Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения (fb2)

- Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения [litres] 6386K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Анатольевич Гаврилов (Иггельд) - Сергей Александрович Пивоваров

Дмитрий Гаврилов, Сергей Пивоваров
Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения

© Гаврилов Д.А., Пивоваров С.А., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

ООО «Издательство «Вече»

http://www.veche.ru

От авторов

Эта книга посвящена 1111-й годовщине летописного упоминания похода Руси на Царьград, но в первую очередь одной из ключевых и самых загадочных фигур европейской истории конца IX – начала X века, русскому князю Олегу Вещему.

Много ли известно о нём нашему современнику?

Опекал сына мифического Рюрика?

Убил Аскольда с Диром? Захватил Киев и объявил его своей столицей?

«Отмстил неразумным хазарам»?

Ходил на судах посуху под парусами?

Прибил щит к вратам столицы Византийской империи и распознал отравленную врагами пищу и питьё?

Погиб от укуса змеи, возложив ногу на конский череп?

Вроде мы ничего не пропустили?

Надо признать: все, кто рано или поздно обращается к жизнеописанию Олега Вещего, будь то историки или литераторы, не могут в большинстве случаев устоять перед сложившимся набором штампов, своего рода архетипом, который подобно высохшему руслу реки жадно впитывает новые воды или – в нашем случае – новые разыскания.

«…При разборе преданий об Олеге мы видим, что в народной памяти представлялся он не столько храбрым воителем, сколько вещим князем, мудрым или хитрым, что, по тогдашним понятиям, значило одно и то же: хитростию Олег овладевает Киевом, ловкими переговорами подчиняет себе без насилий племена, жившие на восточной стороне Днепра; под Царьградом хитростию пугает греков, не дается в обман самому хитрому народу и прозывается от своего народа вещим. В предании он является также и князем-нарядником земли: он располагает дани, строит города; при нем впервые почти все племена, жившие по восточному водному пути, собираются под одно знамя, получают понятие о своем единстве, впервые соединенными силами совершают дальний поход. Таково предание об Олеге, историк не имеет никакого права заподозрить это предание, отвергнуть значение Олега как собирателя племен…» – писал ещё Сергей Михайлович Соловьев в знаменитой «Истории России с древнейших времен» (т. 1, гл. 5).

Авторы постарались изначально уйти от сложившегося и полюбившегося поколениям читателей образа «мудрого старика». Мы обратились к совершенно новым русско-скандинавским параллелям, проявившимся при сопоставлении нескольких разных редакций «Саги об Одде Стреле», «Саги о Хрольве Пешеходе» и некоторых иных саг, с одной стороны, материалов по истории Древней Руси: древнерусских летописцев, а также восточных, византийских и ряда европейских хроник – с другой стороны.

Даже такой яркий антинорманист, как академик Борис Александрович Рыбаков, так или иначе, признавал ценность «Саги об Одде Стреле» в вопросе реконструкции жизни и деятельности Олега и считал оправданным соотнесение Олега Вещего и Орвара-Одда.

В предлагаемой вам книге рассматриваются сведения как о непосредственных предшественниках князя Олега – правителях Киева и Новгорода (Ладоги), так и о ближайших потомках Вещего – его сыновьях Асму(н)де (Олеге Младшем), Игоре Старом и дочери Рагнхильд, а также и о внуках, потому временные рамки охваченного нашим описанием периода раздвигаются с 850-х по 960-е годы. Авторы приходят к доказательному, по их мнению, выводу, что именно Олег Вещий и является основателем мнимой династии «Рюриковичей» и снимают с него вину за гибель Аскольда.

Вместе с тем мы постарались показать, как в летописном образе великого князя Олега переплелись черты двух легендарных исторических деятелей: норвежского бонда Орвара-Одда, избранного за великие деяния конунгом, и приильменского князя Олега Второго. Однако «мурманское» происхождение Одда-Олега едва ли становится, по мнению авторов, весомым аргументом норманистов, чья позиция столь же крайняя, как и у славянофилов. А истина где-то рядом, а скорее всего, посередине.

Анализируя первоисточники, авторы высказывают предположения о событиях, опущенных древнерусскими летописцами как в годы правления «первого» и «второго» Олегов, так и в годы правления Игоря «Рюриковича» и его наследников.

Приоткрывается завеса тайны над походом Вещего Олега на Царьград, о котором молчат византийские источники. Авторы с фактами на руках объясняют это мнимое молчание на основании анализа русско-болгарских контактов указанного периода, уделяя особое внимание царю Симеону Великому, его дочери Олёне, известной нам как княгиня Ольга, и её детям, князьям Святославу и Улебу.

Несмотря на то что соавторы знакомы без малого два десятка лет, на страницах книги они не всегда приходят к единому мнению в деталях (во всех случаях это особо оговаривается и аргументируется), предоставляя читателям самостоятельно сделать вывод, кто прав или не прав в этой своеобразной полемике…

Книга даёт неожиданные варианты ответов на тёмные моменты отечественной истории, но авторы вполне отдают себе отчёт, что она порождает и множество дополнительных вопросов. Это нормально для любого научного разыскания, даже в популярном изложении. В меру сил возможные пробелы и неучтённые в данный момент доводы и материалы будут восполнены авторами в последующих переизданиях.

Мы также искренне признательны первой читательнице этой книги Надежде Топчий за полезные обсуждения, уточнения и дополнения по тексту.

1. Об источниках и взглядах предшественников

Ранее при сопоставлении ряда исторических и фольклорных источников в связи с проблемой скудости и дискретности сведений древнерусских летописцев о жизни князя Олега Вещего мы обратились к произведению скандинавской древности «Cаге об Одде Стреле» (Гаврилов, 2012, 2013, 2014а).

Параллели между сагой и летописным преданием рассматривали прежде самые разные исследователи старины (Тиандер, 1906; Лященко, 1924; Рыдзевская, 1978, Петрухин, 1995; Мельникова, 2001).

Едва ли было бы правильным приводить тут «вторую производную» от их обзоров об Олеге Вещем и/или Орваре-Одде, тогда как заинтересованный читатель при должном внимании к списку использованных нами источников способен ознакомиться с перечисляемыми работами самостоятельно.

По ходу нашей работы мы не могли также обойти вниманием и ещё одно, по сути, современное осмысление образа этого выдающегося деятеля русской истории – в трудах видных отечественных учёных.

Конечно, первым из числа наших современников, чьё мнение представляется для нас важным, следует назвать академика Б.А. Рыбакова (1908–2001).

О ранних оценках академиком Б.А. Рыбаковым летописного образа князя Олега Вещего

Обратившись к вышедшему через два года после смерти учёного тому «Рождение Руси», мы, к своему удивлению (по прошествии лет), обнаружили там столь эмоциональные по форме и крайние по содержанию оценки, что можно было даже усомниться в принадлежности их почившему академику (Рыбаков, 2003).

Вынужденное наше заблуждение было развеяно аннотацией издателя, что в основу книги 2003 года «Рождение Руси» положена изданная в 1982 году к 1500-летию Киева работа Б.А. Рыбакова «Киевская Русь и русские княжества IX–XIII веков».

Таким образом, мы не принимаем эти взгляды Рыбакова конца 1970-х и начала 1980-х годов (воспроизводившиеся с точностью до оборотов речи от одного издания к другому) за окончательные, а считаем, что они, скорее, носят печать идеологической борьбы. Например:

«Фашистские фальсификаторы истории в гитлеровской Германии, в США и в других империалистических странах сделали норманскую теорию своим знаменем, превратили легенду о призвании князей в символ всей русской истории» (Рыбаков, 1982, с. 55).

Конечно же, по случаю юбилея столицы союзной республики Украина Киева советский академик никак не мог допустить первенства «захудалой»^[1] Ладоги (и, стало быть, приильменской – Северной – Руси над Южной – днепровскими полянами), а главное, принять какого-то «норманнского конунга» в качестве вождя и героя:

«…Олег, объявленный создателем и строителем государства Руси (его воины стали называться “русью” лишь после того, как попали в русский Киев), достоверно известен нам только по походу на Византию в 907 году и дополнительному договору 911 года. В успешном походе кроме варягов участвовали войска девяти славянских племен и двух финно-угорских (марийцы и эстонцы). Поведение Олега после взятия контрибуции с греков крайне странно и никак не вяжется с обликом строителя державы – он просто исчез с русского горизонта: сразу же после похода “иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре”. Спустя двести лет могилу Олега показывали то под Киевом, то в Ладоге. Никакого потомства на Руси этот мнимый основатель государства не оставил (выделено нами. – Авт.)»^[2] (Рыбаков, 1984, с. 11–18).

Выражение «русский Киев» применительно к 880-м годам тоже видится сейчас скорее идеологической нормой, чем исторической. Упомянутые «марийцы» и «эстонцы» также далеко не тождественны племенам меря и чудь образца 907 года. Более того, марийцы, именовавшиеся в летописях «черемиса», вообще не имеют никакого отношения к мерянам.

Полагаем, что и «поведение» князя Олега логически и психологически вполне «вяжется» с обликом Олега-человека. По-человечески как раз можно было бы понять уже весьма старого по летописям князя, достигшего пика своих побед, укротившего сам Царьград, и можно простить ему, уставшему от дел и складывающему с плеч груз ответственности, эту сентиментальность, объяснённую в «Саге об Одде Стреле», желание побывать на родной земле. Если верить его летописному желанию проведать останки боевого коня, то почему вызывает вопрос куда более естественный порыв? Тем более что происходит это всё по летописям отнюдь не «сразу же» после похода, а через 5 лет – в 912 году (а в исторической реальности и того позже, поскольку дата первого Олегова договора весьма условна). Кроме того, описание строительства державы в летописи предшествует описанию похода на Царьград. Результат этой многолетней, согласно летописцам, деятельности Олеговой проявился в сборе союзного войска, в том числе.

В книге «Язычество древних славян» у Б.А. Рыбакова находим хлёсткое:

«В сумбурной и нелогичной статье В.Л. Комаpовича, помимо признания Рода домовым, проводится мысль о существовании культа княжеского рода. Автор считает допустимым писать о том, что этот “культ возродился снова в историческое уже время над могилой Олега – основателя Киевского государства и родоначальника княжеской династии” (с. 97). Потомство Олега неизвестно, так что он никак не мог быть “родоначальником династии”. Напомню, что даже летописец XII в. не знал точно, где похоронен Олег – в Киеве, в Ладоге или “за морем”» (Рыбаков, 1981, с. 26).

В.Л. Комарович погиб в феврале 1942 года в блокадном Ленинграде, а его труд был высоко оценен редакторами ТОДРЛ и частично опубликован после смерти автора только 18 лет спустя (Комарович, 1960). А, скажем, академик Д.С. Лихачёв счёл аргументацию этого исследователя вполне убедительной и написал буквально следующее:

«Культ родоначальника сказался, в частности, в элементах религиозного отношения к Олегу Вещему, воспринимавшемуся одно время как родоначальник русских князей» (Лихачёв, 1985, с. 26). Так, может, и обоснованно воспринимался?

Например, как пишет А.П. Толочко в недавно опубликованном исследовании, «то, что Святослав Игоревич, отделенный лишь одним поколением от Олега, дал его имя своему сыну, должно указывать, как кажется, что, по крайней мере, в его время Олега считали не просто близким родственником, но, может быть, и прямым предком. К началу XII века этого уже не помнили, и Сильвестр довольно расплывчато определил его как “суща от рода” Рюрикова. Впрочем, к этому времени забыли и о других представителях княжеского дома, например племянниках (а значит, также братьях и сестрах) Игоря и Ольги, упомянутых договором 944 года и Константином Багрянородным. Имена некоторых из них – Игорь, Володислав, Предслава, Улеб, Якун – сохранены договорами. Но из всего довольно многочисленного в середине X века рода (Константин, например, упоминает восемь родственников и шестнадцать родственниц Ольги) могли уверенно указать только на всё тех же избранных персонажей византийских хроник, что и Иларион: Игоря, Ольгу, Святослава» (Толочко, 2015, с. 44–45).

Олег или Ольг – это имя встречается нам часто на страницах ранней отечественной истории, равно как и Игорь (да и Святослав). Из ближайших к нам Игорь Ярославич (ум. 1060), сын Ярослава Мудрого. Между тем, как в случае с Рюриками, это, увы, не густо, хватит пальцев одной руки для пересчёта и ещё даже лишние пальцы останутся! Это имя в родословной князей Руси появится снова лишь спустя два столетия после смерти того самого варяга Рюрика, словно бы неожиданно вспомнили. (Почему так, мы объясним в разделе 2, когда речь пойдёт о родословной Орвара-Одда, мы ещё вернёмся к этому интересному моменту.)

Если продолжить за А.П. Толочко, у Олега Святославича (ок. 1053–1117) – внука Ярослава Мудрого и сына черниговского и затем киевского князя Святослава Ярославича – будет внук, и тоже Олег Святославич (ум. 1204), а также и сын Игорь Ольгович (ум. 1147). В честь уже этого Игоря из рода Ольговичей будет назван сын Святослава Ольговича, памятный всем по «Слову о полку Игореве» – Игорь Святославич (1151–1201).

Будут Олеги да Игори и в роду рязанских князей.

Просто малоубедительная гипотеза Комаровича о Роде как о домовом по понятным причинам не понравилась Борису Александровичу Рыбакову, у которого на этот счёт было своё, не менее спорное, как сегодня понятно, мнение. И он жёстко среагировал на то, что задевало его собственные построения. Но вместе с этим, увы, вначале отринул и здравые идеи, чтобы, как мы увидим, всё-таки вернуться к ним годами позже.

Наконец, к вопросу о ранних воззрениях Б.А. Рыбакова приведём слова из уже упомянутой его книги «Киевская Русь и русские княжества IX–XIII веков»:

«…В русской летописи Олег присутствует не столько в качестве исторического деятеля, сколько в виде литературного героя, образ которого искусственно слеплен из припоминаний и варяжских саг о нем. Варяжская сага проглядывает и в рассказе об удачном обмане киевлян, и в описании редкостной для норманнов-мореходов ситуации, когда корабли ставят на катки и тащат по земле, а при попутном ветре даже поднимают паруса. Из саги взят и рассказ о предреченной смерти Олега – “но примешь ты смерть от коня своего”^[3] (выделено нами. – Авт.).

<…> Поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Олега. Сразу после обогатившего его похода, когда соединенное войско славянских племен и варягов взяло контрибуцию с греков, “великий князь Русский”, как было написано в договоре 911 года, исчезает не только из столицы Руси, но и вообще с русского горизонта. И умирает он неведомо где: то ли в Ладоге, где указывают его могилу новгородцы, то ли в Киеве…

Эпос о Вещем Олеге тщательно собран редактором “Повести временных лет” для того, чтобы представить князя не только находником-узурпатором, но и мудрым правителем, освобождающим славянские племена от дани Хазарскому каганату. Летописец Ладожанин (из окружения князя Мстислава^[4]) идёт даже на подтасовку, зная версию о могиле Олега в Ладоге (находясь в Ладоге в 1114 году и беседуя на исторические темы с посадником Павлом, он не мог не знать её), он, тем не менее, умалчивает о Ладоге или о Швеции, так как это плохо вязалось бы с задуманным им образом создателя русского государства, строителя русских городов. Редактор вводит в летопись целое сказание, завершающееся плачем киевлян и торжественным погребением Олега в Киеве на Щековице. Впрочем, в Киеве знали еще одну могилу какого-то Олега в ином месте. Кроме того, из княжеского архива он вносит в летопись подлинный текст договора с греками (911 года).

В результате редакторско-литературных усилий Ладожанина создается новая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двух варягах – Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северных славяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второй овладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или 911 года на греков, обогативший всех его участников» (Рыбаков, 1982, с. 310–312).

Не вполне понятно, почему «умалчивает о Швеции», хотя это далеко не единственная земля «за морем» (!). А свеи (шведы) не то же самое, что урмане (норвежцы). Вспомним хотя бы летописное:

«Афетово же колѣно и то: варязи, свеи, урмане, готѣ, русь, аглянѣ, галичанѣ, волохове, римлянѣ, нѣмци, корлязи, венедици, фряговѣ и прочии, присѣдять от запада къ полуденью и съсѣдятся съ племенем Хамовомъ…

В лѣто 6370. И изгнаша варягы за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти. И не бѣ в нихъ правды, и въста родъ на род, и быша усобицѣ в них, и воевати сами на ся почаша. И ркоша: “Поищемъ сами в собѣ князя, иже бы володѣлъ нами и рядилъ по ряду, по праву”. Идоша за море к варягом, к руси. Сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, инѣи и готе, тако и си» (ПВЛ, подг. текста, пер. и комм. О.В. Творогова).

Так называемая «Иоакимовская летопись» в изложении В. Татищева, определяя Вещего Олега как «урманина» (Рюрик «предаде княжение и сына своего шурину своему Олгу, Варягу сущу князю урманскому»), согласуется в этом с «Сагой об Одде Стреле», по версии которой Одд был родом из Западной Норвегии. Только если сага делает Одда зятем Херрауда Старшего, то «летопись» называет Олега шурином Рюрика, то есть братом его жены. Каждый из вариантов может быть правильным (если, конечно, полулегендарный Рюрик исторически имеет хоть какое-то отношение к вполне историческому Олегу Вещему, и всё это – не плод переосмысления и редакции летописей десятки и сотни лет спустя после событий!).

Грешно употреблять рядом имена великого учёного Рыбакова и популярного сатирика Задорнова, но, к сожалению, последний с 2007 по 2017 год получал избыточно, на наш взгляд, продолжительные эфиры на телевидении, где много лет тиражировал на многомиллионную аудиторию антинаучные фрические теории, далёкие и от реальной истории, и от действительных знаний о родной речи. В этой связи придётся упомянуть-таки его псевдолингвистический выверт из документально-фэнтезийного фильма на тему Олега Вещего и «обретённой были», премьера которого состоялась 4 ноября 2015 года на RenTV.

Со ссылкой на «старинные этимологические словари», к которым Задорнов почему-то отнёс словарь «Владимира Ивановича» Даля (да-да, того самого «норманна», датчанина Валдамара Дала), рассказчик объявил, что слово «урманин», применимое к Олегу «в ряде летописцев», означало «житель очищенного от леса места». Что ж, поглядим словарь Даля: «УРМАН м. в тоб. произнс. урман, татр, лес, особенно хвойный; дремучие, обширные леса по болоту; в зпд-сиб. урман, что в вост. тайга, дикие, необитаемые леса, на огромном просторе: ель, сосна, пихта, кедр и пр. Урманный, к лесу относящс. | Тоб. медведь. Урма ж. костр. зверок белка, векша».

Со всем сарказмом, на который способны, заметим, что тобольские и западносибирские диалекты XIX века, конечно, были в ходу ещё на Древней Руси времён Лаврентьевской летописи, где в знаменитом перечне варяжских народов фигурируют собственно урмане, среди руси, свеев, англов, готов и т. д.!

Древнерусский этноним «урмане», они же мурманы, – бесспорно означает норвежцев, как это показано у специалиста по древнерусским источникам и автора знаменитого словаря Измаила Срезневского, а равно у того же Макса Фасмера.

«Му́рман – название части побережья Сев. Ледовитого океана, а также его жителей, др. – русск. урмане “норвежцы” (Лаврентьевск. летоп.), Мурманские нѣмци “сев. народы, которые в союзе со свеянами воевали против русских” (Жит. Александра Невского 35), нурмане “норвежцы” (I Соф. летоп.), отсюда мурманка “вид меховой шапки”, с.-в.-р. (Рыбников), уже у Аввакума (114). Получено путем дистантной ассимиляции из др. – сканд. Norðmaðr “норвежец, норманн”, ср. – лат. Nordmanni (Эгингард, Vitа Саr. 15, Лиудпранд); см. Томсен, Urspr. 49. Отсюда Мурма́нский бе́рег, Му́рма́нск – название города. Едва ли сюда же относится и имя былинного богатыря Ильи Муромца (см.), вопреки Халанскому (Этногр. обозр. 60, 178 и сл.)» (Фасмер).

Возвращаясь к изначальному пониманию Б.А. Рыбаковым роли Олега, нельзя не поразиться тому обстоятельству, как этот «литературный» персонаж, отнюдь не исторический деятель, был способен заключить подлинный договор, первый из сохранившихся текстов юридических документов Древней Руси.

Возникает и ещё вопрос: если всё так хитро и дальновидно подтасовано для введения в заблуждение «массового» раннесредневекового читателя, то не выдумал ли пройдоха-летописец и комету (Галлея)? К чему такие детали? Для придания достоверности собственному вымыслу? Нарочно ли он обрамил реальное астрономическое явление («Явися звезда велика на западе копеинымъ образомъ»), взятое из современных событию византийских источников, домыслами великодержавного характера?

«В это время появилась комета с запада… Назвали ее мечевой и говорили, что предрекает она пролитие крови в городе…» (Продолжатель Феофана. Жизнеописания царей VI, 3). Проход кометой Галлея перигелия приходится на июль 912 года (Святский, 1915, с. 201), однако ошибочно – уже в XII веке – появление кометы отнесено переписчиком летописи к лету 6419 (911 году). Поскольку появление кометы (по замыслу летописца) как бы предвещает Олегу смерть, то и договор с греками надо датировать не сентябрём 911-го, а сентябрём 912 года. В летописях история его подписания и сам текст договора приведены после упоминания о прохождении кометы.

Кроме того, как уточняют специалисты, «договоры с Византией датированы по т. н. “сентябрьскому” стилю, начинавшему год с 1 сентября. В летописании использован преимущественно “мартовский” стиль, начинавший год 1 марта шесть месяцев спустя. Перевод же дат от сотворения мира на даты от рождества Христова ориентируется на современный январский год, начинающийся четыре месяца спустя после византийского сентябрьского» (Там же).

Исчезновение Олегово с исторической сцены происходит и того позже – быть может, даже в 913 году. В ряде списков древнерусского Хронографа, составленных на основе сразу нескольких, в том числе не дошедших до нас летописей (Попов, 1866, c. 173–174), уточняется, что Игорь, сын Рюриков, начал править русами при императоре Константине VII Багрянородном (905–959) «по смерти Олеговой». О том же свидетельствуют и «Хронограф редакции 1512 года» (Русский хронограф, 2005, c. 357, л. 172 об) и «Хронограф западно-русской редакции» (Там же, c. 159, л. 227 об). Официально самостоятельное правление малолетнего «базилевса» началось только со смертью его дяди – императора Александра, 6 июня 913 года. До сего момента они считались соправителями (как долго – это другой вопрос).

Как доказывает А.Ю. Чернов в статье «Злое лето 6421. Уточнение датировки второго договора Вещего Олега, начала княжения Игоря Рюриковича и cмерти византийского императора Льва VI», «принятая датировка последней вехи жизни Льва VI (май 912) – хронологическая мета, исчисленная задним числом. Она принадлежит позднейшему редактору первой половины X века, тому, кто отказался от счета по лунному календарю в пользу официального солнечного, и “рационализировал” хронологию Продолжателя Феофана (или его предшественника). Реальными же оказываются датировки 11 мая 913 года (смерть Льва VI) и 6 июня 913 года (смерть Александра)» (http: //chernov-trezin.narod.ru/Index.htm).

Второй договор Олега содержит обращение ещё ко всем трём императорам – Льву, Александру и Константину (а первый – к двум: «Цари же Леон и Александр заключили мир с Олегом…», поскольку Александр являлся соправителем Льва, хотя и с номинальными правами, но всё-таки был коронован самим Василием Македонянином ещё в 879 году и на момент смерти последнего, после недолгой опалы, оставался императором с царским титулом).

Об изменении воззрений Б.А. Рыбакова на образ князя Олега

Тем не менее, возвращаясь к основной теме, хотелось бы отметить, что, как водится у крупных учёных, взгляды Б.А. Рыбакова претерпевали эволюцию. Сказались ли и тут ветры перестроечных перемен, или в свете балто-славянской концепции А.Г. Кузьмина Борис Александрович вдруг тоже разглядел какие-либо новые повороты в вопросе происхождения варягов-руси, ибо скандинавское происхождение Олега не свидетельствует о том же относительно легендарного Рюрика и прочих «варягов»? Впрочем, А.Г. Кузьмин (1928–2004) в последних своих книгах сам высказывал касательно Олега часто взаимно противоположные и путаные мнения буквально на соседних страницах: «В конечном счете, не приходится сомневаться в том, что Олег пришел с Севера. И среди послов и купцов Игоря много имен, распространенных в Прибалтике, в том числе значительная группа имен “чудских” – эстонских…», а далее вдруг: «Само имя “Олег” явно восходит к тюркскому “Улуг” – имени и титулу, со значением “великий”. Имя это в форме “Халег” с тем же значением известно и у ираноязычных племен».

В 1987 году выходит ещё один фундаментальный, уже практически деидеологизированный труд академика «Язычество Древней Руси», где в седьмой главе образ легендарного Вещего Олега рассматривается куда более благосклонно (Рыбаков, 1987, с. 358–361).

Даже при беглом прочтении видно разительное отличие с приведёнными ранее цитатами из работ предшествующих лет того же автора:

«Начальную пору русского летописания не следует связывать только с христианством. В летописном творчестве, опирающемся на устные предания и эпические сказания, есть вполне определенная языческая струя, ярким примером которой можно считать известный рассказ о смерти князя Олега. Этому рассказу предшествуют восторженные строки, воспевающие Олега – победителя Византии, удачливого князя, обогатившегося различными трофеями. Резким диссонансом звучит рассказ о смерти этого норманнского конунга.

<…> Если хвалебные строки могут быть отзвуком придворных “слав”, сложенных, может быть, в варяжском окружении Олега, то продуманное повествование об исполнении пророчества волхвов идет из глубин русского жреческого творчества. Пророчество было сделано до похода на Византию; небывалый успех должен бы, казалось, его опровергнуть, но предсказание сбылось.

<…> Олег окружил себя жрецами из разных земель. Смерть ему предрек не волхв, а “един кудесьник”, т. е. чудской (эстонский), ижорский или карельский шаман, в чем, разумеется, сказалась недоброжелательность населения, окружавшего варяжскую базу в Приладожье – Ладогу.

Рассказ о смерти Олега, если подойти к нему с точки зрения фольклорной символики, очень враждебен князю-чужеземцу: местное жречество, “кудесники” предрекают ему смерть от его собственного коня.

<…> Кроме общеизвестного варианта “Повести временных лет”, рассказ о смерти Олега дошел до нас в составе Устюжского летописного свода, который М.Н. Тихомиров^[5] считает источником, содержащим много первоначальных форм X в. Здесь, кроме поздних осмыслений, есть много подробностей, которые нельзя отнести к вымыслам (здесь и далее выделено нами. – Авт.):

“Сей же Ольг, княжив лет 33 и умре, от змия уяден, егда иде от Царяграда: перешед море, поиде на конех. Прежде же сих лет призва Олг волхвы своя и рече им: “Скажите ми – что смерть моя?” Они же реша: “Смерть твоя от любимого твоего коня!”… И повеле (Олег) отроком своим, да изведше его (коня) далече в поле и отсекут главу его, а самого повергут зверям земным и птицам небесным. Егда же идее от Царяграда полем и наеха главу коня своего суху и рече бояром своим: “Воистинну солгаша ми волхвы наша. Да пришед в Киев побию волхвы, яко изъгубиша моего коня”. И слез с коня своего, хотя взятии главу коня своего – сухую кость – и лобзати ю, понеже съжалися по коне своем. И абие изыде из главы ис коневы, из сухие кости змий и уязви Олга в ногу по словеси волхвов его… и оттоле же разболевся и умер. И есть могила его в Ладозе”^[6].

Вполне возможно, что несходство текста Нестора и Устюжского свода вызвано не различием литературных источников, а существованием нескольких вариантов устного сказания, разных былин о Вещем Олеге. Одни былины из дружинного окружения Олега повествовали о взятии Царьграда, о кораблях, идущих под парусами посуху, о конунге, повесившем щит на вратах Царьграда и обогатившем свою дружину “златом и паволокы и овощами и винами и всяким узорочьем”. Другие былины, сложенные в иной среде, заинтересовались жреческим предсказанием и неотвратимостью предреченной судьбы, сразившей такого удачливого предводителя.

Былинный характер происхождения Несторова текста был предположен мною в 1963 г. Кое-где в летописи уцелел былинный ритм^[7]. <…> Былинный, эпический характер сведений о смерти Олега явствует из слов самих летописцев: изложив кратко несколько вариантов, автор того текста, который попал в Новгородскую I летопись, добавляет: “друзии же сказають…” Этот глагол применялся не к простой устной речи (тогда было бы “глаголють”), а к эпическим сказаниям сказителей. В пользу эпического происхождения говорит и наличие вариантов, сохраняющих смысловую основу, но видоизменяющих географию и красочные детали. Древнейшим вариантом следует признать устюжский, где указывается (не отмеченный нигде более) обратный маршрут Олега из Константинополя в 907 г.: “перешед море, поиде на конех” (в объезд опасных порогов). Интересно и негодование князя по поводу киевских волхвов. По этому варианту Олег погребен в Ладоге.

Курган-кенотаф Олега Вещего под Старой Ладогой.

Фото 2016 года

А.И. Лященко^[8] ввел в оборот целый ряд скандинавско-исландских аналогий летописной легенде о смерти Олега. Эти сведения северных саг не противоречат тому летописному варианту (то есть Новгородской I летописи. – Авт.), в котором утверждается: “друзии же сказають, яко идущу ему за море и уклюну и змиа в ногу и с того умре. Есть могыла его в Ладозе”» (Рыбаков, 1987, с. 358–361).

В примечании Рыбаков конспективно пересказывает некоторые моменты работы упоминаемого им исследователя:

«А.И. Лященко отождествляет Олега русской летописи с норвежцем Орвар-Оддом, жившим во второй половине IX в. в Галогаланде (Сев. Норвегия) и много путешествовавшим то в Биармию, то в Гардарик (Русь), то в Грикъярик (Византию). Одд княжил в Гуналанде (Киевщине), был женат на Силкисиф (“шелковой деве”) и оставил двоих сыновей: Асмунда (не он ли Асмуд летописи?) и Геррауда. Имя “Олег” Лященко считает прозвищем Helgi – “Вещий”, заслонившим подлинное имя. На старости лет Одд отправился на родину, где ему еще в его юности была предсказана смерть от коня. Конунг нашел череп коня. Змея его ужалила, он умер и был сожжен (с. 26—267). “Могылу”-курган в Ладоге Лященко считает кенотафом^[9] (с. 272). Что же касается “Олеговой могилы” в Киеве (урочище на Щековице), то она могла быть одним из последних языческих курганов Киева, насыпанным над боярином Олегом, воеводой Владимира I: “И посла Олга, воеводу своего с Ждьберном в Царьград к царем просити за себе сестры их…”»

Далее Б.А. Рыбаков признаёт: «Вполне вероятно, что северные саги дают достоверную и более полную картину жизни Одда-Олега. Какие-то отзвуки саг были известны и в Киеве (особенно в том случае, если воевода Асмуд был сыном Олега) (выделено нами. – Авт.), но нас интересует не столько фактическая сторона дела, происходившего где-то за морем, сколько русская интерпретация, создание сказаний в Киеве и характер этих сказаний» (Рыбаков, 1987, c. 361).

Мы точно также склонны считать, что летописный материал в части Вещего Олега должен рассматриваться совместно с «Сагой об Одде Стреле» (хотя это далеко не единственная сага, в которой упоминается Орвар-Одд) и прочими источниками. Между прочим, как сообщает сага, после смерти отца, возмужав, «сыновья Одда (Асмунд и Херрауд) стали управлять страной (Гардарики). Сейчас существует большой род, который произошёл от детей Одда и Силкисив» (Örvar-Odds saga, X.4.14).

Б.А. Рыбаков не ставит перед читателем проблемы: «Куда же исчез со страниц истории другой сын Одда и Силькисив – Херрауд/Геррауд Младший, если Асму(н)д появляется в летописных известиях под 945 и 946 годами?» Но мы высказали на этот счёт свои предположения в статьях (Гаврилов, 2012, 2013) и более полное обоснование им приведём в последующих разделах настоящего издания. Суть идеи состоит в тождестве Игоря «Рюриковича» и Херрауда Оддсона.

Вещий Олег, или же Орвар-Одд, – отнюдь не мнимый основатель государства, не оставивший потомков! Он – самый настоящий правитель, положивший начало могуществу Руси (а может, и всей правящей династии так называемых «Рюриковичей»), воспетый и речистыми былинниками, и древними скальдами.

Боян. С картины В.М. Васнецова

«Эстафету» приняли поэты первой величины сравнительно недавнего прошлого – А.С. Пушкин, К.Ф. Рылеев, Н.М. Языков, М.Ю. Лермонтов, Ф.И. Тютчев (Гаврилов Н., 2014). Это – культурный герой, уже при жизни ставший легендой, что не противоречит основам традиционной культуры и мифологическому типу мышления предков. Мы с вами, вольно или невольно, тоже в немалой степени приверженцы такого мировосприятия и его наследники.

Об эпических и фольклорных дополнениях к образу Олега Вещего

Основным источником сведений о Вещем Олеге являются русские летописи и, как уже говорилось выше, скандинавские саги. Однако стоит рассмотреть и другие, малоизвестные и фрагментарные источники.

Нам хотелось бы обратить внимание читателей на множество «сопутствующих обстоятельств», также отчасти проливающих свет на жизнь нашего легендарного князя.

Мнение о том, что в былинном образе Волха отразились некоторые черты биографий древнерусских князей, поддерживал ряд отечественных учёных. Даже Д.С. Лихачев писал:

«Образ Вольги, князя-кудесника, весьма древний… К таким князьям-кудесникам в сравнительно уже позднюю эпоху причислялись двое князей – Олег Вещий в X веке и Всеслав Полоцкий во второй половине XI века. Их обоих, а может быть и еще кого-нибудь третьего, и соединил в своем образе былинный Вольга» (Лихачёв, 1953, с. 200).

Известны и возражения на этот счёт В.Я. Проппа:

«Большинство ученых с полной уверенностью утверждало, что Волх этой былины не кто иной, как Олег. Такая точка зрения должна быть признана совершенно фантастической. Поход Волха на Индию отождествлялся с походом Олега на Царьград, хотя в походе Волха, описанном в былине, нет, как мы увидим, буквально ничего похожего на поход Олега, каким он описывается в летописи. Легендарная смерть Олега от змеи сопоставлялась с рождением былинного Волха от змеи, хотя и здесь ровно никакого сходства нет, кроме того, что в том и в другом случае фигурирует змея. Были и другие теории, но данная теория преобладала. Несмотря на её полную и очевидную несостоятельность, она была повторена и некоторыми советскими учеными» (Пропп, 1958, с. 70).

Пропп здесь, конечно, несколько лукавит. Дело вовсе не в змее, точнее, не в ней одной. Один от Змея рождён, а другой якобы змеёй «уклюнут».

Во-первых, дело в особом, чудесном, языческом даре Волха-Вольги, предугадывающем опасности подобно Вещему Олегу и добивающемся своего примерно теми же способами, как и Олег. Указание на волхование недвусмысленное.

Во-вторых, в сходстве имён. Например, «женский вариант» имени Олега (именительный падеж Ольг) – «Ольга» – в той же Лаврентьевской летописи заменён на «Вольга» в сообщениях 945, 946, 947 годов, точнее, используется параллельно с первым как равнозначный.

В-третьих, по некоторым сохранившимся вариантам былины Волх-Вольга как варяг призывается пахарем Микулою для правления, они вместе объезжают города, устраняя несправедливости. Чем вам не знаменитое «земля наша велика и обильна, да нарядника в ней нет»?!

Наконец, в-четвёртых, уже в поговорку вошла забота былинного богатыря о своей храброй дружине, которую он мудро бережёт для ратного дела, спасая от житейских забот.

Например:

Оказавшись на вражьей земле и подслушав в зверином обличье разговор правителей той земли, Волх и тут прозревает предстоящие трудности, упреждает опасности, кои предстоит испытать его воинам.

Вещий Олег тоже весьма тщательно готовит и проводит операцию против Византии, и его Удача столь же добра, как и у былинного героя. Поход на «Индейское» царство, на наш взгляд, всё-таки может быть эпическим отголоском знаменитого нападения Олега Вещего на Царьград (особенно с учётом того, что ни на венедов, ни тем паче на индусов ни один русский князь не ходил).

«Догадливость» и осведомлённость Волха о делах противника сродни изворотливости ума, явленной Олегом.

След Олега в трудах греческих и арабских авторов

Культуролог А.Ю. Чернов обращает внимание своих читателей на такое обстоятельство:

«Со ссылкой на императора Льва VI Премудрого (886–913) греческий автор XV века сообщает, что на крышке гробницы императора Константина Великого было начертано пророчество: «Семихолмный град падет, когда вражеские корабли перейдут посуху перешеек, но падет не навсегда. Явятся люди от рода русокудрые и возьмут город под свою защиту» (подробнее о надписи: Бибиков М.В. Латинское завоевание Константинополя в свете пророческих текстов // Тез. докл. XVII Всерос. науч. сессии византинистов. М., 26–27 мая 2004. С. 24).

В начале Х века пророчество сбылось. Подступив к Константинополю, Олег разыграл перед изумленными греками грандиозный спектакль – поставил свои ладьи на колеса и двинул суда через перешеек на город. Так позднее сделали и знавшие о пророчестве с гробницы Константина турки, когда в 1453 г. по специально построенным желобам перетащили корабли во внутреннюю гавань Константинополя. О чем и повествуют турецкие авторы. Любопытно, что Вещий Олег приходил к Царьграду именно при Льве VI. А значит, Лев VI Премудрый сам и мог быть автором этого «прорицания». (Оставалось только начертать его на гробнице Константина и сообщить о пророчестве в русский лагерь. И потом ждать, когда Олег поведет ладьи на штурм каменных стен, чтобы предложить ему мирный договор, дань. И отравленное вино с отравленной кашей.)

Впрочем, в этой истории, первую часть которой мы знаем по греческим источникам, а вторую по Повести временных лет, всё – загадка. То ли Олег узнал от пророчестве от кого-то из своих лазутчиков, то ли византийцы сами решили поторопить исполнение пророчества, через перебежчика сообщив о нем Олегу. Когда князь поведет ладьи посуху, греки запросят мира. И одновременно попытаются отравить вождя северных варваров, вынеся ему отравленное вино и брашно. (Разгадав это, Олег и получит прозвище Вещий.) (http: //chernov-trezin.narod.ru/GerbRurika.htm).

Византийский император Лев VI Премудрый

Статья А.Ю. Чернова, на которого мы ссылаемся, чтобы показать достойное Одиссея и Волха хитроумие Олега Вещего, называется «В Старой Ладоге найден герб Рюрика?». Её можно найти на упомянутом выше сайте этого исследователя. Статья написана в 2008 году, но не раз потом перерабатывалась и дополнялась. Конечно же, у Олега Вещего в Цареграде должны были оказаться «надёжные люди», возможно, это были и сторонники Симеона Великого, а свои предвидения наш князь черпал из источника более достоверного, чем наитие и чутьё.

Не об этом ли случае с отравительством говорится в Хронике Псевдо-Симеона 970-х годов? Автор хроники под 941 годом повествует, что у росов некогда был могущественный правитель:

«Росы, или еще дромиты, получили свое имя от некоего могущественного Роса после того, как им удалось избежать последствий того, что предсказывали о них оракулы, благодаря какому-то предостережению или божественному озарению того, кто господствовал над ними. Дромитами они назывались потому, что могли быстро двигаться (бегать)» (пер. М.В. Бибикова).

Это воспоминание о нём, об Олеге Вещем, при котором и днепровские поляне тоже назвались русью? Мнения учёных расходятся, как расходятся текстуально и сохранившиеся списки Псевдо-Симеона (см., например, Николаев, 1981; Карпозилос, 1988).

Чернов также указывает, что в арабском труде «Табаи-аль-Хайя-ван» конца XI – начала XII века за авторством ал-Марвази (написан ок. 1120 года) русские, по преданию, достигли Константинополя, «несмотря на цепи в заливе». Согласно русской летописи, достичь стен Константинополя сумел с моря только Олег. Вот только датировка события вызывает у нас сомнения, не лишённые, как представляется, оснований.

Да, в морском трактате императора Льва VI примерно под 905 годом фиксируются сведения о «скифских ладьях», а в трактате «Тактика» упомянуты морские сражения с арабами (906 год) и росами. Стало быть, какие-то события в указанный период между 904 и 907 годами всё же имели место.

Но те ли это события и те ли это «росы»? Настолько ли они были глобальны, чтобы отождествлять их с появлением восьмитысячного морского (!) десанта прямо под стенами столицы империи?

П.В. Кузенков акцентирует внимание на словах древнерусского летописца о том, что поход Олега на Царьград совершался не только морским, но и сухопутным путём, буквально на конях. А раз так, то путь Олега лежал через Болгарию, а это подразумевало, что Симеон Великий пропустил русов. Однако в 904 году между Византией и Болгарией был установлен мир:

«В начале X в. отношения между Болгарией и Византией были весьма напряженными. Вспыхнувший в 894 г. между двумя державами конфликт привел к разгрому болгарами объединенной византийской армии доместика Льва Катакалона при Булгарофигоне (896). После этого ситуация оставалась нестабильной; прочный мир на условиях территориальных уступок и дани со стороны византийцев был заключен лишь в 904 г. После этого мирного договора, весьма выгодного для Симеона, сухопутный поход руси на Константинополь через территорию Болгарию был бы невозможен, а морской вдоль её берегов – затруднителен. В связи с этим нам остается либо отказать в доверии сообщению ПВЛ, либо сдвинуть дату похода с 907 г. по меньшей мере на 3 года назад» (Кузенков, 2011).

Почему сдвиг на три года недостаточен, будет показано ниже.

Олег в поздних сказаниях Руси. Основатель Москвы

Оказывается, не один былинный Волх или даже его не менее легендарный предшественник из Хронографа 1679 года – Словенов старший сын Волхов-чародей (кстати, как и летописный Олег Вещий, непосредственный свидетель и участник «строительства Словенска», то есть будущего Новгорода, местоположение которому определило вохвование) по «Сказанию о Словене и Русе» (?) могут до некоторой степени отражать народное «воспоминание» о Вещем Олеге.

За попытку возвести образ Ильи Муромца к историческому Олегу Вещему в своё время изрядно ругали видного филолога и фольклориста Михаила Георгиевича Халанского (1857–1910). Может, касательно самого Вещего он и погорячился, поскольку опирался по большей степени на фонетику и народную этимологию. Но вот моравские легенды о сыне Вещего Олега, коего мы, вероятно, знаем также и под летописным именем Асмунда (он же, не исключено, и есть Олег Моравский, Олег-Олея-Илея Моравлянин), не стоит сбрасывать со счетов (см. Раздел 7).

В народных интерпретациях о походе самого Олега на Царьград встречаем любопытный пример находчивости и изворотливости – кстати, зафиксированный у того же Халанского, – что Олег «сотвори кони и люди бумажны, вооружены и позлащены, и пусти на воздух на град; видев же греци и убояшася» (Халанский, 1902, с. 292–293; Халанский, 1911, с. 40–62).

Знаменитый русский учёный XIX века москвовед Иван Егорович Забелин, между прочим, в книге «История города Москвы» 1905 года издания приводит такую связанную с Вещим Олегом легенду:

«…Наши московскія доморощенныя гаданія о происхожденіи города Москвы ограничивались очень скромньми домыслами и простыми здравыми соображеніями, согласно указаніямъ лeтописи, существенная черта которой описанiе лeтъ всегда служила образцомъ и для составленія произвольныхъ полусказочныхъ вставокъ. Такъ самое скромное домышленіе присвоило основаніе города Москвы древнему Олегу, несомнeнно, руководясь лeтописнымъ свидeтельствомъ, что Олегъ, устроившись въ Кіевe, нача городы ставити и устави дани Словеномъ, Кривичемъ и Мери. Если Олегъ уставлялъ дани Мерянамъ и городы сооружалъ, то въ области Мери (Ростовъ, Суздаль) онъ долженъ былъ изъ Кіева проходить мимо Москвы и очень немудрено, что могь на такомъ выгодномъ для селитьбы мeстe выстроить небольшой городокъ, если такой городокъ не существовалъ еще и до временъ Олега. И вотъ въ позднeйшихъ лeтописныхъ записяхъ появляется вставка: “Олегъ же нача грады ставити многіе и прииде на рeку глаголемую Москву, въ нея же прилежатъ рeки Неглинная и Яуза, и постави градъ не малъ и прозва его Москва и посади на княженіе сродниковъ своихъ”.

Впрочемъ, съ такимъ же вeроятіемъ можно было постройку города Москвы присвоить и Святославу, который ходилъ на Оку и на Волгу и затeмъ побeдилъ Вятичей, жившихъ на Окe; но о Святославe начальный лeтописецъ не сказывалъ, что онъ городы ставилъ. Объ Олегe же догадка впослeдствіи пополнилась новымъ свидeтельствомъ, что древній князь, построивъ Москву, посадилъ въ ней княжить своего сродника, князя Юрія Владиміровича. Здeсь выразилась еще неученая деревенская простота въ составленіи догадокъ, далекихъ еще отъ явнаго вымысла. Она не въ силахъ была удалиться отъ лeтописной правды и позволила себe только нарушить эту правду невeрнымъ, но весьма существеннымъ показаніемъ о князe Юрьe, всё-таки прямомъ основателe города Москвы. Въ народной памяти хронологія отсутствуетъ», – заключает Забелин (Забелин, 1905).

Да, хронология отсутствует, но сохраняется нечто куда более важное и глубинное! Это понятие о достойном, справедливом и мудром правителе. Вероятно, Вещий Олег в народном самосознании куда больше заботился об устроении державы, нежели упомянутый Святослав. Вспомним, как увлечённому добычей давнего материнского наследства в Дунайской Булгарии Святославу киевляне бросали в лицо: «Ты, княже, чужие земли ищешь и блюдёшь, а свою землю оставил!»

Какие «поздние летописные записи» мог подразумевать Забелин? В 1805 году, за сто лет до написания «Истории города Москвы», Вещий Олег уже упомянут как основатель Москвы (само это событие датируется 880 годом) коллежским советником Ефремом Филипповским в роскошном пятитомном издании «Пантеон российских государей». Как и многое из древнего наследия России, почти весь тираж «Пантеона…» погиб при пожаре Москвы 1812 года.

Но первоисточником этих «поэтических воззрений» Забелина был так называемый «Краткий московский летописец»:

«В лето от Адама 6370-го году избраша вси словяне и русове старейшаго князя Рюрика на княжение в Великий Новград. Втораго же князя Тревура избраша на княжение в Ызборск. Третьяго же князя Синеуса избраша /л. 18/ на княжение на Белеозеро. Протчих же сродников своих князь Рюрик и братия его у себя удержаша, а иных по селам разослаша. В лето же от Адама 6380-го году Треур и Синеус князь оба умроша. Рюрик же, ноугородцкий князь, нача владети и их княжениами. И княжив 17 лет и впаде в болезнь тяжку, и предав княжение свое сроднику своему князю /л. 18 об./ Алегу, понеже сын его Игорь млад бе, яко дву лет. Князь же Рюрик разсудив о дому своему и умре. В лето 6388-го году предереченный же князь Олег приим великое княжение над словяны и русы и нача по многим местам грады ставити, и дани и оброки уставливати по всей Руской земли. Прииде же на реку, глаголемую Москву, /л. 19/ в нея же ту прилежать две реце, единой имя Неглинна, а другой Яуза, и постави ту град мал и прозва его Москва. И посади ту на княжение от сродников своих. Прииди же и в Киев и убив триех братов, киевских начальников: Кия, Щека, Хорива. И нача княжить в Киеве и в Великом Новеграде. И поиде бранию в Византию 19 в силе /л. 19 об./ тяжце и положи на Византию дань, и паки возвратися в Киев. И княжив 33 лета и умре» (Краткий московский летописец начала XVII века из города Галле (Германия) // Архив русской истории. Вып. 8. 2007).

Наверное, единственный источник, где «Алег», то есть Олег, объявляется, по легенде, пришедшим княжить вместе с тремя братьями одновременно, – это «История о начале Русской земли и о создании Новгорода…» 1690-х годов за авторством иеродиакона Троицкого Афанасьевского монастыря г. Мологи Тимофея Каменевича-Рвовского. Это была своеобразная попытка обосновать южнобалтское (прусское по источнику) происхождение и нашего героя, и самого Рюрика.

Олег Вещий в сказке М.Д. Артынова. Совпадения с сагой

Сказания Великого Новгорода и Ростова Великого, составленные и переработанные любителем старины ростовским крестьянином, самобытным краеведом А.Я. Артыновым (1813–1896), в том числе рукописи его дяди М.Д. Артынова, не первый век вызывают многочисленные споры, находя как явных сторонников, так и ярых скептиков, опровергающих их в текстах, исполненных ехидства.

Мы крайне далеки от того, чтобы всерьёз считать сочинения Артынова значимым источником, они носят компилятивный характер. Но и в сказках порою можно найти добрым молодцам урок, а басни непременно содержат мораль!

Особый интерес представляет сказочный текст «Князь Олег Вещий и воевода Свенельд», в котором, конечно, можно видеть и причудливую интерпретацию вполне исторического события. Летописец повествует, как другой Олег – один из сыновей князя Святослава – без разговоров убивает Люта, Свенельдова сына, то ли не поделив с ним охотничьи угодья, то ли отмстив самому старому Свенельду, оставившему три года тому назад Святослава погибать на роковых порогах. А разве Свенельд не предупреждал: «Поиди, княже, на конех, около стоят бо печенези в порозех»?

Однако мы всё же склонны считать, что речь на самом деле идёт о Вещем Олеге, причём если не о реальном событии 880-х годов (всё-таки Свенельд являл бы тогда пример библейского долгожительства), то о типологическом образе идеального правителя, вершившего суд и восстанавлившего справедливость. Если же события в основе своей, то есть подчинение отпавшего Ростова, имели место быть, их следует связать, возможно, с временами междувластия на Руси конца 910-х – начала 920-х годов, но и тогда за полвека до Олега Святославича, то есть, как мы увидим в дальнейшем, о некоем Олеге II.

Пройдём по артыновскому тексту, опуская псевдогенеалогию в лучших традициях нынешних мыльных опер – кто кого родил и кем кому приходился (Сказания Великого Новгорода, 2000). Будем обращать внимание в первую очередь на архетипы мифологического мышления и бродячие сюжеты.

Вот характер главного героя, по Артынову:

«Олег… не по летам своим имел наклонность к воинским подвигам и стремление повидать иные земли и иные народы, узнать нравы и обычаи их, научиться чему-либо полезному для себя…»

Смелая попытка привязать Орвара-Одда к русской почве относится уже к 1743 году, она сделана шведским учёным Биернером в сочинении «Schediasma historico-geographicum de Varegis». Хотя тот же К. Тиандер в описании «Поездки скандинавов в Белое море», изданной в 1906 году, при подробном и крайне обстоятельном разборе саги оговаривается: дескать, «в рассказ о смерти Одда введена целая сказочная эпопея, цель которой уподобить простого викинга могучему князю Олегу», в дейтсвительности не всё так просто. Свидетельство Василия Татищева, а то и самого Иоакима Корсунянина об «урманском» происхождении Рюрикова шурина Олега давно заставило вдумчивых исследователей пересмотреть такую точку зрения. Мог ли Татищев, умерший в 1750 году и последние пять лет жизни проведший в деревне, быть знаком с сочинением шведа? Теоретически, конечно, мог, но уже в 1732 году была готова первая редакция «Истории Российской», а Василий Никитич не тот был человек, чтобы задним числом расставлять по тексту тут и там «урманство» Олега (кстати, никак и нигде не упоминая имени Орварда-Одда). Конечно, это просто размышления, но нам могут возразить, что уж Артынов-то был хоть сколько-нибудь знаком с «Сагой об Одде Стреле», хотя бы косвенно, через своих учёных друзей?

Приведём фрагмент пересказа «Саги об Одде Стреле», сделанный Е. Балобановой и О. Петерсон по изданию Altnordische Saga-Bibliothek. Örvar-Odds Saga. Herausg. von Boer. Halle, 1892. Саги, интересной для нас уже тем, что между её героем, норвежцем Оддом Стрелой, и сказочным Вещим Олегом (не говоря про летописного) обнаруживается несомненное сходство.

Итак, фрагмент: «Одд рос себе в Берурьёде и был самым высоким и красивым юношей не только во всей Норвегии, но и в других землях. Он отличался всеми доблестями, какие только можно себе представить <…> Они с Асмундом (своим молочным братом. – Авт.) были искусны в стрельбе и умели вести разумную беседу, потому что Ингьяльд был мудрый человек и учил их этому. Ингьяльд во всем отдавал предпочтение Одду перед Асмундом. <…> Каждому старался он (Одд) дать полезный совет и всем желал добра. Так дело шло, пока не исполнилось Одду двенадцать, а Асмунду пятнадцать лет. И был тогда Одд так силен, что вряд ли нашелся бы хоть один человек, который мог бы поспорить с ним в силе».

Далее следует памятная история о вёльве и убийстве коня, совершённом с целью избегнуть сделанного ею пророчества, и рассказывается, как Одд и его брат отправились на поиски приключений, в весьма юном возрасте ступив на стезю викингов. Но пока ничего сверхнеожиданного, скажет наш читатель. Мол, почти все герои мифов и легенд, саг и былин начинали рано. Ищет приключений и наш сказочный артыновский Олег:

«Долго скитался князь Олег по иным странам, наконец, направил путь свой в знаменитую страну Тавриду, в пресловутый город Корсунь. А оттоле кораблем пошел в Греческую землю».

«Сага об Одде Стреле» также упоминает о плавании Одда в Грецию, да и куда ещё плыть северным варварам, как не на юг?

«Там на пути своем, сойдя с корабля, в дремучем лесу наехал он на разбойников, грабивших тут караван проходящего купца. Князь Олег, видя такой грабеж, встал на сторону купца и вступил в единоборство с атаманом разбойников, которого убил, и разогнал всю его шайку. Таким образом избавил он купца и его служителей от разбойников и развязал всех связанных людей».

Почти былинный сюжет из цикла об Илье Муромце, коему не раз приходилось и греческой шапкой помахивать, и ватаги разбойников наказывать за непочтение к каликам перехожим.

Дальше уже начинаются интересные детали. Купец по прозвищу Михей Русин, к тому же из родного Артынову Ростова Великого, в благодарность подарил Олегу ожерелье, доставшееся ему от «некой гордой славяно-русской княгини, полонённой франками и проданной в Рим, но не отказавшейся от своей языческой веры».

Чтобы сочинить такой сюжет, Артынову надо было живо интересоваться историей западных славян. Провинциальный историограф-самоучка, он, как пишет биограф А.А. Севастьянова, был прекрасно знаком со многими ростовскими и ярославскими коллекционерами, краеведами. Его не обошёл своим вниманием известный российский историк той поры М.П. Погодин. Артынов побывал на I Археологическом съезде в Москве в 1869 году, VII – в Ярославле в 1887 году, познакомился с крупными деятелями культуры и литературы, собирателями славянских древностей А.С. Уваровым, И.П. Сахаровым. В 1870 году он даже получил от ярославского губернатора «открытый лист» для собственного собирания старинных преданий в ростовском округе. Понятно, что из любви к родному краю он мог улучшать и совершенствовать реально собранный этнографический материал.

Купец этот Михей Русин идёт «из Цареграда к хазарам с торгом. Он живет подолгу в городе Корсуне, куда приносят дань хазарам с Ростовско-мерянской земли…». Для чего, казалось бы, Артынову выдумывать такие исторические подробности? Кто бы стал уличать сказочника в недостоверности? Так, может, в его распоряжении всё-таки были некоторые рукописи и летописцы, сохранившиеся следы древних времён, кои он, впрочем, безбожно перелопачивал?

И снова некоторые параллели с историей: «…На пути своем князь Олег в Моравии случайно встретился с учителем христианства Кириллом. Кирилл имел с ним продолжительную беседу, в которой, между прочим, сказал, что Олег будет князем земли Русской и посетит отечество Михея Русина».

Видите, в «сказке» всплывает Моравия, столь многим обязанная Олегу, правда, Младшему, то есть Олегу Моравлянину/Муровлянину (Флоровский, 1974), а не Илье Муромцу!

А что же Одд Стрела? Из Греции путь его лежит, конечно, не в Моравию, но на Сицилию, долгое время принадлежавшую норманнам (в отдельных списках – в Аквитанию), впрочем, кому она только не принадлежала…

«Был там один монастырь, и правил им аббат по имени Хуго; то был очень мудрый человек. Узнав, что приехали в его землю язычники из северной страны, этот почтенный аббат пошел повидаться с ними и вступил в разговор с Оддом. Много говорил он о славе Божьей, а Одд заставлял его всё это разъяснять.

Стал аббат упрашивать Одда креститься, но Одд сказал, что надо ему прежде посмотреть христианское богослужение. На следующий день Одд со своими людьми отправился в церковь, и там услышали они звон колоколов и прекрасное пение. Снова заговорил аббат с Оддом и спросил, как понравилось ему богослужение. Одд отвечал, что очень понравилось, и попросил разрешения прожить в монастыре зиму…»

Мотив встречи закоренелого язычника с каким-нибудь «добрым человеком», наставляющим его на путь истины, характерен, конечно, как для средневековых саг, так и нравоучительных православных житий, хотя бы уже по законам того времени, поскольку их записывали грамотные, но тоже «добрые люди». Странно было ожидать от высокой церковной цензуры какого-то иного подхода:

«Незадолго до Рождества появились в Сицилии разбойники и стали грабить страну. Аббат Хуго вновь пошел переговорить с Оддом и стал просить его освободить землю от этих злодеев. Одд согласился и собрал свою дружину. Той же зимою объехал он все греческие острова и захватил там много сокровищ.

Совершив это, Одд снова вернулся на остров Сицилию и тут принял крещение от аббата Хуго, а вместе с Оддом крестилось и всё его войско».

«Ага! Гарри-то не наш! С другого Океана», – потирают уже радостно руки нынешние неприятели Одда, не обращая внимания на мораль, которую оставили для нас безымянные авторы саги. Страшная буря в следующих же строках саги вследствие этого губит всё крещёное войско Одда, и лишь одному Одду помогают некогда полученные в дар волшебные стрелы – языческие обереги. Боги сберегают северного воителя для грядущих дел, но преподносят ему жестокий урок:

«Весной же отправился Одд в Иерусалим, но дорогою поднялась такая страшная буря, что все корабли его были разбиты. При этом погибли все его люди, и только он один выплыл на берег, ухватившись за какой-то обломок. Однако колчан со стрелами, который Одд всегда носил при себе, уцелел».

Мы приведём ниже, в разделе «Вера Орвара-Одда», современный буквальный перевод, а не вольный пересказ фрагмента саги. И наш читатель поймёт, насколько всё в этой истории непросто.

* * *

Но вернёмся к артыновской компиляции. Основное действие сюжета происходит через год после смерти Рюрика, в лето 880 года.

«Самодержавный же над многими землями великий князь Рюрик жил постоянно в городе Ладоге как более безопасном для себя месте, нежели в Новегороде, где был его великокняжеский наместник князь Олег Вещий… В Ростове великокняжеским наместником был боярин Свенельд, сродич великому князю Рюрику <…> Великий князь Олег был сыном поморского князя Аппония, братом Катулуса, отца великого князя Рюрика, ближайшим боярином его и пестуном сына его Игоря. По смерти великого князя Рюрика за малолетством князя Игоря он принял бразды правления над всей Русской землей. В это самое время ростовский наместник и боярин великого князя Рюрика Свенельд воспользовался этим случаем и вместе с князьями киевскими Аскольдом и Диром отложились от великого князя Игоря и опекуна его Олега <…>

Итак, наместник великого князя Свенельд провозгласил себя великим князем всей Ростовской земли и принудил многих младших князей ростовских повиноваться себе и признать его великим князем. Многих он обольстил лестью и дарами, а иным пригрозил своим гневом и опалою. А некоторых стал притеснять: отнимал уделы их и терема и раздавал их своим любимцам и единомышленникам.

Преемнику великого князя Рюрика Олегу весьма ненравно было то, что словущие вассалы отложились от него и величают сами себя великими князьями. Он хотел, избегая междоусобной брани и не желая умалять пределы великого княжения Русского, соединить все земли под одну власть. Прежде всего послал он свою великокняжескую грамоту наместнику ростовскому Свенельду, извещая его о смерти великого князя Рюрика и восшествии своем на великокняжеский престол как соправителя великого князя Игоря и приглашая его к себе в Великий Новгород на почетный пир. Свенельд, получив от Олега такую грамоту, с тем же послом послал ему свою, называя себя в ней не наместником великокняжеским, а великим князем Ростовским. Получив от Свенельда такой гордый ответ, великий князь Олег захотел сам лично узнать, о чем думают ростовские князья. Одевшись простым латником, он отправился в путь и благополучно, без всяких приключений в пути достиг пределов Ростова Великого».

Артынов рассуждал вполне логично, что смерть правителя вносит разброд и шатание в ряды прежних соратников и каждый в меру честолюбия может попробовать урвать себе надел и кусочек власти. Да губернаторская власть, как поётся в песне Александра Городницкого, хуже царской! До царя – далёко, до Бога – высоко! Сложно сказать, называлось ли место, известное нам ныне как Сарское городище, Ростовом во времена Рюриковы и Олеговы. Но Артынов не погрешил против истины, указывая туземцами финно-угорское племя меря. Начальная летопись впервые упоминает Ростов под 862 годом.

Зафиксируем в памяти этот момент, связанный с историей правителей Ростова Великого. Она ещё обернётся в процессе нашего повествования хоть и неожиданным для учёного читателя, но вполне логичным образом.

Так или иначе, но дальше в сказке Артынова наступает время встречи Олега с двумя волхвами, которые тут же благодаря своим способностям архетипично распознают в нём владыку нынешнего и грядущего. Как говорил классик, «и к древнему старцу подъехал Олег».

«Однако в лесу, окружающем Ростов с западной стороны, потерял Олег показанный ему путь, заплутал и по едва приметной тропинке по берегу широкой и глубокой реки приехал к одному холмистому возвышению. И там видит, что под тенью вековых дубов стоит какое-то древнее здание, всё в развалинах, которые, громоздясь, образовали высокий холм. На нем стояло небольшое, но удобное жилище, из которого вышел опирающийся на жезл маститый старец.

Иллюстрация В. Панова к книге «Родные поэты» (1979)

Князь стал у него просить себе приюта, чтобы отдохнуть от дальнего пути. “Мой князь, – отвечал ему старец, – пустынная хижина моя пусть будет в твоем полном распоряжении вместе с хозяином её, и я почту себя счастливым, если удостоюсь принять тебя под её кров”. Олег весьма удивился словам старца и, не желая ему открываться, сказал: “Ты, верно, не видывал военных людей, если простого латника принимаешь за князя”. – “Едва ли ошибается старик Орел, древняя отрасль князей ростовских, – отвечал ему старец. – Если ты не хочешь быть просто князем, то будь великим князем Олегом, и еще прибавлю: Вещим”».

Старец приглашает Олега проследовать за ним в это жилище, затерянное средь дремучих лесов, где обитает ещё один предсказатель.

«“Между нами, князь, не должно быть секретов. Я ведаю и о том, для чего ты приехал сюда теперь простым латником. Ты поступил благоразумно, и я постараюсь, сколько моих сил станет, быть тебе полезным. Верь мне! Предприятия твои все благополучно кончатся. Не все князья изменники, есть много и за тебя!” После таких речей князь Олег не стал уже более скрываться перед старцами. А стал просить у них совета, как лучше начать это дело».

Волхвы присоветовали собрать местных сторонников Рюрика. Выслушав всех, кто был не слишком доволен правлением Свенельда, Олег «составил под своим предводительством общий совет, на котором было решено идти всем к Свенельду во главе с простым латником и свергнуть со стола великокняжеского Свенельда как самозванца».

Как было решено – так и сделано: «Все опальные князья и бояре, а между ними простой латник пришли к Свенельду.

Услышав в ответ на вопрос, чего им надобно, что все ищут справедливого суда, Свенельд пробует то так, то эдак, поколебать “наглецов”:

“Он неистово закричал на пришедших князей и бояр с яростью: “Путы железные и подвалы глубокие – то суд вам и расправа!” Потом как бы смилостивился над ними и почти ласково им сказал: “Кто со мной, садись за почетный стол, а кто супротив меня – того теперь в бараний рог согну! Дались вам суд и расправа великокняжеские, когда я сам вам великий князь, кого хочу – милую иль наказываю!”

“Не след пред старшими тебе, мизинному, такую речь вести, – отвечал ему латник сквозь опущенную решетку своего шелома. – Не смертина и огневитина у тебя суда спрашивает. Тут самый младший старше тебя, и суд твой – не суд вовсе!” На это Свенельд закричал зычным голосом: “Не дивья, что смерд такую речь ведет, а дивья, что великий князь её слушает!” Тут он приказывает того латника заковать в цепи железные и бросить в подвалы глубокие, и засыпать его песками сыпучими. Многие из собеседников Свенельдовых из-за стола повыскакивали и хотели взять и сковать латника и бросить его туда, куда указано.

Но мнимый латник не допустил их до себя, поднял решетку своего шелома и грозным голосом проговорил: “Стой! Ни с места! Здесь пред вами налицо сам великий князь Олег, пестун и соправитель великого князя Игоря! Узнал ли ты меня, Свенельд? Я – тот самый Олег, <…> которому ты в Варягах и в Новегороде стремя держал”».

Важная деталь! Олег, по Артынову, не просто сын «поморского» князя, а прибыл «из Варягов», но к их племени не принадлежит, хотя и приходится Рюрику родичем.

«Тут Свенельд узнал Олега и пришел в великий страх. Он падает на колени пред великим князем и молит его о прощении, но Олег пнул ногой его в грудь и велел с ним сделать всё то, что тот приказывал сделать с латником. Всё было немедленно исполнено…»

По принятой исторической версии, как мы знаем, воевода Игоря, а затем и Святослава Свенельд дожил до неимоверно преклонных лет. Особенно если допустить, что он был с теми варягами-русью, кои явились на зов приильменских племён на рубеже 850—860-х годов с берегов Южной Балтики, и даже если он был отроком в поздние лета Олеговы уже на Руси. Да и вёльва в саге обещает самому Орвару-Одду жизни аж на все триста годов. Перед нами, конечно, не историческая, а легендарная, даже сказочная традиция.

Известен типологический сюжет с испытанием некоего властителя: по Правде тот живёт или по Кривде. Как тут не упомянуть переодевание Ильи Муромца в одежду калик перехожих, в котором он навещает то Царьград, то какого-нибудь царя Калина, а иной раз и самого киевского князя Владимира.

Если кто-то из наших читателей уже обратил свои взоры к «Саге об Одде Стреле», то он наверняка запомнил, что её главный герой также является неузнанным ко двору конунга Гейррёда (или Херрауда) с целью испытать его гостеприимство, но остаётся вполне доволен увиденным. Одд именно скрывается, то есть старается, чтоб его не узнали, и ходит закутанный в большой плащ, точно бог Один, поэтому конунг Херрауд и называет своего гостя «Koflmadrinn» (дословно «человек в плаще»). По другому списку саги Одд ходит в капюшоне из бересты и называет себя Нэвраманн (Næframaðr) – «человек, одетый в бересту».

Кстати, как раз эддический Один, как Скрытый под маской – Гримнир, посещая конунга с таким же именем Гейррёд, наказывает правителя за неоправданную жестокость по отношению к гостю смертью.

Она же, согласно летописям, настигает и киевских узурпаторов, которых Олег хитростью заманивает в ловушку. В этом полуисторическом-полумифическом сюжете мы усматриваем тот же мотив оборотничества – в «гостя с подугорской стороны», предваряющего воздаяние. В «Истории Российской» В.Н. Татищева по разным летописцам собраны воедино все детали произошедшего: «И уведе Олег, яко Оскольд и Дир княжиста в Киеве, похорони воя в лодиях, а другия назади остави, а сам прииде, нося Игоря детска, посла ко Оскольду и Дирови, глаголя: “Яко гости есмя идем во греки от Ольга князя и от Игоря княжича, есмь боля, да приидета к нам, к родом своим”. Вои же потаиста в лодиях, и с малою дружиною изыдоста на брег. Приидоста Оскольд и Дир, повеле Олег вынести Игоря, взя на руце свои, рече има: “Аз есмь князь Олег, а се княжич Игорь, сын Рюриков”. И выскакавше вси протчии из лодий, и рече Олег Оскольду и Дирови: “Вы есте не князи, ни рода княжа, а се есть сын Рюриков”. И уби Оскольда и Дира…»

Хотя, как мы увидим далее, Игорь был к тому моменту слишком великоват, чтобы держать его на руках, а Аскольд – давным-давно мёртв, да и сам Олег был уже, мягко говоря, не тот!

2. Ходил ли Олег Вещий на Киев из Новгородчины?

Ранее мы проследили за эволюцией взглядов академика Б.А. Рыбакова на летописный образ князя Олега Вещего (Гаврилов, 2014) и представили их обзор в предыдущем разделе данного издания. Рыбаков, яркий антинорманист, так или иначе признавал ценность «Саги об Одде Стреле» в вопросе «достоверной и более полной» реконструкции жизни и деятельности Олега и считал оправданным соотнесение Олега Вещего и Орвара-Одда (Рыбаков, 1987, с. 361).

С опорой на некоторые редакции «Саги об Одде Стреле» была также рассмотрена одна из версий вокняжения Одда-Олега «на Руси», которая основана на том, что он наследовал королю Херрауду/Гейррёду (Herraudr/Geirrøðr), тождественному Рюрику (Гаврилов, 2012, 2014а), правившему в Гардах, или Гардарики.

Такую идею высказал в числе первых, как уже отмечено, шведский ученый Биернер ещё в 1742–1743 годах, имевший в своём распоряжении несколько редакций или списков прославленной саги. (О списках и изучении текстов саги с древних времён см. XIII. Изучение саги об Орвард-Одде. – Тиандер, 1906.)

Согласно этой версии последующие правители Древней Руси лишь по материнской линии были потомками Рюрика-Херрауда, а по отцовской были потомками норвежского бонда, ступившего на стезю викинга и с успехом по ней прошедшего, а после избранного конунгом Орвара-Одда, то есть Вещего Олега.

Можно попытаться обратиться к сведениям источника вторичного, но его автор, практически современник Биернера, опирался на доступные ему (к сожалению, уже не нам) сгинувшие в веках источники. Если довериться им, то мы обнаружим ещё одну любопытную деталь. «Древняя российская вивлиофика, содержащая в себе собрание древностей российских, до истории, географии и генеалогии российския касающихся изданная Николаем Новиковым, членом Вольного Российского собрания при Императорском Московском университете» производит Рюрика и варягов из «Варгiи», то есть Вагрии, что, впрочем, нас пока менее всего интересует. В части XVI её второго издания 1791 года говорится, что после смерти своего брата Синеуса Рюрик «сдаша… Полате сыну Ростов, Бело озеро и Муром».

По классической версии истории, Рюрика cменил Олег, у коего на попечении оказался малолетний (племянник?) Игорь.

«Имел Рюрик несколько жен, но более всех любил Ефанду, дочерь князя урманского, и когда та родила сына Ингоря, ей обещанный при море град с Ижорою в вено дал [как дар жениха за невесту] <…> Рюрик… был очень болен и начал изнемогать; видя же сына Ингоря весьма юным, доверил княжение и сына своего шурину своему Олегу, чистому варягу, князю урманскому», – сообщает В.Н. Татищев (История Российская, ч. I, гл. 4 «Об истории Иоакима, епископа Новогородского») и уточняет: «Олег шурин Рюрику. У Нестора именован просто свойственник. В манускрипте раскольничьем – вуй Ингорь, т. е. брат материн».

Куда же делся взрослый Полата/Полат? (Конечно, было бы заманчиво связать это имя с притоком Двины Полотой и, соответственно, летописными полочанами, но уж больно разная география.)

Старший сын (и в таком случае рождённый от другой Рюриковой жены, а не от мурманки Ефанды-Едвинды) вполне бы мог наследовать отцу, если бы ему предоставили такую возможность. Скоропостижная смерть легендарных Рюриковых братьев приходится согласно летописям на 864–866 годы. Рюрик, по тем же источникам, «правил» ещё 13–15 лет. За это время даже самый малолетний старший сын мог существенно подрасти. К 879 году Полата-Полат был молодым мужчиной. Стало быть, у Рюрика нашлись серьёзные причины обделить его в пользу Игоря? Или же эти причины нашлись у Олега Вещего?!

Памятник Олегу Вещему в Переяславле-Хмельницком

Н.И. Новикову (1744–1818) не было никакого резона выдумывать такую подробность о Полате! Кроме того, как мы уже отмечали, именно взрослые дети Олега-Одда (по версии Биернера – внуки Рюрика-Херрауда) со своей матерью Силькисив стали править в Гардарики, когда Вещий исчез за морем.

По общепринятой версии истории, после Вещего Олега княжит Игорь, хотя, по-хорошему, «дядя» должен был бы передать власть «племяннику» едва тому исполнилось бы 14–16 лет. Но летописный Олег тридцать лет и три года остаётся центральной фигурой Руси.

На это обстоятельство обратил внимание и А.А. Шахматов, который считал, что «в изложении предания в Древнейшем своде присутствовал только Олег, имя Игоря было добавлено в Начальном своде. Вероятность единоличного правления Олега подтверждается тем, что договор 911 года заключается только от его имени, и он титулуется “великим князем русским”, под рукой которого находятся другие “светлые и великие” князья» (Мельникова, 2014).

Мирился бы с этим реальный Игорь Рюрикович? Думаем, что «Игорь Олегович», он же «Херрауд Оддсон», был бы вынужден. Такая цепь рассуждений и приводит к умозаключению, что этот Игорь, коего Олег, то есть Орвар-Одд, опекал, есть его собственный сын Херрауд. Куда делся мнимый «племянник»?

Да существовал ли он вообще? Встречался ли когда-либо Рюрик с Олегом? Не разошлись ли они в пространстве и во времени?

Представим, что наши рассуждения и построения, следующие за Биернером, до настоящего момента были верными. Зачем же в таком случае древним летописцам и/или их последователям понадобилось в своих редакциях Начального свода скрывать имя истинного отца князя Игоря Старого и родоначальника «Рюриковичей» по мужской линии?

О происхождении Орвара-Одда

Виною всему, как нам кажется, происхождение Одда-Стрелы по отцовской линии. Он был сыном Грима Мохнатые Щёки (norroen.info/src/forn/grim/ru.html) и внука Кетиля Лосося – бондов с северо-западного побережья Норвегии, которое сам Одд определяет как Север, если обратиться к новейшему переводу одного из списков знаменитой саги, сделанному Тимофеем Ермолаевым: «Меня зовут Одд, как я давно уже говорил вам, сын Грима Мохнатые Щёки с севера, из Норвегии», – уточняет Одд в беседе с конунгом Херраудом (http: //norroen.info/src/forn/orvarodd/ru2.html).

(Увы, перевод этот, причём самый полный из имеющихся в части скальдических стихов – вис, коими изобилует сага (в прекрасном переводе Надежды Топчий), попал к нам в руки, когда книга была в основном написана.)

А каким был быт бондов? Об этом можно судить из эддической «Песни о Риге» (строфы 14–25. Старшая Эдда, 1975), то есть о белом асе Хеймдалле, который является прародителем и этого сословия. Как вы понимаете, дети бондов тоже будут бондами и судьба их предопределена: они примут родительское хозяйство и передадут его уже своим потомкам:

Жизни Грима, как и жизни его отца Кетиля, посвящены отдельные саги. Из текстов обеих ясно, что, хотя и Грим и Кетиль были уважаемыми бондами, в случае острой необходимости не брезговали ремеслом викинга. Они не давали спуску обидчикам, а их добрая удача распространялась на сподвижников в походе и просто людей той земли, где они впоследствии жили в достатке и мире.

В «Саге о Кетиле Лососе» в самом начале говорится и о более древних предках Одда по мужской линии, но всё равно: прадед Одда Стрелы предводительствовал бондами, а Кетиль в юности собирал сено, умело плотничал и ловил рыбу:

«Жил человек по имени Халльбьёрн. Его прозвали Полутроллем. Он был сыном Ульва Бесстрашного. Он жил на острове Хравниста, расположенного у Раумсдаля. Он был могущественный человек и предводительствовал многими бондами там на севере. Он был женат, и у него был сын, которого звали Кетилем. Он был большого роста, мужественный и некрасивый.

Когда Кетилю было несколько зим, он лежал в кухне. Доблестные люди считали посмешищем то, что он делал. У Кетиля была привычка – сидя у огня, одну руку держать на своей голове, а второй помешивать в огне перед коленями. Халльбьёрн попросил его убрать руку с головы и сказал, что так для них будет лучше. Кетиль ничего не ответил. Вскоре после этого он отправился прочь и отсутствовал три ночи. Тогда он вернулся домой и принёс на спине стул. Тот был хорошо сделан. Он отдал его своей матери и сказал, что она заслуживает его любовь больше, чем его отец.

Однажды летом, в хорошую погоду, Халльбьёрн решил собрать сено. Он пошёл в кухню к Кетилю и сказал:

– Помоги сегодня, родич, возить сено, потому что все пригодны для работы.

Кетиль вскочил и вышел вон. Халльбьёрн дал ему для работы две повозки и одну женщину. Кетиль возил сено во двор с таким усердием, что грузить для него пришлось восьмерым, хотя все они, казалось, трудились не покладая рук. Когда же наступил вечер, всё сено было убрано, однако обе повозки развалились.

Тогда Халльбьёрн сказал:

– Мне кажется, будет лучше, родич, если ты возьмёшь на себя хозяйство, ибо ты сейчас молод, подрастаешь и ко всему способен, а я становлюсь стар, неповоротлив и ни к чему больше не пригоден.

Кетиль сказал, что не хотел бы этого. Халльбьёрн дал ему тогда секиру, огромную и очень острую, на удивление хорошее оружие. Он сказал:

– Есть одна вещь, родич, от которой я предостерегаю тебя более всего: когда заходит солнце, я хочу, чтобы ты недолго оставался снаружи, и в особенности чтобы ты не ходил с хутора на север острова.

Многое тогда поведал Халльбьёрн Кетилю, своему сыну.

Одного человека звали Бьёрном. Он жил недалеко оттуда. Он привык постоянно насмехаться над Кетилем и называл его Кетилем Дурнем с Хравнисты. Бьёрн часто выходил на рыбную ловлю в море.

Однажды, когда он был в море, Кетиль взял лодку, леску и крючок, поплыл на рыбное место и сел удить рыбу…» («Сага о Кетиле Лососе», пер. Т. Ермолаева; http: //norroen.info/src/forn/ketilh/ru.html).

Из саги, рассказывающей об отце Одда, становится ясно, что и он мог действовать в качестве хёвдинга (местного лидера с управленческими функциями, в Древней Скандинавии должность эта была выборной и по наследству не передавалась), а мать Одда отчасти «дворянской» крови, но явно недостаточной, чтобы считать и Одда потомком херсира^[10] или конунга:

«Как рассказывают о Гриме Мохнатые Щёки, он был высокий, сильный и очень храбрый. Его прозвали Мохнатые Щёки потому, что обе его щеки с рождения были покрыты тёмными волосами. Их не резало железо. Грим получил хозяйство на Хравнисте после Кетиля Лосося, своего отца. Он сделался богат. И он один правил почти всем Халогаландом.

Одного могущественного и знаменитого херсира в восточном Вике звали Харальд. Он женился на Гейрхильд, дочери конунга Сёльги, сына конунга Хрольва с Горы из Уппланда. Их дочь звали Лофтэна. Она была самой красивой из женщин и хорошо воспитана. Грим Мохнатые Щёки поехал туда на небольшом корабле с семнадцатью людьми и попросил Лофтэну себе в жёны» («Сага о Гриме Мохнатые Щёки», пер. Т. Ермолаева).

Приведённые здесь, не столь важные на первый взгляд географические подробности о месте рождения самого Одда, как вы увидите далее, пригодятся, когда речь пойдёт о последнем походе нашего героя:

«Одного человека звали Грим по прозвищу Мохнатые Щёки. Его прозвали так, ибо он родился с заросшими щеками, причина же была в том, что Кетиль Лосось, отец Грима, и Хравнхильд дочь Бруни лежали в одной постели, как было написано ранее, а Бруни накрыл их шкурой, когда пригласил к себе множество финнов. Ночью Хравнхильд выглянула из-под шкуры и увидела щеку одного из этих финнов, а тот был весь заросший. И так как позднее у Грима оказалась подобная отметина, люди сочли, что он, наверное, был зачат именно в это время. Грим жил на Хравнисте. Он был богат и имел большую власть во всём Халогаланде и во многих других местах. Он был женат, и его жену звали Лофтэна. Она была дочерью херсира Харальда из Вика с востока.

Одним летом Грим собрался в поездку на восток в Вик после смерти своего тестя Харальда, потому что у того были там большие владения.

Узнав об этом, Лофтэна попросилась ехать с ним, но Грим сказал, что это невозможно:

– Ведь ты ожидаешь ребёнка.

– Мне ничего бы не хотелось более, – сказала она, – чем поехать.

Грим очень её любил и уступил ей. Она была очень красивой и во всём превосходила прочих женщин Норвегии. Их путешествие было пышно обставлено.

Грим поплыл на двух кораблях с Хравнисты на восток в Вик. Когда они подошли к местности, которая называется Берурьодр, Лофтэна сказала, что хотела бы спустить паруса, потому что почувствовала схватки. Так и сделали, и корабли пристали к берегу. Там жил человек по имени Ингьяльд. Он был женат, и у него с женой был сын, которого звали Асмундом, юный годами и красивый на вид.

Когда они сошли на берег, то послали к хутору людей сказать Ингьяльду, что здесь остановились Грим и его жена. Тогда Ингьяльд велел запрячь повозку, сам отправился им навстречу и предложил гостеприимство всем нуждающимся. Они приняли приглашение и поехали на хутор Ингьяльда. Затем Лофтэну провели в женский дом, а Грима – в жилое помещение и посадили его на почётное место, и Ингьяльд ни в чём не отказывал Гриму и его людям. А Лофтэне становилось всё хуже, пока она не разрешилась мальчиком, и женщины приняли его и говорили, что никогда не видели такого красивого ребёнка.

Лофтэна взглянула на мальчика и сказала:

– Отнесите его к отцу. Он даст ребёнку имя, – и так было сделано.

Мальчик был омыт водой и назван Оддом. Там Грим пробыл три ночи. Тогда Лофтэна сказала, что может продолжать путешествие, и Грим сообщил Ингьяльду, что собрался уезжать.

– Мне хотелось бы, – сказал Ингьяльд, – получить от вас некоторое вознаграждение.

– Это заслуженно, – ответил Грим. – Выбирай сам себе награду, потому что у меня нет недостатка в деньгах.

– Хватает у меня денег, – сказал Ингьяльд.

– Тогда выбери другое, – предложил Грим.

– Я прошу воспитать твоего ребёнка, – попросил Ингьяльд.

– Я не знаю, – сказал Грим, – что об этом думает Лофтэна.

Но она ответила:

– Я бы согласилась, ведь это хорошее предложение.

Тогда их проводили к своим кораблям, а Одд остался на Берурьодре. Они продолжили своё путешествие, пока не пришли на восток в Вик, и пробыли там столько времени, сколько посчитали нужным. Потом они собрались оттуда прочь, и им дул попутный ветер, пока они не подошли к Берурьодру. Тогда Грим велел спустить паруса.

– Почему бы нам не продолжить наше плавание? – спросила Лофтэна.

– Я полагал, – сказал Грим, – что ты, наверное, захочешь увидеть своего сына.

– Я видела его, – ответила она, – когда мы расстались, и мне кажется, что он будет не очень ласков к нам, людям с Хравнисты. Поплывём своим путём, – сказала она.

Они с Гримом вернулись домой на Хравнисту и остались на своём хуторе, а Одд и Асмунд выросли на Берурьодре. Одд овладел всеми искусствами, которые было положено знать мужчинам…» («Сага об Одде Стреле», пер. Т. Ермолаева; http: //norroen.info/src/forn/ketilh/ru.html)

Кстати, что это могли быть за искусства? Из самой саги по ходу развития сюжета следует, что Одд обучился искусству борьбы и владению разным оружием, включая стрельбу из лука. Он превосходно плавал, ездил верхом, знал толк в играх, слагал висы, в перерывах между занятиями обучаемые юноши беседовали с более опытными мужчинами и постигали иные наречия, что помогало объясняться с иноплеменниками. К числу таких искусств, пригодных для мужчин, если судить по текстам прочих саг, могло относиться чтение рун, игра на струнных музыкальных инструментах, ходьба на лыжах, гребля и даже навыки ювелирного дела (Глазырина, 1996, с. 94).

Итак, Хравниста – это остров и хутор ближе к северо-западному побережью Норвегии, Вик – место в Ослофьорде, на юго-восточном побережье Норвегии, а Берурьодр (Berurjóðr) – «Поляна Медведицы», хутор, место на юго-западном побережье Норвегии.

Да, Орвар-Одд стал едва ли не самым знаменитым героем легенд – как германцев, так и их соседей – славян, проделав путь от сына бонда до викинга, а от викинга – до правителя, тонкого политика, дипломата и реформатора, основателя правящей династии. Но быть потомками варяжского короля Рюрика, короля по крови, оказалось в какой-то момент истории предпочтительнее, чем производить свой род от норвежского простолюдина.

Что это за исторический момент? Возможно, хотя и не факт, замена Олега/Одда на Рюрика впервые была произведена к 1070-м годам, и сделано это было из политических соображений по указанию Владимира Всеволодовича Мономаха, который по молодости лет «кое-что» подправил в своей родословной.

В 1074 году шли переговоры о его женитьбе на племяннице короля Дании Свена Эстридсена Гиде, а точнее, Гите, отцом которой был последний король саксов Гарольд II, погибший в битве при Гастингсе в 1066 году. После его смерти Гита в конце концов оказалась на попечении дяди.

На Руси родство передавалось по отцовской линии, и отдалённый потомок норвежского бонда Одда/Олега, сгинувшего 160 лет назад, плохо смотрелся бы даже спустя столько поколений предков рядом с женой, в чьих жилах текла кровь королей Англии и Дании.

Впрочем, как справедливо отметила Надежда Топчий, первая читательница данной книги и профессиональный переводчик с древнеисландского, «сам Свен Эстридсен, между прочим, именовал себя по матушке – Эстрид. Отец был ярлом (Ульв), а дедушка Ульва – непонятно кем, Торгильсом Длинноногим (то, что Торгильс мог бы быть потомком Стюрбьорна Сильного, версия поздняя). И молчание источников вкупе с матронимом ради престола намекают…». Даже если по датской линии не всё так гладко с королевской кровью, это, на наш взгляд, лишний повод Свену не подавать виду, что у него самого не совсем хорошо, и требовать хорошей родословной от жениха, тем более что с королевской честью по английской ветви всё в порядке.

Тут и пригодился ободритский властитель Рюрик, хорошо известный датчанам! Так Рюрик стал отцом Игоря, Олег/Одд же стал опекуном и воеводой, а лишних предшественников, не соответствовавших новой концепции, из истории просто вымарали.

Когда в 1113 году Владимир Мономах занял великокняжеский киевский престол, подчистка первоисточников масштабно продолжалась уже до самой его смерти в 1125 году.

Надо сказать, его усилия увенчались успехом, хотя сам Мономах этого уже не дождался. Внук Мономаха Ростислав Мстиславич называет своего сына в честь прародителя.

В «Бархатной книге» 1682 года («Родословии князей и бояр российских и литовских»), которая опирается на «Государев родословец» 1550-х годов, не сохранившийся до наших дней, можно обнаружить только трёх князей по имени Рюрик. Первый – это мифический основатель династии. Второй, из наиболее ранних, – это Рюрик II Ростиславич (примерно в 1138–1214), сын Ростислава I Мстиславича, внук Мстислава І Великого (1076–1132), правнук Владимира Мономаха (1053–1125), который в свою очередь был внуком Ярослава Мудрого и правнуком Владимира Святославича.

Наверное, уже Мстислав I, имевший благодаря матери второе имя Гарольд, полученное в честь деда-сакса, был уверен в том, что происходит от Рюрика.

«Третий» более или менее известный Рюрик Ростиславич (ум. 1092) – с 1084 года князь Перемышльский, сын Ростислава Владимировича (ок. 1038–1067), внук Владимира Ярославича, князя Новгородского (1020–1052), правнук Ярослава Мудрого.

Можно, конечно, вспомнить здесь, что и Ярослав Мудрый (978—1054) в 1018–1019 годах женился на дочери шведского короля Олафа Шётконунга Ингигерде, и значит, ему также пришлось бы предъявлять доказательства знатности своего рода.

Но на тот период с этим дела обстояли значительно проще, поскольку летописание как таковое только-только начиналось. Впрочем, устно выдать свою родословную до легендарного предка мог любой князь. А какой летописец посмеет опровергнуть слова повелителя, если тот вдруг сказал: «Рюриковичи мы»? Да ещё такого грозного, каким был Владимир Всеволодович Мономах.

Сознавая, что истина где-то рядом или посередине предшествующих интерпретаций сведений саги, соавторы объединили свои изыскания в разработке этой, альтернативной версии.

Её коренное отличие от первой заключается в том, что летописный Рюрик вовсе не тождествен Херрауду саги и последний правит не в Гардах (Хольмгардах, то есть Новгороде), а уже в Кэнугардах (Киеве), или в Гуналанде (Hunaland, Honuhard – см. Приложение 1). В противном случае Олегу пришлось бы неизбежно расправиться с Полатой-Полатом, если таковой всё-таки существовал на самом деле!

Заметим, кстати, что ранее в художественно-исторических романах «Кровь на мечах. Нас рассудят боги» и «Смерть за смерть. Кара грозных богов» (Гаврилов, Гаврилова, 2012, 2012а) их авторы обыграли как раз эту гипотезу. Некоторые умозаключения, представленные на страницах упомянутых книг, могут быть небезынтересны и для внимательного читателя, если он опустит сугубо приключенческий антураж.

Правда, Т.Н. Джаксон указывает, что наиболее ранняя фиксация скандинавского топонима «Кэнугард» в письменном источнике относится к последней четверти XII века, тогда как имя «Хольмгард» зафиксировано уже в рунической надписи первой половины XI века (Джаксон, 2000, с. 284). Первую запись «Саги об Одде Стреле» она датирует между 1265 и 1275 годами, а сама сага сложилась предположительно в конце XII – начале XIII века. Сага была необычайно популярна, свидетельством чему большое количество дошедших до нас списков произведения.

Из ближайших современников событий и источников, определяющих Киевскую землю через связь с гуннами, следует упомянуть Адама Бременского. Хроника эта была завершена около 1075 года:

«Даны-варвары называют Русь Остроградом, потому что она расположена на востоке и, словно орошаемый сад, изобилует всеми благами. Её называют также Хунигардом, потому что там первоначально жили гунны» (см.: Адам Бременский. Деяния архиепископов Гамбургской церкви. Схолия 120 (Славянские хроники, 2011).

Древнерусские летописцы знают по меньшей мере одного достоверного правителя Киева той же поры – по имени Аскольд. Как показано С. Пивоваровым, имя «соправителя» Аскольда – Дира – при сопоставлении различных средневековых источников оказывается родовым именем правителей Киева (Пивоваров, 2015). Для удобства этот материал вынесен нами в Приложение 2.

Если согласиться с тем, что «северные саги дают достоверную и более полную картину жизни Одда-Олега», то придётся признать непричастность оного и к гибели Аскольда, и к гибели так называемого Дира, и к захвату Киева в 882 году.

Очевидный вопрос, который явно не даёт покоя пытливому уму, если признать сведения саги за исторические: «Что же нам тогда делать с летописным свидетельством “в лѣто 6390”?»

«И придоста къ горамъ киевьскымъ, и увидѣ Олгъ, яко Осколдъ и Диръ княжита, и похорони вои въ лодьях, а другыя назади остави, а самъ приде, нося Игоря молода. И приступль под Угорьское, похоронивъ вои свои, и посла къ Асколду и Диру, глаголя, яко “Гостье есмы, идемъ въ Грѣкы от Олга и от Игоря княжича. Да придета к роду своему, к нам”. Асколдъ же и Диръ придоста, и выскакаша вси из лодѣй, и рече Олгъ къ Асколъдови и Дирови: “Вы нѣста князя, ни роду княжя, но азъ есмь роду княжа”, и вынесоша Игоря: “Сь сынъ Рюриковъ”. И убиша Асколъда и Дира, и несоша на гору, и погребоша на горѣ, еже ся нынѣ зоветь Угорьское, идеже нынѣ Олминъ дворъ; на той могилѣ поставилъ божницю святаго Николы: и Дирова могила за святою Ориною» (ПВЛ, подг. текста, пер. и комм. О.В. Творогова).

Смерть Аскольда и Дира. Гравюра Ф.А. Бруни (1799–1875)

Как раз на этот вопрос ответить куда легче, чем на многие прочие. Речь идёт о некоем другом Олеге, которого мы назовём пока Олегом Вторым. И это не Вещий Олег, ходивший походом на Царьград. Как и Игорь – не сын Рюрика!

За давностью лет (а возможно, и умышленно) компилятор Начальной летописи приписал Вещему Олегу (Орвар-Одду) некоторые деяния 920-х годов, имевшие место уже после его исчезновения с исторической сцены в 913 году.

Какое дело днепровским полянам, слышавшим речь какого-то Олега, до приильменского Рюрика, коего они и в глаза не видели? Но если общий смысл речи передан верно, то, увещевая мнимых «Аскольда с Диром», этот самый Олег ссылался на законные права Игоря как прямого наследника предшествующего правителя (или череды правителей) Киева, хорошо известного (известных) киевлянам.

Несмотря на то что в перечне племён, предоставивших Олегу воинов для похода на Византию, указаны «словене», то есть приильменские словене, или же, как в отдельных списках «новгородцы», в так называемом договоре 907 года упоминания Новгорода мы не найдём:

«В лѣто 6415… Поя же множьство варягъ, и словѣнъ, и чюди, и кривичи, и мерю, и поляны, и сѣверо, и деревляны, и радимичи, и хорваты, и дулѣбы, и тиверци, яже суть толковины; си вси звахуться Великая скуфь. <…>

И ркоша грѣцѣ: “Чего хочете и дамы ти”. И заповѣда Олегъ дати воемъ на 2000 кораблий по двѣнатьчать гривнѣ на ключь, и потом даяти углады на руские городы: пѣрвое на Киевъ, таже и на Черниговъ, и на Переяславлъ, и на Полътескъ, и на Ростовъ и на Любечь и на прочая городы; по тѣмь бо городомъ сѣдяху князья, подъ Ольгом суще.

“Да приходять русь сълебное емлють, елико хотят, а иже придуть гостье, да емлють мѣсячину на 6 мѣсяць, и хлѣбъ, и вино, и мяса, и рыбы и овощемъ. И да творять имъ мовь, елико хотять. И поидут же русь домови, да емлют у цесаря вашего на путь брашно, и якоря, и ужа, и парусы и елико надобѣ”. И яшася грѣци, и ркоша цесаря и боярьство все: “Аще приидуть русь бес купли, да не взимают мѣсячины. Да запрѣтить князь людем своимъ, приходящим руси здѣ, да не творят пакости в селѣхъ и въ странѣ нашей. Приходящии русь да витают у святаго Мамы, и послеть царство наше, да испишют имена ихъ, и тогда возмут мѣсячное свое – пѣрвое от города Киева, и пакы ис Чернигова и Переяславля и прочии городи. И да входять в городъ одиными вороты съ цесаревымъ мужемъ, безъ оружья, мужь 50, и да творят куплю, якоже имъ надобѣ, и не платяче мыта ни в чемьже”» (БЛДР, т. 1).

И хотя далее по тексту следующий киевской традиции летописец или переписчик вставляет нравоучительный исторический анекдот о порванных ветром парусах у тех же словен, возникает подозрение о том, что в сём военном мероприятии они таки участвовали. Ведь по логике вещей, если уж Олег пришёл в Киев из Новгорода, где перед этим правил, то к «прочим городам» столь значимый центр уж никак не отнести! Выходит, что на момент похода Олег не владел Новгородом и в Новгороде не сидел его ставленник. Этот город оказывается за пределами власти Олеговой, если он вообще существовал как крупный центр. Здесь летопись расходится с данными, полученными в ходе раскопок и дендрохронологией. Но, собственно, и Ладога – никак не «прочий» город!

Возможно (и о том мы будем говорить в специальном разделе далее), упомянутого Олега Второго мы встретим в так называемом «Кембриджском документе», обнаруженном в архиве одной из синагог Каира и сохраняющемся в одноимённом университете с 1912 года. Как предполагают ныне (Темушев, 2014, с. 178–179), это компилят письма X века некоего крымского еврея или даже хазарина, перебравшегося из каганата в Византию после его разгрома [князем Святославом], хотя ранее документ было принято датировать 949 годом. В тексте описываются события начала 940-х годов (332 год хиджры, то есть 943/44 год), соотносимые с концом правления императора Романа I Лакапина, подстрекавшего некоего князя Руси к нападению на Хазарию.

Приведём отрывок из «Кембриджского документа»:

«А Роман [злодей послал] также большие дары Х-л-гу, царю Русии, и подстрекнул его на его (собственную) беду. И пришел он ночью к городу С-м-к-раю и взял его воровским способом, потому что не было там начальника, раб-Хашмоная. И стало это известно Бул-ш-ци, то есть досточтимому Песаху, и пошел он в гневе на города Романа и избил и мужчин и женщин. И он взял три города, не считая большого множества пригородов. И оттуда он пошел на (город) Шуршун… и воевал против него… И они вышли из страны наподобие червей… Израиля, и умерло из них 90 человек… Но он заставил их платить дань. И спас…[от] руки Русов и [поразил] всех оказавшихся из них (там) [и умертвил ме]чом. И оттуда он пошел войною на Х-л-гу и воевал… месяцев, и бог подчинил его Песаху. И нашел он… добычу, которую тот захватил из С-м-к-рая. И говорит он: “Роман подбил меня на это”. И сказал ему Песах: “Если так, то иди на Романа и воюй с ним, как ты воевал со мной, и я отступлю от тебя. А иначе я здесь умру или (же) буду жить до тех пор, пока не отомщу за себя”. И пошел тот против воли и воевал против Кустантины на море четыре месяца. И пали там богатыри его, потому что македоняне осилили (его) огнем. И бежал он, и постыдился вернуться в свою страну, а пошел морем в Персию, и пал там он и весь стан его. Тогда стали Русы подчинены власти казар» (Коковцов, 1932; Новосельцев, 1990; Голб, Прицак, 2003; cм. также: Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943/4 г. // Византийский временник. Т. 24. 1926).

Г.Г. Литаврин обращает внимание на то, что правители «кочевых империй» считали своими подданными всякий народ, потерпевший поражение в войне (отсюда в «Кембриджском документе» и фраза о подчинении русов хазарам). Русские же князья, согласно ПВЛ, напротив, считали, что после вокняжения в Киеве Олега они освободили днепровских славян от хазарской дани.

Комментаторы русского перевода документа обычно указывают, что «евр. Х-л-гу передает скандинавскую форму имени Олег, это провоцирует многих авторов (А.П. Новосельцев, К. Цукерман и др.) на анахронические отождествление этого “царя Русии” с Вещим Олегом начальной летописи (тот умер до воцарения Романа I Лакапина). Евр. мелех – “царь” – обозначение в письме правителя (правителей) у разных народов не может определенно означать киевского князя (на Руси правил не “царь”, а княжеский род, к которому принадлежал некий князь по имени Олег/ Х-л-гу)».

Наверное, это так, но Олег Второй, как мы увидим далее, в конце концов заменил на киевском престоле предшественника.

3. Аскольд, Херрауд и Одд/Олег

Кто убил князя Аскольда

Летописный Аскольд не может быть тождествен Херрауду саги, поскольку смерть его насильственна (пусть и приписана варягам Олега), а Херрауд саги умер сам.

С. Пивоваров предположил, что Аскольд был убит венграми во время их нападения на Киев в конце IX века и по этой причине оказался похоронен на месте их бывшего лагеря. Отсюда и топоним «Аскольдова могила» (Угорское урочище на правом берегу):

«Идоша угры мимо Киева, горою еже ся зовёт ныне Угорское, и пришедше к Днепру, сташа вежами».

Хотя киевский летописец относит этот проход угров к 898 году, дата явно не соответствует исторической действительности. Равно как и нападение на Киев следует отнести к куда более ранним временам, хотя бы к тому же 882 году.

Знал ли составитель Начального летописного свода, что Аскольд принял христианство? Если учесть смутные свидетельства ряда поздних летописцев, он, вероятно, был в курсе этого обстоятельства.

Поскольку Олег носит языческое прозвище Вещий и из его смерти летописцем извлечена мораль для последующих поколений, вполне уместно – из тех же идеологических соображений – уготовить мученическую смерть варягу-христианину Аскольду по приказу того же варяга-язычника Олега, но вовсе не иноплеменников-угров. Так никогда не видевшие друг друга Аскольд и Олег оказались на одной летописной странице «на кончике пера».

Аскольд, если и был крещён с кучкой приближённых, составил бы конкуренцию и княгине Ольге (Елене) и князю Владимиру (Василию). Он не вписывался в последующие доктрины редакторов начальной русской истории, и о его возможном крещении в дошедших до нас основных списках Начальной летописи остались лишь намёки. Так одни редакторы летописи перемудрили других.

Между тем венгры ещё в 895–896 годах воевали с болгарами на Нижнем Дунае и Южном Буге. Как раз в 896 году разбитые венгры под ударами болгар и печенегов бежали в Паннонию. Стало быть, в летописном 898 году они никак не могли подходить к Киеву.

882 год как год гибели Аскольда назван в летописи. Не видим оснований от него отказываться.

Венгров же в то время возглавлял Альмош, окончивший свои дни после разгрома от Симеона Великого после сорока лет правления около 895 года.

Упоминаемый в летописи «Ольмин двор» на месте гибели Аскольда вполне может быть связан с его именем.

Возможно, уточним мы, Аскольд был просто убит венграми в его собственной загородной резиденции, где затем и сел венгерский наместник или временный правитель.

«Урочище Угорское имеет особое значение и для истории Киева: позднейшие летописные своды (Ипатьевская летопись под 1146 годом и др.) упоминают там “княжий двор” – на этом дворе “все кияне” в 1146 году “льстиво” целовали крест неугодному им князю Игорю Ольговичу, которого затем предали; призвали другого князя – потомка Мономаха – и, расправившись с Игоревой дружиной, убили. А в 1151 г. в Киеве вообще было два князя, вытеснившие из города самого Юрия Долгорукого: брат Юрия Вячеслав – в самом городе, а их племянник Изяслав Мстиславич – под Угорским.

Эти известия, конечно, никак не могли повлиять на начальное русское летописание, но они позволяют предположить, что Угорское и в древности могло иметь функции экстерриториальной резиденции князя, вроде известного из начального летописания княжеского “двора теремного”, расположенного “вне града”. Экстерриториальная резиденция нужна была тогда, когда в самом городе сильны были вечевые традиции. Так было в Новгороде, где экстерриториальная резиденция существовала на Городище, так было и в определенные кризисные моменты истории Киева» (Петрухин, 1995, с. 134).

Ольмин (как вариант – Альмин) двор, что находился в том же Угорском урочище, подразумевает постоянное огороженное строение (хотя бы и сделанное из дерева). Угры на тот момент были кочевниками и едва ли обладали умением строить терема, так что Альмош попросту приказал убить Аскольда в его же княжьем доме (как вариант), а потом расположился там и, возможно, на продолжительный срок. Отсюда и пошло название места. Прочие угры разбили вокруг свои шатры.

Анонимная «Gesta Hungarorum» в главе седьмой называет 884 год датой выхода венгров Альмоша к несуществующему тогда Суздалю. Немецкий хронист Регино, труд которого был известен Анониму, указывает на 889 год как на дату выхода венгров «из Скифии» (по контексту «Gesta Hungarorum» – Поволжье).

Мифологичность и несообразность хронологии, выстраивание древнерусским летописцем истории под конкретные идеологические задачи отмечает, например, тот же В.Я. Петрухин:

«Урочище Угорское также задействовано в рассказе о походе угров под 898 годом – как и прочие топографические приметы летописи, оно должно свидетельствовать о достоверности описываемых событий. Угры шли мимо Киева, останавливаясь на Угорском (см. рис 21, цв. вкл), прошли через Угорские горы – Карпаты и “почаша воевати живущая ту волохи и словени”. Они “прогнаша волъхи, и наследиша землю ту”. Ясно, что под волохами летопись – и предшествующая кирилло-мефодиевская традиция – подразумевает франков, утвердившихся на Дунае при Карле Великом (Шахматов, 1940. С. 84; Петрухин, 2000. С. 64 и сл. – В.П.). Важнее последующий маршрут венгров, которые начали войну с греками, дойдя до Селуня – города Константина и Мефодия – в Македонии, а затем обратившись против моравы и чехов.

Этот этногеографический контекст и позволяет летописцу естественным образом возвратиться к “Сказанию о преложении книг”. “Сказание” оказывается здесь не некоей хронологической вехой, а историческим комментарием к распространению славянской грамоты. “Бѣ единъ языкъ словенескъ, – продолжает цитировать “Сказание” летописец: – Словѣни, иже сѣдяху по Дунаеви, их же прияша угри, и морава, и чеси, и ляхове, и поляне, яже нынѣ зовомая Русь”. Последние слова – ремарка летописца, ибо он отождествил польских (ляшских) полян “Сказания” с полянами киевскими, которых в его изложении уже подчинил Олег со своими “варягами, словенами и прочими, прозвавшимися русью” и которые в его эпоху зовутся Русью. Создав эту историческую конструкцию (выделено нами. – Авт.), летописец уже может утверждать: “Симъ бо первое были преложены книги моравѣ, яже прозвася грамота словѣньская, яже грамота есть в Руси и в болгарѣх дунайскихъ”» (Петрухин, 2014, с. 215).

«…Летописец, несмотря на явную несообразность с хронологией, помещает рассказ о моравской миссии солунских братьев под 898 г., вслед за рассказом о походе угров мимо Киева на Дунай и Балканы (вплоть до Солуня!). Само повествование о походе угров, изгнавших с Дуная волохов и подчинивших тамошних славян, относится к моравскому “Сказанию”, но включение Киева в их маршрут принадлежит летописцу: уграм не нужно было во время своего похода форсировать Днепр и идти мимо Киева – они уже обитали в Ателькузу, междуречье Днепра и Днестра (Константин Багрянородный, гл. 38). Но летописцу важно увязать этот поход с Киевом, что можно было сделать, ибо под Киевом было известно урочище Угорское. Правда, оно упоминается раньше, под 882 г., где рассказывается о том, как Олег остановился на Угорском, чтобы захватить Киев. Но это как раз и нужно летописцу, чтобы совместить в едином “хронотопе” правление Олега и происхождение словенской грамоты» (Петрухин, 2014, с. 224–225).

Константин Багрянородный, писавший веком позже этих событий, уточняет, что венгры поселились в Ателькузу (Этелькёз) при воеводе Леведие. Алмуц (Альмош) назван только преемником Левадия. Так что в Северном Причерноморье (Этелькёз) венгры оседали ещё до Альмоша. Поскольку год смерти Альмоша приблизительно 895-й, а правил он сорок лет, то получается, что венгры должны уже до 845 года оказаться по ту же сторону Днепра, с которой и стоит Киев.

О конунге Херрауде, наследнике власти Аскольдовой

После Аскольда в Киеве стал править Херрауд, по крайней мере, Одд из саги застаёт в Кэнугардах правителя с таким именем.

Он мог быть либо одним из уцелевших вождей коалиции, противостоящей венграм, либо каким-то родичем Аскольда (сын которого погиб ранее, в походе на болгар в 864 году – согласно Никоновской летописи, а о других нигде не сообщается). Конечно, нельзя исключать, что Херрауд даже был просто ставленником венгров (тоже, кстати, отождествляемых в Средние века с гуннами), но последнее, впрочем, с учётом дальнейших событий маловероятно.

Кстати, ниоткуда не следует и то, что погибший в 864 году сын Аскольда был его единственным сыном.

В этой связи нас интересует, когда именно был убит Аскольд и как долго продолжалось правление Херрауда, у коего не оказалось кровного наследника мужского пола, чтобы править после его смерти, но уже была на выданье вполне взрослая по меркам Средневековья дочь, предназначенная в жёны пришельцу Одду-Олегу?

Если допустить, что Херрауд – это другой сын Аскольда, наследовавший погибшему отцу в 882 году, то придётся заняться расчётом, чтобы хотя бы прикинуть, насколько реализуема такая версия.

Первый, погибший сын Аскольда, если он участвовал в битве с болгарами (сейчас даже не будем задаваться вопросом, какие именно это болгары, с Волги или Дуная), а не был убит в юном возрасте, для такого дела, как война, по меркам Средевековья должен был достичь хотя бы 15–16 лет от роду. То есть он родился около 848 года. Отложим ещё 16 лет, если этот сын уродился у Аскольда первым. Шестнадцатилетие, условно, тот самый ранний детородный возраст, когда у юноши появлялась физическая, да и фактическая возможность завести семью и зачать ребёнка. Стало быть, Аскольд должен родиться не позднее 832 года (чтобы погибнуть в 882 году в возрасте пятидесяти лет).

Впрочем, ниоткуда не следует, что и упомянутый под 864 годом сын Аскольда был старшим. Старшим мог быть, в принципе, и Херрауд. Быть может, в таком случае летописец и уточнил бы, какой именно сын, если их было на тот момент несколько, но такого указания нет. Впрочем, под 1237 годом, например, в Лаврентьевской летописи сообщается о гибели под Тверью сына Ярослава. Но ни слова не сказано о том, какой он именно из существовавших сыновей.

Херрауд же, если он кровный сын Аскольда, тоже должен был быть уже в силе в 882 году, поскольку борьба за власть после смерти «отца» и «брата» предстояла немалая. Ребёнок не утвердился бы на престоле. А если он не имел прямого родства с Аскольдом, то и того старше, если не принимать во внимание влиятельных союзников за спиной.

Но даже если допустить фантастический вариант, что Херрауд оказался просто гениальным по изворотливости и организаторским способностям сыном Аскольда и что в 882 году ему было всего лишь 16–18 лет, то есть после гибели первого сына Аскольд срочно зачал нового наследника, значит, лишь в 894–896 годах Херрауд мог обещать единственную дочь Силкисив Орвару-Одду/Олегу (Вещему).

В любом случае Одд должен был появиться при дворе Херрауда в Киеве до разгрома венгров в 896 году (см. Раздел 4), иначе он был бы уже не так нужен, но незадолго до разгрома, чтобы не поражения, а только победы связывались уже с его именем.

Трудно, конечно, поверить, будь Херрауд старше и будь он первым сыном Аскольда, чтобы он не позаботился о продолжении династии между 864 и 882 годами, не «родив» Аскольду ни единого внука!

Но человек предполагает, а боги располагают. Немало есть семей, где рождаются одни только дочери. Однако верим же мы в историю с Гостомыслом, у которого сыновья погибли тем или иным образом, а остались как раз именно дочери! И он не один такой.

Однако указание на то, куда мог деться сын Херрауда, на наш взгляд, содержится в упомянутом рыцарском романе неизвестного нотария венгерского короля Белы III (1172–1196), написанном в начале ХIII века. Это уже знакомый читателям «Gesta Hungarorum», в котором в эпической форме представлены некоторые деяния Альмоша (820–895), вождя венгров, возглавившем, по данным источника, в 884 году поход своего народа в Европу (из-за Волги).

Произведение и в самом деле насыщено мифологическими и литературно-художественными деталями. Сами венгры представлены как потомки скифов, а сражаются они с «рутенами» и куманами (половцами, что тоже указывает на оперирование автором скорее обстановкой конца XII, чем IX века). Разбив, согласно Анониму, союзное войско русских и половцев, Алмош подступает к Киеву:

«Поняв, что не в силах оказать отпор, киевский князь и другие князья рутенов и куманов, бывшие там, направив послов, просили вождя Алмоша и его князей о мире. Когда же послы пришли к вождю Алмошу и просили его, чтобы он не изгонял их хозяев с занимаемых ими мест, то вождь Алмош, посовещавшись со своими князьями, отослал послов рутенов восвояси с требованием, чтобы князья и знать отдали ему своих сыновей в заложники и платили бы ежегодно подать в десять тысяч марок, а кроме того, предоставили продовольствие, одежду и всё необходимое. И князья рутенов хотя и против воли, но всё же отдали всё это вождю Алмошу» (Гл. 9, «О мире между вождём и рутенами»; Юрасов, 2013).

Аскольд, как мы полагаем, был убит, а Херрауд мог отдать своего сына 12–16 лет от роду в заложники (где тот и окончил свои дни, в противном случае он вернулся бы и оспорил бы права Орвара-Одда, зятя Херрауда, унаследовавшего престол; времени на то было предостаточно).

М.К. Юрасов в упомянутом исследовании отмечает: «Вопрос о том, одержали ли венгры победу над защитниками Киева, не может быть решен однозначно по причине отсутствия данных источников. “Деяния венгров” Шимона Кезаи и Композиция венгерских хроник ХIV в., как и ПВЛ, сообщают лишь о проходе “гуннов или унгаров” мимо Киева (SRH. Vol. I. P. 165, 286; ПСРЛ.Т. I. Стб. 25; Т. II. Стб. 18), ничего не говоря о битве. А.Н. Сахаров пытается обнаружить следы информации о русско-венгерском столкновении под Киевом в конце IX в. в рассказе ПВЛ:

“Обращает на себя внимание та настойчивость, с которой народное предание повторяет факт прихода угров к Киевским горам. В летописи частично отразилась и причина такого упорства: угры стали под Киевом вежами, как это делали позднее половцы. А это значит, что над русской столицей нависла смертельная опасность – враг грозил штурмом. Иных следов событий, разыгравшихся под Киевскими горами, летописи не сохранили. Уже одно это указывает на определенный информационный провал в истории взаимоотношений угров и Древней Руси тех лет, имеющийся в летописях. Возможно, сам ход событий был таков, что его отражение в древнейших летописных сводах было политически невыгодно великокняжеской власти”.

Далее историк утверждает, что этот информационный пробел восполняет Венгерский Аноним, и на основании пересказа “Деяний венгров” А.Н. Сахаров восстанавливает картину последующих событий, признавая факты боевых действий и поражения в бою русских воинов (Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 97). По моему мнению, первое утверждение историка – о том, что расположившиеся под Киевом “угры” вселили в киевлян чувство смертельной опасности, – представляется значительно более соответствующим действительности, чем второе – о конфликте, закончившимся победой степняков. Поскольку Киев в то время еще был небольшим городком, его защитники, скорее всего, осознав заметное превосходство “угров”, предложили им выкуп, тем более что уплата мадьярам дани, по свидетельству средневековых мусульманских географов, была обычным явлением в IX в. Поскольку сочинение магистра П. является по своему жанру рыцарским романом, описание боевых действий между “рутенами” и воинами Алмоша, скорее всего, является следованием законам этого жанра» (Юрасов, 2013).

Во всех случаях приглашение прославленного Орвара-Одда более чем оправданно, а явление его ко двору Херрауда можно считать знаком богов.

В «Саге об Одде Стреле» есть весьма любопытный персонаж, советник конунга Херрауда Харек (Hárekr), который оказывается по совместительству воспитателем дочери конунга, переживает и самого Херрауда и Орвара-Одда.

Странно вроде бы: у девицы воспитатель мужчина, куда же смотрит мать девочки? Или её-то как раз нет в живых?

По мнению Надежды Топчий, «нормальная скандинавская практика – отдавать знатного ребенка менее знатным приемным родителям (делая их зависимыми, но давая покровительство). А поскольку глава семьи – отец (без вариантов при патриархате), то воспитателями девиц в сагах назывались всегда именно мужчины, кто бы малолетку ткать ни учил. Это довольно обязывающая связь, судя по текстам. Вероятно, составитель саги просто экстраполировал скандинавские представления на Русь».

Чтобы быть реальным воспитателем девицы «на самой Руси», конечно в более поздней славянской традиции (но и сага записана отнюдь не в IX–X веках), это всё же должен быть уже весьма почтенного (недетородного) возраста человек (мало ли что?), да и статус советника конунга обязывает.

Он едва ли относился бы к поколению самого Херрауда, то есть был настолько старше своего повелителя, что тот доверил ему воспитывать собственную малолетнюю дочь.

Если продолжать отождествление Одда и Олега, получается, что в 912–913 годах Харек был ещё жив, поскольку, согласно саге, помогал Силкисив справляться с хозяйством после отъезда Орвара-Одда в Норвегию и воспитывать уже Асмунда и Херрауда (Младшего).

Это косвенное обстоятельство, нуждающееся в осмыслении, чтобы уточнить наши расчёты относительно Херрауда…

Чудесно долгожительство Харека, годящегося, подобно Аскольду, Херрауду в отцы, Силкисив – в деды, детям Одда и Силкисив – в прадеды! В 913 году ему было бы за 80, очень почтенный возраст по меркам X века, чтобы помогать Силкисив править вместо Одда!

На память в нашей летописной истории из числа подобных долгожителей есть разве лишь только Свенельд да Всеслав Полоцкий.

Чтобы снизить возраст Харека до сколько-нибудь достоверного, необходимо омолодить и Херрауда! Впрочем, возможен вариант, что Харек мог быть дядей Силкисив (братом матери, ибо, будь он братом самого Херрауда, он претендовал бы на престол). При таком раскладе Харек мог быть советником Херрауда, не сильно превосходящим его по возрасту, и воспитывать племянницу. То есть у Херрауда намечается какой-никакой «клан»?

В 882 году, как мы уже сказали, у Херрауда мог быть взят уграми в заложники сын или сыновья (в таком случае при рождении детей в 864–870 годах), а сам Херрауд должен был родиться в 848–854 годах.

Теперь мы можем рассчитать, сколько ему было лет, когда родилась Силкисив. Браки с малолетками вряд ли могли заинтересовать самого Орвара-Одда и только товар лицом мог его привлечь. Силкисив ещё достаточно молода, поскольку у неё есть воспитатель, но уже достаточно пригожа и умна, чтобы обещать её герою (за месть венграм, например). То есть ей должно быть не меньше десяти лет от роду на момент появления Одда в Кэнугардах, а сам Одд, как мы писали выше, должен был бы прийти ко двору конунга Херрауд до 895–896 года, поскольку дата эта совпадает с датой смерти Альмоша и уходом угров.

Доказать кровное родство Аскольда и Херрауда не представляется возможным. В процессе работы над рукописью мы провели не один мысленный эксперимент.

Как считал Д. Гаврилов, «странной и непомерной была бы та нагрузка, которая пала на род Аскольда. Деда – правящего короля Аскольда – венгры просто убили, а внука Аскольда, сына Херрауда, вдобавок ещё и отдали венграм? Не слишком ли новому королю, у которого только что убили отца, отдавать своего сына и его внука в заложники?»

С. Пивоваров, напротив, предлагал, следуя «бритве Оккама», не плодить сущности сверх необходимости:

«Херрауд преемник Аскольда. И обосновывать нужно как раз отсутствие между ними родства. То, что Херрауд отдал своего сына в заложники венграм, – не более чем предположение. Сыновей у него могло вообще не быть, а была только дочь».

С другой стороны, возражал Д. Гаврилов, мог ли в Киеве княжить в последующие годы деятель, который, в отличие от окрестных князей, не расплатился с венграми ничем, тогда как они все отдали в заложники сыновей?

Такое, впрочем, тоже вероятно, если Киев после разгрома 882 года утратил статус столицы «рутенского союза».

Одним словом, мы переломали немало копий, прежде чем пришли к общему мнению, поскольку вопрос поначалу оказался не столь простым и однозначно решаемым.

К слову, Одд-Олег вернёт Киеву его значимость, когда сменит Херрауда на престоле, объявив Киев матерью (метрополией) городов русских. Этим он недвусмысленно подаёт знак и смертным и бессмертным, что им восстановлен Центр, а вместе с тем грядёт и его идеальное правление. Владение Священным центром как подтверждение обоснованных претензий на власть имеет с мифологической точки зрения космогоническую природу (Гаврилов, Ермаков, 2016, с. 83–86).

Об имени Херрауд, заменившем подлинное Ингвар/Игорь

Асмунд появляется в летописи под своим собственным именем – Асмуд. Но имя Херрауд не имеет скандинавской этимологии. Перед нами типичный пример передачи в сагах имён иноземцев. Два славянских имени у одного князя? Явный перебор.

Конечно, имя Херрауд встречается кроме «Саги об Одде Стреле» и в других скандинавских сагах. Например, «Bósa saga ok Herrauðs». (Кстати, любопытно, что в «Саге о Боси и Херрауде» тоже неоднократно фигурирует Харек, король-оборотень, правящий Бьярманландом^[11] – страной, через которую течёт Северная Двина, причём он с Херраудом по ходу действия пересекается.) Также имя Херрауд обнаруживается в совершенно сказочной «Саге об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце берсерков» («Egils saga einhenda ok Ásmundar berserkjabana»), причём здесь он действует как соратник и побратим Асмунда, а сам является сыном короля Гунналанда (вар.: Татарии) Родиана.

На самом деле передача имени в списках и публикациях «Саги об Одде Стреле» разная. И в начале работы мы привели другой вариант – Geirrøðr/Гейррёд. Имя это явно скандинавское (Петерсон, Балобанова, 1996).

Гораздо интереснее иное. Спустя века «скандинавское» имя забывается, а в другой саге встречается уже калька со славянского Игорь, то есть Ингвар. На это упоминание добрых 17 лет назад обратил внимание один из соавторов данной работы:

«“Сага о Стурлауге Трудолюбивом”^[12] сообщает, что к дочери Ингвара, конунга в Гардах посватался викинг Франмар. Потерпев неудачу, Франмар уезжает в Швецию и через некоторое время возвращается в Гардарики вместе с ярлом Стурлаугом:

“Снарядил он (Стурлауг) 300 кораблей, хорошо оснащённых во всех отношениях. Затем они держат курс на Гардарики с большой пышностью и в добром настроении. Когда они прибыли в страну, пошли они по земле, совершая грабежи, сжигая и паля везде, куда бы они ни шли по стране. Убивают скот и людей. И так продолжалось уже некоторое время, когда они узнают о сборе войск. Когда Снэкол и Хвитсерк узнают об этом, готовятся они к поединку. Как только они встретились, завязалась тяжелейшая битва, и одна сторона атаковала другую. Стурлауг, как обычно, вышел, не прикрывшись доспехами. Побратимы сражались с большой доблестью и смелостью. Битва продолжалась три дня с большими потерями людей. В этой битве пал от руки Стурлауга конунг Ингвар и Снэкол^[13], а Хвитсерк со многими своими людьми спасся бегством. Стурлауг велит поднять щит мира и идёт к Алдегьюборгу со всем войском. И в их войске были радость и веселье. Весь город был в их власти, а также все люди в городе”.

Сага полна фантазий и домыслов. В частности, в ней утверждается, что Франмар стал конунгом в Гардарики. Но в то же время период действия саги совпадает с правлением Харальда Прекрасноволосого в Норвегии, то есть с первой половиной X века. В Ингваре нетрудно узнать Игоря, правившего на Руси как раз в это время, чьё имя греческие источники передают как “Ингорь”.

Учитывая фантастические подробности, данными саги можно было бы пренебречь, но в нашем распоряжении есть ещё один источник. О гибели Игоря сообщает Лев Диакон. Вот как, по его словам, Игоря убили германцы:

“Полагаю, что ты (Святослав) не забыл о поражении отца твоего Ингоря, который, призрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое” (История, VI, 10).

С учётом этого факта к данным саги следует отнестись с большей внимательностью, а не считать её сугубой фантастикой, тем более и сам текст летописи тоже даёт основание усомниться в том, что виновниками гибели Игоря были древляне.

“Древляне убиша Игоря и дружину его, бе бо их мало. И погребен бы Игорь. Есть могила его у Искоростеня града в Деревях и до сего дня” (Лаврентьевская летопись, 945 г.)» (Пивоваров, 1999).

С какой стати им хоронить убитого врага? Не хоронят же печенеги убитого (по Яну Длугошу, казнённого) ими Святослава!

«В то время как князь Руси Святослав возвращался из Греческой [земли], куда вражески вторгся, и вёз греческие трофеи, его враги печенеги, извещённые некоторыми русскими и киевлянами, выступают со всеми силами и легко побеждают Святослава и его войско, как потому что оно было обременено добычей, так и потому что сражалось в неудобном месте. Сам Святослав, пытаясь продолжить сражение и остановить позорное бегство своих [воинов], живым попадает в руки врагов. Князь печенегов по имени Куря, отрезав ему голову, из черепа, украшенного золотом, делает чашу, из которой имел обыкновение пить в знак победы над врагом, ежедневно вспоминая свой триумф» («История Польши», II. P. 188; Щавелева, 2004).

Смерть Игоря. Гравюра Ф.А. Бруни (1799–1875)

Стало быть, именно древляне и были союзниками Игоря, действительно взятого в плен и казнённого неожиданно вторгшимися в пределы Игоревых владений или даже нанятыми неким внутренним врагом киевского князя германцами. Обнаружив тело Игоря, древляне похоронили его, поскольку германцам это было без надобности. Даже эддические «Речи Сигрдривы» (33–34, пер. А.И. Корсуна) ничего не советуют относительно казнённых, и свершившим казнь не надо было себя утруждать похоронами:

Саги дают нам два варианта передачи скандинавами имён князей Древней Руси:

1) транскрибирование: Владимир – Валдамар, Ярослав – Ярицлейф, Борислав – Бурислейф;

2) Простое присвоение скандинавского имени: Всеволод Владимирович – Холти, Мстислав Владимирович Великий – Харольд. Причём если в случае с Мстиславом Великим можно предполагать, что сын англичанки Гиты имел второе имя в честь деда, то у Всеволода такого имени точно быть не могло. Значит, составители саг его просто придумали.

Какой вариант мы имеем в случае с Херраудом, если не принимать в расчёт второй вариант – «Гейррёд»?

С большой вероятностью можно говорить о присвоении произвольного имени, тогда как подлинное славянское имя тестя Одда и деда сына Одда, правившего после Одда, – Игорь/Ингорь (греч.)/Ингвар (сканд.). Ведь именно Игорь, согласно нашим летописям, правит после Олега.

Дед Игорь I (Старший) – Херрауд, тесть бонда Одда, и внук Игорь II (Младший) – Херрауд, сын конунга Одда.

Игорь и Олег – родовые имена, мы многократно встретим их на генеалогическом древе «Рюриковичей». Имени же Аскольда (Осколода, Оскольда) не встретим ни разу! Это как раз и свидетельствует о том, что на Аскольде Дире в 882 году в самом деле прервалась прямая и, вероятно, многовековая династия Диров, наследование по мужской линии.

Мацей Стрыйковский считал, что прямая династия киевских князей, чья родословная тянулась от самого Кия, пресеклась на Аскольде. Древнерусские летописи Аскольда от Кия не производят. Стало быть, Стрыйковский пользовался, как и Ян Длугош, какими-то дополнительными источниками:

«На Руси, лежащей на юге, на Киевском княжении в то время вельможно пановали Аскольд (Oskolod) и Дир (Dyr), потомки Кия. <…> на Аскольде и Дире, когда Олег их предательски убил, окончилась династия (potomstwo) собственных русских князей, Киевских и Кривичских (Korewowicow), а от варяжских князей пошла новая генеалогия других князей от Игоря и до нынешнего Великого князя Московского» (Мацей Стрыйковский. Хроника… Т. I, кн. IV, гл. 3. По: Kronika polska, 1846).

Конечно, Стрыйковский сравнительно поздний источник, воспользовавшийся тем, что ему Бог послал. Писавший несколько ранее Ян Длугош также возводит «Оскальда и Дира» к роду Кия, Щека и Корева, а виновником их гибели у него выступает Игорь:

«После того как двое князей, а именно Синеус и Трубор, со временем умерли, не оставив потомства, их княжества наследовал Рурко. Умирая, он оставил сына по имени Игорь, который, достигнув совершеннолетия, коварно убил киевских князей Оскальда и Дира, не ждавших от него никакого зла, и завладел их княжениями и землями» (I. P. 121–123).

«Интересно отметить, что, пересказывая летописное предание о древнейших князьях, Длугош ни слова не говорит об Олеге», – замечает переводчик (Щавелева, 2004).

Не является ли это отголоском откорректированного цензурой события, когда Херрауд/Игорь Старший, «один из князей рутенов», сам и убил Аскольда, например, заманив его в венгерский лагерь?

По общему мнению соавторов, то, каким именно образом Херрауд Старший сел на княжий престол в зажатом между венграми и хазарами Киеве в 882 году, – вопрос тёмный. Прямых доказательств того, что он просто наследовал Аскольду, нет. Есть много косвенных доводов как за, так и против.

Предположение о том, что Херрауд был зятем Аскольда, а мать Силкисив была дочерью Аскольда, едва ли рабочее по той причине, что во всей родословной цепочке последующих князей Руси имени Аскольда нет. Или Силкисив, рождённая после смерти Аскольда в 882 году и остававшаяся единственным связующим звеном с прежней династией, не испытывала к неведомым ей предшественникам никаких особых чувств. Одного из сыновей она нарекла в честь отца.

4. Война с хазарами и венграми

По свидетельству целого ряда арабских авторов, угры (венгры, или мадьяры) кочевали в 880-х годах между Дунаем и Днепром. Лишь на зиму их становья сдвигались к берегам этих рек, где они промышляли рыболовством. На пахотных полях они использовали славянских рабов, добытых в набегах на полян, северян, древлян и дунайских болгар. По образцу хазар власть у угров делили два лица – высший военачальник «кенде» и управитель «джила», занятый административными вопросами. Следует всё же видеть в уграх той поры не единый народ, а союз, федерацию племён, поскольку византийские правители обращались в своих посланиях сразу к нескольким вождям. Хазария и Византия манипулировали агрессивными соседями, используя в политических и более меркантильных интересах, таких как поставка славянских рабов.

«В 890 г. вспыхнула война между Византией и дунайскими болгарами. В византийском войске были отряды хазар, вероятно, присланные в качестве союзников из Хазарии по морю. Разгромив византийские войска, болгары с особой жестокостью обошлись с пленными хазарами: они отрезали им носы и в таком виде отправили в Византию. Не надеясь справиться с болгарами своими силами, император Лев VI в 894 г. отправил посольство к мадьярам, вожди которых Арпад и Курсан обещали ему содействие. Присланные греками суда переправили мадьяр на правый берег Дуная, те опустошили страну, грабя и убивая её население. Когда слух об этом дошел до болгарского царя Симеона (с 893 г.), он вышел навстречу новым врагам, но был разбит и должен был искать спасения в бегстве. Мадьяры дошли до самой столицы болгар Преславы и захватили громадную добычу и множество пленных, которых затем перепродали грекам. Симеон вынужден был просить мира, но он не оставлял мысли отомстить врагам» (Артамонов, 1962).

Царь Симеон Великий.

С картины художника Д. Гюдженова, 1927 год

И он обрёл союзников против хазар и венгров в лице русов, славян и печенегов.

В книге первой «Эль-а’лак эн-нафиса» (X век) указывается:

«1. От земли Печенегов до земли Хозар десять дней пути по степным и лесистым местам. Торного пути или больших дорог нет, впрочем, между помянутыми землями, а пробираются из страны Печенежской до самой земли Хозарской, как сказано, лесистыми и болотистыми местами. Хозарская же земля – страна обширная, одною стороною прилегающая к великим горам, тем самым, в отдаленнейших окраинах которых живут Тулас и Лугар, и которые простираются до Тифлисской страны.

2. Царь у них прозывается Иша; верховный же государь у них – Хозар-Хакан. Но этот последит только до имени государь, действительная же власть принадлежит Иша, так как он относительно дел управления и распоряжения войсками, занимает положение такого рода, что не дает отчета ни кому, кто бы стоял выше его.

3. Верховный глава их исповедует веру еврейскую; той же веры равным образом как Иша, так военачальники и вельможи, которые состоят при нем; прочие же Хозары исповедуют религию, сходную с религией Турок.

4. Главным городом у них Сарашен, рядом с которым лежит другой город, по имени Хаб-Нела (Наb-Nеlа’) или Хабнела. Зимою местное население и живет в этих двух городах; с наступлением же весны выходит из них в степь, где и остается до приближения зимы. В обоих этих городах живут мусульмане, имея мечети, имамов, муэдзинов и начальные училища.

5. Царь их, Иша, возложил на зажиточных и богатых из них обязанность поставлять всадников, сколько могут они по количеству имущества своего и по успешности промыслов своих. Они ходят ежегодно войною против Печенегов.

6. Иша этот сам распоряжается получаемыми податями, и в походы свои ходит со своими войсками. Воины его красивы собою. Когда войска эти выступают куда бы то ни было, то выступают в полном вооружении, со знаменами и копьями, одетые в прочные брони. Конное царское войско состоит из 10,000 всадников, как обязанных постоянной службой, находящихся на жаловании у царя, так выставляемых (как сказано) людьми богатыми в виде повинности…» (Ибн Русте, 1869).

В случае же набега к постоянной части войска могли прибавляться многочисленные наёмники, увеличивая его численность в несколько раз.

Печенеги, потерпев крупное поражение от хазар в 889 году, пошли на альянс с Симеоном и содействовали ему в войнах с венграми.

Современник всех этих событий Регинон (ок. 840–915) аббат Прюмского монастыря в своей «Хронике» дословно характеризует венгров как «жесточайший народ, свирепостью превосходящий диких зверей». Он первым в средневековой латинской литературе упоминает и печенегов в связи с победой над венграми 896 года: «Названный народ [венгры] был изгнан соседними ему племенами, которые зовутся печенегами, потому что они превосходили [венгров] и числом, и храбростью, а родина [их], как я полагаю, оказалась недостаточна для обитания [такого] чрезвычайного множества. Итак, [венгры], бежав под их натиском, простившись с отчизной, двинулись в путь в поисках земель, где они могли бы поселиться и устроить [себе] обиталище». Впрочем, Регинон запутался в датах. Возможно, «в распоряжении хрониста был византийский источник, в котором приход мадьяров был датирован по александрийской эре 6396/97, т. е. 896/97 г., тогда как Регинон прочел эту дату по привычной константинопольской эре (6397–5508 = 889)» (см.: Немецкие латиноязычные источники IX–XI веков. М.: Наука, 1993).

Действия Олега-Одда того периода соответствуют политике централизации, объединения славянских племён под единым началом и вывода этих племён из-под хазарской дани. Вопрос, который сразу возникает: делал ли он это сперва в свою пользу в начале 890-х годов, ещё не будучи в Киеве, или всё же эти события летописи относятся к периоду времени после его явления ко двору Херрауда в 893–896 годах?

«В лѣто 6391 (883 г.). Поча Олегъ воевати на древляны, и примучивъ я, поча на них дань имать по черьнѣ кунѣ.

В лѣто 6392 (884 г.). Иде Олегъ на сѣвяры, и побѣди сѣверы, и възложи на нихъ дань легъку, и не дасть имъ козаромъ дани даяти, рекъ: “Азъ имъ противенъ, а вамъ не чему”.

В лѣто 6393 (885 г.). Посла Олегъ к радимичем, ркя: “Кому дань даете? ” Они же рѣша: “Козаром”. И рече имъ Олегъ: “Не давайте козаромъ, но мнѣ давайте”. И вдаша Олгови по щелягу, якоже и козаромъ даяху. И бѣ обладая Олегъ деревляны, полями, радимичи, а со уличи и тиверьци имѣяше рать».

Может, это следствие разницы датировок антиохийской и болгарской системы летоисчисления, но, скорее всего, здесь изначально была датировка по годам правления, а потом летописец просто пересчитал даты, чтобы выглядело правдоподобнее.

Две зияющие дыры приблизительно равной продолжительности (двадцать лет) в отечественном летописании Вещего Олега – с 885 (6393) по 903 (6411) и Игоря «Рюриковича» – с 921 (6429) по 941 (6449) – намекают на разные возможности для манипуляции летописцев и их цензоров историческими сведениями.

«Утверждение, что хронология летописи за IX–X века недостоверна, принадлежит к числу общих мест. Искусственность многих дат Повести временных лет давно стала очевидной исследователям ранней киевской истории. Например, если мы видим, что все три князя: Олег, Игорь и Святослав, заключившие с Византией договоры, умирают на следующий год после этого события, мы вправе сделать вывод, что такая регулярность едва ли могла наблюдаться в реальной жизни. Смерти князей, разумеется, не зависели от дипломатической практики, а их жизни прерывались по воле летописца. Так же скептически мы отнесемся и к другой серии: оказывается, все три князя начинали свою войну с Византией ровно за четыре года до подписания договора (и за пять лет до смерти). Очевидно, что “центром” этих хронологических последовательностей были даты договоров, от которых (дат) летописец отсчитывал назад даты походов на Византию и вперед – даты смерти князей…» (Толочко, 2015, с. 49–54).

Олег собирает дань со славян.

Миниатюра Радзивилловской летописи

Так или иначе, на Византию, согласно летописи (как всё было на самом деле – тот ещё вопрос!), отправится союзное войско в составе как подчинённых киевскому престолу племён, так и неподвластных ему (например, в ряде списков присутствуют вятичи, финно-угры или даже словене новгородские, последним в итоге от киевского летописца словно в насмешку достались дрянные паруса).

Вероятно, всё же союзное войско с участием новгородцев и финно-угорских народностей было собрано так называемым Олегом Вторым для отстаивания прав Игоря/Херрауда Младшего в Киеве в 920-х годах.

Значит, Олег-Одд вывел славянские племена из-под хазарской дани в русле событий, о которых мы писали выше. Если и были какие-то столкновения с хазарами, до крупных сражений не дошло, те предпочли уступить, столкнувшись с согласованными действиями печенегов, русов и болгар.

Архангелогородский летописец, впрочем, проговаривается:

«В лето 6391 (883) иде Олег… на козары».

Но это почти единственное свидетельство открытого столкновения. По-видимому, Олег-Одд действовал на опережение, беря под державную длань разрозненные славянские племена и перенаправляя материальные блага на пользу своих соратников.

Вернёмся к событиям 894 года, когда Константинополь оставил без внимания письма Симеона Великого об ущемлении торговых интересов его государства:

«Болгарские войска во главе с Симеоном немедленно вторглись в пределы империи, не встречая серьезного сопротивления. Разбив византийцев в нескольких стычках, Симеон приказал отрезать носы пленным и отослать обезображенных таким образом ромеев в Константинополь. Началась первая война Симеона против Византии, продолжавшаяся до 896 г. Встревоженный император, не ожидавший столь решительных действий со стороны болгар, спешно вызвал из Италии лучшего полководца империи Никифора Фоку (Старшего), а кроме того, обратился за помощью к венграм, сознавая невозможность быстро организовать отпор болгарам своими силами.

Венгры в это время занимали еще территорию между Днепром и Дунаем по северо-западным берегам Черного моря. Нападение венгров оказалось полной неожиданностью для Симеона: северо-восточные границы Болгарии были укреплены недостаточно. Через Дунай венгров переправил специально высланный для этого к его устью византийский флот. Болгары успели лишь наспех “запереть” реку, перегородить её цепями и канатами, пытаясь воспрепятствовать флоту ромеев, но канаты и цепи были разрублены, и византийский флот беспрепятственно выполнил свою задачу.

Конное войско венгров ворвалось в Болгарию, уничтожая всё на своем пути: пылали города и села, вытаптывались посевы, уничтожались сады; тысячи болгар были захвачены в плен, пытавшихся сопротивляться беспощадно уничтожали. Венгры дошли до столицы Болгарии Преслава, покинутого Симеоном, который укрывался в крепостях по Дунаю, не осмеливаясь дать венграм решительное сражение. Население оказалось беззащитным перед нашествием кочевников. Никифор Фока вторгся в это же время в южные районы Болгарии, подвергая их опустошению.

Нагруженные добычей и обремененные тысячами пленных, венгры, наконец, двинулись обратно; лишь теперь следовавшие за ними болгарские войска добились успеха в нескольких схватках.

Хорошо ознакомившись с приемами византийской дипломатии во время своего пребывания в Константинополе, Симеон знал, что в случае его вторжения в пределы империи крупными силами болгары снова подвергнутся нападению с тыла. Симеон понимал также, что вести войну на два фронта с таким сильным врагом, как Византия, и с полчищами кочевников было не в его силах. Поэтому он решил сначала ликвидировать опасность с севера^[14].

Заключив перемирие с Византией и вступив в союз с печенегами, кочевавшими в причерноморских степях, он выждал, когда значительные силы венгров ушли походом в Паннонию, и одновременно с печенегами напал на поселения и кочевья венгров.

Жестокой была месть Симеона – болгары убивали даже детей и женщин; разгром был настолько полным, что вернувшиеся из похода венгерские воины собрали, как рассказывают современники, оставшихся в живых и избежавших плена и навсегда покинули черноморские степи, переселившись на среднее течение Дуная.

Согласно легенде, возникшей вскоре после этих событий, венгерские воины в первое время после их переселения даже были вынуждены добывать себе жен в набегах на соседние германские и славянские страны.

Развязав себе руки на севере, Симеон снова устремляется против Византии, громит её армию под Адрианополем и останавливается под стенами Константинополя» (Каждан, Литаврин, 1958).

Булгарофигон (Булгарофиг) – как раз тот самый город во Фрагии под Адрианополем, о котором пишут Литаврин с соавтором, в окрестностях которого в 896 году (и) произошло одно из важнейших сражений в ходе болгаро-византийских войн.

«Многочисленная византийская армия, состоявшая преимущественно из фемного ополчения и подразделений регулярных войск (тагм) восточных областей империи, по приказу императора Льва VI (870–912) переправилась через Босфор и начала наступление на владения болгарского князя Симеона (царя с 919 г.). Войска империи возглавляли доместик схол, магистр Катакалон и патрикий Феодосий, протовестиарий императорского дворца. У Булгарофигона византийцы встретили болгарское войско, в завязавшейся битве потерпели поражение и были перебиты почти поголовно. В числе погибших был и патрикий Феодосий» (Византийский словарь, 2011, с. 170–171).

5. О походе Орвара-Одда в Биалькаланд, а Олега – на Царьград

Согласно легендарной традиции саг Одд, оставшись при дворе короля Херрауда, возглавил карательную экспедицию в страну Bjálki (landi því, er Bjálka heitir). К. Тиандер так и интерпретирует по созвучию – «в страну белок». Но, во-первых, белка слишком распространённый и в наши-то времена пушной зверёк, чтобы в его честь называли целое государство^[15], во-вторых, bjálki в буквальном переводе означает «столб, бревно, доска». Так что в худшем случае речь о «земле деревьев» или «стране древлян». Однако едва ли славянский этноним стали переводить на древнеисландский: если посмотреть на названия древнерусских городов, имена их передаются фонетически близко к звучанию в речи или по отличительному признаку, известному современникам.

Есть также версия, что под Бьялкаландом подразумеваются летописные северяне (но летописные северяне платили дань хазарам, а не Киеву, потому, на наш взгляд, они не годятся на роль обитателей Биалькаланда, задолжавшего Херрауду).

Мы предполагаем, что Bjálki соотносится с именем Балкан, а поход Одда – с походом летописного Олега Вещего на Царьград.

Олегово войско в походе.

Миниатюра Радзивилловской летописи

По одной из версий, в основе оронима «Балканы» лежит персидское слово «балахона» – «высокое строение». Турки-османы перенесли это слово в Юго-Восточную Европу; отсюда и турецкое «балкан» – «горный лесистый хребет» или «цепь крутых гор». В 1837 году с разрешения правительства Османской империи французский географ Ами Буэ (1794–1881) в сопровождении отряда кавалерии изучал районы современной Северной Болгарии. Увидев на горизонте горы, он спросил командира отряда, как они называются, и в ответ услышал: «Балкан». Это название географ и нанес на карту. Существуют и другие версии, объясняющие происхождение названия «Балканы». В частности, его связывают со славянским словом «балка», широко распространённом в южных районах России и на Украине по сей день.

«Балка», как нам представляется, лучше отражает географию, чем «белка».

Упомянутый выше Харек и направляет Одда в поход:

«– Есть король, по имени Альф, который правит страною, называемою землею белок или Бьялкаланд (Биалькаланд); есть у него жена, по имени Гуда, и сын Видгрип. Королю нашему надлежит получать дань^[16] с этой земли, но они давно уже ничего не платят ему, а потому обещал наш король выдать свою дочь за того, кто сумеет заставить их уплачивать эту дань.

– Поговори с королем и его дочерью, – сказал Одд, – не согласится ли они дать мне это поручение.

Дело сладилось, и король обещал Одду выдать за него свою дочь, если он исполнит то, за что берется.

В скором времени собрал король [Геррауд] свое войско и передал его Одду, который сейчас же снарядился в поход и простился с королем…» (Петерсон, Балобанова, 1898).

По данным «Саги об Одде Стреле», сам поход в Бьялкланд происходит «в скором времени» после появления Одда у Херрауда. Летопись же датирует поход Олега на Константинополь 907 годом.

«В летописце Еллинском и Римском второй редакции, опубликованном О.В. Твороговым, всего пять обращений к событиям русской истории и к русским источникам. Одним из них является летописный рассказ о победоносном походе князя Олега на Царьград в 907 году… Рассказ о походе сохранился в составе целого ряда летописей. В древнейшем русском летописном списке (Синоидальном Новгородской первой летописи) листы с изложением событий времён Олега Вещего отсутствуют, как и в Лавреньевской летописи. Текстологически связанные между собой разные части рассказа находятся в Радзивилловской и Ипатьевской летописях, а также в Летописце Переяславля-Суздальского, Троицкой летописи, Новгородской первой летописи младшего извода, первой подборке Новгородской Карамзинской летописи, Новгородской четвёртой летописи, Софийской первой летописи и, наконец, Летописце Еллинском и Римском второй редакции» (Бобров, 2004). Мы приведём здесь реконструкцию Бобровым основного текста статьи 6414 (907) года протографа Новгородской Карамзинской летописи, опуская разного рода разночтения в списках, а заинтересованный читатель может при необходимости сам обратиться к указанному исследованию, равно как и указанным летописцам:

«В лѣто 6415. Иде Олегъ на Грекы, а Игоря остави в Кыевѣ; поя же множество варяг, и словени, и чюдь, и кривици, и мерю, поляны и сѣверы, деревляны и радимицы, вятици и хорваты, дулебы и тиверци, еже суть толковины; си звахутся от грѣкъ Великая Скифь. И сь сими всими поиде Олегъ на коних и в кораблих, и бѣ числом корабль двѣ тысящи. И придошя к Царюграду, и грѣци замкошя Съсудъ и град затвориша. И выиде Олегъ ис корабля, и повелѣ извлещи корабли на брегъ, и повоева около града, и много убийство створи грекомъ, и разбишя многы полаты, а церкви пожгошя. А яже имаху пленникы, овѣх посѣкаху, другыя мучяху, иныя же растрѣляху, а другыа в море метаху, и ина многа творяху грекомъ русь, елико же ратнии творять.

И повелѣ Олегъ воемь своимъ колеса изъдѣлати и вставити корабли на колеса. И бывшю покосну вѣтру, въспяша прѣ чрез поля на колесих в кораблих, и идяху къ граду по полю с силою многою.

Видѣвше же грецы убояшяся, и рѣша, выславше къ Олгови из града: “Не погубляи града, имем ти ся по дань, якоже хощеши”.

И устави Олегъ вои свои, и вынесошя ему греци брашно и вино, и не прия его, бѣ бо устроено съ отравою. И убояшяся греци, и рѣша: “Нѣсть се Олегъ, но святыи Дмитрии, посланъ на ны от Бога”.

И заповѣда Олегъ дань даяти на 2000 корабль, по 12 гривнѣ на человѣк, а в корабли по 40 мужь.

И яшяся греци по се, и почяша мира просити греци, дабы не воевалъ Греческыа земля. Олегъ же, отступивъ мало от града, нача миръ творити с царема греческима, съ Леоном и Александромъ. Посла к нимъ въ град Карла, Фарлофа, Велмуда, Рулава и Стемида, глаголя имъ: “Имите ми ся по дань”. И рѣшя греци: “Чего хощете, дамы ти”. И заповѣда Олегъ дати воемъ на 2000 корабль по 12 гривнъ на ключ, и потомъ даяти углады на рускыа грады: пръвое на Киев, та же на Чернигов, и на Переяславль, и на Полтескь, и на Ростовъ, на Любець и на прочая грады; по тѣм бо градом сѣдяху князья, под Олгом суще.

“Да приходяще слебное емлют, елико хотяще, а иже придет гость, да емлют месяцину на 6 месяць: хлѣбъ, вино и мясо, рыбы и овощие; и да творять им мов колико хотят; поидучи же русь домови, да емлют у царя вашего на путь брашно, и якори, и ужа, и прѣ и елико надобѣ”.

И яшяся греци. И рѣста царя и болярьство все: “Аще приидуть Русь бес купли, да не емлют месяцины; да запретит князь людемь своимъ, приходящимь здѣ Руси, и да не творят пакости в селех и в странѣ нашеи. Приходящеи Руси, и да витають у святого Мамы, и послет царство наше, да испишут имена их, и тогда възмут мѣсяцьное свое, первое от града Киева, и пакы ис Чернигов, а и Переяславля, и прочии грады; и да входят въ град одинѣми враты съ царевымъ мужемь без оружия муж 50, и да творят куплю, иже имъ надобѣ, и не платяче вины ни в чем же”. Царь же Леонъ и Александръ миръ створиста съ Олгом, имшеся по дань и ротѣ заходиша межи собою, цѣловавше сами крестъ, а Олга и мужи его водишя на роту по рускому закону: кляшяся оружиемь своимъ и Власиемъ, скотьим богомъ; и утвердишя миръ.

И рече Олегъ: “Исшеите пре паволочиты руси, а словеном кропинныа”. И бысть тако. И повѣси щитъ свои въ вратѣх, показая побѣду, и поиде от Царяграда. И вспяшя пре русь паволочитыя, а словени кропинныа, и раздра кропинныа вѣтръ. И рѣша словени: “Имемся своим тлъстинамъ, не даны суть словѣном прѣ”.

И приде Олегъ къ Киеву и къ Игорю, несыи злато и паволокы, овощие и вина, и всякое узорочие. И прозвашя и Олга Вѣщии, бяху бо людие погани и невѣгласи».

Однако договор 907 года в летописи явно представлен в сильно урезанном виде и производит впечатление предварительной расписки, cделанной «на коленях» (Левченко, 1952). Достаточно сравнить его с договорами 911 (то есть 912), 944 и 971 годов.

Скорее всего, у летописца был сильно испорченный текст. А значит, нет оснований доверять и дате. Тем более что ничего похожего в 907 году, по греческим данным, не было! Да и договор 912 года начинается со слов «для укрепления и для удостоверения многолетней дружбы». Мало похоже на то, что всего четырьмя-пятью годами ранее была война!

Насколько тщательно продумывает Олег нападение на Византию, указывает обстоятельство, на которое мало обращают внимание. Чтобы достичь успеха, Олег подступает к Цареграду и с суши, и с моря:

«В лѣто 6415. Иде Олегъ на Грѣкы, Игоря оставивъ Кыевѣ. Поя же множьство варягъ, и словѣнъ, и чюди, и кривичи, и мерю, и поляны, и сѣверо, и деревляны, и радимичи, и хорваты, и дулѣбы, и тиверци, яже суть толковины; си вси звахуться Великая скуфь. И сь сѣми всеми поиде Олегъ на конѣхъ и в кораблѣх…»

Но ведь сухопутный путь преграждает тогда ещё мощная Дунайская Булгария с правящим там князем, будущим царём, Симеоном Великим. Значит, Олег идёт на союз с дунайскими булгарами!

И наиболее подходящая дата для похода такого масштаба – 896 год. В этот год, как отмечено в предыдущем разделе, Константинополь осадил Симеон (единственная осада города болгарами при жизни Олеговой), союзником которого и мог быть Одд, то есть наш летописный Олег Вещий. Годом раньше Симеон разгромил венгров, без победы над которыми поход на Константинополь сушей «на конях» был просто невозможен (Българска военна история, 1983, с. 259; см. также: Златарски, 1971).

Возможно, именно болгары и подступили к Царьграду с севера, а Олег только высадил десант с моря, хотя и мог возглавить общую – болгаро-росскую – операцию, требующую серьёзной координации в совместных действиях.

Каким образом происходили перемещения флота Олега, какова была тактика предводителя русов? На этот счёт есть неплохая реконструкция П.В. Кузенкова, с которой можно согласиться, за исключением датировки – 904 года (Кузенков, 2015).

Идея о союзе Симеона и Олега Вещего была озвучена почти два века назад, мы здесь, как говорится, не изобретаем велосипеда:

«Греки радовались, успевъ возставить противъ него (Симеона. – Авт.) орды Угровъ, явившіяся тогда съ береговъ Днепра; но Симеонъ, разбитый въ одномъ сраженіи, разсеялъ Угровъ въ другой битве, опустошилъ Сербію, и на берегахъ Ахелоя разбивъ Греческія войска, заставилъ трепетать Царьградъ. Въ это время и Олегъ могъ быть побужденъ Сімеоном къ войне на Грековъ; по крайней мере, могъ надеяться успеха, поддерживаемый Булгарскою силою. Такъ два отважные (такое склонение употреблено в оригинале. – Авт.) врага стали грозить Царьграду съ суши и съ моря: Симеонъ и Олегъ» (Исторiя русскаго народа, 1829, с. 115–116).

Впрочем, и этот источник отрицает грандиозность похода, считая, и не без оснований, что собрать восьмидесятитысячное войско, сидевшее на 2000 лодей, Олегу было просто негде. Войско русов оценивается им в 8000 человек, сидящих на 200 лодьях.

И даже эти числа представляются нам оптимистичными, поскольку предполагают, что на каждой лодье находилось не менее сорока воинов, они же и гребцы. Чтобы собрать даже такое войско в конце IX века из русов и славян, нужно было сильно постараться. Не случайно и древнерусские летописцы свидетельствуют о союзном характере Олеговой рати, куда были привлечены даже чудь и меря. От тех или иных племён едва ли приходили целые тысячи, быть может, только по нескольку сотен воинов, искателей приключений и поживы. Население самого крупного на тот момент города Новгородской Руси, Ладоги, едва ли составляло 2 тысяч человек, хотя археологи датируют остатки древнейших из найденных на нынешний момент деревянных построек 750-ми годами (Носов, 2012, с. 92—121; см. также Носов, 1999).

К югу от Приильменья численность населения по городам (Полоцк, Смоленск, Чернигов…) и весям могла незначительно расти, но и в самом Киеве (с его окрестностями), расположенном в 890-х годах на каком-то десятке гектаров, проживало максимум от 10 до 15 тысяч неоднородного в этническом плане народа, то есть отнюдь не одни поляне. Рост населения произойдёт позже, когда наравне с веками бытовавшей подсечно-огневой формой земледелия распространение получит пашенное хозяйствование. Но даже и два века спустя население Новгорода приблизится лишь где-то к 30 тысячам, а Киева – к 50 тысячам человек.

Впрочем, десяток гектаров по тем временам немало. Псков вместе с посадами, например, достигнет таких размеров лишь в XI веке, а Изборск в X веке умещался на площади и вовсе менее 1 га (Лопатин, 2012, с. 136).

Шесть или даже восемь тысяч воинов – это, конечно, не то число, что само по себе было способно испугать ромеев, схоронившихся за крепкими стенами. И втрое меньшим гарнизоном им удалось бы отразить приступ. Однако жестокое умение, с которым Олеговы воины стали разорять окрестности Византийской столицы, и разные ухищрения сыграли свою роль. А у страха, как говорят, глаза велики. Здесь мы вновь (см. выше: Халанский, 1902, с. 292–293) сталкиваемся с разными хитроумными приспособлениями Олега, кроме тех, что упомянуты в летописях:

«Олегъ вытащилъ корабли свои на берегъ, подделалъ подъ нихъ колеса, распусшилъ парусы, и ветеръ покатилъ корабли его по сухому пути. Ужасая Грековъ, онъ наделалъ бумажныхъ, позлащенныхъ змеевъ, коней, людей, и пустилъ ихъ по воздуху. Испуганные Греки просили мира, и выслали съестныхъ припасовъ и вина: всё это было отравлено; Олегъ увиделъ ухищреніе и отвергъ подарки» (Исторiя русскаго народа, 1829, с. 117–118).

Кроме того, не будем забывать о союзных русам болгарах, которые могли отвлечь на себя существенные силы Византии.

Таким образом, ключевые даты этого периода могут быть выстроены в следующем порядке: 893 или 894 год – появление Одда-Олега в Киеве и собирание славянских сил с перспективой освобождения от хазар и мести венграм, 895 год – война дунайских болгар, печенегов и русов с венграми, 896 год – изгнание венгров за Карпаты и совместный поход союзников на Константинополь во главе с Симеоном Великим и Оддом-Олегом. Разгром ромеев в битве при Болгарофигоне, после которого союзники смогли подступить к городу ещё и с суши и обложили Империю данью.

Знаменитый отечественный учёный, специалист по древнерусской литературе В.М. Истрин, рассматривая ещё в 1920-х годах договоры русских с греками Х века, пришёл к тому же немаловажному для понимания времён Вещего Олега выводу, что и не менее знаменитый русский учёный С.А. Гедеонов. По крайней мере, первый договор Олега был составлен изначально на болгарском языке и в распоряжении древнерусского составителя Начальной летописи был в первую очередь болгарский, а не греческий текст договоров (экземпляров, шедших от Руси к грекам) (Истрин, 1924). Впрочем, Истрин связывает наличие данного текста с деятельностью болгарских просветителей Древней Руси более позднего времени, чем Олегово. Но спрашивается: откуда в таком случае «болгарский кружок» получил оригинальный текст? Нельзя ли допустить, что в 896 году среди русов попросту не нашлось способного записать соглашение «руськими письменами» и потому пришлось прибегнуть к помощи грамотных болгар? Это может косвенным образом также свидетельствовать о тесных союзнических отношениях Симеона Великого и Олега Вещего.

Олег прибивает щит свой к вратам Царьграда.

Эскиз художника Ф.А. Бруни, 1839 год

В свете сказанного ранее логично упоминание в летописном втором Олеговом договоре 912 года о «долголетней дружбе» русов с ромеями. Всё-таки с момента знаменитого похода и заключения первого, под стенами Цареграда, договора минуло в таком случае 15–16 лет, а это существенный срок!

Все эти годы, с 896-го по 912-й, надо думать, «щит мира» красовался над вратами самого Цареграда, символизируя покровительство от лица северных варваров.

Кстати, давно и не нами отмечено, что «рассказ летописи о повешении щита напоминает эпизод из истории войн Византии с Болгарией в начале IX в., когда болгарский хан Крум в 813 г. потребовал водрузить свое копье на золотых воротах Константинополя» (Левченко, 1952). Но если щитом прикрывают от удара, то копьё несёт совершенно иную символику. Когда говорят «взять на копьё», то ни о каком мире и покровительстве речи быть не может.

В 1575 году круглый (то есть скандинавский) «щит Олега Вещего», или, скорее, изображение с него, снятое в память о событиях минувших веков, ещё можно было видеть над Галатскими вратами Константинополя! Если даже это не совсем то изображение, уважаемый очевидец мигом припомнил обстоятельства помещения там предыдущего щита:

«Олег осадил Константинополь. И, собрав еще большее войско, с водной армадой из Русских земель двинулся через Черное море к Константинополю, который осадил огромными силами, постоянно с земли и моря штурмуя стены и бастионы (basty). Константинопольский император, который столь великого насилия стерпеть не мог, а на помощь и выручку не рассчитывал, склонил к себе Олега, великими дарами покупая мир, и попросил его снять осаду. Олег ублаготворен дарами греческого цезаря. Олег, ублаготворенный (ublagany) дарами, и видя, что город взять трудно, так и поступил. Заключив мир с греческим императором и договорившись с ним, он оставил там (как пишет Русь) свой щит (scit) или герб на щите (z tarcza) потомству на память. Подобный ему герб или щит того же типа, какими московиты пользуются и ныне, расписанный (malowany) по-старинному, я собственными глазами видел среди других древностей над Галатскими воротами в Константинополе в 1575 году, [когда] меня просто возили посмотреть на крючья виселицы (hakow szubienice) Вишневецкого под Галатской стеной, где стоят деревянные клетки. Но сейчас эти ворота застроены, и лишь выше[упомянутый] герб, нарисованный в виде московской погони (pogoniej), видно хорошо» (Мацей Стрыйковский. Хроника… Т. I. Кн. IV. Гл. 3. Цит. по: Kronika polska, 1846).

Скандинавский щит IX века.

Из археологических раскопок в Готстаде

Примечания переводчика:

1) Во времена Ивана Грозного щиты в русской армии были почти исключительно круглыми и совершенно не походили на миндалевидные щиты древнерусских воинов. А вот щиты викингов были круглые. Впрочем, Стрыйковский упирает не на форму щита, а на изображение на нем.

2) Дмитрий Иванович Вишневецкий – православный волынский князь герба Корибут, который считается основателем Запорожской Сечи. В 1564 году был казнен в Стамбуле по приказу султана Сулеймана Великолепного. Его подвесили за ребро на крюк на городской стене, на котором он провисел три дня, а потом был расстрелян из луков, так как ругал мусульман и самого султана. См.: Kronika Polska Marcina Bielskiego, т. 2. Sanok, 1856. С. 1149.

3) Погоня – герб Великого княжества Литовского, а также правящей династии Гедиминовичей с конца XIV века. Изображает скачущего всадника с воздетым мечом. На первый взгляд это изображение похоже на герб Москвы (всадник, поражающий копьём змея), но в действительности это совершенно разные символы.

Нам, конечно, могут задать закономерные вопросы.

Если летописная дата «первого договора» 907 года и вымышленная, то вымышлен ли сам текст со всеми его подробностями?

Напрямую Олега великим князем русским, в отличие от договора 912 года, в нём не именуют, но ведь уже и в этом коротком тексте сказано, что «по этим городам сидят великие князья, подвластные Олегу». Как же могут быть великие князья подвластны «не князю», а лишь исполняющему поручение Херрауда Одду-Олегу?

Или «если русские явятся не для торговли, то пусть не берут месячное; пусть запретит русский князь указом своим приходящим сюда русским творить бесчинства в селах и в стране нашей». Допустим, если во втором случае любой русский князь мог «запретить своим указом», то как быть с первым упоминанием? Не подрывает ли это концепцию авторов работы с их «слепой верой» в сведения саги?

Мы слоняемся к тому, чтобы считать даже эти отрывки дошедшего к нам исторического свидетельства подлинными, хотя и изложенными конспективно. Объяснение напрашивается такое, что к моменту своего прихода к киевскому двору Херрауда Одд-Олег был уже признанным вождём хотя бы областей к северу от Киева – Смоленска, Полоцка и даже Ростова (а вовсе не лесным бродягой в одежде из бересты, как это в силу закона жанра описано в саге).

О конспективности же свидетельствует хотя бы и сама история с потенциальным отравлением Олега, распознавшего яд.

Каким именно образом летописцы узнали, что предложенные Олегу Вещему ромеями вино и пища были отравлены?

Олег отказался от вина и пищи просто из опасения? Но в летописи всё описано совершенно иначе!

Олег предложил продегустировать вино и пищу тем, кто их принёс, и ромеи отказались пробовать? Он предложил отведать пищи и вина самим ромеям и те отравились у всех на глазах? Или Олег точно знал от кого-то из сознательных ромеев, что его попытаются отравить?

Ну, отказались бы ромеи пробовать, и что? Да десятки разных предлогов могло быть, чтобы им не пробовать пищу, присланную-де самим императором Византии. Не по рангу, мол. Неопределённость сохранилась бы. Нет! На месте выявились железные доказательства того, что пища и вино отравлены, причём сразу после того, как Олег отказался от них.

Следовательно, еду попробовал кто-то иной. Но не станет же Олег травить, если кто и предполагал такое, собственных воинов, да и собакам пищу от императора не отдаст – это прямое оскорбление.

Вариант один. Ничего не подозревавшие высокие послы ромеев пили вино и кушали пищу на глазах Олега, чтобы уверить его в безопасности, будучи сами в том уверены. И ошиблись.

Олег осаждает Царьград.

Миниатюры Радзивилловской летописи

Но летописец не вникает в такие тонкости и сообщает только: «И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на колеса корабли. И когда подул попутный ветер, подняли они в поле паруса и пошли к городу. Греки же, увидев это, испугались и сказали, послав к Олегу: “Не губи города, дадим тебе дань, какую захочешь”. И остановил Олег воинов, и вынесли ему пищу и вино, но не принял его, так как было оно отравлено. И испугались греки, и сказали: “Это не Олег, но святой Дмитрий, посланный на нас Богом”».

Но сами видите: сколько размышлений над одной только летописной строкой!

Откуда Орвар-Одд пришёл ко двору Херрауда

Подтверждение изложенной выше гипотезе нам даёт анализ последовательности имён «русских» князей в договоре Игоря с греками 944 года. Порядок этот явно не определяется личной знатностью. Следовательно, он определяется иерархией княжеских столов.

В списке три князя носят скандинавские имена: Труд-Торд, Фаст-Фасти, Якун-Хакон.

С Игорем и Святославом, правившими в 944 году соответственно в Киеве (Игорь) и Новгороде (Святослав), о чём сообщает современник Константин Багрянородный, всё понятно. А как обстоит дело с остальными?

Откроем вновь договор 907 года: «И потом даяти уклады на рускыя грады: первое на Киевъ, та же на Чернигов, на Переяславль, на Полтескъ, на Ростов, на Любеч и на прочаа городы. По тем бо городомъ седяху велиции князи под Олгом суще…»

Едва ли иерархия княжеских столов могла сильно поменяться между 907 и 944 годами. К 940-м годам добавился только Новгород. Именно из Новгорода и идут в Киев Олег II с Игорем.

А значит, вполне можно предположить следующее размещение князей:

Игорь, нетий (то есть племянник) Игоря – Чернигов; Улеб, сын Игоря – Переяславль; Торд – Полоцк; Фасти – Ростов; Сфирька – Любеч.

Получается в результате вот что. Княжения Поднепровья занимают кровные родичи Игоря и явно носящий местное имя Сфирька. А вот в двух северных городах сидят скандинавы Торд и Фасти. Аскольд ни Полоцком, ни Ростовом не владел. И уж тем более не мог ими владеть Херрауд. Значит, подчинил города, кривичский Полоцк и мерянский, в сущности, Ростов, Орвар-Одд – Олег Вещий. И ничего удивительного, что он посадил там на княжение своих людей.

Ростов (Rostofa) – один из девяти прочих древнерусских городов, упоминающихся в скандинавских источниках Средневековья (Мельникова, 1986, с. 36–37, 43–44). Пожалуй, самый дальний из тех, до которых можно было добраться из Ладожья где реками, где волоками.

Но когда? Сразу после прихода в Киев? Или, может быть, он подчинил себе эти города ещё раньше, проникнув на Русскую равнину с Балтики по Западной Двине (Даугаве), и в Киев пришёл, уже имея за спиной Полоцк и Смоленск, а затем и Ростов?

Решать этот вопрос необходимо вкупе с ещё более ранним известием о том, что Аскольд (воспользовавшись смутой в Новгороде, пока Рюрик подавлял восстание Вадима) ходил на Полоцк и/или Смоленск, «на полочане», «на кривичи» «и тех победи». «Победил», но не «дань положил», как пишется о подчинённых народах.

То есть пришёл и пограбил, а не пришёл и захватил. Если захватил, то когда они освободились или их освободили?

Полагаем, что у Одда-Олега к моменту прихода в Киев ко двору Херрауда в 894–896 годах должна быть за спиной не одна только скандинавская ватага. Под Олегом, с учётом крупной скандинавской колонии в Гнёздово, могли уже быть Полоцк и Смоленск.

Расположение Гнёздово фиксируется в 13 километрах к западу от исторического центра Смоленска, который Т.Н. Джаксон отождествляла с Сюрнесом саг и название которого она реконструирует как Свинческ (Джаксон, 2001, с. 75).

Вот только почему в летописях об этом городе ни слова, хотя время его расцвета приходится на X век? Обнаружен также и культурный слов IX века.

«Анализ особенностей погребального обряда Гнёздовских курганов позволяет выделить две культурные традиции. С первой связаны курганы высотой 2,5 м с кремациями и такими чертами погребального ритуала, как сожжение в ладье и порча оружия. Вещевой материал этих погребений характеризуется украшениями и амулетами скандинавских типов, комплексами вооружения из трёх и более видов, наборами конского снаряжения, стеклянными сосудами и ритонами, металлическими котлами, торговым инвентарём, игральными шашками из кости и стекла, остатками золотого шитья. К той же традиции принадлежат и трупоположения в камерах. Эти комплексы следует рассматривать в качестве наиболее яркого проявления присутствия скандинавской группы населения, отражённого в погребальном обряде.

Ко второй традиции должны быть отнесены часть трупосожжений и трупоположений в обычных ямах. По мнению Ю.Э. Жарнова, носителями “второй культурной традиции” могли быть как скандинавы, погребения которых по ряду причин не содержали упомянутых выше этнокультурных показателей, так и иное “нескандинавское” население. Вероятно, находки височных колец и керамики славянского облика позволяют рассматривать часть погребений второй группы как славянские. Погребения, принадлежащие обеим традициям, обнаружены во всех курганных группах Гнёздовского могильника» (Пушкина, Мурашёва, Ениосова, 2012, с. 242–273).

Ростов, основанный кривичами на первоначально мерянской земле (если верить разысканиям академика В.В. Седова), также мог уже находиться под рукой Одда-Олега.

Ко всему прочему прилагалось и личное обаяние этого неординарного искателя приключений, прошедшего жизненный путь от бонда с побережья Норвегии и ставшего искателем приключений, до легендарного конунга Руси.

6. Смерть Херрауда и занятие Оддом/Олегом великого стола

В тот самый момент, когда Олег-Одд в союзе с Симеоном уже основательно устрашил ромеев, из Киева от того же Харека с Силкисив могло прийти известие о смерти Херрауда.

В редакции «Саги об Одде Стреле» конунг Херрауд умирает во время похода Одда в Бьялкланд, и, наверное, это обстоятельство само по себе заставило бы Одда (Олега) свернуть дела на Балканах и вернуться в Кэнугард (Киев) в качестве правопреемника:

«X.4.8. А в то самое время пришла новость, что умер конунг Херрауд, и воздвигнут по нему курган. Велит тогда Одд устроить поминки, когда он вернётся. А когда подготовлены были поминки, выдал Харек замуж за Одда дочь конунга, и пили за всё сразу – и поминая конунга, и радуясь свадьбе. И на той же самой вейцле был дан Одду титул конунга».

В иных версиях саги последовательность событий отличается:

«…Подчинил Одд эту страну королю Геррауду и, обложив её данью, с огромною добычей вернулся назад в страну гуннов.

Вскоре после того король Геррауд заболел и умер, и Одд велел насыпать над ним высокий курган, и немало рогов было опорожнено на поминках Геррауда и на свадьбе Одда» (XVIII. Поход в Бьялкаланд. См.: Петерсон, Балобанова, 1898).

Насколько гладко вышло у Одда-Олега провозглашение его конунгом/великим князем? Наверняка в Киеве и его окрестностях были и противники у этого «выскочки» с Севера. Но поддержка со стороны Харека, испытанное в недавних походах и сражениях войско, брак с Силкисив являлись неплохими аргументами в его пользу. И это ещё не всё!

«Говоря о Традиции в целом, нельзя не отметить, что представления о власти вообще и о власти Великих Королей в частности принадлежали в древнем традиционном обществе отнюдь не к области profanum, т. е. мирского, светского, но – к области sacrum, священного. В древней Скандинавии, например, считалось, что удача похода викингов полностью определяется удачей их хёвдинга, т. е. вождя. В древней Ирландии существовали специальные ритуалы оценки “истинности” будущего верховного короля, поскольку возведение на престол “не-истинного” короля приводило к неурожаям, падежу скота и кровавым междоусобицам.

Великие Короли – властители, создававшие империи и устанавливавшие справедливость, властители, в чье правление земля плодоносила обильнее обычного, враги не смели приближаться к границам, и никакие эпидемии и природные катастрофы не омрачали жизнь народа, – Великие Короли, подобные Артуру, почитались священными, данными свыше. Согласно Эволе, они воплощали имперскую идею ариев на уровне земной жизни. Их рождение предсказывалось в пророчествах и сопровождалось великими чудесами, их приход встречался с ликованием, и власть их поддерживалась не только законом и силой, но и могуществом и мудростью, граничившими с могуществом и мудростью богов» (Платов, 2002).

Да-да, в глазах людей традиционной культуры той далёкой эпохи очень большое значение имела именно божественная удача. Если сами боги покровительствовали князю и его роду, то эта удача передавалась вместе с благоденствием и на весь его народ, а от вождя – на всё его войско.

Удача… «в современном русском языке так называют успех, нужный или желательный исход какого-либо дела. А вот этимология позволяет предположить, что слово “удача” может иметь два значения, общих по звучанию, но разных по происхождению. В первом случае оно родственно др. – инд. dátis “дар” и т. п. (ср. подать, ст. – слав. благодать). По другой версии, оно связано происхождением со словами со значением “давать”, “даю”. На глубинном уровне оба истока слова сходятся, однако имеют несколько разные смысловые оттенки.

Как удачу принято переводить скандинавское hamingja^[17]. Так называли особое, присущее некоторым людям с рождения качество, напоминающее везение. Не совсем верно отождествлять значение слова “удача” с известным выражением “родиться в рубашке”, поскольку “удача” гораздо шире по смысловому наполнению. Считалось, что большая удача от человека-носителя распространяется и на его окружение – способность, необходимая вождям.

В Западной Европе венеды использовали сходное понятие, передаваемое в латиноязычных источниках как utilitas, которая “подразумевает также удачливость, особую благодать, проявляющуюся в успешности действий носителя этой добродетели”^[18].

Справедливо мнение, что мерой удачи человека наделяли при рождении богини Судьбы (рожаницы?). Запас удачи можно исчерпать, тогда человеку перестаёт улыбаться счастье даже в мелочах. Есть указания на то, что удача остаётся с носителем до тех пор, пока он не преступит какой-либо запрет (возможно, о том же повествует известная былина о Василии Буслаеве). Можно допустить существование одинаковых воззрений хотя бы у части славянских народов. Очень похожие представления встречаются в греческой, кельтской и скандинавской мифологии.

Следовательно, удачу можно понимать как некий запас сил (в том числе «сверхъестественных», волшебных), позволяющих человеку с наименьшими потерями или затратами добиваться желаемого в различных жизненных обстоятельствах, выходить “сухим из воды”, приносить успех или достигать его. То есть это – своего рода суммарная мера успеха» (Ермаков, Гаврилов, 2010, с. 159).

Таковая удача была у легендарного Орвар-Одда, и досталась она ему от отца, и была с ним по крайней мере до тех пор, пока он не творил чего-то нехорошего с точки зрения богов.

«– Далекий путь предстоит нам, и тяжело будет грести так долго, – заговорил Одд, как только вышли они в море. – Теперь-то время показать мне, какого я рода: отец мой Грим всегда имел попутный ветер, куда бы он ни плыл.

Поставили они паруса, и сейчас же подул самый лучший попутный ветер и понес их на север – в землю Галугу, и пристали они там к берегу в Графнисте. Высадившись на берег, пошли они к жилью. За спиной у Одда был его колчан, а в руках лук, и Асмунд тоже захватил с собою свое оружие…» (IV. Отъезд Одда из Беруръюдри и прибытие его в Графнисту. См.: Петерсон, Балобанова, 1898).

«Собрались они в путь, и сам Грим проводил их к тому месту, где стояли корабли, и на прощанье сказал Одду:

– Я хочу подарить тебе большую драгоценность: вот эти три стрелы. Называются они “подарок Гузи”; я получил их от самого Гузи, финского короля. Замечательны они тем, что после выстрела сами собою прилетают назад к стрелку и притом никогда не дают промаха.

Взял Одд у него стрелы и увидал, что были они с золотыми краями.

– Хороший подарок сделал ты мне, отец, – сказал он, – и большое тебе за него спасибо!

Тут они простились и разошлись.

Взошел Одд на свой корабль и, сейчас же кликнув людей, приказал им поднять якорь. Сначала взялись они за весла, но, как только отошли от берега, Одд распорядился, чтобы поставили паруса: сейчас же подул попутный ветер, и они поплыли на север, к Финмаркену…» (VI. Прощание с Гримом и поездка в Финмаркен. См.: Петерсон, Балобанова, 1898).

Об отце Одда, как мы уже упоминали, существует особая «Saga Grims Lodinkinna». Прозвище lodinkinni = «бородатая щека» дано ему потому, что уже с рождения одна щека его была покрыта волосами. В ней находим: «…Грим прибегает к хитрости, которой пользовался и отец его и другие жители Рафниста: он поставил паруса, несмотря на то, что царил штиль, и сразу подул попутный ветер…» (XX. Сага о Гриме, отце Одда. См.: Тиандер, 1906).

Отплытие Олега с данью из Царьграда.

Миниатюра Радзивилловской летописи

Определённое текстуальное сходство наблюдается нами в летописном описании нападения Олега на Цареград «в лѣто 6415». Чтобы двигаться в сторону Царьградских стен, ветер определённо должен дуть с моря:

«И повелѣ Олегъ воемъ своим колеса изъдѣлати и въставити корабля на колеса. И бывшю покосну вѣтру, успяша парусы с поля, и идяше къ городу. Видѣвше же грѣцѣ, убояшася, и ркоша; выславше ко Ольгови: “Не погубляй город, имемься по дань, якоже хощеши”» (ПВЛ, подг. текста, пер. и комм. О.В. Творогова).

По меркам древних ветер посылают боги, если он благоприятный, боги оказывают поддержку деяниям героя, а если нет – явно чем-то разгневаны.

Хорошо, когда твоему конунгу или князю покровительствуют небожители!

Вот и летописный Олег, прозорливо избежавший отравления, вернулся в Киев, «неся золото, и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными».

Суммарная мера успеха вознесла Одда-Олега на самую высокую ступень в иерархической лестнице общества, живущего традиционным укладом. Выше только боги и богини.

Спустя более чем девятьсот лет декабрист Кондратий Рылеев включит в цикл «Думы» историческую песнь, полностью посвящённую Олегу Вещему, где не без пафоса ещё раз восславит дела давно минувших дней:

Сага живо нам объясняет, почему и сам король Херрауд оказался рад выдать дочь за «безродного» бонда Орвар-Одда, которому всегда попутный ветер и чьи значки стрел известны даже королю! Следует считать это обстоятельство стандартным воспеванием героя саги?

Достаточно перечитать «главу» «Саги об Одде Стреле» – «Одд у конунга Гейррёда» (или «XVII. Одд в стране гуннов»), где рассказывается о многочисленных состязаниях в стрельбе, плавании и скальдическом мастерстве, во всех из которых выиграл Одд, пришедший неузнанным на пир к конунгу (Херрауду/Гейррёду).

«Сравнение мужей», то есть похвальба подвигами с одновременным принижением соперника (вовсе не обязательно объективно обоснованным!), а также состязания в питье были одним из известных развлечений на пирах в Скандинавии (причём даже некоторое время после крещения). Судя по былинам о Дунае или о Садко, знали эту забаву и славяне. У кельтов этот мотив также отражён в преданиях. Фактически люди древности мерялись Удачей.

«…Долго продолжали они так угощать друг друга, сопровождая каждый рог похвальбою, в которой славили какой-нибудь свой подвиг и старались унизить противника, причем на долю Одда приходился двойной счет рогов и речей, потому что ему приходилось состязаться разом с двумя соперниками. Так он по очереди рассказывал обо всех своих подвигах, совсем не думая о том, что, кроме Сьёльва и Сигурда, его слушали еще и дочь конунга, и воспитатель её Харек. Сигурду и Сьёльву давно уже нечем было похвастаться перед Оддом, а тот всё продолжал говорить и угощать их. Наконец они совсем опьянели и не могли пить больше. Но Одд долго еще продолжал пить один и перечислял свои подвиги».

Подвиги, конечно, своеобразные на взгляд современного читателя, но для человека архаического общества – несомненные. Прервём прозаический и не самый лучший, увы, пересказ саги фрагментом висы Орвар-Одда, которую он представил в похвальбе с Сигурдом и Сьёльвом. Профессиональный перевод сделан Надеждой Топчий и Тимофеем Ермолаевым:

Теперь Одд уселся, а они (то есть Сьольв и Сигурд) поднесли ему рога, не сопроводив это стихами. Он выпил, а они сели. И тогда Одд поднёс им рога и сказал так:

Теперь он пошёл сел, а они встали и поднесли ему рога. Одд выпил их оба. Потом он поднёс им рога и сказал так:

Теперь Одд уселся, а они поднесли ему рога, и он выпил, а они вернулись на место. Затем Одд поднёс им рога и сказал:

Тогда Одд вернулся на место, а они поднесли ему рога. Он выпил из них, поднёс им другие и сказал так:

Тут в палате послышались громкие возгласы после того, что сказал Одд, и они выпили из своих рогов, а Одд уселся. Люди конунга слушали их забаву. Они ещё поднесли Одду рога, и он быстро прикончил их оба. После этого Одд поднялся, подошёл к ним и увидел, что питьё совершенно свалило их, и к сложению стихов они больше неспособны. Он подал им рога и сказал так:

После этого Одд уселся на своё место, а братья упали, уснув, и в пире больше не участвовали, Одд же ещё долго пил, и после этого люди улеглись и спали всю ночь» (http: //norroen.info/src/forn/orvarodd/ru2.html).

«Тогда дочь конунга и Харек встали со своих мест и удалились: они недаром просидели здесь этот вечер.

Когда на следующее утро конунг встал и оделся, к нему вошли его дочь и Харек и рассказали все, что произошло ночью. Теперь они знали, кто этот человек: судя по тому, что они слышали, это мог быть только Одд Стрела.

Вечером, когда конунг и его воины сели за столы и подняли кубки, конунг послал за Видферуллем и подозвал его к своему столу.

– Теперь мы знаем, что ты – Одд Стрела, – сказал конунг, – а потому сбрось это платье, странник, и не скрывайся больше: мы давно приметили значки на твоих стрелах.

– Будь по-твоему, государь, – отвечал Одд и, сбросив с себя платье странника, явился в пурпурном кафтане, с золотыми запястьями на руках.

Умирающий Хьяльмар прощается с Орваром-Оддом.

С картины М.Э. Винге (1825–1896)

– Садись и пей за нашим столом, – сказал ему конунг.

Но Одд отказался расстаться со своими соседями, рядом с которыми просидел всю зиму. Тогда конунг помог делу, распорядившись, чтобы Ингьяльд и Оттар заняли места рядом с Хареком и день и ночь состояли при Одде служителями.

– Как это так? Такой человек, как ты, и не женат! – сказал раз Харек Одду. – Не хочешь ли ты жениться на моей воспитаннице, дочери конунга? Для этого надо только исполнить одно опасное дело…» (Петерсон, Балобанова, 1996).

Опасным делом, согласно саге, явился поход в страну Bjálki, а в реальной же истории – разгром венгров и успешное нападение на Византию.

Из грязи – «в князи». Прецеденты

Конечно, за примерами, когда у славян князем или королём избирали человека «недворянского», прямо скажем, происхождения, но находящегося под особым вниманием высших Сил, далеко ходить не надо. У полян, правда ляшских, в «Великопольской хронике» 1270-х годов написания повествуется «Об избрании короля по имени Пяст»:

«Когда род Помпилиуша, прозванного Хотышко, был с корнем уничтожен, знатные люди (proceres regni) королевства, прийдя в вышеупомянутый город Крушвицу, слывший в те времена среди городов лехитов наиболее сильным и красивым, начали думать об избрании будущего правителя; хотя они и желали выбрать кого-либо из сыновей отравленных князей, однако, поскольку они предлагали разных, [то] не могли прийти к общему согласию, ставя свое благосостояние выше общественной пользы. В конце концов они решили избрать кого-либо простого и скромного происхождения, однако свободно рожденного и потомка лехитов. И был им некий бедный землепашец по имени Пяст, имя его жены было Репка, и жили они в упомянутом городе Крушвице. Предполагали, что они во времена Помпилиуша, или Хотышко, гостеприимно приняли двух чужеземцев, то ли ангелов, то ли, согласно мнению некоторых, мучеников Иоанна и Павла, которых привратники вышеупомянутого правителя (principis) Хотышко отогнали от входа в его дом. Эти два чужеземца пришли в жилище Пяста во время выборов, и чудесным образом вышеупомянутого Пяста избрали королем. А именно, когда для такого количества [людей], собравшихся избрать короля, не хватило пива, и Пяст в своем жилище наварил только малость меда для себя и для своей семьи, медвяная жидкость, которая по-польски называется “мед”, настолько увеличилась, что её в изобилии хватило всем, и каждый мог пить столько, сколько хотел. Увидев это чудо, сотворенное божественной милостью, они единогласно избрали вышеупомянутого Пяста своим королем. Назывался он Пястом^[19] потому, что ростом был мал, но крепок телом и красивой наружности» (Великопольская хроника, 1987, гл. VII). Особое отношение индоевропейцев к покровителям и изготовителям хемельных напитков всесторонне рассмотрено нами ранее (Ермаков, Гаврилов, 2009, 2012).

В ещё более ранней «Хронике и деяний князей или правителей польских» Галла Анонима (I, 2–3) похожий сюжет, только королём становится уже сын «радушного бедняка» Пяста Земовит, положивший начало династии Пястов (Галл Аноним, 1961). Иногда сам Пяст называется колесником (изготовителем колёс для телег).

Король лехитов Крак, согласно той же «Хронике Великой Польши», избран королём из удачливых и деятельных военачальников-победителей (каковым является и Орвар-Одд, то есть Вещий Олег):

«Итак, прежде всего посмотрим, откуда произошли короли лехитов. Во времена короля Ассуера, в то время как галлы нападали на различные королевства и провинции и занимали их, лехиты обычно жили как братья, происходившие от одного отца, не имели ни короля, ни князя, но только выбирали из числа своих двенадцать наиболее знаменитых и богатых людей, которые должны были разбирать возникавшие между ними спорные вопросы и управлять государством. Они ни от кого не требовали ни податей, не принуждала оказывать услуги, но, опасаясь нашествия галлов, единодушно, согласно божественной воле, избрали среди своих братьев-лехитов начальником войска или, вернее, предводителем (ведь по польскому толкованию предводитель войска называется “воевода”) некоего деятельного мужа по имени Крак, чья усадьба была в то время возле реки Вислы. Этот Крак, что на латинском языке означает “ворон”, был как победитель провозглашен лехитами королем» (Великопольская хроника, 1987, гл. I).

Иначе говоря, когда в X или начале XI века первые так называемые «Рюриковичи» породнились посредством династических браков с ляхами, им ещё не нужно было скрывать своё происхождение от потомка зажиточных бондов Орвар-Одда, ставшего предводителем войска, а после избранного конунгом. С германцами (саксами и данами), как мы предположили ранее, вышло сложнее.

У других соседей-славян – чехов – есть повествование, донесённое до потомков Козьмой Пражским (ок. 1045–1125) в «Чешской хронике» (I, 5–9), о том, как дочь короля Крока (у которого не было мужского потомства) Либуше с согласия на то народного собрания выбрала себе в мужья мудрого, но по сословию пахаря и погонщика волов Пржемысла. Он согласно легенде стал основателем новой королевской династии (Козьма Пражский, 1962).

Хроника повествует, как по указанию Либуше было собрано вече, на котором она выступила перед народом с наставлением и предупреждением относительно роли князя, обрисовав все минусы этой затеи:

«На это простой народ разразился единодушным криком: все в один голос требовали дать им князя. Тогда [Либуше] продолжала: “Вон за теми горами, – сказала она, указывая на горы, – находится небольшая река Билина, на берегу которой расположена деревня, известная под названием Стадице. А в ней имеется пашня в 12 шагов длиной и во столько же шагов шириной. Как ни удивительно, но пашня эта хотя расположена среди стольких полей, тем не менее, она не относится ни к какому полю. На этой пашне на двух пестрых волах пашет ваш князь; один из волов как бы опоясан белой полосой, голова его тоже белая, другой весь белого цвета с головы и до спины; и задние ноги его белого цвета. Ну а теперь, если вам угодно, возьмите мои жезл, плащ и одежду, достойную князя, и отправляйтесь по повелению как народа, так и моему и приведите его себе в князья, а мне в супруги. Имя же этому человеку Пржемысл; он выдумает много законов, которые обрушатся на ваши головы и шеи, ибо по-латыни это имя означает “наперед обдумывающий” или “сверх обдумывающий”. Потомки же его будут вечно править в этой стране”.

Полномочные представители собрания отправились искать Пржемысла и, наконец, нашли его:

«<…> “Госпожа наша Либуше и весь наш народ просят тебя прийти поскорей к нам и принять на себя княжение, которое предопределено тебе и твоим потомкам. Все, что мы имеем, и мы сами в твоих руках. Мы избираем тебя князем, судьей, правителем, защитником, тебя одного мы избираем своим господином”. В ответ на это обращение мудрый человек, как бы не ведая будущего, остановился и воткнул в землю палку, которую держал в руке. Распрягая волов, он сказал им: “Отправляйтесь туда, откуда пришли”. И волы тотчас же по слову его исчезли из вида и никогда больше не появлялись. А та палка, которая была воткнута Пржемыслом в землю, дала три больших побега; и что еще более удивительно, побеги оказались с листьями и орехами. Люди, которые видели все это, стояли пораженные. Затем любезно, как гостей, [Пржемысл] пригласил всех к трапезе; из плетеной сумы он вытряхнул замшелый хлеб и остатки еды; свою суму он кинул на дерн вместо стола, сверху разостлал грубое полотенце и положил все остальное. Между тем, пока они ели и пили воду из кувшина, два ростка, или побега, высохли и упали, а третий сильно разросся ввысь и вширь. <…>. После этого пахарь, одев княжескую одежду и обувь, сел на горячего коня; однако, не забывая о своем происхождении, он взял с собой свои лапти, сплетенные из лыка, и велел сохранить их на будущее; и они хранятся в Вышеграде в королевских палатах до ныне и вовеки…»

Конечно, это может быть лишь средневековое славянское отражение мифологемы «царя-пахаря», с воцарением которого приходит мир и благоденствие. Но даже если это и так, то право на власть всё равно вручают тому, кто обладает неким особенным свойством переносить свой суммарный жизненный успех, собственную Удачу на свой народ.

Вера Орвар-Одда

В дореволюционной работе Ф.И. Успенского описывается столп на границе владений Симеона Великого и Византии (Успенскiй, 1898, III). На столбе ниже имени болгарского царя надпись «теодору олгу траканy», которую Успенский и его нынешние последователи безапелляционно связывают с именем киевского князя Олега, а «Теодор (Фёдор)» считают именем Олега при крещении. Установка столба датируется 904 годом (в этом же году арабские пираты разграбили Фессалоники, и, возможно, Симеон воспользовался ситуацией, чтобы передвинуть свои границы ещё южнее).

Рассказ о крещении Одда (17. «Oddr tók skírn», то есть Одд принимает крещение) на самом деле присутствует в саге, но имя его после крещения не называется. Разумеется, такой популярный герой, как Одд Стрела, ну просто не мог по меркам автора записи XIII–XVII веков не быть христианином, не стремиться, как рыцари, в Иерусалим и не искупаться в Иордане.

Но авторы русского перевода саги обычно опускают весьма показательные слова её главного героя, которые адресованы как оглядывающимся на его мнение соратникам Сигурду и Гудмунду (готовым принять новую веру), так и христианским священникам:

«Ek mun hvárki blóta Þór né Óðin né önnur skurðgoð, en ek á ekki skap til at vera á þessu landi. Því mun ek flakka land af landi ok vera stundum með heiðnum mönnum, en stundum með kristnum».

Общий смысл слов Одда: «Я обычно не приношу жертв Тору и Одину и прочим кумирам, но и сидеть на одном месте (в монастыре? – Авт.) не намерен. Я буду ходить от земли к земле, и на земле язычников – следовать языческому обычаю, а на земле христиан – обычаю христиан».

В современном переводе одного из списков саги Тимофеем Ермолаевым контекст таков:

«– А что это за страна, в которую мы пришли?

Житель ответил, что она называется Аквитанией.

– А каково значение у этого дома, в котором вы провели некоторое время?

– Мы называем его храмом или церковью.

– А что значит то, как вы вели себя?

– Мы называем это церковной службой, – сказал житель страны. – Но как насчёт вашего образа жизни, окончательно ли вы язычники?

Одд ответил:

– Мы совсем не знаем о другой вере, а верим мы в наши силы и способности, но не в Одина. А какая у вас вера?

Житель страны сказал:

– Мы верим в того, кто сотворил небо и землю, море, солнце и луну.

Одд сказал:

– Он, должно быть, велик, раз создал всё это, вот что я уразумел.

Теперь Одда и его людей сопроводили в помещение. В тех краях они пробыли несколько недель и беседовали с жителями страны. Те спросили у Одда и его людей, хотят ли они принять их веру, и сталось так, что Гудмунд и Сигурд её приняли. Тогда спросили у Одда, хочет ли он принять эту веру.

Он ответил, что поставит им условие:

– Я приму ваши обычаи, однако буду вести себя как прежде. Я не стану поклоняться ни Тору, ни Одину, ни другим идолам, а жить в этой стране у меня нет намерения. Потому я буду бродить из страны в страну и жить то с язычниками, то с христианами» (http: //norroen.info/src/forn/orvarodd/ru2.html).

Между прочим, бог Один, как сочли герои и авторы самой саги, всё же появляется на пути Орвар-Одда в человечьем обличье в самый трудный для того момент, и помогает Одду советом и делом, и даже братается с ним (хотя сам Одд «верит в свои силы и способности, но не в Одина»)! А потом исчезает бесследно, что, впрочем, традиционно для Одина и по другим сагам.

«Однажды Одд вышел из леса. Он тогда очень устал и присел под одним дубом. Он увидел идущего человека. Тот был в синем пятнистом плаще с капюшоном, высоких сапогах и с тростинкой (?) в руке; у него имелись вышитые золотом перчатки, он был среднего человеческого роста и выглядел учтиво; лицо его закрывал капюшон. У него были большие усы и длинная борода, и то, и другое рыжие. Он подошёл туда, где сидел Одд, и поздоровался с ним по имени. Одд доброжелательно ответил ему и спросил, кто он такой.

Он сказал, что его зовут Грани по прозвищу Раудграни.

– Я легко тебя опознал, Одд Стрела, – сказал он, – и я рад узнать про тебя, поскольку ты величайший герой и выдающийся человек, однако ныне людей у тебя мало, путешествуешь ты весьма скромно, и плохо, что такой муж, как ты, находится в столь неблагоприятных условиях.

– Однако много времени уж прошло, – сказал Одд, – как я не руководил другими людьми.

– Хочешь сейчас побрататься со мной? – спросил Раудграни.

– Сложно отказаться от хорошего предложения, – сказал Одд. – Я согласен.

– Удача ещё не окончательно покинула тебя, – сказал Раудграни…» (пер. Т. Ермолаева).

Мнимый Раудграни сопровождает ватагу Одда в дальнейшем, помогая эту Удачу вернуть:

«Раудграни нечасто присутствовал, когда наступала какая-нибудь опасность, но он был очень проницателен, когда это надобилось, и редко препятствовал подвигам…

Раудграни тоже исчез, Одд и Сирнир так и не узнали, что с ним сталось… Тогда – как это часто бывало – он не стал подвергать себя смертельной опасности, но советы его были всегда чрезвычайно ценными. Говорят, что с тех пор побратимы Раудграни не видели. Люди считают, что в действительности то, наверное, был Один» (Там же).

Раз уж мы акцентировали внимание читателей на облике высшего бога Севера – Одина, отметим, что на некоторых современных иллюстрациях Олега Вещего он безбород и даже, как азиатский кочевник, чубат, вот и один гладковыбритый режиссёр документального кино тоже рядился под Олега в рекламных целях.

С учётом урманства, то есть норвежского происхождения, Олега Вещего для него быть безбородым – это позор! Не будем даже рассматривать весьма поздние миниатюры Радзивилловского летописца с бородатым Олегом. Просто обратим внимание на строки той же «Саги об Одде Стреле»:

«…Уже несколько времени жили они на пустынном острове, как вдруг заметили на острове людей и такого огромного роста, что сейчас же сообразили, что это могли быть только великаны.

Раз сидели они поздно вечером и приметили на мысе великанов.

– Любопытно мне посмотреть, – сказал Одд, – что это за люди такого огромного роста, и хочется мне, Асмунд, подъехать к ним поближе в лодке.

Так они и сделали: сели в лодку, подошли к самому мысу, подняли весла и стали прислушиваться. Тогда услыхали они, что великан принялся вопить громким голосом:

– Вы знаете, – кричал он, – что какие-то бородатые ребята появились на нашем острове и убивают наших зверей и всякую другую дичь. Теперь я созвал вас сюда на совет о том, как нам помешать им. Вот золотое кольцо, которое отдам я тому из вас, кто возьмется погубить этих бородатых детей.

Когда увидали они, что поднялась на ноги женщина, если только можно было назвать это существо женщиной.

– Немедля должны мы исполнять твои приказания, Бади, король великанов! – заговорила она. – Если ты хочешь, я сама поеду к ним.

– Хорошо же, Гнейп, – сказал он. – В таком случае возьми на себя это поручение. А теперь разве не видите вы все, как два таких бородатых младенца в лодке стоят под крутым берегом и слушают наш разговор? Вот я дам им себя знать!

И тут увидал Одд, что полетел к ним с берега камень. Поспешил тогда он отойти в сторону со своею лодкою, но вскоре полетел к ним второй камень, а вслед за ним и третий.

– Ну, надо нам скорее уходить от острова, – сказал Одд, и они поспешили вернуться к своим людям…» (пер. Т. Ермолаева).

Оказываясь на землях будущей Руси, в Киеве, Одд следует обычаю славян и клянётся вместе с ними, уже под именем Олега Вещего, Перуном и Велесом, то есть так, как того требует дело.

А пока его манит дорога, он в нетерпении готов и покреститься, лишь бы поскорее заставить выступить в новый поход Гудмунда и Сигурда, смущённых новой верой (то есть христианством).

Имя Одда при крещении (если оно было в реальности, а не в саге) мы не знаем. Тогда откуда взялось его христианское имя в статьях отдельных наших соотечественников и современников? Из этой же записи на столбе.

Но откуда следует, что это Фёдор-Олег, а не титул Фёдора «олгу траканy»?

Успенский пишет о некоем боярине Фёдоре, который служит Симеону и послан им в Константинополь на переговоры о пленных. Конечно же, норвежец Одд уже овладел как болгарским, так и ромейским и свободно договорится и с той, и с другой стороной! Ну и итальянский или французский аббат (а мнимое крещение Одда происходит аж на Сицилии или в Аквитании) тоже знает скандинавское наречие, чтобы обратить Одда в лоно истинной веры! Утрируем, разумеется.

Прорисовка колонны с надписью на границе Византии и Болгарии

(по: Успенский Ф., 1898)

Вот полный реконструированный текст порядком испорченной надписи:

в год ОСМ 6412, индикт 7, граница между римлянами (византийцами) и болгарами

При Симеоне, от Бога архонте Болгарии,

При Феодоре «олгу тракане»

При комите Дристра

Интересно, почему правитель Дристра (Доростола) без имени? Да потому, что Фёдор ещё и правитель Доростола, он и есть комит.

Так что надпись эта, по нашему мнению, не имеет отношения к Орвар-Одду как Олегу, потому что в 904 году, спустя 8–9 лет после совместного похода на Царьград в 896 году, Одд уже был конунгом (князем) в Киеве. У болгар же никогда не было достойного флота, чтобы осадить Царьград с моря, зато он был у русов, да и Одд был мореплавателем «от бога».

Жгучее желание в соответствии с постсоветскими веяниями хотя бы задним числом окрестить уже Вещего Олега не оставляет многих современных исследователей, которые изыскивают в строках второго договора летописного Олега с греками намёки на это с небывалым мастерством. Фантазии на тему убийства Олега по прозвищу Вещий волхвами в отместку за вероотступничество (дескать, змея – это рептилия Велесова) тоже есть лишь частное желание такого рода авторов, но не более. Произрастает оно из пресловутого змееборческого мифа, объявленного основным, в котором с какой-то радости Велеса приравняли к Великому Змею (хорошо, что не к Чингачгуку).

Наверное, после того, как 30 апреля 2014 года известные российские языческие объединения учредили ежегодное справление дней Вещего Олега, приходящихся на первую неделю сентября, желающих в отместку им сделать уже самого Вещего Олега крестителем Руси прибавится.

Но как же так вышло, что за одиннадцать минувших веков до этой «гениальной» мысли не додумался ни один церковный деятель! Почему? Да потому, что разумел древнерусский текст, а не выдумывал чёрт знает что, вопреки очевидному.

«Цар же Леон и Александр мир сътвориста с Олгом, имшеся по дань, и роте захотевше межю собою, целовавше сами кресть, а Олга и мужи его водиша на роту по Роускомоу законоу, кляшася ороужием своим и Власьем скотьим богом; оутвердиша миръ…» (ПСРЛ, т. IV, ч. 1, с. 20).

«Царь же Леонъ и Александръ миръ сотвориста съ Олгомъ, имышеся по дань, и роте заходиста межи собою, целовавши сами крестъ, а Олга и мужи его водиша на роту по Русскому закону, кляшеся оружiем своимъ и Власiемъ скотьим богомъ; и утвердиша миръ…» (ПСРЛ, т. XI, с. 19).

Христиане и русские в заключительной части упомянутого договора 912 года и вовсе противопоставляются, во-первых, а во-вторых, русские клянутся по своему закону и обычаю, как и под стенами Цареграда пять летописных лет назад.

907 год. «…Цесари же Леон и Александр заключили мир с Олегом, обязались уплачивать дань и присягали друг другу: сами целовали крест, а Олега с мужами его водили присягать по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, своим богом, и Волосом, богом скотьим, и утвердили мир. И сказал Олег: “Сшейте для руси паруса из паволок, а славянам шелковые”, и было так. И повесили щиты свои на вратах в знак победы, и пошел от Царьграда. И подняла русь паруса из паволок, а славяне шелковые, и разодрал их ветер. И сказали славяне: “Возьмем свои толстины, не даны, знать, славянам паруса шелковые”. И вернулся Олег в Киев, неся золото и паволоки, и плоды, и вино, и всякое узорочье. И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещенными».

912 год. «…В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях – цесаря вашего и своею рукою, – скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною Троицею единого истинного Бога вашего и дали нашим послам. Мы же клялись цесарю вашему, поставленному от Бога, как божественное создание, по закону и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420» (ПВЛ, пер. О.В. Творогова).

Я. Малингуди, разбирая текст второго договора Олега и ромеев, доказала, что «император (в данном случае имевший на то право Лев VI. – Авт.) удостоверил знаком креста и инвокацией только одну грамоту, а именно – тот документ, отправителем которого был он сам. Я хотела бы еще раз подчеркнуть, – пишет исследователь, – что речь идет здесь отнюдь не о копиях (как обычно толкуют выражение “две харатьи”) – ни императорской, ни русской грамоты. Первая грамота, отправленная императором к русам, содержала прежде всего материальные обязательства греческой стороны и включала как инсерт обязательство русов хранить мир. В её начале имелись крест и тринитарная инвокация. Отправителями второй грамоты были 15 русов-посланников, а её адресатом – император. Грамота содержала, в первую очередь, обязательство русов хранить мир, затем – в качестве инсерта – следовали материальные обязательства греков вместе с заявлением о засвидетельствовании и законности договора. Эта грамота не имела ни креста, ни инвокации, так как русы были еще язычниками; однако, в её конце находилось сообщение о клятве, которой они заверяли грамоту…» (Малингуди, 1996–1997).

Послы Олега приносят клятвы перед богами.

Миниатюра Радзивилловской летописи

Кстати, в свете процитированного – самые первые отсылки к законам Руси мы как раз обнаружим в летописи в связи с первым и вторым договорами Олега Вещего и ромеев. Далее в том же тексте можно найти:

(912) «Аще ли ударить мечемь или бьеть кацѣмь любо сѣсудомъ, за то ударение или убьение да вдасть литръ 5 сребра по покону рускому».

И в договоре Игоря много лет спустя будут также упоминания на этот счёт:

(945) «Аще ли ключится украсти русину от грѣкъ что, или грѣчину от руси, достойно есть, да възвратит е не точью едино, но и цѣну его. Аще украденое обрящется продаемо, да вдасть цѣну его сугубу, и тъ покажненъ будеть по закону грѣцкому, и по уставу грѣцкому и по закону рускому… И о томъ, аще обрящют русь кувару грѣчьску, вывержену на нѣкоемъ любо мѣстѣ, да не приобидять ея. Аще ли от нея възметь кто что или человѣка поработить или убьеть, да будеть повиненъ закону рускому и грѣцкому».

То есть Олег по факту является ещё и законотворцем, и его Русские законы предшествуют «Русской Правде» Ярослава Мудрого.

«…Князь мыслился нашими предками как носитель Правды, и это представление сохранилось у них, несмотря даже на смену религии. Уже Иларион прославляет Владимира за то, что тот, возмужав “единодержець бывъ земли своеи, покоривъ подъ ся округъняа страны, овы миромъ, а непокоривыа мечемь, и тако ему въ дни свои живущю и землю свою пасущю правдою, мужьствомъ же и смысломъ”, завершая его восхваление следующим образом: “Ты правдою бѣ облѣченъ, крѣпостию препоясанъ, истиною обутъ, смысломъ вѣнчанъ и милостынею яко гривною и утварью златою красуяся”^[20]. Как видим, именно Правда стоит на первом месте как основное качество настоящего правителя» (Серяков, 2016).

«Когда и при каких условиях появились первые христианские общины в Киеве – мы не знаем. Обычно указывают на два крещения “росов” в IX веке. Около 867 года крещение приняли росы, ранее совершившие нападение на Константинополь. Об этом сказано во вполне официальном документе – послании патриарха Фотия. Но неизвестно, о каких росах идет речь. О крещении росов около 886 года говорится в некоторых византийских хрониках. И тоже неизвестно, кто именно имеется в виду. С IX века упоминается и митрополия “Росия”. Но это не киевская митрополия. “Росия” существует и позднее, вплоть до XII века, независимо от Киевской Руси. Весьма вероятно предположение, что митрополия эта обнимала территорию Восточного Крыма и Таманского полуострова, где также издавна располагалась Русь – Русь Тмутараканская. Правда, есть намек на принадлежность к христианской общине киевского князя второй половины IX века Аскольда: на его могиле позднее была воздвигнута церковь Николы. Но “Аскольдова могила” – это огромный холм, то есть чисто языческое погребение. И если сооружение церкви (уже в XI веке) что-то символизировало, то, прежде всего, преемственность язычества и христианства» (Кузьмин, 2012).

Более радикальное мнение на тему раннего христианства Древней Руси выразил И.Я. Фроянов:

«Клерикальные историки, учитывая именно свидетельство Фотия, утверждают, что князь Аскольд “крестил свою дружину и значительную часть населения Киева, построил церковь Пророка Илии на Подоле, ставшую колыбелью церкви Киевской Руси”. [43. Русская православная церковь. С. 9]. Ошибочность подобного утверждения особенно отчетливо выступает на фоне договора Олега с греками 911 года – исторического памятника, достоверность которого не вызывает никаких сомнений и кривотолков. Русские в договоре – сплошь язычники. А термины “русин” и “христианин” прямо противопоставлены друг другу как взаимоисключающие.

Выразительны и слова летописца, завершающие повествование о походе Олега на Царьград: “И приде Олег к Киеву, неся злато, и паволоки, и вина, и всякое узорочье. И прозваша Олега – вещий, бяху бо людие погани и невеигласи” [44. ПВЛ. Ч. 1. С. 25]. В устах летописца “люди погани и невеигласи” – язычники.

После заключения договора 911 года византийский император “почтил русских послов дарами – золотом и шелками, и драгоценными тканями – и приставил к ним своих мужей показать им церковную красоту, золотые палаты и хранящиеся в них богатства: множество золота, драгоценные ткани и камни и страсти господни – венец, гвозди, багряницу и мощи святых, уча их вере своей и показывая им истинную веру” [45. ПВЛ. Ч. 1. С. 226]. Послы русские – близкие к Олегу люди. И выходит, что они никогда не видели церковного благолепия и не знали “истинной веры”. Следовательно, византийцы столкнулись с язычниками. И только после договора 911 года, укрепившего непосредственные связи Руси с Византийской империей и поставившего её в выгодные условия торговли на византийских рынках, начали мало-помалу появляться среди русских первые приверженцы христианской веры» (Фроянов, 2003).

7. Дети Орвар-Одда/Олега Вещего

Итак, после вполне естественной смерти Херрауда Олег-Одд берёт в жёны дочь усопшего – Силькисив, и у них рождаются Асмунд и Херрауд. Асмунд назван в память о друге юности Олега-Одда, а Херрауд (Младший) получил имя в память об отце Силькисив и тесте Одда – Херрауде (Старшем).

Кто из сыновей старший – это предмет отдельного рассмотрения (поскольку в списках саги в промежуточной редакции М и вариантах пространной редакции «Саги об Одде Стреле» А – В имя Асмунда предшествует – по порядку упоминания в контексте – имени его брата, Херрауда):

«31. Oddr sótti heim átthaga sína. Nú sitr Oddr í ríkjum sínum, ok hefir hann þar verit um langa ævi ok átti tvá sonu við sinni konu. Hét annarr Ásmundr eptir fóstbróður hans, en annarr hét Herrauðr eptir móðurföður sínum, ok váru báðir efniligir».

Из «Саги об Одде Стреле» известно, что дочь Херрауда и жена Орвар-Одда Силкисив, узнав о смерти мужа, берёт на себя управление страной «до тех пор, пока подросли их с Оддом дети, пока сыновья Одда не стали взрослыми, тогда они стали управлять страной. Сейчас существует большой род, который произошёл от детей Одда и Силькисив» (X.4.14, пер. Г.В. Глазыриной, редакция М – Древняя Русь в свете зарубежных источников, 2009).

Когда родился князь Игорь/Херрауд Младший

Таким образом, тот самый Игорь «Рюрикович», старшим сыном которого является князь Святослав, на самом деле оказывается сыном Олега-Одда, Херраудом Младшим. Можно попытаться вычислить год его рождения. Дата рождения самого Святослава надёжно определяется из летописи: он рождён Олёной-Ольгой в год смерти болгарского царя Симеона Великого, то есть в 927 году:

«Пусть в летописи и указано, что Святослав родился в 942 году, но посмотрим эту запись: “Симеон иде на хорваты, и побеждён был хорваты, и умре оставив Петра, сына своего княжи. В се же лето родися Святослав у Игоря” (Ипатьевская летопись, 942 г.).

Чем интересен этот текст? Тем, что из него следует, что Святослав родился в год смерти болгарского царя Симеона. Симеон действительно ходил на хорватов, потерпел поражение и умер, но не в 942, а в 927 году. Если мы примем именно 927 г. в качестве даты рождения Святослава, то снимутся все вопросы. Значит, в 945 г. Святославу было уже 18 лет. Вполне достаточно и для того, чтоб быть женатым, и для того, чтоб несколько лет самостоятельно сидеть на княжении в Новгороде. Видимо, перенос даты совершил один из переписчиков, пытаясь обелить Ольгу. Ведь получается, что княгиня отстраняет от власти взрослого сына. Кстати, в других списках летописи, например в Лаврентьевском, дата рождения Святослава вообще отсутствует. Хотя годом смерти Симеона назван тоже 942 год. Похоже, что последующие переписчики, понимая, что перенос всё равно не спасает положение – князь в 964 г. всё-таки оказывается слишком взрослым, – вообще изъяли дату рождения. Здесь есть одно возражение. Начальные части летописи датированы по различным эрам. Не только по константинопольской – в ней рождение Христа приходится на 5508 г., – но и по каким-то другим. Может, и в данном случае год смерти Симеона – 6450 г. – рассчитывается по какой-то другой эре и случайно совпал с годом рождения Святослава – 942 г. по константинопольской эре? Действительно, болгарские события в летописи датированы по антиохийской эре – 5500 г. и по так называемой “болгарской эре”, существование которой установил болгарский историк В.Н. Златарский, чьи выводы были поддержаны А.Г. Кузьминым. В болгарской эре рождество датируется 5511 годом. Именно наличием двух эр объясняется двукратное упоминание в летописи крещения болгар: 6366 г. – 866 г. по антиохийской эре и 6377 г. – 866 г. по болгарской эре. Как видим, варианты датировки есть. Однако ни болгарская, ни антиохийская эры не помогают превратить 6450 г. в 927 г. от рождества Христова. Эра, по которой рождество относилось бы к 5523 г., ни в русских, ни в византийских, ни в болгарских источниках не засвидетельствована, и вообще о существовании такой эры ничего не известно. Следовательно, перед нами именно перенос датировки» (Пивоваров, 1999).

Значит, и Игорю в 927 году было бы никак не меньше 16 лет, минимально подходящий возраст, чтобы иметь детей. Но, вероятно, ему было уже больше.

Таким образом, Игорь родился никак не позднее 910–911 годов и физически мог быть одним из сыновей предшествующего киевского князя – Олега Вещего, то есть избранного конунгом Орвар-Одда. И его рождение следует отнести по меньшей мере к 903–905 годам. Почему именно к ним, станет ясно из рассуждений о его будущей жене – княгине Ольге.

Вместе с тем, как мы полагаем, чтобы от имени Игоря говорил Олег II, юноша должен быть моложе 15–16 лет.

Поскольку Начальная летопись знает Асму(н)да как кормильца (дядьку-наставника) Святослава, логично предположить, что Игорь/Ингорь – это другое имя Херрауда Младшего. О славянском имени его родного брата Асму(н)да ещё будет сказано отдельно.

Кстати, о родстве Асмуда и Игоря сообщал Мацей Стрыйковский (Хроника…, т. I, кн. IV, гл. 3):

«После убийства древлянами своего мужа Игоря Рюриковича княгиня Ольга (Holha) с единственным сыном Святославом взяла под свое управление Великоновгородские и Киевские русские княжества и правила не как слабая женщина, а как наипорядочнейшая монархиня и, поручив оборону украины (ukrajne) воеводам Асадму (Asadmowi) и Кельту (Cieltowi), родичам своего убитого мужа, укрепилась со всех сторон от вражеских набегов» (Kronika polska, 1846).

Стрыйковский говорит об упоминаемых русской летописью приближенных Ольги Асмуде и Свенельде.

Так что не Рюрик, а Олег Вещий, по мнению соавторов, с высокой долей вероятности оказывается тем самым киевским правителем, чьим законным наследником (то есть княжичем) выступает со слов Олега II Игорь (и, разумеется, сам Олег II, раз уж он при Игоре!). Имя Рюрика было искусственно вписано в речь во время редакций Начальной летописи в нравоучительной летописной сцене убийства на киевской пристани образца 882 года.

С. Пивоваров также высказал предположение, что Олег II в своей речи полянам мог представлять Игоря даже как внука Херрауда Старшего, князя, предшествовавшего Олегу Вещему (то есть Игоря Младшего, внука Игоря Старшего).

О жене Игоревой – княгине Ольге/Олёне и её происхождении

Раз уж мы немного рассказали об Игоре/Херрауде Младшем, отце князя Святослава, упомянем и о жене этого Игоря, что, как будет ясно из дальнейшего, нам необходимо вдвойне.

В 1888 году в «Русской старине» была напечатана статья архимандрита Леонида (Кавелина) «Откуда родом была св. великая княгиня русская Ольга?», в которой он публикует отрывок из обнаруженного им в архиве А.С. Уварова «древнего русского летописца Владимирского» (по списку 1462–1490 годов), запечатлевшего династический брак между дочерью Симеона Великого Олёной, то есть Ольгой, и Игорем, как выясняется, сыном Вещего Олега. В частности, там указывается: «Игоря же (Олег) жени в Болгарах, пояте за него княжну именем Олгу».

Речь, кстати, может идти как об Олеге Вещем, так и об Олеге II. Или же в одном сообщении совместились два похожих друг на друга события?! С разрешением этого вопроса пока повременим, но ответ на него будет дан.

В разделе «Вера Орвар-Одда» мы упоминали о надписи («теодору олгу траканy») на пограничном столпе владений Симеона Великого и Византии и отрицали отношение к ней Олега Вещего на том основании, что к моменту воздвижения столпа тот уже правил в Киеве. Риторический вопрос: стал бы болгарский владыка и союзник Одда-Олега Симеон родниться с боярином, находившимся у него же в подчинении, выдавать свою царственную дочь за сына боярина, а не сына конунга сопредельного союзного государства?!

Сопоставляя древнерусские и древнеболгарские источники, автор заключает: летописная родина Ольги «Плесков», толкуемая как Псков, на деле древняя столица Дунайской Болгарии Плиска. Доводы Кавелина в науке рассмотрены и признаны весомыми (Иловайский, 1914, с. 441–448; Тихомиров, 1969, с. 107).

Династический брак был в те века верным средством скрепления и военного союза. «Игореви же взрастъшю и хожашу по Олзе и слушаша его. И приведоша ему жену от Пьскова, именем Олену», – возвещает Лаврентьевский летописец под 902 годом, проговариваясь о подлинном, болгарском имени будущей княгини, полученном, разумеется, при крещении. Да и проложное (краткое) житие св. Ольги говорит: «Ольга родом Плесковитяныня».

«С точки зрения исторической вероятности привод жены к Игорю из болгарского города Плискова понятнее, чем появление Ольги из Пскова, о котором более ничего не известно в X веке» (Тихомиров, 1969)

Любопытно, что первая публикация этого неутешительного для некоторых наших современиков факта принадлежит не кому-нибудь, а наместнику Троице-Сергиевой лавры, члену-корреспонденту Петербургской академии наук. Учёный пересилил в Кавелине верующего человека. Одно дело, что князь Святослав оказывается наполовину булгарином, это как раз архимандрита Леонида (в миру – Л.А. Кавелина) мало бы интересовало. Но ведь Олёна-Ольга оказывается крещённой от рождения по болгарскому (римскому?) обычаю, то есть еретичкой (поэтому много лет спустя – при редакциях Начальной летописи – её «перекрестят» заново уже по обычаю византийскому).

«В 859 году болгары приняли римскую веру Христову. Римский папа Николай Первый, а после папессы Иоанны (Janie Niewiescie) третий, в 859 году писал им ласковые письма, чтобы приняли крест святой и веру Христову, на что они радостно согласились, ибо между ними было много христиан того же славянского языка, особенно греческой религии. Тогда папа Николай послал к ним своих легатов и многих духовных лиц, которые болгар и других славян во Фракии и в Мезии окрестили и научили христианской вере по римскому обряду, а греческих священников фортуниан, которые до этого привели было их к своему закону, выгнали от них, обозвав отщепенцами (odszczepiencami)» (Kronika polska, 1846 – Мацей Стрыйковский. Хроника… Т. 1, кн. 4, гл. 2).

Вопрос о степени родства Ольги и Симеона едва ли дискуссионный. Мы склонны считать, что Ольга (то есть Олёна, перенаречённая в честь грозного свата) была дочерью Симеона и его второй жены – армянки Марии (Мариам) Сурсувул. Брат Марии Георгий Сурсувул после смерти царя Симеона был, по сути, регентом при Петре I, то есть приходился Олёне дядей. Ведь, согласитесь, менее значимое родство с болгарским царским двором вряд ли заинтересовало бы к тому времени киевского конунга Олега-Одда с учётом его далекоидущих планов. Есть, правда, мнения болгарских исследователей о том, что Олёна – племянница Симеона, «дщерь» его сестры Анны. Но эту версию опровергает прозорливый выбор сподвижника Симеона, пресвитера-монаха Григория.

Обратим внимание и на то, что она не могла быть дочерью от первого брака хотя бы по той причине, что её первенец Святослав Игоревич рождается в 927 году. А на Марии Сурсувул болгарский правитель женился не ранее 893 года, то есть даже если допустить рождение Ольги в начале 890-х годов от первого брака Симеона, то произвести первенца, наследника Великого стола, в 35 лет – это для женщины совершенно фантастическая ситуация по тем временам. Такую жену язычники уже бы десять раз сменили, даже не спрашивая на то соизволения богов, да и христианский бы монарх отправил в монастырь, сочтя бесплодной.

Леонид (Кавелин) отмечал: «Признав же, согласно со свидетельством летописца ХV века, болгарское происхождение Ольги, мы получаем через то иное более достоверное и целесообразное освещение важнейшего из событий нашей древней истории: принятия ею христианской веры; причём хотя отрывочные, но достаточно определенные известия о её духовном наставнике и спутнике в Царьграде, болгарском пресвитере мнихе (иеромонахе) Григории, приобретают полную достоверность и наводят на многие заключения. Болгарский пресвитер-монах Григорий, бывший сотрудник болгарского царя-книголюбца Симеона, муж просвещенный, переводчик двух греческих хроник: Георгия Амартола и Иоанна Малалы, оставивший Болгарию, по смерти Симеона, и очутившийся при дворе русской княгини Ольги, – личность, доселе не вполне выясненная. Теперь же, когда сделалось известным о болгарском происхождении Ольги, появление при языческом дворе Ольги болгарского пресвитера-мниха, сделавшегося главным наставником её в христианстве, а вероятно и внешней политике, – поясняет очень многое, казавшееся доселе неясным в её действиях. Пресвитер-монах Григорий сопровождал Ольгу в её поездке в Царьград, и здесь, как муж просвещенный и знакомый с языком и обычаями греков и церемониями византийского Двора, был ей не только полезен, но, можно сказать, и необходим <…> Как известно, Константин Багрянородный в своем описании приема Ольги упоминает и о её духовнике, пресвитере Григории, присутствие которого при великой княгине, как легко догадаться, было не по вкусу грекам. <…> Болгарское происхождение великой княгини Ольги бросает совершенно иной свет на отношение воинственного сына её Святослава к соплеменной ему Болгарии; не столь удивительными покажутся теперь и слова Святослава, обращенные им к своей дружине относительно Переяславца: “не хощу жити в Киеве, а в Переяславце (Болгарском), ту бо среда земли моея”… и проч. Очевидно, что Святослав, как болгарин по матери, пламенно желал владеть этою страною не по слепой охоте к завоеваниям и добыче, а потому, что полагал себя имеющим на неё более прав, чем византийцы. Кто вероятнее болгарского пресвитера Григория мог внушить Святославу мысль завоевать Болгарию не для греков, а для себя?» – задаётся риторическим вопросом Кавелин.

Кстати, не раз отмечалось, что у Константина Багрянородного Григорий назван не «поп» (папа’с, с ударением на втором слоге), а «па’пас», что примерно соответствует слову «епископ». Нехилый духовник!

А.Л. Никитин обращает внимание на несообразный – для королевы варваров – приём, оказанный Ольге в Константинополе: «…обязательный в таких случаях тройной проскинесис (поклон, при котором распростираются на полу) для неё был заменен лишь легким наклоном головы, а затем, сидя в присутствии императрицы и императора, она беседовала с последним “сколько пожелала” и, судя по всему, без переводчика. Ж.-П. Ариньон, анализируя почести, оказанные Ольге/Эльге, заключил, что она была принята во дворце по чину “опоясанной патрикии”, на который имела право только в том случае, если бы стала свекровью “порфирородной” принцессы^[21]. <…> Сам факт неординарного приема княгини росов в императорском дворце таким блюстителем этикета, каким был Константин VII, заставляет вспомнить происхождение Ольги «из Плиски», что является недвусмысленным свидетельством её родства^[22] с царствующим домом Первого Болгарского царства и непосредственно со здравствующим в то время царем Петром Симеоновичем» (Никитин, 2001, c. 217–218). Потому она и была принята во внутренних покоях дворца, куда не допускались никакие иноземцы, даже послы. Похоже, притязания Святослава на свою долю «болгарского наследства» уже после смерти царя Петра I вполне реальны и обоснованны!

Никитин также обращает внимание на хотение Святослава «жити в Переяславци в Дунай, яко то есть среда земли моей»: «Почему-то оно не вызывает удивления ни у его “бояр”, ни у матери, которая только просит подождать её смерти, после чего “иди, амо же хощеши”, хотя на самом деле является своего рода программой и оправданием последующих “болгарских войн”. На первый взгляд здесь идет речь о завоевании Болгарии с целью переноса туда столицы “Руси” – замысел дерзкий, но возможный, однако его реализация, как это представлено у Льва Диакона, вызывает множество недоумений у историка, поскольку «завоевание» сопровождается беспрецедентным в истории фактом сохранения правящей династии, царской сокровищницы, захваченной впоследствии Цимисхием, и отсутствием посягательства Святослава на какие-либо реальные властные функции, титулы и инсигнии, кроме объединенного командования росами/русами и болгарской армией против греков. Удивление вызывает и та легкость, с какой, воспользовавшись приглашением императора Никифора “воевать Болгарию”, переданным через Калокира, Святослав всего с 10 тысячами росов захватил Первое Болгарское царство, не вызвав, по сути дела, серьезного сопротивления болгарского войска и населения.

<…> У нас нет оснований не доверять рассказу Льва Диакона о подстрекательствах Святослава византийским двором к военным действиям против Болгарии, однако только в свете предположений о его родственных связях с болгарской династией становится понятным, почему выбор пал именно на него, а не на печенегов или угров.

С другой стороны, приурочение автором ПВЛ намерения Святослава отправиться в “Переяславец на Дунае” ко времени перед смертью Ольги, последовавшей 11.7.969 г., т. е. вскоре после смерти Петра Симеоновича, указывает на династическую подоплеку событий, что привело в конечном итоге к разделению не земель, а власти (на светскую и военную) между Борисом II и Святославом по принципу, хорошо известному у тюркских народов в древности, в том числе и у болгар (из повествования Льва Диакона следует, что Борис II вместе с семьей оставался в Преславе, где для охраны города был размещён большой гарнизон росов, в то время как резиденцией Святослава оставался Доростол на Дунае) (Лев Диакон. История, VIII, 6 и 8 т.)» (Никитин, 2001, с. 232–233).

Итак, будущая жена Игоря, мать Святослава, Ольга/Олёна по отцу Симеону происходит из болгар и является представительницей болгарской ханской династии Крума и по материнской линии – из армян.

Болгарский автор профессор Иван Добрев в объёмной работе «Българите за руския народ, държава и култура» (с. 451–560) уделяет значительное место болгарскому происхождению Ольги-Олёны, всесторонне рассматривая этот вопрос во второй части названного труда – «Българската княгиня Елена-Олга начело на Русия». Он предполагает, что Ольга-Олёна родилась около 904–905 годов (http: //bolgnames.com/Images/Russians_1.pdf).

О дочери Орвар-Одда/Олега Вещего. О сестре и племянниках Игоревых

В договоре с греками 944 года фигурируют два племянника Игоря: тоже Игорь и Акун/Якун, то есть Хакон. Посмотрим на порядок мужчин княжеского рода в договоре: Игорь, Святослав – сын Игоря, Игорь – нетий Игоря, Улеб – сын Игоря^[23], Торд, Фаст, Сфирька, Якун – нетий Игоря.

Значит ли это, что у Игоря есть сводная сестра? Откуда? В Никоновской летописи (6933) находим уточнение, что «нетий» – это сын сестры, племянник по сестре: «Волкъ же служа царю Мусульману с нетиi своими, рекше с сестричи». На это слово обращает внимание и И.И. Срезневский в «Словаре древнерусского языка» (Срезневский, 1989, c. 433–434), приводя толкованию «племянник, сын сестры, дочь сестры» параллели из сербского.

Если Силкисив и могла родить своему второму мужу (Олегу II, по нашей гипотезе) дочь сразу же через девять месяцев после бегства на Север из Киева в 914 году, то через 16 лет в 930 году её бы выдали замуж, и к 944 году у неё могли бы быть тринадцатилетние дети. Не маловаты ли?

Считается, что в договоре Игоря это косвенное указание на некую дочь Рюрика, чьими детьми могли быть Игорь и Якун. На это в качестве «некоторых сведений» намекается в Большом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, вероятно, подразумевается толкование Карамзиным (гл. VI, т. I «Истории государства Российского») Игорева договора: «Достойно замечания, что здесь в особенности говорится о Послах и чиновниках Игоря, жены его Ольги, сына Святослава, двух нетиев Игоревых, то есть племянников или детей сестриных». Поскольку Карамзин считал Рюрика отцом Игоря, то, стало быть, у Игоря была сестра Рюриковна… И т. д.

Но поскольку из наших рассуждений, приведённых выше, следует, что Игорь был сыном Олега Вещего, не следовало бы сперва поискать и дочь Олега?

Сага даёт нам имя ещё одного, старшего ребёнка Одда – дочери Рагнхильд – от его первой жены из Ирландии (Ölvör), чьи дети (племянники Херрауда и Асмунда) могли перебраться из Европы ко двору деда в поисках счастья и даже получить там вполне славянские или росские имена в дополнение к уже имеющимся северным. Ничего нелогичного в том нет, как раз напротив: молодые мужчины были бы не прочь повторить варяжские приключения легендарного отца Рагнхильд, взяв его жизнь за образец для подражания.

«Mey hafa þau Ölvör ok Oddr getit sín á millum, ok er sú Ragnhildr nefnd. Þau eiga um þat at ræða, at Oddr vill hafa hana með sér, en Ölvör vill eigi þat. Þar kemr, at Hjálmarr skal þessu skipa, ok vill hann, at mærin vaxi upp með móður sinni…»

«У Эльвёр и Одда родилась девочка, и её звали Рагнхильд. Они завели речь о ней, Одд хотел взять её с собой, но Эльвёр не желала этого. Сталось так, что решить должен был Хьяльмар, и он захотел, чтобы девушка росла у своей матери» («Сага об Одде Стреле», пер. Т. Ермолаева).

Переводчики прошлого обычно опускали несущественный, по их мнению, сюжет с рождением у Одда дочери и, соответственно, прерывали пересказ саги в самом её конце на смерти главного героя, тогда как в заключительных строках о Ragnhildr говорится не меньше чем о двух сыновьях Одда. По крайней мере, отсюда следует то, что многие мужи произошли от Одда таким образом (то есть были детьми и потомками Рагнхильд):

«Nú búa þeir ferð sína fylgdarmenn Odds ok ferðast austr aptr. Gefr þeim vel byri til þess, er þeir koma heim. Sögðu þeir Silkisif þau tíðendi, er gerzt höfðu í ferðum þeira, ok bera henni kveðju hans. Henni þykkir þessi tíðendi mikil ok svá landsmönnum, ok settist hún at ríki eptir þetta ok Hárekr, fóstri hennar, með henni, ok varðveita þau land ok þegna til þess, er synir Odds váru til færir at taka við ríkinu. Nú óx þar upp sá ættbogi, sem frá Oddi er kominn í Garðaríki. En mær sú, er Oddr átti eptir á Írlandi, er Ragnhildr hét, hafði farit vestan eptir liðna móður sína ok norðr til Hrafnistu ok hefir þar verit gift, ok hefir margt manna frá henni komit, ok sá ættbogi hefir þar upp vaxit. Ok lýkr þar nú sögu Örvar-Odds, eptir því sem þér hafið nú heyrt frá sagt».

«Вот спутники Одда снарядились в путешествие и поплыли обратно на восток. Им дул попутный ветер, пока они не пришли домой. Они рассказали Силькисив о том, что случилось в их путешествии, и передали ей его привет. Ей, как и жителям страны, эти вести показались важными, и после этого она стала править государством, и Харек, её воспитатель, вместе с ней, и они охраняли страну и подданных, пока сыновья Одда не смогли принять власть. Теперь разрослась там родовая ветвь, что происходит от Одда в Гардарики. А девушка, которая осталась у Одда в Ирландии и которую звали Рагнхильд, после смерти своей матери приехала с запада на север на Хравнисту и там вышла замуж, и много людей произошло от неё, и эта родовая ветвь разрослась там.

И тут заканчивается сага об Одде Стреле, которую вы сейчас услышали» («Сага об Одде Стреле», пер. Т. Ермолаева).

Так стоит ли выдумывать никому не известную даже по имени дочь Рюрика или дочь от брака Силкисив и Олега II, когда в «Саге об Одде Стреле» указано даже имя дочери Одда-Олега, сестры Херрауда и Асмунда, и прямым текстом сказано о происхождении от неё тоже славного рода мужей!

Об Асмунде, сыне Орвар-Одда/Олега Вещего и брате Игоревом

В 1710 году Ян Стржедовский в книге «Sarca Moraviae Gistoria sive Vita SS. Cirilli et Methudii» написал про одного из незарегистрированных на первый взгляд древнерусским летописцем сыновей Олега Вещего. По его словам, этот Олег Младший в 936 году бежал в Моравию с Руси из-за конфликта с князем Игорем. В Моравии он сам был избран князем, воевал с венграми. В этой войне Олег Младший пользовался помощью киевского князя, с которым примирился. Но после смерти Игоря он потерпел поражение от венгров при Брно и бежал сначала в Польшу, а потом вернулся на Русь.

Этот Олег Младший, по всей видимости, и встречается нам в древнерусских летописях под именем Асмунд, он же и есть Асмунд Оддсон из «Саги об Одде Стреле». Но в договоре Игоря с ромеями 944 года его имени нет, поскольку он ещё не успел к тому времени возвратиться.

А.Г. Кузьмин сообщает, что провозглашённый в 940 году моравским королём Олег Младший «ведет тяжелую борьбу против “гуннов”, то есть венгров. Такое отождествление, между прочим, было обычно для X века. Видукинд Корвейский, писавший историю саксов около 967 года, тоже считал, что венгры – это те же авары, являющиеся потомками гуннов, вышедших в свою очередь из готов.

В войнах Олега против гуннов в 945 и 947 годах на его стороне были и русские отряды, тем не менее в битве на реке Мораве он потерпел поражение. В 948 году он пытался отобрать у гуннов Велеград, но его вновь ждала неудача. Король укрепился в Ольмюце (Оломоуц). В 949 году – снова война. Ряд побед, а затем поражение при Брюнне (Брно). Олег бежит в Польшу и просит помощи у Земислава, князя польского, а также и у правителя Руси Игоря. Имени Земислава другие источники не знают. Но у Галла Анонима примерно в это время в Польше княжит отец Мешко Земомысл, причем приведенные в хронике сведения явно носят легендарный характер.

В 950 году против гуннов с большим войском выступил герцог баварский Генрих. Это сообщение подтверждается другими источниками. Воспользовавшись сложившейся обстановкой, Олег поднимается снова и ждет помощи от Игоря. Но тут приходит сообщение о гибели Игоря. В Повести временных лет смерть Игоря датирована 6453 годом, что по константинопольской эре должно было бы означать 945 год. Но многие известия летописи за X век даны не по константинопольской, а по какой-то иной эре, отличавшейся от константинопольской на 4 года. Именно по этой специфической эре должен рассчитываться год летописного крещения^[24] Ольги – 959-й. (По византийскому обычаю, разумеется, поскольку при рождении она была крещена по обычаю болгарскому. Впрочем, то, что это второе крещение действительно было, сомнительно, поскольку имя, данное Ольге при рождении в Болгарии, – Олёна – совпадает с именем, полученным при сомнительном крещении 959 года, – Елена. И по ряду других причин (Пивоваров, 1999) гибель Игоря по этой эре надо датировать 949 годом, что близко дате нашего источника.)

Не совсем понятно, почему Олег бегством в Польшу навлек нападение гуннов на хорватов. Видимо, речь идет о карпатских хорватах. Олег отправляется на Русь к Ольге, помогая ей усмирить неприятелей. Здесь на Руси Олег и умер в 967 году. Поскольку он был крещеным, Хр. Фризе^[25] предполагает (ошибочно в случае Ольги. – Авт.), что и к крещению Ольги, и к приглашению Адальберта Олег имел самое непосредственное отношение» (цит по: Кузьмин, 1988, с. 153–154; Кузьмин, 2004, с. 175–177).

Нам возразят, что да, в самом деле, в чешских хрониках, упоминающих Олега Моравского, говорится, будто он бежал с Руси после смерти Олега Вещего и будто править Русью остался Игорь. Но разве где-то сказано, что Олег Моравский и Игорь – братья?

Да, у нас пока нет под рукой текстов чешских хроник, и эти списки хроник, вероятно, составлялись много позже (Флоровский, 1974). А.Г. Кузьмин относит эти хроники к XIV–XV векам, то есть к тому же периоду, к которому относятся и основательно отредактированые Лаврентьевский, I Новгородский и Ипатьевский летописцы (в которых Игорь – киевский князь, а Вещий Олег – его опекун). Христиан Фризе и вовсе обратил внимание на эти моравские хроники в XVIII веке, донёс до нас пересказ избранных фрагментов.

В не сохранившейся до наших дней «летописи» средневекового чешского автора Яна Амоса Коменского, законспектированной более полвека спустя его соотечественником, историком по имени Томас Пешина из Чехорода, Олег Младший, несмотря на то что действия развиваются в 939–940 годах, ошибочно называется то племянником киевского князя Ярополка, то братом княгини Ольги, жены Игоря.

«Quippe Moravi parricidium Boleslai detestati, desuverunt ab imperio Bohemico omnes; et ut proprium, sicut antea, domi haberent Principem, cuidam pricipibus Russiae, nomine Olgo, nepoti Jaropolci Kygoviensium ducis, (vel Olga, que erat Jori, patris Jaropolci uxor, fratri» (Pesina z Cehorodu, Thomas Jan. Mars Moravicus. Dobroslawina, 1677).

Ярополк – внук Игоря и Ольги – стал киевским князем самое раннее в 970 году. У Олёны/Ольги, как мы видели, все братья известны по именам, это дети Симеона Великого. Вероятно, автор и его интерпретатор исходили из традиции понимания Ольги как дочери Олега Вещего, или же тут сказалось, что Ольга и Олег Младший/Асму(н)д оказываются не просто современниками, но после возвращения последнего на Русь ещё и соправителями в Киеве.

А.Г. Кузьмин имел (как видно, со ссылкой на того же Фризе) основания считать Олега Младшего сыном Вещего Олега. Он же сам обозначает Олега Младшего как двоюродного брата Игоря (с учётом того, что, по официальной версии, Олег Вещий – дядя Игоря со стороны матери, а не отец) (Кузьмин, 1988, с. 153–154; Кузьмин, 2004, с. 175–177).

Если же наши исходные построения верны, то Олег Младший (то есть Асмунд) имел все права на престол после смерти отца, так что обойти его мог по праву наследования только родной брат.

Упомянутый Томас Пешина также расходится в описании конца Олега Младшего с другими своими современниками. Он сообщает, что по восшествии на престол в 940 году этот Олег «в течение нескольких лет вел упорную борьбу с венграми, нападениями которых на Моравию руководил принц Токсис (Toxis) из рода Арпадов. Венграм удалось захватить часть Моравии и Велеград, столицу Олега. Олег действовал против венгров, получая военную помощь от польского князя Земомысла и своих родственников из Руси. В трехдневной битве при Брюнне (949 г.) войско Олега попало в засаду, преследуя венгров, обратившихся в притворное бегство. Большая часть его погибла, лишь немногие смогли прорваться из окружения и укрыться в близлежащей крепости и непроходимых лесах. Олег, собрав остатки войска, вынужден был навсегда покинуть Моравию и переселиться в Польшу к князю Земомыслу, где вскоре и окончил свои дни» (Филин, 2001).

В статье «Об историческом прототипе Ильи Муромца» Н.В. Филин высказывает красивую гипотезу, что отступление в Польшу происходило через Краков: «В былинах это отразилось в легенде о известной героической поездке Ильи из Морова в Киев, через город Кряков (с рассказом об освобождении этого города от “черной силы” – венгров). Прибыв на Русь, Олег Русский (здесь уже Моравский-Муравленин) принял участие в миссионерской деятельности Ольги и её попытках крещения Руси. Что нашло свое отражение в русских преданиях о крещении Руси и свержении идолов богатырем-христианином Ельей Моровлиным и сохранилось в обрывках легенды о крещении Руси “Олием Русским” во времена Ольги в саге об Олафе сыне Трюггви. Участие Олега в сражениях с венграми способствовало тому, что дружинные песни о нем, занесенные в X в. в Центральную Европу, были приурочены к преданиям о гибели Великой Моравии (“Русской империи”) от нашествия венгров (“гуннов”). Сами, однако, эти дружинные песни, использованные при создании эпических сказаний об Илиасе Русском, ни в коей мере не повлияли на формирование более позднего образа христианского богатыря, сформировавшегося на Руси уже в другую эпоху. Этим объясняется полное отсутствие каких-либо параллелей между сказаниями об Илиасе из Руси и богатыре Вольге, с одной стороны, и южнорусскими эпическими сказаниями об Елье Моровлине с другой. Широкую эпическую известность предания об Елье Моровлине в Киеве могли получить уже после распада единого Древнерусского государства, усиления культурной изоляции отдельных земель, очевидно, не ранее XIII–XIV вв. В XVI в. эти предания проникли в Великороссию, где явились материалом для создания целого цикла великорусских былин об Илье Муромце. В условиях ожесточенной классовой и сословной борьбы в России в XVI в., вызванной процессом закрепощения крестьянства, известность Ильи, как богатыря-крестьянина (первоначально христианина), способствовала быстрому росту его популярности в широкой народной массе и превращению Ильи Муромца в главного русского эпического героя и богатыря».

Довольно близко к идее, что Олег Младший и есть летописный Асмуд, просто Олег – его славянское имя, а Асму(н)д – скандинавское, подобрался А.С. Королёв в книге «Загадки первых русских князей», где 7-я и 8-я главы соответственно посвящены Олегу Моравскому и образу Ильи Муромца:

«Летописцы слышали об Олеге Моравском, современнике и помощнике Ольги, но, зная только одного Олега – Вещего, или сознательно умалчивая о других, приписывали ему или Ольге деяния князя середины X века.

В связи с известиями о родстве и соперничестве Игоря с Олегом Моравским, изгнанием последнего и возвращением его на Русь только при Ольге, после гибели Игоря, нельзя не вспомнить о еще одном любопытном предании, в котором сообщается, что Игоря Старого убил его двоюродный брат во время войны между ними^[26]. Кстати, то, что наряду со Свенельдом, ближайшим сподвижником Ольги, стал и другой противник Игоря – Олег Моравский – тоже свидетельствует о непростых отношениях родителей Святослава.

Известия об Олеге Моравском, возможно, служат подтверждением и того, что главенство в союзе русских князей не передавалось по наследству. Дело в том, что Я. Стржедовский считает, будто Игорь хотел расправиться с Олегом, чтобы народ не избрал его во имя великих заслуг отца (Вещего Олега?) главой Руси. Даже если мы признаем, что сообщение Я. Стржедовского о том, что Олег Моравский был сыном Вещего Олега, является всего лишь предположением автора, следует признать, что соперничество беглеца Олега и Игоря, неустойчивость положения Игоря в Киеве свидетельствуют о том, что киевский стол еще не был закреплен за одной династией» (Королёв, 2012).

Но автор почему-то опустил в своих рассуждениях Асму(д)а, оставив лишь Свенельда, тогда как до очевидного теперь уже отождествления оставался буквально шаг.

Тема сама по себе интересная и обширная настолько, что мы едва ли в рамках книги об Олеге Старшем можем уделить ей большее место на этих страницах.

8. Северные дела. Поход на Новгород (в Хольмгардарики)

Что приходится на период с того момента, когда ушёл за море Орвар-Одд/Олег Вещий и произошло вокняжение Олега II и Игоря в Киеве около 920 года?

Чтобы в дальнейшем рассмотреть этот вопрос, надо подробнее остановиться на событиях с сентября 912 года по июнь 913 года.

В Новгородской I летописи младшего извода, например, отголоском тех событий, спрессованных составителем в пару фраз, являются такие строки:

«Иде Олегъ к Новугороду, и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море, и уклюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозѣ».

Поскольку новгородский летописец знал о действительном начале правления Игоря в Киеве с 922 года (при регенте Олеге II, как мы понимаем теперь), а только Игоря помнили как следующего киевского князя, он и приурочил ошибочно сам поход на Цареград, и торжественное Олегово возвращение в Киев, и даже его смерть к этому году. Зато путь Олега Вещего из Киева в Новгород, потом – в Ладогу, а потом – за море сохранён в неизменности.

Скандинавский источник вносит ясность. Так называемая редакция А – В «Саги об Одде Стреле» упоминает о попытке Одда отбить Хольмгард у некоего конунга Квиллануса, который воспользовался смертью Херрауда (Старшего) и сел в Новгороде. Силы противоборствующих сторон оказались равными. Оба предводителя принимали участие в битве, которая то прерывалась, то возобновлялась вновь, и с той и с другой стороны пало много храбрых воинов и вождей.

Квилланус и Одд по взаимному согласию прекратили бой и отправились по приглашению Квиллануса, открывшего Одду своё подлинное имя и лицо, на вейцлу в Хольмгард (X.4.11–12, пер. Г.В. Глазыриной). Из традиционного понимания вейцлы – места и пиршества, где прибывший конунг или его представители и все, кто с ним, принимают обязательные дары от местных вождей, следует, что Квилланус признал себя «данником» Одда. Как мы помним, и сам Орвар-Одд был назван конунгом на вейцле после смерти Херрауда Старшего.

В скандинавской традиции, согласно А.Я. Гуревичу «кормления, или “угощения”, занимали особое место среди доходов конунга. В начальный период истории норвежского государства конунги не имели постоянной резиденции. Они находились в непрестанных разъездах по стране. Отсутствие административной системы на местах делало необходимым для главы государства посещать областные собрания (лагтинги) и тинги отдельных районов. Например, Олав Харальдссон во время поездок по областям посещал пиры и разбирал все дела, нуждавшиеся, по его мнению, в его вмешательстве. Влияние тингов на политическую жизнь страны оставалось еще очень значительным, и игнорировать их конунги не могли. Известно, что на тингах конунгам приходилось вести переговоры с бондами и их предводителями – местной знатью, а зачастую и идти на компромисс с ними. Неуступчивость конунга, стремление его навязать свою власть местному населению нередко наталкивались на решительное противодействие бондов, которые, как видно из саг, не останавливались перед тем, чтобы с оружием в руках защищать свои старинные обычаи от спешившего с нововведениями государя. Появляться в разных районах страны во главе вооруженного отряда конунгу было необходимо для поддержания своего авторитета и сохранения верности подданных. Поездки конунга по стране были связаны, кроме того, с отправлением религиозного культа и жертвоприношениями, которые совершались на пирах.

Но без постоянных поездок по стране конунг, по-видимому, не смог бы прокормить своей дружины. Основные источники его доходов находились в различных областях Норвегии, и конунгу было проще приехать в свое владение с дружиной и кормить ее на месте, чем организовывать перевозки собранных продуктов в какую-нибудь постоянную резиденцию. Однако во время таких поездок конунг и свита кормились не только за счет доходов с его личных владений и дани, уплачиваемой населением. Как уже говорилось, бонды были обязаны угощать конунга и его людей на специально устраиваемых пирах-вейцлах. Термин veizla, постоянно встречающийся в “королевских сагах” и упоминаемый в юридических памятниках, имел несколько значений, и анализ их представляет немалый интерес.

Первоначально вейцлами назывались пиры, которые задавали в своих усадьбах конунги либо население в честь конунга. В обязанности управляющих королевскими усадьбами – арманов входило устраивать такие пиры во время пребывания конунга с дружиной. На пир конунг обычно приглашал местных хёвдингов и наиболее влиятельных бондов, с которыми следовало поддерживать дружбу. Некоторые хёвдинги были достаточно богаты для того, чтобы достойно угостить конунга у себя дома. Сага рассказывает о бонде Аки из Вермаланда, который пригласил на пиршество одновременно конунгов Норвегии и Швеции, роскошно их угощал и при расставании преподнес богатые подарки. Богатый бонд Гейрмунд устроил пир для ярла Хакона в своем владении Скугги (в Суннмёре). На такие угощения приглашали конунга и другие могущественные люди. Крупные собственники, устраивая пиры в честь конунга, по-видимому, рассчитывали на награду с его стороны <…>.

Как мы уже установили, для содержания конунга и его свиты в посещаемых ими областях население было обязано устраивать вейцлы, что считалось его непременной повинностью. Выше (автором) приводился отрывок из “Саги об Инглингах”, в которой рассказывалось о том, что конунг Энунд якобы в каждом округе основал усадьбу, после чего стал ездить по вейцлам. По-видимому, королевские усадьбы в различных районах страны играли прежде всего роль пунктов, в которые население должно было сдавать продукты, необходимые для угощения конунга и сопровождавших его дружинников. По мнению А. Стейннеса, система таких дворов-“погостов”, по которым разъезжал конунг, потребляя “угощения” своих подданных, сложилась чрезвычайно рано, еще до Харальда Прекрасноволосого. Во всяком случае, со времени Харальда – первого объединителя Норвегии – король пользовался правом сбора вейцлы со всего населения» (Гуревич, 1958).

Орвар-Одд стал править по всей Гардарики, согласно редакции саги S (а Кэнугарды – это ведь лишь третья часть всей Гардарики, согласно «Саге о Хрольве Пешеходе»).

В другой же редакции саги таинственный Квилланус сохранил за собой Хольмгард, хотя практически все его люди были перебиты и пал даже его родной сын Сварт. Ночь развела противников.

«Одд убил всех конунгов, подчинённых Квилланусу, некоторых застрелил, некоторых зарубил. (Из этого следует, что правивший после Квиллануса Хольмгейр, см. далее, не был у того в подчинении, а выступал как раз на стороне Орвара-Одда, ибо правил вслед за Квилланусом в Хольмгарде. – Авт.) А когда он увидел гибель Сирнира, то очень огорчился, ведь всё закончилось как и раньше, и он вновь понёс утрату от Эгмунда и его людей. Тогда он положил стрелу на тетиву и выстрелил в Сварта, но тот выставил ладонь, и стрела не пробила её. Так же случилось со второй и третьей стрелой. Тут Одду пришло на ум, что он понёс большую потерю, утратив “Дары Гусира”. Он покинул битву, пошёл в лес, выломал себе большую дубину и затем вернулся. И когда он встретил Сварта, начали они биться. Одд колотил его дубиной и не переставал, пока не сломал Сварту каждую кость, тут и пришла ему смерть» («Сага об Одде Стреле», пер. Т. Ермолаева).

Оказалось, что они по жизни не раз сталкивались с Оддом с переменным успехом, поэтому и Одд из соображений мести за павших некогда друзей не пошёл на вейцлу, предпочёл продолжить бой. В прежние года Орвар-Одд сильно покалечил Квиллануса в схватке, причём так, что тому пришлось скрывать лицо под маской. Подлинное имя и прозвище мнимого Квиллануса – Эгмунд Убийца Эйтьова, также за косматость его называли Флоки, и он родом из Бьярмаланда, сын правителя бьярмов от великанши, потому считается бондом. Это получеловек, то есть практически неуязвим для оружия смертных, о чём Одда заранее предупреждает Раудграни-Один. Но всё это уже из области сказочного, которое перемешано с историческим.

Всё-таки в этой истории у Олега II довольно странная роль! Какова его выгода возвращать на престол в Киеве детей умершего Олега Вещего? Вероятно, какая-то клятва, данная самому Вещему Олегу-Одду, могла бы быть тому объяснением, или причина банальнее, почему бы не воспользоваться моментом и не подмять под себя Южную Русь (возможно, этот Олег II назван в той же редакции саги А – В как Хольмгрейр, и имя созвучно названию Хольмгард).

Орвар-Одд с дубиной. Средневековая гравюра

Его выгода могла заключаться в том, чтобы править от имени юного Игоря. В итоге же он вообще захватил власть в Киеве и продолжал править, несмотря на совершеннолетие Игоря (и Асмуда).

«Гардарики – такая большая страна, что были тогда там владения многих конунгов: Марро звался конунг, он правил Морамаром, та земля находится в Гардарики; Радстав звался конунг, и там, где он правил, [земля] называлась Радстова; Эддвал звался конунг, он правил тем владением, которое называется Сурсдал, Хольмгейр звался тот конунг, который вслед за Квилланусом правил Хольмгардом; Палтес звался конунг, он правил Палтескьюборгом; Кёнмар звался конунг, он правил Кенугардами, а там сначала жил Магог, сын Иафета, сына Ноя. Все эти конунги, которые сейчас названы, давали дань конунгу Квилланусу.

Но прежде чем Одд пришел в Хольмгард, Квилланус три предшествующие зимы собирал войско. Думали люди, что он заранее знал о предстоящем приходе Одда. Там были с ним все перечисленные ранее конунги. Сварт, сын Гейррида, был [там], а также Эгмунд, победитель Эйфьова, – так он был назван. Там было также огромное войско из Кирьялаланда и Равесталанда, Реваланда, Вирланда, Эйстланда, Ливланда, Витланда, Курланда, Ланланда, Эрмланда и Пулиналанда. Это было такое огромное войско, что невозможно сосчитать, сколько сотен в него входило; люди были сильно удивлены, для чего могло предназначаться такое несметное количество людей, которое там было собрано» (Сага об Одде Стреле, X – см.: Кочкуркина и др., 1996).

Впрочем, как указывают специалисты, «приведенный фрагмент входит в состав интерполяции, содержащейся лишь в поздних списках саги – двух рукописях XV в. и одной конца XVII в. Перечень древнерусских городов и соседних с Русью земель “Сага об Одде-Стреле” почти полностью повторяет список географического сочинения “Какие земли лежат в мире”. При перечислении прибалтийских территорий в саге оказались опущены Тавейсталанд и Виндланд, вместо них фигурируют Равесталанд, Витланд и Ланланд, что, по всей вероятности, объясняется ошибками переписчиков. Цитированный фрагмент является ярким примером того, как реальные географические сведения, почерпнутые из географических трактатов, включаются в основной сюжет произведения…» (Кочкуркина и др., 1996).

Составитель саги просто перечислил известные ему города Гардарики и от названий городов придумал имена правителей.

Кроме того, из фрагмента Х.4.9 редакции саги А – В (Древняя Русь в свете зарубежных источников, 2009) следует, что Одд узнаёт о смерти Херрауда, находясь за пределами Гардарики, аж через семь лет (при этом непонятно, женат ли он уже на его дочери), причём далее говорится, что самозванец три года из этих семи готовится к вторжению Одда. Откуда же вторгается (возвращается) Одд и где он набирает войско, тогда как Кенугардами в этой редакции правит некий Кёнмар? Или посчитаем это домыслами позднего интерпретатора?

Скорее всего, тут имеют место не домыслы, а просто неверная и поздняя интерпретация фактов. Квилланус правит в Хольмгарде (уже как семь лет, сместив прежнего правителя). А Одд в Киеве. Возможно, что Одд вмешался в борьбу за власть в Ладоге – это и есть его столкновение с Квилланусом. А так как в сагах Хольмгард(ы) часто отождествляли со всей Гардарики, то и родился рассказ о том, что Квилланус сначала захватил власть после смерти Херрауда и лишь потом вернулся Одд и вступил в борьбу.

В Приложении 3 мы поместили фрагменты из «Саги о Хрольве Пешеходе», имеющей множество фактологических пересечений с «Сагой об Одде Стреле», и, возможно, они обе интерпретируют, хоть и с некоторыми отличиями по форме, одни и те же события в Приильменье и Приладожье.

Здесь герой Хрольв, коему, как и Орвару «больше всего было по сердцу состязаться в стрельбе из лука», выступает вместо Одда, а шведский король Эйрик – вместо Квиллануса. Эйрик нанёс поражение Хрёггвиду, отцу прекрасноволосой (как Силкисив) Ингигерд, возлюбленной Хрольва. Тот, прознав о событиях в Гардарики, отправляется из-за моря в Хольмгарды (Новгородчину), восстанавливает справедливость, разбив противников под Альдейгьюборгом (Ладогой), женится на Ингигерд и по её совету, а также по совету её приближённых, народ признаёт Хрольва новым королём.

То есть в нашей реальности Олег Вещий вполне мог быть призван из Киева на Север, помочь приильменским словенам отразить шведскую или иную агрессию, восстановить справедливость. Древнерусский летописец чётко обозначает маршрут Олега: Киев – Новгород – Ладога – «за море».

Как раз на 910–911 годы приходится новый виток русско-византийской дипломатии, русы участвуют в операциях ромеев на их стороне (см. «Краткую хронологию реконструируемых событий» в конце книги).

В 912 году 2 сентября послы Олега принесут клятвы перед лицом византийских правителей в Цареграде и передадут им скреплённые Олегом грамоты с записью нового договора.

Это значит, что перед этим и та, и другая стороны согласовали между собой тексты. Чтобы добраться до Цареграда к началу сентября, послы русов должны были выехать из Киева самое позднее в конце июля 912 года.

Июль этот был отмечен и появлением в небе кометы Галлея, как мы упоминали ранее, явившейся с запада и похожей на меч. Олег-Одд мог воспринять прохождение кометы по небу за небесное знамение, зовущее на битву.

Медлить более нельзя. Так что, едва отправив послов в Цареград, он с верными ему воинами устремляется на Север к Хольмгарду.

Осенью 912 года великий князь принял под свою руку и всё Приильменье и Ладогу. Но, вероятно, он и раньше задавался вопросом, как удержать растянувшиеся с юга на север и с запада на восток земли. Для этого были необходимы новые силы и преданные исключительно ему одному умелые воины, с которыми было непросто, особенно если «битвы за Хольмгард» не обошлись без потерь.

Прежняя дружина ему и в Киеве бы пригодилась. На ильменьских бояр надежды мало. И Одд-Олег, после принесения ему клятв местной знатью, перезимовав на месте в Гардарики, в конце марта или начале апреля 913 года отправляется из Ладоги на родину, в Норвегию, набрать наёмников, которых он предполагает оставить в Хольмгарде/Новгороде своему наместнику. И это, вероятно, один из имевших на то право князей по крови, коего мы условно именуем Олегом II.

Хотя не исключено, что Вещий и сам планировал посадить на севере своей разросшейся державы старшего сына (подрастающего для такой роли 11—12-летнего Асму(н)да), впрочем, пока находящегося в Киеве. Но он не мог не учитывать, что в столь юном возрасте на новых, только что присоединённых землях, где только отбушевала междоусобица, рискованно оставлять без поддержки фактического наследника его дела и продолжателя династии. И не лучше ли в самом деле посадить в Приильменье да Приладожье человека опытного, разумеющего местный обычай (с учётом существенного финно-угорского окружения и «бярмов»), а вместе с тем преданного ему, Олегу, и благодарному за то, что тот сделал? В любом случае отправиться в Киев за Асму(н)дом – это потеря времени с учётом неизбежной зимовки.

Даже если бы Одд-Олег вместе со всем своим войском передвигался бы без помех из Киева в Приильменье, начав поход в августе, едва ли после всех событий, о которых мы рассказывали, и сражений под Хольмгардом он успел бы до конца навигации добраться по Волхову до Ладоги, миновать Нево, Балтику и пристать к берегам родной Норвегии. Мало того что дела на Севере явно требовали его присутствия, дабы утвердиться на новых землях, Одд прекрасно помнил, как коварно море поздней осенью, даже если и оказаться каким-то чудом у побережья Скандинавии.

В «Саге о Греттире» находим такое свидетельство:

«XXXVIII. Когда Торир узнал, что Олав стал единовластным конунгом всей Норвегии, он решил, что теперь пора напомнить ему о себе. Тогда Торир послал в Норвегию к конунгу своих сыновей, рассчитывая, что они будут служить ему. Поздней осенью они пристали на юге Норвегии и, взяв весельную лодку, пошли вдоль берега на север, думая дойти так до конунга. Они зашли в одну бухту южнее мыса Стад и несколько ночей простояли там. Еды и питья у них было вдоволь, и так как погода была плохая, они не выходили в море. Теперь надо рассказать, что Греттир с торговыми людьми шли вдоль берега на север и часто попадали в бурю, потому что дело было к зиме. И когда они продвигались на север неподалеку от мыса Стад, их застигла сильная буря, с вьюгой и морозом, и вот однажды вечером они с трудом подошли к берегу, все измученные, и, бросив якорь у какого-то пригорка, укрыли свое добро и товары…» (перевод О.А. Смирницкой).

С собою за море Одд-Олег берёт только восемьдесят воинов (в некоторых списках саги – двести). Самый большой из найденных кораблей викингов, длиною немного больше 36 метров, обнаружили в Роксильде в 1996 году, дата постройки по разным оценкам – после 1025 года, при 39 парах вёсел судно могло в принципе перевезти и сотню человек. Так что теоретически у Одда мог быть всего один драккар, когда он отплывал из Ладоги. Это едва ли вызвало бы волнение у правителя тех норвежских мест, куда он направлялся, если судно не задерживалось подолгу на одном месте. Всё же из соображений безопасности и в надежде, что кого-то сразу удастся взять с собой в обратный путь, у Одда было два судна, собственно, так и в саге.

Попытки плавания на копиях древних кораблей викингов, «а также на реконструированных ладьях с веслами и под парусом показали, что при хорошем ветре суда могут развивать среднюю скорость в 6–8 узлов (1 узел соответствует 1 морской миле в час, или 1,852 км/ч). Вместе с тем “Сага Сиглар” шел со скоростью в 10 узлов в течение 6 часов при сильном ветре в Северном море. Наибольшая скорость корабля “Роар Эге” при бортовом ветре составила около 9 узлов. Таким образом, при благоприятном ветре можно было быстро преодолевать большие расстояния. Но само собой разумеется, что ветер не всегда был благоприятным, и поэтому важно было, чтобы торговые суда в эпоху викингов, применяясь к направлению ветра, могли успешно маневрировать с тем, чтобы ветер попеременно дул то с левого, то с правого борта. Это давало возможность идти близко к нужному курсу. Вероятно, они могли идти и против ветра под углом около 60 градусов и развивать при этом скорость до 1,5–2 узлов.

Обычно плавание шло вдоль побережья, и путники старались не упускать из виду сушу, а на ночь высаживались на берег. Так поступал Оттар во время своего путешествия из Холугаланда до Скирингесхил в Южной Норвегии, и доплыл он туда за один месяц. Однако до нас дошли рассказы и о безостановочном плавании в течение многих дней. Так, например, путешествовал купец по имени Вульстан во время своего плавания по Балтийскому морю от Хедебю до Трузо в Данцигской бухте. Он плыл семь дней и ночей и ориентировался по курсу, в частности, с помощью измерения глубины лотом… Вдоль побережья Скандинавии имеется немало удобных природных гаваней, а осадка большинства судов была настолько низкой, что их без труда можно было затаскивать на сушу, а потом стаскивать обратно в море. Это относится также к узким военным кораблям с немногочисленной командой» (Роэсдаль, 2001).

Едва ли решение о посещении родной Норвегии было принято великим князем спонтанно, как это представлено в тексте саги, ибо вся предыдущая деятельность Вещего говорит о присущих ему прозорливости и предусмотрительности. Он не мог нагрянуть в заморское королевство, не предупредив о том хотя бы остававшихся на норвежских землях родичей. Он должен был побеспокоиться заранее хотя бы о размещении сопровождавших его воинов и безопасном пребывании там. То есть планы такие он вынашивал и мог даже тайно сноситься с людьми в Халогаланде. Согласно же саге решение пришло к нему так:

«– Я намерен совершить путешествие из страны.

– Куда ты собрался? – спросила Силькисив.

– На север на Хравнисту, – ответил он. – Также я хочу узнать, кто хранит остров, ибо он принадлежит мне и моим родичам.

– Мне кажется, – сказала она, – у тебя здесь достаточные владения, ведь тебе принадлежит полностью Гардарики и все другие земли и государства, какие ни пожелаешь, и мне казалось, что тебе не нужно желать большего и заботиться о маленьком островке, от которого никакой пользы.

– Да, – сказал он, – это так, остров мало стоит, однако я хочу решить, кто им должен владеть, и отговаривать меня бесполезно, ибо я решил ехать и я буду отсутствовать недолго.

Затем он снарядил из страны два корабля по сорок человек на каждом, и нечего рассказывать о его путешествии, пока он не пришёл на север на Хравнисту в Норвегии. А люди, что жили там, радушно приняли Одда и устроили пир в его честь, и он полмесяца находился там на пиру. Они предложили ему принять остров со всеми владениями, что ему подчинялись. Он даровал им все эти владения и не захотел там оставаться. Потом он приготовился к путешествию и отправился в путь с хорошими подарками» («Сага об Одде Стреле», пер. Т. Ермолаева).

С учётом того что Харальд Прекрасноволосый родился между 850 и 858 годами, вторую дату называет Теодорик Монах в «Истории о древних норвежских королях», Халогаланд, северо-западная область Норвежского королевства, на момент последней поездки туда Одда давно принадлежала сыну Харальда, Эйрику Кровавой Секире (885–954):

«Харальду конунгу было тогда пятьдесят лет. Многие из его сыновей были уже взрослыми, а некоторые уже умерли. Многие из них были очень запальчивы и ссорились между собой. Они прогоняли ярлов конунга из их владений, а некоторых убивали. Тогда Харальд конунг созвал многолюдный тинг на востоке страны и пригласил на него жителей Упплёнда. Он дал всем своим сыновьям сан конунга и сделал законом, что каждый его потомок по мужской линии должен носить сан конунга, а если он происходит по женской линии, то сан ярла. Он разделил между ними страну. <…> Эйрик жил с Харальдом конунгом, своим отцом. Из всех своих сыновей он любил его больше всего и ценил его выше всех. Ему он дал Халогаланд, Северный Мёр и Раумсдаль. На севере в Трандхейме он передал власть Хальвдану Белому и Сигрёду. В каждом из этих фюльков он дал своим сыновьям половину своих доходов, а также право сидеть на престоле на ступеньку выше, чем ярлы, но на ступеньку ниже, чем он сам. Каждый из его сыновей притязал на то, чтобы занять его престол после его смерти, он же сам предназначал его Эйрику…» (Сага о Харальде Прекрасноволосом, XXXIII).

Храв(ф)ниста, где всё ещё жили родичи Одда по линии отца, – область Халогаланда. Не исключено, что туда же перебралась из Ирландии и дочь Одда, Рагнхильд, а Одд мог обещать дочери и её потомству покровительство в своих заморских владениях.

В пересказе по другому списку «Орвар-Оддсаги»: «…наступил день, когда решился Одд плыть в Норвегию посмотреть, что-то сталось теперь с владениями его в Храфнисте.

Пыталась жена отговаривать Одда, просила не думать об этих далеких владениях, раз он и без того теперь правит обширной богатой землей, но Одд настоял на своем и отправился в путь с двумя кораблями и с двумя сотнями воинов.

Прибыв в Храфнисту, узнал он, что землями его владеют по-прежнему его родичи. Они встретили Одда радушно и долго не могли надивиться его годам.

Погостив у своих родичей какое-то время, Одд предоставил им в полную собственность свои земли и поплыл обратно на юг…» (Петерсон, Балобанова, 1996).

Едва ли речь могла идти о каких-то переговорах с Эйриком, который хоть и был значительно моложе Одда, наверняка в свои двадцать восемь он уже показывал звериный, необузданный нрав. Скорее всего, Одд не раз приставал к берегу, соблазняя молодых соплеменников перспективами, открывающимися перед ними на Руси, но нигде не останавливался так долго, как в Хравнисте.

Вещий Олег. Худ К.Рудаков. 1951 год

Сопровождали Одда с высокой долей вероятности тоже его соплеменники, которым и самим было сподручно побывать на далёкой родине за княжеский счёт, да и в «рекламной акции» Одда они были бы полезными рассказчиками и свидетелями, которые в свою очередь могли заманить на службу к Одду – в Ладогу и Киев – собственных младших родичей.

Сам Одд был рождён всё-таки на юго-западном побережье Норвегии, выходит, что он проплывал мимо своего места рождения дважды, и на обратном пути решил заглянуть «на хутор Беруръёдр, который оказался заброшенным и разорённым местом».

Там он и обрёл покой.

9. «Смерть Олега» и её последствия

Поскольку весть о смерти Одда в Норвегии достигла Силкисив, а его внуки и племянники Игоря/Ингвара/Херрауда Младшего попали-таки на Русь, мы не допускаем мысли об иносказании, укусе змеи как предательстве.

Но из-за моря Одд, он же Олег Вещий, уже не вернулся.

В саге, умирая, Одд вспоминает висой всю свою жизнь, подводя итог приключениям, доселе изложенным в прозе. Приведём лишь заключительные строфы этой длинной висы в переводе Н. Топчий и Т. Ермолаева:

Когда песня кончилась, Одда охватила слабость, и они отвели его туда, где была готова каменная гробница.

Тогда Одд сказал:

– Теперь подтвердится всё, что говорила мне вёльва. Сейчас я лягу в гробницу и умру там. Затем разведите вокруг огонь и сожгите всё.

Потом он улёгся в каменную гробницу и сказал:

– Теперь передайте мой привет домой Силькисив и нашим сыновьям и друзьям.

После этого Одд умер. Тогда они развели огонь, и сожгли всё, и не уходили, пока всё не сгорело. Как рассказывают многие люди, рост Одда был двенадцать локтей, потому что гробница внутри была такого размера… (http: //norroen.info/src/forn/orvarodd/ru2.html).

И далее уже приведённый нами выше перевод, когда мы рассказывали о дочери Одда, о возвращении вестников смерти конунга в Гардарики к Силькисив, Асмунду и Херрауду.

Под Ладогой же, когда туда добрались те, кто сопровождал Олега-Одда, в память о нём насыпали курган-кенотаф и справляли там несколько поколений тризну. Такого же рода поминальные действия могли совершаться и в Киеве, но отнюдь не на физической могиле великого князя, как мы показали. Поэтому к числу надуманных отнесём мнения вроде этого: «Ставшего жертвой гнева Змея Олега киевляне, покорные воле бога Велеса, отправили в “локус Змея” как владыки гор, – погребли на Щековице, т. е. “змеиной горе” (ср. глагол щекотати — “шипеть по-змеиному”)» (Лисюченко, 2009, с. 199).

Олег Вещий. С картины В.М. Васнецова

С тем же успехом можно искать гнев владельца Слейпнира бога Одина на короля Эйрика, убитого копытом собственного коня (см. Приложение 5).

Ещё в августе 912 года в том же Киеве великий князь Олег Вещий приносил клятвы при «подписании» со своей стороны договора с ромеями именем Велеса, а после – в сентябре, в Цареграде и послы великого князя, клялись именем того Велеса, чьим эпическим внуком оказывается вещий Боян («вѣщей Бояне, Велесовъ внуче»)!

«Боянъ бо вѣщій, аще кому хотяше пѣснь творити, то растѣкашется мыслію по древу, сѣрымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы, помняшеть бо речь първыхъ временъ усобіцѣ» (Слово о Плъку Игоревѣ, Игоря сына Святъславля, внука Ольгова // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: В 5 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. Т. 1. А – В. 1995. С. 9—14).

И времени утратить своё явно угодное богу прозвище, как и прогневить его чем-то, у Олега не оставалось.

Слагатели старин воспели деяния усопшего властителя, и поэтический образ одного такого сказителя живописно представлен Николем Михайловичем Языковым в стихотворении «Олег» 1826 года:

Знаменитый сочинитель «Истории Российской» Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) оставил нам такое заключение об Олеге Вещем:

«…Сей Герой, смиренный летами, хотел уже тишины и наслаждался всеобщим миром. Никто из соседей не дерзал прервать его спокойствия… Окруженный знаками побед и славы, Государь народов многочисленных, повелитель войска храброго мог казаться грозным и в самом усыплении старости. Он совершил на земле дело свое – и смерть его казалась потомству чудесною… Уважение к памяти великих мужей и любопытство знать все, что до них касается, благоприятствуют таким вымыслам и сообщают их отдаленным потомкам. Можем верить и не верить, что Олег в самом деле был ужален змеею на могиле любимого коня его, но мнимое пророчество волхвов или кудесников есть явная народная басня, достойная замечания по своей древности. Гораздо важнее и достовернее то, что Летописец повествует о следствиях кончины Олеговой: народ стенал и проливал слезы. Что можно сказать сильнее и разительнее в похвалу Государя умершего? Итак, Олег не только ужасал врагов, он был еще любим своими подданными. Воины могли оплакивать в нем смелого, искусного предводителя, а народ защитника. Присоединив к Державе своей лучшие, богатейшие страны нынешней России, сей Князь был истинным основателем её величия… Мудростию Правителя цветут Государства образованные; но только сильная рука Героя основывает великие Империи и служит им надежною опорою в их опасной новости. Древняя Россия славится не одним героем: никто из них не мог сравняться с Олегом в завоеваниях, которые утвердили её бытие могущественное».

С материальным же наследием Одда-Олега вышло не всё так гладко, как повествуется в песнях и сагах.

Олег Вещий. С картины В.М. Васнецова

Когда вести о неожиданной смерти князя дошли до Киева, в городе произошло выступление против Силкисив (сыновья были ещё малы, а старый Харек едва ли был уже надёжной защитой).

Разумеется, жена Одда-Олега бежала с сыновьями на Север, сначала в Полоцк или Смоленск (вернее, в Гнёздово), где, судя в том числе по данным археологии (Жарнов, 1991, 1998; Пушкина, Мурашёва, Ениосова, 2012, с. 242–273), давно сидели скандинавские правители, а далее – в Приильменье или даже Ладогу, где находился Олег II. Большая часть верной дружины Орвар-Одда после похода «на Квиллануса» также оставалась на Севере (как мы упоминали, согласно саге, Одд взял с собой в Норвегию лишь 200 человек), и в Киеве она мало на кого имела возможность опереться.

Тогда вполне можно предположить, что после того, как Силкисив с сыновьями вынуждена была бежать из Киева, Торд Полоцкий и Фасти Ростовский (или их отцы) могли сохранить верность беглецам (вот они, подлинные имена, вместо легендарного Радстава и Палтеса – см. выше, – чьи прозвища, как и имя Хольмгрейра, совпадают с названиями приписанных к их владениям городов Руси).

Если принять в расчёт историю Артынова, которую мы рассмотрели в предыдущем разделе, с Ростовом затем вышли некоторые сложности, но впоследствии Олег II восстановил там порядок. Свенельд едва ли мог быть взрослым даже в последние годы Олега Вещего.

Не исключено, что ещё весьма молодая дочь Херрауда Старшего и вдова Одда-Олега Силкисив могла стать женой Олега II на некоторых условиях, согласно которым он возвращает её сыновьям киевское наследство (и это объясняет уже его последующее долгое доминирование при возмужавших сыновьях Одда-Олега в 920–930 годах). Однако она всё равно умерла очень скоро, поскольку о сводных братьях Игоря (от Силкисив и Олега II) ничего не известно.

Кто же совершил переворот в Киеве и какие есть основания для такого утверждения?

Поскольку, как мы предположили ранее, Аскольд из рода Дирова был убит венграми, то в качестве узурпатора тут выступает некий иной Дир (возможно, и реальный дальний родственник Аскольда или же Лже-Дир, самозванец). Этот «Дир» несколько лет спустя как раз и будет убит на глазах киевлян варягами Олега II и захоронен «за святой Ориной».

Самозванец, то есть «вообще не-Дир», это принявший ислам правитель русов, который в первоисточнике этих сведений назван Була(д)мир, скорее всего, так передано имя «Владимир».

До сих пор по «языческим» сетевым ресурсам с большим успехом цитируется отрывок из пары сочинений арабских авторов о том, как обнищали русы, когда принятие христианства притупило их мечи. Выразительная картинка злобных христиан, опрокидывающих богов столп, добавляет «лайков и перепостов» этой вырванной из контектса цитате, почему-то относимой к событиям 988 года.

Если же верить самому аль-Марвази (1056/57—1124/25) (то есть Шарафу ал-Заману Тахир Марвази) и его позднему пересказчику Мухаммаду Ауфи, дело обстояло следующим образом:

«Случилось у них так, что приняли они христианство в 300/912—13 году. А когда стали христианами, притупила вера их мечи, закрылись перед ними двери добычи, и принесло им [это] вред и крах. Стало недоставать им средств к жизни, и захотели они [обратиться] в ислам, чтобы возможными стали для них война и борьба и [чтобы] вернуться к привычкам, которые были у них. Направили послов к правителю Хорезма, группой в 4 человека из [числа] приближенных царя. У них [есть] независимый царь, [который] называет сам себя и титулуется буладмир, как называют царя тюрков хакан, а царя булгар – б.т.л. ту. Прибыли послы их в Хорезм, выполнили свою миссию, [получив] разъяснение от хорезмшаха, так что захотели в ислам. Послал к ним [хорезмшах учителей], чтобы научить их закону ислама и обратить в ислам» (Таба’и ал-хайаван, IX, 15. Перевод Т.М. Калининой; цит. по: Древняя Русь в свете зарубежных источников, 2009а).

Древнерусский меч, обнаруженный в 1989 году около села Пурдожки на правом берегу реки Мокши

В более раннем переводе В. Храковского, если расширить контекст, эти сведения о русах выглядят так:

«…Они многочисленны и видят средства жизни и пропитание в мече.

Если умирает какой-нибудь человек из них, у которого есть дочери и сыновья, они отдают его имущество дочерям, а сыновей наделяют мечом и говорят: “Ваш отец добывал имущество мечом, подражайте ему и замените его”.

Таково было их воспитание, пока они не приняли христианство в месяцы 300 года 49. Когда они стали христианами, вера вложила их мечи в ножны, закрылась для них дверь добывания. К ним вернулась нужда и бедность. Средства существования у них уменьшились, и они захотели принять ислам, чтобы им стали доступны набег и священная война и чтобы они оправились, возвратившись к своему прежнему положению. Они послали послов к правителю Хорезма, четверых человек из приближенных их царя.

У них свой собственный царь, совершенно самостоятельный. Называется их царь Владимир, так же как царь тюрок называется хакан, а царь булгар – т. л. ту. Прибыли их послы в Хорезм и вручили послание. Хорезм-шах обрадовался этому, поскольку они пожелали стать мусульманами. Он послал к ним того, кто научил их законам ислама, и они приняли ислам.

Они люди сильные, крепкие, которые путешествуют пешком в отдаленные страны для набега. Они путешествуют также на кораблях по Каспийскому морю, захватывают корабли, грабят товары. Они путешествуют до Константинополя по Черному морю, несмотря на то что в его заливе имеются цепи. Однажды они путешествовали по Каспийскому морю и завладели на некоторое время Бердаа. Их храбрость и мужество известны, и один человек из них равен нескольким людям из всех [других] народов. И если бы у них были лошади и они были бы всадниками, то они были бы бедой для людей» (Марвази, 1959).

У аль-Масуди (ок. 896–956), описывающего события начала X века со значительным опозданием, по мере того как вести доходили до него в Египет (в г. Фустат, совр. Каир), мы, вероятно, обнаруживаем этого Була(д)мира Дира, на время вытеснившего каким-то образом из Киева зачинавшуюся династию самозванца Олега-Одда:

«…Первый из славянских царей есть царь Дира (или Алдира, Дина или Алдин), он имеет обширные города и многие обитаемые страны; мусульманские купцы прибывают в столицу его государства с разного рода товарами…» (Гаркави, 1870, с. 129–138).

Кстати, обратим внимание, что город Дира, по аль-Масуди, посещают именно мусульманские купцы. К чему бы это особо указывать? Только в том случае, если сам по себе город, в котором правит царь-мусульманин, всё-таки не является мусульманским по вере и населению.

Впрочем, он, разумеется, не является по вере и христианом!

Есть не лишённое оснований мнение о том, что известие о принятии русами христианства в 912–913 годах следует отнести всего лишь к оглашению христианами Олеговых послов:

«Подписание договора 912 г. между князем Олегом и Византией ознаменовалось знакомством русов с новой религией, которое нашло отражение в тексте ПВЛ. Император Лев VI обратил особое внимание на русских послов и “пристави к ним мужи своя… учаще я к вере своей и показующе им истинную веру”. Очевидно, что данное сообщение стоит воспринимать в контексте церковной практики X века. В это время ещё не существовало каких бы то ни было “экскурсий” по храмам. Поэтому выражение “учаще я к вере своей” должно восприниматься как намёк на оглашение, катехизацию, которое приобщало послов к Церкви и, возможно, причисляло их к разряду “некрещёных христиан” через совершение обряда primo signatio (consignatio) и включение в первую ступень катехумената^[27]. В свете предлагаемого понимания текста совершенно по-иному выглядит сообщение ряда арабских авторов (Ал-Марвази, Ауфи) о принятии русами христианства в 300 год хиджры (912/913 г. н. э.). По сути дела, мы имеем подтверждение факта оглашения русов в момент посольства 912 г. в независимых источниках» (Мусин, 2002, с. 63).

Кстати, такое же «неполное крещение» применялось и к викингским торговцам. И, вероятно, «христианство некрещёного» Одда того же порядка (см. раздел «Вера Орвар-Одда»).

Интерпретацию о «вере, вложившей мечи русов в ножны», следует связать в таком случае с тем обстоятельством, что после исчезновения столь яркой и сильной фигуры, как Олег Вещий (Орвар-Одд), с исторической сцены Древнерусского государства какой-то период русам было не до походов. Шёл передел власти.

И здесь самое время вернуться к последовательности упоминания имён детей Одда и Силкисив в саге. Первым упоминается Асмунд.

Если Асмунд (Олег Младший) старше своего брата Херрауда (Игоря Младшего), в таком случае не вполне понятно, почему Олег II предъявляет киевлянам именно Игоря. На какие права Игоря ссылался Олег II? Почему после гибели Олега II князем в Киеве становится Игорь?

Кроме того, разве для Одда (Вещего Олега) назвать именем тестя (Херрауда Старшего) не логичнее именно первенца?

У скандинавов не было принято называть новорождённых в честь живых старших родичей. Впрочем, Херрауд на момент рождения внуков точно умер.

Первенец получает скандинавское имя в память о побратиме и друге детских лет Одда Асмунде, а славянское – такое же, как у отца. Второго, младшего сына Одд-Олег называет Херраудом-Игорем, в честь усопшего тестя.

Если Асмуд действительно старше Игоря (Херрауда Младшего, на что недвусмысленно намекает сага), ситуация могла развиваться так. Бежавшая в Новгород с детьми Силкисив выходит замуж за Олега II. Этот брак дал Олегу II право на престол в Киеве. Отправляясь в поход на Киев, Олег оставляет старшего Асмуда на княжение в Новгороде. С этих пор Новгород и становится уделом «наследника престола».

Младшего пасынка – Игоря – он берёт с собой. Чтоб он мог личным присутствием подтвердить киевлянам права Олега II. Когда Олег II (Хелги «Кембриджского документа») погиб, а Игорь вернулся в Киев после похода 941 года, то его старший брат всё ещё был в Новгороде. Игорь воспользовался этим и захватил власть в Киеве благодаря удачным обстоятельствам. Асмуд прибыл слишком поздно и вынужден был бежать в Моравию.

В «Egils saga einhenda ok Ásmundar berserkjabana» («Саге об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце берсерков») некий Асмунд родом из Халогаланда (северо-запад Норвегии), имеющий побратима Херрауда, был женат на дочери русского конунга, чьи земли располагались между Новгородом (Хольмгард) и Киевом (Кэнугард, «страной гуннов»):

«Жил конунг по имени Хертрюгг (Бранислав), который правил Русью – обширной, густонаселенной страною, что находится между землей гуннов и Новгородом. У него была жена и две дочери, обеих звали Хильд. Это были красивые добронравные девушки, хорошего воспитания, конунг очень их любил. Однажды, когда конунг был на охоте, старшая Хильд пошла со своими девушками в ореховую рощу. Она звалась Брюнхильд (Ратибора), потому как была искусна в ратном деле… (Все сказочные приключения мы пропускаем. – Авт.)

<…> в конце концов Эгиль женился на Беккхильд, а Асмунд – на Брюнхильд. <…>.

Конунг Хертрюгг был уже преклонного возраста, так что он попросил Эгиля остаться с ним. Он сказал, что предчувствует скорую смерть. Эгиль выразил желание сперва съездить домой в Готланд, но был готов вернуться в течение двенадцати месяцев, на что конунг дал свое согласие. Асмунд пригласил Херрауда отправиться с ним в Халогаланд, и Херрауд согласился.

<…> конунг Хертрюгг скончался, так что Эгиль стал конунгом, и с тех пор они с Беккхильд оставались в тамошних землях. Херрауд вступил во владение своими землями (Гунналандом или Татарией. – Авт.) чуть позже. Никто из них после этого уже не ездил на север, в Скандинавию.

Асмунд вернулся к себе в Халогаланд и княжил там долгие годы» (пер. Ю. Саксоновой).

Быть может, это смутное воспоминание о каких-то событиях, имеющих отношение и к нашей истории? Интересна концовка саги. Такое впечатление, что она в большей степени обязана Олегу II (рано потерявшему жену и погибшему на Востоке, в Персии), чем Олегу Младшему (Асмунду), то есть на скандинавской почве легендарные образы тоже переплелись:

«Брюнхильд не прожила долго, так что Асмунд женился вновь. Его второй женой стала дочь султана, конунга сарацинов. По уговору, Асмунд должен был прибыть на одном-единственном корабле, поскольку им удалось обмануть его, но у Асмунда был построен корабль, который он назвал “Гнод”, и это был крупнейший корабль из когда-либо построенных к северу от Греческого моря. Из-за корабля его прозвали “Гнод-Асмунд”, и сам он считается величайшим из всех древних конунгов – среди тех, кто не правил крупными королевствами.

Асмунд был убит неподалеку от острова Хлесей, и с ним погибло более трех тысяч человек. Рассказывают, что Один пронзил его копьем, и Асмунд прыгнул за борт, “Гнод” же опустился на дно со всем грузом, и до сих пор не удалось найти ни корабль, ни груз».

Возвращаясь несколько назад: «Так какой из двух Олегов сватал Игоря?!»

Один из соавторов, Д. Гаврилов, считает, что Вещий Олег мог сам после утверждения на киевском престоле в качестве конунга подкрепить свой военный союз с Болгарией образца 896 года помолвкой малолетнего сына и малолетней дочери болгарского владыки.

Пошёл бы Симеон на переговоры о женитьбе с неким Олегом Вторым, захватившим для Игоря Киев? Могло ли случиться такое? Наверное, могло, но с меньшей вероятностью, тогда как Вещий Олег на глазах Симеона проливал византийскую кровь и был проверенным союзником, кто таков был для него Олег II? Гарант соблюдения каких-то прежних договорённостей с Киевом в лице Вещего?

Брака этого ещё раньше мог желать и сам Симеон, предложение от союзника Олега, с которым они, вероятно, имели личное знакомство, и давнего противника досаждавших Болгарии угров и ромеев было весьма кстати.

Но почему же тот или иной Олег на дочери Симеона женил не старшего, а младшего из этих двух братьев?

Это могло произойти в том только случае, если Асму(н)д уже был с кем-то «помолвлен» (в случае Вещего Олега) или уже даже был женат (в случае сватовства Олега II).

Мы считаем, что, когда Олег II пошёл на Киев и взял «в провожатые» молодого Игоря, он мог преследовать вполне прагматичную политическую цель: династический брак пасынка с дочерью болгарского царя Симеона Великого, поскольку Асмунд был уже «занят в Новгороде».

У Симеона было по меньшей мере две дочери от брака с Мариам Сурсувул (Сурсупал) – одну из них, соответственно, окрестили Олёною (Еленой), хотя мать могла называть дочерей и армянскими именами. В болгарских публикациях на тему дочерей Симеона нам эти имена встречались, но не будем запутывать повествование ещё и этим обстоятельством.

В 913 году, как известно, он выдвинул условие будущего брака одной из своих дочерей и малолетнего Константина VII, родившегося в 905 году.

Вряд ли дочь, которую Симеон хотел выдать замуж, могла быть рождена ранее 903–905 годов (не в обычаях тех веков, чтобы будущая невеста была намного старше жениха) и позднее 910-го (поскольку в 927 году от неё предстоит родиться Святославу Игоревичу).

Словом, ничто не мешало Олегу-Одду около 907 года сватать за малолетнюю Олёну/Ольгу своего малолетнего сына Херрауда II/Игоря в дипломатической игре с Симеоном, которая тянулась вплоть до ухода Вещего Олега в 913 году. Ничто не мешало даже ранее сватать и старшего сына Асмунда/Олега, что логичнее!

Поскольку Олег Вещий исчез «за морем», а в Киеве свершился переворот, Симеон прагматично решил стать тестем уже византийского дома.

События развивались следующим образом. Симеон ждал лишь повода к новой войне с Империей, не переставая лелеять мечту о превращении Константинополя в столицу огромной Балканской державы.

«И повод вскоре представился. Сменивший Льва VI на византийском престоле его ничтожный и развратный брат Александр оскорбил и отослал ни с чем болгарских послов, требовавших очередного взноса дани. Этот безрассудный поступок правившего всего один год и умершего в 913 г. Александра дорого обошелся Византии. Планам Симеона благоприятствовало и то, что после смерти Александра в регентском совете при малолетнем императоре Константине VII Багрянородном, сыне Льва VI, не было единства, а в столице и в провинциях империи вспыхивали мятежи знати, недовольной новым правительством.

Для достижения своей цели Симеон решил попытаться установить с константинопольским двором династические связи, рассчитывая, очевидно, что от родства с малолетним Константином недалеко до соимператорства, а от него – до трона единоличного самодержца.

Византия оказалась в трудном положении. Правительство прибегло к крайним мерам – к налогу на церкви и монастыри по всей империи, – чтобы собрать средства, необходимые для борьбы с болгарами. Во все епархии империи были направлены с этой целью специальные “царские люди”; патриарх одновременно разослал письма епископам, призывая их содействовать сбору налога и предлагая князьям церкви лично доставить в столицу собранные средства.

В 913 году Симеон снова стоял под стенами Константинополя, требуя, чтобы ромеи признали его соправителем императора и согласились на брак между родственницей Константина и его сыном или (по другим данным) между его дочерью и самим Константином. Испуганный регентский совет пригласил Симеона на переговоры, на которых удовлетворил часть его требований: было решено женить Константина VII на дочери Симеона. При этом и Симеону был пожалован важный титул: то ли он был признан соимператором Константина, то ли василевсом (царем и самодержцем болгар), то ли получил кесарскую^[28] корону (разные источники рассказывают об этом по-разному). Так или иначе, результаты переговоров на время удовлетворили Симеона, и он прекратил военные действия. Однако война возобновилась уже в следующем году, когда в результате дворцового переворота в Константинополе патриарх Николай Мистик был отстранен от регентства, и мысль о намечавшемся браке была отвергнута новыми правителями Византии. В сентябре 914 г. Симеон взял Адрианополь, в следующие годы он жестоко разорил многие области Фракии, районы, прилегающие к Солуни и побережье Адриатики близ Диррахия (Драча)» (Каждан, Литаврин, 1958).

Но в 914 году ему отказали. Дочка осталась не у дел.

Тогда он вернулся к старому варианту, женив Ольгу на князе Игоре, возвратившем себе хотя бы формально с помощью Олега II Киев, между 920 и 926 годами.

В противном случае у Симеона интереса выдавать замуж свою дочь не было никакого (за княжича, лишённого отцовского наследства?).

Далее события на Балканах развивались так:

«Армянин по происхождению, командующий византийским флотом Роман Лакапин отстранил от власти мать юного императора Зою и занял византийский престол. С императором он обручил свою дочь, а в 920 г. короновался как соимператор, став фактическим правителем страны.

Разгневанный Симеон тут же провозгласил себя “императором болгар и ромеев”, не признав законной власть Романа Лакапина. Успокаивая болгарского царя, Роман Лакапин предлагает ему брак своего сына и дочери Симеона. На династическом браке настаивает и константинопольский патриарх Николай Мистик. “Когда ваши дети вступят в брак, мы уповаем на Бога, что всё самое доброе и самое приятное свяжет вас, а всё враждебное и неприятное будет отброшено”, – писал он Симеону.

Этот династический брак, казавшийся столь желанным в 913 г., теперь не устраивал болгарского правителя. Его целью было теперь овладение византийским престолом. Но его державным соперником теперь был не восьмилетний Константин Багрянородный, а дерзкий узурпатор императорской власти Роман Лакапин, с которым Симеон предпочел воевать, тем более что военное превосходство было на стороне болгар» (История южных и западных славян, 1998, с. 28).

Сколько лет было сыну Романа I, сложно сказать, но в 927 году сын Симеона женится уже на внучке того же Романа. Возможно, внучка была от другого сына.

То есть если бы в 921–922 годах Олег II вторично сватал Игоря за подросшую Олёну, напоминая Cимеону о договоре с отцом Игоря Олегом-Оддом, то Симеон ещё и назло Византии согласился бы.

Обратим внимание на любопытный момент. Литаврин ссылается на некую грамоту императоров Константина и Романа между 24 сентября 920 года и апрелем 922 года «архонту Росии». А Николай Мистик в письме Симеону в том же 922 году, говоря о готовности русов и других языческих народов (печенегов, венгров и алан), угрожает выступить против Болгарии по воле императора и «вконец её уничтожить» (Литаврин, 2000, с. 66–68).

Симеон мог даже сам предложить в этой связи Ольгу Игорю, чтобы обезопасить себя от войны с целой коалицией и вычеркнуть из неё русов с помощью династического брака.

Поскольку Византия заключала договор с Олегом Вещим в 912 году и могла к нему апеллировать (требуя помощи против Болгарии), она вряд ли бы это стала делать, если бы в Киеве всё ещё сидел узурпатор. Таким образом, на 922 год в Киеве уже был Игорь с Олегом II, и они провозгласили себя правопреемниками Олега Вещего.

Упомянутая грамота сохранена в труде «О церемониях», и Литаврин датирует её 920–922 годами, потому что такая пара правителей Империи и в таком порядке упоминания, могла быть как раз только между 24 сентября 920 года и апрелем 922 года, когда речь шла о Константине VII и Романе I (с апреля 922 года на первом месте стоял уже Роман). А между 6 апреля 945 года и 9 ноября 959 года речь могла идти о том же Константине VII и уже Романе II.

Литаврин отвергает второй промежуток, потому что «к 6 апреля 945 г. в столице империи должны были знать о том, что Игорь уже не “архонт Росии” и что вся власть находится в руках его вдовы Ольги». Аргумент не выдерживает критики, поскольку ещё в 949 году, во время написания труда «Об управлении империей», Константин считал «архонтом Росии» Игоря. Зато вполне весом другой аргумент: упомянутое письмо Николая Мистика Симеону 922 года, в котором патриарх грозит болгарскому царю вторжением «русов и других языческих народов». А вот в 945–959 годах между Византией и Болгарией был мир. И просить о чём-то русов оснований не было.

Олег и Игорь должны были утвердиться в Киеве не позднее лета 921 года. Потому как если бы это произошло в 922 году, то в Константинополе едва бы успели об этом узнать до апреля 922 года с учётом раннесредневековых средств передвижения в зимне-весенний период.

Предложение о браке Игоря и Ольги/Олёны могло поступить уже в 921 году. Сам брак мог состояться позднее из-за того, что дочь Симеона пока ещё не достигла детородного возраста.

10. Князь Олег II

Наследование по праву – норма. Норму не доказывают, её принимают по умолчанию. Обосновывать всегда приходится только и исключительно наследование не по праву.

Именно это и делает Олег II, утверждая, что мнимый Дир/Була(д)мир есть узурпатор, что он не княжеского рода (Диры кончились на Аскольде), а княжеского рода он сам (Олег) и, соответственно, уже Игорь.

В противном случае только кровь рода Диров в жилах Игоря/Херрауда Младшего делала его права неоспоримыми, если Була(д)мир был всё-таки Диром, иначе говоря, занимал некую нишу в лествичной системе наследования, принятой на Руси. Ведь Орвар-Одд не являлся королём или князем по крови, а был выходцем из семьи зажиточных бондов. Титул конунга он получил только после смерти Херрауда Старшего.

Если убитый Олегом II князь Киева реально был из боковой ветви рода Диров, то каков смысл эпизода с предъявлением киевлянам Игоря?

Игорь/Херрауд Младший был в глазах киевских полян наследником своего удачливого отца князя Олега Вещего/ конунга Орвар-Одда и первым (или вторым), на кого в силу уже самого родства должно было далее распространиться благоволение богов. В данном случае он оказывался в куда более выигрышной позиции, чем Була(д)мир-«Дир», из всех деяний которого – «мусульманский переворот» в стольном городе полян.

В ходе обсуждений этого тёмного момента истории С. Пивоваров скептически отнёсся к построениям соавтора о значимости Удачи и предположил, что даже самые многочисленные примеры на этот счёт не свидетельствовали бы напрямую в пользу прав сына «бонда по крови» Орвар-Одда – Игоря/Херрауда.

Из нашей переписки:

«Едва ли все Диры вымерли со смертью Аскольда и его сына (убитого болгарами)? От Гам Дира до Аскольда Дира прошло пять столетий. Сколько мнимых Рюриковичей наплодилось за такое же время? С чего это Диров должно быть меньше?

Если Херрауд всего лишь компромиссная фигура, возведённая на престол каким-то образом после убийства венграми Аскольда, то чем его внук лучше других бояр? Этот эпизод имеет смысл, только если Херрауд – тоже природный князь. Олег Вещий для киевлян – безродный пришелец. Права на престол его сына Херрауда Младшего (Игоря) объясняются только тем, что он внук конунга Херрауда.

Чтобы Олег II мог обосновать права Игоря в сравнении с правами Була(д)мира, он должен был либо доказать абсолютное самозванство второго, либо первенство первого по крови.

Повторим слова этого Второго Олега: “Не князья вы и не княжеского рода, а я княжеского рода, а это сын Рюрика (то есть «а это – сын Одда-Олега Вещего, внук Херрауда-Игоря Старшего». – Авт.)”. И ни слова про “вам удача не сопутствует”. Обвинение одно: “Вы не княжеского рода”…

Обвинение “вы не княжеского рода” имеет смысл только в антитезе “а Игорь княжеского рода”. Но таковым он является как внук Херрауда», – подчёркивает С. Пивоваров.

Надежда Топчий при обсуждении рукописи обратила наше внимание на такое обстоятельство, «что раз киевский стол в 913 году уже брали после смерти Олега Вещего силой, то сакральность преемственной власти для современников нарушена, что бы там ни писали после летописцы».

Но на самом деле род – это нечто большее, чем прямая семейная связь от отца к сыну. Род подразумевает смену поколений, от дедов к внукам. Вспомним эпическое «внуки Даждьбожи». Поэтому с присутствием сакральной составляющей, на наш взгляд, всё в порядке (это не считая весомых доводов в виде сильной дружины или даже войска, стоящего в нескольких верстах от города).

Д. Гаврилов был готов допустить, что Олег II мог ссылаться и на Херрауда Старшего и, если у летописца не было злого умысла подчистить «кой-чего» в истории династии, он просто запутался при редактировании в том, что были Херрауды – Игорь Старший и Игорь Младший – и были Олег Вещий и Олег II. Причём всё это разные люди.

Например, согласно Архангелогородскому своду, Олег (будущий Вещий) в 881 году мирно принял под свою руку кривичский Смоленск (а вот Любеч взял силой (ПСРЛ, т. I, стб. 23; т. II, стб. 15):

«…Налезоста Днепр реку, и приидоста под Смоленск, и сташа выше города и шатры иставиша многи разноличны цветы. Уведавше же смольняне, и изыдоша старейшины их к шатром и спросиша единого человека: “кто сей прииде, царь ли или князь в велицеи славе? ” И изыде из шатра Ольг, имыи на руках у себя Игоря, и рече смольняном: “сеи есть Игорь, князь Игоревич рускии”. И нарекоша его смольняне государем, и вдася весь град за Игоря» (Устюжский летописный свод, 1950, с. 21).

Мы сошлись во мнении, что эпизод со Смоленском и Любечем стоит отнести как раз к деятельности Олега II и Игоря – к пути их продвижения к Киеву, то есть к 919–920 или 920-м, а не 881–882 годам!

«Игоревич» – описка, по мнению одних исследователей, повод к размышлению – для других, особенно для нас. Оборот «царь ли или князь в велицеи славе» следы позднейшей редактуры. При этом, например, в иной редакции Устюжского летописца (ПСРЛ / Под ред. Б.А. Рыбакова. Л.: Наука, 1982) стоит: «Сей есть Игорь князь Рюрикович руски». Не след ли это нашего Херрауда/Игоря Старого? Поскольку Орвар-Одд/Олег Вещий как бы сопровождает Игоря Молодого, то летописец «проговорился» о предшественнике, деде Игоре Старом. В таком случае ранее именно Херрауд/Гейррёд был более знаком «смолянам», чем сам Олег.

В Лаврентьевской летописи в тот же год говорится об установлении платы варягам, коя продолжалась до самой смерти Ярослава (Мудрого).

«В лѣто 6390 (882 г.). Поиде Олгъ, поемъ вои свои многы: варягы, чюдь, словѣны, мѣрю, весь, кривичи. И прия городъ Смольнескъ и посади в нем мужь свой. Оттуда поиде внизъ и, пришедъ, взя Любечь, и посади мужь свой. И придоста къ горамъ киевьскымъ, и увидѣ Олгъ, яко Осколдъ и Диръ княжита, и похорони вои въ лодьях, а другыя назади остави, а самъ приде, нося Игоря молода. И приступль под Угорьское, похоронивъ вои свои, и посла къ Асколду и Диру, глаголя, яко “Гостье есмы, идемъ въ Грѣкы от Олга и от Игоря княжича. Да придета к роду своему, к нам”. Асколдъ же и Диръ придоста, и выскакаша вси из лодѣй, и рече Олгъ къ Асколъдови и Дирови: “Вы нѣста князя, ни роду княжя, но азъ есмь роду княжа”, и вынесоша Игоря: “Сь сынъ Рюриковъ”. И убиша Асколъда и Дира, и несоша на гору, и погребоша на горѣ, еже ся нынѣ зоветь Угорьское, идеже нынѣ Олминъ дворъ; на той могилѣ поставилъ божницю святаго Николы: и Дирова могила за святою Ориною. И сѣде Олегъ, княжа в Киевѣ, и рече Олегъ: “Се буди мати городом русскымъ”. И бѣша у него словѣни и варязи и прочии, прозвашася русью. Се же Олегъ нача городы ставити, и устави дани словѣном, и кривичемъ и мерямъ, и устави варягом дань даяти от Новагорода 300 гривенъ на лѣто, мира дѣля, еже до смерти Ярославля даяше варягом».

Те ли это «варяги», которых рекрутировал в Скандинавии Вещий Олег в 913 году? Или это варяги, которые остались верны Силкисив? На данный вопрос у нас пока нет однозначного ответа.

Получается, что дань варягам установил уже Олег II, убивший Дира.

Путаница тоже подтверждает нашу гипотезу. В новгородских летописях Олег именуется воеводою Игоря, но в Начальной летописи Олег Вещий выступает как светлый князь (в договоре 912 года). Противоречие разрешается, как было показано выше, во времени. Одд-Олег вначале был воеводою у Игоря Старшего (Херрауда в Кэнугардах), а затем, после его смерти, стал конунгом и породил Игоря Младшего.

Була(д)мир Дир мог быть кем-то из племянников матери/сестры Аскольда Дира. В любом случае ведь и этот Псевдо-Дир, который сместил Силкисив и детей Одда-Олега в Киеве в 913 году, должен был как-то обосновывать свои права?

С. Пивоваров рассуждал: «Боковых ветвей Диров должно было быть множество, с учётом многовекового существования династии. На Руси лествица. Так что:

Вариант 1. Самозванец Владимир/Була(д)мир мог сойти за того, кто старше по лествице, чем внуки Херрауда, но его отец не правил. В русской истории таких примеров множество.

Вариант 2. Самозванец Владимир/Була(д)мир просто апеллировал к тому что он Дир, а дети Одда (и/или дочь и внуки Херрауда Старшего) нет!»

Как вариант, он мог объявиться в качестве сына Херрауда, некогда отданного в заложники в 882 году, вернувшегося теперь из венгерского плена или из мусульманского рабства. За давностью лет никто бы не опознал этого 32—34-летнего мужчину в лицо. Событие, впрочем, маловероятное.

Но если это так, то Херрауд всё-таки сам приходится Дирам роднёй, как уже предполагалось, через династический брак с сестрой или дочерью Аскольда. Он мог также взять в жёны вдову Аскольда в 882 году. Почему бы и нет?

Воля наших читателей, какую из версий принять на веру. Или повременить до выяснения всех подробностей и появления новых источников.

Всё же обратим внимание на существенный момент, если не принимать в расчёт мысль об «антитезе», про княжеское происхождение Игоря Олег II ничего сам не говорит напрямую. Более того, ниоткуда не следует, что он предлагает самого Игоря в князья. Игорь назван сыном Рюрика, а ранее по тексту от лица летописца – княжичем (что означает сын князя), то есть ничего не говорится о роде самого Игоря (это было бы так, если его именуют не сыном, а внуком, как показано выше).

Контекст таков. Олег II в прямой речи настаивает на своём собственном природном княжеском происхождении, то есть говорит, что он князь по крови (и это тоже историческая загадка!) и имеет преимущество в сравнении с самозванцем Диром, который не просто не княжеского рода, но ещё и узурпатор, сидит в городе, где править должен отец Игоря (по летописи – Рюрик, по нашему предположению – Олег Вещий). Далее Олег II сам садится княжить в Киеве, и Игорю, чей отец по крови избранный конунгом бонд, как мы увидим, почти до самой смерти этого вождя не удаётся вернуть себе первое место.

С другой стороны, недавний расцвет Киева в период правления Олега Вещего, победителя венгров, подчинившего окрестные племёна, привезшего в Киев несметные сокровища из победоносного похода на Царьград, был вполне ярок в памяти того поколения, к которому прозорливо взывал князь Олег II, показывая народу наследника этой божественной славы и удачи – Игоря. К нему, Игорю, должна была перейти сила отца (суммарная мера успеха, накопленная тем при жизни в делах ратных и мирских). А у Олега Вещего, как бы сказал человек архаического общества, «была очень добрая Удача». И вот память о ней-то как раз и была живее всех живых.

Это его, Олега Вещего, в 913 году оплакивали и киевляне, да и новгородские словене (согласно даже древнерусскому летописцу), то есть совсем недавно, ещё 6–7 лет назад, это его, Одда-Олега, в 896 году, то есть два десятка лет назад, избрали конунгом те же самые русы-киевляне и наградили прозвищем Вещий.

С момента смерти Аскольда из рода Дира на день прихода Олега II в Киев и убийства самозванца Дира минуло 36–37 лет! А участники счастливого набега Аскольда на Цареград уже давно отправились в навь к Велесу или были совершенно дряхлыми 80-летними стариками. А вот свидетелям и участникам похода Одда-Олега на Цареград 896 года было от 43 и слегка выше! Зрелый возраст, чтобы взвесить все за и против и, окинув взглядом не столь далёкое минувшее, оценить перспективы.

Бывшие подданные Херрауда Старшего были не глупее своего позапрошлого короля. Они, как говорится, сделали выбор, чтобы не проиграть. Никаких выступлений против Олега II, приказавшего убить узурпатора, и против Игоря не было.

Князь Олег II имел все козыри на руках, это ещё не считая варяго-скандинавского и словено-кривичского войска, прибывшего вместе с ним с Севера.

Но мало того что князем представляется сам Олег II, и это, вероятно, неоспоримо (раз его за такового приняли свидетели расправы над самозваным «Диром»). Мало того что сын прежнего киевского князя Игорь стоит за спиною Олега II, как бы подтверждая его силу. Есть и ещё один момент.

Ал-Марвази, как мы помним, сообщает, что всё имущество у русов наследуют дочери, а сыновьям достаются только мечи, которыми они сами всё должны себе добыть. К чему тогда увещевания Олега II о незаконных наследниках, когда Игорь обязан сам добыть себе наследство мечом, а узурпатор был в своём праве, захватывая Киев мечом?!

Это как раз говорит в пользу версии о том, что Олег II женился на Силкисив и использовал её права на Киев (тоже ведь имущество!) как дочери Херрауда Старшего и вдовы Олега Вещего.

Но если даже Ал-Марвази просто читал морали своим соплеменникам, приводя в пример выдуманные им на кончике пера достойные законы северных варваров, женитьба на Силкисив позволила ему самому по праву мужа пусть и покойной супруги требовать вернуть «её законное» и занять киевский стол.

Конец 930-х и начало 940-х годов характерны обострением отношений между Византией и Хазарией. Разменной картой в их столкновении стала Русь Олега II и Игоря.

Сначала ромеи хорошо заплатили русам, с тем чтобы они разорили крепости хазар в Причерноморье. Возможно, Олег II (Хелгу) захватил С-м-к-рай (Тмуторокань?). Хазары не замедлили выступить против Византии, разграбив её колонии в том же регионе. Досталось и русам, которые четыре месяца сражались с хазарами Песаха, а затем, словно осознав ошибку, выступили на Константинополь, где провели ещё не менее четырёх месяцев в жестоких боях.

11 июня 941 года лодьи киевских русов появились в Боспорском проливе. Частью русов, сошедших на берег, руководил Олег II, а Игорь остался на судах. Это имело роковые последствия для русов, поскольку разделённое на части и имевшее разных предводителей войско потеряло слаженность действий. Византийцы обрушили на флот нападавших «греческий огонь» и большей частью его уничтожили. Грабившие в это время подступы к столице Византии русы Олега II сочли, что это сами боги обрушили кару на головы их соплеменников, и стали прорываться посуху во Фракию (Половой, 1958–1961).

Из Фракии в Киев Олег II едва ли вернулся вслед за Игорем, предоставив тому возможность позориться самому. Два досадных поражения подряд от хазар и византийцев в глазах соплеменников означали, что Добрая удача покинула правителя. Поэтому сам «Халег» решил вернуть её себе, попытать счастья в Персии, и к остаткам отправившихся с ним русов в этом «мероприятии» могли присоединиться самые разные искатели приключений и наживы от аланов до славян.

Современник событий, Лиутпранд Кремонский (922–972) – дипломат, а с 962 года епископ Кремоны – в пятой главе своего труда «Антоподосис» («Книги воздаяний») оставил следующее свидетельство о неудачном нападении русов на Константинополь:

«XV. В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют русиос мы же по их месту жительства зовём “нор(д) маннами”. Ведь на тевтонском языке “норд” означает “север”, а “ман” – “человек”; отсюда – “нор(д)манны”, то есть “северные люди”. Королём этого народа был [тогда] Игорь (Ингер); собрав более тысячи судов, он пришёл к Константинополю. Император Роман, услышав об этом, весьма встревожился, ибо отправил свой флот против сарацин и для защиты островов. Проведя в размышлениях немало бессонных ночей, – Игорь в это время опустошал морское побережье, – Роман узнал, что в его распоряжении есть ещё 15 полуразрушенных хеландий, которые народ оставил [дома] из-за их ветхости. Услышав об этом, он велел прийти к нему тус калафатас, то есть кораблестроителям, и сказал им: “Сейчас же отправляйтесь и немедленно оснастите те хеландии, что остались [дома]. Но разместите устройство для метания огня не только на носу, но также на корме и по обоим бортам”. Итак, когда хеландии были оснащены согласно его приказу, он посадил в них опытнейших мужей и велел им идти навстречу королю Игорю. Они отчалили; увидев их в море, король Игорь приказал своему войску взять их живьем и не убивать. Но добрый и милосердный Господь, желая не только защитить тех, кто почитает Его, поклоняется Ему, молится Ему, но и почтить их победой, укротил ветры, успокоив тем самым море; ведь иначе грекам сложно было бы метать огонь. Итак, заняв позицию в середине русского [войска], они [начали] бросать огонь во все стороны. Руссы, увидев это, сразу стали бросаться с судов в море, предпочитая лучше утонуть в волнах, нежели сгореть в огне. Одни, отягощённые кольчугами и шлемами, сразу пошли на дно морское, и их более не видели, а другие, поплыв, даже в огне продолжали гореть; никто не спасся в тот день, если не сумел бежать к берегу. Ведь корабли руссов из-за своего малого размера плавают и на мелководье, чего не могут греческие хеландии из-за своей глубокой осадки. Чуть позже Игорь с большим позором вернулся на родину. Греки же, одержав победу и уведя с собой множество пленных, радостные вернулись в Константинополь. Роман приказал казнить всех (пленных) в присутствии посла короля Гуго, то есть моего отчима» (пер. с лат. И. Дьяконова, 2005).

Не было у Игоря/Херрауда Младшего дипломатических и прочих талантов отца, да и могучий союзник Симеон Великий почил в 927 году. Так что поход, свершённый под нажимом обстоятельств и хазар и едва ли подготовленный с той тщательностью, как это делал Олег Вещий, не мог завершиться удачей. Харизматичный Олег II долгие годы затенял пасынка, и у того не было возможностей проявить себя ранее 941 года. Но, возможно, Игорь не участвовал в разборках отчима с хазарами Причерноморья, предшествовавших неудаче под стенами Константинополя, поскольку именно на этот период приходится изгнание им Олега Младшего, то есть Асму(н)да. Так что на счету у Игоря было лишь одно поражение от греков и, возможно, даже победа над старшим братом. С исчезновением Олега II Игорь пытался проявить какую-то самостоятельность, насколько позволяли обстановка и его характер. Собрав силы к 944 году, он, по сообщениям летописи, склонил ромеев к мирному договору. Но какому?

«В год 6449 (941). Пошел Игорь на греков. И послали болгары весть царю, что идут русские на Царьград: десять тысяч кораблей^[29]. И пришли, и подплыли, и стали разорять страну Вифинскую, и попленили землю по Понтийскому морю до Ираклии и до Пафлагонской земли, и всю страну Никомидийскую попленили, и Суд весь пожгли. А кого захватили – одних распинали, в других же, как цель их ставя, стрелами стреляли, заламывая назад руки, связывали и вбивали железные гвозди в головы. Много же и святых церквей предали огню и по обоим берегам Суда захватили немало богатств. Когда же пришли с востока воины – Панфир-деместик с сорока тысячами, Фока-патрикий с македонянами, Федор-стратилат с фракийцами, с ними же и сановитые бояре, то окружили русь. Русские же, посовещавшись, вышли против греков с оружием, и в жестоком сражении едва одолели греки. Русские же к вечеру возвратились к дружине своей и ночью, сев в ладьи, отплыли. Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русичи же, видя пламя, бросались в воду морскую, стремясь спастись, и так оставшиеся возвратились восвояси. И, придя в землю свою, поведали – каждый своим – о происшедшем и о ладейном огне. “Будто молнию небесную, – говорили они, – имеют у себя греки, и пуская её, пожгли нас; оттого и не одолели их”. Игорь же, вернувшись, начал собирать множество воинов и послал за море к варягам, приглашая их на греков, снова собираясь идти на них. <…>

Сожжение греками флота Игоря. Худ. Ф.А. Бруни (1799–1875)

В год 6452 (944). Игорь собрал воинов многих: варягов, и русь, полян, и славян (надо полагать, ильменских словен. – Авт.), и кривичей, и тиверцев, и нанял печенегов, и заложников у них взял, и пошел на греков в ладьях и на конях, желая отомстить за себя. Услышав об этом, корсунцы послали к Роману со словами: “Вот идут русские, покрыли море корабли”. Также и болгары послали весть, говоря: “Идут русские и наняли себе печенегов”. Услышав об этом, цесарь прислал к Игорю лучших бояр с мольбою, говоря: “Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани”. Также и к печенегам послал паволоки и много золота. Игорь же, дойдя до Дуная, созвал дружину, и стал с нею держать совет, и поведал ей речь цесареву. Сказала же дружина Игорева: “Если так говорит цесарь, то чего нам еще нужно, – не бившись, взять золото, и серебро, и паволоки? Разве знает кто – кто одолеет: мы ли, они ли? Или с морем кто в союзе? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: всем общая смерть”. И послушал их Игорь и повелел печенегам воевать Болгарскую землю, а сам, взяв у греков золото и паволоки на всех воинов, возвратился назад и пришел к Киеву восвояси.

В год 6453 (945). Прислали Роман, и Константин, и Стефан послов к Игорю восстановить прежний мир…» (ПВЛ, пер. О.В. Творогова).

Конечно, никакого повторного похода в тех масштабах, о которых мы читаем, уже не было и быть не могло. Это явная выдумка патриотически настроенного летописца!

Достаточно сравнить договоры 912 и 944 годов, чтобы увидеть следующее. Если первый – договор равных, то второй продиктован победителем (Византией) побеждённому (Руси). Договор 944 года ограничивает количество русских купцов, одновременно находящихся в Константинополе, запрещает русским оставаться на зиму в Византии, а также «въ вустьи Днепра на Белобережи». Русский князь обязуется не только не претендовать на византийские владения в Крыму – «да не имать волости князь Рускии», но ещё и защищать их от набегов чёрных болгар – «отже то приходять Чернии Болгаре и воюють въ стране Корсуньстеи и велимъ князю Рускому да ихъ не почаеть в пакость». Ничего подобного в прежнем договоре нет. В Ипатьевском, Радзивилловском и Троицком списках договор датирован 944 годом, в Лаврентьевском (ошибочно) 945 годом. Сама датировка сомнений не вызывает. В распоряжении летописца был текст, в котором дата, несомненно, стояла.

Два года ушло у Игоря на непростые переговоры.

Текст договора позволяет оценить и положение Игоря на Руси в то время. В 912 году послы в Константинополь отправляются «от Олга великого князя Руска и от всехъ иже суть подъ рукою его светлых и великих князь и его великих бояръ» (Лаврентьевская летопись, 912 год). При этом все послы представляют всех их пославших. Без индивидуального деления.

Совсем иная ситуация в договоре Игоря: «Посланы от Игоря великого князя Рускаго и от всякоя княжья и от всехъ людии Руская земля» (Там же, 945 год).

Причём каждый князь посылает своего посла. Плюс целый список упоминаемых поимённо купцов. Это означает, что если Олег Вещий/Орвар-Одд в 912 году был полноправным властителем, то Игорю в 944 году приходилось в своих действиях учитывать мнения множества влиятельных людей!

Как мы отмечали ранее, дальнейшие сведения об Олеге II следует черпать в труде персидского историка Ибн-Мискавейха (930-е – 1030) «Тадж-ариб ал-‘умам» («Книга испытаний народов»), где обстоятельно рассказывается о походе русов в Бердаа в 332, то есть в 943/44 году (см.: Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 943/44 г. // Византийский временник. Т. 24. 1926). Наведя ужас своей свирепостью и бесстрашием, а также безразличием к смерти, русы Олега II большей частью сложили в том походе головы, одолев тем не менее многих, численно превосходящих неприятелей. Погиб и сам Олег II, названный у ибн-Мискавейха «ал-Олванг».

Персидский поэт XII века Низами (1141–1203) всю жизнь прожил неподалёку от бывшего Бердаа, в Гендже, а потому знал какие-то предания стариков о свершившихся двумя веками ранее событиях. В его сочинении «Искандер-намэ» сообщается: «Браннолюбивые Русы, явясь из земель греков и аланов, напали на нас ночью, как град. Не успев пробить себе дороги через Дербент и его окрестности, они, сев на корабли, устремились в море и произвели бесчисленные опустошения. Возобновив в стране нашей древнюю вражду свою, разграбили и опустошили её совершенно. Проклятый народ этот разорил все государство Бердаа и расхитил сей город, исполненный сокровищ».

Абу-л-Фарадж (ум. в 1286) упоминает смешанный характер нападавших на Бердаа: «В тот год, когда он, т. е. халиф Мустакфи, в 333 (= 944 г.) начал царствовать, вышли разные народы: аланы, славяне и лезги, проникли до Азербейджана, взяли город Бердаа и, убив в нем 20 000 человек, ушли назад».

Абу-л-Фида (ум. в 1332) сообщал также, что русы «прежним путем возвратились восвояси».

Свидетельства этих авторов приведены в комментариях к изданию фрагмента из Ибн-Мискавейха.

Скорее всего, речь идёт о части войска, вернувшегося «из Персии» на Русь, под предводительством с большой вероятностью Свенельда. Почему его? Свенельд не упомянут в договоре 944 года, значит, тогда его на Руси не было. Однако в дальнейших событиях он уже фигурирует. Интересны также и претензии дружинников Игоря:

«Отроци Свенельжи изоделися оружьемъ и порты а мы нази» (Лаврентьевская летопись, 945 год).

Что могло так обогатить «отроцей Свенельжих»? Древлянская дань? Ну так Игорь даней имел не меньше! А особо обогатить его дружину мог как раз заморский поход. Возвращение Свенельда из Бердаа ставит всё на свои места. Объясняя и богатство его «отроков», и высокий статус самого Свенельда, приведшего в Киев остатки дружины Олега II – «ал-Олванга», Хлгу вместе с добычей.

11. Типологический образ Олега Вещего и современность

Напомним сказанное выше: «Истинных Королей древности роднит не только общественный статус и сверхчеловеческие, божественные могущество и мудрость. У всех Истинных Королей есть и другая общая черта: все они – Посвященные» (Платов, 2002). Посвящение достигается через странствие-поиск и преодоление таких препятствий, у которых иной бы остановился или повернул назад.

Выйдя живым из многих передряг, но потеряв любимых друзей и соратников, Одд решил в какой-то момент, что не должен рисковать более теми, кто его сопровождал в походах, раз это оборачивается такими утратами, и стал вести жизнь отшельника, путника, странника, а не викинга, направляясь «туда, не знаю куда, в поисках того, не знаю чего…».

Так, согласно саге, наметился переход Одда в новое качество, хотя, конечно, герой не растерял главных навыков и они ему весьма пригодились в будущем, после «пробуждения»:

«Поэтому он счёл разумным одной глубокой ночью скрыться прочь. Его подвозили, когда в том была нужда, а временами он то брёл по борам и лесам, то скитался по очень высоким горным дорогам. Колчан висел у него на спине. Он путешествовал по многим странам, и образ жизни у него стал таким, что одно он имел для себя занятие – стрелять птиц для пропитания. Тогда он обернул вокруг своего тела и ног бересту. Затем он сделал себе большой берестяной капюшон на голову. Он был не похож на других мужей, гораздо выше, чем все прочие люди, и весь покрыт берестой.

Теперь о нём не рассказывается, пока он не вышел из лесу и не увидел, что перед ним раскинулся какой-то край. Он увидел, что там стоит большой хутор, а недалеко оттуда – другой. Ему пришло на ум направиться к меньшему хутору, чего раньше он никогда делать не пробовал. Он подошёл к двери. Перед дверью был человек, который рубил полено. Он был маленького роста и седой.

Старик радушно поздоровался с пришельцем и спросил у него имя.

– Меня зовут Нэвраманн, – сказал он» («Сага об Одде Стреле», пер. Т. Ермолаева). Нэвраманн (Næframaðr) – «человек, одетый в бересту».

Меч Орвар-Одд обнажает редко, у героя совершенно архаическое оружие – палка, напоминающая то дорожный посох путешественника, то просто дубину, выломанную в ближайшем лесу, и исполинский лук с особыми стрелами, наконечники коих каменные, поэтому против таких стрел не устоит даже самая древняя нечисть. Этим авторы саги вольно или невольно обозначают, к какому времени и «сословию» принадлежит главный герой.

Кстати, сам лук Одда сойдёт за посох и, наоборот, посох – за лук, такая вот симметрия. Подобное тождество есть у копья бога Одина и посоха Странника (именно так, прежде всего, и называет себя Один-Гримнир).

Перед пиром у конунга Херрауда Одд (скрытый под именем Нэвраманн) показывает своё мастерство стрелка:

«– Сьольв и Сигурд – во всём ли они большие умельцы?

– Это было бы видно, – сказал Ингьяльд, – если бы кто-нибудь стал состязаться с ними.

Вот они пришли в горы, и мимо них побежали звери, братья натянули свои луки, но, как они ни пытались подстрелить дичь, у них ничего не получалось.

Тогда Нэвраманн сказал:

– Никогда я не видел, – сказал он, – таких неуклюжих, как вы двое! Почему вы так неловко действуете?

Они сказали:

– Мы говорили тебе, что мы более неловки, чем другие люди, но сегодня утром мы не готовы и не добудем теперь зверей, которых вспугнули и растревожили другие.

Нэвраманн сказал тогда:

– Не может быть, чтобы я был более неуклюж, чем вы. Дайте сюда лук, я тоже хочу попробовать.

Вот они так и сделали. Одд натянул лук, и они предупреждали, чтобы он не сломал его, но он тянул стрелу до наконечника и разломал лук на две части.

– Ты плохо сейчас сделал, – сказали они, – и для нас это большое горе. Теперь нет никакой надежды, чтобы мы сегодня подстрелили зверя.

– Надежда ещё не потеряна, – сказал он. – Как вам кажется, мой посох похож на лук? И любопытно ли вам узнать, что у меня в мешке?

– Да, – сказали они, – это нам чрезвычайно любопытно.

– Тогда расстелите свои плащи, и я вытряхну то, что в нём.

Так они и сделали, а он вытряхнул на плащи то, что в нём было. Затем он схватил свой лук, положил стрелу на тетиву и выстрелил над головами всех охотившихся людей. Весь день он занимался только тем, что стрелял зверей, которые бежали перед Сигурдом и Сьольвом. Он расстрелял все свои стрелы, кроме шести: каменных стрел старика и “Даров Гусира”. За день он ни разу не промахнулся, а братья бежали рядом с ним и находили очень забавным смотреть на то, как он стреляет.

А вечером, когда люди пришли домой и все стрелы положили на стол перед конунгом, каждый человек пометил свои стрелы, и конунг должен был увидеть, сколько зверей убил каждый в течение дня.

Теперь братья сказали:

– Подойди, Нэвраманн, к своим стрелам, они, должно быть, лежат на столе перед конунгом.

– Идите, – сказал он, – и заявите, что это ваши стрелы.

– Это нам не поможет, – сказали они, – потому что конунг знает наши умения и что мы стреляем хуже, чем остальные.

– Тогда пойдём все вместе, – сказал он. Вот они предстали перед конунгом.

Теперь Нэвраманн взял слово:

– Здесь стрелы, которые принадлежат нам с товарищами.

Конунг оглядел его и сказал:

– Ты великий лучник» («Сага об Одде Стреле», пер. Т. Ермолаева).

Но, как оказалось, Одд-Нэвраманн способен ещё и быть великим королём.

Если же теперь обратиться к герою уже современного нам художественного произведения Ю.А. Никитина из фэнтезийного цикла «Трое из Леса» Олегу Вещему, обнаруживается его разительное сходство с типологическим образом Одда.

Сквозь века, со времён, «воспетых Геродотом», этот варвар прошагал по разным землям и странам с волховским посохом в руке и верным луком за плечами.

Как и Одд, никитинский Олег отрешился от суетной жизни, поскольку, желая утверждать справедливость в собственном понимании, приносил не мир, но ещё большее разрушение. Отказавшись от использования магии, волхв Олег ушёл в пещеры и погрузился в вековой вещий сон, прозревая Истину.

Памятник Хольгеру Датскому в подземелье замка Кронборг, Дания

Однако когда над его далёкими потомками – славянами – нависла угроза уничтожения степняками, Олегу пришлось вмешаться. (Здесь, кстати, вспоминается показательное заблуждение наших современников (нынешнее, спустя четверть века после первой публикации «Гиперборея» в 1992 году), согласно которому соратник Карла Великого Хольгер Датчанин вдруг стал отождествляться с Вещим Олегом.) Так сгинули летописные обры.

«Олег поднялся во весь свой немалый рост.

– Я принес свою голову сам, – заявил он громко в мертвой тишине. – Иди и возьми ее!

Во дворе всё замерло. Толстяк застыл с открытым ртом, не двигались всадники с отважным сотником. Наконец сотник опомнился, крикнул торопливо:

– Это в самом деле великий воин! Как твое имя?

– Что в имени моем? – ответил Олег тяжело. – Вы потеряли пятерых, нарушив заповедь не трогать храмы и служителей, Искателей Другой Жизни. Повторяю: не трогайте меня! Я живу в лесу, питаюсь растениями. Ни во что не вмешиваюсь, хотя дулебы – это мой народ…

Сотник прервал, голос был подозрительным:

– Почему ты не со своим народом?

– Я с ним, – ответил Олег.

– Почему не воюешь? Не мстишь за убитых?

Олег вздохнул, не умея ответить. Око за око, зуб за зуб… Когда-то и он думал, что только так справедливо, именно так честно, но потом ему открылось, а этим – нет. Беда в том, что даже взрослому трудно объяснить, чем плохо око за око, а как втолковать детям?..

– Я ищу другой путь, – ответил он.

– А найдешь? – поинтересовался сотник. Его пальцы сомкнулись на древке копья, чуть передвинулись, выбирая равновесие.

– Не знаю.

Улыбка сотника вдруг превратилась в оскал, глаза сузились.

– Таких, как ты, много… К счастью!

Он швырнул копье так резко, что всадники не успели даже проводить взглядами. Олег ожидал броска, качнулся в сторону, одновременно натянул тетиву.

– Таких, как ты, тоже много… на беду!

Стрела пробила железную пластину доспеха с такой легкостью, словно обрин был в полотняной рубахе. Оскалив зубы, он с воем ухватился за белое оперение, а три новых стрелы ударили в ближайших воинов. Четвертая достала толстяка, выбив зубы и вонзившись в раскрытый рот так, что острие вылезло из затылка.

Олег успел выпустить еще три стрелы, воины с копьями шатались в седлах, иные пронзены насквозь…» (Ю.А. Никитин, «Гиперборей»).

Далее главный герой легендарного цикла о «Троих из Леса» направляется на остров Рюген и приводит оттуда в Приильменье князя Рюрика с его варягами – править. Должен же быть порядок хотя бы на Руси!

«Грош цена той справедливости, за которую не бьются ежечасно», – эти золотые слова вкладывает Ю.А.Никитин в уста Олега Вещего в романе «Откровение».

Такому герою хочется и дóлжно подражать. Такого героя нельзя убить, как и Уленшпигеля у Шарля де Костера!

Он полезен Вселенной и тому основополагающему закону, что древние именовали – rta (санскр.). Этим и объясняется неуязвимость Олега.

Наверное, потому в книге «Ингвар и Ольха» (то есть Игорь и Ольга), стоящей особняком, зеленоглазый Вещий Олег неизменно появляется, чтобы посмеяться над смертью и слухом, будто его ужалила змея:

«…В простой душегрейке из волчьей шкуры, волосы свободно падают на плечи, на лбу перехвачены не золотым обручем, а простым ремешком. Руки голые до плечей, на груди волчовка распахивается до пояса. Только теперь Ольха увидела, насколько могуч великий князь на самом деле. Плечи огромные и блестящие, как валуны, под темной от солнца кожей перекатываются чудовищные мышцы. Грудь широка, Ольха сперва решила, что это панцырь из темной меди».

Романтическое изображение Олега Вещего в облике то ли польского шляхтича, то ли казака. XIX век

Олег лишь делает вид, что скончался, дабы вновь отправиться на поиски Истины после десятилетий княжения, занятия по его меркам уже довольно скучного и однообразного.

«Олег непреклонно покачал головой:

– Думаешь, я ухожу рыбу ловить? Я просто берусь за настоящую ношу.

Ингвар прошептал:

– Что может быть тяжелее власти?

– Власть над властью, – ответил Олег с суровой страстью. – Хочу властвовать не телами, а душами. Или сердцами! Не как певец, у них власть безмерна, но быстро кончается, а чтоб всегда…

<…>

– А куда ты на самом деле? – спросил Ингвар. – Если что, где тебя искать?

Олег с порога вобрал их взглядом. Ольхе так показалось, увидел их целиком так, как нельзя увидеть человеку, молча ответил, что отныне всё решать им самим…

Дверь за ним закрылась плотно, отгородив от всего мира».

Мифологизация Олега Вещего продолжается и в наши дни. У Никитина не берут Олега ни мечи, ни стрелы, ни копья, а когда он, достигнув уровня зачеловека, эвгемерического бога, появляется на заре XXI века, то и ядерное оружие ему уже не страшно. Это Вечный волхв, не лишённый, однако, самоиронии, и уже потому – не старец.

«– Ты… – выдохнула Ольха, – ты закрыл меня собственным сердцем!

– Ну, не так уж и сердцем, – буркнул Олег. – Между ним и копьем была волчовка, и два пальца сала под толстой кожей… Да еще на палец грязи» («Ингвар и Ольха»).

И всё же при этой зачастую напускной весёлости и утверждений, насколько он бесчувственное и грубое существо на протяжении всего цикла о «Троих из Леса», Вещий Олег в описании Юрия Никитина при всём своём могуществе куда более человечен, чем сотни смазливых и слезливых героев бесчисленных современных романов в жанре фэнтези.

Ю.А. Никитин и Д.А. Гаврилов, 5 июля 2014 года

В 2000 году одному из авторов этой книги, Дмитрию Гаврилову, случилось написать стихотворное посвящение Юрию Александровичу Никитину, которое потом стало одной из популярных песен в репертуаре фолк-рок-группы «Дорога Водана». Она так и называется «Вещий Олег»

К 75-летию знаменитого писателя в 2014 году по тщательно реконструированным средневековым технологиям по нашему заказу был изготовлен рунный волховской посох и вручён юбиляру, поскольку к тому времени в его коллекции уже хранились меч Таргитая и секира Мрака, и лишь Олег Вещий, самый запоминающийся герой «Троих из Леса», почему-то оставался без атрибута. Руническая формула на том посохе, замкнутая сама на себя, такова:

Руны на посохе Олега Вещего, героя романов Ю.А. Никитина

Не случайно незадолго до этого, 30 апреля 2014 года, лидеры Международного общественного движения «Круг Языческой Традиции» и Союза Славянских Общин Славянской Родной Веры обратились к единоверцам с речью об учреждении Дней Олега Вещего: «…Так во славу нашего князя, устроителя Руси Великой, основоположника Державы учредим же дни Олеговы. И да будут они во первую неделю месяца вересеня, что ныне прозывается сентябрь. Пусть в сии дни ежегодно сходятся русские люди на курганы да холмы и горы! Пусть полнят чаши хмельными медами и наполняют уста мёдом красноречия в память об Олеге Вещем! Пусть стрелы меткие добрых лучников разят цели без промаха в память об Одде Стреле! Поднимем же червлёный щит над вратами, ибо нет преград, кои не покорились бы мощи Севера, силе Руси и воле Славян!» В Приложении 4 представлены некоторые баллады, прозвучавшие на ежегодном менестрельнике Научного и творческого объединения «Северный ветер», приуроченном ко Дням Олеговым.

Конечно, в коротком воззвании, преследующем отнюдь не научные цели, сложно было рассуждать о собирательности образа Олега как Орвар-Одда, то есть собственно Олега Вещего, лишь в 912–913 годах объединившего под своей рукой днепровскую и приильменскую русь, и того «новгородского» Олега, что опекал затем Игоря и Асмунда, ходил на узурпатора Дира.

Выбор даты отнюдь не случаен, поскольку именно 2 сентября 912 года был скреплён клятвами и печатями договор между Олеговой Русью и Византией, запомнившей его кроваво-красный щит на вратах Цареградских.

В том же 2014 году наш друг художник Сергей Георгиевич Суворов написал картину «Олег Вещий». Несколько периодических изданий заказали интервью с автором, и некоторые из них даже были опубликованы вместе с репродукцией полотна (Информационно-аналитический вестник «Аномалия». 2014. № 4; журнал «Родноверие». 2015. № 10). Вот собственные слова создателя картины о своём творении, в которых найдётся и ответ о целях празднования Олеговых дней:

«В последнее время я задался поиском русского образа народного вождя, мудрого и справедливого властителя, “водчего дружин” и “отца битв”, с одной стороны, а с другой – философа, странника, волшебника… сколь ни парадоксально это звучит. В эддической традиции, в изложении Снорри Стурлуссона, таковым является сам Один, фигура наполовину реальная, наполовину мифологическая. Но было бы странно, если бы и на отечественной почве нам не удалось бы сыскать похожую, восходящую к известному архетипу Севера. Типологический образ идеального государя золотой эпохи языческой Руси, в правление которого происходили бы чудеса!

Мое “первое знакомство” с князем Олегом Вещим состоялось еще дошкольником в виде зачитанной до дыр детской книжки “Песнь о Вещем Олеге” с иллюстрациями Вениамина Лосина. Вполне возможно, что именно работы Лосина явились для меня первым знакомством с образами славянской старины. В школьные годы я жадно выискивал его иллюстрации к русским былинам по разным журналам и засматривался нарисованным им диафильмом “Роланд Оруженосец”…

Затем пришёл уже серьёзный интерес к нашей истории и культуре как части общего культурного наследия индоевропейцев, а в первую очередь наших соседей по северу Европы. Так я вышел на очевидные аналогии между героем скандинавского эпоса Орвар-Оддом (Одд Стрела), сага о котором сохранилась в десятках, если не сотне списков, и нашим Вещим князем Олегом.

Многие историки полагают именно Вещего Олега, а не Рюрика фактическим основателем Руси. Вернее сказать, если легендарный Рюрик положил начало её строительству в Ладоге, то именно Олег, по летописной версии, продвигаясь из Приладожья и Приильменья на юг, осуществил основную часть собирания нового государства, действуя где мудрым словом, а где и острым мечом. Хотя, может, реальная история на деле гораздо сложнее и причудливее выхолощенной, летописной.

Начиная работу над картиной, я тщательно выбирал положение фигуры и атрибуты Олега. С одной стороны, поза должна быть открытой и динамичной, с другой стороны, мне хотелось подобрать для него атрибуты не столько воина, сколько властителя, вождя и волшебника. Да-да, волшебника! “Сведущий, мудрый, знающий то, что другим не дано знать, волшебник, колдун” – так определяет слово “вещий” И.И. Срезневский в своём непревзойдённом “Словаре древнерусского языка” на основе анализа средневековых текстов. Поэтому в одной руке у Олега – посох с рунами и вязью как символ странника и мага, в другой – рог как атрибут провозглашения миру своей воли, одновременно – из рога можно вкушать и “мёд поэзии”.

Будучи поклонником старой школы рисования, сначала я выстроил экорше – мышечный корсет фигуры, проверяя тем самым точность позы и правильность анатомии, а уже затем “одел” его в лицо и одежду. Олег смотрит вдаль с огромной скалы, позади него – густой лес и бурелом как символы преодоленных препятствий на пути к достижению Цели. Линия горизонта расположена очень низко, чтобы подчеркнуть высоту этого заросшего мхом утёса. Снизу расстилается залитый солнцем северный пейзаж с рекой и лесом как образ Грядущего и влекущей к нему Дороги. В небесах как аллегория гармонии, крепкой семьи и полета мечты кружатся орел и орлица. Они прописаны полупрозрачным тоном, чтобы производить впечатление призрачности, принадлежности не столько к материальному, сколько к духовному миру.

Поскольку мой Олег в то же время в какой-то степени “мурманин”, что соответствует и одной и летописных версий, то я сделал отсыл к уже упомянутому образу норвежца Орвар-Одда. За плечами Вещего Олега верный лук и стрелы…»

Князь Олег Вещий (эскиз, карандаш) и репродукция.

Худ. С.Г. Суворов, 2014 год

Молодые не склонны подражать старикам, особенно «мудрым старцам». Картина Сергея Суворова в этом смысле выгодно отличается от всего того, что прежде было создано живописцами и иллюстраторами на тему Олега Вещего уже хотя бы тем, что на ней изображён мужчина внешне в полном расцвете жизненных сил, а древняя мудрость и вещий дар сокрыты в глубине, они как бы домысливаются созерцающими образ.

Николай Олялин в роли Олега Вещего

Седовласый, точно Гэндальф, суровый древний князь из советского фильма «Легенда о княгине Ольге» в исполнении Николая Олялина проигрывает в глазах юных зрителей образу неистового Святослава из той же кинокартины. Летописная подтасовка, омолодившая Святослава (родившегося в год смерти царя Симеона Великого в 927 году) на пятнадцать с лишним лет, позволила тому погибнуть не в сорок пять, а тридцатилетним.

Прозвище Вещий столь сильным образом движет кистью и пером жизнеописателей Олега, что редко кто из них задумывается над подлинным возрастом своего героя.

Да, конечно, если бы Олег и в самом деле пришёл бы в юношеских летах в числе варягов Рюрика в Ладогу, то он должен был бы родиться в 840-х годах. Но если это не так?

По саге Одду, когда он ступил на стезю викинга, было 14–15 лет. Допустим, ещё столько же времени у него могло уйти на то, чтобы прославиться в боях и походах и стать в самом начале 890-х годов правителем некой земли к югу от Приильменья и к северу от Киева между Полоцком и Ростовом. Выходит, что на момент прихода в Киев ко двору Херрауда/Игоря Старшего нашему герою было 30–35. По меркам раннего Средневековья, а не XXI века тоже немалый возраст. Но в 913 году, таким образом, Олег Вещий, он же Орвар-Одд, едва ли достиг пятидесятилетия.

На образ «мудрой старости» Олега немало повлияла и знаменитая баллада А.С. Пушкина:

В романах «Кровь на мечах. Нас рассудят боги» (Гаврилов, Гаврилова, 2012) и «Смерть за смерть. Кара грозных богов» (Гаврилов, Гаврилова, 2012а) авторы также предприняли попытку сломать это восприятие Олега как старика:

«Был он строен и высок, длинный потрёпанный синий плащ укрывал его с головы до ног, а тёмный капюшон скрывал черты лица.

<…>

– Говорят, что тебе всегда бывает попутный ветер, и он дует даже в том случае, когда при полном штиле ты поднимаешь парус, – молвил как-то Херрауд.

– Это легко проверить, если нам по пути, – ответил Одд и добавил, – впрочем, тот же ветер полнил паруса моего отца и деда.

– Я был бы рад видеть тебя среди своих друзей. Нам предстоит за морем славное дело, но будет пролито много крови. И каждый меч, каждая секира теперь на счету.

– Я обхожусь стрелами, – уточнил Одд. – А если случается сойтись в ближнем бою, лучший мне помощник – дорожный посох.

<…>

Смерть Олега Вещего. Худ Н.М. Кочергин, 1940 год

Олег вперил невидящий взгляд в небо, побледнел, чёрные круги под глазами заметны даже с десятка шагов. Изредка передёргивал плечами, что-то шептал. В руках у северянина большой лук, все знали, стрелы Одд носит постоянно при себе, они длиннее обычных, он сам изготовлял их с большим искусством.

<…>

Дождь усиливался, капли падали на землю с громкими шлепками. Из крепости выкатили пару бочек, откупорив, щедро поливали погребальную краду маслом. Гора сложенных тел, как почудилось Добре, уходила к самому небу, была выше любого терема. Подле неё остались немногие воины, среди которых высился Орвар-Одд. Лицо северянина почернело от горя, а огненные кудри потускнели.

<…>

…слегка сутулый, сухощавый, бледный Олег. Под ярким солнцем его волосы казались не такими красными, почти русыми.

<…>

Внезапно Олег повернул голову, и их взгляды встретились. Добре показалось, что в темечко вонзилась молния, прошла по спине и через пятки ринулась в землю. Ему даже запах палёного мяса почудился. В глазах Олега вспыхивали искры, странные, нечеловеческие. Сознание помутилось, внутренний голос шепнул: “Он знает! Он всё знает!”»

Но если обратиться к Северной Традиции, своеобразное раздвоение Олега Вещего и в сознании летописца, и в последующем эпическом переосмыслении жизни великого князя получит своё объяснение и станет вполне понятным.

Наш коллега А.В. Платов в ряде работ указывает на эту двойственность пути Посвящения: «Так, сам Один, верховный бог скандинавского пантеона, выступает перед нами как божественный Князь и как божественный Маг». Вот и Олег архетипически «двоится» в сознании потомков как Истинный правитель, вершивший судьбы мира тридцать лет и три года – с одной стороны, но Старик, Вещий, Мудрец, Наставник при «молодом» княжиче Игоре, словно Мерлин при Артуре, – с другой стороны.

* * *

12 сентября 2015 года в Старой Ладоге торжественно открыли первый в России памятник князьям Рюрику и Олегу, которых считают основателями российской государственности. Подробности об этом сообщило Ленинградское областное информационное агентство (см. http: //lenoblinform.ru/news/pamyatnik110915.html). На церемонию, посвящённую этому событию, приехали министр культуры РФ, глава Ленинградской области и другие высокие гости.

Памятник Рюрику и Олегу Вещему в Старой Ладоге

Памятник был поставлен по инициативе врио губернатора. Пятиметровая бронзовая скульптура (скульптор Олег Шоров) установлена на одной из древнейших улиц Старой Ладоги – Варяжской улице – под музыку Глинки «Славься» и под общие аплодисменты. Приветственное слово министра культуры включало обычный набор исторических гипотез, а о том, что они лишь предположения и в действительности было всё гораздо сложнее и запутаннее, наш читатель мог убедиться, ознакомившись с нашей книгой.

Олег Вещий. Худ. А.Л. Потапов, 2015 год

«Это удивительно, но памятник этим историческим личностям действительно первый в нашей стране. Историки много спорят о личности Рюрика: кто он, откуда пришел? Это первый летописно достоверный новгородский князь, а его преемник Олег Вещий совершил историческое объединение Новгородской и Киевской Руси. Олег перенес столицу из Новгорода в Киев. А началось всё со Старой Ладоги, которую многие исторически называют первой столицей Руси. Отсюда Русь росла вширь и ввысь, с Рюрика и Олега началась галерея великих лидеров Российского государства – князей, царей и т. д. Я поздравляю вас с тем, что правда вернулась на эту землю…» – сказал министр культуры.

21 августа 1852 года Николай I начертал резолюцию на докладе министра народного просвещения П.А. Ширинского-Шихматова, посвящённом дате «начала русской государственности»: «Того мнения и я, ибо так учен был в свою молодость и слишком стар, чтоб верить другому». Высочайшим императорским указом было строжайше предписано «держаться вопроса летоисчисления преподобного Нестора и руководствоваться оным в точности во всех учебных заведениях Министерства народного просвещения». С тех пор в школьных учебниках закрепился весьма условный 862 год. Эта традиция, увы нам, продолжает сохраняться и сегодня.

Отрадно и справедливо, что Олег Вещий наконец воплощён в бронзе и на Русском Севере. До сего момента наиболее выразительной и известной скульптурой князя была та, что в Переяславле-Хмельницком. Олег Вещий даже при всех тех обстоятельствах, что мы описали, куда уместнее в Старой Ладоге, чем киевский князь Владимир на Боровицкой площади в Москве.

К чему нам в Москве на Боровицкой площади этот былинный, подлый и трусливый князь, богато представленный в том же качестве и в фольклоре народов Европы как бездействующий король, за которого всё свершают его рыцари или богатыри? К чему нам на этой площади князь, который, как явствует из летописей, старался поработить вятичей – одних из непосредственных предков москвичей? А вот легендарный основатель Москвы и фактический – собственно государства Русь – Олег Вещий более достоин памяти в столице нынешней России!

Знаете ли вы, что в конце мая 2017 года в Петроверигском переулке в Москве состоялось торжественное открытие скульптурного парка «Аллея правителей» с бюстами «руководителей России» с древнейших времен и до Временного правительства. В церемонии приняли участие министр культуры РФ Владимир Мединский, министр образования и науки Ольга Васильева и даже президент Российской академии художеств художник Зураб Церетели (вероятный автор всех этих «бюстов»). С прискорбием отмечаем, что следом за почти мифическим Рюриком – сразу же – следует бюст Ольги Кровавой с князем Владимиром Святославичем, а вот летописные Олег Вещий, Игорь Старый и Святослав Игоревич как-то выпали из исторического и культурного пространства. Собственно, едва ли они могут считаться «руководителями России», но с какой стати ими объявлены многие прочие господа?

Поэтому очень хотелось бы, чтобы, глядя и на памятник в Старой Ладоге, молодое поколение всё же не принимало слепо на веру хрестоматийные страницы, а попыталось бы проникнуть собственным взором во тьму веков с опорой на доступные первоисточники.

Тема Вещего Олега обширна, она не исчерпывается летописными сводами и терпеливо ждёт новых изыскателей – историка, этнографа, филолога, источниковеда.

Интерес современников к личности этого фактического основателя и устроителя Руси, а не назначенного кем-то сверху «светила» только начинает просыпаться. Народ на уровне подсознания каждый век сам ищет себе справедливого, сильного и мудрого правителя. И отрадно, если идеальный образ, сотканный в воображении, не сильно разойдётся с суровой действительностью.

Вместе с тем человеку мыслящему свойственно сомневаться. Потому надеемся, Отечеству нужны всё же умники, а не послушники.

Место Олега Вещего в генеалогии правителей Руси, Болгарии,

Византии по реконструкции авторов

Краткая хронология реконструируемых событий

882 – смерть Аскольда от венгров. Начало правления Херрауда/Игоря Старшего.

До 893 – Одд/Олег со скандинавской дружиной подчиняет своему влиянию Гнёздово (Смоленск), Полоцк и Ростов.

893—894 – появление Одда/Олега в Кэнугардах при дворе русского короля Херрауда/Игоря Старшего. Противостояние с хазарами и освобождение славянских племён от хазарской дани. Сбор союзного войска.

895 – победа над венграми объединённых сил болгар, печенегов, русов и подчинённых или союзных им славян. Смерть вождя венгров Альмоша.

896 – поход Олега/Одда морем на Царьград (болгары «на конях» с суши). Первый договор Олега с ромеями. Одд/Олег прозорливо отказывается от отравленной пищи и с богатой данью возвращается в Киев. Ему дают прозвище Вещий.

896—899 – смерть Херрауда/Игоря Старшего, женитьба Одда/Олега на Силкисив. Одда/Олега провозглашают конунгом. Вполне возможно, что ему пришлось снова взяться за меч, чтобы убедить тех русов и славян, кто не желал признавать такой поворот истории. «Се буди мати городом русскымъ» – Олег возвращает столичный статус Киеву, утраченный им в 882 году после поражения «рутенского союза» от угров.

ок. 901–902 – рождение Асму(н)да, сына Одда/Олега и Cилкисив.

ок. 904–905 – рождение Олёны/Ольги, дочери Симеона Великого и Мариам Сурсувул.

ок. 903–905 – рождение Херрауда/Игоря Младшего, сына Одда/Олега и Cилкисив, брата Асму(н)да.

906—907 – в Хольмгардах после неожиданной смерти прежнего правителя к власти пришёл некий «Квилланус» (А – В, X.4.9). В тексте саги персонаж не назван по имени, то есть этот правитель не Херрауд Старший.

908—910 – помолвка Асму(н)да, первого из сыновей Одда/Олега, и Олёны, дочери Симеона.

910 – отправка Олегом/Оддом русов на помощь Византии для операций в Средиземноморье.

В 910–911 годах 700 русов участвовали в операции византийцев против арабов на Крите. По условиям договора 907 (896) года предусматривалась поддержка со стороны русского князя. Литаврин (Литаврин, 2000, с. 66), со ссылкой на Константина Багрянородного (называющего даже плату наёмникам-русам), предполагает, что 700 человек остались служить в Византии после похода 907 года. Но с учётом уточнённой датировки похода (первого договора) 896 года 15 лет – большой срок для того, чтобы это были воины, отколовшиеся тогда от армии Олега, да и число немалое. Операция на Крите была летом 911 года. Значит, осенью 910-го русы уже должны были прибыть в Византии. Это свежие наёмники.

Русы на Крите в рядах контингента из Византии – свидетельство той самой дружбы, о которой говорится в договоре 912 года. И свидетельство выполнения Олегом договорённостей 907 (то есть 896) года.

911 – сторонники прежнего правителя Хольмгарда призывают Одда/Олега на помощь (мотивируя это тем, что захвативший власть «Квилланус» третий год собирает войска против Одда, А – В, X.4.10). Чтобы обезопасить державу в преддверии неминуемой войны на Севере, Олег ведёт переговоры с Византией, готовит подписание нового, более детального мирного договора с ромеями и собирает силы для похода на Хольмгард.

июль 912 – явление с запада кометы Галлея, внешне напоминающей меч и воспринятой как символ битвы.

август 912 – Одд/Олег внимает знамению и, едва скрепив со своей стороны мирный договор с Византией в Киеве, сразу после отправки в Цареград послов, выступает с войском на Север, в Приильменье.

2 сентября 912 – подписание договора с ромеями («Второй договор Олега») послами Олеговыми в Цареграде.

осень 912 – Одд/Олег подступает к Хольмгарду, побеждает «Квиллануса» и его союзников, ценою больших потерь. Местные вожди признают верховную власть великого князя. Понимая, что сил для надёжного удержания новых земель мало (едва ли 700 отборных наёмников, отправленных ранее в помощь Византии, вернулись домой), Одд/Олег направляется в Ладогу и потом в Норвегию, чтобы пополнить ряды единоплеменниками.

Вероятно, с ноября 912 по март 913 года он ещё находится в Ладоге (навигация открывается лишь в начале апреля, а у родичей «за морем» в Хравнисте Одд пробыл всего две недели, то есть в Норвегии не зимовал, а пережидал зиму в своих новых владениях).

В Хольмгарде Одд/Олег оставляет вместо себя Олега II («Хольмгейра»), некоего приильменского князя, возможно, сына прежнего правителя Хольмгарда (до узурпатора «Квиллануса»), поскольку Олег II утверждает, что он, в отличие от «Дира», князь по крови – «азъ есмь роду княжа».

май 913 – смерть императора Льва IV Философа.

6 июня 913 – смерть императора Александра. Номинально единственным императором становится Константин.

весна – лето 913 – на обратном пути в Ладогу Одд/Олег умирает в Норвегии из-за осложнений после укуса гадюки. Железное здоровье было подточено кипучей деятельностью по обустройству Руси. Воины сжигают тело своего предводителя.

Весть доходит до Киева не раньше 6 июня, а оттуда – в Болгарию.

август 913 – Симеон, узнав о смерти Олега Вещего и оценив ситуцию, выдвигает как условие мира с Византией в текущей войне будущий брак одной из своих дочерей (предположительно той же Олёны) и малолетнего Константина VII. Брак Асмунда и Олёны расстраивается. Официальное признание Симеона царём и императором болгар от ромейского патриарха Николая Мистика во Влахернском дворце в Константинополе.

осень 913 (или весна 914 года?) – Силкисив с детьми бежит в сторону Новгорода. В Киеве христианский переворот во главе с Владимиром «Диром». Воспользовавшись смутой, от Киева решили отколоться древляне. Первое нападение печенегов, свободных от прежних договорённостей с Олегом Вещим, на Русь.

февраль 914 – мать Константина Зоя отказалась от возможного брака между своим сыном и дочерью Симеона.

915 – Силкисив выходит вторично замуж – за Олега II.

915—916 – Владимир-«Дир» отправляет послов в Хорезм и принимает мусульманство.

916—918 – женитьба Асмунда с целью упрочить его положение в Холмгардах.

Смерть Силкисив. В противном случае у Силкисив и Олега II были бы дети, и уж Олег II бы посадил затем в Киеве не детей Силкисив от первого брака, а собственных. Да и пасынка Асмунда бы в Новгороде не оставил бы.

919—920 – Олег II оставляет вместо себя в Новгороде Асмунда и вместе с Игорем-Херраудом (Младшим) направляется на Киев, с войском из варягов, ильменской руси, словен новгородских, кривичей, чуди и мери, по ходу дела восстанавливая контроль над городами и собирая прочих, разбежавшихся за годы смуты союзников. Олег II и Игорь захватывают Киев и убивают узурпатора «Дира».

921—922 – Олег II сватает уже Игоря за подросшую Олёну, напоминая Cимеону о договоре с отцом Игоря, или же сам Симеон, чтобы опередить Византию, напоминает о том, что были некогда договорённости с Олегом Вещим (относительно Асмунда), тем самым снимает опасность нападения русов на Болгарию, как планировала Византия.

925—926 – свадьба Ольги и Игоря.

927 – умирает Симеон, рождение Святослава Игоревича.

929 – рождение Глеба Игоревича (поскольку в 944–945 годах он уже женат, как следует из договора Игоря с ромеями).

936 – при Романе Лекапине 415 русов участвовали в морском походе в Италию против лангобардов.

Дата 936 как год бегства Олега Младшего с Руси указана у Яна Стржедовского. Либо дата ошибочна, как и 940 год – провозглашения его королём Моравии, либо Олег II участвовал в изгнании Асмунда, если не отсутствовал на тот момент в каком-то ином походе. В качестве такого может быть нападение Олега II на хазарские крепости Причерноморья, спровоцированное Византией и последующая война с Песахом.

Вероятно, события следует отнести к 941 году. Воспользовавшись моментом, Асму(н)д (он же Олег Младший) хочет сесть в Киеве вместо Олега II, но Игорь опережает его. Асму(н)д вынужден бежать на Запад, где он удачно возглавляет моравов в борьбе с венграми.

940/41 – Асмунд принимает крещение. Он провозглашён королём Моравии под именем Олега Младшего (при крещении, может, даже Ильи?).

941 – Игорь и Олег II по наущению Хазарии предпринимают неудачный поход на Царьград, русский флот сожжён. Игорь успевает увести часть русов в Киев.

Чтобы поправить дела, Олег II собирает несколько тысяч отчаянных русов и уходит грабить Каспий (Бердаа) и «Персию».

942/43 – Игорь сажает Святослава в Новгород вместо сбежавшего брата и женит Святослава на Предслове/Предславе.

943/44 – где-то «в Персии» погибает Олег II.

944 – Игорь вторично идёт на греков, но останавливается на Дунае. Мирный договор с Византией.

944 – Свенельд приводит в Киев остатки войска Олега II. Поэтому его имени нет в договоре Игоря с ромеями. Вместе с тем возвращается он с богатой добычей, что становится предметом зависти к воинам Свенельда со стороны дружинников киевского князя Игоря.

945 – рождается Ярополк, сын Святослава.

946—947 – Игорь и Асмунд мирятся.

948 – Игорь направляет помощь Асмунду в Моравию.

949 – Игорь узнаёт о вторжении скандинавов и выступает им навстречу, в этом походе он «убит германцами» (возможно, по наущению Ольги). Погребён древлянами, в последующем они будут объявлены виновниками смерти этого князя.

949 – у Святослава и Малуши рождается Владимир.

950 – на Русь с моравской дружиной возвращается Асмунд, к тому времени потерпевший поражение в Моравии. Он застаёт Ольгу/Олёну и Глеба Игоревича в противостоянии древлянам. Вместе со Свенельдом он возглавляет поход на древлян и покоряет их, а со Святославом, вероятно, договаривается полюбовно.

Сидя с 919 до 936/40 года в Новгороде, Асмунд должен был по возвращении в 950-х годах получить компенсацию за утраченные владения. Но в Новгороде правит старший сын Игоря, а в Киеве – сама Ольга с младшим сыном Игоря Глебом. Вывод?

Асмунд помогает Ольге подавить древлян и становится, возможно, даже соправителем Ольги^[30] при Глебе в Киеве на ближайшие 15 лет, способствует насаждению христианства (J.G. Stredowsky и C.B. Hirchmenzel сообщают об участии Олега Младшего и прибывших с ним на Русь священников и моравской знати в обращении русов в христианство), пока крещённый в те же годы Глеб не находит в себе мужества объединиться со старшим братом, выступив против матери примерно в 964–965 годах.

Тогда не у дел оказывается уже и Асмунд. У того же Стржедовского читаем: «В год 967. Олег, последний король Моравии, некогда ставший изгнанником в России, сломленный возрастом и заботами, там же окончил свои дни…» («Anno 967. Olgus ultimus Moravicum Rex, pro illius differentia temporis, in Russia exul, curis ac aetate fractus, vitem ibidem defecit…»). Считается, что Илья Муромец умер в монастыре. Возможно, что и Олег Младший/Асмуд ушёл в монастырь (пещеры?) после прихода язычника Святослава к власти. Фраза «сломленный возрастом и заботами» вполне подходит для описания проигравшего.

Литература

Артамонов, 1962 – Артамонов М.И. История хазар. Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1962.

БЛДР, т.1 – Библиотека литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ; Под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. СПб.: Наука, 1997. Т. 1: XI–XII века.

Бобров, 2004 – Бобров А.Г. К вопросу о времени и месте создания Летописца Еллинского и Римского второй редакции // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. Т. LV. С. 82–90.

Былины, 1988 – Волх Всеславьевич // Былины. М.: Сов. Россия, 1988. (Б-ка русского фольклора; Т. 1).

Великопольская хроника, 1987 – Великая хроника о Польше, Руси и их соседях. М.: МГУ, 1987.

Византийский словарь, 2011 – Византийский словарь: В 2 т. / [Сост. общ. ред. К.А. Филатова]. СПб.: Амфора; РХГА, Издательство Олега Абышко, 2011. Т. 1.

Гаврилов, 2012 – Гаврилов Д.А. К тайне происхождения первых варяго-русских князей // Мат. II Междунар. науч. – практ. конф. «Непознанное. Традиции и современность», 3 ноября 2012 г. Аномалия. 2012. № 4.

Гаврилов, 2013 – Гаврилов Д.А. Как дети Вещего Олега стали править на Руси. Основания для гипотезы // Родноверие, 2013. № 1(7).

Гаврилов, 2014 – Гаврилов Д.А. К вопросу об эволюции взглядов академика Б.А. Рыбакова на летописный образ Вещего Олега // Мат. IV Междунар. науч. – практ. конф. «Непознанное. Традиции и современность», 18 октября 2014 г. Аномалия. 2014. № 4. С.17–20.

Гаврилов, 2014а – Гаврилов Д.А. О некоторых дополнениях к образу Вещего Олега // Родноверие. 2014. № 2(9).

Гаврилов, Гаврилова, 2012 – Гаврилов Д.А., Гаврилова А.С. Кровь на мечах. Нас рассудят боги. М.: Яуза; ЭКСМО, 2012.

Гаврилов, Гаврилова, 2012а – Гаврилов Д.А., Гаврилова А.С. Смерть за смерть. Кара грозных богов. М.: Яуза; ЭКСМО, 2012.

Гаврилов, Ермаков, 2016 – Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Священный Центр в традиции славян. М.: Вече, 2016.

Гаврилов Н., 2014 – Гаврилов Н. К образу князя Вещего Олега в малоизвестных стихотворениях великих русских поэтов начала XIX века // Мат. IV Междунар. науч. – практ. конф. «Непознанное. Традиции и современность», 18 октября 2014 г. Аномалия. 2014. № 4. С.40–43.

Галл Аноним, 1961 – Галл Аноним. Хроника, или Деяния князей или правителей польских. М.: АН СССР, 1961.

Гаркави, 1870 – Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о Славянах и Русских (с половины VII века до конца X века по Р.Х.). СПб., 1870.

Глазырина, 1996 – Глазырина Г.В. Исландские викингские саги о Северной Руси. М.: Ладомир, 1996.

Голб, Прицак, 2003 – Голб Н., Прицак О. Хазарско-еврейские документы X века. 2-е изд., доп. и испр. М. – Иерусалим, 2003.

Гуревич, 1958 – Гуревич А.Я. Древненорвежская вейцла // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958. № 3.

Джаксон, 2000 – Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги в Восточной Европе (середина XI – середина XIII в.). М.: Ладомир, 2000.

Джаксон, 2001 – Джаксон Т.Д. Austr í Görðum: древнерусские топонимы в древнескандинавских источниках. М.: Языки славянской культуры, 2001.

Древняя Русь в свете зарубежных источников, 2009 – Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. V. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2009. С. 258–266.

Древняя Русь в свете зарубежных источников, 2009а – Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. III: М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2009. С. 59–61.

Егоров, 2010 – Егоров В.Б. У истоков Руси: меж варягом и греком. М.: Эксмо; Алгоритм, 2010.

Ермаков, Гаврилов, 2009 – Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля. М.: Ганга, 2009.

Ермаков, Гаврилов, 2010 – Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Ключи к исконному мировоззрению славян. Архетипы мифологического мышления. М.: Ганга, 2010.

Ермаков, Гаврилов, 2012 – Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля. М.: Яуза; Эксмо, 2012.

Жарнов, 1991 – Жарнов Ю.Э. Женские скандинавские погребения в Гнёздове // Смоленск и Гнёздово (к истории древнерусского города). М.: Изд-во МГУ, 1991.

Жарнов, 1998 – Жарнов Ю.Э. Гнёздовские курганы с остатками трупоположения // Историческая археология. Традиции и перспективы. М.: Памятники исторической мысли, 1998.

Забелин, 1905 – Забелин И. История города Москвы. 2-е изд. Ч. 1 [и единств.] М.: Типо-литография Т-ва И.Н. Кушнера и К°, 1905.

Ибн Русте, 1869 – Известия о Хозарах, Буртасах, Болгарах, Мадьярах, Славянах и Руссах Абу-Али Ахмеда бен Омар Ибн-Даста, неизвестного доселе арабского писателя начала X века, по рукописи Британского музея / Пер. Д.А. Хвольсона. СПб., 1869.

Иловайский, 1914 – Иловайский Д.И. Вероятное происхождение св. княгини Ольги // Иловайский Д.И. Исторические сочинения. Ч. 3. М., 1914.

Исландские викингские саги о Северной Руси, 1996 – Исландские викингские саги о Северной Руси / Пер. и комм. Г.В. Глазыриной. М.: Ладомир, 1996. (Серия «Древнейшие источники по истории Восточной Европы»).

История южных и западных славян, 1998 – История южных и западных славян. Т. 1: Средние века и Новое время. М.: Изд-во МГУ, 1998.

Исторiя русскаго народа, 1829 – Исторiя русскаго народа. Соч. Николая Полеваго. Т. 1. М.: Въ типографiи Августа Семена, 1829.

Истрин, 1924 – Истрин В.М. Договоры русских с греками Х века // Известия Отделения русского языка и словесности Российской академии наук. 1924 г. Л., 1925. Т. XXIX. С. 383–393.

Каждан, Литаврин, 1958 – Каждан А.П., Литаврин Г.Г. Очерки истории Византии и южных славян. М.: Гос. уч. – пед. издат. Министерства просвещения РСФСР, 1958 (переизд. СПб.: Алетейя, 1998).

Карпозилос, 1988 – Карпозилос А. Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя // Византийский временник. 1988. Т. 49. С. 112–118.

Козьма Пражский, 1962 – Козьма Пражский. Чешская хроника. М.: Наука, 1962.

Коковцов, 1932 – Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932.

Королёв, 2002 – Королёв А.С. Загадки первых русских князей. М.: Вече, 2002.

Комар, 2012 – Комар А. Русь в IX–XI веках: археологическая панорама / Ин-т археологии РАН; отв. ред. Н.А. Макаров. М. – Вологда: Древности Севера, 2012. С. 301–324.

Комарович, 1960 – Комарович В.Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI–XIII вв. // Труды Отдела древнерусской литературы; отв. ред. Д.С. Лихачев. М.—Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1960. Т. 16. С. 84—104.

Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий / Г.Г. Литаврин, А.П. Новосельцев. М.: Наука, 1989; 1991.

Кочкуркина и др., 1996 – Кочкуркина С.И., Спиридонов А.М., Джаксон Т.Н. Письменные известия о карелах (X–XVI в). Петрозаводск, 1996. Ч. I. Древнескандинавские письменные источники.

Кузенков, 2011 – Кузенков П.В. Русь Олега у Константинополя в 904 году // Причерноморье в Средние века. 2011. Т. 8. С. 7—35.

Кузенков, 2015 – Кузенков П.В. Топография походов руси на Константинополь // Византийский временник. 2015. Т. 99. С. 83—101.

Кузьмин, 1988 – Кузьмин А.Г. Падение Перуна. Становление христианства на Руси. М.: Молодая гвардия, 1988.

Кузьмин, 2004 – Кузьмин А.Г. Крещение Руси. М.: Эксмо; Алгоритм, 2004.

Кузьмин, 2012 – Кузьмин А.Г. Крещение Киевской Руси. М.: Алгоритм, 2012.

Левченко, 1952 – Левченко М.В. Русско-византийские договоры 907 и 911 гг. // Византийский временник. 1952. Т. 5 (30). С. 105–126.

Лермонтов М.Ю. Олег / Подгот. текста Т.П. Ден // Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 т. М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1954–1957. Т. 3. Поэмы, 1828–1834. 1955. С. 57–60, 307–326.

Лисюченко, 2009 – Лисюченко И.В. Миф, ритуал и власть у восточных славян: Монография. М., 2009.

Литаврин, 2000 – Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX – начало XII в.). СПб.: Алетейя, 2000.

Лихачёв, 1953 – Лихачёв Д.С. Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X–XI вв.) // Русское народное поэтическое творчество. Т. 1. Очерки по истории русского народного поэтического творчества X – начала XVIII века. М.—Л., 1953.

Лихачёв, 1985 – Лихачёв Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. 2-е изд., доп. Л.: Художественная литература. Ленингр. отд-ние, 1985.

Лопатин, 2012 – Лопатин Н.В. Изборск // Русь в IX–X веках: археологическая панорама / Институт археологии РАН; отв. ред. Н.А. Макаров. М. – Вологда: Древности Севера. 2012.

Лященко, 1924 – Лященко Д.И. Летописные сказания о смерти Олега Вещего // Известия Отделения русского языка и словесности Российской академии наук. 1924 г. Л., 1925. Т. XXIX. С. 254–288.

Марвази, 1959 – Шараф ал-Заман Тахир Марвази. Глава о тюрках // Труды сектора востоковедения. Том 1. АН КазССР. 1959.

Малингуди, 1996–1997 – Малингуди Я. Русско-византийские связи с точки зрения дипломатики // Византийский временник. М., 1996. Т. 56 (81). С. 68–91; Её же. Русско-византийские договоры X в. в свете дипломатики // Там же. М., 1997. Т. 57 (82). С. 58–87.

Мусин, 2002 – Мусин А.Е. Христианизация Новгородской земли в IX–XIV веках. Погребальный обряд и христианские древности. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 2002.

Мельникова, 1986 – Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения / Под ред. В.Л. Янина, ред. – консульт. Т.Н. Джаксон. М.: Наука, 1986.

Мельникова, 2001 – Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е.А. Мельниковой. М.: Логос, 2001. С. 489–492.

Мельникова, 2014 – Олег // Древняя Русь в Средневековом мире: Энциклопедия / Под общ. ред. Е.А. Мельниковой, В.Я. Петрухина. М.: Ладомир, 2014. С. 571–573.

Никитин, 2001 – Никитин А.Л. Основания русской истории. Мифологемы и факты. М.: АГРАФ, 2001.

Николаев, 1981 – Николаев В.Д. Свидетельство хроники Псевдо-Симеона о руси-дромитах и поход Олега на Константинополь в 907 г. // Византийский временник. 1981. Т. 42. С. 147–153.

Новосельцев, 1990 – Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.

Носов, 1999 – Носов Е.Н. Современные археологические данные по варяжской проблеме на фоне традиций русской историографии // Раннесредневековые древности Северной Руси и её соседей. СПб., 1999. С. 151–163.

Носов, 2012 – Носов Е.Н. Новгородская земля: Северное Приильменье и Поволховье // Русь в IX–X веках: археологическая панорама / Институт археологии РАН; отв. ред. Н.А. Макаров. М. – Вологда: Древности Севера. 2012.

ПВЛ – Повесть временных лет / Подготовка текста, пер. и комм. О.В. Творогова) // Библиотека литературы Древней Руси / РАН. ИРЛИ; под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. СПб.: Наука, 1997. Т. 1: XI–XII века. (Ипатьевский список ПВЛ на языке оригинала и с синхронным переводом).

Петерсон, Балобанова, 1898 – Сага об Одде Стреле // Западно-европейский эпос и средневековый роман в пересказах и сокращенных переводах с подлинных текстов О. Петерсон и Е. Балобановой. Том 2. Скандинавия. СПб., 1898.

Петерсон, Балобанова, 1996 – Сага об Одде Стреле / Сокровище Нифлунгов. Предания Скандинавских народов средневековой Европы в пересказах Е. Балобановой, О. Петерсон. М.: Аргус, 1996. Текст русского пересказа подготовлен по изданию: Altnordische Saga-Bibliothek. Örvar-Odds Saga. Herausg. von Boer. Halle 1892.

Петрухин, 1995 – Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX–XI веков. Смоленск: Русич; М.: Гнозис, 1995. С. 128–143.

Петрухин, 2014 – Петрухин В.Я. Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры. 2-е изд., испр. и доп. М.: ФОРУМ; НЕОЛИТ, 2014.

Пивоваров, 1999 – Пивоваров С. Легенда о княгине Ольге (1999, на правах рукописи). [Электронная публикация]. Код доступа: pagan.ru/library/viewlink/-history-ist0-swjatich,olga01.php,1

Пивоваров, 2015 – Пивоваров С. Аскольд Дир // Аномалия. Информационно-аналитический вестник Ассоциации «Экология непознанного». 2015. № 2. С. 24–25.

Платов, 2002 – Платов А.В. В поисках Святого Грааля. М.: Гелиос; София, 2002.

Половой, 1958–1961 – Половой Н.Я. О дате второго похода Игоря на греков и походы русских на Бердаа // Византийский временник. 1958. Т. 14. С. 138–147; Половой Н.Я. Русское народное предание и византийские источники о первом походе Игоря на греков // Труды Отдела древнерусской литературы. 1960. Т. XVI. С. 105–111; Половой Н.Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии // Византийский временник. 1961. Т. XVIII. С. 85—104.

Попов, 1866 – Попов А. Обзоръ хронографовъ русской редакции. М.: Типография А.И. Мамонтовъ и К°. 1866. Вып. 1.

Пропп, 1958 – Пропп В.Я. Русский героический эпос. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1958.

ПСРЛ (используемые тома):

Лаврентьевская летопись. (Полное собрание русских летописей. Т. I). М.: Языки Русской Культуры, 1997.

Ипатьевская летопись. (Полное собрание русских летописей. Т. II). М.: Языки Русской Культуры, 1998.

Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. (Полное собрание русских летописей. Т. III). М.—Л.: Изд. – во АН Наук СССР, 1950.

Новгородская четвертая летопись. (Полное собрание русских летописей. Т. IV. Часть 1). М.: Языки Русской Культуры, 2000.

Воскресенская летопись. (Полное собрание русских летописей. Т. VII). СПб., 1856. Воспр. по Воскресенская летопись / (Русские летописи. Т. II). Рязань: РИНФО, 1998.

Летописный сборник, именуемый Патриаршей, или Никоновской, летописью. (Полное собрание русских летописей. Том IX, Том XI). М.: Языки русской культуры, 2000.

Пушкин А.С. Олегов щит («Когда ко граду Константина…») // Пушкин А.С. Стихотворения / Рос. АН. СПб.: Наука, 1997. С. 218, 570. (Лит. памятники).

Пушкина, Мурашёва, Ениосова, 2012 – Пушкина Т.А., Мурашёва В.В., Ениосова Н.В. Гнёздовский археологический комплекс // Русь в IX–X веках: археологическая панорама / Институт археологии РАН; отв. ред. Н.А. Макаров. М. – Вологда: Древности Севера, 2012.

Роэсдаль, 2001 – Эльсе Роэсдаль. Мир викингов. Викинги дома и за рубежом. СПб.: Всемирное слово, 2001.

Рус нар. поэт. твор., 1953 – Русское народное поэтическое творчество. Т. I. М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1953.

Русский хронограф, 2005 – Русский хронограф (Полное собрание русских летописей. Т. XXII). М.: Языки славянских культур, 2005.

Рыбаков, 1981 – Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1981.

Рыбаков, 1982 – Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества IX–XIII веков. М.: Наука, 1982.

Рыбаков, 1982а – Рыбаков Борис. Кто основал Киев? // Наука и жизнь. 1982. № 4.

Рыбаков, 1984 – Рыбаков Б.А. Мир истории: начальные века русской истории. М.: Молодая гвардия, 1984.

Рыбаков, 1987 – Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987.

Рыбаков, 2003 – Рыбаков Б.А. Рождение Руси. М.: АиФ Принт, 2003.

Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1971. (Библиотека поэта. Большая серия).

Рыдзевская, 1978 – Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв. М.: Наука, 1978.

Серяков, 2016 – Серяков М. Рюрик и мистика истинной власти. М.: Вече, 2016.

Святский, 1915 – Святский Д.О. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. Пг., 1915. Т. 20. Кн. 2.

Сказания Великого Новгорода, 2000 – Сказания Великого Новгорода, записанные Александром Артыновым / Сост., предисл., комм. Ю.К. Бегунова. М.: Менеджер, 2000.

Славянские хроники, 2011 – Адам Бременский, Гельмольд из Босау, Арнольд Любекский. Славянские хроники / Пер. с лат. И.В. Дьяконова, Л.В. Разумовской. М.: СПСЛ; Русская панорама, 2011.

Срезневский, 1989 – Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка в трёх томах. Репринтное издание. Т. II. Ч. 1. М.: Книга, 1989.

Старшая Эдда, 1975 – Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М.: Художественная литература, 1975. (Библиотека всемирной литературы. Т. 9).

Татищев, 1995 – Татищев В.Н. Собрание сочинений: В 8 т. (5 кн.). Т. 1–4. История Российская. Репринт с изд. 1964 г. М.: Ладомир, 1995.

Темушев, 2014 – Темушев С.Н. Образование Древнерусского государства. М.: Квадрига, 2014.

Тиандер, 1906 – Тиандер К.Ф. Поездки скандинавов в Белое море. СПб.: Типография И.Н. Скороходова, 1906.

Тихомиров, 1969 – Тихомиров М.Н. Исторические связи русского народа с южными славянами с древнейших времен до половины XVII в. // Тихомиров М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией / Академия наук СССР, Отделение истории, Институт славяноведения и балканистики. М.: Наука, 1969.

Толочко, 2015 – Толочко А. Очерки начальной Руси. Киев – СПб.: JIaypyc, 2015.

Тютчев Ф.И. Олегов щит («Аллах! Пролей на нас твой свет!..») // Ф.И. Тютчев. Лирика: В 2 т. / АН СССР. М.: Наука, 1966. Т. 1–2. Т. 2. 1966. С. 76, 347. (Лит. памятники).

Успенскиій, 1898 – Успенскиій Ф.И. Пограничный столб между Византиіей и Болгаріей при Симеоне // Известія Руского Археологического Института в Константинополе. 1898, III. C. 184–194.

Устюжский летописный свод, 1950 – Устюжский летописный свод. М.—Л., 1950.

Флоровский, 1974 – Флоровский А.В. Русское летописание и Я.А. Коменский: [Начальная история Моравии и генеалогия рода Жеротина в недошедшем до нас трактате Я.А. Коменского] // Летописи и хроники. М., 1974. С. 312–316.

Филин, 2001 – Филин Н.В. Об историческом прототипе Ильи Муромца, 2001. [Электронная публикация]. Код доступа: histline.narod.ru/index.htm

Фроянов, 2003 – Фроянов И. Начало христианства на Руси. Ижевск: Удмуртский ун-т, 2003.

Халанский, 1902 – Халанский М.Е. К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем // Журн. М-ва нар. просвещения, 1902. № 8.

Халанский, 1911 – Халанский М.Е. Отношение былин об Илье Муромце к сказаниям об Олеге Вещем // ЖМНП. 1911, октябрь.

Щавелева, 2004 – Щавелева Н.И. Древняя Русь в «Польской истории» Яна Длугоша (книги I–VI): Текст, перевод, комментарий. М.: Памятники исторической мысли, 2004.

Юрасов, 2013 – Юрасов М.К. «Деяния венгров» Магистра П., которого называют Аноним // Петербургские славянские и балканские исследования. 2013. № 1, январь – июнь. С. 87–98.

Българска военна история, 1983 – Българска военна история от античността до втората четвърт на Х в. / Димитър Симеонов Ангелов, Стефан Георгиев Кашев, Борис Стоев Чолпанов; БАН, Археол. ин-т и музей, 1983.

Златарски, 1971 – Васил Н. Златарски. История на българската държава през средните векове. Част II. София: Наука и изкуство, 1971.

Kronika polska, 1846 – Kronika polska, litewska, zmodzka i wszystkiej Rusi Macieja Stryjkowskiego. Wydanie nowe, sedace dokladnem powtorzeniem wydania pierwotnego krolewskiego z roku 1582, poprzedzone wiadomoscia o zyciu i pismach Stryjkowskiego przez Mikolaja Malinowskiego, oraz rozprawa o latopiscach ruskich przez Danilowicza. Warszawa. 1846. Пер. с польск. и комм. А. Игнатьев.

Приложение 1
О скандинавском именовании Киева^[31]

Полагая, что древнескандинавская форма Kænugarðr вторична по отношению к латиноязычной Chun(i) gard, а также следуя в толковании латиноязычной формы за схолиастом Адама Бременского [Adam, lib. IV, schol. 120] и за Хельмольдом [Гельмольд, 33], ряд исследователей XIX в. связывал начальную часть топонима Kænugarðr с гуннами [Шафарик, 1848, 152; Munch, 1874, 266; Куник, Розен, 1878, 81–82; Брун, 1880 294, и др.], сведения о которых якобы дошли до Скандинавии через немцев и англосаксов [Куник, Розен, 1878, 81–82]. Противник «гуннской теории» С. Рожнецкий совершенно справедливо отметил возникающие при таком толковании «лингвистические затруднения», а также невероятность того, «чтобы скандинавы, сами имевшие непосредственные сношения с Русью, получили свои известия о ней окольной дорогой» [Рожнецкий, 1911, 28].

На древнерусский прототип топонима Kænugarðr – Киян(ов) город, – пережиточно сохранившийся в былинах, первым указал И. Миккола [Mikkola, 1907, 279–280], мнение которого поддержали затем многие исследователи [Рожнецкий, 1911, 28–63; Thomsen, 1919, 314; Hesselman, 1925, 105–111; Брим, 1931, 236; Metzenthin, 1941, 61–62; Stender-Petersen, 1946, 132–133; de Vries, 1961, 77–87; Schramm, 1984, 77–78; Трубачев, 1988, 222]. Общепринятым можно теперь считать мнение, что прототипом для Kænugarðr послужил *Кыян(ов) ъ-городъ – былинный вариант топонима Кыевъ, восходящий к древнему наименованию Киева, бытовавшему в устной речи. Его первый компонент, вероятнее всего, образован от этникона Кыяне «жители Киева», неоднократно засвидетельствованного в летописях.

Древнескандинавские источники фиксируют три огласовки первого корня композита, выступающего обозначением Киева: Kęnu/Kænu-, Kiænu-, Kœnu-. В литературе высказывались различные мнения об их соотношении. И. Миккола и вслед за ним В.А. Брим считали наиболее отвечающей русскому исходному *Кыянъ-городъ форму Kiænugarðar. Б. Хессельман рассматривал написание через æ как дело рук исландских писцов, а через œ – норвежских. Недостатком этих толкований является то, что всякий раз какая-то одна из трех существующих форм топонима не может быть объяснена достаточно убедительно. Только если принять за исходную форму Kænugarðr, можно, с учетом развития скандинавской системы гласных, объяснить появление и двух других форм. Kœnugarðr оказывается в таком случае результатом лабиальной перегласовки, происходившей на рубеже IX–X вв. перед сохраняющимся u преимущественно в западноскандинавских диалектах [Смирницкий, 1961, 60–61]. Напротив, Kiænugarðr выступает тогда как результат преломления на u, представленного, в противоположность перегласовкам, на востоке Скандинавии обильнее, чем на западе [Стеблин-Каменский, 1953, 117–119]. В пользу высказанного предположения говорит, с одной стороны, наличие обозначения жителей Киева только в форме Kænir («Сага о конунге Гаутреке»), сохраняющей не подвергшийся ни преломлению, ни перегласовке гласный æ, с другой стороны, то обстоятельство, что самая ранняя фиксация топонима представляет собой вариант с открытым e (ę и æ являются графическим отражением одного и того же звука – открытого e) [Смирницкий, 1961, 20].

Оговорюсь всё же, что нельзя быть абсолютно уверенным в строгой последовательности развития того или иного топонима. Не исключена возможность, что в нашем случае все три варианта являются попыткой передачи местного звучания средствами древнескандинавского языка (10). Так, С. Рожнецкий полагал, что «Kænugarðr и Kœnugarðr равносильны и возникли независимо один от другого» [Рожнецкий, 1911, 50].

Приложение 2
Аскольд Дир

Сергей Пивоваров

Многие из наших читателей, глянув на заголовок этой статьи^[32], сочтут, что в него вкралась опечатка. Но это не так!

Аскольд и Дир, княжившие, если верить летописным текстам, в Киеве в середине IX века, представляют собой уникальное явление в истории славянских государств. Это единственный пример соправительства братьев. Причём братья никогда не действовали по отдельности. Они всегда только вместе. Прямо как сиамские близнецы. В летописном описании похода на Констанополь они вообще практически сливаются. Во всех списках Повести временных лет (ПВЛ) это выглядит так:

«Иде Асколдъ и Диръ на греки и прииде въ 14 лето Михаила цесаря».

Эту фразу принято переводить:

«Пошли Аскольд и Дир на греков и пришли к ним в 14 год Михаила цесаря».

Однако в действительности глаголы в этом отрывке стоят не во множественном, а в единственном числе. Во множественном было бы:

«Идоста Асколдъ и Диръ на греки и придоста въ 14 лето Михаила цесаря».

В этом несложно убедиться, открыв ту же летопись под 1031 годом, чтобы прочитать описание похода Ярослава и Мстислава на Польшу:

«Ярославъ и Мьстиславъ собрасту вой многъ идоста на Ляхы и заяста грады червеньскыя опять и повоеваста Лядьскую землю и многы ляхы приведоста».

Сравните с «иде Олегъ на северяне», «иде Игорь на древляны», «иде Володимеръ на Болгары».

Вот такая неразрывная пара! Причём на первом месте всегда Аскольд, а Дир всегда второй. Он словно бы тень своего брата. Даже в описании их захоронения подробно сказано только об Аскольде:

«И убиша Асколда и Дира и внесоша на гору и погребоша и на горе еже ся ныне зоветь Угорьское иде ныне Олъминъ двор. На той могиле поставилъ церковь святого Николу. А Дирова могила за святой Ориною» (ЛЛ, 882 год).

Подробно об Аскольде, а о Дире только где-то «за святой Ириной». В связи с чем возникает вопрос: а два ли это человека? Что, если был только один князь с двойным именем Аскольд Дир? В поисках ответа на поставленные вопросы разберёмся сначала с происхождением братьев. Летопись называет их боярами Рюрика:

«И бяста у него (Рюрика) 2 мужа не племени его но бояринаи испросистася ко Царюгороду с родом своимъ. И поидоста по Днепруи идуче мимо и узреста на горе градок. И упрошаста и реста “чий се градок?”. Они же реша “быша суть 3 брата Кий Щекъ и Хоривъ иже сделаша градокъ сь и изгибоша и мы седимъ родъ их платяче дань козаромъ”. Асколдъ же и Диръ остаста в граде семь» (ЛЛ, 862 год).

Казалось бы, всё понятно и однозначно. Однако если обратиться к «Польской истории» Яна Длугоша, автора XV века, в распоряжении которого были не дошедшие до нас летописи, то обнаруживается, что его версия весьма отличается:

«Затем, после смерти Кия, Щека и Корева, их сыновья и потомки, наследуюя по прямой линии, княжили у русских много лет, пока такого рода наследование не привело к двум родным братьям – Оскальду и Диру» (Кн. I,122).

Так кем же были Аскольд и Дир? Боярами Рюрика или потомками Кия, законными киевскими князьями? Большинство историков предпочитают сведения летописи данным Длугоша, аргументируя свой выбор приблизительно так: «Длугошу нужно было обосновать польские претензии на Киев, поэтому он и объявил Аскольда и Дира потомками Кия, которого Длугош ранее объявил потомком выходцев из Польши».

Но в действительности для Длугоша совершенно не важно, являлись или нет в действительности Аскольд и Дир потомками Кия. Польское происхождение самого Кия и так делает претензии поляков достаточно обоснованными. А вот для русских летописцев вопрос происхождения братьев наиважнейший. Одно дело, когда Олег изгоняет из Киева каких-то бояр, сидевших там не по праву, и совсем другое, если он убил законных князей. Ведь подобный поступок делает Игоря и всех его потомков банальными узурпаторами!

Итак, Аскольд и Дир – потомки Кия. А кто такой сам Кий? Иордан, остготский автор VI века, в сочинении «О происхождении и деяниях гетов» рассказывает следующую историю:

«Вероломному же племени росомонов, которое в те времена служило ему в числе других племен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышеназванного племени, по имени Сунильду, за изменнический уход [от короля], её мужа, король [Германарих], движимый гневом, приказал разорвать на части, привязав её к диким коням и пустив их вскачь. Братья же её, Cap и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного».

Этот предание давно уже сопоставляют с легендой о Кие, Щеке и Хориве. Братья и сестра росомоны у Иордана – братья и сестра русы в древнерусских летописцах. Сходство ещё более усиливается, если обратиться к Старшей Эдде, одна из песен которой (а именно «Речи Хамдира») содержит ещё более подробную версию того же предания. В ней упомянут третий брат – Эрп, а сестра названа Сванхильд, от «сван» – Лебедь^[33].

Сар в Эдде назван Сёрли, а вот Аммий – Хамдир. Совершенно очевидно, что у Иордана передана только первая половина имени, а вторая – опущена. Это позволяет сделать вывод, что перед нами не Хамдир, а Хам Дир, или, быть может, Гам Дир, так как здесь вполне опознаваемо славянское «гам» – «шум». Замечу что «кий» – буквально «дубинка», что вполне могло быть прозвищем.

Итак, что же мы получим, если наша гипотеза верна? В начале династии Гам Дир – в конце Аскольд Дир. Вот и ответ на все вопросы. Дир – это родовое имя.

Литература

1. Лаврентьевская летопись (ПСРЛ. Т.1). М.: Языки Русской Культуры, 1997. – (ЛЛ).

2. Щавелева Н.И. Древняя Русь в «Польской истории» Яна Длугоша» (Кн. I–VI): Текст, перевод, комментарий. М.: Памятники исторической мысли, 2004.

3. Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getica). CПб.: Алетейя, 1997.

4. Старшая Эдда. СПб.: Наука, 2005.

Приложение 3
Göngu-Hrólfs saga (фрагмент)^[34]

«1. Эта сага начинается так. Жил конунг по имени Хреггвид. Он правил в Хольмгардарики, а некоторые называют ту страну Гардарики. Он был высок, красив, силен, отважен в бою, смел и воинственен. Он был мудр и решителен, с друзьями щедр, а с врагами суров и беспощаден. Это был человек больших достоинств. Его жена была женщина знатного рода, но имя её не упоминается, и в саге о ней речь больше не пойдет. У них с женой был только один ребенок – дочь по имени Ингигерд. Не было красивее и учтивее никого в Гардарики, а может быть, и в других странах. Мудростью и красноречием она всех превосходила. Она была искусна во всем, что подобало уметь женщине знатного рода, где бы та ни жила. У нее были такие роскошные волосы, что могли укрыть её всю, а цвета такого, будто золото или пшеница. Конунг очень любил свою дочь. У нее даже были собственные палаты в этом городе. Они были надежно укреплены и богато украшены золотом и драгоценными каменьями. День за днем проводила Ингигерд в своих покоях, и при ней были её слуги.

В то время конунг Хреггвид был уже стар».

Хреггвид погибает в битве и «уходит жить в курган». Дочь его заключает с победителем договор сроком на три года.

Хреггвид определённо напоминает нам Херрауда из «Саги об Одде Стреле», а Ингигерд – дочь Херрауда, Силкисив.

«3. …Конунг пал с честью, как и подобает воину. Наверное, никогда еще в Гардарики не жил человек более знаменитый, чем конунг Хреггвид.

Большинство воинов Хреггвида погибло, а кто остался жив, бросились бежать. Многие полегли и в войске конунга Эйрека. На этом битва закончилась, и был поднят щит мира. Тем, кто признал этот мир, сохранили жизнь, а тех, кто не пожелал служить конунгу Эйреку, убили. Так закончилась эта битва.

Потом с мертвых сняли одежду, и конунг со своей дружиной отправился в город. Всю ночь они веселились, пили и слушали музыку, а наутро конунг приказал Гриму Эгиру и своим дружинникам найти дочь конунга. Они так и сделали. Когда они вошли в её покои, она приветствовала конунга Эйрека, хотя была в печали и горько плакала. Конунг Эйрек старался её утешить и сказал, что возместит ущерб в людях и имуществе, который причинил ей.

– Я исполню любую твою просьбу, какая будет в моих силах, если ты станешь жить с нами в согласии и делать то, что мы скажем.

На это Ингигерд, дочь конунга, ответила:

– Не вправе тот носить имя конунга, кто не держит слова, данного девушке. Я буду жить с вами в согласии и буду делать то, что вы требуете, если вы сдержите свое обещание и исполните то, о чем я попрошу вас. Уж лучше я сама себя убью и никому не достанусь, чем буду принадлежать мужчине против моей воли.

Конунгу она очень пришлась по сердцу, и он сказал:

– Если кто-то не сдержит данного вам обещания, я опозорю его имя. Скажите, чего бы вы хотели, и я всё сделаю.

– Вот мое первое желание, – говорит дочь конунга. – Насыпьте курган в честь моего отца, большой и красиво убранный внутри, а вокруг кургана поставьте высокий частокол. Пусть курган стоит в пустынной и безлюдной местности, а в кургане рядом с отцом положите золото и другие драгоценности. Он должен быть во всех своих доспехах, а за поясом у него должен быть его меч. Он должен сидеть на престоле, а по обеим сторонам от него должны быть его павшие воины. Никто из ваших людей пусть не смеет прикасаться к коню Дульцифалу. Пусть он идет куда хочет. Три зимы я буду править четвертой частью страны, и вместе со мной будут те, кого я назначу, и пусть все мои люди будут помилованы. Каждый год я буду посылать одного из моих воинов сразиться на турнире с вами или Сёрквиром, вашим воином. Если мне не удастся найти того, кто выбил бы Сёрквира из седла, тогда моя жизнь и государство будут принадлежать вам. Но если Сёрквир будет побежден, тогда вы должны будете уехать прочь со всем своим войском и никогда больше не возвращаться в Гардарики, а вся власть над землями моего отца будет принадлежать мне по праву».

Опустим приключения Хрольва, а также потусторонние встречи его с Хреггвидом, отцом Ингигерд, в Иномирье, в результате которой он получил от прежнего короля волшебное вооружение. Разумеется, и Ингигерд не могла не встретиться на жизненном пути Хрольва. При дворе датского ярла Торгнюра они нашли поддержку. Последний хочет поженить главных героев саги:

«29. – …Ты должен узнать теперь, государь, что еще не отомщен мой отец, конунг Хреггвид. Я не лягу в постель ни с одним мужчиной, пока не будут убиты конунг Эйрек, Грим Эгир и все те, кто больше всего был замешан в этом. Я хочу, чтобы люди в Гардарики служили только тому конунгу, за которого я выйду замуж.

Хрольв сказал:

– Поскольку я увез дочь конунга из Гардарики и поскольку она последовала за мной добровольно, ни один человек не может заставить её поступить против воли, если я могу ей помочь. Вот что я предлагаю, государь: с вашим войском я отправлюсь в Гардарики и сделаю все, что смогу…»

Недалеко от Альдейгьюборга (то есть Ладоги) войско Хрольва (как и в нашем повествовании Орвар-Одда) сошлось в битве с ратью конунга Эйрика (заменителя «Квиллануса»). Сперва никто не получил преимущества, однако ночью Хрольв поехал на курган Хреггвида и получил у того советы, как победить.

«32. Пока все спали, Хрольв тихо поднялся, пошел к Дульцифалу и оседлал его. Он ехал до тех пор, пока не добрался до кургана Хреггвида. Светила луна. Хрольв слез с коня и поднялся на курган. Он увидел, что конунг Хреггвид сидит под курганом и, глядя на луну, поет:

Хрольв подошел к Хреггвиду и обратился к нему как подобает. Конунг благосклонно ответил на его приветствие и спросил, как его дела.

– Мне кажется, – ответил Хрольв, – что вы и так всё хорошо знаете, хотя я еще ничего не сказал. Тяжело пришлось нам в этом сражении, и мы понесли большие потери. Дайте добрый совет, который помог бы нам.

Хреггвид сказал:

– Я думаю, что всё будет хорошо. Ты отомстишь за меня, и победа будет на твоей стороне, хотя сейчас тебе это и кажется невероятным. Вот тебе два бочонка. Возьми их. Из одного напои всех своих воинов, когда они проснутся утром, а из другого, поменьше, выпей сам вместе со Стевниром. После этого между вами не будет раздоров. Я должен тебе сказать, что, когда Стевнир увидел красоту моей дочери Ингигерд, он захотел взять её в жены. Он не хочет уступить её ни своему отцу Торгнюру, ни тебе. Я же хочу, чтобы она досталась тебе. И когда вы выпьете из одного бочонка, Стевнир сам откажется от нее. А еще я хочу дать тебе этот пояс и нож, равных которым не сыскать во всех Северных странах. Отдай их тому, кому ты, как считаешь, больше всего обязан. Теперь мы расстанемся и никогда больше не увидимся. Закрой курган, как я тебе раньше сказал, и передай поклон моей дочери Ингигерд. Я хочу, чтобы тебе во всем сопутствовала удача, как прежде мне. Прощай, и пусть всё будет так, как ты захочешь.

После этого Хреггвид вошел в курган, и Хрольв закрыл его, как просил Хреггвид. Потом он сел на Дульцифала и поскакал обратно…»

В конечном счёте Хрольв разбил врагов. В саге о том рассказано подробно, и желающим стоит ознакомиться с полным текстом, насыщенным как историческими, так и мифологическими моментами.

«38. …По совету дочери конунга (Ингигерд, дочери Хреггвида. – Авт.) и знатных людей Хрольв был избран конунгом всей Гардарики.

Треть Гардарики называется Кэнугарды и лежит у той горной цепи, которая разделяет Ётунхейм и Хольмгардарики. Там есть также Эрмланд и много других небольших государств. Хрольв правил своим государством, пользуясь большим почетом. Он был мудрым и добрым правителем. Никто из конунгов не смел напасть на него, так он был силен и отважен.

Хрольв и Ингигерд очень любили друг друга. У них было много детей. Одного сына звали Хреггвид^[35]. Он был высоким человеком. Он отправился в поход по Восточному пути и не вернулся. <…>. Рассказывают, что Хрольв прожил до глубокой старости, но неизвестно, умер ли он от болезни или погиб в бою.

Пусть эта сага и не во всем совпадает с другими, что рассказывают о тех же событиях, как то – в именах, разных других подробностях: кто чего достиг умом, колдовством и обманом или какими землями кто правил из хёвдингов, – всё ж, надо думать, те, кто писал и составлял эту историю, располагали какими-то древними песнями или рассказами мудрых людей. Немного найдется саг про людей древних времен, о которых можно было бы сказать наверняка, что все в них – правда, потому что многое в этих сагах преувеличено. Да и нельзя проверить каждое слово или событие, потому что большинство событий произошло гораздо позже, чем об этом рассказывается. Поэтому не стоит их порицать и называть лжецами мудрых людей, если сам не можешь рассказать эти истории лучше и правдоподобнее. Древние песни и сказания служат больше развлечению, нежели постижению истины. Но немного есть рассказов столь невероятных, чтобы нельзя было найти подтверждения тому, что так могло быть на самом деле. И разве не даровал Бог язычникам разум и понимание земных вещей, а кроме того исключительную силу, богатство и прекрасное телосложение, так же как и христианам».

Приложение 4
Баллады об Одде Стреле – Олеге Вещем

Дмитрий Гаврилов, Ольга Розова

* * *

Приложение 5
Скандинавская баллада

(Источник: Скандинавская баллада / Под. ред. М.И. Стеблин-Каменского. М.: Наука, 1978)

В примечаниях М.И. Стеблин-Каменский осторожно замечает: «У этой баллады есть общее со сказанием о Вещем Олеге, известным по русской “Повести временных лет”. Но у одной из исландских “саг о древних временах”, а именно у “Саги об Одде Стреле”, еще больше общего со сказанием о Вещем Олеге (прорицательница предсказала Одду, что он погибнет от своего коня, и, хотя Одд сразу же убивает его и зарывает глубоко в землю, когда через триста лет Одд возвращается на родину, он умирает от укуса змеи, выползающей из черепа его коня). По-видимому, сюжет “Саги об Одде Стреле” восходит к древнему сказанию, которое издавна бытовало на юго-западе Норвегии и связывалось с неким Оддом. Неизвестно, восходит ли баллада к исландской саге, или она восходит непосредственно к этому норвежскому сказанию. Неизвестно также, связано ли сказание об Одде со сказанием о Вещем Олеге».

Об авторах

Гаврилов Дмитрий Анатольевич

Родился в Москве в 1968 году, образование высшее. Методолог, в настоящее время член Экспертного совета «Центра стратегической конъюнктуры» и «Фонда содействия технологиям XXI века». Автор не только ряда изданных научно-популярных монографий по развитию сильного (эвристического) мышления, но и двух десятков книг по традиционной культуре славян и других индоевропейцев (в т. ч. в соавторстве со С.Э. Ермаковым), не считая нескольких историко-фантастических романов. Сооснователь и координатор Научного и творческого объединения «Северный ветер». Участник движения за языческое Возрождение, волхв и сооснователь Международного общественного движения «Круг Языческой Традиции» (2002). Участник Pagan Federation International. Автор текстов фолк-группы «Дорога Водана» и «бардовских» песен.

Пивоваров Сергей Александрович

Родился в Москве в 1967 году, образование высшее. Участник движения за языческое Возрождение, известный среди последователей традиционного природного миропонимания c 1990-х годов под именем Святич, сооснователь Международного общественного движения «Круг Языческой Традиции» (2002). Автор нескольких десятков полемических и научно-популярных статей на тему индоевропейской традиции и истории.

Примечания

1

Где-то в VI–VII веках и на Старокиевской горе возникнет небольшое укрепление, площадью до двух гектаров, а веке в восьмом оно будет стёрто с лица земли. Археологически нельзя с точностью установить принадлежность ни строителей, ни разорителей этого «Киева». Позже на том же самом месте возникнет, согласно М.К. Каргеру, целый конгломерат из дворов – стихийный, не подчинённый какому-то плану и без серьёзных оборонительных ограждений. Настоящий город с планировкой и фортификацией появляется на месте современного Киева только во второй половине X века, да и то град Владимира не превысит по площади 12 гектаров (Рыбаков, 1982а; Комар, 2012; см. также Егоров, 2010). В любом случае ни Киев, ни тем более Новгород начала X века не имел ничего общего с тем представлением о величественности первых городов Руси, что рождается у массового читателя после просмотра фильмов-сказок режиссера А.Л. Птушко.

Ладога, основанная в 750-х годах, тоже переживёт рассвет и сумерки, но окажется самым крупным и укреплённым городом Нево и Приильменья на конец IX века, а позже, похоже, и первым из городов, при возведении домов и укреплений которого в ход пошёл камень…. (Носов, 1999, Носов, 2012). Века спустя летописи и саги преувеличат значимость и Киева, и Ладоги (с Новгородом), и образ этих городов будет спроецирован составителями из современного им времени в героическое прошлое.

(обратно)

2

Весьма категоричное для столь крупного учёного замечание, которое он озвучивал и ранее.

(обратно)

3

Надо ли это понимать так, что в 1982 году Б.А. Рыбаков считал сагу об Орвар-Одде одним из первоисточников летописи, а не наоборот?

(обратно)

4

Речь о сыне Владимира Мономаха Мстиславе, мать которого, Гида Гарольдовна, происходила из англов, а жена была дочерью свейского короля Христина. Таким родством Б.А. Рыбаков объясняет тяготение услужливого летописца к Северу (Рыбаков, 1984, c. 301–302). С тем же успехом можно предположить, что в это время, напротив, в летопись был введён «основатель династии» Рюрик.

(обратно)

5

Примечание Б.А. Рыбакова: «Тихомиров М.Н. Начало русской историографии (написано в 1960 г.). Цит. по кн.: Русское летописание. М., 1979».

(обратно)

6

Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец). М.—Л., 1950. C. 22–23.

(обратно)

7

Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Cказания, былины, летописи. М., 1963. C. 177.

(обратно)

8

Александр Иоакимович Лященко (1871–1931) – историк литературы, педагог, библиограф, член-корреспондент АН СССР.

(обратно)

9

Наиболее впечатляющие Ладожские могильные холмы VIII–X веков сохранились в урочище Сопки на левом берегу Волхова, за церковью Рождества Иоанна Предтечи и протекавшим здесь прежде ручьем Стрековец. В центре этого урочища – большой холм высотой около 10 метров. Его и считают местом погребения Олега Вещего, хотя мы, как и большинство авторов, полагаем, что это кенотаф, то есть символическое захоронение, не содержащее останков именно усопщего, которого с ним ассоциируют. Поскольку курган самый большой, народная молва и связала его с образом великого князя древности.

Любопытный момент! В 1783–1784 годах среди 235 проектов медалей авторства императрицы Екатерины II, иллюстрировавших различные события раннего периода истории России, был проект № 39, содержавший такое описание: «Олег скончался в 912 году. Надпись: Слава не исчезает. Внизу: Олег скончался в 912 году, погребен на горе Щековице». Когда же медаль отчеканили (по штемпелю медальера Монетного двора Тимофея Иванова), на ней было изображено четыре погребальные насыпи вместо одной, которые напоминали группу сопок, распространённых в Северном Поволховье. Возможно, это связано с тем, что летом 1785 года Екатерина совершила путешествие по рекам и каналам Ильменьского бассейна (см.: Сочинения императрицы Екатерины II. Т. IX. С. 279.; Грот А.Я. Екатерина II в переписке с Гриммом. Статья II. СПб., 1881. С. 136–139).

(обратно)

10

10 Н. Топчий обратила наше внимание на статью из «Словаря Клизби и Вигфуссона»: «Hersir, m. [akin to hérað and herr], a chief, lord, the political name of the Norse chiefs of the earliest age, esp. before the time of Harold Fairhair and the settlement of Iceland: respecting the office and authority of the old hersar the records are scanty, as they chiefly belonged to the prehistorical time; they were probably not liegemen, but resembled the goðar (vide goði) of the old Icel. Commonwealth, being a kind of patriarchal and hereditary chiefs (…) At the time of Harold Fairhair the old hersar gradually became liegemen (lendir menn) and were ranked below a jarl (earl), but above a höldr (yeoman), the scale being konungr, jarl, hersir, höldr, búandi, see the record in Hkr. i (…) he name then becomes rare, except that hersir and lendr maðr are now and then used indiscriminately, heita þeir hersar eða lendir menn, Edda l. c. The old Norse hersar were no doubt the prototype of the barons of Normandy and Norman England».

Отсюда следует, что обычно под херсирами понимают местных знатных вождей с наследственной властью, стоящих ниже ярла, но выше бонда (в словаре – йомена). Сам термин в эпоху саг уже был анахронизмом. Но в те годы, когда в Норвегии жили поименованные предки Одда, едва ли.

(обратно)

11

По авторитетному мнению Г.В. Глазыриной, основанному на анализе текста множества саг, под этим названием выступают сразу два региона, Беломорье и Приладожье. Она, в частности, отмечает: «Несмотря на кажущуюся многочисленность походов в Бьярмаланд, упомянутых в памятниках древнескандинавской письменности, их реальное число было, очевидно, сравнительно невелико. Именно поэтому любая поездка в Бьярмаланд воспринималась как выдающееся событие и была упомянута в источниках. Каждый человек, посетивший Бьярмаланд, мог претендовать на широкую известность. В “Саге об Одде Стреле” рассказывается о поездке героя на Северную Двину к бьярмам, после чего все викинги, встречающиеся ему на пути, задавали Одду один и тот же вопрос: он ли тот Одд, который совершил поездку в Бьярмаланд? Поход в Бьярмаланд создал Одду репутацию отважного викинга» (Глазырина, 1996, с. 42–43).

(обратно)

12

Сага эта на век моложе «Örvar-Odds saga», она создана ок. 1300 года неизвестным автором. Как и «Сага об Одде Стреле», относится к числу наиболее популярных древнескандинавских произведений, о чем свидетельствует большое число дошедших до нас рукописей – сорок три списка от рубежа XIV–XV веков до первых десятилетий нашего века. Древнейшая сохранившаяся рукопись датируется 1400 годом (Исландские викингские саги о Северной Руси, 1996).

(обратно)

13

Имя к тому же напоминает неубиваемого Свенельда, то есть «убиваемого» (правда, греками) Сфенекла, о котором упоминает Лев Диакон.

(обратно)

14

Правитель этот был по меркам своего времени, да и в сравнении с прочими правителями Древней Болгарии, выдающийся. И логичными в такой обстановке были бы и поиск союзников, днепровской Руси и печенегов, и организация собственного «второго фронта». Поэтому не исключено, что к делу разгрома венгров были привлечены и русы, которых возглавлял зять Херрауда, мстившие за события 882 года. – Авт.

(обратно)

15

Не в пример редкому на Севере винограду, если вспомнить историю имени побережья Северной Америки.

(обратно)

16

По итогам победоносного похода 860 года русы Аскольда могли получать от Византии подобную выплату, которая прекратилась с его смертью.

(обратно)

17

Черкасов И. Клады викингов и Удача нордов // Мифы и магия индоевропейцев: альманах / Под ред. А. Платова. М.: София; Гелиос, 2002. Вып. 10. С. 36–41.

(обратно)

18

Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. II (VII–X вв.). М.: Восточная литература РАН, 1995. С. 383.

(обратно)

19

Пяст умер в 849–850 годах, поскольку его сын Земовит (835–895) стал править в 14 лет.

(обратно)

20

Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. 3. М., 1994. С. 591, 596.

(обратно)

21

Ариньон Ж.-П. Международные отношения Киевской Руси в середине X в. и крещение княгини Ольги // ВВ. Т. 41. М., 1980. С. 120.

(обратно)

22

Златарски В.Н. История на Българската държава през средните векове. Т. I. Ч. 2. София, 1971. С. 512–513.

(обратно)

23

Мысль о том, что именно Володислав (Вратослав, по Мавроурбини) является послом Улеба, а «Ефаинда» – имя жены Улебовой, высказал ещё сам В.Н.Татищев:

«2) Яко упоминает Предслову, знатно, княгиню Святославлю, и Улеб, или Глеб, видится, сын Игорев, а брат Святославлю был, зане тут же и жену Улебову упомянул» (Татищев, 1995, т. IV, с. 120, 403). Глеб, согласно т. н. «Иоакимовской летописи», затем будет убит родным братом Святославом после неудач на Балканах, поскольку был к тому времени христианином, то есть стал «козлом отпущения»: «По смерти Олги Святослав пребываше в Переяславце на Дунае воюя на Козары, Болгары и Греки имея помощь от тестя князя Угорского и князя Ляцкого, не единою побеждая, последи за Дунаем у стены долгие все войско погуби. Тогда диавол возмяте сердца вельмож нечестивых, начаша клеветати на христианы, сущие в воинстве, якобы сие падение вой приключилося от прогневания лжебогов их христианами. Он же толико разсвирепе, яко и единаго брата своего Глеба не пощаде, но разными муки томя убиваше» (Татищев, 1995, т. I, гл. 4).

(обратно)

24

По византийскому обычаю, разумеется, поскольку при рождении она была крещена по обычаю болгарскому. Впрочем, то, что это второе крещение было, сомнительно, поскольку имя, данное Ольге при рождении в Болгарии – Олёна – совпадает с именем, полученным при сомнительном крещении 959 года, – Елена. И по ряду других причин (Пивоваров, 1999). – Авт.

(обратно)

25

Фризе Хр. Ф. История Польской церкви. Т.1. Варшава, 1895 (пер. с немецкого издания 1786 г.). С. 33–46.

(обратно)

26

Далее у Королёва следует ссылка на П. Якушкина (Якушкин П.И. Сочинения. М., 1986. С. 114). Но в свете той помощи, что Олегу/Асмунду оказывали с Руси во второй половине 940-х годов, такое известие следует понимать лишь как отголосок памяти о некоем соперничестве двух родных братьев.

(обратно)

27

Катехуменат (позднелат. catechumenatus, от греч. κατηχούμενος) – происходящая в Церкви подготовка к принятию крещения. На период катехумената оглашенные могут присутствовать на всех богослужениях, включая литургию, однако не могут участвовать в церковных таинствах. «Кричать, как оглашенный» – в этой метафоре слово «оглашенный» употреблено в значении человека, ведущего себя бестолково и шумно. Когда оглашенных спрашивали в храме, готовы ли они уверовать в Христа, те громко и радостно выражали свой восторг по этому поводу.

(обратно)

28

Кесарь – один из высших титулов Империи, жалуемый, как правило, предполагаемому наследнику престола (комментарий из того же источника).

(обратно)

29

Тут цифру смело можно делить не менее чем на десять. Больше веры Лиутпранду Кремонскому.

(обратно)

30

Вряд ли бы сын Олега Вещего, некогда князь Новгорода, бывший король Моравии и старший брат прежнего киевского князя, довольствовался бы меньшим. К тому же тоже некогда был просватан за Ольгу/Олёну.

(обратно)

31

Из книги: Джаксон Т.Н. Austr í Görðum: древнерусские топонимы в древнескандинавских источниках. М.: Языки русской культуры, 2001. Полные библиографические ссылки см. в указанном сочинении. Гл. 5. «Древнерусские города».

(обратно)

32

Пивоваров С. Аскольд Дир // Информационно-аналитический вестник «Аномалия». 2015. № 2. С. 24–25.

(обратно)

33

М.И. Стеблин-Каменский в примечаниях к отечественному изданию Старшей Эдды указывал следующее: «Сюжет этой песни – древнейшее из героических сказаний, представленных в Старшей Эдде. Историческая основа этого сказания – события IV в. Историк Аммиан Марцеллин рассказывает (ок. 390 г.), что король остготского царства у Черного моря Эрманарих (исл. Ёрмунрекк) в 375 г. покончил с собой из страха перед нашествием гуннов. Готский историк Йордан сообщает (в середине VI в., и, может быть, уже на основе готской героической песни), что братья из племени росомонов, Сарус и Аммиус, напали на Эрманариха и пронзили ему бок мечом, мстя за свою сестру Сунильду (исл. Сванхильд), которую Эрманарих велел привязать к хвостам коней и разорвать на части в наказание за её измену мужу. Сказание это известно также из ряда более поздних скандинавских и немецких источников. По-видимому, уже в Скандинавии это сказание связали со сказанием о Сигурде и Гьюкунгах. Сванхильд – дочь Сигурда, Гудрун – мать Сванхильд, а также Хамдира и Сёрли. Песнь обычно считают одной из наиболее древних в Старшей Эдде. Предполагают, что она имела готский прообраз».

(обратно)

34

Избранные фрагменты по источнику: Пряди истории. Исландские саги о Древней Руси и Скандинавии. Перевод с древнеисландского: И.Б. Губанов, В.О. Казанский, М.В. Панкратова, Ю.А. Полуэктов. М.: Водолей Publishers, 2008.

(обратно)

35

Как и Игоря-Херрауда назвали в честь деда Херрауда Старшего – Одд и Силкисив.

(обратно)

36

Склонение прозвища героя – сознательное поэтическое допущение авторов. Точнее, «Орвар-Одда».

(обратно)

37

Выделенный курсивом припев хором повторялся всеми слушателями для каждой последующей строфы баллады, строфы же исполнял непосредственно скальд. Здесь мы опустили эти повторения со 2 по 16 строфы.

(обратно)

Оглавление

От авторов

1. Об источниках и взглядах предшественников

  О ранних оценках академиком Б.А. Рыбаковым летописного образа князя Олега Вещего

  Об изменении воззрений Б.А. Рыбакова на образ князя Олега

  Об эпических и фольклорных дополнениях к образу Олега Вещего

  След Олега в трудах греческих и арабских авторов

  Олег в поздних сказаниях Руси. Основатель Москвы

  Олег Вещий в сказке М.Д. Артынова. Совпадения с сагой

2. Ходил ли Олег Вещий на Киев из Новгородчины?

  О происхождении Орвара-Одда

3. Аскольд, Херрауд и Одд/Олег

  Кто убил князя Аскольда

  О конунге Херрауде, наследнике власти Аскольдовой

  Об имени Херрауд, заменившем подлинное Ингвар/Игорь

4. Война с хазарами и венграми

5. О походе Орвара-Одда в Биалькаланд, а Олега – на Царьград

  Откуда Орвар-Одд пришёл ко двору Херрауда

6. Смерть Херрауда и занятие Оддом/Олегом великого стола

  Из грязи – «в князи». Прецеденты

  Вера Орвар-Одда

7. Дети Орвар-Одда/Олега Вещего

  Когда родился князь Игорь/Херрауд Младший

  О жене Игоревой – княгине Ольге/Олёне и её происхождении

  О дочери Орвар-Одда/Олега Вещего. О сестре и племянниках Игоревых

  Об Асмунде, сыне Орвар-Одда/Олега Вещего и брате Игоревом

8. Северные дела. Поход на Новгород (в Хольмгардарики)

9. «Смерть Олега» и её последствия

10. Князь Олег II

11. Типологический образ Олега Вещего и современность

Краткая хронология реконструируемых событий

Литература

Приложение 1 О скандинавском именовании Киева[31]

Приложение 2 Аскольд Дир

Приложение 3 Göngu-Hrólfs saga (фрагмент)[34]

Приложение 4 Баллады об Одде Стреле – Олеге Вещем

Приложение 5 Скандинавская баллада

Об авторах