в одну из рож чудовища. Ошметки серого мяса и темная жидкость заляпали стены библиотеки. Тварь издала долгий жалобный стон, похожий на хор обреченных и проклятых.

Помогая себе локтями и животами, страшное существо снова и снова предпринимало попытки выбраться, упираясь в пол щупальцевидными отростками; разбитые мертвые головы болтались на нем, как колокольчики. Еще живые головы щелкали оскаленными зубами, дергаясь в их сторону, и целый лес серых рук тянулся к двоим в жажде кровавой пищи. Оливия с Дейвом снова открыли огонь, уже почти в упор, всего с четырех-пяти футов. Дейв расстрелял весь барабан револьвера, вытащил из кобуры «узи» и пулями калибра девять миллиметров принялся поливать тело чудовища.

С оглушительным, жутким хоровым воплем всех оставшихся глоток мутант вдруг стал отступать, втягивая тело обратно в свое подпольное логово. Образовался узкий проход, через который можно было проскочить.

Помня о больном колене Оливии, а также о том, что главное – обоим остаться в живых, Дейв подтолкнул женщину к двери. Он выпустил последнюю пулю из магазина в серое тело и увидел в его глубинах что-то вроде искаженного детского личика. Глаза ребенка были широко раскрыты, а рот с отсутствующей нижней челюстью разинут то ли от мучения, то ли от постоянного голода.

Еще секунда – и Дейв оказался за дверью. Они выскочили на свет божий.

Оливия, проклиная больное колено, старалась двигаться как можно быстрее, опираясь на плечо Дейва, который все время был рядом с ней. Он подумал, что если кто-то из них обернется, значит рассудок они безвозвратно оставили в библиотеке школы Этана Гейнса.

Но ни он, ни она не оглянулись, хотя, отвязывая свою лошадь и садясь в седло, Оливия всхлипывала. Дейв не плакал, нервы его были покрепче. Но вот желудок его подвел. Скудный завтрак пришлось извергнуть на землю. Лошадка его, почуяв запах мутанта, попыталась удрать, но он успел-таки вскочить в седло.

Говорить друг другу «поехали», или «ну, с Богом», или «давай, черт побери, поскорее убираться отсюда» не пришлось, не до этого было.

Они поскакали. За спиной послышалось хлопанье крыльев стервятников, которых вспугнул топот лошадей, пущенных с места в карьер к Пантер-Риджу с его сомнительной безопасностью. Некоторые падальщики даже взлетели над обожженными трупами, которые они с жадностью пожирали, но, сделав пару кругов, птицы снова опустились на валяющихся по всей стоянке мертвых чудовищ, похожие на черный саван, препираясь между собой за лучшие места на этом пиршестве.

Глава 9

Почки, желудок. Толстая кишка, тонкая кишка, поджелудочная железа. Печенка, селезенка, легкие. Мозг, сердце. Этан сидел в кресле у себя в комнате. Кресло было обтянуто потертой коричневой кожей, и когда-то спинка его откидывалась, но теперь механизм заело. На столике рядом стоял фонарь, в котором горела свеча. Столик был наклонен, потому что и пол перекосило. Первые, еще совсем слабые проблески утра пробивались сквозь крест-накрест заклеенные липкой лентой стекла окон. Этан был одет в темно-зеленые пижамные штаны и серую футболку. Ночью ему плохо спалось, в общей сложности он проспал часа два, не больше. Во сне ему то и дело слышался вой сирены, означающий, что серые возвращаются, хотя прошло уже четыре ночи с тех пор, как он понял, что может вызывать землетрясения. Этану казалось, что его организм – это клубок оголенных нервов и напряженных мышц. Когда в первый раз он проснулся и вскочил с постели, то схватил фонарь и пошел в ванную комнату, где задрал перед зеркалом футболку и стал разглядывать грудь. А потом и спину, насколько ему это удалось.

Доктор был прав.

С такими ушибами он не должен был остаться в живых.

Вчера днем Джон Дуглас велел ему явиться в больницу для нового обследования. Этану очень этого не хотелось, он и так знал, как все выглядит, но все-таки пришел. Ему снова сделали укол соляного раствора, причем рядом на всякий случай поставили человека с винтовкой. «Предосторожность не помешает, – сказал Джей-Ди. – Я-то, конечно, тебе доверяю, но…»

Измерили давление. Оказалось в порядке. Джей-Ди попросил Этана снять футболку, чтобы послушать сердце, и чуть не ахнул от изумления, почти прижав ладонь к губам в попытке удержаться от охов и ахов. Прошла минута, прежде чем он взял себя в руки.

– Ты видел, что тут у тебя… я полагаю.

– Да, сэр.

– Повернись, пожалуйста, спиной.

– Там то же самое, – сказал Этан.

– Ну-ну, давай-ка посмотрим.

Этан послушно повернулся. Кровоподтеки стали еще хуже. Они были такие же черные, но теперь слились в один. И грудь, и живот, и спина до самых ягодиц представляли собой один сплошной синяк. Бока тоже были покрыты фиолетовыми и зелеными пятнами, соединяющими передний кровоподтек с задним.

– Черт возьми! – крякнул человек с винтовкой; кажется, его звали Лестер.

Джей-Ди осторожно протянул к Этану руку.

– Теперь давай послушаем сердце, ладно? – спросил он таким тоном, будто просил разрешения, и Этан послушно кивнул. – Ну хорошо, – сказал доктор, покончив с этим, но трубочек стетоскопа из ушей не вынимал. – Так, теперь я хочу послушать твои легкие. Когда скажу, сделай глубокий вдох и медленно выдохни. Хорошо?

– Вы же врач, – ответил Этан.

– Так. Делай вдох. Больно?

– Немного.

Он зашел к мальчику сзади и приложил прибор к спине:

– Вдохни. Все еще кашляешь кровью?

– Нет, сэр.

– Еще раз, пожалуйста, глубокий вдох.

Джей-Ди закончил, вернулся на свое место и заглянул мальчику в глаза.

– Лестер, – тихо сказал он, снимая и кладя в сторону стетоскоп. – Ты можешь идти.

– Точно?

– Точнее не бывает. Шагай.

Он подождал, пока Лестер прикроет за собой, насколько это возможно, искореженную дверь. Трещины от землетрясения избороздили все стены.

– Можешь одеваться, – сказал он. – Садись.

– Ничего, я постою, – отказался Этан.

– Ну а я все-таки присяду, – сказал доктор.

Он опустился в кресло, и что-то щелкнуло, то ли в самом кресле, то ли в его усталых костях. Доктор вытянул ноги и, глядя на Этана, потер чисто выбритый подбородок.

– Небось догадываешься, о чем я хочу поговорить, – осторожно начал Джей-Ди.

Этан пожал плечами, но он действительно знал это.

– В такое время мужчине всегда не помешает добрая порция ржаного виски, – продолжил Джей-Ди. – Обожаю этот напиток. Тихим вечерком, сидя перед горящим камином… в динамиках тихо поет Фрэнк Синатра… он жил, когда ты еще не родился… и мир не сошел с ума. Дебора… это моя жена, упокой Господи душу ее… бывало, сядет рядышком и сидит слушает музыку или читает. Прости; может быть, тебе это неинтересно. Так?

На этот раз седые брови его остались на месте; на данный вопрос ответа ему не требовалось.

– Да, это была жизнь, – продолжал он. – Чертовски прекрасная жизнь. – Он печально усмехнулся. – Чего бы я только не отдал, чтобы эта жизнь вернулась, какой бы скучной она ни казалась. Два года уже… как на земле царит сущий ад. Куда ни глянь, везде один только ужас.

Улыбка его увяла, хотя трудно было назвать это улыбкой. Взгляд его заострился.

– Расскажи-ка ты мне про Белую Обитель, – сказал он. – То есть… в общем, Дейв все мне уже сообщил. Но я хочу послушать тебя. Хорошо? Погоди-ка… перед тем как ты что-нибудь скажешь… в общем, пару дней назад Дейв с Оливией отправились в школьную библиотеку, хотели найти какую-нибудь географическую карту и поискать на ней эту твою Белую Обитель. Дейв считает, что это название какого-нибудь городишки. Вот только где, не очень понятно. – В последние слова он подпустил немного сарказма. – И представляешь, им повезло, нашли там атлас автомобильных дорог. О своих приключениях рассказывать они не стали, но Оливия вернулась с поврежденной коленкой, впрочем – ничего серьезного. Правда, когда вернулась, расплакалась, ее стало трясти… в общем, с ней случилась истерика. Я дал ей успокоительное, самое сильное, что у меня есть. Дейв тоже не захотел ничего рассказывать. И я хочу, чтобы ты знал, Этан… там с ними случилось что-то совершенно ужасное… а ведь они… скажем так… действовали, чтобы помочь тебе. Повторяю, что-то совершенно ужасное, я видел это по лицу Дейва. Когда видишь такое у него на лице, брат… я сразу понял, что они огребли там по полной.

Этан кивнул. Он не знал, что и сказать. И проговорил первое, что пришло в голову:

– Я не просил их это делать.

– Да, не просил. Но… видишь ли… это все твоя Белая Обитель. Плюс землетрясение, которое ты, по твоим же словам, вызвал. И еще Дейв почему-то считает, что ты знал про родник под бассейном. Сложи все это вместе. Не многовато ли будет, чтобы человек, привыкший мыслить разумно, мог это переварить, как ты считаешь?

– Пожалуй.

– Но, – продолжал Джей-Ди, и на лбу у него прорезались глубокие борозды, – Дейв в чем-то прав. Что сейчас можно считать разумным, а что нет? Что считать рациональным? Я своими глазами видел, как нормальный с виду человек мгновенно превращается в сплошь покрытое черными шипами чудище – это было как раз в той комнате, где мы тебя заперли, когда ты у нас появился. Видел, как на лице девочки-подростка вдруг возникает огромная, усеянная оскаленными зубами пасть, которыми она пытается откусить мне голову… спасибо Дейву, успел пристрелить заразу. Разве можно разумно объяснить такое? Ну, может, и можно, впрочем, с точки зрения горгонцев с сайферами. Видишь ли, мне кажется, они из людей создают живое оружие. Ставят на них свои опыты. На нас, я имею в виду. У них потрясающая программа разработки нового оружия, она идет полным ходом, и новые образцы они сразу испытывают в реальном бою. Может быть, они делают это потому, что могут, так уж они устроены. Что ты об этом думаешь, а, Этан? Это ведь ты говорил что-то о том, что горгонцы и сайферы воюют по поводу границы, да? Ты ведь это говорил?

– Да, – тихо сказал Этан.

– Почему ты это сказал? Откуда у тебя эти сведения и почему об этом не знаем ни я, ни Дейв, ни Оливия, да и вообще никто?

Этан ответил не сразу.

– Я просто знаю, что это именно так, – так же тихо сказал он. – Они воюют за контроль над границей. Границей между их…

– А сам-то ты кто? – вдруг перебил его Джей-Ди и сразу подобрал под себя ноги, словно им угрожала опасность от черных шипов или страшной пасти, наполненной крохотными лезвиями зубов. – Мы ведь с тобой оба понимаем… ты получил такие повреждения… каждое из них для тебя смертельно. И кровоподтеки твои… они становятся все хуже, так ведь? А давление крови в норме, легкие в порядке, и сердце работает нормально. И еще, позволь мне сказать… легкие у тебя должны быть засорены, заполнены кровью, так что ты не смог бы даже вздохнуть… я все еще не могу понять, как ты вообще стоишь на ногах. Господи, если бы у меня был рентген и электричество, чтобы он работал! Так что… молодой человек, не знающий своего имени, не помнящий ничего о своей прошлой жизни до того, как ты вдруг проснулся и побежал через поле… Кто же ты все-таки такой? Отвечай! Потому что, мне кажется, ты не человек.

Это резкое заявление сгустило атмосферу. Этан чувствовал, что из искорки его злость разгорается пламенем.

– Вы думаете, что это они меня сконструировали? Типа… секретного оружия? Что я должен взорваться, как бомба, или отрастить себе еще парочку голов, так, что ли?

– Я бы так сказал: существо, способное одним только своим желанием вызвать землетрясение, таит в себе секретное оружие. И меня интересует такой вопрос: есть в тебе еще что-то такое, о чем ты не знаешь?

Этан изумленно вытаращился на Джей-Ди. Между ними по воздуху будто бы пробежала жаркая рябь.

– Почки, желудок. Толстая кишка, тонкая кишка, поджелудочная железа. Печенка, селезенка, легкие. Мозг, сердце, – проговорил Этан. – Я знаю, что все это у меня есть. Я – человек, сэр. И уже кое-что могу даже вспомнить. Гораздо более отчетливо, даже с подробностями. Например, я помню, как сидел в какой-то комнате за письменным столом, горела настольная лампа с зеленым абажуром и я собирал модель анатомической куклы. Вы знаете, что это такое?

– У меня такая была. У каждого ребенка, который хочет стать врачом, есть такая штука.

– Хорошо. Ну вот, я гляжу на стол и вижу ее перед собой. Отдельные части человеческого организма. Почки, желудок, толстую кишку, тонкую кишку, поджелудочную железу, печенку, селезенку, легкие, мозг, сердце. Я должен разложить их в этом порядке и потом раскрасить. Баночки с краской тоже передо мной на столе. Торговой марки «Тесторс». В комнату входит темноволосая женщина… что-то начинает говорить, но я не слышу, что именно.

Ему вдруг стало невыносимо грустно; это была даже не грусть, а скорее отчаяние. На глазах навернулись горячие слезы.

– Хочу услышать, но не могу. Но… но больше всего… больше всего на свете я хочу, чтобы она назвала меня по имени, потому что, думаю, это моя мама, но… если она даже произносит его, я этого не слышу. Может быть, я никогда не узнаю его.

Он вытер глаза и уставился в пол. По его телу прошла дрожь, но тут же прекратилась.

– Так что я – человек. Я это точно знаю.

Этан поднял голову и встретился взглядом с внимательными глазами Джона Дугласа.

– Должен им быть, – добавил мальчик то, что думал на самом деле.

Джей-Ди заговорил не сразу.

– И ты понятия не имеешь, что такое Белая Обитель? – спросил он. – Просто считаешь, что ты должен туда попасть?

Этан кивнул.

– Ладно, – неразборчиво проворчал Джей-Ди, словно рот у него был полон песку. – Дейв тоже так считает. А может, и Оливия тоже. В последнее время она вообще мало что говорит. Но я знаю, что Дейв сейчас внимательно изучает этот атлас. В Соединенных… в общем, в этой стране, – поправился он, – с таким названием города нет. Дейв взял у меня лупу – последнюю, между прочим, – и внимательно просматривает страницу за страницей. Скоро совсем ослепнет над этим атласом. Я слышал, что и спит он совсем мало. Просто довожу до твоего сведения.

– Хорошо, буду знать, – отозвался Этан, полагая, что хоть как-то должен отреагировать.

– А теперь, если хочешь, можешь идти. Что касается меня, то я еще здесь немножко посижу подумаю… а может, попробую вовсе ни о чем не думать.

Почки, желудок. Толстая кишка, тонкая кишка, поджелудочная железа. Печенка, селезенка, легкие. Мозг, сердце.

Сидя в кресле со сломанной откидной спинкой в комнате, когда-то принадлежавшей человеку, который уже умер, освещенной тусклым, болезненным утренним светом, что сочился сквозь проклеенные липкой лентой окна, Этан видел лежащие перед ним на письменном столе пластмассовые внутренние органы человека. Вот входит темноволосая женщина. Она улыбается, и Этан думает, что она, должно быть, красивая, хотя лицо ее он видит неотчетливо, словно в тумане. Он хочет сказать ей: «Назови меня по имени», но не делает этого, и она тоже не называет его имени, и он снова переводит глаза на каркас анатомической куклы, которую ему очень хочется собрать.

Этан услышал стук в дверь, которая, как и многие другие двери в здешних домах, подверглась обработке пилой, чтобы можно было закрыть ее в покосившейся дверной коробке.

– Кто там? – спросил он.

– Это я, Дейв, – устало пробормотал голос за дверью. – Нашел кое-что.

Этан мгновенно вскочил и открыл дверь. Вошел Дейв, лицо у него было помятое, словно он три дня предавался беспробудному пьянству. На нем были грязные джинсы и выцветшая коричневая футболка с таким множеством дыр, что, казалось, этой футболкой забавлялся какой-нибудь молодой бультерьерчик. Нечесаные, всклокоченные волосы и утомленный взгляд дополняли впечатление; веки его распухли после долгого чтения текстов с мелким шрифтом. В правой руке он держал вырванный из атласа листок, а в левой – лупу.

– Возможно, у меня есть кое-что – сообщил он, протягивая листок. – Хочу, чтобы ты взглянул.

Этан шагнул в сторону, и мужчина вошел. Он приблизился к светильнику.

– Это карта юго-восточной части штата Юта. Лупа тебе, наверное, не понадобится, но я без нее, черт возьми, никак.

Этан взял листок.

Дейв ткнул указательным пальцем в карту:

– Вот здесь. На полпути между двумя городами, Монтичелло и Бландингом. На восточном краю Национального лесного массива Манти-Ла-Саль. Видишь?

Этан увидел. Там было написано: гора Белая Обитель, высота – 10 961 фут.

– Отсюда по прямой туда больше трех сотен миль. Но по прямой только птицы летают. А мы не птицы. – Дейв потер усталые глаза. – Вот что я здесь отыскал, – добавил он. – Это о чем-то тебе говорит?

– Нет, ни о чем не говорит. Но может быть, это оно и есть?

Дейв коротко хохотнул:

– «Может быть», говоришь? Может быть! А ты хоть представляешь, каково это – часами ползать по картам с лупой в руке?

Лишь после того, как они с Оливией вернулись домой, Дейв обнаружил, что последние страницы атласа с несколькими картами и алфавитным указателем имен и названий оторваны. Потрудиться пришлось изрядно, и он очень надеялся, что Белая Обитель не окажется на территории Канады, потому что оторваны были именно эти страницы. Дейв как можно более внимательно изучил все, что осталось: города и поселки, военные базы, озера, заливы, горы, каньоны… И наконец наткнулся на гору в штате Юта с искомым названием.

– Я ничего не знаю об этих местах, – сказал он, – но знаю одно: добраться туда будет… в общем, это все равно что чудо. Сначала на юг до Денвера, потом по семидесятой магистрали через Скалистые горы, где полно серых, да и пришельцев тоже. Поэтому твое «может быть»… что-то не очень меня обнадеживает.

– Мне-то откуда знать, то это место или нет? – задал вопрос Этан сухим тоном, как бы между прочим.

Дейв опустил голову и уставился в пол, словно хотел подавить вспышку раздражения. Но уже через мгновение взял себя в руки. Он очень устал, его мучили голод и жажда, и ему казалось, что за последние два дня зрение его ухудшилось так, как не бывало и за пять лет. Но когда он снова поднял глаза на Этана и заговорил, лицо его было спокойно, а голос тих, насколько это было возможно в создавшихся обстоятельствах.

– Это единственная Белая Обитель, которую я смог найти. Либо это та самая, либо нет. Либо, как ты сказал, некая сила, которая неизвестно откуда берется, пытается направить тебя именно туда, либо тебе просто приснился дурной сон и все это абсолютно, черт побери, ничего не значит. Но я сделал свой выбор, Этан, и верю в тебя. Я буду тебя слушать. Ты это понял?

Этан пристально смотрел Дейву в глаза. Лицо мальчика не выдавало никаких эмоций.

– Вы решили идти со мной? – спросил он. – Если я туда отправлюсь, вы пойдете со мной? А Оливия? А Дуглас? А кто еще?

– Один ты туда ни за что не доберешься. Одному Богу известно, как возможно проделать такой путь.

– Вы не ответили на мой вопрос, сэр.

Дейв забрал из рук Этана карту. Он уже почти совсем упал духом, ему очень хотелось лечь где-нибудь в уголке, достать револьвер и, глядя в ствол, набраться решимости и нажать на курок. Однако… как же тогда Белая Обитель, черт бы ее побрал? И этот мальчишка… этот проклятый загадочный мальчишка, который, по словам доктора, давно должен лежать в земле. Этот мальчишка… может, он тоже результат опытов этих сайферов или горгонцев? Тогда зачем он здесь и что с ним прикажете делать?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – наконец устало откликнулся Дейв. – Лично я сейчас отправляюсь домой и как следует высплюсь. Поговорим об этом потом… когда я смогу что-то соображать.

С этими словами он повернулся, вышел и, еле волоча ноги, поплелся к себе; в одной руке он держал страницу из атласа, а в другой – лупу.

«Белая Обитель», – подумал Этан после его ухода.

«Отправляйся туда. Это очень важно. Почему-то… крайне важно».

И Этан задал себе вопрос: если он понимает, что это крайне важно, то как же получилось, что он не знает почему? Если какая-то сила, или что там еще у него в организме, руководит его действиями, то почему подкидывает ему лишь отрывочную и часто непонятную информацию, какие-то отдельные слова, которые в данный момент не имеют смысла… почему она не дает ему полной картины, чтобы сразу все стало понятно?

«Более трех сотен миль по прямой, – сказал Дейв. – Но по прямой только птицы летают, а мы не птицы».

Если полагаться лишь на голос, прозвучавший во сне, и на голос, звучащий у него в голове и подталкивающий в дорогу, то путь предстоит долгий. Да, путь предстоит долгий, и кто знает, что их ждет на этом пути? Алчные до человечинки серые люди, сайферы и горгонцы с их бесконечной войной. А как туда добираться? Пешком? Или на лошадях? Но это значит, что придется забрать остатки еды у остальных. А чем они сами станут питаться в пути? Как все это можно устроить и организовать?

Этан сел и уставился на язычок пламени в фонаре. За окном желтоватым заревом разгоралось утро. Этан рассчитывал, что нынче будет хороший денек, как говорили прежде, если, конечно, делать поправку на нынешнее жуткое состояние земной атмосферы.

«Я уже должен был умереть, – думал он. – Но я человек. Я это твердо знаю. Я помню свою мать, и свой дом, и комнату, и стол с настольной лампой, пузырьками с краской и разложенными макетами человеческих органов из пластмассы. Но я должен был уже быть мертвым… а вместо этого сижу здесь, смотрю на горящую свечку и думаю…

…кто же пойдет со мной, когда я отправлюсь в путь?»

Глава 10

Следующие три дня жизнь в Пантер-Ридже шла как обычно. В бассейн исправно набиралась вода из родника. Забили еще одну лошадь, и в этот день Оливия Квинтеро не показывалась на улице. Джон Дуглас отговаривал плачущего без остановки молодого мужчину от коллективного самоубийства вместе с женой и маленьким сыном, но пока он этим занимался, в квартире под номером 278 женщина средних лет, бывшая художница-акварелистка из Лавленда, нажала на курок ружья и снесла себе череп. Как всегда, продолжались работы по укреплению стены. Ночью на сторожевых башнях часовые наблюдали дальние сполохи то ли молний, то ли военных действий за контроль над границей между двумя мирами.

В ту же ночь погруженный в раздумья Этан обходил границы крепости. Внутренняя тяга к Белой Обители все возрастала, не давая ему уснуть. Было уже часа два ночи, в поселении царила тишина. Но спали не все: одни прогуливались в одиночестве, другие, собравшись небольшими группами, о чем-то разговаривали. Какая-то женщина плакала, прижав искаженное, усталое лицо к плечу мужчины, который невидящим взглядом уставился куда-то в пространство. Девочка-подросток лежала на земле, глядя в небо, словно хотела постичь какие-то тайны Вселенной. Ей это было не так-то просто, потому что левый глаз ее закрывала черная повязка, украшенная сверкающими стразами. «Не намного старше меня», – подумал он, глядя на эту довольно хорошенькую блондинку с овальным лицом и ямочкой на подбородке. Лет шестнадцати или семнадцати. Когда он проходил мимо, она не обратила на него ни малейшего внимания. Видно, разглядывала звезды, просвечивающие сквозь редкие облака. Подальше на траве с десяток людей стояли на коленях кружком, склонив голову и плотно закрыв глаза, как будто таким образом их молитвы скорее достигнут ушей Бога. Может быть, они собирались простоять в молитве всю ночь.

Это зрелище навело его на мысль: участвует ли во всем происходящем Бог и если да, то как именно?

Бог, которому так трепетно и страстно молятся эти люди, – неужели это Он сотворил горгонцев и сайферов? Неужели Он одной цивилизации благоволит, а другую совсем не принимает в расчет? Или все события в мире зависят от того, как ляжет небесная игральная кость?

«Белая Обитель», – думал он. Эти слова не давали ему покоя ни днем ни ночью, лезли в голову, как назойливая реклама в прерывистый кинофильм его жизни. «Я должен туда попасть во что бы то ни стало».

«Мы не птицы», – сказал Дейв. А ведь Дейв в последнее время с ним не разговаривал, перестал с того самого своего утреннего откровения. И что делать дальше – никто не знал, все просто ждали. Этан отчетливо понимал: сгибаясь под грузом неизвестности, эти люди просто ждут смерти. Надежда в них истекает, как песок в песочных часах. У каждого свой предел, и когда ты его достиг… опля – и готово, прощайте, ухожу к Создателю.

«Чушь все это собачья, – думал Этан, глядя на полуразрушенные здания. – Жить здесь больше нельзя. Если они хотят жить, им надо двигаться, потому что движение – это жизнь. Движение к цели – вот что такое жизнь. А здесь, за этими каменными стенами, которые приходится день и ночь восстанавливать… все они просто ждут, когда у них иссякнут последние надежды, и у каждого есть свой предел.

Даже если умрешь на пути к своей цели, – думал он, – то хотя бы с мыслью, что пытался достичь ее».

– Hola^[5], – услышал он женский голос. – Что, не спится?

Этан застыл на месте. Он едва не столкнулся с Оливией, которая сама совершала ночную прогулку вдоль стен. В руке она держала фонарь, одета была в джинсы и синюю блузку с узорами. На ногах ярко-желтые, как теннисный мячик, грязноватые кроссовки. В свете свечного фонаря видно было, что взгляд у нее как будто оцепенелый. Еще не вполне пришла в себя, подумал Этан, и едва держит себя в руках. Однако мальчик не мог не заметить, что Оливия достаточно собрана, если не забыла надеть пояс с кобурой, в которой покоился пистолет.

– А, это вы, – отозвался Этан. – Привет. В общем, да… что-то не спится.

– И мне тоже. Особенно в последнее время. Снотворное кончилось. Хотела было отключиться молотком по голове… но передумала. Это было бы слишком… радикально.

Этан осторожно улыбнулся шутке, но быстро спрятал улыбку; ему хотелось поговорить о предмете более серьезном.

– Ко мне приходил Дейв, показал карту, – сказал он. – Он вам говорил?

– Да, говорил. Про гору Белая Обитель на юго-востоке штата Юта. Далековато отсюда.

– Даже очень, – согласился Этан.

– Может быть, ты бывал там когда-то с родителями? Поэтому и тянет туда, воспоминания остались хорошие.

– Не думаю. И нет никакого отца.

– Что?

– В том доме, который я начинаю вспоминать, как сидел там за столом и собирал анатомическую куклу. Джей-Ди вам рассказывал?

– Да.

– Я так и думал. В общем… там есть темноволосая женщина; наверное, это моя мать, но вот отца, как мне кажется, там нет. Просто… нет вообще. Я имею в виду, отец у меня, конечно, был, но, наверное, ушел от нас, когда я был еще совсем маленький.

Оливия подняла фонарь и осветила его лицо, глядя на него так, будто видит впервые. Колючие глаза мальчика сверкали, зубы были крепко сжаты. Казалось, он готов к каким-то решительным действиям, только она не знала к каким. Он будто чего-то ждал. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, как лошадь, которая чувствует смертельную опасность.

– Давай прогуляемся вместе, – сказала она.

Оливия двинулась вперед. Она все еще слегка прихрамывала, и колено под джинсами стягивала тугая повязка, но женщина чувствовала себя уже неплохо, если не считать ночных кошмаров, которые будили ее по ночам после того, что случилось в школьной библиотеке. Просыпалась она вся в холодном поту, ей снова и снова снились отвратительные мутанты с острыми зубами, которые подбирались к ней сквозь сломанный пол, только вот Дейва Маккейна не было рядом, чтобы броситься ей на помощь.

Этан пошел рядом.

– Джей-Ди говорил, что вы повредили колено, – сказал он, заметив, что она хромает.

– Ничего страшного. Прогулки мне даже полезны, разгоняют кровь.

Они успели сделать лишь несколько шагов, как в темном небе над Пантер-Риджем пронесся какой-то светящийся ярко-синим огнем предмет. Что это, разобрать оказалось невозможно, и летел он бесшумно. Этан с Оливией провожали его взглядами, пока он не скрылся за облаком вдали. И буквально секунды через три раздался глухой гул, он становился все громче и громче, пока не превратился в пронзительный визг, разбудивший все население комплекса. После этого из облака вырвался пульсирующий красным свечением, окруженный огненным ореолом шар и помчался вслед за синим объектом. И так же быстро пропал из виду.

– Что-то они расшалились нынче ночью, – равнодушно заметила Оливия.

Во всех окнах комплекса, точнее, в дырах, которые остались от окон, замелькали отсветы свечек и керосиновых ламп. Да, этой ночью вряд ли кто-нибудь уснет. Люди уже не раз видели в ночном небе вспышки идущего боя, слышали раскаты далеких взрывов и другие непонятные звуки действующего оружия пришельцев, но разве можно к такому привыкнуть?

– Ладно, пошли дальше, не стоять же теперь на месте, – сказала она Этану, когда они остановились, чтобы полюбоваться на разыгрывающееся в небе смертельно опасное зрелище. – Ну хорошо, о чем мы с тобой говорили? Ах да, о Белой Обители.

– Я должен туда отправиться, – твердо сказал он. – Совсем скоро.

– Прекрасно, – отозвалась Оливия, а сама подумала, что может означать этот возбужденный блеск в его глазах. Уж не лихорадка ли у него? – И как ты собираешься туда добираться? Пешком?

– Пешком слишком долго. Мне надо попасть туда как можно скорее, иначе шанс можно упустить.

Последнюю фразу он проговорил совсем другим тоном, словно что-то припоминал или через него говорил чей-то чужой голос.

– Шанс? – тревожно хмурясь, переспросила она. – О каком шансе ты говоришь?

Он уже открыл рот, собираясь ответить, но, похоже, не знал, что говорить. Сказать ему было нечего, кроме того, что он верит той силе, которая им руководит, которая тянет его или подталкивает на это опасное и, возможно, безумное предприятие. Он снова открыл было рот, но не успел и слова сказать, как по небу над Пантер-Риджем промчался раскаленный добела объект, а за ним еще один, и еще, и еще, а потом уже десятки. Шипя, как сало на раскаленной сковородке, они исчертили все небо, оставляя за собой пылающие хвосты, от которых жгло в глазах. В тучах над головой то и дело гремел гром и одна за другой сверкали молнии, только молнии эти имели голубовато-красный цвет, а гром напоминал шум океанского прибоя, бьющегося об острые скалы… все сильнее и сильнее, все громче и громче.

– Господи! – глядя в небо, прошептала Оливия.

Этан стоял рядом; все мышцы его были напряжены, сердце бухало по ребрам грудной клетки. И легкие снова разболелись, подумал он. Надо бы сказать об этом доктору… но буквально через мгновение в голове мелькнула мысль: «Слишком поздно… слишком поздно».

– Слишком поздно, – услышал он собственный голос, словно долетевший откуда-то из неведомого далека.

– Что ты сказал? – спросила Оливия с отчаянной ноткой в голосе. – Что? – повторила она, не дождавшись ответа.

Из облаков выплыло чудовище и стало опускаться.

Этан прикинул, что этот монстр раза в два больше корабля горгонцев, уничтожение которого он наблюдал над грязным полем. Такой же треугольной формы и с бурыми, черными и желтыми пятнами, как у доисторического чудища, но не совсем такой же, поскольку каждый подобный корабль имел свои отличительные особенности. Этот был совсем тоненький, не имел отверстий или портов, и шесть из его восьми круглых «глаз», обычно пульсирующих на брюхе синим, как электрическая искра, светом, были абсолютно черны. И со всех сторон его атаковали десятки добела раскаленных шаров; оставшиеся два «глаза» отчаянно отстреливались, стараясь уничтожить как можно больше врагов, а уже пораженные представляли собой дыры с пылающей каймой в рептилоидной шкуре корабля. В воздухе пахло электричеством и горелым мясом, протухшим уже дня три назад. Это был смрад болота и горящего в огне зажигательных бомб мяса дохлых гремучих змей, которых бросили гнить под жарким августовским солнцем. Раздался пронзительный вопль боли, отвратительный, как гадючий шип, звук ногтя, царапающего по школьной доске. Горгонский корабль снижался прямо на дома Пантер-Риджа.

Оливию настолько ошарашило происходящее, что она поняла это не сразу, а лишь через несколько секунд после Этана. Движущаяся картина реальности перед ней на секунду замерла и вдруг снова стронулась с места, словно ее механизм на секунду заело. Все остальные наблюдатели тоже поняли, что должно сейчас произойти, и из окон домов, как из самого адова пекла, вдруг донеслись пронзительные вопли.

Громадная туша горгонского корабля сотрясалась. Теперь ее взяли в кольцо черные воздушные суда сайферов, которых было, наверное, больше сотни. Совсем небольшие – в каждом из них вряд ли мог поместиться даже пилот человеческих габаритов, – с трепещущими стреловидными крыльями, заостренной головной частью и влажно блестевшей оболочкой, они шныряли вокруг гигантской туши, резко меняя курс, а из крыльев летели белые огненные шары, по шесть штук сразу. Шмыгали они быстро и беззвучно, порой на секунду застывая в воздухе и снова срываясь с места, как летающие насекомые. Время от времени синяя искра вражеской энергии настигала то один, то другой из них, и невезучее судно разлеталось в клочья, но их все-таки было слишком много.

Продолжая пронзительно вопить, горгонский корабль терял управление. Он накренился влево, и тогда некоторые живые аппараты сайферов превратились в расплывчатые пятна и с невероятной скоростью устремились прямо в брюхо чудовища. И там взрывались огненными шарами, выжигая «глаза» чудовища и проделывая опаленные дыры в корпусе; из брюха корабля вырвались мощные струи темной жидкости, оросившей торчащие из земли, объеденные стервятниками кости серых.

Один из часовых на сторожевой башне открыл по спускающемуся кораблю пулеметный огонь, но для чудовища это оказалось все равно что укус комара для слона. Мозг Этана лихорадочно работал, собирая в единое целое скорость летающих объектов и их траектории, хотя прежде нигде этому не учился. Он быстро понял, что стену корабль не заденет, но жилые здания комплекса обречены. Глядя, как горгонское судно продолжает свое смертельное падение, он вдруг заметил, что сквозь каменную стену, словно призраки, проходят и снова обретают плоть какие-то фигуры. Это были сайферы. Десятки тощих как скелеты, около семи футов ростом сайферских бойцов. Их черные пустые личины смотрели прямо перед собой, ни вправо, ни влево. Свое черное двуствольное вооружение, растущее прямо из их черной плоти и соединенное с ней трубочками вен, по которым пульсировала какая-то жидкость, они держали, как и всегда, на изготовку. Некоторые, размазавшись в пространстве, сразу бросились в сторону жилых строений, а другие осторожным шагом двинулись вперед. Обитатели Пантер-Риджа открыли пистолетный и винтовочный огонь, но пули, если и попадали в цель, не производили на врага никакого впечатления.

Изо всех сил сдерживая крик, Оливия пригнулась как раз в тот момент, когда горгонский корабль просвистел над головой и врезался в землю, немного не долетев до нижнего ряда зданий. Благодаря огромной массе и скорости он продолжал по инерции двигаться дальше вверх по склону, увлекая за собой кучи земли и бетона, прошелся по теннисным кортам и над бассейном, а затем врезался чуть ли не в самую середину первого здания, которое рухнуло перед ним, как карточный домик. И Этан, и Оливия сразу поняли, что больница, а с ней и жилище доктора полностью уничтожены. Умирающий корабль горгонцев, пробив дорогу через нижний ряд строений, ударил и по второму зданию. Этан понял, что настал черед его жилища, а также квартир Дейва и Оливии: это здание тоже превратилось в груду бетонных обломков. В воздух взвился огромный столб пыли. Остановился корабль, совсем немного недотянув до третьего здания, которое, как и четвертое, пустовало. Урон был нанесен страшный. И теперь к кораблю приближались солдаты сайферов, желая убедиться в том, что ни одного горгонца в живых не осталось.

В разрушенной средней части второго ряда домов вдруг что-то вспыхнуло. Высоко взметнулись красные языки пламени. Из полуразрушенных строений слышались пронзительные крики, а с ними и выстрелы. Горгонский корабль лежал неподвижно, а из опаленных отверстий его, окутанная клубами пара, вытекала жидкость, которая поддерживала в нем жизнь.

Кто-то распахнул обитые железом ворота, и все, кто еще мог двигаться, ковыляя и прихрамывая, ринулись наружу, подальше от поля битвы. Оливия охнула и вцепилась Этану в плечи, словно боясь потерять последнюю опору в этом страшном мире.

– Боже мой… боже мой… – повторяла она.

– Идемте! – сказал Этан, взял ее за руку и повел к открытым воротам.

Сквозь стены шли и шли все новые воины сайферов, вновь обретая плоть, оказавшись внутри. А навстречу им двигались насмерть перепуганные, пытающиеся вырваться отсюда люди, и один из них почти в упор выстрелил в сайфера из пистолета, но пуля даже не успела до него долететь: тот задрожал и растворился в воздухе.

Оливия вырвала руку. Осунувшееся лицо ее было похоже на маску, глаза горели почти как у безумной, и слезы текли по щекам, капая с подбородка.

– Нет, – тихим, надорванным голосом сказала она. – Я никуда… не пойду.

– Нет, пойдете! – выкрикнул Этан.

Он снова схватил ее за руку, но она опять вырвалась.

– Мне надо… там… кое-что найти, – сказала она ему.

Оливия решительно зашагала, но не к выходу, а к разрушенным и горящим зданиям. Ей почему-то казалось, что в квартире под номером 227 остался Винсент и у него есть для нее какой-то важный предмет; она возьмет его и пойдет обратно вместе со всеми, кто остался в живых. Да-да, возьмет у него магический шар, шуточный подарок, с которым связано столько радости, смеха и взаимной любви, ведь даже в нынешнем сумеречном состоянии она понимает, что без взаимной любви и смеха она больше не сможет жить. Нет, она должна взять у него этот дар, иначе нынче же ночью ее сердце не выдержит и ее не станет.

– Оливия! – крикнул ей в спину Этан. – Не ходите туда!

Если женщина и слышала его зов, ответа он не дождался. Теперь Оливия напоминала такой же полный решимости призрак, как и эти воины сайферов, сквозящие мимо нее в клубящейся желтой пыли. Она продолжала идти, шаг за шагом; глаза ее распухли от слез отчаяния, печали и ярости, которую она, не зная, что с ней делать, пыталась подавить, снова и снова, потому что драться с этими тварями из иных миров она была не в состоянии. Оливия продолжала идти, несмотря на языки пламени и смердящий запах смерти, которым несло от горгонского корабля. Этот смрад сгустился у нее в ноздрях, наполнял ее легкие, а она продолжала идти, не сознавая, что рядом с ней шагает и Этан Гейнс, молчаливый и злой, и синие глаза его сверкали, как острые кинжалы в мощных лучах света.

Мимо них с трудом ковыляли к крепостной стене окровавленные люди, те, кому удалось выжить. Некоторые останавливались и пытались уговорить Оливию повернуть обратно, не ходить к этим развалинам, но, заглянув в ее невидящие глаза, умолкали и шли дальше. А она сквозь пыль и дым продолжала идти вперед, и Этан не отставал от нее; они прошли вдоль туши рухнувшего горгонского корабля с его смертельными ранами, обгоревшими по краям дырами, внутри которых можно было разглядеть красное сырое мясо и шестигранные проходы, влажные, отсвечивающие какой-то неизвестной жидкостью.

Путь дальше оказался перекрытым руинами. Оливия двинулась в обход, и Этан за ней. Там, где прежде был балкон, все пылало. Под ногами хрустело битое стекло. Впереди лежали груда обломков, деревянные балки, кухонная раковина из нержавеющей стали. Перила лестницы оказались перекручены, словно расплавленный пластилин. В полумраке, заполненном дымом, сновали тени сайферов, а пламя поглощало сломанные стулья и низенькие столики.

– Туда нельзя! – сказал Этан. – Не пройти!

Почему не пройти? Оливия была уверена, что пройти можно, что она должна это сделать. Там ее ждет Винсент, с ним все в порядке, следовательно, должен быть какой-то проход. Она миновала чудом сохранившуюся мебельную стенку, на которой все еще висел пластмассовый, выкрашенный под металл рог изобилия. Этан видел, что впереди нет ничего, кроме развалин, обломков, клубов дыма и пыли. Неподалеку маячило мертвое летательное средство горгонцев, и они вместе прошли мимо зияющей дыры, из которой сочилась темно-красная жидкость, превращая землю вокруг изломанного, искореженного имущества людей в трясину, наполненную чужеродной кровью.

Перед ними стоял сайферский солдат, направив на них готовое выстрелить оружие.

– Уходи, – сказал Этан.

Голос его звучал слабо, однако достаточно громко, чтобы можно было услышать в треске пламени.

Несколько секунд солдат не двигался с места, потом повернулся и скрылся среди руин. Этан понимал, что чужак не понял его, но действиями этого безликого существа, скорее всего, руководила простая мысль: местные обитатели слишком ничтожны и не стоят того, чтобы на них тратить энергию.

– Надо вернуться, – сказал Этан.

Но женщина принялась всхлипывать; решимость ее куда-то испарилась. Он снова взял ее за руку и потянул за собой:

– Оливия, прошу вас. Уйдем отсюда.

– Еще нет, – отозвалась она сквозь рыдания. – Еще нет… мне надо… найти… Винсента. Винсент! – в совершенном отчаянии позвала она. – Винсент!

И вдруг Этан увидел, что вслед за Оливией кто-то движется.

Сквозь пыль и дым, за кровавым болотом, через груды разрушенных стен и балок…

…нет, это не Винсент, конечно.

Сначала существо ползло, скользя по земле… потом стало подниматься среди обломков. Это был не человек и даже не сайферский солдат. Существо двигалось с какой-то змеиной грацией, в нем была странная, поразительная красота, и все же, когда оно приблизилось, сердце Этана сжали холодные пальцы ужаса и лицо его исказилась страхом. Хотя это существо он видел не полностью, однако мог разглядеть, что эта тварь настолько чужда всякой человечности, что тело мальчишки одеревенело от ужаса и ему захотелось бежать куда глаза глядят, только чтобы не видеть этого кошмара. Но как оставить Оливию, которая еще ничего не заметила?.. Да, еще не заметила, зато увидела лицо Этана и уже хотела обернуться посмотреть на то, на что человеку смотреть нельзя, иначе он просто ослепнет.

– Нет! – заорал мальчишка.

Рука его будто сама собой вскинулась, он выставил вперед ладонь как раз в тот момент, когда Оливия начала поворачиваться. И, всей душой желая сохранить ей остатки рассудка, он захотел, чтобы пилот горгонского корабля немедленно исчез, был стерт с лица земли. Мозг его мгновенно вспыхнул, огонь пробежал по руке до самой ладони. Ладонь охватил такой жар, словно ее окунули в горячее масло. Что это? Неужели воздух между ним и той тварью скорчился и свернулся? Неужели затвердел, как стенобитный таран? Засверкал огоньками, проскочившими между ним и пришельцем, как тысяча раскаленных пуль? Или это только казалось?

Нет, возможно, что все так и было.

Потому что через секунду эту тварь разорвало на клочки, а самого Этана отбросило назад, словно отдачей мощной винтовки для охоты на слонов. У него хватило ума отпустить руку Оливии, иначе он мог вывихнуть или даже сломать ее. Этан повалился на обломки, в правое бедро ему, пропоров джинсы, вонзился гвоздь, от удара из легких со свистом вышел весь воздух, а в раскаленном мозгу что-то стучало так, словно еще секунда – и череп взорвется.

Рука Оливии едва не выскочила из сустава; так и случилось бы, если бы Этан вовремя не отпустил ее. Ей было очень больно, но она поняла, что здесь только что произошло нечто страшное, что ей угрожала опасность, которая теперь миновала. Щурясь, она всматривалась в темноту, из глаз ее текли слезы, а с губ свисали нити слюны.

– Что это? Что такое? В чем дело? – твердила она, вцепившись пальцами ему в плечо.

Оливия больше не осмелилась сделать ни шага вперед, ведь там совсем недавно было что-то немыслимо страшное, а теперь от него остались куски, видеть которые она не желала.

Этан освободил бедро от гвоздя и кое-как встал на ноги, но тут же снова рухнул на колени. В голове стучало, к горлу подступала тошнота, а во рту ощущалась горечь. Собрав всю силу воли, он заставил себя встать, и у него получилось. Широко раскрытыми глазами Оливия наблюдала за ним. Она вся дрожала и на ногах стояла нетвердо – казалось, вот-вот упадет в обморок. За ее спиной Этан заметил еще что-то, оно скользило прочь по обломкам здания, и он почти узнал, что это такое. Он хотел заговорить, но голос не слушался, и тогда он попробовал снова.

– Надо немедленно уходить отсюда, – сказал он наконец.

– Уходить, – тупо повторила Оливия. – Да. Надо уходить.

Этан взглянул на ладонь, которая только что, казалось, была охвачена огнем. Почему не покрылась волдырями ожогов или вообще не превратилась в один сплошной ожог? Даже слегка не покраснела и не распухла. Почему? Ответа на эти вопросы у него не было. Ощущение жара в ладони, предплечье и плече исчезло. Болела голова, он очень устал. Этан не стал смотреть на разорванное в клочки существо, сейчас ему хотелось только одного: взять Оливию за руку и поскорее увести отсюда. Он заметил на своей одежде кровь – это кровь пришельцев, кровь самого корабля. От нее пахло мертвой змеей, и от этого запаха к горлу подкатывала тошнота. Но времени оставалось мало. А вдруг сайферы почуют на нем кровь врага? Если бросятся на него всей толпой, то никто не сможет его спасти.

Он схватил Оливию за руку и тем же путем потащил ее обратно. Они быстро догнали своих. Вот уже рядом шагают не сайферы и не горгонцы, а окровавленные, в изорванных лохмотьях люди, оставшиеся в живых среди развалин. Этан не может узнать никого из них. Мужчина с мальчиком на руках и спотыкающаяся рядом женщина, да и все остальные были в совершенно истерзанном виде, почти голые; тела их были едва прикрыты лохмотьями, разрушительные взрывы сорвали с них почти всю одежду. Какой-то старик в заляпанной кровью рубашке вдруг остановился и сел на плетеный стул, словно решил подождать автобуса.

Оливия невидящим взглядом смотрела прямо перед собой; слезы ее высохли, осунувшееся лицо казалось вылепленным из воска.

– Все будет хорошо, – сказал ей Этан. Мальчик слышал, как дрожит его голос, и сказанные слова прозвучали глупо, как, впрочем, и почти все остальное, что произносят люди на этой земле.

Но где же Дейв? И что случилось с доктором? И с Роджером Пеллом, Кэти Мэттсон, Гэри Рузой, Джоэлом Шустером и еще тремя или четырьмя людьми, с которыми он был знаком и даже успел перекинуться парой слов? Вряд ли многие из них пережили такое… но он-то сам остался живой, и Оливия Квинтеро тоже.

Этан подумал, что если прямо сейчас явятся привлеченные шумом, а возможно, и запахом крови серые люди, то все будет кончено. Впрочем… и без того крепость Пантер-Ридж как убежище для людей перестала существовать. Тем, кто остался в живых, хочешь не хочешь придется отправиться в путь в поисках другого убежища.

«Белая Обитель», – всплыло в памяти название.

Найдут они там убежище или нет, но какая-то сила тянула его туда еще больше, чем прежде. Нет, надо обязательно добраться туда. Надо… но как? И кто поможет ему в этом странствии, которое сейчас кажется немыслимым? И еще неизвестно, что они там найдут. Хотя…

«Я взял и взорвал этого горгонца, – подумал Этан. – Одной только силой мысли. Потому что захотел это сделать».

Он вспомнил про Джона Дугласа, как он сидел в своем кресле в больнице и спрашивал: «Кто же ты все-таки такой? Отвечай! Потому что, мне кажется, ты не человек».

– Нет, я человек, – проговорил мальчик, ни к кому конкретно не обращаясь, тем более что Оливия прислушивалась только к отдаленным воплям и крикам о помощи, – он понимал, что она уже больше не главный человек в крепости, которую постиг столь печальный конец. – Я – человек, – повторил он. – Да, я – человек.

Однако он не мог не понимать еще кое-чего.

Ни один человек не способен вызвать землетрясение, как бы сильно он этого ни хотел. Ни один человек не способен уничтожить жуткое чудище одной только силой своего желания.

Этан тихонько заплакал. Он чувствовал себя совсем потерянным, несмотря на то что вел за собой послушную Оливию. Растерялся, запутался, да, но все равно… так или иначе… во что бы то ни стало…

…он должен понять, кто он такой, что он собой представляет… да, во что бы то ни стало.

Часть вторая
Муравьиная ферма

Глава 11

Спали они на разных кроватях, но, даже не глядя на часы, она всегда знала, когда он встает. И знала зачем. Она слышала его долгий прерывистый вздох – о, этот вздох говорил ей о многом. Она продолжала лежать с закрытыми глазами, ей не хотелось на него смотреть, не хотелось, чтобы он знал, что она тоже не спит. Она ненавидела его. Он всегда был сам по себе.

Человек, известный под именем Джефферсон Джерико, прошел в ванную комнату, закрыл за собой дверь и только потом включил свет. Его жена, Регина, осталась лежать где лежала. Возможно, лишь еще крепче сомкнула веки. Ей вспомнилось апрельское утро два года назад, она еще тогда твердо решила, что терпеть больше не станет, ни единой минуты. А муж уже вышел из дома и теперь сидел в своем синем кресле на лужайке под большим дубом, с чашкой кофе, на которой было написано: «Бог играет только по-крупному». Он всегда пил черный кофе с сахаром, но клал совсем немного, всего пол-ложечки. И всегда сидел на том же месте, где на пастбищах Теннесси лежала прохладная тень. А перед ним за оградой резвились лошади. Вытянув перед собой ноги, он с улыбкой щурился на солнышко, а она думала: «Нет, больше я этого не вынесу, ни минуты, ни секунды больше».

Она покинула опоясывающую усадебный дом террасу, вошла в его кабинет и открыла ящик, где он держал свой револьвер. Регина не раз видела, как он упражняется в меткой стрельбе, знала, где находится предохранитель и как надо снаряжать барабан патронами. Она родилась в семье фермера, и ей было нелегко выбиться в люди. Но она удачно вышла замуж и стала богачкой, и хотя теперь богатство мучило ее, но, слава богу, она всегда знала, что из пистолета выстрелит, если понадобится. Она сумеет.

И сейчас Регина поняла, что такая минута настала.

С заряженным револьвером наготове, в ночной рубашке из желтого шелка, колеблющейся на приятно обдувающем утреннем ветерке, она сошла с террасы и двинулась по выложенной плитняком дорожке, бегущей мимо декоративного родника и беседки. Регина смутно припомнила, что нынче 3 апреля, нужно забрать из химчистки одежду, но сейчас ей было плевать на все это.

Сегодня она точно прикончит своего преподобного.

Лжец. Скотина. Лжец, извращающий истину так изощренно, что сам начинаешь считать себя лжецом и не веришь больше ушам и глазам своим. Она ненавидела его улыбку, ненавидела его умение всегда побеждать, ненавидела его успехи и его привлекательность, его руку, всегда протянутую вперед и готовую наставить на путь истинный, христианский, всякую юную, но, увы, заблудшую овечку. А если та еще и хорошенькая, и достаточно сговорчивая, он мог показать ей небо в алмазах, но для этого она должна, как и он, научиться играть по-крупному. Стать дерзновенной мечтательницей и все такое – о, ему было известно много подобных звонких слов и возвышенных фраз, смысл которых сводился к тому, чтобы заставить человека почувствовать, что он лучше и выше всех прочих, и тогда управлять им будет легче всего.

«Преподобный, – думала Регина, хотя понимала, что она, возможно, сошла с ума и, может быть, еще немного пьяна после вчерашней попойки, – мой верный муж и любовник, мой спутник и демон ночи… настало время стереть с твоего лица эту мерзкую ухмылочку».

Но больше всего она была расстроена и убита; нет, так больше жить нельзя, она не позволит ему прожить хотя бы еще один день. Возможно, было бы правильнее отправиться в мир иной вдвоем. Хуже всего во всем этом – записка шестнадцатилетней девчонки, подсевшей на метамфетамин и покончившей с собой. Этот печальный, весь в пятнах от слез тетрадный листок бумаги Регина нашла у него в кармане, когда собирала вещи в химчистку. Или он сам хотел, чтобы она обнаружила эту записку? Нарочно положил ее во внутренний карман, чтобы Регина нашла ее и поняла, насколько мало она для него значит и что ей лучше держать язык за зубами, иначе все эти хайроллерские богатства превратятся в дым и пепел. Да, он хотел, чтобы ей стало известно: он просто обирал этих обремененных заботами и битых жизнью, умоляющих его о помощи девиц и женщин. Всех тех, кто участвовал в программе борьбы с наркотиками, матерей-одиночек или подвергшихся насилию девушек с синяками под глазами и кровоточащими сердцами, которые так нуждались в любви.

Регина давно знала, что девчонки, у которых есть проблемы с отцом, всегда нуждаются в любви и ищут ее, откуда бы она ни пришла. Они жаждут ее и отчаянно стремятся утолить эту жажду. Знала потому, что сама была из таких вот девчонок. А улыбочка, с которой весь из себя такой красивый, такой благочестивый и такой, блин, по-отечески ласковый Джефферсон Джерико^[6] наслаждался утренней свежестью и любовался окружающим миром со своего любимого синего садового кресла… о, эта улыбочка говорила о том, что он даже не подозревает, что стены скоро рухнут, потому что на его женушку, которую он взял с отцовской фермы еще совсем девчонкой – сейчас она гораздо старше, ей уже под сорок, и ее укатали крутые горки, – внезапно снизошло озарение.

Да, стены этой твердыни совсем обветшали. Они трещат на глазах, и трещины кишат мерзкими гадами.

А пуля поможет в одно мгновение их очистить и обновить. А потом Регина вернется в дом, сядет за письменный стол хозяина и напишет о том, зачем она это совершила. Красочно обрисует все его гнусности, о которых, закончив свое расследование, ей сообщило детективное агентство, а в самом конце назовет настоящее имя Джефферсона, чтобы весь мир узнал, как пороки урожденного Леона Кушмана привели его к тому, что он оказался на столе в морге.

Босиком по изумрудной бермудской травке она молча подошла к нему со спины. Перед ней открылся вид, которым он любовался: у подножия невысокого холма, на котором стоял дом Джерико, расстилалось пастбище, где резвились лошадки, а за пастбищем виднелась окраина небольшого города. Это его город, тот самый, о котором он некогда мечтал и который построил. Этим утром город купался в солнечных лучах, медные крыши его домов сияли, как великолепное золото. Город был назван – вполне закономерно, с точки зрения женщины, которая собирается вышвырнуть его из этого рая, – Нью-Иден^[7]. Он был выстроен в стиле американского городишки пятидесятых годов прошлого века, хотя, если честно, едва ли кто уже помнил, как такие городки тогда выглядели. Дома выкрашены в несколько разных цветов спокойных оттенков. Построены на небольших, но очень дорогих участках земли. Улицы городка расположены радиально и ведут к самому большому и самому изысканному зданию в центре – церкви Хайроллеров^[8]. Отсюда Регине казалось, что здание церкви построено не из белого, как молоко, камня, а из воска такого же цвета… впрочем, плевать она на это хотела.

Нью-Иден располагался в тридцати шести милях к югу от Нэшвилла, столицы штата Теннесси, в местности, где раскинулись обильные сельскохозяйственные угодья, перемежаемые разбросанными то здесь, то там холмами. Время от времени сюда приезжал с концертом какой-нибудь представитель шоу-бизнеса, которому заранее были выплачены большие деньги за одобрение и поддержку хайроллеровской доктрины, и давал концерт на такой же большой сцене. Вместе с ним обычно прибывали поклонники артиста. Существовал и список очередников, жаждущих попасть в Нью-Иден, длинный, как проселочная дорога. Был даже еще один список очередников, желающих потрудиться здесь в сфере ландшафтного обслуживания или патрулирования территории. Казалось, весь мир хочет пройти через эти золоченые врата.

Сегодня, думала Регина, на самом верху иерархии появится вакантное место.

Ей очень хотелось сказать ему несколько слов, что-нибудь вроде «жадная сволочь» или «мне все известно», либо же «больше не позволю тебе делать это», и она уже открыла было рот, но передумала и решила предоставить слово пистолету. Как только по окрестностям разнесется грохот выстрела, его услышит охрана и вверх по длинной извилистой дорожке на своих золоченых колесницах-сегвеях сюда примчатся сотрудники службы безопасности. Так что времени, чтобы написать письмо и покончить с собой, у нее останется мало. Время пришло. Время, время, время… давно пора было это сделать.

Она прицелилась прямо в покрытую роскошной каштановой шевелюрой макушку Леона Кушмана, прижала палец к спусковому крючку. Сердце ее колотилось. Может, свободной рукой закрыть лицо? – подумала Регина, ей весьма не хотелось, чтобы на нее брызнули мозги жертвы. Нет-нет, решила она, надо держать револьвер обеими руками, иначе можно промазать.

«Ну же, – приказала она себе, – стреляй».

«Ага».

«Сейчас».

Едва палец Регины Джерико, в девичестве Регины Клэнтон, чуть начал движение на спусковом крючке, как небо вдруг взорвалось.

Грохот этот отнюдь не был гласом Божиим, решившим сказать свое веское слово в защиту Джефферсона Джерико и спасти его от неминуемой смерти. Нет, скорее, это был оглушительный рев тысячи сатанинских глоток, возопивших на грубых, никому не известных языках, или взрыв Вавилонской башни в аду, превратившийся в низкое бормотание сумасшедшего в подвале, что лепечет какую-то абракадабру.

Джефферсон как сидел, так и свалился с кресла. Само кресло тоже перевернулось. Регина успела развернуться и увидела в небе на западе, примерно в двенадцати тысячах футов над зеленеющими полями и холмистыми пастбищами, алую огненную вспышку. Из самого центра этой вспышки, словно из ничего, возник гигантский, покрытый желтыми, черными и бурыми пятнами треугольный монстр. Глядя на него, остолбеневшая перед невиданным зрелищем Регина застыла от ужаса – подобного она не испытывала, даже когда отец в своем баптистским раже запирал ее в темном чулане и принимался за жену, ее мать, со смаком лупцуя ту ремнем с пряжкой на конце, – и едва почувствовала, как револьвер выпал из рук на траву.

И тут раздался голос Джефферсона. Он возвысился, этот голос, на который возлагали надежды тысячи и тысячи людей, взыскующих мудрости, средств к существованию и богатства. Только сейчас этот голос был больше похож на жалобный стон.

– Спаси нас, Господи… – пролепетал он.

Джефферсон заглянул Регине в лицо, потом увидел валяющийся в траве револьвер. Он протянул к нему дрожащую руку, а когда схватил, она узнала выражение на его лице, сразу вспомнив и детство, и захлопывающуюся прямо у нее перед носом дверь чулана, и щелчок замка в этой двери.

Теперь, лежа в кровати в том же самом английском особняке, выходящем окнами на тот же самый и вместе с тем страшно изменившийся Нью-Иден, Регина Джерико прижала ладонь к губам, чтобы не закричать. Скоро станет совсем светло; новые боги сделают все, чтобы снова настало утро, если не считать, что утренний свет будет похож на тот, что Джефферсон только что включил в ванной комнате. Он будет чуть-чуть слишком яркий и чуть-чуть слишком синий; от такого света нет ни уюта, ни тепла. Зато граждане Нью-Идена все живы, и о них хорошо заботятся. Они приняли новый порядок вещей. И теперь снова в раковине ванной комнаты слышится журчание воды, хотя она знает, что вода тоже изменилась; да, конечно, она и чиста, и свежа, но оставляет на коже ощущение некоей маслянистости, которую невозможно ни стереть полотенцем, ни отмыть, ни отскрести. Вот из крана побежала вода, и Джефферсон, прежде чем взяться за электробритву, смочил лицо.

Однажды во время одного из своих откровений, глядя на нее пустыми глазами, он кое в чем признался Регине, а именно в том, что понравился ей потому, что, перед тем как явиться к ней, не забыл чисто выбриться. А когда она его позвала, у него по спине побежали мурашки. Конечно, ни у кого больше не было таких роскошных бритв с четырьмя или даже пятью лезвиями. Даже с одним лезвием не было, не говоря уже об опасных бритвах. Да, на каждой кухне имелись ножи, но когда Регина однажды в декабре попыталась перерезать себе горло, нож вдруг стал мягким, как резина, им невозможно было разрезать даже кусок тающего мороженого. А когда она вернула его на место, в ящик стола, он снова стал твердым и острым.

– Они наблюдают за нами, – сообщил ей Джефферсон. – Постоянно. Они не допустят, чтобы мы нанесли себе вред.

– Но зачем? – спросила она, снова охваченная жутким страхом. – Зачем? Чего они от нас хотят?

– Мы им нравимся, – ответил Джефферсон. – Мы ей нравимся.

Он ухмыльнулся, но ухмылка эта выглядела лишь бледной тенью прежней, потому что в сентиментальных темно-карих глазах его таился страх; тем не менее это была улыбка человека, который играет по-крупному и всегда хочет быть на стороне победителя.

– Ей нравлюсь я, – тихо сказал он. – А все остальные, все вокруг для нее – это как… для ребенка муравейник, да-да, думаю, так оно и есть. Просто наблюдает за нами, как за муравьями, смотрит, чем они занимаются. Муравьи бегают, суетятся и думают, что заняты делом. А на самом деле просто бегают по кругу, снова и снова, и им мнится, что они свободны. Если они вообще понимают, что такое свобода. Послушай, детка, мне кажется, я схожу с ума.

– Нет, – сказала тогда Регина, и в глазах ее вспыхнули ненависть и отвращение. – Я больше тебе не детка.

Она лежала с закрытыми глазами, неподвижно, как мертвая. Единственный способ как-то жить дальше, если это можно назвать жизнью. У жителей Нью-Идена нет выбора. Все они мураши, а их муравьиная ферма помещается в небольшой коробке где-то в ином мире, далеко от всего, что они знали прежде. Где-то там, где не хочется ни о чем думать, потому что на вопрос «где?» ответа не было.

Джефферсон вдруг поперхнулся и бросился к унитазу. Его стало тошнить. Через пару минут послышался шум сливаемой из бачка нечистой, ненатуральной воды, которая ушла… но куда?

Он боялся, что Регина обо всем догадалась. Смертельно боялся. Стоит ей протянуть руку и коснуться его кровати, как она почувствует сырость пота, выделяемого его порами, как только он услышит – нет, почувствует – ее зов. Но он все равно пойдет, потому что, если откажется, его станет терзать боль в затылке, такая сильная, словно раскалывается череп. Он признался ей в этом, но ей было наплевать.

«Давай одевайся, – обратилась она к нему мысленно. – Одевайся и убирайся отсюда, к чертям собачьим, в объятия своей разлюбезной госпожи…»

Она предполагает, что у этой твари есть руки. Она никогда об этом не спрашивала, а Джефферсон не говорил. Но когда вернется – возможно, через несколько дней, потому что, по его словам, время в тех местах течет по законам, которые выше человеческого понимания, – ему снова будет плохо. И, свернувшись калачиком в углу, он станет плакать, как маленький мальчик – да, маленький мальчик в шкуре взрослого мужчины и в таком же костюме. Но Регине его нисколько не жалко. Ни капельки, потому что настоящий Бог этого мироздания принял решение погубить дом Хайроллеров, как и весь Нью-Иден, подпавший под власть змия, а затем выбросить из райского сада.

«Забыться сном, – думала она. – Прошу тебя… Господи… дай мне забыться сном».

Но Регина не станет спать, дождется, когда муж появится из ванной, нарядится в темно-синий костюм с белой рубашкой и галстуком с изящным узором. С галстуком он будет долго возиться, так и не научившись завязывать как следует, а потом наконец выйдет из спальни и спустится из дома. Шагает он в своих начищенных до блеска ботинках тяжело, будто идет к виселице.

«Отправляйся в ад, – думает она. – Ты это заслужил».

Он ушел, и она, поплакав несколько минут, все-таки уснула… Муравьиная ферма – место ужасное, место жестокое.

Джефферсон Джерико отворил стеклянную дверь на заднюю террасу. Вышел на нее и по каменным ступенькам спустился в задний дворик. Ему казалось, его путь длится целую вечность. Он посмотрел в темное, беззвездное небо. Звезд никогда здесь не было видно. И продолжил путь через лужайку, все дальше и дальше; сердце его сильно стучало, во рту было сухо, его по-мальчишески красивое лицо превратилось в натянутую маску, а зубы скрежетали так сильно, что могли сломаться. С несколькими такое уже случилось. Обломались передние зубы, края их выщербились, но через несколько дней все снова восстановилось как было.

Он продолжал идти, дожидаясь, когда это случится.

Еще шаг – и он вошел в иной мир.

Только что шагал в темноте недалеко от своего дома, и вдруг…

Нынче ночью это была спальня в каком-то особняке – кажется, во французском стиле. Где-то году в 1890-м, подумал он. Он не был знатоком исторической мебели, все вокруг очень походило на декорации в кино… Французский особняк, 1890 год, везде горят белые свечи разных размеров, окно закрыто плотной лиловой портьерой, роскошная кровать с таким же лиловым балдахином, на стене висит большой гобелен, на котором женщина протягивает яблоко единорогу; футах в восьми над головой – канделябр с десятком, а то и больше горящих свеч. Под начищенными до блеска ботинками Джефферсона на паркетном полу расстелен толстый красный ковер. Вокруг – стены из полированного дерева, а напротив, через всю комнату, видна единственная дверь.

Ощущение зова еще немного пульсировало в затылочной части черепа. Казалось, тело его сначала вытянули, а потом сжали. Болели кости. От одежды, как, впрочем, и от самой кожи, шел слабый запашок гари. Под ложечкой сосало, его слегка мутило, и он снова вспотел. Джефферсон взглянул на закрывающие окно портьеры и подумал: интересно, что он увидит, если отдернет их? В прошлый раз в комнате все было белое, в футуристическом стиле, с бегающими по потолку лучиками света. Может, им в руки попались какие-нибудь старые фильмы и они смотрят их и заимствуют идеи оттуда? А может, умеют читать мысли или… Но что бы они ни делали, воплощение этих фантазий во всех подробностях у них получается неплохо.

Джефферсон Джерико стоял и ждал. Осмелился сделать шаг назад, желая проверить, вернется ли он туда, откуда пришел. Шагнул… нет, не вернулся. Бог всерьез решил наказать его, подумал он. За то, что сколотил Нью-Иден, устроив ряд лохотронов и провернув серию финансовых афер. За его расчетливость, жульничество и похотливые страсти. Он всегда брал все, что хотел, или кого хотел. Таковы были его привычки и принципы. И если Богу захотелось наказать его за это, думал он, зачем тогда Бог дал ему такой язык и такой характер, что он способен заговорить любого, да так, что тот станет делать все, чего хочет от него он, Джерико? Зачем Бог дал ему энергию при любой возможности находить выход своим неистовым сексуальным страстям? Зачем Бог дал ему это крепкое тело и красивое лицо, глядя на которое инвесторы тут же, не задавая лишних вопросов, раскрывали свои кошельки, а юные девственницы раскидывали перед ним ножки, словно зачарованные сиянием его мужественной личности?

Все дело в том, что он был хорош во всех отношениях. Во всем, чем он, черт побери, занимался. Он прекрасно умел создавать проекты, прекрасно распоряжался денежными средствами, прекрасно выступал перед публикой, умел убеждать, да и в сексе, конечно, был очень хорош. Тут уж ему не было равных. Очень изобретателен был, горазд на всякие выдумки и эксперименты над каждой новой особью. И если Господь наказывает его за все это, зачем тогда Он сотворил так много разочарованных жизнью женщин, ищущих удовольствий и острых ощущений, которые он всегда готов с радостью им предоставить? Зачем Он сотворил так много излишне доверчивых людишек, которые имеют уши, слушают, да не слышат и этим сами толкают Джефферсона Джерико на то, чтобы он очистил их карманы?

И все ведь случилось так легко! Четырнадцать лет назад в дождливый понедельник на автомобильной стоянке в Литтл-Роке, штат Арканзас, в небе показалась переливающаяся радуга, тридцатилетний лучший продавец месяца Леон Кушман любовался ею из окна своего тесного офиса, и на него вдруг снизошло откровение.

«А пошла она к черту, эта торговля автомобилями! Если человек хочет заработать реальные деньги, он должен дарить людям радугу.

Он должен… сотворить новую религию.

Он должен рискнуть по-крупному и заставить людей поверить словам, которые потекут из уст его, как елей, как сладкое вино.

Я смогу это сделать, – решил Леон Кушман. – Я, сын прогоревшего торговца мебелью, который в дешевом мотеле ушел очертя голову в недельный запой, а потом пропал вообще и разрушил нашу семью.

Клянусь Богом, я смогу подняться над всеми. Я смогу подарить им радугу… Я смогу сделать из них хайроллеров, игроков по-крупному, хозяев своей судьбы. Главное, чтобы они сами думали так о себе… но разве это не то самое, что должен делать всякий вождь, всякий пастырь своих овечек?

Да, да! И Регина поддержит меня, тоже станет стараться, ее головка тоже способна рождать неплохие идеи.

Да!

Дверь в комнату отворилась – медленно, словно дразня и возбуждая любопытство.

На лбу Джефферсона Джерико снова выступили капли пота. По спине пробежал холодный озноб. Он ничего не мог с этим поделать; его крепкое тело шести футов и двух дюймов ростом тряслось от страха.

В комнату вошла она, чтобы поиграть со своей любимой игрушкой.

Глава 12

Одетая в элегантный халат с золотисто-черным узором, она вошла в комнату. Сегодня это была брюнетка… с длинными черными вьющимися волосами, голубоглазая, с крутыми дугами черных бровей и многообещающей улыбкой на роскошных полных губах. В прошлый раз она была блондинкой с пышной грудью, а миндалевидные глаза выглядели скорее азиатскими. А еще раньше… каштановые волосы, стянутые сзади в лошадиный хвост, смуглая кожа, сама маленькая и хрупкая, нечто среднее между бразильской пляжной девчонкой и калифорнийской красавицей. Он понял, что разные личины она примеряет на себя примерно так же, как он примеряет одежду, чтобы подходила к настроению. Наверняка они смотрят кино в каком-нибудь своем странном небесном кинотеатре, и их вдохновение питается образцами «театра теней» нашего мира.

– Мой милый Джефферсон, – сказала она, и он услышал легкое шипение, когда она произносила его имя… Впрочем, возможно, ему показалось.

Она подошла ближе, движение ее вышло почти скользящим. Секунда – и вот она стоит перед ним… будто на экране сменился кадр. Нынче она с ним одного роста и слишком худощава. Очень густые ресницы. Интересно, подумал он, они что, читают и модные журналы семидесятых годов двадцатого века и хранят эти образы про запас – мало ли, может, пригодятся потом?

В этом облике она очень красива. Но Джефферсон знал, что иногда облик на мгновение исчезал; и когда такое случалось, его накрывала жуткая волна страха и в самой примитивной части его существа копошилось что-то мерзкое. Он заглянул ей в лицо и подумал, что глаза ее излишне светлы. Почти белые, и зрачки не круглые, как у людей, а щелки, вертикальные, как у кошек. И как только он об этом подумал, цвет ее глаз изменился, став насыщенно-синим, а зрачки округлились.

– Так тебе больше нравится? – спросила она с хрипловатым смешком, но сам голос звучал высоко и мягко, как у маленькой девочки.

Ей не всегда сразу удается правильно подобрать и голос.

Ему показалось, что он ответил «да». Но наверняка этого сказать не мог; все происходящее было для него как сон, по краям размазанный и нерезкий, и собственный голос он довольно часто слышал, словно некое эхо, долетевшее до него откуда-то из запредельного далека.

– Ты тоже очень неплохо выглядишь, – сказала она.

Потом потрогала пальчиком узел его галстука. Пальцы ее, пожалуй, тоже длинноваты, и белые ногти похожи на пластмассовые.

– Мне на тебя очень приятно смотреть.

Она приблизила к нему лицо и глубоко заглянула ему в глаза своими синими глазами, словно выбирала, с чего начать вскрытие.

– Мой Джефферсон пришел поиграть со своей девкой, – сказала она, но тут губы ее дрогнули. – То есть я хотела сказать… с деткой.

– Да, – ответил он… или это снова лишь показалось? – С деткой.

Руки ее – ох, неужели и пальчики тоже укоротились и стали нормальной длины? – порхнули к его лицу, и она медленно провела по его щекам ладонями сверху вниз, к подбородку. Улыбка оставалась неизменной, но она удивительно искусно умела изобразить настоящую человеческую улыбку, и за открытыми губами открывались идеальные человеческие зубы. Однако глаза ее никогда не мигали, и это больше всего его беспокоило. Никогда ему не приходилось это видеть. Может быть, просто не умела, хотя иногда он мысленно молил ее: «Моргни, прошу тебя… моргни хоть разок…» Это был крик души охваченного тревогой человека, но она все не моргала и ни разу даже не обмолвилась об этом, хотя он прекрасно знал, что она читает все его мысли.

Он чувствовал это, чувствовал, как она проникает внутрь его существа и исследует его. Она была очень любопытна, ее интересовало все. Словно переворачивая огромные пласты его жизни, она внимательно разглядывала все, что под ними скрывалось. Она все про него знала, причем, возможно, с самой первой их встречи.

Когда это было? Время – вещь эластичная, мы о нем ничего не знаем. Может быть, месяца через два после того, как Регина подкралась к нему с пистолетом? Когда он, Алекс Смит, Дуг Хаммерфилд и Энди Уоррен сели в Нью-Идене на грузовичок и попытались поискать горючее. Был уже конец июня, небо в тот вечер так и сверкало синими молниями; они двинулись на юг, но успели проехать всего несколько миль.

– Джефф, – вдруг нервно заговорил сидящий на заднем сиденье Дуг. – Давай лучше повернем обратно. И так слишком далеко заехали. Как думаешь?

Кругом царил сплошной мрак, только небо озарялось вспышками. Канистры и шланги для перекачки бензина – если, конечно, они найдут оный – лежали в кузове их машины. В окрестностях Нью-Идена заправочные станции давно не работали, кончилось горючее. Проблема состояла еще и в том, что жителям Нью-Идена в поисках горючего приходилось ездить все дальше и, соответственно, тратить все больше бензина. Весь мир был окутан мраком, только фары светились в темноте, да и то одна из них горела все хуже.

– Поехали назад, – сказал Алекс. – Здесь ничего нет.

– Завтра еще раз попробуем, – прибавил Дуг. – Когда будет светло.

– Ладно, – согласился Джефферсон. – Поехали.

Он направил грузовик на грунтовку, чтобы развернуться, и вдруг они увидели, что прямо перед ними в тусклом свете фар стоит группа из двенадцати безликих, облаченных во все черное солдат-сайферов. Эти твари уставились в растерзанное вспышками небо, направив туда же оружие.

– Вот зараза! – крикнул Энди.

– Заткнись, заткнись! – бешено заорал Дуг.

Джефферсон попытался дать задний ход, но от волнения рука сбилась, и шестеренки заскрежетали так громко, что могли бы разбудить мирно спящих в своих замшелых могилах конфедератов. Несколько сайферов заметили это и повернули лицевые панели, а также оружие в сторону сотрясающегося автомобиля.

– Они нас всех перебьют! – завопил Алекс чуть ли не в самое ухо Джефферсону.

Джефферсон выхода не видел, кроме одного, о котором знал всегда: рвануть вперед, а там будь что будет. Он включил первую скорость и нажал на педаль газа. Грузовичок врезался в сайферов; некоторые из них успели дематериализоваться и переместились в другое доступное им измерение. Бурая жидкость заляпала ветровое стекло. И без того тусклые фары окончательно погасли.

– Ходу! Ходу! – орал Алекс.

Они мчались по грунтовке со скоростью более семидесяти миль в час, подпрыгивая на каждом ухабе и каждый раз рискуя отправиться прямо на небеса.

Оглянувшись назад сквозь клубы пыли, Дуг издал сдавленный стон.

В боковом зеркальце Джефферсон увидел, что за ними несется белая струя пламени, причем так быстро, что не представлялось возможным ни увернуться, ни спастись, прибавив газу. Пламя уже поглотило заднюю часть грузовичка, шины расплавились, взорвался бензобак, кабина превратилась в доменную печь, и Джефферсон Джерико…

…вдруг увидел, что сидит на открытой террасе, перед которой раскинулся зеленый тенистый сад. Посередине сада серебрился пруд. С веток деревьев свисали желтые и красные плоды, напоминающие яблоки, но несколько странной формы. В воздухе пахло кондиционером со слегка металлическим оттенком. Он вдруг заметил, что одет в белую мантию из какой-то шелковистой материи, на ногах белые сандалии, должно быть из латекса. Он посмотрел на свои несгоревшие руки, провел ладонью по несгоревшим волосам и громко ахнул: в голове мелькнула мысль, что, несмотря на все свои грехи, он все-таки попал в рай. Он чуть не расплакался.

Но в эту минуту на террасу, плавно скользя, вышла она. Наряд ее в лучах искусственного солнца сверкал тысячами ярких оттенков, губы растянулись в улыбке, над которой не помешало бы еще немного поработать, и она заговорила голосом, в котором слышны были с дюжину отголосков, звучащих в разных регистрах одновременно.

– Я сейчас кое-что читала. Там написано… враг моего врага – мой друг. Как ты считаешь, это правильно, Леон Куш Ман? Или, может быть, ты предпочитаешь называться именем Джеффер Сон Джерико?

Джефферсон попытался встать, но потерял равновесие и упал на лоснящиеся камни, которыми была выложена терраса. Стоя над ним, подсвеченная сзади ослепительно-белым сиянием, она протянула к нему слишком длинные руки.

– Не бойся меня. Это я спасла тебя. Я хорошо говорю по-вашему?

«Да… да… ты говоришь хорошо… да».

– Я научилась. Еще учусь, – поправилась она. – Так много надо… – она запнулась, подыскивая нужное слово, – …усвоить. Я… – и снова пауза, пока она подбирала слово, – всего лишь простая ученица, – продолжила она, и множество голосов ее переливались, то взмывая, то падая, а Джефферсон Джерико подумал, что не в рай он попал, нет, а в самый что ни на есть ад. – Ага! – сказала она с легкой улыбкой под немигающим взглядом красноватых глаз. – Ты обязательно должен объяснить мне, что означает это понятие.

И в эту минуту он уснул. А когда очнулся, обнаружил, что сидит в своем синем кресле, смотрит на освещенный утренним солнцем Нью-Иден и на нем та же одежда, что была, когда он и еще трое приятелей куда-то поехали и там случилась какая-то пустяковая, как укус комара в затылок, неприятность. Во всем теле он чувствовал слабость, кружилась голова. А что такое сделалось с солнечным светом? Куда подевалось солнце? Странный свет синеватого оттенка, а небо белое и пустое. Да и одежда на нем… та же самая, хотя и не совсем. Материал рубашки… белая с серыми полосками, но какая-то… маслянистая, что ли, как и штаны цвета хаки, словно их сшили из неизвестной синтетической ткани.

– Регина! – позвал он, потом встал и направился в дом. – Регина! Детка!

Позже выяснилось, что он отсутствовал два дня. Дуг Хаммерфилд, Алекс Смит и Энди Уоррен так и не вернулись. И в Нью-Идене кое-что изменилось. Совсем скоро обнаружилось, что всякая попытка покинуть Нью-Иден – на машине, на велосипеде или пешком – неизменно заканчивалась тем, что человек снова оказывался в городке. Бежать из него оказалось невозможно. Это был вековечный круг – Данте оценил бы его по достоинству. И что самое ужасное – никто не понимал, как это происходит: раз! – и ты снова дома, в своем тесном мирке хайроллеров, игроков по-крупному.

В шесть часов утра, в полдень и в шесть часов вечера на всех обеденных столах города появлялись квадратные куски, судя по всему, белого соевого сыра, а вместе с ними гладкие металлические сосуды с мучнистой, смахивающей на молоко жидкостью. Никто не видел, как они появляются: не успел и глазом моргнуть, а все уже на столе. Точно так же невозможно было заметить, как они исчезают, даже если все это сунуть в ящик или закрыть на ключ в шкаф. Испортить или уничтожить их тоже было невозможно. На вкус еда и питье были слегка горьковаты, но вполне сытны и даже вырабатывали к себе привычку. Многие говорили, что от этой еды им снятся такие удивительные, такие прекрасные сны, что они стали спать беспробудно и днем и ночью.

Погода неизменно стояла ровная, ни дождя, ни штормового ветра. Днем всегда солнечно, воздух с небольшим оттенком синевы, небо пустое и белое. Утром сразу становилось светло, вечером свет мерк. Трава расти перестала, но всегда оставалась зеленой, как на искусственном газоне. Листья на деревьях не менялись и не опадали. Никакой разницы, что Четвертое июля или Хеллоуин, что День благодарения или Рождество, что Новый год или Валентинов день. В Нью-Идене действовал водопровод, работало электричество. Причем лампочки никогда не перегорали. Туалеты тоже работали исправно, унитазы не засорялись, вода через край не переливалась. Ничего не надо было подкрашивать, если, конечно, сам не захотел. В домах ничего не ломалось, ни посудомоечные машины, ни гаражные двери, ни часы, ни DVD-плееры, ни стиральные машины. Мусор из зеленых баков незаметно убирался невидимым и неслышимым персоналом.

Нью-Иден стал идеальным местом, хотя не на этой земле, поскольку Джефферсон Джерико, да и другие тоже узнали-таки правду во время поздних заседаний членов местного самоуправления. Теперь этот город мечты существовал в каком-то ином измерении, ином отрезке пространства и времени, хранимый горгонцами от ужасов погубившей реальный мир войны.

В том числе и от сайферов. От всех забот и тревог истерзанной земли. Еды и питья было вдоволь, как и всех остальных необходимых для человека вещей в его повседневной жизни вплоть до мыла и средств для мытья посуды. Даже туалетная бумага никогда не кончалась, наличие ее в случае необходимости непрерывно пополнялось. Находились, конечно, недовольные, считающие, что бумага слишком тонкая и пахнет дезинфектантами больничной палаты.

С тех пор как Нью-Иден был помещен в иное пространство, женщины перестали беременеть. Никто не умирал, ни человек, ни домашнее животное. Рак шейки матки Марианн Доусон просто исчез сам собой, как и эмфизема Гленна О’Хары. Восьмидесятичетырехлетний Уилл Доннеридж из-за своего протеза тазобедренного сустава все еще ходил с палочкой, но чувствовал себя прекрасно и целыми днями гулял по городу.

Да и вообще по улицам города многие гуляли почти каждый день.

А кое-кто даже по ночам. Иногда в темноте выли собаки, но к этому все давно привыкли.

«Это наша Муравьиная ферма, – думал Джефферсон, глядя на существо женского пола, облаченное в элегантный черный халат, расшитый золотом, на ее длинные черные волосы, на эти бледно-голубые немигающие глаза, которые видели, замечали и понимали все. – А это наш создатель».

Он не знал, единое она существо или их много в одной плоти. Точно ли она женщина или нет – об этом он даже не осмеливался гадать. А как она выглядит на самом деле, когда сбросит эту личину… он страшился подумать и отчаянно гнал эту мысль прочь.

Потому что вот она перед ним, его девка из звездного неба. И, гладя его щеки, играя его геройским подбородком с ямочкой, говорившим о его силе духа и благородстве, она питала его сознание образами и картинами, извлеченными из его памяти, которые представляли предмет его гордости, но на деле вели к гибели. Она знала обо всех его прошлых делах и проступках; она знала в лицо, по запаху, а также на ощупь каждую аппетитную красотку, каждую одурманенную наркотиками и исстрадавшуюся девчонку, с которыми он спал в номерах мотелей, оплачивал с секретного счета карты «Виза». И теперь она сама предлагала их ему – настоящий фейерверк радостей плоти, которыми он был одержим всю свою жизнь. И столь мощными, столь впечатляющими были эти картины прошлых его похождений, что – пришелец она или нет, женщина или нет – Джефферсон Джерико остро реагировал на эти мысленные образы, в них состояла его истинная сила, ведь речь здесь шла не о греховности, а об умении побеждать.

«Я хочу тебя раздеть».

Она произнесла это вслух или мысленно? Губы ее не двигались, человеческим языком она все еще владела не в совершенстве, но вот желания своей игрушки понимала прекрасно.

Пальчики ее долго возились с его галстуком. Он знал, что, раздевая его, она получает истинное удовольствие. Казалось, этот процесс для нее был неким экстатическим ритуалом, и, роняя на пол его дорогой галстук, снимая с него пиджак и расстегивая рубашку, она возбуждалась, глаза ее разгорались, как метеоры во мраке ночи. А когда дошла до брючного ремня и молнии на штанах, экстаз достиг такого накала, что лицо обмякло и, казалось, тает, словно воск, на костях черепа, и Джефферсон быстро отвел взгляд, чтобы не пропала эрекция… но она мгновенно почувствовала это и снова принялась усердно наполнять его сознание воспоминаниями о прошлых любовных победах, о стонах и судорогах оргазма множества женщин, не устоявших перед его чарами, так что он и сам был очарован.

«О мой Джефферсон! Возьми же меня за руку».

Одной рукой поддерживая штаны, другой он взял ее за руку. Как всегда при этом, он с удовольствием ощущал прикосновение человеческой плоти – почти, но не вполне таковой. Она повела его к кровати, усадила, а сама принялась снимать с него начищенную обувь, потом носки и проделывала все это очень медленно… опять исполняя почти экстатический обряд. Потом медленно, очень медленно стаскивала с него штаны и трусы-боксеры в синюю клетку, мысленно приказывала лечь на спину, а сама, скользя, вытягивалась рядышком. И в этом положении начинала забавляться тем большим органом его тела, которым она, казалось, восхищается точно так же, как и любая земная женщина, которая и в мыслях никогда не летала в межзвездном пространстве.

Когда память Джефферсона начинала ему изменять, его любовница-горгона подкидывала ему свеженькие воспоминания. Любовные похождения двадцатилетней давности вставали перед ним столь живо, словно происходили сейчас, и он погружался в горячечные области сексуальных фантазий, а она в это время ласкала его жезл, сучила его в ладонях, словно хотела проверить крепость материала, из которого он сделан. Вдруг снова мгновенно менялся кадр, и вот она перед ним совершенно раздетая, крепко жмется к нему своей не вполне человечьей плотью. Набравшись смелости, он заглядывал ей в лицо и, замечая там в желтом свете горящих свеч какие-то незваные тени, быстро отводил взгляд, но она без устали продолжала питать его прошлым, в котором перед ним вереницей проходили образы сладострастных оргий, сцены, происходившие в стенах бесчисленных мотелей и меблированных комнат, а порой и где-нибудь в укромной комнатушке стрип-клуба. Она возвращала ему тот мир, который он сам для себя создал и гордился своими достоинствами и победами, гордился умением по своей прихоти вертеть любой особью женского пола. Гордился способностями и качествами, даром полученными им от Бога, гордился своим красноречием и своей неординарной личностью, гордился, гордился и гордился, так и раздувался от гордости, рискуя лопнуть.

Жаркое пламя страсти охватило его. Она захотела его поцеловать, но толком не знала, как это делается, рот разевался сам по себе, а в остальном лицо было пустой маской, но он старался об этом не думать. Ни в коем случае нельзя было думать о том, что это взгромоздившееся на него верхом существо – не человек… И… о-о! о-о! – мыслями он переносился обратно в наполненный паром душ в мотеле со студенткой-немкой по имени Яна, приехавшей учиться по обмену, которая примчалась сюда как ненормальная на подержанном джипе, сгорая от желания… И снова что-то мягкое, влажное и бормочущее окутало его и унесло прочь.

Теперь он добрался-таки куда надо и принялся самозабвенно трамбовать ее, как делал со всякой нормальной бабой, прокладывая дорогу к последнему, судорожному, освобождающему взрыву. Внутри у нее было влажно, и в лихорадочно-возбужденном мозгу мелькнула мысль, что и это фальшивка, такая же фальшивка, как и все остальное, небось какая-нибудь искусственная смазка, разработанная у них там в лабора… но тут он снова был брошен в пучину воспоминаний и теперь рассматривал родинку в форме кошачьей лапы на левой груди блондинки по имени Джорджия Мей, которая когда-то работала в его банке в городе Литтл-Рок.

Джефферсон перевернул ее в постели… или это она его, трудно сказать, кадры сменялись быстро… вошел глубоко, и она тихонько зашипела. Он продолжал долбить ее изо всех сил, а сознание его продолжало погружаться в воспоминания о прежних любовных игрищах. Он был вынослив и способен проделывать это сколь угодно долго, пока сам не решал, что обоим достаточно; любовью это назвать было нельзя, ибо, с кем бы он ни был, это всегда было завоевание, победа над чем-то или кем-то, похвальба, обслуживание, самолюбование; именно это заставляло его с легкостью переходить от одной к другой и так далее. Здесь он тоже получал извращенное удовольствие оттого, что звездная девка восхищается им.

А потом, как это иногда случалось, едва Джефферсон глубоко погрузился в недра своей горгоны-любовницы, что-то горячее и мясистое крепко схватило его там, в этих влажных глубинах. Его охватили дрожь, смятение, ужас, но все быстро прошло, когда он увидел себя в крепких объятиях маленькой азиатки-стриптизерши по имени Киттен, от которой вечно пахло горящими листьями. И потом уже, как иногда происходило в самый разгар их свиданий, некие тонкие щупальца поползли по его бедрам и крепко охватили сзади, но он смежил глаза и полностью отдался воспоминаниям, которые она подкидывала ему; однако, даже мысленно пребывая в спальнях прошлого, Джефферсон чувствовал, как его партнерша словно расползается по швам и какие-то твари выползают из ее фальшивого тела, змеями обвиваясь вокруг него.

Это ощущение не могло заглушиться никаким, даже самым ярким, самым упоительно-возбуждающим из предлагаемых ею воспоминаний. Но она все равно продолжала накачивать его сознание утонченными опиатами его собственного изготовления, а в это время одно щупальце обвилось вокруг основания его яичек и стянуло их, а другое принялось игриво щелкать по ним, в то время как глубоко внутри ее та горячая и мясистая штука крепко сжала его жезл, раз… два… на третий раз он увидел себя с одной блондинкой-потаскухой по имени Мэриголд, которая нагишом сидела на кровати и на расстроенной гитаре наигрывала «Зеленые рукава».

Существо внутри его любовницы-горгоны, сильное, как человеческая рука, принялось доить его. Щупальца извивались и хлестали по заду. Он их ни разу не видел, но отчетливо себе представлял. Она оказалась достаточно деликатна, чтобы убирать их подальше, когда заканчивала с ним игру. Выжав из него все, что можно, мясистая доилка отпустила его, и, находясь в расслабленном состоянии полудремоты, он подумал, не используют ли они его семя для того, чтобы скрещивать человека с… но с чем же? Впрочем, теперь это совершенно не важно, поскольку, хотя он и боялся этого существа и, когда она призывала его к себе с помощью какого-то имплантированного ему в затылок приспособления, приходилось бежать в туалет и блевать от страха, надо признаться, думал он, отдыхая и с удовольствием вспоминая акт, давалка она потрясающая.

Прежде он спал с кем попало, даже с такими уродинами, которым надо бы прикрывать рожи пакетом. Эта якобы женщина, по крайней мере, красива и всякий раз другая, меняет цвет кожи, волос и глаз и всегда проделывает с ним такие фокусы, что он кончает как жеребец. Он ей нравится. И что же в этом плохого?

Такие мысли мелькали у него в голове, пока она не отсылала его назад, и он снова возвращался к реальности, в свой дом на муравьиной ферме, снова блевал в унитаз в своем муравьином туалете, стаскивал с себя одежду, которая всегда попахивала горелым, и заползал в свой угол. Оставался там, сидя с пустыми глазами и дрожа, словно никак не мог отойти после ужаснейшего кошмарного сна, пока Регина не кричала ему: «Ну хватит, вставай уже, свинья!» Или еще чего похуже.

– О мой Джефферсон!

Обнаженный, он лежал на спине в скомканной постели с закрытыми глазами. Он открыл их. Комнату тускло освещали свечи. Она стоит рядом с кроватью, снова в элегантном черном халате с золотом. По лицу ходят тени, но глаза так и сверкают. А может, это все ему кажется… хотя зрачки, похоже, кроваво-красные. Он подумал, что обличье ее начинает таять.

– У нас есть для тебя одно задание, – сказала она.

Он даже не шевельнулся, только слушал, еще слишком слабый, выжатый как лимон.

– Случился один… – она замолчала, быстренько ища подходящее слово, – инцидент. Четыре земных часа назад.

Она что, стала выше ростом? Или крупнее? Грозное привидение, безжалостное и холодное, как бесконечный мрак Вселенной. Казалось, сейчас все это воплотилось в ней. И голос… множество голосов в одном, множество звуковых диапазонов и отголосков, множество призрачных мнимостей, скрывающихся друг за другом.

– Мы нуждаемся в твоей помощи, – сказала она и, не дождавшись ответа, резко продолжила: – Ты нас слышишь?

– Да, – отозвался он, снова испугавшись. И чтобы она – или они? – поняла, что он ее внимательно слушает, повторил, хотя смотреть в ее сторону ему очень не хотелось: – Да, слышу.

– Нас очень беспокоит некий… как это у вас называется… мальчик. Он помог нашим врагам. И мы хотим побольше узнать об этом… мальчике. Найдешь его и приведешь к нам.

– Что? – переспросил Джефферсон и сел на кровати.

Он все еще пребывал в несколько сумеречном состоянии, но не утратил способности следить за тем, что она говорит. Глаза ее с красными зрачками – теперь, кстати, снова вертикальными щелками, – казалось, висели в воздухе сами по себе над большим и странно бесформенным телом в халате, который тоже стал другого размера, подходящего к случаю, и жуть охватила его, пробирая до самых печенок.

– Мальчик? Какой мальчик?

– Ты должен отвечать на наши вопросы, – отозвался многоголосый хор. – Он сейчас прибился к другим из вашей породы. Они оберегают его. А ты… – снова пауза, снова она искала нужное слово, – мастер убеждать. Ты можешь вырастить у них доверие.

«Войти к ним в доверие», – мысленно поправил он ее.

– Да, – сказала она. – Именно так.

– Я не… я не понимаю… о чем вы…

– Понимаешь, прекрасно понимаешь. Пробейся сквозь их защиту. Доберись до мальчишки. Возложи на него свои руки и доставь его к нам.

– Я… не могу… послушайте… послушайте же… Если для вас это так важно, почему не сделаете это сами?

– Для этого важного дела, – ответила она, – требуется участие человека. Мы здесь… как это вы говорите… уязвимы. Мой милый Джефферсон, у тебя прекрасно получается все, что ты делаешь. Ты очень… – снова несколько секунд пауза, поиски слова, – искусен. Возложи на него руки, плоть на плоть. И приведи его к нам.

– Привести его к вам? Но как это сделать?

– Дорогу мы берем на себя. Мой милый Джефферсон, как ты дрожишь! Не бойся, мы будем тебя охранять.

– Как? – Он помотал головой, не обращая внимания на болезненное устройство, которое ему внедрили в затылок. – Я не могу это сделать! Вы говорите… что хотите послать меня… туда? Но там же идет война!

Неужели она сейчас раздраженно вздохнула, как человек? Но ответ ее прозвучал холодно:

– Нам нужен этот мальчишка. Нам нужно, чтобы ты доставил его к нам. У тебя будет защита. Один с нашей стороны и один из ваших. Это мужчина. Его немного… – снова молчание, поиски слова, – усовершенствовали. Он будет реагировать на определенный уровень угрозы. И тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Разве я не хорошо говорю по-вашему?

– Да, хорошо, – ответил он, как и всегда, когда она задавала ему этот вопрос.

Смотреть на нее он не мог, слишком боялся, что увидит нечто такое, что скрывается под нынешней ее личиной.

– Этот мальчишка, – продолжала она, – находится в местности под названием Кол-О-Рэйдо. Ты знаешь, где это?

– Колорадо, – поправил он ее. – Послушайте… нет… я не могу…

– Ты можешь, и ты это сделаешь. Мы дали тебе много чего, мой милый Джефферсон. Очень много. А с того, кому много дается, много и спрашивается. Отсюда тебя переместят в другое место и пошлют искать мальчишку. От тебя зависит исполнение нашего повеления.

Она секунду помолчала.

– Нашего пожелания, – исправилась она множеством голосов. – И как только оно будет исполнено, ты можешь возвращаться домой и все будет хорошо.

Джефферсон чуть не рассмеялся на это заявление, но вместо смеха изо рта вырвался сдавленный хрип.

– Ничего уже никогда не будет хорошо, – удалось ему проговорить.

– Мы намерены одержать победу в этой войне. – Лицо горгоны в тусклом свете горящей свечки скрывалось в тени, голоса то взмывали, то падали. – Мы будем милостивыми правителями. Но сейчас… нам нужен мальчишка, и ты должен немного поспать.

Джефферсон почувствовал, как штуковина, внедренная ему в затылок, стала тихонько пульсировать. Такое чувство, будто чьи-то теплые руки поглаживают тебе шею и плечи, – это ощущение опускалось все ниже по спине и рукам, вдоль позвоночника, по бедрам и ногам.

– Спи, – сказала горгона.

Джефферсон метнул взгляд туда, где должно было находиться ее лицо, но над мерцающим халатом была лишь черная дыра.

– Спи! – воззвали к нему тысячи голосов.

Идущее от имплантата благодатное тепло успокоило его, убаюкало, в сознании всплыло воспоминание о том, что это существо совсем недавно было красивой женщиной. Сон овладел им, он не смог его побороть, да и не хотел. Лег на кровать, стоящую в комнате фальшивого французского особняка, вытянулся и закрыл глаза, дыхание его стало спокойнее и глубже; последнее, что он услышал, был ее голос, а может быть, она передала ему эти слова мысленно.

– Ты сразу узнаешь этого мальчишку, мой милый Джефферсон, стоит только увидеть. А теперь спи спокойно. Ты заслужил этот сон.

Глава 13

– О боже! – прошептала Оливия, и в этом негромком, исполненном ужаса звуке слышался грохот разваливающегося на куски мира.

В дымном свете чахлого восхода перед ними открылась вся картина происшедшего. Картина полной катастрофы. С пламенем, прахом и смертью. С гигантской мертвой рептилией посередине, которую невозможно ни вытащить, ни выбросить в яму с отходами. Из домов продолжали, спотыкаясь, выходить раненые, кто-то вытаскивал мертвых, а Оливия села прямо на потрескавшийся бетон стоянки, чуть ли не в тени рухнувшего летательного аппарата горгонцев и прижала ладони к лицу; ей хотелось плакать, хотелось плюнуть на все и забыться, но рядом стоял Этан, а значит, нужно взять себя в руки, ведь она все еще во главе этих копошащихся в обломках людей. Этан не оставил ее, стоя неподалеку и глядя, как возникают из мрака окровавленные, покрытые пылью фигуры.

Этан давно заметил несколько мелькающих то здесь, то там сайферских бойцов. Он знал, что где-то на территории крепости скрывается еще один горгонский пилот – наверное, прячется где-то в руинах, и сайферы не уйдут отсюда, пока не уничтожат эту тварь. Мальчик сам был весь покрыт пылью и смертельно устал, от влажной одежды воняло той же дрянью, как и от туши горгонского корабля. Аппарат уже терял расцветку, приобретая зловещий сероватый оттенок. Через несколько дней гнилостный запах здесь будет непереносим. Тем не менее нынче ночью в поисках мяса сюда вполне могут явиться серые люди: даже мертвый летательный аппарат пришельцев может сгодиться на то, чтобы устроить пир. Подумав об этом, а также вспомнив о том, что он почувствовал, когда мельком увидел горгонца, Этан содрогнулся.

А ведь он все же взорвал ее. Уничтожил полностью, одной только силой своего желания. Ладонь его совершенно поправилась, рука пришла в норму, как и мозг, и все остальное. Для него норма – это не то, что для всех остальных, переживших катастрофу. Он прекрасно помнил этих огненных ос, похожих на зажигательные пули, которые впивались в тело горгонца и рвали его в клочья. Помнил отдачу, которая чуть не сбила его с ног, словно на самом деле он стрелял из невероятно мощной винтовки. Он снова внимательно посмотрел на правую ладонь, как проделывал уже несколько раз. На ней ничего нет, кроме линий судьбы.

Этан стал размышлять о том, что все это значило.

«А ведь Джей-Ди прав, – думал он, – я не простой мальчишка. Да, я не такой, как все остальные люди.

Да-да, во мне есть что-то такое… не вполне человеческое».

А из развалин продолжали выходить оставшиеся в живых. Несколько человек, окровавленные и растерзанные, окружили Оливию и ждали ее указаний, ждали, что она возьмет руководство в свои руки и они опять превратят Пантер-Ридж в безопасную крепость. Но она молчала, и они побрели дальше. Обитые железом деревянные ворота оставались распахнуты, и люди стали покидать территорию городка. Были и такие, что уходить отказывался, несмотря на уговоры друзей и близких; потрясенные, утратившие всякую надежду, они сидели на земле и не двигались с места. В сохранившихся от полного разрушения жилых помещениях время от времени слышались одиночные выстрелы, но непонятно было, стреляют ли там в сайферов или пускают пулю себе в лоб.

– Боже мой! Оливия!

Прихрамывая, к ним подошел человек в окровавленной белой рубахе и штанах защитного цвета. Им оказался Джон Дуглас; он где-то подобрал кусок ржавой арматуры и использовал ее вместо трости. У него была повреждена правая лодыжка, но в целом он чувствовал себя неплохо, если не считать нескольких шишек и синяков. А кровь на рубашке была чужая, он испачкался, помогая людям выбираться из развалин. Он избежал смерти, выйдя на улицу, чтобы полюбоваться фейерверком, который устроили в небе пришельцы. Увидев своими глазами, как падает корабль, он с предостерегающими криками для всех, кто его слышит, побежал к больнице, чтобы забрать оттуда все, что можно унести. На двери висела цепь с навесным замком, которым больницу запирали на ночь. Казалось, горгонский корабль падает прямо на него. Искать ключ не было времени. Остальные уже бежали куда-то мимо него. На бегу он столкнулся с Полом Эдсоном и повредил лодыжку, но Пол помог ему избежать гибели во время крушения.

– Боже мой! – сказал он, глядя на Оливию; хриплый голос его звучал резковато. – А ведь я боялся, что вы все погибли!

Глаза его под распухшими веками обратились на Этана.

– А ты… – начал он с едва заметной ноткой осуждения в голосе, но сделал глубокий вдох и взял себя в руки. – С тобой все в порядке?

– Да, сэр, – ответил Этан.

Проткнутое гвоздем бедро было не в счет, сущий пустяк по сравнению с ранами, которые он видел у других, кто выбрался из развалин… Одиннадцать человек погибли, их тела, накрытые окровавленными простынями и одеялами, лежали всего в двадцати футах.

– Джон! – Оливия будто только сейчас поняла, кто перед ней стоит. – Я пыталась найти Винсента. Он звал меня. Я слышала его голос… но так и не нашла. Ты, случайно, не слышал, как он меня звал?

Джей-Ди бросил быстрый взгляд на Этана, потом снова на женщину.

– Нет, Оливия, не слышал, – ответил он.

– Со мной был Этан, – ровным, серьезным голосом продолжала она, но ввалившиеся глаза горели безумным пламенем. – Он обо мне позаботился. Мне кажется… там было что-то ужасное. Что-то такое… – Оливия усиленно искала более точное слово. – Ужасное, – повторила она. – А Этан не подпустил его ко мне.

– Горгонец из корабля, – пояснил доктору Этан. – В развалинах.

– И ты от него отбился? Но как?

Пришло время говорить правду, не важно, насколько невероятно она звучит. Этан посмотрел доктору прямо в глаза и заговорил не как мальчик, а как взрослый мужчина.

– Я убил его, разорвал в клочки, – сказал он. – Захотел его уничтожить, и он был уничтожен. Но где-то там есть еще один. Это его ищут сайферы. Я бы не хотел увидеть такую тварь хотя бы еще раз.

Джей-Ди молчал. Лицо его покрылось мертвенной бледностью, только багровый синяк выделялся на подбородке, куда кто-то случайно заехал ему в суматохе бегства.

– Что ж, – смог наконец сказать он. – Я никогда их не видел и уж точно, черт побери, не хотел бы увидеть. Прошу, избавь меня от подробностей, ладно?

Этан кивнул, и больше они об этом не говорили.

Вдруг мимо Этана прошла девушка, села рядом с Оливией и, всхлипывая, обняла ее. Та самая блондинка с повязкой на глазу; минувшей ночью Этан видел, как, лежа на земле, она разглядывала звезды. Теперь он заметил, что на ее повязке в виде звезды наклеены стразы. Наверное, хотела хоть чем-то приукрасить свое увечье, подумал он. Повязка на глазу как заявка на некий стиль, заявка на жизненную позицию. Длинные светлые волосы ее были грязны, лицо испачкано пылью и гарью. Одежду ее составляли джинсы, темно-красная кофточка и синие кроссовки «Найк», довольно потрепанные, но не грязнее той одежды и обуви, что он видел на других обитателях крепости. Девушка обнимала Оливию и продолжала рыдать. Оливия и сама пустила слезу, но потом взяла себя в руки. Она тоже обняла девчонку.

– Ну-ну, Никки… – сказала она почти строгим голосом. – У тебя что-то болит?

Девушка отрицательно покачала головой и снова уткнулась в плечо Оливии.

– Ну и ладно, – сказала Оливия. – Все хорошо. – Она ласково погладила девушку по волосам, глядя на нее покрасневшими от слез глазами. – Будем как-то из этого выбираться. Мы пока еще живы.

Этан бросил оценивающий взгляд на комплекс. Доктор, прихрамывая, двинулся навстречу приближающейся к ним семье окровавленных латиноамериканцев, чтобы оказать им посильную помощь. За руку матери держался мальчик лет семи или восьми. Лицо его отца было обезображено глубокой раной, волосы припудрены пылью.

– Мы должны отсюда уйти, – спокойно сказал Этан. – До наступления темноты мы должны убраться подальше.

– А куда нам идти?

Вопрос задала девочка с повязкой на глазу. Она снизу вверх смотрела на Этана как на сумасшедшего.

– Кто ты вообще такой? – резко продолжила девчонка. – Погоди-погоди… Ты тот самый мальчишка, которого привезли к нам несколько дней назад. Тебя зовут… Этан, да?

– Да. Этан Гейнс. Честно говоря, – он пожал плечами, – это придуманное имя. Своего настоящего я не помню.

Он попытался изобразить некое подобие улыбки, но у него ничего не вышло.

– А я училась в школе, в десятом классе, – сообщила она. – Откуда ты взял это имя?

– Увидел на указателе, кажется. Имя как имя, не хуже других. А ты Никки… а по фамилии?

– Стэнвик.

Здоровый глаз ее покраснел от пыли и дыма, но, кажется, был темно-карий.

– А родители твои где?

– Умерли, – спокойно ответила она, и Этан подумал, что это, должно быть, произошло в самом начале войны. – И старшая сестра тоже.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. А у тебя? – спросила она будничным голосом, как бы между прочим, будто они обсуждали фасоны кроссовок.

Мир стал жесток, подумал Этан, и люди очерствели… те, кто остался в живых, много чего и насмотрелись, и натерпелись. В этом мире надо быть черствым, иначе погибнешь.

– Я их не помню, – ответил Этан. И заметил шрам у нее на лбу, прямо над повязкой, и несколько шрамов поменьше на щеках. А от нижней губы до подбородка шел шрам значительно глубже.

– Никки с нами уже давно, – сказала Оливия. – Она прибыла сюда в первое лето. Мне надо встать. Помогите, пожалуйста.

Этан и Никки помогли Оливии встать на ноги. Оливию немного покачивало, и Этан был наготове, если женщина упадет, но она держалась на ногах довольно крепко.

– Спасибо, – поблагодарила Оливия.

По дороге, направляясь к ним, шла группа людей, шесть человек, одного из них двое почти несли на себе. Она узнала Джоэла Шустера, Ханну Граймс, Гэри Рузу, а еще…

– Боже милостивый! – проговорила Оливия сдавленным от волнения голосом. – Да это же Дейв!

Сердце Этана подпрыгнуло. Дейв Маккейн был одним из двоих, кто поддерживал худого старика с белой бородой и длинными, такими же белыми волосами, забранными в конский хвост. Насквозь пропыленный и всклокоченный Дейв, однако, не производил впечатления человека, который только что пережил катастрофу; на нем были все те же джинсы, черная изорванная футболка и неизменная темно-синяя бейсболка на голове. Каштановая борода, тронутая сединой, поседела, казалось, еще больше, но виновата в этом была все та же пыль. На боку в кобуре висел «узи», а на поясе, тоже в кобуре, прятался револьвер. Лицо выглядело мрачным, а на переносице виднелся кровавый порез. Увидев Оливию, Этана, Никки Стэнвик и Джей-Ди, он и бровью не повел, просто кивнул им, будто они недавно расстались.

– Давай-ка пока устроим Билли здесь, – сказал он. – Джей-Ди, кажется, он сломал правую ногу. А с тобой что?

– Ничего особенного. Потянул лодыжку. – Джей-Ди пожал плечами, хотя на самом деле лодыжка зверски болела. – Билли, а ты как?

– Как кусок дерьма на крекере, – процедил старик сквозь стиснутые зубы. – Сломаешь ногу – сам узнаешь. Тут и без врача все понятно. Ой, черт бы вас… поосторожнее, не дрова сгружаете!

Оливия обняла Дейва так крепко, что тот хрюкнул от боли, а с одежды полетела пыль.

– Господи, я думала, что тебя уже нет в живых! – проговорила она.

– Вполне могло так случиться, – отозвался он, обнимая ее в ответ, но не так крепко, жалея тонкие женские косточки. – Сижу себе на балконе, думаю о том о сем. Вдруг вижу какие-то шары в небе, потом эта штуковина клюет носом и орет, хоть затыкай уши. Успел только оружие схватить и сиганул вниз. Помню только, что бежал как заяц.

Он поискал глазами Этана. Не станет он говорить, что прыгал не со своего балкона, а с балкона этого мальчишки, после того как ногой открыл дверь, чтобы вытащить парня. Потом мрачно окинул взглядом тела под простынями.

– Уже известно сколько? – спросил он.

– Пока нет, – ответила Оливия. – Но много.

– Черт! Черт! Черт! – ругался Билли Бэнкрофт, которого опустили на траву. Злобно пыхтя, шишковатыми пальцами он ощупывал поврежденную ногу. – Семьдесят шесть лет живу и ни разу в жизни ничего не ломал!

Он бросил взгляд в сторону трупов. Немного помолчал, потом заговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Там есть среди них Джейк Келлер? Джоэл, ради бога, взгляни, пожалуйста.

– Давай я погляжу, – предложил Дейв.

Он справился быстро и расторопно. Третье тело получило особенно много повреждений, пятое еще больше. А девятое…

– Здесь твой Джейк, – сказал он.

– Черт бы его побрал! – сдавленным голосом проворчал Билли. – Удрал-таки, сволочь, плакали мои пятьдесят баксов… карточный должок. Ладно, что уж… пусть земля тебе будет пухом. Ну надо же, жулик…

– Нам здесь оставаться больше нельзя, – сказал Этан и сам удивился своему голосу: снова казалось, что говорит не мальчик, но муж. – Дейв, ты ведь это понимаешь. У нас даже нет времени, чтобы собрать все тела и…

– Но куда нам идти? – испуганно, на грани отчаяния спросила Никки. – Куда глаза глядят? Здесь наш дом… наша крепость… нет, это невозможно… невозможно…

Тут она посмотрела на лежащий среди развалин огромный горгонский корабль, и здоровый глаз ее словно остекленел. Коленки задрожали и подогнулись. Упасть она не успела, первым ее подхватил Этан, но тут же на помощь пришел Джоэл Шустер, и вдвоем они осторожно опустили девушку на землю. Она со стоном закрыла лицо руками и расплакалась; Оливия снова села рядом и, гладя ее по голове, принялась утешать.

– Она жила совсем недалеко отсюда, всего в нескольких милях, – сказала Оливия, обращаясь главным образом к Этану. – На Уэствью-авеню, кажется. Рассказывала, что весь район выгорел за одну ночь. Дома взрывались один за другим. Пришла к нам вся в лохмотьях, потерянная, со страшной раной. Так что… Пантер-Ридж и в самом деле стал для нее родным домом. Здесь, по крайней мере, можно было укрыться.

Оливия помолчала.

– Но Этан прав, – добавила она, глядя на остальных.

Дейв ничего не сказал, хотя и было у него такое желание.

Вперед выступил Джон Дуглас, опираясь на свою импровизированную клюку.

– Эта штука… она уже… начинает смердеть. И ночью на запах обязательно явятся серые. Пока есть возможность, надо уходить. Поискать местечко получше. Хоронить тела у нас нет времени, а тем более искать их в этих развалинах, – хмурясь, проговорил он. – А вот раненых здесь оставлять нельзя. Хотя ума не приложу, черт возьми, как они смогут идти. Да и я сам тоже.

Он поднял голову и посмотрел на холм, где паслись семь лошадок. Животные вели себя неспокойно, часто вздрагивали и даже, когда легко касались друг друга, взбрыкивали и отскакивали прочь. Семерка лошадок… но великолепной семерки из них не выйдет.

Все молчали. Тогда Этан понял, что именно нужно сейчас сказать, и он это сказал:

– Надо найти какой-нибудь транспорт. Вместительный… не знаю… человек на пятьдесят – шестьдесят.

– Ты имеешь в виду фуру? – спросил Дейв. – С большим прицепом? А ведь верно! Как же, найдем…

Он хотел добавить: «Сидя здесь сложа руки», но воздержался. В принципе грузовой тягач с прицепом можно найти где-нибудь на дебаркадере или возле складов. Промышленный район отсюда всего в каких-нибудь трех милях, не больше. А что касается топлива…

– Нам нужен дизель, – сказал он. – Готов поспорить, на заправках должно оставаться дизельное топливо. Или на автоналивных терминалах. Если найти насос, можно откачивать топливо прямо из цистерны. И еще нужен шланг, футов десять-двенадцать. Может, где-нибудь еще остался неразграбленный магазин стройматериалов. Хотя тут надо действовать осторожно. Где-то наверняка еще прячутся люди, они напуганы и вооружены. Всего боятся. Ты же не забыла про тот случай… – Последние слова он адресовал Оливии, напомнив ей, как в прошлом августе они вдвоем с Кэлом Норрисом вышли за пределы крепости в поисках пищи и воды, и Кэла подстрелили в шею из окна дома в Вест-Скайвее, и он умер от потери крови.

– Не обязательно грузовик, – сказала Оливия; голос ее снова обрел обычную твердость, в глазах засверкали живые искорки. – Пойдет и школьный автобус, да и обычный тоже. Мы будем искать все, что угодно, было бы топливо и аккумуляторы в порядке.

– Отлично, – одобрил Дейв, а сам подумал: «Ишь ты, аккумуляторы в порядке. В том-то и фокус, поди найди такой, с хорошими аккумуляторами», но тут же отбросил эту мысль: нельзя, чтобы она сбивала его с толку, по крайней мере пока. – Погоди-ка… Ты говоришь, мы будем искать… Уж не собираетесь ли вы, мэм, отправиться на поиски? Забудь об этом. Джоэл, ты верхом ездить умеешь?

– С детства на лошадь не садился, но в принципе не против.

– Я тоже умею верхом, – заявила Никки, которая успела вытереть лицо от слез и в поддержке Оливии больше не нуждалась. – До того как все началось, у меня была своя лошадь.

– Мне нужен кто-нибудь с пушкой, – отозвался Дейв, который давно подметил у Джоэла кобуру с револьвером. – Впрочем, третий тоже не помешает. Гэри, как ты на это смотришь? Я бы выбрал тебя.

– Нормально, но учти, я терпеть не могу лошадей, а они меня.

– Я поеду!

Это вызвалась сморщенная старушка по имени Ханна Граймс; в седых спутанных волосах ее словно поселился ураган. Она подняла пистолет, казавшийся огромным в ее руке, по которой бежали раздутые вены.

– Такой подойдет? Берите меня с собой, господин президент.

– Еще как подойдет, – отозвался Дейв, а про себя подумал: не дай бог, старушка рассыплется по дороге.

Он посмотрел на Этана, и ему показалось, что он своими глазами видит, как вращаются шестеренки у того в голове: «Белая Обитель. Кровь из носу, мы должны до нее добраться».

– Найти ручную помпу не так-то просто, – продолжил он. – Потом ищем грузовик. Если найдем, то аккумулятор почти наверняка сдох, но, даст бог, найдем запасной. – Он поймал себя на мысли, что обращается только к Этану. – Если найдем грузовик с горючим, которого хватит, чтобы добраться до заправки, да еще с дизельным топливом, нам очень повезет.

«Задача очень непростая», – подумал он. Но странно, почему они не пробовали раньше это сделать. Впрочем, раньше они не имели перед собой горгонского корабля, который разнес, к чертям, их убежище.

– Потом, – твердо продолжал он, – ищем медикаменты и прочее в какой-нибудь больнице или аптеке – в общем, что попадется. Возможно, придется сгонять на юг. Тебе понятно?

– Понятно, – ответил Этан, который прекрасно понял, о чем толкует ему Дейв.

– Все это надо сделать до темноты, – сказал Дейв, обратившись к Оливии. – А вам собрать всю еду, воду, оружие, какое найдете. В общем, все, что может пригодиться.

Он с сомнением бросил взгляд на дымящиеся руины и огромный разлагающийся остов горгонского корабля. В небе над головой уже собирались тучи стервятников.

– Да, и смотри, чтобы никто далеко в развалины не забирался, – добавил он, и Оливия быстро кивнула. – Хватит с нас на сегодня смертей.

Он очень на это надеялся.

Глава 14

Джефферсон Джерико, бывший хозяин Нью-Идена, очнулся на скамейке в парке незнакомого города под солнцем, которое с болезненной желтизной светило на сером, как кожа прокаженного, небе. Он быстро сел, обратив внимание, что от его одежды и тела пахнет чем-то горелым – запах показался ему очень знакомым. Хотя он сразу же понял, что этот запах вряд ли связан со способностью менять форму, которой владели горгонцы, поскольку сейчас его окружали почерневшие, искореженные скелеты сгоревших деревьев и огромные массы пепла между разрушенными строениями, в которых некогда жили люди.

Едва он встал на ноги, как к горлу подступила тошнота; впрочем, желудок у него был пустой, поэтому ничего, кроме слюны, из него не вышло. Вытерев мокрые губы, он обнаружил, что у него выросла борода – не очень, правда, большая, но неопрятная; возможно, двухнедельная. Здесь ли он пробыл так долго, или горгонцы и бороды умели выращивать так же быстро, как быстро она заставила его сделать этот последний шаг в область неведомого? А что касается одежды…

– Боже мой! – с крайним изумлением воскликнул он.

На нем была коричневая футболка со множеством пятен от пота и грязные джинсы. На ногах дырявые кеды. И без носков. Он оглядел свои руки, ладони. Ногти давно не стрижены, с траурными полосками. Линии на ладонях грязные, как грунтовые дороги в сельской местности. За всю свою жизнь он ни разу не был настолько нечистым. Если бы у него было зеркало, он наверняка увидел бы в нем и остальную маскировку, которой его снабдили горгонцы; возможно, если сбрить бороду, он был бы больше похож на себя, но они превратили его в бездомного бродягу, пережившего войну миров. Вдобавок одежда казалась какой-то скользкой… ткань была непривычная. Словно на него натянули змеиную кожу… ему стало страшно. Едва удерживаясь, чтобы не заскулить от отчаяния, он принялся через голову стягивать с себя футболку. Вдруг послышался какой-то шум, и Джефферсон прекратил свое занятие, так и не завершив, потому что случилось нечто такое, что вряд ли понравится и ему, и его бешено колотящемуся сердцу.

Что это был за шум, трудно сказать. Может быть, тихое посвистывание, какое бывает при перемещении воздуха. Возможно, шуршание, словно где-то работал крохотный механизм. Но что бы это ни было, звук слышался за спиной, совсем близко, и Джефферсон быстро опустил футболку и повернул голову, чтобы встретить свое будущее.

За стволом сгоревшего дерева стоял человек. Крупный, коренастый, широкоплечий, хотя по лицу казалось, что он очень давно ничего не ел: глаза провалились, щеки впали. Нос широкий и плоский, как у боксера; длинные черные спутанные волосы до самых плеч, такая же черная борода, которую он не брил, наверное, уже месяца два. Темно-синяя футболка, серые штаны и черные кеды, не менее грязные, чем у самого Джефферсона, если еще не грязнее. Глазки на голодном лице темные и маленькие, как кусочки кремня. За спиной виден рюкзачок оливково-зеленого цвета, какие продаются в армейских магазинах.

Человек смотрел на него равнодушно, не мигая.

– Кто вы такой? – спросил Джефферсон и удивился: голос его теперь отличался от того звучного баритона, что нес благую весть членам общины хайроллеров, подхваченный и разнесенный сетью GHR по ста пятидесяти шести рынкам.

Хайроллеры, божьи дети. Как давно это было… Кажется, сто лет назад… Он стоит на подиуме, у него за спиной десяток экранов со световыми эффектами, в свете прожектора сияет его вдохновенная улыбка, руки вытянуты вперед, и благая весть, которую он им несет, звучит так, как может звучать только в устах такого умелого торговца, как он… «Я раскрыл секрет богатства, рвущий на клочки ветхий фондовый рынок, в зашифрованном виде он дан всем нам в тексте Библии…»

– Воуп, – сказал человек.

– Воуп? Что это еще за имя такое?

– Такое, какое легко произносить, – был ответ.

– Ты от горгонцев? Тебя послали, чтобы ты меня защищал?

– Я – существо тварное, – ответил Воуп. – Что я такое, тебе знать необязательно. Но… да, я явился, чтобы защищать и направлять тебя.

Маленькие, остренькие глазки его ощупали небо.

– В этом секторе и в данный отрезок времени врагов нет. Можно двигаться свободно.

– Но куда? Куда нам надо идти?

– Следуй за мной, – сказал Воуп.

Он целеустремленно двинулся быстрым шагом по сожженному парку, мимо разрушенного детского городка с перевернутыми качелями и почерневшими от огня пришельцев качалками. Джефферсон послушно зашагал за ним. Они перешли улицу и направились вдоль разбитых и сгоревших домов, перешли еще через одну улицу, точно такую же. Джефферсон понял, что они приближаются к центру города, потому что вдали виднелись высотные строения. Два из них были будто подрезаны каким-то гигантским и очень острым лезвием.

– Где мы находимся? – спросил Джефферсон. – Какой это город?

– Форт-Кол-Линс, – раздельно ответил Воуп. – Кол-О-Рейдо.

– Что ты знаешь про мальчишку, которого я должен найти?

Джефферсон прибавил шагу, чтобы не отставать. Он все время озирался вокруг, то и дело поглядывая на небо. «В этом секторе нет врагов, говоришь?.. А вдруг есть?»

– Я всего лишь торговец, – продолжал Джефферсон, не дожидаясь ответа. – Меня нельзя было сюда посылать. Я человек не военный!

Воуп не отвечал.

– Я просто продаю разные вещи, – продолжал Джефферсон таким плаксивым голосом, что самому себя стало жалко. – Ты хоть знаешь, что это такое?

Воуп не откликался. «Ему наплевать», – подумал Джефферсон. Они достигли другого квартала, который уцелел от полного разрушения. Превратились в руины всего несколько домов. Двери в некоторых заколочены. В других кто-то уже успел оторвать доски и взломать двери. Джефферсон подумал, что эти дома похожи на гробы. Как и многие другие города, это был город мертвых.

– Стоп, – вдруг сказал Воуп. Джефферсон сразу остановился.

Они стояли перед каркасным домом с крылечком, на которое вела лестница с шестью ступеньками. На доме висел номер: 1439. Окна выбиты, внутри темно.

– Это случится здесь, – сообщил Воуп.

– Что случится?

Ответа от горгонца в человечьем обличье не последовало.

Прошло несколько секунд. Где-то вдали залаяли собаки, потом послышался вой, и Джефферсону пришло в голову, что одичавшая собака вполне способна убить человека с таким же успехом, как и какой-нибудь смертоносный луч.

Кресло-качалка на крыльце едва заметно шевельнулось. Послышался скрип. И прямо на глазах Джефферсона в кресле стала проступать некая форма. Сначала отчетливо выраженный завиток, словно сам воздух вдруг отвердел в этом месте, а чей-то невидимый палец пошевелил его. Раздался тихий свист или шелест с металлическим оттенком, подобный тому, что Джефферсон слышал в парке. «Ну прямо как в фильме „Звездный путь“, чертовщина какая-то», – подумал он… Прошло секунды три, и в полной тишине в кресле стало проступать человеческое тело – сначала полупрозрачное, бледное, как привидение, подсвеченное синим мерцанием какой-то энергии, а потом уже и полностью оформившееся, во плоти и крови. Кресло-качалка со скрипом покачивалось взад-вперед, и сидящий в нем человек уставился на Джефферсона с Воупом широко раскрытыми испуганными глазами на лысой, покрытой блестящими капельками пота голове.

– Оставьте меня в покое! – прохрипел он. – Прошу вас… Господи… оставьте меня в покое!

Он стал озираться и, получив некое представление о том, где находится, волосатыми руками намертво, так что не оторвать, вцепился в подлокотники кресла.

– Ты идешь с нами, – приказным тоном проговорил Воуп.

– Послушайте… ну послушайте… я не знаю, куда я попал. Это какая-то ошибка. Понимаете? Я не знаю, кто вы такие. Я остаюсь здесь и не двинусь с места.

– Двинешься, – сказал Воуп.

– Нет-нет, – возразил только что прибывший, но тут же поморщился, и рука его метнулась к шее. – Прошу вас… пожалуйста… оставьте меня в покое, – взмолился он со слезами на глазах. – Не надо больше делать мне больно.

– Двинешься, – голосом робота повторил Воуп.

Человек скрипнул зубами. С обезумевшим лицом он тер шею, словно хотел поскорее снять боль, распространившуюся по всему телу от имплантированного устройства. Но Джефферсон знал, что это ему не поможет. Еще немного – и человек встал.

– Ладно! Да прекратите уже!

Тяжело дыша и посапывая, он спустился с крыльца.

– Боже мой… Боже мой… что за мир! – сказал он, испуганными карими глазами озираясь вокруг.

Росточка он был невысокого, не больше пяти футов семи дюймов, и когда-то был толстенький, судя по отвисшим щекам, которые тряслись, когда он говорил. Тело его под белой грязной рубашкой и черными штанами явно похудело и обвисло складками. Он тоже был голоден. Хотя, может быть, подумал Джефферсон, горгонцы просто позаботились о том, чтобы он так выглядел. На лице незнакомца – борода с проседью. На вид не больше пятидесяти лет. Говорит с бруклинским акцентом, во всяком случае Джефферсону так показалось. Ноги обуты в черные легкие мокасины, стертые и стоптанные, хотя когда-то весьма недешевые.

– Неплохие ботиночки, – заметил Джефферсон. – То есть были когда-то. Вам бы лучше найти кроссовки. Гораздо удобнее.

– Да-да, вы правы, – отозвался тот и, прищурившись, оглядел Джефферсона. – А вы кто такой? Человек?

– Зовите меня Джефф, – последовал ответ. – Родом из Нэшвилла, штат Теннесси. Да, я человек.

«Только не задавай этого вопроса Регине, – подумал он. – И Эми Виксон тоже».

Но Эми умерла, покончила с собой, «но оставила на этой земле свою нетленную любовь», как было сказано в записке. Повезло этой сучке.

– Берт Рэткофф, – представился новоприбывший. – Из Квинса, штат Нью-Йорк.

Берт перевел взгляд на Воупа.

– Ну да, ты один из этих. Откуда явился? С долбаного Марса?

– Тебе не имеет смысла знать, – сказал пришелец. – Будешь звать меня Воуп. С этой минуты вы оба будете делать то, что я прикажу.

Острые глазки его были безжизненны и ужасны своей четкой фиксацией взгляда на объекте.

– Любое неподчинение будет караться болью. Идите за мной.

Он повернулся и снова зашагал в сторону центра, а Джефферсон с Рэткоффом послушно двинулись следом.

– Как они вас захватили? – спросил Рэткофф.

– Длинная история.

– А меня – когда раздолбали, к чертям собачьим, весь дом. Подняли, когда все кругом рушилось. Я очнулся… – Он помолчал, тряхнув головой. – Они проделывали со мной всякие штуки. Понимаете, когда-то мы слышали о том, как пришельцы захватывают людей и все такое, колют иголками в живот, загоняют железные пруты в задницу… Но… я только помню какой-то стол. Холодный, зуб на зуб не попадал. Может быть, из металла, но какого-то не нашего. Но главное… этот стол был как будто живой… он подо мной двигался. Будто перемещался. И колыхался, как живой. Я лежал на этом столе, и меня никто не держал, ничто не удерживало, но я не мог даже пошевелиться. И… вокруг меня эти фигуры. Скорее какие-то тени, словно не настоящие. И они не ходили… они словно… как… не знаю… будто все происходило в какой-то комнате со змеями, которые умели стоять… или ползать… скользить… Черт возьми, прямо не знаю, как сказать. И вот они что-то со мной делали, Джефф… это ничего, что я называю тебя Джеффом?

– Ничего.

– В общем, делали всякие штуки. Вскрывали меня. Мне кажется… я помню, что видел, как какое-то существо вынимало из меня кишки… обращалось как с какими-нибудь веревками. Все в крови. Мне кажется, они выпотрошили меня полностью… а внутрь сунули что-то совсем другое…

– У меня тоже в затылке эта штуковина.

– Да нет… нет. У меня все гораздо круче. Гораздо круче, – с нажимом повторил Рэткофф, а потом перешел почти на шепот: – Эта штука легко может свести человека с ума. Понимаешь?

– Понимаю, – ответил Джефферсон.

– Тихо! – сказал Воуп. – Ваша болтовня меня писает.

– А ты лучше следи за своим языком, – осмелев, сказал Джефферсон. – Хочешь сойти за человека, научись правильно говорить.

Вдобавок эти немигающие глаза… сразу видно, что не человек. Выходит, горгонцы не такие уж умные, как о себе мнят, если так плохо маскируются.

Но едва в голове Джефферсона мелькнула эта мысль, как затылок пронзила боль, несильная, как щипок, и по нервам мгновенно пробежал жар: ему дали понять, кто хозяин, а кто раб.

Они прошли уже почти половину следующей улицы, как вдруг со стуком открылась какая-то дверь. Из полуразрушенного дома появились двое худых бородатых мужчин с винтовками.

– Стой! Не двигаться! – приказал тот, что повыше ростом. – Ни шагу дальше, мистер!

Слава богу, Воупу хватило его английского, чтобы понять, что от них требуют. Он остановился, следом встали Джефферсон с Рэткоффом.

– Давай в дом, – приказал тот же, мотнув стволом винтовки в сторону двери. – Давай-давай, шевелись!

– Сэр, – начал было Джефферсон, – мы не…

– Заткнись! Шевелите задницами! Пошел!

– Вы нам мешаете, – сказал Воуп. – Это не разрешается.

– Вот зараза, да я сейчас пристрелю вас тут на месте! Ну, с кого начнем?

Он вскинул винтовку, целясь в Рэткоффа. Джефферсону показалось, что маленький человечек хочет задать стрекача, и быстро заговорил самым вкрадчивым, самым сладеньким голоском истинного торговца:

– Не торопись, Берт, не думаю, что это будет разумно. Воуп, лично я не хочу, чтобы меня сегодня пристрелили прямо на улице. Мы должны исполнить все, что от нас требуют. Ведь мы тебе очень нужны, тебе понятно?

Воуп уставился на него, и эти несколько секунд показались Джефферсону вечностью. Черт возьми, в любую секунду винтовки могут выстрелить. Но Воуп, видно, все понял.

– Правильно, – сказал он.

Они вошли в дом, Воуп шагал впереди. В убогой и грязной передней комнатке на полу валялись пустые консервные банки и прочий мусор. Здесь сидел еще один человек, вооруженный револьвером. На левой стороне его лица остался след от ожога, а впалые глазки смотрели дико, как у безумного. В этой мрачной комнатке, оклеенной выцветшими, кое-где оторвавшимися обоями, была еще и женщина, худющая как скелет. Возраст, да и все остальное, что ее касалось, определить было трудно, потому что ее лицо закрывали жиденькие каштановые волосы, а руки она сложила там, где должна была находиться грудь. Время от времени она вздрагивала, словно вспоминала о зимних холодах.

– Откуда вы здесь взялись? – спросил главный, наставив ствол Воупу в грудь.

– Порядочно.

– Я спрашиваю: откуда, придурок?

– Да к дьяволу все это, – встрял человек с револьвером, приставив ствол к голове Воупа. – Жратва есть? Снимай свой рюкзак, посмотрим, что там у тебя.

– Ребята, лично я из Квинса, Нью-Йорк, – сказал Рэткофф, вскидывая обе руки; на лысине его снова блестел пот. – И я не хочу…

– Заткнись! – рявкнул второй человек с винтовкой, седовласый, с длинным подбородком и в очках, перемотанных изоляционной лентой, с треснувшим правым стеклом. – Ты что, не слышал, что сказал Джимми? Скидывай рюкзак!

– Пища имеется, – сказал Воуп. – Для вас – нет.

– Что ты тут лепишь нам, сволочь! Мы жрать хотим! Скидывай, иначе шлепнем тебя на месте!

– Нет, – сказал Воуп.

– А чего это он не моргает? – вдруг заговорила женщина слабеньким, тоненьким голоском, в котором, казалось, тоже слышались отзвуки безумия. Посмотрите на его глаза… он же совсем не моргает.

Главный опустил винтовку, схватился за рюкзак Воупа и принялся стаскивать его. Воуп стоял не двигаясь и по-прежнему не моргая, а Джимми все так же прижимал револьвер к его голове.

– Я бы на вашем месте не стал этого делать, – мягким голосом начал Джефферсон.

Но на них его слова не произвели никакого впечатления. Парни были совсем отмороженные и явно не шутили. Кое-как состряпанный каркас черепа Воупа, казалось, в неуловимый миг переменился; Джефферсону почудилось, что с лица человекообразного горгонца слезает маска, а то, что под ней, проталкивается наружу. А еще Джефферсон ощущал, что в комнате как будто сжимается пружина некоей энергии, и он съежился, чтобы быть готовым, когда она разожмется.

Вдруг из коридора в комнату вошел мальчик. На вид лет четырнадцати, светлые волосы до плеч. Челюсть подвязана грязной тряпкой, левая рука на такой же грязной перевязи. Глаза с нездоровыми синяками под ними смотрели озадаченно. Он подошел к женщине и обнял ее здоровой рукой.

– Это и есть тот самый мальчик? – спросил Джефферсон.

Воуп не ответил. С него стащили рюкзак. Лицо его оставалось таким же непроницаемым, как и раньше. Взгляд устремился куда-то в пространство.

– Это и есть тот самый мальчик? – снова задал вопрос Джефферсон, уже громче.

Вдруг правая рука Воупа покрылась чешуей с желтыми пятнами и черными и бурыми полосами. Там, где была ладонь, возник острый желтый шип, усеянный черными шипами поменьше, которые, в свою очередь, тоже были колючие и извивались, словно каждый из них представлял собой самостоятельное живое оружие. Воуп с яростной силой выбросил эту «руку» – впрочем, не длиннее обыкновенной человеческой – вперед, и колючая штуковина на конце, в которую превратилась ладонь, вошла прямо Джимми в живот, пронзила его насквозь и выскочила сзади, заляпав пыльные обои лохмотьями легких, печенки, желудка и прочих органов, располагающихся у человека в брюшной полости. С треском, как трость, сломался его позвоночник, но, падая на пол, Джимми судорожно нажал на спусковой крючок револьвера, и пуля попала в голову Воупа. Из раны хлынула жидкость, очень похожая на человечью кровь, но горгонец и бровью не повел, будто совсем не испытывал боли.

Конечность Воупа подхватила бедного Джимми и на глазах у оцепенелого от ужаса главаря и всех остальных швырнула в противоположную стену с такой силой, что тело пробило в ней дырку.

Главарь прижался спиной к противоположной стене и вскинул винтовку. Но и левая рука Воупа, преобразившись в покрытую желтыми, черными и бурыми пятнами машину убийства, как змея, бросилась вперед и, вытянувшись не меньше чем на четыре фута, нанесла удар. Ладонь превратилась в черную голову рептилии с красными щелеобразными зрачками и сверкающими металлом клыками. Она зубами вцепились в винтовку, мгновенно вырвала ее из рук этого человека, мотнула головой и прикладом нанесла ему страшный удар, размозжив лицо всмятку, в то время как покрытая острыми шипами правая конечность пронзила грудь другого с винтовкой и, словно циркулярная пила, вышла у него со спины. И это окровавленное тело Воуп отбросил в сторону, как ненужный мусор.

Застывшие в ужасе Джефферсон с Рэткоффом смотрели, как змея Воупа сомкнула разинутую пасть на голове бросившейся бежать женщины. Челюсти рептилии с омерзительной легкостью сокрушили ее череп и кости лица. Мозги выдавились на пол, и женщина со смятой в бесформенный, окровавленный комок головой рухнула на пол.

Тем временем мальчик сорвался с места и, жалобно скуля, попытался удрать в коридор. Джефферсона передернуло: отвратительнее звука он в жизни не слышал. Сознание его помрачилось, словно кто-то, пожалев его, щелкнул выключателем и свет погас, избавив его от этого зрелища.

Он понимал, что Воуп еще далеко не закончил.

Рука Воупа с колючками на конце неестественно вытянулась, из плеча выскользнул пятнистый чешуйчатый питон и метнулся вслед за мальчиком, да так быстро, что трудно было проследить; это копье вонзилось мальчику в спину, пронзило его насквозь и вышло спереди. Тот задрыгал ногами, тело его задергалось, Воуп оторвал его от пола, поднял и почти изящным движением, словно похваляясь своей силой, швырнул мальчишку в другую стену, на которой Джефферсон не мог не заметить изображение молящегося Иисуса. От удара иконка упала на пол, и пыльное стекло разлетелось на осколки.

Человек с разбитым лицом лежал на спине, из его безгубого и беззубого рта вырывались жалобные стоны.

Левая конечность Воупа втянулась обратно и снова превратилась в прежнюю фальшивую руку. Черная голова рептилии с металлическими зубами опять стала кулаком, и Воуп несколько раз разжал и сжал пальцы, как бы проверяя их гибкость.

За ней втянулась в плечо и правая. Шипастое орудие убийства преобразилось в инструмент, похожий на щипчики, все еще хранящие на себе пятна истинного тела горгонца. Концы щипчиков он сунул в рану на голове и попытался там что-то нащупать. При этом на лице Воупа не отразилось ни единой эмоции. Вынув из раны щипчики с зажатой в них сплюснутой пулей, Воуп с интересом стал ее разглядывать. Потом подошел к лежащему на полу вожаку. Маленькие глазки пришельца пристально посмотрели на него, как на какого-нибудь таракана, достойного лишь того, чтобы его раздавили.

С невероятной скоростью он взмахнул конечностью и с пистолетной, если не во много раз большей, скоростью послал эту пулю прямо в лоб лежащего. Тот содрогнулся и не подавал больше признаков жизни.

В какие-то несколько секунд правая конечность снова обрела нормальный человеческий вид. Воуп плюнул себе в ладонь и стал втирать слюну в рану от пули. Плевать пришлось несколько раз, в каждый заход делая с десяток круговых движений ладонью, а когда он закончил, от раны не осталось и следа, исключая разве что остатки горгоновой крови, струя которой протекла по шее и испачкала футболку.

– Теперь пошли дальше, – сказал Воуп Джефферсону Теннессийскому и Рэткоффу Ньюйоркскому, которые стояли, прилипнув к дальней стенке, словно хотели бы в нее вжаться сквозь обои и штукатурку. – И… нет, – обратился он лично к Джефферсону, с видом бывалого путешественника приводя в порядок свой рюкзак, – этот мальчик был… не тот.

Глава 15

А мальчик, о котором шла речь, ждал. Стоя на сторожевой башне вместе с Гэри Рузой, он наблюдал за дорогой, которая вела от города к разрушенному теперь Пантер-Риджу. Прошло уже восемь часов, а Дейв, Джоэл и Ханна все не возвращались. Желтые солнечные лучи уже начинали припекать. Воздух был как-то неестественно влажен и казался липким. Где-то далеко в низком сером небе громыхнул гром. Глаза Этана метнулись в ту сторону. «Нет, это просто гром, – подумал он. – В этом секторе в настоящее время врагов нет».

И вдруг он спохватился.

«Что такое?

Я ведь прежде так никогда не разговаривал, – мелькнула мысль. – И не думал такими словами. И с чего это вдруг я знаю, что это просто гром, а не взрывы?»

Но он знал об этом, просто знал, и все.

Вдруг на него нахлынуло воспоминание – или это ему когда-то приснилось? Волна оказалась столь мощная, что перехватило дыхание.

Он в классной комнате. Сквозь окна струятся лучи солнца, яркого солнца на чистом, безоблачном синем небе. Он сидит за своей партой. Впереди – рыжеволосая девочка. Как ее зовут… нет, имени ее он не помнит. Перед классом – учительский стол, за ним сидит человек в белой рубашке с темно-синим в золотую полоску галстуком-бабочкой. Зовут его…

«Думай, вспоминай».

Он худощав, с твердым подбородком, на носу очки в роговой оправе. Каштановая шевелюра с белой прядью спереди, словно там кто-то провел испачканным в муке пальцем. Как же его зовут? Нова… а дальше? Новак?

«Учитель естествознания».

Да-да, думал Этан, это учитель естествознания… а в какой же школе? И где была эта школа? Забыл… все забыл. Но на парте перед Этаном лежит анатомическая кукла, он приготовил ее для показа. Все органы раскрашены, нарисованы вены, – словом, все готово. Через несколько минут он встанет, пройдет к доске, покажет анатомическую куклу всему классу и станет вынимать органы один за другим и объяснять их функции, а потом снова ставить на место… так ли? Так ли все было на самом деле? Или это какой-то дурной сон, а на самом деле ничего этого не было? У доски пока стоит другой мальчик, отбрасывая тень в золотистых солнечных лучах, он в черной трикотажной футболке, на которой серебряными буквами что-то написано. Мальчик этот – латиноамериканец, у него длинные черные волосы и густые брови. А на футболке написано…

«Вспоминай… вспоминай… прошу тебя, вспомни…»

Ага, вот оно, это слово, проступило словно сквозь затемненное стекло: «Ягуары».

Мальчик, жестикулируя, о чем-то рассказывает, указывая на модель… Вселенной? Нет… не Вселенной как таковой… а Вселенной, как это представлял себе кто-то в Древнем Риме. В центре Вселенной – Земля. Мальчик оснастил свою модель электромоторчиком и, включая его, заставлял планеты из пенопласта вращаться вокруг Земли на своих проволочных орбитах. Это называлось «геоцентрическая модель Вселенной». Этан вспомнил. Так представлял себе Вселенную некто по имени Клавдий такой-то. Этан подумал, что этот латиноамериканский мальчишка – никак не вспомнить его имени – проделал отличную работу, вряд ли он сможет его переплюнуть, а ведь ему позарез нужна как минимум четверка. Этан следил за тенью жестикулирующей руки, и она упала на страничку календаря, на которой было написано: 3 апреля. А ему скоро к доске, презентация геоцентрической Вселенной подходит к концу.

Этан – нет, не Этан, у него какое-то другое имя – посмотрел на часы и увидел, что уже четыре минуты одиннадцатого. Ему отвечать вторым, они выступают в алфавитном порядке.

Алфавитный порядок, вспомнил он. Это был первый день презентации проектов по естествознанию.

Как звали этого латиноамериканца? Как?

Фамилия его, кажется, на… «А»?

Вспомнил! Это было как удар кулаком в живот. Его фамилия Аллендес. А вот имя… нет, никак не вспомнить. Но Этан понял, что его настоящая фамилия должна начинаться либо на «А», либо на «Б», потому что в классе двадцать шесть учеников, и…

– Можно и мне к вам?

Гэри и Этан одновременно обернулись и увидели Никки Стэнвик, она стояла на предпоследней перекладине ведущей к ним лестницы, стесняясь подняться и взойти на платформу.

– Давай, – сказал Гэри и подошел, чтобы помочь ей.

Она благополучно поднялась и отряхнула от пыли джинсы на коленках. Потом подошла и встала рядом с Этаном, глядя на дорогу, и стразы на ее глазной повязке сверкали отраженным светом.

– Что-то долго они не едут, – сказала она.

Этан кивнул. За ранеными ухаживали, используя все возможности, какие только имелись в их условиях, но были и лежачие, как, например, Билли Бэнкрофт. Несколько человек уже находились при смерти, а еще несколько успели скончаться после того, как их отыскали в руинах. Осталось примерно человек шестьдесят, прикинул Этан, и половина из них раненые, разной степени тяжести, около десятка тяжелых. Семнадцать человек, включая Роджера Пелла, его жену и уцелевшего ребенка, отправились в путь самостоятельно, со своим оружием и остатками боеприпасов, несколькими пластиковыми бутылями воды и выделенной им частью консервированной еды. Забрали они с собой и оставшихся лошадей. Остановить их никто не пытался. Пошли они по бездорожью на восток… куда? Они сами не знали куда, но им мало верилось, что маленький поисковый отряд найдет транспорт, да еще с горючим, а ждать больше не было сил.

– Я слышала, что, если найдем грузовик, отправимся в Денвер, – сказала Никки, глядя на Этана.

– Кто тебе это сказал?

– Оливия.

– Гм… – хмыкнул Этан.

Он вспомнил, что говорил ему Дейв, когда нашел в атласе гору Белой Обители: «Сначала на юг до Денвера, по дороге I-70 перевалим через Скалистые горы, и там везде полно серых и пришельцев». Означало ли это, что Оливия с Дейвом действительно собираются отвезти его именно туда? Что они считают – как, впрочем, и сам Этан, – что он должен найти это место?

– Денвера больше нет. Примерно через три месяца после начала войны пришельцы напали на Денвер и сровняли его с землей. Ты что, не знал этого?

– Я вообще мало что знаю.

– Так говорят те, кому удалось оттуда бежать. Кое-кто из них добрался до нас. Поговори с миссис Ниегой. Она своими глазами видела, как рушатся дома. Там же ничего не осталось… не понимаю, зачем нам надо в Денвер.

«Через него мы выйдем на трассу I-70», – подумал Этан.

– А ты куда бы хотела? – спросил он.

– Куда-нибудь подальше от этого кошмара. Домой. Чтобы там все было как раньше. С мамой и папой, с сестренкой. Чтобы все они опять были живы, – проговорила Никки срывающимся голосом, лицо ее разгорелось. – И чтобы глаз мой снова вернулся. В общем, туда, куда не возвращаются.

Этан молчал, ждал продолжения.

– В прошлое, – сказала она. – Но оно ведь ушло, его не вернуть, правда?

– Да, – согласился Этан, – его не вернуть.

– Эй, там кто-то едет, – сказал Гэри. – Смотри вон туда!

Он передал бинокль Этану.

Около восьми часов назад на Уиндом-стрит, милях в двух от Пантер-Риджа, в левый бок лошади Ханны Граймс ударила пуля, а следующая, отрикошетив от мостовой, с визгом пролетела мимо. Лошадь упала, но Анна успела соскочить и осталась цела и невредима. Снайпер засел где-то в заколоченном досками доме в ряду таких же заколоченных или брошенных домов, но вот в каком именно – сказать было невозможно. Не побоявшись новых выстрелов, Ханна выстрелила лошадке в голову, чтобы не мучилась, и, ухватившись за руку Дейва, вскочила на его лошадь, после чего они продолжили путь. Что делать, таково было время. Минут через двадцать возле лесозаготовительной компании на пересечении Саут-Колледж-авеню и Карпентер-роуд они наткнулись на четыре фуры с прицепами, но ключей зажигания не оказалось, а главный офис компании был закрыт. Эту проблему они решили, высадив кирпичом закопченное окно, но ключей и там не нашли, хотя пришлось взломать массу закрытых ящиков в рабочих столах.

– Послушайте, – сказала Ханна, – я поехала с вами потому, что Оливия говорила, мол, для нас подойдет и школьный автобус. В молодости я была волонтером и пару лет водила такой автобус. Я знаю, где их автопарк, и там есть бак с дизельным топливом. И мастерская, кстати; думаю, там можно поискать какой-нибудь насос. Отсюда далековато будет, но мне кажется, лучшего варианта у нас нет.

– Так поехали, черт возьми! – воскликнул Дейв.

Следуя указаниям Ханны, они свернули на север, к парку школьных автобусов на Лапорт-авеню. Маленький отряд въехал на территорию, которую пришельцы своим страшным оружием разнесли в клочья; все было сожжено дотла, автомобили превратились в оплавившиеся глыбы металла, торговые центры и маленькие магазинчики разграблены подчистую, на сгоревших автостоянках всюду валялись кучи никому не нужных товаров. Несколько домов побольше, словно лучом лазера, были разрезаны пополам, пробраться по многим улицам из-за развалин не представлялось возможным. Они проехали мимо трех брошенных городских автобусов: один лежал на боку, у второго почти все шины были спущены и вдребезги разбито ветровое стекло, а третий почти полностью лежал под обломками упавших на него верхних этажей Первого Национального банка. В самом центре города, на Саут-Колледж-авеню располагался огромный магазин инструментов и оборудования, но его словно раздавило чьим-то огромным каблуком, разрушив надежды Дейва найти насос еще до того, как они доберутся до автопарка.

– Осталось примерно еще одна миля, – сообщила Ханна, и ничего больше говорить не понадобилось.

Несмотря на то что весь район представлял собой сплошь разрушенные, сожженные здания и обгорелые деревья, пламя войны автопарк не тронуло. На площадке стояло двенадцать как попало брошенных испуганными водителями и поржавевших от непрерывных дождей автобусов. У четырех шины были спущены, значит их не следовало принимать в расчет. Ворота были распахнуты: либо кто-то уже проникал сюда, перекусив цепи мощными кусачками, либо, когда начался конец света, их просто бросили открытыми.

Первая проблема состояла в том, чтобы найти ключи зажигания. Ни в кабинах, ни на щите под солнечным козырьком их не оказалось. Дверь в офис была взломана – скорее всего, кто-то искал оружие. Ханна подошла к металлическому шкафчику на стене и попыталась его открыть, но замок оказался надежным.

– Ключи здесь, на пронумерованных крючках, номера совпадают с номерами автобусов, – сказала она и достала свой шестизарядный револьвер. – Сколько раз видела, как лихо это делают в кино, но в жизни, думаю, нужно действовать поаккуратнее, можно прострелить себе башку. Отойдите подальше, оба.

Звучало разумно. Однако, потратив две пули, она лишь раскурочила замок, а дверца все равно не открылась. Пришлось вырывать ее вместе со стенкой. Зато внутри и вправду оказались пронумерованные ключи к поджидающим во дворе автобусам. Когда же они стали открывать капоты и осматривать двигатели, возникла еще одна проблема: большие, сверхмощные аккумуляторы, по два в каждом автобусе, были покрыты желтым серным осадком и, скорее всего, окончательно сдохли.

– Вот зараза! – разозлился Дейв: реальность оказалась несколько сложнее, чем он рассчитывал. – Да-а, далеко мы на них не уедем!

– Спокойно, сынок, – несколько саркастически проговорила Ханна. – Думаешь, раньше аккумуляторы здесь никогда не садились? Или их не снимали на время каникул? Тем более летних! Ошибаешься! Здесь должны быть запасные, они всегда хранились в мастерской, вон там.

Она показала рукой в сторону длинного строения из красного кирпича, с плоской крышей и закрытыми гаражными боксами. И без окон. Железная дверь, к которой вела цементная лестница, тоже была закрыта. Да, подумал Дейв, если все эти двери придется взламывать… не приведи господи. Зато совсем рядом он заметил два топливных насоса, а на заляпанном машинным маслом цементе маячила желтая заливочная крышка, указывающая на подземный резервуар.

– Может, не будем терять время, пойдем и посмотрим, что там есть? – сказала Ханна.

– Ага, – отозвался Дейв. – А у нас есть с собой взрывчатка? – Он посмотрел на Джоэла. – Что скажешь?

– Что-что… Пошли, попробуем открыть, – пожал плечами тот. – Если заперто, попытаемся открыть способом Ханны Граймс.

– Или обойдем вокруг, – сказала Ханна. – Там есть окно, это кабинет управляющего. Когда-то перед ним был разбит цветник.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Дейв.

Ханна улыбнулась, и вокруг ее глаз образовались морщинки. Она вспомнила прошлое, и Дейв подумал, как все-таки улыбка смягчает ее строгое лицо, которое наверняка когда-то было даже красивым. Почти.

– Его звали Кенни Рэй, мы с ним какое-то время встречались, – сказала она. – А цветы посадила я, чтобы он любовался, когда меня не было рядом.

– А-а, так вот почему ты вызвалась ехать с нами! – догадался Джоэл.

– Может быть. Я подумала: мало ли, а вдруг меня ждет приятный сюрприз. Однако мы снова теряем время, друзья.

Окно располагалось на уровне головы Дейва, и они обнаружили, что стекло выбито. Цветник давно сгубили ядовитые дожди и превратности времени. Если кто и проник туда через разбитое окно, то он, вероятно, вышел через дверь, но не забыл ее за собой захлопнуть. Мародер, у которого осталось чувство порядка в этом безумном, погруженном в хаос мире.

– Давайте-ка попробуем открыть дверь, – сказал Дейв.

Он поднялся по ступенькам, и ему вдруг захотелось помолиться, чтобы Господь смилостивился и помог им. Дейв был далек от религии, а если в душе его что-то когда-то и было, то с гибелью близких все понятия о Боге, сущем на небесах, испарились. Вот ад действительно существует, в этом он нисколько не сомневался. Ад окружал его со всех сторон, вырвался из преисподней и гуляет по всей планете. «Господи, – думал он, – если Ты еще существуешь в этом мире, может быть, дашь нам хоть маленькую передышку? Может, проявишь волю свою и поможешь нам?»

Так много всего, оказывается, нужно, чтобы заставить хотя бы один из этих чертовых автобусов ехать. Кроме простой удачи, нужен шланг восьми футов длиной, нужен ручной насос, нужны два новых аккумулятора. А также щуп, чтобы узнать, осталось ли топливо в баках автобусов и в резервуаре, чтобы не тратить зря времени, если окажется, что там пусто. Так много всего нужно, и так много людей зависят от их удачи.

Но в данную минуту им нужно, чтобы открылась эта дверь.

Дейв протянул руку к дверной ручке.

Лицо его напряглось, он уже был готов к разочарованию. «Но даже если эта чертова дверь закрыта на ключ, – думал он, – у нас есть разбитое окно». Старое окно Кенни Рэя, выходившее когда-то на цветник любви.

«Помоги же нам, – закончил он мысленно, и слезы защипали ему глаза. – Прошу Тебя».

Дейв вцепился в ручку двери и потянул на себя.

Глядя в бинокль, Этан разглядел, что именно приближается к крепости.

Это был школьный автобус, некогда желтый, но непогода, дожди сделали свое дело. Крыша побурела от ржавчины, по бокам тоже стекали вертикальные бурые полосы. Выцветшими буквами на автобусе было написано: «Школьный округ Паудр», а рядом номер: 712. Автобус ехал очень медленно – за ним следом бежали две привязанные к заднему бамперу лошадки.

– Они нашли школьный автобус! – крикнул Гэри людям, которые ждали внизу.

Все сразу оживились, даже некоторые из тяжелораненых нашли в себе силы подняться на ноги. Джей-Ди, Оливия и еще несколько человек, оказывающих им помощь, насколько это было возможно при полном отсутствии медикаментов, пытались устроить их поудобнее. Гэри взял у Этана бинокль и снова стал смотреть на приближающийся автобус.

– Боже мой, я и подумать не мог, что они что-нибудь найдут! – сказал он.

– А я всегда верил в Дейва, – отозвался Этан.

Автобус уже въехал на территорию комплекса, поднялся по потрескавшейся от землетрясения дороге и остановился возле бассейна, в тени мертвого горгонского корабля, где собрались чуть ли не все оставшиеся в живых люди.

Со скрипом открылись автобусные двери, и первым сошел Джоэл, за ним Дейв, а последней Ханна. Все грязные, еще грязнее, чем прежде, если, конечно, такое вообще возможно. Вид у них был измученный. Дейв пошатнулся, и ему пришлось ухватиться за плечо Джоэла, чтобы не упасть. Все, кто мог ходить, столпились вокруг, а Дейв, заметив на башне Этана, а рядом с ним Гэри и Никки, слегка кивнул – мол, «я не забыл».

– Давайте грузить вот этих, – сказал Дейв Оливии, которая подошла к нему с пластмассовой бутылью воды; тот отпил немного и передал бутыль Ханне. – Мне очень жаль, но мы потеряли одну лошадь.

– А мы – всех остальных: их забрали те, кто не захотел ждать. Их все равно было не удержать. Пойду отвяжу этих.

Под глазами ее были темные круги, но голос звучал твердо.

Дейв молча кивнул. Сейчас главное – поскорее увезти всех подальше отсюда. В баке автобуса оказалось чуть больше четверти объема горючего, а потом Дейв при помощи монтировки и резинового шланга под завязку наполнил соляркой из подземного резервуара бак и все металлические канистры. В ящиках нашлось четыре сверхмощных аккумулятора, два из них поставили в двигатель, а еще два запасных лежали в ящике в задней части автобуса. Заодно заправили двигатель свежим маслом.

После долгого перерыва двигатель работал неровно, но главное – все-таки работал, колеса вертелись, ветровое стекло не имело ни единой трещинки, шины тоже оставались в довольно хорошем состоянии, и Дейв не знал, как благодарить Бога за то, что Он смилостивился и подарил им такую прекрасную машину. А также за Ханну, которая оказалась не менее прекрасным водителем: объезжая кучи развалин, она ловко крутила баранку и ни разу не проколола шину.

– До Паудр-Вэлли-Норт добраться не смогли. Как ни пробовали, все там перекрыто развалинами, – сказал он Джей-Ди, помогая людям подняться в автобус. – Поехали на Паудр-Вэлли-Саут, но лекарств на складе не нашли. Черт возьми, я не знаю, где их достать, если везде полки пустые, хоть шаром покати. Где только ни останавливались, нигде ничего, везде пусто. Надеюсь, по пути что-нибудь попадется.

Понесли в автобус Билли Бэнкрофта, и он продолжал ругаться, но Дейв понимал, что этим старик просто хочет прикрыть свои страдания. Из-под развалин извлекли немного консервных банок с едой, а также несколько пистолетов, винтовок, какое-то количество патронов. Сохранились четыре керосиновые лампы и две бутылки керосина к ним. Погрузили десяток с лишним пластиковых бутылей с водой. Для тяжелых пулеметов в автобусе места не хватило, к тому же и патронов к ним почти не осталось, так что Дейв с Оливией скрепя сердце расстались с этим оружием.

Пока шла погрузка в автобус, Этан, Никки и Гэри оставались на сторожевой башне.

– Не стану врать, я буду скучать по этому месту, – вздохнув, проговорил Гэри, – ведь благодаря ему мы остались живы.

Он с нежностью погладил ствол пулемета.

– Будь моя воля, взял бы его с собой. Остается надеяться, что там, куда мы едем, пулемет не понадобится.

Он окинул взглядом печальные развалины Пантер-Риджа и стал спускаться по лестнице.

Этан с Никки остались вдвоем.

Она пристально смотрела на него и молчала, так что ему стало не по себе.

– Пошли и мы, что ли, – сказал он и двинулся к лестнице.

– А я кое-что про тебя слышала, – вдруг проговорила она, и он остановился. – Говорили, что это ты в ту ночь вызвал землетрясение.

Не глядя в ее сторону, он пожал плечами:

– Кто это тебе такое сказал?

– Не важно кто… Один сказал другому, другой – третьему… Говорят, что ты того… ненормальный.

– Хорошее слово, – усмехнулся он. – Может, оно и так.

Он вспомнил, как в полной народу комнате он сказал всем в лицо: «Мне кажется, землетрясение вызвал я». А потом поправился: «Я знаю, что землетрясение вызвал я».

– Все говорят, что ты вообще какой-то стремный, – продолжала Никки, буравя его единственным глазом.

– Ага, еще одно хорошее словечко. – Он повернулся к ней и сдержанно улыбнулся. – Если я такой ненормальный и стремный, зачем ты залезла сюда ко мне?

Она секунду молчала. Потом моргнула и, в свою очередь, пожала плечами:

– Не знаю… может… мне просто нравятся ненормальные, стремные парни… Потому что… я сама такая.

Носком грязной кроссовки она стала водить по доске настила.

– У нас в семье все так меня называли. Особенно после того, как я сделала третью татуировку. Типа… ну там, черепа, виноградные лозы и все такое. У меня на спине. Ну, ты понимаешь, всякую жуть. У меня друг был, он учился на татуировщика и сделал мне бесплатно. Но не внизу спины, – быстро сказала она. – Это было бы слишком.

– Пожалуй, – согласился Этан.

– А у тебя есть?

– Что, татуировки? Нет.

Она подошла к нему совсем близко.

– У тебя страшный синяк… прямо здесь вот.

Над вырезом его футболки, прямо под шеей, действительно виднелось фиолетовое пятно. Она притронулась к собственной шее.

– И вправду, жутко смотреть, – призналась она. – Как это случилось?

– Да я сам не знаю. Не помню, и все.

«Или не хочу вспоминать», – подумал он.

– Болит?

Никки порывисто протянула руку и дотронулась пальцем до синяка. И, ойкнув, сразу отдернула руку и сделала шаг назад, приложив ладонь ко рту.

– Обалдеть, – сказала она. – Ты только посмотри!

Он опустил голову, но ничего не увидел.

– Что там такое? – встревоженно спросил он.

– Там, где я дотронулась… это место… словно посеребрилось. А теперь бледнеет. Вот это да! – Глаза ее расширились. – Ну-ка подними футболку.

Этан послушался. Синяк под футболкой был совершенно черный.

– Можно, я снова дотронусь? – попросила она.

– Давай, мне ведь не больно, – ответил он, но ему самому стало жутко, и сердце в груди застучало.

Никки снова протянула руку, на этот раз медленно, вытянув пальцы, и прикоснулась к груди Этана. Он почувствовал прикосновение, но и только, хотя ему показалось, что кожа его вокруг ее пальцев стала мерцать. Когда она отвела руку, на груди остались серебристые отпечатки.

И тут же быстренько стали бледнеть. Этан увидел, что удивление на лице Никки сменилось страхом. Она шагнула назад, словно хотела прыгнуть вниз.

– Я человек! – с горячностью проговорил он. – Честное слово! Просто я немного другой… правда, сам не очень понимаю, в чем тут дело. Я нормальный и не причиню тебе зла.

Он прижал к груди большой палец и смотрел, как тает и растворяется в черноте огромного кровоподтека серебристая отметина.

– Послушай, – сказал он, – я никакой не пришелец. И никакой… ну, тот, над которыми они ставят опыты. Честное слово.

– Если не знаешь, кто ты такой, – тихо сказала она, – если не знаешь, откуда ты взялся… откуда ты тогда знаешь, что ты не пришелец или не серый?

На этот вопрос ответа у Этана не было. Он опустил футболку.

– Прошу тебя, никому не говори об этом. Пока. Хорошо?

Она не ответила. Отступила еще на шаг и теперь стояла почти на самом краю помоста.

– Прошу тебя, – едва не взмолился он. – Понимаешь, у меня такое чувство, что я должен куда-то идти или что-то сделать. Это чувство такое сильное, что я даже спать не могу. А сейчас вот мы должны добраться до одной горы, она называется Белая Обитель, это в штате Юта. Дейв нашел это место на карте. Я должен туда попасть. Никки… я думаю, что, возможно… существует некая сила, которая желает, чтобы я отправился туда, потому что там, возможно, найду способ положить конец всему этому.

– Конец? Чему этому?

– Конец этой их войне. Просто я хочу сказать… мне кажется, если я смогу добраться до этой горы и узнать, зачем меня призывают туда… то войне настанет конец. Понимаешь?

– Нет, – последовал быстрый ответ.

– Этан! – послышался снизу голос Дейва. – Мы уже заканчиваем! Спускайтесь!

– Ладно… я тоже не очень пока понимаю, – сказал он девочке. – Но прошу тебя, пожалуйста… никому не говори об этом.

– А вдруг ты превращаешься в серого человека, – сказала Никки. – Вдруг именно это с тобой сейчас происходит, а значит, я должна прямо сейчас спуститься и всем рассказать и они должны принять меры, пока мы не тронулись в путь.

– Ты что, хочешь, чтобы меня пристрелили? Послушай… Дейв верит мне. Оливия тоже. Доктор Дуглас, кажется, тоже верит. Да говорю же тебе… я обязательно должен добраться до этой горы, и если доберусь… точнее, когда доберусь… думаю, там меня ждет что-то очень для нас важное. Ну, не знаю… что-то такое, что я получу или узнаю.

– Ты кем себя возомнил? Иисусом? Типа должен вывести тех, кто в тебя верит, из этого… этого дерьма?

– Никакой я не Иисус, – сказал Этан, а у самого в голове мелькнула мысль, что на самом деле он даже не Этан. – Просто дай мне такой шанс, хорошо? А расскажешь, и меня все станут бояться. Мне этого не нужно. Да и никому не нужно.

– Может, как раз всем и нужно бояться тебя.

Все, хватит. Кажется, с ней каши не сваришь.

– Делай что хочешь, – мрачно сказал он. – Хочешь – говори, хочешь – нет. Но я вот что тебе скажу… Я чувствую, что у меня есть какое-то предназначение. Что я появился здесь не случайно. Может быть, у всех остальных тоже, мы просто еще не знаем, в чем это заключается. Я хочу только одного: изгнать сайферов и горгонцев. Хочу, чтобы их на нашей Земле больше не было.

– Мы все этого хотим.

– Да, я знаю, – сказал Этан и, встретив ее испуганно-обличающий взгляд, отвернулся. – Я иду к автобусу. – Он старался говорить как можно спокойнее. – А ты… в общем, делай что хочешь.

Но она опередила его. Как молния метнулась к лестнице, мелькнула и исчезла – не хуже какого-нибудь сайфера. «Кажется, я до смерти перепугал эту чудачку», – подумал Этан. Он спустился, ожидая… сам не знал, чего теперь ждать. Но Дейв с Оливией уже подсаживали или, точнее, заталкивали в автобус последних, и Никки Стэнвик была среди них. На Этана она и не оглянулась, Дейву тоже не сказала ни слова, когда проходила мимо него с Оливией.

– Давай, уже отправляемся, – сказал Дейв подошедшему Этану. – Втискивайся на корму.

С задней части до середины автобуса сиденья были убраны, спасибо Дарнеллу Макомбу, который успел спасти в развалинах свой чемоданчик с инструментами, но все равно автобус был набит битком. Тяжелораненые лежали, а если стояли, то их поддерживали стоящие рядом. Самое скверное состояло в том, что по мнению Джей-Ди, трое тяжело травмированных, с переломами и другими серьезными ранами, путешествия не переживут, смерть их неизбежна.

– Увы, другого им не дано, – сказал он, сам опираясь на свою клюку. – Они могут скончаться в любую минуту, через час или два, продержатся от силы часов пять или шесть, но в себя уже не придут. Что делать, такова реальность. Я уже ничем им помочь не могу, поэтому предлагаю… проявить милосердие.

– И кто же, по-твоему, должен его проявить, а, док? – спросил Дейв. – Кто три раза нажмет на курок, а потом всю жизнь будет об этом помнить?

– Живыми их здесь оставлять нельзя, – ответил Джей-Ди. – В темноте, одних.

– Черт возьми, – выругался Дейв, – неужели им уже совсем никак не помочь?

– У меня даже болеутоляющего нет. Осталась только бутылка перекиси водорода. Что прикажешь мне делать с пробитыми легкими Нила, сломанным позвоночником и перебитыми ногами Дайны? У меня нет новых мозгов, чтобы вставить их в разбитый череп Асы. Я должен помогать другим, которым могу помочь… но… кажется, я знаю, что делать… Я должен дать им это лекарство милосердия, потому что, повторяю, нельзя оставлять здесь наших друзей живыми, когда ночью сюда нагрянут серые. В общем, я возьму пистолет, пойду туда, где они лежат, и сделаю то, к чему иногда бывает призван врач… сыграю для них роль Господа Бога… Несовершенного, измученного и слабого Бога… Но кто-то же должен это сделать. А теперь прости, Дейв, пойду закончу свой последний обход.

Когда раздались один за другим три выстрела, Этан был уже в автобусе, набитом последними обитателями Пантер-Риджа. Все молчали, никто не задавал Джей-Ди вопросов, когда Дейв помогал ему подняться в салон. Последней зашла Оливия. Глаза у нее были красные, она выглядела так, будто нынче ночью заново пережила все двадцать лет сердечной боли и отчаяния, и Этан подумал, что, наверное, так оно и есть. Садиться он не стал, уступив место другим. Мельком увидел Никки, которая смотрела на него так, будто хотела пробуравить в нем взглядом дыру, но он быстро отвернулся.

Самое ужасное было в том, что он понимал: в его организме происходят изменения. Он превращается в какое-то иное, неведомое, кошмарное существо… и если в его организме осталось хоть что-то человеческое, то это не имеет ничего общего с тем биологическим строением, которое он помнил по анатомической кукле; теперь он знал, что погиб во время взрыва в торговом центре, об этом говорят его кровоподтеки, но он еще не умер – в том смысле, в каком люди представляют себе смерть, – и теперь его телесные повреждения говорят с ним иным языком, языком серебра.

– Всем держаться за поручни или хотя бы за соседа, – объявила Ханна, садясь за руль.

Она нажала на кнопку, и двери закрылись; видно было, что это действие для нее привычное, она проделывала такое сотни раз. Включив двигатель, послушала, как он стучит и на что жалуется; но вот колеса начали вращаться, и автобус, выехав через обитые железом ворота, покатил по дороге на Денвер, прочь от Пантер-Риджа, туда, где бушует жестокая война миров, с надеждой найти по пути еще не совсем разграбленную аптеку или больницу. И с надеждой отыскать для себя какое-нибудь новое убежище в этом сумасшедшем доме, в который превратилась Земля, найти безопасное место, где бы оно ни было. Джей-Ди сидел, вытянув ногу с раненым коленом и уставившись в пространство. От Этана не укрылось, что взгляд его влажных от слез глаз, всегда такой чистый, теперь тускл и мрачен.

Местность, по которой они ехали, была выжжена дочерна; казалось, тут прошел огненный смерч. Этану было видно, что Никки смотрит на это широко раскрытым единственным глазом, и он догадывался, что где-то здесь некогда стоял ее дом, а теперь только пепел кругом да обгорелые кости – впрочем, как и везде в этом мире.

Автобус, громыхая и подпрыгивая, мчался все дальше.

– Гляньте-ка, гляньте, – сказала Ханна, обращаясь к стоящим рядом Оливии с Дейвом. – Вон там, впереди, трое, и они идут в нашу сторону! Ага, один из них машет, просит остановиться. Ну что, будем останавливаться или едем дальше?

Дейв с Оливией, конечно, тоже заметили их. Три мужские фигуры шагали прямо посреди дороги. Тот, что по центру, машет обеими руками. Рядом с ним – коренастый, бородатый, с длинными черными волосами, с другой стороны – маленький лысый господин в белой рубашке, который мог бы сойти за вышедшего прогуляться банкира, если бы не был такой грязный и не спотыкался на каждом шагу.

– Или, может, раздавим? – спросила Ханна. – На всякий случай, чтоб не рисковать, а?

Она уже приготовилась поддать газу.

Оливия с Дейвом одновременно подумали, что совсем недавно они уже казнили троих. Можно, конечно, назвать это актом милосердия, но легче от этого не станет. Троих, что жили с ними рядом, были их друзьями, как и все остальные, несли все тяготы новой жизни, а под конец надорвались и были ею раздавлены. В автобусе места и так мало, даже еще один с трудом влезет, а тут на́ тебе, трое… тем более что еще неизвестно, люди это или…

Но вот они стоят посредине дороги и не уходят, а Ханна тоже скорости не сбавляет, и решение надо принимать в считаные секунды.

Оливия глубоко вздохнула, чтобы прояснить голову, и приняла решение.

Нет, ведь не звери же они, не станут убивать себе подобных, которые, наверное, ждут от них помощи. В конце концов, в автобусе есть оружие, с десяток, а то и больше заряженных винтовок и пистолетов, этим всегда можно воспользоваться. А сколько народу они приняли к себе в Пантер-Ридже? В чем же разница?

– Останови, – сказала Оливия. – Послушаем, что они скажут. Но, – прибавила она, – оружие держать наготове.

Ханна сбросила газ и нажала на тормоз. Приближаясь к троим путникам, Ханна снизила скорость. Стоя в задней части автобуса и со всех сторон окруженный людьми, Этан ничего не видел, но кто-то успел сообщить, что на дороге стоят трое незнакомцев. С протестующим визгом автобус остановился. Ханна открыла дверь и выставила в проход ствол своей здоровенной пушки.

– Предупреждаю, – спокойным, будничным голосом сказала она, – чуть что – и снесу башку.

Все трое заговорили разом, но к автобусу не приближались.

– Дейв, давай-ка выясним, чего они хотят, – сказала Оливия.

Соблюдая все предосторожности, они вышли; Дейв держал наготове «узи», Оливия сжимала в правой руке автоматический кольт. Палец она прижала к спусковому крючку и думала только о том, что на эту вынужденную стоянку они могут позволить себе выделить лишь всего несколько минут и, чего бы ни хотели эти трое, выторговать места в автобусе им будет не так-то просто.

Глава 16

– Да-а, я был тогда… как говорится… человек обеспеченный, – сказал Берт Рэткофф, когда они с Джефферсоном Джерико шли за Воупом по длинной дороге через разрушенные пригороды, где давно не было слышно стрекота газонокосилок, не предлагали выпить холодного лимонада. – Жена ушла от меня шесть лет назад, но ничего, я привык жить один. Продолжал общаться с сыном. Он живет в Глендейле, штат Калифорния, работает в страховой компании. В той самой, где у них говорящая ящерица. Да-а… – кивнул Рэткофф. – Уверен, что с ним все в порядке. И с его Дженни, и с девочками. С ними все хорошо, могу поспорить. Они наверняка нашли где схорониться, успели устроиться. Эй, ты, звездолетчик! У меня уже ноги не идут, мне за тобой не угнаться! Можешь идти хоть немного помедленнее… Тьфу, черт! – выругался он, испуганно заморгав, и дотронулся до шеи.

– Лучше его не злить, – сказал Джефферсон, но он тоже дышал тяжело, ноги сводило от усталости.

Неужели они прошли через весь этот проклятый город? Похоже, что так. За последние полчаса Воуп шел так быстро, словно куда-то опаздывал.

– Воуп! – позвал его Джефферсон. – Мы очень устали, давай хоть немного отдохнем.

Ответа не последовало, и скорости тот не сбавил.

– Воуп, мы ведь всего лишь люди. Мы же не… мы не такие сильные, как ты. У нас организм слабый, уже не выдерживает. Да пожалей же ты нас, дай отдохнуть хоть несколько минуточек, а?

Воуп вдруг остановился и повернулся к ним, и в его фальшивом человеческом лице буквально на секунду мелькнуло выражение высокомерного презрения.

– Да, вы слабые, – отозвался он. – Вы не заслуживаете своей Земли, которую не умеете удержать. Даже… – Он помолчал, подыскивая слово в своем внутреннем словарике чуждого ему языка. – Даже рабы сильнее вас.

– Снимаю перед тобой шляпу, ты знаешь, что я слабее раба, – сказал Джефферсон, стараясь говорить легко и весело. – Но позволь спросить, можно ли нам отдохнуть? Если наши хрупкие организмы не выдержат, мы станем для тебя бесполезны.

Темные глазки Воупа скользнули в сторону Рэткоффа.

– Я с ним абсолютно согласен, – сказал житель Нью-Йорка.

– Тогда отдыхайте, – разрешил Воуп. – И ешьте.

Он сбросил с плеч рюкзачок, раскрыл его и достал два маленьких кубика белой, похожей на соевый сыр субстанции, с которой Джефферсон давно уже был хорошо знаком. Горгонец протянул пищу своим пленникам.

– Снова эта дрянь, – простонал Рэткофф. – Что это вообще такое, типа вашей собачьей еды?

– Возьми и ешь, – посоветовал Джефферсон. – Я не знаю, что это такое, но силы поддерживает неплохо.

Он взял свою порцию, а Рэткофф – свою. Стоя на мертвой земле под низким желтым небом, они принялись уплетать синтетические питательные вещества. Воздух был влажен, солнце клонилось к закату, смеркалось. Скоро станет совсем темно, но Джефферсону было уже плевать на то, что он останется здесь в темноте, с одним из горгонцев в компании, который должен их защищать, но взял на себя роль их хозяина.

– Воуп, – обратился он к пришельцу, поедая инопланетный корм, – а кто этот мальчишка, за которым ты охотишься? Почему это вам так важно?

– Что за мальчишка? – спросил Рэткофф.

Оказывается, в цель этой миссии его не посвятили.

– Вот они, – ответил Джефферсон, интонацией выделив это слово, – хотят, чтобы я отыскал и привел к ним какого-то мальчишку. Они полагают, что он должен быть где-то здесь.

Он оглядел окружающее их запустение.

– Так кто он такой, а, Воуп? И если ты способен на то, что продемонстрировал нам в том доме… почему бы тебе самому не забрать с собой этого мальчишку?

– Я выполняю приказ, – ответил пришелец.

– Мне совершенно плевать, сколько там его охраняет народу, – гнул свое Джефферсон. – Ведь тебе же раз плюнуть их всех уничтожить, стоит только захотеть. Я-то зачем тебе нужен?

Воуп не ответил, и Джефферсон уже успел подумать, что он так и будет молчать, но прошло несколько секунд, и пришелец заговорил:

– Силе он противопоставит силу.

– Ну и что? – спросил Джефферсон. – Может, и противопоставит, но… – Тут его как громом поразило, и все вдруг стало совершенно понятным. – Боже ж ты мой! – воскликнул он. – Так вы… она… даже не знаю, как про вас говорить… вы его боитесь, так, что ли?

Воуп отвернулся и уставился куда-то в пространство.

– Значит, боитесь, – продолжал Джефферсон. – А отсюда следует… он что, замаскированный сайфер? Наверное, он совершил что-то… – он чуть было не сказал «потрясающее», но передумал, – очень нехорошее, если она… если вы хотите непременно заполучить его. Причем моими руками. Что он такое натворил? Убил пару десятков этих…

– Не суй свой любопытный нос куда не следует, – перебил его пришелец, – иначе я сделаю тебе больно. Все, двигаемся дальше.

Он зашагал прочь, а Джефферсон с Рэткоффом, почувствовав острое пощипывание в затылке, заторопились следом.

Джефферсон теперь думал, что такого он точно не переживет. Если этот мальчишка – замаскированный сайфер, то он, наверное, какой-нибудь крутой боец сил специального назначения, и если горгоны его боятся… трудно представить, какой разрушительной силой обладает этот так называемый мальчик. Схватить одного из сайферских коммандос и притащить его в стан противников, Горгонленд, где его станут пытать? Ну-ну. А что случится потом с бывшим торговцем автомобилями по имени Леон Кушман? Да его просто вычеркнут из этого мира так же быстро, как если бы он получил пулю в затылок.

– Меня поместили в некий пригород, где такие маленькие домишки, как в пятидесятые годы, – говорил Рэткофф, с трудом поспевая за Джефферсоном.

Лицо и лысина у него были мокры от пота, рубашка на груди и под мышками потемнела от влаги. Джефферсон понимал, что этот человек страшно напуган и ему просто необходимо говорить, не важно о чем, поэтому ничего не оставалось, как прилежно слушать, насколько это возможно, притом что ему самому фактически вынесен смертный приговор.

– Там нас семьдесят восемь человек, все из самых разных концов Штатов. Мы называем это место…

– Муравьиная ферма? – спросил Джефферсон.

– Что? Нет. Мы называем его Микроскопические луга. Знаешь почему?

– Потому что чувствуете, что за вами постоянно наблюдают сверху?

– Да-да, в самую точку. Но у нас есть все, чтобы жить. Электричество, вода, машины, которым не нужны бензин и машинное масло… потом эта дрянь, которой нас кормят… и поят непонятно чем, очень странной жидкостью… да и погода всегда одна и та же, где-то начало лета. Но самое странное знаешь что?

«Невозможно оттуда уехать», – подумал Джефферсон.

– Никак не выбраться, – сказал Рэткофф. – Сел в машину и поехал… едешь-едешь, кажется, действительно куда-то едешь… а свернул за угол и вдруг видишь, что ты опять там же, откуда выехал. Странно, правда?

– Да, – ответил Джефферсон.

Муравьиная ферма, Микроскопические луга… интересно, как называют тюрьмы где-нибудь в Японии, в России, в Норвегии или Бразилии. Горгонцы изучают людей так же, как некоторые ученые – насекомых. А еще интересно, что они сделали с Рэткоффом, когда разобрали его по косточкам, что туда ему добавили, если он стал для них столь ценным участником этой увеселительной прогулочки. Но нет, лучше этого никогда не знать.

– А мне звезд не хватает, – тихим, трепетным голосом признался Рэткофф. – Помню, как мы с папой… давно это было… ночевали у нас в саду, в Джерси. Разобьем, бывало, палаточку… Я был тогда бойскаутом, веришь? Приготовим хотдоги, выпьем индейской крови – так папа называл смесь виноградного сока, пепси и рутбира, – пожелаем маме спокойной ночи, когда она выйдет на заднее крыльцо, и ложимся спать. Двое мужчин, отец и сын. Понимаешь?

– Еще бы! – ответил Джефферсон, который о своем отце помнил только запах дешевого виски изо рта, кривую усмешку, вечно отвисшую челюсть и пустые посулы, что завтра день будет еще лучше.

– Но… уже далеко за полночь, – продолжал Рэткофф, – я всегда выбирался из палатки, ложился на землю, смотрел в небо и разглядывал звезды. А там, где мы жили, звезд на небе было видимо-невидимо. И такие все яркие, просто какие-то светлые реки на небе. Мне казалось, что я самый счастливый мальчишка в мире, если живу в таком месте. А теперь вот… выхожу в сад в темноте, ложусь на землю… и ни одной звездочки. Ни единой, кругом один только мрак. Несколько лет назад отец мой умер, а у мамы была своя квартира в Сарасоте. Когда все это началось, я ей сразу позвонил, хотел узнать, как она там. Хотел сесть на самолет и полететь к ней, но ты же знаешь, все самолеты уже не летали. Я сказал, чтобы она поскорее перебиралась в одно из убежищ, которые организовывала Национальная гвардия. И больше о ней ничего не слышал. Надеюсь, ей удалось спастись. Как думаешь, а, Джефф?

Джефферсон Джерико услышал, конечно, нотку мольбы в этом вопросе. Кем только ни был он в своей жизни: и комбинатором, и профессиональным шулером, человеком, который на первое место всегда ставит только свои потребности и желания, который презирает слабости других и умеет играть на них в свою пользу, жадный до денег, власти и секса «демон ночи», как бы сказала Регина… но в данный момент, в этом страшном мире, когда, как бычка на веревочке, его ведут куда-то горгонцы, где, возможно, его поджидает смерть, а рядом с ним шагает еще одно человеческое существо, раненное в самое сердце и душу, он обнаружил в себе очень странное чувство, столь чуждое его природе, что он не знал, как его назвать и что с ним делать.

– Конечно удалось, Берт, – сказал он. – Не сомневаюсь. Национальная гвардия… да, эти ребята свое дело знают. Они-то обеспечили нашим людям полную безопасность. Причем многим людям. И твоей маме тоже, будь уверен.

– Да, – сказал Рэткофф, и на губах его мелькнула улыбка. – Я тоже так думаю.

Джефферсон Джерико всегда поражался, как легко вести за собой других людей. Если они сами хотят ему верить, половина работы сделана. А еще легче, когда они нуждаются в вере. Иногда, конечно, ему попадались твердые орешки, раскусить которые не получалось, но в основном вот так все и происходит, особенно если на тебе костюм священника. И этот шулерский приемчик с толкованием строк из Библии, где якобы говорится, какие акции покупать, а какие продавать… Полезно также иметь знакомых маклеров, которые на тебя работают, а когда информация оказалась ложной и хайроллеры потеряли деньги, Джефферсон всегда мог сказать, что такова была воля Божия, что Господь учит нас смирению и, главное, терпению, что и он сам, Джефферсон Джерико, не раз получал от Господа такие уроки. Но по большей части все шло как по маслу; и когда хайроллеры добровольно вносили в фонд Джерико ежегодные пятнадцать процентов комиссионных от доходов, дарованных им Господом и указаниями Его Божественной Библии, а также суммы, внести которые им подскажет их доброе сердце, бывший Леон Кушман смотрел на витражи своего кабинета, и будущее ему виделось вполне радужным.

Последнее, что он слышал об этих пресловутых убежищах, устроенных войсками Национальной гвардии, – сначала они превратились в гнездилища страха, что привело к полнейшему хаосу и разгулу насилия среди представителей рода человеческого. Скорее всего, во время боев между сайферами и горгонцами часть из них была уничтожена. И очень вероятно, что мать Берта Рэткоффа в первые же месяцы событий, если не в первые недели, погибла, как и многие сотни тысяч, а то и миллионы людей по всему миру, а их прах в виде костей и пепла обнаружится только после того, как война закончится и выжившие повылезают из своих нор. Кем же они станут? Рабами для победителей? Подопытными кроликами для изучения человеческой генетики, для опытов с мутациями? Материалом для создания нового оружия, которое можно будет использовать в последующих войнах в иных мирах?

«Братья и сестры, – думал Джефферсон, – радуги в этом окне вы не увидите. Как между молотом и наковальней, мы попали между двумя одержимыми жаждой власти силами, и для нас не важно, кто победит, нас все равно ждет гибель».

– Да, – сказал проповедник, – я нисколько не сомневаюсь, что с твоей мамой все в порядке.

Вдруг он заметил, что впереди по дороге навстречу им что-то движется.

Сначала Джефферсон подумал, что показалось. Это явно какой-то мираж. Но… как это возможно… откуда здесь взялся желтый школьный автобус?

Воуп остановился. Голова его задрожала так сильно, что две секунды ее вообще не было видно.

– Мы остановим это транспортное средство, – сказал он.

– Потому что там мальчик? – спросил Джефферсон.

– Да, – последовал ответ. – Мы остановим, – повторил он, – это транспортное средство.

Джефферсон не заметил и намека на то, что водитель автобуса намерен останавливаться. Воуп снова зашагал вперед, Джефферсон, чуть приотстав, шел рядом, а с другой стороны, щурясь, ковылял на своих распухших, больных ногах со ступнями, покрытыми волдырями, Рэткофф. Автобус был уже совсем близко, и Джефферсон энергично замахал обеими руками.

– Что-то непохоже, что останавливаются, – заметил Рэткофф. – Может, лучше сойдем с дороги?

Но Джефферсон продолжал размахивать руками, и автобус неожиданно стал снижать скорость. Послышался скрип старых тормозов.

– Слушать меня, – сказал Воуп. – Делать все так, как вам приказали. Если возникнет какое-нибудь… – он помолчал, подыскивая нужное слово, – затруднение… я убью в этом транспортном средстве каждого из ваших.

– Возможно, это будет не так легко, – сказал Джефферсон.

– Мы заберем мальчика, – твердо продолжил Воуп и повторил: – А если возникнет любое затруднение, я убью…

– Нет, не убьешь, – сказал проповедник.

Пришелец обратился к нему пустое лицо, но Джефферсон понял, что там происходит, за этой пустотой. Причинить ему боль, как бы Воупу этого ни хотелось, он не мог, иначе люди в автобусе увидят, как Джефферсон падает на колени.

– Мне полагается взять на себя мальчишку, правильно?

Автобус был уже ярдах в двенадцати.

– А потом нас телепортируют, или как там, обратно… куда положено? Если мне нужно будет проходить мимо тех, кто его охраняет, ты должен предоставить все дело мне. Тебе ведь надо доставить мальчишку живым, так?

– Так.

– Тогда не делай лишнего шума. Понимаешь, что это значит? А это значит, не встревай и не мешай мне делать мое дело.

Казалось, Воуп пытается осмыслить эти слова; Джефферсон будто слышал, как скрипят шестеренки у него в голове.

Дверь автобуса открылась, и изнутри послышался женский голос:

– Предупреждаю, чуть что – и снесу башку.

– У них есть оружие, – тихонько сказал Джефферсон. – Для вас примитивное, для нас с Бертом смертельное. Если тебе прострелят голову – беспокоиться не о чем; если кому-то из нас – нам конец. Хочешь, чтобы все прошло удачно, не вмешивайся, я все возьму на себя. Слышишь меня?

Воуп ничего не ответил, но в змееподобных чудовищ его руки не превращались, и в затылке Джефферсон не чувствовал никакой боли.

– Ты хоть знаешь о том, что нормальные люди обычно каждые несколько секунд моргают? – спросил Джефферсон.

Из автобуса вышли двое: мужчина и женщина. Мужчина держал в руках пистолет-автомат, а женщина – автоматический револьвер сорок пятого калибра.

– А ты совсем не моргаешь, – продолжал Джефферсон. – Они сразу поймут, что ты не человек. Так что давай моргай и держи язык за зубами, а говорить буду я.

И Джефферсон полностью обратил свое внимание к мужчине с женщиной.

– Ну слава богу, нашлись добрые люди, которые еще не совсем сошли с ума! – с огромным облегчением в голосе проговорил он. – Мы уже целый день в пути, пытаемся добраться…

– Что вы здесь делаете? – резко спросил Дейв, наставив ствол своего «узи» в землю перед тремя незнакомцами.

– Понимаете, – отозвался Джефферсон, – мы ведь не моцион для здоровья совершаем, сэр. Вот сейчас, пока не настала ночь, ищем местечко, где можно укрыться.

– Правда? А откуда, черт возьми, идете?

Джефферсон понимал, что этот грубоватый мужчина в рваной черной футболке, выцветших джинсах и грязной темно-синей бейсбольной кепке готов скорее пристрелить их всех, чем тратить время на пустой треп. Вон какая рана на переносице, с коркой застывшей крови. Да, эту скалу просто так не сдвинешь.

– Мы вышли из самого ада, – ответил Джефферсон мрачным, замогильным голосом, не сводя взгляда с мужчины с «узи». – Несколько дней назад нас было десять. И вот что осталось после всего, что… – Он вздернул подбородок, как бы бросая вызов всему миру, а заодно и этому человеку с оружием. – По дороге из Денвера на нас напали. Думаю, вы уже слышали, там орудуют банды, совершенно отмороженные. И мы потеряли своих друзей, всех перебили. Только нам удалось спастись, всего с одним рюкзаком, мы потеряли все наши припасы, одежду – словом, все.

Он окинул взглядом автомат мужчины и револьвер женщины.

– Да-а, жаль, что у нас не было оружия, мы тогда могли бы отбиться.

– Нет оружия, говоришь? Почему?

– У меня был пистолет, – ответил Джефферсон. – «смит-вессон», тридцать восьмого калибра. Прекрасная вещь.

Он перевел взгляд на женщину: высокая, худощавая латиноамериканка лет пятидесяти с небольшим. Коротко стриженные седые волосы, челюсти сжаты, но, должно быть, когда-то, в прежней жизни, мелькнуло в голове Джефферсона, она была очень привлекательна.

– Закончились патроны, найти я нигде не мог, вот и обменял на несколько банок консервов – овощи там, суп, – чтобы жена с дочерью не умерли с голоду. Месяца четыре назад, в Канзасе.

Врал он легко, как по писаному. С печалью и горечью он улыбнулся женщине.

– Правда, они из Канзаса с нами так и не выбрались…

– И что с ними случилось? Только не врать, – прорычал мужчина с таким видом, будто ему не терпелось сначала стрельнуть, а после уже задавать вопросы.

И тут Джефферсон решил сыграть по-крупному, выдать нечто такое, чтобы этот козел сбавил обороты.

– Мою бедняжку Региночку изнасиловал в подвале, а потом зверски убил один сумасшедший, сначала ударил меня лопатой по голове и чуть живьем не похоронил, – сказал он, не отводя взгляда. – Но я сумел выползти и последние пули потратил на эту сволочь. А Эми перестала кушать, зачахла и умерла от голода. Не захотела жить после смерти матери. Какие вам нужны еще подробности, сэр?

Потом он направил всю мощь своего обаяния на женщину: наверняка она окажется более податливой, чем этот упертый.

– Меня зовут Джефф Кушман. Это вот Берт Рэткофф, а это… – («Только не останавливайся», – велел он себе.) – Джек Воуп.

Если бы Джефферсон туго соображал и не обладал способностью быстро, на живую нитку и даже под двумя направленными на него стволами шить истории, он вряд ли завоевал бы себе место под солнцем; мозг его работал со скоростью пули. Нет, он намерен еще пожить, и как можно дольше. Джефферсон посмотрел на Воупа и послал ему горячую мысль, которая должна была подействовать на того, как пощечина: «Моргай же, идиот!»

Воуп в ответ вылупил на него глаза. Но что-то, должно быть, щелкнуло у него в голове: он вдруг заморгал, да так быстро, будто ему в глаза попала туча мошкары или его одолел страшный тик, прежде не зафиксированный никакой медициной. «Помедленнее, помедленнее, – послал ему мысль Джефферсон. – Один раз в семь-восемь секунд!» Он надеялся, что пришелец окажется достаточно сообразительным и поймет, что такое земная секунда… впрочем, от этого идиота всего можно ждать.

– Что это с ним? – спросил Дейв.

От него не укрылось, что чернявый вдруг заморгал, словно ему подпалили ресницы. Только лицо оставалось бесстрастным.

– Джек у нас все еще в шоке, – быстро сказал Джефферсон. – Он тоже потерял всех своих близких.

А тот все никак не мог с собой справиться, моргал и моргал. Дейв испугался, что с ним сейчас будет припадок.

– Он хоть разговаривать может?

– Боюсь, пока нет, ему нужно время, чтобы прийти в себя. Успокойся, Джек, ты среди друзей.

– Друзей? – переспросил Дейв. – С чего это ты взял?

Джефферсон состроил недоуменно-обиженное лицо и обратился к женщине:

– Вы ведь поможете нам, правда? Пожалуйста, скажите, что не бросите нас вот так.

– Да-да, – собрав все свое мужество, вступил в разговор Рэткофф, сообразив, что Джеффа надо поддержать и добиться, чтобы их взяли в автобус, а в дальнейшем исполнять все, что от них требовал пришелец, и тогда можно рассчитывать, что его хотя бы вернут обратно в Микроскопические луга. – Не бросайте нас, пожалуйста.

Оливия перевела взгляд с одного на другого. Джек Воуп перестал моргать со скоростью пулемета и, похоже, держал себя в руках, но все-таки… уж больно лицо у него какое-то странное, ничего не выражает, застыло, как намалеванная маска.

– Дейв, отойдем, надо поговорить.

Она двинулась к автобусу, жестом пригласив его за собой.

Поворачиваться к этой троице спиной Дейву очень не хотелось, и он предпочел пятиться, ни на секунду не спуская глаз с чужаков и готовый к любому повороту событий.

– Нельзя оставлять их здесь одних, – понизив голос почти до шепота, сказала Оливия. – Мы должны…

– Взять их с собой? – перебил Дейв. – С какой стати? Мы их совсем не знаем. На кой черт они нам сдались?

– Но они ведь люди, и они в беде. В Пантер-Ридже мы никому не отказывали.

– Ну да, конечно. Но тех, кто был нелюдями, убивали. Почем знать, кто они такие? Ты только посмотри на этого Воупа. Меня от него в дрожь бросает. Такая рожа, будто в любую секунду у него крыша съедет.

Дейв покачал головой:

– Нет, Оливия… Проверить их соляным раствором у нас нет возможности. А как еще? Должны же мы знать, люди они или нет. Так что я не согласен.

Джефферсон увидел, что мужчина отрицательно качает головой. Что и говорить, не человек, а скала, с места не сдвинуть.

– А позвольте спросить, куда вы направляетесь? – спросил он.

– В Денвер, – ответила Оливия. – У нас много раненых, хотим поискать там медикаменты.

– Может, я могу чем-нибудь помочь, – предложил мастер продаж: как только он услышал слово «раненые», сразу сообразил свой следующий шаг. – Я ведь врач. В Литтл-Роке работал кардиологом. – Для правдоподобности он решил придать лжи побольше фактурности.

– Я бывал в Арканзасе, – соврал и Дейв. – Скажи-ка, дружок, какой президент был у них там губернатором?

– Уильям Джефферсон Клинтон, – без запинки ответил Леон Кушман.

Имя Джефферсон он позаимствовал как раз у этого человека, после того как получил автограф на фотографии, где он, улыбающийся семнадцатилетний политический волонтер, стоит между Биллом и Хиллари на банкете, посвященном сбору средств на избирательную кампанию. Он на всю жизнь запомнил, что тогда сказал ему Билл Клинтон: «Да ты у нас настоящая комета с пылающим хвостом, верно?» Те выходные закончились вечеринкой, где он, накурившись травки, вступил в горячую дискуссию о порнокинематографе с одним студентом-юристом по имени Энди Биль, который потом стал сенатором от штата Миссури, а теперь он – уже, наверное, бывший – президент тоже, скорее всего, бывших Соединенных Штатов.

– Его еще кличут Буба^[9], а также Тефлоновый Билл, – продолжил Джефферсон и нахмурился. – Вы что, проверяете меня?

Этот балабол явно человек, подумал Дейв. Да, наверняка. Но все-таки… У Дейва было дурное предчувствие. Тот, что неадекватный, снова с бешеной скоростью замигал. Лысый коротышка переминался с ноги на ногу, будто стоял на горячей сковородке.

– Черт побери! – едва слышно выругался Дейв.

Надо ехать, солнце клонится к закату.

– Надо ехать, – сказала Оливия, словно читая его мысли. – Ладно, так и быть, залезайте.

– Только стойте вон там, впереди, – прибавил Дейв, – чтобы я вас видел.

– Спасибо, – сказал Джефферсон. И добавил еще фактурности своей пряже: – Вообще-то, мне не очень хочется возвращаться в Денвер, но ведь нам выбирать не приходится, верно я говорю?

– Залезай в автобус и держи язык за зубами. И за своим приятелем приглядывай, а то ненароком слетит с катушек и поранит кого-нибудь. Если что отчудит, всех высажу, понял?

– Как скажете.

«Если бы ты только знал, кого сажаешь, – подумал Джефферсон. – Идиот».

– Меня зовут Оливия Квинтеро, а это Дейв Маккейн, – сказала Оливия, подходя к автобусу. – Мы отсиживались в одном многоквартирном комплексе. А сегодня рано утром на нас обрушился подбитый горгонский корабль.

Она внутренне содрогнулась, вспомнив неясно мелькнувшее в развалинах абсолютно отвратительное существо.

– У вас в рюкзаке есть вода и питье? – спросила она.

– Еда есть, – ответил Джефферсон. – А вот водички нет.

– Сейчас дам напиться. Думаю, не помешает.

– Еще бы! – обрадовался Рэткофф. – Умираю как пить хочется.

Они влезли в автобус. Ханна окинула их сердитым взглядом, но Оливия кивнула, и она убрала пистолет и закрыла дверь.

– Трогаемся! – объявила она пассажирам.

Автобус снова поехал вперед по длинной дороге, которая уже через несколько миль сделала поворот на юг, в сторону Денвера, и пошла под уклон.

Оливия попросила передать стоящим в задней части автобуса, чтобы прислали пластиковую бутыль с водой. На всякий случай не выпуская из рук автомат, Дейв встал позади троицы.

– А где ночевали? – спросил он, обращаясь к Рэткоффу.

– В каком-то сельском доме, – ответил за него Джефферсон. – Но…

– Я не тебя спрашиваю, а его. Заткнись и молчи, пока не получишь слово.

– Послушайте, – сказал Джефферсон и повернулся к Дейву.

Лица их разделяло всего несколько дюймов. Проповедник бросил взгляд вниз, на автомат Дейва, ствол которого указывал ему чуть пониже пупка, где под штанами таился его божий дар.

– Что вы от нас хотите, а, Дейв? Можно, я буду называть вас Дейв?

– Можешь называть меня мистер Бдила. Мы тут повидали много всяких, кто прикидывался людьми, но у них ничего не вышло. Они были сляпаны в франкенштейновских лабораториях горгонцев или сайферов. Вот почему я не прячу пушку, она у меня всегда наготове.

– Надеюсь, автомат у вас на предохранителе. А то на каком-нибудь ухабе, Дейв, может случиться неприятность.

– Так где вы в последний раз ночевали, а, Рэткофф? – повторил вопрос Дейв.

К чести Рэткоффа, колебался он всего несколько секунд.

– Ну, Джефф же сказал… в каком-то доме. Не знаю, сколько миль отсюда, но мы шли потом довольно долго. У меня страшно болят ноги.

– А почему не остались?

Рэткофф пожал плечами, стараясь сохранить хладнокровие:

– Где, в этих развалинах? Мы хотели найти людей. Которые не сумасшедшие. И… понимаете… нас всего трое… долго ли мы протянем?

«Молодец, – подумал Джефферсон, – слушай и учись у мастера».

Воуп по-прежнему неподвижно стоял рядом с ним. Это тоже хорошо, решил Джефферсон. Пусть все думают, что этот идиот в шоке и утратил дар речи. Горгоны многих слов не понимают или просто не знают. Все, что Воуп говорит, выходит коряво, словно у старшеклассника, который пытается говорить на английском времен Шекспира. Слава богу, хоть моргать более-менее научился. Так что лучше пусть молчит в тряпочку.

Доставили наконец бутыль с водой. Джефферсон припал к горлышку и одновременно смог оглядеться. Автобус был так плотно набит людьми, что разглядеть что-либо за спиной тех, кто стоял вокруг Маккейна и женщины, практически не представлялось возможным. Он мельком увидел лишь юного блондина лет девятнадцати с окровавленной тряпкой вокруг головы и мутными глазами, но нет, это явно не то, что они ищут. Он вспомнил, что говорила ему его обольстительная шлюха: «Ты сразу узнаешь этого мальчишку, мой милый Джефферсон, стоит только увидеть» – и тут же погрузился в наркотический сон без сновидений в фальшивой комнате фальшивого французского особняка. Интересно, подумал он, не во время ли такого сна ему вмонтировали в затылок сенсорное устройство рядом со стимулятором боли, поскольку сейчас он был абсолютно уверен в том, что раненный в голову молодой человек – не тот мальчишка, который ему нужен. А больше никого похожего ему на глаза не попадалось, значит мальчик должен находиться где-то дальше, в хвосте автобуса. Он наверняка здесь: если бы это было не так, Воуп вряд ли захотел бы останавливать автобус. Да-да, он здесь. Когда появится возможность его взять, Джефферсону тоже дадут об этом знать. Он лишь надеялся, что горгонцы телепортируют их куда-нибудь подальше, куда не достанут пули «узи», до того как этот Маккейн снимет автомат с предохранителя.

– Попил – передай дальше, – сказал Дейв.

Джефферсон отдал бутыль Рэткоффу, и тот с шумом принялся глотать воду. Наконец Рэткофф закрутил красный колпачок и протянул бутыль Воупу, но пришелец стоял и смотрел на нее, словно в ней содержалось полгаллона сайферовой мочи.

– Ты что, Джек, пить не хочешь? – с беспокойством спросил Джефферсон, проявляя братскую заботу о спутнике, который совсем потерял голову от пережитых несчастий. – Давай я тебе открою.

Он хорошо понимал, что с них не спускает глаз не только Маккейн, но и эта женщина, да и все остальные тоже.

– Ну-ну, открой рот, Джек, – сняв крышку, сказал Джефферсон, словно перед ним стоял какой-нибудь несчастный дебил.

Воуп поднял руки, взял бутыль. В глубине его черных глаз проскочила едва заметная искорка злости.

– Я знаю, что надо делать, – сказал он.

«Идиот», – подумал Джефферсон.

Пришелец опрокинул бутыль, приложив горлышко к разинутому рту, как это только что проделали на его глазах два человека. Но только от Джефферсона не укрылось, что горгонца слегка передернуло, будто и в самом деле он пил не воду, а отвратительную мочу. Воуп набрал в рот совсем немножко, а потом медленно выпустил воду через уголки рта в черную бороду.

Воуп вернул бутыль Джефферсону, тот завернул крышку и отдал Оливии.

– Благодарю вас сердечно, – сказал он, одарив ее очаровательно-знойной улыбкой южанина, но недостаточной, чтобы зажечь в груди ответное пламя.

Автобус ехал вперед, приближаясь к заезду на автомагистраль. Джефферсон заметил, что Маккейн убрал ствол автомата, который уже не смотрел прямо в предмет его гордости.

– Представляю себе, сколько вам пришлось пережить, – сказал он Оливии. – Да и нам тоже. Всем досталось изрядно.

– Мы тоже рады, что встретили вас, – кивнула она. – Вот найдем медикаменты и прочее, будете помогать нашему Джей-Ди. Это наш доктор.

– Да? – заморгал он, но как-то даже слишком медленно. – Ну хорошо.

Этан стоял футах в пятнадцати от Джефферсона Джерико, окруженный выжившими обитателями бывшей крепости. Автобус уже поворачивал на скоростную трассу, все стояли плотной стеной, крепко вцепившись в поручни, и ему не было видно троих вновь прибывших, но сердце его билось учащенно, а в мышцах груди и спины он ощутил странное покалывание. «Как раз там, где у меня кровоподтеки», – сообразил он.

Эта мысль пришла ему в голову с отчетливой очевидностью.

Значит, сработал сигнал тревоги.

«Но почему?» – удивился он.

Тех троих он не видел, зато понял, что они не те, за кого себя выдают. Первое желание – сообщить Дейву о том, что он хочет с ним поговорить, но Этан тут же отбросил эту мысль. Дейв вряд ли сможет к нему пробиться, тем более что тогда придется оставить Оливию с этими так называемыми людьми; и что бы они собой ни представляли, у них, возможно, есть свои предупреждающие устройства. И если они сработают… что произойдет? Порвут автобус на части и всех перебьют?

«Нет, – подумал Этан. – Они здесь совсем не для этого».

Конечно, они здесь неспроста, но явно не для того, чтобы уничтожить автобус.

«Надо подождать, – подумал он. – Не торопиться, присмотреться к ним и постараться понять, что им нужно».

Сердце немного успокоилось, покалывание тоже утихло, и это был добрый знак, потому что ужасно хотелось почесаться, но, зажатый в толпе, он едва мог пошевелиться. Интересно, подумал он, что случилось бы, если бы он задрал футболку и сыграл на темной груди в серебристые крестики-нолики?

Никки стояла позади него, продолжая за ним наблюдать. Он чувствовал на себе ее взгляд, он словно сверлил затылок. Мальчик понимал, что ей не так-то просто держать в себе то, что она о нем узнала. Что в любую минуту она может не выдержать и закричать на весь автобус, что среди них находится ненормальный, который для всех опасен, тварь, которую надо немедленно вышвырнуть из автобуса и пристрелить на обочине…

…что среди них находится чужак.

Этан постарался себя успокоить. Они проехали мимо нескольких разбитых автомобилей и лежащего на боку хлебного автофургона. Под колесами автобуса что-то хрустнуло, и он подумал: не по оставленным ли серыми скелетам проехала Ханна?

Впереди лежал Денвер. А дальше – гора Белая Обитель. Мальчик, восставший из мертвых, а теперь уже не совсем человек, чувствовал, что неведомая сила тянет его туда, и это ощущение не только не прекращалось, но и продолжало расти.

Какой-то ответ должен быть там, думал он. Но тот ли, который им нужен? А почему он об этом знал, Этан понятия не имел. Просто знал, и все; знание являлось ему как мгновенная вспышка света. Ответ он получит там, на горе Белая Обитель, однако там возникнут и новые вопросы.

Но сначала Денвер. Близится ночь, темнеет, а где-то там шевелятся серые, жадные до мяса странников, ищущих укромного, тихого места для ночлега.

Ханна включила фары. Левая не зажглась.

– Так я и знала, черт побери! – пробормотала она.

Автобус ехал дальше сквозь сгущающуюся тьму, под колесами время от времени хрустели кости, разбросанные по потрескавшемуся полотну дороги, и трещины эти, словно древние руны, указывали им путь в самое сердце ждущей их тайны.

Часть третья
Жизнь военного времени

Глава 17

Вести автобус с одной только фарой по дороге, заваленной обломками, было не так-то просто даже для такого водителя, как Ханна, которая сумела удержать руль, когда ей запустили в волосы шарик жвачки, а в другой раз, когда в одно дождливое утро понедельника ребенка вырвало овсянкой прямо ей на колени. Там, где кончался чахлый луч фары, стояла кромешная тьма. Время от времени впереди возникали очертания разбитой или сгоревшей машины со скелетами или просто рассыпавшимися костями внутри, но Ханна Граймс умела держать себя в руках, и автобус продолжал двигаться со скоростью десять миль в час. Говорят, тише едешь – дальше будешь, и это правило спасло им жизнь, когда луч фары вдруг осветил выжженную в дорожном покрытии огромную воронку с черными оплавленными краями.

– Вот черт! – вполголоса выругалась Ханна и проворно свернула за разделительную линию, на встречную полосу. Опасность миновала. Она включила безопасное внутреннее освещение, желтым светом окрасившее ее пассажиров.

Дейв Маккейн стоял на страже возле трех новеньких. Ему очень не нравился запах, которым от них несло. Не нравился и этот кардиолог, который разговаривал, как торговец автомобилями, и не лез в карман за быстрым и обтекаемым ответом на любой вопрос. И маленький лысый Рэткофф, который страшно потел и нервничал, словно ежесекундно испытывал страшные муки, тоже не нравился. Но особенно пришелся ему не по душе Джек Доуп; стоя неподвижно, как статуя, он уставился вперед, в темноту и как-то странно, по два или три раза подряд моргал. Дейву он казался шизанутым придурком, который в любой момент готов сорваться с цепи и молотить людей направо и налево, кто под руку попадется. Дейв даже слегка надеялся, что это так и случится, и тогда у него будет повод врезать уроду по башке и успокоить до наступления следующего века. Но нет, этого не случится, кажется, он так устал, что едва держится на ногах.

– Скоро Денвер увидим, – объявила Ханна. – Если, конечно, для нас зажгли хоть один фонарь.

Но впереди они видели только мрак ночи, а на мостовой прямо перед автобусом неожиданно возникла грудная клетка скелета с черепом, и на этот раз объехать Ханне уже не удалось. Череп хлопнул под правым колесом, как выстрел.

К такому Джефферсон Джерико оказался совсем не готов. Усеивающие дорогу человечьи останки… чаще всего даже не целые скелеты, а кости, разбросанные по сторонам… но кем? Животными, которые выходят из своих логовищ, чтобы вволю попировать мясом убитых? Да, наверное, так оно и есть. Он вглядывался вперед, в темноту, где их поджидал большой город Денвер, и теперь окончательно понял, от какой действительности ограждают горгонцы его и других жителей Нью-Идена. Эту жуть душа человеческая вряд ли способна вынести, от такой звериной жестокости и беспросветности малодушно подкашивались ноги. Ему вдруг страстно захотелось обратно в Нью-Иден, где есть водопровод и работает электричество, где есть солнце, пусть оно фальшивое, как и все остальное, но, по крайней мере, дает ощущение комфорта и защищенности. Вернуться назад, пускай даже к Регине с ее ненавистью; ведь когда-нибудь эта война закончится, думал Джефферсон, и он снова станет доволен самим собой и окружающим миром, считая, что он лишь пользуется дарами, которыми его наделил Господь Бог.

Он вспомнил, что ему сказала его обольстительница, горгонская шлюха: «Мы дали тебе много чего, мой милый Джефферсон. Очень много. А с того, кому много дается, много и спрашивается».

Джефферсон поежился. «Боже мой, – думал он, стоя в автобусе, который двигался все дальше в бесконечную ночь, – выжить здесь, в этом мире, я не смогу».

Значит, надо брать этого мальчишку. Что бы он там ни представлял собой, какими бы силами ни обладал, его нужно брать, и чем скорее, тем лучше.

Джефферсон заметил, что Воуп чуть-чуть повернул к нему голову и разглядывает его, читает мечущиеся в стенках его пугливого разума мысли. Смотрит на него с высокомерной улыбочкой на горгонских губах… или это ему так кажется? Да и вообще, умеет ли Воуп улыбаться?

Не важно. Улыбка исчезла, и Воуп отвернулся.

Сжавшись за спиной Дейва с Оливией в набитом людьми автобусе, Этан твердо решил, что настало время действовать. Нельзя дожидаться, когда эти трое ударят первыми, а то, что это рано или поздно случится, он чувствовал: прячущаяся в глубинах теней ядовитая змея готова броситься вперед. И не менее ясно он сознавал: один из них – принявший облик человека горгонец.

Опасности подвергаются все, кто сейчас в автобусе. Он должен что-то предпринять, причем немедленно.

Этан стал проталкиваться вперед.

– Простите, – говорил он. – Извините. Позвольте пройти. Простите… простите…

Он протискивался между оставшимися в живых обитателями Пантер-Риджа, пока не добрался до Дейва с Оливией. И тут увидел этих троих, стоящих на передней площадке автобуса и всматривающихся в темноту большого города. Вот один из них медленно повернул голову, и маленькие, темные, как кусочки кремня, глазки над его черной бородой вцепились в мальчика и не отпускали; Этан сразу признал в нем врага.

– Дейв… – сказал Этан.

– В чем дело? – с тревогой откликнулся Дейв – такую же нотку тревоги он услышал в голосе мальчика.

Пришелец все не сводил с него пристального взгляда, и вдруг еще один из этих троих повернулся и посмотрел на Этана. Спутанные каштановые волосы, такая же каштановая бородка, – он был грязен и выглядел исхудалым и изнуренным, но Этан сразу подумал, что лицо слишком пухленькое, слишком смазливое, этот человек вряд ли испил полную чашу горя и испытаний военного времени. Такое впечатление, что он тоже маскируется под чуждой ему личиной. Тем не менее он – человек… как и третий, лысый и потный… но все-таки…

– Что такое? – спросила Оливия, заметив, что Этан не ответил на вопрос Дейва.

В глазах человека с каштановой бородкой сверкнула искорка узнавания. Лицо его на несколько секунд застыло… но вот он улыбнулся – словно между облаков блеснул солнечный луч.

– Привет, – сказал он. – Как тебя зовут?

– Впереди огромная воронка, черт бы ее побрал! – громко объявила Ханна. Держись, поворачиваю!

Автобус вильнул вправо. В луче фары показался грузовой тягач с прицепом, который когда-то врезался в ограждение правой полосы; Ханна, стиснув зубы, стала отчаянно выруливать, автобус с металлическим скрежетом скользнул по задней части прицепа. Некоторые из пассажиров, у кого нашлись силы, испуганно закричали.

– Тише! Что вы как маленькие! – прикрикнула на них Ханна.

– Хочешь пройти вперед? – спросил Этана Джефферсон Джерико.

«Тот самый мальчишка, – догадался он. – И ничего в нем такого особенного нет… или все-таки есть?»

– Ну давай, иди сюда! – Джефферсон поманил его к себе, хотя пальцы его слегка дрожали от страха перед тем, что сейчас должно произойти.

– Ну что пристал к мальчику? – буркнул Дейв. – Ты его не знаешь, и он тебя тоже. Ты меня понял?

– Да я ничего, мне просто показалось, что ему в давке трудно дышать. Смотрите, как там тесно.

– Все в порядке у него с дыханием. Чего тебе, Этан?

«Этан, значит, – подумал Джефферсон и прищурил глаза. – Ну давай, иди ко мне, Этан, дай обниму тебя».

Горгонец снова пристально уставился на Этана. Глаза его быстро заморгали… раз-два-три, и снова: раз-два-три. «Потрясающе…» – подумал Этан, чувствуя, словно чьи-то холодные пальцы протянулись к его мозгу и пытаются проникнуть внутрь, чтобы пошарить там, как квартирный грабитель шарит по ящикам шкафа в поисках ценностей.

«Ничего у тебя не выйдет», – снова подумал он, и сразу в его сознании возникло нечто вроде прочнейшей металлической стены, и хотя он все еще чувствовал, как чуждые пальцы скребутся по ней, пытаясь нащупать слабое место, но пришелец так и не смог пробиться и вырвать то, что ему хотелось.

Стена доказала свою прочность, теперь можно поговорить с Дейвом, поделиться с ним мыслями. Пальцы шарят все настойчивее, энергичнее, но пробиться им не под силу.

Этан уже хотел было сказать Дейву, что чернобородый – горгонец, но удержался. Вместо этого он представил себе собственную, отливающую серебром руку с длинными и более тонкими, чем его настоящие, пальцами. Представил, как эти серебристые пальцы, словно струйки тумана, тянутся мимо Дейва и Оливии и проникают в голову этого чернобородого существа, сквозь созданный пришельцами из какого-то непонятного вещества череп и он там видит…

…видит перед собой странный ландшафт, что-то вроде болота, заросшего желтыми и бурыми, отдаленно напоминающими деревья растениями, торчащими из густой, как гороховый суп, пелены тумана; словно сведенные мучительными судорогами, они похожи на кактусы, покрытые кожурой, из которой торчат шипы, и эти шипы ритмически поднимаются и опускаются, словно растение дышит пропитанным вредными испарениями воздухом. Под облаками летают хищные птицы с длинными зубастыми клювами и серой плотью, и, охотясь на тварей, похожих на крабов и угрей, время от времени то одна, то другая пикирует и ныряет в красноватую жидкость, отсвечивающую не как вода, а скорее как ртуть. Потом вдруг все меняется, словно кадр в кино, движение ускоряется… Под небом с двумя лунами Этан видит огромный город с тысячами низеньких, словно слепленных из глины или грязи строений, спроектированных чуждым разумом и созданных чуждыми орудиями. По городу взад-вперед двигаются горящие синим светом шары, по узеньким улочкам то ли скользят, то ли шагают какие-то светящиеся фигуры. Снова сменяется кадр, и еще одна сцена: мрак, пустое пространство, монотонно урчат механизмы и из темноты возникают создания – на взгляд землянина, странные и страшные. Кажется, это происходит где-то глубоко под поверхностью планеты, в одной из пустот, где в мерцающем синем свете мечутся какие-то тени. Здесь разрабатывается рождающееся в умах военных оружие уничтожения – им всегда хочется создавать новейшие и все более мощные его образцы; здесь же находится и хранилище неведомой человеку энергии, где стены, окрашенные в цвета боевых кораблей, наполнены искусственной жизнью.

В мозговом центре, который управляет пульсирующими машинами и мерцающей синей энергией, стоит фигура, плотно затянутая в кожистый костюм; кажется, она манит его к себе чешуйчатой лапой с пятью когтями. Темная голова видна неотчетливо, но, увидев лицо, Этан почувствовал, как его бросило в пот, хотя понимал, что это лишь хранящийся в памяти горгонца образ: узкие немигающие глаза со щелевидными завораживающими зрачками красного цвета, в которых он прочитал приказ подойти как можно ближе. И Этан оказался настолько близко, что увидел раздвинутые в змеиной улыбке губы, а под ними острые, влажные клыки, и весь похолодел от страха, способного, наверное, и вправду превратить человека в камень.

Этан не выдержал. Надо поскорее выбираться оттуда, подумал он, но это оказалось не так-то легко: все равно что вытаскивать серебристую руку из вязкого, липкого болота.

Он вполне ощутил огромную силу, таящуюся в горгонце, который стоял всего в нескольких футах от мальчика – между ним и пришельцем находились только Оливия и Дейв. Почувствовал ее гибельность: горгонец хладнокровно перебьет всех находящихся в автобусе, а сам автобус сломает легко, как детскую игрушку. Взгляды их встретились, и в голове Этана неожиданно родилась странная мысль, пробившаяся сквозь обезоруживший его страх и без спроса просочившаяся сквозь металлическую стену прямо в сознание горгоны: «Я сильнее и смогу уничтожить тебя».

Пришелец усиленно заморгал и никак не мог остановиться.

– Ого! – вдруг проговорила Ханна. – Кажется, я вижу какой-то свет! Какое-то зарево в небе, прямо над…

И тут в правый бок автобуса что-то с силой ударило.

– Что за черт… – оборвав себя на полуслове, выругалась Ханна и вильнула вправо, а потом влево. – Обо что это мы стукнулись?

Неожиданно в одном из правых окон показалась маленькая тщедушная фигурка и прильнула к стеклу – видимо, вскарабкалась по боковой стенке автобуса. Пассажиры смотрели на нее и ошарашенно молчали. На пальцах рук и ног у нее виднелись присоски. Выглядела эта тварь как мальчик девяти-десяти лет, одетый в лохмотья, с совершенно лысой молотообразной головой; глаза у него так глубоко утонули в глазницах, что их почти не было видно. Тело под тряпками было совершенно серое, как оставшийся после всепожирающего огня пепел. Глядя сквозь окно внутрь автобуса, это существо вдруг оскалилось от восхищения, увидев так много свежего мяса, и с силой ударило головой в стекло, отчего окно разлетелось вдребезги.

В автобусе раздались страшные вопли.

– Святый Боже! – возопил Рэткофф, а Джефферсон Джерико тут же обмочился.

Радостно ухмыляясь и демонстрируя ряды маленьких и острых пилообразных зубок, серый человек, а точнее, серый ребенок полез в разбитое окно.

– Эй, кто-нибудь, пристрелите его! – заорал Дейв.

Он вскинул «узи», но между ним и маленьким монстром стояли люди.

– Да стреляйте же! – снова крикнул он.

Маленькое чудовище уже протянуло руку и схватило за волосы Кармен Ниегу.

Дважды прогремел выстрел; получив две дырки в груди, серый затрепыхался, но продолжал с визгом тащить к своей разинутой пасти бедную Кармен. Тут кто-то шмякнул его по морде куском ржавой арматуры, а Джоэл Шустер последовал примеру Джей-Ди и в упор всадил в костлявую голову твари третью пулю. Серый, злобно шипя, спиной вперед вылетел в окно, прихватив с собой пучок волос Кармен.

Но тут в корму автобуса с грохотом, как от выстрела, ударило еще что-то, да с такой силой, что вмяло аварийный выход и потрескались три задних окна.

– Черт! – крикнула Ханна и, наплевав на препятствия, которые могли ждать их впереди, нажала педаль газа.

В нижнюю часть окна, выбитого ребенком, вцепились заскорузлые лапы еще одного серого – он подтянулся, и все увидели коренастого, мускулистого монстра с растущими у него из головы, голых плеч и груди красными витыми шипами. Он издал низкий скрипучий звук и, несмотря на то что Джоэл и Пол Эдсон всадили в него по пуле, бросился внутрь автобуса, в то время как сжатые в тесноте пассажиры в попытке хоть как-то спастись отпрянули от него как можно дальше. Он набросился на Гэри Рузу: рывком насадив его на свои грудные шипы, страшными клыками монстр разорвал Гэри горло и принялся жадно глодать шею, пока какой-то латиноамериканец не приставил к голове чудовища дробовик и не разрядил оба ствола.

В окно уже лезла еще одна тварь, худая и жилистая, с жуткой, уродливой мордой: почти сплошной рот, один глаз где-то сбоку на лбу, а второй – на правой щеке. А к спине ее липла седовласая, женского пола, с мордой, чем-то похожей на топор; из ее плеча росла еще одна женская голова. Бежать было некуда, пассажиры оказались в ловушке. Те, кто не имел оружия, жались к дальней стенке автобуса. Стоял оглушительный грохот выстрелов, смешанный с отчаянными воплями, но до того, как страшилища были убиты, одному мужчине чуть не откусили руку по локоть, а молодой женщине изгрызли в лохмотья все лицо.

Ханна отчаянно вертела баранку, автобус резко вилял из стороны в сторону. Дейв пытался прорваться к разбитому окну, и Этан поспешил убраться с его дороги и не мешать. Оливия стояла рядом, спиной к троим чужакам. Вдруг самый красивый из них, тот, что с каштановой бородкой, скрипнул зубами и, вытянув руки, бросился вперед, словно хотел схватить Этана за локти, но в это мгновение мальчик заглянул ему в глаза и увидел, что в них мечется жуткий страх.

– Боже милостивый! – заорала Ханна и дала по тормозам.

Джефферсон Джерико пролетел мимо Этана, который успел-таки увернуться в сторону и схватился за спинку ближайшего сиденья. Одна рука проповедника только задела левую руку мальчика, а вторая схватила лишь пустоту. Он врезался в Оливию и упал на колени в проходе. В свете единственной фары Ханна увидела на дороге десятки устремившихся к автобусу серых, словно навстречу людям двигалась волна из чудищ и уродцев… да какое там десятки, их были сотни! Кто бежал, кто полз, кто ковылял; у некоторых огромными складками свисала студенистая кожа, в результате мутаций эти некогда люди превратились в безжалостных убийц с острыми когтями, у иных плоть покрылась усеянной острыми шипами и колючками броней.

Не прошло и нескольких секунд, как они оказались прямо перед автобусом, и передние уже карабкались по ветровому стеклу. Рэткофф, скуля и завывая, упал на пол, а Воуп бесстрастно уставился на рвущуюся вперед серую массу безжалостных бывших людей.

– Газуй! – крикнула Оливия Ханне, видя, как желтый капот автобуса покрыли серые уроды.

И Ханна не подвела. Автобус номер 712 выпустил густую струю черного дыма и рванулся вперед, как пришпоренная лошадь. Серые посыпались с него, как горох, и автобус подпрыгивал на них, будто ехал по крупным булыжникам. Бампер и решетка радиатора бились о многочисленные тела, шины скользили по слизи останков, но впереди их ждала уже сплошная стена чудовищ. Двое из тех, кто покрупнее и посильнее, крепко ухватились за торчащие части бампера, один из них забрался на капот и узловатым кулаком нанес удар в лобовое стекло. Кулак монстра влетел в кабину в дожде осколков, и Берт Рэткофф завизжал, как баба.

– Проваливай с моего автобуса! – заорала на монстра Ханна, подкрепив требование двумя выстрелами из револьвера.

Мутанта с капота как ветром сдуло. Ханна послала пулю в голову второго, и тот не успел воспользоваться своими кулачищами, но пуля пробила дырку прямо перед ее лицом, и по стеклу во все стороны побежали трещины.

Оливия поняла, что их слишком много; понял и Этан. Со всех сторон к автобусу устремились чудовища, а впереди их явно были буквально сотни.

– Давай! Давай, не останавливайся! – кричал Дейв, проталкиваясь вперед.

Джефферсон Джерико на коленках прополз по проходу в наиболее безопасное место и свернулся калачиком среди других, и тут Дейв тяжелой подошвой случайно наступил ему на правую руку. Послышался хруст пальцев, и руку пронзила обжигающая боль; суперторговец и демон ночи вдруг понял, что пальцы его больше не шевелятся.

Ханна не оставляла попыток пробиться вперед, не останавливалась, но автобус ехал с трудом, подпрыгивая на сбитых телах чудовищ. Двигатель ревел над желеобразными телами и раздробленными панцирями, когда колеса, теряя сцепление с дорогой, повисали в воздухе. А на капот лезли все новые монстры, и один из них с лапами, напоминающими увесистые дубинки, и еще с двумя, похожими на обрубки, был уже совсем близко, собираясь окончательно сокрушить лобовое стекло.

В таком аду Этану удалось оглянуться, ему хотелось кое-кого увидеть.

Никки он заметил среди других, сбившихся в кучу и старающихся держаться как можно дальше от разбитого окна и от судорожно подергивающихся серых тел. Слава богу, с ней все в порядке, но эта битва еще далеко не…

Неожиданно на автобус обрушился ослепительный поток света.

Почти сразу же раздалась дробь двух пулеметов; очередь прежде всего смела серого с капота автобуса. Красные строчки трассирующих пуль прошивали темноту прямо перед лобовым стеклом, и теперь Ханна нажала на педаль тормоза, поскольку пули пролетали слишком, черт возьми, близко. Но стрелки дело свое знали прекрасно, серые валились направо и налево, а монстру с кулаками-дубинками очередь срезала полчерепа, и ни единая пуля не попала в стекло или капот. Пулеметы продолжали косить серых пачками. И те не выдержали, повернули и бросились наутек, хотя пули продолжали рвать на куски их тела.

Сощурившись от яркого света, Этан увидел надвигающуюся справа машину, различил ее огромные колеса, которые с хрустом перевалили через дорожное ограждение.

– Вот это да! – ахнул Дейв. – Да это же броневик!

Прожекторы броневика развернулись в сторону полутора десятков разбегающихся серых, которые пытались укрыться за корпусом сожженного такси. Двуствольные пулеметы, бьющие из бронированной башенки, достали только восьмерых, остальные успели скрыться в тени сгоревшей машины. Раздался глухой звук, и через три секунды такси превратилось в огненный шар, и в воздух во все стороны полетели ошметки серых.

– Гранатомет! – с восхищением прохрипел Дейв.

Броневик был выкрашен металлически-серой краской, у него имелся мощный передний бампер, защищенный металлическими шипами. Пулеметы продолжали отстреливать обнаруженных прожекторами серых мутантов. Еще один выстрел гранатомета – и граната разорвалась ярдах в пятидесяти от автобуса. Наконец стрельба умолкла; бронированный автомобиль развернулся и остановился прямо перед автобусом номер 712, хрустя сверхпрочными рифлеными шинами по уродливым костям и черепам врагов; покрытые панцирями тела выдавливались из них, как повидло. Прожектор осветил автобус и тех, кто в нем находился, и внутри стало светло как днем.

Затрещал громкоговоритель.

– Чудная ночка для охоты! – раздался в нем насмешливый женский голос. – Выйдите кто-нибудь, надо поговорить, только будьте осторожны, не ступите ногой в дерьмо, его тут кругом полно.

– Пойду я, – сказал Дейв Оливии.

Он бросил быстрый взгляд на мрачного Этана, потом критически оглядел остальных. Кто-то тихонько всхлипывал, но большинство молчали, пребывая в шоке. Он увидел Джей-Ди, которому Джоэл Шустер и Диего Карвазос помогали оказывать помощь раненому Гэри Рузе, хотя было очевидно, что, проделав нелегкий путь, Гэри уже оставил этот сумасшедший дом. Чтобы остановить кровь, хлещущую из раны, где Аарону Рэмси чуть не откусили руку, вместо жгута использовали поясной ремень; еще две женщины хлопотали над лицом Лилы Конти, но здесь раны были совсем жестокие.

А пришелец даже не пошевелился, и это не укрылось от Этана. Чтобы выйти из автобуса, Дейву придется пройти мимо него. «Посмотри на меня», – отдал он мысленный приказ.

Пришелец повиновался.

«Только тронь этого человека, и ты умрешь», – послал он еще одно мысленное сообщение. Как он сделает это, Этан не знал… но он нисколько не сомневался в том, что одним желанием может разорвать его на куски, как он сделал с пилотом горгонского корабля, и, чтобы продемонстрировать это, он снова протянул серебристые туманные пальцы и послал мысленную картину убийства прямо пришельцу в мозг.

Тот продолжал стоять неподвижно, на застывшем, бесстрастном лице ничего прочесть было невозможно.

Дейв прошел мимо Джека Воупа, Ханна с лязгом открыла ему дверь, и он вышел из автобуса.

На дороге перед ним действительно громоздилось месиво из серых тел; некоторые, наполовину раздавленные, все еще пытались уползти прочь.

– Положи оружие на капот и иди сюда, но не выходи из луча света, чтоб я тебя видела, – проговорил в динамике женский голос.

Выполнив первый приказ и стараясь не нарушать второго, Дейв двинулся вперед через страшный ландшафт из серых рук и ног, туловищ и голов.

Рядом с башенкой броневика открылся небольшой люк. Из него высунулась худощавая фигура: армейский камуфляж, на голове темно-зеленый шлем с наушниками и торчащим микрофоном. Она вылезла полностью и, держась за скобы, спустилась на мостовую. Луч прожектора немного отодвинулся в сторону и бил уже не прямо в лицо; зато военный включил небольшой фонарик и направил его на Дейва.

– Хорошо стреляете, – сказал Дейв.

Ему захотелось, дрожа, прижаться к сапогу этого солдата, но он ничем не выдал своего страха, и голос его прозвучал уверенно и без дрожи – это оказалось весьма непросто после того, что они пережили всего несколько минут назад.

– Стреляла не я, – сказала женщина, та самая, что разговаривала с ними через динамики. – Но я передам Джагги ваш комплимент. Потери у вас есть?

– Один убит. У одного перекусили руку, у женщины серьезно поранено лицо. Но у нас и без того было много раненых, есть и очень тяжелые. Вы можете нам помочь?

– Все поняла. – Это она сказала не ему, а в микрофон. – Хорошо… как вас зовут?

– Дейв Маккейн.

– Поезжайте за нами, Дейв. Мы поедем медленно, оружие будем держать наготове. В городе тысячи этих уродов. Да какой это город… был когда-то. По машинам, – скомандовала она.

И как только повернулась к броневику, по небу на высоте примерно мили с пронзительным визгом что-то пронеслось, пульсируя ярко-синим свечением, а вслед за ним – четыре красных пылающих шарика, кружащихся один вокруг другого, как атомы в молекуле. Женщина в военной форме на это даже не взглянула.

«Добро пожаловать в Денвер», – подумал Дейв.

Но он был так рад видеть настоящих американских военных, с серьезной огневой мощью, что ему хотелось плакать от облегчения, но не делать же это на виду у всех, еще чего не хватало. Тыльной стороной ладони он незаметно вытер влажные глаза и двинулся обратно через этот серый вертоград смерти. Подошел к автобусу, взял лежащий на капоте «узи». Смертельно уставший, но понимая, что надо продержаться хотя бы еще немного, он поднялся в автобус.

Глава 18

Небо и вправду было освещено заревом. Под ним некогда был огромный торговый центр. Теперь же он стал крепостью, которая во много раз превосходила крошечный по сравнению с ней форт Пантер-Ридж.

По всему периметру, кроме въезда, крепость окружали мотки колючей проволоки типа «концертина». За ними были устроены заграждения из бревен, дальше стояла двадцатифутовая стена из кирпичей, булыжников, кусков металла с острыми краями, бутылочных осколков – словом, всего, обо что можно серьезно пораниться. На острых жалах колючей проволоки повисло с десяток гниющих серых трупов. Еще несколько были раскатаны в серое желе на дороге. Над стенами высились вооруженные пулеметами сторожевые башни с плоскими крышами. Работали генераторы, снабжая энергией прожекторы, два из который сейчас провожали лучами приближающиеся броневик и школьный автобус. Огромный подъемный створ, ощетинившийся острыми шипами, словно в средневековом замке, с помощью цепного механизма был поднят, а когда обе машины проехали внутрь, створ снова был опущен.

Торговый центр оказался частично освещен. На стоянке было много легковых автомобилей, несколько военных грузовиков, а также еще один бронеавтомобиль. Когда Ханна вслед за броневиком вывела автобус через главный въезд на территорию центра, то увидела – как и Дейв, и Оливия с Этаном – поджидающий их почетный караул из десятка солдат с винтовками. Многие в автобусе не выдержали и облегченно расплакались, но Этан внимательно наблюдал за горгонцем и за человеком, который, как ему показалось, пытался его схватить. Человек сидел в кресле и убаюкивал правую руку, которая, кажется, была серьезно повреждена, а горгонец как стоял неподвижно все время пути от шоссе до этого убежища, так и продолжал стоять. Третий из их компании, лысый, все еще лежал, свернувшись калачиком, недалеко от Ханны. Он тоже человек, подумал Этан, но ему показалось, что от лысого исходит некая непонятная вибрация, а заглянув в мозг этого человека, мальчик увидел лишь исполненный страха и замешательства мрак и какие-то мелькающие тени.

А вот тот, что с поврежденной рукой, продолжал поглядывать на Этана, сжимая сломанные пальцы. Лицо его покрылось потом. Сломанные пальцы? – удивился Этан. Он запустил серебристую руку ему в сознание – и обнаружил непроницаемую оболочку, которая, похоже, защищала своего хозяина от постороннего проникновения в его мысли, прошлые, настоящие и будущие. Эта оболочка, казалось, была раскалена до синевы и светилась так ярко, что обжигала мысленный взгляд. Пришлось убрать серебристую руку обратно, зато теперь мальчик знал… это человек, и он почему-то помогает горгонцам, которые окутали его сознание оболочкой огромной энергии, потому что… Почему?

Потому что, думал Этан, переводя взгляд с горгонской марионетки на самого горгонца и обратно, они не хотят, чтобы посторонний, такой, например, как он, Этан, узнал, зачем этот человек здесь находится.

«Наверняка это имеет какое-то отношение ко мне, – решил Этан. – Этот человек пытался схватить меня за руки. А что, если бы ему удалось?»

Он уже хотел рассказать все Дейву. Сказать, что лучше было бы всю эту троицу вышвырнуть из автобуса или сейчас же передать в руки местных властей. Но в голове мелькнула еще одна мысль: если он так сделает, горгонцу вряд ли придется это по вкусу… а пока этот чужак находится под его контролем. Должно быть, противникам нужно нечто очень серьезное, если они принимают такие меры предосторожности, что касается внешности и защиты от проникновения в мысли.

«Неужели им нужен я?» – подумал он.

«Да. Именно я», – была его следующая мысль.

Автобус остановился. Ханна открыла дверь. К ней сразу же подошли двое бойцов с винтовками, чтобы прикрывать их выход. За ними явился какой-то, судя по внешности, латиноамериканец с черной бородкой клинышком и короткой стрижкой. Одет он был в гражданское, из кармана рубашки песочного цвета торчала ручка.

– Кто тут у вас главный? – спросил он.

– Я… да, думаю, пока я, – ответила Оливия. – Меня зовут Оливия Квинтеро.

– Очень приятно. Я – доктор Эрнандес. Среди вас есть врачи?

– Я, Джон Дуглас, – отозвался Джей-Ди. – Только вот сам ногу подвернул.

Делать нечего, пришлось поднять раненую руку и Джефферсону Джерико.

– Я тоже. Джефф Кушман… кажется, несколько пальцев сломал. Боюсь, правой рукой работать пока не смогу.

Он бросил быстрый сердитый взгляд на Дейва Маккейна, хотя понимал, что это спасло его от разоблачения… но как это скажется на его задании?

– Прежде всего надо перенести тяжелораненых, – сказал Эрнандес. – Как можно быстрее освободите проход. Приступайте.

Он поморщился, увидев мертвого серого.

– Нет, сначала уберите этот мусор.

Работа закипела. Подошли еще солдаты, они помогали выносить раненых. Вынесли тело Гэри Рузы, израненную Лилу Конти, Аарона Рэмси. Когда доставали Билли Бэнкрофта, он ругался, как пьяный матрос, но и он поплыл по воздуху, качаясь на руках несущих, внутрь торгового центра, где доктор Эрнандес сообщил Оливии, что и медикаментов, и препаратов, и прочих медицинских средств у них в больнице хватает. Потом в автобус поднялась женщина-офицер из броневика и сняла шлем, продемонстрировав густую копну золотисто-каштановых, как осенние листья, волос. На вид ей было лет тридцать пять, на усталом лице с волевым подбородком и высокими скулами светились синие глаза. На форме ее красовалась бирка: «Капитан Уолш».

Она стояла всего в трех футах от горгонца, который бараньим взглядом уставился на нее и даже несколько раз моргнул. Этан понимал силу этого существа, но непосредственной угрозы пока не чувствовал. «Рассказать Дейву? Или еще рано?» – задал он себе вопрос. А горгонец слегка повернул голову и посмотрел на Этана, и мальчик, который про себя уже понял, что он не просто мальчик, а нечто большее, подумал, что лучше пока промолчать, пусть все идет своим чередом. Если понадобится, он сможет защитить своих друзей… он это знает, и пока этого достаточно.

– Капитан Эллен Уолш, – представилась женщина. – Я заместитель командира. Здесь у нас прекрасное место, чтобы отсидеться годок-другой, особенно если любишь торговые центры, – сказала она без тени улыбки на лице. – Или ценишь безопасность. Правда, безопасность здесь относительная, – добавила она, окинув быстрым взглядом Дейва. – У нас тут около трехсот гражданских и сорок два военных. Итак, первое: все до единого из вашего автобуса сдают огнестрельное оружие. Его пересчитают, пронумеруют, повесят бирки и отправят в пластмассовые ящики. Взять свое оружие можно будет только по нашему разрешению. Второе: все поголовно отправляются в зону, где вы раздеваетесь и подвергаетесь осмотру. Вопросы личной жизни нас не интересуют. Один за другим идете ко входу в сопровождении вооруженных солдат, которые прекрасно обучены обращаться с оружием. Откуда вы прибыли?

Этот вопрос был обращен непосредственно к Дейву.

– Форт-Коллинс.

– И попали из огня да в полымя. У нас на крышах сторожевых башен стоят три камеры, чувствительные к тепловому излучению. Мы подобрали вас примерно в миле отсюда. Вам, Дейв, здорово повезло. Иногда приходилось запаздывать. Ну ладно, пошли.

Сначала из автобуса вышел Рэткофф, за ним Воуп.

– Стой! – Стоящая на тротуаре женщина-капитан протянула руку к груди Воупа. – Открой-ка свой рюкзачок, посмотрим, что у тебя там.

Рэткофф тоже остановился. Он уже хотел сказать, мол, да ничего особенного там нет, но прикинул, что это может настроить женщину не в его пользу. Воуп колебался всего лишь несколько секунд. Потом снял рюкзак, открыл и показал капитану Уолш три грязные рубахи и две пары джинсов. Она похлопала по бокам рюкзака, надеясь нащупать огнестрельное оружие, которое этот молчаливый фрукт мог утаить, но ничего не нашла.

– Хорошо, – сказала она. – Проходи.

Она бессознательно вытерла руки о свою униформу.

Этан шел вслед за Ханной. Интересно, что будет, когда горгонец станет раздеваться, думал он. От Джеффа Кушмана, указательный и средний пальцы которого на правой руке побледнели и распухли, он решил держаться подальше. Мальчику не хотелось, чтобы этот человек прикасался к нему, потому что согласно его ощущениям это для него может оказаться опасным, но как именно – он не знал. Пробиться сквозь синюю оболочку в его сознании пока не удавалось. Это было мощное энергетическое поле; видимо, мальчик еще для этого недостаточно силен.

– Этан, погоди-ка минутку, – обратился к нему Дейв, когда они вышли из автобуса и он сдал «узи» сидящим за складным столиком двум солдатам, чтобы те пронумеровали его и навесили бирку, а потом уложили в пластиковый ящик. – Капитан, можно с вами поговорить?

– Говорите.

– Но только с глазу на глаз, без посторонних ушей.

– Я же сказала, здесь у нас нет никаких секретов.

Дейв положил руку Этану на плечо. Взял расписку с номером своего оружия и заглянул Эллен Уолш прямо в глаза.

– Это очень важно. Вы должны об этом узнать до того, как мы окажемся внутри.

Капитан Уолш перевела взгляд на мальчика, потом снова на Дейва. Жесткое лицо ее говорило о том, что за свою недолгую жизнь она успела повидать всякое и в душе ее осталось немало шрамов. Она поняла, что лучше будет, если она его выслушает.

– Отойдем вон туда. – Она махнула рукой в сторонку.

– Когда этот мальчонка разденется, – начал Дейв, – вы увидите кое-что такое, что может вас удивить.

Тут ему на глаза попался Джей-Ди, хромающий ко входу со своей арматуриной вместо палки.

– Джон! – позвал он. – Подойди, пожалуйста, к нам! Оливия! И ты тоже, прошу тебя.

– Вы что, хотите тут танцы устроить? – спросила Уолш.

– Сейчас доктор Дуглас вам кое-что объяснит, у него это лучше получится, чем у меня.

Они подождали, когда подойдут Джей-Ди и Оливия.

– Ну вот, – продолжил Дейв. – Этан, подними, пожалуйста, рубашку.

– Хорошо, – послушно ответил мальчик.

Он был не в восторге от этой просьбы и понимал: если к нему кто-нибудь прикоснется, на теле появятся серебристые пятна… тем не менее он поднял рубаху.

– Черт возьми… что это?

Капитан включила фонарик и направила луч на грудь Этана, чуть повыше сердца.

– Ого! – охнул Дейв, вытаращив глаза. – Я хотел показать вам его кровоподтеки, но сейчас вижу что-то новенькое!

– Что такое? – встревожился Этан и опустил глаза себе на грудь, куда падал луч фонарика.

Прямо в том месте, под которым должно биться сердце, виднелись какие-то буквы – очень похоже на татуировку, Небольшие, но на фоне черного кровоподтека отчетливо видные.

Букв было всего четыре: GUAR.

Джей-Ди решился разглядеть их поближе.

– Этан, – спросил он, – можно потрогать?

– Да, сэр. Пожалуйста.

Тот же вопрос недавно ему задавала и Никки.

Доктор провел по буквам пальцем. Они стали видны чуть ярче. Этан не почувствовал никакой боли, вообще ничего не ощутил. Кажется, начала проявляться и пятая буква, словно со дна темного пруда всплывал какой-то серебристый предмет, но какой именно – различить еще было невозможно.

– Об этом молодом человеке многое можно рассказать, – сказала Оливия. – Он у нас настоящий герой. – Она чуть заметно улыбнулась сначала Этану, а потом и капитану.

Этан опустил рубашку. Он сейчас чувствовал себя не героем, а каким-то уродцем. Зато теперь можно сказать Никки, что у него тоже есть татуировка… Но вот откуда она у него взялась, он понятия не имел.

– Отлично, – сказала капитан. И тут же повторила: – Отлично.

Она явно выглядела потрясенной.

– Пойдемте-ка сходим к нашему доктору. Сейчас сбегаю за майором Флемингом, и все вместе мы вас выслушаем. Мне довелось повидать здесь много странных людей, но такого… Ладно, отлично.

Она направила луч фонаря Этану в лицо и заглянула ему в глаза. Несколько секунд они смотрели друг на друга, луч фонарика блуждал по лицу парнишки, потом она его выключила.

– Ну, ребята, с этим надо быть поосторожнее, – решила она. – Джагги! – крикнула она одному из солдат. – Прихвати винтовку и давай сюда. Бегом!

Дейв кивнул. Он сам сделал бы то же самое. Он похлопал Этана по спине.

Под охраной солдата и в сопровождении всей компании Этан пересек стоянку. «Мои защитники», – подумал он. Но может, наоборот, это он пытается уберечь их от страшной опасности? Заморосил мелкий, маслянистый на ощупь дождичек. Вдалеке мелькнула красная вспышка, пронеслась по небу, как молния, и исчезла. В окружении друзей, капитана Уэлш и охранника Этан вошел в освещенную часть торгового центра, прямо к толпе худых любопытных зевак, которые были еще живы в непрекращающейся бойне, но смертельно от нее устали. Мальчик понял, что сейчас он стоит на пути в неведомое и странствие это должен завершить любой ценой.

– Все понятно, – сказал майор.

Он сидел за столом, а перед ним лежал атлас с картой, которую он внимательно разглядывал. Майор поднял голову и обвел взглядом сидящих перед ним Этана, Оливию, Джей-Ди, Дейва и капитана Уолш. Рану на переносице Дейва уже промыли, обработали антисептиком и перевязали. На щиколотку Джей-Ди наложили плотную повязку из марли, боль ослабили парой таблеток тайленола. Лампа в кабинете майора Флеминга, питаемая, как и все остальные лампы в этом месте, генераторами торгового центра и солнечными батареями, установленными сразу после того, как они здесь укрылись, когда год назад сайферы с горгонцами почти полностью разрушили Денвер, бросала пятно света на карту со штатом Юта, но в голове самого майора стоял сплошной мрак.

Этот мужчина, высокого роста, с квадратными плечами, был прирожденный военный. За последний год он сильно исхудал, зато стал более вынослив и жёсток, как, впрочем, и все остальные мужчины и женщины, находящиеся в его подчинении. Он был лыс, всегда тщательно выбрит, под очками в железной оправе скрывался стальной взгляд серых глаз, над которыми нависали густые брови. От роду ему было сорок два года, но лицо его избороздили морщины, что лет на десять старило этого человека.

– Так ты, значит, сам не знаешь, что там находится? – спросил он, глядя на Этана. – Не знаешь даже, есть ли там что-нибудь вообще, так?

– Да, сэр, – тихо проговорил Этан.

– Что? Не слышу!

Рэй Флеминг терпеть не мог, когда с ним разговаривают тихим голосом, он любил слушать ответы отчетливые и ясные и сам всегда говорил именно так.

– Да, сэр, не знаю, – ответил Этан. – Но знаю точно, что я должен туда попасть. Больше ничего сказать не могу.

– Вы взяли у него образец крови? – Этот вопрос он бросил стоящему в углу доктору Эрнандесу.

– Да, сэр. Кровь в норме, первая группа, резус положительный. Легкие в порядке, сердце в хорошем состоянии, давление крови тоже в норме. Во всех отношениях это нормальный мальчик четырнадцати-пятнадцати лет.

– У кого-нибудь из новеньких выявили отклонения?

– Нет, сэр.

Этан тихонько хмыкнул, но никто этого не услышал. Горгонцы наконец научились маскироваться как следует. Создали искусственную человечью кровь, органы, которые вполне могут сойти за человеческие. Словом, сотворили вполне жизнеподобную анатомическую куклу, и только он способен увидеть, что это всего лишь кукла. Интересно, сколько они выпотрошили людей своими горгонскими скальпелями, пока не достигли нормального результата?

– Была бы у меня хорошая лаборатория, – сказал доктор, как бы продолжая бесконечный спор со своим начальником. – Приходится довольствоваться…

– …тем, что у вас есть, да, – закончил за него Флеминг, и его тяжелый, внимательный взгляд снова обратился на Этана. – Так говоришь, ты убил горгонца без всякого оружия. И как же?

– Просто захотел, чтобы его не стало. И он разлетелся на кусочки.

– Что-то я не очень понимаю. Хотелось бы услышать более разумное объяснение.

И вот тут Дейв протянул руку и задрал на мальчишке футболку. Под ней все увидели четыре странные буквы, появившиеся на фоне темного кровоподтека. Флеминг это уже видел, но Дейву хотелось до конца прояснить этот вопрос.

– А вот это имеет разумное объяснение? Вы здесь что-нибудь понимаете? Я уже говорил, что этот парнишка вызвал землетрясение. Так что… убить горгонца без всякого оружия… я вполне в это верю, вот так.

Он опустил футболку Этана, за что тот ему был очень благодарен; мальчик и сам все еще не мог постигнуть смысла тех странностей, которые с ним происходят. Внешне он оставался спокоен, но где-то глубоко в душе затаился комочек страха.

– Вы все в это верите? – спросил майор и, вскинув брови, стал ждать ответа.

– Я верю, – ответила Оливия. – Да, верю.

Джей-Ди, опираясь на свою арматурину и глядя на майора, натянуто улыбнулся.

– Лично я считаю, – сказал он, – что Этан никакой не горгонец или сайфер и не существо, ими созданное. Думаю, прежде он был обыкновенный мальчик, а теперь он не просто мальчик. Думаю… что он… что то, чем он становится… это что-то совсем иное.

– Поясните.

– Боюсь, не получится, сэр. С медицинской точки зрения состояние Этана не поддается никакому объяснению, это видно было с самого начала, когда мы его нашли. А теперь… теперь вот еще эти знаки… лично мне кажется, они похожи на какие-то древние руны… возможно, скандинавские, не знаю… пока объяснить ничего не могу.

– Обнадеживающе, – сказал майор.

– Я считаю, – продолжал Джей-Ди, повысив голос, – что двигаться к этой горе Этана призвала некая сила. И еще я считаю, сэр, что этой силе следует доверять.

Майор снова устремил на Этана пронзительный взгляд.

– Ты хоть сам понимаешь, зачем… – он помолчал, взвешивая свои слова, – зачем тебе надо туда идти?

– Да, кажется, понимаю. Думаю, это как-то связано с возможностью прекратить эту войну.

– Ого! И прекратить эту войну способен, конечно, ты? – Флеминг бросил в сторону капитана Уолш быстрый проницательный взгляд. – Пришел какой-то парнишка и говорит, что способен прекратить войну между пришельцами, которые дерутся за…

– За право контролировать границу, – подсказал Этан. – Именно за это они здесь дерутся. Каждая сторона считает, что контроль принадлежит ей. Я не знаю, способен ли я лично прекратить эту войну… но…

Выговорить следующие слова оказалось не так-то просто, но эта мысль не давала ему покоя с тех пор, как, покинув Пантер-Ридж, он узнал, что за ним охотятся горгонец и человек по имени Кушман.

– Но, – продолжил он, – возможно, я скоро стану тем, кто это сможет.

Какое-то время Флеминг молчал. Он снова внимательно посмотрел на карту, потом бросил долгий оценивающий взгляд на мальчика и снова вернулся к карте.

– А ведь путь туда неблизкий. Как съедете с трассы, придется двигаться по труднопроходимой дороге в горах. Это если хоть что-то еще осталось от самой трассы. – Он сжал кулак и легонько постучал костяшками по карте, словно стучался в тайную дверцу, открыть которую было под силу только Этану Гейнсу.

– Значит, хотите ехать дальше на этом вашем школьном автобусе, я правильно вас понял?

– Да, – ответила Оливия.

– И кто едет?

– Все, – сказал Дейв. – Мы переговорили между собой, все согласны.

– И вы тоже, доктор? – Флеминг посмотрел на Джей-Ди. – С вашей больной ногой?

– Да, и я тоже, – ответил Джон Дуглас. – К черту больную ногу.

– Ну хорошо, – сказал майор.

Прежде чем продолжить, он снял очки, протер их белой тряпочкой и снова надел.

– Лишних солдат у меня для вас нет. Они мне нужны здесь. Автобус ваш несколько поврежден, я правильно говорю?

– Совсем чуть-чуть, – отозвался Дейв.

– Мы сможем его починить, а может, даже в чем-то усовершенствовать. Как у вас с горючим? У нас его не так много. Не уверен, что сможем с вами поделиться.

– Как-нибудь выкрутимся. По пути должны быть заправочные станции, там и заправимся.

– Может, нужен какой инструмент? Канистры?

– Шланг подлиннее, футов, скажем, двенадцать.

Майор кивнул:

– Подыщем. На подъемах автобус будет жрать много топлива. Сами знаете.

– Да уж знаем. Послушайте, майор… нам бы где-нибудь немного поспать. Устали все как собаки. Найдется местечко?

Процедуру обыска они уже прошли, и теперь потребность выспаться со страшной силой тянула Дейва к земле.

– Можно нас поместить всех вместе? – добавил он.

– Спальные мешки найдутся, но перед сном вам не мешало бы перекусить.

– Нет, сначала поспать, – сказал Дейв, и остальные согласно закивали. Все, кроме Этана, у которого еще было одно дельце.

– Хорошо. Капитан Уолш, подыщите им местечко, пусть выспятся. Мистер Маккейн, надеюсь, вы не возражаете, если я до утра приставлю к этому молодому человеку охранника.

Это был не вопрос, и возражений не последовало.

– Нормально, – сказал Дейв.

Этан ничего не сказал, но другого от него никто и не ожидал.

– Ну и отлично. Но вы хоть водички попейте. В столовой есть суп и хлеб, на тот случай, если передумаете, – сказал он и посмотрел на часы. – Где-то в течение часа она еще будет открыта. Капитан, под вашу ответственность, проследите, чтобы все было нормально. Найдите кого-нибудь и поставьте к ним караульного. Все свободны… кроме вас, Карлос. Задержитесь ненадолго.

Капитан Уолш увела с собой группу новеньких, а майор сложил руки домиком и, сощурившись от света настольной лампы, вперил взгляд в лицо Карлоса Эрнандеса:

– Отвечай как на духу. Кто из нас сошел с ума, я или они?

– Сэр?

– Хочется верить, – сказал Флеминг. – Боже мой, как хочется верить!

Он тяжело вздохнул, и этот вздох был скорее похож на вой ветра между могилами, но, может быть… может быть… в нем звучали нотки надежды, и, словно доброе семя на доброй почве, они дадут здоровые побеги. «Граница, вот за что они дерутся», – сказал этот мальчишка. И все дело в том, что это очень похоже на правду. Флеминг поверил ему. Но в этом мире об этом никто знать не будет.

– Ладно, доктор, идите к своим больным, – сказал он. – Впереди еще долгая ночь.

– Слушаюсь, сэр, – ответил тот и вышел из кабинета.

Флеминг еще немного посидел, глядя на карту штата Юта, где была точка, о которой они недавно говорили. Прошло несколько минут, потом он твердой, не ведавшей дрожи рукой выключил настольную лампу. Через два часа будут погашены все огни, за исключением лазарета, располагавшегося в помещении бывшего магазина «Гэп», и территорию будут патрулировать солдаты с фонариками. Он сидел в темноте, размышляя о том, в какие развалины теперь превратился его родной город Сиэтл. Он догадывался, что и весь остальной мир сейчас не лучше, но что надо предпринять, чтобы все снова стало как прежде? Без связи с внешним миром узнать и понять это невозможно. Все ли атомные станции остановлены по инструкции, или персонал бросил их, разбежался и охлаждающие элементы расплавились? А что сказать о десятках тысяч или даже миллионах «фриков», как назвала их капитан Уолш, свободно поселившихся в городах среди развалин? Даже если война прекратится, что делать со всем этим?

Но неужели судьба всего мира зависит теперь от какого-то мальчишки, который недавно стоял перед ним?

Если это так… если такое вообще возможно… то майор Флеминг не встанет у него на пути. И без него найдется много тварей, которые с удовольствием, даже с наслаждением сделают это.

Глава 19

Оказалось, что приставленный солдат должен сопровождать Этана даже в туалет. В туалете с отделанными зеленым кафелем стенами, расположенном между бывшими магазинами «Аберкромби» и «Американ игл», водопровод не работал, вместо писсуаров стояли большие консервные банки, а унитазы были выстланы черными мешками для мусора. Запашок стоял еще тот, хорошо хоть была туалетная бумага. Пока Этан делал свои дела, конвоир отвернулся, но потом молодой вояка снова не отходил от него ни на шаг.

В этой части торгового центра освещение было все еще включено, здесь же работали и генераторы. В палатках, на раскладушках и в спальных мешках располагалась огромная масса народу. Кто играл в карты или в домино, кто читал, кто разговаривал с соседом или молился, многие просто лежали, тупо уставившись в потолок. Дети играли в игрушки из учебного центра или магазина «Дисней». Как и в Пантер-Ридже, люди здесь были всех возрастов, рас и национальностей: настоящий плавильный котел в этом островке некогда изобильного края. По всей видимости, торговый центр разграбили еще в первые дни войны: некоторые окна были выбиты, магазины одежды и обуви опустели, даже манекены стояли голые.

Этан замедлил шаг. Солдат остановился у него за спиной.

– Минутку, – сказал Этан, увидев тех, кого искал.

Он прошел мимо сухого фонтана и остановился перед горгонцем, Джеффом Кушманом и лысым коротышкой. Два сломанных пальца Кушмана были зафиксированы шинами и туго перевязаны бинтом. Он уже успел застолбить себе местечко и залезть в спальный мешок. Горгонец стоял со свернутым спальным мешком под мышкой с таким видом, будто намеревался простоять так всю ночь, а лысый сидел на полу без обуви и, морщась, потирал ступни.

Солдат, разумеется, шел за Этаном по пятам, и мальчик понимал, что тот не отстанет. Кушман, уже лежа в мешке, поднял на него усталый взгляд. Горгонец тоже повернул голову, буравя мальчика острым взглядом черных суровых глазок. Лысый же был настолько поглощен своими проблемами, что вообще не обратил на него внимания.

– Ну как, у вас все в порядке? – спросил Этан. И, не дожидаясь ответа, обратился к горгонцу: – А вы что, не знаете, как пользоваться спальным мешком?

– Да знает он, чего там, – ответил за него Кушман. – Просто, Джек, положи его где хочешь, хоть прямо здесь. Вот так, отлично.

Горгонец повиновался, но двигался медленно и скованно, будто у него заржавели суставы.

– Его зовут Джек? – спросил Этан. – Странно, он совсем не похож на Джека.

– А не пойти ли тебе поспать, а, Этан? – Улыбочка Джефферсона Джерико была какая-то жиденькая. – Кстати, это твое настоящее имя?

– В какой-то мере. Дейв сказал, что вы шли из Денвера. Это так?

– Это так, сынок.

– И ни разу не встретили серых?

– Повезло. Ни одного не встретили.

Джефферсон уже успел расспросить Джоэла Шустера, что представляли собой эти чудища. Таких в Нью-Идене не было, и, увидев этих тварей вблизи, он получил дополнительный стимул, если, конечно, таковой ему требовался.

– А капитан Уолш говорила, что здесь их тысячи. Что и говорить, действительно повезло.

– Ну да…

Джефферсон смотрел, как Воуп пытается разгадать, как спальный мешок открывается. Интересно, думал он, спят ли эти горгонцы вообще? Слава богу, хоть быстро учатся подражать людям.

– Значит, тест на анализ крови прошли все, – продолжал Этан, одновременно пытаясь серебристыми пальцами проникнуть в сознание Кушмана, но снова ему не позволила это сделать непроницаемая ярко-синяя защитная сфера. – Это хорошо. Не хотелось бы думать, что среди нас пришелец в человечьем обличье.

– Мне тоже… Было бы очень неприятно, это точно. Послушай… Этан… я очень устал. Давай завтра поговорим, умираю хочу спать.

Джефферсон заметил, что Воуп, нужно отдать ему должное, никак не отреагировал на слова мальчишки, да и Рэткофф тоже. Но он понял одно: Этан знает. Следовательно, вопрос: если мальчишка знает, почему он ничего не предпринял? Он застегнул молнию спального мешка до конца, насколько это оказалось возможно сделать одной рукой.

– Спокойной ночи, – сказал он, устроился поудобнее и с удовольствием закрыл глаза, несмотря на свет лампочек сверху, – до того, как погасят свет, оставалось еще больше часа. У него еще будет возможность схватить мальчишку, а сейчас на него действовало болеутоляющее.

– Спокойной ночи, мистер Кушман, – ответил Этан.

В сопровождении солдата он направился туда, где расположились на ночлег Оливия, Дейв и Джей-Ди. Когда Этан просил солдата отвести его в туалет, Дейв уже спал, Оливия тоже отходила ко сну. Он уже подходил к ним, как вдруг кто-то коснулся его руки.

Этан повернулся и увидел перед собой Никки. Солдат остановился и тактично отошел в сторонку, предоставив им драгоценную минутку побыть вдвоем.

– Привет, – сказал Этан.

– Привет, – ответила она; в свете потолочных ламп на ее глазной повязке сверкнула звездочка из горного хрусталя. – Ну как, устроился?

– Да, вот здесь. А ты?

– Вон там, в той стороне. Недалеко.

Он кивнул:

– Приятно чувствовать себя в безопасном месте.

– Да. Ты чего-нибудь перекусил?

– Да, мне принесли пару кусков хлеба и банку «Спрайта». Нормально, больше мне и не надо.

Еду ему принес посыльный капитана Уолш.

Никки некоторое время молчала. Оба посматривали по сторонам, глядя, как люди устраиваются на ночлег, укладывают детей.

– Это ужас… то, что случилось с мистером Рузой, – сказала она наконец. – Я стояла совсем близко, почти рядом. Он был очень хорошим человеком. Ужасно, правда?

– Да, – сказал Этан. – Очень плохо.

– Как думаешь, нынче ночью они придут?

В ее голосе слышался неподдельный страх. Бледное лицо выдавало, как она потрясена случившимся и едва удерживается от слез.

– Нет, не думаю, – ответил Этан. – Скорее всего, не придут.

– Мне тоже так кажется. – Похоже, уверенность мальчика ее слегка успокоила. – Думаю, ты бы знал об этом.

Он сделал вид, что последнее замечание пропустил мимо ушей: оно явно намекало – по крайней мере, в ее глазах – на то, что он не такой, как все. Впрочем, в голове вдруг мелькнула одна мысль, и ее стоило проверить.

– Давай на минутку уйдем отсюда. Не хочу, чтобы нас кое-кто увидел.

– Зачем?

– Хочу показать тебе одну штуку и спросить кое о чем. Всего на минутку. Хорошо?

Никки не знала, что ответить. Она посмотрела на солдата, снова на него.

– Даже не знаю, Этан. А куда?

– Да хоть в туалет. Говорю же, нам нужна только минута.

– Ни в коем случае, – запротестовал солдат. – Ты ведь только что был в туалете.

Этану надоела эта мелочная опека. Он бросил на молодого солдатика испепеляющий взгляд:

– Послушайте, я понимаю, что вы исполняете свой долг, но мне надо поговорить с девушкой наедине, а здесь других таких мест больше нет. Если хотите, пойдемте с нами постоите там рядом, но мы все равно пойдем. Если вы против, можете меня пристрелить. Мне наплевать.

Злость так и кипела в нем. Он схватил девушку за руку и потащил за собой к туалету. Как ни странно, Никки не сопротивлялась. Солдатик хотел было что-то сказать, но махнул рукой и поплелся за ними.

Они зашли в благоухающий туалет. Солдат с ними, но он, послушно исполнив просьбу Этана, стоял в сторонке, оставив их относительно наедине. Этан заглянул Никки в глаза:

– Ну что, приготовилась?

– К чему?

– А вот к чему!

Он задрал футболку и показал ей четыре серебристые буквы. Никки тихонько ойкнула, сделала пару шагов назад и несколько секунд молча разглядывала эти знаки.

– Круто, – наконец проговорила она с каким-то оторопелым восхищением.

– Появилось, и все, само по себе, – сказал он. – В автобусе все время чесалось; возможно, тогда и появилось. Я вот что хочу спросить… ты говорила, один твой друг учился на тату-мастера… да?

– Да.

– Думаю, ты у него смотрела всякие альбомы с татуировками и все такое? Там, случайно, ничего подобного не видела?

– Ну… может быть. Помню, он показывал мне… типа… старинное написание наших букв. Совсем старинное, древнее. Но такого, как это… нет, не помню. Вон та буква похожа на «R».

Солдат стал тихонько подвигаться поближе, очевидно испытывая любопытство и желание взглянуть самому. Этан опустил футболку.

– И совсем не болит, – сказал он. – Но они немного как бы припухли, словно это ожог.

Вдруг где-то внутри его будто что-то треснуло и разломилось, и он испугался: не хватало только на глазах у Никки с охранником упасть и развалиться на части. Он опустил глаза в пол… Не сразу ему удалось стряхнуть это чувство и снова прийти в себя.

– Небось думаешь, теперь я совсем ненормальный, так, что ли? – с горечью сказал он.

– Оливия и все остальные тоже об этом знают? Поэтому к тебе приставили охрану, да?

– Угу.

– Ты прости меня, – сказала она. – Мне жаль, что я не могу помочь.

– Ничего страшного, – пожал плечами Этан. – Что поделаешь, такова жизнь. Так говорила мне мама, когда у меня портилось настроение.

Он неожиданно вздрогнул: надо же, вспомнил… даже мамин голос вспомнил. «Такова жизнь». Назвала ли она его по имени? Да-да, назвала. Но как же оно, на языке вертится… Увы, вспомнить он так и не смог.

– Послушай, Никки, – проговорил он, чуть ли не задыхаясь, – не знаю, что во мне происходит и каким я буду потом, но клянусь тебе… клянусь, что всегда был нормальным парнем. Я – человек. Был человеком то есть. А теперь… что же я такое?

Столько страдания было в его голосе, что Никки не удержалась и шагнула к нему. И приложила палец к его губам:

– Ты обязательно это поймешь. Главное, чтобы это не вышибло тебя из седла. Я верю в одно… какой бы ты ни был, ты на нашей стороне.

Он благодарно кивнул ей. Никки отняла палец, и ему показалось, что на губах его остался ожог.

– Ну что, закончили? – спросил охранник.

– Закончили, – ответил Этан, хотя ему очень хотелось еще немного поговорить с Никки, узнать ее поближе… узнать как следует… но ему казалось, что эти черные кровоподтеки, серебристые татуировки и вообще все его странности должны отпугивать от него людей.

– Тогда выходим, – скомандовал солдатик.

Они повиновались. Этан проводил Никки туда, где она разложила свой спальный мешок. Пожелал доброй ночи и вернулся к себе. Дейв и Оливия уже спали. Джей-Ди лежал, уставившись в потолок, о чем-то думал, но глаза у него уже слипались. Этан потихоньку залез в свой мешок, в последний раз бросил взгляд туда, где расположились спать горгонец, Кушман и третий, лысый коротышка. Страж его занял свой пост поблизости, прислонившись к стенке в обнимку с винтовкой. На поясе у него висел фонарик, которым он не раз в течение ночи должен будет проверять, на месте ли его подопечный.

В крышу монотонно и гулко застучал дождик. Казалось, все они попали внутрь гигантского турецкого барабана. Глаза Этана закрылись, но перед тем, как полностью погрузиться в сон, у него в организме включился некий механизм, который при малейшей опасности сразу поднимет тревогу и разбудит его.

Он постепенно погружался в сон. И снова задавал себе вопрос: почему не сказать Дейву, Оливии с доктором или капитану Уолш с майором Флемингом о том, что он знает про находящегося среди них горгонца, о том, что проникнуть в мысли Кушмана он не может из-за этой проклятой синей защитной сферы? Ведь все они теперь, кажется, верят ему. Почему же не рассказать им все?

Но он прекрасно понимал почему.

Если эта троица явилась за ним, значит они понимают, что он такое, или, по крайней мере, предполагают это. И если он хоть кому-нибудь расскажет про них, то может потерять возможность узнать это. Кроме того, Джек-горгонец обладает огромной мощью, которая таится в нем до поры, свернувшись, как змея, а значит, от него могут пострадать люди. Нет, ради их безопасности пока не стоит никому об этом рассказывать. С горгонцем Этан справится, никаких сомнений. Он этого врага не боялся и понимал, что и тот все прекрасно понимает.

Значит… надо подождать. Утро вечера мудренее.

Дождь уже лил как из ведра. Этан закрыл глаза. Прошло немного времени, и чей-то голос в громкоговорителе объявил общий отбой – свет погас, и торговый центр погрузился во тьму. Только лучи фонарей патрулирующих территорию военных бегали взад и вперед над спящими людьми, которые остались живы за время многодневной, не прекращающейся ни днем ни ночью войны пришельцев. И, как и выжившие во всякой войне, эти люди спали беспокойно: кто стонал, кто вскрикивал во сне, некоторые плакали, а Земля продолжала вращаться, приближая еще одно утро.

Едва забрезжило утро ненастного дня, как механизм сработал: острое чувство тревоги заставило его открыть глаза. Все тело покалывало, в ушах словно отдаленным эхом звучали слова: «Проснись и защищайся». Он почти мгновенно пришел в себя, и, казалось, на несколько секунд память его воскресила образ мальчика, который по субботам, свернувшись клубочком в постели, любил поспать несколько дольше обычного, пока мама ласковым голосом не разбудит его завтракать. А что на завтрак? Вафли с беконом.

Этого мальчика уже считай что нет.

А дождь продолжал поливать крышу. Донесся раскат грома, настоящего, а не отзвук инопланетного оружия. Этан знал, что пришелец уже совсем близко, и чувство тревоги пришло к нему не от чернобородого горгонца, не от Джеффа Кушмана и не от лысого коротышки. Постепенно просыпались и другие люди вокруг, хотя и не от опасности, которую чувствовал Этан. Верный его страж сидел на полу, прислонившись спиной к стене и скрестив ноги, винтовка лежала рядом. Он либо проснулся недавно, что вряд ли, либо бдительно охранял Этана всю ночь, время от времени включая фонарик, чтобы убедиться, что подопечный на месте… скорее всего, именно так оно и было.

Раздался треск портативного радиотелефона, и в сторону главного входа мимо промчались еще несколько солдат. Суматоха разбудила оставшихся спящих, они беспокойно зашевелились, стали будить родных, друзей и соседей. По проходу между палатками и спальными мешками в дальний конец коридора пробежал еще один военный, он что-то неразборчиво, но с явным беспокойством говорил в микрофон переговорного устройства. Охранник Этана встал. Казалось, его разрывают противоречивые чувства: осознание долга и острое желание узнать, что случилось. Он щелкнул тумблером своей висящей на поясе рации:

– Крис, это ты? Что там у вас происходит?

Дейв тоже уже просыпался. Он расстегнул молнию мешка и потянулся так сладко, что затрещали кости. Потом вдруг до него дошло, что кругом шум и суета, и он с ошеломленным видом стал озираться; по лицу было видно, что он не выспался. Оливия тоже зашевелилась.

– В чем дело? – спросил Дейв, глядя на Этана, но тот лишь пожал плечами.

Охранник выслушал, что ему сообщили по рации.

– Все, я тебя больше не охраняю, – сказал он Этану. – Срочно надо к своим, там что-то не так.

– Что не так? – спросил Дейв, хватаясь за кепку и натягивая ее на свою нечесаную шевелюру.

– Пока не знаю. Но вы оставайтесь здесь, – ответил солдат и был таков.

– Как же, оставайтесь, черта с два!

Дейв быстро обулся и встал. Остальные тоже двинулись к выходу, возбужденные неизвестностью и любопытством. Оливия уже выбиралась из спального мешка, когда послышался хриплый голос просыпающегося доктора:

– В чем дело? Что происходит?

– Сейчас схожу узнаю, – ответила она.

Этан заметил, что Кушман, Джек-горгонец и лысый коротышка вливаются в проходящую мимо толпу. Кушман бросил на него быстрый взгляд, словно хотел запомнить, где тот расположился, и двинулся дальше. А Этан остался сидеть, глядя на проходящую мимо людскую массу. Здесь были матери с детьми на руках, подростки со встревоженными не по годам лицами, мужчины, которые, скорее всего, потеряли всех своих родных, женщины неопрятного вида, исхудавшие от голода и невзгод, старики, с трудом ковыляющие вместе со всеми. Какой-то старухе, опирающейся на ходунки, помогал не упасть старик примерно ее возраста, а юноша лет шестнадцати помогал обоим. Был среди них и мужчина средних лет, без ноги, который прыгал на костылях, махая культей по колено. И еще один – седой как лунь, длинноволосый и бородатый, похожий на святого страстотерпца. Высохшая женщина, по виду едва за тридцать, держала за руку девочку, а другой рукой прижимала к груди еще одного ребенка. Проковылял мимо чернокожий с повязкой на пол-лица, за его руку держался худющий как скелет белый и тихим голосом терпеливо подгонял товарища.

Вот они, выжившие, думал Этан. Откуда у них берется желание жить? Ведь каждый из них хотел бы прожить хотя бы на день или на час, даже на минуточку дольше. Почему они не покинули этот мир сами, как сделали это многие в Пантер-Ридже? Во что они верят, на что надеются, что заставляет их, несмотря на мучения, бороться, изо всех сил цепляться за жизнь? Многие не выдержали напастей и сдались, но многие остались и продолжают хвататься за любую, пусть самую маленькую, надежду, какой бы бредовой она ни была.

Он смотрел на этих людей с уважением и пониманием. На представителей рода человеческого, продолжающих борьбу в самых, казалось бы, безнадежных условиях. Они хотят жить, хотят удержать при себе каждый жалкий клочок этой жизни, даже находясь в эпицентре битвы вековых враждебных сил. И они заслуживают шанса жить в светлом мире, где нет угнетающего мрака, который принесли с собой сайферы с горгонцами. Эти люди прошли через тяжкие испытания и много страдали, как и все человечество на этой земле, и теперь заслужили свободу.

Этан встал.

– Я с тобой, – сказал Джей-Ди, поднимаясь с помощью своей арматурной тросточки; Дейв и Этан помогли ему.

Пробудившись от беспокойного сна, Оливия ошеломленно озиралась вокруг. Под глазами у нее обозначились темные круги, и Этан на всякий случай подошел к ней, чтобы поддержать, потому что она казалась очень слабой и едва стояла на ногах.

– Все в порядке, – сказала она. – Ты просто держи меня за руку, и все.

– Хорошо, – отозвался он.

Они пробились сквозь растущую толпу к выходу из торгового центра, где военные, отчаянно размахивая руками, пытались навести хотя бы видимость порядка. Этан увидел еще каких-то людей, указывающих пальцами на некий предмет впереди за стеклом на фоне темного, промытого дождем неба. Он отпустил руку Оливии и пробился вперед, обойдя Кушмана и двух его спутников, которые тоже всматривались через стекло во тьму. Там же была и капитан Уолш, она разговаривала с кем-то по рации, и Этан уже хотел спросить у нее, в чем дело, но тут увидел все сам.

Над площадкой стоянки завис светящийся красный шар диаметром около пяти футов. Из него во все стороны на расстояние от десяти до двенадцати футов вырывались яркие вспышки, очень похожие на молнии. Дождь продолжал поливать, но на шар это не производило никакого впечатления.

– Как думаешь, что это такое? – спросила Этана капитан Уолш, прервав свой разговор по рации.

– Я знаю только, что это от сайферов.

– Почему?

– По цвету. Оружие сайферов бьет красным, а у горгонцев – синим. Это разные виды энергии.

– Эта штуковина висит там уже минут пятнадцать. А еще что-нибудь можешь сказать? – Она посмотрела на мальчика. – Майор с разведгруппой сейчас там. Ему было бы очень интересно.

Сказать Этану было что, но вот как эта информация пришла ему в голову – еще одна загадка. Он просто знал, и все тут.

– Да-да, это разведка… – проговорил Этан, глядя на шар. – Вот зачем он здесь появился. Он что-то обнаружил здесь и теперь передает информацию в свой командный пункт.

– Что обнаружил? Нас? Уберите отсюда этих людей! – без паузы приказала она солдатам. – Уберите их подальше от стекла!

– Слышали, что приказала капитан? Сдайте назад! Давайте отсюда, быстро!

– Нет, не нас, – ответил Этан, заметив, что к нему приближается Дейв.

– Тогда что?

– Им на нас наплевать. Они обнаружили здесь… – Он чуть не сказал «горгонца».

Он знал, что это именно так. Сайферы выслали в разрушенный Денвер свою разведку с задачей обнаружить врага, а обнаружили его в торговом центре и в обличье человека, который называл себя Джеком.

– Так что они обнаружили? – повторила вопрос Уолш.

Тут вдруг сквозь стену дождя проступили темные очертания чьих-то фигур, и через ворота на территорию торгового центра в промокших насквозь плащ-палатках ступили четверо военных во главе с майором Флемингом.

– Немедленно убрать отсюда всех штатских, быстро! – громко приказал майор капитану Уолш; утомленное лицо его было бледно. – Всем держаться подальше от стекла!

– Назад! Всем назад! – продублировал приказ еще один солдат.

Подняв перед собой винтовку и держа ее поперек, он попытался сдвинуть толпу подальше от ворот, но тщетно: толпа оказалась слишком плотной.

Дейв ухватил Этана за локоть.

– Пошли-ка отсюда, – сказал он. – Давай-давай…

Всматриваясь в темноту сквозь стену дождя, Этан успел что-то заметить. Сердце его сжалось; он узнал, кто это такие, несмотря на то что двигались они очень быстро.

– Они уже здесь, – услышал он собственные слова как бы со стороны.

Майор Флеминг круто развернулся и, сощурив глаза от слепящих лучей, испускаемых шаром, посмотрел в сторону стоянки.

С левой стороны от шара в площадку врезался тонкий черный снаряд футов двадцати длиной. В разные стороны полетели осколки бетона. Еще один снаряд ударил в площадку футах в десяти левее первого, оставив после себя небольшую воронку с неровными краями. За ними третий и четвертый – эти попали в площадку так близко к двери, что куски бетона разбили стекло, и толпа с криками и воплями отшатнулась назад.

– Черт! – крикнул майор. – Что за…

Он не договорил, потому что в следующий момент из дождевой завесы вышли четыре тонконогих, лоснящихся черными боками паукообразных существа размерами с автомобиль-пикап, в спины которых били пулеметные очереди со сторожевых башен. Они с грохотом высадили двери, и толпа отхлынула – все бросились спасаться бегством кто куда. Дейв потащил Этана за собой, чуть не подхватывая под мышку. Майор с капитаном выхватили пистолеты, солдаты попятились, не прекращая беглого огня из винтовок. Пули из человеческого оружия, однако, на сайферских пауков не производили ни малейшего впечатления. Когти на концах лап чудовищ оставляли на плитке пола глубокие борозды. В красной пасти каждого из них виднелись многочисленные ряды зубов; они жаждали мяса если не горгонского, то, на худой конец, человеческого, и никто теперь не мог укрыться от этих тварей.

А ждать от них жалости, как понял Этан, когда Дейв тащил его за собой, было просто глупо.

– Отпустите меня! – крикнул он. Быстро вырвавшись из руки Дейва, мальчик чуть не упал, но, обретя устойчивое положение, встал перед стремительно продвигающимися вперед пауками.

– Ты что, совсем спятил? Бежим! – заорал Дейв, снова пытаясь тащить его за собой.

Но ничто уже не могло сдвинуть Этана с места. Солдаты продолжали стрелять, лихорадочно меняя обоймы, но Этан успел заметить, что пули до этих тварей не долетают: красная искорка – и пуля то ли мгновенно сгорает, то ли испаряется. Значит, сайферские пауки окружены силовыми полями.

Двое из них были уже совсем близко, а толпа и солдаты отступили далеко назад. Дейв снова попытался подхватить Этана, но мальчик отбился, и Дейву тоже пришлось удирать, потому что оставаться на месте было безумием, сулившим верную смерть. Этан припомнил, как эти существа пожирали плоть горгонского корабля и как их зубы и когти с легкостью рвали бетон и металл. Он услышал голос Оливии, которая выкрикивала его имя, но тут рядом с ним неожиданно появился майор Флеминг, безостановочно паливший из своего пистолета, а с другой стороны стреляла капитан Уолш. Однако все без толку: пули превращались в красные искорки и ничто не могло остановить этих монстров.

Этан собрался с духом и выбросил правую руку вперед ладонью к ближайшему пауку. Теперь он сам стал оружием, обладающим мощной разрушительной силой; он чувствовал, что, как только возникла необходимость во что бы то ни стало уничтожить этих тварей, страшная сила зашевелилась в глубинах его существа и стала рваться наружу с такой яростью, что ему казалось – он сейчас сам взорвется на тысячи горящих, окровавленных кусочков.

Воздух между ним и пауком словно пошел рябью от жуткого, невероятного жара. В сторону паука из руки мальчика вылетел рой раскаленных ос; наверное, никто, кроме самого Этана, не видел этого смертельного выброса энергии.

И все эти осы, все до единой были сожжены силовым полем чудовища еще до того, как хотя бы одна из них смогла пробить его. Этан вдруг понял, что убить этих тварей не так-то просто, силенок у него для этого пока маловато.

А монстры подбирались все ближе и ближе. Майор схватил его за футболку и потащил назад; Флеминг успел расстрелять последнюю обойму, но капитан, отступая, продолжала стрельбу.

За их спиной, находясь в толпе до смерти перепуганных людей, Берт Рэткофф внезапно почувствовал страшную боль, которая сначала возникла в брюшных мышцах и быстро распространилась на руки и ноги. Страдания были ужасные: от боли он кричал, по лицу текли слезы. И тут перед его внутренним взором предстала картина: он шагает по Пятой авеню, словно в прежней жизни, радостный оттого, что жив, а рядом с ним – жена и здоровый сын, у которого тоже все хорошо, он учится на страхового агента… И вдруг так же быстро человек по имени Берт Рэткофф куда-то пропал, а на его месте стояло созданное горгонцами орудие смерти. Тело его вспыхнуло синим пламенем. Затем удлинилось, одежда пылающими клочками разлетелась в разные стороны. Стоящие рядом люди испуганно закричали, стараясь как можно дальше отодвинуться от этой тонкой фигуры, которая продолжала вытягиваться вверх – вот она уже семи футов, восьми… девяти… десяти футов роста!

Пылающий безликий гигант шагнул вперед, а Этан, майор Флеминг и капитан Уолш продолжали отступать; стоя в стороне от них, он стал выбрасывать из пылающих рук горящие синие шары; они летели к сайферским паукам, натыкались на их силовые поля и взрывались, разбрасывая в воздух синие и красные искры энергии. Один из пауков с защитой не справился, и его охватило синее пламя: он зашипел и, должно быть, от боли и страха стал крутиться на месте, еще и еще, в то время как три остальных, перебирая лапами, прошли мимо.

Этан снова остановился. Сбросив с плеча вцепившуюся в него руку майора, он попробовал еще раз, набрав энергии из полного и неисчерпаемого источника, – он это знал, и его самого пугали страшные глубины этого источника. Это непостижимое средоточие силы всегда, как только возникала нужда, появлялось у него под рукой, и теперь такой момент настал. Пот градом катился по лицу Этана. В нем поднималась и росла мощная волна. Из пальцев или из всей руки, а возможно, из всего его тела – он и сам не вполне это понимал – вылетели тысячи пылающих, поражающих элементов в форме пули; внешне это походило на рваные серебристые молнии. Силовое поле вокруг паука вспыхнуло тысячами искр и через две секунды оказалось пробито. Продвигающаяся по плиткам пола тварь взорвалась, и тысячи ее черных кусочков, врезавшись в стену, черными ручейками стекли вниз.

Пылающий синий гигант успел вырасти до двенадцати футов и стал прозрачным, как тень; он продолжал метать в оставшихся двух пауков огненные шары, пролетающие мимо Этана. Мальчик не ощущал от них никакого жара, но, когда они беззвучно проносились мимо него, ему казалось, что его плоть отделяется от костей. Первый пронесся мимо паука и пробил в бетонной стене дыру с оплавленными краями, за ним полетел второй, третий и четвертый, с шипением исчезая в силовом поле паука, и только пятый пробил защитную преграду: тварь охватило синее пламя. Первый подбитый паук распадался на глазах, дергаясь в черной луже; «тук… тук… тук…» – издавал он звуки, словно механизм, который работал уже лишь по инерции.

Четвертый паук пошел прямо на Этана; одновременно сквозь стены стали проходить и материализоваться на глазах сайферские солдаты.

– Назад! Все назад! – кричал майор Флеминг своим бойцам.

Повторять приказ дважды ему не пришлось. Капитан Уолш встала на одно колено и расстреливала в паука уже вторую обойму, но, увы, пули, как и прежде, мгновенно сжигались. Из таинственных глубин своего существа Этан выпустил еще один залп концентрированной энергии, рукой направив ее поток в сторону цели. Он чувствовал, что сердце его уже идет вразнос, но струя мощной энергии не прекращалась, раскаляя воздух между ним и пауком, и тысячи новых пылающих пуль и серебристых стрел-молний продолжали бить в одну точку его защитного поля. Попавший туда же один из синих шаров гиганта пробил его наконец, и более десятка пуль Этана пролетели сквозь эту дыру. Паука с раскрытой красной пастью, так и не успевшего откусить Этану голову, охватило синее пламя, и чудище взорвалось, разлетевшись на мелкие кусочки.

Сквозь стену проникли восемь безликих сайферских солдат. И все как один принялись палить из своих мясистых черных орудий в синего гиганта, который когда-то был человеком. Четырнадцать раскаленных добела шаров одновременно ударили в истончившуюся двенадцатифутовую фигуру, а два, вращаясь, пролетели мимо, над головой бойцов Флеминга, толпы гражданских, в том числе Джека-горгонца, и пробили две дыры в потолке торгового центра.

Времени на размышления у Этана не осталось, надо было действовать. Рой маленьких огненных пуль и серебристых молний с негромким треском вылетел из руки и поразил сайферских солдат – одного, потом второго, третьего и четвертого, превратив их в дымящиеся ошметки, пахнущие кровью кузнечиков. Два раскаленных добела шара просвистели над головой Этана, и он упал на пол, но тут же нацелил оружие массового поражения, в которое превратилась его рука, и уничтожил пятого, потом шестого и седьмого сайферов, сделав из них кучу крутящихся горящих фрагментов. Восьмой развернулся, исчез в стене и был таков.

Синий гигант покачнулся. Пламя его стало гаснуть. Вот еще несколько последних вспышек – и огонь пропал. Осталась лишь высокая истонченная фигура из серого пепла. С шуршанием, похожим на тихий вздох, фигура рассыпалась в кучку праха… Таков был конец лысого коротышки по имени Берт Рэткофф.

Скорчившись на полу среди толпы потрясенных людей, старающихся любым способом спрятаться от опасности, Джефферсон Джерико поднял голову и посмотрел на Воупа, который один все время боя продолжал стоять. И лишь Джефферсон заметил на руках Воупа растущие черные колючки и проступившие желтые пятна: горгонцу тоже не терпелось принять участие в схватке, и лишь чувство ответственности за свою миссию помешало ему это сделать. Но вот колючки исчезли, кожа снова приняла человеческий оттенок, и Воуп ответил Джефферсону Джерико презрительным, насмешливым взглядом, видя в этом ничтожестве столь постыдную даже для землянина трусость.

Этан опустился на колени: страшная усталость навалилась на него. За спиной слышались испуганные крики растерявшейся толпы. Кто-то схватил его за плечо, помогая встать, но ноги его совершенно ослабли, и он снова чуть не упал.

Стоящая рядом Оливия поддержала его. За ней стоял Дейв, чуть поодаль – Никки. Опираясь на свой кусок арматуры, к нему спешил доктор, а следом и Ханна Граймс. Второй паук сайферов не шевелился – он догорал, и корпус его с тихим хрустом рассыпался на мелкие кусочки. Торговый центр пропах едкой вонью сгоревшего пластика и влагой раздавленного кузнечика. К Этану подошел майор Флеминг. Капитан Уолш и еще трое солдат стояли над кучей пепла, которая когда-то была человеком.

Оливия заглянула Этану в лицо, но тут же отпрянула, побледнев, и только твердость духа не позволила ей отпустить плечо мальчика.

– В чем дело? – спросил он; Этан и сам чувствовал, что в нем снова что-то переменилось.

– Ничего особенного, – будничным голосом ответила она. – Левый глаз у тебя теперь серебрится.

Глава 20

В беспощадной бойне, прокатившейся по земле в результате военных действий между двумя космическими расами, начавшихся неведомо когда и способных длиться целую вечность, город Чикаго уже два года как превратился в развалины, но места сражений воюющих сторон постоянно менялись, и дрались они не за разрушенные города, а за территорию. Чикаго и большая часть его пригородов были сожжены почти дотла, рухнули до основания огромные здания, мостовые были усеяны почерневшими воронками от взрывов, обломками камня и разбитым стеклом; все, что созидалось трудом рук человеческих, в непрекращающихся баталиях было уничтожено. То же самое творилось по всей планете, которая, как и множество других, попала под удар этой вселенской распри. И так будет продолжаться вечно, разорение одной планеты за другой – какие-то из них были населены высшими формами жизни, а другие только к ней пробуждались, и неизвестно, какие причудливые формы она могла бы принять в процессе эволюции от самых примитивных начальных.

Низко нависшие желтые тучи поливали непрерывным дождем развалины Чикаго, и в это мрачное утро боевые корабли горгонцев и сайферов сходились в смертельной схватке в бурных вихрях неспокойной атмосферы, а их солдаты – среди развалин, разбитых машин, человеческих скелетов и немногочисленных оставшихся в живых и прячущихся в своих норах мутантов. В этом городе, когда-то давно уже пережившем трагедию страшного пожара, горело все, что могло гореть, но теперь цвет пламени, которым стреляло оружие, созданное разумом, посвятившим себя науке разрушения, был другой: либо алый, либо синий. Сотни сайферских бойцов передвигались во мраке, ведя огонь по незаметно крадущемуся врагу из своих мясистых бластеров, а в ответ им неизвестно откуда с пронзительным воем летели сотни маленьких синих шариков и, взрываясь, пылающими молниями рвали сайферов на куски, обнажая влажные, черные с желтыми и красными прожилками внутренности, из которых сочилась бурая жидкость. Высоко над полем боя, в облаках, виднелись вспышки разрывов. Оттуда стремительно падали и разбивались горящие корабли сайферов: одни взрывались в руинах, другие с шипением тонули в мертвых, зловонных водах озера Мичиган.

С визгом пролетел мимо очередной шар, и пятеро солдат-сайферов выбрались из воронки неподалеку от того места, где когда-то стоял Уиллис-тауэр^[10], который горгонцы в первый же день своего прибытия разнесли на куски лучом энергии. Они ловко передвигались между омытых дождем развалин, то превращаясь в бесплотные тени, то вновь обретая плоть; их черные безликие головы вертелись в разные стороны, пытаясь обнаружить быстрых, как рептилии, врагов. Люди не понимали ни коммуникационных сигналов, посылаемых этим бойцам, ни откуда они исходят, да и сами эти существа оставались для них непостижимыми. Ушедшие далеко вперед технологии пришельцев казались людям чистой магией.

В правом нижнем углу лицевых панелей всех пятерых солдат стоял красный значок – знак различия.

Это был знак великого достоинства и столь же великого воинского мастерства в бою, хотя этим его значение не исчерпывалось. До конца его понять не способно ни одно человеческое существо; на земной язык его можно было бы перевести примерно как Первородный из Благословенных Машин. У бойца, возглавляющего маленький отряд, к этому знаку различия имелось добавление, еще одна эмблема пониже первой, и на человеческом языке смысл ее можно было бы выразить как Несущий Позорную Смерть.

Бесполые, наполовину сконструированные, наполовину рожденные из особых коконов, где происходит процесс формирования оружия, Первородные двигались среди обломков разрушенных строений осторожно и почти незаметно, как это делали древние воины. За лицевыми щитками беззвучно производились мгновенные математические вычисления – уровень этой математики для человеческого разума выглядел недостижимым. Дистанционные сенсоры на плавающей сетке координат расставляли световые ориентиры, обозначая истинное расположение своих сил и сил «презренного врага всего живого».

Высоко в небе из густой облачности вышел огромный боевой корабль и разрушительными лучами открыл огонь по очередной цели на земле. В нескольких километрах послышались взрывы, в загрязненный воздух взметнулись клубы пыли и обломки строений. А Первородные продолжали идти вперед, перед ними стояла задача обнаружения противника, и они прекрасно понимали, что неприятель мастерски владеет искусством маскировки, умеет полностью сливаться с любой местностью и становиться практически невидимым, что он освоил науку обманывать пространственные сенсоры, выбрасывая большое число ложных образов.

Они шли среди развалин, молча производя свои расчеты, которые основывались на внеземной математике, построенной на принципах геометрии десяти измерений. Первородные вошли в темный остов разрушенного здания, где всюду валялись осколки вдребезги разбившегося о камни стекла, окрашенного золотом. Там и сям виднелись человеческие кости, черепа, грудные клетки, на некоторых остались следы чьих-то зубов. Первородные поняли, что перед ними внутренняя часть цокольного помещения обитателей этого мира. Но одного понять они, конечно, не могли – что находятся в помещении международного банка и попирают ногами бумажные деньги, валюту самых разных стран планеты, теперь истлевающую в лужах, образовавшихся в результате болезнетворного дождя.

Несущий Смерть вдруг застыл на месте. От высшего руководства ему пришло сообщение. Остальные Первородные тоже остановились как вкопанные на расколотых плитках пола.

Обменивались информацией сайферы тоже на языке математики. На обратной стороне лицевого щитка из отдельных кусочков сложился образ горящего синего гиганта, швыряющего огненные шары в роботов-насекомых… образ, видимый глазами одного из соратников Несущего Смерть… а потом вдруг обитатель этого мира напал на его товарищей и уничтожил их с невиданной легкостью.

Сообщение содержало приказ. На человеческом языке он прозвучал бы примерно так: «Захватить указанный экземпляр. Высотная система слежения находится на боевом дежурстве в указанной точке. К исполнению приступить немедленно».

Исполнение этой задачи, несомненно, значительно повысит достоинство Первородных Благословенных Машин.

Масштабная сетка координат на лицевом щитке Несущего Смерть показала сосредоточение вражеских сил на расстоянии около двух сотен ярдов в человеческих единицах пространства. Подсчет вражеских сил мог бы иметь разную исходную структуру, но, по-видимому, их было двадцать единиц.

Поэтому Несущий Смерть не был застигнут врасплох, когда замаскировавшиеся под каменную кладку монстры вдруг вышли из потрескавшихся серых стен и окружили Первородных. Он сразу заметил на многих участках стены пульсирующий влажный красный овал камуфляжного элемента. Осталось только с ними разобраться.

Эти бойцы не знали страха – ни Первородные, ни атакующие их рептилии с чешуйчатой желтой плотью, покрытой черно-бурыми или же черно-желто-красными узорами, среди которых не было двух абсолютно одинаковых. Для жителя Земли они обладали завораживающей красотой – должно быть, именно таким Бог и создал змея еще до того, как проклял его и заставил ходить на чреве своем после грехопадения человека. Но их быстрые, словно скользящие движения и общее обличье, в чем-то схожее с обличьем королевской кобры, были поистине ужасны: один взгляд этих немигающих узких глаз со щелеобразными красными зрачками способен был парализовать человека.

Эти бойцы обладали простым оружием. Они были рождены для этой войны. В ближнем бою они двигались быстро и умело пользовались когтями и клыками, которыми рвали противника на части, а на расстоянии плевали отравленными кислотой дротиками; эта кислота разъедала любой земной материал, кроме сверхтвердой вольфрамовой стали. Шестеро из каждых двадцати умели удлинять свои верхние конечности на расстояние семи футов в земном измерении, а когти их способны были превращаться в любые другие смертельные орудия и в любом количестве в зависимости от развитости коры головного мозга этого существа.

Первородные мгновенно перестроились, встав спина к спине, выставили перед собой свои двустволки и, быстро двигаясь по кругу, открыли бешеный огонь. Скорость движения их была столь велика, что они превратились в призрачные контуры, почти бесплотные сгустки энергии, размытые в замкнутом пространстве бывшего изысканного вестибюля коммерческой организации, превратившегося в поле битвы, на котором рептилии одна за другой взрывались и разлетались на множество горящих кусков.

Силы рептилий сократились вдвое, тем не менее враг бросился вперед. В Первородных с шипением полетели отравленные кислотой дротики. Они все как один сразу развоплотились, но один дротик все же успел попасть в лицевой щиток Первородному до того, как тот окончательно сменил состояние. Мгновенно утратив новые свойства, он задрожал, вернулся в первоначальное состояние, и его лицевой щиток расплавился, обнажив искрящуюся красную схему. Черно-желтая рука рептилии с острым наконечником вместо пальцев вытянулась и пронзила ему грудь, а рука с черно-бурыми пятнами и с десятком красных шипов на конце вошла ему в нижнюю часть тела и вырвала оттуда клубок лоснящихся черных внутренностей. Умирающий упал на колени, и вожак рептилий с тремя колючими шипами на каждом плече со зверской силой оторвал его сожженную кислотой голову. Оставшиеся четверо Первородных вновь обрели плоть уже за спиной неприятеля, в другой стороне помещения. Их оружие поразило и разорвало на куски еще шестерых ненавистных врагов. Осталось четверо, в том числе вожак. Отступать было некуда, все знали, что им предстоит последняя, смертельная схватка.

Струя кислотной слюны полетела в сторону одного из Первородных, тот задрожал и исчез, а липкая слизь мгновенно разъела бетонную стенку. С невероятной скоростью рептилии бросились на оставшихся трех Первородных. Те снова открыли огонь из своих бластеров, но их энергетические снаряды пролетели мимо, вдребезги разбив противоположную стену, в то время как те, в кого они целились, продолжали атаку, стелясь по полу. Вот лапа одного из них удлинилась, и на конце ее образовалось нечто вроде палицы с острыми шипами, которая буквально в нескольких дюймах пролетела от лицевого щитка Несущего Смерть. Тот выстрелил и уничтожил посмевшего напасть на него врага. Четвертый Первородный снова обрел плоть всего в нескольких футах от противника и выстрелом из бластера разнес на пылающие клочки еще одного. Вожак рептилий послал в Несущего Смерть отравленный кислотой дротик, но тот живо упал на одно колено, и отрава пролетела у него над левым плечом. Несущий Смерть выстрелил, но промахнулся: вожак мгновенно отпрыгнул в сторону. Выстрелы еще одного Первородного поразили третьего врага, и тогда вожак прибег к хитрости: полностью слился с обломками здания и исчез, не оставив после себя на поисковых планшетах ни пятнышка.

«Приказ должен быть выполнен. Захватить указанный экземпляр. Высотная система слежения находится на боевом дежурстве в указанной точке. К исполнению приступить немедленно».

Несущий Смерть переключил масштабную сетку на поиск и увидел координаты пункта их назначения. Расстояние было приличное, но что значат такие дистанции для тех, кто привык путешествовать в межзвездном пространстве, кто способен в любой момент войти в четвертое измерение и тут же выйти из него? Перед ним мог бы сейчас возникнуть математический образ искомого экземпляра, но эта информация уже отпечаталась в числовом коде Несущего Смерть, а также в кодах его воинов. Если искомый экземпляр за время передвижения сменит свое положение в пространстве, станция слежения сразу сообщит, при одном, конечно, условии: если не будет уничтожена противником – ведь его боевые корабли ведут военные действия почти на самой границе земной атмосферы.

Несущий Смерть передал координаты и маршрут остальным своим воинам. На лежащее поблизости обезглавленное тело они не обращали внимания, убитого уже просто внесли в разряд потерь. Один за другим они стали развоплощаться. Но как только фигура Несущего Смерть задрожала и, меняя форму, стала растворяться в пространстве, из серых камней пола выдвинулось украшенное тремя острыми шипами мощное плечо, из него протянулась жилистая, покрытая чешуей лапа с острым когтем на конце и вцепилась в лодыжку его левой ноги. А за ней из обломков здания восстал и весь вожак рептилий; лицевой хохолок его широко раскрылся, демонстрируя тот же яростно-алый цвет, что и щелеобразные зрачки, и пасть раскрылась, готовясь плюнуть кислотой прямо в черный лицевой щиток.

Несущий Смерть знал только два элемента, которые можно назвать чувствами: чувство верности Благословенной Машине и чувство ненависти к врагу. Для других чувств в сложных математических процессах его существа места не нашлось. Кроме разве что жестокости, хотя и совсем чуть-чуть. Несущий Смерть выстрелил в упор, и шар энергии попал в левую лапу у самого плеча, отбросив вожака на пол, и струя кислоты пролетела мимо. Еще один выстрел – и правая лапа тоже сгорела. Затем настал черед задних лап – одной за другой. Опаленное тело вожака, корчась, пошло цветовыми волнами – от серого, как камни развалин, до естественного черно-желтого; видимо, орган, отвечающий за маскировку, обезумел от боли.

Черный лицевой щиток с его маленьким красным значком достоинства склонился над растерзанным вожаком и запечатлел в мозгу сайферского воина цифровую картинку этой сцены. Довольный своей работой Несущий Смерть не стал насылать на врага смерть прямо сейчас, а просто растворился в воздухе.

Образчик человечьей породы должен быть захвачен во славу Первородного и ради вящего торжества Благословенной Машины.

Глава 21

– Что ж, давайте послушаем, – с каменным лицом сказал майор Флеминг. – Только правду.

Помещение хозяйственного блока торгового центра было забито людьми, вооруженными автоматическими винтовками, пулеметами, пистолетами и прочим огнестрельным оружием. Солдаты с белыми, как сама смерть, лицами стояли, направив стволы на двух человек, сидящих на складных металлических стульях. Это были Джефферсон Джерико и Джек Воуп. Их посадили в самое светлое место, под яркие лампы, спиной друг к другу, крепко перетянув веревками. В сторонке, чтобы не попасть под случайную пулю – береженого Бог бережет, – стояли Дейв, Оливия и Этан; один глаз парнишки был синий, как небо, а другой, на котором не было видно зрачка, отливал серебром. Тут же находился и спустившийся сюда на лифте Джей-Ди. Он стоял за спиной Оливии, опираясь на свою самодельную трость.

После того как смута улеглась, Этан сходил в туалет и посмотрел в зеркало на свой серебристый глаз. Он думал, что будет страшно увидеть его, но теперь страх как рукой сняло. Даже наоборот, он был восхищен и заинтригован. Ощущение струящейся по его жилам силы во время боя было потрясающим… Для простого мальчишки, которым он отчасти все еще оставался, это казалось невероятным, непостижимым, но что касается происходящих в нем изменений, что бы они ни означали и чего бы ни сулили в будущем… мысль о том, что он способен спасти жизнь многим людям, приносила ему поистине глубочайшее удовлетворение. Здесь, в туалетной комнате, с охраняющим его солдатом за спиной, он снова задрал перед зеркалом футболку и увидел, что на «татуировке», в том месте, где расположено сердце, появился еще один значок. Теперь отчетливо можно было прочитать слово GUARD^[11], а рядышком, на темном фоне кровоподтека, уже проступала еще одна буква.

Нечего делать, пришлось отправиться к майору и рассказать ему все, что он знал.

– Сайферы послали разведывательный зонд, а потом боевую технику, потому что среди нас есть замаскированный под человека горгонец. Я ничего об этом не говорил, потому что могу с ним справиться сам. Вы мне верите?

И майор, этот тертый калач, которому казалось, что он уже все успел повидать на этой кошмарной войне, кивнул.

– Да, я тебе верю, – твердо сказал он.

– Простите, что я не сказал об этом сразу, но мне хотелось за ним понаблюдать. А тот, который все время с ним… Кушман… это человек, но он находится под защитой горгонцев. Не знаю почему, но чувствую, что мне нужно в этом разобраться. Когда станете брать этих двоих, я должен быть рядом. Горгонец меня боится, да и второй тоже.

– Черт возьми, – сказал майор, – кажется, я тебя тоже побаиваюсь.

– Не стоит. Моя задача, правда, состоит в другом, но поскольку здесь среди вас горгонец, значит вам угрожает опасность от сайферов. Я должен был это предположить раньше, но, слава богу, никто не пострадал.

– Кроме этого типа… который сгорел, – сказал майор. – Что это было?

– Особое оружие, его спроектировали горгонцы. Нам повезло, что он оказался здесь, потому что с пауками я мог в одиночку не справиться.

– Ну ладно. Хорошо. Так, говоришь, сколько тебе лет?

Хороший вопрос. Ведь Этан остро сознавал, что живущая в нем сила – очень древняя. Эта растущая, становящаяся все крепче, подчиняющая себе весь организм сила пришла из таких незапамятных времен, что выступившие у него на груди буквы на данный момент, скорее всего, самая недавняя ее попытка связаться с обитателями этого мира. Что бы она ни представляла собой на самом деле – она знает, что такое и космическая пыль, и темная материя, которая дышит в межзвездном пространстве и сеет семена жизни в безжизненных областях Вселенной с холодными планетами; она знает, насколько холодны, бесконечно далеки и недосягаемы могут быть космические пространства с непостижимыми для человеческого разума расстояниями и измерениями; она знает, насколько безжалостны и жестоки эти воюющие друг с другом противники и как сильно желают военные на Земле, и мужчины, и женщины, прекратить эту войну… И она – единственная объективная сущность, способная это сделать, и сущность эта не от мира сего.

– По здешним меркам мне пятнадцать лет, но на самом деле гораздо больше, чем вы можете себе представить, – ответил Этан, и майор больше вопросов не задавал.

– Ладно… надеюсь услышать от вас хоть что-то разумное, – обратился Флеминг к двум связанным на стульях. – Кушман! Хотите что-нибудь заявить?

– Сэр, – вдруг сказал один из солдат, молоденький, худощавый и с акцентом южанина. – Простите, сэр… мне кажется, этого человека я уже где-то видел. То есть… не здесь, конечно, где-то в другом месте.

– Что вы хотите этим сказать, рядовой?

– Сам не знаю, сэр. Просто лицо его мне знакомо. Типа… будто я его по телевизору видел. Моя мама любила смотреть передачи, где он участвовал, еще в Бирмингеме… уж больно этот похож на него.

– Сомневаюсь, что эта сволочь была телезвездой, – заметил Флеминг и продолжил допрос, предварительно достав пистолет и направив ствол в голову допрашиваемого. – Вот возьму сейчас и пристрелю тебя, дружок. А если твой приятель-горгонец пошевелит хоть пальцем, с ним разберется Этан. Так что выкладывай все, я тебя слушаю.

– Майор, – пролепетал Джефферсон Джерико, с недоумением и мольбой выпучив глаза на офицера, – вы делаете большую ошибку. Я ведь почти не знаю этих обоих. Просто случайно встретился с ними в пути. Послушай, солдатик, – он посмотрел на юного рядового, – я ведь тоже южанин. Я жил там в…

– Заткнись, – перебил его Флеминг. – Этану известно, что горгонцы тебя почему-то оберегают. Зачем тебе нужна их защита?

– Оберегают? Меня? – Джефферсон криво усмехнулся. – Если бы это было так, то не очень-то хорошо они с этим справляются, разве нет?

Дейв внимательно наблюдал за Воупом, который все моргал и моргал без остановки.

– Майор, – сказал он, – мне кажется, надо прикончить сукина сына, и дело с концом. Хлопот будет меньше. Хотите, я это сделаю? Буду только рад.

– Нет, – сказал Этан. – Тем более что вы не знаете, как это сделать.

– А ты что, знаешь?

– Да, – уверенно ответил Этан, и, заглянув в его серебристый глаз, Дейв сразу умолк.

– Я позволил вам задержать себя, – вдруг заговорил Джек-горгонец. – Позволил вам это унижение, но я могу с легкостью освободиться от ваших… веревок. Мальчишка, конечно, может меня уничтожить, но к тому времени вы, так называемый майор, будете уже мертвы.

– Да он просто сумасшедший, – вставил Джефферсон. – Псих. С чего вы взяли, что он горгонец?

– Может, скажешь ему то, что ты говорил мне? – спросил Флеминг мальчика с серебристым глазом.

Этан секунду смотрел на Джеффа Кушмана. Глядя на его изнеженное лицо, едва тронутое испытаниями жестокой войны, мальчик не мог избавиться от чувства, что с именем этого человека что-то не так… что оно у него вымышленное, что этот человек – прожженный лгун и обманщик, причем лжет и обманывает мастерски, что он способен убедить и склонить на свою сторону любого, кто не может видеть синюю защитную сферу, прикрывающую все, что творится у него в голове.

– Мысли горгонца я прочитать могу, – сказал Этан. – Они все видны мне как на ладони.

Он решил попытать счастья и убедить в своих словах и Кушмана.

– Мистер Кушман… ведь на самом деле у вас есть и другое имя, это так?

Джефферсон густо покраснел, стал беспомощно озираться, но вокруг видел только каменные лица и осуждающие взгляды.

– Послушайте, – сказал он, обращаясь ко всем сразу. – Я ведь человек! Я – один из вас! А посмотрите на этого мальчишку и скажите мне, что он такое! Неужели вы станете верить словам какого-то… перекроенного?

– Я знаю, кто вы и что собой представляете, – сказал Этан. – Отрицание этого унижает вас.

– Это же никакой не мальчик! – Джефферсон уже почти кричал, и глаза его переполнял страх. – Я не знаю, что он собой представляет, но он не из наших! Послушайте, послушайте… пожалуйста. – Последнее слово он обратил к майору Флемингу, точнее, к его руке, в которой был зажат пистолет. – Я не хочу, чтобы меня впутывали в это дело, я тут ни при чем! Этот мальчишка нужен не мне!

Горгонец заерзал на своем стуле, и веревки больно впились Джефферсону в руки. Он обратил умоляющий взор на Оливию и Дейва:

– Клянусь Богом, я не хотел принести ему никакого вреда! Мне совершенно все равно, я просто хочу вернуться туда, где был! Обратно к своим близким! Понимаете?

Слова хлынули из него, как поток сквозь прорвавшуюся плотину, он не мог их удержать; казалось, теперь смерти можно ждать с трех сторон: от этого очень странного мальчишки, от горгонца, к которому он привязан веревками, и от майора с пистолетом в руке.

– Меня просто втянули в это дело! – чуть не кричал он. – Меня заставили, я совсем не хотел!

– Заставили что? – грозно спросил майор, и по лицу его было видно, что он уже готов спустить курок.

– Меня заставили…

– Я буду говорить, – заявил вдруг горгонец.

Все замолчали. Джефферсон Джерико смотрел в пол, сердце его бешено колотилось, мысли путались.

Воуп не мог повернуть голову так, чтобы прямо посмотреть на каждого из тех, кто ожидал его слов, и он бесстрастно уставился в стенку:

– Мальчик для нас представляет диковинку. Как это он убивает без оружия? Такого не бывает, такого быть не должно. Но он существует. И мы хотим узнать, каковы его свойства, внутреннее устройство, чем он пользуется. Вы бы делали то же самое, майор, если бы дрались с таким врагом, как мы.

– Мы деремся с вашим врагом, – отозвался Флеминг, – и с вами тоже.

– Вы давно потерпели поражение в войне и с нами, и с нашими врагами. У живых существ вашего вида остался единственный шанс выжить: вы должны подчиниться нам и жить с нами в мире. Так что снимите уже с нас эти узы, майор. Мы заберем мальчишку с собой и будем считать его вашим подарком.

– Черт меня побери! – зарычал Дейв. – Забрать Этана! Да как он смеет!

Воуп помолчал. Потом голова его слегка наклонилась в сторону.

– Ваш отказ принят к сведению. Вы сами напрашиваетесь на неприятности, мы сожжем вас дотла и все равно возьмем то, что нам причитается.

– В таком случае не отстрелить ли вам сразу голову, к чертям собачьим? – Флеминг шагнул вперед и приставил ствол пистолета к виску Воупа.

– Желаю удачи, – с горечью проговорил Джефферсон.

Он весь напрягся, со страхом ожидая, что сейчас произойдет, и крупные капли пота покатились под рубашкой у него по спине.

– Да, – сказал горгонец, словно хотел выразить с ним согласие.

Что случилось потом, Джефферсон Джерико не видел, зато увидели другие. Тело горгонца вдруг стало странно мерцать и переливаться, как бы теряя при этом свою материальность. Послышался звук, похожий на тихий свист или шипение, словно откуда-то выходил воздух. Или негромкое жужжание, будто заработал маленький механизм. По мере того как Воуп бледнел и исчезал, веревки одна за другой ослабевали и падали; заросшее черной бородой лицо поднялось, и темные глаза посмотрели на майора Флеминга – тому показалось, что это не лицо, а маска, под которой что-то шевелится, словно с трудом пытаясь ее сбросить; эта маска вдруг смялась, будто сделанная из мягкого воска или даже из резины, и стала похожа на отражение в кривом зеркале комнаты смеха.

– Идиот, – послышался на прощание резкий и как бы потусторонний, похожий на эхо голос.

Воуп исчез; правда, секунду-другую казалось, что там, где он только что находился, оставалась некая темная аура… но и она ушла; ствол пистолета в руке Флеминга теперь целил в пустое пространство.

– Боже мой! – вскричал Джефферсон Джерико, когда понял, что веревки с него упали и некая сила телепортировала Воупа из комнаты неизвестно куда. – Не оставляй меня здесь! – продолжал он кричать, поднявшись со стула; на него сразу же уставились все имеющиеся в комнате стволы. – Не оставляйте меня!

Он кричал в пустоту отчаянно и безутешно, как брошенный всеми ребенок. Но на его мольбу никто не ответил, даже вмонтированное ему в затылок устройство молчало, не причиняя ему ни малейшей боли.

– Я не смогу здесь жить! Я долго не проживу здесь! – лепетал он, глядя на майора, и слезы ужаса жгли ему глаза. – Все должно быть совсем не так! Я должен вернуться обратно!

Он страстно умолял Этана, он умолял Дейва, Оливию и Джей-Ди.

– Прошу вас… вы должны помочь мне вернуться обратно!

– Если хочешь, помогу добраться до могилы, черт бы тебя побрал, – проворчал Дейв.

Этан снова протянул серебристую руку – теперь это было так легко, словно он делал это всю свою жизнь, – чтобы прощупать, что творится в голове человека, который называет себя Джеффом Кушманом, но раскаленная добела защитная сфера, закрывающая от посторонних его мысли и память, никуда не делась. Значит, горгонцы продолжают ему покровительствовать. Мощность защиты была очень велика. Серебристая рука Этана не смогла долго там оставаться: у мальчика возникло чувство, что через нее из него сосут энергию, так что пришлось поскорей убираться. Он втянул серебристую руку обратно. От начала до конца на это хватило менее трех секунд.

– О чем это вы говорите? – спросила Оливия, глядя на обезумевшего Кушмана. – Помочь вам вернуться… но куда?

Джефферсон Джерико решил, что время пришло. Даже учитывая то, что на него наведены стволы и что в ближайшие полминуты это может привести к его гибели. Он должен прибегнуть к ее заступничеству, должен во что бы то ни стало вернуться на Муравьиную ферму, а для этого есть только один способ… и плевать на сломанные пальцы.

«Плоть к плоти», – говорила она. Он должен привести в действие этот процесс транспортации, или как там он, черт возьми, называется, благодаря которому он выберется отсюда.

Джефферсон переступил через веревки и со смелостью отчаявшегося человека метнулся вперед с такой прытью, что майор Флеминг не успел остановить его.

Джефферсон схватил Этана за руки, плоть к плоти, если не считать наложенных на сломанные пальцы шин. «Быстрей!» – подумал он, вглядываясь в глубины серебристого глаза мальчишки и мысленно призывая ее, королеву горгонцев: «Забери меня отсюда! Давай же!»

Этан отчетливо услышал этот призыв, словно Джефферсон обращался прямо к нему. Очертания комнаты стали расплываться и исчезать. Мальчик еще видел, как Дейв протягивает к нему руки, но было уже поздно. Свет стал меркнуть, стены словно растворялись, и Этан понял, что он, как и сам Кушман, покидает комнату и перемещается неизвестно куда.

Этану показалось, что за спиной Джеффа Кушмана стоит какая-то фигура – крупная, покрытая лоснящейся кожей, с темным, неясно видимым ликом, на котором виднелись наводящие ужас, завораживающие глаза горгоны. В этих глазах читался приказ подчиниться, но именно этого ему хотелось меньше всего, и, чувствуя, что иной мир уже обволакивает его, мальчик воспротивился этому. «Нет, – пронзила сознание мысль, – врешь, меня просто так не возьмешь… не возьмешь… я возвращаюсь туда, где только что был». Он и сам не знал, как это у него получилось. Просто понял, что должен драться, что он не позволит, чтобы кто-то вот так просто взял и похитил его, он не желает оставлять друзей и отказываться от исполнения своего долга. Он чувствовал, что на него действует страшная сила, она тянет его к себе, словно водоворот или мощный поток в водопаде, способный разбить его на кусочки о скалы, ждущие внизу. Но в голове настойчиво пульсировала одна мысль: «Нет, нет… меня не возьмешь…» Он собрал всю свою волю, сила которой в тысячи раз превышала прежнюю, когда он еще был обыкновенным земным мальчишкой, и способна была перебить силу, тащившую его за собой; ее оказалось вполне достаточно, чтобы заглушить сигнал или заблокировать портал – словом, сделать все, что необходимо для этого сделать. Очертания горгоны за спиной Джеффа Кушмана померкли, ощущение иного мира ушло, и они вдруг оба снова оказались в складском помещении торгового центра, где стояли солдаты с винтовками на изготовку и на их стволах тускло отсвечивали лампы.

Все произошло так быстро, что Дейв все еще продолжал тянуть руки к Этану. А самому Дейву, да и всем остальным тоже, показалось, что фигуры Этана и Джеффа вдруг стали бледнеть и растворяться в воздухе. И уже почти совсем исчезли, но неожиданно – никто и ахнуть не успел – вновь обрели плоть. Дейв вырвал Этана из рук похитителя и, оттолкнув мальчишку в сторону, пробил Джефферсону Джерико правый хук в челюсть, вложив в него всю мощь железных мышц бывшего крутого вышибалы, каменщика и вообще человека с дурным характером.

Теннессийский жеребец брякнулся на пол с такой силой, что большинство присутствующих, включая самого доктора Джона Дугласа, решили, что он уже не жилец.

Но через несколько секунд мертвец, охая и отплевываясь кровью, восстал к жизни; стоны его, казалось, исходили из самых глубин исстрадавшейся души, но над ним, снова сжав кулачищи, наклонился Дейв Маккейн.

– Лежать, сукин сын! И не вздумать вставать! – заорал он, хотя в душе желал бы, чтобы тот хотя бы попытался встать на колени.

– Приступим сейчас же, – сказал майор. – Как ты, в порядке? – спросил он мальчика.

Тот кивнул в ответ. Флеминг удержался от вопроса, куда это мальчик так неожиданно чуть было не исчез; видимо, майору не очень хотелось узнать ответ.

Оливия притянула Этана к себе и обняла. И не смогла удержаться от слез. Накатило все сразу – и утрата Винсента, а вместе с ним и целого мира, трагедия страны, разрушенной до основания этой бессмысленной и беспощадной войной, трудности борьбы за выживание, смерть стольких людей, которые стали для нее близки, о которых она заботилась… Она понимала, что прижимает сейчас к себе мальчика, в котором таятся некие потусторонние силы, но ей было все равно, ей нужен был сейчас кто-нибудь, кого она любила бы и защищала. Сначала Оливия просто всхлипывала, потом расплакалась всерьез. Она оплакивала и мертвых, и живых, тех, кто давно уже утратил всякую надежду, и тех, кто еще цеплялся за нее, ожидая, что следующий день принесет облегчение, тех, кто все потерял, и тех, кто смог сохранить своих близких по счастливой случайности или благодаря твердости и решимости обреченных. Оливия оплакивала тех, кто, как и она сама, хранил фотографии своих любимых, и в душе они оставались живыми для своих выживших родных, их память горела во мраке ночи, как свечка или волшебный шар, облегчая боль утраты тем, кто еще дышал воздухом этого мира. Она оплакивала и юных учеников школы имени Этана Гейнса, которые расписали стену, выразив в своей фреске мечту об общей семье всего человечества – ту, что оказалась уничтожена этой ужасной, кичливой и наглой силой красного и синего пламени.

А еще она оплакивала мальчика, который не знал собственного имени и взял себе имя Этана Гейнса, мальчика, который некогда был жив и у которого была нежная, заботливая и любящая мать, а теперь вот, одержимый и руководимый некоей чуждой силой, он восстал из мертвых, чтобы исполнить миссию, понятную только этой силе. Он больше никогда не станет таким, каким он был прежде. Никогда. Да и другие тоже, ведь даже если война закончится завтра… мир – это не компьютер, и перезагрузить его невозможно.

К ней подошел Джей-Ди и, положив руки ей на плечи, прислонил голову к ее голове. Ему хотелось что-нибудь ей сказать, но у него не было слов. Хотелось заплакать вместе с ней, чтобы слезы помогли ему избавиться от боли при воспоминании о троих несчастных, которых ему пришлось пристрелить в Пантер-Ридже. Он посмотрел на Дэйва, потиравшего костяшки кулака, которым едва не вышиб Джефферсона Джерико из этого мира.

– Мы должны доставить Этана к Белой Обители, – сказал Джей-Ди. – И чем раньше, тем лучше.

– Да, – согласился Дейв. – Что вы об этом думаете, майор? Когда мы сможем отправиться?

– Я уже говорил вам, что мы хотим довести до ума ваш автобус. Кое-что добавить, кое-где исправить. Без этого никак нельзя. Мне хватит остатка дня и ночи, а утром можете ехать.

Этан осторожно отстранился от Оливии.

– Было бы неплохо, – сказал он. – Спасибо.

Он очень устал, у него кружилась голова. Болели суставы. Плата за силу, которой он пользовался. Этан прекрасно это понимал. Интересно, думал он, когда же он совсем перестанет быть человеком? Когда им полностью овладеет чужеродная сила? Наверное, он уже находится на полпути к этому. Будет ли он понимать это, когда все случится? Будет ли это похоже на сон или смерть, или же он будет наблюдать за этим со стороны в своем сверхзаряженном энергией теле?

Думать об этом ему не очень хотелось, такие мысли пугали его.

– Мне бы чего-нибудь перекусить, а потом полежать немножко, отдохнуть, – сказал он, потирая лоб. – Где-нибудь, где потише.

– А как же я? – вопросил лежащий на полу человек.

Все еще чуть живой, он отполз в сторонку, подальше от железного кулака Дейва Маккейна. Ощущая во рту вкус крови, он нащупал языком дырку, где теперь не хватало двух зубов.

– Что будет со мной? – хныкал Джефферсон.

– Как что? – удивленно спросил Флеминг. – Запрем тебя покрепче. Насколько я понимаю, ты оказывал помощь и содействие врагу. Горгонцам нужен был этот мальчик, и ты помогал им схватить его. Так что попридержи язык, слышать ничего не хочу, – оборвал он Кушмана, увидев, что тот раскрыл было рот. – У меня в отряде это достаточный повод для того, чтобы тебя вздернуть.

– Вы что, убьете меня? Вот так запросто?

– Не убьем, а казним. Вот так запросто.

– Этан, выслушай меня! – возопил Джефферсон, отчаянно пытаясь подняться на ноги, но, увидев, что Маккейн грозно двинулся к нему, отказался от этой затеи. – Меня силой заставили это делать! Я не хотел! Какой дурак захочет помогать горгонцам или сайферам по доброй воле?

Он снова облизал зубы. Еще один сильно шатался, явно намекая на то, что скоро выпадет.

– Я не могу… не могу тебе всего объяснить… но они защищали меня и моих людей. Они держали нас подальше от этой войны. Поэтому… мне пригрозили… или я нахожу тебя и доставляю к ним… не знаю, как они это делают, это выше моего понимания… или я теряю их покровительство. Ты меня понимаешь?

– А почему, интересно, выбрали тебя? – спросил Дейв.

– Они выбрали меня, потому что считали, что только человек способен подобраться к мальчишке поближе. Как говорил Воуп, они хотели посмотреть, как он устроен. А сами его боятся.

Джефферсон весь напрягся, ожидая, что сейчас ему сделают больно в затылке за то, что не выполнил задания и предал своих покровителей, но нет, ему не удалось ничего почувствовать. И он понял, что его совсем бросили, что она отвернулась от него, а в Нью-Идене всех перебили, как мурашей каблуком сапога, и Муравьиная ферма умчалась куда-то в пространство или вообще в другое измерение, а может, ее сожгли дотла.

– Я думал… что он какое-нибудь особое сайферское оружие, но… ведь что он там делал… он же убивал солдат-сайферов… значит, не может быть одним из них.

– Этан – это другое, – сказала несколько успокоившаяся Оливия. – А скоро станет совсем другим.

– Еще один, уже третий вид пришельцев, – сказал Джей-Ди и сам удивился, высказав эту мысль вслух. – Он думает, что способен прекратить войну. И я считаю, надо дать ему шанс.

– Правильно, – энергично поддакнул Джефферсон. – Надо дать ему шанс. Да. Абсолютно согласен. Но… послушайте… здесь оставаться нельзя. Воуп говорил, что они вернутся и сожгут это место дотла. А они это могут. И сделают.

– Я буду знать, когда они придут, – сказал Этан.

– Но как? Экстрасенсорное восприятие, что ли?

– Можно и так сказать. Когда они подходят достаточно близко, я это просто знаю.

Этан повернулся к майору:

– Если я уйду, им незачем будет на вас нападать. Могут, конечно, налететь просто потому, что у них сила, но, как сказал Джей-Ди… чем раньше мы отправимся в путь, тем лучше.

– Хорошо, только дайте нам ночь поработать. На вашем месте я бы не стал выступать с наступлением темноты. Рискованно.

– Рискованно оставаться здесь, – отозвался Этан.

Но он понимал, что ночное путешествие скажется даже на его способностях к выживанию, а кроме того, им ни к чему еще одна встреча с полчищами серых.

– Я здесь не останусь! – закричал Джефферсон Джерико; встав, он пошатнулся, но удержался на ногах. – Ни за что, черт побери! Я ничего такого не просил! Вы тут меня запрете, а горгонцы явятся и начнут всех убивать? И меня заодно – за то, что я пытался спасти своих людей! Откуда мне было знать, что этот мальчишка не из сайферов? Я совсем не знал, что он тоже человек!

Он бросил быстрый взгляд на Этана, увидел его посеребрившийся глаз, и по спине его пробежал холодок.

– Если можно назвать это человеком, – пробурчал он.

– Перед тем как отправимся, – обратился Дейв к майору Флемингу, – я бы хотел получить приказ всадить пулю в башку этого мешка с дерьмом.

– А что вы имеете в виду, когда говорите «мои люди»? – спросила Оливия, не обращая внимания на просьбу Дейва. – Что это за люди? И где они?

– В Теннесси. Я… занимался строительством жилья, неподалеку от Нэшвилла, – начал Джефферсон.

Он решил много о себе не рассказывать, на тот случай если мать солдата-южанина потеряла все свои средства, сделав жизненную ставку на книгу Джефферсона вместе с диском дивиди под названием «Принципы и методика божественной игры: как стать богатым и счастливым» за сорок девять долларов девяносто девять центов плюс еще несколько долларов за доставку.

– И весь мой бизнес… – продолжал он, – все… у меня отобрали горгонцы. А всех нас куда-то перенесли, хотели нас изучать. Меня взяла к себе одна там… в общем, выглядела как нормальная женщина… правда, всякий раз меняла внешность… и лицо, и фигуру… и вот она сказала, если я не доставлю им мальчишку, они больше не станут нас защищать. Вот я и согласился. Ради своих людей, как я уже говорил. И клянусь Богом, я был уверен, что этот мальчишка тоже из сайферов, что он их орудие. Вот почему он им нужен.

Он устремил на Этана отчаянный взгляд и подумал, что если ему когда-либо требовалась хоть капля обаяния истинного торговца, то сейчас его потребуется целое море. Прежде всего надо подпустить немного лести…

– Я знаю, что ты обладаешь фантастической силой… я в жизни не видел ничего подобного… ты там творил настоящие чудеса… ведь ты спас всех нас от неминуемой смерти.

Он сделал умоляющее лицо, что в данных обстоятельствах было совсем нетрудно, хотя признаваться себе в этом ему очень не хотелось.

– Ты в самом деле можешь прекратить войну? – спросил он.

Этан попробовал снова прощупать мысли этого человека и нисколько не удивился, обнаружив, что синяя сфера исчезла. В наказание за неудачу горгонские покровители бросили его, предоставив самому себе. Воспользовавшись серебристой рукой, Этан из любопытства стал блуждать по просторам памяти этого человека, хотя наблюдать некоторые сцены было довольно трудно. Из обрывков воспоминаний он узнал, что настоящее его имя – Леон Кушман, но он взял себе другое, Джефферсон Джерико; были еще какие-то сцены с восторженной толпой, кучами пересчитываемых денег и с женщинами, множеством женщин, которые…

В результате за время между словами «можешь» и «войну» Этан получил исчерпывающий портрет Джефферсона Джерико. Он увидел эту горгонскую тварь в ее многих обличьях и понял все. Увидел и радугу за окном и понял причину бурной радости, вдруг охватившей торговца автомобилями, когда того осенило, как он может разбогатеть. Видел и жену Джерико… Как ее зовут? Рамона? Нет… Регина; она была с пистолетом, и Этан понял, как близок был этот человек к расплате за все свои прегрешения, когда чуть не получил пулю в голову. Но его спас неожиданно появившийся над пастбищами Теннесси корабль горгонцев.

– Вам повезло в тот день, ведь она собиралась вас пристрелить, – сказал Этан и увидел, как кровь отхлынула от лица этого человека. – А может, и наоборот, ведь вы сейчас с нами.

Джефферсон коснулся правого виска, словно почувствовал прикосновение пальцев серебристой руки, но Этан уже убрал ее.

– Вы ведь знаете, что все, что я вам рассказываю, правда? – Джефферсон подпустил в голос нотку мольбы, это было нормально, доброе сердце мальчишки может откликнуться.

– В этой части да, правда. А вот в остальном правды не так уж много. И я отвечу еще на один ваш вопрос: я узнаю обо всем этом гораздо больше, когда мы достигнем горы Белая Обитель в штате Юта.

– Ну что, закончил вешать лапшу? – глядя на Джефферсона, спросил Дейв. – Пришло время посадить тебя под замок… или пристрелить. – Он вопросительно посмотрел на майора. – Если никто не хочет, я могу этим заняться.

– Да, – согласился Этан, – этот человек натворил много плохого, но только за это смерти он не заслуживает. Его настоящее имя Джефферсон Джерико, он был…

– Черт возьми! – воскликнул солдатик-южанин. – Я же говорил, что где-то видел его! Моя мама всегда смотрела его программу, каждое воскресенье в девять вечера. И книгу его купила! То-то я чувствую, что голос его мне знаком!

– Проповедник, что-то вроде того, – продолжал Этан. – Торговал человеческими мечтами. У некоторых сбылись, у других нет. Запирать его не имеет смысла. Горгонцы больше его не прикрывают. И бежать ему больше некуда.

– К несчастью, – откликнулся Джефферсон, заглядывая в глаза мальчика, как бы это ни было для него трудно, – это чистая правда. Сейчас уже и мои люди, и мой город уничтожены… – Язык его наконец справился с шатающимся зубом, и он сплюнул его на пол вместе с кровавой слюной. – Ты ведь знаешь, как мы называем наш город?

– Нью-Иден, – сказал Этан.

– Не стоило и спрашивать? – На лице Джефферсона проступила натянутая улыбка. – Теперь в него заползла змея.

– Еще одна, вы хотите сказать?

– Да. Именно это я и хочу сказать.

Казалось, проповедник должен был чувствовать себя в ловушке, загнанным в угол, но нет, ничего подобного, даже наоборот: ему сейчас, как ни странно, на душе стало легче, свободнее, даже энергии прибавилось. С этим способным читать мысли мальчишкой незачем больше притворяться, устраивать представление, прятаться под чужой личиной. Да, в каком-то смысле он испытывал облегчение.

– Я не просил, чтобы меня посылали сюда. Так что делайте со мной что хотите, – сказал он. – Как ты там говорил… мне некуда больше идти. Получить пулю сейчас или быть разорванным на клочки горгонцами чуть попозже… какая разница?

– Никакой, – отозвался Дейв. – Так что, я считаю, пуля сейчас будет лучше.

– Что-то слишком легко вы сдаете позиции, – заметил Этан Джефферсону, – и это при вашем-то красноречии.

– Что? – почти одновременно переспросили и Дейв, и Джефферсон.

– Вы мастерски умеете уговаривать людей. Слушая вас, они совершают поступки, которые порой совсем не хотят совершать, но вы говорите, и они вам верят. Именно этим вы занимались по жизни, правда?

– Можно и так сказать.

– Я это говорю потому, что знаю.

Этана охватило странное чувство. Да, это правда, Джефферсон использовал людей в своих целях; и если нужно было для дела, он мог растоптать человека; многих он разорил и пустил по миру, но многие благодаря ему разбогатели. Он действительно обладал даром убеждения, хотя этот дар не шел ни в какое сравнение с серебристой рукой Этана, от которой не могла укрыться истина. Несмотря на все сомнения Дейва, Джефферсон сумел убедить его взять их в автобус, у всех под носом провел с собой горгонца и еще одного, бывшего человека, переделанного горгонцами в страшное оружие; он чуть не похитил и не передал горгонцам самого Этана, и сделал бы это, если бы тот не обладал столь мощной внутренней силой. Мальчик понятия не имел, что ждет их в конце пути, но это странное, навязчивое чувство подсказывало ему… Этан посмотрел на Дейва.

– Этот человек может нам пригодиться, – отчетливо, твердым голосом произнес он, и всем показалось, что устами мальчишки говорит человек, умудренный и годами, и опытом.

– Что? – переспросил Дейв. – За каким чертом он может нам пригодиться?

– Пока не знаю, – ответил Этан, – но меня одного, возможно, будет недостаточно.

– Для чего недостаточно? – спросила Оливия, озадаченная не меньше, чем Дейв и Джей-Ди, да и сам Джефферсон Джерико тоже.

– Для того, чтобы решить одну задачу. Какую – я еще сам не знаю, но этот человек…

Этан помолчал, пытаясь осмыслить охватившее его чувство, но разобраться в нем он пока оказался не в состоянии.

– Он слишком ценен для нас, его нельзя оставлять здесь. Он своими глазами видел одно существо, – очень может быть, это сама королева горгонцев… если, конечно, оно действительно… женского пола. Он был у нее в любимчиках, – сказал он, не желая вдаваться в подробности их отношений, о которых ему довелось узнать. – Я считаю, что он должен отправиться с нами, независимо от того, что еще он совершил.

На мгновение воцарилась тишина. Джефферсон ломал голову, что́ для него безопаснее: отправиться с ними к этой горе, о которой тут толковал Этан, или остаться здесь. Но в одном он не сомневался: этот мальчишка будет ему более надежной защитой, чем солдаты со своими бесполезными винтовками и пулеметами. С другой стороны, горгонцы охотятся за Этаном, от своей затеи отказываться не собираются и обязательно отыщут его, где бы он ни был. И еще ведь там полно серых. Их там тысячи…

Так на чем же остановиться?

– Я расскажу вам все, что знаю, – пообещал Джефферсон.

Сначала он обратился к Дейву, эту скалу надо было как-то сдвинуть. Это не так-то сложно: главный у них – мальчишка. А потом повернулся к женщине:

– Наверное, вы захотите узнать что-нибудь и про Воупа с Рэткоффом. Я вам еще пригожусь, обещаю.

Глаза Дейва потемнели.

– Сделаешь к Этану хоть шаг – убью без разговоров, – пригрозил он. – Это я тебе обещаю, мешок с дерьмом, понял?

– Вполне справедливо, – сказал проповедник, слегка наклонив голову.

Может быть, в голове у него и мелькнула мысль о том, что еще есть шанс схватить Этана и унести его к горгонской королеве, спасти своих людей и город, да и самого себя тоже, но он постоянно чувствовал на себе взгляд мальчишки, ему казалось, что чуждая сила давит на него, пробирается к нему в мозг, читает все его мысли, одну за другой, взвешивая их, так что Джефферсон постарался поскорее прогнать ее.

– Мне станет все известно, – сказал Этан, и этого Джефферсону Джерико было достаточно.

«Я буду вести себя хорошо», – думал Джефферсон, а Этан ему отвечал:

– Я очень на это рассчитываю.

У майора Флеминга и его подчиненных было еще много работы. Дейв поклялся себе, что будет ежесекундно держаться между Этаном и Джефферсоном Джерико. Оливия взяла за руку Джей-Ди и помогла ему добраться до служебного лифта. Перед дальней дорогой следовало собрать припасы, поговорить с Ханной Граймс по поводу того, кто сядет за руль, поскольку Дейв сомневался в том, что он может справиться с транспортным средством такого размера на дорогах в штате Юта, когда они покинут трассу. Сама разбитая воронками автострада и то представляет большую проблему, а что там с дорогами в этих горах, которые им предстоит пересечь, неизвестно.

Но именно там Этан должен найти то, что ищет. Никто уже в этом не сомневался. Как только завершатся работы с автобусом, они отправятся в путь, снова в открытый мир, где бушует война.

Джефферсон Джерико понимал, что все, что он создавал, скорее всего, уничтожено. Регина тоже погибла. Может быть, и Нью-Иден возвращен туда, где он всегда был, и теперь или уничтожен во время боевых действий, или серые люди разорвали там всех на клочки. И где теперь искать лучшую долю? Ему не хотелось даже думать об этом, но он был готов к тому, что больше родного города никогда не увидит. Джефферсон вверил свою судьбу этому мальчишке с его компанией, и не исключено, что Дейв Маккейн убьет его еще до того, как они достигнут горы, которая почему-то кажется им какой-то особенной, или горгонская королева переправит его отсюда к себе и убьет в наказание за неудачу, или по дороге попадется что-нибудь этакое, что никакой мальчишка не поможет с его могуществом, и они все погибнут. Но пока еще он живой, слава богу. И его не запрут в камере и не расстреляют.

А ведь парень этот, возможно, и вправду знает, как его, Джефферсона, использовать в своих целях. Это немного пугало проповедника, хотя на данный момент он считал, что одержал победу. И пока это лучший выигрыш, на который мог бы надеяться настоящий игрок.

Глава 22

Этан был готов к тому, с чем ему предстояло столкнуться в торговом центре. Мальчишке с серебристым глазом, способному силой мысли уничтожать сайферских пауков и солдат, непременно доведется найти тех, кто будет сторониться его как зачумленного. Его станут бояться, но разве можно винить их в этом? Он и сам стал бы бояться, если бы побывал в их шкуре. Дейв, прихватив с собой Джефферсона Джерико, отправился искать Ханну Граймс. Этану, Оливии и Джей-Ди захотелось перекусить, и они отправились в столовую. Увидев их, сидевшие там люди, включая крепких солдат, спешно покинули помещение. И трое уцелевших обитателей Пантер-Риджа остались в столовой одни, сами зачерпнули из большой металлической кастрюли жиденького овощного супчика, налили по чашке воды из пластиковых бутылей и сели за ярко-оранжевый столик.

Прошло не так много времени, как вдруг Оливия помахала кому-то рукой.

– Ого, нашего полку прибыло, – сказала она.

Этан поднял голову от тарелки и увидел Никки. Слава богу, хоть она больше не боится его. Девушка подошла к столику. Увидев серебристый глаз Этана без зрачка, она искренне удивилась, но это длилось мгновение.

– Болит? – спросила девушка.

– Нет. И с другим глазом никакой разницы не чувствую.

– Прикольно, – сказала она, хохотнув, но тут же приложила к губам ладошку, хотя было уже поздно. – То есть… я хотела сказать, круто смотрится. А может, теперь ты им видишь предметы насквозь, как в рентгене?

– Нет, ничего такого не вижу.

«Боится, что я могу видеть сквозь одежду?» – подумал он, но в мысли к ней заглядывать не стал, это было бы неделикатно.

– Возьми себе поесть и садись с нами, – сказал Джей-Ди, кивнув на свободный стул. – Похоже, мы тут всех распугали.

– Спасибо, – сказала Никки. – Мне хотелось бы пару минут поговорить с Этаном.

– Наша очередь убираться отсюда? – осведомился Джей-Ди, не донеся ложки до рта.

– Нет, сэр, – живо отозвался Этан. – Мы пересядем за другой столик.

Он взял тарелку с супом и чашку с водой и двинулся за Никки к столику в другом конце помещения; за ее мыслями подглядывать не хотелось, но мальчик понимал, что ей нужно о чем-то поговорить без лишних свидетелей.

Они уселись друг против друга. Никки заглянула ему в один глаз, потом в другой, словно прикидывала, куда лучше смотреть во время разговора.

– Оба видят одинаково, – сказал он. – Просто один… как ты сказала… прикольный.

– А как это случилось? Ты что-нибудь чувствовал?

– Нет, ничего такого.

«Просто это еще один признак того, что во мне идет какой-то процесс, я становлюсь другим существом. Потусторонняя сила во мне проявляется все сильнее».

– Да, ничего такого не чувствовал, – добавил он. – Был очень занят другими делами.

– Видела, – сказала она, отбросив прядь светлых волос со лба. – Ну да, это было великолепно! Но… можно, я спрошу тебя кое о чем?

Сейчас спросит: «И как у тебя это получается?» – подумал Этан, но молча кивнул, мол, давай спрашивай. И терпеливо выслушал этот вопрос.

– Как получается… да просто нужно сосредоточиться, и все, остальное само получается. Причем со временем становится все легче… нет, я не хочу сказать, что это совсем легко. Просто нужно очень захотеть… не могу объяснить, в какой степени. Это как… в общем, когда перед тобой выбор: жизнь или смерть. Понимаешь?

– Кажется, да.

– А теперь позволь мне задать вопрос. Когда я уничтожал этих паукообразных тварей и сайферских бойцов, ты, случайно, не видела, исходило из меня что-нибудь или нет? Я имею в виду, из моей руки… Когда я направлял ее в сторону цели. Ничего такого не видела?

– Нет, ничего такого не было.

– А у меня было чувство, будто из руки вылетает молния… или, не знаю… горящие пули, да-да, это очень похоже, горящие пули. Тысячи пуль. Причем они вылетают всякий раз, когда это нужно. И с воздухом творится что-то странное. Кажется, будто он как будто скручивается между мной и целью. Словно все мое тело – это некая пушка, энергетическая пушка, а энергия вылетает вот отсюда. – Он показал ей правую ладонь, обычную, как у всех подростков. – Похоже, это видно только одному мне, как ты считаешь?

– Я ничего не видела, – сказала она. – Я там была, но ничего подобного не заметила.

Этан догадывался, что подобные явления существуют за пределами человеческого восприятия. Возможно, он видит их потому, что это как-то связано с изменением его глаза, ширина его визуального спектра изменилась.

– Помнишь того типа, который вспыхнул и стал бросать горящие шары? – сказал он. – Если бы он не сделал этого… не знаю, смог бы я справиться с ними со всеми или нет. Его звали Рэткофф. Я недавно об этом узнал. Когда-то он был человеком… но горгонцы сделали из него вот такое.

Этан отхлебнул водички, отодвинул чашку в сторону и заглянул Никки в здоровый глаз.

– А с чего это ты вдруг перестала меня бояться? – тихо спросил он. – Только честно.

Этан подумал, что глаз у нее шоколадного цвета, и ему сразу захотелось чего-нибудь сладенького.

– Ведь меня все кругом боятся, все, кроме моих друзей. А ты почему перестала бояться?

«Потому что я тоже твой друг», – прочитал он в ее уме, но говорить ничего не стал, пока не дождался от Никки ответа.

– Потому что я твой друг, – сказала она.

«Ведь я твой друг, правда?»

– Конечно, – сказал он еще до того, как она успела повторить свой вопрос вслух. – Просто… ты ведь знаешь… как я меняюсь. Это все гораздо больше чем странно, это загадочно и жутко. А теперь еще и этот глаз…

Он знал, что́ она хочет сказать, эти слова вертелись у нее на уме. И тогда усилием воли он попытался заставить себя глядеть ей только в лицо, только на губы, потому что заглядывать ей в мысли – нехорошо… Но уже ничего не мог поделать, это получалось слишком легко, это уже становилось для него естественно…

– А хочешь посмотреть на мой глаз? – тихо спросила она.

Этан понял, что она сама этого хочет.

– Да, – ответил он.

Она собралась с духом, сделала глубокий и долгий вдох и стала приподнимать глазную повязку, но потом остановилась; на ее губах заиграла кривая усмешка, хотя в здоровом глазу отразилась глубокая печаль…

– Точно хочу, – сказал Этан.

– Зрелище не из приятных, – предупредила Никки.

– А что, вот этот мой глаз – очень приятное зрелище? Я чуть не упал, когда в первый раз увидел в зеркале. Не представляю, как таким глазом можно вообще что-то видеть!

Он так живо изобразил свою беспомощность, что она едва не рассмеялась. Но сейчас ей было не до смеха. Недавние события в торговом центре потрясли ее, тем более что она еще не вполне отошла от нападения серых и смерти Гэри Рузы прошлой ночью. Порой ей приходило в голову, что сердце должно окаменеть, иначе невозможно справиться с этими ужасами, с трагическими воспоминаниями о близких людях, которые погибли. Но что будет, если каменное сердце ничего не чувствует и ты не можешь выбраться из бездны мрака и пустоты?

Она хотела, чтобы он увидел то, что скрывает глазная повязка, потому что нуждалась в чьей-либо поддержке. Ей нужен был кто-нибудь, кто знал бы о страданиях, через которые она прошла… и вовсе не потому, что она испытала больше, чем это выпало на долю большинства людей… Ей нужно было, чтобы это увидел именно Этан. Возможно, таким образом она остановит происходящий в ней процесс душевного окаменения, до того как станет безмозглым и бездушным ходячим трупом на этой сожженной, исковерканной земле. О, как нужна ей была теплота человеческого общения, причем именно с этим парнем, который уже не совсем человек… а может быть, более человек, чем большинство остальных, потому что у него есть цель и задача, то есть как раз то, чего не хватало ей самой.

– Ну давай же, – сказал он.

Она подняла повязку и показала ему сморщенную впадину, откуда доктор Дуглас извлек разбитое глазное яблоко, чтобы туда не попала инфекция. Шрам начинался пониже этой впадины и шел вверх почти до самой брови.

– Мне попал туда кусок стекла, так говорит доктор. Но сама я этого не помню. Помню только пожар и как на Уэствью-авеню взрывались дома. Это происходило ночью, и бои между ними шли в небе. Меня ранило и в других местах, лицо пострадало немного, а самые тяжелые раны у меня под одеждой. Волосы тоже частично сгорели, как мне говорили, но потом снова отросли. Думаю, мне повезло, как считаешь? Не полностью обгорела.

– Да, – согласился Этан.

Никки снова опустила повязку. На звездочке сверкнули крохотные стразы.

– К нам приходили полностью обгорелые люди. Но такие долго не протягивали. Однажды пришло семейство с двумя мальчиками, совсем еще маленькими, близнецами, у них сильно обгорели руки и ноги. Один из них умер в тот же день, а другой мучился еще целых двенадцать часов. Я слышала, как об этом разговаривали Оливия с доктором Дугласом. И похоже… ну да, когда умер один близнец, другой не захотел больше жить. Мать с отцом пережили их не надолго. А многие вообще кончали с собой. Я тоже чуть было не наложила на себя руки, Оливия остановила. Два раза.

– Я рад, что она это сделала, – сказал Этан.

– Хм… – хмыкнула девушка, и Этан понял, что она и сама не знает, рада ли такому обстоятельству. – Эти камешки принесла мне Оливия, для повязки. А знаешь, у кого они были раньше? У матери тех близнецов. Не знаю, где она их взяла. Наверное, в каком-нибудь магазинчике «Все за доллар». Набрала там себе всего, что понравилось. Люди порой делают безумные вещи, чтобы как-то удержаться…

Этан молча кивнул. Да, это правда, тут и говорить не о чем. Он понимал, что сейчас нужно Никки: ей прежде всего нужен слушатель, и он ждал продолжения, не желая заглядывать к ней в мысли, видеть сцены из ее прошлого, пока она сама ему об этом не расскажет.

– Сестру мою звали Нина, – снова заговорила Никки. – Она была старше меня на год. Ты бы видел, как она сидела на лошади! Я, в общем-то, тоже была неплохая наездница, но мне до нее ой как далеко! Она была уже старшеклассница. Собиралась поехать в Колорадский университет и поступить ради смеха, так она мне говорила. Но на самом деле она хотела стать ветеринарным врачом и работать с лошадьми. Может, у нее все получилось бы – с математикой и химией, да и с другими предметами у нее было все отлично. Это у меня по этим предметам были плохие отметки, я больше любила таскаться по вечеринкам.

Никки на минуту уставилась в пространство, и Этан терпеливо ждал продолжения.

– Иногда, – снова заговорила Никки, – сестра мне снится. Всегда такая хорошенькая, улыбается и счастлива… никогда не вижу ее обожженной или израненной… И она говорит: «Никкитеночек, ты же можешь удрать от всего этого. Ты же не из тех, кто так просто опускает руки и сдается, так что пойди к Оливии и скажи ей про те таблетки снотворного, которые ты нашла после того, как скончались мистер и миссис Эстевез. И еще скажи про ножик, у которого лезвие с зубчиками, он лежит в нижнем ящике твоего комода, под красным одеялом». А я в ответ: «Чего раскомандовалась, я знаю, что тебе всегда это нравилось, я тебе не рабыня». А она смотрит на меня, улыбается своей широкой, царственной улыбочкой и говорит: «Закрой рот, ведь ты последняя в нашем роду… в роду Стэнвиков, который с тысяча семьсот тридцать третьего года живет на Уэствью-авеню, и наш папа всегда говорил, что в нашем роду не должно быть трусов и слабаков. Так что, – говорит она, – ищи свой путь». И я до сих пор не понимала, что она хотела этим сказать.

Этан молчал. Он не позволил себе заглядывать в ее мысли, но и без того догадался, к чему она клонит.

– Если у человека не осталось надежды, – сказала она, – он умирает. Сначала внутри, в душе. Если он не находит своего пути, ему конец.

Она в упор смотрела на него своим карим глазом с шоколадным оттенком.

– Этан, я не хочу оставаться здесь и ждать смерти. Если я что-то делаю, я всегда пытаюсь найти свой путь. Я знаю, что тебе надо добраться до этой горы в штате Юта. И понимаю, что это для тебя очень важно.

Она помолчала, наверное внутренне готовясь к тому, что он ей откажет.

– Можно, я тоже поеду с тобой?

– Конечно. Я даже хочу, чтобы ты поехала со мной, – без колебаний ответил он.

– Правда? В самом деле? – задыхаясь, проговорила она. – Я понимаю, что это очень опасно, но…

– Сейчас опасно везде, – напомнил он ей. – Пока все это продолжается, на земле безопасных мест нет.

Никки кивнула.

– А тебе известно, что там такое, на этой горе?

– Нет. И вряд ли узнаю, пока мы не доберемся. Там сразу все откроется.

«Сразу все откроется?» Он вдруг понял, что и характер его мышления меняется тоже, и манера говорить… В его возрасте так не думают и не говорят… это какая-то чужая манера и мыслить, и выражать свои мысли вслух, и она проявляется все отчетливее.

– Наверное, скоро я стану совсем другим, – сказал он, слегка усмехнувшись. – Впрочем, я и так уже не такой, как все. Но возможно, я перестану быть Этаном Гейнсом. Эта сторона моей личности отпадет… или просто уснет, я и сам не знаю. Но я тоже не хочу, чтобы ты сидела здесь и ждала смерти. Твоя сестра права. Нам надо найти свой путь, поэтому… я очень рад, что ты хочешь поехать с нами.

Он указал на миску с супом:

– А сейчас лучше поешь, пока у нас есть возможность.

– Спасибо, да, я поем.

Этан очень устал, ему просто необходимо было где-нибудь приткнуться и отдохнуть. Битва с пауками и сайферскими солдатами совершенно вымотала его. Но теперь в его организме действовал механизм, который всегда оставался настороже и, если горгоны или сайферы окажутся поблизости, предупредит его об опасности. В данный момент он чувствовал, что их поблизости нет. Он едва дотащился до своего спального мешка, отнес его в пустую кладовку, расстелил на полу и через несколько минут уже спал.

Но было в его организме нечто, продолжающее бодрствовать, не нуждающееся ни в покое, ни в отдыхе в этом мире страданий. «Это мой мир», – услышал Этан три слова, прозвучавшие где-то в глубинах его существа.

Внутренним взором Этан увидел серый ландшафт пересеченной местности, усеянной валунами и изрезанной глубокими расселинами. Небо здесь было молочно-белое, пронизываемое яркими пурпурными молниями, и сквозь вихри виднелась огромная, закутанная густой облачностью планета; ее опоясывали три мерцающих кольца, состоящие из каких-то обломков и пыли. Этану привиделось, будто он стоит на вершине горы, обдуваемой яростным, сухим и соленым ветром, который дул ему прямо в лицо; глядя с этой горы на раскинувшуюся перед ним широкую долину, он увидел громадный серебристый обелиск, тонкий, высотой в несколько тысяч футов, с медленно и беззвучно вращающимся шпилем. Он догадался, что это сооружение представляет собой своего рода сторожевую башню или даже маяк, посылающий в пространство не световые лучи, а энергию, содержащую информацию, которая выше его понимания. Эта промежуточная станция также принимала информацию, и Этан сам не знал, почему он подумал об этой башне как о промежуточной станции между мирами или лежащими в разных измерениях пространствами, но почему-то был уверен, что точно такие же башни есть и на других планетах. Место выглядело необитаемым. Мальчика поразило ощущение сиротливости и заброшенности того, что открылось перед его внутренним взором, и он понял, что местный хранитель – древнее существо, которое либо было избрано, либо само решило отказаться от другой жизни ради служения, которое оно избрало. Это было подобно обоюдоострому мечу: с одной стороны, быть воином этого служения почетно, с другой – исполнять свои обязанности здесь предстояло всю жизнь. Время здесь отличалось от земного, и жизнь управлялась не земными законами. Обладает ли существо, принимающее мальчика здесь в качестве гостя, физическим телом или нет, Этан не знал. Оно могло представлять собой сгусток чистой энергии и разума, и хотя узнать его происхождение и природу не было возможности – Этан не сомневался, что это существо обладает двумя атрибутами, которые сближают его с существами человеческого рода: милосердием и чувством справедливости. Эти два присущих ему качества руководили его поступками, были его движущей силой, как и врожденное любопытство ко всему, что происходит в мироздании, которое высшими силами даже ему не было дано до конца понимать.

Шпиль продолжал вращаться. Ветер не стихал, молния время от времени прочерчивала млечное небо, но картина перед ним начинала постепенно бледнеть. Когда образ иного мира полностью исчез, Этан погрузился в глубокий, лишенный сновидений сон, но чуждое существо, живущее в нем, продолжало молча и неутомимо бодрствовать, поскольку иначе существовать оно не могло.

Часть четвертая
На запад

Глава 23

– Это действительно необходимо? – спросил Джефферсон Джерико, когда Дейв Маккейн защелкнул на его руках черные пластиковые наручники, фактически связав ему обе руки.

Дейв не ответил. Молча втолкнул Джефферсона вверх по ступенькам в автобус, пожелав ублюдку брякнуться на пол и сломать себе клюв.

Ханна Граймс уже сидела за баранкой. Она решила, что доведет автобус до места назначения в штате Юта и вообще больше никогда в жизни за баранку не сядет, просто сейчас в ее календаре никаких иных общественно важных мероприятий не значилось, а Дейв сумел убедить ее в том, что эта поездка – мероприятие очень важное. Так что на свой страх и риск она решила поучаствовать в деле, поскольку ей казалось, что на первом же крутом повороте Дейв обязательно свалит автобус в придорожную канаву.

Горизонт окрасился жиденьким светом, забрезжило дождливое утро. Джей-Ди и Оливия тоже уже забрались в автобус, и теперь все поджидали Этана и Никки. Майор Флеминг вернул им оружие, снабдил консервами и бутылями с водой, посетовав при этом, что, увы, больше ничем не сможет помочь, что мог бы выделить один из автомобилей с вооруженными солдатами в качестве сопровождения, но не оставлять же своих людей без защиты. Из своих скудных запасов он приказал наполнить бензобак автобуса топливом доверху. А также снабдил их длинным шлангом для закачки топлива по дороге, приказал снять лампочку с фары одного из своих грузовиков и вставить ее в пустую фару автобуса, кое-что в нем подремонтировать и улучшить. Это все, что он мог для них сделать.

В свете дуговых фонарей, питающихся от генератора, ремонтная бригада работала всю ночь. Разбитое ветровое стекло заменили металлическим щитом со вставленным в него треугольным куском стекла, через которое водитель мог видеть дорогу. С окном, которое выбил серый ребенок, пытаясь проникнуть внутрь, ничего сделать не получилось, поэтому дырку заделали пластиком, закрепив его клейкой лентой. В других окнах тоже остались отверстия от пуль в результате общей стрельбы, но опять же с этими дефектами ничего нельзя было сделать. Но самое важное – они сварили и установили спереди автобуса предохранительную решетку, снабдив ее острыми железными пиками. Конечно, все это железо значительно утяжеляло автобус, что, по словам майора, наверняка увеличит расход топлива, зато, если они снова наткнутся на серых, это сможет помочь им пробиться самостоятельно, не надеясь на подмогу, которая явится и спасет их… чего там, в Скалистых горах, на трассе I-70, конечно же, не случится. Еще он сказал, что, если бы у них было время да боеприпасов побольше, он мог бы приказать установить на крыше пулеметную башню, но опять же – лишний вес, тем более что пулеметы с патронами им самим нужны на сторожевых башнях. На переднее стекло тоже установили стеклоочиститель, и последнее, что сделал для них майор, – приказал как следует очистить салон автобуса от пятен крови и остатков плоти как людей, так и серых.

– Жаль, что у нас нет освежителя воздуха, – заметил Флеминг, – но, может быть, вам по пути попадется сосновый лес.

Майор никому из них не сказал (они увидели это, только когда вышли за ворота торгового центра), что аэрозольной красной или черной краской каждый солдат написал на бортах автобуса свое имя; может быть, рядовые солдаты и не догадывались, насколько важна эта поездка, зато понимал это сам Флеминг, да и капитан Уолш – они первыми оставили на автобусе свои имена.

Майор подарил путникам и наручники вместе с советом надеть их на всякий случай, хотя бы временно, на Джефферсона Джерико, а также большие ножницы.

– Сядь вот здесь и сиди. – Дейв толкнул проповедника на сиденье с левой стороны автобуса, как можно дальше от Ханны.

Оливия и Джей-Ди заняли места справа, а сам Дейв сел позади Джефферсона Джерико, чтобы можно было, если понадобится или просто захочется, двинуть этого типа по башке. Приятно было ощущать в наплечной кобуре тяжесть «узи», а в поясной – револьвера: он помнил, как это оружие помогло ему спасти от серых и себя, и Оливию в школьной библиотеке. Дейв понимал, что оно вряд ли остановит сайфера или горгонца, однако в других случаях не помешает и… если уж говорить начистоту, спасет от пришельцев своего владельца, если они толпой явятся похищать Этана, и, коли на то пошло, поможет спасти и Этана, и Оливию, да и остальных тоже.

Дейв размахнулся и шлепнул Джефферсона по затылку.

– Заткнись! – рявкнул он.

– Боже мой! Разве я что-то сказал?

– Нет, но собирался сказать. Поэтому заткнись.

Оливии тоже вернули автомат сорок пятого калибра, а к нему два магазина патронов, оставшиеся от Джоэля Шустера, оружие которого было той же модели и того же изготовителя. У Джона Дугласа имелась армейская «Беретта-М9», которая не всегда принадлежала ему, – свое оружие он потерял еще в Пантер-Ридже; этот пистолет и к нему четыре запасные обоймы с патронами ему выдала капитан Уолш. Солдаты принесли в автобус и пару «конфискованных» винтовок, несколько коробок с патронами, а также два мощных фонарика. У Ханны Граймс был свой большой револьвер и несколько снаряженных патронами барабанов. Конечно, башня с пулеметом им совсем не помешала бы, подумал Дейв, но что поделаешь, придется ехать с тем, что есть, и на том спасибо. В задней части автобуса разместили пластиковые контейнеры, ручной насос и шланг длиной в двенадцать футов для откачки горючего, а также ломик, которым Дейв открывал крышку заливочного отверстия в резервуаре дизельного топлива.

Через несколько минут из торгового центра вышел Этан, за ним Никки с майором Флемингом; они пересекли стоянку и подошли к автобусу. В руке майор держал зеленую сумку-мешок на шнурках.

– Ну хорошо, – сказал Флеминг, когда Этан и Никки уселись позади Оливии и Джей-Ди. – Удачи вам.

Он задержал взгляд на мальчике, которого все еще очень боялся, однако старался вести себя непринужденно, и это ему отлично удавалось.

– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, – сказал майор, потом передал сумку Дейву. – Здесь четыре осколочные гранаты. Надо просто выдернуть чеку и бросить, вспомни, как это делают в кино. Можно бросить метров на сорок, но тут же надо куда-нибудь спрятаться, осколки разлетаются на двести метров. Смотрите не подорвитесь сами, приберегите для врага.

– Спасибо, – поблагодарил его Дейв.

– Спасибо вам за все, – добавила Оливия. – Особенно за починку автобуса и за топливо.

– Сделали все, что смогли. Этан, ты уж позаботься об этих людях, если сможешь.

– Конечно, сэр, – ответил Этан.

Мальчик чувствовал сейчас присутствие сайфера, ощутил это еще задолго до рассвета и завтрака, состоявшего из консервированных бобов со свининой и хлеба, но он понял, в чем там дело, и говорить об этом не имело смысла, пока они не выехали на дорогу, ведущую на запад. О близком нападении речи не шло, тут было нечто другое.

– Хорошо, – сказал майор Флеминг. – Пожелайте и нам удачи. Мы намерены продержаться здесь как можно дольше, пока не изменится ситуация.

Он приложил ладонь к козырьку:

– Ну, пока, ребята. Надеюсь, до встречи.

Он вышел из автобуса. Ханна закрыла дверь и завела двигатель. Тот фыркнул и заворчал, как и сама Ханна, когда ее разбудили в четыре часа утра, но так же, как и она, он был готов тронуться в путь.

Утыканные острыми металлическими шипами входные ворота с помощью цепей были подняты, и желтый школьный автобус с именами сорока двух бойцов и двух офицеров на боках проехал под ними и выехал на дорогу, огороженную колючей проволокой. Среди спиралей виднелись полусъеденные трупы серых, их клевали стервятники. Сквозь дыры в зловещих черных тучах прорывались багровые солнечные лучи. На юге виднелись разрушенные башни Денвера, к которым под уклон вела трасса I-70.

Ворота оставшейся позади крепости опустились.

– Ну вот, детки мои, теперь мы остались одни, – проговорила Ханна.

Этан продолжал остро чувствовать присутствие сайфера. Это чувство проявлялось в легком покалывании на коже, в некоей тени, маячившей в сознании, и он понимал, что это такое, благодаря живущему в нем чуждому существу, понимающему это.

– За нами следят, – сказал он. – Какое-то устройство слежения сайферов. На большой высоте.

– Боже! – воскликнул Джефферсон и развернулся так, чтобы как можно лучше видеть лицо мальчишки. – Они что, преследуют нас?

– Пока просто следят. Устройство посылает сигналы, поэтому… рано или поздно они появятся.

– Что, и сайферы за тобой охотятся?

– Да, – ответил Этан. – Тот, который от нас ушел, наверное, связался со своим руководящим центром. Они тоже за мной охотятся, как и горгонцы. – Он изобразил на лице некое подобие улыбки. – Они не знают, что я такое, вот и пытаются это понять. Но… приятно думать, что они меня боятся.

– Они не дураки, – сказал Джефферсон. – А сам-то ты знаешь, что ты такое?

– Не до конца. Мне кажется, я… то есть то, что живет во мне… наверное, тоже какой-то воин. – Этан постучал себя пальцами по груди в районе сердца, где проступили буквы. – Сейчас я, можно сказать, облекаюсь в свою униформу, а это мое официальное назначение. И я… то есть оно, это существо… с каждым днем становится все сильнее. А может, и с каждым часом. Это значит… когда за мной придут, они пришлют лучших.

– Ну да, а для нас-то будет хуже некуда! – заскулил Джефферсон.

Он уже пожалел, что поехал; лучше бы остался в торговом центре, достал бы себе пушку или даже две, забился бы куда-нибудь в угол и ждал…

– Вы мне понадобитесь еще до того, как это случится, – сказал Этан. – Не знаю как, но у вас будет возможность мне помочь. Всем нам помочь. Что вы об этом думаете?

– Я вообще уже не знаю, что думать. Но зачем надо было брать с собой эту девчонку? – Джефферсон обернулся к Никки. – Ну? Рассказывай, что с тобой произошло.

– Просто хочу быть с Этаном. Я ему верю. Вот и все.

– Нет, я имею в виду твой глаз. Что с ним такое случилось?

– Ну-ка заткни свою пасть, Джерико, – наклонившись вперед, сказал Дейв, – или я заткну ее сам. Сколько хочешь еще зубов потерять?

– Случилась война, – с королевским достоинством в голосе сказала Никки. – Мне повезло, что я осталась жива.

– Повезло, – повторил Джефферсон и горько рассмеялся. – Ну да, нам всем очень повезло, разве нет?

– Повезло, что мы остались живы, повезло, что у нас есть возможность совершить что-то жизненно важное, – сказал Джей-Ди. – Я тоже Этану верю. А теперь и вправду было бы гораздо лучше, если бы вы хоть ненадолго заткнулись.

– Хорошая мысль, я хоть смогу сосредоточиться, а то сквозь эту чертову смотровую щелку дорогу почти не вижу, – промолвила Ханна. – То разбитый, то брошенный автомобиль. То и дело приходится тормозить, чтобы не врезаться. Так что крепче держитесь за поручни.

В самом деле, это была не езда, а мука. Этот участок федеральной трассы оказался буквально забит брошенным транспортом, здесь обнаружилось не менее пятидесяти легковых автомобилей, внедорожников и грузовиков. Некоторые сгорели и превратились в груду ржавого металла. Неподалеку от пересечения трассы с Западной Восьмидесятой авеню попалась воронка шириной футов в тридцать, она говорила о силе взрыва горгонского или сайферского боеприпаса, посеявшего панику и заставившего людей бросить машины и спасаться бегством. С обеих сторон бульвара все здания выгорели изнутри, некоторые рухнули, превратившись в кучи оплавленных, черных руин. Ханне пришлось несколько раз с неимоверными усилиями буквально протискиваться между автомобилями, царапинами вычеркивая некоторые имена на боках своего автобуса.

– Давай-давай, детка, давай же, – уговаривала она свой семьсот двенадцатый, когда приходилось направлять автобус прямо по очень опасной для шин россыпи битого стекла и кусков железа. Ей не раз приходило в голову, как, впрочем, и всем остальным в автобусе, что если лопнет парочка шин – их путешествие долго не продлится.

– Сейчас держитесь, будет жестко, – сказала Ханна, и ее семьсот двенадцатый стал медленно продираться между сожженным автобусом дальнего следования и перевернутым фургоном для перевозки мяса.

Они за что-то зацепились, ей пришлось сдать назад и попробовать еще раз. Раздался скрежет рвущегося металла, Джефферсон Джерико спрятал голову за спинку переднего сиденья и зажмурил глаза в тщетной попытке не слышать этого ужасного звука. Никки вцепилась в руку Этана с такой силой, что тому показалось, будто у него вот-вот сломается кость.

– Средняя школа Д’Ивлин^[12], – вдруг проговорил Этан: воспоминание вспышкой осветило его сознание. – Ну да, она здесь, в Денвере. Я в ней учился.

– Что-что? – переспросила Оливия.

– Я вспомнил, – сказал Этан. – Тот урок естествознания был в этой школе, Д’Ивлин. На этом уроке я собирался демонстрировать свою анатомическую куклу.

Этан сам толком не понимал, о чем он сейчас бормочет.

– Учителя звали мистер…

На языке вертится, а вспомнить – никак.

– А маму…

И тут никак не дается имя. Но кое-что все-таки вспомнилось.

– Мы жили в Лейквуде. В доме под номером… там было две восьмерки. Наш дом…

Он изо всех сил пытался вспомнить, а рвущийся металл продолжал скрежетать, автобус трясло, но Ханна упорно продвигала его вперед.

– На нашей улице был еще парк. Огромный такой парк, а в нем озеро. Кажется, он назывался… Белмар… да, парк Белмар. – Вспомнив название парка, мальчик радостно закивал. – А озеро… Каунтз. Я вспомнил. Раньше я там рыбачил.

Он заглянул Никки в лицо, и его охватила радость, на душе стало немного легче.

– Хоть немного, но все-таки вспомнил! – проговорил он почти со слезами на глазах. – Теперь я знаю, откуда я родом!

Отвратительный скрежет металла о металл прекратился. Ханна шумно вздохнула с облегчением.

– Кажется, прорвались! Черт побери, что тут творится! Дейв, знаки указывают, что скоро будет трасса I-70, но там все забито.

– Я так и думал. Но ты уж постарайся.

Этан мучительно пытался вспомнить что-нибудь еще из своей прошлой жизни, но вместе с тем сознавал, что живущий в нем чуждый элемент все время начеку и напряженно ищет следы присутствия врагов. Такое чувство, будто у него, Этана, в голове какой-то высокочувствительный локатор, способный за много миль вокруг обнаружить сигналы приближающегося противника. Он не только способен определить его наличие, но и мысленно увидеть сайферского разведчика: светящийся красный треугольник размерами раза в два поменьше автобуса, медленно кружащий на высоте атмосферной границы, его кроваво-багровый чувствительный глаз смотрит вниз, прямо на него, и просчитанные данные в огромных количествах расходятся по информационной сети сайферов. Они уже выслали за ним специальный отряд. И в свое время нанесут удар там, где для них будет удобнее, но в данный момент их близости он не ощущал. Не было рядом и горгонцев, хотя и они ни за что не откажутся от попыток захватить его. Это хорошо, что они его боятся, очень хорошо, они не станут нащупывать широту возможностей его средств поражения без того, чтобы не просчитать шансов на успех. Впрочем, они уже приближаются, и это сейчас всего лишь вопрос времени. А если они поймут, что он собой представляет и что собирается сделать… Нет, потихоньку ретироваться они не станут, а попытаются любыми имеющимися у них средствами его уничтожить.

– Въезд на трассу перекрыт, – объявила Ханна спустя еще какое-то время лавирования между завалами. – Не знаю, может, на следующем получится.

– Может, попробуешь поднять автобус в воздух, или слабо? – отчасти в шутку спросил Дейв у Этана.

Этан подумал. Возможно ли это? Ответ пришел сразу.

– Извините, нет, не могу. И мысленно переместить всех нас тоже не могу. Так что придется положиться на Ханну, она здесь главная.

– Спасибо тебе, звездный мальчик, – откликнулась она.

– Тогда ответь мне, Этан, на пару вопросов, – подал голос Джефферсон. – Если вы не против, конечно.

Последняя реплика была обращена к Дейву, который пожал плечами, как бы говоря проповеднику: мол, «можешь продолжать, только за языком следи».

– Значит, мы направляемся к горе, на которую, как тебе кажется, ты должен попасть, хотя и сам не знаешь зачем. Сначала ты был обыкновенным человеком, как все, но теперь и ты сам, и все остальные… мы знаем, что в тебе живет… нечто, не имеющее отношения ни к горгонцам, ни к сайферам, которые боятся тебя, потому что ты… или эта штуковина в тебе… способна их уничтожить, а они это понимают. До сих пор я все правильно изложил?

– Да.

– Прекрасно. Ты говоришь, эта сидящая в тебе сущность – воин. Откуда ты это знаешь?

– Просто чувствую. Нечто живущее во мне это объяснило, если так можно выразиться. Только… может быть… воин не в том смысле, как мы это понимаем.

– Лично я понимаю, что это весь из себя крутой отморозок, которого научили хорошо драться и побеждать на войне. А как еще это можно понимать?

– Можно и по-другому, – сказал Джей-Ди, который думал об этом с тех самых пор, как услышал это слово от Этана. – Это миротворец. Как те солдаты в голубых касках из Организации Объединенных Наций. Они тоже должны быть крутыми, но в войнах они не участвуют… Если им приходится воевать, то лишь затем, чтобы погасить конфликт.

Он кивнул в сторону Этана:

– Если Этан… если та сущность, которая поддерживает в Этане жизненные силы, когда по всем законам природы он давно должен был умереть… если она пытается погасить войну, то, я бы сказал, она… или он… впрочем, не важно… он как миротворец Вселенной. Как солдат армии миротворцев Галактических Объединенных Наций, вот что я хочу сказать.

Джей-Ди пожал плечами:

– Кто знает, может быть, эта война нарушила мировой порядок вещей, мировую гармонию в космическом масштабе. Может быть, горгонцы и сайферы воюют уже сотни или даже тысячи лет и где-то там, в этой космической Организации Объединенных Наций решили, что хватит, дело зашло слишком далеко. Поэтому… Почему этот миротворец выбрал мальчишку, а не взрослого мужчину? Лично я не знаю, да и кто это может знать? Может быть, он просто прекрасно подходит для него. Может быть, в личности Этана заложены такие качества, которые полезны этому солдату-миротворцу. Да что там, я же простой землянин… откуда мне знать ответы на эти загадки? Я ведь ничего не утверждаю… просто высказываю свое мнение, больше ничего.

– Господи, что за бред! – пробормотал Джефферсон.

Но вряд ли он думал, что все это действительно бред, он ведь и сам успел всякого навидаться. Мальчик с серебристым глазом пристально смотрел на него – наверное, снова читал его мысли, рылся в его памяти и видел, насколько он испорчен и трухляв изнутри.

– Ну и как эта сущность в тебя попала? – спросил Джефферсон. – Как она вообще попала сюда? Прилетела в летающей тарелке, что ли, или еще как-нибудь? И если она в самом деле желает прекратить войну, почему не привела с собой армию? И если она так много всего знает, почему просто не сказала, чего она от тебя хочет, что именно ты должен найти? Разве эта сущность не знает, что мы должны искать? Почему она не сказала тебе об этом прямым текстом?

– Может, она всего и не знает, – предположила Оливия, которая тоже размышляла над этим вопросом, а также над тем, почему это чуждый разум кормит Этана какими-то обрывками информации. – Может быть, у нее есть только некая общая идея, а подробностей она не знает наверняка. А еще, может быть… не хочет слишком перегружать Этана информацией, потому что у него как-никак разум мальчишеский. Вдобавок ограниченный, как и всякий человеческий разум. Вот поэтому процесс идет постепенно, эта сущность не нагружает его сразу.

– Не хочет травмировать, – вставил Дейв. – Ясно.

Этан молчал. В каком-то смысле ему было интересно слушать, что о нем говорят другие, но и немного неприятно. Вопросов было много, очень много, и Этан сомневался, что на все он получит ответы, – в этом Оливия была права. Ограниченный человеческий разум не способен до конца понять сущность этой чуждой силы, уразуметь, как она явилась сюда, почему избрала именно его, каким образом становится все могущественнее и крепче, ведь и он сам не мог понять, как извергается из него эта сила, чтобы вызвать землетрясение или разорвать на кусочки сайфера и горгонца. Просто когда у него – или у этой сущности в нем – возникает потребность в энергии, она тут как тут. От него не укрылось, что после последней стычки с пауками и солдатами сайферов у него болели и даже немного утратили подвижность суставы, словно он неожиданно состарился; выходит, человеческая плоть платит за это свою цену. Он уже даже сомневался, сможет ли и дальше владеть левой рукой, которая сыграла роль боевого орудия. Чуждая сила в его организме, конечно, обладает невероятной мощью, но человеческое тело по природе своей вещь слабая и быстро изнашивается. Однако если он мертв, а оживляет его лишь эта чуждая сущность… управляет этим образчиком анатомической куклы, вдыхает энергию в его сердце и легкие, регулирует кровяное давление, деятельность внутренних органов и все остальные системы, то по завершении миссии этого воина – если такое, конечно, возможно – его песенка спета, и ни один, даже самый искусный на свете, врач не сможет ничего изменить.

– Не думаю, что этой сущности нужна армия… но не сомневаюсь, что ей нужны люди, то есть мы.

– Мы? Как это? – спросил Джефферсон.

– Мы ей нужны, чтобы… – Этан замолчал, не зная, как получше выразить мысль. – Главное, чтобы нам было не наплевать, – продолжил он. – Я имею в виду – как людям. Мне кажется… она хочет прежде всего понять, желает ли кто-нибудь из нас хотя бы дать сдачи. Достаточно ли мы сильны, чтобы не сдаваться и идти до конца. Мне кажется, Дейв, именно поэтому я не получил информации о том, где находится Белая Обитель. Ей нужно было… и вообще ей необходимо… знать, что любой из нас достаточно неравнодушен, чтобы встать и драться, а не забиться куда-нибудь в нору и ждать смерти. Поэтому, если бы вы с Оливией в тот день не отправились искать карту… если бы вы сказали, что я просто чокнутый, а землетрясение и вода в бассейне ко мне не имеют никакого отношения, что все это случилось само по себе, и я не смог бы вас ни в чем убедить, не смог бы заставить поверить… очень может быть, эта сущность сочла бы, что нам и помогать не стоит. И просто ушла бы, исчезла отсюда, а я бы умер, и сайферы с горгонцами продолжали бы воевать, пока не уничтожили бы всю нашу Землю, потому что всем было на все наплевать.

Этан перевел взгляд на Оливию, потом на Джей-Ди, на Никки и снова на Дейва.

– Вот так я об этом думаю, – закончил он.

– Этот разговор не для моих дряхлых мозгов, джентльмены, – заметила Ханна. – Мое дело – крутить баранку. Довожу до вашего сведения, что вижу еще один въезд на трассу, он тоже похож на битком забитую стоянку, поэтому проехать по въездной и думать нечего. – Она крутанула руль и двинула автобус в другую сторону. – Ну ладно… копов поблизости не видать, так что попробуем по выездной.

Она все-таки выехала на трассу I-70 и погнала автобус по встречной полосе. Полоса же, ведущая на восток, оказалась практически уничтожена во время бомбардировки, которая привела к этому хаосу, – вероятнее всего, это произошло во время первого сражения, в результате которого вся центральная часть города была разрушена до основания. Здесь же остались всего лишь несколько разбитых легковушек и большой грузовой тягач с прицепом, который врезался в три другие разбитые машины и загорелся, но Ханне удалось объехать эту кучу искореженного металла. Больше всего ее беспокоили осколки стекла и острые куски металла на дороге, но служба уборки давно уже не работала, и ей ничего не оставалось, кроме как стиснуть зубы и отчаянно вертеть баранку, заставляя громоздкий автобус выписывать по дороге лихие пируэты.

Шоссе потихоньку пошло на подъем. По обеим сторонам вздымались отвесные скалы, а впереди маячили высокие горные вершины, настоящие великаны, рожденные миллионы лет назад и сейчас отчасти скрытые отвратительным желтым туманом. Интересно, подумал Этан, сколько времени прожила на свете таящаяся в его организме сущность, где и как родилась, что она видела, казались ли эти Скалистые горы совсем крохотными в очах Божьих, когда эта сущность появилась на свет, и что для нее значит жизнь. Судя по тому, что он увидел, это существо одинокое, одно из немногочисленной или вымирающей расы, но превыше всего оно ставит исполнение своего долга. Вот в чем этот представитель чужого мира видит истину и смысл своего существования. Этану это было так же ясно, как если бы тот сидел с ним рядом и сам говорил ему следующее: бессмысленность войн понимают все, но с этим никогда не согласятся те, кто обожествляет власть. Гордыня, высокомерие и глупость – наихудшие черты, присущие не только представителям рода человеческого, эти свойства встречаются во всех многочисленных мирах и галактиках как цена, которую платят за уважение и почет, за признание своих заслуг, за то, что твою цивилизацию считают лучше других, или просто за неутолимое желание покорять и властвовать. Этан чувствовал, какая печаль, какая тяжесть обременяет, если можно так выразиться, сердце и разум этого существа – скоро это станет и его сердцем и разумом, – ведь оно понимает, что вступило в неравную битву и его борьба безнадежна. И все же здесь, именно здесь, на границе миров (этот юный мир человечества, наверное, мало что значит в общем развитии Галактики настолько старой, что время для нее – понятие бессмысленное), нужно твердо сказать «нет» всем нынешним и грядущим полководцам, собирающим воинов, оружие и боевые корабли, чтобы нести другим разрушения и неисчислимые бедствия.

Это слово может оказаться тщетным, но в нем заключается долг пребывающего в нем существа, чтобы дать понять всем: я блюститель и страж этой части Вселенной. Я постарел задолго до того, как ваша цивилизация пустила корни в трясину бытия или была сотворена машиной. Если вы отвергаете мир и требуете от других удовлетворения под страхом уничтожения, тогда готовьтесь к тому, чтобы самим расплатиться за ужас, который вы сотворили.

Этан чувствовал, что высоко, зависший на самой кромке земной атмосферы, за ними неотступно следит разведчик. Этот глаз сайферов неотрывно смотрит именно на него.

А там явятся и они сами. Торопиться не будут, выберут удобное место и время и попытаются его сцапать… хотя он, конечно, понимал, что долго ждать не придется.

А что горгонцы?

Тоже уже небось на подходе. И все, чем они не смогут овладеть, постараются изолировать или просто уничтожить.

Нет, он не подвергнется вивисекции на столе у каких-нибудь рептилий или роботов, как и его друзья на этой находящейся под ударом планете.

Я буду…

– Готов, – проговорил Этан.

Никки не поняла и переспросила, но он пожал плечами и ответил, что это просто мысли вслух, случайно вырвалось. Улыбнувшись, он сжал ей руку и подумал, что никакие сайферы или горгонцы больше не принесут вреда этим существам, которые уже так много страдали. Впереди великая битва, он чувствовал, как собираются в кулак страшные силы противника, так что им тоже надо оставаться начеку.

Автобус продолжал двигаться по встречному полотну скоростной трассы, которая все круче поднималась навстречу громадам горных вершин. И мальчик с серебристым глазом уже понимал, что теперь он уже скорее не человек на этой земле, а пришелец, и, размышляя о своей судьбе и предназначении, думал о том, что бы сказала его мать, если бы увидела его сейчас.

Глава 24

Молния ударила совсем близко, и ослепительно-синяя вспышка ярко осветила салон, а последовавший за ней удар грома потряс автобус до самых его ржавых болтов.

– Прекрасная ночь, самое время прокатиться куда-нибудь в горы, – глухо проворчал Джефферсон Джерико.

Никто не откликнулся. Ханна пристально вглядывалась через свое смотровое окошечко вперед, в бегущую под колеса дорогу, остальные погрузились в свои думы или напряженно ждали окончательного разгула стихии, и им явно было не до разговоров. Джефферсон передернул плечами – а что еще он мог поделать в этих обстоятельствах? Теперь он уже считал, что здесь, под защитой Этана, ему лучше, чем было бы в торговом центре. Вмонтированный в затылок крохотный аппарат больше не беспокоил жгучими уколами, и ему казалось, что теперь – или хотя бы в данный момент – он находится вне ее досягаемости, и это главное, а небольшая гроза – сущие пустяки. И все же… вон как туго приходится Ханне сейчас, автобус ползет по шоссе со скоростью всего миль пятнадцать в час, ехать быстрее мешает густой желтый туман, в который они окунулись на большой высоте, где с одной стороны дороги теснятся островерхие скалы, а с другой, за дорожными ограждениями, скрываются бездонные пропасти, способные без следа поглотить и простого человека, и этого звездного мальчишку.

– Послушай, Этан! – окликнул он сидящего позади парня.

– Да? – отозвался тот.

Этан был занят тем, что мысленно наблюдал за сайферским разведчиком, который продолжал фиксировать его местоположение, невзирая на то что на границе космического пространства большие корабли обеих сторон вели боевые действия.

– Эта гроза естественного происхождения? Или их рук дело?

– Естественного, – ответил Этан. – Просто их боевые действия нарушили прежний баланс атмосферных процессов. И интенсивность всех бурь и гроз теперь во много раз возросла.

«Интенсивность… возросла, – подумал Джефферсон. – Дети так не говорят. Так выражается тот… то засевшее в нем чуждое существо. Откуда оно знает наш язык? Наверное, просто читает мысли мальчишки, – решил он. – Чуждое существо, прилетевшее к нам без всякого звездолета, вошло в тело мертвого… Звучит фантастически. Впрочем, не более фантастически, чем… Она. Или Муравьиная ферма. Или Микроскопические луга».

Про Берта Рэткоффа он старался думать как можно меньше. А тут вдруг вспомнил, как тот однажды сказал: «Мне кажется, что меня выпотрошили и напихали внутрь чего-то другого».

«Бедный, тупой придурок», – подумал Джефферсон. Рэткофф, скорее всего, и сам не знал, что с ним сделали, а сейчас для него этот кошмар позади, так что… да, у него теперь все хорошо.

Джефферсон поскреб бороду. Руки его были свободны. Несколько часов назад между ним и Дейвом произошел разговор.

– Послушай, мне надо пописать. Хочешь, чтобы я надул прямо здесь, или на минутку остановишь автобус?

– Неплохая мысль, – откликнулась Ханна. – Мне тоже надо сходить. Почему не остановиться, пока есть возможность, да и остальные, думаю, тоже не прочь размяться.

И Джефферсон сказал Дейву:

– Может, снимешь наручники? Или подержишь мне сам?

Один за другим они подходили к обрыву и видели лежащие среди сгоревших деревьев внизу обломки разбившегося реактивного истребителя Военно-воздушных сил Соединенных Штатов.

От очередной вспышки молнии Джефферсон вздрогнул – она ударила совсем близко. Погода здесь, высоко в горах, совсем взбесилась. Он старался поменьше думать и про Регину, и про людей на Муравьиной ферме. Им он уже ничем не мог помочь. Наверное, они все погибли, тела их вышвырнули в космическое пространство или просто бросили там, где они встретили смерть. Интересно, что лучше? Ему очень хотелось бы получить хоть маленькую возможность помириться с Региной, растолковать ей все, чтобы она поняла: ведь он человек непростой, одаренный талантами, от таких людей бессмысленно ждать, чтобы они жили как все люди, эти глупые бараны, быдло. Нет, он не такой, как все, он должен иметь свое тепленькое место под солнцем, должен брать от жизни все, что ему нужно, такой уж он уродился, и этого не изменить. Но увы… слишком поздно. Может быть, тот самый день, когда она чуть не выстрелила ему в затылок, для объяснений был самым подходящим, думал он. И он не сидел бы сейчас в этом автобусе, слушая рев нарастающей бури, страдая от проклятого зуда в заросших бородой щеках, вместе с этим непонятным мальчишкой, который ведет их бог знает куда. Он надеялся, что Регина умерла быстро. Прекрасная была женщина, просто не понимала, что дарами, которыми он обладал, надо пользоваться. Он надеялся, что, когда ее выбросили в безвоздушное пространство, она умерла мгновенно, ведь он по-своему любил ее. Способен ли он прослезиться при мысли о ее кончине? Этого он не знал, да и думать о ней долго не собирался; в конце концов, если она мертва, то, как и Берт Рэткофф, сейчас пребывает в лучшем мире, а вот он все еще здесь и в полном дерьме.

Здесь, ребята, радуги не увидеть даже после проливного дождя. Что ж, едем дальше… да, здесь смотреть не на что.

Сидя сзади, в нескольких сиденьях от Джефферсона Джерико, Этан чувствовал, что с ним происходит что-то странное. Словно он начинает смотреть на себя и свою жизнь со стороны. Он заметил, что у него меняется речь, он больше не говорит и не думает так, как говорит и думает обыкновенный земной мальчишка. Может быть, на самом деле это случилось раньше, еще когда все только началось. Впрочем, сейчас это кажется очень странным, ведь он понимает, что в нем происходят поистине грандиозные перемены. И ничего с этим поделать нельзя, и это только к лучшему, но… грандиозные перемены для него, для мальчика, называющего себя Этаном Гейнсом, означают смерть, и, когда это существо в нем – этот миротворец – совершит все, что он должен совершить, с Этаном Гейнсом будет покончено. Не обращая внимания на яркие вспышки молний и оглушительный треск грома за окном автобуса, Этан постарался вспомнить подробности того дня в школе, 3 апреля, когда утром в небе послышались сильные удары, объявившие о появлении горгонцев, – как раз в эту минуту он ждал своей очереди выходить с анатомической куклой к доске и выступать с докладом перед всем классом. Подробности случившегося он всегда помнил довольно плохо, а теперь и вообще они утонули в тумане беспамятства и стали фактически недосягаемыми. Он изо всех сил пытался цепляться за воспоминания об утре того дня, о своей темноволосой матери, накануне вечером заглянувшей к нему в комнату, но они ускользали. А отец… помнил ли он отца вообще? Похоже, отец ушел от них задолго до этих событий. Мальчик совсем не помнил ни ссор, ни криков, ни ругани, которые всегда предшествуют тому, что взрослые называют разводом. Осталось только чувство, что отец ушел от них много лет назад, а его мать так и не нашла себе нового мужа. Она решила посвятить свою жизнь сыну и, несмотря ни на какие трудности, старалась, чтобы он был счастлив. И разве можно требовать от нее чего-то большего?

По мере того как крепло чуждое существо в нем, а его собственная личность – личность простого земного мальчика – продолжала исчезать, Этан вдруг поймал себя на том, что пытается сопротивляться этому процессу, понимая однако, что это равносильно тому, чтобы после тяжкого трудового дня продолжать бодрствовать и бороться с желанием поскорее уснуть. Рано или поздно все равно придется уступить, природа возьмет свое, и не важно, насколько упорно он станет сопротивляться сну. Это сопротивление не только бесполезно, но и вредно. Миротворец должен исполнить свою работу. Это тело для него – лишь орудие. Миротворец воскресил его из мертвых, он же поддерживает в нем жизнь, но мальчик, называющий себя Этаном Гейнсом, в огромном космосе – лишь крохотная песчинка. Он лишь средство к достижению цели – Этан понимает это и принимает правила игры. Не без некоторой грусти, конечно, ведь он еще как-никак человек, ему будет грустно расставаться с жизнью, и не важно, какой она у него была.

Присутствие в его организме чужеродной сущности имело и свои странные, но положительные стороны. Он не только обрел способность внутренним взором следить за сайферским разведчиком и ощущать на себе тепло его глаза или знать, далеко или близко находятся горгонские или сайферские войска и боевые корабли, но и мог чувствовать присутствие затаившихся, сбившихся в кучу людей в маленьких городках, мимо которых они проезжали, или укрывшихся в горах вдоль дорог, расположенных подальше от трассы I-70. Видя крыши домов или колокольни церквушек, он мог в считаные секунды определить, прячутся ли там люди. Это всегда происходило в центре поселения, где выживать можно только вместе, а изоляция означала неминуемую смерть. Его миротворец с большим уважением относился к этим людям, сумевшим продержаться гораздо дольше, чем можно было бы ожидать в таких неимоверно тяжелых условиях. Миротворец не прочь был остановиться и сделать так, чтобы у этих измученных и оборванных людей было вдоволь пищи и воды, но сейчас перед ним стояла более важная задача. Этан понимал, что сейчас все решает время… им надо как можно скорей добраться до Белой Обители, хотя, возможно, даже сам миротворец до конца не знает почему.

Большинство видимых с автострады городишек, мимо которых они проезжали, выглядели холодными и безжизненными. Мальчику казалось, что от них несет смрадом насилия, когда из-за куска хлеба или удобного места, где можно укрыться, человек готов убить кого угодно. Или же вонью гниющей плоти серых, прячущихся по подвалам или по каким-нибудь темным сырым берлогам.

Сидящая рядом с Этаном Никки ерзала в кресле, не в силах оправиться от испуга после очередной вспышки молнии и удара грома. За окном ничего не было видно, и казалось, что весь мир поглотила кромешная тьма. Она снова взяла Этана за руку. Прошло то время, когда она страшно боялась его и даже хотела сказать Оливии, что его надо ссадить с автобуса и оставить одного. Теперь это воспоминание жгло ее стыдом. Тогда она сильно опасалась, что он – сменивший личину горгонец или сайфер, но теперь девушка понимала, что он такой же, как и она, человек, хотя и не совсем такой: он был человеком, а сейчас трудится вместе с каким-то другим пришельцем, который пытается прекратить войну. Но все это настолько выше ее понимания, что от мыслей на эту тему у нее голова идет кругом. Все равно что смотришь на звездное небо и пытаешься представить себе всю бесконечную Вселенную. Ей бы думать о том, что попроще, – скажем, какую выбрать следующую татуировку, сходить ли субботним вечерком на соревнования по боул-о-раме; ей нравилось заигрывать с горячими парнями, она могла хлебнуть пивка или тайком забить косячок с подругами Келли, Ритой и Шармейн, которых, скорее всего, уже нет в живых. Если с ними не случилось чего похуже.

Никки очень тосковала по своим родным. Кто бы мог подумать, что ей будет так не хватать матери с ее резким, сварливым голосом, которая пилила ее по каждому пустяку, отца, вечно сидящего в мягком кресле с пивом в руке, прилипнув глазами к плоскому пятидесятидвухдюймовому экрану телевизора, на котором показывают футбол? Ее раздражительной сестры с ее «изящными» приемами подставлять ее под горячую руку герцога или герцогини Нет, как они звали родителей. Она все равно скучала по ним, потому что они были одной крови и ближе их у нее никого не было, а теперь они покинули этот мир, и никто – ни один человек на свете – не заслуживал такой смерти.

– Да, не заслуживал, – тихо сказал Этан.

Никки ничего не сказала в ответ. Сначала она подумала, что последние слова произнесла вслух, но потом поняла, что нет, она молчала; давно ли он читает ее мысли? Теперь она…

– Не очень давно, – сказал он. – Не волнуйся, я не так часто этим занимаюсь. Это всегда происходит случайно.

Никки отдернула руку, и он не удерживал ее. Он все понимал. Личные мысли – дело святое, за ними шпионить нельзя, и способность читать чужие мысли – не самая приятная сторона миротворца. «Вот почему ты живешь один, – мысленно обратился к нему Этан. – Это отпугивает от тебя всех остальных».

И к нему тут же пришел ответ, который прозвучал в сознании его же собственным голосом, но несколько измененным, как будто немного более взрослым, печальным и таинственным: «Хотелось бы мне, чтобы все было так просто».

Дождь усилился – и вдруг полил как из ведра. Это был даже не ливень, а настоящий потоп.

Ханна включила дворники и поняла, что намерения военных по защите и укреплению автобуса были, конечно, добрые, но это явно не их профиль. Движок стонал жалобно, словно живой человек, у которого страшно болит зуб, и дворники просто не успевали очищать стекло.

– Черт побери, – прорычала Ханна, – я ничего впереди не вижу! Надо остановиться и переждать!

Перечить ей никто не посмел; она нажала на педаль тормоза, и автобус остановился. Ханна выключила двигатель, обратив внимание на то, что из-за излишнего веса автобуса и необходимости преодолевать подъем они расходовали один галлон топлива на шесть миль.

– Зажгите-ка кто-нибудь пару ламп, – велела она. – Побережем аккумуляторы.

Дейв встал, направился в заднюю часть автобуса, где в ящиках хранились керосиновые лампы, достал и зажигалкой засветил две из них. Принес в переднюю часть и установил так, чтобы всем было удобнее, а Ханна выключила лампочки внутреннего освещения. Дождь отчаянно барабанил по крыше, этот звук действовал всем на нервы. Дейв вернулся на свое место и вытянул ноги в проход.

– По моим прикидкам мы сейчас где-то милях в семидесяти от поворота на трассу сто девяносто один.

По этой дороге в штате Юта они должны добраться до Белой Обители. От трассы I-70 около сотни миль.

– А ты как считаешь? – спросил он Ханну.

– Думаю, где-то так, – отозвалась она и, встав, сладко потянулась. – Скоро нам снова понадобится горючее.

– Хорошо. – Дейв отнюдь не питал иллюзий, что они доберутся до Белой Обители с полным баком в пятьдесят галлонов. – Небось осталось около четверти бака?

– Чуть поменьше.

– Ладно…

Дейв выглянул в ближайшее окно и увидел лишь поливаемую дождем тьму. Здесь они беззащитны перед любым таящимся в ночи врагом, но под таким сильным ливнем ехать действительно не представлялось возможным.

– Ну как ты? – спросил он Оливию.

– Бывало и лучше. Да нет, шучу, все в порядке.

– А ты, Джей-Ди? Держишься?

Джон Дуглас догадывался, что Дейв собирается задать и ему этот вопрос; положа руку на сердце, держаться-то он, конечно, держался, но отнюдь не блестяще. Страшно болели кости. Суставы, казалось, пылают в огне. Это началось еще рано утром как короткие приступы острой боли то здесь, то там, и в течение дня они становились все дольше. Сначала он не придавал этому большого значения: возраст, подустал малость, переживания, то да се… но теперь уже опасался, что дело гораздо серьезнее. В правой ноге что-то стреляло, и это не имело отношения к растяжению связок в щиколотке.

– Что-то не очень… – ответил он. – Ну-ка поднеси лампу поближе.

Дейв послушался. Джей-Ди поймал на себе пристальный взгляд Этана. «Мальчишка уже знает, – подумал он. – Как и я тоже, я ведь своими глазами видел, как это начинается». Джей-Ди задрал штанину и посмотрел на поврежденную щиколотку.

На тощей икре виднелось большое неровное серое пятно. Дюймов восьми в длину и четырех в ширину. Оно немного припухло и напоминало келоидный рубец.

Никто не проронил ни слова.

Джей-Ди встал.

– Сейчас я сниму рубаху, – сказал он тихим, спокойным голосом, хотя сердце его стучало так, что могло пробить грудную клетку. – Давайте-ка проверим грудь и спину.

Грудь оказалась чистой. Но когда он повернулся к ним спиной и услышал, как Оливия шумно перевела дух, то все сразу понял.

– Одно или много? – спросил он.

Ответ он получил не сразу.

– Только одно, – услышал он голос Дейва.

– Большое?

– Думаю… где-то дюймов двенадцать или тринадцать. И шириной дюймов десять. Как раз почти между лопатками.

Джей-Ди то ли что-то пробурчал, то ли крякнул, то ли тихонько выругался. Он и сам толком не понял, что это было. Дождь поливал напропалую, и это страшно его изводило. Кружилась голова, во всем теле он остро чувствовал покалывающую боль.

– Думаю, штаны снимать не обязательно, – попытался он пошутить, но у него это вышло плохо.

Он снова надел рубашку, застегнул ее на удивление твердыми руками и аккуратно заправил в штаны.

– Спасибо, Дейв, – наконец сказал он. – Можешь поставить лампу на место.

– В чем дело? – встревоженно спросил Джефферсон. – Что это у него на спине?

– Заткнись, – сказал ему Дейв. – Тебе слова никто не давал.

– Ммм… ну… мне кажется, я тоже имею право…

– Я сказал, заткнись, падла! – заорал Дейв, и не успел никто остановить его, как он бросился на Джефферсона Джерико.

Оливия с Ханной попытались преградить ему путь, но Дейв уже схватил проповедника за грязную футболку и затряс его – так бешеная собака мотает окровавленную кость. На мгновение всем показалось, что Дейв сейчас заедет Джефферсону по морде лампой, которую держал в руке.

– Заткнись, заткнись, заткнись! – орал Дейв.

Джефферсон съежился на сиденье, вправду решив, что тот сошел с ума; обе женщины пытались оттащить Дейва. И, перекрывая его крики и шум дождя, раздался голос Джей-Ди:

– Он ни в чем не виноват. Никто не виноват. Отпусти его, Дейв. Хватит тебе, отпусти его.

Но Дейв не отпускал, хотя трясти Джефферсона, как погремушку, все-таки перестал.

– Да отпусти же ты его, – повторил Джей-Ди с такой мрачной категоричностью, что Дейв разжал пальцы, выпуская рубашку Джефферсона, и сделал шаг назад.

– За что? – спросил он.

Этот вопрос не был обращен ни к кому из находящихся в автобусе, поскольку никто из них не мог на него ответить. Он был обращен скорее к Богу или к всемогущему року, словом, к тому, кто бросает кости в этой безумной игре под названием «жизнь». Этан видел серые пятна на ноге и спине Джей-Ди так же отчетливо, как и все остальные, и понимал, что это означает. Они выглядели так, словно в этих местах кровь перестала циркулировать и ткани здесь уже отмирали. Необратимые изменения начались, рождался новый серый человек.

– Ну что ж, – смиренно вздохнув, сказал Джей-Ди; не в силах смотреть своим товарищам в глаза, он уставился в пол. – Друзья мои… мне кажется, я не смогу закончить это путешествие вместе с вами.

– Сделай же что-нибудь!

Дейв выпалил этот приказ, глядя на Этана, а тот отрешенно смотрел на него и не знал, что ответить.

– Да-да, – продолжал Дейв, – ты! Повелитель Вселенной, или как там еще тебя называть, черт бы тебя побрал! – Глаза Дейва потемнели, а губы тряслись от бессильной злости. – Исцели его. Вылечи. Один хрен. Он не должен стать одним из этих.

Все смотрели теперь на Этана, который всей душой сочувствовал их безграничному страданию. Джон Дуглас был для Дейва, Оливии, для Ханны и Никки гораздо больше чем друг, он был близок им всем не меньше, чем близкие родственники, которых они потеряли. Он был для них верным спутником в этом странствии по ландшафтам отчаяния, он всегда оказывался рядом, когда они в нем нуждались. Для них эта минута была просто непереносима, сердца их разрывались от горя, потому что они всем сердцем любили его. И понимали… понимали…

– Он не может ничего исправить, – сказал Джей-Ди, поднимая глаза на Дейва. – Не надо перекладывать все на него.

– Но он же оттуда, – последовал ответ, словно это в самом деле являлось ответом. – Если он может вызвать землетрясение, убивать этих монстров силой мысли… значит он может тебя вылечить. Разве не так, а, Этан?

Последние слова прозвучали как отчаянная мольба, что для такого твердокаменного человека, как Дейв Маккейн, можно было считать подвигом.

И ответ Этана стал ответом, который он получил, когда задал вопрос самому себе: «Можешь ли ты это сделать? Нет, не можешь». Но ему не пришлось произносить его вслух – за него ответил Джон Дуглас:

– Нет, Дейв, он не может этого сделать. Господи… как бы я хотел, чтобы он смог. Но если бы мог… тогда помог бы и тем трем нашим товарищам, которых мне пришлось…

Он секунду молчал, пытаясь успокоиться. Дождь продолжал барабанить по крыше автобуса, в горах метались вспышки молний.

– …пришлось оставить там, – закончил доктор. – И больше не просите его об этом. Он здесь у нас совсем для других дел.

Дейв уже открыл рот, чтобы возразить, собираясь переть напролом, как бык, который иной дороги не знает, но перевел взгляд с Этана на Джей-Ди и обратно… И понял, что чуждое существо, конечно, может творить чудеса, явиться на эту планету верхом на световом луче или через какой-нибудь портал из иного измерения, может воскресить земного мальчишку из мертвых или из полумертвых, заставить его снова дышать и управлять им, как куклой, дергая за галактические ниточки, чтобы он решил нужную задачу, может почуять под землей свежую воду или вызвать землетрясение, а также проделывать много других трюков, настолько превосходящих пределы человеческого разума, что технологические достижения и научные чудеса человека кажутся убогими детскими игрушками… Но вот спасти доктора Джона Дугласа, не дать ему превратиться в серого оно не способно. «И больше не просите его об этом, – сказал обреченный, – потому что он здесь у нас совсем для других дел…»

– Я хочу, чтобы ты хотя бы попробовал, – сказал Дейв, горящими глазами глядя на Этана. – Очень прошу тебя, попробуй. Исцели его. Не дай ему превратиться в одну из этих тварей.

Этан не знал, что ему на это ответить, но тут вдруг заговорил сам миротворец.

Мальчик снова услышал собственный голос, только интонация была чуть-чуть иная, в нем чувствовался иной жизненный опыт, иное знание, и в этот момент Этан сам стал слушателем.

– Я не знаю, как ты заразился, но доктор прав. Раз уж… так скажем, подхватил… остановить процесс невозможно. Средств для исцеления нет.

– Что… выходит, уничтожать живое ты можешь, а создавать не способен?

Дейв полностью отдавал себе отчет, с кем именно он сейчас разговаривает.

– Ты же засел в организме мертвого мальчишки! Ты же поднял его из мертвых, разве не так? – дуплетом выстрелил он.

– Он был не совсем мертвый, – ответил миротворец. – Его воля к жизни, его молодость и сила духа вполне подходили для моей цели.

– Ладно, проехали. А сам-то ты кто, дух, что ли, или еще что-нибудь?

– Я – сущность, которой вашим умом не постичь. Чтобы действовать, мне понадобилось существо из плоти и крови, и я воспользовался этой возможностью. Я знал, что пункт нашего назначения близок. Знать больше, чем это, для вашего разума вредно, это за пределами вашего понимания.

– Целиком и полностью согласен, – сказал Джей-Ди. – Я считаю, что мы как вид по сравнению с вами менее разумные существа.

– Оливия тоже права, – последовал отклик. – Всего я действительно не знаю и способен допускать ошибки. Я знаю, что на этой горе… вернее, в этой горе находится нечто весьма для вас важное, но что это такое – мне неизвестно. Мне также неизвестно, почему это имеет для вас столь жизненное значение. Но мне известно, что это действительно так.

– Ты говоришь, в горе? – задал вопрос Джефферсон. – Как это?

– Именно так, как я сказал. Нечто, что находится внутри горы. Вы все узнаете, когда доберетесь.

Миротворец обратил глаза – один синий, другой серебристый – к Джону Дугласу.

– Мне очень жаль, Джей-Ди, – сказал он с глубокой печалью в голосе. – Я не могу предотвратить то, что с тобой должно случиться.

Доктор кивнул. Грянул раскат грома, и с такой силой, что автобус задрожал от этого низкого рокота. Дождь продолжал поливать крышу и хлестать в окна. Чувствуя, как усугубляется его состояние, Джей-Ди понял – он не сомневался, что то же самое поняли и Оливия с Дейвом, – что уже к утру он будет страдать от мучительных болей, вызванных прогрессирующими изменениями в костном составе и всей телесной структуре его организма. Потом изменения пойдут быстрее, все человеческое в организме будет побеждено, патологические перемены возьмут свое, строение тела исказится до неузнаваемости, и человек превратится в отвратительное чудовище. Все это произойдет за два, самое большее за три дня, проведенные в страшных мучениях. Джей-Ди сам наблюдал такое превращение в Пантер-Ридже, в первый раз это была двенадцатилетняя девочка; и когда у нее стала отрастать еще одна голова, отец просто пристрелил ее. Для себя он такой участи не потерпит. Пришло время прогуляться под дождем.

– Черт побери!.. – тихо сказал он.

Он прошел через столько испытаний – впрочем, и все остальные, конечно, – и сейчас чувствовал себя обманутым: неужели он так и не сможет своими глазами увидеть, что скрывает для миротворца Белая Обитель? Можно, конечно, подождать, пока он еще не совсем потерял человеческий облик… но нет, сейчас, пока он еще способен ходить как человек… то есть ковылять как человек… он должен выйти из автобуса и… отправиться к Деборе.

– Меняю «беретту» на гранату из ящика, – сказал он.

– Не торопись, не надо это делать прямо сейчас, – проговорила Оливия. – Нет, Джей-Ди. Прошу тебя. Только не сейчас.

– Помолчи, – мягко отозвался он. – Я не уверен, существует ли вообще подходящее время для таких вещей. Но… Боже мой… я своими руками отнял жизнь у тех троих в Пантер-Ридже, потому что мне нечего было им больше предложить. Я принял это решение сам, их мнения не спрашивал… а теперь вот надо сделать это с собой.

– Прошу тебя, – повторила Оливия, хотя понимала, что больше ей сказать нечего.

– Боже милостивый! – сказала Ханна. – Подождал бы хоть, пока кончится дождь, старый дурак!

Джей-Ди не мог не ответить на это улыбкой и криво усмехнулся. Боль уже начала терзать его, мышцы сводило судорогой. Он вспомнил, что та девчушка к исходу первого дня уже не могла встать, а ему захотелось понаблюдать за ней где-нибудь в безопасном месте, чтобы выяснить, что с ней происходит, и отец ее дал на это согласие. Ее посадили на цепь в охраняемом помещении в подвале, и доктор наблюдал, как прогрессировали изменения в ее организме, делая пометки в блокноте. Выглядело, конечно, варварски и бесчеловечно, словно в какой-нибудь средневековой темнице, но ему было важно получить данные о том, как происходит разрушение и перестройка структуры костей и рост новых и в высшей степени странных образований плоти.

Он отдавал себе отчет и об ощущении жжения и острой колющей боли в спине, в левой икре и в задней части левого бедра. Серая ткань в этих местах росла, проникая все глубже в плоть.

– Ну так что, даешь мне гранату? – спросил он.

– А если скажу «нет»?

– Я отвечу, что обойдусь и пистолетом, но вам он еще может понадобиться, а граната как раз для такого случая подходит. А еще…

Внутри у него что-то оборвалось – может быть, что-то с сердцем, хотя оно у него и так небось похоже на экспонат из лаборатории Франкенштейна. Ему понадобилась секунда, чтобы собраться с духом и соблюсти все приличия.

– А еще, – продолжил он, – я хочу уйти, помня обо всех вас и помня о том, кто я такой. Я не знаю, когда начнет пропадать память и какие мысли у меня останутся. Я не знаю, что в таких случаях происходит с мозгом. Когда начнутся серьезные изменения, я, может быть, вообще не смогу мыслить, останутся только животные инстинкты голода и выживания… и одному из вас придется меня убить, как и мне приходилось убивать других. И кто же из вас согласится выполнить эту необходимую работу?

– Если сейчас вякнешь хоть одно слово, – обратился Дейв к Джефферсону, – клянусь Богом, я убью тебя и выброшу твой труп на дорогу.

– Но я же ничего не говорю! Вы слышали, чтобы я сказал хоть слово?

Дейв пропустил его слова мимо ушей.

– Я это сделаю, когда придет время, – сказал он, глядя на доктора. – Но еще не время.

– Тогда, может быть, завтра? – печально улыбнулся Джей-Ди.

Он подумал, что в свете керосиновой лампы его старое, исхудавшее, бледное и изможденное лицо, наверное, похоже на лицо призрака.

– Между восемью утра и полуднем?

Он кивнул в сторону миротворца:

– Бог даст, он доставит вас в нужное место. А я выйду из автобуса здесь.

– Господи… – сказал Дейв. А что еще мог он сказать?

– Дай мне гранату. Дейв, я что, умолять тебя должен?

Дейв все еще колебался, но уже понял, что предложенный обмен сделать придется. И это будет с их стороны актом милосердия. Он взял «беретту» и отдал гранату. Джей-Ди стал разглядывать ее, желая убедиться, что обращаться с ней легко и просто, как он и надеялся. Дождь все не утихал; в последние дни погода везде стояла дождливая.

– Я пойду прогуляюсь с тобой, – сказал Дейв.

– Нет, не пойдешь. Нам не стоит гулять вдвоем.

– Я пойду.

Это сказал миротворец, и голос его прозвучал твердо и решительно.

– Ну хорошо, – ответил Джей-Ди после секундного размышления; может быть, мелькнула в голове мысль: мальчишка поможет, если кто-нибудь бросится из темноты до того, как он выдернет чеку. – Только недолго. С этим делом тянуть нечего.

Оливия уже плакала. Она обняла Джона Дугласа, он тоже обнял ее и попросил унять слезы, но они все не унимались. И тогда он сказал, что всегда гордился знакомством и дружбой с ней, а также с Дейвом и Ханной, и с Никки тоже, и что она и Дейв оказалась правы насчет Этана, и хорошо, что они не послушались его научных возражений, потому что реальность глубже любой науки, которую им долбили в школе. И теперь, если существо, что пребывает в теле Этана, сможет прекратить эту войну, для Земли это будет еще один данный ей звездами или непостижимыми для человеческого рассудка силами шанс.

– Значит, так тому и быть, – подытожил Джей-Ди.

Он пожал руку Дейву, но Дейв притянул его к себе и обнял, Ханна и Никки со слезами на глазах проговорили прощальные слова, а Джефферсон Джерико смотрел на них со своего сиденья и понимал, что одно сказанное им слово будет означать для него смертный приговор: гнев Дейва висит над ним, как дамоклов меч.

Миротворец с фонарем в руке подошел и встал рядом с Джей-Ди, а из глаз его, словно из затуманенного окна, выглядывал мальчик, которого знали под именем Этан. Был, конечно, момент испуга, когда его сменил тот, другой, но это мгновение быстро миновало, и теперь… он ощущал не страх, а покой и умиротворение.

Он вдруг вспомнил имя своей матери. Ее звали Нэнси, а коротко – Нэн. Но как же звали его самого?

Еще он вспомнил тот урок естествознания 3 апреля, как раз перед тем, как в класс вошла потрясенная миссис Бергсон из администрации школы и сообщила мистеру Новотны, что «деток» – именно так она выразилась – сегодня отпустят домой пораньше. «Что-то случилось, – сказала она мистеру Новотны. – Об этом говорят по всем новостям, везде, на всех каналах. Случилось что-то серьезное, и деток отпустят пораньше».

Выступление Этана перед классом с анатомической куклой было прервано как раз на том месте, когда он рассказывал о мозге, и он сильно разозлился, но и испугался тоже, потому что голос у миссис Бергсон дрожал и вообще она выглядела страшно напуганной.

– Я открою дверь сам, – сказал Ханне Джей-Ди.

Дверь открылась; затем он посмотрел на всех полными слез глазами.

– Чего мы только не пережили с вами вместе… а сейчас я просто прогуляюсь по парку. Удачи вам всем, и да хранит вас Бог. – Он сдержанно улыбнулся. – Вы настоящие герои, и я горжусь вами.

Опираясь на свою железную трость, он спустился по ступенькам на землю, и на него всей своей силой обрушился ливень. За ним спустился миротворец, направив луч фонарика на дорогу перед Джей-Ди, чтобы тому видно было, куда идти. Они двинулись вперед, и в какой-то момент, когда они продвигались в бушующей тьме по скоростной трассе I-70, по которой давно уже не ходило ни единой машины, мальчик, называвший себя Этаном Гейнсом, отправился в собственное странствие. Оно было чем-то сродни странствию, которое собирался предпринять Джей-Ди; странствие, из которого не возвращался ни один человек. Это было странствие в новый, таинственный, неизведанный мир, но миротворец предупредил Этана, что все будет хорошо, что ему больше ничего не надо бояться, ничего и никого.

– Я благодарю тебя за помощь, – сказал он Этану. – Ты – существо, наделенное силой и честью. В мире существует область, где отдыхают герои, после того как все их битвы закончены. Вы с доктором найдете там и покой, и умиротворение. Я обещаю тебе.

– Ничего, я в порядке, – ответил мальчик. – Страшновато, конечно, но совсем чуть-чуть, а так все нормально.

– Сейчас я тебя отпущу. Все остальное я сделаю сам, полностью воплотившись в твое тело. Ты меня понимаешь?

– Да, понимаю. Но… разве я так ничего и не узнаю про Белую Обитель?

– Узнаешь, – ответил миротворец. – Оба узнаете. Об этом тоже даю обещание.

Мальчик хотел было сказать, что не сомневается в том, что тот сдержит свое слово, хотя понимал, что говорить это вовсе не обязательно… но вдруг погрузился в сон, словно холодной зимней ночью оказался в теплой постели, и в голове мелькнула последняя мысль: когда он проснется, рядом будет тот, кто любит его, кто скажет ему «доброе утро» и поздравит с новым, радостным днем.

– Я думаю, дальше идти не стоит! – прокричал доктор сквозь шум непогоды.

– Да.

– Жаль, что не могу представить, какой ты на самом деле. Как ты выглядишь там, внутри.

– Если бы мог, ты бы очень удивился, – сказал миротворец.

– А с нами все будет хорошо? – спросил Джей-Ди, стараясь удержать равновесие под потоками ливня. – Мы переживем все это?

– Я на это очень надеюсь, – последовал ответ.

– Я тоже, – сказал Джей-Ди. – Защити их, если сможешь.

– Смогу.

– Ну, тогда прощай. Я сделаю то, что нужно, пора уже с этим покончить, иначе я просто захлебнусь в этой воде.

Мальчишеская рука на секунду ободряюще сжала руку Джей-Ди.

– Позволь выразить тебе величайшее уважение, – сказал миротворец. – Прощай, друг.

Больше говорить было не о чем, он повернулся и пошел прочь.

Джей-Ди крепко держался на ногах, и бушующая вокруг него буря, как ни старалась, не могла сбить его с ног. Он думал о Деборе, об их прекрасной совместной жизни в прежние, довоенные годы. И надеялся, что случится чудо: он снова встретится с ней и они продолжат совместную жизнь с той самой точки, когда все прервалось. Он отбросил свою арматурину в сторону. Она звякнула, ударившись о бетон, и этот звук напомнил ему удар колокола в городе, где он провел детство.

Джон Дуглас прижал гранату к груди, там, где сердце.

В последний раз вдохнул насыщенный влагой воздух земли, которую он покидает.

«Граница», – подумал он. И ему наконец стало легче при мысли, что сейчас он пересечет другую границу, за которой, несомненно, его встретит мир гораздо более совершенный, чем этот.

Джей-Ди выдернул чеку.

Глава 25

Они увидели вспышку ярдах в ста от автобуса, и почти одновременно с ней раздался взрыв.

Оливия вернулась на свое место. Опустила лицо в ладони и в накрывшем автобус гробовом молчании стала молча оплакивать смерть Джона Дугласа.

Ханна открыла дверь. По ступенькам в автобус поднялся обитатель иных миров в обличье земного мальчика. Голову он тоже держал опущенной. Ханна закрыла за ним дверь. Подняв голову, он посмотрел на нее, и в свете керосиновых ламп и фонарика она увидела, как, впрочем, и Дейв с Джефферсоном, и Никки, что уже оба глаза мальчишки отсвечивают серебром. Исхудалое лицо земного мальчика выглядело мрачным, но на нем еще более отчетливо читалась решимость.

– Я вот что хочу спросить, – сказал Дейв. – Как нам теперь тебя называть?

– Этан, – ответил пришелец. – Как же еще?

– Но ты больше не он, разве не так? Он ушел от нас?

– Да.

Оливия тоже подняла голову, увидела его глаза и, не сказав ни слова, снова опустила лицо в ладони, не в силах подавить горечь утраты. Чтобы поберечь батарейки, Этан погасил фонарик и двинулся к своему месту.

– Погоди-ка, – сказал Дейв, не дожидаясь, когда Этан сядет. – Давай посмотрим, что у тебя с грудью.

Этан послушно поднял футболку. Дейв поднял лампу, чтобы лучше видеть, и на фоне темного пятна, слева, там, где должно быть сердце, все увидели слегка выпуклые серебристые буквы: GUARDIAN^[13]. Формирование их закончилось, никаких других букв под кожей больше не просматривалось.

– И что это значит? – спросил Дейв.

– Это мое предназначение, – сказал Этан. – Ведь я – воин.

– Это что, профессия? То есть… элитное подразделение такое, спецназ, что ли, из глубин космоса – или как? – спросил Джефферсон, забыв о том, что рискует получить удар кулаком в зубы.

– Да, что-то в этом роде, – ответил Этан.

Тут он заметил, что дождь стал слабеть, и вдобавок у него появилось новое чувство: перед внутренним взором замерцал некий образ.

– За нами хвост, – сказал он.

– Да, – откликнулся Дейв. – Это сайферы.

– Это вы их так называете. В основе названия их расы лежит формула неизвестной вам математики. Но сейчас за нами следят не сайферы… это те, кого вы называете горгонцами.

– Хвост? За нами? – взвизгнул Джефферсон, и сердце его забухало, как турецкий барабан. – И что, они уже близко?

– Еще на безопасном расстоянии. Боевой корабль. Их разведчик следил за нами по сигналам устройства у вас в затылке, мистер Джерико.

– Вот зараза! – взорвался Дейв.

Он ухватил Джефферсона за воротник рубашки, но на этот раз проповедник, чтобы избежать жестокого наказания, вскинул руки и закрыл лицо. Дейв быстрым ударом отбил их в сторону, и Джефферсон завопил от боли: удар пришелся как раз на два сломанных пальца. Дейв вцепился ему в бороду.

– И ты об этом ничего нам не сказал? Почему? Потому что все еще шпионишь за нами?

– Нет, он уже не шпионит, – спокойно сказал Этан. – Устройство поставили ему еще тогда, когда его взяли в первый раз. Они отбирают людей для своих опытов.

– Да-да, я знаю все про эти проклятые опыты!

– Горгонской королеве, – продолжал Этан, – Джефферсон почему-то показался очень любопытным экземпляром.

Впрочем, причина Этану была известна: ей было любопытно, как устроено человеческое тело. Но он предпочел об этом не распространяться.

– Его пощадили и не стали превращать в боевое орудие, но имплантировали ему в затылок устройство, позволяющее за ним присматривать и держать на коротком поводке. Скорее всего, это маленький приборчик, размером с вашу булавочную головку, но очень мощный. Джерико и сам не знал, как они используют этот имплантат в нем, кроме наказания болью в случае неповиновения.

– Да-да, выслушайте его… выслушайте, – умолял остальных Джефферсон.

– А вот взять сейчас нож да вырезать из сволочи эту штуковину…

– Вряд ли вы ее обнаружите. Разве что… повезет. Кажется, так вы это называете? Не советую. Думаю, если прикоснетесь к устройству, умрете оба, и вы, и он.

– Да на кой хрен он нам нужен! Я с большим удовольствием выволоку его из автобуса и пристрелю.

– Отпустите его, Дейв, – сказал Этан. – Каким бы он ни был раньше… теперь он на нашей стороне.

– Я всегда был на вашей стороне! Клянусь, я…

– Заткни пасть! – приказал Дейв и, с трудом поборов искушение выбить проповеднику оставшиеся зубы, отпустил его рубаху и сделал шаг назад. – И что теперь будем делать? – спросил он Этана.

– Двинемся вперед, как только это окажется возможным. Думаю, горгонцам самим любопытно узнать, куда это мы направляемся. Особенно королеве, ей обязательно надо об этом знать, она ведь понимает, что мы вряд ли покинули бы защищенное место без особой необходимости. А кроме того, нам скоро понадобится где-то пополнить запасы топлива.

Этан положил руку на плечо Оливии, и она, заглянув в эти странные, серебристые глаза, увидела в них не космический холод, а теплоту искреннего сочувствия.

– Мне очень жаль, что Джей-Ди больше нет с нами, – сказал он. – Мне очень жаль, что я ничем не смог ему помочь. Но он сам хотел это сделать, и это было крайне необходимо, согласны мы с этим или нет. А нам как можно скорее надо трогаться в путь, при первой же возможности.

– То есть как только я смогу видеть чертову дорогу, – уточнила Ханна.

На худой конец, у нее теперь две фары… Правда, одна из них, правая, светит довольно тускло.

– Да, как только вы сможете видеть чертову дорогу, – согласился Этан.

Он двинулся по проходу к своему месту рядом с Никки, но сесть не успел: девушка поднялась на ноги. Теперь Никки боялась его, очень боялась, ведь она понимала, что отныне перед ней уже не Этан, не тот Этан, который выходил из автобуса вместе с Джоном Дугласом. Она знала, что он не причинит ей вреда – это было очевидно, – но теперь в нем ощущалась некая особая странность, отчего девушка приходила в смятение.

В глазах ее стояли слезы.

– Ты увел его отсюда, – сказала она, – и даже не дал как следует с ним попрощаться.

– Для него пришло время, – спокойно ответил Этан.

Слеза скатилась по ее щеке на подбородок, и сердце его, гоняющее кровь по жилам и поддерживающее все органы и системы в рабочем состоянии, сжалось от печали: эта девушка до самого конца держалась за Этана-человека, а теперь поняла, что должна проститься с ним навсегда. Она и без того пережила много утрат. Душа ее переполнена ужасными, трагическими картинами былого. Их души лишь на мгновение соприкоснулись, и он ушел, поскольку свой долг исполнил.

– Он понял, что я уже готов действовать, – сказал ей новый Этан.

– А я нет. И никогда этого не пойму. Было жестоко не оставить его в живых.

Ну как ей объяснить, что без его вмешательства Этан как человек был бы давно уже мертв? Что это дело огромной важности, космического масштаба… да, пусть даже сопряженное с безжалостной жестокостью, но его надо довести до конца и остановить войну ради того, чтобы не был уничтожен весь род людской.

Объяснить ей это было невозможно.

– С этого момента я должен был полностью взять в свои руки управление его организмом и разумом. Всеми рефлексами, нервной системой… словом, всем безраздельно. Просто нельзя допускать, Никки, чтобы он тоже участвовал в этом.

– Не смейте называть меня по имени. – Она с отвращением, не сходя с места, отшатнулась от него. – Вы меня жутко пугаете.

Что ей на это сказать? Нечего. Это была правда, высказанная искренне и от чистого сердца.

– Я сяду вон там, – сказала Никки.

Вся дрожа, она двинулась по проходу и села прямо за Дейвом.

Этан сел на свое место. Выглянул в окно и увидел, что дождь стихает и скоро совсем прекратится. Буря миновала, но впереди их ожидает еще не одна.

Ханна завела мотор, включила фары, потом дворники. Они все так же отвратительно скрипели и стонали, но стекло чистили исправно. Правда, в том, что они продержатся долго, она сильно сомневалась.

– Думаю, можно ехать, – сказала она. – Все готовы?

Ответа не последовало.

– Пошел! – скомандовала Ханна хриплым шепотом.

Автобус медленно тронулся: проезжая мимо мертвого тела, лежащего на встречной полосе, Ханна постаралась объехать его как можно дальше.

Им надо было найти автозаправку, и как можно скорее. Но такие скоростные трассы хороши были тем, что даже в горах здесь находилось много съездов и много автозаправочных станций с дизельным топливом для дальнобойщиков. Не прошло и двадцати минут, как в свете фар они увидели съезд с трассы, точнее, въезд на нее, поскольку они ехали по встречной полосе, ведущей не на запад, а на восток. Ханна спросила Дейва, стоит ли попытать счастья здесь.

– Конечно, – ответил он, – давай попробуем.

Ханна свернула на стоянку для большегрузов. Здесь все еще стояли брошенные грузовики и несколько легковушек. Кто знает, что случилось с их владельцами? Дейв с фонариком выяснил, что оба резервуара с соляркой открыты и пусты, поэтому Ханна развернулась и проехала по трассе дальше, пока не увидела автозаправку «Шелл». Но и здесь все дизельное топливо было слито. Дейв вынул обратно свой шланг, вернулся в автобус и велел Ханне гнать дальше.

На другой стороне трассы попалась автозаправка «Филлипс-66». За ней фары автобуса высветили очертания нескольких небольших домиков населенного пункта, окна в которых оставались темными. Этан почуял, что от одного из домиков тянуло отвратительным, тошнотворно-сладковатым запахом гниения и заразы. Почуять это, кроме него, никто не мог.

– Здесь лежбище серых, – сказал он.

– Ради бога, только не останавливайтесь! – взмолился Джефферсон, широко раскрыв глаза. – Поскорее уезжаем отсюда!

– У нас нет выбора, джентльмены, – сказала Ханна. – Топливо почти на нуле. Дейв, что будем делать?

– Черт побери! – ответил он.

Ханна остановила автобус под крышей, нависшей над двумя колонками с соляркой. Дейв почувствовал, как по спине у него поползли мурашки. Он не сомневался: если этот миротворец сказал, что здесь серые, значит так оно и есть.

– Сколько их? – спросил он.

– Не могу сказать. Но не один, это точно.

– Боже! – едва не завопил проповедник. – Почему мы все еще здесь?

– Решать тебе, Дейв, – сказала Ханна. – Только быстрее. Пока ждем, зря жжем горючее.

– Здесь нельзя оставаться, – сказала Никки дрожащим голосом. – Правда. Надо скорее уезжать отсюда.

– Оливия? – сказал Дейв. – Что скажешь?

Оливия покачала головой, ее понурое лицо хранило удрученное выражение.

– Не знаю, – сказала она. – Я что-то плохо сейчас соображаю… Но если у нас кончится топливо, мы застрянем где-нибудь на полпути… это будет нехорошо.

– Ладно, – сказал Дейв.

Слегка дрожащими руками он вставил в «узи» полный магазин. Что ж, надо так надо.

– Сначала проверю, есть там что-нибудь или нет, – сказал он. – Этан, сходим вместе, хорошо? В случае чего прикроешь.

– Да.

– Вы с ума сошли! – прошипел Джефферсон, от страха его прошиб пот, и лицо блестело. – Они же нас сразу почуют! Бросятся, как голодные волки!

– Всем сидеть и не высовываться, – сказал Дейв и сунул «узи» в кобуру. – Вернемся через минуту.

Дейв с Этаном достали фонарики. С покосившейся крыши, державшейся на честном слове, капала дождевая вода. Хватило секунд пятнадцати, чтобы лучи фонариков нащупали желтую крышку резервуара с дизельным топливом. Она оказалась на месте, и непохоже было, чтобы ее трогали.

– Глуши мотор, – приказал Дейв Ханне, когда они с Этаном вернулись в автобус. – А ты, Джерико, давай сюда, мне нужна твоя помощь.

– Только не я! Я туда не пойду! У меня два пальца сломаны по вашей милости!

– Слушай сюда, сволочь! Чем быстрее мы это сделаем, тем лучше для всех нас! Нам не надо заливать полный бак. Наберем столько, чтобы хватило до места. Так что пошли, и держи хвост пистолетом.

– Ни за что!

– Да черт возьми, если от него никакого толку, пойду я! – сказала Ханна и встала из-за руля, держа в руке свой огромный кольт. – Что надо делать?

– Тебе надо сидеть на своем месте и отдыхать. Ты у нас водитель, а не ишак. Джефферсон, давай оторви свою ослиную задницу от сиденья!

– Я сделаю все, что надо, – сказал Этан.

Он все уже понял. Дейву нужен был человек, который прикрыл бы его, пока он открывает крышку резервуара, сует туда шланг и ручным насосом качает топливо в канистры. А Джерико нужен был лишь для того, чтобы таскать канистры в автобус.

– На, держи. – Дейв зарядил «беретту» и протянул ее Джефферсону. – Надеюсь, пользоваться умеешь и член себе не отстрелишь.

– Боже упаси! – сказал проповедник.

Поднявшись, он левой рукой взял пистолет и взвесил в руке.

– Да, как-нибудь справлюсь, – пробормотал он и вдруг наставил ствол прямо Дейву в грудь. – А знаешь, мне очень не нравится, когда со мной обращаются как с дерьмом.

– Опустите пистолет, – тихо сказал Этан, но в голосе его недвусмысленно прозвучала угроза.

– А что, можешь на такой дистанции пулю остановить? – спросил Джефферсон. – Хотел бы посмотреть на этот фокус.

– Ты не выстрелишь, – сказал Дейв, направляя луч фонарика прямо Джефферсону в лицо. – Во-первых, Ханна уложит тебя на месте, смотри, ты уже у нее на мушке. Во-вторых, идти тебе некуда, скотина, а оставаться здесь, думаю, тебе не очень захочется. А в-третьих… в данный момент мы у тебя – единственные друзья. Так что давай-ка, мистер Джефферсон Джерико, телезвезда хренова, слушай, что тебе говорит Этан. Нам для автобуса нужна солярка, добыть ее надо быстро. А ты тратишь попусту время. Так что берем все, что надо, и вперед.

И Дейв двинулся в заднюю часть автобуса.

– Прошу вас, – сказала Оливия; Этану показалось, что она вся оцепенела во время этой сцены. – Не перечьте ему, хорошо?

Джефферсон еще колебался, но всего несколько секунд. Посмотрел на Этана, потом опустил пистолет, ствол которого уже смотрел в пустоту, где только что стоял Дейв.

– Ну хорошо, – сказал он Оливии; голос его прозвучал беспомощно, хотя и не без некоторой враждебности. – Но только потому, что вы меня вежливо попросили.

Он нащупал предохранитель, нажал и сунул пистолет за пояс заляпанных грязью джинсов.

Нагрузившись канистрами, насосом и шлангом, они подошли к резервуару, и Дейв с помощью монтировки сорвал крышку с заливного отверстия. Пока он перекачивал топливо в одну из канистр, Джефферсон, дрожа от страха, всматривался в темноту, где скрывались дома, а Этан стоял рядом, и все чувства его оставались настороже: он старался уловить любое движение впереди. Его вполне удовлетворяла сейчас роль защитника людей от серых, если это, конечно, понадобится. Вопрос только в том, что способно выдержать его нынешнее физическое тело. Сердце работает нормально, легкие тоже в норме, да и все остальное пока в порядке, но Этан понимал, что это его тело мало приспособлено к такому противостоянию и может не выдержать напряжения, несмотря на то что мысленная энергия лишь после того, как покинет тело, на пути к цели превращается в мощную физическую силу.

– Что-нибудь видишь? – спросил Джефферсон.

Дейв продолжал качать.

– Пока ничего, – ответил Этан. – Расслабьтесь. Если что замечу, сразу скажу.

– Он говорит «расслабьтесь»! – огрызнулся Джефферсон, достал пистолет и прицелился во тьму в направлении строений. – Ладно! Как ты попал сюда без космического корабля? Верхом на световом луче, что ли? Или еще как-нибудь?

– Проксимация, – ответил Этан. – В мире много пространственных измерений, которые вам недоступны, а также способов перемещения в разных пространствах.

– Ну уж прости, мы, конечно, отсталые и глупые.

– Дело не в этом. Просто ваша цивилизация еще совсем молодая. Вы сильно озабочены такими проблемами, что сразу видно, насколько вы молоды. От вас и нельзя ждать, чтобы вы понимали такие вещи… Разве что когда пройдет еще несколько сотен лет.

– Если протянем так долго, – сказал Джефферсон.

– Да, – согласился Этан. – Тут с вами не поспоришь.

– Джерико! – позвал проповедника Дейв. – Ну-ка иди сюда, помоги.

Тот не посмел перечить и послушно пошел к нему.

Этан продолжал вглядываться в темноту, водя взглядом слева направо и обратно. Он уже чуял неприятное присутствие серых где-то поблизости, они таились в этих домах, но сколько их – определить он не мог.

– Держи ровно, ведь мимо льешь! – послышался голос Дейва.

Вдруг мальчишеское тело остро почуяло серых – об этом говорило покалывание в коже, а вдоль позвоночника словно прошел электрический разряд.

В темноте явно происходила какая-то странная возня. Почти у самой земли. Совсем непохоже, чтобы там двигался человек. Этан смог рассмотреть три быстро бегущие прямо к ним неясные фигуры. Он посветил фонариком и увидел отсветы в их влажных глазах… снова над самой землей.

Они были очень голодны.

– Идут, – сказал он, решив принять удар на себя. – Трое. Размеры небольшие, меньше человека.

– На что похожи? – спросил Джефферсон, хотел повернуться и случайно плеснул горючее на борт автобуса.

– Осторожнее, черт бы тебя побрал! – рявкнул Дейв.

Фигуры бегущих были уже совсем рядом, но пока они старались прятаться от луча фонарика в руке Этана. Вот они сделали круг и зашли с другой стороны.

– Это собаки, – сказал Этан. – То есть были когда-то собаками.

Джефферсон попытался достать пистолет.

– Не отвлекайся! – прикрикнул Дейв.

А Этан старался держать их в луче фонаря. Три собаки… когда-то у них были хозяева. Две казались шустрее, а третья двигалась тяжело и неуклюже, словно закованная в броню. Этан представил себе, что за два года люди в этом поселке тоже могли превратиться в серых, а эти животные их сожрали, как и других собак тоже. Пройдет еще немного времени, и они набросятся друг на друга. Этан направил луч фонаря туда, где они прятались, и те метнулись в сторону. И снова Этан увидел блеск этих жадных глаз… глаз было пять. Третья тварь, видно, отстала.

– Уходим, уходим! – уже почти умолял Джефферсон, но горючее не очень-то спешило наполнить канистру.

– Надо еще немного набрать, – сказал Дейв. – Этан, последишь за ними?

– Этим я и занимаюсь. Я понял, что они боятся света.

Джефферсон достал пистолет, снял с предохранителя и два раза пальнул в ту сторону, куда светил фонарик Этана. Одна пуля рикошетом отскочила от бетона, но криков боли не было слышно.

– Шевелись; чем быстрее накачаем, тем лучше! – подгонял Дейв.

Этан вернулся к подземному резервуару, пока они продолжали качать топливо.

Рычание тварей доносилось оттуда, где кончался луч фонаря. Третья уже успела к ним присоединиться. Этан их не видел, зато видел блеск семи глаз. Рычание было негромким и хриплым, похожим на звук работающей бетономешалки. Какой породы собаки, оставалось неясным, но звери довольно крупные.

– Пошли же скорее! – умолял Джефферсон.

Но Дейв и так делал все, что мог. Еще по пять галлонов в каждую канистру, потом залить в бак автобуса, и можно ехать.

Из автобуса, держа наготове свой револьвер, вышла Ханна. Она сразу сообразила, что происходит, и встала рядом с Этаном, направив ствол кольта в ту сторону, откуда слышался зловещий шум, поднятый мутантами, жаждущими отведать свежего мясца.

Вдруг в луч света попала какая-то фигура. Серого цвета, без шерсти, на спине вдоль позвоночника ряд острых шипов. И еще одна! Уродливая, тоже серого цвета и без шерсти. Разинув зубастую пасть, истекающую слюной, она бросилась вперед. Три ее глаза отсвечивали красным. Выстрелить Ханна не успела – тварь повернулась и скрылась в темноте.

– Мне показалось, у нее две головы, – сказала явно потрясенная Ханна.

– Да, – подтвердил Этан.

– Поторопитесь там, джентльмены, – тихонько проговорила Ханна, продолжая двумя руками держать наготове кольт.

А чудища уже выскочили с другой стороны. Этан развернулся, чтобы использовать фонарь как оружие, но, направив туда луч, на самом краю светового пятна увидел третьего зверя, который некогда был, наверное, аляскинским хаски, а сейчас выглядел как серый урод без шерсти, весь сморщенный, спина и бока покрыты твердой чешуей брони. Морда чудовища была изуродована, нижняя челюсть свисала, открывая ряды острых, как у акулы, зубов, глаза лишь отдаленно напоминали собачьи, а из левого бока выросли еще две лапы. Бросившись в сторону Ханны с Этаном, тварь стала перебирать и этими лапами, словно помогая ими себе бежать.

Ахнув от страха, Ханна стрельнула дважды: из ствола кольта один за другим вырвались два пучка пламени. Одна пуля попала в бетон и с визгом отрикошетила, другая улетела вообще неизвестно куда, а чудище было уже совсем рядом, свисающая зубастая нижняя челюсть отвисла еще больше, мутант явно нацелился схватить Ханну за ногу.

Этан выбросил руку вперед. Миротворцу оставалось лишь взглядом направить энергию на цель, что он не замедлил сделать. Между его рукой и собакой-мутантом прошла волна мерцающего раскаленного воздуха, и в следующее мгновение зверя отбросило назад, перевернуло в полете, мелькнул зубчатый хвост, и чудище пропало в темноте.

– Спасибо вам, – едва сумела поблагодарить Ханна.

– Мне кажется, вам лучше вернуться в автобус, – сказал Этан.

Ни слова больше не говоря, она послушно побежала обратно.

Пока Дейв наполнял вторую пятигаллоновую канистру, Джефферсон заливал бак автобуса из первой. Часть пролил, но совсем немного; он очень старался, насколько это возможно, когда рядом в темноте бесшумно рыскают голодные монстры.

Вот выскочил еще один и бросился прямо на Дейва. Этот был размером поменьше, но вдоль спины у него тоже торчали острые шипы. Монстр алчно щелкал зубами, предвкушая скорое пиршество. Этан снова вытянул руку, и чудовище отбросило назад: дело сделано. Он представил себе, как тело чудовища взрывается в воздухе; с выбросом хранящейся в неисчерпаемых запасах миротворца энергии все происходит так быстро, что тварь даже не успела почувствовать боль. Куски его посыпались на бетон позади насосов, и два других монстра тут же принялись делить добычу.

– Отлично, остались последние пять галлонов, – сказал Дейв и потащил канистру к автобусу. – Джерико! – крикнул он. – Забери насос со шлангом и бегом в автобус.

Два раза повторять ему не пришлось.

Последняя порция топлива была вылита в бак. Дейв, Джефферсон и Этан поднялись в салон, дверь закрылась, насос со шлангом вернулись на свое место в заднюю часть.

– Поехали, – сказал Дейв и, достав из кобуры «узи», наставил ствол на живот Джефферсона. – А теперь верни пистолет.

– Хорошо, хорошо, только не надо нервничать.

Без лишних слов он отдал «беретту», и Дейв уселся рядом с Оливией. Этан слышал, как затаившая дыхание Никки облегченно вздохнула.

Ханна с сияющим видом завела двигатель. Конечно, прибор не показывал полного бака, но, слава богу, на полторы сотни миль этого вполне достаточно.

Она включила фары, развернулась, и автобус двинулся обратно в сторону трассы. Но не успел он выехать с заправочной станции, как сбоку на него с бешенством бросился еще один серый монстр, бывший когда-то собакой, самый крупный, как показалось Этану. Раздался глухой удар, автобус качнуло так, что всем пришлось схватиться за поручни, но Ханна выровняла его, прибавила газу, и они благополучно помчались дальше.

Джефферсон встал и по проходу двинулся к Этану.

– Куда это мы направляемся? – спросил Дейв, встал и преградил ему дорогу. – Сядь на свое место.

– Мне нужно поговорить с Этаном.

– Я сказал, сядь на свое место, – повторил Дейв.

– Да я и не собираюсь… у меня и в мыслях нет ничего дурного…

– В третий раз повторять не буду. – Дейв потянулся к «узи».

– Все в порядке, – подал голос Этан. – Он просто хочет задать мне кое-какие вопросы.

– А я не хочу, чтобы он подходил к тебе близко, – твердо сказал Дейв.

– Да я и отсюда могу поговорить, – сказал Джефферсон. – Хотя, наверное, ты уже знаешь, о чем я хочу спросить?

– Знаю.

Читать чужие мысли проще простого, несколько секунд – и дело в шляпе.

– Дейв, он хочет узнать кое-что про мою энергию. Откуда берется, как я ею управляю. Вопросами энергии Джефферсон очень интересуется.

– Точно, очень интересуюсь, – сказал Джефферсон. – Как раз об этом и хотел спросить. Как ты это делаешь?

– Это направленная энергия, – ответил Этан. – И я могу менять интенсивность. Человеческая рука – очень эффективный проводник энергии. И целиться очень удобно. Можно бить обеими руками. Что касается меня самого… я существо, которое вы назвали бы сгустком энергии. Я могу подселяться в любые телесные формы, какие мне потребуются. Если я захочу чего-либо достаточно интенсивно, мне надо только сосредоточиться, и все будет сделано. Вызвать землетрясение было трудно. Мальчику надо было поверить в то, что он способен это сделать, а я еще не был готов, чтобы взять на себя управление всем его организмом. Да и он сам готов не был. Поэтому я вел его постепенно и осторожно, насколько это было возможно.

– Организмом, – повторил Дейв с оттенком горечи в голосе; ему было дико слышать это слово из уст пятнадцатилетнего шкета. – Ты говоришь об этом так хладнокровно. А мальчишка был человек, и неплохой, между прочим. И не просил тебя об этом.

– Должен ли я сожалеть о своем выборе? – спросил Этан, и его вопрос повис в воздухе.

– Нет, – сказала Оливия все так же печально и тихо. – Но отбросить его в сторону после того, что он испытал, было просто несправедливо, мне кажется.

– Я уже говорил Никки, что его возможности здесь закончились. Он и сам понимал, что в конце концов я возьму все в свои руки. Он прекрасно подходил для моей цели и делал все, о чем я его просил.

– Организм, – еще раз повторил Дейв с таким видом, будто в рот ему попала какая-то гадость. – Мы все тут гораздо больше, черт меня побери, чем организмы, одним из которых ты сейчас пользуешься.

– Я это знаю, но ради высшего блага часто приходится чем-то жертвовать. Уверен, что вы это понимаете.

Дейв понимал, но будь он проклят, если собирался в этом признаться. Впрочем, какая разница, этому чужаку все равно известно, о чем он думает.

– Да, – сказал миротворец.

– Как ты появился на свет? Был кем-то рожден? Или сотворен? – спросил Джефферсон.

– Сотворен высшей силой. Я знаю, в чем состоит мой долг, знаю, что я существо очень древнее в вашем понимании времени, но больше о себе ничего не знаю.

– Вы там у себя совсем один? – спросила Оливия. – Все это бесконечно долгое время?

Этан ответил не сразу. Он потупил серебристые глаза, лицо его погрустнело.

– Есть и другие, такие как я, но они далеко. Я получаю информацию, обрабатываю ее и шлю дальше – и знаю, в чем состоит мой долг, – повторил он.

– Твоя сила должна иметь предел, – сказал Джефферсон. – Она не может быть беспредельной. Так ли это?

– Беспредельность можно понимать по-разному. Сила, которой я владею, в этом теле более ограниченна, чем в моей изначальной форме, но это тело мне необходимо как средство общения, обмена информацией.

– Джентльмены, мы выезжаем на трассу, – объявила Ханна; голос ее немного дрожал после того, что она услышала, да еще из уст мальчишки. – Семьдесят второй благодарит вас за топливо, и будем надеяться, что шины у него не полопаются.

– А Бог существует? – тихо спросил Джефферсон, не сводя взгляда с Этана. – Ты знаешь… я ведь много лет спекулировал Его именем. Именем Бога я делал много плохого в жизни. И даже удивлялся, как меня до сих пор не поразила за это молния или еще что-нибудь такое, но все равно продолжал делать то, что делал. Будто… испытывал терпение Бога… может быть, потому, что Он позволял мне делать то, что я делал. Так что ответь, если можешь: существует ли Бог?

Этан не ответил. Как им объяснить, что и его знания не беспредельны, что существуют такие вещи, которых даже ему знать не позволено? Вот они ждут, что он скажет, и, наверное, думают, что он видел лик той сущности, которую они называют Богом; может быть, в своем понимании тайн мироздания даже считают его самого существом, которое они называют словом «ангел».

– Я могу лишь сказать, что во Вселенной существует высший разум, – собравшись с мыслями, начал он. – Насколько я понимаю, в судьбах каждой цивилизации многое зависит от воли ее самой… даже от воли каждого отдельного ее индивида… найти причины возвышения одной или падения другой не так-то просто. Что же касается Бога… совпадает ли ваш Бог, как вы Его понимаете, с богом сайферов или горгонцев, как его понимают они? То же самое можно сказать и о представителях любой другой цивилизации. А ведь их где-то «там» миллиарды. И у каждой своя мифология, своя ментальность, свои цели, свое устройство и свои ценности. Сущность, которую вы знаете под именем Бога, я так думаю, должна иметь столько разных имен, сколько существует языков, сердец и умов. Поймите меня правильно… у меня нет ответов на все ваши вопросы. Что бы я вам ни сказал, это породит множество других вопросов, ответы на которые превышают уровень вашего интеллекта, и вы их просто не поймете. Простите, я не хотел вас обидеть, – добавил он.

Затем Этан продолжил:

– Но вот я здесь. Меня призвала сюда сила, которую я и сам едва способен постигнуть. Эта сила меня сотворила. Меня наделили обязанностями и дали установки. Мое намерение, как и цель моего пребывания здесь, – остановить эту войну и спасти ваш мир. Мне не дано точных инструкций о том, как достичь этой цели, зато я получил указание, где находится отправная точка, как вы это называете… Это гора Белая Обитель. Я должен достичь этой точки и действовать дальше уже там, а для вас это проверка, насколько вы готовы бороться за то, чтобы выжить.

– Проверка, говоришь? – сказал Дейв. – Уж не хочешь ли ты сказать, что все это… война и все такое… это тоже просто проверка? Мол, стоим ли мы того, чтобы жить, или нет? Я что-то не вижу в этом ничего похожего на любовь Бога к человеку… или я не прав? И даже если ты можешь прекратить эту войну… как насчет Земли? Нашей планеты? Она ведь вся уже испоганена, дружок! Все, кого мы знали и любили, мертвы! Всюду рыскают серые, и кто знает, сколько их теперь на Земле… миллионы? И никогда больше не будет так, как было прежде!

Этан кивнул. Губы его были крепко сжаты. Серебристые глаза неотрывно смотрели на Дейва.

– За свое долгое существование я усвоил одну вещь, – сказал миротворец. – У вас это называется терпением. Верьте, что разум, который призвал меня сюда и сделал возможным этот наш рейд, имеет свою цель. Я в это верю. Если у вас есть хоть капля веры, то теперь не время взять и все бросить.

Он перевел взгляд на Джефферсона:

– Мой нынешний организм, со всеми его органами, нуждается в отдыхе. Есть еще вопросы?

– Нет, – ответил Джефферсон, – это все.

Он вернулся на свое место и невидящим взглядом уставился в пустоту. Но в голове мелькали мысли о том, что в жизни его произошел некий сдвиг и… что это могло значить? Сейчас нельзя терять над собой контроль, ни в коем случае, и нельзя много думать о том, что же у него в прошлом было «хорошо», а что «плохо», от этого можно свихнуться; значит, надо отбросить все это, вычеркнуть и делать все, что должен делать мужчина… начать с чистого листа.

В автобусе номер 712 царило молчание.

Сквозь тревожную тьму он продолжал мчаться вперед. Снова пошел дождь, но уже не такой сильный, дворники успевали справляться с работой. Миля за милей оставались позади, и цель путешествия приближалась.

Оливия спала, и ей снилось, будто она сидит рядом с Джей-Ди на балконе. Будто доктор взял ее за руку, наклонил к ней голову совсем близко и тихо заговорил:

«Из всякой ситуации есть выход, Оливия. Обязательно должен быть способ, как все уладить и поправить».

«Ты веришь в это, Джон? – спросила она во сне. – Серьезно?»

Он сжал ей руку и улыбнулся, синие глаза его блеснули, и она увидела в них не грязно-желтое небо, а чистейшую высокую синеву, и лицо его вдруг словно помолодело.

«О, моя Оливия, – ласково сказал он, – можешь на меня положиться».

Глава 26

Солнце поднималось все выше, окрашивая алыми разводами небо над Скалистыми горами.

Автобус под номером 712 стоял на самой границе штата Юта, возле съезда с магистрали на бегущее на юг шоссе местного значения 191. Ханна остановилась на обочине после того, как им удалось еще раз заправиться недалеко от границы штата, на одиноко стоящей автозаправочной станции с нетронутым резервуаром дизельного топлива, – в отличие от последней остановки времени в их распоряжении было полно, и они не торопясь наполнили доверху и бак, и канистры. Ханна сказала Дейву, что очень устала и ей надо поспать, а на шоссе 191 лучше всего выехать на рассвете. Спорить с ней он не стал, поскольку и сам мечтал выспаться. Уже через час проснулся Этан и сказал, что Дейв может отдохнуть как следует, вражеские разведчики еще далеко и пока тревожиться не о чем, а если обстановка изменится, он всем сразу сообщит.

Оливия давно спала, Никки и Джефферсон тоже. Дейв немного покемарил, потом внезапно вздрогнул и проснулся с чувством, будто он вот-вот свалится в бездонную пропасть. Он представил себе оставшуюся до Белой Обители приблизительно сотню миль. А там неизвестно еще, есть ли дорога туда, куда они направляются. Пока же перед ними лежит четырехполосное шоссе 191, совершенно пустое, насколько хватает глаз, ни одной брошенной легковушки или грузовика.

Утреннее солнце окрасило небо красным цветом, и перед взором открылся прекрасный вид, некогда прозванный западным парадизом: край невысоких кустарников и багряных скал, далеких плоских холмов и вздымающихся вдалеке горных вершин, высеченных из камня ветрами и влагой, и стоящих здесь не одно тысячелетие арок и величественных соборов. Как разнообразна наша Земля, подумал Дейв. Здесь она была похожа на поверхность другой планеты, растерзанной и застывшей в результате какого-то катаклизма в глубокой древности. До начала этой войны он никогда не задумывался о подобных вещах, постоянная забота о хлебе насущном всегда мешает философскому миросозерцанию, тем более что и сам он не очень-то склонен был к такому занятию, но теперь Дейв видел, что Земля – совершенно поразительная планета. От теплых морей до тундры с ее вечной мерзлотой, от широких степей с густой и сочной травой и сосновых боров до высоких гор и красноватых скал, вздымающихся вдоль скоростного шоссе 191, это творение Божие не перестает удивлять своим многообразием. А если подумать о населяющих ее формах жизни… это поистине ошеломляет. Может быть, так кажется еще и потому, что утраченное всегда становится для тебя еще более ценным, чем прежде. Тысячи живых организмов погибнут или будут изуродованы до неузнаваемости занесенной сюда пришельцами отравой. Даже если Этан и сможет прекратить эту войну, чего, несмотря на всю мощь и способности такого существа, Дейв представить себе не мог, какое будущее ждет планету Земля? Все, что сейчас происходит, – непрерывная вереница сплошных разрушений. Этот мир уже никогда не сможет оправиться.

Он знал, что Этан сейчас не спит и молча смотрит в окно. Если этот пришелец и читает его мысли, ответа на них у него нет.

«Он тоже этого не знает, – подумал Дейв. – Это правда? – мысленно задал он вопрос, но ответа и сейчас не последовало. – Пусть ты обладаешь огромной мощью, которой у нас нет, пусть умеешь делать всякие штучки, от которых мы падаем на колени… но вот и ты тоже ничего не знаешь наверняка, разве не так? Ты тоже бредешь на ощупь во тьме, как и любой представитель рода человеческого. Вот как сейчас с этой горой… ты ведь не знаешь, что там нас ждет, потому что если это для человечества проверка, то это проверка и для тебя. Неужели это и есть настоящая жизнь, а, Этан? Проверка, придуманная какой-то непонятной, чужеродной силой, которую мы называем Богом? Прекрасную шутку сыграл Он с расой людей, как думаешь? Сколько веков борьбы и страданий, через которые людям пришлось пройти, и вот в конце они узнают, поставил ли им Учитель проходной балл или нет; так, что ли?»

– А еще, – неожиданно подал голос Этан, – сколько веков новых открытий, сколько проявленного упорства и настойчивости в достижении целей, сколько гениальных прозрений. Ваша раса всегда умела преодолевать самые страшные препятствия. Вот почему вы все еще живы.

– Что? – послышался голос Джефферсона, который тоже проснулся и щурился на утренний свет. – О чем это вы там говорите?

– Мы с Дейвом просто беседуем, – ответил Этан.

– А-а-а… – сказал явно озадаченный проповедник, но больше вопросов не задавал.

Постепенно стали просыпаться и остальные. Этан обратил внимание, что нынче утром глаза Оливии сильно ввалились и вообще выглядит она вконец изможденной. Она все еще скорбела по Джону Дугласу, никак не могла примириться с тем, что он их покинул. А еще она горевала об утрате мальчишки, который назвался Этаном Гейнсом; наверное, испытывала к нему материнские чувства, старалась всячески о нем заботиться, так что утрата была вдвойне болезненна. И он не мог делать вид, будто мальчик не полностью и окончательно покинул свою земную оболочку, будто от него в нем что-то осталось. Что сказать, как утешить ее, чтобы она все поняла? Никак, так что до конца своих дней ей придется горевать одной.

Люди просыпались, по очереди выходили из автобуса по своей надобности. Оказавшись в теле мальчика, Этан, конечно, познакомился и с этой физиологической особенностью человека. Процесс показался ему довольно любопытным, но по опыту он знал, что все виды живых существ имеют нужду в удалении из организма отходов жизнедеятельности. Точнее, почти все: наполовину состоящие из живой плоти роботы, воины существ, которых люди называли сайферами, не имели такой нужды. Они поглощали и перерабатывали любые отбросы, если они содержали питательные вещества, которые можно использовать как топливо. Кроме того, ему было известно о еще трех цивилизациях, в основе которых лежали машины, но в целом такая нужда имелась у всех остальных. И когда пришло его время, он тоже стал испытывать эту нужду.

Потом по кругу пошла кружка с водой, в которой Этан в своей истинном виде не нуждался, но знал, что для нынешнего его организма вода жизненно необходима. Дейв открыл также пару консервных банок свинины с бобами, банку арахисового масла, достал сухих крекеров, и все позавтракали.

Солнце уже поднялось, показывая примерно восемь утра, но светило быстро заволокли желтоватые облака, и стало пасмурно. Этан попытался поговорить с Никки, хотел утешить ее, как мог, но она отвернулась от него, и он понял, что это бесполезно. Ей тоже придется в одиночку справляться со своим горем, и тут он ничем не мог помочь. Он сел на свое место, сознавая, что все эти люди в автобусе нуждаются в нем и рассчитывают на него, но все равно для них он неизвестно откуда взявшийся чужак, и всех их, как очень точно и правильно выразилась Никки, «он жутко пугает».

Наконец Дейв еще раз окинул взглядом убегающую перед ними вдаль пустую автостраду 191.

– Поехали, Ханна, – сказал он.

Она завела мотор и вырулила на дорогу, которая должна привести их к Белой Обители.

– Этан, – спросил Джефферсон, – вражеские разведчики все еще там?

– Сайферский почти как раз над нами. А горгонский корабль… – он помолчал, чтобы определить поточнее, высчитывая расстояние по его гармоническим обертонам, – в семидесяти двух милях к востоку, на высоте… я бы сказал… от сорока семи до сорока восьми тысяч футов. Он держит дистанцию, а кроме того, отслеживает наше местонахождение, сохраняя связь с вами, – добавил он, глядя на Джефферсона.

Тот кивнул, но больше ничего не сказал. Этан понимал, что проповедник обеспокоен этим не меньше остальных, но в базовом элементе мышления Джерико миротворец уловил и едва заметную перемену. Мысли этого человека больше не были сосредоточены исключительно на себе и своих проблемах, душа его теперь слегка приоткрылась и впустила в себя нечто новое для него – например, интерес и сочувствие к другим людям и к поставленной перед ними задаче. И все же… этот эгоист всю свою жизнь никого, кроме себя, не любил, эгоизм стал частью его личности, он пользовался им двояко: и как щитом, и как мечом.

Автобус с урчанием ехал все дальше, окруженный пейзажами фантастической красоты, с этими отвесными красными утесами, причудливыми скальными образованиями, казалось созданными разумной, но нечеловеческой рукой. В туманной дали, за равниной, густо поросшей серой щетиной растительности, маячили каменные террасы и горные пики. Этан впитывал в себя эту красоту с неменьшим интересом, чем какой-нибудь турист. Он уже был знаком с размышлениями Дейва о родной планете, но лишь мимолетно. Если бы эти люди знали, какие миры он видел в необъятном космическом пространстве, они были бы потрясены их многообразием, как, впрочем, и напуганы тоже, потому что физическое строение этой планеты разительно отличалось от строения иных миров. Некоторые цивилизации в процессе эволюции превратились в сгустки чистой интеллектуальной энергии, другие развились до уровня исключительно плотской чувственности и все еще отчаянно пытаются выбраться из этого болота самой начальной стадии эволюции. Одни цивилизации открыли способы межзвездных перемещений с использованием порталов для перехода в иные измерения, а другие живут в пещерах. В одних построены огромные города, во главе которых стоят прекрасные правители, другие представляют собой суровые государства-тюрьмы, где меньшинство существует за счет большинства, паразитируя на теле общества, которым они повелевают. И таких миров во Вселенной миллиарды. И везде свои языки и виды математики, манеры одеваться и развлекаться, науки и приемы коммерции, обычаи и поведенческие ритуалы, мифология и обряды, сексуальное поведение, ритуалы, сопровождающие рождение и смерть… словом, несть им числа.

И, несмотря на все это, он всегда был один.

Его не часто призывали вмешиваться в жизнь других миров, но только в том случае, когда вторжение извне грозило цивилизации гибелью. Порой он призывался не сотворившей его высшей силой, а через обширнейшую информационную сеть, к которой он был подключен. Ему сообщали, что в результате чьей-то неутолимой жадности, жгучей зависти или религиозной нетерпимости та или иная цивилизация гибнет. Он понимал, что его не призывают вмешиваться в политические или иные события в структуре самой цивилизации, а просят помочь сохранить ее от уничтожения со стороны некоей внешней силы. Горгонцы и сайферы, истинных имен которых людям не выговорить и не понять, уже миллиарды лет воевали друг с другом из-за обладания никем не заселенными планетами. Они дрались по всему космосу даже за безжизненные куски камня, за планеты холодные, как лед, или охваченные жарким пламенем, но за все это бесконечное время они впервые схватились в борьбе за планету, населенную живыми существами. Провозглашенная ими граница между их так называемыми территориями пролегала прямо через планету Земля.

Допустить, чтобы земная цивилизация была уничтожена, ни в коем случае было нельзя. Но почему? Неужели с точки зрения высшей силы, которой повиновался миротворец, она представляет такую ценность? Он много об этом думал, но ответа так и не получил. Молчание высшей силы временами выглядело очень загадочным и порой тревожило даже стойкую натуру миротворца. Постичь его он не мог, но этого от него и не требовалось. Пути и планы высшей силы были ему неведомы; он был крохотной частью грандиозного предприятия, перед которым в благоговейном трепете немели и замирали даже процессы его умственной деятельности. Он лишь исполнял то, к чему его призвали, хотя избирать методы и способы действий предоставили ему самому. Проверка, так, что ли, назвал это Дейв? Проверка для него самого, проверка силы духа обитателей этой планеты? Трудно сказать. Высшей силе был присущ некий элемент пытливости по отношению к процессу развития цивилизаций, он это знал, но даже для него здесь таилось много загадок, которых ему никогда не разгадать.

Он продолжал наблюдать за разведчиками в небе. Сайферский оставался висеть на самом краю земной атмосферы. Горгонский боевой корабль продолжал держать дистанцию приблизительно в семьдесят миль. Этана не покидало чувство, будто к их автобусу, медленно движущемуся по шоссе между скал с чередующимися слоями самых разных оттенков красного цвета, устремлены и взоры множества горгонцев, и чувствительные элементы сайферских сенсоров. Они боятся его, но он им нужен, и те и другие хотят во что бы то ни стало заполучить его. А время и место захвата они выберут сами.

Дейв достал из кармана джинсов вырванную из атласа автомобильных дорог, много раз сложенную и грязную карту штата Юта. В этом районе несколько горных вершин, к которым они и держат путь; придется самим ломать голову, которая из них – Белая Обитель, ведь вряд ли нужная им гора как-то обозначена на местности.

Продвижение на юг шло медленно. Ханна очень боялась перегреть двигатель или повредить шины. Слава богу, теперь хоть не нужно беспокоиться о горючем. Дорога то шла горизонтально, то снова представляла собой подъем к горному хребту. По обе стороны раскинулась бесплодная, изрезанная оврагами земля. Они проехали мимо черных остовов большегрузного трейлера с прицепом и двух легковых автомобилей, в которые, видимо, попал страшный огненный шар, но дальше шоссе снова было пустынно.

В одиннадцатом часу проехали через городок Монтичелло, совершенно пустой. Шоссе, превратившись в улицу Мейн-стрит, проходило как раз через центр города. После тщательного изучения карты Дейв понял, что им надо попасть в государственный лесной заповедник Манти-Ла-Саль, который раскинулся к западу от Монтичелло. Туда вело шоссе поуже, под номером 101. Перед зданием почтового отделения шоссе 191 пересекало другое, Уэст-200, и стоял указатель поворота в нужном им направлении. Через несколько минут Уэст-200 плавно перешло в Абахо-драйв, которое потом превратилось в шоссе 101, поднимающееся к заросшим лесом нижним склонам хребта.

Большая часть леса побурела и была мертва. Сосны и березы стояли обугленные и голые. Путешественники продолжали продвигаться все выше, и сквозь деревья слева Оливия вдруг заметила неясно вырисовывающуюся гору с вершиной из камня белого цвета. Все окружающие вершины были покрыты бурой попоной мертвых деревьев.

– Смотри! – воскликнула она, указывая Дейву пальцем. – Ты видишь?

– Да, вижу. До нее еще около десяти миль. И я пока понятия не имею, как, черт возьми, туда добраться, но выглядит обнадеживающе. Этан, эта гора?

– Думаю, да, – отозвался Этан. – Скорее всего, она.

– Ишь ты, за семьдесят две мили может почуять космический корабль и разведчика в открытом космосе и не знает, та это гора или нет, когда она у него прямо под носом, – сказал Джефферсон. – Прекрасно.

– Разведчик висит не в открытом космосе, – поправил его Этан. – А что касается этой горы, я знаю лишь то, о чем мне сообщила карта Дейва.

– Возможно, туда вообще нет никакой дороги, – сказала Ханна; путь становился все круче, и двигатель автобуса тяжело подвывал. – Во всяком случае, не очень похоже; в той стороне сплошные скалы.

– Будем ехать до тех пор, пока есть возможность, – решил Дейв. – А потом что-нибудь придумаем.

Подъем закончился; автобус выбрался на гребень, и нужная им гора предстала перед ними во всей красе. Она выглядела бы величественно, если бы не тысячи мертвых деревьев. Отсюда хорошо было видно, что это единственная вершина белого цвета во всей округе. Дальше дорога, по обеим сторонам которой стояли умирающие леса, вела вниз и прямо, но через некоторое время снова пошла в гору и повернула налево.

– Двигатель перегрелся. Боюсь, не справится, – сказала Ханна.

Все и так чувствовали, как содрогается от усилий автобус, карабкаясь вверх. Шоссе снова добралось до гребня, еще раз повернуло на юг, и начался длинный извилистый спуск среди предгорий, над которыми вздымалась гора с белой вершиной. Ханна старалась жать на тормоза как можно мягче; главное – не дать автобусу на этом спуске выйти из-под контроля.

– Тормозные колодки горят со страшной силой, – беспокоилась она. – Они и так уже были почти стерты, причем неравномерно, автобус все время тянет вправо.

– Ты у нас молодец, – сказал Дейв.

Он все принюхивался, чуя запах тлеющих тормозных колодок; если откажут тормоза, им всем придется лететь вниз очень долго.

Примерно через четыре мили дорога выровнялась, снова пошла прямо, параллельно склону интересующей их горы. Сидящие в автобусе уставились в окна, пытаясь не пропустить дорогу наверх, но перед ними проплывали бесконечные акры сплошной массы бурых деревьев, нигде не прорезанной еще одной дорогой.

– Что-то не видать, как к ней подъехать ближе, – заметила Ханна. – А пешком отсюда черт знает как добираться.

– Двигай дальше, – сказал Дейв. – Может, с другой стороны есть дорога наверх.

Проехали еще две мили. Вдруг все увидели, что впереди от трассы вправо ответвляется еще одна дорога, теперь поуже, и Дейв сразу велел Ханне поворачивать на нее. Она почти сразу пошла вверх, где-то в северо-западном направлении, как раз в сторону от горы с белой вершиной.

– Что-то мне кажется, это не та… но все-таки давай проедем еще немного.

Они ехали еще минут двадцать, по-видимому, совсем не в том направлении, которое им было нужно, как вдруг Ханна заметила отходящую влево, примерно на юго-запад, грунтовку. Ее тоже окружал мертвый лес, деревья стояли сплошной стеной, за которой дороги было почти не видно. Она притормозила и остановила автобус перед поворотом.

– Что скажешь? – спросила Ханна. – Если хочешь, попробуем здесь. Может быть, там где-то тупик, зато подъедем намного ближе.

– Да. Давай попробуем.

Ханна свернула на грунтовку, и автобус стал снова карабкаться в гору, оставляя за собой густые клубы пыли. Под колесами попадалось много камней, автобус немилосердно трясло, и это очень всех раздражало. Проехав чуть больше двухсот ярдов, они остановились перед забором из проволочной сетки высотой около восьми футов. Поверху шла спираль колючей проволоки, а сам забор, насколько можно было видеть, расходился в обе стороны и терялся в зарослях леса.

На воротах, запертых на здоровенный замок, висела табличка: ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ, ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Двигатель автобуса продолжал работать.

– Ну что скажешь, босс? – спросила Ханна.

– Тут что-то не то. Это ведь национальный заповедник. Откуда здесь частная собственность?

– Не знаю, но тут так написано.

– Вижу, что написано. – Дейв повернулся к Этану. – А ты что скажешь?

– Думаю, надо взломать ворота и ехать дальше, – решительно ответил тот, твердо глядя на него серебристыми глазами.

Дейв кивнул.

– Ты прав. Частной собственности больше не существует, верно? Тем более странно, что она на территории государственного заповедника. Ханна, можешь автобусом протаранить ворота?

– Мочь-то я, конечно, могу, только не хочу. Еще сломаю что-нибудь или шину проткну… что тогда будем делать?

– Дайте-ка я попробую, – сказал Этан и встал.

Ханна открыла ему дверь, и он вышел. Все произошло не более чем за десять секунд: миротворец вытянул руку в сторону ворот, словно прицелился, и висячий замок с цепью разлетелись на куски, а ворота будто вихрем подняло в воздух, согнуло и отшвырнуло в заросли справа от дороги. Спираль колючей проволоки над освободившимся проходом провисла, но проехать оказалось вполне можно, разве что колючки могли слегка поцарапать крышу. Этан вернулся в автобус и сел на свое место с таким видом, будто сделанное им только что – совершенный пустяк, хотя ладонь пришлось какое-то время разминать: в костях и жилах осталась тупая пульсирующая боль.

– Неплохо, – сказала Ханна. – Жаль, что я не могла сделать нечто подобное с бывшим мужем. Ладно, едем.

Автобус двинулся вперед. Дорога, продолжая подъем, сделала два поворота, и путь им преградил еще один забор. Он был высотой около шести футов и на этот раз представлял собой не металлическую сетку, а решетку из тонкой проволоки белого цвета. Ханна снова остановила автобус перед воротами с висячим замком; что находится перед ними, она уже сама догадалась, еще до того, как Дейв произнес это вслух.

– Ограждение под током. Черт возьми, кому-то очень не хочется никого по этой дороге пускать.

– А это значит, – сказала Оливия, – что там что-то спрятано.

– Точно. Ну что… Этан, с этими воротами справишься?

– Справлюсь… только, думаю, вам следует знать, что они под током.

– Черта с два! – встрял Джефферсон. – Электростанции давно не работают, и вряд ли кому захочется гонять генераторную подстанцию и тратить горючее.

– И забор, и ворота под напряжением. Я чувствую это. Одно касание – и мгновенная смерть.

Какое-то время все молчали. Увидев, что и этот забор, как и предыдущий, тянется в обе стороны насколько хватает глаз, Дейв поскреб бороду. В голове мелькнула мысль: похоже, что забор опоясывает эту гору полностью. Кто-то, не поскупившись на расходы, сделал все возможное для защиты своей собственности от проникновения… но зачем?

– Нам надо двигаться дальше, – сказал Этан. – Сейчас я их открою.

Он снова вышел из автобуса и за те же десять секунд проделал все необходимое: взломал ворота и распахнул их, но так, чтобы не повредить проволоку. Энергию на этот раз он использовал по минимуму. Его не покидало острое чувство, что за ними наблюдают, причем не сайферы и не горгонцы, а кто-то еще. Он быстрым взглядом окинул окружающие деревья и в ветвях над головой разглядел два небольших оптических устройства, выкрашенных в нейтральный серый цвет. Объективы были направлены прямо на ворота. Этан сразу предположил, что за его работой наблюдали и это должно привести к немедленному включению сигнала тревоги.

– На деревьях установлены камеры видеонаблюдения, – сообщил он, вернувшись в автобус. – Две я видел, но их может оказаться и больше. О том, что мы здесь, наверняка уже знают, и им это вряд ли понравится.

– Тем более нет смысла останавливаться, – резко сказал Дейв. – Едем дальше.

Этан вернулся на свое место. Ханна подала машину вперед и с облегчением вздохнула только тогда, когда они оказались по ту сторону ограды. Дорога пошла вверх еще круче, и снова автобус запыхтел, шины отчаянно цеплялись за покрытую пылью и камнями дорогу. Мертвых деревьев становилось все меньше, и после тяжких усилий, преодолев примерно четверть мили, они добрались до места, где растительности совсем не стало. Над ними возвышалась белая вершина горы. Дорога выровнялась. Прямо впереди она заканчивалась леерным ограждением, за которым внизу раскинулась долина, а справа высилась сплошная стена белого камня.

Ханна остановила автобус в десяти футах от ограждения.

– Все, ребята, дальше ехать некуда, – сказала она.

Остальные молчали, слушая, как тикает остывающий двигатель.

– И что теперь? – спросил наконец Джефферсон. – Здесь же ничего нет!

– Ошибаешься, – вставая, поправил его Дейв. – Зачем тогда здесь это ограждение? Чтобы машина не свалилась в пропасть. Значит, кто-то же ездил по этой дороге. Будь я проклят, если знаю, но я что-то не вижу здесь достаточно места, чтобы развернуться, а задом спускаться… поди попробуй. А это мне подсказывает, что…

– Всем оставаться на местах! – вдруг раздался усиленный громкоговорителем мужской голос. – Первый, кто выйдет из автобуса, будет расстрелян на месте. Повторяю: всем оставаться на местах!

Голос звучал спокойно, даже монотонно, но решительно и неумолимо. Это был голос квалифицированного специалиста, который, как понял Дейв, без зазрения совести готов в любую минуту привести свою угрозу в исполнение. Но кем бы он ни был, услышать его для всех стало большой неожиданностью.

Часть каменной стены шириной не менее десяти футов под действием невидимого и беззвучного механизма стала медленно крениться, открывая пространство внутри.

– …И это подсказывает мне, что тут должен быть какой-то проход внутрь, в который вполне может проехать любая машина, – закончил Дейв свою мысль.

Глава 27

– И что теперь, нас всех убьют? – дрожащим голосом спросила Никки.

В открывающемся пространстве входа в белую стену горы появились пятеро вооруженных людей. Трое из них были одеты в обычные футболки с джинсами и вооружены автоматами, один в серых штанах и голубой рубашке с закатанными рукавами, а пятый – в черном костюме с белой рубашкой и серым в полоску галстуком. В руках эти двое держали пистолеты. Тот, что в костюме, был чернокожий, с коротко подстриженными волосами, а тот, что в серых штанах, имел азиатскую внешность. Всем было где-то около тридцати или, может, чуть больше, все были чисто выбриты, на вид крепки и здоровы, двигались быстро. Дейву они показались весьма квалифицированными убийцами. К автобусу они направились решительно, и намерения у них были явно недобрые.

– Открывай, – приказал тот, что в костюме.

Похоже, он был среди них главный: команды отдавал не громко, но властно, и чувствовалось, что привык к немедленному повиновению. Наставив ствол на стекло двери, он сразу взял на мушку Ханну.

– Больше я повторять не намерен, мэм: открывайте.

Остальные быстренько заняли позиции вокруг автобуса, обратив стволы на пассажиров в окнах.

– Открой, – сказал Дейв.

Ханна послушно нажала кнопку. Чернокожий поднялся в салон, а за ним еще один, с автоматом в руках.

– Встаньте с вашего места, мэм. Оставьте ключ в замке зажигания, оружие на сиденье и пройдите в заднюю часть автобуса.

Ханна послушно сделала все, что от нее потребовали, понимая, что перед ней не тот человек, с которым стоит препираться.

– Остальным советую не шевелиться.

Пистолет он держал обеими руками. Глубоко поставленные светло-карие глаза рыскали по автобусу, обшаривая каждый уголок; взгляд его остановился на Этане, на несколько секунд задержался.

– Теперь медленными движениями положите оружие в проходе. Если кто станет суетиться, пристрелю. По очереди доложить, как поняли.

Все доложили, что поняли, кроме Этана, который молча наблюдал за происходящим. Чернокожий то и дело бросал на него настороженные взгляды, но дула и его пистолета, и автомата его подчиненного смотрели вдоль прохода, чтобы в любой момент можно было направить ствол в избранную цель.

Теперь оружие лежало в проходе.

– Благодарю вас, – сказал чернокожий. – А теперь, ребята… сложите руки на затылок и по одному выходите из автобуса. Повторяю еще раз, я не люблю быстрых движений, как и все подчиненные мне агенты. Поэтому будьте очень-очень внимательны, когда выходите, и тогда у нас с вами не будет никаких проблем. Что делать дальше, скажу, когда выйдете.

Одно словечко в услышанной речи показалось Джефферсону странным.

– Агенты? Вы сказали, агенты… Что за агенты такие?

– Контрразведка, сэр. А теперь… отставить разговоры. Всем молчать, двигаться осторожно, медленно и исполнять указания.

Они вышли из автобуса, и человек в костюме приказал двигаться по одному ко входу в Белую Обитель, который оказался настолько велик, что мог принять не только легковой автомобиль, но даже тяжелый танк. Дождавшись Этана, человек поднял руку и преградил ему дорогу. Этан, как положено, держал обе руки на затылке.

– Уилл, отведи всех внутрь, – приказал он азиату. – А ты пока стой на месте, – сказал он Этану.

– Послушайте, – подала голос Оливия, – вы должны выслушать нас. У нас есть много чего рассказать вам.

– Не сомневаюсь в этом. А у нас к вам есть много вопросов, на которые мы хотели бы услышать ответы. Прошу вас, шагайте за остальными. Дон, задержись на минутку.

Один из автоматчиков занял позицию рядом с Этаном.

– Сэр, не назовете ли мне свое имя? – спросил Этан, когда его друзей проводили внутрь горы.

– Беннет Джексон. А тебя как зовут?

– Этан Гейнс. Мистер Джексон, я должен сообщить вам, что в сорока милях к северо-востоку отсюда находится боевой корабль горгонцев и он приближается к нам. Я не знаю, готовятся ли они атаковать, но было бы разумно, если это возможно, быть начеку.

– Та-ак… мальчишка по виду вроде человек, но глаза… серебристые, и разговаривает, как пятидесятилетний мужчина. Это первое. Ты кто, сайфер?

– Нет, сэр.

– Камеры показали, что ты без всякого оружия снес двое наших ворот. Как ты это делаешь?

– Я сам по себе оружие, – ответил Этан. – Можно, я опущу руки? В такой позе неудобно разговаривать.

– Обыщи его, – приказал Джексон подчиненному.

Это было проделано быстро и профессионально. За все время процедуры Джексон и Этан смотрели друг другу в глаза.

– Ладно, Этан, можешь опустить руки, – сказал Джексон, посмотрел вдаль на затянутое мутными облаками небо в северо-восточной стороне и снова повернул голову к мальчишке. – Так, говоришь, ты не горгонец и не сайфер… но ведь ты и не человек. Говоришь, сам по себе оружие, и я тебе верю, судя по тому, что видел собственными глазами. Тогда на чьей ты стороне?

– На вашей.

– Угу, – промычал Джексон и одарил Этана холодной натянутой улыбкой, абсолютно лишенной и тени расположения. – Много я повидал на свете такого, во что еще два года назад было невозможно поверить. У меня в Вашингтоне погибли жена и шестилетняя дочь.

В его зеленых глазах заплясали огоньки, очень опасные огоньки, но это не длилось долго. Этан знал, что этот человек прячет свои чувства глубоко и за семью печатями, но они настолько сильны, что если выпустить их наружу – они могут разорвать на куски. Утрата жены и дочери еще крепче связала его с работой, которая стала – и Этан сразу это увидел – постоянной потребностью этого человека и предметом гордости. Душа его хранила воспоминания о тяжелом детстве, усугубленном нищетой и грубым окружением, о тяжкой учебе в военном учебном заведении, о службе, за которую он даже был удостоен медали.

– По крайней мере, – продолжал Джексон, – я очень надеюсь, что они погибли до того, как дела приняли совсем дурной оборот. А ты – существо, созданное либо горгонцами, либо сайферами, так мне кажется. Да, скорее всего, так. Это ты навел на нас горгонцев? Значит, в этом все дело, да?

– Нет, это не так.

– Как ты нашел это место?

Этан мысленно прошелся по истерзанному ландшафту сознания Беннета Джексона. Хватило нескольких секунд, чтобы понять, какую тайну хранит в себе эта гора.

– Это безопасное убежище для президента, – сказал Этан. – И президент сейчас находится здесь.

– И ты явился, чтобы его убить? Или привел сюда боевой корабль, чтобы он перебил тут всех?

– Нет. Вы же слышали, что сказала Оливия, она мой друг. У нас есть много чего рассказать вам.

Джексон достал из кармана небольшое переговорное устройство черного цвета. На нем имелась панель с тремя кнопками: желтой, зеленой и красной. Он нажал на красную.

– Жду ваших распоряжений, – сказал он в микрофон и обратился к Этану: – Если бы я без разрешения впустил тебя внутрь, меня бы сначала сунули в допросную камеру с мягкими стенами, а потом расстреляли.

– Если меня здесь не выслушают, – спокойно сказал Этан, – тут вообще никого не останется и заняться вами будет некому… я имею в виду представителей человеческой расы. Сайферы с горгонцами не перестанут воевать, пока эта планета не будет уничтожена. Впрочем, даже потом не перестанут. Мистер Джексон, я прибыл сюда, чтобы помочь вам, и я проделал большой и долгий путь. Прошу вас, представьте меня президенту.

Джексон еще раз окинул взглядом небо на северо-востоке. Желваки на его скулах напряглись.

– Откуда ты знаешь, что там боевой корабль?

– Чувствую усиление гармонических обертонов.

– Что это такое?

– Материя посылает в пространство волны разной частоты в зависимости от структуры. Я их воспринимаю. Так происходит с любой материей. По этому сигналу довольно просто распознать горгонский корабль.

Застыв перед ним столбом, Джексон вытаращил на него глаза.

Этан помолчал, потом постучал пальцем себя по черепу.

– У меня здесь что-то вроде радара, – сказал он.

– Ни хрена себе! – прищурившись, сказал Джексон. – Что же нам с тобой делать?

– Надеюсь, вы примете мудрое решение.

По лицу Беннета Джексона было видно, что он совершенно растерялся и не знает, что делать. Он посмотрел на своего подчиненного, Дона, ища в нем поддержки, но тот лишь пожал плечами. Мозг его лихорадочно работал в поисках выхода. Он потер лоб, словно пытаясь как-то заставить свой мозг работать быстрее.

– Введите его, – вдруг раздался голос из переговорного устройства. – Комната 5А.

– Ну вот и хорошо, Этан, – с облегчением сказал Джексон. – Надеюсь, когда ты окажешься там, внутри, то не превратишься в чудище, которое мне придется убить. Мне очень не хотелось бы всаживать пулю в голову мальчишки, каким ты теперь кажешься… но я сделаю это мгновенно. А если будешь быстрее и убьешь меня первым, найдутся другие, кто разнесет тебя на куски. Так что будь благоразумен, не делай резких движений, шагай впереди меня… и я бы еще попросил, чтобы ты снова поднял руки на затылок, сложив пальцы в замок, и тогда всем нам будет хорошо. Договорились?

– Да, – ответил Этан.

Он послушно сделал все, что велел ему Джексон, и зашагал ко входу; Джексон последовал за ним в двух шагах позади, а автоматчик двигался в сторонке, с левой стороны.

Они вошли в Белую Обитель. Первое помещение походило на чистенький, без единого пятнышка, напичканный всякой аппаратурой гараж шириной футов сорок, с блестящим, выкрашенным черной краской бетонным полом и высоким, около двадцати футов, потолком. По потолку шли какие-то трубы фабричного вида, там же горели трубки освещения. Металлическая лестница вела на следующий уровень. В гараже стояли три кроссовера и один джип. Здесь же находились заправочные терминалы с обычным и дизельным топливом, запас бочек с машинным маслом, стойки с запасными колесами и шинами, на стеллажах – аккумуляторы.

Товарищей Этана уже успели куда-то увести. Зато здесь собралось человек десять зевак, все мужчины, некоторые одеты запросто, кое-кто в костюмах, но откормленные лица у всех были чисто выбриты; видно, им захотелось посмотреть, как будут вводить пленников, и, главным образом, полюбоваться на него самого, подумал Этан. Среди них были и двое военных с автоматами, в форме и в касках. Этан почуял едва слышное гудение энергии. Он чувствовал, что здесь ее огромные запасы; это его озадачило и одновременно вызвало любопытство.

– Откуда вы получаете энергию? – спросил он.

Джексон пропустил его вопрос мимо ушей с таким совершенством, что Этан даже не успел прочитать его мыслей по этому поводу. Контрразведчик позвал к себе одного из своих агентов секретной службы в джинсовом костюме, который вошел сюда прежде, и приказал тщательно осмотреть автобус, собрать там оружие и все остальное, что обнаружит, но сам автобус внутрь не заводить, пока не получит на то отдельный приказ. Потом Джексон и человек с автоматом, по имени Дон, провели Этана вверх по железной лестнице, по коридору к другой лестнице, которая вела в помещение с покрытым бежевым ковром полом и несколькими закрытыми дверьми. На связке Джексон нашел нужный ключ, отомкнул замок двери под номером 5А, протянул внутрь руку и включил освещение. Потом сделал шаг назад и впустил в комнату Этана.

Комната оказалась маленькая; в ней стояли кровать, шкаф, письменный стол с настольной лампой, стул; кроме этого, рядом имелась маленькая, отделанная белым кафелем ванная комнатка. Рисунок обоев на стенах изображал узор с летящими орлами. Окон, разумеется, не было, поскольку помещение находилось в глубине горы. Зато имелась система вентиляции, подающая внутрь прохладный воздух. Джексон закрыл дверь, и оба сопровождающих встали по обе ее стороны.

– Через несколько минут к тебе придет посетитель, – сказал Джексон. – Ему будет очень интересно послушать, что ты ему скажешь.

– Вот и хорошо, – отозвался Этан. Посмотрев на потолок, освещенный трубчатой лампой, и на лампу, стоящую на столе, он сел на кровать. – Я вижу, у вас тут тратится много энергии. Как вы ее добываете?

Джексон снова не захотел отвечать, но Этан успел получить мелькнувший у того в голове мысленный образ: висящий в прозрачном цилиндре, медленно вращающийся и сияющий ярким светом белый кристалл размером с мужской кулак. От основания цилиндра тянулись кабели к какому-то аппарату, расположенному в комнате, которая, как почувствовал Этан, находилась на нижнем уровне под гаражом.

Этан уже собрался что-то об этом сказать, но тут отворилась дверь, и в комнату вошел человек в сером костюме в сопровождении еще одного, одетого в темно-синий мундир и фуражку. На груди его, с левой стороны, было множество разноцветных полосок. Под серым костюмом первого виднелась белая рубашка, а завершался этот наряд галстуком с синим узором; сам он был сухощав, чисто выбрит и, похоже, обладал отменным здоровьем. Выглядел он молодцевато и в то же время производил такое впечатление, будто каждый день живет со стиснутыми зубами; его нижняя челюсть чрезмерно выдвигалась вперед. Он был лыс, за исключением небольшой гривки светло-каштановых волос и с проседью на висках. На носу красовались очки в роговой оправе, под которыми виднелись бледно-голубые, почти бесцветные глаза. В лацкане пиджака торчала булавка с американским флагом. Бледные глаза так и впились в Этана, хотя лицо оставалось совершенно бесстрастным, а вот человек в военной форме за его спиной вздрогнул и задержал шаг, до того как Джексон успел закрыть за его спиной дверь.

– Перед вами Этан Гейнс, сэр, – объявил Джексон. – Он утверждает, что не является ни сайфером, ни горгонцем, но признается в том, что он – инопланетное оружие в облике земного мальчика. Он также говорит, что с северо-востока к нам приближается горгонский боевой корабль. А также, что он…

– Хорошо, спасибо, дальше я сам, – перебил его человек в сером костюме; говорил он быстро и отрывисто, в такой манере, которую легко можно принять за грубую. – Скажи-ка мне, Этан, почему этот корабль не могут засечь наши радары?

– Эти корабли генерируют защитное поле, пробиться сквозь которое ваши приборы не способны. Позвольте спросить, как вас зовут и какова ваша должность?

«Ванс Дерримен, глава администрации президента», – пришел к нему мысленный отклик.

– Вопросы здесь задаю я.

– Хорошо, мистер Дерримен, – сказал Этан. – Как глава администрации, вы имеете прямой доступ к президенту. Могу я поговорить непосредственно с ним?

Дерримен секунду помолчал, а когда заговорил, на тонких губах его играла улыбочка. Но глаза смотрели еще более настороженно, чем прежде. Он полез в карман и достал переговорное устройство, такое же, каким пользовался Джексон. Нажал на панели несколько кнопок.

– Эмблер, семь, семь, – тихо сказал он в микрофон. – Перейти на желтый алгоритм и прощупать небо в северо-восточном направлении. Кроме того, послать на самый верх группу наблюдателей.

Он помолчал, слушая, что ему отвечают.

– Вас понял, сэр, – ответили ему с той стороны.

Он положил устройство обратно в карман. А Этан уловил чью-то мысленную фразу: «Система управления средствами поражения». Он бросил взгляд на военного, который, похоже, боялся его до смерти, и мысленно прочел фамилию Уинслетт, имя Патрик и почему-то еще кличку Фогги^[14]. Ах да, когда-то он курил сигареты одну за другой, и за ним до сих пор словно тянется шлейф табачного дыма.

Дерримен сел на стул и сложил на груди руки. Потом уставился на Этана, сверля его взглядом так, словно пытался опробовать на нем свои собственные способности читать чужие мысли.

– Я полагаю, – сказал Этан, нарушая молчание, – что моих друзей тоже рассадили по отдельным комнатам и задают им вопросы?

Он знал, что это правда, поэтому не стал дожидаться ответа и продолжил:

– Ответы от каждого вы получите одинаковые, но, прошу вас, внимательно выслушайте то, что вам расскажут Дейв Маккейн и Оливия Квинтеро. Еще вас может заинтересовать Джефферсон Джерико. Ему довелось быть лично знакомым с королевой горгонцев.

Ответа он не дождался, оба чина продолжали молчать, только на лице Фогги Уинслетта было написано, что он так и ждет: либо у Этана сию же минуту вырастут две головы и шесть рук, либо же на голову ему самому сейчас обрушится потолок.

– Далеко ли теперь горгонский корабль? – вдруг спросил Дерримен, всем своим видом показывая, что вопрос он задал так, мимоходом.

Этан сосредоточился и несколько секунд молчал. Масса этой горы создавала ему некоторые помехи, но недостаточные, чтобы скрыть от него горгонский корабль.

– Тридцать миль, – ответил он, – но корабль четко придерживается своей позиции.

– Это ты говоришь им держать эту дистанцию?

– Нет. Как вы скоро узнаете от других, я представляю собой угрозу как для горгонцев, так и для сайферов. Я хочу, чтобы эта война прекратилась, сэр. Они не понимают, что я такое, и те и другие хотят или захватить меня и препарировать на своих операционных столах, или убить. Кажется, они полагают, что смогут как-то обуздать мою энергию, чтобы создать новое оружие.

– Твою энергию, говоришь, – сказал Дерримен.

Этан кивнул.

– Я видел ее в действии по видеотрансляции, – проговорил глава президентской администрации. – Тогда скажи мне… что ты такое и зачем тебе надо, чтобы эта война прекратилась?

– Прежде чем продолжать разговор дальше, я хочу сначала получить ответ на один вопрос.

Этан не знал заранее, что он найдет в этой Белой Обители, но, когда понял, откуда на этом объекте берется энергия и каково ее происхождение, у него возникла одна идея.

– Источник вашей энергии, – продолжил он, – изобретен не людьми. Откуда он у вас?

Дерримен колебался. Этан читал его мысли, но ему хотелось, чтобы тот произнес ответ вслух; при этом миротворец видел, что Дерримен – человек неглупый и тоже прекрасно понимает ситуацию.

– Ты прав, – сказал наконец глава президентской администрации. – Это не наш проект, инопланетный. И ты знал об этом… но откуда?

– Мистер Джексон, отвечая на мой вопрос, не понял сам, что именно сообщает мне.

– Ну да, конечно. Что ж, Этан, ты обладаешь очень любопытными способностями. И серебристый цвет глаз мне очень нравится. Поначалу твои глаза сбивают с толку, но потом ничего, производят впечатление. Полагаю, для этого есть свои причины. Возможно, ты видишь такие цвета спектра, которые для нас невидимы?

– Да.

– Все во Вселенной имеет свою цель и смысл, верно? Кристалл, который здесь обеспечивает нас энергией, по словам изучавших его ученых-физиков, обладает неограниченными ее запасами… мы взяли этот кристалл в квадрате пятьдесят один, – сказал Дерримен. – Тебе известно, что там за объект?

В голове мальчика эта информация имелась, хотя и в общих чертах, но Этану хотелось послушать, что об этом скажет сам Дерримен.

– Мне известно, что эта планета много раз посещалась представителями других цивилизаций. Я бы хотел, чтобы вы рассказали об этом подробнее.

– Сэр, – резко проговорил Уинслетт, – я бы посоветовал вам…

– Я услышал ваш совет, генерал, и принял к сведению, – не сводя с Этана глаз, перебил его Дерримен. – Но мне кажется, наш гость и так может узнать все подробности о квадрате пятьдесят один, прочитав ваши или мои мысли. При этом он так любезен, что не хочет ковыряться у нас с вами в мозгу. Кроме того, он явно хотел бы послушать, как это понимают земляне. Не так ли, Этан?

– Да, сэр, именно так.

– И вот здесь мне следовало бы встать и выйти отсюда, – сказал Дерримен. – Следовало бы смотреть на тебя как на страшную угрозу для нас и придумать способ, как с тобой расправиться, но, увы, осуществить это, мягко говоря, было бы очень непросто. А также ошибочно. Я так полагаю, что ты сам представляешь собой некий мощный источник энергии, который внедрился в человеческое тело, так? Или это тоже искусственно созданная оболочка?

– Нет, это человеческое тело, – ответил Этан. – Я сожалею о том, что мальчик покинул этот мир, но так было необходимо.

– Вэнс, мне надо выпить, – сказал Уинслетт; на его лбу блестели капли пота, а темно-карие растерянные глаза налились кровью.

– Квадрат пятьдесят один, – продолжал Дерримен, – находится в штате Нью-Мексико, примерно в пятистах милях отсюда. Это база, на которой создаются и испытываются новые истребители и самолеты-разведчики. В квадрате пятьдесят один существует объект, который называется S-4, в тысяча восемьсот семидесятых годах там находились серебряные и свинцовые рудники. Теперь они реконструированы, к ним подвели энергию, и там размещен закрытый исследовательский центр. В нем изучают любые инопланетные механизмы и устройства или живую материю – словом, все, что попадает нам в руки. Работы в центре продолжались более шестидесяти лет. Нет нужды говорить о том, что там мы получили много такой информации, которую от ведомств других стран всегда старались держать в секрете. Своя аналогичная программа работала в России и еще в нескольких странах с прекрасной материальной базой и условиями работы, у них тоже была возможность заполучить инопланетное судно или соответствующие артефакты. Все это в мире тщательно скрывалось и считалось важнейшей государственной тайной, поскольку ни у кого нет возможности контролировать все случаи наблюдения НЛО или их крушений. Позволь и мне задать тебе вопрос, Этан, пока есть такая возможность: если пришельцы, которые сумели достичь Земли, имели такие фантастические машины, почему они иногда терпят крушение? Парочке из них мы, конечно, сами помогли упасть, хотя наши летчики страшно боятся палить в них ракетами с короткой дистанции, не имея на то достаточных полномочий… но мы наблюдали четыре крушения, случившиеся, похоже, в результате какой-то неисправности. Почему так происходит?

– Сложные механизмы – не важно, насколько они высокотехнологичны – порой дают сбои, независимо от степени совершенства двигателя или интеллекта того, кто ими управляет. Так бывает везде, в любой точке Вселенной.

– Боже мой, – сказал Дерримен, будто только сейчас осознал грандиозность момента, – я сижу здесь и разговариваю с существом, которое может отвечать на мои вопросы.

Он посмотрел на Джексона, перевел взгляд на Дона, стоически наблюдающих за разговором, а потом и на Уинслетта, который был явно потрясен и отчаянно хотел выпить. На какое-то мгновение Дерримен, казалось, тоже поддался этому чувству, но снова взял себя в руки и опять заговорил жестким голосом трезвого и расчетливого бывшего правоведа из Коннектикута.

– А теперь ответь-ка мне на такие вопросы: что ты за существо, откуда ты взялся и, если ты не горгонец и не сайфер, почему так заинтересован в том, чтобы прекратить эту войну?

– Я… – начал было Этан, но тут ему пришла в голову мысль, что суть его миссии лучше всего уловил Джей-Ди. – Я – миротворец, меня можно сравнить с вашими солдатами-миротворцами из Организации Объединенных Наций. Я прибыл сюда издалека. Я хочу прекратить эту войну для того, чтобы спасти жизнь на Земле.

Вдруг поток его мыслей был настойчиво прерван… что же это? Несколько секунд – и он все понял.

– К горгонскому боевому кораблю присоединился еще один. А в пределах шестидесяти миль находится третий, он движется с запада. Есть и четвертый… он пока еще далеко, до него больше сотни миль, подходит с юго-востока, но движется пока медленно. Какое у вас есть оружие?

– Ракеты класса «земля – воздух» «Эрам», пуск дистанционный, пусковая установка расположена наверху, примерно в двухстах футах. Вторая пусковая установка – ракеты «Пэтриот»… есть еще зенитные пушки, стреляют снарядами с радарным наведением на цель, установлены на вершине горы, на вращающихся башнях.

Дерримен помолчал секунду, и Этан сразу понял, какой он сейчас задаст вопрос, но перебивать его не стал.

– Этого достаточно?

– Нет.

– Так я и думал. Это оружие предназначено, чтобы поражать летательные аппараты, построенные людьми, а не этими… существами.

Дерримен встал. Несмотря на всю его выдержку, а также на то, что воздух в комнате был довольно прохладен, лысина его покрылась потом.

– Фогги, – сказал он, – прикажите собрать всех офицеров.

– А что этот квадрат пятьдесят один, – сказал Этан, – там много имеется артефактов, снятых с инопланетных кораблей?

– Насколько я понимаю, да.

– И оружие тоже?

– Я лично там никогда не был. На совещаниях об этом ничего не говорилось. Если честно, я и сам не хотел этого знать.

– На совещаниях говорили о том, как туда попасть?

С ответом на этот вопрос Дерримен не торопился.

– Интересно, Этан, зачем тебе это надо?

– Ваше оружие в нашей ситуации совершенно неэффективно, это очевидно. Я не вполне уверен, но там может быть кое-что такое, чем я мог бы воспользоваться.

После такого заявления в комнате снова воцарилось молчание. Дерримен внимательно изучал костяшки пальцев своей правой руки, а потом и аккуратно подстриженные ногти.

– Вам придется доверять мне во всем, – заметил Этан.

Дерримен поднял голову.

– Неужели? – резко спросил он.

– Ваша цивилизация в данный момент находится на краю гибели. Я – ваша последняя надежда. Думаю, вы и сами теперь пришли к этому заключению.

– Довольно самоуверенное предположение… С чего вы взяли, что мы должны доверять представителям любой инопланетной жизни?

– Возможности ваши, – сказал Этан, сверкнув серебристыми глазами; взгляд их, словно два мощных луча, устремился на Вэнса Дерримена, – весьма ограниченны. Время тоже. Нет, не подумайте, это не угроза. Таково действительное положение дел. Вы хотите еще какое-то время подумать над этим? А я бы хотел как минимум иметь возможность поговорить с президентом.

Дерримен молча уставился на Этана. Ни выражение его лица, ни холодный взгляд не выдали, о чем он сейчас думает, но Этан знал: этот человек напуган так же, как и Фогги Уинслетт.

Наконец Дерримен снова сел. Слегка запрокинул назад голову и на несколько секунд закрыл глаза. Потом снова открыл их.

– Генерал Уинслетт, – сказал он, – наделяю вас полномочиями доложить данному лицу всю имеющуюся в вашем распоряжении информацию касательно квадрата пятьдесят один.

– Вэнс… послушай… Не думаю, что нам…

– Это приказ, – твердо сказал Дерримен.

Пронизанные красными венами щеки и нос Уинслетта говорили о его весьма интимных отношениях с виски, оглушающее действие которого облегчало его существование. Ни военная форма, ни высокая должность не могли защитить его от ночных кошмаров.

Он начал говорить с видимым усилием: исполнять приказ ему явно не хотелось.

– Да, я бывал там, – сказал он, уставившись в пол, покрытый бежевым ковром. – Эта база два года назад была эвакуирована. Автоматически должна была включиться система безопасности. Она тоже питается энергией по инопланетной технологии, поэтому до сих пор работает. Доступ к объекту прочно заблокирован. При любой попытке проникновения включаются защитные механизмы, что в конечном счете приводит к подрыву всей территории объекта S-4. Под ним установлен ядерный заряд. Кода разблокировки комплекса я не знаю. Он был у вице-президента. У министра обороны тоже, но, насколько мне известно, его самолет был сбит где-то над Вирджинией. Необходимый уровень допуска к секретной информации имели работники и ученые исследовательской группы. Все они пропали без вести.

– Такой допуск есть у президента, – сказал Этан.

– Да, есть. Код допуска, конечно, пропустит внутрь, но чтобы двигаться дальше, на каждом этапе требуется прикладывать к сканеру руку.

– Но мне нужно как-то туда проникнуть. Повторяю еще раз: мне можно поставить этот вопрос перед президентом лично?

Дерримен с генералом переглянулись, и Этан все понял.

– Что-то не так с президентом, – сказал он. – Психическое расстройство?

– Временами впадает в беспамятство, – сказал Дерримен после некоторого колебания. – Два раза пытался покончить с собой. Один раз с помощью снотворного, на прошлой неделе. Весь масштаб того, что произошло, ему неизвестен. Мы от него это скрываем, чтобы он окончательно не сломался. Первая леди тоже ему ничего не говорит.

– Выходит, единственный безопасный способ проникнуть на территорию центра – воспользоваться отпечатком его руки, – сказал миротворец, и это был не вопрос, а утверждение.

– Да, это так. Но покидать убежище президенту нельзя, это крайне рискованно. Он окончательно потеряет рассудок, если поймет истинное положение дел, а он нужен нам… как символ хотя бы. Мы приносим ему ложные военные сводки. Обнадеживающие, чтобы он хоть как-то оставался в здравом уме.

Дерримен снова встал. Разговор был закончен.

– Вы двое останьтесь пока с нашим гостем, – сказал он Джексону и повернулся к Этану. – Пленником мы тебя не считаем, но будем признательны, если ты посидишь здесь, пока мы не подготовимся.

А Этан получил еще кое-какую информацию в виде новых ощущений и гармонических обертонов, которые сложились в мысленную картину. Человеческое сердце его забилось.

– Я должен вам кое-что сообщить… горгонские корабли сближаются, хотя дистанцию сохраняют… и… появилось еще два… три… четыре… сайферских корабля, они выстраиваются в боевой порядок в девяноста… восьмидесяти шести милях к югу. И это уже не маленькие сайферские летательные аппараты. Настоящие боевые корабли. Очень крупные.

– Спасибо за информацию, – отозвался Дерримен слегка упавшим голосом. – Возможно, понадобится твоя помощь в наведении ракет, если наши радары не смогут засечь цели. А пока… добро пожаловать в Белую Обитель.

Они с генералом вышли из комнаты. Беннет Джексон с облегчением опустился на стул, на котором только что сидел Дерримен. Пистолет он все еще держал в руке. И он сам, и его подчиненный старались смотреть куда угодно, только не на этого пришельца в обличье земного мальчишки.

Этан воспользовался возможностью и вытянулся на кровати во весь рост. Закрывать глаза бесполезно, он и так видел парящие в воздухе горгонские и сайферские боевые корабли. Что они собираются делать? Нападут друг на друга или вместе атакуют Белую Обитель? Могут, конечно, схватиться друг с другом за него, как за желанную добычу, ведь ни те ни другие не хотят, чтобы он достался противнику. Слишком большую ценность он для них представляет, им не терпится использовать его для научных исследований. Все, что он мог сейчас сделать, как и любой обычный человек, – это ждать. Впервые за свое немыслимо долгое существование он ощущал полное бессилие.

Глава 28

– Кажется, что-то приближается, – внезапно сказал Этан и сел на кровати с ощущением какого-то горящего синего шара в сознании.

Прошло всего несколько минут после того, как Дерримен с генералом Уинслеттом вышли из комнаты.

– Это горгонцы… но не корабль. Что-то другое… какой-то боевой снаряд.

Не успел Этан закончить фразу, как Джексон включил переговорное устройство.

– Эмблер, семь, семь, говорит Джексон. Как слышите?

– Слышим хорошо. Продолжайте, Беннет.

– Сэр, Этан сказал, что на подходе к нам какой-то горгонский боевой снаряд. Откуда движется? – спросил он миротворца.

– С юга. Запущен с корабля.

Джексон передал информацию.

Этан ясно видел, как над пустынной землей на огромной скорости к ним несется синяя сфера. Как миниатюрное синее солнце, она ярко светилась, а с каждой секундой разгоралась все сильнее. Этот шар обладал поистине огромным запасом энергии. А боевые корабли продолжали держать дистанцию. Этан понял, что летящий к ним шар должен проверить средства защиты их цитадели. И еще он вспомнил, что и раньше видел подобное ослепительно-синее сияние, и сразу понял, что это такое.

Он резко встал, и оба его охранника вздрогнули и направили на него оружие.

– Наш автобус завели внутрь? – спросил Этан и услышал мысленный ответ Джексона: «Еще нет». – Немедленно загоните автобус, – сказал он.

Джексон все еще находился на связи с Деррименом, он не знал, как ответить на этот, по сути, приказ, не понимая, какое отношение автобус имеет к несущемуся в их сторону заряду энергии.

– Скоро будет поздно, – сказал Этан. – Он уже совсем близко. Я должен выйти… прошу вас, выпустите меня.

– Нет, Этан, тебе придется…

Двумя легкими движениями левой руки, из которой вырвался едва заметный серебристый электрический разряд, Этан отбросил обоих в сторону. Они врезались в противоположную стену – наверное, с несколько большей силой, чем этого хотел Этан. Пистолет Джексона выстрелил, и пуля ударила в потолок. Его подчиненный с глухим звуком жестко шмякнулся головой в летящих американских орлов^[15] на обоях. Не успел Джексон подняться на ноги, как Этан вышел за дверь и помчался к лестнице.

Добежав до нее, он затопал вниз, по направлению к гаражу, но тут раздался громкий сигнал тревоги. Непонятно, по какой причине, то ли из-за его побега, то ли из-за приближающегося вражеского заряда, но ему сейчас было не до этого. Внизу возле лестницы он увидел солдата: молодой человек сразу встал в боевую стойку и взял автомат на изготовку. Так же быстро Этан отбросил в сторону и его. Солдатик юзом заскользил по полу, автомат вырвался у него из рук и отлетел в противоположном направлении.

По коридору Этан добежал до металлической лестницы и стал спускаться. Сирена тревоги продолжала завывать, эхо металось между стенами гаража. Въездные ворота были закрыты, и автобус остался снаружи. Когда Этан достиг последней ступеньки, кто-то на него заорал, и путь ему вдруг преградили какие-то люди; схватив его, попытались повалить на пол. Он как мог сдерживал свою силу – не дай бог, вырвется и убьет тут кого-нибудь, а то и всех нечаянно прикончит.

– Погодите! Погодите! – кричал он, но его никто не слушал, людей переполнял страх.

Этана поставили на колени, один из них направил ствол автомата прямо ему в лицо, и как раз в эту минуту Этан почувствовал, что синяя сфера уже здесь: в голове его что-то ярко вспыхнуло, по шейной мышце прошла судорога.

Он сразу вспомнил, где видел такое раньше. Это случилось, когда Этан прятался под грузовичком на стоянке возле школы. Такой же шар мгновенно выплеснул лучи рожденной в самых мрачных глубинах горгонского разума энергии, и грузовичок, а с ним и остальные брошенные на стоянке автомобили исчезли, превратившись…

Вдруг что-то с огромной силой врезалось в скалу, закрывающую вход в Белую Обитель. Гараж наполнился гулким эхом. Крики мгновенно прекратились. Руки, прижимающие Этана к бетонному полу, куда-то исчезли… люди, державшие Этана, изумленно уставились на вход.

Этан встал. Снова что-то очень массивное с силой ударило в камень. Вой сирены превратился в дикий визг сумасшедшего. Этан понял: если горгонцы за несколько секунд могут создать живую материю, то за тот же отрезок времени они могут создать для нее программу целеполагания, а в данном случае их цель – разбить созданную людьми цитадель вдребезги.

В третий раз неизвестное тело ударило в каменную стену. Помещение наполнилось клубами пыли. Пол сотрясло так, что стоящие в гараже автомобили подпрыгнули. В дальнем углу послышался громкий треск, словно там что-то раскололось. Переговорные устройства у всех сразу заговорили испуганными голосами – отовсюду спрашивали, что происходит. Сотрясение передалось по всей горе, на всех уровнях Белой Обители. А страшная сила ударила в камень еще раз. Снова раздался треск, словно где-то сломалась ручка метлы. От стен отскакивали куски камня, рассыпаясь по бетонному полу.

– Доложите обстановку! – кричал голос в чьем-то переговорном устройстве. – Что там у вас происходит?

– На второй уровень срочно требуются огневые средства! – это кричал в ответ Джексон.

Этан оглянулся и увидел, что Джексон стоит у него за спиной с переговорником в одной руке и пистолетом в другой.

– На втором уровне чрезвычайная ситуация! Срочно пришлите сюда пулеметы!

В голове Этана сложился еще один зрительный образ: четыре огромных пятнистых боевых корабля набирают скорость.

– На нас идут горгонские корабли! – сообщил он Джексону.

Тот немедленно передал информацию дальше и выслушал чей-то неразборчивый ответ.

– На наших радарах ничего нет! – крикнул он Этану.

– Сканировать пространство наверху! Приготовить оружие!

Это отдавали приказы только что спустившиеся Дерримен и Уинслетт. Дерримен отдавал распоряжения по переговорнику. За ними появились шестеро солдат в форме, в касках и с пулеметами. Они веером рассыпались по помещению. Взяли на мушку вход, куда снова и снова обрушивались страшные удары, от которых скала пошла неровными трещинами, а бетонный пол дрожал и стонал, как человек, которому снится кошмарный сон.

– Что это такое? – спросил Этана Дерримен; очки его сидели на носу криво, лицо заливал пот, голос от страха срывался. – Тебе известно, что это такое?

– Да, – ответил Этан. – Когда-то это был школьный автобус.

Еще один удар – и то, что осталось от закрывавшего вход потрескавшегося куска скалы, посыпалось внутрь помещения. Из клубящейся пыли в гараж вползло нечто поистине огромного размера. Это существо было почти такого же желтого цвета, что и бывший автобус с номером 712, но по его массивной туше шли черные и красные полосы. Из треугольной головы с разинутой пастью, полной сверкающих, острых как бритва зубов, на несколько футов вперед выступал костистый красный бугор. В каждом из углов треугольника поблескивал выпученный, налитый кровью глаз. Этот натуральный таран был весь усыпан шипами с острыми черными наконечниками, часть из которых от мощных ударов о камень успела обломаться, и из них сочилась молочного цвета жидкость. Этан догадался, что оживляющий мертвую материю луч превратил в шипы приваренное солдатами в Денвере к передку автобуса защитное ограждение.

Автобус номер 712 преобразился в трехглазого зверя, представляющего собой гору крепких, выпуклых мышц, обтянутых жесткой, как броня, кожей. Цепляясь за бетонный пол черными, как эбонит, крючковатыми когтями и оставляя на нем глубокие царапины, он вполз на брюхе в гараж. Длина его тела была примерно как бывший автобус: около сорока футов плюс пять футов защитного ограждения. И ширина тоже как у автобуса; бока чудовища, насколько Этан смог разглядеть, были украшены темными квадратными пятнами, оставшимися от прежних автобусных окон.

Пока ошарашенные солдаты и все остальные, кто находился в гараже, в ужасе на него смотрели, этот монстр, хлеща по сторонам раздвоенным хвостом, оторвал брюхо от бетонного пола. Голова и плечи его врезались в потолок и сотрясли закрепленные на нем трубки освещения.

– Огонь! – заорал Уинслетт.

Помещение гаража наполнилось оглушительной какофонией грохота шести пулеметов и остального оружия, засверкали ослепительные вспышки выстрелов, и пули принялись рвать в клочья тело этого неведомого зверя.

Замахав в воздухе передними лапами с острыми когтями, чудовище попятилось. Из разинутой пасти под костяным тараном раздался рев; изначально очень громкий, он рос и достиг таких пронзительных высот, такой мощи, что начали вдребезги разлетаться окна внедорожников; этот звук был столь невыносим, что все находящиеся в гараже побросали оружие и закрыли уши ладонями. Два солдата упали на колени. Этану тоже пришлось защитить свои уши: визг чудовища оглушал, потрясал, помрачал сознание, эта акустическая атака ломала волю, лишая человека сил противостоять ей. Но вот страшный звук умолк, все снова схватились за оружие, и яростная стрельба возобновилась, но пораженные шоком двое солдат, а с ними еще трое гражданских лежали на полу в полубессознательном состоянии.

– Огонь! Огонь! Огонь! – орал Уинслетт, но даже у Этана в ушах продолжало звенеть, и крики военного доносились до него как сквозь вату.

Из сотен пулевых пробоин на теле зверя сочилась темная жидкость. Он взмахнул хвостом и хлестнул им по одному из внедорожников; тот подскочил и с силой врезался в остальные. Стоя лицом к людям, чудовище издало еще один вопль, и снова звуковые иглы вонзились им в мозг и парализовали все остальные чувства, кроме невыносимой боли. На этот раз на колени упал и Дерримен, а Уинслетт, зажав уши ладонями и едва держась на ногах, отступил назад. Джексон попытался противостоять этому невыносимому звуку и продолжать огонь, но не смог. Пистолет выпал из руки, а сам он рухнул на колени. Этан тоже был потрясен и прижал к ушам ладони; ему казалось, что все его тело охвачено жгучим пламенем. Несмотря на страшную муку, ему пришло в голову, что эти пронзительные вопли не только помрачают человеческий разум, но и разрушительно действуют на всю испытывающую жуткую боль нервную систему. Сжав зубы и невольно зажмурившись, он опустился на колени и повалился на бок. В его распоряжении имелась немалая сила, тем не менее он подтянул коленки к груди, волны страдания окатывали его дрожащее тело.

Находясь в комнате 3А, Дейв почувствовал странную вибрацию, как, впрочем, и автоматчик, которого поставили его охранять.

– Черт возьми, что бы это значило? – спросил он.

Сигналы тревоги, включившиеся после выстрела, не умолкали, что заставило Дейва выскочить из туалета, куда он отправился попить водички.

– Сейбер, четыре, восемь! – крикнул автоматчик в переговорное устройство. – Джонси, что там у вас происходит?

– Чрезвычайная ситуация на втором уровне, – послышался отрывистый ответ; говорящий явно нервничал. – Какой-то прорыв, что ли… Правда, еще не совсем ясно…

– Ну что там? – спросил Дейв.

– Нет времени говорить, надо срочно бежать! – прокричал человек в переговорнике.

– Понял тебя, – сказал охранник.

– Прорыв? – переспросил Дейв и тут же почувствовал, как пол под ногами снова содрогнулся. – Если какой-то прорыв, то, кажется, дело серьезное.

– Не волнуйся. У нас приказ: сидеть и ждать.

– Не волнуйся? Ты что, чокнулся? Скажи, скоро я увижу хоть кого-нибудь, кто меня выслушает?

– Сэр, сейчас не время…

– Именно сейчас самое время, – перебил его Дейв и направился к двери.

Охранник нацелил ствол ему прямо в лицо. Дейв с отвращением заглянул в отверстие, потом с тем же выражением – в глаза автоматчика.

– Я хочу посмотреть, что там, черт возьми, происходит. Если хочешь, идем со мной, так даже лучше. А хочешь меня пристрелить, стреляй сразу, это единственный способ меня удержать.

– Сэр, у меня четкий приказ, – сказал охранник и положил палец на спусковой крючок.

По полу снова прокатилась дрожь. Сирена тревоги не умолкала.

– Ну давай, пристрели меня, если тебе так надо.

Он протянул руку, чтобы повернуть ручку двери, и тогда этот юный сотрудник секретной службы с суровым лицом загородил Дейву дорогу, продолжая целиться ему в голову. У Дейва очень чесались кулаки врезать… но он понимал: стоит замахнуться, как он тут же словит пулю, не смертельную, конечно, куда-нибудь в ногу или плечо, но и это будет для него слишком.

– Майк, на втором уровне чрезвычайная ситуация! Им срочно требуются пулеметы! Бегом туда, быстро!

– Но я же охраняю одного из этих прибывших…

– Плюнь на него! Закрой на ключ и давай вниз!

– Ну уж нет, меня ты на ключ не закроешь! – заявил Дейв. – Ни в коем разе! А закроешь, я эту чертову дверь выбью.

– Понял тебя, – сказал охранник и опустил переговорное устройство, но автомат оставил в прежнем положении. – Отойдите назад, сэр.

– Я все равно выйду, так или иначе. Клянусь, я вышибу ее, к чертовой матери! Давай стреляй, если тебе так надо.

Молодой человек помолчал, чисто выскобленное лицо его оставалось бесстрастным. Но тут вдруг в нем проявились признаки внутренней борьбы.

– Да черт возьми! – воскликнул он. – Какой ты, зараза, пришелец! Такими упрямыми бывают только наши! – Он повернул ключ в замке двери. – Пусть сажают на гауптвахту… вышвыривайся… и не путайся у меня под ногами!

Они вышли в коридор и обнаружили там Джефферсона Джерико, которому тоже удалось уговорить своего охранника, чтобы тот выпустил его. Они как раз выходили из комнаты 1А. Дейв прикинул: наверняка охраннику Джерико тоже сообщили о том, что срочно требуются пулеметы, а этот подонок, когда казалось, что все вокруг сейчас разлетится на куски, оставаться один в комнате не пожелал.

Оба охранника ринулись по коридору к лестнице.

– Что происходит? – спросил Джефферсон, стараясь перекричать вой сирены.

– Какой-то прорыв внизу.

– Прорыв? А что прорвалось?

– Не знаю. Во всяком случае, пол трясся, как…

Вдруг слева от Джефферсона, футах в восьми дальше по коридору в сторону лестницы Дейв уловил странное движение, словно там качнулся воздух. Волосы у него на шее зашевелились. Послышался еще один звук, покрывающий собой пронзительный вой сирены, и его эхо прокатилось по лестничному пролету вверх и дальше по коридору, достигло их ушей, и оба зажмурились от боли.

Воздух как-то странно замерцал, стал переливаться, и в этом мерцании возникла чья-то фигура.

Это был довольно крупный, коренастый, широкоплечий мужчина, хотя острые скулы и маленькие, черные, как эбонит, ввалившиеся глазки говорили о том, что он страшно голоден. Спутанные черные волосы его свисали до плеч, лицо заросло двухмесячной бородой. Одет он был в темно-синюю футболку, серые штаны и грязные черные кеды.

– Я пришел сюда, – невыразительным голосом заговорил Воуп, – за мальчишкой… но мне не было отказано в удовольствии для начала убить вас обоих.

Когда монстр завершил свою акустическую атаку, Этан поднялся на колени. Все его тело горело, думать о чем-либо, кроме боли, и о том, что мозг вот-вот взорвется, было очень нелегко. Он увидел, что сгорбившийся под потолком бывший автобус сейчас пойдет прямо на них. Его треугольная голова сорвала несколько ламп, а раздвоенный хвост метался по полу из стороны в сторону, бил по бочкам с машинным маслом, швыряя их в стеллажи с аккумуляторами.

Не в силах поднять оружие, солдаты застыли как парализованные. Джексон лежал на полу; не могли подняться, страдая, и Дерримен с генералом Уинслеттом. По лестнице спускались еще какие-то люди. Они остановились и принялись очередями из автоматов палить по неизвестному зверю; и хотя пули шлепались о его мясистое тело, выбивая фонтанчики чужеродной крови, толку от них было мало: чудовище продолжало надвигаться.

Пока монстр не предпринял очередной акустической атаки, миротворец поднял обе руки и направил их на цель. Превозмогая боль, мысленно сосредоточился и послал несколько потрескивающих разрядов энергии и тысячу видимых только ему огненных поражающих элементов, летящих почти со скоростью света. Зверюга получил мощный удар в грудь, которая в одно мгновение обуглилась и провалилась внутрь, и тут же монстра охватило пламя. Он попятился, хвост его ударил по одному из внедорожников, и тот, кувыркаясь в воздухе, пролетел и шмякнулся о противоположную стену всего футах в двенадцати от Этана и остальных. С пылающей грудью монстр снова издал душераздирающий вопль, такой мощный, что Этана снова швырнуло на пол, а ведущие пальбу с лестницы побросали оружие. Превозмогая морок боли и страшное давление на мозг, Этан увидел, что зверь опять бросается вперед, а из дыры в груди вылетают сочащиеся кровью куски горящего мяса. Он шел, чтобы уничтожить его, а с ним и всех остальных, и в этом жутком, сбивающем с ног вопле Этан уже никак не мог сосредоточиться, чтобы нанести ему ответный удар. Он все же попытался подняться на колени и бросить свою мощь на надвигающегося монстра, но крик, от которого полопались уже почти все лампы под потолком, не прекращался.

А наверху в коридоре Джефферсон выкрикнул Дейву одно только слово:

– Бежим!

Лицо Воупа сморщилось, будто маска, которая сейчас сомнется окончательно и слезет. И не успел Джефферсон произнести последний звук, как правая рука Воупа превратилась в пятнистую чешуйчатую желтую штуковину с черно-бурыми полосами. Теперь это была не рука, а желтый шип, покрытый шипами меньшего размера, а они, в свою очередь, были усеяны колючками, и каждая из них извивались.

Воуп сделал к мужчинам два широких шага, и его смертоносная конечность метнулась вперед, вслед за отступающими Джефферсоном и Дейвом. Джефферсон увидел, как эта рука удлиняется, и шип на ее конце со свирепой силой несется прямо к его груди. Он понял, что сейчас это жуткое копье вонзится в него, а если он бросится бежать, поразит его в спину…

…И вдруг дверь комнаты 2А распахнулась и встала на пути страшной горгонской руки, которая врезалась в нее, рассыпая вокруг тучу деревянных щепок. Раздался вопль выходящего из комнаты, насмерть перепуганного агента секретной службы: смертоносное орудие пришельца прошло совсем близко, едва не проткнув ему грудь. Ему хватило секунды, чтобы оценить степень опасности, повернуть ствол винтовки в сторону твари и сделать три выстрела. Он попал как раз туда, где у человека располагается сердце, но левая рука горгонца с черной головой рептилии на конце, в пасти которой блестели железные зубы, метнулась к его голове и мощными челюстями раздавила ему череп. Сидевшая в комнате Ханна видела, как брызнули во все стороны мозги молодого человека, и со спринтерской скоростью олимпийской чемпионки юркнула в ванную комнату, заперла дверь и спряталась в ванной за занавеской.

Между Дейвом с Джефферсоном и Воупом одна за другой открылись еще две двери, и в коридор с винтовками наготове выскочили двое агентов, встревоженных звуками близких выстрелов.

– Стреляйте! – закричал Дейв.

Один из них, увидев существо, руки которого ползут по коридору, остолбенел от ужаса, но другой не сплоховал и выпустил две пули, которые попали твари прямо в лоб, раскроив Воупу череп. По лицу пришельца потекла жидкость, очень похожая на человеческую кровь. А в зияющих ранах, то сжимаясь, то разжимаясь, злобно трепетало нечто отвратительно похожее на изуродованные суставы пальцев руки прокаженного.

Воуп успел втянуть свою шипастую руку, и теперь она снова метнулась вперед, целясь в человека, который проделал в его лбу эти дырки, но тот оказался ловчее и проворнее, чем горемыки, с которыми на глазах Джефферсона Воуп разделался в Форт-Коллинсе. Он отскочил в сторону, и пика еще раз пробила насквозь дверь, возле которой тот только что стоял. Тут пришел в себя и другой агент и почти в упор, стоя всего в нескольких футах от цели, открыл огонь из своей винтовки. Одна пуля ударила Воупу в нижнюю челюсть, напрочь оторвав ее, и пробила пришельцу горло, а другая вырвала ему кусок левой щеки. Как только втянулась рука, что с шипами, вперед метнулась та, что с головой змеи на конце, но Дейв и Джефферсон со своей позиции в коридоре под защитой двух винтовок видели, что движения Воупа стали неуправляемыми. Железные клыки змеи злобно кусали целотексовые плитки потолка, а рука с шипом до конца не втянулась, так и лежала на бежевом ковровом покрытии пола, словно поверженный питон.

Первый агент секретной службы снова открыл огонь, всаживая в голову Воупа пулю за пулей; изуродованное лицо горгонца пошло рябью, перекосилось, один глаз его был прострелен насквозь, вместо носа зияла дыра, в которой пульсировала омерзительная плоть пришельца.

Воуп развернулся и побежал в сторону лестницы, волоча по полу руку с шипом. Оба агента бок о бок быстрым шагом бросились за ним, не прекращая стрелять вслед нетвердо ступающему врагу.

Снизу донеслось эхо пронзительного вопля, который заставил агентов остановиться, – даже эхо этого звука потрясло обоих. Барабанные же перепонки Дейва и Джефферсона болели так, словно уши им проткнули ножом, и все тело сверху донизу пылало, будто охваченное огнем. Дейв утратил дар речи, однако понимал: внизу происходит что-то очень нехорошее. Воуп исчез в лестничном пролете, за ним осторожно последовали и двое агентов.

С гаражного уровня донесся металлический грохот, и пол снова заходил ходуном у них под ногами.

– Я ухожу наверх! – заорал Джефферсон.

Он бросился в противоположном направлении, к лестнице в дальнем конце коридора, желая спрятаться где угодно, только как можно дальше от неведомой силы, атакующей нижний уровень.

Преследовать его Дейв не стал. Его заботой сейчас были друзья. Эхо ужасного вопля еще раз донеслось снизу и прокатилось по коридору. На этот раз боль в ушах и в позвоночнике оказалась так сильна, словно пламя сжигало нервные окончания, и его отбросило к стене, где он и упал, прижав ладони к ушам. Дейву удалось пробраться в ближайшую комнату в поисках хоть кого-нибудь из своих товарищей, а заодно и убежища.

Тем временем в помещении гаража вопль чудовища был столь пронзителен и силен, что, казалось, он способен порвать на куски мозг; этот звук подавлял всякую волю к сопротивлению. Человеческие органы чувств Этана были обессилены; как и любой человек из лежащих без сознания рядом с ним, он страдал от страшной боли. Он чувствовал, как сотрясается пол под шагами приближающегося чудища, готового изорвать своими когтями любого, кто попадется ему на пути.

Звериный вопль затих наконец, но память о нем все еще жгла и мозг, и все тело Этана. Солдаты, да и все остальные находящиеся в гараже были абсолютно беспомощны. Этан с огромным трудом поднялся на колени, глаза его застилал красноватый туман. Грудь монстра была почти сожжена, и разжиженные куски мяса, разбрасывая во все стороны брызги, шлепались на бетонный пол, но чудовище находилось уже почти рядом. Он подумал, что оно сейчас примется рвать людей на куски, и его тоже, и монстру наплевать на то, что горгонцы спят и видят, как заполучить его к себе целехоньким.

В последней попытке взорвать чудовище миротворец выбросил обе руки вперед.

Превозмогая резкую и дерганую боль, он вдруг понял, что за спиной его кто-то стоит.

Он повернул голову и, кажется, узнал волочащего ноги по направлению к нему Джека Воупа, человеческое лицо которого было почти полностью уничтожено и залито фальшивой кровью. Вместо рук горгонца из коротких рукавов насквозь пропитанной той же кровью футболки свисали изуродованные плети пятнистой плоти, волочащейся по полу. На конце одной то появлялась, то исчезала человеческая рука, сменяемая ощетинившимися шипами, а на другой – исковерканной головой пресмыкающегося.

Этан оторвал взгляд от этого зловещего зрелища, отвернулся и с кончиков пальцев обеих рук послал белые сгустки энергии прямо в голову неясно вырисовывающегося перед ним монстра. И теперь уже почти человеческий жалобный вой застрял у чудовища в глотке.

Жаркое пламя охватило голову зверя, она раздулась и лопнула, и куски ее полетели во все стороны, распространяя по дымному воздуху жуткий смрад. Задние конечности его подкосились, и обезглавленное тело рухнуло на один из внедорожников и на джип, превратив обе машины в груду металлолома.

Одна из непомерно вытянутых рук Воупа в конце концов прекратила свои превращения, остановившись на почти человеческой форме: с двумя большими пальцами и еще шестью остальными, тогда как на конце другой руки так и осталась змеиная голова. Ладонь первой руки прыгала по полу, как выброшенная на берег рыба, а поврежденная кора головного мозга горгонца пыталась заставить ее добраться до горла Этана.

Вдруг Этан увидел, как от противоположной стены разгромленного гаража отделяются четыре призрачные фигуры, ростом все как одна около семи футов. Это были тощие солдаты сайферов; буквально через секунду они обрели твердую форму, и тот, кто вышел из стены первым, без колебаний выстрелил из своего бластера. Над головой Этана пролетели парные огненные шарики и попали Воупу как раз в область живота. Этан оглянулся и увидел, что объятый красным пламенем, жгучим для глаз, и разорванный почти пополам горгонец падает, но как раз перед тем, как удариться об пол, тело его заискрилось, начало таять в воздухе, а уже соприкоснувшись с полом, стало почти полностью прозрачным; еще через мгновение от него осталась лишь некая темная аура, словно едва заметный отпечаток тела в воздухе, но и она скоро поблекла и исчезла совсем.

«Это королева его спасла, – подумал Этан; сознание его будто оцепенело, каждая клеточка тела, казалось, пылает в огне. – Отправила его туда, где им займутся, и он снова станет целехонек».

Теперь, понимал миротворец, самое время обратить внимание, остающееся расфокусированным, на четырех сайферских солдат, шагающих по залитому кровью бетонному полу прямиком к нему. Он знал, что они, как и Воуп, явились сюда за ним, они заберут его с собой, доставят в палату, где острые лезвия вивисекторов расчленят его тело, чтобы узнать, что он такое и как его можно использовать в своих целях.

Позволить им сделать это нельзя. Нет. Ни за что.

В ушах все еще звенело, но поверх этого звона слышались слабые хлопки; он догадался, что это звуки выстрелов. Этан оглянулся: еще двое с винтовками успели спуститься по железной лестнице и теперь лежали на животах, отстреливаясь от сайферов. Джексон тоже, несмотря на то что из ушей у него текла кровь, а воспаленные глаза распухли, встал на колени и, тщательно целясь, палил в непрошеных гостей из пистолета.

Сквозь пелену дыма, клубящегося над сожженной грудью и шеей с рваными краями безголового мертвого монстра, видно было, что фигуры солдат, вибрируя, то почти исчезают, то вновь обретают плоть и пули летят сквозь их призрачные тела, отскакивая от стены за их спинами. Одна пуля из пистолета Джексона успела-таки попасть в лицевой щиток одного из них, когда он вернулся в твердое состояние, но она лишь скользнула по его поверхности, оставив на черном материале небольшую царапину. Скоро у Джексона кончились патроны, и в отчаянии он схватил винтовку, выроненную одним из тех, кого сразил вой монстра.

Сайферские солдаты были уже совсем близко. Хорошо виднелся маленький красный значок с правой стороны внизу лицевого щитка, который, как понял Этан, служил знаком его отличия. У того, кто шел впереди, имелся еще дополнительный символ, знак высшего звания. Как только Джексон прицелился из винтовки, этот старший команды остановился и выпустил из стреляющего энергетическими зарядами бластера два огненных шарика, которые понеслись в сторону Джексона. Но так же быстро, собрав волю, Этан изменил их смертоносную траекторию, и они с шипением пробили стену.

Снова подняв обе руки, он послал собственные заряды в старшего по званию сайфера. Это усилие далось ему с новой болью – казалось, все органы и кости в его теле сейчас расплавятся, – но двойной вихрь из тысячи огненных сгустков все же помчался в сторону пришельца. Вожак сайферов с невероятной скоростью завибрировал и успел развоплотиться. А вот солдат, шагавший за его спиной, оказался не столь шустрым, и направленная Этаном энергия разорвала его на множество горящих клочков. Еще два солдата вслед за командиром тоже исчезли и возникли уже в других местах, подальше друг от друга. Этан вдруг почувствовал справа изменение электромагнитного поля: ага, это сайферский вожак, вибрируя, вновь обретает плоть совсем рядом и тянет к нему руку, пытаясь сомкнуть жесткие пальцы на его плече. Миротворец очень опасался такого захвата, ему казалось, что в результате разряд энергии противника может парализовать его земной организм и он утратит над ним контроль, ведь именно это и было целью врага. Но сайферу пришлось еще раз быстро развоплотиться: на него перенесли свой огонь Джексон и еще двое с винтовками; пара винтовочных пуль, срикошетив от бетонного пола, с визгом пролетели в опасной близости от Этана и тех, кто пытался побороть последствия акустической атаки чудовища.

Один из сайферов довольно быстро обрел плоть и выстрелил в двоих с винтовками, но Этану снова удалось изменить траекторию огненных зарядов. А пуля, выпущенная из винтовки Джексона, ударила сайферу в грудь и отбросила его назад, но он не упал, а снова успел развоплотиться, однако больше не возвращался. Этан послал поток пылающих шаров и разрядов энергии в другого солдата, и тот не успел ни защититься, ни дематериализоваться. Как и первого, его разорвало на горящие кусочки.

Командир сайферов снова возник футах в шести слева и сзади от Этана, почти в непосредственной близости от Беннета Джексона. Когда Этан повернулся в его сторону и собрал заряд энергии, чтобы уничтожить противника, тот выстрелил в Джексона почти в упор, и двойной заряд разорвал того пополам. Верхнюю часть тела, от головы до пояса, удар отбросил в дальнюю часть гаража, но как только Этан выпустил еще один шквал взрывчатых шаров, командир группы сайферов снова растаял в воздухе, и заряд ударил в стену, образовав в ней воронку; во все стороны полетели куски камня, помещение заполнили облака пыли.

Этан вглядывался сквозь клубящуюся тлетворную пыль; дышать человеческими легкими было трудно до боли, голова все еще трещала. Появления сайферского командира следовало ждать откуда угодно.

Но он так и не появился. Шли томительные секунды. Этан рассуждал так: у сайферов был приказ захватить его живым и невредимым, ни в коем случае не убивать и не калечить. Но теперь они убедились, что живым его не взять. Секунды слагались в минуты. Миротворец ждал, но командир сайферов все не появлялся. Этан посмотрел на ужасные останки Беннета Джексона. Верхняя часть его тела горела в дальнем углу, нижняя вытянулась неподалеку. Страшный жар опалил обе половинки трупа. Такова была месть сайферского командира за гибель своих солдат. Если подобная мысль вообще могла прийти в головы сайферам, подумал Этан, то эта схватка приобрела личностный характер. И раз уж сайферы не могут его захватить, они постараются его уничтожить. Этан прекрасно понимал, что именно такая у них теперь идея… он обладает слишком большой мощью, чтобы оставлять его в живых, и теперь им уже не важно, какое оружие можно из него сделать.

Сайферский командир в любую минуту может вернуться с приказом убрать его. Этан нисколько в этом не сомневался. Но пока… его внутренний локатор ничего не обнаруживает.

Не считая кораблей. Он встал, но ноги его не слушались, и с первым же шагом миротворец снова упал. Казалось, весь мир с умопомрачительной скоростью завертелся вокруг него. Этан снова собрался с силами, встал и медленно, как лунатик, побрел к разрушенному входу в Белую Обитель.

Глаза его все еще застилал красноватый туман, в ушах звенело. Но он сумел поднять голову к небу и увидел, как в желтых облаках насмерть бьются две цивилизации.

Да, высоко в небе шел бой. Горгонские корабли были атакованы сайферскими. От края до края небесный свод прочерчивали ослепительные красные и синие молнии выстрелов. Самих кораблей земные глаза его различить не могли, звуков битвы тоже не было слышно, кроме далекого, едва различимого рокота, но он видел все внутренним взором: огромные пятнистые треугольники горгонцев и еще более массивное, лоснящееся черное воздушное судно сайферов, из которого сыпались сотни более мелких кораблей; управляемые одним пилотом-камикадзе, они бросались вперед, чтобы либо быть уничтоженными горгонскими энергетическими шарами, либо, проскочив между ними, вонзиться в плоть горгонского корабля и с убийственной мощью взорваться. Горгонцы, впрочем, атаки отражали довольно успешно: Этан увидел, как, кренясь и покачиваясь, один из сайферских боевых кораблей, шириной около шестисот футов, с горящими синим пламенем дырами по всей своей длине, прорвав густую облачность, падает и разбивается в горах примерно в десяти милях от Белой Обители. И тут же небо прошил красный луч мощной энергии и ударил в другую горную вершину, над которой в воздух взметнулись огромные скальные глыбы.

Миротворец продолжал стоять один.

Он уже не знал, как прекратить это безумие. Но может быть, есть какой-то ключ для решения этой задачи в квадрате 51. Он понял, что его неспроста послали сюда, прежде чем президент Соединенных Штатов покончит с собой, ведь только этот человек имеет возможность войти на территорию исследовательского комплекса.

Ах, если бы в квадрате 51 было что-то такое, что помогло бы ему… что-то такое, что создано внеземным разумом и способно остановить эту бессмысленную войну и спасти планету от полного уничтожения.

Вдруг кто-то тронул его за плечо.

Он оглянулся и увидел Дейва. Лицо его было мертвенно-бледно, вид изможденный. За ним стояла Оливия, а за нею – Ханна и Никки.

Его друзья в этом тревожном и многострадальном мире.

За ними в пролом, пошатываясь, вышел Дерримен. Лицо его и волосы были покрыты белесой пылью, сломанные очки съехали набок, из правого уха сочилась кровь. Он то и дело потряхивал головой, будто хотел отбросить кошмар, в который превратилась его жизнь.

Этан хотел было заговорить с Дейвом, но не смог найти нужных слов. Да и что тут можно сказать: за него говорил ужас окружающей их действительности.

Они стояли на самом краю земли, по крайней мере так это казалось сейчас, смотрели, как небо в разных направлениях то и дело прорезают лучи разрядов энергии, видели в облаках вспышки разрывов… но вот наконец разверзлись хляби небесные, и на обширную территорию, покрытую мертвыми деревьями и обломками скал, где не осмеливалась ступать нога человека, полил дождь.

Часть пятая
Чему быть, того не миновать

Глава 29

Джефферсон Джерико взбежал по ступенькам и оказался нос к носу с двумя военными в безукоризненно чистой темно-синей морской форме, в белых шапочках и в белых перчатках, оба держали автоматы. Лица их не оставляли сомнений в том, что они с рождения мечтали стереть его в порошок. Пальцы лежали на спусковых крючках, а лазерные прицелы оставили на груди Джефферсона две красные точки, как раз там, где у него билось сердце. Один из моряков включил переговорное устройство.

– Экс, два, ноль, – сказал молодой человек лет двадцати с небольшим, но бесстрастный, холодный взгляд говорил о том, что он успел в этой жизни повидать многое и не понаслышке знает, что такое убивать; разговаривать ему пришлось громко – сирена тревоги все не унималась. – На четвертом уровне появился один из новоприбывших! Как там у вас? Есть что-нибудь новенькое?

В ответ – полное молчание.

– Грег! Ты где там? Отзовись!

По их приказу Джефферсон стоял, подняв руки и положив ладони на затылок.

– Там что-то проникло внутрь, – сказал он слабым, дрожащим голосом. – Так говорят. Не знаю, что именно, но оно проникло…

– Про вторжение нам сообщили, – отозвался военный и снова закричал в переговорник: – Грег! Ты куда пропал? Что там у вас происходит?

– А внизу появился горгонец, – вставил Джефферсон. – На третьем уровне. Прямо под нами.

– Грег! Отвечай!

За спинами моряков находился еще один коридор. Эти двое вышли к нему с оружием на изготовку, как только Джефферсон поднялся по лестнице. А в конце коридора виднелся очередной лестничный пролет на следующий уровень. Сколько их было всего, оставалось только гадать.

Моряк набрал на клавиатуре устройства другую комбинацию.

– Экс, два, ноль, – повторил он. – Фриско, ты меня слышишь?

– Горгонец, – бубнил свое Джефферсон. – Выглядит как человек. Но внутрь пробилось что-то другое… не знаю, что именно.

В висках у него, в ушах и во всем лице билась горячая кровь, по телу бежали струйки холодного пота, вызывая в нем дрожь, и ему казалось, что он сейчас потеряет сознание, но пошевелиться он боялся, опасаясь, что эти двое без малейших колебаний сразу его пристрелят. Коленки подкашивались, в глазах мелькали какие-то темные пятнышки.

– Фриско! Чего молчишь? Отвечай!

– Можно мне немного водички? – спросил Джефферсон.

Он набрался смелости и оглянулся на лестничный пролет за спиной, опасаясь, что Воуп, даже разорванный в клочья, пришел сюда вслед за ним и сейчас стоит за спиной.

– Прошу вас… Мне кажется, я…

– Заткни его, – приказал моряк товарищу.

Тот шагнул к Джефферсону, развернул его кругом и с силой шмякнул о стенку. Потом сунул ствол автомата между лопаток и быстренько обыскал, хотя один раз Джефферсон уже проходил через эту процедуру, когда их завели в помещение гаража.

– Фриско! – продолжал кричать моряк в микрофон переговорника. – Куда ты пропал?

– Да не ответит он, – сказал второй моряк. – Кажется, там запахло жареным.

– Что происходит? – раздался еще один голос, перекрывая завывание сирены. – Сержант Эйкерс, отвечайте!

– Пытаюсь разобраться в ситуации, сэр, а так все под контролем!

«Ишь ты, пройдоха, врет и не смеется», – подумал Джефферсон.

Сержант Эйкерс, кажется, был перепуган до смерти, но голос его звучал уверенно и твердо. Джефферсон повернул голову, желая посмотреть, что за птица этот третий, хотя уже и так догадался по голосу. Существовала только одна причина, чтобы здесь установили этот пост: такое помещение должны охранять и секретные агенты, и военные моряки.

В коридоре стоял президент Соединенных Штатов Америки.

– Джейсон! – воскликнул Джефферсон, глядя на президента Биля.

Он был знаком с этим человеком лично, встречался с ним один-единственный раз, и с тех пор много воды утекло. Джефферсона тогда все знали под именем Леона Кушмана, и работал он волонтером в избирательной кампании Билла Клинтона. А Джейсон Биль учился на юридическом в университете штата Миссури и был на четыре года старше Джефферсона. Оба тогда были молоды, уверены в себе и в собственных силах. И вот как-то раз эти два беззаботных баламута и смутьяна оказались вместе на одной вечеринке, где курили травку, говорили о страстишке Леона тайком пробираться на представления порнотеатров, а потом постепенно перешли к бессвязной дискуссии о достоинствах и недостатках некоторых актрис этого амплуа.

– Это же я! Леон Кушман! Неужели не помнишь?

Джейсон Биль был одет в темно-синий костюм и белую рубашку с галстуком в красную крапинку, так туго затянутым, что странно было, как президент умудряется дышать. На лацкане пиджака блестел значок с американским флагом. Он был худ, костюм и рубашка казались великоваты для его несколько усохшей фигуры. Грива некогда светлых волос подернулась пеплом седины и спереди поредела, но это место было тщательно зачесано и для верности, скорее всего, спрыснуто каким-то спреем. Он все еще оставался привлекательным и фотогеничным мужчиной, хотя под глазами обозначились темные, как синяки, круги. Высокий и благородный лоб прорезали глубокие морщины. Нижняя челюсть несколько отвисла, и пока Джефферсон ждал ответа, в углу левого глаза вдруг ожила какая-то жилка, отчего вся левая сторона лица задергалась, словно президенту только что отвесили пощечину, либо он ожидал от кого-то пощечины, и щека заранее стала вздрагивать.

– Леон Кушман! – повторил Джефферсон. – Вечеринку на квартире у Джинджер Райт помнишь, в мае тысяча девятьсот девяносто второго года?

За спиной президента возникла первая леди Америки, и это была не Джинджер Райт. Звали ее Аманда, в девичестве Гейл, она была дочерью председателя одной влиятельной группы финансовых компаний штата Миссури и сама в свое время основала агентство по связям с общественностью, которое помогло Джейсону Билю из сената штата добраться до Овального кабинета. Супруга и сейчас оставалась его опорой, как вот сейчас, держась за него с таким видом, будто он в любую минуту готов упасть.

– Кто этот человек? – задал Биль вопрос охранникам.

Речь его была медлительна и несколько слащава. Тик в углу глаза продолжался и стал еще заметнее.

– Зачем он здесь? – продолжил допрос президент.

– Прошу вас, сэр, вернитесь к себе, – отреагировал Эйкерс. – У нас все под контролем.

– Отвечайте, я требую! Я хочу это знать. Сирена завывает. Вэнс не отвечает на мои звонки, и Беннет тоже. Что происходит? Я требую объяснений.

– Сэр, прошу вас…

– Сержант, через час я выступаю по телевидению с обращением к американскому народу. Народ должен знать всю правду о сложившейся ситуации, он этого заслуживает.

Президент поднял голову и посмотрел в потолок. Левая щека его продолжала дергаться.

– Что это за сирена? Разве нельзя ее выключить?

– Да, сэр, – ответил Эйкерс, и от Джефферсона не укрылось, как молодой моряк бросил быстрый взгляд на первую леди и едва заметно кивнул ей. – Если позволите сейчас проводить вас к себе, сэр, мы отключим сирену, и все будет в порядке.

– Ко мне скоро должны прийти, чтобы делать мне макияж, – сказал Биль.

– Джейсон! – сделал еще попытку Джефферсон. – Я же тебе писал! Я просил тебя подписать фотографию!

До него вдруг дошло, под каким именем он рассылал просьбы о личном автографе на своей фотографии, чтобы потом производить впечатление на потенциальных хайроллеров.

– Джефферсон Джерико! Неужели не помнишь?

Президент открыл было рот, но тут же снова закрыл. Глаза его, казалось, подернулись какой-то непроницаемой пленкой.

– Вернемся к себе, Мэнди, – обратился он к первой леди.

Утомленное лицо супруги президента тоже несло на себе глубокие морщины, хотя в свое время это была красавица, спортсменка, вдобавок обладала деловой жилкой. В ее длинных темно-каштановых волосах уже виднелись седые прядки, а глубоко запавшие глаза пепельного цвета казались пустыми. Она повела мужа обратно по коридору, в конце которого виднелся ряд двойных дверей.

– Экс, два, ноль, – снова заговорил Эйкерс в микрофон переговорника и бросил взгляд на своего товарища. – Черт бы побрал эту сирену! Кит, где ты там? Отзовись!

– Дэнни, я тебя слышу! – раздался в приборе задыхающийся голос на фоне какого-то беспорядочного шума, словно мимо говорящего, то и дело толкая его, куда-то проносились люди. – У тебя все тихо?

– Да вьется тут один тип из этих, вновь прибывших. Что-то лепечет про якобы горгонца на третьем уровне. А у вас что?

– Нападение, пробит вход.

– Понял тебя. Кто напал?

– Не поверишь, это надо видеть. Я тебя плохо слышу, барабанные перепонки ку-ку. У нас тут полный капец. Ждем врача. Джексон убит, и еще пятеро тяжело ранены.

– Джексон убит? Как?

– Не могу говорить, Дэнни. Голова раскалывается.

– Понял тебя… но что мне делать с этим сукиным сыном?

– Задержи. Все уровни мы проверим… как только сможем, пошлем туда людей. Отбой.

– На третьем уровне мертвый, – сказал Джефферсон. – Один из ваших. Его убил горгонец.

– Так, ну-ка сядь на пол, – приказал ему Эйкерс. – Медленно, все делай медленно. Прислонись спиной к стенке. Руки за голову. Скрести ноги перед собой и сиди тихо.

– Мы с президентом старые знакомые. Я знал его, когда он был еще студентом. Что он имел в виду, когда говорил про телеви…

– Тебе что сказали? Заткнуть пасть, сесть и сидеть тихо.

Второй моряк сунул ствол автомата прямо под нос Джефферсону, где у того засветилась красная точка.

Джефферсон сел. Ладно, будет еще время попробовать войти в контакт с Джейсоном Билем, если, конечно, президент сумеет вспомнить, кто он такой, но пока проповедник решил лишних вопросов не задавать. Ему очень хотелось остаться в живых, и, если эти двое мореманов с автоматами будут его охранять, лучше места, где схорониться, и не придумаешь.

– Проклятье! – сказал Вэнс Дерримен.

Он с тоской оглядывал подвергшееся полному разгрому помещение гаража. Как, черт возьми, вытаскивать отсюда эту тушу? Как восстановить закрывающийся въезд? Беннет убит, раненых отнесли в помещение лазарета, весь этот этаж разрушен, а в небе над ними все еще бьются на своих кораблях горгонцы с сайферами, хотя этот мальчишка – да какой там мальчишка, это же пришелец в его облике – говорил ему, что сражение уходит от Белой Обители в сторону. В висках стучит, нервы напряжены до предела, он почти ничего не слышит, да и с внутренними органами, похоже, не все в порядке, если несколько минут назад он блевал кровью. И эта сирена… она проникает в самый мозг, несмотря на лопнувшие барабанные перепонки.

– Эй, кто-нибудь, выключите этот вой!

Ему показалось, что голос его звучит так, будто он говорит под водой.

– Боже мой, да остановите же эту сирену!

О чем-либо думать, логически рассуждать он был решительно не в состоянии. До того как пришельцы принесли на Землю свою войну, способность рассуждать являлась одной из самых сильных его сторон. Для него всегда все было ясно и однозначно, все в этом мире имело разумное объяснение. Когда же с ним провели инструктаж относительно квадрата 51, он постарался поскорее выкинуть это все из головы. Это его не касается, там есть кому разбираться; Дерримен сидел на совещаниях и мог бы слушать про инопланетян, про космические корабли с других планет, про предметы материальной культуры из других миров, которые исследовались на объекте S-4 в военных целях, но он только делал вид, что слушал, а сам мысленно перебирал и анализировал подробности игры в гольф на Хидден-Крик или размышлял о том, за что в 1897 году музыкальные критики подвергли столь жестокому разгрому Первую симфонию Рахманинова. Два года назад, третьего апреля, спокойный порядок его жизни был разрушен. Он попросил младшего брата доставить Линду куда-нибудь в безопасное место, потому что сам должен был исполнять свои обязанности при президенте, и времени заняться семьей у него не оставалось. По мобильному телефону ему сообщили, что все прошло удачно, что они устроились на одном из объектов Национальной гвардии в окрестностях Рестона, в складском комплексе, но потом все спутники вышли из строя, вышки телефонной связи были разрушены, и всякая коммуникация стала невозможной.

Едва переставляя ноги, к нему подошел генерал Уинслетт и что-то сказал. Дерримен уловил только какие-то бессвязные обрывки слов. На потном лице Уинслетта играл нездоровый румянец. Глаза налились кровью так, что, казалось, они в ней купаются. Генерал постоял, глядя на распростертое на полу обезглавленное чудовище, потом вдруг повернулся, сделал пару шагов в сторону, и его вырвало. Желая помочь начальнику, к нему подошел солдат, и Фогги послушно поплелся с ним в лазарет.

Придется резать эту штуковину на части, решил Дерримен. Разрубить на тысячу кусков и один за другим выбросить их подальше.

К нему подошел Дейв Маккейн. Он что-то сказал, но Дерримен помотал головой.

Дейв попробовал еще раз, наклонившись к нему вплотную.

– Нам надо поговорить! – прокричал он.

Дерримен пальцем указал себе на ухо.

– Я почти ни черта не слышу! – ответил он.

Сирена, вой которой мучительно сверлил ему мозг, наконец умолкла. Но оглушительный звук успел, казалось, наделать в его голове множество дырок.

– Подождите немного, надеюсь, скоро пройдет!

Дейв молча кивнул и отошел. Осторожно пробрался между каменными глыбами и вышел на воздух, где не было запаха дыма и жареного змеиного мяса, зато остро ощущался запах озона. Возле ограждения стояли Этан с Оливией, наблюдая за далекими синими и красными вспышками взрывов в облаках. Ханну и Никки не так давно забрали в лазарет. Обе они держались, в общем, неплохо, но в гараже лежало огромное мертвое тело, да еще эти жуткие останки человека, и это их совсем доконало. Увидев последствия кровавого побоища, Никки не выдержала и упала в обморок, при этом наверняка поранилась бы, если бы Этан не успел подхватить ее, а Ханна, когда поняла, откуда взялось чудовище, сказала, что у нее расшалились нервы и ей срочно надо принять успокоительное. Потом эта крепкая, стреляная воробьиха села на краешек скалы и расплакалась, а Оливия пошла поискать кого-нибудь, кто мог бы помочь. Когда Ханну уводили, она криво улыбалась, сморщив залитое слезами лицо, и сказала, мол, жаль, что у нее нет полбутылки виски, напиток бы сразу привел ее в порядок; это прозвучало неплохо, если не думать о туше, которая все еще лежала в гараже, и о прочем.

– Джефферсон не появился? – спросила Оливия подошедшего к ним Дейва.

– Появится. Фальшивая монета всегда возвращается.

Дейв поднял голову и посмотрел на вспышки. Где-то далеко в лес мертвых деревьев падали мерцающие синим пламенем обломки, и почти сразу оттуда стали подниматься густые клубы дыма.

– Они что, приближаются? – спросил он.

– Нет, – ответил Этан, – пока уходят.

В голове у него стучало, нервы в этом чужом для него теле были раскалены, слышал он плохо, зато способен был «слышать» разумом, причем более отчетливо, чем этими травмированными аудиорецепторами.

– Мне кажется, сейчас они заняты больше друг другом, чем мной; совсем про меня забыли. До поры до времени, – добавил он.

Голос его звучал как-то приглушенно и казался чужим даже ему самому. Он подумал, что сейчас стоит поделиться с ними одной мыслью, в правильности которой он не сомневался.

– Теперь они знают, что живым меня захватить у них не получится. И в следующий раз явятся, чтобы меня уничтожить.

Несколько секунд Этан молчал, потом повернулся к Дейву:

– Поэтому мне нужно как можно скорее попасть в квадрат пятьдесят один.

Он уже рассказывал об этом Дейву с Оливией; не будучи уверенным до конца, он все-таки надеялся, что там, на объекте S-4, найдется какой-нибудь артефакт, который мог бы ему пригодиться. Что именно – он и сам не знал, но земным оружием этой войны не прекратить. По правде говоря, Этан вообще сомневался, что войну можно остановить с помощью оружия, кроме разве что какой-нибудь штуковины, которая взорвет всю Землю… но, с другой стороны, сайферы с горгонцами воюют за некую воображаемую линию в пространстве, и если эта планета разлетится на куски, оспариваемая граница никуда не денется.

– Не понимаю, с чего ты взял, что способен прекратить эту войну, – проницательно заметил Дейв, словно научился читать мысли Этана. – Как ты это сделаешь? Уничтожишь и тех и других? В смысле… обе эти цивилизации? Может, заодно и планеты? Но как? И разве это… как бы сказать… не противоречит твоим принципам и все такое?

– Да, – согласился миротворец. – Моя цель не уничтожение миров, а их спасение.

– Ну вот… если ты ищешь какое-то инопланетное оружие… как оно поможет тебе прекратить войну?

Этан покачал головой:

– Я знаю одно… высшая сила привела меня сюда не просто так, а с благими намерениями. И следующий мой шаг, насколько понимаю, состоит в том, чтобы убедить вашего президента помочь мне проникнуть на объект S-4.

Он помолчал секунду, глядя на вспышки в небе; его расчеты показывали, что сражение уводит противников от Белой Обители все дальше.

– Только в этом видится мне какой-то смысл, – продолжал он. – Нечто ценное для достижения нашей цели – то, что я смогу использовать, – находится там. Провести меня туда может только президент, а он, как я уже говорил, страдает психическим расстройством и склонен к самоубийству.

– Мне кажется, тут дело безнадежное, – сказала Оливия.

– Не говори так, – возразил Дейв.

Он видел, как потемнели ее глаза, потонули в омутах мрака, как лицо ее опустело от потрясений и горя, как близка она к тому, чтобы сорваться в пропасть отчаяния. Дейв положил руки ей на плечи, ему показалось, что еще шаг – и она действительно упадет в бездну и исчезнет.

– Нам нельзя отступать, – сказал он. – Мы должны верить Этану.

– Верить Этану, – безучастно повторила она. – А ведь там, должно быть, миллионы серых. По всей Земле. В Китае… в России… в Южной Америке… везде. А то и миллиарды. Если Этану и удастся прекратить войну, что ты скажешь про серых людей? И еще миллионы тех, кто сошел с ума или в последние два года жил как дикие звери. Что скажешь про них, а, Дейв? Как может это исправить даже Этан? Как было прежде, никогда больше не станет.

Она говорила, не отводя взгляда от ограждения, и Дейв живо представил себе, что она сейчас думает: броситься вниз с такой высоты – и всем страданиям конец.

– Слишком много мы потеряли, – сказала она. – Чересчур много.

Ища поддержки, Дейв посмотрел на Этана, но миротворец молчал. Значит, он должен сам постараться увести Оливию подальше от пропасти.

– Да, мы много потеряли, – сказал он. – Я потерял жену и сыновей. Ты потеряла мужа, с которым была счастлива. Оливия, посмотри на меня. Неужели ты это сделаешь?

Она послушалась, но Дейву показалось, что глаза ее почти мертвы, как и дух.

– Зато мы не потеряли друг друга, – продолжал он. – И мы должны держаться. Если Этан считает, что ему надо попасть в квадрат пятьдесят один, то я тоже так считаю. Оливия, мы зашли слишком далеко, чтобы бросить все это.

Он кивнул в сторону взрывов в облаках:

– Если мы сдадимся, они все здесь уничтожат. Прошу тебя… не покидай меня… останься с нами… потерпи… хотя бы еще немного.

– Скажи, – проговорила она все еще безжизненным голосом, – как мы туда доберемся? Автомобилей здесь больше нет, они разбиты вдребезги. Наш автобус… – Она неуверенно помолчала, не зная, как это сформулировать. – Для использования он больше не пригоден. Сколько времени понадобится, тоже неизвестно, но это через Розуэлл в штате Нью-Мексико, а туда путь очень неблизкий. Ну и как мы туда доберемся, а, Дейв? Этан? Есть какие-то мысли?

– Пока нет. Надо поговорить с мистером Деррименом.

Их разговор прервал явившийся Джефферсон Джерико, который, проходя через дыру в проходе, споткнулся о кусок разбитой скалы и крепко выругался. В лице его не было ни кровинки, в глазах царило смятение, и его шатало так, будто он принял бутылку виски, о котором так мечтала Ханна.

– Что это за штука там внутри? – спросил он. – И куда подевался наш автобус?

– Эта штука и была нашим автобусом, – объяснил ему Дейв, когда тот подошел совсем близко. – У горгонцев есть такое средство, с помощью которого создается живое из…

– Не хочу ничего об этом знать, – перебил его Джефферсон. – Боже мой, что здесь творится! Это ты его убил? – спросил он, глядя на Этана.

– Да.

– А Воуп? – спросил он у Дейва. – Что стало с ним?

– Он… тварь такая… исчез. Или его переместили в другое место; не знаю, как они это делают. А ты где шлялся?

Джефферсон услышал отдаленный раскат, и до него вдруг дошло, что в небе за много миль от них происходит яростное сражение. На секунду его внимание привлекли далекие вспышки.

– Был на четвертом уровне, – ответил он наконец. – Там апартаменты президента Биля и его жены, первой леди. Охраняют двое матросов… сначала вели себя со мной несколько грубо, но потом получили приказ отпустить.

Он вдруг нахмурился:

– А с нашими как? Все в порядке? Где Ханна и Никки? С ними все хорошо?

– Они в лазарете – он, мне кажется, где-то на этом уровне, в глубине горы. Они не ранены, просто нервишки расшалились.

– Ага, у меня то же самое. – Джефферсон перевел взгляд на Оливию и увидел, что она едва держится. – А вы как? – спросил он ее.

– Уже лучше. Вот тут Этан говорит, что нам надо попасть в квадрат пятьдесят один и найти там… сама не знаю что… нечто такое, что, возможно, поможет ему остановить это безумие. – Она махнула рукой в сторону вспышек в желтых облаках. – Лично я не понимаю, как это можно прекратить, не важно, что мы там найдем.

– А-а-а, квадрат пятьдесят один! – воскликнул Джефферсон, глядя на Этана. – Это где летающие тарелки.

Года три назад, услышав такое, он бы хохотал до упаду, а потом еще выставил бы средний палец придуркам, которые рассуждают про правительственные заговоры и препарирование круглоголовых инопланетян в секретных подземных лабораториях.

– Я хочу проникнуть в исследовательский центр и посмотреть, что у них там есть. Мистер Дерримен сказал, что единственный человек, кто может провести меня туда, – ваш президент. Но он…

– Да-да, не в своем уме, и довольно серьезно. Когда-то я был с ним знаком – правда, давно это было, он тогда был студентом, юриспруденцию изучал и работал в команде Клинтона. На одной вечеринке в Литтл-Роке мы с ним курили травку. Можно было потом шантажировать друг друга – такой компромат!

Откровенно говоря, было дело, Джефферсон рассматривал когда-то и такой вариант, но скоро понял, что армия крючкотворцев-юристов сотрет его в порошок, а если кто хорошенько пороется в его собственном прошлом, то можно ставить крест на всем, что он строил с таким трудом. Поэтому к черту, он обойдется и без фотокарточки с автографом. Затуманенный взгляд его вернулся к действительности.

– Значит, говорите, у них есть средство, которым они превратили наш автобус в эту тварь?

– Да, неживой предмет в живое существо во плоти и крови, – сказал Этан. – Высокосовершенная и быстрая технология создания живых клеток с использованием самого предмета в качестве каркаса. Или, проще говоря, лучи жизни.

– Вот черт! – воскликнул Джефферсон. – А я-то думал, трехмерная печать – это уже верх фантастики!

– Вернемся к президенту, – сказал Этан, продолжая думать о своем. – Так вы, значит, с ним знакомы?

– Конечно. Он меня не узнал, да и неудивительно, я же совсем изменился с тех пор. Впрочем, сомневаюсь, что в таком состоянии он узнал бы собственную маму.

– Худо-бедно у вас есть с ним хоть что-то общее. И если получится напомнить ему об этом, то тем лучше.

– Сначала придется пройти через Дерримена, – сказал Дейв.

– Да, – согласился Этан.

Какое-то время он стоял молча, наблюдая за тем, как сражение в небе перемещается все дальше от Белой Обители, и это был добрый знак. Облака вдруг осветились ослепительной синей вспышкой, синие разряды били, казалось, со всех сторон, и было хорошо видно, как вдалеке огромный черный корабль, медленно вращаясь в воздухе, пошел вниз, пробил облака и рухнул где-то за горными вершинами. Еще одно очко в пользу горгонцев, подумал Этан, но у сайферов будет возможность отомстить. Вот почему эта война никогда не закончится. Месть порождает месть, и так будет длиться вечно.

Прошло еще немного времени, и из Белой Обители вышел солдат с одним из агентов секретной службы, которые под дулами автоматов всю группу загнали внутрь. Какие-то люди пытались навести в помещении порядок, но этот подвиг, похоже, был под силу только Гераклу. Однако главной и почти неразрешимой задачей представлялось то, что же делать с разрушенным входом. Проходя мимо трупа чудовища, Оливия споткнулась и, чтобы не упасть, вцепилась в Дейва.

– Вы не могли бы отвести ее в лазарет? – спросил он солдата. – Видите, женщина едва стоит на ногах, ей сейчас нужен врач.

– Исполняй, – сказал агент, один из тех, что в джинсовых костюмах, которые сопровождали их из автобуса внутрь горы и вели себя не столь строго, как остальные.

Он понимал, что такое нервное потрясение. Его назначили охранять девушку-подростка с повязкой на глазу; и когда в коридоре раздался выстрел, он оставался, как и положено, на посту и был так потрясен, что застыл как столб, потеряв несколько драгоценных секунд, при виде существа в обличье мужчины со змееобразными руками. Он был одним из тех, кто упал животом на бетонный пол и открыл огонь по сайферским солдатам. После того как его вырвало с кровью, а из ушей и носа перестала течь кровь, он сходил в лазарет и взял там таблетки диазепама. На успокоительные таблетки вообще был большой спрос. Теперь он лучше держал себя в руках, хотя слух восстановился еще не совсем и в левом ухе не прекращалась стреляющая боль, отдающая в шею.

– Нам нужно видеть мистера Дерримена, – сказал ему Этан, когда солдат увел Оливию в лазарет.

– Мне приказано сопроводить вас по вашим комнатам.

– Но дело срочное, – настаивал Этан. – Горгонцы и сайферы скоро сюда вернутся. И на этот раз в живых здесь не останется никого.

Агент не мог смотреть в серебристые глаза Этана. Он уставился на мертвое, обезглавленное тело и довольно долго молчал. Потом достал из кармана переговорное устройство и потыкал пальцем в клавиши.

– Буран, один, один, – проговорил он в микрофон. – Сержант Эйкерс, Дерримен на месте?

– Так точно. Помогает боссу подготовиться. У тебя все нормально?

– Более-менее. Послушай… Я сейчас приведу троих новеньких наверх. Пусть это будет на моей совести. Ихний блажной мальчишка хочет поговорить с Деррименом.

– Наш иноходец не в форме, Джонни. Ему нужен врач, но он хочет толкнуть свою речь.

– А мы что, в форме? Этот пацан говорит, ему нужно срочно, и я ему верю. Если бы ты видел, что у нас тут творилось, ты бы тоже поверил. Я веду их наверх. Отбой. – Он убрал переговорник обратно в карман. – Ну, пошли, только помните: если мне что-то не понравится, я имею право пристрелить любого из вас или даже всех сразу.

Впрочем, эти слова прозвучали как пустая угроза, формальное предупреждение, фраза из служебной инструкции, потому что всем было ясно, что этот «блажной» спас комплекс Белой Обители от полного и безвозвратного разрушения.

– Шагайте вперед, в колонну по одному, – добавил он.

Глава 30

– Вот-вот начнется запись, – сказал сержант Эйкерс агенту секретной службы, когда они поднялись на четвертый уровень. – И нашему иноходцу не очень понравится, если мы сейчас ворвемся.

Он заглянул в серебристые глаза пришельца, и по телу его прошла дрожь, но это был не страх – он давно уже ничего не боялся, – скорее изумление и ожидание какого-то чуда. «Может, лучше подождем?» – хотел было спросить он, но сразу понял, что нет, не лучше.

– Под мою ответственность, – сказал агент с позывным «Буран, один, один».

Он жестом приказал Дейву, Этану и Джефферсону следовать за ним по коридору. Джефферсон не удержался и, проходя мимо двух моряков-охранников, шутовски отдал им честь.

Они подошли к двери с табличкой «Студия», и агент приказал стоящему впереди Дейву входить. Дейв открыл дверь и оказался в ярко освещенной комнате со светло-зелеными стенами, кремового цвета диваном, низеньким столиком и множеством разнокалиберных мягких стульев. Из маленьких динамиков в потолке лилась музыка, напомнившая Дейву мелодии «Мейн-стрит парада», а Джефферсон совершенно точно узнал в ней марш Джона Филипа Сузы, типично американский – так и видишь начищенные пуговицы марширующих, и тебя распирает от гордости. Он и сам использовал подобную музыку, чтобы в день праздника Четвертого июля у жителей Нью-Идена возбуждалось чувство патриотизма и сами собой раскрывались кошельки. В помещении имелось еще три двери, и все были сейчас закрыты. Секретный агент подошел к самой дальней, расположенной слева, и постучал. Почти сразу она открылась, и за ней показался мужчина в темно-синем костюме с белой рубашкой и галстуком в серую полоску, американским флагом в петлице и с острым подбородком. Этан уже видел этого человека, когда его с друзьями привели в гараж, но с тех пор ни разу его не встречал.

– Они хотят поговорить с Деррименом, – сказал агент и сделал шаг в сторону, чтобы не заслонять просителей. – Говорят, это срочно.

Прежде чем что-то сказать, человек с острым подбородком окинул Этана тяжелым, холодным взглядом. В этом взгляде читалось отвращение и в равной степени страх.

– Вы же знаете, он занят. Билю только что сделали макияж, через три минуты будут записывать.

– Да, я это знаю. Просто скажите ему, что они здесь. Скажите, пришелец утверждает, что горгонцы и сайферы скоро появятся снова.

– Сейчас не время.

– К черту ваш протокол, – сказал агент под позывным «Буран, один, один», вскипев от злости. – Еще немного – и все здесь накроется медным тазом. Так и передайте Дерримену.

Человек, ни слова больше не говоря, вернулся обратно в комнату и закрыл за собой дверь.

– Теперь ждите, – сказал агент своим подопечным.

Марш Джона Филипа Сузы продолжал играть, сопровождаемый ударами барабанов и медных тарелок и бравурными звуками давно покинувших этот мир тромбонов.

Прошло где-то с минуту. Дверь снова открылась, и в ней появился Вэнс Дерримен. Лицо его было так перекошено болью, что казалось, будто он встречает их с торчащим в спине клинком. Глаза под очками распухли и покраснели. Правда, Дерримен успел переодеться в черный костюм, поскольку серый, который он носил прежде, был весь испачкан.

– Я же сказал, что мне нужно время, – обращаясь к Дейву, проговорил он медленно, взвешенно и несколько громче, чем обычно, поскольку слух его еще не восстановился.

– Мы не можем позволить себе такой роскоши, – сказал Этан. – Я вот что хочу знать… каким транспортом вы все сюда добирались?

Ответ он получил почти мгновенно, прочитав мысли Дерримена.

– Где же ваш вертолет? – тут же спросил он.

Дерримен мысленно проследил весь маршрут от начала до конца: президентский самолет из Вашингтона до Солт-Лейк-Сити, из аэропорта на черном внедорожнике к секретному ангару и вертолетной площадке и перелет сюда. Он, конечно, понял, что пришелец сразу увидит все эти мысленные образы. И Этан, разумеется, уже знал, где они прячут комфортабельный вертолет «Кестрел», но подождал, пока Дерримен скажет это и всем остальным.

– С другой стороны горы у нас вертолетная площадка. Тщательно замаскированная. А вертолет в специальном ангаре.

– Вот на нем мы и полетим к объекту S-4, – сказал Этан так, словно это дело было уже решенное.

– Это около трех часов лету. Но я уже говорил вам…

Дерример помолчал, двигая челюстью. Его все еще мучила жуткая головная боль, и мысли немного путались.

– Хотите узнать, почему нам нельзя покидать Белую Обитель? Следуйте за мной.

Дерримен провел Дейва, Этана и Джефферсона еще через одну комнату, похожую на гостиную, и подвел к двери, над которой горела красная лампа и висело пока еще выключенное табло с надписью «Идет передача». Он открыл дверь и впустил их в тускло освещенное помещение с двумя рядами театральных кресел. Перед звукооператорским пультом с приборной панелью, на которой мигали зеленые лампочки, сидели три человека в наушниках. За большой стеклянной перегородкой располагалась трибуна с президентской печатью, а за ней стоял президент Соединенных Штатов Америки. К нему были устремлены лучи нескольких прожекторов и объективы двух профессиональных телекамер. Ими манипулировали операторы, тоже в наушниках. Еще один человек, примостившись на самом верху стремянки, настраивал лучи прожекторов. Седовласая женщина в джинсах и синей узорчатой блузке кисточкой пудрила влажный лоб Джейсона Биля. За спиной президента и за трибуной виднелись книжные полки, на которых стояли книги в твердых переплетах, а также небольшой бюст Авраама Линкольна, бронзовая скульптурка в виде сложенных в молитве ладоней с прислоненной к ним Библией, цветная семейная фотография в рамке – с Билем, первой леди и их детьми студенческого возраста, Джеймсом и Натали, небольшой глобус и кое-какие другие предметы, украшавшие кабинет президента в Белом доме. Все это расположилось на полках таким образом, чтобы попасть в объективы камер.

– Что это? – спросил Дейв. – Как…

– Сядьте, – сказал Дерримен. – Через минуту он начнет выступление.

Он указал на висящие над стеклянной перегородкой и отсчитывающие секунды цифровые часы.

Один из сидящих за пультом нажал на кнопку.

– Кэти, нос у него еще немного блестит, – сказал он усталым, безжизненным голосом, словно понимал, что проделывал это уже сотню раз, но такова его работа, и он должен исполнять ее по мере сил и возможностей.

Женщина кивнула и снова взялась за кисточку.

Дерримен сел в первом ряду рядом с Дейвом, а с другой стороны между Дейвом и Джефферсоном сидел Этан. В конце этого же ряда расположилась жена президента, которая не удостоила их ни единым взглядом. Она прихлебывала из стакана какой-то напиток с кубиками льда. Дейв поводил носом и учуял алкоголь.

– Ну что, теперь все в порядке? – спросил Биль, глядя вверх, где, должно быть, находилась закрепленная на стене с его стороны акустическая колонка.

– Да, все замечательно, сэр, – ответил сидящий за пультом.

– Мэнди! Я в порядке?

Голос Биля был тонкий и ломкий, совсем не тот, что Джефферсон с Дейвом помнили по прежним его выступлениям… впрочем, Дейв слушал его нечасто, политиков он недолюбливал. До того как пришли инопланетяне, он считал, что политики простым народом гнушаются, а заискивают и льстят только в том случае, когда им нужны голоса избирателей.

– Да, все нормально, – не глядя на него, отозвалась первая леди и сделала очередной глоток.

– Этому критику я доверяю больше всего, – объявил Биль всем, кто его слушает, и нервно хихикнул.

На нем был все тот же темно-синий костюм, в котором Джефферсон недавно его видел, с белой рубашкой и галстуком с красным узором. В этом наряде и после умелой работы визажистки он выглядел безукоризненно. Однако дело в том, что можно спрятать и круги под глазами, и глубокие морщины, но никакой мастер макияжа не спрячет внутреннее чувство трагического отчаяния, которое – Этан прекрасно это понимал – ощущали все, кто присутствовал в помещении.

– Сэр, – сказал сидящий за пультом оператор, – посмотрите, телесуфлер не отсвечивает?

Вопрос прозвучал холодно, механически-рутинно.

– Нет-нет. Все хорошо.

– Перед началом записи, как всегда, даем обратный отсчет. Кэти, заканчивай. Джордж, у тебя все в порядке. Освещение в норме.

Визажистка мгновенно прекратила работу, а осветитель спустился с лестницы и, сложив ее, отнес к дальней стене.

Джефферсон наклонился вперед.

– Что здесь происходит? – спросил он Дерримена.

– Президент выступает с обращением к нации. Он делает это два раза в месяц.

– К нации? К какой нации?

– К той нации, которая, по его мнению, где-то там еще существует.

– Он что, не знает всей правды? Думает, что у людей есть электричество и кабельное телевидение?

– Джентльмены, я нажимаю кнопку записи, – сказал человек за пультом, желая предостеречь их, чтобы они аккуратнее выбирали слова.

– Давай, – сказал ему Дерримен. – Мы пришли просто посмотреть.

– Камера один, приготовиться. Камера два, приготовиться. Господин президент, начинаем обратный отсчет… пять… четыре… три… два… один… вы в эфире.

В лучах прожекторов Джейсон Биль выпрямился во весь свой рост. Он не стал улыбаться, глядя в камеры, но и отчаяния в его лице больше заметно не было. Он был политиком до мозга костей и сумел выразить на своем худом желтоватом лице глубочайшую и самую искреннюю решительность и твердость.

– Мои дорогие соотечественники, – читал он с экрана телесуфлера, – граждане великой страны, которую не под силу сломить никакому агрессору, откуда бы он к нам ни пришел… Сегодня я обращаюсь к вам с вестью, которая вселяет в нас новую надежду. Согласно последним военным сводкам, наша армия, армия Соединенных Штатов, и наши Военно-воздушные силы уничтожили оплот так называемых сайферов к западу от реки Миссисипи, в районе города Александрии, штат Луизиана. Наш славный флот Военно-морских сил в настоящее время сражается против твердыни горгонцев в районе Сиэтла, штат Вашингтон, и глава моей администрации сообщил мне, что, не выдержав нашего натиска, горгонцы отступают.

Президент Биль сделал паузу. Левое веко его задергалось, и по всей щеке прошла дрожь. Он склонил голову.

– Простите меня, – глухо проговорил он в микрофон, – не могу сдержать своих чувств… как и все мы, я в этом не сомневаюсь… каждый из нас… в эти тяжелые дни выпавших на нашу долю испытаний.

Таких слов на экране телесуфлера не было, это был приглушенный крик исстрадавшейся души. Секунд десять или даже пятнадцать президент молчал, хотя все это время шла запись. Когда же Биль поднял голову и снова посмотрел в объектив камеры, веко его продолжало дергаться, но уже не так заметно, что демонстрировало: у этого человека еще есть воля держать себя в руках. Дальше он снова начал читать бегущую строку телесуфлера:

– Я счастлив с удовлетворением сообщить, что, несмотря на тяжелые потери, на пороге освобождения от этой невиданной прежде угрозы находятся следующие города нашей страны: Шарлотт, Северная Каролина; Балтимор, штат Мэриленд; Провиденс, Род-Айленд; Чикаго, штат Иллинойс; Сидар-Рапидс, штат Айова; Омаха, штат Небраска; Денвер, штат Колорадо; Феникс, штат Аризона, и Портленд, штат Орегон. Рекомендую всем, кто сейчас находится в этих городах, оставаться в своих убежищах до тех пор, пока не будет подан сигнал отбоя… дата и время сигнала будут определены позднее. С прискорбием должен сообщить, что, как информировал меня глава администрации, из столиц и от лидеров других стран никаких вестей нет, но мы будем продолжать отслеживать связь со всеми спутниками, рассылать всем слова нашей поддержки и двадцать четыре часа в сутки продолжать молиться о жителях нашей планеты.

Дерримен поерзал в своем кресле. Этан понял, что весь этот спектакль был придуман только для того, чтобы вселить в президента надежду и не допустить, чтобы он наложил на себя руки. Какой глава государства мог бы выдержать на своем посту, видя страну, за которую он несет ответственность, растерзанной, разгромленной и покоренной?

– Мы все еще здесь, – продолжал между тем Биль мужественным, настоящим президентским голосом, хотя его и выдавало подергивание левой стороны лица. – Мы все еще остаемся Соединенными Штатами Америки. Каждые несколько часов я получаю свежие сообщения со всех фронтов действующей армии. Как я уже говорил в прошлый раз, мы потеряли немало доблестных воинов, как мужчин, так и женщин, но не меньше их остается в строю, и все они продолжают служить своей родине. Мы шлем наши самые искренние пожелания успехов всем другим странам мира и надеемся, что это телеобращение до них дойдет. Хочу повторить еще раз то, что уже говорил неоднократно: оставайтесь в своих убежищах, пока не услышите сигнал отбоя. Вооруженные силы продолжают драться за вас, и я верю, что они сумеют предотвратить угрозу, нависшую над нашей страной, нашим образом жизни. Я хочу обратиться к моим детям, Джеймсу и Натали: оставайтесь в своем безопасном убежище и твердо верьте, что совсем скоро над нами взойдет солнце нового дня. Я обращаю эти слова и ко всем детям мира, ко всем семьям, которые еще крепче сплотились, чтобы выстоять перед вражеским нашествием. Я обращаю их к каждому воину на полях сражений, к каждому матросу на море, да хранит вас всех Бог в вашем полном опасностей ратном труде: помните, что вы – гордость нации, вы – лучшие из лучших; мы верим, что вы никогда не сложите оружия, что бы ни случилось. И каждый из нас, находясь в этом безопасном месте, продолжит борьбу.

Несколько секунд он молчал, чтобы его проникновенные слова дошли до каждого сердца, а слушающие его представители вновь прибывших думали о том, насколько он сам верит в то, что говорит.

Первая леди еще раз отхлебнула, и кубики льда, звякнув о стенки стакана, объявили собравшимся, что он уже пуст.

– Ровно через две недели вы услышите меня снова, в этот же день и в это же время, – сказал стоящий за трибуной, на лбу которого уже сверкали капельки пота, хотя через вентиляционные отверстия в помещение продолжал исправно поступать свежий прохладный воздух.

– И на прощание я, президент Соединенных Штатов Америки Джейсон Биль, хочу, как всегда, пожелать всем вам: будьте мужественны.

И Биль застыл без движения, если не считать подергивающейся щеки.

– Снято, – сказал оператор за пультом. – Это все, сэр.

– Ну как, неплохо? Мэнди, как я смотрелся?

– Скажите ему, – слегка заплетающимся языком отозвалась она, сделав очередной глоток, – что он выглядел очень неплохо.

– Она говорит, что вы выглядели великолепно, сэр.

– Я очень волновался. Здесь у нас жарковато. Как вам кажется?

– Это от прожекторов. Так всегда бывает от прожекторов, сэр.

Дейв повернулся к Вэнсу Дерримену и приблизил губы к его уху:

– Как все это сходит вам с рук? Я ведь своими глазами видел Денвер, он ни черта не освобожден!

– Совершенно верно, – сказал Дерримен.

– Вот именно, совершенно верно! И что, он действительно думает, что наши спутники там крутятся? И у людей есть электричество?

– Говорите потише, он уже выходит, – сказал Дерримен и встал. – Превосходно, Джейсон. Ты сказал все, что должен знать народ.

Биль окинул критическим взглядом Дейва, Этана и Джефферсона, которые тоже встали. Заглянув в серебристые глаза Этана, президент провел по губам тыльной стороной ладони.

– Он не опасен?

– Уверен, что нет.

– Вэнс рассказал мне про видео. Как ты раздербанил ворота непонятно чем, но без оружия, – сказал президент Биль. – Кто ты такой и откуда пожаловал?

– Я не горгонец и не сайфер, если вас это интересует. С группой товарищей мы прибыли сюда из Денвера. Откуда пожаловал лично я, объяснить непросто, но я явился сюда для того, чтобы прекратить эту войну.

– Мы и так побеждаем, – сказал президент. – Конечно, понадобится время… возможно, у нас будут большие потери, тысячи жизней… сотни тысяч… но все равно мы победим. Разве не так, а, Вэнс?

– Наши полевые командиры смотрят в будущее с большим оптимизмом, – кивнул Дерримен.

– Послушайте… сэр, – вступил в разговор Дейв. – Мне кажется, вы…

– Я рад это слышать, – перебил его Этан; ему не хотелось, чтобы неприкрашенная, суровая правда, которую Дейв хотел выложить перед президентом, лишила этого человека остатков душевного равновесия. Быстрый мысленный взгляд в его душу показал спутанный клубок эмоций и угрызений совести, чувство собственной вины, безысходное отчаяние и упадок духа, страхи, которые метались, как темные птички в зачарованном лесу его сознания. Уныние и чувство утраты чего-то важного были настолько глубоки, что душа его находилась на грани срыва в темную пропасть болезни. Этан не стал больше читать его мыслей, понимая, что Джейсон Биль действительно верит в те байки, которые ему подсовывал экран телесуфлера для того, чтобы, как он полагал, успокоить и поддержать американский народ.

– В некоторых районах страны у нас продолжает работать энергосистема, – сказал президент Биль. – На северо-востоке, например, на западном побережье тоже. Я, конечно, понимаю, что далеко не все люди увидят и услышат мои слова поддержки, мой призыв продолжать стойко держаться… Может быть, не сейчас… но я думаю, это принесет свою пользу. Вы как считаете, Вэнс?

– Согласен, сэр.

Президент Биль все никак не мог отвести от Этана взгляда.

– А ты выглядишь прямо как обыкновенный земной мальчик, если бы не… глаза. Так ты говоришь, что… пришел прекратить эту войну? Но как? И… кто тебя к нам послал?

– Мой верховный главнокомандующий, – ответил Этан. – Относитесь ко мне как к миротворцу, у вас ведь тоже есть солдаты войск Организации Объединенных Наций. Мне нужно задать вам один вопрос, сэр. Не поможете ли вы мне попасть на объект S-4 исследовательского центра в квадрате пятьдесят один?

Президент Биль мгновенно перевел взгляд на Дерримена:

– О чем это он говорит, а, Вэнс? И почему он хочет туда попасть?

– Ему пришло в голову, что он может найти там среди артефактов какое-то нужное ему средство. Я сказал ему, что у нас нет никаких намерений покидать эту базу. Для вас это было бы огромным риском, сэр.

– Может быть, – сказал Этан, – но вот если бы мы воспользовались вашим вертолетом… мне кажется, риск был бы оправдан.

– Лететь по воздуху, да еще в такой обстановке? – Дерримен бросил холодный взгляд в его сторону. – Вы не представляете, что нам пришлось пережить во время перелета на борту номер один из Вашингтона в Солт-Лейк. А сейчас ситуация гораздо хуже. Насколько я понимаю, это просто немыслимо.

– Господин президент, – сказал Дейв, – вам нужно послушать Этана. Предоставьте ему возможность сделать то, что просто необходимо.

– Этан, – повторил президент Биль. – Оригинальное имечко для существа из иного мира.

– Сэр, – продолжал Этан. – Я прошу вас поверить мне, поверить в мои возможности. Я хочу прекратить эту войну, но не могу это сделать без вашей помощи. Вашей, понимаете, сэр? Мне крайне необходимо проникнуть в…

– Так, разговор окончен, – сказал Дерримен. – Мы не позволим президенту покидать это место, и точка. Говорить больше не о чем.

– Нет, говорить есть о чем. Сайферы и горгонцы собираются снова напасть на эту гору, как только у них появится перерыв в сражениях между собой. И на этот раз они уничтожат здесь все.

– Он дело говорит, Джейсон, верь ему, – сказал Джефферсон Джерико. – Послушай… неужели ты меня не помнишь? Вспомни: Литтл-Рок, благотворительный обед для сбора средств на избирательную кампанию Била Клинтона в мае тысяча девятьсот девяносто второго года. Вечеринка у Джинджер Райт. Я тогда отзывался на имя Леона Кушмана. Ну, вспомнил?

Президент Биль медленно сощурился. Казалось, он хочет сосредоточиться и что-то вспомнить, но получалось у него плохо.

– Нет… не думаю, что мы с вами знакомы. Кушман, говорите?

– Ну да!

– У меня было… так много знакомых. Столько лиц, столько имен, всех не упомнишь. Сливаются в памяти. Простите… У меня болит голова, – сказал он, обращаясь ко всем троим. – Мэнди! Мэнди!

Он звал жену таким голосом, будто ее уже не было на своем месте, хотя она продолжала сидеть все там же, в каких-нибудь десяти футах, в конце ряда. Мэнди допила из стакана и встала с видом крайней усталости и уныния. Она ведет себя так потому, что ей на все наплевать, подумал Этан – буквально за несколько секунд он получил информацию о том, что она считает своих детей погибшими. А алкоголь притуплял ее душевные страдания.

– Я здесь, – сказала она. – Я всегда рядом с тобой.

Она проговорила это так, словно руки и ноги ее были скованы кандалами. А Этана разглядывала, как некое экзотическое растение, проросшее сквозь трещину в тротуаре. Этан знал, что ей очень хочется задать ему вопрос: «Кем ты себя, черт побери, возомнил?» Но даже для этого ей требовалось сделать усилие, на которое она была сейчас неспособна, и ее язвительный вопрос так и не прозвучал.

– Вы проделали очень хорошую работу, сэр, – сказал Дерримен и пожал худое предплечье президента.

Джейсон Биль сейчас походил на собственную тень. Ему нужно было постоянно напоминать и чуть ли не силой заставлять принимать пищу хотя бы один раз в день.

– Вы неизменно прекрасно делаете свое дело, – добавил Дерримен. – А теперь идите отдыхать. Послушайте музыку. Прошу вас, Аманда, не забудьте напомнить мужу, чтобы в пять часов он принял лекарство.

Этан заглянул в мысли Дерримена и узнал о том, что президент Биль принимает целый ряд лекарств, включая антидепрессанты, а для его жены первейшим лекарством служит бутылка виски. Запас виски на базе таял на глазах, она прикладывалась к бутылке все чаще. Это уже был второй ящик, от которого осталось всего три бутылочки. И Дерримен очень беспокоился о душевном здоровье первой леди государства, когда у нее больше не будет возможности заниматься самолечением.

Она взяла мужа под руку и повела к выходу из студии, стараясь ступать твердо и не очень качаться при ходьбе. Биль повернулся к главе администрации.

– Вэнс, – сказал он, бросив сначала быстрый взгляд на миротворца, – мы ведь здесь в безопасности, это так? Я имею в виду… он что-то говорил… про нападение горгонцев и сайферов. Нам здесь ничто не угрожает, правда?

– Я уже докладывал, сэр, что брешью в стене уже занимаются. Действительно, к нам кое-кто прорвался, но, как я уже говорил, атака отбита. – Последнее слово Дерримен подчеркнул особо. – Для вас и вашей супруги места безопаснее, чем это, нет.

– Благодарю вас. – Президент Биль снова повернул усталое лицо с измученными глазами в сторону Этана. – Вы ведь не причините нам вреда, правда? – спросил он тоном испуганного ребенка.

– Нет, сэр. Я не желаю вам зла, я только хочу помочь.

– Похоже… запирать вас бессмысленно, да? То, что вы сделали с воротами… запирать вас все равно бесполезно.

– Это верно.

Биль не нашел что добавить к сказанному; его истерзанный разум и так был перегружен до предела. Он кивнул жене, и они направились к двери. Непонятно было, кто из них кого поддерживает, кто из них чувствует себя лучше. Но выйти они не успели.

– Леон Кушман! – вдруг прокричал им в спину Джефферсон. – Теперь у меня другое имя, Джефферсон Джерико! Я был проповедником, выступал на телевидении! Вспомни же наконец!

Совсем немного не дойдя до двери, президент вдруг остановился и бросил быстрый взгляд назад:

– О да… тот человек. Это имя мне и вправду откуда-то известно.

– Это я! Я – это он!

– Идите отдыхать, сэр, – сказал Дерримен. – А с ним поговорите после, когда будет время.

Президент и его супруга вышли. Когда дверь за ними закрылась, Дерримен облегченно вздохнул. Потер все еще болевшую щеку.

– Да, – сказал он, – все это было очень… очень непросто.

– А легче уже не будет, – откликнулся Дейв. – Вы в самом деле снимали это его выступление или это так, для видимости?

– Он всегда просит записывать диск, чтобы потом смотреть и видеть свои ошибки. Так было с тех пор, как мы здесь, два раза в месяц. Я собираю отзывы. Он думает, что вооруженные силы все еще оказывают организованное сопротивление, что где-то там идут бои. Если бы у него не было веры в это… до сегодняшнего дня вряд ли дотянул бы.

– Когда они снова придут, – решительно сказал Этан, – то уничтожат и гору, и всех, кто в ней находится. Я, конечно, сделаю все, что смогу, чтобы вас защитить, но я не всесилен. Сожалею, что не смог защитить мистера Джексона, допустил его гибель. Когда вы доложите об этом президенту?

Дерримен ничего не сказал в ответ, но выслушал с предельным вниманием.

– И сайферы, и горгонцы хотят меня схватить и уничтожить, потому что уже знают, что я чужой, что я существо для них непонятное, – продолжал Этан. – А если не смогут меня захватить – а они не смогут, – им придется меня нейтрализовать, а иными словами, просто убить, и они ради этого готовы на все. Это тело можно уничтожить, но сущность мою уничтожить нельзя. – Так Этан ответил на вопрос, который собирался задать ему Дерримен. – Нет, я не могу вот так взять и перепрыгнуть из одного тела в другое… Чтобы полностью слиться с новой оболочкой и составить с ней единое целое, требуется время. А времени у нас больше нет, сэр. Для меня и для всех нас чрезвычайно, жизненно важно, чтобы я попал на объект S-4. И нашел там… я еще сам не знаю, что именно, но там должно быть что-то такое, чем я мог бы воспользоваться.

– Я уже говорил, что президенту нельзя…

– Тогда весь ваш мир ждет гибель, – отрезал Этан. – Погибнет все, и вы сами, и вся ваша цивилизация. Я понимаю, вы не хотите подвергать его опасности, но другого выхода у нас нет.

– Да прислушайтесь же к его словам, – воззвал к Дерримену Джефферсон умоляющим голосом. – Прошу вас… прислушайтесь.

– Нет, – твердо ответил Дерримен. – Это вы послушайте меня. С Джейсоном Билем я проработал почти пятнадцать лет. Я был свидетелем его падений и взлетов – словом, чего только не повидал. Сейчас он едва держится, не говоря уже о его супруге. Они оба уверены, что дети их, скорее всего, погибли. И я ни за что не пошлю его туда на вертолете – вы только посмотрите, что творится в небе! Если сайферы и горгонцы так сильно хотят тебя уничтожить, то сбить вертолет – для них плевое дело. Нет. А теперь… Пойдемте в столовую, там вы сможете перекусить. Ты сам-то употребляешь пищу?

– Этот мой организм нуждается в ней.

– Господи, если бы только это могла видеть моя школьная учительница биологии! – сказал Дерримен, лицо его сморщилось, и Дейв подумал, что он вот-вот расплачется. – Надеюсь, она скончалась до того, как все это началось!

– Значит, так вы встречаете конец света?

– Что?

– Конец света не под фанфары, а распустив нюни^[16]?

Уставившись в пол, Дерримен какое-то время молчал.

– Итак, в столовую, – проговорил он наконец, поправляя очки. – Лично я сейчас иду в столовую. Предлагаю пойти со мной, тем более что охрана все равно не позволит вам оставаться здесь без меня.

Он направился к двери, открыл ее и дождался, когда они не потянулись к выходу, как безропотные, безмозглые солдатики.

Глава 31

Наконец-то миротворец обнаружил здесь кое-что такое, чего ему, похоже, очень не хватало. Жидкость под названием «кофе». Он сделал глоток и сразу понял, как прекрасен этот напиток. Черный, горячий, слегка горьковатый… Этан сразу почувствовал прилив энергии, если это слово здесь уместно. Он представил себе, как энергия напитка разливается по жилам присвоенного им чужого тела, и, сидя за столиком вместе с Дейвом, Джефферсоном и Оливией, он подумал, что ему очень нужна была эта встряска.

Оливия пришла к ним чуть позже, пробыв какое-то время в лазарете. Военный врач, деловитый, с короткой стрижкой, настолько короткой, что, казалось, череп его усыпан темными песчинками, осмотрел ее, смерил давление, проверил сердце и легкие, попросил, не двигая головой, одними зрачками последить за движущимся лучиком света, дал таблетку валиума и сказал, чтобы она прилегла в одной из соседних палат и отдохнула. А сам отправился к другим своим многочисленным пациентам, часть из которых принесли на носилках, а другие сами кое-как доковыляли до лазарета после нападения на Обитель. Оливия полчасика полежала, но потом ей показалось, что валиум подействовал, она чувствует себя довольно неплохо и ей можно уйти. Но перед уходом забежала проведать Никки и Ханну, которые тоже лежали здесь. Никки уже приходила в себя, ей было гораздо лучше, хотя из лазарета уходить не хотела. Ханна спала и во сне казалась постаревшей, исхудавшей и очень усталой; Оливия попросила у одной из сестер листок бумаги и оставила ей записку: «Ханна, я навещу тебя позже. Отдыхай, пока есть возможность, и ни о чем не думай. Поверь, все будет хорошо. С любовью, Оливия».

Столовая была ярко освещена, на стенах висели фотографии прежней Америки: сверкающая неоновыми огнями, заполненная народом Таймс-сквер; Золотые Ворота, освещенные восходящим солнцем, лучи которого пробиваются сквозь туман; калифорнийский лес мамонтовых деревьев; покрытая ярко-зелеными мхами земля в государственном заповеднике Мьюир-Вудс; Бостонский залив в день парада многочисленных и разновеликих кораблей с красными, синими и белыми парусами; бескрайние, простирающиеся до самого горизонта пшеничные поля Канзаса под ярко-синим летним небом; посыпанная гравием и с обеих сторон обсаженная дубами с толстенными стволами дорога, ведущая к восстановленной усадьбе плантатора где-то на юге страны. Имелись тут и другие картины, напоминающие о том, как прекрасна была когда-то земля. Этан молча рассматривал их и размышлял о том, что эти виды должны поддерживать дух и гражданских, и военных, вынужденно укрывающихся в этом убежище. Это их конечная остановка, подумал он. Последняя станция на пути, где можно спрятаться и переждать страшную войну и бедствия, накрывшие не только эту страну, но и всю землю.

В столовой сидело еще человек двадцать, и военные, и гражданские люди. Все они заметно сторонились вновь прибывших. Сегодня кормили здесь куриным супом с лапшой, который подавали в небольших пластиковых чашках с одной булочкой, и апельсиновым соком в такой же чашке. Чашечки надо было относить в специальную урну для мусора. Дейв встал и попросил добавки, но повариха в кудряшках сказала, что больше не полагается.

А вот кофе можно было пить сколько душе угодно. Дейв взял еще одну порцию, и в голове мелькнула мысль, не добавляют ли они в кофе каких-нибудь препаратов. Он представить себе не мог, как здесь можно прожить даже день, не говоря уже о неделе или месяце, без стимуляторов или антидепрессантов. Здесь нет окон, и человек должен ощущать себя как в тюрьме; мужчины и женщины передвигаются медленно, осторожно, и лица у всех пустые. Все они пережили тяжелые утраты: у кого-то погибла вся семья, у кого-то родственники, друзья, они потеряли дом, они не чувствуют себя в безопасности, у них нет уверенности в завтрашнем дне. Каждый из них получил смертный приговор, оставалось только ждать его исполнения.

Сколько еще они здесь могут продержаться? Он не знал, что они думают по этому поводу. Недавнее нападение убедило их, что здесь далеко не так безопасно, как им казалось. Чтобы привести в порядок даже гараж, потребуется черт знает сколько усилий, а возможно ли своими силами заделать вход… в этом он сильно сомневался. Может быть, так они и жили тут изо дня в день, подумал Дейв. Решали ежедневные проблемы по мере возникновения, занимались рутинной работой, смена за сменой, по восемь часов.

Ели молча. Этан читал их мысли, но не говорил ни слова, не желая быть слишком назойливым. Оливия все еще выглядела болезненно; иногда она сидела, невидящим взглядом уставившись в пространство и все думая о смерти Джона Дугласа, о безнадежности ситуации, в которой они оказались. Она обманывала себя тем, что ей стало лучше; на самом деле ей хотелось забиться куда-нибудь в угол, отгородившись от всего мира толстыми стенами. Этан видел, что в ее сознании снова и снова вспыхивают картины: лежащий в коридоре с разбитым черепом молодой секретный агент и обезглавленный монстр в гараже, из горящей груди которого клубами валит дым. Она уже почти дошла до предела, стояла на самом краю пропасти. Этан не знал, что сказать ей, как можно ее утешить. Да и что тут скажешь в подобной ситуации? Так что он сидел и помалкивал.

– Вы посмотрите, кто к нам пожаловал, – вдруг проговорил Джефферсон.

К их столику приближался Вэнс Дерримен. Он на секунду остановился перед другим столиком, перекинулся парой слов с человеком в рубашке в серую полоску и с закатанными до локтей рукавами. Разговаривая, Дерримен несколько раз махнул рукой в сторону новоприбывших, и его собеседник всякий раз кивал, поглядывая на них, но его исхудалое суровое лицо абсолютно ничего не выражало. Дерримен продолжил свой путь, подошел к их столику и, достав из кармана пиджака белый носовой платок, протер стекла очков.

– Он захотел с нами встретиться, – сказал Этан.

– Да, это так.

– А зачем он захотел с нами встретиться? – спросил Дейв.

– Не со всеми, – уточнил Этан. – Только с Джефферсоном и со мной.

– И это верно, – подтвердил Дерримен, водружая очки на место. – Разумеется, в моем присутствии.

– Ну да, мы тут не в счет, – пожав плечами, сказал Дейв. – Мы останемся здесь, с остальными пешками.

Столовая располагалась на втором уровне, но по отношению к гаражу глубже в недрах горы. Этан с Джефферсоном встали и вслед за Деррименом направились ко второй лестнице. Оказавшись на четвертом уровне, вошли в расположение жилой части президента, но уже с другой стороны. Сержант морской пехоты Эйкерс с автоматом ждал их, чтобы сопровождать дальше.

Они прошли по коридору до двустворчатой двери, которую Джефферсон раньше уже видел.

– Благодарю вас, сержант, – сказал Дерримен, отпуская морского пехотинца.

Он нажал на белую кнопку звонка в стене, и внутри послышался простой звон колокольчика.

– А я-то думал, что сейчас услышим «Президентский гимн», – нервно усмехнулся Джефферсон.

Дерримен на его слова никак не отреагировал.

Одна половинка двери открылась почти сразу, едва успел закончиться звон. Перед ними стояла Аманда Биль; взор ее был туманен, но на ногах она уже держалась гораздо тверже, чем во время записи час назад. Первая леди была одета по-прежнему: коричневые свободные брюки и белая блузка, слегка пожелтевшая от множества стирок.

– Входите, – сказала она и повернулась к ним спиной: ее обязанность была исполнена.

Дерримен первым пересек порог уютной квартиры с полом из твердого дерева, покрытым темно-синим ковром, обставленной крепкой, изготовленной лучшими мастерами Америки мебелью; за ним вошли остальные. Стены были увешаны художественными тарелками с пейзажами, и в голове Джефферсона мелькнула мысль, что такую дешевку можно купить оптом в любом количестве во всякой гончарной мастерской. Он с трудом отвел взгляд от покачивающихся бедер Аманды, когда она удалялась от них, и подумал: интересно, трахается ли она еще с первым парнем Америки, или они тут спят напропалую с кем попало, когда не думают про пришельцев и про наступивший конец света? А что, он бы и сам не прочь попытать, так сказать, с ней счастья.

Тут он почувствовал на себе внимательный взгляд серебристых глаз и опустил голову.

– Добрый день, – сказал неожиданно появившийся президент.

Он улыбался, но смотреть на него было жалко – глаза его излучали страдание. На нем были брюки со стрелками и белая, расстегнутая на шее рубашка. Он подошел к ним почти вплотную, но руки не подал.

– Благодарю вас, – добавил президент, – за то, что откликнулись и пришли. Пройдемте в мой кабинет.

Кабинет президента располагался дальше по коридору. Войдя туда, они увидели огромное фотографическое панно во всю стену с видом на Вашингтон с высоты птичьего полета, которое, очевидно, должно было заменить отсутствие окон. На другой стене висел пробковый щит с приколотой к нему картой Соединенных Штатов, а также несколькими региональными картами поменьше. Кто-то уже прошелся по карте фломастером, пометив что-то кружочками и стрелками, и Джефферсон догадался, что стрелки обозначают направление ударов пехоты, танков и реактивных истребителей, то есть всего, чего на самом деле не существовало. На полках располагались книги, которые служили скорее декорацией: стояли все ровненько и не было заметно, чтобы их брали почитать. Центральной точкой кабинета являлся большой старинный письменный стол. Спереди на нем был вырезан американский флаг, а с обеих сторон – два орла. К столу были придвинуты два черных кожаных кресла, а за ним находилось третье. Тут имелось и четвертое черное кожаное кресло, а также крытый чехлом диван непонятно какого цвета, то ли серого, то ли зеленого. Джефферсон подумал, что его, должно быть, привезли из какого-нибудь магазина распродаж в Солт-Лейк-Сити, когда у них кончились деньги налогоплательщиков и на черный диван не хватило.

– Закройте дверь, Вэнс, – попросил президент, а сам уселся за письменным столом в вертящемся кресле. – Прошу вас, присаживайтесь, господа, – обратился он к Этану и Джефферсону, указывая на два кресла, стоящие перед ним. – Вам здесь не жарко? Если хотите, можно включить кондиционер.

– Ничего, я не из замерзшего мира, не растаю, – сказал Этан.

– Ах… да, конечно. Впрочем… твои глаза… цвет их какой-то холодный.

Дерримен устроился на диване, закинув ногу на ногу, и приготовился ко всему, потому что понятия не имел, чего президент хочет от этих двоих, кроме того, что они, как он заявил, вызвали у него «любопытство».

– У нас есть фруктовый сок, – сказал Биль. – Яблочный и апельсиновый. Я бы предложил вам чего-нибудь покрепче, но мы стараемся это беречь.

Он проговорил все это, обращаясь к Джефферсону.

– А кофе у вас есть? – спросил Этан, но тут же спохватился: он уже и так выпил много кофе, вдруг придется бежать в президентский туалет избавляться от лишней жидкости в организме, а это было бы неуместно. – Впрочем, нет, не надо, обойдусь и так, – переиграл он.

– Ну хорошо, – сказал президент.

Он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок, словно увидел там что-то очень интересное. Казалось, прямо у всех на глазах мысли его куда-то унеслись, он словно забыл о своих гостях. Джефферсон проследил направление его взгляда: может, он заметил там какого-нибудь забавного паучка или его заворожила сотканная им паутина, которая ритмично колыхалась взад и вперед под струей свежего воздуха из вентиляционного отверстия?

– Простите меня, задумался на минутку, – спохватился президент Биль, возвращаясь к действительности. – Значит, говорите, Джефферсон Джерико. Да-да, я вас припоминаю. Не сразу, конечно, вспомнил. Вы знаете… в последние дни так много всего навалилось… надеюсь, вы меня понимаете.

– Да, конечно.

– Но мы не собираемся вот так, безропотно, подчиниться и умереть, – продолжал президент.

Левое веко его снова едва заметно задергалось, словно на неподвижной поверхности пруда появилась какая-то рябь. Он бессознательно поднял руку и потер место, которое его беспокоило.

– Так много людей погибло… слишком много. Гибнут герои, мужчины и женщины, они отдают свои жизни в борьбе с врагом, защищая всех нас. А дети… ведь гибнут и дети. И неужели вы думаете, что мы должны сдаться, подчиниться врагу и безропотно умереть? Тогда… зачем мы тогда вообще живем?

– Мы вовсе не собираемся сдаваться, – сказал Дерримен.

– Да, ни в коем случае. Города один за другим освобождаются от врага. Вы ведь слышали мою речь, да?

Джефферсон осторожно кивнул.

– В сообщениях, которые я получаю… говорится о людях… они не военные, они простые граждане, но они продолжают бороться. Слава богу, у них есть оружие… и еще два года назад я бы не мог сказать этого, но, слава богу, есть у нас люди, которые умеют изготавливать бомбы.

– Совершенно верно, – поддакнул Джефферсон.

– И победа будет за нами, рано или поздно. Эти сайферы и горгонцы… они не смогут нас так просто раздавить. Хотите я расскажу вам, что скоро произойдет? Над этим оружием у нас идет непрерывная работа, даже сейчас, в данную минуту. Как думаешь, стоит рассказать им про джи-бомбу, а, Вэнс?

От Этана с Джефферсоном не укрылось, что при этих словах лицо Дерримена сразу помрачнело. Этан уже знал, что сейчас скажет президент, потому что мысли его были перед ним как на ладони, словно трепыхающийся, изорванный до дыр флаг, но миротворец продолжал молчать.

– Как вам будет угодно, – едва слышно промямлил Дерримен.

– Джи-бомбы собираются в штате Кентукки. В пещерах, – сказал президент, глядя на Джефферсона. – Когда сборка подойдет к концу, их у нас будут тысячи. Мы развяжем против врага бактериологическую войну. Мы сбросим эти бомбы на цитадели горгонцев и сайферов. Это обычная земная бактерия, для нас совершенно безвредная, потому что наш организм к ней привык. У нас к ней выработался иммунитет. Но вот пришельцы… они ведь и знать не будут, от чего погибают. На них свалятся тысячи джи-бомб. Понимаете?

Никто не произнес ни слова.

– Вот так наша Земля была спасена в «Войне миров»^[17], – продолжал президент Биль. – У нас все получится. А потом сожжем их трупы, а останки зароем бульдозерами. Трупы, – повторил он и сдвинул брови. – Может, лучше сказать «их туши», как ты считаешь, Вэнс?

Тут уж миротворец не выдержал:

– Простите, сэр, а где находятся эти цитадели?

– Прости, что ты сказал?

– Я спросил про цитадели.

Тут Этан почувствовал, что Дерримен хочет вмешаться, и поднял указательный палец, чтобы успеть досказать все, что хотел:

– Где они находятся, можете показать на карте?

– Не так важно, где они находятся в данный момент, – сказал Дерримен. – К тому времени, когда наш проект будет завершен, все равно придется заново оценивать ситуацию.

Этан повернул голову, наконец-то обратив внимание на этого человека:

– Вы действительно верите в то, что все делаете правильно?

Снова в кабинете повисла тишина. Джефферсон переступил с ноги на ногу и откашлялся: атмосфера тревожно сгущалась.

– Джефферсон Джерико! – вымученно улыбаясь, проговорил президент. – Я несколько раз смотрел по телевизору ваши выступления. В общем… два раза. Моей Аманде очень понравилась музыка. У вас пел хор из Атланты, один раз я тоже смотрел. Должен сказать… я бы ни за что не узнал вас. Даже сейчас… трудно понять, что там были вы.

– Мне бы побриться и принять душ. Тогда бы, наверное, узнали.

– И… вы еще назвались… Леоном Кушманом. Я долго думал, все пытался вспомнить. Так много людей, так много разных лиц. Но потом в голове сложилось. Да, я вспомнил ту вечеринку в квартире у Джинджер Райт, в мае тысяча девятьсот девяносто второго года. Мы тогда были в Литтл-Роке, на благотворительном обеде в честь Клинтона. И я вас вспомнил, точно вспомнил. Боже мой, как давно это было!

– Да, целая жизнь, – согласился Джефферсон.

– Мы тогда здорово повеселились. Кругом дым коромыслом, все балдеют, и мы с вами тоже оттягиваемся… Помню… вы казались мне парнем, который обязательно должен пойти в гору. Целеустремленный, с амбициями. И у вас кое-что получилось, верно?

– Я очень старался.

– Гораздо больше, чем просто старались, Леон. Но простите, теперь вас лучше называть Джефферсоном, правильно?

– Да, в документах теперь стоит это имя.

Снова наступило молчание. Президент резко крутанулся в кресле и развернулся лицом к фотопанно на стене. Прошло какое-то время, прежде чем он снова заговорил. Он был у себя, в своем кабинете, и, может быть, это все, что осталось у него в этом мире; никто не посмел торопить его или подгонять.

– Какой прекрасный город, – сказал он наконец тихим, отрешенным голосом. – Прекрасные дома. Памятники людям, которых давно уже нет с нами. Вчера вечером я все думал… лежал в постели и думал… про Библиотеку Конгресса, про Смитсоновский национальный музей. Все эти сокровища… все эти прекрасные вещи. Что с ними сейчас, а, Вэнс?

– Я уверен, что они никуда не делись, сэр.

– А может быть, и нет. Может быть, все сгорело. Все пропало. Когда мы покидали город, некоторые из этих зданий уже горели. А теперь… там остался только пепел.

– Не мучай себя, Джейсон. Твоя голова должна быть ясной.

– Моя голова… ясной, – отозвался президент и слегка даже задохнулся на последнем слове.

Он все сидел, глядя на панно и вцепившись пальцами в подлокотники кресла так, что побелели костяшки.

– Этан, – вдруг сказал он.

– Да, сэр?

– Я мог бы задать тебе много разных вопросов. Но я понимаю… все равно я не смог бы понять всех твоих ответов. А может, и ни одного. Или, может быть, ты не захотел бы отвечать, потому что отдаешь себе отчет, что я… что все мы не сумеем тебя понять. Ведь мы перед тобой все еще дети, правда?

– Подростки, – ответил Этан.

– Я не хочу, чтобы эта страна погибла. Боже праведный… я не хочу, чтобы погиб весь наш мир.

– Джейсон! – вставил Дерримен. – Мне кажется, тебе стоит…

– Помолчи, – велел ему президент, но совсем не строго. – Я уже наслушался твоих докладов.

Он снова развернул кресло и впился взглядом в серебристые глаза; хотя нервный тик все еще никуда не делся, Биль явно казался спокойнее, увереннее в себе и умудреннее опытом, чем выглядел всего несколько минут назад.

– Скажи-ка мне точно, зачем тебе нужно попасть на объект S-4?

– Джейсон! – воскликнул Дерримен и приподнялся было с дивана, но президент отмахнулся, приказывая не мешать.

– Пока я тут за старшего, Вэнс. Я, понимаешь? А то сижу здесь, как кукла на коленках чревовещателя. Конечно, я знаю, что говорят военачальники, знаю и про биологические бомбы, и про все остальное, о чем ты мне докладываешь, но должен же и я что-то делать. Так что… давай, Этан, рассказывай. Зачем тебе надо на объект S-4?

– Я протестую, – сказал Дерримен. – Это вовсе не обязательно.

– Сиди на месте и не открывай рта или уходи. Я говорю серьезно, Вэнс. Клянусь Богом, я серьезен, как никогда. Еще одно слово – и ты окажешься за дверью.

Дерримен больше ничего не сказал, только прижал пальцы к вискам, а лицо его стало таким, будто ему хочется завопить от страха, но он изо всех сил сдерживается.

– Итак, S-4, – еще раз повторил президент. – Рассказывай.

– Как я уже говорил, я прибыл сюда, чтобы прекратить эту войну. Но в одиночку и без посторонней помощи мне это сделать не удастся. Я считаю, что меня направили к вам, чтобы я убедил вас помочь мне проникнуть на этот объект с помощью отпечатка вашей руки. Это касается находящихся там артефактов… некоторые из них могут быть мне полезны.

– Но ты сам не вполне в этом уверен, – заметил президент. – Почему?

– Я умею читать человеческие мысли, много чувствую и воспринимаю такое, что людям недоступно. В своей природной форме я обладаю гораздо большей мощью, чем в этом обличье, но мне нужен… скажем так… камуфляж, чтобы я мог в нем перемещаться в вашем пространстве и общаться с вами. Я многое знаю, многое понимаю и многое умею делать, но я не могу одного: предвидеть будущее. Эта книга еще не написана.

Этан помолчал, чтобы президент смог как следует переварить и усвоить сказанное.

– Я вам честно скажу: лучшая возможность остановить эту войну не в рапортах ваших генералов о победах и не в биологическом оружии. Нам необходимо использовать то, что вы называете технологиями будущего, а они есть в руках обитателей иных планет. У вас ведь есть уже доказательства существования, например, такой энергии, вы пользуетесь ею здесь, на этом объекте. Поэтому стоит заглянуть и на объект S-4, чтобы я своими глазами хотя бы увидел, что там имеется.

– Это три часа вертолетом, – осмелился вставить слово Дерримен, – а в воздушном пространстве полно сайферов с горгонцами… Лететь туда лишь для того, чтобы посмотреть, что там имеется?

Его выставленная вперед нижняя челюсть говорила о том, что он готов драться до последнего, чтобы защитить своих людей и Землю.

– Джейсон, ты хоть понимаешь, как это опасно? Этот тип… даже не знаю, как его называть… утверждает, что пришельцы хотят его убить. Они обнаружат наш вертолет и собьют нас, как только мы поднимемся в воздух!

– Да, они будут нас искать, – согласился Этан. – На границе земной атмосферы у сайферов висит разведчик, он нацелен как раз на меня. Они будут знать время нашего вылета и предпримут одно из двух: либо атакуют нас во время полета, либо проследят, куда мы направляемся. А им будет очень интересно, куда это мы полетели, как, впрочем, и горгонцам. И я считаю, что этот фактор сможет удержать их от нападения, когда мы будем в воздухе.

– И ты считаешь, что у нас вот такая альтернатива? – с горечью в голосе вопросил Дерримен. – Что-то я не услышал здесь ни единого позитивного вывода!

– Точное развитие событий предсказать нелегко. Расклад сил, как сказали бы вы, играет против нас. Но для вас я позволю себе сделать два предсказания. Во-первых, Белая Обитель скоро снова подвергнется атаке, на этот раз куда более яростной. Без некоторых средств, которые помогут прекратить войну и которых у меня пока нет, вашему миру придет конец – это во-вторых. Правда, вам это будет уже неинтересно, сэр, поскольку ни один из вас здесь не переживет завтрашний, от силы послезавтрашний день.

– Ну да, потому что им нужен ты. А вот если ты уберешься отсюда, они оставят нас в покое.

– Может быть, но я не сомневаюсь, что вы уже и сами понимаете: заключать мир с вашей цивилизацией ни той ни другой стороне неинтересно. А причина, по которой они хотят меня уничтожить, мистер Дерримен, вполне достаточна для того, чтобы вы помогли мне попасть на объект S-4.

– Нет. Все не так. Мы должны оставаться там, где находимся. Здесь мы в безопасности, – сказал Дерримен, и лицо его словно окаменело. – В безопасности, – повторил он, но на этот раз с отчаянием, глаза его под стеклами очков забегали от президента Биля к Этану и обратно, и в них горел не только гнев, но и отблеск безумия.

Президент опустил голову. Тик продолжал изводить его. Он потер место, где нервные окончания были совсем ни к черту. Этан мгновенно считывал его путающиеся мысли, видел, что этот человек испытывает мучительную потребность побороть непреодолимый, разрушительный страх обнаружить свое полное бессилие, бесполезность и беспомощность, страх увидеть воочию, что страна оказалась потеряна в годы его правления. Именно это мучило его больше всего – сознание того, что, несмотря на огромную власть, сосредоточенную в руках его администрации, перед могуществом горгонцев и сайферов он, как олицетворение этой власти, был почти совершенно ничтожен.

Наконец он снова поднял голову.

Но посмотрел не на Этана, а на Джефферсона Джерико.

– Ты человек Божий, – сказал президент. – Я тебе верю. Скажи, что я должен делать?

Впервые в жизни у Джефферсона перехватило дыхание, и говорить он смог не сразу.

Теперь ему все стало ясно. Он понял весь смысл, цель и причину, почему он оказался здесь. Вот он, подлинный смысл всей его жизни. Ему предоставляется возможность, шанс получить искупление; может быть, миротворец не мог видеть будущее и эта книга еще не написана, но он прекрасно помнил, как Этан сказал Дейву: «Этот человек может нам понадобиться», а значит, в этих словах содержался какой-то намек на то, что Джефферсона отбрасывать не следует, нельзя его казнить, нельзя бросать, как бешеную собаку, одного на дороге, на верную смерть.

Во всяком случае, Джефферсону хотелось в это верить, хотя бы сейчас, когда эта мысль осенила его и поразила своей ошеломляющей силой, от которой у него замирало сердце. Он почувствовал, что эта сила будто вдавила его в кресло, будто что-то слегка кольнуло в душу и из нее вышел весь прежний, нечистый дух.

– Вы должны довериться Этану, – сказал Джефферсон. – Исполнить все, о чем он вас просит.

Президент сидел и молчал, буравя проповедника взглядом.

– Джейсон, – упавшим голосом проговорил Дерримен. – Тебе нельзя выходить отсюда. Если мы потеряем и тебя, все пропало.

– Сколько времени нужно для подготовки вертолета? – задал вопрос Биль.

– Прошу тебя… мы что-нибудь придумаем. Ты не должен…

– Я спросил про вертолет. Когда он будет готов?

Ответ президент получил не сразу. Вэнс Дерримен сцепил пальцы и сжал костяшки так, что они побелели; сдаваться он не собирался. Президент ждал.

– Часа через два, где-то так, – пробормотал наконец глава администрации.

В душе его шла страшная борьба, но он понимал: его первейший долг – повиноваться.

– Но оба пилота – и Гаррет, и Нильсен – давно не сидели за штурвалом. Я бы хотел сначала посадить их за учебный тренажер.

– Отдавайте распоряжение, – сказал Биль.

Никто уже не сомневался в том, что это официальный приказ.

– Если за эти два часа не смогу тебя отговорить, – сказал Дерримен, – то я полечу с тобой. И на этот счет прошу со мной не спорить.

– Нет, спорить не стану, но я принял окончательное решение. Заправьте вертолет горючим, подготовьте пилотов, возьмите все, что нам может понадобиться. Посмотрим, что там у нас на объекте S-4.

– Благодарю вас, сэр, – сказал Этан. – И вас тоже, – обратился он к Джефферсону Джерико, который тоже решил лететь.

Джефферсон в своем новом качестве зашел так далеко, что уже не хотел ничего пропустить, и ему было плевать на опасность. Ему казалось, что такие же чувства испытывает и Дейв, и даже Оливия.

Но оставалось еще много работы. Президент Биль отпустил их, и они покинули его апартаменты, чтобы самим подготовиться к путешествию в неизведанное.

Глава 32

Тяжелый тягач вытянул на буксире большой темно-зеленый вертолет из ангара на взлетную площадку, расположенную с западной стороны горы Белая Обитель. Борт номер один этой модели позади кабины имел лишь опознавательный номер АА3. По периметру площадки горели небольшие синие лампочки. Северо-западный ветер доносил едкий запах приближающегося ядовитого дождя. Облачность сгущалась, гася последние лучи солнца, и скоро дневной свет превратился в тусклые сероватые сумерки.

Пассажиры уже сидели на своих местах. Вместе с президентом Билем и Вэнсом Деррименом здесь были Фогги Уинслетт, Этан, Дейв, Оливия, а в задней части еще и двое морских пехотинцев в форме и касках, вооруженных пистолетами-пулеметами системы Кольта, осколочными гранатами и автоматическими пистолетами. Сиденья были обиты бежевой тканью, у левой стенки стояли два дивана с обивкой такого же цвета и материала. Окна были задернуты синими занавесками. Вдоль потолка горели желтые полосы освещения, имелся еще и небольшой столик с лампой. Абажур, на что обратил внимание Этан, был все еще покрыт чехлом для защиты от пыли. Кресло президента Биля украшала президентская печать.

Скоро послышался низкий рокот трех включенных для разогрева газотурбинных двигателей. Шум моторов нарастал. Никто из пассажиров не говорил ни слова; путешествие сулило непростые испытания для нервов каждого, и охоты разговаривать не чувствовал никто. Морские пехотинцы вызвались на это задание добровольцами; пилоты, Гаррет и Нильсен, некогда управляли тяжелыми транспортными вертолетами, базировавшимися на авианесущих крейсерах у берегов Ирака. Хотя оба давненько не держали в руках штурвала, но работу свою знали прекрасно, являлись профессионалами высшего класса и перед вылетом с удовольствием поупражнялись на тренажерах.

Дейв отдернул занавеску и выглянул в окошко. Там угрожающе низко нависало мрачное небо, но световых вспышек бьющихся боевых кораблей противника видно не было. То ли сражение прекратилось, закончившись поражением одной из воюющих сторон, то ли переместилось совсем далеко, на многие мили от Белой Обители.

Все пристегнули ремни. По внутренней связи раздался голос Гаррета:

– Леди и джентльмены, взлетаем через три минуты. Приветствуем вас на борту нашего вертолета, служить вам – для нас большая честь.

Надо отдать ему должное, голос его звучал уверенно и спокойно, – похоже, его совершенно не страшила перспектива управлять вертолетом номер один с президентом на борту, направляя его прямо в пасть к злобному врагу.

Несущие винты вертолета пришли в движение. Благодаря конструкции винтокрылой машины их шум приглушался до вполне терпимого урчания, чтобы президент во время полета мог работать.

Все сидели молча, но Этан всегда мог, внимательно глядя на человека, «слышать» его мысли, звучащие для него словно голос в темной комнате. Прощупывая сидящих вместе с ним людей, он был почти ошеломлен. Каких только чувств не испытывали летящие с ним в этом вертолете! И тогда он сделал лучшее, что можно было в его положении: откинул голову назад и закрыл глаза, оставив каждого наедине со своими мыслями и чувствами, а сам воспользовался возможностью немного отдохнуть.

Вертолет плавно поднялся в воздух и взмыл над горой Белая Обитель. Набрав высоту как можно ближе к облакам, он развернулся на юго-восток и со скоростью сто семьдесят миль в час помчался к своей цели.

Перед полетом Этан, Дейв и Оливия сходили в лазарет навестить Ханну и Никки. Ханна сильно исхудала, лицо ее осунулось, под действием лекарств реакции ее были заторможены. Сейчас ей можно было бы дать лет девяносто, она смотрела на всех растерянным взглядом, словно ребенок, потерявший родителей. Говорила неразборчиво, но, когда Оливия рассказывала Ханне, лежащей в постели, куда они собираются лететь, та смотрела на нее вполне осмысленно и слушала внимательно.

– А вы вернетесь? – спросила она шепотом, словно боялась, что громкий голос может воскресить монстра из мертвых.

Оливия протянула ей руку, и Ханна горячо схватила ее.

– Оливия, скажи, что вы вернетесь. Ведь мы тут без вас пропадем.

– Обязательно вернемся, – пообещала Оливия.

Она бы и сама была не прочь принять пару таблеток валиума и отдохнуть, но понимала, что должна, как однажды Дейв посоветовал Джефферсону, «держать хвост пистолетом». Не важно, что их ждет впереди, но ей нужно быть там со всеми и все видеть своими глазами. Винсент бы ее одобрил, думала она.

– И Пантер-Ридж без вас долго не продержится, – продолжала Ханна.

Она вдруг вздрогнула, будто ее пронзила какая-то мысль, и пальцы ее крепко сжали руку Оливии.

– А где же Джей-Ди? Мне нужно его увидеть.

– Он где-то здесь, – ответила Оливия. – Недалеко.

– Ты у нас главная, – сказала Ханна. – Ты всегда была главная. Вы обязательно должны вернуться. Ты и Дейв, вы оба. А это там кто, Этан? У меня совсем испортилось зрение.

– Да, это я, – сказал Этан.

– Я видела тебя… когда ты вбежал на ту стоянку. Возле школы. И видела, что случилось с легковушками и грузовиками.

Она снова попыталась сосредоточить взгляд на Оливии.

– Они вдруг все стали живые, – продолжала она, словно делясь с ней какой-то сокровенной и ужасной тайной. – Дейв приказал никому об этом не говорить, и я его послушалась. Этан!

– Что?

– Ты уж защити там их. Они должны обязательно вернуться в Пантер-Ридж. Все вы должны.

– Он сделает все, что может, я это знаю, – сказала Оливия. – А ты отдыхай, постарайся выспаться как следует. Принести вам чего-нибудь перед отправлением?

– Времени, – слабым голосом ответила старушка. – Побольше времени.

Она уже ускользала от них куда-то, и Оливия очень надеялась, что Ханна засыпает и сны принесут ей чувство безопасности. Они оставались возле ее постели до тех пор, пока Ханна не отпустила руку Оливии, лекарства вновь погрузили ее в забытье, и она хотя бы на время покинула этот истерзанный войной мир.

– Мне нужно повидать Никки, – сказал Этан. – Вернусь через несколько минут.

Он нашел Никки в соседней палате с бледно-зелеными стенами, на которых висели литографии с изображениями цветов; она сидела в кровати, подложив под спину подушки, рядом стоял столик с лампой. На столике – пластиковая чашка с апельсиновым соком и синяя тарелочка с недоеденным сэндвичем с арахисовым маслом и вареньем. Когда Этан заглянул в палату, она листала старый номер какого-то журнала.

– Привет, – сказал он, стараясь как можно точнее подражать интонациям пятнадцатилетнего парня. – Можно войти?

На него внимательно смотрел ее единственный темно-карий глаз. Звезда на глазной повязке сверкала, отражая верхнее освещение, которое питалось энергией, выработанной древней, в миллионы раз старше ее, технологией. Никки недавно приняла душ, и на лицо ее вернулся румянец, светлые волосы теперь были чистые и тщательно причесаны. Добрый знак, подумал миротворец, она ест и пьет, и читает, хотя чтение о том, что было когда-то, но чего теперь нет, да разглядывание красивых картинок вряд ли способствуют оздоровлению душевного состояния организма, пораженного глубоким унынием.

Он понимал, что Никки очень скучает по Этану. Она отправилась с ним в этот поход, потому что верила ему, а он покинул ее, даже не попрощавшись. Вины мальчика в том не было, так надо было ради него самого, так было задумано с самого начала, с того момента, как миротворец прибыл сюда. Да, жестоко, да, несправедливо по отношению к ней, но, действуя во благо многих людей, миротворец был способен понять чувства каждого из них.

Он существовал уже очень давно, гораздо дольше, чем Никки Стэнвик могла представить. Понять до конца, что он такое, ей было не по силам. Но и он за все долгое время своего существования ни разу не попадал в подобную ситуацию и вот теперь стоял и не знал, что сказать.

Этан знал, о чем она сейчас думает: пригласить его войти или нет, и хотел уже сделать шаг назад, повернуться и уйти, чтобы навсегда избавить ее от себя, но…

– Да, конечно, – ответила Никки тихо, еще неуверенно, но видно было, что она и сама хочет дать ему возможность объясниться.

Он вошел в палату.

– А здесь у тебя неплохо, – сказал Этан.

– Нормально.

– У тебя есть все, что требуется?

– В общем, да.

– Непривычно только, когда без окон. Жутковато.

– Жутковато, – повторила она с усмешкой. – Странно слышать такое от тебя.

– Да… – Он нерешительно помолчал, но потом закончил: – Да, я тебя понимаю.

– Только не пытайся говорить, как он, – сказала она. – Ты же не он. Так что не стоит прикидываться.

– Да? Пожалуй… Хорошо, не буду, – кивнул он. – Ты права, я ни за что не смог бы стать им.

– Ты ведь пришел ко мне не просто так?

– Да. Через пару часов Дейв, Оливия и я улетаем. С президентом Билем, на его вертолете, в квадрат пятьдесят один. Там есть один объект… называется S-4. Где исследуют всякие штуки с других планет. – Он старался объяснить все как можно проще. – Которые сняли с потерпевших крушение летающих тарелок. Я думаю… точнее, надеюсь… найти там что-нибудь такое, что пригодится для нашей цели.

– Типа… лучевого пистолета, что ли?

– Не уверен, что лучевым пистолетом можно прекратить войну, но я возьму все, что можно.

– Гм… – хмыкнула она и продолжила не сразу, но Этан услышал ее слова, как они складывались у нее в голове. – Вообще-то… вроде идея клевая.

Этан не знал, на чем остановить взгляд своих серебристых глаз. Он понимал, что они пугают ее. Один глаз – еще куда ни шло, даже «клево», как говорит она, но когда оба… это уже слишком.

– А что означают эти буквы у тебя на груди? – спросила она. – И почему они появились? И как получается, что, когда тронешь тебя пальцем, кожа в этом месте серебрится?

Это все высшая сила, подумал Этан. Она постоянно напоминает ему, что он ей служит, и, хотя сейчас он находится в чуждой ему оболочке из плоти и крови, ему ни на секунду нельзя забывать, что он не такой, как они.

– Генерал Уинслетт носит на груди разноцветные планки; там обозначены сражения, в которых он участвовал, или медали, которыми его наградили, – сказал миротворец. – Что-то вроде этого и у меня. Каждая литера имеет свой смысл, а сложенные вместе, они обозначают мое назначение: на вашем языке это «страж».

– Я и раньше видела подобные руны. Разве они не земные?

– О, они очень древние. Не знаю, каким образом они попали на вашу Землю; возможно, оказались на потерпевшем крушение инопланетном корабле, а может, их вам подарили. Я уверен, что это касается и других символов, которые теперь считаются либо очень древними, либо принадлежащими каким-то неизвестным языкам. Прости… я понимаю: все, что я говорю, может показаться… – он помолчал, подыскивая слово, и наконец нашел одно, которое его устроило, – жутковатым. А что касается моей кожи… точнее, не моей, а Этана… которая серебрится, если дотронешься… думаю, тут просто какая-то химическая реакция.

«Реакция живой ткани на ту ткань, которую я собственной жизненной силой искусственно поддерживаю в живом состоянии», – подумал он, но говорить вслух об этом не захотел, потому что для Никки подобные рассуждения выходят далеко за рамки понятия «жутковатый».

– Понятно, – сказала она и нахмурилась. – Наверное, вроде того. Круто! Интересно, что сказали бы на это мои подружки по боулинг-клубу.

– Они бы просто не поверили, даже если бы я стоял рядом с тобой. Подумали бы, что меня нарочно сделали для того, чтобы… – Он пожал плечами.

– Для того, чтобы сниматься в фильмах ужасов, – сказала Никки.

Он усмехнулся:

– Неужели я такой страшный?

– С твоими глазами? Еще бы, страшный, как черт, – сказала она, не желая скрывать правду.

– Будем надеяться, что я так перепугаю всех горгонцев с сайферами, что они сразу прекратят воевать.

– Да, – согласилась она, – будем надеяться.

И снова ему пришлось искать о чем говорить и как говорить. Общение в этом мире предполагало умение понимать, какой набор слов меньше всего уязвит собеседника.

– Ты прости, что я так неожиданно для тебя отправил его, – наконец проговорил он.

– Ты сказал, что ему было уже пора, и мне кажется, он тоже это понимал. И не надо просить у меня прощения. В конце концов… ты ведь – нечто такое… я хочу сказать, ты существо особенное, не такое, как все. Высшее, что ли. А я… кто я такая, чтобы в чем-то винить тебя?

– И высшие существа совершают ошибки. Ты ведь пошла с нами потому, что верила в него. А я у тебя его забрал. У всех вас забрал. Стоило бы дать ему больше времени.

– Ну что поделать? – сказала она. – Он ведь сейчас где-то от нас далеко, да?

– Да.

– Значит, я должна за него радоваться… хотя… на самом деле я по нему скучаю. Он был классный парень.

Она улыбнулась ему в ответ ласковой, грустной улыбкой.

– И ты тоже ничего, классный, жаль только, что не он.

– Странный, страшный, но классный, – сказал миротворец. – Чего еще желать высшему существу?

Никки рассмеялась, и звук ее смеха показался ему прекрасным. До полного выздоровления еще далековато, но она явно идет на поправку. Теперь нужно как-нибудь сделать все, что нужно, ради Никки и Оливии, ради Дейва и Джей-Ди, и ради Ханны тоже – словом, ради всех, кто продолжает бороться и жить, несмотря на то что надежда на лучшее почти исчезла. Даже ради памяти о тех, кто выдохся и погиб в бесплодных страданиях, даже ради Джефферсона Джерико, ведь тот прекрасно исполнил свою роль, о которой сам Этан некогда лишь смутно подозревал.

– Тебе принести чего-нибудь? – спросил он.

– Не надо, у меня все есть.

– Ну ладно… думаю, мне уже пора.

– Этан! – вдруг окликнула она, когда миротворец уже двинулся к выходу, и он, услышав свое имя, остановился. – Я простила тебя, если, конечно, для тебя важно услышать это. Ты все сделал правильно.

– Спасибо тебе, Никки, – отозвался он; хотя он был не человеком, а существом, созданным мыслью непостижимого, высшего разума, и никогда человеком не станет, ему действительно важно было это услышать, так же важно, как и всякому землянину в его ситуации.

Он вышел и направился туда, куда звала его судьба.

Штурвал вертолета держали уверенные и твердые руки опытных пилотов. С выключенными бортовыми и опознавательными огнями в сгущающихся сумерках он летел все дальше, и шум его несущих винтов был слабо слышен внутри, за звуконепроницаемыми стенками.

Полет длился уже больше часа. Этан открыл глаза и ощутил на макушке горячую точку – это за ним следил сайферский разведчик. Впрочем, следил он за ним всегда и вел его с той самой минуты, как вертолет оторвался от взлетно-посадочной площадки. Но было еще кое-что. Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы нащупать гармонические сигналы двух горгонских боевых кораблей, одного на востоке, а другого на западе, идущих параллельно их курсу. Они дрейфовали вперед, следуя за устройством, вживленным в шею Джефферсона. До каждого из этих кораблей оставалось еще более сотни миль, но такое расстояние для них – сущие пустяки: прибавив скорость, они преодолеют его меньше чем за десять секунд; но Этан чувствовал, что пока они не торопятся, не хотят подбираться слишком близко. Конечно, они понимают, что Этан чувствует их присутствие. Возможно, на борту каждого корабля есть особый чувствительный элемент, фиксирующий эту информацию. Да, пока они не торопятся. И ведут себя крайне осторожно, потому что знают: Этан «видит» все передвижения сайферских черных лоснящихся боевых кораблей, рыскающих в густой облачности на большой высоте. Всего этих кораблей пять, и двигаются они в V-образном строю. До них тоже более сотни миль, но и они могут покрыть это расстояние почти мгновенно, Этан даже не успеет сообщить Вэнсу Дерримену, что их выследили.

Однако Этан понимал: Дерримен тоже догадался, что где-то неподалеку за ними следуют и сайферы, и горгонцы. Да и вообще никто в вертолете не сомневался, что за ними следят. Поэтому Этан снова закрыл глаза, чтобы продолжить отдых, и только его мысленное око, отслеживающее любое изменение скорости вражеских кораблей, оставалось открыто. Незачем без особой нужды поднимать тревогу и пугать своих спутников – особенно это касалось Дерримена, генерала Уинслетта, самого президента и пилотов. Они в курсе, и этого достаточно.

Полет продолжался без приключений. Каждый мог спокойно сходить в туалет, выпить водички или откупорить баночку имеющегося в баре некрепкого алкогольного напитка. Наконец президент встал, потянулся, подошел к кабине пилота, открыл дверь и какое-то время пробыл там. Дерримен с Уинслеттом тихим шепотом о чем-то переговаривались. Этан не захотел слушать, о чем они говорят, ни непосредственно, ни читая их мысли. Но очевидно было, что оба сильно напуганы. С самого начала полета ни тот ни другой ни разу не осмелился отдернуть занавеску и выглянуть в окно.

Дейв спал или делал вид, что спит; Джефферсон отправился на корму и затеял о чем-то горячий и серьезный разговор с морскими пехотинцами. Оливия встала и пошла в туалет, потом вернулась на место и продолжала молчать, думая о чем-то своем. Этан из любопытства разок заглянул к ней в мысли и увидел стройного, красивого, загорелого мужчину с седой бородкой клинышком, который с улыбкой смотрел, как она разворачивает подарок. Вокруг было много людей с радостными лицами, в камине трещали горящие поленья, мебель в комнате хотя и не шикарная, но очень красивая. На столе рядом с куском белого камня, в котором была вырезана камея в виде лошадиной головы, красовался покрытый розовой глазурью именинный торт. Оливия, аккуратно развязав ленточку, не стала разрывать золотистую обертку, а бережно развернула, словно и обертка, и ленточка представляли для нее такую же ценность, как и сам подарок. Наконец она открыла коробочку и достала из нее черный шар с обведенной белым кружком цифрой «восемь» на нем.

– Как раз то, о чем я всегда мечтала! – воскликнула она. – Здесь есть ответы на все мои вопросы!

Она была гораздо моложе и крепче, и женственные формы ее выглядели куда более округлыми – теперь она похудела фунтов на пятнадцать, не меньше. Она высоко подняла волшебный шар, чтобы всем было видно, а Винсент с бокалом вина в руке стал говорить тост, но в этот момент зрительный образ распался, – видно, ее подвела память и она не смогла вспомнить, о чем он тогда говорил. Этан оставил расстроенные мысли продолжающей молчать Оливии в тот момент, когда она наклонилась и задула пять белых свечек на своем любимом клубничном торте.

Вернулся на свое место и президент. Он немного развлекся тем, что рассказывал пилотам скабрезные анекдоты, которых знал буквально тысячи. Лицо его было мертвенно-бледно, под глазами проявились темные круги, но движения стали решительными и целеустремленными, стоящая перед ними задача вновь пробудила в нем энергию, ощущение опасности бодрило и придавало сил. Следующие полчаса полета Этан прикидывал дальнейшие действия. Земное тело его отдохнуло, все шло именно так, как он и рассчитывал.

Не прошло и минуты, как он вдруг выпрямился на сиденье, вновь охваченный тревогой: внутренним оком он «увидел», как один из сайферских кораблей покинул строй и устремился к ним наперехват.

Враг заходил на них с юго-запада. Миротворец ощущал это примерно так, как человек ощущает наплывающую на солнце грозовую тучу. Таить от остальных то, что он только что узнал, было нельзя. Этан встал во весь рост так резко, что оба морских пехотинца схватились за автоматы и приняли стойку полной боевой готовности.

– С юго-запада на подходе сайферский корабль, – проговорил Этан, наклонившись к уху Дерримена. – Движется с большой скоростью. Будет здесь до того, как…

«…до того, как я закончу говорить», хотел он сказать, но не успел.

На этот раз он просчитался.

Справа кабину вдруг заполнил ослепительно-яркий красный свет, пробивший задернутые занавески, как прозрачную кальку. Зрение Этана позволяло увидеть темно-красные, почти фиолетовые волны энергии, от которых искрился и трепетал воздух. Стенки вертолета скрипели и трещали.

Тяжелый удар сбил Этана с ног, швырнул вперед и с силой шмякнул о дверь кабины пилотов. Во рту появился вкус крови, в глазах сверкали нездешние звезды, левое плечо и ребра с левой стороны разрывала страшная боль. Мозг отказывался работать, сознание погружалось во мрак, и, борясь с этим, он мгновенно понял: вертолет словно схватила чья-то гигантская лапа и его продвижение вперед резко замедлилось. Все остальные в кабине были пристегнуты, кроме морского пехотинца, который отстегнулся, как только увидел, что Этан встает. Его тоже швырнуло вперед вдоль прохода, – как мягкая кукла, он врезался в дальнюю перегородку и, сломав бедро, свалился рядом с Этаном.

Со столика сорвалась и лампа; словно смертоносный снаряд, она полетела в стенку, а вместе с ней не закрепленные шурупами или болтами казенного образца остальные предметы. Из бара вырвались банки с прохладительными напитками и наверняка поотрывали бы головы людям не хуже пушечных снарядов, если бы бар не был развернут в другую сторону; врезаясь в находящуюся всего в четырех футах перегородку, они с шумом взрывались. Оливии казалось, что предохранительный ремень сейчас перережет ее пополам. Дейв задохнулся, его охватил жуткий страх: словно неведомая сила погрузила его глубоко под воду. Джефферсон дернулся вперед, потом снова назад и отчаянно закричал, все тело пронзила острая боль, и ему казалось, что все кости конечностей выскочили из суставов.

В кабине вертолетного борта номер один целых шесть секунд царил полный хаос, и каждый из находящихся в ней испытал свой маленький ад. Потом вдруг наступила тишина, все пребывали в состоянии шока; скорость вертолета замедлилась вполовину… потом еще вполовину… и вот он замер, крепко удерживаемый ярко-красным лучом, хотя оба винта, основной и хвостовой, продолжали вертеться. Газотурбинные моторы взвыли, по трясущимся стенам вертолета побежали трещины, двигатели пошли вразнос, грозя развалиться на куски.

Этан стоял на коленях. Ему казалось, что все его тело распадается. Некоторые кости были сломаны. Левое плечо пылало от боли и не слушалось, пошевелить им было нельзя. Нижнюю губу он прикусил до крови. Воздух вокруг пульсировал огненными волнами энергии, которую можно было видеть только его преображенными, неземными глазами. Корпус вертолета вдруг весь задрожал, от датчиков на носовом обтекателе до лопастей хвостового винта, двигатели пронзительно и отчаянно взвыли, и вертолет стал заваливаться набок.

Этан понял, что они попали в так называемый захватный луч. Он попытался встать, но у него не вышло. Вертолет теперь скрипел, как тысяча ногтей, скребущих по школьной доске длиной в сотню футов. За дверью кабины пилотов вопила сирена и доносился механический женский голос, повторяющий: «Тревога… тревога… тревога…», но, похоже, даже сама машина не знала, что это за тревога такая и по какому поводу. А пилоты хоть в сознании? Или мертвы?

Этан кое-как поднялся на ноги, пошатнулся вправо и сорвал с ближайшего окна занавеску. Яркий луч ослепил глаза. Он не видел, скорее чувствовал где-то там огромный сайферский боевой корабль, возможно неподвижно зависший всего ярдах в ста и втягивающий вертолет в свое чрево. На лице Этана проступили капли пота, и сознание миротворца снова чуть не погрузилось в какой-то темный омут. Спина… неужели там тоже что-то сломано? Этан едва мог стоять прямо. Следовало действовать быстро, пока он не отключился совсем, а вертолет не рассыпался на мелкие кусочки либо пока сайферский корабль не засосал их в свое брюхо.

Указательным пальцем правой руки он легонько щелкнул по стеклу. Перед ним появился маленький, раскаленный добела шарик, который отделился от пальца и разнес стекло вдребезги. Теперь ничто не отделяло его от сайферского корабля, кроме захватного луча и ста восьмидесяти ярдов ночного мрака.

Сильная боль мешала сосредоточиться. Левая рука, сломанная в локте, совсем не работала. Плечо тоже было сломано. Земной мальчик вряд ли смог бы такое выдержать, но миротворец выстоит.

«Давай! – думал он, сжав зубы и чувствуя капли пота на лице. – Давай же!

Желаете разрушений? Сейчас получите».

Он вытянул пальцы вперед и мысленно представил себе то, что нужно сделать. Из кончиков пальцев мгновенно рванулись вперед пять пылающих маленьких шариков и помчались по трассе, проложенной захватным лучом. Он мог бы, если бы захотел, лететь вслед за ними, мог бы сам спрятаться в одном из шариков. Снаряды, которые он создавал, вылетали из него, как из источника высшей силы, поэтому он сам был каждым из этих пяти маленьких горящих шариков, разрастающихся и пылающих все ярче: они пылали его гневом и яростью при виде скудоумия этих жалких созданий, вообразивших себя хозяевами самого вечного бытия, и теперь… теперь они получат свое в полной мере.

В момент удара шары уже увеличились до десяти футов в диаметре и пылали своей разрушительной энергией так ярко, что, если бы их смог видеть человеческий глаз, он мгновенно выгорел бы дотла, но, к счастью, их яростное свечение было за пределами спектра, воспринимаемого человеком.

Они ударили точно в то место, куда их направил Этан, ударили одновременно – ни один не опоздал даже на тысячную долю секунды – со скоростью более чем шестьдесят миллионов футов в секунду.

Если бы какой-нибудь земной ученый подсчитал силу этого удара, ему было бы очень интересно узнать, что тот равнялся взрыву двухмегатонной атомной бомбы, причем результат был достигнут без пламени, излучения и взрывной волны. В одно мгновение парящего на месте, прочного, как черный камень, с отливающей металлическим блеском спиной боевого корабля сайферов размером восемьсот футов в поперечнике просто не стало. Его разорвало на мельчайшие частички. Он испарился, был – и пропал, словно ветер прошумел мимо, и все кончилось. Захватный луч, разумеется, тоже погас. Вертолет снова рванул вперед – правда, сумел набрать всего четверть крейсерской скорости. Поврежденные двигатели стонали, словно молили о сострадании. А на землю снова обрушился ядовитый дождь. Капли его имели черный, как смола, цвет и сильно пахли бурой жидкостью кузнечиков, которой они выстреливают, когда в жаркий день попадают в жесткие пальцы мальчишек. Пузырясь, дождь стекал по красным скалам и поглощался песком, заросшим низким кустарником, который веками покрывал раскинувшуюся между Санта-Фе и Розуэллом пустыню Нью-Мексики.

Глава 33

Вертолет сделал в воздухе два неровных круга, то резко теряя высоту, то снова взмывая. На третьем круге Гаррет наконец заставил машину слушаться, и сердце его немного успокоилось, и он втайне возблагодарил Бога за то, что потренировался на тренажере. Нильсен выключил сигналы тревоги, проверил, как работают системы. С электричеством все было в порядке, но датчики на приборной панели показывали утечку топлива и гидравлической жидкости. Несущие винты, похоже, должны выдержать. Возможно. Но теперь вертолет в полете колотило и подбрасывало, словно он был не президентским воздушным судном, а телегой, трясущейся по вымощенной булыжником дороге.

До места назначения оставалось около сорока миль. С такой черепашьей скоростью они доберутся еще не скоро, но оба пилота были из той породы людей, которые, даже если от тряски у них из зубов повылетают все пломбы, во что бы то ни стало достигнут цели, если только вертолет не рухнет на землю. И дело тут вовсе не в храбрости: просто в этом кошмарном мире приземлиться пока больше негде.

– Возьми штурвал, – сказал Гаррет Нильсену, а сам отправился посмотреть, как там поживают его пассажиры.

В пассажирском салоне царил полный бедлам; морской пехотинец свернул шею и погиб, у мальчишки-пришельца сломана рука и плечо, вероятно, есть еще переломы. Он сидел, поддерживаемый с обеих сторон мужчиной в бейсбольной кепке и женщиной с лицом латиноамериканки. С президентом было все в порядке, хотя лицо его закрывала кислородная маска. Дерримен с генералом сидели с серыми лицами, причем Уинслетт стрелял глазами по сторонам, словно ждал момента, чтобы протиснуться сквозь разбитое окно и удрать куда-нибудь подальше. Еще один пассажир, по слухам бывший и довольно известный телевизионный проповедник, сидел на своем месте с плотно закрытыми глазами, словно мирно беседовал с самим Иисусом. Второй морской пехотинец остался цел и вроде невредим; от роду ему было двадцать три года, приземистый и крепко сбитый, он считал, что его очередь помирать настанет тогда, когда на Земле не останется ни одного живого человека, – такая установка всегда помогала ему в трудную минуту.

Гаррет открыл шкафчик и достал аптечку. Среди пакетиков очищающего и обеззараживающего средства для рук, рулончиков резиновых жгутов, ножниц, тампонов от укусов насекомых он нашел таблетки обезболивающего. Но пришелец помотал головой: нет-нет, никаких химических препаратов глотать он не станет… однако мужчина с женщиной уговорили его, и тот проглотил-таки две таблетки, запив их водой. Уинслетт тоже попросил парочку, и Гаррет уступил, хотя не бросалось в глаза, что генерал куда-то ранен. Гаррет задал вопрос и президенту, не нужно ли ему обезболивающего.

– Черт возьми, нет… главное, дотяни до места, пока твоя колымага не развалилась к чертям собачьим.

Тогда Гаррет решил снова заняться мальчишкой… точнее, типом, похожим на мальчишку. Из эластичного жгута он наскоро соорудил перевязь для руки. Правда, пилот сомневался, не станет ли пришельцу с перевязью неудобнее, чем без оной, но во всяком случае теперь сломанная рука у него болтаться не будет.

– Давай-ка вместе попробуем, – обратился он к мужчине в бейсболке. – Помогите-ка… осторожнее руку… аккуратно… вот так.

Они со всеми предосторожностями уложили руку Этана на перевязь. Этан во время всей операции дышал сквозь стиснутые зубы. Боль была острая, но он знал, что справится с ней, главное – не потерять сознания. Тут миротворцу пришло в голову, что жизнь человека вообще довольно часто сопряжена с болью; страдание, боль – как физическая, так и душевная – составляют значительную часть его существования. Эти существа, пребывая в столь уязвимых и хрупких телах, оказывается, чрезвычайно сильны духом. Дух их гораздо крепче, чем тело, ведь здесь частенько бывает, что физически слабый обладает сильной волей и мужественным сердцем. Вот почему его привлекло тело этого мальчишки: обладавший им упорно боролся за жизнь. Впрочем, сейчас миротворец понял, что повреждения, которые выдержало это тело, настолько значительны, что он может опоздать. Он мог бы поддерживать поврежденные органы в рабочем состоянии, чтобы легкие дышали, сердце продолжало качать кровь по сосудам в мертвых тканях, но вот восстановить перелом ему было не по силам. И теперь левая рука его ни к чему не пригодна.

И было еще кое-что, тревожившее даже его самого.

– Они приближаются снова, – сказал он, обращаясь к тем, кто его слушал.

– Сколько их? – спросил Дейв.

– Остальные четыре. И еще… горгонские корабли тоже идут на нас, причем очень быстро. Сайферы будут здесь через… нет, они уже здесь, – сказал он. – По два с каждой стороны.

Вздрогнув от ужаса, Джефферсон отдернул занавеску и выглянул в окно. Во мраке ночи не было видно ни движения, ни огней, совсем ничего. Вертолет продолжал трястись вперед, по курсу на юго-запад.

– Не держите меня больше! – приказал Этан Дейву с летчиком. – Пустите меня к окну! Они сейчас откроют…

Боевые корабли врага открыли огонь.

Но огонь открыли не сайферы, а горгонцы, и палить они начали по сайферским кораблям. Из густой облачности вдруг протянулись сотни горящих синим пламенем полос и ударили по зависшим с обеих сторон вертолета сайферам. Взметнулись синие вспышки взрывов и искрящихся языков пламени. А буквально через мгновение сотни красных полос продемонстрировали ответный удар от сайферов, и президентский вертолет оказался в самом пекле сражения.

Все небо исполосовали красные огненные шары и удары синих молний. Взрывы, эхо которых раскатывалось от горизонта до горизонта, рвали вспышками ночной мрак. В этих вспышках отчетливо открывались взору огромные сайферские корабли, но горгонские суда скрывались в густых облаках. Ведомый твердой рукой Нильсена, вертолет выплясывал из стороны в сторону в хаосе битвы пришельцев. В окно, на котором Джефферсон отдернул занавеску, Этан увидел несущийся прямо на вертолет красный шар, пролетевший мимо своей изначальной цели. Еще мгновение, и он расколет винтокрылую машину пополам. Этим мгновением Этан не замедлил воспользоваться: толчком указательного пальца он успел разбить окно и, качнув рукой в сторону, заставил шар изменить траекторию; тот с шипением пронесся мимо прямо над хвостовым пропеллером вертолета.

– Сажай! Сажай его! – закричал Дерримен.

Но удобного места для посадки внизу никто увидеть не мог.

Некоторые огненные шары и пучки энергии били в землю прямо под ними, оставляя после ударов почерневшие воронки и швыряя в воздух скальные обломки размерами с грузовик. Горные склоны сотрясались, некоторые обрушивались, поднимая в воздух тучи пыли. Джефферсону было очень страшно, но он, как зачарованный, не мог оторвать глаз от этого зрелища, наблюдая, как небо прочерчивают огненные трассы сотен мощных ударов с обеих сторон; красота этой битвы поистине завораживала, как и большинство цветистых и дорогостоящих фейерверков, которые некогда устраивались в небе Нью-Идена. Чары несколько нарушило зрелище взорванного сайферского боевого корабля, чьи горящие синим пламенем куски падали с высоты двух тысяч футов, но все равно Джефферсон трепетал от восторга и ужаса, глядя на это.

Неожиданно три оставшихся сайферских корабля совершенно бесшумно и со скоростью, способной посрамить любое воздушное судно землян, взмыли и скрылись в облаках. Битва продолжилась, теперь обозначаемая лишь вспышками пламени с той и другой стороны, но искалеченный вертолет оказался вне линии огня. Нильсен перевел рычаг в положение посадки и стал снижаться; конечный пункт их маршрута находился всего в нескольких милях.

Сделав максимум возможного, Гаррет вернулся в кабину пилотов, а Дейв тем временем помог Этану сесть и застегнул на нем ремень безопасности.

– Держись крепче! – крикнул он, стараясь голосом перекрыть рев моторов, врывающийся сквозь разбитые окна.

Он прекрасно понимал, что толку от его крика мало, но надо же было сказать хоть что-то. Этан взмок от пота и весь дрожал, наверняка испытывая сейчас сильнейшую боль, поэтому…

– Да, – отозвался миротворец вслух, – но ничего, как-нибудь потерплю.

Дейв с Оливией тоже пристегнулись. Вертолет сотрясался и стонал, опускаясь все ниже к земле и поднимая вихри пыли.

Эта подбитая птичка, стоит ей только коснуться земли, уже никогда не вернется к горе Белая Обитель, думал Джефферсон, они застряли здесь надолго, если, конечно, их не подберет какой-нибудь другой вертолет или самолет. Но сейчас не время думать об этом. Теперь он равноправный член этого маленького отряда, и он не теряет веры в Этана.

– Приготовились… садимся! – объявил Гаррет по внутренней связи, включив ее на полную громкость. – Не знаю, как получится, но на всякий случай соберитесь!

Вертолет опускался все ниже, винты разгоняли пыль во все стороны, и пилот посадил его так мастерски, что пассажиры едва это почувствовали.

– Ну вот, а вы боялись… проще простого, – облегченно выдохнул Гаррет. – Тютелька в тютельку, господин президент.

Двигатели умолкли, винты перестали вращаться; открылась дверца, и оттуда спустился трапик. Первым в пыльный мрак шагнул оставшийся в живых боец; сквозь очки ночного видения он внимательно осмотрелся и занял позицию, откуда при малейшей угрозе можно открыть огонь. Остальным Дейв велел задержаться, взял автомат погибшего пехотинца, а свой пистолет сунул за пояс джинсов. Бледный от испытанных за время полета потрясений Дерримен хотел было протестовать, но президент Биль остановил его:

– Передай капралу Суаресу, что этот человек выходит из вертолета вооруженным и что я дал ему разрешение.

На лицо президента вернулся тик, его слегка покачивало, но голос на удивление звучал уверенно и громко. Дерримен повиновался и вышел первым, за ним Уинслетт.

– Обопрись на меня, – сказал Этану Дейв.

– Благодарю, но я могу двигаться самостоятельно, – отказался миротворец.

Он должен был это сделать, хотя его тело терзала сильная боль. Ходить Этан мог, но лишь медленно, сильно прихрамывая. Когда он спускался по трапу, Оливия подала ему руку, и он взял ее только для того, чтобы не потерять равновесия.

Итак, вся компания в составе Этана, Дейва, Оливии, Джефферсона, самого президента, Дерримена, Уинслетта и капрала Суареса стояла на плоской равнине, которая переходила в изрезанные оврагами предгорья, освещаемые лишь вспышками взрывов и пробивающимися сквозь облака световыми шлейфами. От внимания Этана не укрылось, что теперь в сражении с обеих сторон принимают участие гораздо большие силы. Отовсюду одна за другой подходили на большой скорости целые флотилии сайферских и горгонских кораблей. По небу раскатился грохот разрыва, равный по звучанию взрыву десятка с лишним бомб, и все стоящие на земле вздрогнули. За много миль от них из плотной облачности вырвался и стал падать подбитый горгонский корабль с горящими алым пламенем ранами. В него тут же попало еще с десяток огненных шаров, и он, вихляя из стороны в сторону, неуверенно взял курс в северо-западном направлении, но лететь ему, кажется, оставалось совсем недолго.

Президент зашагал от вертолета прочь. Остальные последовали за ним. Летчики остались с машиной. Этан сильно сомневался, что им удастся ее отремонтировать, но кто знает, может, у них все получится. Он двинулся за ними, по-стариковски едва ковыляя, – он и в самом деле сейчас чувствовал себя совсем старым, – с обеих сторон от него шагали Дейв и Оливия, а Джефферсон шел чуть левее сзади.

Биль прошагал ярдов семьдесят и остановился. Перед ним лежала лишь плоская равнина, дальше шли предгорья, и темнота освещалась только вспышками и сполохами идущего высоко в небе боя. Президент достал из кармана небольшой прибор черного цвета, похожий на переговорное устройство, и нажал несколько кнопок.

И стал ждать.

Ничего не случилось.

В предгорье милях в двух от них ударил разряд энергии, взметнув в воздух тонны земли. Заходила ожившая у них под ногами почва.

Президент Биль еще раз набрал комбинацию. И опять никакого ответа. Этану пришлось положить руку Дейву на плечо, с другой стороны его поддерживала Оливия.

Президент посмотрел на Дерримена. От нервного тика щека его подергивалась.

– Вэнс… – проговорил он ослабевшим голосом. – Я ведь прекрасно знаю, что мы находимся именно там, где надо. Может, я перепутал порядок цифр?

– Скорее всего, батарейки сели. Давай поменяем, – сказал Дерримен и достал из кармана четыре небольшие батарейки, которые он прихватил со склада.

– Как это я сам не догадался?

– Голова у тебя забита более важными делами, и думать об этом – моя забота.

Он взял аппарат и, дождавшись ослепительной вспышки в небе, снял крышку. Вынул старые батарейки и вставил новые.

– Держи, попробуй еще раз, – сказал он президенту.

Биль повторил процедуру, набрал шесть цифр, звездочку и еще раз шесть цифр.

Секунду снова ничего не происходило. Этан первым почувствовал рокот работающих под землей механизмов. И вдруг сегмент почвы, достаточно широкий, чтобы по нему съехал военный грузовик, ожил, и одна его сторона двинулась вниз, создавая как бы наклонный спуск. Открылись железобетонные стены, на них мигали направляющие синие огоньки. В отверстия, видимо служившие воздухозаборниками, потянулись струйки пыли, но, судя по всему, прямоугольник почвы, образующий съезд, был изготовлен из какого-то стойкого к атмосферным влияниям материала. Искусственная имитация песка и гальки была одним из элементов маскировки. Мягкое синее свечение на въезде под землю разгоралось все ярче. Опустившись на пятнадцать градусов по отношению к поверхности земли, плоскость въезда замерла, и ворчание механизмов стихло.

– Спускайтесь осторожнее, не споткнитесь, – предупредил президент Биль. – Эта поверхность рассчитана на шины автомобилей, по ней пешком не ходят. Этан, держись за кого-нибудь, не хватало, чтобы ты упал.

– Хорошо, сэр, – послушно откликнулся Этан.

Еще бы, ведь Биль не кто-нибудь, а президент Соединенных Штатов Америки. Этан снова пристроился между Дейвом и Оливией, держась за обоих, а сзади шагал Джефферсон, готовый в случае чего подхватить того, кто, не дай бог, споткнется. Впрочем, сцепление подошв с упругой искусственной поверхностью оказалось гораздо лучше, чем предупреждал Биль. Шагая по спуску, Этан поднял голову и посмотрел на продолжающееся в небе сражение. В облаках то и дело вспыхивали взрывы. От одного из них, особенно мощного, грохнувшего за далеким горным хребтом, на землю полетели, вращаясь в воздухе, куски сайферского корабля. А через несколько секунд на высоте около пяти сотен футов над равниной пронесся корабль горгонцев треугольной формы. Он был рассечен почти пополам, и из шестигранных каналов в его плоти хлестали вниз потоки жидкости. С громким шипением по небу, вращаясь, промчался аппарат, несколько похожий на детскую юлу, стреляя по всем направлениям красными шарами энергии, а потом и сам взорвался или, точнее, схлопнулся, поскольку это произошло совершенно беззвучно.

Противники подтягивали все новые силы, Этан чувствовал это по гармоническим колебаниям сотен боевых кораблей, отвечающих на призывные сигналы уже воюющих горгонцев и сайферов. Облака, казалось, кипят, как грязно-желтая вода в кастрюле. Разряды энергии хлестали землю изломанными молниями, которые с оглушительным треском раскалывали небо над горным хребтом. Красные шары, пролетевшие мимо цели или по какой-то причине изменившие траекторию полета, с умопомрачительной скоростью исчезали за горизонтом. Этан вспомнил последнюю оборону Пантер-Риджа, и в голове его мелькнула мысль: неужели и пришельцы решили устроить свой последний бой друг с другом именно здесь, в этом небе, на высоте в несколько тысяч футов над квадратом 51?

Группа спустилась ниже и оказалась в помещении многоуровневой парковки легковых автомобилей с погрузо-разгрузочной платформой для грузовиков. Помещение освещалось мягким голубоватым светом. Президент снова достал свой прибор, набрал комбинацию, и наклонный въезд медленно пошел вверх. Не успел просвет окончательно закрыться, как Этан и все остальные вдруг увидели мелькнувшее всего где-то футах в ста над землей громадное брюхо сайферского корабля, чем-то напоминающее брюшко таракана. Оно было выщерблено дымящимися дырами такого размера, что в каждую мог бы влететь вертолет. Корабль бесшумно проплыл мимо, лишь слышалось резкое щелканье, словно в умирающих органах еще продолжали работать какие-то электронные приборы.

Как только верх окончательно закрылся, на потолке зажглись белые трубки освещения поярче. Такими же трубками освещались и помещения на объекте Белая Обитель. Значит, подумал Этан, и здесь энергию получают, как сказал Дерримен, по инопланетной технологии. Звуков сражения наверху совсем не стало слышно, доносилось лишь деликатное шуршание системы фильтрации воздуха, удаляющей пыль и прочие нежелательные элементы. Осветилась застекленная будка охраны, хотя охранника не было видно. По обе стороны будки стояли два окрашенных желтым с черными косыми полосками дорожных ограждения, но их можно было легко обойти. Биль повел их вглубь комплекса; капрал Суарес шагал с ним рядом, а Дерримен и Уинслетт держались в двух шагах позади. Пару раз президент останавливался, поджидая медленно ковыляющего с помощью Оливии с Дейвом Этана.

Они подошли к лифту с дверцами из нержавеющей стали. Рядом с дверцами находилась подсвеченная изнутри панель с кнопками, а над ней располагался плоский черный экран, похожий на монитор компьютера. Биль набрал комбинацию цифр. Ничего не случилось, экран оставался пуст.

– Черт побери, – проворчал президент, – никак не могу запомнить эту проклятую комбинацию.

Он попробовал снова, на этот раз более вдумчиво, делая паузы после каждой цифры.

Экран монитора осветился. На нем появился контур руки ладонью кверху, со слегка раздвинутыми пальцами, большой палец слева.

– Доброе утро, господин президент, – четко проговорил из динамика под экраном спокойный женский голос. – Прошу подтвердить вашу личность.

Биль положил ладонь на контур так, чтобы все пальцы совпали. Монитор быстро мигнул, словно сделав снимок, и снова погас.

– Благодарю вас, сэр, – проговорил голос.

Дверь лифта открылась. Кабина оказалась очень большой, в ней с удобством разместилась бы дюжина народу и еще осталось бы место. На панели находились пять кнопок с цифрами от единицы до пятерки. Когда все зашли, президент нажал на кнопку с пятеркой, дверь закрылась, и лифт поехал вниз так быстро, что у всех замерло сердце.

– Ну как ты, в порядке? – спросил Дейв у Этана.

Этан кивнул, хотя о каком там порядке могла идти речь. Он понимал, что сейчас организм мальчишки поврежден гораздо серьезнее, чем когда он вселился в его тело. Тогда были травмированы лишь некоторые внутренние органы, но кости оставались целы. Рядом лежала темноволосая женщина, крепко прижимая мальчика к себе, – видно, его мать, но это надо было от него скрыть, ум его должен решать проблемы, а не переживать, видя результаты случившегося. Она и еще четверо приняли на себя всю силу удара, когда сайферский энергетический заряд пролетел мимо горгонцев. Если удар взрывной волны в торговом центре не привел к мгновенной смерти парнишки, то этот наверняка убил бы его. Левая рука уже омертвела, до самого плеча была холодна и ничего не чувствовала, зато сломанные ребра с этой же стороны очень болели, жгучая боль пронизывала и мышцы вдоль позвоночника. В легких скопилась какая-то жидкость, это было ясно как день, поскольку дышать ему удавалось с трудом. Он то и дело откашливался в здоровую руку, оставляя в ладони отвратительно-красные сгустки крови.

Это не укрылось от всех остальных. Миротворец с натянутой улыбкой посмотрел на Дейва.

– Кажется, я сейчас там, откуда начинал Этан, – сказал он и вытер окровавленную руку о джинсы.

Не выдержав взгляда, Дейв отвел глаза и уставился в пол.

Кабина лифта замедлила движение и остановилась. Дверь открылась. Перед ними тянулся длинный коридор, полностью сделанный из нержавеющей стали и округлый, как вена в живом организме. Капрал Суарес вышел первым, за ним Дерримен и Уинслетт. Следом за ними президент, а потом и все остальные. Замыкал шествие Джефферсон.

Президент повел их по коридору, который скоро разветвился влево и вправо. Президент повернул налево и прошел еще ярдов сорок; они оказались перед прочной дверью из той же нержавеющей стали. В стену была вделана еще одна панель с кнопками и с экраном монитора над ней. Биль снова набрал комбинацию цифр.

– Еще раз доброе утро, господин президент, – услышали все отчетливый женский голос. – Прошу подтвердить вашу личность.

Осветился экран, опять появился контур ладони, личность была подтверждена. Раздались щелчки двух открываемых замков.

Дверь только с виду казалась тяжелой, а на самом деле, очевидно, это было не так, потому что президент Биль, взявшись за обрезиненную ручку, без особых усилий распахнул ее. Дверь отворилась бесшумно и плавно. Трубки освещения на потолке уже оказались включены. В помещение тут же стал поступать прохладный воздух, но, даже не перейдя порога с вмонтированным фотоэлектрическим элементом, Оливия подумала, что здесь пахнет больницей.

Они вошли, и дверь за ними закрылась, щелкнув двумя замками.

Первое помещение представляло собой остекленное пространство с тремя рядами театральных кресел, довольно похожих на те, что были в президентской телестудии, только здесь кресла стояли перед двумя большими плоскими экранами. Еще одна дверь вела в другое помещение, побольше, футов шестьдесят в длину. Стены покрывала светло-зеленая керамическая плитка, а пол – серая. Светильники над головой имели круглую форму и напоминали летающие тарелки. Цифровые часы на стене белыми цифрами показывали время: 20:38. В задней стенке находилась еще одна дверь из нержавеющей стали с красной квадратной лампой аварийной сигнализации над ней.

«Хирургический кабинет», – подумал Этан, заглянув в мысли Фогги Уинслетта, и вдруг почувствовал, что генерала охватил жуткий страх.

«Не хочу входить туда, черт возьми, нет, ни за что. Слишком много страшных воспоминаний, слишком много трупов…» – Примерно такие мысли мелькали у Фогги в голове.

– А вот здесь хранятся наши артефакты, – сказал президент Биль.

Он стоял перед стеклянной дверью с двойными створками справа, за которой виднелась комната поменьше. Джефферсон прикинул, что размер ее примерно как у типичной комнаты для хранения сигар. В ней, освещенный световыми трубками, стоял стеллаж из люцит-органического стекла, на полках которого лежало восемь предметов. И под каждым – табличка с номером, напечатанным на самоклеящихся листочках бумаги: под обычным, судя по всему, куском потемневшего железа – FL12255; под металлическим шариком размером не больше бейсбольного мяча – IA240873; под простым, без особых примет, черным кубом – AR060579, и так далее.

– И это предметы с потерпевших крушение космических кораблей? – спросил Джефферсон; его изумление, похоже, достигло предела. – Боже милостивый!

– Два из них, – сказал Биль, – были сбиты нашими ракетами. Это случилось при других президентах. Один столкнулся с частным реактивным самолетом во время ночного урагана над Индианой. На табличках указаны год, месяц и день, когда они были найдены и в каком состоянии. Тут было еще семь артефактов, но они сами собой куда-то исчезли, это тоже случилось до меня. Все записи, обломки космических кораблей и тела хранятся где-то в другом месте.

Президент Биль повернулся к Этану:

– С этими штуками работали лучшие умы страны, работа была непростая, учитывая уровень секретности. Мы не считаем, что это оружие. Но может быть, ты думаешь иначе?

– Мне нужно рассмотреть их поближе, – сказал миротворец.

Биль открыл перед ним половинку двери, и Этан с трудом, но самостоятельно прошел внутрь.

– Заходите и вы, если хотите, – сказал он Дейву, Оливии и Джефферсону. – Вы проделали такой долгий путь… сделайте еще несколько шагов.

Они вошли. Биль тоже прошел за ними и закрыл за собой дверь: Дерримен, как и Уинслетт, не проявили ни малейшего желания входить в эту комнату. Этан оглядел лежащие перед ним предметы. Сказать, что это такое, он пока не мог, но никакой разрушительной энергии он в них не чувствовал.

– Можно потрогать? – спросил он.

– Если тебе нельзя, то кому тогда можно? Возьми хотя бы вот этот экземпляр, FL12255. Но перед этим подумай о каком-нибудь земном материале… ткани, например, или коже… все равно. Давай.

Этан представил себе воду, когда она заполняла бассейн в Пантер-Ридже. Потом положил руку на кусок железа, и тот превратился в лужу жидкости цвета железа. Убрал руку – и лужа снова приняла первоначальную форму: кусок железа. Этан представил себе пыль, снова положил руку на артефакт – и тот стал порошкообразной субстанцией опять же металлического цвета. А как только отвел руку, субстанция снова стала куском железа, как и прежде… Миротворец понял, что перед ним особый, способный к превращению материал, настроенный на мысли того, кто вступает с ним в физический контакт.

– Боже мой! – тихонько сказала Оливия.

Этан взял в руку металлический шар. Он выглядел так, будто состоял из нескольких частей, сочлененных более чем в десяти местах. Шар был довольно тяжел, но поднять его одной рукой оказалось вполне возможно.

– Попробуй удержать его на кончике пальца, – предложил Биль.

Казалось, шар для такого фокуса слишком тяжел, но Этан попробовал, вытянув указательный палец. И что удивительно, шар не падал, хотя определенно должен был; предмет спокойно удерживался на пальце, и вес его совершенно не ощущался. Прошло несколько секунд, и шар дюйма на три приподнялся над пальцем и завис. Потом начал вращаться. Отдельные его части одна за другой принялись быстро открываться и снова закрываться, но совершенно беззвучно, и неожиданно в комнате, кроме них пятерых, возникла еще одна, шестая фигура.

Она была худощава, высокого роста, чуть более семи футов, внешне похожа на человека мужского пола, альбиноса с бледными глазами и белыми волосами до плеч. На кончиках обоих ушей, очень похожих на человеческие, но слегка подвернутых внутрь, сверкали драгоценные камни. На нем было длинное белое одеяние, украшенное десятками светящихся золотистых фигурок; глядя на них, Оливия сразу вспомнила пиктограммы древних ацтеков, которые они с Винсентом видели в Национальном музее истории Мексики в Мехико-Сити. Блаженно улыбаясь, он дружелюбно протянул обе руки с длинными пальцами и тихим голосом заговорил на каком-то языке, явно чуждом земному уху; в звуках его содержалось много хлопков и щелчков, и со стороны казалось, будто незнакомец говорит, часто запинаясь. Поговорив с полминутки, он замолчал, поклонился и растворился в воздухе. Шар прекратил вращение, опустился обратно на кончик пальца Этана и оставался там до тех пор, пока президент Биль не взял его, вернув на прежнее место.

– Мы пытались расшифровать его обращение, – сказал президент. – Полагаем, что оно имеет какое-то отношение к медицине. В его речи есть один звук, который совпадает со словом, зафиксированным в комекрудских говорах^[18], но в восьмидесятых годах девятнадцатого века они исчезли.

– Вы совершенно правы, – сказал Этан.

– Что?

– Его речь имеет отношение к медицине. Я знаю этот язык и знаю эту цивилизацию. Он предлагал вам средство от рака.

Биль в ответ ничего не сказал, молчали и остальные представители планеты Земля.

– Он говорил, – продолжал Этан, – что рецепт средства от рака запечатлен в символах на его одеянии. Откуда у вас эта штука? Не с одного ли из сбитых кораблей?

– Это случилось очень давно, – ответил президент.

– Понимаю, – кивнул Этан.

Он потянулся рукой к левому боку, надеясь облегчить боль в сломанных ребрах и обнаженных нервных окончаниях. Потом стал разглядывать остальные предметы: небольшую статуэтку в виде человекоподобного существа, изготовленную из металла, переливающегося многими цветами, прозрачный квадратик, по виду из обыкновенного оконного стекла толщиной всего в несколько миллиметров, пружинку из тонкой серебристой проволоки и прочие.

– Оружия здесь нет, – сказал миротворец. – Это просто подарки.

– Подарки, значит, – безучастно, как эхо, повторил президент.

– Да, доставленные вам – по глупости, конечно, – представителями цивилизаций, которые желали установить с вами контакт. Вы к этому были еще не готовы. Далеко не готовы, и они усвоили этот урок.

– Никакого оружия? – переспросил Джефферсон расстроенным голосом. – Совсем? Этан, неужели тут ничего нет?

Этан не ответил.

– А это что? – спросил он у президента, указывая на небольшой черный куб.

«Аризона, 6 мая 1979 года», – гласила табличка.

– Загадка, – ответил президент.

Этан взял предмет в руку. Легкий – одной руки вполне хватало, чтобы им манипулировать, – он как раз умещался на ладони. Стороны его были гладкие и совершенно ровные, пропорции идеальные.

– На Земле не существует материала, которым можно было бы даже не то чтобы обработать его или просверлить дырку, но даже оставить царапину, – сказал президент Биль. – Сквозь него не проходят даже рентгеновские лучи. И вообще, ни один военный или медицинский прибор не способен заглянуть внутрь этой штуки. Он просто лежит здесь, и все. Ученые решили, что если бы эта штуковина собиралась разнести наш мир вдребезги, то давно бы это сделала… Впрочем, сначала они очень этого опасались и целых двадцать лет хранили ее в подземелье с выложенными свинцом стенами и потолком.

– Можно нарисовать на нем белые точки и повесить в машине на зеркальце заднего вида, – вставил Дейв, который уже стал понимать, что здесь им ловить нечего. Горгонцы с сайферами бьются не на жизнь, а на смерть прямо у них над головой, а им теперь ни за что не вернуться на гору Белая Обитель, которая, впрочем, сама настолько же безопасна, как незаживающая рана.

Этан попытался мысленно прощупать загадочный объект. Но нет, штуковина явно не спешит раскрыть ему тайну, что там у нее внутри; однако…

– Его тоже преподнесли вам в дар, – сказал он. – Да, пожалуй, это так. Вопрос только в том… с какой целью он был создан, что он мог вам дать.

– Этого мы никогда не узнаем, – отозвался президент Биль.

– Судя по всему, в нем выражен страх перед какой-то опасностью.

– Что-что? – На этот раз вопрос задал Джефферсон.

– Страх. Маленький черный куб говорит о каком-то страхе.

Эта фраза стала толчком, и зародыш мелькнувшей мысли пустил росток.

– Скажите-ка мне… я обращаюсь к каждому из вас… чего боятся народы вашей планеты, все человечество?

– Инопланетного вторжения, – сказал Дейв. – Или когда на нашей Земле воюют между собой два инопланетных племени.

– А еще больше? – настойчиво подталкивал Этан. – Речь идет о страхе, который вы испытывали долгое время, гораздо дольше, чем длится эта война, страхе перед вполне реальной опасностью.

– Полного уничтожения, – подала голос Оливия.

– Как? – спросил Этан и, ожидая ответа, продолжал внимательно разглядывать куб.

– В результате ядерной войны, – сказал Джефферсон. – Или… ну, не знаю, конца света… возможно. Или чего-то такого, от чего погибли динозавры.

– Ну да, столкновения с большим астероидом, – добавил президент. – Даже теперь… то есть до последних событий… Мы же знаем, что они где-то там летают. Бывает, что некоторые проходят довольно близко от Земли, хотя мы стараемся эту информацию не разглашать. Мы боимся, что, если один из них снова упадет на Землю, вся жизнь на ней прекратится.

– И от этой угрозы вы были беззащитны, – сказал Этан, который уже знал ответ.

– На случай таких чрезвычайных ситуаций у нас имелся, конечно, план, но, если бы с первой попытки не получилось, второй бы у нас не было – и наступил бы конец света.

Этан снова откашлялся кровью. Долго ли еще протянет это тело? Откуда ж ему знать…

«Страх… удар астероида… гибель всего живого… один только шанс из тысячи; и если не повезет, наступит конец света».

– Мне надо посмотреть, что у него внутри, – хрипло сказал миротворец.

Не успел он договорить, как завыли сирены и из динамиков в потолке заговорил спокойный женский голос:

– Посторонний на первом уровне… Посторонний на втором уровне… Посторонние на всех уровнях… множество посторонних… Тревога… тревога… множество посторонних на всех уровнях…

Этан понял, что за ним пришли и скоро его убьют. Время на исходе для всех, кто собрался в этой комнате, да и для остальных, кто по всей Земле сейчас прячется в своих убежищах. Враги уже близко, и они не станут ждать, когда с него спадет эта оболочка и его истинная суть вырвется на свободу.

На ладони его лежит черный куб.

«Страх, – размышлял он. – Конец всего живого. Один только шанс. Только один».

Враги на подходе, они уже близко.

Глава 34

– Но это невозможно! – воскликнул президент Биль, глядя на него безумными глазами. – Он же абсолютно непроницаемый!

– Тревога… Тревога… Множество посторонних на всех уровнях… – продолжал твердить женский голос, и ее спокойная, обработанная компьютерной программой бодрость в этих условиях казалась совершенно неуместной. – Эхо Сьерра… Повторяю… Эхо Сьерра…

– А это еще что значит? – спросил Дейв.

– Наихудший сценарий развития событий. Всем соблюдать строгий режим изоляции, пока работает спецназ… Но увы, сейчас здесь нет никакого спецназа.

Президент вышел, чтобы обсудить ситуацию с Деррименом и Уинслеттом; выражения лиц у обоих недвусмысленно свидетельствовали, что они уже готовы лезть на стены. Только капрал Суарес, взяв автомат на изготовку, занял позицию, откуда можно держать под прицелом стальную дверь.

– Он говорит, что проникнуть сюда невозможно, – сказал Джефферсон; на лице его выступили крупные капли пота. – Про свою Белую Обитель он тоже так думал. Этан, ты знаешь, где они сейчас и сколько их?

– Много сигналов, – ответил Этан.

Впрочем, сейчас все свое внимание он обратил на черный куб. Продолжали завывать сирены. А тут еще боль во всем теле, как назойливая муха, мешала сосредоточиться.

– Они уже близко, – добавил он. – Сейчас дерутся между собой, и это нам на руку, время еще есть.

Дейв снял свой автомат с предохранителя. Пистолет отдал Оливии, и та с удовольствием приняла оружие.

– Я знаю, что этот куб принесен вам в дар, – сказал Этан. – Значит, он должен как-то открыться.

– Пока ты тут будешь над этим думать, нас всех перебьют. – Джефферсон с ужасом глядел на пистолет в руке у Оливии. – А разве мне не положено пистолета? Может, отдадите?

– Нет, спасибо, мне и так хорошо, – ответила она.

– Можете подержать вот это, – сказал Этан, протягивая ему куб.

– Нет, не хочу. Эта штука… я ее боюсь, как черт ладана.

– Прошу вас, подержите. Мне нужно освободить руку.

С большой неохотой Джефферсон правой рукой взял куб и стал держать перед собой.

– Эхо Сьерра… Эхо Сьерра… – продолжал повторять компьютерный голос, но никакого спецназа не было и в помине, никто не спешил к ним на выручку.

– Как думаешь, сколько у нас еще времени? – спросил Дейв, внимательно поглядывая на дверь и на стены.

– Понятия не… – начал было Этан, но не закончил; при слове «времени» его вдруг пронзила одна мысль: «Да-да, время».

Да-да, этот куб – величайший дар человечеству.

Буквально за несколько секунд в сознании миротворца сменились тысячи комбинаций. Тысячи вероятностей были взвешены, тысячи сочетаний, вариантов и возможностей. Он посмотрел на цифровые часы на стене, на которых только что сменилась последняя цифра, и они показывали 20:52.

– Сейчас я кое-что попробую, – сказал он. – Каждая цивилизация знакома с такими понятиями, как порядок положительного и ничтожного… у вас они обозначаются как единица и ноль. На вашем языке это называется двоичным кодом. Итак, – обратился он к Джефферсону, – что бы сейчас ни случилось, главное, не уроните куб.

– А что должно случиться?

На этот вопрос Этан внимания не обратил. Часы все еще показывали 20:52.

– Один, ноль-ноль-ноль, – Этан начал проговаривать это число в системе двоичного кода, – ноль-ноль-ноль, ноль-ноль-один, ноль-ноль.

Куб не открывался.

Джефферсон ничего не чувствовал: ни движения, ни тепла, исходящего от предмета.

Но тут вдруг на верхней плоскости артефакта загорелись два маленьких квадратика. Джефферсон негромко взвизгнул, но куба не уронил.

В каждом квадратике виднелись два знака, пульсирующие белым светом. Джефферсону они показались очень похожими на китайские иероглифы. Все остальные стороны куба оставались черными.

– Что это? – спросил Дейв. – Откуда ты узнал, как это делается?

– Это хронометр, – ответил Этан. – Используя двоичный код, я назвал числа, указывающие настоящее время. Хронометр настроен на то, чтобы распознать существующую у вас систему отсчета времени и реагировать на человеческий голос. И… я не знал наверняка, но предположил, что куб может реагировать не на прикосновение, а на что-то другое.

Тут он увидел, что президент Биль, Дерримен и Уинслетт тоже заметили, что куб осветился, и направились в комнату. Первым шагал президент.

– Что происходит с этой штуковиной? – не дав президенту заговорить первым, спросил Уинслетт с ноткой безумного отчаяния в голосе. – Это что, бомба?

– Нет. Это… инопланетные часы. – Этан постарался ответить как можно проще и понятнее для землян. – Я просто привел их в действие.

– Часы? И какая, черт подери, от них польза? – раздраженно спросил Дерримен.

– Тревога… Тревога… Большое число посторонних на всех уровнях… – продолжал бубнить свое женский голос. – Эхо Сьерра… Эхо Сьерра…

Впрочем, теперь всем уже казалось, будто компьютер молит о помощи.

– Совсем скоро мы подвергнемся нападению, – сказал миротворец. – Сайферы, конечно, пройдут сквозь стены. Пока этого не произошло, мне нужно кое-что сказать вам об этом предмете.

Он протянул здоровую руку, и Джефферсон с радостью отдал ему куб.

– Я знаю, откуда он здесь. Я узнал эти значки. Но это не просто часы, это кое-что еще.

– И что же это? – нетерпеливо спросил президент Биль.

– Вам вручили величайший дар, сэр. У вашего мира появилась новая возможность спастись.

– Поясни, будь так добр.

– Цивилизация, которая вручила вам эту вещь, очень стара. Представители ее первыми стали использовать световые пути разных пространств и измерений. Возможно, они были свидетелями столкновения вашей планеты с астероидом миллиарды лет назад. И вот они доставили вам этот предмет как дар, для того чтобы предотвратить гибель вашего мира, если вам будет грозить еще одно такое столкновение или другая катастрофа. Сейчас мы можем этим воспользоваться. Я могу прочитать эти символы. Могу активировать хранящуюся здесь энергию.

– Энергию? Какую энергию? – проговорил президент Биль, с опаской поглядывая на куб. – И как ее использовать?

Невзирая на боль, которая медленно, но верно разрушала его нынешний организм, Этан едва заметно улыбнулся. О да, они еще столь многого не знают, и не понимают, и не способны пока понять…

– Это машина времени, – ответил он.

Никто не сказал на это ни слова. На мгновение все как будто окаменели, несмотря на то что где-то за стальной дверью послышался приглушенный звук взрыва. Этан знал, что между сайферами и горгонцами там идет смертельный ближний бой, возможно даже рукопашный.

– Машины времени не существует, – сказал наконец Дерримен. – Такого быть не может.

– Конечно, у этой машины времени есть свои пределы возможностей, – продолжал Этан. – Она способна лишь повернуть время вспять, но будущее для нее недоступно. И как раз тут кроется суть этого дара. Вам можно вернуться в прошлое и получить еще одну возможность… получить время для того, чтобы успеть уничтожить астероид, предотвратить войну, не допустить любого другого бедствия.

– Ты хочешь сказать… с помощью этой штуки мы сможем вычеркнуть все, что случилось за эти годы? – спросил президент Биль. – Сможем вернуться в прошлое?

– С некоторыми ограничениями. Насколько я понимаю эту модель, использовать ее можно только один раз. И еще… возвращение в прошлое дальше чем на два года значит… как это вы говорите… переборщить. Ваш интеллект устроен так, что слишком большой скачок в прошлое может привести к провалам в памяти. Кое-кто может вспомнить все, что было, а кое-кто и нет.

Раздался мощный удар в дверь, но на первый раз она выдержала.

– Эхо Сьерра… Эхо Сьерра…

Голос звучал уже растерянно, словно взывая к борьбе за совершенно безнадежное дело.

– Могут быть и другие негативные последствия, – сказал миротворец. – Если честно, я их просто не знаю.

Президент Биль глубоко вздохнул, задержал воздух и с шумом выдохнул.

– Ты можешь его настроить? – спросил он.

– Да.

– На какое время?

– Для полной надежности… на самую позднюю дату. В вашем случае – на третье апреля позапрошлого года, то есть на два года назад. Я настрою прибор… – Этан помолчал, внимательно разглядывая символы. – Думаю… нужно развернуть время за несколько минут до того, как горгонцы прошли сквозь порталы.

– Но это же совсем мало, даже если эта штука сработает! – воскликнул Уинслетт.

– А что будет, если и в самом деле сработает? – спросил Джефферсон. – Что будет, если мы даже отмотаем время назад? Ты что, помешаешь вторжению горгонцев? Они же за два дня уничтожили все армии в мире! Как помешать тому, чтобы все это не случилось снова?

Этан кивнул, его серебристые глаза лучились энергией, но темные круги вокруг них говорили о том, что организм, в котором он пребывает, сильно поврежден, что сам он страдает и его физические силы на исходе. В левом уголке рта появилось пятнышко крови.

– Я могу это сделать, – сказал он.

– Но как?!

– Приняв свое истинное обличье… я могу оставить вам еще один дар. Своей энергией создать вокруг вашей планеты постоянную защитную сетку. Как струны музыкального инструмента, она может быть настроена на гармонические колебания кораблей и горгонцев, и сайферов. Но если горгонцы не смогут пробиться сквозь нее, то сайферы вообще никогда здесь не появятся. И навеки кончится борьба за контроль над границей. Кто-то будет знать, что это когда-то происходило… а другие… в памяти остальных все будет стерто.

Он посмотрел на Дейва с Оливией и снова перевел взгляд на президента:

– Вас ждет весьма интересное, многообещающее будущее.

– Боже мой, – сказал президент Биль, – если эта штука работает, как ты сказал, чем же это обернется для нашего мира?

– Надеюсь, как и задумано, это будет вашей второй попыткой.

Президент посмотрел на Дерримена, потом на Уинслетта, ища в них поддержки, но лица их выражали ту же растерянность, что звучала в голосе из динамика, призывающем бороться за безнадежное дело. Решение должен принимать он, но разве есть у него выбор?

Он уже готов был отдать приказ к исполнению, как вдруг сквозь стену в комнату с артефактами просочился первый сайферский солдат. Он оказался за спиной капрала Суареса, но тот мгновенно развернулся и открыл огонь. Появившийся за ним второй выстрелил дуплетом и разнес Суареса на куски.

– Исполняйте, – приказал президент.

Больше всего Этан сейчас нуждался в том, чтобы ему самому дали немного времени. К комнате с артефактами приближались еще двое сайферов. А трое других уже просачивались сквозь стену. Дейв открыл огонь прямо через стекло, которое разлетелось вдребезги, Оливия тоже принялась палить из пистолета.

– Подержите! – сказал Этан и протянул Джефферсону куб.

Тварь, убившая Суареса, уже разворачивалась, собираясь то же самое сделать и с остальными. Джефферсон подхватил куб из ладони Этана. Миротворец выбросил вперед руку, и из пальцев его вырвалось пять молний, по одной на каждого сайфера. Удар подбросил их в воздух, они мгновенно вспыхнули, обуглились, превратившись в черные пугала, с силой шмякнулись в стену и потекли по ней вниз потоком грязи.

Но за ними, как призраки, появлялись все новые фигуры. Дейв с Оливией продолжали вести огонь сквозь разбитое окно, но сайферы, вибрируя, успевали превращаться в бесплотных духов, и пули пролетали сквозь них, не причиняя ни малейшего вреда. Материализовавшись снова, двое сайферов успели пальнуть, и в сторону комнаты с артефактами полетели четыре красных огненных шара с добела раскаленной серединой. Этану удалось отклонить траекторию всех четырех в сторону, и они с громким шипением утонули в стене. Однако миротворец уже понял, что даже он с этим ослабленным ранами телом скоро окажется сломлен. Вот в комнату проскользнули еще пятеро сайферских солдат. А всего в двадцати футах от людей еще тринадцать сайферов направили свои бластеры на семь целей. По лицу миротворца градом катил человеческий пот, во рту ощущался вкус человеческой крови, однако он собрался и быстрым движением руки провел по шеренге сайферских бойцов.

Сколько тысяч пылающих зарядов из него вылетело? Так много, что ему казалось, будто он видит летящую на врага с ужасающей скоростью плотную огненную стену. Ударив в сайферов, заряды разорвали их в пылающие черные клочья, заляпавшие стены и потолок лоснящимися сгустками внутренностей с красно-желтыми прожилками. Последний уничтоженный боец успел-таки выстрелить, но к тому времени, как его палец в черной перчатке нажал на мясистый спусковой крючок, ему уже оторвало половину тела, и двойные шары энергии ударили вверх, в армированный потолок, пробили его насквозь и вошли в монолитную скалу некогда бывшей здесь шахты серебряного рудника. В вихре пыли вниз полетел дождь из мелких осколков камня. Двое бойцов-сайферов как раз в это время проходили сквозь заляпанную лоснящимися сайферскими внутренностями стену, но, заметив, что тут творится, скользнули обратно, словно, следуя логике роботов, прикинули, что отступление – то же движение вперед, только в обратном направлении.

– Они еще вернутся, – сказал Этан, кашляя кровью в ладонь, которая служила ему прицелом.

Он пошатнулся, но президент успел подхватить его.

– Чтобы настроить артефакт, мне нужно время, – ослабевшим голосом прохрипел Этан. – А здесь оставаться небезопасно. Надо перейти в другую комнату. – Он кивнул на стальную дверь, ведущую в хирургический кабинет.

– Пошли, – сказал президент Биль и повернулся к Джефферсону. – Смотри, покрепче держи эту штуку.

С президентом во главе и прикрывающим тыл Дейвом они покинули раскуроченную комнату с артефактами, прошли сквозь завесу пыли. Идти Этану помогала Оливия. Он знал, что к ним прорывается враг, что во мгле скрываются существа, еще не полностью оформившиеся, однако что они такое, сайферы или горгонцы, он не знал. Но кто или что бы они ни были, страшная опасность подстерегает совсем близко.

Они не дошли футов пятнадцати до нужной им двери, как вдруг Дейв услышал некий звук, похожий на тихий свист, словно откуда-то выходил воздух, или на жужжание, словно где-то работал небольшой механизм.

Звук слышался слева.

Он повернулся, направив в ту сторону ствол автомата, – Дейв уже догадался, кто это.

Всего в нескольких футах от них материализовался Воуп. И снова без единого изъяна: горгонцы прекрасно владели искусством принимать вид человека.

Дейв выстрелил этой твари прямо в лицо, и пуля оторвала Воупу правую щеку. Но еще раз выстрелить уже не успел: губы Воупа искривились в торжествующей улыбке, он выбросил вперед пятнистое копье, и оно вонзилось Дейву в правую сторону груди. Воуп выдернул руку, и Дейв упал на колени.

Пугаться у Оливии не было времени. С диким криком ярости и отчаяния она всадила в голову твари последние три пули. Воуп резко покачнулся назад, и все лицо ему залила фальшивая человеческая кровь. Обе руки его извивались в воздухе, одна пикообразная, а другая с черной змеиной головой на конце, которая, оскалив железные клыки, метнулась вперед, намереваясь впиться в череп Оливии и раскусить его.

Но такого Этан допустить никак не мог.

Ярость его проявилась в виде массивного серебристого энергетического кнута, который в одно мгновение разорвал Воупа на куски. Теперь уже лишенное и тени эмоций лицо горгонского монстра распалось на фрагменты и исчезло. То немногое, что осталось от тела, было отброшено обратно во мглу, вспыхнуло белым пламенем и превратилось в ничто.

– Помогите… помогите ему… – взмолился Этан.

Дерримен и Уинслетт схватили Дейва и втащили его в комнату за стальной дверью. Биль захлопнул ее и закрыл на оба замка.

Крепко, до белых костяшек на пальцах, сжимая разряженный пистолет, Оливия разрыдалась. Этан опустился возле Дейва на колени, а тот протянул руку и схватил его за футболку.

– Черт возьми! – выругался он шепотом, не столько от боли, сколько от досады.

Все, ему конец. Он сам теперь похож на распахнутую перед всем миром анатомическую куклу. Рука его дрожала, лицо смертельно побледнело. Он потерял и автомат, и бейсбольную кепку. Влажные от пота волосы торчали вихрами во все стороны.

Этан встретился с ним взглядом и увидел, как меркнет в его глазах свет.

– Отдохни, – сказал миротворец.

– Я… я… – начал было Дейв, но говорить уже не мог, слова не выговаривались.

Как много хотелось ему сейчас сказать! Но тело его уже охватил смертный холод. Ему так много надо было сказать… и Этану, и Оливии. И Джефферсону тоже. Хотелось в последний раз обнять Оливию и сказать ей, как сильно он любит ее, как высоко ее ценит, но понимал, что уже не получится. Он надеялся, что она сама это знает, должна знать. Она тоже опустилась рядом с ним на колени, взяла другую его руку и крепко пожала. Мысли его уже начинали путаться, он с трудом понимал, где находится и что с ним случилось. Все это происходило очень быстро. Он уже начал отходить, как вдруг последняя мысль пронзила его мозг… он твердо усвоил одно… что справедливости от жизни ждать не приходится, она тебя бьет, а ты терпи, нравится тебе это или нет. Проверка на прочность… Неужели ради этого мы все живем? Если так… то он очень надеялся, что выдержал этот экзамен. Глубоко запавшие глаза его отыскали светящийся куб в руке Джефферсона. Дейв подтянул Этана к себе поближе и прижал губы к уху земного мальчишки.

– Я верю в тебя, – прошептал он.

И с легким вздохом человека, который всю свою жизнь тяжело трудился и много страдал, но познал в жизни и радость, и любовь, Дейв отошел. Он покинул этот мир, тесно прижавшись к существу с другой планеты или из другого измерения, иной реальности. И как только жизнь ушла из него и рука его выпала из руки Этана, миротворец поднялся с помощью президента Биля. Он и сам чувствовал сейчас потрясение от этой сцены и едва держался на ногах, но сломлен не был; Этан смахнул со своих серебристых глаз слезинки. Теперь он сполна прочувствовал, что значит быть человеком, и не мог не испытывать перед этими существами чувства благоговения.

Встала и Оливия. Еще секунду она смотрела на Дейва, потом снова заглянула в глаза Этану, и теперь на ее окаменевшем лице проступила решительность.

– Делай то, что должен, – сказала она. – Покажи, на что ты способен.

Они сейчас находились как раз в той комнате, где земные хирурги готовились исследовать организмы существ из иных миров. Здесь была длинная зеленая керамическая раковина, над которой, перед тем как надеть резиновые перчатки и взяться за скальпели, хирурги моют руки. Двойная дверь вела в операционную, и за огромным окном, забранным витринным стеклом, виднелись два операционных стола из нержавеющей стали, светильники с вогнутыми зеркальными отражателями и другое необходимое оборудование. Этан заметил две видеокамеры, которые должны запечатлевать все мельчайшие подробности процесса.

– Дай-ка его мне, – сказал Этан Джефферсону.

Послышался еще один приглушенный звук взрыва, довольно тяжелого и где-то в другом месте этого уровня. Пол заходил у них под ногами. Где-то там горгонцы с сайферами вели свою вечную войну, которая у них будет продолжаться всегда и везде, на самых разных планетах, даже представляющих собой безжизненные шары из камня либо сплошь состоящих изо льда или пламени, через которые случайно пройдет роковая граница.

– Поторопись, – сказал президент.

Но торопиться было нельзя: несмотря на то что символы на кубе миротворец хорошо знал, дело требовало крайней внимательности и аккуратности. Представитель иного мира, доставивший этот дар на Землю, намеревался усвоить земные языки – для представителя столь развитой цивилизации это был сущий пустяк. И далее, человеку, которого выберут получателем этого дара и кто окажется достаточно мудр, чтобы постигнуть, насколько огромной мощью обладает этот «хронометр», будут даны подробнейшие инструкции, как им пользоваться.

Но ничего этого не случилось, и миротворец подозревал, что доставивший дар закончил свое существование на одном из этих операционных столов, расчлененный любопытными скальпелями получателей дара.

Этан понял, что верхние символы на двух квадратиках означают максимальные единицы земного времени, – скорее всего, это год. Те, что под ними, были выражены единицами и нулями, а значит, здесь использовался двоичный код. Для начала Этан набрал год, одиннадцать раз нажав на квадратики. Белое их свечение сменилось красным. Итак, обозначенный год – наиболее отдаленный промежуток времени, отсчитывая от данного момента, – принят.

Квадратики снова осветились белым. Верхние символы изменились, теперь надо оперировать меньшей единицей времени, то есть днем. Третье апреля – это девяносто третий день земного года, таким образом Этан набрал это число, используя двоичный код: 1011101. Квадратики покраснели, сообщая, что дата тоже принята.

И снова квадратики светились белым. Верхние символы опять изменились, теперь они показывали мельчайшие единицы времени: часы и минуты.

Этан вспомнил слова Джей-Ди: «Время я запомнил точно – было восемнадцать минут одиннадцатого».

Именно в эту минуту перепуганная медсестра позвала его смотреть по телевизору новости, где в прямом эфире показывали картины взрывов в небе: так горгонские корабли начали свое зловещее вторжение на планету. Этан решил набрать ровно десять часов утра, в двоичном коде это – 1111101000. Хронометр куба был согласован с часами объекта S-4, которые показывали все двадцать четыре часа суток, а значит, это число прочтут правильно, как десять утра, а не вечера.

– Процесс начнется, когда я нажму на «вход», – сказал Этан. – Что вы будете при этом чувствовать, я не знаю. Зато знаю, что это тело мне больше не понадобится и я оставлю его здесь. Готовы?

– Готов, – ответил президент.

Тик его прекратился, только желваки ходили на скулах.

– Готов, – сказал Джефферсон, глядя на Этана остекленевшими глазами. – Господи… надеюсь, у тебя все получится.

Фогги Уинслетт просто кивнул.

– Да, – сказал Дерримен.

Этан перевел взгляд на Оливию:

– А вы готовы?

Она все не могла отвести глаз от Дейва. Наконец подняла усталый, потрясенный взгляд на Этана:

– А все, кто погиб… они будут там живы?

– Думаю, да, так и было задумано.

– И Винсент, – сказала она, – и Дейв тоже. Все они. Боже мой…

По щекам ее потекли слезы.

– Итак, начинаем, – сказал Этан, который уже чувствовал за стальной дверью некое оживление. – Прощайте, Оливия.

Ему захотелось обнять ее, поблагодарить за все, что она для него сделала, но время уже истекало. Он быстро протянул руку и взял у Джефферсона куб, чтобы набрать последнюю комбинацию.

Враг ворвался, когда он успел набрать семь цифр.

Отреагировать Этан не успел: сквозь закрытую дверь в комнату влетели два сайферских энергетических шара. Один попал в Дерримена и почти уничтожил верхнюю часть его тела. Нижняя часть торса покачнулась, единственная оставшаяся рука провела по воздуху, словно хотела нащупать, куда подевалось все остальное, и лохмотья пиджака вспыхнули. Следующие два шара выбили искореженную дверь вместе с большим куском стены. Охваченная по краям пламенем, стальная плита двери, окруженная кусками бетона, влетела в комнату. Остальные, кто там находился, взрывной волной оказались сбиты с ног, стеклянная перегородка рассыпалась вдребезги. Кусок бетона размером с кулак сломал Джефферсону правую ключицу, удар повалил его на пол. Куб тоже упал на пол, и его завалило горящими обломками.

Этан стоял на коленях. Из глубокого пореза над левым глазом струилась кровь. Кусочек раскаленного бетона оставил на левой щеке ожог. Сломанная рука выскочила из перевязи и безжизненно повисла. Невыносимая боль почти парализовала все тело. Потрясение было страшное, еще немного – и он потеряет сознание. Он смутно различил проходящую сквозь неровную дыру фигуру: это был сайферский боец, свой бластер он держал на изготовку и в любую секунду мог снова выстрелить. Этан узнал вытравленный в правом нижнем углу лицевого щитка этой заслуженной машины небольшой красный значок, говорящий о том, что перед ним безжалостный убийца – именно этот боец расправился с Беннетом Джексоном.

В голове Несущего Смерть заработали мыслительные цепочки. Солдат понял, что его основная цель находится перед ним, впереди и чуть слева, в беспомощной позе, хотя, возможно, обманчивой. Но здесь было еще кое-что интересное: предмет, от которого исходили некие электрические флюиды, а такого Несущий Смерть прежде никогда не испытывал. Предмет имел форму куба и лежал рядом с первоочередной целью. На одной из граней куба светились два квадратика. В одно мгновение схемы Несущего Смерть опознали объект как неизвестную угрозу, которую следует немедленно уничтожить; боец сменил цель и направил бластер на куб, чтобы сжечь его, превратить в расплавленное ничто.

Но тут в его лицевой щиток ударил кусок бетона, и на секунду произошел сбой.

– Нет! – ахнул президент, который только что выбрался из-под обломков; половина лица его представляла собой кровавую маску.

Этан почувствовал, что в комнату входит еще кто-то. Этот кто-то находился за его спиной. Он был холоден, неумолим и ужасен.

Сайфер тоже это почувствовал и мгновенно развернулся, направив туда оружие, но выстрелить не успел: в воздух, словно копье, уже взметнулась и пролетела над головой миротворца мощная струя жидкости.

Несущий Смерть задрожал, пытаясь раствориться в воздухе. Он был опытен и ловок, но на этот раз ловкости ему не хватило. Жидкость расплескалась по его лицевому щитку и мгновенно вспыхнула. Вибрация прекратилась, сайфер снова обрел плоть, кислота прожгла материал лицевого щитка насквозь, разрушая таящиеся под ним схемы и жизненные установки, и тело солдата задергалось, завертелось, словно какая-то сила растаскивала его на куски. Палец, лежащий на триггере, дернулся, и бластер выстрелил – огненные шары пробили стену за спиной Оливии, которая приникла к полу, цепляясь за последние клочья рассудка.

Пока Несущий Смерть вертелся и извивался в судорогах, а кислота и дальше разъедала его жизненную силу, Этан оглянулся и увидел того, кто стоял за его спиной.

Но это длилось лишь мгновение; существо тут же превратилось в земную женщину с прямыми и длинными каштановыми волосами и печальными глазами на некогда красивом лице. На ней были джинсы и белая кофточка с окаймленным розовой лентой воротничком. А буквально за мгновение перед тем, как был создан этот призрак, она представляла собой поистине инфернальное существо, все тело которого было покрыто желтой чешуей с черной и красной каемкой. Оно было облачено в бесформенную мантию из черного кожистого материала, и алые зрачки немигающих глаз одновременно завораживали и вызывали отвращение и страх.

– Мой Джефферсон, – с южным акцентом заговорила женщина с печальными глазами, – предал свою возлюбленную. Такой нехороший мальчик.

Джефферсон увидел стоящую перед ним Регину, но сразу понял, кто это на самом деле, да и сам миротворец тоже понял это. В шее Джефферсона забилась острая боль; через пару секунд она стала столь невыносима, что из его опухших глаз потекли слезы. Казалось, еще секунда – и череп расколется пополам.

– А вот ты, – продолжала королева горгонцев, переводя пристальный взгляд на Этана, – ты причинил нам много хлопот. Кто ты и что собой представляешь?

Этан едва ли мог произнести хоть слово. Рот полон крови, легкие дышат с трудом, – словом, телу, похоже, приходит конец.

– Только не твоя игрушка, – удалось ему прошептать. – Я твой властелин.

Презрительно глядя на Этана, она едва заметно улыбнулась.

Но улыбка ее тут же увяла: еще четверо сайферских бойцов прошли сквозь пролом в стене, и миротворец подумал, что настала его минута.

Куб лежал совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Для входа осталось набрать еще три цифры двоичного кода: три нуля. Куб лежал освещенными квадратиками вверх; они всегда были сверху, независимо от того, как лежит куб.

Он протянул руку, успел набрать два нуля, но тут до королевы дошло, что его манипуляции представляют для нее серьезную угрозу. Лицо ее сморщилось, и маска испарилась, словно мираж. За ней открылся лик, при виде которого кровь застыла бы в жилах любого земного смертного. Череп Джефферсона уже был совсем близок к тому, чтобы взорваться, сайферы выцеливали бластерами очередные жертвы, а королева горгонцев с шипением пустила из клыкастой пасти прямо в лицо посмевшему бросить ей вызов мальчишке мощную струю кислоты.

Миротворец набрал последнюю цифру, и кислота плеснула ему в лицо и выжгла серебристые глаза.

Но буквально за миг до этого он успел увидеть, что квадратики на кубе осветились красным.

Он – существо, сотканное из чистой энергии, – вырвался из мертвого тела вихрем электрической бури, выбрасывающей во все стороны мощные молнии, разрастаясь, заполнил собой всю комнату, потом весь уровень, все помещения подземного объекта, все небо от горизонта до горизонта и окутал собой всю раздираемую войной планету Земля без остатка.

Стены реальности покоробились.

В структуре, отделяющей прошлое от настоящего, возникли изъяны. У Оливии появилось ощущение, что у нее под ногами нет больше пола этой разгромленной комнаты. Ей казалось, что и комната вдруг куда-то исчезла, хотя сама она осталась на месте. Ее окутал сумрак, в котором мимо нее проплывали фигуры и образы для нее неведомые, и Оливии казалось, что это она кружится в пространстве, словно в состоянии невесомости. Словно на каком-то фантастическом празднике, кружится на карусели так быстро, что дух захватывает, и хочется, чтобы все это поскорее прекратилось…

– Остановите, пожалуйста… – шепчет она.

Но безумное кружение продолжалось, и она пыталась кричать, но голос куда-то пропал, и все вокруг превратилось в одно серое размытое пятно, а звуки – в приглушенные раскаты грома.

Она все кружилась и кружилась, и ей пришла в голову мысль, что, когда все кончится, надо подать на них в суд, да-да, она обязательно подаст жалобу на владельцев этой карусели, а Винсент поможет ей, потому что терпеть такое издевательство нельзя, она уже не может дышать и говорить не может, это же противозаконно, а они все не прекращают, этого же нельзя вынести… Но дикие, ужасные картины теснились, кувыркались в ее сознании, она боялась, что сойдет с ума, и в панике мысленно взывала: «Помоги мне, Господи… кажется, я разваливаюсь на части…»

Глава 35

Он чинил деревянную изгородь в западной стороне своего хозяйства, поваленную на прошлой неделе мартовскими ветрами. На нем были старые удобные джинсы, коричневая футболка и песочного цвета пиджак, на голове синяя бейсбольная кепка. «Март месяц любит куролесить», – мелькнула в голове мысль. Ну да, еще как куролесить!..

Вдруг Дейв Маккейн вздрогнул и уронил молоток: господи, ведь совсем скоро случится что-то ужасное! Он взглянул на часы, подаренные ему Шерил на десятилетие свадьбы. Одна минута одиннадцатого. Это начнется в небе. «Боже мой, рехнуться можно… вот это да! А небо-то все синее, ни облачка, солнышко светит вовсю…»

Осталось совсем немного.

Он припустил домой и на бегу стал звать жену. Пронесся мимо грузовичка с домиком на колесах, который ни с того ни с сего вдруг представился ему обгорелым, включая все четыре шины. Кажется, он сходит с ума. Но с какого перепугу, да еще в такой прекрасный день?

– Дейв! Что это с тобой? – воскликнула Шерил, когда он, как дикарь, ворвался в дом и пинком ноги чуть было не сорвал с петель дверь на кухню.

Муж был явно не в себе: его трясло, ему немедленно надо было выпить, закурить сигарету, мысли путались и сбивались. Слава богу, хоть мальчики в школе и не видят своего крутого папашу перепуганным насмерть, а ведь так оно и есть, истинная правда.

– Дейв! Дейв!

Шерил, женщина миниатюрная, изящного сложения, но с такой широкой душой, какой Дейв больше ни в ком не встречал, прошла вслед за мужем через весь дом в гостиную. Дейв все посматривал на часы, но зачем – он и сам не знал. Взял пульт от телевизора, уронил его, робко нащупал снова и нажал на кнопку.

– Да какая муха тебя укусила? – спросила она. – Ты ведешь себя так, будто спятил!

– Угу, – отозвался он и переключил плоский экран на Си-эн-эн.

Диктор рассказывал что-то о протестном движении в Вашингтоне, где собрались несколько тысяч людей, требующих ввести какой-то фиксированный налог, причем спикеры обеих партий заявляли о том, что эта идея им по душе. Но Дейв-то понимал, что они все лгут, что в обеих партиях собрались одни проходимцы и обманщики, которым на самом деле на все, кроме собственных кошельков, наплевать, они думают только о том, как удержаться у власти, все время с кем-то враждуют, у них вечная война с собственными гражданами, всегда попадающими между молотом и наковальней.

– Да погоди ты, – сказал он Шерил и снова посмотрел на часы. – Прошу тебя, погоди немножко.

Он переключился на канал «Фокс-ньюс». На экране двое мужчин и одна женщина дискутировали о том, что президенту не следует отправляться в Европу, когда у себя дома так много проблем, ведь это значит, что он просто увиливает от исполнения своих обязательств перед американским народом, он во всем потакает этим европейцам, ну еще бы, ведь он демократ от штата Миссури и понятия не имеет, что такое ответственность, слабак, да и женушка его далеко не Жаклин Кеннеди, или Лора Буш, или, коли на то пошло, даже не Мишель Обама. Закончили дискуссию дружным смехом над лозунгом «Билю – „Зеленую милю“» и перешли к обсуждению дел на фондовой бирже Индонезии.

Дейв снова переключился на Си-эн-эн. Электронные часы в углу экрана показывали 10:09. Оказалось, что его часы на минуту отстают. Диктор уже перешел к сообщению о том, что прошлым вечером на американское торговое судно пытались напасть сомалийские пираты, но их отогнал вовремя подоспевший патрульный корабль.

– Господи! – воскликнула Шерил. – Что ты там смотришь, что такое важное хочешь увидеть?

– Сейчас что-то должно случиться, – помимо воли сорвалось у него с языка.

– Что именно?

– Осталось немного, скоро начнется… в небе. Послушай… я сам не знаю… У меня в голове полный бардак.

– Ты меня пугаешь, – сказала она. – Прекрати немедленно.

Он закурил и сделал такую затяжку, словно это его последняя сигарета в жизни.

– Что там такое случилось? Дейв, да объясни ты мне толком!

Она обняла его за плечи и заметила, что он весь дрожит; ей даже самой стало не по себе. Ее бесстрашный муж не боялся ничего на свете, в любой момент был готов броситься в бой хоть с самим дьяволом, если решит, что так надо. А теперь…

– Сегодня точно третье апреля? – спросил он.

– Ну конечно, ты же сам знаешь! Через две недели у тебя день рождения, и ты…

– Погоди, – перебил ее Дейв и выпустил дым из ноздрей. – Надо ждать и быть начеку.

Она стала ждать; сердце ее сильно билось, рука лежала на его дрожащих плечах. Он вдруг тихо всхлипнул; казалось, этот звук шел из самых глубин его души, и ей захотелось немедленно взять трубку и вызвать врача – она никогда, никогда в жизни таким его не видела.

Прошла еще одна долгая, ужасная минута; Дейв молча курил, а Шерил просто молчала.

Диктор Си-эн-эн начал беседу со специалистом в области рынка жилой недвижимости, они стали обсуждать ставки кредитования по ипотеке и прочее в этом роде, толковать, что случится, если произойдет то или это, и как к этому отнесутся люди.

– Я все-таки не совсем понимаю, чего мы должны ждать, – робко сказала Шерил.

Дейв провел ладонью по лбу. В сознании всплывали бессвязные обрывки каких-то образов; они были похожи на фрагменты огромной мозаики из нечетких воспоминаний: одни сразу вставали на нужное место, другие никак и ни с чем не вязались. А тут еще желудок вдруг стало крутить, к горлу подступила тошнота, но оторваться от экрана телевизора он боялся.

Очередная порция новостей закончилась, и диктор снова вернулся к антиправительственным протестам, теперь в Бангкоке, которые начались на прошлой неделе. Жертв пока почти не было, в столкновениях протестующих с полицией погибло всего трое, двенадцать получили ранения. На экране появился какой-то молодой человек с зализанными назад черными волосами и в строгих очках; был вечер, за его спиной горело несколько ночных фонарей. Дейв не знал, далеко ли Таиланд от Колорадо, но подумал, что там, наверное, уже скоро наступит следующий день.

– Крэг, какова сейчас у вас ситуация? – задал ведущий ему вопрос.

Крэг начал было отвечать в микрофон, но вдруг замолчал; лицо его побледнело, глаза под очками оторопело смотрели в камеру, он выглядел так, словно чем-то до смерти перепуган. Вот он поднял лицо к небу, потом снова взглянул в камеру; вдруг сверху, перекрывая друг друга, раздалось три удара, и Крэг испуганно взметнул руку, словно увидел что-то ужасное.

– О боже, о боже! – вскричал он, едва не рыдая, отшатнулся и выскочил из кадра, а объектив камеры пошел вверх, чтобы прощупать небо. Сначала ничего не было видно, одна лишь чернота. Объектив камеры рыскал по небу взад и вперед так интенсивно, что зрителя могло укачать. Вот мелькнула половинка луны, потом какие-то огни – по-видимому, бортовые огни пролетающего авиалайнера.

– Похоже, у нас тут какая-то проблема, – сказал ведущий на фоне зрительного ряда несколько сдавленным, хотя и неторопливым и спокойным голосом – так всегда делают дикторы, чтобы случайно не напугать зрителя. – Можно сказать, проблемка. Возможно, мы слышали взрыв бомбы. Крэг! Крэг, где вы? Крэг!

Камера качнулась в одну сторону, затем в другую, и огни ночных фонарей на пару секунд превратились в расплывчатые полоски света. Объектив выхватывал идущих по улице, гуляющих или стоящих группами тайцев, по лицам которых казалось, что они только что очнулись от кошмарного сна. Мимо камеры, воздев руки, внезапно с воплями пробежал человек, судя по всему в ночной рубашке.

Крэг наконец вернулся в кадр.

– Джим, – сказал он с британским выговором; прядь непокорных черных волос закрывала ему один глаз. – Джим, ты меня слышишь?

– Мы тебя слышим, продолжай.

– Какая-то чушь собачья, – сказала Шерил.

Дейв снова глубоко затянулся.

– Они не пришли! – сказал Крэг потрясенным голосом. – Джим, они не пришли!

– Извини, ничего не понимаю. Что ты сказал?

– Не пришли, – повторил Крэг и на этот раз в самом деле заплакал. – Господи… боже мой… они не пришли… в прошлый раз я стоял на этом вот месте… прямо здесь… на этом самом месте. Я слышал удары, но они не пришли!

«Этан, – подумал Дейв. – Миротворец. Инопланетный хронометр на объекте S-4. Он сработал. Этан говорил, что не позволит горгонцам прорваться сюда, и если они не прошли, то не пройдут и сайферы».

– Джим, разве ты не помнишь? – выкрикнул Крэг.

По улице за его спиной с бешеной скоростью, отчаянно сигналя, промчалась машина.

Экран снова потемнел.

Так продолжалось секунд шесть.

Потом на нем опять появился диктор новостей Си-эн-эн по имени Джим, он разговаривал с кем-то, сидящим справа, но звука не было. Он пожал плечами и красноречиво развел руками, что, должно быть, означало: «Да черт побери, не знаю я, что там случилось с Крэгом». На экране пошла реклама сети мастерских по ремонту автомобильного стекла.

Сквозь пелену табачного дыма Дейв посмотрел на жену. Небольшая морщинка тревоги у нее над переносицей казалась глубиной в милю. Он хотел было спросить, помнит ли она хоть что-нибудь, но тут же подумал, что вряд ли помнит, а если бы помнила, то поняла бы, что время качнулось назад и они получили еще один шанс: горгонцы уже не придут. Может, конечно, они пытаются как-то пробиться, отсюда и удары в небе над Бангкоком, но они бьются в защитную сетку, которую создал миротворец. Дейв снова посмотрел на часы. Они показывали 10:17. Они не придут, потому что как раз в это время утром третьего апреля они с Шерил смотрели по телевизору первые, еще любительские видеокадры, на которых горгонские корабли плавно скользят сквозь разрывы, а потом Шерил сказала: «Боже мой, надо скорее бежать и забрать мальчиков».

Дейв переключил на «Фокс-ньюс».

– …Здесь все несколько запутанно, – сказала блондинка, сидящая за столом между двумя мужчинами; пальчиком она придерживала наушник в ухе, пытаясь получить информацию и как можно быстрее пересказать. – Хорошо… нам сообщают, что…

– Нам срочно нужно сходить в школу, – сказала Шерил и пошла за курткой и сумочкой.

– А в чем дело, детка?

– Надо забрать Майка. Звонила из учительской миссис Серлинг. Сказала, что с Майком случился какой-то припадок. Он плачет и умоляет отпустить его домой. Дейв, что происходит?

«Майк вспомнил, – понял Дейв. – Может, не очень ясно, но кое-что он, кажется, вспомнил».

– …Наблюдаются психические расстройства, вплоть до помешательства, – продолжала между тем блондинка в телевизоре. – Мы получаем… минуточку… сообщения о том… простите, связь прервалась.

– Погодите, – сказал один из мужчин, который тоже слушал что-то в наушнике. – Скоро включится бегущая строка, буквально через несколько секунд. Кажется, у них там какие-то дикие новости.

– А какие новости в наши дни не дикие? – нервно хохотнул другой мужчина.

– Ситуация еще не чрезвычайная, – продолжал первый мужчина и поднял руку, словно хотел успокоить зрителей, чтобы те не бросались в панике к своим телефонам. – Приходят сообщения о… понял, дикая новость, как я уже говорил… в небе над Чикаго, Атлантой и Нью-Йорком слышны многочисленные удары… В общем, у нас я ничего такого не слышал, а вы?

– И я тоже, – сказал другой мужчина. – А-а, вот и бегущая строка.

В самом низу экрана побежали слова, которые уже прозвучали: «Сообщается, что в небе над некоторыми городами слышны многочисленные удары неизвестного происхождения».

– Мне сообщают… что?

Блондинка больше не слушала свой наушник, и вопрос был обращен к кому-то за кадром. Потом она снова обратилась к зрителям и теперь была собранна, а голос ее звучал спокойно и хладнокровно:

– Мы получаем предварительные сообщения о том, что эти удары или звуковые хлопки слышались над Москвой и над Хельсинки. Подробности о происходящем, я уверена, мы получим позже, но во всем этом, граждане, прежде всего должны разобраться ученые.

– Я, конечно, не ученый, но в одном я точно уверен, – сказал человек, который нервно смеялся; сейчас он улыбался с экрана, как добрый друг и верный помощник для всех и каждого. – Это еще не конец света. Сейчас будет небольшой перерыв, а потом мы поговорим об инвестициях, выслушаем рекомендации доктора Доллара.

– Ну, пошли же скорей, – подгоняла его Шерил. – Майк нас ждет.

– Да-да, – отозвался Дейв.

Он выключил телевизор. Шерил жива. Мальчики живы. И весь мир жив, в нем нет никаких серых людей. Его охватило такой мощное чувство подъема, что он едва устоял на ногах. Шерил уже направлялась к двери, она торопилась поскорее забрать сына из школы.

– А вчера? – спросил он, не успела она взяться за ручку двери. – Что случилось вчера?

– Что? Вчера? А ты что, не помнишь?

– Расскажи.

Она посмотрела на него такими глазами, что он сразу понял: она серьезно боится, что он либо и вправду не в себе – хотя вряд ли, с такой крепкой головой трудно спятить, – либо… она не была вполне уверена, но, скорее всего, это как-то связано с идиотскими новостями по телевизору. Но связывать тут одно с другим было бы неменьшим идиотизмом.

– Мы встали, – тихо начала она, – я проводила детей в школу, ты спилил то, что осталось от засохшего дерева, и пошел на работу. Перед уходом сказал, что поставить у Хэнка Локхарта новое крыльцо проще простого. Я позвонила маме, мы поговорили про страховую выплату за аварию. Где-то около двух пришел человек из службы доставки, принес бандероль.

– Ах да, – вспомнил он. – Книгу про Гражданскую войну.

– Потом ты вернулся домой, мы пообедали… мясной рулет, брюква с зеленью, картошка-пюре, если не помнишь, что я приготовила… потом немного посмотрели телевизор. Ты помог Стивену сделать математику. Около десяти позвонил Рэнделл, попросил в выходные поработать в баре. Потом легли спать. День как день. Я ничего не пропустила? – вскинула она белесые брови.

Дейв опустил глаза к полу своего дома – он так любил этот дом. Ему пришло в голову, что если он сейчас рассмеется, то, наверное, больше не сможет остановиться, будет смеяться до слез и… но, боже, что делать с воспоминаниями, которые все яснее проступают в памяти? Он помнит, как ему было больно, когда острый наконечник на конце горгонской руки пронзил ему грудь; помнит свою беспомощную растерянность, когда его забрали из того кошмарного мира, а он был еще не готов, так и не увидел, чем все кончилось с этим инопланетным хронометром. А дальше уже ничего не помнит… Но кто мог бы представить, что он вспомнит хоть что-то, ведь он был уже мертвым.

Миротворец сказал: «Кто-то будет знать, что это когда-то происходило… а другие… в памяти остальных все будет стерто».

Интересно, сколько людей будет об этом помнить? Один из пятидесяти? Или один из ста… из тысячи? Будет ли помнить об этом президент или его жена, первая леди страны? А как насчет никому не известного мальчишки, который взял себе имя Этана Гейнса? Будет ли он знать, кем он был, в каких событиях сыграл ключевую роль? Сколько людей вспомнит о том, что они погибли или обнаружили у себя на теле серые пятна, что потом у них начались страшные боли, вызванные структурными изменениями тканей и костей? Дай бог, чтобы то, что случилось с ними, потом никто из них не вспомнил. Он очень надеялся на милосердие высшей силы хотя бы в этом. И он был уверен, что со временем об этом узнает.

Время.

Об этом просила его Ханна. В этом она нуждалась, лежа на лазаретной койке Белой Обители.

Еще хоть немного времени.

– Дай-ка я тебя обниму, – сказал Дейв, сделал несколько шагов к жене и положил ей руки на плечи. В голове мелькнула мысль, что он способен так сильно прижать ее к себе, что она целиком сольется с ним, сольются их сердца, сольются души и на какое-то время они снова станут единой плотью. Вот так же он всегда будет обнимать и своих мальчишек, отправляя их в какую-нибудь поездку, где они весело станут проводить время, предаваться любимым занятиям, развлекаться, иначе в чем же смысл еще одного полученного ими шанса, если нельзя им воспользоваться? С Майком у него будет долгий, обстоятельный разговор, и он сделает все, чтобы уверить сына, что такое больше никогда не повторится, никогда на свете, что один удивительный звездный мальчишка твердо ему обещал, что так оно и будет.

– Я очень люблю тебя, – сказал он жене.

Глаза Дейва наполнились слезами, но он сделал так, чтобы она этого не заметила, – зачем лишний раз расстраивать? Он ухитрился вытереть глаза о рукав пиджака, а потом поцеловал ее в щеку, в лоб и в губы. Всем своим теплым, таким живым телом она прижималась к нему, но время… время… время… надо торопиться, идти забирать мальчика.

Они вышли из дома, рука об руку двинулись к своему грузовичку, и Дейв услышал далекий звон колокола. В прозрачном и чистом воздухе он звучал отчетливо и ясно.

«Вот еще кто-то вспомнил, – подумал он. – Каждый по-своему хочет сообщить об этом всему миру». Звон нисколько не походил на погребальный, в нем не слышалось ни печали, ни горечи утраты или поражения. Это был радостный звон начала новой жизни.

«В точности как сказал Этан», – подумал Дейв.

Шерил села за руль, он устроился на сиденье рядом. Неплохое начало… их ждет впереди интересное, увлекательное будущее.

Он-то ни за что не упустит такой возможности.

В одиннадцатом часу утра Оливия и Виктор Квинтеро отправились на верховую прогулку по окрестностям ранчо. Назавтра они приглашены на званый обед, там будут друзья, с которыми они встречаются через каждые пару месяцев. Обед состоится в ресторане «Плавильный котел» на Ист-Маунтин-авеню. Во время прогулки Оливия с Виктором обсуждали будущую поездку на острова Эгейского архипелага, куда они собирались осенью; обоим всегда хотелось увидеть родину античных героев и окунуться в синие воды Эгейского моря.

Привал они устроили под кронами уже начинающих цвести деревьев. Мир снова пробуждался от долгой зимней спячки. Сколько всего интересного впереди сулила им жизнь! А сегодня вечером они разожгут летнюю печку, будут любоваться звездами и за бокалом вина говорить о жизни, как это всегда делают влюбленные, которые к тому же еще и друзья, близкие по духу.

Что может быть лучше самых простых радостей жизни? И Оливия, и Виктор понимали, что время – бесценный дар и им надо дорожить. А если кто-то сомневается в этом, прямой и твердый ответ волшебного шара всегда сможет развеять все их сомнения.

Ровно в восемнадцать минут одиннадцатого доктор Джон Дуглас сидел в своем кабинете и занимался бумажной рутиной, заполняя бланки страховых полисов. Вдруг в дверь постучала одна из его медсестер.

– Приготовить вам кофе? – спросила она.

– Нет, спасибо, не хочется. Надо поскорее разобраться вот с этим. Впрочем, не откажите в любезности, позвоните Деборе, хорошо? Спросите, не хочет ли она, чтобы я заскочил по дороге в магазин и купил макарон… Впрочем, нет, не надо… забудьте об этом… через пару минут я сам ей позвоню.

– Хорошо, – сказала девушка и сдвинула бровки.

Он сразу понял: что-то произошло.

– В чем дело, Софи?

– Вы знаете… в мире происходит что-то странное. По всем каналам рассказывают. Говорят, что по всей земле слышатся какие-то странные хлопки. По всей земле, представляете? В небе какие-то удары… и ничего больше.

– Гм, – хмыкнул Джей-Ди. – Лично я об этом ничего не слышал.

– Я понимаю… но это правда очень странно. Люди везде пугаются, паникуют.

– Скорее всего, в земной атмосфере взорвался какой-нибудь метеорит. Вот только почему это слышно по всей земле… ума не приложу. Но ведь я просто старый врач…

– А не хотите сами взглянуть? Они показывают разные видеозаписи, сделанные обычными людьми, и там слышны эти звуки.

Он оглядел стол, где его ждала неприятная работа. Он уже готов был ухватиться за любой предлог, лишь бы увильнуть от нее. Но… нет.

– Нет уж, лучше я сейчас поработаю… Может быть, когда-нибудь позже, спасибо.

Софи вышла, но буквально через несколько минут затрезвонил телефон. Он снял трубку. Из дома звонила Дебора. Она сообщила: только что ей позвонила из Сан-Франциско младшая сестра и стала рассказывать нечто несусветное – такого в жизни невозможно представить – про какие-то космические корабли, каких-то пришельцев, про войну между ними… в общем, что-то совершенно дикое. Дебора сказала, что ей пришло в голову: уж не подействовали ли на сестру сейчас, через столько лет, две дозы ЛСД, которые Сисси приняла во время учебы в Беркли?

– Я бы нисколько не удивился, – сказал Джей-Ди. – Послушай… сегодня я, может быть, буду дома пораньше. Хочешь, заскочу в магазин, куплю макарон?

Дебора сказала, что это было бы просто здорово, а она сейчас перезвонит Сисси и попробует ее успокоить.

– Вот и молодец, – сказал он. – И скажи ей, что с марихуаной тоже надо потихоньку завязывать.

Потом сказал жене, что любит ее, повесил трубку и, вздохнув, снова вернулся к чертовой писанине.

Когда в небе, почти над ее головой, раздался жуткий взрыв, Регина Джерико бросила пистолет в траву и посмотрела вверх.

Но там ничего не было. Лишь чистое небо и медленно плывущие по нему редкие облачка.

Джефферсон сидел, откинувшись на спинку синего деревянного кресла, перед ним раскинулось широкое пастбище, а за ним его, Джефферсона, царство – Нью-Иден. Дул легкий ветерок, шевеля ветвями большого дуба, и по земле бегали тени. Он посмотрел на пистолет, потом заглянул Регине в лицо, и ей показалось, что в глазах его светится что-то другое… что-то такое… впрочем, что именно, она не могла понять, потому что, думала Регина, она никогда по-настоящему не знала, что за человек ее муж. А не поднять ли сейчас пистолет и не покончить ли с этим делом раз и навсегда, думала она. Ведь в небе раздался вовсе не глас Божий, спасший Джефферсона Джерико от неминуемой расплаты за все его грехи, это был всего лишь хлопок реактивного самолета, преодолевшего звуковой барьер.

– Не надо ломать себе жизнь, Регина, – тихо сказал Джефферсон.

Рука ее, протянутая к пистолету, застыла на месте. Она выпрямилась; а что, пожалуй, он прав.

– Я уничтожу тебя, – сказала она. – Я обращусь ко всем адвокатам Нэшвилла, я найму частного детектива и порву тебя на куски! Я не допущу, чтобы ты и впредь приносил другим людям страдания, слышишь, Джефферсон? Тебе конец. Ты слышишь меня? Тебе конец!

По губам Джефферсона пробежала едва заметная улыбка.

– Согласен, – сказал он.

– Я не шучу! Я немедленно иду в дом и звоню кому надо, и ты мне, черт возьми, ничего не сделаешь, понял, скотина? Я вижу тебя насквозь, мне известна вся твоя подноготная!

– Да, это так, – согласился он.

Она снова протянула было руку, желая поднять пистолет, чтобы положить его на место, в ящик письменного стола в его кабинете, поскольку уже поняла, что для нее пристрелить Джефферсона равносильно самоубийству, но существуют и другие способы уничтожить его.

– Можешь оставить пистолет здесь, – сказал он.

– Ты еще пожалеешь об этом! – пообещала она. – Пожалеешь о том, что родился на свет божий!

Не глядя на него больше, не желая осквернять зрение видом этого ничтожества, она повернулась и зашагала по дорожке к дому его мечты, построенному в английском стиле в стране его скрюченных радуг, но только взялась за свой мобильник в коридоре, как вдруг услышала негромкий хлопок… впрочем, это, наверное, – нет, наверняка – у кого-то в Нью-Идене, где окрашенные медью крыши домов сияли на солнце небесным золотом, и церковь Хайроллеров, казалось, вылеплена из белого воска и сейчас расплавится, в автомобиле стрельнула выхлопная труба.

– Кевин Остин, – сказал мистер Новотны. – Теперь твоя очередь!

Мальчик встал из-за парты. Сердце его сильно билось. Он немного робел, даже несмотря на то, что много трудился и подготовился как следует. Взяв модель анатомической куклы, он вышел к доске и повернулся лицом к классу.

«Почки, желудок. Толстая кишка, тонкая кишка, поджелудочная железа. Печень, селезенка, легкие. Мозг, сердце».

Когда он конструировал свою модель и составлял план выступления, ему пришло в голову, что в анатомической кукле не хватает какой-то чрезвычайно важной части человеческого существа, которой не покажешь на уроке естествознания: она неосязаема, ее нельзя ни взвесить, ни измерить, однако без нее все остальное, в сущности, лишь пустая оболочка.

Эта неосязаемая вещь называется душой. Когда какой-нибудь из органов поврежден и жизни человека угрожает опасность, именно сила души поддерживает в организме жизнь. Эта движущая сила говорит человеку: «Все, надежды больше нет, ложись и умирай», – или, напротив: «Держись, найди в себе силы и проживи хотя бы еще один день… и еще один день… и еще».

Видимо, неспроста в последнее время Кевин много думал о том, зачем человек живет, откуда берется жизненная сила. Он много размышлял о душе, о том, почему одни люди в трудной жизненной ситуации не выдерживают и падают, а другие, казалось бы поверженные, в пыли и крови, встают и, несмотря ни на что, продолжают идти вперед. Как его мать, например, пережив весьма тяжелый развод с мужем. На анатомической кукле можно демонстрировать все чудеса человеческого организма, удивительные переплетения и связи его органов, но на ней невозможно показать, где находится орган, делающий из человека героя, который изо дня в день борется за правое дело и никогда не сдается, не падает духом.

Кевин рассказывал о мозге, вместилище ума, когда открылась дверь и в класс заглянула миссис Бергсон. Она явно была чем-то напугана, чем сразу встревожила и его самого, и весь остальной класс.

– Происходит что-то странное, – сообщила она мистеру Новотны. – Об этом говорят в новостях по всем каналам. Что-то очень странное.

– Что именно?

– Какие-то звуки в небе. Звуковые хлопки. Множество, буквально сотни, причем везде, по всему миру. Вот я и подумала… вы все-таки учитель естествознания, человек науки и все такое… может, посмотрите сами последний выпуск новостей?

Задумчиво потирая подбородок, мистер Новотны помолчал.

– Лично я, – сказал он наконец, – не сомневаюсь, что этому явлению, как и всему на свете, есть разумное объяснение. И еще я уверен, что корреспонденты, как всегда, перегибают палку. А у меня сейчас урок, и Кевин выступает с докладом.

– Хотите сказать, что вы…

– Поговорим об этом позже, да-да, и спасибо за информацию, – сказал мистер Новотны.

Миссис Бергсон ретировалась, и учитель велел Кевину продолжать.

«Почки, желудок. Толстая кишка, тонкая кишка, поджелудочная железа. Печень, селезенка, легкие. Мозг, сердце».

Чтобы получился человек, этого маловато будет.

Даже очень и очень.

Кевин никогда серьезно не думал о том, что собирается делать, когда вырастет, но порой мысленно примерял на себя профессию врача. Он от кого-то слышал – может быть, даже по телевизору, – что якобы «каждый врач, весьма вероятно, в детстве собирал эту штуку».

Где и от кого он это слышал, теперь не упомнить, но это было похоже на правду.

Кевин продолжал свой доклад: он был не столь долгим, чтобы наскучить слушателям, но вполне достаточным для того, чтобы рассказать все, что нужно, а рассчитать время помогла ему мама… Но когда он рассказывал об органах человеческого тела, странное ощущение вдруг охватило его.

Словно кто-то нашептывал, что как-нибудь субботним вечерком ему стоит сходить в кегельбан покатать шары. И не куда-нибудь вообще, а именно в Форт-Коллинс, в клуб боулинга «Боул-а-Рама».

Очень странно.

Он наконец закончил и замолчал, не зная, что еще можно сказать. Ему казалось, что выступил он весьма неплохо, старался изо всех сил и добавить к сказанному ему больше нечего.

Кевин взял анатомическую куклу.

– Думаю, все, я закончил, – сказал Кевин и пошел к своей парте.

И день продолжился своим чередом.

Примечания

1

Может, ему и не так повезло (исп.).

(обратно)

2

Крохотная часть (исп.).

(обратно)

3

Гедеон – библейский персонаж, судья, под чьим управлением Израиль благоденствовал сорок лет. «Элвис покинул здание» – фраза, часто использовавшаяся ведущими по окончании концертов Элвиса Пресли, чтобы разогнать публику, которая надеялась, что певец споет на бис.

(обратно)

4

Великолепно! (исп.)

(обратно)

5

Привет (исп.).

(обратно)

6

Фамилия Джерико (англ. Jericho) совпадает с названием города Иерихон, стены которого, по библейской легенде, рухнули от звука труб осаждающих его во главе с Иисусом Навином сынов Израилевых.

(обратно)

7

Новый Эдем (англ.).

(обратно)

8

Хайроллеры (High Rollers) – «играющие по-крупному» (англ.).

(обратно)

9

«Старина», «братишка» (англ.). Так называют консервативно настроенных белых южан в США.

(обратно)

10

Небоскреб в Чикаго, имеющий высоту 442,1 м и насчитывающий 108 этажей. Был построен в период с августа 1970 года по 4 мая 1973 года.

(обратно)

11

Страж, защитник (англ.).

(обратно)

12

Общеобразовательная средняя школа в Денвере, штат Колорадо, неизменно входит в число ста лучших средних школ США.

(обратно)

13

Страж, защитник (англ.).

(обратно)

14

Foggy (англ.) – туманный.

(обратно)

15

Герб и эмблема США.

(обратно)

16

Отсылка к заключительной строке поэмы Т. С. Элиота «Полые люди»: «This is the way the worlds ends / Not with a bang but a whimper».

(обратно)

17

Речь о фильме Стивена Спилберга «Война миров» (англ. «War Of The Worlds»), вольной экранизации романа Герберта Уэллса.

(обратно)

18

Гипотетическая семья исчезнувших индейских языков Северной Америки.

(обратно)

Флибуста

Граница (fb2)

Роберт Маккаммон Граница

* * *

Часть первая Последний рубеж на Пантер-Ридже

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Часть вторая Муравьиная ферма

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Часть третья Жизнь военного времени

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Часть четвертая На запад

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Часть пятая Чему быть, того не миновать

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

Оглавление

Роберт Маккаммон
Граница

Часть первая
Последний рубеж на Пантер-Ридже

Часть вторая
Муравьиная ферма

Часть третья
Жизнь военного времени

Часть четвертая
На запад

Часть пятая
Чему быть, того не миновать