Дерево желаний (fb2)

- Дерево желаний [Wishtree] (пер. Ирина Юрьевна Лейченко) 424K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Кэтрин Эпплгейт

Кэтрин Эпплгейт
Дерево желаний

Originally published by Feiwel and Friends, an imprint of Macmillan USA Published by arrangement with Pippin Properties, Inc. through Rights People, London and The Van Lear Agency.

WISHTREE by Katherine Applegate Copyright © 2017 by Katherine Applegate

Illustrations copyright

© 2017 by Charles Santoso. All rights reserved.

© Лейченко И. Ю., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

* * *

Новоприбывшим и встречающим

КАК РАЗГОВАРИВАТЬ С ДЕРЕВЬЯМИ

1

Разговаривать с деревьями не так-то просто. Пустая болтовня нам не по нутру.

Это вовсе не значит, что мы не способны на удивительные вещи. Вещи, которые тебе, скорее всего, не доведется испытать.

Мы можем баюкать пушистых совят. Удерживать от падения хлипкие детские шалаши, построенные на наших ветвях. Фотосинтезировать.

А вот говорить с людьми? Нет, это не для нас.

А уж анекдоты травить – и подавно.

Правда, кое с кем мы все же беседуем – с теми, кому точно можно доверять. Мы общаемся с бесшабашными белками. С трудолюбивыми муравьями. С ослепительными бабочками и робкими мотыльками.

Птицы? Они очаровательны! Лягушки? Ворчливы, но добродушны. Змеи? Жуткие сплетницы!

Деревья? Ни разу не встречал дерева, которое бы мне не понравилось.

Ну ладно, так и быть. Тут на углу растет одно… Платан. Вот уж у кого язык без костей!

А как насчет людей? Разговариваем ли мы с ними когда-нибудь? Я имею в виду, по-настоящему, как могут лишь люди?

Хороший вопрос!

Ведь у деревьев довольно сложные отношения с людьми. Сегодня вы с нами обнимаетесь, а завтра превращаете в столы и медицинские шпатели.

Возможно, ты недоумеваешь, почему о способности деревьев разговаривать тебе ничего не сообщили на уроках биологии в теме «Человек и природа – лучшие друзья».

Учителя ни в чем не виноваты. Они, скорее всего, и не знают, что деревья умеют говорить. Об этом вообще мало кто знает.

И все же, если в один особенно везучий день ты окажешься рядом с особенно дружелюбным на вид деревом, почему бы не напрячь слух?

Деревья не умеют травить анекдоты.

Что мы умеем хорошо, так это рассказывать истории.

А если тебе удалось услышать лишь шепот листьев, ничего страшного. Большинство деревьев в душе интроверты.

2

Кстати, меня зовут Красный.

Быть может, мы уже встречались? Помнишь тот дуб возле начальной школы? Большой, но не слишком. Тенистый летом, благородно расцвеченный осенью?

Я горжусь тем, что я – красный дуб, или Quercus rubra. Красный дуб – одно из самых распространенных в Северной Америке деревьев. Только в моем районе сотни таких, как я, вплетают корни в почву, подобно неутомимым вязальщицам.

У меня серая шероховатая кора, кожистые резные листья, мощные корни и – пусть это прозвучит нескромно – лучшая осенняя расцветка на нашей улице. Сказать, что я красный, – это ничего не сказать. Каждый год в октябре мои листья вспыхивают ярким пламенем. Просто чудо, что пожарные не приезжают меня тушить.

Возможно, это вас удивит, но все красные дубы носят имя Красный.

Точно так же как все сахарные клены носят имя Сахарный. Все можжевельники зовутся Можжевельниками. А все секвойи – Секвойями.

Так принято в мире деревьев. Нам не нужны имена, чтобы узнавать друг друга.

Представь себе класс, в котором всех учеников зовут Мелвин. И бедную учительницу, которая каждое утро пытается делать перекличку!

Хорошо, что деревьям не надо ходить в школу.

Конечно, из этого правила есть исключения. Где-то в Лос-Анджелесе растет пальма, которая требует, чтобы ее величали Кармой, но чего еще ждать от калифорнийцев?

3

Близкие друзья зовут меня Красный, и ты тоже можешь так ко мне обращаться. Однако с давних времен люди в нашей округе называют меня Деревом желаний.

Тому есть причина, и она уходит корнями в те времена, когда я был всего лишь крошечным семечком с далекоидущими планами.

Это длинная история.

Каждый год в первый день мая ко мне со всего города сходятся люди и украшают меня клочками бумаги, ярлыками, лоскутками, обрывками пряжи, а порой и спортивными носками. Их подвешивают на сучья, закидывают повыше, завязывают бантиком. Каждое приношение – это символ мечты, желания, стремления.

Все это – надежды людей на лучшее.

Деревья желаний имеют давнюю и почтенную историю, уходящую далеко в века. Таких деревьев – обычно это боярышники или ясени – много в Ирландии. Но их можно найти по всему миру.

Люди, приходящие ко мне в гости, как правило, вполне любезны. Похоже, они понимают, что тугой узел помешает мне расти так, как нужно. Они бережны с раскрывшимися листочками, аккуратны с обнажившимися корнями.

Обычно люди записывают свои желания на лоскуте ткани или на обрывке бумаги. Привязав их к одной из ветвей, они нашептывают мне свои желания.

Загадывать желания принято первого мая, но люди наведываются ко мне круглый год.

Чего мне только не доводилось слышать!

Столько желаний! Великих и малых, эгоистичных и трогательных.

Все эти надежды людей, возложенные на мои старые усталые плечи, тяжкое бремя и большая честь.

Хотя к вечеру первого мая я выгляжу так, будто кто-то вывалил на меня огромную корзину мусора.

4

Как вы, наверное, уже заметили, я поразговорчивей большинства деревьев. В этом деле я еще новичок. Учусь пока.

Тем не менее я всегда умел хранить тайны. Дереву желаний не полагается болтать лишнего.

Чего только не рассказывают люди деревьям! Знают, что мы их выслушаем. Выбора-то у нас нет.

К тому же чем больше слушаешь, тем больше нового узнаешь.

Бонго говорит, что я вечно сую нос в чужие дела, и, пожалуй, она права. Бонго – моя лучшая подруга, ворона, которую я знал еще тогда, когда она только постукивала клювом внутри своего крапчатого яйца.

Бывает, мы спорим, но такое нередко случается между друзьями, и неважно, к какому биологическому виду они принадлежат. За свою жизнь я встречал немало примеров удивительной дружбы: между пони и жабой, между краснохвостым сарычом и белоногим хомячком, между кустом сирени и бабочкой-монархом. И все они, бывало, расходились друг с другом во мнениях.

Я считаю, что Бонго слишком молода, чтобы столь пессимистично смотреть на жизнь.

Бонго утверждает, что я слишком стар, чтобы быть таким оптимистом.

Это правда. Я – оптимист. Но я смотрю на вещи с высоты лет. На своем долгом веку я повидал и плохое, и хорошее. И хорошего я видел намного больше.

Так что мы с Бонго остаемся каждый при своем мнении. И это нормально. В конце концов, мы ведь такие разные.

К примеру, вороны считают нашу древесную традицию одинаковых имен смехотворной. Бонго выбрала себе имя после своего первого полета – таков вороний обычай. При этом имен у нее может быть несколько. Вороны меняют их по первой прихоти. У двоюродной сестры Бонго, Примóчки, имен было семнадцать!

Бывает, что вороны берут себе людские имена, и я видел больше ворон по имени Джо, чем ясных солнечных дней. Иногда они берут себе имена вещей, которые привлекли их внимание: Банка Колы, Жужубá, Дохлая Крыса. Или называют себя в честь фигур высшего пилотажа: Смертельная Спираль или Бочка. Или в честь красок: Баклажанный, Черная-как-Ночь.

Многие вороны выбирают себе имена из звуков, которые любят издавать (они отличные подражатели). Я был знаком с воронами, которых звали Китайский Колокольчик, Фура, Брюзгливый Таксист, не говоря уже о тех, чьи имена в приличном обществе произнести нельзя.

Недалеко от нас в гараже репетирует школьная рок-группа. Среди инструментов – аккордеон, бас-гитара и туба. Еще у них есть барабан бонго.

Ребята еще ни разу не выступали за пределами гаража, но Бонго обожает сидеть на крыше и покачиваться под их музыку.

5

От ворон мы отличаемся не только именами.

Некоторые деревья – мужского пола. Некоторые – женского. А некоторые, как я, обоих.

Поди разберись! Но природа часто приводит нас в замешательство.

Про меня можно сказать «она». Про меня можно сказать «он». Подходит и то и другое.

С годами я узнала, что ботаники – эти везунчики, которые целыми днями изучают жизнь растений, – называют некоторые деревья, скажем ясень или американский клен, двудомными. Это означает, что мужские и женские цветы у них расположены на разных растениях.

Другие деревья, такие как я, однодомные. На нас одновременно растут и мужские и женские цветки.

Это доказывает, что деревья живут гораздо более интересной жизнью, чем вы, люди, порой думаете.

6

А вот что нас с воронами – да и со всеми представителями мира природы – объединяет, так это одно общее правило: никогда не разговаривать с людьми.

Это для нашей же пользы. Во всяком случае, так принято считать.

Однако я частенько задаюсь вопросом: а так ли уж полезно это вечное молчание? Сколько раз мне хотелось заговорить, вмешаться, помочь людям!

Нарушалось ли когда-нибудь это правило? Конечно же промахи случались. В прошлом году мне рассказывали о лягушке, которая задремала в почтовом ящике. Когда его открыл почтальон, она заквакала как сумасшедшая и выпрыгнула наружу, напугав и себя, и его. Почтальон грохнулся в обморок. Лягушка запрыгнула ему на лоб и, когда он проснулся, рассыпалась в извинениях.

Вот вам явное нарушение правила «НЕ РАЗГОВАРИВАЙ С ЛЮДЬМИ!».

Но, как, кажется, всегда и бывает, об этом случае вскоре забыли. Ведь почтальон был совершенно уверен в том, что лягушки разговаривать не умеют. Он наверняка убедил себя: «Тебе просто послышалось!»

Примечательно, что вскоре после случая с лягушкой почтальон ушел на пенсию.

И все же, если представить себе, сколько на свете существует деревьев, лягушек, выдр и корольков, стрекоз и броненосцев, да и других живых существ, удивительно, что люди до сих пор еще не прознали про нашу маленькую тайну.

Что тут скажешь? Природа ловка. А люди… уж простите, но большинство из вас не слишком-то наблюдательны.

Возможно, тебе – если ты любопытен или недоверчив – интересно, как именно деревья могут общаться между собой. Быть может, тебе захочется осмотреть растущую неподалеку желтую сосну, или осину, или, скажем, ликвидамбар и попробовать разгадать эту загадку.

Люди говорят с помощью легких, горла, голосового аппарата, языка и губ, исполняющих сложную симфонию звука, дыхания и движения.

Но есть и множество других способов объясниться. Приподнятая бровь, подавленная усмешка, утертая слеза – все это тоже способы общения.

Для деревьев общение – столь же непростое и чудесное занятие, как и для людей. Мы устанавливаем связь с миром через мистический танец солнечного света, воды, ветра и почвы.

У лягушек – свой способ общения. И у собак тоже. И у тритонов, у пауков, у слонов и у орлов.

Как именно мы это делаем? Это – наше дело. Ваше дело – догадаться.

Природа, она тайны любит.

7

Между прочим, я не просто дерево. Я – дом. Целое сообщество живых существ.

На моих ветвях вьют гнезда. Меж корней роют подкопы. На моих листьях откладывают яйца.

А еще у меня есть дупло. Дупла на стволах или в ветвях встречаются довольно часто, особенно у таких деревьев, как я, которые уже немало пожили на свете.

Дупла могут быть маленькими – в самый раз для крошечных синичек-гаичек или для семейства белоногих хомячков. Бывают они и довольно вместительными, подходящими для медведя без предрассудков.

Конечно, я – дерево городское. Медведя тут встретишь не часто, разве только плюшевого. Но на своем веку я приютил несчетное количество енотов, лисиц, скунсов, опоссумов и мышей. Однажды во мне целый год жило семейство милых и чрезвычайно вежливых дикобразов.

Я даже укрывал у себя человека.

Это длинная история (таких у меня хоть отбавляй – я их собираю, как белки запасают на зиму желуди).

Дупла образуются по многим причинам. Дятлы. Обломившаяся ветвь. Молния. Болезнь. Грызущие кору насекомые.

У меня три дупла. Два средних продолбили дятлы. Самое большое образовалось, когда я был еще совсем молод. Под весом мокрого снега, нанесенного ураганом, у меня обломилась крупная ветвь.

Рана получилась большая, заживала медленно, и в тот год моя весенняя листва была редковатой, осенний цвет – до неприличия бледным.

Но со временем рана зажила, ее расширили насекомые, и теперь на уровне метров двух от земли на моем стволе красуется глубокое овальное дупло.

Дупла защищают от ненастья. В них можно безопасно переночевать и что-нибудь спрятать. Дупло – надежное место. Место, о котором можно только мечтать.

Дупло – это доказательство того, что плохое – при помощи времени, заботы и надежды – может превратиться во что-нибудь хорошее.

Давать приют другим подчас бывает непросто. Порой мне кажется, что я подобен многоквартирному дому, до отказа забитому жильцами. Жильцами, которые не всегда ладят друг с другом.

И все же мы уживаемся. Компромисс в природе – обычное дело.

Дятлы долбят по моему стволу, но ведь они поедают вредителей.

Черви грызут мои листья, но ведь они рыхлят и освежают почву, которая меня держит.

Трава отбирает у меня воду, но ведь она охлаждает землю.

Каждая весна приносит с собой новых жильцов и старых друзей, а также новые возможности для компромиссов. А уж этой весной у нас просто всплеск рождаемости!

Сейчас на мне живут совята, малыши-опоссумы и крошки-еноты. В гости регулярно заглядывают маленькие скунсы, поселившиеся под крыльцом синего дома, который стоит по соседству.

Ничего подобного еще не случалось. Никогда я не укрывал в себе столько детенышей. Такого просто не бывает! Ведь животные любят простор, собственную территорию. Вообще-то в такой ситуации жди раздора. Может быть, даже кражу гнезда или ночную драку.

И безусловно, размолвки возникали. Но я всем дал понять, что, пока я тут за главного, обижать соседей воспрещено.

А мне, несмотря на такую ораву гостей, совсем не тесно. Оберегать других – благородное занятие.

8

В нашем сообществе есть еще один член, хотя, пожалуй, Самар правильнее называть гостьей.

В январе она с родителями въехала в один из домов под сенью моих ветвей. Это малюсенький синий домишко с покосившимся крыльцом и опрятным садиком. На вид девчушке лет десять, у нее настороженный взгляд и застенчивая улыбка.

Самар похожа на человека, который повидал слишком много и хочет, чтобы мир вокруг стал спокойным.

Вскоре после переезда Самар стала украдкой выбираться из дому, когда родители ее уже спали. Она выходила даже в самые холодные ночи, натянув красные сапоги и зеленую куртку. Дыхание скрывало ее лицо, словно ледяная вуаль. Она разглядывала луну и меня, а иногда – соседний зеленый домик, где жил мальчик ее возраста.

Когда потеплело, Самар стала выходить в пижаме и сидела подо мной на старом покрывале, освещенная лунным светом. Ее молчание было столь полным, ее кротость столь очевидной, что мои жильцы вылезали из своих гнезд, свитых из репейника, веточек и пуха одуванчиков, и присоединялись к ней. Казалось, они приняли девочку как свою.

Больше всех Самар полюбилась Бонго. Ворона садилась к ней на плечо и удобно устраивалась там. Иногда она говорила «привет», точно подражая голосу девочки.

Нередко Бонго приносила Самар гостинцы, которые находила во время своих ежедневных странствий. Жетон из игрового автомата. Золотистую ленту для волос. Крышечку от бутылки корневого пива.

Вороны славятся тем, что делятся своими находками с людьми, которые им симпатичны. Бонго хранит в моем дупле запас безделушек (опоссумы любезно ей это разрешают). «Никогда не знаешь, кого придется подкупить», – приговаривает она.

Но подарки для Самар – это не взятки. С вороньей точки зрения, они означают: «Я рада, что мы друзья».

Если бы это была сказка, я бы добавил, что в Самар было что-то волшебное, что она завораживала зверей. Животные обычно неохотно вылезают из своих гнезд и укрытий. Они боятся людей, и не зря.

Но это не сказка, и колдовство тут ни при чем.

Животные сражаются за средства существования, в точности как люди. Они едят друг друга. Они бьются за господство. Они способны на плохие поступки.

Природа не всегда великодушна, справедлива или добра.

Но порой случаются неожиданности. И каждую весеннюю ночь Самар напоминала мне о том, что в молчании есть красота, а в смирении – грация.

9

Недавно Самар опять навестила меня. Было два часа ночи. Поздно, даже для нее.

Было видно, что она плакала. Щеки ее были влажными.

Она прислонилась ко мне, и ее слезы опалили мою кору, словно оставив на ней маленькие ожоги.

В руке она держала кусочек ткани. Розовой, в мелкую крапинку. На ней было что-то написано.

Желание! Первое за много месяцев.

Меня не удивило, что Самар знала об этой традиции. Как-никак, я – местная знаменитость.

Самар протянула руку, осторожно наклонила мою самую низкую ветвь и слабым узлом привязала к ней кусок материи. Она прошептала свое желание:

– Хочу, чтобы у меня был друг.

Девочка взглянула на зеленый дом. За занавеской на втором этаже шевельнулась чья-то тень.

И Самар вновь скрылась в своем синем домишке.

10

Если стоять без движения два века подряд, пока жизнь вихрем проносится мимо, много чего может произойти.

На мою долю выпало много хорошего. Под сенью моей листвы устраивались пикники и делались предложения руки и сердца. Под моими ветвями давались клятвы, исцелялись сердца. «Сони» спали, мечтатели грезили. Я наблюдал, как люди пробуют карабкаться по моим ветвям, как плетут друг другу под моей раскидистой листвой разные небылицы.

И смех! Всегда смех!

Но случалось и плохое. Я понял, что все, что можно сделать в таких случаях, это всегда оставаться на высоте и смотреть в глубину.

Меня рубили, резали, использовали в качестве мишени.

Меня морили жаждой, у меня спиливали ветки, сдували с меня пылинки, игнорировали и бросали на произвол судьбы. В меня била молния, по мне колотил град.

Мне угрожали топоры, пилы, болезни и насекомые.

Я сносил острые когти белок и мучительную долбежку дятлов. На меня залезали коты, меня помечали собаки.

Боль и страдания знакомы мне не хуже, чем всем остальным. В прошлом году на меня напали паразиты, которые сводили меня с ума. Пузырчатость листьев, плесневой налет, грибковое заражение, ожог листьев – все это я уже проходил.

И все же кое в чем деревьям повезло больше, чем людям. В каждый отдельный момент времени живым является только один процент взрослого дерева. По большей части я состою из клеток древесины, которые, строго говоря, уже умерли. Поэтому во многом я сильнее вас.

Ну так вот. Я многое повидал. И кто знает? Возможно, мне еще многое суждено увидеть. Я могу дожить до трехсот лет, даже до пятисот. Красные дубы – долгожители, особенно по сравнению с более нежными деревьями: черной ивой, хурмой, яблоней и багряником.

И все же через несколько дней после того, как Самар со слезами на глазах доверила мне свое заветное желание, случилось то, что заставило меня задуматься: а не перевидал ли я слишком многое?

11

Стояло раннее утро, и я ждал, когда потеплеет. Неподалеку, возле стоп-знака, топтался долговязый паренек.

Он смотрел себе под ноги и горбился, как ковыль на ветру. В его правой руке что-то блестело. Наверное, какой-то инструмент или шариковая ручка.

Паренек слегка улыбался, будто своей собственной шутке, шутке, которая, возможно, была понятна ему одному.

Мимо меня все время проходят разные люди – погрузившиеся в свои мысли, разговаривающие сами с собой, широко улыбающиеся, хмурящиеся… Ничего необычного в поведении мальчика не было.

Я беседовал с Бонго, которая только что напомнила мне, что я стал старше. На одно кольцо. У меня их теперь двести шестнадцать.

– Как странно! – ответил я. – Еще один день растения! А я все еще чувствую себя саженцем!

– Больше ста пятидесяти тебе не дашь, – улыбнулась Бонго. – Ты самое привлекательное дерево в нашем квартале!

– Что-то я совсем… – я сделал театральную паузу, – обветшал.

Бонго, которая сидела на самой нижней ветви, вздохнула. Вороний вздох ни с чем не перепутаешь: он похож на стон крошечного ворчливого старичка.

– Древесный юмор, – объяснил я на случай, если Бонго не оценила шутку, хотя она, конечно, все поняла. От Бонго ничего не ускользает. – Ну, ветвей-то у меня поприбавилось. Я все еще расту.

– Красный, ты серьезно? – Бонго потянулась, любуясь своими иссиня-черными лоснящимися крыльями. – Ничего посмешнее не придумал?

– Может быть, моя шутка понравилась бы тебе больше, если бы ты не так стеснялась своего роста, – поддразнил я приятельницу. Я раз в сорок выше Бонго.

– Нам, врановым, плевать на размеры с высокого дерева, – парировала Бонго. – Смекалка. Хитрость. Коварство. Проворность. Вот что у нас в цене!

Врановые – это мудреное название черных и серых ворон, грачей, сорок и соек. Бонго утверждает, что слишком элегантна для простолюдинки-вороны.

Мои ветви щекотал легкий ветерок. Возле начальной школы в конце улицы все еще цеплялся за жизнь понурый серый снеговик. Но проказница весна уже дразнила нас обещанием теплых деньков.

– На самом деле неважно, какого ты размера, Бонго, – сказал я. – Мы растем так, как должны расти, как это издревле было заложено в нашей природе.

– Красный! Солнце еще толком не взошло, а ты уже строишь из себя старый мудрый дуб. – Бонго легонько клюнула меня в ствол. – Хотя ты прав, дружище. – Она взмахнула крыльями и в мгновение ока очутилась на вершине телефонного столба, намного выше моих самых верхних веток. – Какая разница, какого ты роста? Если ты умеешь летать!

Тут на улицу одновременно вышли Самар и Стивен – мальчик, который жил в зеленом доме. У обоих за плечами висели рюкзаки. Оба, казались, с радостью встречали новый день.

Их взгляды пересеклись. Стивен кивнул, едва заметно, и Самар кивнула в ответ. Даже не в знак приветствия. Просто в знак узнавания.

Стивен побежал в направлении школы, но Самар задержалась, чтобы осмотреть двор. Все малыши крепко спали, свернувшись клубочком в своих убежищах.

– Привет, – тихо поздоровалась девчушка.

Бонго тут же отозвалась на приветствие, как она это делала каждое утро – голосом Самар:

– Привет!

Бонго может прилично сымитировать тубу, вполне убедительно – чихуахуа, очень похоже – полицейскую сирену.

Самар взглянула на Бонго, улыбнулась и пошла в школу.

Бонго ликующе каркнула и отправилась поджидать у школы детей. Она была там частой гостьей. Все ее знали. Ей нравилось донимать учеников, а они с удовольствием ей это позволяли.

Больше всего Бонго любила развязывать шнурки. Пока дети их завязывали, она вытаскивала из их сумок разные лакомства.

Иногда ворона могла проявить вежливость. Когда это было ей выгодно, она говорила «дай чипс!» и «крррасавчик!».

Наблюдая за полетом Бонго, я задумался – не впервые! – о своих ползучих корнях. Интересно, каково это – летать? Копать? Плавать? Скакать?

Упоительно, вне всякого сомнения. Чистое блаженство! И все же… Я бы не отдал за это даже своего самого малюсенького корешка.

И вправду, любить себя таким, какой ты есть, великий дар.

12

За это время паренек размашистым шагом прошел мимо меня и вернулся на прежнее место. Оглянувшись через плечо, он ступил на пожухлую траву, покрывающую мои корни.

Я почувствовал перемену, как это обычно бывает, когда рядом появляются люди: воздух начинает вибрировать их запахами, их пульсирующим теплом, их… человекостью.

И тут это случилось.

Паренек вонзил в мой ствол предмет, который держал в руке.

Быстро. Решительно.

Он еще раз оглянулся по сторонам. Переходившая дорогу пожилая женщина улыбнулась ему и покачала головой. Наверное, она подумала: «Как мило! Должно быть, он вырезает сердце с инициалами. Ах, как прекрасно быть молодым и влюбленным!»

Люди почему-то уверены, что деревья не возражают, когда на них что-то вырезают, особенно если речь идет о сердцах.

Заявляю официально: мы возражаем.

Я никогда прежде не видел этого мальчика. Он был крупным – пожалуй, старшеклассник. С людьми ничего толком не поймешь. А вот возраст деревьев я чувствую с точностью до месяца, а порой и до дня.

Конечно, мне не было видно, что именно паренек вырезает. Я всего лишь служил ему холстом.

И все-таки мало приятного, когда тебя кромсают. Кора – это моя кожа, моя защита от окружающего мира. Когда ее ранят, мне сложней сопротивляться болезням и насекомым.

Я хотел завопить «Перестань!», что-то сказать. Хоть что-нибудь!

Но конечно же я промолчал. Не в наших это правилах.

Деревьям полагается слушать, наблюдать, терпеть.

Закончил паренек быстро. Он сделал шаг назад, полюбовался сделанным, слегка кивнул и зашагал прочь. Когда он отошел, я увидел инструмент, зажатый у него в кулаке.

Небольшая отвертка с желтой ручкой.

Тонкая, как прутик, яркая, как луговой жаворонок.

13

Бонго первой заметила, что произошло.

Она приземлилась у подножия моего ствола, наклонив голову. Выпустив из клюва картофельный чипс, она сказала:

– Тебя и на пару минут нельзя одного оставить! Что это еще такое?

– Похоже, кто-то перепутал меня с тыквой, – ответил я. Бонго не улыбнулась, и я добавил: – Как видишь, меня немножко порезали.

– Сколько можно повторять, Красный, от объяснений твои шутки смешнее не станут.

Бонго взлетела на самую нижнюю из моих скелетных – то есть главных, крупных – вет вей и осмотрела урон. Из глубокой раны сочился сок.

– Больно? – с сочувствием спросила Бонго.

– Не так, как было бы больно тебе, – улыбнулся я. – Мы, деревья, этим от вас отличаемся.

– Надо что-то сделать! – воскликнула Бонго.

– Ничего тут не поделаешь, – вздохнул я.

– У тебя нешуточная болячка. Я хочу помочь. Ты ведь старый мудрый дуб. Скажи, что делать.

– Да ладно, Бонго. Время все исцелит.

Бонго терпеть не может, когда я начинаю философствовать. Она закатила глаза. (Во всяком случае, мне так показалось. С воронами не поймешь. Их глаза – темные, влажные – похожи на покрытую росой смородину.)

– Надеюсь все же, что он не загубил мою кору, – сказал я. – Это моя любимая сторона.

– Ничего он не загубил. Приукрасил немного. Будто татуировка, как у людей. – Бонго слегка тыкнула в меня клювом. – Скажи мне, кто это сделал. Я ему покажу! Я буду орать ночью у него под окном. Я спикирую и вырву у него клок волос. – Она похлопала крыльями. – Нет! Еще лучше! Я сброшу ему на голову сюрприз! Я буду делать это целый год подряд без выходных!

Я не стал спрашивать, что за сюрприз. И так было понятно.

– Бонго, дорогая моя, – ответил я, – в этом нет необходимости.

Бонго потопталась с лапки на лапку – так она делала, когда пыталась решить сложную задачу.

– Знаешь, – сказала она, – а ведь День желаний уже не за горами. Может быть, это какое-то желание? Просто неудачно загаданное.

– Очередной День желаний, – повторил я.

Кажется, прошлый был совсем недавно.

Неужели пролетел целый год? Время ускользает без следа, как капли дождя, падающие в реку.

– Опять сбегутся все эти приставучие люди и станут докучать тебе своими прихотями, – буркнула Бонго.

– Опять соберутся все эти мечтатели в надежде, что жизнь изменится к лучшему, – исправил ее я.

Мне – и моим обитателям – День желаний всегда дается непросто. Обычно в этот день звери и птицы держатся в стороне, стараясь увернуться от любопытных рук и бесконечных фотографий.

Но это только один день. Я понимаю его историю и то, какую роль в ней играю. Я знаю, что людей переполняют желания.

Надежда нужна всем.

Мимо проходила женщина с маленькой дочкой. Малышка волокла за хвост замызганную плюшевую собаку. Женщина взглянула на мой ствол и остановилась как вкопанная.

– Мамочка, что там написано? – спросила девочка.

Женщина не ответила. Она плотно сжала губы.

– Мама? – Девочка дернула женщину за руку.

Они пересекли газон. Женщина подошла ко мне.

– Тут написано: «УБИРАЙТЕСЬ!» – наконец ответила она дочке.

– В смысле, приберите за собой? – не поняла девочка.

Женщина осторожно провела указательным пальцем по моим порезам. Было немного больно, но я не возражал.

– Может быть… – пробормотала она. – Может быть, и так.

Женщина взглянула на два соседних дома.

Покачав головой, она покрепче сжала девочкину ладошку:

– Надеюсь, ничего другого они не имели в виду.

14

Эти дома. Мои дома.

Синий и зеленый.

Один – с коричневым почтовым ящиком. Другой – с серым.

Один – с красными розами. Другой – с белыми.

Я смотрю на них уже больше века. Опрятные и симпатичные. Одинаково маленькие, одинаково приземистые, с одинаковыми скатными крышами и низкими кирпичными трубами. Архитектурные близнецы.

Задолго до того, как их замысел появился в голове у их создателя, я уже стоял здесь, в центре всего. Ну и что, что мои корни пересекали разделяющую дома границу? Это меня нисколько не беспокоило. Корни бывают непокорными. Мои корни изучали почву под обоими домами, выписывали пируэты вокруг их водопроводных труб, скрепляли их фундаменты.

Я делился своей тенью с обоими домами – непредвзято. Я ронял свои листья с обеих сторон – поровну. Я бомбардировал желудями обе крыши, равномерно.

Я никого не выделял.

За прошедшие годы эти дома были родными для многих семей. Для младенцев и подростков, их родителей, бабушек и дедушек. Они говорили на разных языках: китайском и испанском, йоруба и английском, французском креольском. Они ели тамал и пани пури, дим сум и фуфу, а также горячие бутерброды с сыром.

Разные языки, разная кухня, разные обычаи… Таков и наш район – буйный, разросшийся, пестрый. Как самый прекрасный сад.

Несколько месяцев назад в синем доме поселились очередные жильцы – семья Самар. Они прибыли из далекой страны. У них были непривычные порядки. В их словах звучала новая музыка.

Казалось, что в нашем буйном саду появился новый саженец, только и всего.

Однако в этот раз что-то изменилось. В воздухе витала тревога. Родители мальчика из зеленого дома не приняли новую семью. Поначалу взрослые вежливо кивали друг другу, но потом прекратилось и это.

Стали происходить и другие неприятные вещи. Кто-то забросал синий дом сырыми яйцами. Однажды днем мимо проехала машина, полная злых людей, выкрикивающих обидные слова. Бывало, дети преследовали Самар по дороге из школы и дразнили ее.

Я горячо люблю людей.

И все же… Двести шестнадцать колец, а я все еще не понимаю вас.

Пока все это происходило на моих глазах, я – вечный охотник до чужих дел – все отмечал, подслушивал, наблюдал. Но ни разу не вмешался. Деревья – беспристрастные наблюдатели. Мы – силачи и молчуны.

И потом, а что я мог сделать? У меня есть корни и ветви, но далеко их не протянешь. У меня есть ствол, но он прикован к земле. У меня есть голос, но им нельзя пользоваться.

Мои ресурсы имеют границы.

И, как оказалось, мое терпение тоже.

15

Если ты – местное дерево желаний, ты у людей на языке. Новость о гадком слове на моем стволе разошлась быстро. Люди останавливались и разглядывали его. Они, собираясь небольшими группами, они хмурились, качали головами и шептались. К обеду приехала по лиция.

Так уж вышло, что с органами правопорядка я знаком не понаслышке. В доме напротив живут два трехцветных котенка. Они любят взбираться по моему стволу на верхние ветви. Жаль только, слазить они не любят. Только за последние два месяца Льюиса и Кларка дважды спасали пожарные и трижды – полиция.

Из патрульного автомобиля вышли Сэнди и Макс, полицейские, спасшие котят на прошлой неделе, и подошли ко мне. Нахмурившись, они осмотрели газон в поисках следов. Они опросили прохожих и сделали несколько фото графий.

Я прошептал:

– Бонго, я теперь – настоящее место преступления.

Ворона не оценила шутку.

Когда полицейские постучали в дверь зеленого дома, родители Стивена, казалось, были удивлены произошедшим. Они ответили на вопросы, пожав плечами. Затем они закрыли дверь и задернули занавески.

Их соседи из синего дома – родители Самар – были опечалены, но не удивлены случившимся. Они, вздохнув, ответили на вопросы. Затем и они закрыли двери и задернули занавески.

Полицию вызвала хозяйка дома, а значит, формально, и моя хозяйка. Франческа, высокая худая женщина с короткими седыми волосами, жила через дорогу. Синий и зеленый домики уже много десятилетий принадлежали ее семье.

Еще Франческа была хозяйкой Льюиса и Кларка, моих отважных гостей.

С мрачным выражением лица Франческа перешла через дорогу, чтобы поговорить с по лицией. Льюис и Кларк извивались у нее в руках.

– Ох уж это дерево! – пожаловалась Франческа Сэнди, которая делала пометки в небольшом блокноте. – От него одни неприятности, сколько я себя помню!

Сентиментальностью Франческа никогда не отличалась. Деревьям она предпочитает котов.

Каждому свое. Я вот котам предпочитаю деревья.

– Но все в округе любят дерево желаний! – возразила Сэнди, смерив меня взглядом. – Хотя могу себе представить, что возни с ним немало.

– Каждый год после Дня желаний я клянусь, что срублю его! – заявила Франческа.

Это была правда. Но я-то знал, что Франческа говорила это в сердцах. Мы с ней пуд соли вместе съели.

– Уборка – это еще ладно, – продолжала Франческа. – Но чего люди только не желают! Сплошное безумие! В прошлом году кто-то написал: «Хочу спагетти из шоколада». Несмы ваемым маркером. На трусах. И забросил повыше.

– Спагетти из шоколада, – повторила Сэнди. – Я бы тоже не отказалась!

– Безумие, говорю я вам! – Франческа уставилась на меня. – Это всего лишь дерево. Просто дерево.

«Просто дерево» – это не совсем справедливо. Но Франческа казалась уставшей и рассерженной, так что я не стала принимать это близко к сердцу.

Сэнди закрыла блокнот:

– Люди верят в то, во что хотят верить… Про деревья. – Она взглянула на вырезанное на мне слово. – И про других людей.

– И что будет теперь? – спросила Франческа.

– Не знаю, – ответила Сэнди. – Дерево принадлежит вам, а не новой семье, а вы живете здесь уже сто лет.

Франческа печально улыбнулась:

– Может, они надеются, что это я наконец уберусь отсюда.

Какое-то время женщины наблюдали за Максом, который оцеплял мой ствол желтой сигнальной лентой на металлических колышках.

– Это вряд ли, Франческа, – наконец ответила Сэнди.

Макс подошел к ним. Он погладил котят, которые громко заурчали.

– Завести дело будет непросто, – вздохнул он. – У этого дерева своя история. На носу первое мая, когда люди оставляют здесь… пожелания или как их там… Трудно с уверенностью сказать, что этот инцидент не часть всей этой… традиции… – Он пожал плечами. – И это еще если мы найдем виновника.

– Желания пишут на тряпках или бумажках, а не вырезают на дереве, – возразила Франческа. – Поэтому в давние времена в Ирландии эти деревья называли оборванцами. В наше время люди просто привязывают кусок материи к ветке и записывают на нем свои идиотские прихоти. – Она пожала плечами. – Так или иначе, «УБИРАЙТЕСЬ!» – это не желание. Это угроза. – И женщина кивнула в сторону заросших тропинок, ведущих к обоим домам: – Я вам вот что скажу. Дерево желаний или нет, этот дуб портит садовые дорожки. Да и водопровод выводит из строя. Его корням нет ни конца ни края. – Она покачала головой, а Льюис и Кларк попробовали вырваться у нее из рук. – Может, и вправду пора его срубить. Не придется больше собирать листья. Наводить порядок после Дня желаний. Видеть эту… жестокость.

Льюис вырвался на свободу и ринулся к моему стволу. В последнюю секунду Сэнди перехватила его.

– Знаете, – сказала Франческа, принимая котенка из рук Сэнди, – много лет назад мой отец чуть было не срубил это дерево. Но мама и слышать об этом не желала. Семейные предания или что-то в этом роде. Мягкосердечная чепуха. – Она вздохнула. – Значит, придется мне.

– Через пару дней мы закончим наше расследование и оставим вас в покое, – сказал Макс. – Тогда делайте с деревом что хотите.

– А пока держите нас в курсе, если еще что-нибудь заметите, – посоветовала Сэнди.

Франческа зашагала по газону, крепко прижимая к себе котят. «„УБИРАЙТЕСЬ!“ – пробормотала она. – Подумать только! В каком мире мы живем!»

16

Если ты – дерево, то слова «пора его срубить» не могут тебя не заинтересовать.

Франческа намекала на это и раньше, но всегда в шутку, после того, как потратит полдня на то, чтобы сгрести мои опавшие осенние листья в хрустящие кучки. Или после особенно беспорядочного Дня желаний. Или после того, как наступит босыми ногами на мои желуди.

За садовые дорожки мне стыдно. Тут ничего не поделаешь. Чтобы выжить, мне нужна обширная корневая система. А корни бывают на удивление сильными.

– Слыхал? – проговорила Бонго, провожая взглядом заходящую в дом Франческу. – На этот раз она, кажется, не шутит.

– Такое я слыхал и раньше, – отмахнулся я.

– К сожалению, новички тоже ее услышали, – заметила Бонго.

Каждый новый приплод Бонго называет новичками. Она притворяется, что ее раздражают их выходки, но меня не проведешь.

– Вот, полюбуйся! – заявила она.

И действительно, из норки скунсов под крыльцом до меня доносился вой малышей.

Один их них рыдал:

– Мама, но мы же любим Красного!

– Тсс! – строго отвечала его мама, которую звали Свежая Булка. – Сейчас день. Тебе спать надо. Ты – зверь сумеречный.

Сумеречные животные, такие как мотыльки, летучие мыши и олени, активны перед закатом и на рассвете.

– С Красным ничего плохого не случится? – узнал я голосок его брата, Лепестка Розы.

Скунсы присваивают себе имена приятных запахов. Может, потому, что стесняются своей репутации, а может, они просто любят так пошутить.

– Конечно же нет, – ответила его мать. – Красный неуязвим.

Бонго посмотрела на меня:

– Видишь?

– Ну вот! К вечеру об этом узнают все. Опоссумы, еноты, совята. Маленький Гарольд опять распереживается.

Гарольд – самый молодой птенец сипухи, и он всего опасается.

Имена у сипух самые заурядные.

– Я с ними поговорю, – предложила Бонго, – успокою их. Скажу, что беспокоиться не о чем.

– Все будет в порядке, – заверил ее я. – Я многое повидал на своем веку. То, из-за чего я больше всего волновался, так никогда и не сбывалось. Я целую книгу об этом мог бы написать. – Я на секунду замолчал. – Если уж на то пошло, я мог бы стать книгой. – Я замолчал снова. – Поняла, да? Бумагу делают из деревьев!

Бонго засмеялась своим скрипучим вороньим смехом. Она даже не отчитала меня за очередную неудачную шутку.

Вот тут-то я и забеспокоился.

17

Хотя меня и озаботило то, как малыши восприняли слова Франчески, еще больше я опасался за Самар. Что будет, когда она придет из школы и увидит вырезанное на мне слово? Решит ли она, подобно Франческе и полицейским, что оно адресовано ей и ее семье?

Самар вернулась домой одна. Хотя у нее за спиной висел рюкзак, она прижимала свои учебники к груди, будто защищаясь от мира. На несколько метров впереди ее шагал Стивен.

На тротуаре топталась журналистка из местной газеты, поджидая прохожих и задавая им вопросы. В наших краях слухи распространяются быстро. Особенно если в них фигурирует желтая полицейская лента.

«Вы видели, как это произошло? – спрашивала журналистка. – Вы когда-нибудь загадывали желания на этом дереве? Что, по-вашему, означает „УБИРАЙТЕСЬ!“?»

Она обратилась к Стивену. Не знает ли он, кто мог вырезать такое слово на всеми любимом дереве желаний?

Стивен уставился на журналистку. Затем он взглянул на Самар и послал ей печальную улыбку. Не отвечая на вопрос, он начал подниматься по ступенькам крыльца.

Самар посмотрела на Стивена, потом на журналистку, а затем на меня. Она подбежала поближе, увидела слово и ахнула. Девочка попыталась дотронуться до меня, но нас разделяла сигнальная лента.

– Ты здесь живешь? – спросила журналистка. – Тебе есть что сказать об этом инциденте?

Самар не проронила ни слова. Она отвернулась и зашагала по проваленным ступенькам к синему домику.

Оставаться на высоте и смотреть в глубину!

18

Большую часть вечера я провел, успокаивая родителей и их потомство, которые считали меня своим домом. Конечно, беспокоились они не только о том, что им придется искать новое жилье. Они обо мне беспокоились.

Да я и сам о себе беспокоился. Я не хотел оставлять мир, который так люблю. Я хотел познакомиться с совятами, которые родятся следующей весной. Я хотел увидеть, как новый саженец клена на школьном дворе осенью зардеется красным, словно закатное небо. Я хотел, чтобы мои корни проникали все дальше, ветви тянулись все выше.

Но это неизбежно, если любишь жизнь. И я мог смириться с тем, что раз уж мое время пришло, то ничего не поделаешь. Разве вправе я жаловаться, прожив такую прекрасную жизнь?

Однако я тревожился за малышей и за их родителей, которым внезапно придется искать новые, безопасные места, чтобы свить гнездо, вырыть нору, спрятать зимние запасы желудей.

А больше всего я тревожился за Самар.

Не знаю почему. Возможно, потому, что она так напоминала мне другую девочку – из другого, далекого времени. Маленькую девочку, которую мне удалось сберечь.

Прабабушку Франчески.

Я же говорил. Мы с ней пуд соли вместе съели.

19

Далеко за полночь Самар вышла меня навестить. На ней был голубой халат. Ее темные курчавые волосы были небрежно забраны в хвост. Глаза мерцали лунным светом.

Девочка уселась на одеяло у подножия моего ствола. Она не смотрела ни на вырезанное слово, ни на луну, ни на синий и зеленый домики. Она просто тихо сидела и ждала.

Ждать нужно было всегда. Но Самар всегда дожидалась.

Один за другим осмелевшие малыши выбрались наружу, чтобы поприветствовать ее.

Первым, неуклюже хлопая крыльями, слетел на землю Гарольд. За ним последовали маленькие еноты – Ты, Ты и Ты. (Енотихи славятся своей забывчивостью и даже не пытаются дать детенышам обычные имена.) Затем опоссумы. Скунсы. К Самар вышли все.

Девочка не шевелилась. Малыши окружили ее. Вместе они сидели в лунном свете и слушали шелест моих листьев.

Бонго опустилась к Самар на плечо.

– Привет! – сказала она, в точности подражая голосу девочки.

Самар отозвалась эхом на эхо:

– Привет!

Бонго пронзительно каркнула, и Самар слегка вздрогнула. Даже когда Бонго старается каркать потише, все равно получается грубовато. Бонго подлетела к моему самому маленькому дуплу и засунула в него голову, так что виднелся один хвост. Сжимая в клюве что-то блестящее, она приземлилась перед Самар. Та протянула ладошку, и ворона аккуратно положила в нее крошечный серебряный ключик на поблекшей красной ленточке.

– Как красиво! – прошептала Самар. – Спасибо!

Бонго наклонилась, расправив крылья, будто кланяясь. У ворон это считается знаком огромного уважения.

Ключик был мне знаком. Бонго «унаследовала» его у своей матери. Вороны живут большими семьями и передают знания из поколения в поколение. Меня не удивило, что Бонго сохранила у себя ключик и теперь решила подарить его Самар.

Наслаждаясь царящим вокруг покоем, в окружении всего, что я люблю – луны, воздуха, травы, животных, земли, людей, – я подумал о том, сколько еще таких мгновений осталось на моем веку.

Потом подумал: а достаточно ли я сделал для мира, который так люблю? Этим вопросом я задавался и раньше. Но в преддверии надвигающейся гибели невольно начинаешь задумываться о главном.

Не спорю, я щедро отбрасывал тень, в которой укрывались многие. Вырабатывал кислород, которым дышали сотни людей. Давал пристанище неисчислимым животным и насекомым.

Свою работу я выполнял на совесть. В конце концов, дерево – это всего лишь дерево.

Как я сказал Бонго: «Мы растем так, как должны расти, как это издревле было заложено в нашей природе».

И все же!

Двести шестнадцать лет. Восемьсот шестьдесят четыре времени года. И чего-то все-таки не хватает.

Моя жизнь была такой… осторожной.

В окне зеленого дома шевельнулась занавеска. За ней мелькнул силуэт Стивена – он наблюдал за нами.

Я знал, о чем он думает. Если уметь слушать, можно многое узнать о том, как устроен мир.

В глазах Стивена, в том, как быстро он задернул занавески, в том, как он смотрел на Самар сегодня днем, я увидел что-то очень знакомое.

Я увидел желание.

20

Когда Самар ушла, я засуетился.

Суетливость – не самое полезное для дерева качество.

Мы двигаемся крошечными шажками, клетка за клеткой, наши корни неспешно ползут в глубину, наши почки медленно раскрываются навстречу солнцу.

Когда нас пересаживают на новое место, мы передвигаемся.

Красному дубу нет смысла суетиться.

Как я уже сказал, деревьям полагается слушать, наблюдать, терпеть. И все же, а что, если хоть раз забыть о бездействии, прежде чем попрощаться с миром? Поучаствовать в историях, разворачивающихся у меня на глазах? Быть может, даже сделать что-нибудь хорошее?

Бонго всегда называет меня непрошеным советчиком, да еще и оптимистом.

Оптимист-хлопотун.

Что ж, бывает и хуже.

Деревья – силачи и молчуны.

Пока это нам не надоест.

21

– Бонго, – обратился я к вороне ранним утром, когда последние звезды поблекли, – я хочу тебя кое о чем попросить.

– Это связано с картофельными чипсами? – сонно пробормотала Бонго.

– Нет.

– Тогда я лучше посплю.

– Это для Самар. Я хочу исполнить ее желание.

Это заставило ворону открыть глаза. Она слетела пониже, на свою любимую ветвь, которую она называет базой. (Бонго любит смотреть, как ученики начальной школы играют в софтбол.)

– Э… Красный, ты не исполняешь желания. Ты просто их собираешь. Ты вроде мусорного бака с листьями. В хорошем смысле.

– Двести шестнадцать лет подряд я сижу на своих корнях и слушаю, как люди поверяют мне свои надежды. И я подозреваю, что многие из них так и не сбылись.

Бонго поправила торчащее перо:

– Иногда это только к лучшему. Помнишь дошколенка, который просил самоходную газонокосилку?

– Я пассивен. Я просто сижу на одном месте и наблюдаю за миром.

– Ты – дерево, Красный. У тебя работа такая.

– Это хорошее желание. И я могу его исполнить. – Я помедлил. – Точнее, мы можем его исполнить.

– Да-да, я уже догадалась, к чему ты клонишь. – Бонго спорхнула на землю. – Послушай, я помню желание Самар. Как ты собираешься найти ей друга?

– Увидишь, – ответил я, надеясь, что решительный ответ придаст мне веры в себя.

– Красный! – Бонго прохаживалась взад-вперед. С каждым шагом ее голова все больше наклонялась вперед. – У нас есть проблемы посерьезней. Франческа собирается превратить тебя в груду зубочисток. А твои жильцы в отчаянии ищут себе новые дома. – Она легонько толкнула меня клювом. – Конечно, за тебя они тоже переживают.

– Я знаю.

Из-под крыльца высунулась головка Свежей Булки. Солнце едва взошло, и ясно было видно только белую полосу у нее на мордочке.

– Я предложила некоторым из семей на время поселиться у меня, – сообщила она. – Желательно опоссумам. У них манеры получше, чем у маленьких Ты.

– Это очень гостеприимно с твоей стороны, Булка, – похвалил ее я, но меня перебила Большая Ты, мама четырех енотиков.

Она сидела в большом дупле и недовольно ворчала.

– Нет уж простите! – воскликнула она. – Ты, Ты, Ты и Ты прекрасно воспитаны!

– Они слишком… любопытные, – возразила Свежая Булка. – Вечно суют свои носы куда не надо. Хватают все подряд своими маленькими лапками.

– По крайней мере, они не воняют! – выкрикнула Большая Ты. – И насколько я помню, у твоих детей тоже есть лапы.

Из другого дупла осторожно выглянула Мохнатая Паучиха, мама опоссумов.

Опоссумы носят имена тех, кого боятся.

– О запахах не спорят, – сказала Мохнатая Паучиха. – И хотя, на мой взгляд, дети Свежей Булки пахнут чудесно, я уже застолбила себе штабель дров в соседнем дворе. На случай, если с нашим дорогим Красным что-то случится. – Она похлопала по моему стволу лапкой: – Не обижайся, милый. Приходится планировать дела на будущее.

– Я и не обижаюсь, – заверил я Мохнатую Паучиху.

– Я первой увидела тот штабель! – крикнула Большая Ты.

– Почему бы тебе не въехать к скунсам? – предложила Мохнатая Паучиха.

– Ни за что! – воскликнула Большая Ты. – Теперь я и на порог к ним не ступлю! Оказывается, моих «любопытных» детей там не ждут!

– Вообще-то, они и вправду немного шумные, – сказала Мохнатая Паучиха.

– По крайней мере, они не трусы! – парировала Большая Ты. – Твои дети падают в обморок при виде собственной тени!

– Прикидываться мертвым – полезное защитное приспособление, – подергивая носом, ответила Мохнатая Паучиха. – Мир полон опасностей. К тому же мы это не специально делаем. Оно само собой получается.

С верхних ветвей донесся невозмутимый голос:

– Простите, что перебиваю! – Это была сипуха Агнес. – В двух кварталах отсюда растет симпатичная липа, из которой только что съехала семья серых белок – они переехали в пригород. Мы думаем поселиться там. Но там разбойничает кот. В ошейнике, но без колокольчика, так что это проблема. Еще там живет большая слюнявая собака.

– Справедливости ради скажу: все собаки слюнявые, – заметила Бонго.

– Друзья, по-моему, вам всем надо успокоиться, – вмешался я в разговор. – Не будем навлекать на себя неприятности. Зачем торопить события? Кто знает, что будет завтра?

Животные недовольно посмотрели на меня. Раздались вздохи.

– Что, надоел старый мудрый дуб? – спросил я у Бонго.

– Ага, – подтвердила она.

Раздосадованные звери снова попрятались по домам.

– Все слегка на взводе, – объяснила Бонго. – Твоя… ситуация их пугает.

– Да уж вижу, – вздохнул я.

– Я тоже боюсь, – почти шепотом призналась Бонго.

– Знаю, – ласково ответил я. – Но нет худа без…

– Красный!

– Прошу прощения.

– Неужели я ничем не могу помочь? – спросила Бонго.

– Ты – прекрасная подруга, Бонго. Но иногда все, что можно сделать, – это оставаться на высоте и смотреть в глубину.

Бонго с упреком взглянула на меня.

– Прошу прощения, – повторил я.

– Что же я буду без тебя делать? – тихо спросила Бонго.

– У тебя все будет хорошо, моя дорогая, – улыбаюсь я. – Обещаю.

Бонго встряхнулась, распушив перья:

– Как бы там ни было, сейчас, пожалуй, все же не время исполнять желания.

– А по-моему, как раз самое время, – не согласился я с ней.

Бонго застонала, как маленький старичок.

Она знала, что я не отступлюсь.

И мы принялись строить планы.

22

План номер один мы привели в действие через полтора часа, когда Стивен вышел из дому и направился в школу.

Не успел он ступить на тротуар, как Бонго спикировала прямо на его рюкзак и намертво вцепилась в него когтями. Неистово каркая, она принялась клевать застежку-«молнию».

Если надо, вороны способны поднять оглушительный шум.

– Чего тебе? – воскликнул Стивен. – Ты что, сдурела?

Он сбросил рюкзак на землю. Бонго не отцепилась.

Она с надеждой взглянула на него и очаровательно заморгала.

– Дай чипс! – попросила она.

Стивен закатил глаза:

– Ты серьезно?

– Привет! – проговорила Бонго. – Дай чипс!

Стивен упер руки в бока:

– Хорошо. Так и быть. Я видел, как ты обрабатываешь автобусную очередь. Знаю: сопротивление бесполезно.

Бонго спрыгнула на землю, и Стивен расстегнул рюкзак.

– Крррасавчик! – дружелюбно сказала птица.

Стивен вытащил пакет с бутербродами и открыл его:

– Посмотрим… У меня есть бутерброд с тунцом, морковка…

Но прежде чем он смог продолжить, Бонго засунула голову в рюкзак, схватила исписанный листок бумаги и взмыла в воздух.

– Ты что! Это мое домашнее задание по английскому! – закричал Стивен. – А ну вернись, воришка!

Бонго взлетела до моих самых верхних ветвей, пристроилась на одной и подмигнула мне.

Стивен принялся кружить вокруг оцеплявшей мой ствол полицейской ленты.

– Ну пожалуйста, ворона! – умолял он. – Я отдам тебе целый бутерброд. Пожалуйста!

Бонго перехватила листок лапкой, чтобы освободить клюв, и повторила:

– Крррасавчик!

Поворчав еще несколько минут, Стивен сдался.

– Прекрасно! – пробормотал он, поднимая рюкзак. – Миссис Келлерман в жизни не поверит, что мою тетрадку съела ворона.

23

Вторую половину плана мы воплотили в жизнь, когда на улицу вышла Самар.

Как всегда, девочка замедлила шаг, чтобы поздороваться, и Бонго, как всегда, поздоровалась в ответ. Но на этот раз ворона удивила Самар: сев девчушке на плечо, она подала ей скомканный листок бумаги.

Самар взяла его:

– Тут подпись Стивена. Откуда у тебя это?

– Крррасотка! – вместо ответа выкрикнула Бонго.

– Что ж, я ему передам, – сказала Самар.

Бонго каркнула и полетела обратно ко мне.

Отлично! Простой план, идеальное исполнение.

Самар отдаст Стивену его домашнюю работу. Они поговорят о сумасшедшей вороне с большого дуба. Они посмеются. Они обменяются опытом. Они поймут, что у них много общего.

Отличный был план!

Если бы не то, что случилось несколько секунд спустя. А несколько секунд спустя Самар заметила, что мимо идет друг Стивена. Она подбежала к мальчишке и попросила передать Стивену листок.

И конец плану.

– Вмешиваться в чужие дела не так просто, как я думал, – признался я Бонго.

– Ну, я-то выполнила все, что от меня требовалось, – усмехнулась Бонго.

– Ты была великолепна, – похвалил я ее. – Что ж, придется попробовать еще раз. Времени у нас немного.

Бонго вздохнула:

– И не напоминай!

24

Днем мы перешли к плану номер два.

– Ничего не выйдет, Красный! – твердила Бонго, вышагивая туда-сюда по газону.

– Пессимистка! – укорил ее я.

– Оптимист! – хихикнув, отозвалась ворона.

Надо сказать, что втайне меня мучили сомнения.

Для осуществления плана номер два требовалась помощь одного из малышей. Обычно в это время они спокойно похрапывали в своих гнездах и норах, но на этот раз родители разрешили им лечь спать попозже.

Звери долго спорили, кто из них будет нам помогать, но с тех самых пор, как Франческа пригрозила меня срубить, споры среди моих жильцов так и не прекращались. Мне было больно смотреть на то, как семьи, которые всю весну чудесным образом ладили друг с другом, столкнувшись с трудностями, начали выяснять отношения.

Трудности, признаться, действительно были немалыми. Но если уж мне удавалось держать себя в руках, то звери-то и подавно могли бы постараться дожить наши последние дни вместе в согласии.

В конце концов Бонго подкинула монетку, которую нашла в своей куче хлама, и помощник определился – самый младший опоссум, Фонарик.

– Погоди, – удивилась Бонго, – ты боишься света фо…?

– Тсс! – зашипела Мохнатая Паучиха. – Мы стараемся при малышке избегать этого слова.

– Так как же вы его называете? – спросила Агнес.

– Фо, – объяснила Мохнатая Паучиха.

– Ладно, Фо, – кивнула Бонго, – ты знаешь, что нужно делать. Притворяешься мертвым – вы, опоссумы, это отлично умеете, так ведь?

Фо радостно закивал:

– Опоссумы – лучшие притворщики в мире!

– Так вот, ты притворяешься мертвым, Самар и Стивен возвращаются из школы, замечают тебя…

– Мы надеемся, что сегодня они вернутся примерно в одно и то же время, – пояснил я.

– …приходят в ужас, – продолжила Бонго, – и начинают обсуждать, что делать с этим милым, маленьким и, возможно, мертвым детенышем…

– Вы уверены, что это не опасно? – забеспокоилась Мохнатая Паучиха. – От одной мысли об этом у меня начинает кружиться голова!

– Мы не сведем с него глаз. А Стивен и Самар – умные ребята, – успокоил я ее. – Дохлого зверя они трогать не станут.

– Они позовут родителей, побегут вызывать «скорую помощь» для животных или ветеринара, а в это время маленький Фона… э-э-э… Фо спрячется обратно в норе, – объяснила Бонго. – Самар и Стивен выйдут во двор, перебросятся шутками об исчезнувшем опоссуме. Может, их родители даже разговорятся друг с другом…

– Я все-таки думаю, что Ты справилась бы лучше, – заныла Большая Ты. – Она прирожденная актриса. Или Ты. Или Ты. Или Ты.

– Решение принято, – твердо ответила Бонго. – Мы подбросили монетку, помнишь?

– Да я просто так, к слову… – пробурчала Большая Ты.

Из школы на другой стороне улицы донесся звонок с урока.

Бонго приказала:

– Все по местам!

– Нас ждет успех! – улыбнулся я.

– Нас ждет провал! – одновременно со мной произнесла Бонго.

25

– И… начали! – шепотом скомандовал я.

Маленький Фо просеменил на газон и остановился в центре.

Он лег на бок и свернулся калачиком. Потом закрыл глаза и оскалился, обнажив крошечные, острые, как иголки, зубки.

– То, что нужно! – обрадовалась Бонго.

– Малыш, попробуй пустить пену изо рта, – предложила Мохнатая Паучиха.

В конце улицы показался Стивен. К счастью, прямо за его спиной виднелась Самар.

Фо подскочил:

– Мам, ну как у меня получается?

– Чудесно, сынок! – отозвалась Мохнатая Паучиха. – Мама очень гордится своим маленьким опоссумом!

– УМРИ! – крикнула Бонго.

– А, ну да! – Фо пожал плечами. – Я забыл, тетя Бонго.

– Я тебе не тетя! – отрезала Бонго. – Я даже к твоему виду не принадлежу.

– Ну, это ведь неважно, – укоризненно сказал я.

– УМРИ! – снова крикнула Бонго.

Фо икнул.

– О нет! – испугалась Мохнатая Паучиха. – С ним такое бывает, когда он нервничает.

– Мама, а почему я не умею притворяться мертвым? – спросил Лепесток Розы.

– МОЛЧОК, НОВИЧКИ! – гаркнула Бонго. – ФО, ХВАТИТ ИКАТЬ!

– Вот они! – прошептал я. – Стивен и Самар!

Икание усилилось.

– ФОНАРИК! – крикнула Бонго. – НУ ДАВАЙ ЖЕ!

– Не зови его так! – воскликнула опоссумиха.

Фонарик замер. Он перестал икать. Изо рта у него пошла пена. Полузакрытые глаза подернулись пеленой.

– Вот это да! – прошептала Бонго. – Гениально!

Первым Фонарика нашел Стивен. Вскоре приблизилась и Самар.

– Что же с ним делать? – спросил Стивен.

«Успех!» – подумал я. Ребята наконец-то заговорили друг с другом!

– Не прикасайся к нему! – предупредила Самар. – Что, если у него бешенство? Или он притворяется мертвым? Я читала, что опоссумы это здорово умеют делать.

– Позову маму, – решил Стивен. – Может, она куда-нибудь позвонит.

– Хорошая мысль, – согласилась Самар.

К моему великому разочарованию, Стивен и Самар кивнули друг другу и быстро разошлись по домам.

И снова нашему плану пришел конец.

Столько усилий, чтобы ребята обменялись парой фраз?

Как же все-таки завязывается дружба между людьми? Неужели это так сложно?

И все же Стивен и Самар заговорили друг с другом. А ведь это первый шаг, не так ли? Что-то все же поменялось, правда?

– Молодец, Фо! – похвалил я опоссума.

– Фо, малыш! – позвала Бонго. – Пора обратно в нору. Они скоро вернутся.

Мохнатый клубок не двигался с места.

– Фо! – позвал я.

– Фо! Сынок! – завопила Мохнатая Паучиха.

– Вот тебе и на! – выдохнула Большая Ты. – Кажется, он не прикидывается.

– Мой малыш! Мой дорогой Фо! – заголосила Мохнатая Паучиха.

Братья и сестры Фонарика тоже подняли вой.

– Говорила же, что у Ты получилось бы лучше, – сказала Большая Ты.

– ФО! ХВАТИТ ПОМИРАТЬ! – завопила Бонго.

Она подскочила к Фонарику и клюнула его в шею.

– Как ты смеешь клевать моего сына?! – возмутилась Мохнатая Паучиха. – Фо, сынок! Я спасу тебя!

Мохнатая Паучиха вылетела из дупла, стрелой спустилась на землю и тут же грохнулась в обморок.

– Отлично! – сказала Бонго. – Просто замечательно! Яблоко от яблони. Что теперь будем делать, старый мудрый дуб?

– Ты хватай Фо, – приказал я. – Свежая Булка и Большая Ты, вы можете спасти Мохнатую Паучиху? Оттащите ее к норе под крыльцом.

– Она сказала, что мои дети «шумные», – пожаловалась Большая Ты.

– А Большая Ты назвала моих детей вонючими, – возразила Свежая Булка.

За двести лет я почти никогда не повышал голос.

Сегодня я не сдержался.

– ВПЕРЕД! – гаркнул я.

Дверь в доме Стивена открылась.

Знали бы вы, как быстро могут двигаться еноты и скунсы, если им слегка помочь!

26

В конце концов Стивен и его мама бросили искать таинственного мертвого звереныша. Самар наблюдала за ними из окна гостиной, но выйти на улицу так и не решилась.

Еще через полчаса Мохнатая Паучиха и Фонарик очнулись и на дрожащих лапках поковыляли обратно в нору.

И на этом все закончилось. Опять.

– Не волнуйся, – утешил я Бонго. – Бог троицу любит.

– Это еще что значит? – не поняла ворона.

– Так люди говорят. В третий раз провала не будет.

– Провала? Так, по-твоему, это из-за меня у нас ничего не вышло? Потому что Бонго, мол, накаркала?

– Ты о чем?

– Так люди говорят: ворона накаркала, беду накликала. Вот соловьи, те, видите ли, услаждают пением слух. Жаворонки возвещают приход весны. Щеглы – эти расфуфыренные клоуны – своими звонкими трелями радуют душу. А едва ворона откроет клюв – все, жди беды! Придумают же такое! А теперь и ты туда же!

– Ну что, выговорилась? – поинтересовался я.

– Прости. – Бонго вздохнула. – Я просто беспокоюсь о тебе. А когда я беспокоюсь, то начинаю ворчать.

Бонго выдрала из газона клочок свежей травы и отбросила его в сторону.

– У меня есть еще один план, как разговорить Стивена и Самар, – сказал я.

– Может, тебе лучше придумать план, как избежать превращения в садовую мебель? – предложила Бонго.

– Я не могу все держать под контролем, – мягко ответил я. – А если бы и мог, что в этом хорошего? Но вот эту мелочь… желание Самар. Это я сделать могу… – Я заколебался. – Наверное…

– Я не понимаю, почему для тебя это так важно.

– Самар напоминает мне одну маленькую девочку, которую я когда-то знал. – Я помедлил. – Ты еще молода, Бонго. Ты не видела столько, сколько я. Люди способны учиться. Во всяком случае, иногда. Я просто хочу увидеть, как это случится, прежде чем… жизнь двинется дальше. Я хочу что-то изменить.

– Ты – в каждой бочке затычка, – устало сказала Бонго. – Но я тебя все равно люблю. – Она взглянула на меня и улыбнулась, как это делают вороны: клюв открыт, голова набок, глаза блестят. – Что ж, расскажи мне про план номер три.

27

С наступлением ночи я отправил Бонго на следующее задание.

– Все очень просто: тебе надо только отвязать желание Самар, – наказал ей я.

– Просто, говоришь?

Бонго слетела на нижнюю ветку, к которой Самар привязала свою розовую тряпочку в горошек.

Ворона схватила ее клювом и несколько раз потянула.

– Проще сказать, чем сделать, – сообщила она.

– Ты же ворона, – усмехнулся я. – Используй какое-нибудь орудие.

Вороны славятся тем, что могут создавать и использовать орудия труда. Они, пожалуй, самые сообразительные птицы на свете.

– Хм… – Бонго полетала с места на место, засунула голову в дупло, подумала. – В моих запасах есть кусочек проволоки. Может, что и выйдет.

– Ничего у нее не выйдет, – со своей высокой ветви предрекла Агнес.

Я подозреваю, что сипухи втайне завидуют воронам.

Изо всех дупел и гнезд, даже из норы скунсов под крыльцом одна за другой стали высовываться головы, чтобы понаблюдать за тем, как работает Бонго.

– А что она делает? – спросила одна из маленьких Ты.

– Это называется «орудие труда», – ответила Большая Ты. – Ничего особенного.

– Друзья, если вы не способны сказать что-нибудь полезное, пожалуйста, лучше помолчите, – попросил я.

Бонго вернулась с выпрямленной скрепкой в клюве. С большим трудом она просунула проволоку в узел. Но, как она ни старалась, развязать узел ей не удавалось.

– Почти… получилось… – бормотала Бонго сквозь сжатый клюв.

– Зачем она это делает? – спросил Гарольд у Агнес.

– Вороны – ненормальные, ты же знаешь, – ответила та.

– Потому что я ее попросил, – отозвался я. – Потому что это для меня важно.

Сокрушенно застонав, Бонго уронила скрепку на землю.

– Красный, это бесполезно, – призналась она.

– Может, пора отказаться от этой идеи, – вздохнул я. – Что не попробуем, ничего у нас не выходит. Видимо, не положено мне никому помогать. Мне положено сидеть на месте. Просто сидеть.

Мои листья шелестели на ветру. Все молчали.

– Погодите, – вдруг сказала Большая Ты. – Я попробую.

– Эта ветка тебя не выдержит, – заметила Агнес.

– Пусть она попытается, – сказал я.

Большая Ты осторожно поползла по ветке, к которой было привязано желание Самар.

Енотиха и впрямь была тяжелой, и моя ветвь склонилась под ее весом, но я держался. Большая Ты взяла узел передними лапами и повертела его. Не успели мы моргнуть, как узел был распутан.

– Оп-ля! – воскликнула енотиха и помахала тряпкой над головой.

– Ну, самое трудное уже сделала я, – понуро пробурчала Бонго.

– Вы помогли друг другу, – утешил я ее. – Вы отличная команда! Премного вам благодарен!

– Желание наконец у тебя, Красный. Что теперь? – поинтересовалась Агнес.

– Подождем, когда Самар придет в гости, – ответил я. – А дальше дело за нашей чудесницей Бонго.

28

Мы купались в холодном голубом свете луны и ждали традиционного визита Самар.

Она вышла в халате и тапочках. Устроившись на одеяле, она терпеливо ждала, пока все малыши один за другим выползут ее поприветствовать. На шее у девочки болтался серебряный ключик – подарок Бонго.

– Где ты, подружка-ворона? – прошептала Самар, пока маленькие Ты показывали ей свои акробатические трюки.

Девчушка подняла голову и окинула взглядом мои ветви. Хорошо, что я наказал Бонго спрятаться на крыше дома Стивена.

Точно по графику Бонго слетела к окну Стивена и села на ящик для цветов, подвешенный к подоконнику. В клюве у нее болтался кусок розовой ткани в горошек.

Она осторожно постучала по стеклу.

Ничего не произошло.

Я попросил Бонго вести себя как можно тише. Мы не хотели, чтобы Самар поняла, что мы задумали.

Тук-тук-тук. На этот раз погромче.

Ничего!

Судя по всему, Стивен оказался любителем хорошенько вздремнуть.

Бонго взглянула на меня. В ее глазах читалось: «И что теперь?»

Она попробовала еще раз. ТУК-ТУК-ТУК.

Самар вздрогнула.

– Что это? – спросила она.

Она посмотрела на меня и на свой дом.

К счастью, девочку отвлек Гарольд: он попытался слететь к ней на руку. Его полет больше напоминал неуклюжий прыжок, и Самар засмеялась.

«Умница, маленький Гарольд!» – подумал я.

Бонго опустила желание Самар на подоконник. ТУК-ТУК-ТУК.

Ничего!

Ворона стала расхаживать по подоконнику взад-вперед. Потом замерла на месте.

Ее глаза блеснули в свете луны.

Бонго склонилась к стеклу и завопила, как настоящая пожарная сирена.

Когда окно Стивена распахнулось, Бонго уже сидела на крыше и любовалась результатом своих трудов.

Стивен высунул голову из окна. Потер глаза. Заметил тряпку на подоконнике. Нахмурившись, мальчик поднял ее так, чтобы в свете луны можно было прочитать написанное.

Он перевел взгляд на газон.

И увидел изумленно воззрившуюся на него Самар в окружении странного сборища не менее изумленных звериных детенышей.

– Крррасавчик! – прошептала Бонго.

29

Стивен вышел из дому в красной пижаме и серой толстовке. Его русые волосы были взъерошены, глаза заспаны. Светящийся фонарик прорезал темноту.

Малыши обернулись к мальчику и застыли. Их глаза сияли, как маленькие звездочки.

Фо запищал от страха.

Стивен выключил фонарик, что слегка успокоило маленького опоссума, хотя икоты он сдержать не смог.

– Привет! – прошептал Стивен.

– Здравствуй! – тоже шепотом отозвалась Самар.

Девочка расправила одеяло, и Стивен сел рядом. Малыши с интересом наблюдали за ними.

– Почему они выходят к тебе? – спросил Стивен.

– Не знаю, – прошептала Самар.

– Это волшебство какое-то! – воскликнул Стивен.

– Нет, – покачала головой девочка. – Я просто… тихо сижу. Им это нравится.

Бонго слетела на плечо к Самар и, точно имитируя девочкин голос, сказала:

– Привет!

– Вот это да! – удивился Стивен. – С ума сойти!

– Вчера я слышала, как она подражала дверному звонку, – улыбнулась Самар.

Стивен засмеялся.

– Она дала мне этот ключ. – Самар приподняла ленточку у себя на шее. – Не знаю, от чего он. Может, от дневника или от шкатулки для украшений.

– Или от самой маленькой двери на свете, – пошутил Стивен.

На время все умолкли. Притихли даже енотики.

Наконец Стивен вытянул руку и показал кусок материи:

– Вот что я нашел.

Даже в темноте было видно, как Самар покраснела.

Стивен тихо сказал:

– То слово… на дереве… Мне очень жаль. Мы не… это не мы сделали.

Самар кивнула.

– Мои родители вовсе не плохие люди. Они просто… многого боятся, – пожал плечами Стивен.

– Мои тоже, – вздохнула Самар. – Я слышала, как папа опять говорил, что пора переезжать. Если получится найти новое место.

– Мне очень жаль, – повторил Стивен.

Малыши, почувствовав, что Стивену можно доверять, принялись шуметь и резвиться. Гаро льд и самый маленький Ты искали жучков. Лепесток Розы и его брат перетягивали былинку.

– Я буду по ним скучать, – прошептала Самар.

– Надеюсь, вы не переедете, – сказал Стивен.

В его доме блеснул свет.

– Мне пора, – заторопился мальчик. – Если родители меня увидят… Надо идти.

– Спокойной ночи! – тихо сказала Самар.

О, сколько же мне хотелось сказать ребятам! Я хотел объяснить, что ничего сложного в дружбе нет. Что иногда окружающие все усложняют, а мы поддаемся.

Я хотел сказать: «Не переставайте говорить друг с другом!»

Я хотел рассказать им о женщине по имени Мэйв.

Я хотел рассказать им о малышке по имени Франческа.

Я хотел оставить после себя след, пусть небольшой, прежде чем покинуть этот чудесный мир.

И я решился.

Я нарушил правило.

Я сказал:

Останься!

30

Звери потрясенно уставились на меня. Даже самые младшие знали, что разговаривать с людьми запрещено.

Бонго взметнулась на мою верхнюю ветвь и сдавленно зашептала:

– Красный! Тебе нельзя…

– Конечно же можно, – возразил я. – Терять мне нечего.

– Но…

– Продолжаем разговор, – обратился я к Стивену и Самар.

Ребята таращились на меня с открытыми ртами, не в силах пошевелиться, как Фо сегодня днем.

– Нам это снится, – прошептал Стивен. – Правда?

– Нам обоим? – усомнилась Самар. – Разве такое бывает?

– Ущипни меня, – попросил Стивен.

Самар послушалась.

– Ага, почувствовал, – улыбнулся Стивен.

– Может, я тебя во сне ущипнула? – предположила Самар.

– Прошу прощения, – перебил их я. – У меня двести шестнадцать колец, и я полон мудрости, которой необходимо поделиться. А времени у меня мало.

Стивен дотронулся до руки Самар:

– Если это и сон, то очень крутой!

И я начал свой рассказ.

31

Деревом желаний я был не всегда.

Это случилось в 1848 году, задолго до того, как меня окружила современная действительность, тогда, когда мне было всего лет двадцать, – для красного дуба я считался совсем еще юнцом. Я уже не был тощим саженцем, стал крепким и сильным, но еще не укоренился в почве так, как сейчас.

В то время, как и во многие другие времена, сюда на переполненных судах приплывали отчаявшиеся люди в надежде обосноваться на новом месте. Почему-то многие из них поселились именно в моем районе. Синий и зеленый домики – в ту пору коричневые – были битком набиты вновь прибывшими.

Иногда приезжих встречали радушно. Иногда нет. Но они все прибывали, продолжая надеяться и мечтать, как это свойственно людям.

Среди новых жильцов была молоденькая девушка по имени Мэйв. Она отправилась в плавание через Атлантический океан со своим девятнадцатилетним братом, но тот во время путешествия скончался от дизентерии. Их мать умерла вскоре после рождения Мэйв, а отец – когда детям было девять и двенадцать.

Мэйв была коренастой и невзрачной, но ее улыбка напоминала солнечный луч, пронзающий облака. Она звучно смеялась, а ее волосы горели огнем не хуже моего самого яркого осеннего облачения.

Шестнадцать лет, одна и без гроша в кармане – Мэйв жила в одной комнате с пятью другими иммигрантами. Она работала круглые сутки: убирала, готовила – в общем, делала все возможное, чтобы выжить.

У Мэйв было доброе сердце и особенный дар ухаживать за больными. Никакими специальными познаниями или тайными снадобьями девушка не обладала. Но она была отзывчивой и терпеливой и не хуже других знала, как облегчить лихорадку прохладным компрессом на лоб. И была готова учиться тому, чего не знала.

Шло время, о способностях Мэйв распространялась молва. Люди приводили к ней больных поросят и хромых лошадей, кашляющих стариков и беспокойных малышей. Мэйв всегда предупреждала, что не знает, сумеет ли помочь. Но у людей в нашем районе не хватало денег на лекаря, и они обращались к ней.

А раз люди верили, что она может им помочь, Мэйв пыталась оправдать их ожидания.

Когда это у нее получалось и даже когда не получалось, пациенты и их родные приносили девушке небольшие подарки: выструганную фигурку птицы, шпильку для волос, полбуханки хлеба. Однажды кто-то даже оставил ей дневник в кожаном переплете с замочком, который открывался маленьким серебряным ключиком.

Когда Мэйв излечивала больных, люди оставляли знаки благодарности в моем дупле. Эта рана была еще свежая, ей было меньше года. Но дупло было обращено к дому Мэйв, а не на улицу, и в нем можно было спокойно оставить подарок.

Тогда-то я и понял, что дупла могут быть полезны людям, а не только птицам и животным.

Я и не подозревал насколько полезны.

32

Шли годы, и Мэйв укоренилась в нашем районе не хуже меня, хотя приезжие из других краев продолжали съезжаться сюда. Откуда бы родом ни были ее пациенты, Мэйв делала для них все, что могла.

Я окреп, самые старые мои ветви стали терять свою упругость, тень моя удлинилась. Вокруг выросли новые деревья и кусты, но солнца хватало на всех, и мы никогда не страдали от жажды.

К тому времени я уже служил домом для множества зверей, по большей части для мышей и бурундуков. У меня была задушевная подруга – молодая серая белка по имени Белиберда (все беличьи имена начинаются на «БЕЛ»).

Мэйв Белиберда особенно любила: девушка часто отдавала белочке объедки со своего стола.

Мы с Белибердой втайне тревожились за Мэйв. В прошлом у девушки бывали ухажеры, но из этих романов ничего не вышло. Друзей у нее было хоть отбавляй, да и работы невпроворот. И все же она казалась одинокой. В Мэйв было много любви, но подарить эту любовь было некому.

Порой Мэйв писала о своей печали и тоске в дневнике. Она писала об ирландской природе, исчезающей в дымке ее воспоминаний. Она писала о своих родных, давно покинувших этот мир. Она писала о своих потаенных надеждах.

Мэйв обожала ранние утренние часы, когда мир окутан туманом, а небо лишь манит обещанием солнца. Она опиралась на мой ствол, закрывала глаза и мурлыкала мелодию из своего детства. Бывало, она рассказывала о своих страхах и радостях, и мы с Белибердой сочувственно кивали ей.

Однажды на рассвете, первого мая, Мэйв вышла ко мне. К моему удивлению, она потянулась к нижнему суку и осторожно привязала к нему отрезок голубой полосатой ткани. И прошептала:

– Я хочу любить кого-нибудь всем сердцем.

Это было мое первое желание. Первое из многих.

33

Прошло несколько недель. Проходящие мимо ирландцы понимающе кивали при виде развевающегося на ветру кусочка ткани. Мэйв объясняла своим мелодичным голосом:

– Это мой оборванец. Не боярышник, конечно, но сойдет.

Когда мимо проходили люди, не знакомые с ирландскими обычаями, они хмурились при виде тряпки или даже пытались ее снять. Мэйв грозила:

– Руки прочь от моего желания!

Снова и снова девушка терпеливо объясняла, что в ее родных краях привязывать записочки с желаниями к дереву-оборванцу – давно устоявшаяся традиция.

Люди, бывало, спрашивали Мэйв, какое желание она загадала. Она говорила им правду со вздохом и горькой улыбкой:

– Да ничего такого. Просто хочется любить кого-то всем сердцем. Ничего особенного.

Некоторые смеялись. Некоторые закатывали глаза.

– Милая, желание на тряпке не принесет тебе любви, – говорили они.

Но чаще всего люди сочувственно улыбались Мэйв, сжимали ее руку, понимающе кивали.

А потом спрашивали, можно ли им загадать свое желание.

34

Прошел еще год. С приближением мая я обнаружил на своих ветвях больше лоскутов, чем набухающих почек.

Белиберда попыталась стащить несколько тряпок и выстлать ими свое гайно – гнездо, свитое из листьев и прутиков, на одной из моих верхних раздвоенных веток. Я объяснил, что до первого мая ей придется обходиться мхом и хвоей. По словам Мэйв, до первого мая трогать записочки нельзя. Потом люди или предприимчивые белки могут убрать те лоскуты, что не унесло ветром и не смыло дождем.

Подозреваю, это правило Мэйв придумала для меня, чтобы я мог расти без помех, не отягощенный весом мокрой ткани.

Первого мая, перед самым рассветом, ко мне подошла молодая женщина с темными волнистыми волосами, в поношенном сером пальто. В руках она держала какой-то сверток.

– Эй, Красный! – прошептала Белиберда. – Смотри, очередное желание.

Но она была неправа. Это было не желание.

Быстро, но очень осторожно девушка положила сверток в мое дупло.

«Благодарность для Мэйв, – подумал я. – Наверное, буханка хлеба. Должно быть, молодая женщина – одна из ее пациенток».

Она исчезла так же быстро, как и появилась.

Словно колибри, подумал я: вот она есть, а вот ее нет.

Словно порыв ветра…

35

Всего несколько минут спустя Мэйв открыла дверь своего коричневого домика. Она улыбнулась мне и развевающимся на утреннем ветерке лоскутам.

И тут раздался плач.

Точнее, вой.

Из… меня.

Не кроткое чириканье птенчика-королька. Не застенчивый писк мышонка.

Нет, это был вопль праведного возмущения.

В дупле был младенец.

36

К одеялу младенца была приколота записка. Она была написана на иностранном языке – на итальянском, поняла Мэйв. Запинаясь, она попыталась прочесть ее вслух.

Только потом, посоветовавшись с одним из своих больных, девушка расшифровала ее:

«Пожалуйста, позаботьтесь о ней лучше, чем это смогу сделать я.

Я желаю вам обеим жизни, полной любви».

У малышки были черные волосы. У Мэйв – рыжие.

У малышки были карие глаза. У Мэйв – голубые.

Малышка была итальянкой. Мэйв – ирландкой.

Они были созданы друг для друга.

Мэйв назвала девочку Амадорой, что по-итальянски означает «дар любви».

37

Многие соседи с неодобрением встретили новость о появлении у незамужней ирландки итальянского подкидыша. Как водится, люди судачили; как полагается, они цокали языками.

Некоторые даже сердились. Говорили колкости.

Они внушали Мэйв, что Амадоре здесь не место.

Они внушали Мэйв, что она должна взять ребенка и уйти.

Мэйв только улыбалась в ответ, прижимала к себе Амадору – и ждала и надеялась.

Темными ночами, когда надежда затухала, Мэйв пела старую ирландскую песенку, переплетая ее с новой, итальянской, которой она научилась у соседки. Мелодия была сентиментальной. Слова – глупыми. Результат – всегда одинаковым: маленькая Ама расплывалась в улыбке.

И точно, чем дольше ждала Мэйв, тем больше смягчались люди. И вскоре девочка, которую все звали Ама, прижилась в нашем пышном саду не хуже остальных.

Когда Ама подросла, она стала подкармливать Белиберду и ее семейство. Когда она окрепла, она стала забираться на мои ветви. А когда у нее появились свои желания, она стала загадывать их.

Ама росла сильной, честной и доброй, как ее мама, и у нее родились собственные дети, внуки, правнуки. Со временем Ама и ее муж купили коричневый домик и тот, что стоял рядом, и покрасили один в синий, а другой – в зеленый цвет. Через много лет они купили дом напротив и начали сдавать синий и зеленый домики другим семьям.

Собственная семья Амы разрасталась и процветала. Ее родные ссорились, переживали неудачи, любили друг друга и много смеялись.

Смех неизменно выручал их из любых ситуаций.

Когда у внука Амы родилась дочь, он дал ей одно славное итальянское и одно славное ирландское имя – Франческа Мэйв.

38

Что до меня, то моя известность росла. Ведь желание Мэйв сбылось прямо внутри дерева желаний! Разве это не значит, что возможно все?

Конечно, как не уставала напоминать мне Белиберда, я тут был ни при чем.

– Красный, это тебе не сказка, – повторяла белочка.

Но желания переполняют людей, и десятилетие за десятилетием они доверяли мне свои надежды.

Все эти желания, все эти годы… Дар судьбы и тяжелая ноша!

Но надежда нужна всем.

39

Наконец я умолк.

Как только слова вырвались наружу, пытаться удержать их было все равно что попробовать остановить ветер.

Я нарушил правило.

Стивен и Самар все еще смотрели на меня с выпученными от изумления глазами и открытыми ртами. Казалось, ребята вросли в землю, как я. За время моего рассказа они не издали ни звука.

В доме Стивена открылась входная дверь. Раздался голос его отца:

– Стивен! Что это ты там делаешь?

Стивен вскочил:

– Я… Я уже иду, папа. Спокойной ночи, Самар!

– Спокойной ночи, Стивен! – ответила девочка.

Стивен рванул было к крыльцу, но на полпути остановился. Он резко обернулся и посмотрел на меня.

– Спасибо, – озадаченно сказал он, как если бы Бонго только что нажарила ему блинов.

И исчез за хлопнувшей дверью.

Самар поднялась на ноги, прижимая к груди одеяло:

– Я знаю, это сон.

Девочка направилась к своему крыльцу и тихонько открыла дверь.

– Жаль, что придется проснуться, – добавила она с улыбкой.

40

Я пожалел о сделанном почти сразу.

Я нарушил правило. Самое главное правило.

Я намеренно заговорил с людьми.

И я не просто обронил пару слов. Их из меня вылилась целая река.

В отличие от той лягушки в почтовом ящике, я нарушил правило не случайно.

Я сделал это, потому что хотел сыграть свою роль. Хотел сделать что-то полезное перед смертью.

Я сделал это для себя.

Когда пораженные зверьки-малыши и их не менее пораженные родители благополучно укрылись в своих убежищах, я поделился своими чувствами с Бонго.

Я ожидал, что она накричит на меня.

Бонго хорошо умеет кричать.

Просто отлично.

Можно даже сказать, у нее талант.

– Зачем я это сделал, Бонго? – прошептал я. – Зачем?

Ворона слетела на «базу». Она наклонила свою гладкую голову и уткнулась в меня клювом:

– Мой старый мудрый дуб, ты это сделал потому, что тебе было что рассказать. Потому, что ты хотел принести пользу. Ты хотел кому-нибудь помочь.

– Это была глупость, – ответил я. – Мне не положено быть глупым.

– Не такая уж и глупость, – не согласилась со мной Бонго. – Она подняла глаза к небу, и они наполнились звездным светом. – Просто надежда. А надежда, Красный, нужна всем. Даже старому мудрому дубу.

41

Утро наступало медленно, принося с собой тяжелые облака. Перед рассветом прошел дождик и принес облегчение если не мне, то хотя бы моим листьям.

Как ни странно, почва казалась влажной. Конечно, весной всегда слякотно, но это было необычно. Завтрашний День желаний обещает быть пасмурным.

Рядом со мной остановился ранний прохожий – старичок с бамбуковой тросточкой – и бечевкой привязал к моей нижней ветви кусочек голубой бумаги. Он не произнес своего желания вслух, так что я не знал, что он загадал. Но когда старик осторожно зашагал прочь по хлюпающей траве, на лице у него светилась довольная улыбка.

Несомненно, это не последнее желание на сегодня. Многие специально приходят пораньше, чтобы найти для своего лоскутка ткани удобное местечко.

Скорее всего, завтрашний День желаний станет для меня последним. Почему же тот первый день, с Мэйв, так же свеж в моей памяти, как моя вчерашняя беседа со Стивеном и Самар?

Проезжающая мимо машина замедлила ход у тротуара.

Мелькнула рука, какое-то неясное движение, и тут – шлеп! – что-то ударило по моему стволу. Шлеп! Шлеп! Машина, взревев мотором и скрипя резиной, помчалась дальше. Шлеп!

Первой о причиненном ущербе сообщила Бонго.

– Сырые яйца, – констатировала она. – Я так понимаю, было не больно?

– Едва почувствовал, – ответил я.

Из своих норок посмотреть на происшедшее сонно выползли Свежая Булка, Мохнатая Паучиха и Большая Ты.

Большая Ты проскользнула под полицейской лентой и лизнула стекающий по стволу желток.

– Ммм… – пробормотала она, – сырые. Точно такие, как я люблю.

– Эй, не жадничай! – возмутилась Мохнатая Паучиха, и они с Булкой присоединились к Большой Ты.

Агнес наблюдала за ними со своей ветки.

– Я предпочитаю извивающегося мышонка, – изрекла она. – Делиться необязательно, девушки.

– Какой приятный сюрприз! – причмокивая, ответила Большая Ты.

– Ничего приятного тут нет! – осадила ее Бонго. – Это мерзко – вот какими бывают люди!

– И все же, – облизывая лапы, отозвалась Мохнатая Паучиха, – не пропадать же даром свежему желтку! Что одному – пакость, другому – сладость.

Большая Ты удовлетворенно рыгнула, и животные побежали досыпать свои сны.

Дверь зеленого дома открылась. Стивен приблизился ко мне, увидел разбросанную, как кусочки пазла, скорлупу и помрачнел.

За ним, с рюкзаком за плечами и с прижатыми к груди учебниками, появилась Самар. Она перепрыгнула через мутную лужу и подошла к Стивену.

– Гады! – сквозь зубы произнес мальчик, указывая на остатки яйца. – Самар, мне очень жаль…

Но Самар остановила его жестом и вполголоса сказала:

– Стивен! Вчера ночью…

Стивен едва заметно кивнул, не отрывая от меня взгляда.

– Вчера ночью… – повторил он, будто отвечая паролем на пароль.

– Дерево.

– Дерево.

– Ты слышал то же, что и я? – спросила Самар.

– Да, – прошептал Стивен.

Самар посмотрела прямо на него:

– Ты слышал… дерево?

– Я слышал дерево, – подтвердил Стивен.

Самар кивнула:

– Может, это какой-то трюк? Кто-то подшутил над нами?

– Или мы одновременно грезили наяву, – предположил Стивен. Он кивнул, будто пытаясь себя убедить: – Да, грезили наяву.

– С тобой раньше такое случалось?

– Нет, но все когда-нибудь бывает в первый раз.

Ребята постояли, выжидающе глядя на меня. Надеясь, что я заговорю. По крайней мере, так мне показалось.

Я молчал. Я сказал то, что хотел, и пожалел об этом.

– Стивен, – прошептала Самар, – что бы ни случилось, нельзя никому об этом рассказывать. Договорились?

– Договорились.

– Никогда.

– Никогда.

Самар вздохнула:

– Все решат, что мы сошли с ума.

– И пожалуй, будут правы, – согласился Стивен.

Самар обратилась ко мне:

– Дерево? Тебе есть что добавить?

Я не проронил ни слова.

Самар и Стивен улыбнулись друг другу.

– Я подумала: а вдруг получится? – сказала девочка.

Они зашагали в школу вместе, бок о бок.

На крыльцо зеленого дома вышел отец Стивена с чашкой кофе в руках. Он увидел Стивена и Самар и вздохнул.

Через минуту из синего дома вышла мама Самар со связкой ключей в руках и портфелем через плечо. Она проследила за взглядом соседа.

Оба родителя молча смотрели, как Стивен и Самар исчезли из виду.

42

Хорошенько поразмыслить о своей ошибке мне не удалось. Поток посетителей не иссякал много часов подряд.

Весь день ко мне шли те, кто хотел загадать желание пораньше, до первого мая. Маленькая девочка попросила двадцать хомячков. Сосед-бакалейщик попросил партию сладких персиков. Все как обычно.

Вернулась журналистка из местной газеты. Она окинула взглядом новые записочки на моих ветвях и сфотографировала осколки скорлупы на моем стволе.

Приехали Сэнди и Макс и убрали огораживавшую меня полицейскую ленту. К ним подошла Франческа.

Сегодня она посадила Льюиса и Кларка на тонкие кожаные поводки. На каждого из них была нацеплена блестящая до неприличия шлейка. Котятам это было явно не по нутру.

Пока Льюис и Кларк путались у хозяйки под ногами, та обсуждала с полицейскими новость о разбитых яйцах.

– Я вызвала на сегодня лесоруба, чтобы тот посмотрел, сколько будет стоить рубка.

– Так вы все-таки решили от него избавиться? – спросила Сэнди, как мне хотелось думать, с разочарованием в голосе.

– Да! Непременно. Видите эту грязь? А сколько во дворе воды! – Франческа указала на мокрый газон. – Водопроводчик говорит, что корни этого чертового дуба прорастают в трубы! Небольшой дождик – и весь двор превращается в огромную лужу!

– И все же многим будет жаль дерева, – вздохнул Макс.

Он взял поводок Кларка и попробовал распутать Франческу.

– Я знаю. – Женщина развела руками. – Это старое доброе дерево. Но сантиментами водопроводчику не заплатишь.

Сэнди взяла Льюиса на руки, а Франческа попыталась выпутаться из поводков.

– А как же звери и птицы, которые на нем живут? – спросила Сэнди.

– Об этом я уже подумала, – ответила Франческа. – Каждый год в День желаний белки, совы и прочее зверье освобождают помещение. Очень странно! Словно они знают, что будет. – Она перепрыгнула через сплетение поводков. – Наверное, им не нравится вся эта суматоха. Так или иначе, я надеюсь, что лесорубы смогут прийти завтра к концу дня. К тому времени все, кто хотел загадать желание, это уже сделают.

– А что вы собираетесь сделать с записками? – поинтересовалась Сэнди.

– Не знаю. Выброшу в мусор, когда все разойдутся. Я так каждый год поступаю. Все равно эта так называемая традиция – сплошной вздор.

Макс и Сэнди сочувственно посмотрели на меня.

– Знаю, знаю, я старая брюзга и не уважаю историю. – Франческа отвлеклась на котят, которые тянули ее в разные стороны, и погрозила им пальцем: – У собак же получается, так почему вам это не по силам? – А потом опять переключила внимание на полицейских: – Но время пришло. Давно пришло.

– Что ж, мы заглянем завтра, будем держать происходящее под контролем. Наводок на того, кто вырезал то слово, пока не поступало. Но тут еще и яйца эти, и рубка дерева, да и люди в районе слегка на взводе… – Сэнди пожала плечами. – Присмотреть за ситуацией не повредит.

– Спасибо! – ответила Франческа. – Это не обязательно, но буду благодарна.

Льюис и Кларк заметили Бонго и ринулись к моему столбу.

– Эй, вы что, рехнулись?! Постойте! – завопила Франческа, осаживая их.

Котята зашипели на Бонго. Та угрожающе раскинула крылья и испустила свой самый свирепый вопль.

Льюис и Кларк ретировались, запрыгнув на руки к Франческе. Та опять превратилась в запутанный узел из котов и поводков.

Сэнди улыбнулась:

– Франческа, их, пожалуй, лучше завтра оставить дома.

43

В тот день я познакомился с моими палачами.

Не имея зубов, я никогда не понимал страха, который люди, судя по всему, питают к дантистам. (До меня доносились разговоры, в которых проскальзывали слова «корневой канал» и «дупло», но в мире деревьев эти слова обозначают другие вещи.)

Увидев лесорубов и их инструменты, я все понял.

Когда перед тобой возникает грузовик с мощными цепными пилами и с орудием, носящим зловещее название «корчеватель пней», делается ясно: ты попался.

Прошу заметить, что лесовод – деревьям друг. Наши конечности нужно подрезать так же, как людям нужно подстригать ногти и волосы, хотя у нас это делается раз в год, поздней осенью, и называется обрезкой.

После хорошей обрезки я всегда чувствую себя щеголем.

Но для обрезки обычно используют секатор – такие огромные ножницы – или неболь шую пилу на длинной рукоятке. Корчеватели пней в набор инструментов не входят.

Когда трое рабочих в оранжевых защитных касках позвонили в дверь Франчески и объявили, что они из «Службы древесных ликвидаторов», легче мне не стало.

– Я сейчас сброшу сюрприз на их идиотские шапки, – буркнула Бонго.

– Нет, Бонго! – не без сожаления запретил я. – Давай подождем и посмотрим, что к чему. Может, они просто приехали подрезать мне ветви.

– Обрезку делают осенью, – напомнила Бонго. – Мда, ты и вправду оптимист!

Франческа (на этот раз без Льюиса и Кларка) подвела рабочих ко мне, и они принялись обсуждать стоимость и время рубки.

Вы не ослышались. Они наслаждались тенью моих изящных ветвей и обсуждали, как меня срубить.

Вот вам и чувство такта!

Один из рабочих – он назвался Дэйвом – вскарабкался по стремянке, чтобы осмотреть мои дупла.

Агнес, Мохнатая Паучиха и Большая Ты настороженно воззрились на него, готовые защищать своих детенышей.

– У вас тут живность развелась, – сообщил Дэйв Франческе.

– Да-да, знаю, – ответила женщина. – Каждый год, как по расписанию.

Бонго взлетела повыше и примостилась неподалеку от Агнес:

– Один сюрприз, только и всего!

Рабочий сказал:

– Обычно мы рекомендуем рубить деревья в конце осени. Чтобы гнезда не повредить.

– Можете не беспокоиться, – кивнула Франческа, встав поуверенней и уперев руки в бока. – Каждый год первого мая звери и птицы удирают отсюда куда подальше. Это ведь День желаний, знаете?

Дэйв нерешительно почесал щетину на подбородке:

– День желаний?

– Люди загадывают желания и привязывают записочки к дереву. Животным и птицам весь этот шум и гам не по нраву. Если вы сможете сделать все завтра днем, лучшего времени не найти.

– День желаний! – повторил Дэйв. – Чего только не бывает на свете!

Франческа кивнула и похлопала меня по стволу:

– Да уж! Сумасшедший дом. Поверить не могу, что я так долго с этим мирилась.

44

Когда наступил вечер, Франческа заглянула в синий и зеленый домики.

Мои домики.

Один с коричневым почтовым ящиком. Другой с серым.

Один с красными розами. Другой с белыми.

Франческа постучала в двери. Она объяснила, что намерена со мной сделать.

Родители в обоих домах сказали, что понимают ее. Что им будет жаль со мной расстаться, но они рады, что Дню желаний наконец-то придет конец. Впрочем, без меня в их комнаты будет проникать больше солнечного света, а в саду под ноги перестанут попадаться желуди.

– Ну хорошо, можно я хотя бы на родителей скину по сюрпризу? – брюзжала Бонго. – Больше солнечного света! Да как они смеют! А как насчет кислорода, умники? Как насчет красоты?

– Спасибо, что защищаешь меня, Бонго! – поблагодарил я ворону. – Но никаких сюрпризов!

Самар и Стивен проявили меньше понимания.

Они выбежали за Франческой на газон. Самар потянула женщину за свитер:

– Выслушайте нас! Это дерево рубить нельзя!

– Нельзя? – удивилась Франческа. – Это еще почему?

– Потому, – задыхаясь, ответил Стивен, – что оно живое!

– Мне это известно, – ответила Франческа. – Это свойственно всем деревьям.

Она умолкла, приглядываясь к ленточке у Самар на шее.

– Погоди-ка, мне знаком этот ключ, – сказала она. – И ленточка тоже.

– Мне ее подарила ворона.

– Серьезно? Странные птицы, эти вороны. Отличные подражатели.

Самар сняла ленточку и отдала ключ Франческе.

– О, мне это старье не нужно. Оставь себе. Я просто вспомнила… впрочем, неважно. Он от дневника. Когда моя прапрабабушка Мэйв приехала сюда, она начала вести дневник.

– Вот как! – удивилась Самар.

– А где он? – спросил Стивен. – Дневник?

– На чердаке, наверное. Или нет. Скорее всего, в сарае, что за домом Самар. Там много семейных реликвий. – Франческа сухо усмехнулась. – Если, конечно, они еще не уплыли. На заднем дворе сейчас настоящий потоп. Кстати, вот вам еще одна причина распрощаться с деревом.

Самар смахнула выступившие слезы:

– Вы не понимаете! Этот дуб… он почти как человек.

– Какая прелесть! – Франческа погладила Самар по голове. – Но, милая, это всего лишь дерево. – Она расправила плечи. – Пора кормить Льюиса и Кларка. Они так вопят, аж отсюда слышно. А завтра у меня много дел.

Франческа собралась было уходить, но Стивен перегородил ей дорогу.

– Подождите! – попросил он срывающимся голосом. – Просто послушайте. – И он повернулся ко мне: – Скажи что-нибудь!

– Ну пожалуйста, дерево! – взмолилась Самар.

Молчание.

Что тут скажешь?

Франческа перевела взгляд со Стивена к Самар и обратно.

– Дети, – сказала она, – кажется, от всех этих видеоигр у вас помутилось в голове.

– Ну говори же, дерево! – не сдавался Стивен.

Молчание.

– Оно умеет говорить, – убеждала Самар Франческу. – По-настоящему. Оно рассказало нам историю Мэйв.

На мгновение Франческа заколебалась. Она взглянула на меня.

– Ты, конечно, говоришь образно. Тебе кажется, будто дерево разговаривает с тобой. Шепот листьев и тому подобное.

– Оно рассказало нам о дупле. И о младенце.

Франческа моргнула:

– О младенце?

– Да! – подтвердила Самар. – О брошенном младенце!

– Я, конечно, многим рассказывала эту историю. Ты ее, наверное, от соседки услышала.

Стивен покачал головой:

– Нет, нам рассказал дуб.

– О, боже! – Франческа помахала рукой у себя перед носом. – Вы меня утомляете! Хорошо, что мне больше не приходится заниматься воспитанием детей! Послушайте-ка! Вам обоим нужно хорошенько выспаться. Поняли? Или, может, обратиться к психологу.

Женщина торопливо зашагала по газону. Ее туфли покрылись толстым слоем грязи.

– Франческа! – крикнул ей вдогонку Стивен.

– Это всего лишь дерево, мои дорогие. Повторяйте за мной: всего лишь дерево!

– Я хотел спросить: можно нам поискать тот дневник?

Франческа оглянулась:

– Дневник Мэйв? Да ради бога! Если он еще не утонул. – Она предостерегающе подняла руки: – Только никакой больше чепухи про дуб. Слышите?

Когда Франческа скрылась в доме, Стивен и Самар с упреком посмотрели на меня.

– Почему ты ничего не сказал? – обиженно спросила Самар.

Потому что это было бы глупо.

Потому что мне не положено.

Потому что…

Но, наблюдая, как дети направляются к сараю, я представил их вместе, и эта фантазия утешила меня.

Я представил, как они разговаривают, смеются, может, даже становятся друзьями.

Пожалуй, не так уж и глупо я поступил.

45

В отличие от людей или от животных, деревья не спят.

Но мы отдыхаем.

К сожалению, той ночью отдохнуть мне не удалось.

Меня переполняли вопросы о завтрашнем дне.

И что особенно важно, мне хотелось не упустить ни мгновения оставшейся жизни.

Я хотел впитать в себя звезды.

Я хотел потрогать пушистые крылья совят.

Я хотел до рассвета успеть протянуть свои корни хоть чуточку дальше.

Но даже если бы мне хотелось отдохнуть, Бонго и мои жильцы все равно не дали бы мне этого сделать.

Я привык к странному режиму моих друзей. Некоторые из них не спят по ночам. Другие предпочитают отправляться на разведку на рассвете или в сумерках. А некоторые – например, люди – активны в светлое время суток.

Но той ночью Бонго, опоссумы, совы, еноты и скунсы почему-то ужасно разактивничались. Они спорили, перешептывались и метались из норы в нору.

Это меня страшно раздражало. Мне всего лишь хотелось предаться тихим размышлениям о жизни и любви и о том, что же все это значит.

Мне хотелось пофилософствовать.

– Что вы там задумали? – спросил я у Бонго, которая переговаривалась с Агнес на верхней ветке.

– Мы строим планы, – объяснила Бонго. – Всем нужно искать новый дом. Можешь себе представить, какие тут разгорелись споры.

– Может, вам помочь?

– Ты не волнуйся, Красный. Я обо всем позабочусь.

Я пытался подслушивать, но больше двух-трех слов разобрать не удалось. До меня донеслось «вместе», «дупло», «да уж надеюсь», но не более того.

– Я тут подумал, – обратился я к Бонго. – Нет смысла беспокоиться о завтрашнем дне. Он все равно скоро наступит.

– Красный! – отозвалась Бонго. – Я вообще-то занята.

– Что, опять надоел старый мудрый дуб?

Бонго умолкла. Она долго смотрела на меня, а потом сказала:

– Никогда! Старый мудрый дуб надоесть не может!

Ворона еще несколько минут посовещалась с жильцами, а потом уселась на «базу».

Остаток ночи мы провели, разглядывая небо, вдыхая запах почвы, прислушиваясь к бьющимся сердцам малышей.

46

Забрезживший рассвет был ясным и прохладным. Еще до того, как солнце открылось взору, животные и птицы покинули мои заботливые объятия.

Один за другим они целовали и обнимали меня, нашептывали ласковые слова. Малыши всхлипывали, особенно Гарольд и Лепесток Розы. Родители крепились, но их голоса дрожали при прощании.

Это было ужасно. Я был рад, когда все закончилось.

Всегда терпеть не мог прощаться.

Бонго заявила, что останется со мной до последнего.

Мне хватило ума с ней не спорить.

В шесть утра Стивен и Самар уже сидели каждый на своем крыльце.

В семь приехали Сэнди и Макс. Они припарковали свой патрульный автомобиль на другой стороне улицы и сидели там, попивая кофе и закусывая пончиками.

В восемь прибыли три местных газетчика, вооруженных микрофонами и новомодным оборудованием.

Они сделали кучу снимков слова «УБИРАЙТЕСЬ!». Они говорили о его значении, о том, как оно повлияло на настроения жителей в районе.

Еще они говорили обо мне – об обреченном дереве желаний.

Мне не понравилось слово «обреченный».

Но нельзя было отрицать, что репортаж был достоверным.

Франческа появилась в половине девятого с чашкой чаю в руке. За собой она тащила небольшую деревянную стремянку, которую каждый год первого мая выставляла на улицу.

А потом начался День желаний.

Карапуз на плечах у отца тянет ручки вверх.

Старушка с двумя девочками, которые ей помогают, привязывает к моим ветвям записочку.

Одного соседа сменяет другой, многие из них ходили мимо меня на протяжении долгих лет.

Желания, желания, желания…

Некоторые – на цветастых лоскутках.

Некоторые – на бумаге, перевязанные ленточкой или бечевкой.

Пара носков.

Две пары трусов.

Одна футболка.

А потом что-то изменилось. Людской ручеек превратился в потоп.

Сначала явились ученики начальной школы. Стивен подбежал к ним, чтобы поздороваться.

Десятки детей. Вот их уже собралось человек двести.

Они приходили большими группами. Классами. Поодиночке. С друзьями. С учителями.

Все держали в руках одинаковые каталожные карточки. В каждой была проткнута дырка, а в нее продет кусок бечевки.

Стивен пожал некоторым руку. Обнял директора. Помахал учительнице.

Самар просто сидела на ступеньках крыльца вместе с родителями, молча наблюдая за происходящим.

Один за другим дети привязывали ко мне свои записочки с желаниями. Директор, завуч, уборщица и учителя помогали им.

Мои сучья еще никогда не удерживали такую ношу.

Мое сердце еще никогда так не полнилось надеждой.

Потому что, привязав ко мне свою записку, каждый ребенок, каждый взрослый поворачивался к Самар и ее родителям и говорил одно слово:

– ОСТАВАЙТЕСЬ!

47

Через три часа я был полностью покрыт словом «ОСТАВАЙТЕСЬ!». Казалось, меня одного замела какая-то аномальная снежная буря.

Записочки с желаниями, подобно облетевшим лепесткам, сбились в кучки у подножия моего ствола. Они залетели на ступеньки крылец, прилипли к перилам и даже к волосам Самар.

Двести шестнадцать колец, и я еще ни разу не видел ничего подобного.

Стало ясно, что Стивен с учительницей придумали всем классом принести карточки со словом «ОСТАВАЙТЕСЬ!». Но каким-то образом слух об этом за несколько часов разлетелся повсюду.

Жаль только, что этого ажиотажа не видели мои жильцы. Интересно, куда они подевались? Может быть, они строили себе новые укрытия? Или прятались в ожидании темноты?

Я так увлекся рассматриванием записок, что даже не заметил, как у тротуара остановился грузовик «Службы древесных ликвидаторов».

Моя история подходила к концу.

Что ж, это была прекрасная история. Какая удача – прожить день, подобный сегодняшнему!

Но Стивен и Самар не собирались сдаваться.

– Пожалуйста, – умоляла Самар Франческу, – вы же видите, сколько людей любят дерево желаний! Прошу вас, не рубите его!

– Девочка, – твердо ответила Франческа, – его время пришло.

Стивен вытащил что-то из кармана куртки. Это был маленький дневник в кожаном переплете.

– Так вы все же нашли его! – удивилась Франческа. – В сарае?

– Ага, – кивнул Стивен и протянул его Франческе.

– Он немного влажный, – заметила та.

Самар отдала женщине ключ:

– Вам надо его прочесть.

– Может быть… когда-нибудь…

– А может быть, сейчас? – настойчиво предложил Стивен.

Франческа вздохнула:

– Знаете, дети, вам нужно завести хобби.

Она вставила ключ в серебряный замочек, и тот со щелчком открылся. Страницы дневника пожелтели, чернила поблекли.

– Попробую догадаться. Тут написано о говорящем дубе.

– Тут написано о нашем районе, – сказал Стивен. – О нас.

– Ну пожалуйста! – добавила Самар.

– Ну хорошо! – Франческа закатила глаза. – Все равно придется ждать, пока лесорубы все приготовят. Почитаю. Почему бы и нет?

Франческа подошла к крыльцу Самар, села на верхнюю ступеньку и принялась читать.

За это время лесорубы обвили мой ствол веревками и посовещались друг с другом. Они вытащили из грузовика самую большую цепную пилу и корчеватель пней.

Он немного напоминал голодное животное.

Вообще-то, он сильно напоминал голодное животное.

Сэнди и Макс оттеснили толпу в сторону. Люди – мои старые соседи и новые друзья – стояли поодаль, перешептываясь между собой.

– Кажется, это конец, Бонго, – сказал я. – Ты была отличной подругой. Хоть и пессимисткой.

– Пессимисткой – не всегда, – тихонько ответила ворона и нервно помахала крыльями. – Скоро ты в этом убедишься.

48

Срубить большое дерево не так-то просто.

Нужно все тщательно спланировать.

Нужна большая пила. Огромная.

Нужны люди, знающие свое дело.

Мне доводилось видеть, как рубили соседние деревья. Процесс был мне знаком.

Я терпеливо ждал своей участи, пока вокруг царила всеобщая кутерьма. Проводить меня собралась огромная толпа народа.

На краю тротуара какие-то юнцы играли на музыкальных инструментах. Я вдруг узнал рок-группу из гаража, которую любила Бонго.

Все это было похоже на вечеринку. Прощальную вечеринку.

Не самый плохой способ покинуть этот мир, решил я.

Самар и Стивен присели на крыльцо рядом с Франческой. Самар утирала слезы.

Как ни странно, утирала слезы и Франческа, все еще державшая в руках дневник.

Родители Стивена наблюдали за происходящим со своего крыльца, родители Самар – со своего.

Дэйв расставил лесорубов по местам. У него был мегафон, через который он напоминал собравшимся, что нельзя заходить за возведенное рабочими ограждение.

– Граждане, это большое дерево, – вещал Дэйв. – И мы не хотим, чтобы, когда оно повалится, под ним оказался бы кто-нибудь из вас.

– Бонго, – прошептал я так, чтобы только она меня слышала, – тебе надо отлететь на безопасное расстояние. Слышала? Я большой. Ты не должна оказаться у меня на пути.

Но Бонго не отвечала. Куда она подевалась?

Дэйв повернулся к рабочим:

– Ну ладно. За дело, ребята!

– Бонго! – встревоженно позвал я.

Пила приблизилась.

И тут Бонго приземлилась на каску Дэйва.

– Дай чипс! – проскрипела она.

49

Дэйв замахал руками, пытаясь согнать ворону. В толпе засмеялись.

– Рок-н-ролл! – выкрикнула Бонго.

Из-под крыльца Стивена потянулась целая процессия животных. Семь опоссумов, четыре енота, шесть скунсов и пять сов заковыляли, запрыгали, засеменили и запорхали по направлению ко мне.

Измазанные грязью, но непреклонные, они гуськом забрались на мой ствол.

Фо даже замедлил шаг, чтобы помахать публике.

Малыши заполнили до предела мое самое большое дупло, а взрослые выстроились по бокам.

Один большой мохнатый клубок. Клювы и лапы, хвосты и носы, мех и перья. Облепленные грязью и сбившиеся в кучку, все вместе звери были похожи на одно до невозможности нелепое, но невероятно очаровательное создание.

Толпа взорвалась аплодисментами, раздались одобрительные возгласы. Защелкали фотоаппараты.

Тем временем Бонго перелетела на другую сторону улицы к дому Франчески и без особого труда открыла дверь-ширму, выпустив на волю Льюиса и Кларка. Они рванули прямиком ко мне и взлетели по стволу наверх, присоединившись к общему беспорядку.

Бонго устроилась на «базе», любуясь плодами своих трудов.

Картинка была не совсем идеальной. Малыши препирались между собой, но тихо, так что слышать их мог только я.

– Ай! – пискнул Фо.

– Твой хвост лезет мне в пасть! – воскликнула одна из Ты.

– Ты воняешь, как скунс! – пожаловался кто-то еще.

– Я и ЕСТЬ скунс! – последовал ответ.

– Мама? – позвал Гарольд. – А котов надо бояться?

– Как правило, да, – ответила Агнес. – Но сегодня особые обстоятельства.

Один из лесорубов снял каску и почесал голову.

– Такого не бывает, – сказал он Дэйву. – Эти звери друг друга на дух не выносят.

– Это чудо! – добавил другой. – Какое-то небывалое звериное чудо! – Он вытащил свой смартфон. – Сейчас запощу в Интернете.

Похоже, та же мысль пришла ко всем собравшимся. Неистово защелкали фотокамеры. Не обращая внимания на заграждения, репортеры кинулись ко мне с протянутыми микрофонами и жужжащими камерами.

Дэйв беспомощно повернулся к Франческе:

– Что это еще за зверинец, дамочка? Как мы, по-вашему, должны работать?

Франческа, смахивая слезы, поднялась на ноги. Она обняла за плечи Стивена и Самар. Они медленно зашагали по мокрой траве.

Приблизившись ко мне, Франческа отдала дневник Стивену. Внутри лежала закладка – лоскуток ткани. Голубой полосатой ткани, потрепанной и поблекшей.

Записочка Мэйв.

Франческа осторожно привязала его к моей нижней ветви. Она перевела взгляд на животных и долго не сводила с них глаз. Льюис и Кларк громко заурчали.

Толпа умолкла.

Мир затих.

– Странная вещь – история, – проговорила Франческа. – Все повторяется и повторяется. – Она указала на одну из моих ветвей, на которой ерзали малыши. – Но если уж они способны поладить друг с другом, – добавила она, – то мы тем более. – Франческа взяла Самар за руку. – Дерево остается, – сказала она. – И, надеюсь, ваша семья тоже.

50

Если бы это была сказка, я бы добавил, что в этом дне было что-то волшебное. Что мир изменился и что все мы жили долго и счастливо.

Но это настоящая жизнь.

Хаос.

Франческа обратилась в мэрию с просьбой присвоить мне статус «дерева, представляющего историческую ценность».

Это значит, что меня больше никогда не тронут.

Кроме того, она теперь на дружеской ноге с местным водопроводчиком, который учится усмирять мои строптивые корни.

Льюис и Кларк до сих пор не научились ходить на поводке.

Стивен и Самар подружились. Иногда они вместе делают домашнюю работу у подножия моего ствола.

Их родители по-прежнему не разговаривают друг с другом. Не исключено, что это навсегда.

Полиция так и не нашла парня, вырезавшего слово «УБИРАЙТЕСЬ!» на моем стволе. Но недели две назад я увидел, что он проходит мимо.

Я указал на него Бонго.

Скажем так, в тот день мальчишку ждал очень большой сюрприз.

Бонго завела себе друга. Его зовут Харли-Дэвидсон. Подозреваю, что в недалеком будущем у нас появятся воронята-новички.

Мои жильцы все так же препираются между собой.

Мои желуди все так же падают на землю.

Наш сад все такой же буйный, разросшийся и пестрый.

Я пообещал Бонго, что никогда больше не стану встревать куда не следует. Я объявил, что вмешательству в чужие дела пришел конец.

Но вот пожалуйста, мы беседуем, я и ты.

Что тут скажешь? Я поразговорчивей большинства деревьев.

И как я уже говорил, если в один особенно везучий день ты окажешься рядом с особенно дружелюбным на вид деревом, почему бы не напрячь слух?

Деревья не умеют травить анекдоты.

Что мы умеем, так это рассказывать истории.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50