Секрет подземелья (fb2)

- Секрет подземелья [litres] (пер. Людмила П. Смилевская) (Змеиная пустошь - 2) 2941K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Пол Стюарт - Крис Риддел

Пол Стюарт, Крис Ридделл
Змеиная пустошь. Секрет подземелья

Paul Stewart

Chris Riddell

Wyrmeweald: Bloodhoney

* * *

Посвящается Ники и Ричарду

П. С.

Посвящается Джо

К. Р.

Змееловы – те, кто охотится на змеев.

Змеероды – те, кто связывает себя прочными узами со змеями.

Кельды – те, кто скрывается под землёй.

Глава первая

С дальней стороны хребта доносился глухой стук тяжёлых шагов – топ, топ. Заслышав их, два шустрозмея, суетливо сновавших туда-сюда, замерли. Свежевыпавший снег скрипел и хрустел под шагами. Они не стихали.

Они приближались…

Шустрозмеи поднялись на задние лапы, озираясь по сторонам; волнистые гребни на их спинах трепетали. Земля под ногами дрожала. Змеи переглянулись, и уже через мгновение с короткими лающими криками устремились к покрытой коркой снега скале и скрылись в расщелине.

Топот стал громче; казалось, даже ветер подстраивал свои завывания под его неумолимый ритм.

Когда ветер успокоился, шелест падающего снега резко стих. Наверху жёлто-серые тучи расползались, рассеивались, и сквозь них проглядывало бледное солнце. Бриллиантовыми искрами оно заиграло на редеющих снежинках, отбросило на сугробы длинные тени, но не согрело.

Из-за заснеженного хребта показалась голова в нахлобученном капюшоне, скрывавшем лицо; затем появились широкие плечи, на которых висел огромный рюкзак. При ходьбе полы белого плаща из кожи озёрного змея со скрипом распахивались и обнажали мощные, как стволы деревьев, ноги в тяжёлых высоких тупоносых ботинках, зашнурованных почти до коленей.

Тот, кто призывает зиму, остановившись на вершине хребта, внимательно осматривал скалистый снежный пейзаж. Рука в перчатке вынырнула из складок плаща, отбросила капюшон, и холодный солнечный свет осветил скрывавшую лицо костяную маску, заблестел на пожелтевших скулах и глазницах, отражаясь в пронзительных чёрных глазах, глядевших из прорезей.

С резким фырканьем нескладная фигура вытащила из заднего кармана кусок тряпки, с неожиданной осторожностью поднесла его к маске и, закрыв глаза, глубоко вдохнула.

Различить запах теперь было сложнее. Но он всё ещё чувствовался. Явственная смесь змеемасла и смолистого дыма с кисловатым привкусом страха и отвращения. Это был уникальный запах, ни с чем не сравнимый; он неминуемо должен был привести к цели.

– Найди их. Вымани их из убежища. Убей их… медленно.

Слова повелительницы кельдов эхом звучали в его голове. С тех пор, как он покинул подземную пещеру, где услышал эти слова, они гнали его через зимнюю пустошь и вели по следу убийц.

Тот, кто призывает зиму, отнял руки от лица, потянул носом воздух и снова фыркнул. Из костяных ноздрей клубами вырвался пар.

Он пошарил рукой в другом кармане, достал немного вяленого мяса, отправил в рот через прорезь в маске и стал машинально пережевывать. Вдруг на зубах что-то хрустнуло. Нащупав языком в мясной кашице какой-то твёрдый предмет, он выплюнул его.

Это был молочный зуб, ровный и жемчужно-белый. Всего мгновение он пролежал на поверхности, но быстро скрылся под пеленой свежего снега.

Тот, кто призывает зиму, натянул на голову капюшон и устремился вперёд. В воздухе снова задрожали гулкие барабанные удары его тяжёлых шагов.

Он увидел их, поднявшись на вершину следующего хребта. Он не остановился и не сбавил шаг. Их было двое, один повыше ростом, другой пониже. Коричневые силуэты отчётливо вырисовывались на фоне снежной белизны. Они стояли возле покосившегося навеса со сломанными подпорками. Тут и они заметили его.

Тот, что был ниже, помахал.

Это не его цель, он знал точно. От них исходил запах влажной оленьей кожи и чего-то металлического. А когда коротышка замахал руками ещё энергичнее, тот, кто призывает зиму, уловил в доносившемся запахе легкий нюанс пахты. Запах змеелова.

Мужчина и девочка…

Они направились к нему. Девочка шла впереди, быстро пробираясь по сугробам и удерживая свой посох над головой. Мужчина едва поспевал за ней, покрикивая, чтоб она была осторожнее и проверяла посохом, нет ли под снегом трещин и расщелин, – хотя сам не следовал своему совету. Оба они широко улыбались, их измождённые лица раскраснелись.

Они приближались, щебетание их возбуждённых голосов становилось всё настойчивее. Добравшись до того, кто призывает зиму, мужчина протянул ему руку.

– Приветствую вас, незнакомец, – сказал он. – Вы не представляете, как я рад нашей встрече.

Тот, кто призывает зиму, уставился на мужчину из-под нависшего капюшона. Он заметил неухоженную бороду, сломанный арбалет, висевший на плече, искру, притаившуюся в глубине глаз. Тот, кто призывает зиму, не проронил ни слова в ответ, даже не пошевелился, чтобы пожать протянутую руку.

Мужчина смущённо отстранился и стряхнул снежинки с бороды.

– Как я уже сказал, я… Какая же удача, что наши с вами пути пересеклись, – настаивал он, но голос звучал как-то неуверенно.

– Мы отстали от каравана, – вмешалась девочка. – Мы с папой. У меня так разболелся живот от того плохого мяса…

– Снег валил не переставая, – продолжил мужчина и покачал головой. – А зимняя стоянка там, за горой. Ветер сломал наше временное укрытие, – он кивнул на хлопающий навес из змеиной шкуры и расколотое дерево, – и запасы еды у нас на исходе… – Тут он бросил взгляд на раздутый рюкзак на плечах незнакомца. – Быть может, у вас найдётся что-нибудь для обмена, друг мой? Что-то, чем вы могли бы поделиться со мной и моей маленькой девочкой?..

Фигура фыркнула, будто бы в ответ, и отбросила назад полы своего блестящего серого плаща. Огромные руки в перчатках вытянулись вперёд и осторожно сжали голову мужчины. Тот смотрел на незнакомца, настороженно улыбаясь, и боялся отреагировать неправильно на это странное приветствие. Дочь, стоявшая рядом, в смятении отступила назад.

– Папочка? – сказала она тихо.

– Всё хорошо, ангелочек, – ответил мужчина. – Он не причинит мне никакого вреда, правда ведь?

Тот, кто призывает зиму, не проронил ни звука, лишь постепенно усиливал давление на голову мужчины, будто проверял фрукт на спелость.

– Отпусти его! – закричала девочка, охваченная ужасом: глаза её отца вылезли из орбит и налились кровью. – Отпусти!

Тот, кто призывает зиму, лёгким движением плеча отбросил её в сторону, и она растянулась на снегу. В это мгновение капюшон упал с его головы; девочка подняла глаза и ахнула при виде костяной маски.

– Папочка! Папочка!..

Раздался треск. Между пальцами в кожаных перчатках стала просачиваться кровь. Красные капли падали на белый снег и становились розовыми, будто лепестки цветущей вишни. На них с глухим стуком рухнуло безжизненное тело.

Незнакомец повернулся к девочке; она задрожала под бесстрастным взглядом его сверкающих чёрных глаз в прорезях костяной маски. Девочка медленно, с трудом отползала назад, силясь встать на ноги, но не могла: гладкие подошвы её стоптанных ботинок скользили по снегу.

Она просила и умоляла незнакомца пощадить её. Голос, полный страдания, звучал то громче, то тише, слова потоком срывались со слюнявых губ.

Чик-чик. Чик-чирик.

Тот, кто призывает зиму, стоял неподвижно.

Он знал: повелительница кельдов и её товарищи наверняка не отказались бы от такой девчонки. Хоть она и была мала, но казалась сильной, а Резак Дэниел обожал длинные косы. Из неё вышла бы отличная рабыня. Но сейчас у него было другое дело. Всего-навсего одна цель. Он понимал: если взять девчонку с собой, то она будет ему лишь помехой, а если связать и оставить здесь, пока не сделает дело, то до его возвращения она умрёт, и тогда от неё не будет никакого толку.

Он наклонился, схватил девчонку и поднял. Чириканье стало ещё громче, противнее и визгливее, и ему уже казалось, что она щебечет прямо у него в голове.

Чик-чик. Чик-чирик.

Он принялся трясти девчонку, сжимая руками в перчатках её костлявые плечи; тряс и тряс до тех пор, пока она не обмякла и не замолчала. Голова на сломанной шее откинулась назад.

Тот, кто призывает зиму, ослабил хватку, и девчонка мешком рухнула к его ногам. Он перешагнул через тело и продолжил подниматься по склону горы.

Слова повелительницы кельдов снова зазвучали у него в голове.

– Найди их. Вымани их из убежища. Убей их… медленно.

Из расщелины в скале позади него сначала показалась парочка шустрозмеев, а за ними – ещё с полдюжины змеев. Они засеменили по снегу, который уже начал схватываться ледяной коркой. Змеев манил запах крови. С жадным любопытством они изучали тела, а затем вонзили свои клыки в ещё тёплую плоть. Если они хотели вдоволь насладиться этим нежданным угощением до появления змеев-падальщиков, им нужно было поторопиться.

Глава вторая

– Загадывай желание, Фракия. – Мика вытер губы тыльной стороной ладони и протянул девушке кость-вилочку.

В дальнем углу пещеры Илай Винтер громыхал котелками и сковородками, надраивая их песком и отмывая в кадке с водой. Скалолаз терпеть не мог дурацкие суеверия, и Мика надеялся, что тот его не услышит – ну, или хотя бы не станет вмешиваться.

– Фракия? – настаивал Мика. – Будешь загадывать желание?

Девушка-змеерод даже не пошевелилась. Она уставилась в деревянную миску, которую держала на коленях. Мика хмуро глядел на неё.

Зимнее укрытие, в которое привёл их Илай, оказалось намного просторнее, чем Мика представлял. Кроме той комнаты с вяленым мясом, свисающим с низкого потолка, – заставленной ящиками, мешками и бочками, – здесь было ещё три смежных комнаты.

Первая из них была просторной, хорошо освещённой и проветриваемой, с высоким потолком, так что даже Илаю не приходилось наклоняться. Пол был устлан толстым слоем змеиных шкур: они согревали холодный, твёрдый каменный пол и делали его мягче; их не было только в самом центре, где в большом углублении разводили костёр для приготовления пищи. Илай соорудил над ним что-то вроде дымохода. Сбитая из слегка проржавевшего металла воронка сужалась до длинной трубы, которая вела к отверстию в потолке пещеры: через неё уходил дым. Вторая комната была продолговатой и узкой, с углублениями в полу, устланными тряпками и соломенными матрасами, – там они спали. В торцевой стене было клинообразное отверстие, служившее природной вентиляцией. Последняя комната была самой маленькой и служила отхожим местом – в углу была вырыта яма, а рядом насыпана большая куча песка.

На равнинах, где рос Мика, они жили впятером в тесной лачуге. По сравнению с ней зимнее укрытие казалось просторным, и, как бы снаружи ни завывал ветер, внутри было уютно. По крайней мере, Мике.

А вот Фракия с ним не соглашалась. Не могла. Это место для неё было тюрьмой; она вяло расхаживала взад-вперёд, как змей в клетке, неспособная сбежать, неспособная взлететь…

– Фракия? – тихо шепнул Мика.

На сей раз девушка-змеерод подняла на него глаза. Она была красива; дух захватывало, как красива, с этими пепельно-золотистыми волосами и тёмно-серыми глазами. Но и при тусклом свете лампы Мика видел, как она похудела. Даже слишком. Её лицо было светом и тенью выпирающих скул и впалых щёк, а костюм из душекожи, который раньше облегал её тело, теперь висел словно обноски, доставшиеся от старшей сестры.

– Желание, Фракия, – повторил Мика.

Он протянул ей косточку. Фракия уставилась на него отсутствующим взглядом.

Это из-за того, думал Мика, что Фракия недоедает. Судя по песочным часам, они с Илаем без малого три часа строгали сушёные корни и маринованные овощи, нарезали вяленое мясо сквобозмея, варили из всего этого густое жаркое, которое, можно было признать без лишнего хвастовства, получилось чертовски вкусным. Фракия, однако, почти не притронулась к нему.

– Голод – да, – сказала она, когда Мика уговаривал её поесть. – А вот аппетита нет, – с этими словами она отодвинула от себя миску.

Мика не отрываясь смотрел ей в глаза. Когда-то они сверкали, аспидно-серые и глубокие, как озеро. А теперь? Будто бы жизнь покинула их, оставив лишь два унылых серых камня…

Вдруг Мика заметил, что взгляд Фракии больше не устремлён на кость-вилочку; она смотрела в упор на него. Он сглотнул и улыбнулся ей.

– Потяни за вилочку, Фракия, – подбадривал он её. – Вдруг сбудется?

– Моё желание? – вяло протянула Фракия и пожала плечами. – Может, для тебя будет лучше, если оно не сбудется.

Мика поёжился – холодные мурашки пробежали по шее и голове. Он снова сглотнул, всё ещё надеясь, что скалолаз не слышит их.

– Это глупо, Фракия, и ты сама это знаешь, – сказал он. – Чего бы ты ни пожелала для себя, я всегда тебя поддержу. – Он снова улыбнулся, наклонился вперёд и взял её за запястье. – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива.

Мика поднял её руку, поднёс к губам и хотел поцеловать, но Фракия вырвала руку. Мика испугался, не разозлил ли он её – он терпеть этого не мог, – но когда девушка отвела взгляд, он увидел в её пустых серых глазах вовсе не гнев, а глубокую неутешную печаль.

Мике было горько.

– Фракия… – начал было он.

Но девушка-змеерод поднялась и с миской жаркого, к которому так и не притронулась, направилась в спальню.

– Я могу разогреть его, – предложил Мика, вскакивая с пола.

– Это вовсе не обязательно, – с этими словами Фракия скрылась в соседней комнате.

Мика со вздохом опустился обратно за стол. Он так надеялся, что, спрятавшись от всех в подземном укрытии на долгие месяцы зимы, они найдут утешение в компании друг друга! Но вышло совсем иначе. Несмотря на физическую близость, Фракия была как никогда далека от него.

О, она любила его, по-своему, как могла, Мика знал это. Но что касается утешения… Казалось, она просто не позволяла себе утешиться. Хуже того, Мика ничего не мог с этим поделать.

Он уставился на кость-вилочку от копчёной туши сквобозмея, которую сохранил специально. Широкая, изящная, она была раза в три крупнее индюшачьей.

– Илай, – сказал Мика, подняв глаза, – не могли бы вы потянуть за другой конец косточки? У меня есть желание для Фракии, и я очень хочу, чтобы оно сбылось.

– Нельзя загадывать желания за другого, – прозвучал грубоватый ответ скалолаза. – К тому же, – добавил Илай, – кости змеев слишком крепкие, их так просто не разломать.

Илай даже не обернулся. Да и ни к чему было. Мика понял, что тот всё же слышал весь их с Фракией разговор, и покраснел от смущения.

– Когда закончишь, принеси мне грязную посуду, – сказал Илай.

Мика наблюдал, как изгибалась и напрягалась спина Илая, пока он отскабливал пригоревший жир со сковороды. Время в зимнем укрытии заполнялось мелкими рутинными делами – мытьём посуды, натачиванием ножей и прочим в таком духе. Это и были повседневные занятия Илая. Когда он ничего не чистил и не ремонтировал, то чаще всего пропадал в кладовой, тщательно перебирая провизию и прикидывая, что из еды приготовить в следующий раз.

Тихонько вздохнув, Мика собрал деревянные миски, кружки и ложки, кувшин из-под ликёра и большое блюдо, в котором было подслащённое мёдом ячменное пюре, сложил всё в стопку, сверху пристроил кость-вилочку и отнёс Илаю.

– Поставь вон там, парень, – кивнул скалолаз в сторону плоской каменной плиты; его взгляд упал на вилочку. – Желания, – фыркнул он. – Ты слишком взрослый для такой чепухи, Мика, – заметил Илай. – Кроме того, из этой кости можно сделать кое-что полезное.

Мика нахмурился. Он взял кость и повертел её в руках.

– Интересно, что?

– Присмотрись, – сказал Илай, вытирая мокрые руки о штаны и поворачиваясь к Мике. – Разве её форма тебе ничего не напоминает?

Мика пожал плечами. Илай забрал у него вилочку и, держа её в одной руке, другой погладил неровную поверхность.

– Видишь ли, Мика, – сказал он, – в отличие от нас с тобой, да и от любого другого человека, у змеев сросшиеся ключицы, – он осторожно провёл пальцем по каждой изогнутой части косточки и задержался на верхушке, в которой они соединялись, – как у птиц. Такое строение укрепляет их. И позволяет летать.

Илай взял кость за сросшийся конец и перевернул изогнутыми отростками вверх. Скалолаз вопросительно взглянул на Мику своими бледно-голубыми глазами, и его губы изогнулись в лёгкой улыбке.

– А сейчас ничего не напоминает?

Мика нахмурился.

– Букву «у»? – предположил он.

Илай взял кость в левую руку, а правой сделал движение, как будто оттягивал тетиву.

– Рогатка! – воскликнул Мика.

– Хвала Создателю, – улыбнулся Илай. – Твоя голова всё-таки варит. Клянусь, я уж было начал в этом сомневаться! – Он важно кивнул. – Но в конце концов ты догадался, парень. Рогатка.

Илай поднял кость-вилочку, и Мика по-новому взглянул на неё горящими глазами.

– Тут у тебя каркас, – объяснял скалолаз. – Нужно ещё немного кожи покрепче, толстый шпагат и пару кусков эластичной кожи – и ты получишь орудие, которое сразит наповал кого угодно с расстояния в сто шагов. – Он улыбнулся. – Если когда-нибудь понадобится…

Он вручил кость Мике, который поднял её перед собой, закрыл один глаз, согнутыми пальцами медленно оттянул воображаемую тетиву и отпустил её.

– Буф, – пробормотал он и взглянул на Илая. – Думаешь, получится?

– Перво-наперво, парень, её надо сделать. – Илай повернулся и кивнул в сторону кладовой. – Всё нужное ты найдёшь в старом сундуке в углу. Наберёшь подходящие материалы – неси, я посмотрю и скажу, с чего тебе начать, – улыбнулся он. – Если повезёт, как минимум на пару дней у тебя будет толковое занятие.

Мика рассмеялся. Делать рогатку было явно интереснее, чем возиться по хозяйству.

Он направился к кладовой; проходя через спальню, он пригнулся, чтобы не удариться головой о низкий потолок. И остановился. Фракия, сидя на краю своего матраса, кормила кусками тушёного мяса мандрозмея, который устроился у неё на плече. Над ней на выступе скалы висела деревянная клетка; решётчатая дверца клетки была открыта.

Илай объяснял им обоим, как важен для них этот мандрозмей. Если вдруг вентиляционное отверстие или труба над костром засорятся и воздух наполнится угарным газом, то задолго до того, как кто-нибудь из них троих среагирует, чувствительное существо погибнет – и даст им время всё исправить; иначе они сами надышатся и умрут. Мика тяжело вздохнул. Им нельзя было потерять этого змея; но то был уже не первый раз, когда Фракия выпускала его из клетки.

Девушка-змеерод скучала по Асилю, своему белозмею, скучала мучительно, и Мике было больно смотреть на это. Но белозмей оставил Фракию, когда увидел их с Микой лежащими на берегу озера в те последние дни середины зимы. Теперь, запертая в этой пещере на всю настоящую зиму, прячась от лютого, жгучего мороза и смертоносных снежных бурь, Фракия берегла это крошечное запертое в клетке существо как единственное, что у неё осталось. Мика это знал.

– Ну и как ему ужин? – спросил он мягко.

Фракия оторвала очередной кусок жилистого мяса и протянула змею. Тот вырвал угощение из её пальцев и проглотил целиком.

– Похоже, ему вкусно, – Мика сам ответил на свой вопрос и помолчал. – И хорошо… – Он снова замолк, глядя на выпущенного из клетки мандрозмея; он никак не мог выдавить из себя слова предостережения, которые, как он знал, обязан был произнести.

Но Фракия и сама догадалась. Она обернулась и взглянула на него.

– Знаю, знаю, – сказала она; её тусклые глаза смотрели угрюмо. – Но держать его взаперти целыми днями – это так жестоко.

Она протянула руку и почесала мандрозмея под подбородком. Медленно кивнув, она заговорила снова, и голос её, чуть громче шёпота, звучал мягко и успокаивающе.

– Никому не пожелаю такой участи, – говорила она крошечному змею. – Ни одному живому существу, ни одному человеку…

Глава третья

Мика распахнул глаза. Что-то его разбудило…

Он осматривал спальню, хотя знал, что это совершенно бесполезно. Лампы в зимнем укрытии не горели, помещение заполняла непроглядная тьма. Крошечные белые точки, похожие на блестящие пылинки, танцевали в воздухе, пока глаза Мики старательно пытались привыкнуть к темноте, но не могли.

Он прислушался к ветру, который прочёсывал горные вершины и склоны; дикий и безжалостный, он попадал в ловушки трещин и расщелин, где завывал и стонал, как неведомое безумное существо. Но к этому шуму Мика уже привык – и проснулся не от него.

Мика натянул на себя одеяло, откинулся спиной на матрас и положил руки под голову. Он уставился в пустоту, туда, где должен был находиться низкий потолок, и задумался: интересно, идёт ли там, снаружи, снег? Взошла ли луна, полная или ещё только месяц в форме серпа, а может, сегодня она спряталась за облаками – да и вообще, ночь ли на дворе? Для них с Илаем и Фракией ночь пришла только потому, что в зимнем укрытии не было света; а вдруг снаружи сейчас вовсю светит солнце?

Здесь, в укрытии, скалолаз отсчитывал для них часы дня и ночи с неукоснительной чёткостью, и лампы зажигались и гасли только по его команде. Именно он переворачивал часы каждый раз, когда песок перетекал из верхней колбы в нижнюю; он вёл счёт дням, складывающимся в недели, нанося на стену отметки специально припасённым для этого коротким угольком.

Будто сам Создатель, Илай даровал им день и ночь, думал Мика, как и сильнодействующий ликёр, который размывал для них время и делал их подземную жизнь настолько сносной, насколько это вообще было возможно.

Нужно отдать ему должное, думал Мика; бывалый скалолаз, казалось, позаботился обо всём. Зимнее укрытие было отлично спрятано от посторонних глаз, и в нём был такой запас провизии, которого хватит на всю зиму. Из поросшей мхом трещины в пещеру текла струйка воды, которая скапливалась в небольшом углублении в одной из ниш большой комнаты, и как бы ни опустилась температура за пределами пещеры, она никогда не замерзала – то ли из-за глубокого нагрева, то ли ещё из-за чего-то. У них был хворост, чтобы развести огонь, а зигзагообразные трещины в скале не только вытягивали дым из пещеры, но и выводили его на безопасное расстояние – на склон горы, высоко, возле дымящегося жерла, так что никто – ни друг, ни враг – не смог бы отличить одно от другого.

Мика закрыл глаза. Его снова клонило в сон.

Но тут откуда-то из темноты донёсся звук. Мика замер; сон как рукой сняло.

Это был шёпот – тихий, но настойчивый, звучный, как раскаты далёкого грома, нежный, как стук дождя, и пронзительный, как завывание ветра.

– Фракия? – Мика пошарил рукой по соседнему матрасу и обнаружил, что там никого нет. – Фракия?

Девушка-змеерод не отзывалась, но стук дождя и шёпот ветра, будто бы в ответ, стали громче.

Мика приподнялся на локтях. Он склонил голову, пытаясь определить, с какой стороны доносятся звуки. То они, казалось, раздавались где-то справа от него, через мгновение – уже слева, а ещё через секунду – прямо у него над головой, и когда воздух пахнул ему в лицо, Мика прикрылся руками.

Шёпот становился всё громче, подражая свисту ветра и стуку дождя, и нарастал, как надвигающаяся буря. И тут из темноты раздался долгий крик: он зародился грохочущим рокотом где-то в глубине горла и превратился в шипящий выдох.

– А-а-а… си-и-иль…

Мика сел ровно, в животе у него всё сжалось. Девушка-змеерод разговаривала во сне. Но не на том языке, который он, Мика, мог понять, а на том, каким владели белозмеи – какому научил её Асиль.

– А-а-а… си-и-иль. А-а-а… си-и-иль.

Она повторяла это имя с тоской в голосе. Теперь звук приблизился, и Мика шарил руками в темноте, пытаясь определить, где стояла Фракия.

– А-а-а… с…

Голос девушки-змеерода резко оборвался. Звуки ветра и дождя стихли. Мика напрягал слух, чтобы уловить её, но единственное, что он мог различить, – это движение человека, старающегося не издать ни звука. В следующую секунду юноша ощутил острую колющую боль в груди.

– А-а-ай! – вскрикнул Мика и упал на матрас.

Он чувствовал, что над ним кто-то нависает; пока он, дрожа, лежал на спине, кто-то сел на него верхом. Боль снова пронзила его грудь: что-то острое прижалось к ней прямо над колотящимся сердцем. Дрожащими руками Мика схватился за толстый штырь, который упирался ему в грудь, и попытался оттолкнуть его; но сверху на него давили, мощно и непреклонно.

– Фракия… Илай. Илай! Илай! – кричал он скалолазу, который, чтобы оставить Мику и Фракию наедине, ушёл спать в большую комнату.

Воздух резко наполнился золотисто-медовым светом; Мика повернул голову и увидел стоящего у входа в спальню скалолаза с лампой в руке.

– Не буди её, – прошипел Илай. – Только не буди её, Мика…

Юноша поднял глаза на девушку-змеерода, нависшую над ним: она обеими руками сжимала рукоять метлы и продолжала давить. Казалось, Фракия не спит: она прикусила нижнюю губу, глаза её сузились в холодной сосредоточенности.

Через секунду Илай уже стоял возле неё. Он поставил лампу на пол и взял девушку за плечо, шепча успокаивающие слова.

Фракия вздрогнула, и Мике пришлось сдержать крик, когда кончик рукояти метлы больно царапнул ему рёбра. Боль вдруг затихла: Илай медленно и уверенно вытащил метлу из рук девушки.

– Сюда… Вот сюда… – успокаивал Илай девушку, отводя её от матраса Мики к её собственному. – Сюда, Фракия…

Мика снова сел и теперь наблюдал за каждым их движением, пока Илай, одной рукой подхватив девушку под локоть, а другой поддерживая за спину, мягко опускал Фракию на матрас. Её голова склонилась набок, и на краткое мгновение Мика поймал её взгляд: свирепый, прекрасный, но растерянный и отсутствующий.

– Она спит, – прошептал Илай.

Мика неуверенно кивнул, потом сглотнул. Продолжая наблюдать за девушкой, он заметил, как её веки, казалось, потяжелели, а суровое выражение исчезло с лица. Она закрыла глаза. Мика снова сглотнул и взглянул на Илая.

– Она и впрямь меня так ненавидит? – прошептал он.

Илай нагнулся забрать лампу и импровизированное копьё.

– Она тебя вовсе не ненавидит, парень, – ответил скалолаз.

Мика пожал плечами.

– Вы уверены? – юноша разглядывал расцветающий синяк у себя на груди.

Илай присел на корточки рядом с ним. Взглянул на Фракию – её дыхание снова стало глубоким и ровным, – а затем повернулся к Мике.

– Ты должен понимать, парень, как Фракии нелегко. Её тревога куда глубже, чем кажется, но в этом она вряд ли признается тебе или мне – даже себе самой, – покачал головой скалолаз. – Когда она спит, она снова с ним, слушает его слова, откликается на его зов. Как я уже говорил, Мика, узы родства нельзя разорвать…

– Но… Но ведь Асиль ушёл, – сказал Мика. – Он покинул её. Бросил…

– И, может, они никогда больше не увидят друг друга, – кивнул Илай. – Но вот что я скажу тебе, – добавил он, положив ладонь на руку Мики. – И ты хорошенько запомни: Асиль будет жить у неё внутри до последнего её вздоха, и ни ты, ни я, никто другой ничего не сможем с этим поделать. Просто смирись с этим. – Илай похлопал Мику по руке и привстал. – А теперь спи до ут… – Он осёкся и на его щетинистом лице появилась ухмылка. – До тех пор, пока я не скажу, что настало утро.

Поднявшись на ноги, Илай переложил лампу из левой руки в правую и скрылся в соседней комнате. Мика смотрел ему вслед, затем обернулся и взглянул на Фракию. Она всё ещё спала, её губы были приоткрыты, а тёмные веки плотно сжаты. Мика услышал тихий стук из соседней комнаты, громкий выдох – и свет погас.

Мика вздохнул и снова улёгся. Он приложил руку к груди; пальцы осторожно ощупывали синяк. Немного больно, но ничего серьёзного. А вот мучительная боль в сердце была совсем иной. Мика боялся, что она не пройдёт никогда.

Глава четвёртая

Тот, кто призывает зиму, наклонился, и полы его плаща из кожи озёрного змея захлопали. Он пробирался через сугробы, его скрипучее дыхание, забитое мокротой, вырывалось струями сероватого пара. Порывы ледяного ветра то и дело срывали капюшон и обнажали скрытую под ним костяную маску, покрытую инеем; сосульки из застывшей слюны блестели по краям прорези для рта, как короткие клыки.

Зимний глашатай поднялся на гору и нашёл себе временное убежище в защищённой от ветра лощине. Небо светлело. Он осмотрелся. Глубокие следы, которые он оставил на снегу, уже заполнились снегом, и ничто больше не указывало на его присутствие.

Глашатай запустил руку в складки плаща, достал продолговатую флягу, сделанную из бедренной кости, вытащил пробку и поднёс к губам.

Он сделал глоток сладкой жидкости ржавого цвета. Жгучая, как огонь, она пронзила его тело, притупляя чувствительность к боли, изгоняя усталость и все эмоции. Страх, сомнения. Жалость. В его одурманенном мозгу оставался лишь голос повелительницы кельдов – только он и обострившиеся обоняние и слух.

Она отлично обучила его, своего любимого раба. Купленный молодым и невинным за горстку драгоценных камней, он ещё тогда проявлял признаки несгибаемого духа и недюжинной силы – качеств, укрощённых регулярными побоями и дозами кровавого мёда, при помощи которых повелительница кельдов подчинила его своей непреклонной воле.

Тот, кто призывает зиму, закрыл флягу и спрятал её во внутренний карман под складками белого плаща. Он снова отправился в путь. Небо над головой становилось всё светлее, снежная буря немного утихла, и далеко впереди он заметил дымящуюся горную вершину. Довольный, что не сбился с курса, он усмехнулся.

К тому времени, когда тот, кто призывает зиму, достиг высоких вершин, короткий день уже близился к концу. Дым поднимался желтоватой пеленой; он сочился не из одного лишь отверстия, а из множества трещин, которыми была усыпана вершина. Здесь, где жар от раскалённой породы растапливал снег, не давая ему лечь, вершина горы представляла собой влажный камень, усыпанный гравием, который хрустел под ногами.

Семейство гнездозмеев, сбившееся в кучу, чтобы согреться в своём каменном гнезде, настороженно глядело на приближающегося чужака.

Нескладная фигура снова остановилась, стряхнула снег с капюшона и плеч и принялась рассматривать горизонт. Потом незнакомец вытащил из кармана тряпку и глубоко вдохнул её запах, затем понюхал воздух, потом снова тряпку…

Близко. Его цель была совсем близко, он в этом не сомневался.

Он повернулся и стал расхаживать по скале, будто бы бесцельно, склонив голову и стреляя глазами. Он пинал ногой камни, они разлетались и, кувыркаясь, с грохотом падали в узкие отверстия; тот, кто призывает зиму, прислушивался и принюхивался к дыму, струящемуся из горячих щелей.

Потревоженные гнездозмеи визжали и кудахтали. Всего он насчитал восемь. Там было два взрослых змея, размером с индюков, выделявшихся ярким окрасом на фоне тёмных камней, и полдюжины детёнышей, пока не летающих, но почти таких же крупных, ещё не сбросивших свою первую, серую кожу. Взрослые выпячивали жёлтую грудь, хлопали красно-синими крыльями, размахивали бахромчатыми хвостами и угрожающе визжали; их гребни топорщились, чешуя у шеи вздыбилась. Серые малыши широко распахивали челюсти и недовольно шипели.

Тот, кто призывает зиму, потеряв к ним интерес, продолжал расхаживать туда-сюда, принюхиваясь к дыму и глубоко дыша.

Почти везде дым был едкий. Пахло серой, тухлыми яйцами и раскалённым металлом. Везде, кроме одного отверстия…

Принюхавшись к сероватому дыму, он узнал запах полыни. Сосны болотной. Гикори. Тот, кто призывает зиму, знал: это растопка и дрова, которые чаще всего используют змееловы, – и от предвкушения у него даже потекли слюнки. Он снова вдохнул, дотронулся кончиком языка до зубов и ощутил запах змеемасла и смолы…

Не в силах терпеть незнакомца в своих владениях ни минуты дольше, взрослые гнездозмеи яркой разноцветной вспышкой поднялись в воздух, яростно визжа. Разинув пасти и обнажив клыки, они набросились на одетого в змеекожу пришельца, который напугал их детёнышей.

Тот, кто призывает зиму, оглянулся на их гомон. Он вытянул руку и ударил змея, который оказался ближе, с такой силой, что тот камнем рухнул на землю; тяжёлый ботинок тут же раздавил ему голову. Второй змей взвизгнул и развернулся в воздухе, но слишком поздно. С хриплым рыком и удивительной ловкостью тот, кто призывает зиму, выбросил руку вверх и схватил существо за красно-синее крыло. Он раскрутил его над головой – круг, ещё круг, – а затем отбросил на камни.

Шипение детёнышей переросло в громкий визг. Они заметались, захлопали крыльями в безуспешных попытках взлететь и высыпали из каменной ограды, окружавшей их гнездо. Когда над ними нависла тёмная тень, они, сбившись в одно несуразное многоголовое чудовище, заскрежетали и защёлкали челюстями.

Пронзительный визг переполнял голову того, кто призывает зиму, и глаза под костяной маской сузились; он схватил одного из детёнышей и, будто отжимая мокрую тряпку, свернул ему шею. Послышался треск позвонков, змеёныш обмяк и был отброшен в сторону; тот, кто призывает зиму, потянулся ко второму существу, затем к третьему, – и так до тех пор, пока не передушил всех гнездозмеев, бросая их тушки себе под ноги.

Он встал на колени возле отверстия, из которого пахло дымом от полыни и гикори, и опустил в него руку в перчатке. Это было похоже на дымоход.

Каменные стенки были гладкими, без трещин, и чем ниже он погружал руку, тем у́же становилось отверстие. Тот, кто призывает зиму, почувствовал, как похожее на трубу отверстие изгибается, и мысленно отметил для себя угол и направление. Затем, поднявшись, он дотянулся до туши самца гнездозмея и втиснул её в отверстие, заткнув его. Сверху он уложил и тушу самки.

Тот, кто призывает зиму, любовался своей работой, усевшись на корточки. Отверстие было почти перекрыто, но дым всё ещё просачивался тонкой струйкой между тушами гнездозмеев.

Тот, кто призывает зиму, осмотрелся. Его взгляд упал на груду мёртвых змеёнышей. Он брал их по одному и тёплыми гибкими тельцами затыкал все щели, пока запах горящего дерева не исчез, а дым не перестал струиться.

Тот, кто призывает зиму, поднялся на ноги.

Там, где был дымоход, должен был располагаться надёжный, скрытый от посторонних глаз очаг, согревающий сгрудившихся вокруг него, ничего не подозревающих спящих людей, которые пережидают зиму в своём укрытии. Судя по углу дымохода, оно находилось где-то на другой стороне горы.

Где-то рядом.

Глава пятая

Услышав скрежет камня о камень, Мика поднял голову. Порыв ледяного ветра обжёг лицо, голые руки от холода сразу покрылись гусиной кожей. Глотнув морозного свежего воздуха, он вдруг понял, насколько душным и спёртым был воздух у них в укрытии.

Мика сидел на своём матрасе, поджав под себя ноги и обложившись инструментами для работы по дереву, обрывками кожи, катушками верёвки и кишечной нити. В одной руке юноша держал квадратный кусок кожи озёрного змея, а в другой – свой нож, которым вырезал в коже два небольших отверстия. Рогатка, над которой он корпел, лежала у него на коленях.

Снова послышался скрежет. Мика наклонился, заглянул в низкое отверстие, ведущее из спальни в кладовку, и увидел, как Илай задвигает на место каменную плиту, закрывающую вход в зимнее укрытие.

Мика отложил рогатку, поднялся на ноги и через узкую щель проскользнул в соседнюю комнату.

– И как там, Илай? – спросил он.

– Холодно, – ответил скалолаз, стряхнув с плеч снег и сбросив капюшон.

Капли воды блестели у него на волосах, бровях и даже на кончике носа. Пару раз он энергично обхватил себя руками и похлопал по плечам. Потом снял перчатки, куртку, шарф, шляпу и повесил всё возле входа.

– Холодно, как никогда. И метель.

Мика кивнул. Если бы не холод и метель, Илай ни за что не вышел бы наружу: только в такое ненастье он мог решиться покинуть укрытие. Сильный снегопад уменьшал риск быть замеченным и в мгновение ока заметал следы.

– Если мы не хотим, чтобы нас нашли, у входа не должно быть никаких следов, – объяснил Илай, когда Мика первый раз спросил его, почему он именно в такую погоду покидает укрытие. – Оставить следы – это всё равно, что постелить у входа коврик с надписью «Добро пожаловать».

Конечно, лучше всего им было бы и вовсе носа наружу не высовывать. Но это было невозможно, иначе пещера превратилась бы в одну большую сточную канаву. За две-три недели даже при экономном расходовании песка и соли, неглубокая яма в углу маленькой комнаты переполнялась и начинала смердеть. Примерно раз в четыре недели, когда снаружи бушевала самая лютая непогода, Илай и Мика сгребали содержимое ямы в ведро; скалолаз уносил его как можно дальше от пещеры и вываливал в глубокий снег.

– Вы что-нибудь… видели? – спросила Фракия.

Она стояла у входа – как и всегда, когда Илай уходил. Каждый раз, когда каменная плита отодвигалась, она оставалась караулить, осторожно высовывая голову наружу и нетерпеливо оглядывая небо, пока Илай не возвращался и не закрывал за собой каменную дверь. Она ждала его возле входа, обхватив себя руками, стуча зубами от холода и опустив глаза в пол.

Порой Мика думал, что, несмотря на вечные разочарования, Фракия жила этими мгновениями, надеясь на чудо – что в следующий раз всё будет по-другому. Когда каменная плита отодвинулась, девушка снова не увидела того, чего искала; но оставалась надежда, что видел Илай.

Однако он ничего не видел.

– Никого и ничего, – сказал он ей, качая головой. – И, думаю, ещё долго не увижу. Зима свирепствует. Ветер поменял направление, и снег валит стеной. Если так продолжится, то завтра примерно к этому времени нас заметёт, и мы окажемся глубоко под снегом.

Девушка-змеерод отвернулась.

Лицо Илая выражало беспокойство.

– Кружка чая из тысячелистника была бы мне сейчас очень кстати, Фракия, – сказал он.

Но Фракия, казалось, не слышала его.

– Я могу заварить, – предложил Мика.

Илай пожал плечами.

– Я просто пытался её чем-нибудь занять, – тихо сказал он Мике. – Так-то я и сам могу сделать себе кружку чая. Ты будешь, парень?

– Конечно, – кивнул Мика.

Илай налил в медный котелок воды, поставил на огонь и раздувал костёр до тех пор, пока языки пламени не растеклись по закопчённому дну котелка. Скалолаз обернулся к Мике.

– Как успехи с рогаткой?

– Работа продвигается, но медленно, – ответил Мика. – Я не тороплюсь, Илай. Как вы и советовали.

– Хорошо, когда есть на что отвлечься, – заметил Илай, бросив взгляд на вход в узкую спальню, где уединилась Фракия. – Особенно сейчас, когда мы тут взаперти до самой оттепели.

Сборка рогатки оказалась именно таким трудоёмким делом, как и рассчитывал Илай, и Мика даже был рад, что ему есть чем себя занять в узком мирке однообразной жизни в зимнем укрытии.

В первый день Мика шлифовал кость, обтачивал грубые края и все неровности. На второй день он вырезал ручку и проделывал в верхушках ответвлений У-образной кости отверстия, чтобы натянуть тетиву. На третий день, пока кость закалялась в горячем пепле, Мика занимался остальными необходимыми заготовками. Он проверял на эластичность хранившиеся у Илая разные виды кожи – для тетивы больше всего подошла шкура туманозмея, мягкая и легко тянущаяся, от неё Мика и отрезал две длинные полоски; из прочной кожи озёрного змея он вырезал квадрат, сделав из него мешочек. Мика прикрепил его к тетиве, чтобы загружать туда камни и осколки, которыми можно будет стрелять.

Закатав рукава до локтя и высунув кончик языка, Мика медленно и старательно сшивал, привязывал и приделывал всё на свои места. Наконец, он поднял рогатку перед собой.

Выглядела она внушительно, и Мика едва сдерживался, чтобы не опробовать её прямо здесь и сейчас. Но нужно было ещё кое-что доработать. Мика потянулся к деревянной катушке с кишечной нитью, лежавшей рядом с ним на матрасе.

Отмерив и отрезав четыре одинаковых куска нити, Мика вспомнил, как Илай выторговывал её в логове Менял. Теперь казалось, что с тех пор прошло сто лет.

Тогда был сезон дождей, а не зима, и они с Илаем были едва знакомы. Скалолаз держал себя отстранённо и замкнуто, и временами Мике казалось, что Илай вот-вот уйдёт и бросит его одного выживать в Высокой стране.

Но скалолаз не ушёл, и Мика был ему за это глубоко признателен. Он знал, что не смог бы выжить один: Змеиная пустошь была суровой и беспощадной дикой местностью, совершенно не похожей на равнины, которые он оставил. Покорять пустошь устремлялись отчаянные искатели приключений – кто охотиться и ловить змеев, кто воровать и обманывать; но все – чтобы тянуть последние соки из земли, которая раньше принадлежала одному лишь змеиному роду. Три сезона тому назад Мика отправился в трудное путешествие в Высокую страну, захваченный причудливыми мечтаниями о богатствах. В погоне за ними он неминуемо погиб бы, не возьми его Илай Винтер под своё крыло. С тех пор, как они начали свой путь бок о бок, Мика стал намного лучше понимать скалолаза. Теперь он угадывал, когда можно говорить, а когда, наоборот, стоит оставить тишину между ними нетронутой; он присматривался и учился уважению к жизненному укладу в суровой пустоши. Совсем как Илай.

Мика отбросил назад густые волосы, чтобы не мешали, крепко завязал узелки и закрепил их на месте.

– По мне, так почти готово, – раздался голос Илая.

Мика поднял голову, увидел стоящего над ним скалолаза и улыбнулся.

– И мне так кажется.

Илай присел на корточки возле Мики и взял у него рогатку. Скалолаз внимательно осмотрел её, но ничего не сказал. Затем, откинувшись назад, он достал из кармана горсть белых округлых камешков.

– Не возражаешь, если я её опробую? – спросил Илай.

– Нет, конечно, – ответил Мика.

Илай положил камешек в кожаный карман и поднёс рогатку к глазам. Он медленно натянул тетиву. Мика не отрываясь глядел на скалолаза, сердце в груди отчаянно билось. Достаточно ли окрепла кость? Выдержат ли нити?

– Видишь вон ту метку? – спросил скалолаз.

Мика посмотрел на чёрную отметину на стене, по форме напоминавшую звезду, и кивнул.

Илай отпустил тетиву. Нити вернулись на место, камешек просвистел по воздуху в подземной комнате. С резким треском он ударил в самый центр звезды, пробил песчаник и упал на пол пещеры.

Илай медленно и глубокомысленно кивнул. Мика сидел не дыша.

– Отличная работа, просто потрясающе, – сказал скалолаз.

– Вы действительно считаете, я хорошо справился? – спросил Мика, боясь поверить в похвалу Илая.

– Сам бы лучше не сделал, – признался Илай, поднимаясь на ноги. – Набери камней и пойдём со мной.

– Ты левша или правша? – спросил Илай.

– Правша, – ответил Мика.

– Я так и думал, – сказал Илай, морща лоб. – Тогда тебе лучше взять её в левую руку, а тетиву натягивать правой. Так ты придашь броску больше силы. А если повезёт, – добавил скалолаз, – то и точности прибавится.

Они стояли возле стены в большой комнате. После ужина напитанный маслом запах жареного всё ещё ощущался в воздухе, хотя огонь уже догорел, оставив после себя лишь мерцающие угли. Фракия сидела, сгорбившись, на змеиной шкуре: лицо её скрывал капюшон, а руки обвивали подтянутые к груди колени. На каменной плите, закрывавшей вход в укрытие, Илай нарисовал углём мишень – три сужающихся круга, один в другом, с общим центром в виде маленького закрашенного кружочка.

Мика взял рогатку в левую руку и оттянул тетиву назад, насколько смог. «Илай был прав», – отметил он про себя.

Скалолаз оценивающе следил за его движениями.

– Не сжимай так крепко, – сказал он.

Мика чуть ослабил хватку. Мешочек быстро проскользнул между костяшками его пальцев и выбросил камешек, который выстрелил в воздух, пролетел через всю комнату и ударился о каменную плиту.

Фракия подняла голову. Мика побежал проверить мишень.

– Я попал! – воскликнул он, ощупывая небольшую выбоину между первым и вторым кругом.

– Совсем неплохо для первой попытки, – кивнул Илай.

– Думаю, просто новичкам везёт, – скромничал Мика, хотя внутри ликовал от своего триумфа.

– А я бы сказал, врождённый талант, – ответил Илай. – Надо только его совершенствовать.

– То есть тренироваться, – сказал Мика.

– То есть тренироваться, – подтвердил Илай.

Мика вернулся к стене напротив двери. Он стрелял по мишени, пока не расстрелял все камешки, потом собрал их и начал сначала.

Илай устроился позади него на змеиной шкуре, спиной прислонившись к стене. Разложив перед собой все ножи, что у них были, – и для готовки, и для охоты, с ровными лезвиями и зазубренными, даже небольшой нож Мики, – он брал их по одному и точил лезвия. Тихое шуршание, с которым металл скользил по точильному камню, сопровождал глухой стук камешков, бившихся о мишень.

Время от времени Илай поднимал взгляд и делал полезные замечания.

– Не выставляй локоть.

Или:

– Когда целишься, держи голову прямо.

И частенько:

– Отличный выстрел, парень.

Каждый раз, когда скалолаз хвалил его, Мика заливался краской, хотя и сам понимал, что стреляет всё лучше. С каждой собранной горстью камешков попаданий в яблочко становилось всё больше. К тому же с каждой новой попыткой что-то менялось. Что-то внутри него. Вставая в стойку и совершая движения на автомате, он мог сосредоточиться на самом полёте камешка, и под конец, выпуская каждый новый снаряд, он будто бы мысленно гнал его к цели.

Чёрный круг, нарисованный Илаем, потихоньку стирался с каждым точным попаданием Мики. И каждый раз, когда это происходило, Мика уже не удивлялся, а наслаждался тем, что держит всё под контролем.

Он оглянулся и увидел, что Фракия внимательно следит за ним; её серые глаза поблёскивали из-под капюшона. Одним изящным движением она поднялась на ноги, подошла к нему, забрала рогатку, быстро развернулась, оттянула тетиву и выстрелила, попав в самый центр мишени. Потом повернулась к Мике, выпустила рогатку из руки – и та с грохотом упала на каменный пол. Девушка снова уселась на шкуру. Мика чувствовал, что лицо у него горит огнём.

– Думаю, можно уже и передохнуть, – мягко сказал Илай и взял со стола флягу с ликёром; Мика услышал звук извлекаемой пробки.

– Хотите, я помогу убрать ножи? – спросил Мика.

Илай собирался было ответить утвердительно, но тут его взгляд упал на часы. Почти весь песок пересыпался вниз.

– Завтра сделаем, – сказал скалолаз. – Я дождусь, когда всё прогорит, и пойду спать.

Он уселся на толстой змеиной шкуре возле мерцающих углей. Мика сел напротив и наблюдал, как обгоревшее дерево отливало то ярко-оранжевым, то синим, и как клубы дыма обнимали основание металлической трубы.

Это было любимое время дня Мики – время, когда песок в часах второй раз за день почти полностью перетекал из верхней части колбы в нижнюю, когда вся работа по дому была переделана и скоро уже можно было отправляться спать. Обычно в этот час Илай приглушал свет лампы, раздавал каждому по рюмке с ликёром, и они тихонько беседовали, пока тлеющие угли догорали; огонь постепенно угасал, и в темноте звучали лишь бестелесные голоса.

Фракия села рядом с Микой; лицо у неё было задумчивое.

– Я не хотела… проявить неуважение к твоей работе, – сказала она.

– Всё нормально, – вздохнул Мика. – Ты просто лучше стреляешь, Фракия, вот и всё. Сколько бы я ни тренировался.

– Фракия – змеерод, парень. Это у неё в крови.

Скалолаз потянулся и каблуком толкнул сгоревшее полено. Оранжевые искры взметнулись и тут же исчезли.

– Но вот что я скажу тебе, парень: эта рогатка – настоящее, отличное оружие, сделанное твоими руками. Кропотливая работа. Точная. Я горжусь тобой.

Мика скромно улыбнулся. После короткой вспышки света от искр снова повисла тёмная тишина.

– Мне не хватает моего родокопья. С ним я чувствовала себя защищённой… – голос Фракии был низким, прерывистым, но Мика мог различить в её словах боль утраты и упрёк. – Мне не хватает воздуха, неба, высоты, где мне было так спокойно. Эта… эта тесная тёмная пещера, зловонная и грязная, испачканная нами же, – я задыхаюсь здесь…

– Тогда говори о своей жизни, Фракия. О родстве. Вспоминай облака. Высокие скалы и долины, – голос скалолаза выдавал его собственную глубокую тоску. – Возвращайся туда в своих мыслях… Поверь, это поможет!

Послышался скрип душекожи; Мика догадался: Фракия надела капюшон.

– Не могу.

– Выпей ликёра, – сказал Мика. – Поможет уснуть.

Фракия с сомнением взглянула на протянутую ей рюмку, но через мгновение взяла её, в два глотка выпила обжигающую жидкость и поставила рюмку в сторону.

Мика почувствовал, как его тело отяжелело, а в голове всё поплыло. Нерешительным движением он взял Фракию за руку. Она её не отдёрнула. Мика потянулся к ней другой рукой и осторожно привлёк к себе – и вдруг она обняла его так крепко, что ему показалось, будто его сердце вот-вот взорвётся.

– Сейчас я погашу свет, – объявил Илай из соседней комнаты.

Мика лёг рядом с Фракией, натянул на них обоих одеяло и обвил руками её стройное тело. Илай потушил лампу, и зимнее укрытие погрузилось в непроглядную тьму.

– Фракия? – прошептал Мика.

– Мика, – отозвалась девушка и повернулась; Мика почувствовал тёплый пряный аромат её дыхания. – Мика.

Она стянула с себя шелковистую душекожу, протянула руки и принялась расстёгивать рубашку Мики. Наконец они остались лежать обнажённые, кожа к коже.

– Мика. Мика…

Потом Мика лежал на спине, ощущая в груди боль, глубокую, сильную и неодолимую. Фракия была так близко, и всё же, казалось, с каждым днём она все больше отдаляется от него. Одной рукой он нежно обнял её за плечи, погладил по щеке большим пальцем, а другую руку положил ей на грудь, чтобы чувствовать, как бьётся её сердце.

– Тебе не нужно родокопьё, Фракия. У тебя есть я, – сказал он с нежностью. – Я буду защищать тебя, – он помолчал, – всегда.

Девушка-змеерод не ответила. Дыхание её было спокойным и ровным – она спала. Вскоре уснул и Мика.

В это время у них над головами крошечный мандрозмей, выбиваясь из сил, взмахнул крыльями и рухнул на пол клетки. Тихий чирикающий звук застрял в глубине его горла: он задохнулся, тщетно пытаясь втянуть хоть немного свежего воздуха из отверстия в камне, и умер.

Глава шестая

Тихонько крякнув, тот, кто призывает зиму, снял с плеч тяжёлый рюкзак и поставил его на землю. Рюкзак утонул в рыхлом снегу. Тот, кто призывает зиму, развязал его, запустил внутрь руку в перчатке и стал ощупывать содержимое.

Сдвинул фляги кровавого мёда, завернутое в бумагу мясо; ножи, удавки, обрезки верёвки и другие нужные инструменты. Щипцы для вырывания языков, ложки для выскабливания глаз, ножницы для костей, тиски для печени…

Наконец пальцы его сомкнулись, ухватив пару снегоступов, – он нашёл то, что искал. Тот, кто призывает зиму, вытащил их из рюкзака, и снегоступы – шлёп, шлёп – один за другим упали на землю. От взметнувшегося вихря снежинок у него даже дыхание перехватило.

Внешние рамы и распорки широких овальных снегоступов были сделаны из рёбер змеев, между ними была натянута переплетённая кишечная нить. С трудом поднимая ноги из глубокого снега, тот, кто призывает зиму, хорошенько прикрепил свои тяжёлые ботинки к снегоступам.

Он сделал пару шагов, пробуя снежный наст. Снегоступы скользили по поверхности, но не проваливались, и тот, кто призывает зиму, одобрительно хмыкнул. Расправив плечи, он взгромоздил на спину тяжёлый рюкзак и продолжил путь.

Снег валил без остановки уже давно. Три ночи, не меньше, плюс короткие дневные часы между ними. Гонимые ветром хлопья падали, оседали, накапливались и замерзали, наст слой за слоем всё утолщался. А снегопад даже не думал прекращаться.

Он приглушал запах (своими землистыми нотками), по которому двигался тот, кто призывает зиму, но не поглощал его полностью. Нюх у того был слишком хорош. В любой момент пути он мог учуять даже самый слабый запах своей добычи, и кусок тряпки не давал ему сбиться с пути.

Цель уже близко, он знал это точно. Совсем близко. Тот, кто призывает зиму, встал на колени, наклонился, опираясь огромными ладонями на снежный наст, и потянул носом воздух.

Эти были умнее многих. Они очень старательно замаскировали свой дымоход и вывели его так далеко от укрытия, как только было возможно. И свои отходы они выносили и прятали так, чтобы ничто не указывало на их присутствие. И всё же недоглядели: всего одна капля содержимого мусорного ведра выдала их – крошечная капля под коркой снега, которую не заметил бы любой другой с менее обострёнными чувствами, чем у того, кто призывает зиму.

Выпрямившись, он отцепил кирку, привязанную сбоку к его рюкзаку, и обеими руками сжал резную ручку из бука. Был ещё день, ну или то время суток, которое можно было так назвать. Змеиный жир, которым был смазан острый металлический брусок, поблёскивал в тусклом желтовато-сером свете. Наклонившись, тот, кто призывает зиму, раскидал свежий снег и принялся стучать по заледеневшему слою внизу. Его дыхание учащалось, и чем глубже он копал, тем выше становилась куча снега позади него. Иногда с холма вдруг срывался замёрзший ком; он скатывался вниз, собирая по пути снег, и, разрастаясь, оставлял на склоне примятую дорожку.

Тот, кто призывает зиму, остановился. Прижал к лицу тряпку и вдохнул. Затем понюхал яму в сугробе. Экскременты. Он учуял их. Это экскременты тех, кого он ищет.

Из-под костяной маски вырвался влажный фыркающий звук. Из прорези для рта повалили клубы морозного дыхания.

Тот, кто призывает зиму, смеялся.

Глава седьмая

– Просыпайся…

Приглушённый голос будто бы доносился из какой-то глубокой пещеры или колодца. Мика слушал, как он то грохочет, то стихает; потом тяжесть опять навалилась, будто прижимая его к земле, пока он не врос в скалу; было темно, и всё вокруг пульсировало чётко и мерно.

– Просыпайся же…

Мика дёрнулся. Тусклый красноватый свет проникал ему под веки. Мика попытался поднять их, но не смог; от усилий в голове застучало.

Темнота сгущалась, уплотнялась и сковывала тело. Она давила на него, однако в ней было тепло и не сказать, что неприятно. Ему хотелось там остаться…

– Просыпайся… Мика…

Снова появился красный свет; что-то тянуло его за руку, тормошило и трясло.

– Мика!

Он открыл глаза. Свет лампы, жёлтый и яркий, мерцал прямо у него перед носом.

– Мика, скорее. Вставай.

– Илай? – Мика еле шевелил губами: во рту было вязкое ощущение, будто его набили мокрыми перьями. – Илай, что случилось? – спросил он, разглядев обеспокоенное лицо скалолаза.

– Вставай, Мика. Сейчас же! – Скалолаз повернулся к девушке-змеероду, лежавшей на матрасе возле Мики, и принялся трясти её за плечи. – Фракия, просыпайся…

Мика приподнялся на локтях, совершенно разбитый. Его тело отяжелело и ныло, а в голове всё смешалось в одну сплошную кашу. Он повернулся к Фракии. Она лежала обнажённая под стёганым одеялом и была так красива. Стройная, бледная…

Мике бросился в глаза синеватый оттенок её губ. И кончиков пальцев…

– Илай! – воскликнул Мика; ему показалось, что собственный голос прозвучал откуда-то издалека. – Что стряслось?

Свет лампы потускнел.

– Мандрозмей мёртв, Мика, – сказал Илай, и от этих слов у Фракии задрожал подбородок и дёрнулись веки. – Воздух испорчен. Скорее, Фракия, – Илай снова потряс девушку за плечо, – нужно вставать. Вставай же, Фракия!

Глаза девушки-змеерода распахнулись; она смотрела на Илая, но как будто не узнавала его. Фракия медленно приподнялась на матрасе и спокойно натянула на себя одеяло.

– У нас мало времени, – сказал Илай. – Похоже, труба забилась, и в укрытие больше не поступает воздух. Нам срочно нужно проветрить его.

Мика быстро натянул штаны, рубашку и жилет из змеиной кожи, затем принялся зашнуровывать ботинки из телячьей кожи, которые чинил три дня. Дышать ему было тяжело, и как бы он ни пытался вдохнуть глубоко, одышка не прекращалась.

Мика посмотрел вверх и увидел в подвешенной клетке безжизненного мандрозмея: глаза тусклые, язык вывалился, одно крыло свесилось между прутьями решётки. Фракия тоже увидела его – и тихо застонала.

Илай схватил Мику за руку и потянул его из спальни через большую комнату. Ощущение было, будто они пробирались через вязкий чёрный сироп. Стены пещеры то раздувались, то сворачивались перед глазами. Грудь сдавило, голову будто сжимали тиски. В висках пульсировала кровь.

Остановившись у каменной плиты, закрывавшей вход в укрытие, скалолаз присел на корточки и обхватил камень. Мика присел с ним рядом.

– Раз… Два… Три… Толкай! – скомандовал Илай.

Они навалились на плиту, кряхтя от напряжения. Но плита не сдвинулась с места.

– Толкай!

Они снова поднажали; руки и ноги дрожали, над сдвинутыми бровями выступал пот. Силы их были на исходе.

– Фракия! Фракия! – позвал Илай.

Рядом с ними появилась девушка-змеерод; свет лампы выхватил из темноты её лицо и блестящую на плечах душекожу. Она обхватила синеватыми пальцами боковую сторону каменной плиты, чуть ниже Мики. Он почувствовал, как она прижалась к нему дрожащим телом.

– Толкай! – прорычал Илай.

Мика, закрыв глаза, толкнул плиту что было сил. Раздался скрип, и камень чуть сместился. Совсем немного. Но небольшая щель всё же появилась.

Илай выпрямился.

– Раз. Два. Три. Толкай! – закричал он.

Тяжёлая плита поддалась и на этот раз, со скрипом отодвинулась и обнажила плотную замёрзшую снежную стену, перегородившую вход.

Мика сделал шаг вперёд и коснулся твёрдого снега. Он сверкал в свете лампы Илая. Скалолаз схватил лопату, прислонённую к стене.

– Надо копать, – сказал он. – Пустить в пещеру немного свежего воздуха.

Мика нащупал возле двери вторую лопату, Фракия взяла два каменных шипа, по одному в каждую руку. Они вернулись к белой стене, готовые атаковать её своими орудиями, но замерли, услышав методичный и ритмичный скрежет.

Он доносился с другой стороны сугроба и приближался.

– Как вы думаете, что это? – спросил Мика, щурясь, когда скрежет послышался совсем рядом. – Сквобозмей? Серозмей? Только бы не голодный краснокрыл…

– Никакой это не краснокрыл, Мика. Это вообще не змей, – мрачно сказал Илай; в его голосе сквозила тревога. – Слишком уж ритмично копает, – пробормотал он.

Мика повернулся к Илаю и в жёлтом свете лампы увидел выражение, которое смог распознать, хоть никогда раньше не видел его на лице скалолаза. Это был страх.

– Если это не змей, то кто же? – спросил Мика.

Илай медленно покачал головой; глаза его сузились, губы сжались.

– Может, приживала – змеелов, который норовит поселиться в чужом укрытии. Это если нам повезло…

– А если нет? – спросил Мика и с трудом сглотнул, когда Илай потянулся за тяжёлым арбалетом, который держал заряженным возле входа.

– Кельд, – прозвучал ответ.

Глава восьмая

Кельд?

Перед глазами у Мики всё плыло. Кельды – тёмные, замкнутые обитатели пещер. Такие же, как Редмирта, которую они убили в её подземном логове. Перед глазами Мики замелькали образы Редмирты и её кухни, больше походившей на склеп. Пилы, крюки, отрубленные головы на разделочных плитах…

Но кельды наверху, на земле, посреди зимней метели? Разве такое вообще возможно?

– Мика. Смотри. Смотри! – прозвучал голос Фракии.

Стена из плотного снега истончилась, и теперь сквозь бледно-молочную белизну просматривалась сгорбленная тёмная фигура, поглощённая работой. Фракия тихо застонала, уставившись на каменные шипы в своих руках.

– Родокопьё, – горько бросила она. – Мне нужно родокопьё.

Но зимнее укрытие было слишком тесным для того, чтобы держать в нем родокопьё. Фракия обернула его в промасленную змеиную шкуру, которую дал ей Илай, и спрятала между двумя валунами-близнецами у подножия горы, где оно должно было пролежать в целости и сохранности до самой оттепели. Мика видел, как она прятала его, и теперь, обернувшись, встретился с ней взглядом. Фракия потупила взор. Оставалось рассчитывать лишь на каменные шипы.

Она сделала глоток спёртого воздуха, и в её груди всё сжалось. Рядом раздавалось хриплое и прерывистое дыхание Мики.

Фракия зажала каменные шипы зубами и, крякнув от натуги, взобралась на стену над входом; она замерла, напрягая руки и ноги, выгнула спину и нащупала опору на скале. Медленными осторожными движениями она вытащила шипы изо рта и зажала по одному в каждой руке. Внизу тихо выдохнул Илай: он опустился на одно колено, поднял и навёл свой арбалет; палец замер на спусковом крючке.

Раздался хруст, и снежную стену пробило железное лезвие кирки. Осколки ледяного снега посыпались на пол, и внутрь ворвался поток холодного и чистого воздуха, который был так нужен им троим.

В следующую секунду лезвие исчезло. Копание прекратилось.

– Мика, сынок, – прошептал Илай, – не стой столбом. Приготовь свою рогатку.

Мика отступил в темноту большой комнаты, не сводя глаз со снежной стены. Внезапно в пещеру с тяжёлым глухим стуком ввалился плотный ком снега, за которым показался толкнувший его массивный ботинок. Мика развернулся и со всех ног кинулся в спальню, чувствуя спиной, как ледяной воздух врывается в зимнее укрытие.

Мика услышал, как грохнул арбалет Илая; за треском последовал глухой стук наконечника стрелы, попавшего во что-то твёрдое. Через мгновение пещеру наполнил пронзительный и дикий визг Фракии, который сопровождали какие-то хрипящие и дребезжащие звуки. Каменные шипы один за другим упали на каменный пол. Звякнул арбалет Илая: скалолаз пытался перезарядить его. Последовал резкий треск, тихий вздох, затем треск, ещё и ещё раз, и наконец тяжёлый стук: тело рухнуло на каменный пол.

В зимнем укрытии повисла тишина.

Дрожа от страха, Мика продолжил пробираться в темноте. Не сводя глаз со входа в спальню, он присел на корточки возле матраса и стал шарить рукой, пока не нащупал рогатку. Пальцы сжали ручку. Мика подобрал с пола несколько камешков. Он прислушивался ко звукам, доносившимся из соседних комнат, и медленно углублялся в темноту.

Вдруг раздался треск, будто кто-то чиркнул спичкой. Что-то с гулким стуком упало и прокатилось по полу большой комнаты. Через секунду последовала ослепительная вспышка света и прогремел оглушительный взрыв.

На пол посыпались камни. Воздух наполнила густая пыль. Сквозь вход в спальню Мика видел, как пламя наполнило большую комнату серным сиянием.

Через мгновение свет погас, и вход перегородила массивная фигура; её громадный силуэт чётко вырисовывался на фоне пламени. Рукой в перчатке незнакомец прижимал что-то к лицу. Какую-то чёрную, рваную суконную тряпку – обрывок плаща, какие носят пахари на равнинах; обрывок, зацепившийся за крюк в логове Редмирты и найденный повелительницей кельдов.

– Они проникли в её пещеру, эти змееловы. Они ограбили её. А потом убили. Одну из нас, – говорила ему повелительница кельдов тихим медовым голосом. – Мы должны отомстить за смерть кельда, – она протянула ему кусок тряпки, – вот их запах.

Найди их. Вымани их из убежища. Убей их… медленно.

Незнакомец прижал тряпку к костяной маске и сделал вдох, затем ещё один. Потом пригнулся и вошёл в спальню, поворачивая голову в капюшоне то туда, то сюда.

Мика прижался спиной к холодной каменной стене и перестал дышать. Он вложил в мешочек на рогатке камень и медленно поднял её на уровень глаз.

У него будет всего один выстрел.

Причмокивая и сопя, жуткая фигура исследовала темноту. Воздух наполнился едким запахом горелого гусиного пуха и змеиных шкур из большой комнаты. Но Мика чётко распознал и другой запах. Его запах.

Мика оттянул тетиву. Дрожащими руками он пытался прицелиться.

Сделай это. Сейчас же, уговаривал сам себя Мика; его взгляд, вытянутая рука и камень были направлены в одну точку. Сейчас!

Мика отпустил кожаный ремешок, и тяжёлый круглый камень устремился вперёд. Через мгновение раздался хруст разбитой скорлупы: камень попал незнакомцу точно в лицо. Крякнув от неожиданности, тот пошатнулся, оступился и с грохотом рухнул на пол. Голова свесилась набок. На пыльный каменный пол капала кровь.

Мика на мгновение замер, выжидая, когда сердце перестанет бешено колотиться. Затем он подошёл к телу и посмотрел вниз. Плащ распахнулся, и Мика увидел стрелу Илая, застрявшую в замысловатой броне, собранной из змеиных лопаток и ключиц. Лицо скрывал капюшон. Вокруг было тихо, и только струйка крови стекала в разрастающуюся на полу лужу.

Мика присел на корточки и откинул капюшон незнакомца. На него смотрела костяная маска, расколотая над левой глазницей, куда угодил его камень. Сквозь сломанную кость сочилась кровь. Позади, в большой комнате, потрескивало и вспыхивало пламя, и спиной Мика чувствовал нарастающий жар.

Он уже собирался развернуться на пятках, когда внезапно раздался глубокий хрип; рука в перчатке взлетела в воздух и схватила Мику за шею. В лицо ему пахнуло тёплое зловонное дыхание незнакомца, и из отверстий в костяной маске на него уставились два глаза: один блестящий, как антрацит, другой залитый кровью.

Хватка усиливалась; из прорези для рта донёсся хриплый голос.

– Редмирта, – прошептал незнакомец.

Глава девятая

Что-то у него во рту не давало челюстям сомкнуться. Что-то мягкое и раздутое, с привкусом тухлого мяса.

Мика сглотнул. К горлу подступила тошнота. Он попробовал открыть глаза, но не смог. Они как будто были склеены. Пошевелить руками и ногами он тоже не мог. Он был распластан, руки вытянуты над головой, ноги раздвинуты.

Выгибая спину, Мика пытался высвободиться. Кричать не давал кляп во рту; верёвки на запястьях и лодыжках от попыток вырваться только глубже впивались в кожу. Он откинулся назад, силы покинули его. Холод обжигал кожу, будто раскалённым железом клеймил ему плечи, ягодицы, икры; в голове стучала кровь.

Что же, всему конец? Так он и умрёт, обездвиженный и беспомощный, как каменозмей в ловушке?

Мика вздрогнул. Он почувствовал на своём лице тёплое дыхание, гнилостное и резкое, затем кто-то подул сначала на одно его веко, затем на другое. Собравшись с силами и задыхаясь, он попытался отвернуться, но рука сжала ему челюсть и не дала пошевелиться. Замёрзшие слёзы, склеившие его ресницы, начали таять под шумным дыханием, и вскоре Мика смог приоткрыть глаза до узких щёлочек и посмотреть вперёд.

Тот, кто призывает зиму, сел на корточки и фыркнул. Эту часть действа он любил, пожалуй, больше всего. То, что предшествовало треску ломающихся костей и крикам, раздиранию плоти и льющейся крови.

Страх.

Он протянул руку и снял костяную маску.

Мика вздрогнул и хотел закричать, но кожаный кляп пропустил лишь сдавленные рыдания. Лицо кельда под маской было сплошь покрыто мелкими пересекающимися шрамами. Они стёрли его черты, смазали бесформенную переносицу, сплющили и растянули в стороны ноздри, превратили губы в тонкую кривую линию. Бледно-голубые глаза были глубоко посажены в синюшные глазницы и глядели на Мику холодно и равнодушно. Под разлинованной шрамами кожей напряглись мышцы; они едва заметно задрожали, когда изо рта показался кончик влажного языка.

Тот, кто призывает зиму, пытался улыбнуться.

Мика уставился на громадную фигуру, не в силах пошевелиться, не в силах закричать. Тот, кто призывает зиму, потянулся назад. Следуя за его взглядом, Мика стал рассматривать металлические орудия, аккуратно разложенные рядком на снегу. Они поблёскивали в тусклом солнечном свете. На некоторых были крюки, на других шипы или сверкающие лезвия; на одном красовалась сжатая пружина, которая разделяла два зазубренных металлических бруска, предназначенных то ли для сжатия, то ли для дробления. Мика смотрел, как рука в перчатке скользила над рядом инструментов, прежде чем опуститься на один из тускло-серых предметов.

Тот, кто призывает зиму, взялся за ручку выскабливателя для глаз, и изо рта с клубами пара вырвался хриплый смех. Он сдул с орудия снег, затем стёр последние прилипшие к металлу упрямые снежинки.

Тот, кто призывает зиму, приблизился к Мике и по очереди стал прикасаться к его векам металлическим инструментом. Он изобразил, как будет надавливать и прокручивать инструмент, чтобы не осталось никаких сомнений в его намерениях, и снова прижал выскабливатель к полным слёз глазам юноши. Кельд наслаждался ужасом своей жертвы, влажный язык высовывался из почти безгубого рта; он аккуратно положил инструмент на место, между шипом для дробления черепа и ножницами для костей.

Насмешливо фыркнув, тот, кто призывает зиму, поднялся на ноги и отошёл.

Мика подавил рыдания. Он повернул голову и увидел, что кельд снова присел – возле тела, к которому подошёл. У Мики замерло сердце.

Это была Фракия. Распластанная и прикованная к коротким кольям, вбитым глубоко в лёд, точно так же, как и он сам. Правая сторона её тела была в синяках и ссадинах, а возле уха запеклась кровь. Неподалёку лежал Илай, тоже связанный и с кляпом во рту; спутанные волосы были в крови, и снег вокруг тоже покрывали брызги крови. Как и Мика, они были раздеты, одежда лежала на снегу вне досягаемости: ботинки, носки, штаны, рубашки, душекожа Фракии – всё было разложено с нарочито издевательской аккуратностью.

Он мог прикончить их всех ещё в укрытии, думал Мика. Мог ещё там разбить им головы. Перерезать горло.

И всё же не стал этого делать. Он предпочёл вытащить их наружу, раздеть и разложить на стылом снегу, крепко-накрепко связанных по рукам и ногам.

Тот, кто призывает зиму, ткнул девушку-змеерода в ребро. Её он оставит напоследок. Всё ещё сидя на корточках, он повернулся к лежащему рядом змеелову, облизывая безгубый рот кончиком языка.

Илай посмотрел на кельда. Напрягся, силясь что-то сказать, но из-за кляпа слов было не разобрать.

Тот, кто призывает зиму, хихикнул и икнул. Он потянулся к инструментам и выбрал ножницы для костей. По очереди он прикасался зазубренными лезвиями к пальцам рук Илая, к его запястьям, затем повернулся и коснулся металлом пальцев ног. Лодыжек. Коленей… Потом опять хихикнул, икнул, и его шрамы на лице сложились в подобие улыбки.

Мике было ясно: кельд играл с ними. Он наслаждался их беспомощностью, страхом, дразнил своими адскими инструментами, разложенными на снегу с такой омерзительной педантичностью.

Тот, кто призывает зиму, отложил в сторону ножницы и склонился над Фракией. Он протянул огромную руку в перчатке и жестом, в котором едва ли сквозила забота, сдвинул прядь волос с лица девушки-змеерода. Потом протянул руку и вытащил из набора инструментов тяжёлое орудие с двумя усеянными шипами прямоугольными пластинами, прикреплёнными к металлическому стержню с резьбой.

Это был раздвигатель рёбер: им распахивали грудные клетки змеям, чтобы достать драгоценные органы. Лёгкие, мешочки с огненным маслом. Сердце.

Тот, кто призывает зиму, прижал шипы раздвигателя рёбер к коже девушки-змеерода, не сильно, чтобы не проколоть, но достаточно, чтобы остался тёмно-красный след, при виде которого Мике захотелось взвыть раненым зверем.

Кельд снова уселся на корточки. Девушка-змеерод даже не вздрогнула и не издала ни звука. Тогда мучитель положил инструмент себе на колени и, соединив свои огромные ладони, стал демонстрировать, как работает инструмент: как металлические пластины сжимаются и отталкивают что-то сопротивляющееся, как затем снова раздвигаются и встают на место.

Лицо девушки-змеерода по-прежнему ничего не выражало.

Тот, кто призывает зиму, на мгновение замер. Похоже, девчонка – крепкий орешек, думал он, и это доставляло ему удовольствие. Он отстранился и собрался было положить раздвигатель рёбер на место, когда над ним пролетела тёмная тень.

Кельд застыл в нерешительности. Тень промелькнула снова, на этот раз он поднял глаза – и они распахнулись от удивления; кривая улыбка исчезла с его тонких губ.

Глава десятая

С яростным рыком белозмей сорвался с бледно-серого неба, бросился на кельда и вцепился когтями ему в плечи, разодрав белую кожу плаща с капюшоном.

Кельд отбился руками, а белозмей, взмахнув мощными крыльями, взмыл в небо и сделал резкий разворот.

Кельд отбросил раздвигатель рёбер и снял с пояса широкий разделочный нож. Он поднял руки, одной защищая глаза, другой размахивая ножом. Вихрем взметнув снежную пыль, белозмей спустился и сел на склоне горы неподалёку. Из его ноздрей поднялись две струйки дыма.

Высоко над головой небо хмурилось и сгущалось. Стоял трескучий мороз, но ветра не было.

Белозмей склонил голову и стал внимательно рассматривать пленников кельда, распластанных на снегу. Два змеелова, один змеерод. Его змеерод. По крайней мере, она была жива. Взгляд белозмея снова сосредоточился на огромной фигуре кельда с ножом в руке, стоявшего над девушкой. Змей выгнул гибкую шею, мышцы под белой чешуёй напряглись; он готовился испепелить врага.

Тот, кто призывает зиму, вскочил на девушку-змеерода, обхватил ногами её тело и склонился над ней. Приставил нож к её горлу. Кельд был в бешенстве: змей девушки мешал ему завершить начатое. Сжимая рукоять разделочного ножа, он поднял взгляд на белозмея.

По виду это была взрослая особь. Кельд рассмотрел жемчужно-белую чешую, покрывавшую мускулистое тело, широкие кожистые крылья, поднятые и застывшие неподвижно, и усики, дрожавшие по краям его огнедышащего рта. Сложно будет одолеть такого змея, тем более разделочным ножом; понадобится что-то посерьёзнее. Тот, кто призывает зиму, чувствовал, как дёргается и извивается под ним девушка-змеерод. Он понимал: змей пришёл именно за ней, и он не станет дышать огнём, пока они так близко друг от друга. Кельду нужны были его инструменты. Он взглянул на разложенные на снегу орудия, до которых сейчас было не дотянуться. Болас, два свинцовых груза, скреплённых кожаной верёвкой, – вот что ему пригодилось бы. И зажим для челюстей. Молоток, пробивающий черепа, тоже был бы очень кстати, если бы только его можно было достать…

Из глубины горла змея раздался звук, похожий на мягкий шелест ветра в терновых кустах. Шея выгнулась вниз, янтарные глаза не отрываясь смотрели в лицо девушки-змеерода.

– Фр-р-р… А-а-ак… И-й-я-а-а-а…

Тот, кто призывает зиму, бросился к разложенным в линию инструментам.

Белозмей поднялся на задние лапы и с грохочущим рёвом выпустил поток белого пламени, пронзивший дрожащий воздух, будто сверкающее копьё.

Тот, кто призывает зиму, поднял руку и, как смог, прикрылся плащом. В воздухе едко запахло горелой змеекожей. Кельд схватил болас и зажим для челюстей, потянулся к молотку, ожидая следующей огненной атаки, – но белозмей спрыгнул на все четыре лапы и, опустив шею и подняв хвост, поспешил к девушке-змеероду, взрывая когтями снег.

Склонившись над девушкой, он перерезал когтями верёвки, связывавшие ей руки, затем сорвал оковы с лодыжек.

Девушка-змеерод села и выдернула кляп изо рта.

– Асиль, – она потёрла запястья, затем вскочила на онемевшие ноги и вздрогнула, когда они стали оживать, – Асиль, ты вернулся…

Внезапно раздался свистящий звук; в их сторону летели два свинцовых груза, связанные длинной кожаной верёвкой. Она обвилась вокруг трёх ног белозмея, а когда он заметался, чтобы высвободиться, – и вокруг четвёртой, связав их все вместе и повалив существо на землю. Тот, кто призывает зиму, бросился к белозмею и мигом забрался ему на спину.

Фракия вскрикнула, бросилась на нападавшего, но тот с силой отбросил её, и она рухнула на снег.

Асиль резко поднялся, взмахнув крыльями и выгнув спину. Он качнул своим мощным хвостом из стороны в сторону, занёс его и обрушил на кельда, цеплявшегося за его плечи.

Того, кто призывает зиму, отбросило в сторону, но он быстро поднялся. Только выронил из рук разделочный нож.

С гневным рыком Асиль перевернулся на спину. Он услышал, как что-то треснуло, раздался крик; он подумал, что, наверно, сломал своему противнику ногу или позвоночник; но тут кельд снова оказался рядом с ним, сжимая что-то в руках. Асиль выгнул шею, раскрыл пасть – но на неё тут же упала кожаная петля; кельд повернул костяной штырь, петля затянулась и крепко сжала челюсти змея.

– Асиль! Асиль! – кричала Фракия.

Белозмей, стреноженный и со связанной пастью, извивался на снегу. Кельд отскочил назад; в его руке сверкал металлический молот.

Фракия повернулась и помчалась вниз по заснеженному склону к камням-близнецам у подножия скалы.

Тот, кто призывает зиму, запрыгнул Асилю на шею, уворачиваясь от взмахов сокрушающего хвоста. Белозмей под ним бился и метался, глаза его закатились. Из ноздрей на стянутой морде сочился дым. Кельд замахнулся молотом, но потерял равновесие, когда Асиль опустил шею и согнул крылья, и удар обрушился на утоптанный снег; в воздух взвились осколки льда. Асиль запрокинул голову, но тот, кто призывает зиму, крепко уцепился за его шею руками и ногами. Медленно, схватившись за гребень на шее белозмея, он стал продвигаться вперёд, намереваясь нанести точный удар.

Асиль извивался, хлопал крыльями и размахивал хвостом, но никак не мог сбросить с себя кельда, который неумолимо придвигался всё ближе к его голове. Краем глаза он видел, как кельд занёс молот…

Сейчас он разобьёт голову этому существу; он вышибет ему мозги. Наказ повелительницы кельдов эхом звучал в голове убийцы. Найди их. Он нашёл. Вымани их из убежища. И он выманил. Теперь ему оставалось только убить их, медленно, и ничто ему не помешает.

Он сильнее сжал ручку тяжёлого молота и…

Жгучая боль пронзила его бедро. С истошным воплем тот, кто призывает зиму, свалился с шеи белозмея и покатился вниз по склону, взбивая клубы снега. Остановившись, он с трудом встал и поднял голову. Девушка-змеерод стояла прямо и неподвижно, глядя на него; в руке она сжимала копьё из чёрной сосны.

Не спуская глаз с кельда, Фракия сняла кожаную петлю с морды Асиля и отбросила её в сторону.

Тот, кто призывает зиму, хромая, поднимался по склону, сжимая молот в огромных руках и оставляя на снегу кровавые следы. Белозмей всё ещё был связан. Он выбьет из рук девчонки копьё и всадит ей в голову. А затем разберётся с её змеем.

Когда кельд приблизился, Фракия сжала челюсти и задержала дыхание. Асиль повернул голову и раскрыл пасть. С рёвом он выпустил мощную струю раскалённого пламени на склон горы, где на высоком выступе пухлой подушкой лежал толстый слой снега.

Снег зашипел, повалил пар, потекли тонкие струйки воды. Асиль продолжал изрыгать пламя. Раздался резкий треск, потом низкий нарастающий грохот, и вдруг вся гора снега пришла в движение.

Кельд поднял голову и на мгновение застыл, увидев несущуюся на него снежную глыбу. Он оступился, повалился на спину и скрылся под накрывшей его лавиной. Из белой массы на секунду показались нога, потом рука – а затем обе конечности исчезли в снежной массе; она с шумом понеслась по склону горы, унося с собой того, кто призывает зиму.

Глава одиннадцатая

Мика, повернув голову, смотрел на Фракию, стоявшую на утоптанном снегу. Взгляд девушки-змеерода был устремлён вниз, на склон, где лавина растворилась в синеватой глубине ущелья; её громкий рёв теперь слышался как отдалённое грохотание.

Воткнув родокопьё в снег, Фракия нагнулась за своей душекожей. Мика смотрел, как она ступила в блёклый молочно-белый костюм из сброшенной шкуры змея сначала одной ногой, затем другой. Она натянула костюм на плечи, быстрыми грациозными движениями засунула руки в рукава и только после этого повернулась туда, где лежали Мика и Илай, связанные, прикованные к снегу и с кляпами во рту. Она присела на корточки и развязала кожаные ремни на запястьях и лодыжках Мики, затем осторожно вытащила кляп у него изо рта.

– Фракия, – выдохнул Мика, сел и протянул к ней руки. – Фракия, я…

Но девушка-змеерод отвернулась. По окровавленному снегу она проследовала к Илаю, отвязала его, затем собрала одежду скалолаза и отдала ему. Илай взял свои вещи, взглянул в глаза девушке и мрачно кивнул.

Мика попытался встать, но его руки и стопы окоченели от холода, ноги будто одеревенели и совсем не слушались. Стоя на коленях, он дрожал, как в лихорадке. Фракия подняла со снега его фланелевую нижнюю рубаху и осторожно набросила ему на плечи; Мика почувствовал её тёплое, сладкое дыхание возле своего уха.

– Прости меня, Мика, – прошептала она.

Она выпрямилась в полный рост и направилась туда, где лежал связанный Асиль. Душекожа свободно свисала с одного её плеча, испачканная сажей и забрызганная кровью, немного мешковатая для её исхудалого тела. Когда девушка-змеерод освободила лапы белозмея, развязав кожаную верёвку, Асиль испустил долгий жалобный стон и поднялся.

Фракия отбросила болас в сторону и взяла своё родокопьё. Асиль изогнул шею и приблизил голову к своему змеероду. Его ноздри раздувались.

Она вся пропиталась духом змееловов, запахом того, с кем лежала тогда; и всё же…

Жёлтые глаза Асиля вглядывались в лицо Фракии. Её губы приоткрылись, и из горла поднялся мягкий шум, похожий на шелест сухих листьев на ветру.

Этот змеелов помогал ей, защищал её, как мог; любил её всем сердцем, и всё же…

Челюсти Асиля разжались, и раздались лёгкие щелчки, похожие на треск веток; из ноздрей поползли струйки дыма.

Когда он нашёл её там, у озера, спящей в объятиях змеелова, он решил, что Фракия потеряна для него; что она снова пойдёт дорогой змеелова. Он пытался забыть её, но её запах, хоть и потеснённый духом змеелова, никогда не покидал его; именно этот запах, несмотря ни на что, и привёл его к ней сюда, на этот заснеженный склон.

Она была потеряна для него; и всё же…

Белозмей раскрыл пасть и выдохнул, выпустив густое облако белого дыма. Мика чувствовал его жар, вдыхал его сладкий аромат. У него на глазах Фракию окутывало дымом, он становился всё плотнее и плотнее, пока совсем не поглотил её. Затем Асиль отстранился, и, когда дым немного рассеялся, Мика снова увидел Фракию.

Душекожа опять стала белой и блестящей; она снова плотно прилегала к телу девушки. Волосы больше не были непослушными и всклокоченными: прямые и блестящие, они вновь обрели свой пепельно-золотой блеск. А её тёмные глаза…

Мика смотрел в них, не отрываясь. Вернулась та сила, которая с самого начала влекла его к ней, та дикость, которая волновала и пугала.

– Фракия?.. – неуверенно произнёс он. – Фракия?

Белозмей отвернулся и смотрел в небо, где собирались тёмные тучи с жёлтым отливом.

Фракия сжала своё родокопьё и через плечо бросила взгляд на Мику. Какое красивое у неё было лицо – бледное, но при этом сияющее; солнечный свет блестел на её мягких губах, на высоких скулах, в струящихся волосах. В уголке тёмного глаза сверкнула слеза; она скатилась по щеке уже ничего не выражающего лица.

Асиль качнул головой вверх и вниз. Фракия, повернувшись к змею, ухватилась за край крыла и запрыгнула к нему на плечи. Она обвила его шею ногами и откинулась назад, удобно устроившись между ключицами белозмея.

Асиль поднял свои великолепные крылья и начал взмахивать ими, взметая непримятый снег; с тихим урчанием он оттолкнулся задними лапами и взмыл в воздух. Девушка-змеерод обернулась и бросила взгляд на змеелова в потрёпанной нижней рубахе, стоявшего на коленях в поднятом Асилем снежном вихре. Медленно, уверенно она протянула руку и набросила капюшон из душекожи на голову; тень от него скрыла её лицо.

Белозмей и его наездница поднимались в зимнее небо, удары крыльев становились всё чаще. Затем, широко расправив крылья, змей поймал поток поднимающегося воздуха и взмыл над туманными вершинами гор.

Вскоре змей и змеерод на фоне тёмных облаков виднелись лишь белым пятнышком, которое всё уменьшалось и бледнело, а потом и вовсе исчезло.

Мика оставался неподвижен; его взгляд был прикован к тому месту, где они растворились в темнеющем небе.

– Лучше оденься, парень.

Мика уставился на скалолаза невидящим взглядом.

Илай стоял над ним, прижимая к груди одежду и сапоги юноши. Он положил их на снег, взял руку Мики и просунул её в рукав рубахи, затем принялся за другую. Илай присел на корточки и стал застёгивать пуговицы, точь-в-точь как отец, одевающий маленького сынишку.

Мика передёрнул плечами и опустил голову.

– Я могу сам, – сказал он, отталкивая руки Илая и поднимаясь на ноги.

Он застегнул толстую нижнюю рубаху до воротника, и от тёплого прикосновения мягкой материи почувствовал, насколько он замёрз. Затем надел штаны, носки, ботинки и жилет и начал оглядываться в поисках своей плотной кожаной куртки, но, видимо, она осталась в укрытии. Подняв глаза, Мика увидел Илая, стоявшего у входа.

За ледяным туннелем виднелись чёрные от копоти стены; укрытие было наполнено дымом. Скалолаз покачал головой.

– Граната со змеемаслом, – сказал он. – Кельд спалил нас дотла. Там нечего спасать, Мика. Одежда. Припасы. Инструменты. Всё пропало. И само укрытие – в нём больше не найти защиты…

Мика тупо кивал, едва понимая смысл слов: в глазах стоял образ Фракии в блестящей душекоже. Высоко в небе солнце едва проглядывало сквозь желтовато-серые тучи.

– Что нам теперь делать? – спросил Мика ровным голосом без тени надежды.

Ясные голубые глаза Илая сосредоточенно глядели на Мику.

– Мы найдём себе новое место, сынок, – просто сказал он. – Или погибнем.

Глава двенадцатая

Сильный мускусный запах пронизывал воздух. Казалось, он пропитал даже мягкий жёлто-серый камень рифлёных колонн и исцарапанных когтями стен в заброшенных галереях. Насыщенный, островатый, кисло-сладкий – это был запах белозмеев, когда-то населявших эти галереи.

Именно он и привел их сюда.

Аза первым его учуял; запах своих сородичей – слабый, но явственный, принесённый колючим зимним ветром. И Хепцибар, его змеерод, прильнув всем телом к спине Азы, чтобы согреться, почувствовала его волнение. Они кружили в вышине, порывы ветра со снегом трепали крылья Азы. Затем, выгнув спину, напрягая шею и руля хвостом, Аза нырнул вниз.

Однако, когда они приземлились и огляделись, вокруг не оказалось ни одного белозмея.

И всё же они остались там, юный белозмей с жемчужно-белой кожей и восьмилетняя девочка, с которой он породнился. Они с благодарностью заняли это убежище.

Середина зимы близилась к концу, когда они сбежали из отвратительной подземной кухни Редмирты, ведьмы-кельда. Сидя на привязи в этом ужасном месте, Хепцибар была напугана и одинока, пока рядом не появился Аза, молодой змеёныш. Он обвился вокруг неё своим белым телом, тихо посапывая в темноте, и от этого девочке стало спокойнее. Потом отец пришёл спасти её, вместе с остальными. Там были мальчик, мужчина, а ещё девушка-змеерод, Фракия. Они освободили Хеппи и убили Редмирту. Но старая ведьма успела всадить топор в грудь её отца. Он умер на руках у Хепцибар.

Позже Фракия отвела их в сторонку. Она объяснила им тайны родства. И когда Аза сбросил первую кожу, Фракия помогла Хепцибар её надеть. И Аза дышал на неё, обдавая тёплыми струями дыма, пока шкура змея не окутала её тело, защищая, как вторая кожа.

Душекожа.

– Аза позаботится о тебе по законам родства, – говорила Фракия, когда они стояли на заснеженном каменном уступе возле логова Редмирты. – Вы встретите и других, они обучат вас. Но прежде всего вам следует научиться самим заботиться о себе.

И она отпустила их в чарующую необъятность Змеиной пустоши.

Первые морозные ночи они провели вместе на подветренной стороне скал, которые обрамляли высокие озёра; Аза обвивал Хепцибар своим телом, согревая и оберегая. Но когда вода замёрзла и ловить рыбу стало невозможно, им пришлось продолжить путь.

Они останавливались на высоких пиках в тепле горячих расщелин, но еды там было не найти, и они отправлялись дальше. Рылись в заброшенных гнёздах краснокрылов на высоких равнинах и выкапывали личинок стрекоз в замёрзших речных ложбинах. Но сугробы становились всё выше, и добывать пищу было всё труднее и труднее; к тому времени, когда ветер наконец донёс до них запах великих белозмеев, и Аза, и его змеерод были совсем истощены и голодны.

Хепцибар оторвала взгляд от потрескивающего в огне терновника и подняла голову. Аза обвился вокруг одной из колонн, его лапы, хвост и извилистая шея обнимали грубый камень, и девочка заметила, что очертания его тела идеально подходили рельефу колонны. Аза потёрся об неё, двигаясь вверх-вниз с мягким настойчивым звуком, втирая в рифлёную колонну свой солоновато-мускусный аромат, как это делали многие поколения белозмеев.

Где они теперь, думала Хепцибар, белозмеи, населявшие когда-то это место?

Здесь было дерево для растопки – под укрытием утёса бурно разрослись терновник и другие кустарники; воды от растаявшего снега тоже было вдоволь. Бродя по лабиринтам древних пещер, они находили высокие углубления с насыпями, пылевыми ваннами и уступами, устланными, как гнёзда. Аза и Хепцибар выбрали пещеру в центре змеиной галереи, тёплую, тихую и безопасную. Лишь жуткий плач ветра напоминал, что за пределами галереи пустошь всё ещё страдала в муках настоящей зимы.

Продвинувшись вглубь, девочка и змей нашли холодные пещеры с низкими потолками: глубоко в их стенах были выцарапаны продолговатые углубления. Они скрывали целые кучи высушенных на огне личинок и икринок, а в ямах с соляным раствором, вырытых в полу пещеры, хранились личинки стрекоз и сладкие корнеплоды. Еды здесь хватило бы, чтобы прокормить тысячу змеев в долгие месяцы обледенения и голода.

И всё же змеи покинули это жилище.

Хепцибар посмотрела вниз и перевернула личинки стрекоз, которые, дымясь, шипели в огне, заглушая, перебивая своей острой сладостью ароматный змеиный мускус в каменной комнате. Аза удобно устроился вокруг колонны и замер; теперь он глядел на девочку, шевеля ноздрями. Его глаза расширились, усики задрожали; он раскрыл пасть и издал убаюкивающий звук, который тихонько клокотал в глубине его горла и с шипением вырывался из-за зубов, словно ветер, вздыхающий в высокой траве.

Хепцибар кивнула. Она приоткрыла рот и тихо выдохнула слова, двигая кончиком языка:

– Обед готов.

Аза с благодарностью замурлыкал, размотался от рифлёной колонны и приблизился к огню, сонно волоча крылья. Хепцибар сняла с огня две шпажки с насаженными на них личинками и протянула одну Азе – тот взял её когтями и принялся осторожно покусывать шипящие личинки. Затем выдохнул и сбросил подгоревшую шелуху.

– Вкусно. – Из чешуйчатой пасти на секунду показался чёрный язык, который слизнул маслянистый сок с губ; Аза издал воркующий звук, и Хепцибар заметила, как повеселели его глаза. – Намного лучше, чем объедки из гнезда краснокрылов.

Хепцибар улыбнулась и надкусила поджаренную личинку. Та оказалась сочной, с ореховым привкусом, хоть и немного солоноватой от рассола.

– Ещё? – спросила она, заметив, что Аза съел все личинки со шпажки.

– Да, Хеп, ещё, – ответил белозмей; его яркие жёлтые глаза загорелись.

Хепцибар сняла с огня ещё одну шпажку и протянула Азе. Взяла и себе порцию.

– Аза, – девочка нахмурилась, – с нами всё будет хорошо, правда ведь?

Произнеся это, она заметила, как Аза вздрогнул: значит, он тоже не уверен в этом. Хепцибар отложила шпажку в сторону, поднялась на ноги и направилась к белозмею. Обняв его за шею, она тихо прошептала ему на ухо:

– У меня есть ты.

Аза склонил голову.

– У тебя есть я. И у меня есть ты…

– Мы есть друг у друга.

Аза замурлыкал, и Хепцибар улыбнулась, крепче обняв его. Простые слова подействовали, как и всегда, когда она чувствовала страх или неуверенность, – когда замёрзли озёра, когда на высоких пиках голод сводил их обоих с ума, когда зимние ветра преследовали и гнали их по набухшим снегом небесам…

Она выпустила Азу из объятий и присела на корточки, собираясь закинуть в огонь пропитанные жиром личинок шпажки, когда услышала у себя за спиной странный шум.

Она обернулась и увидела бледного мальчишку с красными волосами, прислонившегося к столбу чуть поодаль. С первого взгляда она определила, что он старше её; и, хоть его кости и выпирали из-под белой обтягивавшей его душекожи, мальчишка смотрелся выше и сильнее, чем она. В руке он держал чёрное копьё, направленное на Хепцибар, и когда заговорил, голос его прозвучал как гортанное рычание из глубины горла.

– Откуда вы взялись?

Глава тринадцатая

– Говорю, разве я не прав, Мика?

– Д-д… да, – неуверенно отозвался Мика, почесав за ухом. – А что? Я…

– Мика! – прикрикнул на него Илай, взяв за плечи и придвинувшись к нему лицом к лицу. – Тебе надо из этого выбираться.

Мика попробовал было отстраниться, но скалолаз держал его крепко. Его большие пальцы впились Мике в плечи.

– Ты змеелов, парень. Фракия – змеерод. Это ясно? Считай, тебе её только одолжили на время, а теперь Асиль вернулся и забрал своё. Вот и всё. Всё кончено. Она вернулась туда, где ей место, и если ты испытываешь к ней настоящие чувства, то должен радоваться за неё…

– Если! Илай, как вы можете в этом сомневаться?!

Скалолаз ослабил хватку и пристально посмотрел Мике в глаза.

– Тогда отпусти её, Мика, – прозвучал голос Илая уже мягче. – С благодарностью. Жизнь в зимнем укрытии была вообще не жизнью для Фракии. Ты и сам это видел.

Мика, склонив голову, изучал свои ботинки. Лицо у него пылало, кожа зудела.

– Теперь, – продолжал Илай, – под защитой своего белозмея Фракия будет в полном порядке. А вот мы нет, Мика. Совсем не в порядке. Если мы хотим дожить до оттепели, тебе придётся за уши вытянуть себя из этого уныния. Я не могу тащить тебя мёртвым грузом – не сейчас, когда нам предстоит такой путь. Как только мы выдвинемся, нам нельзя будет останавливаться – иначе мы погибнем. А я вовсе не собираюсь умирать… – Он замолчал; его бледно-голубые глаза сверлили Мику. – Ты понял, что я говорю?

Мика кивнул. Ещё несколько мгновений Илай смотрел на него, затем кивком указал на рюкзак кельда.

– Как я уже сказал, мы потеряли свои припасы. Но, по крайней мере, мы не пойдём совсем уж с пустыми руками.

Мика уставился на полупустой рюкзак, валявшийся между ними. Снег уже припорошил складки на змеиной коже. Мика поморщился.

– Сейчас не время брезговать, парень. Ему это всё уже без надобности.

Мика, присев, следил за тем, как Илай шарит рукой в рюкзаке кельда.

– Это пригодится. – Скалолаз выложил моток верёвки. – И это. Каменные шипы всегда нужны. И… – Тут он замер.

Мика уставился на рогатку, которую скалолаз сжимал в мозолистой руке, – рогатку, над которой он корпел столько долгих часов, вырезая её из кости-вилочки. Илай положил её на снег рядом со всем остальным. Затем – закупоренный сосуд с огненным маслом. Медный котелок. Измятую подзорную трубу Илая и пару его лучших ножей, а за ними – нож Мики. Илай усмехнулся.

– Похоже, этот кельд покопался в наших вещах раньше, чем мы – в его.

Скалолаз извлёк что-то, завёрнутое в вощеную бумагу. Затем ещё один свёрток и ещё. Там было мясо. Илай с мрачиным лицом положил свёртки на снег. За ними последовали другие вещи кельда. Бутылка кровавого мёда. Ловушки и удавки. Скрученная шкура серозмея…

– Думаю, это всё, – сказал Илай, выпрямляясь и вытряхивая рюкзак.

Что-то выпало из него с тихим стуком; Мика и Илай уставились на овальный медальон на короткой серебряной цепочке, лежавший в пыли свежего снега. Илай поднял его и неловко щёлкнул по застёжке ногтем. Крышка медальона откинулась. Внутри лежала косичка, заплетённая из трёх прядей, срезанных с разных голов. Одна прядь была чёрной и прямой, другая – рыжей и вьющейся, а третья, тоненькая и светлая, точно принадлежала ребёнку.

Мика уставился на тонкую косичку. На равнинах была такая традиция: родители переплетали свои волосы с прядью волос ребёнка в его первый день рождения.

– Интересно, у какого бедолаги он это отобрал. – Илай закрыл крышку, перевернул медальон и всмотрелся в витиеватые буквы, вырезанные на обратной стороне. – Хирам. Аня. Дарий, – он пожал плечами и надел цепочку себе на шею, – кто знает, может, удастся обменять его на что-то стоящее. Теперь давай соберём всё это, парень. Нам предстоит идти до захода солнца.

Илай принялся собирать снаряжение и запасы для их путешествия, складывая их обратно в рюкзак кельда. У Мики урчало в животе, и он, не задумываясь, поднял и развернул один из свёртков. Взял кусок вяленого мяса и поднёс было ко рту, но тут рука Илая выбила его прямо у Мики из-под носа.

– Нет, – остановил его Илай. – Это кельдское мясо.

Слова повисли в воздухе, а скалолаз вернулся к своему делу. Мика посмотрел на свернувшийся кусок высушеной плоти, валявшийся возле него на снегу, и его рот скривился.

Кельдское мясо. Значит, человеческое мясо, нарезанное и высушенное.

У Мики свело живот; он не мог перестать гадать, от какой части жертвы кельдов был когда-то отрезан этот кусок. Спазм скрутил его тело, затем ещё один, и к основанию языка подступила горькая желчь. Он с силой погрузил руки в снег и потёр их друг об друга, затем вытер ими губы, подумал о том, что чуть не сделал, и снова прикрыл себе рот…

– Готов?

Илай стоял над ним с рюкзаком кельда на плечах. Он помог Мике встать и протянул ему змеиную шкуру. Скалолаз проделал в центре дыру, и получилось что-то вроде плаща.

– Грубовато, но, думаю, она тебя согреет, – сказал Илай.

Мика надел плащ через голову и перехватил на талии ремнём. И вот оба направились вверх по склону горы.

Несмотря на тяжёлую ношу, Илай очень скоро обогнал его; походка скалолаза была лёгкой и быстрой, и Мика старался идти так же. Ему очень пригодился бы посох, но тот, как и посох Илая, и многое другое, сгорел дотла в зимнем укрытии.

Когда они достигли первого из гребней, которые им предстояло пересечь, Мика оглянулся. Инструменты для потрошения, которые они оставили разложенными в ряд, почти скрылись под выпавшим снегом. Возле них лежали свёртки с мясом, теперь уже открытые: пять или шесть маленьких бородатых каменозмеев набросились на добычу и шумно расталкивали друг друга, пожирая её.

У Мики свело живот. Он никогда не станет есть такое мясо. Но всё же, глядя на прожорливых змеев, он почувствовал, как его голод усилился, и поймал себя на том, – да простит его Создатель, – что завидует крошечным существам, которые не испытывают таких угрызений совести.

Глава четырнадцатая

Мальчишка оценивающе осматривал Хепцибар. Его глаза цвета тёмной смолы поблёскивали в свете огня. Сероватый оттенок его щёк сочетался с тёмными кругами под глазами. Когда он учуял запах жареных личинок, его ноздри раздулись.

– Отойдите от огня.

Хепцибар почувствовала, как рядом с ней ощетинился Аза. Он расправил крылья и выгнул шею; из его горла донёсся глухой рык.

– И почему же? – спросил он.

Из темноты позади мальчика выступила крупная самка великого белозмея, с полинялой от возраста чешуёй, покрытая шрамами – следами многих сражений, но всё ещё сильная и готовая снова броситься в схватку. Когда её челюсти медленно раздвинулись, из ноздрей начал сочиться дым. Блеснули клыки.

– Отойдите, – угрожающе рыкнула она, раскрыла челюсти ещё шире и выпустила струю обжигающе-горячего пламени, пахнущего серой.

Хепцибар отшатнулась назад, подняв руки, чтобы защитить глаза от испепеляющего жара. Аза зарычал и встал на дыбы – но старшая самка-белозмей тоже поднялась и оказалась в два раза выше его; она рассекла воздух острыми, как клинки, когтями и выпустила вторую яростную струю пламени. Аза опустил голову. Он никак не мог защитить своего змеерода. Хепцибар почувствовала его гнев и разочарование, когда он покорился большему змею и смиренно отступил.

Мальчишка приблизился к огню и кончиком копья вытащил поджаренные личинки. Две из них он бросил своему белозмею.

– Ешь, Азура. Ешь.

Звуки, которые он издавал, были гортанными, и для Хепцибар, чьи уши привыкли к тихому, но пронзительному шёпоту Азы, они звучали слишком резко. Оскалив зубы и не спуская глаз с девочки, мальчишка принялся разрывать поджаренных личинок грязными, обломанными ногтями и засовывать их в рот. Маслянистый сок стекал по его подбородку. Покончив с первой партией, он вытащил из огня ещё полдюжины личинок и разделил их со своим змеем.

Хепцибар наблюдала, как мальчишка и змей жадно поедают личинок. Она положила руку на дрожащую шею Азы. Юноша и белозмей рычали и урчали, и девочка не знала, что означали эти звуки – был ли это какой-то неведомый язык, который она не могла разобрать, или просто голод.

– Ещё есть? – требовательно спросил мальчишка, вытирая жир с подбородка манжетой своей душекожи.

Хепцибар кивнула.

– Внизу, в пещере-кладовой, – сказала она шелестящим шёпотом, который становился всё тише. – Там ещё много.

Юноша уселся на корточки и обернулся к своему белозмею.

– Она сказала, там ещё много, Азура.

– Я слышала, Кэш, – прошипела та.

– Мы рады поделиться, – сказал Аза, склонив голову; но Хепцибар видела, как дрожат усики по краям его пасти, и понимала, что он совсем не рад.

– Поделиться?! – голос Кэша шипел, как струя гейзера, вырывающаяся из скалы. – Если мы чего-то хотим, мы это просто берём. Ясно?

Хепцибар кивнула.

– И вообще, кто вы такие? – Слова мальчишки всё ещё звучали грубо, но, утолив голод, он немного смягчился.

– Я Хепцибар, – ответила девочка. – А это Аза.

Мальчишка с подозрением уставился на неё. Он принюхался, приподняв верхнюю губу и обнажив острые зубы. Кэш будто сомневался в чём-то, он неуверенно обернулся на своего белозмея. Глаза Азуры сузились; голос её загрохотал, как далёкие раскаты грозы:

– На них зараза.

– Точно, – сказал Кэш, снова повернувшись к Хепцибар и Азе. – Это-то я и почуял. – Он наклонился, взял копьё и шагнул к Хепцибар, дыша ртом. – На тебе мерзкий дух змееловов…

Хепцибар отпрянула от высокого мальчишки; его тёмные глаза сверкали, на измождённом лице застыл звериный оскал. Аза обвился вокруг своего змеерода, выгнув спину и подняв крылья, пытаясь защитить её. Но Кэш всё приближался, принюхиваясь и хмурясь.

Азура обогнула костёр и тоже подошла к ним, её ноздри дрожали, а налитые кровью глаза из жёлтых превратились в насыщенно-янтарные. Она подчёркнуто осторожно коснулась носом Хепцибар и Азы, вдыхая их запах, и тоже, как и Кэш, принюхалась к воздуху вокруг них.

– И не только змееловов… – прошипела она.

– Кельдов, – согласился Кэш.

Он ткнул своим копьём в Азу; тот затрепетал и хотел было отступить, но замер, услышав за спиной предупредительное рычание Азуры.

– Ты была с кельдами? – спросил Кэш вкрадчиво, но от этого угроза в его словах только усилилась. – Отвечай мне, – ткнул он копьём в Хепцибар.

– Нет, нет, – выдохнула та, потрясённая ненавистью в глазах Кэша; она замолчала, силясь подобрать слова. – Мы… мы были в плену у кельда. Нас продали ей. Змееловы продали, – слова полились рекой, – нас обоих продали ведьме-кельду, которая приковала нас цепями и…

Прямо перед ней Кэш ткнул кончиком копья в грудь Азе. Хепцибар прикусила губу, глаза начали наполняться слезами.

– И? – потребовал продолжения Кэш.

– Она хотела убить меня, – голос Хепцибар тихонько шелестел, как сухая трава, – и съесть. – Девочка сглотнула и опустила голову. – Вот откуда запах кельдов…

– А ты, змеёныш, – прорычала Азура, вперившись взглядом красных глаз в Азу. – Ты что скажешь?

Аза взглянул на самку, которая была намного крупнее и сильнее него, и, когда он заговорил, его голос казался мягким и слабым, словно туман.

– Хеппи и я. Мы были в темноте, – сказал он. – Потом пришли другие, и мы оказались на свободе…

Кэш снова кольнул Азу копьём, и тот вздрогнул. Хепцибар поморщилась.

– Нас спасли, – выпалила она.

– Спасли? – прошипел Кэш. – Кто же?

– Мой папа, он умер… и двое змееловов. Мужчина и юноша, – сказала Хепцибар. – И змеерод…

– Змеерод? – Глаза Кэша сузились.

Азура выдохнула, и Хепцибар почувствовала запах змеиного дыма.

– Да. Девушка-змеерод без своего змея, но она поняла нас с Азой, – сказала Хепцибар быстро, хриплым голосом; она пыталась казаться храбрее, чем была сейчас. – Она сказала, что мы обрели родство так же, как и она когда-то со своим змеем. Она убила ведьму и помогла нам уйти оттуда, и с тех пор мы всегда вместе…

– Что вы вообще знаете о родстве, ты и твой хилый змеёныш? – усмехнулся Кэш.

От его слов Хепцибар съёжилась, и горячие слёзы навернулись ей на глаза. Родство. У неё был Аза, у Азы была она, и ничто в мире больше не имело для них значения – вот и всё, что она знала о родстве. Она повернулась к молодому белозмею, а тот склонил шею и положил голову ей на плечо.

Кэш немного отступил. Он взглянул на Азу, затем снова на Хепцибар. Копьё он сжимал уже не так крепко.

– Не знаю, кто вы такие – с вашим запахом змееловов и кельдов, – сказал он наконец. – Но вы мне не нравитесь.

– Они молоды, – заметила Азура; она вытянула свою длинную покрытую шрамами шею и посмотрела на Азу. – Сколько тебе сезонов?

Аза с облегчением отметил, что красный свет угасает в глазах великого белозмея.

– Не знаю, – признался он.

– А сколько раз ты сбрасывал кожу?

– Один.

Хепцибар опустила голову и разгладила рукой душекожу, которую носила, – жемчужно-белую и плотно прилегающую к телу. Она посмотрела на Азуру, затем на Кэша, который не спускал с неё глаз.

– Недавно вылупился, – сказала Азура. – Три сезона от роду. – Она взглянула на Хепцибар своими жёлтыми глазами. – А ты? Сколько тебе лет?

– Почти девять.

Кэш пренебрежительно фыркнул. Но всё же под пристальным взглядом Хепцибар мальчишка опустил копьё.

– И как же вы нашли это место? – нахмурился он.

Хепцибар сглотнула.

– Его нашёл Аза, – ответила девочка. – Он летел на запах змеев, – она огляделась, – но, добравшись сюда, мы ни одного не нашли.

Кэш и Азура обменялись взглядами.

– Если бы колония всё ещё была здесь, когда вы прибыли, они бы вас выгнали, – сказал Кэш. – Они не верят в родство.

Азура сделала круг по пещере и теперь остановилась возле Кэша, мягко покачиваясь взад-вперёд и сгибая крылья со звуком, напоминавшим шелест сухой листвы.

– Великие белозмеи из колонии не понимают, – сказала она, качая своей могучей головой. – Не понимают, что единственный способ не давать змееловам расползаться по пустоши – это подбирать одиноких змееловов и учить их жить по-нашему, – она повернулась к Кэшу, – породниться, чтобы вместе сражаться со змееловами.

Хепцибар кивнула, но вникнуть во всё это ей было сложно. Она повернулась к Азе, её губы дрожали.

– Великие белозмеи, на чей запах ты прилетел, Аза, прогнали бы тебя. Из-за меня.

– Это неважно.

– Даже если тебя никогда не примут твои сородичи?

– Это неважно, – повторил Аза, прижавшись к ней. – У меня есть ты.

Кэш, всё это время чертивший узоры в песке на полу пещеры кончиком копья, поднял голову. Его тёмные глаза пылали гневом.

– Колония, – бросил Кэш таким голосом, будто выругался. – Они сорвались с места, как только змееловы подобрались слишком близко, – он посмотрел на Хепцибар, – как только учуяли запах заразы, принесённый ветром. Они пролетели у нас над головой, – добавил он, – и отправились на запад огромной стаей. Поэтому мы с Азурой и пришли сюда – посмотреть, что от них осталось, – нахмурился он. – Змеероды же не убегают. Мы сражаемся.

Хепцибар и Аза переглянулись. Молодой белозмей выглядел возбуждённым, его хвост качался из стороны в сторону, поднимая пыль.

– Есть и другие? – спросила Хепцибар. – Как вы?

– Нас много, – ответил Кэш, выпрямляясь. – Высокие скалы, наверно, уже потеряны, и змееловы продвигаются вглубь Страны долин. Но мы сдерживаем их, как можем, чтобы не дать им продвинуться вглубь пустоши. Чтобы защитить её.

Хепцибар услышала, как в его голосе снова появляются нотки гнева.

– Змеероды есть на чёрных вершинах и на соляных равнинах к западу, – продолжал Кэш. – И на зубчатом гребне. А те, кто сражается с самыми упорными, с самыми гадкими, – те живут на жёлтых пиках…

Азура взглянула на своего змеерода; её глаза сверкнули, а усики задрожали.

– Незадолго до того, как выпал снег, мы заметили охотников на северных склонах. Эти четверо держали путь на запад. – Глаза Кэша загорелись недобрым огоньком, и Хепцибар вздрогнула, увидев, как он облизывает губы. – Но больше они на запад не продвинутся.

– Что вы сделали?.. – спросила девочка.

– Мы убили их, – холодно ответил Кэш. – Медленно, с большой осторожностью. А их тела мы выставили на пути как предупреждение другим – не ходить тем путём.

Хепцибар опустила голову. Она слушала тихое и ровное дыхание Азы, чувствовала тепло его тела так близко – но не отваживалась взглянуть на него. Их родство казалось им чем-то таким простым. У неё был он, у него была она. Они были друг у друга.

Неужели по законам родства им придётся научиться сражаться и убивать?

Она отвернулась, села на корточки, негнущимися дрожащими пальцами вытащила несколько толстых веток из кучи хвороста и положила их в костёр. Сухое дерево загорелось, потрескивая и выбрасывая искры. Кэш подошёл и сел напротив неё. Осторожно положив копьё позади себя, он грел руки возле огня. Хепцибар потянулась за хворостом. Она стала ломать ветки пополам и по одной подбрасывать в огонь. Древесина занялась бледно-зелёным пламенем.

– Мне показалось, вы были очень голодны, – заметила Хепцибар, застенчиво глядя на старшего змеерода; она сломала ещё одну ветку и бросила её в огонь.

– Зимой пищи не хватает, – коротко ответил Кэш. – И в этом году настоящая зима на жёлтых вершинах была куда суровее, чем обычно.

Хепцибар кивнула и заметила, как Кэш в задумчивости провёл рукой по своим выступающим рёбрам. Азура улеглась позади него, свернувшись у огня полукругом и сложив крылья.

– И вот вы здесь, – сказала Хепцибар.

– Колония улетела. Мы думали, змеиные галереи пустуют, – многозначительно сказал Кэш.

Азура зарычала, и девочка почувствовала, как содрогнулся Аза.

Кэш лёг на бок лицом к огню, почти свернулся калачиком и подложил руку под голову. Огонь расцвечивал его душекожу.

– Слишком сильный дух змееловов и кельдов, – заявил он и поднял глаза на Хепцибар, которая протягивала руки к пламени. – Нам с Азурой тяжело спать при таком запахе.

– О, – сказала Хепцибар. – Но…

Она замерла. Это нечестно, она это прекрасно понимала. Они с Азой первыми пришли в змеиные галереи и жили там уже три недели, а может и больше – кроме того, Хепцибар сама, своими руками развела костёр тем поздним вечером, когда холод надвигающейся ночи просочился в глубину пещер. Но в голосе Кэша слышалась угроза, и Азура уставилась на Азу охристыми глазами, которые снова начали краснеть. У Хепцибар не оставалось выбора, кроме как отступить.

– Хорошо, – сказала она, не обращая внимания на тихое рычание Азы; девочка встала и направилась в тёмную часть пещеры, где огонь отражался на столбах, но почти не согревал. – Мы поспим там.

Кэш фыркнул.

– Делайте, что хотите, – сказал он. – Но держитесь от нас подальше.

Глава пятнадцатая

В ту первую ночь небо прояснилось, и температура резко упала. Поднялся колючий встречный ветер, по выпавшему снегу побежала позёмка. Укрыться было негде; Илай не давал им остановиться.

– Уснём здесь – и никогда не проснёмся, – говорил он.

Мика подавил стон, но возражать не стал.

– Куда мы идём? – спросил он.

– В пещеру Джуры, – был ответ.

– В пещеру Джуры… – повторил Мика.

Он вздрогнул, вспомнив спрятанное за водопадом жилище, где скрывалась и погибла подруга Илая, женщина-змеерод. Вспомнил жуткое зрелище, на которое они наткнулись там в последний раз: выпотрошенного белозмея и саму Джуру – с перерезанным горлом и вырванным языком.

Илай замедлил шаг, позволив Мике догнать его. Скалолаз повернулся к юноше.

– Это наилучший вариант для нас, – просто сказал он.

Мика кивнул.

– Возможно, даже наша единственная надежда, – добавил Илай. – И поэтому я не хочу слышать никаких глупостей о призраках и всяком таком, слышишь? – Он хлопнул Мику по плечу. – Душа Джуры упокоена, я об этом позаботился. – Илай вздохнул. – Нам остаётся лишь надеяться, что никто другой не успел занять тёплое местечко…

– Далеко ещё идти?

– Три дня в лучшем случае, – ответил скалолаз. – Пять дней с нашей нынешней скоростью. И дольше, если погода изменится, – он похлопал Мику по спине и сунул руки в карманы, – поэтому нам надо поднажать.

Скалолаз снова поспешил вперёд, и Мика побрёл за ним, плотнее кутаясь в змеиную шкуру. При каждом шаге его ботинки пробивали тонкий ледяной наст, и Мике казалось, что этот хруст преследует его постоянно.

Когда они пересекли высокую гряду, лежавшую за зимним укрытием, порыв встречного ветра ударил им в лицо дымом из горячих ущелий. Он донёс и запах раскалённого металла, и зловонный дух разлагающегося мяса, и Илай выругался себе под нос, когда обнаружил трупы гнездозмеев в трещине горячей скалы. Позже, продвинувшись на восток по длинному хребту, они начали спускаться; к тому времени, когда взошла луна, Мика и Илай уже брели по широкому плато, и за ними неотступно следовали их укорачивающиеся тени.

Теперь они снова шли в гору. Местность представляла собой чарующий серебристо-серый коллаж. Воздух настолько остыл, что при вдохе кусал Мике ноздри и заставлял глаза слезиться; а слёзы, в свою очередь, застывали в уголках глаз.

Мика думал о Фракии. Вспоминал тепло её тела, когда она лежала рядом с ним в спальне. Прикосновение её мягкой кожи. Её сладковато-мускусный аромат. Слёзы навернулись снова, и Мика поспешно вытер их кулаком, пока они не успели замёрзнуть.

Рассвет наступил быстро и внезапно. Только что небо было темнее тёмного, луна пряталась, а звёзды висели как никогда высоко; но уже в следующее мгновение небо зарделось розовато-серым цветом, лучи света прорвались из-за горизонта и заставили воздух переливаться.

– Что это? – ахнул Мика; он разглядывал мерцающий воздух, из его рта выбивались облака пара.

– Некоторые называют это алмазной пылью, – ответил Илай. – Одно из чудес настоящей зимы – когда становится так холодно, что вся влага в воздухе превращается в лёд, – нахмурился он, а затем добавил: – Хотя я никогда раньше этого не видел.

Илай замолчал, оставив при себе дальнейшее объяснение причин, и Мика подумал о зимнем убежище, тёплом и безопасном, но скрывающим… всё это.

Мика шагнул вперёд. Он ухватился за края змеиной шкуры, поднял руки и запрокинул голову. Частицы сверкающего льда кружились вокруг него, похожие на падающие звёзды. Мике казалось, что он парит в воздухе, и, вдохнув, он втянул сверкающие искры света в себя; они танцевали у него на языке и бежали по венам; голова кружилась, как в бреду.

Он снова подумал о Фракии, сгорбленной и бледной, медленно угасающей в зимнем укрытии, и сейчас впервые по-настоящему понял, почему.

Глава шестнадцатая

Хепцибар лежала, устроившись на обвившемся вокруг неё Азе, как на подушке. Девочка чувствовала его тепло и, прижав ухо к чешуе, слышала, как ритмично бьётся его сердце. Постепенно тихое урчание его дыхания становилось всё более скрипучим: белозмей погружался в сон, и Хепцибар, чувствуя себя в полной безопасности, вскоре последовала его примеру.

Ей снились белозмеи. Сотни белозмеев.

Они сновали по пещерам и усаживались на уступах; галереи были полны огромных существ, таких же, как её Аза, только крупнее; они кружили над головой в тёплых солнечных лучах, расправляя широкие крылья, разевали пасти и смыкали челюсти, перекрикиваясь друг с другом.

Хепцибар радостно смеялась и вытягивала шею, чтобы рассмотреть их, затем обернулась, желая разделить своё счастье с Азой. Но его нигде не было, и когда она снова посмотрела в небо, белозмеи исчезли. Все до единого. Свинцовое небо было пустым. Она с горечью направилась обратно в змеиные галереи, и её шаги эхом разносились по пустующим пещерам.

Дул холодный ветер. Он пробирал до костей; девочка боролась с ним, но он забирался всё глубже, и она никак не могла согреться.

Хепцибар открыла глаза.

– Аза?

Девочка выпрямилась и села, её затёкшие суставы протестовали против неожиданного движения. Хепцибар огляделась.

Огонь, разведённый накануне вечером, теперь представлял собой небольшую кучку тлеющих углей в середине пещеры. Кэш всё ещё спал возле него, впитывая последние остатки тепла. Азура обвивала его широким полукругом; глаза её были закрыты, а из приоткрытой пасти доносилось тихое хриплое дыхание. Аза стоял чуть в стороне, спиной к ней.

Хепцибар с трудом поднялась на ноги и потянулась. Она тихонько подошла к Азе и присела с ним рядом.

– Что у тебя тут? – прошептала она, но уже видела, что держит в лапах Аза.

Это было копьё Кэша.

Аза осторожно водил острым когтем вверх-вниз по древку. Изгиб его когтя точно соответствовал линиям, вырезанным в чёрной сосне.

– Это сделано белозмеем, – сказал Аза. – Когтями, как у меня… и огненным дыханием, – добавил он тихо и задумчиво.

Хепцибар протянула руку и перехватила копьё с той стороны, где его ребристое древко было сглажено и приняло форму человеческой ладони.

Ладони Кэша.

Хепцибар рассматривала другой конец копья. Его остриё было заточено, как игла: хватило лёгкого прикосновения, чтобы оно пронзило кожу на большом пальце, и выступила кровь. Так вот с каким оружием сражался Кэш…

– И что это вы делаете?

Жёсткие, угрожающие слова разрушили тишину пещеры. Хепцибар и Аза подняли глаза и увидели Кэша, сверлившего их взглядом; кожа его побагровела, а на виске пульсировала вена. Его глаза сузились до щёлочек.

– Положите его, – прошипел Кэш.

За спиной мальчишки пошевелилась Азура.

Хепцибар вздрогнула, осознав, что инстинктивно сжимает копьё и направляет его прямо в грудь Кэша. Она сглотнула. Неужели и в ней заложена способность убивать? Она заморгала и встряхнулась, словно пробуждаясь из транса.

– Вот, – сказал она. – Мы никому не хотели причинить вреда…

Кэш выхватил копьё из рук Хепцибар, перехватил его по центру и развернул; острый, как игла, наконечник теперь был направлен прямо ей в сердце.

– Ещё раз тронешь, – сказал Кэш, – и я убью тебя вместе с твоим змеем.

Хепцибар кивнула и потупилась под яростным взглядом Кэша. Азура поднялась на лапы и встала возле мальчика, готовая наброситься на Азу.

– Это я, – признался Аза. – Я взял копьё!

Азура фыркнула. Она оглядела маленького белозмея с его сияющей свежей белой кожей. Длинные усики в уголках её пасти задрожали.

– Это копьё сделала я, – начала она, глядя куда-то вдаль; голос её звучал всё тише. – Дни напролёт я летала над жёлтыми пиками, пока не нашла подходящую ветку тысячелетней сосны, из тех, что растут только на вершинах самых высоких скал. Я отломила её зубами, выточила своими когтями, закалила своим дыханием… – Азура раскрыла пасть и выпустила струю пламени прямо в Азу, который в испуге отшатнулся. – А ты, маленький змеёныш, осмелился прикоснуться к нему.

Кэш, криво улыбнувшись, отвернулся.

– Оставь их, Азура, – сказал он. – Не стоит тратить на них время. Пойдём, посмотрим, что там, в кладовых.

Они оставили Хепцибар и Азу стоять у остывающих углей потухшего костра. Девочка взглянула на белозмея. Его гребень встал дыбом, хвост дёргался из стороны в сторону, и когда он поднял глаза на Хепцибар, ей показалось, что они стали темнее, чем раньше.

– Я сделаю тебе такое, – заявил он.

Глава семнадцатая

На второй день Мика с Илаем значительно продвинулись. После холодной ночи чистое небо подарило им солнце, и теперь оно щурилось с высоты, горячее и ослепительно яркое.

Путники преодолели мрачную равнину и поднялись на хребет невысоких утёсов, а с приходом темноты расположились на ночлег в узкой расщелине, защищённой от ветров отвесной скалой: Илай у самого входа, Мика чуть в глубине.

Их мучил страшный голод; Илай рыскал по всем карманам в поисках хоть чего-нибудь съестного. Во внутреннем кармане он обнаружил несколько полосок сушёного змеиного мяса и поделился им с Микой. Они медленно жевали мясо, превращая его в кашицу, и как можно дольше старались не глотать. Но и после этого остались голодны.

– Может, нам поискать себе еды? – спросил Мика. – Или поймать кого-нибудь?

Скалолаз покачал головой.

– Если будем останавливаться, чтобы искать или ловить, Мика, – сказал он, – скорее всего, нас самих съедят. Я уже говорил, парень, нам нужно двигаться как можно быстрее, иначе точно погибнем.

Третье утро застало их спящими; Мика и не проснулся бы, если бы Илай не разбудил его, тряся за ботинки. Мика сел, больно стукнувшись головой о низкий потолок пещеры, и выругался.

Илай капнул немного огненного масла в мятую кружку, поджёг и растопил в медном котле собранный им снег. Вода закипела, и они с Микой по очереди пили её, передавая друг другу котелок. Когда он опустел, Илай собрал всё в рюкзак и поднялся на ноги.

Они покинули своё узкое убежище и снова вышли навстречу скалистому пейзажу. Живот Мики был наполнен согревающей водой, но этого было мало для поддержания сил.

– У вас в карманах больше не завалялось еды? – спросил он.

Илай покачал головой.

– Но зато мы отлично продвинулись, парень, – сказал скалолаз. – По моим подсчётам, мы уже на полпути. Остаётся только молиться, чтобы хорошая погода продержалась подольше.

В молчании они продолжили бок о бок с трудом пробираться по хрусткому снегу.

Высоко в небе висели тучи; поднялся ветер, который погнал их по небу, как потревоженное стадо овец. Мика наблюдал за тёмными тенями туч, скользившими по заснеженным полям, но, когда некоторые из них словно замерли, удивлённо поднял голову.

Мика посмотрел на небо: тучи по-прежнему двигались; он снова взглянул на равнину и понял, что неподвижные серые фигуры вовсе не были тенями.

– Серозмеи, – сказал Илай, взглянув в ту же сторону. – И, судя по виду, не в лучшем состоянии.

Огромные создания исхудали так, что кожа свисала с их костей, как полотно между колышками палатки. Змеи фалангой брели по заснеженной равнине: самцы кольцом окружали самок и их годовалых детёнышей. Стадо снова остановилось, и взрослые опустили головы, напрягая мышцы шей, которые сжались как толстые канаты, и принялись раскачивать головами из стороны в сторону, разрывая снег.

– Если раскопать поглубже, можно найти траву, – сказал Илай. – Хоть это и неважная подкормка в это время года, – тихо вздохнул он. – Без неё серозмеи совсем ослабнут, так что краснокрылы и хребтозмеи легко их изловят – и нас вместе с ними, если будем держаться слишком близко.

Мика с завистью смотрел на серозмеев. Хоть и неважная, но у них была еда; они кусали и жевали, глотали и набивали животы, и его собственный живот заурчал от негодования. Илай ушёл вперёд, и Мика поспешил вдогонку, осматривая небо в поисках хищников.

Примерно час спустя высоко в небе Мика увидел змея. Это был шустрозмей с красным гребнем и острым клювом, однако слишком маленький, чтобы причинить им вред. Мика взял подзорную трубу Илая, и, поднеся её к глазам, увидел, как худенькое существо навострило уши, повернуло голову, рухнуло вниз и нырнуло глубоко в снег. Через несколько мгновений змей снова взмыл в небо, а потом снова устремился вниз. Третий нырок увенчался наградой – небольшим пухленьким змеем, который извивался в зубах шустрозмея; охотник тряс его, пока тот не затих, а затем проглотил целиком.

– А что, в снегу у нас под ногами прячутся змеи? – спросил Мика.

– В основном, скратозмеи, – сказал Илай, пряча подзорную трубу. – Таков их план на настоящую зиму – скрываться под снежным одеялом. Там, внизу, они строят туннели, чтобы передвигаться по ним; но есть и другие, те же шустрозмеи, которые им за это весьма признательны, ведь их план на зиму – это охота на скратозмеев. – Илай пожал плечами. – Что до нас, то даже если мы и поймаем скратозмея, он не окупит усилий, затраченных на охоту. Мы должны…

– Знаю, знаю, – оборвал его Мика. – Мы должны двигаться дальше.

Он смотрел, как шустрозмей садится на задние лапы, разбегается, скользя тонкими когтями по снежному насту, а затем поднимается в воздух. Илай снова ушёл вперёд, и Мика поспешил за ним.

После долгого и медленного подъёма Илай и Мика наконец достигли вершины крутого склона и оказались на остром гребне. Перед ними поверхность уходила в широкую пологую равнину. При виде этой пустоты Мика громко вздохнул и остановился, отрывисто дыша и ощущая лёгкое головокружение; он задавался вопросом, не потерялись ли они. Илай, должно быть, прочитал его мысли: скалолаз встал рядом с юношей и указал на вершины высоких каменистых пиков, из которых, как из труб, струился дым.

– Вот и высокие пики, – сказал Илай и провёл рукой вдоль линии горизонта. – А там, к северу – видишь ту гору, что похожа на сахарную голову? От неё и начинается Страна долин. Мы на верном пути, парень. – Скалолаз смотрел вперёд. – За теми горами и лежит высокая равнина, которую ты уже сам пересекал…

– Дважды, – с волнением сказал Мика. – Там зелёная гавань Джуры, верно?

– Верно.

– Да, помню: я тогда подумал, что форма этих вершин напоминает разряд молнии, лежащей на боку, – сказал Мика. – Сейчас, покрытые снегом, они на неё похожи, как никогда.

Илай улыбнулся.

– Ты учишься, парень. Учишься… – Улыбка сошла с его лица. – Но сейчас нам следует поторопиться и найти укрытие до темноты – спрятаться от хищников и всего прочего.

Путники двинулись вниз по склону, скользя по снегу стоптанными подошвами. Солнце позади них опустилось совсем низко, а тени перед ними медленно удлинялись.

Вдруг Мика краем глаза заметил какое-то движение и повернул голову. Четыре… нет, пять существ с гладкими серебристыми телами скользили один за другим вниз по склону горы, словно плыли по снегу волнообразными движениями.

– Среброспины, – сказал Илай. – Скорее всего, идут рыбачить.

Мика увидел, как целая вереница змеев, теперь далеко внизу, пронеслась по небольшому углублению, взобралась на пригорок и исчезла за ним. Рыбачить. Одного этого слова хватило, чтобы вызвать в воображении шипение и аромат рыбы, поджариваемой на сковороде, и от этой мысли желудок Мики сжался в комок.

Когда путники спустились к самому подножию скалы, Мика услышал шум стремительно бегущей воды. Снежный настил резко оборвался, обнажив тёмный поток, сбегающий по камням.

– Если река достаточно быстрая, она никогда не замерзает, – пояснил Илай.

Он указал на пять покачивающихся голов: среброспины плыли против течения. Один из них держал в зубах крупную розово-коричневую рыбу, и у Мики снова свело живот. Он умоляюще взглянул на Илая, но тот покачал головой.

– Мы не можем рисковать. Ловить рыбу на виду у всех зимних хищников, – с этими словами он указал пальцем на противоположный берег реки.

Там, расхаживая туда-сюда по ледяному выступу, караулил чернокрыл; его острая морда дёргалась, а жёлтые глаза не отрываясь смотрели на рыбу в зубах серебристого змея. Внезапно он с резким визгом спрыгнул со льдины и нырнул за рыбой. Но среброзмей был слишком быстр. Он ушёл под воду и исчез под ледяной коркой, окаймлявшей бурный поток. Через мгновение он вынырнул; рыбы в его пасти уже не было.

Закричав ещё громче, чернокрыл взмыл в небо, выгнулся в воздухе и снова бросился вниз, но не в воду, а к самой ледяной корке, которая треснула от удара его острой морды. Он погрузился под воду, затем снова появился на поверхности и захлопал крыльями; вода сбегала с его спины. В челюстях чернокрыла была зажата розово-коричневая рыба, которую среброзмей спрятал подо льдом.

– Идём, Мика, – поторопил его Илай. – Начинает темнеть.

Мика и Илай держали путь вверх по реке, пока она не скрылась под снежным настом. Затем, двигаясь небольшими осторожными шажками, они пересекли поток. Хрупкий лёд трещал и стонал у них под ногами, но выдержал, и путники продолжили подниматься в гору на другом берегу реки. Далеко позади солнце только-только село. Мика и Илай добрались до неглубокой впадины на склоне утёса.

Илай положил на каменный пол рюкзак того, кто призывает зиму, и свернулся калачиком. Мика лёг рядом, и покрытая льдом каменная осыпь заскрипела, когда он натянул на голову свой плащ из змеиной шкуры.

– Мы отдохнём до первых рассветных лучей, а затем направимся к высокой равнине. Когда мы спустимся в зелёную гавань, будем рыбачить и охотиться, сколько душе твоей будет угодно, Мика… Мика?

Но Мика не отзывался. Он уже спал.

Глава восемнадцатая

Мандрозмей прошмыгнул по снегу, сложив расправленные крылья; его хвост подрагивал. Казалось, крепкий мороз этому существу с блестящими глазками вообще был нипочём.

Змей остановился возле кучи помёта серозмеев, темневшей на фоне белоснежного наста. Он присел на корточки, изучая рой крупных чёрных мух, потревоженных его появлением и круживших теперь у него над головой. Змей стал подпрыгивать, снова и снова поднимаясь и приземляясь; он ловил в воздухе насекомых, пока не насытился. Затем он облизнул пасть тонким длинным языком, довольно фыркнул и продолжил путь.

Он прошёл не больше десяти метров, когда снежный наст под ним задрожал и начал трескаться; чувствительные уши уловили какой-то скрежет. Змей остановился и…

Внезапно из-под сугроба, выпустив фонтан льда и снега, вырвался кулак; пальцы разжались и схватили мандрозмея. Через секунду последовал ещё один взрыв, и появилась голова – огромная голова с лицом, исполосованным тонкими шрамами, и бесформенным бугром вместо носа. Бледно-голубые глаза открылись, и рука притянула бьющегося мандрозмея к безгубому рту. В шею мандрозмея впились зубы; оторванная голова безжизненно свесилась набок. Перехватив мёртвую тушу на весу, рука занесла её так, чтобы кровь стекала прямо в рот…

Мика вскрикнул и вскочил. Он был весь в поту, несмотря на холод. Рядом что-то бормотал во сне Илай.

– Это был ночной кошмар, и больше ничего, – уговаривал себя Мика. – Тот кельд мёртв. А мертвецы не могут причинить вреда.

Глава девятнадцатая

Хепцибар и Аза прошли через галерею и выбрались на широкий заснеженный уступ. Дул лёгкий ветерок: он шептал, залетая в огромные затенённые пещеры, выцарапанные между слоями камня; вздыхал, кружась вокруг рифлёных колонн, которые поддерживали потолки.

Трёхдневная снежная буря настоящей зимы, наконец, миновала, а из-за бархатистой серости горизонта на юго-западе уже надвигалась новая метель. Но пока небо над головой было чистым и безоблачно-голубым, солнце садилось, отбрасывая размытые серые тени на волнистую заснеженную поверхность.

Аза подошёл к самому краю выступающей каменной плиты и сложил крылья. Хепцибар взобралась ему на спину. Одну руку она отставила назад, другую вытянула перед собой и схватилась за гребень, сбегавший по его шее. Девочка огляделась.

Азуры и Кэша нигде не было видно.

– Как думаешь, куда они…

В этот момент над ними промелькнула тень, и, взглянув вверх, Хепцибар увидела, как мальчик и великий белозмей пикируют вниз, делают круг, ещё и ещё, а затем снова взмывают в чистое голубое небо. Хепцибар с Азой наблюдали, как Кэш и Азура кружатся и ныряют вниз, парят в воздухе и вращаются, демонстрируя непринуждённую грацию и удивительное мастерство.

Несмотря на подчёркнуто-неприветливую холодность Кэша и Азуры, из-за которой Хепцибар и Аза всю прошлую неделю старались держаться от них подальше, сейчас эти двое явно наслаждались возможностью покрасоваться. Пролетая над девочкой и маленьким белозмеем, Кэш запрокинул голову и издал дикий восторженный вопль, а Азура выпустила струю мерцающего белого пламени, прорезавшую ледяной воздух.

Поддавшись волнению, Хепцибар подтолкнула Азу. Тот спрыгнул с нависающей каменной плиты, нырнул вниз, какое-то время падал в воздухе, а потом снова взмыл вверх и принялся бить крыльями со звуком, напоминавшим хлопанье в ладоши.

Как приятно было парить в воздухе, ощущать, как дует в лицо холодный ветер, смотреть, как играют лучи зимнего солнца на чешуе Азы!

Аза удалялся от галерей белозмеев, его тень скользила по снегам далеко внизу. Хепцибар повернула голову, и на лицо ей упали волосы. Она отбросила их назад – и увидела, что Азура и Кэш несутся прямо на них.

Кэш сжимал в руке копьё. Глаза Азуры налились кровью. Хепцибар заметила, что мальчишка натянул на голову капюшон, и теперь его лицо скрывала тень.

Девочка в отчаянии озиралась по сторонам. Они с Азой были слишком далеко от галерей, чтобы вернуться и укрыться среди колонн, а в снежной пустыне спрятаться было негде. Крылья Азы бились так быстро, что казались одним расплывчатым пятном, но Хепцибар затылком уже ощущала жар огненного дыхания Азуры и слышала свист ветра, через который прорывалось смертоносное остриё копья…

Девочка обняла Азу за шею.

– А-а-а-а-а-ай!..

Ледяной воздух прорезал крик, холодный, жестокий, нечеловеческий – будто скрежет металла по металлу.

Хепцибар задрожала, зажмурившись, и ждала, когда копьё проткнёт её душекожу, вопьётся в тело и пронзит сердце. Металлический голос раздался снова; Хепцибар открыла глаза и обернулась. Над собой она увидела белое пятно, стремительно приближающееся к Азуре и Кэшу, уже настигавшим её и Азу. Пятно обрело очертания.

Это был другой белозмей – самец. Верхом на нём сидела девушка-змеерод с прямыми развивающимися волосами. С суровой решимостью на лице она крепко сжимала своё родокопьё. Белозмей накренился на один бок, девушка прильнула к нему – и они столкнулись с Азурой и Кэшем.

Родокопьё, выбитое из рук Кэша, сделало круг в воздухе и упало на снег. Пролетая мимо, белозмей-самец широким движением хвоста ударил Азуру по бедру; от этого самка потеряла равновесие, закружилась и стала падать, а вместе с ней и Кэш.

Они неуклюже приземлились в сугроб, бахромой окаймлявший склон под змеиными галереями. Второй белозмей и его наездница опустились рядом с ними, и девушка-змеерод направила своё копьё на рыжеволосого юношу. Глаза её горели яростью и презрением.

– Змеерод так не поступает со змееродом, – сказала она ледяным голосом.

Верхняя губа Кэша дёрнулась. Он взглянул на Хепцибар и Азу, паривших в небе у него над головой. Крылья Азы были расправлены, и ветер трепал белую кожу перепонок.

– Это не родство, – прорычал Кэш; Азура согласно фыркнула, выдохнув облако дыма.

Белозмей-самец приподнялся и выпустил струю жёлто-белого пламени. Азура перестала фыркать и, когда дым рассеялся, уставилась на тёмный зигзагообразный шрам, спускавшийся по шее белозмея-самца. Она смиренно опустила голову, отступила назад, вся сжалась и задрожала так сильно, что Кэшу пришлось ухватиться покрепче, чтобы ненароком не свалиться с её спины.

Аза вытянул лапы перед собой и осторожно опустился на заснеженную поверхность. Хепцибар во все глаза смотрела на стройную, но сильную на вид девушку-змеерода.

– Фракия? – вскрикнула девочка.

Глава двадцатая

– Не нравится мне это, – сказал Илай.

Мика перевернулся и открыл глаза.

Небо над ними было свинцовым, и ледяной ветер уже разносил первые завитки метели. Мика вздрогнул и схватился за живот. Он был пуст, ворочался и рычал, как злая дворняга. Мика вопросительно взглянул на рюкзак того, кто призывает зиму.

– Там точно нет ничего съестного? – спросил он. – А та бутылка, что вы спрятали, Илай?

Скалолаз посмотрел на него и через мгновение устало поднялся на ноги.

– Кровавый мёд, – сказал он, водрузив рюкзак на плечи. – Кельдское изобретение. Я хранил его на случай, если мы застрянем и не сможем выбраться. Но если продолжим в том же темпе, то до наступления темноты окажемся уже в гавани, и мёд нам не понадобится.

– Думаете, до ночи мы туда доберёмся? – повеселел Мика.

– Я намерен попытаться, – Илай поднял голову и заметно помрачнел, – но всё-таки не нравится мне это небо.

Мика в жизни не видел такого снегопада. Такого обильного, что весь мир, казалось, утонул в белой мгле.

Он начался, едва Мика с Илаем покинули утёс; сначала лёгкий, он всё усиливался – и вот уже Мика ничего не видел в нескольких шагах перед собой. Но Илай упорно двигался вперёд, и Мика знал, что у них нет выбора: нужно идти.

Сугробы росли на глазах. Каждый шаг давался с трудом, ботинки скрипели, ноги немели.

Илай остановился и оглянулся на Мику.

Юноша увидел, как снежинки цепляются за щетину и ресницы скалолаза, за волосы, торчащие из-под шляпы. Заметил его впалые щёки, алые ободки вокруг глаз и сами глаза, блестящие и подёрнутые краснотой. Скалолаз наклонялся, скрючивался и пригибался к земле под порывами ветра, как чёрная гикори, и Мика знал, что ему следует идти так же.

– Ты в порядке, парень?

– Да, – сухо кивнул Мика.

Но он был совсем не в порядке; скалолаз отвернулся, и когда Мика снова последовал за ним, то почувствовал, как силы покидают его. Ноги стали тяжёлыми, как камни, и Мика с трудом волочил их; каждый шаг был для него испытанием. Воздух вокруг них медленно темнел, а снег не прекращался.

Илай снова остановился, а за ним и Мика. Ему так хотелось лечь, что пришлось напрячь колени, чтобы оставаться на ногах. Не говоря ни слова, Илай развязал стягивавшую рюкзак верёвку, одним концом обмотал талию Мики, а другим – свою. Затем отвернулся и зашагал вперёд, и Мика, почувствовав натяжение, последовал за ним.

С наступлением темноты горы остались позади, и теперь путники брели по волнистой равнине, но, хоть она и была более плоской, ориентироваться на ней было не легче. Трещины и разломы на поверхности нужно было огибать с осторожностью, а вершины покрытых снегом валунов образовывали препятствия, которые не должны были бы мешать им – и всё же затрудняли движение.

Мика кутался в змеиную шкуру, но ветер и снег всё равно прорывались сквозь его штаны и жилетку; холод пробирал до костей. Если бы они шли верным путём, то к этому времени уже должны были выйти к разлому в скале, за которым начиналась зелёная гавань. Должны были… Но не смогли, и Мику не отпускала мысль, что они или сбились с пути, или ходили кругами. Он споткнулся, упал и уже не смог подняться на ноги.

– Вставай, – сказал Илай.

– Я… Мне просто надо отдохнуть минутку, – ответил Мика прерывающимся голосом.

– Вставай! – Илай наклонился и помог Мике подняться. – Надо идти.

Они продолжили путь, и с каждым шагом в голове у Мики снова и снова звучали слова скалолаза. Надо идти. Надо идти.

Живот у Мики сжался и заурчал.

Ему бы только что-нибудь съесть. Ему бы только чуть-чуть отдохнуть. И прекратился бы этот снег…

Надо идти.

Мика устало тащился вперёд, верёвка между ним и Илаем – то натягиваясь, то ослабевая, – давала ему знать, когда он отставал, а когда нагонял. Он шёл, наклонившись вперёд и уронив голову. Иногда он смотрел вверх, и каждый раз рябая пустота выглядела всё так же, пока он не заметил, что тьма рассеивается.

Прошла ещё одна ночь. Белый свет приходил на смену серости. Начался ещё один день.

Идти. Надо идти…

Неожиданно, застав их врасплох, подул ветер, и снег прекратился. Мика протёр глаза. Без толку. Метель закончилась, но он всё равно ничего не видел; от страха, что белая мгла лишила его зрения, Мику бросило в жар.

– Илай, Илай! – закричал он.

Перед ним появился скалолаз, бледный, как призрак, с размытыми очертаниями.

– Это туман, – спокойно сказал он. – Морозный туман. Не останавливайся, Мика.

Морозный туман, казалось, вытягивал всю влагу из кожи, и по ощущениям лицо Мики напоминало ему древний пергамент, а пропитанная по́том одежда примёрзла к спине. Тело его было холодным, а вот голова горела, как в лихорадке. Его трясло, каждый шаг стоил ему огромного усилия воли.

Не останавливаться. Надо идти, говорил он себе, и повторял эти слова снова и снова, пока не рухнул на колени. Качнувшись вперёд, Мика растянулся на снегу лицом вниз…

– Выпей.

Мика с трудом открыл глаза.

– Выпей.

Он лежал на спине, рядом на коленях стоял Илай, одной рукой поддерживая его за плечи, и что-то прижимал ему к губам.

– Выпей, Мика.

Мика разомкнул губы, и его рот наполнила жидкость. Вязкая и сладкая, с лёгким металлическим привкусом. Мика сделал глоток, затем ещё один, и когда жидкость достигла желудка, голод как рукой сняло. Теперь Мика пил с жадностью, а когда бутылку отняли от его губ, он поднял глаза в надежде, что ему дадут ещё.

Илай сел на корточки и поднёс бутылку ко рту. Допив всё, что там оставалось, он провёл ладонью по губам, вытирая капли; Мика заметил, что они были тёмно-красного цвета, как кровь.

– Это?.. – пробормотал Мика.

– Кровавый мёд, – сказал Илай, поднимаясь на ноги и водружая себе на плечи рюкзак.

Мика встал. В руках и ногах пульсировала энергия, желудок казался наполненным. Объявший его жар отступил, но всё тело охватило тепло, будто разливавшееся изнутри. Мика больше не ощущал усталости, все его чувства были обострены. Он различал каждый скрип шагов Илая, когда тот, отвернувшись, продолжил путь; Мика последовал за ним, и резкий несвежий запах змеиной шкуры ударил ему в нос.

Глава двадцать первая

Фракия сидела по-турецки, родокопьё лежало на её скрещенных ногах. Она смазывала гладкую чёрную древесину, обмакивая кончики пальцев в жир от жареных личинок. По обе стороны от неё, обвившись вокруг рифлёных колонн, дремали Асиль и Аза. Рядом со старшим белозмеем Аза казался совсем малышом: шея, туловище и хвост Асиля обвивали колонну справа от Фракии от самого потолка до исчерченного когтями пола.

Однажды, подумала Хепцибар, остановившись возле колонны с большой охапкой хвороста, Аза станет таким же большим и сильным, как змей Фракии.

Хепцибар заметила движение в темноте за спиной Фракии и, прищурившись, разглядела нечёткие силуэты Кэша и Азуры. С тех пор, как Фракия и Асиль спасли её от них, юноша-змеерод и его белозмей держались от них на почтительном расстоянии. Ни один из них больше не рисковал вызвать гнев Фракии.

Кэш поймал взгляд Хепцибар и фыркнул, а девочка покраснела и снова отвернулась. Она занялась костром: принялась строить в гнезде из серебристого пепла пирамиду из полыни. Закончив с этим, она кивнула Азе. Тот открыл пасть и направил на пирамиду струю пламени. Полынь вспыхнула, от неё заструился сладкий ароматный дым.

Хепцибар протянула замёрзшие руки к огню. Подняв глаза, она столкнулась с устремлённым на неё взглядом Фракии, и её – уже не впервые – поразила глубина взгляда девушки-змеерода.

– Сядь, малышка, – тихо сказала Фракия.

Хепцибар устроилась рядом с костром, Аза обвился вокруг неё. Девочка улыбалась и гладила змея, кончиками пальцев теребя складку кожи под подбородком Азы.

– Ваше родство крепнет, – заметила Фракия.

Хепцибар кивнула, Аза повернул к ней голову. Её обволакивало его тёплое дыхание.

Фракия откинулась назад, опершись ладонями о каменный пол у себя за спиной.

– Это очень приятно видеть, – продолжала она. – Но если вы хотите, чтобы оно крепло и дальше, вам предстоит ещё многому научиться…

Из темноты позади неё донеслось насмешливое фырканье. Фракия никак не отреагировала на звук. Её тёмные глаза изучали лицо Хепцибар.

– И я научу вас.

– Правда? – выдохнула Хепцибар, чувствуя, как сжимается грудь, а к горлу подступает комок.

Фракия кивнула.

– Да, малышка. Как только сойдут снега настоящей зимы.

Фракия замолчала на мгновение, и когда снова заговорила, её голос звучал тихо и пронзительно: звук напоминал скрип пережёвываемого сухого зерна.

– Когда Асиль нашёл меня, он был уже совсем взрослым. И он обучил меня тайнам родства – хоть и дорого заплатил за это…

Асиль, который больше не обвивался вокруг колонны и приблизился, чтобы тоже погреться у огня, поднял голову. Он смотрел на Фракию из-под тяжелых век. Кончик его хвоста подёргивался из стороны в сторону, и Хепцибар поймала себя на том, что глаз не может отвести от струек дыма, исходящих из его раздутых ноздрей.

– Но Аза только-только вылупился, – продолжала Фракия. – И ты ещё совсем мала. Вам обоим нужны наставники.

Она осторожно отложила своё родокопьё в сторону, выпрямила ноги, а затем подтянула колени к груди.

– Великая борьба в самом разгаре, – сказала Фракия, глядя на Хепцибар и Азу. – Борьба, которая ведётся прямо здесь, в пустоши, между змееродами и змееловами.

Хепцибар с трудом сглотнула и посмотрела на Азу, который не сводил глаз с пламени. Она не знала, о чём он думал. Асиль закрыл глаза.

– Когда наступит оттепель, змееловы снова разойдутся по пустоши, а значит, вам обоим нужно поскорее обучиться.

Из темноты раздался голос Кэша, низкий, гортанный и полный ненависти.

– Этим змееловам надо преподать урок. Такой, чтобы никогда не забыли, – прорычал он и на мгновение замолк. – Как тот, что мы с Азурой преподали на жёлтых вершинах.

Все четверо у костра – Фракия и Асиль, Аза и Хепцибар – обернулись и посмотрели на него, и Хепцибар подумала: одна ли она заметила приглушенную боль в глазах Азуры и то, как закрутились её усики? Фракия снова повернулась к Хепцибар и кивнула.

– Кругом жестокость, это правда, – сказала Фракия. – И её будет ещё немало. Но другого языка змееловы не понимают. По крайней мере, – тихо добавила она, – большинство змееловов…

Она замерла, и Хепцибар увидела, как глаза Фракии наполнились слезами. Асиль поднял свою могучую голову и выпустил в её сторону облако тёплого дыма, который окутал, согрел и утешил девушку. Фракия обернулась, улыбнувшись своему белозмею. Но Хепцибар не могла не заметить, как грустна эта улыбка, сколько в ней тоски. Затем лицо Фракии помрачнело.

– В конце концов, – сказала она, – именно змееловы продали вас Редмирте. Вас обоих.

Хепцибар кивнула, а Аза угрожающе зарычал.

Ни один из них больше не даст себя схватить и посадить на цепь. Они будут сражаться, чего бы это ни стоило.

Фракия взглянула на своего белозмея, который всё ещё лежал с закрытыми глазами и слушал. Кончиками пальцев она водила вдоль блестящего родокопья.

– Первым делом Аза должен сделать тебе копьё. Мы поможем ему. Аза закалит его, и ты будешь защищаться им. И взять тебя в плен будет не так-то легко.

Теперь в темноте позади них повисла тишина. Хепцибар оглянулась: Азура глядела на своего змеерода, а Кэш закусил губу и смотрел в пол горящими глазами.

– Пусть белозмеи и ушли, – сказала Фракия. – Но галереи, которые они оставили, дадут нам кров и пропитание этой зимой.

Асиль вздохнул, и когда он заговорил, в его голосе, похожем на дыхание ветра, звучала грусть.

– Когда-то я принадлежал к этой колонии, и галереи были моим домом. Айлза, моя пара, улетела вместе со стаей…

Великий белозмей поднялся на задние лапы и повернул голову. В его глазах мерцало пламя.

– Они направились в те земли, что лежат за горами, – в неведомые земли. Дикие земли… – Его глаза сверкнули насыщенным алым светом. – Туда, где, говорят, обитают другие.

Глава двадцать вторая

Уже рассвело, и когда Мика и Илай добрались до расщелины в снежном покрове, уходившей глубоко в скалу, воздух был непроницаемым, матово-серым. Мика остановился и посмотрел через край скалы. Внизу клубился густой туман, то уплотняясь, то снова становясь бледнее; за ним виднелись деревья и кусты, покрытые снегом. Снег лежал везде – и на склонах, и в глубине.

– Зелёная гавань? – спросил Мика, повернувшись к скалолазу.

Илай не ответил, но Мика увидел разочарование на его лице.

– Это ущелье, возможно, достаточно глубокое и подходящее для укрытия, – наконец отозвался Илай. – Но это не зелёная гавань Джуры.

Мика помрачнел. Большую часть дня и всю ночь они продвигались по заснеженной равнине, и кровавый мёд, блуждавший по их венам, подавлял чувство усталости. Но теперь, в первых лучах рассвета, его эффект стал угасать, и Мика всё явственнее ощущал головокружение и слабость в ногах.

– Может, мы всё равно сможем здесь укрыться? – предложил он, зная, что не выдержит долгого пути.

– Может быть, – ответил Илай. – А может, там уже есть кто-то, кто соорудил себе зимнее укрытие.

– Но мы же можем взглянуть, – не терял надежды Мика. – Можем ведь? – неуверенно добавил он, видя, что Илай молчит.

Скалолаз пожал плечами.

– Змееловы не очень-то приветливы с теми, кто вторгается к ним. Те, кто норовит занять укрытие, которое создавалось не их трудами, обычно не удостаиваются хорошего приёма.

Мика сглотнул.

– Мы не можем повернуть назад? – тихо спросил он.

– Нет, – отрезал Илай. – Не можем.

Всё ещё связанные, двое путников начали спускаться по обрыву. С трудом преодолев валуны и осыпи, они оказались в замёрзшем ущелье, белом от снега и окутанном туманом. Ещё ниже из щелей в скале росли сосны и ели, и, когда Мика и Илай проходили мимо, подушки снега соскальзывали с нагруженных ветвей и падали на морозную землю.

Снег под подошвами скрипел и хрустел.

Путники продвигались всё глубже. Морозный туман никак не рассеивался, а спуск становился всё круче, и Мика очень внимательно смотрел под ноги. В неподвижном воздухе было абсолютно тихо. Мика сглотнул, и у него заложило уши. Вокруг стояли заснеженные деревья, они заговорщицки склонялись друг к другу, будто мраморные гиганты.

Мика уже начал беспокоиться, задумавшись о том, сколько времени займёт подъём, если выяснится, что спустились они зря. Шедший впереди Илай замедлил ход, и Мика спрашивал себя, нет ли у скалолаза тех же сомнений.

Туман на мгновение рассеялся. Мика посмотрел вглубь оврага. Он безошибочно распознал звук шагов и, всмотревшись в белый мрак, разглядел поднимающуюся к ним фигуру.

Мика вспомнил свой кошмарный сон, в котором тот, кто призывает зиму, вырывался из-под снега. Он увидел, как Илай присел на корточки и замер. В руке он сжимал каменные шипы. Мика потянулся к поясу и достал свою рогатку. Другой рукой он пошарил в снегу у себя под ногами и подобрал несколько острых осколков кремня.

Кто бы это ни был, теперь он был совсем рядом. Фигура, одетая в плотный плащ и широкополую шляпу, остановилась и посмотрела вверх, сжимая в одной руке змеерог.

Мика поднял свою рогатку, но замер, увидев перед собой юное и открытое лицо с глазами бирюзового цвета, уставившимися на него. Чуть вздёрнутый нос покрывали веснушки, на полных бледных губах появилась улыбка.

– Добро пожаловать, – сказала девушка. – Это оружие вам здесь не понадобится.

Глава двадцать третья

Вдали от своих заброшенных галерей стая змеев нитью пролетала на фоне пёстрого неба; сверкающая белизна их чешуи переливалась в свете солнца, пробивавшемся через высокие облака. Было жутко холодно, и чёткие линии, в которые выстроилась могучая стая, размывались белыми облаками дыхания, выпускаемыми тысячей змеев.

Они теряли силы, особенно самые старые и самые молодые особи и беременные самки. Впереди во главе колонны летел их предводитель Алзас – его посеревшая от возраста чешуя была покрыта шрамами, но на спине по-прежнему величественно возвышался гребень; мощными взмахами крыльев вожак направлял всех остальных. Сразу за ним летел второй змей в стае, Алюций. Он был моложе Алзаса, что было заметно по сверкающей чешуе. Ясными жёлтыми глазами он настороженно обозревал пустынный пейзаж внизу.

Позади один за другим летели ещё три змея, за ними ещё пять. Потом девять. Потом ещё тринадцать… И так они летели, линия за линией, каждая длиннее предыдущей: огромный треугольник из парящих по воздуху существ, похожий на надвигающуюся бурю.

Матери и их детёныши летели в центре вместе со старейшими белозмеями. Самцы держались в основном по краям, удерживая форму построения, следя за тем, чтоб никто не сбился с пути и не спуская зорких глаз с годовалых змеёнышей, которые с трудом преодолевали самый длинный и сложный перелёт в своей короткой жизни.

Время от времени, если один из маленьких змеев выбивался из сил – начинал медленнее бить крыльями, ронял голову, переставал вилять и рулить хвостом – сильный самец подлетал к нему, пристраивался снизу и поддерживал туловище годовалого змеёныша, пока тот не набирался сил, чтобы продолжить путь. Но даже при такой заботе и молодые, и старые змеи тяжело страдали в этом зимнем исходе.

– Впереди буря!

Слова Алзаса прокатились над построением, а уже через мгновение вся стая погрузилась в темноту и леденящий холод густой снежной тучи. Они держались крыло к крылу, не сводя глаз с кончика хвоста летящего впереди змея. Они не дрогнули…

Много недель минуло с тех пор, как Алзас поднял колонию в нависшие над пустошью небеса, не отрывая взгляда от горизонта на западе. Они покинули великолепные змеиные галереи, служившие их племени домом в течение стольких веков, и отправились в неизвестность.

Это было тяжёлое решение, но выбора у Алзаса не осталось. Двушкурые уже были в Стране долин и, судя по запаху, что принёс ветер, их было немало. Глубокая пустошь, куда не добирались даже самые отчаянные из великих белозмеев, была для них единственным спасением. Двушкурые не сунутся туда, в этом Алзас не сомневался. И Алюций был с ним согласен.

Но исход в сезон настоящей зимы дался им тяжело. Когда они покидали змеиные галереи, падал первый снег, и он всё усиливался. Стаю преследовали безжалостные метели. Чтобы хоть как-то укрыться от ненастья, змеи летели через ущелья, но вот еды им едва хватало. Первые из белозмеев начали погибать вскоре после начала исхода, в Стране зубчатых пиков: молодые в изнеможении падали с неба, а древнейшие искали уступы и расщелины, где можно свернуться калачиком и умереть от холода.

С тяжёлым сердцем Алзас заставлял колонию двигаться дальше. Пока стая продолжала путь, вожак отправлял самых ловких и выносливых охотников на поиски пропитания, но их добыча была скудна. Несколько самок отложили яйца, но стая не могла остановиться и подготовить для них гнёзда, и драгоценные яйца были потеряны. Алзас был глубоко опечален, но продолжал направлять белозмеев вперёд.

За пиками их ожидали новые горные цепи, ещё и ещё, и каждая следующая оказывалась выше и пустыннее предыдущей. Но они не отклонялись от курса.

Со временем стая смирилась с неумолимой суровостью исхода, принимая неизбежность потерь и сплотившись ещё сильнее. Построение стало плотным и почти нерушимым. Охотники оттачивали своё мастерство, даже когда находить пропитание в снегах настоящей зимы становилось всё труднее.

Никто не жаловался, и печаль в сердце Алзаса утихала, когда он убеждался в их мужестве.

Белозмеи оголодали и исхудали, и теперь даже самым сильным самцам от изнеможения стало трудно удерживать ровный строй и ритм. Им нужно было найти место для отдыха, и как можно скорее. Иначе, и Алзас ясно отдавал себе в этом отчёт, – стая рисковала понести невосполнимые потери.

Грозовая туча всё не кончалась. Миля за милей. Мучительные час за часом. Размытое серое солнце над головой медленно сползало по небу, а затем и вовсе скрылось за горизонтом. Казалось, полёт сквозь ледяную серость никогда не кончится.

Но вот туча закончилась так же внезапно, как и поглотила их. Белозмеи вырвались из грозового облака и нырнули в тёмную мерцающую чистоту ночи.

Летящий позади Алзаса Алюций рассматривал пейзаж внизу, отчаянно отыскивая место для ночлега. Змеи миновали складчатый лабиринт высоких долин, зубчатых хребтов и остроконечных вершин, углы которых сгладил плотный снежный покров. Теперь местность резко изменилась. Чёрные базальтовые плиты и стеклянные потоки обсидиана создавали тёмный угрюмый рельеф – рваный и беспорядочный; плиты горной породы пылали дьявольским красным светом расплавленной лавы, что текла в глубине прорезывающих их разломов и щелей.

Алзасу всё это казалось похожим на какой-то не сделанный до конца, недосозданный мир, и стая, пролетая над ним, погрузилась в ужасающую тишину. Алзас, опустив голову, оглядывал первобытное запустение; он понимал, что летящие у него за спиной белозмеи ощущают его растущее беспокойство.

Где им приземлиться в этом жутком ландшафте?

Зоркие жёлтые глаза Алюция заметили блеск воды на севере. Он подозвал Алзаса своим тихим скрипучим вздохом, успокаивающим и ободряющим и для стаи, и для её вожака.

Алзас дал команду снижаться. Могучая стая нырнула вниз, и ровный строй сломался, когда они приблизились к земле. Колония раскачивалась в восходящих потоках горячего сернистого воздуха, расправляя крылья, затем змеи опускали лапы и садились один за другим на эту новую незнакомую землю.

Струйки кислотно-жёлтого дыма поднимались из расщелин на широкой поверхности чёрной скалы, где приземлились змеи; повсюду вокруг – над провалами и бассейнами, заполненными водой и давящимися водорослями, – время от времени в воздух вырывались клубы пара. Хрусткие лишайники оранжевого и красного цвета, нестерпимо яркие в расплавленном свечении огня, цеплялись за камень по краям бассейнов. Длинные полупрозрачные листья сушеницы трепетали в воде, будто простыни на ветру. По пузырящейся поверхности сновали соляные жуки, серные мухи и мясистые стрекозы с кружевными крыльями – и всех их ловили маленькие незнакомые змеи, ярко-голубые с золотым отливом.

Алзас вытянул длинную шею и огляделся. Он почувствовал тепло, поднимающееся от камней. Оглядел водоёмы, растительность и насекомых. Он вдыхал воздух, долго и медленно, тщательно изучая смесь запахов. Сера. Древесный уголь. Раскалённый камень. Кисловатый, солоноватый, железистый запах…

Это был запах вновь образованного ландшафта – свободный от духа двушкурых.

Алзас повернулся к Алюцию, его глаза сияли ярче, чем когда-либо, впервые за долгое время.

– Думаю, мы достаточно далеко продвинулись.

Но Алюций не ответил. Его взгляд был прикован к краю ближайшей светящейся расщелины – огромной трещины в чёрной породе, которая, казалось, спускалась к огненному центру Земли.

Алзас выгнул шею и проследил за пристальным взглядом Алюция, а за ним обернулись и остальные змеи.

За край расщелины ухватилась огромная когтистая лапа. Иссиня-чёрная чешуя блестела, как отполированное олово.

Белозмеи наблюдали, как острые когти впиваются в камень в попытках зацепиться, как напрягаются мускулы на запястье и суставах. Появилась вторая лапа, затем голова с гребнем, массивное тело и широкие тёмные крылья.

Огромный самец сине-чёрного змея медленно и решительно вылез из расщелины и выбрался на гладкий камень. Со своей широкой грудью, толстой шеей и приплюснутой мордой он казался раза в два больше, чем самые крупные из белозмеев. Его тёмные чешуйки блестели в оранжевом свечении расщелины; маленькие яркие сапфировые глаза, сверкавшие на кровожадной морде, пристально изучали вожака стаи.

Он открыл пасть и издал какой-то грубый и тяжёлый рык. Звук был булькающий, как раскалённая лава в глубине расщелины. И звучал он мрачно. Непривычно. Но его можно было разобрать. Сине-чёрный змей повторил свои слова, и не понять их было невозможно.

– Вам здесь не рады.

Глава двадцать четвёртая

Девушка поднесла ко рту рог и затрубила в него. Пронзительный скорбный звук загремел и завибрировал в воздухе, а затем смолк. Девушка опустила рог.

– Следуйте за мной, – сказала она, отвернувшись. – Если вам нужен кров над головой.

Мика повернул голову к Илаю. Скалолаз не шелохнулся: он всё так же стоял на заснеженном выступе скалы, сжимая в кулаках каменные шипы. Его тусклые глаза ввалились, лицо осунулось. Под взглядом Мики Илай стал переминаться с ноги на ногу.

Скалолаз выглядел таким же истощённым, как и сам Мика.

– Что нам делать? – прошептал Мика.

– Не похоже, чтобы у нас была уйма вариантов, – хрипло пробормотал Илай, уставившись в спину девочки в длинном сером плаще и широкополой шляпе; она медленно спускалась по склону.

Мика обратил внимание, как она проворна и уверена, с какой лёгкостью перешагивает с валуна на валун, не скользя и не пошатываясь.

– Эта гавань занята, тут всё ясно, – сказал Илай. – Но если мы вернёмся назад… – он бросил взгляд туда, откуда они пришли, и покачал головой, – точно околеем. Выходит, нам надо пойти за ней, Мика, – заключил он. – Но оружие я в любом случае оставляю при себе.

Мика кивнул и последовал за скалолазом, который, наклонившись вперёд, неуверенным шагом побрёл за девушкой. Из-под ног сыпались потревоженные камни; прерывистое дыхание путников стыло в ледяном воздухе.

Склоны оврага становились всё отвеснее и сужались с каждым их шагом. Морозный туман рассеивался и поднимался. Он висел в воздухе над головами, молочно-белый и непроглядный, и пронизывавшие его лучи слабого солнца напоминали складки муслина.

Путники пробирались через узкое ущелье, которое продолжало сужаться: почти вертикальные скалы сжимали их с обеих сторон, и все трое шли, спотыкаясь и держась руками за камень. Тесный коридор резко повернул; Мика поднял голову и увидел, что впереди путь им преграждал частокол из брёвен, перекрывавший узкую щель между каменными стенами. Толстые оструганные стволы сосен были плотно соединены и стянуты коваными скобами.

Девушка остановилась перед бревенчатой стеной. Она подняла голову и приложила руки ко рту.

– Это Кара, дозорный! – прокричала она. – Вы не слышали рог? Я привела в Глубокодом незнакомцев.

В ответ через заострённые зубцы на верху частокола перекинули верёвочную лестницу; она стала опускаться, пока не остановилась прямо перед девушкой. Та потянулась, схватилась за верёвки и проворно взобралась по деревянным перекладинам. Внизу Мика и Илай обменялись растерянными взглядами.

– Я пойду первым, – сказал скалолаз. – Ты меня прикроешь.

Мика кивнул.

Илай спрятал каменные шипы в карман и начал подниматься по верёвочной лестнице. Когда он добрался до вершины и неуклюже перелез через частокол, Мика последовал за ним. Рогатку он сжимал в зубах, и острая кость то и дело утыкалась ему в рукав выше локтя. Руки и ноги ныли; воздух становился теплее, и когда к пальцам возвращалась чувствительность, их начинало мучительно покалывать.

Мика ухватился за верхнюю часть ограды и на секунду застыл перевести дух; липкий пот плёнкой покрыл его лицо. Желудок урчал и ныл.

Я почти у цели, говорил себе Мика.

Сжав челюсти, он перелез через острые шипы. Руки дрожали, голова кружилась; зацепившись накидкой из змеиной шкуры за торчавшую ветку, он соскользнул и чуть не упал. Мика чувствовал: силы его на исходе.

Две руки протянулись, подхватили его и поставили на землю. С одной стороны его поддерживала девушка, с другой – Илай. Они повели его, спотыкающегося, по деревянной лестнице, которую освещали фонари, закреплённые с внутренней части стены частокола. Внизу, на широком каменном возвышении, с которого тщательно смели снег, стояла высокая фигура, одетая в серый плащ точно такого же цвета, как у девушки, и широкополую соломенную шляпу, покрытую тёмно-красным лаком.

Мика пытался сосредоточить взгляд на лице незнакомца, но всё, что он видел, – это расплывающееся в неровном свете фонарей тёмно-красное пятно перед глазами. Он потянулся вытащить изо рта рогатку, но пальцы так затекли, что потеряли чувствительность и не слушались. Рядом, пошатываясь, стоял Илай: он вызывающе сжимал челюсти и тянулся в карман за шипами.

– Вернись на свой пост, дочка, – сказала фигура в сером плаще и красной шляпе.

Мика смутно разглядел серые фигуры, двигавшиеся позади незнакомца в каком-то просторном помещении со сводчатым потолком; мелькали пятна красного и блики белого цвета.

– Я Килиан, пророк Глубокодома.

Глубокодом. Слово отозвалось в голове Мики.

Глубокий дом.

Мика силился сфрокусировать взгляд. Добрый и убаюкивающий голос принадлежал высокому мужчине с жёстко очерченным подбородком; он смотрел на них с Илаем тёмными глубоко посаженными глазами из-под густых бровей, которые приветливо поднялись, когда мужчина заговорил.

– Самая середина настоящей зимы – опасное время бродить по пустоши…

– Мы вовсе не расхитители зимних укрытий, – грубо отрезал Илай. – Шли себе своей дорогой. Мы как раз искали, где укрыться, но из-за метели сбились с пути.

– Никого не выгоняют из Глубокодома. – Пророк вытащил из складок плаща гладкую, не огрубевшую от тяжкого труда руку и протянул её Илаю. – Мы с радостью приютим вас.

Мика ждал, что ответит Илай, но вдруг почувствовал, как у него начинают подкашиваться ноги. Красная шляпа поплыла и померкла у него перед глазами, и последнее, что он запомнил, – это выскользнувшую из его горячих пальцев рогатку, которая со стуком упала на камень.

Глава двадцать пятая

Там, внизу, в глубине этой огромной раны в скале, были ещё люди. Множество людей. Фигуры в серых плащах, красных соломенных шляпах и накрахмаленных белых капорах занимались в огромном помещении со сводчатым потолком каждый своим делом. Наблюдая за ними, Мика с удивлением осознал, насколько отрезанными от всего мира были они с Илаем и Фракией в своём зимнем укрытии и насколько он отвык от людей.

Трое мужчин сидели возле больших банок с солёными и маринованными продуктами и помечали их, макая в горшки с сажей перья из костей змеев; четвёртый сновал вверх-вниз по лестнице, приставленной к огромному открытому стеллажу, расставляя банки в нужном порядке. Чуть поодаль две женщины выбивали толстые клетчатые пледы, висевшие на длинной натянутой между стеллажами верёвке; две другие неуклюже шаркали по каменному полу, перетаскивая большую бочку ликёра.

Среди трудившихся молча взрослых бегало с полдюжины ребятишек, одетых в такие же, только маленькие серые плащи, красные шляпы и белые капоры. Они играли во что-то вроде салок, гонялись друг за другом и прятались за взрослыми. Один из них заметил Килиана, который стоял напротив незнакомцев, усевшихся у деревянной лестницы.

– Брат Килиан! – воскликнул мальчишка; остальные тут же прервали игру и тоже заголосили.

– Брат Килиан! Брат Килиан!

Взрослые на мгновение оставили свои дела, подняли головы, но тут же вернулись к работе; дети же столпились вокруг пророка, подпрыгивая и дёргая его за складки плаща. Килиан смотрел на них с нежностью.

– Кто это? Кто они? – кричали дети, указывая на Мику и Илая.

– Это Илай Винтер, – ответил Килиан, наполняя рюмку скалолаза медово-жёлтым ликёром. – А это, – сказал он, оборачиваясь, – Мика.

Мика улыбнулся и сделал ещё один глоток из своей рюмки. Он до сих пор чувствовал себя как в тумане после обморока, но мысли в голове уже начали проясняться, а по животу растекалось успокаивающее тепло ликёра.

Немигающим взглядом Килиан обвёл возбуждённые лица детей, на мгновение задерживаясь на каждом из них; затем пророк поднял руки, и воцарилась тишина.

– Они оба проделали долгий путь и нуждаются в еде и покое. Так что перестаньте толкаться и напирать – Мэтти, и ты тоже – и проявите уважение, с каким мы всегда встречаем гостей.

В голосе Килиана зазвучали повелительные нотки. Дети отступили и потупили взоры.

– Да, брат Килиан, – бормотали они. – Простите, брат Килиан.

Килиан кивнул, но его голову уже занимали другие мысли, и он повернулся к Илаю и Мике.

– А сейчас прошу извинить меня, – сказал пророк. – Меня ждёт дело, которым я обязан заняться. Кара скоро вернётся. Раз вы пришли во время её дозора, она и будет присматривать за вами.

С этими словами Килиан развернулся и зашагал прочь. Затем он скрылся за входом в пещеру на противоположной стороне зала.

Мика покачал головой.

– Эта пещера, должно быть, раз в двадцать больше нашего убежища, – удивился он, разглядывая сводчатый потолок. – И кладовая в сто раз больше…

Сидящий возле него на корточках Илай изучал уставленные снедью полки, тянувшиеся по всему помещению.

– Никогда ничего подобного не видел, – признался он. – Столько всего в одном месте. – Скалолаз нахмурился и почесал рукой седую щетину на подбородке. – Тебе это не кажется странным?

– Странным? – переспросил Мика, повернув голову и глядя Илаю прямо в глаза.

Скалолаз поставил рюмку на каменный пол.

– Странно, что при таких богатствах, которые надо охранять, они без особой опаски принимают незнакомцев.

Мика глядел на довольные лица людей в сером, спокойно занимающихся своей работой, на радостных детишек, играющих у их ног. В это мгновение на лестнице позади послышались шаги. Оглянувшись, Мика увидел Кару – она вернулась.

– Может, и странно, – протянул он. – Но я благодарен им за гостеприимство.

Мика смотрел, как девушка спускается по лестнице и, кивнув, отдаёт рог, в который трубила, высокому юноше в сером плаще и красной шляпе. Когда юноша поднялся по лестнице, чтобы в свою очередь нести дозор, она повернулась, расстегнула плащ у шеи, сняла его и повесила на крюк возле лестницы рядом с другими плащами.

Так, без верхней одежды, Кара выглядела очень худенькой – она казалась почти невесомой. На ней была тяжёлая домотканая юбка чуть ниже колена, плотные чулки и мокасины. Блузка на Каре была синяя, с длинными рукавами и высоким воротничком, застёгнутым на пуговицы. А когда девушка сняла тяжёлую широкополую шляпу и повесила её поверх плаща, Мика увидел облегавший её голову капор, – накрахмаленный головной убор, поддерживавший, но не скрывавший копну каштановых кудрей.

Не подозревая, что Мика следит за ней, Кара разгладила юбку, грациозно потянулась за сухим плащом и надела его. Обернувшись, она встретилась с Микой взглядом: он не отрываясь глядел в её ясные сине-зелёные глаза.

Он выдержал её взгляд и с радостью заметил, как покраснело под веснушками её лицо. Стыдливо опустив глаза, она подошла к Мике и Илаю.

– Вы мои гости, – начала она, и от Мики не ускользнуло, что она избегает смотреть на него и обращается только к Илаю. – Я покажу, где вы будете спать, и провожу вас к обеденному столу, но сначала… – Она подняла глаза на Мику, и румянец на её лице стал ярче. – Сначала я покажу, где вы сможете помыться, и принесу вам сухую одежду.

– Помыться? – удивлённо присвистнул Илай. – Это редкая роскошь для змееловов вроде нас, а, Мика, парень?

– И крайне необходимая, – заметил Мика.

Поднявшись на ноги, Мика внезапно осознал, какими суровыми и неотёсанными, должно быть, выглядят они среди этих чистых, опрятных людей в серых плащах. Проходя следом за Карой через пещеру мимо детишек, которые во все глаза смотрели на него, Мика испытывал что-то похожее на гордость.

В дальнем конце пещеры на длинной перекладине висела занавеска из змеиной кожи. Кара отдёрнула её, и в тускло освещённую пещеру полился странный розово-голубой свет.

– Идите за мной, – сказала Кара.

Глава двадцать шестая

Кара провела Мику и Илая по короткому туннелю в другую пещеру, которая оказалась ещё больше первой. Пол был устлан измельчённой соломой и стружкой древесной коры: всё это хрустело под ногами и наполняло воздух легким мускусным ароматом. Мика нахмурился. Было в воздухе что-то ещё. Он пригляделся и увидел под ногами тонкую паутину светящейся плесени, оплетавшей солому. Мика понял: она-то и освещала пещеру розово-голубым светом.

Свечение выхватывало из полутьмы замысловатые известняковые образования. Сталагмиты и сталактиты вспыхивали, как факелы, а камень, покрывавший гипсовую породу, светился, как воск зажжённой свечи. Свет тянулся высоко вверх, к сводчатому потолку.

– Это большой зал, – говорила Кара. – Здесь мы собираемся – особенно когда приходит настоящая зима.

Мика разглядывал мужчин и женщин, которые в этом свечении казались не более чем тёмными силуэтами в разных концах пещеры. Одни стояли, задрав головы, с закрытыми глазами и воздетыми кверху руками. Другие сидели кружком, скрестив ноги и склонив головы, почти касаясь друг друга. Некоторые лежали на полу, уставившись в потолок в благоговейном созерцании, в то время как одинокие фигуры в серых плащах медленно бродили, склонив головы и сложив руки за спиной, тихонько что-то бормоча, – звук походил на мерное гудение окуренного дымом пчелиного улья.

Пока Мика и Илай шли через пещеру вслед за Карой, она указывала им на выходы в другие помещения.

– Там собираются старейшины, – говорила она. – В той стороне столовая. Там и там – и ещё там, – она указывала на разные места в стенах пещеры, – спальные галереи, кухня и…

– Добро пожаловать, незнакомцы, – раздался тихий голос; Мика обернулся и увидел шагнувшую к ним из темноты высокую фигуру с бородой.

Мужчина блаженно улыбался, и его крупные зубы, казалось, сияли в розово-голубом свете. Обветренные черты лица выдавали в нём бывалого путешественника, и когда мужчина поднял руку в знак приветствия, Мика заметил, что на ней не хватает двух пальцев, то ли отрубленных ножом, то ли оторванных змеиным клыком.

– Нет, или правильнее будет сказать: «Добро пожаловать, друзья»? – поправил себя мужчина. – Ибо, как учил нас пророк, все незнакомцы – это друзья, которых мы ещё просто не знаем.

Мика неловко кивнул и, когда фигура снова растворилась в темноте, обернулся к Илаю, который лишь посмотрел на него и пожал плечами, согнувшись под тяжестью своего рюкзака. Мика покосился на девушку, но она избегала его взгляда и, заговорив, обратилась к Илаю.

– Иезекииль пережил немало невзгод и испытаний, прежде чем пришёл к нам. Но теперь, хвала Создателю, он обрёл мир.

Девушка повернулась и, рукой призывая следовать за ней, устремилась по узкому туннелю вправо. Обтёсанные камни стен освещало такое же неземное сияние. Вскоре туннель повернул, и все трое вошли в куполообразную пещеру, в которой эхом разносился шум воды, льющейся, пузырящейся и бьющейся о камни.

Перед ними был тёмный бассейн, над поверхностью которого поднимались клубы подсвеченного розовым и голубым пара. Тёплый воздух попахивал серой.

– Мы оберегаем наш горячий источник, ведь его воды не только очищают, но и дарят здоровье. Но будьте осторожны, – заботливо предупредила Кара, наморщив нос. – Вода очень горячая. – Девушка указала в дальний конец бассейна, где струйка воды стекала с самого нижнего ряда камней, торчавших, словно протянутые руки просителей, и поднимала облака пара. – Лучше всего мыться там, где холодная вода смешивается с горячей.

Мика кивнул.

– Я так промёрз за последнее время, что уже не верил, что вообще когда-нибудь смогу согреться, – сказал он Илаю, который снял шляпу и как веером обмахивал ею лицо.

Горячий бассейн так и манил, и Мика с нетерпением ждал, когда уже можно будет окунуться в его воды. Юноша расстегнул ремень и стянул с себя плащ из змеиной шкуры; он уже потянулся неловкими пальцами к пуговицам рубахи, когда услышал предупреждающие покашливания Илая.

Мика поднял голову и увидел Кару: та покраснела и отвела глаза.

– Я… пойду принесу чистую одежду, – сказала она Илаю и, всё ещё стараясь не смотреть на Мику, быстро отвернулась и прикрыла ладонью лицо.

Мика глядел вслед скромной девушке-змеелову. Он видел, как аккуратно её каштановые волосы прятались под узким капором; как тяжёлые складки домотканой юбки, скрывающие её фигуру, колыхались при каждом шаге. Она всячески избегала встречаться с ним взглядом.

И он подумал о Фракии.

Глава двадцать седьмая

Мика сел на одну из каменных лавок, тянувшихся вдоль стен пещеры, и медленно снял ботинки. Он пошевелил пальцами ног, грязными и заскорузлыми, и вздрогнул от резкого запаха, который они издавали. Мика встал, стянул с себя жилетку, затем рубаху, вытащил всё из карманов штанов и аккуратно положил их на стопку остальной одежды.

Он устал. Смертельно устал. Всё тело ныло после кошмарных испытаний последних дней.

Мика опустил голову, прижав подбородок к груди, и осмотрел себя: тело было бледным от нехватки солнца, грязным из-за невозможности помыться и худым от недоедания – и вообще казалось чужим. На груди он увидел мягкие волосы, которых раньше не замечал, и тёмные синяки от побоев, что получил в зимнем укрытии. Он осторожно водил кончиками пальцев вверх и вниз по торчащим рёбрам, пока не добрался до круга старого шрама – там, где его пронзило родокопьё…

Как бы узнать, где теперь Фракия? Куда отправились они с Асилем?

Змеи и их змеероды зимовали на высоких пиках возле горячих расщелин и фумарол вдали от тех мест, где бродили змееловы. Скорее всего, Фракия теперь где-то там, далёкая и недосягаемая. И он никогда её больше не увидит.

Мика вздохнул.

Уходя, она прослезилась. При виде этого сердце Мики забилось чаще, и на мгновение он вдруг поверил, что она останется с ним. Но этого не случилось. Илай был прав. Фракия была ему дана лишь на время. Настоящее неразрывное родство связывало её лишь с Асилем. Старая знакомая боль в груди вернулась.

– Идёшь, Мика, парень? – под плеск и шум воды раздался разносимый эхом голос Илая.

Встрепенувшись, Мика прервал свои раздумья и взглянул на бассейн. Илай стоял на дальней его стороне, возле стекающей струи, по шею погрузившись в окутанную паром воду.

– Ну и как? – спросил Мика.

– Как мне горячая вода в середине настоящей зимы? – отозвался Илай.

Он поднял руки над головой и медленно нырнул под воду, затем резким движением всплыл обратно, вспенив целые потоки пузырей. Затем потёр лицо. Кровь и сажа смылись, обнажив большой синяк под глазом и затянувшуюся коркой рану на подбородке.

– Я бы сказал, лучше и быть не может, – пробормотал Илай, прислонившись к стенке бассейна.

Мика встал с лавки и направился к краю бассейна. Вниз к воде вели выдолбленные в скале ступени. Мика начал спускаться, ступнями ощущая тепло камня. На полпути, поставив ногу на ступеньку, покрытую водой, в первую секунду он даже не понял, была она обжигающе горячей или ледяной. Он только ощутил покалывание и зуд – и поспешил вытащить ногу из воды, шумно втягивая воздух между зубами.

– Кипяток, – протянул Мика.

– Ты привыкнешь, – сказал Илай, снова погружаясь под воду.

Мика опустил в воду одну ногу и сразу за ней вторую. Он постоял, привыкая и выжидая, когда пройдёт резкое жжение, потом спустился ещё на шаг, и ещё. Он опускался всё глубже, и вода будто бы обхватывала его лодыжки, сжимала икры и колени. Мика наклонился, поводил в воде рукой, перемешивая горячую и холодную, и продолжил спускаться по ступеням, пока наконец не согнул колени и не погрузился в воду полностью.

Вода обволакивала его тело, обнимала, ласкала; горячая, но теперь уже не обжигающая. Мика присел рядом с Илаем на уступ, выдолбленный в стене бассейна, и закрыл глаза; казалось, будто он – плоскозмей, греющийся на скале в середине лета; жар мягко согревал, проникал вглубь, успокаивая боль от синяков и ушибов.

– Вот, – сказал Илай, протягивая Мике широкий плоский брусок бледно-жёлтого мыла. – Я нашёл его тут, в сторонке.

– Спасибо, – отозвался Мика.

Мыло отливало жемчугом, пахло дёгтем и миндалём. Мика намылил шею, подмышки, ноги и волосы, чувствуя, как стягивается кожа, а затем опустился под покрытую пеной поверхность воды, чтобы смыть с себя всё. По воде вокруг растекались молочно-коричневые пятна: грязь, неделями въедавшаяся в кожу, теперь плавала на поверхности.

– Хорошо, не правда ли? – раздался дрожащий надтреснутый голос.

Мика и Илай удивлённо обернулись и увидели старика, показавшегося из густого пара в дальнем конце бассейна. Над водой была видна лишь его голова, которую облепляли жидкие седые волосы; глубоко посаженные глаза мигали с интересом.

– Ну, что скажете? – спросил он снова. – Хорошо смыть с себя грязь прошлого.

– Редкое удовольствие в середине зимы, – ответил Илай, и Мика согласно кивнул мужчине, который одарил его лучезарной улыбкой.

– Только не здесь, в Глубокодоме, – сказал старик, шагнув вперёд, и под его торчащим подбородком заколебалась вода. – В Глубокодоме вы можете принимать ванну хоть каждый день, если желаете. – Он запрокинул голову и хихикнул. – Вот я, брат Абсолом, желаю! Я чаще всех отмачиваю свои старые кости в горячем источнике, хотя не припомню, чтобы видел вас здесь раньше.

– Меня зовут Мика, а это Илай, – с улыбкой сказал Мика. – Мы только что пришли в Глубокодом. Мы…

– Просто отдохнём ночку-другую, пока погода не улучшится, – перебил Илай, бросив на Мику взгляд, дававший понять, что не стоит слишком откровенничать с незнакомцем.

– Рад познакомиться, брат Мика, брат Илай, – сказал Абсолом с сияющими глазами. – И всё же послушайтесь совета старого резчика по кости, который видел больше сезонов в Высокой стране, чем многие из ныне живущих, – продолжил он, пристально глядя на Илая. – Странствовать в середине зимы так же глупо, как совать голову в силки. Останьтесь до оттепели, не откажитесь от радушного приёма, что предлагает вам пророк.

– Килиан, – сказал Мика.

– Конечно. – Абсолом утвердительно кивнул. – Брат Килиан – настоящий каменный пророк. Он заботится обо всех в Глубокодоме, защищает нас. Благодаря брату Килиану у нас есть всё необходимое, и нам совершенно нечего бояться. Единственное, что он просит взамен, – это послушание.

– Послушание, – повторил Илай, поворачиваясь и пробираясь к дальнему концу бассейна, где вода была горячее всего. – Боюсь, эта цена может оказаться слишком высокой.

– Не для такого старого скитальца, как я, – усмехнулся Абсолом. – Я побывал в стольких передрягах, принял столько ударов, что все и не упомнишь, и мои шрамы тому доказательство. – Он встал, и Мика увидел множество ровных и рваных линий, исполосовавших его грудь. – Но с тех пор, как я очутился в Глубокодоме, пророк защищает меня от невзгод, и за это я с радостью выполняю его указания…

– Как и все мы, брат Абсолом, – раздался тихий голос.

Мика увидел Кару, стоявшую у входа в пещеру. Она вошла со стопкой чистой одежды, положила её на каменную лавку рядом с грязной одеждой Мики и Илая и удалилась.

Мика вышел из воды, ощущая приятное тепло, и стряхнул капли с рук и ног. Подойдя к лавке, он взял льняное полотенце и как следует вытерся. Затем натянул на себя хрустящую свежую майку. Материал оказался нежным, он пах свежестью, как сено, или как дождь. Мика уже и не помнил, когда в последний раз его кожи касалось что-то такое же чистое, и испытывал восторг от этого ощущения.

Илай тем временем взял своё полотенце, вытерся и отложил его в сторону.

Мика взял аккуратно сложенные домотканые штаны и натянул на себя. Затем надел фланелевый жилет. Он застёгивал пуговицы, наслаждаясь прикосновением к мягкому облегающему материалу. Но когда Мика потянулся за своими ботинками, его взгляд упал на Илая, и юноша замер.

Скалолаз не притронулся к чистой одежде; он натягивал свой старый наряд: потёртые штаны, жилет из змеиной шкуры и тяжёлую куртку. Когда он заметил, что Мика наблюдает за ним, он тоже остановился.

– Я не очень-то готов выглядеть как один из послушников брата Килиана, – сказал Илай. – Как бы мягко они ни стелили.

Мика покраснел и, взяв ботинки, уселся на каменную лавку. В свежевыстиранной одежде он выглядел как все в Глубокодоме, тут уж не поспоришь. И всё же он не мог заставить себя надеть перепачканную одежду с кислым запахом, в которой пришёл сюда. Он натянул свои ботинки. Хоть они остались – старые, потрёпанные, напоминавшие о трудном пути, который они с Илаем прошли вместе.

Илай тоже надел ботинки, затем собрал старые вещи Мики и спрятал себе в рюкзак.

– Я сохраню их для тебя, парень, – сказал скалолаз. – Но уважь меня, держи хотя бы вот это под рукой. – Илай протянул Мике рогатку и свой старый нож, который Мика засунул за ремень новых брюк.

– Я так и сделаю, Илай, – заверил Мика, хоть ему и было сложно поверить, что здесь, в Глубокодоме, где их приняли с таким радушием, это оружие может ему понадобиться.

Будто в ответ на его мысли от входа в пещеру донеслись слова Кары.

– Брат Абсолом – нежная душа, – сказала она сладким голосом, заглянув в пещеру убедиться, оделись ли они. – И один из наших любимых старейшин.

Мика отбросил со лба прядь спутанных влажных волос и поднял голову.

– Тебе не помешало бы постричься, – сказала Кара и тут же покраснела.

Она вошла в пещеру, приблизилась к нему и стала рыться в карманах своей юбки. Оттуда она достала костяной гребень и ножницы, а затем набросила Мике на плечи влажное льняное полотенце.

– Сиди спокойно, – сказала девушка.

Мика закрыл глаза и с удовольствием ощутил, как змеиная кость начала скрести по коже головы. Он наслаждался прикосновениями Кары, которая расчёсывала ему волосы, распутывая свалявшиеся пряди.

– У тебя хорошие волосы, – робко заметила она. – Густые и вьющиеся.

Теперь настала очередь Мики покраснеть; Кара же принялась за работу: она приподнимала прядь за прядью гребнем и подрезала волосы, делая их короткими и ровными по всей голове. Илай наблюдал за этим с каменной лавки напротив. Остриженные волосы падали на пол, а Мика вспоминал, когда последний раз стригся.

Тогда он сделал это сам. Он только пришёл в пустошь из долины. Было лето и, обливаясь потом из-под своей взъерошенной копны волос, он опустился на колени возле ручья, сунул голову в холодную воду и отрезал себе волосы ножом. Он смотрел, как пряди уплывают, кружась в бурлящем потоке, и ему казалось, будто это закрывается дверь в его прошлое.

– Я очень рада, что одежда пришлась тебе впору, – сказала Кара, прерывая его воспоминания. – Она тебе очень идёт, брат Мика.

Мика старался не смотреть на Илая, но чувствовал на себе взгляд его голубых глаз.

– Спасибо, – ответил он девушке. – Но эту одежду я буду носить, пока не постираю свою рубаху и штаны.

Илай откашлялся.

– Как тебе будет угодно, – мягко сказала Кара.

Она отступила назад, любуясь своей работой, затем подравняла еще несколько выбившихся прядей и заявила, что теперь всё готово.

Мика поднялся на ноги, и тут у него в животе громко забулькало и заурчало.

– Что я слышу? – улыбнулась Кара. – Похоже, твой желудок просит, чтобы его накормили?

– Похоже, да, – кивнул Мика.

– Тогда мы должны удовлетворить его потребность, – серьёзно сказала Кара и повернулась к скалолазу. – Илай, вы тоже голодны?

– Не то слово, – ответил Илай, вставая с лавки.

Мика взял сложенный серый плащ, набросил себе на плечи и завязал у шеи, но лежавшую рядом красную соломенную шляпу оставил на месте.

– Идите за мной, – сказала Кара.

Мика и Илай последовали за девушкой. Благодаря ей Мика чувствовал себя свежим, чистым и приятно пахнущим. Когда он поравнялся с Илаем, нос его задёргался. Ядрёный запах пота, дыма и змеиного масла, исходивший от одежды скалолаза, напомнил Мике о зимнем укрытии – и о мире там, за пределами Глубокодома.

В голову снова пришла мысль о Фракии, но Мика поспешил её отогнать.

Глава двадцать восьмая

Мика и Илай прошли за девушкой по короткому туннелю и вернулись в большую комнату со сводчатым потолком и невероятным ковром из светящейся плесени. Взглянув через плечо и убедившись, что гости всё ещё идут за ней, Кара провела обоих к арочному входу, открывавшемуся в задней стене.

Пройдя половину комнаты по светящемуся полу, Мика обратил внимание на дюжину обитателей Глубокодома – в центре пещеры синхронно двигались пятеро мужчин и семь женщин. Медленные, грациозные, плавные движения требовали от них слаженности. Странный, будто невесомый танец заворожил Мику.

Все танцующие одновременно выдвинулись вперёд, изгибаясь и чётко выполняя отточенные движения. Какое-то время они постояли на одной ноге, затем повернулись вправо и, вытянув руки, выверенным толчком с разворотом выбросили другую ногу вперёд. Затем они собрались вместе, наклонились вперёд и, раскрыв ладони, одну руку выбросили перед собой, а вторую, согнутую в локте, отвели назад, растопырив пальцы.

– Не отставай, Мика, парень.

Мика оглянулся и увидел, что Кара и скалолаз уже ждут его у арочного входа. Он поспешил к ним.

– Даже здесь, в Глубокодоме, нелегко пережить долгую зиму, – сказала Кара, когда Мика догнал их с Илаем. – Танец занимает разум и успокаивает дух.

Мика кивнул. Поворачиваясь и повторяя медленные танцевальные движения, эти жители Глубокодома действительно выглядели умиротворёнными и безмятежными.

– И всё же не стоит терять бдительность, – мрачно заметил Илай. – Даже в середине настоящей зимы всегда найдутся те, кто готов воспользоваться чьей-то доверчивостью.

Кара взглянула на скалолаза, и её сине-зелёные глаза блеснули.

– Пророк защищает нас, – просто сказала девушка и отвернулась.

В дальнем конце сводчатого туннеля они вошли в другую пещеру. Хоть по размеру она была и меньше той, что они покинули, но оказалась ничуть не менее величественной – круглой, с куполообразным потолком.

Стены будто бы покрывали волнистые занавески из кремового известняка, блестевшие в ярко-розовом свете, исходившем из соломенной подстилки на полу. Шесть крепких стульев с прямыми спинками, ножками-шарами и мягкими сиденьями стояли по кругу у стен. Взглянув вверх, Мика увидел прямо у них над головами подвешенную под куполом на толстых верёвках круглую каменную плиту.

Мика вздрогнул. Гладкая отполированная поверхность чёрного камня напомнила ему стол кельда Редмирты. Мика отвёл взгляд, но прогнать картинку, которая теперь стояла у него перед глазами, было не так-то просто.

– Здесь собираются старейшины, – сказала Кара и посмотрела на Мику с беспокойством. – Ты выглядишь усталым и истощённым. До столовой уже рукой подать.

Они вошли в ещё один вырубленный в скале туннель. Воздух гудел от приглушённых голосов, и запах стоял просто восхитительный.

Мика и Илай спустились за девушкой-змееловом вниз по лестнице и оказались в глубокой пещере, просторной, с низким потолком. Мика остановился и удивлённо огляделся: хоть вокруг было достаточно тихо, столовая почти до отказа была заполнена людьми. Должно быть, там находилась сотня или больше жителей Глубокодома: мужчины, женщины, дети. Они сидели на скамьях, расставленных по обеим сторонам двух длинных столов, стоявших параллельно друг другу и занимавших большую часть пещеры. Пол был устлан соломой, но розовато-голубое свечение опутавшей её плесени дополнял свет ламп, расставленных в ряд по центру обеих столешниц. Мужчины и мальчики сняли свои соломенные шляпы, и головные уборы лежали позади них, прислонённые к скамейкам.

В правом конце пещеры потолок опускался, и столовая переходила во что-то, похожее на пещеру в пещере. Там на стенах мерцали отблески пламени; как раз оттуда и доносились аппетитные запахи – и появлялась целая вереница прислуживающих, как юношей, так и девушек. Они выходили из тени, вынося на согнутых руках дымящиеся миски и тяжёлые блюда, ставили их на стол, а затем возвращались обратно со стопками пустых тарелок, прижатых к груди.

«Кухни», – подумал Мика. Кара упоминала о них раньше, как и о других пещерах и комнатах, из которых состоял Глубокодом, эта огромная сеть подземных помещений, соединённых рукотворными туннелями. Мика признавал грандиозность сооружения, и ему казалось, что жители Глубокодома, которых он видел, были совершенно довольны возможностью укрыться в этом убежище от суровой пустоши.

– Сюда, – сказала Кара.

Она направилась по проходу между двумя столами, а следом за ней шли Илай с Микой. Когда они проходили мимо обедающих, те поднимали на них глаза, но затем возвращались к трапезе. В их взглядах Мика замечал любопытство.

– Мы можем здесь сесть, сестра Эбигейл? – спросила Кара, остановившись возле сгорбленной фигуры одной из обедавших.

Женщина средних лет обернулась. Кожа её была бледной и будто восковой, а под глазами пролегли серые круги. Она долго смотрела на стоявшую позади неё троицу, затем улыбнулась и подвинулась, чтобы освободить немного места. Кара жестом пригласила Мику и Илая сесть, а сама устроилась между ними.

Тут же появился прислуживающий. Он поставил на стол перед вновь прибывшими блюдо, две миски и кувшин. Мика оглянулся. Прислуживающий был молод, высок, но не по возрасту сгорблен. Подбородок и щёки у него были рябые, а руки чистые, розовые и мягкие на вид. Мика невольно взглянул на свои – мозолистые ладони, сколотые неровные ногти, шрамы на костяшках пальцев. Он поднял голову и поймал взгляд Кары: она тоже заметила разницу.

– Гости, сестра Кара? – спросил прислужник.

– Да, гости, брат Симеон, – ответила девушка, и Мика обратил внимание, как она без всякого смущения общается с товарищем по Глубокодому, что совершенно контрастировало с её нерешительностью и застенчивостью при разговоре с ним. – Это брат Илай, – сказала Кара и обернулась. – А это брат Мика.

– Добро пожаловать в Глубокодом, братья, – сказал Симеон. – Надеюсь, вам понравится наша скромная трапеза.

Симеон отправился обслуживать других обедающих, и Мика посмотрел на еду, стоявшую перед ним. Змеиные рёбрышки, сложенные горками, ломтики солёных окорочков, чёрный хлеб, пюре из корнеплодов, маринованная свёкла в пряном уксусе. В животе у Мики громко урчало. Он схватил деревянную ложку, лежавшую возле тарелки, и уже хотел было наброситься на еду, но тут правая рука Кары легла на левую руку Мики, а её левая накрыла правую руку Илая. Девушка подняла глаза к потолку.

– За щедрость пустоши и братство Глубокодома мы благодарим Создателя, – произнесла она нараспев.

Илай смиренно склонил голову, но Мика успел перехватить его насмешливый взгляд исподлобья. Мика улыбнулся. Кара отпустила их руки, и все трое приступили к обеду.

Мика наслаждался каждым куском. После жёсткого вяленого мяса и водянистого жаркого в зимнем укрытии это было настоящее блаженство. Даже маринованная свёкла пришлась Мике по вкусу.

Голод, казалось, накатывал волнами. Уже дважды Мика, набив полный рот мяса и пюре, прожевав и проглотив, решал, что он насытился – желудок сжался и вроде как наполнился. Однако очень быстро аппетит возвращался с новой силой, и юноша опять набрасывался на еду. Наконец желудок окончательно наполнился, и голод был утолён; Мика откинулся на спинку лавки и вытер рот тыльной стороной ладони.

Он оглядел столовую и заметил человека, который переходил от одного обедающего к другому, присаживаясь то возле одного жителя Глубокодома, то возле другого…

Это был Килиан, и Мику приятно удивило его поведение. Вместо того чтобы восседать во главе стола и вынуждать других выстраиваться к нему в очередь, пророк сам передвигался по столовой и обращался к каждому жителю.

Мика видел, как просто улыбался пророк, как с пониманием кивал или качал головой, как на его лице появлялось выражение глубокой озабоченности, когда он выслушивал какую-то жалобу или просьбу, как ободряюще похлопывал по плечу или жал руку собеседнику, когда разговор подходил к концу. И когда Килиан, медленно продвигаясь вдоль длинного стола, присел рядом с сестрой Эбигейл, Мика услышал слова пророка.

– Ты выглядишь намного лучше, сестра, – мягко сказал он.

– После кровопускания у меня совсем не было сил, брат Килиан, – ответила Эбигейл. – Но при таком прекрасном питании силы ко мне возвращаются.

– Я рад, сестра Эбигейл, – участливо ответил Килиан, встал и в знак одобрения сжал плечо Эбигейл. – Все мы должны делать то, что в наших силах, для блага Глубокодома.

– Знаю, – сказала Эбигейл. – И я благодарна вам за защиту, брат Килиан.

Килиан помедлил, затем наклонился и прошептал ей на ухо:

– Верю, сестра, но в следующий раз, быть может, вы смените свою несвежую одежду перед трапезой?

Эбигейл вздрогнула и пальцами прикрыла пятна на своей блузке. Она выглядела смущённой.

– Да, брат Килиан, – прошептала она. – Конечно же. Простите…

Килиан слегка похлопал её по спине и направился дальше. Он присел рядом с Микой, и, обернувшись, тот увидел улыбающееся лицо пророка.

– Сестра Кара позаботилась о тебе? – спросил Килиан, глядя на Мику тёмными глазами.

– Да, – кивнул Мика. – Я помылся. Переоделся в чистую одежду и… – Мика указал на пустую тарелку перед собой, – …не припомню, когда я в последний раз так вкусно ел…

Тут Мика услышал кашель Илая и умолк, внезапно почувствовав себя виноватым: вдруг скалолаз сочтёт его неблагодарным за все те трапезы, которые они делили в зимнем укрытии?

– Это радостно слышать, – сказал Килиан и обратился к Каре. – А ты, дочь моя, справилась с заданием?

– Надеюсь, что да, отец, – тихо ответила Кара.

– И всё же, я вижу, брат Илай сидит в своей старой одежде, – заметил Килиан, вставая и направляясь к скалолазу. – Надеюсь, вам предложили чистое одеяние?

– Предложили, – Илай повернул голову сначала к Каре, затем к Килиану и улыбнулся. – Но в этой одежде мне намного удобнее. Как только погода улучшится, мы с Микой отправимся в путь, – хрипло сказал Илай. – Так ведь, парень?

Мика кивнул, но сердце у него в груди упало при мысли, что придется оставить этот тёплый и безопасный рай под землёй, с его горячим источником, отличной едой, согревающим ликёром и довольными жителями, и вернуться к неумолимой свирепости зимней пустоши. И когда он представил себе мир там, наверху, его вдруг одолела смертельная усталость. Руки и ноги ослабели, веки отяжелели, а рот свело от широкого зевка, который никак было не побороть.

– Сон зовёт, – улыбнулся Килиан и, продолжая двигаться вдоль стола, обернулся. – Вы можете оставаться столько, сколько пожелаете.

Мика с трудом держал глаза открытыми, пока Кара вела их с Илаем обратно через туннели и пещеры. Он едва переставлял ноги, то и дело спотыкаясь. Воздух искрился, очертания стен размывались перед глазами.

– Что там, внизу? – услышал он голос Илая и увидел, что скалолаз остановился, вглядываясь в узкий неосвещённый туннель, спускавшийся во тьму.

– Это? – неуверенно отозвалась Кара. – Этот туннель ведёт к какому-то складу. Думаю, со старыми вещами. Никто туда не ходит, кроме брата Килиана, да и он редко…

Они продолжили путь. В голове у Мики всё плыло. И когда Кара объявила, что они добрались до спальных галерей, он остановился и стал оглядываться, не понимая, куда попал.

Они стояли у входа в клинообразную пещеру, потолок её низко нависал над головой, но впереди становился выше. Противоположная стена была из песчаника, в котором горизонтальными и вертикальными рядами были выдолблены ромбовидные углубления. Те, что были выше, скрывала тень, поскольку светящаяся солома была разбросана только по полу, так что потолок пещеры окутывала тьма. К крутой стене со спальными нишами были приставлены лестницы.

– Наверху вы найдёте два спальных места, – сказала Кара, придвигая лестницы к каждому из двух тёмных проёмов. – Их подготовили специально для вас.

Желанный отдых манил, и Мика двинулся вперёд. Он слышал, как Кара, а затем Илай пожелали ему спокойной ночи, но от усталости не смог ответить ни одному из них. Он поднялся по лестнице, ступенька за ступенькой, растворился в долгожданной темноте и забрался в глубокую нишу под самым потолком пещеры.

Внутри лежал набитый соломой матрас, толстые одеяла и пуховая подушка. Мика снял ботинки, выскользнул из серого плаща и лёг. Голова провалилась в мягкую подушку, одеяло он натянул до самого подбородка.

Он лежал на спине, окутанный темнотой, скрестив руки на груди, и, глядя в бархатную черноту, видел лица жителей Глубокодома. Безмятежные лица. Довольные лица. Счастливые улыбки. И особенно одно лицо, скромное и серьёзное, покрывшееся румянцем, когда заблестели её сине-зелёные глаза.

– Сестра Кара, – сонно пробормотал Мика. – Кара…

Его веки сомкнулись, и Мика провалился в глубокий сон без сновидений.

Глава двадцать девятая

Мика потянулся и открыл глаза. Он просыпался уже во второй раз. До этого его разбудили голоса, но тогда он лениво перевернулся на другой бок и снова уснул. Теперь же он проснулся окончательно и впервые за долгие дни почувствовал себя отдохнувшим.

Мика потёр пальцами глаза и провёл ладонью по голове, на мгновение удивившись длине своих волос. Затем он вспомнил, как сидел возле горячего источника, а Кара, девушка-змеелов, стригла его.

Наклонившись вперёд, Мика выглянул из узкой ниши, в которой спал. Справа, слева и внизу виднелись точно такие же углубления, проделанные в мягком песчанике стены пещеры. Мика провёл ладонью по неровной каменной поверхности и нащупал выбитые зубилом отметки. Пол внизу светился неярким розово-голубым светом. Вокруг никого не было видно. Мика прислушался: ни разговоров, ни храпа, а значит, спальные галереи были пусты.

«Где же Илай?» – подумал Мика.

Он поднялся на колени и потянулся за ботинками, когда вдруг краем глаза заметил: внизу что-то резко метнулось из темноты и пронеслось через светящийся пол.

Это был змей. Нет, даже два змея, лохмокрылы, оба белые. Они никак не могли поделить пищу, визжали и пищали. Мика уже видел таких прежде в пещере Джуры. Как давно это было! Сейчас Мика с удивлением наблюдал за двумя змеями, которые жили в этом лабиринте пещер и комнат, захваченных и подчинённых воле населявших их мужчин и женщин. Большинство змееловов стали бы охотиться на таких пещерных змеев, а обитатели Глубокодома мирно жили с ними бок о бок. Совсем как змеероды…

Змеи резко обернулись, задрали головы и стали осматриваться. Один из них издал трескучий звук, оба повернулись к Мике спиной и быстро скрылись в темноте. Послышались шаги, Мика увидел сапоги из змеиной шкуры, знакомые штаны и потрёпанный жилет; в большую клинообразную комнату вошёл Илай. Он взглянул вверх на спальные ниши.

– Мика? Проснулся уже?

– Почти, – отозвался Мика.

– Ну, спускайся, парень, – сказал Илай.

Мика натянул ботинки, майку и фланелевую безрукавку, взял серый плащ и стал спускаться по лестнице. Приближаясь к полу, он оглянулся и увидел прямо под собой лицо скалолаза. Игра света и тени подчёркивала его мрачное выражение. В бледных глазах Илая читалось беспокойство и нетерпение.

– Я ходил на разведку, – сказал скалолаз.

Мика перепрыгнул через несколько последних ступеней и с глухим стуком приземлился на пол. Он повернулся к Илаю.

– И куда же?

– В тот туннель, – указал Илай рукой. – Я немного осмотрел его.

Мика кивнул; он понял, что Илай имел в виду туннель, по которому они пришли сюда прошлой ночью – тёмный, круто уходящий вниз.

– И что ты видел? – спросил Мика.

– Было темно, – сказал Илай, – и я не сильно углубился. Но, судя по всему, он ведёт далеко вниз.

– Разве Кара не говорила, что там какой-то склад?

– Может, и так, – ответил Илай. – Но если это правда, то он должен находиться намного глубже, чем остальные пещеры. – Скалолаз на минуту умолк. – Однако ниже по туннелю я нашёл кучу одежды змееловов, сложенную и спрятанную подальше от глаз. Грязные сапоги. Заношенные, потёртые куртки и плащи, хорошие капканы, ножи и тому подобное.

– Одежда – как наша, – пробормотал Мика.

– Похоже на то, – сказал Илай. – Хотя та выглядела гораздо более исцарапанной и истрёпанной. – Скалолаз положил руку Мике на плечо. – Может, тебе захочется разузнать об этом, Мика, аккуратно и ненавязчиво, – улыбнулся он. – У твоей новой подруги.

Мика съёжился.

– То есть у Кары?

– Если только ты не завёл себе других новых друзей, о которых я ничего не знаю, – сказал Илай, проведя рукой по подстриженным волосам Мики. – Кажется, ты ей нравишься.

Мика покраснел, отвернулся и сбросил руку Илая.

– Точно нравишься, – настаивал скалолаз.

– Просто её отец просил позаботиться о нас, – сказал Мика. – И больше ничего.

Он отвернулся, злясь на Илая за то, что тот дразнил и смущал его, но всё же надеясь, что он прав, – и покраснел ещё больше, когда увидел входящую в пещеру Кару.

– Хорошо спалось? – спросила девушка.

Мика сглотнул и кивнул ей.

Кара нахмурилась и перевела взгляд с Мики на Илая и обратно.

– Если я не вовремя, – начала она неуверенно, – я могу прийти попозже – но завтрак уже подходит к концу…

– Благодарим тебя, Кара, – подчёркнуто вежливо сказал Илай. – Лично я ужасно голоден. А ты, парень?

– Да, – отозвался Мика. – Я тоже.

– Тогда идите за мной. – Кара повернулась и направилась к выходу из пещеры.

Мика и Илай последовали за девушкой. Где-то на полпути раздался грохот. Кара обернулась, и Мика, посмотрев под ноги, увидел, что споткнулся о металлический поднос, стоявший на соломе. На нём лежали обрывки окровавленной змеиной шкуры, куски блестящего жира и кости. Тут Мика догадался, из-за чего у тех двух крылатых змеев вышел спор – и понял, что кто-то оставил для них это угощение.

– Так вы кормите змеев? – спросил Мика.

– Гости Глубокодома бывают самых разных видов и размеров, – тихо произнесла Кара. – И пророк с радостью принимает их всех.

Глава тридцатая

– Вот это было вкусно, – сказал Мика, похлопав себя по округлившемуся животу, который выпирал из-под рёбер, как твёрдый горшочек. – Давненько я не ел кукурузных лепёшек с сиропом.

– Ячменных, – поправила его Кара. – Дикий ячмень растёт на восточных склонах долины. Мы собираем его в начале зимы. И у нас есть своя мельница, чтобы делать из него муку.

Мика кивнул, снова удивляясь предприимчивости и изобретательности жителей Глубокодома.

Они с Карой сидели в столовой, устроившись рядом на скамейке подальше от входа. Когда они пришли, пещера была полна народа, но теперь уже опустела. Илай едва притронулся к еде и быстро ушёл; Мика даже не успел спросить, куда он направился. Теперь прислуживающие убирали со столов и протирали их, а те, кто пришёл на завтрак поздно, спешили разделаться с ним, чтобы поскорее заняться порученными им делами.

Мика наблюдал за молодой парой, сидевшей за завтраком у входа. Мужчина с квадратной челюстью, такой высокий, что серый плащ едва доходил ему до колен, и женщина с длинными тёмными кудрями, выбивавшимися из-под узкого капора. Теперь оба пытались пропустить друг друга вперёд в дверях, затем, рассмеявшись, они взялись за руки и ушли вместе.

– Это брат Илия и сестра Руфь, – сказала Кара, проследив за взглядом Мики. – Им поручена стирка одежды.

Мика улыбнулся и приподнял бровь.

– Похоже, они вовсе не прочь поработать вместе.

Кара покраснела.

– Даже самые скучные дела могут быть в радость, – сказала она, стараясь не смотреть на Мику. – Если есть помощник.

Мика снова хотел было улыбнуться – её убеждённости, её простодушию. Но не стал. Вместо этого он кивнул с серьёзным выражением лица.

– Может, есть какое-нибудь скучное дело, с которым я могу помочь тебе, сестра Кара?

Лицо девушки тронула улыбка. Кара встала и перешагнула через лавку.

– На самом деле, кое-что есть, – ответила она.

– С гигантской сливой важно вот что, – сказала Кара, крепко сжимая нож для чистки овощей. – Лезвием нужно попасть так… чтобы поддеть только кожицу… но при этом…

Она замолкла, и Мика наблюдал, как она, прикусив нижнюю губу и сосредоточенно хмурясь, пытается справиться с упрямым кусочком кожицы, который, наконец, поддался.

– …Не задеть мякоть.

Фрукт у неё в руках был одним из десятков таких же плодов, лежавших в высоком деревянном ящике: аккуратные ряды гигантских слив были проложены соломой. Кара объяснила, что их собрали зелёными и оставили дозревать, а теперь ей нужно перечистить их и законсервировать.

Устроившись на низком стульчике напротив неё, Мика смотрел, как она вертит фрукт в руке. Они сидели в небольшой нише в правой стороне кладовой. Между ними стояло ведро с верёвочной ручкой, наполненное водой; с одной стороны был ящик с фруктами, с другой – большой глиняный горшок. Мика никогда в жизни не видел гигантскую сливу и не слышал о таких фруктах. Они были фиолетово-чёрные, размером чуть больше его кулака, а по форме напоминали луковицу. По кожуре шли продольные ребристые впадинки, и когда на них падал свет, они образовывали полоски, бегущие сверху от плодоножки до кисточки внизу.

– Работа, похоже, очень тонкая, – заметил Мика, наблюдая за руками Кары: та продолжала надрезать кожицу, осторожно ведя нож и возвращаясь по кругу к тому месту, где сделала первый надрез.

Прядь каштановых волос выпала из-под белого капора, и девушка на мгновение прервала работу, чтобы тонкими пальцами вернуть её на место. Затем Кара подняла глаза, и Мику снова поразил оттенок её глаз, бирюзовый, похожий на цвет утиных яиц.

– Теперь должно получиться, – с этими словами она крепко сжала фрукт обеими руками и резко повернула половинки кожуры в разные стороны.

С мягким скрипом кожура отделилась от мякоти, и Кара ловко вытащила бледно-оранжевую сердцевину плода. Никаких надрезов на ней не было.

– Отлично, – пробормотала девушка, откинувшись назад и улыбнувшись.

Её кожа была такой сияющей и нежной, что Мике хотелось протянуть руку и кончиками пальцев коснуться покрытой веснушками щеки девушки. Юноша глядел на неё дольше, чем следовало бы. Теперь настала его очередь покраснеть.

Кончик его носа задёргался от запаха фрукта – цитрусового и мускусного. Мика придвинул свой стул чуть ближе к ящику и попытался сосредоточиться.

– Осталось только вымыть его, – сказала Кара и окунула фрукт в стоявшее на полу ведро с водой. – И положить в горшок, – девушка осторожно опустила его в глиняный сосуд. – Когда он наполнится, мы добавим туда немного ликёра и специй, а затем герметично закроем. Если на сливах нет ни царапин, ни гнили, то в законсервированном виде они могут храниться годами. – Кара взяла второй фрукт из ящика и протянула его Мике вместе с ножом для чистки. – Попробуешь?

Мика взял фрукт в левую руку, нож в правую, и попробовал вонзить острое лезвие в кожуру. Но кожура не поддавалась. Мика попробовал ещё раз, но безрезультатно – и он отложил нож для чистки овощей в сторону.

– Если ты не возражаешь, – сказал Мика, снимая с себя плащ Глубокодома и вытаскивая из ножен свой нож, висевший у него на поясе, – я воспользуюсь этим.

Нож отлично лежал у него в руке. Лезвие было тонким и слегка зазубренным, но острым, как бритва, а рукоятка уже давно притёрлась к Микиной руке. Юноша взглянул на Кару и встретился с её серьёзным взглядом. Она указала рукой на нож.

– Здесь, в Глубокодоме мы не пользуемся оружием, – сказала она.

– А для меня это не оружие, – ответил Мика, подбрасывая нож в воздух и хватая его на лету. – Я бы сказал, что это инструмент. Точно такой же, как твой нож для чистки овощей, – улыбнулся он.

– А это? – Кара указала на рогатку, которая торчала у Мики из-за пояса.

– Да это же просто рогатка из костей змея. – Мика взглянул на своё творение и улыбнулся. – Я сам её сделал. Могу показать тебе, как ею пользоваться. Если хочешь.

– Рогатка, – повторила Кара и откинула с лица прядь волос, не спуская глаз со змеиной кости. – Сам сделал, – произнесла она, и в её голосе Мика услышал нотки восхищения. – Что ж, брат Мика, мы можем успеть опробовать твою рогатку – но всё зависит от того, сколько времени нам понадобится, чтобы перечистить все эти фрукты.

– Тогда, думаю, нам лучше поскорее начать, – сказал Мика.

Теперь, своим ножом, он легко прорезал кожуру: линия получалась аккуратной и ровной, глубокой, но не слишком. Затем Мика взял фрукт обеими руками и прокрутил, как Кара. Достав из половинок кожицы мягкий шар мякоти, он покатал его на ладони.

– Отличная работа, – сказала Кара, подняв глаза от своего наполовину очищенного фрукта; Мика упивался её явным восторгом.

– Новичкам везёт, – скромно ответил он и тут же взял ещё один фрукт, чтобы опровергнуть свои слова. – Сестра Кара, – медленно начал Мика, прорезая лезвием толстую кожуру. – Можно задать тебе вопрос?

Секунду Кара колебалась.

– Конечно, брат Мика.

– Илай нашёл в туннеле одежду, – сказал Мика. – В том, который ведёт к складу…

Он не поднимал глаз, но знал, что Кара смотрит на него в упор. Она сидела не шевелясь.

– Это была одежда змееловов, – продолжал Мика. – Тяжёлые куртки из змеиной кожи. Добротные, крепкие ботинки…

– И о чём же ты хочешь спросить? – тихо произнесла Кара.

Мика продолжал чистить фрукт.

– Чья это одежда?

Хоть Мика и не поднимал головы, следя за разрезом, который делал на кожуре, он чувствовал, что Кара поглядывает на него украдкой, снова и снова. Мика продолжал резать кожуру, не глядя на девушку, но ожидая её ответа.

– Было несколько змееловов, – наконец сказала она.

Мика замер.

– Это случилось около полутора лет назад. Где-то между серединой лета и настоящим летом, если я правильно помню. – Кара нахмурилась. – Их было семеро. Четверо мужчин. Три женщины…

Мика взял ещё один фиолетово-чёрный фрукт.

– Мы встретили их, как встречаем всех путников, пришедших в Глубокодом, но… – лицо Кары помрачнело, – …им …им не нужно было наше гостеприимство, они лишь хотели наведаться в наши кладовые… и хуже того.

– Хуже? – переспросил Мика, крепче сжимая свой нож.

Кара ненадолго замолчала и опустила голову, не отрывая взгляда от фрукта, который держала в руке. Она вздрогнула, затем взяла себя в руки, и когда подняла голову, на лице её снова сияла улыбка.

– Но мой отец защитил нас, – радостно сказала Кара. – Он велел нам собраться в большом зале и петь как можно громче – во славу Глубокодома и Создателя. Так мы и сделали.

Кара задумчиво качала головой, крепко сжимая в руке нож. Глаза её заблестели восторгом.

– О, Мика, ты никогда не слышал такого удивительного звука! Наши голоса становились всё громче и эхом разносились по воздуху. Мы пели все вместе, как один. Мощно. Ликуя… – Она замолчала и пристально посмотрела на Мику. – Тогда мой отец вышел из кладовой и велел змееловам уйти, – сказала Кара. – И они ушли.

– Прямо так? – нахмурился Мика. – Бросив свои куртки и ботинки?

– Они были изношены и никуда не годились, – кивнула Кара. – Отец дал им новую одежду и пожелал всего хорошего. Как и всегда в таких случаях.

– Хочешь сказать, что были и другие? – удивился Мика.

Кара снова кивнула, её глаза сияли.

– Пустошь – дикое и опасное место. Ты и сам это знаешь, брат Мика, – торжественно произнесла она. – Мы в Глубокодоме каждого встречаем, как дорогого гостя, но если он желает нам зла, отец велит ему уйти, и тот уходит.

– Всегда? – спросил Мика.

Кара улыбнулась.

– Всегда, – ответила она.

Глава тридцать первая

– Мика!

Услышав своё имя, Мика обернулся и увидел Илая, шагавшего к нему через кладовую. Скалолаз был одет в тяжёлую куртку из змеиной кожи, а его поношенная широкополая шляпа была надвинута низко на глаза. Он вытер рот тыльной стороной ладони.

– Где она? – спросил скалолаз.

– Кара? – уточнил Мика, оторвавшись от банок с консервированными фруктами, которые он аккуратно расставлял на полке. – Она пошла за плащом. – Мика кивнул в сторону ступеней, ведущих из хранилища.

Через мгновение появилась и сама Кара: её тяжёлый серый плащ был застёгнут у шеи, а белый капор скрывала красная шляпа. Она с любопытством осмотрела Илая, а затем улыбнулась.

– Ты не будешь возражать, если я отправлюсь в дозор вместе с тобой, сестра Кара? – спросил её скалолаз. – Я хотел бы какое-то время побродить по округе. Ты сейчас заступаешь?

– Как только вернётся брат Авель, – кивнула Кара.

В этот момент из-за вершины частокола появилась коренастая фигура с бородой и длинным изогнутым рогом на ремне, переброшенном через плечо. Мужчина выпрямился, стряхнул с плаща снег и начал спускаться по лестнице. Кара пошла ему навстречу.

– Приветствую, сестра Кара, – сказал мужчина.

– Приветствую, брат Авель, – отозвалась Кара. – Спокойный дозор?

– Спокойный, – кивнул Авель, стряхивая снег с бороды. – Но холодный, – добавил он, снимая с плеча рог и протягивая его Каре. – Клянусь, у этого зимнего ветра есть зубы.

Кара кивнула.

– Есть о чём доложить?

– Да, – засмеялся Авель. – О моём небывалом голоде.

Кара по-дружески похлопала его по руке, а затем повернулась к скалолазу.

– Если вы всё ещё хотите пойти со мной, брат Илай, то идёмте, – сказала она, стоя у лестницы.

Илай мрачно кивнул, вышел через арочный проход из кладовой и направился к частоколу, чтобы поспеть за Карой. Какое-то время Мика смотрел ему вслед, затем отложил банки с консервированными фруктами в сторону. Набросив на себя тяжёлый домотканый плащ, он потянул его вверх, соорудив себе что-то вроде капюшона, плотно обернулся тканью и поспешил к лестнице. Илай и Кара посмотрели на него.

– Ну, не оставаться же мне здесь одному, – сказал Мика.

Кара улыбнулась, Илай кивнул, и все трое стали подниматься по деревянным ступеням. Их недавно очистили и посыпали солью, но свежий снег уже припорошил тёмные доски. Очутившись наверху, Кара, а за ней и Илай перелезли через острые колья частокола и спустились по верёвочной лестнице с другой стороны. Мика был последним, и его поразил сильный холод, от которого перехватило дыхание. От прикосновений к замерзшей верёвке кровь в пальцах пульсировала; ботинки то и дело соскальзывали с обледеневших ступеней. Спустившись, Мика поправил плащ, прижал его к груди негнущимися пальцами и побрёл за Карой и Илаем, которые уже поднимались по крутому северному склону долины по следам, которые Авель оставил в глубоком снегу.

В воздухе висела тонкая пелена тумана, который превращал заснеженные деревья, цеплявшиеся за крутые склоны, в жутковатые силуэты. Когда трое путников поднялись на первый гребень, вокруг них завыл и закружил ветер. Тропа резко пошла вверх, и вскоре они оказались над пеленой тумана. Из аспидно-серого неба крупными нескладными хлопьями валил снег, который прилипал к одежде, напоминая мокрые перья.

Склон стал ещё резче, и двигались они теперь намного медленнее. Слева от них оказалась вертикальная скала, а справа – покатый спуск. После пяти минут тяжёлого подъёма Кара остановилась на выступающей заснеженной скале. Илай и Мика остановились позади неё, и все трое стали разглядывать долину, которая расстилалась под ними, а затем поднималась вверх, заснеженная и крутая. Мика смог рассмотреть тусклый, размытый туманом свет ламп на частоколе Глубокодома.

Над ними устремлялись ввысь края долины, отвесные и головокружительные. С неба уже начинал просачиваться дневной свет.

– Здесь мы и будем стоять на страже, – сказала Кара. – Пока холод не станет уж совсем нестерпимым. А там начнём продвигаться дальше. В такую погоду нигде не стоит останавливаться надолго.

Выступающая скала была первым из нескольких удобных наблюдательных пунктов Кары. Следующий был на изгибе поднимающейся скалы. Потом – возле высокой пестревшей снежными пятнами сосны, которая росла под углом со стороны долины. А затем, когда приглушённый дневной свет стал ещё более тусклым, трое дозорных остановились на плоской каменной плите, откуда открывался вид на замёрзший водопад. Снега под ногами было совсем немного, и Мика подумал, что Авель, должно быть, стоял на этом же самом месте и сбрасывал вниз со скалы комья снега.

Каждый раз, останавливаясь, Кара подносила к глазу подзорную трубу и окидывала взглядом долину.

– Я смотрю, не появятся ли на снегу яркие пятна, – сказала она. – Или какое-то движение… – Кара опустила трубу, но её взгляд всё ещё был устремлён в долину. – Несколько недель назад я нашла одну женщину. Она добрела до гавани, но силы покинули её, и она так и не успела добраться до Глубокодома. Когда я добежала до неё, женщина ещё дышала, и я донесла беднягу до частокола. Но вскоре она умерла, – тихо вздохнула Кара, и с её губ слетело облачко пара. – Пути Создателя неисповедимы.

Трое путников продолжили подъём по восходящей стороне долины и были уже на полпути к вершине, когда Кара вдруг резко повернула направо и направилась вниз, петляя между деревьями. Мика пошёл за ней, радуясь, что не придётся подниматься дальше: хоть снег и прекратился, но чем выше они забирались, тем сильнее становился ветер. Он завывал и свистел между жёсткими ветвями, прорывался сквозь одежду. Мике даже подумать было страшно, каково сейчас было бы оказаться на открытом плато на самом верху.

Кара, шедшая впереди, нырнула под выступающий камень, села на валун в его тени и выжидательно посмотрела на остальных. Мика и Илай обменялись взглядами и, пригнувшись, последовали за ней.

– Это последний наблюдательный пункт, – сказала Кара. – Отсюда я и заметила вас вчера вечером.

– И мы этому рады, Кара, – с чувством сказал Мика, кутаясь в плащ и усаживаясь. – Не так ли, Илай?

Скалолаз ухмыльнулся, глядя в небо, и Мика догадался, что тот прикидывает, каковы их шансы выжить, если они покинут убежище в долине в такую погоду. Должно быть, он пришёл к выводу, что шансы малы, потому что покачал головой и посмотрел на Мику своими голубыми глазами.

– И где же вы были этим утром, пока я проверял наше снаряжение для дальнейшего путешествия? – спросил Илай.

– Я… я помогал Каре, – сказал Мика; он зарделся, надеясь, что скалолаз не выдаст по этому поводу какую-нибудь остроту, которая заставит его покраснеть ещё больше.

– Мы консервировали фрукты, – сказала Кара. – Гигантские сливы.

– Гигантские сливы? – переспросил Илай.

– У них толстая кожура, – сказал Мика. – Фиолетово-чёрная. Но когда их почистишь, мякоть под кожурой – бледно-оранжевая.

Илай странно улыбнулся, его взгляд стал рассеянным.

– Если это то, о чём я думаю, то Джура называла их сладкими лимонами – у них вкус такой.

– Верно, – закивал Мика. – Как лимон, политый мёдом.

– Как же так, Мика! – воскликнула Кара и положила руку ему на плечо. – Ты же должен был раскладывать их по банкам, а не есть…

– Всего парочку, – сказал Мика, виновато улыбаясь; ему нравилось её прикосновение. – Только те, что я случайно прорезал слишком сильно.

– Тьфу-ты, – с досадой сказала Кара; её глаза сверкали. – Если и прорезал, то вовсе не случайно, – она повернулась к Илаю, – я никогда не видела, чтобы кто-то так ловко управлялся с ножом. И так быстро. Мы за три часа сделали работу, которая обычно занимала у меня целый день.

Илай отвлёкся от своих раздумий.

– Рад видеть, что ты готов помогать, Мика, парень, – сказал скалолаз. – В конце концов, мы никакие не бездельники, которые пользуются гостеприимством и ничего не дают взамен…

– Я это знаю, брат Илай, – ответила Кара. – Будь так, отец бы попросил вас уйти.

Илай промолчал. Его взгляд был прикован к замёрзшему водопаду внизу. Скалолаз медленно поднялся на ноги и вытащил из-под куртки подзорную трубу. Он поднёс её к глазу и навёл на замёрзший бассейн, к которому тянулся ледяной сталактит водопада.

– Вы кого-то заметили? – спросила Кара, наводя свою трубу на ту же точку. – Я не вижу никакого движения.

– Не совсем, – отозвался Илай. – Хотя, если вы пойдёте за мной…

Все трое стали неуклюже спускаться по склону. Толстый снежный покров выровнял поверхность скалы, и путники то и дело спотыкались о камни, которые не видно было под снегом, или застревали между ними. Падали на руки. Царапали голени.

Мика смотрел во все глаза, но в воздухе снова повисла густая пелена снега, и было непонятно, куда Илай их ведёт. Ему хотелось, чтобы завывающий ветер хоть на мгновение ослабел, но Кара вдруг поскользнулась и схватила Мику за руку – и тут он обрадовался, что ветер дует так сильно.

– Вон, – сказал наконец Илай, останавливаясь на горбатом валуне, блестевшем на фоне льда, словно драгоценный камень.

Замёрзший водопад был прямо перед ними. Мика поднял глаза и рассмотрел могучий столб волнистого льда, поднимавшийся и терявшийся в белой пелене высоко над ними. Вода замёрзла в абсолютном холоде, который лишил её движения, но всё же сохранил его иллюзию – плиссированные складки, морщинистые линии и пузыри. Лёд был прозрачный, как стекло, с вкраплениями бледного молочно-зелёного цвета; в самом низу, где водопад врывался в бассейн, брызги воды, замёрзнув, образовали нечто, напоминающее корону из хрусталя. Илай присел рядом с ней, и Мика подумал было, что внимание скалолаза привлекли именно замысловатые изгибы льда. Но тут он увидел змея. Он был невысокого роста, округлый, размером с крупного индюка.

Мика положил руку на плечо скалолаза, и тот обернулся.

– Сквобозмей, – сказал Илай. – Прекрасно отъевшийся перед настоящей зимой – но убитый жаждой.

Три пухлые лапы змея и одно из его коротких треугольных крыльев вмерзли в лёд. Попав в ловушку, существо, должно быть, боролось, чтобы освободиться. Об этом свидетельствовала замёрзшая кровь вокруг когтей на четвёртой лапе. В изнеможении змей упал на живот и сдался холоду, который остановил его сердце и покрыл инеем глаза.

– Я увидел его с твоего наблюдательного пункта, – объяснил Илай Каре, указывая туда, откуда они пришли.

Скалолаз достал из-за пояса нож и наклонился. Схватив сквобозмея за заднюю лапу, Илай начал пилить голеностопный сустав лезвием с блестящими зазубринами.

– Клянусь всем святым, – бормотал он, вытирая пот со лба. – Это всё равно что резать камень.

Он принялся пилить с новой силой, затем ударил место разреза ботинком и сломал лапу в суставе. Вскоре он справился со второй задней лапой, потом с передней, а когда подрезал у основания крыло, тело змея высвободилось. Оно было похоже на валун. Илай обхватил его руками, прижал к груди и неловко поднялся на ноги.

– Пора возвращаться, – сказал он. – А то и мы замёрзнем здесь, как этот несчастный змей.

– Сквобозмей! – Килиан восторженно хлопнул в ладоши. – Чудесно. Это действительно хорошее угощение.

Пророк поднял руку и щёлкнул пальцами, откуда-то из темноты к нему сразу же подбежали двое жителей Глубокодома. Они уважительно склонили головы перед Килианом и коснулись полей своих шляп, затем, по молчаливой команде пророка, освободили Илая от его ноши и снова скрылись.

– Повара окажут ему честь и приготовят его как следует, а мы почтим его во время трапезы. – Пророк повернулся к дочери, которая передала рог следующему дозорному, повесила плащ и стояла теперь у входа в хранилище рядом с Микой. – Верно ведь, дочь моя?

Кара улыбнулась и кивнула.

– Брат Мика и брат Илай почтили Глубокодом своим даром.

– И я признателен им за это, – произнёс Килиан.

– Несчастное существо попало в ловушку суровой погоды. Я просто заметил его, – скромно сказал Илай. – Но я рад, что смог принести что-то к вашему столу, – пожал он плечами. Там, наверху, бушует такое ненастье, что, похоже, мы с парнишкой останемся здесь надолго.

– Вы можете оставаться здесь так долго, как пожелаете, – радушно произнёс Килиан и повернулся к своей дочери. – Если ты не возражаешь, дорогая, старая сестра Эстер просила, чтобы ты посидела с ней.

– Конечно, отец, – ответила Кара и, уходя с отцом, оглянулась, наградив Мику одной из своих мимолётных скромных улыбок.

Мика смотрел им вслед, пока они удалялись в туннель. Пророк Килиан, защитник Глубокодома, и его дочь, Кара.

Кара…

Мика смотрел, как покачиваются её бёдра, как перекатывается из стороны в сторону подол её длинной юбки. Благодаря суровости середины зимы им с Илаем придётся остаться в Глубокодоме надолго, и его это радовало. Он повернулся к Илаю.

Лицо скалолаза было мрачным.

– Мика, – сказал он хрипло, – нам нужно поговорить.

Глава тридцать вторая

– Мика, я тебе не отец.

– Я знаю, Илай… Мой отец давным-давно умер от лихорадки. И поскольку вы никогда не грозили мне ни ремнём, ни кулаком, я полагаю, что вы мне и не старший брат…

– Я вот что пытаюсь сказать. Мы с тобой друг другу не родня. Так что я не буду давать тебе никаких советов по-отечески. Здесь, в пустоши, ты сам за себя, и решение принимать тебе самому. Но… что-то тут не так, в этом Глубокодоме.

– Но что? Что не так? Илай, вы вспомнили о моём отце. Так вот, по сравнению с лачугой, в которой я вырос на равнинах, Глубокодом – это почти райский уголок. Каждый заботится не только о себе, но и о других, беспокоится об их нуждах и благе. Что в этом плохого?

– Я просто говорю, что-то тут не так.

– Кара говорила, нужно лишь научиться их обычаям.

– Так вот, судя по тому, что я видел, эти самые обычаи меня и беспокоят, Мика. Скажу тебе по собственному опыту, в Высокой стране осесть в одном месте надолго – дело очень затратное. То, что у тебя есть, ты должен защищать с помощью силы, в противном случае у тебя всё отберут те, кто сильнее и безжалостнее. Полагаю, строение вроде Глубокодома должно быть защищено куда лучше, чем кажется на первый взгляд. Может, здесь, внизу, оно и спрятано как следует, но это слишком лакомый кусок для мародёров, и частокол – не самая надёжная защита от суровых змееловов.

– Правда?

– Чистейшая. Вот почему я хотел бы как можно скорее продолжить путь, а не сидеть и ждать, когда они придут и найдут меня. Да, настоящую зиму лучше пережидать в укрытии. Это единственный способ выжить. Но я всегда предпочитал иметь собственное укрытие, а не отсиживаться в чужом…

– Но ведь в нашем-то укрытии нас и нашла беда, Илай. Может, неприятностей вообще никак нельзя избежать, и когда они происходят, лучше, чтобы вокруг тебя были люди. К тому же… мне здесь нравится.

– Тебе здесь нравится.

– Нравится, Илай. Очень.

– Я снова был там, Мика.

– В туннеле?

– В туннеле. Но на сей раз я спустился глубже, чем тогда. Понадобилась лампа…

– Совсем забыл, про одежду и всё это… Хотел сказать, Илай. Кара говорила, они приютили нескольких змееловов. Говорила, те оказались грубыми и жестокими, хотели опустошить их кладовые…

– И?

– И брат Килиан поговорил с ними. Настоял на том, чтобы они ушли.

– Настоял?

– Знаю, Илай, мне это тоже показалось странным. Не знаю, может, дело в его глазах. Вы сами видели, как он смотрит, – будто читает твои мысли. Думаю, он может убедить кого угодно в чём угодно, если захочет. Кара говорила, он дал змееловам чистую одежду вместо их поношенной, и они ушли своей дорогой.

– Может, и так, Мика. Может… И всё же, как я уже говорил, я прошёл дальше по туннелю. Я добрался до двери…

– До двери на склад?

– Не знаю, Мика.

– Вы не заглянули туда?

– Я не смог. Дверь была без ручки.

– Джуяра настаивала, чтоб я занялся твоим обучением, Мика. Она опасалась, что, если я этого не сделаю, то найдутся другие, которые научат тебя лишь плохому. Как красть, мучить и убивать…

– Я знаю. Вы уже говорили.

– Говорил. Но вот чего я не говорил тебе, Мика: для меня это поручение – большая честь. О, признаюсь, я принял это обязательство с оговорками. Даже с неохотой. Последним, что когда-либо приходило мне в голову, было посадить себе на шею какого-то зелёного юнца. Но ты быстро учился, с охотой, увлечённо, ты редко когда отчаивался, и я… я горжусь тем, какой ты стал, Мика, хоть и не всегда это показываю.

– Вы показываете, Илай. По-своему. И я благодарен вам за это.

– Нет нужды благодарить меня. Всё это исходит от тебя, Мика. Изнутри. Это вовсе не моя заслуга.

Какие бы трудности и лишения ты ни испытал в детстве, ты смог пойти верным путём…

– Вы так считаете?

– Я это знаю… Мика, я буду каждый день выходить наружу и проверять погоду, и как только она улучшится, я тут же покину Глубокодом, и неважно, кончится ли к тому времени настоящая зима. Если ты решишь уйти со мной, я буду рад. Ну а если ты не захочешь, то я с уважением отнесусь к твоему решению… сынок.

Глава тридцать третья

Каждый день следующие две недели Илай надевал свои зимние вещи и выходил наружу.

Каждый день – иногда через несколько часов, но чаще всего уже через несколько минут – он возвращался, мрачный и задумчивый.

– Всё ещё никаких улучшений, – говорил скалолаз; от этих слов на душе у Мики становилось легче, и он снова дышал полной грудью.

Но затем наступил день, которого Мика так боялся.

– Похоже, буря ослабевает, – сказал Илай. – Наконец-то. И небо на западе проясняется. Если хочешь, завтра утром мы можем отправиться в путь. – Илай сделал паузу. – По крайней мере, я отправлюсь…

Мика кивнул.

– Мне нужно подумать. Утро вечера мудренее, – сказал он.

На следующее утро Мика проснулся и обнаружил на краю матраса стопку аккуратно сложенной одежды. На мгновение его взгляд задержался на ней.

Это была его одежда. Его старая одежда. Он взял майку, которая оказалась безупречно чистой и пахла свежестью. Должно быть, Илай выстирал всё это для него: остальная одежда в стопке была такой же чистой.

Мика снял майку, которую дала ему Кара, и надел старую. Она была ему по размеру; он уже и забыл её хрустящую прохладу. Мика надел рубашку, штаны, и знакомое ощущение широких кожаных подтяжек на плечах каким-то образом придало ему уверенности. Он взял тяжёлую накидку из змеиной шкуры, которую носил вместо плаща. Илай немало потрудился над ней. Шкура была порезана и переделана в куртку, прошитую двойным швом по бокам, с серой подкладкой из домотканого полотна.

Мика надел её со смешанным чувством восторга и гордости. Это была прекрасная работа, и носить её было для него большой честью.

Он спустился по лестнице и увидел Илая, который ждал его. Скалолаз был мрачен, но его голубые глаза, устремлённые на Мику, блестели.

– Думаю, мы сможем добраться до пещеры Джуры ещё до заката, если сейчас же отправимся в путь, – сказал он просто, взваливая себе на плечи рюкзак и протягивая Мике другой. – Кара сама собрала его для тебя, – сказал Илай. – Вчера вечером я пошёл к ней и попросил собрать мне чего-нибудь в дорогу, и она сама настояла на этом – хоть я и сказал ей, что ты пока не уверен, уйдёшь ты или нет…

– Я должен поблагодарить её, – сказал Мика. – Я… Мне нужно попрощаться с ней. Объяснить…

– Конечно, – кивнул Илай и похлопал Мику по плечу. – Я буду ждать тебя у лестницы возле частокола.

Мика нашёл Кару в одной из ниш в дальней части кухни. Он знал, где её искать. Вчера днём они вместе колдовали там над вяленым змеиным мясом: удаляли кожу, счищали слой липкого жира и нарезали копчёное мясо на тонкие ломтики, которые потом раскладывали на подносах для сушки. Они управились с половиной туши, и теперь Кара в одиночку начала разделывать оставшуюся часть.

– Брат Мика, – сказала она, поднимая взгляд от разделочной доски; изучив надетые на нём вещи, она засмотрелась на добротную куртку из змеиной кожи. – Итак, вы нас покидаете, – тихо сказала девушка.

– Кара, я… – Мика видел слёзы, стоявшие в её сине-зелёных глазах. – Я… не хочу уходить. Но я просто не могу отпустить Илая одного. Я опытный путешественник, я молод и силён, и ему без меня не справиться… – Он замолчал, задаваясь вопросом, догадывается ли Кара, что он лжёт.

Кара неуверенно кивнула. Затем она всхлипнула и перевела взгляд на разделанную наполовину змеиную тушу.

– Позволь помочь тебе, – сказал Мика.

– Не нужно, – ответила Кара, не поднимая глаз.

– Но я хочу, – настаивал Мика.

Он сел за стол напротив неё. Вытащил свой нож, вытер лезвие скомканной тканью, лежавшей на столе, и принялся за кропотливую работу: нарезал подготовленное Карой мясо на тонкие, будто кружевные, ломтики. Он ощущал на себе взгляд Кары, а когда поднял глаза, она грустно улыбнулась ему.

– Ты отлично выглядишь, – сказала она и отвела взгляд; Мика понял, что к девушке вернулась её застенчивость.

Мика не просто резал мясо – он устроил целое представление, ловко и уверенно размахивая ножом. Сосредоточившись, он крепко сжал челюсти. И когда пришло время отнести первый заполненный поднос к полке, где сушилось мясо, он расправил плечи и пошёл, высоко подняв голову и делая вид, что ему всё равно, хотя всё было с точностью наоборот.

И он знал, что Кара это заметила.

Привлечённые сладким жирным запахом мяса, в маленькой комнате показались несколько змеев. Среди них был толстенький серый быкозмей. Тут как тут была и маленькая группа крикливых гнездозмеев с их причудливыми воротниками вокруг шей, усиками и гребнями – они принюхивались и раздражённо тарахтели. И два лохмокрыла, таких же, каких Мика видел на полу в спальной галерее, – а может, и тех самых, ведь змеи, обитавшие в Глубокодоме, появлялись и исчезали, когда им было угодно. Они содержали подземелье в чистоте, подбирая любые объедки, какие находили.

– Эти гнездозмеи вечно голодные, – сказала Кара, откладывая нож в сторону и бросая змеям горсть обрезков; она наблюдала, как они ссорятся из-за добычи.

– Кажется, быкозмея очень заинтересовал их завтрак, – кивнул Мика. – Дам-ка я и ему немного.

– Будь осторожнее с быкозмеями, – предупредила его Кара. – Зубы у них острые, как лезвия.

Мика отрезал кусок жирной кожи и поднялся на ноги. Он наклонился, вытянув руку, и приблизился к быкозмею, который отстранился и смотрел на него подозрительно. Мика остановился и потряс куском кожи в вытянутой руке.

Быкозмей сделал несколько шагов ему навстречу, затем бросился на мясо, но Мика в последнюю секунду отдёрнул руку назад. Озадаченный змей склонил голову набок. Он был серого цвета, размером с небольшую овцу, и, стоя неподвижно, походил скорее на валун, нежели на живое существо. Мика снова вытянул руку. Из чешуйчатой морды змея вытянулся длинный чёрный язык. Затем, с нетипичной для хищника деликатностью, быкозмей принял предложенное угощение клыками и скрылся.

Мика вернулся к столу и улыбнулся Каре.

– Тут главное – не показывать им свой страх, – сказал он в надежде, что девушка не заметит, как у него трясутся руки. – Таким вещам ты учишься в пути. – На минуту он замолк. – Нелегко бродить по пустоши, но я научился справляться с её суровостью и жестокостью. Так что одинокий быкозмей меня не испугает.

Глаза Кары распахнулись от восхищения.

– Ты умеешь с ними обращаться, – выдохнула она.

Мика задумчиво кивнул. Он поднял свой нож, повертел его в руке, делая вид, что с интересом изучает изгиб клинка, форму ручки. Затем он сглотнул.

– Я знал кое-кого, кто по-настоящему умел обращаться со змеями, – наконец произнёс он, не поднимая глаз. – С белозмеями…

Кара резко вдохнула.

– С белозмеями? – спросила она. – Ты… Ты имеешь в виду змеерода?

– Её звали Фракия, – начал Мика. – Она…

– Ты знал девушку-змеерода? – Голос Кары дрожал, в нём звучало недоверие.

– Знал, – сказал Мика. – Я случайно наткнулся на гнездо, которое защищали Фракия и её белозмей, и она чуть не убила меня.

Кара медленно кивнула, затем бросила ещё несколько кусков гнездозмеям и лохмокрылам. Когда она снова взглянула на Мику, он всё ещё рассматривал свой нож.

– Я… я немного знаю о змееродах, – начала она. – Совсем немного… Слышала только о том, как девочки и мальчики, сироты и подобные им несчастные создания, попадают в плен к белозмеям и становятся такими же дикими и опасными, как змеи, на которых они летают.

– Никакой это не плен, Кара, – возразил Мика, глядя на своё размытое отражение на клинке. – Они… Они образуют союз, и связь между ними уже никогда не разорвать. – Он снова сглотнул. – Змея Фракии звали Асиль…

– Асиль? – удивилась Кара. – У них есть имена?

– Есть, Кара. Как и у нас с тобой. Они умны, белозмеи, а мы, мужчины и женщины, пугаем их. Для этого они и вступают в родство – чтобы лучше понять, как мыслят люди. – Мика нахмурился. – Асиль сделает всё, чтобы защитить Фракию, а она сделает всё, чтобы защитить его. – Юноша поднял голову. – У неё было родокопьё, которое сделал для неё Асиль. Им-то она и ранила меня. У меня до сих пор остался шрам.

Кара смотрела на него, и Мика не понимал, верит ли она ему. Тут она встала.

Пока Кара обходила стол, они продолжали пристально смотреть друг другу в глаза. Девушка остановилась рядом с Микой, и он тоже встал. Она протянула руку, расстегнула куртку из змеиной кожи и раздвинула полы рубашки, обнажив круг из блестящей зарубцевавшейся кожи у Мики на груди. В её глазах были и сочувствие, и трепет, и восторг. Она наклонилась и поцеловала шрам.

– Я никогда не смогла бы сделать тебе больно, – тихо сказала она и снова поцеловала шрам. – Никогда.

Мика вздрогнул: на него снова нахлынула боль разлуки с Фракией. Он обнял Кару и притянул к себе. Закрыв глаза, он прижался губами к её губам. Грудью он чувствовал, как бьётся её сердце. Темнота в глазах закружилась вихрем.

Внезапно Кара отстранилась и обернулась. Мика открыл глаза и посмотрел в ту же сторону: у входа в маленькую комнату стоял Илай, с бесстрастным лицом уставившийся на них.

– Думаю, Мика, ты всё же не пойдёшь со мной, – сказал скалолаз.

Глава тридцать четвёртая

– Мы могли бы проститься и здесь, – сказал Илай. – Незачем нам обоим мёрзнуть там, наверху. – Он взвалил на плечи тяжёлый рюкзак того, кто призывает зиму, и выглянул через арочный вход в кладовую на лестницу у частокола. – Говорю тебе, Мика, не нужно провожать меня до самого высокого наблюдательного пункта.

– Мне нужно, – просто ответил Мика.

Илай повернулся к нему. Несмотря на улыбку, которую он изобразил, в бледно-голубых глазах скалолаза отражалось беспокойство.

– Не сомневаюсь, парень, что мы ещё встретимся, – сказал Илай. – В любое время, когда тебе захочется, – меня не так уж сложно найти. – Его голос звучал беззаботно и неестественно весело. – Просто наведайся в любую деревню мясников, или логово Менял, или каменную хижину в долине – и спроси Илая Винтера, и кто-нибудь точно подскажет, где меня искать…

Он замолчал, как будто и сам уже не верил собственным словам, – и знал, что Мика тоже не верит. Пустошь была огромна, и она легко проглатывала тех, кто рискнул углубиться в её дикие просторы. Затеряться в Высокой стране было проще простого, и Мика знал: именно этого скалолаз и жаждал.

– Так что найди меня, – сказал Илай, – когда или если покинешь Глубокодом.

– Я не собираюсь проводить здесь всю жизнь, – ответил Мика. – Останусь только, пока не закончится настоящая зима, – он вышел из арки, взглянул вверх и прищурился, – хоть это голубое небо и выглядит многообещающим…

На этот раз слова Мики звучали с наигранной беззаботностью. Он знал: скалолаз ужасно рискует, отваживаясь на путешествие в самую лютую зимнюю пору; они оба это знали.

– Ещё не поздно передумать, – сказал Илай, щурясь на солнце.

Но Мика хорошо помнил ветер, снег и холод, который пробирал чуть не до смерти, и был рад, что ему не придётся снова пережить этот ужас. Он покачал головой.

– Если ты всё решил, тогда давай, пойдём, – Илай похлопал его по спине. – Но смотри: только до высокого наблюдательного пункта, ясно?

Мика кивнул, и они стали подниматься по деревянным ступеням к вершине частокола. Илай перелез на верёвочную лестницу и, даже не оглянувшись на Глубокодом, который покидал, теряя вместе с ним защиту и покой, спустился на землю по ту сторону частокола. Мика перебрался за ним, и новая куртка из змеиной кожи, которую Илай так старательно сшил, скрипела, пока он ловко спускался по деревянным перекладинам. Ноздри втягивали холодный воздух, а когда Мика выдыхал, изо рта вырывались белые облачка, но спиной он ощущал приятное тепло от солнечного света, и Мика даже осмелился поверить, что у Илая всё-таки есть шанс пережить это рискованное путешествие.

Они молча шли по крутой тропе вдоль долины, проходя мимо наблюдательных пунктов, которые им показывала Кара, пока не добрались до плоской каменной плиты. Здесь, наверху, зазубренная линия вершин сосен чернела на фоне пронзительно-голубого неба.

– Думаю, тут наши пути и разойдутся, – хрипло произнёс Илай. – Дальше тебе идти нет смысла, – ухмыльнулся скалолаз. – Не хочу, чтоб ты заблудился на обратном пути.

Мика улыбнулся. Он знал: скалолаз пытается как-то облегчить тяжесть и грусть прощания, но от добродушной шутки внутри всё сжалось, и Мика прикусил нижнюю губу при мысли, что вот-вот расплачется.

– Пожалуй, мы сказали всё, что нужно было сказать, – добавил Илай; его бледно-голубые глаза наполнились слезами. – Береги себя, слышишь? – произнёс он и слегка откашлялся.

– Хорошо, Илай, – ответил Мика.

Илай повернулся и в одиночестве зашагал по долине. Мика смотрел на удаляющуюся фигуру, на тяжёлый рюкзак, который стал мерно покачиваться из стороны в сторону, когда скалолаз набрал свой привычный размеренный темп.

– И вы берегите себя, Илай! – крикнул Мика ему вслед; в ответ Илай лишь поднял руку.

Он не оглянулся.

Мика так и стоял, не сводя глаз со скалолаза. Даже в новой куртке его пробирал озноб. Солнце плавно скользило по небу и теперь уже готово было спрятаться за узкой расщелиной долины. Поднимался ветер. Илай пригибался, забираясь всё выше. Мика обхватил себя руками раз, другой, чтобы разогнать кровь, а затем развернулся и пошёл обратно по своим следам.

Добравшись до первого наблюдательного пункта, он обернулся, приложил ладонь к глазам, защищаясь от солнца, и стал всматриваться в белизну, отыскивая уходящего Илая. То же самое он проделал на следующих пунктах – и возле торчащей под углом сосны, и ещё ниже, возле вывернутой скалы. С каждым разом фигура Илая становилась всё меньше. К тому времени, когда Мика вернулся к первому, самому низкому наблюдательному пункту, ему, чтобы разглядеть скалолаза, уже понадобилась бы подзорная труба, но он вспомнил, что оставил её в зимнем укрытии.

Мика прищурился, вглядываясь в сереющие тени, и вдруг ощутил, что увидеть в последний раз скалолаза для него сейчас просто жизненно необходимо. Может, Илай скрылся за тем хребтом, а может, за другим; или он сделал рывок и уже пересёк вершину долины. Несмотря на все усилия, Мика так и не смог разглядеть его среди камней и кустов, оставил попытки и отвернулся, растерянный и опустошённый.

Когда впереди показались очертания частокола, Мика не смог удержаться, чтобы не бросить последний взгляд вслед уходящему. Юноша нашёл большой валун, очистил от снега и взобрался на него. Мика повернулся и стал вглядываться вдаль, устремив взор на вершину долины, – и снова пожалел о подзорной трубе: Илая нигде не было видно.

– С севера заходят снежные тучи, – пробормотал он себе под нос точно так же, как сказал бы Илаю, если бы они, как прежде, странствовали вместе.

Но скалолаз ушёл один.

Слёзы навернулись на глаза, и Мика вытер их рукавом куртки. От кожи исходил явный мускусный аромат, пахло свежим маслом. Мика глядел на собирающиеся над долиной тучи, суровые и готовые разразиться снегом.

– Защити тебя Создатель, – прошептал он и сглотнул. – Пусть приведёт тебя целым и невредимым к пещере Джуры.

Мика слез с валуна и продолжил спускаться в долину. Когда он добрался до частокола, с бледного желтовато-серого неба у него над головой мелкими крупинками уже сыпал снег.

Когда Мика вошёл на кухню, Кара подняла голову и улыбнулась. Она убрала за уши свои длинные каштановые кудри, укротив непослушные локоны. В золотистом свете ламп её кожа приобрела медовый оттенок.

– Ты не торопился, – сказала она, и уголки её рта приподнялись в поддразнивающей улыбке. – Я уж решила, что ты снова передумал.

Мика улыбнулся в ответ и покачал головой.

– И оставил тебя? – сказал он тихо, хотя на самом деле чувствовал себя так, будто сейчас упадёт и зарыдает, как выпоротый мальчишка с пашни.

Кара прищурилась: нежная кожа вокруг глаз собралась в морщинки от счастливой улыбки, которая стала ещё шире. Девушка вытерла тряпкой змеиный жир с пальцев и похлопала ладонью по лавке рядом с собой.

– А теперь садись вот здесь, – сказала она. – Я хочу послушать об уходе брата Илая.

Мика сел на лавку возле Кары; она придвинулась к нему, и их плечи соприкоснулись. Её близость утешала, и Мика почувствовал подступивший к горлу ком. Девушка заглянула ему в глаза.

– Ну? – спросила она.

Мика пожал плечами. Его челюсти были плотно сжаты, а лицо не выражало ровным счётом ничего.

– Мы дошли до наблюдательного пункта на плоской скале и там расстались. Вот и всё.

Кара кивнула, в её глазах читалось беспокойство.

– Должно быть, это было тяжело, – сказала она. – Расстаться после того, как вы столько времени странствовали вместе.

Мика снова пожал плечами. Он не стал рассказывать про слёзы, ни про те, которые так старательно сдерживал, когда они с Илаем прощались, ни про те, которые лились, когда он стоял на валуне и всматривался вдаль. Сидя рядом с Карой, он полагал, что в своей прекрасной новой куртке и поношенной одежде он кажется ей опытным путешественником, и решил ни в коем случае не давать ей повода разубедиться в этом.

– Илай Винтер был мне хорошим другом, – сказал он спокойно, насколько мог, и улыбнулся. – Думаю, пройдёт зима, и мы снова встретимся, когда я отправлюсь в путь. Илаю нужно будет лишь поспрашивать обо мне, чтобы узнать, куда я направился. Похоже, я достаточно известен здесь, на востоке Страны долин, – хвастливо добавил он.

В груди у него всё сжалось, во рту пересохло.

– Ты уйдёшь, – тихо произнесла Кара, и Мика увидел боль в её глазах.

– Я с самого начала так и собирался сделать, Кара, – кивнул Мика. – Оставить Глубокодом с приходом оттепели. Жаль только, что Илай не захотел остаться.

– Ты жалеешь, что он ушёл, – сказала Кара, пристально глядя ему в глаза. – И всё же ты остался…

– Мне и правда жаль, что он ушёл, – откровенно сказал Мика. – Но пойми, Кара: Илай уже всё решил, и отговорить его было невозможно. Что до меня, я останусь здесь, в Глубокодоме, пережду зимнюю стужу в тепле и безопасности, с тобой…

Он склонил к ней голову, их лбы соприкоснулись, он потянулся и поцеловал кончик её покрытого веснушками носа.

– Об этом я не жалею.

Кара покраснела, обхватила его за плечи и поцеловала в ответ.

– Брат Илай не с вами? – удивился Килиан, когда, обходя столовую, дошёл до места, где сидели Мика и Кара.

Они провели весь день на кухне за работой; нарезали вяленое мясо, проверяли запасы, наполняли сосуды водой. И всё это время Кара не отходила от Мики ни на мгновение, будто боялась, что, если он останется один, то непременно передумает и отправится догонять Илая в надвигающуюся бурю, которая уже завывала снаружи.

– Он ушёл, – сказал Мика пророку. – Отправился в путь около полудня.

– Около полудня? – повторил Килиан, и уголки его рта опустились. – Такой опытный скалолаз, как Илай Винтер, по-моему, отправился бы в путь уже с первыми лучами солнца.

– Он ждал меня, – признался Мика, взглянув на Кару. – Но я решил остаться здесь, в Глубокодоме.

– И мы рады, что ты с нами, брат Мика. Правда ведь, дочь? – сказав это, пророк нахмурил густые брови и спокойно перевёл взгляд с Мики на свою дочь. – Дозорный сообщил, что там вовсю бушует буря, – заметил он. – Но, будем надеяться, брат Илай вышел не слишком поздно и волею Создателя успеет вовремя.

Пророк отправился дальше, и Мика почувствовал, как Кара крепко сжала его руку под столом.

– Я уверена, с Илаем всё будет в порядке, – прошептала она.

– Однако твой отец был прав, Кара, – с горечью в голосе произнёс Мика. – Чтобы добраться туда, куда он направляется, нужно было выйти ещё на рассвете… – Его лицо помрачнело. – Но его задержали. – Мика замолчал. – Я его задержал.

Кара подняла глаза и, увидев боль и муку на его виноватом лице, ещё крепче сжала руку юноши.

– Доверься Создателю, Мика, – сказала она. – Илай сильный и находчивый. Я уверена, что он справится.

Мика взглянул на неё, и она не отвела взгляд.

– Спасибо, – тихо сказал Мика в надежде, что Кара окажется права.

Столовая потихоньку пустела. Мика и Кара встали, чтобы покинуть её последними.

– Хочу тебе кое-что показать. – Девушка взяла Мику за руку.

Затем, оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не видит, Кара быстрым шагом провела его через столовую, через арочный вход и вниз по боковому туннелю.

– Куда ты меня тащишь? – спросил Мика, удивлённый её крепкой хваткой и настойчивостью, и всё же довольный, что она куда-то уводит его. – Кара, куда мы идём?

– Тсс, – шикнула она, повернувшись к нему и приложив палец к губам; от этого интерес его только усилился.

Туннель становился у́же, затем расходился в разные стороны, и Кара, уже почти бегом, тянула Мику вниз по левому ответвлению. Туннель начал круто подниматься и свернул вправо, и вдруг Мика оказался в маленькой пещере с низким потолком. Оба остановились.

– Я раньше не бывал здесь, – запыхавшись, произнёс Мика.

– Это место – особенное, – улыбнулась Кара. – Мы, самые молодые в Глубокодоме, приходим сюда, когда хотим спрятаться ото всех.

Мика огляделся. Пещера была освещена тусклым светом. На полу лежали змеиные шкуры, а на потолке звёздной россыпью мерцали пучки светящейся соломы, которые кто-то, скорее всего специально, рассовал в трещины и щели в камне.

– Раньше здесь была прачечная, – сказала Кара. – Но я спросила отца, можно ли сделать здесь комнату для нас, молодых, и он согласился, – улыбнулась она. – Важно, чтобы у каждого был свой угол.

– Здесь красиво, – сказал Мика, всё ещё любуясь потолком.

Кара провела кончиками пальцев по его щеке.

– И никто нам не помешает. – Она помолчала. – Я предупредила остальных, чтобы сегодня ночью не появлялись здесь.

Мика обернулся и взглянул на девушку. Её рот был приоткрыт, и Мика ощутил на своём лице её дыхание, тёплое, сладкое, пахнущее розами. В розовато-голубом свете её глаза казались фиолетовыми; пристально глядя на него, Кара, протянув руку, сняла куртку с его плеч, и та упала на пол. Девушка принялась расстёгивать его рубашку.

– Кара, – взволнованно прошептал Мика, – ты уверена?

Вместо ответа она подняла руки, стянула с головы белый капор и бросила туда, где лежала одежда Мики. Кара распустила косы и тряхнула головой, кончики её волос коснулись лица юноши, его груди. Он расстегнул плащ у неё на шее, и девушка обняла его. Они опустились на разложенные на полу змеиные шкуры.

Кара прижалась к нему, и Мика почувствовал тепло и гладкость её обнажённой кожи.

– Я уверена, – сказала она. – Я люблю тебя, Мика.

Кара перевернулась на бок. Мика улёгся так же; они смотрели друг на друга, почти соприкасаясь губами, сливаясь в едином дыхании. Мика положил руку Каре на плечо.

– Но ведь ты меня почти не знаешь, – сказал он.

– Я полюбила тебя, Мика, с первой минуты, когда увидела, как ты приближаешься ко мне по заснеженной тропе. Я знала. Не спрашивай, как так вышло. Просто полюбила, и всё…

– Правда? – спросил Мика с полуулыбкой. – Расскажешь подробнее, Кара?

– Даже не знаю, – ответила Кара, опустив глаза, затем снова подняв их на Мику. – Твоё красивое лицо… – улыбнулась она. – То, как ты держался. И эта грубая одежда змеелова, которая говорила об искушённости, об опасностях… и ещё о таких вещах, которые я даже вообразить себе не могу. – Кара протянула руку и провела пальцем вдоль его подбородка. – О вещах, от которых мы защищены здесь, в Глубокодоме.

Мика прижался к девушке.

– Расскажи мне побольше о Глубокодоме, – прошептал он. – По правде говоря, Кара, я никогда не видел ничего похожего на это место.

– Никогда? – удивилась Кара.

Мика покачал головой.

– Думаю, ты даже не подозреваешь, насколько удивителен Глубокодом, – сказал он. – Поверь, Кара, пустошь сурова и безжалостна. Я видел такое, от чего ты бы вмиг поседела. И вдруг – ваш Глубокодом, с его полными кладовыми, кухнями и горячими источниками, открытыми для каждого, кто приходит сюда… Если честно, просто невероятно, что такое место вообще существует. Непонятно, как змееловы не пришли и не захватили его…

– Но я же рассказывала, Мика, – спокойно сказала Кара. – Когда пришли такие змееловы, отец попросил их уйти. И они ушли.

– Твой отец, – тихо пробормотал Мика.

Кара чуть отстранилась от него, положила голову на согнутую в локте руку и внимательно посмотрела ему в глаза. Она откашлялась.

– Глубокодом основал мой отец, – начала она. – Уверена, ты уже и сам это понял.

Мика кивнул.

– Он каменный пророк, – продолжала Кара. – Он покинул равнины, потому что не мог больше выносить зла и жестокости, с которыми сталкивался там. Отец прибыл в Высокую страну, чтобы начать всё сначала в таком месте, которое не было бы испорчено и запятнано, – она кивнула, будто бы сама себе. – Как и все каменные пророки, он всматривался в сами камни – в их чистоту и величие, – чтобы они указали ему путь в его призвании. Видишь ли, Мика, в Глубокодоме все равны, и мы заботимся друг о друге так же, как о самих себе.

Мика нахмурился. Он слишком хорошо знал, что пустошь привлекает всяких – авантюристов, охотников, отшельников, добрых и злых… и каменные пророки были всего лишь одними из них.

Кара ненадолго замолчала, и Мика воспользовался этим мгновением, чтобы изучить её профиль. Высокий лоб, щёки в веснушках. Мягкие губы с намёком на зарождающуюся улыбку. Она была прекрасна, эта девушка из Глубокодома, – Мику как током ударило от этой мысли, – и она любила его.

– Много лет назад, когда моему отцу был всего двадцать один год, он отправился на поиски, – наконец заговорила Кара. – На поиски истины. Он покинул равнины и окунулся в дикость пустоши, не имея ничего, кроме одежды, что была на нём. Отец доверился Создателю, надеясь, что Он пошлёт ему пищу и кров, в которых он нуждался…

Мика слушал, понимая, что она повторяет заученный рассказ: вероятно, это была история самого Килиана, которую он так часто рассказывал дочери, что та прочно укоренилась в её памяти.

– И Создатель не оставил его, – сказала Кара с сияющими глазами. – Целый год мой отец бродил по пустынным просторам, еле перебивался скудным пропитанием, которое можно было найти в пустоши. Когда его мучила жажда, Создатель направлял его стопы к воде. Когда его одолевал голод, Создатель помогал отцу найти пищу. Давал убежище от дождей и песчаных бурь, а когда налетели жалящие ветры настоящей зимы, Создатель привёл его сюда. – Кара замолчала. – И к тому времени отец уже был не один.

Мика приподнялся и тоже положил голову на руку, повторяя позу Кары.

– По пути к нему присоединились девять последователей, – продолжала девушка. – Четверо мужчин и пять женщин. Заблудшие души, скитавшиеся по пустоши каждый по своей причине… – Кара замолчала. – Одной из них была моя мама. Я не знала её, – тихо добавила девушка, и Мика заметил, как, говоря о прошлом, она устремила взгляд куда-то вдаль. – Я помню только своего отца. А её – совсем нет. Но отец говорил, что она была умной, смелой и решительной, и что ради неё он сделал бы что угодно. Но…

Глаза девушки наполнились слезами. Одна покатилась по щеке, Мика протянул руку и смахнул её кончиком пальца. Кара посмотрела на него и храбро улыбнулась.

– Она умерла? – спросил Мика.

Кара всхлипнула.

– Как я уже говорила, – тихо сказала она, – пути Создателя неисповедимы.

Она сложила обе руки перед собой, будто молилась, лёжа на боку. Мика взял её руки в свои и ободряюще сжал их. Кара снова всхлипнула и продолжила рассказ:

– Итак, остались мы с отцом и ещё восемь его последователей. Но вскоре стали приходить и другие, путники и скитальцы, которые случайно набредали на Глубокодом. Были и те, кто, услышав рассказы о нашем поселении, отправились искать его – беспомощные, обездоленные души, потерянные, но нашедшие своё истинное призвание здесь, в Глубокодоме. Отец предложил им кров, пищу и, главное, защиту. С одним лишь условием: как он сам подчинился воле Создателя, так и вновь пришедшие клялись подчиниться ему – вот и всё, чего отец просил взамен.

– Что ж, – кивнул Мика, – твоему отцу повезло найти такое место.

Кара нахмурилась.

– Мика, ты меня не слушал? – спросила она, и в её голосе зазвучали резкие нотки. – Я же говорила, удача здесь вовсе ни при чём. Создатель направлял его, и отец следовал Его воле. Кроме того, – добавила Кара, – когда он впервые попал в Глубокодом, здесь не было ничего, кроме того помещения, что сейчас служит кладовой. Всё остальное было выкопано людьми, камень за камнем. Рукотворные туннели соединили подземные пещеры, большие и маленькие, – она указала рукой, – как эта.

– Эта – моя любимая, – улыбнулся Мика.

– И моя, – сказала Кара, прижимаясь к Мике.

Она крепко обняла его, положив подбородок ему на плечо. Затем она чуть отстранилась и прильнула щекой к его щеке.

– Не хочу больше говорить, Мика, – сказала она. – Поцелуй меня.

И Мика был рад повиноваться.

Звук горна печальным воем пронёсся по Глубокодому. Кара села на шкурах.

– Дозорный, – сказала она. – Кого-то нашли.

Мика перевернулся на спину и закинул руки за голову. Он смотрел, как Кара встаёт, как прячет своё хрупкое тело под толстой юбкой и блузой с застёжками до самой шеи, как забирает свои длинные блестящие волосы под белый капор.

– Ты так и будешь лежать там? – спросила она.

Мика приподнялся и сел на ложе. Голова у него шла кругом, всё ещё шальная от их недавней близости в этой пещере с мерцающим светом, от тёплого, умиротворяющего ощущения тела Кары, прильнувшего к нему. Никогда ещё Мика не чувствовал себя таким защищённым. Ни на равнинах, ни в Высокой стране. Ни с Илаем.

Ни с Фракией…

Он сбросил с себя одеяло из змеиной шкуры и оделся. Когда он натягивал второй ботинок, рог зазвучал снова, на этот раз громче.

– Скорее! Все соберутся у частокола, и отец заметит, если нас там не окажется, – взволнованно сказала Кара, выбираясь из маленькой пещеры в узкий туннель.

Мика схватил свою куртку и поспешил за ней.

В хранилище уже толпились братья и сёстры Глубокодома. Среди них был и Килиан с раскрасневшимся от нетерпения лицом, и Мика поймал себя на мысли: вызвал ли их с Илаем приход такое же сильное возбуждение?

– Давайте все успокоимся, – громко сказал Килиан. – В своё время вы все узнаете, кого привёл к нам Создатель. Теперь давайте произведём правильное впечатление, и пусть каждый займётся своим делом.

Послышалось тихое одобрительное бормотание, и обитатели Глубокодома подчинились. Кара приблизилась к отцу, а Мика остался стоять в стороне: внезапно он ощутил стыд и чувство вины. Он испугался: вдруг пророк заметит, что между ним и его дочерью что-то переменилось? Килиан повернулся и оценивающе посмотрел на свою дочь, а затем, как будто утвердительно отвечая на какой-то невысказанный вопрос, улыбнулся. Мика почувствовал, как заливается краской, и замер, уставившись на свои ботинки.

– Будь готова привести всех в большой зал, если я дам сигнал, – сказал Килиан, и Кара медленно кивнула.

Её отец отвернулся и, поправляя на ходу шляпу и кутаясь в серый плащ, вышел наружу, где завывал ветер и валил такой густой снег, что очертания частокола были размыты и едва различимы.

– Нам нужна помощь! – раздался приглушённый крик, и Мика узнал голос Авеля, рассветного дозорного.

Мика поспешил вверх по заснеженным ступеням вслед за Килианом и перегнулся через острые деревянные столбы частокола. Авель стоял у нижней ступени верёвочной лестницы, одной рукой поддерживая еле стоявшего на ногах, измождённого человека.

Он был бел с головы до ног: снег покрывал каждый сантиметр его тела. Его ботинки, штаны из змеиной шкуры и куртку; его голые руки и непокрытую голову. И когда человек посмотрел вверх, Мика увидел, что снег облепил ему всё лицо, скрыл впалые щёки и глаза с воспалёнными веками, кожу, в которой уже не было тепла, чтобы растопить падающие снежинки.

Сердце Мики отчаянно забилось, когда сквозь снежную пелену на него уставились бледно-голубые глаза.

Это был Илай. И он был жив!

Мике хотелось кричать от радости, благодарить Создателя за то, что уберёг друга от смерти. Но он сдержался. Вместо этого он помог Авелю и Килиану поднять замёрзшего, дрожащего скалолаза вверх по лестнице и перенести через частокол. То волоком, то на руках они пронесли Илая через кладовую и усадили у очага. Кара появилась на пороге с миской дымящегося бульона в руках.

– Выпейте это, брат Илай, – сказала она, и Мика заметил, как Килиан одобрительно кивнул.

– Кара присмотрит за тобой, – сказал пророк, но взгляд его был устремлён на Мику, который даже глаз не смел поднять на Килиана.

Пророк повернулся и зашагал прочь, поскольку вокруг них со всех сторон стали собираться обитатели Глубокодома, занятые разными делами, но явно подслушивающие. С болезненным чувством Мика начал понимать, почему Каре так нужна была старая прачечная.

Он опустился на колени возле Илая. Кара поила скалолаза бульоном, тот глотал его ложка за ложкой, пытаясь унять дрожь, от которой зуб на зуб не попадал. Мика улыбнулся и сжал руку скалолаза.

– Я так рад вас видеть, – тихо сказал Мика.

– Наверное, видок у меня сейчас тот ещё, – покачал головой Илай. – Не знаю, о чём я думал, парень. Будто я какой-то зелёный юнец, у которого молоко на губах не обсохло. Я недооценил жестокость настоящей зимы. И когда она накрыла меня, я был беззащитен, как детёныш серозмея перед огромным краснокрылом.

Мика сочувственно кивал.

– Далеко вы ушли?

– Достаточно далеко, чтобы вернуться было уже практически невозможно, – устало сказал Илай. – Если бы дозорный не заметил меня…

– У брата Авеля зоркие глаза, – пробормотала Кара.

Илай кивнул и посмотрел на Мику.

– Как ни грустно мне признавать это, парень, – ты был прав, а я ошибался. Нам нельзя двигаться дальше, пока не кончится середина зимы.

– Так вы рады остаться в Глубокодоме?

Илай вздрогнул.

– Рад, не рад – это не имеет никакого значения, – буркнул Илай. – Но я признаю, что выбора у нас нет, – нахмурился он. – Думаю, мне нужно будет привыкнуть к этому. И я постараюсь быть полезным, пока я здесь, – улыбнулся скалолаз Каре, принимая очередную ложку бульона. – А ты, Мика, – добавил он, помолчав, – ты рад?

Мика взглянул на Кару, и когда та улыбнулась ему в ответ, ощутил внутри восторг.

Было очевидно, что эта девушка-змеелов любит его – любит сильно, всем сердцем, и Мика сразу это распознал, потому что сам так любил Фракию – но девушка-змеерод не в состоянии была ответить на его чувства. Теперь он был любим, и ему это нравилось. И он постарается оправдать эту любовь.

Он перевёл взгляд с Кары на Илая и кивнул.

– Ещё как рад.

Глава тридцать пятая

Алзас и великий чёрно-синий змей стояли лицом к лицу на широкой каменной плите.

Вожак белозмеев выпрямился во весь рост, вытянув шею и высоко задрав подбородок – и всё же казался карликом на фоне чёрно-синего змея, который сверлил его взглядом сапфировых глаз. Луна взошла, и её холодный яркий свет выхватил из темноты два острых клыка и рог на носу огромного змея. Он изогнул мускулистую шею и приблизился к Алзасу вплотную, морда к морде.

Белозмей отпрянул, и из-за гнилостной вони из пасти огромного змея, и из-за силы его голоса.

– Вам здесь не рады, – повторил великан странным гортанным голосом: чтобы разобрать, что он говорит, Алзасу пришлось вслушиваться.

– Простите нас, – выдохнул Алзас, склонив голову и почтительно опустив глаза. – Мы не хотели посягать на ваши земли, всего лишь…

– Что? – рявкнул чёрно-синий змей, выпуская из выпуклых ноздрей клубы едкого дыма.

В отличие от свистящего шёпота, каким говорил Алзас, гортанный рык этого змея звучал так, будто из глубины его горла, бурля, поднималась густая раскалённая лава.

– Нам больше некуда податься, стае нужно отдохнуть и собраться с силами, – тихо ответил Алзас.

Глаза чёрно-синего змея сощурились, и он кивком головы указал в сторону колонии белозмеев. Заострённые, как кисточки, усики по краям его пасти задрожали.

– Сколько вас?

– Когда мы отправились в путь, нас было почти двенадцать сотен. Теперь едва ли осталась тысяча, – печально ответил Алзас. – И те, кто выжил, очень ослабли от голода.

Чёрно-синий змей пристально смотрел на Алзаса, будто бы оценивая его.

– Следуйте за мной, – рявкнул он наконец, направившись к расщелине, из которой появился.

Алзас хотел подчиниться, но лапы его подкосились: он споткнулся и чуть было не упал. Полёт вымотал его гораздо сильнее, чем ему казалось.

Алюций выступил вперёд.

– Я пойду с вами, – сказал он чёрно-синему змею, и Алзас отметил, как умело второй в колонии белозмей придал своему голосу гортанный призвук, который перекликался с рыком чёрно-синего змея.

Великан опустил голову и, расправив громадные крылья, скрылся из виду в расщелине. Бросив ободряющий взгляд на Алзаса, Алюций тоже расправил крылья. Затем он спрыгнул с края расщелины и нырнул в светящуюся пустоту вслед за огромным змеем.

За расщелиной каменные стены расходились в стороны, и взору открывалась пещера, просторная, залитая свечением лавы. Едкие серные пары от потока расплавленной породы внизу жгли Алюцию глаза. Чёрно-синий змей делал круги в потоках горячего воздуха, и Алюций следовал за ним, вытягивая вверх извилистую шею, стараясь рассмотреть странные синевато-серые скопления гнёзд, покрывавшие потолок пещеры высоко над головой.

Большие и выпуклые, они, казалось, были сделаны из обожжённой глины. Плавно поднимаясь, Алюций разглядел нацарапанные когтями узоры, которыми были украшены гнёзда: квадраты, круги и спирали, солнечные лучи и перекрёстные штрихи, замысловатые линии, напоминающие плетёную траву. В каждом гнезде было по двадцать, а то и больше отверстий, через которые туда и обратно сновали сотни чёрно-синих змеев.

Алюций понял: чёрно-синие змеи не только превосходят их размерами, но и колония их по численности в разы больше колонии белозмеев: она, должно быть, исчисляется тысячами.

Летя за своим провожатым, Алюций проносился мимо бесчисленного множества змеев, которые ловили переливающихся серных мух, что роились в горячем воздухе. Чёрно-синие змеи провожали его своими яркими сапфировыми глазами, но, казалось, были довольны тем, что странный белый змей, появившийся среди них, никого не беспокоит.

Накренив крыло, чёрно-синий змей взмыл к потолку пещеры, устремился ко входу в один из огромных глиняных куполов и скрылся внутри. Собрав остатки сил и мужества, за ним последовал Алюций.

Его окутал тёплый влажный воздух, и Алюций почувствовал, что из мрака на него устремилось множество пар глаз. Подняв голову, он увидел: внутри к вершине купола поднимались террасы, и на их изогнутых выступах собирались змеи всех возрастов, споря за лучшее место и громко переговариваясь резкими неприятными голосами, которые невыносимо резали слух. В самом центре покатого пола на ложе из жёлтого лишайника и красного мха восседал чёрно-синий змей очень почтенного возраста, судя по его огромным изогнутым когтям, удлинённому шипу на подбородке и наползающим друг на друга чешуйкам, которые образовывали борозды на его спине.

Наступила тишина; провожатый Алюция выступил вперёд. Он с почтением склонил голову.

– Бивиш-Гар, снежные змеи с тонкими шеями, которых мы видели, достигли паровых бассейнов. Я привёл к тебе вот этого, чтобы ты сам посмотрел.

Древний змей повернул свою могучую голову, и Алюций увидел, что у старейшины не было одного глаза. Другим же он смотрел на него, не мигая.

– Значит, то, что сообщили мои разведчики, – правда, – сказал древний змей. – Вы действительно выглядите странно, и ваши голоса непривычны нашему уху, – глаз Бивиш-Гара сузился, – но скажи мне, снежный змей, что может помешать нам сломать ваши прекрасные крылья и тонкие шеи?

Алюций склонил голову.

– Мы не представляем для вас и вашей колонии никакой угрозы, – сказал он, добавив рычания своему тихому свистящему голосу. – Мы лишь просим дозволения передохнуть и оправиться после долгого путешествия. Мы покинули свои земли и проделали немалый путь, убегая от двушкурых, которые хотели нас отравить.

– Двушкурых? – переспросил Бивиш-Гар.

Алюций поднял голову.

– Они называют себя людьми, – сказал он. – Но мы зовём их двушкурыми, потому что свою собственную шкуру они покрывают ещё одной.

– Зачем?

– Чтобы защититься, – ответил Алюций. – Шкура людей сгорает на солнце, не спасает от ветра и снега. И легко рвётся…

– Похоже, они слабы, эти двушкурые, – заметил Бивиш-Гар, и с выступов скалы над ним донеслось согласное рычание. – И почему же вы так боитесь их? Почему ты и твои снежные змеи сбежали со своих насестов в середине зимы?

– Их много, а нас мало, – сказал Алюций, не сводя жёлтых глаз с Бивиш-Гара. – И там, где двушкурые не могут одолеть силой, они добиваются своего хитростью. Они умеют убивать змеев такими способами, которым мы не можем противостоять: роют ямы, которые разверзаются у нас под ногами, ставят невидимые сети, из которых нам не выбраться, запускают шипы, которые пролетают со свистом и разрывают нашу плоть… и всё только для того, чтобы содрать с нас шкуры и забрать их себе. Нам никак не понять этого, этих убийств…

Алюций замолчал. Бивиш-Гар смотрел на него, ничего не говоря, ожидая, что этот снежный змей продолжит рассказ. И когда Алюций снова заговорил, голос его звучал тихо и печально.

– Некоторые из нашего племени пытались поладить с двушкурыми, – сказал он. – Они брали их детёнышей и отдавали им свою сброшенную кожу. Но теперь эти змеи сами отравлены духом двушкурых, и они тоже убивают, но какими-то своими, странными способами. Этого колония принять не может. И чтобы не отравиться самим…

– Вы улетели, – закончил за него и ухмыльнулся Бивиш-Гар. – И прибыли сюда.

Он поднял сапфировый глаз и оглядел выступы скалы над собой. Они были заполнены чёрно-синими великанами, которые галдели и хрипели, освобождая место для продолжающих прибывать змеев.

– Слушай, тонкошеий снежный змей. Мы, кланы огненных расщелин, дозволим вам остаться, но только если вы будете держаться от нас подальше, – объявил старейший чёрно-синий великан, и его голос зазвучал ещё громче, отражаясь от изогнутых стен глиняного купола. Бивиш-Гар приблизился к Алюцию, склонив голову набок, и посмотрел белозмею прямо в глаза. – Но эти двушкурые, – прорычал он. – Они меня очень интересуют…

Глава тридцать шестая

– Ей и её фермерам пора преподать урок, – с возмущением сказала мать угрей пронзительным голосом.

Неровный свет дымящихся сальных свечей играл на влажных стенах комнаты, где собирались кельды. Воздух был сырой и холодный, и два толстых щелезмея, устроившихся на пухлых плечах матери угрей, жались друг к другу, чтобы согреться.

– Но тот, кто призывает зиму, ещё не вернулся, – добавила она. – И нам придётся ждать до оттепели, прежде чем мы сможем что-то предпринять.

Подле неё, тяжело опустившись на стул из человеческих костей и кожи, Синий Слейк, отравитель, испустил чавкающий смешок. Он поднял скрюченную, похожую на клешню, руку и обтёр тыльной стороной ладони то место, где раньше был его нос.

– Я всегда говорил, нельзя доверять тем, кто с головой уходит в хозяйство, – пробормотал он.

– Но тогда это показалось хорошей идеей, – спокойно заметил Резак Дэниел.

Бутылки с ликёром, привязанные к его пальто, зазвенели, когда он убрал левую руку и протянул правую, чтобы раб с осоловелыми глазами, стоящий перед ним на коленях, мог подпилить ему ногти и заострить их, как иглы.

– Я соглашусь с вами. Стоит слишком уж сблизиться со змееловами – и забудешь, что ты кельд. – Он провёл острым ногтем по щеке раба, расцарапав её до крови, а затем облизнул палец. – Но это не оправдание. Она согласилась платить нам долю, если мы позволим им обосноваться самим…

– И теперь платежи прекратились, – перебил его Синий Слейк, качая головой.

– И ты знаешь, почему, верно? – прошипела мать угрей. – Потому что они стали жадными. Они всё до капли продают приходящим змееловам, а нам не оставляют ничего.

– Это оскорбление, – бросил Синий Слейк, – для повелительницы кельдов!

Во главе стола фигура в чёрном капюшоне подняла руку в бархатной перчатке.

– Фермеры будут наказаны, – тихо произнесла повелительница кельдов.

Три кельда повернулись к ней, их глаза блестели от нетерпения.

– Наказаны? – спросил Резак Дэниел, облизывая губы.

Мать угрей поглаживала безлапых щелезмеев у себя на шее, и все её подбородки подрагивали. Сидевший рядом с ней Синий Слейк снова разразился хохотом.

Повелительница кельдов кивнула, и из безликой черноты под капюшоном донёсся голос, мягкий и медовый.

– Пора нам нанести визит в Глубокодом, – промурлыкала она.

Глава тридцать седьмая

Маленький серовато-зелёный змей осторожно, украдкой пробирался по пещере, царапая пол своими когтями-иглами. Он остановился у высокого глиняного горшка с пергаментным ярлыком. Капающая с потолка вода повредила сургучную пломбу, покрывавшую горшок, и размыла слова «Консервированный линофрукт», так что теперь они были едва различимы.

Мика прищурился. Устроившись на перевёрнутом ящике в кладовой, он чинил свои ботинки. Он сосредоточенно прилаживал и приклеивал на место подошву левого ботинка, когда из-за угла стеллажа высунулась заострённая мордочка существа.

Мика наблюдал за змеем, который уселся, принюхиваясь. Подняв изумрудный гребень, он вскочил на самую нижнюю полку и прошмыгнул по крышкам расставленных в ряд глиняных горшков, пока не добрался до того, у которого была повреждена печать. Затем, не обращая внимания на то, что за ним наблюдают, змей просунул костистую лапку под восковую крышку, схватил блестящий жёлтый фрукт, прижал к груди и умчался.

Мика улыбнулся. Выходит, не только те обитатели Глубокодома, что носят серые плащи, отлично питаются настоящей зимой.

Прошлым вечером они с Карой ели глазированный пирог со сладким мясом, с такой густой подливой, что потом ещё долго подбирали её ломтиками свежеиспечённого хлеба из гречневой муки. Они были счастливы и беззаботны, Кара смеялась и смотрела на Мику такими сияющими глазами, будто готова была обнять и расцеловать его на виду у всех жителей Глубокодома. Но Мика, как всегда, был сдержан, и ужин провёл в восхитительно приятном предвкушении.

Шли недели, чувства их друг к другу только крепли. Мика и Кара договорились уходить из столовой поодиночке, а затем встречаться тайком. Каждую ночь Кара проскальзывала в спальную нишу Мики и сворачивалась возле него калачиком, разрумянившаяся, пахнущая сушёным миртом… После этого Мика погружался в глубокий сон и просыпался довольным и отдохнувшим, но уже в одиночестве: Кара всегда уходила до того, как вставали самые первые жители Глубокодома.

Хоть в Глубокодоме всё было на виду и на слуху, отношения между Микой и Карой оставались в секрете. И Кара не хотела ничего менять: по крайней мере, пока Мика не отложит в сторону свою одежду змеелова – сапоги, брюки и куртку, которую сшил для него Илай, – и не сменит её на серый плащ и красную шляпу Глубокодома. В противном случае её отец никогда не примет его.

Но прошлым вечером ужин прошёл совсем не так, как обычно…

Мика проверял свой ботинок. Клей застыл, и толстая подошва, казалось, прочно соединилась с кожаным верхом. Неплохо было бы прошить её змеиными кишками, особенно перед долгой дорогой, но сейчас и так сойдёт. Мика надел оба ботинка и собрался уходить.

– Вот ты где, Мика, парень, – раздался голос Илая; скалолаз стоял у стеллажа, пристально глядя на Мику. – Рад видеть, что ты ухаживаешь за своими вещами. Они тебе понадобятся, когда придёт оттепель.

Мика кивнул. Ему недоставало смелости признаться Илаю в своих сомнениях: он уже не был уверен, что хочет покинуть Глубокодом с приходом оттепели. Ему хотелось остаться здесь. В безопасности. С Карой.

Мика нахмурился.

– Ты случайно не знаешь, где Кара? Я не видел её с прошлого ужина, когда… – тут Мика осёкся.

– Когда что, парень?

Мика заметил, что Илай надел свою толстую кожаную куртку, затянул её ремнём и застегнул до самого ворота, а это означало, что скалолаз направлялся к лестнице у частокола, чтобы выглянуть наружу. Метель настоящей зимы бушевала уже много дней. Илай нередко стоял возле частокола, и Мика знал: скалолаз ждёт не дождётся, когда уже можно будет покинуть Глубокодом.

– Да так, ничего, – сказал Мика. – Просто брат Килиан, кажется, был не очень доволен ею вчера вечером.

События вчерашнего дня пронеслись в голове у Мики. Они с Карой собирались выйти из столовой, как обычно: Мика в одну сторону, Кара – в другую, – но тут неожиданно появился её отец. Он навис над ними, и по сведённым бровям было понятно, что он чем-то обеспокоен.

– Что-то ты раскраснелась, дочь моя, – сказал он, приложив ладонь ей ко лбу.

– Со мной всё в порядке, отец, – сказала Кара.

Она попыталась отстраниться, но Килиан по-прежнему одной рукой придерживал её голову, а другой щупал лоб.

– Не спорь со мной, – жёстко сказал он. – Похоже, у тебя температура. И глаза блестят. Да у тебя жар.

Он обернулся и пристально посмотрел на Мику, которому показалось, будто Килиан винит его за это.

– Тебе лучше пойти со мной, Кара.

– Но отец…

– Кара, – холодно и сухо повторил Килиан.

Он наклонился и прошептал ей на ухо что-то, чего Мика не смог расслышать; Кара кивнула и послушно поднялась на ноги. Отец с дочерью повернулись и ушли, а Мика остался, внезапно почувствовав себя одиноким и несчастным.

Что же шептал Килиан? Неужели он узнал, что они с Карой вместе проводили ночи? А если так, что теперь делать Мике?

Он хотел попросить совета у Илая. Но скалолаза за столом не было. Его друг всё больше замыкался в себе, ожидая, когда настоящая зима отступит, и чем сильнее Мика сближался с Карой, тем больше от него отдалялся Илай. Мике его не хватало: его компании, его советов, их коротких бесед…

Той ночью Кара не пришла к нему, и спал Мика урывками. На завтрак девушка тоже не явилась.

– Я видел её, – сказал Илай, поднимая воротник и направляясь к частоколу. – Не так давно. С ней были ещё двое. Вроде они пошли к своим термальным ваннам.

– Спасибо! – крикнул Мика вслед Илаю, когда тот уже вышел.

Мика направился в другую сторону. Шёл он быстро, опустив голову и стараясь не смотреть на жителей Глубокодома, которые встречались ему на пути. Он торопливо пересёк большой зал и углубился в тускло освещённый туннель, который вёл к пещере с горячим источником. Войдя в пещеру, затянутую паром, он услышал тихий шёпот, который, казалось, доносился из тёмных ниш на противоположной стороне пустого бассейна. Мика нырнул под одну из каменных лавок; его сердце бешено стучало.

Сквозь висящий в воздухе пар Мика смог разглядеть две фигуры: одна сидела, другая стояла спиной к нему. Сидящая фигура заговорила.

– Может быть, уже достаточно? – прозвучал голос Кары.

– Ещё немного, дочь, – раздался голос Килиана, низкий и успокаивающий. – Это для твоего же блага. Слабость пройдёт, тебе станет легче. Ты же сама это знаешь.

Мика хотел выпрыгнуть из своего укрытия, помешать пророку, потребовать объяснений. Однако нечто в приглушённом тоне их голосов подсказывало ему: это было что-то личное, что-то сокровенное, касающееся только отца и дочери, и вмешиваться ему не следует.

– Вот и всё, – сказал наконец Килиан. – Сейчас я перевяжу рану, и она скоро заживёт. Ты всегда была такой послушной дочерью, Кара, и безропотно повиновалась мне во всём. – Пророк прочистил горло. – Надеюсь, ты не станешь разочаровывать меня и впредь, – сказал он и сделал паузу, словно ожидая, когда смысл сказанного дойдёт до неё. – Теперь отдыхай, а об этом я сам позабочусь.

Килиан повернулся и направился к выходу. В руках он нёс миску, стараясь не пролить её содержимое. Но когда он проходил мимо лавки, где прятался Мика, миска качнулась, и на пол упала капля. Мика подавил крик.

В миске была кровь. Кровь Кары.

Когда шаги пророка затихли в туннеле, Мика выбрался из-под каменной лавки и вскочил на ноги. Он подбежал к Каре, которая сидела с закрытыми глазами на низком уступе, прислонившись спиной к гладкой каменной стене. Она была босая, а из одежды на ней было только хлопковое нижнее бельё с тонкими лямками на хрупких плечах. На ткани виднелись капельки крови. Правая рука была плотно перевязана, а у ног лежало несколько перепачканных кровью льняных полотенец.

– Кара, с тобой всё в порядке? – спросил Мика, опускаясь перед ней на колени.

Кара открыла глаза и несколько секунд смотрела на него отсутствующим взглядом, но затем слабо улыбнулась.

– Всё в порядке, – ответила она, но голос её был слабым и хриплым.

Мика взглянул на её бледные руки. Те небольшие белые шрамы, что в тусклом свете спальной ниши он принял за обычные случайные царапины, сейчас, когда он рассмотрел их получше, оказались следами чётких, сделанных специально порезов. Мика осторожно коснулся их рукой.

– Кара, – тихо сказал он, – что это?

Кара отняла руку и накрыла её другой рукой.

– Ничего, – сказала она, и, когда Мика нахмурился, пристально глядя на неё, она потупилась. – Это для моего же блага, – прошептала она.

– Для твоего блага? – удивился Мика чуть громче, чем хотел; щёки у него раскраснелись, а по спине побежали мурашки, когда он представил, как острое лезвие разрезает её нежную кожу. – И как же порезы могут быть тебе во благо?

Кара вздохнула, и в уголках её глаз заиграла слабая улыбка, как будто ответ был настолько очевиден, что глупо было даже спрашивать. И всё же она не могла взглянуть на Мику.

– Кара? – сказал он уже мягче и взял её руки в свои.

Наконец она подняла глаза, и, заглянув в их сине-зелёную глубину, Мика ощутил, как внутри что-то тягуче заныло. Он с чувством сжал её пальцы.

– Каждому жителю Глубокодома делается кровопускание, – объяснила Кара. – И все подчиняются добровольно, в молитве и с благостью.

– Но зачем? – недоумевал Мика.

– Я уже говорила, Мика, кровопускание делается для нашего же блага. Отец говорит, оно дарует мир беспокойному духу…

– Забирая кровь, – недоумённо сказал Мика.

– Забирая плохую кровь, – поправила его Кара; она снова улыбнулась, высвободила одну свою кисть из его рук и приложила ладонь к его лбу. – Бывает, это приносит пользу таким неприкаянным душам, как ты.

– Как я? – От одной этой мысли Мика вздрогнул; он отстранился и выпрямился. – Я не понимаю, Кара, – пробормотал он.

– Ты был счастлив здесь, в Глубокодоме? Правда ведь, Мика? – спросила Кара.

– Ну да, – признал Мика.

– Ты чувствовал себя здесь защищённым? Тебе было тепло и спокойно? – Голос Кары был тихим и ровным.

– Да, – сказал Мика.

– А то, что было между нами, делало тебя счастливым? – Кара протянула руку и потеребила манжет его куртки.

Мика кивнул.

– Тогда тебе нужно решить, – их взгляды встретились, и Мика увидел, как искрятся её бирюзовые глаза, – станешь ли ты жителем Глубокодома, – сказала Кара. – Останешься ли здесь, будешь как один из нас. Позволишь ли моему отцу защищать тебя, а мне…

– А тебе? – спросил Мика.

Кара встала и обняла его за шею.

– А мне – любить тебя, – прошептала она.

Глава тридцать восьмая

Где же Илай?

Мика выглянул за порог Глубокодома и тихо застонал. На ступенях никого не было, из нависающего над ним тёмного неба тяжёлыми крупными хлопьями валил снег.

Мика поднял воротник куртки и вышел наружу. Он осторожно поднялся по деревянным ступеням частокола и, ухватившись за верхушки заострённых брёвен, вгляделся в исчерченный снегом воздух. Снег падал ему на голову, плечи, руки. Хватка настоящей зимы, казалось, была как никогда крепка, и даже дозорные теперь ходили только до самого нижнего наблюдательного пункта на выступающей скале. Мика снова тихонько застонал.

Где он уже только не искал! В большом зале, в столовой, на кухне. Он искал в спальных галереях, но Илая там не просто не было: его ниша вообще выглядела так, будто в ней давным-давно никто не спал. Мика отправился к горячему источнику, решив, что скалолаз принимает ванну. Но и там его не было, а полдюжины жителей Глубокодома, которых Мика застал в бассейне, тоже ничего не знали о передвижениях Илая. Мика рискнул даже зайти в узкий туннель, который вёл к складу в глубине скалы. Однако в туннеле было пусто, а при виде двери, плотно опутанной паутиной, он даже вздрогнул.

Мику терзало беспокойство, на душе скребли кошки. Он не знал, что и думать о кровопускании, о брате Килиане, о том, что ему сказала Кара. Он больше ни в чём не был уверен. Вот почему ему так нужно было поговорить с Илаем: у скалолаза на всё было своё мнение. Он приподнял бы бровь, блёклую и выцветшую на солнце и ветру, провёл бы пальцем по волосам, не сводя с него своих водянисто-синих глаз, обдумал бы всё и ответил ему своим спокойным, размеренным тоном.

Да, Илай бы знал, что делать. Он всегда знал.

Мика кутался в куртку из толстой кожи и уже собирался возвращаться в тепло кладовой, как вдруг в воздух с визгом и воплями поднялась стайка полезмеев в своих жемчужно-белых зимних шубах. Через мгновение вдалеке показалась сгорбленная облепленная снегом фигура.

– Илай, – выдохнул Мика.

Но когда мужчина приблизился, Мика разглядел серый плащ, красную шляпу и густую чёрную бороду. Это был вовсе не скалолаз, а брат Авель, возвращавшийся из дозора.

Авель стряхнул снег со своей шляпы, приставил ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза, и помахал рукой. Мика махнул в ответ, и когда Авель добрался до частокола и поднялся по верёвочной лестнице, помог ему перебраться через острые верхушки столбов и встать на лестничную ступеньку.

– Благодарю тебя… Брат Мика, так ведь? – спросил Авель, и с каждым словом с его бороды слетали снежинки.

– Мика, – ответил юноша. – Хотя, строго говоря, я не брат. Пока нет.

Авель склонил голову, стряхивая снег со шляпы, и смерил Мику взглядом.

– Понимаю, – сказал Авель. – Вы с братом Илаем всё ещё собираетесь покинуть нас, когда придёт оттепель?

– Может быть. Я… – Мика нахмурился. – Вы видели Илая?

– О, да, – кивнул Авель. – Он там, у скалы-клюва. Сказал, что, на его вкус, в Глубокодоме слишком многолюдно, и ему захотелось побыть одному. Я оставил его и дальше глядеть на границу долины – хотя в такую погоду ничего там толком не увидишь. – Авель положил руку, затянутую в перчатку, Мике на плечо. – Пойдём, брат. Нечего тебе ждать его здесь, на морозе. Он вернётся, когда будет готов. Ты голоден?

Мика кивнул. С тех пор, как прошлым вечером он оставил Кару в купальне, у него маковой росинки во рту не было, и в животе урчало.

Авель похлопал Мику по спине.

– Тогда пойдём, поедим чего-нибудь.

Они помогли друг другу спуститься по скользким ступеням. Внизу стоял высокий мужчина. Лицо его обросло щетиной цвета соломы. Авель снял с плеча рог и протянул ему.

– Вот, Джоэль, – сказал Авель. – Береги себя. Этот снег ужасно коварный. Я бы на твоём месте не пошёл дальше скалы-клюва.

Джоэль поблагодарил Авеля за предупреждение и стал подниматься по лестнице. Авель же направился к вешалке из крючков, вбитых в ряд на внутренней стене частокола, и поменял свой промокший плащ на сухой. Мика глядел на него. Он представлял, как сам возвращается из рассветного дозора, снимает холодный мокрый плащ и вместо него надевает сухой, прежде чем погрузиться в тепло и уют Глубокодома.

– Я просто никак не возьму в толк, – говорил Авель, поправляя ворот плаща, – зачем кому-то возвращаться туда, в пустошь, когда у нас здесь всё есть?

Они с Микой, остановившись у входа в кладовую, топали ногами, сбивая снег с ботинок. Мимо проходили и другие жители Глубокодома, тоже направлявшиеся в столовую. Авель и Мика присоединились к ним, и Авель то и дело отвечал на чьи-то приветствия то кивком, то улыбкой.

– Я здесь уже двенадцать лет, и не прошло и дня, чтобы я не благодарил Создателя за то, что привёл меня в Глубокодом. – Авель шутя подтолкнул Мику локтем. – Но тогда я был простым фермером с равнин, а не крепким молодым скалолазом, как ты.

Мика равнодушно пожал плечами, расстёгивая куртку.

– Авель, но ведь там, снаружи, простирается огромная неизведанная пустошь, и я пока не уверен, что готов осесть в одном её крошечном уголке, – сказал он, довольный размеренной тягучестью своего голоса: прозвучало почти как у Илая.

Авель медленно покачал головой. Он вдохнул, и Мика услышал, как воздух просвистел у него между зубов.

– Три года я провёл в мясницком каре, по колено в змеиных кишках, прежде чем решился пуститься в одиночное плавание по пустоши. Вот это я получил в логове Менял. – Авель задрал рукав и показал зловещего вида шрам, который тянулся от локтя до запястья. – А вот их я потерял в горлышке бутыли с ликёром. – Он оскалился: во рту у него не хватало трёх зубов. – Думаю, в пустоши я уже видел всё, что хотел, – фыркнул Авель.

Они с Микой вошли в столовую, куда жители Глубокодома уже вовсю стекались на обед, и сели за один из длинных столов. Тут же подошли прислужники, которые разложили приборы. Мика по достоинству оценил появившееся перед ним блюдо подрумяненных змеиных рёбрышек и дымящуюся тарелку отварной свёклы.

– Когда я наткнулся на это глубокое ущелье, я был едва жив, – сказал Авель. – Это была середина лета. Моя фляга с водой три дня как опустела, я умирал от жажды, – он мрачно покачал головой, – но пророк меня принял. Напоил, накормил. Предложил кров и защиту. Я почувствовал, что наконец-то обрёл свой дом.

– А кровопускание? – тихо спросил Мика. – Разве оно вас не смущает?

Авель помолчал, взял змеиное рёбрышко и медленно покрутил его в своих мозолистых пальцах. Он задумался, нахмурив лоб.

– Кровопускание – это всего лишь что-то, что делает брат Килиан, – наконец сказал Авель, пожимая плечами. – Не так уж это и важно. Сначала чувствуешь слабость, но потом, при таком хорошем питании… – он громко причмокнул губами. – …ты очень быстро восстанавливаешься.

Авель поднёс рёбрышко ко рту, откусил кусок мяса, затем ещё один и, жадно жуя, вытер рот тыльной стороной руки. Мика тоже взял рёбрышко. Тут он заметил, что в столовую вошла Кара, её под руки поддерживали сестра Эбигейл и старый брат Абсолом. Вид у неё был усталый, хотя щёки немного порозовели.

Она подняла глаза, и, когда их взгляды встретились, лицо Мики вспыхнуло. Затем она улыбнулась.

И Мика улыбнулся в ответ.

Авель прищурился, наблюдая за этой сценой, и хитрая улыбка скривила его рот. Он легонько ткнул Мику в плечо обглоданной костью.

– Кажется, хорошая еда – это не единственная причина остаться в Глубокодоме, – подмигнул он Мике.

Глава тридцать девятая

Мика сидел, спиной прислонившись к стеллажу. Огромные банки с аккуратными ярлыками и драгоценным содержимым приятно охлаждали ему затылок. Он провёл рукой по волосам. С тех пор, как Кара его постригла, они заметно отросли, опять стали виться и спутываться на концах.

Кара. Он почти не видел её после кровопускания. Только однажды – на следующий день в столовой. Несмотря на её многообещающую улыбку, той ночью она так и не пришла в спальную нишу Мики. Следующей тоже. Ни разу с тех пор. Прошла неделя, и, кроме тех минут во время случайной встречи за работой здесь, в кладовой, они провели вместе совсем немного времени – и то не вдвоём.

Сестра Эбигейл неотступно сопровождала Кару, куда бы та ни пошла, и Кару это, похоже, вовсе не беспокоило. Она казалась грустной и разочарованной, как будто Мика чем-то её подвёл. И когда она бросала осуждающий взгляд на его куртку, он знал: она недовольна тем, что он не согласился остаться в Глубокодоме.

Беда заключалась в том, что он не мог. Он не стал бы этого делать – по крайней мере до тех пор, пока они с Илаем всё не обсудят. А скалолаз, со своей стороны, стал просто неуловимым для Мики. В глубине глаз Илая поселилась тоска загнанного в угол существа. Мика знал, что постоянное присутствие подслушивающих и подглядывающих жителей Глубокодома раздражало Илая. В пещерах, в соседних спальных нишах, на ступенях лестницы возле частокола; ему негде было укрыться от них. И когда бы Мика ни пытался заговорить с ним, скалолаз всегда отмахивался.

– Поговорим позже, – отвечал Илай, занятый вознёй со своим рюкзаком.

Или:

– Не сейчас, Мика, – произносил он, когда возвращался из пустоши на ночлег. – Утром.

Мика уже начал подозревать: причина молчаливости Илая в том, что скалолаз догадывается, о чём именно хочет поговорить с ним Мика, – о решении юноши навсегда остаться в Глубокодоме, – и не желает этого слышать. И очень может быть, думал Мика, именно это он и сообщил бы скалолазу. Ведь здесь тепло. Безопасно. И вдоволь еды.

А ещё здесь Кара…

Крошечный серовато-зелёный змей высунул голову из-за угла стеллажа; его изумрудный гребень приподнялся и подрагивал.

– Ты опять пришёл, – улыбнулся Мика.

Хоть кто-то в Глубокодоме хотел побыть с ним наедине.

Застав змея в прошлый раз за кражей фруктов из кувшина, Мика стал приберегать немного еды для пугливого маленького существа. Змей привык к нему, и теперь большую часть дня сидел и поджидал его в этой тихой части кладовой.

Мика сунул руку в карман куртки и достал толстый ломоть ячменного хлеба. Маленький змей приблизился к месту, где сидел Мика, озираясь по сторонам своими чёрными глазками-бусинами. Затем, быстрый как вспышка, выхватил хлеб из протянутой руки и поспешил к своему гнезду, спрятанному где-то неподалёку в одной из щелей.

– На здоровье, – сказал Мика ему вслед.

Он снова откинулся назад и замер, услышав голоса. Детские голоса. Они доносились с другой стороны стеллажа.

Мика повернулся и стал всматриваться в щель между огромной банкой с надписью «Кукурузный мёд» и такой же с ярлыком «Маринованная свёкла».

Он увидел с десяток или больше детишек – девочек в домотканых юбках и белых блузках, мальчиков в серых плащах; позади каждого лежала его красная шляпа. Дети расселись на каменном полу полукругом, спиной к Мике. Перед ними на низком стуле сидел пророк Килиан. Он рассказывал им историю. Голос у него был мягкий, но выразительный, и свои слова пророк подкреплял жестами.

– Их было целых сто, вот сколько их было у змеевода, – говорил Килиан, широко распахнув глаза, и малыши открывали рты при мысли о таком невообразимом множестве. – Сто змеев он растил с тех самых пор, как они вылупились. Но потом случилось знаете что?

Дети покачали головами.

– Один из них пропал.

– О-ой, – протянул маленький мальчик.

– И осталось только… Сколько же змеев осталось?

– Девяносто девять, – хором ответили дети.

– Правильно, девяносто девять, – подтвердил Килиан. – Девяносто девять змеев. Но тот змеевод – знаете что? Он никак не мог перестать думать о том, сотом змее. О том, который покинул стаю и потерялся. И змеевод отправился искать его. Он брёл по пустоши дни и ночи напролёт, поднимался и спускался, шёл и шёл, пока наконец не обнаружил змея, измученного и одинокого, на высоком уступе.

Дети радостно захлопали в ладоши.

– Он взвалил змея себе на плечи и понёс обратно в пещеру, где тот воссоединился с остальными. Змеевод был счастлив, что все они снова вместе.

Прищурившись, Килиан обвёл взглядом детей, останавливаясь на каждом из них.

– А теперь скажите: как вы думаете, кто это был?

Мальчики и девочки озадаченно глядели друг на друга. Затем одна девочка неуверенным голосом спросила:

– Вы?

Килиан рассмеялся.

– Это хороший ответ, Эстер. Но нет. Не я. Это был кто-то, гораздо более важный, чем я.

Дети снова стали переглядываться. Важнее брата Килиана? Кто во всей пустоши может быть важнее брата Килиана? И тут один из мальчиков взволнованно выпалил:

– Создатель!

– Правильно, Тобиас, – сказал Килиан, медленно кивая, и Тобиас оглядел всех вокруг, сияя от гордости. – Тем змееводом был сам Создатель. И неважно, сколько змеев у Него оставалось, но именно тот заблудший змей, которого Он нашёл и вернул домой, когда тот сбился с пути, наполнил Его такой радостью. Все мы – как те змеи, все мы важны Создателю… Ты, и ты, и ты, и ты… – говорил Килиан, поочерёдно указывая на каждого ребёнка, и дети радостно смеялись в ответ.

Затем пророк выпрямился и сложил ладони вместе.

– Что ж, теперь бегите заниматься делами, – велел он. – Идите, идите, – подмигнул пророк. – И смотрите, чтоб никто не сбился с пути.

Дети повскакивали и побежали прочь из кладовой, смеясь и болтая. Их нетерпеливые голоса эхом разносились по туннелю. Килиан встал и обошёл стеллаж, оказавшись возле Мики.

– Так это ты, брат Мика, – сказал пророк, глядя на него. – То-то мне показалось, я заметил чей-то глаз, подглядывающий через полки. Что ж, подслушиваешь, как настоящий житель Глубокодома…

– Я не хотел… – Мика покраснел, стушевавшись перед отцом Кары.

Но Килиан только улыбнулся и похлопал его по плечу.

– Я знаю, что тебе было неспокойно, – сказал он подчёркнуто любезно. – Выжить в пустоши непросто. Даже здесь, в Глубокодоме, кое-чем нужно жертвовать для всеобщего блага. Уединением, конечно. И некоторыми свободами – делать, как нам вздумается, идти, куда хочется… Но ведь это мелочи по сравнению с защитой, которую дарит нам Глубокодом. – Килиан взял руку Мики в свои и с теплотой сжал её. – Глубокодом защитит от всех опасностей и невзгод мира, Мика. И подарит шанс быть любимым.

Мика заглянул в глубокие карие глаза пророка Килиана. В них не было ни обвинения, ни осуждения. Только одобрение. Мика почувствовал себя глупцом. Конечно, ему нужно остаться здесь, целым и невредимым, счастливым, как остальные жители Глубокодома, быть вместе с Карой. Широкая улыбка расплылась по его лицу.

– Похоже, я как тот змей, – сказал Мика.

И Килиан кивнул в ответ, не сводя с него пристального взгляда.

– Похоже, что так, – сказал пророк. – Брат Мика.

* * *

Той ночью Мика спал лучше, чем все последние недели. Проснувшись, он услышал звук рога, громкий и бодрый. Он эхом разнёсся по туннелям Глубокодома, наполняя пещеры своим призывным воем.

Кто-то ещё пришёл в долину, подумал Мика. Кто-то ещё прибыл в Глубокодом.

Мика потянулся за рубашкой и замер. Там были две стопки одежды. Одна – неаккуратная, из сброшенных прошлой ночью как попало вещей: старая рубашка, потёртые штаны и добротная куртка, которую сшил Илай. Другая же стопка была тщательно сложена: серый плащ, домотканые штаны и рубашка; поверх всего этого лежала красная соломенная шляпа. Рука Мики дрожала, когда он потянулся сначала к одной стопке одежды, затем ко второй. Снаружи снова донёсся звук рога.

Мика схватил домотканые штаны и натянул их на себя, затем новую рубашку, тяжёлый серый плащ, соломенную шляпу ярко-красного цвета… Ему было удобно, тепло и уютно – в этой одежде он чувствовал себя здесь, как дома. Мика посмотрел вниз. Рядом с кожаной курткой лежали его нож и рогатка. Сперва он не решался, но потом всё же прихватил их. Рогатку Мика сунул в задний карман штанов, а нож прицепил к поясу, прикрыв их серым плащом.

Расстаться со своим оружием он пока был не готов.

Мика подполз к краю спальной ниши и спустился по лестнице. Оттуда, из-за пределов спальных галерей, доносился шум движения, большого движения. Торопливые шаги. Громкие голоса. Нетерпеливые крики. Жители Глубокодома собирались в кладовой.

Тут из-за спины Мики раздался знакомый голос:

– Решил остаться, я смотрю.

Это был Илай.

Мика обернулся. Скалолаз спускался по лестнице из своей ниши, крепко сжав челюсти. Он бросил взгляд на одежду, которая была на Мике. В его глазах читалось разочарование.

– Это… я хочу сказать… Это было первое, что попалось под руку… – Мика запнулся.

Скалолаз спустился на пол и пристально посмотрел на него.

– А Кара? – спросил Илай. – Думаю, она сыграла не последнюю роль в твоём решении остаться.

Мика кивнул.

– Я хотел поговорить с тобой, Илай. Обсудить кое-что. Кое-что тревожившее меня. Речь о Глубокодоме. О Каре и её отце…

Мика умолк. Всё это время он так хотел рассказать Илаю обо всём, что увидел, но теперь, когда скалолаз стоял перед ним и действительно слушал, он вдруг растерялся и замолчал.

– О чём же, Мика?

– Я видел её, Кару… – Мика глубоко вдохнул, и тут вдруг слова полились потоком. – Килиан порезал ей руку. Он собрал её кровь в миску… Кровопускание, так Кара называла это. Но… Но это нормально. В смысле, это было не наказание, ничего такого. Все жители Глубокодома проходят через это. В молитве и благости… – добавил он, повторяя слова Кары. – Чтобы усмирить их беспокойный дух. Вот что сказала Кара. Но потом она попросила меня решить – решить, желаю ли я остаться. И я хотел поговорить с тобой, Илай…

– Успокоился уже, а? – спросил Илай, тихо и без эмоций. – А кровь? Что Килиан сделал с ней?

– Я… Я… – Мика сглотнул.

Он вдруг осознал, что не знает. И даже не подумал спросить.

Илай сверлил его взглядом бледно-голубых глаз.

– Но, Илай! – воскликнул Мика. – Разве это вообще важно? Теперь-то всё в порядке. С Карой всё хорошо. И… я слышал, как Килиан общается с детьми… Он хороший человек, Илай. Единственное, чего он хочет, – это заботиться о тех, кто пережил немало испытаний и невзгод здесь, в пустоши… – Мика опустил голову, смущённый оттого, что так разошёлся. – Он… Он как пастух, Илай. Как змеевод, заботящийся о своей стае змеев…

– И забирающий кровь, – в резком голосе Илая слышался гнев. – Идём, Мика, парень, – сказал он, направляясь к кладовой, – посмотрим, кого пророк принимает в свою паству.

Глава сороковая

Мика и Илай вошли в кладовую и тут же увидели пророка Килиана: он стоял посреди зала, сложив руки на груди, и оглядывал всех вокруг. Рядом с отцом стояла Кара. На ней был свежий белый капор и выглаженный серый плащ, застёгнутый у горловины.

– Жители Глубокодома, – сказал Килиан спокойным, но властным тоном, – займитесь делами. Кого бы ни привёл дозорный, не сверлите его глазами. Никаких криков, никакого шушуканья… – Его густые брови приподнялись. – Ведь мы не хотим напугать его или подавить. И, Кара, позаботься, чтобы путь в большой зал был свободен, он может нам понадобиться. Жди моего сигнала.

Кара кивнула, повернулась к выходу в туннель, но тут встретилась взглядом с Микой.

– Кара, – просто сказал он.

– Мика, – улыбнулась она, и когда заметила, во что он одет, улыбка её стала ещё шире.

Кара взяла его за руку.

– Значит, ты решил стать одним из нас, – сказала она тихо, но её голос дрожал от возбуждения, а глаза сияли. – О, хвала Создателю!

Мика почувствовал, как стоявший рядом Илай напрягся. Юноше совсем не хотелось видеть сейчас лицо скалолаза.

– Мне показалось, что неплохо будет сменить одежду, – сказал Мика.

Кара сжала его руку. Она приблизилась к нему и головой коснулась его шляпы.

– Тебе всё это очень идёт, Мика, – прошептала Кара ему на ухо. – Так идёт… Я расскажу тебе об этом сегодня ночью.

Мика покраснел и краем глаза взглянул на Илая, но внимание скалолаза было приковано к Килиану. Пророк пересёк зал и встал у входа, глядя на ступени у частокола.

Снегопад прекратился, но на земле у частокола снег лежал ровным слоем. Пророк поправил свою шляпу и уже собирался выйти наружу в холод настоящей зимы, когда вдруг высоко над пиками стены частокола в воздухе просвистело что-то круглое.

С глухим стуком оно ударилось о верхние ступени и покатилось вниз по лестнице, оставляя на белом снегу кровавый след. Наконец оно остановилось прямо под ногами у пророка.

Это была голова. Голова человека с густой чёрной бородой и глазами, в которых застыл ужас. Клок волос был выдран с мясом. С рваной кожи на перерубленной шее капала кровь.

У Мики перехватило дыхание, и он обнял Кару за плечи, желая защитить её. Никто не мог отвести взгляд от жуткого зрелища.

– Брат Авель, – пробормотала Кара дрожащим голосом.

Она отвернулась и уткнулась лицом Мике в грудь. Мика крепко обнял её, чувствуя, как от рыданий сотрясаются её плечи.

Изумлённые жители Глубокодома расступались и пятились назад. Матери прикрывали глаза детям, но некоторые успели всё увидеть и начали плакать. Одна женщина стонала. Кого-то вырвало.

– Кара!

Пророк обернулся к ним, его лицо было мертвенно бледным. Мика почувствовал, как Кара отпрянула. Пророк подал знак, и дочь кивнула. Когда Килиан снова заговорил, его голос был тихим, но твёрдым.

– В большой зал, – скомандовал пророк. – Все в большой зал. Соберитесь внутри, закройте двери и пойте, братья и сёстры. Соедините свои голоса во славу Создателя, ибо Он защитит нас.

Воздух загудел; жители Глубокодома повиновались: они поворачивались и спешили в большой зал, уже на ходу затягивая песню. Весь Глубокодом пришёл в движение, все жители как один; они бросали горшки на плитах в кухне, выпрыгивали из горячих источников, хватая льняные полотенца, поспешно покидали столовую и спальные галереи.

– Вот так, брат Лео, – подбадривала Кара седого старожила с тростью, провожая его ко входу в зал. – Поспешите, сестра Бетани…

Когда жители Глубокодома покинули кладовую, Кара задержалась у входа в туннель. Она умоляюще посмотрела на Мику.

– Мика, идём. И вы, брат Илай. Мой отец разберётся с этим…

Мика словно застрял в ночном кошмаре, не в силах проснуться. Дрожа от ужаса, он обернулся к Илаю. Их глаза встретились.

– Беги, если хочешь, парень, – сказал тот, нащупывая нож на своём ремне. – А я тут попытаю счастья.

Кара в отчаянии смотрела на Мику, затем повернулась и поспешила за остальными жителями Глубокодома. Кладовую наполнили звуки пения. Оно доносилось из большого зала. Затем послышался скрежет дерева по камню: тяжёлые деревянные двери закрылись, и голоса стали тише.

Мика обернулся и увидел шагающего к ним пророка Килиана.

– Если бы вы послушались и ушли с остальными, я смог бы защитить вас, – с сожалением сказал он, проходя мимо. – Теперь же – да помилует вас Создатель.

Пророк скрылся в туннеле, оставив Мику и Илая одних в кладовой.

В эту секунду с вершины частокола донёсся глухой стук. Маленький круглый металлический предмет, из которого с шипением вырывался дым, покатился по деревянным ступеням, собирая снег.

– Ложись! – проревел Илай, бросаясь на каменный пол и закрывая голову руками.

Мика упал возле него и свернулся калачиком. Этого не может быть, отчаянно повторял он себе. Не здесь. Не в Глубокодоме…

Взрыв был колоссальной силы. Оглушительно громкий и разрушительный, он разорвал воздух, пробил дыру в частоколе и разнёс деревянные ступени в щепки. Снег летел комьями, шипел и таял, когда пламя вспыхивало и плавило его прямо в воздухе.

От разваленного частокола и развороченной лестницы валили густые облака серого дыма. Затем среди этих клубов начали вырисовываться какие-то очертания. Чего-то тёмного. Чего-то огромного.

В ушах звенело, в рот набилась пыль, серый плащ засыпало щепками и глиняными осколками. Мика осмотрелся. Стоявшие вокруг стеллажи рухнули. Раздавленные чаны с маслом извергали своё содержимое. Глиняные горшки попадали и разбились на охристые осколки, перепачканные жижей из горных груш в сиропе вперемешку со змеиными сердцами в рассоле. Везде по каменному полу разбросало обгоревшие куски дерева и похожие на копья обломки частокола.

Один из них пронзил маленького серо-зелёного змея, с которым подружился Мика. Змей лежал чуть поодаль, вытянувшийся и неподвижный. Его глаза-бусинки смотрели на Мику невидящим взором.

Мёртвым он кажется меньше, подумал Мика.

Он обернулся. За пеленой дыма вырисовывался тёмный силуэт. Дым постепенно рассеивался, и фигура приобретала более чёткие очертания: глаза в чёрных кругах, тяжёлый плащ из шкуры озерозмея, жуткое лицо, всё исполосованное пересекающимися шрамами.

Нет, этого не могло быть. Но это был он.

Мика разинул рот, пересохший от ужаса.

– Тот, кто призывает зиму.

Глава сорок первая

Мика озирался, пытаясь понять, что происходит. Осколки глиняных горшков вонзились ему в грудь, в живот. Рядом с ним тяжело дышал Илай.

Тот, кто призывает зиму, повернул голову и осмотрел зал маленькими пустыми глазами.

Свет играл в квадратах перекрещенных шрамов, избороздивших его лицо. Одно ухо висело на тонкой полоске кожи и плоти. Он криво ухмыльнулся, и из уголка рта потекла струйка слюны.

На его плечах висел плащ из кожи озерозмея, потрёпанный и изорванный, такой же белый, как лавина, накрывшая его. Под складками плаща что-то поблёскивало серебром. Выскабливатель глаз. Он висел у кельда на поясе вместе с другими инструментами. Ножницы для костей и зажимы для печени. Крюки и шипы. Ножи с изогнутыми зубчатыми лезвиями. Он вырыл их из-под снега своими огромными когтистыми руками – теми же огромными когтистыми руками, что откопали его самого из-под лавины.

Тот, кто призывает зиму, выбрался из снежной могилы и вернулся в зимнее укрытие, чтобы собрать свои драгоценные вещи; чтобы найти запах. И он преследовал их, этих змееловов, которые убили Редмирту, ушли от наказания – и отказались умирать. Он шёл за ними до этого самого места, которое пахло обильными припасами и серными источниками.

Взгляд кельда остановился на змееловах, за которыми он охотился. Мика и Илай глядели на него. Тот, кто призывает зиму, сделал шаг вперёд…

Илай вскочил на ноги, схватил каменную банку и запустил в кельда; она угодила ему в голову, и тот, кто призывает зиму, тихо захрипел. Мика пытался подняться, но его ноги разъезжались, скользили по разлитому ликёру, маслу, варенью; он спотыкался о разбитые горшки и обломки дерева. Тот, кто призывает зиму, кинулся на Илая. Одной рукой он смёл с полки целый ряд больших зелёных банок, затем ухватился за стеллаж, качнул его и швырнул на пол.

Мика и Илай отпрыгнули, увернувшись от падающего стеллажа; мешки, ящики и банки просвистели совсем рядом. Илай бросил в кельда ещё одну большую банку, затем отступил; в его руке блеснул нож. Спотыкаясь об обломки, Мика рванул в другую сторону. Опустившись на колени, одной рукой он сгрёб с пола горсть глиняных черепков, а другой достал из заднего кармана рогатку.

Тот, кто призывает зиму, отбил рукой летевшую в него банку, резким движением схватил Илая за шею и с силой толкнул его. Скалолаз ударился о стену и рухнул на пол.

Дрожащими руками Мика вложил в рогатку черепок, оттянул тетиву и выстрелил. Черепок просвистел в воздухе и вонзился в шею кельда. Но тот и ухом не повёл. Вместо этого он вытащил из-за пояса нож с зубчатым лезвием и навис над сокрушённым скалолазом.

Мика выстрелил снова. И снова. Кровь струёй била из ран на голове кельда. Но он даже не обернулся, а, повернувшись спиной к Мике, опустился на колени перед Илаем и разорвал ему куртку. Кельд занёс свой изогнутый нож с острыми зубцами, которым так легко и удобно было дробить рёбра и разделывать туши, и прицелился.

Но вдруг замер…

Глиняный черепок просвистел мимо его головы, ударился о стену и разбился на мелкие осколки.

Тот, кто призывает зиму, уставился на овальный медальон, висевший на шее скалолаза. На его потёртой серебряной поверхности были выгравированы три имени. Хирам. Аня. Дарий.

– Дарий. Дарий…

Голос матери вспомнился ему, нежный и ласковый, зовущий его через летний луг. Касание отцовской руки, тёплой и сильной, ведущей его домой сквозь заросли травы…

Зима. Жестокие ветра. Бесконечный путь сквозь снег…

Крики, вопли, мольбы о пощаде.

– Беги, сынок. Спасайся.

Голос отца, настойчивый, полный страха.

Безжалостные руки, хватающие его и тянущие куда-то вниз, вниз, в темноту…

– Подойди, малыш.

Голос прямо у него над ухом, медовый, успокаивающий. Обещания, таящие в себе угрозу.

– Я открою перед тобой путь кельда. Ты станешь моим особым рабом.

Кнут. Лезвие ножа. Боль…

– Хватит! Перестаньте!

Послушание… Награда…

Кровавый мёд.

Тот, кто призывает зиму, протянул руку и сорвал с шеи скалолаза медальон, свой медальон… На секунду он замер. Из туннеля справа от него в кладовую хлынул насыщенный запах, отдающий кровью.

Сладкий, прогорклый и резкий запах. Запах кельдов.

Глава сорок вторая

Мика в ужасе отступил за упавший стеллаж. Из туннеля появились шесть жутких фигур. С гортанным рыком тот, кто призывает зиму, отстранился от лежащего неподвижно скалолаза и повернулся к ним.

Одна за другой фигуры приблизились и медленно окружили того, кто призывает зиму. Это были кельды, выросшие, как и он, во мраке глубоких пещер, обученные и привыкшие сражаться и убивать по-кельдски, со звериной жестокостью.

На четверых из них были надеты костяные маски, в чёрных глазницах поблёскивали глаза. Ещё двое не скрывали своих лиц, выставляя напоказ их уродство: рты без губ, застывшие в вечном оскале, скулы с белёсыми по краям следами ожогов от раскалённой кочерги.

На всех шестерых были тяжёлые ботинки из змеиной кожи, кожаные штаны и безрукавки. Руки и ноги защищала покрытая металлом броня из змеиной кости, грубо украшенная загадочными узорами. В руках каждый сжимал своё излюбленное оружие: увесистый арбалет с гарпуном, сеть, утяжелённую камнями, дубину с шипами, кривую саблю, дробитель костей, а ещё тиски для головы с длинными ручками и зигзагообразными зубьями…

Тот, кто призывает зиму, резко вскочил с каменного пола и, оттолкнувшись своими крепкими ногами, одним быстрым и мощным прыжком добрался до кельда с кривой саблей, сбил его с ног и вонзил нож в глазницу его маски.

Быстро выдернув нож, он с силой размахнулся и изогнутым лезвием пробил толстую кожаную куртку того кельда, что держал тиски с длинными ручками. На секунду на изуродованном ожогами лице кельда появилось изумление; он упал на колени, а затем рухнул на пол у ног того, кто призывает зиму.

Четверо оставшихся кельдов пятились, расступаясь и расширяя круг, рычали и пронзительно вскрикивали. В центре круга тот, кто призывает зиму, опустился на одно колено, вырвал из рук мёртвого кельда тиски и метнул их по воздуху на уровне колена.

Кельд с безгубым оскалом взвыл: острые, как бритва, зубцы тисков перерезали ему голени. Выронив дубину, он упал на пол, судорожно корчась среди обломков глины и разлитого содержимого банок; из обрубков его ног во все стороны хлестала кровь.

Тот, кто призывает зиму, бросился на трёх оставшихся кельдов. Они поспешно отступали, стремясь оказаться вне досягаемости его огромной ручищи со сверкающим ножом. Фыркнув от досады, тот, кто призывает зиму, запустил свой нож с изогнутым лезвием в кельда с дробителем костей.

Это была возможность, которой ждали двое других. Как только нож поразил цель, вонзившись в шею третьего кельда, тот, что держал сеть, подбросил её в воздух, а его спутник вскинул на плечо свой тяжёлый арбалет и прицелился.

Тот, кто призывает зиму, потянулся и выхватил топор, что висел у него за поясом, но было уже слишком поздно: сеть опутала его руку, готовую запустить орудие. В ту же секунду арбалет вздрогнул в руках кельда, выпустив гарпун, закрутившийся в воздухе и потянувший за собой длинную верёвку. Он вонзился в спину того, кто призывает зиму, пробил плащ из шкуры озерозмея и вышел из его груди.

Тот, кто призывает зиму, уронил голову, уставившись на торчащее из него острие гарпуна и на кровь, растекающуюся по плащу из змеиной кожи. Он пошатнулся, его тёмные глаза блестели. Ноздри раздувались.

Он чувствовал запах густой тёмной крови. Его собственной крови. Свежий и резкий. Это был запах смерти.

Кельд с силой потянул за верёвку; тот, кто призывает зиму, тихо застонал, качнулся назад и рухнул на пол. Ещё несколько мгновений громадное тело дёргалось, пока жизнь не покинула его; огромный кулак разжался – в нём был серебряный медальон, который тот, кто призывает зиму, сжимал до последней минуты.

Медальон, звякнув, упал на пол.

Двое оставшихся кельдов подошли к безжизненному телу, лежащему в растекающейся луже крови. Когда они склонились над трупом и стали принюхиваться, глаза в прорезях их костяных масок заблестели.

Из тени за упавшим стеллажом выглянул Мика. Он подполз к Илаю, осмотрел его и обнаружил глубокую рану на голове скалолаза. Пальцами Мика стал нащупывать пульс на шее Илая.

В этот момент Илай открыл глаза.

– Брат Илай, брат Мика, – раздался голос пророка Килиана.

Мика поднял глаза.

Килиан стоял у входа в кладовую. Мика смотрел, как тот пробирается к ним, прокладывая себе путь через обломки дерева, глиняные черепки и мёртвые тела. Пророк хлопнул в ладоши, и из-за его спины в кладовую вошли ещё несколько кельдов. Командовал тут явно пророк. Двое оставшихся в живых кельдов оттаскивали тело того, кто призывает зиму, ко входу в туннель.

Издали доносилось приглушённое пение жителей Глубокодома.

– Мне жаль, что вы оказались свидетелями всего этого, – сказал Килиан, сокрушённо качая головой. – Но раз так произошло, у меня не остаётся выбора. – Он щёлкнул пальцами, и кельд в костяной маске выступил вперёд, хватая Мику и Илая. – Отведи их к повелительнице, – сказал пророк.

Глава сорок третья

За привязь резко потянули, и ошейник-удавка, которую кельд набросил Мике на шею, затянулась. Задыхаясь, Мика с трудом шёл вперёд, теряя равновесие. Он поднял руку и схватился за цепь, сдавившую ему горло, но взмах тяжёлой дубины заставил его отдёрнуть руку.

– Вперёд, – зашипел хриплый голос у него над ухом.

Мике стало тошно от отвратительного запаха изо рта кельда. На него пахнуло ржавчиной и тухлым мясом; эта вонь на мгновение перебила запах немытого тела, исходивший от кельда. Тычком дубины в спину он подтолкнул Мику и направил вниз по тускло освещённому туннелю.

Рядом с Микой еле дышал Илай: удавка глубоко врезалась ему в шею, из раны на голове сочилась кровь.

Звуки пения, доносившиеся из большого зала у них за спиной, становились всё тише по мере того, как Мика и Илай всё дальше уходили вглубь туннеля. Туннель сужался, и расстояние между ними и кельдами, шедшими впереди и сзади, сокращалось. Грубый каменный пол под ногами уходил всё ниже и был скользким от крови: впереди по туннелю волокли тела того, кто призывает зиму, и четырёх убитых им кельдов. Мика поскользнулся и упал, и ошейник чуть не задушил его, когда кельд-провожатый рывком поводка поднял его на ноги.

Они подошли к двери.

Мика слишком хорошо знал, что это за дверь. Якобы ведущая на склад; плотно затянутая паутиной дверь, которая так напугала его однажды.

Сейчас она была открыта.

Чертыхаясь, кельд втолкнул Мику и Илая в помещение, и дверь захлопнулась за ними. В горячем влажном воздухе витали какие-то странные зловонные пары. Мика поднял голову, пытаясь понять, куда попал.

Они с Илаем оказались в огромной пещере, примерно такого же размера, как большой зал Глубокодома. Но тот зал, наверху, с его светящимся ковром из соломы и великолепными каменными сводами дышал атмосферой спокойствия и безмятежности. Эта пещера была совсем другой. Окрашенные в тёмно-красный цвет стены блестели от капель влаги. С десяток или больше ссутулившихся фигур со стеклянными глазами бродили по залу, словно лунатики. Их голые торсы блестели от пота, а штаны больше походили на грязные оборванные лохмотья. Большинство были босыми, но на некоторых были потрёпанные ботинки.

Мика узнал их: ботинки змееловов. Как у него.

Несколько огромных нескладных кельдов в костяных масках громкими визгливыми голосами отдавали команды. Кнутами и дубинками они подгоняли странные фигуры, которые, дрожа, устремлялись к огромному аппарату, стоявшему посередине пещеры. Закопчённый пузатый медный бак грелся над ревущим огнём, разведённым в углублении в полу. Сверху его венчала трубка в форме согнутого локтя; она соединялась с длинным спиралевидным змеевиком, погружённым в чан с ледяной талой водой, стекавшей из тонкой трещины в потолке пещеры. Из нижней части бака торчала сужающаяся трубка. Из неё в подставленную бутыль по капле стекала густая тёмно-красная жидкость.

Мика уже видел такой перегонный аппарат. Там, в зимнем укрытии, Илай почти в таком же готовил свой зелёный ликёр из ячменя, воды и дрожжей. Но, судя по месиву, которое перегоняли кельды, варили они вовсе не ликёр.

Пока кельд тащил Мику и Илая на поводке через зал, Мика заметил, как один из измождённых рабов-змееловов взял наполненную до краёв миску и осторожно вылил её содержимое в бочку, заляпанную красными пятнами. Это была кровь. Кровь жителей Глубокодома.

Может, даже кровь Кары.

И это было ещё не все. В выдолбленной в стене пещеры нише слева от Мики сидели три крупных краснокрыла; их свирепые морды были туго перевязаны, а шеи, хвосты и все четыре лапы сковывали цепи. Два раба-змеелова сидели на корточках возле одного из змеев. Они сделали небольшой надрез у основания его шеи и теперь сцеживали драгоценное огненное масло из его железы в маленький горшочек. Мика понял, что кельды откармливали, а потом использовали этих змеев – как и жителей Глубокодома. Когда они с Илаем проходили мимо, Мика увидел, как змеелов берёт горшочек с огненным маслом, выливает его содержимое в бочку с кровью и перемешивает, готовя к перегонке в медном баке.

Нет, никакой это был не зелёный ликёр. Это был напиток, который Илай забрал из рюкзака того, кто призывает зиму, и который они оба пили, когда их силы были на исходе. Мика всё ещё помнил вкус и запах этого напитка, окрасившего их губы в красный цвет, и даже ощущение, появившееся сразу после первого глотка…

Кровавый мёд, вот как называл его Илай.

Мику и Илая отвели в дальний конец пещеры, где они остановились возле занавески из змеиной кожи, висевшей на штанге. Один из кельдов отодвинул её в сторону, и Мика заметил открывшийся за ней пролом в каменной стене.

– Двое змееловов, госпожа, – объявил кельд.

– Приведи их ко мне, – раздался нежный сладко-медовый голос.

Мику и Илая втолкнули в соседнее помещение, и юноша с удивлением снова услышал пение жителей Глубокодома.

Он осмотрелся. В самом центре освещённой лампами пещеры на костяном кресле сидела женщина с покрытой татуировками кожей. У неё были длинные каштановые волосы с серебристо-серыми прядями и пронзительные бирюзовые глаза. Глаза Кары. Мика вздрогнул. Он будто бы смотрел на состарившуюся Кару. Но если лицо Кары было открытым и доверчивым, то лицо, которое он видел перед собой сейчас, было жестоким и высокомерным… но всё же прекрасным.

– На колени! – рявкнул кельд.

Мика упал на колени. Второй кельд с такой силой надавил Илаю на плечи, что у скалолаза подкосились ноги. Он тяжело опустился на колени, затем покачнулся и распластался на полу. Мика инстинктивно протянул к другу руки, но тут же получил болезненный удар плетью по плечам. Мика поднял голову и увидел в руке у женщины кнут.

– Оставь его, – сладким голосом произнесла она. – Капелька кровавого мёда скоро приведёт его в чувство, и вы оба приступите к работе.

В это мгновение занавеска из змеиной кожи снова приоткрылась. Женщина улыбнулась.

– А, муж, – сказала она. – Присоединяйся к нам.

Мика оглянулся. У входа стоял пророк Килиан.

Глава сорок четвёртая

Килиан взглянул на Мику, стоявшего на коленях перед женщиной, и на лежавшего на полу Илая. Двое кельдов-охранников стояли позади них, держа поводки.

– О, Карафина, – сказал пророк, – только не кнут. Прошу тебя…

Килиан протянул Илаю руку и помог ему встать. Затем поднял Мику с колен.

– Мне очень жаль, что всё так обернулось, – начал пророк; его глаза были полны печали и сострадания. – Но вы не оставили мне выбора…

– Кельды, – тихо сказал Илай. – Значит, вы в сговоре с кельдами, – в его голосе звучала горечь с оттенком презрения, – я должен был ожидать подобного от каменного пророка.

Мика смотрел в пол. Он так заблуждался насчёт пророка, Глубокодома – насчёт всего! Ему стыдно было взглянуть на Илая. Он чувствовал себя полным глупцом.

Женщина, так похожая на Кару, встала, сделала шаг вперёд и хлестнула скалолаза кнутом по лицу. Она снова занесла было кнут, но пророк схватил её за руку.

– Прошу, Карафина! – настаивал он. – Позволь мне объяснить…

Лицо Карафины смягчилось.

– Ты слишком добросердечен, себе же во вред, – ласково сказала она мужу, но её бирюзовые глаза пылали от сдерживаемого гнева. – Ну? – Она снова села в костяное кресло и скрестила руки на груди.

– Эти змееловы, – сказал Килиан, – не похожи на других, Карафина. Они не сделали ничего дурного. Я, честно говоря, надеялся, что они по своей воле останутся в Глубокодоме. Но, к сожалению, они стали свидетелями того, как мы защищаем себя, и теперь, разумеется, мы не можем их отпустить…

– Змееловы остаются змееловами, муженёк, – пренебрежительно бросила Карафина. – Воры и мерзавцы в своём большинстве. – Она взглянула на Мику и Илая. – Так если не они напали на нас, то кто же это сделал?

– Что ж, вот это и есть самое странное, дорогая, – сказал пророк, нахмурив густые брови; он направился к занавеске из змеиной кожи и отдёрнул её. – Кажется, наш нападавший был кельдом.

Ещё двое кельдов ожидали у входа. Они с двух сторон поддерживали здоровенное тело того, кто призывает зиму, его исчерченная шрамами голова свесилась набок. Карафина вскочила с кресла и проследовала ко входу в зал. Остановилась в дверях и рассмотрела мёртвое тело. Затем принюхалась, и её ноздри гневно задрожали.

Она обернулась к Килиану.

– Я знаю этого кельда. Он убийца, – её сине-зелёные глаза потемнели, – и принадлежит моей сестре.

Мика заметил, как нервно задёргалась её рука с кнутом, как напряглись жилы на её грациозной шее, как сжались челюсти. Бросив взгляд на Илая, Мика понял, что и скалолаз увидел всё это.

– Как она посмела! – бушевала Карафина. – Мы выплатили всё, что должны были, ей и её дружкам, так ведь, муж? И теперь она посылает своего… своё существо напасть на нас! Я не потерплю этого. Идём, – она махнула кнутом двум кельдам, – берите это, и за мной. Я лично скормлю его змеям.

Она вышла из зала, скрывшись за занавеской из змеиной кожи. Килиан обернулся к Илаю и Мике. Приглушённое пение жителей Глубокодома всё ещё доносилось откуда-то сверху. Мика поднял голову и увидел маленькое отверстие в потолке. Килиан проследил за его взглядом и улыбнулся.

– Так я извещаю Карафину, если на нас нападают, – объяснил он. – Братья и сёстры своими голосами возносят песнь Создателю. Здесь, в этом зале, всё прекрасно слышно. – Килиан снова улыбнулся. – Так кроткие, беззащитные, угнетённые призывают сильных прийти на помощь. И что самое прекрасное – они об этом даже не подозревают, – его тон вдруг стал жёстким, – так всё и должно оставаться.

Килиан посмотрел на двух кельдов-охранников, стоявших позади Илая и Мики.

– Снимите с них ошейники, – скомандовал пророк. – И ждите снаружи.

Охранники повиновались. Когда они покинули помещение, Килиан подошёл к креслу своей жены и сел в него. Мика и Илай устроились на полу перед ним.

– Итак, пророк, – потирая шею, сказал Илай, – что вы собираетесь делать с нами?

– Если бы вы знали, в каком я был положении, вы бы и сами догадались, что теперь должно произойти, – вздохнул Килиан.

– Так что же? – спросил Илай. – Может, вы поведаете нам, пророк?

Глава сорок пятая

Килиан сел поудобнее и прокашлялся.

– Всё началось, когда я, ещё совсем молодым, обнаружил эти пещеры. Я сразу понял, что они станут идеальным жилищем: надёжно защищённым, скрытым от глаз в глубокой ложбине – с хорошим запасом древесины, питьевой водой и, конечно, горячими источниками. У меня, как у каменного пророка, уже были последователи – восемь добрых, чистых душ. Они преданно бродили со мной по суровой пустоши, восхваляя Создателя за чистоту созданной Им дикой пустыни. Они были моей паствой, и я любил их, всех до одного.

Глаза Килиана светились теплотой и нежностью. Пророк улыбнулся и слегка наклонился вперёд.

– Вообразите наше восхищение, когда Создатель послал нам столь подходящее пристанище. Мы работали не покладая рук, превращали трещины и щели в туннели, питаясь простой пищей, только чтобы выжить. Мы назвали это место Глубокодомом, и мы процветали – процветали до того ужасного дня, когда банда змееловов набрела на нашу гавань.

Килиан покачал головой, и, когда он снова заговорил, голос его от злости стал хриплым.

– Они были закалены пустошью и хорошо вооружены, – сказал он. – Они забрали всё, что у нас было: инструменты, запасы, всё до последней рубашки. Потом устроили бойню и оставили умирать. Из девятерых выжил я один. В меня стреляли из арбалета, и стрела пронзила бы мне горло, как и остальным, если бы брат Тимон не рванулся и не отвлёк их. Я потерял сознание, а когда пришёл в себя, уже лежал с перевязанными ранами. Меня выхаживала красивая молодая женщина. Это была Карафина. Мать Кары…

– Мать Кары, – выдохнул Мика.

– Она сказала, что покинула свой народ и скиталась по пустоши, а когда заметила круживших над Глубокодомом змеев-падальщиков, пришла сюда и обнаружила меня. Она залечила мои раны – и мы полюбили друг друга. Но когда я оправился, она меня покинула…

– Конечно, сердце моё было разбито, – помолчав, продолжил Килиан. – Но я с головой ушёл в работу и с помощью моих новых последователей, бедных пропащих душ, которые приходили в долину, восстановил Глубокодом. Но я боялся, что в любой момент другая шайка головорезов-змееловов может явиться и убить нас всех.

Илай не сводил глаз с каменного пророка; лицо скалолаза было бесстрастным.

– И вот Карафина вернулась, – продолжал Килиан. – Но она была не одна. Она не только несла на руках ребёнка, нашего ребёнка, маленькую Кару; она вела за собой собственную шайку. Это были самые жестокие, самые страшные бойцы, каких я когда-либо видел. Карафина передала мне дочь с таким условием: я мог растить её, воспитывать в тишине и спокойствии Глубокодома, только если позволю её матери держать в самых глубоких пещерах под Глубокодомом банду кельдов. Сначала я отказывался – конечно же, отказывался. Но затем я заглянул в глаза моей крошечной дочери… Карафина заверила, что её кельды будут защищать и Кару, и меня, и всех слабых и беззащитных, кто придёт искать убежища в Глубокодоме. И я согласился.

Килиан пожал плечами.

– Единственное, о чём она просила, – чтобы время от времени её кельды получали немного крови от каждого из жителей Глубокодома. И ещё о том, чтобы иметь право оставлять себе как рабов всех змееловов, которые нападут на нас. Но мне это казалось разумной платой за защиту моей растущей паствы, – улыбнулся Килиан. – И, по правде сказать, это работало просто замечательно.

Мика заметил в глазах Килиана странный блеск, из-за которого пророк выглядел почти как безумный.

– Конечно, я сыграл не последнюю роль в успехе нашего предприятия, – говорил Килиан. – Карафина установила в подземелье перегонный аппарат, а вот забирать у краснокрылов огненное масло – это я придумал. Огненное масло в процессе перегонки, – с гордостью добавил он. – Оно всё меняет. Мы производим самый востребованный в пустоши кровавый мёд. Змееловам его не хватает, мы едва успеваем удовлетворять спрос, а взамен мы имеем кладовые, которые ломятся от припасов.

Илай мрачно кивнул.

– Никогда ничего подобного не видел, – признал он.

– Это точно, – взволнованно ответил Килиан. – Раз в сезон я отправляюсь в долину, нагруженный бутылями, спрятанными под плащом, и мои милые жители Глубокодома ничего не подозревают. И если змееловы, с которыми я веду торговлю, переходят черту, я просто возвращаюсь сюда и позволяю Карафине разобраться с ними… Конечно, она всё ещё думает, что мы должны делиться с её сестрой. Но я не согласен. Так что я перестал платить ей. И что теперь? Если тот, кто призывает зиму, – это худшее, чем они могут нам грозить, то и беспокоиться не о чем. Вы сами видели, как мы с ним справились.

Мика и Илай обменялись взглядами, но не проронили ни слова.

– Но уж теперь-то она разозлилась по-настоящему, – продолжал Килиан, сверкая безумными глазами и задыхаясь. – Карафина наконец-то разберётся со своей жадной сестрой! Так что в итоге все мы здесь, в Глубокодоме, останемся в выигрыше, – он замолчал на мгновение, и его лицо погрустнело, – ну, или почти все.

Килиан покачал головой.

– Дело в том, что я не могу позволить никому из моей драгоценной паствы узнать, что они живут над шайкой кельдов. Или что кельды используют их кровь. Это навсегда должно остаться моей тайной. Вы понимаете? Если они узнают, то страшно возмутятся, перепугаются и точно попытаются сбежать из Глубокодома. Тогда кельды превратят их в рабов и разрушат всё, ради чего я так усердно трудился. И я никак не могу допустить, чтобы такое случилось с моими милыми жителями Глубокодома… – Килиан замолчал и взглянул на Мику. – Как и не могу допустить, чтобы Кара узнала, кто её мать.

Килиан откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. На его лице появилось выражение глубочайшего сожаления.

– Вот почему, мой дорогой брат Илай и мой дорогой брат Мика, – сказал пророк, переводя поочерёдно взгляд с одного на другого, – с прискорбием вынужден сообщить, что ни один из вас никогда не сможет покинуть это место.

Глава сорок шестая

– Прости, Илай.

– Тебе не за что просить прощения, Мика. – Илай положил руку юноше на плечо. – Думаю, тут и моей вины хватает. Мне нужно было довериться своей интуиции и вытащить нас обоих из Глубокодома, хоть посреди зимы, хоть нет.

– Я был глупцом, Илай, – настаивал Мика. – Это кровопускание. Не нужно было верить тому, что говорила Кара.

– Ты вовсе не первый, кого сбивает с толку красивое личико, и уверен, что не последний, – вздохнул скалолаз; Мика в тусклом красном свете пещеры заметил пот, стекающий по его лицу. – Нечего сокрушаться о прежних ошибках, это нам не поможет выбраться отсюда…

Тут позади них раздался голос кельда.

– Кровавый мёд.

Мика обернулся. Повсюду в пещере – возле медного бака, в нише со змеями, около очага – рабы-змееловы бросали свои инструменты и устремлялись к надзирателю. Это был высокий сутулый мужчина с обезображенным лицом и отрезанными ушами. Он держал оловянный поднос с маленькими, размером с напёрсток, рюмками. Рабы-змееловы, толкаясь, встали в очередь, взгляды их стеклянных глаз были прикованы к подносу, из приоткрытых ртов капала слюна.

– Хватит толкаться! – рявкнул надзиратель, раздавая рюмки с кровавым мёдом, каждому по одной. – Хватит. Пей… – Тут надзиратель заметил Мику и Илая, стоявших возле кучи дров, которые они складывали. – Вы двое. В очередь.

Двое кельдов в костяных масках отвлеклись от перегонного аппарата, стоя у которого следили за закупоркой бутылей, и двинулись в сторону Илая и Мики. Один из кельдов угрожающе щёлкнул кнутом.

– Вы слышали! – рявкнул он.

Илай и Мика переглянулись и встали в очередь. Илай наклонился и шепнул Мике на ухо:

– Делай что угодно, только не глотай.

Мика вздрогнул. Этого и говорить было не нужно.

Змеелову, стоявшему перед Микой, дали рюмку. Запрокинув голову, он залпом выпил кровавый мёд и поставил рюмку обратно на поднос. Затем повернулся и прошёл мимо Мики. По его лицу расползалась пустая блаженная улыбка: дурманящий напиток начал действовать.

Мика шагнул вперёд и уставился на свою рюмку.

– Бери, – сквозь зубы прорычал надзиратель.

Мика взял рюмку и приставил к губам.

– Пей!

Мика запрокинул голову, и рот наполнила огненная сладость с привкусом ржавчины. Избегая взгляда надзирателя, он вернул рюмку на место и отошёл, стараясь не подавиться. Возле кучи дров он наклонился и украдкой оглянулся. Надзиратель и второй кельд возвращались к медному баку, а Илай шёл за Микой. Юноша выплюнул кровавый мёд, разбрызгав его по полу, и прикрыл пятно дровами.

Илай сделал то же самое. Он вытер рот рукой и нахмурился.

– Эта дрянь убивает, если пить её достаточно долго, – пробормотал он. – Она разрушает разум, но поддерживает тело. Вот почему кельды так высоко её ценят. И не только они. Есть в пустоши змееловы, которые принимают кровавый мёд в небольших дозах для поддержания сил и выносливости, – Илай носком ботинка задвинул торчащее бревно на место, – но они играют с огнём, парень. Доза чуть больше, чем нужно – и сердце останавливается. Я такое видел.

Он посмотрел через зал туда, где сгрудились змееловы. На сегодня работа была закончена, и рабы сидели, прислонившись спиной к блестящей стене пещеры, тяжело дыша и глядя перед собой.

– Что до этих несчастных, – сказал Илай, – то для них всё уже кончено. Их разум разрушен, да и телам скоро придёт конец. А кельдам и дела нет, если это касается рабов. Они заменят их другими, когда следующая шайка змееловов вздумает напасть на Глубокодом.

С другого конца пещеры доносились низкие голоса и смех, похожий на икоту. Илай посмотрел на восемь громадных фигур – теперь все были уже без масок. Они вскрывали банки и жадно поедали их содержимое.

– А между тем, – продолжал скалолаз, снова поворачиваясь к Мике, – там, наверху, у них есть каменный пророк, который принимает всех бродяг и беспризорников и которому сходит с рук это его кровопускание. Рабы или свежая кровь – всё равно кельды в выигрыше. Эта шайка кельдов особенно опасна потому, что никто, кроме Килиана, не знает, что она здесь есть. – Илай покачал головой. – Нужно выбираться из этой пещеры, Мика. Пока у нас ещё хватает на это ума и сил.

– Но… как? – спросил Мика; он всё ещё ощущал металлический привкус кровавого мёда во рту. – Сюда ведёт только одна дверь. И она закрыта.

Илай бросил взгляд на занавеску из змеиной кожи, за которой скрывался вход в пещеру Карафины.

– Пение, Мика. Ты заметил, откуда оно доносится?

– То отверстие в потолке?

– Да, Мика. Отверстие, – кивнул Илай. – Ведущее в большой зал…

– Большой зал, – взволнованно повторил Мика. – Думаете, мы могли бы подняться туда?

– Не мы, Мика. Я слишком большой. Но вот у тебя может получиться.

– Вы так думаете?

– Стоит попробовать – если, конечно, у тебя нет идеи получше.

– Но как же вы? – спросил Мика, и во рту у него вдруг пересохло. – Я не могу просто оставить вас здесь одного.

Илай устроился поудобнее и равнодушно посмотрел на юношу.

– Считай, что тебе придётся, – сказал скалолаз. – По крайней мере, на некоторое время…

Глава сорок седьмая

– Старейшины, если позволите, я продолжу, – пытаясь призвать собравшихся к порядку, говорил пророк Килиан, стуча по круглой столешнице из чёрного камня, которая держалась на свисающих с потолка верёвках.

Старейшины Глубокодома повернулись к нему; их лица раскраснелись от волнения, но одновременно выражали чувство благостного облегчения, что их предводитель снова с ними, целый, невредимый, уверенный и вселяющий надежду, как никогда.

– Я знаю, что события этого утра травмировали всех нас, – начал Килиан, озабоченно приподняв бровь. – Но Создатель вновь защитил нас, жителей Глубокодома, от беды. Жаль лишь, что я не могу сказать того же о наших драгоценных запасах.

Пятеро старейшин обменялись взглядами, затем снова обернулись к пророку.

– Много ли потеряно, брат Килиан? – спросил брат Ансельм. – Каменные банки, которые мы выторговали у змееловов из Чёрной долины, хранились в самой дальней части кладовой…

– А мясо и копчёности были упакованы и разложены по корзинам, – сказала сестра Ревекка, будто в свою защиту. – Я об этом сама позаботилась до первых снегопадов.

– А ярлыки! – воскликнул брат Бид, теребя свою серую бороду пальцами, запачканными чернилами. – Не придётся же нам писать их все заново, правда ведь? Мои писари только закончили последнюю партию – для тех мешков зерна из Западных долин.

Брат Абсолом и сестра Грейс энергично закивали.

– Боюсь, братья и сёстры, вам нужно подготовиться к плохим новостям, – сказал Килиан. – Ущерб серьёзный.

– Насколько серьёзный?

– Каковы потери?

– Что-то ещё можно спасти?

Взволнованные голоса старейшин эхом разносились по залу собраний.

– Я не стану вас обманывать, – сказал им Килиан. – Мы потеряли почти всё… – Он печально покачал головой. – Это был ужасный краснокрыл… Самый большой из всех, кого мне доводилось видеть. Он разорвал нашего дозорного, брата Авеля, на куски.

– Я… я видела его голову, – со слезами на глазах пробормотала сестра Ревекка. – Видела, как она скатилась по лестнице. Это было… ужасно! – Она достала из кармана юбки платок и приложила его к губам.

– Должно быть, оголодавшее существо обезумело от суровости настоящей зимы и забралось в нашу кладовую в поисках пищи, – сказал Килиан. – Возблагодарим Создателя за то, что вы и вся паства вовремя укрылись в большом зале. Что до меня, то я, проводив вас по туннелю и увидев, как захлопнулись двери, встал на колени и молился Создателю, чтобы Он защитил Глубокодом.

Килиан улыбнулся и оглядел сидящих за столом, оценивая реакцию старейшин на сказанное им.

– Похоже, мои молитвы были услышаны, – продолжил Килиан. – Краснокрыл действительно нанёс нам ужасный урон, это правда – и всё же, братья и сёстры, пути Создателя неисповедимы. Те двое змееловов, что зимовали с нами, – их Создатель выбрал, чтобы исполнить свою волю. Они сразились со змеем. Я слышал их жуткие крики и вопли. Я чувствовал запах дыма…

– Должно быть, это было ужасно, брат Килиан, – сказала сестра Ревекка, промокая навернувшиеся на глаза слёзы.

– Так и было, – подтвердил пророк. – Но меня поддерживали ваши голоса, слившиеся в пении.

Старейшины через стол улыбались друг другу и кивали.

– Хвала Создателю, – благоговейно прошептал брат Бид.

– Наконец, – продолжал Килиан, – когда всё стихло, я рискнул войти и обнаружил нашу кладовую в ужасном состоянии. Поэтому я и решил запереть её, пока не переговорю с вами. Частокол в руинах, стеллажи перевёрнуты. И повсюду кровь… – Пророк замолчал и оглядел всех старейшин по очереди. – Змея больше нет. Но, боюсь, и наших отважных друзей змееловов тоже… – Он покачал головой. – Глубокодом никогда не забудет, какую жертву они принесли ради нас.

Старейшины склонили головы, и на мгновение повисла тишина. Затем Килиан прокашлялся.

– Теперь, когда нашим братьям и сёстрам ничто уже не угрожает, можно вернуться в кладовую и собрать всё, что уцелело.

– Но нам нужно прокормить столько ртов, – осмелился сказать брат Бид. – Как же мы справимся с этим?

– Верь, брат мой, – сказал Килиан. – Оттепель уже близко, и когда снега сойдут, мы расчистим больше места и засеем земли ячменём, и расставим больше сетей в устье водопада. И я теперь каждый день буду ходить в Страну долин, а не по одному разу в сезон, как раньше, чтобы проповедовать змееловам и собирать подаяния. Создатель поможет, как всегда помогает, и я буду каждый день возвращаться не с пустыми руками, пока наша кладовая вновь не наполнится. Прошлый год был одним из лучших для нас. Не вижу причин, почему бы этому году не стать ещё лучше.

Старейшины улыбались. Они уже чувствовали уверенность благодаря оптимистичным словам пророка.

– А теперь, – сказал Килиан, – я полагаю, что после этой ужасной трагедии, которая так расстроила и взволновала нас, нам всем следует пойти на кровопускание, чтобы усмирить наш беспокойный дух.

Старейшины поднялись со стульев, прижимая руки к груди.

– Хвала Создателю, – тихо говорили они.

Старейшины покинули зал собраний. По туннелям и залам Глубокодома поползли слухи. Жители Глубокодома спасены. Создатель снова защитил их, молитвами пророка Килиана. В ожидании, когда им позволят войти в кладовую, они собирали инструменты, доставали дерево и набирали вёдра горячей воды из источника, обмениваясь мнениями и предположениями о том, что они там увидят.

Вместе с ними был Килиан, смиренно принимавший их благодарности и предлагавший поддержку тем, кто в ней нуждался, а старейшины тем временем собирали работников в бригады. Не успел пророк отвернуться от брата Иезекииля, который был особенно близок с братом Авелем, как Кара взяла его за руку.

– Отец, это правда – то, что все говорят? – По её лицу текли слёзы. – Мика… Он?..

Килиан раскрыл объятия и притянул дочь к себе.

– Мне так жаль, дитя моё, – говорил он, пока она судорожно рыдала у него на груди. – Очень, очень жаль…

Глава сорок восьмая

Рабы-змееловы сидели небольшой группой, одни прислоняясь спиной к стене пещеры, другие скрестив ноги и наклонившись вперёд. Глаза их были будто стеклянными, нижние челюсти отвисали, но Мика заметил, как, выпив кровавого мёда, они стали водить носами, пытаясь уловить неясные запахи, долетавшие оттуда, где пировали кельды. Сам Мика не пил кровавый мёд и учуять запах еды не мог, но, в отличие от рабов, его разум не был затуманен, и он мог сосредоточиться на том, что им с Илаем предстояло сделать.

Скалолаз тронул его плечо.

– Смотри, – прошептал он.

Мика поднял взгляд и увидел, как занавеска из змеиной кожи в углу пещеры дёрнулась, замерцала в красном колеблющемся свете, и из-за неё показалась Карафина. В руке она несла костяную маску того, кто призывает зиму. Женщина приблизилась к кельдам и заговорила негромким голосом. Кельды обступили её, кивая, пошатываясь и жестикулируя, пока она говорила.

– Кельды из Страны долин послали своего убийцу напасть на нас, и теперь четверо из нас мертвы. – Голос Карафины становился громче. – Мы соблюдали условия сделки, мой муж отправлялся к ним каждую середину зимы, чтобы поделиться нашим кровавым мёдом, и вот чем они нам отплатили! Если моя сестра хочет войны, она её получит! – Карафина потрясла в воздухе маской того, кто призывает зиму. – Мы отомстим и сами нападём на них.

Кельды сгрудились вокруг неё, склонив головы, и Карафина в пыли у себя под ногами начала чертить грубую схему сети пещер.

Илай обернулся к Мике.

– Давай, – шепнул он с решительным видом.

Скалолаз поднялся на ноги и стал пробираться к занавеске из кожи, держась как можно ближе к стене и не спуская глаз с кельдов. Мика последовал за ним; от страха, что кто-то из кельдов может обернуться, у него в животе всё сжалось. Добравшись до занавески, Илай отдёрнул её, и они с Микой тихонько проскользнули в скрытую за ней комнату. Занавеска вернулась на место, и Мика в ужасе уставился на разложенные перед костяным креслом предметы.

Это были инструменты того, кто призывает зиму. Их разложили на каменном полу точно так же, как когда-то он сам раскладывал их на снегу возле зимнего убежища. Ножницы для костей, зажимы для печени, расщепитель языка; выдавливатель глаз, которым тот, кто призывает зиму, пугал Мику…

Юноша замер. Там, с краю, лежали их с Илаем ножи. И его рогатка.

Илай наклонился и забрал оружие; нож и рогатку он передал Мике, а свой нож спрятал под складками куртки. Скалолаз поднял голову и посмотрел на отверстие в потолке.

– Скорее, Мика, – сказал он. – Думаю, у нас не так уж много времени. Я подсажу тебя.

Он присел и сложил руки в замок. Мика встал одной ногой на сложенные руки Илая, опираясь на плечи скалолаза. Крякнув от усилия, скалолаз выпрямился, поднимая Мику к потолку. Юноша пролез в узкое отверстие, похожее на дымовую трубу, и стал нащупывать, за что ухватиться на неровной каменной поверхности. Руки его тряслись, мышцы дрожали от напряжения – он подтягивался, коленями упираясь в стенки трубы, чтобы удержаться. Потом завис на мгновение и бросил взгляд вниз.

Илай смотрел на него.

– Удачи, сынок, – сказал скалолаз, отступил и скрылся из виду.

Раздался мягкий шорох занавески из змеиной кожи: скалолаз покинул пещеру. Мика посмотрел вверх.

Узкий туннель уходил во тьму, из его стен торчали выступающие плиты, создававшие лабиринт из узких изломов и крутых поворотов, через которые Мике предстояло пробраться. Он вдохнул поглубже и начал карабкаться вверх.

Мика преодолел первую из серии вертикальных расщелин, каждая из которых была у́же предыдущей. Стены туннеля облепляли и сжимали его, как тиски, давили на грудь и спину, мешая дышать.

В какой-то момент Мика даже испугался, что не сможет продвинуться дальше, но всё же нашёл, за что ухватиться, и сумел дотянуться до более широкой расщелины вверху. Отсюда туннель начинал петлять, поверхность его стен ощетинилась осколками кварца, которые ранили ему руки и рвали домотканую рубашку. Мягкая ткань пропиталась по́том и липла к спине, холодная от леденящего воздуха. Мика вытянул вверх окровавленную руку и почувствовал движение воздуха из темноты наверху. Подтягиваясь на ноющих от боли руках, он преодолел последний крутой поворот и увидел, что верхний отрезок туннеля залит мягким светом. Мика карабкался к этому свету; выбравшись из туннеля, он оказался на узком уступе высоко над большим залом. По обе стороны от него огромные сталактиты спускались вниз к светящемуся полу, а на сводчатом потолке у него над головой, будто звёзды, сияли кристаллы.

Одинокая фигура в сером плаще и белом капоре стояла на коленях и рыдала, обхватив голову руками и медленно покачиваясь вперёд-назад.

Мика взял лежавший рядом на уступе осколок кристалла и положил в карман. Затем, повернувшись спиной к залу, начал спускаться по стене пещеры. Спрыгнув с высоты последних нескольких метров, он приземлился на устланный соломой пол; фигура подняла голову.

Это была Кара, с заплаканным, покрывшимся красными пятнами лицом. Она смотрела на Мику и не верила своим глазам.

– Ты жив, – выдохнула она.

– Кара, – сказал он, хватая её за руки и помогая девушке подняться на ноги, – ты должна помочь мне…

Но он не успел сказать больше ни слова: Кара притянула его к себе и осыпала поцелуями. Мика крепко обнял её, и девушка заплакала, уткнувшись лицом в складки его рубашки.

Когда она, наконец, успокоилась, Мика осторожно приподнял за подбородок её лицо. Заглянул в бирюзовые глаза Кары. В них сквозили неуверенность и страх, но была в них и доверчивая наивность. Мика знал, что сейчас нанесёт по ней сокрушительный удар. Кара смотрела на него, и губы её слегка дрожали.

– Речь о твоём отце… – начал Мика.

Глава сорок девятая

Кара остановилась у самого низкого наблюдательного поста – у выступающей гранитной плиты, которую все называли клювом. Воздух уже был не таким пронизывающе холодным, и повсюду с ветвей деревьев на землю с мягким шумом соскальзывал снег. Кара поднесла к губам костяной рог и протрубила три длинных гудка, затем опустила рог и пошла по тропе обратно к Глубокодому.

Её глаза покраснели от пролитых слёз. Но теперь они высохли. Вопреки всему она надеялась, что там, в большом зале, Мика сказал ей неправду. Она не хотела в это верить – верить, что её отец оказался таким коварным. Но ведь он солгал ей о смерти Мики. И то, что рассказал ей юноша об истинной природе Глубокодома, каким-то жутким образом расставляло всё на свои места.

Она вынуждена была признать, что с возрастом в ней стали зарождаться сомнения и дурные предчувствия. Эти частые кровопускания, банды жестоких змееловов, которые будто бы просто уходили, когда их об этом просили, таинственные походы отца за пределы долины… Но она гнала от себя все эти мысли, доверяя своему отцу и Создателю, как и остальные жители Глубокодома.

После того, что она услышала от Мики в большом зале, она как будто пробудилась ото сна.

Сердце уходило в пятки, когда они вдвоём с Микой пробирались украдкой по туннелям Глубокодома к кабинету её отца. Там, пока Мика сторожил за дверью, она и нашла его тёмный секрет, запрятанный под кровать. Серый домотканый плащ её отца. Когда Кара приподняла его, раздался звон стекла, а когда развернула, обнаружила потайные карманы, десятки и десятки карманов, примерно половина из которых уже была заполнена небольшими пузырьками с тёмно-красной жидкостью.

Это был кровавый мёд.

Девушка приблизилась к развалинам деревянного частокола и услышала взволнованный гул голосов: жители Глубокодома переговаривались друг с другом, занимая свои места. Шум перекрывал голос её отца, глубокий и гулкий, призывавший к спокойствию. Девушка прошла между грудами деревянных щепок, сложенными по обе стороны от входа, и переступила порог кладовой. Отец шагнул ей навстречу, вопросительно приподняв бровь.

– Ты трубила тревогу, дочка?

– Да, отец, – начала Кара, едва дыша. – Я заметила на тропе несколько фигур… Мужчин в костяных масках со странным оружием. Они появились из тумана и шли навстречу мне… – Её голос дрожал. – Они страшны, отец. Просто ужасны!

Краска схлынула с лица пророка Килиана. Он положил руки на плечи дочери.

– Успокойся, Кара, – сказал он. – Ты знаешь, что делать.

Она кивнула, не сводя глаз с пророка.

– А ты, отец?

– Я останусь здесь и поговорю с этими… гостями, – ответил Килиан. – Как и всегда.

Кара отстранилась от отца с ничего не выражающим лицом. Она повернулась к жителям Глубокодома.

– Пойдёмте в большой зал, – сказала она. – Вознесём наши голоса в песне.

Пророк Килиан ждал, когда последний из жителей Глубокодома покинет кладовую. Затем он огляделся вокруг. Несколько уцелевших стеллажей стояли пустыми, битое стекло и глиняные черепки были собраны в большую кучу в углу зала. Несмотря на то, что в воздухе уже повеяло оттепелью, кладовая выглядела холодной и пустой. Пророк вздрогнул.

Услышав, что двери большого зала захлопнулись и раздались звуки пения, Килиан повернулся и быстрым шагом вышел из кладовой. Он побежал по туннелю мимо закрытых дверей большого зала, дальше мимо зала собраний, спеша к другому туннелю, который вёл вниз, к пещерам кельдов. Из глубины донёсся звук захлопывающейся двери и тяжёлые шаги. Через мгновение из темноты появились с полдюжины вооружённых кельдов с костяными масками на лицах.

– Приближаются ещё убийцы, – сказал им Килиан. – Должно быть, они следовали за первым.

Шедший впереди кельд хмыкнул, и все шестеро направились к кладовой; за ними шёл Килиан.

Когда их шаги стихли, Мика выбрался из своего укрытия в туннеле, ведущем к горячему источнику, и направился к пещерам под Глубокодомом. В узком туннеле было темно и влажно. Добравшись до открытой двери, Мика остановился: его окутал горячий зловонный запах пещер кельдов.

Мика зарядил свою рогатку осколком кристалла и вошёл внутрь.

В дальнем конце пещеры за занавеской из змеиной кожи звуки пения смешивались со стуком и грохотом разбрасываемых инструментов. Но громче всего гремел голос Карафины.

– Два нападения за день! – кричала она из своей пещеры. – Это точно работа моей сестры. Ахаб! Ахаб! Я хочу, чтобы этих убийц привели ко мне живыми. Слышишь меня? Живыми!

Стоявший возле медного бака в окружении обливающихся по́том рабов-змееловов надзиратель поморщился; его обезображенное лицо блестело в мерцающем красном свете.

– Да, да, я и с первого раза расслышал, – пробормотал он себе под нос, затем поднял голову. – Я сказал им об этом, госпожа! – прокричал он в ответ. – Переломать им хребты, но чтобы дышали.

С другой стороны перегонного аппарата единственный оставшийся в пещере кельд недовольно фыркнул под своей костяной маской. Илай выглядывал из-за стопки дров, где он якобы работал, и следил за входом в пещеру. Когда он увидел Мику, то с облегчением улыбнулся, но сразу же посерьёзнел и, кивнув, потянулся за своим ножом.

Мика с трудом сглотнул и прицелился из рогатки.

Илай быстро и бесшумно пробежал через пещеру и прыгнул на спину кельду в костяной маске. Скалолаз оттянул его голову назад и одним быстрым движением перерезал ему горло.

В ту же секунду Мика отпустил натянутую тетиву рогатки. Осколок кристалла блеснул в красноватом свете пещеры. Он угодил в затылок надзирателя и впился ему в череп; из раны брызнула струя крови. Надзиратель с низким хрипом рухнул на пол.

Илай ослабил хватку, и мёртвый кельд упал. Затем, вытирая лезвие ножа о куртку, Илай подошёл к нишам, где держали змеев, и быстро и уверенно избавил истощённых существ от страданий. Скалолаз наклонился, взял каменную банку, полную огненного масла, и вытащил пробку. Мика тем временем, вытянув руки вперёд, подталкивал рабов-змееловов со стеклянными глазами к туннелю. Илай догнал их, по пути разливая за собой тонкую полоску поблёскивающего огненного масла. Она вела через всю пещеру от рядов бочек с кровавым мёдом в дальнем углу и дальше вглубь туннеля.

Мика и Илай пробирались вперёд по туннелю, подгоняя перед собой рабов-змееловов. Поднявшись вверх, Мика подтолкнул змееловов и направил в сторону купальни. Илай шёл следом, продолжая оставлять дорожку из огненного масла.

Вскоре они услышали, как кельды возвращаются, грязно ругаясь и гремя оружием от досады.

Мика и Илай замерли. Сверху донёсся голос Килиана.

– Скажите своей госпоже, что это была ложная тревога, – громко сказал он. – Я сделаю вечернему дозорному строгий выговор.

– Уж сделай, – рявкнул сердитый голос.

Дверь хлопнула, и послышался скрежет металла: её заперли.

Мика и Илай переглянулись.

– Ты уверен, Илай? – спросил Мика.

– Думаю, у нас нет выбора, сынок, – ответил скалолаз.

Он зажёг спичку и поднёс мерцающее синее пламя к лужице огненного масла на полу. Масло вспыхнуло с тихим треском, и пламя стало подниматься по дорожке из огненного масла, как гребень на шее змея. Оно пробежало вниз по туннелю, проникло в тонкую щель под дверью, поджигая всё дерево на своём пути…

Килиан барабанил в двери большого зала кулаками.

– Кара! – ревел он. – Кара! Что всё это значит?

Пение внезапно оборвалось, и двери открылись. Килиан ворвался внутрь и столкнулся со своей дочерью, которая стояла, скрестив руки, и вызывающе смотрела на него.

– Я могла бы задать тебе тот же вопрос, отец, – ответила Кара; её бирюзовые глаза вспыхнули гневом.

– Что… Что ты имеешь в виду? – спросил Килиан, ошеломлённый внезапной переменой в своей дочери. – Ты трубила тревогу. Но там никого не было. Я дошёл до наблюдательного пункта и ничего там не обнаружил. Ни следов на снегу, ни намёка на гостей, про которых ты говорила.

– Никаких гостей не было, – спокойно ответила ему Кара.

За её спиной послышался ропот жителей Глубокодома.

– Я трубила тревогу, потому что мы в опасности, – сказала Кара, поворачиваясь к остальным. – Но угроза исходит не снаружи. А изнутри. Она здесь, в самом Глубокодоме.

Жители Глубокодома уставились на неё, и по их открытым доверчивым лицам пробежала тень смятения и беспокойства.

Кара обернулась и посмотрела в глаза отцу.

– Под нашими ногами есть пещера, потайная пещера. И она кишит кельдами.

– Кельдами! – слово эхом облетело комнату; жители Глубокодома смотрели друг на друга в ужасе и непонимании.

Поднялся шум, но резкий обвиняющий голос Кары звучал гораздо громче.

– А ты, отец? Ты с ними в сговоре. Когда в Глубокодом приходят змееловы, ты ведь с ними не разговариваешь, так? Ты вызываешь кельдов, а те утаскивают их в своё логово, где делают из них рабов, так ведь? Это плата кельдам за их защиту, – это слово она прямо-таки выплюнула. – Так ведь? Отец?

– О, Кара, Кара, как ты можешь говорить такое? – упрекал Килиан. – Что с тобой?

– Со мной всё в порядке, – сказала она, сверкнув глазами. – По крайней мере, нет ничего такого, что мой разговор с братом Микой не расставил бы по своим местам.

– С братом Микой? Но…

Кара обернулась к жителям Глубокодома, которые умоляюще смотрели на пророка во все глаза в надежде хоть на какие-то объяснения.

– Мой отец лгал вам, – сказала им Кара. – Брат Илай и брат Мика не погибли. Он велел кельдам забрать их, потому что они узнали его тайну. Тайну, которую он так отчаянно хочет скрыть от нас. Но всё кончено, отец. Ложь. Уловки. Зло…

Пророк выпрямился во весь рост и, не обращая внимания на дочь, посмотрел на жителей Глубокодома, остановившись взглядом на каждом из старейшин.

– Ребекка, Грейс, Ансельм, Абсолом, Бид, – сказал он. – Я знаю, что вы не поверили ни единому слову… – Килиан грустно улыбнулся. – Моя бедная милая дочь лишилась рассудка. Она была влюблена в юношу-змеелова и не может смириться с его потерей. Мы должны постараться отнестись к ней с пониманием.

Он сделал шаг в сторону Кары, но та отстранилась со слезами на глазах.

– Эти её кошмары пройдут, если мы не станем её слушать. Нет никаких кельдов. Никаких рабов. Нет никакой потайной пещеры, только старый склад и видения помутнённого горем рассудка…

– Если это правда, отец, – тихо сказала Кара, вытирая слёзы, – то кто они?

Она указала на вход в большой зал, где появились Мика и Илай. Позади них толпились рабы-змееловы с безвольно раскрытыми ртами и стеклянными глазами, устремлёнными в пол.

Килиан обернулся, и когда он встретился взглядом с Илаем, в его лице не осталось ни кровинки; казалось, он даже стал ниже ростом. Плечи ссутулились, рот приоткрылся; пророк будто на несколько мгновений лишился дара речи. Жители Глубокодома стояли в оцепенении и молча глядели на двух змееловов, по словам пророка, якобы погибших, и на отвратительные лица других змееловов, которых Килиан якобы уговорил уйти.

Бледный и дрожащий Килиан упал на колени. Сложив руки перед собой, он с мольбой посмотрел на свою дочь.

– Кара, я могу всё объяснить… Всё, что я делал, я делал для тебя. Для тебя, дочь моя! – Он огляделся, но ни один житель Глубокодома не желал смотреть ему в глаза. – Я лишь хотел защитить её… Защитить всех вас – кротких, уязвимых, угнетённых…

В эту секунду где-то под большим залом раздался оглушающий взрыв. Он сотряс пол и разбил сталактиты. Град кристаллов посыпался на ошеломлённых жителей Глубокодома. Раздался ещё один взрыв. И ещё…

Дрожа всем телом, Килиан безумными глазами посмотрел на стоящих в дверях Мику и Илая.

– Что вы сделали? – взревел он.

Глава пятидесятая

Огненный шар из взорванной пещеры кельдов поднялся по извилистому туннелю и ворвался в большой зал через отверстие высоко в стене. Неровной волной он расползался по сводчатому потолку. Искры и горящие капли красной жидкости падали на светящуюся солому, покрывавшую пол большого зала, и поджигали её. Ковёр из пламени надвигался на жителей Глубокодома.

Крича, рыдая, хватая друг друга за руки, они рванули к выходу из пещеры, и толпа хлынула в туннель. Огонь преследовал их.

Мика и Илай встали по обе стороны дверей, пропуская жителей Глубокодома, которые спасались бегством, расталкивая друг друга локтями.

– Кара! – кричал Мика, пробираясь в зал против потока бегущих людей. – Кара!

Она жалась у стены, обхватив голову руками, огонь уже лизал подол её серого плаща. Килиан стоял чуть поодаль, раскинув руки в мольбе, на лице его отражалось отчаяние. Его одежда загорелась. Пламя поднималось по плащу, вспыхивало уже у самого лица, поджигало волосы. Пророк смотрел на свою дочь, не обращая внимания на то, что адское пламя почти поглотило его.

– Прости меня, Кара, – молил пророк. – Я… я сделал это ради твоей матери. Я любил её. Хоть она и была злой, я любил её…

Мика бросился вперёд и подхватил Кару на руки.

– Не смотри, – шепнул он, выбегая с ней из полыхающего зала.

– ПРОСТИ МЕНЯ!

Истошные крики пророка звучным эхом разнеслись по пустому залу. Мика спешил, двигаясь по туннелю за Илаем и рабами-змееловами, волочившими ноги, а Кара, обхватив Мику за шею, безудержно рыдала.

Густой чёрный дым и треск пламени заполняли туннели и пещеры у них за спиной: огонь пожирал светящуюся солому, которая покрывала все полы Глубокодома. В спальных галереях пламя расползалось от пола вверх по лестницам и заполняло ниши, поджигая набитые соломой матрасы. В кухне взрывались чаны с растительным маслом, в соседней с ней столовой вспыхивали лавки и обеденные столы. Когда огонь опалил верёвки, поддерживавшие каменную столешницу в зале собраний, она рухнула на пол с оглушительным грохотом. Пламя кольцом окружало бассейны в купальне: горела солома, устилавшая полы.

Кашляя и отплёвываясь, Мика наугад продирался сквозь дым, заполнивший кладовую, и наконец выбрался наружу. Кара задыхалась. Илай сидел возле развалин частокола, его почерневшее от копоти лицо было устремлено в долину, куда направились рабы-змееловы.

Пошатываясь, они поднимались по тропе, ведущей за пределы долины, сбиваясь с неё и спотыкаясь. Иногда они падали и снова вставали, тупо бредя на свет бледного солнца. Звук их низких стонов отражался от крутых склонов долины: слепой инстинкт и кровавый мёд, растекающийся по их венам, подстёгивал их на побег из Глубокодома.

– Как только они почуяли дуновение этого тёплого ветерка, их уже нельзя было остановить. – Илай оглянулся на Мику и покачал головой. – Да у меня на это и духу бы не хватило – после всего, что пережили эти бедолаги.

Печальные и растерянные жители Глубокодома сбились в небольшие стайки у входа в пещеру. Солнце висело низко, сосны и кедры отбрасывали длинные косые тени на тающий снег. Над скалой-клювом в предвечернем свете мерцал водопад, напоённый талой водой. Змеи-рыболовы ныряли в бассейн под водопадом и выпрыгивали из воды; свесив головы с кромки берега, парочка мандрозмеев жадно пила.

– Это то, чего мы ждали, Мика, парень, – улыбнулся скалолаз. – Оттепель.

Мика осторожно опустил Кару на землю. Она оглядела жителей Глубокодома. Те толпились вокруг старейшин, которые складывали руки в молитве, качали головами и взывали к Создателю за советом. Кто-то стоял на коленях, склонив голову и воздев руки к небесам; некоторые застыли в оцепенении, уставившись в раскрытую пасть пещеры, из которой в тёплый воздух долины поднималась плотная чёрная пелена дыма.

– Мы не можем оставаться здесь, – сказала старейшина Ребекка. – Пророк мёртв. Я отправляюсь в Западные долины. Пойдёмте со мной, братья и сёстры.

– Высокое плато! – воскликнул Бид. – Идёмте на Высокое плато.

Ансельм и Абсолом закивали, но старейшина Грейс не согласилась.

– Я отправлюсь на восток, – сказала она. – Торговцы-змееловы примут нас там.

Жители Глубокодома собирались вокруг выбранных ими старейшин, с сожалением оглядываясь на своё сгоревшее поселение. Кара смотрела на них, затем повернулась к Мике. Её бирюзовые глаза были ясными и серьёзными.

– Возьмите меня с собой, – сказала она.

Глава пятьдесят первая

В небе середины лета появились два белозмея. Один был молод и игрив, он взлетал высоко и тут же нырял вниз; другой же, постарше и не такой резвый, летел ровно, медленно и ритмично взмахивая своими мощными крыльями.

Только-только наступившая оттепель оказалась быстрой. С запада подули тёплые ветры, которые мягко выпроводили настоящую зиму, сковавшую Высокую страну морозной хваткой.

Снежное одеяло, накрывшее пустошь, истончилось, стало хрупким, кружевным и, наконец, совсем растаяло. С каждой ветки, с каждого валуна, с каждой нависающей скалы капала вода; озёра и бассейны лишились своей толстой корки льда. Реки и водопады снова бежали в полную силу, шумно бурлили в долинах, полноводные и молочно-голубые. В каждой щели скал – от самой узкой трещины до самого широкого жёлоба – просыпалась жизнь.

Мандрозмеи и синекрылы покидали свои гнёзда и кружили в воздухе большими стаями. Сквобозмеи пролетали над осыпью, серозмеи выбирались из своих зимних убежищ и неуклюже бродили стайками по высокому плато, грея свои широкие спины под жидким светом летнего солнца.

Высоко в небе, на пике самой высокой из зубчатых скал, на фоне ясного голубого неба выделялся узнаваемый силуэт сосны метусалы. У древнего дерева, которое простояло здесь не меньше пяти тысяч зим, был широкий ствол и прочные ветви. Некоторые их них были скручены, как древесная стружка, другие же были прямыми, как жерди; часть из них покрывали тёмно-зелёные иглы, остальные стояли голые и неживые, выцветшие от снегов и солнечных лучей. Внизу ствол дерева прочно удерживали мощные змеевидные корни, которые вцепились в неровные склоны крутой скалы и уходили глубоко в её трещины и расщелины.

Два белозмея низко кружили над сосной метусалой, задевая крыльями её верхние ветви, и осматривали дерево своими пронзительными жёлтыми глазами, а затем в одно мгновение взмыли в небо. Старший змей раскрыл пасть и издал протяжный вздох, похожий на шелест ветра в высокой траве. Он сложил крылья и стрелой устремился вниз, к дереву, не спуская глаз с верхних ветвей, выцветших и вертикальных, прямых, как свечи.

Заметив приближающегося белозмея, небольшая колония змеев-падальщиков, рассевшихся на сучковатой ветке, напоминая развешанное на верёвке грязное бельё, испустила короткий гневный вопль; затем змеи поднялись в воздух и улетели, шумно хлопая чёрными рваными крыльями в безупречной синеве неба.

Старший змей сел на ветку, которую освободили падальщики, и сложил крылья. Младший приземлился рядом, и оба посмотрели вверх на тонкие прямые ветви, устремлённые в небо. Старший змей снова заговорил; младший кивнул и стал взбираться по стволу, глубоко вонзая когти в грубую кору. Белозмей остановился и, как бы ощупывая, провёл изогнутым когтем вверх и вниз сначала по одной ветке, потом по другой, по третьей – и остановил свой выбор на четвёртой.

Он оглянулся на старшего змея, и тот одобрительно кивнул. Младший змей повернулся к ветке и запрокинул голову. Он раскрыл пасть, выпустил струю жёлтого пламени и, направляя её то вверх, то вниз, принялся опалять ветку по всей длине.

Она испускала пар и темнела, но, следуя указаниям своего старшего товарища, младший змей старался не задерживать поток пламени на одном месте, чтобы древесина не обуглилась. На поверхности ветки пузырями вздувались капли смолы; растекаясь, они образовывали тонкую плёнку, которая плотно покрывала древесину и придавала ей блеск. Белозмей направил струю пламени так, чтобы она дотянулась до самого верха ветви, затем снова опалил нижнюю часть со всех сторон. Воздух наполнил приятный свежий аромат, от которого ноздри старшего змея задрожали.

Но тут вдруг ветвь с громким треском раскололась по всей длине.

Молодой змей закрыл пасть и отстранился, с сожалением осматривая повреждения. Но затем, по указанию старшего змея, начал всё сначала.

Следующая ветвь, которую он выбрал, не раскололась, когда он опалил её. Она не согнулась и не перекосилась, и когда старший змей удостоверился, что закалка ветви доведена до совершенства, он показал младшему товарищу, что теперь ему нужно когтями срезать её у основания. Так младший и сделал.

Зажав в передних лапах длинную ветвь, младший змей оттолкнулся от ствола сосны метусалы и полетел за старшим, который обернулся проверить, не отстаёт ли его товарищ. Ноздри старшего змея раздулись: он выпустил в воздух потоки белого дыма. Его пасть раскрылась, и он прорычал свои поздравления.

Младший змей в ответ зачирикал – благодарный, окрылённый и гордый.

Глава пятьдесят вторая

Фракия и Хепцибар стояли лицом к лицу в центре одной из пещер верхних змеиных галерей. Фракия сжала в руках своё копьё и сделала шаг. Выгнув спину и напрягая ноги, она одним быстрым движением выбросила копьё вперёд, будто нанося удар. Стоявшая перед ней девочка-змеерод повторяла её движения, сжимая в руках древко воображаемого копья.

Лёгкий ветерок с шорохом носился вокруг витых колонн и взъерошивал пепельно-золотые волосы девушек, побелевшие и сияющие от змеедыма. Фракия выгнулась и нанесла удар невидимому противнику за своей спиной другим концом родокопья, и Хепцибар снова повторила её движения.

– Хорошо, – сказала Фракия тихим гортанным голосом. – Но крути копьё, малышка. Вот так.

Тёмные глаза Хепцибар сузились: она внимательно смотрела, как сгибаются тонкие пальцы Фракии и родокопьё поворачивается у неё в руке.

– Тогда рана будет глубокой… – Фракия замолчала, увидев, как расширились глаза девочки; она выпрямилась и подхватила родокопьё согнутым локтем. – Думаю, на сегодня достаточно, Хеп, – сказала она с улыбкой.

Хепцибар нахмурилась, глядя на старшую девушку-змеерода.

– Но ведь времени у нас осталось не так много, – заметила она. – Ты сама говорила. Оттепель уже наступила, и мне нужно учиться быстрее.

Фракия взглянула на неё.

– Ты отлично справляешься, малышка, – сказала она ободряюще. – И как только Аза закончит с твоим родокопьём, учёба пойдёт ещё быстрее.

Хепцибар задумчиво кивнула.

– Ну, раз мы закончили, – сказала она, оборачиваясь, – я пойду посмотрю, как у него дела.

Фракия смотрела ей вслед. Хепцибар не просто отлично всё схватывает, думала она; у девочки явно природный талант. Это отлично. Но она была слишком добросердечной, и Фракия сомневалась, удастся ли ей стать хорошим бойцом.

Покинув Фракию, Хепцибар направилась в большую галерею, дальняя часть которой была открыта стихиям; выступающие плиты торчали высоко над землёй, ветер свистел между поддерживающими их рифлёными колоннами. Хепцибар шла вдоль галереи.

– Эй, – раздался насмешливый голос.

Внутри у Хепцибар всё сжалось. Это был Кэш. Она решила не обращать на него внимания, но он лишь громче закричал:

– Эй, Хеп-ци-бар! – по слогам произнёс он, будто какую-то нелепицу. – Куда это ты собралась? Хотя это не очень-то и важно, – насмешливо хмыкнул он. – У тебя с твоим змеёнышем ведь даже копья нет.

Хепцибар почувствовала, что краснеет от кончика подбородка до корней волос. Ей хотелось придумать какой-нибудь умный ответ, но не получалось: сгорая от стыда, гнева и смущения, девочка молчала.

– Хеп.

Голос был спокойным и обнадёживающим – будто колосья ячменя шелестели на тёплом ветру. Хепцибар обернулась и увидела Азу: он сидел у основания одной из огромных витых колонн. Рядом был Асиль.

– Аза, – сказала Хепцибар; она понимала, что Кэш их слышит, – я надеялась найти тебя здесь. Ну, как продвигается работа?

– С твоим родокопьём? – спросил Аза и повернулся к Асилю. – Думаю, оно почти готово.

Молодой змей вернулся к копью из ветки древней сосны, которое держал в лапах, и продолжил скрести когтем по его поверхности, удаляя остатки коры и полируя закалённую древесину под ней. Старший белозмей оценивающе посмотрел на его работу, затем повернулся к Хепцибар. Его глаза были широко распахнуты.

– Азе осталось заострить концы, – сказал Асиль. – Потом копьё нужно будет напитать.

– Я могу помочь? – серьёзно спросила Хепцибар, изо всех сил стараясь не замечать издевательски-насмешливого фырканья Кэша.

Асиль кивнул; девочка села на пол и стала наблюдать, как Аза счищает последние остатки коры когтями. Затем, когда Асиль удостоверился, что копьё готово, Аза открыл пасть, закусил зубами конец древка и, вертя его в лапах, начал обтачивать, чтобы сделать острым, как игла.

Древесина – выдержанная тысячелетиями и закалённая огнём – стёсывалась отлично. Не было ни сколов, ни сучков, ни завитков. Аза продолжал проворачивать дерево между острыми, как лезвие, зубами, и на пол посыпалась тонкая кручёная стружка. Медленно и терпеливо Аза под присмотром Асиля сделал на обоих концах по смертоносному острию, а затем передал копьё Хепцибар. Она испробовала его остроту подушечкой большого пальца; сердце бешено забилось у неё в груди.

– И это, по-вашему, остриё? – раздался насмешливый голос, и Хепцибар помимо своей воли обернулась: Кэш стоял позади, заглядывая ей за плечо, с выражением презрения на лице. – Таким и сквобозмея не пронзить.

Хепцибар отвернулась и снова уставилась на копьё. Но руки у неё дрожали так сильно, что оно выскользнуло и стукнулось о каменный пол.

Кэш снова фыркнул.

– Бесполезно, – бросил он, не обращая внимания на то, что Аза и Асиль гневно сверлят его взглядом. – Такой маленькой девочке, как ты, не стать хорошим бойцом. Никак не стать. Ты для этого просто не годишься…

Аза грозно зарычал, но его рык был заглушен угрожающим криком Хепцибар: она схватила копьё и одним рывком вскочила на ноги. С потемневшими от гнева и напряжения глазами она с силой толкнула Кэша к витой колонне. Он ударился головой о камень и изумлённо уставился на маленькую разъярённую девочку-змеерода; однако удивление очень быстро сменилось слепой яростью.

Его рука потянулась к ножу, но Хепцибар была быстрее. Крепко держа копьё, она направила заострённый конец на Кэша, оттолкнув противника обратно к колонне так, что его плечи вжались в камень. Кончик копья воткнулся в мягкую кожу у самого горла.

Хепцибар не мигая смотрела в испуганные глаза Кэша. Её губы были плотно сжаты; костяшки пальцев побелели.

Три змея смотрели на эту сцену не отрываясь. Аза дрожал. Азура собралась с силами, готовая атаковать, но остановилась, увидев, как угрожающе потемнели глаза Асиля.

Хепцибар почувствовала, как гнев у неё внутри кристаллизовался в одну-единственную мысль. Один маленький толчок. Вот и всё, что нужно. Один удар копья, и её мучитель будет мёртв…

– Кажется, она всё-таки хороший боец, – раздался тихий голос.

Все обернулись и увидели стоящую рядом с Асилем Фракию с родокопьём в руке – все, кроме Хепцибар, потому что она её даже не слышала. Девочка узнала о её появлении лишь тогда, когда старшая девушка-змеерод забрала копьё у неё из рук. Кэш приложил ладонь к царапине у себя на шее, и внезапно Хепцибар почувствовала себя неловко, глупо. Ей стало стыдно.

Хепцибар повернулась к Фракии. Она увидела, что девушка держит в руке и своё родокопьё, и то, которое только что закончили они с Азой, и нахмурилась.

– Я… Мне жаль… – Хепцибар осеклась, внезапно испугавшись, что Фракия может отобрать копьё в наказание за её порыв.

Но Фракия улыбнулась и протянула ей копьё. Затем повернулась к Кэшу.

– В этот раз тебе повезло, – сказала она. – Но советую больше не испытывать удачу.

Кэш не сводил глаз с копья, которое снова оказалось в руках у Хепцибар. От стыда и унижения он сжимал и разжимал кулаки. Его одолела девочка. Маленькая девочка. Он посмотрел на Фракию. Её лицо было суровым и серьёзным; взгляд устремлён на него. Он прищурился так, что глаза сузились до щёлочек. С низким хрипом, поднимающимся из глубины горла, он развернулся и зашагал вон из пещеры.

Фракия повернулась к Хепцибар и оценивающе осмотрела незаконченное родокопьё.

– Похоже, его уже можно напитать, – заметила старшая девушка-змеерод.

Хепцибар взглянула на Азу и Асиля.

– Ты знаешь, что делать, – сказал Асиль шелестящим, как опавшие листья, голосом.

Хепцибар кивнула. Она знала, что этот момент настанет. Фракия рассказывала ей об этом.

Чтобы сделать копьё по-настоящему опасным, его нужно напитать ядом змея. После этого любой змеелов, которого такое копьё хотя бы оцарапает, будет обречён на медленную смерть. Хепцибар знала: как только её копьё напитается ядом, обратного пути не будет. Она, как и Фракия, будет готова защищать пустошь от змееловов.

По указанию Асиля и под одобрительным взглядом Фракии Аза сел на задние лапы, а Хепцибар встала перед ним на колени. Аза раскрыл пасть. Хепцибар перехватила своё копьё посередине и направила один конец в раздвинутые челюсти змея.

– Копьё должно оказаться точно между верхними и нижними клыками, – сказал Асиль Хепцибар, затем обратился к Азе. – Кусай осторожно, – скомандовал он.

Аза и Хепцибар сделали, как было сказано. Кончики верхних и нижних клыков коснулись дерева и впились в его поверхность.

– Теперь прикуси сильнее, – сказал Асиль.

Когда младший белозмей сжал челюсти, из его клыков начал выделяться яд. Он проникал в пористую древесину в местах укусов и тонкой струйкой разливался по поверхности. Когда один конец напитался ядом, Хепцибар перевернула копьё, и они напитали второе острие.

Хепцибар вытащила копьё из пасти Азы и поднялась на ноги. Фракия подошла и положила руку девочке на плечо. Она улыбалась, глаза её блестели от волнения.

– Теперь ты настоящий змеерод, – сказала Фракия.

Глава пятьдесят третья

– Один из нас должен стать их провожатым, – сказал Алзас.

Айлза и Алюций переглянулись.

Вожак колонии белозмеев смотрел на них прищуренными глазами.

– Айлза согласилась сопровождать чёрно-синих змеев, – сказал он; усики древнего существа дрогнули. – Как второго после меня в стае, я не могу отпустить тебя, Алюций.

Это было перед самым рассветом; три белозмея стояли на краю ущелья чёрно-синих змеев. В воздух поднимался дымок, огненное сияние раскалённой лавы, бегущей глубоко под трещиной в скале, окрашивало их белую чешую в красный цвет.

– Я всё же думаю, что мне следует отправиться с ними, ведь Бивиш-Гар посылает одного из своих сыновей, – сказал Алюций мягко, но настойчиво.

– Ты считаешь, я не справлюсь с заданием? – спросила Айлза.

– Конечно, я так не считаю, – тихо ответил Алюций; он перевёл взгляд своих жёлтых глаз на Алзаса. – Просто… я так скучаю по Стране долин, мне не терпится снова увидеть её.

Алзас кивнул, выпустив из ноздрей струйки белого дыма.

– Я тоже тоскую по нашему дому. Но всем нам приходится чем-то жертвовать… – Он вздохнул. – К тому же я скоро не смогу вести за собой стаю. – Его пристальный взгляд задержался на Алюции, пока тот не опустил глаза.

– Я понимаю, – сказал молодой змей мягким, как шорох песка, голосом.

Он устремил взор сквозь тёмные разломы каменных глыб на восток, и его глаза засветились, принимая более глубокий, янтарный оттенок. Солнце только-только поднималось за далёкими горами. Там, за этими суровыми землями огня и скал, остался покинутый ими дом – древние змеиные галереи.

Алюций думал: смогут ли они когда-нибудь вернуться туда?

Конечно, Алюцию следовало признать, что чёрно-синие змеи были великодушны. Они позволили белозмеям остаться на своей территории и приняли их без враждебности. Колонии было позволено выцарапать себе ниши в твёрдых чёрных скалах возле позеленевшего от водорослей озера, им разрешили охотиться и пастись в расщелинах скал на севере. Пока белозмеи держались обособленно, сами по себе, чёрно-синие змеи не обращали внимания на их присутствие.

Однако когда настоящую зиму сменила середина лета, Бивиш-Гар вызвал Алюция в своё гнездо в ущелье. Окружённый членами своего клана, старый чёрно-синий змей устремил на белозмея свой единственный зрячий глаз.

Резким гортанным голосом, который Алюцию всё ещё непросто было разобрать, он сообщил, что принял решение. Он желает лично посмотреть на этих двушкурых, как их называют белозмеи. И теперь, когда наступила оттепель, он намеревается отправить отряд охотников, чтобы те поймали какого-нибудь двушкурого – неважно, живым или мёртвым, – но для этого им нужен провожатый.

Алюций понимал: это была не просьба. Это был приказ. Поэтому он пришёл к своему вожаку и вызвался добровольцем…

Алюций поднял глаза. Солнце выбралось из-за гор, несмотря на то, что они будто пытались сдержать его, и поднялось в розовато-серое полосатое небо. Тут Алюций услышал за спиной грубые голоса. Он бросил взгляд на Алзаса и Айлзу, обернулся и увидел четырёх огромных чёрно-синих змеев, появившихся из ущелья. Они подтянулись на своих мощных передних лапах, затем выпрямились во весь рост, выгнули толстые шеи и расправили крылья, возвышаясь над маленькими белозмеями.

– Вы готовы? – спросил Хаши-Гал, шестой сын Бивиш-Гара.

Алзас кивнул.

– Айлза будет вашим провожатым, – сказал старый белозмей.

Хаши-Гал повернул голову и смерил самку белозмея пронзительным взглядом, и на мгновение Алюцию показалось, что он станет возражать. Но вожак чёрно-синих змеев просто кивнул.

– Полёт будет долгим? – проревел он.

– Немало рассветов, – отозвалась Айлза.

– Тогда отправляемся.

Чёрно-синий змей согнул могучие крылья и отступил назад к краю ущелья с тремя своими спутниками. Они скрылись из виду, нырнув на несколько мгновений в огненную пропасть, а затем снова появились, подгоняемые вверх обжигающе горячими потоками восходящего воздуха.

Айлза повернулась к Алюцию и Алзасу, и по её длинному извилистому телу пробежала дрожь. Затем она широко расправила крылья и, быстро взмахивая ими, поднялась в утренний воздух.

– Удачи! – крикнул ей вслед Алюций голосом, похожим на шёпот ветра в змеиных галереях.

– Туда, – сказала Айлза, поднимая голову и указывая вперёд.

Четыре чёрно-синих змея, летевшие по обе стороны от неё, проследили за её взглядом. Дни напролёт, ночь за звёздной ночью они продолжали двигаться на восток, каждое утро устремляясь навстречу солнцу. Силы Айлзы были уже на исходе, а чёрно-синим змеям долгий полёт, казалось, давался легко. Сейчас они летели высоко в небе среди тонких перистых облаков. Внизу простиралась глубокая долина с крутыми рыжеватыми склонами, усыпанными кустарниками, и в дальнем её конце отчётливо виднелись клубы дыма от костра. Костра змееловов.

Когда змеи приблизились, Хаши-Гал повернул голову к Айлзе, прищурился и посмотрел на неё своими сапфирово-синими глазами.

– Этот запах, – прорычал он. – Резкий. Кислый. Прогорклый…

– Это и есть дух двушкурых, – ответила Айлза, раздувая ноздри. – Вся Страна долин провоняла им… – По её длинному стройному телу пробежала дрожь. – Запах смерти.

Чёрно-синие змеи медленно взмахивали своими мощными крыльями, их громадные головы на коротких шеях держались прямо, сильные передние лапы приподнялись, а изогнутые когти были готовы нанести удар. Айлза широко расправила крылья и держалась над четырьмя чёрно-синими змеями, когда те начали спускаться в долину.

Их было пятеро – две женщины и трое мужчин. Они сидели у костра и готовили себе еду – еду из змеиного мяса. Когда четыре чёрно-синих змея стремглав бросились на них, один из мужчин повернулся и закричал; остальные задрали головы и посмотрели вверх. Одна из женщин поднялась на ноги и стояла, уставившись на змеев, с побелевшим от ужаса лицом.

Хаши-Гал отвёл назад свои гладкие чёрно-синие крылья, полоснул когтями по воздуху и спикировал вниз. Остальные последовали за ним.

Айлза парила вверху, её сердце бешено колотилось. Они были опасны – все двушкурые были опасны, – но чёрно-синие змеи даже не стали слушать её предостережений. Она наблюдала с высоты, как четыре огромных существа, распахнув пасти и выпустив перед собой ослепительно белые струи пламени, набрасываются на двушкурых, сидящих у костра.

Двушкурые повскакивали на ноги и стали разбегаться. Но недостаточно быстро.

Первый из чёрно-синих змеев нанёс удар когтистой лапой и рассёк шею старшего из мужчин. Второй преследовал бегущую молодую женщину; выпущенная им струя пламени подожгла её внешнюю шкуру и волосы. Хаши-Гал схватил вторую женщину когтями, взлетел высоко в воздух и выпустил её; женщина с криком упала на землю…

Айлза спустилась чуть ниже, надеясь, что атака скоро закончится. Запах крови и горелой плоти поднимался ей навстречу.

Снова взмыв вверх, Хаши-Гал, окружённый своими спутниками, поднял голову и проревел Айлзе:

– Это от таких жалких существ вы сбежали?

В ту же секунду внизу раздался странный металлический скрежет оружия двушкурых. Шипы пролетали мимо испуганных морд чёрно-синих змеев, пока один из снарядов с глухим стуком не попал в цель.

Крик Айлзы, громкий и мучительный, прорезал воздух, но чёрно-синие змеи не услышали его, спеша подняться и разлететься по небу. Они не увидели, как её левое крыло бессильно повисло, как металлическая стрела из мощного арбалета разорвала ей сухожилие и застряла в чешуе у самого основания крыла.

Самка белозмея взмахивала правым крылом так часто, как только могла, в отчаянной попытке не потерять высоту. Но тщетно. Она вошла в штопор, сделала в воздухе несколько кувырков и, подгоняемая ветром, падала всё ниже и ниже.

Последним, что помнила Айлза, было размытое пятно, в котором перемешались оттенки зелёного и коричневого; что-то больно процарапало ей кожу: она упала на крону низкого дерева…

Айлза открыла глаза.

Было уже поздно. Солнце сделало полукруг по небу и спускалось к горизонту, его красный шар навис над зазубренными вершинами горной цепи вдалеке.

Айлза повернула голову и неуклюже огляделась. Она лежала на животе возле дерева – того, что замедлило её падение и спасло ей жизнь. Вокруг валялись сломанные ветки, которые кололи её в бок. Она приподнялась на все четыре лапы, стряхнула налипшие ветки и листья и вышла из тени, отбрасываемой деревом. Её крыло пульсировало, и она вспомнила про выпущенный двушкурыми шип, который попал в неё.

Айлза повернулась, морщась от боли. Вот он, серый и твёрдый, всё ещё торчит, застряв в кости у основания крыла. Выгнув шею, Айлза открыла пасть, прихватила кончик шипа клыками и потянула. От боли её жёлтые глаза стали насыщенно-красными. Она потянула ещё раз, теперь уже сильнее. Но шип сдвинулся лишь на самую малость. Закрыв глаза, Айлза сжала челюсти и потянула со всей силы. Шип с тихим скрипом поддался, и она отбросила его в сторону.

Подняв голову, она попыталась взмахнуть крыльями. Правое крыло приподнялось и описало круг; левое же осталось неподвижным.

Айлза горестно вздохнула. Залечивать такую рану предстояло долго.

Она огляделась в поисках чёрно-синих змеев, но их и след простыл. На мгновение Айлзу охватила ярость, что они бросили её. Но затем её взгляд упал на дерево. Быть может, они всё-таки искали её, подумала она. Искали, но не нашли…

Айлза пошла вперёд, волоча крыло по земле. Каждый шаг давался с трудом. Всё тело ныло и болело, будто его побили камнями. Она осмотрелась вокруг, но не увидела никаких следов чёрно-синих змеев или двушкурых. Айлза наклонила голову и принюхалась.

И почувствовала запах.

Она продолжила идти, теперь уже с осторожностью. И тут она увидела его. Тело, переломанное и истекающее кровью, повисшее на валуне. Рядом лежало второе тело: его череп был продавлен в том месте, где ударился о камень. Тихий грустный щёлкающий звук вырвался из глубины горла Айлзы. Она подошла к костру, разведённому в выложенном камнями круге и почти уже догоревшему. Возле него лежало третье тело, обгоревшее и дымящееся.

Айлза отвернулась, собираясь покинуть это место смерти, но тут до неё донёсся какой-то звук. Она замерла. Звук прекратился, потом раздался снова. Тихое поскуливание, слабое и жалобное, доносилось из груды рюкзаков и вещей, сложенных вместе чуть в стороне от костра.

Айлза нерешительно шагнула в ту сторону. Хныканье стало громче. Самка белозмея опустила голову и ткнулась носом в кучу вещей. Она принюхалась. Что бы это ни было, оно пахло сладко, как молоко, как сухое сено. Айлза продолжала жадно вдыхать запах, и он привёл её к одеялу; она взяла его зубами, оттянула и удивлённо зачирикала.

Это был двушкурый, маленький и дрожащий. Мальчик. Он взглянул на неё большими зелёными глазами и тихонько пискнул. Его тело дрожало всё сильнее. Айлза затрепетала. Она открыла пасть и выдохнула; дыхание её было тёплым и сладким. Двушкурый закрыл рот, широко распахнул глаза и перестал дрожать.

Айлза выдохнула на него ещё раз, затем посмотрела в небо. В глубокой темноте цвета индиго мерцали звёзды.

Она снова взглянула на крошечного двушкурого, и её усики затрепетали. Затем она осторожно улеглась, обернувшись всем телом вокруг маленького беззащитного существа, которое вдруг заплакало.

– Тише, малыш, – промурлыкала она.

Глава пятьдесят четвёртая

Повелительница кельдов медленно отодвинула складки обгоревшей занавески из змеиной кожи и увидела лежащую под ней фигуру.

Голова была страшно обожжена. Вместо волос её покрывала сажа, кожа под ней вся покрылась волдырями; на лбу и висках её вообще не было, она расплавилась, как воск. Повелительница кельдов тонкими пальцами сдвинула обгоревшую занавеску ещё чуть ниже. Носа тоже не было, губы были красно-чёрными, как полоски сырого мяса.

– О, сестра, – прошептала повелительница кельдов медово-сладким голосом, нежным и успокаивающим, будто обращалась к маленькому ребёнку. – Что с тобой случилось?

Она наклонилась, приблизив своё лицо под капюшоном к почерневшей фигуре.

– Карафина, – прошептала она, – ты слышишь меня?

Маленькая пещера полностью выгорела, подожжённая взрывом и пронесшейся по ней дорожкой огня. Её сестра, спасаясь от разбушевавшегося адского пламени, успела завернуться в занавеску из змеиной шкуры, но этого оказалось недостаточно.

Повелительница кельдов уставилась на обгоревшее лицо. Оно походило на какой-то странный барельеф; на гротескное изображение из дерева, кожи и воска. Вдруг обожженные губы шевельнулись.

Повелительница кельдов наклонилась ближе.

Дыхание её сестры было тёплым, но слабым. Из глубины горла вырвался тихий булькающий звук, затем хриплый голос произнёс одно-единственное слово:

– Змееловы…

Повелительница кельдов резко отстранилась.

– Слейк! – крикнула она повелительным тоном. – Слейк, где ты? Принеси кровавый мёд…

Синий Слейк был в соседней большой пещере: он сидел, сгорбившись, в плетёной корзине, которая висела на спине у здоровенного широкоплечего змеелова в тяжёлом плаще из шкуры озерозмея и белой костяной маске. В горячем воздухе всё ещё висел дым, и отравителю было трудно дышать через кривую дыру, на месте которой раньше был его нос.

В тёмной нише рядом стояла мать угрей, держа на привязи двух своих щелезмеев, которые, визжа и рыча, разрывали обгорелые остатки чего-то, похожего на трёх мёртвых краснокрылов. Рядом с ней, тяжело дыша, стоял её змеелов в костяной маске.

Резак Дэниел и четыре его раба со стеклянными глазами стояли в другой стороне выгоревшей пещеры. Он вдумчиво ворошил огромную кучу пепла железным прутом, время от времени останавливаясь, чтобы рассмотреть обнаруженные там металлические ободья. Затем он протянул руку вверх и провёл пальцем по влажной каменной стене. Под ногтем собралось что-то красное и липкое; он понюхал, а затем попробовал это.

– Видимо, все их запасы сгорели, – задумчиво протянул он.

– Кровавый мёд! – прозвучал требовательный голос повелительницы кельдов. – Сейчас же, Слейк!

Резак Дэниел обернулся.

– Слейк, – прошипел он. – Госпоже нужен кровавый мёд.

Прервав свои раздумья, Синий Слейк вынужденно отвлёкся от остатков того, что, на его профессиональный взгляд, походило на впечатляющий перегонный аппарат. Когда-то ему пришлось отдать его молодой Карафине; судя по виду аппарата, он, наверное, приносил ей немало кровавого мёда. До пожара…

Фигура повелительницы в чёрном капюшоне появилась на выходе из маленькой пещеры и поманила его.

– Иду, госпожа! – крикнул Слейк дрожащим голосом через дыру на лице.

Он с силой ударил несущего его змеелова каблуками под бока. Тот послушно опустился на колени. Неловкими пальцами Синий Слейк снял кожаные ремни, а затем вылез из корзины. Он медленно побрёл по покрытому копотью полу, огибая кучи хлама и мёртвые тела, и на ходу достал бутылку кровавого мёда из внутреннего кармана своего пиджака с кисточками.

Войдя в пещеру, он остановился, увидев обугленное тело, над которым склонилась повелительница кельдов.

– Карафина… – пробормотал Слейк.

– Просто дай мне бутылку, – прошипела повелительница кельдов, протягивая руку.

Но Синий Слейк даже не пошевелился; тогда она выхватила бутылку из его рук и зубами вытащила пробку. Выплюнув её в сторону, повелительница кельдов повернулась к сестре. Запустив руку под змеиную шкуру, она осторожно приподняла голову Карафины, поднесла к обожжённым распухшим губам бутылку и наклонила её.

– Пей, – сказала повелительница кельдов нежным, ободряющим голосом. – Всего один маленький глоток…

В рот Карафины потекла вязкая красная жидкость; женщина сделала глоток, затем ещё один. Повелительница кельдов отняла бутылку, но обожжённые губы Карафины потянулись за ней; пришлось дать ещё немного.

Глаза Карафины открылись – два бирюзовых камня в красной оправе.

– Сестра, – скрипучим голосом произнесла она, напряжённо вглядываясь в темноту под чёрным капюшоном.

Повелительница кельдов снова взглянула в глаза сестры, так похожие на её собственные, и улыбнулась. Но Карафина не улыбнулась в ответ.

– Зачем ты послала его? – спросила она слабым надтреснутым голосом.

– Кого? – мягко спросила властительница кельдов.

– Кого? Кого? – Глаза Карафины расширились. – Того, кто призывает зиму. Я узнала его. Зачем ты послала его сюда?

Повелительница кельдов нахмурилась.

– Тот, кто призывает зиму, был здесь?

– Не притворяйся, что не знаешь, – сказала Карафина сухо и грубо. – Ты сказала, что я могу устроиться сама, если буду платить тебе. И я выполняла наш уговор. Каждую середину зимы я отдавала тебе положенную долю. Но потом ты послала своего наёмника… – Подпитанный кровавым мёдом слабый голос Карафины звучал возмущённо.

Повелительница кельдов покачала головой.

– Твой муж не платил нам, сестра, что бы он там ни говорил тебе. Вот почему мы пришли… и обнаружили тебя в таком положении.

– Килиан не платил тебе? – проскрипела Карафина, содрогнувшись. – Но почему?

– Сестра, сестра, – тихо сказала повелительница кельдов. – Сколько раз я тебе говорила, нельзя доверять змееловам… – Она замолчала. – Я и правда послала того, кто призывает зиму, – признала она. – Но не за тобой. Я отправила его за змееловами, которые убили Редмирту. Он шёл по их запаху.

Карафина тихо и хрипло вдохнула.

– Редмирта мертва? – прошептала она; тут её осенила догадка, и её глаза расширились. – Тот, кто призывает зиму, шёл по запаху убийц? – С трудом пробормотала она. – Когда мои кельды убили того, кто призывает зиму, они схватили двух змееловов – скалолаза и мальчишку. Килиан назвал мне их имена…

Карафина замерла и сглотнула. Она умоляюще посмотрела на сестру, которая ещё раз поднесла к её губам бутылку кровавого мёда.

– Илай Винтер, – выдохнула Карафина; её бирюзовые глаза засияли. – И Мика… – Её слова становились всё неразборчивее. – Они устроили пожар… – прошептала она; глаза её снова вспыхнули и угасали. – Они сделали… всё это.

Повелительница кельдов подняла руку и сняла чёрный капюшон, покрывавший её голову. Лицо под ним было белым и молочно-мутным, как лунный камень. Белёсые ресницы, волосы цвета утреннего тумана и гладкая блестящая кожа, через которую просвечивали синеватые вены, будто прожилки на мраморе. Это было бескровное, ледяное лицо; два бледно-бирюзовых глаза со злобой смотрели на чёрное, опалённое пламенем тело, завёрнутое в занавеску из змеиной кожи.

– Я предупреждала тебя, сестра, – полился из белых губ сладко-медовый голос. – Я предупреждала, чтоб ты не связывала свою судьбу с каменным пророком! – Она протянула руки и схватила сестру за горло. – Но ты думала, что тебе виднее, – промурлыкала она. – Ты думала, что можешь из змееловов сделать фермеров. И посмотри, до чего тебя это довело.

Взгляд бирюзовых глаз повелительницы кельдов ожесточился, а пальцы её сжались.

– Ты убила того, кто призывает зиму, – вдруг зашипела она; изо рта Карафины вырвался хрипящий, булькающий звук. – И позволила змееловам, на которых он охотился, сбежать.

Тело Карафины задёргалось; её почерневшие пальцы беспомощно пытались оцарапать руки повелительницы кельдов, пока та душила её. Наконец Карафина замерла. Повелительница кельдов отняла руки, набросила капюшон на голову, скрыв белое лицо, и выпрямилась.

Другие кельды наблюдали за сценой из соседней пещеры. Синий Слейк и Резак Дэниел переглянулись. Мать угрей откашлялась, два её щелезмея зашипели на концах своих поводков.

– И что теперь? – спросила мать угрей.

Из-под чёрного капюшона зазвучал голос повелительницы кельдов, такой же густой, сладкий и убийственный, как кровавый мёд.

– Мы найдём Илая Винтера и мальчишку, Мику, – бархатным голосом произнесла она. – И убьём их.

Глава пятьдесят пятая

Кара дрожала. Она плотно завернулась в свой серый домотканый плащ и придерживала его у шеи. Её сжатые пальцы казались бледно-синюшными на фоне смятой серой материи.

– Тебе холодно? – спросил Мика.

– Немного, – ответила Кара, дрожа и улыбаясь. – Но я быстро согреюсь, когда мы разведём огонь.

Мика вытащил руки из рукавов куртки и, придвинувшись к Каре, накинул куртку им обоим на плечи. Кара прижалась к нему.

– Лучше? – спросил Мика, повернувшись и поцеловав её в щёку.

– Намного лучше, – ответила она и поцеловала его в губы.

– Как только Илай проверит, что в округе всё чисто, я разведу огонь, – сказал Мика. – Дело в том, Кара, что здесь, в пустоши, нужно быть осторожными. Огонь может привлечь внимание…

Он почувствовал, как Кара снова задрожала и прижалась к нему сильнее.

Они сидели на широком уступе, на полпути к вершине высокой скалы из желтоватого песчаника. Позади было трудное путешествие: целый день они брели – преодолели долину Глубокодома, прошли через скалистое плато и добрались до гор на западе. Но Кара ни разу не пожаловалась. Когда они наконец остановились на ночлег, а Илай отправился изучать рельеф местности, она помогла Мике собрать хворост для костра, работая быстро и со знанием дела – Кара сразу определяла, что будет хорошо гореть. А ведь Мика видел, как она устала.

Он запустил руки под складки её плаща, нашёл руки девушки и крепко сжал их.

– Ты сегодня отлично справилась, – сказал он.

– Правда? – спросила Кара со смесью удивления и гордости в голосе.

– Правда, отлично.

Кара посмотрела в небо.

– Здесь всё такое большое, такое новое и странное, – заметила она. – После Глубокодома…

– На то, чтобы привыкнуть к кочевой жизни, нужно время, – сказал Мика, кивая.

Он заглянул в сине-зелёные глаза Кары. Полные наивности и веры… Веры в него. Мика почувствовал переполняющую его нежность к этой девушке, которая, потеряв всё, осталась такой решительной и смелой. Она нуждалась в нём, и он подумал, что никогда её не подведёт. Мика наклонился и снова поцеловал Кару.

– Всё будет хорошо, вот увидишь, – сказал он нежно, обнимая её за плечи. – Илай знает, что делает. Середина лета – самое время собирать туши змеев, которые не пережили зиму, и воздать им честь, воспользовавшись всем, что они могут дать, – улыбнулся Мика. – Это правило Илая. Он не занимается охотой и отловом, но возьмёт всё, что пустошь щедро ему предложит. Каждая часть найденного тела пригодится – зубы, кости, шкуры, железы: мы обменяем их в логове Менял на всё, что нам нужно.

– В логове Менял? – удивлённо переспросила Кара.

– Логово Менял – это как базар, – объяснил Мика. – Змееловы там собираются, чтобы обмениваться и торговать. И как только мы наберём достаточно ценных вещей, мы сами отправимся в логово и обменяем их на кастрюли, кружки, одеяла и всё прочее. И мы достанем тебе новую одежду, Кара. Чтобы у тебя была подходящая для путешествия экипировка, а не это всё, – сказал Мика, проведя рукой по серому плащу Кары и глядя на её мокасины, стёршиеся и стоптанные всего за один день ходьбы.

Мика сжал плечо девушки.

– А пока, – продолжал он, – я пришью немного змеиной кожи к твоим мокасинам, чтобы укрепить пятки и носы. У меня в кармане остались нитки с иголкой с тех пор, как я ремонтировал свои ботинки.

– Ты сделаешь это для меня? – спросила Кара, и её глаза заблестели.

– Конечно, – ответил Мика, глядя на неё. – Здесь, в пустоши, мы должны заботиться друг о друге. Илай меня этому научил.

– Он тебя многому научил…

– Это правда.

– А ты меня научишь?

Мика притянул Кару ближе к себе, затем поправил куртку на их плечах.

– Научу, – ответил он.

Тут раздался сиплый высокий звук: он эхом пронёсся высоко над их головами, отскочил от крутых склонов и побежал по плато внизу. В ответ откуда-то из темноты зазвучал низкий прерывистый рёв.

– Что это было? – спросила Кара, едва дыша.

Мика поднял голову.

– Скрежезмеи, – сказал он. – Смотри.

Он указал вверх: над скалой кружило с полдюжины существ, бледно-серебристых в лунном свете. У них были широкие угловатые крылья, широкие пасти и костяные бугорки на головах.

– Илай говорит, они так визжат, когда охотятся. – Мика снова повернулся к Каре. – Звучит жутковато, но они вполне безобидны.

Кара протянула руку и подняла воротник куртки из змеиной кожи.

– Я всю жизнь прожила в Глубокодоме, – тихо сказала она. – И до сегодняшнего дня никогда не уходила дальше самого высокого наблюдательного пункта. Бывало, я стояла там и смотрела, как отец направляется в Страну долин, чтобы проповедовать змееловам. – Кара нахмурилась и помолчала. – По крайней мере, я так думала…

Она умолкла; Мика посмотрел на неё и увидел слёзы, заблестевшие в уголках её глаз и побежавшие по щекам.

– Я всё ещё не могу до конца поверить в это, – голос Кары был тихим и грустным. – Забирать нашу кровь и отдавать кельдам, чтобы они делали из неё этот свой грязный кровавый мёд… и всё это время мы восхваляли Создателя и пели Ему в большом зале…

Внезапно, поддавшись накопившейся усталости и отчаянию, она уронила голову Мике на грудь, зарылась лицом в его рубашку и тихо заплакала. Мика чувствовал, как вздрагивали её плечи.

– Твой отец совершил ошибку, – сказал он Каре.

Большую ошибку.

Мика вспомнил, как, внезапно лишившись своего пророка, жители Глубокодома расходились кто куда: спины согбенные, лица бледные и помрачневшие от потрясения. Большинство из них решили доверить свою судьбу кому-то из старейшин; некоторые ушли в одиночку. Казалось, это было так давно – а ведь всё произошло этим утром.

Илай подождал, пока все остальные не разбредутся, чтобы посмотреть, куда они направятся, и только потом повернулся к Мике и указал в ту сторону, куда никто не пошёл.

– Мы отправимся туда, – сказал он. – Мы уйдём из Страны долин и будем держаться ближе к западу, где, говорят, обитают белозмеи.

Рыдания Кары становились всё тише и вскоре прекратились. Какое-то время оба молчали. Кара не отрывала лица от груди Мики, а тот смотрел на белую бесстрастную луну у неё над головой.

Когда Кара наконец заговорила, голос её звучал хрипло и низко.

– Как ты думаешь, что имел в виду мой отец?

– О чём ты? – спросил Мика, хотя отлично знал, о чём она спрашивает.

Кара отстранилась и посмотрела на него.

– Когда он просил прощения, то говорил, что сделал всё это для неё… – сказала она. – Для моей матери. Хоть она и была злой. – Кара сглотнула и вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Он говорил, что любил её, хоть она и была злой… – Девушка нахмурилась, и её бирюзовые глаза сверкнули. – Что он имел в виду?

Мика не мог взглянуть ей в глаза. Глаза её матери. Лицо её матери…

– Моя мама умерла, когда я была ещё ребёнком, – продолжила Кара. – Значит, он не мог говорить о ней. Или мог? И она не была злой. Только не моя мама. Она не могла быть злой… – Кара схватила Мику за руки. – Так что же имел в виду отец?

Мика покачал головой.

Он всё ей рассказал в большом зале – всё, кроме правды о её матери. Когда она обнаружила серый плащ, её вера в отца была разрушена. И этого удара с неё было достаточно. Мика не сказал ей о Карафине тогда, не скажет и сейчас. Он никогда ей не скажет.

– Не знаю, – прошептал он.

Кара едва заметно кивнула, и Мика не знал, поверила она ему или нет. Но это вроде бы и не имело значения. Она протянула руки, схватилась за лацканы его куртки, легла на спину и привлекла Мику к себе; потом целовала, целовала его…

Скалолаз вернулся немногим позже; сбоку у него на ремне болтались две тушки сквобозмеев, которых он нашёл по дороге. Илай сказал, что вокруг всё вроде бы тихо; они развели огонь, поджарили змеиное мясо и потом, изнурённые, улеглись спать.

Луна поднималась всё выше, и, когда Мика перевернулся на спину, она засветила ему в лицо, как яркий фонарь. Мика открыл глаза.

Рядом с ним пошевелилась Кара. Она прижалась к нему, положив голову ему на грудь и сложив руки вместе. Мика натянул повыше куртку, которой они накрылись, пряча лица от яркого лунного света; Кара умиротворённо вздохнула.

Снова взглянув на луну, Мика заметил в темноте возле светила какое-то движение. Там что-то было, что-то летело; и когда оно пронеслось на фоне белого круга луны, Мика узнал знакомый изгиб длинной шеи и очертания угловатых крыльев, поднимавшихся и опускавшихся в полёте.

Это был белозмей. Белозмей и его наездник. Там, вдалеке длинный стержень родокопья ещё мгновение рассекал шар луны – и вот силуэт пропал из виду.

Мика подумал о Фракии.

Кара взглянула на него из темноты.

– Мика, – сказала она, – у тебя сердце так колотится.

Она улыбнулась; глаза у неё были сонные, лицо обрамляли каштановые кудри.

Кара. Его милая, доверчивая Кара.

– Разве? – отозвался Мика.

Флибуста

Секрет подземелья (fb2)

Пол Стюарт, Крис Ридделл Змеиная пустошь. Секрет подземелья

* * *

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвёртая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвёртая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

* * *

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Глава сорок третья

Глава сорок четвёртая

Глава сорок пятая

Глава сорок шестая

Глава сорок седьмая

Глава сорок восьмая

Глава сорок девятая

Глава пятидесятая

Глава пятьдесят первая

Глава пятьдесят вторая

Глава пятьдесят третья

Глава пятьдесят четвёртая

Глава пятьдесят пятая

Оглавление

Пол Стюарт, Крис Ридделл
Змеиная пустошь. Секрет подземелья