Assassin’s Creed. Валгалла: Сага о Гейрмунне (fb2)

- Assassin’s Creed. Валгалла: Сага о Гейрмунне [litres] (пер. Игорь Владимирович Иванов) (Assassin's Creed - 16) 1647K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мэтью Дж. Кирби

Мэтью Дж. Кирби
Assassin’s Creed. Валгалла: Сага о Гейрмунне

Часть первая
Простой нож

1

Волки появились, едва благородный олень упал. «Сколько же эти твари выслеживали нас?» – подумал Гейрмунн. Пущенная братом стрела застряла у оленя в боку. Раненое животное с ревом помчалось прочь, оставляя кровавый след. Погоня продолжалась довольно долго, пока олень не растянулся наконец на раннем снегу и не испустил дух. Его предсмертные крики и запах крови разнеслись по окрестным долинам и холмам. Для волчьей стаи они были сродни зову боевого рога для воинов.

– Сколько их там? – спросил Хамунн.

Гейрмунн всматривался в лес, успевший подернуться сумеречной дымкой. Быстро темнело. Равнинные дубовые рощи, просматриваемые насквозь, давно сменились густым горным лесом, где могли скрываться любые хищники. Молчаливые стволы сосен и берез тонули во мгле, чем-то похожие на столбы усадебного дома, в который Гейрмунна с братом никто не приглашал. В этом доме не пылает очаг, не горят светильники из мыльного камня. Если у него есть хозяин – тролль или дух, – он не возьмет братьев под защиту.

– Я насчитал пятерых, – не дождавшись ответа, сообщил Хамунн.

И это лишь те волки, что захотели показаться. Гейрмунн выхватил меч, взяв в другую руку топор.

– А в лесу может прятаться вдвое больше.

– Прятаться? – хмуро переспросил Хамунн. – Тебя послушать, волки смекалисты, как разбойничья шайка.

– В каком-то смысле так и есть, – ответил Гейрмунн.

Он заметил вожака стаи – волчицу. Волчица словно нарочно выбралась на открытое место, желая заглянуть ему в глаза и убедиться, что ей все известно о нем и его брате. Шерсть на загривке стояла дыбом, шкура была цвета сплавного дерева. Волчица была велика, однако в ее стае имелись волки и покрупнее. Значит, ее правление основывалось не только на силе.

– Пусть эти волки и не плавают на ладьях, но они не уступают викингам.

Хамунн продолжал ухмыляться.

– Ты еще скажи, что они попытаются взять нас в клещи.

– Непременно попытаются.

Видя презрительную усмешку брата, Гейрмунн не выдержал:

– Если бы ты поменьше наливался элем и вместе с отцом поменьше поддакивал ярлам, то знал бы охотничьи повадки волков.

Хамунн перестал смеяться, но ничего не сказал. Гейрмунн знал почему. Какими бы правдивыми ни были его слова, старший брат-близнец спросит с него за оскорбление. Но не сейчас, ибо сейчас им грозит опасность. Часть волков приблизились к братьям на несколько шагов. Звери шли, пригнув головы, кривя губы и угрюмо рыча.

– Им нужен олень, – сказал Хамунн. – Пожалуй, стоит отдать добычу.

Гейрмунн посмотрел на убитого оленя – молодого самца, не успевшего побороться за стадо самок. Невзирая на раннюю зиму, олень еще не сбросил рога – крупные, пригодные для полезных поделок. Гладкая красная шкура не утратила шелковистого блеска. Да и мясо наверняка вкусное и сытное.

– И ты отдашь? – спросил Гейрмунн.

– А ты готов помереть из-за оленя, когда наши кладовые ломятся от мяса?

Гейрмунн призадумался. От усадебного дома в Авальсснесе братьев отделяли три дня пути. Их первоначальное желание немного поохотиться на мелкую дичь быстро сменилось более честолюбивыми замыслами. Однако крупная дичь в их местах попадалась редко, и братья отправились вдоль Олфьорда на северо-восток, после чего углубились в холмистую местность, что простиралась к юго-западу от селения Олунн, близ границы с Хордаланном. Но до селения – их единственного прибежища, если охота окажется неудачной, – было больше дня пути. Ветер не доносил до ноздрей Гейрмунна запаха дыма очагов. Только аромат деревьев и терпкий запах мокрой земли под снегом.

– Мы забрались сюда потому, что тебе захотелось добыть крупного оленя, – напомнил брату Гейрмунн.

– Но только не ценой моей жизни. Или твоей.

Гейрмунн был склонен согласиться с братом, но в этот миг вдруг снова появилась предводительница стаи: холодная и молчаливая, словно туман, наползающий со стороны Нифльхейма. Она подошла ближе, чем остальные волки. Потом так же быстро волчица скрылась из виду. Но Гейрмунн успел заметить в желтых глазах угли Муспельхейма^[1], пламенное бесстрашие и голод не только к оленьему мясу. Волчица была знакома с двуногими охотниками и сама охотилась на них. Гейрмунн почувствовал безжалостную ненависть хищницы к двум людям, посмевшим вторгнуться в ее горы и лесные владения.

Однако здешние горы вовсе не принадлежали волчице, равно как и олень не был ее добычей, и ей надо это показать.

– Если мы убежим, они нас выследят и на ночлеге вцепятся в горло, – сказал Гейрмунн.

– Да брось ты, – отмахнулся Хамунн, но его слова звучали неубедительно.

– Могу побиться об заклад, что жители Олунна хорошо знакомы с этой волчицей.

– Если и так, то что?

Гейрмунн повернулся к брату.

– Они из Ругаланна и верны нашему отцу, – хмуро напомнил он. – А ты в один прекрасный день станешь их конунгом.

В ответ на упрек Хамунн выпрямился во весь рост. Гейрмунн поспешно замолчал, не став говорить брату, что сейчас на кон поставлена его честь и решается его судьба.

– Давай, брат. – Гейрмунн улыбнулся и вскинул руки, сжимавшие меч и топор. – Хочешь сражаться? Или предпочтешь договориться, предложив им оленя? – спросил он, кивнув в сторону волков. – Они с радостью предложат условия, да только не в нашу пользу.

Хамунн быстро снял со спины лук.

– Можешь удивляться, брат, но в странствиях я кое-чему научился. – Он вытянул из колчана стрелу и вложил в лук. – Например, я узнал, что с морем невозможно договориться, какие дары ему ни предлагай. Не надо быть охотником, чтобы понять: то же применимо и к волкам.

– Целься точнее, чем целился в оленя, – попросил Гейрмунн.

– Тогда отгоняй их от меня, чтобы не мешали.

Гейрмунн встал спиной к Хамунну. Братья широко расставили ноги и приготовились к бою. Волки начали ходить кругами, выискивая слабые места в обороне людей. Из волчьих пастей валил густой пар, растворяясь в воздухе. За это время заметно стемнело, что давало хищникам дополнительные преимущества.

Наконец двое волков с разных сторон бросились на людей. Гейрмунн услышал гнусавое пение тетивы, быстро сменившееся визгом. Пригнувшись, он взмахнул мечом. Волк метил в его левую руку, державшую топор. Гейрмунн взмахнул топором, ударив волка по левой передней лапе. Зверь отступил, хромая. Окровавленная лапа держалась на тонкой полоске кожи.

Гейрмунн обернулся через плечо. Волк, убитый братом, лежал, уткнувшись мордой в снег. Стрела вонзилась в него между шеей и плечом. Меткий выстрел. Смерть наступила мгновенно.

– Отлично, брат, – похвалил Гейрмунн.

– Что с твоим?

– Отвоевался. Но нам…

К ним устремилось четверо волков. Еще трое или четверо ходили кругами, готовые прийти на подмогу сородичам. Хамунн выпустил стрелу и тут же потянулся за другой. В это время Гейрмунн замахнулся топором, метя в голову первому волку, готовившемуся атаковать брата. Хамунн выстрелил, но не совсем удачно. Раненый волк откатился назад, кое-как встал на лапы и снова упал. Тот, кого ударил Гейрмунн, тоже откатился и замер на снегу.

– Сзади! – крикнул Хамунн, натягивая лук.

Гейрмунн пригнулся, и сейчас же над ним просвистела стрела. Вслед за глухим ударом послышался визг, но Гейрмунну было некогда оборачиваться и смотреть. На него прыгнул четвертый волк. Гейрмунн не успел взмахнуть ни мечом, ни топором. Волк придавил его собой. Защелкали волчьи зубы. В ноздри ударило зловонное волчье дыхание. Гейрмунн выставил правую руку, прикрывая горло, и волк сейчас же ее схватил. Зубы впились в плоть, прокусив кожаную и шерстяную одежду, а затем и кожу. Такие зубы способны перекусить кость.

Гейрмунн выпучил глаза и оглушительно заорал в волчьи уши. То же сделал и Хамунн. И вдруг волк дернулся и отпустил руку Гейрмунна. Зверь проковылял несколько шагов, цепляясь лапой за стрелу, торчащую из глаза. Хамунн бил вблизи, вонзив стрелу, как кинжал, а потому стрела не проникла в мозг и не убила волка наповал. Не сводя с волка взгляда, Хамунн выхватил другую стрелу и добил противника.

Раньше, чем Гейрмунн поднялся на ноги, к братьям, увидев узкую брешь в обороне, кинулся пятый волк. Скользя по снегу, оставляя кровавые следы, Гейрмунн кое-как встал, но не успел помочь брату. Волк вылетел на Хамунна, впился в правую руку и опрокинул на землю.

– Нет! – закричал Гейрмунн.

Он не мог дотянуться до меча и потому бросился на волка с топором, держа топорище обеими руками. Ударив зверя по спине, Гейрмунн перерубил волку позвоночник. Волк взвыл и попытался убежать, волоча ставшие бесполезными задние лапы. Гейрмунн быстро оборвал его мучения и повернулся, готовый отразить новое нападение.

Но на братьев больше никто не нападал. Неожиданно для них битва с волками окончилась. Стая попросту исчезла – возможно, только на время, – бросив убитых и раненых сородичей. Подобрав с земли меч, Гейрмунн добил двоих волков, что еще корчились в судорогах и скулили от боли. Тогда-то он и заметил волка с почти отсеченной передней лапой – последнего, кто атаковал Хамунна. Даже страшная рана не помешала волку с еще большей свирепостью снова броситься в бой. А может, волк знал, что обречен, и решил встретить судьбу с оскаленной пастью. То и другое Гейрмунн счел проявлением доблести. Он опустился перед волком на колени, испытывая неподдельное восхищение, которое незаметно сменилось сожалением.

– Они ушли, – сказал Хамунн.

В словах брата ощущался вопрос.

Гейрмунн кивнул.

– Они вернутся?

– Непременно, – ответил Гейрмунн. – Но не сегодня.

– Как твоя рука?

– Покалечена.

Гейрмунн посмотрел на раненую руку и заметил что-то белесое, торчащее из рваного, окровавленного рукава. Поначалу он принял это за обломок кости, но вскоре понял, что ошибся. Это был всего лишь волчий зуб. Гейрмунн вытащил и подержал на ладони белый волчий клык с окровавленным корнем.

– Я буду жить, – сказал он и повернулся к пристально глядящему на него Хамунну.

Глаза брата еще сверкали угасающим неистовством битвы. Но на боку Хамунна расплывалось кровавое пятно.

– А ты? – спросил Гейрмунн.

Хамунн перевел взгляд с руки брата на свой бок.

– Я тоже буду жить. Кровь всегда усугубляет истинное положение вещей.

– Ты уверен?

Хамунн сглотнул ком в горле и кивнул, затем обвел взглядом поле битвы.

Другой рукой Гейрмунн коснулся волчьей туши, вдавив пальцы в густую шерсть. Под нею скрывалось отощавшее тело с выступающими ребрами.

– Эта стая сильно оголодала, – сказал он. – Уже и зубы шатаются.

Напавшие волки не были кровожадными, злобными или мстительными. Стая дошла до отчаяния. Однако Гейрмунн знал: это ничего не меняет. Он зажал в кулаке волчий зуб. Даже если вызов и гнев в глазах предводительницы стаи ему привиделись, земли Ругаланна оскудели добычей и не могли прокормить каждое брюхо. Бой и смерть были неминуемы.

Гейрмунн встал:

– Надо устроить привал. Развести костер, промыть раны и содрать шкуры со зверей. Утром двинемся в обратный путь.

Хамунн рассеянно кивнул. Солнце уже почти зашло. Последние светлые минуты братья потратили на расчистку места под костер и ночлег и рубку сухостоя. Гейрмунн подтащил волчьи туши к костровой яме. Хамунн взялся развести огонь и достал затейливо украшенное кресало, привезенное из совместного с отцом путешествия на восток, в финские земли. На сверкающей бронзовой рукоятке кресала были вырезаны фигуры двух всадников, мчащихся друг на друга. Но при всей внешней красоте кресало брата не давало таких искр, как простое стальное кресало Гейрмунна. Хамунн делал попытку за попыткой. Его удары кремнем были слабыми и бесполезными. Гейрмунн уже хотел вмешаться, когда над трутом появились струйки дыма. Хамунн медленно встал. Судя по всему, ноги плохо его держали.

– Ты неважно выглядишь, – сказал брату Гейрмунн.

Хамунн кивнул.

– Мне что-то… – Он не договорил.

– Садись. Сейчас осмотрю твою…

Словно рогожный куль, Хамунн повалился на землю. Гейрмунн подбежал к нему.

– Посмотри на меня, – потребовал он, похлопывая брата по бледной щеке. – Посмотри на меня!

Но глаза Хамунна тупо вращались под полузакрытыми веками.

Гейрмунн ощупал одежду на раненом боку брата: мокрую и отяжелевшую от крови. Тогда он ножом разрезал слой за слоем и обнаружил глубокую рану чуть ниже подмышки, откуда лилась кровь. Покусывая губы, Гейрмунн смотрел на рану, затем поспешил к костру. Он сунул лезвие топора в разгорающийся огонь и наполнил снегом чашу из мыльного камня. Чашу он оставил возле костра – греть талую воду, а сам вернулся к брату и, как мог, попытался остановить кровь, зажав рану ладонями.

– Ну и дурень ты, Хамунн, – прошептал он.

Вода быстро согрелась. Гейрмунн плеснул из чаши на рану, промывая ее. Потом вынул из огня топор и проверил, хорошо ли нагрелось лезвие, бросив на металл горсть снега. Снег зашипел и мигом испарился.

– Не знаю, слышишь ли меня сейчас, – сказал Гейрмунн, вставая над братом. – Но крепись, братец. Будет больно.

Он нагнулся, поднял руку брата, полностью обнажая раненое место, и плашмя приложил лезвие топора к ране. Хамунн застонал, но не вздрогнул, когда горячий металл обжег плоть. Над раной взвился дымок. Запахло паленым мясом. Гейрмунн чуть не задохнулся, хорошо зная, чем вызван удушливый запах.

Немного обождав, Гейрмунн отвел топор, успевший слегка прилипнуть к коже брата. Он облегченно вздохнул, увидев, что жуткая рана перестала кровоточить. Оставалось надеяться, что кровь не хлынет внутрь – в живот и под ребра Хамунна. Случись такое, он уже не сможет помочь брату. Гейрмунн свернул полотняный лоскут, вылил туда остатки медовухи из бурдюка и приложил к ране, а чтобы лоскут не сполз и медовуха впиталась в рану, привязал руку Хамунна к боку.

– Теперь надо думать, как вытаскивать тебя отсюда, – сказал Гейрмунн, разглядывая туши убитых волков.

Он выбрал двух самых крупных зверей, среди которых был и волк с полуотсеченной лапой, и содрал с них шкуру. Делал он это старательно, но быстро, применяясь к походным условиям. Дома он бы обязательно располосовал волкам животы и лапы, чтобы распластать куски шкур. Но для нынешнего замысла шкуры ему требовались целиком, что требовало времени, усидчивости и силы. Гейрмунн начал с лап, делая короткие надрезы, после чего принялся отделять шкуру от туши, будто снимал с ног задубевшие, сморщенные кожаные чулки. Порою приходилось наваливаться всем телом, чтобы сдернуть шкуру с окоченевшей туши. Невзирая на холод, Гейрмунн взмок от пота. Наконец в его распоряжении оказались два длинных мягких меховых колпака. Все тем же топором Гейрмунн срубил две молодые березы, стволы которых были толщиной с его руку. Стволы он перерубил пополам, укоротив все четыре части под рост брата. Затем разложил шкуры от носа до хвоста и в каждую засунул по два шеста. Когда Гейрмунн развел шесты, они натянули шкуры, образовав подобие саней: прочных, мягких и защищающих от холодного воздуха и снега.

Эти наспех сделанные сани Гейрмунн подтянул к брату и осторожно перекатил Хамунна на них. Туда же он положил лук и другое оружие брата, надежно все закрепив. Теперь можно было трогаться в путь.

Срываться с места ночью – опасная затея, но дожидаться утра было еще опаснее. Гейрмунна тревожили не столько волки, сколько состояние Хамунна. Брату требовался опытный лекарь, способный уберечь рану от загнивания. Чем раньше они доберутся до Авальсснеса, тем лучше. Любое промедление могло погубить Хамунна.

Туши, лишившиеся шкур, Гейрмунн оставил на случай возвращения волков. Он знал: голодные волки иногда не брезгуют мясом сородичей. Если нет, пусть попируют олениной. Гейрмунн вырезал несколько крупных кусков на пропитание себе и брату в пути. Остальное пойдет волкам.

У Гейрмунна при себе была толстая веревка, которой он обычно связывал лапы убитых волков. Сейчас он соединил ею крест-накрест передние концы шестов. Получилось нечто вроде упряжи, которую он перебросил себе через грудь и плечи. Основная нагрузка приходилась на спину, оставляя руки свободными и позволяя выравнивать шесты и не давать саням западать набок. Впрягшись и сделав первый шаг, Гейрмунн едва не упал. Ему в общей сложности предстояло тащить раненого брата, две волчьи шкуры и березовые шесты.

– Тор, даруй мне силу, – прошептал Гейрмунн, стараясь устоять на ногах.

Еще через мгновение он двинулся в обратный путь.

2

Гейрмунн шел ночь, день, потом вторую ночь и второй день. В тех местах, где беспощадные веревки, словно лезвия топоров, врезались в плечи, мышцы онемели и утратили чувствительность. Ноги тоже онемели от тяжелого груза, а также от снега и льда. Одеревеневшая спина скрипела, как старый дуб, который непременно рухнет под натиском очередной бури. Концы шестов даже сквозь перчатки до крови царапали руки. В груди Гейрмунна все пылало – там, где вдыхаемый ледяной воздух встречался с огнем легких.

Наступил рассвет третьего дня. За минувшую ночь Гейрмунну наконец-то удалось спуститься с каменистых снежных гор. Теперь его путь пролегал по равнинам, чьи поля и луга доставляли меньше хлопот. Кое-где высокие травы, мокрые от дождя, служили прекрасной дорогой. Сани скользили по ним, позволяя Гейрмунну немного передохнуть.

Увы, передышки были недолгими.

Когда солнце поднялось на высшую точку неба, боль перестала донимать Гейрмунна, сменившись более беспощадным и опасным противником. Мышцы рук и ног дрожали от напряжения, суставы и связки ощущались стершимися и обвисшими. Если приступам боли он еще мог сопротивляться, собирая силы в кулак, то утомление обложило его со всех сторон, как крепость, и дожидалось, когда он исчерпает все резервы и наконец-то свалится. Гейрмунн знал: для противостояния осаде нужно выспаться, но он старался как можно быстрее достичь Авальсснеса и шел почти без остановок. Во время кратких привалов он проверял состояние Хамунна, жарил оленину, кормил брата и сам проглатывал несколько кусков. Всего дважды он позволил себе немного подремать. Однако сейчас у Гейрмунна не оставалось иного выбора. Тело требовало отдыха.

Заметив прудик, блестевший в нескольких роздыхах впереди, окаймленный кустами орешника, Гейрмунн счел его подходящим местом для отдыха и направился к берегу. Там он опустил брата на землю и сам повалился на мокрые листья и раздавленные ореховые скорлупки. Его окутал влажный сладковатый запах гниющей растительности.

Прежде чем позволить себе сон, он в очередной раз проверил состояние Хамунна. Смуглое лицо брата оставалось бледным, но уже не таким горячим, что Гейрмунн счел добрым знаком. Хамунн находился в полусознательном состоянии. Иногда он погружался в крепкий сон, иногда что-то бормотал и выкрикивал. Гейрмунн считал это благом, иначе Хамунн страдал бы от боли и тягот пути. Во всяком случае, пока это Гейрмунна не тревожило. Он и сейчас не стал будить Хамунна. Гейрмунн поднял якорь своего разума и отдался потоку сна, не зная, куда тот его унесет. Когда же он снова открыл глаза, вокруг было темно, а сам он дрожал от холода.

С пробуждением вернулась и боль, но Гейрмунн встретил ее спокойно и достойно. Отдых укрепил его силу воли. Стуча зубами, он встал и набрал хвороста на костерок, рассчитывая при свете пламени еще раз взглянуть на брата, а заодно согреться перед продолжением пути. К своему удивлению, Гейрмунн обнаружил, что Хамунн проснулся и наблюдает за ним.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Гейрмунн, подходя к брату.

– Весь чешусь. В волчьих шкурах полным-полно блох. – Хамунн попытался улыбнуться. – Было бы недурно справить большую и малую нужду.

Гейрмунн усмехнулся и ослабил ремни, удерживающие брата на санях, после чего помог Хамунну встать.

– Помни про руку. Не пытайся ее поднять.

– Даже если бы ты ее не привязал, я бы все равно не смог.

Хамунн отошел на несколько шагов от костра. Гейрмунн терпеливо ждал, затем окликнул брата. Хамунн вернулся и молча лег на сани, застонав от боли. Гейрмунн отдал ему последние куски оленины, которые жарил не то вчера, не то позавчера. Вспоминать было трудно.

– Где мы? – спросил Хамунн.

Гейрмунн уселся по другую сторону костра.

– Я рассчитываю завтра еще засветло добраться до усадьбы.

Брат перестал жевать.

– Ты что же, все это время волок меня на санях?

Гейрмунн подбросил в огонь еще несколько веток орешника, подняв сноп искр и струю терпкого, пахнущего орехами дыма.

– А что мне оставалось? Ты был слишком ленив, чтобы идти.

– Это точно, – засмеялся Хамунн и тут же поморщился от боли. Он потянулся за вторым куском мяса. – Боюсь, я и сейчас еще слишком ленив.

В глазах брата сквозила гордость и тревога. Его мысли Гейрмунн знал, как свои собственные. У Хамунна не было сил идти, однако он не хотел становиться обузой.

– Еще один день для меня – пустяк, – пожал плечами Гейрмунн.

– Зато для меня не пустяк, – сказал Хамунн. – Это же я изъеден блохами.

– Ты и раньше был ими изъеден. Твой блошиный клан и клан волков могут сойтись на альтинге.

Хамунн усмехнулся и снова поморщился:

– Не смеши меня.

– Когда мы двинемся дальше, вряд ли у тебя будут причины смеяться.

Гейрмунн встал, набрал охапку влажных листьев и забросал костер, после чего затоптал оставшиеся угли, погрузив заросли орешника во тьму.

– Готов? – спросил он брата.

Хамунн посмотрел на усыпанное звездами небо, словно пытаясь определить, скоро ли рассвет.

– Уже?

– Да. Думаю, пора. – Гейрмунн стряхнул приставшие к рукам листья. Его голос зазвучал серьезнее, чем ему хотелось. – Тебе нужен более умелый врачеватель, нежели я.

Хамунн неторопливо кивнул:

– Тогда и впрямь пора.

Гейрмунн снова, в последний раз, прикрепил брата к саням, но у проснувшегося Хамунна эти действия вызывали боль и стоны. Гейрмунну стало очень жалко брата. Хамунн, со своей стороны, ни единым словом не посетовал на тяготы, только плотно сжал губы и закрыл глаза, выдерживая пытку. Но когда Гейрмунн закончил, вдруг попросил:

– Дай мне меч.

– Твой меч? – удивился Гейрмунн.

– Хочу держать его в руке.

Гейрмунн понял, чем вызвано желание брата, и постарался прогнать страхи.

– Судьба еще не закончила дел с тобой. И отец – тоже. Он бы сам отправился в Валгаллу, чтобы вернуть тебя из…

– Прошу тебя, брат. – Он раскрыл ладонь, прижатую к груди. – Мой меч.

Гейрмунн не знал, нужно это или нет, но не находил причин, чтобы отказать брату. Если Хамунн умрет раньше, чем они достигнут Авальсснеса, он хотел уйти с мечом в руках. Он мысленно поклялся опередить норн и не попасть под их ножницы. Потом отвязал меч Хамунна и вынул оружие из ножен. Лезвие меча было изготовлено из прекрасной стали, отлитой в земле франков. Отец подарил Хамунну меч накануне его первого морского плавания. Насколько Гейрмунн знал, этот меч еще не пролил крови ни человека, ни зверя. Рукоять меча от головки до упора украшала инкрустация в виде золотых и серебряных завитков. Они смыкались, образуя реку, холодно сверкающую под светом звезд.

– Если выронишь, я подбирать не буду, – с напускной суровостью предупредил Гейрмунн.

– Знаю.

Гейрмунн подсунул конец лезвия под ремень, стягивающий колени брата. Не лишняя предосторожность, если пальцы Хамунна вдруг ослабеют. Проделав это, он вложил рукоять в руку брата.

– Спасибо, – прошептал Хамунн, сжав меч и подтянув ближе к сердцу.

Гейрмунн молча кивнул и нагнулся, чтобы снова надеть упряжь на плечи. И тут же веревки с удвоенной свирепостью врезались в плечи. Интересно, сможет ли он после этого путешествия грести веслом, когда настанет время плавать на собственном корабле?

– По-моему, ты стал легче, – сказал он брату. – Спасибо, что избавился от мочи и дерьма.

Хамунн засмеялся. Потом к смеху примешался стон, а дальше оставались только стоны. Стоны не умолкли, когда Гейрмунн потянул сани и те медленно стронулись с места.

Гейрмунн шел по полосе низменностей, тянущихся между Олфьордом на севере и Шольдафьордом на юге. Он старался выбирать ровные участки. Но вокруг по-прежнему было темно, а потому на пути неизбежно попадались кочки и выбоины. С каждой встряской Хамунн стонал громче. Большую часть ночи Гейрмунн сверялся с курсом по звездам, но перед самым рассветом звезды затянуло облаками. Загремел гром, хлынул дождь. Но даже тогда Хамунн молчал, не жалуясь, что Гейрмунн постоянно спотыкается на скользкой земле, накреняя сани. Гейрмунн даже остановился и проверил, не потерял ли брат сознание. Оказалось, что нет. Просто Хамунн стоически выдерживал тяготы пути.

Брат лежал, устремив лицо к небу и закрыв глаза. Дождевые капли блестели у него на ресницах.

– Лицо мне прикрой, – попросил он сквозь стиснутые зубы.

– Сейчас. Как-то не догадался. – Гейрмунн растянул капюшон плаща Хамунна, прикрыв брату лицо до самого носа. – Так сойдет?

Хамунн едва заметно кивнул. Костяшки пальцев, сжимавших меч, побелели.

Гейрмунн вздохнул и, словно бык, снова впрягся в веревочное ярмо. Холодный дождь хлестал по нему, проникая сквозь швы плаща под мех и кожу нижней одежды. Но места здесь были обжитыми, с хуторами и дорогами. К юго-востоку серым горбом поднималась каменистая гряда. Гейрмунн намеревался обогнуть ее и идти дальше на юг, к берегам Шольдафьорда. Он не заметил, как рассвело. Дождь уже не лил, а моросил. С холмов наплывал туман, стелясь над низинами и водой. Гейрмунн шел вдоль берега фьорда, потом вдоль берега озера.

Наличие дорог облегчило бы путь, если бы не дождь, превративший их в болота. Земляная жижа чавкала под сапогами Гейрмунна. В ней тонули, покрываясь комьями мокрой земли, концы санных шестов. Гейрмунн напрягался изо всех сил. Его шаги замедлились, а сердце было готово разорваться от напряжения. Дважды ноги проваливались в грязь, как в болотную топь, увлекая его и сани. На третий раз Гейрмунн рухнул и остался лежать, не зная, сумеет ли подняться.

– Ты домов в окрестностях не видишь? – спросил Хамунн. – Или мест, где можно укрыться?

– Пока не вижу, – ответил Гейрмунн. Он прижимал руку к груди, стараясь выровнять дыхание. Меж тем его ноздри улавливали запах дыма. – И даже… даже будь здесь дома, мне все равно пришлось бы идти за врачевателем… время потерял бы.

Гейрмунн нащупал колени и, надавив на них, встал.

– Я бы дождался врачевателя, – сказал Хамунн. – Разыщи подходящее место, оставь меня там и иди.

– Я не оставлю тебя нигде, – возразил Гейрмунн, снова впрягаясь в сани.

– Ты не можешь…

– Я же сказал, что нет. – Гейрмунн попытался повысить голос, но лишь сбил дыхание. – Здесь я тебя не брошу.

Он подумал съехать с дороги и двигаться по кромке поля, однако тут же отказался от этой затеи. Окрестные ячменные поля, с которых сняли урожай, выглядели еще менее проходимыми. Значит, придется и дальше двигаться по дороге, месить грязь и вязнуть в ней, даже если он упадет еще тысячу раз. Вскоре Гейрмунн перестал различать расстояние между дальними холмами и деревьями. Его внимание сосредоточилось на расстоянии между нынешним шагом и следующим. Все мысли крутились только вокруг движения. Его походка слабела. Гейрмунн старался об этом не думать. Он все отчетливее сознавал, что долго ему не продержаться и что родного дома им обоим не видать. Но Гейрмунн гнал от себя эти мысли и продолжал идти.

Мало-помалу дождевые тучи рассеялись, и над мокрым миром засияло солнце. Подойдя к северной оконечности Фёрресфьорда, Гейрмунн повернул на юго-запад и пошел вдоль берега к проливу Кармсунн и дому. Потеплело, но перемена погоды не обрадовала Гейрмунна. Теперь ему приходилось щуриться от солнца, сверкавшего в бесчисленных дорожных лужах.

– Слышишь? – вдруг спросил Хамунн.

– А что я должен слышать?

– Лошади. Всадники.

Гейрмунн остановился. В ушах шумело от напряжения и усталости. Он напряг слух. Хамунн был прав. Путники проезжали недалеко – за ближайшим поворотом дороги. Ветер доносил их голоса. Путники проклинали дождь и раскисшую дорогу.

– Разбойники так не горланят, – сказал Хамунн и снова оказался прав.

Разбойники не ездили по дорогам, а лишь делали засады в пустынных местах, убивая и грабя путников. Раньше, чем Гейрмунн решил, не будет ли благоразумным съехать с дороги, из-за поворота показались всадники. Увидев Гейрмунна и сани, всадники окликнули его. Гейрмунну показалось, что он узнал грубый голос Стейнольфура. Может, он уже спятил или бредит наяву? Однако всадники устремились к нему, и, когда приблизились, Гейрмунн увидел не только Стейнольфура, но и его юного подопечного Шальги – парня со шрамом над левым глазом. С ними было еще четверо людей из Авальсснеса. Они легко одолели оставшееся расстояние. При виде знакомых лиц Гейрмунн едва не зашатался от облегчения.

– Стойте! – крикнул Стейнольфур, натягивая поводья и останавливаясь в нескольких шагах. – Гейрмунн, никак ты?

– Я, – ответил Гейрмунн, у него дрожали руки.

– Что за странные сани ты волочешь? – Стейнольфур спешился и подошел к нему. – И где Хамунн?

– Лежит на странных санях, – ответил Хамунн.

Шальги тоже спешился. Оба подбежали, готовые взяться за концы санных шестов. Им пришлось навалиться и ослабить шесты, и дело было не в упрямстве Гейрмунна. Он просто не мог разжать онемевшие пальцы. Тогда Шальги принял на себя вес саней, а Стейнольфур тем временем снял веревки с плеч Гейрмунна.

– Клянусь богами, – прошептал Стейнольфур, заглядывая Гейрмунну в глаза. – Что с вами приключилось?

– Волки напали, – сказал Хамунн.

– Волки? – удивился Шальги, приподнимая санные шесты. – Где?

– В нескольких днях пути отсюда, – пояснил Гейрмунн. – Близ Олунна.

– Близ Олунна? – покачал головой Стейнольфур. – Вы же собирались охотиться на белок. Ваш отец разослал поисковые отряды, но не в такую даль, как Олунн.

– Нам захотелось добычи покрупнее, чем белки, – сказал Хамунн.

– Стейнольфур, послушай меня. – Гейрмунн вспомнил, что до сих пор не сказал главного. – У моего брата большая рана ниже правой подмышки. Ему нужна помощь врачевателя.

– Верхом ехать сможешь? – спросил Стейнольфур, взглянув на лежащего Хамунна.

– Смогу, только очень недолго.

– Пусть кто-нибудь возьмет его к себе в седло, – сказал Гейрмунн.

Отозвался всадник по имени Эгил:

– Моя лошадь выдержит Адскую Шкуру.

Гейрмунн пропустил мимо ушей ненавистное прозвище, которым еще в детстве наградили их с братом. Правда, никто, кроме них, не считал прозвище очень уж оскорбительным.

Стейнольфур кивнул:

– У Эгила самая сильная лошадь.

Он велел Шальги отвязать Хамунна, затем снова повернулся к Гейрмунну:

– А с тобой что? Как вижу, у тебя ранена рука.

Гейрмунн только сейчас вспомнил о своей ране. Кровь на рукаве давно высохла, смешавшись с грязью там, где волчьи зубы вырвали клочья кожаного плаща и шерстяной рубашки.

– Я ее толком и не осматривал.

– Отправим твоего брата, а потом я осмотрю твою руку, – сказал Стейнольфур.

Эгил подъехал на могучем златогривом жеребце, шкура которого тоже была золотистого цвета. Остальные всадники спешились, подняли Хамунна и усадили впереди Эгила. Убедившись, что Хамунн крепко сидит в седле, Стейнольфур обратился к отряду:

– Мы с Шальги тут немного задержимся с Гейрмунном. А вы поезжайте. Еще до захода солнца Хамунн должен быть в усадьбе конунга Хьёра.

Всадники молча кивнули и, не мешкая, тронулись в обратный путь, увозя Хамунна. Из-под копыт в воздух вздымались комья земли. Гейрмунн смотрел вслед удалявшейся процессии.

– Я должен ехать с ним, – сказал Гейрмунн. – Мы должны…

– Никуда ты не поедешь, пока я не осмотрю твою руку.

Стейнольфур отвел Гейрмунна под тень раскидистого ясеня. Гейрмунн слишком устал, а потому даже не противился.

– А потом ты расскажешь, почему поволок Хамунна домой, не бросив умирать там, – добавил Стейнольфур.

3

Гейрмунн оседлал выпирающий из-под земли корень ясеня и прислонился к стволу. Голые ветви дерева тянулись в стороны и ввысь. Они уже сбросили золотистые листья, и те окружали Гейрмунна, словно упавшая корона. Слева, в ста саженях, блестел под солнцем Фёрресфьорд. Справа, вдоль пологих холмов, тянулись пахотные земли и пастбища.

Вблизи ясеня Стейнольфур сложил костерок. Скупые движения воина говорили о минувших битвах и шрамах. Гейрмунну часто казалось, что десять лет, отделявшие его возраст от возраста Стейнольфура, вместили в себя гораздо больше событий, чем умещается в такой отрезок жизни. В русой бороде Стейнольфура блестела седина, а если бы его кожа была шкурой, она бы уже не годилась для выделки. С Гейрмунном он говорил как друг и советчик, нередко – как и тот и другой одновременно. Однажды, напившись и уйдя в воспоминания, Стейнольфур упомянул время, когда он сиживал гребцом на корабле. Неужели он успел побывать в рабстве? Вопрос этот занимал Гейрмунна, но негоже было спрашивать человека о том, что сболтнул его пьяный язык, спущенный хмелем с привязи разума. И потому вопрос так и повис в воздухе.

– Жара у тебя, как вижу, нет, – сказал Стейнольфур, доставая из сумки кресало и щепотку черного трута. – Болит сильно?

– Чуть-чуть, – соврал Гейрмунн.

Теперь, когда его больше не донимала забота о брате, он заметил, что рана вспухла и была твердой на ощупь. Каждое движение рукой отзывалось острой болью. Боль не исчезала и в состоянии покоя, делаясь тупой. Но он не собирался жаловаться Стейнольфуру. Гейрмунну хотелось поскорее вернуться в Авальсснес и убедиться, что Хамунну уже оказали помощь.

– Напрасно ты затеваешь костер. У нас нет времени рассиживаться.

– О времени можешь не беспокоиться, – ответил Стейнольфур. Он ловко высек искры и подул сквозь плотно сжатые губы на трут, пока не вспыхнул огонь. – Твой брат вскоре попадет в руки врачевателя и выживет. Или умрет, если так будет угодно судьбе. Как ни старайся, тебе этого не изменить. А нам надо обработать твои раны.

Гейрмунн промолчал, но мысленно воззвал к норнам, которым предстояло решить дальнейшую участь Хамунна – если они уже не сделали это.

– Ну вот. Разгорелся, – сказал Стейнольфур, глядя на пламя. – Я же знаю: ты не за брата волнуешься. Тебя беспокоит отцовский гнев.

– Нет, я волнуюсь за брата, – хмуро возразил Гейрмунн.

Стейнольфур встал. Он скрестил руки, дожидаясь кивка Гейрмунна.

– Но и отцовский гнев меня тоже тревожит, – признался Гейрмунн.

Он сидел левым боком к костру. Тепло огня быстро проникло под одежду, но только слева. Правая часть тела по-прежнему дрожала от сырости и холода. Дрожь, пробиравшая спину, была сродни Гиннунгагапу^[2].

– Когда отец увидит Хамунна, он спросит, где я, и обвинит в случившемся меня.

– Стоишь ты рядом или нет, отец все равно тебя обвинит, – сказал Стейнольфур, подходя к Гейрмунну.

С фьорда вернулся Шальги и принес два бурдюка чистой студеной воды.

– Кто тебя обвинит? – спросил парень, слышавший лишь часть разговора.

– Отец, – ответил Гейрмунн.

– А за что? – не унимался Шальги.

– За то, что сует нос не в свои дела, – сказал Стейнольфур. – Поищи-ка лучше камней и положи их в огонь.

Шальги посмотрел на Гейрмунна. Оба улыбнулись. Потом Шальги набрал камней нужной величины и разложил по краю костра нагреваться.

– Теперь посмотрим на твою рану, – объявил Стейнольфур.

Вместе с Шальги они сняли через голову кожаную тунику Гейрмунна, затем таким же манером стянули и шерстяную рубашку, стараясь не задеть раненую руку. Гейрмунн морщился от боли. Но чтобы увидеть рану, требовалось снять не только верхнюю одежду, но и нижнюю полотняную рубашку. Это оказалось не так-то просто. Ткань пропиталась кровью и прилипла к коже. Шальги побросал нагретые камни в бурдюки с водой, отчего та зашипела и забулькала. Вода быстро нагрелась почти до кипения. Шальги побрызгал на рану Гейрмунна. Стейнольфур разминал заскорузлую ткань рубашки. Гейрмунн кряхтел и скрипел зубами. Не сразу, но им удалось снять рубашку и осмотреть рану.

– Столько крови и шума из-за царапины, – сказал Стейнольфур.

Гейрмунн взглянул на рану, едва не вскрикнул, потом засмеялся. Его рана была гораздо серьезнее царапины. Волчьи зубы оставили полукружье отметин и содрали кожу. Плоть в месте укуса почернела и воспалилась.

– Уверен, ты видел раны и похуже, – сказал Гейрмунн.

– Я и получал раны похуже этой, – усмехнулся Стейнольфур. – Такие есть даже у нашего парня.

Шальги молчал и бесстрастно смотрел на рану Гейрмунна. Таких ран на его теле, конечно же, не было, но глубокий, изломанный шрам над глазом свидетельствовал, что он и впрямь видал раны похуже этой. Упавшее дерево насмерть раздавило его отца. Сам он только чудом не погиб. Шальги было достаточно лет, чтобы носить копье, а вот бородой он еще не обзавелся. Но в отличие от Гейрмунна он непременно отрастит бороду, когда волосы решат, что он достиг зрелости.

– По-моему, перед нами – сын Хьёра, – вздохнул Стейнольфур и пихнул локтем Шальги, чтобы хоть немного развеселить парня и унять его страх. – А значит, мы должны возиться с ним, как с тщедушным щенком, и в случае чего все шишки повалятся на нас.

– Я тоже так думаю, – тихо согласился Шальги.

– Итак. – Стейнольфур хмуро покосился на руку Гейрмунна. – Сдается мне, ты хочешь сохранить свою лапу.

– Если получится, да, – признался Гейрмунн. – Мой меч будет скучать без нее.

– Неужели? Меч тоже нуждается в прокорме. Бьюсь об заклад, он с радостью найдет другую руку, которая будет обращаться с ним лучше.

– Вроде твоей? – спросил Шальги, улыбаясь во весь рот.

– Возможно, – пожал плечами Стейнольфур. – Но у меня уже есть меч, и потому я изо всех сил постараюсь не разлучать руку Гейрмунна с его мечом, – улыбнулся Стейнольфур, но тут же вновь стал серьезным. – Но по возвращении тебе тоже понадобится помощь врачевателя.

Гейрмунн кивнул:

– Быть может, это отчасти охладит отцовский гнев.

– Быть может. – Стейнольфур повернулся к Шальги. – Принеси еще воды. И ромашки, что не пахнет, если сумеешь найти.

Шальги высыпал из бурдюков камни и зашагал к фьорду. Гейрмунн дождался, пока парень отойдет подальше.

– Ты ведь задержал меня тут не только из-за руки, – проговорил он. – Ты хотел что-то сказать.

– Верно. – Стейнольфур вновь положил камни в огонь. – И вот что я тебе скажу: никто бы плохо о тебе не подумал. Никто не вздумал бы тебя винить.

– За что? – с вызовом спросил Гейрмунн, прекрасно зная, куда клонит Стейнольфур.

Бывалый воин почесал лоб и вздохнул:

– Люди умирают. Таков порядок вещей.

Гейрмунн наклонился к Стейнольфуру. Его щеки пылали, разогретые жаром костра.

– Хамунн – мой брат.

Стейнольфур кивнул, шевеля палкой камни, чтобы равномерно нагревались.

– Братья тоже умирают. На юге, откуда я родом…

– Мы в Ругаланне. – Гейрмунн ощутил ком в горле. – Не знаю, как там у вас в Агдире, но у нас не так. И советую это помнить, прежде чем заговоришь.

– Гейрмунн, я же твой клятвенник. Если я не могу говорить с тобой напрямую, тогда кто может?

Гейрмунн заглянул в глаза Стейнольфура и не увидел там ни хитрости, ни коварства. Таких людей в отцовской усадьбе было мало.

– Говори напрямую. Но думай, что говоришь.

Стейнольфур помешкал, как человек, готовящийся ступить на весенний лед.

– Много лет назад, когда тебе было меньше, чем Шальги сейчас, мне довелось увидеть, как ты упражняешься в поединке с Хамунном. Я следил за вами, а потом отправился к Хьёру и попросил у него позволения стать твоим клятвенником.

Гейрмунн помнил день, когда отец представил ему Стейнольфура. Потом он научился ценить общество воина, но тогда отнесся к Стейнольфуру с неприязнью, решив, будто того приставили шпионить за ним и мешать проказничать. Гейрмунну казалось, что и Стейнольфур частенько тяготится своими обязанностями. Юному Гейрмунну и в голову не приходило, что эти обязанности Стейнольфур возложил на себя добровольно.

– Почему? – спросил Гейрмунн.

– В самом деле, почему? – усмехнулся Стейнольфур. – Твои руки были тонкими, как прутики. Ты едва удерживал деревянный меч, которым упражнялся. И тем не менее… – Стейнольфур улыбнулся и ткнул его пальцем. – Ты меня напугал. В твоих глазах я увидел ненасытность. Увидел ярость. Ту, что никогда не угасает. Я понял: тебе суждено быть конунгом. А в глазах Хамунна я ничего подобного не увидел. Ни тогда, ни сейчас. Потому-то я и стал твоим клятвенником, а не его. Твоя судьба – быть конунгом…

– Довольно, – оборвал его Гейрмунн и затих, обдумывая дальнейшие слова. От сказанного Стейнольфуром его охватила неожиданная гордость и тайный стыд. Он пришел в замешательство, не зная, на чью сторону встать. Когда же неразбериха в душе унялась, его затрясло от гнева и боли. – Спасибо за прямоту, – сказал Гейрмунн.

Стейнольфур кивнул.

– А теперь я поговорю с тобой, и тоже прямо. Впредь ты не произнесешь подобных слов ни мне, ни кому-то еще. Хамунн для меня больше, нежели клятвенник. Он – мой брат.

Гейрмунн постарался, чтобы голос звучал резко и угрожающе.

– Впредь ты не будешь говорить мне о том, что видишь в нем или чего ему не хватает. Ты ничего не знаешь о битвах, которые мы с ним вели бок о бок в отцовской усадьбе.

Бывалый воин оторопело смотрел на него. Стейнольфур знал историю первых лет жизни братьев, прошедших на соломе и в окружении собак. Но то была лишь ничтожная часть всей правды.

– Ты ничего не знаешь о голоде и ярости моего брата, – продолжал Гейрмунн. – Да и о моих тоже.

Стейнольфур опустил взгляд к земле и кивнул, почувствовав, что благие намерения завели его слишком далеко и, если не остановиться, можно бесповоротно испортить отношения с Гейрмунном.

Вскоре вернулся Шальги, сопя от быстрой ходьбы. Щеки парня раскраснелись, почти сравнявшись цветом с рыжими волосами. Стейнольфур торопливо забрал у него бурдюки. Шальги недоуменно поглядывал на спутников, теребя в руках несколько иссохших кустиков ромашки, оставшихся с лета. Парень догадывался: в его отсутствие что-то произошло, но предпочитал не спрашивать. Стейнольфур побросал нагревшиеся камни в бурдюки, затем взялся за покалеченную руку Гейрмунна.

– Постарайся не визжать.

Гейрмунн плотно сжал зубы, удерживаясь от любых жалоб и стонов, хотя боль была ослепляющей. Стейнольфур плеснул горячей водой на рану и потер чистой тряпкой, очищая, насколько возможно, места укусов. Несколько ранок открылись, и оттуда потекла кровь вперемешку с гноем. Стейнольфур выдавливал гной, пока кровь не стала темной и чистой. Сделав отвар ромашки, он смочил тряпку, приложил к раненому месту, затем другой перевязал.

– Думаю, лапа твоя заживет без последствий, – окончив перевязку, сказал Стейнольфур.

– Спасибо, – произнес Гейрмунн, по его лбу струился пот.

– Жаль, я не захватил эля или медовухи, – посетовал Шальги. – Было бы чем боль унять.

– Тебе пришлось бы тащить целый бочонок, – сказал Гейрмунн.

Стейнольфур и Шальги одели Гейрмунна и двинулись в сторону Авальсснеса. По настоянию Стейнольфура, Гейрмунн ехал на лошади Шальги. Парень месил грязь, топая рядом. Всадники старались ехать так, чтобы Шальги легко поспевал за ними. Размолвка, случившаяся между Гейрмунном и Стейнольфуром, не растворилась, а продолжала давить на обоих. Ехали молча. Изредка молчание нарушали замечания Шальги о состоянии дороги или меняющемся времени года. Потом парень вдруг спросил, слышал ли кто о датчанине по имени Гутрум.

– Вроде отец произносил это имя, – вспомнил Гейрмунн. – Ярл он, наверное.

– Почему ты спросил про Гутрума? – поинтересовался Стейнольфур.

– Да вот, люди с торгового корабля говорили про него, – щурясь от солнца, ответил Шальги.

– А сейчас почему вспомнил о нем? – спросил Гейрмунн.

– Просто на ум пришло. – Шальги коснулся лезвия топора, висевшего за поясом. – Говорят, Гутрум собирает корабли и воинов под знамена датского правителя Берси. Не только датчан. Там есть и норвежцы. Возможно, даже гёты со шведами.

– С какой надобностью? – спросил Стейнольфур.

– Примкнуть к армии Хальфдана и завоевывать саксонские земли.

– Какие именно саксонские земли? – спросил Гейрмунн.

– Наверное, все, что есть, – пожал плечами Шальги.

Гейрмунн взглянул на Стейнольфура. Клятвенник смотрел перед собой, придерживая язык, но Гейрмунн и так знал его мысли. Стейнольфур часто говорил о сыновьях Рагнара Лодброка, хвалившихся своими заморскими успехами. Пресытившись летними набегами, они начали захватывать саксонские престолы и королевства. Не принеси Стейнольфур клятву Гейрмунну, он давно участвовал бы в заморских сражениях, в которых завоевал бы себе дом и землю.

Гейрмунн повернулся к Шальги:

– В твоем голосе я слышу искреннее желание. Хочешь примкнуть к этому датчанину?

Парень мялся, поглядывая то на Гейрмунна, то на Стейнольфура.

– Я бы не прочь.

– Я тебя не упрекаю, – успокоил его Гейрмунн. – По правде говоря, меня тоже куда-то тянет.

– Так поплыли, – тихо предложил Стейнольфур. – Попроси у отца корабль.

– Ты же знаешь, что он не даст мне корабль. Особенно для набегов.

– А почему для набегов не даст? – с любопытством спросил Шальги.

Гейрмунн покачал головой, не зная, как сказать правду, не нарушив верность отцу.

– Сам знаешь, что это не набег. – Стейнольфур повернулся в седле и заглянул Гейрмунну в глаза. – И Хьёр это знает. В его жилах течет кровь отца и деда, хотя он и избрал другой путь. В подобной просьбе нет ничего вероломного. Младшие сыновья всегда идут своей дорогой.

Теперь уже Гейрмунн смотрел на дорогу и молчал. Он не мог отрицать правдивости слов Стейнольфура. Правдой было и его собственное давнишнее желание получить корабль и уплыть из Ругаланна, куда позовет судьба. Но пока разлука с братом казалась немыслимой.

– Я об этом подумаю, – наконец сказал Гейрмунн.

– Тогда думай, – подхватил Стейнольфур. – Но вначале спроси себя, известно ли тебе, что у тебя на уме. Уверен, что известно, и никакие раздумья этого не изменят. Тебе остается одно: действовать.

Больше об этом никто не сказал ни слова. Их путь продолжался. Ели на ходу, подкрепляясь копченой рыбой. Вскоре показались знакомые места. На закате они достигли хуторов и взятых внаем земель Авальсснеса. При желании можно было здесь и заночевать, однако Гейрмунну хотелось поскорее увидеть брата. И потому, когда солнце село, путь продолжился при скудном блеске луны и отсветах далеких костров, пока они не достигли темных вод Кармсунна.

Этот узкий пролив тянулся на двадцать морских миль к югу, где соединялся с громадным Бокнафьордом. На севере он упирался в Северный Путь, где плавали киты и проходили торговые пути. По другую сторону Кармсунна лежал остров-крепость Кармёи – родной дом Гейрмунна, место, где древние конунги вели свою родословную от богов. Море, с трех сторон омывавшее остров, очень редко бывало спокойным, и почти все корабли, плывшие на север, предпочитали бурным, опасным морским водам относительно спокойные воды Кармсунна. Приливы и отливы вынуждали суда останавливаться в Авальсснесе для пополнения запасов и починки. Так отцовские владения крепли и богатели.

К Кармсунну путники подошли в самой узкой части пролива, миновав пять древних камней, поставленных широкой дугой в пятидесяти саженях от берега. Все камни были белыми и тонкими, как рыбий хребет. Лунный свет играл на их поверхности. Никто не помнил, какие люди ставили эти камни. Возможно, что и не люди, а великаны или боги. Однако сила, заключенная в камнях, ощущалась и по сей день. Они стояли там, где, как утверждали сказания, Тор пересекал Кармсунн. В этом месте была паромная переправа на остров. Должно быть, всадники, везшие Хамунна, предупредили о приезде Гейрмунна, ибо его, Стейнольфура и Шальги дожидалась лодка.

Когда подплывали к острову, взору Гейрмунна открылись далекие черные силуэты погребальных курганов, где покоились предки. Курганы стояли в северной части острова. Самый крупный принадлежал его деду Хальфу. Высадившись на острове, путники повернули на юг и через роздых, обогнув бухточку, наконец добрались до города Авальсснес.

На городской стене ярко горели факелы. Едва путники подошли к воротам, те сразу же распахнулись. Стражу наверняка предупредили о возвращении Гейрмунна. Пропустив всех троих, ворота тут же закрылись. Гейрмунн увидел, что вся главная дорога тоже освещена факелами. Она шла к востоку от ворот, пересекала город и поднималась к утесу, где, возвышаясь над Кармсунном, стояла отцовская усадьба.

– Похоже, нас ждали, – сказал Шальги. – Забота, как-никак.

В душе Гейрмунна уже поднималась тревога, но он заставил себя усмехнуться:

– Или – предостережение.

– Сначала посмотрим, как тебя встретят, потом будем решать, – заключил Стейнольфур.

Они двигались по освещенной дороге. В окнах и дверях домов мелькали знакомые лица. Многие выкрикивали благопожелания в адрес Гейрмунна и его брата. Пахло дымом очагов и готовящейся пищей. Из домов долетали обрывки смеха и звуки музыки.

Когда поднимались к отцовской усадьбе, Гейрмунн заметил тень, мелькнувшую среди каменных столбов. Столбы появились на холме задолго до того, как его предки впервые воздвигли здесь жилье. В отличие от камней на берегу Кармсунна, столбы были втрое выше человеческого роста и стояли наклонно, почти смыкаясь наверху. Они чем-то напоминали когти дракона, собравшегося взмыть с земли. На фоне вечернего неба темнела длинная дугообразная крыша отцовской усадьбы. Она была выше столбов и, казалось, благоговела перед ними и в то же время тяготилась их присутствием. Когда Гейрмунн со спутниками поднялись на вершину холма, из тени на свет выступила фигура.

– Здравствуй, Гейрмунн Адская Шкура, – произнес женский голос, едва он и Стейнольфур спешились.

Гейрмунн узнал голос. Узнал он и рога, прикрепленные к капюшону плаща вёльвы^[3], сшитого из козьих и кошачьих шкур. Он живо представил ледяную синеву глаз женщины, хотя и не видел их в темноте.

– Здравствуй, Ирса, – поздоровался он. – Тебя позвал мой отец?

– Нет, не он.

Предсказательница подошла к ним. На босых ногах поблескивали браслеты. Увидев кровь на ее лице и полотняной рубашке, Гейрмунн искренне понадеялся, что это кровь жертвоприношений, а не его брата.

– Я уже была здесь, когда вернулся Хамунн, – сказала она, похоже не чувствуя вечернего холода. – Я знала, что понадоблюсь, и потому ждала.

– Само собой понадобишься. – Стейнольфур скрестил руки на груди, глядя на женщину с настороженным недоверием. Так он относился ко всем, кто соприкасался с магией и утверждал, что является посредником между людьми и богами или говорит от их имени. – Но если ты знала, что Хамунн покалечится, отчего не предостерегла его раньше, чем он отправился на охоту?

Предсказательница холодно улыбнулась. Бедняга Шальги нырнул в тень Стейнольфура.

– Я знала лишь, что понадоблюсь, – ответила Ирса. – А зачем – не знала.

– И все равно, – сказал Стейнольфур, которого не убедили ее слова. – С какой стати конунгу могли понадобиться услуги ведьмы?

– Уверен, отец был благодарен тебе, – сказал Гейрмунн, рассчитывая утихомирить Стейнольфура. Он и сам недоверчиво относился к предсказателям и колдунам, чьи прорицания были хитроумно запутанны и больше служили целям самих предсказателей, однако в дарованиях Ирсы не сомневался. – Как мой брат?

– Будет жить и поправится.

Набравшись смелости, Шальги шагнул вперед, выпалив:

– Гейрмунн тоже ранен. Ты посмотришь его?

Вёльва повернулась к Гейрмунну, мельком взглянув на его руку. Затем подошла совсем близко и заглянула в глаза. Он не знал возраста Ирсы. Порою она казалась ему старше матери, а порою моложе. Но ее глаза не имели возраста.

– В этом нет необходимости, – ответила Ирса.

Гейрмунн не знал, как понимать ее слова. Означало ли это, что его рука заживет? Или он обречен и любые ухищрения не смогут предотвратить его смерть?

– Почему нет необходимости? – спросил Стейнольфур, прервав тягостные мысли Гейрмунна.

Ирса продолжала смотреть на Гейрмунна. Он тоже не мог отвести глаз от предсказательницы.

– Потому что его судьба связана с судьбой брата. Нити их жизней переплетены на много лет вперед. Если одному суждено выжить, будет жить и другой.

– А если одному суждено умереть? – хмуро спросил Стейнольфур.

Глаза Ирсы, как два кинжала, полоснули по нему, отчего Стейнольфур попятился.

– До их смертей я вижу достигнутое величие, – сказала она.

– В этом мы с тобой согласны, – кашлянув, признался Стейнольфур.

– Спасибо, Ирса, что пришла, – сказал Гейрмунн.

Предсказательница кивнула и повернулась, чтобы спуститься, но задержалась.

– Наступит день, когда Эгир^[4] поглотит тебя, но он же выплюнет тебя обратно. Пора тебе, Гейрмунн Адская Шкура, странствовать там, где плавают киты.

С этими словами она ушла.

– Откуда она узнала? – спросил побледневший Шальги.

– Что узнала? – не понял Стейнольфур.

– Как ты подсказал Гейрмунну попросить у отца корабль.

– Но она же сказала совсем другое. – Стейнольфур крепко ухватил парня за плечо и притянул к себе. – А теперь послушай, что я тебе скажу. Когда предсказатели вещают, они рассчитывают, что ты сам заделаешь пробоины в их словах, но ты не торопись с древесиной и смолой, чтобы эти слова держались на плаву. Настоящей предсказательнице твоя помощь не понадобится. А она сказала то, что мы и без нее знаем. Сын любого конунга, когда достигает возраста Гейрмунна, должен получить в свое распоряжение корабль. Ничего сверхъестественного в ее словах нет. Теперь понимаешь?

Шальги хмуро кивнул.

– Вот и хорошо. – Стейнольфур разжал пальцы. – А теперь ступай кормить и поить лошадей.

Шальги снова кивнул, затем молча взял поводья лошадей и повел их к конюшне.

– Ты действительно так считаешь? – спросил Гейрмунн. – Думаешь, в ее словах нет ничего особенного?

Прежде чем ответить, Стейнольфур что-то пробурчал себе под нос.

– Я бы не стал брехать парню. Да, я верю каждому слову, которое ему сказал. И еще знаю, что эта женщина меня пугает, а я не люблю, когда меня пугают.

– Покажи мне человека, который ничего не боится, и я покажу тебе дурака. Твои слова, между прочим.

– Я всегда был дураком.

Гейрмунн улыбнулся и посмотрел на раненую руку.

– Может, ты и дурак, но я тебе благодарен. Надеюсь, ты не обидишься, если врачевательница посмотрит на то, как ты управился с моей раной.

– Ничуть, – засмеялся Стейнольфур. – Я настаиваю на этом.

Гейрмунн кивнул и повернулся, чтобы войти в усадебный дом и предстать перед отцом, но клятвенник его задержал.

– Позволь дураку промолвить еще пару слов, – сказал Стейнольфур, глядя на дверь усадьбы. – Отец может тебя обвинить. Рассердиться, отругать последними словами. Не обращай внимания. Засыпая, знай, что ты спас брату жизнь, и честь твоего поступка покрывает любые ошибки, в которых может обвинить тебя отец.

Гейрмунн шумно вдохнул:

– А ты, засыпая, знай, что спас жизни нас обоих.

– Жду, что утром мне пожалуют браслет, – сказал Стейнольфур.

Гейрмунн усмехнулся и подошел к двери. Прежде чем ее открыть, он расправил плечи и высоко поднял голову. Затем они со Стейнольфуром вошли под своды отцовской усадьбы.

4

В громадном зале усадебного дома было тепло и светло от множества масляных ламп. В дальнем конце очага на вертеле жарились остатки поросенка. Куски мяса стали коричневыми и шипели, капая жиром на огонь и наполняя зал восхитительным ароматом. Стоило Гейрмунну войти, как дружно залаяли псы. Мужчины и женщины поднялись со скамеек, приветствуя его. Они пожимали ему руки и хлопали по плечам. В зале собрались отцовская родня и его клятвенники, но было много и гостей: торговцев, ремесленников и посланцев из других земель и от других правителей. Все радовались благополучному возвращению Гейрмунна.

Не желая никого обидеть, он приветствовал всех, но невольно морщился, когда чужие пальцы касались раненой руки. Ему хотелось поскорее вырваться из людского кольца. Стейнольфур угадал его мысли.

– Пожалуй, довольно мять ему бока, – сказал Стейнольфур, выходя вперед, чтобы расчистить Гейрмунну путь. – Пропустите парня. Матери не терпится поцеловать его безбородую щеку.

Гейрмунн поблагодарил клятвенника кивком и поспешил дальше. Он шел мимо тяжелых закопченных столбов, что подпирали верхние балки и крышу, мимо тканых шпалер, привезенных отцом из земли франков. Гости рангом поменьше, считавшие себя не вправе приветствовать сына конунга у дверей, торопились сделать это сейчас, склоняя головы. Гейрмунн отвечал им кивками и шел дальше.

Его внимание привлекла одна гостья – женщина его возраста или чуть старше. Она была в доспехах. Воительница со шрамом, пересекавшим левую щеку и спускавшимся к шее, и золотистыми косами. В свете ламп они казались бронзовыми. Эту женщину Гейрмунн видел впервые, однако мужчина рядом с нею был ему знаком: Стюрбьёрн, ярл из Ставангера, что к югу отсюда. Вместе с ними стоял и Браги Боддасон – старый скальд из Гёталанда. Все трое приветствовали Гейрмунна кивками. В зеленых глазах женщины он прочел любопытство. Так бывало всякий раз, когда люди впервые видели сыновей Хьёра, прозванных Адскими Шкурами.

«Кто же она такая?» – подумал Гейрмунн, ответив на приветствия, но не остановившись. Он прошел мимо отцовского трона и удалился за резную перегородку, отделявшую большой зал от семейных покоев.

Брата он увидел в совещательной комнате, где отец в узком кругу принимал посланцев и заседал с советниками. Хамунн лежал на полу, на подстилке, прикрытый шкурами, снятыми с постели. Так удобнее было работать двум врачевательницам. Хамунн крепко спал. Его грудь вздымалась медленно и ровно, как приливная волна. На лбу блестел пот.

Отец с матерью стояли у ног Хамунна, спиной к Гейрмунну. Но мать обернулась, едва он вошел.

– Гейрмунн! – воскликнула она, крепко обняв его. – Благодарю богов за твое возвращение.

Гейрмунн тоже крепко обнял мать, потом спросил:

– Как он?

– Ирса сказала, что будет жить, – ответил отец. – Но жар пока не спадает. Врачевательница Тюра говорит, что он потерял много крови. Она посоветовала накормить его лепешкой из свиной крови. Мы закололи свинью. Теперь он спит.

– Как его рана? – спросил Гейрмунн. – Я сделал все, что мог, но…

– Мы перевязали рану, – сказала Тюра. Гейрмунн увидел из-под меха край повязки. – Дочь мне помогала. Но ты, Гейрмунн, молодец. Рана заживет, и рука Хамунна будет действовать, как прежде.

Слова врачевательницы вытащили из сердца Гейрмунна ядовитый шип страха.

– Спасибо, Тюра.

– А ты-то как? – спросила мать, осторожно коснувшись его руки. – Когда Хамунн очнулся, он сказал, что ты тоже ранен.

– Был ранен. Обо мне позаботился Стейнольфур.

– Стейнольфур? – удивилась Тюра. – Этот старый эгдир?

Решительным шагом она направилась к Гейрмунну. Казалось, врачевательница идет на войну.

– Позволь-ка мне взглянуть.

На самом деле Тюра и не спрашивала позволения, ибо повела Гейрмунна к длинному столу и усадила на отцовский стул во главе стола. Там она заголила ему руку и внимательно осмотрела следы врачевания Стейнольфура.

– Ромашка? – с похвалой в голосе спросила она. – Инга, подай мне чистую тряпку. Повязка вся грязная.

Повязка, наложенная Стейнольфуром, казалась Гейрмунну вполне чистой, но он не стал спорить с врачевательницей. Дочка Тюры поднесла к столу корзину с орудиями материнского ремесла.

– Вот так-то лучше, – сказала Тюра. – Сейчас я тебя заново перевяжу.

Она смазала рану липкой, жгучей мазью собственного изготовления и стала перевязывать.

– Рана у тебя совсем не пустяшная, – сказала мать, подойдя к сыну и положив руку ему на плечо.

Только сейчас Гейрмунн заметил, что ее глаза покраснели от слез или бессонных ночей, а может, от того и другого. В черных волосах матери прибавилось седины.

– Прости, что заставил тебя поволноваться.

– Еще бы не заставил, – сказал отец.

Конунг стоял в нескольких шагах, заложив руки за спину. Он тоже выглядел усталым и изможденным. Кожа над темно-каштановой бородой была бледнее обычного. Однако Гейрмунн сразу почувствовал: отец тревожился не столько за него, сколько за Хамунна. Тем не менее Гейрмунн заставил себя сказать:

– Отец, я сожалею, что так вышло.

– Главное, вы оба дома, и твое здоровье не внушает опасений, – вмешалась мать.

Ее голос звучал твердо. Ее слова были чем-то вроде сигнала к перемирию. В ответ отец лишь пробурчал что-то невнятное.

Вскоре Тюра закончила перевязку. Мать поблагодарила врачевательницу и проводила их с дочерью в общий зал, где им предстояло заночевать на свободной скамейке. Тюра и Инга останутся в усадьбе, пока у Хамунна не спадет жар. Может, и дольше. Все зависело от желания конунга и конунги. Гейрмунн сидел, все так же положив руку на стол. Он ждал, когда отец заговорит первым.

– Прежде чем уснуть, твой брат рассказал нам о случившемся.

– Волки, – рассеянно кивнул Гейрмунн, вперившись в широкие волокна древесины. – Хамунн храбро сражался с ними.

Конунг выслушал сына, затем подошел к столу. Гейрмунн едва не вскочил, едва не подчинился инстинктивному желанию освободить законное место конунга. Но досада и злость, словно якоря, удержали его на месте. К удивлению Гейрмунна, отец сел на соседний стул, устало ссутулившись. Конунг вздохнул, потер глаза и лоб. Гейрмунн вспоминал слова Стейнольфура, мысленно укрепляя свою оборону.

– Хамунн храбро сражался с волками, – повторил отец его слова. – Это и есть твой подробный рассказ о случившемся?

Раньше, чем Гейрмунн успел ответить, конунг продолжил:

– Был бы жив твой дед, он бы сказал, что родственные узы не защищают от зависти и вероломства. – Отец кивнул в сторону большого зала. – Можешь не сомневаться, там хватает мужчин и женщин, думающих, что только дурак мог спасти брату жизнь. Особенно рискуя собственной. Они отдают дань благородству твоего поступка, но считают тебя дураком.

– А ты? Что думаешь ты?

Конунг сощурился:

– Я никогда не сомневался, что ты – человек чести. Тебе недостает терпения, мудрости и сдержанности. Зато дури и беспечности – хоть отбавляй. Отправился в горы, навстречу опасности, совершенно неподготовленным.

В душе Гейрмунн соглашался с отцовскими словами, но признавать это не хотел.

– Сыновьям конунга не возбраняется охотиться.

– Помолчи. Не отрицай того, что очевидно каждому в этом зале, включая твоего клятвенника. Одно дело, если бы своими безрассудными действиями ты подверг опасности себя одного. Ты рисковал жизнью брата. – Отец подался вперед. – Ты рисковал жизнью будущего конунга Ругаланна.

Жжение, вызванное мазью Тюры, ослабло, сменившись отвратительным зудом. Гейрмунн по-прежнему держал руку на столе, не поддаваясь желанию почесать рану. Он сидел, не шевелясь.

– Конунг, я давно знаю, что ты почитаешь важнее всего.

Отец резко выдохнул и откинулся на спинку стула, качая головой.

– Твои слова и поступки свидетельствуют, что не напрасно ты родился младшим сыном. Как отцу, мне больно это говорить, но, как конунг, я обязан сказать. У тебя нет ни характера, ни мудрости, требуемых правителю, но сильнее всего меня страшит, что ты так и не обретешь этих качеств.

Вернулась мать. Вместе с нею вбежал ее верный пес Свангр. Глядя на могучего элкхунда, Гейрмунн вспомнил волков, с которыми ему и Хамунну совсем недавно пришлось сражаться. Только собачьи глаза, преданно глядящие на мать, показывали, что Свангр подчиняется людям.

Конунга посмотрела на мужа и сына.

– Вижу, вы так и не залатали свои разногласия.

– Как ни прискорбно, но не залатали, – ответил конунг, взглянув на Гейрмунна.

– Мне тоже жаль, – сказал Гейрмунн.

Свангр подбежал к подстилке Хамунна, понюхал его плечо и лег, протяжно заскулив.

– Он поправится, – сказала псу конунга. – Не тревожься.

Пес качнул мордой, затем устроился у постели Хамунна, как караульный у городских ворот. Конунга с улыбкой посмотрела на верного элкхунда.

– Стюрбьёрн ждет, – сказала она мужу.

– Уже поздно. Разве нельзя поговорить с ним завтра?

– Все зависит от того, в каком настроении ты его застанешь. – Конунга села напротив мужа. Гейрмунн оказался между отцом и матерью. – Если нужно, он обождет. Но он знает, что наши сыновья благополучно вернулись. Время еще не перевалило за полночь. Вряд ли он поймет твое нежелание говорить с ним.

Конунг нахмурился, затем кивнул:

– Ладно. – Он повернулся к Гейрмунну. – Ступай и пришли сюда Стюрбьёрна.

Гейрмунн поднялся со стула. Мать хотела взять его за руку, но не успела. Гейрмунн быстро покинул совещательную комнату, вернувшись в большой зал. Стюрбьёрна он застал на прежнем месте, только теперь ярл не стоял, а сидел на скамье вместе с зеленоглазой воительницей. Браги куда-то исчез. Увидев Гейрмунна, оба прекратили разговор. Гейрмунн, как мог, подавил неутихший гнев и учтиво сообщил ярлу:

– Отец согласен тебя принять.

Стюрбьёрн допил из рога остатки эля и встал. Был он высок и широкоплеч, но годы его полной силы остались позади.

– Твоему отцу повезло. Оба его сына живы, – сказал ярл.

Гейрмунн заподозрил в его словах скрытый смысл и даже оскорбление. Но где коренился этот смысл и в чем состояло оскорбление, не знал, а потому не мог дать должного ответа. Гейрмунн молча наклонил голову. Стюрбьёрн отправился в хорошо знакомую ему совещательную комнату. Гейрмунн смотрел ярлу вслед, сознавая, что даже в своем нынешнем состоянии Хамунн присутствовал там, куда его не позвали.

– А ты, значит, младший брат, – сказала воительница, глядя на него. – Гейрмунн Адская Шкура. – Она указала на освободившееся место. – Садись.

Невзирая на усталость, любопытство не позволило Гейрмунну сесть рядом. Он стоял, вместе с воительницей глядя на пищевой очаг, расположенный перпендикулярно длинному центральному очагу, обогревавшему зал.

– Тебя это раздражает? – спросила она.

– Что именно?

– Прозвище – Адская Шкура.

Гейрмунну не хватало терпения отвечать на подобные вопросы.

– Это прозвище отец дал нам обоим.

– Ты не ответил на вопрос.

Гейрмунн повернулся к ней. Воительница была старше его всего на несколько лет. От нее пахло дымом и морем, а в глазах было что-то знакомое. Что-то вроде родства, влекущего к ней.

– Кто ты? – спросил он.

Ее усмешка подсказывала: зеленоглазая воительница знала, что Гейрмунн уклонялся от ответа на ее вопрос, и решила не настаивать.

– Меня зовут Эйвор.

– Рад знакомству с тобой, – сказал Гейрмунн, склоняя голову. – Не знал, что у Стюрбьёрна есть дочь.

– Я не его дочь, хотя одиннадцать последних лет он растил меня, как своего ребенка.

– Тебе повезло. А где же твой настоящий отец?

Эйвор отвернулась и стала изучать взглядом зал. Гейрмунн подумал, что своим вопросом обидел ее.

– Прости мою напористость. Я устал и плохо соображаю. Можешь не отвечать, если…

– Мой отец мертв, и это не тайна. – Она невесело улыбнулась. – Кое-кто здесь наверняка знал моего отца. Возможно, эгдир, с которым ты пришел.

– Стейнольфур? А ему откуда знать твоего отца?

Эйвор надолго припала к рогу с элем.

– Потому что моего отца убил не кто иной, как Хьётве, правитель эгдиров.

Гейрмунн проглотил ком в горле, потеряв дар речи.

– Хьётве явился в отцовскую усадьбу, чтобы убить гостившего у нас Стюрбьёрна. Это ему не удалось, а отца он убил.

– Как звали твоего отца?

Эйвор хмуро посмотрела в рог с элем и покачала головой:

– Не имеет значения. Он умер как трус.

Гейрмунна ошеломили искренние и в то же время оскорбительные слова Эйвор о своем отце.

– Ты говоришь очень вольно.

– Я говорю правду, – возразила она. – Есть разница между болтливым и честным языком. Я выношу только один из них.

Гейрмунн задумался над ее словами и вдруг понял, почему она показалась ему знакомой. Как и у него, рунный камень ее жизни был про́клятым местом, кишащим призраками. И от прошлого, вырезанного на этом камне, ей было не убежать. Искренность Эйвор воодушевила его.

– Меня раздражает, – сказал он.

– Что именно?

– Когда меня называют Адской Шкурой.

– Тогда я не буду тебя так называть, – сказала Эйвор, подавая ему рог с элем.

Гейрмунн принял рог и отпил эля.

– Может, тогда ты скажешь правду и о том, почему ты здесь?

Усадьба Стюрбьёрна в Ставангере находилась на другой стороне Бокнафьорда, а его земли занимали изрядную часть южной оконечности Ругаланна на границе с Агдиром. Ярл вполне мог считать себя конунгом Ругаланна, но его мнение не подкреплялось ни силой, ни властью. С незапамятных времен Ругаланн принадлежал тому, кто владычествовал над проливом Кармсунн. Нынче это был отец Гейрмунна.

– Стюрбьёрн хочет поговорить с твоим отцом о Харальде.

– Каком Харальде?

– Правителе Согна.

Гейрмунн кивнул. Согн находился к северу от Ругаланна, на другой стороне Хурдаланна. Ходили слухи, что между Харальдом из Согна и Эйриком – правителем Хурдаланна возник спор чести, создавший напряженность на границе.

– При чем тут Харальд? – задал новый вопрос Гейрмунн.

– Стюрбьёрн ему не доверяет. Слишком много воинов отправились в Англию. Хурдаланн ослаблен. Агдир тоже. Стюрбьёрн считает: надо что-то делать и как можно скорее, пока аппетиты Харальда не стали безудержными.

– Ты не считаешь, что такие дела разбираются на Гулатинге?^[5]

– Гулатинг у Харальда в руках.

Гейрмунн вновь отхлебнул из рога.

– В таком случае речь идет о войне.

– Естественно, – пожала плечами Эйвор.

Легкость, с какой она говорила о подобных вещах, сочеталась с ее воинским одеянием. Судя по кожаным доспехам и кольчуге, Эйвор сражалась часто, и некоторые бои были тяжелыми.

– Сдается мне, что ты успела побывать во многих битвах, – сказал Гейрмунн.

Эйвор повернулась к нему и стала разглядывать так, словно собиралась купить. Она придирчиво осматривала его лицо, ладони, костяшки пальцев и раненую руку.

– А мне сдается, что твои битвы можно пересчитать по пальцам, но тебе хочется повоевать.

– Твой язык остается честным, – сказал Гейрмунн.

– Как твои успехи в набегах? Отец наверняка дал тебе корабль и людей.

Гейрмунн не ответил, но его молчание было красноречивее слов. Эйвор недоуменно посмотрела на него, взяла рог и допила остатки эля. Воцарилось молчание. От жара пищевого очага и запаха медленно подгорающих свиных костей у Гейрмунна закружилась голова. Он почувствовал усталость. Эйвор он видел впервые. Вдобавок она была приемной дочерью отцовского соперника. Но что-то в ее облике и поведении подсказывало Гейрмунну: ей можно доверять. Он хотел ей доверять, как бы безрассудно это ни звучало.

– Нет у меня корабля, – наконец признался Гейрмунн. – Я вошел в зрелый возраст, но отец не дает мне даже плохонького суденышка.

Эйвор молча слушала его.

Гейрмунн подался вперед, и вдруг что-то впилось ему в бедро. Он хотел посмотреть, потом вспомнил: это волчий клык, брошенный в сумку, висящую на боку.

– Здесь нет ни земли, ни дичи, чтобы прокормить каждое брюхо, – шепотом произнес он.

– О чем ты?

– Да так. Просто кое-кто считает меня дураком, спасавшим жизнь брата. Может, и ты согласишься. Может, я и впрямь дурак. Но если и я заговорю честным языком, то скажу: меня в Авальсснесе ничего не держит.

– Тогда ты должен отправиться в другие края, – сказала Эйвор. – Почему у тебя нет корабля?

Гейрмунн смотрел на языки пламени и угли очага.

– Отец не верит, что набегами можно построить крепкое конунгство. Он говорит, нельзя строить королевство только на краденом золоте и серебре. Потому-то он и укрепляет Ругаланн и Авальсснес через союзы и торговлю. Он много торгует с землей франков, знает, как обстоят там дела. Франки строят королевства без набегов и разбоя.

Эйвор хмыкнула:

– У франков это называется войной.

– Знаю.

От дыма очага жгло в глазах, и они слезились. Гейрмунн зажмурился, но заслониться от жжения в груди не мог.

– Не важно, как это называется.

Он почувствовал, что Эйвор встала. Тогда он открыл глаза. Эйвор стояла и смотрела на него. Ее взгляд потеплел, и в нем появилось сочувствие.

– Мы со Стюрбьёрном отплывем с утренним приливом. Устала я за долгий день. Пойду поищу место для сна. Но мне было приятно поговорить с тобой, Гейрмунн. Знай: хотя я и говорю правду, я не выбалтываю то, что другие поверяют мне в откровенном разговоре.

– Спасибо. – Гейрмунн наклонил голову. – Мне тоже было приятно говорить с тобой, Эйвор. Я попрошу богов даровать вам со Стюрбьёрном безопасное плавание.

Эйвор сделала шаг, потом остановилась, обернулась:

– Если и впрямь тебя ничего здесь не держит, непременно отправляйся в другие края.

Дружески улыбнувшись, она ушла. Гейрмунн смотрел ей вслед, пока она не исчезла в толпе гостей.

Пора было подумать и о собственном ночлеге. Но тут перед ним выросли Стейнольфур и Шальги.

– Как все прошло? – спросил Стейнольфур.

Он обгладывал потемневшую свиную кость.

– Как ты и ожидал. Но я не настроен об этом говорить, – ответил Гейрмунн.

– Не буду досаждать. Нам уйти?

– Погодите. – Гейрмунн понизил голос. – Мне нужна твоя помощь. Собери людей.

Здоровый глаз Шальги немного округлился, но парень промолчал. Стейнольфур швырнул кость на пол, где ее тут же нашел какой-то пес.

– Каких людей? – спросил Стейнольфур.

– Тех, кто способен грести на веслах и сражаться. Тех, кто ради серебра покинет моего отца и Авальсснес.

– Таких людей полным-полно, – усмехнулся Стейнольфур. – Но зачем тебе клятвопреступники? Тебе нужны свободные люди, которые добровольно отправятся с тобой и не предадут тебя.

– Можешь найти этих людей? – спросил Гейрмунн, хотя Стейнольфур давно намекал, что готов их собрать, если ему понадобится команда. – Так, чтобы заполнить корабль?

Стейнольфур взглянул на Шальги. Парень смотрел на них, улыбаясь во весь рот. Страх перемежался у него с радостным возбуждением, словно он давно этого ждал.

– Мне понадобится время, – сказал клятвенник. – Но людей мы соберем.

– Собирай, но тихо, – попросил Гейрмунн.

– Так у тебя есть корабль? – удивился Шальги.

– Пока нет. Но будет, – пообещал Гейрмунн.

5

Рана на руке Гейрмунна полностью зажила, как и плечо брата, хотя тот выздоравливал медленнее.

Наступила зима, а с нею и всегдашние бури. Большинство кораблей пережидали зиму в бухтах. Лишь немногие отваживались, наравне с китами, плавать по свирепым волнам. Путников, прибывающих в Авальсснес, поуменьшилось, равно как и гостей в усадьбе Хьёра. Меж тем Стейнольфур, не теряя времени, набирал людей, готовых принести клятву на верность Гейрмунну и отплыть с ним летом, если к лету у младшего сына конунга появится корабль.

Пока что корабля не было.

Гейрмунн собрал все имевшиеся средства, но их не хватало на покупку или постройку корабля, даже если бы ему удалось проделать это втайне от отца, в чем он сильно сомневался. Несколько раз Гейрмунн подумывал обратиться за помощью к матери. У нее имелось серебро и золото. Может, она поддержит сыновние устремления? В этом Гейрмунн тоже сомневался. Оставался Хамунн, однако Гейрмунну не хотелось раскрывать брату свои замыслы. Пусть Хамунн окончательно поправится. Так Гейрмунн говорил Стейнольфуру и Шальги, умалчивая о другом, в чем пока не признавался даже себе. Прежде он безоговорочно доверял брату. И вдруг доверие пошатнулось.

Началось это с волчьих шкур.

Хамунн прилюдно подарил их отцу, сказав, что одержал победу над волками в честь конунга Хьёра. О том, что нескольких волков убил Гейрмунн и что эти шкуры сдирал не он, а младший брат, Хамунн в своей хвастливой речи умолчал. О замысленном обмане Гейрмунн узнал наравне со всеми. Гейрмунна это рассердило. Он промолчал, но с того дня усомнился в верности брата.

Когда тяжкое владычество зимы над морями и ветрами подошло к концу, корабли вновь поплыли, и Авальсснеса достигла весть о прибытии Гутрума. Датчанин собирался встретиться с Хьёром, призвав норвежцев примкнуть к флотилии Берси и отправиться на завоевание Англии. Гейрмунн расценил эту весть как сигнал: если он хочет заполучить корабль, надо действовать быстро. Он пригласил Хамунна порыбачить. Это была их первая вылазка после неудачной прошлогодней охоты.

Отправились недалеко: в западную часть острова. Леса там были пореже, а в бухтах кричали красноножки, снуя между скал и ухватывая длинными клювами рыбу. Добирались верхом. Всю дорогу братья молчали и продолжали безмолвствовать, когда остановились возле бухточки, удачно защищенной от морских волн несколькими островками. Вода здесь была синей и спокойной. Места эти славились обилием рыбы, однако к полудню на удочки братьев не попалось ни одной рыбешки.

– Видно, Эгир сегодня против нас, – наконец нарушил молчание Хамунн.

За время болезни он заметно исхудал. Только недавно к его смуглой коже стал возвращаться прежний оттенок.

– Эгир, но не другие боги, – ответил Гейрмунн.

Удивленный ответом, Хамунн повернулся к брату.

– Море предлагает и другие возможности, – сказал Гейрмунн. – За морем есть богатства, которые могут стать нашими. Я говорю про Англию.

Хамунн отложил удочку. С севера вдруг подул ветер, пахнущий морской солью и несущий сказания о землях, где холод и лед властвовали постоянно.

– Что за странные слова? – спросил Хамунн.

– Слышал про датчанина по имени Гутрум?

– Конечно слышал. – В голосе брата ощущалось недоумение: как Гейрмунн мог подумать, что он не слышал про Гутрума. – При чем тут Гутрум?

Гейрмунн смотрел вдаль; туда, где за скалами островков плескались высокие морские волны, а дальше лежал безбрежный океан.

– А что, если нам уплыть вместе с ним?

Хамунн искоса посмотрел на Гейрмунна и улыбнулся, словно вдруг раскусил шутку. Но улыбка быстро погасла и не вернулась. Кажется, он понял, что брат не шутил.

– Плыть с флотилией Берси почетно, – продолжал Гейрмунн. – В Англии мы прославим наши имена, как когда-то наш дед. Сыновья Хьёра и Льювины вернутся в Авальсснес, стяжав богатство и славу.

Северный ветер усилился и теперь гнал морские волны, нарушая спокойствие бухты. Он трепал волосы Хамунна, взлохмачивая косы. Хамунн взглянул на небо, где теснились облака. Присев на корточки, он стал вытаскивать лески удочек.

– Надо возвращаться, а то нас накроет бурей.

– Брат, послушай меня. – Гейрмунн перешагнул через камни, разделявшие их, и подошел к Хамунну. – Гутрум приедет в отцовскую усадьбу. Я собрал людей, готовых принести нам клятву на верность. Нужен лишь корабль, и тогда мы поплывем.

– Ты собрал людей? – Хамунн застыл с мокрой удочкой в руках. – Каких?

– Свободных. Они согласны на мои предложения.

Хамунн молча смотал оставшиеся удочки – ни одна не принесла улова. Затем встал.

– Что ты можешь им предложить?

– То же, что и тебе. То, что предлагают нам Гутрум и Берси. Земли саксов и их богатство.

– Вот только корабля у тебя нет. – Хамунн принялся сматывать удочки брата, чуть морщась от оставшейся боли в плече. – Теперь понятно, зачем ты позвал меня на рыбалку.

– Да, мне нужен корабль, – согласился Гейрмунн. – И твоя помощь в разговоре с отцом. Тебя он послушает.

– Значит, ты хочешь заполучить отцовский корабль и забрать с собой его людей? Людей из Ругаланна?

– Я же сказал: это вольные люди.

– И они готовы стать твоими клятвенниками?

– Да.

Ветер бушевал вовсю. Облака стремительно неслись по небу и быстро закрыли солнце. Смотав оставшиеся удочки, Хамунн поспешил к лошадям. Гейрмунн последовал за ним.

– Если ты поплывешь со мной, они станут и твоими клятвенниками, – сказал он брату.

Хамунн убрал удочки и, не сводя глаз с неба, отвязал от коренастой сосны лошадь, после чего забрался в седло.

– Если поскачем быстро, может, обгоним дождь. Но эта буря…

– Послушай, брат. – Гейрмунн ухватился за поводья лошади Хамунна. – Я чувствую: это моя судьба. Она меня зовет. Обещаешь мне помочь?

– Сделаю что смогу, – вскинул голову Хамунн.

– О большем не прошу, – сказал Гейрмунн.

Он вскочил в седло, и братья галопом понеслись домой, подгоняемые ветром и дождем. Буря нагнала их у самых ворот Авальсснеса.

Через шесть дней на длинной ладье, полной датчан, приплыл Гутрум.

Гости пировали в большом зале. Жарко пылал очаг. Мать Гейрмунна, нарядившись в шелка из земли франков и надев золотые и серебряные украшения, подала медовуху. Первый рог она протянула мужу, второй – Гутруму. Датчанин, сидящий рядом с Хьёром, очень отличался от отца Гейрмунна и Хамунна. Пальцы Гутрума были унизаны кольцами и перстнями, тунику украшала вышивка, а на плечах лежала меховая накидка. Пояс туники переливался драгоценными камнями, несомненно добытыми в набегах. Ему было лет сорок или чуть больше. Судя по многочисленным шрамам, жизнь не была к нему милосердна. Гутрум все делал со страстью: ел, смеялся. Гейрмунн представил, какой грозой оборачивается его страсть во время битвы.

– Все рассказы о дружелюбной конунге Ругаланна оказались правдой, – говорил Гутрум. – Твои красота и изящество, конунга Льювина, известны повсюду, хотя, как убеждаюсь, лучше один раз тебя увидеть.

– Благодарю тебя, ярл Гутрум, – ответила мать и поклонилась.

Гейрмунн знал: каждый мужчина, появлявшийся в замке Хьёра, считал себя обязанным высказать Льювине восхищение, хотя втайне им не нравился и вызывал недоверие цвет ее кожи, жесткость волос и разрез глаз. Но похвалы Гутрума казались искренними.

– Если все женщины Бьярмаланда столь же красивы, как ты, – продолжал датчанин, – странно, что твои сыновья до сих пор не поплыли туда за женами.

– А если ты, ярл Гутрум, льстишь женщинам в каждом усадебном доме, где бываешь, удивительно, что тебе по-прежнему нужны корабли, – засмеялась конунга.

– Так вам известно, зачем я приплыл? – с улыбкой спросил Гутрум.

– Конечно известно, – ответил конунг Хьёр. По тону чувствовалось, что он счел вопрос несколько оскорбительным. – Но говорить о делах мы будем не раньше, чем поедим.

Датчанин широким жестом обвел зал.

– Уверен, мужчинам и женщинам Ругаланна захочется узнать, с какими вестями я прибыл.

– Нет, – отрезал конунг. – Говорить мы будем наедине.

Датчанин поковырял в зубах, потом кивнул:

– Как пожелаешь.

Услышав о цели приезда Гутрума, Гейрмунн посмотрел на брата и едва заметно кивнул, напоминая Хамунну об их договоренности. Тот мельком взглянул на отца и ответил таким же кивком.

– Когда вторгнувшиеся в круг говорят, они меняют погоды оружия, – сказал скальд Браги, сидевший рядом с Гейрмунном.

Гейрмунн повернулся к старику. Четырнадцать лет назад, когда Браги впервые появился в усадьбе Хьёра, его борода уже была седой. Кое-кто принимал его слезящиеся глаза и рассеянную улыбку за признаки старческого слабоумия, но Гейрмунн знал: за эти годы острый ум скальда ничуть не пострадал, а глаза подмечали каждую мелочь. Он любил Браги и всегда благодарил богов за то, что этот человек живет в Авальсснесе.

– Какую погоду оружия ты предсказываешь? – негромко спросил у скальда Гейрмунн.

– Я не предсказатель. Но война чем-то схожа с крестьянским трудом. В преддверии зимы что конунг, что раб могут пожать лишь то, что посеяли весной.

– Не уверен, – возразил Гейрмунн. Он доел последний кусок свинины и ломтем ячменного хлеба подобрал остатки подливы на тарелке. У подливы был вкус орехов из темного подлеска. – Порою война является к конунгу без приглашения.

– Верно. – Браги глотнул эля. – Сорняки тоже являются без приглашения. Но заботливый крестьянин знает, как уберечь от них урожай.

– А что ты скажешь о наводнении? Или голоде?

– Сейчас ты говоришь о делах богов. О судьбе.

– Тогда ответь: как быть с судьбой?

– Трус убежден, что проживет вечно, если не ввяжется в бой, но перемирия со смертью не заключишь. – Браги положил руку Гейрмунну на плечо. – Если судьба нашла тебя, смело выходи навстречу. Это единственно правильный шаг.

Гейрмунн засмеялся. Пир за столом продолжался. Гости Авальсснеса отличались неукротимым аппетитом. Доски с угощением пустели, едва появлялись на столе. Эль и медовуха текли не только в глотки, но и по бородам датчан. Наконец настало время для разговоров. Конунг встал из-за стола и направился в совещательную комнату. Вслед за ним пошла конунга, за нею – Гутрум и Хамунн. Гейрмунн хотел присоединиться к ним, однако Браги взял его за руку.

– В молодости я участвовал в таких делах, – сказал он, глядя вслед ушедшим.

Гейрмунн же только вступил в пору молодости, и младшему сыну конунга не терпелось оказаться в совещательной комнате.

– Хочешь, чтобы я попросил отца…

– Ой нет. – Браги отпустил его руку. – В молодости такие дела меня интересовали. А нынче уже нет.

Гейрмунн нахмурился:

– Тогда зачем ты меня…

– Хочу, чтобы ты встретился со мною возле погребального кургана твоего деда. Завтра, на восходе.

– Встретиться с тобой? – недоуменно покачал головой Гейрмунн. – Я что-то не понимаю.

– Сейчас поймешь. Я хочу поговорить с тобой, но не сейчас. Хочу отдать тебе кое-что, но не здесь. И сделать это я хочу перед курганом твоего деда, на восходе солнца.

Гейрмунн кивнул, по-прежнему ничего не поняв.

– Ну ладно. Я буду там.

– Вот и славно. А теперь иди, говори о погоде, – сказал скальд, отпуская Гейрмунна.

Слова Браги озадачили его, одновременно вызвав любопытство. Хмурясь, Гейрмунн прошел в совещательную комнату. Отец вполне мог выгнать его. Гейрмунн мысленно приготовил возражение, но оно не понадобилось. Когда он вошел, Гутрум уже говорил. Датчанин сидел на противоположном конце стола. Увидев Гейрмунна, Гутрум умолк.

– Извини, что помешал, – пробормотал Гейрмунн.

– Извинения излишни, – ответил Гутрум. – Пусть оба сына послушают то, что я намерен сказать.

Гейрмунн сел рядом с матерью, напротив брата. Отец попросил датчанина продолжать.

Гутрум по привычке потянулся за элем, но стол, накрытый полотняной скатертью, был пуст. Не смутившись, датчанин продолжил свою речь.

– Сдается мне, причина моего появления в ваших краях – отнюдь не тайна. Я хочу поговорить об Англии. Датчане вместе с небольшим отрядом норвежцев одержали внушительные победы над саксонцами в Нортумбрии. Хальфдан Рагнарссон укрепился в Йорвике, откуда стал завоевывать Восточную Англию. Вскоре он захватит Мерсию, и тогда у англичан останется только Уэссекс.

– Мы слышали известия об их победах, – ответил Хьёр.

– Но завоевать Мерсию и Уэссекс не так-то просто, – продолжал датчанин. – Уэссексом правит сильный король по имени Этельред. Потому-то мой конунг Берси и собирает флот, могущественнее которого еще не видели. Он поплывет к датчанам, обосновавшимся в Йорвике. Совместными усилиями Берси и Хальфдан завоюют все саксонские земли, включая Уэссекс.

Гутрум посмотрел на Хамунна, затем на Гейрмунна.

– Воины Ругаланна, примкнувшие к нам, обретут славу, богатство и земли.

Гутрум назвал все то, чего жаждал Гейрмунн. Если власть над Авальсснесом перейдет к Хамунну, ему все равно придется искать себе владения в других краях, иначе он останется ни с чем. Но Гейрмунн знал: Гутруму потребуется не только он и его меч. От сына Хьёра будут ждать, что он примкнет к завоевателям, имея собственный корабль и верных людей, готовых сражаться. Гейрмунн не хотел говорить раньше времени и давать отцу повод прогнать его из совещательной комнаты. И потому он молчал и ждал.

– Мерсия и Уэссекс – сильные и богатые королевства. Я знаю, какие богатства ожидают победителей, – сказал конунг Хьёр. Взмахом руки он обвел комнату. – Эта усадьба построена на деньги, добытые в походах на восток. В набегах на Финляндию и Курляндию.

– Деяния Хальфа и его воинов известны повсюду, – подхватил Гутрум. – Заслуги твоего отца известны и датчанам.

Гейрмунна охватила гордость. Он выпрямился и поднял голову.

– Эти деяния совершались много лет назад, – продолжал конунг. – Тогда было другое время. Ты говоришь о большем, нежели набеги и богатства. Ты говоришь о коронах. Мы с тобой знаем: если каждое саксонское королевство падет к ногам Берси и Хальфдана, английские короны окажутся на головах датчан, но не норвежцев.

– Не торопись с выводами, конунг Хьёр. – Гутрум поднял руки, блеснув золотом колец на пальцах. – Берси и Хальфдан – люди чести. Они вознаграждают оставшихся в живых и чтут погибших в боях. Клянусь тебе: твои люди, примкнувшие к флотилии Берси, получат соразмерные доли богатства и земель.

– А если датчанам не удастся победить саксов Мерсии и Уэссекса? – спросил конунг. – Что останется побежденным? Грызться между собой за Нортумбрию и топи Восточной Англии?

– Твои сомнения оскорбляют всех датчан. – Гутрум стиснул зубы, но не позволил себе нахмуриться. – Мы обязательно победим саксов.

– Возможно, победите. – Конунг помолчал. – Допускаю, что так и будет. Но Ругаланн не пошлет с тобой ни кораблей, ни воинов. Они нужны здесь.

– Для чего? – Гутрум все-таки нахмурился, а его голос сделался резким. – Стеречь рыбу и овец? Или, быть может, охранять пристань, где ты обманываешь проходящие корабли, говоря, что они нуждаются в починке? Не думай, что твои уловки проходят незамеченными, – добавил гость, позволив себе ткнуть пальцем в сторону конунга.

Гейрмунн замер, ожидая отцовского ответа, но Гутруму ответил Хамунн.

– И ты не думай, ярл Гутрум, что твое неуважение осталось незамеченным. Не забывай: ты сейчас в гостях у моего отца.

– Это я помню, – возразил Гутрум. – Однако твой отец первый выказал неуважение к датчанам.

Трудно сказать, задела ли конунга Хьёра внезапная враждебность Гутрума. Он не изменился в лице. Голос его по-прежнему звучал спокойно.

– Ходят слухи, что Харальд Согнийский намерен двинуться войной на других правителей Северного Пути. Потому я и не откликаюсь на призыв примкнуть к флотилии Берси. Покуда не минует опасность, нависшая над нашими землями, Ругаланн никуда не пошлет свои корабли и воинов.

– Да, конечно, – согласился Гутрум. – Конунг Харальд хотел бы завладеть Авальсснесом. И причины у него те же, что сделали могущественными твоих деда и отца. – Гутрум выгнул брови и смягчил тон, выказывая ложную заботливость. – Как тебе быть? Если твои земли в опасности, придется воевать с Харальдом. Ты должен напасть первым, пока Харальд еще не так силен, иначе ты рискуешь проиграть.

Возможно, Стюрбьёрн предлагал отцу схожую стратегию, но Гейрмунн в тот вечер был занят разговором с Эйвор. Он знал: отец никогда первым не нападет. Однако сейчас, слушая Гутрума, он вспомнил недавние слова Браги о полях и сорняках. Вдруг датчанин прав?

– Как ты поступишь? – спросил Гутрум.

Ему ответила конунга:

– Не сочти мои слова оскорбительными, но зачем нам в таких делах слушать советы датчанина? Это не твои земли, не твои люди, и Харальд не твоя забота.

– Да, я – датчанин. – Гутрум встал, упираясь тяжелыми кулаками в стол. – Но мы, датчане, не изнежились в своих усадьбах. Нам знакома война. Когда умер конунг Хорик, вернулись старые свары и устремления. Немало крови тогда пролилось.

Воспоминания пробудили в Гутруме ярость. Его трясло, и он даже не пытался это скрыть.

– Вот уже пятнадцать лет, как я не знаю ничего, кроме войны, и потому я отправляюсь в Англию. Если мне суждено начать войну, я предпочту убивать саксов, а не датчан. Если мне суждено сражаться, я буду сражаться за земли и мир в надежде, что сумею захватить достаточно и у меня будет что оставить детям и внукам.

– Я восхищен твоими замыслами. – Конунг Хьёр встал и стоял неподвижно, словно древние столбы возле его усадьбы. – У меня схожие желания. Я тоже хочу оставить детям и внукам сильный и крепкий Ругаланн. И по этой причине я не отправлю с тобой свои корабли и воинов.

– А вдруг Харальд тебя победит? – спросил Гутрум. – Что ты оставишь детям, если у тебя отберут Авальсснес?

Гейрмунн ждал, что отец отринет саму возможность победы Харальда, однако конунг молчал. Может, между Авальсснесом на севере и Стюрбьёрном на юге существовала договоренность? Гейрмунн взглянул на мать. Та смотрела на мужа и тоже ждала, когда он заговорит. Конунг молчал. Тогда она повернулась к Гутруму.

– Кажется, я достаточно ясно дала понять, что Харальд – не твоя забота и вообще не забота датчан.

– Плохую услугу вы оказываете вашим сыновьям, – сказал Гутрум.

– Что хорошо для моих сыновей – мне и решать! – прогремел конунг, у которого кончилось терпение. – Мне, а не безземельному датчанину, одержимому войной.

Гутрум ударил кулаком по столу. Гейрмунн инстинктивно вскочил на ноги, приготовившись к потасовке. Хамунн тоже встал. Поднялась и их мать, рука ее легла на рукоять кинжала, висящего на поясе. Но датчанин мгновенно пошел на попятную и поднял руки.

– Простите мою несдержанность, – сказал он. Лицо Гутрума покраснело, а сам он кусал губы. – Я приплыл сюда искать союзников, а не плодить новых врагов.

– Мы не враги датчанам, – сказала конунга. – И отказ в кораблях и людях не сделает нас врагами.

Гутрум опустил подбородок к груди, затем покачал головой:

– Как ни печально мне это говорить, конунга Льювина, Берси может расценить это по-другому. Он сочтет ваш отказ оскорбительным. Надеюсь, вы успеете приготовиться к последствиям, имея Харальда на севере и Берси на юге.

Хамунн напрягся всем телом и стиснул кулаки. Гейрмунн видел, насколько брат разгневан словами датчанина. Удивительно, но сам Гейрмунн гнева не ощущал. Гутрум до сих пор не произнес ни одного лживого слова. Конунг Берси нуждался в кораблях, а Гутрум лишь выполнял приказы. Дай ему отец схожее задание относительно Ругаланна, он бы говорил так же, как датчанин. А если отец станет препятствовать его отплытию в Англию, это и впрямь будет плохой услугой.

– Ярл Гутрум, ты испытываешь пределы моего гостеприимства. – Конунг вновь говорил спокойно, однако его спокойствие напоминало безмятежность свернувшейся в клубок змеи. – Знает ли Берси, что ты угрожаешь его именем одному из правителей Северного Пути?

Гутрум засмеялся:

– Если тебе встретится путник на дороге и расскажет про опасность, ожидающую тебя впереди, угрожает ли он тебе этой опасностью? Разумеется, нет, ибо существует разница между предостережением и угрозой. Если бы мой конунг не доверял мне, он бы не послал меня сюда и не дал права говорить от его имени. Но я более не стану испытывать пределы твоего гостеприимства, конунг Хьёр. Я получил ответ, и, как вижу, ты от него не отступишь. Мы с моими людьми переночуем на корабле, а утром покинем Авальсснес.

– В каком направлении? – спросил Хамунн.

– А что? – усмехнулся датчанин. – Тебя тревожит, что я поплыву в Согн? Хочешь знать, откликнется ли Харальд на призыв конунга Берси? – Гутрум пощипал бороду, делая вид, будто размышляет. – Давай-ка пораскинем мозгами. Если Харальд примкнет к датчанам и отправит своих воинов в Англию, у него останется меньше людей для войны с Ругаланном. – Гутрум снова пощипал бороду. – Но если он отправит воинов в Англию, саксонские денежки позволят ему купить столько кораблей и нанять столько воинов, сколько ему понадобится для захвата всего Северного Пути.

– Хамунн спрашивает из-за приливов, и только, – пояснил конунг. – Ты должен плыть туда, куда велит твой конунг.

Гутрум наклонил голову, но в его жесте ощущалась насмешка.

– Золотые слова. – Он повернулся к Хамунну. – Знай, Адская Шкура: я поплыву на юг. Прежде чем появиться у вас, я побывал в Агдире. Хьётве, как и твой отец, опасается Харальда Согнийского. Бессмысленно отправляться в Хурдаланн, пока в норвежцах не пробудилось мужество отцов. А здесь я не вижу сыновей Хальфа.

Не дожидаясь ответов, Гутрум повернулся и вышел из совещательной комнаты. Хамунн последовал за ним. Вскоре голос Гутрума уже разносился по большому залу, созывая воинов на выход. Они не мешкали, поскольку Хамунн быстро вернулся и кивком сообщил, что датчане ушли.

– Нужно ли нам послать караульных и проследить за их кораблем? – спросила конунга.

– Не больше двух, – ответил конунг, упираясь рукой в стол. – Для острастки. Больше не надо. Большой отряд разозлит его еще сильнее. И потом, я сомневаюсь, что он отважится на какие-то выходки.

– Хамунн, ты распорядишься? – спросила конунга.

Брат повернулся, приготовившись снова уйти.

– Хамунн, постой, – задержал его Гейрмунн, которому для осуществления задуманного требовалась поддержка брата.

Хамунн остановился, затем, вспомнив о намерениях Гейрмунна, негромко сказал:

– Нет, сейчас неподходящее время.

– Ты мне слово давал, – напомнил ему Гейрмунн.

– Неподходящее время для чего? – спросила конунга, подходя к сыновьям.

– Ничего особенного, – буркнул Хамунн, не сводя глаз с Гейрмунна. – Правда, брат?

В душе Гейрмунна разразилась буря, накатываясь на него волнами и ветрами сомнения. Но он не дрогнул. Он знал свои устремления и не стал отступать.

– Я отправлюсь с Гутрумом, – громко заявил Гейрмунн. – Я примкну к Берси и поплыву в Англию.

Хамунн закрыл глаза и ссутулился. Родители молча смотрели на младшего сына. Потом конунг покачал головой и посмотрел на жену, полуоткрыв от удивления рот.

– Никак меня подводит слух? – спросил он.

– Гейрмунн, – тихо, устало произнесла конунга. – Ты выпил слишком много эля. Давай отложим этот разговор до завтра.

– Я сегодня почти не пил, – возразил Гейрмунн. – Я отправлюсь в Англию, где завоюю саксонские земли для…

– Ты не отправишься никуда, – отрезал отец. – Только в постель, где самое место малолетним детям вроде тебя.

– Отец, я живу своим умом, и он не похож на твой. – Гейрмунн раскинул руки. – Ты знаешь, что я не предназначен для этого. Для меня здесь ничего нет. Ты не доверяешь мне никаких серьезных дел. Ты вообще не даешь мне заданий. Я ни за что не отвечаю.

– Я отдаю тебе приказы, которые ты способен выполнить, – сказал отец. – Хочешь большего – докажи, что способен на большее.

– Но я больше не хочу твоих приказов. Я больше не желаю ничего тебе доказывать. Вместо этого я намерен искать собственную судьбу.

– Как? – спросила мать.

– Мне нужен корабль. У меня есть люди, готовые принести клятву верности. Если ты дашь мне корабль, ни о чем другом я не попрошу.

Гейрмунн сглотнул ком в горле и посмотрел на брата. Хамунн глядел в пол.

– Хамунн поддерживает мой замысел. Быть может, он тоже решит плыть в Англию вместе со мной.

– Это правда? – спросил отец, поворачиваясь к Хамунну и глядя на него во все глаза.

Хамунн посмотрел на конунга, потом на Гейрмунна, после чего снова уткнулся в пол. Гейрмунн ощутил лед в груди.

– Я поддерживал Гейрмунна, – признался Хамунн. – Он заслуживает права искать свою судьбу. Отец, я знаю, Ругаланну нужны корабли и воины, но я думал, что мы могли бы дать ему корабль. – Он посмотрел на мать. – Но сегодня, после встречи с Гутрумом, я передумал. Этот датчанин оскорбил тебя, отец, и угрожал нашим владениям. Я бы не дал ни ему, ни остальным датчанам ничего ругаланнского, особенно служение моего брата.

Конунга со вздохом кивнула, безмолвно благодаря Хамунна.

– Ты мудр, Хамунн, – сказал сыну конунг. – Увы, того не скажешь о твоем брате. Гейрмунн, ты не получишь ни корабля, ни людей. Дело решено.

Нет, совсем не решено. Поначалу предательство брата настолько ошеломило Гейрмунна, что он застыл, не веря ушам. Потом в душе поднялся и забурлил гнев. Гейрмунн чувствовал: если он сейчас же не покинет усадебный дом, дело кончится кровопролитием.

– Хамунн, ты – клятвопреступник, – произнес Гейрмунн и закричал: – Посмотри на меня, трус!

Хамунн вздрогнул и поднял голову.

– После всего, через что мы с тобой прошли. – Гейрмунн ткнул пальцем в сторону конунга и конунги. – После всего, что они сделали с нами, с тобой… ты поворачиваешься ко мне спиной и принимаешь их сторону?

– Брат, я…

– Не смей называть меня так. Ты мне больше не брат.

– Гейрмунн, ты не можешь говорить это всерьез, – воскликнула конунга.

– Представь себе, говорю, – возразил Гейрмунн, поворачиваясь к ней. – А ты никогда не была мне матерью.

Конунг негодующе взревел и бросился на Гейрмунна, намереваясь ударить его кулаком. Но Гейрмунн пригнулся, и кулак рассек воздух. Он мог бы нанести ответный удар, но вместо этого отступил. Мать заплакала, протягивая к нему дрожащие руки. Отец подошел к ней. Хамунн не шевельнулся. Ненависть в его глазах была сильнее недавней ненависти к Гутруму.

– Теперь я понимаю: к этому все и шло, – сказал Гейрмунн. – Каким же я был дураком, надеясь на другое. Судьба сделала меня сыном раба. Затем она же сделала меня младшим сыном конунга. Посмотрим, кем она меня сделает в Англии.

С этими словами Гейрмунн покинул совещательную комнату. Как и Гутрум, он не стал дожидаться ответа.

6

В густо-синих предрассветных сумерках Гейрмунн выехал из Авальсснеса на север, к погребальному кургану деда. На небе виднелись только самые яркие звезды – последние, гаснущие угли Муспельхейма. Стейнольфур и Шальги настояли, что поедут с ним, но согласились остановиться, не доезжая кургана, и ждать его там, поскольку Браги хотел видеть только Гейрмунна.

Ехали молча. Да и о чем говорить после того, как Гейрмунн рассказал им о событиях минувшего вечера? Бессмысленно ворошить прошлое, которое перестало быть частью его судьбы. Стейнольфур выглядел спокойнее, чем прежде. То, чего он страшился, наконец произошло и закончилось. Гейрмунна удивило, что Шальги так близко принял к сердцу предательство Хамунна. Шальги был парнем покладистым и незлобивым, однако ругал Хамунна такими словами, какие прежде Гейрмунн от него не слышал. Правда, за ночь он несколько поостыл.

Стейнольфур посмотрел на восток, в сторону холмов на другом берегу Кармсунна.

– Если ты собираешься отплыть с Гутрумом, нам нужно к восходу солнца поспеть на причал.

– У нас нет корабля, – напомнил спутникам Гейрмунн. – Корабль Гутрума – наш единственный способ попасть в Англию.

– Тогда надо постараться, чтобы датчане не уплыли без нас.

– Люди, которых ты собрал, по-прежнему готовы плыть с нами?

– Ты сам сказал, что у нас нет корабля. А тут разнеслась весть, что конунгу нужен каждый ругаланнский воин.

– Значит, мы поплывем втроем.

– Есть соображения, что Браги хочет от тебя? – помолчав, спросил Стейнольфур.

– Нет. Он собирался мне что-то отдать.

– Странный он, этот Браги, – сказал Шальги.

– Он же скальд, – усмехнулся Стейнольфур. – Они все странные.

Через какое-то время всадники подъехали к гребню, где над водой высились курганы умерших конунгов, видимые любому кораблю, плывущему мимо. Возле кургана Хальфа горел огонь. Заметив его, спутники Гейрмунна остановились, а он поехал дальше. Подъехав к огню, он увидел Браги. Скальд сидел на земле возле жаровни, в которой перемигивались угли. Перед ним на плоском камне лежал хнефатафль^[6] с раскрашенными фигурками из камешков и кости. Браги жестом пригласил Гейрмунна сесть напротив.

– Прости, но мне сейчас не до игры. Время подпирает, – сказал Гейрмунн.

– Тогда я быстро тебя одолею. Садись.

Гейрмунн вздохнул, спешился и сел. Трава была холодной и мокрой от росы.

– На какой стороне хочешь играть? – спросил он скальда.

– Ты будешь конунгом, – подмигнул ему Браги.

– Ты думаешь о моем брате.

Гейрмунн сделал первый шаг, применив обманный маневр. Пусть скальд думает, что Гейрмунн собрался передвинуть своего конунга в нижний угол, тогда как на самом деле он нацеливался на правый верхний угол.

– Я не говорил, что ты станешь конунгом в Авальсснесе. – Браги сделал ответный шаг. Осторожный, и потому Гейрмунн не знал, попался ли скальд на его уловку. – Возможно, ты будешь королем саксов.

– С кем ты успел поговорить? – спросил Гейрмунн, подняв голову от доски.

– Ни с кем. Мы с тобой вчера потолковали, и я сразу спать пошел. Но ты, как я понимаю, решил плыть с Гутрумом?

Гейрмунн сделал второй, а затем третий ход, и каждый раз Браги размещал своих воинов так, словно знал его тайную стратегию. Чем дольше продолжалась игра, тем яснее становилось Гейрмунну, что он проиграет. Но его мысли были заняты вопросом, с детства не дававшим покоя. Он вдруг понял: другой возможности ему уже не представится.

– Браги, ты – прорицатель?

Ему показалось, что глаза скальда вспыхнули вместе с языками пламени в костре.

– Если ты спрашиваешь, говорят ли со мною боги и три Прядильщицы, отвечаю: нет, не говорят. Просто я давно живу на этом свете и научился распознавать погоду.

– И твоя долгая жизнь тебе помогает распознать исход игры в хнефатафль?

– Я обещал тебе короткую игру. – Браги передвинул своего воина, и конунг Гейрмунна вдруг оказался запертым с обеих сторон. – Если я правильно понимаю, из-за страха перед Харальдом твой отец отказал Гутруму в поддержке.

Как бы ни был Гейрмунн зол на отца, правда об испугавшемся конунге ему не понравилась, особенно в устах скальда, годного только на рассказывание историй. Охваченный досадой, Гейрмунн сделал поспешный и безрассудный шаг.

– У меня и в мыслях нет обидеть твоего отца или покуситься на его честь, – сказал Браги. – Хьёр не напрасно боится Харальда. И не он один. Но то, что он предпримет под воздействием страха, определит судьбу Ругаланна. – Скальд подвинул еще одного воина, закрыл конунгу Гейрмунна третий путь к отступлению. – Но мне не думается, что судьба Авальсснеса – это твоя судьба. Ты ведь отплываешь с датчанином?

Гейрмунн убрал своего воина, освобождая путь конунгу.

– Да, – коротко ответил он.

– Я это предвидел, потому и позвал тебя сюда.

Прежде чем сделать очередной ход, Браги оглянулся на погребальный курган. Над курганом висел тонкий слой тумана. Где-то поблизости каркал ворон.

– Много ли отец рассказывал тебе про своего отца?

– Очень мало, – признался Гейрмунн.

Браги кивнул:

– Меня это не удивляет. Твой отец и мне настрого запретил рассказывать историю Хальфа в усадебном доме, который Хальф и построил. – Скальд глубоко втянул прохладный утренний воздух. – Но мы с тобой сейчас не в стенах усадьбы.

– Расскажи, – попросил Гейрмунн.

И Браги продолжил:

– Когда Хальф впервые вышел на морские дороги, он был моложе тебя. Сказания утверждают, что в свой отряд он набирал только тех, кому хватало силы поднять жернов от большой ручной мельницы. Еще говорят, будто он и его воины укоротили мечи, чтобы подбираться к врагам поближе. Когда их корабль попал в бурю и рисковал утонуть, воины Хальфа сражались за право спрыгнуть в воду ради спасения остальных.

– Это правда?

Браги улыбнулся:

– Правда, что Хальф и его люди были очень храбрыми. – Скальд достал из медвежьей шкуры нож в кожаных ножнах. – Еще говорили, что в своих набегах Хальф и его воины никогда не убивали женщин и детей. А если кто-то из его воинов увозил себе женщину, твой дед заставлял этого воина жениться на ней и щедро одаривал избранницу.

Браги извлек нож. Гейрмунн удивился, увидев тонкое бронзовое лезвие. В остальном это был простой нож с деревянной рукояткой, оканчивающейся медной пяткой.

– Хальф совершал свои набеги восемнадцать лет подряд, стяжав немалые богатства. Его имя вызывало страх. В его отсутствие Ругаланном правил его отчим Осмунн. Когда Хальф вернулся насовсем и потребовал трон, Осмунн тепло встретил его и устроил пир в честь пасынка и его героев. Воины пировали до поздней ночи, распевая песни и рассказывая истории. А когда Хальф и его люди уснули, Осмунн подпер двери усадьбы снаружи и поджег строение.

– Что? Его отчим…

– Да. Осмунн убил твоего деда. Только двум воинам удалось спастись в ту кровавую ночь. Одного звали Утстейном, второго – Черной Скалой. Они собрали армию, убили Осмунна, отомстив за павшего конунга. Они же вернули Авальсснес юному Хьёру, сыну Хальфа.

Гейрмунн давно слышал о великом предательстве, приведшем к смерти деда, но подробностей не знал, а спрашивать у отца не решался. То была история, имеющая силу изменять представления человека о себе и представления других о нем. По этой причине конунг никогда ее не рассказывал. Лучше бы отец не делал из нее тайны, но жалеть об этом было слишком поздно.

Браги убрал нож в ножны и протянул Гейрмунну:

– Это мой подарок тебе.

Гейрмунн удивленно воскликнул, попытавшись скрыть смущение.

– Я… тебе благодарен.

– И вовсе нет, – возразил Браги.

Гейрмунн посмотрел на доску, где воины скальда окружили его короля с трех сторон. Он понимал, что не вправе врать старику. Да и вряд ли кто-то врал Браги.

– Хороший нож.

– И тем не менее ты считаешь мой подарок заурядным.

– В общем-то… да.

– Конечно. Простой нож. И лезвие у него не стальное. Этот нож у меня давно. Я уже и не помню, сколько раз его точил. Еще вчера, на пиру, я резал им мясо. А сегодня дарю тебе, поскольку это простой нож.

– Мне непонятны твои слова.

– Когда покинешь отцовский дом, а у тебя нет иного выхода, увези с собой память о деде. Я его не знал, но на Ругаланне есть те, кто помнит его. Они видят, что ты очень похож на деда. – Браги потянулся через игральную доску и коснулся руки Гейрмунна. – Прежде чем войти в любую дверь, внимательно осмотрись и убедись, что там, куда ты вошел, не засели враги. Во время битвы ножу не справиться ни с топором, ни с мечом. Но он становится смертельно опасным, когда им ударяют из темного угла или, хуже того, когда им ударяет кто-то, близкий тебе, кому нельзя было доверять.

Гейрмунн сжал рукоятку ножа. Он начинал понимать слова скальда.

– Я благодарен тебе, Браги.

Скальд выпустил его руку и взглянул на хнефатафль.

– Моя очередь ходить.

– Я и так вижу, что победа за тобой.

– Я еще не выиграл, – возразил скальд. – Но я окончу игру и оставлю открытым путь твоему конунгу. Он сумеет выбраться и встретить свою судьбу. Одновременно это предотвратит кровавую вражду. Я предпочитаю никого не делать своим врагом.

Гейрмунн кивнул. Горизонт озарили первые лучи солнца, позолотив вершину кургана Хальфа. Стейнольфур будет беспокоиться, недоумевая, почему Гейрмунн тянет время, но прежде, чем ступить на корабль Гутрума, ему требовалось повидать еще одного человека.

Он встал, привязав нож скальда к поясу.

– Я часто думал, как сложилась бы моя жизнь, если бы ты не появился в отцовской усадьбе.

Браги пожал плечами:

– Нельзя отрицать вмешательства норн. Но я горд своей ролью в твоей судьбе.

– Меня печалит, что наши пути вряд ли пересекутся снова.

– Они не пересекутся. – Скальд встал, сгибаясь под тяжестью медвежьей шкуры. – Вскоре и я покину Ругаланн.

– И куда ты отправишься?

Браги посмотрел на восток.

– Чувствую, как дрожит Мировое Древо. Войны, что мы нынче ведем, это не только войны между норвежцами, датчанами и саксами, но и между богами. Я намерен вернуться в родные края, в Упсалу. К своим.

– Да защитят тебя боги в пути, – сказал Гейрмунн.

– Ту же молитву я вознесу за тебя.

Гейрмунн кивнул старику и пошел к лошади.

– Прими еще один совет, – сказал Браги.

– С радостью приму, – ответил Гейрмунн, забираясь в седло.

– Следи за морскими людьми. Хьёрлейф, отец Хальфа, однажды поймал в сеть морского человека и услышал от него пророчество, которое впоследствии спасло Хьёрлейфу жизнь.

В голове Гейрмунна кружились вопросы, но времени задавать их уже не было.

– Прощай, Браги Боддасон.

Вскоре Гейрмунн вернулся к дожидавшимся спутникам, и все трое галопом поскакали на юг, к Авальсснесу. Они еще не достигли города, а солнце уже поднялось над горизонтом. Издали было видно, как на причале возле корабля Гутрума снуют люди.

– Ты все еще намерен ее повидать? – повернувшись к Гейрмунну, тихо спросил Стейнольфур.

Гейрмунн кивнул:

– Поезжайте и скажите Гутруму, что я скоро буду.

Стейнольфур открыл было рот, но возражать не стал.

– Передай ему, что я не задержусь.

– Ты уж постарайся. – Стейнольфур повернулся к Шальги. – Едем, парень.

Они пришпорили лошадей. Гейрмунн свернул с дороги на тропу, что вела на запад, к рощице у подножия травянистого холма. Подъехав к деревьям, он спешился и повел лошадь под уздцы. С каждым шагом ему все сильнее сводило живот. Может, в доме еще спят? Но вскоре его ноздри уловили запах дыма. Значит, кто-то успел проснуться и развести огонь в очаге.

Вскоре он увидел скромную хижину с крутой остроконечной крышей, покрытой мягким дерном. Гейрмунн ввел лошадь в пустую конюшню, примыкавшую к южной стороне дома, и привязал поводья к столбу. Из дому вышла Агада с мешком корма для кур. Не сразу узнав Гейрмунна, женщина испуганно подпрыгнула и выронила мешок, затем прижала руку к груди и виновато улыбнулась.

– Гейрмунн, несносный мальчишка, – прошептала она. – Напугал меня.

– Прости, – тоже шепотом ответил Гейрмунн. – А Лодхатт…

– Спит. – Агада подошла к Гейрмунну, перебросив через плечо тощую косу золотистых волос. – Лучше его не будить.

Гейрмунн не был здесь с прошлого года. Он приходил сюда незадолго до той судьбоносной охоты с Хамунном. Долгое отсутствие вызывало у него беспокойство, равно как и мысли навестить этот дом. Агада была в том же сарафане, что и в прошлый раз, только красный цвет ткани выцвел до коричневого. Но серебряная брошь – подарок Гейрмунна – ничуть не потускнела и все так же ярко блестела. Цвет глаз Агады был похож на цвет морских волн в бурю. Морщины вокруг них стали еще глубже.

Взяв Гейрмунна за руку, Агада отвела его подальше от дома.

– Здоров ли ты? Я слышала, ты был ранен.

– Был.

– Я сделала приношение Одину, прося о твоем выздоровлении.

– Я выздоровел.

– Тогда я сделаю еще одно приношение, в знак благодарности. – Она улыбнулась и разжала пальцы. – Что привело тебя сюда сегодня?

Гейрмунну стало неловко. Эта неловкость накатывала всякий раз, когда виделся с Агадой. Он терялся в словах и даже переставал понимать, зачем пришел. Он лишь знал, что так надо.

– Агада, я покидаю Авальсснес.

– Ой! – вскрикнула она, и жилы на ее тонкой шее напряглись. – И куда ты отправишься?

– Воевать с саксами.

– Ты? – Агада сглотнула ком в горле. – Значит, ты не скоро вернешься.

– Да. Я пришел проститься.

Она кивнула, плотно обхватив себя за плечи.

– Ты делаешь мне честь.

– Нет, Агада, – возразил Гейрмунн, подходя к ней. – Это ты делаешь мне честь.

В глазах женщины блеснули слезы.

– Хамунн отправится с тобой?

– Нет.

Гейрмунн не помнил, когда Агада в последний раз видела его брата. Счет шел на годы. У него не было ни времени, ни желания отягощать ее всей правдой своих изменившихся отношений с братом.

– Хамунн останется здесь, – просто сказал он, – с конунгом Хьёром.

– И с матерью, – добавила Агада.

– Да, и с конунгой, – помешкав, подтвердил Гейрмунн.

– Так и должно быть. – Агада качнула головой, смахивая слезы. – Когда ты уезжаешь.

– Сегодня утром.

– Так рано?

– Все решилось минувшим вечером. – Объяснять причину поспешного отъезда ему тоже не хотелось. Вместо этого Гейрмунн махнул в сторону конюшни. – Я оставляю тебе свою лошадь.

– Что? – У Агады округлились глаза. – Гейрмунн, я не могу принять…

– Можешь. Жеребца зовут Гармр, но, невзирая на имя, нрав у него покладистый. Если он тебе не понадобится, продашь. И еще. – Гейрмунн достал из-за пояса мешочек с серебряными монетами и вложил в ладони Агады. – Возьми.

Агада замотала головой, пытаясь оттолкнуть подарок.

– Гейрмунн, я не хочу…

– Бери. Пожалуйста, возьми. Жаль, что мне больше нечем тебя одарить. За то, как моя мать обошлась с тобой, ты заслуживаешь гораздо большего.

– Она не… – Агада отстранилась, оставив деньги в руках Гейрмунна, и оправила сарафан. – Все давно решилось. Конунга загладила свою вину.

Но не всякую несправедливость, не всякую душевную рану можно исправить мерой серебра и золота, какую бы цену ни назначали за них на альтинге.

– Тогда прими это как мои подарки, – сказал Гейрмунн. – Серебро и Гармр не исправят случившегося. Они – знак моего уважения и благодарности тебе как моей первой матери.

– Гейрмунн! – Агада оглянулась по сторонам, словно желала удостовериться, что их не подслушивают. – Ты не должен так говорить.

– Я говорю то, о чем давно собирался сказать, – возразил Гейрмунн, хотя слова пришли на ум только сейчас. – Агада, тебя никто не обязывал возиться с нами, как со своими детьми. – Он махнул в сторону дома. – Лодхатт отказался, и я его не виню. Но ты не отказалась, и благодаря тебе я стал таким, какой есть.

Агада склонила голову и молчала, словно взвешивая следующие слова.

– Когда я вижу тебя, то чувствую гордость. Такую же, как за родного сына.

К глазам Гейрмунна подступили слезы. Он вдруг понял, что пришел не только говорить, но и слушать.

– Я и дальше дам тебе повод гордиться мною.

– Знаю, что так и будет.

Гейрмунн снова предложил ей мешочек с серебром. На этот раз Агада взяла подарок.

– Да хранят тебя боги, – сказала она.

– И тебя, Агада.

Повернувшись, Гейрмунн быстро пошел по лесной тропе. Когда хижина скрылась из виду, он бросился бежать, желая поскорее добраться до корабля Гутрума. Однако на самом деле стук сапог и удары сердца помогали оттолкнуть волны горя и душевной боли, угрожавшие поглотить его. Ветер осушал глаза. Чем быстрее и неистовее бежал Гейрмунн, тем больше роздыхов становилось между ним и всем, что было прежде. Сейчас Гейрмунна волновало лишь то, что ожидало впереди.

Довольно скоро он достиг пристани. Корабль Гутрума еще стоял на якоре, но готовился поднять паруса. Стейнольфур и Шальги успели отвести лошадей в конюшню и теперь ждали на пристани. Рядом лежали тяжелые мешки с их пожитками. Стейнольфур держал в руках знакомый меч.

Сапоги Гейрмунна гулко застучали по причальным доскам.

– Никак здесь побывал Хамунн? – спросил он.

– Да. И просил отдать тебе меч.

Гейрмунн взял меч. Поведение брата не особо его удивило. Должно быть, Хамунн устыдился вчерашнего предательства и попытался хоть как-то загладить вину. Тот же стыд побудил брата не дожидаться Гейрмунна, а передать оружие Стейнольфуру.

– Он еще что-то говорил? – спросил Гейрмунн.

– Нет. Скорее всего, забыл. Но если представить себя на его месте… можно сказать, он знает, что ты сумеешь накормить этот меч лучше, чем он.

Дождись его Хамунн и предложил меч сам, Гейрмунн отказался бы от подарка, ибо никакой меч не мог стереть предательство, совершенное братом. Но поскольку Хамунн передал оружие Стейнольфуру, Гейрмунн счел глупым оставлять меч на пристани. Тем более что он завидовал брату и мечтал о таком мече с тех самых пор, как отец подарил его Хамунну.

– Отличное оружие, – восхищенно сказал Шальги.

– Конунговское, – добавил Стейнольфур.

Гейрмунн взглянул на парня:

– По-моему, и тебе пора обзавестись собственным мечом.

Он снял с пояса свой меч, обыкновенный, но из хорошей стали, и протянул Шальги.

– Этот меч уступает мечу Хамунна. Но мне он служил достойно. Послужит и тебе, если попросишь Стейнольфура поучить тебя обращаться с ним.

Немногие молодые воины отправлялись в первый поход с собственным мечом. Шальги принял оружие с почтением, словно оно было из чистого золота.

– Спасибо, Гейрмунн, – пробормотал парень.

Стейнольфур улыбнулся краешком рта и одобрительно кивнул Гейрмунну:

– Адская Шкура!

Гейрмунн повернулся к кораблю. На палубе стоял Гутрум. За его спиной датчане поднимали мачту, готовясь поставить на место.

– Слышал, ты хочешь плыть со мной, – сказал Гутрум.

Гейрмунн подошел ближе, однако ступить на борт не торопился.

– Да, ярл Гутрум, хочу.

– Признаюсь, я удивлен видеть тебя здесь после оскорбления, которое мне нанес твой отец, – сказал Гутрум.

– Я – не мой отец, – ответил Гейрмунн. – И я не стану извиняться за него.

– Правильно. Никто не должен извиняться за другого. Каждому надлежит самому отвечать за свои поступки и заботиться о своей чести. – Гутрум кивнул в сторону Стейнольфура и Шальги. – Но ты явился ко мне без корабля, привел с собой лишь клятвенника да мальчишку.

– У нас есть мечи. И они будут сражаться на твоей стороне.

– Ты умеешь владеть мечом? – спросил датчанин, покосившись на меч Хамунна.

– Я обучался этому, но еще не убил ни одного врага. Этого достаточно?

– Достаточно, – пожал плечами Гутрум. – Но прежде чем ты станешь убивать врагов, тебе придется посидеть на веслах. И не сделай ошибки, Адская Шкура. Пусть ты и внук Хальфа, ты не будешь командовать датчанами, пока не докажешь свою воинскую пригодность.

– Другого я и не ожидаю, – сказал Гейрмунн. – Но и ты не сделай ошибки, ярл Гутрум. Однажды даже ты устрашишься воинов, которые пришли со мной.

– Жду этого дня, как камень мха, – засмеялся датчанин и махнул всем троим, чтобы поднимались на корабль.

Гейрмунн прыгнул первым, за ним последовали Стейнольфур и Шальги. Они быстро нашли места на палубе, ближе к носу корабля. Гейрмунн насчитал шестнадцать весел по каждому борту. Гребцы уже сидели на сундучках, готовые взмахнуть веслами по приказу капитана. Рулевой занял место у руля. Его окружала дюжина воинов, готовых сменить товарищей, когда те сделают тысячу взмахов. Впередсмотрящий обосновался на носу. Вскоре Гутрум подал сигнал отчаливать.

Капитан встал у мачты. Воины, исполнявшие обязанности матросов, разбрелись по кораблю. Одни отвязывали снасти из китовых шкур, другие длинными шестами отталкивались от причала. Гребцы опустили весла в воду и, подчиняясь приказам капитана, стали отгребать на открытое пространство пролива, где вода перехлестывала через тонкую обшивку корабля.

Двигаясь на запад, а затем на юг, судно огибало мыс, на котором стоял усадебный дом конунга Хьёра. Наверное, оттуда видели уплывающий корабль, но Гейрмунн впервые в жизни ощутил, что его ничего не связывает с этим местом. Он чувствовал себя свободным.

Гутрум плеснул в воду дорогого вина – приношение Ран, у которой он попросил даровать им благополучное плавание. Потом встал рядом Гейрмунном.

– Если захочешь помахать своим на прощание, я не стану насмехаться, – сказал он.

– Еще как станешь, – возразил Стейнольфур, улыбаясь датчанину. – И я вместе с тобой.

Гейрмунн засмеялся и промолчал. Он не стал махать, а простился мысленно, закрыв дверь, которая вряд ли откроется снова. Авальсснес остался за спиной. С запада и востока тянулись берега Кармсунна. Гейрмунн ощущал себя запертым с трех сторон и потому сосредоточился на единственном направлении, остававшимся свободным. Вскоре капитан приказал поднять парус. С севера дул попутный ветер. Гребцы вытащили из воды весла, и корабль, набирая скорость, заскользил на юг.

Часть вторая
Плавание

7

Богиня Ран даровала им спокойное море. От Ругаланна до Ютландии корабль доплыл, не встречая бурь. Попутный ветер исправно надувал парус, и Гейрмунн всего несколько раз посидел на веслах. Правда, этого хватило, чтобы содрать кожу на ладонях и заработать боль в руках, плечах и спине от перенапряженных мышц. Когда Гейрмунн пожаловался Стейнольфуру, тот сказал, что он еще не нюхал настоящей свирепой бури и не знает, каково видеть, когда гребца, сидевшего впереди тебя, смыло за борт. Волны превращаются в горы, которые обрушиваются на корабли, трепля и терзая их, словно мокрые тряпки.

Корабль Гутрума назывался «Волнолюбец». Было у него и второе, непристойное название. Все зависело от настроения плывших людей и характера дочерей Ран. На Гейрмунна датчане поглядывали с подозрением. Он постоянно ловил на себе настороженные взгляды. С ним они почти не разговаривали, но постепенно Гейрмунн сумел узнать имена некоторых из них.

Капитаном на корабле был некто Рек. Его череп перечеркивал шрам, уродуя лоб. Казалось, кто-то пытался снести ему полбашки, но не сумел. Гейрмунна он невзлюбил с первого взгляда, осыпая бранью и придираясь, когда тот садился на весла. И не только. Рек срывался всякий раз, стоило Гейрмунну попасться ему на глаза. Необъяснимая ненависть вспыхивала у капитана мгновенно. На корабле плыл и брат Река – могучий, широкоплечий великан Эскил, отличавшийся более спокойным нравом. Был он гребцом. Остальные гребцы относились к нему с почтением. Гейрмунн часто ловил на себе взгляд Эскила, но не в пример товарищам гребец не отворачивался, а кивал ему.

На четвертый день плавания они прибыли в городок Рибе на западном берегу Ютландии, где стоял флот из двухсот кораблей, а может, и того больше. Вдоль всего побережья приливы неутомимо гнали волны с мелководья на берег, поросший травой и камышом. Их сменяли отливы. Вода отступала, оставляя каналы и обнажая обширные пространства песка и ила. Гейрмунн такое видел впервые. Гутрум сказал, что им придется не менее трех дней плыть по этой илистой жиже, пока не доберутся до Фрисландии.

Сразу подойти к берегу было невозможно. Пришлось остановиться на некотором расстоянии и дожидаться вечернего прилива, который понесет корабль к суше, и там он встанет на якорь вместе с остальными судами. Когда прилив отступит, «Волнолюбец» разделит участь собратьев, напоминая кита, выброшенного на берег.

Спускались по шатким сходням, гнущимся под тяжестью шагов. Затем пробирались через комья водорослей, раскиданных по мокрому песку. В водорослях поблескивали раковины морских обитателей и копошились крабы. По берегу расхаживали горделивые белые аисты. Птицы кормились добычей, которую они вытаскивали из ила длинными клювами и подбрасывали в воздух. Ветер пах рыбой и солью. После нескольких дней, проведенных на качающемся корабле, суша, казалось, сопротивлялась ногам.

– Как по-твоему, сколько мы тут проторчим? – спросил Шальги.

– Пока не соберутся все ярлы, которых ждут, – ответил Стейнольфур. – В любом случае датчане будут дожидаться попутных ветров.

Шальги оглянулся на корабли:

– Так сейчас ветер что ни на есть попутный.

– Если плыть на юг, да, – сказал Гейрмунн. – Но мы поплывем отсюда на запад.

Они миновали границу прилива. Песок под ногами делался все суше. Вскоре ноги уже вязли в нем. Вокруг тянулись песчаные дюны. Пройдя еще немного, Гейрмунн со спутниками поднялись на невысокий, поросший травой холм. Там на огромном пространстве простирался лагерь, устроенный воинами с кораблей. Казалось, лагерь тянется до самого горизонта. Шум, доносившийся оттуда, напоминал раскаты далекого, неумолчного грома.

– Есть на что посмотреть, – сказал Шальги.

– Адская Шкура! – послышалось сзади.

Гейрмунн обернулся. Его подзывал поднявшийся на холм Гутрум.

– Идем со мной.

Гейрмунн кивнул. Прежде чем уйти, он велел Стейнольфуру найти место для ночлега вблизи людей Гутрума, но как можно дальше от воды, чтобы, если ночью разразится буря, им не пришлось просыпаться в море. Отдав распоряжения, он последовал за Гутрумом. Датчанин шагал по подобию широкой улицы, что тянулась через лагерь, ведя к центру. Стучали молоты в походных кузницах. Рядом, в шатрах и под открытым небом, трудились ремесленники по дереву и коже, швецы и ткачи. Мясники разделывали туши. В кострах пылал огонь. Чем дальше они шли, тем сильнее лагерь пах жизнью и ее отбросами. Этот бурлящий город был куда больше Авальсснеса.

Среди встречавшихся воинов было много женщин. Гейрмунн вглядывался в их лица – не покажется ли Эйвор. Видя Гутрума, воины приветственно наклоняли головы. На Гейрмунна и они, и ремесленники в шатрах поглядывали с любопытством. Гутрум это заметил.

– Таких уродливых лиц они еще не видели, – признался он Гейрмунну.

– Значит, они не видели Река? – тут же спросил Гейрмунн.

Смех датчанина был похож на резкий звук козьего рога.

– Я бы попридержал язык. Рек может тебя услышать. А тебе с ним еще плыть и плыть.

Этого Гейрмунн и боялся.

– Я понимаю, отчего на тебя пялятся, – продолжал датчанин. – Ты совсем не похож на норвежца.

– Мне уже так говорили.

– А Хьёр и вправду твой отец?

Бесцеремонность вопроса помешала Гейрмунну ответить сразу. Ошеломленный, он замедлил шаг и почти остановился посреди лагерной дороги.

– Может, ты уже сидел в материнском чреве, когда она покидала Бьярмаланд? – не угомонялся Гутрум.

Теперь Гейрмунн полностью остановился. Рука едва удержалась, чтобы не схватиться за рукоять меча.

– Ярл Гутрум, немедленно возьми свои слова обратно.

Датчанин остановился, выпрямившись во весь рост.

– Ты так думаешь? – спросил он, склоняя голову набок.

– Да, я так думаю. Если уж тебе надобно, оскорбляй меня. Но оскорблять мою мать я не позволю.

Напряжение миновало. Гутрум кивнул:

– Согласен. Но что скажешь об отце?

– Он – мой отец. – Гейрмунн пошел дальше. В воздухе густо пахло навозом. Видно, где-то поблизости стоял загон со скотом. – Всем известно, что мы с братом родились через год после приезда матери в Авальсснес. Никто в этом не сомневается.

Похоже, датчанин согласился с его словами.

– Странно, что, сбежав подобным образом из родного дома, ты по-прежнему зовешь Хьёра отцом. Он по-прежнему твой конунг?

Этот вопрос Гейрмунн себе не задавал; во всяком случае, не такими словами.

– Не знаю, – сказал он.

– Твой поступок требовал мужества, – сказал Гутрум. – Прийти ко мне, как попрошайка. Без корабля, без воинов.

– Я не попрошайничал, – напомнил Гейрмунн.

– Я не намереваюсь тебя оскорбить. Я же сказал, что восхищаюсь твоим мужеством. Но мужество и честь – не одно и то же. Даже предатели и клятвопреступники способны проявлять мужество. Я лишь раздумываю о том, куда направлена твоя верность.

– Что ж, это честно. – Гейрмунн заметил вдалеке большой шатер и решил, что Гутрум ведет его туда. – Но и я скажу, что верность и честь – не всегда одно и то же. Бывают мгновенья, когда ради чести жертвуешь верностью.

Датчанин нахмурился, будто не соглашаясь со словами Гейрмунна.

– Возможно, – сказал он.

– Но тебе я поклялся своей честью, – добавил Гейрмунн.

Гутрум смерил его взглядом, котом кивнул.

– Тебе предстоит встреча с моим конунгом Берси, – сказал он, указывая на большой шатер. – Пока не спросят, рта не раскрывай.

– Понял, господин.

Вход в шатер охраняли двое воинов в кольчугах. Каждый был вооружен копьем, мечом и топором. Увидев Гутрума, они склонили головы, но не сдвинулись с места, преграждая вход.

– Кто это с тобой, ярл Гутрум? – спросил один.

Второй пристально следил за Гейрмунном, держа оружие наготове.

– Это Гейрмунн Хьёрссон. Сын конунга Ругаланна, – ответил Гутрум.

Стражники переглянулись, затем отошли, освободив проход.

Гейрмунн вошел вслед за Гутрумом. Внутри шатра царил сумрак. Посередине, в очаге пылал огонь. Сизый дым лениво поднимался к остроконечному потолку шатра, где и клубился. Гейрмунн увидел шпалеры и ковры из далеких Серкланда и Тюркланда. Складные деревянные ширмы, украшенные резьбой, отделяли главное помещение от других, поменьше. Возле очага сидело и стояло с полдюжины людей. Некоторые – с позолоченными рогами для эля. Меховые одежды и кольца на пальцах подсказывали, что все они – ярлы.

– Гутрум! – зычно воскликнул один.

Он направился к Гутруму, крепко пожимая тому руки. Человек был рыжебородым, краснощеким и громогласным. Чувствовалось, что в шатре он главный. Он был выше Гутрума и многих других датчан. Он не отличался быстротой и проворством бойца. От этого человека исходило ощущение силы и властности. Гейрмунн сразу понял, что перед ним – сам Берси.

– Благодарю Одина за твое благополучное возвращение, – сказал датский конунг. – Сколько кораблей пришли с тобой из Северного Пути?

– Увы, ни одного, – склонил голову Гутрум.

– Ни одного?

– Норвежцы поглощены собственными бедами. В каждой усадьбе, где я побывал, только и разговоров о войне с Харальдом Согнийским.

– Тем более у них есть причина примкнуть к нам и искать новые земли.

– Я приводил им этот довод, но убедить не сумел. За одним исключением.

Гутрум указал на Гейрмунна.

– Это сын Хьёра Хальфссона и Льювины.

– Один из Адских Шкур? – Берси взглянул на Гейрмунна и широко улыбнулся, показав дырку на месте двух передних зубов. – Как тебя зовут?

– Гейрмунн.

– Сколько воинов ты привез с собой, Гейрмунн Хьёрссон?

Гейрмунн ответил не сразу. Сначала взглянул на Гутрума, потом сказал:

– Двоих.

– Полтора, – поправил Гутрум.

Улыбка Берси исчезла в бороде. Глаза конунга сощурились.

– Чтобы примкнуть к тебе, я пошел против отцовской воли, – добавил Гейрмунн. – Поэтому я ничего и никого у него не просил.

Собравшиеся ярлы стояли молча и неподвижно, как зимние сосны. Берси оглядел Гейрмунна с ног до головы.

– Но, как вижу, он дал тебе прекрасный меч, – наконец изрек конунг.

Гейрмунн счел благоразумным не поправлять ко-нунга.

– Этот меч хочет испить саксонской крови.

– Он напьется ею вдоволь, – пообещал Берси, снова улыбаясь. – Он будет купаться в саксонской крови, если пожелает.

Датский конунг повернулся к ярлам:

– Гутрум вернулся, а значит, мы можем готовиться к отплытию.

Берси прошел к трону на возвышении и сел. Трон заскрипел под тяжестью его тела.

– Хальфдан нынче движется из Мерсии к месту, называемому Редингум. Это на реке Темза. Наши корабли войдут в нее и поднимутся до Редингума. Если боги благоволят нам, Хальфдан возьмет крепость саксов еще до нашего подхода. Но на реке наши корабли будут уязвимы. Осберн, что слышно от твоих людей в Танете и Лунданоборге? – спросил конунг у пожилого седовласого ярла с коротким саксонским мечом у пояса.

Пока ярл отвечал, Гутрум наклонился к Гейрмунну:

– Мои люди расположатся в юго-западном углу лагеря. Пойди разыщи их. Поешь, потом отдыхай.

Гейрмунну хотелось подробнее узнать о том, что ждет впереди, но он послушно кивнул и покинул шатер.

Солнце уже село. На лагерь опустились сумерки, кое-где разгоняемые светом костров и факелов. Гейрмунн пустился в обратный путь. Отовсюду слышались крики пирующих воинов, жаждущих войны и захватов.

На краю лагеря глазам Гейрмунна вновь открылось мелководное илистое море с темными «кочками» застывших кораблей. Он свернул на юг, обходя скопления шатров. У костров сидели воины. Гейрмунн всматривался в их лица, выискивая приплывших с Гутрумом. Наконец он заметил Эскила у небольшого костра. Вместе с ним сидело с пару дюжин датчан.

Гейрмунн подошел к нему, спросив, не видел ли он Стейнольфура. Эскил кивнул и молча указал на юго-восток. Гейрмунн поблагодарил его и пошел искать клятвенника.

– Эй, Адская Шкура! – донеслось из круга сидящих возле костра.

Гейрмунн обернулся. Этот грубый голос был ему хорошо знаком.

– Чего тебе, Рек?

Капитан корабля встал, покачиваясь от выпитого эля.

– Ответь-ка мне на вопрос. Мужчины из народа твоей матери – бойцы?

– Откуда мне знать? – вопросом ответил Гейрмунн. – Я не бывал на Бьярмаланде.

Рек обошел сидящих у костра датчан и приблизился к Гейрмунну:

– Я вот все думаю, что ты за птица. Норвежцем тебя не назовешь. Это ясно, как день.

– Довольно, брат, – послышался у Гейрмунна за спиной голос Эскила.

Но Рек не унимался.

– Довольно будет тогда, когда я удовлетворюсь, брат.

– Чем удовлетворишься? – спросил Гейрмунн, не собираясь отступать и уступать.

Рек встал лицом к лицу, глядя в глаза. От капитана густо разило элем. За спиной потрескивал костер.

– Удовлетворюсь проверкой того, чего ты стоишь, полукровка.

Несколько датчан вскочили на ноги, приготовившись к дальнейшему развитию событий. Но Гейрмунн знал, что будет дальше. Такое уже случалось с ним, и не раз.

– Намереваешься испытать меня? – спросил он, в ушах гулко стучал гнев. – Потому что я…

– Эй, Рек! – В круге появился Стейнольфур и встал, вытянув руки. – А меня проверить не желаешь?

– Довольно, – раздраженно повторил Эскил, подходя к ним. – Садитесь по местам, – велел он, сердито глядя на соплеменников.

Воины нехотя вернулись к кострам. И как простой гребец мог обладать такой властью? Гейрмунн не впервые задавался этим вопросом. Сам он, Эскил, Рек и Стейнольфур все еще стояли. Все тот же северный ветер, что пригнал корабль Гутрума в Ютландию, резвился над лагерем, поднимая искры в костре и раздувая угли.

– Ты, Адская Шкура, – дурное знамение, – заявил Рек. Из круга воинов донеслись одобрительные возгласы. – Я бы от тебя избавился.

Стейнольфур подошел ближе и остановился, скрестив руки и заслоняя собой Гейрмунна.

– Он и впрямь станет для тебя дурным знамением, если ты и дальше будешь говорить в том же духе. А избавиться от тебя – мне раз плюнуть.

– А он что, не умеет говорить за себя? – ехидно спросил Рек. – Или всегда прячется за своим…

– Хватит! – рявкнул Эскил.

Рек вздрогнул:

– Брат, я только…

– Ты перебрал эля, – сказал ему Эскил. – Отправляйся в шатер, пока еще способен его найти.

Кто-то из датчан засмеялся. Рек побагровел и посмотрел на Гейрмунна так, словно был готов убить голыми руками. Капитана трясло от гнева. И тем не менее Рек повернулся и побрел в сгущающуюся темноту. Эскил молча покачал головой и вернулся на свое место, оставив Гейрмунна выдерживать угрюмые взгляды датчан.

Стейнольфур оглядел собравшихся.

– Идем, – сказал он Гейрмунну. – А то наш парень уже ломает голову, не зная, где мы застряли.

Однако Гейрмунн по-прежнему горел желанием с кем-то сразиться, словно был вооружен копьями и стрелами, которым требовалась новая цель. Он снова посмотрел на Эскила. Гребец сидел, уставившись на огонь. Гейрмунн обвел взглядом других датчан – не найдется ли еще желающий проверить его силу? Убедившись, что таковых нет, Гейрмунн выругался и пошел вслед за Стейнольфуром. Тот повел его мимо шатров и кожаных спальных мешков к зарослям крушины.

– Постарайся какое-то время не попадаться Реку на глаза, – посоветовал Стейнольфур. – Как и все мореходы, он ищет знамения и всегда находит.

– Как я могу не попадаться ему на глаза? – удивился Гейрмунн. – Он же капитан.

– На «Волнолюбце» – да. Но я тут поговорил с датчанами. Рек – искусный мореход, однако все знают, что его брат – более искусный воин. На море Эскил смиренно гребет вместе с остальными, зато на суше он – второй человек после Гутрума.

Они подошли к костерку, возле которого взад-вперед расхаживал обеспокоенный Шальги.

– Кто второй человек после Гутрума? – спросил парень.

– Это многое объясняет, – сказал Гейрмунн. Он вспомнил, с каким почтением относились к Эскилу гребцы. И даже Рек, как ни был зол, не посмел перечить брату. – Сколько воинов под началом у Гутрума?

– Я слышал, у него сорок кораблей. – Стейнольфур устроился у огня, велев и Шальги сесть. – Не мельтеши, парень. Не будоражь меня.

Шальги заморгал, но закрыл рот и сел. Гейрмунн тоже сел. Стейнольфур достал еду из провиантских запасов: несколько ломтиков солонины, зачерствевший ржаной хлеб, твердый сыр и сушеные фрукты. За едой Стейнольфур продолжил разговор.

– Большинство кораблей Гутрума – такие же корыта, как «Волнолюбец». Но есть и быстроходные, где по шестьдесят весел.

Гейрмунн прикинул число воинов, способных поместиться на большинстве кораблей.

– Стало быть, армия Гутрума насчитывает не менее двух тысяч.

– Похоже, что так. А почему ты спрашиваешь?

– Пытаюсь понять его положение среди других ярлов и относительно Берси.

– Хочешь убедиться, что поклялся в верности правильному датчанину? – усмехнулся Стейнольфур, подкинув в костер сушняка.

– Гутрум – правильный датчанин, – сказал Гейрмунн. Почему? Этого он объяснить не мог. Он лишь знал, что на корабль Гутрума его привела судьба. – Надо выспаться, пока время позволяет. Думаю, скоро мы поплывем дальше.

Они развернули два спальных мешка из моржовых шкур: один для Гейрмунна, второй – для Стейнольфура и Шальги. Впрочем, каждый мешок шился достаточно просторным и вмещал двоих взрослых. Сушняка в окрестностях лагеря было не так уж много, однако Шальги побросал в костер остаток их запаса и полез в спальный мешок.

– Учти, парень: не вздумай портить воздух. Потерпишь до утра, – сказал Стейнольфур.

Он лег на спину, закрыл глаза и сложил руки на груди.

Гейрмунн улыбнулся Шальги, показывая: теперь он знает, кого винить, если воздух вдруг перестанет пахнуть морем. Он тоже залез в спальный мешок, но сон не шел. Гейрмунн смотрел на звезды и вспоминал слова Браги о войне между людьми и богами. Он представил, что будет со звездами, когда наступит последний бой и решится судьба Одина, Тора и остальных асов и ванов. Наверное, звезды погаснут, как задутые лампы. Небо превратится в разверзнутую бездну. Возникнет новый Гиннунгагап, куда все упадет. Гейрмунн плавал в этих мыслях и уже начал погружаться в сон, когда Шальги шепотом позвал его.

– Чего тебе? – спросил он парня.

– Почему мы воюем с саксами? – спросил Шальги. – Это кровная вражда?

Гейрмунн вздохнул:

– Можно сказать и так. Саксы убивали крестьян и все их семьи. Датчане всего лишь пытаются обосноваться на новых землях и жить в мире.

– А почему саксы убивали датчан?

– Потому что датчане убивали саксов, – проворчал Стейнольфур, разбуженный разговором. – Да, парень, это кровная вражда. Ни одна сторона не признает, что первой ее начала. Если хочешь, можешь думать об этом всю ночь, только закрой рот и дай нам поспать.

Шальги умолк.

Гейрмунн закрыл глаза. С берега дул холодный ветер, но в мешке из моржовой шкуры было тепло. Спал он крепко, хотя тело помнило качку предыдущих нескольких ночей. Гейрмунну снилось, что он плывет по морю.

Весь следующий день, а потом и еще два дня они учили Шальги владеть новым мечом. При всей худобе у парня были сильные руки и ноги. Уроки Стейнольфура он схватывал на лету и вскоре мог атаковать со стремительностью ястреба. Датчан в эти дни они почти не видели, а потому новых стычек с Реком у Гейрмунна не было. Но он знал: это лишь отсрочка. Капитан все равно до него доберется. Просить Гутрума переместить их на другой корабль он не собирался. Гейрмунн почти его не видел. Гутрум не вылезал из шатра, где совещался с Берси и ярлами. Каждый день прилив приносил к берегу по нескольку запоздавших кораблей с воинами на борту, но это было равнозначно нескольким ячменным колоскам, добавленным к громадному полю.

На четвертый день их пребывания в Рибе Гейрмунн пошел по лагерю искать, не продаст ли кто щитов. Из Авальсснеса отплывали в спешке, и тогда было не до щитов. Все утро прошло у Гейрмунна в бесцельных хождениях по громадному, хаотичному лагерю. Только к полудню он набрел на фриза, готового продать щиты.

Щиты, которыми торговал фриз, были не новыми, но крепкими, сделанными из ели. Кожа, обтягивающая ободья, тоже была прочной, а железные планки – очищенными от ржавчины и смазанными. Гейрмунн ожидал, что за щиты придется платить втридорога, однако фриз, похоже, не собирался плыть с Берси. Он хотел лишь поскорее продать свое имущество, пока корабли еще стояли на якоре. Гейрмунну удалось купить три щита за две марки серебра.

Возвращаясь туда, где разместились воины ярла Гутрума, Гейрмунн прошел мимо нескольких шатров, где женщины предлагали себя меньше чем за марку серебра. Одна помахала ему, зазывая в шатер. Ее светлые волосы и румяные щеки манили отведать любовных утех. Но Гейрмунн нес три щита: на спине и в каждой руке. К тому же при нем было достаточно серебра, которое мог украсть кто-то из дружков прелестницы. Благоразумие заставило Гейрмунна не рисковать и вернуться к своим.

На другой день они со Стейнольфуром учили Шальги стоять в ряду, сомкнув щиты. Урок пришлось быстро свернуть. По лагерю разнеслась весть, что флот готовится к отплытию. Вскоре появился Гутрум, от которого пахло медовухой. Датчанин велел сделать приношение богам и грузиться на корабли. Вторжение в Англию из разговоров становилось реальностью.

8

Первые два дня флот плыл по спокойному морю, а на третий с севера нежданно-негаданно налетела буря. Воющие ветры и свирепые волны раскидали в разные стороны корабли Гутрума, вынуждая каждый в одиночку бороться за выживание корабля и команды. Поражение в этой битве означало смерть. Чтобы у «Волнолюбца» не сорвало парус, Рек приказал его снять. Каждый воин должен был отсидеть свою тысячу взмахов на веслах.

Гейрмунн греб, затем брал ведро и вычерпывал воду, после чего снова садился на весла. И так – пока руки и ноги не превратились в подобие мокрого, ни на что не годного камыша. Ветер швырял в лицо дождевые струи вперемешку с волнами, мешая видеть. Плотная облачность не позволяла определить время, а сама буря казалась бесконечной. Вскоре Гейрмунн погрузился в ритм весельных взмахов и уже не знал, сколько часов или дней прошло с начала этого ада.

«Волнолюбец» был сделан на совесть. Корабль имел высокую осадку, будь то на гребне волны или в самой ее низине, где темно, как ночью, пока тебя снова не вынесет на поверхность. Но случались мгновенья, когда волны изгибали корабль, и его нос с ахтерштевнем начинали смотреть в разные стороны. От этих изгибов лопалась обшивка и внутрь хлестала вода. Узнав, что Стейнольфур плавал по морю и кое-что смыслил в кораблях, Гутрум поручил ему заделывать пробоины просмоленной шерстью. Шальги помогал Стейнольфуру. Вскоре парень так навострился, что Стейнольфур целиком перепоручил ему это дело, а сам вернулся к веслам и вычерпыванию воды. Но противостоять морской стихии было бесполезно: едва Шальги затыкал одну пробоину, рядом появлялись две новые.

Гейрмунн вместе с Гутрумом вычерпывали воду, когда к ним подошел Рек и закричал:

– Эгир и Ран хотят нас потопить! Они желают нашей смерти!

– Плюнь на них! – засмеялся Гутрум. – С нами Один!

– Захочет ли Один спасать корабль, на котором плывет исчадие ада? – спросил Рек, глядя на Гейрмунна.

Казалось, вопрос поменял направление ветра. Гейрмунн видел, как сомнение сделало пробоину в обшивке мужества Гутрума, и эта трещина мгновенно прошла по всем воинам на корабле.

– Послушайте! Мы принесем Адскую Шкуру в жертву Эгиру! – заявил Рек. – Пусть йотунн его забирает.

– Нет! – Бросив весло, Стейнольфур по качающейся палубе поспешил на выручку Гейрмунну. – Вначале тебе придется убить меня. Клянусь, я заберу с собою и твоих датчан! И начну с труса! – добавил Стейнольфур, указав на Река.

К ним подбежали Эскил и Шальги. Гейрмунну не требовалось быть прорицателем, чтобы знать, чем это кончится.

– Брат, прекрати! – крикнул Эскил.

– Нет! – Рек выпучил глаза. – Здесь я отдаю приказы! – крикнул он, ударяя себя в грудь.

– А я думаю, здесь приказы отдает ярл! – возразил Стейнольфур, однако Гейрмунн прекрасно понимал, что датчане заодно с Реком.

Гутрум посмотрел на Гейрмунна. Вода стекала со лба ярла. Гейрмунн понял, как надо поступить. Ярл боялся бури и не хотел настраивать против себя людей. Он не станет перечить капитану. Если начнется потасовка, Стейнольфур и Шальги погибнут, пусть даже и сумеют убить нескольких датчан. Тех было в десять раз больше. В этот миг Гейрмунн решил, что должен предотвратить побоище единственным возможным способом.

– Прощай, мой друг, – сказал он и прыгнул за борт.

Море тут же сжало его ледяной хваткой, но вскоре он погрузился под воду, и стало тихо. Буря вернулась через мгновение, когда он вынырнул на поверхность. Стейнольфур выкрикивал его имя и тянулся к нему, перегнувшись через борт. Если бы не Эскил, он бы сам прыгнул в воду, чтобы спасти Гейрмунна.

Быстрое течение относило Гейрмунна от корабля. В какой-то миг он едва не схватился за весло, подчинившись инстинкту выживания, но тут же себя одернул. Еще через мгновение весло и сам корабль уже были вне досягаемости.

Совсем не такую судьбу представлял себе Гейрмунн, покидая отцовскую усадьбу.

Но это была его судьба.

Корабль Гутрума еще не успел скрыться из виду, когда тяжесть доспехов и намокшей одежды потянули Гейрмунна вниз. Он наглотался морской воды, проникшей в ноздри. Он кашлял и отплевывался, но сил бороться с морем не было. Но даже если бы и были, какая разница? Никто не вправе оспаривать решение трех Прядильщиц.

«Если судьба нашла тебя, смело выходи ей навстречу. Это единственно правильный шаг».

На него снизошло спокойствие. Приятие предначертанного. Гейрмунн вытащил нож – единственное оружие, с которым воину надлежит встретить смерть. Он перестал сопротивляться, сделал последний вдох и отдался на волю морской стихии. Его потянуло вниз, вниз, вниз, в темноту и бесконечную бездну водного Гиннунгагапа. Туда, где нет волн, куда не проникает буря. Там Эгир холодной железной хваткой сокрушает всех, будь то норвежец, датчанин или сакс.

Гейрмунн задерживал дыхание. Его бездумное тело по-прежнему цеплялось за жизнь. Но вскоре у него не будет выбора. Морская толща давила на голову, набиваясь в уши. Жжение в легких вскоре разошлось по всему телу. Каждый мускул и сустав жаждали воздуха. Когда Гейрмунн открыл глаза, в ледяной тьме он увидел плавающие вокруг искры, похожие на угли Муспельхейма.

Одна искра оставалась неподвижной. Это зернышко света под ним становилось все ярче и крупнее. Должно быть, Ран явилась посмотреть, как он тонет, и потребовать приношения. Гейрмунн закрыл глаза, однако свет не исчезал, оставаясь достаточно ярким и окрашивая все в красные тона. Он дрожал от гула, сотрясавшего кости. Когда удерживать дыхание стало невмоготу, Гейрмунн открыл рот и впустил в себя море. Лед и соль холодным огнем обожгли легкие. Он старался не сопротивляться, однако руки и ноги не слушались. Гейрмунн затрясся всем телом перед морским богом. Свет усилился и теперь обжигал, ослеплял и, словно раскаленный прут, проникал из разума в мысли, пока в мозгу Гейрмунна не осталось ничего.

Свет исчез. Какое-то время Гейрмунн ничего не видел. Снова открыв глаза, он обнаружил, что лежит посреди огромной усадьбы, крыша и стены которой уходили в темноту и не позволяли судить о размерах. Кажется, он был здесь один. У Гейрмунна болело все тело, словно вода не оставила живого места. Гейрмунн медленно сел, вспоминая предшествующие события. Только что он тонул, погружаясь на дно, однако сейчас его одежда была не промокшей насквозь, а лишь влажной. Нож непонятным образом вернулся в ножны на поясе.

Кровать, на которой лежал Гейрмунн, была стальная, с углублениями, соразмерно его телу. Таких кроватей он никогда не видел и не слышал об их существовании. Зачем неведомому кузнецу понадобилось тратить столько хорошего металла на сущую безделицу? Стены и пол вокруг кровати были высечены из цельной скалы и отполированы до блеска. Гейрмунну показалось, что зал, куда он попал, замурован где-то в недрах горы. Должно быть, он угодил в жилище бога или йотунна.

Гейрмунн решил, что умер, но оказался не на Валгалле. Рядом – никого из воинов. Ноздри не улавливали запаха пиршественного угощения, а уши – звуков боя. Гейрмунн сознавал: то, как он сражался и погиб с одним лишь ножом в руке, вряд ли понравится Одину. А может, эти сумрачные чертоги принадлежали богине Хель? Судя по царившему холоду, здесь обитали мертвые. Но в таком случае почему на всем громадном пространстве нет никого, кроме него? Если же усадьба не принадлежала ни Одину, ни Хель, значит он попал во владения богини Ран. Однако здешние стены противоречили сказаниям о ее коралловых пещерах. Теряясь в догадках, куда же он попал, Гейрмунн решил отправиться на поиски хозяина.

Встав с металлической кровати, Гейрмунн с удивлением почувствовал, что стоит на достаточно твердых ногах. Боль и слабость в теле ослабевали. Правда, он всегда думал, что мертвые не чувствуют боли. Должно быть, эти ощущения – остатки воспоминаний о смерти.

Вглядевшись в сумрачную даль, Гейрмунн заметил очертания прохода и двинулся туда. Подойдя ближе, он увидел остроконечную арку высотою в три человеческих роста – причем намного выше среднего – и шириною чуть больше его вытянутых в стороны рук. За аркой тянулся длинный проход, в конце которого мерцал яркий свет.

Миновав часть прохода, Гейрмунн увидел, что полированный камень закончился. Дальше стены и потолок были сделаны не то из хрусталя, не то из стекла. По мнению Гейрмунна, только бог мог позволить себе израсходовать такое количество драгоценного материала для облицовки прохода и придать ему столь совершенный вид. Восхищаясь искусным ремеслом, Гейрмунн убедился, что стены прозрачны, а то, что он вначале принял за темные пятна внутри стекла, находится снаружи. Он вернулся на середину прохода, задрал голову и снова открыл рот в изумлении.

Он стоял под водой. Под морской толщей. Ран забрала его в свой мир. Значит, он по-прежнему жив.

За прозрачной стеной простиралась черная бездна, в которой мелькали огромные, едва различимые тени. На морском дне виднелись очертания каменных столбов или обломков древесных стволов. И где-то в этой бездне таился змей Ёрмунганд, дожидаясь пробуждения и поднятия из глубин.

– Да хранит меня Тор, – прошептал Гейрмунн, но его шепот гулким эхом отразился от стен.

Он оторвался от созерцания бездны и вновь посмотрел на яркий свет, мерцавший в конце прохода. Теперь Гейрмунн шел туда с некоторой опаской. Ведь он не утонул, а значит, по-прежнему может умереть. Меч остался на корабле Гутрума. Бронзовый нож, подаренный Браги, – единственное его оружие. Добравшись до конца прохода, Гейрмунн вытащил нож и заглянул во второе помещение.

По размерам оно уступало первому, но было сделано из такого же камня. Стены и пол украшали затейливые узоры с вкраплениями серебряной инкрустации. Возле одной стены стоял алтарь, окруженный покровом света, который раскачивался, словно шпалера на ветру. За световым покровом, на алтаре, лежал золотой браслет. Он блестел, призывая Гейрмунна подойти ближе. Гейрмунн вошел, но остановился в нескольких шагах от алтаря, опасаясь дотронуться до сокровища неведомого бога.

– Если хочешь, возьми его.

Гейрмунн испуганно вскрикнул и обернулся.

Этот громкий, сильный голос, казалось, исходил отовсюду. Озираясь в поисках источника, Гейрмунн заметил в углу человека. Тот был выше его на целых два локтя. От незнакомца исходило неяркое свечение, похожее на свет луны. Он был одет в тунику из тонкого полотна или шелка, поверх которой блестел металлический нагрудник. Голову украшал серебряный шлем. Гейрмунн не сомневался, что перед ним – бог, но кланяться не торопился. Вначале надо узнать, какой это бог.

– Ты Эгир? – спросил Гейрмунн.

– Я известен под многими именами, но ты можешь звать меня Вёлундом.

Гейрмунн слышал сказания о человеке по имени Вёлунд. Тот не был богом, но общался с богами и королями, поскольку был на редкость искусным и даровитым кузнецом, а сделанные им вещи вызывали всеобщую зависть.

– Что это за место? – задал новый вопрос Гейрмунн, по-прежнему сжимая нож в руке.

– Мой дом. Моя кузница, – ответил Вёлунд.

– Так мы сейчас под толщей моря? – глядя в потолок, спросил Гейрмунн.

– Да. В далекие времена почти все северные земли были покрыты ледяными горами. Тогда это место находилось на суше. Твои предки охотились здесь на могучих туров и собирали пропитание в лесах. Потом лед стал таять, а море – подниматься. Леса и моя кузница оказались под водой, а твои предки переселились на новые земли.

Ледяные горы и потопы существовали только в сказаниях. Бури – отца Бора и деда Одина – извлекла из инея корова Аудумла, когда отступали льды Нифльхейма. Потомки Бури убили йотунна Имира и из его трупа построили мир.

– Как я здесь оказался? – спросил Гейрмунн.

– Ты тонул, и я тебя позвал, – объяснил Вёлунд.

Он подошел ближе. Гейрмунн заметил, что смотрит сквозь кузнеца и видит стену у того за спиной. Его пробрал холод.

Гейрмунн поднял нож и попятился, бормоча:

– Ты не человек.

– Да, я – не человек, – согласился Вёлунд.

– Ты живой?

– Был когда-то.

– Если ты не живой, тогда кто ты?

– Считай меня воспоминанием, – подумав, ответил кузнец.

– Чьим воспоминанием?

– Богов.

Гейрмунн почувствовал, что теряет ясность рассудка. Жив ли он на самом деле? Где находится? Не сон ли все это?

– Я живой? – спросил он.

– Да, ты живой.

– Почему?

– Хочешь знать, почему ты живой?

– Нет. Почему ты меня спас? В бурях тонет много кораблей. Их команды гибнут и идут ко дну. – Гейрмунн огляделся по сторонам. – Похоже, я – единственный, кого ты позвал в свою усадьбу. Вот я и спрашиваю: почему ты спас только меня?

– Теперь я понял твой вопрос. – Вёлунд повернулся к алтарю. – Этот браслет – часть ответа.

Гейрмунн не опустил руку с бронзовым ножом, но снова обратил внимание на алтарь и браслет. Ничего подобного он еще не видел. Браслет состоял из семи частей. Каждую украшала своя руна, и каждая, как показалось Гейрмунну, изнутри светилась своим светом.

– У этого браслета есть имя, – сказал Вёлунд. – Твои предки называли его Хнитудр.

– Мои предки? – переспросил Гейрмунн, шагнув к алтарю.

– Да. – Вёлунд махнул рукой, и световой покров, окружавший браслет, исчез. – Как я уже говорил, в тебе течет кровь твоих предков, – что жили здесь, пока это место не погрузилось под воду. Ты мне знаком. И другой твой предок был мне знаком, когда он тонул и я схожим образом его спас.

У Гейрмунна был лишь один предок, который едва не утонул.

– Ты говоришь о Хьёрлейфе? Это мой прадед по отцовской линии.

Вёлунд кивнул.

– Но в таком случае… Ты – морской человек. Он поймал тебя в сеть.

– Едва ли он сумел поймать меня в сеть.

– Ты же морской человек из сказания о Хьёрлейфе? Ты предсказал ему судьбу.

– Я предсказал наиболее вероятную из множества его судеб.

Гейрмунн опустил нож:

– Как это понимать? У каждого из нас только одна судьба, и ее не избежать.

– Судьба – всего лишь слово, обозначающее результат выбора и его последствия. Вот последствий действительно не избежать, когда выбор уже сделан. Каждое действие встречает противодействие. Скажи, ты веришь в неизбежность выбора?

– Нет. Я всегда могу выбирать, как мне встретиться с судьбой.

– Можешь ли? – улыбнулся Вёлунд. – Мог бы ты выбрать остаться на суше и не пытаться пересечь море?

Гейрмунн задумался:

– Нет. Это было делом чести. Я поклялся следовать за Гутрумом.

– А когда ты давал клятву, у тебя был выбор?

– Нет, потому что по-другому я никак не мог.

Гейрмунн знал: не принеси он клятвы, Гутрум не взял бы его на корабль, а если бы его не взяли на корабль, ему пришлось бы и дальше томиться в отцовской усадьбе в Авальсснесе. Каждый сделанный им выбор заключал в себе только один путь, но этот путь определялся предыдущим выбором, а предыдущий выбор – выбором, сделанным ранее. Выбирать по-другому… это сделало бы Гейрмунна другим человеком, не таким, как сейчас. Но каждый его выбор отнюдь не был неизбежным. У него имелись и другие возможности. Только осуществить их было бы труднее.

– Последствие – это закон, – продолжал Вёлунд. – Выбор запечатлен у тебя в крови, благодаря чему я вижу то, что ждет тебя впереди.

– Для кузнеца ты очень мудр, – сказал Гейрмунн. – И что же ты видишь в моем будущем?

– Предательство и поражение. – Вёлунд говорил так, словно перечислял доход от скудного урожая. – Ты сдашься врагу, но не будешь знать, кто твой враг.

Гейрмунн нахмурился:

– Ты путаешь меня с отцом и старшим братом. Я никогда не сдамся врагу.

– Ты уже сдался морю.

Гейрмунн собрался возразить, однако понял, что не может, отчего рассердился на кузнеца. Да, он сдался морю, но это не означало, что сдастся врагу, каким бы тот ни был.

– Наверное, ты не настолько мудр, как я думал.

– Я говорю правду. – Лицо Вёлунда под серебряным шлемом оставалось спокойным. – Я не ощущаю необходимости убеждать тебя в своих словах.

Внимание Гейрмунна вернулось к браслету.

– Почему его назвали Хнитудром? Что с ним связано?

– Он так назван, поскольку является частью судьбы каждого, кто его носит. Браслет – это закон. Выбор, взять его или нет, принадлежит тебе.

Браслет воспринимался Гейрмунном как приманка в силке. Предначертано ли ему судьбой взять этот браслет или отказаться? Но даже если у него и был выбор, кто откажется от красивой вещицы, изготовленной кузнецом Вёлундом?

Гейрмунн вложил бронзовый нож в ножны и подошел к алтарю, где лежал Хнитудр, сверкая и ожидая его выбора. Однако Гейрмунн все отчетливее понимал: у него нет выбора. Он не откажется от предложения. Браслет был наградой, достойной конунга, и если его предки назвали поделку Вёлунда Хнитудром, право обладать браслетом принадлежит ему с самого рождения.

Гейрмунн потянулся за браслетом. Едва рука коснулась золотой поверхности, перед глазами вспыхнул ослепительный свет, а его разум мгновенно сгорел, превратившись в пепел.

9

Очнувшись, Гейрмунн обнаружил, что лежит, утыкаясь лицом и животом в ил. Поблизости плескалась вода, и кричали крачки. Поначалу он решил, будто снова очутился в Рибе. Может, он вовсе не покидал берега, а буря, прыжок за борт и встреча с Вёлундом ему привиделись. Открыв глаза, Гейрмунн убедился, что он – не на Ютландии. Куда его занесло – неизвестно.

Кряхтя, он поднялся на ноги. Одежда насквозь промокла. Правая рука что-то сжимала. Взглянув на нее, он увидел Хнитудр. Значит, подводная усадьба ему не привиделась. Должно быть, Вёлунд или иная сила перенесли его в незнакомое место, где он сейчас и стоял.

К северу и югу от него тянулась илистая низина, во многом похожая на побережье в Рибе. Однако море омывало его не с западной стороны, а с восточной. Стало быть, его выбросило на английский берег. К западу, за бесконечной низиной, Гейрмунн увидел край болота. Похоже, его занесло в болотистые места Восточной Англии. Если так, он оказался на землях, завоеванных датчанами, но намного севернее Лундунаборга и реки Темзы, куда Берси направил флот.

Все корабли, уцелевшие в буре, поплыли туда, предоставив Гейрмунну самостоятельно добираться до Редингума, где корабли Берси должны были встретиться с армией Хальфдана. Он помнил, что Берси намеревался войти в Темзу и плыть на запад. Значит, Редингум лежал где-то на юго-западе. Гейрмунн не представлял, сколько продлится его путешествие, но проделать этот путь придется, хотя бы для воссоединения со Стейнольфуром и Шальги. Оба поплыли в Англию, потому что принесли ему клятву верности. Гейрмунн вспомнил лицо Стейнольфура, когда тот силился вытащить его из воды, и болезненно поморщился.

Он снова посмотрел на браслет, золото которого не только отражало солнечный свет, но и светилось само. Нет, такую вещицу нужно спрятать. Выставлять браслет напоказ – значит притягивать грабителей, которые могут встретиться на пути. И не столь важно, ограбит ли его сакс, норвежец или датчанин. Бронзовый нож – не ахти какая защита. Гейрмунн засунул браслет под тунику, ближе к поясу. Там подарок Вёлунда никто не увидит. Затем он зашагал по низине, держа путь на юго-запад.

Английский воздух был теплым и влажным. Сапоги Гейрмунна вязли в приливной низине. Некоторые лужи и протоки оказывались довольно мелкими, и он переходил их вброд. Иные выглядели глубокими и опасными. Чтобы обогнуть их, Гейрмунну приходилось тратить больше времени и усилий. А ведь болота наверняка еще хуже. От датчан он кое-что слышал о трясинах. Путь сквозь болотистые пространства может занять не один день, и это если знаешь обходы и проходы, а он не знал. Надо искать средство передвижения более быстрое, чем собственные ноги. Или – проводника из местных, кто покажет ему самый безопасный путь.

Подойдя к границе болота, Гейрмунн увидел в камышах просвет. До него было недалеко, нужно лишь взять севернее. Скорее всего, он наткнулся на устье реки, текущей по низине навстречу морю. Река обязательно приведет его к какой-нибудь деревне или городу, где он попытается купить лодку. В сумке Гейрмунна еще оставались марки серебра.

Он пошел в сторону устья. Река оказалась широкой и лениво текущей. Зато ее берег позволял, не увязая в болоте, двигаться в нужном направлении.

Чем дальше заходил Гейрмунн в эту болотистую местность, тем тяжелее становился воздух. Над головой вились тучи кусачих мух. Куда ни глянь – сплошь высокая трава, камыши, чахлые осины и низкорослые кустарники, растущие среди лабиринта солоноватой воды. И все это окутывала тонкая пелена тумана, который никогда не рассеивался и не поднимался. Гейрмунну постоянно хотелось пить, но утолять жажду он решался лишь из ручьев, впадавших в реку, считая их воду самой пресной и чистой. Увы, даже там вода отдавала торфом.

Солнце постепенно перекатилось в западную часть неба и стало неспешно опускаться, а Гейрмунн все больше задумывался, где он заночует, если до заката не встретит человеческое жилье. Кресало с кремнем уцелели и по-прежнему лежали в сумке, а вот трутовик после купания в морской стихии превратился в бесполезный комок. Чтобы в этом убедиться, Гейрмунну не требовалось лезть в сумку. Впрочем, и дрова были не лучше. Попадавшийся сушняк было бы правильнее назвать «мокряком». Такие стволы и сучья вряд ли загорятся. Желудок требовал раздобыть пропитание. Но Гейрмунна больше заботила одежда, так и не высохшая за день. Если он не отыщет сухой трутовик, его ожидает очень холодная ночь.

Под вечер туман рассеялся, но Гейрмунну по-прежнему было трудно оценить, много ли он успел пройти. Этому мешали изгибы реки и болотистая суша. Расстояние, пройденное по прямой дороге, среди болот возрастало вдвое, если не больше. Попытки отмахиваться от мух и комаров ничего не давали. Он расчесывал места укусов, понимая: если застрянет на одном месте, крылатые твари высосут из него всю кровь.

Гейрмунна удивляло, что до сих пор он не столкнулся с людьми, будь то саксы или датчане. Однако местность не выглядела необитаемой, и он не ощущал себя первопроходцем. Казалось, окрестные болота затихли и затаились подобно дичи, почуявшей опасность.

И только когда солнце коснулось верхушек зарослей осинника на горизонте, ноздри Гейрмунна впервые уловили запах дыма. Но дым не был свежим и пах не костром, а пожаром. В этом месте река расширилась. Ее вода была черной от пепла. В воздухе распространялось зловоние смерти. Вскоре Гейрмунн наткнулся на первый труп, плававший в камышах: распухший, посиневший, густо облепленный мухами. Это был мужчина. Из-под длинной одежды торчали опухшие ноги. Такую одежду носили христианские прорицатели и священники. Его убили мечом или топором, раскроив череп.

Вскоре ему попался второй труп, затем третий и еще несколько. И все – мужчины в одеждах священников. Всех убивали жестоким образом, калеча и расчленяя тела. Гейрмунну встречались части тел. В одном месте на него смотрела отрубленная голова совсем молодого парня, который был не старше Шальги.

Такую смерть Гейрмунн видел впервые. Там, где он жил, люди умирали от старости, болезней или несчастных случаев. О смертях на войне и во время набегов он только слышал. И хотя, покинув отцовскую усадьбу, он был готов убивать саксов, сам еще никого не убил и не стал свидетелем столь жестокого убийства.

От жуткого зрелища, тягостных мыслей и зловония его чуть не вырвало. Борясь с тошнотой, Гейрмунн едва не потерял бдительность и не выдал себя. Близость живых людей он почувствовал раньше, чем услышал голоса. Его выручил инстинкт. Гейрмунн замер и вслушался.

Судя по манере речи, это были датчане. Расстояние не позволяло разобрать слова. Гейрмунн опустился на мокрую землю и пополз, не зная, чего ожидать от этой встречи. Вскоре он заметил островок, поросший деревьями и окруженный рекой и болотами. Оттуда доносилась датская речь.

Остров соединялся с берегом и болотом деревянными мостками. Других способов подобраться к датчанам не было. Значит, прежде чем встретиться с ними, ему придется выдать свое присутствие.

За спиной Гейрмунна, в камышах, что-то зашуршало. Обернувшись, он увидел датчанина, шедшего со стороны болот с корзиной. Датчанин был молод, но несколько старше Гейрмунна. Его золотистые волосы были собраны на макушке и заплетены в косу. Увидев Гейрмунна, датчанин бросил корзину и схватился за топор, но вскоре опомнился, заметив, что появившийся незнакомец вооружен лишь ножом.

– Ты не сакс, – сказал датчанин.

– Я из Ругаланна, – покачав головой, ответил Гейрмунн.

– Норвежец? – Датчанин сощурился. – Что-то ты не похож на норвежца. Да и на датчанина тоже.

– Я норвежец, – вздохнул Гейрмунн. – Принес клятву верности ярлу Гутруму.

Норвежец стал озираться по сторонам, рассчитывая увидеть спутников Гейрмунна.

– Я один, – успокоил его Гейрмунн. – Сильно проголодался. Мне найдется место у вашего костра?

Датчанин кивнул, отойдя на шаг.

– Конечно. Идем. Ты понесешь корзину. Я тащил ее издалека. Руки отваливаются.

Лезвием топора он указал на корзину.

Гейрмунн медлил. Такую корзину нужно нести обеими руками. Значит, придется убрать нож и поставить себя в уязвимое положение. Наверняка парень все это обдумал.

– Меня зовут Фасти, – представился датчанин.

– А я Гейрмунн.

– Я отведу тебя к Одмару, – сказал Фасти. – Это командир нашего отряда.

Солнце опустилось еще ниже. Болото погружалось в сумерки. Выбор у Гейрмунна был невелик. Он решил, что лучше довериться датчанам, чем ночевать одному и на холоде. Если же датчане не заслуживают доверия, пойдет он с Фасти или нет, они в любом случае будут представлять для него угрозу, поскольку знают, что он где-то поблизости.

Гейрмунн кивнул датчанину, убрал нож и нагнулся за корзиной. В ней лежало несколько десятков устриц в шероховатых раковинах. Некоторые пузырились по краям. Когда Гейрмунн поднимал корзину, раковины бились друг о друга и скрипели. Ноша и в самом деле оказалась тяжелой.

Фасти указал на проход в траве, намекая, что Гейрмунн пойдет первым. Гейрмунну такая затея не понравилась. Неизвестно, что взбредет на ум парню, вооруженному топором.

– Иди ты первым, – сказал он Фасти.

Теперь уже Фасти медлил.

– Я сейчас безоружен, – сказал Гейрмунн, поднимая корзину. – Вряд ли я закидаю тебя устрицами. Я бы нашел им более удачное применение.

Датчанин улыбнулся:

– Это правда. Лучше их съесть.

Он зашагал к проходу. Гейрмунн двинулся следом.

Проход окончился лестницей из каменных плит. По ней они спустились к мосткам, которые Гейрмунн видел издали. Те оказались длиннее, чем он представлял. Идти было удобно, как по твердой земле. Под ногами не ощущалось пустоты, как на мосту или пристани. Обернувшись, Фасти увидел, что Гейрмунна заинтересовала особенность мостков.

– Саксы вбили в дно реки высокие столбы, – пояснил он. – Поставили тесно, как стрелы в колчане. Мостки проложены по верхушкам столбов. – Он топнул сапогом, показывая их крепость. – Как видишь, прочные. А столбы поставлены так, чтобы вода могла свободно течь.

– Умно придумано.

– Саксы умом не обделены, это верно. Но датчане сильнее, – заявил Фасти, вскидывая руку с топором.

Сойдя с мостков, Гейрмунн оказался на острове, густо поросшем деревьями и колючими кустарниками. Фасти повел его через заросли ежевики к тропке. Тропка поднималась по склону пологого холма. Достигнув вершины, Гейрмунн увидел большое поле, где всю растительность уничтожили люди. Посередине стоял обугленный остов здания. Его сожгли сравнительно недавно, поскольку развалины еще дымились.

– Что тут было? – спросил Гейрмунн.

– У саксов это место зовется Анкариг. Тут у них стоял христианский храм. Небольшой. Деревянный. – Фасти указал на запад. – А вверх по реке есть другое место – Мидсхемстед. Там тоже есть храм, но намного больше этого и каменный.

От огня пострадало еще несколько строений. Случайно или намеренно – оставалось только гадать. Пожар не пощадил и огорода. Лавируя между черными обломками и грудами пепла, Фасти добрался до развалин храма. Войдя следом, Гейрмунн увидел датчан, рассевшихся вокруг костра на фундаменте храма. Их была дюжина, если не больше. Все повернулись в сторону Гейрмунна, но внимательнее всех на него смотрел коренастый темноволосый воин с тревожными морщинами на лбу и бородовидным топором у пояса.

– Фасти, а это кто? – спросил коренастый.

– Меня зовут Гейрмунн Хьёрлейф.

– Я тебя не спрашиваю, – оборвал его воин.

– А мне чужие языки не нужны. Свой есть. Ты и есть Одмар?

Коренастый свирепо покосился на Фасти:

– Ну я.

– Я нашел его на берегу реки, – пояснил Фасти, переминаясь с ноги на ногу. – Называет себя норвежцем.

– Никакой он не норвежец, – фыркнул Одмар. – Гирвас он. Болотный сакс.

– Я родом из Ругаланна, – возразил Гейрмунн и опустил тяжелую корзину на землю. Раковины устриц заклацали. – Я отплыл из Ютландии, из Рибе, с флотилией Берси.

– Да ну? – Одмар огляделся по сторонам. – И где же он? Где корабли Берси.

– Скорее всего, в Лундунаборге, куда он собирался. Меня во время бури смыло за борт и выбросило в здешних краях.

– Должно быть, тебе повезло, или у тебя бог в покровителях. А может, ты просто врешь. – Одмар покосился на корзину. – Это наши устрицы?

– Они, – ответил Гейрмунн.

– Вываливай на угли, – распорядился Одмар.

Гейрмунн хоть и не сразу, но подчинился, опрокинув содержимое корзины на угли близ кромки пламени. Раковины тут же начали посвистывать и попискивать. Датчане потянулись за ними. От кипящего сока створки раковин лопались. Улыбающиеся воины жадно глотали сок, затем ножами выковыривали устричное мясо. Гейрмунн стоял, пока Одмар не махнул ему, разрешая присоединиться к остальным. Рот командира был набит очередной устрицей.

Первая же раковина обожгла Гейрмунну язык соком со вкусом морской воды. Зато мясо оказалось жирным и вкусным. За считаные мгновенья все устрицы были съедены. Гейрмунну удалось вытащить шесть. Съев их, он бросил створки раковин в общую кучу.

– Я целый день их собирал, – заявил Фасти, глядя на остатки добычи.

– Не хнычь, – сказал Одмар, вытирая рукавом рот и бороду. – Завтра наберешь новых.

Несколько датчан засмеялись. Одмар снова повернулся к Гейрмунну:

– Как ни крути, не похож ты на норвежца.

– Я с рождения не похож на норвежца, – ответил Гейрмунн. – Думаешь, ты первым это заметил?

Это вызвало новый всплеск смеха. Теперь засмеялся и Одмар.

– Садись, норвежец, с нами. Дым и запах пожарища отгоняют докучливых комаров.

– Спасибо, Одмар.

Гейрмунн сел к огню. Голода он больше не ощущал. Недавняя тревожность тоже поуменьшилась.

– Как вижу, твой меч остался на корабле, – сказал Одмар. Он оглядел своих воинов. – Мы – люди Уббы. Фасти ему родня. Мы находились в Хагелисдуне. Там Убба убил Эдмунда – короля этих болотных саксов. Нынче он движется на Мерсию. А мы остались в этих болотах, чтобы местные людишки не баловали.

Гейрмунну вспомнились трупы на реке. Неужели священники могли как-то сопротивляться датчанам? Он снова обвел взглядом окрестности сожженного храма и вдруг заметил строение, уцелевшее в пожаре: круглую хижину из палок и глины, стоящую близ бывшего огорода. То была единственная тень в сумерках, сгустившихся над болотом. Двери у хижины не было. Только узкое окошко. Одно это выделяло ее среди других построек. Хижина легко могла бы сгореть, однако не сгорела. Значит, ее намеренно не тронули.

– Что это за постройка? – спросил Гейрмунн.

– Гробница, – ответил Одмар.

Гейрмунн еще раз присмотрелся к хижине.

– Разве саксы собирают мертвецов в деревянные гробницы?

– Это живые мертвецы, – пояснил Одмар.

Устрицы в животе Гейрмунна вдруг стали холодными и тяжелыми.

– Хаугбуи, что ли?

– Сходи проверь, – заулыбался Одмар.

Остальные молчали и ждали, как поведет себя Гейрмунн. Ему вновь стало тревожно. Одмар несомненно его разыгрывал. Вот только безобиден ли розыгрыш командира? А вдруг он задумал навредить странному норвежцу? Поколебавшись, Гейрмунн решил удовлетворить собственное любопытство, не имевшее ничего общего с задумкой Одмара. Встав, Гейрмунн покинул освещенный круг и пошел в темноту, к круглой хижине. Еще на полпути он почувствовал резкий запах мочи и испражнений. Это несколько погасило его страх. Браги рассказывал истории о мертвецах, но те никогда не мочились и не гадили.

Подобравшись к хижине, Гейрмунн понял, что запах идет из окошка. Похоже, его обманули: это не гробница, а тюрьма. Гейрмунн подошел к окошку сбоку, встал на цыпочки и вытянул шею, намереваясь заглянуть внутрь. Там что-то захлюпало. Мелькнуло бледное лицо со всклокоченными волосами и следом из окошка что-то выплеснулось. Гейрмунн пригнулся, чудом не попав под каскад мочи и испражнений.

Датчане у костра покатывались со смеху. Гейрмунн побагровел. Поначалу он ругал себя за собственную дурость, но постепенно заулыбался сам, отдавая должное розыгрышу датчан. Однако человек в хижине не смеялся и вряд ли улыбался. Он выкрикивал проклятия на языке саксов. К своему удивлению, Гейрмунн понимал почти все слова.

– Убирайся прочь, языческий дьявол! – кричал сакс.

Гейрмунн посмотрел на изрядную кучу дерьма и лужу мочи. А ведь у этого безумца может быть припасено еще. Подумав так, Гейрмунн решил больше не заглядывать внутрь.

На саксе была одежда священника, хотя и грязная. Спутанные волосы и борода почти закрывали лицо. Увидев Гейрмунна, он высунулся из окна и завыл, шевеля растрескавшимися губами. Гейрмунн отошел еще дальше.

– Оставь его! – крикнул продолжавший хохотать Одмар и махнул Гейрмунну, чтобы возвращался к огню.

Гейрмунн еще раз взглянул на странную хижину без двери и вернулся в развалины храма. Датчане поддразнивали его, довольные неожиданным развлечением. Гейрмунн поднял руки, признавая, что его здорово разыграли.

– А ты проворен, норвежец, – похвалил его Одмар. – Некоторые мои ребята после разговоров с этим мертвецом были вынуждены отмываться в реке.

– Почему ты говоришь, что он мертв? – спросил Гейрмунн.

– Я же сказал: это его гробница.

Гейрмунн нахмурился, так и не поняв смысла. Тогда Одмар похлопал Фасти по плечу:

– Расскажи ему.

Прежде чем начать, молодой датчанин откашлялся.

– Некоторые христианские священники уходят в такие хижины, чтобы молиться своему богу. Потом они замуровывают себя изнутри. Потом другой священник молится за того, кто в хижине, и объявляет его мертвым.

– Священники добровольно идут в эти хижины?

Фасти кивнул.

– А потом они выходят?

– Нет. Их бог это запрещает.

Одмар засмеялся:

– Когда мы поджигаем их гробницы, некоторые выходят.

Может, и другие сгоревшие постройки были такими же хижинами, как уцелевшая?

– Почему вы его пощадили? – спросил Гейрмунн.

– Хотел убедиться, действительно ли он мертв, – ответил Одмар. – Никто из людей не может умереть дважды.

– А священники, чьи тела я видел на реке? Они умерли дважды? – спросил Гейрмунн.

– Они вылезли из гробниц, – сказал Одмар. – Может, у христиан тоже есть заклинания. Вышел наружу – и силу потерял. Хаугбуи и драугра можно убить.

Он наклонился к Гейрмунну и, указывая на одинокую хижину, добавил:

– Сидит там без пищи и воды. Если умрет, значит прежде он не был мертвым, и никакой силы в их молитвах нет.

Темноту вокруг острова наполняло кваканье лягушек и звон комариных туч. Заглянув в глаза Одмара, Гейрмунн увидел страх и ненависть.

– Чем провинились эти священники? – спросил Гейрмунн.

Одмар не понял вопроса.

– Ты сказал, твой отряд остался здесь, чтобы сделать их послушными. Что они сделали?

– Отказались отдать нам свое серебро.

– Нет у них серебра, – возразил кто-то из датчан, сидевший по другую сторону костра. – Мы сюда пришли, чтобы…

– У всех священников есть серебро! – закричал Одмар.

– Только не у этих мертвых священников, – глядя в землю, возразил Фасти.

Взбешенный Одмар вскочил на ноги:

– Никак появились желающие поспорить со мною? – Он выхватил бородовидный топор и медленно обвел лезвием круг соратников. – Говорите! Решим все споры между нами здесь и сейчас.

Никто не ответил, и Одмар снова сел. Разговор о священниках угас сам собой. Воины разбрелись и устроились на ночлег, завернувшись в плащи. Гейрмунн тоже лег. Он сознавал, что спать среди незнакомцев рискованно. Но если бы датчане хотели его смерти, убили бы раньше, едва он появился. Им бы и устриц больше досталось. У них хватало времени, чтобы расправиться с ним. Но он по-прежнему жив. Гейрмунн лег ближе к огню, наслаждаясь его теплом.

Он быстро уснул, но среди ночи его разбудил протяжный вой. Гейрмунн лежал в темноте, ощущая холод в затылке. Кто это выл? Зверь, человек или нечисть, обитающая в болотах? Однако вой не показался ему кровожадным. Скорее страдальческим, полным боли. Возможно, это выл священник в хижине. После этого Гейрмунну было уже не уснуть. Может, мертвец умер по-настоящему?

Никто из спящих датчан даже не шевельнулся. Гейрмунн тихо встал и так же тихо выбрался наружу, держа путь к хижине. Подойдя к ней, он встал возле окошка, вслушиваясь.

Он услышал шепот на непонятном языке. Как и в первый раз, Гейрмунна охватил ужас. Должно быть, священник произносил магическое заклятие. Но чем дольше он вслушивался, тем меньше шепот священника был похож на заклинание и тем больше напоминал молитву христианскому богу.

Значит, сакс был жив. Во всяком случае, не мертвее, чем вечером, когда он «угостил» Гейрмунна нечистотами. Удовлетворенный, Гейрмунн отошел, но задел рукавом грубую стену хижины, выдав себя.

Шепот священника прекратился.

– Есть здесь кто-то? – спросил он на саксонском языке, понятном Гейрмунну.

Голос у сакса был хриплым и слабым.

– Да, есть, – негромко ответил Гейрмунн. – Но я не причиню тебе вреда.

Священник усмехнулся, однако то был болезненный смех безумного, обреченного человека.

– Лучше бы ты причинил мне вред. Положил бы конец моим страданиям. Оборвал бы мою бренную жизнь, как прежде ты оборвал жизни моих братьев.

– Я этого не делал, – сказал Гейрмунн. – Я не из этих датчан.

– Не из этих? Тогда с кем ты? Речь у тебя не саксонская.

– Я с… – Гейрмунн помедлил, – другими датчанами.

Священник опять засмеялся:

– У дьявола много обличий, в чем я уверен, но ни одно не служит Богу.

Гейрмунн покосился на датский лагерь – не слышит ли кто их разговор. Оттуда доносился разноголосый храп.

– Скажи, священник, ты живой или нет?

– Какой странный вопрос. Я же с тобой говорю. Мог бы мертвец разговаривать?

– Я спрашиваю, потому что эти датчане мне так говорили. Мол, когда ты вошел в свою хижину, другой священник молился за тебя как за покойника.

– А-а. Это языческое понимание. – Священник застонал. Гейрмунн услышал шелест одежды. Сакс снова заговорил, уже стоя возле окна. – Когда я стал затворником, мое тело не умерло. Уйдя в затвор, я отринул внешний мир, отринул все почести и богатства. Это сродни смерти.

Гейрмунн покачал головой. У священников, добровольно отказывавшихся от богатства и почестей, было нечего красть. У них не водилось серебра. Одмару было достаточно их спросить, и они бы ему сказали.

– Значит, ты можешь по-настоящему умереть в этой хижине.

– Да, могу, – вздохнул священник. – Я надеюсь, что вскоре так и случится. Я просил Бога избавить меня от этой пытки, но покамест Он сохраняет мне жизнь. Наверное, для какой-то надобности, о которой я не знаю.

– А почему ты сам не оборвешь свою жизнь?

– Это грех против Бога, которому я молюсь.

– Получается, выйти отсюда ты не можешь и оборвать свою жизнь тоже? Твой бог тебя позорит.

– Каким образом?

– Он отказывает тебе в праве встретить свою судьбу так, как выберешь ты.

– Это языческое понимание.

Загадка оказалась проще, чем думал Гейрмунн. Он бы ни за что не молился такому богу. Но ему стало жаль священника, загнавшего себя в эту тюрьму.

– А твой бог позволяет брать воду от язычника?

– Да, – после некоторого молчания ответил священник. Внутри снова что-то зашуршало. Из окна высунулась рука с простой деревянной чашей. – Другие дьяволы накажут тебя за это?

Гейрмунн молча взял чашу, но за водой пошел не к мосткам. Он прошел краем сожженного огорода и спустился к реке с противоположного конца острова, где в воде не плавали трупы священников. Кустарники ежевики царапали ему руки. Найдя спуск к воде, он наполнил чашу. Чуть западнее Гейрмунн заметил темные силуэты и сразу понял: это лодки, на которых приплыли датчане. «Надеюсь, вода здесь чистая», – подумал он, глядя на чашу.

Вернувшись к хижине, он подал чашу в окошко, потом слушал, как священник жадно пьет.

– Благословляю тебя, язычник.

– Ты меня благословляешь? Или твой бог?

– Я попросил моего Бога благословить тебя, – со вздохом ответил священник.

Гейрмунн пожал плечами:

– Я принимаю благословения и дары от любого бога. И от любого кузнеца.

Священник рассмеялся сквозь зубы.

– Мне нельзя было принимать от тебя воду. Это лишь отсрочит мою смерть. Но вода была как бальзам. Возможно, тебя послал Бог.

– Ошибаешься, священник. Никакой бог меня не посылал. Я здесь по собственному выбору.

– Тогда я благодарен, что твой выбор оказался проявлением доброты, – сказал священник. – Меня зовут Тортред. А тебя?

– Гейрмунн.

– Рад встрече с тобой, Гейрмунн. Теперь я хочу помолиться, а потом уснуть. Но прежде я должен кое-что тебе сказать. – Тортред подошел к самому окошку. Гейрмунн едва различал в темноте его лицо и глаза. – Думаю, ты для этих датчан чужак. Они способны убить тебя по ничтожному поводу.

Гейрмунн с ним согласился:

– Я тоже кое-что тебе скажу. Если твой бог хочет, чтобы ты мучился в своей хижине и умер с голоду, совсем один, когда бы ты мог жить и делать ему приношения… тогда твой бог – глупец.

Тортред не спорил. Он лишь улыбнулся, склонил голову и ушел в темноту хижины.

Гейрмунн смотрел на развалины храма, думая об Одмаре и датчанах. Решив не возвращаться к месту их ночлега, он вновь спустился к реке тем же путем, каким ходил за водой для священника. Оттуда он по берегу подобрался к лодкам.

Взять любую не составляло труда. Гейрмунн быстро отвязал ближайшую и уже собрался отчалить, когда за спиной послышались шаги. Сюда кто-то шел. Должно быть, караульный, посланный сторожить лодки. Темнота не позволяла разглядеть, кто это.

– Что ты тут делаешь? – послышался знакомый голос.

Фасти.

– Да вот, смотрю, веревка хлипкая.

Гейрмунн вытащил нож, стараясь, чтобы Фасти не увидел. Если датчанин его не убьет, это сделает Одмар или другие. Нужно действовать быстро.

– Решил завязать потуже, – добавил Гейрмунн, выигрывая время.

– Врешь. – Фасти стоял в шаге от него. – Ты пытался украсть лодку.

Фасти набрал воздуха, чтобы закричать и поднять тревогу, однако Гейрмунн его опередил, бросившись на датчанина и всадив нож в горло по самую рукоятку.

Фасти схватил Гейрмунна за руки. Белки выпученных глаз были видны даже в темноте. В горле Фасти булькало и клокотало. Рука Гейрмунна стала теплой и мокрой от хлещущей крови. Он опустил Фасти на землю, потом вырвал из горла нож. Гейрмунн дрожал всем телом. У него колотилось сердце. Он вернулся к лодкам, сознавая, что должен отплыть как можно дальше. Одмар не из тех людей, кто оставит подобное оскорбление безнаказанным. Командир устроит яростную погоню, а здешние места ему хорошо знакомы. Проще всего было бы изрубить лодки, сделав непригодными к плаванию. Но своего топора у Гейрмунна не было, а красть оружие умирающего он не хотел. К тому же стук топора наверняка разбудит датчан.

Фасти вяло дергался в траве. Гейрмунн обошел все лодки, забрал из них весла и сложил в ту, на которой собирался отплыть. Без весел Одмар не много нагребет против течения. Гейрмунн оттолкнул лодку и быстро прыгнул в нее.

10

Течение реки не было сильным, но управляться в одиночку с крупной, тяжелой саксонской лодкой, рассчитанной на трех гребцов, оказалось не так-то просто. Пока Гейрмунн пробирался к носовой банке, таща за собой два весла; пока их прилаживал, река успела отнести его назад.

Желая плыть быстрее, Гейрмунн сел лицом к корме. Он смотрел на остров, где умирал или уже умер Фасти, напрягал слух, думая, что услышит крики датчан, и пытался заметить в колючих кустах признаки движения. Но возле лодок Одмара по-прежнему было тихо. Вскоре остров скрылся за очередным поворотом, и по обе стороны реки вновь потянулись болотистые низменности.

Только теперь Гейрмунн решился временно оставить весла и отмыть руки и нож от крови. Покидая Ругаланн, он ожидал, что первым убитым им человеком будет сакс, а не датчанин, и произойдет это на поле боя, а не среди сумрачных болот. Но так ли велика разница? Три Прядильщицы определяли продолжительность жизни каждого человека. Стало быть, Фасти достиг предела отмеренного ему земного существования. Если бы он не пал от руки Гейрмунна, его жизнь оборвалась бы иным способом. Важна не сама смерть Фасти, а вопрос: нужно ли было Гейрмунну его убивать? Если бы Гейрмунн мог избежать убийства, он бы не стал убивать датчанина. Подумав еще немного, он пришел к выводу: если судьба избирает его своим орудием, он всегда будет поступать по чести.

Слева в камышах что-то прошуршало и исчезло, едва Гейрмунн повернулся в ту сторону. Ему показалось, будто он мельком видел бледное женское лицо. Может, это речной ветте – дух, обитающий в реках? Гейрмунну не хотелось, чтобы дух ошибочно принял его за датчанина, испоганившего воду трупами убитых саксов. Но он мог предложить ветте только серебро. Гейрмунн бросил марку серебра в воду, вздрогнул и еще усерднее налег на весла, торопясь поскорее удалиться от этого места.

Ночь над болотами сменилась утром. Вдалеке появилось неяркое солнце. Как и вчера, окрестности тонули в тумане. Вскоре после восхода солнца река, по которой плыл Гейрмунн, слилась с другой, более широкой. А еще через какое-то время он приплыл во второй город.

Этот был крупнее Анкарига, но тоже пострадал от пожаров. Правда, его сожгли раньше. Наверное, это и был Мидсхемстед, о котором говорил Фасти, – город с каменным храмом. Плывя дальше, Гейрмунн увидел, что в городе сожжены не все здания и перебиты не все жители. За деревьями виднелись круглые хижины. На берегу было довольно людно. Кто стирал белье, кто набирал воду в кувшины и корыта, а кто плавал на лодках. Люди смотрели вслед Гейрмунну без всякого любопытства. В их глаза стояла пустота. Незнакомец на лодке не вызывал у них ни интереса, ни страха.

Вскоре Гейрмунн подплыл к деревянному причалу, построенному тем же способом, что и дамба в Анкариге. Судя по всему, сюда приставали лодки торговцев и путников, приезжавших в город или в христианский храм. Гейрмунн решил ненадолго остановиться, чтобы купить пропитание – если у местных жителей есть что продать, – а также разузнать о пути на Редингум. Он привязал лодку и сунул руку под тунику, убедившись, что браслет Вёлунда на месте.

От пристани шла разбитая дорога. Пройдя сквозь заросли ольхи и ивняка, Гейрмунн попал на широкий луг. Над лугом возвышались развалины каменного храма. Крыша сгорела и обвалилась, но закопченные стены уцелели и по-прежнему тянулись к небу, покоясь на тяжелом фундаменте храма.

Близ арочного входа Гейрмунн увидел нечто вроде лагеря. Одежда людей подсказывала: это священники. Их было пятеро. Еще трое саксов были похожи на воинов. Кроме них, Гейрмунн заметил белокурого мальчишку-подростка. Один священник с молотком и зубилом трудился над большим куском белого камня. Он ритмично ударял по зубилу, отчего по лугу разносился резкий, пронзительный звон. Гейрмунн находился далеко от работающего и потому не видел, что тот высекает.

Заметив Гейрмунна, кто-то из священников поднял тревогу. Другой вышел ему навстречу. По бокам шли саксы, вооруженные дубинами. Подойдя к Гейрмунну, священник зачем-то поднял руки, показывая, что они пусты. Он сердито тряс головой.

– Нет, нет, нет, – повторял священник. – Вы забрали все серебро. Забрали съестные припасы. Вы убили аббата и всех монахов, кроме нас и этого послушника. Чего еще ты хочешь, датчанин?

– Я не датчанин, – возразил Гейрмунн.

– Чего ты хочешь? – уже громче спросил священник.

– Во-первых, я бы хотел купить еды и эля.

Священник замер с открытым ртом.

– Ты бы хотел… – Он удивленно заморгал, потом закричал: – Оглянись вокруг, датчанин! Посмотри, что натворили твои соплеменники! И теперь ты хочешь у нас покупать, рассчитываешь на наше гостеприимство? Мы ничего тебе не продадим.

– Вам нечего продать? – спросил Гейрмунн. – Или вы не хотите продавать мне?

– Ответ на твои вопросы один и тот же. Ты – язычник и дьявол. Тебя здесь не примут. Возвращайся туда, откуда пришел.

Гейрмунн проголодался. Ему хотелось пить. Руки устали от гребли.

– Как вижу, ты многое потерял, – сказал он. – Но можешь потерять еще больше, если не обуздаешь свой язык.

Саксонские воины, окружавшие священника, гневно посмотрели на Гейрмунна. Он пожалел, что вооружен лишь ножом.

– Я пришел к вам с миром. Покупать, а не отбирать. Когда одного из вашей породы мучила жажда, я принес ему воды.

– И слышать не желаю. – Священник ткнул пальцем в Гейрмунна. – Единственная вода, которую ты можешь от меня получить, – это вода крещения. – Он помолчал. – Да, именно так. – Священник оглядел лагерь и кивнул себе. – Если ты отвергнешь языческих богов и станешь христианином здесь и сейчас, мы с радостью поделимся тем, что имеем.

Гейрмунн не знал, искренне ли священник предлагал ему такую сделку, или сказал, рассчитывая на его отказ. Вместо ответа Гейрмунн засмеялся и спросил:

– Что тот священник высекает из камня?

Говорящий с Гейрмунном выпрямился во весь рост.

– Образ Христа и Его последователей.

Гейрмунн посмотрел на сгоревший храм.

– Почему он решил так странно почитать Христа? Ваш бог не уберег ни храма, ни священников. Зачем мне молиться такому богу?

Лицо священника побагровело.

– Нас мало, но мы сумеем убить одного безоружного датчанина и тем самым свершим божье дело.

Гейрмунн сомневался, что кто-то из здешних священников сможет его убить, а вот воины попытаются. Если ему не желают ничего продавать, глупо здесь задерживаться. Вдруг Одмар раздобыл весла и устроил погоню? Гейрмунн наклонил голову, шагнул назад и поднял руки:

– Успокойся, священник. Незачем дальше проливать кровь.

Священник стоял молча. Чувствовалось, он не собирался удерживать Гейрмунна силой. Поэтому Гейрмунн покинул луг той же дорогой. Еще до подхода к реке он услышал, что кто-то его нагоняет, и резко обернулся, приготовившись к бою. Но это был один из священников, держащий в руке кусок хлеба.

– Хлеб твердый как камень, – сказал священник. – Но если хочешь, бери. Я даже не стану требовать, чтобы ты превратился в христианина.

Гейрмунн всматривался в заросли, напрягая слух, но ничего не увидел и не услышал. Тогда он подошел к священнику и взял хлеб, и впрямь напоминающий камень. Такой хлеб придется хорошенько вымочить в воде и только потом жевать.

– Почему ты дал мне его?

– Мой Бог велит кормить голодных.

– А мои боги – нет. Но – спасибо.

– А ты не датчанин, – сказал священник. – Ты из Финляндии? Из Бьярмаланда?

– Моя мать родом с Бьярмаланда.

Удивленный познаниями священника, Гейрмунн присмотрелся к нему. Тот был невысокого роста, с короткими каштановыми волосами, гладкими щеками и носом, похожим на лезвие топора.

– Откуда ты знаешь про Бьярмаланд? – спросил Гейрмунн.

– Как и многие, я читал о нем. Черты твоего лица совпадают с описанием тамошнего народа. Но в тебе есть что-то и от финна.

– Я не финн. Я родился на Ругаланне.

– Северный Путь? – Священник помрачнел. – Как говорят, не датчанин, но не менее свирепый.

– Даже более, – улыбнулся Гейрмунн.

– Меня зовут Иоанн.

У франков это было распространенное имя. Гейрмунну вспомнились торговцы из южных земель. Чертами лица и манерами они напоминали этого священника.

– Значит, ты не сакс, – заключил Гейрмунн.

– Я сакс. Но я происхожу из Франкии и потому называюсь старым саксом. А как тебя зовут?

– Гейрмунн.

– Добро пожаловать в Мидсхемстед, Гейрмунн из Ругаланна.

– Радушием здесь не пахнет, – сказал Гейрмунн. – Даже ваш бог покинул это место.

Иоанн чуть наклонил голову и, хотя ничего не произнес ответ, улыбнулся, будто наслаждаясь не столько звучанием сказанного, сколько пробуя слова на вкус.

– На лугу ты говорил, что, во-первых, пришел купить еды. А что еще привело тебя сюда?

– Хочу узнать, как добраться до места, называемого Редингумом.

– До Уэссекса? – Иоанн нахмурился. – Отсюда до него около сотни миль.

– Ты знаешь путь туда?

– Знаю. Если проплыть на запад еще миль пять, ты попадешь в… – Иоанн умолк, затем обернулся в сторону луга. – Обожди меня здесь. Я скоро вернусь.

Выпалив эти слова, священник скрылся за деревьями.

Гейрмунн ошеломленно смотрел ему вслед. От старого сакса Иоанна не веяло угрозой, однако Гейрмунн не отличался терпением по отношению к христианам, даже дружественно настроенным. Дожидаться священника он не собирался.

Через какое-то время, когда Гейрмунн уже стоял в краденой лодке, собираясь отчалить, из-за деревьев на пристань выскочил Иоанн. Теперь он держал в руках кожаный мешок с пожитками. Он издали крикнул и помахал Гейрмунну. Вскоре сапоги священника уже стучали по доскам пристани.

– Я же просил меня обождать, – напомнил Иоанн, запыхавшись после бега. – Мне нужно в том направлении. Я отправлюсь с тобой и покажу дорогу.

Предложение удивило Гейрмунна.

– И они тебя отпустили? – спросил он, кивнув в сторону храма.

– Отпустили? – морща лоб, переспросил Иоанн. – Так они не считали меня своим. Я же не монах.

– А кто такой монах?

– Эти люди в аббатстве называются монахами. Те же священники, но они живут и молятся вместе. И так до самой смерти.

Значит, убитые священники в Анкариге тоже были монахами.

– Тогда кто ты? – спросил Гейрмунн.

– Священник, который странствует с места на место, идет туда, куда его посылает Бог.

– И куда твой бог тебя посылает?

– Часто случается так: только придя в какое-то место, я понимаю, что меня туда послали. – Иоанн закинул мешок в лодку. – Но сейчас я уверен: Бог посылает меня отправиться с тобой.

Едва оказавшись в болотах, Гейрмунн пожелал лодку и проводника. Нынче его желание исполнилось. Наверное, это сделал не бог священника, а судьба.

– Забирайся, – сказал Гейрмунн.

Иоанн наклонил голову в знак благодарности, прыгнул в лодку и споткнулся, пытаясь устроиться на средней банке.

– У твоей лодки слишком много весел.

– Без весел в лодке никакого толку, – заметил Гейрмунн, отталкиваясь от пристани.

– И то верно. – Иоанн снова наклонил голову. – Пять дней назад большой отряд датчан отплыл из Мидсхемстеда. – Он посмотрел на сложенные весла Одмара. – Интересно, добрались ли они куда-то.

– Будем надеяться, что нет, – ответил Гейрмунн, делая первый взмах веслами.

– Позволь спросить, а ты откуда приплыл утром?

– Из Анкарига.

– Святое место. Как тамошние монахи?

– По большей части как и здешние, – ответил Гейрмунн. – Всех поубивали, кроме одного затворника в хижине. Его имя Тортред.

– Тортред? Слыхал о нем. Праведный человек. Вроде у него был брат Танкред. И сестра была, Това. Ты видел кого-нибудь из них?

– Других священников я не видел, – ответил Гейрмунн. Ему вспомнилось мелькнувшее женское лицо. Если это и была сестра Тортреда, он напрасно потратил серебро. – Когда я уходил, Тортред был жив, но вряд ли он долго протянет.

– Он и есть тот священник, которого мучила жажда?

– Да.

Лодка плыла по середине широкой реки. Туман рассеялся, и солнце, поднимаясь все выше, начало припекать Гейрмунну лоб.

– Дурак этот Тортред. Вылез бы из своей хижины и стал вольным священником, как ты.

– Датчане-завоеватели сродни наступлению ночи зла, – вздохнул Иоанн. – Но в темноте горят свечи и, как могут, отгоняют ее своим светом.

Гейрмунн не понимал, кого Иоанн сравнил со свечой: Тортреда, себя самого или его. Спрашивать он не стал, задав более насущный вопрос:

– Ты говорил про какое-то место в пяти милях. Что там находится?

– Ах да. – Иоанн махнул рукой, указывая вперед. – Римляне называли это место Дуробриве. Там когда-то была крепость и городок внутри ее стен. Но сейчас крепости уже нет. Большую часть ее камней растащили для строительства монастыря в Мидсхемстеде.

– А нам туда зачем?

– Затем, что римляне строили еще и дороги, по которым теперь передвигаются датчане. Через Дуробриве проходит Эрнинга-страта – главный римский тракт. Идя на юг, ты достигнешь Редингума.

– Понял. Спасибо.

Иоанн посмотрел на небо. В отличие от неба над болотами, здешнее было голубее и прозрачнее. Продолжая махать веслами, Гейрмунн заметил, что местность к северу и югу от реки становится все суше. Болота сменились лесами и пустошами.

– Наверное, это я должен тебя благодарить, – сказал священник.

– Почему?

– За возможность путешествовать с тобой.

Услышанное ошеломило Гейрмунна. Он даже перестал грести.

– Я в Англии недавно, но мне кажется странным, чтобы священник искал себе в попутчики язычника.

– Это правда. Страна меняется. Когда датчане наводнили Нортумбрию, я поспешил покинуть те места. Я направился в Восточную Англию, но и ее успели завоевать. Боюсь, следующей падет Мерсия, и тогда останется один Уэссекс. Сдается мне, что наступит такой день, когда священник, не желающий странствовать с язычником, будет вынужден странствовать один. Но не с каждым язычником я бы пустился в путь, – добавил Иоанн, склоняя голову набок.

– Только с тем, у кого нет меча, – усмехнулся Гейрмунн.

– Подожди-ка. – Иоанн принялся рыться в мешке. – Думаю, тебе это пригодится больше, чем мне.

Иоанн вытащил кожаные ножны, в которых лежал сакс – оружие, слишком длинное для ножа и слишком короткое для меча. Деревянная рукоятка оканчивалась простой железной головкой.

– Это, конечно, не франкская сталь, но режет неплохо.

Чем больше времени Гейрмунн проводил в обществе священника, тем меньше понимал этого человека, подозревая, что Иоанн не в ладах с рассудком.

– Ты отдаешь оружие своему врагу?

– Я и не подумал, что ты мой враг. – Иоанн положил ножны на колени. – Саксы и датчане могут враждовать, но это не значит, что Иоанн и Гейрмунн тоже должны быть недругами. Я никого не считаю врагом.

Эти слова изумили Гейрмунна. На вид Иоанн казался намного моложе Хьёра, но говорил с мудростью старика.

– Ты напоминаешь мне одного скальда по имени Браги Боддасон, – признался Гейрмунн.

– Он был твоим другом?

Гейрмунн не решился бы применить это слово к Браги, но и противоречий оно не вызывало.

– Можно сказать и так.

– А как этот Браги Боддасон посоветовал бы поступить тебе сейчас?

Гейрмунн сделал несколько взмахов веслами, обдумывая ответ.

– Он бы напомнил мне, что своего меча у меня нет, а ты предлагаешь годное оружие. Еще бы он назвал тебя дураком, но не таким, который желает мне зла.

– По большей части я соглашусь. Бери мой подарок.

С южного берега из травы вылетел небольшой ястреб и, прежде чем набрать высоту, пронзительно крикнул на плывущих. Гейрмунн позавидовал птице, чье острое зрение позволяло видеть на далекие расстояния.

– Если уж ты собрался путешествовать со мной, знай: я намереваюсь воевать с саксами.

– Может, по меркам Гейрмунна из Ругаланна я и дурак, но я так и подумал. Поэтому не собираюсь идти с тобой до самого Редингума. К югу отсюда, в двух днях пути, в местечке Ройсия будет перекресток. Оттуда ты двинешься по Икнильдской дороге на Уэссекс. Я пойду дальше на юг, в Лундевик.

– Это Лунданаборг? Что ждет тебя там?

– Надеюсь, мне подвернется корабль, и я уплыву домой, в Саксонию. Если, конечно, у бога нет замысла отправить меня в другое место.

– Доберешься – узнаешь.

– Обычно так и происходит, – сказал Иоанн.

Река успела сделать несколько широких петель, поворачивая то назад, то снова вперед, прежде чем Гейрмунн увидел Дуробриве. Священник был прав, говоря о здешнем запустении. Высота некогда внушительных крепостных стен настолько уменьшилась, что они не удержали бы и овец на пастбище. Но когда Гейрмунн миновал последний изгиб реки и пристал к южному берегу, он увидел уцелевший римский мост. И то помощь путникам – не нужно ломать голову, как перебраться на другой берег. Лодку они с Иоанном затащили поглубже в камыши и спрятали там, а сами выбрались наверх.

В тени моста сделали краткий привал. Гейрмунн сжевал часть хлеба, отданного Иоанном, потом привязал к поясу подаренный сакс. Иоанн закинул мешок на плечо, и они вышли на дорогу.

По правую руку дорога пересекала мост и далее вела на север, к Йорвику. Так говорил Иоанн. В южном направлении дорога проходила под одинокой белой, словно кость, аркой – вероятно, здесь когда-то были городские ворота – и тянулась через покинутый город, рассекая его надвое.

– Ты когда-нибудь видел плоды трудов римлян? – спросил Иоанн, когда они подошли к развалинам города.

– Нет, – тихо ответил Гейрмунн.

В городе не сохранилось ни одного целого здания, но сквозь кусты и деревья, вновь занявшие эти места, виднелись остатки стен и мощные фундаменты. Очертания фундаментов были похожи на огромные руны, повествующие о прошлом на неизвестном Гейрмунну языке. Некоторые строения размерами превосходили усадьбу Хьёра. Их поддерживали каменные колонны толщиной с дубовый ствол. Город занимал не менее пятидесяти акров, а Иоанн считал его маленьким. Даже дорога, по которой они шли, была не похожа на те, по которым ходил и ездил Гейрмунн. Он прикинул ее ширину: саженей шесть. Дорогу покрыли битым камнем, плотно его утрамбовав, и было у нее две неглубокие колеи. Шагая по городу, Гейрмунн все время ощущал незримое присутствие строителей, отчего старался ступать полегче и говорить потише, боясь потревожить мертвецов, и ныне обитавших здесь.

До южного конца города было почти полмили, и когда позади остались руины ворот, Гейрмунн облегченно вздохнул. Город давил на него, внушая ужас. Гейрмунн радовался, что выбрался на открытое пространство.

– Если бы ты, как и я, побывал в Риме, это место показалось бы тебе жалким городишком, – сказал Иоанн, оглядываясь назад.

Гейрмунн хотел назвать его вруном, однако Иоанн не казался ему склонным ко лжи.

– Нечистое это место.

– Ты считаешь, что мертвые могут причинить вред?

– Конечно, – ответил Гейрмунн. – А ты так не считаешь?

– Нет.

– Но ты же говорил, что датчане пользуются римскими дорогами.

– Говорил.

– Значит, мертвые римляне вредят тебе, позволяя твоим врагам перемещаться быстрее.

Иоанн улыбнулся и кивнул:

– В этом отношении – да. Однако не стоит удивляться: римляне тоже были язычниками.

11

Римляне прокладывали дорогу вдоль западного края больших болот, через пустоши и лес. Пока шли, Гейрмунн узнал от Иоанна, что ему повезло. Он прошел северным краем болот, не углубившись в дебри. Если бы от бухты, где Гейрмунн очнулся, он двинулся прямиком на юг, его бы ожидало многодневное блуждание по обширным болотистым землям, растянувшимся на сорок миль. Священник не преувеличивал. Гейрмунн и сам это видел. В некоторых местах болота, тянущиеся в западном направлении, подходили совсем близко к дороге.

К востоку, насколько хватало глаз, простирались низменности, поросшие травами и кустарниками. Кое-где виднелись густые леса, пологие холмы и нескончаемые поля с лугами, пригодные для земледелия и выпаса скота. Однако Гейрмунн нигде не видел ни домов, ни усадьб. Поля пустовали, а на пастбищах не бродил скот. О такой земле Гейрмунн и мечтал, отправляясь в Англию: ничейной, неиспользуемой, ждущей своего хозяина.

– Эта земля принадлежит кому-нибудь? – спросил он.

– Все земли кому-то принадлежат, – ответил Иоанн. – Мы находимся к западу от рек Уз и Кем, значит мы вошли в пределы Мерсии. Я не слышал, есть ли здесь ольдерман, поэтому предполагаю, что земля принадлежит королю Бургреду.

– Кто такой ольдерман?

– Что-то вроде ярла. Но мы находимся близ границы с Восточной Англией. Датчане, вторгшиеся сюда, уверены, что земля принадлежит им.

В нескольких милях от развалин римского города, на западе, в просветах между деревьями заблестела вода. Водное пространство уходило к горизонту. Гейрмунн решил, что это внутреннее море. Оказалось, всего лишь озеро Витлесиг, названное по имени селения, стоящего на дальнем берегу. Иоанн рассказал, что здесь полно таких озер, мелководных, изобилующих рыбой и птицами.

Озеро Витлесиг тянулось на целых три мили. Еще через три мили с западной стороны, у кромки леса, появились возделанные поля. Потом Гейрмунн заметил деревню, притулившуюся у края болот. Но над домами не поднимался дым очагов. Оттуда не доносилось ни малейшего шума, словно деревня была покинутой, как и развалины римского города.

– Ты знаешь это место? – спросил у священника Гейрмунн.

– Утверждать не стану, но, прежде чем отправиться из Нортумбрии, я изучил дорогу. Возможно, это селение и есть Соленый Ручей.

– Оно выглядит брошенным.

– Возможно, так и есть. – Иоанн вдруг остановился и повернулся к Гейрмунну: – Если нам попадутся датчане, скажешь, что я твой пленник. Если наткнемся на саксов или средних англов, тогда мы посланцы, держим путь в Лундевик.

Гейрмунн кивнул, и они пошли к деревне.

Их догадка подтвердилась: деревня оказалась пустой, если не считать кур, роющихся в земле. Она была невелика: несколько хижин вокруг скромной усадьбы, мастерские, коровники и прочие постройки. Жители просто покинули свои жилища, причем недавно. Следов разграбления датчанами не было.

– Вряд ли они прячутся на болоте или в лесу, – сказал Гейрмунн. – Забрали с собой все, даже повозки.

– Должно быть, ушли на запад, вглубь Мерсии. Когда датчане на дорогах и на границе, это не способствует спокойной жизни. – Священник огляделся по сторонам. – Но нам эта деревня отлично послужит. Лучшего места для ночлега мы не найдем.

Гейрмунн согласился. Они подошли к усадьбе, предпочитая заночевать там. Внутри было сухо и довольно уютно. Зал по длине был почти таким же, как корабль Гутрума. В нем уцелело несколько старых скамеек. Глянув на угли в очаге, Гейрмунн убедился, что одну-две скамейки кто-то пустил на дрова, поленившись собирать в лесу сушняк и хворост.

– Мы не первые, кто здесь ночует, – сказал он.

В отличие от Авальсснеса, где вход в зал был посередине, у саксов он располагался в конце. Иоанн поспешил в другой конец. Там на стене остался след от предмета, висевшего здесь долгое время и уберегшего эту часть стены от копоти. След имел форму креста, вроде того что у священника на шее, только гораздо крупнее.

– Здесь что, был христианский храм? – спросил Гейрмунн.

– Нет. Но жители были добрыми христианами. Думаю, таковыми и остались, раз они забрали с собой крест.

Уцелевшие куры избавили путников от раздумий о пропитании. Поймав одну, Гейрмунн свернул ей шею, наскоро ощипал, промыл в ручье и стал жарить над очагом, предварительно набрав сушняка. Стемнело. По залу расплылся аромат печеного мяса вместе с легким запахом сгоревших перьев. Снаружи началась гроза. По крыше забарабанил дождь. Вдали гремел гром. Гейрмунн радовался, что они вовремя нашли себе место для ночлега. В зале было сухо и тепло. Гейрмунн жевал курятину, дочиста обгладывая косточки. Ему понравился Соленый Ручей. Скромное место, но с хорошим домом и хорошей землей. О таком он и мечтал. И вот оно, свободное, покинутое жителями.

– Мне бы несколько крепких воинов с семьями, – сказал Гейрмунн. – Я бы здесь обосновался и удерживал бы это место.

– От армии датчан?

– От разбойников и воров после войны.

Пламя очага бросало красноватые отсветы на балки и стены. Гроза превратила ранний вечер в кромешную ночь.

– Место хорошее, – согласился Иоанн, оглядывая зал. – Могу с уверенностью сказать: оно нравилось не только тебе. До того как эти земли принадлежали мерсийцам, здесь обитали племена бриттов, а до них – римляне, которые тоже отвоевали земли у других, неведомых мне племен. Людские потоки накатывались сюда волна за волной.

– Таков порядок вещей, – сказал Гейрмунн. – Земля – это война.

– Должно ли так быть?

– Да, если вся земля должна кому-то принадлежать.

– Я не согласен. Я считаю, что если все земли подчинятся одному истинному Богу, а живущие на них люди примут крещение и единую христианскую веру, между королевствами установится мир.

Гейрмунн презрительно фыркнул:

– Зависть – конец всякого мира. Даже самый могущественный бог или богиня не смогут изменить алчную природу человека.

– Ты, разумеется, прав. Поэтому мы и должны отринуть искушения нашей падшей природы и подчиниться божьей воле.

– В таком случае христиане – рабы вашего бога.

Священник изумленно склонил голову:

– Если и так, то это весьма любопытное рабство, ибо я не встречал раба, который добровольно обрек себя на рабские узы.

У Гейрмунна слипались глаза.

– На сегодня с меня достаточно христианских разговоров.

– Не стану тебе докучать.

Гейрмунн засыпал под шепот молящегося Иоанна. Это ему не мешало, равно как и шум бури. А разбудило его внезапное прекращение дождя незадолго до восхода солнца. Снова уснуть не получилось. Гейрмунн выбрался наружу и пошел к ручью. Там он снял доспехи, разделся, осторожно положил на землю браслет Вёлунда и вымылся холодной водой. С разбухшей листвы окрестных деревьев еще вовсю капало, что не мешало птицам весело щебетать.

Вернувшись в замок, Гейрмунн разыскал куриный насест и забрал оттуда яйца-болтуны – петуха он не видел и не слышал кукареканья. Потом нашел ведро, отмыл от грязи, наполнил водой, побросал туда нагретые камни из очага. Пока яйца варились вкрутую, Иоанн продолжал спать. Проснувшись, священник сел и принялся есть яйца неочищенными, хрустя скорлупой и сонно глядя в пространство. Гейрмунн привык чистить яйца, что сделал и сейчас. Запив завтрак водой из ручья, они двинулись дальше на юг.

Буря ушла, но тяжелые облака не торопились покидать небо, угрожая дождем почти на весь день. Кое-где в воздухе висели тонкие клочья тумана. Грунтовая дорога на ночь превратилась бы в вязкое болото, а то и вовсе сделалась непроходимой, но на каменной дороге римлян дождевая вода уходила вглубь и потому никак не мешала ходьбе.

Местность вокруг была похожа на вчерашнюю: такие же леса и поля, хотя возделанных полей стало больше. По пути встретилось еще несколько деревушек и хуторов. Подобно Соленому Ручью, все они пустовали. Кое-где похозяйничали путники, а может, лихие люди, рассчитывавшие найти оставленные клады.

К середине утра, когда Гейрмунн и Иоанн прошли почти четыре мили, дорога плавно повернула на восток, к просвету между двумя пологими холмами на горизонте. Гейрмунн почуял запах дыма.

– Впереди есть какое-нибудь селение?

– Есть. Место, называемое Годмундсестер, но до него еще далеко.

Дальше Гейрмунн и Иоанн шли с осторожностью; особенно там, где лес примыкал к дороге, позволяя разбойникам прятаться за деревьями. Вскоре уже не только ощущался дым, но и показались его струи, поднимаясь из-за деревьев. Между холмами, на равнине, горели десятки костров. Это скорее напоминало военный лагерь, нежели деревню или город.

– Датчане, – сказал Гейрмунн.

– Думаю, ты прав. Но по-прежнему в Мерсии, где правит король Бургред.

– Если это датчане, Бургред здесь уже не правит. Теперь это датские владения.

Священник побледнел, но кивнул:

– Тогда идем в датские владения. Отныне я считаюсь твоим рабом.

Зная, как к нему относятся датчане, Гейрмунн решил рассказать об этом Иоанну.

– Датчане не видят во мне соплеменника. И норвежца тоже не видят. Если они мне не поверят, это может для нас плохо кончиться. Особенно для тебя.

– Тогда я положусь на волю Божию и помолюсь, чтобы датчане поверили тебе.

– Я тебя предупредил, священник, – вздохнул Гейрмунн.

Они прошли еще с полмили, но уже медленнее, словно ноги отказывались идти дальше, зная, в чьих владениях оказались. В одиночку Гейрмунн сумел бы развеять любые подозрения и убедить датчан, что он тот, за кого себя выдает. Но вместе со священником, даже если он и выдаст Иоанна за раба, все будет выглядеть менее убедительным. Гейрмунн стал обдумывать слова в свою защиту. Пожалуй, стоит сказать, что Иоанн принадлежит не ему, а Гутруму, и что этот христианин очень важен для ярла.

– Эй, отец! – послышалось с западной стороны леса.

Гейрмунн выхватил подаренное оружие, повернулся на крик и увидел идущего к ним саксонского воина. Промокшего, грязного. Доспехи сидели на нем криво, да и копье он держал будто палку.

– Добрый день! – отозвался Иоанн.

Гейрмунн не понимал, чем вызвана излишняя бодрость священника: то ли это уловка с целью успокоить воина, то ли он радуется, что встретил сакса, а не датчанина.

– Как нынче дела? – спросил Иоанн.

– Лучше бы без мокротени и дома, а не здесь. – Воин подошел к самой дороге. Гейрмунн по-прежнему держал оружие наготове. – Какие дела, отец, привели тебя в эти места?

– Я всего лишь скромный священник. Держу путь в Лундевик, – ответил Иоанн.

Воин покачал головой:

– Советую поменять твои замыслы. В южной стороне полно датчан. До них рукой подать. Они укрепились вокруг Охотничьего холма.

– Да, мы это заметили, – кивнул Иоанн, глядя вдаль. – Мерсия переживает нашествие датчан.

– Покамест все мирно, – сказал воин. – Король Бургред и конунг Хальфдан договорились об условиях. Датчанам позволено пройти через Мерсию. За это они не станут чинить вреда.

– Не станут чинить вреда? – не выдержал Гейрмунн. – Монахи в Анкариге и Мидсхемстеде на собственной шкуре убедились в обратном.

Воин посмотрел на Гейрмунна и оружие в его руках.

– А ты кто?

– Мой стражник, – ответил за Гейрмунна Иоанн. – Нанял его, чтобы спокойнее идти. И сказал он правду. Мы проходили через Мидсхемстед. Там датчане совсем недавно убили монахов и сожгли монастырь.

Сакс обернулся и поглядел в сторону леса.

– Мы слыхали об отрядах на болотах. Наша граница с Восточной Англией не всегда свободна для датчан. Случаются ошибки.

– Случаются, – подхватил Иоанн. – Очень дорогостоящие ошибки.

– Иные даже могут стоить королю его короны, – добавил Гейрмунн.

Он прекрасно понимал: Хальфдан и без всякого соглашения провел бы армию через Мерсию. Скорее всего, от него щедро откупились золотом и серебром в обмен на обещание не чинить вреда, хотя бы какое-то время. Знал Гейрмунн и другое. Датчане не уйдут из Мерсии, где успели закрепиться. Бургред всего лишь купил отсрочку своего падения.

– Соглашения не длятся вечно, – сказал он саксу.

– Потому мы здесь и стоим, – ответил воин. – Следим за датчанами.

Если все саксы ведут себя столь же глупо по отношению к датчанам, тогда Англия наверняка падет. Похоже, воину невдомек, что его отрядили следить за топором, который однажды отсечет ему голову.

Возможно, Иоанн это тоже понимал.

– И что вам дает слежка за датчанами? Чем они занимаются в своем лагере возле Охотничьего холма?

– Они передвигаются, – ответил сакс. – Вышли из болот и повернули на юг.

– Куда идут? – спросил Гейрмунн, хотя знал ответ.

Датчане двигались на Редингум. Интересно, знает ли об этом сакс?

– На Уэссекс по Икнильдской дороге.

– Тебя это тревожит? – спросил Иоанн.

Воин пожал плечами:

– Они не сворачивают на север и не пересекают Эрнингу, а остальное меня не заботит.

– Ради спокойствия короля Бургреда и твоего, надеюсь, что так оно и останется, – сказал Иоанн. Он махнул рукой в сторону далеких костров. – Но если в Мерсии мир, почему нам нельзя идти по этой дороге?

– Ты можешь по ней идти, отец. Я лишь советую этого не делать, если не доверяешь язычникам.

– Некоторым язычникам я доверяю, – ответил Иоанн, глядя на Гейрмунна.

– Поступай как знаешь, отец. – Воин сошел с дороги. – Да защитит тебя Господь в твоих странствиях.

– И да защитит Он и тебя, а также всю Мерсию, – сказал Иоанн.

Сакс скрылся за деревьями, вернувшись на свое потайное место, откуда он и его люди следили за дорогой. Гейрмунн убрал оружие в ножны.

– Если у саксонских королевств вот такая защита, неудивительно, что они падают под натиском датчан.

– Большинство саксонских воинов – обычные крестьяне. Когда ольдермен созывает их на фирд – так у них называется ополчение, – они сражаются, но больше думают о своих урожаях и стадах.

– С чего твоему богу защищать этих людей от их собственной глупости?

Иоанн зашагал дальше, держа путь к холму. Гейрмунн пошел рядом.

– Если бы ты увидел, как ребенок пытается сунуть руку в огонь, ты бы помешал ему?

– Разумеется помешал бы. Ты хочешь сказать, Бургред – ребенок?

– Нет. Я говорю, что все мы – дети божьи.

Вера священника вновь рассмешила Гейрмунна. Он представил Валгаллу, полную детей, кричащих на Одина и требующих молока вместо медовухи. Такое просто не укладывалось в голове. Одину не нужны дети на Валгалле, да и Тор не дарует силу тем, кто не заслужил его милости и уважения.

– Не удивлюсь, если ты считаешь меня дураком, – сказал Иоанн. – Я иду прямо в логово датчан.

– То, что ты дурак, я понял, когда ты отдал мне меч.

– И тем не менее ты им меня не убил. Значит, мой Бог защитил меня. Согласен?

– Судьба тебя защитила.

Священник, как обычно, склонил голову набок.

– Быть может, твоя судьба и мой Бог – одно и то же. Надо будет поразмышлять об этом.

Гейрмунну было не до раздумий о богах. Чем ближе путники подходили к Охотничьему холму, тем больше он сомневался в успехе своей уловки. Издали доносились звуки лагеря: громкие голоса, ржание лошадей, мычание скота, шум падающих под топорами деревьев, лязганье железа. Но ни один звук, казалось, не пугал и даже не тревожил священника. Независимо от своей глупости, Иоанн шел так, словно бог полностью избавил его от страха.

Первых датчан они увидели на другом римском мосту через широкую реку, которую Иоанн называл Уз. Лагерь, как теперь видел Гейрмунн, стоял на другом берегу реки, на участке, образованном ее изгибом. Такое расположение уменьшало надобность в обороне, ибо река защищала лагерь с запада, севера и юга. Датчанам нужно было лишь удерживать мост и следить за восточным краем лагеря. Вдобавок они контролировали дорогу и всех, кто по ней шел и ехал. Гейрмунну не оставалось иного, как приблизиться к датчанам и заявить о принадлежности к их армии.

– Меня зовут Гейрмунн Хьёрссон, – сказал он. – Я принес клятву на верность ярлу Гутруму.

Датчанин, охранявший мост, выступил веред. Он был вооружен двумя топорами. За спиной виднелось с полдюжины воинов, вооруженных схожим образом, и двое лучников.

– Ярла Гутрума здесь нет, – ответил датчанин, косясь на Иоанна. – Откуда ты будешь?

– Я норвежец, родом из Ругаланна. Корабль ярла Гутрума попал в бурю. Меня смыло за борт и выбросило на берег к северу от этих мест. Я иду к ярлу Гутруму в Редингум и веду ему ценного раба.

– Священника? – засмеялся датчанин, оглядываясь на соплеменников. Те тоже засмеялись. – Что ценного для ярла Гутрума в священнике?

Гейрмунн мучительно искал ответ, но ничего не мог придумать. Его выручил Иоанн.

– Я умею читать и писать на саксонском языке, – поклонившись датчанам, сказал Иоанн. – Я могу читать послания, не предназначенные для датских глаз.

Гейрмунн и не подозревал об этих навыках священника. Меж тем датчанин задумался.

– Идемте со мной, – наконец сказал он.

Воины на мосту расступились. Первый датчанин повел Гейрмунна и Иоанна через лагерь к большому открытому шатру, где пировало несколько воинов. Двое сидели на красивых резных стульях и выделялись схожестью лиц; в особенности одинаковыми голубыми глазами. Но у одного в бороде поблескивала седина. Гейрмунн предположил, что видит отца и сына.

Караульный остановился в нескольких шагах от шатра и дождался, когда старший дал ему знак приблизиться.

– Кого ты привел? – спросил старший, пристально глядя на Гейрмунна и Иоанна.

– Этот человек называет себя норвежцем, поклявшимся в верности Гутруму, – доложил караульный. – И говорит, что священник – его раб.

– Так и говорит? – недоверчиво спросил второй голубоглазый, поднимаясь со стула. – Что-то он не похож на норвежца.

– Я норвежец, – повторил Гейрмунн. – Меня зовут Гейрмунн Хьёрссон, и я способен говорить за себя сам.

Он изложил случившееся с ним, дословно повторив то, что говорил Одмару. Под конец рассказа воины в шатре умолкли.

– Я прошу разрешения продолжить путь к ярлу Гутруму.

Человек с сединой в бороде подошел и встал напротив Гейрмунна.

– Я ярл Сидрок. А это мой сын, тоже Сидрок. Я знаю конунга Хьёра из Ругаланна. Судя по тому, что я слышал, его сыновья не отличаются красотой, и ты вполне можешь быть одним из них. Но я должен знать это наверняка.

– Что я должен сказать или сделать, чтобы убедить тебя?

– Покамест ничего, – ответил Сидрок-старший. – Завтра я выступаю на Редингум, с подкреплением для Хальфдана. Гутрум будет там. Ты пойдешь с нами, и, когда доберемся до Редингума, мы узнаем от Гутрума, сказал ли ты правду. Если да, все будет хорошо. Если же ты мне соврал, хорошего не жди.

Гейрмунна такой расклад вполне устраивал. Гутрум обязательно подтвердит правдивость его слов. Благодаря замыслам Сидрока ему не придется идти в Редингум одному, что непременно случилось бы после расставания с Иоанном. Однако Иоанн не собирался в Редингум и уж тем более не собирался отправляться с датчанами на войну. Среди воинов Хальфдана священнику будет небезопасно. Гейрмунн не представлял, как обойдется с Иоанном Гутрум, когда их путешествие закончится.

– А как же раб? – спросил Гейрмунн.

– Ты говорил, что он предназначен Гутруму.

– Да.

– Вот и поведешь его к своему ярлу. Но следить за ним тебе.

Это означало, что Гейрмунн будет отвечать за любой возможный вред, причиненный Иоанном, но о вреде, который могут причинить священнику другие, не было сказано ни слова.

– Ты даешь слово, что моего раба никто не тронет на всем пути до Редингума?

– К твоему имуществу будет проявлено должное уважение, как и принято у датчан, – сказал ярл Сидрок. – В лагере ты будешь пользоваться свободой наравне с остальными воинами.

– Ты мудр и честен, – сказал Гейрмунн, поклонившись Сидроку.

Старый ярл сделал жест, показывая, что отпускает его, и вернулся на свое место. Молодой Сидрок задержал взгляд на Гейрмунне и тоже сел. Караульный молча ушел на свой пост. Гейрмунн покинул шатер и стал искать место, где они с Иоанном могли бы поговорить вдали от чужих ушей и не вызывая подозрение. Такое место нашлось возле реки.

– Прости меня, священник.

– За что?

– Ты же собирался в Лунденвик.

– Собирался, – ответил Иоанн. – Но теперь я пойду в Редингум.

– Боюсь, я подвергаю тебя опасности.

Священник покачал головой:

– Это же я не послушался твоих предостережений. Значит, я сам себя и подверг опасности.

– Как бы там ни было, опасность есть опасность, – сказал Гейрмунн.

– А бог милостив, – улыбнулся Иоанн. – Можешь считать его судьбой, если тебе так удобнее. Но знай: мой Бог не оставлял меня с тех самых пор, как я закинул свой мешок к тебе в лодку. Итак, Гейрмунн из Ругаланна, завтра мы отправляемся в Редингум, и будь что будет.

Часть третья
Великая языческая армия

12

Сидрок-старший оказался верен данному слову. Датчане шли уже два дня, и все это время ярл с сыном относились к Гейрмунну как к одному из трехсот своих воинов, а вот Иоанна они лишь терпели или не замечали. Отношение к священнику не было ни хорошим, ни плохим. Гейрмунн помнил о временности перемирия. Иоанну по-прежнему грозила опасность.

Эрнинга-страта постепенно выбралась за пределы болот и низменностей. На второй день пути, достигнув перекрестка, датчане свернули на запад и двинулись по дороге, называемой Икнильдской. Она тянулась вдоль невысоких меловых гор, то поднимаясь, то опускаясь. Теперь воины шли по лесистым долинам. Местность Гейрмунну понравилась: зелени много, почва плодородная. Но земля вряд ли была ничейной. Скудность саксонских поселений не помешает кому-то из саксонских королей или ольдерманов заявить права на эти места.

На рассвете третьего дня Сидрок-старший вызвал к себе Гейрмунна и Иоанна. Час был совсем ранний – еще и утренний туман не успел рассеяться. Это была их вторая встреча с ярлом после той, на Охотничьем холме.

– Как по-твоему, что ему понадобилось? – спросил священник, когда они пробирались среди деревьев и просыпающихся датчан.

– Пока не знаю. Но меня это настораживает, – ответил Гейрмунн.

– До Редингума всего день пути. Может, ярл вздумал держать нас под надзором, пока не передаст Гутруму?

– Все может быть.

Они застали ярла вместе с сыном и еще несколькими датчанами. На лицах – ни капли сонливости. Все были вооружены. Атмосфера в шатре была столь же накаленной, как и угли в жаровне. Сидрок-старший сжимал в руке кусок пергамента. Сам не зная почему, но Гейрмунн почувствовал: священнику грозит опасность. Увидев Иоанна, ярл шагнул к нему.

– Ты говорил, что умеешь читать и писать.

– Умею, – склонив голову, ответил Иоанн.

– Прочти и расскажи, что здесь написано, – велел Сидрок-старший, подавая священнику пергамент.

Иоанн немного помешкал, взглянул на Гейрмунна, затем взял пергамент.

– Как тебе будет угодно, ярл Сидрок. – Он погрузился в чтение, и вскоре его глаза округлились. – Это послание королю Бургреду от некоего человека из Уэссекса. Здесь содержится просьба и дальше сообщать в Мерсию обо всем, что у них происходит.

– Продолжай, – велел ярл Сидрок, расхаживая взад-вперед.

Иоанн откашлялся.

– Здесь сказано, что датчане расположились в Редингуме и укрепления у них сильны. Король Уэссекса Этельред и его брат Эльфред попытались атаковать датчан, но к Хальфдану по Темзе прибыло подкрепление. Саксы потеряли много воинов и были отброшены. Среди убитых упоминается берексирский ольдерман, некто Этельвульф, который недавно разгромил отряд датчан в сражении при Энглфилде.

– А что еще там написано? – спросил Сидрок-младший.

Он многозначительно усмехался, словно знал ответ.

– Еще там написано, что Этельред и Эльфред нынче находятся в Велингфорде. Они надеются выманить датчан за пределы укреплений и дать им бой на открытом пространстве в Эшдауне. На этом послание кончается, – сказал Иоанн, возвращая пергамент ярлу Сидроку.

Ярл Сидрок посмотрел на священника, взял у него пергамент и кивнул своим воинам. Те быстро покинули шатер. Гейрмунн с Иоанном остались с ярлом и его сыном. Обстановка заметно охладилась.

– Ты заранее знал о содержании послания, – сказал ярлу Гейрмунн.

Сидрок-старший кивнул. Младший продолжал ухмыляться.

– Мой отец не дурак, – сказал он.

– Это верно, – вздохнул Иоанн.

– Я воспользовался случаем и решил проверить тебя, священник. Хотел узнать, скажешь ли ты правду, – признался ярл.

– А если бы не сказал? – спросил Иоанн.

– Был бы уже мертв. – Сидрок-старший говорил об этом как о само собой разумеющемся исходе. – Или медленно умирал бы. Но теперь я буду тебя беречь. Оставлю позади, с обозом.

– Как позади? – не понял Гейрмунн.

– Мы движемся на Редингум. – Ярл помахал пергаментом. – Это было написано несколько дней назад. Быть может, сражение уже состоялось или мы подоспеем прямо к нему. Если оно начнется сегодня, мы тоже должны биться. Переход будет длинным и спешным. Если Этельред укрепил Велингфорд, переправиться там через реку нам не удастся. Попробуем другую переправу, южнее, возле Мулсфорда. Если и туда не сунуться, пройдем еще южнее и переправимся напротив Гарингеса, а потом свернем на север и двинемся к Эшдауну. Вы оба раздобудьте себе еды, а то потом будет не до кормежки.

Гейрмунн и Иоанн поклонились ярлу и вышли из шатра. Они разыскали кормовой костер, где каждый получил по миске каши с салом. Есть уселись в стороне от датчан. Гейрмунн спросил священника, как тот понял, что нельзя перевирать содержание письма.

– Ты догадался, что кто-то уже прочел ярлу это послание?

– Нет, – ответил Иоанн.

– Была у тебя мысль соврать?

Казалось, вопрос озадачил священника, и он ответил не сразу.

– Была, но недолго, – сказал Иоанн. – Вначале я подумал о моем Боге, который просит меня оставаться правдивым. Потом подумал о тебе. Ты же просил за меня. Как-то моя ложь отзовется на тебе? И тогда я решил прочитать датчанину все, как написано.

Гейрмунн глотал кашу и качал головой:

– Что тебе известно об этом уэссекском короле и его брате Эльфреде?

– Слышал, они люди образованные.

– Образованные еще не значит умные.

– Говорят, и умом не обделены. Слышал я, что оба набожны и готовы яростно сражаться за Христа.

– Будь они умными, не стали бы христианами, – с усмешкой произнес Гейрмунн. – А ты тоже воин Христа? Сражаться-то хоть умеешь?

– Увы, я больше упражнялся во владении пером, нежели мечом.

– Может ли твое перо написать о нашей победе?

– Может, даже если вы проиграете, но не раньше, чем битва закончится.

– Значит, твое перо способно менять прошлое? – нахмурился Гейрмунн.

– Только то, что сказано о прошлом, а это почти равнозначно.

Доедая кашу, Гейрмунн думал о том, насколько повествование сакса о войне будет отличаться от рассказов датчан. И тогда он понял слова священника. Когда последний участник битвы старится и умирает, не остается никого, кто бы ее помнил, и история об этой битве может стать поводом для нового сражения. Из-за повествований вспыхивала кровная вражда, ибо повествования имели силу создавать или разрушать чью-то честь и славу.

– А ты умеешь сражаться? – спросил Иоанн.

– Я этому учился, но в битвах еще не участвовал.

– Ты боишься?

– Я знаю человека, говорившего, что не боятся только дураки.

– Опять твой скальд? Браги Боддасон?

– Нет. Его зовут Стейнольфур. Если повезет, мы сегодня встретим его на поле боя. – Гейрмунн улыбнулся священнику. – Я постараюсь не позволить ему тебя убить.

– Буду очень признателен.

– Не трусь, священник. В обозе тебе ничего не грозит.

– Я все равно буду молиться, – ответил Иоанн.

Датчане тоже молились. По лагерю разнеслась весть о переходе к Эшдауну. Воины спешно делали приношения Тору, Тюру и Одину, прося божественного покровительства в предстоящей битве. Сидрок-старший на глазах у воинов принес в жертву коня. Гейрмунн видел, как тяжело подействовала сцена жертвоприношения на Иоанна. Тот осенил себя крестным знаменем, затем поцеловал крест, висевший у него на шее, и крепко сжал в руке.

– Никак забыл, что странствуешь с язычниками? – спросил Гейрмунн.

– Не забыл. Думаю, просто не до конца осознавал.

Иоанна трясло. Раньше Гейрмунн увидел бы в этом признак христианской робости. После нескольких дней, проведенных в пути с Иоанном, он знал: священник вовсе не трус. Его опечаленность исходила из непонятного Гейрмунну источника. Молодому норвежцу даже стало жаль священника. Поскольку Иоанну приказали двигаться в составе обоза, они временно простились.

Ярл Сидрок гнал своих датчан чуть ли не бегом. Войско двигалось быстро. Через несколько роздыхов Гейрмунн увидел внизу реку, текущую с северо-запада, а на ней – множество кораблей, плывущих вниз и вверх по течению. Ненадолго Икнильдская дорога и река сблизились почти вплотную, но затем дорога резко повернула на юг и потянулась вдоль холмов. Река осталась внизу. При виде укрепленного города и охраняемого моста Гейрмунн предположил, что это и есть Велингфорд, куда отступил Этельред.

Пока датчане шли, кораблей стало еще больше. Саксы наверняка видели войско ярла Сидрока, двигающееся на юг. Интересно, дадут ли они датчанам бой или пропустят? Чтобы напасть на датчан, требовалось вывести за крепостные стены несколько сот воинов. У саксов их либо не было, либо командиры не хотели рисковать, поэтому никто и не пытался воспрепятствовать датскому войску, и поход продолжался.

После полудня они подошли к Мулсфорду, который никем не охранялся. На другом берегу, примерно в одном роздыхе от реки, Гейрмунн увидел две армии, противостоящие друг другу на возвышенностях, где не было никакой растительности. Казалось, каждый холм опоясывает изгородь из людей. Между ними лежала открытая равнина. Чувствовалось, что ни одна сторона не хочет пересекать равнину и атаковать вражеский холм. Расстояние не позволяло разглядеть знамена и определить, где саксы и где датчане, однако Гейрмунн предположил: ближайшая, северная возвышенность занята саксами из Велингфорда, а датчане Хальфдана удерживают южную, спешно подтянувшись туда из Редингума. С высоты холмов обе армии видели прибытие воинов ярла Сидрока. Каждая армия насчитывала тысячи бойцов. В подобном сражении появление даже трехсот дополнительных мечей могло изменить исход.

Мулсфордская переправа находилась довольно близко от позиций саксов. Двигаясь дальше, войско ярла Сидрока неминуемо соприкасалось с восточной оконечностью холма. Хальфдан и Этельред, конечно же, это увидят и соответствующим образом ответят. Как? Пока неясно.

Ярл Сидрок приказал своим воинам пересекать реку там, где глубина была по колено, двигаясь по каменным плитам, которые протянулись почти на пятьдесят саженей. Гейрмунн брел вместе со всеми, продолжая следить за саксами. Холодная вода быстро проникла в сапоги. Когда он выбрался на берег, стало ясно: саксы решили разделить свою армию.

В гуще саксонской армии появился просвет, после чего восточная ее половина начала спускаться с холма, устремившись к датчанам. Вражеские воины шумно скользили по рыхлой земле, как по льду. Их было втрое больше, чем воинов ярла Сидрока. Западное крыло саксонской армии оставалось на месте, удерживая позицию.

Ярл Сидрок приказал воинам выстроиться в шеренги и, невзирая на численное преимущество противника, двигаться навстречу саксам. Щита у Гейрмунна не было, и идти в передовой шеренге он не мог. Он занял место в самой последней, где собрались такие же плохо снаряженные воины. Скорее всего, они были еще и плохо обучены или просто трусоваты. Но воины, сторонящиеся битв, не получали ни наград, ни славы, и Гейрмунн жалел, что не может сражаться в первых рядах.

А в южной части датчане Хальфдана тоже разделили армию, готовясь двинуться на саксов. Восточное крыло начало спускаться с холма. Казалось, они торопились на подмогу воинам ярла Сидрока. Вторая половина армии оставалась на вершине, удерживая неприятельскую силу на противоположной.

Ярл Сидрок приказал своим воинам быстрее идти через вереск, колючие кустарники и крупные кусты терновника. Гейрмунн пробирался с шумом, кусты сужали поле зрения, словно он бежал по туннелю. Расстояние между щитами датчан и копьями саксов сокращалось, и тогда Сидрок-старший велел атаковать по всей длине шеренги. Воздух задрожал от боевых кличей. Гейрмунн выхватил нож и тоже закричал. Ему делалось все страшнее, но он подавлял страх, пока тот не превратился в яростный гнев и огонь в крови.

Наконец передовые ряды встретились. Гейрмунн находился слишком далеко и столкновения не видел. Но он услышал раскаты рукотворного грома: удары щита о щит, щита о копье, копья о доспех и плоть. Гейрмунн приготовился сражаться и убивать всякого, кто прорвется сквозь датский строй, но оттуда никто не бежал. Первое столкновение еще не нарушило цельности обеих рядов.

«Должно быть, воины саксов прорвали шеренгу воинов ярла Сидрока», – подумалось Гейрмунну. Ничего удивительного, если первые втрое превосходили вторых. Однако вскоре он понял, что видит лишь часть саксонской шеренги. К западу от линии столкновения враги создали вторую шеренгу и образовали клин, намереваясь помешать объединению датских сил. Пока воины ярла Сидрока сражались с одним крылом, саксы наверняка уже подготовились встретить приближавшихся воинов Хальфдана. Рожок протрубил приказ ярла: еще стремительнее атаковать врага, дабы сузить клин и запереть саксов между воинами Сидрока и Хальфдана.

Неумолчно звенели мечи, яростно ударяли щиты, но, невзирая на все усилия, датчане не обрели преимущества.

Вскоре воины, находившиеся ближе к передовой, понесли раненых и убитых; тех, кто пал, когда вражеский меч или копье нашли брешь между датскими щитами. Раненых относили недалеко, только чтобы их не затоптали. Несшие клали их на вереск, а сами торопились вернуться в гущу боя. Гейрмунн все еще не вступал в бой и потому, убрав саксонский нож в ножны, поспешил к раненым, соображая, чем им помочь.

Первый воин, к которому он подбежал, держался за грудь и натужно кашлял, выплевывая струи крови. Кровь текла и из раны, но Гейрмунн знал: основное кровотечение вызвано повреждением легких. Воин тяжело приподнялся, отвернулся от Гейрмунна и снова закашлял, окрашивая вереск в алый цвет. Глаза раненого были круглы от страха. Гейрмунн заметил, что датчанин выпустил из рук меч.

Жить этому человеку оставалось считаные минуты, в чем Гейрмунн не сомневался. Сам он мог лишь быть рядом, пока не наступит конец. Взяв меч умирающего, он обошел датчанина сзади и вложил рукоять в липкую от крови руку. Потом согнул руку, прижав к груди воина. Гейрмунн приподнял датчанина и держал, пока тот бился в судорогах, словно тонул на земле. Гейрмунну вспомнилось, как он сам тонул в бурном море.

Отпустив мертвеца, Гейрмунн откатился в сторону и заметил, что за ним наблюдает Сидрок-младший. Сын ярла оставался на ногах, но стоял скрючившись, зажимая кровоточащую рану на боку.

– Если нужен меч, бери, – сказал молодой ярл. – Кельд не возражал бы. Ты сможешь вернуть оружие, когда мы его будем хоронить.

Гейрмунн кивнул. Он неохотно забрал меч из безжизненных пальцев Кельда, вытер о траву окровавленную рукоять и только тогда поднял голову. Саксы теснили воинов ярла Сидрока. Гейрмунн поднялся на ноги.

Датский строй еще не был прорван, но выглядел уязвимым. Саксы спешили воспользоваться преимуществом, тесня противника к реке. В хаосе сражения Гейрмунн не мог разобрать, в каком положении сейчас воины Хальфдана и саксы по другую сторону клина. Сжимая в правой руке меч Кельда, а в левой – нож, он приготовился к неизбежному столкновению.

– Сдерживайте их! – услышал он зычный голос ярла Сидрока. – Не отступайте!

Но датчане отступали, и яркие солнечные лучи пробивались в бреши между их щитами.

Когда воины ярла Сидрока достигли уже знакомого огромного куста терновника, саксы наконец прорвали оборону. Щиты распахивались, словно дверные створки, и в проемы устремлялись воины противника.

Гейрмунн остановился, яростно взмахнул мечом и ножом и прыгнул на ближайшего врага. Первый удар воин отразил щитом, но попятился. Гейрмунн ударил вторично. На этот раз сакс ударил по его мечу своим, отведя клинок в сторону. Гейрмунн снова бросился в атаку, сдвинул щит сакса и левой рукой вонзил нож в шею.

Не успел поверженный противник упасть, а на Гейрмунна, словно бык, ринулся другой сакс и ударил его в грудь умбоном. Гейрмунн опрокинулся на спину, судорожно глотая воздух. Сакс бросился к нему с топором.

Гейрмунн сумел откатиться. Лезвие ударило в землю. Гейрмунн наугад взмахнул мечом, целя в ноги врага. Он промахнулся, однако сакс отскочил, что дало Гейрмунну возможность подняться. Он кинулся на сакса и нанес удар сверху, вынудив противника поднять щит. Потом, пригнувшись, он ударил ножом в колено. Нога сакса подкосилась, но тот силился устоять. В этот миг Гейрмунн взмахнул правой рукой и попал в шею. Голову не отрубил, но кровь из раны хлынула ручьем.

Гейрмунн стремительно повернулся, готовый встретиться с очередным врагом, но обнаружил лишь датчан ярла Сидрока. Те беспорядочно отступали к реке. Бросив взгляд вдаль, он увидел, что саксы атакуют обе половины армии Хальфдана.

Гейрмунну не хотелось бежать, однако ничего иного ему не оставалось. Саксы теснили своих врагов. Остановиться и принять бой означало погибнуть всем до последнего. Но ярл Сидрок говорил еще об одной переправе, южнее этой. Возможно, они сумеют обойти саксов, соединиться с Хальфданом и продолжить сражение.

Нож Гейрмунн убрал, оставив только меч Кельда, после чего побежал к реке вместе с отступавшими датчанами.

Саксы не отставали, продолжая косить датчан. Гейрмунн двигался через брод, а вокруг него в воду падали копья и стрелы. Достигнув берега и оглянувшись, он увидел десятки тонущих датчан. Вода в реке становилась все краснее.

Основная часть войска ярла Сидрока переправилась через реку и теперь двигалась на юг, однако некоторые бежали на север, в сторону Велингфорда и смерти.

– Остановитесь! – крикнул им Гейрмунн. – Остановитесь, глупцы! Двигайтесь к Хальфдану!

Кто-то внял его словам, но таких были единицы. Не внявших Гейрмунн оставил наедине с судьбой.

Саксы преследовали их еще два роздыха подряд. Датчан, решивших остановиться и принять бой, всех убили. Гейрмунн чувствовал, как неистовство битвы гаснет в душе, уступая место страху. Его тело ослабло, утомленное дневным переходом, боем и отступлением, но он все бежал, глядя, как солнце касается западных холмов. Когда же он наконец добрался до моста в Гарингесе, оказалось, что тот занят саксами. На другом берегу саксы теснили датчан, и там шел бой.

– Мы должны попасть на тот берег! – крикнул Гейрмунн тем, кто находился рядом.

Вместе с ним восемь датчан ринулись на мост.

Саксы уже ждали их. Собрав остатки сил, Гейрмунн попытался прорваться, но не успел одолеть и трех саженей, как саксонская дубина ударила его по голове. Потеряв равновесие, он рухнул с моста в реку.

13

Очнувшись, Гейрмунн обнаружил, что полощется в холодной воде. Солнце успело зайти. Наступили сумерки. Он огляделся и увидел, что запутался в скрюченных ветвях дерева, растущего у самой воды. Издали доносились гул битвы, звон оружия, крики воинов и стоны раненых.

Потом он вспомнил бой, отступление датчан и попытку прорваться через мост. Дальнейшее его память не сохранила. Должно быть, он упал с моста в воду. Далеко ли река унесла его от моста, он не знал.

Гейрмунн шевельнулся, пытаясь нащупать речное дно, отчего все вокруг завертелось. У него закружилась голова и забурлило в животе. «Сейчас вырвет», – подумал он и закрыл глаза, снова погрузившись в воду. Так он и качался с закрытыми глазами, пока не прошло головокружение. Но пульсирующая боль в голове, где-то сбоку, осталась. Тогда он вспомнил, что его стукнули дубиной.

В таком состоянии до Редингума ему не добраться. Вряд ли он вообще сумеет сделать пару шагов и уж точно не сможет противостоять саксам, если те на него наткнутся. Единственным спасением оставалась река. Если она принесла его сюда, пусть несет и дальше.

Гейрмунн выпутался из ветвей и позволил течению подхватить себя. Вода тянула и толкала его, неся дальше. Поначалу он пытался держаться на плаву, шевелил ногами, чтобы не наткнуться на камни и иные препятствия. Но не он повелевал рекой, а наоборот. Как и тогда, в море, его тело стремилось целиком погрузиться в воду. Когда вода покрывала лицо, он отфыркивался и ловил ртом воздух, но течение реки было плавным, а сама она – достаточно мелкой. Гейрмунну удавалось держать голову над водой – за исключением ушей, а потому слышал он только неумолчный плеск воды.

Сумерки сменились вечерней тьмой. Река почернела. Стало еще холоднее. Холод пробирал до костей, отчего разум Гейрмунна утратил ясность, а сам он потерял представление о времени и расстоянии, находясь на грани между бодрствованием и сном. В небе блестели звезды. Растущая луна освещала воду. Гейрмунн увидел Стейнольфура, склонившегося к нему с корабля. Деревья, росшие по берегам, стали стволами других деревьев, окружавших подводную усадьбу Вёлунда. Потом луна исчезла. Гейрмунн пытался понять, зашла ли она совсем или ее закрыло облаком. А может, он временно потерял сознание и оказался по другую сторону привычного мира.

В темноте он натыкался на какие-то предметы. Некоторые были неподвижными и жесткими, оставлявшими царапины на руках. Другие – трупы саксов и датчан – вода несла так же, как и его. Течение не различало живых и мертвых.

Постепенно звезды начали меркнуть, сменяясь первыми лучами утренней зари. Неужели он провел в воде всю ночь и теперь встречает рассвет? Поблизости слышались голоса и плеск воды, но и то и другое было приглушенным, поскольку в ушах Гейрмунна по-прежнему плескалась вода.

Потом его схватили за руку и приподняли.

– Этот живой, – произнес чей-то голос. – Но вряд ли долго протянет. По нему видно.

– Датчанин или сакс?

Голоса на время умолкли.

– Не знаю, – ответил первый голос.

Гейрмунн услышал плеск. Его вытаскивали из воды. Открыв глаза, он увидел две темные фигуры, стоящие над ним.

– Не датчанин, – сказал один.

– Да и на сакса не похож.

– У него саксонский нож.

– Что делать будем?

– Поступим, как с другими. Возьмем то, что пригодится, а тело вернем реке.

Это были датчане.

– Норвежец я, – произнес Гейрмунн, едва шевеля языком.

– Ты слышал?

– Не знаю. Он…

– Не сакс, – продолжал Гейрмунн, стараясь говорить как можно громче, но изо рта вырывался только шепот. – Я… норвежец. Гейрмунн, поклявшийся… Гутруму.

Датчане снова умолкли.

– Отнесем-ка его в шатер, – сказал один из них. – Там и разберемся, кто такой.

– Согласен. Возьмешь с того боку?

Гейрмунн почувствовал, как его поднимают. Голова моталась из стороны в сторону. Перед глазами мелькали искры и угли. Голову сдавила боль, словно некий проклятый кузнец воспользовался его головой как наковальней. Гейрмунн плотно зажмурился, а когда снова открыл глаза, увидел очертания лагеря. Вскоре его внесли в шатер.

– Положите здесь, – послышался новый голос.

Мир качнулся, и вскоре Гейрмунн ощутил, что под ним не мягкая речная вода, а твердая земля.

– Я сообщу ярлу Гутруму, – сказал кто-то, и одна тень отодвинулась.

– Жить он будет? – поинтересовался другой.

Чьи-то пальцы ощупали ему голову в месте удара, вновь подняв волну обжигающей боли.

– Думаю, череп у него цел. Раны я перевяжу. А жить… жить он будет.

Этих слов Гейрмунну было достаточно, и он перестал удерживать слабую нить, связывающую его разум с реальностью, провалившись в бездонную пустоту.

Когда он проснулся, в глаза хлынул раздражающе яркий дневной свет. Он прикрылся ладонью и почувствовал на голове повязку.

– Это ты, – произнес знакомый голос. – И как ты здесь оказался?

Гейрмунн поднял взгляд, сощурился и увидел стоящего перед ним Гутрума.

– В последний раз я тебя видел, когда ты добровольно прыгнул за борт, – сказал датчанин. – А теперь мы выловили тебя из реки. Как такое возможно?

– Этот рассказ… – Голос Гейрмунна будто продирался сквозь песок в горле, зато в голове звучал оглушительно. – Долго рассказывать.

– Ты же по всем меркам должен был умереть.

Снова тот же взгляд, каким Гутрум смотрел на Гейрмунна тогда, перед прыжком за борт. Но сейчас во взгляде ярла читалось еще большее сомнение, подозрение и даже страх.

– Адская Шкура, тебя не должно быть среди живых. Кто ты такой?

Их окружали не бурные морские волны, а стены шатра, однако Гейрмунн ощущал те же недоверие и опасность, а его разорванный ум силился подыскать нужные слова. Голова под повязкой продолжала болеть. Ему отчаянно хотелось снова провалиться в сон. Надо как-то оправдаться перед Гутрумом. Он должен завоевать доверие датчанина.

– У меня…

Гейрмунн достал из туники браслет Вёлунда и показал Гутруму.

Датчанин молча взял браслет и стал пристально разглядывать.

– Это… подарок.

– Отличный подарок, – сказал Гутрум. – Таких браслетов я еще не видел. – Он перевернул браслет, и отсвет золотой вещицы заиграл на его лице. – Я принимаю твой подарок, Гейрмунн Адская Шкура, и с нетерпением жду рассказа о всех твоих приключениях.

– Я…

Гейрмунн вовсе не собирался дарить Гутруму браслет. Он даже не успел сказать, что браслет подарен ему Вёлундом, однако датский ярл забрал украшение, посчитав своим. Гейрмунн не знал, как выкрутиться из создавшегося положения, не вызвав подозрений и не оскорбив Гутрума.

– Я…

– Отдыхай, – сказал ему Гутрум. – Поправляйся. Я сообщу твоему клятвеннику, что ты вернулся.

Значит, Стейнольфур жив. Уже легче. Гутрум ушел из шатра. Гейрмунн не знал, как вернуть браслет, стоит ли пытаться и хочет ли он браться за столь опасное дело. Подарок изменил отношение Гутрума к нему. Возможно, у судьбы были свои причины, и это она навела Гейрмунна на мысль подарить браслет датчанину.

Думать дальше Гейрмунну было тяжело. Его разум напоминал истрепанную тряпку. Он снова закрыл глаза, а когда очнулся вторично, почувствовал себя лучше. Солнце уже село, а возле Гейрмунна на коленях стояли Стейнольфур и Шальги.

– Тебе понравилось путешествие в Валгаллу? – спросил Стейнольфур. – Или ты побывал в преисподней?

– Не был я ни там, ни там.

При виде друзей Гейрмунн вдруг почувствовал, как же он устал. От этой усталости, а также от радости облегчения на глаза навернулись слезы.

– Очень рад видеть вас обоих.

Стейнольфур коснулся плеча Гейрмунна.

– Рад тебя ви… – Голос его дрогнул, но бывалый воин совладал с собой. – С возвращением, Гейрмунн Хьёрссон.

– Глазам не верю, – признался Шальги, крепко пожимая ему руку.

– Я было подумал, Гутрум врет. – Стейнольфур тряхнул головой и кривым пальцем вытер глаз. – Или принял другого за тебя.

– Как ты вообще здесь оказался? – спросил Шальги.

– Я… вряд ли я сейчас сумею вам рассказать. Связно не получится. Голова до сих пор пылает. Я даже сидеть не могу.

– И не пытайся. Тебя знатно угостили. – Стейнольфур указал на правую сторону головы Гейрмунна. – Припухлость поуменьшилась, но пару дней казалось, будто ты отрастил себе вторую голову.

– Пару дней? Так сколько же я здесь валяюсь?

Шальги еще раз стиснул руку Гейрмунна и разжал пальцы.

– Тебя выловили из реки четыре дня назад.

– Что?

Гейрмунн попытался припомнить события этих дней, но отрезок между сегодняшним днем и битвой при Эшдауне был покрыт темнотой и затянут туманом.

– Четыре дня? – удивленно переспросил он.

– Ты болтался между мирами, – сказал Стейнольфур. – Придешь в сознание и снова уплываешь. На твое счастье, череп у тебя оказался крепким, иначе мы бы точно знали, есть ли там мозги или нет. Я и сейчас готов биться об заклад, что нет. Иначе как ты мог добровольно прыгнуть за борт?

– Причину ты знаешь не хуже меня. На корабле бы вспыхнула потасовка, и никто из нас троих не дожил бы до сегодняшнего дня.

– Пусть так, – согласился Стейнольфур. – Или ты заблуждаешься насчет того, каково быть клятвенником?

– Я не заблуждаюсь, особенно когда это касается тебя, – ответил Гейрмунн. – Потому я прыгнул, не спросив твоего позволения.

Вид у Стейнольфура был рассерженный, но гнев его напоминал гнев испуганного отца, вызванный безрассудным поведением ребенка. Гейрмунн не знал, чего Стейнольфуру хочется больше: накричать на него или обнять.

– Не важно, почему ты прыгнул, – сказал Шальги. – Мы благодарим богов за твое возвращение.

Хотя Вёлунд и не называл себя богом, Гейрмунн счел благодарность парня вполне уместной.

– Расскажите о событиях этих четырех дней, – попросил он. – Чем кончилась битва?

Шальги посмотрел на Стейнольфура. Тот стиснул зубы.

– Под конец дня перевес был на стороне саксов. Датчане много их порубили, но и сами понесли большие потери… Берси убит, – помолчав, добавил он.

– Как? – Разум Гейрмунна отказывался принимать эту весть. Датский конунг был могущественным воином, едва начавшим войну. – Как он пал?

– Он возглавлял атаку, – продолжал Стейнольфур. – Но сражение смешалось. Один из ярлов Хальфдана припоздал.

– Ярл Сидрок.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Я сражался в составе его войска, – ответил Гейрмунн.

Стейнольфур удивленно посмотрел на него и продолжил рассказ:

– Нас с Шальги там не было. Но с чужих слов знаем: Хальфдан разделил армию. Одну часть ярлы повели на соединение с Сидроком. Вторую возглавили Хальфдан и Берси. Несколькими днями раньше они легко разгромили саксов и думали, что и в этот раз будет так.

– А где были вы?

– Здесь. Было решено, что кто-то из ярлов останется здесь – сторожить корабли и лагерь. Жребий пал на Гутрума и его воинов. В том сражении полегло много ярлов.

– Кто?

– Сидрок-старший и его сын. Осберн, который был на Рибе. Ярл Френа и другие. Это был зловещий день.

Рассказ Стейнольфура поверг Гейрмунна в тягостное молчание. Ярл Сидрок и его сын встретили судьбу с честью и мужеством, в чем он не сомневался. Появление их войска изменило картину битвы, но триста воинов не могли изменить ее исход. Так решили три Прядильщицы и боги. Гейрмунн лишь надеялся, что священник уцелел.

– Что теперь? – спросил Гейрмунн.

– Теперь? Ты поправляешься. А мы ждем. Буря разметала корабли Берси в разные стороны. Они и сейчас поднимаются вверх по реке, подвозя подкрепление. Мы проиграли битву, но не войну. Слышал я, вскоре мы снова нападем на саксов. К тому времени ты должен быть вполне готов сражаться наравне со всеми.

Гейрмунн хотел кивнуть в знак согласия, однако голова у него болела, а глаза так и норовили снова закрыться.

– Отсыпайся, – сказал ему Стейнольфур.

Гейрмунн спал, просыпался, ел и снова погружался в сон. Так продолжалось неделю, и каждый день возвращал ему силы, пока наконец он не почувствовал, что готов покинуть шатер и предстать перед Гутрумом. По дороге к нему Гейрмунн видел, что здешний лагерь уступает Рибе, но превосходит лагерь на Охотничьем холме. Подобно тому он был разбит на широкой равнине, у места слияния двух рек. Десятки кораблей, стоявших там, защищали лагерь с севера и юга. На западе защитой служили лес и земляной вал. Войдя в шатер Гутрума, Гейрмунн увидел браслет Вёлунда, поблескивающий на руке датчанина.

– Здравствуй, Гейрмунн Адская Шкура, – сказал ярл. – Рад видеть тебя на ногах.

– Я тоже этому рад, – склоняя голову, ответил Гейрмунн.

Он пришел в шатер Гутрума со Стейнольфуром и Шальги. Там, помимо ярла, находился Эскил.

– Я терпеливо дожидался дня, когда смогу задать тебе главный вопрос, – сказал Гутрум. – И этот день настал. Ответь, как ты здесь оказался?

Несколькими днями ранее, достаточно окрепнув, Гейрмунн рассказал свою историю Стейнольфуру и Шальги. Сейчас он слово в слово повторил ее Гутруму. Честь Гейрмунна и свидетельство браслета не давали ему причин для вранья. Посмеет ли кто-нибудь усомниться в рассказе или назвать его сумасшедшим? Гейрмунн знал, что не потерпит этого.

Ни Гутрум, ни Эскил не усомнились. Ярл снял браслет и вновь стал рассматривать, словно тот в чем-то изменился.

– Хнитудр, изготовленный кузнецом Вёлундом?

– Да, ярл Гутрум.

Гейрмунн еще не придумал, как вернуть браслет. Стейнольфур говорил, что он будет отъявленным дурнем, если попытается это сделать. Браслет купил ему благосклонность Гутрума. Зачем же рисковать, чтобы лишиться ее снова?

– Если до этого ты лишь назывался Адской Шкурой, то теперь таковым и являешься, – заключил Гутрум. – Вернулся со дна морского. Это все равно что вернуться из страны мертвых. Я слышал, ты участвовал в битве при Эшдауне?

– Да, – скромно ответил Гейрмунн. – Но сумел убить лишь двоих саксов. А потом началось отступление к броду.

– Судя по тому, что я слышал, ты достиг большего, чем многие испуганные датчане, побывавшие там. По их словам, саксы сражались как волки.

Эскил нахмурился, но промолчал.

– Саксы бились отчаянно, – подтвердил Гейрмунн.

– Больше мы не потерпим такого поражения. – На лице Гутрума вспыхнул гнев. Он снова надел браслет. – Ты готов сражаться в моих рядах, Адская Шкура?

– Готов, – сказал Гейрмунн. – Но у меня есть вопрос.

– Задавай.

– Что с моим мечом? Он остался на борту «Волнолюбца», но Стейнольфур сказал, что потом меч куда-то исчез.

Ярл посмотрел на Эскила. Тот кивнул:

– Я знаю, где твой меч. У моего брата. Он забрал меч после твоего прыжка за борт.

– Вот ты и получил ответ, – сказал Гутрум, вновь повернувшись к Гейрмунну.

Гейрмунн с Реком сразу невзлюбили друг друга, но теперь у Гейрмунна появилась еще одна веская причина ненавидеть капитана.

– В таком случае твой брат – вор, – сказал он.

Эскил угрожающе шагнул к нему:

– Будь осторожнее со словами, Адская Шкура. Мой брат, как и все мы, посчитал тебя утонувшим.

– Но я не утонул, – возразил Гейрмунн. – Меч принадлежит мне. Рек должен…

– Довольно! – Гутрум раздраженно нахмурился. – Ты знаешь, где твой меч. Хочешь его вернуть, иди и потребуй. Больше не желаю об этом слушать.

Гейрмунн повернулся к Эскилу, намереваясь последовать совету Гутрума.

– Где сейчас твой брат?

– Там же, где и весь наш отряд. На южном берегу, возле кораблей. Но, Адская Шкура, ты…

– Ярл Гутрум, знай, что я остаюсь верен тебе, – перебив Эскила, сказал Гейрмунн.

Гутрум кивнул:

– Ценю твою службу.

– Мне позволено уйти?

– Ступай, – глядя на Эскила, ответил Гутрум. – Но помни о мире, Адская Шкура. В этом лагере собраны датчане, норвежцы, юты, фризийцы… Мы все союзники. Невзирая на прежние разногласия, у нас общий враг – саксы.

Гейрмунн поклонился, затем вместе со Стейнольфуром и Шальги покинул шатер. Через несколько шагов его окликнул Эскил. Гейрмунн не обернулся и пошел дальше, держа путь к южному берегу. Однако Эскил его догнал.

– Что ты задумал, Адская Шкура?

– Собираюсь вернуть свой меч, – ответил Гейрмунн, глядя вперед. – Как и советовал ярл Гутрум.

– А если Рек не согласится отдать?

– Как это не согласится? – удивился Стейнольфур. – Меч принадлежит Гейрмунну.

– Я не всегда понимаю намерения моего брата, – признался Эскил. – Но знаю его нрав.

Больше Эскил не сказал ничего, однако пошел вместе с ними к берегу, а когда они подошли к кругу шатров, принадлежащих отряду Река, выступил вперед и кликнул брата. Вскоре появился Рек, окруженный датчанами. Их лица Гейрмунн помнил по плаванию на «Волнолюбце». При виде Гейрмунна датчане выпучили глаза и разинули рты. Все они молчали, однако в глазах Река было больше ненависти, чем изумления.

– Адская Шкура вернулся к нам, – сказал Эскил, поочередно взглянув на каждого воина. – Ярл Гутрум принял его обратно, что надлежит сделать и нам.

Гейрмунн знал: он еще не раз услышит о своем возвращении, и многое будет сказано у него за спиной. Но сейчас его целью было вернуть меч.

– Мне сказали, что ты взял мой меч, – обратился он к Реку.

– Да, взял, – ответил Рек, почесывая подбородок.

– Я пришел его вернуть.

Датчанин покачал головой:

– Ты же его бросил.

– Бросил? – Кровь Гейрмунна вскипела от гнева. – Только слабак, лишенный чести, может так говорить.

– Обвиняешь меня в отсутствии чести? – взбеленился Рек. – Ты, проклятая Адская Шкура, едва не потопивший мой корабль?

Он двинулся к брату:

– Я должен на это ответить.

– Нет, – возразил Эскил. – В лагере установлен мир. В пространстве между стеной и реками убийства запрещены.

– Тогда бьемся до первой крови, – сказал Рек. – Разреши поединок. Я преподам этому маленькому куску дерьма урок чести.

– А если проиграешь? – громко, чтобы слышали все, спросил Гейрмунн.

Рек сердито посмотрел на него, потом окинул взглядом воинов, окружавших их.

– Тогда я верну тебе меч.

Эскил посмотрел на брата, словно обдумывая просьбу, потом снова повернулся к Гейрмунну:

– Если я разрешу поединок, закрепит ли его исход, каким бы он ни был, право обладания твоим мечом?

Гейрмунну не верилось, что он должен биться за право вернуть меч, но притязание на оружие стало вопросом чести между ним и Реком. Спор решался единственным способом – через поединок.

– Да, – ответил Гейрмунн.

– Хорошо. Встаньте квадратом! – велел Эскил собравшимся воинам.

Датчане повиновались, образовав четыре «стены» из девяти-десяти воинов каждая. Гейрмунн направился в угол ристалища. Стейнольфур и Шальги пошли с ним.

– Ты вполне окреп для поединка? – спросил Стейнольфур.

– Вполне, – ответил Гейрмунн, хотя и не был в этом уверен.

Он сорвал с головы окровавленные повязки и швырнул на землю, пытаясь не замечать головокружения, внезапно одолевшего его.

– Шальги… раздобудь мне щит и меч.

Кивнув, Шальги выбежал из квадрата и скрылся за шатрами. Голове Гейрмунна, привыкшей к повязке, стало холодно на ветру. Небо затянули серые рваные облака. Вблизи шумела река. За спинами стоящих датчан виднелась длинная цепь корабельных носов. Корабли не стояли на якоре. Их вытащили на берег.

– Гейрмунн, тебе бы сейчас проявить терпение, – шепнул ему Стейнольфур.

– Это как? – спросил Гейрмунн.

Он видел, что Рек вооружился его мечом. Мало того что датчанин присвоил себе меч, Рек вознамерился выступить с ним против законного владельца. Еще одно оскорбление. Ничего, скоро Рек за это ответит.

– Поединок может обождать, пока ты не окрепнешь по-настоящему, – продолжал Стейнольфур. – Твоя честь не пострадает, если ты попросишь его отложить, чтобы…

– Нет. – Гейрмунну претила мысль о возвращении в шатер, тогда как Рек будет открыто расхаживать по лагерю с его мечом. – Этот спор я решу сейчас.

Тревога Стейнольфура никуда не делась, однако он больше не возражал. Вернулся Шальги, принес старый меч Гейрмунна, который он отдал парню в Авальсснесе, и щит, купленный в Рибе. Взяв их, Гейрмунн повернулся лицом к противнику. Эскил вышел на середину квадрата.

– Поединок закончится, как только на землю прольется первая кровь. Если кто-то из участников не послушается и продолжит бой, виновный лишится своего серебра, свободы, а то и жизни. Так постановил ярл Гутрум. Оба готовы? – спросил Эскил, поочередно взглянув на противников.

– Готов, – коротко ответил Рек.

Гейрмунн кивнул, хотя перед глазами и плыло.

– Начинайте, – сказал Эскил, вернувшись к воинам, стоявшим по сторонам квадрата.

Рек с удивительным проворством бросился на Гейрмунна, вопя и рыча. Гейрмунн едва успевал загораживаться щитом от шквала яростных ударов датчанина. Каждый удар отдавался у него в костях. Голова кружилась от боли, а сознание куда-то уплывало. Неужели Рек и впрямь превосходит его в быстроте? Или он еще слишком слаб для поединка и надо было прислушаться к предостережению Стейнольфура? Но теперь, когда поединок начался, эти вопросы теряли смысл. Гейрмунн уворачивался от ударов Река и моргал, пытаясь восстановить четкость зрения и ясность мыслей.

Вторую атаку датчанина он встретил уже более подготовленным. Правая рука Река наткнулась на его щит. Затем Гейрмунн попытался сам перейти в наступление и нанести удар. Но датчанин поднял щит, отразив удар, а его самого оттолкнул назад.

Гейрмунн зашатался и едва не потерял равновесие. Боль в голове сделалась нестерпимой. Он понимал: в этом поединке ему не победить, но и сдаваться он не собирался. Отшвырнув щит, Гейрмунн решительно бросился на Река, сжимая меч обеими руками.

Внезапность атаки привела Река в недолгое замешательство, однако датчанин быстро оправился. Отчаянный взмах меча Гейрмунна рассек лишь воздух. Сам он качнулся, и Рек, воспользовавшись этим, опрокинул его на землю.

Упав, Гейрмунн больно ударился. В глазах потемнело. Он почувствовал, как датчанин коленом надавил ему на грудь. Потом увидел склонившегося Река. Присвоенным мечом Рек полоснул Гейрмунна по щеке.

– Первая кровь, – объявил Рек. – Но знай: я бы мог тебя убить.

Давление на грудь ослабло, и Гейрмунн снова задышал. Рек отошел. Гейрмунн лежал, пока не подошли Стейнольфур и Шальги. С их помощью он поднялся на ноги и поковылял обратно к шатру, где свалился на подстилку: уставший, пристыженный и страдающий от боли.

14

Поражение стоило Гейрмунну больше, нежели уязвленная гордость и меч, окончательно перешедший к Реку. Выздоровление затянулось, и он провалялся еще несколько дней. Стейнольфур сообщил ему, что датчане отправляются биться с саксами у местечка Бейзинг.

Гейрмунна сел на подстилке.

– Мы должны пойти с ними.

– Ты должен остаться здесь, – сказал Стейнольфур, заставляя его лечь. – Больше я не потерплю твоего своеволия.

– Но я должен…

– Будут и другие битвы. Если хочешь в них сражаться, дождись, когда восстановишь силы.

Гейрмунн скрипнул зубами. Голова отозвалась болью.

– Трус верит, что проживет вечно, если будет сторониться битв.

– А человек мудрый знает, в какие битвы встревать, – ответил Стейнольфур.

– Ты рассуждаешь, как мой отец.

– У твоего отца есть недостатки, но дураком его не назовешь. Каждого воина ранят, и каждый воин должен залечивать свои раны.

Гейрмунн закрыл глаза, не став перечить Стейнольфуру. В глубине души он сознавал, что пока не готов взять меч.

– Где Шальги? – спросил Гейрмунн, меняя предмет разговора.

– С женщиной.

– Что-о? – Гейрмунн снова сел на подстилке, теперь уже от удивления.

– Это не то, что ты подумал, – усмехнулся Стейнольфур. – Зовут ее Бирна. Одна из лучших воинов ярла Осберна. Она говорила, что Шальги напоминает ей брата, умершего несколько лет назад. Она помогает мне обучать парня. Думаю, Шальги ее побаивается, а то втрескался бы по уши.

С Бирной Гейрмунн встретился через день после ухода Хальфдана, Гутрума и других ярлов на битву с саксами. Она была старше его лет на шесть. Высокая, сильная, с всклокоченными рыжими волосами, зелеными глазами и носом, чуть свернутым набок после перелома. Гейрмунн стоял с нею, наблюдая, как Стейнольфур учит Шальги сражаться копьем. Высокий захват и удар наотмашь хороши для атаки противника со щитом или если требуется сбить с ног. Низкий обратный захват помогает при обороне. Стейнольфур показывал, как правильно скреплять наконечник с древком, упирая копье в землю.

– Ты приносила клятву верности Осберну, – сказал Гейрмунн. – У кого ты сражаешься теперь?

– Большинство воинов ярла Осберна нынче сражаются у Хальфдана, – ответила Бирна. – Во всяком случае, те, кто еще жив.

– Тогда почему они не отправились с Хальфданом? – удивился Гейрмунн.

– Конунг нас не знает. Нам было приказано остаться здесь и вместе с другими охранять лагерь и корабли. А также защищать раненых и больных, – добавила Бирна, смерив его взглядом.

– Зная, что ты здесь, я наверняка буду спать крепче, – сказал Гейрмунн, приложив руку к груди.

Бирна изогнула бровь. Уголок ее рта дрогнул.

– Насмехаешься надо мной? Судя по тому, что я слышала о твоем поединке с Реком, ты очень нуждаешься в защите.

Шутливые нотки в ее голосе не дали Гейрмунну обидеться, хотя и всколыхнули чувство стыда.

– Может, когда закончишь обучать Шальги, поучишь и меня?

– А зачем ждать? – Бирна прошла к оставленным Шальги мечу и щиту, подняла их и принесла Гейрмунну. – Я не стану особо напирать.

Гейрмунн со смехом принял меч и щит, но, едва начался учебный поединок, ему стало не до смеха. Бирна оказалась опытной и очень проворной воительницей, что вполне отвечало ее репутации. Двигалась она быстро и неумолимо, не тратя силы на удары, имеющие целью напугать противника или показать превосходство. Гейрмунн не знал, насколько она его щадила, зато не сомневался: в настоящем поединке она легко его одолеет, и дело не только в его раненой голове.

– Теперь я точно буду крепче спать, зная, что ты в лагере, – повторил Гейрмунн, когда Бирна опрокинула его на землю, где он и хватал ртом воздух.

– А я дождусь твоего выздоровления. – Бирна села рядом. Она тоже тяжело дышала. – Даже раненый, ты хорошо держался.

– Меня хорошо учили, – сказал Гейрмунн, кивнув в сторону Стейнольфура.

– Да, у тебя прекрасный клятвенник. Он сражается без гордости.

– Как это понимать? У Стейнольфура больше чести, чем…

– Я не про честь. Про гордость.

– Не понимаю. Объясни.

– Воин, имеющий честь, будет сражаться с честью, даже когда его никто не видит, кроме богов. – Бирна достала из поясной сумки точильный брусок и взялась за свой меч, удаляя зазубрины, оставшиеся после поединка. – Честь, о которой не сложены баллады, не менее значима. Воин, наделенный такой честью, тоже получает доступ в Валгаллу.

– А гордость?

– Гордость нуждается в зрителях. – Меч Бирны звенел от прикосновений бруска. – Гордость – это честь, которую воин выставляет напоказ, желая, чтобы ее видели другие. Гордость делает воина слабым. Некоторые воюют с гордостью, словно она – их победоносное оружие. Но в битве гордость нередко становится обузой, делающей воина беспечным и безрассудным. Стейнольфур это знает.

Гейрмунн кивнул.

– Он хотел, чтобы я отложил поединок с Реком.

– Думаю, тебе стоило к нему прислушаться. – Бирна внимательно осмотрела кромку лезвия. – Гордость – распространенная слабость. Даже Хальфдан отправился на битву, чтобы восстановить свою гордость после поражения при Эшдауне. Сдается мне, саксы об этом знают. Они навязали ему сражение.

– Где находится Бейзинг?

– На юге. В дне пути отсюда.

– На юге? – изумился Гейрмунн. – Но Велингфорд лежит к северу. Должно быть, саксы дали изрядный крюк, чтобы не столкнуться с нами.

– Похоже на то.

Такая стратегия показалась Гейрмунну никудышной. Саксы решили отдалиться от надежных стен своей крепости. Если битва при Бейзинге обернется не в их пользу, на пути отступления у них окажется лагерь датчан. Иоанн считал уэссекского короля и его брата умными. Если это так, саксы пошли на риск неспроста. Гейрмунн задумался о причине их маневра.

Он вспоминал Велингфорд, виденный издалека: оборонительные сооружения, множество кораблей и мост через Темзу. После падения с моста в Гарингесе течение реки пронесло его на большое расстояние. Он вдруг понял: саксы могут сделать то же самое на кораблях и атаковать лагерь. Особенно сейчас, когда основная часть армии в дне пути от лагеря и совсем в другой стороне.

– Ты считаешь, что саксы подстроили Хальфдану ловушку? – спросил он Бирну.

– Возможно. Они дразнили его, появляясь слишком близко от лагеря.

Гейрмунн вскочил на ноги.

– Ты что?

– Думаю, нам надо готовиться к атаке.

– Как? Где?

– Здесь. – Он махнул в сторону реки. – Сдается мне, саксы попытаются высадиться с кораблей и захватить лагерь.

– Ты уверен?

– Нет. Но в Велингфорде я видел много кораблей. Нам лучше не искушать судьбу, а подготовиться.

– Как?

Времени на постройку моста или затвора у них не было. Но Гейрмунн вспомнил причалы, сделанные из кольев, которые видел в болотистых землях.

– Я знаю способ.

Командовать лагерем оставили воина по имени Афкарр: опытного, но лишенного честолюбивых устремлений. Прежде он служил ярлу Осберну. Афкарра требовалось убедить, но он доверял Бирне. Узнав о множестве кораблей, виденных Гейрмунном в Велингфорде, воин решил проявить благоразумие и подготовиться к возможному нападению.

– Но как мы перегородим реку стеной? – недоумевал Афкарр.

– Саксонские лодки тяжелые, и осадка у них низкая, – объяснил Гейрмунн. – Я греб на такой. Нам достаточно перегородить стеной из кольев только русло реки.

Афкарр не совсем понимал его замысел. Но Бирна поддерживала Гейрмунна, и Афкарр, вздохнув, поручил ему командовать возведением стены, приказав всем оставшимся в лагере датчанам выйти на работу.

Гейрмунн быстро отыскал подходящее место для постройки. Оно обнаружилось в одном роздыхе к западу, где река сужалась. Достаточное расстояние, чтобы обезопасить лагерь и в то же время быстро ответить, если враги атакуют. Глубоководная часть русла здесь почти вплотную подходила к дальнему берегу, а возле ближнего течение неслось по песчано-каменистой отмели.

Части датчан Гейрмунн поручил срубать молодые деревья и заострять с одного конца. Остальные работали на палубах двух поставленных на якорь кораблей – забивали колья в речное дно, скрепляя их веревками и кожаными ремнями. У Гейрмунна по-прежнему кружилась голова, но он трудился наравне с датчанами, не давая себе передышки и не выказывая слабости.

Постройка стены заняла весь день. В готовом виде она напоминала непроходимые заросли ежевики. Стена полностью перегораживала среднюю часть русла и упиралась в северный берег. Проход вдоль южного оставался свободным. У саксонских лодок, спускающихся по реке, будет единственный путь. Если они попытаются обойти край стены, то попадут на мелководье, застрянут и окажутся уязвимыми. Готовая стена не перегораживала реку наподобие плотины, но делала ее непроходимой для любых судов, кроме легких и быстрых датских, которым не страшно плавание по мелководью.

Когда солнце садилось, Гейрмунн стоял на берегу неподалеку от стены. Вместе с ним были Стейнольфур, Шальги и Бирна: все усталые, но довольные.

– Одно из двух: или ты действительно уберег лагерь, или мы целый день корячились впустую, – сказал Стейнольфур.

– Датчане заскучали, – возразил ему Гейрмунн. – Надо было чем-то их занять.

Бирна кивнула:

– Даже если саксы и не нападут, стена – неплохое укрепление.

– Будем надеяться, что Хальфдан и Гутрум с этим согласятся, – сказал Стейнольфур.

– Будем надеяться, что нам не придется проверять стену на прочность, – добавил Шальги.

Оставив дозорных, датчане вернулись в лагерь, где поужинали и угостились саксонским вином, выставленным Афкарром в качестве награды. Воины сидели у костров, рассказывая истории из прошлого. Впервые с тех пор, как отплыл из Авальсснеса, Гейрмунн почувствовал себя своим. Даже те, кто поначалу отлынивал от работы, были довольны ее результатами. Все соглашались с Бирной: стена – хорошее укрепление.

Вскоре Гейрмунн почувствовал, что глаза закрываются сами собой. Пожелав спокойной ночи Стейнольфуру, Шальги и Бирне, он ушел в свой шатер, где в полном изнеможении рухнул на подстилку. Когда вдалеке затрубили рожки, ему показалось, будто он задремал всего на мгновение. Выскочив из шатра, он обнаружил, что в лагере тихо, но никто не спит.

– Саксы атакуют! – крикнул Гейрмунн. – Бежим к реке!

Датчане – кто с копьем и топором, кто с луком и мечом – устремились к возведенной стене. Они бежали вдоль реки и вскоре увидели четыре или пять вражеских лодок, застрявших у кольев. Сидящие в них саксы кричали, подавая собратьям сигнал тревоги. Еще дюжина лодок продолжала двигаться к стене, но звуки рожков и крики заставили их сбавить ход.

– Стреляйте по ним! – велел Афкарр.

В свете луны лучники дали залп по саксам, застрявшим возле стены. Послышались крики и плеск падающих в воду тел. Вражеские стрелки попытались ответить, но стрел у них было немного, и те, что летели с качающихся лодок, не попадали в цель. Датчане метнули копья в ближайшие вражеские лодки. Часть саксов попрыгали в воду, пытаясь спастись. Другие надеялись протиснуться между кольев и застревали, становясь мишенями для датских стрел. Тех, кто отступал к мелководью, рассчитывая пробиться там, встречали топоры и мечи.

Потом датчане зажгли факелы, показав свою численность на берегу. В свете факелов саксы увидели стену с телами убитых соплеменников и поняли: их замысел провалился. Им оставалось одно из двух: поворачивать назад или вступать с датчанами в бой. Гейрмунн, хотя и чувствовал слабость в ногах, тоже приготовился к схватке.

Но саксы приладили весла и стали отчаянно грести, уплывая вверх по реке. Сражение кончилось, не успев толком начаться. Датчане не потеряли ни одного человека. Афкарр послал лучников вслед за врагами, желая убедиться, что они не предпримут второй атаки, после чего подошел к Гейрмунну.

– А ты оказался прав, Адская Шкура, – сказал он. – Ты и твоя стена спасли лагерь. Конунг Хальфдан узнает об этом.

В лагерь вернулись, когда уже рассвело. Щебетали птицы. Из-за холмов выплыло солнце. Многие датчане искали Гейрмунна, чтобы поблагодарить за предусмотрительность. Некоторые, вроде Бирны и Афкарра, в свое время поклялись в верности ныне покойному ярлу Осберну и теперь оказались вдали от родных мест и без надежного командира. Среди таких был Аслеф – воин одного с Гейрмунном возраста, но успевший снискать уважение. Другой воин, которого звали Мули, был по возрасту ближе к Стейнольфуру. Его единственный сын погиб несколько лет назад в бою с нортумбрианцами. Без командира остался и Торгрим – человек-глыба, отличавшийся невозмутимостью камня, и, наконец Рафн и Ветр – давние друзья, проверенные во многих битвах. Первого, рослого, так прозвали за черные волосы. Второй, наоборот, был худым и жилистым, а прозвище получил за белокурые волосы и бледную кожу. Гейрмунн на удивление быстро поладил со всеми.

Через два дня вернулся Хальфдан. Он победил саксов, рассеяв отряды Этельреда и Эльфреда. Но в битве при Бейзинге полегло и много датчан. Вскоре после возвращения Гутрум зашел за Гейрмунном и повел его на встречу с конунгом.

– Ты создал себе имя, – сказал ярл по пути к шатру Хальфдана. – Ты готов к последствиям?

– К каким? – не понял Гейрмунн.

– Вскоре узнаешь, что слава – это не только награда. Она имеет свою цену.

– Какую цену?

– Конунг. – Гутрум оглянулся по сторонам, убедившись, что их не подслушивают. – После поражения при Эшдауне власть и слава Хальфдана ослабли. Ярлы, приплывшие с Берси, обозлены, а послушание в собственной армии шатается.

– Ты тоже приплыл с Берси. Ты обозлен?

– Я недоволен. Вот и Хальфдан был недоволен, узнав, что в его отсутствие на лагерь напали.

– Но мы разбили саксов.

– Да, разбили, отчего твоя слава значительно возросла. – Они подходили к шатру Хальфдана, и Гутрум понизил голос до шепота. – Веди себя осмотрительно, Адская Шкура. Конунг и другие ярлы прекрасно сознают, какую опасность ты предотвратил. Это заставило их уважать тебя. Но кое-кто видит в этом очередную неудачу Хальфдана, а ты – живое напоминание о ней. Особенно для конунга.

Они приблизились к шатру, и стало не до вопросов. Гутрум прошел к ярлам, Гейрмунн остался перед помостом, склонив голову.

– Рад, что наконец-то познакомился с тобой, – произнес Хальфдан, темноволосый датчанин с глазами, чья синева напоминала франкскую сталь. – Ты сын Хьёра Хальфссона, конунга Ругаланна. Афкарр сказал: если бы не ты, я бы потерял лагерь и все корабли. Еще я знаю, что ты утонул и вернулся из преисподней. Много я слышал о тебе, Гейрмунн Адская Шкура.

В устах конунга прозвище Гейрмунна прозвучало скорее как похвала, нежели как оскорбление.

– Я это делал не для себя, – сказал Гейрмунн.

Хальфдан встал во стула и подошел к нему:

– Но ведь это ты надоумил построить стену в русле реки? Ты предугадал, что саксы спустятся на лодках по Темзе?

– Да, все верно.

– Как тебе это удалось?

Гейрмунн почуял опасность и постарался объяснить свои действия так, чтобы не намекнуть, будто поход Хальфдана на Бейзинг был частью уэссекской ловушки. Участники рассказали ему, что саксы сражались отчаянно и победа досталась дорого, а потому сражение при Бейзинге было не отвлекающим маневром, а вторым фронтом.

– Надо отдать должное Афкарру и Бирне, они поверили мне. И стену было бы невозможно построить без усердного труда каждого датчанина, оставшегося в лагере. Честь победы принадлежит и им.

– Может, и так, но без тебя они бы не сделали ничего, – возразил конунг. – За это ты получишь серебро и мою благодарность.

– Благодарю тебя, конунг Хальфдан, – сказал Гейрмунн, вновь склонив голову.

– И у тебя появятся воины, – подхватил Гутрум, выходя вперед. – Твой отряд. Нашлись датчане, пожелавшие сражаться под твоим командованием.

Гейрмунн никак не ожидал, что так быстро станет командиром датских воинов. Его боевой опыт был незначительным, а о поражении в поединке с Реком наверняка знали и Гутрум, и конунг.

– Кто пожелал сражаться вместе со мной? – спросил Гейрмунн.

– Многие из тех, кто прежде служил ярлу Осберну, – ответил конунг. – Они строили стену вместе с тобой.

– Они оказывают мне честь.

Гутрум встал рядом с Хальфданом. На руке ярла блестел браслет Вёлунда.

– Перед отплытием из Авальсснеса я говорил тебе: командовать датчанами будешь не раньше, чем проявишь себя. Теперь ты себя проявил.

Гейрмунн в третий раз склонил голову.

– Ярл Гутрум и конунг Хальфдан, благодарю вас обоих.

– Иди собирай своих воинов. Вскоре я дам тебе задание, – сказал Хальфдан.

Гейрмунн поклонился в четвертый и последний раз и вышел из шатра. Он был в замешательстве и в то же время хотел поскорее поделиться новостью со Стейнольфуром. Клятвенника он нашел вместе с Бирной. Оба учили Шальги сражаться топором. Услышав новость, все трое не особо удивились.

– В лагере только и разговоров о тебе, – сказал Стейнольфур. – Чего еще ты ожидал, вернувшись к нам с того света?

– Спасение лагеря только упрочило твою репутацию, – добавила Бирна. – Я спрашивала у Хальфдана, можно ли мне сражаться под твоим началом.

– Ты? – Гейрмунн с удивлением посмотрел на воительницу. – Ты бы смогла командовать воинами Осберна лучше, нежели…

– Смогла бы. И однажды буду, если такова моя судьба. Но сейчас я предпочла сражаться под твоим началом.

– Почему?

Бирна сдвинула брови, словно Гейрмунн уже знал ответ.

– Потому что Хальфдан пока не оказал мне такой чести. Он мне не благоволит. Сейчас они с Гутрумом благоволят тебе. Сражаться под твоим началом – значит разделить эту честь и снискать благоволение. Быть может, теперь, когда армия отправится на битву, меня больше не заставят оставаться и охранять лагерь.

– Понимаю, – улыбнулся Гейрмунн. – Твое желание сражаться под моим началом не имеет ничего общего с твоей верой в меня.

– Адская Шкура, помни мои слова о гордости, – сказала Бирна, похлопав его по спине. – Ты произвел на меня некоторое впечатление. Довольствуйся этим и будь хорошим командиром, иначе я поищу славы и богатства в другом месте.

– Хальфдан предложил нам перенести шатры поближе к твоим воинам, – сказал ему Стейнольфур.

Гейрмунн согласился. Вместе они передвинули шатры к шатрам погибшего ярла Осберна. Туда же переместились и другие воины. Все они приносили клятвы ярлам, павшим при Эшдауне, и теперь хотели сражаться под началом Гейрмунна. Лица многих были ему знакомы со дня постройки речной стены. Гейрмунн с радостью увидел среди собравшихся Аслефа, Мули, Торгрима, Рафна и Ветра. Таким образом, у Гейрмунна собрался отряд из двадцати с лишним воинов, и все они признавали его командиром. И хотя он давно мечтал о такой чести, только сейчас почувствовал, какая тяжесть легла на его плечи. Позже, во время совместного ужина, Гейрмунн встал и обратился к ним.

– Я сын Хьёра Хальфссона, – начал он. – Подвиги моего деда хорошо известны и норвежцам, и датчанам. Нас здесь двадцать три воина. Столько же принесли клятву Хальфу, когда он впервые отправился по морским дорогам. Я вижу в этом знак судьбы, и хотя у меня нет корабля, обещаю: если вы будете сражаться под моим началом, то завоюете честь, обретете богатство и земли, а в один прекрасный день у нас появится целая флотилия.

Гейрмунн смотрел в глаза каждого и вспоминал слова Браги о его деде.

– Я не прошу вас клясться мне одному, – продолжал он. – Подобно Хальфу и его героям, каждый из вас поклянется сражаться за всех, действуя во славу не только моего меча, но и ваших. И я тоже принесу клятву, пообещав сражаться за каждого из вас. Но прежде, чем мы принесем клятвы, знайте следующее: мы будем поднимать оружие только на тех, кто с оружием пойдет на нас. Если вы согласны с этим правилом, добро пожаловать в отряд. Если нет, вы вольны его покинуть.

Гейрмунн умолк. Никто не шевельнулся.

– Тогда принесем наши клятвы, – сказал он, начав с себя.

Он поклялся всегда командовать с честью, добывать славу и богатства, сражаясь с врагом, никогда не бежать с поля боя, сражаться и умирать за каждого воина отряда и мстить за убитых. Эти слова повторил каждый датчанин, пока весь отряд не оказался связанным единой клятвой. Затем они выпили за грядущие победы.

В течение последующих дней Гейрмунн побеседовал с каждым воином своего отряда, узнавая имена, происхождение и навыки. Все оказались опытными и грозными бойцами, но их боевая сила еще более возрастала, когда каждый брал в руки свое излюбленное оружие.

Аслеф был лучником, наделенным поистине орлиным зрением. Торгрим и Мули отлично сражались бородовидными топорами и ножами. Рафн носил два меча: один обычный датский, другой – странного вида меч с одной кромкой. Это оружие было родом из далекой восточной страны Миклагард. Ветр сражался копьем, названным им Даудавиндуром. По его словам, копье несло смерть с быстротой ветра.

Часть воинов отряда Гейрмунна успела побывать во многих сражениях, о чем свидетельствовали их шрамы, тогда как другие, подобно ему самому, почти не видели настоящих битв. Выбрав опытных воинов, среди которых были Стейнольфур, Бирна и Мули, Гейрмунн велел им обучать других приемам наступления и обороны, включая стену из сомкнутых щитов. Когда Хальфдан и Гутрум явились поговорить с Гейрмунном, оба остались довольны увиденным.

– Быстро же ты установил порядок, – сказал ему ярл. – Это хорошо.

– Они сильные воины.

– Вот и посмотрим, насколько они сильны, – сказал конунг. – Я говорил, что вскоре дам тебе задание. Это время пришло.

– Говори, какое задание, и оно будет выполнено.

– Если мы собираемся сокрушить Уэссекс, то должны забрать под свою власть Икнильдскую дорогу и Темзу. Я хочу, чтобы ты взял Велингфорд.

15

Гейрмунн не понял приказ Хальфдана и потому спросил:

– Ты решил двинуться на Велингфорд?

– Я никуда не двинусь, – покачал головой конунг. – Я посылаю туда твой отряд.

Гейрмунн не знал, что и говорить.

– Велингфорд – сильная крепость. Чтобы его взять, мне понадобится армия. А у меня всего двадцать три воина.

Конунг взмахнул рукой, веля замолчать.

– Саксы на здешних беркесерских землях понесли огромные потери. Они лишились своего ольдермана. Этельред и Эльфред переместились к югу, где их позиции сильнее и где они могут пополнить свои войска.

– Ясно, – не слишком уверенно произнес Гейрмунн. – Сколько воинов они выделили для обороны Велингфорда?

– Немного, – ответил конунг и нахмурился.

Гейрмунн не думал, что Этельред оставит без надлежащей защиты столь важную крепость на берегу реки.

– Но их всяко больше, чем двадцать три.

– Возможно, – сощурил синие глаза конунг. – А может, и нет.

Гейрмунн взглянул на Гутрума. Тот стоял позади Хальфдана. По лицу ярла нельзя было сказать, поддерживает он замысел конунга или считает не слишком мудрым.

– Велингфорд тебе знаком, – снова заговорил Хальфдан. – Ты знал, что саксы пошлют корабли…

– Я видел крепость лишь издали, и то недолго.

– И тем не менее, Гейрмунн Адская Шкура. – Голос конунга зазвучал резче, а во взгляде появилась жесткость. – Я дал тебе задание, и ты его выполнишь. Разве не ты, Гейрмунн Адская Шкура, построил речную стену и упредил атаку саксов? Неужто я ошибся, отдав под твое начало отряд?

– Нет, ты не ошибся. – Гейрмунн понял: выбора у него нет. Придется выполнять приказ Хальфдана, каким бы невозможным тот ни казался. – Но я хочу кое о чем попросить.

– О чем?

– Нам достанется все серебро, которое мы там найдем. Если, как ты говоришь, крепость почти пуста, это будут крохи. Но так я хотя бы смогу вознаградить своих воинов.

Гутрум при этих словах улыбнулся, однако Хальфдан остался серьезным.

– Хорошо, – наконец сказал конунг. – Твой отряд выступает завтра, едва рассветет. И да пребудут с вами боги.

Гейрмунну показалось, будто Гутрум хочет что-то ему сказать, однако ярл ушел, не вымолвив ни слова. Зато у Стейнольфура нашлось множество слов, когда Гейрмунн сообщил ему и еще нескольким воинам о приказе Хальфдана.

– Это же бессмысленная затея! – закричал клятвенник. – Он хочет тебя погубить?

– Похоже, что так, – сказала Бирна.

– Гутрум предупреждал меня об этом. Говорил, что за славу придется заплатить.

– Жизнью? Слишком высокая цена, – поморщился Стейнольфур.

– Если такова моя судьба, – ответил Гейрмунн.

Поблизости сидели Ветр с Рафном. Белокурый воин заговорил, и его резкий голос напоминал треск льда на пруду.

– Убить тебя Хальфдан не может. Ты спас лагерь, и все это знают. Но твоя слава ему угрожает, вот он и нашел способ избавиться от тебя с помощью твоей же славы.

– Что нам теперь делать? – тихо спросил Шальги.

Поражение казалось неминуемым. Гейрмунну вспомнилось предсказание Вёлунда о его будущем. Кузнец говорил, что он сдастся врагам. Гейрмунн решил опровергнуть предсказание.

– Выбора у нас нет, – сказал он своим воинам. – Мы должны взять Велингфорд.

– И как ты собираешься это сделать? – поинтересовалась Бирна. – С нашими силами такую крепость не захватить.

В разговор вступил Рафн. Он кивнул в сторону реки.

– У нас есть саксонские лодки. Снимем с мертвых саксов одежду, возьмем их доспехи.

– Вероломный у тебя способ, – заметил Стейнольфур, но Гейрмунн не понял, с упреком это было сказано или нет.

– Зато мы сможем проникнуть в крепость, – пожал плечами Рафн.

– Ну хорошо, проникнем. Но если саксов там полсотни или сотня, это не очень-то поможет нам победить, – сказал Гейрмунн.

– У тебя есть замысел получше? – спросил Ветр.

Гейрмунн задумался, вспоминая все, что успел узнать о саксах, и выискивая их слабые места.

– Саксонские воины в большинстве своем крестьяне, – наконец сказал он. – Почти все они скорее предпочтут вернуться домой, чем удерживать крепость. Вот мы и позволим им уйти.

– Позволим им уйти? – переспросил Стейнольфур. – Нас вроде не за тем посылают.

– Я говорю о том, что нужно создать для них повод, – покачал головой Гейрмунн. – Этельред ушел на юг. Он бросил Велингфорд, зная, что датчане на подступах к крепости. Едва ли оставшимся там воинам это понравилось. Особенно после их неудачной попытки захватить наш лагерь. Если саксы поверят, что обречены, быть может, они предпочтут уйти.

– С чего им так думать? – возразил Рафн. – На армию мы не тянем.

– Нам и не нужна большая численность, – сказал Гейрмунн. – Нужно внушить саксам, что Христос, в которого они верят, их покинул.

– Как? – спросил Стейнольфур.

– Сыграть на их страхе перед нашими языческими нравами.

Воины хотя и сомневались в успехе затеи, но подчинились Гейрмунну и сделали три больших креста. Их приладили к саксонским лодкам на манер мачт. Затем Гейрмунн распорядился, чтобы троих убитых саксонских воинов вымазали маслом и повесили на кресты. Не став дожидаться завтрашнего утра, отряд еще на закате двинулся к Велингфорду.

Гейрмунн взял шесть лодок: три с крестами и еще три, на которых разместился его отряд. Шли на веслах от Редингума до Мулсфорда, где до сих пор висел запах гниения и смерти после сражения у Эшдауна. Там отряд пристал к берегу, чтобы преодолеть остаток пути по суше. Сам Гейрмунн поплыл дальше. Над ним висел труп сакса: бледный, исклеванный воронами. На двух других лодках плыли вызвавшиеся помочь ему Рафн и Торгрим. Не каждому хватило бы сил управляться с тяжелой саксонской лодкой. До Велингфорда оставалось еще целых пять роздыхов.

Когда Гейрмунн со спутниками подплыли к крепости, стояла глубокая ночь. Он знал, что на стенах выставлен дозор. Приблизившись на достаточное расстояние, Гейрмунн поджег труп сакса. Рафн с Торгримом сделали то же самое. В темноте запылали три огненных креста. Почти сразу же со стен донеслись встревоженные крики. Гейрмунн представлял, какой ужас охватил саксов при виде ночного зрелища.

Горящий крест угрожал поджечь лодку, и потому Гейрмунн поторопился пристать к берегу. Следом подплыли Рафн и Торгрим. Лодки связали вместе, оставив их гореть. Помимо устрашения саксов, это был сигнал для отряда Гейрмунна, добиравшегося по суше. Ночную тишину прорезали звуки многочисленных датских рожков. Они гудели на обширном пространстве с востока до запада. Казалось, у стен крепости собралась большая армия, появившаяся из ниоткуда.

Гейрмунн бесшумно подкрался к воротам Велингфорда. Когда стихли датские рожки, он закричал во всю силу легких, обращаясь к дозорным на стене.

– Я Гейрмунн Хьёрссон! Недавно я разбил вас на реке. Нынче пришел захватить вашу крепость! Нас гораздо больше, чем вас, и крепость будет моей! Ваш король вас бросил! А теперь вас бросил и ваш бог!

Он помолчал, давая страху укорениться за стенами крепости.

– Но я готов проявить милосердие! – продолжал Гейрмунн. – Я не вижу причин, заставляющих вас погибать здесь, и потому даю возможность до восхода солнца покинуть Велингфорд! Возвращайтесь к своим семьям! Идите с миром на ваши поля. Если вы оставите оружие и серебро в стенах крепости, клянусь, что никто не причинит вам зла и не будет преследовать!

Он снова помолчал.

– Но с восходом солнца мое милосердие закончится! Если не уйдете – пеняйте на себя! Мы заживо сожжем всех до единого саксов в крепости, принесем вас в жертву нашим богам!

Гейрмунн задержал взгляд на стенах, где сгрудились саксы, затем повернулся и зашагал на юг. Рафн и Торгрим последовали за ним.

– Отлично сказано, – похвалил Рафн.

Одежда и черные волосы воина сливались с темнотой, отчего его лицо казалось призрачным.

– Если твоя угроза не заставит саксов убраться, быть может, они заслуживают участи биться за это проклятое место, – пробасил Торгрим.

– Они уйдут, – сказал Гейрмунн.

– Мы и впрямь отпустим их с миром? – спросил Рафн.

– Да, если они выполнят наши условия. Я же поклялся.

Рафн кивнул, но в темноте Гейрмунн не видел, одобряет ли датчанин такое решение или же просто показал, что услышал ответ.

Костров в течение ночи не разводили, чтобы не выдать свою настоящую численность. Наступил рассвет. Отряд Гейрмунна покинул лес и, двигаясь сквозь негустой утренний туман, зашагал к Велингфорду.

– Смотрите! Ворота открыты! – крикнул Шальги.

– Похоже, ты оказался прав, Адская Шкура, – сказал Торгрим. – Саксы ушли.

Все намекало на то, что крепость пуста, однако внутрь датчане входили с опаской, держа оружие наготове и ожидая ловушек.

Ловушек не оказалось. Судя по всему, крепость пустовала с ночи. Земля в загонах для скота была сухой, очаг в кузнице – холодным. Подойдя к вспомогательным укреплениям возле моста, отряд Гейрмунна увидел тлеющие угли костров. Саксы, уходившие отсюда, несомненно торопились. Они оставили немного серебра, а также топоры и мечи – всего четырнадцать штук, не считая множества копий, вил и прочего самодельного оружия. С таким скудным арсеналом саксам было бы не удержать крепость, если бы Хальфдан двинул сюда всю армию.

– Этельред и в самом деле их бросил, – сказал Рафн.

Воины Гейрмунна молча озирались, словно до сих пор не верили в столь легкий успех.

– Велингфорд наш! – взмахнув ножом, крикнул Гейрмунн, и воины, выйдя из оцепенения, ответили ему приветственными криками. – Несите сюда все золото и серебро, какое найдете, чтобы разделить поровну. Все остальное, что вам приглянется, смело можете забирать.

Датчане одобрительно закричали и разбрелись по крепости. Меж тем солнце уже поднялось над стенами и крышами Велингфорда. Гейрмунн присел на пень перед костром. Шальги отправился попытать счастья, а Стейнольфур и Бирна сели рядом с Гейрмунном.

– После этого жди притока новых воинов, – сказал Стейнольфур.

– В нашей победе нет никакой чести. – Гейрмунн убрал нож в ножны. Чистить и точить лезвие не требовалось. – Она далась слишком легко.

– В тебе, Адская Шкура, опять говорит гордость, – заметила Бирна. – Должна ли честь непременно сопровождаться борьбой?

– Нет, но честь нужно заслужить, – ответил Гейрмунн.

– Оглянись вокруг! – Стейнольфур раскинул руки. – Ты это заслужил. Ты дважды привел датчан к победе, прибегнув к смекалке и не потеряв ни одного воина. А если охота сражаться, придется разыскать саксов и позвать их обратно.

– Ты прав, – усмехнулся Гейрмунн. – Теперь нужно сообщить Гутруму и Хальфдану, что мы взяли Велингфорд.

– Я пойду, – вызвалась Бирна и встала. – Хочу увидеть лицо Хальфдана, когда он услышит об этом.

– Иди. Но вначале сообщи Гутруму. Я его клятвенник. Если взятие крепости – честь, он разделяет ее с нами.

Бирна ушла. Стейнольфур сел поближе к Гейрмунну.

– А ты знаешь, что достиг большего, нежели твой отец? Он никогда не захватывал ни крепостей, ни селений.

– Ему этого и не требовалось.

– Велингфорд смог бы стать твоим. Хорошее место. Крепкие стены. Река позволяет вести торговлю. Почти как в Авальсснесе. – Стейнольфур осмотрелся. – Но думаю, это место приглянется Хальфдану или Гутруму. Да и саксы захотят вернуть себе крепость. Так что, даже если датчане и отдадут тебе Велингфорд, за него еще нужно будет повоевать.

– А разве существуют страны, где жизнь устроена по-другому?

– То есть такие, где не нужно с мечом отстаивать принадлежащее тебе? – Стейнольфур поскреб и подергал бороду. – Может, и есть. Но где бы ты ни находился, лучше постоянно быть готовым к сражению, даже если оно и не состоится никогда.

– Думаешь, мои родители готовы?

Стейнольфур перестал трепать бороду и уперся рукой в колено.

– Не знаю.

Гейрмунн тоже не знал ответа и не хотел доискиваться. Он встал и пошел осматривать Велингфорд. Стейнольфур оказался прав: место и в самом деле было отличным. Внутри крепости находилось небольшое поселение, две улицы которого пересекались в центре. Здесь были мастерские и склады. Если не считать запасов зерна, все более или менее ценное саксы унесли с собой. Остались лишь кое-какие орудия и кое-что из мебели в опустевших домах. Но затем воин нашел кучку рубленого серебра, припрятанного в углу конюшни, примыкавшей к кузнице. Это воодушевило всех.

Гейрмунн поручил Стейнольфуру делить серебро, наказав, чтобы всем досталось поровну. Многие обзавелись новым оружием из оставленного саксами. Гейрмунн присмотрел себе топор и старый лангбардаландский меч с узкой рукоятью. Меч, когда-то взятый у Шальги, снова вернулся к парню.

Под вечер в Велингфорд явились Хальфдан и Гутрум в сопровождении сотни воинов. Гейрмунн встретил их у южных ворот. Гутрум и Бирна улыбались во весь рот. Хальфдан сердито зыркал глазами по сторонам, словно ища подвох.

– Как ты и приказывал, крепость взята, – доложил ему Гейрмунн.

– Как тебе удалось? – спросил конунг.

– С помощью военной хитрости, – ответил за Гейрмунна Гутрум и прошел к воротам.

Конунг молча последовав за ярлом. Бирна с Гейрмунном отстали на несколько шагов.

– Он назвал меня вруньей, – шепнула Бирна. – Отказывался идти, пока Гутрум не сказал, что пойдет один.

Гейрмунн тоже улыбался, показывая Гутруму и Хальфдану поселение, мост и оборонительные сооружения. Все это конунг и ярл до сих пор видели только издали. Чем больше Гейрмунн думал о Велингфорде, тем яснее сознавал значимость этого места. Датчане могли бы удерживать его, не ослабляя Редингума. Река и Икнильдская дорога позволяют вести торговлю и получать подкрепление. Таким образом, датчане получают безраздельную власть над краем.

– Ну как, нашлось тут серебро? – наконец спросил конунг.

– Нашлось, – ответил Гейрмунн, думая, помнит ли Хальфдан о данном слове. – Я уже распределил его между воинами.

– Если помнишь, ты пообещал Гейрмунну, что все найденное серебро достанется ему, – вступился Гутрум.

– Помню, – буркнул конунг. – Это серебро – его награда за взятие крепости.

Гейрмунн склонил голову, зная, что больше ничего от конунга не получит.

Гутрум указал на саксонские укрепления:

– Я оставлю здесь воинов и пришлю еще. Надо пресекать все попытки саксов вернуть крепость. Отсюда я смогу двинуться на север, к богатствам Эббесдана.

– Нет, – отрезал Хальфдан. – Ты будешь удерживать Велингфорд. Ни один воин не двинется на север, пока мы не расправимся с Этельредом. Нельзя жертвовать нашими людьми, если только речь не идет о свержении саксонского короля. Сначала падение Эссекса, а потом уже все остальное.

– Но ты без особых колебаний послал сюда Гейрмунна с отрядом, – сказал Гутрум.

Синие глаза Хальфдана сделались ледяными.

– Я послал их, зная, что они победят. Боги дали мне знак.

Помолчав, Гутрум кивнул. Хальфдан объявил, что возвращается в Редингум, и тотчас отбыл в сопровождении двух десятков воинов. Гутрум со своими воинами остался в крепости. Ярл прошел с Гейрмунном к мосту, где они могли поговорить наедине. Они стояли на середине моста, слушая, как внизу несется Темза. Холодный ветер и небо, затянутое облаками, предвещали дождь.

– Эббесдан – это саксонский монастырь, необычайно богатое место, – сказал ярл, глядя на север. – Торговый город. Хальфдан приказал мне оставаться здесь вовсе не потому, что так печется о воинах. Он не хочет, чтобы я богател. – Гутрум повернулся к Гейрмунну, за спиной которого простирался Велингфорд. – Конунг этого не ожидал. Я тоже.

– Конунг хотел моего поражения. Моей гибели.

– Можешь себе льстить, но это не единственная причина твоей отправки сюда. Не забывай, что ты остаешься моим клятвенником.

Гейрмунн смотрел на юг.

– Он хотел тебя ослабить?

– Ты сражаешься под моим началом. Вместе с твоей славой растет и моя. – Гутрум взглянул на Хнитудр, украшавший его руку. – Хальфдан знает, что говорят о тебе. Он видел доказательства. Он знает, что не кто-то, а мой воин вернулся из преисподней и спас лагерь и корабли. – Гутрум усмехнулся: – Подумать только, в Авальсснесе я едва тебе не отказал. Ты ведь ничего мне не дал: ни серебра, ни кораблей, ни воинов. Но ты мне понравился, и я тебе взял. Теперь я понимаю: это была судьба. Ты того же мнения?

– Да.

Гутрум обвел рукой панораму Велингфорда:

– Взяв крепость, ты сделал меня соперником Хальфдана, причем таким, от которого не отмахнешься и которого не прогонишь. Весть об этом быстро распространилась, поскольку я постарался ее распространить.

– Мои победы – твои победы, – сказал Гейрмунн.

– Знаю. Мне приятно, что и ты об этом не забываешь. Ты держишь клятвы. Меня это восхищает, и твоя верность будет вознаграждена. Ты человек чести, Гейрмунн Адская Шкура. – Гутрум снова улыбался. – А знаешь, как другие ярлы и их воины называют теперь твой отряд?

– Нет.

– Адские Шкуры. Говорят, что вы противостоите смерти.

– Никто не может противостоять смерти.

Гутрум протянул к нему руки.

– Но что достигнуто, то достигнуто. Только не обленись и не стань беспечным. Это губит положение. За взятие Велингфорда Хальфдан возненавидит тебя еще сильнее, а мое покровительство небеспредельно. Любой воин может пасть в битве. Нас ждут новые сражения.

– Когда?

– Скоро. Этельред с Эльфредом отступили в Бедвин. Это к юго-западу от Редингума. Хальфдан и ярлы хотят нанести удар. Они послали гонцов в Восточную Англию, требуя больше воинов.

– Мой отряд подготовится.

– Не сомневаюсь, – сказал Гутрум. – От Адских Шкур я иного и не ожидал.

В голосе ярла Гейрмунн услышал гордость и в этот миг решил, что ему нравится имя отряда.

16

Несколько недель подряд Гейрмунн и его воины оставались в Велингфорде, откуда совершали набеги на окрестные земли в поисках пищи и серебра. Среди деревенских жителей и хуторян не находилось желающих сразиться с датчанами. Может, кто-то из здешних крестьян охранял в ту ночь Велингфорд и бежал из крепости, когда представилась возможность? Эта мысль не раз приходила Гейрмунну в голову. Если так, похоже, бывшие защитники и сейчас спасались бегством, ибо в большинстве случаев датчан встречали пустые дома, церкви и конюшни. Жители прятались в лесах или на холмах, позволяя датчанам брать все, что те захотят. Если саксы не убегали и не прятались, воины Гейрмунна соблюдали клятву и убивали только тех, кто поднимал на них оружие.

– Зачем ты установил такое правило? – спросил Шальги, когда они возвращались из набега на деревушку к западу от Велингфорда. – Датчане говорят, что у них так не принято.

– Причин было две. Первая: по этому правилу жили мой дед и его воины. В убийстве тех, кто не может сражаться, нет ни чести, ни славы.

– А вторая причина? – допытывался парень.

– Вот сокрушим мы Уэссекс. Королевство станет нашим, и им надо управлять. Нам ведь тоже понадобится, чтобы кто-то обрабатывал поля. А откуда мы возьмем крестьян, если убьем или сделаем врагом каждого встретившегося сакса? Лучше научить их мирно соседствовать с нами.

Шальги понимающе кивнул. Гейрмунн внимательно посмотрел на него и решился задать вопрос, от ответа на который в прошлом Шальги уклонялся.

– Твой отец участвовал в набегах?

Взгляд Шальги уперся в узкую дорогу, вьющуюся среди травы. Если бы не колеи, она бы сошла за тропу.

– Нет. Он всегда говорил, что не в ладах с мечом, а его топор годится лишь для рубки деревьев.

Отец Шальги не был исключением из правила. В Ругаланне хватало тех, кто не отправлялся за чужим добром. В этом отец Гейрмунна был очень похож на отца Шальги.

– Я слышал, твой отец был честным и достойным человеком, – сказал Гейрмунн. – Усердным работником, сильным, как бык.

Шальги долго не отвечал. Воспоминания об отце сделали его беспокойным. Он вертел головой, словно прогонял назойливую мысль. Гейрмунн ему не мешал.

– Отец погиб под деревом совсем безоружным, – наконец произнес Шальги. – Даже топора в руке не было.

Прежде чем ответить парню, Гейрмунн обдумал каждое слово.

– Верно говорят, что угодить Одину нелегко. Он бывает жестоким и не всех пропускает в Валгаллу. Многие достойные мужчины и женщины туда не попадают, но это не значит, что мы не воздаем им честь. Воздаем и уважаем.

Шальги отвернулся, пытаясь скрыть слезы.

– Ты стал настоящим воином, – сказал ему Гейрмунн. – Храбрым, достойным человеком. Уверен: твой отец гордился бы тобой. Но где бы он ни находился, вряд ли он будет больше гордиться тобой, чем я или Стейнольфур.

Шальги кивнул, шмыгая носом.

– Спасибо, – пробормотал он, подняв голову.

Когда вернулись в крепость, Гутрум позвал Гейрмунна и сообщил: поход на Бедвин начнется через три дня и за это время надо приготовиться. На третий день они оставили в Велингфорде восемьдесят датчан и отправились на юг, к Гарингесу, где соединились с основным войском Хальфдана, подошедшим из Редингума.

Оттуда объединенная армия спешно двинулась на юго-запад по старой дороге, тянущейся вдоль холмов, по вересковым пустошам и между болот. Идти приходилось под проливным дождем. Пустоши сменились густыми березняками и ольшаниками, проступавшими во влажном тумане.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, дождь стих. Датчане поднялись на высокую меловую гряду, протянувшуюся с востока на запад. Дорога повела их дальше на запад. Датчане шли, пока не увидели саксонскую армию, устроившую лагерь в самой высокой части гряды. Однако Этельред не возвел защитных стен, а значит, отступать будет некуда. Сражение состоится на открытой местности, как и в Эшдауне.

Холм, на котором они остановились, давал широкий обзор по всем направлениям. На юг плыли тяжелые тучи, набрасывая покрывало дождя на поля, пастбища, холмы и долины. За ними, на востоке, и впереди, на западе, тянулись густые леса. Гейрмунн с отрядом ждали, пока Хальфдан закончит совещаться с ярлами, вырабатывая стратегию нападения. Времени до наступления темноты оставалось совсем немного.

Гутрум вернулся с совета недовольным.

– Хальфдан приказывает мне ударить по врагу сбоку.

– Он разделяет наши силы? – удивился Гейрмунн, стоявший с Эскилом и другими командирами. – И как будут действовать Хальфдан и другие ярлы?

– Они атакуют Этельреда с востока. После их атаки мы должны напасть с севера.

– С севера? – переспросил Эскил. – Значит, мы с боем полезем вверх по склону?

– Именно так, – покачал головой Гутрум. – Боюсь, нас ждет второй Эшдаун. Но выбора нет.

Он приказал спускаться с холма, и, пока Хальфдан двигал своих воинов по дороге, воины Гутрума огибали холм. Гейрмунн шагал по мокрой земле, стараясь, чтобы его отряд находился как можно ближе к Гутруму. Он зорко следил за саксонским лагерем – не начнется ли там движение.

Довольно скоро, когда датчане обозначили свою стратегию, саксы поступили так, как уже поступали прежде: разделили свои силы, дабы сражаться на двух фронтах. Гутруму и его воинам предстояло не только с боем подниматься по склону, но и столкнуться со стеной сомкнутых щитов. Какой там удар сбоку!

Гейрмунн невольно спрашивал себя: не является ли все это еще одной попыткой Хальфдана избавиться от соперника в лице Гутрума, а заодно и от Гейрмунна с Адскими Шкурами? Может, об этом предательстве говорилось в пророчестве Вёлунда? Гейрмунн знал только одно: он не сдастся.

Когда Гутрум приказал воинам повернуть на юг и снова подниматься на гряду, перед мысленным взором Гейрмунна вдруг всплыли картины сражения при Эшдауне. Он увидел поле битвы и воинов ярла Сидрока. Он слышал крики умирающих, словно павшие воины участвовали и в этой битве. Ему вспомнилось, как он держал за плечи Кельда, а тот кашлял, выплевывая кровь. Сердце Гейрмунна забилось, но не от страха перед неведомым. Нет, он уже был в сражении и знает, что это такое.

– Не щадите никого! – кричал Гутрум. – Тесните врага изо всех сил! Пусть отступают к вершине, где мы их перебьем!

Когда до саксонской шеренги оставались считаные сажени, рожки Гутрума подали последний сигнал к атаке. Ярл сам повел передовую шеренгу, высоко подняв меч. Его голос превратился в кровожадное рычание. Вид ярла и этот рык изгнали из Гейрмунна последние остатки страха. Вместе с Адскими Шкурами он устремился в атаку.

Сверху на них обрушился плотный град стрел, но это не остановило датчан. Кто-то упал, раненный, но большинство отразили стрелы щитами. Гутрум даже не пытался загородиться щитом, однако ни одна стрела не попала в него.

За дюжину шагов от вражеской шеренги датчане опустили щиты, выстроив стену. То же сделали и саксы. За пять шагов армии обменялись ударами копий, а затем две живые стены столкнулись. Сапоги Гейрмунна скользили по мокрой траве, но он ни разу не упал. Пригнувшись, он теснил врагов вверх.

Вторая и третья шеренги прикрывали щитами первую. Вокруг Гейрмунна стало сумрачно. В ушах отдавался стук мечей и топоров по деревянным щитам. Когда мог, он просовывал меч в щель между щитами и бил наугад, надеясь проткнуть вражескую плоть. Его щит звенел от вражеских ударов. Слева от него шел Стейнольфур, а дальше – Торгрим и Бирна. Кто двигался еще левее, Гейрмунн не различал.

Гутрум кричал, веля своим воинам яростнее теснить саксов, но крутой склон холма не позволял укрепиться на занятой позиции, не говоря уже о наступлении. Саксы остановили противника. Вскоре Гейрмунн услышал, как трещат и ломаются щиты датчан, а ноздри ощутили запах крови.

Он испугался, что битва, едва начавшись, окончится поражением и мрачное предсказание Гутрума о втором Эшдауне сбудется. Но в отличие от Сидрока Гутрум не скомандовал отступление. Гейрмунн сражался достаточно близко и видел, как лицо ярла багровеет от досады и гнева. Потом Гутрум испустил душераздирающий крик. Отшвырнув щит, ярл ринулся в щель между двумя саксонскими щитами и один прорвал вражескую передовую шеренгу.

Случившееся настолько ошеломило Гейрмунна, что на мгновение он застыл. Потом заметил, как вражеская шеренга несколько ослабла. Возможно, это было вызвано дерзким прорывом Гутрума, и саксы скоро опомнятся.

– Тесните их! – закричал Гейрмунн. – Тесните, Адские Шкуры!

Они надавили, и вражеская шеренга поддалась, хотя и не целиком. Саксы, что находились перед Гейрмунном, Стейнольфуром и Торгримом, беспорядочно отступали. Кто-то падал. Гейрмунн топтал упавших, спеша приблизиться к ярлу.

Гутрум орудовал топором и мечом, торя себе путь. Оружие саксов не причиняло ему ни малейшего вреда.

– Пробейте брешь! – крикнул Гейрмунн, повернувшись к Торгриму и Стейнольфуру.

Сам он вклинился в саксонскую шеренгу сбоку, нанося удары лангбардаланским мечом и ножом. Падали раненые саксы. Другие опускали щиты, чтобы сразиться с Гейрмунном. То и другое ослабляло стену, пока датчане полностью ее не сломали.

Сражение превратилось в россыпь поединков. Гейрмунн быстро уничтожил троих саксов. Воины его отряда двигались за ним. У него на глазах Бирна убила двух вражеских воинов. Ветр, словно вихрь, разил врагов копьем. Шальги сражался мечом и щитом, держась спиной к Стейнольфуру. Гейрмунн чувствовал: наступил перелом. Вскоре многие саксы спешно отступили. Казалось, они хотели слиться со второй частью их армии.

– Оставайтесь на месте! – послышался чей-то крик.

Через мгновение Гейрмунн увидел командира саксов. На нем был украшенный золотом щит и тяжелые доспехи. Командира окружала дюжина воинов, сражавшихся только с теми датчанами, кто их атаковал.

Гутрум тоже увидел этого командира и кольцо воинов вокруг.

– Это Этельред! – воскликнул ярл, указывая мечом на саксонского короля.

Гейрмунн снова взглянул на вражеского правителя.

– К Гутруму на подмогу! – крикнул он и помчался к королю, которого успело окружить еще несколько саксонских воинов.

Ярл первым подбежал к врагу. Гейрмунн боялся, что Гутрума сейчас убьют, однако саксам не удавалось нанести ему ни одного удара. Гутрум пробился сквозь живое кольцо, оказавшись перед саксонским королем.

Когда Гейрмунн приблизился к окружению Этельреда, что-то вонзилось ему в бедро, но нога не ослабла и не подкосилась. Он продолжал сражаться. Метя очередному противнику в горло, Гейрмунн промахнулся и раскроил щеку. Сакс повалился, держась за челюсть и веря, что смертельно ранен.

Подняв голову, Гейрмунн увидел, как Гутрум метнул копье. Оно ударило Этельреда в бок. Саксонский король пошатнулся. Саксы с криками бросились к нему, заслоняя собой. Пока одни бились с датчанами, другие унесли короля.

Гутрум хотел погнаться за ними, но потом повернулся к своим воинам и прокричал:

– К вершине! На соединение с Хальфданом!

В ответ датчане дружно взревели и устремились к вершине, чтобы обрушиться на саксов сбоку, как и было приказано. Неожиданность атаки и весть о ранении Этельреда способствовали тому, что вскоре главная оборона саксов дрогнула. Вражеские рожки затрубили сигнал к отступлению. Саксы бежали с холма, оставив поле боя датчанам.

Зазвучали победные крики. Гейрмунн кричал вместе со всеми, потрясая в вечернем небе мечом и ножом. Будь сейчас посветлее, Хальфдан приказал бы преследовать отступающих саксов и истребить как можно больше врагов. Однако быстро смеркалось, и датчане, плохо знавшие местность, не рискнули вести сражение в темноте.

Они разбили лагерь, чтобы оказать помощь раненым. Гейрмунн ходил между павшими, высматривая своих воинов и всех, кому еще можно помочь. Некоторым он помог. Иным было не суждено покинуть этот холм. Им Гейрмунн помогал по-другому, воздавая последние почести и ускоряя их путешествие в Валгаллу. О том же просили его и смертельно раненные саксы. Гейрмунн не отказывал никому, обрывая ненужные страдания.

Уже после захода солнца он наткнулся на Река. Саксонский меч располосовал Реку спину и вывернул внутренности. Воин лежал на земле и мог двигать лишь шеей и головой. Гейрмунн опустился перед ним на колени, ставшие мокрыми от крови датчанина.

– Боли я не чувствую, – сказал Рек. – Этот гад перерубил мне позвоночник, а потом выпустил кишки. Но кажется… жизнь из меня уходит. Мое сердце… бьется медленнее.

Гейрмунн заметил, что руки датчанина пусты. Оглядевшись, он увидел поблизости свой меч – подарок Хамунна, доставшийся Реку. Гейрмунн взял меч, вложил ему в ладонь и согнул бесчувственные пальцы. Но стоило Гейрмунну отвести руку, и меч выпал из пальцев умирающего.

Гейрмунн снова вложил меч и на этот раз не убрал руку.

– Я помогу тебе держать меч.

Датчанин закрыл глаза. Из-под век выкатились слезинки.

– Спасибо. Думаю, это не затянется.

– Мы выиграли битву, – сказал Гейрмунн. – Этой ночью ты отправишься…

– Я побуду с ним, – послышался голос, и Гейрмунн узнал Эскила. – А ты иди, Адская Шкура.

Прежде чем уйти, Гейрмунн сказал Реку:

– Да встретишь ты эту ночь в хоромах Одина.

Он оставил братьев наедине, не мешая одному умирать, а другому скорбеть.

Гейрмунн продолжал искать своих воинов. Увидев Стейнольфура и Шальги живыми, радостно обнял их. Шальги ранили в руку. Стейнольфур тоже получил несколько ран, однако жизни обоих ничто не угрожало.

Только сейчас Гейрмунн вспомнил о своей ране и осмотрел ногу. Похоже, его ударили мечом или копьем. Рана и сейчас кровоточила, но совсем немного, да и была она неглубока. Стейнольфур настаивал на перевязке, но Гейрмунн сказал, что это обождет, он должен найти всех своих воинов.

Он нашел двадцать. Из них четверо были мертвы или на последнем издыхании. Наутро он отыскал последних троих, тела успели окоченеть. Адские Шкуры потеряли семерых, в том числе и Мули. Гейрмунн жалел, что не успел его узнать получше.

Прежде чем покинуть место битвы, датчане зажгли на вершине холма погребальные костры. Гейрмунн наравне со всеми рубил деревья в окрестных лесах и стаскивал стволы к подножию. Его тугая повязка промокла от крови, но он не бросал работу и все утро то взбирался на вершину, то спускался. Когда сжигали тело Река, Гейрмунн стоял рядом с Эскилом и, окутанный густым удушливым дымом, смотрел на огонь.

Поначалу оба молчали. Потом датчанин повернулся к Гейрмунну. В глазах Эскила была пустота.

– Я видел твой поступок.

Гейрмунн отвернулся и стал глядеть в самую середину костра.

– Ничего особенного я не сделал.

– Сделал. Я видел. Ты бы мог забрать меч, но вместо этого вложил его в руку моего брата.

Гейрмунну и в голову не пришло тогда забрать меч.

– Меч принадлежал ему.

Эскил кивнул, затем посмотрел на огонь и со вздохом произнес:

– Слишком много полегло здесь, и в этом виноват Хальфдан.

Гейрмунн понимал гнев датчанина, но его занимал вопрос: действительно ли Хальфдан виновен в смерти Река, Мули и всех остальных воинов, или так решили три Прядильщицы? Вопрос этот он оставил при себе, воздав последние почести каждому погибшему воину своего отряда.

Вернувшись в Редингум, воины сделали остановку, чтобы помянуть павших друзей и соотечественников, которые нынче пили медовуху Одина и пировали в Валгалле. Но все видели пустые шатры и пустые места возле кормовых костров, что отнюдь не поднимало настроение. Датчан в лагере осталось слишком мало; гораздо меньше, чем при первом появлении там Гейрмунна. Пусть Хальфдан и выиграл два сражения, нехватка воинов становилась препятствием для окончательного захвата Уэссекса.

– Мули теперь со своим сыном, – сказала Бирна, глядя в рог с элем. – Я рада, что они наконец-то встретились.

– Вы видели, как сражался Гутрум? – спросил Аслеф. Его красивое лицо уродовала рана, протянувшаяся от носа и едва не задевшая распухший глаз. – Ничего подобного я не видел. Благодаря ему мы и победили.

– Казалось, его не берет ни железо, ни сталь, – подхватил Торгрим. – Ни одной царапины.

Гейрмунн видел это собственными глазами. Они со Стейнольфуром переглянулись. Оба думали одинаково: браслет Вёлунда оказался для ярла более дорогим подарком, нежели золото. Но Гейрмунну было нелегко высказать свои ощущения. Он знал, что никакая сила, никакое оружие не могут изменить судьбу, провозглашенную тремя Прядильщицами. Даже могущественные боги, которые однажды тоже встретятся с судьбой. И уж конечно, не способности кузнеца Вёлунда спасли Гутрума. Он остался в живых, поскольку такова его судьба, а если это произошло благодаря силе Хнитудра, значит той же судьбой было определено, чтобы браслет оказался у ярла.

– Гутрум станет конунгом, – сказал Торгрим.

– Ты так думаешь? – спросил Аслеф.

– Он убил Этельреда, – добавила Бирна. – Теперь многие ярлы предпочтут идти за ним, а не за Хальфданом.

– Кто-то из вас видел Этельреда мертвым? – поинтересовался Аслеф.

– Если он еще жив, долго ему не протянуть, – сказал Гейрмунн. – Копье Гутрума пронзило ему живот.

– Я последую за конунгом Гутрумом, – объявил Рафн, и сидящий рядом Ветр согласно закивал.

К их кругу подошел Эскил, неся меч Гейрмунна. Все повернулись к нему. Эскил заговорил нарочито громко, желая, чтобы его слышали все.

– Я говорю не от имени брата. Извиняться перед ним не стану, особенно теперь, когда он отправился в Валгаллу. Говорить я буду от себя. Меч моего брата перешел ко мне, и я говорю тебе, Гейрмунн Адская Шкура: по твоей чести и мужеству этот меч должен принадлежать тебе и никому другому.

Датчанин вошел в круг и протянул Гейрмунну меч.

Гейрмунн вначале колебался. Затем встал и принял оружие, уважительно кивнув.

– Я принимаю этот дар, но не потому, что считаю меч изначально своим. Меч принадлежал Реку. Я принимаю его, чтобы отблагодарить тебя, Эскил, за твою щедрость. Этим мечом я убью много саксов, что станет лучшей почестью для Река.

Послышались возгласы одобрения. Воины подняли чаши и рога с элем. Эскил тоже кивнул, затем вернулся в свой отряд, где вместе с соратниками скорбел о потерях.

Гейрмунн сидел и смотрел на меч. Разлука с оружием была не такой уж долгой, но Гейрмунну казалось, что он встретил друга, вернувшегося после долгого отсутствия. Он разглядывал золотые круги инкрустации. Прежде чем принести меч, Эскил отмыл лезвие от крови и начистил до блеска. Вытащив клинок из ножен, Гейрмунн направил его в сторону огня и залюбовался играющими на металле сполохами.

– Меч со столь богатой историей заслуживает имени, – сказал Стейнольфур.

– Я тоже об этом думал.

– И как ты его назовешь? – спросил Шальги.

Гейрмунн задумался.

– Оба раза этот меч приходит ко мне как подарок брата: сначала моего, а теперь и брата Эскила. Я назову его Бродиргьёфром в честь моего брата и Река.

– Такое имя не наполнит страхом сердца врагов, но все равно хорошее имя, – сказал Торгрим.

Остальные Адские Шкуры согласились с выбором имени. После этого все пировали до глубокой ночи, а наутро узнали, что предсказание Торгрима сбылось. Несколько ярлов отвергли власть Хальфдана и выбрали конунгом Гутрума. Возвращаясь в Велингфорд, Гутрум забрал с собой большую часть его армии, которая теперь превосходила армию Хальфдана, оставив лишь небольшой отряд для охраны кораблей. По пути в крепость Гутрум разыскал Гейрмунна, и они пошли рядом.

– Смотрю, ты снова носишь свой меч, – заметил новоиспеченный конунг.

– А я смотрю, ты не носишь Хнитудр, – сказал Гейрмунн, не увидев браслета на руке Гутрума.

– Ошибаешься. Ношу. Он у меня под рукавом.

– Зачем спрятал?

– До тебя уже наверняка дошли слухи, – понизив голос, сказал Гутрум.

– Я верю тому, что видел своими глазами, а не слухам. И я знаю, что видел.

Гутрум нахмурился и дотронулся до рукава в том месте, где, по мысли Гейрмунна, скрывался браслет.

– Я знаю, какой подарок ты мне сделал, даже если ты сам тогда этого и не знал. А еще я знаю, как ты вчера сражался. За это, Гейрмунн Адская Шкура, я намерен щедро тебя вознаградить. В надлежащее время ты станешь ярлом.

Гейрмунн удивленно заморгал. Будучи ярлом, он сможет претендовать на часть завоеванных Гутрумом земель. Возможно, земель Уэссекса или Мерсии, по которым он странствовал, восхищаясь ими.

– Я благодарен тебе, мой конунг.

– Только конунгом я стал совсем недавно, – напомнил Гутрум. – Теперь я заседаю наравне с Хальфданом, а значит, в одинаковой степени могу быть как его врагом, так и союзником. Пока что между нами мир, ибо война невыгодна обоим.

И вновь Гейрмунн убедился: чем больше власти и богатства получаешь, тем больше опасностей и угроз приходят вместе с ними.

– Пока мое правление надежно, я не хочу, чтобы говорили, будто я стал конунгом из-за браслета. Я должен честно заработать корону, и она должна быть моей.

– Она твоя независимо от браслета, – сказал Гейрмунн. – Но я понял. Больше я не стану об этом говорить и постараюсь, чтобы и мои воины языками не трепали.

Конунг кивнул:

– А что касается воинов, есть еще желающие служить под твоим началом.

Услышанное удивило Гейрмунна.

– Но из своих двадцати трех я уже потерял семерых. Сражение показало, что ни я, ни мои Адские Шкуры не в силах противостоять смерти.

– Воины знают, что ты сражался рядом со мной, – сказал Гутрум. – Они знают: когда я убивал Этельреда, ты был рядом. Воины верят, что, сражаясь под твоим началом, они стяжают большую славу и получат ощутимые награды.

– Я их приму, – немного подумав, ответил Гейрмунн.

– Было бы глупо их не принять. Привыкай к растущей славе, сын Хьёра, и соотечественники услышат о тебе не только в Ругаланне, но и на всем Северном Пути.

17

Через месяц после сражения в Бедвине до Велингфорда добралась весть о смерти Этельреда. Новым королем провозгласили его брата Эльфреда. Датчан это обрадовало. Посчитав, что саксы нынче ослаблены, они начали строить замыслы окончательного завоевания Уэссекса. Двигаясь по рекам, тропам и римским дорогам, отряды разведчиков Гутрума проникли далеко на юг от Редингума и обнаружили место под названием Серсбириг. Поблизости стояло селение Вильтун, откуда было менее дня пути до Винтансестра, где ныне обитал Эльфред.

По словам датчан, видевших Серсбириг, некогда тот являлся мощной крепостью. Он стоял на плоской вершине холма шириной более двухсот саженей. Холм отличался крутыми склонами высотой почти в пятьдесят саженей и был опоясан глубоким рвом, дававшим дополнительную защиту. Второй ров – внутренний – окружал усадебную постройку. На холме уцелели следы и остатки древних крепостных сооружений, принадлежавших римлянам или бриттам. Саксы по глупости покинули это место, не воспользовавшись его преимуществами.

Гутрум и Хальфдан решили объединить армии и двинуться на захват Серсбирига. Воинам было обещано новое место для лагеря, у самых ворот Эльфреда. Но замысел требовал тщательного обдумывания и быстрого исполнения, иначе Эльфред разгадает намерение врагов.

Прошла еще не одна неделя, прежде чем объединенная армия выступила в поход. Покинув Велингфорд и Редингум при серебристом свете полной луны, воины двинулись на юг и шли всю ночь. Первой остановкой стали развалины римского города, очень похожего на тот, мимо которого Гейрмунн проходил со священником Иоанном. Саксы называли это место Каллевой. Датчане остановились там, чтобы передохнуть, прячась среди развалин и костей.

Воины Гейрмунна разбили лагерь за стенами мертвого города, на дне громадной каменной чаши шириной в тридцать пять, а то и все сорок саженей. Внутри и вокруг росли деревья, частично скрывая истинные размеры чаши, отчего она выглядела крупнее, чем на самом деле. Как бы там ни было, Гейрмунну не верилось, что у такого строения была крыша. Должно быть, никогда и не было. Вдоль обветшалых стен чаши тянулись громадные ступени, сделанные по размеру ноги йотунна-великана.

Шальги ошалело смотрел на каменную чашу.

– Как думаете, зачем римляне это построили?

– У них здесь проходили поединки, – сказал Рафн. – Люди платили серебром, чтобы посмотреть на состязающихся.

– А ты откуда знаешь? – спросил Стейнольфур.

– Мы с Ветром бывали в земле франков. Там много таких мест. Говорят, в Лангбардаланде есть и побольше этого. Намного.

– Больше этого? – недоверчиво спросил Шальги. – Какого же роста были римляне?

– Ниже датчан, – засмеялся Рафн.

– И норвежцев, – добавил Стейнольфур.

– Шальги, это вовсе не ступеньки, а каменные скамьи, – объяснил Рафн.

– И где теперь эти римляне? – спросила Бирна и сама ответила: – Умерли и исчезли, поскольку были такими же смертными, как мы.

– Должно быть, настоящие сражения велись далеко отсюда, – сказал Ветр. – Иначе зачем строить место для платных зрелищ?

Этот вопрос вернул Гейрмунна к предстоящему сражению. Те же мысли бродили и в головах его соратников. После слов Бирны и Ветра они помрачнели и умолкли. С неба посыпал мелкий холодный дождь. Под стать настроению воинов были и тягучие раскаты грома. Буря помешала отдыху и замедлила ночное продвижение. Шагать по римской дороге, идущей на юго-запад, к Серсбиригу, пришлось в полной темноте.

Тучи рассеялись только после полуночи, хотя воздух оставался сырым и холодным. Такой же была и одежда датчан. Одна лишь ходьба согревала руки и ноги. Дождь поднял воду в ручьях и болотах, через которые переправлялось войско, однако римская дорога оставалась сухой. Лишь в трех местах она скрывалась под водой, но не слишком глубоко.

Наступил рассвет, а датчане еще не успели достичь выбранного места отдыха – защитного кургана, похожего на Серсбириг и тоже окруженного рвом. Правда, курган был не настолько широким, а его стены не отличались высотой и крутизной. Но все равно подходящее место, чтобы затаиться на день. Датчане прибавили шагу, рассчитывая подойти к кургану еще до восхода солнца и не попасться на глаза саксам.

Вокруг холма плотно росли березы, тис и ясень, удерживая тяжелый воздух почти у самой груди Гейрмунна. Его сон здесь был крепок и полон странных видений: океанские волны, превращавшиеся в волны жара, и бури, проливавшиеся кровавым дождем и золотыми браслетами.

Еще один ночной переход наконец-то привел их к Серсбиригу. Они добрались затемно, что позволяло сделать передышку. А потом начнется работа по обустройству и укреплению лагеря. Гейрмунн лежал на земле, среди воинов своего отряда, и смотрел на звезды. Иногда их свет казался близким, словно небесные светила знали его и следили за ним, а иногда они ощущались далекими, холодными, равнодушными. Сегодня звезды уделяли Гейрмунну не больше внимания, чем море – песчинке. Короткий сон почти не принес отдыха. Восход солнца позволил увидеть вражеские позиции.

Саксонская армия собралась менее чем в трех роздыхах отсюда, на холме возле селения Вильтун. Гутрум и Хальфдан устроили военный совет, позвав на него ярлов и командиров. Вопрос был один: как датчанам действовать.

– Эльфред как-то разгадал наш замысел, – сказал Гутрум. – Иначе бы не тронулся с места. Видно, он умнее брата.

– Вот и пусть сидит на своем холме, – сказал Хальфдан. – Наши позиции сильнее. Мы укрепим это место, и саксы ни за что не смогут прогнать нас отсюда.

– Нас ждали! – воскликнул Гутрум, указывая в сторону саксонской армии. – Эльфред переместит все житницы подальше от этих мест и скот перегонит, чтобы к нам не попал. Своих припасов у нас мало. Вскоре станет нечего есть. Набегами мы пропитание не добудем.

– И что ты предлагаешь? – спросил Хальфдан.

– Мы думали, что Эльфред останется в Винтансестре, прячась за крепостными стенами. Вместо этого он явился сюда. Однако нам это дает возможность окончить начатое. Мы нападем сегодня же.

– Это противоречит нашему замыслу, – возразил Хальфдан, скрещивая руки на груди.

– Наш замысел строился на том, чтобы застать Эльфреда врасплох, – продолжал Гутрум. – Враги нас опередили, и теперь мы стоим лагерем в самом сердце Уэссекса. Клянусь вам: откладывая нападение со дня на день, мы лишь будем наблюдать, как противник наращивает силы, пока совсем не потеряем надежду победить. Нападать нужно без промедления.

Гутрум повернулся к ярлам и командирам.

– Мои воины готовы. А твои, конунг Хальфдан?

Вопрос возымел желаемое действие. Хальфдан развел руки и выпятил грудь.

– Мои воины всегда готовы.

– Вот и хорошо, – сказал Гутрум. – Пусть займутся полезным делом и будут вместо деревьев валить саксов.

Хальфдан посмотрел на своих ярлов и командиров, после чего согласился.

Подали сигнал к наступлению. Объединенная армия спустилась с Серсбирига, пересекла реку вброд, прошла через покинутое селение Вильтун и устремилась к холму, где Эльфред собрал силы.

Датчан снова ожидал бой с продвижением вверх по склону. В Бедвине они едва не потерпели поражение, однако сейчас располагали бо́льшим числом воинов. Как и тогда, Гутрум и Хальфдан разделились: Гутрум двинулся в атаку с севера, Хальфдан – с востока. Гейрмунн с отрядом держались возле Гутрума. Конунг возглавил атаку, однако саксы не встретили их шеренгой из сомкнутых щитов и не стали разделять силы. Вместо этого саксы сосредоточились на вершине холма, будто намеревались удерживать его до последнего воина.

Едва датчане оказались в пределах досягаемости саксонских луков, на них обрушился град стрел, замедливший продвижение. Гейрмунн и его воины загораживались щитами. Вскоре Гейрмунн увидел, как Рафну в икру попала стрела. Ветр бросился к товарищу, закрыв его своим щитом.

– Идти сможешь? – крикнул Гейрмунн.

Рафн схватился за древко, вытащил стрелу из ноги, отшвырнул и молча кивнул.

– Сомкнуть щиты! – скомандовал Гейрмунн.

Его воины послушно сомкнули щиты, образовав плотный строй. Стрелы стучали по дереву щитов, как яростный дождь по крыше.

– Вот она, наша Валгалла! – со смехом крикнул Гейрмунн. – Балки из копий и крыша из щитов, как в усадьбе Одина!

Он приказал продвинуться на шаг и потом повторял этот приказ снова и снова. Датчане шли единой шеренгой, шаг за шагом приближаясь к вершине, и брешей в их строю не было.

К полудню Гейрмунн уже не видел Гутрума, но знал: пока судьба позволяет конунгу носить Хнитудр, с ним ничего не случится. Мало-помалу саксы исчерпали запас стрел, что позволяло ускорить атаку, двигаясь во весь рост.

– Вы со мной? – спросил у воинов Гейрмунн. – Сегодня мы возьмем Уэссекс!

Воины ответили громкими криками и помчались к вершине, но, достигнув ее, увидели, что враги успели отойти. Саксы отступили к западу, опередив атаку Хальфдана. Гейрмунн видел: саксы отступали вовсе не беспорядочно, поддавшись страху. Их строй сохранялся, хотя датчане постоянно его таранили.

– Похоже, уэссекские дьяволы наконец-то обрели мужество! – крикнул Гутрум, внезапно появившись рядом с Гейрмунном.

– Мы что, отпустим их? – спросил Гейрмунн, указывая на склон холма. – Мои воины способны обойти их и преградить путь.

– Мы дадим им уйти, – сказал Гутрум. – Но отступление не будет легким.

Гейрмунн нахмурился, ошеломленный услышанным.

– Мой конунг, мы почти добрались до них. Еще немного, и с Эльфредом и его армией будет покончено.

– Эльфред желает обсудить условия мира.

И вновь Гейрмунн ошеломленно покачал головой:

– Откуда ты это знаешь?

– Я с ним говорил. – Улыбаясь, Гутрум поднял руки, оглядывая себя. – Ни царапинки. Думаю, одно мое появление в гуще саксов заставило их отступить.

Гейрмунн не ответил, глядя на угасающую битву. Его охватило изумление вперемешку со страхом и завистью. Гутрум стал неуязвимым, и судьба даровала конунгу эту силу не через кого-нибудь, а через Гейрмунна.

– Я заставлю Эльфреда дорого заплатить за мир, – пообещал Гутрум. – Ты разбогатеешь, Гейрмунн Адская Шкура.

Прошел не один час, прежде чем датчане окончательно согласились и позволили саксам завершить отступление. После этого Гутрум и Хальфдан приказали воинам вернуться к Серсбиригу. В этом странном сражении Гейрмунн не потерял ни одного бойца, хотя, кроме Рафна, были и другие раненые. Распорядившись, чтобы им оказали помощь, Гейрмунн отправился разыскивать Гутрума. Вопросы следовали за ним по пятам с самого вражеского холма, требуя ответов.

Конунга он нашел в обществе Хальфдана и ярлов. Шло обсуждение условий мира и размера компенсации, которую они потребуют от Эльфреда в обмен на безопасность Уэссекса. Увидев приближающегося Гейрмунна, Гутрум отошел от других, чтобы поговорить с ним наедине.

– Ты чем-то обеспокоен, – сказал конунг.

– Не понимаю, зачем обсуждать с саксами условия мира, – признался Гейрмунн. – Эльфред лишь недавно стал королем. Он знает, что нас ему не победить, вот и пытается купить себе время, чтобы перестроить армию и набраться сил.

– Так и есть, – подтвердил Гутрум. – Эльфред не дурак. Наоборот, человек умный и рассудительный.

– Но мы пришли завоевывать Уэссекс. Я помню твои слова в усадебном доме моего отца. Ты тогда говорил об этом. И теперь, когда Уэссекс почти наш, ты готов уйти?

Гутрум вздохнул, положив руку на плечо Гейрмунна.

– Послушай меня внимательно, Адская Шкура. Когда ты смотришь на воинов этого лагеря: моих, Хальфдановых, своих… что ты видишь?

Гейрмунн мешкал, не зная, какой ответ хочет услышать Гутрум.

– Я вижу датчан.

– А я вижу, что нас слишком мало, – сказал конунг. – Сегодня мы могли бы взять Уэссекс, но долго ли удерживали бы его? Нынче саксы думают только о своих полях и селениях, однако пройдет еще какое-то время, и они объединятся, а нам будет с ними не совладать. Понимаешь?

– Кажется, да, – ответил Гейрмунн, которому такая мысль не приходила в голову.

– Я вижу и другое. Мои воины устали. Многие ранены. Они хотят, чтобы их ратные подвиги и пролитая кровь были вознаграждены. По правде говоря, многие сейчас предпочли бы крестьянствовать, чем воевать. Я бы тоже. Клянусь тебе, Уэссекс все равно нам покорится, – пообещал Гутрум, убирая руку с плеча Гейрмунна, – но не раньше, чем мы убедимся, что сможем им управлять. А пока будем не торопясь наращивать силы, и пусть саксы нам за это платят. Ты должен…

– Конунг Гутрум! – прокричали из шатра. – Эльфред прислал гонца. Стоит у входа в лагерь.

– Веди его к нам! – велел Гутрум. – А ты оставайся, – сказал он Гейрмунну. – Молчи и слушай. Многое поймешь.

Отринув дурные предчувствия, Гейрмунн последовал за Гутрумом в шатер. Конунг Хальфдан и ярлы, должно быть, недоумевали, зачем Гутрум позвал Адскую Шкуру на совет, но никто не возражал.

Вскоре двое датчан привели в шатер гонца. Человек этот был очень хорошо знаком Гейрмунну, и он, забыв о предостережении Гутрума, воскликнул:

– Священник! А я часто думал, жив ли ты.

Все датчане в шатре повернулись к Гейрмунну. Некоторые были удивлены, что он знает гонца Эльфреда, иные изумлены, а кто-то – и Гутрум в их числе – ошеломлены. Что касается священника, тот был в равной степени удивлен, увидев Гейрмунна. Однако это не уменьшило его беспокойства. Руки сжимали крест, висящий на груди, а глаза озирались по сторонам.

– Ты знаешь гонца? – спросил Гутрум, кивнув на Иоанна.

– Знаю.

– И ему можно доверять? – спросил Хальфдан, сурово глядя на священника.

– Можно, – ответил Гейрмунн. – Я бы доверил ему свою жизнь.

Эти слова вызвали удивленные перешептывания. Священник с благодарностью кивнул Гейрмунну, выдохнув с облегчением.

– Приятно слышать, – сказал Гутрум. – Можешь говорить, священник.

Иоанн откашлялся.

– Итак, король Эльфред Уэссекский желает, чтобы конунг Гутрум и конунг Хальфдан встретились с ним послезавтра, в полдень, в селении Вильтун, для обсуждения условий мира. С обеих сторон должно быть не больше двенадцати человек.

– А почему не завтра? – спросил Гутрум.

Прежде чем ответить, Иоанн оглянулся на Гейрмунна.

– Завтра у короля Эльфреда день поклонения и молитвы. Такие дни он проводит каждую неделю. Он не хочет нарушать покой священного дня мирскими делами войны.

Слова Иоанна были встречены молчанием, затем датчане дружно засмеялись. Щеки священника вспыхнули.

– Передай Эльфреду, что мы встретимся с ним завтра, – сказал Хальфдан. – Его бог может обождать.

– Конунг Хальфдан, при всем уважении к тебе, думаю, что это мы можем обождать, – возразил Гутрум. – Мы неплохо здесь устроились. Но Эльфред должен знать, что мы согласились ждать не ради его бога. Мы ждем потому, что знаем: если Эльфреду дать помолиться, он станет яснее соображать о цене мира.

Иоанн шумно выдохнул, словно выпустил воздух из кузнечных мехов.

– Ты мудр, конунг Гутрум, если это понимаешь.

Гейрмунн следил за Хальфданом: как он ответит на то, что Гутрум взял над ним верх? Синие глаза датчанина налились кровью, а сам он затрясся от гнева. Затем, не говоря ни слова, Хальфдан повернулся и вышел из шатра. Вслед за ним шатер поспешили покинуть его ярлы. Конунг Гутрум проводил их взглядом, сохраняя невозмутимое лицо.

– Это все? – спросил Гутрум, вновь поворачиваясь к священнику.

– Да, все, – ответил Иоанн.

– Тогда ступай.

Иоанн повернулся, чтобы уйти. Гейрмунн вышел вперед. Теперь, когда в шатре не было ни Хальфдана, ни близких конунгу ярлов, он чувствовал себя смелее.

– Можно, я провожу священника до выхода из лагеря? – спросил Гейрмунн.

Вопрос вызвал удивление и даже любопытство Гутрума, но он кивнул:

– Проводи.

Гейрмунн кивком поблагодарил Гутрума, и они с Иоанном вышли из шатра.

– Рад тебя видеть, священник, – улыбнулся Гейрмунн, когда они зашагали к границе лагеря.

Иоанн рукавом сутаны вытер изрядно вспотевший лоб.

– И я рад видеть тебя. Поверишь ли, я молился, чтобы ты оказался здесь. Хоть одно дружественное лицо среди этих датчан.

– Вполне верю. Но по-прежнему не вижу причин молиться о том, что предначертано судьбой.

Они шли по широкой открытой части Серсбирига. Солнце почти зашло. Куда ни глянь – густая зелень лесов и золото полей. Богатая земля, которая сегодня, вопреки надеждам Гейрмунна, не стала датской.

– Король Эльфред раздумывает вот о чем. Когда условия мира будут оговорены и установлены, станут ли конунги Гутрум и Хальфдан их соблюдать?

– Гутрум станет. Думаю, что и Хальфдан тоже. Как ты помнишь, он соблюдает мирный договор с Мерсией.

– Пока соблюдает, – ответил Иоанн. – Гутрум – искусный и опытный воин. Говорят, никакое оружие его не берет. Королю Эльфреду интересно: что дает ему такую силу? Языческая реликвия или языческие дьяволы?

Не отвечая на вопрос Иоанна, Гейрмунн задал свой:

– Какие условия Эльфред потребует от Гутрума?

Иоанн смотрел на землю, залитую последними лучами солнца.

– Он потребует, чтобы датчане все до одного покинули Уэссекс. За это он заплатит золотом и серебром. Возможно, он предложит Гутруму и Хальфдану креститься.

– Креститься? Стать христианами? – расхохотался Гейрмунн. – Такому никогда не бывать.

Иоанн улыбнулся и пожал плечами:

– Божьи суждения неведомы, а Его пути неисповедимы.

– Это верно для каждого бога, – сказал Гейрмунн. – А ты мне лучше расскажи, как жил после Эшдауна.

– Я шел с обозом, как и приказывал ярл Сидрок. Потом к нам стали стекаться датчане, отступавшие с поля боя. Саксы их преследовали. Завязался бой. Саксы убили датчан, а меня взяли в свой лагерь. После боя меня разыскал Эльфред. Он подумал, что мое недолгое пребывание среди вас, язычников, может оказаться полезным ему и Богу. А что было с тобой? – спросил Иоанн, улыбнувшись одними губами.

– Я теперь командую отрядом. Мы побывали в нескольких схватках и стойко бились. Не стану скрывать, за это время я одолел много саксонских воинов.

– И я убил нескольких датчан, – признался священник.

– Ты сражался?

– Это было не в сражении, – ответил Иоанн, глядя в землю. – Когда я шел в обозе и увидел бегущих датчан, я подумал: а вдруг они убьют меня или заберут с собой. Я… дрался за свою свободу.

Сказанное задело Гейрмунна. Должно быть, священник тоже почувствовал, что при мысли об умирающих датчанах в душе Гейрмунна вспыхнули гнев и грусть. И в то же время он радовался, видя Иоанна живым.

– Священник, ты не так прост, как я думал, – сказал Гейрмунн. – Совсем не прост.

Иоанн поднял руки:

– В бою от меня мало толку. Но если мне суждено быть солдатом, я стану солдатом Христа.

У границы лагеря они простились. Гейрмунн вернулся к своим. Воины разделяли его недоумение и досаду по поводу исхода сегодняшнего сражения. Как умел, он постарался объяснить им замысел конунга Гутрума. Вопреки опасениям, многим было приятно услышать про обещанное серебро и мирные дни, когда можно отдохнуть и залечить раны.

Через два дня оба конунга отправились на переговоры, взяв с собой нескольких ярлов. Из Вильтуна они вернулись под вечер и весьма довольные. Эльфред согласился щедро заплатить золотом и серебром. В обмен на это ни один датчанин не переправится через реку, называемую саксами Эйвон, и в течение года датчане вообще уйдут из Уэссекса. Гутрум с Хальфданом намеревались оставить Редингум и Велингфорд и, погрузившись на корабли, плыть вниз по реке Темзе до Лундена.

Перед уходом из Серсбирига Гейрмунн стоял на вершине холма и смотрел на земли Уэссекса. Рядом с ним стояли Стейнольфур и Бирна.

– Хальфдан становится могущественным конунгом, – сказал Стейнольфур. – Кое-кто говорит, что это ты и твои Адские Шкуры сделали его таким.

– Тогда будем надеяться, что он станет хорошим конунгом, – сказала Бирна.

– Он будет таким, каким предначертано судьбой, – возразил Гейрмунн. – Будущее известно только трем Прядильщицам. Что же до меня, я верю: судьба еще приведет меня в эти края. Клянусь, пока я жив, Уэссекс будет моим.

Часть четвертая
Йорвик

18

Такого места, как Лунден, Гейрмунн еще не видел. По сути, это был не один, а два города, находившиеся на северном берегу Темзы и отстоявшие друг от друга на целый роздых. Каждый имел предместья, занимавшие окрестные земли. Вначале флот Гутрума проплыл мимо Лундевика – саксонского поселения, не обнесенного крепостной стеной. Гейрмунн смотрел на приземистые деревянные хижины и усадебные дома, на пристань, где постоянно причаливали и отчаливали корабли, перевозившие путников, торговцев и товары. Пристань напоминала пчелиный улей.

Стоявший рядом Гутрум кивнул в сторону Лундевика:

– К северу от этих мест лежит Мерсия. Мирный край. Во всяком случае, сейчас он мирный.

– Проходил я через Мерсию, – отозвался Гейрмунн. – Судя по тому, что я там видел, захватить ее несложно.

– Наверное, – согласился Гутрум. – Но это решать Ивару и Уббе. Король Мерсии платит им дань.

– Ты упомянул Уббу?

– Да. Брат Хальфдана.

Имя датчанина напомнило Гейрмунну о Фасти – родне Уббы и, стало быть, родне Хальфдана. Он не забыл горячую кровь, забрызгавшую ему руку, и предсмертные судороги Фасти в траве, когда сам он бежал из Анкарига на саксонской лодке.

– Убба в Лундене? – спросил Гейрмунн.

– Нет. Нынче его часто видят на севере, где он воюет с пиктами. Или на западе. Повадился совершать набеги на Ирландию.

Гейрмунн кивнул. Ему стало легче, хотя внешне он ничем себя не выдал.

Покинув Лундевик, они после недолгого плавания прибыли в Лунден, находившийся во владении датчан. Этот город был обнесен стеной. Ее и другие строения возводили еще римляне. Один из опорных городов, покинутый саксами. Датчанам очень пригодились крепостные сооружения высотой в три сажени. Гейрмунну Лунден показался вдвое больше Лундевика. Здешняя пристань была вдвое оживленнее. Торговцы безошибочно знали, у кого водится серебро.

С прибытием кораблей Гутрума и Хальфдана на реке возник третий город, плавучий. Основная часть войск шла из Редингума по суше, и все равно разгрузка кораблей заняла несколько дней.

Городские стены имели шесть ворот и опоясывали не менее трехсот акров земли. Основная часть армии Гутрума, в том числе и отряд Гейрмунна, расположилась среди римских колонн, стен и дворов, находившихся между восточными воротами Лундена и воротами, открывавшимися в сторону Эрнинга-страты. Часть этой дороги Гейрмунн ранее прошел вместе с Иоанном.

Гутрум собирался здесь зимовать, и потому Гейрмунн с его воинами строили крыши над головами и возводили стены там, где их не было, делая Лунден наполовину римским и наполовину датским городом. Спустя несколько недель взглянуть на их работу явился Трюггр – датский комендант Лундена.

По возрасту он, вероятно, был ровесником Стейнольфура. Волосы с проседью, загрубелая кожа человека, привыкшего жить под солнцем и ветром. Казалось, море оставило на его лице въевшиеся соленые брызги.

– Хорошая работа, – похвалил комендант, обходя постройки в лагере Гутрума.

– Рад, что ты ее одобряешь, – ответил конунг.

Вместе с Гутрумом шли его ярлы и командиры, в том числе и Гейрмунн, который не понимал, отчего конунгу столь важна похвала Трюггра. Гутрум был ровней Хальфдану и по званию превосходил коменданта города. Но оба конунга были безземельными правителями, да и в Лундене находились на положении гостей. Скорее всего, этим и объяснялась почтительность Гутрума.

– Твои воины хорошо тебе служат. – Комендант мельком посмотрел на ярлов и командиров, однако на Гейрмунне его взгляд задержался. Сначала Трюггр изумился, затем помрачнел, глаза стали жесткими. – Весть об их подвигах дошла и до нас.

– Я бы не смел просить о более мужественных и сильных воинах, чем они, – сказал Гутрум. – А теперь, ярл Трюггр, прошу ко мне в дом. Нам есть о чем поговорить.

Трюггр еще немного посверлил Гейрмунна взглядом. Потом отвел глаза и пошел с Гутрумом, оставив Гейрмунна недоумевать о причинах враждебности этого датчанина. Он давно привык к удивленным и подозрительным взорам, однако в глазах Трюггра было еще что-то. Оставалось лишь надеяться, что враждебность коменданта не станет предвестницей беды.

В перерывах между строительством, когда Гейрмунн не клал камни и не тесал доски, он знакомился с городом, тратя на это изрядное количество серебра. Конунг Гутрум сдержал слово и щедро его наградил. Гейрмунн бродил по улицам Лундена, и ему казалось, что этот город вобрал в себя весь мир. Он видел торговцев, приехавших отовсюду с диковинными товарами; из стран настолько далеких, что прежде Гейрмунн не знал их названия и не слышал их наречий. Он пил вино из Спанландии и купил дорогую кольчугу, сделанную в Франкландии. Он пробовал оливковое масло, привезенное из Лангбардаландии и Гриккландии, а также африканские и индийские пряности. Его пальцы трогали шелка, вытканные в Тюркии, Персидии и других восточных странах. Ткани были настолько мягкими и тонкими, что пальцы их не ощущали, и тогда он наклонялся ниже и убеждался: нет, это не обман зрения. Он провел ночь с фризской женщиной, а у мужчин, чья кожа была разукрашена во все цвета и оттенки, научился играть в кости и иные, новые для него игры. Не в пример датчанам, эти путники и торговцы, взглянув на него, не удивлялись цвету его кожи. Некоторые спрашивали, не с Бьярмаланда ли или из Финляндии он родом. Да, в Лунден стекался весь мир, а отсюда сметливые и удачливые уплывали на пустых кораблях, став значительно богаче.

Время в Лундене текло незаметно. Недели проносились так же быстро, как дни и часы на поле битвы. Столь же незаметно эти недели превращались в месяцы. Раны у воинов Гейрмунна давно зажили, но он не хотел, чтобы бойцы изнежились, ибо их ждал Уэссекс. Для поддержания боеготовности отряда Гейрмунн нагружал воинов работой и заставлял упражняться во дворе, где они жили и спали, когда не разбредались по городу.

Однажды Гейрмунн с Бирной и Аслефом наблюдали за состязанием Рафна и Ветра. Оба двигались проворно и умело. Первый был вооружен копьем, второй – двумя мечами. Гейрмунну подумалось о воздушном поединке голубя с вороном. Состязались они на полу из разноцветных камешков, выложенных в прихотливо переплетающиеся узоры. Посередине, в круге, было изображение человека, одетого в белую тунику и с пучком листьев над головой. «Неужели все римляне выглядели так?» – удивился Гейрмунн. Тогда они больше походили на смертных, чем на богов.

– Я бы с радостью остался здесь до конца дней, – признался Аслеф.

Рана в носу и на щеке зажила, но шрам изуродовал его красивое лицо.

– Хорошее местечко, – сказала Бирна. Она обвела взглядом двор, затем пихнула Аслефа локтем. – Но со временем меня бы потянуло сменить окружение.

– Я не про двор говорю. Про Лунден.

Гейрмунн хорошо понимал Аслефа. Отчасти он и сам желал того же, однако его другая часть не представляла дальнейшей жизни в безделье.

– Вряд ли Лунден будет тебя манить, когда ты растратишь серебро, – сказал он Аслефу.

– Это правда, – закивал Аслеф.

– Я бы тут заскучала, – произнесла Бирна. – По правде сказать, мне уже скучно, но я пытаюсь наслаждаться миром, пока мы вновь не отправились на войну.

– А я устал от войны, – вздохнул Аслеф. – Я готов сражаться, если понадобится защитить честь или родню, но меня тянет к оседлой жизни.

– Хочешь стать земледельцем? – спросила Бирна.

– Не знаю. Просто охота обзавестись женой и детьми.

Бирна повернулась к Гейрмунну:

– А ты что скажешь?

– Когда-нибудь и я захочу, чтобы у меня были жена и дети.

– Тогда предупреждаю обоих: на меня не заглядывайтесь, – засмеялась она. – Сначала повзрослейте, щенята.

Гейрмунн улыбнулся:

– Труд земледельца не по мне, но я хочу владеть землями. Мой брат со временем станет конунгом и получит удел. Вот и я хочу того же.

– Хочешь стать конунгом? – удивился Аслеф.

– Мне незачем так называться.

– Ты просто хочешь, чтобы тебя считали таковым, – усмехнулась Бирна.

– Я хочу завоевать честь и стяжать славу, сравнимые с честью и славой моих предков. Хочу знать, что я заслужил место на их скамье в Валгалле.

Бирна хлопнула его по спине и встала:

– Тогда, дружок, ты на верном пути.

– Куда собралась? – спросил Аслеф.

– Искать волка. – Отойдя на несколько шагов, Бирна обернулась и добавила: – Настоящего взрослого волка.

– Этот волк, случаем, не датчанин, который сражается двумя бородовидными мечами? – крикнул ей вслед Аслеф.

Ответа не последовало.

Аслеф с Гейрмунном засмеялись, потом замолчали. Во дворе стало тихо, только звенело оружие состязающихся Рафна и Ветра.

– Мой отец хотел быть конунгом, – вдруг сказал Аслеф.

– Где он сейчас? – спросил Гейрмунн, поворачиваясь к соратнику.

– Надеюсь, что в Валгалле. Он погиб в Ютландии, сражаясь за корону.

Гейрмунн уважительно кивнул:

– Когда я впервые увидел Гутрума, он говорил, что датчане достаточно повоевали.

– Да, повоевали, – подтвердил Аслеф. – Я отправился на запад, чтобы скрыться от врагов отца. И от войны. – Он запрокинул голову к прямоугольнику неба. – Пожалуй, мне стоит остаться в Лундене. Если ты меня отпустишь.

– Отпустить тебя? Просьба вовсе не пустяшная.

– Знаю. Но я не клятвопреступник. Буду сражаться под твоим началом, пока ты меня не отпустишь или я не погибну.

– Аслеф, ты воин, а я ни одного воина не удерживаю против судьбы и воли. Пока побудешь с нами. Когда Гутрум выступит из Лундена, решишь, пойти или остаться здесь.

– Я сделаю, как ты сказал, – склонив голову, ответил Аслеф.

– О чем вы тут говорите? – спросил подошедший Рафн.

Он тяжело дышал. Они с Ветром закончили поединок и теперь успокаивали дыхание. Их тела блестели от пота.

– Мы говорим о судьбе, – сказал Гейрмунн.

– Фу! – отмахнулся Рафн. – Говорить о судьбе столь же бесполезно, что и о погоде.

Ветр отер лицо и лоб, густо покрытые потом.

– Идем, Рафн. Мне надо помыться.

– Мне тоже.

Оба воина покинули двор, отправившись на поиски римской бани, которых в Лундене хватало. Но многие бани давно стояли с пустыми чашами. Правда, нашлись сметливые датчане и кое-кто из торговцев. Эти люди догадались, как наполнить чаши и нагреть воду. Вход туда, естественно, был платным и приносил неплохую прибыль.

– У нас здесь только эль, – сказал Аслеф. – А мне что-то захотелось медовухи. Пойдешь со мной?

– Пойду.

Выйдя через арку, они прошли по узким переходам и очутились на широкой мощеной дороге. Оттуда повернули на юг, к пристани и торговым улицам. В западной стороне, над развалинами и крышами, выстланными досками и римской плиткой, Гейрмунн мельком увидел остатки каменной чаши, окруженной прямыми стенами. Она была крупнее той, в Каллеве, где они устраивались на привал. От лангбардаландского купца Гейрмунн узнал, что римляне называли такие постройки колизеями.

– Как по-твоему, когда Гутрум выступит из Лундена? – спросил Аслеф.

– Не знаю. Слышал от него про волнения в Нортумбрии. Возможно, мы отправимся на север, к реке Трент. Там есть лагерь в Турсесиге.

Внимание Гейрмунна привлек шум впереди. Опрокинувшаяся повозка перегородила дорогу. Торговцы и датчане орали, потрясая кулаками. Волы ревели; несколько человек пытались освободить проезд.

Гейрмунн с Аслефом остановились. Гейрмунн решил двинуться в обход по грунтовой дорожке. Она вела в ту часть города, где дома стояли почти впритык, а высокие тени нагоняли сумрак. Успев пройти совсем немного, они увидели двух датчан, загородивших им путь. Оба стояли, выразительно положив ладонь на рукоять меча.

– Дайте пройти, – потребовал Аслеф. – Это Гейрмунн Адская Шкура, командир у конунга Гутрума.

– Мы знаем, кто он, – ответил один датчанин. У него в носу висело кольцо. Вокруг шеи закручивались темные линии, образуя рисунок змеи. – Мы давно следили за ним и давно выжидали.

Обернувшись, Гейрмунн увидел еще двоих воинов, вышедших на улочку и успевших обнажить мечи. Они с Аслефом тоже были при оружии, но не считали нужным ходить по городу в доспехах. Сейчас это делало их уязвимыми.

– Ты знаешь, кто я, – сказал Гейрмунн, вновь поворачиваясь к главарю. – А ты кто такой?

– Крок, – ответил датчанин, чью шею украшало изображение змеи. – Один из командиров Хальфдана. Вскоре я стану ярлом.

– С какой это стати Хальфдан окажет высокую честь куску дерьма? – спросил Аслеф. – Я и имени твоего не слыхал.

Датчанин вытащил меч, указав острием на Гейрмунна.

– Я сделаюсь ярлом за убийство норвежца, убившего Фасти, родича Уббы.

Прежде чем Гейрмунн успел ответить, датчане кинулись на них.

Аслеф стремительно повернулся и, подчиняясь инстинкту воина, встал с Гейрмунном спина к спине. Оба яростно сражались и вынудили противников отступить, хотя тех было вдвое больше. Но Гейрмунн знал: их успех недолог. Нужно вернуться на большую дорогу. Он надеялся, что скопление зрителей остановит атаку и они с Аслефом сумеют скрыться.

– Двигайся на север, – шепнул он Аслефу.

Сам он с диким рычанием кинулся в противоположную сторону, размахивая мечом и топором. Его выпад отогнал Крока с сообщником и застал врасплох противников Аслефа. Тогда Гейрмунн повернулся и вместе с Аслефом бросился на датчан, загораживавших выход с улочки. Те замешкались и не смогли их задержать, но поднять оружие успели. Гейрмунн взял на себя воина слева, замахнувшегося топором. Он пригнулся и ударил противника локтем в голову, отбросив в сторону. Крок с сообщником поспешили к своим на подмогу.

– Уходим! – крикнул Аслефу Гейрмунн.

Аслеф сильно ранил противника в правую руку, отчего датчанину стало не до него. Гейрмунн с Аслефом бросились в конец улочки, потом свернули в переулок и оказались на большой дороге. Но там их поджидал еще один сообщник Крока. Аслеф ударил его плечом в грудь и отшвырнул, как кабан отшвыривает настырную гончую. Однако датчанин успел ударить Аслефа ножом, после чего растянулся на камнях римской мостовой.

На улице нашлись очевидцы драки. Они показывали пальцем на Крока и его сообщников, выбежавших из переулка – раскрасневшихся и злобно рычащих. Те остановились и заозирались, словно оценивая свои возможности. У Гейрмунна с Аслефом могли найтись союзники. К тому же здесь хватало людей, видевших, кто на кого напал.

Аслеф пошатнулся. Гейрмунн подхватил друга, закинул его руку себе на плечи.

– Нападешь на раненого? – громко, чтобы слышали все, спросил он у Крока.

Крок посмотрел на невольных зрителей и убрал меч в ножны. Его сообщники – тоже.

– Клянусь, я убью тебя, Адская Шкура, – пообещал Крок.

– И я клянусь, что ты кровью заплатишь за содеянное, – сказал Гейрмунн и двинулся в обратный путь, уводя раненого Аслефа.

– Держись, – подбадривал он соратника.

– Стараюсь, – отвечал Аслеф.

Они добрели до расположения воинов Гутрума. Там Гейрмунн позвал на помощь. Когда он довел Аслефа до мозаичного двора, к ним со всех сторон уже бежали Адские Шкуры и другие воины. Бирна и Торгрим помогли Гейрмунну уложить Аслефа на прогретую солнцем землю.

– Что случилось? – спросил Торгрим.

– Нам устроили засаду, – объяснил Гейрмунн. – Их было пятеро. Один ударил Аслефа ножом.

– Куда? – спросила Бирна, осматривая грудь и живот Аслефа. – Насколько глубоко?

– Глубоко, – поморщился Аслеф, указывая на рану. – В бок.

Торгрим обеспокоенно посмотрел на Гейрмунна, затем велел принести черемши и лука. Из них он сварил похлебку. Гейрмунн и Бирна осторожно раздели Аслефа. Рана была небольшой и узкой, что говорило о величине клинка, но из нее хлестала черная кровь. Торгрим напоил Аслефа похлебкой. Тем временем Бирна крепко зажимала рану, пытаясь остановить кровотечение.

Подошел конунг Гутрум, уже услышавший о нападении. Он отвел Гейрмунна в сторону, чтобы поговорить без свидетелей.

– Насколько понимаю, метили в тебя? – спросил конунг.

– Да.

– Кто?

– Назвался Кроком. Воин Хальфдана, но я его не знаю.

– Зато я знаю. – Глаза Гутрума помрачнели, став похожими на два каменистых кургана. – Хальфдан за это ответит.

Взглянув на Аслефа, Гутрум покинул двор.

Вскоре Торгрим присел возле Аслефа на корточки и стал принюхиваться к крови, по-прежнему сочащейся из раны, – есть ли запах лука.

– Ну что? Мне конец? – спросил Аслеф.

Торгрим поочередно посмотрел на Гейрмунна и Бирну.

– Нож задел внутренности, – прошептал он. – Сочувствую тебе, Аслеф.

Раненый умолк и какое-то время лежал, не произнося ни слова. Потом вздохнул:

– Я думал, что так оно и кончится. Правда, еще надеялся спрятаться в Лундене от судьбы. Но она меня нашла.

Он посмотрел на Гейрмунна:

– От такой же раны умер мой отец. Не хочу, чтобы мой конец растянулся на дни и недели. Не хочу лежать, воняя смертью.

– Успокойся, – сказал Торгрим, положив ему руку на грудь. – Может, боги не отпустят тебя из мира живых и рана заживет. А пока мы перенесем тебя в более подходящее место.

В уцелевших постройках, окружавших двор, они нашли тихую комнатку, где из соломы и шкур соорудили постель. Гейрмунну вспомнился брат, лежавший на такой же постели в отцовском доме. Как и в случае с Хамунном, Гейрмунн винил себя. Ведь это он, а не Аслеф убил Фасти. Было несправедливо, что другой воин расплачивается жизнью за содеянное его командиром.

Мучаясь от стыда, Гейрмунн стоял над Аслефом, пока Бирна не взяла его за руку и не вывела во двор. К этому времени вернулись Рафн с Ветром, а также Стейнольфур и Шальги. Все они горели желанием отомстить.

– Где нам разыскать этих датчан? – с тихой яростью спросила Бирна. – Я каждому запихну в глотку то, что у него болтается между ног.

– Гутрум отправился на разговор с Хальфданом, – сообщил им Гейрмунн. – Когда вернется, узнаем что к чему. А пока будьте наготове.

Многие воины отряда Гейрмунна по очереди сидели возле Аслефа: говорили с ним, рассказывали истории или просто смотрели, как он спит. Во сне раненый стонал, а со лба не сходила испарина. К вечеру у него поднялся жар. Аслеф весь дрожал, стуча зубами. Когда же наконец Гутрум вернулся, он снова отвел Гейрмунна в сторону.

Вид у конунга был усталый.

– Подтверди, что все так и было, – глядя в землю, сказал конунг.

Гейрмунн сразу понял, о чем речь.

– Да, так все и было. Но если бы я не убил Фасти, датчане расправились бы со мной. Я говорю чистую правду и готов повторить ее на альтинге.

– На альтинге? – Гутрум покачал головой и едва не засмеялся. – Ты что, Адская Шкура, забыл, где мы находимся? Здесь Лунден, и мы на войне. Нет тут никакого альтинга.

– Но правда…

– Правда никого не волнует. Важно то, что Трюггр – друг Уббы. И Трюггр узнал, что некий неприглядного вида норвежец по имени Гейрмунн, убивший родича Уббы, вдруг объявился в Лундене вместе с Хальфданом, который теперь тоже знает об убийстве Фасти. Это же кровная вражда.

– Я могу заплатить виру.

– Это их не удовлетворит, – возразил Гутрум.

– Тогда пусть смерть Аслефа станет кровавой платой, – сказал Гейрмунн, которого охватывала злость. – Бедняга долго не протянет, и я…

– Ты же не кто-нибудь, а Адская Шкура! – в досаде воскликнул Гутрум. – Хальфдан тебя не забыл. Неужели не понимаешь? Такова плата за славу, и другие еще не раз заплатят за нее своей жизнью.

– Тогда позволь мне сразиться с Трюггром и Хальфданом. Поединок ради…

– Этого не случится, – отрезал Гутрум. – Они не считают тебя достойным подобной чести.

– И что же мне делать?

– Убраться из Лундена.

– Что?

– Они не успокоятся, пока тебя не убьют.

– Ты… позволишь им превратить меня в изгоя? – От удивления Гейрмунн стал запинаться. – В лесного зверя?

– Я? Нет, это ты пожинаешь то, что посеял! – возразил Гутрум. – Не я убил того парня, и затевать из-за тебя войну с Уббой и Хальфданом не собираюсь!

Гутрум замолчал, глубоко втягивая воздух.

– А ты знаешь, что он потребовал доставить тебя к нему нынче же вечером? Я с трудом уговорил его подождать до утра, но больше никак не могу тебя защитить.

– Я не брошу Аслефа умирать. Если бы он не пошел со мной…

– А скольких еще воинов из твоего отряда ты увидишь мертвыми или умирающими? Если останешься в Лундене, тебя ждет смерть. И я почти уверен, что вместе с тобой погибнет немало твоих воинов. Или ты уйдешь один, освободив их от необходимости сражаться за тебя.

Гейрмунну почудилось, будто древние потрескавшиеся стены города вот-вот обрушатся на него. Судьба поставила его перед выбором: честь или жизнь соратников. Он был вынужден согласиться с предложением Гутрума.

– И куда мне идти?

– Ищи соплеменников, – посоветовал Гутрум. – Датчане тебя не спрячут и не прикроют. Так что иди на север. И возьми это. – Он протянул Гейрмунну мешочек с серебром. – Мне не век оставаться с Хальфданом. Как услышишь, что наши армии разделились, найдешь меня, и я приму тебя обратно. Вместе мы возьмем Уэссекс.

Гейрмунн склонил голову:

– Спасибо, конунг. Пойду собирать вещи.

– Поторапливайся. К утру ты должен быть далеко от Лундена. – Гутрум крепко пожал ему руку. – Постоянно будь начеку. Крок поклялся Хальфдану, что убьет тебя. О том же он постарается сообщить Уббе. Я хочу, чтобы ко мне ты вернулся целым и невредимым.

Гейрмунн вновь поклонился.

– Иди, – сказал конунг, выпуская его руку. – Не жди, когда стемнеет.

Пожелав Гутруму удачи, Гейрмунн прошел туда, где спал и хранил свои вещи. Он старался не привлекать к себе внимания, но едва надел кольчугу, как на пороге вырос хмурый Стейнольфур, за спиной которого стояли Шальги и Бирна.

– Кто-то может подумать, что ты куда-то собрался, – сказал Стейнольфур. – Но только не я. Однажды ты ушел, бросив нас, но ты не настолько глуп, чтобы повторить ошибку. Ты слышала, как я это говорил? – спросил он, поворачиваясь к Бирне.

– Слышала. Но сдается мне, ты ошибся.

Стейнольфур вошел в комнату, остановился, скрестил руки и сердито посмотрел на Гейрмунна:

– Ну так как? Намерен сделать из меня вруна?

Гейрмунн вздохнул и покачал головой:

– Я ухожу… Я должен уйти, – добавил он, видя багровеющее лицо Стейнольфура. – Между мною, Хальфданом и Уббой отныне кровная вражда.

– Кровная вражда? – удивилась Бирна. – Из-за чего?

– Прежде чем оказаться в Редингуме, еще до сражения в Эшдауне я убил родича Уббы. Не сделай я этого, убили бы меня. Но свидетелей не было, и потому никакой альтинг не смог бы вынести суждение.

– Почему ты уходишь? – спросил стоящий рядом с Бирной Шальги – скорее с недоумением, чем гневно.

Вопрос задал Шальги, но Гейрмунн подошел к Стейнольфуру и, глядя в глаза, сказал:

– Потому что Аслеф уже дорого заплатил за мой выбор, и я не хочу, чтобы та же участь постигла и других моих воинов. Завтра утром Хальфдан явится за мною. Если я останусь здесь, боя не миновать.

– А разве мы не давали тебе такой клятвы? – усмехнулась Бирна.

– Того человека я убил до ваших клятв, – ответил Гейрмунн. – И ко всем вам это не имеет никакого отношения.

– Тогда мы пойдем с тобой, – заявил Стейнольфур. Голос его смягчился – воин понял, перед каким выбором судьба поставила Гейрмунна. – Шальги и я. Мы тебе клялись прежде других.

– Я не могу на это согласиться. Воин Хальфдана поклялся меня убить. Если вы отправитесь со мной, кровная вражда затронет и вас.

– Знаю. – Стейнольфур опустил руки. – Как же иначе? Думаешь, я дурак?

– Только когда хочешь отправиться со мной, – улыбнулся Гейрмунн.

– А ты дурак, если хочешь меня оставить, – усмехнулся Стейнольфур. – Я все равно пойду с тобой.

– И я тоже, – объявила Бирна.

Гейрмунн и Стейнольфур повернулись к ней. Гейрмунна несколько удивила такая преданность.

– Почему ты хочешь пойти со мной?

– Потому что я поклялась тебе. И еще потому, что хочу отомстить за Аслефа, а проще всего это сделать, находясь рядом с тобой. Ведь его убийца будет за тобой охотиться. И потом, я по горло сыта Лунденом.

Выбор у Гейрмунна был невелик. Стейнольфур отправится с ним, равно как и Шальги с Бирной. Отговаривать их бесполезно.

– Решено, – сказал он. – А как быть с Аслефом? Ведь он еще не…

– Аслеф тебя поймет, – заверила Гейрмунна Бирна. – Ты это знаешь. А я знаю, что Торгрим захочет остаться с ним до конца. Если Торгрима попросить, он будет командовать Адскими Шкурами до нашего возвращения.

– Тогда я его попрошу, – сказал Гейрмунн и пошел к двери.

– Я сама попрошу, – сказала Бирна. – Это надо делать быстро и тихо. А что до Торгрима… мне тоже надо с ним проститься.

– Как насчет Рафна и Ветра? – спросил Стейнольфур.

Все трое внимательно смотрели на Гейрмунна.

– Предложи им, но больше никому не говори.

Кивнув, Бирна вышла. Шальги, все это время толкавшийся у порога, вошел в комнату. Гейрмунн возобновил сборы.

– Вы тоже сходите за вещами, – сказал он.

Ни Стейнольфур, ни Шальги не двинулись с места.

– Вы хотите еще что-то сказать?

– А ведь ты бы ушел, – покачал головой Стейнольфур. (Гейрмунн знал: клятвенник не скоро остынет.) – Бросил бы нас. Я не про других. Про нас. – Он взглянул на Шальги. – Ушел бы и бросил.

– У меня не было выбора.

– Ошибаешься, был. – Стейнольфур ткнул пальцем Гейрмунну в грудь. – Ты второй раз поворачиваешься к нам спиной. Если последует третий, я буду знать наверняка, как мало для тебя значит моя клятва. Тогда я почувствую себя свободным от нее. Ты меня понимаешь?

Гейрмунн выждал время, выказывая должное уважение вопросу Стейнольфура. Человеку его уровня чести очень непросто говорить о разрыве клятв.

– Я прекрасно тебя понимаю и более не повернусь к вам спиной.

– Ладно, – кивнул воин. – Тогда мы пошли за вещами.

– Я подожду здесь, – сказал Гейрмунн.

Вскоре возвратилась Бирна с Рафном и Ветром, решившими присоединиться к их небольшому отряду.

– А Торгрим? – спросил он воительницу.

– Он позаботится, чтобы копья Адских Шкур не тупились, – сказала она. – Аслеф сейчас спит. Когда проснется, Торгрим ему все объяснит.

– Пора трогаться, – сказал Гейрмунн.

Дождавшись возвращения Стейнольфура и Шальги, Гейрмунн и его небольшой отряд покинули Лунден.

19

Гейрмунн знал: на Эрнинга-страта полно датчан. Он видел их собственными глазами, путешествуя с Иоанном. К тому же эта дорога слишком близко примыкала к западной границе Восточной Англии, где правил Убба. Поэтому он не двинулся по знакомому пути, а повел отряд из пятерых Адских Шкур по другой римской дороге. Называлась она Веселинга и тянулась от Лундена на северо-запад, к центру Мерсии. Гейрмунн надеялся, что врагов там будет поменьше.

Тонкий серп луны скудно освещал белесую дорогу, выложенную каменными осколками, и не позволял разглядеть возможные угрозы, таящиеся в тени деревьев, что росли по обеим сторонам. Несколько роздыхов подряд отряд шел мимо пахотных земель, снабжавших провиантом селения на Темзе. Вдали перемигивались огни в окнах хижин и усадебных домов. Ветер доносил дым очагов. Вскоре среди полей и пастбищ стали появляться перелески, а еще через какое-то время по обеим сторонам дороги потянулся густой лес. Гейрмунн не опасался разбойников – вряд ли те ожидали, что кто-то рискнет идти или ехать ночью. Да и вид основательно вооруженных людей должен был отбивать охоту нападать на них. И тем не менее Гейрмунн держался начеку, вслушиваясь в каждый звук.

Ближе к полуночи лес поредел. Появились болотистые низины, поросшие вереском. Между ними стояли дубовые и березовые рощи, перемежавшиеся зарослями орешника и крепкими грабами. Кроны деревьев нависали над самой дорогой, погружая ее в густую тьму. Даже для вооруженного отряда дальнейшее путешествие становилось небезопасным. От Лундена и Хальфдана их теперь отделяло не менее пятнадцати роздыхов, и потому Гейрмунн решил устроить привал.

Сойдя с дороги, отряд направился к трем здоровенным дубам, чьи стволы были шириной с руку. Зайдя с противоположной стороны, воины расположились среди узловатых корней и легли спать, условившись по очереди нести дозор. Дорога отсюда не просматривалась, а значит, и с той стороны их не увидят. И все равно Гейрмунн спал беспокойно, несколько раз просыпаясь от подозрительных шорохов. Ночь сменилась синеватыми предрассветными сумерками. Проснувшись в очередной раз, Гейрмунн решил, что пора будить соратников и идти дальше. Он дрожал от холода, а кости скрипели, как ветви над головой. Не дожидаясь, пока совсем рассветет, отряд Гейрмунна продолжил путь.

Довольно скоро лес опять сменился вересковыми пустошами, а когда из-за горизонта лениво выплыло солнце, дорога привела отряд к развалинам еще одного римского города. Невзирая на внушительные размеры, обрушившиеся стены и здания уже не удивляли Гейрмунна, как когда-то. Развалины больше не виделись ему населенными мертвецами. Единственным, кому было не по себе, оказался Шальги.

Парень ошалело таращился на молчаливые улицы, храмы, колизей и площадь шириной не менее пятидесяти саженей.

– Тихо себя ведут, и на том спасибо, – шептал он.

– Римляне – это тебе не ожившие мертвецы, – успокоил его Гейрмунн. – Они умерли, как умирают все люди. Нечего их бояться, Шальги. Когда-то они явились в Англию, завоевали ее, а потом потеряли. Нынче этими землями владеют саксы, но и они вскоре лишатся своих владений. Англия станет нашей.

Это немного успокоило Шальги.

Вскоре развалины остались позади. К полудню на пути отряда появилось саксонское поселение. Вокруг расстилались поля, по краям которых виднелись дома. Впереди дорога пересекалась с другой. В этом месте, почти впритык, стояло несколько домов. Кроме жилья, здесь были пекарня, нынче пустовавшая, и питейное заведение. Рядом тянулись пустые прилавки. Людей на улице было совсем немного, словно население попряталось по домам. Но еще через несколько шагов на пути отряда появился человек и преградил путь, подняв руку.

– В Мерсии мир, – сказал сакс. На нем были кожаные доспехи, в руке – меч. – Что привело вас сюда? – спросил он, глядя на воинов Гейрмунна.

– Мы идем на север, – ответил Гейрмунн. Чуть поодаль он увидел еще троих вооруженных саксов. Один держал в руке лук, а на боку висел колчан со стрелами. – У нас нет намерения задерживаться здесь и нарушать мир. Нам всего лишь нужно пройти через ваше селение.

– Откуда идете? Из Лундена?

– Эта саксонская свинья что-то сильно расхрюкалась, – усмехнулся стоящий за спиной Гейрмунна Стейнольфур.

– А тебе не все ли равно, откуда мы идем? – спросил Гейрмунн.

Сакс пожал плечами:

– Мне велено узнавать про всех, кто проходит мимо нас: откуда идут и куда держат путь. От путников того и жди каких-нибудь бед.

Последние слова сакс произнес, сощурившись. Гейрмунн заметил на его шее следы свежих ран, а в уголках рта – пятнышки запекшейся крови. Судя по всему, недавно ему уже пришлось помахать мечом.

– Мы ведь не первые датчане, которых ты сегодня видишь, – сказал Гейрмунн.

– Что? – Сакс проглотил ком в горле и нахмурился. – Я не…

Он торопливо обернулся.

– Не пялься на меня во все глаза, – потребовал Гейрмунн. – Смотри так, будто мы говорим о твоем урожае. Если выдашь меня – клянусь, умрешь на месте, что бы потом ни случилось.

Сакс выругался, потом закрыл глаза и шумно выдохнул сквозь плотно сомкнутые губы.

– Да будут прокляты все ваши языческие дьяволы.

– Скажи, у их главаря есть кольцо в носу? – спросил Гейрмунн. – Его Кроком звать?

– Имени его я не спрашивал. А кольцо в носу… да, есть. Как у быка.

Воины Гейрмунна зашептались, но им хватило ума не обнажать мечи и не вести себя подозрительно, чтобы не насторожить Крока и сообщников. В том, что Крок приготовил засаду, никто не сомневался.

– Сколько их? – спросил Гейрмунн.

– Человек восемнадцать. Может, двадцать. – Взгляд сакса уперся в сапоги. – Явились на рассвете. Спрашивали, не попадались ли нам датчане из Лундена.

– Должно быть, они шли ночью, когда мы спали, – догадался Рафн. – Потом узнали, что никто не появлялся, и решили устроить западню.

– Продолжай смотреть в землю и отвечай, – потребовала у сакса Бирна. – Мы в досягаемости их стрел?

– Почти. Еще несколько шагов, и будете наверняка.

– Где они прячутся? – спросил Стейнольфур.

– Часть в питейном заведении, – ответил сакс. Утро было прохладным, но его лоб покрылся испариной. – Еще часть в доме напротив. Остальные рассеялись по деревне. У всех луки.

Гейрмунн окинул взглядом пустую улицу, выискивая слабые места врагов и возможные преимущества для своего отряда. Увы, преимуществ не было.

– Почему ты остановил нас? – спросил он сакса. – Почему не дал угодить прямиком в ловушку?

– Он хотел, чтобы вы ничего не заподозрили.

– Где твои соплеменники? – спросил Ветр.

Сакс едва заметно кивнул на восток:

– Прячутся на болотах и ждут, когда все датчане уберутся отсюда.

– Мы бы тоже могли пойти на болота, – предложил Стейнольфур.

– Что? Отступать? – нахмурилась Бирна. – Убийца Аслефа совсем рядом. Я не…

– Их втрое больше, – перебил ее Гейрмунн. – И здесь хозяева положения они. Месть подождет до более подходящих времен.

– Если вы уйдете, он сразу поймет, что я его выдал, – сказал сакс. – Они нас убьют и сожгут деревню.

– А нам-то какая забота? – спросил Рафн.

Сакс побледнел:

– Все вы, датчане…

– Как тебя звать? – спросил Гейрмунн.

– Элвин, – помешкав, ответил сакс.

– Скажи, Элвин, где начинается ближайшая дорога на болота?

– Впереди. Сразу за кузницей. Она выходит к тропе, а та ведет прямо на болота.

При упоминании о кузнице у Гейрмунна появился замысел.

– Послушай меня, Элвин. Эти датчане принесли клятву на верность Хальфдану. Он брат Ивару и Уббе, заключившим мир с вашим королем Бургредом. Они разорят твою деревню только в том случае, если ты дашь им повод. Но если сделаешь так, как я скажу, ты и твои соплеменники уцелеют.

– Слушаю, – пробормотал сакс, переминаясь с ноги на ногу.

– Мы сейчас пойдем в кузницу и останемся там. Ты отправишься к Кроку. Он спросит, о чем мы с тобой говорили. Ты скажешь, что мы собираемся задержаться в деревне на день-другой. Еще скажешь, что мы спрашивали про кузнеца. Тогда Крок не заподозрит твоего предательства.

– Что вы намерены делать? – спросил Элвин.

– Ждать, – ответил Гейрмунн. – Скорее всего, он пошлет кого-то из своих под видом кузнеца, а сам позже приведет отряд, чтобы ударить по нам. Или же его подставной кузнец попытается убедить нас пойти туда, где ждут лучники. Когда мы отступим, виноватым окажется подставной кузнец. Крок наверняка пустится за нами в погоню и забудет про вашу деревню.

Кажется, слова Гейрмунна убедили сакса. Тот кивнул, затем повернулся и взмахом руки указал направление.

– Я отведу вас к кузнице.

Гейрмунн взглянул на своих. Все кивнули, соглашаясь с его замыслом. Отряд двинулся по пустой улице. Гейрмунн допускал, что вражеские лучники попытаются застрелить их здесь, однако более вероятным ему представлялось другое. Крок захочет лично расправиться с Гейрмунном и дождется, когда Адские Шкуры приблизятся к месту засады. Внешне Гейрмунн старался ничем не выдать своих тревог, хотя на каждом шагу напряженно вслушивался, не запоет ли где тетива лука.

Оказалось, что у кузницы было только две стены, а сама она открыта в сторону северной и западных дорог. Посередине пылал очаг, окруженный несколькими скамьями и наковальней, где лежали щипцы с зажатым в них тяжелым железным прутом. Один конец прута был расплющен. Скорее всего, настоящий кузнец бросил работу и вместе со всеми поспешил спрятаться от датчан.

Элвин в последний раз кивнул Гейрмунну, затем с тремя соплеменниками направился к питейному заведению.

– Хороший замысел, – сказал Ветр, прислоняясь к столбу кузницы.

– Если только саксонская свинья не выдаст нас Кроку, – усмехнулся Рафн.

– Может случиться и так, – сказал Гейрмунн, следивший за дверью питейного заведения и окрестностями. – Но выбор и участь принадлежат ему. В любом случае он приведет Крока к нам.

– Можно не торчать здесь, а двинуться на болото, – сказал Стейнольфур. – И дело с концом.

Гейрмунн повернулся к нему:

– Иди. Возьми с собой Шальги, Рафна и Ветра. Разведаете путь на болото. Внимательно следите за деревней. Мы с Бирной задержимся здесь.

Хмурый взгляд Стейнольфура показывал, что задание ему не по нраву, но спорить он не стал. Все четверо вышли на дорогу, ведущую на север, в сторону болот. Бирна встала рядом с Гейрмунном и тоже принялась наблюдать за питейным заведением. Оттуда по-прежнему никто не выходил.

– Зачем мы здесь ждем? – наконец спросила Бирна.

– Я держу слово, которое дал саксу.

– Даже если он не сдержит своего?

– Не ты ли говорила мне о чести? – усмехнулся Гейрмунн. – О необходимости быть верным ей, даже когда тебя никто не видит, кроме богов?

– Тогда будем надеяться, что Крок умен ровно настолько, насколько ты о нем думаешь, и ни крупицей больше.

– В Лундене он проявил смекалку, – сказал Гейрмунн.

– Чтобы застать тебя врасплох? Тут особой смекалки не требуется.

– Такого больше не повторится.

– Пока тебе не придется сразиться с тем, кто умнее тебя. И можешь быть уверен…

– Смотри!

Дверь питейного заведения открылась. Оттуда вышла женщина с каштановыми волосами, огляделась и медленным, уверенным шагом пошла к кузнице.

– Она безоружна, – заметила Бирна.

– И без доспехов, – слегка улыбнулся Гейрмунн. – Ей же отвели роль кузнеца. А зачем кузнецу оружие?

– Похоже, Кроку в смекалке не откажешь. Она и выглядит почти как саксонка.

Когда сообщница Крока подошла ближе, Гейрмунн спокойно спросил:

– Ты и есть здешний кузнец?

– Да, – ответила женщина, останавливаясь в тени кузницы.

– Неужели? – Бирна въедливо оглядела женщину с ног до головы. – А я-то думала, что саксы позволяют своим женщинам лишь стряпать, молиться и нянчиться с детьми.

– Мне нет дела до саксов. Я бритта. – Судя по сильным рукам, она вполне могла быть кузнецом. – Так у вас есть для меня работа?

– Да, – ответил Гейрмунн. – Кое-что из нашего оружия и доспехов требует починки.

Женщина огляделась по сторонам:

– А где остальные?

– Остальные?

– В вашем отряде шестеро. Так Элвин сказал.

– Я не держу своих воинов на привязи.

Лжекузнец замешкалась, пытаясь найти решение. Потом кивком указала на питейное заведение:

– Идемте туда. За кружкой эля все и обговорим.

Она повернулась к выходу.

– Мы и здесь можем поговорить, – возразил Гейрмунн. – Тем более ты делом занимаешься.

– Что?

Гейрмунн указал на наковальню с оставленным железным прутом.

– Не хотим отвлекать тебя от работы, – добавила Бирна.

– А-а, вы про это, – поморщилась сообщница Крока. – Не к спеху. Идемте.

– И что же ты ковала? – спросила Бирна.

Они с Гейрмунн замерли, наблюдая, как дальше поведет себя врунья.

– Крюк для подвески котла, – нашлась та.

– Не многовато ли железа для такого крюка? – спросила Бирна.

Женщина не ответила, но ее пальцы сжались в кулаки.

– Ты не бритта, – склонив голову набок, сказал Гейрмунн. – Твой рост выдает датчанку.

Бирна выхватила топор. Сообщница Крока потянулась за оружием, которого сейчас при ней не было. Поняв, что разоблачена, она злобно посмотрела на Гейрмунна.

Он выхватил саксонский нож.

– Отвечай, что Крок задумал…

Голова женщины с глухим стуком дернулась в сторону, шея неестественно выгнулась. Брошенный топор рассек ухо и застрял в черепе. Выпучив глаза, датчанка рухнула на пол, словно мешок. Пальцы ее рук и ноги вздрагивали. Бирна подошла к ней и вырвала топор, хрустнув сломанной костью. Из разбитой головы женщины на грязный пол кузницы хлынула кровь вперемешку с мозгами.

– За Аслефа, – сказала Бирна, обтирая лезвие куском рогожи. – Уж я позабочусь, чтобы никто из них не увидел Валгаллы. Одной гадиной стало меньше. Нам надо…

– Гейрмунн! – раздался голос Стейнольфура. – Они идут!

Дверь питейного заведения распахнулась. Отряд Крока вывалил на улицу. Гейрмунн с Бирной переглянулись и бросились к дороге. Они пробежали мимо нескольких построек. Впереди слышался шум схватки. Они выбежали на лужайку, за которой начинались заросли кустарников.

Возле ног Ветра в предсмертных судорогах корчились двое датчан. Третий, сдавленно крикнув, пал от меча Стейнольфура. А с севера и запада спешили остальные сообщники Крока, вопли которых разносились по всей деревне.

– Идите! – Стейнольфур указал на просвет среди кустов. – Там тропа! Рафн с Шальги пошли ее разведывать.

У ног Ветра со свистом вонзилась в землю стрела. Стремительно повернувшись, он сшиб копьем вторую, затем отступил под прикрытие деревьев. Бирна, Гейрмунн и Стейнольфур последовали за ним. Все четверо мчались по тропке. Кустарник сменился леском, который оборвался на краю болота. Дальше тропа несколько раз уходила под болотную жижу, вынуждая беглецов топать по воде и грязи.

Позади слышались неистовые звуки погони. Но Гейрмунн знал: узость тропы и болото замедлят Крока и его сообщников. Нечто подобное Гейрмунн видел вокруг Анкарига: кочки, зыбкая трясина и островки высокой травы.

– Где Рафн? – спросил Гейрмунн, и сразу же впереди, появившись словно из ниоткуда, вырос Рафн с тонким миклагардским мечом.

– Все здесь? – крикнул Рафн.

– Все, – ответил Ветр, увидев подошедших Гейрмунна, Бирну и Стейнольфура.

– На что годна твоя игрушка? Только кожу царапать, – усмехнулся Стейнольфур, взглянув на меч Рафна.

– Увидишь – удивишься, – ответил Рафн. – Кстати, ваш остроглазый парень нашел вторую тропку.

Рафн снова исчез за стеной травы и кустов ежевики. Остальные последовали за ним, продираясь сквозь колючие кустарники, пока не очутились на совсем узкой, едва заметной тропке, протоптанной лапами и копытами животных. Петляя, тропка уходила вглубь болота и через сотню саженей будто исчезала. У ее начала поджидал Шальги.

– Я не успел разведать, куда она ведет, – сказал он.

– Хватит пока и этого, – ответил Гейрмунн.

Он повел отряд по звериной тропе. Если воины Крока их догонят, деревья послужат неплохим прикрытием от стрел.

Тропа привела в ту часть болота, где заросли ивняка и ольшаника смыкались друг с другом. Здесь было тихо и душно, стоял запах гниющих листьев и травы. По пути люди вспугнули стаю длинноногих и длинноклювых птиц, взмывших в небо. Потревоженные лягушки торопливо нырнули в воду. Несколько раз Гейрмунн останавливался и вслушивался, не нагоняют ли воины Крока. Но звуки вражеского отряда делались все слабее, пока Гейрмунн не убедился, что удалось ускользнуть от погони. Надолго ли – время покажет. Когда тропа вывела их на сухой островок, Гейрмунн объявил привал. Он сел на мягкий, изъеденный червями ствол упавшего дерева и стал думать.

– Крок потерял четверых воинов. Если Элвин сказал правду, осталось не больше пятнадцати.

– Ты перехитрил Крока, – сказал Ветр. Он сел на землю, скрестив ноги, и принялся чистить свое копье Даудавиндур. – Но если Крок печется о собственной чести, ему никак нельзя сейчас возвращаться к Хальфдану.

– Это точно, – согласился Гейрмунн. – В Лундене он хвалился, что за мое убийство получит титул ярла.

– Щедрая награда, – усмехнулся Рафн. Он вынул из мешка кусок вяленого мяса и стал жевать. – Можешь быть уверен: Крок продолжит охоту за нами с еще большей прытью и ненавистью.

– И численность его отряда вдвое превосходит нашу, – добавил Стейнольфур. – Сегодня нам повезло. Но везение не может длиться вечно.

– Если мне судьбой уготовано умереть, я умру, – сказал Гейрмунн. – Но не от его руки.

– Пусть уж лучше Крок погибнет от твоей руки, – сказала Бирна. – Или от моей. Нужно перебить всю его свору.

Гейрмунн сознавал правоту Бирны. Крок будет его преследовать, пока кто-то из них не падет. Сознавал он и другое: у него не столько воинов, чтобы давать открытый бой. Значит, побеждать врага нужно хитростью и смекалкой.

– Знай мы как следует это болото, могли бы устроить здесь лагерь, – сказал Гейрмунн. – От Крока скроемся, но и сами застрянем. Нужно искать новое место, где мы будем хозяевами положения, а пока его ищем, постараемся не попасться врагам на глаза.

– Надеюсь, там не будет кровососов, – сказал Шальги, прихлопывая на щеке комара.

Тяжелый, нездоровый воздух болота вынудил Гейрмунна двигаться дальше. Только к полудню они сумели выбраться на сухую землю, поросшую вереском. Идти по римским и саксонским дорогам было опасно, а потому отряд Гейрмунна пробирался по глухим, диким местам. Два дня они плутали по лесам с густым подлеском из ежевики, порою прорубаясь сквозь колючие заросли. На пути еще не раз появлялись болота, а в нескольких местах пришлось переправляться через холодные речки.

Поначалу они шли по местам, богатым ручьями и родниками. Тяжелее обстояло с пропитанием. Бирна нашла несколько кустов с кислыми дикими ягодами. Набрали грибов, на которые указал Рафн. В одной речке наловили мелких рыбешек садком, сплетенным Ветром из ивовых прутьев. Но силки, которые Гейрмунн ставил на зайцев и белок, оставались пустыми. Потом стало трудно и с водой. Ручьи на пустошах попадались редко, да и о том, чтобы поймать зверюшек и птиц, не было и речи.

Костры на привалах разводили, лишь когда удавалось собрать хворост и найти укромное место, чтобы огонь не был виден издали. Скудное пламя не согревало. Воины жались друг к другу, стараясь хотя бы так согреться.

На третий день голод отзывался не только болью в желудке у Гейрмунна. Он мешал идти и думать. Гейрмунн не мог прогнать навалившуюся слабость ни дневным отдыхом, ни сном, тем более что среди ночи он просыпался – ему казалось, что к отряду подкрадываются веттиры здешних мест. В ночной темноте виделся вихляющий драугр, в которого превратился Аслеф и который жаждал отомстить товарищам за то, что они ушли, бросив его умирать. Только долг Гейрмунна перед Адскими Шкурами заставлял его продолжать путь. Наверное, и долг воинов перед ним удерживал их от сетований на тяготы.

На четвертый день снова появились леса. Запахло дымом. Растянувшись цепью, воины Гейрмунна пошли на этот запах, рассчитывая найти селение или лагерь. Гейрмунн старался ступать как можно легче, а сам напряженно всматривался в просветы между деревьями. Наконец за ними показалась широкая поляна, посреди которой стоял каменный саксонский храм. Нечто подобное он видел в Мидсхемстеде. Точнее, так выглядел бы тамошний храм, если бы не пострадал от набега датчан.

Здание поднималось на пятнадцать саженей в высоту, а в длину простиралось на все тридцать. Его венчала остроконечная крыша с круглой башней на одном конце. Оттуда вдоль южного бока тянулась ограда, окружая несколько других крупных строений. Хлева и мастерские стояли с внешней стороны ограды. Вокруг тянулись поля и сады, где работали мужчины, облаченные в рясы. Иоанн называл таких священников монахами. Оружия при них не было – только лопаты и мотыги. Некоторое время Гейрмунн и Адские Шкуры наблюдали.

– Заманить бы Крока сюда. Местечко подходящее, – сказал Рафн.

– Если нам удастся захватить это место, – возразил Стейнольфур.

– Конечно удастся, – засмеялась Бирна. – Монахи слабы.

– Многие монахи действительно слабы, – сказал Гейрмунн. – Но я знаю одного, который сражался и убивал датчан в Эшдауне.

– В Мерсии нынче мир, – сказал Шальги.

Парень говорил так редко, что все повернулись к нему, включая Гейрмунна и Стейнольфура. Шальги встретил их взгляды со спокойной уверенностью.

– Так говорил сакс Элвин.

– Верно, говорил. – Стейнольфур посмотрел на Гейрмунна и криво улыбнулся. – Но должны ли мы сохранять этот мир?

Гейрмунн задумался:

– Если мы его нарушим, у Уббы и Хальфдана будет больше причин ненавидеть нас. А мы сами окажемся в еще большей опасности.

– Тогда что делать? – спросил Рафн. – Сомневаюсь, что мы найдем более подходящее место для боя с Кроком.

Гейрмунн вновь присмотрелся к монахам и вспомнил все, о чем рассказывали два священника, встретившиеся ему в Англии. Как превратить храм в крепость для себя и Адских Шкур, не нарушив установленный мир? Гейрмунн вспомнил о первой встрече с Иоанном, когда тот протянул ему жесткий хлеб, ибо так велел христианский бог. Вглядываясь в лица монахов, Гейрмунн увидел нечто такое, что заставило его улыбнуться.

– У меня есть замысел, – объявил он соратникам.

20

В нескольких саженях от обнесенного стеной храма и других построек стояла громадная печь в форме луковицы. Воздух над ней дрожал. Гейрмунн подумал о горячем хлебе, и у него потекли слюнки.

– Не понимаю я твоего замысла, – признался Стейнольфур.

Вместе с другими Адскими Шкурами клятвенник Гейрмунна смотрел, как тот снял с себя оружие и доспехи. Стейнольфур озабоченно хмурился.

– Вы должны мне доверять, – сказал Гейрмунн. – Мы не можем просто выйти к ним. Однажды я уже попробовал. Эти монахи слишком боятся и ненавидят датчан. Есть только один способ получить нужное нам и не нарушить мир. Они должны поверить, что я в бедственном положении. А вы все должны пообещать мне, что останетесь в лесу, пока я вас не позову. Что бы ни увидели ваши глаза, не пытайтесь прийти мне на помощь.

Адские Шкуры недоверчиво переглядывались. Потом взгляды остановились на Стейнольфуре. Он лишь покачал головой и пожал плечами:

– Поверим в находчивость нашего командира.

Гейрмунн кивнул и двинулся на юг краем поляны. Он прятался за деревьями, пока не оказался напротив печи. Но между ним и душистым хлебом оставалось еще не менее пятнадцати сажен открытой местности.

В этот миг из ближайшей постройки вышел широкоплечий монах, стряхивая с рясы белые мучные дорожки. Подойдя к печи, монах открыл ее и длинным шестом стал вытаскивать темные караваи. Каждый он перебрасывал между мясистыми ладонями и клал на скамейку остывать.

Гейрмунн дождался, когда здоровяк уйдет. Поблизости бродили и другие монахи. Пришлось ждать еще, пока те не повернутся к нему спиной. Убедившись, что его никто не видит, Гейрмунн бросился к горячему хлебу. Он бежал через поле, засеянное репой. Зеленые листья хлестали по ногам, цепляясь за сапоги. Он представлял, каким дураком выглядит сейчас в глазах следивших за ним соратников. Достигнув скамейки, Гейрмунн схватил в каждую руку по караваю и уже был готов вернуться в лес, как вдруг его что есть силы ударили шестом по лицу.

Гейрмунн с громким стоном упал на спину. Глаза заслезились. Из носа пошла кровь. Это вовсе не входило в его замысел. Пекарь оказался проворнее, чем он думал. Конец шеста больно уткнулся в грудь, притиснув к земле. Гейрмунн разжал пальцы, и караваи покатились по земле.

– Хорошенько подумай, вор, как станешь оправдываться, – сказал монах, нависнув над ним. – Иначе обещаю, что ты горько пожалеешь о сказанном.

Гейрмунн не сомневался, что пекарь способен выполнить угрозу.

– Пощади меня, – сказал он. – Я несколько дней не ел.

– С этого надо было и начинать, а не красть хлеб.

Гейрмунн услышал шаги. К месту его пленения стекались монахи. Он вглядывался в их лица, сплошь незнакомые. Здоровяк по-прежнему давил концом шеста ему на ребра. Гейрмунн слизал кровь, текущую из разбитого носа. Он надеялся, что там, в лесу, не ошибся и знакомое лицо ему не привиделось.

– Кто ты такой? – спросил пекарь. – Датчанин?

– Меня зовут Гейрмунн.

Стена монахов расступилась, пропуская еще кого-то.

– Гейрмунн? – переспросил этот кто-то. – Не может быть, чтобы… Брат Альмунд, подними этого человека. Хочу посмотреть на него поближе.

Пекарь и не думал возражать.

– Да, отец, – сказал он.

Пекарь убрал шест, затем протянул ручищи к Гейрмунну и легко поставил его на ноги.

Подошедший монах вглядывался в моргающие глаза Гейрмунна. Тот рукавом вытер кровь под носом и тоже уставился на священника, довольный тем, что не ошибся. Правда, священник выглядел сейчас моложе, чем во время их первой встречи. Но тогда Гейрмунн видел его сквозь окошко деревянной гробницы.

– Тортред? – произнес Гейрмунн.

Услышав это имя, монахи зашептались и вопросительно посмотрели на собрата. Тот широко улыбался.

– Я жаждал, и ты напоил меня, – сказал он.

– Очень рад тебя видеть. – Гейрмунн оглядел собравшихся монахов. – Но никак не ожидал встретить тебя здесь.

– Я здесь, поскольку те датчане в большой спешке покинули Анкариг. Они были сильно разгневаны. Кстати, это случилось вскоре после твоего ухода. Что-то наверняка заставило их забыть про меня и мое затворничество. А здесь я еще и потому, что внял твоим словам.

– Неужели?

– Да. Я думал над ними и решил, что ты прав. Бог не хотел, чтобы я оставался там, умирая в одиночестве от голода.

– Отец, этот вор пытался украсть хлеб.

Пекарь и сейчас сжимал хлебный шест, как древко копья.

– Думаю, он голоден, – сказал Тортред. – Даже если бы наш христианский долг не велел кормить голодных, я все равно в долгу перед этим человеком за проявленную им доброту. И хочу еще раз напомнить всей братии, что в Мерсии установлен мир с датчанами. А теперь, брат Альмунд, прошу тебя, дай ему хлеба.

Здоровяк успокоился и склонил голову. Затем нагнулся, поднял один оброненный Гейрмунном каравай, смахнул с него землю и подал. Гейрмунн взял теплый хлеб. Голод побуждал немедленно отломить кусок, но он удержался от соблазна.

– До сих пор не верю, что мне посчастливилось встретить тебя здесь, – сказал Гейрмунн.

– Для меня в этом нет ничего удивительного, – ответил Тортред. – Мне не понадобилось далеко идти. Мы сейчас в каких-то сорока милях от Анкарига. Земля, на которой стоит монастырь, принадлежит аббатству в Мидсхемстеде. Меня назначили сюда аббатом. А ты, наверное, за это время странствовал намного больше моего?

– Да, намного. И, как оказалось, вернулся в те места, откуда начались мои скитания по Англии.

– Возможно, тебя сюда привела Божья десница.

– Сюда меня привела судьба и больше никто, – возразил Гейрмунн.

Тортрет улыбнулся:

– У тебя очень изможденный вид, Гейрмунн. Не желаешь ли отдохнуть?

– Я бы с радостью.

– У нас есть домик для гостей и странников. Можешь разместиться там.

– Я могу заплатить. У меня есть серебро.

Тортред поднял руку:

– Мы не спрашиваем платы, и не потому, что меня пугает то, каким образом добыто твое серебро. Идем.

Он повел Гейрмунна вдоль стены, к открытым воротам. Несколько монахов с нескрываемым изумлением глядели им вслед. За воротами Гейрмунн увидел небольшую площадь, располагавшуюся возле храма. Там кудахтали и рылись в земле куры. Кроме ворот, во дворе обнаружились еще две двери. Одна вела в храм, другая – в покои монахов. В центре площади стоял каменный колодец, а впритык к храму – домик немногим больше давешней хижины-гробницы Тортреда.

– Надеюсь, ты не замуруешь меня здесь? – спросил Гейрмунн.

Священник улыбнулся:

– Даже если бы ты принял христианское крещение, сомневаюсь, что тебя привлекла бы затворническая жизнь.

– Куда ведет эта дверь? – спросил Гейрмунн, указывая на дверь в северной части двора.

– В нашу спальню и трапезную. Мы спим и едим отдельно от мирян. Прошу тебя ни в коем случае туда не входить. Что касается остальных мест, ты волен идти куда захочешь.

– Спасибо, Тортред. Но должен тебе сказать, что я не один.

– И как это понимать? – после недолгого молчания спросил Тортред.

– Со мною еще пятеро датчан. Они ждут в лесу.

– Чего ждут?

– Твоего позволения выйти ко мне. Они поклялись мне в верности, а я им. Все они – воины чести и не причинят тебе и другим монахам никакого вреда.

Помимо удивления, на лице Тортреда не отразилось более никаких чувств. Он просто смотрел на Гейрмунна, затем сказал:

– Я бы дал тебе позволение, но вначале должен переговорить кое с кем из братьев. Они могут попросить вас…

– Креститься в христианскую веру мы не будем, – заявил Гейрмунн.

– Об этом мы вас и не попросим, – улыбнулся Тортред. – Подождешь меня здесь?

– Подожду.

Монах скрылся за угловой дверью. Гейрмунн подошел к домику, привалился к дверному косяку и заглянул внутрь. В домике была всего одна комната. Постелью служил длинный узкий ящик, устланный соломой, шерстяными одеялами и меховой шкурой. Были здесь и столик со скамейкой. Над постелью висел крест, напомнивший Гейрмунну об усадебном доме, где они с Иоанном однажды заночевали.

В ожидании Тортреда он решил отдохнуть и улегся на меховую шкуру, заложив руки за голову. Он смотрел в низкий соломенный потолок и думал, что не что иное, как судьба привела его сюда. Последствия его действий в Анкариге не только вытолкнули его из Лундена, но и показали путь к пристанищу.

Вскоре вернулся Тортред. Вид у священника был довольный.

– Ты и твои воины могут остаться, – сказал он. – Пища у нас скромная. Живем мы тоже скромно. Но готовы поделиться с вами едой и кровом, если согласитесь помочь нам по хозяйству и будете защищать монастырь.

– Защищать? – переспросил Гейрмунн. Он прекрасно знал, почему выбрал это место, однако удивился, услышав схожие слова из уст Тортреда. – А разве в Мерсии не установлен мир?

– Мир установлен и в Мидсхемстеде, и в Анкариге. Мы с тобой оба знаем: есть те, кто не соблюдает его условий.

– Да, есть такие датчане. Я дрался с ними и нажил себе врагов. Если кто-то из них сунется сюда, я буду драться и здесь.

– Будем надеяться, что обойдется без драк.

Гейрмунн принял условия Тортреда. Вернувшись в лес, он рассказал о них соратникам. Адские Шкуры с большой опаской восприняли неизбежность жизни бок о бок с монахами, хотя Гейрмунн и клялся, что креститься никто их не заставит.

– Слабаки они, – сказал Рафн. – Не уважаю я монахов. Они как…

– Неоперившиеся птенцы, – докончил за него Ветр. – Недаром у них лысые головы. Или хуже того, взрослые птицы, которые так и не научились летать и охотиться. Им удобнее сидеть в гнезде.

– Монахи меня мало волнуют, – сказал Гейрмунн. – Мы же согласились, что лучшего места для противостояния Кроку не найти. А еще мы согласились сохранять мир с Бургредом. Это единственная возможность выполнить оба условия.

– Гейрмунн прав, – сказала Бирна. – Мне самой не нравится, однако Адская Шкура прав.

– Я тоже согласен, – буркнул Стейнольфур, хотя его тон предполагал обратное.

Последними угрюмо согласились Рафн и Ветр.

Оказавшись в монастыре, Адские Шкуры превратили часть двора вокруг домика в небольшой лагерь, но только для мужчин. Узнав, что в отряде Гейрмунна есть женщина, Тортред настоял, чтобы Бирна жила в домике одна. Вид воительницы вызвал у аббата оторопь и страх. «Хорошо, что я сразу не сказал ему про Бирну», – подумал Гейрмунн. Монахи могли бы и не пустить их в монастырь. Наверное, монастырская жизнь подчинялась какому-то закону, отчего монахи редко видели женщин и почти никогда не разговаривали с ними. Один Тортред, на правах аббата, был свободен в общении. Бирну такие особенности мало волновали. Кажется, она даже обрадовалась, что ей не придется разговаривать с монахами. Похоже, уединенное жилье и возможность спать одной ее тоже устраивали.

Гейрмунну прекрасно спалось и на земле. Но в первую ночь, крепко уснув, он проснулся среди ночи и не сразу вспомнил, где находится. Откуда-то неподалеку доносилось стройное мужское пение на незнакомом языке. Печальные голоса то поднимались, то опускались, напоминая бесконечный перекат морских волн. Гейрмунн сел, протирая глаза, и вскоре заметил, что Шальги тоже не спит. Белки глаз парня светились даже в темноте.

– Это что, христианский гальдур? – спросил Шальги.

– Не знаю, – ответил Гейрмунн и посмотрел на храм, из цветных окон которого лился слабый свет.

Судя по всему, пение доносилось оттуда.

– В их голосах нет ничего зловещего, – пробормотал Рафн, который тоже не спал, но продолжал лежать.

Гейрмунн был того же мнения. Отчасти пение даже успокаивало. Наверное, у монахов существовали исцеляющие заклинания. Вместе с проснувшимися соратниками он слушал пение, пока голоса не смокли и свет в окнах не погас. Вскоре дверь храма открылась.

Первым вышел Тортред. Он нес зажженный фонарь. Остальные монахи молчаливой цепью следовали за ним. Глубокие капюшоны их плащей скрывали лица. Заметив, что Гейрмунн не спит, аббат подошел к нему и присел на корточки. Монахи проплыли мимо, к двери в северо-восточном углу двора.

– Как вы? Надеюсь, все сыты? – спросил Тортред.

Он приподнял фонарь, и пламя осветило его щеку и часть лица.

– Все сыты. Спасибо, – ответил Гейрмунн, с трудом ворочая языком в пересохшем рту.

– А что за гальдур вы пели? – шепотом спросил Шальги.

Тортред передвинул фонарь в сторону парня, отчего заплясали длинные тени.

– Гальдур? – недоуменно спросил он.

– Ну да, ваши заклинания, – пояснил Гейрмунн.

– Ты имел в виду молитвы?

Гейрмунн кивнул:

– О чем вы молитесь? Сейчас самое недоброе время ночи.

– Потому мы и молимся, – ответил Тортред и встал. – Мы просим у Бога милости. А вы что просите у своих богов?

– Обильных урожаев и полных закромов, – ответил Гейрмунн. – Чтобы море было спокойным. Но больше всего мы просим о силе и славе в сражениях.

– О том же молятся и многие христианские воины, – сказал Тортред.

– Когда-нибудь мы узнаем, кто сильнее: твой бог или наши боги, – сказал Рафн.

– Возможно. Но есть разные виды силы.

Пожелав им спокойной ночи, Тортред ушел.

За несколько дней, проведенных в монастыре, Гейрмунн узнал, что здешние монахи родом из самых разных мест. Зачастую в монастырь они попадали еще детьми или подростками. Большинство были уроженцами Мерсии, но встречались и выходцы из Уэссекса и Нортумбрии, а один монах – брат Моркант – родился в Вэласе. Всех объединял их Бог и молитвы, хотя существовала и еще одна общая черта. Большинство монахов были младшими сыновьями в многодетных семьях ольдерманов и с ранних лет знали, что не получат от отцов ничего. Вместо этого семьи отдавали их в монастыри, обрекая на монашескую жизнь и предотвращая семейную вражду. Отправляя сына в монахи, родители рассчитывали на благосклонность их христианского бога.

Гейрмунн не понаслышке знал об участи младшего сына. Будь Ругаланн христианским королевством, возможно, и он сам стал бы монахом. Эта мысль облегчала выполнение договоренности, заключенной с Тортредом. Адские Шкуры работали вместе с монахами на полях, помогали строить деревянную внешнюю стену вокруг монастыря, защищавшую не только храм, но также загоны для скота и сады.

За это монахи кормили отряд Гейрмунна добротной пищей. Мяса здесь почти не ели, а вот яиц и сыра было вдоволь. Брат Альмунд выпекал отличный хлеб. Другой монах – брат Дрефан – варил крепкий эль, добавляя туда мед и тысячелистник. Этот эль очень полюбился Гейрмунну. Если за дни, недели и месяцы пребывания в Лундене он услаждал чувства, монастырь предлагал другое: гордость от выполнения простой, нелегкой работы.

Рафн с Ветром ежедневно отправлялись на разведку. Уходили далеко, но нигде не видели следов Крока. Несколько раз им пришлось преследовать воров, промышлявших охотой в монастырских лесах. Однако весть о том, что в монастыре поселились воины, вскоре отпугнула любителей поживиться за чужой счет.

Гейрмунну не давала покоя мысль, что монастырь и монахи владеют землей, как ярлы и ольдерманы.

– В моей стране есть ясновидцы, но они не правят наравне с ярлами и конунгами, – однажды сказал он Тортреду. – Я вообще не слыхал, чтобы какой-нибудь колдун жаждал земли или богатств.

Они прохаживались в монастырском яблоневом саду. Аббат проверял спелость яблок, до сбора которых оставалось еще несколько недель.

– Мы не желаем мирских благ для собственного тщеславия, – сказал Тортред. – В монастырском хозяйстве мы всего лишь слуги, а не правители.

Тортред остановился и распростер руки.

– Каждое яблоко на каждой яблоне – это выражение нашей любви к Богу и Его любви к нам. Мы строим царство Божие на земле.

– Зачем вашему богу земли и королевство на Мидгарде? Разве у него нет своих земель? Своей усадьбы?

– Нет, – покачал головой нахмурившийся Тортред. – Бог на небесах.

– Ваши небеса – это как Валгалла?

– Судя по тому, что мне известно о Валгалле, наши небеса разительно от нее отличаются, – усмехнулся Тортред. – Если ты стремишься в Валгаллу, небеса тебя очень сильно разочаровали бы.

– Не понимаю я твоего бога, – сказал Гейрмунн.

Тортред посмотрел на него и улыбнулся:

– Идем со мной.

– Куда?

– Увидишь.

Он повел Гейрмунна во двор, где отдыхали воины, а оттуда – в храм.

– Ты ни разу не спрашивал позволения зайти в наш храм.

– Он часто заперт, – ответил Гейрмунн. – И потом, я думал, вы не хотите пускать туда язычников.

– Благодарю за уважительное отношение, – сказал Тортред. – Но сейчас я сам приглашаю тебя, если, конечно, хочешь войти.

Гейрмунну с самого первого дня хотелось побывать внутри здания, где молятся монахи, однако риск навлечь на себя их недовольство перевешивал любопытство.

– Очень хочу, – признался Гейрмунн. – Я пойду с тобой.

Аббат кивнул. Они подошли к двери. Тортред снял с пояса ключ и отпер ее.

Гулкое эхо сопровождало каждый их шаг. В храме пахло влажным камнем и свечным воском. Свет, сочась сквозь цветные стекла окон, превращался в мягкое приятное сияние. Потолочные балки тонули в сумраке. В дальнем конце находился алтарь. Он стоял под большим окном, в раме которого было помещено изображение человека, составленное из множества кусочков разноцветного стекла неправильной формы. На алтаре высился большой крест: то ли серебряный, то ли окованный серебром. Крест украшали узоры и драгоценные камни.

– Если во всех христианских храмах скрывается такое богатство, я понимаю, почему датчане их разоряют. – Слова Гейрмунна многократно повторились, отражаясь от каменных стен.

– Серебро и золото напоминают нам о богатствах, исходящих от Бога.

По всей длине зала и по бокам алтаря тянулись ряды деревянных скамеек. Гейрмунн представил, как все монахи собираются и поют молитвы в этом зале с цветными стеклами и крепкими каменными стенами… Да, здесь есть магическая сила. Как бы ни называл ее аббат, христианская магия в храме мало отличается от магии ясновидцев в каменном кругу. Иные лишь имя бога и направленность молитв.

– Наш монастырь удостоился особой благодати. В храме хранится реликвия – кость гортани святого Бонифация, – продолжал Тортред. – Я часто думаю о том, сколько молитв и проповедей произносила эта гортань, когда священный оратор обращался к пастве.

– И за это вы его почитаете? Он говорил с людьми?

– Его проповеди и поучения привели ко Христу много душ. – Тортред наклонился к Гейрмунну. – Он даже срубил дуб Тора, которому поклонялись язычники.

– Глупо навлекать на себя гнев Тора, – покачал головой Гейрмунн. – И что было с Бонифацием потом?

– Его убили за веру. – произнес Тортред с какой-то дерзкой гордостью. – Убийцы жаждали золота, но нашли в его сундуках только священные книги.

– Книги?

– Писания, которые несравненно драгоценнее золота.

– Это для тех, кто умеет читать. Приди сюда другие датчане, они бы забрали ваше золото, а книги сожгли.

Аббат вздохнул и опустил глаза. Вид у него был раздосадованный, словно он надеялся, что Гейрмунн, очутившись в храме, впечатлится величественным зрелищем и пожелает стать христианином. Потом Тортред снова поднял голову и сказал:

– Ты не возражаешь, если я покажу тебе еще кое-что?

Они вышли из храма. Тортред запер дверь и повел Гейрмунна к другой двери, в северо-восточном углу двора. Пройдя через нее, Гейрмунн очутился в той части монастыря, которая несомненно не предназначалась для языческих глаз. Он попал во двор больше первого, со скрытым проходом, украшенным цветами и кустами. При виде Гейрмунна монахи побросали работу, но успокоились, заметив, что он явился в сопровождении аббата. Эту часть монастыря Тортред назвал клуатром. Он повел Гейрмунна вдоль стены к еще одной двери.

– Труд, вершащийся за стенами этого помещения, дорогостоящий и кропотливый. Он требует искусных рук и глаз. Прошу тебя не мешать работе братьев.

От этих слов любопытство Гейрмунна только возросло. Он кивнул:

– Я выполню твою просьбу.

Тортред открыл дверь. Гейрмунн увидел четырех монахов, сидевших за наклонными столами. Их негромкие речи придавали помещению схожесть с пчелиным ульем. Как Гейрмунн ни старался, ему не удавалось различать голоса. Казалось, все монахи говорили на разных языках. Склонившись над книгами и листами пергамента, они читали, писали и раскрашивали листы яркими красками, среди которых была и золотая. Линии, наносимые на пергамент, были очень тонки. Работа монахов и впрямь была кропотливой. Они не только выводили буквы, но и рисовали фигуры мужчин, женщин, детей, животных, а также прихотливые узоры, в которых легко запутаться глазу. Монахи были настолько поглощены своими занятиями, что никто даже не поднял головы. Но голоса продолжали звучать.

Тортред тронул Гейрмунна за плечо и кивнул в сторону двери. Они неслышно вышли во двор. Аббат тихо затворил дверь.

– Место, которые ты видел, называется монастырским скрипторием. Здесь мы читаем и переписываем священные книги для своих нужд и для нужд других.

– О чем они говорят? – спросил Гейрмунн.

– Они беседуют с ангелами, апостолами и святыми.

Гейрмунн оглянулся на дверь:

– Кроме четверых монахов, я никого не видел.

– Они говорят через страницы книг. Когда мы читаем слова святого Августина или святого Павла, их голоса вновь оживают и пронизывают нас.

– Ваши книги умеют удерживать голоса?

– Все книги удерживают голоса.

– Даже голоса мертвых?

Гейрмунн улыбнулся и кивнул. Потом спросил:

– Хочешь, я тебя научу?

– Читать?

– Да.

Гейрмунн вновь оглянулся на дверь скриптория. Ему вспомнилось, как Иоанн читал Сидроку перехваченное послание. Такое умение может очень пригодиться.

– Если ты согласен меня учить, я готов учиться.

Ответ понравился аббату. Учеба началась тем же вечером и не прерывалась ни на день. Несколько недель подряд, после ужина, Гейрмунн и Тортред усаживались во дворе на скамейке. Остальные Адские Шкуры с любопытством смотрели, как Тортред учит Гейрмунна читать. Поначалу аббат прутиком чертил буквы на земле, но через месяц добыл Гейрмунну несколько кусков старого истертого пергамента. Тортред хвалил его за понятливость. Гейрмунн был не первым его учеником, но по быстроте овладения чтением превосходил остальных. Сам Гейрмунн вовсе не тяготился учебой. Он хотел научиться читать и писать, поскольку оба навыка давали силу.

В один из таких вечерних уроков в ворота монастыря постучался гонец. Он был сильно изранен, с выбитыми зубами и сломанными ребрами, однако сумел преодолеть сорок миль, чтобы передать послание из Тамворта.

Судя по всему, перемирие кончилось. Датчане вернулись в Мерсию.

21

Раненого гонца монахи увели в клуатр. Тортред вернулся во двор. Вид у аббата был крайне встревоженный. Он сообщил, что датчане вынудили короля Мерсии Бургреда спасаться бегством. У него не осталось серебра для оплаты мира, и отсрочка, предоставленная датчанами, немедленно кончилась. Ивар и Убба атаковали Тамворт. Воины Хальфдана и Гутрума разбили лагерь в Хреопандуне – городе, расположенном к северо-западу от Тамворта.

– Бургред бежал? – удивился Гейрмунн. – После сражения с Этельредом и Эльфредом я убедился, что у саксонских королей хватает чести и мужества стоять до последнего.

– У кого-то хватает, а у кого-то нет, – ответил Тортред.

Гейрмунн покачал головой:

– Если датчане в Мерсии, тебе и твоим монахам грозит опасность. Стена, которую мы построили, выдержит нападение отряда, но не армии.

– Да, – рассеянно кивнул Тортред, глядя в никуда. Чувствовалось, что аббат думает совсем о другом. – Ты наверняка прав.

– А ведь тебя тревожит еще что-то, – догадался Гейрмунн.

Взглянув на него, аббат опустил глаза и свел руки под подбородком, словно произносил христианскую молитву. Кончики пальцев были прижаты к губам.

– В Анкариге я был вместе с братом. Его звали Танкред. Датчане его убили.

Гейрмунн вспомнил, как Иоанн однажды упомянул это имя.

– Потеря брата – тяжелый удар.

– У нас была еще сестра, – продолжал Тортред. – Това. Но ей удалось спрятаться на болотах и дождаться, когда датчане уйдут.

Гейрмунн видел ее лицо среди камышей, когда плыл на угнанной лодке. Он еще принял ее за речного призрака.

– Где она сейчас? – осторожно спросил Гейрмунн.

Тортред закрыл глаза:

– Во время атаки она была в Тамворте. Мне сообщили, что она бежала с намерением добраться сюда.

– Когда? – спросила Бирна.

Адские Шкуры внимательно слушали разговор. Тортред выпрямился и посмотрел на них, словно лишь сейчас вспомнил об их присутствии.

– Несколько дней назад, – ответил он и кивнул в сторону двери, ведущей в клуатр. – Она покинула Тамворт даже раньше израненного брата, который принес нам тяжкую весть. За это время она должна была бы уже добраться до монастыря. Боюсь, с ней случилась беда.

Гейрмунн посмотрел на Рафна и Ветра. Те молча кивнули и подняли с земли оружие. Словесного приказа им не требовалось.

– Если ее надо найти, мои воины ее найдут.

Аббат поднял глаза:

– Признаюсь, я надеялся на такое предложение, но не решался просить.

– Почему?

– Ты же язычник. Я боялся, что теперь, когда перемирие нарушено…

– Перемирие нарушено между конунгами и королем, но это не делает нас врагами… по крайней мере, до тех пор, пока нас не заставят воевать.

Тортред вздохнул и едва не рассмеялся.

– Как некогда самаритянин помог иудею, так нынче язычник помогает христианскому священнику. – Он провел рукой по лицу, словно стирая тревожные мысли. – Я тебе благодарен.

– Мы готовы, – сказал Рафн.

Гейрмунн снова кивнул, и воины покинули монастырь.

Тортред смотрел на ворота, за которыми скрылись Рафн и Ветр. Его рука сжимала крест. Аббат сознавал свою полную беспомощность. Гейрмунну стало его жаль. Вспомнились слова Ветра о птицах, так и не научившихся летать и охотиться. Тортред сейчас ничем не мог помочь сестре. Однако Гейрмунн знал: Тортред вовсе не трус. Просто бог, которому поклонялся аббат, сделал его слабым.

– Иди отдохни, – посоветовал Гейрмунн. – Сегодня это все, что ты можешь сделать.

– Я могу молиться, – ответил Тортред, глядя немигающими глазами.

– Тогда молись, – сказал Гейрмунн, хотя сам мало верил в пользу молитв.

Остаток ночи прошел в тревогах и предчувствии беды. Рафн и Ветр возвратились только утром. Сестры Тортреда с ними не было, но они ее нашли, а вместе с ней нашли Крока и его сообщников.

– Она у них в плену, – сообщил Рафн.

Тортред даже зажмурился, однако Рафн поспешил добавить, что ничего плохого датчане ей не сделали.

– Судя по всему, они держат путь сюда, – сказал Ветр. – Думаю, знают, кто она такая, и намерены получить за нее выкуп. Потому-то ее и не тронули.

– К чему им такие сложности? – удивился Стейнольфур. – Почему бы просто не вломиться и не захватить монастырь?

– У них мало воинов. Мы насчитали только тринадцать, – сказал Ветр.

– Значит, еще двоих не стало, – улыбнулась Бирна. – К Хальфдану они так и не возвращались. Кроку просто необходимо кого-то ограбить, чтобы вознаградить своих головорезов и задобрить конунга.

Гейрмунн был того же мнения.

– Вас видели? – спросил он.

Рафн хмыкнул.

– Нет, – ответил Ветр.

Тортред расхаживал по двору, заламывая руки.

– Если им требуется серебро, они его получат. Я не…

– Успокойся, – сказал Гейрмунн. – Быть может, мы найдем способ вызволить твою сестру и сохранить ваше серебро.

– Как? – недоверчиво спросил аббат.

– У него есть замысел, – ответил Стейнольфур и посмотрел на Гейрмунна. – Я угадал?

У Гейрмунна действительно был замысел. Правда, монахам придется уйти из монастыря, но это не казалось ему непомерной платой. Какой смысл оставаться, если датские конунги скоро вторгнутся сюда и все сожгут?

– Готов ли ты со своими монахами добровольно покинуть монастырь? – спросил аббата Гейрмунн.

Тортред растерянно заморгал:

– Покинуть наш монастырь?

– Да.

– Но…

– Мерсия стала датским владением. Пойми, Тортред: если останешься здесь, ты погибнешь. И твои монахи тоже. И смерть не будет легкой. Ты можешь отдать Кроку серебро, и он отсюда уйдет. Но потом к вам явится армия.

Тортред умолк.

– Долго их еще ждать? – спросил у Рафна Гейрмунн.

– Если мы не ошиблись и они действительно идут сюда, думаю, завтра будут у ворот.

Гейрмунн повернулся к аббату:

– Знаю, тебе нужно переговорить с монахами. Но срок у тебя – до восхода. За это время необходимо принять решение.

Тортред кивнул и побрел в сторону клуатра. Плечи аббата ссутулились, низко опущенная голова почти касалась груди.

– Не удивлюсь, если они решат остаться, – сказал Стейнольфур, когда аббат ушел. – Они же глупцы, все до одного.

– Возможно.

Гейрмунн надеялся, что Тортреду хватит ума покинуть монастырь, как когда-то он покинул хижину-гробницу. Время шло, а аббат не появлялся. Наступил вечер. Гейрмунну и воинам надоело ждать, и они улеглись спать. Но вскоре их разбудило пение монахов. Гейрмунн дождался у двери храма, когда монахи закончат молиться. Едва дверь открылась, он подошел к Тортреду.

– Вы приняли решение?

– Да, – ответил Тортред. Аббат оглянулся на монахов. – Мы покинем монастырь.

К удивлению Гейрмунна, он вздохнул с облегчением.

– И куда пойдете?

– Я дружен с аббатом в Серне. Это Уэссекс. Многие из нас пойдут туда.

– Рад слышать.

Тортред с монахами скрылись за дверью клуатра. Гейрмунн вернулся на свою подстилку.

Как и предсказывали Рафн с Ветром, к полудню в монастырь пожаловал Крок. Гейрмунн следил за противником сквозь узкую щель между кольями стены близ западных ворот. Крок явился без отряда, взяв лишь двоих сообщников. Между ними стояла сестра Тортреда. Гейрмунн узнал ее, хотя на болотах видел лишь мельком. Ей связали руки и засунули в рот кляп. Если не считать испачканного землей платья, она не пострадала. Это должно было обрадовать аббата. Тортред стоял наверху. Гейрмунн с воинами затаились внизу, чтобы Крок их не увидел. Гейрмунн заблаговременно объяснил, что должен сказать монах и каким тоном. Вот только сможет ли аббат произнести эти слова так, чтобы в его устах они звучали правдоподобно?

– Что тебе надобно, язычник? – спросил Тортред.

– Меня зовут Крок. Ты здесь главный?

– Да. Я здешний аббат.

– Слышал, эта девка тебе знакома, – указал Крок на Тову.

Гейрмунн посоветовал Тортреду выдерживать золотую середину между страхом и гневом. Если аббат выкажет излишний страх за себя или сестру, Крок решит, что монастырь слаб, и нападет. Если же Тортред разгневается, это может разозлить и Крока.

– Да, знакома, – ровным тоном ответил Тортред. – Она моя сестра.

– Тогда решим все по-простому. Думаю, ты знаешь, что мне нужно.

– Серебро, – ответил Тортред. – Вы, датчане, все одинаковы.

– Кто же не любит серебро? – засмеялся Крок.

– За освобождение моей сестры мы дадим тебе серебра, – сказал Тортред.

– Хорошо! – хлопнул в ладоши Крок. – Теперь надо сговориться о цене.

– Какую цену ты просишь?

– А какую ты предлагаешь?

– Мы небогаты. – Тортред поскреб подбородок, словно что-то подсчитывал в уме. – Мы можем дать тебе двадцать фунтов серебра.

Гейрмунн не знал, найдется ли в монастыре двадцать фунтов серебра. Но такое количество наверняка устроит Крока и разожжет в нем алчность.

– Двадцать пять фунтов и ни кусочка меньше, – заявил Крок.

– Двадцати пяти у нас нет…

Крок расхохотался:

– Если хорошенько поищешь, найдешь.

Тортред задумался:

– Договорились. Приходи завтра на рассвете.

– Договорились! – подтвердил Крок. – Сказать, что с тобой случится, если не дашь столько, сколько я спросил?

Тортред побледнел. Гейрмунн следил за ним, боясь, что аббат не выдержит. Но Тортред быстро совладал с собой.

– А мне сказать, что случится с тобой, если моя сестра пострадает?

Крок снова засмеялся:

– До завтра, монашеский аббат.

На этом разговор окончился. Гейрмунн следил за Тортредом, а тот смотрел, как люди Крока потащили его сестру обратно в лес. Но аббат держал язык за зубами и не выдавал слабости, пока не спустился со стены. Тогда его затрясло, а на глазах выступили слезы гнева, боли и страха.

– Ничего ей не сделают, – постарался его успокоить Гейрмунн. – Она слишком для них ценна. А ты держался прекрасно.

Тортред согнулся, упер ладони в колени и постоял так, справляясь с дыханием. Потом выпрямился:

– Наступило тягостное и жуткое время нашего ожидания.

Но ожидание не было праздным. Монахи готовились к уходу. Они нагружали повозки всем, что собирались переправить в Уэссекс: книгами, крестами, реликвиями, мебелью и пищей для себя и животных. Гейрмунн тоже приказал своим воинам собрать все необходимое. Затем попросил у Тортреда шесть монашеских ряс с глубокими капюшонами. Просьба удивила аббата, но он принес рясы. Гейрмунн объяснил Тортреду, какие слова ему нужно будет сказать, когда Крок вернется. Потом брат Альмунд принес пустой сундук, куда аббат насыпал несколько фунтов сверкающих серебряных монет. На этом приготовления закончились.

К рассвету все снова собрались у западных ворот. Гейрмунн, Рафн и Ветр облачились в рясы. Брат Альмунд захотел к ним присоединиться. Памятуя, как здорово пекарь управляется с шестом, Гейрмунн не стал возражать.

Когда вернулся Крок, Тортред вывел настоящего монаха и троих переодетых воинов в открытые ворота, которые сразу же закрылись. Бирна, Стейнольфур и Шальги остались за стеной. Брат Альмунд нес сундук с серебром. Сундук он поставил в нескольких саженях от врага. Лицо Гейрмунна целиком скрывал капюшон. Восходящее солнце светило в спину, что тоже отвечало его замыслу.

– Где ваш главный? – спросил Тортред. – Где Крок?

Гейрмунн приподнял голову. Его главный противник не пришел. Явилось четверо датчан с сестрой Тортреда. Гейрмунн всматривался в кромку леса, пытаясь обнаружить Крока и восьмерых оставшихся воинов.

– Крок послал нас, – ответил датчанин с раздвоенной бородкой. – Серебро принесли?

– Оно здесь. – Тортред указал на сундук.

– Мы должны видеть, – потребовал все тот же датчанин.

Тортред кивнул брату Альмунду. Монах поднял сундук, перенес на несколько шагов, снова поставил и откинул крышку. Затем брат Альмунд попятился, не сводя глаз с сообщников Крока. Мысли Гейрмунна лихорадочно крутились вокруг одного вопроса: что делать теперь, когда его замысел срывается? Если не убить Крока как можно быстрее, опасность возрастет кратно.

Человек с раздвоенной бородкой подошел, заглянул в сундук и пнул его. Монеты зазвенели.

– Это что?

– Пять фунтов серебра.

– Ты согласился на двадцать пять.

– Верно, согласился, но я вам не доверяю. – Тортред указал на сундук. – Это богатство принадлежит Богу, а не мне. Я заплачу серебром за жизнь сестры, но не стану рисковать потерей ее и денег. Оставшиеся двадцать фунтов находятся за воротами. Эти деньги я отдам после того, как вы освободите пленницу и она окажется в безопасности.

Было понятно: такого датчане от аббата не ожидали. Некоторое время они мялись, затем тот, кто стоял рядом с Товой, вытащил нож и приставил к ее горлу. Тортред шагнул вперед, но Гейрмунн протянул руку, удержав его.

– Спроси себя, что для тебя дороже, – сказал двухбородый, глядя на сундук. – Мы охотно заберем это серебро и перережем девке глотку. Однако нам больше хочется получить двадцать пять фунтов, за коими мы и пришли, а ее оставить тебе.

Тортред открыл рот, но не произнес ни слова. Явись сюда Крок, датчане были бы уже мертвы и всё решилось бы само собой. Перемена в ситуации застала аббата врасплох, и он растерялся. Гейрмунн понял: надо действовать немедленно, пока замысел не пошел прахом.

– Ты получишь обещанное серебро, датчанин, – сказал он. Поймав взгляд Тортреда, Гейрмунн кивнул и посмотрел на Рафна с Ветром. – Идемте, мои братья.

Все трое направились к воротам, переговариваясь шепотом.

– Где Крок? – спросил Рафн.

– Сам хотел бы знать, – ответил Гейрмунн. – Наверное, следит из-за деревьев.

– Если мы его не убьем, твой план провалится.

– Он умрет, – сказал Гейрмунн, подавляя настойчивое желание оглянуться на датчан. – Но они умрут первыми.

Воины, переодетые монахами, подошли к воротам. Ворота открылись. По другую сторону соратников ждал Стейнольфур, уже принесший второй сундук, вместительнее первого.

– Когда Крок не появился, я подумал, что тебе это может понадобиться, – сказал клятвенник. – На вид сундук тяжелый, а значит, вы понесете его вдвоем и окажетесь ближе к врагам.

– Молодец, – похвалил его Гейрмунн и оглядел свой небольшой отряд. – Перво-наперво нужно освободить Тову. Дальше будем действовать по ходу. Приготовьтесь.

Все молча кивнули. Гейрмунн приподнял край сундука, Рафн взялся за второй. Они неторопливо вышли за ворота. Ветр шел сзади. Двухбородый и его сообщники следили за каждым их шагом. Когда проходили мимо Тортреда и брата Альмунда, Гейрмунн шепнул:

– Как только твою сестру освободят, уводи ее в монастырь.

Видя новый сундук, двухбородый заулыбался. Но улыбка сменилась недоумением, когда «монахи» прошли мимо него, направляясь к Тове.

– Остановитесь, – потребовал он.

«Монахи» и не подумали остановиться, пройдя еще несколько шагов.

– Стойте, вы, блохастые крысы!

Они остановились. Теперь враги находились в досягаемости их оружия. Рафн оказался почти рядом с Товой. Та стояла почти на цыпочках и испуганно смотрела на происходящее. От ножа, приставленного к горлу, ее тело оцепенело.

– Все монахи такие пустоголовые, как вы? – спросил двухбородый, подходя. – Опускайте сундук.

Гейрмунн с Рафном поставили сундук на землю. Двухбородый обогнул их и приблизился к своим. Все глазели на то, что представлялось им вместилищем двадцати фунтов серебра. «Никак они решили предать Крока и забрать серебро себе?» – подумалось Гейрмунну. Следом мелькнула другая мысль: «Быть может, они уже убили своего неудачливого главаря». Тогда понятно, почему Крок не явился за выкупом. Но в любом случае этих четверых явившихся датчан ждала скорая смерть.

– Открывайте! – потребовал двухбородый.

Гейрмунн посмотрел на Рафна. Тот кивнул, подтверждая свою готовность, и наклонился к сундуку. Он медленно поднял крышку. Едва датчане увидели, что сундук пуст, Рафн сделал внезапный выпад. Полы его рясы распахнулись. Датчанин, удерживавший Тову, сдавленно вскрикнул. Несколько мгновений он стоял с разинутым ртом. Тонкий клинок миклагардского меча просвистел над головой девушки, пронзив глаз датчанина. Рафн вогнал меч еще глубже. Датчанин рухнул на землю.

– Беги! – крикнул Тове Ветр.

Оцепенение Товы было совсем недолгим. Она бросилась к брату, стараясь не упасть из-за связанных за спиной рук.

Двухбородый и его спутники тоже быстро оправились от неожиданности, однако преимущество было на стороне Гейрмунна и Адских Шкур. Меч Гейрмунна проткнул двухбородого. Топор Ветра рассек плечо другому врагу, и тот упал замертво. Рафн двумя мечами быстро расправился с последним. Бой закончился, не успев начаться. Потом Ветр указал на опушку, откуда появилось еще несколько воинов. Вид у них был ошеломленный.

– Явились, паршивцы.

– Уходим за стену! – крикнул Гейрмунн, подхватывая сундук с серебром.

Достигнув ворот, они увидели, что Тортред и брат Альмунд повели Тову на монастырский двор, успев снять веревки с ее рук. Стейнольфур закрыл и запер ворота. Отряд Гейрмунна замер, приготовившись к атаке Крока, но ее не последовало.

– У него было тринадцать, – сказала Бирна. – Осталось девять.

– С девятью ему монастырь не взять, – кивнул Стейнольфур.

– Он и пытаться не станет, – произнес Гейрмунн.

Подойдя к стене, Гейрмунн заглянул в щель между кольями. Показавшиеся воины словно испарились. Теперь Крок будет недоумевать, как горстка монахов убила четверых его сообщников.

– Крок станет осторожничать. Думаю, он отправится в Тамворт за подкреплением.

– Этого нельзя допустить, – сказал Рафн. – Наши силы почти равны.

– Но как его остановить? – недоумевал Шальги.

– Если он узнает, кто нанес ему второе поражение, в нем наверняка взыграет гордость, – сказал Гейрмунн. – Он забудет про монастырь и погонится за нами.

Подолом рясы он стер с меча кровь двухбородого.

– Мы уведем их подальше от монастыря, – сказал Гейрмунн и посмотрел на Бирну. – А после прикончим.

22

Адские Шкуры собрали все необходимое и были готовы покинуть монастырь. Но прежде Гейрмунн решил вернуть Тортреду сундук с серебряными монетами. Аббат отказался.

– Считай это серебро знаком моей благодарности, – сказал он.

Това стояла рядом с ним. Было видно, что это брат и сестра. Одинаково живые карие глаза, одинаково волевые подбородки. Девушка взяла Гейрмунна за руку.

– Помню тебя по Анкаригу, – сказала она. – Я тебе дважды благодарна за брата, а сегодня еще и за себя.

Гейрмунн охотно принял сундук и передал Стейнольфуру: пусть разделит монеты поровну.

– Твои монахи по-прежнему намерены уйти отсюда? – спросил он Тортреда.

– Да.

– Нынче на дорогах небезопасно.

– Мы будем передвигаться в стороне от римских дорог, по древним тропам. Отсюда до Уэссекса недалеко, а когда пересечем границу и окажемся в христианских землях, опасностей поуменьшится.

– Советую переждать день-другой, – сказал Гейрмунн. – Убедитесь, что мы увели Крока и его сообщников подальше от монастыря. Но дольше не задерживайтесь. Рано или поздно сюда явятся другие датчане.

Тортред кивнул:

– Нам осталось уложить совсем немного книг.

Услышав про книги, Гейрмунн решил задать вопрос, давно занимавший его.

– Зачем ты учил меня читать? Подозреваю, надеялся, что я стану христианином.

Това с удивлением посмотрела на брата. Тортред отвел взгляд и растерянно улыбнулся:

– Видишь ли… если быть честным, да, одну причину ты верно угадал. Я надеялся, что чтение слова Божьего смягчит твое языческое сердце. – Его улыбка потеплела. – Но теперь я понимаю всю нелепость этой затеи.

– Не расстраивайся. Бывают времена, когда каждый из нас вынужден признавать поражение.

– Правдивые и мудрые слова, – усмехнулся Тортред.

– У тебя были и другие причины? – спросила брата Това.

Лицо аббата вновь сделалось серьезным. Он смотрел только на Гейрмунна.

– Если ты и твои воины вдруг найдут библиотеку, возможно, теперь ты не поспешишь уничтожать накопленные в ней сокровища.

– Наверное, не поспешу, – ответил Гейрмунн, почтительно кивнув. – Ты поступил очень дальновидно.

– Гейрмунн! – крикнула со стены Бирна. – В лесу кто-то есть.

– Тебе пора, – сказала Гейрмунну Това. – Мы будем за тебя молиться.

– А можно принять ваши молитвы, не принимая вашего бога?

– Это как сказать, – ответила она. – Ты можешь принять пшеницу на поле, не принимая солнце и дождь?

Гейрмунн ухмыльнулся и пожелал им удачи. Адские Шкуры вышли за монастырскую стену. Брат Альмунд поспешил запереть ворота. Гейрмунн прошел вперед, чтобы его было видно из лесу. Остановившись там, где его не могла достать вражеская стрела, он откинул капюшон рясы, а потом и вовсе ее снял. Гейрмунн молча стоял и смотрел в сторону леса. Пусть Крок знает, кто расправился с его сообщниками у монастырской стены. Постояв так, Гейрмунн повернулся и направился на восток. Он нарочно вел свой отряд неспешно, чтобы Крок заметил их и пошел следом.

– Думаешь, этот мерзавец следил за нами? – спросил Стейнольфур.

– Если не сам, то кто-то из его шайки. – Гейрмунн указал на холм неподалеку. – Вот нам и поле боя.

Они прибавили шагу, двигаясь по перелеску. Адские Шкуры всячески старались заявить о себе: шумно ломали ветки, поддевали ногами листья. Достигнув вершины холма, они посмотрели на запад, откуда пришли. Вдали, за деревьями, виднелись поля и крыши монастыря. Отсюда же хорошо просматривался лес, что позволяло заблаговременно увидеть приближение Крока.

– Ну как, дадим здесь бой? – спросил Рафн. – Вполне подходящее место.

– Нет, – возразил Гейрмунн. – Их по-прежнему больше.

– И что с того? – удивилась Бирна, успевшая достать топор. – Каждый из нас стоит двоих.

– Я в этом не сомневаюсь. – Гейрмунн смотрел на север, юг и восток, выискивая другие места, пригодные для сражения. – Но если окружат, нам это может дорого обойтись. Я не хочу потерять никого из вас в бою с этим отребьем.

– Тогда что нам делать? – спросила Бирна.

– Глядите! – Ветр указал копьем.

Гейрмунн присмотрелся. В половине роздыха от вершины среди деревьев мелькали фигуры крадущихся воинов. Вскоре отряд Крока будет здесь. Он снова посмотрел на восток. Там, примерно в двух роздыхах от холма, с юга на север текла река. Водная преграда может неплохо защитить с одной стороны, а если повезет и найдется земляной вал или невысокий утес, способный прикрыть с другой стороны, противостоять лобовой атаке Крока будет проще.

Гейрмунн приказал двигаться к реке. Едва спустившись к подножию холма, они услышали голоса преследователей. Адские Шкуры побежали вперед и через роздых очутились в затененной роще, где росли замшелые дубы. Здесь воинам пришлось нагибаться под тяжелыми ветвями и перепрыгивать через сплетения корней. Выбравшись из леса на берег реки, они увидели большой корабль, стоящий на якоре среди камышей. Его команда сидела на берегу у костра.

Адские Шкуры остановились как вкопанные. Внезапное появление чужого отряда насторожило и чужих воинов, и они с криками схватились за оружие.

Гейрмунн всматривался в лица, опасаясь, что привел своих воинов в ловушку. Однако вскоре он понял: это не сообщники Крока. Более того, некоторые больше похожи на норвежцев, чем на датчан.

– Гейрмунн!

Из круга вышла женщина, которую Гейрмунн сразу узнал по золотистым волосам и шрамам.

– Эйвор! – воскликнул он.

– Клянусь богами, это ты, Гейрмунн Хьёрссон! – Она подошла ближе, улыбаясь и разводя руками. – Что ты здесь делаешь? Я слышала, ты уплыл с Гутрумом. Я часто думала о том, что сталось с тобой.

– Я…

Радость от неожиданной встречи померкла, когда донеслись крики приближающегося отряда Крока. Эйвор их тоже услышала и повернулась к лесу. Вскоре из-за деревьев вышли Крок с сообщниками. Вид корабля и незнакомых воинов поверг их в такое же изумление, как и Адских Шкур ранее.

Оторопь Крока быстро прошла. Взгляд заскользил по фигурам на берегу. Увидев Гейрмунна, он вскинул меч и закричал:

– Адская Шкура!

– Кто это? – спросила Эйвор. – Вряд ли твой друг.

– Какой там друг? Шавка на побегушках.

Крок приблизился, по-прежнему указывая на Гейрмунна мечом. Восемь его сообщников шли следом. Эйвор встала рядом с Гейрмунном, а ее воины окружили Адских Шкур.

– Зачем ты сюда явился? – спросила воительница.

– Кто ты такая, чтобы спрашивать? – скривился Крок.

– Эйвор Варинсдоттир.

Крок остановился на полушаге. Кольцо в его носу качнулось. Он опустил меч, давая понять, что это имя ему знакомо.

– Мой дом стоит на этой реке, к северу отсюда, – продолжала Эйвор. – А ты кто будешь?

Крок выпрямился:

– Я Крок Уксилблод. Я принес клятву Хальфдану, у которого через Уббу началась кровная вражда с Адской Шкурой.

– Я хорошо знаю сыновей Рагнара, – сказала Эйвор. – Не так давно виделась с ними в Тамворте. – Она посмотрела на Гейрмунна. – Какова цена виры?

– Хальфдан не желает принимать виру, – сказал Гейрмунн.

– Вранье! – крикнул Крок и вновь поднял меч. – Конунг Хальфдан установил виру в восемнадцать фунтов!

– Восемнадцать фунтов? – прищелкнула языком Эйвор. – Это высокая цена. Кого же ты убил?

Крок гневно посмотрел на Гейрмунна:

– Убитый был родичем Уббы.

– Клянусь, я вообще впервые слышу про виру за убитого. – Гейрмунн скрестил руки. Для него всего неожиданнее было то, что Крок не врал. – Если Хальфдан действительно желает говорить о вире, возвращайся и скажи, что я тоже требую серебро за смерть моего воина Аслефа.

– А может, я заплачу за него? – с издевкой спросил Крок, потянувшись к висевшей на поясе сумке. – Сколько он стоил? Несколько мелких здешних монет?

Бирна засмеялась:

– Аслеф стоил дороже, чем ты и твои воины, у которых хватило глупости последовать за тобой. – Она провела большим пальцем по кромке топора, словно проверяя его остроту. – Половину виры мы уже получили, причем с легкостью. Но полностью долг будет оплачен, лишь когда убьем вас всех.

Ее слова насторожили датчан за спиной Крока. Он это увидел и мечом указал на Бирну, насмешливо бросив:

– А ты вообще жалкая собачонка, и я…

– Довольно! – оборвала его Эйвор, потирая лоб. – Крок, почему ты оказался здесь? Это же не твоя кровная вражда. Где сыновья Рагнара?

– У них есть дела поважнее, – ехидно усмехнулся датчанин. – Хальфдан поручил мне убить этого труса, этого недомужчину.

Гейрмунну показалось, что его ударили ножом в живот. Услышав оскорбление, воины за его спиной зашептались. Слово, произнесенное Кроком, задевало не только гордость их командира, но и его честь.

Между тем Крок продолжал:

– Адская Шкура бежал из Лундена, как…

– Попридержи язык! – проревел Стейнольфур, у которого напряглись и побагровели жилы на шее.

– Можешь чесать языком и дальше, – сказал Ветр. Его голос напоминал ветер, дующий над заледенелой землей. – Я с радостью отсеку твое поганое помело.

Однако каждый воин, слышавший Крока, знал: попытки заткнуть рот этому мерзавцу ничего не дадут. Оскорбление уже нанесено. Крок назвал Гейрмунна недомужчиной. Такое нельзя оставлять без ответа, и ответить обидчику должен не кто иной, как сам Гейрмунн.

– Я не нарушал законов чести.

Не обращая внимания на меч Крока, Гейрмунн двинулся на датчанина, сверля его негодующим взглядом. Крок выдержал этот взгляд, хотя несколько воинов за его спиной попятились.

– Я хотел заплатить виру, – продолжал Гейрмунн. – Это Хальфдан позабыл о своей чести, послав навозную кучу сражаться от его имени. Но я готов драться с тобой – до тех пор, пока один из нас не падет.

Стало тихо.

– Я тоже готов драться с тобой, – произнес Крок, сглатывая ком в горле. – Но я-то останусь, а ты…

– Успокойтесь оба! – Эйвор подошла и встала между датчанином и Гейрмунном. – Я здесь ярла, и ваш смертный поединок будет происходить по закону. Прежде всего мы должны выбрать день и место.

– Здесь и сейчас, – сказал Гейрмунн.

Эйвор посмотрела на него так, словно видела впервые. Гейрмунн представил, как он изменился в ее глазах, как далеко ушел от того младшего сына конунга, которого она видела в доме его отца.

– А что скажешь ты? – спросила она, повернувшись к Кроку.

– Я тоже хочу биться здесь и сейчас.

– Вы готовы биться до смерти?

Вопрос касался обоих, но Эйвор смотрела на Гейрмунна.

– Да, – ответил он.

То же ответил и Крок.

– Каким оружием? – спросила Эйвор. – Топоры? Копья?

– Меч и щит, – ответил Гейрмунн.

Крок согласился с его выбором.

– Быть посему, – вздохнула Эйвор.

Воины разошлись, встав по сторонам квадрата, в котором должен произойти поединок. Адские Шкуры окружили Гейрмунна. Вид у всех был встревоженный; каждый думал о другом поединке, когда Гейрмунн проиграл Реку. Сейчас Гейрмунн предпочел не обижаться на их сомнения, стараясь думать о стратегии боя. Крок был старше его и, возможно, сильнее, опытнее и коварнее. Гейрмунн понимал: нужно вооружиться не только мечом. Однако законы смертного поединка не допускали хитростей и уловок.

– Жди, что это отхожее ведро будет сражаться грязно, – сказал Стейнольфур. – Будь готов ответить ему тем же. Как известно, лошади кусаются и лягаются, кошки царапаются, но если он затеет какое-то непотребство, не отставай от него.

Гейрмунн посмотрел в противоположный угол, где стоял Крок. Тот снял доспехи и тунику, собравшись биться голым по пояс. Крок неистово тряс головой и рубил воздух, прочерчивая мечом быстрые длинные дуги и разогревая суставы рук.

Бирна тоже следила за его движениями, потом сказала Гейрмунну:

– Хочу, чтобы ты исполнил мою просьбу.

– Назови ее.

Бирна снова взглянула на Крока:

– Вырви это кольцо у него из носа.

Гейрмунн засмеялся, потом вспомнил, как однажды Бирна высказалась о воинах, которые сражаются ради собственной гордости. Крок наверняка из таких.

– У каждого будет три щита, – сказала Эйвор, стоявшая в середине квадрата. – Бьетесь до тех пор, пока один не получит смертельную рану. Каждый из присутствующих воинов примет исход поединка. Если кто-то оспорит исход или вмешается, отвечать придется жизнью. Согласны?

– Согласен, – ответил Гейрмунн.

Взяв у Шальги первый щит, он пошел к Эйвор и Кроку, сжимая в руке меч.

– Согласен, – сказал Крок, переминаясь с ноги на ногу.

Эйвор посмотрела на обоих. Казалось, на Гейрмунне ее взгляд задержался несколько дольше.

– Тогда начинайте без промедления.

Выпад Крока был быстрым и свирепым. Гейрмунн выставил щит, однако удар едва не свалил его с ног, отдавшись во всем теле. Воины, стоявшие по границам квадрата, закричали. Одни поддерживали Гейрмунна, другие – его противника. Гейрмунн не мог разделить их голоса, которые сливались в общий гул.

Крок атаковал снова, но на этот раз, отразив его удар, Гейрмунн нанес свой. Они кружились, делая выпады и отступая, снова схватываясь и снова отступая. Каждый искал уязвимые места у противника. Очень скоро щит Гейрмунна затрещал, угрожая развалиться. Гейрмунн махнул рукой, останавливая поединок, и подошел к Шальги за вторым щитом. С проломленным щитом недолго и руку потерять. Глядя на него, Крок презрительно плюнул.

Когда поединок возобновился, удары датчанина сделались еще напористее. Крок трижды атаковал. Гейрмунн сумел увернуться от четвертого удара и проломил верхнюю часть его щита у самого умбона. Датчанин остановил поединок и пошел за другим щитом.

После возвращения Крока Гейрмунн решил сменить тактику. Вместо принятия удара на щит он отпрыгнул в сторону. Меч датчанина рассек воздух, а сам он, увлекаемый силой собственного выпада, едва не потерял равновесие. Гейрмунн поспешил воспользоваться моментом и полоснуть Кроку по шее, но тот успел загородиться щитом и пригнуться.

После этого Крок стал осмотрительнее. Вскоре и второй щит Гейрмунна расщепился. По его лицу катился пот, воздух обжигал легкие. Ноги пока сохраняли силу, но руки были сплошь в царапинах. Меч заметно потяжелел. Отправляясь за последним щитом, Гейрмунн с беспокойством думал, что устал раньше противника. Товарищи смотрели на него и разделяли его опасения.

– Адская Шкура, если у тебя есть замысел, не вижу причин его скрывать, – шепнул Рафн.

– Я тоже, – ответил Гейрмунн, ощущая во рту привкус железа.

– А у тебя есть замысел? – спросил Шальги, подавая ему третий щит.

– Ты еще успеешь вырвать кольцо из его носа, – сказала Бирна.

Гейрмунн хотел засмеяться, но ему было не до смеха. Жаль, что он не сможет исполнить просьбу Бирны. Это был бы ощутимый удар по гордости Крока. И вдруг до Гейрмунна дошло: а ведь есть другие способы ущемить гордость противника. И тем самым ослабить его.

– Смейтесь над ним, – сказал Адским Шкурам Гейрмунн.

– Смеяться? – переспросил Стейнольфур.

Гейрмунну было некогда объяснять. Он повернулся к Кроку, показывая куда больше уверенности и силы, чем было на самом деле.

– Скажи-ка мне, навозная куча, – начал Гейрмунн, двигаясь на противника, – сколько воинов ты потерял, пытаясь меня убить?

Датчанин взревел.

– Надеюсь, к своим побочным детям ты относишься лучше, чем к воинам твоего отряда.

– Замолчи! – крикнул Крок.

– А твои мелкие кучки дерьма столь же уродливы и трусливы, как ты?

Адские Шкуры громко засмеялись. К ним присоединилось несколько воинов из отряда Эйвор. Крок огляделся по сторонам, потом взмахнул мечом, но выпад был безрассудным. Гейрмунн просто отошел в сторону.

– Скажи нам, навозная куча, – продолжал Гейрмунн, – ты видел из окна питейного заведения, как топор Бирны размозжил голову лжекузнецу? В отличие от тебя, в той голове оказались мозги.

Крок с ревом атаковал снова и снова, ярясь все пуще. Теперь Гейрмунн наносил удары не мечом, а словами. Он бил по гордости датчанина. К удивлению Гейрмунна, его замысел удавался.

– Как звали ту несчастную? – спросил Гейрмунн. – Она теперь не в Валгалле, и это твоя вина. Ты был настолько глуп, что послал ее умирать безоружной.

Крок невольно оглянулся на своих.

– Уйми словесную мочу и сражайся! – заорал он, брызгая слюной. – Я зубами разорву тебе глотку!

Крок снова ударил со всей силы и снова промахнулся. Лезвие его меча взметнуло пучок срезанной травы.

– А ты видел, как монахи убивали твоих воинов? – спросил Гейрмунн.

Он кружил возле Крока, держась вне досягаемости и выискивая удачный момент для удара. Такая тактика не казалась Гейрмунну достойной, но в отличие от Крока он сражался не ради гордости.

– Знаешь, мы за стеной смеялись над тобой. Даже христиане смеялись над тобой.

Крок ревел, как разъяренный бык. Отшвырнув щит, он сжал меч обеими руками.

– Подумай, – говорил ему Гейрмунн. – Твое имя вызывает у монахов смех.

Крок в слепой, безумной ярости кинулся на него. Гейрмунн едва сумел увернуться, но получил рану в руку.

– Хальфдан узнает об этом, – сказал Гейрмунн и тоже отбросил щит. – Он узнает, что ты был дураком не только для датчан, но и для христиан. Таким тебя и запомнят.

– Замолчи!

Выпучив налитые кровью глаза, Крок бросился на него. И тут Гейрмунн увидел свой шанс.

Он проворно отскочил, затем повернулся и вонзил меч датчанину в бок, толкая рукоять обеими руками и чувствуя, как клинок прорывает слои плоти в голой груди Крока, а потом выходит из спины. Датчанин Крок попятился, затем изумленно взглянул на свою грудь и рухнул на колени, зайдясь кровавым кашлем.

Меч выпал из рук Крока и со звоном ударился о землю, это видели и слышали все. Воины трех сторон замерли, ожидая дальнейших действий Гейрмунна, но он думал только об Аслефе. Не хотел он отправлять в Валгаллу убийцу своего друга, но ради мира с оставшимися воинами Крока жестом подозвал одного из них.

Тот поспешил к своему командиру и вложил ему в руку меч. Изо рта Крока струилась кровавая пена, покрывая кольцо в носу. Голова запрокинулась. Сообщник Крока помог ему опуститься на землю, но полностью уложить не мог – мешало острие меча Гейрмунна. Голова Крока склонилась набок, и вскоре он покинул мир живых.

Изнуренный Гейрмунн медленно повернулся к Эйвор и соратникам.

– Поединок окончен. Пусть же он станет концом…

– Берегись! – крикнул Стейнольфур.

Прежде чем Гейрмунн повернулся, Эйвор метнула топор. Он пролетел мимо Гейрмунна и вонзился в грудь датчанину. Тот стоял в двух шагах позади, обнажив кинжал. Оставшиеся воины Крока схватились за оружие, но отряд Эйвор и Адские Шкуры быстро расправились с ними, пока уставший, ошеломленный Гейрмунн стоял посреди квадрата, где они с Кроком только что бились насмерть.

После короткого боя Эйвор подошла к Гейрмунну.

– Я догадывалась, что такое может случиться. – Нагнувшись, она вытащила топор из груди раненого датчанина. Тот застонал, забился в судорогах и умер. – Это было у них на лицах.

– Что?

– У таких воинов гордость и гнев идут впереди чести. А ведь я предупреждала их.

Гейрмунну по-прежнему недоставало воздуха. Тело исчерпало весь огонь. Его бил озноб.

– Это был не самый честный поединок, Гейрмунн Хьёрссон, – сказала она. – Но ты не нарушил закон, и я рада, что победа осталась за тобой.

– Я тоже рад.

– У меня остались вопросы насчет оскорблений, которыми ты осыпал Крока. Но они обождут, пока мы не тронемся в путь.

– В путь?

– Да, на моем корабле. – Эйвор кивнула в сторону причаленного судна. – Когда-то я была твоей гостьей в Авальсснесе. Теперь ты и твои воины будут моими гостями.

– И куда мы поплывем?

– В мой дом, – ответила Эйвор. – Мы отправимся в Равенсторп.

23

Вытащить меч из тела Крока оказалось гораздо труднее, чем вонзить. Стейнольфур вычистил и смазал клинок, затем похлопал Гейрмунна по спине и сказал, что он хорошо угостил свое оружие.

Перед отплытием они вырыли неглубокую общую могилу, где похоронили убитых. Небо к этому времени покрылось серыми тучами. Течение понесло корабль Эйвор на север. Они плыли мимо плодородных полей и зеленых пастбищ. Там, где течение слабело, воины садились за весла.

Пока плыли, Эйвор с Гейрмунном стояли на корме, возле ахтерштевня. Гейрмунн рассказывал о том, что приключилось с ним после их последней встречи. Он поведал ей, почему убил Фасти и каковы были дальнейшие события. Нить повествования тянулась от той смерти вплоть до сегодняшнего дня и гибели Крока с сообщниками.

– Если Хальфдан назначит виру, тебе лучше заплатить и окончить эту кровную вражду, – сказала она.

– Я бы заплатил, но он ничего не назначал, иначе Гутрум сказал бы мне.

– Гутрум хитер и смекалист. – Эйвор посмотрела на Адских Шкур. – Я невольно подслушала разговоры твоих воинов после поединка. Про тебя говорят то же самое.

– Я применяю любое оружие, какое есть под рукой, – сказал Гейрмунн. – Оказывается, самое смертоносное – не то, что выходит из кузницы оружейника.

– Думаю, это правда.

Эйвор показалась Гейрмунну сильнее, чем в Авальсснесе. Все в ее облике показывало, что она набралась богатого опыта и стала похожа на хороший меч, который часто пускали в ход и исправно точили.

– Никак не ожидал встретить тебя здесь, – произнес Гейрмунн. – Думал, ты по-прежнему в Ругаланне.

Лицо Эйвор помрачнело от гнева. Она отвернулась, глядя на реку.

– Я бы никогда не преклонила колени перед Харальдом.

– Ты о Харальде Согнийском? – Гейрмунн понял: Эйвор заговорила о преклонении колен по одной-единственной причине. – Он все-таки напал?

– А ты ничего не знаешь? – удивилась Эйвор.

– Что этот Харальд…

Она наморщила лоб:

– Разве ты не говорил с Льювиной и Хьёром?

– Как я мог с ними говорить? – спросил Гейрмунн, боясь услышать ответ, о котором уже начал догадываться.

– Они в Англии. В Йорвике.

Гейрмунн понимал, что это означает для него, но все же не удержался от вопроса:

– Что стало с Авальсснесом?

Эйвор ответила не сразу. Какое-то время Гейрмунн слушал плеск весел и шум воды под днищем корабля.

– Весь Северный Путь покорился Харальду Согнийскому, – наконец сказала Эйвор. – Большинство конунгов и ярлов охотно признали его правление, желая избежать войны с ним. Несогласные либо бежали, либо потерпели поражение и погибли. Так я оказалась в Равенсторпе, а Льювина с Хьёром – в Йорвике.

Эти слова ударили Гейрмунна куда глубже, чем меч Крока, если бы датчанину удалось пронзить его насквозь. При одной мысли о Харальде, занявшем отцовский трон в Авальсснесе, он задрожал от гнева, хотя и не знал, кого ненавидит больше. Харальд захватил усадьбу, построенную дедом Гейрмунна, а родной отец отдал ее без боя. Сам Гейрмунн находился в это время далеко и не смог защитить родовое гнездо.

Потом замелькали другие мысли. Что было бы с ним, не поссорься он тогда с родителями и не пойди против их воли? Тогда его участь оказалась бы иной. Наверное, это и было предательством и сдачей, которые Вёлунд предсказал, заглянув в его будущее.

– Тебе лучше обо всем услышать от своих, – вздохнула Эйвор.

– Правда остается правдой, кто бы ее ни сказал.

Гейрмунн отвернулся к реке, но в отличие от Эйвор его не тяготили воспоминания и раскаяние.

– Когда я отплывал из Авальсснеса, никак не думал, что вижу те места в последний раз, – сказал он.

– Судьба редко предупреждает нас о таких событиях. А если бы знал, это изменило бы твое решение?

– Трудно сказать.

– Иногда это единственно честный ответ, какой мы можем дать.

Гейрмунн посмотрел на нее, усилием воли вернувшись мыслями из прошлого в настоящее.

– Ты видела моих родителей? Как они? Здоровы?

– С ними все хорошо, – чуть помедлив, ответила Эйвор. – Жизнь в Англии повсюду тяжела, и Йорвик – не исключение. Куда ни глянь – везде враги. Одних мы видим и хорошо знаем. Другие… действуют втихомолку, скрывают истинные намерения за цветистой ложью, за масками лицемеров и сутанами христианских священников. Трудно понять, кому можно верить.

Гейрмунн дотронулся до рукоятки бронзового ножа, подаренного Браги.

– Здешние союзы тяжело заключаются, зато легко распадаются, – продолжала Эйвор. – Но знай: я отношу Хьёра и Льювину к числу самых надежных друзей. Они боролись, противостояли врагам, и судьба им благоволила. Ты навестишь их?

– Похоже, я обязан это сделать.

– Не хочешь их видеть? – догадалась Эйвор.

– Мы расстались не лучшим образом, – сказал Гейрмунн, вспоминая перепалку в отцовских покоях. – Мы все тогда были рассержены. Сама понимаешь, какой это был разговор.

– Боги свидетели: не мне судить о подобных вещах, но я все же скажу. Раны, оставленные без внимания, редко заживают без последствий. Их нужно очистить и перевязать, иначе они воспалятся. – Эйвор положила руку ему на плечо, заглянула в глаза. – Какой бы выбор ты ни сделал, я рада тебя видеть.

С этими словами она ушла на нос корабля и затеяла разговор с кем-то из своего отряда.

Гейрмунн остался на корме. Вскоре подошел Стейнольфур. Гейрмунн пересказал ему услышанное. Стейнольфура это мало тронуло. Ничего удивительного – ведь Ругаланн не был его родиной.

– Для Хьёра это большая потеря, – сказал Стейнольфур. – Но ты покинул те края и отправился искать себе земли.

– Так я сказал отцу на прощание, однако у меня по-прежнему нет земель.

– Это не повод для стыда, – успокоил его Стейнольфур. – Ты на пути к своей судьбе.

Но Гейрмунн уже не знал, правда ли это и было ли когда-нибудь правдой. Он вдруг ощутил себя запутавшимся, потерянным и до конца плавания больше не произнес ни слова.

Ближе к вечеру корабль достиг Равенсторпа. Поселение состояло из двух с лишним десятков хижин, среди которых высились синие стены усадебного дома. С одной стороны их прикрывал невысокий гребень пологого холма, поднимавшегося над рекой. Вдоль берега тянулась пристань, принимавшая военные и торговые корабли. Удобное место для поселения. И земли для возделывания хватает. Так думал Гейрмунн, глядя в северную сторону.

С пристани Эйвор повела гостей в свой дом. Где-то стучал молот кузнеца и слышалось лошадиное ржанье. Они прошли мимо жилых домов и мастерских. Мужчины, женщины и дети смотрели на них скорее с любопытством, чем со страхом и подозрением. Не все местные были похожи на норвежцев; некоторые даже смахивали на саксов. Один человек напомнил Гейрмунну торговцев из Сирланда, виденных в Лундене. Кожа у него была смугла, волосы черные, а одежда разительно отличалась от саксонской, норвежской и датской. Он стоял возле хижины, заложив руки за спину. Когда их глаза встретились, человек кивнул Гейрмунну.

Крыша дома Эйвор была похожа на драккар, чей нос украшала резная фигура дракона. Эйвор ввела гостей внутрь. Там их приветствовала женщина, цвет волос которой был похож на цвет шкуры благородного оленя. Все в ее облике и фигуре указывало на воительницу, хотя гостей она встретила без доспехов. Женщину звали Рандви, и она была военачальницей у Эйвор. Гейрмунн назвал имена своих воинов.

– Должно быть, все вы проголодались и у вас пересохло в горле. – Рандви указала на длинный стол с яствами, кувшином эля и рогами для питья. – Рассаживайтесь и угощайтесь.

Эйвор пошла к столу первой. Ее жилище нельзя было назвать слишком уж большим, Гейрмунн видел дома повнушительнее. Но чувствовался здесь достаток и уют, каких может желать ярл. Нечто подобное Гейрмунн хотел заполучить и для себя, если такова его судьба.

– А ты хорошо здесь устроилась, – сказал Гейрмунн.

– Мне во многом повезло. – Эйвор мельком взглянула на Рандви. – Но все, что ты видишь, стоило нам жестокой борьбы.

Воины расселись за столом и принялись за еду и питье. Осушив рог, Рафн заглянул внутрь и улыбнулся:

– У тебя прекрасный пивовар.

– Я передам твою похвалу Текле, – пообещала Эйвор.

– Отмеченная Волком! – послышалось за спиной.

Гейрмунн повернулся и увидел человека, напомнившего ему торговцев из Сирланда.

– Можно мне познакомиться с твоим гостем? – спросил он.

– Конечно.

Эйвор пошла к нему. Гейрмунн последовал за нею, оставив Адских Шкур пировать за столом.

– Это Гейрмунн Хьёрссон из Ругаланна, – сказала Эйвор. – Гейрмунн, познакомься с Хитамом, моим советником.

– Рад встрече с тобой, Гейрмунн. – Хитам поклонился.

Для советника он выглядел слишком уж молодо: не дашь больше двадцати. Его черные волосы были коротко острижены. В ушах покачивались кольца.

– Или мне следует называть тебя Гейрмунн Адская Шкура?

Эйвор с удивлением посмотрела на советника, затем снова на Гейрмунна.

– Сейчас я куда охотнее откликаюсь на это прозвище, чем когда-то, – кивнул Гейрмунн. – Откуда ты знаешь о нем?

Хитам сложил руки на поясе пальцами вниз.

– Моя обязанность – узнавать обо всех делах датчан и саксов. Слава о тебе достигла моих ушей даже здесь, в Равенсторпе.

Его манера говорить была такой же, как у других уроженцев Сирланда, которых Гейрмунн встречал в Лундене.

– Я слышал, что ты очень умен и что у Гутрума есть немало поводов тебя благодарить, – добавил Хитам.

– Твои слова, Хитам, делают мне честь. Позволь спросить, ты родом из Сирланда?

Хитам кивнул.

– Что привело тебя сюда, в края, столь далекие от твоей родины?

– Я искатель знаний. Ищу их везде, где могу найти. Особенно те знания, что утеряны и забыты.

– Ты предсказатель? – спросил Гейрмунн. – Или ты говоришь о книгах?

– Я не являюсь здешним предсказателем. А знания и мудрость сохраняются не только в книгах.

– А здесь есть вёльва?

Находись Гейрмунн в Авальсснесе, он бы обратился за мудростью к Ирсе или даже к Браги. Но сейчас его устроила бы и встреча с местной предсказательницей.

– Я хотел бы с ней поговорить… если она согласится.

– Думаю, что согласится. Если вздумаешь ее искать, она живет на краю поселения. Могу показать дорогу, – вызвался Хитам. – Хочешь, пойдем сейчас.

– Хочу, – ответил Гейрмунн.

Он посмотрел на воинов своего отряда, вполне довольных отдыхом и угощением, затем повернулся к Эйвор.

– Иди, – сказала она, слегка улыбнувшись… – Позже поговорим. А сегодня мы устроим празднество в твою честь.

– Я тебе очень благодарен, – ответил Гейрмунн и вслед за Хитамом вышел из дома.

Они зашагали в северном направлении. Из-за деревьев выглядывали верхушки римских колонн. В воздухе пряно пахло дикими цветами. Откуда-то доносился детский смех, которого Гейрмунн не слышал уже давно. Здесь веяло покоем и основательной, сытой жизнью. На какое-то время он даже забыл, что находится не у себя на родине, а на земле Мерсии.

– Я много слышал о Гутруме, – сказал Хитам. – Говорят, он убил Этельреда – короля Уэссекса.

– Это правда. Я видел, как Гутрум пронзил его копьем.

– Гутрум стал могущественным воином. – Хитам шел, держа руки за спиной. Это сразу напомнило Гейрмунну Тортреда. – Но я уверен, что таковым он был не всегда.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что Гутрум, как мне кажется… кое-чем обзавелся.

Гейрмунн сразу подумал о Хнитудре и с подозрением посмотрел на уроженца Сирланда.

– Чем, по-твоему?

– Храбростью? – слегка пожал плечами Хитам. – Может, огонь честолюбия вспыхнул в нем с новой силой?

– Конунг Гутрум никогда не был трусом, – сказал Гейрмунн. – Возможно, ты просто говоришь о его судьбе.

– Возможно, – с улыбкой согласился Хитам. – Мы почти пришли. Это и есть жилище предсказательницы. – Он махнул рукой в сторону хижины, что виднелась за деревьями.

Гейрмунн не нуждался в подсказке. Его ноздри улавливали едкий дым. Вокруг разгуливали кошки. На солнце сушились травы и грибы. К столбам перед хижиной были прибиты черепа людей и животных. Такие же черепа висели вдоль стен. Здесь могла жить только предсказательница.

– Дальше пойдешь один, – сказал Хитам. – Но прежде чем уйти, скажу тебе еще кое-что, Гейрмунн Адская Шкура. Если когда-нибудь ты найдешь что-то утерянное и забытое и захочешь понять, что перед тобою, разыщи меня. Я помогу.

Сказав это, Хитам повернулся и зашагал обратно.

Гейрмунн смотрел ему вслед, спрашивая себя, откуда этот человек знает о Хнитудре и что именно ему известно про браслет. Потом мысли и внимание Гейрмунна сосредоточились на хижине предсказательницы. К двери он подходил с некоторой опаской – ведь предсказатели общаются с богами и не так-то легко войти туда, где бывают боги.

Он протянул руку, собравшись постучать, но дверь открылась сама. Выглянула молодая женщина. На ней было просторное платье цвета темной воды. Ее бледный лоб, нос и щеки были подкрашены вайдой. Длинные черные волосы она собирала в несколько кос, вплетая в них кусочки костей, оленьих рогов и металла. Ее глаза смотрели на Гейрмунна с глубиной и ясностью, которые не имели ничего общего с их цветом. Молодость предсказательницы, ее красота и устрашающая сила – от всего этого Гейрмунн потерял дар речи. Женщина смотрела ему в глаза, приковывая взгляд, и ждала.

– Я… – начал он и осекся. – Мое имя – Гейрмунн Хьёрссон. Иногда меня называют Адской Шкурой.

Предсказательница молчала.

– Хочу поговорить с тобой, если позволишь. Хочу узнать, как сложится моя судьба. Я могу заплатить серебром. Больше мне нечего предложить.

– Неправда. – Голос предсказательницы напоминал теплый дождь, струйки которого стекали по спине Гейрмунна. – Пока тебе есть что терять, у тебя есть и что отдавать.

Гейрмунн оглядел себя:

– У меня есть только то, что ты видишь. Больше ничего.

– Я вижу саксонский нож.

Предсказательница открыла дверь и вышла к Гейрмунну, встав рядом. Он подавил в себе желание попятиться. Продолжая смотреть в глаза, женщина протянула руку к его поясу. Ее пальцы сомкнулись вокруг плоской рукоятки. Гейрмунн вздрогнул, когда предсказательница вытащила нож из ножен.

– Если желаешь узнать волю трех Прядильщиц, ты должен пожертвовать мне этот нож.

– Зачем? – спросил Гейрмунн. Его голос звучал сбивчиво, словно ему не хотелось расставаться с ножом. – Ты можешь просто его взять. Но… почему он? Это заурядное оружие.

– Ты хочешь, чтобы вместо ножа я взяла твой красивый меч?

– Нет, я не об этом…

– Боги не открыли мне причину. Они лишь сказали, что нож оскорбляет их и не вяжется с тобой. – Предсказательница вертела нож, внимательно рассматривая клинок. – Чьей крови он вкусил? Как попал к тебе?

Теперь Гейрмунн понял, почему боги затребовали нож. Предсказательница слышала их голоса, поскольку сама вряд ли могла знать такое.

– Мне его отдал христианский священник. У меня тогда вообще не было оружия, и нож сослужил мне хорошую службу в…

– Это христианский нож. – Предсказательница плюнула и с отвращением посмотрела на оружие. – Без него ты станешь сильнее.

– Тогда бери. – Гейрмунн хотел снять с пояса и ножны.

– Нет, – возразила предсказательница, коснувшись его руки. – Прибереги их для достойного оружия, которое займет место этого ножа.

Гейрмунн растерянно кивнул. Предсказательница унесла нож в хижину.

– Входи, – позвала она оттуда.

Гейрмунн проглотил ком слюны и вошел, но внутри жилища почти ничего не увидел. Мешала пелена едкого чада. Посередине комнаты, между земляным полом и отверстием в крыше, сиял солнечный луч. Остальное скрывалось в сумраке. Гейрмунну показалось, будто в углах что-то шевелится, но он старался не вглядываться, боясь увидеть то, что смертному видеть нельзя.

– Садись перед огнем, – велела предсказательница.

Гейрмунн поморгал и увидел кольцо камней, разложенных вокруг солнечного луча. Он сделал несколько шагов и сел на пол перед кругом. В лицо ударил жар красных углей в очаге. Сердце громко и часто забилось от страха и благоговения.

Предсказательница села по другую сторону очага и почти скрылась в тени. Затем она подалась вперед, вновь оказавшись в столбе света. Женщина посмотрела на Гейрмунна. Неистовый блеск ее глаз был чем-то похож на знойное безоблачное небо. Затем она швырнула нож в огонь. Поначалу ничего не изменилось. Потом деревянная рукоятка почернела, задымилась и наконец загорелась.

– Вот если бы ты убил священника, чтобы завладеть этим ножом, возможно, боги позволили бы тебе его оставить, – сказала предсказательница.

– Понимаю.

Он смотрел, как чернеет металл, и испытывал странную грусть от расставания с ножом. Он бы никогда не убил Иоанна ради ножа. Он и сейчас был благодарен священнику за доверие и доброту. Но то дело прошлое, а он пришел сюда ради будущего.

– Что ты хочешь узнать о своей судьбе? – спросила предсказательница.

Гейрмунн смотрел, как вокруг лезвия пляшут языки пламени, а само оно раскаляется докрасна.

– Однажды мне сказали, что моя судьба приведет к предательству и позорной сдаче. Я видел то и другое и теперь желаю знать, что ждет меня впереди.

– Ты действительно хочешь это знать? Уверен? Прежде чем ответить, запомни: богам нет дела до того, что ты надеешься услышать. Они видят только правду и предпочитают ее не скрывать.

Гейрмунн глубоко вдохнул. В хижине пахло пеплом и засохшей кровью.

– Уверен, – ответил он.

Предсказательница кивнула и откинулась назад, скрывшись в тени. Однако Гейрмунн и сейчас видел мягкое свечение ее глаз. Женщина долго смотрела на него. Ему показалось, что она смотрит даже сквозь него, проникая в самую глубь и дальше – в опасное место, куда бы он никогда не решился отправиться, где безумие и мудрость становятся волнами одного моря.

– Предательство и сдача. Это часть твоей судьбы.

Гейрмунн вздохнул. Он-то надеялся, что и то и другое уже позади.

– Но, – продолжала предсказательница, – тебе уже дали способ их преодолеть.

– Какой способ?

– Узнаешь, – сказала женщина.

Она закрыла глаза, а когда снова открыла, подалась вперед и посмотрела на Гейрмунна; пристально, как в первый раз, из двери хижины. Многое видела она, но не столько, сколько видели боги.

– Ты получил ответ, – сказала она.

– Да, получил.

Дым кусал ему глаза, отчего они слезились.

– Но ты предупреждала меня: это не тот ответ, на какой я надеялся.

– Война бушует внутри тебя, Гейрмунн Адская Шкура. В этом ты очень похож на Эйвор Отмеченную Волком. – Предсказательница посмотрела на нож в очаге. – Но теперь боги станут благоволить тебе так, как не благоволили прежде. Да будут же они следить за тобой.

Гейрмунн кивнул. Он поблагодарил предсказательницу и, пошатываясь, вышел из хижины на солнце. Там моргал, тер глаза и глотал чистый воздух, пока ноги не обрели твердость. Вернувшись в дом Эйвор, он выпил эля и вместе с воинами отдыхал до вечернего празднества. А затем начался обещанный Эйвор пир. Гейрмунн вдоволь наелся мяса, от которого почти отвык, живя в монастыре. Он угощался кабанятиной и козлятиной, добавив к ним и гусятину. Все это он смывал в желудок элем и медовухой, потеряв счет выпитым рогам. Он смеялся и играл в тога-хёнк с жителями Равенсторпа, но быстро понял, что выигрыш всегда на том конце веревки, за которую держится Тарбен: могучий, похожий на медведя человек. Когда-то свирепый, грозный воин, он стал пекарем и теперь месил ручищами тесто, снабжая хлебом Эйвор и ее поселение.

Мало-помалу гостей одолевал сон. Одни двинулись на нетвердых ногах по домам, другие уснули там, где сидели: на скамьях или на полу. К Гейрмунну подошла Эйвор и села рядом, удовлетворенно вздыхая. Ему подумалось, что такой довольной она бывает редко.

– Хорошее празднество, – сказала она.

– Я словно побывал дома, в Авальсснесе, – произнес Гейрмунн. – Не знаю, где теперь мой дом.

– Что скажешь про Бьярмаланд?

– Я там никогда не бывал. Мать рассказывала, что дома и деревни стоят там у самого моря. Жители очень похожи на финнов, но не внешностью. Многие совершают приношения нашим богам, но одновременно они молятся и своему богу Йомали.

– Думал ли ты когда-нибудь поплыть туда?

– Отец и слышать не хотел о том, чтобы дать мне корабль. Но я бы не прочь побывать там.

Эйвор посмотрела на него и вдруг спросила:

– Это правда?

– Ты о чем? О плавании к Бьярмаланду?

– Нет, о том, что говорят про тебя и твоего брата. Льювина и в самом деле обменяла вас на сына рабыни?

Гейрмунн не мог припомнить, когда в последний раз кто-то осмеливался спрашивать об этом. Но он часто видел молчаливый вопрос в глазах многих людей.

– А твой язык по-прежнему волен, – сказал он.

– Выпила много. Можешь не отвечать, если…

– Да, по большей части это правда. Но не совсем такая, как ее нередко рассказывают. Начать с того, что мы с братом родились раньше срока.

– С близнецами такое часто бывает, – сказала Эйвор.

– Да, однако преждевременные роды испугали мою мать. Она была молода, недавно вышла замуж. Наш язык знала плохо, а отец часто уходил в море. Хоть и муж, он оставался для нее почти чужим. Она не знала, как поведет себя отец, увидев, что сыновья совсем на него не похожи. Боялась, что подумает, будто еще до замужества с ним она зачала нас от другого мужчины.

Эйвор понимающе кивнула:

– А про рабыню тоже правда?

– Ее зовут Агада. – При мысли об Агаде у Гейрмунна сдавило горло. – Она тогда родила сына. Агада прекрасно поняла корни страха моей матери и захотела ей помочь. Но не думаю, что она сама предложила матери поменять нас на своего сына. Скорее этого требовала мать.

– Боги, значит, это правда! – покачала головой Эйвор.

– Мать сказала бы тебе, что тогда была не в своем уме, что роды проходили тяжело и выбор она сделала под влиянием страха и боли. – Гейрмунн поднял голову к потолочным балкам, между которыми клубился дым, но мысленно он был далеко отсюда, обратившись к воспоминаниям. – Будь моя мать здесь, она бы сказала, что и не собиралась надолго оставлять нас с братом у Агады. Еще добавила бы, что хотела лишь уберечь нас, и что сразу же пожалела о содеянном, и что сожаление не оставляло ее все последующие годы. Конечно, она должна была бы довериться отцу, но когда все это поняла, обмен уже совершился.

– И долго вы с братом…

– Четыре года, – ответил Гейрмунн, чувствуя, как в душе становится холодно и пусто. – Мы прожили у Агады четыре года.

– Ты хорошо помнишь эту женщину?

Пустота в душе стала шире, и туда провалилась большая часть его существа.

– Да, хорошо.

– А правда, что тайну твоей матери раскрыл какой-то скальд?

– Нет. Просто Браги оказался первым, у кого нашлась смелость сказать то, что видели все.

– Даже Хьёр? Он тоже это видел?

– Мой отец не дурак. Думаю, и он это видел и понимал. Порою мне думается, что он так легко простил мать по одной-единственной причине: все эти годы потворствовал ее лжи и, таким образом, был соучастником.

– Зачем он это сделал?

– Он любил мою мать. Видел то, что хотел видеть, пока Браги не заставил его взглянуть на настоящих сыновей.

– А что сталось с сыном рабыни?

– Через три года после возвращения к настоящей матери он умер от легочной болезни. Говорят, он родился слабым и часто болел.

– Сама Агада не пострадала?

– Когда правда открылась, мать освободила Агаду от обязательства. Отец дал ей и ее мужу землю. Родители говорили, что хотели все исправить надлежащим образом. Но мне сдается, они хотели удалить Агаду от нас. Мне долго не позволяли ее навещать.

– Ты скучал по ней?

Душевная пустота поглотила последние остатки его существа.

– Я скучал по ней, как любой сын скучает по матери.

Какое-то время они молчали.

– Правда остается правдой, кто бы ее ни высказал, но я была рада узнать правду твоего рождения не от кого-то, а от тебя.

– Я вообще очень редко говорю об этом с кем-либо.

Они с Эйвор пили, пока Гейрмунн не почувствовал, что переполнен элем. Тогда Эйвор повела его в уютный уголок, где уже была готова постель из одеял и шкур. Идя туда, Гейрмунн опирался на плечо хозяйки.

– Корабль в Йорвик отплывает завтра, – сказала Эйвор. – Хочешь отправиться с ним?

– Хотел бы. Но сейчас я пьян. Утром тебе придется напомнить мне об этом, пока корабль не ушел.

– Обязательно напомню, – засмеялась она.

Они подошли к постели. Гейрмунн повалился; его руки и ноги переплелись, как корни. Эйвор встала над ним, улыбаясь и качая головой.

– Значит, прозвище Адская Шкура тебя больше не злит?

– Нет. Гутрум дал ему новое значение.

– Многое имеет лишь то значение, которое мы ему даем. – Эйвор снова засмеялась и легонько толкнула его ногой. – Желаю тебе хорошо выспаться, Гейрмунн Адская Шкура.

24

Корабль шел на веслах против течения и достиг Йорвика в том месте, где река Фосс впадала в более широкую реку Уз. Холодный дождь был неотвязным попутчиком. Клочья облаков висели так низко, что порою казались туманом, скрывавшим большую часть города. Но мрачность погоды вполне соответствовала настроению Гейрмунна.

Своих воинов он оставил в Равенсторпе, отчетливо сознавая, что это путешествие должен совершить один. На сей раз даже Стейнольфур не стал возражать. Гейрмунн не знал, что скажет родителям и брату. Стыд и гнев соперничали за власть над сердцем и словами. Он покидал родительскую семью в гневе, исполненный горделивых замыслов и торопящийся навстречу судьбе. Теперь он возвращался без земель и почти без серебра. Правда, обрел боевую славу, но ее замарало убийство родича датского конунга. Помимо стыда, Гейрмунна одолевал гнев. Когда-то отец не захотел выделить ему ни одного воина, а сам сдал Авальсснес без боя и отправился в Англию.

В месте слияния рек корабль поплыл вверх по Узу на запад. Фосс повернула на восток. Йорвик стоял на клинообразном участке земли, ограниченном двумя реками. Это давало такую же защиту, как и в Редингуме, но город не замыкался в пределах рек. По западному берегу тоже тянулись дома. Стены города построили римляне, как и стены Лундена. Датчане дополнительно укрепили их, превратив Йорвик в самую внушительную крепость из тех, что Гейрмунн видел в Англии.

Вскоре корабль причалил к пристани возле каменного моста. Там стоял промокший и продрогший датчанин, наблюдая за погрузкой и выгрузкой. Этого человека звали Фаравидом. Он подсказал Гейрмунну, как найти жилище Хьёра и Льювины. Их дом стоял в северной стороне, на вершине холма, близ внутренней римской стены.

Гейрмунн поблагодарил Фаравида и двинулся в указанном направлении. Он глубоко надвинул капюшон плаща, защищаясь как от дождя, так и от узнавания. Если весть о Гейрмунне достигла Лундена, она вполне могла достичь и Йорвика. Здешние улицы были замощены досками, прогибавшимися под сапогами. Это делало дороги проходимыми даже в дождь. Под досками с шумом неслась вода. Там, где они отсутствовали, было настоящее месиво, воняющее мочой и дерьмом животных и людей. Гейрмунн пересек большой рынок, пустовавший из-за скверной погоды. Дальнейший его путь пролегал по узким проходам, петляя между хаотично построенными датскими домами и римскими развалинами. Вершина холма скрывалась за облаками.

Когда Гейрмунн достиг старинной внутренней крепостной стены, поднимавшейся над городом, впереди из тумана и дождя появился дом. Выстроен он был из темного дерева. Крыша начиналась почти от земли и круто уходила вверх, где конек украшали фигуры драконов. Дом был окружен римскими колоннами, похожими на мертвые стволы каменного леса. Не хижина, но и далеко не усадебный дом конунга и даже не длинный дом ярла. Как же случилось, что родители добровольно променяли силу и красоту Авальсснеса на это место? Вторая крыша, пониже, нависала над дверью. Гейрмунн с трепетом подошел к двери, немного постоял, затем, тряхнув головой, постучался и выкрикнул приветствие.

Вскоре дверь открылась. На пороге стояла мать.

Узнав сына, она округлила глаза.

– Гейрмунн! – воскликнула Льювина и заключила сына в объятия.

Она несколько раз повторила его имя, плача и крепко прижимая к груди.

– Неужели это правда? Неужели это ты?

– Это я, мама.

Гейрмунн сам был готов заплакать.

Льювина отстранилась, глядя на него, смеясь, плача и качая головой.

– Хьёр! – крикнула она. – Наш сын вернулся!

Мать взяла его за руки:

– Идем же в дом!

Внутри было тепло и сухо, что особенно остро чувствовалось после странствия под дождем. Деревянный пол был устлан плотными коврами. В очаге ровно горел огонь. Услышав шаги, Гейрмунн поднял голову и увидел отца, спускавшегося по деревянной лесенке со второго этажа. С тех пор, как они виделись последний раз, отец исхудал.

– Глазам не верю, – произнес Хьёр, потом бросился к сыну и обнял его даже крепче матери. – А мы, парень, боялись, что потеряли тебя.

– Здравствуй, отец.

– Ну и ну. – Хьёр отступил и тыльной стороной кисти вытер глаза. – Хвала богам.

– Рад видеть вас обоих, – склонил голову Гейрмунн.

Его гнев забылся. Родители были рады встрече с ним. К своему удивлению, и он тоже обрадовался, увидев их.

– А где Хамунн?

– Странствует по морям, – ответил Хьёр. – Торгует, создает союзы. Сказал, что хочет идти своим путем.

Гейрмунну стало немного досадно; он надеялся увидеть брата. И в то же время было приятно узнать, что Хамунн отправился искать свой путь в жизни, а не последовал за родителями в Йорвик. Гейрмунну вспомнилось предсказание Ирсы. Она говорила, что судьбы братьев тесно переплетены и однажды они встретятся снова.

– Желаю ему благополучия, – сказал Гейрмунн. – Я сделаю приношения Ран, дабы оберегала его на море, и Ньёрду – путь дарует ему удачу и богатство.

– Твой плащ совсем намок. Сними, я высушу, – сказала мать.

Гейрмунн снял плащ. Мать встряхнула его и разложила на скамье возле очага.

– А ты садись к столу.

Она подвела сына к стулу. Гейрмунн сидел и смотрел, как мать расставляет на столе кувшин эля, сыр, хлеб и копченую рыбу. Ему подумалось, что Льювина постарела. В черных волосах добавилось седины, а вокруг глаз – морщин. Мать села слева от него, а отец справа. Хьёр тоже постарел. В глазах исчез прежний блеск, плечи ссутулились. Подбородок уже не выпячивался гордо. Время шло, но никто так и не притронулся к еде.

– Это что, шрам?

Мать потянулась к его виску. Гейрмунн улыбнулся и наклонил голову ниже. Пальцами Льювина осторожно откинула волосы сына, чтобы лучше рассмотреть шрам.

– Это меня погладил саксонский воин в Гарингесе. Есть такое место на реке Темзе. От его удара я полетел воду.

– Этот воин нанес тебе глубокую рану. – Материнские пальцы надавили сильнее. – Окажись рядом целитель, шрам был бы поменьше.

Мать убрала руку и нахмурилась.

– Уверен, что ты помогла бы мне лучше любого целителя. Но рана давно затянулась. Я здоров, мама. Тебе не о чем беспокоиться.

Льювина взяла кувшин и, продолжая хмуриться, налила три кружки.

– Ты был в Уэссексе? – спросил отец.

– Был, – ответил Гейрмунн.

– С Хальфданом и Гутрумом?

Гейрмунн кивнул и отхлебнул из кружки.

– Там много земли. Хорошей земли.

– Здесь тоже есть хорошие угодья, – сказала Льювина, протягивая кружку мужу.

– Не сомневаюсь. Но Уэссекс вскоре падет под натиском Гутрума. Я был рядом с ним, когда он убивал Этельреда. Теперь Гутрум стал конунгом. Он говорил, что сделает меня ярлом и даст земли.

– Значит, не зря ты отправился с ним, – сказал Хьёр.

В голосе отца ощущались горечь и гнев, но Гейрмунн не понимал, на что или на кого сердится Хьёр. Льювина встревоженно смотрела на мужа, стараясь поймать его взгляд, однако Хьёр смотрел в кружку с элем.

– Но Уэссекс пока еще не пал, – продолжал Гейрмунн. – Нынче королем там Эльфред, брат Этельреда, а он человек сметливый и дальновидный.

– Сметливые часто побеждают, – не поднимая головы, сказал отец. – Хитрость, предусмотрительность, изворотливость нынче ценятся больше, нежели сила и честь. Они управляют положением и создают королей.

Дождь еще неистовее застучал по крыше. В доме сразу стало холоднее. Гейрмунн зябко поежился. Причиной тому была его мокрая одежда, но еще и мрачное настроение, воцарившееся за столом. Услышь их разговор посторонний, подумал бы, что Хьёр предсказал Эльфреду окончательную победу над датчанами. Однако Гейрмунн надеялся, что отец произнес эти слова, не веря в них полностью.

– Я приплыл сюда из Равенсторпа, – сообщил Гейрмунн. – Эйвор передает вам привет. Она очень уважительно отзывалась о вас и дружбе с вами.

– Нам повезло, что Эйвор у нас в союзниках, – сказала Льювина. – Она изрядно помогла нам и жителям Йорвика.

– Каким образом?

Мать покачала головой, не ответив на вопрос.

– Незачем ворошить прошлое. Но я рада, что ты побывал у нее. Слышала, Равенсторп…

– Мне надо идти, – вдруг спохватился отец.

Он порывисто встал, с грохотом опрокинув стул. Щеки Хьёра покраснели. Он нагнулся, поднял стул и задвинул под стол.

– Надо кое-что решить на совете, – сказал он. – Но я обязательно вернусь еще засветло.

Он коснулся плеча Гейрмунна:

– Радостно, что ты вернулся к нам, сын.

– И я рад оказаться здесь, – ответил Гейрмунн.

Когда отец скрылся за дверью, мать откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула:

– Поешь, Гейрмунн.

Гейрмунн послушно взялся за еду. Мать потягивала эль, наблюдая за ним. Дождь все так же стучал по крыше. Порою люди молчат просто потому, что не знают друг друга и им нечего сказать. Но молчание матери и сына было иного свойства. В нем ощущался тяжкий груз невысказанного. Оно напоминало тающий ледник, который пока удерживает воды перед летним разливом. Гейрмунн чувствовал, что лучше не касаться болезненных тем.

– На какой совет отправился отец? – спросил Гейрмунн.

– К королю Риксигу.

– А это кто?

– Король Нортумбрии.

– Но мне казалось, что Нортумбрией правит Хальфдан.

– Он и правит, через Риксига. – Пальцы матери медленно вертели опустевшую кружку. – Датчане усвоили: когда на троне саксонский король, управлять саксами гораздо легче. Естественно, пока этот король понимает, кто в действительности правит его королевством. До Риксига королем был Экберт, но он оказался слишком своевольным. Хьёру поручили наблюдать за Риксигом, чтобы не своевольничал, а делал то, что нужно Хальфдану и датчанам.

– Стало быть, мой отец служит саксонскому королю.

– Можно сказать и так.

– Он не подумывает покинуть Йорвик? – спросил Гейрмунн. – А ты?

– Куда нам перебираться?

– В Уэссекс. Если бы отец сражался на стороне Гутрума, мы…

– На стороне Гутрума?

Мать выпрямилась. В глазах вспыхнул огонь, хорошо знакомый Гейрмунну по Авальсснесу. Эти глаза оставались спокойными, пока он не заговорил о Гутруме.

– Ты хочешь, чтобы мы сражались на стороне датчанина, который забрал у нас сына?

– Он меня не забирал, – возразил Гейрмунн. – Я сам сделал выбор.

– Ты забыл, кто ты. Твой отец Хьёр Хальфссон, законный правитель Ругаланна, а ты его сын.

– Я никогда не забывал об этом, – сдерживая раздражение, возразил Гейрмунн.

– Но ты говоришь о завоевании Уэссекса для Гутрума. Означает ли это, что ты намерен к нему вернуться?

– Я по-прежнему связан с ним клятвой, – сказал Гейрмунн. – Мои воины связаны клятвой со мной. Как только армии Гутрума и Хальфдана разойдутся, я вернусь и буду сражаться на его стороне.

Если мать и недоумевала, зачем сыну ждать, пока два датских конунга разойдутся, вслух она ничего не сказала. Согнув руку наподобие крыла, Льювина уперлась в ладонь подбородком и губами.

– Я думала, ты возвратился домой, – вздохнула она.

– Это не мой дом. – Гейрмунн обвел глазами родительское жилище. – И Йорвик – не мой дом.

– Может, станет со временем.

– Нет.

– Но мы-то с отцом здесь, а значит, это и твой дом.

– Нет, – повторил Гейрмунн. – По правде говоря, и Авальсснес никогда не был мне родным домом. Просто местом, где я рос.

В глазах матери блеснули слезы.

– Если не у нас… где же тогда твой дом, Гейрмунн?

– Не знаю.

– Может, он был… – Казалось, матери стало тяжело говорить. – Там, у нее? – шепотом спросила она.

– У кого?

– У Агады, – ответила Льювина, и ее затрясло.

Гейрмунн не помнил, когда она в последний раз произносила это имя или позволяла произносить другим. От боли и раскаяния, звучавших в материнском голосе, у него сдавило горло. Само упоминание имени Агады говорило о том, как сильно мать оторвалась от Авальсснеса.

– Нет.

Мать закрыла глаза, удерживая слезы. Гейрмунн знал: этих слов она и ждала. Но он ответил так вовсе не из желания угодить ей.

– Мама, я покинул Авальсснес, чтобы найти свою судьбу. И я продолжаю ее искать.

Льювина кивнула, вытерев ладонями глаза и щеки.

– Я бы не стала тебе мешать.

Дождь уже не так яростно лупил по крыше. Гейрмунну вдруг захотелось глотнуть свежего воздуха.

– Пусть Йорвик и не мой дом, – сказал он, – но если вы здесь обосновались, я хочу познакомиться с этим местом. Пойду прогуляюсь.

Мать снова кивнула, затем встала и подошла к скамье, где сушился его плащ.

– Вот, надень. В Йорвике и без дождя бывает холодно.

Грубая шерсть осталась влажной, но хотя бы согрелась.

– Спасибо, мама, – сказал Гейрмунн, надевая плащ.

– Иди. – Льювина отвернулась и стала убирать со стола. – Только постарайся ни во что не встрять.

Гейрмунн улыбнулся. Выйдя за порог, он посмотрел на серые небеса и несколько раз глубоко втянул воздух. Сидя с матерью, он пытался удержать лавину невысказанного, но что-то все-таки прорвалось. Однако сейчас он радовался: это уменьшило тяжесть. Многое, очень многое так и осталось невысказанным, но всему свое время.

С холма открывался вид почти на весь Йорвик, но большая часть города по-прежнему скрывалась за пеленой тумана. С запада из тумана выползала река Уз и поворачивала на юг, где текла под северной городской стеной. В южной стороне над зданиями возвышались затененные развалины римского амфитеатра. На одном берегу реки высился христианский храм, на другом – внушительный датский усадебный дом.

Гейрмунн предположил, что этот дом и есть обиталище Риксига. Он решил пойти туда, рассчитывая встретить отца. Он шел по тем же улицам, что и в первый раз, но теперь, когда дождь ослаб, они стали более людными. Казалось, в Йорвике датчане и саксы вполне мирно жили, трудились и торговали. Может, этот мир обусловлен тем, что в Нортумбрии на троне сидит саксонский король? Думая об этом, Гейрмунн начинал лучше понимать сказанное матерью.

Путь к дому короля лежал через каменный мост. Гейрмунн перешел на другой берег. Невдалеке от моста стояла мраморная статуя римской женщины в тонкой одежде. Черты ее лица стерлись от времени и погодных стихий. Подойдя к дому Риксига, Гейрмунн убедился, что здание, где обитал саксонский король, по высоте и величию сравнимо с отцовским домом в Авальсснесе. Возможно, даже крупнее. Дом был обнесен крепкой стеной из кольев. У входа стояли датские и саксонские караульные. Они поздоровались с Гейрмунном и спросили, что ему надо.

– Меня зовут Гейрмунн Хьёрссон. Мне сказали, что мой отец пошел сюда.

– Хьёр? – удивился один воин. – Я сегодня его не видел.

– Ты уверен? Он сказал, что ему нужно быть на совете.

– Так совет соберется лишь завтра, – вступил в разговор другой воин. – Здесь только один вход. Если бы твой отец явился, мы бы его увидели.

Гейрмунн кивнул с досадой и замешательством. Он поблагодарил воинов и повернулся к мосту.

– Быть может, ты найдешь его у реки, – подсказал кто-то из караульных. – Это сразу за северной стеной. Он часто туда ходит.

Гейрмунн снова поблагодарил караульных и пошел в указанном направлении. Он быстро спустился к реке и двинулся на север вдоль прибрежных строений, пока не оказался возле римской стены. Ворот там не было, но часть стены ушла под воду. Вражеская армия не смогла бы воспользоваться этим преимуществом и вторгнуться в город, но пролом позволил ему перебраться по камням на другую сторону.

Гейрмунн перелез через стену, миновал глубокий ров и оказался за пределами города. Перед ним лежала местность, где холмы перемежались с долинами. Вдоль долин змеилась широкая река, текущая с севера. Леса и перелески подходили к Йорвику не вплотную. Часть деревьев датчане вырубили по соображениям обороны, и теперь там был широкий луг, чьи травы у воды сменялись густыми зарослями камышей. Невдалеке от места, куда вышел Гейрмунн, к берегу цеплялся старый обветшалый причал. Там, лицом к северу, стоял отец, неподвижный, словно римская статуя.

Гейрмунн пошел через луг к отцу и заблаговременно окликнул его. Отец повернулся.

– Ты говорил, что пойдешь на совет.

Отец молчал, пока Гейрмунн не ступил на пристань, чьи доски заскрипели под ногами. Речные волны с шумом бились о замшелые сваи.

– Я и пошел, – сказал отец, вновь поворачиваясь к реке. – Мне требовалось посоветоваться с собой.

– Можно спросить о чем?

– Думаю, ты и так догадался. – Отец шумно вздохнул и поднял голову. – Я часто сюда прихожу. Это место очень похоже на узкий фьорд, и мне кажется, будто я снова в Ругаланне.

Гейрмунн посмотрел на реку и окрестные холмы. Он понял смысл отцовских слов. Здешние места и впрямь напоминали Ругаланн, пробуждая воспоминания. Но сходство не было полным, да и не могли они заменить собой Северный Путь.

– Есть в Англии своя красота, – сказал Гейрмунн.

– Да, есть, – вздохнул Хьёр, поворачиваясь к сыну. – Можешь меня спрашивать.

– О чем?

– О том, что не дает тебе покоя с тех пор, как ты говорил с Эйвор.

Отец по-прежнему хорошо знал ход его мыслей. Гейрмунн сразу понял, о каком вопросе речь.

– Почему ты сдался? Ты этот вопрос имел в виду?

– Да. Этот. – Отец посмотрел на стены Йорвика. – Вопрос, который я часто задаю себе сам, приходя сюда.

– И как ты на него отвечаешь?

– Харальд умен и хитер, – помолчав, заговорил отец. – Хитрее, чем мы думали. Конунги и ярлы, включая и меня, – мы считали наших воинов и думали, что сможем его разбить. А он застал нас врасплох, послав всех своих воинов и корабли в Хафрсфьорд, на одно сражение.

Отец поднял палец, указав в небо.

– Одна-единственная победа. Оказалось, это-то и нужно было Харальду. Победа в Хафрсфьорде открывала ему путь к Ставангеру, Бокнафьорду и входу в Кармсунн. После этого он получил власть над всей торговлей.

Гейрмунну показалось, будто кишки в его животе завязались тугим узлом.

– Харальд отрезал вам все пути?

Отец кивнул:

– Он уже заручился поддержкой нескольких конунгов и ярлов на севере и востоке, обещая им серебро, выгодные браки и преимущества в торговле. Другие принесли ему клятву на верность, услышав о победе и надеясь снискать его благосклонность.

– Ты бы мог сражаться против него?

– Воин всегда может сражаться. До самой смерти.

– Но смог бы ты его разбить?

Хьёр повернулся лицом к северу и некоторое время молчал.

– Как называть конунга, который сдает врагу свои владения? – тихо спросил он. – Станет ли разумный конунг вести безнадежную войну, пока не падет последний его воин? Или конунг предпочтет лишиться власти, чтобы избежать ненужного кровопролития и смертей?

Гейрмунн не знал ответов, но понимал, что дважды находился в схожем положении: вначале на борту корабля Гутрума, потом в Лундене. В обоих случаях он жертвовал жизнью и честью ради своих воинов. Гейрмунн понял, что слишком поспешно судил об отцовском выборе.

– Думаю, ты вернешься к Гутруму, – сказал Хьёр, искоса глядя на сына. – Твоей матери это не понравится.

– Она знает, что я по-прежнему связан с ним клятвой.

– А ты человек чести, каким был всегда.

Гейрмунн смотрел на отца, стоящего на старом причале, тоскующего по утраченным владениям. Он больше не сердился на Хьёра или почти не сердился. Понимание того, что отец глубоко раскаивается, остужало его гнев.

– Идем со мной, – предложил Гейрмунн.

– Куда? – Отец резко повернулся к нему. – В Уэссекс?

– К Гутруму, – ответил Гейрмунн. – Будем сражаться вместе. Ты Хьёр Хальфссон. Ты способен на большее, нежели приглядывать за саксонским королем.

Кажется, эта мысль приободрила отца. Его плечи немного поднялись. Он улыбнулся:

– Это твоей матери тоже не понравится.

– Она такой же воин, как мы с тобой.

– Верно, – усмехнулся Хьёр.

– Ты прибыл в Йорвик после поражения. Пусть Уэссекс станет твоей победой. Возможностью восстановить честь. Тебя ведь страшит, что ты ее потерял.

Отец и сын помолчали, представляя, как сражались бы плечом плечу, как смыкали бы щиты. Но затем отцовские мысли потекли в другом направлении, и его улыбка погасла.

– Сын мой, я бы гордился возможностью сражаться рядом с тобой. Но если делать выбор, скажу тебе: я устал от войны. Я хочу того же, чего хотел Гутрум, когда явился в Авальсснес: земли и покоя. Здесь у нас с твоей матерью есть и земля, и покой.

– Понимаю, – сказал Гейрмунн. Он действительно понимал отца, хотя его и печалило, что Хьёр потерял прежний боевой запал. – Ты опять станешь препятствовать мне?

– Тогда я был не прав, – признал отец. – Даже если бы тебя и Гутрума не связывала клятва чести, я бы не мешал тебе идти навстречу судьбе.

– Спасибо, отец, – склонил голову Гейрмунн.

– Но это не значит, что я перестал тревожиться о твоем дурацком поведении.

– Знаю, – улыбнулся Гейрмунн.

Облака наконец-то начали рассеиваться. Небосвод, умытый дождем, сиял. Воздух стал чище. Отец и сын стояли на причале, глядя, как заходящее солнце золотит реку. И пока не стемнело, они вернулись в Йорвик, пересекли мост и пошли к дому, где их ждала Льювина.

Часть пятая
Уэссекс

25

Гейрмунн провел с родителями несколько дней. За это время он многое узнал об их жизни в Йорвике. По большей части обязанности Хьёра были схожи с теми, что он выполнял в Авальсснесе. Он улаживал с купцами торговые дела, следил, чтобы в городе не истощались запасы серебра, еды и эля. Он выступал судьей в разбирательстве не слишком крупных споров и преступлений, не требовавших вмешательства Риксига. Льювина тоже занималась привычными делами. Порой она покидала Йорвик, когда Эйвор требовалась союзническая помощь.

Все эти дни Гейрмунн находился преимущественно с отцом, делая то, что прежде поручалось Хамунну. Он на себе прочувствовал нелегкий груз ответственности, достающийся вместе с высоким постом, и стал лучше понимать, почему воины вроде Хальфдана и Уббы предпочитали отдавать управление повседневными делами другим, а сами лишь спрашивали с них.

Когда в Йорвике узнали, что Гутрум и Хальфдан разделили свои армии и Хальфдан вскоре вернется в Нортумбрию, Гейрмунн решился рассказать отцу и матери о Фасти и о кровной вражде с Хальфданом по линии Уббы, вызванной убийством родича. Сам он возвращался к Гутруму, но беспокоился, как эта вражда скажется на родителях. Однако их это не особо волновало.

– Хальфдан не ополчится против нас, – заявил отец за ужином. – Если бы не мы, не было бы Йорвика, куда он может вернуться.

– Ты хотел сказать, если бы не Эйвор, – поправила мужа Льювина, отламывая кусок от каравая.

– Чем Эйвор так помогла Йорвику? – полюбопытствовал Гейрмунн.

Мать подала ему хлеб, отломив себе другой кусок.

– Она явилась сюда выискивать членов некоего тайного ордена. Часть этих людей были советниками Риксига и пользовались его доверием. Но у них имелись и свои замыслы, которые они осуществляли втайне от саксонского короля. Если бы их замыслы удались, они бы разрушили Йорвик изнутри.

– И что это за орден? – спросил Гейрмунн.

– Мы так до конца и не поняли. – Мать обмакнула хлеб в похлебку из ячменя и говядины. – Знаем только, что он могущественный и его руки тянутся далеко – до самого Египта. Орден этот древний и появился раньше, чем наши северные народы.

– Вот как. – Слова матери напомнили Гейрмунну о древних землях на дне моря, о которых ему рассказывал Вёлунд. – И вы сумели им помешать?

– Не мы. Эйвор, – ответил Хьёр, слегка кивнув жене. – Мы лишь делали то, что в наших силах, помогая ей.

– Мы перед ней в долгу, – сказала Льювина. – И Хальфдан тоже. Он и перед нами в долгу. Наше служение в Нортумбрии – больше любой виры за прекращение кровной вражды.

– Но это может не удовлетворить Уббу, – сказал Хьёр. – Будь с ним поосторожнее.

– Обязательно буду, – пообещал Гейрмунн.

– Хальфдан уже много лет провел в битвах, – продолжал отец. – Его ярлы и воины устали. Вернувшись сюда, они рассчитывают на награды. Лучших из них Хальфдан наделит землями.

– А вас? – спросил Гейрмунн.

Хьёр кивнул и посмотрел на Льювину:

– У нас снова будет усадебный дом.

Гейрмунн взглянул на остывающую похлебку.

– Покой и земля, – сказал он, погружая ложку.

– Если решишь остаться, здесь будет место и для тебя, – сказала мать, наклоняясь к нему.

Гейрмунн знал: это правда. Он и сам хотел бы остаться с родителями в Нортумбрии. Рано или поздно вернется Хамунн, и вместе они создадут крепкий клан, умножая благосостояние семьи, а затем и будущих детей и внуков. Однако другая его часть – а она была сильнее первой – понимала: он не может остаться и не сделает такого выбора.

– Я поклялся Гутруму, – сказал он. – Я поклялся моим воинам, а они – мне. Они отправились в Хреопандун на поиски Гутрума и будут ждать меня там. И еще я поклялся себе, что завоюю Уэссекс.

Мать молча кивнула, но чувствовалось, что она недовольна решением сына.

– Делай, что считаешь нужным для сохранения чести и исполнения предначертаний судьбы, – сказал отец. – Думаю, ты скоро нас покинешь?

– Да. Если получится, то завтра.

– Почему же не получится? – спросил Хьёр, отпив эля.

– Я подумал… вдруг вам понадобится моя помощь? Я не хочу уезжать как в тот раз.

– Сейчас все по-другому, – успокоила его мать. – Не затягивай отъезд из-за нас. Мы прекрасно справимся сами.

Гейрмунн склонил голову, благодаря родителей. После ужина они помогли ему собрать в дорогу еду и все необходимое. Остаток вечера провели за элем, разговорами и игрой в хнефатафль. Наступило время ложиться спать. Гейрмунну не спалось. Одолевали мысли о возвращении к Гутруму и воинам. Заснул он лишь глубокой ночью и проспал до восхода солнца.

На этот раз Гейрмунн покидал родительский дом не по-воровски. После обильного завтрака родители удивили его, подарив гнедого саксонского жеребца с лоснящейся шкурой, гривой соломенного цвета и белыми звездочками на лбу.

– Его имя Энбарр, – сказал Хьёр. – Эта лошадь от пиктов.

– Какой красавец!

Гейрмунн внимательно осмотрел родительский подарок, отметив силу и ладность жеребца. Он позволил Энбарру обнюхать себя, погладил морду и гриву, ощущая прыть и ровный характер нового друга.

– Он бывал в боях?

– Бывал, – ответил Хьёр.

– Пусть он верно тебе служит, – добавила Льювина.

Гейрмунн поблагодарил родителей за щедрый подарок. Они проводили его до городских ворот, пройдя по улицам Йорвика. Там он без лишних слов обнял отца и мать, после чего забрался в седло и двинулся по римской дороге на юго-запад.

Путешествие сблизило всадника и коня. С каждым роздыхом Энбарр все больше привыкал к новому хозяину. Гейрмунн тоже узнавал повадки жеребца, учась направлять их себе на пользу. В день покрывали по двадцать роздыхов, двигаясь вначале по римской дороге, а затем берегом реки Трент, по направлению к Хреопандуну. Энбарр кормился травой, и Гейрмунн давал ему вволю попастись. К вечеру пятого дня пути они подъехали к широкому полю, усеянному новыми погребальными курганами, на которых еще не успела вырасти трава.

Предвечернее солнце тонуло в облаках пыли и дыма, что поднимались над полем, отбрасывая тени на многие десятки курганов. Одни были высокими, другие низкими. По оставленным приношениям Гейрмунн сразу понял, что курганы возведены датчанами в память о павших воинах. Лишь в некоторых был захоронен пепел людей, остальные пустовали. Воины, в чью честь насыпались эти курганы, остались на поле битвы, послужив пищей для стервятников, либо их сожгли на погребальных кострах.

«Есть ли тут курган Аслефа?» – подумал Гейрмунн.

В воздухе ощущалось беспокойство, словно мертвые еще не освоились на новом месте. Даже Энбарр выпучивал глаза и порывался покинуть это место. Но прежде чем отправиться дальше, Гейрмунн вылил на землю остатки эля из бурдюка и произнес молитву, почтя тех, кто нынче вкушал хмельной мед в Валгалле.

С поля открывался вид на речную долину. Вдалеке, на западе, Гейрмунн увидел город и поехал к нему. Отсюда он не обнаружил никакой армии, но, подъезжая ближе, уже не сомневался: это и есть Хреопандун. Датчане нашли применение христианскому храму, сделав его укрепленными воротами в новой деревянной стене, что тянулась на восток и запад, пока не достигала берегов реки, окружая датское поселение. Подъехав к стене, Гейрмунн узнал, что датчан внутри осталось немного, а конунг Гутрум с армией переместился на юго-восток, к месту под названием Грантабридж.

В Хреопандуне Гейрмунн заночевал, расплатившись серебром за еду для себя и коня, а наутро отправился дальше, следуя подсказкам датчан. Целый день он ехал на юг по римской дороге, называемой Веселинга. Еще через два дня пути, проезжая мимо дымящихся развалин саксонских усадеб и деревень, он достиг перекрестка, где свернул с Веселинги на старую грунтовую дорогу, ведущую на восток.

Поездка по этой дороге заняла у него три дня. Дорога без конца петляла и изобиловала ухабами. Ехал он медленнее, чем по Веселинге, успевая за день покрыть от десяти до пятнадцати роздыхов. Ночами спал, отпуская Энбарра пастись. На четвертый день Гейрмунн наконец-то достиг внешних стен Грантабриджа.

За стенами простирался большой и шумный датский военный лагерь. Город стоял на берегах реки Гранта. Центр его состоял из римских развалин. Здешняя торговля по размаху уступала лунденской, но на городских рынках Гейрмунн увидел множество тех же товаров из далеких стран, а кузнецы и ремесленники не жаловались на недостаток работы. Двигаясь по улочкам и переулкам, Гейрмунн ловил резкие запахи кузниц, дубилен, готовящейся на кострах пищи. Все это смешивалось с не менее резкими запахами конского навоза и человеческих испражнений.

Поиски Гутрума и его армии привели Гейрмунна в северную часть лагеря, где Адские Шкуры радостно встретили командира. Правда, его радость была омрачена: он узнал, что Аслеф перестал дышать на следующий день после ухода Гейрмунна из Лундена, так и не очнувшись ото сна, ставшего последним. Торгрим сидел с ним до самого конца. Адские Шкуры помянули Аслефа элем. Когда по лагерю разнеслась весть о возвращении Гейрмунна, Гутрум вызвал его к себе. Гейрмунн пошел вместе со Стейнольфуром.

– Как поживают Хьёр и Льювина? – спросил клятвенник.

– Вполне благополучно. Но они многое потеряли.

Он рассказал Стейнольфуру все, что слышал от отца об Авальсснесе и Харальде Согнийском. Услышанное ничуть не удивило Стейнольфура.

– Кольца власти конунга становятся золотыми кандалами, – сказал Стейнольфур. – Бывают времена, когда от них лучше освободиться. Ты помирился с родителями?

– Я больше с ними не враждую, – ответил Гейрмунн.

– Это уже что-то.

Они приблизились к саксонскому дому, в котором поселился Гутрум. Стейнольфур остался снаружи.

Гутрум заметно изменился. В волосах прибавилось седины. Конунга одолевала усталость, не лучшим образом влияя на характер. Гутрум усадил гостя и налил ему вина в серебряный кубок. Гейрмунну вспомнилась чаша, которую он видел в храме монастыря Тортреда. Саксонское вино отдавало кожей и металлом. Наверняка оно считалось лучшим, но Гейрмунн предпочел бы эль, сваренный братом Дрефаном или Теклой из Равенсторпа.

– Рад видеть тебя, Адская Шкура. – Конунг налил себе вина в рог для эля и сел на трон, устланный волчьей шкурой. Голова зверя с невидящими глазами свешивалась с подлокотника. – Когда ты уходил из Лундена, я боялся, что не вернешься.

– Бывали дни, когда такие мысли пугали и меня. Хальфдан послал за нами целый отряд.

Конунг уперся локтем в подлокотник и стал пощипывать мех между волчьих ушей.

– И что сталось с этим отрядом?

– Они мертвы.

– Все? – В голосе Гутрума звучали удивление и гордость. – Твоя слава растет.

Сейчас Гейрмунна волновала не слава и даже не похвала конунга, а вира за Фасти.

– Командира отряда я убил в поединке, – продолжал Гейрмунн. – Свидетельницей была Эйвор Варинсдоттир. Командира звали Крок.

Руки конунга замерли.

– Знакомое имя. Ты говорил с ним?

– Говорил. Прежде чем мы сошлись в поединке, он сказал Эйвор, что Хальфдан установил виру в восемнадцать фунтов.

– Это неправда, – возразил Гутрум, поглаживая волчьи уши.

– Тогда почему он так сказал?

Конунг поднял руки:

– Он так сказал, потому что Хальфдан запросил восемнадцать фунтов.

Гейрмунн оторопело покачал головой:

– Тогда почему…

– Значения не имеет, что требовал Хальфдан. Только альтинг может устанавливать виру.

Гейрмунн понял: тогда, в Лундене, Гутрум ему если не соврал, то утаил правду. В душе стал подниматься гнев. Не желая поддаваться ему, Гейрмунн глотнул вина и сказал:

– Если бы я знал, уплатил бы без всякого адьтинга…

– Нет, я бы этого не позволил. Восемнадцать фунтов? – Гутрум подался вперед, от нарастающего раздражения его голос зазвучал громче. – За этого мальчишку, родича Уббы? Он не был ярлом. Он даже не был зрелым мужчиной, владеющим землей! Он не стоил и половины запрошенного серебра. Хальфдан хотел наказать тебя – одного из самых толковых моих воинов – и обогатиться за твой счет.

Слова Гутрума не погасили в Гейрмунне гнев и не уменьшили замешательства. Он по-прежнему не знал, всю ли правду сказал конунг. Сомневаясь, что ему удастся это выяснить, перешел к другой, более важной цели.

– Когда мы отправимся завоевывать Уэссекс?

– Уэссекс, – со вздохом повторил Гутрум, вдавив плечи в волчью шкуру.

– Да, Уэссекс. Когда выступим?

– Скоро.

– Чего ты ждешь?

Конунг большими глотками осушил рог и вдруг вскочил на ноги. Гейрмунн даже отпрянул. Гутрум подошел к столу и налил себе еще вина.

– Ивар мертв, – сказал он.

Для Гейрмунна, вовлеченного в кровавую вражду с Уббой, это означало, что у него стало одним противником меньше.

– Как это связано с походом на Уэссекс? – спросил он.

– Никак.

Конунг стал расхаживать по комнате, убранство которой – все эти резные столбы, шпалеры, посуда и скамьи – больше напоминало Гейрмунну саксонское жилище, чем дом датского конунга.

– Это значит, что в Восточной Англии и Мерсии стало больше земель, требующих управления. Сдается мне, часть датских владений достанется тебе.

– О чем ты говоришь? – удивился Гейрмунн, отодвигая недопитый кубок.

– Хальфдан и Убба теперь единственные сыновья Рагнара. – Гутрум глотнул вина и ладонью вытер рот. – Когда Хальфдан узнал о смерти Ивара, былой огонь в нем угас. Он взял своих воинов и вернулся в Нортумбрию, чтобы до самой смерти наслаждаться завоеванным богатством. Уэссекс его больше не влечет. Дни Хальфдана-полководца подошли к концу. Остается один Убба.

Гутрум обвел глазами комнату.

– У меня есть богатство и земли, доставшиеся мне в нелегкой схватке. Я стал конунгом и пользуюсь заслуженной славой. И я задаю себе вопрос: моя ли судьба погибать в новых сражениях? Так ли уж позорно, если я останусь здесь и умру в своей постели?

– Так ли уж позорно… – Гейрмунн изо всех сил старался, чтобы его гнев не прорвался наружу. – Значит, тебе достаточно править здесь, а Уэссекс ты оставляешь саксам?

Конунг пощипал бороду. Звякнули вплетенные в нее серебряные бусины. Казалось, он подумал над вопросом Гейрмунна, прежде чем отмахнуться.

– Конечно же нет. Уэссекс должен пасть.

Гейрмунну оставалось лишь надеяться, что сказанное Гутрумом – не пустые слова.

Несколько недель подряд конунг отправлял разведчиков на юг и запад Уэссекса. Возвращаясь, они приносили новые сведения о противнике. Гутрум с ярлами обдумывали стратегию нападения. Теперь, когда Хальфдан увел своих воинов, датчанам для победы над Эльфредом требовалось действовать осмотрительнее и проявлять больше военной хитрости. Можно было рассчитывать на помощь с севера, включая Эйвор и ее союзников. Но и в этом случае численности датских воинов не хватит, чтобы с уверенностью завладеть уэссекской короной.

Датчанам из Нортумбрии и других отдаленных мест будет быстрее и удобнее добираться по морю, а потому Гутруму требовалось позаботиться о надежной гавани для их кораблей. Такой гаванью он избрал город Варем на южном берегу Вильтсира. Это позволяло датчанам прочно закрепиться в Уэссексе. Да и Винтансестр, где нынче обитал Эльфред, находился не так уж далеко. Еще одним датским оплотом будут служить развалины римской крепости на реке Экс, в шестидесяти роздыхах к западу от Варема, близ берега Дефенасира. Обо всем этом Гейрмунн узнал, когда конунг позвал его снова для разговора с глазу на глаз.

Они вместе сидели за столом. На этот раз Гутрум пил вино из серебряного кубка, а Гейрмунн – эль из рога.

– Часть воинов я отправлю по морю, – сказал Гутрум. – Но основная часть отправится в Варем по суше.

– Сколько времени это займет? – спросил Гейрмунн.

– Дня четыре. Может, пять. Если погода испортится, то и больше.

– Эльфред успеет подготовиться.

– Он уже подготовился. Разведчики сообщили, что он собрал ополчение в Вильтсире и Берросире и установил наблюдение за Икнильдской дорогой и Темзой. Эльфред ожидает, что мы нападем оттуда. Поэтому мы будем передвигаться ночью на юг по Эрнинга-страта до Лундена, а оттуда – на запад, по римской дороге до развалин Каллевы. Место тебе знакомое. Мы проходили там, двигаясь на Бедвин. Этим кружным путем мы достигнем Варема.

– Но это долгий путь. Если Эльфред узнает о твоем замысле…

– Он не должен узнать о нашем замысле. Мы невидимками проскользнем мимо саксонской армии. Потому я тебя и позвал. – Гутрум вновь наполнил кубок. – Мне нужно, чтобы глаза наших противников в Уэссексе были обращены на север, вдали от дорог, по которым мы пойдем. Я хочу, чтобы ты отвлек их.

– Как?

– Темза является границей между Мерсией и Уэссексом. Ты с Адскими Шкурами переправишься через реку и двинешься на юг, к королевству Эльфреда, попутно совершая набеги на тамошние города и деревни.

– Это наверняка привлечет внимание саксов, – согласился Гейрмунн, потягивая эль.

– Вам нужно действовать быстро, пять дней подряд наносить жестокие удары. Эльфред должен поверить, что в его пределы вторглась армия, а не единственный отряд.

– Нам по численности все равно не сравниться с армией Эльфреда. Если нас прижмут…

– Не прижмут. – Конунг протянул руку и сжал плечо Гейрмунна. – Он не должен вас найти. Я тебя потому и прошу, что знаю: только тебе хватит ума и смекалки для таких дел.

Гейрмунн обдумал услышанное. Приказ конунга означал, что Адские Шкуры углубятся во вражескую территорию, не имея ни тыла, ни свободы маневра. Такое еще годилось бы для скрытных действий. Но Гейрмунну предстояло навлечь на себя и своих воинов весь гнев Эльфреда. Гибель представлялась неизбежной. Он знал: исход подобных предприятий решается судьбой, а не военной хитростью, хотя проворство и может помочь.

– У каждого моего воина должна быть лошадь, – сказал Гейрмунн. – Некоторым нужно заменить оружие и доспехи.

– Ты получишь все необходимое, – согласился конунг.

– И ты заплатишь десять фунтов серебра каждому вернувшемуся.

– Что? – выпучил глаза Гутрум. – Ты в своем…

– Да, десять фунтов сверх того, что уже им задолжал.

Конунг рассмеялся:

– Это намного больше того, что я обычно плачу.

– Но и опасностей, с которыми они столкнутся, будет многократно больше. К тому же мои воины обеспечат тебе победу в Уэссексе. Каждый вернувшийся должен получить достаточно денег, чтобы купить землю и скот, если он того пожелает. – Прежде чем Гутрум успел возразить, Гейрмунн сказал: – Это не алчность, мой конунг. Нам будет не до трофеев. Если хочешь, чтобы мои воины выполнили приказ, я должен дать им убедительный повод для его выполнения. Тебе решать, насколько сильно ты сам этого хочешь.

Конунг хмурился. Гейрмунн пил эль и ждал.

– А как насчет тебя? – наконец спросил Гутрум. – Ты-то сам чего хочешь?

– Быть ярлом в Уэссексе, – ответил Гейрмунн.

Конунг подумал и кивнул:

– Пусть готовятся быстрее. Десять фунтов каждому вернувшемуся.

Гейрмунн поклонился и вышел из дома конунга. Вернувшись в отряд, он сначала рассказал Адским Шкурам об обещанном серебре, полагая, что это разогреет их души, как раскаленный камень, брошенный в котел с водой.

– Глаз Одина! Неужто десять фунтов?! – воскликнул Рафн. – С такими деньгами любой воин может забыть про набеги и вернуться к мирной жизни.

– Что ему надобно от нас? – спросил Ветр. – Сомневаюсь, что конунг просто так расщедрился.

Гейрмунн подробно объяснил задачу, поставленную Гутрумом. Это остудило пыл воинов. Адские Шкуры молча обдумывали слова командира.

– Теперь я понимаю, – сказала Бирна. – Гутрум не рассчитывает, что кто-то из нас вернется.

– Не важно, на что он рассчитывает, – возразил Гейрмунн. – Если судьбой нам предначертано вернуться, мы вернемся. Все.

– Тогда давайте опустошим казну хитреца Гутрума, – заявил Стейнольфур. – Когда выступаем?

– Скоро. – Гейрмунн обвел взглядом лица воинов. Его отряд насчитывал сорок два бойца, многие нуждались в оружии и доспехах. – Точите мечи. Вам дадут новые щиты и доспехи. Кузнец конунга сделает все, что требуется. Отдыхайте и готовьтесь. Потом отдохнуть удастся не раньше, чем мы возьмем Уэссекс.

26

Адские Шкуры покинули Грантабридж за три дня до назначенного Гутрумом похода его армии на Варем. Предполагалось, что воины Гейрмунна на четвертый день достигнут речной границы между Мерсией и Уэссексом и начнут грабить местные города и селения. К девятому дню они переместятся к развалинам римской крепости на реке Экс и встретят более двухсот кораблей под командованием датских конунгов Оссетеля и Анвенда. Те приплывут из Восточной Англии и будут ждать призыва Гутрума. Таким образом, у датчан в Уэссексе появится два укрепленных лагеря, откуда они станут совершать набеги на Дефенасир и Вильтсир, после чего завладеют троном Эльфреда в Винтансестре. Говорили и о том, что Убба, возможно, на время оставит в покое Ирландию и Вэлас и присоединится к наступлению. Хотя Гейрмунна тревожила перспектива встречи с Уббой, его воины считали присутствие сына Рагнара хорошим знаком.

Отряд двигался по Икнильдской дороге, по которой Гейрмунн когда-то шел с ярлом Сидроком и Иоанном. Но сейчас, не достигнув Велингфорда, они свернули с этой дороги и двинулись на запад, чтобы не нарваться на разведчиков Эльфреда. Вечером четвертого дня добрались до кромки березового леса. Внизу, в долине, на берегу Темзы виднелся большой торговый город с монастырем и мостом.

– В этом месте мы пересечем реку и направимся в Уэссекс, – сказал Гейрмунн, слезая с коня. – Дождемся, когда стемнеет, нападем и подожжем город. Потом поедем дальше.

– Там наверняка можно разжиться серебром, – сказал Торгрим. – У этих монахов…

– У нас нет времени на трофеи, – возразил Гейрмунн. – Лучше подумай о десяти фунтах, дожидающихся твоего возвращения.

Торгрим повернулся к Бирне и покачал головой. Та в ответ пожала плечами. Еще несколько воинов ворчали себе под нос. Гейрмунн повернулся лицом к отряду. Его люди понуро восседали на лошадях, остановившись между белесых стволов.

– Слушайте меня все, – заговорил он, добавив голосу металла. – Вспомните, зачем мы здесь, что́ должны сделать, а также вспомните клятву, которую принесли своим соратникам. Уже поздно передумать и отказаться. Если ваша страсть к грабежам выше чести, надо было оставаться в Грантабридже с другими трусами. Там судьба явилась бы за вами в хлев, где вы валялись бы пьяными, или подстерегла бы за справлением нужды.

В ответ воины выпрямились, словно колосья на внезапно подувшем ветре. Стейнольфур прикрыл рот, пряча улыбку.

– Но вы не остались там, вы приехали сюда, – продолжал Гейрмунн. – И здесь судьба вас найдет. Я позабочусь о том, чтобы никто из Адских Шкур не встретил ее с позором. А теперь слезайте с лошадей и отдыхайте, как сумеете. – Он повернулся, махнув в сторону города. – Когда хорошенько стемнеет, мы обернемся троллями и нагоним страху на саксов.

Гейрмунн посмотрел в глаза каждому, кто находился вблизи, и каждый кивнул.

– Вы слышали командира, – сказал Торгрим, спешиваясь.

Остальные последовали его примеру.

Гейрмунн отвел Энбарра в сторону. Вскоре подошел Стейнольфур.

– Значит, тролли? – спросил клятвенник.

– Или дьяволы. – Гейрмунн прислонился к березе с отслоившейся корой. – Все, что видят саксы в своих страшных снах. – Он оторвал от древесного ствола большой кусок коры и стал задумчиво вертеть в руках. – Они боятся троллей. И других чудовищ. Видел я таких в книгах Тортреда.

– А я вижу знакомый блеск в твоих глазах, – усмехнулся Стейнольфур. – Ты что-то задумал.

– Ты знаешь, для чего мы здесь, – сказал Гейрмунн, расправляя свитки бересты. – Мы должны сделать нечто такое, что Эльфред не оставит без внимания.

– Думаешь, он не обратит на нас внимания, когда мы начнем сжигать его города?

– Поначалу не обратит, – ответил Гейрмунн, кивая в сторону своих воинов. – Но если уцелевшие жители расскажут королю, что мы – всего лишь маленький отряд, он вряд ли отправит против нас армию. Возможно, он разгадает замысел Гутрума и начнет искать настоящую датскую армию в других местах.

– К чему ты клонишь? Нам что же, убивать всех свидетелей?

Гейрмунн отрицательно покачал головой. Большим пальцем он проделал дыру на месте черного пятна на белой коре.

– Я говорю о другом. Свидетели не должны знать, что именно они видели. – Гейрмунн поднес кору к лицу наподобие маски и посмотрел одним глазом сквозь дыру. – Эльфред услышит о стае воющих датских троллей и дьяволов, пугающих людей по ночам. И придется смышленому саксонскому королю разгадывать эту загадку.

Стейнольфур неторопливо кивал, начиная понимать замысел Гейрмунна.

– Кто-то скажет, что прятаться за маской позорно.

Гейрмунн убрал от лица кору:

– Позорно прятаться за маской, когда чего-то боишься или стыдишься. Но мы не боимся и не стыдимся. Мы не воюем с саксонскими горожанами, поэтому наши маски – просто уловка. А вот когда дойдет до боя, мы встретимся с врагами без масок. – Гейрмунн протянул кору Стейнольфуру. – Расскажи нашим, что каждый должен превратиться в тролля, которым обычно пугают детей. Лошадям тоже придать устрашающий вид.

Клятвенник постучал по гладкой коре:

– Я постараюсь, чтобы все поняли.

Стейнольфур ушел. Гейрмунн достал бронзовый нож и срезал с дерева второй кусок коры. Он проделал отверстия для глаз и рта, превратив маску в подобие черепа. Кожаный шнурок помог ему закрепить маску на лице. Срезав еще несколько кусков, Гейрмунн соорудил Энбарру рога. Из берестяных полос сделал петли, куда сунул прутья и ветки.

За работой Гейрмунн не заметил, как стемнело и взошла луна. Повернувшись к своим, он обнаружил, что Адские Шкуры исчезли. Их место заняли бледные призраки и тролли, которым ветви заменили рога, а сучки – клыки. Вместо лиц – страшные морды волков и прочих чудовищ, коим и названия-то нет.

Воинам не терпелось поскорее отправиться в город. Они стояли, облаченные в наряды из коры цвета старых костей. Казалось, это березы вдруг оборвали свои корни, чтобы зажить новой, жуткой жизнью.

– Теперь вы настоящие Адские Шкуры, – сказал соратникам Гейрмунн. – При виде вас родные отцы обделались бы со страху. Но сегодня обделаются саксы.

Воины расхохотались. Даже березы тряслись от их голосов. Адские Шкуры тронули поводья и устремились во мглу.

Приблизившись к городу, они услышали негромкое пение монахов. Это вынудило их остановиться на краю поля и подождать, пока монахи закончат петь и улягутся спать. Защитных стен не было ни у города, ни у монастыря, а караул несла горстка дозорных.

– И когда эти саксы чему-нибудь научатся? – спросил Шальги.

Его маска напомнила Гейрмунну полярную лису. Голос парня звучал приглушенно.

– Если хочешь, подождем, пока эти дурни возведут стены, – сказала Бирна, чье лицо скрывала маска драугра.

– До появления датчан здешние храмы не нуждались в стенах, – сказал Ветр. – Но саксы научатся. Они уже учатся.

– Потому-то мы и должны взять Уэссекс без промедления, – подытожил Гейрмунн, доставая огниво. – Зажигайте факелы. Войте и рычите, как голодные звери на ветру. Вступать в бой – только когда по-иному никак. – Он махнул в сторону реки. – Двигаемся к мосту. Не удивлюсь, если он охраняется. А потому подготовьте стрелы. Мы перейдем на другой берег.

– А те, кто не достигнет моста? – спросил Стейнольфур. – Что с ними?

Гейрмунн смотрел на маски, скалящиеся из темноты, и пытался увидеть за ними воинов.

– Я позабочусь обо всех, но Адские Шкуры должны быть способны действовать и без меня, во имя клятвы, данной Гутруму, и во славу датских владений в Англии. Все, кто доберется до моста, должны исчезнуть прежде, чем город поднимется на защиту.

Услышанное не понравилось воинам, но никто не возражал.

Гейрмунн высек огонь, раздул затлевший трут и зажег факел. Он забрался в седло Энбарра и, когда все факелы запылали, поднял свой над головой и с рычанием устремился через поля к городу. Через мгновение с места тронулся и его отряд, оглашая ночную тьму жуткими криками, воплями и воем. Все это должно было до смерти напугать даже самых храбрых и стойких противников. Постепенно вой Гейрмунна сменился не менее устрашающим смехом.

Саксонский воин, несший караул у ближайшей хижины, вскрикнул от ужаса, но в бой не вступил, а опрометью бросился прочь. Гейрмунн поднес факел к соломенной крыше хижины.

Адские Шкуры мчались мимо него, размахивая топорами и поджигая дома. На перекрестке возле монастыря отряд разделился: часть воинов свернула к западу, а остальные поехали на юг – узнать, какой вред они способны причинить христианскому храму. Гейрмунн всматривался в окна и двери подожженных строений – не выскочат ли оттуда защитники города. Но готовых сражаться не было. Те, кто появлялся из горящих хижин – преимущественно женщины и дети, – торопились спастись бегством.

Гейрмунн пустил Энбарра рысью по торговой дороге, что вела от реки в город. Вскоре воздух наполнился серым удушливым дымом. На фоне красного зарева метались тени. Все это превращало местность в Муспельхейм, а Адских Шкур Гейрмунна – в йотуннов. Мычала и блеяла перепуганная скотина. Где-то, вероятно в монастыре, звенел колокол.

Проехав еще две сотни шагов, Гейрмунн оказался на рыночной площади, где было светло от горящих прилавков и повозок. Рядом с криками мчались несколько его воинов. Еще две сотни шагов привели его к реке, где уже собралась большая часть Адских Шкур. Гейрмунн подъехал к ним и разыскал Стейнольфура.

– Будем надеяться, что и в остальных уэссекских городах мы управимся столь же легко, – сказал он клятвеннику.

– Мы еще не перебрались через реку. Глянь-ка.

Гейрмунн повернулся к мосту и увидел подростка, охранявшего мост. Шлем на голове мальчишки был сдвинут набок, чтобы не закрывал глаза. Худенькие руки с трудом удерживали тяжелые меч и щит.

– Кто очистит мост? – спросил Стейнольфур.

Гейрмунн понял вопроса. Никому из Адских Шкур не хотелось убивать мальчишку.

– Я с ним поговорю, – сказал Гейрмунн.

Он спешился и пошел к мосту. Мальчишка расставил ноги пошире и сжал рукоять меча. Гейрмунн решил не вынимать свой и остановился в нескольких шагах от юного воина на случай, если тот владеет мечом лучше, чем казалось.

– Как тебя звать? – спросил Гейрмунн.

Маска делала его голос резче обычного.

Юный защитник моста молчал.

– Твое имя, щенок!

– Эз… Эзмонд, – ответил мальчишка.

– Послушай меня, Эзмонд. Нас сюда послали не затем, чтобы тебя убить. Иначе мои воины уже лакомились бы твоими глазами и грызли твои хрящи.

Тонкая мальчишеская шея дернулась. Эзмонд судорожно проглотил ком в горле.

– Мы сюда посланы адом, – продолжал Гейрмунн. – Мы явились расчистить путь для великой датской армии, что движется с севера. – Он шагнул вперед. – Как называется это место?

– Абингдон, – ответил Эзмонд.

– А где же воины Абингдона?

– Сражаются за короля Эльфреда, посланного Богом, и… – Эзмонд приподнял меч. – И он вас сокрушит.

– Что-то я не вижу здесь никакого короля, – сказал Гейрмунн, оглядываясь. – Похоже, ты единственный защитник вашего Абингдона. Неужели больше никого не осталось?

– Все разбежались, – с нескрываемым презрением ответил Эзмонд.

– Но ты не побежал с ними. – Гейрмунн сделал еще шаг. – У тебя железная воля, Эзмонд. Ты бы мог стать сильной Адской Шкурой.

Он посмотрел на меч мальчишки. Рукоять серебрилась в лунном свете, клинок был украшен черными инкрустациями в виде птиц и зверей.

– У тебя замечательное оружие. Но знай: если поднимешь его, мне придется тебя убить, а мои воины съедят твое тело. Если же отдашь мне меч, мы пройдем мимо и ты останешься жив. Что скажешь?

Мальчишка замер, не произнося ни слова.

– Послушай, парень, ни твой бог, ни твой король не хотят, чтобы этой ночью тебя не стало. Я не хочу тебя убивать. Скажи, а ты хочешь умереть?

– Ты… ты сказал, что сюда идут датчане?

– Да. Они идут следом за нами.

Эзмонд снова замер, а потом вдруг сбросил меч и щит с моста. Прежде чем они упали в воду, мальчишка исчез в ночной темноте. Гейрмунн посмотрел на речную воду и усмехнулся.

К этому времени вокруг него собрались все Адские Шкуры. Они смотрели на командира и ждали, а за их спинами горел Абингдон. Лицо Гейрмунна обжигал горячий ветер, дувший с пожарищ. Надеясь, что большинство ни в чем не виновных горожан убежали, он снова забрался в седло.

– Угробили хороший меч, – попенял ему Стейнольфур.

– Это лучше, чем угробить хорошего воина, – пожал плечами Гейрмунн.

– Даже если этот хороший воин – сакс? – спросил Торгрим. – Если не ошибаюсь, мальчишкам свойственно вырастать и становиться взрослыми.

– Когда этот мальчишка вырастет, он будет помнить, что однажды ему сохранили жизнь. А еще раньше Эльфред, быть может, узнает то, что я ему сказал. Все здесь? – спросил Гейрмунн, поворачиваясь к Стейнольфуру.

– Все, – ответил клятвенник.

– Тогда едем дальше.

Они пересекли Темзу у Абингдона. Дальше начинался Уэссекс. Всю ночь воины Гейрмунна ехали на юг по скверной грунтовой дороге, а когда начало светать, свернули на восток, к лесу. Достаточно углубившись в заросли ольхи и дубняка, чтобы их не обнаружили, разбили лагерь. Для большей надежности решили костров не разводить. Пищу ели холодной. Потом Гейрмунн поставил караульных, давая остальным воинам отдохнуть, а сам пошел к Рафну с Ветром.

– Когда Эльфред приблизится, мы должны об этом знать, – сказал им Гейрмунн.

– Хочешь, чтобы мы отправились на разведку? – спросил Ветр.

Гейрмунн кивнул.

– Мы возьмем с собой Шальги, – сказал Рафн. – Глаза у парня как у орла.

Гейрмунн согласился. Он подумал, что Стейнольфур может встревожиться. Но Шальги показал себя опытным воином. Правда, товарищи привыкли называть его парнем и мальцом; в основном потому, что любили Шальги. Пройдет какое-то время, прежде чем Адские Шкуры станут звать его по-другому.

Рафн и Ветр пошли искать Шальги. Гейрмунн же решил улечься под громадным тисом и передохнуть. Ветви касались земли, создавая нечто вроде хижины с зелеными плетеными стенами и крышей. Время оставило отметины на коре этого старика. В одном месте ствол треснул. Щель была достаточно широкой и позволяла пролезть внутрь. Гейрмунн заглянул туда, но ничего не увидел. Внутри было совсем темно. Предсказатели прислушивались к шелесту ветвей тиса и делали ему приношения. Деревья этой породы помнили богов. На одном таком бог Один провисел девять дней и ночей. На ветвях росли красные ягоды, похожие на брызги крови.

Воздух под покровом тиса был тяжелым, напоенным ароматом дерева. Гейрмунн уселся между двумя корнями на мягкий ковер из сухих игольчатых листьев, скопившихся здесь неизвестно за сколько лет. Он прислонился к шершавому стволу, закрыл глаза и вдруг увидел Вёлунда.

Кузнец находился не в кузнице под морем, а в месте, похожем на Уэссекс. Там были зеленые холмы, лесистые долины и меловые утесы. Вёлунд стоял перед дверью длинного кургана, окруженного каменными столбами. Он молча смотрел на Гейрмунна, потом ушел, а Уэссекс превратился в огонь и пепел. Адские Шкуры Гейрмунна сражались против армии пылающих чудовищ, сделанных из березы, и детей с торчащими клыками. Затем Гейрмунн остался один. Он бежал, спасаясь от драугров Аслефа и Фасти. Пожары погасли, землю сковал иней, сделав ее твердой и скользкой. Дыхание Гейрмунна вылетало облачками, сливаясь с густым туманом, над которым взошла кровавая луна. Потом он проснулся.

Поначалу Гейрмунн решил, что проспал дотемна. Потом вспомнил, что лежит под тенистой кроной тиса. День клонился к вечеру. Солнце еще не село.

Моргая и почесывая в затылке, Гейрмунн выбрался из-под дерева и пошел узнать, не вернулись ли разведчики. Рафна и Ветра он нашел рядом со Стейнольфуром. Они кормили оголодавших лошадей. Рядом сидел Шальги, довольный тем, что его взяли на разведку.

– А ты где пропадал? – спросил Стейнольфур.

– Заснул под старым тисом, – ответил Гейрмунн, махнув в сторону дерева.

– Я слышал, тис навевает уснувшим странные сны, – сказал Ветр.

Гейрмунн предпочел умолчать об увиденном.

– Что вы разведали?

– Никаких признаков Эльфреда, – сообщил Рафн. – Но в роздыхах трех от этого леса есть саксонский городишко. Вечером можно напасть, а затем вернуться сюда.

– Согласен. Только возвращаться не будем, поедем дальше. Если бы я ловил нападавших на города, то перво-наперво искал бы их в таком лесу.

Пока хватало света, отряд Гейрмунна выбирался из леса. Достигнув западного края, воины остановились, чтобы сделать новые факелы и дождаться темноты. В городке, который они собрались атаковать, монастыря не было. Уже легче. Никто не будет распевать молитвы после полуночи.

Адские Шкуры надели маски и покинули лес, проехав по полям и вязовым рощицам. Остановившись в непосредственной близости от города, зажгли факелы и устремились в атаку. Но, как и в Абингдоне, здесь не встретили сопротивления. Город был похож на большую деревню со скромным усадебным домом, который быстро загорелся. Однако место не пустовало. Гейрмунн увидел стайку женщин и детей, с громкими воплями убегавших на запад. Совсем как звери, преследуемые охотниками. Только датчане не собирались за ними гнаться.

– Кто-то их предупредил, – сказал Гейрмунн.

– Не тот ли щенок с моста? – спросил Торгрим, сидевший рядом с Гейрмунном и Бирной и наблюдавший за беглецами.

– Похоже, они бегут не вслепую, – сказала Бирна. – Должно быть, где-то есть еще такой же городишко, причем не очень далеко.

– Так двинем туда, – предложил Торгрим. – Сделаем второй набег.

Времени до восхода солнца было предостаточно, и Гейрмунн согласился. Они поехали на запад, не обращая внимания на испуганных жителей. Дорога вывела их в поля, а затем и к усадьбе с большим домом, несколькими хлевами и хозяйственными постройками. Окна в доме не светились.

– Владения ольдермана? – спросил Шальги.

– Похоже, что так, – сказал Стейнольфур. – Как думаете, здешний ольдерман отправился вместе с армией Эльфреда?

– Сейчас проверим, – ответил Гейрмунн, пришпоривая Энбарра.

Они устремились к усадьбе. Поскольку факелы оставались не у всех, впереди ехали те, у кого они были. Как всегда, Адские Шкуры угрожающе рычали. Когда до усадьбы оставалось две сотни шагов, из-за строений показалась человеческая тень. Гейрмунн ожидал, что сакс сбежит, однако он и не думал убегать. Гейрмунн сощурился, пытаясь понять, с кем имеет дело.

Через мгновение в воздухе просвистела стрела. Лошадь под воином, ехавшим рядом с Гейрмунном, заржала от боли и сбросила всадника. Гейрмунн не видел, кто прячется в тени, зато все его воины оказались в досягаемости стрел. Лучника требовалось обезвредить как можно скорее.

Прежде чем до него добрались, лучник успел выпустить еще две стрелы. Первая ударилась в землю, зато вторая угодила в кого-то из воинов.

Торгрим первым сблизился со стрелком и взмахнул топором. Удар разнес лук и задел плечо сакса. Стрелок зашатался и упал, угодив под копыта лошади Бирны.

Адские Шкуры объехали все постройки и дом, пока не убедились, что других вражеских воинов на усадьбе нет. Гейрмунн отправил Стейнольфура узнать о состоянии раненых, а сам спешился и подошел к саксу.

Тот лежал, скрючившись. Неподвижный, но еще живой. К удивлению Гейрмунна, это был старик с косматой бородой и пятнистой лысиной. Собрав остатки сил, он проклял датчан, назвав их языческими дьяволами.

– Король Эльфред отправит всех вас в ад! – прошипел старик, сплевывая кровь.

– Я там уже был, – ответил Гейрмунн, присаживаясь перед ним на корточки. – За это меня и прозвали Адской Шкурой.

– Тогда Эльфред вернет тебя туда, где тебе самое место, – засмеялся старик, но смех у него был хриплым и натужным. – Какие же вы дурни, все до одного! Эльфред родился в этих краях, а вы посмели сюда вторгнуться? Он перебьет вас и втопчет в землю, как языческое дерьмо. О вас никто и не вспомнит.

– Кто ты такой? – спросил у него Гейрмунн.

– Мое имя Сэвин. Я сражался… – Он зашелся кашлем, выплевывая кровь себе на грудь. Но кашель не остановил его, и он продолжил говорить. – Я сражался в войске Этельфульфа Берроксирского, когда он молотил вас, датчан, при Энглфилде. – Сакс закрыл глаза. – Я умираю и жалею лишь о том, что слишком стар и не смог сражаться в армии Эльфреда. А то я бы снова истреблял вас.

Несколько Адских Шкур, окруживших умирающего, засмеялись, однако в их смехе звучало восхищение.

– Где твои люди? – спросил Гейрмунн.

Сэвин молчал.

– Тебя предупредили? Это сделал щенок по имени Эзмонд?

Сакс открыл глаза. Они были полны слез и ненависти.

– Один уэссекский мальчишка стоит больше, нежели отряд датчан. Больше я вам ничего не скажу.

Но Гейрмунн знал, что он прав.

– Тогда ты мне больше не нужен, – сказал он старику.

Вынув нож, Гейрмунн ударил Сэвина в грудь, прямо в сердце, чтобы избавить от страданий. Глаза сакса распахнулись от ужаса. Открытый рот дернулся, после чего Сэвин сделал последний тяжелый вздох.

Гейрмунн обтер меч рукавом умершего и выпрямился.

– Село не сжигать.

– А почему? – спросил кто-то из воинов.

– Этот сакс любил своего короля. Возможно, Эльфред его знает. Привяжите труп у входа в дом.

Распорядившись, Гейрмунн пошел узнать, в каком состоянии его люди. Первого воина судьба пощадила. Падая, он поранился, но остался жив. У его лошади рана оказалась смертельной. Второго воина, которого звали Лётер, стрела ударила в грудь. Он прожил бы не больше дня, если бы, падая, не сломал шею. С убитой лошади Гейрмунн приказал снять седло и упряжь, а труп оставить на дороге. Выжившему воину отдали коня Лётера.

– Погибшего возьмем с собой, – сказал Гейрмунн. – Мы его похороним вдали от этого места.

Затем он вернулся к дому. Казалось, Сэвин стоит у двери. Голова его свешивалась, а руки были раскинуты, словно он хотел обнять гостей.

– Хорошо вы его поставили, – похвалил Гейрмунн.

Он надеялся, что преданность старика Эльфреду хорошо известна, а потому все увидят, какова цена этой преданности.

– Пусть вороны начинают свой пир.

Покинув усадьбу, Адские Шкуры вернулись в лес. К этому времени рассвело. Когда воины вновь оказались в гуще леса, Гейрмунн позвал Рафна и Ветра.

– Пока отдыхайте. Потом нужно будет кое-что разузнать.

– Что именно? – спросил Ветр.

– Лучник Сэвин сказал, что Эльфред родился в этих краях. Узнать бы где.

Ветр посмотрел на Рафна. Тот сощурился и кивнул:

– Как бы саксы ни упрямились, думаю, мы что-нибудь да узнаем.

27

Как и в тот раз, Рафн и Ветр взяли с собой Шальги. Пока они ходили, прошел сильный дождь. Воины Гейрмунна прятались под деревьями, но это их не уберегло, и они промокли до нитки. Лётера похоронили близ старого тиса и сделали приношения богам. Весь день в небе низко висели дождевые тучи, не рассеявшиеся и к вечеру. Вернувшиеся разведчики выглядели как морские обитатели, которых выбросило на берег. У Рафна был порван рукав туники, из-под наложенной повязки сочилась кровь.

– Пришлось подраться? – спросил Гейрмунн.

Рафн посмотрел на раненую руку и пожал плечами.

– Пустяки.

– Не пустяки. Досталось ему, – хмуро произнес Ветр.

Шальги смотрел в землю. Было видно, что он до крайности взволнован.

– Что стряслось? – спросил Гейрмунн.

– Нарвались на разведчиков Эльфреда, – сказал Ветр. – Их было пятеро. Мы думали, что легко справимся: четверых убьем, а пятого допросим.

– Мы их и убили, – подхватил Рафн. – А вот у того, кого оставили в живых, оказались коготки. И вдобавок… сильная воля.

– Так вы что-нибудь узнали от него? – спросил Гейрмунн.

– Да, – ответил Рафн, разглядывая свои руки. – Моя воля оказалась сильнее.

Гейрмунн заметил кровь под ногтями Рафна, но решил не спрашивать, какими пытками он вытаскивал сведения из саксонского пленника.

Ветр посмотрел на притихшего Шальги.

– К юго-западу от этого леса есть усадьба, принадлежащая королю, – сообщил он. – Отсюда до нее пять или шесть роздыхов. Стоит у подножия гряды холмов. По ним идет дорога. Усадьба называется Ванатинг. Там Эльфред и родился.

– А что слышно об армии Эльфреда? – спросил Гейрмунн.

– Движется из Редингума по этой дороге, – ответил Рафн.

Весть удовлетворила Гейрмунна. Значит, Эльфред заглотнул наживку. Но в удовлетворение вплетался страх. Если саксонская армия настигнет отряд, его в полном составе перебьют. Надежд на иной исход нет.

– Армия далеко от нас?

– В двух днях ходу, – сказал Ветр.

– Гутрум должен добраться до Варема за три. – Гейрмунн отер с бровей холодные дождевые капли. – Нужно сделать так, чтобы Эльфред продолжал идти в этом направлении.

Рафн усмехнулся:

– Нападем на местечко, где мать убирала за ним его младенческое дерьмо. Это его разъярит, и тогда он точно никуда не свернет.

– Подходящий замысел, – согласился Гейрмунн. Он посмотрел на раненую руку воина и вспомнил слова, услышанные от Стейнольфура еще в Ругаланне. – Позаботься о руке. Думаю, твой миклагардский меч будет по ней скучать, и никто из нас не сумеет должным образом его накормить.

– Он позаботится, – пообещал Ветр.

– Сходи за Стейнольфуром. – Гейрмунн указал в просвет между деревьями. – Он кое-что смыслит во врачевании. Но предупреждаю: останется уродливый шрам.

– Уродливыми шрамами приятнее хвастаться, – сказал Рафн, и они с Ветром углубились в лесную морось, оставив Гейрмунна с Шальги.

Парень сидел на стволе упавшего дерева, прислонившись к толстой сломанной ветви, что торчала, как столб.

– Тебе худо? – спросил Гейрмунн, присаживаясь рядом.

– С чего ты взял? Просто подустал.

Гейрмунн чувствовал: с Шальги что-то происходит. Догадывался он и о причине: должно быть, видел, как Рафн допрашивал сакса. Выждав еще немного, спросил:

– Ты оставался верным принесенным клятвам? Может, ты убил того, кто не поднимал на тебя оружие?

Шальги покачал головой.

– Тогда ты сохранил честь и тебе нечего стыдиться. Никто не отвечает за дела другого. Следи только за своей судьбой и не мешай Рафну делать то же самое. Понял?

Шальги впервые за все это время поднял голову. Его плечи тоже приподнялись.

– Понял, – ответил он.

– Вот и хорошо. Тогда отдыхай.

Гейрмунн дал отдых своим людям. Мало-помалу буря успокаивалась. Дождь слабел, хотя небеса по-прежнему оставались свинцовыми. Пока хватало света, отряд выехал из леса. По пути стемнело. Облака скрывали луну и звезды. Воины зажгли факелы. Раскисшая дорога замедляла продвижение. Лошадей берегли и не хотели, чтобы те падали. После четырех роздыхов пути дождь снова припустил, вымочив Адских Шкур до нитки.

Наконец, добравшись до Ванатинга, они нашли усадебный дом с высокими стенами, окруженный глубоким рвом. Дождь добавил туда воды. В этой усадьбе могла бы укрыться небольшая армия. Гейрмунн осматривал стены – нет ли дозорных, однако никого не увидел. Ни проблеска света, ни запаха дыма.

– Похоже, здесь пусто, – сказала Бирна.

– Слишком мокро, не загорится, – сказал Стейнольфур.

– Смотрите, ворота открыты! – заметил Шальги.

Гейрмунн вгляделся в темноту сквозь косые струи. Он не знал, прав ли Шальги, а потому спросил:

– Ты уверен?

– Уверен.

– Может, они услышали нас и сбежали, – предположила Бирна.

– Так зайдем и проверим, – сказал Торгрим.

Гейрмунн тоже был склонен войти в усадьбу. Там хоть можно спрятаться от дождя. Возвращаться в лес не имело смысла: снова промокнут, как и на дороге. И потом, он сам настаивал на выходе из леса.

– Идем внутрь, – распорядился Гейрмунн. – Но помним, как нас встретил саксонский лучник. Так что берегитесь ловушек.

Гейрмунн поехал впереди. Он первым оказался на деревянном мосту, переброшенном через ров. Все это время он не сводил глаз со стен. Сквозь открытые ворота виднелся усадебный дом, а позади – большой открытый двор. Его окружали хозяйственные постройки: хлева, сараи, склады. Каждая была основательной, способной выдержать натиск. По крыше усадебного дома стекали ручейки воды. По углам, где они падали, земля превратилась в болото. Ставни на темных окнах были плотно закрыты. Никого. Никаких посторонних звуков. Только стук дождя.

Гейрмунн спешился.

– Рафн, Ветр, проверьте постройки, нет ли чего подозрительного. Торгрим и Бирна – со мной. Остальным приготовиться к бою или отступлению.

Увязая в раскисшей глине, Гейрмунн двинулся к усадебному дому. Торгрим с Бирной последовали за ним. Перед входом Гейрмунн обнажил меч. Его спутники сделали то же самое. Одновременно Рафн с Ветром вошли через низкую дверь в ближайшую хижину, держа ножи наготове. Гейрмунн толкнул дверь.

Если бы не факел Торгрима, они бы ничего не увидели – внутри было еще темнее, чем снаружи. И тише. Стук дождя почти не был слышен.

Но и факел давал мало света, позволяя лишь не натыкаться на столы и скамьи. В очаге не было ничего, кроме холодного пепла. Ничто внутри дома не говорило об угрозе, видимой или невидимой.

– Похоже, саксы и впрямь ушли, – сказала Бирна.

Торгрим отыскал жаровню и зажег факелом. Стало светлее. В дальнем конце высился трон. В стене, по обе стороны от трона, темнели двери. Там же была лестница, ведущая на второй этаж.

Торгрим прошел мимо трона, открыв правую дверь. Вскоре он возвратился через левую, держа в руке каравай хлеба и удивленно качая головой.

– Кладовая ломится от еды, – сообщил он.

– Вот что делает страх перед датчанами, – усмехнулась Бирна. – Они поторопились убраться.

Все говорило об этом, но Гейрмунн решил проверить второй этаж. Взяв у Торгрима факел, он поднялся по лестнице вдоль северной стены и осмотрел верхние помещения. Там он увидел кровати, стулья и столы, но ничего особо ценного. Не оказалось там и спрятавшихся саксов. Из окон просматривался двор, где под дождем толпились промокшие и озябшие Адские Шкуры.

Гейрмунн спустился к соратникам:

– Мы здесь переночуем. Ворота закрыть и заложить. Коней разместить в хлевах и сараях, пусть обсохнут. Потом всем собраться в доме.

Бирна с Торгримом отправились передать распоряжение командира. Гейрмунн отыскал возле очага дрова и разжег огонь в очаге, после чего прошел в кладовую. Торгрим не преувеличивал. Полки прогибались от тяжелых кругов сыра, караваев, яиц, корзин с сушеными грибами и фруктами. Внизу темнели бочки с элем и вином. С потолка свисала копченая свиная нога, покрытая коркой соли.

Гейрмунн не понимал, почему саксы ушли, не взяв съестных припасов. Он попытался найти причину, но у него уже текли слюнки от обилия пищи. Раз саксы ничего не взяли, Адские Шкуры не дадут пропасть этим сокровищам.

Сорвав с подвески копченую ногу, Гейрмунн понес ее в зал, куда уже входили первые воины, стряхивая дождевую воду с кудрей и бород. Он с шумом бросил вкусный трофей на стол, раскрошив соляную корку.

– Нас ждет сытный ужин, – объявил Гейрмунн.

Задолго до рассвета кладовая опустела, зато животы Адских Шкур раздулись от еды и питья. Дождь прекратился. Облака рассеялись, и на небе замерцали звезды. Хорошо. К утру еще подсохнет, а потому перед отъездом удастся сжечь усадьбу. Возможно, разумнее было бы не задерживаться, однако Гейрмунн решил: пусть воины поспят еще немного. Заодно и протрезвеют слегка.

Рассвет застал его на стене. Гейрмунн стоял, глядя на богатые земли Уэссекса: поля, пастбища, леса. Стройные могучие дубы так и просились под топор корабела, мечтая превратиться в киль, переборки и обшивку. Он повернулся в другую сторону. Там с запада на восток тянулась зеленая гряда холмов, по которой скользили косые лучи неяркого солнца, разгоняя скопившийся в ложбинах туман.

От христианских храмов и монастырей усадьба Ванатинг отличалась крепкими оборонительными постройками с бойницами для лучников, смотровыми отверстиями и узким скатом над воротами, с которого защитники усадьбы могли атаковать врагов, когда те были еще на мосту. Услышав шаги на лестнице, которая вела наверх, Гейрмунн обернулся и увидел Шальги. Они вместе прижались спиной к бревнам, еще сырым после дождя, и положили руки на торцы. В синих глазах Шальги отражался золотистый рассвет, но лоб был нахмурен.

– Скоро мы уйдем отсюда, – сказал Гейрмунн. – Потом будет некогда спросить, что тебя гложет.

Шальги усмехнулся и почесал шрам над глазом.

– Ты хорошо меня знаешь.

Парень умолк, подыскивая слова. Гейрмунн терпеливо ждал.

– Там, в лесу, ты говорил, что никто из воинов не отвечает за дела другого.

– Говорил.

– А как же клятвы? Если воин поклялся конунгу, а этот конунг заставляет воина сделать что-то бесчестное, как быть воину? Что хуже: нарушить клятву или совершить бесчестный поступок?

Гейрмунн вновь повернулся к цепи холмов. Ответа он не знал.

– Если тебя волнует твое место в Валгалле, я не знаю, как Один воспримет твой выбор. Об этом нужно спрашивать у предсказателей. Что касается меня, я знаю меру позора, с которой способен жить дальше. Многие заклеймили бы тебя за нарушение клятвы, но мне думается, совершить бесчестный поступок и потом винить себя за это еще хуже.

– Даже конунгу?

– Особенно конунгу. Если бы каждый воин выбирал честь, не было бы бесчестных конунгов.

– Думаю, ты прав. Мне кажется, что Гутрум… – Шальги не договорил, указав в юго-восточном направлении. – Что это там?

Гейрмунн прищурился, вглядываясь, потом отошел от края стены. На холмах появилась темная линия, которая становилась все длиннее и толще.

– Это армия, – сказал Гейрмунн.

– Армия Эльфреда?

– Продолжай следить!

Гейрмунн стремглав бросился вниз, перепрыгивая через несколько ступенек. Он вбежал в дом и принялся будить соратников, крича на них и пиная. Воины не без труда стряхивали сонную одурь.

– Эльфред движется на нас! – кричал Гейрмунн. – Берите оружие и все во двор!

– Эльфред? – переспросил заспанный Торгрим. Он сел, протирая глаза и смахивая яблочные огрызки, корзину которых кто-то опрокинул на него, пока он спал. – Я думал, Эльфред в двух днях пути.

– Я тоже так думал, – сказал Гейрмунн. – Должно быть, он шел всю ночь.

– Или воля у того сакса была посильнее, чем мне казалось, – зевнул Рафн, прикрепляя к поясу мечи.

Та же мысль мелькала и у Гейрмунна.

– Это уже не имеет значения.

Он вернулся во двор и окликнул Шальги:

– Что видишь?

– Идут сплошняком! – ответил парень.

Гейрмунн отругал себя за глупость. Входя в Ванатинг, он искал лишь затаившихся врагов. Сейчас съестные припасы, оставленные саксами, виделись ему в другом свете. Не было ли умысла задержать объевшихся и упившихся датчан, пока Эльфред не подойдет и не расправится с ними? Если так, предостережение Эзмонда распространилось быстрее и дальше, чем рассчитывал Гейрмунн. Было ли разумным оставлять мальчишку в живых? Иные сочли бы это дорогостоящей щедростью. Гейрмунн и сам поступил бы по-другому, если бы Адских Шкур направили сюда с иной целью. А их послали отвлечь на себя внимание Эльфреда, что они прекрасно выполнили. Они знали, с какими опасностями столкнутся.

Солнце еще не поднялось над стенами. Двор был исполосован синими тенями. Воины Гейрмунна выходили из дома в холодное утро, согревая дыханием мгновенно озябшие руки. Когда все собрались, Гейрмунн поднялся на середину лестницы и, повернувшись к воинам, честно сказал:

– Здесь мы дадим саксам бой! Будем стоять до последнего! Вроде бы у нас еще есть время отступить. Но Эльфред легко увидит нас с холмов и поймет, что ему противостоит не армия, а лишь малый отряд. Возможно, пошлет погоню, чтобы перебить, но я боюсь не этого. Определив нашу численность, смышленый саксонский король поймет, что его обманули. – Он указал на юг. – Гутруму надо всего два дня, чтобы взять Варем! Ради тех, кто пал, и тех, кто продолжает биться, мы должны задержать армию Эльфреда здесь! – Рука Гейрмунна опустилась. – Вы считаете, что нас мало. Однако саксам неизвестно, сколько воинов в этих стенах. Они не знают, с какими датчанами им предстоит биться! – Гейрмунн обнажил и высоко поднял меч Бродиргьёфр. – Но сегодня они узнают! После этого дня вся Англия будет дрожать при одном только звуке нашего имени, ибо мы – Адские Шкуры!

Ответом был зычный рев воинов; многие вскинули меч над головой. Гейрмунн спустился с лестницы и приказал подпереть ворота самыми тяжелыми балками, какие сыщутся в доме. Затем велел разжечь огонь во всех очагах. Дрова не искать, жечь все деревянное, вплоть до столов и скамеек, и в огонь бросать каждый найденный камень – пусть нагреваются.

Вскоре к нему подошел Стейнольфур, одобрил приготовления и указал на большой котел.

– Сала у нас немного, но можно вскипятить воду.

– Добавь в нее глины и навоза, – сказал Гейрмунн. – Все, что липнет к телам саксов. И сало тоже растопи.

Клятвенник пошел выполнять распоряжения. Гейрмунн вернулся во двор. К этому времени ворота были значительно укреплены, теперь они могли встретить не один натиск тарана. Гейрмунн не знал, выдержит ли усадьба два дня осады или даже один, но знал, что это решит судьба. Запасы пищи скудны, отряд малочислен – только три Прядильщицы могут сказать, кто из Адских Шкур уцелеет в грядущем бою.

Гейрмунн позвал лучников и велел занять места у бойниц. Затем поднялся на стену и увидел, что передовые конники армии Эльфреда уже в одном роздыхе от Ванатинга. Они свернули на север и теперь двигались по раскисшей дороге к усадьбе. За ними колоннами по пять шла саксонская армия, растянувшись почти на роздых. Задние колонны находились еще вблизи холмов, с которых спустились.

– Сколько их? – спросил Шальги.

– Не меньше трех тысяч, – ответил Гейрмунн.

– Клянусь рукой Тюра, – прошептал парень, – Эльфред принял нас за датскую армию.

– Он получил весть о прибытии армии датчан и привел сюда свою. – Гейрмунн обернулся и глянул во двор. – Хоть мы и не армия, но должны дать королю Уэссекса то, за чем он пришел.

– Нельзя разочаровывать правителя, – усмехнулся Шальги. – Даже если это саксонский король.

Гейрмунн тоже усмехнулся. Вдвоем они следили за приближающимся врагом, пока в четверти роздыха от усадьбы всадники не остановили коней. Воины, шедшие сзади, перестроились в фалангу с фронтом в сотню сажен. Она состояла из шести шеренг. Следом двигалась вторая такая же.

– Никак они ждут, что мы выедем навстречу? – удивился Шальги.

– Они бы этому обрадовались. Но мне сдается, намерение у них иное. Просто хотят показать, что нам от них не скрыться.

– Как думаешь, Эльфред с ними?

– Думаю, да. Он не трус.

Вскоре несколько саксонских всадников отделили часть пехотинцев от остальной армии и повели к вязовой роще. Гейрмунн понял замысел: свалят дерево покрепче, обрубят сучья, и будет у них таран. Его злило, что приходится только смотреть и ждать, когда враги подойдут и начнут ломать ворота.

Издали донесся стук топоров. Наконец всадники вернулись, таща за собой огромное бревно. Это подсказало Гейрмунну, что осада вот-вот начнется.

– На стену! – крикнул он своим. – Огня несите! Камней!

Из усадебного дома Адские Шкуры тащили дымящиеся ведра, полные ярко тлеющих углей и раскаленных камней. Двое воинов, кряхтя от натуги, волокли еще кипевший котел с отвратительно пахнущим содержимым. Котел ехал у них на плечах, покачиваясь на прогибающемся шесте. Добравшись до ворот, воины обвязали котел веревкой и подняли на стену. А с внешней стороны к стене приближался крупный отряд с тараном. Двигались саксы медленно, каждый шаг давался им с трудом.

Ожидая, что по ним будут стрелять, саксы прикрыли головы щитами. И все же лучники Гейрмунна натянули тетивы, выискивая у противников незащищенные места.

– Осторожно! – крикнул Гейрмунн.

Позади тарана двигалась шеренга из дюжины воинов со щитами, охранявших вражеских лучников и вторую волну саксов, готовых занять место павших. Когда таран дотащили до моста перед воротами, мост жалобно заскрипел. Затем сомкнутые щиты разделились, чтобы лучники выпустили стрелы.

– Прикрыться! – распорядился Гейрмунн.

Он и его воины пригнулись. Над головами просвистели стрелы. Потом стена вздрогнула от мощного удара.

– Лучники! – подал команду Гейрмунн.

Его лучники прильнули к бойницам и выпустили стрелы, метя во вражескую шеренгу. Саксы отступили. Воспользовавшись их заминкой, Гейрмунн велел подготовить котел. Едва стенобитчики снова приблизились к воротам, трое Адских Шкур опрокинули его и дымящееся содержимое потекло по скату.

Горячая зловонная жижа с шипением полилась на щиты и доспехи. Послышались крики ошпаренных саксов. Многие свалились в ров, где барахтались в воде, пытаясь выбраться. Лишившись опоры, передний конец тарана наклонился. Саксы, подбежавшие сзади, бросились выпрямлять таран. Надо было их отогнать.

– Огонь на них! – прокричал Гейрмунн.

Адские Шкуры опрокинули ведра с горячими углями и раскаленными камнями. Все это полетело вниз, ударяя по вражеским телам и круша щиты. Лучники Гейрмунна безостановочно стреляли по воинам на мосту, множа число упавших в канаву, но и лучники Эльфреда не оставались в долгу.

Гейрмунн знал, что уже потерял сколько-то воинов. Он слышал их крики, краем глаза видел, как Адские Шкуры валятся со стены во двор. Но сейчас ему было не выяснения, кто ранен и кто погиб. Время скорби наступит потом.

Оставшиеся на мосту саксы не смогли удержать таран, и его задний конец с громким шумом и треском повалился на землю. Находившиеся рядом воины поспешно отступили за стену щитов.

– Тащите жир! – скомандовал Гейрмунн. – Лейте на таран!

Воины, стоявшие поблизости, изумленно переглядывались. К чему лить жир на деревяшку, когда враги отошли от ворот? Но Гейрмунн и не собирался угощать противников кипящим жиром, он предназначался для тарана. Бревно станет скользким, и вторая волна, которую Эльфред наверняка пошлет поднять таран, не сможет этого сделать. На какое-то время это задержит штурм, однако Адских Шкур не спасет.

Король Уэссекса уже потерял около сорока воинов – столько же, сколько насчитывал отряд Гейрмунна. Но у Эльфреда оставалось почти три тысячи бойцов. Возможно, первая атака была проверкой на прочность. А вторая пойдет по-настоящему.

– Еще огня и камней! – потребовал Гейрмунн. – Наполните котел!

Воины спрыгнули со стены, держа ведра. Следом на веревках спустили тяжелый котел. Гейрмунн опасался, что подручных средств надолго не хватит, да и у лучников кончатся стрелы. Пожалуй, саксы еще до захода солнца протаранят ворота. Гейрмунну требовалось выстроить стратегию кровавой битвы, которая наверняка за этим последует. Пока же он искал способ задержать врага. Самым действенным ему представлялось уничтожение моста.

Гейрмунн прошел по верху стены к воротам и посмотрел вниз. Ров по обе стороны от моста был полон саксов. В телах торчали застрявшие стрелы. Кто-то еще шевелился. Гейрмунн решил, что таран должен остаться на мосту. Ствол недавно срубленного дерева полон соков и вряд ли загорится. Даже если Адские Шкуры выберутся за ворота и столкнут его в ров, саксы срубят другой вяз. А вот если сжечь мост, пусть воины Эльфреда валят хоть всю рощу.

– Саксы отступают! – крикнул кто-то из воинов.

Гейрмунн повернулся к югу. И в самом деле, армия Эльфреда спешно уходила к холмам. Адские Шкуры встретили эту весть радостными криками, однако Гейрмунну не хотелось кричать вместе с ними. Что-то тут не так.

На стену поднялся Стейнольфур. Грудь клятвенника была забрызгана кровью. Прежде чем Гейрмунн успел спросить, Стейнольфур покачал головой:

– Не моя.

– А чья? Шальги?

– Парень не пострадал.

– Тогда кто…

– Торгрим. Похоже, не жилец. Впрочем, и насчет нас я сомневаюсь. Что затеял Эльфред?

– Вроде отступает.

– Отступает? После горсти камешков и горячей похлебки из навоза? Не мог он так быстро испугаться.

– Наверное, рассчитывает выманить нас из усадьбы.

– Сомневаюсь. – Стейнольфур щурился, глядя в сторону холмов. – Эльфред знает, сколько воинов может поместиться в этих стенах. От силы тысяча. Значит, его армия втрое больше нашей. Надо быть дураком или нас считать дураками, чтобы надеяться, что мы пустимся за ним в погоню.

– Возможно, до него дошли вести о подходе армии Гутрума.

– Возможно, – кивнул Стейнольфур. – Но почему-то он идет не на юг, а на запад.

– Я должен знать, куда он направляется, – заявил Гейрмунн, продолжая следить за отходящими саксами. – Не нравится мне это.

– А мне нравится, что я до сих пор жив, – сказал клятвенник. – Похоже, удача и боги по-прежнему на твоей стороне.

Гейрмунн хотел с ним согласиться, но почему-то не ощущал поддержки богов и не считал, что его отряду повезло. Душу объял страх, который нашептывал, что всем его воинам было суждено погибнуть, однако некая сила обманула смерть, и за это придется дорого заплатить.

28

Во время штурма вражеские лучники застрелили троих воинов Гейрмунна. Еще нескольких ранили; двоих настолько тяжело, что Гейрмунн сомневался, доживут ли до утра. Особенно Торгрим. Крепкому датчанину стрела угодила в правый бок между нижними ребрами, глубоко вонзившись в печень. Однако в пылу сражения Торгрим попросту обломил черенок и продолжил биться, а зазубренная головка осталась внутри. Попытки Стейнольфура вытащить головку лишь забрызгали его кровью раненого. Переговорив со всеми, кто мало-мальски смыслил во врачевании, Стейнольфур решил больше не мучить Торгрима. Тот лег с мечом в руке, готовый умереть.

Бирна оставалась возле Торгрима весь день, с момента завершения штурма. Вечером к ней присоединился Гейрмунн. Торгрима положили в примыкающую к залу комнату, соорудив ему постель из одеял и шкур. Рядом стояла лохань с красной водой, валялись окровавленные тряпки и металлические орудия. Торгрим крепился, хотя малейшее движение вызывало боль. Он лежал с закрытыми глазами, но еще не впал в сонливость, какая бывает при большой потере крови.

– Адская Шкура, окажи мне услугу, – скрипя зубами, попросил раненый.

– Говори какую.

– Заставь Гутрума отдать мои десять фунтов той, с кем я делил ложе.

Гейрмунн посмотрел на Бирну. Та наклонилась и взяла Торгрима за руку.

– Мне нет дела до серебра. Я не хочу твоей доли, – сказала она.

– А я хочу, чтобы она досталась тебе. – Торгрим открыл глаза и посмотрел на Гейрмунна. – Адская Шкура, ты сделаешь это для меня?

Гейрмунн и не подозревал, насколько Бирна и Торгрим близки. Оказывается, они делили ложе. Как их командир и друг, он считал такое сближение недостатком, но сейчас кивнул.

– Я приложу все силы, чтобы исполнить твою просьбу.

Торгрим успокоился и снова закрыл глаза.

– Что слышно про Эльфреда? – спросил он.

– Рафн и Ветр пока не возвращались. Мы лишь знаем, что он повел армию на запад.

– А там что? – спросила Бирна.

– Саксы. А дальше на запад – еще саксы. Потом бритты, а за ними море. – Торгрим негромко зарычал. – Жаль… Так хотелось мне дожить до падения Уэссекса и всей Англии, но судьба распорядилась по-другому.

– Они падут, – сказала Бирна. – А ты, быть может, доживешь и увидишь это.

– Не доживу. – Торгрим открыл глаза и взглянул на подругу. – И ты это знаешь.

Бирна собралась возразить, но осеклась и кивнула:

– Если умрешь, в последнем бою я буду выкрикивать твое имя, чтобы ты услышал в Валгалле.

– Ты единственная женщина, вызывавшая у меня страх, – признался Торгрим. – Наверное, потому-то и стала единственной женщиной, кого я любил и с кем делил ложе.

Бирна плотно зажмурилась и склонила голову.

– Адская Шкура, я готов, – продолжал Торгрим. – Тебе скоро двигаться дальше. Я тебя не задержу.

Гейрмунн поднялся:

– Я схожу за Стейнольфуром.

– Не надо, – возразил Торгрим. – Подай щипцы. Я сам все сделаю.

Бирна посмотрела на Гейрмунна. Помешкав, он потянулся за щипцами.

– Ты только захвати обломок. С остальным я управлюсь.

Гейрмунн кивнул, затем размотал повязку на боку Торгрима и оглядел рану. Пытаясь извлечь головку стрелы, клятвенник сделал разрезы по краям раны. Гейрмунн с предельной осторожностью разгладил края. Из раны вновь потекла кровь, которую Бирна вытирала мокрой тряпкой.

– Видишь? – морщась от боли, спросил Торгрим.

Гейрмунн всмотрелся и заметил зубчатый обломок древка, едва торчащий между ребрами.

– Вижу.

– Хорошенько зажми щипцами.

На лбу у Гейрмунна проступил пот. Затаив дыхание, он погрузил щипцы Торгриму в бок. Торгрим сдавленно вскрикнул, потом скорчил гримасу и зарычал. Гейрмунн старался ухватить губами щипцов обломок. Когда это ему удалось, он отодвинулся и положил на щипцы ладонь Торгрима.

– Дождись, когда будешь готов, – сказал он раненому.

Торгрим ухватился за щипцы:

– Для меня было честью сражаться рядом с тобой, Гейрмунн Хьёрссон.

– И для меня было честью иметь в отряде такого воина, как ты.

Торгрим разжал пальцы другой руки, и Бирна вложила в них его бородовидный топор.

– Для меня было честью сражаться рядом с тобой, Бирна Гормсдоттир. – Из глаз Торгрима вытекло несколько слезинок. – Я попридержу для тебя место на скамье рядом со мной.

– Я приду к тебе, когда судьба того пожелает, – ответила она.

Торгрим взглянул на потолок, глубоко вдохнул и с неистовым рычанием вырвал засевший обломок стрелы. Зазубрины вытянули за собой клочки печени, а следом хлынула струя крови. Бирна попыталась ее остановить, зажав рану тряпкой. Торгрим даже не взглянул на поток крови. Он поднес к глазам извлеченный наконечник.

– Жаль, я уже не смогу сделать такой же подарок саксу, пустившему в меня стрелу.

Бирна всхлипнула. Ее руки, ставшие мокрыми, не смогли остановить красный поток.

Ослабевшая рука Торгрима медленно опустилась. Щипцы с лязгом упали на пол. Он смотрел только на топор. Потом его взгляд померк. Воин перестал дышать и затих. Бирна далеко не сразу отодвинулась от мертвеца. Прошло еще больше времени, прежде чем она заговорила.

– Не надо просить у Гутрума причитавшееся Торгриму серебро, – сказала она.

– Я ему обещал.

Кровь на руках Бирны начинала застывать. Взглянув на них, она погрузила руки в лохань и принялась тереть их друг о друга. Казалось, она стремится счистить не только приставшую кровь.

– У Торгрима была задумка, – сказала она.

– Какая задумка?

– Хотел он на наше серебро купить землю, построить дом, чтобы жили мы там как муж и жена. – Она стряхнула с рук воду. – Он часто об этом говорил.

– А тебе хотелось такой жизни?

Бирна со вздохом прижала мокрую ладонь ко лбу.

– Я не решила. Может, и хотелось. – Она посмотрела на неподвижного Торгрима. – Я не возражала, а он думал, что и я хочу осесть на земле.

– При доме отца жил скальд. Как-то он мне сказал, что война и крестьянствование очень похожи. Но мне не представить, как ты с радостью доишь коз и коров и собираешь снесенные курами яйца.

Бирна засмеялась, но ее смех был похож на рыдание.

– Я ему говорила почти эти же слова.

– Мы еще в Лундене толковали о крестьянской жизни. Ты, я и Аслеф. Помнишь?

– Помню. Я назвала вас щенятами и ушла искать Торгрима. – Она улыбнулась, вспоминая ту пору. – Тогда мы с ним впервые легли вместе.

Гейрмунн ничего об этом не знал, и ему вновь стало досадно, что какие-то стороны жизни соратников ускользают от его внимания.

– Теперь я понимаю, почему Торгрим хотел, чтобы серебро досталось тебе.

– Потому-то я и не возьму его долю. Так что не проси Гутрума. Даже если мне и хотелось оседлой жизни, это желание ушло вместе с Торгримом. Ни с кем другим у меня не получится.

– Как скажешь, – ответил Гейрмунн, склоняя голову.

– У меня к тебе будет другая просьба.

– Слушаю.

– Дай возможность убивать саксов. Много. Очень много саксов.

– Это я смогу…

– Гейрмунн! – крикнул Стейнольфур.

Он вбежал в комнату, но застыл на пороге, глядя на Бирну, на тело Торгрима, на лужу крови и щипцы.

– Рад, что его мучения закончились, – вздохнул Стейнольфур. – И лучше сейчас, чем потом.

– Почему ты так говоришь?

– Рафн с Ветром вернулись.

Гейрмунн не решался оставлять Бирну одну, но она молча кивнула. Тогда он коснулся ее плеча и встал. Они со Стейнольфуром вышли в зал, где дожидались разведчики.

– Что вы обнаружили? – спросил Гейрмунн.

– Армию датчан.

– Что-о? – удивился Гейрмунн, и ему даже показалось, что он ослышался. – Кто их ведет?

– Убба, – ответил Стейнольфур. – Больше некому. Должно быть, вернулся из Ирландии.

– Мы тоже так подумали, – подтвердил запыхавшийся, бледный Рафн. – Когда мы подошли, они бились с армией Эльфреда. Поэтому мы держались поодаль.

– Где они бились? – спросил Стейнольфур.

– В шести роздыхах отсюда, – ответил Рафн.

– А сколько датчан? – поинтересовался Гейрмунн.

Ветр прикинул в уме:

– Может, шестьсот. Но не больше восьмисот.

В зале стало тихо.

– Как ты поступишь? – спросил Стейнольфур, поворачиваясь к Гейрмунну.

Гейрмунн задумался:

– Двигаться ночью по незнакомым местам и на такое расстояние неразумно. Но пусть все Адские Шкуры, кто в состоянии двигаться, готовятся выехать завтра на рассвете. Раненые пусть подтягиваются следом. Если к нашему прибытию исход боя еще не будет решен, мы примкнем к воинам Уббы и вместе дадим отпор Эльфреду.

– Ты считаешь это мудрым? – спросил клятвенник. – Армия Эльфреда вчетверо превосходит датскую. Наш маленький отряд никак не повлияет на исход сражения. И не забывай про кровную вражду между тобой и Уббой.

– Я о ней помню, – ответил Гейрмунн. – Но только трус верит, что проживет вечно, если уклонится от битвы. Эти датчане сражаются за Уэссекс. Возможно, это мы привели Эльфреда к ним. Их сражение – наше сражение.

Стейнольфур нахмурился, однако спорить с решением командира не стал. Он ушел оповестить воинов.

– Что-то ты бледен, друг мой, – сказал Гейрмунн, поворачиваясь к Рафну.

– Пустяки, – отмахнулся тот. – Вчерашней ночью продрог под дождем.

– Рука у него воспалилась, – объяснил Ветр.

– Покажи, – потребовал Гейрмунн, взглянув на повязку.

– Успеется, – снова отмахнулся Рафн. – У тебя есть заботы посерьезнее. Беспокойся о них, а не о моей царапине.

– Присмотри за ним, пока его рука не превратилась в еще одну серьезную заботу, – сказал Гейрмунн Ветру.

Белокурый датчанин кивнул и сердито взглянул на Рафна. Чувствовалось, он не впервые спорил с другом, пытаясь образумить упрямца.

Гейрмунн вернулся к Бирне, сообщить, что вскоре у нее будет возможность расправиться с целой армией саксов. Он помог ей завернуть тело Торгрима и перенести в большой зал, где лежали другие павшие. Большую часть ночи Адские Шкуры воздавали последние почести убитым соратникам, рассказывая истории и распевая песни. Затем они совершили приношение богам, убив осиротевших лошадей. Ранним утром, когда отряд выступил из Ванатинга, усадьба превратилась в громадный погребальный костер.

Можно было бы отправиться тем же путем, что и армия Эльфреда, однако Гейрмунн повел воинов не на юг, а на запад, по низменным местам. Они двигались в том же направлении, что и дорога, идущая по холмам, но в низинах росли деревья и кусты, дававшие прикрытие. Рафн с Ветром ехали впереди. Остановок не делали и еще до полудня прибыли к месту сражения.

Запах смерти Гейрмунн почувствовал раньше, чем ее увидел. Вокруг слышалось лишь хлопанье крыльев и карканье воронья, радующегося пиршеству. Отряд въехал в широкую и неглубокую лощину, густо политую кровью и усеянную трупами сотен датчан. Пепел и дымящиеся угли указывали на место, где еще недавно был их лагерь. Поблизости протекала речка. Саксы ушли, оставив убитых гнить на солнце.

– Сегодня в дверях Валгаллы не протолкнуться, – сказал Стейнольфур.

Гейрмунн смотрел на изрубленные, исколотые тела, и ужас, захлестнувший его после отступления Эльфреда, вернулся снова. Живот свело, в затылке появился противный холодок. Знал ведь, что за недавнюю удачу придется расплачиваться. Вот павшие датские воины и расплатились.

– Убба погиб, – сказал Гейрмунн.

– Откуда знаешь? – удивился Шальги.

Парню ответила Бирна:

– Никто из сыновей Рагнара не сбежал бы с поля битвы. А значит, он сражался до последнего и пал вместе со своими воинами.

Смерть Уббы означала конец кровной вражды, но мысль об этом не принесла ни радости, ни облегчения.

– Гутрум сильно опечалится, когда узнает о гибели Уббы.

– Ой сомневаюсь, – усмехнулся Стейнольфур.

– Как понимать твои слова?

– Разве не таков был замысел Гутрума? Думаешь, он не знал, что Убба появится в этих краях?

Адские Шкуры сердито хмурились, глядя на Стейнольфура, и он решил объясниться.

– Я не единственный, кто так думает. Гутрум послал нас сюда, чтобы вынудить Эльфреда искать датскую армию. А теперь Гутрум – один из последних датских конунгов, оставшихся в Англии.

Гейрмунн надеялся, что Стейнольфур ошибается, однако, думая о Гутруме, он вспомнил собственные сомнение и недоверие, испытанные в Грантабридже. Он посмотрел на ближайших воинов. Те ерзали в седлах, недовольно переглядывались, но молчали.

Потом заговорила Бирна:

– Гутрум хитер и честолюбив, но он никогда бы не предал сына Рагнара. Для взятия Уэссекса ему требовалась помощь Уббы.

– И где теперь Эльфред? – спросил Ветр. – Саксы ушли отсюда сразу после битвы.

Гейрмунн пришпорил Энбарра, выехав на поле. Видя и чуя смерть, конь фыркал и бил копытами. На каждом шагу попадались десятки трупов. Все поле к северу и югу было завалено ими. Гейрмунн смотрел на мертвецов, не осознавая, что ищет. Причину этой чудовищной бойни он так и не поймет. Если у трех Прядильщиц имелись причины, направлявшие их руки и ножницы, то ему об этих причинах никогда не расскажут.

Адские Шкуры последовали за Гейрмунном. Энбарр двигался шагом.

– Что это? – послышался за спиной голос Шальги. – Неужто лошадь?

Гейрмунн оглянулся, затем посмотрел в указанном направлении. Высоко на склоне холма, нависавшего над лощиной, кто-то вырезал в известняке громадный силуэт скачущего коня. Он сверкал, выделяясь на фоне зелени. Размеры и красота изображения напомнили о Слейпнире – коне Одина. Величественная фигура, взиравшая на лощину, почти заставила Гейрмунна забыть о трупах, мимо которых он ехал.

Белый конь настолько завладел вниманием Адских Шкур, что они едва не проглядели шайку саксонских мародеров, рыщущих среди убитых. Но Бирна их заметила и с помощью Рафна с Ветром пригнала к Гейрмунну. Прежде чем доставить Бирне удовольствие, разрешив убить негодяев, он потребовал рассказать все, что им известно о битве. Оказалось, знали они немало.

Мародеры сообщили, что воины из сожженного лагеря находились под командованием Уббы и что саксы забрали его черное знамя. Знали они и о том, что Убба пал. Саксы жаловались, как им было тяжело убить датского конунга и скольких саксов Убба успел прикончить собственноручно. Куда отправился Эльфред, это отребье не ведало, но сказало, что его армия уходила по холмам в большой спешке, чтобы дать бой другим датчанам. Шальги спросил, кто вырезал белую лошадь на склоне холма. По словам пленных, это сделали великаны, жившие в здешних местах задолго до римлян. А на верхней дороге стоит кузница, принадлежавшая великану по имени Вейланд. На этом разговоры кончились. Бирна перерезала мародерам глотки и размозжила головы топором Торгрима, который взяла в память о нем.

– Эльфред движется на Варем, – сказал Ветр.

– Так оно или нет, мы свое задание выполнили и теперь отправимся к реке Экс, куда должны прибыть корабли с подкреплением. Поедем по саксонской дороге.

– И остановимся возле кузницы Вейланда? – шепотом, чтобы не услышали другие, спросил Стейнольфур.

Услышанное имя не шло у Гейрмунна из головы. Возможно, так саксы назвали Вёлунда.

– Надо взглянуть, что там такое, – оглядевшись по сторонам, ответил он.

Они обождали, пока подтянутся раненые, после чего Гейрмунн вывел отряд из лощины мертвых, простившись с белым конем. Поднявшись к верхней дороге, они поехали на юг. С холмов открывался вид на несколько роздыхов во всех направлениях. Наверху дул сильный ветер. Воины продолжали двигаться на юго-запад, пока не очутились в буковом редколесье. Место это было Гейрмунну знакомо.

– Я уже видел это место, – сказал он Стейнольфуру.

– Когда?

– Во сне, когда спал под тисом.

Проехав немного, они приблизились к длинному кургану, перед которым в его сне стоял Вёлунд. Правда, каменные столбы во сне выглядели поновее. Тогда Гейрмунн был у них в одиночестве, а сейчас рядом находились соратники. Дневной свет позволял хорошо рассмотреть каждую мелочь. Похоже, эти сооружения появились гораздо раньше любого римского города и колизея, и были они внушительнее римских построек. Натянув поводья, Гейрмунн направил Энбарра к склону кургана, где виднелось неширокое отверстие подземного хода. Большинство Адских Шкур переместились к другому краю гряды, опасливо поглядывая на курган. Только Стейнольфур и Шальги отважились сопровождать Гейрмунна, хотя Бирна подъехала к кургану ближе остальных.

– Что ты задумал? – спросила она у Гейрмунна.

– Поезжайте, не ждите нас, – сказал ей Гейрмунн, зная, что из-за раненых отряд был вынужден двигаться медленнее. – Мы догоним.

Бирна хмуро взглянула на курган и каменные столбы, не понимая, что нашло на командира, однако спорить не стала. Гейрмунн терпеливо дождался, когда все Адские Шкуры скроются за деревьями, и слез с Энбарра. Стейнольфур и Шальги тоже спешились, но Гейрмунн взмахом руки остановил их:

– Я пойду один.

– Ты уверен? – спросил Стейнольфур, всматриваясь в темный проем.

– Уверен.

– Тебе понадобится факел, – сказал клятвенник, указав на ближайшее дерево.

– Если это и впрямь еще одна кузница Вёлунда, я обойдусь без факелов.

Стейнольфур недоуменно заморгал и покачал головой.

– Тогда возьми хотя бы нож. – Он достал нож и подал рукояткой вперед. – Для ближнего боя нужно оружие короче меча. А твои ножны пустуют с самого Равенсторпа.

Гейрмунн поблагодарил и взял нож, но не потому, что разделял опасения Стейнольфура, а просто желая успокоить клятвенника.

– Нож не поможет, если схлестнешься с драугром, – сказал Шальги.

– Нет там никаких драугров, – улыбнулся Гейрмунн.

Он пошел ко входу, задержался на мгновение, оценивая обстановку, затем шагнул в темноту.

Каменная лестница оказалась короткой. Вскоре Гейрмунн очутился в узком коридоре. Низкий потолок заставил его пригнуться. С каждом шагом свет, пробивавшийся снаружи, слабел и вскоре совсем исчез. Коридор привел в тесное помещение. Оно совсем не напоминало покои Вёлунда на морском дне. Темнота не помешала Гейрмунну почувствовать разницу. Пахло сырой землей. Руки натыкались на грубые каменные стены. Сразу чувствовалось, что все это сделано людьми, а не эзирами, троллями или эльфами. Нет, он вряд ли попал в кузницу богов.

Гейрмунн сел на пол, досадуя на себя. Но тогда что он надеялся увидеть, войдя сюда? И в чем заключался смысл его сна? Ему приснился именно этот курган.

– Вёлунд! – шепотом позвал Гейрмунн. Каменные стены усилили его голос. – Ты здесь?

Кузнец появился внезапно. Возник с яркой вспышкой, какая бывает, когда искра падает на сухой трут. Вёлунд стоял посреди каменного пола и казался вросшим в него. На нем была совсем другая туника. Гейрмунн не увидел ни шлема, ни доспехов, но узнал глаза кузнеца и вытянутое лицо.

– Это ты, – сказал Гейрмунн. – Тебя еще зовут Вейландом.

– Некоторые величают меня так.

– И это твоя кузница? – спросил Гейрмунн, оглядывая тесное помещение.

– Нет. Этот курган из земли и камня гораздо моложе, но стоит он в пределах моей кузницы.

– Тогда где же она?

– Здесь, но глубоко под землей. Вход туда тебе закрыт. – Кузнец неслышно прошел по каменному полу, приблизившись к Гейрмунну. – Откуда ты меня знаешь?

Вопрос кузнеца поверг Гейрмунна в замешательство, заставив ненадолго умолкнуть.

– Я Гейрмунн, сын Хьёра, отцом которого был Хальф, а дедом Хьёрлейф. Ты привел меня в свою кузницу на морском дне. Разве не помнишь меня?

– Нет. Я не тот Вёлунд, которого ты тогда встретил.

Гейрмунн силился понять услышанное.

– У тебя одинаковое имя с другим кузнецом?

– Да. Мы разные воспоминания одного существа, но я уже очень давно не слышу голосов других.

– Почему?

– Трудно втолковать это тебе. Я… умираю. Но медленно. Пройдет еще немало времени после смерти твоих детей и внуков, прежде чем меня не станет.

– Не понимаю я твою породу, – вздохнул Гейрмунн.

– Было бы очень странно, если бы понимал.

– Знаком ли тебе браслет, нареченный Хнитудром?

– Я знаю все браслеты, какие делал, но ни одному не давал такого имени. А почему ты спрашиваешь?

– Ты… нет, тот Вёлунд на морском дне дал мне браслет с таким именем.

– Говоришь, дал браслет? – Кузнец помолчал. – Он при тебе?

Гейрмунн открыл рот, чтобы ответить, и его вдруг охватил жгучий стыд.

– Нет, – тихо сказал он. У Гейрмунна возникло ощущение, что он подвел того Вёлунда и самого себя. – Я отдал браслет моему конунгу, – добавил он, глядя в пол.

– Почему? – удивился здешний Вёлунд.

– Посчитал, что ему судьбой предначертано носить Хнитудр.

– Судьба – порождение ума, – сказал Вёлунд. – Браслет – закон. Если ты его получил, тебе и носить. Отдать мой браслет все равно что отказаться от могучей силы.

Гейрмунн не ответил. Он и так понимал, что это правда, однако ему требовалось подтверждение Вёлунда, чтобы правда стала кристально ясной. Какая-то часть его души всегда сожалела, что Гутрум забрал браслет, не важно, по велению судьбы или по собственной прихоти. Честь не позволяла Гейрмунну признаться себе в этом, ибо он принес датчанину клятву на верность. Но сейчас он осознал: случившееся мало касается его чести, а связано с его силой, которую он всегда волен дать или забрать. Чем больше он сомневался в конунге Гутруме, тем больше хотел вернуть браслет.

– Зачем ты пришел сюда? – спросил Вёлунд. – Моя кузница глубоко под землей. В ее очаге не горит огонь. Мне больше нечего тебе дать.

– Я пришел не затем. Это место мне приснилось.

– Так случилось, потому что ты побывал в одной из моих кузниц. А когда приблизился к другой, глубинная часть твоего разума это почувствовала и пожелала встречи.

– Возможно, и так, но было что-то еще. Думаю, мне нужно было услышать твои слова о браслете.

– И такое возможно, – согласился Вёлунд. – Твоя порода часто слышит то, что вы хотите услышать или вам нужно услышать и когда вы этого хотите или нуждаетесь. Есть ли еще что-то, о чем ты желаешь поговорить?

Будь здешний Вёлунд более похож на того, Гейрмунн нашел бы, о чем спросить. Но сейчас он чувствовал, что услышал все, ради чего судьба привела его сюда.

– Нет. Но я благодарю тебя. А теперь, с твоего позволения, я уйду.

– Не в моей власти призывать или удерживать тебя. Однако я был рад тебя увидеть, Гейрмунн, сын Хьёра, отцом которого был Хальф, а дедом Хьёрлейф.

Гейрмунн поклонился, а когда поднял голову, кузнец исчез, оставив его одного в темном и тесном помещении. Он поспешил выбраться на ослепительно-яркий солнечный свет. Даже пришлось сощуриться и прикрыть глаза ладонью. Стейнольфур и Шальги ждали там, где он их оставил.

– Ну как? – спросил Стейнольфур. – Тебя так долго не было, что мы уже начали волноваться.

– Я говорил с Вёлундом, – сообщил Гейрмунн, возвращая клятвеннику саксонский нож.

– И что он сказал? – полюбопытствовал Шальги.

– Меньше, чем в первый раз, но достаточно.

– Достаточно для чего? – спросил Стейнольфур, возвращая нож себе в ножны.

– Для моих дальнейших действий. – Гейрмунн подошел к Энбарру, забрался в седло. – Но вначале мы должны завоевать Уэссекс.

29

Переход к Дефенасиру и реке Экс занял пять дней. Не будь у Гейрмунна раненых, он мог бы уложиться и в четыре, заставив Адских Шкур пошевеливаться. По гряде холмов они прошли Уэссекс, вступили в Дорсетсир и достигли реки Лим. Оттуда берегом двинулись на запад, к Эксу и римскому городу, который Гутрум велел им взять. Гейрмунн ожидал увидеть флотилию из двухсот кораблей – если не больше, – привезших четырехтысячную армию датчан. Но на причале покачивалось от силы несколько десятков судов.

Войдя в город, Гейрмунн узнал, что буря потопила сто двадцать кораблей и более трех тысяч воинов. Погибли и оба конунга, командовавшие армией, – Анвенд и Оссетель. Случившееся настолько потрясло уцелевших воинов, что многие поплыли назад, посчитав бурю злым предзнаменованием. Да и те, что остались в Дефенасире, не очень-то рвались в бой.

Столь внушительная потеря сильно ударила и по боевому духу Адских Шкур, не успевших забыть картину гибели армии Уббы. В их лагере царило уныние. Неужто удача, судьба и боги обратились против датчан? Только глупец не задавал себе подобного вопроса.

– И как теперь Гутрум собирается завоевывать Уэссекс? – спросил Стейнольфур, глядя в костер. Разговор происходил поздно вечером, и его слышали немногие. – Убба и его воины убиты, а флот потоплен. Датчанам не одолеть Эльфреда.

– Гутрум смекалист, – сказала Бирна. – Найдет способ.

Стейнольфур плюнул на угли, и те зашипели в ответ.

– Эльфред не менее смекалист.

Если бы не Хнитудр, Гейрмунн согласился бы со своим клятвенником. Но пока браслет у датчан, они, невзирая на тяжелые потери, еще имеют возможность завоевать Уэссекс.

– Быть может, Эльфред уже пал, – предположил Ветр.

Он сидел подле Рафна. Тот лежал у самого костра. Рана не заживала, отнимая у Рафна силы и насылая жар.

– Гутрум вполне мог разбить саксов в Вареме, – добавил Ветр.

Стейнольфур недоверчиво покачал головой.

– Будем дожидаться вестей оттуда и надеяться, что так оно и есть, – сказал Гейрмунн.

Весть через несколько дней принес Эскил, которого Гейрмунн не видел с тех пор, как покинул Лунден. Воин почти без остановки скакал из Варема на восток, покрыв шестьдесят роздыхов и едва не загнав лошадь. Адские Шкуры усадили его к огню, угостили мясом и элем и стали ждать, когда он слегка отдышится.

– Гутрум легко взял Варем, – сообщил Эскил. – Но вскоре туда подошла армия Эльфреда. А сейчас… сейчас между ними установлен мир.

– Мир?! – выкрикнул Гейрмунн, отказываясь верить ушам. – После всего, чем мы рисковали, выполняя замысел Гутрума, после стольких потерь… он заключил с саксами мир?

– Представь себе. – Хмурое лицо Эскила показывало, что и он разделяет недовольство Гейрмунна. – Эльфред заставил Гутрума поклясться на кресте их бога.

– Тогда клятва Гутрума не имеет силы, – сказала Бирна. – Крест ничего не значит. Должно быть, он что-то задумал.

Эскил на это ничего не ответил и лишь сурово посмотрел на Гейрмунна.

– Что-то еще? – догадался Гейрмунн.

Эскил облизал зубы, будто ему был противен вкус произносимых слов.

– Гутрум поклялся и на браслете, который ты ему подарил. Эльфред что-то знал об этом браслете, потому и потребовал такой клятвы.

– И Гутрум согласился, – язвительно заключил Стейнольфур.

– Гутрум переменился, – покачал головой Эскил. – Он уже не тот человек, которому я клялся на Ютланде. Гибель Уббы подействовала на него сильнее, чем потеря кораблей. Нынче его качает между скорбью и гневом. Былые рассудительность и сметливость куда-то подевались. Но перед самым моим отъездом в Вареме появилась Эйвор. К ней он прислушивается, так что еще не все потеряно.

Узнав, что Эйвор теперь рядом с конунгом, Гейрмунн немного успокоился. Но появилась новая причина для тревоги: Эльфред прознал о Хнитудре. Откуда? А каким образом слухи о браслете дошли до Хитама в Равенсторпе? Гейрмунну вспомнилось, как Иоанн спрашивал у него, не черпает ли Гутрум силу из языческой реликвии. Возможно, изготовленный Вёлундом браслет и не был такой уж тайной, как думалось Гейрмунну.

– Что теперь Гутруму надо от Адских Шкур? – превозмогая слабость, спросил Рафн.

Эскил ответил не сразу:

– Покамест Гутрум и Эйвор нарушили перемирие с саксами и сожгли Варем.

– Он нарушил свою же клятву? – удивился Шальги.

– Я бы не стала себя связывать никакими клятвами с саксами, – заявила Бирна.

Гейрмунн не знал, согласен ли он с нею. Как-никак честь. Особенно клятва, принесенная на Хнитудре.

– А где Эльфред сейчас? – спросил он.

– В месте, называемом Сиппанхамм, – ответил Эскил. – Крепостных стен там нет, и воинов у Эльфреда немного. Он приехал туда на христианский праздник. Туда-то Гутрум и собирается ударить. Конунг созывает всех, кто способен держать в руках меч и топор.

– Кого это, интересно? – скривился Стейнольфур. – Флот потоплен. Часть кораблей повернули обратно. Убба и его воины мертвы.

– Не все саксы готовы умирать за Эльфреда, – сказал Эскил. – Мы слышали о старом клятвеннике, которого разрубили надвое и привязали к дверям дома его ольдермана. Вульфер из Вильтсира уже принес клятву Гутруму. У Эйвор в Англии полно союзников, а также соперников, что перед ней в долгу. Все они согласны воевать под ее знаменем. – Эскил повернулся к Гейрмунну. – Я слышал, Хьёр и Льювина готовы откликнуться на ее призыв.

– Еще не все потеряно, – сказал Гейрмунн.

– Да, еще не все, – согласился Эскил.

– Когда выступаем? – спросил Ветр, оглянувшись на Рафна.

– Через четыре дня, – ответил Эскил. – Во время празднества, которое у христиан называется Двенадцатой ночью.

– Гутрум не дал нам достаточно времени для перехода, – сказал Стейнольфур.

Эскил помолчал, затем признался:

– Конунг не посылал меня к вам. Я отправился самовольно, поскольку вы – воины большого мужества и чести. Я знал, что вы согласитесь воевать бок о бок с вашими соплеменниками и датчанами.

Адские Шкуры, сидевшие у костра, молчали. Все были охвачены замешательством, всех снедала злость на Гутрума за пренебрежительное отношение к их отряду.

– Мы за него дрались и умирали. А он предпочитает забыть о нас, – нарушил молчание Ветр.

– Неужели из-за серебра, которое он нам задолжал? – спросил Рафн. – Быть может, он…

– Дело не в этом, – перебил Рафна Стейнольфур, оглядывая соратников. – Или не только в этом. – Стейнольфур повернулся к Гейрмунну. – Поступки конунга вызваны страхом перед тобой. Гутрум видит в тебе то, что я видел все эти годы. Гейрмунн Хьёрссон, ты настоящий конунг. Требуется лишь время, чтобы ты это понял и захватил одно из здешних королевств.

У Гейрмунна запылали щеки, но причиной того был не жар костра. Он ждал, что хоть кто-нибудь возразит Стейнольфуру, защищая честь Гутрума. Но никто этого не сделал. Даже Эскил.

– Так мы выступаем? – спросил Шальги.

Гейрмунну не пришлось долго думать над ответом.

– Да, выступаем. Но сражаться будем не за Гутрума. Мы будем сражаться за Мули, Аслефа, Торгрима и всех павших Адских Шкур. Мы будем сражаться за Эйвор и наших соплеменников, кто откликнулся на ее призыв и движется к Сиппанхамму. Вы поддерживаете меня?

– Ты кое-кого забыл, – усмехнулся Ветр.

Гейрмунн ловил на себе взгляды соратников, но не понимал смысла слов Ветра.

– Кого?

– Себя, лошадиная ты задница, – прорычал Стейнольфур. – Мы будем сражаться за тебя.

Воины дружно расхохотались. Когда смех утих, они стали готовиться к походу и бою. К Гейрмунну подошел Эскил.

– А ты теперь куда? – спросил могучего датчанина Гейрмунн.

– Отправлюсь с тобой… если возьмешь, – ответил Эскил.

Просьба удивила Гейрмунна.

– Не боишься, что Гутрум объявит тебя клятвопреступником?

– Мне все равно, как меня назовет другой клятвопреступник.

– В таком случае добро пожаловать в наш отряд, – сказал Гейрмунн. – Для меня вновь будет честью сражаться бок о бок с тобой.

На следующее утро они покинули берег реки Экс и отправились по римской дороге. Ехали без остановок и к концу дня оказались на краю обширной низины, изобилующей речками, болотами и островками. Местность напомнила Гейрмунну ту, куда он попал, впервые очутившись на английском берегу. Римская дорога проходила по насыпи, что избавляло воинов от необходимости преодолевать болота. А те тянулись на запад, к самому горизонту и дальше. Но прошел еще день, прежде чем болота сменились сухими холмистыми землями.

С холмов открывался вид на леса, казавшиеся бесконечными. Они окаймляли дорогу с восточной стороны. Эскил называл эту местность Селвуд. Так прошел еще один день. Привал устроили на опушке, в тени деревьев, возле большой зубчатой скалы. Наверное, когда-то она была столбом, воздвигнутым теми же великанами, что вырезали белую лошадь на меловом холме.

Гейрмунну не спалось. Еще день, и они окажутся в Сиппанхамме и вступят в битву, и ему доведется сражаться рядом с отцом и матерью. Встал он рано. Подстилку и землю вокруг покрывала корка инея. Зубы стучали от холода. Едва Адские Шкуры уселись в седла, Рафн вдруг свалился с коня, больно ударившись боком.

Ветр мгновенно спешился и подбежал к другу. Вскоре к ним подошли Гейрмунн и еще несколько воинов. Рафн бормотал что-то бессвязное. Его губы посинели.

– Это из-за руки, – сказал Ветр. – Воспаление от раны распространилось дальше.

– Дай-ка взглянуть, – сказал Стейнольфур, опускаясь на колени.

С помощью Ветра он снял с Рафна доспехи, тунику и нижнее белье. Рафн лежал, словно мешок, не в силах им помочь. Когда же Стейнольфур размотал повязку, Гейрмунна чуть не вывернуло. Кожа вокруг раны покрылась гнилью, и оттуда, будто ядовитые змеи, вдоль руки протянулись черные полосы.

– Довела тебя, дурень, твоя гордость, – вздохнул Стейнольфур.

В памяти Гейрмунна была еще свежа смерть Торгрима. Его охватил гнев при мысли, что теперь они теряют и Рафна.

– Что надо сделать? – спросил он у Стейнольфура.

Стейнольфур подался назад, уперся в бедра и стал внимательно осматривать руку Рафна.

– Придется отнять, и немедленно. Если этого не сделать, он умрет. Но не уверен, что это его спасет.

Хотя Гейрмунн ожидал услышать нечто подобное, ему сдавило горло. Для воина вроде Рафна потеря руки сродни смерти. Ветр коснулся лба друга и наклонился над ним, всматриваясь в лицо и словно спрашивая позволения совершить необходимое. Однако черноволосый датчанин впал в беспамятство и уже не осознавал, что происходит. Ветр взглянул на Стейнольфура, закрыл глаза и кивнул:

– Верю, он меня простит.

Большинство Адских Шкур Гейрмунна оставались в седле. Он подумал о грядущем дне и спросил Стейнольфура:

– Сколько времени займет все это?

– Самое малое полдня. В таком деле спешить нельзя. Нужно все как следует подготовить.

– Мы опоздаем к сражению, – сказал Эскил.

Гейрмунн надеялся, что его воины избегнут участи воинов ярла Сидрока под Эшдауном. Не желая испытывать судьбу, он приказал отряду ехать дальше.

– Я останусь с Рафном, – сказал он. – В Абингдоне я поклялся вам, что никого не брошу, и не намерен нарушать клятву. Ветр тоже останется, и Стейнольфур с Шальги. Остальные…

– И я останусь, – заявил Эскил. – Потом поеду с тобой, Адская Шкура.

Гейрмунн не возражал.

– Я обещал тебе предостаточно саксов для расправы, – сказал он, поворачиваясь к Бирне.

– Помню.

– Немногим я бы доверил вести наших воинов в битву.

– Я бы тоже. – Поняв намек, Бирна улыбнулась и уселась в седло. – Постараюсь оставить немного саксов и на твою долю, но обещать не могу, – сказала она.

– Делай что нужно. И да пребудут с тобою Один и Тюр.

Бирна молча кивнула, затем скомандовала воинам:

– Трогаемся!

Гейрмунн не стал ждать, пока отряд скроется из виду, и вновь повернулся к Рафну.

– Что тебе нужно? – спросил он у Стейнольфура.

– Чистая вода. Огонь. Горячая сталь. Целебные травы. Тряпки для перевязки, – перечислил клятвенник.

– Мы все приготовим, – пообещал Ветр.

К полудню они набрали воды из прозрачного ручья. Из леса принесли целебных трав. Потом развели костер и, дав ему прогореть, уложили на жаркие угли несколько топоров и ножей. Рафн перестал бредить и лежал тихо, ныряя в сон и выныривая обратно. Однако Стейнольфур предупредил: первый же надрез разъярит раненого и тот будет сопротивляться, как медведь. Поэтому Рафна связали, а в рот затолкали кусок кожаного ремня.

Стейнольфур взялся за свой нелегкий труд. Перво-наперво он холодным ножом сделал надрез по всей длине предплечья, чтобы наложить повязку. Потом закатал надрезанную кожу на манер рукава. Взяв нагретый нож, он углубил надрез. Воздух наполнился шипением и запахом горелого мяса. Гейрмунну сразу же вспомнилась их с Хамунном неудачная охота в горах. Прикосновение горячей стали заметно уменьшило кровотечение, однако совсем прекратить его не удалось. Земля под Рафном намокла и раскисла. Все это время очнувшийся Рафн отчаянно выл. Он лежал с выпученными глазами. Жилы на шее натянулись, как корабельные канаты под парусом.

Добравшись до кости, Стейнольфур сменил нож на топор. Под руку Рафну он положил плоский камень. Со лба у Стейнольфура струился пот. Прежде чем взмахнуть топором, он несколько раз глотнул воздуха. Потом раздался глухой стук, еще один. Лезвие топора звякнуло, соприкоснувшись с камнем. Отрубленная рука отлетела в сторону.

– Пилой было бы сподручнее, – сказал Стейнольфур, выбирая из культи осколки кости.

Затем Стейнольфур промыл культю горячей водой, завернул кожу, которую собрал наподобие сумки, и сшил, но неплотно, оставив место для вытекания крови. Туда он натолкал собранные травы.

Рафн перестал кричать и сонно поскуливал. Когда раненого развязали, Эскил легко поднял его, словно ребенка, и перенес с дороги в лес. Ветр показал, куда положить друга. Подошедший Стейнольфур плотно укутал Рафна одеялами и шкурами.

– Тело получило такую встряску, что она одна способна убить человека, – сказал Стейнольфур. – Держи его в тепле.

– Обязательно, – пообещал Ветр. – При любом исходе я тебе благодарен.

– Надеюсь, этим и обойдется, – сказал Стейнольфур и отошел.

– Я благодарю всех, – сказал Ветр. – Вам надо ехать в Сиппанхамм. Я привезу Рафна, как только смогу.

– Я вас не оставлю, – заявил Гейрмунн.

Ветр коснулся его плеча:

– Ты сделал все, что смог. Остальное решать судьбе. Если Рафну суждено умереть, я хочу быть с ним до самого конца.

Не сразу, но Гейрмунн согласился:

– Если я вскоре не увижу вас обоих в Сиппанхамме, то вернусь сюда.

– Где-нибудь да встретимся, – сказал Ветр. – А теперь поезжай, пока Бирна не перебила всех саксов.

Еще раз взглянув на Рафна, Гейрмунн пошел к лошадям. Он забрался на Энбарра. Ветр взял под уздцы двух коней – своего и Рафна – и повел к деревьям.

– Отнятую руку сожги, – велел ему Стейнольфур. – Не то живущий в ней хугр будет изводить Рафна болью и зудом. А чесать-то и нечего.

– Сделаю, как ты сказал, – пообещал Ветр.

Гейрмунн пришпорил Энбарра, но прежде воззвал к богам, прося даровать Рафну силы для выздоровления.

30

Двигаясь по римской дороге к Сиппанхамму, они покрыли расстояние в десять роздыхов, когда Шальги вдруг заметил другой отряд всадников. Те ехали по холмистой гряде, с юга на восток. Гейрмунн остановил своих воинов, дабы понаблюдать за всадниками и попытаться понять, кто они такие. Было их не менее тридцати. Ехали они быстро. Над ними не развевалось никаких знамен.

– Это саксы, – заключил Стейнольфур. – Вижу по щитам и шлемам. А вот насчет остального…

– Эльфред с его окружением, – сказал Эскил.

– Эльфред? – переспросил Гейрмунн, напрягая зрение, чтобы лучше разглядеть чужих воинов. – Да, это он. – Гейрмунн даже плюнул. – Видел я его в Вареме. И воинов, что были с ним. Я запомнил масть их лошадей.

– Куда он мчится? – удивился Шальги.

– Бежит с поля боя, – ответил парню Стейнольфур. – Возможно, сражение обернулось не в его пользу.

– Возможно, – согласился Гейрмунн.

Нужно было принимать решение, причем быстро: преследовать саксонский отряд или ехать к Сиппанхамму. Гейрмунн располагал всего тремя воинами. Маловато, чтобы дать саксам бой. Но если Эскил прав и Эльфред убегает от датчан, это означает, что сражение при Сиппанхамме еще не конец Уэссекса. Уэссекс падет только тогда, когда Эльфреда схватят и убьют.

– Ты уверен, что это он? – на всякий случай спросил Гейрмунн.

– Готов поклясться на мече моего брата, – ответил Эскил. – Это он, Эльфред.

– А они могут нас увидеть? – спросил Шальги.

– Пока что они не осадили лошадей и не изменили направление, – ответил ему Стейнольфур и огляделся по сторонам. – Мы находимся ниже, под прикрытием деревьев. К тому же нас всего четверо. Думаю, саксы нас не заметили.

– Надо следовать за ними, – решил Гейрмунн. – Дать им бой мы не сможем, зато увидим, куда они направляются, и поищем способ убить Эльфреда. Если не получится, мы будем знать, где он, и потом вернемся с подкреплением.

Все согласились с Гейрмунном и, развернув лошадей, поехали вслед за отрядом, стараясь оставаться невидимыми и пытаясь разгадать вражеский замысел. Саксы двигались по гряде вплоть до северной границы Селвуда. Там они спустились и поехали по римской дороге на юг. Гейрмунн и его воины держались как можно дальше от них, но не теряя из виду. Даже если саксы их заметят, то вряд ли посчитают четверку датчан погоней, посланной Гутрумом.

Наконец воины достигли камня, на котором Стейнольфур утром отнял Рафну больную руку. Гейрмунн заметил на земле кровавый след и пожалел, что нельзя остановиться и проверить, жив ли Рафн. Им сейчас было не до этого.

Еще через несколько роздыхов солнце начало клониться за верхушки деревьев. Саксы остановились, устроив привал возле дороги. Ни они, ни воины Гейрмунна костров не разводили. Гейрмунн держал своих на безопасном расстоянии, чтобы не столкнуться с разведчиками Эльфреда.

Наутро враги еще до восхода солнца продолжили путь. Этот день они ехали по местности, где холмы чередовались с лощинами. Адским Шкурам она была знакома; они уже проезжали здесь, выбравшись из болотистого края. Сейчас шесть роздыхов подряд они продвигались через кленовые и ясеневые леса, вдоль подножия поросших травой холмов и белесых скал. Когда римская дорога ушла вниз и потянулась среди болот, саксы проехали по ней еще роздыхов двадцать, после чего снова устроили привал. Утром третьего дня они съехали с дороги на запад и углубились в болотистые низины.

– Сдается, они знают все тропки через болота, – сказал Стейнольфур.

– Думаю, они с самого Сиппанхамма хорошо знали, куда поедут, – подтвердил Эскил. – Заранее продумали бегство.

– Ради чего? – удивился Шальги. – Куда они направляются?

– Скоро узнаем, – ответил Гейрмунн.

Четверка продолжала ехать следом. Едва заметная дорога шла через высокие травы и густые заросли ольхи, окутанные туманом. Лошади воинов Гейрмунна лишь потому не вязли в болотах, что саксы знали путь и ехали по твердой земле. И все равно дорога порой превращалась в узкую тропку, по обе стороны от которой блестела вода. К полудню охота за Эльфредом прекратилась. Продолжать ее, не обнаружив себя, было невозможно.

Прячась в высоких камышах, Адские Шкуры смотрели, как Эльфред и его воины достигли берега озера с островками, соединенными между собой свайной дорогой. На ближайшем к берегу острове стояла деревушка, окруженная множеством лодок. Она была обнесена стеной с воротами, возле которых толпились воины. Второй остров саксы обнесли более высокой стеной, и над ней, в окружении деревьев, поднималась крепость.

– Что я говорил? – усмехнулся Эскил. – Все подготовили заранее.

– Думаю, ты прав, – согласился Стейнольфур. – Крепость вполне надежная, да и выглядит новенькой.

– А ее можно взять приступом? – спросил Шальги.

Стейнольфур оглянулся назад, откуда они приехали.

– Здесь никакая армия не пройдет. Увязнет.

– Но сюда можно добраться на кораблях. – Эскил указал на воду. – Это озеро наверняка сообщается с морем, если…

– Только у Гутрума нет флота, – сказал Гейрмунн, чей голос от досады звучал резче обычного. – И я уверен: Эльфреду об этом известно. Он выбрал это место, зная, что датчанам сюда не добраться, а у него здесь есть все необходимое. Вода, пища, недосягаемость. Эльфред может сидеть на острове и называть себя королем Уэссекса, пока не состарится и не умрет.

– Королем-то он себя называть может. Только королем чего? Захолустного болота? – резонно заметил Стейнольфур.

– Для саксов он король не только по числу земель, – сказал Гейрмунн. – Чтобы это понять, нужно думать как христиане. Эльфред – король, поставленный их богом. Пока он жив, в Уэссексе всегда найдутся ольдерманы, готовые идти за ним, даже если он будет править ими из болотной крепости.

– Тогда что нам делать? – растерянно спросил Шальги.

– Сам не знаю, – ответил Гейрмунн. – Но все замыслы мы должны приберечь на будущее. А сейчас отправимся в Сиппанхамм, расскажем Гутруму и остальным датчанам о том, что узнали.

Спутникам Гейрмунна не хотелось уезжать, и он понимал причину. Остров, на котором скрылся Эльфред, совсем недалеко, почти на расстоянии полета стрелы. Подойти так близко к главному противнику без возможности захватить его и убить… Неудивительно, что Адские Шкуры вне себя от злости.

– Поехали, – сказал Гейрмунн.

Они попытались вернуться тем же путем, но несколько раз теряли дорогу, плутая по лабиринту перелесков, лугов и болот. Это еще нагляднее показывало, в каком удачном месте выстроил крепость Эльфред. Когда же они наконец выбрались на римскую дорогу, усталые и искусанные комарами, наступил вечер. Пришлось сделать привал.

Через два дня маленький отряд Гейрмунна вновь оказался в Селвуде, близ каменного столба. Гейрмунн решил остановиться и узнать, там ли еще Ветр и что сталось с Рафном. Спешившись, они повели лошадей под уздцы и вскоре увидели Рафна – на том же месте, куда его положил Эскил. Глаза были закрыты, а бледностью лица он теперь не уступал Ветру. Под шкурами было не разглядеть, дышит ли он. Ветр отсутствовал, однако Гейрмунн не сомневался: белокурый воин ни за что не бросил бы друга. Значит, ушел на охоту. Гейрмунна тревожило состояние раненого. Очнулся ли после того страшного дня?

Шелест ветра за спиной показался Гейрмунну подозрительным. Он обернулся и едва не напоролся горлом на копье, высунутое из-за дерева.

– Гейрмунн! – воскликнул Ветр. Он упер древко Даудавиндура в землю и склонил голову. – Прости мою невнимательность.

– Ты был очень даже внимателен, – возразил Гейрмунн. – Потому моя голова и осталась на плечах.

– Адская Шкура? – послышалось сзади.

Оглянувшись, Гейрмунн увидел, что Рафн проснулся и смотрит на него.

– Жив, значит, – радостно произнес Гейрмунн, опускаясь на колено.

– Надеюсь, что жив. – Голос Рафна звучал тихо, а улыбка была слабой. – Знаю лишь, что я не в Валгалле.

– У тебя сила Тора, – сказал ему Гейрмунн.

– И удачливость Тюра. – Рафн взглянул на культю. – Но руку мне вовсе не Фенрир откусил. Потерял ее от саксонского меча и по собственной глупости.

– Прости нас, – сказал Гейрмунн. – Если бы мы могли ее спасти…

– Знаю. – Рафн покосился на Ветра, который хорошо понял смысл взгляда. – Сглупил, вот и остался калекой.

– Не говори так, – возразил Гейрмунн. – Ты был и остаешься Адской Шкурой. Даже с одной рукой ты вдвое опаснее любого сакса.

– Геройством мою дурь не назовешь, но спасибо тебе за такие слова.

– Как рука? – спросил Стейнольфур.

– Вроде Ветр ее сжег.

Шальги засмеялся, но Стейнольфур даже не улыбнулся.

– Ты понимаешь, о чем я, – сказал он.

Рафн вновь посмотрел на культю:

– Болит. Но заживает.

– Жар не спадает? – спросил у Ветра Стейнольфур.

– Два дня держался, потом спал, – ответил белокурый датчанин. – Рана еще не зарубцевалась. И течет из нее. Поначалу гной выходил, теперь капли почти чистые.

– Рад слышать, – улыбнулся Стейнольфур. – А сейчас надо хорошенько накормить Рафна сыром, мясом и медом и напоить элем.

– Не откажусь, – сказал Рафн.

– А ехать в седле сможешь? – спросил Гейрмунн.

Чувствовалось, что Ветр готов ответить вместо друга, причем отрицательно, но Рафн его опередил.

– Смогу. В этом лесу сдохнуть можно со скуки. Да и с едой туго. Одни белки.

– Тогда поехали.

Они быстро свернули лагерь и помогли Рафну встать. Привыкший к теплу шкур, он дрожал, а на ногах держался не так твердо, как надеялся Гейрмунн. Один в седле не усидит. Поскольку Энбарр был самым рослым и сильным конем в их маленьком табуне, Гейрмунн уступил его Ветру и Рафну, а сам пересел на лошадь Ветра.

Сильный Энбарр легко нес двоих, но качка и ухабы отзывались болью в культе Рафна. Лицо было мокрым от пота, а сам он морщился, но ни разу не посетовал на тяготы пути. Щадя его, воины делали частые остановки, из-за чего пришлось еще раз заночевать вблизи римской дороги.

Приехав в Сиппанхамм, Гейрмунн и его спутники увидели окрест следы сражения. Город стоял на холме. В низинах клубился тонкий туман. Груды гниющих саксонских трупов притягивали к себе ворон, лис и прочих хищников. В воздухе еще ощущался слабый запах дыма погребальных костров, на которых сжигали тела погибших датчан. Гейрмунн пересчитывал обгоревшие поленья и мысленно благодарил Одина за то, что датчан в этом сражении полегло намного меньше, нежели саксов. Пусть Эльфред и спасся, но победа осталась за датчанами.

По пути в город им встретились датские воины и саксонские пленные, копавшие глубокие рвы и возводившие стены.

– Гутрум собирается здесь остаться и укрепить это место, – предположил Эскил.

– Вообще-то, ему стоило бы двинуться на Винтансестр, – заметил на это Стейнольфур.

Эскил кивнул.

Рафна оставили отдыхать в ближайшем питейном заведении. Гейрмунн отправился на поиски Бирны и остальных Адских Шкур, чтобы узнать подробности сражения. Увидев Бирну целой и невредимой, он обрадовался. Да, телом она не пострадала. Но ее сердце по-прежнему скорбело по Торгриму, а душа была подобна холодной яме, которую не заполнишь горячей саксонской кровью. Весть о том, что Рафн жив, обрадовала Бирну, и она отправилась его проведать. Кроме Бирны, в отряде Гейрмунна уцелело двадцать семь бойцов. Тепло поздоровавшись с каждым, Гейрмунн пошел искать родителей.

Он спрашивал у нескольких датчан, где найти Хьёра и Льювину, но всякий раз воины почему-то опускали глаза и просто указывали направление. Подойдя к родительскому жилищу, он понял причину.

Мать сидела в тени вяза, на скамье у стены скромной хижины. Она не заметила его. Некоторое время Гейрмунн наблюдал за ней. Она смотрела куда-то вдаль, но не за пределы города, а еще дальше. Лицо и глаза матери были безучастными, словно хугр покинул ее тело. Когда же она подняла голову и увидела сына, то не сразу узнала. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем она очнулась и пришла в себя.

– Гейрмунн, – прошептала Льювина, вставая со скамьи.

– Здравствуй, мама.

Они крепко обнялись и какое-то время стояли так, не произнося ни слова. Гейрмунн знал, что он вскоре услышит, и не хотел этого слышать. Чувствовалось, что и матери не хочется рассказывать. Гейрмунну казалось, будто он стоит у порога, шагнув за который уже не вернется назад.

Мать сильно исхудала. От ее волос пахло погребальным костром.

– А отец? – наконец прошептал Гейрмунн, готовый узнать печальные обстоятельства отцовской смерти.

Продолжая молчать, Льювина еще крепче обняла сына, затем отстранилась. Ее глаза были покрасневшими, но сухими, словно она успела выплакать все слезы.

– Все краски померкли, – призналась она, дотрагиваясь до серебряной броши. – Я чувствую, как в груди бьется сердце, но для меня это лишено смысла. Как может биться мертвое сердце?

– Если бы я был рядом…

Гейрмунн представил отца на поле боя: одного, окруженного саксами, отчаянно нуждающегося в подмоге. Потом представил, как бросается к отцу, готовый сражаться бок о бок. Но все мысленные картины были сродни попытке убежать от волны, которая тебя уже накрыла.

– Окажись я рядом, быть может…

– Молчи, сын мой, – сказала Льювина, дотрагиваясь до его губ. – Ничего бы ты не сделал. Так предначертала судьба.

– Я просил отца сражаться вместе со мной за Уэссекс, – сказал Гейрмунн, отводя материнскую руку. – Еще тогда, в Йорвике. Мы стояли на берегу реки, и я его попросил…

– Так решила судьба, – повторила мать. – Трус убежден, что проживет вечно, если не ввяжется в бой, но перемирия со смертью не заключишь. Помнишь, как Браги повторял эти слова? Гордись тем, что твой отец встретил смерть с честью и мужеством.

В этот миг Гейрмунн почувствовал, что переступил порог и очутился в пустом и темном зале с пустым троном. У него сжалось сердце. Казалось бы, вокруг ничего не изменилось. И в то же время изменилось все. Он только сейчас осознал величину потери.

– Обожди здесь, – сказала мать.

Пригнувшись, она вошла в низкую дверь хижины и вскоре вернулась, держа в руках саксонский нож.

– Это нож твоего отца. Что-то подсказало мне вынуть его из огня. Теперь вижу, не напрасно. Твои ножны пусты.

Льювина протянула ему нож, рукоятка которого была сделана из оленьего рога, а начищенное до блеска лезвие – из франкской стали. Взяв нож в руку, Гейрмунн почувствовал, до чего же приятно держать отцовское оружие. Он знал, что оно угодно и богам. Нож был той же длины, что и подарок Иоанна, который Гейрмунн отдал вёльве на сожжение. И в ножны отцовский клинок вошел легко, словно те под него и шились.

– Предсказательница в Равенсторпе говорила, что у меня будет другой нож, – сказал он матери.

– Владычество не вечно. Богатство не вечно. Воины не вечны. Мы с тобой не вечны. Только одно неподвластно времени – честь и слава тех, кто их заслужил. Всегда помни о том, что ты – сын Хьёра.

– И сын Льювины, – добавил Гейрмунн.

Мать улыбнулась. Похоже, это была ее первая улыбка за многие дни.

– Я горда быть твоей матерью. Знаю, отец тоже тобой гордился. Он хотел завоевать Уэссекс для тебя. И это случилось.

Гейрмунн застыл, не зная, как сообщить матери правду, не нанеся новой душевной раны.

– Почти случилось, – сказал он.

Когда Льювина потребовала объяснений, он рассказал о бегстве Эльфреда и крепости среди болот. Мать согласилась: да, саксонского короля нельзя оставлять в покое.

– Ты рассказал Гутруму? – спросила она.

– Я его еще не видел.

– Ступай к нему немедленно. Эльфред поди обдумывает свое возвращение. Нельзя давать ему передышки. Только, когда будешь говорить с Гутрумом, выбирай слова. Нынче его настроение меняется по нескольку раз на дню. Не всегда знаешь, в какую полосу попадешь.

Льювина указала на христианский храм, занимавший вершину холма. Гейрмунн отправился искать конунга. По пути ему встретилась Эйвор, шедшая навстречу. Гейрмунн обрадовался. Они крепко пожали друг другу руки и перешли в тень храма. Эйвор кратко выразила Гейрмунну соболезнования, уважительно отозвавшись о его отце. Но ее больше заботила участь Льювины, за что Гейрмунн был ей благодарен. Тягостные дни сменятся грядущими одинокими годами. Овдовевшей матери никак нельзя без близкой подруги. А с Эйвор ей будет легче.

– Слышал, Гутрум перед тобой в огромном долгу, – сказал Гейрмунн. – Без тебя он едва ли бы выиграл это сражение.

– Жаль, что ты в нем не участвовал.

– Я пропустил одну битву, но война еще не закончена.

– Как это понимать? – удивилась Эйвор.

– Уэссекс еще не пал.

– Оглянись вокруг, Адская Шкура. Мы нанесли саксам смертельный удар.

– Эльфред жив, – сказал Гейрмунн.

По лицу Эйвор промелькнула тень.

– Увы, это правда. Ему удалось уйти. Этот саксонский король ловок и хитер.

– Мы видели его бегство, – сказал Гейрмунн. – Я и мои воины. Мы следовали за ним по пятам до болотного края на юге.

– Так он в Суморсете? – спросила Эйвор.

– Не знаю, как это место называется, но он скрылся за стенами крепости. Крепость стоит на озере, окруженном болотами.

Эйвор кивнула, задумавшись.

– Эльфред давно вынашивает тайные замыслы. Слышала, он хотел объединить все саксонские королевства Англии. Похоже, не отказался от этой затеи.

– Нет больше саксонских королевств, – возразил Гейрмунн. – Есть земли, занятые датчанами, и есть Уэссекс. Но Уэссекс вскоре падет. – Он посмотрел на храм. – Я как раз иду к Гутруму. Надо без промедления решить…

– Он тебя не примет, – сказала Эйвор. – Я только что там была. Он не пожелал со мной видеться. Последний раз мы с ним говорили, когда жгли погребальные костры в честь павших. Он тогда рассуждал о христианском кресте так…

– Что ты сказала?

– Гейрмунн, он сильно изменился, – покачала головой Эйвор. – Это я и сказала.

– Смотрю, твой язык уже не настолько волен и честен, как в прежние времена.

– Наверное, ты прав, – согласилась Эйвор. – Зато мой язык стал мудрее.

– Быть может, Гутрум и изменился, но мне он во встрече не откажет. Я заставлю выслушать себя.

Гейрмунн собрался уйти. Эйвор загородила ему дорогу:

– Веди себя осмотрительно, Адская Шкура. Твой язык тоже может стать мудрее. – Она отошла в сторону. – В жизни много путей на суше и на море. Если наступит день, когда тебя с Гутрумом более не будет связывать клятва, для тебя найдется место в Равенсторпе.

– Спасибо, Эйвор. – Гейрмунн посмотрел вниз, где виднелась материнская хижина. – Надеюсь, место найдется и для Льювины. Мне ненавистно думать о ее одиночестве в Йорвике.

– У нее есть место, и она это знает, – печально улыбнулась воительница. – Но, как тебе известно, твоя мать сама выбирает, куда ей идти.

– Это я знаю, – ответил Гейрмунн и тоже улыбнулся.

Они обнялись на прощание. Эйвор пошла вниз, а Гейрмунн шагал вверх, пока не оказался возле христианского храма.

Храм был очень похож на тот, что в монастыре Тортреда, только меньше. Входная дверь была расщеплена и едва держалась на петлях.

– Мой конунг, ты здесь? – спросил Гейрмунн, с осторожностью протискиваясь через дверной проем.

– Здесь, – послышалось изнутри. – Никак это Гейрмунн Адская Шкура снова вернулся из мира мертвых?

Гейрмунн двинулся дальше. Часть окон с цветными стеклами уцелела. Другие были разбиты. Потоки света, льющиеся сквозь пустые рамы, напоминали острые лезвия мечей. Гейрмунн шел, глядя под ноги и хрустя битым стеклом.

– Я вернулся и принес тебе весть об Эльфреде, – сказал Гейрмунн.

Гутрум молчал, затем повторил имя саксонского короля:

– Эльфред.

Голос конунга раздавался из дальнего конца храма. Гейрмунн пробирался туда сквозь тени, лучи света и висящую в воздухе пыль.

– Да, Эльфред. Он прячется в крепости на юго-западе. Эйвор назвала это место: Суморсет. Остров, где стоит его крепость, окружен топкими болотами, но я думаю, мы сумеем выманить Эльфреда оттуда.

Гутрум не отвечал. Подойдя ближе, Гейрмунн увидел его стоящим перед христианским алтарем.

– Конунг, ты слышал меня? Эльфред…

– Я тебя слышал. Эльфред в Суморсете. – Гутрум произнес это так, словно сказанное Гейрмунном для него не новость.

– Я много думал о том, как нам захватить его, – продолжил Гейрмунн. – Задача не из легких, но выполнимая. Большая армия туда не пройдет. Но одними Адскими Шкурами я не обойдусь, нужны еще воины. Если ты мне их дашь…

– Оставь Эльфреда там, где он засел, – сказал Гутрум.

– Но, конунг, это невозможно. Уэссекс никогда…

– Ты никуда не будешь вторгаться! Повторяю: оставь Эльфреда там, где он укрылся.

Внезапная вспышка гнева Гутрума заставила Гейрмунна попятиться.

– Гутрум, у меня нет охоты тебя упрекать. Но я вынужден говорить так, поскольку битва за Уэссекс еще не закончена.

– Ее можно закончить, – возразил конунг, немного совладав с собой.

– Как? – спросил Гейрмунн. Слова Гутрума можно было истолковать по-разному. – О чем ты говоришь?

Гутрум тяжело вздохнул. Казалось, он даже стал ниже ростом.

– А говорю я вот о чем. Я устал от войны с тех пор, когда впервые появился в доме твоего отца.

– Мы все устали от войны! – крикнул Гейрмунн, задыхаясь от гнева и скорби. – Или ты желаешь спрятаться от нее здесь? В христианском храме?

– Спрятаться? – Гутрум впервые повернулся к нему. – Ты смеешь называть меня трусом?

– Надеюсь, что ты им не стал. – Гейрмунн помолчал, вспоминая напутствие Эйвор и взвешивая каждое слово. – Я видел, как ты возводишь укрепления, и это мудрое решение. Да, бывают времена, когда разумнее отступить и набраться сил. Но из-за страха такое отступление может продлиться дольше, чем нужно. Можешь быть уверен: Эльфред в крепости не сидит сложа руки. Он ежедневно наращивает свои силы.

– И что с того? – спросил Гутрум. – Ему не отнять у нас ни Мерсию, ни Восточную Англию. И Нортумбрию не отнять. Все это датские владения, и он это знает.

– Да, сейчас они датские. Но если мы смиримся с властью хотя бы одного саксонского короля, – особенно Эльфреда Уэссекского, – однажды саксы восстанут и вернут свои земли. Тебе это известно.

– Есть возможность заключить с Эльфредом прочный мир, – сказал Гутрум, вновь поворачиваясь к алтарю.

– Прочный мир? – чуть не поперхнулся Гейрмунн. – Как это понимать? Что сталось с датчанами, которые вместе с тобой приплывали в Авальсснес? Ты клялся, что Англия будет нашей, но не раньше, чем завоюем Уэссекс. Ради этого я отправился с тобой. Я поклялся себе, что так и будет. По той же причине принес клятву тебе! Я повернулся спиной к отцу, матери, брату. – Гейрмунну показалось, будто его ударили ножом в грудь, и он зажал кулаком несуществующую рану. – Мой отец погиб здесь! Я потерял воинов и друзей! Я не допущу, чтобы их гибель была напрасной!

– Благодарю тебя за честность, Адская Шкура, – сказал конунг и опять вздохнул. – Я подумаю о твоих словах. А пока мне больше нечего сказать. Оставь меня.

Ошеломленный Гейрмунн дрожал от гнева. Он понимал: дальнейший разговор с конунгом ни к чему не приведет, и боялся, что гнев толкнет его на необузданные слова и поступки. Повернувшись, он быстро ушел.

31

– Тебе стоило бы его прикончить, – сказала Бирна.

Ее слова удивили не только Гейрмунна, но и других Адских Шкур, собравшихся вокруг вечернего костра. После воссоединения отряда в Сиппанхамме прошло несколько дней. Эйвор уехала. Мать Гейрмунна тоже уехала, отправилась в Йорвик дожидаться возвращения Хамунна. Гутрум более не желал встречаться с Гейрмунном. Помимо строительства укреплений, конунг не предпринимал никаких шагов против Эльфреда и Уэссекса. И все равно открыто говорить об устранении Гутрума… Такое не вязалось с честью Бирны и не понравилось остальным воинам.

– Не мели языком попусту, – посоветовал ей Эскил. – А то кто-то может не так понять.

– Мои слова не пустые, – возразила воительница. – И я говорю не об убийстве исподтишка. Гейрмунну нужно открыто выступить против конунга. Многие его поддержат.

– Время еще не пришло, – сказал Стейнольфур. – Гутрум пока слишком силен.

Гейрмунн знал: клятвенник имел в виду Хнитудр, но лишь немногие понимали истинный смысл сказанного. Эскил знал о силе браслета, Шальги тоже, а остальные – нет. Они знали только о подвигах Гутрума в сражениях, о том, как он убил Этельреда. Этого им было достаточно, чтобы согласиться с доводом Стейнольфура, как бы Бирна ни хмурилась.

– Если Гутрум настолько силен, что ж он тогда не убьет Эльфреда? – спросил Шальги. – Чего боится?

Этот же вопрос Гейрмунн много раз задавал себе. Хнитудр дает конунгу громадную силу. Гутрум мог бы отправиться в Суморсет с небольшим отрядом и победить. Однако он остается в Сиппанхамме. Что его держит здесь? По мнению Гейрмунна, возможных причин было две: конунг или утерял веру в браслет, или вынашивает тайный замысел, о котором никто больше не знает.

– Страх исходит из многих мест, – сказал Ветр. – Я видел могущественных воинов, робевших перед маленьким пауком.

– Это был ядовитый паук, – раздраженно возразил Рафн. – Смертельно опасный.

Он уже мог сидеть, а на щеках появился румянец. Большую часть дня Рафн по-прежнему спал, но Стейнольфур говорил, что главные опасности позади и теперь он пойдет на поправку.

– Думаю, паук по имени Эльфред сейчас плетет паутину, – сказал Эскил.

– Возможно, и Гутрум тоже плетет паутину, – вставил Шальги.

– Чтобы сплести паутину, паук должен выбраться из логова и рискнуть спуститься по ветке, – сказал Ветр.

Гейрмунн посмотрел на темный силуэт на фоне вечернего неба. Окна храма были еще темнее, не считая одного – слабой полоски света. Гейрмунн не понимал, почему Гутрум поселился в храме, и это его тревожило. Вёлунд и вёльва говорили о предательстве, проходящем через судьбу Гейрмунна, и теперь он начинал осознавать смысл их слов. Гутрум предал его и датчан, но не до конца, не до полного поражения, хотя временами Гейрмунн ощущал всю тяжесть измены конунга. Приходилось часто напоминать себе и о других словах предсказательницы. Она говорила, что Гейрмунн найдет способ преодолеть и предательство, и поражение. Вот только что это за способ?

Гейрмунн встал.

– Куда собрался? – спросил Стейнольфур.

– Попробую еще раз, – ответил Гейрмунн и кивнул в сторону холма.

– Что ж, иди, – усмехнулась Бирна. – Веди с ним разговоры. Но настанет время, и слова потеряют силу. Останется только одно: действовать. Если хочешь, чтобы воины следовали за тобой, не оттягивай этот момент и не прячься от него.

Гейрмунн кивнул, но не в знак согласия, а показывая, что услышал ее слова. Он повернулся и пошел вверх по склону. Ветер в тот день особенно неистовствовал, клоня ветви деревьев и затягивая звезды пеленой быстро бегущих облаков. Чем ближе к вершине, тем яростнее становились порывы ветра. Гейрмунн шел, опустив глаза, и едва не проглядел две фигуры, выскользнувшие из двери храма.

Они не были похожи на датчан. Даже в темноте Гейрмунн сумел различить на одном рясу, полы которой раздувались на ветру. Одеяние второго было причудливым, с какими-то кистями. На голове – столь же странная шапка. Словно воры, эти двое спускались по дальнему склону холма, минуя город. Пригибаясь, Гейрмунн последовал за ними, но те вскоре затерялись среди деревьев и стад спящих овец.

Подумав о Гутруме, он поспешил в храм, боясь, что конунга убили. Изувеченную дверь успели заменить новой. Гейрмунн кулаком забарабанил по ней.

– Гутрум! – крикнул он. – Мой конунг, ты меня слышишь?

Вскоре дверь слегка приоткрылась. Конунг выглянул в щель:

– Ты меня разбудил. Что тебе надо?

Голос Гутрума отнюдь не был сонным, а лицо – заспанным. Гейрмунн посмотрел вслед скрывшимся и едва не заговорил о них, но удержался.

– Зачем пришел? – повторил конунг.

– Прости, что разбудил тебя. Должно быть, это ветер. Мне почудились странные звуки.

Гутрум что-то пробурчал и хлопнул дверью, оставив Гейрмунна мерзнуть на ветру и раздумывать. Тот мысленно восстановил увиденное. Люди, которых он принял за воров, вышли из храма. Конунг не пострадал, но солгал, что спал. Гейрмунн понимал: спроси он о незнакомцах, конунг солгал бы и о них и, возможно, постарался бы сделать так, чтобы он не узнал правду.

После этого Гейрмунн каждый вечер приходил к подножию холма, ложился возле спящих овец и следил за лесом и склоном, рассчитывая, что незнакомцы вернутся. Свое занятие он держал в тайне даже от Стейнольфура. Так он провел восемь ночей, коченея от холода и с рассветом возвращаясь в шатер. На девятый вечер ему повезло: явился человек в одежде священника.

Гейрмунн бесшумно последовал за чужаком и легко повалил его на землю. Овцы с испуганным блеянием бросились врассыпную. Гейрмунн приставил к горлу лежащего отцовский нож и только теперь увидел, кого взял в плен.

– Иоанн?

Из глаз священника исчез ужас.

– Гейрмунн? Слава Богу.

– Погоди славить своего бога, – сказал Гейрмунн, не торопясь убирать нож. – Что ты тут делаешь, священник?

– Я… я… – запинаясь, заговорил Иоанн, – пришел посмотреть, как датчане обращаются с порабощенным населением Сиппанхамма.

– И девять ночей назад ты тоже приходил за этим?

Глаза Иоанна сверкнули.

– Я…

– Ты был в храме у Гутрума. С тобой был еще кто-то. Кто?

– Менестрель, – помешкав, ответил Иоанн.

– Что значит это слово?

– Рассказчик. Певец.

– Скальд, что ли?

– У датчан их называют так.

– А что несешь? – спросил Гейрмунн, заметив на плече священника кожаную сумку.

– Ничего особенного. Немного пищи…

– Отдай мне сумку.

– Гейрмунн, прошу тебя…

– Я сказал, отдай! Иначе силой заберу.

Гейрмунн думал, что Иоанн струсит. Но страх исчез, словно был наигранным. Глаза Иоанна сощурились, а тело расслабилось. Казалось, он совсем не боится ножа возле горла. Сквозь знакомые черты мелькнуло лицо совсем другого человека, о котором Гейрмунн ничего не знал и которого ни разу не видел за все дни, проведенные вместе.

– Ты меня убьешь, Адская Шкура?

– Не смей называть меня этим именем.

Гейрмунн схватил кожаную сумку. Тесемки задели нож у шеи Иоанна, отчего лезвие царапнуло кожу, оставив тонкую полоску крови. Гейрмунн убрал нож и отошел:

– Вставай.

Иоанн встал и двумя пальцами стер кровь с шеи.

– А что теперь?

Гейрмунн заглянул в сумку и увидел несколько пергаментных свитков. Он понял, что Иоанн всего-навсего гонец. Священник не знал, что Гейрмунн научился читать.

– Теперь возвращайся, откуда пришел.

– Как ты поступишь с моей сумкой?

– Отдам Гутруму.

Иоанн кивнул. Казалось, он даже улыбнулся.

– А если я откажусь уйти?

– Я не стану тебя убивать, священник. – Гейрмунн убрал нож в ножны. – Ты совсем не такой, каким мне казался, но во имя наших прежних странствий я тебя пощажу.

Иоанн склонил голову:

– Я тебе признателен за…

– Но стоит мне позвать других датчан, и они убьют тебя не колеблясь, и смерть твоя не будет быстрой.

Священник посмотрел в сторону храма.

– И ты это сделаешь?

– Сделаю, – ответил Гейрмунн. – Не знаю, зачем на самом деле ты сюда явился, однако я сохраню тебе жизнь. Считай это моим прощальным подарком. Но предупреждаю: если встретимся снова, то уже как чужие. Норвежец и сакс, язычник и священник.

Какое-то время Иоанн молча стоял, потом вновь склонил голову:

– Я все равно буду молиться за твою душу, Гейрмунн Хьёрссон.

– Мне нет дела до твоих молитв, – пожал плечами Гейрмунн.

Иоанн улыбнулся и неспешно зашагал прочь. Гейрмунн следил, пока фигура священника не растворилась в темноте, после чего поднялся к храму.

Однако сразу к Гутруму он не пошел, а вернулся к костру, при свете которого прочитал свитки из сумки Иоанна. Значения некоторых слов он не знал, однако понял достаточно, чтобы окончательно убедиться в бесчестье и вероломности Гутрума. Понял Гейрмунн и другое: эта часть его судьбы свершилась. Вместе с пониманием в душу пришло спокойствие, хотя и не стало теплее. Спокойствие было холодным, словно корка льда, сковавшая зимнюю землю. Теперь он знал, как поступить. Разбудив Стейнольфура, Гейрмунн пересказал ему прочитанное.

Если бы не свитки, клятвенник вряд ли поверил бы Гейрмунну. Услышанное настолько потрясло Стейнольфура, что некоторое время он сидел с открытым ртом.

– Ничего не понимаю. Это что же, Гутрум и Эльфред действуют заодно?

– Да.

– И давно?

– Не знаю. Но будет новое сражение между датчанами и саксами, и Гутрум сдастся. Затем он крестится в христианскую веру и получит земли к востоку от римской дороги, называемой Веселингой. Уэссекс останется под властью Эльфреда.

– Зачем это Гутруму?

– Ответ знает только он сам. Я кое-что разведал о невидимых силах, плетущих паутину в Англии. Какие-то древние братства и эти, как их… ордена. Мои родители боролись против них в Йорвике. Похоже, Эльфред к ним причастен.

– А теперь он впутал еще и Гутрума, – поморщился Стейнольфур. – Эльфред и впрямь паук.

– Это еще не все. Эльфред требует от Гутрума браслет. Такого я не допущу.

– Что ты сделаешь?

– Я намерен вернуть браслет.

– Каким образом?

– Пока не знаю. Но предсказательница говорила, что способ мне известен.

– И когда ты собираешься к нему пойти?

– Сейчас. Гонец Эльфреда скажет Гутруму, что я отнял у него сумку с посланиями, и Гутрум не откажет мне во встрече.

– Тогда мы с тобой, – заявил Стейнольфур, собираясь встать.

– Нет, мой старый друг, – возразил Гейрмунн. – Это я сделаю один. Ты разбуди Адских Шкур и при любом исходе приготовься увести их отсюда. Если мне суждено пасть, тогда все, кто последует за мной, станут врагами Гутрума. Но не думаю, что судьба уготовила мне столь раннюю смерть.

Стейнольфур порывисто обнял Гейрмунна, чего никогда не делал. В этом объятии Гейрмунн почувствовал всю тревогу, гордость и любовь клятвенника.

– Я разбужу наших, – пообещал Стейнольфур, смахивая слезы. – Но без тебя мы никуда не поедем. Ты сам нас поведешь.

Гейрмунн молча кивнул и отправился к холму. Никакого замысла у него не было. К тому же он знал: пока браслет у Гутрума, хитростью конунга не взять. Каких-нибудь пару лет назад, когда он еще жил в Авальсснесе, его бы за такое назвали безрассудным глупцом. Однако быть безрассудным означало гнаться за судьбой, боясь ее и пряча страх за ухмылкой. Когда-то Гейрмунн так и поступал, но только не сейчас. Он не боится судьбы и не собирается гнаться за ней. На встречу с ней он идет уверенно, как надлежит воину.

Подойдя к двери храма, Гейрмунн постучал и сразу услышал голос Гутрума.

– Входи!

Гейрмунн открыл дверь и вошел.

– Поздновато ты, – сказал конунг, глядя на алтарь в конце зала, где горела лампа, вырезанная из мыльного камня. Повернувшись, он вздрогнул от удивления. – Гейрмунн?

– А кого ты ждал?

Конунг замялся:

– Что тебе надо, Адская Шкура?

– Хочу вернуть мой браслет, – ответил Гейрмунн, приближаясь к конунгу.

– Что-о? – засмеялся Гутрум.

– Хнитудр, браслет Вёлунда. Я пришел за ним. Потом уйду из города вместе с Адскими Шкурами.

– Наконец-то ты признался, что являешься клятвопреступником. Я и не сомневался никогда: настанет день и ты предашь меня.

– И потому дважды отправил меня умирать?

– Да. – От Гутрума тянулась длинная тень, накрывая Гейрмунна, пол и стены и придавая конунгу сходство с йотунном. – Но при этом надеялся, что ты вернешься.

– Я вернулся, – сказал Гейрмунн, останавливаясь в нескольких шагах от алтаря. – А клятвопреступник-то как раз ты.

– Да ну? – усмехнулся Гутрум.

– Ты тайно общаешься с Эльфредом. Ты вознамерился стать христианином, предать своих богов, а затем и своих воинов, сдавшись саксонскому пауку.

Помолчав, Гутрум сказал:

– А ты смышлен, Адская Шкура. Но ты ошибаешься. Я никак не могу быть клятвопреступником, поскольку я конунг и не клянусь никому.

– А как же честь? – спросил Гейрмунн.

– А как же мир? – закричал Гутрум. – Сыновья Рагнара и воины, поклявшиеся им, пали от саксонских мечей. Утешает ли их то, что они погибли с честью? Мы, датчане, вдоволь поразбойничали и повоевали. Мои воины хотят осесть на завоеванных землях. Они хотят пить, охотиться, брюхатить женщин, растить детей и стареть, рассказывая небылицы о своей молодости. А ты хочешь, чтобы вместо этого я снова погнал их на войну и смерть?

– Они могут умереть, забавляясь с женщиной или на поле боя, но они все равно умрут, ибо перемирие со смертью невозможно. Только трус…

– Не вздумай говорить мне о судьбе! – Рука Гутрума скользнула к рукояти меча. – Судьба, что ли, потопила мой флот, а вместе с ним и мою армию? Судьба оборвала жизни Уббы, Ивара и Берси? Или, может, судьба подарила Эльфреду и его брату победу в Эшдауне?

– Да, – ответил Гейрмунн. – И та же судьба отдала тебе Сиппанхамм.

– Сиппанхамм? – горько засмеялся Гутрум. – Мы шли сюда не ради Сиппанхамма! Без Эльфреда это место – хлев, утопающий в овечьем дерьме. – Выхватив меч, Гутрум направил клинок на Гейрмунна. – Мы пришли сюда, чтобы дать бой королю Уэссекса. Мы выбрали это место, чтобы покончить с ним, но он смог уйти. Саксонские ольдерманы набирают ополчение, а у нас нет сил сражаться с ними. Мы окружены войсками Вильтсира, Берроксира и Дефенасира. Если ты называешь это судьбой, тогда я скажу, что мы прокляты ею.

– Но у тебя есть браслет, – напомнил Гейрмунн.

– Браслет – это война! – взревел Гутрум. – А я хочу мира и потому говорю: нет ни судьбы, ни проклятия. Мы всего лишь соломенные куклы, вынужденные сами устанавливать мир и решать свою участь.

Гейрмунн понимал: достучаться до разума конунга способен только сильный предсказатель. Гутрум отрицает власть трех Прядильщиц, поскольку у него нет мужества встретить судьбу, сотканную ими. Он трусит, а трусость перед судьбой редко сменяется храбростью.

– Я отказываюсь воевать за Уэссекс, – сказал Гейрмунн. – Можешь заключать мир с Эльфредом. Я уйду, но только с браслетом.

Гутрум вздохнул:

– Придется тебе, Адская Шкура, забрать браслет силой. Конечно, если сможешь. Добровольно отдавать его я не намерен.

– Почему?

– Эльфред хочет, чтобы браслет уничтожили, – пожал плечами Гутрум. – Такова цена мира.

Гейрмунн обнажил Бродиргьёфр и устремился на конунга. Гутрум не двинулся с места. Конунг едва поднял меч, тогда как Гейрмунн держал свой обеими руками. Гейрмунн вскинул меч над головой, замахнулся и… движение рук замедлилось, словно меч попал в воду. Потом лезвие ударило в каменный пол, не задев Гутрума. Кости рук Гейрмунна зазвенели, словно колокола, а самого его закружило.

– Теперь видишь, – сказал конунг, надвигаясь на него.

Гейрмунн перестал кружиться и снова повернулся к Гутруму. Он не знал, как прорваться сквозь силу браслета. Каким бы ни был исход поединка, сдаваться он не собирался. Эта схватка была предначертана судьбой в то мгновение, когда он отдал Гутруму браслет.

Яростно взвыв, Гейрмунн вновь устремился на конунга, по-прежнему держа меч обеими руками. На этот раз клинок находился вблизи его плеча, острием вверх. Приблизившись к Гутруму, он вновь ощутил замедление. Меч так и норовил выскользнуть из рук. Гутрум взмахнул своим мечом и с нечеловеческой силой отшвырнул Гейрмунна.

Бродиргьёфр накренился, увлекая за собой Гейрмунна. Потом меч вырвался из рук и, пролетев по воздуху, упал в дюжине шагов на каменный пол храма. Краем глаза Гейрмунн увидел, как Гутрум заносит свой меч для второго удара. Гейрмунн распластался на полу и откатился в сторону.

– Знал ли ты о силе браслета, когда отдавал его мне? – усмехнулся Гутрум.

Гейрмунн вскочил на ноги, выхватив отцовский нож. Гутрум неторопливо приближался, размахивая мечом на манер пастуха, загоняющего кнутом овец. Гейрмунн изменил стойку. Нож он держал в одной руке, чтобы удары были точнее, а ноги расставил пошире. Даже у самых прочных доспехов есть уязвимые места, а потому Гейрмунн делал выпады, пригибался, со свистом рассекал воздух и отскакивал, ища брешь. Однако сила браслета окружала конунга словно стена, составленная из мечей. Пытаясь ее атаковать, Гейрмунн лишь уставал и терял силы.

Он отступил на несколько шагов, чтобы унять сбившееся дыхание. Со лба капал пот. Гейрмунн понимал: жить ему осталось недолго. Он был бы уже мертв, будь Гутрум моложе, сильнее и искуснее в фехтовании. Нужно пробиться сквозь невидимые доспехи датчанина, поступив с ним так же, как в свое время с Кроком.

– Я слышал, что после крещения Эльфред даст тебе новое имя. Ты станешь одним из его псов, готовых лизать ему задницу и выклянчивать объедки.

– Ничего-то ты не знаешь, Адская Шкура, – засмеялся Гутрум. – В Англии любой христианин посчитал бы за честь принять крещение от Эльфреда.

Взмахнув мечом, Гутрум бросился на Гейрмунна. Удары сыпались справа и слева. Гейрмунн едва удерживал нож, пока ладонь не вспотела настолько, что нож выскользнул и отлетел в сумрак.

В тусклом свете лампы ухмыляющийся Гутрум был похож на тролля. Он лбом ударил Гейрмунна в лицо, разбив нос. Гейрмунн отлетел назад и упал. Глаза заслезились, перед ними замелькали искры. Гутрум подошел к нему, покачивая мечом, готовый ударить сверху.

Гейрмунн знал: еще немного – и меч его пронзит. Но у него в руке нет никакого оружия, а значит, он не может оказаться рядом с отцом в Валгалле. Оставался лишь бронзовый нож Браги, с которым он когда-то прыгнул за борт. Гейрмунн достал нож скальда. Но если тогда он был готов утонуть, то сейчас не собирался покорно умереть. Пока этот нож у него в руке, он будет сражаться.

Гейрмунн сжимал рукоятку и ждал, когда Гутрум подойдет ближе.

– Прощай, Адская Шкура, – сказал Гутрум. – Ты…

Гейрмунн ударил по-волчьи, снизу. Он думал, что его сейчас отшвырнет, но вместо этого услышал кряхтение. Потом его спина ударилась о холодный каменный пол, а конунг попятился. Гейрмунн посмотрел на нож, по-прежнему зажатый в руке, увидел на лезвии кровь и понял, что ранил датчанина.

Гутрум тоже это понял. Он взглянул на бедро, где расплывалось кровавое пятно, затем на Гейрмунна и нож. Лицо конунга выражало неподдельный страх. Рана вовсе не была смертельной, и не она заставила Гутрума ужаснуться. Он теперь знал: у Гейрмунна есть оружие, способное его убить. И еще он знал: Гейрмунн может это сделать. Конунг увидел свою судьбу.

Гутрум бросил меч, и тот с лязгом заскользил по полу храма, а сам конунг, прихрамывая, вернулся к алтарю. Гейрмунн поднялся на ноги.

– Откуда у тебя этот нож? – спросил Гутрум.

– В нем нет ничего особенного. Простой нож. Мне его подарили, чтобы напоминал, где искать настоящих врагов и настоящую опасность.

Конунг привалился к алтарю и заложил руки за спину, стараясь успокоиться.

– Если я отдам тебе браслет, ты оставишь меня в живых?

– Ты по-прежнему веришь в перемирие со смертью? – засмеялся Гейрмунн.

– Я говорю о перемирии между нами.

Гейрмунн снова взглянул на бронзовое лезвие и подумал о Браги. В последний раз скальд разрезал этим ножом мясо. Тогда они еще говорили о погоде оружия. Вспомнив об этом, Гейрмунн принял решение.

– Брось мне браслет, – сказал он датчанину.

– Откуда мне знать, что ты…

Гейрмунн вскинул нож, держа лезвие между пальцами, словно собирался метнуть в конунга.

– Давай браслет. Я не промахнусь.

Гутрум закатал рукав и стал медленно стаскивать браслет, пока тот не оказался у него в ладони. Полюбовавшись в последний раз, конунг швырнул его Гейрмунну.

Браслет взмыл в воздух, бросая цветные блики на стены храма, и наконец-то оказался в руках у прежнего хозяина. Гейрмунн, успевший отвыкнуть от подарка Вёлунда, заново восхитился изяществом обруча, на котором мягко светились руны. Хитам наверняка захотел бы увидеть браслет и узнать о нем побольше. Гейрмунн надел талисман и передвинул повыше, скрыв под рукавом.

– Не тревожься, датчанин, – сказал он Гутруму. – Я тебя не убью. Однажды мудрый человек сказал мне: в преддверии зимы что конунг, что раб могут пожать лишь то, что посеяли весной. Раньше я сомневался в справедливости этих слов, но сейчас верю в них. Англия убедила меня, что из одной войны вырастают новые.

– Так, значит, теперь ты хочешь мира? – язвительно спросил Гутрум.

– Да, но не твоего мира, – ответил Гейрмунн. – Не мира в понимании труса, не мира между правителями, заставляющими воинов убивать друг друга. Никогда впредь я не принесу клятву верности конунгу или ярлу. Я установлю свой собственный мир, опирающийся на честь.

Гутрум проглотил ком в горле – и поморщился, поднеся руку к кровоточащему бедру.

– Собрался покинуть Англию?

– А ты боишься, что я останусь? – спросил Гейрмунн и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Отныне я волен идти куда пожелаю. Владычество не вечно. Богатство не вечно. Воины не вечны. Мы с тобой не вечны. Только одно неподвластно времени – честь и слава тех, кто их заслужил. А ты, христианин Гутрум, всегда помни, что я Гейрмунн Хьёрссон, прозванный Адской Шкурой.

Эпилог

Есть сухопутные правители, владеющие землями и стремящиеся расширить владения. Из-за них возникают войны. Словно узники, живут они за стенами своих усадеб, а их свобода и богатства связаны с землей. Но есть и морские правители. Домами им служат корабли; они плывут по морским дорогам, нигде не пуская корней. Их владения – волны и течения. Единственные ведомые им границы – берега, а также пределы собственного мужества.

Прежде чем Гейрмунн Адская Шкура сделался морским правителем и осел на западной земле, именуемой Исландией, он сражался в Англии против саксов и победил во многих битвах, сочетая мужество с умом. Когда датский конунг Гутрум заключил мир с Эльфредом, королем Уэссекса, Гейрмунн и его воины, звавшиеся Адскими Шкурами, отправились на север, где через некоторое время стали плавать по морям вместе с Хамунном – братом-близнецом Гейрмунна.

С ними были Стейнольфур и Шальги, Ветр и Однорукий Рафн, великан Эскил, воительница Бирна, Тонконогий Транд, Кьяран и множество других воинов. Все они приносили клятвы, требуемые от каждой Адской Шкуры. Они разбойничали и торговали, плавая до самого края света. Они совершили много подвигов, собрали внушительные богатства и снискали изрядную славу. Их корабли были известны повсюду, вызывая всеобщее уважение, а порой и страх.

Поговаривали, будто Гейрмунн носит особый браслет, изготовленный кузнецом Вёлундом, отчего его кожа обрела прочность железа и ее не берет никакое оружие. Но когда он умер, браслета при нем не оказалось. Искали по всем его домам и не нашли. Погребали его тоже без браслета. И тогда все решили: чтобы стать правителем, Гейрмунну не требовались никакие браслеты. Он честно заработал свою славу.

1

Муспельхейм – согласно германо-скандинавской мифологии, один из девяти миров, Огненная земля. (Здесь и далее примечания переводчика.)

(обратно)

2

Гиннунгагап – в древнескандинавской мифологии первичный хаос, мировая бездна.

(обратно)

3

Вёльва (др. – норв.) – предсказательница, прорицательница.

(обратно)

4

Эгир – в древнескандинавской мифологии йотунн (владыка) морей, морская стихия.

(обратно)

5

Гулатинг – древненорвежский прообраз апелляционного суда.

(обратно)

6

Хнефатафль – скандинавская настольная игра, отдаленно напоминающая шахматы.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Простой нож

  1

  2

  3

  4

  5

  6

Часть вторая Плавание

  7

  8

  9

  10

  11

Часть третья Великая языческая армия

  12

  13

  14

  15

  16

  17

Часть четвертая Йорвик

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

Часть пятая Уэссекс

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

Эпилог