Детская библиотека. Том 33 (fb2)

- Детская библиотека. Том 33 [компиляция] 6323K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Евгений Серафимович Велтистов

ДЕТСКАЯ БИБЛИОТЕКА
Том 33

Евгений ВЕЛТИСТОВ

МИЛЛИОН И ОДИН ДЕНЬ КАНИКУЛ

Глава 1

В которой начинается Родительский День.

«Виктория» после взлета набирала скорость. Перед прыжком в Дальний космос.

В большом полутемном зале, накрытом прозрачным куполом, ночная тьма и полмира звезд. Совсем близко золотые яблоки звезд — светящиеся плоды на невидимых нитях. Кажется, протяни руку, оборви нить — и огненный шар упадет в бездонный колодец, сыпля искрами, остывая на лету. Звезды — рядом и… далеко. И огромной видится из купола туманно-голубая Земля.

Три пассажира на прогулочной палубе — пятиклассники лесной школы Алька, Карен и Олег — впервые поднялись над планетой. Впрочем, они уже не школьники, а свободные люди, потому что сегодня первый день каникул.

Родительский День бывает раз в году. Где бы ни работали родители школьников — на горных ледниках, на дне океана, в марсианской пустыне, в звездном патруле, — к ним обязательно плывут, едут, летят их дети. И нет такой точки ни на Земле, ни во всей Вселенной, куда не смогут прибыть в назначенный час сын или дочь. А если отец и мать находятся в самой далекой галактике, в Конечном космосе, куда не прорвешься за день, встреча назначается на полпути к Земле.

В Конечном космосе, на последней космической станции, работали родители Карена и Олега. И мать Альки. Сейчас их корабль «Альфа» тоже делал бросок в Дальний космос — навстречу детям.

Отправляясь в путешествие, Алька сказала:

— Сосчитаю, сколько в мире звезд.

Карен усмехнулся:

— Это наивно: мир бесконечен. Главное — посмотреть новое!

— А я нарисую то, что никто никогда не видел, — подумал вслух Олег.

Но все они, конечно, думали о космосе.

Дальний космос Карен представляет так: очень скоро войдет он с товарищами в зал космической станции, увидит такие знакомые, целый год снившиеся лица, и мама бросится навстречу, обнимет его, а отец положит руку на плечо и с первого взгляда поймет, что сын возмужал за долгий год.

Только к Альке не подойдет отец — он погиб в Конечном космосе.

Карен оглянулся на товарищей.

Олег рисует световым карандашом на стекле тигра. И хотя на небесном своде нет такого созвездия, звезды точно легли в рисунок: тигр пристально смотрит зеленым и желтым глазами.

Тигр совсем живой, очень земной, он, конечно, понравится родителям.

А вот Алька не вспоминает ни о чем. Прыгает себе по темным квадратам пола с бликами звезд.

Будто у нее одной во всей Вселенной начались летние каникулы.

Вспыхнул свет. Огромная Земля затуманилась за стеклом. Тигр подслеповато прищурился. На палубу корабля вошел Пап. Словно наместник земного солнца в космической ночи: рыжая копна волос над голубым комбинезоном. Это воспитатель пятиклассников на время их Родительского Дня, а на самом деле штурман корабля Павел Андреевич Прозоров, или просто Пап.

— Аборигены! Земляне! — весело сказал Пап. — Вы видите знакомую картину: Земля, Солнце и прочее… Из этого «прочего» делаем вывод, что Вселенная в основном состоит из звезд. Ясно? — спросил он, оглядывая свою команду.

Ясно. Урок природоведения, — бесстрастно парировала Алька.

— А теперь проверим на практике, — продолжал вдохновенно Пап.

Ребята будто не слышали его. Пап почувствовал себя обыкновенным учителем. Он, звездный штурман, целый день должен дрессировать этих толстокожих землян. Называется «учебная практика», а на самом деле — детский сад в космосе. Глупая выдумка каких-то профессоров, которые наверняка никогда не покидали планету.

Олег, не обращая на Папа внимания, начертил над тигром старинную избушку с завитком дыма из трубы, и тигр сразу превратился в домашнего котенка, выглядывающего из открытой двери.

Пап, взглянув на рисунок, остро почувствовал, как соскучились ребята по дому, по своим близким. Но где их настоящий дом? На Земле — в лесной школе или в космосе — рядом с родителями?

— Предупреждаю, — строго сказал учитель, — скоро будет бросок в Дальний космос.

Ребята оживились. И Алька спросила:

— А глаза, Пап, надо закрывать?

Пап улыбнулся:

— Это не игра…

И вот тут-то на палубу проскользнул какой-то зверь.

Зверь был черный, он волочил за собой длинный хвост.

Зверь бросился прямо к ребятам. У него не было другого выхода: в сантиметре от кончика его хвоста мягко подпрыгивала серая кошка.

За кошкой энергично шагала ее хозяйка в комбинезоне инопланетных охотников.

Алька так отчаянно пискнула «ах!», что это «ах!» оторвало ее от пола.

Мальчишки застыли в стойке, соображая, как им схватить за хвост нахала.

Один Пап признал в беглеце корабельную крысу. Ударом ботинка он швырнул ее через голову кошки.

— Держите ее! — всплеснула руками хозяйка кошки, натыкаясь на крысу.

Мягко прогудела сирена.

Пап растерялся: он узнал женщину в комбинезоне. Перед ним был словно оживший портрет из учебника — всемирно известный биолог новых планет.

Женщина укоризненно вопрошала:

— Молодой человек, зачем вы кидаетесь в меня этим зверем?

— Извините, Ирина Александровна, — пробормотал Пап.

— Кто это? — шепотом спросила Алька.

Олег дернул ее за косичку:

— Биологию изучала? Наука о живой природе…

Биолог ловко отбила ладонью крысу, дернула плечом:

— Фу!..

В тот же миг вторично прогудела сирена, и все, кто был на палубе, оторвались от пола.

В корабле наступила невесомость.

Глава 2

В которой корабль делает бросок.

Никто не заметил прощального салюта звезд. Звезды, окружавшие «Викторию», неестественно удлинились, распустили огненные шлейфы, потом постепенно смазались, сверкнули напоследок пучком света, погасли.

Земля, Солнце и весь Ближний космос, знакомые с детства, исчезли.

Корабль как бы оказался в пустоте…

Алька снова сказала «ах» и взлетела вверх, раскинув руки.

Мелькнули каблуки знаменитого биолога. А мальчишки, кувыркнувшись, запели старую как мир песню:

Невесомость спасла корабельную крысу. От удара ладонью она завертелась волчком и ввинтилась в открытую дверь. А Ирина Александровна взмыла к самому потолку.

Пап, извиваясь натренированным телом, плыл навстречу ребятам, командовал:

— Работайте руками и ногами, снижайтесь! Если невесомость исчезнет, вы набьете шишки. Только шишек не хватает для Родительского Дня…

Но ребята не собирались снижаться. Они парили над палубой и хохотали, словно от легкой щекотки, Даже пальцем не шевельнули, чтобы снизиться. А Пап плыл к ним очень медленно.

По коридору быстрым шагом спешил длинный и белый как цапля корабельный стюард. Механический слуга легко преодолевал невесомость в мягких ботинках на магнитных подошвах. Он спешил на помощь пассажирам и, пробегая мимо крысы, шлепнул ее.

Алька, наблюдая за проворным роботом, насмешничала с высоты своего положения:

Робот ловко взбежал по изогнутой стене к куполу потолка, подал руку Ирине Александровне, усадил ее в кресло. Потом, балансируя в воздухе, стараясь не отделить подошв от потолка, который сейчас служил ему полом, отбуксировал одного за другим ребят. Помог Папу доплыть до кресла. И наконец, выловив спокойную серую кошку, протянул ее биологу.

Все были чуть взволнованны. Кошка обрела свою хозяйку, шерсть ее стояла дыбом, напоминая о непойманной добыче.

— Извините, — сказала Алька стюарду, — я пошутила. Спасибо за помощь.

— Пожалуйста, — ответил невозмутимо робот. — Сейчас мы достигнем цели.

Вместе с гудком сирены вернулась привычная тяжесть. Над головой вспыхнули новые звезды. Корабль совершил бросок в Дальний космос.

— Итак, — строго сказала всемирно известный биолог, — надо немедленно изловить этого грызуна.

— Сейчас он будет предоставлен в ваше распоряжение, — согласился белоснежный стюард.

Биолог обиделась:

— Я имею дело с благородными животными…

Но робот не слышал ее. Он бежал по коридору, где в самом конце мелькнул черный хвост. Кошка выскользнула из рук хозяйки в открытую дверь: она надеялась только на свою ловкость.

— Возможно, я отвыкла от некоторых форм земной жизни, — продолжала Ирина-Александровна. — Крылатые змеи мне кажутся куда более симпатичными…

— Конечно, — горячо поддержал Олег, — крысы с древних времен были врагом человека.

— Сжирают все на свете, — пояснил Карен.

— Очень противные, — вздохнула Алька.

— Я вижу, вы знаете многое о грызунах. — Биолог повернулась к Папу. — Представьте, когда я вошла в каюту, эта разбойница грызла мою рукопись…

— Я читал ваши книги, — смутился Пап.

— Но последняя могла быть съедена. — Биолог встала. — Посмотрим, понравится ли ей моя Мись. — И Ирина Александровна ушла, окликая убежавшую серую Мись.

Пап с удивлением отметил, что он плохой воспитатель: ребята незаметно исчезли.

Глава 3

В которой исследуется Шар Пути.

— Вот он!

Карен широко открытыми глазами смотрел на свою ладонь. Загорелое лицо его чуть побледнело. На ладони лежал прозрачный шар с серебристой паутиной внутри.

— Шар Пути, — прошептал Олег, заглядывая в лицо друга.

Шар, поворачиваясь в руке Карена, сплетал и расплетал нити. Рисунок мгновенно менялся. Тысячи путей вели корабли к звездам, где-то среди этих линий тянулась тонкая нить «Виктории».

Все, что было завоевано за столетия космонавтикой, заключалось в простом и прекрасном шаре. Он был драгоценнее любого земного алмаза, любой ювелирной находки с других планет, потому что таил в себе знания человечества о галактиках, звездах и планетах, гигантских туманностях и абсолютной пустоте, законах космического времени и пространства, так не похожих на земные.

Когда-то очень давно люди построили первые ракеты, запустили над Землей спутники и станции, высадили разведчиков на планетах Солнечной системы. С середины двадцатого века, после полета Юрия Гагарина, слово «космонавт» означало одну из самых почетных и трудных профессий.

Но звезды еще долго оставались такими же недосягаемыми для людей, как и тысячелетия назад. Пока не была открыта новая энергия для почти мгновенного преодоления пространства, пока корабли не стали делать скачки к звездам в известной человечеству Вселенной.

Серебристые нити в Шаре Пути были точными маршрутами кораблей. И если мозгом любого корабля являлась сложнейшая электронная система, отвечавшая за безопасность путешествия, за удобства, приятное самочувствие и спокойствие пассажиров, то Шар был сердцем корабля. Капитан и штурман полностью доверяли Шару.

В каждом корабле имеется два Шара Пути. Один управляет машиной. Второй хранится у капитана. Вот этот второй Шар Пути «Виктории» и лежал на ладони Карена. Он взял его всего на несколько минут в пустой капитанской каюте.

Шар светился за толстым стеклом, на специальной подставке. Карен знал ценность Шара, знал, что его нельзя трогать, но какая-то властная сила влекла мальчика к Шару. Карен протянул руку. Сердце его стучало. Он только посмотрит и вернет…

— Где наш маршрут? — нарочито спокойно сказал Карен. Уши его горели. Шар жег ладонь. — Надо быстро разгадать…

— Мы знаем ничтожно мало по сравнению с тем, чего не знаем, — вспомнил Олег древнее изречение. — Как ты решился?

— Всего на пять минут. Может, я хочу запустить «Викторию» в неизвестную галактику. На самую границу Вселенной. Или дальше.

— Было бы здорово! — поддержал Олег. — И все же как ты мог…

— Тише! — обрывает Карен и оглядывается на Альку.

Девочка сидит неподалеку у ручья, что-то рисует на песке.

— Все слышу. Мне безразлично. Куда вы, туда и я, — откликается Алька Фролова. — Карен, найди мне в Шаре Фроловскую галактику.

Карен морщит нос: какие глупости… На всякий случай спрашивает, не отрывая глаз от Шара:

— Есть такая?

— Отец говорил. Когда я была маленькая, он ее открыл. А название дали потом.

— Ладно… Черти свои знаки. Может, и ты откроешь что-нибудь…

— А ты как думаешь, — дерзит Алька, — без ваших хитростей все открою…

— Молчи!

Карен тихо свистит, ребята ныряют под зеленый навес низкого дерева. Здесь как в беседке. Пап идет по дорожке с равнодушным видом, а это значит, что он кого-то ищет. Пап проходит в двух шагах от дерева; ему и в голову не пришло, что его питомцы под ветками. Воспитатель не скоро вернется — корабль огромен.

Сад «Виктории» — как маленький густой лес.

Переплетение ветвей, крохотная поляна, спокойный ручей, синее небо, пятна солнечного света на траве — все как дома, в лесной школе, даже еловые шишки, и шум листвы от внезапного ветра, и свист невидимых птиц.

Тот, кто хоть раз летал на «Виктории», вспоминает прежде всего не темный колодец космической ночи, а усыпанные хвоей дорожки, похожий на лесного спрута пень и думает: «В следующий раз обязательно посижу на этом пне». Но странно: притягательная сила звезд влечет пассажиров из сада в каюты, залы, на палубу — туда, где привычно ожидание строгого гудка сирены, где человек внутренне готовится ступить в новый мир. Прекрасный лес «Виктории» обычно безлюден.

— Нить Млечного Пути… Туманность Андромеды… Крабовидная…

— Вспышка… Это взрыв сверхзвезд…

— Ясно и маленькому! Карен, Шар пора возвращать!

— Не паникуй! Их два на корабле. Этот пока не нужен.

— А это что за красная линия?.. Неужели наш путь?

— Спокойно. Вопрос — еще не открытие. Надо сравнить.

Карен достает из кармана карту галактик. Расстилает на траве. Три головы склоняются над картой. Шар — мир известных человечеству звезд — переходит из рук в руки. В лесу по-прежнему земная тишина…

Глава 4

В которой корабль меняет свой курс.

Шар, который хранился у капитана, был необходим для возвращения на Землю. Капитан отвечал за него головой. Сейчас капитан «Виктории» сидел в своей каюте без головы. Точнее, голова знаменитого во всех галактиках Платона Вегова, как обычно, венчала строгий китель с голубыми молниями нашивок, но, по мнению самого Вегова, это была не его голова. Голова, которая должна была оценить опасность и принять решение, очень медленно ориентировалась в обстановке.

По земной привычке капитан взглянул направо — на восток, определяя, как всякий путешественник, свое местонахождение, и увидел на экране незнакомые звезды. Налево зиял пустой футляр: Шар исчез. За три десятилетия звездного плавания «Виктории» это был небывалый случай. Такого вообще не случалось ни в космосе, ни на Земле!

Полчаса назад капитан услышал шум в коридоре и вышел из каюты. Промелькнувшая торпедообразная крыса удивила капитана: земных крыс он не видел давно. Серую кошку Вегов признал сразу: Ирина Александровна часто летала на «Виктории».

— Платон, кого ты развел на корабле? — вместо приветствия крикнула биолог своему старому знакомому.

В голове у капитана раздался какой-то странный звон. Вроде бы пробили невидимые склянки опасности.

Ни в одной звездной лоции крысы, конечно, не упоминаются. Но Вегов знал: крысы, проникшие на заре космоплавания в трюмы грузовых кораблей, отличаются от своих морских предков. Не по наглому виду, не по остроте зубов, не по длине хвоста — совсем не по внешним признакам. С виду крыса осталась крысой. Но космическая крыса путешествует не по волнам, а среди звезд. И если учесть важность всех механизмов корабля, то крыса в космосе очень опасна.

Космические крысы странствовали на грузовых кораблях, чувствуя себя привольно в просторных трюмах. В пассажирских грызуны давно уже не встречались. И единственная крыса, отважившаяся пробраться с «грузовика» в лайнер, вела себя очень осторожно, пока по природной жадности не начала грызть то, что было ей по зубам, и не попала на глаза людям.

Капитан направился в штурманскую рубку, чтобы отдать приказ всем помощникам, механикам, стюардам поймать наглую крысу.

По пути в штурманскую капитану пришлось посторониться, давая дорогу пассажиру с необычайно длинными усами. Усы едва умещались в коридоре, шелестели и вибрировали, задевая за стены. Такие усы капитан видел впервые.

Вернувшись в каюту, он сразу заметил, что Шара нет на месте.

Вторично пробили незримые склянки: он, капитан, не запер каюту, когда отлучался!

Стук в дверь заставил капитана подойти к пустому футляру, набросить салфетку. Он крикнул, чтоб вошли.

Бледный первый помощник держал в руке Шар. Но не пропавший, а другой — Шар из машины, управлявшей кораблем. Капитан Вегов моментально узнал этот Шар. Склянки, слышные лишь ему, звенели непрерывно: на корабле чрезвычайное происшествие!

Помощник положил Шар Пути на капитанский стол. Шар был поврежден: вмятины и царапины нарушали равновесие галактик.

— Крыса! — произнес капитан Вегов.

Первый помощник утвердительно кивнул.

— Дайте мне все расчеты! — приказал капитан, доставая свою массивную трубку. — Хотел бы я знать, куда нас занесло… Надо обдумать, как доложить Земле. Было бы нелепо заслужить на старости лет прозвище крысиного капитана…

Вегов курил трубку, поглядывая то на экраны с графиками и расчетами, то на Шар. Ему мерещилась ухмыляющаяся крысиная морда, он представлял стоящие торчком усы, но не делал пока никаких выводов.

Капитан не торопился вызвать Землю, где в космопорте хранился третий, контрольный Шар Пути «Виктории». Самое важное было узнать, в какую часть Вселенной попала «Виктория» после того, как острые зубы прикоснулись к Шару. Любая царапина в момент броска через космос могла отнести корабль на миллиарды километров в сторону от цели.

Глава 5

В которой история вторгается в настоящее.

Сквозь кусты просунулись жесткие усы, большая ручища накрыла пень, на котором лежал Шар.

Алька взвизгнула. Мальчишки с изумлением уставились на руку, схватившую Шар. В глаза ударили искры: пальцы были унизаны перстнями.

— Забавно! — раздался раскатистый голос. — Точно такие яблоки растут в моем саду.

Рядом с пнем, вокруг которого сидели ребята, возвышались блестящие сапоги со шпорами. В сапоги был вставлен мундир с крупными, незнакомыми ребятам орденами. Далее следовал вытянутый нос, круглые хитрые глаза и что-то очень густое, воинственное, лохматое, в чем трудно было сразу признать запутавшиеся в ветвях усы.

Алька замерла. Карен шагнул навстречу неожиданному гостю:

— Отдайте. Это не яблоко.

— Зна-аю, что не яблоко, — насмешливо пропели усы. — Знаю и не отдам.

— Не ваша вещь! — отчеканил Олег.

— Прекрасная безделушка.

— Совсем не безделушка. Это… — Алька прикрыла ладонью рот.

Окольцованные пальцы ощупывали Шар Пути. Он сверкал ярче, чем все драгоценности незнакомца.

— Что у него внутри? — бормотали усы. — Похоже на звездочки.

— Не звездочки, а галактики, — поправил Карен.

— Ты смеешь учить меня, почетного академика всех в мире наук!

— А сколько в мире галактик? — спросила Алька.

— Да для меня любая галактика — это пустяк, пылинка… — отвечал «почетный академик».

— А сколько в мире детей? — упорствовала Алька.

— Не морочь мне голову! — отмахнулся незнакомец. — Такая прекрасная безделушка… Этот шар будет сувениром в моей коллекции…

Усы странного пассажира заметно распушились: держа в одной руке Шар, другой рукой он вытаскивал их из кустов.

Лицо Карена выражало приветливость, даже радость. Приятели понимали, что Карен решил не сдаваться.

— Почтенный академик, — Карен чуть ли не мурлыкал, — хорошо знает, что сувенир кладут в коллекцию после того, как он подарен.

— Юный ученик, вероятно, не знает основного правила моего государства, — в тон ему проговорил похититель Шара. — То, к чему прикоснулась королевская рука, принадлежит королю.

— Королю?

— Вот именно.

— Вы и есть Мышук предпоследний? — спросил Олег.

— Называйте меня так: Его Королевское Величество Мышук Предпоследний, — представился король, пряча Шар в карман под орденом.

— В Тихом океане? — уточнил Карен, припоминая странную табличку на одной из кают.

— Этот океан вокруг моего королевства.

— Острова Тутика? — пискнула Алька.

— Так обозначен на всех картах мой остров.

Его величество стоял перед ними, своим видом утверждая, что на планете Земля вопреки историческим законам сохранился один-единственный король. Спорить с королем, конечно, бесполезно.

— Ваше предпоследничество, — уныло проговорил Олег, не надеясь на чудо, — верните Шар, он нам нужен.

— Какой глупый! — удивился король. — Я так подробно объяснил, а он ничего не понял.

— Поговорим по-человечески, — предложила Алька. — Вместо этого шарика мы вам подарим другие сувениры.

— Сначала помогите мне выпутаться из джунглей! — проворчал король.

Ребята распутали королевские усы, вышли из сада. В зале его предпоследничество долго отдувался, пыхтел и махал руками, пока усы не приобрели королевский вид.

— По ритуалу вы обязаны поблагодарить меня, — сказал король.

— Вот еще! — вспыхнула Алька. — За свой поступок вы должны извиниться!..

— Мы не на острове Тутике, — напомнил Олег.

— Там, где ступает король, на два метра вокруг его территория, — уточнил король, ища взглядом свою дверь. — А каюта, разумеется, целиком. Вот она, направо.

И король величественно направился на свою территорию.

— Но почему два метра? — не отступал Карен. — Неужели у вас такие длинные усы?

— Ровно два от конца и до конца. На этой площади я личность неприкосновенная. — Король даже поднял указательный палец.

— Неприкосновенная, — повторил Карен и подмигнул Олегу.

— Понятно, — сказал Олег, кивая Альке.

— Ой! — вскрикнула Алька.

Ноги ее заскользили по гладкому полу, и она неловко упала под королевские ноги. Звякнули шпоры. Мелькнули в воздухе усы. Его величество Мышук предпоследний перелетел через Альку и шлепнулся на живот.

Блестящий Шар выпал из кармана и покатился прямо к королевской каюте. Распахнулась дверь. На шум выскочил темнолицый мальчишка.

— Исиль! — закричал Мышук, лежа на полу. — Хватай Шар, растяпа! Мой, королевский Шар.

Карен почти дотянулся до Шара, но негритенок схватил его и захлопнул дверь…

— Наконец-то я нашел вас! Что здесь происходит? — выпалил, внезапно появляясь, Пап. Солнечно-рыжий быстрый Пап успел обежать весь корабль. — Почтенный человек упал, а вы — как каменные! Не узнаю вас, земляне…

Пап помог королю встать.

— Скользкий пол, — вздохнул, морщась, король.

— Его величество потерял равновесие, — объяснил с серьезным видом Карен.

— И упал прямо мне под ноги, — закончила Алька.

— Пустяки. — Мышук взмахнул усами. — Юные друзья помогли мне выбраться из джунглей.

На острове Тутике за услугу я благодарю королевским знаком. — И его королевское величество, щелкнув Карена в лоб, удалился.

— Совсем не остроумный знак с вашей стороны! — возмутился Пап. И присвистнул от удивления, когда перед его носом захлопнулась дверь.

Табличка на каюте гласила:

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ

МЫШУК ПРЕДПОСЛЕДНИЙ.

Остров Тутик, Тихий океан

Не беспокоить!

— Кажется, я где-то читал о Тутике, — протянул Пап. — Неужели тот самый? Только король наверняка последний, а не предпоследний!..

— Музейная личность! — съязвила Алька. — Хвастается и дерется. Как он оказался в космосе?

— Больно? — спросил Пап Карена. — Король оказался совсем не сказочный… Я подозреваю, что вы очень насолили ему.

Только сейчас понял Карен, что он натворил. Шар Пути — в кармане какого-то допотопного короля… Что теперь делать?

Только теперь понял Карен, что украл у самого себя, у своих товарищей все в мире Шары Пути. А вдруг они никогда не вернутся обратно?

Глава 6

В которой все продолжается с самого начала.

— Как успехи, дорогие астронавты? Вы уже в Дальнем космосе?

Николай Семенович, директор лесной школы, чуть насмешливо смотрит на них с большого, во всю стену, экрана: мол, я далеко, один в пустой школе, а все знаю о вас. Директор молодой, но уже математическое светило; про него говорят, что он по ночам чертит графики будущего, составляя наперед не только расписание занятий, но и предугадывает поступки своих учеников, даже их шалости.

— Карен, ты уже разобрался в галактиках? Алька, без сомнения, облетела весь корабль… Олег, есть новые рисунки? Надеюсь, Вселенная дает вам маленькие уроки!..

— Все в порядке! — доложил Пап. — Летим…

— Родители летят вам навстречу, — сказал директор. — Желаю счастливого Родительского Дня!

Камера переключилась на Марс, и они видели, как директор разговаривает с диспетчером о других учениках.

Торжественный день для всех учеников лесной школы, для всех ребят Земли! Быть рядом с родителями, где бы они ни работали, увидеть, узнать, как целый год они жили без тебя… Нырнуть вместе с отцом в морскую впадину, поохотиться на осьминога, съехать с высоченной горы на лыжах, прыгать в скафандре через малые лунные кратеры, увидеть в Дальнем космосе погасшее Солнце — все это самые счастливые часы для будущих подводников, космонавтов, исследователей. Радости хватит на целый год!.. Потом самолеты, подлодки, ракеты доставят ребят обратно. И снова — первое сентября, зима, весна, долгие месяцы до нового Родительского Дня.

— Узнаю время прибытия, — сказал, поднимаясь, Пап. — Ешьте пока марсианские апельсины. Только, чур, не убегать!

— А зачем? — простодушно спросил Олег. — Скоро прибудем…

— Знаю я вас! — погрозил пальцем Пап.

— Хорошо, что не дал задание: выньте апельсин из кожуры, не снимая ее, — съязвила Алька, едва Пап ушел.

— Шар… — мрачно вспомнил Карен. — Как вернуть Шар?

— Там что — замедлилось время, на Тутике? — спросил Олег.

— А может, Мышука свергли, — предположил Карен, — и он сбежал в космос?

— Ничего вы не знаете, — произнесла Алька. — Тутик — это музей. Там оставили одного короля. Для экскурсантов. Правда, не очень хорошего подобрали. Но другого, наверное, не было. — Алька вздохнула: — Я видела, как слуга вез ему стол с завтраком…

— Какой стол? На колесиках? — загалдели мальчишки. — Разве ему мало кухни-автомата?

— Вы не читали про королей?! Да король никогда не протянет руки, чтобы нажать кнопку автомата. Ему надо все подать на стол! У этого короля всего один слуга, но он очень серьезный мальчик. Исиль — так его зовут?

— Бармалей, — поморщился Олег.

— Исиль — красивое имя… Подай мне, Исиль, апельсин.

Повинуясь царственному жесту Альки, Олег принес серебристый марсианский апельсин.

— Очисть его. Да побыстрее… Зубами! Есть у тебя зубы?

Олег что есть силы рвал упругую кожуру фрукта.

— Шар! — мрачно сказал Карен. — Сейчас ворвусь к Мышуку: или Шар, или отречение от престола!

— В самом деле, а как мы вернемся? — подумал вслух Олег. — Вдруг он испортит Шар?

— Чего доброго, распилит его и вставит в свои кольца! Или нацепит на свою королевскую шею! Алька оглядела приятелей. — А мы вот возьмем и не вернемся обратно на Землю!

— Ка-ак? — Даже Карен, всегда понимавший Альку, был сбит с толку.

— А вот так! Улетим в Конечный космос. Вместе с родителями.

Карен улыбнулся. Он понял Альку.

— Но ведь мы не значимся на станции, — сказал Олег. — Надо жить, питаться…

— Питаться будем крохами… Много ли тебе, художник, надо?

— Немного, — признался Олег.

— Эх ты, бедняга, никогда не завтракал по-королевски. — Алька проглотила душистую дольку апельсина, оправила платье, подпушила несуществующие усы. — Итак, завтрак окончен… А после завтрака его величество желает прогуляться по залам. Очень полезно…

— Молодец, Алька! — Карен вскочил с кресла. — Мы встречаем короля и отнимаем Шар!..

— Кто? Вы? — Алька снова стала Алькой — длинноногим, худым, насмешливым вожаком. — Вы? — повторила Алька, бросив презрительный взгляд на приятелей. — Теоретик звездных миров… Свободный художник… Так вас король и испугался!..

Теоретик и художник понурили головы.

— За мной! — скомандовала Алька.

Алька привела их в полутемный исторический зал корабля.

Когда над Землей летали первые космические корабли, в них учитывался каждый лишний грамм приборов, даже рост и вес космонавтов, — слишком дорого стоили эти полеты. Ни один король (а на планете тогда еще существовали короли) не мечтал, конечно, подняться в космос в парадном мундире и сапогах — такой полет разорил бы последние именитые королевства. В космосе работали космонавты в тренировочных костюмах или скафандрах.

Теперь в кораблях имеются бассейны, сады, уголки леса, картинные галереи, музеи, исторические залы. Человек, следующий на другой конец Вселенной, не расстается с привычной земной обстановкой. За несколько часов полета он может отдохнуть на летней поляне или побыть наедине с картинами Леонардо да Винчи, Рембрандта, Репина. Человек вспоминает свое прошлое, он словно ощущает под ногами землю и потому спокойно глядит в миллионноглазый океан пустоты. Он подготовлен к встрече с будущим. Без прошлого, как известно, нет будущего.

Исторический зал «Виктории» не привлекал особого внимания наших путешественников. Здесь были собраны экспонаты, представлявшие разные эпохи планеты: картины в золоченых рамах, оружие на стенах, древнегреческие статуи. Но раз Алька сказала «за мной», история приобретала таинственный смысл.

Алька спешит мимо сабель и ружей — значит, решили мальчишки, король не будет казнен; мимо маленьких пушек — значит, осада королевской каюты отменяется; мимо прекрасных мраморных лиц — неужели король помилован?.. И останавливается возле железного рыцаря.

— Скорее! — торопит Алька. — Разбирайте доспехи.

Она влезает в стальные ботинки, пристегивает наколенники, натягивает железную кольчугу.

— Тяжело? — сочувственно спрашивает Карен.

— Нормально. Поворачивайтесь быстрее! Шлем. Латы. Перчатки. Вон тот меч со стены! — командует рыцарь каким-то глухим, совсем не Алькиным голосом.

Неловким взмахом металлической руки опускает рыцарь забрало. Застывает у дверей, опершись на меч.

— Эй вы, по углам! Как только войдет король, приветствуйте его. И не высовывайте носа.

Они ждали несколько минут. Послышалось громкое сопение. Из-за колонн ребята увидели знакомые усы. Король после завтрака направлялся в привычный мир прошлого. Впереди короля двигался маленький слуга.

— Его предпоследничество Мышук! — закричали мальчишки, едва Мышук подошел к дверям.

Король просунул в зал усы, хихикнул:

— Меня узнают. Слышишь? — Он обернулся к Исилю.

Из-за колонн летела песенка:

— Люди помнят, как надо приветствовать короля! — сказал Мышук слуге и промурлыкал:

Исиль едва заметно улыбнулся.

— А ты, лентяй, — обратился король к слуге, — будто язык проглотил!

И Мышук слегка щелкнул негритенка в лоб.

Исиль и на этот раз промолчал.

— Не смей обижать маленьких! — послышался глухой голос.

Король вздрогнул, огляделся.

— Здесь никого нет, — пробормотал он и, чтобы проверить, не померещилось ли ему, подтолкнул Исиля: — Вперед!

Раздался скрежет и звон металла.

Железный рыцарь, тысячу лет стоявший недвижно, шагнул к королю.

— Разве можно бить слабых? — глухим голосом спросил рыцарь, загораживая дверь. — Отвечай!

Колени короля дрогнули, лицо вытянулось.

— Я… я… не нарочно… Просто такая… традиция.

— Проси прощения у Исиля!

Исиль оторопел: неужели железный человек заступается за него?

— Я король… — промямлил Мышук. — Последний, с вашего разрешения, но король. И по правилам игры я не могу унижаться перед слугой.

— Проси! — потребовал сверкающий меч.

Король повернулся к слуге, подмигнул ему и пропел:

— Исиль, прости своего короля за случайное движение его королевской руки.

— Дай честное слово, что больше не будешь драться! — проскрежетал рыцарь.

— Не буду, — кротко согласился король.

— А теперь, — рыцарь сделал второй тяжелый шаг к королю, — верни Шар.

Король попятился.

— Меня грабят, — сказал он грустным голосом. — Что происходит? Где я нахожусь? Меня лишают неприкосновенности…

Рыцарь протянул стальную перчатку, и король вложил в нее сверкающий Шар. Как вдруг рыцарь завизжал тонким голосом, подскочил и рухнул, гремя всеми железными частями.

Между стальных ног пробежала крыса. Шар выпал из рыцарской перчатки, крыса подхватила его и умчалась в коридор. Король, собрав в кулак усы, улизнул в дверь.

Рыцарь попискивал под тяжеленными доспехами. Его поднимали вынырнувшие из темноты мальчишки.

— Тебе не больно? Отвечай! — спрашивал Олег, заглядывая в забрало. — Куда ты? — окликнул он Карена.

Тот кинулся вслед за крысой.

— Шар! — кричал он на ходу. — Она может испортить Шар!.. Как мы вернемся?

Рыцарь снял блестящий шлем, и Исиль замер на месте: девчонка!..

— Ты слышал, Исиль, он дал честное слово не драться, — сказала Алька, глотнув свежего воздуха.

Исиль кивнул.

— Если он нарушит слово, скажи мне!

Исиль молча поклонился и попятился к двери.

— Эх, ты! — накинулся Олег на победительницу. — Испугалась грызуна! Теперь придется все начинать сначала!..

Глава 7

В которой открывается черная дыра.

— В скверную историю мы попали, Паша. — Капитан Вегов из-под опущенных век взглянул на Прозорова. — Говорю тебе откровенно как штурману. Нас занесло в неизвестный космос. «Викторию» притягивает черный карлик.

Пап прекрасно знал, что это значит.

Черный карлик — мертвая звезда.

Когда-то она была огромной белой звездой, освещавшей ночь призрачным светом. Любой астроном, взглянув на ее снимок, мог сказать, что звезда нездорова, ее пожирает адский огонь, что внутри у нее, как семечко в яблоке, зреет черная сердцевина. Однажды звезда взорвалась, обратив космическую ночь в яркий день, затмив на мгновение все другие звезды. Свет ее закрутился в огненные облака, которые потом упали на тяжелую сердцевину, погасли.

И это был тот случай, когда белое вдруг стало черным.

Черный карлик невидим сам по себе. Но он неудержимо притягивает все, что движется вокруг него: пыль, газ, метеориты, свет звезд. И только по нарастающей скорости падения можно узнать, что ты пленен черным карликом. Вот почему ученые называют такие звезды «черной дырой»: в эти дыры постоянно втекает окружающая материя и проваливается безвозвратно.

Капитан включил обзорный экран, и открылся мир черной дыры. Привычного для глаза землян космического неба не существовало. Большие бледные луны со всех сторон окружали корабль, и белого было значительно больше, чем черного: «Виктория» плыла в голубоватой мгле, в океане звезд, внутри звездного шара.

Машина корабля рассчитала, что прежде черный карлик был в тысячу раз больше Солнца, и когда он погас, его масса стала сжиматься с огромной скоростью. Самая слабая сила во Вселенной — сила притяжения, или гравитация, — оказалась самой могучей: звезда сжалась, схлопнулась, как воздушный шар, из которого выпустили воздух, и любая частица внутри нее размером с кончик иглы весила миллиарды миллиардов тонн.

— Торжественная иллюминация, — спокойно произнес капитан, разглядывая необычную картину.

Окружавшие черную дыру звезды можно было назвать «солнцами наоборот»: лучи их струились не наружу, а внутрь, к тяжелой мертвой звезде, и тотчас гасли, прикоснувшись к ней. Граница эта называлась горизонтом черной дыры.

— Главное для нас — не заходить за горизонт, — сказал Вегов. — Иначе упадем в бездонную пропасть.

Пап наблюдал странные, как бы вывернутые наизнанку солнца. Даже свет не мог вырваться за невидимую границу черной дыры! Бездонная!.. Ее нельзя заполнить ничем. Каждое тело, упавшее в дыру, лишь увеличивало ее размеры.

— А мы вернемся назад? — штурман вопросительно смотрел на капитана.

— Скоро узнаем, — загадочно ответил капитан «Виктории». Он соединился с помощником: — Передайте, пожалуйста, наши координаты Земле и кораблю «Альфа»! — Вегов обернулся к штурману: — Скоро мы узнаем, Паша, куда направлена Стрела нашего времени.

— Время идет от прошлого к будущему, — сказал немного удивленный Пап. — Это знает и ребенок.

— Не каждый ребенок переходит из одного звездного мира в другой… Учти, штурман: темпы течения и даже направление времени близ черной дыры могут неожиданно меняться.

— Значит, при обратном течении времени взрослый превратится в ребенка? — пошутил Пап.

— Не исключено.

— А что будет со школьниками?

— Не знаю.

— На нашем корабле, — Пап усмехнулся, — уже появились отдельные призраки прошлого.

— Например?

— Например, король… Вы его видели?

— Это тот, с гвардейскими усами? — припомнил капитан.

— Что за сравнения! — проворчал кто-то из-за двери.

Капитан распахнул дверь и наткнулся на усы.

— Нехорошо подслушивать, — заметил капитан.

— Но вы оскорбили достоинство короля, — обиженно произнес странный человек. — Усы моих гвардейцев жалкая трава в сравнении с королевскими!

— Не знаком с правилами вашего королевства, — улыбнулся капитан.

— Я очень спешу, — продолжал воинственно Мышук. — И требую, чтобы корабль прибыл вовремя!

— Учтем вашу просьбу.

— И, наконец, самое важное, зачем я пришел к вам, — таинственно сообщил король. — Я знаю, у кого Шар. Еще недавно я держал его в руках…

Тут король вспомнил свое постыдное бегство, и у него стало кисло во рту. Он достал из кармана прозрачное яблоко, вытер его платком.

— Неужели Шар? — воскликнул Пап.

— Из моего сада, — пояснил король, с хрустом надкусывая яблоко. — С острова Тутика.

— Приятного аппетита, — пожелал штурман.

— Спасибо. — Король вытер губы платком. — Так вот, похититель — железный рыцарь.

Пап и капитан переглянулись.

— Не верите? — обиделся его величество.

— Как к вам попал Шар? — спросил капитан.

— Мне преподнесли его юные друзья. — Король вздохнул. — Сначала все было шуткой, просто игрой… Я решил перехитрить ребят и вернуть Шар без всякого шума. Понимаете?

— Да.

— Но тут вмешался этот железный человек… Честное королевское, он здесь!

— Покажите нам загадочного пассажира, — сказал Вегов.

В историческом зале король указал пальцем на железную фигуру в темном углу:

— Это он.

Вегов подошел к железному рыцарю, щелкнул пальцем по металлу. Рыцарь не шелохнулся.

— Доспехи средневекового рыцаря, — пояснил капитан. — Пожалуйста, взгляните, товарищ король.

И откинул забрало.

— А ведь совсем недавно он угрожал мне… — Король покосился в пустое забрало. — Ах хитрецы! — воскликнул он, хлопнув себя по лбу.

Внезапно король отскочил, взмахнул усами. Внутри железных доспехов что-то глухо загудело. Рыцарь словно ожил.

Качнулось на стенах оружие, шевельнулись фигуры на картинах, красивые лица статуй осветились огнем, беззвучно выплюнули пламя маленькие пушки…

И снова все замерло.

Но это уже был не обычный зал корабля. Словно расплылись стены «Виктории», и не темнота космоса, а земная зелень, небесная голубизна окружали капитана и его спутников.

Капитан увидел бескрайнее поле и странные, похожие на неуклюжих стрекоз, машины. Раскинув крылья, волоча за собой хвост, стрекоза скользила по траве, рывком, с усилием оторвалась от земли, взмыла в воздух… Вслед за стрекозой другие машины, отдаленно напоминавшие «Викторию» — длинноносые, с загнутыми назад крыльями, — штурмовали небо… И вот взмыл фейерверк ракет…

В тот же момент штурман увидел море и старинные галеры. Галеры плыли по волнам, взмахивая деревянными веслами, а какой-то человек, стоя на палубе, вглядывался в ночное небо, определяя путь по звездам.

Король изумленно вскрикнул:

— Тутик! Мой Тутик!

Он узнал пальмы и хижины, пламя костров и пляски под стук барабана. Первобытно-прекрасный, знакомый по песням дедов древний Тутик, когда там еще чтили королевскую власть, неожиданно оказался рядом, в нескольких шагах, — протяни только руку! И король протянул руку, сделал шаг и убедился, что чудес в космосе не бывает: остров испарился.

— Что это было, Платон Евсеевич? — сказал Пап.

— Карлик, — бросил на ходу капитан, — его шутка. Теперь я не сомневаюсь: черная дыра совсем рядом.

— Черная дыра? — пробормотал король. — Откуда она взялась на нашем пути, капитан?

Капитан удивленно посмотрел на странного пассажира: неужели он знает свойства необычного астрономического тела?

— Мы не летим в тартарары? — спросил король.

— Сейчас выясним.

— Но, надеюсь, встреча с «Альфой» не отменяется?

— Капитан «Альфы» пока не сообщил своего решения.

— Я должен объясниться! — взволнованно сказал король.

И он рассказал все, что случилось с Шаром Пути.

— Кто знал, что так глупо кончится. — Король развел руками.

Выслушав рассказ, капитан вопросительно взглянул на штурмана. Тот вспыхнул, пробормотал:

«Сейчас выясню…» — И бросился из зала.

— Пойду собирать вещи, — заторопился Мышук. — Сообщите, пожалуйста, что решит «Альфа». Для меня сейчас это важнее Тутика.

Глава 8

В которой сражаются за прошлое.

На двери королевской каюты не было привычной таблички: «Его Величество…»

Король рассердился. Рывком распахнул дверь.

Посреди каюты в мягком кресле покоились его усы.

Король ощупал лицо: усы были на месте. Но чьи же тогда усы в кресле?

— Па-азвольте! — гневно сказал король. — Кто вы такой и что делаете в моей каюте?

Усы взметнулись над креслом, и король увидел двойника. Вместо ответа двойник протянул табличку, которую он, очевидно, снял с двери и успел быстро подделать.

«Его Величество Король Мышук Предпредпоследний» — гласила надпись. Далее следовал тот же адрес в Тихом океане.

Его предпоследничество растерялся.

— Но ведь это я король Тутика, — сказал он, уставясь на табличку.

— И я король Тутика, — вторил его голосом двойник.

— Предпоследний, — уточнил король, взбивая привычно усы.

— А я — предпредпоследний, — двойник точно повторил жест.

Этот жест очень смутил его предпоследничество.

Он внимательно оглядел соперника: мундир, ордена, единственные в мире усы — никакого сомнения в том, что случайный незнакомец может претендовать на Тутик; внешность короля хорошо знакома всем жителям острова.

— Где стоит ваш дворец? — спросил настоящий король.

— На высочайшем холме, — быстро отвечал лжекороль. — Парадным входом — на гавань, черным — на жилые хижины.

— Сколько во дворце комнат?

— Сорок.

— Сколько у вас слуг?

— Пять.

— А министров?

— Двадцать один.

Все роковым образом сходилось. Его предпоследничество уже не чувствовал себя настоящим владельцем пяти слуг и двадцати одного министра.

— А что у вас, — задал король самый хитрый вопрос, — лежит под подушкой?

— Капли датского короля.

— Та-ак… — протянул настоящий король, глупо улыбаясь. — Вы, вероятно, намереваетесь вернуться обратно на Тутик? В таком случае вернется один из нас!

Мышуки стояли друг против друга, воинственно вздернув великолепные, неповторимые усы. Они были схожи до последнего волоска.

— Дуэль? — поднял брови его предпоследничество.

— Разумеется, — отпарировал его предпредпоследничество. — В шашки.

— Принимаю вызов. Это и моя любимая игра. Исиль, шашки!

— Исиль, шашки!

Мышук предпоследний снова изумился: два черных мальчишки вынырнули из-за ширмы с шашками в руках. Аккуратно раздвинули доски. Расставили кругляши.

— На что играем? — нагло спросил лжекороль.

— На королевство!

— В поддавки?

— В поддавки.

В три минуты его предпоследничество продул королевство сопернику. Причем соперник имел преимущество: сделав удачный ход, он шутливо щелкал в лоб своего Исиля. У истинного короля чесался большой палец, но он помнил о данном слове. И только поняв безнадежность своей позиции, не удержался и залепил щелчок истинному Исилю. Исиль охнул, и король с удивлением заметил:

— Смотрите, он заговорил!

В то же время его предпоследничество мизинцем скинул с доски две свои шашки.

— Не жульничайте, — заметил король-соперник. — Вы проиграли остров. Теперь Тутик мой.

Королевский сад с прозрачными наливными яблоками улетучился на глазах Мышука. И бывший владелец Тутика с отчаянием в голосе спросил:

— Почему вы играете в поддавки лучше меня?

— Вероятно, потому, — отвечал новый хозяин острова, — что у меня больше опыта.

— Когда вы играли в последний раз?

Победитель взглянул на часы:

— Два дня, два часа и сорок минут назад.

— В воскресенье?

— В воскресенье. В собственном дворце.

— Странно, я тоже играл в воскресенье. — Экс-король развел руками. — Но турнир проходил ровно три дня, два часа и сорок минут назад. Сегодня у нас среда.

— Вторник.

Минут десять спорили короли, пока у победителя не иссякло терпение. Взмахом усов указал он на дверь:

— Прошу удалиться с моей территории.

Мышук взял свой чемодан и поплелся к выходу. У порога он обернулся.

— Скажите, зачем вы сменили табличку?

— Слово «предпоследний» в своем титуле считаю оскорбительным. — Новый король поднял палец. — Сегодня предпоследний, а завтра… Понимаете? Хотя вы ловко загримировались под меня, я прощаю вас…

Изгнанный Мышук возмущенно хлопнул дверью. Он сделал всего один шаг и уперся усами в дверь капитанской каюты, не понимая, почему сокращаются коридоры в этом странном космосе.

Глава 9

В которой действие происходит в петле времени.

Король ворвался без стука к капитану, бросил свой чемодан и замер.

Перед ним были два одинаковых человека в кителях с нашивками.

— Простите, кто из вас Вегов? — тяжело дыша, спросил Мышук.

— Я, — ответили хором капитаны. — Что случилось?

Король плюхнулся в кресло. Исиль замер рядом.

— Я только что проиграл Тутик какому-то нахалу с моими усами… Уверяю вас, это лжекороль.

Один из Веговых представил второму Мышука:

— Пассажир из девятой каюты. По происхождению король.

— Не знал, что в космосе можно встретить короля, — улыбнулся двойник капитана.

— Прошу принять меры! — настаивал король. — В конце концов, кто из вас настоящий капитан?

Веговы, весело попыхивая трубками, смотрели на короля. Потом один из них спросил:

— А какие, собственно, принять меры?

— Установить личность и изгнать самозванца с корабля!

Веговы переглянулись.

— Постарайтесь понять ситуацию, — серьезно сказал капитан, который сидел ближе к королю. — Я Вегов-сегодняшний, а он Вегов-вчерашний… Черная дыра, о которой вы знаете, искривила наш путь, и мы как бы вернулись во вчерашний день.

— Петля времени? — воскликнул Мышук. — Шутка природы! А я решил… — И король от души громко захохотал.

Наконец-то он догадался, что проиграл Тутик себе!

— Прошу извинить за беспокойство! — Король подмигнул капитанам, привел в порядок усы. — Он, вчерашний Мышук, не знает, кто я такой. Ну и потеха! Пойду отыгрываться!..

И король, подав знак Исилю, удалился.

Однако нет ничего удивительного, что Мышук не узнал себя. За всю историю космоплавания не многие земляне встречались с двойниками, попадая в пространство и время с особыми свойствами.

Известно, что возле массивных космических тел, например вокруг Земли, любой снаряд, спутник, корабль летит под действием силы тяготения по кривой линии. Но его путь считается прямой линией в искривленном пространстве.

Как же сильно искривляет пространство и время гигантская звезда, уплотненная до малых размеров!

Возле черной дыры, бывшей когда-то в тысячу раз больше Солнца, свойства пространства и времени могли оказаться гораздо сложнее, чем это представлялось раньше людям. Во всяком случае капитан Вегов не очень удивился, застав в каюте самого себя. Он объяснил вчерашнему Вегову обстановку, и они вместе стали размышлять, что делать дальше.

— Петля времени, как я подозреваю, только начало фокусов черной дыры, — сказал Вегов-сегодняшний. — Не будем терять времени.

— Время в данном случае исчезло, обратилось в пространство. А искривленное пространство совместило наши корабли, — высказал предположение Вегов-вчерашний. — То, что для вас «сегодня», для меня — «завтра», а сам я для вас — «вчера». Впрочем, «сегодня», «вчера», «завтра» — очень условные понятия: в любой момент вы или я можем исчезнуть. Давайте думать, как миновать дыру. Ведь и я попаду вскоре в ту же историю…

«Можно ли миновать черную дыру, пронестись над самой поверхностью звезды? — такую задачу задали капитаны электронному мозгу корабля. — Хватит ли мощности двигателей?» Машина принялась решать задачу, а капитаны задавали ей вопросы.

Казалось бы, все просто: вот она — черная дыра — светится на экранах в форме диска. Это солнечный ветер летит непрерывно в дыру и гаснет, образуя серебристый ореол. Так поглощаются все ближайшие звезды.

Но куда все уходит через черную дыру? Куда втекает окружающая материя? В какую мастерскую Вселенной ведут эти таинственные тоннели природы? Что это — смерть гигантской звезды или рождение нового мира?

Машина отвечала: «Нет… нет… нет…» Машина отказалась отвечать: решать такие сложные вопросы ей было не под силу.

— А если отправиться в дыру? — предположил Вегов-младший.

— Вы полагаете сесть на звезду-карлик? — уточнил Вегов-сегодняшний и напомнил: — Ее поверхность жидкая.

— Но ведь никто никогда не проникал внутрь черной дыры! — воскликнул второй капитан. — Понимаете?

— Конечно, заманчиво, — Вегов-старший усмехнулся. — Окно в неведомый мир перед нами…

Но мы будем раздавлены… И не успеем ничего передать оттуда…

— Вспоминаю, — сказал его двойник, — что падение с высоты один сантиметр на звезде-карлике в земных условиях равно падению с вершины Джомолунгмы…

— Итак, если нам удастся пролететь мимо дыры даже на высоте в несколько километров, мы останемся живы, — подытожил капитан «Виктории».

В этот момент помощники капитанов доложили по громкосвязи, что корабль «Альфа» вслед за ними делает бросок к черной дыре. Им пришлось придать своему Шару Пути такую же форму, какую имел Шар «Виктории».

— Я не сомневался в этом, — сказал Вегов двойнику.

— Родители есть родители, — согласился тот. — А вы как бы поступили?..

Глава 10

В которой каждый беседует с самим собой.

Школьники сразу выяснили, кто из них я — вчерашний, а кто я — сегодняшний, и не очень удивились этой встрече. Ведь они изучали по астрономии далекие миры и были готовы к любым неожиданностям.

Конечно, если ты на улице, в толпе пешеходов, вдруг встречаешь незнакомца, кого-то очень напоминающего, и узнаешь вдруг в нем самого себя, — это непривычно и удивительно. Среди звезд, в космической пустоте, все воспринимаешь иначе. Петля времени — даже не зеркальное отражение окружающей обстановки. Все на первый взгляд проще, и все значительно тоньше. Словно исчезает невидимая грань, разделяющая привычные сутки, и вдруг входишь во вчерашний день, как в соседнюю комнату, и видишь человека, от которого тебе нечего скрывать.

— Карен, ты поступил плохо. Корабль сбился с пути, — сказал Карен-младший.

— Я знаю, что плохо. Мне стыдно, Карен. Я не могу придумать, как мы вернемся.

— Конечно, и я виноват. Я знал о Шаре Пути. Думал о нем всю ночь. Наверно, и я бы не удержался, взял на минуту… Кто мог подумать, что вмешается сначала король, а потом — крыса…

— Ты не прав, Карен. Я чуть старше тебя и знаю: виноват только я. Я взял Шар, чтоб запустить «Викторию» на границу Вселенной. А получилось… Что будет теперь с ребятами, родителями, вообще с Родительским Днем?

— Олег, ты слышал, что Родительский День отменяется? Мы залетели случайно в какую-то дыру.

— Жаль, что ты не покажешь маме свои новые рисунки. Такие звезды я никогда раньше не видел.

— Первый раз нарисовал совсем новое и не смогу показать маме. До сих пор посылал ей рисунки нашего дома. Ты знаешь, Олег… Да, ты знаешь, сколько я нарисовал разных домов!

— Миллион миллионов домов — для мамы! И все зря: Родительский День сорвался… Может, мы никогда не увидим теперь маму?.. Будем скитаться среди звезд…

— Я не боюсь звезд!

— И я не боюсь… А все виноват Карен…

— Не говори так! И я, и ты, и он — все мы виноваты, ведь мы товарищи…

…— Что бы ты хотела больше всего, Алька?

— Я? Не знаю… Нет, знаю! Я беру ножницы и иду навстречу черной дыре… Понимаешь, Алька?

— Понимаю тебя… Только иди осторожно. Подберись к мертвой звезде поближе. Карлик не должен почувствовать лезвий ножниц!..

— Вот я подхожу, затаив дыхание… Я знаю: карлик висит на невидимой нити… Раз — и обрезана! Ура!.. Злая звезда улетает в бесконечность! А мы — нет!

— Кажется, в вашу честь установили шутливый приз для самого неудачливого игрока? — сказал, хитро улыбаясь, настоящий Мышук и сделал коварный ход.

— А вы откуда знаете? — встрепенулся двойник и задумался.

Мышук предпоследний с интересом наблюдал за двойником. Что за самоуверенный человек перед ним! Неужели он всерьез считает себя королем? Он, настоящий Мышук, все понимает так, как оно есть. Вероятно, космос действует очень оздоровляюще…

— Кстати, ваше пред… предпоследничество, — мурлыкал дружески Мышук, — вы были когда-нибудь счастливы?

— Был. — Мышук-вчерашний на мгновение оторвался от доски, смутился. — Ровно сорок лет назад. У меня родился сын… Но какое это имеет отношение к предмету спора?

— Самое непосредственное. Потому что ровно сорок лет назад у меня родился сын. Наследник Тутика.

— Позвольте, наследник Тутика — мой сын. Кстати, он здесь, совсем рядом — среди звезд.

— Любопытное совпадение, — усмехнулся Мышук. — Мой сын исследует Конечный космос. А ваш чем занимается?

— Вы суете усы не в свое дело!..

— Извините, вы проиграли. Тутик — мой.

— А я пойду жаловаться капитану. Счет ничейный: один-один.

Король, великодушно улыбаясь, протянул руку примирения:

— Я дарю вам Тутик, только перестаньте жаловаться! Неужели вы не догадались, что у нас один сын и он летит навстречу?..

Глава 11

В которой нельзя нарушать ход событий.

Платон Евсеевич Вегов наконец-то ощутил на плечах свою голову.

Машина рассчитала, что «Виктория» сможет облететь черную дыру и снова оказаться в свободном космосе.

Маневры корабля были очень сложны. При подлете к горизонту невидимой звезды «Виктория» включала на полную мощность двигатели и как бы повисала над дырой, не пересекая смертельной черты. Падение тормозилось, корабль уходил от опасности.

Тотчас же эти расчеты поступили в родительский корабль «Альфа», который следовал за «Викторией».

Веговы пожали друг другу руки.

— Надо ли объявлять пассажирам? Состоится ли Родительский День? — спросил капитан «Виктории».

— Подождем, — ответил второй Вегов. — Посмотрим, что еще выкинет космос…

Невидимая дыра в светлом ореоле недвижно застыла в центре экрана. Темное пятно стало заметно больше.

— Во всем виноваты мы! — объявили с порога капитанской каюты два одинаковых мальчишки. — Мы взяли Шар Пути, — признались два Карена. — Передайте, пожалуйста, на «Альфу», нашим родителям Симонянам, чтоб они не теряли времени, возвращались обратно и работали спокойно. Мы не сможем быть на Родительском Дне, пока не найдем Шар.

Капитанам достаточно было одного взгляда, чтобы понять, какого мужества стоило бледным, решительным двойникам это заявление.

Вслед за Симонянами объявились новые мальчики.

— Мы помогали похитить Шар. Так и скажите нашим родителям Семечкиным. И еще — что не надо расстраиваться: мы исправимся…

А длинноногие девочки-близнецы хором пропищали:

— Неправда! Виновата только я… Я дала подножку королю…

— Чепуха! — раздались громоподобные голоса, и ребят заслонили густые усы. Это в каюту ворвались Мышуки и наперебой стали объяснять: — Девочка наговаривает на себя! Шар Пути выронила наша королевская рука, и его тотчас подхватила крыса… Разве не ясно, кто украл Шар?

Капитаны молча слушали признания, и глаза у них были совсем не сердитые.

Необычный шум привлек всех в коридор.

Мимо двойников промчалась крыса с блестящим Шаром в зубах. Ее преследовала серая кошка — буквально на расстоянии метра от крысиного хвоста. За кошкой бежал стюард.

Ребята бросились следом.

Стюард вдруг остановился, замер с поднятой рукой: он увидел в конце коридора вторую крысу!

Эта крыса не удирала, а сама гналась за серой кошкой! Причем бежала она очень странно — хвостом вперед. И кошка тоже бежала наоборот.

Стюард решал сложную для себя задачу: какую из похитительниц Шара теперь преследовать? Он пропустил кошку, бежавшую хвостом вперед, и услышал приказ капитана:

— Стоп! Спокойно, стюард!

Робот опустил руку. А Вегов объяснил окружающим:

— Он мог схватить вчерашнюю крысу и нарушить весь ход событий! Надо разобраться… Ловля крысы на некоторое время отменяется! — крикнул капитан.

Откуда-то вынырнул запыхавшийся король:

— Какой приз за пойманную крысу?

— Возвращение домой!

— А если она сама попадется? — продолжал, улыбаясь, король. — Как это согласуется с вашим распоряжением?

— Я отменю свое распоряжение, — сказал капитан и тотчас забыл все распоряжения.

В тот же момент двойники экипажа и пассажиров «Виктории» исчезли.

Искривленное черной дырой пространство разомкнулось, разъединив земные корабли, и внезапно превратилось во время, текущее в обратном направлении.

Объяснить смысл этого почти невозможно, потому что на Земле таких явлений не происходит.

Представьте только на минуту ощущения шофера, ведущего машину, который на полном ходу вдруг обнаружил, что его машина движется не вперед, а назад, что шоссе превратилось в течение времени, а время — в убегающее полотно шоссе… Рассказ такого шофера вызовет лишь недоумение.

Но пассажиры корабля не заметили важной перемены. Никто из них не вспомнил о двойниках, которых видел только что. Когда время идет от настоящего к прошлому, все происходящие события моментально улетучиваются из памяти.

Время на корабле как будто шло обычно.

Корабельный колокол призывал на обед.

Пассажиры неожиданно для себя оказались в кают-компании, за большим круглым столом.

Глава 12

В которой время течет вспять.

Обед на корабле — самый приятный час для пассажиров. Стюарды заранее сервировали стол. Здесь были салаты, супы, дичь и рыба, фрукты и напитки, приготовленные по лучшим рецептам планет Солнечной системы.

Карен начал с шоколадного мороженого. Он ел, а мороженое у него все прибавлялось. Карен внимательно оглядел горку мороженого и тотчас о нем забыл, взял вилку в правую, а нож в левую руку.

Алька лениво чистила апельсин.

А Мышук ел уху из серебряного котелка и рассказывал, как он отыграл в шахматы остров Тутик. Причем у самого себя…

Посторонний человек наверняка не понял бы Мышука. Во-первых, король начал со своей шахматной победы и кончил описанием таблички, которую он обнаружил, войдя в свою каюту. Во-вторых, слова и фразы, которые произносил король, для земного наблюдателя звучали бы очень непривычно, потому что произносились наоборот. Например, Акьла — значило Алька, Нерак — Карен, натипак — капитан, ьлорок — сам король и так далее. Но для всех присутствующих эти слова были обыкновенными. В-третьих, обед короля кончился необычно…

Он заглянул в блестящий котелок и изумленно произнес:

— Смотрите, живая рыба! Честное королевское, живая…

И Мышук поднял над столом руку, в которой билась голубая форель. А потом опустил рыбу в котелок с прозрачной водой, на дне которого лежали целая картофелина, морковь, головка лука и все прочее, что полагается для приготовления ухи.

Соседи по очереди заглянули в котелок. С удивлением они обнаружили, что на всех тарелках произошли странные превращения. Перед Алькой лежал целый апельсин в серебристой кожуре. В вазочке Карена покоились кусок льда, сухие сливки, щепоть сахара и какао. А жареное мясо, разрезанное на мелкие куски Олегом, превратилось в сырой бифштекс.

Обед на этом закончился: роботы, пятясь, стали уносить на кухню готовые и полуготовые блюда.

— Платон, тебе не кажется, что все мы сошли с ума? — тихо спросила Ирина Александровна капитана Вегова. — Я не могу объяснить, в чем дело, но я испытываю необычные ощущения. Сердце у меня слева и в то же время не на месте. Сидим мы удобно, но как будто вверх ногами. Что с твоим кораблем?

— Успокойся, Ирина Александровна, с нами все в порядке. Но мир вокруг нас, можно сказать, сошел с ума, — признался капитан старой приятельнице. — Течение времени внезапно переменилось, и события идут в обратном направлении.

— Я ничего не понимаю в твоих звездах, — строго произнесла биолог. — Нельзя ли попроще? Разве время течет?

— Время, конечно, не движется, это привычное сочетание слов, — согласился Вегов. — Я ведь сказал, что космос изменил ход событий в обратном направлении. Мне трудно объяснить, приходится напрягать память, чтобы не забыть, о чем я говорю… Представь, что киномеханик перепутал и запустил ленту с конца, а лента эта про нас. Таким «механиком» оказалась черная дыра. Вот посмотри…

Капитан подвел гостью к бильярдному столу и взмахнул кием над пустым столом. Пятнадцать шаров выскочили из луз, прокатились по зеленому сукну и образовали в центре стола ровный треугольник, оттолкнув кий в руки резко выпрямившегося капитана. При этом не было слышно никаких ударов, потому что звуки возвратились к шарам и кию.

— Я не собиралась играть в бильярд! — фыркнула Ирина Александровна.

— Это лишь классический пример события в обратном направлении времени, — объяснил Вегов. — Но мне должны дать научные подтверждения.

И он рассказал, что сейчас телескоп корабля отыскивает в незнакомом космосе галактики, известные людям многие столетия. На снимках, сделанных в земных условиях, отчетливо виден красный след летящих звезд: эти галактики с огромной скоростью удаляются от Земли. Если же на снимках «Виктории» будет не красный, а голубой след, значит, галактики как бы приближаются к кораблю, точнее, галактики движутся в том же направлении, а «Виктория» — в обратном.

— А я приготовил всем сюрприз! — объявил во всеуслышание Мышук. — Хочу признаться, друзья, что я тоже лечу на Родительский День. В корабле из Конечного космоса летит мой сын. Я постарался сделать так, чтобы не только эта встреча, но и наше возвращение домой были благополучны. Представьте себе, я добыл пропавший Шар Пути!..

И сияющий король вынул из кармана невредимый Шар, положил его на стол.

Все замерли, а Карен вскочил, уставился на Шар.

Серая кошка, дремавшая до сих пор в кресле, беспокойно подняла голову.

Король хлопнул в ладоши, и Исиль внес в зал клетку с крысой, поставил перед королем. Крыса металась за толстыми прутьями, поглядывая на людей красными глазами.

Король поклонился. Раздались аплодисменты.

— Вы спросите, как я ее поймал? — торжествовал Мышук. — Очень просто: на кусок сала с веревкой. Древнейший способ охоты на Тутике. Крыса попалась в ловушку вместе с Шаром.

Король распахнул дверцу клетки, схватил крысу за хвост. Крыса висела мордой вниз и кривлялась. Король знал, что надо делать с пойманной крысой, но сейчас он почему-то отпустил крысу и сквозь усы тоненько крикнул: «Мяу!»

Крыса шлепнулась на стол, схватила Шар, прыгнула на пол и улизнула в открытую дверь.

Но серая Мись совершила невероятный прыжок с кресла и опередила похитительницу.

Бежали они хвостами вперед.

— Зачем вы это сделали? — крикнул Карен королю. — Зачем отпустили? Эх вы, крысолов!

Король удивленно взглянул на мальчика, пожал плечами. Он демонстрировал древний способ охоты на кусок сала, подвешенный на веревке в клетке.

Потом Исиль унес пустую клетку.

Появился стюард и спокойным голосом пригласил всех обедать.

Зазвучал колокол.

Роботы накрывали на стол.

Глава 13

В которой все встает на свои места.

— Это уже слишком — обедать второй раз! — развела руками биолог.

— А я почему-то проголодался! — весело сказал капитан. — Подожди, Ирина Александровна. Время течет… И течет в привычном направлении.

Вегов указал на экран. Там было два снимка одной и той же галактики. Снимок с голубым следом движения звезд, объяснил капитан, сделан полчаса назад, а с привычным красным — минуту назад. Красный след означал, что пространство и время, в котором летела сейчас «Виктория», мир внутри самого корабля снова стали по-земному привычными.

— Стрела времени, — тихо сказал Вегов штурману, — вновь нацелена в наше будущее. Скоро начнется облет дыры…

Капитан пригласил всех к столу. Обедали пассажиры с аппетитом, весело и шумно, вспоминая события прошедшего странного часа. Один Карен мрачно поглядывал на Мышука.

Капитан встал из-за стола и, проходя мимо бильярда, не удержался, ловко разбил кием треугольник шаров. Хотя капитан редко играл в бильярд, все пятнадцать шаров брызнули в разные стороны и угодили в лузы.

— Я буду учиться у вас играть в бильярд, — согласилась биолог.

— Ну что вы, такое везение бывает раз в сто лет, — улыбнулся капитан. — Не грусти, — сказал он Карену. — Я подозреваю, что наш уважаемый король в самом деле нашел Шар Пути.

— Честное королевское, — закричал Мышук, — я ее поймал перед самым обедом!

Король полез в карман и достал Шар Пути.

— Вот он! — произнесла в тишине Алька.

Король вручил Шар капитану. Все вскочили, зааплодировали. Король поклонился. В это время распахнулась дверь, Исиль внес клетку с пойманной крысой.

— Что я говорил! — ликовал Мышук.

Но никто не заинтересовался пленницей. Лишь кошка подошла к клетке, фыркнула и отвернулась.

— Извините, я не понял, что вы ненарочно, что все было наоборот, — сказал Карен Мышуку. — Вы здорово выручили меня… Вы настоящий король!

— Удачливый охотник, — улыбнулся Мышук.

— Значит, можно готовиться к Родительскому Дню? — выпалила Алька.

Вегов взглянул на свой хронометр, объявил:

— Прошу всех к экранам. Вы увидите своих близких. Правда, пока что по телевидению. Но «Альфа» недалеко, она следует за нами!

— Ура! — крикнули ребята. — А скоро? Скоро все это?

— Скоро, — сказал капитан, и лицо его стало строгим. — Вы, как и ваши родители, увидите передачу с Земли. Прошу вас: запоминайте все! Людей, которые промелькнут на экране, вам не придется встретить никогда.

— Почему?

— Пройдут роковые полчаса, — пробормотал король, — и мы будем сжаты в точку? Так, капитан?

Вегов повернулся к нему.

— Я не объявлял о посадке в черную дыру!.. Но пока мы будем облетать ее за полчаса или час, на Земле случатся важные события. — Капитан оглядел притихших спутников. — Возможно там пройдут сотни лет, тысячелетия… Я еще не знаю точно. Объявлю позже…

Взволнованные и печальные, не понимая еще, какое будущее ждет их, возвращались пассажиры в каюты.

Глава 14

В которой проходят тысячелетия.

Земля знала все. Земля держала прямую связь с «Викторией» и «Альфой». Впервые космические корабли были у порога черной дыры.

Ученые Земли рассчитали траекторию полета двух кораблей, и ответ был тот же: «Виктории» и «Альфе» удастся вырваться из плена притяжения, включив на всю мощность свои двигатели.

Момент этот был определен.

Но чем ближе подлетали «Виктория» и «Альфа» к дыре, тем больше отличались наблюдения земных диспетчеров и команд кораблей. Противоположное течение времени было сразу же разгадано учеными Земли, и как ни казались нелепыми поступки и речь пассажиров, они были вполне естественны в этих необычных условиях.

Дальше все было сложнее…

Сигналы с «Виктории» и «Альфы» поступали на планету около трех тысяч лет. Их принимали десятки поколений диспетчеров. Сигналы из космоса приходили с большим опозданием, а самые последние не достигли Земли. Это значило, что корабли почти вплотную приблизились к мертвой звезде и их сигналы, как и свет далеких звезд, метеоры, газовые облака, провалились в дыру. Позже, когда корабли ушли в открытый космос, связь возобновилась.

Три тысячелетия диспетчеры видели на экранах одни и те же лица пассажиров и команд. Этих людей можно было бы назвать бессмертными с точки зрения землян, но бессмертия, как известно, нет Люди в кораблях ничуть не менялись потому, что их время бесконечно замедлилось и растянулось, почти остановилось, и они прожили там всего несколько часов.

Но за эти часы пассажиры «Виктории» и «Альфы» узнали о Вселенной больше, чем многие поколения землян.

Планета с нетерпением ждала возвращения из космоса старинных кораблей.

Первые минуты сеанса связи были очень радостными: ребята увидели родителей, а родители — своих детей.

Родительский День начался!

Во весь экран — такие знакомые, близкие лица, глаза, улыбки Град вопросов и ответов впопад и невпопад Несколько минут потребовалось для того, чтобы убедиться: в Ближнем и Конечном космосе целый год прошел нормально, все живы и здоровы, дети немного выросли, поумнели, повзрослели, у каждого из них свои успехи.

— А когда мы наконец будем вместе? — строго спросила Алька свою мать.

— Не знаю, — ответила астроном Фролова. — Надеюсь, через несколько часов. Ты меня понимаешь?

— Понимаю…

— Сейчас не это самое существенное, Алька, — улыбнулась мать, заметив, как Алька прикусила губу. — Мы отключаемся от вас, но следуем за вами.

Смотри Землю и все запоминай. Ты проживешь самые важные минуты в своей жизни.

— Ты хочешь сказать, что я никогда больше не увижу наш класс? — почти вскрикнула Алька. — И Наташу, и Верочку, и Кирку Селезневу?

— Ты их увидишь? — ответила Фролова, и твердые складки обозначились в углах ее губ. — Они проживут счастливую жизнь, как и все, кого мы знаем. Главное — не забыть их… Космос дает свои уроки. Постарайся понять их, хотя у тебя и каникулы.

— Постараюсь… — всхлипнула Алька.

— Ты увидишь прошлое и будущее почти одновременно. Не бойся, моя девочка. Выше нос, улыбнись Земле!

И «Альфа» отключилась от «Виктории».

Теперь они сидели втроем в креслах — Алька, Олег, Карен. Совсем рядом, плечом к плечу. И не отрываясь смотрели на экран.

Пап замер за спинами ребят.

— Говорит Земля! Говорит Земля! — раздался громкий дикторский голос. — Смотрите и слушайте нас, «Виктория» и «Альфа»!

Знакомый с детства глобус Земли медленно вращается перед глазами, показывая проступающие сквозь облака материки и океаны. Глобус окружен бездонным космосом с неподвижными звездами, и в уголке экрана вспыхивает дата этой необычной передачи с Земли — середина третьего тысячелетия. Меньше секунды светится дата на экране, а дальше числа начинают стремительно увеличиваться, и глаз не успевает фиксировать их быстрый бег. Голоса больше не слышно, радист «Виктории» отключил его, потому что все звуки слились в непривычное гудение.

Кадры, которые показывал экран, можно было назвать мгновенными фотографиями. Они мелькали очень быстро, требовали предельного внимания.

Сначала ребята увидели классную комнату со взрослыми людьми за партами, которые махали в объектив руками. Конечно, ни Наташу, ни Верочку, ни Кирку Селезневу в этой группе взрослых, собравшихся по традиции в своем классе, Алька не нашла, но почти одновременно с мальчишками узнала седого веселого старика и огорчилась: неужели это Николай Семенович Лукин, директор их школы?

Только сейчас, увидев Николая Семеновича на кафедре, в мантии почетного академика старейшей в Европе академии, поняли ребята, что детство, школа, одноклассники безвозвратно ушли в прошлое. Но они еще не осознали, что кадры на экране настоящие, кадры из жизни, а не из фильма, не почувствовали глубоко и остро, как ценна каждая минута в быстротекущей жизни человека.

Минута — и начались прожитые людьми годы, десятилетия, столетия. Ребята и штурман смотрели эти кадры с вниманием и волнением.

Они наблюдали города будущего, устремленные под самые облака или опущенные на океанское дно, и жителей тех городов в непривычной, часто меняющейся одежде, в зависимости от того, где были эти люди: в рабочих помещениях или квартирах, в транспорте или на отдыхе. Все было интересно, словно ты сам ходил по многоярусным мостам или летал как птица с вышины одного зеленого дерева на другое…

Вознеслась на экране древняя башня, и Пап пояснил, что это восстановлена Вавилонская башня.

За городом небо вспыхнуло в веселой пляске огней, создавших разные картины, и Пап высказал предположение о новейшей живописи. А многие другие многоярусные строения Пап не смог определить.

Тысячи и тысячи разных лиц землян видели ребята, — все они были прекрасны. Проходили на Земле столетия, сменялись эпохи, развивалась цивилизация, но люди помнили о потерянных в космосе кораблях. Они подбадривали попавших в беду товарищей, приветствовали их энергичными жестами, улыбались им.

— Спасибо вам! — сказал негромко Карен, и его «спасибо» услышала с телеэкранов вся планета.

Два простых слова, произнесенные десятилетним мальчиком, оторванным надолго от родной планеты, вошли во все учебники космонавтики.

Это и был последний сигнал с «Виктории», принятый Землей перед возвращением кораблей.

Глава 15

В которой будущее продолжает прошлое.

И все же каждый из пассажиров в бесконечных кадрах выбирал то, что было дорого ему. И каждый переживал увиденное по-своему.

Полчаса тянулись очень медленно. Казалось, что воздух в каюте стал вязким и текучим, словно жидкость, и отгородил зрителей одного от другого. Сгустилась темнота, и раздвинулись стены…

…Олег сидел на деревянном табурете в каменном подвале, под тяжелыми низкими сводами, а перед ним был старый мастер с бородой, в богатой одежде и бархатной шапочке. На фоне распахнутого окна, из которого лился солнечный свет, старик был очень живописен.

«Я давно жду тебя, человек будущего, — медленно и спокойно говорил старик Олегу, — и представлял тебя именно юношей. Кому, как не юности, передают люди нажитую мудрость? Подойди ко мне».

Олег сделал несколько шагов и оказался перед мольбертом. Мастер был рядом.

«Я открыл силу человеческого сердца, аппаратов воздухоплавания и бронированных колесниц, укрепленных фортов и крепостей, подводных кораблей и приземляемых систем — многое из того, что века спустя может пригодиться людям, но сам себя я считаю прежде всего художником. Смотри».

И он открыл холст.

Таинственное лицо женщины смотрело на Олега. Мальчик замер перед знаменитым портретом. Улыбка Джоконды тянула его к себе.

«Я очень хочу стать художником, — с трудом шевеля губами, сказал Олег. — Но никогда не буду таким великим, как вы».

«Люди исследовали состав моих красок, — услышал он тяжелый голос художника, — не понимая, как можно обычными мазками передать саму жизнь. А секрет прост: запомни навсегда любимого человека и постарайся рассказать о нем другим…»

Темнота сгустилась, и Олег, напрягая зрение, с трудом различал застывшую навечно улыбку портрета…

Карен очутился в палатке. Загорелый до черноты человек в одних трусах стоял перед ним и весело спрашивал:

«А где Прилипала?»

Карен пожал плечами, не понимая, что с ним произошло. За стеной палатки что-то грозно вздыхало, и по равномерному шуму мальчик понял, что это море.

«Как же так! — взмахнул руками веселый человек. — Именно тебя, мальчик будущего, и должна увидеть моя Прилипала… А то она не поверит, что космос освоен людьми как собственный дом!..»

Человек улыбнулся, и лицо его стало озорным, очень знакомым. Карен даже попятился: неужели первый космонавт?!

«Понимаешь, — азартно говорил человек, жестом усаживая Карена прямо на пол и садясь по-турецки возле него. — Прилипала потому и Прилипала, что от нее ни минуты нет покоя. В море она мне мешает плавать, в мертвый час закидывает вопросами, а про космос не верит: хочет увидеть сама. Очень вредная Прилипала!»

«Я готов рассказать о Ближнем и Дальнем космосе, — сказал чуть удивленный Карен. — А кто же она — Прилипала?»

«Да моя младшая дочь! И знаешь, я с ней полностью согласен: прежде все нужно увидеть и прочувствовать самому. Тогда тебе поверят. Ну, идем искать Прилипалу?»

Они вышли из палатки на берег… Как вдруг набежавшая волна подхватила Карена, вернула в привычный космос…

Алька сидела на корточках посреди раскаленной пустыни и чертила на песке длинную формулу. Солнце било в песок, блеск жег глаза, но Алька боялась поднять голову. Она слушала знакомый голос отца.

«Плюс здесь более логичен, чем минус. И увенчать надо все бесконечностью. Понимаешь меня, Алька? Что значат твои сегодняшние труды? Ты прошла со мной много километров по пустыне, мы оба чертовски устали, хотим есть и пить, почти дымится на солнце наша дубленая шкура, но мы не сдаемся. Впереди — ориентир, мерцающий огонек. Может, это наш дом, или звезда, или просто обман зрения, — мы идем дальше, потому что там, впереди, нас с тобой ждут. А понимаешь, Аленок, что это значит, когда ждут? Ничего не страшно вокруг! Можно сделать все невозможное. Это и значит счастье — счастье жить!»

Алька резко подняла голову. И не увидела ничего, кроме бесконечного блеска. Тогда легким взмахом руки она стерла на песке только что открытую формулу счастья…

Пап бежал по отлогому берегу океана. Был прилив, и шипящая пена настигала, почти касалась его ног.

Пап бежал очень быстро, опережая волну.

А навстречу ему бежала светловолосая девушка.

Пап задыхался от бега. Он не знал точно, кто она. Девушка была еще очень далеко. И он напрягал все силы, чтобы поспеть к ней раньше упругой волны…

Штурман открыл глаза, осмотрелся.

Двое мальчишек и девчонка на месте, в своих креслах. Клюют носом, трут кулаком глаза. На стенах — полотна знаменитых художников, портреты покорителей космоса и далеких планет. Ребята, наверное, утомились, забылись в коротком сне.

И он, штурман, не выдержал напряжения, на минуту сомкнул веки. Но кто же пригрезился ему? Кто эта девушка, так напоминавшая его рано умершую мать?

В иллюминаторе совсем близко штурман видел светлый круг, венчавший космическую дыру.

Пап упрямо тряхнул рыжей головой: прошлого ни за что не вернешь, даже в обратном течении времени. Это ясно и ребенку!

И вдруг тишину прорезал жаркий шепот.

Пап обернулся: кто это? И увидел Альку.

Глава 16

В которой прошлое уходит безвозвратно.

Король сидел у зеркала и стриг усы тупыми ножницами. Ножницы лязгали, король морщился. Он не смотрел на телеэкран: теперь на Земле, как догадался король, не осталось ни одного королевства. Даже на самом заброшенном острове.

Еще полчаса назад Мышук был счастлив, когда рассказывал сыну о приключениях. Он гордился собой: в немолодые-то годы отправиться на самый край космоса… Да, он увидел сына! Астрофизик Мышук-младший, который провел среди звезд двадцать земных лет, рассказал о своих наблюдениях.

Есть туманности и галактики, существующие миллиарды лет, а есть звезды-младенцы, всего в миллион лет. Но нигде нет галактик старше двадцати миллиардов лет. А что было со Вселенной раньше? Как появились первые звезды? Взрыв или сжатие материи образует новые миры — вот что волновало астрофизика!

— И ты выяснил? — нетерпеливо спросил король сына.

Ученый развел руками.

— На этот вопрос нельзя ответить только «да» или «нет». Я хочу открыть очень сложный закон.

— А кому он понадобится, если мы вернемся домой через три тысячи лет? — придрался Мышук к сыну.

Тот усмехнулся:

— Что ж, люди получат еще один устаревший закон.

— Тебе хорошо, ты опять удерешь в космос, — ворчал король. — А что буду делать я?

— Ты? Ты будешь рассказывать детям сказки.

— Сказки… — Король дернул себя за усы. — Так, значит, это правда, что мы вернемся на совсем новую Землю?

— Правда!

— Как ты думаешь, — с беспокойством спросил Мышук, — может, мне немного подстричься? А то уж слишком я старомоден.

— Я как раз думал об этом, — улыбнулся сын. — Я — за!

— Мы вместе высадимся на Землю? — уточнил король.

— Вместе.

Король взял ножницы… Когда на верхней губе осталась щепоть волос, Мышук отбросил ножницы и взглянул в зеркало. Он не узнал себя. Из зеркала выглядывало голое лицо.

— Ну вот, я больше не король, — сказал он и смахнул пальцем слезу.

Он мог еще позволить себе такую королевскую шутку — пожалеть себя, пустить слезу.

— Исиль! — закричал король во весь голос, и тот сразу явился. — Ты узнаешь меня?

Исиль покачал головой.

— Это я — твой дядя Мышук, — король огорченно вздохнул. — Я разрешаю тебе говорить!

— Голос как будто ваш, — сказал неуверенно Исиль. — И сапоги…

— Все! — король снял с себя сапоги. — С прошлым покончено! Это была предпоследняя наша шутка… Тащи чемодан, Исиль!

Исиль принес чемодан.

— А теперь, — торжественно сказал Мышук, — я дам для всех последний королевский бал. — И он откинул крышку.

Чемодан был доверху наполнен живыми цветами с Ту тика.

Глава 17

В которой встречаются корабли.

Приглашение, которое разнес по каютам «Виктории» улыбающийся Исиль, всех пассажиров обрадовало.

Земля исчезла с экранов, в иллюминаторах был виден только ореол вокруг дыры, и в эти ответственные минуты землянам захотелось быть вместе. Даже капитан Вегов, очень занятый в штурманской рубке, обещал на минуту заглянуть в кают-компанию. Попросил устроителя оставить свободной половину стола. «На всякий случай», — сказал Вегов.

В кают-компании пассажиров удивили белые, сиреневые, розовые шапки цветов. Казалось, весь цветущий Тутик был представлен в зале, а за окнами не чернильная темнота с пастью всепожирающей дыры, а синий океанский простор. И никто, конечно, не узнал короля без усов, мундира и сапог.

Хитровато подмигивая, Мышук представлялся спутникам:

— Бывший король… Возвращаюсь на остров Тутик. Если он, конечно, существует.

Мышук пригласил на вальс Ирину Александровну. И этот вальс, цветы, чай в стаканах, которые принес стюард, создавали немного старомодный, но приятный земной мир, так не похожий на мир мертвой звезды, поглощавшей пространство — время. Чем был их корабль перед бездной космоса? Букашкой рядом с пушечным ядром. Букашка могла быть легко раздавлена, уничтожена, обращена почти в ничто — в обломки атомных ядер. Но она была живая и боролась с силами природы за свою жизнь.

— Друзья! — Король постучал по стакану ложечкой. — Должен сделать важное признание: я не король!..

— Вы отреклись? — спросила Ирина Александровна.

— Не совсем так, — весело продолжал Мышук. — Все мои предки владели Тутиком, и я считал себя последним на Земле королем. Еще вчера у меня был ветхий дворец и даже министры. Но все это детская игра, сплошной обман зрения, включая, разумеется, мои бывшие усы. Только здесь, в космосе, я понял, что звание короля само по себе не дает права на уважение. Верно, Исиль?

— Да, — произнес Исиль.

— Исиль, мой племянник, — представил Мышук. — Исиль великолепно играл роль слуги, потому что иначе не совершил бы такого потрясающего путешествия!.. Я должен попросить у него прощения за те невольные щелчки, которые он получал. Иначе бы никто не поверил, что я король.

Исиль от смущения съел полную вазочку варенья.

— Если даже мы вернемся в средние века, — заканчивал свое отречение Мышук, — прошу подтвердить, что я не король. — И он дунул в несуществующие усы.

— Подтвердим! — прозвучал незнакомый голос, и король тотчас узнал: это говорил его сын.

Все смотрели на бывшего короля. И никто не заметил, что людей в кают-компании стало вдвое больше: на той половине стола, которую по просьбе капитана никто не занимал, сидели пассажиры «Альфы».

Алька что-то пронзительно крикнула, вскочила, бросилась к маме.

Мальчишки ринулись за ней.

Они бежали вокруг стола навстречу родителям и не понимали, почему бегут так долго: чем ближе они подбегали, тем дальше отодвигались знакомые фигуры. Казалось, эта половина стола никогда не кончится, бесконечно растягиваясь в пространстве, а упругий воздух толкает в грудь, мешает быстрому бегу.

— Остановитесь! — предупредил ребят мягкий голос. — Вернитесь, пожалуйста, на свои места.

Ребята, тяжело дыша, поплелись к креслам. Ничто не мешало им идти обратно.

— Сейчас вы к нам не попадете, как бы ни старались, — объяснила с улыбкой мать Альки. — Наши корабли соединились в пространстве, но мы находимся у себя, а вы — за тысячу километров по земным меркам. Стоит ли, Алек, бежать тысячу километров на одном месте?..

— Стоит! И даже больше! — Алька тряхнула косичками.

На «Альфе» все рассмеялись.

— Подождите немного, — сказал отец Карена, глядя на ребят из-под мохнатых бровей. — Мы пронеслись в пустоте миллионы километров. И что значит в сравнении с этим какая-то тысяча, да еще скрученная космосом в несколько метров?! Скоро мы преодолеем и эту тысячу!

— А ты открыл новые законы природы, как хотел? — спросил Карен отца.

— Незнакомая природа прямо перед вами. — Отец указал на черную дыру.

— А ты? — спросил Мышук сына.

Астрофизик задумчиво кивнул в иллюминатор. В этот момент стены корабля исчезли, растворились в темноте, открыв необычную картину космоса. Со всех сторон светили далекие бледные звезды, лучи их сходились в одной точке и постепенно гасли. Здесь зияла большая воронка с тонким блестящим обручем горловины. Это солнечный ветер кружил вокруг черной дыры, разогреваясь до чудовищной температуры, потом падал в воронку.

Круглый, ровно освещенный стол с притихшими людьми, словно древнее судно, плыл в океане космической ночи…

Глава 18

В которой встречаются миры с разными Стрелами времени.

Внезапно вокруг засверкал фейерверк огней, заплясали языки белого пламени.

— Спокойствие! — предупредил спутников астрофизик с «Альфы». — Это самое редкое явление во Вселенной. Нам посчастливилось увидеть тахионов.

«Ты ошибаешься, землянин, — раздался в динамиках странный голос, с трудом напоминавший человеческий. — Тахионы, как вы нас называете, населяют космос так же, как вы свою планету. Но мы редко встречаемся…»

Огни постепенно выравнивались в столбы света. Они заметно колебались, озаряли темноту сильными вспышками, и казалось, едва удерживаются на одном месте.

— «Тахис» по-древнегречески «быстрый», — вспомнил вслух Карен и подскочил от внезапной догадки. — Это люди-свет?

«Мы не люди, мы не просто сверхсвет. Мы все вместе: корабль, планета, разум, жизнь, — пояснили тахионы через динамики. — Частицы, из которых мы состоим, пока не открыты людьми. Вы лишь предполагаете о нашем существовании в природе».

— Спасибо, — поблагодарил отец Олега, физик, взволнованный увиденным. — Какая скорость вашего движения?

«Мы движемся быстрее света. Для вас это — конечная скорость. А для нас — только начало на пути к бесконечности. Такое движение обычно для тахионов, это наша жизнь…»

Люди узнали, что тахионы — вечные странники космоса — всегда движутся в противоположном направлении, чем вся известная человечеству Вселенная. Вот почему их никто никогда не встречал. И хотя иногда сверхбыстрые странники проносились совсем рядом с кораблями землян, два разных мира были невидимы друг другу.

Сейчас тахионы кружили вокруг дыры, освещая путь двум кораблям. Пока «Виктория» и «Альфа» облетали дыру со скоростью, близкой к скорости света, время в кораблях повернуло назад, совпало с течением времени тахионов, и связь миров стала возможной. Люди, беседовавшие с тахионами, говорили, конечно, непривычно — порядок слов в их речи был обратный, и тут же забывали услышанное и сказанное. Но они не замечали этого — точно так же, как и во время необычного обеда. Каждое событие в этот момент становилось как бы частью их будущего. Потом, когда ход времени вернется в привычное русло, они вспомнят о встрече все, до мельчайших подробностей…

В одной из старинных сказок двадцатого века королева страны Оз пересекает пустыню смерти. Она движется всегда в одном направлении — по узкой ковровой дорожке, именуемой «Теперь», — иначе ее ждет гибель. Королева видит перед собой только «Теперь» и не может вернуться в свое «Вчера». Магический ковер разворачивается впереди под ногами королевы и тут же сворачивается сзади нее…

Почему же ковер времени для живущих на Земле никогда не разворачивается обратно? Почему прошлое для людей безвозвратно?

Стремительная световая дорожка «людей света», как назвал тахионов Карен, раскручивается в противоположном для Земли направлении. Но и для существ сверхсвета она не может повернуть обратно. Направлена только к их будущему, а не к прошлому.

Эти космические миры движутся «вперед» и «назад» одновременно. Каждый, конечно, считает, что именно он нацелен вперед, и каждый по-своему прав. Истины можно сравнить только в редких случаях, в исключительных обстоятельствах, когда эти миры случайно совпадают в своем движении.

— Как узнать, куда направлена Стрела времени? — задумчиво сказал капитан Вегов. — Где наконечник, где оперение этой стрелы? Где, иначе говоря, будущее, а где прошлое?

«Природа не выделяет ход одного времени по сравнению с другим, — последовал ответ из динамика. — То, что у вас „лево“, у нас — „право“. И наоборот. Между прошлым и будущим не больше различия, чем между левым и правым».

— Значит, основные законы природы у нас одинаковы, — сделал — вывод астрофизик с «Альфы» — Мышук-младший. — Однако наши галактики разлетаются от Земли, а черная дыра стягивает материю.

«Это и есть главное отличие вашего будущего от нашего, — сообщили тахионы. — То, что вы называете умирающей звездой, мы называем рождением нового».

— Куда же девается то, что исчезает? — взволнованно проговорил Мышук-младший.

«Ничто в природе не исчезает. Одно переходит в другое. В разных частях Вселенная то сжимается в точку, то взрывается».

— Понял! — закричал во весь голос ученый. Открытие, к которому он готовился всю жизнь, свершилось! — Вселенная дышит!

Столбы света странно изогнулись и растворились в темноте.

Вокруг стола вновь были привычные стены.

В тот же миг разъединились и корабли. Пассажиры «Альфы» исчезли из кают-компании «Виктории». Но они были совсем недалеко — за тысячу километров, видели друг друга на экранах.

«Виктория» и «Альфа» скачком вернулись в привычное течение времени. Пути землян и тахионов разошлись.

Каждый их двух миров летел к своему будущему.

Стрелы их времени были нацелены в противоположные стороны.

Глава 19

В которой люди побеждают.

— Вот она, смотрите!

Капитаны кораблей указывали пассажирам на черную дыру. Она была почти рядом, отделенная от людей лишь стеклом иллюминатора.

Мертвая звезда отчетливо видна сквозь тонкий слой светящегося газа. Для людей мертвая, а для тахионов — живая.

Идеально круглое тело вращалось быстро и незаметно для глаза. Черная как чугун поверхность звезды была жидкой. Казалось, тут работает какая-то адская кухня: чудовищное давление сжимало все, что захватывала сила притяжения, перемалывало, превращало в обломки атомных ядер, и звездное вещество растекалось тонкой пленкой, стремясь сжаться в точку с бесконечной плотностью. Непрерывно лилась и лилась в дыру звездная жидкость…

Непривычная тяжесть вдавила людей в кресла, но они не ощущали своего чудовищного веса, возросшего от скорости кораблей. В земных условиях при теперешнем весе каждый из них стал бы гигантом более полутора тысяч километров ростом.

Мимо, мимо черного карлика! Если корабль заденет крылом хотя бы частицу мертвой звезды, они не успеют сделать и вздоха, обратятся в звездную жижу.

Трудно оторвать взгляд от дыры, она величественна и прекрасна немым призывом, таинственной силой. Она обещает самое необычное путешествие в «ничто».

Но люди решили вернуться в молодую галактику Ближнего космоса, в которой есть звезда по имени Солнце и планета по имени Земля.

Корабли пронеслись над самой поверхностью умирающей звезды, рождавшей новые миры, стремительно обернулись вокруг нее, как кометы вокруг Солнца, и ушли прочь, преодолев страшное притяжение.

Люди, победившие космос, ощущали себя великанами.

Глава 20

В которой завершается Родительский День.

Земля приняла первые сигналы «Виктории» и «Альфы» из Конечного космоса. Шары Пути — навигаторы старинных кораблей — были вложены в машины; преодолевшие тысячелетия звездные корабли скачками передвигались в Ближний космос.

Земля готовилась принять космоплавателей. Из архивов извлекли старые документы. Фотографии путешественников днем и ночью мелькали перед глазами землян. Модели кораблей необычной формы парили над городами.

Наконец люди увидели на экранах тех, кто отправился три тысячи лет назад на Родительский День в космос…

Как интересно были они одеты!..

Какая старомодная обстановка на кораблях!..

Как забавно плавали по каютам вещи, посуда и незакрепленные предметы, когда корабли свершали скачки к Земле!..

Все это было похоже на фантастический фильм прошлого…

Платон Вегов, знаменитый в истории космонавтики капитан, не думал в тот момент о встречавших. Он готовил своих пассажиров к посадке на планете Земля. И планета с доброй улыбкой слушала капитана.

— У каждого человека бывает пустой день, который проходит просто так, уходит незаметно из памяти и из жизни, — говорил Вегов. — Нам всем космически повезло! Один только день — день школьных каникул, а мы будто прожили миллион ярких дней, увидели прошлое и будущее человечества и сейчас, в семнадцать пятнадцать по корабельным и земным часам, приближаемся к Земле.

Капитан указал в иллюминатор, и спутники увидели картину, которая удивила их: голубая планета в окружении трех Солнц.

«Откуда они взялись? Как жить под тремя Солнцами? Какой теперь климат? Есть ли на Земле день и ночь?» — думали путешественники.

— Что мы знали до сих пор о времени? — продолжал капитан. — Ненамного больше, чем древние философы, которые представляли время текущей рекой. Признаюсь всем: я, старый звездочет, почувствовал себя просто школьником, когда Вселенная дала нам свой звездный урок. Вы видели загадочные явления природы, о которых расскажете людям. Вы были мужественными и терпеливыми учениками Вселенной. И здесь, на Земле, будете учиться тому, чего не знаете…

Надвигалась Земля. Она открывала знакомые континенты и океаны. Все с облегчением вздохнули…

Что ждет там внизу, на обновленной планете, куда их вынес океан Вселенной? Сумеют ли они привычно продолжать свою жизнь во времени, увеличившемся на тысячи лет?

А капитан продолжал:

— Это радость, это человеческое счастье — учиться всю жизнь. — Он обернулся к пассажирам, улыбнулся девчонке с косичками: — Вот спросите Альку. Несколько часов назад она вывела формулу счастья. И стерла одним движением руки… Алька рассудила мудро: в следующий миг счастье будет совсем, совсем другим… Легкой посадки на Земле!

Алька покраснела и радостно взглянула на экран, в глаза матери. Та улыбнулась, молча кивнула: осталось несколько минут до счастливого мига, когда они обнимут друг друга…

И землянам сразу же понравилась девочка, которая гладила дремавшую на коленях кошку и тихо напевала:

Пассажир по имени Мышук был, как показалось землянам, испуган. Вероятно, он впервые видел такой огромной Землю.

Мышук зажмурился, он даже не пытался отыскать в синеве океанов свой остров.

Капитан подошел к нему, положил руку на плечо.

— Мужайтесь, король, — обратился он по старой привычке к Мышуку. — Вас с нетерпением ждут потомки.

— Вы полагаете? — спросил Мышук, открывая один глаз.

— Уверен. Вы должны рассказать им то, чего они никогда не видели: о древних обычаях острова Тутика, о грызунах, которые способны были изменить путь корабля, но давно стали ископаемыми… А ведь у вас в клетке живой экспонат!..

— Я согласен! — просиял Мышук. — Я буду хранителем музея, экскурсоводом, сторожем — кем угодно!..

— Вот и хорошо.

Сирена возвестила о посадке. Корабли вошли в облака, омывшие свежим дождем потускневший металл.

Готовясь вступить в свой новый дом, каждый думал о том, что сказал капитан.

«Что мы знаем о времени? Что здесь, на Земле, прошел миллион и один день… Что мы помним о счастье, найденном Алькой… А завтра будем искать новое счастье…»

Открылся люк.

Из корабля вышел первым солнечно-рыжий человек.

Он увидел зеленую траву.

По траве навстречу ему бежала золотоволосая девушка.

Пап узнал ее: он думал в космосе о своем будущем.

ГУМ-ГАМ

ЧАСТЬ I
Игра начинается

«Р-раз!»

Эта история началась тогда, когда Максим увидел на улице коня. Точнее, на рассвете, когда проснулся кот Рич и стал тихо и настойчиво мяукать у запертой двери.

А совсем точно — в пять часов и тридцать минут солнечного воскресного утра, когда Максим поднял голову с подушки и взглянул на будильник.

Максим быстро оделся, открыл дверь, вместе с Ричем спустился во двор.

Кот шмыгнул в кусты, а Максим побежал через двор на улицу сторожить белого коня.

Вчера он прошел мимо Максима, высокий, узкомордый, сильный, и белый его хвост, качавшийся в такт шагам, чуть не хлестнул мальчишку по лицу. Максим этого не заметил. Он смотрел, как милиционер, восседавший на коне, крепко натягивает уздечку, будто конь мог ускакать под облака. И когда они довольно далеко отъехали и дорога свернула к реке, Максиму на минуту показалось, что белый конь прыгнул с обрыва и плывет в чистом воздухе. Это был не просто конь, это был скакун, какого не часто встретишь в большом городе.

Ложась спать, Максим решил проснуться вместе с солнцем, когда на белом коне всадник едет на дежурство. Наверное, поэтому ему снилось, как он скачет высоко над крышами, над деревьями, над рекой, — снилось до тех пор, пока его не разбудил кот Рич.

Максим бежал через газоны, мимо клумб и кустов, но так и не добежал до белого коня. Свернув за угол, он услышал слова, которые заставляют остановиться любого бегущего мальчишку:

— Ты хочешь со мной поиграть?

«Поиграть?»

Максим оглянулся: кто это спрашивает? Но никого не увидел.

— Хочешь со мной поиграть? — повторил тот же голос откуда-то сверху.

Балконы пустые, окна совсем тихие — дом еще не проснулся. Но там, рядом с крышей, Максим разглядел такое, от чего замер на месте с запрокинутой головой.

Там, рядом с крышей, висела короткая лестница, а по ней лез человек в красном костюме и в каске. Увидев его, Максим обрадовался: пожарный! И удивился: куда он лезет — ни огня, ни дыма! Да и лестница какая-то чудная, совсем не пожарная. Лестница висела просто так, ни за что не держась, висела или стояла в воздухе. А человек в каске смело лез вверх и говорил те самые слова: «Ты хочешь со мной поиграть?» Не Максиму, нет, а кому-то еще — наверное, сидящему на карнизе голубю.

А еще выше, над голубем, крышей и лестницей, запутался в проводах бумажный змей, и к нему, конечно, поднимался красный верхолаз. Вот он добрался до конца лестницы, протянул руку к змею, но не достал. Тогда он нагнулся и ловко перевернул лестницу так, что верхняя перекладина, на которой он стоял, стала нижней, а нижняя — верхней. И опять полез.

Распутав нитки, верхолаз рассмеялся и помахал змеем. Голубь испуганно сорвался с карниза, улетел, треща крыльями.

— Глупая птица! Не понимает, — весело сказал верхолаз, спускаясь по перекладинам.

Он легко переворачивал в воздухе лестницу, которая ни за что не держалась. Спрыгнул на траву рядом с Максимом и, заметив его, протянул змей:

— Что это за хвостатый летун?

— Как что? Змей, — чуть растерянно ответил Максим, разглядывая незнакомца.

— Змей, — торжественно произнес тот и улыбнулся: — Этот змей должен забавно змеиться.

Максим увидел, что перед ним мальчик. Очень странный мальчик. Он был выше и старше Максима. Ненамного выше, ненамного, наверное, и старше. Но выглядел почти как взрослый. Пожалуй, из-за своего костюма. Тугой красный костюм напоминал космический скафандр. На голове так необычно одетого мальчика был шлем, сверкавший на солнце.

Максима удивило лицо незнакомца: голубое, будто намазанное краской, оно казалось очень печальным, даже когда он улыбался.

Мальчик в шлеме схватил змей за хвост, закрутил над головой, крикнул:

— А ну змеись!

Пока он отрывал змею хвост, Максим дотронулся до лестницы, которая стояла на земле и не падала.

— Как она ловко переворачивается! — с удовольствием сказал Максим.

— Пустяки, — махнул рукой хозяин лестницы. — Залезаешь наверх и переворачиваешь.

Следуя совету, Максим встал на нижнюю перекладину и, потеряв равновесие, грохнулся вместе с шаткой лестницей.

— Все ясно, — сказал Максим и заковылял прочь, потирая колено.

— Не уходи! — услыхал он за спиной голос, похожий на вздох. — Смотри, это совсем просто.

Максим обернулся.

Лестница вытянулась в воздухе, а незнакомец уже притопывал ногой наверху.

Только теперь Максим догадался, кто этот мальчишка, стоявший на верхней перекладине с раскинутыми в стороны руками. Конечно, никакой он не космонавт, а самый настоящий циркач. Гимнаст или акробат, а может, даже ученик клоуна. Максим видел таких смелых ребят на цирковом представлении. Они и на руках ходят, и проворно взбираются на гладкий шест, и еще делают какой-то мудреный кувырок, который называется очень весело: флик-фляк. Ну кто, как не артист — даже если он мальчик, — мажет себе лицо синей краской! Кто, как не акробат, тренируется утром во дворе, балансируя на шаткой лестнице!

Конечно, все эти фокусы с вертящейся лестницей — только ловкость и тренировка.

— Как тебя зовут? — спросил сверху мальчика акробат.

— Максим.

— Мак… сим… — повторил акробат. — Мак… сим… Я буду звать тебя Мак-сим. Не удивляйся, мне надо привыкнуть к твоему имени… Я забыл тебе сказать, Мак-сим, как надо залезать на мою лестницу…

— Как?

— А ты поможешь мне змеить этот змей?

«Чего он притворяется?! — возмутился про себя Максим. — Будто никогда не видел бумажный змей!..» А вслух сказал:

— Ладно, помогу.

Циркач мигом спустился вниз, зашептал на ухо Максиму:

— Когда ставишь лестницу, скажи одно только слово: «Р-раз!» — и она не упадет. И потом тоже: «Р-раз!» — и переворачивай. Все!

И хотя Максиму понравилось лихое «р-раз!», он от души расхохотался. Ну и шутник!

Акробат почему-то обиделся.

— Ты мне не веришь, — со вздохом сказал он.

— Верю, — весело отозвался Максим. — Раз! — и шишка на лбу. Ты вон шлем нацепил и воздухом надулся, можешь себе падать сколько хочешь.

— Ты мне не веришь, Мак-сим. — Голуболицый смотрел на Максима печальными глазами, и Максим перестал улыбаться, пораженный, как непривычно звучало его имя. — Зачем я пробивался через космос, искал эту планету… этот двор… этот змей?.. Зачем?.. — продолжал голуболицый. — Я так искал тебя, Мак-сим…

Он сел прямо на землю в своем великолепном скафандре, опустил голову, увенчанную серебристым шлемом, — грустный мальчик с далекой звезды…

Максим подумал: «Если бы я прилетел с другой планеты и вдруг очень бы огорчился, я тоже сел бы прямо на землю и стал бы говорить таким обиженным голосом».

— Никто, совсем никто не хочет со мной играть… — бормотал звездный мальчик. — Конечно, это кажется слишком просто: раз — и ты не падаешь… Но ведь любая игра начинается, когда говорят: «Раз, два, три!» Так принято на всех планетах и на моей тоже. Глупейшая лестница, она повалилась потому, что я забыл сказать ей «р-раз!».

Максим подошел ближе.

— Я верю тебе, — сказал он, а сам подумал, вглядываясь в голубое лицо: «Наверное, он не шутит». — Давай запускать змей или играть в лестницу — как ты хочешь. Но для змея нужны крепкие нитки.

Мальчик вскочил.

— Нитки? Замечательно! Через минуту будут нитки. Фьють — и готово, я принесу их. Жди!

Он вытащил из кармана синий камень — необыкновенного блеска кристалл с множеством граней, бросавших во все стороны слепящие лучи, будто это было карманное солнце. Синие круги завертелись в глазах Максима: все вокруг изменилось, задрожало, поголубело.

— Ну-ка отойди, Мак-сим! — прозвучал громкий голос. Максим попятился. — Так, подальше… Еще дальше! А то фьють — и улетишь со мной… Сейчас здесь будет космическая пустота, и я в нее шагну. Р-раз! — и я дома…

— Как тебя зовут? Как тебя зовут? — закричал Максим. Синий камень не просто удивил его, он верил каждому слову мальчишки и очень жалел, что так скоро расстается с ним.

— Гум! — крикнул в ответ звездный мальчик. — Я говорю «гум» — и шагаю в космос, как в открытую дверь. Я говорю «гам» — и я уже дома…

И он подкинул карманное солнце над головой. Завертелись спицы невидимого колеса, и фигурка в скафандре оказалась внутри прозрачного шара. Шар рос, переливаясь всеми красками, отражая зыбкое круглое небо, непривычно круглый двор, круглые окна, круглые крыши, застывшего на месте Максима, восхищенного и испуганного.

— Дз-ззз-знн-н-н!.. Шар треснул, взорвался с легкостью мыльного пузыря. Космический путешественник исчез, будто растворился в воздухе, и в наступившей тишине долетели до Максима последние его слова: «Меня… зовут… гм… гм…»

— «Меня зовут Гум… гам…» — тихо повторил Максим. — Гум… гам!.. — Ему нравилось это имя: Гум-Гам — таинственное слово… Космический гром в космической пустоте. Гум-Гам!..

Максим побежал туда, где только что лопнул шар. Никакой космической дыры, в которую вошел мальчик в скафандре, не было и в помине. Лежали на траве забытая лесенка и бумажный змей.

Максим взял лестницу, поднял ее в вытянутых руках, шепнул:

— Р-раз!.. — и опустил руки.

Ему показалось, что в это мгновение двор отодвинулся вдаль и во всем мире остались только он да лестница.

Лестница не упала. Она повисла в воздухе.

Тогда он ударил ладонью по нижней перекладине, и лестница бесшумно перевернулась. Даже подпрыгнув, Максим не мог достать рукой до ступеньки. Что за послушная лестница! Да на такой лестнице не то что до крыши — до Луны добраться легко.

— Теперь ты будешь играть? — прозвучал за его спиной тихий голос.

— Гум-Гам! — Максим подскочил от радости, увидев знакомое лицо. Смотри, она висит! — с гордостью показал он на лестницу.

— Я говорил: это очень послушная лестница, стоит только скомандовать. Вот нитки.

— Что это ты разоделся, как на карнавал? — заметил Максим, оглядев космического путешественника.

Его новый приятель был одет совсем иначе, чем несколько минут назад: на нем был с узором из золотистых стрел костюм. Правда, этот скафандр такой же тугой, как и прежний. Грудь звездного гонца выгибалась колесом. Можно было подумать, что это знаменитый мотогонщик в начищенном шлеме.

— Успел переодеться, — небрежно сказал Гум-Гам. — У меня есть шкаф-одевалка. Автоматический. В одну секунду одевает.

— Здорово! — выдохнул Максим и хлопнул ладонью по упругому плечу. Ладонь отскочила как от мяча.

— Можно обойтись и без скафандра, — продолжал космический путешественник. — Но в скафандре чувствуешь себя безопаснее.

— Скажи, а разве можно так быстро пролететь космос? И без всякой ракеты? Как это у тебя получается? Ты сказал: космическая пустота. Я ее не видел. Был шар, и он лопнул. Я ничего не понял.

Гум-Гам что-то пробурчал из-под шлема, сморщился и сразу стал похож на сердитого старика.

Мальчик испугался: не обидел ли он товарища?

— Не обращай внимания, — успокоил его Гум-Гам. — От вопросов у меня всегда трещит голова… Ты видел, я беру камень путешествий и шагаю, как в другую комнату. Р-раз! — и я на своей планете.

— Значит, твоя планета совсем близко?

— Не думаю, что близко. Она где-то там. — Гум-Гам указал пальцем вверх.

— А в Антарктиду с твоим камнем можно попасть? — возбужденно допрашивал Максим.

— Куда только захочешь, на любую звезду, — ворчливо отвечал Гум-Гам. Как видно, ему были неприятны вопросы.

— Антарктида — не звезда, — задумчиво сказал Максим. — Догадался! — крикнул он, просияв. — Твой камень пробивает расстояния, понимаешь? Насквозь!.. Например, подо мной живут Сергей и Мишка. Когда они мне нужны, я бегу по коридору, спускаюсь по лестнице, стучу в дверь. А ведь я мог бы за одну секунду провалиться к ним через пол.

— Если Сергей и Мишка умеют змеить змей, я принимаю их в игру, прервал Гум-Гам и укоризненно взглянул на товарища. — Я принес нитки всего за одну минуту, а говорим мы об этом пустяке целый час.

— Прости, — смутился Максим. — Я что-то разболтался. Держи змей!

Максим размотал катушку, привязал нитку и, попросив Гум-Гама вовремя отпустить змей, бросился бежать. Сначала змей рванулся вверх, но затем чиркнул хвостом по асфальту, упал.

— Эх, ветра нет! — топнул ногой Максим. — Привязать бы его к велосипеду. А еще лучше — к машине.

— Играть так играть! — поддержал его приятель. — Машина всегда найдется. Я видел тут недалеко один грузовик. Прокатимся на нем!

— На грузовике? — удивился Максим. — Я не умею рулить.

— Пустяки, — сказал Гум-Гам. — Я тоже не умею.

Максим не догадывался, что за грузовик приметил Гум-Гам. Но когда они пришли на площадку детского сада, мальчик улыбнулся: опять шуточки!.. Деревянный грузовик с облупившимся кузовом — вот на чем предлагал прокатиться космический путешественник.

— Почти современная машина, — сказал Гум-Гам, с трудом втиснув тугой скафандр в тесную кабину. — Сейчас мы ее обкатаем. Садись!

Максим, конечно, не поверил, что они помчатся на какой-то детсадовской деревяшке, но игра есть игра. Он присел с серьезным видом на сиденье. И вдруг почувствовал, что оно дрожит и трясется под ним — это Гум-Гам сказал свое лихое «р-раз!». Максим не успел ничего спросить грузовик рванулся с места, взлетел по косогору и понесся по улице.

Вот это была скорость! Ветер бил в лицо, ерошил волосы, холодил зубы. Максим высунулся из окна. Колеса отчаянно крутились, но не издавали никакого звука, грузовик скользил по асфальту, как бесшумный золотистый зверь. Лишь хлопал позади бумажный квадрат, привязанный к кузову.

Вдалеке мелькали знакомые вывески: «Аптека», «Фарфор», «Булочная-кондитерская», скакали совсем рядом одноногие деревья, а когда грузовик сделал плавный поворот и выехал на пустынное шоссе, деревья слились в сплошную ленту, и впереди росла на глазах, приближалась вышка трамплина.

Вот и великанская вышка проплыла совсем рядом, такая непохожая вблизи на себя: громадная, сильная, железными лапами уперлась в край обрыва.

— Держись! Прибавляю скорость! — весело кричит Гум-Гам.

Он выглядел в своем серебристом шлеме совсем как заядлый гонщик.

— Стой! Колесо отвалилось! — Максим вцепился в локоть Гум-Гама, увидев, как отлетел в сторону деревянный круг.

— Чепуха! — Гум-Гам даже не оглянулся. — Доедем без колеса. Видишь, как змеится наш змей… Держись!

Встречное легковое такси резко свернуло в сторону и въехало на газон, хотя маленький деревянный грузовик не нарушал правил движения. А Гум-Гам не только увеличил скорость, он поднял свою машину в воздух! Хорошо, что поблизости не было милиционеров: они бы, конечно, погнались за странной машиной. Но вряд ли догнали бы на своих мотоциклах грузовик! Даже тот милиционер, на белом скакуне.

Приятели влетели во двор и приземлились на детсадовской площадке. Если бы дом не спал, такое появление Максима и его спутника вызвало бы немало разговоров. Но никто не заметил, как прямо с неба опустился в траву игрушечный грузовик, как водитель в скафандре, только что чудесно управлявший машиной, отпустил наконец деревянный руль, крепко-накрепко прибитый к кабине.

— Все! — вздохнул Гум-Гам. — Это был настоящий полет змея. Можно, конечно, катить и быстрее, но я боялся, что грузовик развалится…

Он вылез, пыхтя, из кабины, разгладил ладонью помятый змей. А Максим, тяжело дыша, бросился под машину и присвистнул от удивления: грузовик стоял, опираясь на три колеса.

«В мире миллион разных машин или еще больше, — сказал себе Максим. И все — на четырех колесах. А мы ехали на трех…»

И он произнес вслух, лежа на животе:

— Я думаю, никто не заметит, что потерялось одно колесо…

— Ерунда, какое-то несчастное колесо, — прозвучал насмешливый голос Гум-Гама. — Наш грузовик может ехать без колес.

— И без мотора? — спросил Максим.

Гум-Гам закашлялся, проворчал:

— Вот всегда так: только разыграешься, и… уже тебя ждут на другой планете… Максим, ты мне подаришь летающий змей?

Максим вылез из-под грузовика, подошел к Гум-Гаму. Дома обступали их со всех сторон, словно желая увидеть, как космический путешественник шагнет на свою таинственную планету.

— Конечно, бери, раз он тебе нравится, — сказал Максим.

И звездный мальчик сразу догадался, что его приятель расстроен. Он подошел к лестнице, которая, чуть покачиваясь, висела в воздухе, махнул ей, и лестница послушно скользнула в его руки.

— На. — Гум-Гам протянул лестницу другу. — Мне кажется, она тебе нравится.

Максим просиял.

— Как только ты захочешь увидеть меня, скажи «р-раз!» — и я в одну секунду влезу в космический скафандр. Честно говоря, скучно дома. А вместе мы что-нибудь придумаем!.. И позови ребят.

— Позову, — обрадованно ответил Максим. — Мои друзья любят играть.

— Только скажи им об одном условии…

— Это «р-раз!»?

— «Р-раз!» — не самое главное в игре. «Р-раз!» — лишь начало игры. Голос Гум-Гама звучал чуть тревожно, и Максим насторожился, почувствовал, что услышит какой-то секрет. — Пусть они запомнят: нельзя спрашивать как, почему, зачем…

Максим улыбнулся: только-то и всего! — и простодушно заметил вслух:

— Почему же нельзя?

На этот раз Гум-Гам рассердился всерьез.

— Нипочему! Нипочему! Нипочему! — закричал он, махая руками. Слышать не могу этого «по-че-му»!

— Не сердись, Гум-Гам, — искренне раскаялся Максим. — Я совсем забыл, что от вопросов у тебя трещит голова.

— Я бешусь от глупых вопросов, — признался, смягчаясь, Гум-Гам. — Я точно знаю, Мак-сим, — продолжал он таинственным шепотом, — что никакая игра не получается, если начнешь твердить: что да зачем… — Гум-Гам даже поголубел от волнения и оглянулся, произнеся неприятные ему слова. — Ты можешь сам проверить. Влезь на лестницу, начни спрашивать — сразу свалишься.

— Ну нет, — покачал головой Максим. — Я верю. А ребят предупрежу, чтоб держали язык за зубами.

— Ты настоящий друг! — горячо поблагодарил Гум-Гам. — Я чувствую, что подружусь со всеми ребятами. Если, конечно, никто из них не разболтает. А то начнется: ах да ох… И опять игра пропала.

— Обойдемся без ябед и задавак, — обещал Максим.

Тут из кустов выскочил на асфальтовую дорожку кот Рич. Может, он ловил мышей, а может, спрятался со страху, когда деревянный грузовик сорвался с места и укатил на улицу.

— Давай поиграем с моим Ричем, — прошептал Максим, желая в последний раз испытать могущество друга.

— Давай!

— Например… — Максим задумался. — Например, может этот кот стать со скамейку?

— Может, — сказал Гум-Гам.

Максим вздрогнул: перед ним стоял большой золотисто-желтый зверь, вылитый лев, только пострашнее. Зверь так и застыл с поднятой лапой, не понимая, почему вокруг него все так уменьшилось.

— А еще больше? — дрожащим голосом спросил хозяин кота. Он был испуган, но не растерялся. Все же перед ним был знакомый зверь: хоть и большой, но Рич. — Например, может он стать с дом?

— Пожалуйста. — Гум-Гам сохранял полное спокойствие.

В следующее мгновение любой лев показался бы котенком в сравнении с клыкастым, взъерошенным чудовищем. Великан смотрел на ребят зелеными, круглыми, как тазы, глазами, смотрел долго и вдруг зарычал. Это был даже не львиный рык — свист, рев, грохот пронеслись по двору, ударили в окна домов: ШШШ — НИИ — ГР-Р-Р! Кто знает, что подумали просыпавшиеся жильцы?

— Пусть он будет маленьким! — закричал Максим, заткнув пальцами уши.

Зверь исчез. Они стояли вдвоем на асфальтовой дорожке.

— Тоже мне чудовище! — презрительно сказал Гум-Гам. — Просто здоровенный кот. Для такого кота нужны очень большие мыши.

— Так я его и испугался! — отозвался Максим. — Обыкновенный Рич, только дикий… Пожалуй, он мог бы побороть и тигра, — добавил Максим. Пожалуй, и льва.

— Я ухожу, Максим. — Гум-Гам помахал бумажным змеем. — Видишь, я уже привык к твоему имени. Я говорю: Максим!

— До свиданья, Гум-Гам!

— В моей стране не говорят «до свиданья» или «здравствуй», усмехнулся звездный мальчик и шутливо погрозил пальцем, как бы напоминая о договоренности: ничего не спрашивать. — У нас вместо «прощай» говорят «не скучай»… Не скучай, Максим!

— Не скучай, Гум-Гам, — сказал Максим. — Как только заскучаю, я тебя позову.

— Играть — не скучать! — озорно подхватил Гум-Гам, вынул синий камень путешествий, подбросил его над головой и очутился в ярком пузыре.

Максим проводил Гум-Гама взглядом. Он нисколько не сомневался, что его новый друг попал на далекую планету, в загадочную страну, где люди не здороваются и не прощаются. Максим взвалил на плечо подаренную лестницу, донес ее до подъезда и, оглядываясь и шепча заветное «р-раз!», заставил лестницу стоять. А потом, пыхтя, неуклюже переворачиваясь вместе с лестницей, долез до своего балкона на третьем этаже, изо всех сил стараясь не думать, почему лестница не падает.

Карусельная карусель

После завтрака папа предложил Максиму:

— Погуляем во дворе или поедем в парк — как ты хочешь?

Максим, конечно, хотел выйти во двор, найти Мишку и Сергея, показать им свою лестницу (он спрятал ее под диван). Потом они втроем заберутся в укромный уголок, р-раз — вызовут Гум-Гама, и… кто знает, что будет дальше!

Но гулять с отцом во дворе было опасно. Там бродил старик Митин с заклеенной щекой и приставал ко всем с вопросом: кто видел утром на газоне заросшего рыжей шерстью мамонта? Странный звук слышали многие, но мамонта не видел ни один жилец, кроме Митина, который в тот момент брился у окна и от испуга порезался. Митин повторял свой рассказ каждому соседу, показывал яму на клумбе — след ноги мамонта, а потом доставал из кармана крохотного желтого котенка, спрашивал: «Не ваш?

Я его нашел в траве».

Максим представил, как они гуляют во дворе и встречают Митина. Отец, как и все, улыбнется сказке про какого-то мамонта: мало ли отчего бывают на клумбе ямы, а порезаться человек может и без всякой причины. Но как только отец увидит котенка, он сразу узнает Рича. И тогда раскроется вся история, в которой виноват только он, Максим. Ведь он сам, испугавшись огромного Рича, попросил сделать его маленьким.

— Знаешь, папа, поедем в парк! — сказал Максим. — Прокатимся на карусели, и на летающих лодках, и еще на чем-нибудь. — А про себя добавил:

«Бедный Рич, потерпи еще немного. Как только я увижу Гум-Гама, ты станешь обычным котом. И тогда уж я покажу ребятам, как надо лазить по деревянной лестнице».

Он все думал про бедного Рича, пока шел рядом с отцом к трамвайной остановке. И вот, сверкающий и нарядный, подлетел к ним трамвай, прозвонил:

«Трень-брень». Хотя этот желто-красный трамвай и казался беззаботным, катил себе по рельсам, на самом деле у него было много хлопот: пассажиры, светофоры, пешеходы, автомобили. Трамвай довез Максима до парка и умчался. Папа нажал пальцем Максимкин нос: «Трень…» И где-то вдалеке тотчас отозвался трамвай: «Брень…»

Шумела над головой листва, каждое дерево в парке вырядилось в новые одежды. Максим смотрел на деревья и думал: «Когда-нибудь, когда их никто не видит, они бегают, и машут ветвями, и говорят на своем языке. И этот могучий дуб — может, тот самый, из сказки, бродит тихонько по ночам…»

— Вот так повеселились, — грустно сказал отец. — Все закрыто.

И верно: карусели на замке, и летающие лодки, и качели, и гигантские шаги — все, все на замке. Но разве могут замки и заборы остановить родителей, если они пришли катать своих детей!.. И вот папы лезут через высоченный забор, а потом, словно подъемные краны, поднимают и перетягивают к себе ребят. А за ними лезут самые храбрые, самые отчаянные мамы.

— Пап, раскрути карусель, — громко сказал Максим.

И все ребята подхватили:

— Давайте кататься! Толкай ее! Крути!..

Карусель со скрипом дрогнула: это отцы взялись за металлические прутья. И деревянные, прибитые к кругу кони дрогнули: это дети влезли к ним на спины. Каждый на своем коне, а Максим — на белом.

— Пошли! — крикнул отец Максима.

Сначала папы пошли шагом, раскручивая карусель, и кони двинулись шагом. А всадники хотели скакать, они нетерпеливо покрикивали на своих лошадей.

Карусель завертелась веселее: взрослые побежали, высоко поднимая ноги, держась одной рукой за прутья. Они бежали круг за кругом, круг за кругом, все быстрее и быстрее. Дети были довольны, кричали:

— Эй! А ну еще! Скачите за мной!..

Но карусель остановилась. Папы больше не могли скакать галопом. Они вытирали пот со лба и тяжело дышали.

Какой тут раздался писк, какие понеслись вопли! Дети хотели скакать, скакать и скакать. И не хотели больше ничего. Ни конфет, ни воздушных шаров, ни мороженого. Только скакать! Если бы деревянные лошади умели плакать, они бы прослезились от такой преданности!

Отец Максима сказал, обращаясь к другим родителям:

— По команде «раз-два!» — раскачиваем. «Три!» — вскакиваем на круг и отдыхаем. Ну! Взялись!

«Молодец папка, командует! — подумал Максим и вдруг вспомнил Гум-Гама. Если бы он оказался здесь, тогда никому бы не надо бегать. „Р-раз!“ — и все».

Снова тронулись кони, притихли седоки, но это была уже не та скорость. Пока взрослые бежали, колесо легко крутилось, но после команды «три» карусель быстро останавливалась. Так она и вертелась рывками: быстро, медленно, остановка. Снова разбег и снова стоп.

И вот случилось неожиданное: родители вскочили на круг, а карусель не затормозила. Наоборот, она пошла и пошла крутиться. Сначала все умолкли, потом кто-то ахнул, и всадники завопили хором «ура!». Папы влезли на свободных лошадей.

Мамы махали им из-за ограды.

Один только человек остался стоять возле карусели, не вскочил на круг — маленький спокойный милиционер. Все кричали ему: «Залезайте! Прокатитесь!..» Но он не отвечал. Видно, очень устал на дежурстве; даже щеки посинели от бессонной ночи.

А Максим, как только увидел низенького милиционера, сразу узнал его.

Гум-Гам! Он явился, едва Максим подумал о нем, в темно-сером, с блестящими пуговицами скафандре, похожем на милицейскую форму. Это он играл с Максимом и всеми всадниками.

Гум-Гам подмигнул другу, когда тот проезжал мимо, и даже свистнул в серебряный свисток: не скучай, Максим, катайся на здоровье!

Карусель все убыстряла свой бег, и Максиму показалось, что деревья расступились, отодвинулись от бешеной карусели. А потом они слились в один зеленый круг. Теперь видна Максиму лишь деревянная голова. Да хвост переднего коня. Да лицо папы, когда оглянешься. Эх, посмотрели бы на него Сергей, Мишка и другие ребята! Как он летит-скачет. Не хуже, чем на настоящем коне.

— Тр-р-р!.. Страшный треск раздался внизу. Карусель дрогнула, остановилась.

— Безобразие! Взрослые люди — и балуетесь! — Это кричала сердитая тетка, открывая замок на калитке. — Всю машину мне поломали. Вот вызову милицию…

Родители слезли с лошадей, забрали маленьких всадников.

— Не кричите, пожалуйста, — сказал отец Максима. — Милиционер только что был здесь и не делал нам замечаний. А механизм мы не включали.

— Как это не включали, ежели вертелись! — снова закричала тетка и вдруг спокойно согласилась: — Верно. Машина заперта… Но все равно неправильно вы ведете себя, граждане. Парк еще не открыт.

— Как не открыт? — возмутились родители.

— Гулять гуляйте. А игры еще закрыты, — пояснила тетка и в доказательство показала тяжелый замок.

Замок убедил родителей. Все стали расходиться.

— Когда ж они откроются? — спросил Максим отца.

— В один прекрасный день загремит музыка, будут продавать билеты, и тогда катайся хоть весь день.

— Музыка, кажется, играла, — вспомнил Максим.

— Не заметил, — сказал папа. — Я ведь бегал.

— Если б не тетка, мы бы катались до вечера. Даже без музыки.

— Вряд ли, — ответил папа. — Я до сих пор не понимаю, как включился мотор. Может, замыкание?

— Очень просто. Он знал, что мы хотим кататься… — Максим запнулся, чуть не назвав Гум-Гама.

— Кто знал? — Папа засмеялся. — Ах ты, изобретатель! Ну что ты понимаешь в электричестве!..

— А зачем понимать? Катайся, если хочешь, и все, — проворчал Максим.

Он все время оглядывался: не покажется ли знакомая фигура в милицейском скафандре.

Нет, не зря исчез Гум-Гам, когда прибежала крикливая тетка. Верно говорил его друг: некоторые взрослые только портили игру…

Максим не знал, что когда ворчливая тетка заперла все замки и удалилась, пустая карусель дрогнула, бесшумно завертелась. Нет, она была не совсем пустая: на одном из коней сидел маленький человек в сером скафандре. Он счастливо улыбался и бормотал: «Вот это игра, всем играм игра. Веселая карусель, карусельная раскарусель. Сейчас эта карусель у меня покаруселится…»

Карусель крутилась все быстрее и быстрее, стала похожа на большой волчок, потом на велосипедное колесо, потом на самолетный винт. И вдруг этот винт плавно взлетел с места и поднялся над парком.

Все выше и выше над крышами домов уходил, ввинчиваясь в небо, сверкающий круг. В самую глубину неба.

Говорят, таинственный диск видели жители разных городов. Он летит с огромной скоростью, меняет свой цвет, крутится на месте — словом, каруселится, как сказал Гум-Гам. Но голуболицего пассажира на нем нет. Гум-Гам покинул бешеную раскарусель.

Трик-Трак

Во дворе, куда вернулись Максим с отцом, снова что-то случилось. У подъезда — толпа. Еще издали заметно, как все громко говорят, размахивают руками.

— Ну вот, — сказал папа, — новое происшествие! Какое-то ненормальное воскресенье.

Он хотел проскользнуть в подъезд, но его окликнули:

— Не торопись, Семен Васильевич! В квартиру ты не попадешь.

И мама — она оказалась тут же — подтвердила, что в квартиру они не попадут.

Посреди толпы стоял дядя Захар и держал за руки своих сыновей — Мишку и Сергея. Это они, пока жильцы гуляли, дышали свежим воздухом, слушали рассказ Митина о мамонте, испортили тридцать шесть замков в четвертом подъезде. Причем они не скрывали своих планов — на каждой двери висела записка с кривыми буквами: «Замок испорчен». И подпись: «Разбойники». Вещественное доказательство — кипу записок — собрал Митин. Он показал их всем родителям и выяснил, что это писал Мишка.

— Вот как — разбойники! — говорил красный от возмущения дядя Захар и грозно смотрел на сыновей. — Ну, что теперь делать?

«Разбойники» молчали. Они уже во всем признались. Лишь не могли толком объяснить, как испортили столько замков.

— Записки писали — да, пугать — пугали, а замков не трогали! — твердили в один голос близнецы.

Однако ни один ключ не мог открыть замок. Тридцать шесть дверей ждали, когда их отомкнут.

— Зачем вы это сделали? — спросил дядя Захар.

— А зачем они нужны — замки? — вмешался Максим. — Только мешают.

— Да, зачем? — робко поддакнул Мишка.

— Зачем? — тонким голосом спросил Сергей.

Митин стал объяснять, зачем нужны замки. Во-первых, на свете еще не перевелись жулики. Во-вторых… Тут Митин замолчал и больше ничего не мог сказать. И другие взрослые задумались, вспоминая, зачем нужны замки.

Зато ребятам было что сказать. Во-первых, теряются ключи. Во-вторых, если замок тугой, зря тратишь силы. В-третьих, замки ломаются. В-четвертых, человек, пока не вырастет, не может достать до звонка. В-пятых, звонки будят грудных детей. В-шестых, если в квартире глухая бабушка, никогда не дозвонишься до приятеля. В-седьмых, разрушается дружба. В-восьмых…

Но вот пришел слесарь, и жильцы заволновались. Кому первому ломать дверь? У каждого были срочные дела: кто хотел обедать, кто собирался в кино, кто спешил смотреть по телевизору футбол. А старуха Митина вдруг вспомнила, что она варила суп, а газ не выключила, и теперь неизвестно, что с этой кастрюлей, и вообще в квартире, может, пожар.

— Да-а, — раздумчиво сказал слесарь, — тут работы часов на пять.

И опять жильцы заволновались, а дядя Захар покраснел еще больше, погрозил сыновьям кулаком и побежал в магазин покупать тридцать шесть новых замков.

Сергей и Мишка облегченно вздохнули, переглянулись, выскользнули из толпы.

— Ребята, — позвал их Максим, — бежим в беседку, что я вам расскажу…

Сергей и Мишка — приятели Максима, братья-близнецы. Каждому из них по семь лет два месяца и тринадцать дней; разумеется, точный счет действителен только сегодня, а завтра оба брата будут на день старше. Говорят, все близнецы похожи друг на друга, но Сергей и Мишка, вероятно, исключение из общего правила. У Сергея глаза голубые, у Мишки — зеленые. Сергей тощий и бледный.

Мишка, наоборот, упитанный. Сергей любит все ломать, он даже ухитрился отодрать две клавиши от пианино. Мишка при взрослых ничего не ломает и прилежно учится музыке. Словом, как говорит дядя Захар, один сын у него положительный, другой отрицательный. Вернее, говорил до сегодняшнего дня. Неизвестно, что он скажет после истории с замками.

И сами виновники происшествия никак не могли выяснить, кто из них положительный, кто отрицательный. Пока Максим рассказывал приятелям, как он встретился с Гум-Гамом, братья то и дело перебивали его.

— Это ты придумал писать записочки! — говорил Мишка.

— А ты зато писал, — вспоминал Сергей.

— Ты первый наклеил на сто вторую квартиру.

— Но ведь я не трогал замок! — оправдывался Сергей. — Как он мог сломаться?

— В самом деле, как? — переспросил Мишка. — Как теперь люди откроют свои двери?

— Топором. А нас ждет ремень.

— Вы слушаете или нет?! — прервал братьев Максим.

Постепенно все неприятности забылись. Мишка и Сергей, устроившись на лавочке, слушали Максима. Везет человеку! На грузовике летал, на карусели крутился, видел дикого зверя — и это за один день. А тут прилепили какую-то несчастную крохотную записку, и уже весь дом гудит.

Они верили и не верили Максиму. Всякое бывает на свете, но так, чтоб лестница висела просто в воздухе, — этого они даже не представляют.

— Вот бы сюда твоего друга. Он бы придумал, что делать с замками… зашептал Сергей.

— И нам бы тогда не попало, — добавил Мишка.

— Он не хочет играть со взрослыми, — напомнил Максим. — А там около каждого замка по пять человек. И все ругаются.

— Мы никому не скажем, что это Гум-Гам. Скажем: слесаря привели. Верно? Максим, позови, пожалуйста, Гум-Гама!

Максим на минуту задумался.

— Хорошо, — сказал он решительно. — Я очень хотел бы поиграть с Гум-Гамом в замки. — И шепотом добавил: — Р-раз!

— Ты меня звал? — весело сказал кто-то. — Я здесь.

Сергей и Мишка вздрогнули. Перед ними был живой Гум-Гам. Не выдумка, не фантазия, не сказка — человек с другой планеты. Звездный путешественник, который всегда появляется неожиданно.

— Я вижу грустные лица, — удивленно произнес Гум-Гам. — Как будто вы проиграли…

— Это все замки, — хмуро сказал Максим.

— Играть можно и в замки, — подхватил весело Гум-Гам.

Мишка и Сергей, едва услыхали эти слова, сразу повеселели: Гум-Гам поможет им!

— Хорошо бы, двери открывались сами собой… — вздохнул Максим. — Трик-трак — и все! Трень-брень — и готово!

— Ты прекрасно придумал, Максим! — Гум-Гам хлопнул в ладоши. — Нам надо обязательно сыграть в трик-трак. А ну, покажите ваши пальцы.

Три пальца протянулись к Гум-Гаму. Он внимательно осмотрел их, бормоча: «Через пять минут это будут самые замечательные в доме пальцы!»

— Каждый из вас, — продолжал он, — подходит к закрытой двери, говорит: «Р-раз!» — и пальцем как будто открывает замок. Трик-трак — дверь отперта.

— И все? — удивились Сергей и Мишка. — Так просто?

Ребята помчались к подъезду.

— Ты, Мишка, начнешь с первого этажа, Серега с десятого, а я поднимусь на пятый, — командовал по дороге Максим. — И не спрашивайте Гум-Гама: «Почему да как?» И так далее… А то он рассердится.

Слесарь только что взломал дверь Митиных и принялся за соседний замок.

— Подождите, — сказал запыхавшийся Максим, — не надо ломать.

Он приложил к замку указательный палец, негромко произнес:

— Р-раз!

Дверь квартиры № 121, жалобно скрипнув, отворилась, и кто-то тихонько пропел над ухом мальчишки: «Тра-та-та, тра-та-та, я совсем не заперта».

Максим заглянул за дверь и отшатнулся, заметив в полутьме коридора голубое лицо Гум-Гама.

— Те-с! — Гум-Гам приложил палец ко рту. — Молчи!

«Как он туда попал?» — подумал удивленный Максим и с беспокойством оглянулся на слесаря.

— Ишь ты, — крякнул слесарь. — Дверь-то не заперта, а я вывинчиваю замки.

Он тоже заглянул за дверь, но никого не увидел. Собрал свой ящик и ушел.

А Максим, облегченно вздохнув, побежал к следующей квартире. «Р-раз!» — и эта дверь готова. И опять что-то прозвенело: «Трик-трак, вот так… Трик-трак, вот так…»

Сосед молча смотрел на мальчика, ничего не понимая. Потом вставил в замок ключ, запер дверь, открыл и вместо благодарности проворчал:

— Болтуны! Говорят «закрыто, закрыто», а замок работает. — И с треском захлопнул за собой дверь.

Максим нагнулся к замочной скважине и услышал то же самое: «Трик-трак…» Теперь он не сомневался, что и за этой дверью несколько секунд назад стоял Гум-Гам.

Вскоре на всех этажах гремели замки, хлопали двери, трезвонили звонки.

— Вы видели, как он пальцем трик-трак, и дверь открылась? — говорили соседи друг другу. — Эй, Михаил, у тебя что — талант фокусника?

— Да нет, — отвечал розовый от смущения Мишка. — Просто мы играем.

— Ну, знаете, поменьше таких игр, — ворчал кто-то. — Сто человек выгнали из дома!

Никто не обращал на Гум-Гама внимания: он был в спецовке, какую носят слесари. Но не в обычной, а в спецовке-скафандре: она слегка пружинила и поскрипывала. И когда только Гум-Гам успел переодеться!

Максим, скатившись по ступеням, схватил мальчишку-слесаря за рукав, зашептал:

— Гум-Гам, ты что ходишь по чужим квартирам? Тебя никто не видел?

— Никто не видел и не увидит, — усмехнулся Гум-Гам. — Ты ведь предложил эту игру…

— Какую?

— Трик-трак, трень-брень, — напомнил Гум-Гам. — Поющие двери. Твое изобретение!

— Это ты сломал и починил все замки? Ты входил в квартиру через стену? — Максим вытаращил глаза от внезапной догадки.

— Не через стену, а мимо стены, — улыбнулся его друг и предостерегающе поднял руку: — И не вздумай меня спрашивать: как? Пройти мимо стены так же легко, как достать цыпленка из яйца, не разбив скорлупы. Ты никогда не пробовал? Смотри! Это делается вот так: трик-трак…

И Гум-Гам, кивнув другу, шагнул прямо в стену, как будто она была из воздуха. А до Максима долетел звон, похожий на колокольчик: «Тюр-лер-лер, беги во двор…»

У подъезда Максим увидел дядю Захара. Он стоял, держа в вытянутой руке тяжелую сумку, и кричал:

— Вот! Тридцать шесть замков. Ну, как идут дела?

— Не нужны твои замки, — сказал ему отец Максима. — Все двери открыты.

— Ка-ак? — Дядя Захар так и замер с поднятой сумкой.

— Все двери открылись сами собой, — объяснил Максим и быстро добавил: — Миша и Сергей совсем не виноваты. Наоборот, они открыли почти все замки! Замки сами испортились… — Максим запнулся, подумав, что не стоит сейчас говорить про Гум-Гама: слишком долго объяснять. — Дядя Захар, а вы силач, — добавил он, глядя с уважением на железный груз.

Дядя Захар бросил сумку, присел на лавочку, вытер платком лицо. Мишка и Сергей так и застыли по бокам скамейки, будто часовые.

— Как это так? — расстроенно переспросил дядя Захар. — Зачем же я их покупал?

— Один замок нужен, — тихо сказал Сергей. — Митиным сломали дверь.

— А другие?

— А другие мы сдадим в металлолом, — предложил Максим.

Все рассмеялись, даже дядя Захар улыбнулся. Только Сергей да Мишка остались серьезными.

Отец Максима взял дядю Захара под локоть, отвел в сторону. Он что-то рассказывал ему. Может быть, о том, как странным образом отомкнулись все двери.

Максим, не дожидаясь развязки событий, улизнул в беседку. А Гум-Гам уже тут: ходит довольный, потирает руки, посмеивается.

— Слушай, что я придумал, Максим. Игра «трик-трак» продолжается! Кто захочет играть днем или ночью, будет выходить, не открывая замка. Дверь сама распахнется перед игрунами. Только скажи ей: «Р-раз!»

— Вот обрадуются ребята! — подпрыгнул Максим. — Я всем расскажу.

— Я-то знаю, — продолжал Гум-Гам, чуть погрустнев, — как противно что-то открывать, что-то закрывать, на что-то нажимать. У меня полный дом разных машин. Их надо включать и выключать, выкидывать и заказывать новые. С этими машинами столько забот…

— Одну только минуту, — попросил Максим, поняв, что Гум-Гам торопится. — Доиграем с моим Ричем.

— Мы как будто играли, — поднял брови Гум-Гам.

Максим стал говорить, как страдает сейчас Рич в кармане у Митина: такой беспомощный, несчастный котенок, даже не может самостоятельно выбраться… Нельзя ли его сделать обыкновенным котом, каким он был прежде?

Гум-Гам щелкнул пальцами, сказал «р-раз!» и, довольный, объявил:

— Рич жив, здоров и бежит домой. Извинись перед ним, пожалуйста, за меня…

Он вынул из кармана синий камень путешествий.

— Не скучай, Максим! — крикнул Гум-Гам, исчезая.

Прибежав домой и увидев Рича, Максим взял кота на руки, стал гладить его, что-то шептать. Невозмутимый Рич и ухом не повел. Будто несколько минут назад он не сидел в тесном кармане.

…Старик Митин привинчивал к двери новый замок и совсем забыл, что носит с собой котенка. Как только Гум-Гам сказал свое знаменитое «р-раз!», Митин почувствовал непонятную тяжесть в кармане. Он успел лишь выпрямиться — перед его глазами мелькнула желтая молния, и какой-то рыжий зверь побежал вниз по лестнице. Митин хотел закричать, позвать жену, но передумал. Зверь был похож на кота, и жена, вероятно, не удивилась бы. А объяснить, какая существует связь между котом, желтым котенком и рыжим мамонтом, Митин никак не мог.

Он вздохнул, взял отвертку и вновь принялся вставлять замок, то и дело оглядываясь через плечо и ворча: «Что это ребята разбегались?..»

На всех лестницах в этот вечер были слышны легкие шаги. На всех этажах перед ребятами сами собой раскрывались двери. Во всех дверях шептали, звенели, напевали, бубнили, бормотали, шелестели, насвистывали замочные скважины:

«Тра-та-та, тра-та-та, начинается игра…»

«Там, на третьем этаже, серенький котенок…»

«Трень-брень-брень, играть всегда не лень…»

«Пятью пять — иди скакать…»

«Во сне ты играешь, а как — ты не знаешь…»

«Перед тем как лечь в кровать, не забудьте полетать…»

«Тра-та…»

Эти звоны, шепот, бормотание слышали те, для кого пели замочные скважины, те, перед кем отныне сами собой распахивались двери, те, кто просыпается ночью, если во дворе тоскливо залает собака или мяукнет на лестнице одинокий котенок…

Теплоходная игрусия

Вы умеете играть в теплоходы? В настоящие, конечно, а не в игрушечные. Нет? Что ж, наверное, не все еще ребята умеют играть в теплоходы… Максим, Мишка и Сергей тоже не умели, пока не встретили Зайчика. Этого мальчишку зовут Петя, а фамилия его — Зайчиков, но он такой белоголовый, пушистый, что так и хочется звать его Зайчиком.

Зайчик ходил по двору и приставал к ребятам:

— Я не знаю, что мне делать.

— А что ты хочешь? — спросил его Максим.

— Ничего не хочу, — тихим голосом отвечал Зайчик.

Он говорил правду. Еще лежа в кровати, Зайчик подумал, что сегодня не хочет ничего. И он бродил по комнатам, отказавшись от завтрака, а бабушка спрашивала: «Почему ты не находишь себе места?» Потом Зайчик бродил по двору и жаловался:

— Я не нахожу себе места.

— Я тебя спрашиваю не про место, — сказал Максим. — Во что ты хочешь играть?

— Ах, играть… — вздохнул Зайчик. — В теплоходы.

— В теплоходы? — удивился Мишка. — Как это — в теплоходы?

— Ну как, ясно. Садишься и едешь…

Зайчик решил рассказать, как он вчера с мамой и папой катался на теплоходе, как сверкала на солнце река, гудок гудел: «У-у-у-у», но увидел странного человека с голубым лицом. В первый момент Зайчик даже испугался, но голуболицый подмигнул ему и воскликнул:

— Замечательная игра! В теплоходы-волноходы! Хороший сегодня денек..

— Гум-Гам! — Мишка, Сергей и Максим обрадовались встрече. — Сыграем в теплоходы, Гум-Гам? Вот что придумал Зайчик!

— Я рад с тобой познакомиться, Зай-чик, — приветливо сказал Гум-Гам. — В такую жару играть в теплоходы интереснее, чем просто валяться на облаке.

Зайчик, конечно, не понял, как можно валяться на каком-то облаке, но ему было приятно, что теперь он знаком с путешественником, о котором говорил весь двор.

А Гум-Гам ходил по дорожке, обдумывая игру Зайчика. Он как будто уже собрался на прогулку. На нем был шлем особой формы — как мексиканская шляпа.

— Вода, ветерок и быстрые теплоходы, — бормотал Гум-Гам под нос. — А ну, — он поднял руку, — зовите лучших игрунов, всех, кто в эту минуту не может жить без теплоходов!

Зазвенели во дворе голоса:

— Эй, ребята, сюда! Катим на теплоходах.

— Скорее! Кто еще?

— Тебя не берем, ты еще маленькая. Не реви, бабушка домой загонит!

— А ты слишком большой, иди учи арифметику.

— Ну, все?

— Гум-Гам ждет!

— Кто?

— Гум-Гам! Тот самый, не видишь, что ли?

— Бежим, ребята!

Голоса прозвенели по улице, поплыли над рекой, и по зеленому косогору скатился пестрый клубок бантиков, платьев, курточек, тюбетеек.

Ребята оглядываются на Гум-Гама, посмеиваются, шепчутся:

— Какой он голубой… А шляпа… вот умора… Это он открыл все двери… Трик-трак — вот так. А кто он? Марсианин? Я-то думал… А он совсем как мы…

— Тише вы! — одергивает Максим. — Что тут особенного: человек из космоса… У них все так загорают голубым цветом. Сами увидите, что он умеет! Только не спрашивать ничего…

— Гум-Гам… Гум-Гам… Вот он какой! — шелестят голоса.

Веселый и смешной, в своей широкополой шляпе, он очень нравится ребятам.

— Некоторые думают, что самое главное для прогулки на теплоходе — это купить билет, — рассуждает Максим.

— А что же?

— Самое главное, — подхватил Гум-Гам, — найти подходящий теплоход, чтобы он умел теплоходиться.

— Сюда! — кричит Зайчик. — Уже близко пристань.

У пристани замер белый теплоход. На палубе ни одного человека. День отдыха для речников — понедельник: все накатались в выходной.

Капитан, грустно оглядывавший палубу, оживился. Он высунулся по пояс из рубки, окликнул Гум-Гама:

— Товарищ вожатый, у вас экскурсия? Куда поедем? В бухту Радости или в Забытую бухту?

Гум-Гам удивленно поднял брови.

— Экскурсия? Г-гм… — Казалось, Гум-Гам смутился, что его приняли за вожатого. Но уже в следующую минуту он беззаботно махнул рукой: — Это игру сия, капитан, разве вы не видите?.. Мы плывем в любую бухту, в какую вы только захотите нас отвезти.

— Игрусия, игрусия! — подхватили ребята.

— Тогда плывем в Забытую, — решил капитан. — Вахтенный! Посадка!

Ребята с Гум-Гамом вошли на палубу.

Капитан включил дизель. Зашипела вода. Теплоход мягко отвалил от пристани, прогудев коротко и властно: «Уу-у!»

— Слышите? — обрадованно сказал Зайчик. — Он кричит: «Иду!»

— Что он кричит? — спросила девочка с красным бантом. — Я не слышала.

— Придется повторить, — сказал Гум-Гам. — Слушайте все. Р-раз!

И теплоход загудел. Нет, он не загудел, а вдруг запел хриплым басом:

Ребята рассмеялись.

Капитан на минуту застыл у штурвала прислушиваясь. Он, кажется, не нажимал кнопку, а теплоход гудел, да еще как-то странно. Капитан подумал, включил гудок и услышал:

— Самое главное, когда плывешь на теплоходе, — это быть в шутливом настроении, — говорит Гум-Гам. — Я слышал немало историй о том, как корабли садились на мель только потому, что везли скучных пассажиров… Эй, Зайчик, ты, кажется, хотел играть в теплоход, — напомнил Гум-Гам.

Зайчик вскочил, вытянул руку:

— Едем туда, под мост. Обгоним все машины на берегу!

— Всем сесть на скамейки! — распорядился Гум-Гам.

Ребята расселись на палубе. Максим задумался: «Как же Гум-Гам заставит играть теплоход? Его ведет капитан…»

А теплоход рванулся на середину реки; Здесь он плавно повернул и, разрезая носом воду, нырнул под мост. А когда вынырнул, пассажиры сразу заметили, какая большая скорость: дома-гиганты по обе стороны реки поспешно уплывали назад, даже катившие по набережной машины не поспевали за теплоходом, а облака и подавно были тихоходами.

Отступили, раздвинулись каменные берега реки, теперь они виднелись вдалеке. Бежал, торопился теплоход, уплывал из города — туда, к далеким зеленым берегам. И хрипло вскрикивал, веселя пассажиров:

«Гуляй, гуляй, — твердил про себя капитан. — Вот разберу я твой мотор, тогда ты у меня погуляешь».

С мотором что-то случилось. Как ни снижал капитан скорость, ничего не получалось. Зарывшись по грудь в воду, теплоход не хотел останавливаться, не слушался руля. И капитан, крепко держа штурвал, следил за тем, чтоб не столкнуться с какой-нибудь лодкой да не сесть с разбегу на мель.

Они проплывали мимо последней городской пристани. У причала стояли пустые теплоходы, с уныло повисшими флагами.

— Чего они тут стоят! — сказал Максим, обращаясь к Гум-Гаму. — Пусть тоже гуляют!

— Пусть гуляют, пусть теплоходятся, — согласился охотно Гум-Гам и прищелкнул пальцами: — Р-раз!

Такого рева никогда еще не слышала тихая пристань. Из будки выскочил перепуганный дежурный. Он протирал глаза, не понимая, что творится на реке.

Десять теплоходов, разом взревев, оборвали причальные канаты и поплыли вниз по течению.

Они не просто плыли, а догоняли друг друга, кружили на месте, кидались врассыпную, будто затеяли игру в догонялки. А впереди мчался белый, весь в пене теплоход, и с его палубы махали детские руки и летел дружный смех. Дежурный растерянно смотрел на всю эту чехарду. Внезапно он вспомнил, что ни на одном теплоходе нет экипажа. Дежурный сорвался с места и, оглядываясь на реку, побежал звонить, бить тревогу.

Этот звонок прервал важное совещание. Капитаны и их помощники вскочили в автобус и через полчаса были на пристани. Они увидели свои теплоходы мирно дремавшими у причала. Дежурный, заикаясь, рассказал, что теплоходы вернулись сами, как и уплыли. Хотя дежурный клялся, что говорит правду, капитаны не верили ни одному его слову. И все же здесь что-то произошло: канаты оборваны, трапы попадали в воду… Ну и досталось растяпе-дежурному!..

А Гум-Гам затеял новую игру. Белый дизельный теплоход преследовал быструю гордую «Ракету». Первым увидел ее Зайчик и громко закричал, показывая пальцем. От «Ракеты», мчавшейся на подводных крыльях, тянулся по воде длинный серебристый след, и по этому следу догонял ее обычный теплоход. Из капитанской рубки «Ракеты» махали красным флагом: впереди было опасное место — железнодорожный мост, под которым не разъехаться двум теплоходам. Но теплоход не снижал скорости, он настигал «Ракету» и при этом гудел на всю реку:

Капитан теплохода был в отчаянии. Он ясно видел красивую корму «Ракеты», в которую они через минуту врежутся. Эта корма вдруг стала уходить вниз, словно «Ракета» тонула, а теплоход, наоборот, задирал нос. Капитан взглянул в боковое окно. Что такое? Его теплоход, на котором он проплавал одиннадцать лет, выскочил из воды, перелетел через мост и, плюхнувшись опять в реку, подняв фонтаны брызг, продолжал плыть дальше.

Только тут капитан по-настоящему испугался, но не за себя, не за корабль — за пассажиров. Вдруг кто-нибудь из них упал за борт?

Капитан стал быстро считать макушки.

Мальчишки и девчонки вместе с вожатым сидели на палубе, с ног до головы мокрые, чуть испуганные, но счастливые.

— Так ей и надо, этой «Ракете»! — кричал Максим. — Пусть знает: нас не перегонишь!

— Ура, обогнали! — шумела палуба. — Вперед, быстроход, летучий теплоход!

Максим с гордостью взглянул на своего друга: теперь все убедились, что Гум-Гам умеет играть. Наверное, в мире миллион теплоходов, но только один из них стал летающим. Раскрасневшись от пережитого волнения, Максим пытался понять, какое чудесное превращение произошло с ним минуту назад. Он, Максим, живой человек, как будто стал вдруг теплоходом. И остро почувствовал, как бьется моторное сердце, и бешено вертится живой винт, и трепещут железные бока, — ведь даже теплоходу немного страшно, когда он перелетает мост. А когда он, теплоход-человек, снова плюхнулся в воду, и ощутил жесткий удар о днище, и вздохнул полной грудью, приняв на себя волну, он с радостью подумал, что так же легко сможет окунуться в просторы моря, и неба, и космоса. Он победил свой земной страх!..

Капитан увидел знакомые берега и вздохнул с облегчением: «Вот она, бухта Забытая».

Теплоход влетел в заросшую ивняком бухту и, к ужасу капитана, перескочив деревянные мостки, заскользил по прибрежному лугу. Не скрипнула ни одна песчинка, теплоход словно пригладил днищем шелковую траву, потом сполз кормой в воду.

Ну что ты будешь делать с таким разудалым теплоходом, который не признает никаких дорог, не различает точных границ воды, неба и суши!

— Отличный у вас корабль, — сказал вожатый капитану и подмигнул ребятам.

— Какой уж есть, — хмуро ответил капитан. — Извините, если что не так… Это бухта Забытая. Стоянка два часа. Мы вам посигналим, когда соберемся в обратный путь.

Спустив пассажиров на берег, капитан и матрос полезли осматривать двигатель.

Все в этой бухте было зеленое: вода, деревья, земля, даже небо, если смотреть на него снизу, из-под ветвей. А самая зеленая поляна недалеко от берега, куда сразу помчались ребята, как будто почувствовали, что она самая душистая, самая солнечная, самая-пресамая. Тут можно кувыркаться, скакать на одной ножке, прыгать, бегать, ползать, лежать на траве, рвать одуванчики, плести венки и гоняться за бабочками. Что еще надо людям, убежавшим из пыльного города!

И вдруг застучало по листьям, и на поляну обрушился грибной дождь крупные капли вперемежку с горячими солнечными лучами.

— Ребята, ко мне! — зовет Гум-Гам. — Сейчас будет крыша!

Он мигом приметил крепкий лопух, сказал: «Р-раз!» — и лопух тотчас вырос на глазах, стал огромным зеленым зонтом.

— Все скорее, скорее сюда, под зонт, пока не отшумит дождик!

— Что за чудо-лопух? — спросил кто-то из мальчишек. — Откуда он?

— Тс-с… — Гум-Гам прикладывает палец к губам, напоминая условия игры. — А то останешься без крыши.

Ребята сбились в кучу, трогают толстый, как у дерева, ствол, охают, ахают, смотрят вверх, на зеленую крышу, и смеются.

А когда дождь внезапно перестал, начались другие просьбы:

— Гум-Гам, сделай этого муравья большим-пребольшим!

— И божью коровку!

— Еще червяка. Пожалуйста, Гум-Гам!

— А жука — с танк! А травинку — как саблю! Я буду с ним сражаться.

— Мне лодку из щепки! И парус из троллейбусного билета. Уплыву от вас!

Так кричали все — Максим, Мишка, Зайчик, Сергей, Лена, Вовка, — все мальчишки и девчонки из одного двора. Их новый друг Гум-Гам, такой же страстный игрун, как и они, тер лоб, выслушивая просьбы. Нет, он не сомневался в своем могуществе — это все понимали, — он просто раздумывал, какой игре отдать предпочтение.

— Ай, ай, ай! — раздался вдруг крик.

Ребята оглянулись и увидели, что визжит девчонка в горошковом платье. Она махала руками, подпрыгивала, и так же смешно подпрыгивали красные и синие горошины на ее платье. А слезы так и брызгали из зажмуренных глаз.

Максим первым подбежал к ней:

— Ты чего?

— Уходи, уходи! — пропищала девчонка.

Максим повернулся было спиной, но девчонка опять закричала:

— Не ты! Не ты!

Подбежали другие ребята, уставились на плаксу.

— Чего она ревет, Максим?

— Тихо! — шепотом сказал Максим, а девчонке велел: — Стой! Не шевелись!

Он увидел, кого испугалась девчонка. Лимонно-желтая бабочка порхала над ней, садилась на красные и синие горошины, взлетала и никак не могла распробовать эти странные цветки. Вот она снова повисла на платье, и тут Максим накрыл ее рукой, осторожно взял за брюшко.

Ребята рассмеялись, а девчонка открыла глаза, сказала:

— У кого есть булавка?

— Зачем она тебе? — спросил Максим. — Это обыкновенная капустница.

Девчонка хитро прищурилась:

— Не. Я, когда ревела, одним глазом подглядывала. Видишь, как блестит? Она прилетела из Африки!

— Капустница! Капустница! — закричали дети.

— Если она прилетела из Африки, — сказал Максим, — то я ее выпущу. И он разжал пальцы.

Девчонка отпрыгнула, пискнула: «Ай!» — и красно-синие горошины подпрыгнули вместе с ней.

А капустница улетела в другую сторону.

— Эх ты, трусиха, девчонка-цветок! — сказал Максим и удивленно уставился на девчонку.

И все ребята подошли к трусихе поближе. Вместо разноцветных горошин на ее платье распустились цветы. Нежно-алые, золотистые — таких не увидишь и в ботаническом саду.

— Не бойся! — покровительственно сказал Гум-Гам, довольный своей проделкой. — Если бабочки будут приставать к тебе, позови меня.

Девочка замерла на месте, боясь пошевелиться.

— Играй, цветы не ОСЫПАЮТСЯ. А ты что хочешь, Зайчик? Шутить так шутить!

— Я хочу быть желтым, как одуванчик.

И в ту же секунду на рубашке и штанах Зайчика выросли желтые лепестки, и Зайчик поскакал по траве, словно солнечный мяч.

— Смотрите, какой я желтый! Какой я пушистый!

Максим был удивлен: неужели Гум-Гам может сделать все-все, что ни попросят ребята? И еще он чувствовал себя немного обиженным: раньше его друг играл только с ним, а теперь…

— А ты, Лена? — спрашивал Гум-Гам девочку с красным бантом. Он уже знал всех по имени.

— Фартук, туфли и шапку из листьев.

— Ты, Михаил?

— Мне бороду из травы.

— Теперь твоя очередь, Сергей.

— Я хочу деревянный щит и меч. В лошадь я превращу палку.

— А отчего Максим хмурый? Для друга я сделаю все, что он захочет.

— Я не хмурый, просто задумался, — сказал Максим. — Я хочу крылья, как у стрекозы. Немножко полетаю.

— Что ж, это будет самая большая стрекоза, — соглашается Гум-Гам.

Вслед за Максимом и остальные попросили прозрачные крылья, ноги как у кузнечиков, хвосты как у ящериц.

Максим, конечно, нисколько не обиделся, наоборот, обрадовался, что ему подражают. Так всегда в игре: стоит кому-нибудь придумать себе крылья, как сразу же вокруг него — веселая стая.

Гум-Гам сидел на пне, обмахивался шлемом, тихонько смеялся, напевал:

Это пригодится для моей коллекции, — прошептал Гум-Гам и достал из кармана записную книжку. Оглянувшись, он открыл книжку и стал по слогам читать свои записи:

«Удивительный игры в каторые я играл.

Змей.

Кот Рич.

Корусель.

Замки».

Прочитав эти малограмотные заметки, голуболицый мальчик остался доволен и стал записывать новые игры для своей коллекции, которые он узнал сегодня. Его, конечно, не мучил вопрос, как пишется слово «теплоход», и он с легкостью вывел: «Литучий типлаход».

— Удивлю Кри-кри, — сказал, улыбаясь, Гум-Гам. — Полетаем мы с ним на теплоходе… Только вот где нам достать теплоход?..

А на поляне, недалеко от Гум-Гама, Максим гонялся за Мишкой, чтоб дернуть его за зеленую травяную бороду. Оттолкнется от земли, и крылья несут его немного. И Мишка оттолкнется, взлетит вверх и оглядывается: нет, не поймал! А Максим и не может догнать, он умирает от смеха: такое смешное у Мишки лицо с бородой.

— Эй, Максим!

Девчонка-цветок, трусиха Нина, зовет его:

— Ты не улетай далеко! Они опять на меня садятся.

— Не укусят! — кричит Максим. Но все же он подлетает к девчонке, машет руками на бабочек.

— Знаешь, сколько раз меня кусали, когда я был маленький! — успокаивает Максим Нину. — Пчела кусала, комары кусали, муравей укусил. А одна собака только ткнула носом, я ее погладил, и она не укусила. А это меня укусила Ленка Медведева, очень давно, еще в детском саду. Видишь, какой шрам на руке? Пустяки, все прошло.

«Ребят зову, домой хочу-у!..» — гудит с реки теплоход.

Жаль уходить с поляны, но теплоход гудит второй, третий раз, и ребята бегут к берегу. Крылья шелестят за спиной, хвосты волочатся по земле, игра окончена.

— У вас что? Карнавал? — спросил капитан, оглядев зеленые наряды ребят.

— Обычная экскурсия, — сказал Гум-Гам. — То есть игрусия.

— Да, — махнул рукой Максим, — видите: трава да листья. — Он понимал, что Гум-Гам не хочет рассказывать капитану, как они веселились.

Теплоход шел против течения, подчиняясь капитану.

Гум-Гам шептался на палубе с Максимом:

— Какую придумать новую игру? Игру, в которую никто никогда не играл…

Ребятам слышны лишь некоторые слова, которые говорит на ухо Гум-Гаму Максим: «Праздник… Ночью… Луна…»

— Я очень люблю праздники, — вздыхает Гум-Гам.

— Пусть это будет праздник! — говорит Максим.

— Мне очень нравится луна, — улыбается его друг.

— Значит, будет лунный праздник.

А потом Максим произносит слово, от которого вздрагивает и как-то странно голубеет его друг.

— Лунад… — задумчиво повторяет Гум-Гам. — Лунад… Я очень люблю все таинственное. Мне нравится твой лунад.

— Конечно, я это выдумал, — оправдывается Максим. — Никакого лунада вообще-то не бывает.

Разве достанешь так сразу лунный порошок?..

Гум-Гам удивленно смотрит на Максима.

— Ты великий фантазер! — восхищенно говорит он и вскакивает со скамейки. — Лунад! Лунад для любой игры! Х-ха! Такой игрусии не придумает даже мой старший брат Кри-кри, а он знаменитый изобретатель.

Теперь все смотрели на Гум-Гама.

— Будет игра, — объяснил Гум-Гам. — Согласны? Лунный праздник! Вы все ложитесь в постель одетыми. Даже если кто-то и уснет, он все равно попадет на праздник. Я дам знак…

Они не заметили, как причалили к пристани.

Гум-Гам очень спешил. Твердя про себя: «Лунад, лунад, таинственный лунад…» — Гум-Гам махнул рукой и исчез, как исчезал всегда.

— Куда он пропал? Где шар?.. Какой яркий свет… Я глаза зажмурил, чтоб не ослепнуть… — зашептали притихшие ребята.

— Он шагнул через космос, — объяснил Максим. — В свой дом.

— Так просто? — загалдели приятели. — Как это?

— У Гум-Гама есть камень путешествий. Видели? Синий такой, — стал рассказывать Максим. — Он пробивает пространство. Только я не знаю, как называется его планета.

Рассказчик смолк, испуганно оглянулся. За его спиной с тихим шорохом отвалились крылья, на которых он только что летал, упали, рассыпались по траве. Максим поднял крыло и бросил.

— Чего ты злишься, — добродушно сказал Мишка. — Все равно эти крылья ненастоящие.

Ребята посмотрели на Мишку и захихикали: ну и борода! Настоящий гном, а не Мишка!

— Интересно, как это Гум-Гам мигом приделал Мишке бороду из травы?

— А почему теплоход кричал человеческим голосом?

— Вы видели, как я летал?

— Смотрите, цветы на платье не завяли! Как же он сумел? Р-раз — и цветы?

И вдруг посыпались на землю листья, трава, лепестки, березовая кора, сосновые иголки, прозрачные крылья.

— Ну вот, — закричал Максим, — дождались! «Что?» «Почему?» Гум-Гам предупреждал: кто будет спрашивать, выбывает из игры.

Ребята виновато молчали. Но через минуту снова затрещали, загалдели как сороки. Их мучили вопросы. Только что перелетели на теплоходе через мост, порхали на крыльях, прыгали на пружинящих хвостах. Все было загадочно, как и призрачный шар, который взорвался вместе с Гум-Гамом.

— Мне бы такой, — с завистью сказал Зайчик, — я бы все планеты облетел!

— Молчи, тебя бабушка не отпустит! — засмеялись приятели.

— А я убегу! — храбро сказал Зайчик. — Как Гум-Гам. Р-раз! — и я в космосе.

— А почему он приходит к нам? — спросил кто-то. — Откуда он узнал про нас?

— Чудак. Гум-Гам, когда приземлился, попал в наш двор и встретил Максима. Ну, поздоровался, конечно, и говорит: «Научи меня змеить змей».

Максим — он хитрый — отвечает: «Хорошо, научу.

Но ты будешь играть только с нами и не пойдешь в соседний двор…»

— Вот болтуны! — рассердился Максим и убежал.

— Ну и уходи! — крикнули ему вслед. — Подумаешь, великий фантазер… Сам первый крылья потерял.

А окна, распахнутые во двор, звали детей:

— Игорь, домой!

— Вова, уже девять часов!

— Максим, пора спать.

Как быстро проходит в игре время! Не успеешь оглянуться — уже вечер и мама зовет домой. Как будто его не было вовсе — зеленого дня. Как будто сразу вечер пришел.

Хорошо сказали когда-то древние мудрецы: время — это река, которая течет всегда одинаково, и мы плывем на корабле по невидимой реке времени… Но с тех пор никто не может объяснить, почему, когда ты делаешь что-то очень важное, время пролетает незаметно, но оно тянется бесконечно долго, если тебе скучно. Никто не знает секрета. Может быть, только Гум-Гам. Ведь он умеет играть так, что часы мелькают, словно минуты…

Гудит за окном город. Синие сумерки окутали деревья, скамейки, дома. Синие, как чернила, сумерки…

Гум-Гам, Кри-Кри и Луна

Луна повисла над домом. Небо в звездах. Ночь.

Если б кто-нибудь этой ночью любовался луной или разглядывал созвездия, он бы заметил висящую в небе серебристую лестницу, а на ней странного музыканта. Этот музыкант играл на маленькой флейте, сидя на верхней перекладине лестницы. Он играл, наклонив голову, и не падал. Он даже слегка притопывал одной ногой, забыв, что находится не на эстраде. А в доме, пока играл музыкант, одно за другим гасли окна.

Если б кто-нибудь этой ночью заглянул в другие дворы, он бы везде увидел таких забавных музыкантов. Они стояли на своих лестничках — кто высоко над крышей, кто пониже — и играли на скрипках, на кларнетах, на маленьких трубах, каждый на своем инструменте. И хотя играли они очень тихо, засыпали полуночники, больные бессонницей и даже милиционеры на своих постах, останавливались автофургоны, развозящие свежий хлеб, замирали на месте ночные такси. Когда город успокоился, музыканты спустились во дворы, легко переворачивая в воздухе свои лестницы.

Гум-Гам спрыгнул на футбольную площадку, положил в карман флейту, подбросил на дерево лестницу. Огляделся и… «р-раз!» — распахнулись в квартирах двери, застучали по лестницам подошвы, из всех дверей выбежали ребята. До этой минуты они лежали в кроватях, не раздеваясь, некоторые даже в ботинках, чтоб быстрей выбежать, и ждали, когда их друг скажет свое знаменитое «р-раз!». А те, кто уснули, но хотели играть, все равно поднялись от этого тихого «р-раз!», вышли, хлопая ресницами и поеживаясь, во двор и увидели своих приятелей и с ними бодрого, готового играть днем и ночью Гум-Гама.

Его лицо казалось таинственным в лунном свете, костюм мерцал вышитыми звездами. Гум-Гам приветствовал шуткой каждого мальчишку, каждую девчонку. Тем, кто первым прибежал на площадку, он говорил:

— Я вижу, ты очень хочешь попасть на праздник… Кто играет, тот не спит. Верно, Зайчик?.. К сожалению, Великий Фантазер примчался к финишу только восьмым…

А опоздавших встречал общий смех, потому что Гум-Гам шутливо замечал:

— Как жаль, все места под елкой заняты, но мы берем тебя в игру. Завяжи левый ботинок, а то потеряешь, и мама не найдет его утром под кроватью…

Все собрались? Никто не передумал? За мной!

Они вышли на улицу, притихшие, серьезные, оглядывая непривычно спокойные улицы. С открытыми окнами дремали дома. Звездное небо распростерлось над крышами. Отдыхал от жестких шин теплый асфальт. Полмира спало вместе с этим городом.

Но вот детские голоса и смех, легкие шаги, будто ветер, пронеслись по пустынным улицам — без пешеходов и автомобилей, без милиционеров и лоточников, — по совсем пустынным улицам. Со всех концов города спешили дети к парку.

Едва ступили ребята на поляну, как засветились темные ели, замерцала под ногами голубая трава, подмигнули светлячками кусты. Ребята ступали опасливо, боясь мять светящуюся траву. Осторожно вдыхали они ночной прохладный воздух, прислушивались к звенящей тишине, всматривались в окружавший таинственный ночной мир. Все немного волновались, как в цирке, когда гаснет свет и зрители ждут: что же дальше?

— Смотрите! Синяя луна! — крикнул кто-то.

Звезды погасли, взошла яркая синяя луна, и все лица, обращенные к ней, стали голубыми.

«Что со мной? — спрашивал каждый себя и поглядывал на соседей. Может быть, я попал к марсианам?»

Что-то громко хлопнуло, лопнуло в тихом небе. Два громадных зонта повисли над поляной. На этих зонтах, как на парашютах, опускались какие-то чудаки. Ребята разбежались, давая им место для приземления. И вот уже прыгуны с зонтами коснулись травы — один в серебристо-звездном костюме, второй в золотом.

— Это Гум-Гам! — узнал Максим звездного человека.

И ребята его двора подхватили:

— Ура! Гум-Гам!

— Кри-кри! — закричали на другом конце поляны. — Наш Кри-кри! — Это соседний двор приветствовал своего мастера игр.

Сразу все заговорили, засмеялись, забыли о странном ночном светиле.

Гум-Гам и Кри-кри удивленно оглядывали таких же, как и они сами, голуболицых ребят. Будто видели их впервые, будто оба свалились с луны.

— Ого, сколько тут знакомых! — закричал Гум-Гам. — И всем, я вижу, очень весело.

— Серьезные люди давно спят, — тонким голосом подхватил Кри-кри, — а эти — хохочут.

Ребята уселись на траве. Она была сухая, жесткая и пахла совсем не так, как обычная трава.

— А чего им грустить! — сказал Гум-Гам. — Они умеют во все играть. Вот ты… — Гум-Гам подошел к мальчишке, сидевшему недалеко от него, — что ты хочешь?

Мальчик поднялся, тихо сказал:

— Луну. Точнее, лунный камень.

— Он хочет лунный камень, — громко повторил Гум-Гам.

— Лунный камень? — закричал Кри-кри. — Пожалуйста! Я могу отломить кусок от вашей Луны. Проверим?

Ребята зашумели:

— Кусок от Луны? Тоже сказал… Пусть попробует…

— Сейчас проверим. — Гум-Гам показал Кри-кри на Луну. — Пожалуйста, вон она.

Кри-кри сложил свой зонт, взял его за ручку, прицелился в Луну и бросил вверх. Зонт, кувыркаясь, улетел. Ребята захлопали веселой шутке.

— Смотрите! — Кри-кри показывал на Луну, сиявшую в ночном небе.

Зрители ахнули. От Луны отломился здоровенный кусок и полетел вниз, прочерчивая черноту неба. Все вскочили, зажали уши ладонями.

Нарастающий свист. Грохот взрыва. Огненные брызги. И тишина… У ног Кри-кри лежит огромный мерцающий камень.

С окруживших поляну елей посыпались голубые искры — так бурно хлопали ребята. Один Гум-Гам остался недоволен.

— Кри-кри, что ты наделал! — возмущался он. — Как мы теперь будем играть под обломанной, некрасивой Луной!

Луна была похожа на кругляк сыра, от которого отломили кусочек.

— Это легко исправить! — крикнул Кри-кри.

Он ухватил глыбу одной рукой. «Р-раз!» — и поднял ее над головой. «Р-раз!» — и швырнул в небо. Камень, светясь, долетел до Луны. И оказался на прежнем месте. Снова полный диск спокойно светил на небе.

— Ого-о! Вот это силач! Молодчина, Кри-кри! — загудела поляна.

— Ты что, волшебник, Кри-кри? — спросил Гум-Гам.

— Волшебник? Ты, Гум-Гам, говоришь глупости. Волшебников не бывает. Я, Кри-кри, много путешествовал в космосе, но нигде не встречал волшебников. Я и мои друзья — мы просто любим играть.

И Кри-кри крикнул в ночное небо:

— Тили-тили!.. Чур-чура!.. Тень-пень!..

Они возникали в глубине неба и опускались на светящуюся траву — один на маленьком облаке, второй с огромным листом в руке, третий со связкой шаров.

Их имена звучали непонятно-сказочно. И хотя Кри-кри только что уверял ребят, что его друзья не волшебники, странно было видеть, как они прыгали на поляну прямо с неба. Правда, мастера игр жили на другом конце звездного мира и, наверное, там считались обычными имена, похожие на звон колокольчиков, а вместо парашюта, как видно, пользовались шарами и облаками.

— Тин-лин!.. — выкликал Кри-кри. — Дин-до!..

Пом-лом!.. Дара-даг!..

С большим, как подсолнух, цветком, с вертящимся пропеллером, с бумажным змеем, на прозрачных крыльях прыгали на поляну синелицые путешественники в своих дорожных скафандрах.

Приземлившись, они неуклюже подскакивали на месте, с любопытством оглядывались и махали ребятам, как старым знакомым.

— Мои друзья принесли подарок, — объявил Кри-кри. — Хотите, ребята, играть во все на свете?

Играть в звезды, в луну, в дома, самолеты, марсиан, рыб, зверей, птиц — хотите? Играть днем и ночью, каждый час, каждую минуту — хотите?

— Хотим! Хотим! Хотим! — громом взорвалась поляна.

— Раздайте всем лунад! — приказал Кри-кри товарищам.

Синелицые игруны обошли ребят, вручили каждому лунад. Круглый, как медаль, в синей обертке, с таинственно блестевшими словами: «Я ВСЕ УМЕЮ».

— Что это такое? — спрашивали ребята друг друга.

Гум-Гам поднял руку.

— Это не простой лунад, это лунад для игр, — объяснил он. — В нем лунный порошок и звездный свет. Тот, кто взял лунад в руки и откусит кусочек, — тот самый счастливый человек. Лунад можно уронить из окна и опять найти, можно съесть и достать из кармана новый… Но можно и навсегда потерять…

Ребята растерянно молчали, разглядывая загадочный лунад. — Никто не решился развернуть синюю обертку.

— Не бойтесь, лунад вам понравится, — усмехнулся Гум-Гам. — Вы спросите: а что мы потребуем за лунад? Ничего! Только новые игры, в которые будем играть вместе. Между прочим, — продолжал Гум-Гам, — лунад придумал мой друг Максим. Я назвал его — Великий Фантазер.

— Где Великий Фантазер? — позвал Кри-кри. — Покажись!

Максим встал. Согни глаз смотрели на него.

— Я дарю тебе камень путешествий, — сказал Кри-кри. — Он у тебя в кармане.

Великий Фантазер сунул руку в карман и вынул сверкающий, как маленькое солнце, кристалл, точно такой, какой подбрасывал в воздух Гум-Гам, возвращаясь домой. Сидящие рядом ребята зажмурились.

— Ты знаешь, как с ним обращаться? — спросил Гум-Гам.

— Да, — кивнул ослепленный Максим и спрятал камень.

— Максим научил нас играть со змеем и в поющие двери, — объявил Гум-Гам.

— И в карусель, и в летающие теплоходы, — подсказал Кри-кри.

— Теплоходы я придумал! — пискнул Зайчик из толпы.

И тут все засмеялись, зашумели, закричали:

— Ура! Будем играть! Да здравствует лунад!

Гум-Гам оглядел сидящих и хитро улыбнулся:

— Я вижу, кое-кто уже попробовал лунад и ждет, что будет дальше. Скажите теперь: «Р-раз!»

Зрители испуганно вскочили, не понимая, куда пропали их товарищи. Только что сидели рядом, болтали, жевали лунад, и уже нет их — лишь примятый след в траве.

— Они в постели, — объяснил спокойно Гум-Гам. — А завтра новая игра.

«Р-раз!.. Р-раз!.. Р-раз!..»

Будто ветром сдувает мальчишек и девчонок с поляны. Самые смелые уже спят дома. Самые нерешительные медлят, мнутся с ноги на ногу, а рука сама подносит ко рту лунад, и губы сонно шепчут:

— Р-раз!.. Тишина. Гаснут синие ели. Потемнела трава.

И вдруг вспыхнули, взорвались под елями разноцветные шары, словно кто-то огромный, многоглазый выглянул из леса, — это космические игруны возвращались домой.

А вслед за вспышками — крик:

— Гум-Гам! Гум… га-ам!

По поляне бежал мальчишка.

— Гум… га-ам!

— Это ты, Максим?

Знакомая фигура в звездном скафандре возникла из темноты: Гум-Гам опустился сверху на зонте. Максим подбежал к другу.

— Скажи, — задыхаясь, спрашивает мальчик, — скажи, куда я попаду, если подброшу этот камень? В космосе миллион миллионов звезд, а планет еще больше.

— Ты попадешь на мою планету, — пообещал Гум-Гам, — ко мне в дом.

— А как называется твоя планета? Твоя страна…

— Не все ли равно, как она называется? Приходи когда хочешь.

— Нет, ты скажи.

— Лучше не спрашивай, Максим, — сказал голуболицый. — Ты нарушаешь запрет…

— Ты чего-то боишься, — догадался Максим.

— Автук, — загадочно произнес Гум-Гам.

— Ав-тук, — повторил мальчик странно звучащее, непонятное ему слово.

— Автук управляет всем на свете, — продолжал Гум-Гам. — Если Автука о чем-либо спросить, игра обрывается…

Максим вспомнил, как отвалились у него прозрачные крылья, когда он рассказал про Гум-Гама, как посыпались с ребят лепестки, трава, листья…

Максим хотел узнать, что это такое — Автук, но не решился.

— Я приду к тебе в гости, — сказал Максим другу. — И не буду приставать с глупыми вопросами.

— Ты все сам увидишь, — отвечал Гум-Гам. — Моя планета называется Голубая планета… Моя страна, — Гум-Гам вздохнул, — моя страна называется СТРАНА БЕЗ ПОЧЕМУ. — И он произнес устало: — Спокойной ночи. Не скучай, Максим!..

Синяя луна нырнула за облака и вынырнула обыкновенной, лимонно-желтой.

Шел по пустынной улице одинокий мальчишка, держа в руке сверкающий камень.

ЧАСТЬ II
Игра продолжается

Я все умею

Крепко спали ребята. Сколько их ни будили мамы и бабушки, они не хотели просыпаться — отбрыкивались, мычали, прятали головы под подушки. А когда наконец проснулись, то прежде всего вспомнили о лунаде. Круглые плитки со словами на обертке «Я ВСЕ УМЕЮ» были в кармане! Лунад не исчез, хотя вчера на поляне был уже съеден!

Во многих квартирах завтрак начался с лунада.

Петя Зайчиков, обычно спокойный и послушный, объявил бабушке, что не станет есть овсяную кашу.

— Ну, Петя, ты только попробуй, — уговаривала его бабушка. — От овсянки в рост пойдешь, сильным станешь. Илья Муромец ел кашу. И спортсмены едят. И даже лошади.

— Я не лошадь, — пискнул Зайчик.

— Известно, не лошадь, — согласилась бабушка. — Я тебе на молоке сварила. Пока ты капризничал, все остыло. Сейчас добавлю горяченькой.

Бабушка взяла с плиты кастрюлю, зачерпнула ложкой и ахнула: Петина тарелка была пуста.

— Ты уже съел? — подозрительно спросила бабушка.

Зайчик поспешно закивал головой, даже облизнулся. Но бабушку не проведешь. Она погрозила пальцем, наполнила тарелку.

— Бесстыдник. И когда успел вылить обратно?

Зайчик послушно взял ложку, проглотил кусок лунада и прошептал:

— Р-раз!

Его тарелка опять была чистая.

Бабушка повернулась и, увидев пустую тарелку, повысила голос:

— Да ты что ж, играешь со мной в кошки-мышки? Не выйдешь из-за стола, пока не съешь всю кастрюлю!

Зайчик побледнел и, заикаясь, сказал:

— Р-раз!

Бабушка не верила своим глазам: каша из кастрюли исчезла. Она даже потрогала пальцем: да, это была та самая кастрюля, в которой она сварила молочную овсянку.

— Спасибо, бабуля! — крикнул Зайчик, убегая. — Я выпил чай. Я сыт!.. Ура!..

А двумя этажами ниже, в 101-й квартире, где жили братья-близнецы Мишка и Сергей Сомовы, в это время звучало пианино.

Учительница Вера Ивановна, приходившая к Сомовым два раза в неделю, раскрыла ноты и усадила за инструмент сначала Сергея, как менее прилежного ученика.

— Сыграй гаммы, а потом пьесу, — попросила она.

Сергей медленно играл гаммы. Он низко склонился над клавишами, словно на спине его лежал тяжелый груз. Пьесу он, конечно, не выучил.

— Вяло, очень вяло, — строго заметила Вера Ивановна. — Теперь проиграй урок.

Сергей вздохнул, положил руки на клавиши и обернулся. Вдруг заголубел, ожил телевизор, и во весь экран затрезвонил будильник: начиналась передача для детей.

— Выключи телевизор, — велела учительница Мише.

— Я его не включал, — сказал Миша и повернул выключатель.

— Ну конечно, я понимаю: твой телевизор включается автоматически, пошутила учительница, и Мишка опустил глаза. — Продолжаем, Сережа.

Но едва Сергей поднял правую руку, как прозвенел телефон. Миша взял трубку, крикнул «алло!» и услышал в ответ протяжный гудок.

— Никого нет. — Миша пожал плечами, сел на стул.

Третья попытка пианиста тоже окончилась неудачно. Неожиданно щелкнула клавиша радио. «Ни сна, ни отдыха измученной душе…» — загремел мощный бас.

Это было уже слишком! Вера Ивановна покраснела, и Миша тоже покраснел, хотя и не подходил к приемнику. А на Сергея напал приступ кашля, да такой сильный, что лицо у него стало малиновым.

Вера Ивановна проводила Сергея на кухню, дала ему воды. Вернувшись, она молча выдернула электрические шнуры из розеток.

— Надеюсь, что больше нам ничто не помешает, — сухо сказала она. Продолжаем урок. Пожалуйста, Миша.

Миша, в отличие от брата, знал пьесу: он считался прилежным учеником. Но сейчас он не мог играть спокойно. Он ударил по клавишам изо всех сил, но звука не услышал. Миша ударил еще раз — клавиши глухо хлопнули. Пианист испуганно взглянул на учительницу.

Вера Ивановна коснулась клавиш. Инструмент молчал.

— Я вижу, урок у нас сорвался, — произнесла Вера Ивановна, натягивая перчатки. — Попросите родителей вызвать мастера и проверить инструмент. И запомните: если такие фокусы еще раз повторятся, я с вами заниматься не буду.

— Какие фокусы? — промямлил бледный Мишка.

— Вы лучше знаете, какие!..

После ухода учительницы братья разбушевались.

— Это ты шептал «раз!», — кричал Мишка, наступая с кулаками на Сергея, — а она думала, что я включаю радио. Нечестно!

— Но я не включал телевизор! — кричал в ответ Сергей. — Сознайся, это ты придумал!

Мишка опустил кулаки.

— Я тебя спасал! Ты же не выучил урок… Неужели она догадалась?

— Ага! А ты выучил и хотел похвалиться. Треньбрень, а пианино молчит. Вот тебе, чтоб не умничал!

Словом, братья поссорились и разошлись. Один отправился купаться. А второй взял лыжи, надел ботинки. Ничего удивительного: с лунадом в кармане они могли играть во что хотели.

Все во дворе видели, как Мишка Сомов вышел с лыжами. Не обращая внимания на смешки, он заскользил довольно ловко по песчаной дорожке, потом по траве, будто по снегу. Лыжник пыхтел и смешно размахивал палками, но только потому, что давно не тренировался, да и солнце припекало совсем не по-зимнему.

А редкие купальщики на городском пляже заметили, как неожиданно разволновалась река и быстрые волны побежали на песок. Здесь, у самой воды, какой-то чудак выставил свою комнатную пальму, и под ней лежал еще не загоревший мальчишка. Это был Сергей. Он лениво бросал в волны камешки, слушал морской прибой и не удивлялся крикам купальщиков: «Братцы, а вода-то соленая!»

Если бы ученые из Академии наук узнали, что творится в десятиэтажном доме на улице Гарибальди и вокруг него, они бы бросили важные дела, привезли все приборы из своих лабораторий в таинственный двор. Трудно сказать, какие открытия сделали бы ученые, наблюдая обычные игры ребят, но, несомненно, наука обогатилась бы. Наука, например, еще не знает таких случаев, когда в одном углу двора идет грибной дождь и под ним скачут мальчишки в трусах, а рядом лежат сугробы снега и две команды сражаются в снежки.

Садовые скамейки гудели как автомобили. Семилетние силачи легко поднимали над головой ржавую ось от «Запорожца». А деловитый изобретатель из десятой квартиры — Леша Попов — долго возился с куском трубы, мастеря из нее ракету. Труба была узкая, Лешка никак не мог в нее залезть. Когда же запуск сорвался, изобретатель побежал за дом к строительному крану и одним взмахом руки развернул длинную стрелу. Крановщик, обедавший внизу на досках, поперхнулся молоком, полез по лестнице выключать стальное чудовище.

Один лишь Максим ни во что не играл, не жевал лунад, ходил по двору с опущенной головой. Ему кричали:

— Эй, Максим, иди играть в зоопарк!

— Не хочу!

— Давай кататься с горы!

— Да ну вас!..

— Почему?

— Нипочему! — совсем как Гум-Гам, когда он бывал сердит, отвечал Максим приятелям.

«А что значит нипочему? Солнце светит, потому что это — звезда. Корявый тополь распустил клейкие листья, потому что весна. И Нина с желтым бантом, трусиха Нина, которая боялась бабочек, в одну секунду вырастила из крохотного подсолнуха огромную, с колесо величиной, шляпку черных семечек, потому что откусила лунад и приказала подсолнуху: расти! Ишь грызет, словно белка, семечки, да еще поглядывает, много ли осталось…

Все имеет свое „почему“. Одна лишь на свете таинственная и непонятная СТРАНА БЕЗ ПОЧЕМУ…»

Так размышлял Максим и не мог додуматься, что это за СТРАНА БЕЗ обычного ПОЧЕМУ.

Максим то и дело доставал синий камень, сверкающий бесчисленными гранями, щурясь, поглядывал на него и со вздохом прятал в карман. Все же страшно шагнуть со знакомого двора прямо в космос, провалиться в черный колодец со звездами… Вот он, Максим, летит, раскинув руки, в темноте, зовет: «Гум-га-ам! Гум-га-ам!..» Крик его не слышен. Никто не отвечает…

Максим огляделся: как хорошо, что он во дворе. Носятся вокруг ребята, жуют лунад и, подражая Гум-Гаму, лихо кричат: «Р-раз!»

«А ведь лунад сделан в СТРАНЕ БЕЗ ПОЧЕМУ», — подумал Максим.

И он представил дымящийся чан, а вокруг него голуболицых поваров. Сыплют повара из мешков лунный порошок… бросают лопатами пустоту… льют из кувшинов жидкий свет звезд… подмешивают пыль метеоров… Варят повара свое варево, подмигивают друг другу, бормочут: «Лунад нипочему, лунад ниоттого, лунад нипотому…»

— Чего бояться! — громко сказал Максим, смеясь над своей выдумкой. Я не трус!

Тут он вспомнил, какой печальный был вчера Гум-Гам, когда произнес загадочное имя «Автук». А что, если Гум-Гам случайно выдал тайну? Что, если строгий Автук наказал его? Нет, он не даст в обиду друга!

Максим больше не колебался: выхватил камень путешествий, подбросил его вверх.

Он даже не понял, что случилось с ним в следующий миг. Какая-то сила перевернула его в воздухе, он увидел яркие звезды, услышал приятный звон. Рубашка Максима словно надулась изнутри воздухом.

«И я путешествую в скафандре?» — только и успел подумать мальчик.

Без «почему»

Он стоял посреди просторной комнаты и щурился от непривычно яркого света. Приглядевшись, догадался, что стены прозрачные и лучи голубого солнца наполняют всю комнату; казалось, оттолкнись легонько от пола — и повиснешь, поплывешь в голубой невесомости… Потом он увидел, что всюду на полу разбросаны коробки, ящики, чемоданы.

Максим нерешительно двинулся вперед, но кто-то схватил его за рубашку. Оглянувшись, мальчик вздрогнул.

Странное существо, похожее на растрепанную железную метлу, ощупывало его своими гибкими прутьями, а черный глазок пристально уставился ему в лицо. «Все, — решил Максим, — сейчас это страшилище заорет: „Нипочему!“ и потащит меня в темный подвал».

Вдруг раздался приятный звон: «Один, два, три, четыре, пять — к нам гость пришел играть…» Так приветливо, наверное, пропела дверь.

И потом — знакомый голос:

— Эй, Вертун, на место! Как хорошо, что ты пришел, Максим! Я очень соскучился.

Прутья, державшие Максима, сложились — гибкий Вертун отскочил в угол.

Гум-Гам бежал по комнате, отражаясь в прозрачном полу; можно было подумать, что это два голуболицых мальчика спешат пожать руку гостя.

— Доброе утро, Гум-Гам! — сказал Максим. Он тоже был рад, что с его другом ничего не случилось.

— Ты угадал, — улыбнулся Гум-Гам, — у нас всегда утро. — Он показал на окно, где горело синее солнце. — С утра до вечера одно утро… А ты молодец! — Гум-Гам хлопнул его по плечу. — Скажи честно: ты не боялся?

Максим вспомнил, как его перевернуло в воздухе, как увидел он близкие звезды.

— Немножко страшно, — сознался он. — Но я привыкну.

— Люблю смелых людей! А ты что подслушиваешь? — Гум-Гам обернулся к Вертуну. — Эх, Вертун, совсем ты устарел, принял Великого Фантазера за какой-то глупый пылеглот…

Вертун что-то пискнул в ответ.

— Еще минута, и ты утащил бы моего друга, — хмурился Гум-Гам. Придется тебя заменить.

Максим ничего не понимал: что это за пылеглот, почему Вертун хотел его утащить? Но Вертун дрожал всеми своими прутьями, и Максим пожалел его.

— Это я виноват, — с улыбкой обратился он к приятелю. — Не сердись, Гум-Гам. Я не сказал, кто я такой. — И протянул руку Вертуну: — Меня зовут Максим.

Вертун осторожно пожал руку мальчика, пропищал:

— Стоит только позвать: «Вертун!» — я тут как тут. — И Вертун убежал на гибких прутьях.

— У нас была игра с летающими пылеглотами, — Гум-Гам кивнул на раскиданные ящики. — Когда много пыли, я запускаю пылеглоты.

Он споткнулся о какой-то ящик и рассердился:

— Вечно ты мешаешь! Вертун, тащи его в мусоропровод!.. Музыкальный умывальник, — пояснил он гостю.

— Зачем его выкидывать? Он совсем новый, — удивился Максим.

— Ерунда! — беззаботно ответил Гум-Гам. — Если нужно, закажу другой, с песенками.

Вертун, толкая умывальник гибкими щупальцами, укатил его за дверь.

— Сколько в этом доме скучных вещей! — жаловался Гум-Гам. — Если не придумывать новые, можно умереть от тоски… Например, знаешь, что я недавно изобрел? Утринос! Хитрая штука. Хочешь, покажу?

Максим кивнул. Он думал, что утринос какой-нибудь летающий или хитро выскакивающий из кармана платок, но это оказалась доска, разграфленная на клетки и с двумя кнопками. Гум-Гам нажал на одну кнопку — на доске появился крест, нажал на другую — и рядом с крестом возник кружок.

— Понятно, — сказал Максим. — Крестики и нолики.

— Как ты догадался? — удивленно воскликнул Гум-Гам. — Ах да, я совсем забыл, что видел эту игру в вашем дворе. Там две девчонки чертили на асфальте. А я сам придумал утринос! Он страшный обманщик: когда проигрывает, всегда вместо креста рисует ноль.

Гум-Гам стукнул по кнопке и задумчиво сказал:

— Конечно, ты прав, Максим: это старая игра, пора ее выкинуть… Но зато, — он улыбнулся, что-то придумав, — зато ты не угадаешь, на какую букву все вещи в этом доме!

Максим удивленно огляделся, рассматривая незнакомые вещи. Правда, некоторые он уже знал: пылеглот, утринос.

— Ни за что не угадаешь! — торжествовал Гум-Гам: наконец-то он предложил другу забавную игру. — Пойдем, я тебе покажу.

Каких только вещей не было в доме Гум-Гама! Машины для умывания, чистки зубов и вытирания, насвистывающие марши; машины для причесывания и для гимнастики — с веселой музыкой; механические щетки для скафандра, шлема, ботинок, урчащие, словно коты; телевизоры всех фасонов — со стену и карманное зеркало, экраны на умывальнике, на спинке кровати, на столах; даже чайные чашки с экраном вместо дна. Все эти вещи странно оживали, начинали бормотать, едва Гум-Гам и Максим приближались к ним: «Включи меня… Включи меня…»

Друзья стояли перед шкафом. С виду это был шкаф как шкаф — обычный двустворчатый шкаф. Вдруг дверцы распахнулись, и Максим неожиданно для себя вошел в шкаф. Он тут же повернулся в темноте, вышел и увидел себя в костюме пожарного — разумеется, в зеркале, которое почтительно держал Вертун. Потом Максим выходил из шкафа в костюмах врача, охотника, шофера, продавца, а когда игра надоела, он забеспокоился:

— Как я вернусь домой? С погонами, что ли?

На нем была форма юного барабанщика, сшитая точно по росту.

— Пустяки, — махнул рукой Гум-Гам. — Что на тебе было? Рубашка и штаны? Сейчас получишь.

И Максим появился из шкафа в новой рубашке и новых штанах.

— Ну, — хитро спросил Гум-Гам, — угадал?

Максим покосился на забавный шкаф-одевалку, нерешительно произнес:

— Наверное, все они начинаются на «В».

— Вот и не угадал! — Гум-Гам захлопал в ладоши. — Все они — машины. Все на «М»!.. Миллион разных «М»!

— А чего ж они шепчут: «Включите меня…»

— Ты прав, — согласился Гум-Гам. — Все они приставалы.

Максим пожалел, друга: целый день сиди дома и нажимай миллион кнопок. Если б не верный Вертун, у Гум-Гама не было бы ни одной свободной минуты.

— Вертун! — крикнул Гум-Гам, и Вертун тотчас явился. — Выкидывай все, Вертун!

— Все? — пропищал Вертун.

— Все, все, до единой! — Гум-Гам вздохнул с облегчением, засмеялся, придумав, как ему избавиться разом от миллиона противных кнопок. — Я думаю, Максим, пока идет уборка, мы с тобой поиграем. Быстрей на улицу!

Гум-Гам побежал через комнату, Максим — за ним. На бегу Максим ударился плечом о шкаф, крикнул:

— Вертун, убери его!

— Молодец, Максим! — похвалил, оглянувшись, хозяин. — Будет знать, как толкаться!

Гум-Гам подскочил к прозрачной стене, и она со звоном распахнулась. Открылось синее-синее, как море, безграничное небо. В этом небе порхало что-то пестрое — бабочки или птицы, Максим точно не мог разглядеть, моргая от непривычно слепящего света. Он посмотрел вниз и не увидел ни улицы, ни двора, никакой вообще земли. Это было так непривычно, что Максим в испуге отступил от распахнутой стены.

— Как ты хочешь гулять? С зонтом? На облаке? На клумбе? — спрашивал его Гум-Гам.

— Не… знаю… — растерянно отвечал Максим.

— Сейчас я придумаю что-нибудь забавное, — обещал его друг.

За их спинами Вертун убирал последний пылеглот.

— Тебе не жалко? — спохватился Максим. — Как ты будешь умываться, обедать, одеваться?

— Не волнуйся, — рассеянно отвечал голуболицый мальчик. — Автук сделает новые машины.

— Автук? — Максим повторил странное имя. — Кажется, я еще не видел Автука.

— Мы не заходили в эту комнату, — спокойно сказал Гум-Гам. — Мой Автук делает все на свете.

Любую машину — за одну секунду. Вот смотри: сейчас я попрошу одну вещь, которой еще нет ни у кого. И она сразу будет. Эй, Вертун, принеси сюда летающие банты!

Вертун мигом принес две белые ленты.

— Зачем это? Что мы — девчонки? — возмутился Максим, догадываясь, что ленты могут стать бантами.

— Не пожалеешь, — сиял Гум-Гам, завязывая на голове Максима бант. — Я еще не видел ни одной девчонки, которая летает с бантами. Мое изобретение… — скромно добавил он, смастерив себе такой же бант.

— Разве мы полетим? — удивленно спросил Максим, ощупывая свой бант (он еле держался на макушке).

— Еще как! — воскликнул Гум-Гам, ведя его к распахнутой стене. — Не бойся, не развяжется. Р-раз! — и ныряй.

Гость упирался, не понимая, как он может летать с каким-то глупым бантом. И тогда Гум-Гам легонько толкнул его в спину.

Максим ахнул, сорвавшись с карниза, прошептал, задыхаясь, «р-раз!» и повис в воздухе. Он ощутил удивительную легкость, словно очутился в реке, и радостно замахал руками, заболтал ногами. А рядом парил Гум-Гам, звал: «Эй, за мной!», и над головой его, над вставшими дыбом волосами, сам собой вертелся крохотный белый пропеллер.

Теперь Максим увидел город, в котором жил его друг. Слева и справа, сверху и снизу висели огромные разноцветные дома-шары. Впрочем, где было «лево», а где «верх», Максим не мог точно сказать, кувыркаясь в голубых волнах. Ясно было одно: в воздушном городе нет никаких улиц. Навстречу нашему летуну катилось что-то пестрое, вертящееся, и он едва успел нырнуть в сторону, а оглянувшись, догадался, что это цветочная клумба.

— Того и гляди, набьешь себе шишку, — проворчал Максим, заметив парящее дерево с крепкими сучьями.

— Осторожней! — крикнул Гум-Гам, подлетая.

— Я вижу. — Максим, вытянувшись рыбкой, скользнул между зеленых ветвей и вздохнул: — Опасно для жизни… Как только тут ходят пешеходы? — спросил он, забыв, что сам болтает в воздухе ногами.

— Все сидят дома, — ответил Гум-Гам.

— У вас никто не гуляет? — удивился Максим.

— У нас не любят гулять, — грустно сказал Гум-Гам.

— А праздники? Ведь в праздники всегда гуляют на улице. Ну хоть в гости кто-нибудь ходит?! — возмутился Максим. — Разве не интересно прилететь к кому-нибудь на день рождения?

— Конечно, интересно, — согласился Гум-Гам. — Ты не думай, — добавил он, — что здесь одни скучные люди. Я и мои друзья гуляем когда хотим: это мы придумали камень путешествий.

Они пролетали под аркой радуги, которая, казалось, стояла прочно на месте в этом плывущем вместе с ветром воздушном городе.

— Хочешь скатиться с радуги? — предложил другу Гум-Гам. — Тебе понравится…

Максим в ответ взбил воздух руками, взлетел на сверкающую дугу и, перевернувшись на спину, решил. «Поеду по красной дорожке». В ту же секунду он заскользил вниз гораздо быстрее и мягче, чем на ледяной горе, и в глаза ему ударил сноп огненных искр, так что слезы брызнули из зажмуренных глаз. Хоп! — и он уже качается в голубых волнах и, счастливо улыбаясь, думает: «Если я скажу маме, что катался с радуги, она воскликнет: „А-а, я знаю, как это было: лег на спину и съехал вниз…“ Нет, совсем не так! Когда чувствуешь быстрое скольжение, когда видишь, как блестят купола домов и вся радуга лучом прожектора ударяет в глаза, а потом, стараясь отдышаться, хватаешь ртом прохладный голубой воздух, — это совсем не „съехал вниз“, это катание с настоящей радуги…»

Максим открыл глаза. Гум-Гам парил неподалеку со скучающим видом.

— А ты что не катаешься? — спросил Максим.

Гум-Гам махнул рукой, ничего не ответив.

— Может быть, ты соскучился по своим машинам? — хитро спросил Максим.

Гум-Гам надулся и даже лег на спину, сложив руки на груди, давая понять другу, что его вопрос совсем некстати, невероятно глупый вопрос.

— Может быть, у тебя болит голова? — продолжал Максим.

— Не болит.

— Может быть, ты хочешь поиграть со мной?

— Хочу! — Гум-Гам так и подскочил в воздухе.

— Тогда лови меня!

И Максим, словно пловец, отчаянно заработал руками и ногами, слыша, как его друг завизжал от удовольствия. Сгоряча он полетел, не разбирая дороги, куда глаза глядят, потом осмотрелся и, заметив круглый дом, решил скрыться за ним. Но Гум-Гам был совсем близко, он почти хватал соперника за пятки, и Максим, ловко изогнувшись, взлетел вверх и ударился головой о что-то мягкое.

Два возгласа раздались с разных сторон.

— Поймал! — кричал Гум-Гам, держа в руке сандалию Максима.

— Что это за глупые шутки! — прохрипел кто-то.

Голова и плечи Максима торчали из белого облака, на котором сидел старик с подзорной трубой в руке.

— Неужели так мало свободного места, что нужно толкать это спокойное облако? — говорил старик, вздымая косматые брови. — Что ты тут делаешь?

— Я гуляю, — ответил Максим, чувствуя себя не совсем удобно в таком странном положении. — А вы что делаете?

— Давно я не видел мальчиков, которые гуляют самостоятельно, — как бы про себя сказал старик. — Разве ты поймешь, мальчик, зачем я на этом облаке?

— Пойму, — сказал Максим.

— Я стараюсь узнать, как устроен мир, — ответил старик.

— Значит, вы смотрите с облака в подзорную трубу? — подумал вслух Максим.

— Я изучаю все, что вокруг меня.

— А как устроен мир? — поинтересовался мальчик и вдруг вскрикнул: Ой!

— Что значит «ой»? — встрепенулся старик.

— Простите. Это ничего не значит. — Максим догадался, что Гум-Гам дергает его за ногу, и, хотя ему было щекотно, он больше не вскрикивал, чтобы не отвлекать внимание наблюдателя с трубой. — Простите, как все устроено?

— Я не могу ответить на твой вопрос.

Старик приложил к глазу трубу.

— Что вы видите? — быстро спросил Максим. Он чувствовал, что приятель тянет его изо всех сил.

— Я вижу лишь голубое пространство и нигде не вижу земли, — бросил через плечо наблюдатель.

— Желаю вам открыть Землю! — крикнул мальчик, выныривая из облака.

— Ты так долго разговаривал и совсем забыл об игре! — обиженно сказал ему Гум-Гам. — Возьми свои сандалии.

— Я его спрашивал, — начал рассказывать Максим, стараясь сесть в воздухе и застегнуть сандалии, — я его спрашивал, а он смотрел в подзорную трубу.

— И он ответил на твои вопросы?

— Нет. Он никак не может найти Землю.

— Так я и думал! — сказал Гум-Гам. — Даже мудрый ученый все забыл и ничего не знает.

«Так вот какая она — СТРАНА БЕЗ ПОЧЕМУ, — подумал Максим. — Здесь никто ничего не знает. Может быть, они все давным-давно забыли. А может, они все знают, но не хотят говорить? Я играю вместе с Гум-Гамом, вижу его страну и никак не пойму, почему она БЕЗ ПОЧЕМУ?»

И он спросил друга:

— А вообще-то у вас есть земля? Или только один воздух?

— Кажется, есть, — пробормотал Гум-Гам. — Я слышал, что есть. Где-то внизу. Говорят, там дикие заросли, страшные звери… Но точно не могу сказать, — вздохнул Гум-Гам. — На земле никто не был…

— Привет! — крикнул кто-то сверху.

С проплывавшего мимо синего облака свешивалась голова. Максим узнал Кри-кри, задрав голову.

— Что ты там делаешь? — спросил старшего брата Гум-Гам.

— Умираю от скуки, — ответил Кри-кри. Загораю и ни о чем не думаю. А вы?

— Мы играем в салочки! — крикнул Максим.

— В салочки? Что это такое? — Кри-кри приподнялся на своем облаке.

— Сейчас увидишь, — пообещал Максим. — Эй, Гум-Гам, полезай на другое облако!

— Зачем?

— Как зачем? Будем догонять Кри-кри на облаке!

— Вот это игра! Салочки-догонялочки! — Кри-кри засмеялся и помахал шлемом. — А ну попробуйте догнать меня!

А Гум-Гам уже оседлал маленькое голубое облачко и кричал другу:

— Сюда!

И только Максим сел рядом, как голубой облачко ринулось за синим. Максим устроился позади Гум-Гама, обхватив его руками, выглядывая из-за спины, — такое крохотное было это облачко. А Кри-кри бегал на своем синем облаке из конца в конец, оглядывался, притопывал ногой: «Скорее, скорее!»

Как приятно было скакать на облаке! Оно летело в воздушных волнах, плавно огибая дома, деревья, встречные облака, понемногу настигая Кри-кри.

— Держись, Кри-кри! — ликовал Гум-Гам. — Сейчас ты попадешься и будешь догонять нас!

— Не поймаете! Эй вы, тихоходы! — отзывался Кри-кри.

Синее облачко метнулось в сторону, а голубое мягко провалилось в какую-то темную яму, повисло на месте. Максим сразу будто оглох — такая наступила тишина. Он задрал голову и увидел, как быстро уходит вверх синее облако с пляшущей фигуркой Кри-кри.

— Что случилось? — закричал Максим, хлопая по плечу товарища, но не услышал своего голоса.

Гум-Гам, обернувшись, беззвучно шевелил губами. Догадавшись, что его спутник ничего не понимает, Гум-Гам вынул записную книжку, написал в ней что-то карандашом и передал Максиму.

«Сдесь время делаит круг», — прочитал Максим фразу, которая удивила его своей загадочностью (грамматических ошибок он не заметил).

«Какой круг?» — нацарапал в ответ Максим и протянул книжку спутнику.

Гум-Гам выразительно пожал плечами: мол, он не отвечает за странные шутки времени в своей стране.

«Что теперь будет?» — спросил Максим кривыми буквами на новом листке.

«Падаждем, кагда время привратится в ветер», — написал Гум-Гам не менее загадочное предложение.

Они недвижно висели в темной яме. Где-то вдали смутно виднелись купола. Сверху уставился пристальный глаз Солнца. Ничто не пролетало рядом.

«Что это такое — время? — спросил себя мальчик. — Секунды, минуты, часы? У нас время идет спокойно, без остановки. Стрелки часов движутся по кругу, время течет, как река: день за днем. А в этом круге времени, как в пустой бочке: ничего не видишь и не знаешь. Может быть, круг вертится на одном месте, тогда просидишь целый день, или целый год, или всю жизнь?»

— Гум-Гам! — крикнул изо всех сил Максим, забыв, что это бесполезно.

Он вырвал у приятеля записную книжку, быстро написал:

«Давай делать парус…»

«Какой парус?» — удивленно вывел карандаш Гум-Гама.

Максим встал на ноги, снял с себя рубашку и жестом показал Гум-Гаму, как надо держать ее за рукава, чтобы получился парус.

Словно потерпевшие кораблекрушение, застыли они на краю голубого облака, натянув спасательный парус. Руки уже устали держать парус, как вдруг полотно дрогнуло, натянулось, и облако тихо тронулось с места.

Все быстрее и быстрее скользило облако. Вот уже парус рвется из рук. Можно надеть рубашку, присесть.

И наши друзья влетают в голубой простор неба. И прямо перед собой видят приплясывающего на облаке Кри-кри. Вот так так! Оказывается, Кри-кри не успел удрать, пока они крутились в темном круге времени. Он как будто и не заметил, что его преследователи исчезли и снова появились. Он совсем рядом, машет им рукой, дразнится:

— Эй вы, тихоходы!

— Сам тихоход! — взревел, будто слон, Гум-Гам, удивляясь трубному голосу.

— Держи его! — подхватил Максим, радуясь, что наконец-то может кричать и слышать все звуки мира. — Ты не уйдешь от нас, Кри-кри!

Кри-кри даже испугался. Он бросился ничком на облако, зашлепал ладонями: «Быстрее, быстрее!» Гонка продолжалась.

То ли облако Кри-кри оказалось быстроходней, чем у наших друзей, то ли маленькому облачку тяжелее было лететь с двумя седоками, — так или иначе, Кри-кри ускользал от погони.

Он и не скрывал своей радости: подпрыгивал, хохотал, показывал длинный нос… Вот его облако завернуло за дом, скрылось из виду.

Друзья рыскали на голубом облачке между шарами, покрикивали от нетерпения:

— Кри-кри!.. Эй, Кри-кри!..

Кри-кри будто сквозь воздух провалился.

— Испортил всю игру! — сокрушался Гум-Гам.

— Наверное, он так далеко удрал, что не может нас найти, предположил Максим. — Убегать интереснее, чем водить… Сколько сейчас времени, Гум-Гам?

— Может быть, час. А может, пять часов. Это не имеет значения, легкомысленно ответил Гум-Гам.

— Как это так? Если пять, меня давно ищут…

— Ты видишь — солнце на том же месте.

— Ну и что? — Максим взглянул на безмятежно синее солнце.

— Я тебе говорил: у нас всегда утро, — напомнил Гум-Гам. — И на каких цифрах стоят стрелки часов — все равно. Часы могут идти, а время не движется. Время делает круг и превращается в ветер. А ветер несет с собой дома, деревья, клумбы, и нас с тобой… Это верно, Максим, что ночью люди растут?

— Конечно, — убежденно сказал Максим. — Однажды я за ночь вырос на целый сантиметр. Отец измерял мой рост вечером и утром, и получился один лишний сантиметр.

— В моей стране никогда не бывает ночи, — печально сказал голуболицый мальчик.

Максим внимательно посмотрел на Гум-Гама, словно видел его впервые. Сердце его тревожно стучало. Он чувствовал: сейчас он узнает что-то самое важное в жизни друга.

— Сколько тебе лет, Гум-Гам?

— Мне? — Гум-Гам помедлил. — Наверное, десять… А тебе, Максим?

— Мне семь с половиной. Я родился пятого декабря. А когда у тебя день рождения?

— Я не помню… В последний раз, когда был мой день рождения, мне исполнилось десять лет. Но это было очень давно, я забыл даже когда. Вот почему я говорю: наверное, десять.

Максиму стало страшно. Спокойное синее солнце холодно смотрело ему в лицо. В голубом просторе плыли куда-то дома-шары. И нигде не было видно земли.

— Ты будешь приходить на все мои дни рождения, — взволнованно сказал Максим.

— С удовольствием, — согласился Гум-Гам. — Но я не смогу пригласить тебя на свой день рождения. У нас всегда «сегодня» и никогда, уже не будет «завтра».

— Почему так случилось?

— Я не знаю, — простодушно сказал мальчик с голубым лицом.

— Пусть это тайна, — горячился Максим. — Ее все равно кто-то должен знать. И тогда можно что-то сделать.

— Лучше не спрашивать, — успокаивал его приятель. — Давай веселиться.

— Я догадался!.. — воскликнул Максим.

— Максим!.. — оборвал его Гум-Гам.

— Я догадался! Надо спросить Автука…

— Молчи! — закричал Гум-Гам.

Но было уже поздно. Белый бант-пропеллер легко соскочил с волос Максима, и мальчик камнем полетел вниз, к заросшей диким лесом земле, к страшным зверям, которых никто никогда не видел.

Гум-Гам сорвал с головы бант и нырнул вслед за падавшим другом. Он успел схватить его за рубашку, проскочив встречное облако, схватил очень крепко одной рукой, а другой стал нащупывать карман. Еще несколько мгновений — и Гум-Гам выхватил синий камень путешествий, бросил его вниз, к приближавшейся земле…

Максима резко перевернуло в воздухе, и сразу наступила темнота. Потом темнота рассеялась, и, словно из тумана, выплыли лица товарищей — Мишки, Сергея, Зайчика. Кто-то крепко держал его за плечи. Это был Гум-Гам. Он отпустил Максима только сейчас, когда увидел, что они пробились сквозь космос и очутились в знакомой беседке — нос к носу с тремя приятелями.

— Спасибо, Гум-Гам, — устало сказал Максим и вздохнул: — Какой я тяжелый! — После внезапного падения у него подгибались ноги. Он сел на лавочку, моргая от яркого солнечного света. — Ну что вы уставились? — сказал он товарищам. — Мы путешествовали.

— Играли в новую игру, в салочки, — уточнил Гум-Гам и внимательно посмотрел на Мишку, Сергея и Зайчика. — Почему вы так странно глядите на меня? Что-нибудь случилось?

— Случилось! — хором ответили трое и наперебой закричали: — Вовка Коробков разболтал всей школе!.. У него есть лунад! Учительница ищет тебя, Гум-Гам! Что теперь будет?..

— Кто такой Вовка Коробков? — тревожно спросил Гум-Гам.

— Он из пятого «А».

Гум-Гам забегал по беседке.

— Несчастные умники! — бормотал он. — Эти школьники вмешиваются в нашу игру! Хотят все испортить! Надо что-то придумать!

— Наказать Коробкова, — сказал Максим и погрозил кулаком: — Подожди, мы с тобой еще сразимся!

Никто из приятелей, даже Гум-Гам, не догадался, что Максим грозил кулаком невидимому врагу, который сорвал с него летающий бант и чуть не разбил о землю.

Я ничего не знаю

Неприятности в жизни Вовки Коробкова начались с того, что он проспал два урока. Вчера вечером Вовка подслушал разговор маленькой сестренки Алены с подружкой: они говорили о каком-то Гум-Гаме, о его чудесах и о том, что ночью будет праздник для ребят. Вовка тоже не лег спать, стоял в темной комнате у окна и смотрел во двор, а когда хлопнула дверь и Аленка выбежала из подъезда, Вовка бросился следом. Вовка был маленького роста, никто даже не подумал, что он учится в пятом классе, а на синей поляне он держался подальше от Аленки. Нет ничего удивительного, что утром Коробков проспал и опоздал на занятия.

Он пришел в школу, когда была перемена. К нему подбежали товарищи:

— Ты что, Вовка, заболел? Анна Семеновна уже спрашивала, а никто не знает.

— Братцы, — шепотом сказал Вовка, — я могу теперь не учить уроки. Я все умею. — И он рассказал приятелям про ночной праздник и показал лунад с таинственными словами: «Я ВСЕ УМЕЮ».

Прозвенел звонок, и Вовка сел за парту. Он втянул голову в плечи, когда учительница вошла в класс; но она его сразу заметила.

— Вова Коробков, — сказала Анна Семеновна, — ты почему сегодня опоздал?

Коробков встал. Тридцать голов повернулись к нему — ждали, что он ответит. Вова смотрел на белую стену, а видел круглую луну с отломленным краем.

— Я был на дне рождения у товарища, — медленно начал Вова, — и проспал. — Он облегченно вздохнул, потому что наполовину сказал правду.

— Почему же тебя не разбудила мама?

Вова отчетливо увидел, как мама будит его утром, а он брыкается и кричит: «Сегодня нет уроков!» Вот и докричался… Теперь весь класс будет над ним смеяться.

— Она сама проспала, — сказал он и покраснел.

Учительница покачала головой:

— В следующий раз, когда пойдешь на день рождения, ложись, пожалуйста, раньше. Видишь, что получается? Ты, наверное, и уроки не выучил…

— Выучил! — обрадованно ответил Коробков.

— Хорошо. Прочти, пожалуйста, стихи, — попросила Анна Семеновна.

Коробков встал лицом к классу, откашлялся. Уж что-что, а стихи он знал и потому будет читать громко, во весь голос. И он начал:

Коробков читал выразительно и не понял, почему заулыбались ребята. Заулыбались и зашептали:

— Осень… Осень…

— Ты перепутал. «Осень наступила», а не лето, — поправила учительница.

— Ну да, осень, — вспомнил Вова. — Я перечитаю, Анна Семеновна.

Но, к своему удивлению, Вова опять сказал:

— Лето наступило… — и запнулся. Он твердил про себя: «Осень… Осень наступила…»

Потом помолчал, сделал шаг вперед:

— Лето наступило!..

Класс засмеялся.

— Тише, тише! — успокаивала учительница.

Вова вспомнил про всемогущий лунад, отломил в кармане кусок, сунул в рот. «Я знаю стихотворение, — твердил он про себя. — Я прочту без лета».

— Не жуй, Коробков, — обернулась к нему учительница.

— Я не жую, Анна Семеновна. Сейчас я правильно скажу. Можно в последний раз?

Учительница кивнула, и Коробков ринулся в последний бой:

Вова испуганно смолк. Какие слоны? Он сам не понимал, что говорит.

— Садись, Коробков, — огорченно сказала учительница.

Вовка сидел за партой сам не свой. Кусты, лето, осень, слоны — все перепуталось в его голове. Он даже не слышал звонка.

— Ну что, не помог твой волшебный лунад? — спросили товарищи, отозвав Коробкова в угол.

— Он не волшебный. Это он меня запутал!

Вовка разозлился, достал лунад, раздавил его каблуком, подбежал к окну и бросил вниз.

— Все! — Он облегченно вздохнул, сунул руку в карман и вынул круглый лунад.

Ребята смотрели с удивлением. Лунад был неоткусанный, неизломанный. И те же слова сияли на синей фольге: «Я ВСЕ УМЕЮ».

— От него не избавишься, — махнул рукой Вовка. — Хотите верьте, хотите нет.

На уроке географии Коробков сказал, что Волга впадает в Тихий океан, и получил двойку. А когда учитель диктовал домашнее задание, Вовка заметил, что написал в своем дневнике: «Выучить реки Луны». Вовка зачеркнул слово «Луны» и хотел написать «Азии», как говорил учитель, но его рука опять написала «Луны».

И тут Вовка в последний раз испробовал силу своего лунада. Он вспомнил, что когда он путался со стихотворением и проглотил кусочек, то прошептал совсем не те слова. А надо было говорить так: «Я хочу играть в стихотворение».

Вовка сердито посмотрел в дневник: «Выучить реки Луны», съел целиком лунад и прошептал:

— Я хочу играть в географию.

Только он сказал «р-раз!», как вдруг его парта боком выехала из общего ряда и двинулась к доске.

— Коробков, ты что? — удивленно спросил учитель.

Вовка молчал. Он застыл на месте: ведь парта скользила сама. И ребята притихли, уставившись на Вовку.

— Коробков, остановись! — грозно предупредил учитель и встал на пути парты. Но вынужден был отступить: Вовка двигался прямо на него.

Парта с пятиклассником Коробковым объехала вокруг стола, а потом полезла на стену, где висела географическая карта. Она двигалась по материкам и океанам, и Вовка вдруг заулыбался: ему показалось, что он карабкается по настоящим горам, плывет по настоящим морям. Парта тихонько сползла со стены на пол и встала на свое место.

Подошел учитель, взял за руку Вовку:

— Коробков, пойдем в учительскую.

Пятиклассник заплакал. Он плакал не потому, что боялся учительской комнаты. Он плакал потому, что ничего не понимал во всей этой истории со стихотворением, географией и лунадом.

Анна Семеновна сидела в учительской на диване и спокойно смотрела на вошедших. Географ объяснил, что случилось. Анна Семеновна встала с дивана.

— Не плачь, — сказала она. — И все по порядку расскажи.

— Это Гум-Гам виноват. И Кри-кри. И я тоже… — всхлипывая, проговорил Коробков.

— Какой Гум-Гам? — удивилась Анна Семеновна.

Вовка успокоился и рассказал все с самого начала.

Учителя молчали. Молчал и Вовка.

— Да-а, — только и сказал географ. Все это было похоже на выдумку, если б он сам не видел, как парта с учеником поехала по стене. — Ну-ка покажи свой лунад.

Географ повертел в руке голубую кругляшку, прочитал таинственные слова на обороте, усмехнулся и вернул лунад Коробкову.

— Иди, Коробков, домой, — сказала Анна Семеновна. — Отдохни и выучи уроки на завтра.

Коробков вздохнул и вышел. Анна Семеновна положила в портфель тетради, сказала географу:

— Ничего не понимаю. Пойду поговорю с детьми.

В беседке учительница застала почти всю компанию: Мишку, Сергея и Зайчика. Они уплетали лунад.

— Кто из вас Петя Зайчиков? — спросила Анна Семеновна.

— Я! — Зайчик вскочил со скамьи.

— Скажи, Петя, что ты делал сегодня ночью?

— Как что? Спал, — ответил Зайчик.

— Всю ночь спал?

— Всю ночь и все утро. Верно, Мишка? Ты меня разбудил.

— А ты, Миша, доволен синим камнем, который ты получил? — обратилась к Мишке учительница. — Хотя нет, это получил, кажется, не ты, а Максим.

— Кто это вам сказал про камень? — насторожился Мишка.

— Один мальчик.

— Ученик, что ли?

— Ученик.

— Приснилось все это вашему ученику, — хмуро ответил Мишка.

Когда Анна Семеновна попрощалась с ребятами и ушла, Сергей зашептал:

— Учительница… Я сразу увидел: глаза строгие, в руке портфель. И я соврал, потому что кто-то проболтался про нашу игру.

— Нехорошо получилось, — расстроился Мишка. — Наврали не кому-нибудь, а учительнице.

— Да, нехорошо, — подтвердил Петя. — Аида к школе — все разузнаем.

У крыльца школы шумят ребята. Никто не хочет идти домой. Тридцать свидетелей из пятого «А», перебивая друг друга, рассказывают про парту Коробкова. Даже семиклассники не расходятся, им очень нравится, как Коробков сочинял у доски стихи.

— Эй, малышня! — крикнул один семиклассник, увидев трех друзей. — У вас нет лишнего лунада? Привет Гум-Гаму!

— Предатель этот Коробков! Болтун! — говорили ребята, вернувшись в беседку. — И мы растяпы: не разглядели… Теперь все знают. Эх, не хватает Гум-Гама, он бы придумал, что делать. Сказал бы только: «Р-раз!»

И снова мальчишки убедились в могуществе космического путешественника: в ту же минуту перед ними появились Гум-Гам и Максим. Правда, Сергей, Мишка и Зайчик не знали, что их друзья только что спаслись от опасности. А тут еще новая неприятность: предательство Коробкова!

Вы помните, как рассердился Гум-Гам? Он очень мрачно предсказывал, что будет дальше. Родители, узнав про ночной праздник, запретят игрунам выходить из дома. Школьники, едва Гум-Гам появится во дворе, начнут задавать глупые вопросы, от которых у него трещит голова. А учителя захотят узнать все секреты.

— Где моя лестница? — мрачно спросил Гум-Гам. — Я, кажется, подарил ее тебе, Максим?..

— Не уходи! — закричали в один голос ребята.

— Мы отберем у Коробкова лунад! — предложил Зайчик.

— Теперь не только Вовка, — напомнил Максим, — про наши игры знает вся школа. И все просят лунад.

Гум-Гам вдруг улыбнулся, хлопнул в ладоши.

— Я остаюсь! Великий Фантазер, как всегда, спас всех: придумал чудесную игру. Мы сыграем в школу и угостим всех учеников лунадом. Понимаете меня?

— Не-ет, — протянули ребята.

— На этом лунаде, — продолжал Гум-Гам, — будут написаны совсем другие слова: «Я ВСЕ ЗНАЮ». А для школьников очень важно все знать.

Теперь они будут все знать и забудут про нас.

Гум-Гам прищелкивал пальцами, глаза его сверкали: он уже представлял, что случится в школе.

— А Коробков тоже получит новый лунад? — спросил Максим.

Гум-Гам нахмурился:

— На его лунаде написано: «Я ВСЕ УМЕЮ», а это совсем другое дело. Он хотел обмануть меня. Но Гум-Гама не так просто обмануть. Вовка Коробков еще помучается со своим лунадом!

Я все знаю

Бедный Коробков сидел над учебником и жевал. Он упорно смотрел в книгу, ничего не понимая. Слова прыгали перед глазами, складывались наоборот, и получалась чепуха. «Луга пасутся на коровах, — читал про себя Вова. — Мед летает за пчелами… Трава щиплет гусей…»

Вова закрывал слова ладонью, подглядывал за ними одним глазом, бил по книге линейкой. Но опять получалась бессмыслица.

«Все пропало, — уныло подумал Вова. — Завтра снова ребята будут смеяться. „Мед летает за пчелами“ — так и скажу… А что это я жую?»

Он выплюнул на ладонь липкий комок и подскочил на стуле: лунад! Неужели он незаметно для себя ел этот противный, запутавший его лунад?!

— Тьфу, надоел! — с досадой сказал Вова и почувствовал во рту новый кусок.

На этот раз Вова побежал на кухню, выплюнул лунад в ведро. Он подозрительно косился на свою руку. «Что это она таскает из кармана и незаметно кладет в рот? Может, привязать ее к стулу?» — подумал Коробков.

— Мама, где у нас веревка? — крикнул Вовка и чуть не подавился: во рту у него была целая плитка. Наверное, лунад выскакивал из кармана сам, когда хоть на секунду открывался рот.

И Вова решил молчать, что бы ни случилось. Сейчас он покажет этому лунаду-приставале!

Первую лунадку он истолок молотком в порошок, высыпал в раковину и растворил в горячей воде. Но в кармане лежала новая плитка, и Вова со злорадством схватил ее. Он истреблял лунад, как только мог: ломал, резал ножом, стриг ножницами, молотил утюгом, плавил на сковородке, опускал в мусоропровод, кидал с балкона, кормил лунадом собаку, закапывал его в саду, разбивал кирпичами, совал в костер, подбрасывал под троллейбусное колесо, ронял с моста в реку…

Борясь с лунадом, Коробков сначала вышел во двор, потом бегал по улице и очень устал. Вернувшись домой, он лег в кровать.

Утром его разбудила перепуганная мама:

— Что с тобой, Вова? Ты весь измазанный. А подушка, одеяло — ты только погляди!

Вова показал кончик языка, замычал. Он боялся открыть рот.

— Ты заболел? Что ты делал ночью?

— Ел лунад! — не выдержал Вова.

Теперь он нарочно разинул рот, чтоб мама видела, как в него влетает лунад. Но лунад не появлялся. Может быть, он боялся маму? Вова закрыл рот.

— Ты уже большой, — укоризненно сказала мама. — Тайком шоколад едят только неразумные дети. Ты даже не подумал, что мне придется стирать.

— Мамочка, я не виноват… — пожаловался Вова и не стал объяснять, что она ослышалась, что он, Вова, уже не маленький и лунад вовсе не простой шоколад.

— Какой ты еще ребенок, — покачала головой мама. — Умывайся и завтракай, а то опоздаешь на урок.

Вова Коробков пришел в школу очень хмурый.

Он знал: если его вызовут к доске, он снова начнет молоть всякую чепуху. В его кармане спокойно лежал лунад «Я ВСЕ УМЕЮ», который он так и не смог уничтожить.

Бедный Коробков был готов переносить неприятности.

Но в классе никто не обратил внимания на Коробкова. Пятый «А» жевал лунад. Каждый ученик нашел в своей парте круглую, похожую на медаль плитку со словами на синей обертке «Я ВСЕ ЗНАЮ» — вкусный, ароматный лунад.

— Не ешьте! Это лунад! — закричал Коробков. — Он вредный!

— Завидуешь? — сказал ему сосед. — У тебя в парте ничего нет.

Вова пощупал свой карман и поморщился.

— У меня-то есть, хотя и с другими словами. Я бы тебе подарил свой лунад, если б мог. Выкиньте его в окно, ребята!

Товарищи Коробкова засмеялись. Виданное ли дело — выбрасывать подарки в окно!

— Вы еще пожалеете, — мрачно предупредил Вова.

И в других классах — от первого до пятого этажа — шло лунадное пиршество. Как будто сегодня был праздник школьника — каждый получил подарок. Только десятиклассники положили лунад в карман. Они уже не маленькие, чтобы есть перед уроком. Да и то не все выдержали: девчонки отщипнули по кусочку.

Анна Семеновна, классная руководительница пятого «А», была приятно удивлена: все ее ученики прекрасно знали урок. Когда Анна Семеновна задавала вопрос, в классе как будто вырастал забор: это ребята поднимали над партами руки — все хотели отвечать. Даже те, кто не решил дома примеры, здесь, у доски, мгновенно складывали большие числа и ни разу не ошибались. За полчаса учительница поставила двенадцать пятерок.

Чуть позже Анна Семеновна написала на доске новые примеры и начала объяснять деление сложных чисел. Ученики подняли руки.

— Ты что, Смехов? — спросила учительница.

— Анна Семеновна, — сказал Борис Смехов, — это я уже знаю: в ответе будет сто пять.

— Правильно, сто пять, — подтвердила учительница. — Но как ты решил? Мы еще не проходили деление сложных чисел.

— И мы знаем! — загалдели ребята. — Нам это неинтересно.

Анна Семеновна растерялась: ее школьники знали ответы всех примеров.

— Можно сказать, Анна Семеновна? — поднял руку Лева Тряпкин.

— Да, пожалуйста.

— Анна Семеновна, я могу перемножить эти числа в уме. — И Лева Тряпкин затараторил ответ.

— Правильно! — подтвердили хором пятиклассники.

Анна Семеновна удивленно оглядела класс.

— Ну, хорошо, — наконец сказала она. — Раз вы знаете деление сложных чисел, то повторите дома правила.

Один Коробков сидел в классе тихо. Он мучительно вспоминал, в каких случаях лунад может исчезнуть из кармана навсегда. И никак не мог вспомнить. Надо было что-то спросить. Но что?

— Почему я такой несчастный? — шептал Коробков, сжимая лунад. Почему мне так в жизни не везет?.. Почему этот прилипчивый лунад не исчезает?..

Ничего не помогало! Лунад даже не таял в потном кулаке Коробкова.

…На других уроках выяснилось, что пятиклассники знают все стихи, напечатанные в учебнике, все исторические события с древнейших времен до наших дней, все реки, озера, моря, города, океаны и даже высоту горных вершин. Хоть сию минуту переводи пятый класс в седьмой!

А куда переводить восьмой или десятый классы? Там — во всех соседних классах — тоже творилось что-то невероятное. Едва учителя открывали рот, как ученики кричали: «Знаем! Знаем!» Сколько пятерок появилось в этот день в журналах — не сосчитать. А один восьмиклассник сказал, что помнит наизусть роман в стихах «Евгений Онегин», и начал читать вслух. До самого звонка он читал стихи и еще обиделся, что не закончил: на четыреста двадцать пятой строке прервался…

На последнем уроке вдруг сами собой захлопали крышки парт, замигали лампочки, заверещал ни с того ни с сего звонок. Упали со стен карты, покатились по полу глобусы — ребята бросились их подбирать. Но какие уж тут занятия, когда звонок трещит не умолкая.

А под окнами собрались малыши, даже еще не первоклассники, скачут на одной ножке и кричат:

Учителя в своей комнате два часа обсуждали поведение своих учеников. Их, конечно, радовали пятерки. Но откуда ребята знали все уроки, даже то, что не проходили? Не могли же они за один вечер выучить учебники от корки до корки!

— Если так дальше будет продолжаться, мы им не нужны, — пошутил историк.

Учителя улыбнулись. На столе перед ними лежали синие обертки. Кто-то взял бумажку и прочитал вслух:

— «Я ВСЕ ЗНАЮ». Не правда ли, странное совпадение?

— При чем тут шоколад, лунад, марсиад — не могу сказать точно, как это называется! — строго заявил директор. — Если бы знания можно было получать с лунадом-шоколадом, мы бы с вами давно работали не здесь, а на кондитерской фабрике. Ну-с, понаблюдаем, что будет в классах завтра.

А назавтра в школе выдался обычный день, даже хуже, чем обычный. Никто из учеников — от первого до десятого класса — уроков не выучил. Лунада в партах на этот раз не было. Вот почему в классных журналах за один только день были проставлены сто восемьдесят семь двоек и одна тройка. Тройку получил пятиклассник Вова Коробков, который с трудом вспомнил реки Азии.

Как известно, вчера вечером Вова пытался избавиться от лунада, пока не выбился из сил. Стараясь ничего не говорить, он прочитал страницу из учебника географии и кое-что запомнил. А на ночь завязал рот полотенцем.

После уроков Коробков разыскал во дворе Максима, игравшего с товарищами, попросил открыть ему тайну: как избавиться от лунада. Он рассказал, как страдал весь вечер, как спал с завязанным ртом, как он ненавидит свой лунад, и Максим пожалел бедного Коробкова.

— Попробуй сказать так, — предложил Максим и заволновался, представив, что его слышит сейчас таинственный Автук, тот самый Автук, который в наказание сорвал с него летающий бант. — Попробуй спросить: «Почему лунад все умеет?» Ну!

— «Почему лунад все умеет?» — повторил побледневший Коробков.

— «Почему умеет все на свете?», «Зачем он мне нужен?»

— «Зачем он мне нужен?» — эхом отозвался пятиклассник и удивленно посмотрел на свою пустую ладонь. Он сунул руку в карман, подскочил на месте. — Ура, лунад исчез! — закричал радостно Коробков. — Ура, я свободен! Спасибо, Максим. — И убежал.

Максим посмотрел ему вслед и вздохнул: «Счастливый человек».

А кто подскажет ему, Максиму, как помочь его другу?

Недавно он спросил отца:

— Что надо сделать, чтоб человек рос?

— Каждое утро есть кашу, — пошутил отец.

— Я не про кашу, я серьезно.

— Ну, надо делать гимнастику, заниматься спортом.

— А если человек совсем не растет? Проходит год за годом, а он все такой же.

Отец внимательно посмотрел на него, сказал:

— Максим, ты самый типичный почемучка.

— Что значит ти-пич-ный?

— Ты, как и многие ребята, бесконечно задаешь вопросы, на которые очень трудно ответить.

«Да, — сказал себе Максим, — никто не может ответить на самый простой вопрос. Ни на Земле, ни в СТРАНЕ БЕЗ ПОЧЕМУ…»

Я ничего не умею

— Привет, Великий Фантазер!

Так встречали Максима приятели.

Не удивительно, что Максим начал важничать. Кто лучше его придумывал самые интересные игры? Кто в любую минуту мог отправиться в гости к Гум-Гаму? Все видели, как исчез Максим после того, как Коробков попросил прощения, и через полчаса он появился в наряде из пестрых перьев и с боевым индейским копьем.

— Гум-Гам шлет всем привет! — кричал посыльный, потрясая копьем. Эй, Витька, тащи вон тот ящик. Будем бросать в него копье!..

Да, нелегко быть Фантазером, когда в кармане у всех плитка лунада. Давным-давно владельцы лунада выходили в закрытые двери, не тратили драгоценного времени, чтобы умыться, почистить ботинки, пережевывать котлеты, — они играли только в «р-раз!». Забыты были мячи, книжки, куклы, карандаши, пластилин. Вся прежняя жизнь казалась игрунам очень далекой, как в перевернутом бинокле. Только к лунаду тянулась рука, к магическому лунаду, который так и просился в рот.

Весь двор знал историю о том, как Великого Фантазера признали три самых известных драчуна, здоровенные дылды из восьмого класса.

Максим бежал по асфальтовой дорожке и натолкнулся на одного из драчунов.

— Эй ты, свинья! — выругал его драчун и показал кулак. — Испачкал мне ботинки.

— Не свинья, а собака, — поправил его приятель, — шмыгает, понимаешь, между ног.

— Я нечаянно, — оправдывался Максим.

— Не огрызайся, осел, — закричал третий драчун, — а то получишь!

— Ах так, — угрожающе сказал Великий Фантазер и полез за лунадом.

Драчуны вдруг развеселились.

— Смотри, смотри! — тряслись они от смеха. — Вот это да! Ого-го! Умора!

И Максим засмеялся. У одного задиры вместо носа торчал красный пятачок. У другого изо рта вылезли свирепые клыки. А третий стоял открыв рот и помахивал большими, как лопухи, ушами.

Дылды тыкали друг в друга пальцем и чуть не плакали от смеха. Потом тот, с пятачком, беспокойно пощупал свой нос, выхватил из кармана зеркальце. Он даже хрюкнул от ужаса и бросился в кусты. Приятели — за ним.

Малыши носились за драчунами и визжали от восторга и страха. Куда те только ни прятались, везде их преследовал смех.

Один Зайчик пожалел несчастных:

— Почему над ними все смеются?..

— Никаких почему! — оборвал его Максим. — Они наказаны.

Максим заигрался с друзьями и вспомнил про драчунов только тогда, когда Зайчик спросил:

— Теперь они всегда будут такие безобразные?

— Совсем забыл! — сказал Максим и достал лунад.

Говорят, что драчуны, став самими собой, поклялись не говорить никогда таких слов, как «собака», «осел», «свинья», когда обращаешься не к животным, а к человеку. Больше никто не слышал, чтоб они ругались. А при встрече с Максимом здоровались первыми.

И продавцы в магазине игрушек знали Фантазера. Максим, Мишка и Сергей пришли туда покупать маски. Они давно придумали спектакль для малышей из детского сада, только никак не могли договориться, кого им представлять. И здесь, в магазине, они продолжали спорить.

— Я буду Бармалеем, — заявил Мишка.

— А я — Волком, — сказал Сергей.

— Нет, нельзя, — вздохнул Максим.

— Как нельзя?! — возмутились братья. — Мы умеем рычать. И щелкать зубами. И говорить страшным голосом.

— Нельзя, — упорствовал Максим. — Малыши разревутся и испортят все представление.

— Но ведь здесь одни Бармалеи да Волки!

Братья были правы: над прилавком висели, скаля зубы, картонные страшилища. Ни одной симпатичной физиономии, ни одного доброго зверя.

— У вас нет других масок? — спросил Максим.

— Не-ет, — зевнул продавец.

— А вы посмотрите на складе.

— И на складе нет… Василь Кузьмич, они у нас еще с прошлого года?

— С позапрошлого, Степан Степанович, — уточнил второй продавец. Берите, ребята, других не будет.

— Будут!

Максим щелкнул пальцами, сказал «р-раз!». Продавцы ахнули. На их лицах появились маски. Оторопевшие продавцы сняли с себя маски и удивились еще больше: они держали глупого утенка и зайца-хвастуна.

А над прилавком качались добрые, веселые, озорные лица и мордочки: Буратино, Ежик, Лисица, Колобок, Красная Шапочка…

— Слушай, Максим, как это ты догадался? — зашептали братья-близнецы. — Теперь малышня повеселится. Давай покупать маски! Дядь, сколько они стоят?

— Рубль двадцать две копейки штука, — хором сказали продавцы и переглянулись.

Покупатели подошли к прилавку, стали выбирать маски. Продавцы только и успевали снимать с гвоздей Красных Шапочек и Лисиц. Заворачивая покупку нашим друзьям, продавец Степан Степанович наклонился к Максиму:

— Скажи, мальчик, как это у тебя получилось?

— Секрет, — небрежно сказал Максим.

А второй продавец — Василь Кузьмич — попросил:

— Ты не мог бы заменить нам не только маски, но и игрушки? Которые никто не покупает…

— Ладно, в другой раз, — сказал Максим.

Никто в магазине не обратил внимания на мальчишку с голубым лицом. Он стоял в углу и с удовольствием наблюдал превращение масок. Когда три приятеля забрали свои покупки и ушли, он сказал себе:

— Прекрасный фокус-мокус. Запомним…

Гум-Гам — это он, конечно, наблюдал игру Максима, — морщась, оглядывал новые маски.

— По-моему, немножко глупые и грустные лица. Великий Фантазер чуть ошибся… Пусть они будут поумнее, повеселее, — бормотал Гум-Гам.

Он с минуту подумал и потом щелкнул пальцами:

«Р-раз!» Маски над прилавком стали голубыми.

«Ха-ха! — веселился в своем углу Гум-Гам. — Кажется, я узнаю эти забавные лица. Вон тот, курносый, — Тин-лин. А строгий, задумчивый вылитый мой старший брат Кри-кри. А это что за симпатичный игрун? Неужели это я?.. Ну, теперь все в порядке: торговля пойдет нарасхват…»

— Это вы мне заворачиваете? — раздался возмущенный голос. — Я платил за Буратино и гадкого утенка, а вы мне заворачиваете какие-то синие привидения!

— Извините, сейчас поменяю, — бодро сказал продавец. Он обернулся и оторопел: на полках висели одни голубые маски.

— Василь Кузьмич, — позвал Степан Степанович, — где-то была коробка с масками.

Нагнувшись, продавцы извлекли пыльную коробку. Они долго возились под прилавком и вылезли очень хмурые.

— У нас все маски одинаковые, — буркнул Степан Степанович. — Если вам не нравятся, верните чек в кассу.

— Безобразие! — возмутился покупатель и двинулся к кассе. — Ведь я покупаю детям!

— Вечно эти взрослые сердятся, — удивился Гум-Гам и вышел из магазина. — Он хочет обрадовать детей гадким утенком. Чудак!

А в это время Максим, Мишка и Сергей, бережно неся свои маски, вбежали во двор и остановились в недоумении: весь двор смеялся. Смеялись школьники с портфелями, смеялись взрослые на балконах и в окнах, смеялись дети, катаясь по зеленой траве. Подходили прохожие, спрашивали: «Вы не знаете, почему все смеются?» И сами начинали хихикать… На двор напала эпидемия смеха.

И началась она как будто с пустяка: из подъезда выскочил Петя Зайчиков, а за ним бабушка с поварешкой. Они побежали вокруг клумбы, но Зайчик так уморительно подскакивал, а бабушка так лихо размахивала поварешкой, догоняя внука, и так грозно кричала: «Где мой обед? Куда ты девал суп?..» — что ребята, наблюдавшие эту сцену, захохотали. Они смеялись так заразительно, что выглянувшие из окон взрослые не могли удержаться от смеха, а в школе прервались занятия. Никто не понимал, о каком супе идет речь и почему белоголовый мальчишка, оглядываясь, выразительно показывает на свой рот, — все продолжали смеяться.

Одни смеялись потому, что видели бег с поварешкой, другие — потому, что любили смеяться, третьи — потому, что смеялись остальные. Уже Зайчик и бабушка, забыв о супе, который исчез из кастрюли, присоединились ко всеобщему веселью, уже наши три друга с масками стали смеяться, — эпидемия смеха не утихала. «Хи-хи-ха-ха…» — звенело над двором.

Взвыла сирена, влетела машина с красным крестом. Из «скорой помощи» вылез голуболицый доктор в белом халате и, посмотрев на смеющихся, хлопнул в ладоши:

— Все понятно!

Увидев доктора, перестали смеяться взрослые, за ними — школьники, а кое-кто закричал:

— Гум-Гам! Привет, Гум-Гам!

Доктор поднял руку и, приятно улыбаясь, сказал в полной тишине:

— Смейтесь на здоровье! Десять минут смеха полезнее, чем стакан сметаны.

Доктор что-то записал в своем блокноте (разумеется, новую игру), вскочил в машину и уехал. Взрослые сразу успокоились, а дети, захватив с собой Зайчика, помчались на улицу. Осталась одна бабушка: она разыскивала в траве утерянную поварешку.

Фантазер был раздосадован, что он не рассмешил целый двор. Не из-за него, а из-за Зайчика прикатил Гум-Гам в докторском скафандре, чтобы научиться играть в смех. Максим даже обиделся на Зайчика, который ни в чем не был виноват.

Максим и не подозревал, что его друг — веселый доктор — удирает сейчас на «скорой помощи» от милиции. Кто знает, почему милицейский мотоцикл помчался с перекрестка за белой машиной. Обычно машине с красным крестом всегда свободный путь на перекрестках. Но тут милиционеры, проводив взглядом быструю машину, засвистели и вскочили на свой мотоцикл. Вот это была гонка по самой середине широкой улицы! «Скорая» выла, все машины тормозили, светофоры заранее включали зеленый свет. А сзади торопливо трещал мотоцикл.

Потом «скорая» свернула в переулок. Мотоцикл, резко сбавив скорость, последовал за ней.

Это был тупик. Обычный, очень короткий переулок упирался в широкий дом. Мотоцикл торжественно прострекотал до самых ворот дома. Ворота были закрыты. «Скорой помощи» в переулке не было.

Милиционеры, осадив мотоцикл, внимательно осмотрелись. На тротуаре стояла детская коляска. Рядом с коляской — мальчишка в белом халате: наверное, школьник, убежавший с урока. И все. Никаких больше машин, никакого транспорта.

Мотоцикл трижды объехал пустынный переулок и, недоуменно стрекоча, выкатил на улицу…

Ну и натерпелся страху Гум-Гам! Он был совсем не рад, что ввязался в эту игру со смехом. Еле улизнул от милицейского мотоцикла! Даже белый халат не успел снять.

— Не умею я играть со взрослыми! — пробормотал Гум-Гам.

Гум-Гам оставил на тротуаре детскую коляску, которая несколько минут назад была быстроходной «скорой помощью», и направился в знакомый двор. Вдруг он удивленно поднял голову: ветер нес ему навстречу синюю фольгу. Гум-Гам усмехнулся: кто-то жевал сейчас лунад и выбросил обертку в окно.

…Голубая фольга «Я ВСЕ УМЕЮ» усеяла тротуары, садовые дорожки, лестницы.

«Я ВСЕ УМЕЮ» — подметали дворники с утра до вечера.

«Я ВСЕ УМЕЮ» — разносил ветер по городу.

АВТУК

— Я самый неудачливый в мире, — жаловался Гум-Гам другу. — Ничего у меня не получается. — Мои маски никому не нравятся. Милиция почему-то гоняется за мной… И еще этот глупый зеленый лук!

— Какой лук? — спросил Максим.

Гум-Гам рассказал, чем кончилась его игра в маски и смех, и не хотел упоминать нелепую историю с луком, но случайно проговорился. Он был в белом халате, надетом поверх скафандра, — веселый доктор еще час назад, а теперь — несчастный игрун.

Оказалось, Гум-Гам подсмотрел, как Максим наказал трех драчунов, и сказал себе: ну, теперь я могу подшутить над любым грубияном. За воротами он увидел ужасного, как ему показалось, грубияна. У овощного ларька человек в серой шляпе сердито выговаривал продавщице: «Ну разве это зеленый лук? Это прошлогоднее сено, а не лук!» Покупатель размахивал каким-то грязно-желтым пучком, и очередь за его спиной грозно гудела. Как вдруг покупатель схватился за голову, и все ахнули, из шляпы, новой серой шляпы сердитого человека, пробивались сочные перья превосходного зеленого лука. Тут поднялся такой шум, что Гум-Гам перепугался и решил: нет, ему ни за что не победить грубияна! И он незаметно исчез…

— Но почему ты решил, что он грубиян? — спросил Максим, размышляя об этой странной истории.

— Он говорил грубое слово «лук»! — убежденно произнес Гум-Гам. — И очень грубым голосом.

Максим рассмеялся. Они сидели в беседке, скрытые от всего мира зеленой вьющейся стеной. Там, за этой надежной стеной, ходили из магазина в магазин покупатели, наблюдала за автомобильным порядком милиция и любитель свежего лука возмущенно обрывал со своей шляпы сочные перья.

— Ты обидел этого человека, — серьезно сказал Максим. — Когда кто-то говорит «лук», «морковь» или «репа», он просто хочет лук, морковь или репу. Но если кто-нибудь говорит «собака», а рядом никакой собаки нет и в помине, значит, этот человек ругается. Понимаешь?

Гум-Гам тяжело вздохнул:

— Не понимаю… Раньше я всегда только выигрывал, и вот пожалуйста: что-то со мной случилось… Ничего я не понимаю… Может быть, я нарушил запрет?.. Может, на меня сердится Автук?

И сразу же после этих слов для Максима пропал весь привычный за зеленой стеной беседки мир и возник другой — мир спокойного голубого пространства, с кочующими шарами домов, с одиноким стариком на летящем неизвестно куда облаке, с вечным утренним солнцем.

— У вас еще не наступило «завтра»? — спросил Максим.

— Нет, не наступило. — Гум-Гам покачал головой. — Я думаю, оно никогда не наступит.

— Не наступит… — задумчиво повторил Максим.

Гум-Гам огляделся по сторонам, шепотом сообщил:

— Я узнал… Я узнал, кто остановил время…

— Кто? — Максим от волнения подскочил.

— Его звали Почемук…

— Почемук, — произнес вслед за другом Максим.

— Может быть, я неправильно говорю. Наверное, его звали Поче-мук… Мне рассказал Кри-кри, а он старше меня, он помнит, как это было… Однажды Поче-мук взял да и разобрал на части свой автомат. Я, кажется, говорил тебе, что на день рождения нам всем дарили Автук. И у Поче-мука был свой Автук. Но он хотел узнать, что у Автука внутри, и сломал его.

— Вот молодец!.. А что оказалось внутри? — возбужденно сказал Максим.

— Тс-с! — Гум-Гам приложил к губам палец. — Это страшная тайна…

— Тайна?

— Страшная тайна, — повторил Гум-Гам. — Потому что никто этого не видел.

— А-а, — разочарованно протянул Максим.

— Ты ничего не понял, Максим! — возмутился Гум-Гам, увидев скучное лицо друга. — Ты не понял самое главное: почему эта тайна — страшная.

— Ну! — нетерпеливо сказал Максим.

— Слушай! Он, этот несчастный Поче-мук, когда развинтил свою машину, перестал с нами играть и не выходил из дома. А потом однажды он подошел к окну, увидел Кри-кри и попросил у него зонт.

— Зачем зонт?

— Он спустился с этим зонтом на землю, чтобы охотиться на диких зверей.

— На диких зверей? Здорово! Он смелый человек, ваш Почемук! — убежденно сказал Максим.

— Просто он не мог жить без Автука так, как жил раньше, — пояснил Гум-Гам. — Ведь у него ничего больше не было. Никаких вещей, даже еды.

— И что же тут страшного?

— Это было утром… — продолжал Гум-Гам. — Конечно, утром! Сначала все ребята очень удивились, как бесконечно тянется утро, и ждали, когда наконец зайдет солнце. Но оно все светило, все слепило нас. И сейчас оно на том же самом месте…

— Время? — догадался Максим.

— Да, время, — вздохнул Гум-Гам. — Оно остановилось.

— А где твои родители? Где все взрослые? — спросил Максим.

— Они делают то, что делали… когда остановилось время. Завтракают, читают газету, говорят по телефону и никак не могут закончить свои утренние дела.

— Надо найти Почемука! — решительно сказал Максим.

— Ну да, найдешь его… — горько протянул Гум-Гам. — Никто даже не представляет, где эта страшная земля.

— Ты говорил, что твой Автук все знает. Все умеет и все знает.

— Его нельзя спрашивать! — напомнил Гум-Гам.

— А ты спрашивал его хоть о чем-нибудь?

— Нет.

— Чего ж ты боишься! — упрекнул Максим друга. — Ты ведь не трус.

Гум-Гам внезапно поголубел, встал со скамейки.

— Я не трус! — насупившись, произнес он. — Ты знаешь, как я пробивался через космос, чтобы найти тебя. Ты знаешь, что я схватил тебя, когда ты летел к земле…

— Знаю! — твердо сказал Максим. — Знаю о тебе все, и ты знаешь обо мне все… Но, — тут Максим вздохнул, — я еще никогда не видел твой Автук… А я так хотел поиграть с Автуком!

— От друга я ничего не скрываю, — чуть удивленно произнес Гум-Гам. Хочешь поиграть с Автуком — пожалуйста. Только по правилам…

— Я как будто умею играть и не проигрываю… — напомнил Максим.

— Да, ты умеешь играть, — согласился Гум-Гам. — Я с удовольствием покажу тебе Автук. Фьють — и ты дома!..

— Я уже привык путешествовать туда и обратно, — весело заметил Максим.

— Вот он! — с гордостью сказал Гум-Гам.

В этой комнате был только Автук — до самого потолка, из сверкавшего стекла или металла, с множеством кнопок. Максим никак не ожидал, что всемогущий Автук, который один во всем воздушном городе, один во всей СТРАНЕ БЕЗ ПОЧЕМУ может ответить ПОТОМУ ЧТО, — этот мудрый Автук всего-навсего машина. Хоть и огромная, таинственная, красивая, но… машина.

Максим был растерян. Он, конечно, схитрил, сказав, что будет играть с Автуком. Он решил спросить Автука о самом важном для Гум-Гама — о пропавшем времени. Он был готов даже сразиться с Автуком, если тот нападет на него. Но сражаться с машиной глупо.

На всякий случай Максим вяло сказал:

— Привет, Автук…

Тот, разумеется, кнопкой не щелкнул в ответ.

Неужели этот Автук сорвал с него летающий бант? Наверное, бант соскользнул сам собой, и потому Максим стал падать вниз.

— Что бы ты хотел, Максим? — торжественно сказал Гум-Гам. — Автук может сделать что угодно. Я дарю тебе любой подарок.

Максим неожиданно для себя попросил:

— Портфель.

— Бр-р… — поежился Гум-Гам. — Ну ладно, портфель так портфель пожалуйста!

Он нажал на кнопки, и Автук приятно засветился изнутри, пустив на стены и потолок синих зайчиков. Распахнулась блестящая дверца, и Гум-Гам подал гостю новенький портфель.

— Держи!

— Спасибо. — Максим удивленно разглядывал подарок.

— Если хочешь, я тебе подарю тысячу таких портфелей, — пообещал Гум-Гам. — Что тебе еще нужно, Максим? — щедро продолжал хозяин Автука.

И тут Максим вздрогнул, вспомнив что-то, побледнел от волнения. Сделал шаг вперед, хрипло сказал:

— Коня! Я очень хочу белого коня…

— Деревянного или пластмассового? — спросил Гум-Гам.

— Живого!

— Живых Автук не делает, — вздохнул Гум-Гам.

В этот момент Максиму показалось, что мимо него процокал по гладкому полу белый скакун. Процокал рядом с Автуком, скакнул в окно и уплыл по воздуху. Один, без всадника. Вон он — снежное облачко тает в синем небе.

Эх, не удалось прокатиться Максиму на белом коне…

Не конь процокал мимо Максима — так громко стучали ботинки Гум-Гама. Он прибежал из соседней комнаты с растрепанной толстой книгой и, заглядывая в нее, затрещал кнопками Автука.

— Ша. Шахматы. Получай, Максим, шахматы… Эм. Мотороллер… Пожалуйста, вот тебе мотороллер. Нож… Это на «П». Перочинный нож… Знаешь, Максим, когда я был такой, как ты, мне подарили Автук-малютку и вот эту книжку, где написаны разные подарки… Хорошо, что она сохранилась! Как только ее не выбросил Вертун!

Из Автука один за другим выскакивали подарки: удочка, конструктор, велосипед, сачок, бинокль, мышеловка, очки от солнца, рогатка, часы, теннисные ракетки, компас, лук со стрелами, оловянные солдаты, водяная ракета, хлопушки, транзистор. Через несколько минут комната была завалена вещами, которых хватило бы на целый двор, а Гум-Гам все листал свой справочник.

— Уже целая гора. Спасибо, Гум-Гам, хватит, — успокаивал друга Максим. Щеки его пылали: он мог задарить своими подарками всю улицу.

Но Гум-Гам, отдуваясь, продолжал щелкать кнопками, и Максим вырвал у него книгу подарков.

— «АВТУК. Автоматический универсальный конструктор», — прочитал Максим слова на замусоленной обложке. — Что значит у-ни-вер-саль-ный, Гум-Гам?

— «Универсальный»? Наверное, это умный. Автук очень умный: он делает все из простого воздуха.

— Умный, — повторил Максим.

— Очень умный! Какую игру его ни попросишь, он все сделает… Я, когда удирал от милиции, только успел сказать, чтобы машина превратилась в обычную чепуху, и — пожалуйста: я стою на тротуаре и держу детскую коляску.

— Значит, Автук управлял грузовиком, на котором мы ехали? — спросил Максим.

— Да.

— И летающими бантами? Поющими замками? Теплоходами? Каруселью?

— Да, да, да.

— И это он сделал лунад?

— Конечно, он!

Автук блистал перед ним своими доспехами, и Максим, взглянув на него, оробел. Он подошел к прозрачной стене. Висело за стеклом вечное солнце. Пустынный город качался в небе: шары, шары, гонимые ветром шары. Никто не играет, никто не гуляет, никто не летает на улице. И в каждом доме — там, за стеклом, — свой Автук.

«Мне семь с половиной, — сказал про себя Максим. — И если я останусь здесь, мне всегда будет семь с половиной. Всегда», — повторил он очень страшное слово.

И он спросил, стоя спиной к Автуку и лицом к спокойному пустому городу, звонко и отчетливо произнес в тишине:

— Почему подсолнух растет под солнцем, которое…

Он задумался и услышал, как кто-то, повторил:

— Которое…

— …которое гаснет, едва придет ночь, которая…

— Которая… — вздохнул кто-то тяжело.

— …которая прячет Землю, которая…

— Которая… — простонал тот же голос.

— …которая утром ждет Солнца…

— Ой, Солнца! — взвизгнул голос.

— …под которым растет подсолнух?

Максим тяжело дышал, еле выпутавшись из очень трудного вопроса, который у него неожиданно получился.

Что-то упало за его спиной. Оглянувшись, он увидел сидящего на полу Гум-Гама.

— Что с тобой? — бросился к другу Максим.

— Вот это вопро-ос! — выдохнул Гум-Гам. — У меня от твоих «которых» закружилась голова…

— Вот видишь, — прошептал Максим, помогая приятелю встать, — видишь, совсем ничего не случилось. Я спросил, а он нисколько не рассердился.

Максим усмехнулся, произнеся эти слова: ну как это машина может сердиться.

Автук по-прежнему сверкал холодным серебром.

Гум-Гам, наморщив лоб, тревожно смотрел на Автука и ничего не говорил.

— Почему я стал падать на землю? — спросил вслух Максим, подбадривая улыбкой Гум-Гама. — Почему я падал вниз, а не вверх?.. Почему Почемук улетел на землю?.. Почему его звали Почемук? — Максим подошел к молчавшему Автуку и с чувством превосходства измерил его взглядом с головы до ног холодного и стеклянного. — Нет, — сказал он пренебрежительно, — в этой СТРАНЕ БЕЗ ПОЧЕМУ никто… никогда… ни за что… не ответит!.. — Он стукнул пальцем по кнопке и вскрикнул: — Ой!

Внутри Автука словно вспыхнул огонь. Он стоял все такой же сверкающий, неприступный, — но от него исходил жар. Даже кнопка, которой коснулся Максим, была горячей.

— Что такое? — подскочил к другу Гум-Гам. — Он тебя обидел? Отвечай!

Максим смотрел на Автука с испугом и ожиданием, как смотрят на пробуждающегося великана.

— Отвечай же! — потребовал Гум-Гам, сжав кулаки.

— Он просыпается, он очень горячий! — восхищенно произнес Максим. Сейчас он что-то скажет…

Автук молчал. Но было заметно, как он накаляется, как постепенно золотеют изнутри его стенки: в нем как будто разгоралось живое солнце.

— С ним что-то случилось! — тревожно сказал Гум-Гам.

— Не знаю, — отвечал Максим. — Подожди одну только минуту… Сейчас ты все увидишь… Ты увидишь, кто твой верный друг… Увидишь, что тебе нечего больше бояться…

Он пошире расставил ноги, сунул в карманы крепкие кулаки. Сказал, глядя в гневное лицо машины:

— Автук, ты слышишь меня?

Автук светился так ярко, что казалось, сейчас из него посыплются искры. Гум-Гам застыл рядом с Максимом. Плечом к плечу.

— Автук, — громко сказал Максим, — зачем ты остановил время, Автук?

Словно сверкнула холодная молния. Прозрачный шар, внезапно возникнув, разделил друзей и, захватив маленькую фигуру, закружился на одном месте. Гум-Гам, отброшенный невидимой силой, впервые в жизни изумленно наблюдал, как неожиданно исчезает его друг…

Максим очнулся в знакомой беседке. Придя в себя, он прежде всего ощупал карманы. Синего камня путешествий в них не было…

Максим вздохнул: Автук победил его.

ЧАСТЬ III
Игра не кончается

Надоели чудеса

— Каждый день одно и то же: чу-де-са! — Зайчик зевнул, показывая, что ему очень и очень скучно.

— Ты что? — Максим кинулся к Пете. — Хочешь остаться без лунада?

— Подумаешь! — отмахнулся Зайчик.

— А ну давай лунад!

Зайчик полез в карман и протянул Максиму лунад в блестящей обертке. «Я ВСЕ УМЕЮ» — сверкали магические слова.

— У меня зубы болят от этого лунада! — Зайчик повернулся на одной ноге, крикнул: — Кто со мной в прятки?

Ребята молчали.

— Пошли играть в дрессированные троллейбусы, — предложил Максим. Пусть они бегают на задних колесах!

Никто не шевельнулся.

— Сергей, Мишка, за мной! — позвал Максим.

— Нам удочки нужно готовить, — буркнул Мишка.

— С отцом на рыбалку едем, — поддакнул Сергей.

Максим разозлился:

— Знаете, вы кто? Знаете… У человека беда, а вы…

— Беда? У какого это человека беда?

— Я бы сказал, да разве вы поймете! — Максим махнул рукой. — Вы лучше отвечайте: будете играть с Гум-Гамом?

— Мы идем на рыбалку, — вздохнул Мишка.

— Договорились, — вздохнул вслед за братом Сергей.

— Вы… — Максим задохнулся… — вы… предатели… Вот вы кто! Отдавайте лунад!

Еще две плитки были возвращены Максиму.

— А ты? — спросил Максим Лешу Попова.

Изобретатель из семнадцатой квартиры вытащил лунад, надкусил и лениво сказал:

— Р-раз!

За его спиной повис кружевной гамак. Леша лег в гамак, уставился в небо.

— Я буду думать, — сказал он, наморщив лоб.

— Может, и ты не хочешь играть? — наступал Максим на розовощекого Леню.

Леня пятился, дергал плечом:

— Не знаю. Что-то не хочется…

— Выкладывай лунад!

— И не подумаю…

— А я говорю: давай!

Через секунду приятели тузили друг друга, и компания вокруг них сразу оживилась.

— Честный бой! Без лунада! — кричали зрители. — Мишка, суди!

Даже ленивый изобретатель соскочил с гамака, запрыгал, замахал кулаками.

— Раз! — считал Мишка. — Два!.. Три!..

Бой длился до десяти. Неожиданно крепкие руки схватили мелькавшие в воздухе кулаки. И все увидели Гум-Гама. Он был в спортивном костюме настоящий судья.

— Победа присуждается двум сторонам, — сказал с улыбкой космический путешественник. — Эх, вы, разве так сбивают из воздуха мороженое? Смотрите, как надо леденить воздух. Эту морозильную игру придумал я!

Руки Гум-Гама завертелись с быстротой пропеллера. Он словно отбивался от отряда невидимок. Наконец перестал взбивать воздух и поднял над головой кулак.

— Эскимо, — похвастал Гум-Гам. Каждый его палец оброс мороженым с шоколадной корочкой. — Самый приятный завтрак, — продолжал Гум-Гам, облизнув палец, — это мороженое. Кто хочет? Эскимо из воздуха…

Кое-кто принялся махать кулаками, но не все. Большинство стояло со скучающим видом.

— А вы? — спросил Гум-Гам. — Вы не любите мороженое?

— У них болят зубы, — мрачно пояснил Максим. — Им надоел лунад.

Лицо Гум-Гама странно поголубело. Он молча смотрел на друзей.

— Вы не хотите больше играть? — удивленно сказал он.

Его друзья молчали.

— Вы не хотите играть в луну и звезды? В деревья и качели? В стрекоз и смех? Не хотите играть со мной?

— Мы уже во все играли, — раздался голос Мишки.

— Ага, — пискнул Зайчик. — И так каждый день обманываешь бабушку. А это нечестно…

— От ремня не уйдешь, — поддержал его Сергей.

А Леша Попов сказал, лежа в гамаке:

— Понимаешь, Гум-Гам… Когда с лунадом — все очень легко, все само собой получается. А мне, может, не хочется, чтоб получалось. Что я — не человек, что ли? Я сам хочу, сам, понимаешь?

Гум-Гам рассердился. Глаза его сверкнули синим светом.

— Я ухожу! — оглядывая друзей, предупредил Гум-Гам.

— Ты что, Гум-Гам… — испуганно произнес Максим.

— Я ухожу из вашего двора! — еще громче сказал Гум-Гам. — Я найду веселых людей.

— Я иду с тобой! — заявил Максим и вдруг вспомнил, что у него нет камня путешествий. Но он не смутился. — Я буду играть с тобой, Гум-Гам! У меня есть лунад…

Он хлопнул себя по карманам, стал выворачивать их. Карманы были пусты, только что в них лежал чужой лунад… Теперь и его нет.

— Автук, — прошептал Максим никому не понятное слово, и Гум-Гам сразу догадался, что минуту назад, когда он сказал, что навсегда покидает этот скучный двор, лунад исчез из карманов всех игрунов.

— Я найду новую планету — планету для игр! — горячо сказал космический путешественник, обращаясь к Максиму. — Пускай там никого не будет!

Только ты и я! Нам всегда весело. Жди моего знака!

Он вытащил синий камень и, чуть помедлив, подбросил его в воздух.

— Прощайте! — крикнул Гум-Гам ребятам. — Не скучай, Максим!

Зазвенело в ушах от лопнувшего шара. Да еще что-то стукнуло о землю. Это свалился Леша Попов, оказавшись без гамака.

— Ничего, — проворчал он, потирая бок, — совсем и не больно.

Никто не засмеялся. Приятели разошлись.

Максим сидел на корточках возле клумбы. Печально смотрел на засохшие комки земли. Так одиноко, наверное, чувствует себя человек в пустыне. Ни друзей рядом, ни пучка травы, ничего живого. Одна Голая земля. И вдруг Максим вскочил: он заметил синее пятнышко. Неужели цветок? Его, Максима, цветок!..

Когда весной взрослые вскапывали клумбу, садовник дядя Егор дал Максиму горстку семян, и мальчик бросил их в землю. Он не надеялся, что из этих крупинок появятся на свет живые цветы, но каждое утро подбегал к клумбе: а вдруг что-нибудь выросло? День ото дня твердела под солнцем земля, и вот через прочную корку пробился упругий стебель, а на нем синела чашечка цветка. С удивлением, даже с испугом смотрел Максим на цветок.

Неожиданно мягко засветилась, заголубела клумба, и Максим попятился. Сначала он удивленно хлопал ресницами, потом рассердился. Так ведь не бывает, чтоб за одну секунду расцвела вся клумба! Кто это подшутил над ним? Ведь ни у кого из ребят уже не было лунада!

Над домом проплывало одинокое облако. Тень от него накрыла клумбу. Тяжелые капли упали на Макушку мальчика, и он, подняв голову, замер. Сквозь хмурую синеву виднелась чья-то фигура. Там, на дождевом облаке, кто-то сидел или лежал. Гум-Гам! Он летел на этом облаке!

Гум-Гам лежал очень грустный, лежал в дождевой луже и смотрел с вышины на знакомый двор. Он слышал голоса ребят и видел, что игра продолжается без него. Он заметил стоящего перед клумбой Максима, махнул ему рукой и прошептал:

— Р-раз!

Вспыхнуло внизу синее пятнышко — клумба, и Гум-Гам улыбнулся. Он сделал прощальный подарок другу, перед тем как искать новую планету.

А ребята внизу кричали:

— Догоняй!.. Чурики, я в круге… Кто со мной запускать ракету?.. Лезь выше, еще выше!..

Мир снова принадлежал им, игрунам без лунада. Не только этот двор поля и леса, откуда летел пахнущий травой зеленый ветер, теплые и холодные моря, посылавшие прозрачный летний дождь, невидимые днем звезды и самая близкая, самая яркая на небе звезда — Солнце. Игруны без лунада, они не умели летать на облаке, проходить мимо стены, переворачивать в воздухе лесенку. Но они всегда верили, что когда-нибудь будут играть во все на свете, как Гум-Гам. И они бежали навстречу своему будущему, играя пока в обычные салочки; падали, обдирая колени, вскакивали и снова ловили друг друга; гоняли по траве мяч, копались в песке, запускали по локоть руки в теплую черную землю, из которой — они знали это точно — вырастает все живое…

— Лови!.. Бросай!.. Бей!.. Эх ты, растяпа… Молодчина, вот это удар! — звенели летящие к солнцу голоса.

И Максим что-то кричал и махал улетавшему другу. Когда облако скрылось за крышей, ой снова нагнулся над клумбой, разыскивая свой цветок.

…Облако, на котором лежал Гум-Гам, спокойно плыло над полями. На берегу узкой речки Гум-Гам увидел две маленькие фигурки и рядом фигуру побольше. Он печально усмехнулся, он знал, кто это… Сергей и Мишка… Они ведь договорились идти с отцом на рыбалку…

А рыболовы и не подозревали, что над ними парит Гум-Гам. Они вообще не замечали ни падавших сверху капель, ни самого облака. Застыли под зеленым кустом, уставились на поплавки: один красный, второй желтый, а третий из обыкновенной пробки.

Со своей вышины Гум-Гам, конечно, не мог видеть, как дрогнул, заюлил на воде пробочный поплавок, как натянулась леска и сверкнул на солнце пустой крючок.

— Эх, сорвался! — огорченно сказал дядя Захар. — Какой окунек сорвался!

Мишка и Сергей плясали возле воды.

— Я видел его, видел… — бубнил под нос Мишка. — Я чуть в речку за ним не бросился!

— И я сперва так обрадовался, — подхватил Сергей, — будто он на мою удочку попался.

— Ничего, — успокоил ребят отец. — Он от нас не уйдет!

А Гум-Гам крикнул сверху:

— Счастливого улова!

Но он был уже далеко, и приятели его не слыхали.

В сумерках рыболовы покинули тихий берег. Они ничего не поймали, и Мишка сказал Сергею:

— Жаль, нет лунада. А то тащили бы мы полное ведро окуней…

Но через несколько минут ребята забыли про лунад. Они шли след в след по росистому лугу, и трава, гладкая и упругая, шлепала их по ногам. Была серебристая лунная дорога, которая вела, казалось, в небо. А на шоссе, как семафор, высился столб. Возле него, негромко разговаривая, стояли какие-то люди.

Подъехал к столбу автобус и забрал всех счастливых рыболовов — с пустыми ведрами и с полными.

Опустела лунная дорога. Один только человек смотрел сверху, как тянется она бесконечно в набитую звездами темноту — туда, где ждет его пустой дом, где ждет его строгий Автук. Гум-Гам все еще не решался покинуть свое облако…

Ящик-Говорящик

В тот же вечер на улице Гарибальди объявился говорящий ящик. Первым узнал об этом электрик. Он возвращался с работы и возле аптеки услыхал тихий, жалобный вой. Электрик догадался, что это злые озорники посадили в ящик из-под мороженого кошку. И он обязательно освободил бы ее, если б в тот момент ветер не сбросил с подоконника горшок с цветком.

Горшок трахнулся у ног электрика, брызнув во все стороны осколками. И в этом тоже не было ничего особенного: так неожиданно всегда падают цветочные горшки, когда их сдувает ветер.

У электрика еще с утра было плохое настроение: на одной из темных лестниц он менял старые провода и ему на голову упал железный щиток. Поэтому, когда у, его ног бомбой взорвался горшок, электрик отскочил в сторону, крикнул в темное окно:

— Эй, вы, осторожней! Голову проломите! — и быстро пошел прочь. Он, конечно, забыл про несчастную кошку.

Но тут за его спиной кто-то громко чихнул и заорал хриплым голосом:

— Огонь! Пли! Огонь!..

Электрик оглянулся: ни души. Только подойдя к дому, он вспомнил про странные крики и подумал, что в ящике вовсе не кошка. Возвращаться уставшему человеку было лень, и он рассказал девочкам, скучавшим у подъезда, что у аптеки стоит говорящий ящик, на котором написано: «Мороженое».

Девчонки понеслись по улице.

Электрик ошибся совсем немножко: то, что он принял за кошачий вой, было на самом деле пением. Максим, который давно уже сидел в ящике из-под мороженого, решил, что так приятней проводить время. Вообще Максим поет неплохо. Но даже заслуженный артист вряд ли спел бы хорошо, если бы его колени упирались в подбородок, а макушка касалась холодной железной крышки. Правда, заслуженных артистов никто не заставляет петь в таком неудобном положении. А Максим залез в ящик сам.

Он сердился на весь мир, и прежде всего на приятелей. Как быстро они забыли о Гум-Гаме, как легко отказались от лунада! Бедный Гум-Гам… Мечется сейчас среди звезд, ищет новую планету, а Автук следит за ним…

В ящике было темно, душно. Максим чувствовал себя таким же одиноким, как Гум-Гам на дождевом облаке. И чтобы развеселить себя, он сначала громко запел, а потом от скуки стал стучать ногами в крышку и закричал страшным голосом:

— Огонь! Пли!..

Как вдруг тоненький голосок спросил:

— Эй, кто тут есть?

— Не подходите! — прорычал Максим. — Я буду стрелять!

Раздался шепот. Кто-то всхлипнул. Потом — так-так-так-так-так! — быстро простучали по асфальту сандалии и стихли вдали.

— Девчонки! — Максим махнул рукой и ушиб пальцы.

Наверное, он долго бы сидел так, скрывшись от всего мира, дожидаясь Гум-Гама, но внезапно он стал чихать. Ящик заходил ходуном. Мальчишка вылез из железного ящика и увидел другой, на который продавец овощей ставит свои весы.

Через минуту Максим устроился внутри перевернутого ящика. Упершись головой и ногами в шершавые стенки, скрестив руки на груди, он представлял, как его друг путешествует в космосе… Звезды летят Гум-Гаму навстречу, он разглядывает одну за другой незнакомые планеты и среди миллиона миллионов разных земель никак не откроет лучшую. Ту самую, где никогда не найдет игрунов Автук…

В это время к железному ящику из-под мороженого подошли девочки, а с ними милиционер.

— Я как раз ищу одного человека, — сказал милиционер. — Может быть, это он и есть? Для него заставить говорить какой-нибудь ящик — пустяковое дело.

Милиционер решительно откинул крышку и заглянул внутрь. Он даже сунул в ящик голову. Ящик был пуст.

— Никого нет! — огорченно сказал милиционер, и девочки загалдели, стали называть друг друга трусихами.

Неподалеку обсуждали свои дела две женщины. Одна из них поставила бидон с молоком на дощатый ящик. Поговорив с приятельницей, она протянула руку за своим бидоном и ахнула:

— Что это? Куда он?

Милиционер сразу подтянулся и медленно пошел к ящику. Ящик тихо двигался.

— Это он! — уверенно сказал милиционер.

Ящик замер.

Милиционер переставил бидон на тротуар и поднял ящик.

Увидев милицейский скафандр, Максим обрадовался:

— Я тебя ждал!

— А я сразу догадался, что в ящике ты, — сказал Гум-Гам.

Он обнял Максима за плечи и, не обращая внимания на изумленных девчонок, увел с собой.

— Ты уже нашел нашу планету? — спросил Максим.

Гум-Гам снял шлем, похожий на форменную фуражку, вытер ладонью лоб. Теперь Максим заметил, что его друг чем-то расстроен.

— Нет, не нашел, — печально ответил Гум-Гам. — Я не успел…

— Что-нибудь случилось?

— Неприятные новости. — Гум-Гам наклонился к Максиму: — Тебя и всех ребят вызывают в школу… Везде висят объявления. Вот такие огромные объявления…

И Гум-Гам, схватив за руку друга, потащил его во двор, где повсюду на стенах домов, у входа в беседку, просто на столбах — были наклеены листы с четкими буквами.

— Читай, — печально попросил Гум-Гам.

— «При-гла-ша-ют-ся в шко-лу», — прочитал вслух Максим. — Зачем в школу?

— «Зачем, зачем»… — вздохнул Гум-Гам. — Все ясно! Теперь тебя запрут в классе, и я потеряю последнего друга. Конец. Конец нашей игре…

— А я не пойду! — сказал Максим.

— Правильно! — просиял Гум-Гам и снова погрустнел. — Тебя поведут родители. Видишь, написано: «С ро-ди-те-ля-ми».

— Давай остановим время! — предложил вдруг Максим.

Гум-Гам покачал головой:

— Это невозможно, Максим. Ты всегда будешь расти — день за днем, год за годом, и очень скоро перерастешь меня. А я останусь маленьким. Ты ведь знаешь: у нас — утро, всегда утро. А у тебя время течет… Это очень грустно, Максим, — терять друзей.

— Я буду думать о тебе всю ночь. Я обязательно придумаю, как нам не расставаться, — сказал Максим.

— У тебя даже нет лунада, — напомнил Гум-Гам.

— Ничего, можно и без лунада… Ты думай, думай, Гум-Гам.

— Я буду думать, — торжественно обещал на прощание звездный мальчик и добавил: — Хотя я не помню, как это — думать… Клянусь, я больше не сыграю ни в одну игру, пока не придумаю!..

У подъезда Максима встретил отец, подхватил его на руки, словно маленького, понес по лестнице.

Максим не сопротивлялся, он очень устал. Такой трудный был день!

В окне и за окном

И вот настал день знакомства со школой. Во дворе собрались игруны в отглаженных костюмах и платьях. Все будто с витрины магазина. И сама школа нарядным кораблем в зеленой пене кустов плывет навстречу ребятам. И обычная тропинка — как трап. Поднимись на корабль, и он понесет тебя через дальние океаны к неведомым странам, незаметно поднимется к Солнцу, навстречу звездам… Вот сейчас, еще одна минута — и откроется дверь солнечного корабля…

Но кто-то очень спешит, входит не в дверь, а в окно.

Смотрите: под школьными окнами висит, ни за что не держась, лестница, висит или стоит в воздухе, а по ней лезет мальчишка. Вот он добрался до последней перекладины и, мгновенно перевернув лестницу, полез выше.

— Здорово! — подталкивают друг друга ребята. — Ничего не боится… Кто это?

В руке у смельчака что-то сверкает. Он держит ослепительно синий камень, смотрит сквозь него.

— Максим! — крикнули разом Мишка и Сергей. — Это он!

— Привет двоечникам! — отозвался сверху Максим, размахивая синим камнем.

Близнецы не отрываясь смотрят на камень.

— Почему это мы — двоечники?

— Вы, малютки, в школе никогда не бывали! — презрительно говорит Максим. — Знаете, что я вижу в окне?

— Что?

— Один мальчишка посадил на рубашку кляксу, а ему сразу вкатили двойку.

Максим, конечно, выдумывает. Со своей лестницы он видит пустой класс. Но откуда знать близнецам, что занятия так рано не начинаются! Они испуганно оглядывают свою новую школьную форму.

— Ага, вот еще один двоечник! — ликует Максим, заметив, как мчится Петя Зайчиков. — Привет, Зайчик! Это я про тебя говорю.

— Про меня? — Петя Зайчиков широко открывает рот.

— Конечно! — летит сверху уверенный голос. — Ты любишь в шарики играть?

— Люблю, — отвечает Зайчик, ничего не понимая.

— Я только что видел, — фантазирует Максим, — как одного мальчишку выгнали из класса за то, что он достал из кармана шарик. А в дневнике написали: «Двойка. Бабушке срочно прийти в школу…»

Толпа будущих первоклассников слушает наблюдателя. Им ведь не видно, что происходит сейчас на четвертом этаже. А Максим и сам уже верит в то, что говорит.

— Бедняга! — жалобно вздыхает Максим, кривляясь в пустое стекло. — Он плачет у доски.

Только он поднял руку, как его вызвали к доске.

Снова двойка!..

— Да что ты выдумываешь! — нерешительно сказал кто-то. — Разве в школе нельзя спрашивать?!

— Ты говоришь: я выдумываю!

Максим, ловко перевернув лестницу, спустился вниз.

— Выдумываю? Я выдумываю, да? — Он подошел к мальчишке. — На! — И протянул ему лестницу. — Смотри, пожалуйста, сам.

Мальчишка осторожно поставил лестницу, шагнул на ступеньку и упал, подняв облако пыли.

— Двойка, — сказал Максим под общий смех. — Двойка за грязную рубашку. Неумеха выбывает из игры.

Нескладный неумеха поплелся переодеваться.

— Вы как хотите, — сказал Максим, взваливая на плечо свою лестницу, а я двойки хватать не собираюсь. Лучше с Гум-Гамом веселиться… — Он взмахнул зажатым в кулаке осколком синего стекла. — Вот мой камень путешествий, — громко продолжал Максим. — Я могу исчезнуть в любую минуту. Мой друг ищет сейчас новую планету. Кто захочет играть с нами, того я беру с собой!

Максим размахивал осколком стекла, но никто не сомневался, что он держит магический камень.

— А лестница? — спросил кто-то из ребят. — Как она здорово переворачивается!

— Обыкновенно, — ответил Максим и сунул в карман стекляшку. — Это лестница-вертушка, по ней можно легко залезть на Луну. Гум-Гам всем вам подарит такую лестницу. — Максим погладил перекладины. Он был рад, что у него сохранился первый подарок Гум-Гама.

А Автук — он почему-то не сердился на Максима, управлял его лестницей… Может быть, потому, что мальчик выручал друга, тормозил время в своем дворе?..

Резкий звон вылетел из окон, и ребята зашептали:

— Звонок… Это звонок… Пора в школу…

…Они входили по очереди с отцом и матерью в пустую классную комнату, где за столом сидела учительница, и присаживались на стулья. После солнечного утра прохладная комната казалась голубой, квадрат доски черным пятном, а ряды столов — очень строгими. Но на окне зеленеют растения — совсем как трава на газонах.

— Здравствуйте, меня зовут Мария Георгиевна, — с улыбкой представлялась учительница и спрашивала своего будущего ученика или ученицу: — Как твоя фамилия? Как тебя зовут?

Мария Георгиевна неторопливо записывала ответы в толстый журнал и потом говорила:

— Мы хотим познакомиться с тобой. Умеешь ты читать?.. Писать? Любишь ты рисовать? Осенью ты пойдешь в первый класс. В первый «А».

Две девочки, которых Мария Георгиевна записала первыми, засмущались, радостно кивнули в ответ. Им очень нравилась красивая, нестрогая учительница, и, когда Мария Георгиевна сказала, что они приняты в первый класс «А», девочки хором ответили:

— Спасибо!

А после девочек в класс вошел белоголовый мальчик с бабушкой, и тут учительница услышала странные слова: «Не хочу». Зайчик едва шевелил губами, но его услышали и бабушка и учительница.

Бабушка всплеснула руками, а учительница внимательно посмотрела на мальчика.

— Почему ты не хочешь учиться, Петя? — спросила учительница.

— Я люблю играть. — Зайчик оглядел класс.

Мария Георгиевна улыбнулась.

— Все ребята успевают учиться и играть.

— Я люблю играть днем и ночью, — упорствовал Зайчик. Перед его глазами была лестница, которая просто так держится в воздухе. — Я не буду учиться!..

Тут вмешалась бабушка, и Зайчик всхлипнул.

— Придите лучше завтра. Пусть мальчик успокоится, — посоветовала бабушке учительница.

Вслед за Петей Зайчиковым отказались учиться, огорчая своих родителей, Михаил и Сергей Сомовы и еще десять мальчишек и девчонок. Когда вошел Максим, Мария Георгиевна уже не удивлялась. Она лишь спросила:

— Ну, а ты почему не хочешь?

— У меня двоюродный брат засох от науки, — громко сказал Максим и взглянул на сидящего рядом отца.

Отец нахмурил брови:

— Максим, так не говорят о старших.

А мама стала извиняться:

— Вы его простите, повторяет глупые шутки. Его брат — доктор наук, добавила она.

— Я все понимаю, — сказала Мария Георгиевна. — Попрошу вас подождать в коридоре.

Мария Георгиевна отправилась к директору. Она шла по коридору, где нервничали родители и смотрели в окна дети. Она ничего не понимала: еще ни в одной книге учительница не читала о таком странном случае.

«Что-то произошло с ребятами, — думала учительница. — Как все это объяснить директору?»

Но директор, оказывается, уже проведал о случившемся, потому что и другие учителя первых классов тоже пришли к нему за советом: ребята не хотели учиться.

— Ведь это дети… — сказал директор. — Они первый раз знакомятся со школой. У них начинается большой урок, который будет длиться всю жизнь. Пригласите ко мне, пожалуйста, родителей…

И никто не знал в целом свете, что в этот момент на другом конце звездного мира, в воздушном городе, в самой большой комнате плывущего шара, стоит Гум-Гам перед раскаленным Автуком. Автук светится изнутри, словно сердится на то, что Гум-Гам задает ему вопросы.

— Скажи, — спрашивает Гум-Гам своего Автука, — почему я самый несчастный человек?

Автук сверкает серебристым огнем, жарко дышит в лицо мальчику, но Гум-Гам не отступает, смотрит на безмолвную машину. Он хорошо помнит, как Автук вышвырнул его друга Максима, когда тот спросил, почему машина остановила время. Но первый раз в жизни Гум-Гам ничего не боится.

— Скажи, что мне делать? Мой друг растет каждый день, он уже идет в школу, а я… я все такой же… Почему это так, Автук?

Гум-Гам говорит тихо, но от каждого слова Автук накаляется все больше.

— Ты очень сильный, Автук. Ты даришь мне все, что я ни попрошу… Сделай так, чтоб я не расставался с другом!.. Погаси или зажги звезды, останови или запусти время — как ты хочешь, только выполни мою просьбу!

Что-то зазвенело внутри машины, вспыхнул яркий огонь и погас. Гум-Гам тихо вскрикнул, коснулся ладонью Автука. Он был холодный и чужой, как пустой остов звездного корабля, навсегда покинутого космонавтами. Лишь в глубине машины мигали какие-то лампы.

Этот бесконечный день

Прискакал во двор горнист на белом коне. Протрубил: «Всем, всем, всем!» Повернул коня — и рысью в другой двор. Там трубит сбор.

А за ним, за горнистом в алой майке, за белым конем бежит толпа ребят. Останавливаются пешеходы, тормозят машины, постовой машет водителям: «Идут дети!»

Впереди процессии — конь. Осторожно переходит улицу по пешеходным дорожкам. И ухом не поведет, когда всадник горнит в трубу.

Максим бежит за белым конем, сердце его радостно бьется. Он узнал его: это тот, самый красивый в мире конь, даже не конь, а скакун, не скакун — сама мечта. Он будто спрыгнул с облака — так неожиданно прискакал. Только всадник другой — горнист.

Алый горнист с серебряной трубой.

Горнист подъехал к школе, протрубил в самое небо: — тра-та-та…

— Сегодня День Бесконечности! — громко объявил горнист. — День, который начался миллионы лет назад. День, который никогда не кончится… Спешите, эй вы, самые любопытные в мире!

Максим первый побежал к школе. За этим горнистом он готов был лететь на край света. Он увидел, как вспыхнуло над входом, разбрызгивая искры, огненное колесо и ребята повалили в распахнутые двери.

А на лестнице их встречают Живые Буквы. На ступеньках в бумажных плащах стоят ребята, и у каждого на груди написана буква. Если быстро бежать по лестнице и читать букву за буквой, то получатся такие слова:

ПОТОМУ ЧТО ПОТОМУ НЕ КОНЧАЕТСЯ НА У!

Даже восклицательный знак есть. Длинный-предлинный. Наверное, самого высокого десятиклассника для него выбрали.

«Ты думаешь, что идешь по лестнице? — вкрадчиво спрашивает гостей чей-то голос, который, кажется, звучит со всех сторон. — Ты взбираешься в гору… Ты шагаешь к звездам…»

Вверх, вверх… В зал, в зал. Он на последнем этаже.

Но не так просто попасть в зал. У дверей скрещивают копья-авторучки грозные стражники, преграждают новичкам путь, спрашивают:

— Ты все на свете знаешь?

— Нет.

— Проходи!

— Да, я все знаю, — упрямо говорит Максим, косясь на толстое копье с острым пером вместо наконечника.

— Ты ошибаешься! — весело отозвался школьник, убирая копье. Проходи!

Максим вошел в темный зал и попятился. Справа скачут в траве антилопы, слева плещется в море синий кит, а если поднять голову, увидишь парящих в вышине орлов.

«Кто самый большой на свете? — мягко спросил притихших зрителей голос. — Кто самый маленький на свете, ты знаешь?..»

Бегут на экране страусы; следит лягушка за звенящим над ней комаром; висит на ветке вверх ногами забавный ленивец… А Максим все оглядывается, ищет синего кита. Как ловко играл он в море! То покажется из воды симпатичная морда, то приветливо махнет хвост, то взлетит фонтан брызг.

Будто это подводная лодка уходит в глубину, потом всплывает и сильным тараном летит в серебре моря…

«Почему трава зеленая, небо голубое, а радуга пестрая? — тихо спрашивают живые стены. — Почему весь мир цветной?»

Но нет уже в темноте никаких стен. Колышется вокруг зрителей океан зеленых листьев, порхают над цветами бабочки, звенит в глубине неба жаворонок, и ребятам кажется, что летний ветер пронесся над их головами, травяной, душистый, жужжащий ветер.

«Кто самый быстрый на свете? — успел шепнуть каждому в ухо ветер. Угадай, как играть в самое быстрое?»

И наступила глубокая ночь… Нет, пожалуй, это не ночь, а пустота со всех сторон, мрачная, бездонная пустота, от которой чуть кружится голова.

Вдруг из темноты медленно выплывает белая фигурка, а под ней такой знакомый голубой шар Земли.

— Космонавт! — эхом отозвался зал, узнав плывущего в невесомости, будто играющего среди звезд космонавта.

Максим сидел тихий, раскрасневшийся. Ему было жарко, и он расстегнул пуговицу воротничка.

Если бы Гум-Гам сейчас был рядом!.. Он, Максим, нагнулся бы к нему, сказал на ухо:

«Ты видел? Малютка жаворонок летает, резвая антилопа скачет в траве, а синий кит плавает в море. Удивительно! Но почему это так?.. Я никак не пойму, почему наше Солнце, такое огромное вблизи, — крупинка среди звезд?.. А сами звезды — все они вертятся, как волчок! Это просто смешно! Ты ведь знаешь, Гум-Гам, что у меня нет камня путешествий, но я только что видел звезды своими глазами, и мне это непонятно. Как же я их мог увидеть?»

И еще он скажет Гум-Гаму:

«Оказывается, моя Земля совсем маленькая перед звездами. Зато она добрая, Гум-Гам. Я теперь вижу всю ее целиком! Я вижу, как я ныряю с маленького острова в маленькое море. Я вижу, как залезаю на низкие горы, а потом парю в облачках вместе с крохотными орлами. Я даже могу взять Землю в ладони, как простой мяч, и подкинуть вверх, и поймать…»

— Эй ты, первоклассник, не толкайся! — оборвал мысли Максима чей-то голос.

Он и не заметил, как стал размахивать руками, беседуя с далеким Гум-Гамом, и толкнул соседку в белом фартуке.

— Сама не толкайся! — в сердцах ответил Максим. — Тоже мне первоклашка!

А звезды на экране все ближе друг к другу, все дальше от зрителей, все мельче и мельче. Как снежинки, лепятся звезды в плотный ком, в сверкающее колесо Галактики; Огненной каруселью вертится Галактика, и каждая искра в ней — звезда, неведомый мир.

«Ты знаешь, сколько звезд вокруг тебя? — глухо гудит пустота. Знаешь, кто там живет под красными, желтыми, голубыми звездами?»

«Знаю!» — хотел крикнуть Максим, всматриваясь в блестящее колесо, стараясь отыскать синее солнце Гум-Гама. Но Галактика уже сжалась в точку, стала обычной звездой среди миллионов новых звезд.

«А дальше? А дальше? Что дальше? — гремела черная пустота. — Ты человек, ты должен узнать, что там дальше!»

А дальше наступил день. Стены погасли и умолкли, раздвинулись шторы, в окна ворвался ярчайший свет вместе с чириканьем воробьев, шелестом шин, криком малышни, игравшей во дворе. Зал снова стал обычным школьным залом, и те, кто минуту назад затаив дыхание заглядывали в набитую звездами бездну, вздохнули облегченно, улыбнулись, стали спрашивать товарищей: «А что самое быстрое на свете?..» Прыгали по лицам солнечные зайчики, словно подсказывая, что самое быстрое — солнечный свет — совсем рядом, за стенами школы, во всем бесконечном мире…

…А за кулисами в это время волновались артисты. Пора начинать представление, а первоклассники никак не успокоятся!

Выглянули артисты и удивились: сцена, оказывается, занята. Какие-то странные мальчишки топчутся на сцене. Лица у них вымазаны синим, упругие, как мячи, костюмы разрисованы звездами, а на голове — серебристые шлемы. И еще несколько синелицых неуклюже бегут прямо по потолку и по стене.

Все, кто был в зале, задрали голову: смотрят, как они бегут.

— Зачем вы бегаете по потолку? — крикнул кто-то из зала.

Странные люди ничего не ответили. Они спрыгнули со стены на сцену, выстроились в ряд, и один из них сделал шаг вперед.

— Молодцы, ребята! — хрипло сказал он. — Молодцы, что не хотите учиться!

Строй синелицых дружно подхватил, точно болельщики на стадионе:

— Мо-лод-цы!!!

Зал молча разглядывал их.

— А как вы бегаете по потолку? — спросил тот же голос.

И вдруг вспыхнул синий свет, и люди в звездных скафандрах взлетели над сценой. Они пронеслись, раскинув руки, над головами зрителей, плавно обогнули люстру и приземлились на прежнее место. Они стояли, смотрели на ребят и загадочно улыбались.

Зал разбушевался. Ребята затопали ногами, закричали:

— Как вы летаете?

— Зачем вы здесь?

— Почему не отвечаете?

— Мы хотим знать!!!

Один из синелицых развел руками:

— Мы не знаем, как мы летаем…

— Эй, вы! — крикнули в зале. — Уходите! Не хотим играть, пока не узнаем!..

И синелицые исчезли. Все разом. Только что стояли здесь, и уже их нет. Пустая сцена.

Тр-р-р-р… — зазвенел школьный звонок. На сцену вышел директор.

— Это ваша школа, ребята. В ней вы начнете свой первый урок, — сказал директор. — Потом, когда вы окончите школу, вы будете учиться дальше. Нет такого смельчака, который может похвастать: «Я все знаю». Если кто так и скажет, он скажет неправду, потому что — вы видели — мир не имеет конца. Когда-то очень давно, когда начинался этот Бесконечно Большой День Человечества, самый умный мудрец умел считать только до двух, а дальше он говорил: «Много». Сегодня сосчитаны миллионы звезд в космосе, а урок все продолжается. Вы, именно вы откроете новые звезды и не только сосчитаете их, но и увидите своими глазами… Всю свою жизнь вы будете узнавать новое. Человечество никогда не устанет учиться, потому что оно — живет… А сейчас посмотрите спектакль, который приготовили для вас старшеклассники…

Но обещанный спектакль так и не начался.

Только вышли артисты из-за кулис и сразу же попятились назад: на сцене суетился голуболицый мальчик. Костюм его был измазан, волосы всклокочены. Мальчик смотрел на потолок, махал руками:

— Сюда, сюда!.. Осторожней, пожалуйста.

А по потолку топает та же команда и несет стеклянный ящик или шкаф. Того и гляди, уронят синелицые свою хрупкую ношу — ведь они идут вниз головой, — разобьют, засыплют пол стеклом; вон слышно, как они пыхтят. Зал притих, зашептал: «Осторожнее… Надо помочь…» А как поможешь, если они на потолке!..

Вот они спустились по стене, оставляя следы, и ребята из первых рядов вскочили на сцену, подхватили хрупкий груз, опустили на пол. Ящик был тяжеленный, доски так и затрещали под ним.

— Спасибо, друзья, — печально сказал голуболицый мальчик. — Это была последняя наша игра.

Максим не удержался, крикнул:

— Гум-Гам!..

И ребята подхватили:

— Смотрите, Гум-Гам! Наш Гум-Гам…

Гум-Гам кивнул приятелям и обратился к директору:

— Извините, пожалуйста, моего брата Кри-кри и моих товарищей. Мы все на свете перепутали и чуть не сорвали вам праздник. У нас большое несчастье: сломался Автук.

— Автук, — пронеслось по залу. — Вот это слово! Автук!..

— Так, так, — сказал директор, вспоминая классы, усеянные серебристой фольгой с загадочными словами: «Я ВСЕ ЗНАЮ». — Так, так, — повторил директор, — значит, ты и есть Гум-Гам?

Гум-Гам кивнул, а директор усмехнулся про себя: «А я-то думал, что ты — шутливая выдумка… Вот он стоит передо мной… Гум-Гам! Мальчик из космоса…»

— Что у тебя случилось? — спросил директор. — Объясни мне, пожалуйста, что такое Автук?

— Вот он. — Гум-Гам показал на машину. — Мы принесли его. Автук делал все на свете. А теперь, — Гум-Гам вздохнул, — в доме беспорядок, мы голодные и не можем играть. Никто из нас не умеет чинить Автук.

Мальчик растерянно моргал, губы его дрожали. Максим подошел к другу:

— Не волнуйся, Гум-Гам. Твой Автук починят.

Директор школы и учитель физики осматривали странную машину.

— Как работал твой Автук? — спросил директор.

Синелицые стали наперебой объяснять:

— Это очень просто. Нажимаешь на кнопку, и выскакивает любая вещь какую только захочешь…

— А из чего делал Автук эти вещи? — полюбопытствовал учитель физики.

— Кажется, из воздуха, — неуверенно ответил Кри-кри. — Мы точно не знаем…

Кто-то хихикнул, а учитель поддержал Кри-кри.

— Из воздуха? Это невозможно… Да, очень сложная машина. У вас есть какая-нибудь книга об Автуке? — спросил он Гум-Гама.

Гум-Гам пробормотал:

— Были книжки… Они давно порвались… Осталась одна Книга Подарков… Что дарить друзьям на день рождения…

— И то хорошо, — сказал учитель. — Нельзя ли ее посмотреть?

Один из синелицых, Тин-лин, мгновенно исчез и через несколько секунд появился с растрепанной книгой. Тин-лин тяжело дышал, будто пробежал миллион километров, но улыбался, довольный, что выполнил поручение.

— Еле нашел, — объяснил он.

— Любопытно… — протянул учитель, глядя не на книгу, а на запыхавшегося Тин-лина. — Очень любопытно…

И тут новый вопрос обрушился на Гум-Гама.

— А в каком классе у вас изучают Автук? — спросил директор.

Бедняга Гум-Гам! И от простых-то вопросов у него всегда болела голова. Сейчас он едва держался на ногах.

Максим схватил друга за руку. Ответил за Гум-Гама:

— У них нет школы. Это СТРАНА БЕЗ ПОЧЕМУ.

Директор покачал головой.

— Садись сюда! — сказал Максим, увидев пустой подоконник. — Тут прохладно. Ну и поголубел ты…

— Все пропало, — прошептал Гум-Гам, прижимаясь лбом к холодному стеклу. — Неужели придется учиться?

— Когда выучишься, сам починишь Автук, — успокаивал его Максим. — Как ты не понимаешь!

— Но я все забыл. Я учился давным-давно, еще тогда, когда у нас не остановилось время, — пробормотал Гум-Гам.

— До осени далеко. Успеешь повторить.

— Значит, корпи теперь над книгами и никаких тебе игр, — ворчливо заметил Гум-Гам.

— Я придумал! — воскликнул Максим. — Учить уроки мы будем у тебя дома, а играть — в моем дворе. В твоей стране без всякого времени в одну секунду можно незаметно выучить любой урок… Конечно, — добавил он, пока мы не узнаем, как снова запустить время.

— Ты думаешь, я когда-нибудь узнаю? — с надеждой спросил Гум-Гам.

— Конечно!

Гум-Гам просиял, соскочил с подоконника.

— Ты отлично придумал, Максим! Я спрашивал Автука, и он перегорел от моих «почему». А ты — р-раз! — и в одну секунду все придумал… Я, кажется, уже ничего не боюсь! Мне даже хочется узнать, что у Автука внутри… Пожалуй, мы починим Автук. Пожалуй, мы найдем Почемука… И завертим это ленивое время!..

И Максим представил зелено-голубой город Гум-Гама, каким он скоро станет. Могучие деревья держат на канатах дома-шары, чтоб их не унес ветер. Все жители на улице, все гуляют, все играют — кто под деревьями, кто на деревьях, кто просто в воздухе… Солнце движется по небу, опускается вечером за горизонт, и Гум-Гам каждую ночь растет…

Этот город легко будет найти каждому игруну. И только скучные люди, те, кто не ценят смелость и дружбу, радость и смех, не попадут под его высокие своды. А если и попадут случайно, то ничего они не поймут.

Ничто не кончается

Первое сентября, когда возле школы гремела музыка, синелицые вошли во двор. Школьные скафандры с белыми воротничками; в руках у звездных мальчишек голубые цветы и тяжелые портфели.

Третий класс «Г» дружно поздоровался с учителями.

Гум-Гам показал директору свой громадный портфель.

— Здесь учебники. Мы все лето повторяли…

— Посмотрим, — улыбнулся директор.

Весь сентябрь, когда Максим, Мишка, Сергей и другие первоклассники выводили в тетрадках буквы, считали палочки, рисовали яркую осень, третьему «Г» пришлось заняться повторением. Это был трудный класс, как говорят учителя. Конечно, если всю жизнь только играешь, нелегко отвыкнуть от своих привычек.

Кри-кри, например, всякий раз выходил к доске по потолку. Сколько ему ни делали замечаний, ничего не помогало. Он прекрасно знал урок и получал обычно пятерку с минусом. Минус — за выход к доске. Страницы его дневника так и пестрели пятерками с минусом.

Тин-лин очень переживал, если получал тройку и даже четверку. А когда ему поставили двойку за стихотворение, он проглотил свой дневник. Потом поголубел под укоризненным взглядом учителя, достал дневник из кармана и попросил прощения.

А Гум-Гам однажды так задумался у доски над сложным примером, что на вопрос учителя безнадежно махнул рукой и тут же превратился в шкаф. Учитель осторожно обошел шкаф, открыл дверцы, заглянул в пустое нутро и растерянно спросил:

— Скажи, как тебе удаются… э-э-э… такие… э-э-э… превращения?

— Не знаю, — печально вздохнул шкаф, снова становясь учеником.

— На твоем месте, с такими способностями, — признался учитель, — я бы за одну ночь выучил все правила.

— Вы думаете, я смогу? — просиял Гум-Гам.

Он сел и был удивлен, что учитель не поставил ему двойку. А на другой день Гум-Гам торжественно объявил: он знает учебник наизусть. Кто хочет проверить, пожалуйста…

Молчаливому Тили-тили труднее всех давалась учеба: он едва плелся на тройках. Но как-то Тили-тили удивил класс: за три урока он заработал три пятерки. А в перемену из кармана Тили-тили, когда он доставал платок, выпал лунад. Как только он сохранился у тишайшего Тили-тили!

— Ты обманщик, Тили-тили! — сказал ему классный староста Чур-чура. Ты всех нас подвел. Теперь, может быть, учителя думают, что и Гум-Гам нечестно выучил арифметику. И что у Кри-кри пятерки с минусом из-за лунада!

— Честное слово, — клялся покрасневший Тили-тили, — это последний лунад. Я больше никогда не возьму его в рот.

— За обман ты будешь наказан, — продолжал Чур-чура. — Ты ведь знаешь: без Автука не избавишься от лунада. Последняя плитка лунада всегда будет у тебя в кармане… Но ты не посмеешь отломить от него ни кусочка. Даже если получишь единицу. Даешь слово?

— Даю!

А Гум-Гам сказал:

— Когда мы выучимся и починим Автук, мы напишем правила: кто может нажимать на кнопки любой в мире машины. И запретим подходить к Автуку лентяям, обманщикам и скучным людям.

И Гум-Гам, схватив портфель, побежал во двор, где его поджидал верный друг.

— Эй, Максим! Во что сыграем? Только часик, не больше.

…Если однажды из школьного двора прямо на вас вылетит зеленый деревянный грузовик, или выкатится большущий, с газетный киоск, мяч, или пронесутся над вашей головой визжащие мальчишки, не пугайтесь, пожалуйста: ребята играют. Они парят на летающих бантах и кричат сверху: «Пеше-пеше-пешеходы, пешеходы-тихоходы!»

А тихоходы завидуют им.

КЛАССНЫЕ И ВНЕКЛАССНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
НЕОБЫКНОВЕННЫХ ПЕРВОКЛАСНИКОВ

Одноух и Дыркорыл

Одноух и Дыркорыл воспитывались в семье бухгалтера Нехлебова, если, конечно, одинокого бухгалтера можно назвать семьей.

Но когда их стало трое, то получилась очень дружная семья: два малыша, два верных друга, и их приемный отец.

Жили они в деревне Берники, где Нехлебов работал в двухэтажной конторе совхоза «Светлый путь». Совхоз имел большие поля, на которых росли картофель, капуста, морковь, горох и другие овощи, имел много разных машин и расторопного бухгалтера, который постоянно считал, какой в совхозе урожай, как выполняется план по заготовке овощей и сколько заработал каждый работник хозяйства «Светлый путь». Удивительная увлеченность совхозного бухгалтера всеми жизненными делами имела важное значение в воспитании его необычных детей.

Нехлебов подобрал своих питомцев осенним утром на пустынной улице. Трудно сказать, как оказались поросенок и крольчонок одни на грязной мостовой. Говорят, что на рассвете через село проезжала подвода на базар. Возможно, именно из нее на тряской дороге выпали малыши. Они дрожали от холода и повизгивали.

Бухгалтер осторожно поднял поросенка и крольчонка, завернул их в пиджак, принес домой. Он нагрел воды, выкупал подкидышей в тазу и, как смог, запеленал их в разорванную пополам простыню. Малыши мгновенно уснули.

Нехлебов оглядел два белых свертка с симпатичными мордашками. Одна громко сопела розовым пятачком. Вторая дышала ровно аккуратным черным носиком; из-под белой пеленки упрямо торчало длинное ухо.

— Что же дальше, Одноух и Дыркорыл? — сказал тревожным шепотом Нехлебов. — Чем будем питаться — вот вопрос?!..

Сам-то он привык питаться бутербродами, но колбаса и сыр малышам явно не годились.

Пока Одноух и Дыркорыл спали, бухгалтер сбегал в магазин, купил соски и бутылочки. Он забыл, как называются эти маленькие резиновые штучки, однако продавщица поняла его с полуслова.

А дальше все было проще: Нехлебов налил в бутылочки теплое молоко, сунул соски в рот спящим. Дыркорыл хрюкнул от удовольствия и, не открывая глаз, аппетитно зачмокал. Одноух сосал соску нежно и деликатно.

Бухгалтер почему-то разволновался, забегал по комнате, потом составил длинный список покупок и снова помчался в магазин. Там он купил кроватки, одеяла, пеленки, белье, игрушки и все прочее, что полагается для новорожденных. По два экземпляра каждой вещи на сумму девяносто восемь рублей и двадцать копеек. У дверей стояла грузовая машина из совхозного гаража.

Покупки вызвали разговоры в Берниках. Бухгалтер, такой серьезный парень, только что окончил техникум, поступил заочно в институт, на счетной машинке, как на гармошке, играет, и в одно утро — двое детей!.. Потратил разом всю месячную зарплату!

До позднего вечера в доме Михаила Нехлебова толпились соседи. Малыши понравились. Спят себе, причмокивая сосками, сопят забавными носами. Из-за носов и ушей не спутаешь их ни за что: сразу видно, кто Дыркорыл, а кто Одноух. Сразу видно: разные характеры!

Молодой отец получил массу полезных советов и наглядных уроков: чем кормить и поить малышей, как их пеленать, какой должен быть режим дня. А когда Нехлебов, замучившись с мокрыми пеленками, объявил о своем решении купить стиральную машину, две бабушки вызвались быть добровольными няньками малышей. Ясное дело — человек весь день на работе, ему не до пеленок.

Бабушки молчаливо и добросовестно делали свое дело, и Одноух и Дыркорыл запомнили их на всю жизнь.

Свое детство Одноух и Дыркорыл провели в деревне Берники. Росли они хорошо и быстро, ничем серьезно не болели. Нехлебов, человек очень аккуратный, научил их мыть не только руки перед едой, но и те огородные лакомства, которые они очень любили. А любили они морковку, капусту, огурцы, репу и все другие овощи, которые росли на грядках. И очень скоро сластены поняли, что две морковки слаще и вкуснее, чем одна, а четыре моркови лучше двух.

Когда ты непрерывно думаешь про морковь и капусту, то вскоре научишься называть их своими именами.

И если твердо знаешь, что дважды два — это четыре, неудобно появляться на улице на четырех лапах. Образование, хоть и самое простое, ко многому обязывает.

Одноух и Дыркорыл ходили, как и все, на двух ногах.

Они научились читать и писать, играть в разные игры с ребятами на улице, полоть в поле сорняки, печь на костре картошку, управлять лошадью, собирать грибы и ягоды, — словом, мало чем отличались от своих деревенских сверстников.

Многие уже и не помнили, как и при каких обстоятельствах появились у бухгалтера сыновья. Остальные относились к ним как к обычным мальчишкам. Среди любой ребячьей ватаги всегда найдется один лопоухий, а другой с задорным пятачком. Это лишь чисто внешняя примета. Каждый имеет свое «Я».

Все знали, что когда по улице идет заросший длинноухий мальчишка и негромко поет забавную песню:

то это приемыш бухгалтера Нехлебова, скромный и отчаянно смелый Одноух. Мухи он, конечно, никогда в жизни не обидит, но за друга готов сражаться даже зубами. И очень любит все зеленое, летнее, нарядное, потому готов часами разглядывать и великанский дуб и крохотную былинку.

А если слышна задорная песенка с чуть печальным концом, то это идет розовощекий весельчак с грозным именем, которым наградил его приемный отец:

Дырк — звали его приятели за победно торчащий, розовый от волнения пятачок носа. Все понимали, что у взрослого Дыркорыла будет взрослый пятак, который принято называть «рылом», но пока думать про это не хотелось. Дырк — и все тут!

Никто не знал в Берниках, что эти мальчишки сыграют значительную роль в жизни районного центра.

Дыркорыл и Одноух прожили в деревне некоторое время Когда контору совхоза перевели в соседний город, семья Нехлебовых переселилась в многоэтажный дом и заняла там двухкомнатную квартиру.

Так Одноух и Дыркорыл оказались в районном центре Ерши.

В Берниках бульдозеры сносили старые дома, сараи, заборы На месте деревни должен был родиться поселок с каменными домами.

Наши новоселы помогали отцу расставлять вещи в новой квартире, готовились к новой жизни, к очень важному дню — началу учебного года.

В новом дворе

Ершовцы дружелюбно приняли Одноуха и Дыркорыла.

Когда Михаил Нехлебов вывел своих воспитанников во двор, сбежались все ребята.

Забавной оказалась пара новоселов.

Разгуливают себе в начищенных ботинках, руки в брюки, и поглядывают на всех хитренькими глазками.

Спереди поглядишь — симпатяги, спортсмены. Один чуть зарос серым пушком и с длинными ушами, причем одно переломлено пополам. А у другого круглое розовое лицо и нос боксерский, в форме дерзко выпяченной лепешки — пятачок, можно сказать.

— Что у тебя с ухом? — спросили ребята Одноуха.

— Пустяки, — махнул серой лапой Нехлебов-младший. — Когда маленький был, с собакой не поладил. С волкодавом. У него зубы, знаешь, во какие…

И Одноух обнажил свои длинные острые зубы.

«Ого! — с уважением подумали ребята. — Да он тоже зубат… С таким лучше не кусаться…»

А сзади братья тоже на всех похожи. Небольшое лишь отличие: из штанов хвосты торчат. Один шерстяной и куцый, а другой розовый, подвижный, надкусанный кем-то.

— Это кто тебе хвост грыз? — поинтересовался один дворовый насмешник.

— От волка удирал, — признался Дыркорыл. — Еле успел на дерево влезть. Если бы не Одноух, не знаю, как бы я с ним сладил, — пояснил покрасневший от воспоминаний поросенок.

И Дыркорыл рассказал, как он спасался от волка. Всех слушателей поразило не то, что Дыркорыл мгновенно оказался на дереве: когда тебя цапнут клыками за хвост, и на телеграфный столб взберешься… Удивила находчивость брата Дыркорыла.

Одноух, видевший нападение, не растерялся, вывалялся в стружках и страшным голосом зарычал и залаял из кустов. Тощий волк оглянулся, попятился, но еще не решился удирать. А тут настоящие деревенские собаки сбежались. То-то был переполох в Берниках!..

Горожане переглянулись, посмеялись и сразу приняли новых друзей в компанию. Свои ребята — смелые и не хвастуны. Честные и хитрые. В любую игру с ними играть можно!

Дядя Миша Нехлебов, вернувшись из домоуправления, сказал, что сейчас они будут заняты: идут в школу записываться в первый класс.

— Здорово! — закричали ребята. — Давайте их к нам, в первый «А»!

— Нет, к нам, — подхватили другие ершовцы, — к нам, к нам! В первый класс «Б»!

— Куда примут, — сказал дядя Миша и протянул руки сыновьям. — Пошли. Мы опаздываем.

Они направились к школе.

Ребята толпой проводили приятелей и остались ждать у школьных дверей.

Давайте знакомиться

— Давайте знакомиться, — сказала учительница новым ученикам. — Меня зовут Тамара Константиновна. А вас?

— Одноух, — спокойно проговорил будущий первоклассник, глядя на учительницу большими темными глазами.

— А меня — Дыркорыл, — резво подхватил его брат.

— Хорошо. Я бы даже сказала — отлично! — похвалила Тамара Константиновна, оглядывая новых учеников.

Дыркорыл и Одноух удивились: за что учительница хвалит их? Не успели рта раскрыть, и уже — отлично… Они вежливо промолчали.

Учительница осталась довольна. Она была наслышана о странных учениках. Но вот она увидела их: говорят громко, отчетливо, не стесняясь; одеты аккуратно; очень вежливы — совсем хорошие ученики! Мало ли кто из нас каким кажется в детстве! Один похож на гадкого утенка, другой — зайка-немогуузнайка, а третий, как говорят взрослые, просто-напросто свинтус! Что ж, так нередко в жизни случается: сегодня он, к сожалению, свинтус, зато завтра…

— Теперь проверим, что вы умеете, — предложила Тамара Константиновна, садясь за свой стол.

— Я умею плавать, — сообщил, тряхнув ушами, Одноух, и Тамара Константиновна отметила, что внешность бывает обманчива: крольчонок, кажется, не трус.

— А я лазить на деревья, — гордо поведал Дыркорыл и покраснел.

Учительница заметила, что Дыркорыл очень легко краснеет, причем мгновенно весь целиком — от пятачка и до кончика хвоста. Под розовой кожей таился важный для будущей жизни дар — совесть.

Нехлебов, сидевший на парте позади воспитанников, тоже покраснел и пробормотал:

— Наверное, вас спрашивают не об этом.

Сломанное ухо шевельнулось. Подвижный пятачок замер в ожидании.

— Прекрасно, что вы имеете жизненные навыки, — улыбнулась Тамара Константиновна и похвалила про себя: «А они не робкого десятка, вот что значит жизнь в деревне!» — Я хочу знать, умеете ли вы писать, считать…

— Я — до ста двадцати! — нетерпеливо сообщил пятачок.

— А я — все буквы! — махнуло мягкое ухо.

— Сейчас проверим.

И учительница, видя нетерпение Дыркорыла, задала ему простую задачу: к четырем прибавить пять.

Поросенок просиял от счастья, но тут же сморщил свой горящий пятачок, зашептал с громким сопением.

— Четыре кочана и пять кочанов. — Он представил себе ароматные, отполированные солнцем.

— Есть! Когда Дыркорыл спасался от волка на дереве, я стал звать на помощь. Прибежали две собаки, а потом еще одна. Всего, значит, три.

— У вас очень способные ребята, — похвалила учительница бухгалтера и перешла к чтению.

Дыркорыл прочитал отрывок из книги. Читал он по слогам, но очень старался, даже вспотел. А Одноух пересказывал прочитанное.

В отрывке шла речь об осенней страде на полях, о разных машинах, которые помогают людям собрать урожай. И хотя Одноух в своем рассказе перечислил все новейшие марки тракторов, комбайнов и грузовиков, он не удержался и, отходя от текста, расписал, как много пшеницы, картофеля, разных овощей собирают в совхозе «Светлый путь», как день и ночь считает бухгалтер большой урожай.

Нехлебов заерзал на парте, громко закашлял, напоминая рассказчику о скромности.

Тамара Константиновна встала.

— Поздравляю, вы приняты в первый «А», — сказала она торжественно.

— Извините их, — смутился Нехлебов. — Росли в деревне. Вот и наговорили.

— Я люблю ребят с фантазией, — улыбнулась учительница.

Ученики первого «А» класса не знали, хорошо или плохо иметь фантазию, но их мордочки сияли от радости. Даже серый Одноух казался розовым.

Все остались довольны в этот день.

Первый «А» потому, что у них такие способные одноклассники.

Первый «Б» потому, что он рядом — за стеной первого «А».

Вторые и третьи классы потому, что находятся на одном этаже с первоклассниками.

А остальные — потому, что в одной школе, хотя и на других этажах.

Тамара Константиновна и Константинтамарыч

Тамару Константиновну они сразу полюбили — весь первый «А».

Самая красивая из всех учителей. Волосы взбитые, каштановые, как осеннее дерево. Лицо приятное и веселое. Тамара Константиновна непрерывно улыбалась, когда ученики преподносили учителям букеты цветов, когда играла бравая музыка и каждый класс цепочкой входил в открытые двери школы, когда бухгалтер Нехлебов в сдвинутой на макушку соломенной шляпе фотографировал торжество разноцветного, разноголосого первого сентября.

Тамара Константиновна знала каждого ученика. Объяснила, что теперь они не просто мальчики и девочки, а ученики первого класса, рассказала про парты, портфели, тетради, авторучки, отметки, а потом спросила:

— Всем понятно, как вести себя в классе? Например, о песнях… Какая у тебя любимая песня, Одноух Нехлебов?

Ребята еще не привыкли, что к ним так торжественно обращаются. В обычной жизни — кто Петька, кто Женя, кто Серега или просто Серый. А здесь — Петя Звонарев, Женя Скворцов, Сергей Разумов, Одноух Нехлебов… И вставать надо, когда к тебе обращаются не как к приятелю, а официально.

Одноух встал и охотно пропел о том, как он любит зеленых мух.

— Каких это мух? — удивилась Тамара Константиновна.

Одноух объяснил устройство мира так, как он себе представлял. Все на свете, сказал он, состоит из пучков. Пучков моркови, свеклы, укропа, деревьев, фонарей, машин, домов, самолетов, ракет, облаков, звезд. Пучок звезд — это Млечный путь, домов — город, машин — автогараж, деревьев — лес, а из моркови — самый вкусный пучок. И каждую деталь этого пучковатого мира Одноух зовет «зеленой мухой». Потому что он очень любит лето и видит, как все непрерывно движется в волнах зеленого света.

Тамара Константиновна хлопала ресницами, с трудом представляя пучкообразность мира Одноуха.

— Но ведь ты один, Одноух, — тихо сказала она. — Причем здесь пучок?

Тамара Константиновна знала каждого ученика.

— Я не один, нас двое, — бодро отозвался Одноух. — И еще ребята.

— Я понимаю тебя, — продолжала учительница, внимательно оглядывая класс. — Все вы вместе — мой первый «А». Это замечательно! — Тамара Константиновна улыбнулась, видя совершенно новыми глазами пестрый пучок своего класса. — Однако ты, Одноух, по-моему, совсем не похож на своего брата, а Женя Скворцов на Сергея Разумова. Верно?

И все сразу заметили, что Сергей загорелый и в веснушках, а Женя с очками на бледном лице, что Одноух задумчиво шевелит куцым хвостом, а Дыркорыл так и стучит в нетерпенье по скамейке своим упругим хвостиком.

— Эх вы, мухи! — сказала Тамара Константиновна, и все от души рассмеялись. — Я надеюсь, что за годы учебы вы узнаете всю сложность окружающего нас мира. И тогда песни у вас будут другие.

Дыркорыл стукнул по парте хвостом, вскочил и хрипло пропел знаменитый куплет о себе:

Ребята засмеялись, одобряя смелое выступление.

— Мне нравится, что ты поешь громко и понятно, — сказала Тамара Константиновна. — Но давайте договоримся сразу о поведении. Петь будем только по моей просьбе. Эти уроки будут называться уроками пения.

И Тамара Константиновна стала рассказывать, какие замечательные уроки ожидают первоклассников.

На урок математики надо принести палочки, чтобы складывать и вычитать числа. Палочки могут обозначать самые разные вещи, и их можно перебирать до тех пор, пока не научишься считать про себя, как говорится — в уме. Каждый представил в уме то, что любил: клюшки, марки, солдатиков, куклы, банки с вареньем, пучки редиски, капустные кочерыжки и многое другое. Мир очень интересно слагался и вычитался.

На уроке чистописания все эти приятные вещи можно было обозначить буквами. Води пером по тетрадной линейке, чернила текут сами из авторучки, и думай, думай, в какую сторону заворачивать хвост буквы. Кружок, палочка, загогулина внизу — это «а», кружок, палочка, загогулина вверху — «б». А — арбуз, Б — бузина. Совсем разные по вкусу понятия. Сладко у тебя во рту или кисло, приятно или неприятно, написанное слово зависит от мудрости твоей руки.

Урок рисования — испытание для глаз. Умеешь ты видеть, например, спелое яблоко во всех оттенках цветов, с прожилками прозрачной кожи, каплей росы на румяном боку? Умеешь перенести все эти краски на бумагу, чтоб получилось яблоко живым, чтоб захотелось его немедленно съесть?.. Но, конечно, не обязательно будет яблоко и не обязательно захотеть съесть. Можно почувствовать запах цветов, представить себя в летящей среди звезд ракете, запомнить незнакомого человека по его портрету.

На уроке пения все, конечно, поют. Хором и соло. Некоторые начинают петь в первом классе и поют потом всю жизнь. А другие слушают. Этот сложный мир музыки, приятный и артисту, и публике, начинается на уроке пения. Кто знает, может, и Дыркорыл, оглушивший всех своим хриплым голосом, со временем станет известным артистом.

— Тебе не нравится, что я о тебе говорю, Дыркорыл? — строго спросила учительница. — Почему ты показываешь язык?

Дыркорыл мигом покраснел, махнул языком в сторону окна.

— Я не вам, Константин Тамарович. Я ему!

— Встань, пожалуйста. Почему ты меня так называешь?

Дыркорыл встал, забыв спрятать горящий язык.

— Я?.. — Он покраснел еще больше. — Потому что сейчас вы совсем другая. Очень строгая. Совсем… совсем… как… Константин Тамарович. Извините!..

И все ребята заметили, как моментально меняется любимая учительница, когда она сердится. Лицо суровое, мужское, глаза строгие, брови сошлись на переносице. Совсем как древний воин или суровый милиционер.

Учительница, поняв испуг Дыркорыла, улыбнулась и снова превратилась в Тамару Константиновну. «Никогда больше не буду Константинтамарычем!» — дала она себе слово.

— Спрячь язык, Дыркорыл, — посоветовала Тамара Константиновна ученику и выглянула в окно. — Ты тоже убери язык, Прищемихвост! Почему ты не на уроке, а на дереве?

Ребята выглянули в окно и увидели своего одноклассника Яшу Прищемихвоста. Он сидел на дереве, жевал яблоко и дразнился.

Разные разности

Яша Прищемихвост первый во дворе забияка. Фамилия у него беспокойная, и сам он проходу никому не дает, вечно задирается по пустякам.

Во время рассказа учительницы Дыркорыл задумчиво взглянул в окно и увидел совсем рядом, на здоровенном дереве конопатого мальчишку. Уселся тот на широком суку, жует себе яблоко, смотрит в окно и слушает Тамару Константиновну.

Пятачок Дыркорыла не понравился Яшке, и он скорчил кислую рожу. Дыркорыл в ответ показал язык, но очень осторожно, самый кончик, чтоб не заметила учительница Мальчишка на дереве обрадовался, плюнул вниз, высунул свой язык чуть не до самого пупа. Язык этот поразил Дыркорыла, и он в ответ показал свой, чтобы знал забияка: не все могут сейчас лазить по деревьям, плеваться и грызть яблоко.

Тогда мальчишка швырнул огрызок в окно, и Дыркорыл на лету подхватил его, с аппетитом съел и беззвучно рассмеялся. Смех сразил Яшку. Он состроил зверское лицо и свистящим шепотом возвестил: «Свинья — не я…»

Дыркорыл покраснел, расстроился, хрюкнул негромко. «И я не свинья» После чего его высунутый язык и заметила Тамара Константиновна.

Превратившись, как известно, в рассерженного Константинтамарыча, а затем став самой собою, Тамара Константиновна сказала Яше и Дыркорылу:

— Ну зачем вы портите свои лица? Сразу превратились в старичков.

Дыркорыл не стал жаловаться на Яшу. А Яша спрятал в карман яблоко и сообщил, что у него с утра болел живот, он лежал в постели и думал о своем классе. А потом не выдержал, захотел послушать, что творится на уроке.

— Выздоравливай и приходи в класс, — спокойно сказала Тамара Константиновна. — Твое место на третьей парте. — И она указала на свободное место рядом с Одноухом.

Яша слез с дерева, ушел выздоравливать. Его лицо, усеянное миллионом веснушек, светилось от совершенного подвига.

Вдруг раздался такой знакомый звук, словно в классе объявился грудной ребенок: «У-а-а, у-а-а…» Все ребята сразу забыли про Яшку, обернулись на звук, а учительница спросила, что происходит.

Впереди Одноуха сидела девочка Галя. Она принесла в портфеле любимую куклу, достала ее на уроке и тихонько качала под партой. Когда внутри куклы сработал механизм и она нарушила тишину, Галя испугалась, сжалась в комочек, а потом сунула голову под стол.

Одноух еще раньше заметил: когда Галя встает с места, у нее скрипят кости. Не парта, не ботинки, а именно суставы, — чуткий слух кролика уловил это мгновенно. Наверное, девочка долго болела и стеснялась вставать в тишине. А когда все шумели или говорила учительница, она понемногу поднималась и даже не краснела.

Одноух увидел ее красную шею, руки, стиснувшие в глубине парты куклу. Он встал и признался:

— Извините, Тамара Константиновна. Это я пискнул случайно.

Учительница внимательно посмотрела на храброго кролика, посадила его на место. Над партой торчали бравые усы. А соседка Одноуха замерла и не шевельнулась до конца урока.

На перемене первый «А» завтракал. Ребята строем спустились со второго этажа на первый, в столовую, и каждый получил по стакану молока и булочку. Теплые пухлые булочки понравились всем. Одна лишь Наташа, сидевшая рядом с Дыркорылом, не притронулась к завтраку, отодвинула свой стакан и неожиданно громко расплакалась.

— Что случилось? — спросила Наташу учительница:

— Он, — девочка сквозь поток слез с трудом разглядела Дыркорыла и тряхнула белым бантом, — он… съел… мою булку!

Дыркорыл растерялся, побледнел.

— Она сама попросила, — пробормотал он.

— Я расхотела, а потом захотела, — всхлипнула девочка.

— Я мигом принесу из дома, — предложил виновато Дыркорыл.

— Ну, это дело поправимое, — успокоила учительница и положила перед Наташей новую булочку.

— А теперь я опять не хочу, — покачала пышным бантом Наташа.

— Какие вы еще маленькие! — сказала Тамара Константиновна, вспоминая свой третий «А», с которым она рассталась весной.

Теперь все придется начинать сначала, пока не вырастут и не поумнеют эти первоклашки!

Когда первый «А» вернулся на свои места, обнаружилось, что исчез Одноух, который раньше всех примчался в класс.

— Он улетел на вороне, — бодро доложил дежурный.

— На какой вороне? — недоверчиво спросила учительница.

— На такой вот здоровенной белой вороне, — раскинув руки, пояснил дежурный.

— Что за ворона?.. Как он улетел?.. Не может быть! — загалдел класс.

— Честное слово! — кричал в ответ дежурный. — Вы знаете, Тамара Константиновна, какая она красавица! У нее розовый клюв и голубые глаза! Я сам испугался, когда увидел!

— Это правда, Дыркорыл? — спросила учительница.

Дыркорыл встал.

— Это правда… У нее розовый клюв и голубые глаза… Одноух всегда улетает, когда у него плохое настроение.

— Не волнуйтесь, Тамара Константиновна, — успокоил дежурный. — Одноух Нехлебов сказал, что он вернется.

Белая ворона

Белая ворона, с которой дружили Одноух и Дыркорыл, жила в деревне Берники на крыше их дома, который пока что не снесли.

Она прилетела в город посмотреть, как начинается новая жизнь у ее приятелей, и заняла рано утром наблюдательный пост на верхушке березы у школы Оттуда она видела все, что происходит в классе на втором этаже.

Белая ворона прожила свою долгую жизнь в одиночестве Никогда не пыталась она проникнуть в стаю черно-серых соплеменниц, которые то обитали в городе, то объявлялись в деревне, — белая ворона любила поля и леса, а не свалки мусора. И любая стая никогда не осмеливалась не только напасть, но и приблизиться к белой птице: была она таких больших размеров, что пугала всех любопытных. Даже коршун и сокол сторонились великанши, которая летала, взмахивая сильными крыльями, выставив розовый массивный клюв, распустив длинный хвост Пристальный взгляд голубых глаз не выдерживал самый нахальный летун: в последний момент резко сворачивал или пикировал вниз.

Когда ОДНОУХ махнул вороне из окна, она мгновенно снялась с места и опустилась на подоконник, напугав дежурящего в классе мальчика.

— Не бойся, — сказал ему Одноух. — Это моя знакомая. — И он легко взобрался приятельнице на спину. — Прокатишь? — спросил он, гладя лапой по белой голове.

«Кар-р!» — громыхнула железным голосом ворона и взмыла вместе со всадником.

— Как рад я тебе, Картина, — вздохнул Одноух в дырочку вороньего уха, обхватив белую шею лапами.

«Картина, картина!» — подхватила птица, стремительно набирая высоту, и Одноух тотчас понял, что значит ее упрек: «Вот будет картина, если учительница увидит, как ученик прогуливает урок!..»

Одноух называл свою приятельницу Картиной. Не потому, что это единственное слово ворона произносила полностью. Вся ее жизнь была прекрасной, неповторимой картиной. Картиной разнообразных видов земли с высоты птичьего полета. Картиной полей, лесов, лугов, огородов, деревенских улиц. Знакомой, неповторимой картиной, к которой привыкла с раннего детства одинокая Картина.

Казалось бы, другие вороны должны были наблюдать те же самые пейзажи. Но когда ты летаешь в стае — ты выполняешь то, что тебе поручено. А в одиночестве — постоянное внимание, все чувства обострены…

Голубоглазая ворона наизусть знала все красивые виды и с удовольствием показывала их Другу.

Сейчас они летели над крышами маленького города с асфальтовыми улицами, дворами с песочницами и качелями, и Картина отозвалась о новом местожительстве Одноуха коротким презрительным «кар!» — «караул!»

Они давно научились понимать друг друга. Ворона обычно произносила только «кар», но это «кар» означало самые разные слова, а по одному слову можно было догадаться о всей мысли. «Караул» по-вороньи — «как я не люблю тесный город, куда тебя только занесло, летим отсюда быстрее».

— А мне нравится новый дом, — сказал Одноух. — На стенах обои, полы блестят, а в ванной горячая вода… Только вот некоторые ученики… Ты видела, как они обижали Дыркорыла? Сначала Яшка на дереве, а потом эта плакса с булочкой.

«Кар, — высказала свое мнение Картина. — Карикатура».

Картина была образованной вороной, она видела не раз в обрывках газет и журналов смешные и остроумные рисунки — карикатуры.

— Но почему на свете есть дразнилы? — продолжал печально кролик.

«Карикатура», — повторила его приятельница, высказав тем самым свое мнение о дразнилах.

Потом Картина огляделась и обратила внимание Одноуха на красивую картину:

«Кар». То есть: «Картофелеуборочный комбайн».

Они пролетали над осенним полем. Сильный трактор тянул за собой машину, которая плугом вспарывала землю, подхватив из глубины клубни, ссыпала картошку в прицепную тележку. За картофелеуборочным комбайном следовала стая грачей и ворон, они с громким одобрением очищали борозду от червей и жуков. И эта работа тарахтящей машины и птичьей стаи, свежесть вспаханной земли, едкий дымок от сжигаемой ботвы — вся привычная картина осени успокоила Одноуха, и он забыл про обиды.

Они пролетали над мохнатой елью, и ветер ерошил густую шерсть кролика, загибал назад длинные его уши, свистел что-то приятное. Ель расширялась внизу темно-зелеными кругами, оперлась о землю тяжелыми маслянистыми лапами, наверняка приютив в своей сухой ароматной тишине спящего ежика, деловитых муравьев, мышиную семью, облюбованные улитками крепкие боровики. Как хотелось Одноуху нырнуть под эту надежную ель, вываляться в сухих листьях, спугнуть мышей, разбудить ежа, а самому подремать на душистой хвое.

«Кар-карандаш», — прервала его мысли ворона, намекнув на новые занятия Одноуха.

— Ты не беспокойся, — спохватился Одноух. — Мы будем дружить. Прилетай в любое время. — Он задумался и серьезно предложил Картине: — Хочешь с нами учиться?

«Кар-карман», — иронично отозвалась приятельница. Мол, напрасно надеешься — держи карман шире.

— Если ты боишься ябед и задир, — горячо продолжал Одноух, — то мы с Дыркорылом тебя в обиду не дадим.

«Карман», — повторила опытная Картина: я и сама за словом в карман не полезу.

— Почему ты не хочешь? — недоумевал Одноух. — Давай я попрошу Тамару Константиновну!

«Карга», — резко проговорила белая ворона.

— Сама ты карга! — обиделся за учительницу Одноух и от возмущения чуть не разжал лапы, чуть не свалился со скользкой спины. — Ты ведь знаешь, как мы любим Тамару Константиновну. Она самая красивая и умная. Все на свете знает!

«Карга», — печально согласилась птица: это, мол, я — ворчливая, малограмотная, старая ворона. И потому не хочу менять свои привычки!

— Ну что ты! — погладил ее по голове Одноух и расстроился совсем. — Ты всегда была хорошая, умная ворона. Давай возвращаться, а то мне попадет.

Птица бесшумно повернула назад.

Она летела в прозрачном осеннем воздухе — большая, белая и одинокая. Она теряла последнего друга, который сидит теперь в тесной каменной клетке, не может петь, что ему на ум взбредет, не может лететь, куда глаза глядят.

«Что происходит на свете, почему так внезапно исчезают осенью друзья?» — думала белая ворона на обратном пути к городу.

Она старалась поддерживать привычный разговор, зорко видя все происходящее. «Карась», — говорила она о мальчишках, таскающих из пруда карасей; «карбюратор» — о машине на дороге, в которой заглох мотор; «карусель» — о новой ферме, где доили аппараты.

А Одноух молча укорял себя: «Почему мы переехали и не взяли с собой Картину? Какая же я ворона, как мог забыть! Я чувствую ее обиду».

— Не обижайся! — произнес он вслух. И я, и Дыркорыл, и отец всегда тебе рады.

«Кар», — отозвалась мудрая Картина не каркай, мол, зря, я все понимаю.

Они подлетели к школе, и Одноух соскочил с гладкой спины в открытое окно.

— Можно войти, Тамара Константиновна? — спросил он, стоя на подоконнике.

— Войди, — сказала учительница. — Я надеюсь, ты последний раз входишь в окно, а не в дверь. Договорились, Одноух?

— Договорились, — прошептал кролик, садясь за парту.

— Мы побеседуем с тобой позже о том, почему нельзя прогуливать уроки, — обещала Тамара Константиновна. — Ты пропускаешь важный школьный материал.

Учительница подошла к доске. Со своего места она видела, как тяжелая белая ворона уселась на вершину дерева, замерла среди ветвей и смотрит в проем окна на первый «А». У диковинной птицы действительно были розовый клюв и голубые глаза.

Школьный материал

Итак, в клеточках тетради пишут цифры, а на линеечках буквы Надо исписать миллионы клеточек, тысячи линеечек, чтобы буквы и цифры не падали, получались аккуратными и красивыми. То, что учат ребята в классе, они повторяют дома, и все упражнения и тренировки Тамара Константиновна называет «школьный материал».

Ну и намучились Одноух и Дыркорыл в первые недели с этим школьным материалом!

Буквы и цифры корявые, кособокие, преогромные — никак не умещаются на своих полках и в клетках. Рука не слушается, да еще из авторучки, которой писал когда-то в школе их отец, кляксы лезут. Одноух подсчитал, что из одной авторучки может получиться тридцать три кляксы самой разнообразной формы. А Дыркорыл, стараясь расписать непослушную ручку, ухитрился посадить такую рекордную кляксу, что она расплылась на целый лист и промочила тетрадь насквозь. Тамара Константиновна так и написала на этой тетради: «Ну и клякса! Хватит кляксить! Ты не поросенок!»

И Дыркорыл ничуть не обиделся, наоборот — он стал усерднее.

В тетрадях наших первоклассников появлялось немало надписей, учивших их правильно делать уроки. Например, жирное и сладкое пятно в домашнем задании Дыркорыла Тамара Константиновна угадала: «Не ешь пончик за письменным столом!», а отпечаток грязной лапки Одноуха увенчала строкой: «Мой, пожалуйста, руки».

Двоек Тамара Константиновна пока не ставила, только писала две буквы: «См.» — то есть «смотрела, проверила, согласна».

Дыркорылу долго не давалась цифра три. Вместо плавных завитков у него получались какие-то немыслимые загогулины. Это, конечно, не удивительно, если держишь авторучку раздвоенным копытцем. Да и сноровки у первоклашек было еще маловато.

Дыркорыл так старался, что протер в тетради большую дыру. Он задумчиво осмотрел ряды немыслимых колючек, лишь отдаленно напоминавших волнистую троечку, и задумчиво пожевал обложку. После чего Тамара Константиновна не выдержала и написала крупно на изжеванной дырявой тетради: «Тетрадь тянет на единицу: Дыркорыл! Покажи отцу!»

Дыркорыл очень расстроился, представив печальную картину. Тощая единица тянет за собой грязную тетрадь, а на тетради лежит он — неумытый, весь в синих чернилах поросенок.

Бухгалтер Нехлебов тоже расстроился, увидев злополучную тетрадь. Он, конечно, одинаково относился ко всем цифрам. Но одно дело — единица в колонках его расчетов, а другое — когда единица угрожает появиться в тетради. Единица — не пятерка, улыбки у родителей не вызывает…

— Будем бороться за чистоту! — объявил Нехлебов.

Он взял мыло, мочалку, пемзу и показал первоклашкам, как смывать чернила с розовой кожи и серой шерсти. Дыркорылу пришлось оттирать пятачок и хвост, а Одноуху — кончик сломанного уха. Все же они были старательные ученики, раз пытались писать всеми возможными способами!

Но одного рвения в работе мало, нужно быть очень аккуратным, писать точно и умно, чтобы чистыми оставались и руки, и тетрадь, и одежда. Вот их отец пишет почти печатными буквами, как прилежный ученик, а колонки цифр у него без единой помарки. Если иногда ошибется — в ход идет мягкая резинка, чтоб уничтожить вредную цифру, поставить нужную. Нельзя бухгалтеру ошибаться!..

А если бы он делал в сводках столько ошибок, сколько делают его старательные сыновья, вся бухгалтерия превратилась бы в сплошную неразбериху. Оставь, скажем, бухгалтер в ведомости сладкое пятно с надписью его начальника «пончик» — всю зарплату рабочим могут по ошибке выдать не деньгами, а пончиками. Пончики, конечно, это вкусная штука. Но зачем людям столько пончиков!

Значит, когда пишешь, прежде всего надо думать.

Нехлебов сел за письменный стол и моментально написал на листе цифры и буквы. Без исправлений, без единой ошибки.

— Вот как надо! — сказал он своим ученикам.

— Так писать нам нельзя! — заявил Дыркорыл, заглянув в тетрадь из-под руки отца. — Будет двойка.

И его брат упрямо махнул длинным ухом:

— Только так, как Тамара Константиновна.

Они доказали отцу, что тот пишет не по-школьному, а по-взрослому; им же надо вырабатывать почерк, выводить каждую букву, чтобы ее понимал любой читающий тетрадь.

— Будем учиться чистописанию, — согласился Нехлебов.

Он сел рядом с детьми, взял себе отдельную тетрадь и тут же превратился в обыкновенного первоклассника. Очки сверкают, конопушки возле носа золотятся, а рука выводит букву неуверенно — сразу видно, что человек давно не сидел за партой, робеет перед косыми линейками.

Ребята поглядывают на отца с гордостью: всегда он такой — старается помочь им, делает все вместе с ними, учится сам. На работу и с работы ходит пешком. Обедает за рабочим столом бутербродами и бутылкой молока. Трудно поверить, что он ворочает миллионами в своей конторе — миллионами рублей доходов совхоза.

И в соседних квартирах после рабочего дня учатся родители и почтенные родственники. Мамы проверяют на слух стихотворения. Папы с ворчанием вспоминают умножение и деление дробей. Бабушки и дедушки стучат скакалками да палками: «Одиножды ноль — ноль!.. Ой, у меня зубная боль… Пятью пять — да, двадцать пять! Беги-ка ты гулять…»

Все! Уроки сделаны. Буквы подтянулись, стали стройнее, цифры выстроились, поумнели. И бухгалтер расписывается в школьных тетрадях: «Смотрел. Нехлебов».

Он отвечает за кляксы, линейки с буквами, клетки с цифрами, жирную лапку, грязную промокашку, пучки палочек, карандашей, тетрадей, учебников — за весь школьный материал.

Нехлебов представляет огромный бумажный свиток, расписанный корявым детским почерком. Из такого материала не сошьешь штаны или рубашку, даже карнавальный костюм. На что же уходит такая груда бумаги, чернил, терпения? На то, чтобы ученик с каждым днем становился все умнее.

«Требуется няня…»

Поздно вечером, когда Одноух и Дыркорыл мирно спали, бухгалтер бродил по пустынным улицам городка и клеил объявления. У дверей аптеки, булочной, гастронома он доставал из кармана тюбик с клеем, намазывал небольшую бумажку и, пользуясь своим ростом, лепил ее на стену или дверь как можно выше, чтобы утром, пока сторож или продавец не принесет лестницу и не соскоблит бумажку, люди успели прочитать ее.

Нехлебов был готов заплатить штраф за то, что вешает в неположенных местах объявления, но другого выхода у него не оставалось. Дело в том, что в деревне Берники за Одноухом и Дыркорылом днем присматривали добрые старушки и соседи; в городе же знакомых у бухгалтера не было.

Все объявления, которые он расклеивал в ночном городе, были одинаковые: «Требуется няня для двух первоклассников». После этого следовали адрес и телефон.

На призывы мало кто откликался. Пенсионеры предпочитали дышать свежим воздухом, смотреть телевизор или заниматься общественными делами; у многих были свои внуки, которым требовались помощь и внимание.

Несколько любопытных заглянули в квартиру Нехлебовых, но, увидев первоклассников, сразу же уходили.

В одном из ночных походов отчаявшийся бухгалтер наклеил очередное объявление на дверь отделения милиции. Утром позвонили из милиции и спросили, чем могут помочь. Бухгалтер не растерялся, спросил, не знает ли милиция какую-нибудь свободную старушку, которая хочет быть няней.

Через два дня в квартире объявилась Елизавета Ивановна. Была она ростом с первоклассников, но очень опытная и властная няня. Няня сразу же заявила, что первоклашки ей нравятся, поэтому мыть посуду, подметать пол, ходить за хлебом они будут сами в свободное от уроков время. Отец, разумеется, приготовит с вечера обед. За няней остается поддержание общего порядка, разогревание обеда на газовой плите, которая требует опыта и сноровки, и воспитание детей от прихода их из школы до конца рабочего дня бухгалтера.

Нехлебов был, конечно, согласен. Наконец-то на его призыв откликнулась опытная женщина. Елизавета Ивановна вырастила двух взрослых сыновей; внуков у нее не было. Объявление она не читала, поскольку была неграмотная, но узнала о просьбе в магазине, где покупала хлеб.

Несколько дней первоклашки с удовольствием объявляли Елизавете Ивановне о своих школьных успехах, с аппетитом обедали, бегали в магазин за продуктами, играли на улице, готовили уроки.

Елизавета Ивановна проявила интерес к буквам и цифрам. Она с удовольствием сложила пять луковиц и три вилки и не сразу поверила, что будет ровно восемь предметов. Пришлось учить ее считать до десяти.

— Это бог помог, — сказала Елизавета Ивановна, выучившись считать. — Он изобрел все на свете.

— Не говорите глупости, — возразил Дыркорыл.

Елизавета Ивановна покраснела и дернула Дыркорыла за розовый хвост.

— Молчи, чертенок ты этакий! Вся наука твоя от бога!

— Нет, — спокойно ответил Одноух. — Это отец послал нас в школу.

Хвост Дыркорыла горел от резкого рывка, и он, оглядев комнату, на минуту опустил его в баночку с холодными чернилами.

— А писать и считать, — сказал Дыркорыл, охладив свой хвост, — нас научила Тамара Константиновна. Как вы думаете, Елизавета Ивановна, сколько будет одиножды один?

— Больно умный! — гаркнула няня и для острастки схватила умника за хвост. — Ой! — испугалась она, увидев фиолетовую ладонь. — Безобразник! Ты нарочно меня измазал.

— А вы не деритесь, — спокойно ответил Дыркорыл.

— Ремнем тебя надо! — Елизавета Ивановна поджала губы и ушла.

Она долго ворчала на кухне, подогревая обед. Одноух вымыл лапы. Дыркорыл оттер пемзой хвост, они накрыли на стол в гостиной и сидели в ожидании обеда. Жалобные слова, летевшие из кухни, совсем размягчили Дыркорыла, он был готов просить прощение.

И он хрюкнул, когда в дверях показалась Елизавета Ивановна.

Дыркорыл хрюкнул очень мирно, надеясь на примирение. А Елизавета Ивановна не ожидала этого; она ахнула и грохнула тарелку об пол.

— Ах ты свинья! — рассердилась она на добродушного Дыркорыла. — Я только что протерла пол, а ты измазал.

Дыркорыл покраснел от такой нелепости, пробормотал:

— Это не я, это суп.

— Какой там суп! — кричит, сморщив румяное лицо, Елизавета Ивановна. — Я несу, а ты хрюкаешь из-за угла. — И повторила: — Свинья ты этакая!

— Я не свинья, — твердо сказал Дыркорыл, посмотрев в глаза рассерженной женщине. — Я, может быть, поросенок, но не свинья. А когда вырасту, то буду… буду… космонавтом. Вот! Буду летать над Землей!

— Летай сколько хочешь! — отвечает няня. — А я пожалуюсь на тебя отцу.

В этот момент кто-то громко постучал в балконную дверь, и все увидели за стеклом большую белую птицу.

— Картина! — закричал Дыркорыл и бросился открывать балкон. — Как я рад. Иди к нам!

— Давай полетаем! — просиял Одноух, помогая открывать дверные запоры.

«Картина! Картина! — громко кричала за стеклом белая ворона. — Кара!» — заключила она, имея в виду, что она может наказать обидчицу за дерганье хвоста Дыркорыла и разные угрозы, которые она наблюдала с дерева.

— Не надо сердиться! — махнул лапой Одноух. — Она привыкла на всех кричать…

Няня выскочила из комнаты, заперлась в ванной. Пустила на всю мощь воду и до самого прихода Нехлебова стирала белье, стараясь не думать о страшной птице огромных, почти с нее, размеров.

А ребята играли со старой приятельницей. Под присмотром Картины, чинно сидевшей на стуле, написали в тетрадях домашнее задание, потом расставили на шашечной доске кругляши моркови, корки хлеба и начали игру. Выигранные фишки охотно съедала судья — Картина.

Отцу Елизавета Ивановна нажаловалась. Он слушал ее спокойно и внимательно, но когда няня дошла до бога и ремня, бухгалтер твердо сказал:

— Бога не существует. А без ремня мы обойдемся.

— Я ухожу, — решительно заявила Елизавета Ивановна, напомнив, что с помощью ремня она воспитала двух сыновей.

— Обойдемся! — махнул рукой Нехлебов и тихо заявил: — Да здравствует самостоятельность!

— Ура! — крикнули ребята. — Самостоятельность!

«Кра! — подтвердила ворона. — Красота!»

— Заходите в гости, Елизавета Ивановна! — сказали, проводив до двери сердитую няню, Одноух и Дыркорыл.

Бухгалтер составил длинный список дел на каждый день недели. Здесь было учтено все, что совершает любой самостоятельный человек. Подъем, физзарядка, умывание, завтрак, подготовка к рабочему дню и масса других разнообразных занятий. Отец и сыновья расписали все по минутам и по именам. Кто когда готовит уроки, играет, парит в воздухе, работает, ходит в магазин, разогревает обед, смотрит телевизор, летает в прачечную, за грибами и ягодами, ловит рыбу, мышей, садовых вредителей, ищет ошибки в домашних работах, читает, спорит, декламирует вслух, состязается в шашки и шахматы — словом, все обычные дела как будто были предусмотрены для исполнения их дружной семьей, включая отныне и Картину.

— А где она будет жить? — спросил Нехлебов сыновей.

— Конечно, на балконе! — заявили Одноух и Дыркорыл. — Там удобно и высоко. И солнце, и дождь, и свежий ветер!

Картина, сидевшая на спинке стула, склонила голову набок, одобрила предложение:

«Кра-сиво! Кар-рашо!»

— Хорошо, Картина! — подхватил Одноух. — Ты осваиваешь новые слова!

Картина со стула прыгнула на стол, перешагнула на подоконник.

Она оглядела свое новое местожительство, осталась довольна им.

По пути ворона оставила треугольный след на тетрадях своих друзей. Тамара Константиновна долго разглядывала странный отпечаток на бумаге, ничего не поняла и поставила знак вопроса красными чернилами. Одноух и Дыркорыл сделали вывод из этой истории: попросили Картину вытирать лапы, когда она влетает в комнату.

Всю ночь Картина трудилась.

Утром Нехлебовы обнаружили на балконе огромную кучу сучьев — воронье гнездо. Картина навсегда покинула деревню и переселилась в город.

Хороший друг лучше любой няньки. Картина знала все новости, следила за распорядком дня первоклассников, играла с ребятами во дворе, помогала в хозяйственных делах, приносила в класс забытую тетрадь или учебник. Она не отказывалась от свежей булки и горсти пшена, но продолжала ловить на обед мышей и червяков, чтобы не разлениться.

Единственное, что упорно отрицала Картина, это учение. Хотя Тамара Константиновна в плохую погоду приглашала белую птицу влететь в класс, ворона качала головой, продолжая мокнуть на дожде. Правда, наблюдательный Одноух заметил, что во время математических действий его приятельница тихонько постукивает клювом по стволу. Он прекрасно представлял, что думает в эти минуты Картина: «Три короеда плюс два короеда — нет пяти короедов».

А уничтожение вредителей деревьев — куда более полезное занятие, чем пустое карканье пролетавших мимо вороньих стай.

Трое на одного

Картину пришлось защищать.

По двору ходил пятиклассник Вага из соседнего дома и выслеживал белую птицу. Из его кармана вызывающе торчала рогатка.

Хорошо, что Картина летала в поле, а Одноух и Дыркорыл были дома. Они тотчас вышли во двор, где разгуливал разбойник.

— Это что за маски? — закричал Вага, впервые видя странных первоклашек.

Ребята из соседнего двора шепотом объяснили, кто такие Нехлебовы.

— Ну и ну, скоро лошади в футбол играть будут, — сострил Вага, оглянувшись на свою веселую компанию.

Одноух и Дыркорыл подошли к забияке.

— Зачем тебе рогатка? — спросил Дыркорыл.

— Хочу подстрелить одну птичку. — Вага сделал страшное лицо. — Раз — и без хвоста-с!

— Зачем тебе чужой хвост? — продолжал Дыркорыл.

— Люблю любознательных, сам в детстве был таким, — съязвил Вага. — Срочно потребовались белые перья! Понял? И проваливай отсюда!

— Советую тебе, — тихо сказал Одноух, глядя блестящими глазами на разбойника, — сломать свою рогатку. И уходи сам подобру-поздорову. Эта птица — наш друг. Не смей ее трогать!

— Что? Что? — грозно закричал Вага и взъерошил длинные лохмы. — Что? Что? Что? Эта деревенщина и — угрожает!.. Кому? Мне! Ваге!

Он видел, что первоклашки совсем не боятся его. Стоят себе, сунув руки в брюки, в чистеньких костюмах, из кармашка платок торчит. И ему захотелось потрепать этих спокойных чистюль, показать, кто на улице хозяин.

Вага выгнул грудь колесом, засопел, толкнул братьев.

— А ну, брысь под лавку!

— Я думал, ты человек! — сказал презрительно Одноух.

— Я покажу тебе человека! — завопил, рассердившись, Вага. Он достал из кармана рогатку. — Сейчас полетит пух и перо…

Он не успел натянуть резинку. Серый пушистый комок подскочил над землей, раздался сухой хруст дерева — это зубы Одноуха мигом переломили рогатку. В тот же момент компания с удивлением увидела, как чистюля Дыркорыл встал на все четыре лапы и с короткого разбега поддал хулигана сзади пятачком.

Тот упал и завопил от страха: «Змеи! Змеи!»

Сверху на него падали извивающиеся змеи.

Озорников с соседнего двора как ветром сдуло. Впереди бежал с выпученными глазами Вага. Ему казалось, что его настигает тень гигантской птицы, которая вывалила на его голову клубок ядовитых змей.

Но Картина не преследовала бежавших. Она собрала с земли безобидных ужей и унесла их обратно в болото. Спор своих друзей с Вагой белая птица наблюдала с крыши и припасла для хулиганов неопасное, но верное оружие.

— Нехорошо нападать втроем на одного, — заметил Дыркорыл, когда вернулась приятельница.

А Картина разволновалась, раскаркалась, и из ее взволнованной речи было ясно, как не любит она хулиганов с рогатками. Им ничего не стоит пульнуть камнем, пугнуть, обидеть, оставить без хвоста на всю жизнь. И без милиции ясно, что таких надо строго учить и наказывать.

— Не волнуйся, Картина, мы сделаем из него человека, — заверил ее Дыркорыл и потер распухший пятачок. — Надо только иметь терпение.

— А у меня что-то ноет зуб, — добавил Одноух. — В другой раз постараюсь не кусаться.

Капустный чемпион

После этой истории друзья немного загордились, стали даже хвастать, как ловко справились они с владельцем рогатки.

Встретился им во дворе отец Ваги, говорит:

— Как же так получается? Трое на одного напали…

— Не на одного, а на двоих, — уточнил Одноух. — Ваш Вага с рогаткой, а мы безоружные. Зачем обижать птицу?

— Вот как… — Отец Ваги нахмурился. — Я ему задам.

— Не надо, — говорит Дыркорыл. — Мы его исправим.

Вага-старший от души улыбнулся, глядя на смелых первоклашек, сдвинул кепку на затылок.

— Да вы отчаянные ребята! Очень мне нравитесь! Что вы еще умеете?

— Я умею спорить! — похвастал Дыркорыл.

— Спорить так спорить! — подхватил отец Ваги, очень азартный человек.

— Вы любите капусту? — полюбопытствовал Одноух.

Отец Ваги был поваром совхозной столовой. Он мгновенно представил себе капустный салат, кислые щи, овощную солянку, румяную кулебяку — все, что он делал из обыкновенного кочана капусты.

— Люблю, — признался он. — С детства обожаю кочерыжки.

— И мы с детства, — улыбнулся Дыркорыл. — Спорим, что вот он, — он кивнул на серого друга, — съест кочанов больше, чем вы кочерыжек.

Повар просиял от удовольствия: он обожал людей с добрым аппетитом.

— Спорим! — сказал повар, пожимая лапы новым друзьям. — Приз, конечно, сама капуста.

Он убежал домой и принес мешок капусты, которую приготовил себе на засол. За поваром следовал Вага со следами недавней битвы — порванной штаниной.

— Будешь судьей! — приказал ему отец.

Одноух был несколько смущен таким оборотом дела, но его губы подергивались в предчувствии лакомства, а уши воинственно поднялись.

— Всего один мешок? — спросил нагло Одноух. — Это я мигом!

— Посмотрим, — усмехнулся повар.

— Что делать-то? — хмуро спросил Вага.

— Считать! — Повар вынул из мешка крепкий кочан, бросил его Одноуху.

Одноух поймал на лету, зажмурил от удовольствия глаза, впился зубами в кочан. Раз — и нет кочана. Обратно к повару летит кочерыжка. Тот чистит ее перочинным ножиком и отправляет в рот.

Вага глаза вытаращил от удивления: вот это зубы у малыша; хорошо, что он отделался порванной штаниной. А Одноух уже требует новый кочан.

Зубы его работали, как сечка. Только хруст стоял во дворе. Мешок вскоре опустел, и повар принес новый: разве жаль капусты, раз такой необычный аппетит!..

— И этот мешок я съем, — хвастал Одноух. — Как раз учусь считать до сотни.

Одноух грыз и грыз, считая про себя кочаны. Даже Дыркорыл поглядывал на него с сомнением: живот надулся, как шар, — выдержит ли, не лопнет?

А Вага вел счет:

— Тринадцать… Пятнадцать… Семнадцать…

На семнадцатой кочерыжке повар сдался:

— Все! Больше не могу! Молодец, Одноух! В любой момент приходи в столовую — обеспечу капустой!

Он ушел, посмеиваясь, пить квас: кочерыжки всегда вызывают жажду.

— Я тоже не могу! — сказал победитель и со стоном упал.

— Что с тобой? — подскочил Дыркорыл. — Идем домой!

— Не могу идти, — простонал любитель капусты.

Он лежал на траве, как большой серый кочан. Дыркорыл и Вага положили его на пустой мешок и унесли в дом.

— Во всем я виноват! — горевал Дыркорыл. — Зачем спорил? Что теперь делать?

Одноух лежал с закрытыми глазами, представляя себе большое поле с пузатыми кочанами. Если бы он попытался пересчитать весь урожай по своему методу, то, наверное, не выдержал бы, погиб бы от жадности. Никогда в жизни не будет он больше спорить!

— Уважаю, — сказал Вага, глядя на победителя. — Моего отца никто не переспорит, даже я. А ты показал характер. Будь здоров, Одноух!

Но Одноух совсем скис.

Пришел доктор, осмотрел больного, прикинул, сколько килограммов съел он, удивился:

— Как в тебя вместилось?

— Я учусь… считать… до ста, — простонал кролик. — Но… съел… только семнадцать…

— Редкий случай обжорства, — покачал головой доктор.

— Я больше не буду… хвастать, — обещал со слезами на глазах капустный чемпион.

Одноух проболел три дня и за это время поумнел: научился считать про себя капусту, морковь, книги, пластмассовых солдатиков, часы, минуты и многое другое, не пробуя ничего на зуб.

Уроки по телефону

Когда школьник учится, он каждую минуту узнает что-то новое. Сами собой рождаются вопросы, которые требуют точного и быстрого ответа.

Например, узнаешь, что слова делятся на части — слоги, которые можно переносить со строки на строку. На сколько же частей делится имя «Дыркорыл»?

— Ясно, что на две, — авторитетно заявляет Одноух. — Две дырки и рыл.

— Сам ты рыл, — обиделся Дыркорыл. — Всю жизнь ходишь с одним ухом!..

— Вот и неправда, у меня два, — поправил мягко Одноух. — Только они разные. А сколько в моем имени слогов, никак не пойму.

Они долго спорят, потом звонят отцу на работу.

Бухгалтер на минуту отвлекается от своих расчетов, чертит на листе бумаги знакомые слова. Оказывается, в каждом имени ровно по три слога: Од-но-ух. Дыр-ко-рыл. И — никаких больше обид!..

Через полчаса в бухгалтерии снова звонок:

— Пап, а Одноух говорит, что у меня есть аппендицит. Что это такое?

Ну зачем понадобился им аппендицит? Наверное, рисуют человека и думают, что у него внутри. Бухгалтер срочно вспоминает, что он учил в школе о человеке.

А они думают — упрямые первоклашки, пока рисуют: «Во мне течет кровь, я ее видел, когда порезал лапу — это не очень приятно… Во мне стучит сердце, я его чувствую, когда быстро бегу или волнуюсь. В голове очень странное вещество — мозг, который умеет думать. И еще всякая всячина — легкие, почки, горло, язык, какой-то загадочный аппендикс… Как интересно узнавать самого себя…»

И снова звонят в бухгалтерию, просят Нехлебова.

— Скажи, пожалуйста, ворона и Воронеж — это одно слово? — атакует Одноух.

— А Клара и кларнет? — перебивает Дыркорыл.

Ответить бухгалтер не успевает, потому что его зовут на совещание.

А первоклассники бегут на улицу добывать наглядные пособия.

Требуется найти и засушить красивое растение. Лето уже прошло, но на косогоре под горячим сентябрьским солнцем неожиданно расцвели одуванчики. Доверчиво и нежно смотрит в лицо пушистый желтый цветок. Раньше друзья поедали его бездумно, а теперь выкапывают осторожно, с корнем.

Как крепко держится одуванчик за землю, жалко его обижать. Но нужно — для классного гербария, для школьной науки.

И, разломив неожиданно полированный горб спины, взлетает с цветка на нежных и сильных крыльях божья коровка.

Одноух и Дыркорыл долго смотрят ей вслед, машут цветком, вдыхают запах травы. Нет, лето еще не улетело, оно рядом. Лето просто повзрослело и постепенно превращается в осень…

К телефону больше никто не подходит, и в контору летит Картина с запиской: не получается пример по математике.

Совещание в кабинете директора на минуту прерывается: в стекло осторожно стучит розовым клювом большая птица.

Бухгалтер распахивает створку, берет записку, читает: 2 + 0 =?

— Срочное дело? — спрашивает директор.

— Не очень срочное, но сложное, — отвечает Нехлебов и пишет ответ: 2. Сложное потому, что он вернется домой поздно, когда школьники будут спать.

Дома, при свете ночной лампы, отец проверяет домашние задания.

Ему нравится сочинение Одноуха: «Летом лублу лето, а зимой лублу зиму». Но ошибки, ошибки!..

В тетради Дыркорыла нарисовано какое-то странное многоногое рогатое существо с пустым кругом вместо головы. На промокашке — записка печатными буквами: «Это чудовище. Наресуй иму страшные глаза. Я не умею».

Нехлебов исправляет ошибки, ставит на страшилище две точки, улыбчивый рот и ложится спать.

Слова, слова…

Почему в этом радостном мире встречаются еще ябеды?

Да потому, что ябеде кажется: он говорит важную для всех правду. А на самом деле его «всемирное открытие» касается сущих пустяков и только портит многим настроение.

На перемене все ходят парами, взявшись за руки. А двое — немного иначе. И обязательно найдется человек, который обратит на это внимание:

— Тамара Константиновна, а Одноух и Дыркорыл цепляются хвостами!

Что тут особенного, если у друзей руки заняты: они отчаянно жестикулируют в споре. А для соблюдения парности и порядка держатся друг за друга хвостами.

И так — на каждом шагу.

— Тамарконстантина, Дыркорыл поставил мне подножку!

Но ведь это не настоящая подножка, если копыто само скользнуло по паркету!

— Тамарконстантина, Одноух закрывает мне ушами доску…

— Ой, Тамарконстантина, он отгрыз мой ластик…

Когда жалуются девчонки — еще понятно. Мальчишкам можно беззлобно поддать пятачком и получить в ответ тычок. Но когда в дело вступают взрослые, мир сжимается до предела маленькой площадки, откуда, кажется, нет выхода, тогда и становится особенно обидно.

В буфете дежурная бабушка обратила внимание на Дыркорыла после очередного сообщения.

— Это ты, — сказала она, — постоянно съедаешь булочки моей Наташи?

— Только один раз, — признался покрасневший Дыркорыл и взмахнул своей надкусанной булкой. — Возьмите, пожалуйста!

— Ты мне угрожаешь, разбойник! — возмутилась почему-то бабушка.

Дыркорыл стал пунцовым. Сердце его стучало на всю столовую. Никто на свете, тем более чужая бабушка, не знали, как больно ранят его некоторые слова. Разбойник — словно удар из-за угла!

Он встал и гордо удалился.

— Наконец-то понял! — примирительно заключила бабушка.

Дыркорыл чуть не вышиб пятачком дверь. Он ничего пока не понял, он только начал осознавать несправедливость.

А Наташка вдруг разревелась. Девочка догадалась, что ее давнишняя пропавшая булочка — это сущая ерунда, она не стоит обидных разговоров. Дыркорыл примирительно махнул ей копытцем за стеклом двери…

На родительском собрании одна родительница припомнила, как Одноух летал в лес с Картиной.

— Что же получается? — задала вопрос родительница учителю. — Вместо того чтобы заниматься, ваш ученик прогуливает урок и отвлекает птицу от полезных занятий?

Тамара Константиновна вспомнила этот случай.

— Мы договорились, — пояснила она, — что Одноух будет входить в дверь, а не в окно.

Родители переглянулись, а Тамара Константиновна, смутившись, сказала:

— Ваша критика, я надеюсь, будет услышана и учтена. — И она кивком указала в окно, где виднелась сидевшая на ветке Картина…

В жизни наших героев наступила хмурая, дождливая осенняя пора. Нехлебов заметил, что его воспитанники чем-то угнетены, но они на все его расспросы отвечали: ни-че-го… Более того. Одноух и Дыркорыл стали без причины раздражаться, а иногда даже грубить.

Как-то вечером бухгалтер обнаружил на брюках Дыркорыла дыру и заметил, что она потребует солидной заплаты. Дыркорыл недовольно прохрюкал, что не будет носить такую дряхлую рвань, и потребовал широченные клеши.

— А что? — подтвердил Одноух, возлежа на диване, задрав лапы к потолку. — Клеши — это модно.

Бухгалтер попросил сыновей нарисовать на бумаге фасон так называемых клеш. Затем вручил им ножницы и снятую с окна штору в желтых ромашках, сказал:

— Пожалуйста, кроите и шейте сами.

— Что ж мы будем ходить в цветочках? — жалобно спросил Дырк.

— В цветочках, — подтвердил бухгалтер. — Клеши в цветочках — очень модно.

— Да нас засмеют! — обиделся Одноух.

— Другого материала у меня нет! — сурово заявил Нехлебов.

Клеши отпали. Штаны увенчала заплата. Ее целый вечер старательно пришивал Дыркорыл.

Но несмотря на небольшие жизненные неурядицы, осень для первоклашек оставалась осенью. Воздух был насыщен ароматом спелых яблок, свежестью арбузных корок, дымком сжигаемой ботвы; небо пронизано дождями, градом и снегом, рожденными где-то в далекой Арктике; дни наполнены рокотом моторов машин, работавших в поле, и прощальными вскриками тянувшихся к югу птичьих стай.

Они любили осень со всеми ее дождями и непролазной грязью, но особенно — короткие солнечные минуты, какой-нибудь необитаемый островок высохшего бурьяна, на котором можно залечь и наслаждаться одиночеством.

На бурьянном островке увидела их корреспондент районного радио Ирина Силкина, спросила на ходу:

— Что спрятались, братцы? Может, на кого-то обиделись?

— На ябед! — дружно ответили братцы.

Девушка остановилась Машинально сняла с плеча тяжелый звукозаписывающий аппарат «Репортер». И неожиданно улыбнулась:

— Это замечательно!

Корреспондентские сапоги, весь день месившие осеннюю грязь, легко перепрыгнули канаву и ступили на остров. То, что Ирина искала в школе, на улице, во дворах, она нашла здесь — на тихих задворках, в бурьяне.

Фельетонисты

Как всегда, в среду вечером из репродукторов раздался знакомый голос радиокорреспондента:

— Говорят Ерши! Говорят Ерши! Начинаем очередной выпуск районной радиогазеты…

Наши герои уткнулись носами в репродуктор.

Они повизгивали и похрюкивали от волнения: представить только — сейчас их услышит весь район, все ребята и их родители, собственный отец, задержавшийся в конторе, и даже директор совхоза!

Великое изобретение нашего века — радио — работало на всю мощь!

Передача посвящалась детям района.

Сначала радио рассказало, как школьники заканчивают четверть: в основном это трудовые победы над неизвестным прежде, четверки и пятерки в подавляющем большинстве на полях тетрадей и дневников. Вывод ясен: на отличников должны равняться отдельные отстающие ученики.

Вторая страничка радиогазеты посвящена юному изобретателю. Мальчик Саша, четырех лет от роду, изобрел лекарство, известное в аптекарской науке как средство от истощения. Произошло это случайно: за ужином Саша смешал печеночный паштет с сахарным песком, а бабушка, страдавшая отсутствием аппетита, механически съела новое блюдо. Головные боли у бабушки мгновенно прошли, настроение поднялось, и она, узнав причину чудесного исцеления, от души расцеловала внука. Открытием заинтересовался районный врач Самохвалова.

«Закончим нашу передачу радиофельетоном „О ябедах“, — бодро объявило радио. — У микрофона ученики первого класса „А“ Одномах и Вертохвост».

Авторы со столь таинственными именами так бурно засопели, что Картина громыхнула из своего гнезда на балконе: «Крише!» — не слышно, мол, членораздельных звуков, тише!

«Дело было так, — прозвучал приятный голос Вертохвоста, и Дыркорыл очень удивился: что значит техника — ты сидишь дома с закрытым ртом и слушаешь сам себя! — Итак, все было обычно: ярко светило солнце за окном, пели птички, а я сидел в классе и решал трудную задачку. Как вдруг кто-то дерг меня сзади…»

— За хвост, — подсказал Дыркорыл. Но эти слова, записанные на магнитную ленту, в передаче не прозвучали.

«Я оборачиваюсь, — продолжал репродуктор голосом Дыркорыла, — и вижу: это мой товарищ Яша П. Я махнул ему: привет, Яша, как у тебя с задачей?! А он сразу жалуется учительнице: „Дыркорыл поставил мне на рубашку кляксу!“ И тут начались неприятности…»

Дыркорыл вспомнил с неудовольствием все события того дня: как он языком слизнул кляксу с Яшиной рубашки, как Яшка нажаловался потом своим старшим братьям и те трогать малыша не стали, а обозвали свининой, а он их — ябедой-говядиной, как потом Нехлебов с неудовольствием заметил, что Дыркорыл зря отвечал на грубость…

Эти подробности не были упомянуты в фельетоне. Но и так каждый слушатель догадался, что история не закончилась мирным рукопожатием.

Зазвучал мягкий бархатный голос Одномаха.

Одноух ни на кого не жаловался, но давал понять, что каждый, даже незначительный жалобщик, вовлекает в круг своих интересов множество занятых людей. Только три случая затронул выступавший — с надоевшей всем зачерствелой булочкой, со своими неподатливыми ушами и с изгрызанным мягким ластиком, но вывод его оказался точен: в эти истории были втянуты пять бабушек, трое дедушек, две мамы, один папа, трижды учительница в одном лице — итого двенадцать взрослых.

«Кар, кар, кар-р-р!» — возмутилась со своего места Картина. А я, мол, в свои двести с лишним лет — не в счет? Я разве не участвовала?!

— Ты — своя, — махнул лапкой Одноух.

«Подведем итоги, товарищи, — объявил репродуктор, — и задумаемся, так ли мы тратим свое общественно полезное время?..»

— Так ли?! — подхватили в один голос Вертохвост и Одномах в своей квартире.

Репродуктор ответил и на этот вопрос:

«Вывод ясен: ябедизм нетерпим в рядах школьников!»

И умолк.

В ту же секунду зазвенел телефон и пронзительно-веселый голос спросил:

— Кто говорит со мной? Одномах или Вертохвост?

Дыркорыл, взявший трубку, струсил, пролепетал:

— Я еще не говорю… Это вы говорите…

— Ты кто? Не бойся назвать себя! — язвила трубка, и в задорной интонации Дыркорыл уловил голос отца.

— Я, — вздохнул он, — Дырк…

— Вы что? — взревел неожиданно Нехлебов. — Наябедничали на весь район и — довольны?

— Кто — мы?! — обиделся Дыркорыл. — Ты разве не слышал? — И объяснил словами корреспондента Силкиной: — Это фельетон, а критика — острое оружие… Понимать надо, — добавил он от себя.

— Понятно: поросенки вы! Сейчас разберемся! — И Нехлебов бросил трубку.

На разведку была послана Картина.

Она вернулась и доложила, что Нехлебов выбежал из конторы в каком-то странном виде: одна половина лица белая, другая красная. А у подъезда, что самое главное, собрались деды с палками. В том числе и те самые — задетые фельетоном…

Но и без доклада Картины было ясно, что квартира на осадном положении. Авторы фельетона своими ушами слышали в открытом окне голоса:

— Бандитизм, говорят, наблюдается в рядах школьников…

— Нехлебовы это, точно.

— Пальнуть в них солью!

— Из чего? Из палки?

— Да хотя бы из палки!.. Мне однажды влепили, так до сих пор помню…

Серый Одномах запер все замки, припер дверь щеткой, а Картину шепотом пригласил с балкона в комнату.

Бледный Вертохвост вооружился молотком, объявил, что не откажется ни от одного своего слова.

Картина устроилась на книжной полке.

Они сидели и переживали короткую сцену, разыгравшуюся под их окном. К подъезду подошел совхозный бухгалтер Нехлебов.

— Михаил Михайлович, это твои выступали?

— Да, мои! — запальчиво объявил бухгалтер. — А что?

— Зачем же так… обижать… Сто лет, говорят старики, такого не было…

— Сто дет назад, — спокойно отвечал бухгалтер, — не существовало радио.

— Было, Миша, было. Устное, деревенское радио. А тут… свои все ж таки, соседи…

— Вы против критики? — вскрикнул бухгалтер, и Одноух, изумившись тону его голоса, сжал молоток.

— Почему против? Критику читаем, слышали, понимаем…

— А вы знаете, — спокойно сказал Нехлебов, — кто больше всех обижен во всей этой истории?..

И ответил, глядя в лицо соседям сквозь толстые линзы очков:

— Я!

И объяснил:

— Потому что я многое не знал о своих сыновьях!

И спокойно, как полководец, вошел в подъезд.

Дверь была распахнута. Фельетонисты прилипли спинами к обоям.

— Слышали? — блеснул очками Нехлебов.

— Слышали! — радостно подтвердили Нехлебовы.

— Молодцы! Ничего не бойтесь, — сказал отец и вдруг прислонился лбом к холодному стеклу. — Обалдеть от вас можно…

— Что значит обалдеть? — спросил Дырк.

— Ладно, я этого не говорил! А вы все уроки сделали?..

— Осталось одно пение…

— Тогда готовьтесь, — твердо сказал Нехлебов. — А я возьмусь за ужин.

До позднего вечера в разных квартирах звучали голоса: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо…» Первый «А» готовился к пению.

Яшина яма

Больше всех обиделся на авторов фельетона их одноклассник Яша Прищемихвост.

Яшка задира и забияка особенный: действует исподтишка и ухитряется обвинить во всех грехах пострадавшего. Многие взрослые считали его горячим, но справедливым человеком.

Никогда еще не попадало Яшке на людях, хотя за свою короткую жизнь он совершил массу мелких проступков. А тут вдруг «прославился» на весь район!.. «Яша П.»… Да каждый догадается, кто такой П…

Яшка строил хитрые планы мести, долго ворочаясь в постели, а потом забылся коротким сном.

И тут ему опять пригрезились Одноух и Дыркорыл, но в каком виде! Катит по Луне знаменитая коляска-луноход, а в луноходе в космических скафандрах развалились знаменитые фельетонисты. И радио уже передает: тинь-тинь-тинь, новое достижение — космическим аппаратом управляют школьники.

На рассвете бледный, как лунный камень, Яшка помчался с портфелем к школе. Он накажет обидчиков!

Захватив из сарая лом и лопату, Яша яростно принялся за дело. Он копал яму перед самым крыльцом школы.

Ничто так не удесятеряет силы некоторых щуплых с виду людей, как жажда мести. Яшка кидал большие комья земли и рычал от удовольствия, представляя коварную сцену.

Идут два отличившихся человека — Одноух и Дыркорыл, легонько помахивая портфелями. Известно, что в школу первыми торопятся отличники! Наступают они на ветви и с треском проваливаются… Что такое? Что за дикие крики, рыдания и мольбы о помощи несутся из-под земли? Это дрожат от страха, каются в грехах грозные фельетонисты!..

Яшина яма получилась на славу — глубокая, узкая и аккуратная, как раз на двоих. Окончив работу, землекоп почувствовал себя очень усталым, прилег в раздевалке на лавочку, портфель под голову положил. Сопит себе носом, приоткрыв один глаз, ждет развязки событий.

А первой в школу обычно являлась заведующая учебной частью младших классов. Ничего не подозревая, шла завуч по дорожке и вдруг рухнула куда-то к центру Земли. Завуч испугалась за свой портфель, набитый школьными тетрадями, но портфель не пострадал, и завуч призвала на помощь спокойным строгим голосом.

Яшка вскочил с лавочки, подкрался к окну и похолодел: к яме приближался еще один человек с портфелем.

Вслед за завучем в яму провалилась директор школы Викторова.

Директора Прищемихвост никогда не видел, но грозный голос, летевший иногда из кабинета, узнал мгновенно. И заметался в отчаянье…

Вокруг ямы уже толпятся ребята. Протягивают руки, дают советы. Викторова ругает каких-то ремонтников, не предупредивших о раскопках, говорит: «Хорошо, что мы попали. А то кто-нибудь из вас непременно сломал бы ногу…»

Тут на глаза Тамаре Константиновне попался ее ученик — бледный как полотно Яша Прищемихвост с длинной лестницей. Учительница обрадовалась: все шумят, а он сообразил дело. И скомандовала: «Давай, Яша, лестницу!»

Пленники были освобождены.

У ямы поставили табличку: «Осторожно! Земляные работы», чтобы никто больше не падал. Но ребята не обращали на табличку внимания, прыгали через яму на крыльцо. Тогда кто-то написал так: «Стой прямо, здесь яма». Эти слова заставляли остановиться и задуматься.

Тамара Константиновна на уроке похвалила Яшу за находчивость, поставила ему пятерку за прилежание.

Яша почему-то опустил голову, покраснел так, что каждая веснушка засветилась янтарным блеском, и просидел в этой неловкой позе до конца урока.

Громко прозвучали за окном торжественные позывные, репродуктор на столбе передал важное сообщение: о полете нового космического корабля.

Яша вспомнил свой сон, оглянулся на пустую парту, где обычно сидели Одноух и Дыркорыл, с тревогой спросил:

— Это они полетели? Дыркорыл и Одноух?

Все засмеялись, а Тамара Константиновна ответила:

— Полетели наши космонавты. А Одноух и Дыркорыл дома. У них разболелось горло.

Ребята выбежали в коридор слушать радио. Тамара Константиновна поспешила было за ними, но увидела странно согнутую, чуть вздрагивающую фигурку за партой.

Прищемихвост рыдал, подняв над головой руку, уткнувшись носом в тетрадь.

— Ты что? — шепотом спросила учительница.

— Это я, — едва слышно проговорил Яшка, — это я… выкопал яму. — И впервые в жизни честными заплаканными глазами подтвердил правоту своих слов.

Тамара Константиновна ахнула, оглянулась, приложила палец к губам:

— Тише! Никому ни слова! Расскажи мне, как все было…

Прищемихвост нечасто видел человека, который не кричит, не возмущается, не ябедничает другим, узнав страшную правду. Глаза его вспыхнули от счастья, и он навсегда полюбил свою учительницу.

Выслушав его, учительница сказала:

— Яша, ты талантливый землекоп! Тебе деревья надо сажать — яблони или липы. И выучиться… на экскаваторщика! Да, да! Если дать тебе машину, — волновалась Тамара Константиновна, — ты ведь гору свернешь!..

Яшка сиял, ощущая в руках рычаги сильной машины, подтвердил кивком: точно, сверну!

— А яму закопай, — добавила тихо учительница. И ушла.

На другое утро яма исчезла. И все о ней забыли.

Не забыл один Яша. Что-то случилось в его жизни в тот день, что-то очень-очень важное.

Позже он прочтет в одной книге народную мудрость: «Не рой другому яму, сам попадешь» — и все поймет. Но к тому времени Яша посадит возле школы множество яблонь.

Смехотрон

Когда день за днем один урок сменяет другой, кабинет следует за кабинетом, отметка за отметкой, лучший способ отвлечься от умственного труда, сбросить усталость и развеселиться — это устроить смехотрон.

Смехотрон — праздник смеха. Участвовать в нем может каждый, кому присуще чувство юмора. В школе всякий раз смехотрон изобретается заново. Троном для смеха служит сцена, а на сцене, как известно, творятся разные представления.

Семиклассник Игорь, будущий вожатый первого «А», объявил первачкам: «Шалашня, жделайте што шотите — вшех швоих шероев!» Малышня догадалась: надо изображать любимых героев. А говорил Игорь так странно потому, что готовился стать чемпионом мира по боксу и у него не хватало передних зубов, но его понимали всегда с полуслова. И Игорь тоже уловил все просьбы, когда ему рассказали, какие кому нужны технические чудеса для производства смеха.

Одноух и Дыркорыл кроили ножницами картон, мочили в крахмале и клеили на картон вату, действовали кистью и иглой. Получились прекрасные маски. Волка и лисы.

Волком решил стать Одноух. А лисой — Дырк. Они были в восторге от своей выдумки: «Вот удивим и повеселим мы всех!»

В день смехотрона волк и лиса, держась за руки, пришли в школу. Внизу, в раздевалке, все было обычно: дежурный, усмехнувшись, указал на вешалку. Но сверху… сверху неслись звуки бравой музыки, летел смех — там, в большом зале, действовал смехотрон, и наши герои улыбались под своими масками.

Войдя в зал, волк и лиса опешили: они увидели поросят и кроликов. Много кроликов, много поросят, и среди них ни одного иного существа! Одноух и Дыркорыл ничего не понимали…

А зал дружно рассмеялся: вот это маски — настоящий волк и настоящая лиса, кто только их придумал!

К вошедшим поспешил Игорь в клетчатой рубашке, повязанной пионерским галстуком.

— Шмехотрон дейштвует, — объявил он волку и лисе. — Што будете делать?

— Играть! — сказал волк, приподнимая маску. — Наши инструменты готовы?

— Готовы? — переспросила лиса, показав вожатому свое лицо.

— Штрументы шдут ваш, — подтвердил Игорь и ловко выкатил на сцену какой-то странный агрегат, состоявший из доброго десятка барабанов. Большие и маленькие, стоящие на одной ноге и подвешенные на крючках, с медными тарелками и без тарелок — это был целый оркестр барабанов и прочих ударных инструментов.

Выходит и садится посреди барабанов волк. А перед ним застыла лисица с флейтой.

«Ха-ха!» — прореагировал зал на первый фокус смехотрона: что будет дальше?

«Ха!» — пискливо рявкнул волк и палкой стукнул по барабану, восстанавливая тишину.

Заговорила флейта, и голос ее сначала был печален. Пожалуй, только волк понимал, о чем спрашивает флейта: «Что здесь происходит? Откуда столько кроликов и поросят? Они что — издеваются над нами?..»

«Да! — отозвался большой барабан. — Да, да!

Сейчас мы им покажем!»

И волк показал, на что он способен.

Загрохотали разом все барабаны. Четыре лапы молотили без устали в толстокожие барабанные шкуры, звенели тарелками поднявшиеся из-за маски длинные уши, хвост отбивал свой ритм. Громы и молнии метал волк на сцене, и некоторые впечатлительные кролики в зале зажали уши ладонями, как вдруг вновь вступила флейта, и зал, узнав знакомый мотив, с радостью подхватил: «Не боимся мы волков, мы волков, мы волков…»

Кроликам и поросятам очень понравилась песенка о волке, и они долго не отпускали артистов.

Одна Тамара Константиновна догадалась, что перед ней самый робкий на свете волк и самая простодушная лиса, и с улыбкой оглядела ряды кроликов и поросят: какие все симпатичные, какие веселые!

Нет, недаром ее первоклашки — все, как один, — изготовили маски Одноуха и Дыркорыла. Они честные, смелые, справедливые — самые лучшие товарищи. Именно Одноуха и Дыркорыла выбрал своими героями первый «А»!

А лиса и волк, покинув сцену, внезапно исчезли. Они сбросили маски и сразу смешались с залом — стали своими среди своих. На сцене разные поросята и кролики смешили друг друга, пели куплеты и декламировали стихи, плясали и читали свои сочинения. Визжали и хрюкали от удовольствия, отбивали лапы и копытца, стуча ими от удовольствия. Смехотрон работал, веселье не истощалось!

Один из зрителей в маске птицы от смеха взлетел даже к потолку, сделал круг почета у люстры. Этот самодеятельный номер вызвал бурные аплодисменты.

Лишь скучный, похожий на старичка мальчик заметил вслух:

— Подумаешь! Это ведь Картина…

Он единственный был без маски и за весь вечер ни разу не улыбнулся.

— Картина? — подхватил его сосед-кролик, ничего не знавший о белой птице. — Кто такая? Что она умеет?

— А ничего, — отвечал мальчик. — Умеет только летать. Даже дважды два не знает.

Как ни странно, Картина в страшном шуме услышала эти слова и обиделась.

Зрители буквально стонали от смеха, когда участник вечера в маске вороны дернул клювом шнур на окне и, с трудом протиснувшись во фрамугу, улетел прочь.

В эту ночь Картина не ночевала на балконе. Летала на большой высоте, борясь с холодными ветрами. Что-то время от времени согревало ее в этом одиноком трудном полете. Она вспоминала смешные маски кроликов и поросят, удивлялась: неужели ее друзья так знамениты? Да, они знамениты, потому что учатся в школе и дружат со всеми! Как важно, значит, быть не одиноким и нужным для других!..

Ворона летала на большой высоте и каркала на всю округу. Наперекор ветру и скучному мальчишке распевала она песенку о страшном волке, которого никто не боится.

Тропический мороз

В жизни наших героев произошло важное событие: они вышли на лед.

Каждый, кто первый раз выходит на лед, знает, какое это искусство — удержаться на ногах, какое чувство уважения испытывает новичок ко всем, кто стремительно летит вперед и не падает.

Когда Одноух шлепнулся, ему показалось, что Земля перевернулась. Он моментально развязал зубами шнурки, скинул ботинки, вцепился когтями в лед. Кто-то подтолкнул неудачника сзади, и он проехал десяток метров, оставив на льду глубокие царапины.

Дыркорыл тоже струсил, снял ботинки и вдруг легко и плавно заскользил на острие копыт.

Ребята ахнули: вот это фигурист, собственные лезвия изобрел!

Дыркорыл катил и катил, никак не мог остановиться. На него надвигалось толстое дерево. Пришлось тормозить четырьмя лапами и пятачком.

Тормозить по-настоящему ребята его научили. И делать повороты. И ехать задом наперед. На коньках, конечно. Не станешь ведь точить каждый день собственные копыта.

Талантливый оказался фигурист, не из пугливых.

А Одноух долго привыкал к конькам. Сделает два шага и робеет — падает. Ребята берут его под лапы, разгонят и отпускают. Одноух зажмуривает глаза, летит вперед. Раз — и шишка!

Не одну шишку набил Одноух, пока стал конькобежцем.

А любой конькобежец, почувствовав себя уверенно на льду, сразу же становится хоккеистом. Два обыкновенных предмета — клюшка и шайба — неузнаваемо преображают человека. У него появляется важная цель: забить шайбу!

Одноуха словно подменили: он как тигр бросался к чужим воротам, сшибал противников, одну за другой ломал клюшки.

Дыркорыл избрал другие приемы: быстроту в беге, виртуозность, неожиданные броски. В азарте игры никто не замечал, как здорово помогает ему вертящийся пропеллером хвост.

Отличная получилась пара нападающих!

В воскресенье играли дворовые команды. Мороз не остановил болельщиков, у катка собрались и ребята, и взрослые. Команды были сборные: честь двора защищали игроки от первого до седьмого классов.

Свисток!

И тотчас определились лидеры. В одной команде — грозный Вага с самодельной тяжеленной клюшкой, в другой — лихие первоклассники Одноух и Дыркорыл. Вага, опытный игрок, с ходу сделал несколько голов. Но он хотел быть героем, играл один, не обращая внимания на свою команду и на сердитые реплики отца.

Одноух и Дыркорыл атаковали вместе. Один применял силовые приемы, второй подхватывал шайбу и бил. Бил из любого положения. Бил клюшкой, коньком, пятачком.

И забил именно пятачком, лежа перед чужими воротами, решающую шайбу.

Болельщики кричали и спорили, обсуждая необычный гол. Но в каких правилах сказано, что нельзя подправить шайбу носом?!

Вага рассердился, стукнул Одноуха и был удален. Вместо него на поле вышел Вага-старший, отдал приказ своей команде: «Будем играть дружно!»

От толстого повара чужие игроки отлетали, как горох от стенки. Но отец Ваги был в валенках, бегал неуклюже, и ребята опережали его.

Вслед за поваром на поле устремились другие отцы. На минуту брали у сыновей клюшку и увлекались игрой. Вскоре основной состав был оттеснен за барьер, превратился в болельщиков.

Трещали клюшки и ворота. Игроки сбросили пальто, полушубки, шапки. Двор стеной шел на двор.

— Товарищи, что происходит? — прозвучал строгий голос Тамары Константиновны. — Такой мороз, а ребята без пальто.

— Какой мороз? — удивился отец Ваги, вытирая пот со лба. — Тропическая жара, дышать нечем!

— Точно, Тамара Константиновна, — подтвердили Одноух и Дыркорыл, стуча зубами. — Тропический мороз…

— Они схватят воспаление легких! — предупредила Тамара Константиновна.

Нехлебов смутился, пробормотал:

— Совсем мужики впали в детство… — Накинул на Одноуха и Дыркорыла полушубок, схватил их в охапку, побежал к подъезду. — Сейчас же под горячий душ!..

Отец Ваги пощупал уши сына, нахлобучил на него свою шапку.

— И верно — мороз. Пошли оттаивать…

А больше всех, пожалуй, замерз одинокий болельщик на дереве.

В азарте игры о Картине все забыли. Да и что она могла? Клюшку клювом не удержишь, а уж о коньках и думать нечего.

Картина очень обрадовалась, когда услышала призыв из форточки: пора домой!

В ванной наши нападающие распарились, с удовольствием вспоминали забитые голы.

— Скажи, — спросил Одноух отца, — а это хорошо — впадать в детство?

Нехлебов рассмеялся:

— Замечательно! Подрастешь — узнаешь. Только теперь будем играть вместе.

А Картина, как ни старалась, не могла вспомнить свое детство. Как она выглядела? Маленькой глупой вороной? Трудно себе представить… Ведь это было почти двести лет назад.

И ей очень захотелось вернуться в свое детство. Но что для этого сделать? Может быть, поступить в первый класс?

Весеннее настроение

Весна снижает оценки даже у отличников.

В дневниках погоды, который каждый день ведут школьники, светит вовсю солнце, увеличивается долгота дня, но времени на уроки почему-то не хватает. Рядом с пятерками появляются четверки и даже трояки.

Дыркорыл каждое утро встречал с какой-то особой радостью, бежал с хорошим настроением в школу, а Одноух, наоборот, еле передвигал ноги, тер лапкой красные глаза, зевал на уроках.

— Ты спишь на ходу? — спросил на перемене Дыркорыл приятеля и дал ему подножку. — Не видишь — Ирка идет?

Ира сидит на парте перед нашими отличниками.

У нее такая длинная пушистая коса, что Одноух иногда не выдерживал, дергал тихонько — привет, мол; но Ирка на него ни разу не пожаловалась.

Дыркорыл не позволял себе таких вольностей. А сейчас почему-то обратил на Ирку внимание: такая была она солнечная и сияющая у раскрытого окна.

От подножки Одноух растянулся на полу, Ира улыбнулась, а Дыркорыл вдруг почувствовал, как бешено стучит его сердце.

С этой минуты Дыркорыл стал совершать неожиданные поступки.

Он вызвался идти за хлебом, хотя очередь была Одноуха. Тот немедленно согласился, прилег на мягкий диван.

В магазине Дырк не подошел к прилавку с хлебом, а замер у стеклянной витрины, наблюдая, не идет ли по улице Ира.

Она прошла мимо витрины. Дыркорыл выскользнул из магазина, с равнодушным видом поплелся за девчонкой.

Видит: стоит Ира посреди двора и, задрав голову, смотрит в небо. Дыркорыл тоже задрал свой пятак и не заметил ничего особенного — ни вертолета, ни воробья, ни знакомой Картины, ничего, кроме слепящего солнца.

Дыркорыл стукнул девочку по плечу:

— Ты чего, Ирка?

Она оглянулась, засмеялась: «Ничего!» — и побежала за дерзким поросенком.

Они стали бегать и прыгать как сумасшедшие. А за ними какой-то мальчишка увязался. Он размахивал руками и кричал: «Я вот вам… я вот вам…» И все они хохотали.

Дыркорыл взбежал на горку и прыгнул вниз.

Искры брызнули из глаз. На мгновение прыгун даже потерял сознание. Но тут же вскочил, побежал опять прыгать.

А Ира опять смотрит в небо. Там, в самой вышине, парит белоснежная птица.

— Это Картина? — спрашивает девочка. И после кивка Дыркорыла продолжает: — Так я завидую вам! Приятно иметь такого друга.

Дыркорыл чуть не брякнул: «А со мной разве не интересно дружить?»

Но вместо этого закричал в самое небо:

— Картина! Картина! Спускайся! Давай с нами играть!

Картина не обращала на них никакого внимания, продолжая кружить в лучах заходящего солнца. Сейчас она была розовой вороной.

— Что с ней? — спросила девочка. — Она не слушает тебя?

Дыркорыл лишь вздохнул, не понимая, что случилось с его приятельницей.

Картина прекрасно наблюдала все сверху, слышала летящие голоса и делала вид, что ничего не замечает. Конечно, можно и поиграть с девочкой и мальчиком. Но разве это решит самую важную для нее проблему? Как побороть в себе десятилетия гордого одиночества? Как быть полезной людям? Как стать счастливой?

Картина думала, думала и ничего не могла придумать…

Иру окликнули, она ушла домой.

Дыркорыл долго стоял посреди двора и смотрел на Ирины окна. Ему казалось, что она вот-вот выйдет и снова начнется веселая карусель бега. Но Ира не вышла.

Хлеб Дыркорыл прозевал: магазин закрылся.

Отец, конечно, сделал выговор Одноуху. Тот, лежа на диване, приоткрыл один глаз, сказал:

— Я не виноват. Просто Дыркорыл влюбился.

Дыркорыл подпрыгнул на месте, покраснел до самого кончика хвоста.

— Я пробежал тысячу километров, пока ты спал, а хлеба нигде нет.

— Влюбленный поросенок, — хихикнул Одноух. — Сотри грязь с пятачка.

— Дохлый заяц! — не выдержал Дыркорыл, дернув обидчика за ухо.

Одноух вскочил, принял боксерскую позу:

— За зайца ответишь!

Драчунов разнял Нехлебов. И объяснил, что влюбленным имеет право быть каждый, кто не дерется, не ругается и вовремя учит уроки. Но сейчас — луна уже светит в окно, а в дневниках еще не нарисовано солнце.

Одноух пробудился от спячки. Он писал в тетради и с тоской поглядывал на луну. Так приятно запахнет скоро свежей зеленью. Покататься бы сейчас по траве, поточить о молодую кору зубы. Может, и ему в кого-нибудь влюбиться, стать благородным и чуть сумасшедшим человеком? Но в кого?

Одноух зевнул, огляделся, увидел пустой балкон.

Сегодня все какие-то шальные. Даже Картина загулялась, не вернулась в свое гнездо.

Сельский почтальон

В Ершах объявился необычный почтальон.

Тридцать лет по сельским дорогам гоняла на велосипеде и мотоцикле с сумкой через плечо тетя Наташа, и веселого быстрого почтальона знал каждый мальчишка.

Но вот не только педали, но и собственные ноги стали тяжеловаты для тети Наташи, она собралась на пенсию.

Ждали нового почтальона из центра. Газеты и письма в Ершах разносили школьники. Тетя Наташа сортировала почту, диктовала в далекие пункты телеграммы по телефону.

В свободные минуты почтальонша сидела у окна и беседовала с большой белой птицей.

Картина облюбовала себе дерево возле почты.

Напротив почты находился универсальный магазин, и из него то и дело неслась бравая музыка. Музыкальную страсть Картины сразу подметила тетя Наташа. Почему-то ей показалось, что белая ворона обосновалась возле почты именно из-за музыки.

— Что больше нравится? — интересовалась тетя Наташа. — Марши или вальсы?

Ворона кивнула.

— А мне гармошка, — призналась почтальонша. — Знаешь, как я в молодости частушки пела? Ты небось видела.

Картина помнила и залихватские переборы гармони, не смолкавшие на деревенской улице до рассвета, и частушки со смехом и притопами.

Из дверей магазина вылетели резкие ритмичные звуки, смешались с грохотом проехавшего грузовика, застряли в шлейфе пыли.

— Верка! — грозно позвала тетя Наташа, и, когда на крыльце показалась ее дочь, потребовала: — Отключи громыхалку. Поставь нам вальс.

Продавец Вера пожала плечами, удалилась за стеклянный прилавок, но пластинку все же переменила.

Волны вальса понеслись по улице, уплыли в небо, и голубоглазая ворона взмахнула белоснежными крыльями.

— В почтальоны не пошла, — критиковала дочь тетя Наташа. — Культурой обслуживания занялась. А какая у нее культура? Один джаз в голове.

— Ну что вы, мамаша, говорите? — отвечала, услышав критику, из открытого окна Вера. — Ценники на виду, все люди грамотные. Нашли кому жаловаться — сороке.

— Я тебе в книге жалоб запись сделаю! Слышь, Верка?! — крикнула, рассердившись, почтальон, но слова ее утонули в новой модной мелодии.

Тетя Наташа залюбовалась дочерью: какая красивая невеста — отражается в разных зеркалах.

Покупателей в эти ранние часы не было. Три Верки, которых видела в зеркалах тетя Наташа, скучали возле блестящих прилавков.

А почта работала. Машина привезла свежие газеты и письма.

Тетя Наташа привычно раскладывала корреспонденцию.

Стучал в соседней комнате телеграф.

Пришла срочная телеграмма — в село Озерки председателю колхоза, и тетя Наташа расстроилась: в Озерках испорчен телефон, а до села километров пятнадцать. Что делать? Как передать срочные слова? Не потащишься пешком по весенней грязи… Сидеть у окна и ждать, когда проедет мимо какой-нибудь Озерковский шофер?

Тетя Наташа поделилась своими огорчениями с Картиной. Та слетела с дерева, уселась на подоконнике, стукнула клювом о раму: «Кар!»

— Неужели сама отнесешь? — догадалась тетя Наташа и даже попятилась от такой смелой идеи.

«Кар-р-р!» — решительно подтвердила Картина: кор-респонденцию доставлю, не беспокойтесь, раз такая неприятная сложилась картина.

— Ты Озерки как будто знаешь… — размышляла вслух почтальонша. — По прямой, по воздуху, туда километров восемь будет. И правление колхоза, может, знаешь, где стоит?

Картина кивком подтвердила, что знает: правление, конечно, на площади стоит.

Тетя Наташа хлопнула в ладони, хотела обнять свою спасительницу, но постеснялась.

— Возьми, — она протянула телеграмму и квитанцию. — Расписку не забудь!

Белый почтальон уже летел над крышами, держа в клюве срочную депешу. Сильные крылья беззвучно рассекали воздух, но Картина ощущала его упругость каждым своим пером. Она торопилась, понимая важность поручения.

«Вы что — не видите, что в клюве не простая бумаженция?! Это же „Те-ле-грам-ма“! Срочная бумага! Печатными буквами пишется на тонкой ленте и приклеивается к бланку с двумя „м“! Телеграмма».

«Эх, мелкие птахи! — размышляла про себя белая ворона, встречая крылатых собратьев. — Что вы понимаете в почтовом деле? Как пишется слово „телеграмма“?»

Тянулись поля и перелески. Разбрызгивая грязь, неслись по петлям дорог машины. Картина летела напрямую, заставляя сворачивать встречных птиц.

Три озерка среди ельника.

За ними — большое село.

Самая просторная крыша, блестящая издали на солнце, — это правление, где ждет телеграмму председатель Федосов.

Сквозь стекло Картина с трудом разглядела в продымленной комнате несколько человек и дала о себе знать.

На стук распахнулось окно, из него повалил густой дым. Можно было подумать, что в комнате пожар. Но опытная ворона прекрасно знала, что во время совещаний из служебных помещений струится табачный дым.

— Никого нет! — сказал распахнувший окно человек, равнодушно взглянув на ворону.

Картина настойчиво долбанула раму.

— Не мешай работать! — махнул человек.

— А ну погоди, — отстранил его председатель совхоза, — не видишь — бумага?!

И протянул руку.

Картина, признав председателя, позволила взять телеграмму.

— Да это же мне! Депеша… Молодец, птица! — И председатель внимательно оглядел Картину. — Никак ты наша, берниковская? А?

Картина важно наклонила голову и протянула лапой квитанцию.

— Надо расписаться? — весело поинтересовался председатель и, вынув карандаш, поставил лихой росчерк. — Благодарю за срочность, уважаемая! Прошу беспокоить нас в любое время! Будем очень рады. — И крикнул через плечо: — Зерна дайте почтальону!

Но почтальон уже улетел.

Председатель проводил ее долгим взглядом, вспомнил сломанный телефон, старую тетю Наташу и обо всем догадался.

— Кончать совещание! — приказал председатель. — Всем — по рабочим местам! И открыть окна! Забыли, что на дворе весна?!

На весенних радостных крыльях возвращалась в Ерши Картина. Впервые в жизни выполнила она такое поручение. Значит, людям нужна ее способность летать… Так приятно лететь, когда знаешь цель.

Тетя Наташа ахнула, когда увидела подпись председателя Федосова, погладила птицу по голове:

— Устала, бедняжка?

Картина легко взлетела на почтовое дерево.

— Верка! — закричала почтальонша так пронзительно, что продавщица, бросив покупателей, мигом выскочила на крыльцо. — Заводи марш, Верочка! Самый распрекрасный марш!

Вера ничего не поняла, но в магазине тотчас грянул во всю мощь труб боевой марш.

Картина неподвижно замерла на ветке. Она была растрогана.

Пионеры еще не приходили за почтой. И тогда новый почтальон взялся разносить письма. Картина указала розовым клювом на пачку корреспонденции.

— Погоди, — спохватилась тетя Наташа, пересчитав письма. — Как ты узнаешь, кому какое?

Ерши большие, улиц много, а на почтовых ящиках номера квартир.

Тут Картина совсем изумила почтальоншу, дав понять, что она обучилась грамоте. Взяла конверт с номером дома три и квартирой четыре и простучала клювом семь раз.

— И буквы знаешь? — тихо спросила тетя Наташа.

«А-кра, бе-кре…» — вполголоса подтвердила белая ворона.

— Лети, — разрешила почтальон и задумалась. — Погоди маленько.

Принесла из соседней комнаты коричневую сумку, разложила письма по отделениям, укоротила ремень, надела птице на шею.

— Теперь ты настоящий почтальон… В добрый путь!

Под торжественный марш начал работать новый почтальон. Облетала улицу за улицей, дом за домом. Входила в подъезд, вынимала клювом из сумки нужное письмо и — в щель, в ящик.

Гордо чувствовала себя белая птица!

А тетя Наташа, сидя у окна, размышляла, как изменился на ее глазах мир. Когда-то радио было в новинку, а теперь — пожалуйста, вокруг столько источников знаний, что даже вороны попадаются почти грамотные.

Конечно, Картина очень мудрая ворона, друзья у нее умницы, и бухгалтер Нехлебов почти академик в счете. Но разве легко научиться считать до десятка, когда у тебя четыре когтя на лапе?.. Пятипалый складывает две лапки, и у него ровно десяток. Двукопытный складывает пять раз по два. Птице соображать труднее: четыре да четыре, да плюс два хвоста — свой и чужой. Запутаться можно со своими соображениями!

Обедать домой тетя Наташа не пошла. Дождалась крылатую помощницу, и они вместе утолили голод хлебом с молоком. Вера уже знала, что случилось на почте, и из магазина летел вальс за вальсом. Тетя Наташа рассказывала Картине о своей жизни.

В конце рабочего дня Картина отнесла одной старушке пенсию. Старушка нисколько не удивилась, увидев на балконе птицу с сумкой, спросила:

— Это Наташка тебя прислала?

Пересчитала аккуратно деньги, расписалась в ведомости, вздохнула:

— Совсем глупая стала. За деньгами — и то ноги не идут. — И вдруг улыбнулась: — Мне бы твои крылья, твою молодость. Ох, и залетела бы я в самую вышину…

Картина промолчала, не стала уточнять, что она гораздо старше хозяйки. Иногда стыдно бывает, что у тебя большие сильные крылья, а у другого их нет…

— Прилетай, милочка, прилетай, моя красавица, — попрощалась старушка с почтальоном.

Первый раз в жизни была Картина счастлива. Ей казалось, что она помолодела на сто лет. Неужели теперь она нужна стольким людям?!

…Картина так устала, что впервые проспала рассвет. Ей снилось, что она летит с сумкой над земным шаром и бросает с вышины письма, а люди ловят их и приветливо машут вслед.

Первые каникулы

Вот и прошел учебный год.

Каникулы!

Слово звонкое, как удар по мячу. Первые каникулы в жизни Одноуха и Дыркорыла. Теперь они люди ученые. Выучили полкилометра стихов, сложили и вычли в уме множество разнообразных предметов, получили сто похвал от Тамары Константиновны и сто одно замечание от Константинтамарыча, поссорились, помирились и подружились со всеми товарищами, выросли, повзрослел, поумнели… И перешли во второй класс.

В шкафу лежат подарки — две большие книги с картинками и надписью: «За отличные успехи и прилежание».

Действительно, в тетрадях, которые раньше тянули на единицу, появилось много пятерок, их даже жалко выбрасывать. Что же касается прилежания, то оно не всегда было отличным, но в основном — прилежным.

Последний урок — как праздник, а нашим героям почему-то грустно вспоминать его.

Вошла Тамара Константиновна с пачкой книг и раздала всем подарки. Глаза у нее были блестящие, голос взволнованный — самая красивая учительница, которая только может быть! И каждый улыбался и невольно становился серьезным, когда ему вручали книгу.

Тамара Константиновна внимательно смотрела на подходившего к ней первоклашку, говорила важные для него слова, и первоклашка моментально взрослел и становился второклассником.

Когда алфавит в классном журнале кончился, учительница объявила, что в новом учебном году их будет не тридцать два ученика, а тридцать три, и показала новую парту. Весь класс так и залился смехом, увидев эту парту. В углу под самым потолком была приделана обыкновенная толстая палка.

И смолк класс, потому что в открытое окно влетела белая птица и уселась на свою парту.

Картина сразу украсила собой пустующий угол.

Она сидела, как и все, очень прямо, уставившись выпуклым глазом на учительницу, и в ее черной почтовой сумке лежали учебники для второго класса.

Тамара Константиновна называла новые учебники, а Картина доставала клювом из сумки нужную книгу и демонстрировала с высоты классу.

Ребята пишут и пишут в тетрадях. То поднимут голову и посмотрят на учительницу, то оглянутся на Картину. Умница птица, ее и вороной-то неловко назвать: за несколько месяцев вызубрила всю программу, догнала товарищей, будет учиться дальше.

Тридцать третье место прочно утвердилось в классе!

Одноух и Дыркорыл особенно прилежно составляли список дел на лето.

Как важно им не забыть ничего, чему они выучились в школе. За три месяца они прочитают все книги, заглянут в учебники, будут во всем помогать Нехлебову. Теперь их трое помощников — Дружный коллектив.

Кончился последний урок, взлетела со своей парты Картина, и будущие второклассники с веселым шумом и неожиданной грустью покинули класс.

Но грусть похожа на дымок погасшего костра. Повеял ветер, и нет его — растаял. Только в памяти остался едва уловимый след.

Весенний ветер гуляет по улице, влетает в открытые окна, зовет озорно: эй, вы, не проспите каникулы!

Впереди три месяца полной свободы, зеленой травы, зеленого неба, зеленого ветра, зеленого жаркого солнца. Вот как сладко зевает на подоконнике кошка: каш-кис-кус-лыш… Смотрит одним глазом на побледневшие ученые физиономии, понимает, умница, что нужна ее хозяевам срочная медицинская помощь природы — солнце, воздух и вода.

— Буду вставать рано, — сказал Дырк. — Сделал зарядку, бегом к реке и — лови себе рыбку хвостом. На завтрак.

— Хорошо тебе с голым хвостом. А я? Обо мне не подумал, — обиделся Одноух. — Ну, и я не пропаду. Целый день буду загорать.

— Как это? — удивился Дырк, оглядывая мохнатого приятеля.

— Обыкновенно, на солнышке.

— Снимешь шкуру, — поддакнул Дыркорыл, — наденешь трусики и валяйся пузом вверх…

— И сниму! — гордо заявил Одноух. — И валяться буду… Даже купаться!

— А ты. Картина, как начнешь каникулы? — поинтересовался Дырк.

«Кар! — деловито гаркнула птица. — Корреспонденция!.. Срочные дела!..»

Картина нацепила сумку на шею и полетела на почту. Скорее, скорее! Может быть, лежат важные телеграммы…

Одноух и Дыркорыл, поспорив, разошлись в разные стороны.

Ух, как жарило солнце!

Дыркорыл язык высунул, пока добрался до реки. Удочки разматывать не стал, бросил на траву. Уселся на бревне, упавшем с берега, хвост и копыта в воду опустил, отдыхает.

Сидит Дырк на бревне, шевелит хвостом в прохладе, напевает:

Вдруг кто-то хвать его за хвост. Да пребольно.

Дыркорыл вздрогнул, осмотрел хвост. На нем белели ямочки от чьих-то зубов.

«Эге, — сказал себе Дырк, — окунь хватанул».

Конечно, жадный окунь принял хвост за гигантского червя, крокодилы ведь в реке не водятся. Жирный золотисто-зеленый окунь бродил где-то рядом, но Дырку лень было возиться с удочкой, лень было и пошевелиться.

Что-то тяжелое повисло на хвосте, и рыболов — бултых! — полетел с бревна.

Наступила отвратительная, ужасно мокрая тьма.

«Хрюну!» — крикнул, хлебнув воды, наш герой, что означало: тону, спасайте, кто может!

Рыбы брызнули во все стороны от неудачливого рыболова, им и в голову не пришло, что некоторые не умеют плавать.

Дыркорыл отчаянно махал лапами, не зная, что он легче воды и барахтается на самой поверхности.

«Хрюну! — снова крикнул перепуганный рыболов в самое небо. — Тамаркрокодилыч, я больше не буду врать. Я не умею плавать!..»

Кто-то очень сильный схватил тонущего за ухо, поволок к берегу.

…Когда Дыркорыл выплюнул из себя речную воду и открыл глаза, он смутно увидел мокрого симпатичного зверя. Наверно это был речной бобр. Ну, конечно, смелый великолепный пловец спас несчастного рыболова.

Дыркорыл хотел пожать лапу своему спасителю, но руки не слушались его, а голова гудела.

— Спасибо, бобрик, — жалобно произнес Дырк, дрожа всем телом и стуча зубами. Страх медленно покидал Дыркорыла: он снова был на твердой земле.

— Да что там, — бобр смущенно махнул мокрой лапой.

— Ты спас меня! — искренне сказал Дырк, не обращая внимания на то, что бобр произносит человеческие слова.

— Пустяки! — голос бобра прозвучал чуть знакомо. — Ты замерз. А ну, за мной!

Они побежали по зеленой траве и сразу же наткнулись на чью-то шкуру. Точнее, это была шуба, которую кто-то потерял. Бобр накинул шубу на плечи Дырка, велел сделать пробежку, чтоб не простудиться.

Ох и жарко было Дыркорылу бежать в шубе.

Пот тек ручьями с рыболова, но он послушно следовал совету, делая круг за кругом.

Два гусака загоготали, вытянув шеи при виде неизвестного существа. Так хотелось им ущипнуть страшилище, узнать, кто это такой! Но Дырк шикнул на них на ходу, махнул острым копытом: смотрите, задену ненароком по клюву, придется искать зубного врача!..

Гуси отстали.

Бегун встал как вкопанный, упершись в землю копытами. Страшная догадка поразила Дыркорыла: на нем была шкура Одноуха!

Где же друг, если его шкура валялась в траве?

У Дырка кругом пошла голова, пятачок побледнел.

— Он совсем голый…

— Что ты сказал? — спросил бобр, глаза его весело блеснули. — Кто голый?

— Мой друг, — признался Дыркорыл и, путая слова не от дрожи, а от волнения, принялся рассказывать, как Одноух пошел загорать, скинул шкуру и вот… его нигде нет. Что с ним? Может, солнечный удар? А может, и сгорел вовсе…

Дыркорыл даже прослезился от такой картины.

А речной зверь, спаситель рыболова, хохотал от души. Как-то чудно он смеялся, будто сухое дерево грыз: хруп-хруп, хра-хри, хи-ра-ха!..

И чем больше он смеялся, тем больше пушился. Просыхал от смеха и солнца.

Пушился, пушился, и вдруг у него поднялось одно ухо.

И второе поднялось, но не во весь рост, а наполовину.

Дыркорыл наконец-то узнал его!

— Это ты, Одноух? — смущенно спросил он.

— Я! — признался пушистый.

— Ты вытащил меня?

— Ерунда, я умею плавать. Хочешь, научу?

— Хочу!

Дыркорыл увидел себя плывущим в зеленой реке. Свободно скользит он в волнах, вращая хвост винтом, обгоняет стаи рыб. А впереди плывет, оглядываясь на отстающего, ловкий и гладкий друг.

— Значит, ты не вылезал из шкуры, — улыбнулся Дыркорыл и скинул с плеч старый, брошенный кем-то тулуп. — А кто же дернул меня за хвост?

— Я, — простодушно признался Одноух. — Считай, что это был первый урок плаванья…

— Ах так! — вспыхнул Дырк и бросился на шутника.

Они покатились по зеленой траве.

Большая тень накрыла сверху драчунов. Они задрали головы, обрадовались: Картина!

Белая ворона с сумкой парила над ними. Она несла срочную депешу бухгалтеру Нехлебову.

— Видишь, она работает, а мы бездельничаем, — сказал Дыркорыл и покраснел. — Нехорошо получается.

— Нехорошо. — Одноух поскреб лапой в затылке. — Ладно, что-нибудь придумаем!

«Кра-кру — по пути прокачу!» — предложила Картина Одноуху.

Одноух махнул лапой на Дыркорыла.

— Пусть лучше он. Ты еще ни разу не летал?

— Не летал! — смущенно ответил Дырк.

— Тогда лети! — просиял Одноух и объяснил, как удержаться на птичьей спине.

Белая птица взмыла с пассажиром в вышину.

Впервые видел Дыркорыл такой огромный мир и задохнулся от счастья.

Ветер бил в лицо, щекотал ноздри, трепал уши. Дыркорыл, обняв за шею голубоглазую Картину, что-то кричал.

Сверху неслись к Одноуху звонкие слова:

С большой высоты увидел свои Ерши второклассник Дыркорыл!

— Ну как?! — крикнул он Одноуху. — Получается?

А Одноух заливается смехом, машет приветливо лапой:

— Новый Колумб — открыл Ерши! Ха-ха!.. Держись крепче, Дырк! А то свалишься!..

У Картины запершило в горле.

Но она побоялась каркнуть, чтоб не спугнуть поэтического вдохновения друга, увидевшего Землю с высоты птичьего полета.

Их замечательная дружба, новые классные и внеклассные приключения еще очень долгое время будут служить предметом разговоров, удивляя многих и многих…

Оглавление

Евгений ВЕЛТИСТОВ

  МИЛЛИОН И ОДИН ДЕНЬ КАНИКУЛ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

  ГУМ-ГАМ

    ЧАСТЬ I Игра начинается

      «Р-раз!»

      Карусельная карусель

      Трик-Трак

      Теплоходная игрусия

      Гум-Гам, Кри-Кри и Луна

    ЧАСТЬ II Игра продолжается

      Я все умею

      Без «почему»

      Я ничего не знаю

      Я все знаю

      Я ничего не умею

      АВТУК

    ЧАСТЬ III Игра не кончается

      Надоели чудеса

      Ящик-Говорящик

      В окне и за окном

      Этот бесконечный день

      Ничто не кончается

  КЛАССНЫЕ И ВНЕКЛАССНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ НЕОБЫКНОВЕННЫХ ПЕРВОКЛАСНИКОВ

    Одноух и Дыркорыл

    В новом дворе

    Давайте знакомиться

    Тамара Константиновна и Константинтамарыч

    Разные разности

    Белая ворона

    Школьный материал

    «Требуется няня…»

    Трое на одного

    Капустный чемпион

    Уроки по телефону

    Слова, слова…

    Фельетонисты

    Яшина яма

    Смехотрон

    Тропический мороз

    Весеннее настроение

    Сельский почтальон

    Первые каникулы