| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
Донор для покойника (fb2)
- Донор для покойника 709K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис ЛевандовскийДонор для покойника
Борис Левандовский
Страшной болезнью XX века считают СПИД. А знаете ли вы, что существует болезнь, на молекулярном уровне похожа на СПИД, но на самом деле гораздо страшнее? Не поверите, но это правда. Ее обнаружил и подробно описал врач-любитель из Львова Борис Левандовский. Симптомами этой болезни являются постепенное превращение человека в существо, стремящееся убивать. И не просто убивать, а разрывать свои жертвы на куски. На последнем этапе заболевания происходит ... Собственно, прочитаете об этом в книге. Но будьте внимательны, болезнь может перерасти в эпидемию.
Борис Левандовский
Донор для покойника
Пролог
Когда результат анонимного теста оказался положительным, Герман первой минуты не почувствовал ничего, как был к этому готов. Ни страха, ни паники.
Все получилось ужасно глупо, начиная от самого замысла сделать этот анализ. У него не было (и не могло быть!) Причин подозревать, что он подхватил что-то подобное. Просто в один прекрасный день (как правило, именно в такие прекрасные дни и начинаются особенно БОЛЬШИЕ неприятности) что-то стрельнуло в голову. Возможно, очередной порыв лишний раз убедиться в том, в чем абсолютно уверен.
И только через неделю, когда повторный анализ подтвердил положительную реакцию, Герман вдруг почувствовал, что мир для него перевернулся, мелькая черепашьими лапками ...
* * *
Вернувшись с результатом второго теста, Герман осмотрел пристальным взглядом свою холостяцкую пристанище, которым последние два года ему служила просторная пятикомнатная квартира; она, в полном смысле, не только намекала, но и заявляла во весь голос любому посетителю о социальном, финансовом и другое благополучия своего владельца. Как на каждой стене красовалось аршинными буквами рельефное лозунг-утверждение: «ДА ЖИВУТ преуспевающий бизнесмен»
Однако первая попавшаяся минимально знакомый женщина уже через секунду почувствовала бы среди этого праздника материальных благ скрытую не так уж и глубоко простую истину: здешний хозяин самом деле очень далек от личного благополучия. Казалось, эта истина витала в самой атмосфере дорогих и со вкусом меблированных комнат, тихо шептала из темных углов поздними вечерами и смотрела на вас вашим же мрачным взглядом из всех зеркал в доме. То единственное неблагополучия, способно лишить смысла все остальное.
Одиночество.
Как старая хроническая болезнь с привычными симптомами, как легкий слой пыли, сводит на нет блеск любой роскоши и заставляет внести небольшую, но существенную поправку в лозунг-призрак на стенах:
«Так живут ОДИНОКИ преуспевающие бизнесмены».
Взгляд Германа бродил по квартире в поисках особых (и только теперь заметных) метаморфоз в обстановке, ее деталях.
А почему, собственно, то должно было измениться? - саркастически заметил крошечный наблюдатель в его голове - Независимый Эксперт - та грань нашего сознания, зачастую выводит нас из себя.
Правильно, вирус гнездился в нем и вчера, и неделю назад (здесь несчастлив тест не играл, конечно же, никакой роковой роли), и, возможно, живет в его организме уже не первый год. Просто он не знал. До сегодня. Циничная, но неприступная логика. Однако Герман усилием воли заставил заткнуться мерзкий голос Независимого Эксперта 3 Всех Вопросов, медленно прошел в гостиную и остановился посреди комнаты.
Его взгляд продолжал искать.
«Может, вы знали? - мысленно обратился он к вещам. - Знали и ... »
«Это глупо! ..» - пискляво встрял Независимый Эксперт, и сам Герман сразу бросил его в темный и глубокий подвал подсознания. Теперь он, кажется, отцепился надолго.
«... и молчали ...»
Кстати таили ответ в волнующей воображение немой тишине.
Хотя ... Кто сверлил Германа насмешливым взглядом со стены. Откуда слева. Он обернулся и увидел собственный фотопортрет, сделанный еще в школьные годы. Мальчик, казалось, скривил губы в лукавой улыбке:
«А я с самого начала знал»
Его глаза действительно улыбались.
- Ну, и когда же это случилось? И, главное, КАК? - фыркнул Герман.
Казалось, мальчишка едва прикрыл один глаз. Из-под лацкана синего школьного пиджачка выглядывал загнутый кончик пионерского галстука. Фотограф явно перестарался с насыщением цвета, и это было похоже на выдвинутый ярко-красный язык фантастического существа с второсортного фильма ужасов.
«Какая разница? Это не важно ... »
- Это важно! - Герман почувствовал, что, хоть это и глупо, но он по-настоящему начинает злиться.
«Не важно ...»
- А для меня ...
«Хорошо, - взгляд мальчишки стал снисходительнее. - И что же тебе принципиальнее: КОГДА или КАК? »
О! Он еще и выбирать должен?!
- Как! Однозначно - КАК!
Герман почти услышал, как мальчишка чуть не поперхнулся едким смехом:
«Ха! Во всяком случае, не так, как у всех, по крайней мере не так, как в большинстве. Не так! »
- На что ты намекаешь?
«Не заводись, тебе лучше знать», - улыбнулся двенадцатилетний Гера.
- Ты! .. - Герман осекся. Его мысленный собеседник был единственным, кроме Господа Бога, от кого невозможно было скрыть тот факт, что, несмотря на все отчаянные усилия, личная жизнь Германа никак не желает налаживаться. И хотя девственность Герман потерял еще в шестнадцать, с тех пор и до нынешних тридцати не был с женщиной ни разу. За исключением, пожалуй, единственного случая, когда год назад он наконец решился испытать удачу в обществе дорогой проститутки. И (как того и следовало ожидать, не без помощи вездесущего внутреннего Эксперта) оконфузился, как неопытный, перегорел от волнения мальчик. Иногда, подшучивая над собой по этому поводу, Герман думал, что при попытке распутать узел его проблем сломал бы ногу не только черт, а даже добрый старый Фрейд.
Итак, чего он хочет, несмотря на давний школьный портрет? Неужели он настолько выбит из колеи, что уже не способен осознать элементарного факта - перед ним только кусок простого старого фотобумаги, наклеенной на простой и не менее старый картон?
«Именно так - дурак!» - донесся из бесконечного дали мальчишеский голос.
Часть I.
Большая несуразность: начало
раздел 1
«Мах на мах»
Если в ситуации Германа уместно употребить слово покой, то он наступил уже через несколько дней. Хотя, скорее, это был тот притупленный апатичное состояние, когда пик эмоций достигает своего естественного предела и психика ставит, наконец, барьер, порождает ту самую иллюзию покоя.
В какие-то моменты Герман понимал, что продолжает негласный поиск ответов на «когда» и «как».
Мысли о возможном лечении наведывались реже; зная, что его, как такового, не существует, он не строил оптимистических планов на будущее. Воспринимал ВИЧ как бомбу замедленного действия, с непредсказуемым и необратимым механизмом, готовым сработать в любой момент (о чем редко отзывался писклявый дальний голосок вечно трезвого в своих суждениях Эксперта). Вопрос только в сроках: завтра или через года (разумеется, в пределах ближайшего десятилетия, или, скорее, пяти-летию). Но это обязательно произойдет - болезнь взорвется. Невидимая стрелка уже бежит делениями его жизни, на финише - ...
С самого начала Герман твердо решил никого не вводить в курс дела. Мнение прожить последние месяцы или годы в роли изгоя (относительно нормальные месяцы или годы), которому, возможно, для отвода глаз сочувствовать, но одновременно обходить как прокаженного, казалась ему малопривлекательной.
В свое время все и так все узнают. А пока он собирается нормально жить (доживать?!). Настолько нормально, насколько удастся. А потом ему все равно.
Впрочем, чтобы окончательно уничтожить в себе остатки сомнений, он сделал тест в третий раз. В результате Герман не ошибся, скорее это напоминало акт милосердия к самому себе. Как просьба тонущего, который знает, что шустрые зубастые рыбки пираньи давно объели всю его нижнюю половину до костей, но который также знает и то, что все равно будет стремиться к берегу.
Бесспорно, он не ошибся.
Два длинные в его жизни месяца Герман боролся, стараясь не думать и не обращать внимания, но через два месяца и три дня сдался, - жить как раньше было уже НЕВОЗМОЖНО.
Тогда у него еще не возникло мысли, что тест мог принять СПИДа-то другое.
И что Хорошие Доктора уже идут по его следу.
* * *
- Мне нужен отпуск, - сказал Герман без предисловий, сев в кресло напротив директоров стола.
- Я надеюсь, ты шутишь. Первое апреля давно прошло.
«У меня теперь каждый день 1 апреля ...»
- Мне необходима эта отпуск. Крайне необходима.
- Забудь об этом не может быть и речи, - сидящий по другую сторону стола, будто по другую сторону баррикад (по крайней мере Германа ситуация вызвала именно такую ассоциацию), категорически покачал головой.
Они были с Германом сверстниками, еще несколько лет назад считали друг друга близкими друзьями; формально оставались такими и сейчас. Формально.
Все изменилось, когда они основали собственную страховую компанию. Доля Германа в бизнесе на целый нолик в конце уступала сумме его партнера, поэтому он считался лишь второй человек, не равноправным партнером, а вторым. Об этом недвусмысленно сообщал один почти неприметный пунктик соглашения сторон, о котором, в свою очередь, конечно же, позаботился Алекс (некоторая доля справедливости в этом была - бизнес есть бизнес, а распределение доходов в нем не последнее дело, - адекватное распределение). Впрочем, «пунктик» был далеко не единственной причиной.
Уже вскоре после презентации новоиспеченной компании их дружба превратилась в сдержанные отношения директора и зама.
- Мне никогда это не было так нужно, как сейчас.
- Геро, опомнись! Начало финансового года, куча работы! - Алекс уже не на шутку встревожился. Наверное, изменения, которые произошли с Германом, не остались незамеченными.
- Я не шучу, - настойчиво сказал Герман. Настойчиво, но все-таки смотреть в глаза Алексу избегал. - не шучу.
- не шутит ... Постой-постой, ты женишься?
Германа внутренне передернуло, словно он только сейчас почувствовал, насколько они с Алексом удалились в последнее время. Даже обычные знакомые - не друзья, а знакомые - почти никогда не узнают о таких событиях в последнюю минуту. И предполагая, что Герман вот-вот может жениться, Алекс даже не стушевался.
- Нет. Я не женюсь.
- Ха! Какого числа, конспиратор? Трех дней хватит?
Герман чувствовал нарастающее раздражение, как он превратился в бутылку шампанского, поставленную на раскаленное железо.
- Нет - сказал он, пытаясь сохранить внешнее спокойствие, но, видимо, не слишком успешно, поскольку взгляд Алекса сразу изменился. - не женюсь.
- О, черт, тогда в чем дело? Больной?
Герман отрицательно покачал головой.
- Возникли серьезные проблемы? - на этот раз в голосе Алекса Герману послышались нотки дружеского участия. Если бы все это происходило хотя бы года три назад ...
Герман промолчал, хотя в душе вспыхнула кратковременная борьба.
«Нет, друг, ты первым бросишь в меня камень, это я знаю точно».
- Прекрати морочить мне голову. Скажешь, наконец, что происходит?
Герман отвел глаза в сторону. Не потому, что боялся встретиться взглядом с Алексом, - не хотел выдавать свою уверенность, что в данную минуту что-то окончательно менялось в их отношениях. Он готов был поклясться, что когда закроет двери этого кабинета, между ними все будет по-другому.
- Это не имеет значения.
- Не имеет значения? И это все, что ты можешь мне сказать? - Алекс встал перегнулся через стол, потом снова сел. На лице отразилась смущение. - Не хочешь говорить даже мне ... - на этот раз он уже не спрашивал, а констатировал. - Даже мне ...
«Да, друг, даже тебе», - с мрачным сарказмом подумал Герман, а вслух произнес:
- Поверь, я действительно не могу.
- Но что за спешка? Непонятно ... - в последнем слове холодное отчуждение - вот теперь это снова привычный Алекс. - Хорошо, а если я отвечу «нет»?
Герман несколько удивленно поднял голову. Хотя разве он ожидал другой реакции своего партнера? Пардон, старшего партнера.
Теперь между ними словно материализовалась ледяная стена.
- Это ничего не изменит, я все равно пойду. Мне нужно месяц ... или два.
- Значит, ты в любом случае собирался сделать по-своему и тебе все наплевать - я правильно тебя понял?
- Если вопрос только в этом - да ...
- Да? - Алекс неестественно выпрямился в своем кресле. - Ты далеко заходишь.
Теперь стена отчуждения превратилась в целый айсберг враждебности.
- А если ... - начал Алекс и запнулся. Видимо, что-то еще мешало переступить через много лет дружбы.
Наконец он произнес, чеканя каждое слово, словно выплевывая свинцовые пули:
- Если все-таки пойдешь ... И без объяснений ... - он сделал паузу, - потеряешь свою долю в деле, понял?
Вот оно: окончательный разрыв, полный и бесповоротный.
«Ну и прекрасно! Давно пора ... »- Герман даже почувствовал какое-то облегчение. Молча встал и вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.
Пожалуй, даже слишком подчеркнуто.
* * *
Посетителей в баре было мало - только Герман и две пары, что, очевидно, как и он, умышленно пришли к началу здешнего «часа пик».
Герман сидел в углу зала, всматриваясь в наполовину опустевшую бутылку французского коньяка. Бармен Павлик (или Пол, как он представлялся новым посетителям) сегодня был немного удивлен двумя обстоятельствами. Во-первых, неожиданным появлением постоянного и дорогостоящего клиента (главное, щедрого практически всегда) таким необычным для него время. Во-вторых, его (Германа) заказу - целая бутылка коньяка, - а он, как известно, напиток не из легких. Видимо, у парня какая-то лажа, мелькнула мысль у Пола. В чувака жестокий депресняк.
Внешне так и выглядело: молодая тридцатилетняя человек, немного не в настроении, сделала заказ и, сев за самый дальний столик, углубилась в свои мысли. Герман был похож на одного из тех парней, что обычно сразу привлекают внимание женщин. Черты лица имел почти правильные, однако с некоторой несовершенством, как небрежный мазок на полотне художника, добавляет картине индивидуальности. Он был высокий и немного худощавый (это тот тип стройности, когда лишние пять-шесть килограммов только испортили бы впечатление) темно-зеленые глаза, на первый взгляд (только на первый), резко контрастировали с кожей лица, блидуватисть которой подчеркивало твердое черные волосы. В конце концов, внешность Герман не ассоциировалась с крутыми ребятами из боевиков или героями любовных историй. Это был немного другой тип мужской привлекательности, предназначенный для женщины-домохозяйки, мечтает о «правильного» надежного мужчину, с которым можно прожить до глубокой старости. Очевидно, это было еще одной чертой, которая просматривала изнутри и заставляла обращать многочисленные взгляды в сторону Германа практически всех женщин, окружавших его.
Но уже через несколько секунд большинство из них раз и навсегда теряли к нему интерес, по крайней мере как к мужчине. Чем, по сути, была эта черта, определить невозможно, поскольку основным свойством всех разновидностей внутренних флюидов является их неуловимость.
То есть он не был тем парнем, что снится по ночам пятнадцатилетним девочкам-подросткам.
И дело не в том, что сейчас он выглядел таки «убитым». Даже бармен этого заведения давно определил, что у него не все хорошо вообще. «Личная жизнь», - невольно решил Пол, когда Герман впервые посетил этот бар около года назад.
И был абсолютно прав.
Бесспорно.
А Герман в сотый раз прокручивал в голове последний разговор с Алексом. Мосты сожжены, восстановлению не подлежат. Необратимые процессы ... В памяти ярко сохранился холод уже ничем не прикрытой враждебности, может, даже ненависти, которые пожирали, как голодный монстр, останки их с Алексом отношений. Впрочем, это давно назревало. Не хватало только последнего толчка, чтобы сорвать нарыв. И все же сорвало! Нет ничего хуже врагов, чем бывшие друзья. Неизвестно, сколько бы все это тянулось, если бы не ...
(Вирус)
Итак, какой его следующий шаг? Уехать? Куда угодно, в любом направлении? Уехать, чтобы выехать ... Как действие ради самого действия. Разумеется, это не бегство. Он не настолько глуп. Просто это как ... похоронная путешествие. Или лучше - турне?
А смысл всей этой затеи? Герман вдавил окурок в пепельницу - откуда у него эта дурная привычка во всем искать смысл, которого уже давно нет в его ситуации! Говно! Так же как и не имеет значения, поедет он куда-то останется дохнуть здесь!
«Эй, чувак, ведь у тебя - СПИД! Ты понимаешь это? »
Сейчас это был уже не голос Эксперта. Герман как услышал самого себя со стороны, - свой собственный голос. Он на мгновение вернулся к тому моменту, когда впервые по-настоящему осознал, что инфицирован, что с ним произошло. Несколько секунд его тошнило. Он сделал усилие, чтобы протолкнуть назад скользкий комок в горле.
«Ты хотя бы понимаешь, что живешь уже, возможно, не первый год в долг и даже не подозревал этого?»
Так, кажется, он уже несколько начинает понимать.
«А ЧТО ты успел увидеть в своем чертовом жизни? Что сделал просто для себя? Ты можешь хотя бы вспомнить, когда это было в последний раз? »
Нет, честно говоря, он этого не мог.
«Тебе еще не осточертело жить по чужим правилам и ты собираешься продолжать так даже сейчас?»
Разумеется, он не собирается. Не хочет, не желает ...
«К чему тогда все эти колебания и глупые поиски смысла? Окончательный разрыв с Алексом - шаг номер один, правильно? Машину запущен ».
Машину запущен ...
С этой минуты он готов.
Он сделает второй шаг ... и третий, и четвертый, если потребуется.
Герман встал, бросил по старой привычке на стол купюру и направился к выходу узким проходом между аккуратно расставленными столиками, даже не замечая, как бормочет вслух «и третий ... и четвертый ...», чем вызвал недоуменные взгляды немногочисленных посетителей. Затем у самой двери обернулся, кивнул бармену и вышел.
* * *
Дома его «встретил» маленький Гера.
«Возьмешь меня с собой?»
- Что? ..
«Я хочу, чтобы ты взял меня с собой», - мальчишка просил, но смотрел вызывающе.
ОТКУДА ОН УЖЕ ОБО ВСЕМ ЗНАЕТ?!
- И не мечтай.
Гера прищурился в своей обычной манере, когда он держал козырь в рукаве. Герман, конечно, уже не помнил, какое выражение лица было у него в двенадцать лет, но сейчас появилось отчетливое ощущение, что именно это и происходит: мальчишка-то держит наготове.
- Хорошо, что у тебя там?
Он почти услышал, как маленький Гера довольно хмыкнул.
«Мах на мах - идет?»
- Не понял. Что это значит?
«Уже забыл? - в голосе Геры прозвучали и презрение, и снисходительность одновременно. - Обмен, значит. Когда-то так говорили ».
Герман беззвучно рассмеялся.
Да, действительно. Он забыл.
- Ну, и? ..
«У меня есть кое-что для тебя. Ты получаешь свое, ну а я ... »
- Конкретнее! - напрягся Герман. - Что ты спрятал?
Мальчишка хихикнув и время выжидающе смотрел на Германа, как назло (впрочем, еще и как нарочно, - в этом можно было не сомневаться) играл на его нервах.
«Некоторые ответы, - наконец сказал он. - Ответы на два вопроса. Если они, конечно, тебя еще интересуют ».
Маленький ублюдок над ним еще и издевается?!
- Только два? У меня их много. Слишком много для тебя, - ответил Герман.
«На два главных».
- Сомневаюсь, очень сомневаюсь.
«Попробуй».
Вот так, маленький говнюк, уже лучше.
- Ну, выкладывай.
«Ответы на" КОГДА "и" КАК "."
Разговор становился серьезнее.
Герман задумался.
С ответом на КОГДА пока можно было и подождать.
- Меня интересует - КАК? - он внимательно посмотрел на Геру.
«Мах на мах - не забудь!»
- Парень, ты начинаешь меня доставать.
«Хорошо, - голос подростка едва заметно изменился. - Вспомни: ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД ».
Герман тупо продолжал смотреть на Геру.
- И это ВСЕ? - выдохнул он разочарованно. Давненько он не чувствовал себя таким дураком, пожалуй, с тех пор, как потерпел фиаско в постели с проституткой около года назад.
Маленький ублюдок его просто дразнил!
* * *
Герман пытался сосредоточиться на своих финансовых делах, что выражалось в перекладывании с места на место бланков счетов, каких-либо документов и кредитных карт. При этом его мысли витали где-то очень далеко.
В прошлом.
ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД
Никаких особенно памятных событий тогда не произошло. Почему именно полтора года? Может, мальчишка действительно его только дразнил?
Но в глубине сознания он знал, что это не так.
Что-то было.
Он составил кредитные карточки в одну стопку и машинально перетасовал, словно колоду карт.
ПОЛТОРА ГОДА
Он пытался хоть за что-нибудь зацепиться.
(Полтора года)
Он должен их воскресить. В некоторых случаях подобное занятие превращается в пытку и способно свести с ума.
(Полтора года)
Что это было?
«Послушай, все это глупая затея, - он без труда узнал голос. - Что изменится, если ты даже вспомнишь? В тебе сидит бомба с хитрым детонатором в мире. И никакие воспоминания не смогут его вырубить, ты это прекрасно знаешь ».
Да, пожалуй, это так. Но я знаю также и то, друг, что если не сумею найти ответы на эти вопросы, они будут преследовать меня до самого морга той больнице, где я врежу дуба на последней стадии болезни, когда мои волосы вокруг кровати собирать уборщица, а все остальное превратится в гнилые мощи, обтянутые прозрачной кожей. Поэтому иди к черту со своей рациональной логикой.
Итак, что могло произойти полтора года назад?
Фактически то же, что всегда: работа, работа, работа ... Изредка - командировки в другие города (собственно, все та же работа). Еще реже - вечеринки, которые Герман всегда ненавидел, причем все сильнее. Одно только упоминание о мероприятии приближающегося вызвало у него гадкие ощущения. Удивительно, как он вообще стал преуспевающим бизнесменом с таким подходом к жизни. Вероятно, здесь была заслуга не его, а Алекса, надо отдать тому должное. Посещал же Герман вечеринки преимущественно для того, чтобы избежать удивленных взглядов коллег и обучающих разговоров шефа.
Вот, пожалуй, и все, что он мог вспомнить.
И еще операция на аппендицит, которая едва не забила гвозди в его гроб.
Ровно полтора года назад.
Приступ схватил еще в киевском аэропорту перед вылетом домой, во Львов. Когда объявили шестичасовой задержки рейса, Герман купил в аптечном киоске упаковку анальгина, принял сразу три штуки и вернулся в зал ожидания, где, скорчившись в кресле, отсидел все 6:00. К тому моменту от целой упаковки анальгина осталась одна таблетка, треснула почти пополам и напоминала два молочные зубы. Киоск был уже закрыт. А потом бодрый голос диспетчера порадовал пассажиров, летевших с Германом одним рейсом, объявив о дополнительной трехчасовую задержку. Герман чувствовал, что у него начинается жар. Моментами он почти ничего не видел, только знал, что ему становится все хуже. Он практически не помнил как оказался в самолете. Но «скорая» увезла его из дома только в конце следующего дня. Очнувшись после операции, Герман со слов дежурного врача узнал, что жить ему оставалось считанные минуты, - распространялось воспаления. Его едва успели спасти.
Все это случилось именно полтора года назад.
Герман вскочил.
- Вот! - он ударил кулаком по столу, чувствуя какое-то злобное удовольствие.
Как он мог этого не учесть, - ведь это до смеха элементарно!
Он быстро взглянул на часы: за пять третья.
Еще успевает.
Элементарно.
* * *
- Вряд ли смогу вам помочь, - пожала плечами молоденькая медсестра, которая сидела по другую сторону окошка регистратуры. - Возможно, вам стоит подняться наверх, в хирургическое отделение, где вам делали операцию. У них свой отдельный архив.
- А если там мне не помогут? Куда бы я мог еще? .. - Герман почти просунул голову в окошко, чтобы лучше расслышать слабый голос регистраторши, но и, пожалуй, истолковала это по-своему.
- А ... - сестра запнулась, когда их глаза встретились, и через секунду покраснела, словно Герман навязчиво выяснял дату ее первой менструации.
- А ... там вам все скажут.
- Спасибо.
Он направился к лестнице и услышал, как захлопнулося окошко регистратуры. Конечно, гораздо проще было пересечь холл, где на противоположной стороне от регистратуры находились двери лифтов. Однако Герман решил, что доберется до хирургического отделения, расположенного на четвертом этаже, гораздо быстрее, если воспользуется лестнице.
ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД
Возможно, именно здесь с ним случилось ...
Ради этого он сюда и пришел.
Когда он достиг пролета между третьим и четвертым этажами, где разрешалось курить, через легкую завесу дыма, заслоняла людей, Герман увидел ... себя самого. И чуть не запорол носом об пол, споткнувшись место. Кто-то выпустил густую струю дыма, и лицо мужчины исчезло. Через секунду Герман с сердцем, что бешено колотилось в груди, преодолел пролет. Потом все-таки решился повернуть голову туда, где стоял его двойник. Между ними теперь расстояние было не более одного метра, и человек абсолютно не был на него похож. "Что за…"
Миновав белые двустворчатые двери, над которыми висела большая табличка с надписью «ПЕРВОЕ ХИРУРГИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ», Герман увидел знакомый длинный коридор, сейчас практически пуст. Если не считать двух больных, слонялись далеко в конце. Пустой на данный момент сестринский пост с нависшей над столом настольной лампой, напоминала голову одинокого грустно цапли. Здесь царили тишина и какое-то безвременья.
Это место вдруг показалось Герману зловещим, словно он попал в узкий подземный тоннель, тянется в таинственную молчаливую темноту, а вместо дверей палат темнело пропасть древних гробниц, в сумраке которых терпеливо таилось что-то, что ждет его все эти полтора года. А те двое больных в конце коридора ...
«Сегодня пятница, - наконец сообразил Герман - после обеда почти все пошли домой».
Он медленно пошел по коридору, надеясь встретить медсестру или дежурного врача. Вокруг витал характерный запах больницы и еще какой-то. Какой именно, Герман не мог определить, но он этот запах знал. Когда он прошел закрытые двери со строгой табличкой «ординаторской», резко усилился запах медикаментов, который подсказывал, что где-то около двери процедурной, а может, и перевязочной. И действительно - следующие двери, открытые на два пальца, которые словно приглашали войти, оказались перевязочной. Герман ее очень хорошо помнил со всей обстановкой и столом, царящей в центре и напоминает операционный. В голове сами собой всплыли строки:
... всех лечит, всех исцелит - добрый доктор Айболит!
А потом почему-то:
Добрый доктор Айболит В перевязочной СИДИТ ...
Перед глазами Германа возник образ доброго врача, как на рисунке в детской книжке, которая была у него когда-то очень давно. Хотя маленький врач в аккуратном белом халате весело улыбался, его глаза оставались совсем стеклянными, а в руке он держал НЕ слуховую трубку, а огромный блестящий скальпель, с которого капало что-то красное, образуя на полу у ног хорошего врача темную красную лужу.
... всех лечит, всех исцелит -
хороший врач
А-аай! БОЛИТ!!!
Герман мрачно усмехнулся этом видению.
В перевязочной СИДИТ ...
Вдруг ближайшую дверь резко открылась, едва не ударив Германа по плечу, и он едва не вскрикнул. Уже немолодая дежурная медсестра вынесла из палаты капельницу и посмотрела на гостя. На ее лице нетрудно было прочесть: «А ты кто такой? Мне достаточно того, что я и так делаю чужую работу, таскаясь по всему отделении с этими проклятыми капельницами, так у кого чешется одно место. И эта зараза убежала за целый час до того, как закончится ее смена. Поэтому лучше шуруй отсюда и не морочь мне голову, понял? »
- Сейчас приемный время. Кого вам надо?
- Дежурного врача, - ответил Герман. - Есть ли кого-то из ...
- Не знаю. Не знаю, где он, - она категорически покачала головой. - Приходите в другой раз.
«Шуруй отсюда, мне без тебя здесь хлопот хватит!»
Сзади послышались шаги. Герман и медсестра одновременно повернули головы.
В отделение зашел мужчина в белом халате.
(Хороший врач)
Даже издалека легко было определить, что он не принадлежит к низшему медперсонала. Он направлялся в их сторону. Его Герман не помнил.
- Вот он, дежурный врач, - сказала сестра и, оставив Германа, отправилась вместе с капельницей по своим делам. Ножка штатива цеплялась за линолеум и как выдавала шипение раздраженной змеи.
Герман сделал несколько шагов навстречу врачу.
- А в чем, собственно, дело? - настороженно отреагировал тот.
Герман не был похож на больного, задержался в отделении дольше, чем другие, и не смылся домой со всеми ходячими пациентами.
- Я вас слушаю, - врач был уже заметно седой мужчина лет за пятьдесят, полноватый, в очках с дымчатыми стеклами, почти такими, как у генерала Пиночета, и точно такими, как у другого генерала - поляка Ярузельского.
- Полтора года назад, - начал Герман, несмотря на свое двойное отражение в затемненных очках, - меня доставили в это отделение с острым аппендицитом ...
- Перитонит, - машинально отметил врач.
- ... и прооперировали. Мне необходимо выяснить некоторые детали.
- Угу ... - покачал головой врач.
- Нужно посмотреть архивные данные, - пояснил Герман.
- Угу, - снова кивнул врач. - Ничем не могу помочь - он развел руками, наглядно демонстрируя свою беспомощность. - Ключи от архива в старшей медсестры на общей связке. А она будет только в понедельник. Простите, молодой человек.
«Конечно, на общей связке, козел».
Похожую тактику Герман знал.
Когда врач уже собирался сделать недвусмысленный жест, означавший «все вопросы сегодня исчерпаны, не пора ли вам, молодой человек домой; приходите в понедельник, а еще лучше - никогда ... », Герман вложил в лапу врачу десятидолларовую купюру.
- Я хотел бы выяснить некоторые детали без лишних задержек. Вы меня понимаете?
На этот раз врач обнаружил к Герману более живой интерес.
Теперь он его прекрасно понимал.
- Минутку, - он засунул деньги в карман халата. - Я посмотрю ...
Дежурный врач прошел по коридору, открыл ключом дверь с надписью «ординаторской» и исчез за ними.
- Вам повезло, молодой человек, - заявил он, вернувшись через минуту. - Ключи оказались на столе.
Затем бодро повел Германа в архив.
«Конечно, они оказались на столе».
Это был крошечный архив, менее Герману не приходилось видеть: казалось, здесь нигде одновременно развернуться даже двум паукам, прилипших к потолку у плафона, внутри которого едва светила тусклая сорокаватна лампочка. По сути, это была просто маленькая каморка, в которой каком умница пришло в голову засунуть стеллаж, забить его под завязку картонными папками, а затем этот рассадник клопов гордо назвать архивом.
- Полтора года назад? Итак ... март или апрель, - пробубнил врач, роясь в каких-то пыльных папках с таким выражением лица, который четко говорил: «Видишь, как я пачкать свой белый халат твоих несчастные десять баксов?!»
- Как ваша фамилия?
Герман назвал.
Врач, трудно дыша (вероятно, из-за пыли), копался минут десять, вглядываясь в каждую отобранную ним папку и в каждую страницу отобранной папки, только в Германа возникла веселая подозрение, что он разучился читать и пытается отыскать знакомые буквы.
- Есть ... - наконец довольно крякнул врач и расправил свободной рукой загнутый уголок страницы. - Вот и ваша стационарная карта.
Герман невольно напрягся.
Сейчас он узнает ... Сейчас он узнает ... СЕЙЧАС ...
На лбу выступил холодный пот, рубашка тоже моментально взмокшую.
- Да, посмотрим ... - говорил врач; в линзах его темных очков Герман видел значки слов, подпрыгивали, перевернутые вверх ногами.
- Вот ... Диагноз ... Острый перитонит ... Прооперировано ... Оперировал ... Угу ... Состояние удовлетворительное ... Ага - вот как! На следующий день - ухудшение ... Анализы ... - бормотал врач. - Переливание крови в объеме ...
- А что именно вас интересует? - он поднял глаза на Германа.
- Ничего ... Я уже выяснил, - глухо сказал Герман и без церемоний развернулся.
Элементарно.
Он вышел из старого больничного корпуса, еще польского строительства, и, замерев на мгновение, сделал глоток сырого воздуха; это был запах длинных дождей - немножечко грустный, как прощальные духи лета, что уходит. Небо над головой было еще чистым, но Герман чувствовал, что за дальними крышами домов уже собираются серые облака, как они Валуев, собираясь в гигантский мокрый кулак.
Машина ждала Германа на стоянке, за три квартала вниз по дороге. Он направился к забору больничного двора мимо двух чахлые клены, на которых причудливая ранняя осень уже кое тронула листья красно-желтой краской, как мимо перед этим прошелся неопрятный художник.
«Элементарно - вот КАК».
* * *
- Ты прав, парень, они влили мне зараженную кровь.
«Элементарно, да?» - снисходительно улыбнулся Гера.
Следовательно, именно так все и было: в тот день он часто терял сознание из-за лихорадки, и все события первого (и частично второго) дня спрятались за мутной завесой грез, жара и боли. Он не помнил о переливании, и это было элементарно. Видимо, позже сообщить ему об этом или не сочли нужным, или - просто забыли.
Хорошие врачи ...
Герман вытащил из шкафа большую спортивную сумку - старого путешественника, - которая уже много лет, покрываясь пылью, ждала своего часа. Он поставил ее на пол, верх немного прогнулся, и, казалось, темно-синяя сумка улыбалась открытой молнией на боковом кармане, как забытый друг, о котором наконец вспомнили: «Как в старые добрые времена, Геро?»
Он начал складывать вещи. Что ему может понадобиться? Только самое необходимое: пара сменного белья, свитер, спортивная в случае ранних холодов, сигареты, и однодневный запас еды - несколько бутербродов, термос с горячим кофе, три банки консервов и все ... Сумка получилась легкой, чуть больше трех килограммов - в самый раз.
Наконец он выпрямился и поплелся в гостиную.
Аккуратно распределил по карманам всю наличность, которая была в доме, а кредитные карточки и особо важные документы, которые лежали на столе в его кабинете, спрятал в плоском сейфе-тайнике, под дном массивного аквариума, занимавший почти четверть стены. Рыбы удивленно смотрели сквозь толстое стекло на непостижимую для них процедуру, наполняла шумом их миниатюрный мир и почему-то не посылала ожидаемого корма.
Герман настроений таймер автоматической кормушки и выбил пальцами по стеклу короткий дробь - охраняйте! Мобильный телефон оставил на подставке. Затем вышел в коридор, забросил на плечо сумку, которая по-дружески хлопнула его по спине и направился к двери.
«А как же я?! - возмущенно воскликнул маленький Гера. - Мах на мах - Ты же обещал! »
Герман вернулся к портрету и зачем вернул его лицом к стене.
От стука дверей портрет слегка качнулся.
Казалось, что он знал КОЕ.
раздел 2
Гера (1)
На дверях с тонкой трещиной в стекле покачивались изображение медвежонка - талисмана московской Олимпиады. Одной лапой он придерживал любительский фотоаппарат, похожий на «Смена», висевший на шее, другой - приглашал прохожих посетить фотосалон.
С открытого этажом выше окна доносилась веселая песенка «Смоуки» о красивую девушку Алису. Двенадцатилетний мальчик, стоявший у двери салона, в такт музыке стучал обувью о тротуар. Духота была невыносимая. Жгучие солнечные лучи нагревали асфальт дороги, уж размяк.
Мальчик прятался в тонкой полоске тени и часто поглядывал на дверь фотосалона; они время от времени поскрипывали, выпуская посетителей, но каждый раз мальчик разочарованно морщился. Он уже ждал друга добрых полчаса и никак не мог понять, чем вызвана эта странная задержка - неужели, чтобы сделать фотографию, нужно столько времени?
Двери тонко скрипнула на ржавых навесах, мальчик обернулся - и снова досада. Его терпение лопнуло: если его друг сейчас не получится - он сам отправится туда и узнает, наконец, что там происходит.
Вообще-то, он давно уже это сделал, но боялся неприятностей, которые может повлечь за собой такой шаг. В мае он едва не разнес мячом стекло на дверях этого фотосалона. К счастью, стекло не разбилось, а только треснуло, и через три секунды из салона выскочил злющий фотограф, от которого он едва убежал.
После всех этих воспоминаний желание заходить внутрь пропало.
Он вспомнил фотографа. Глаза у него тогда были просто бешеные ...
А может ... - предположил мальчик (и, несмотря на жаркую погоду, вдруг почувствовал холодок по спине) - может, фотограф - маньяк, охотящийся на детей. Или людоед. Хитрый людоед под маской радушного хозяина фотосалона. И никто этого даже не подозревает! Разве взрослые могут что-то заметить или догадаться? Нет, конечно. А он тем временем спокойно похищает детей и, облизывая длинным языком свои острые зубы, улыбается: «Вы никогда меня не поймаете, никогда не догадаетесь, я умнее, чем вы ...» Он обрабатывает детские тела у себя в каморке или в фотолаборатории (ведь там темно, и кроме него туда никто не заходит, вот!) маленькой кухонным топориком, а потом ... Нет, еще, пожалуй, он все это фотографирует (ну да, конечно, он же фотограф!). Боже, неужели его друг сейчас умирает (или уже мертвый!), А он стоит здесь и просто ... Ведь тот даже не догадывается, что фотограф ... каннибал, как говорил его отец. Заманил доверчивого мальчика в темную лабораторию. Там, в тусклой кроваво-молочной мгле от фотолихтаря свисают с потолка змеи негативных пленок, извиваясь, словно живые. «Хочешь посмотреть, как я это делаю?» - льстивым голосом спрашивает фотограф. И пока ребенок удивленно рассматривает различные хитрые приспособления, он тихо крадется к столу и выдвигает ящик. Его глаза ярко блестят тем же светом, и фотолихтар; по уголкам рта начинает течь слюна. Он облизывает острые, как у акулы, зубы и продолжает улыбаться. Затем достает из ящика свою любимую топорик, тихо приближается сзади к ... (его друга!) ... И! ..
Двери протяжно заскрипела.
Мальчишка обернулся и облегченно выдохнул:
- Ну, наконец-то! А я уже думал ...
Геру заметно покачивало, его лицо было бледным, словно покрыто слоем воска; в руках болтался небрежно скомканный школьный пиджак.
- Ну и вид у тебя. Сколько мне здесь торчать? Скоро корни пущу!
- Только не ной. Мне было хуже, - хрипло проговорил Гера.
Выглядел он ужасно.
- Это ... фотограф? - глаза вторая расширились. Но что-то ему подсказывало, что фотограф все-таки здесь ни к чему.
- Что? Да нет ... - Гера отмахнулся свободной рукой. - Меня почему-то стошнило. Пришлось посидеть. А фотограф так испугался, что уже хотел вызвать «скорую». Вообще, хороший дядя. Зря ты ему тогда стекло разбил. Воды мне дал, - Гера взыскал с шеи пионерский галстук и засунул в карман.
Вспомнил при этом родителей, настояли сделать портрет на память. «Геро! Как ты не понимаешь, это же останется на годы », - говорила мать. «Я до сих пор жалею, что не сделал фото в твоем возрасте, - поддерживал ее отец».
И вот, летние каникулы еще не закончились, а он должен натягивать, как идиот, школьную форму и сунуть в какой фотосалон (только бы не встретить по дороге знакомых!), К тому же, в такую духоту!
Друзья поплелись по улице.
- Может, это из-за жары? - предположил товарищ.
- Нет, не из-за жары, - Гера покачал головой - не из-за жары, это нечто другое.
Друг настороженно посмотрел на него
- Расскажешь?
- Когда придем, - ответил Гера.
* * *
Они пролезли через дыру в заборе на территорию детского сада. Игровая площадка была пуста; в доме, который стоял неподалеку от качелей, похоже, также никого, кроме сторожа не было. Ребята пересекли площадку, направляясь в сторону маленького домика-теремка, спрятавшийся в тени высокой обширной тополя.
Приблизившись, они друг за другом влезли внутрь почти игрушечной здания.
Выпрямиться в полный рост здесь было невозможно, зато сидеть - удобно и уютно. С окошек лился свет, жары не ощущалось. Летом мальчишки приходили сюда часто.
Гера смотрел себе под ноги, а его друг вынул из кармана две помятые сигареты «Космос», которые он украл из отцовской пачки, и подал одну Гэри. Ребята неумело закурили, сдерживая кашель: кто не удержится - тот слабак.
- Что же произошло в фотосалоне? - доверительно спросил Геру товарищ.
- Это объектив ... Все через него. Туда смотришь ... Словно взгляд в будущее. Понимаешь?
Друг несколько разочарованно пожал плечами.
Гера потянул несколько раз носом и закашлялся.
- Ты не переживай так, - товарищ похлопал его по колену. - Тебе же уже легче. Это все глупости.
Гера покачал головой:
- Нет, не глупости - это ... было.
- Было - что?
- Понимаешь, короткое щелчок ... возникает глаз диафрагмы. Оно расширяется. Я это видел. Кажется, что этого быть не может, но я видел - оно расширялось очень медленно. А потом мне показалось, что я куда-то перемещаюсь. Вроде что-то происходит и со мной, и со временем. Мне показалось, что я ...
Гера взволнованно затянулся сигаретой.
- ... что я очень долго был в другом месте.
- Что что? - недоверчиво переспросил друг.
- Это как ... не знаю ... это что-то странное. Иногда у меня уже появлялось такое ощущение, когда я фотографировался раньше. Но не надолго как сегодня ...
- не фотографируйся тогда больше, вот и все.
Гера посмотрел на товарища так, как будто перед ним сидел самый большой в мире дурак.
- Блин! - разве об этом речь?
Он сплюнул на пол.
- Понимаешь, было такое ощущение, словно кучу лет ты висишь на какой стене и смотришь, смотришь, смотришь ... И это продолжается очень долго - десятилетиями. А потом, когда все закончилось, меня стошнило.
- Ну, и где же ты был?
Гера не мог определить: смеется его друг или говорит серьезно. Он почесал за ухом и продолжил.
- Ну, если щелчок аппарата прекращается, - не знаю, это трудно объяснить словами. В общем, ты словно возвращаешься назад и все забываешь.
- Что забываешь?
- Черт! - годы!
- То, что ты висел где-то в будущем какой-то стене?
- Дошло наконец, - раздраженно выдохнул Гера.
- А может, ты валялся в старом альбоме? - продолжал друг. В уголках его глаз танцевали чертики.
- В альбоме? - Гера секунду подумал. - Нет, на стене. Точно. И фото должно быть на портрет.
- Значит, ты хочешь сказать ...
Гера быстро закивал головой.
- А может, это все из-фотографа? Даже тебе он кажется странным. А я думаю, что он вообще ненормальный. А что, если он - кан-н-Нибали, - последнее слово друг Геры уже прошептал.
На мгновение им обоим стало страшно в этом полутемном тихом домике.
- А знаешь, - продолжил тот, - когда я ждал тебя, то подумал ... Может, он подсыпает какой-то порошок, чтобы потом ...
- Куда подсыпает? - перебил его Гера.
- Ну, как куда? Он тебе давал что-то пить?
- Да это было уже после всего, - отмахнулся Гера.
- Да ладно тебе ... - обиделся друг. - Сам всякое говоришь ... объектив ... будущее ... стена ...
Гера сжал кулаки:
- А я думал, что тебе можно ...
- Глупости это все! Так не бывает!
- А каннибалы?!!
- Это обычный фотоаппарат. Щелк! - и все. Одно мгновение. А ты о каком конец, начало ... Щелк! Невозможно уловить. Года! Ха!
Гера пожал плечами и сник.
- Может, мне и в самом деле все это показалось ... Алекс.
- Как? Кто? - удивился тот.
- Алекс ... А что?
(Щелк!)
- Почему ты меня так назвал?
- Не знаю ... Я и не заметил, как это у меня вырвалось, - смущенно пробормотал Гера.
(Щелк!)
- Раньше ты никогда меня так ... Звучит как-то необычно, по-иностранному.
Гера вдруг улыбнулся:
- Знаешь, а неплохо - Алекс! Ха! Александр или Алекс ... какая разница? Так даже лучше.
(Щелк!)
Новопохрещений Алекс схватил друга за плечи и повалил на пол.
Они в шутку начали драться.
* * *
Портрет родителям понравился. Они повесили его на стену напротив кровати Геры.
«Совсем другое дело, сынок! Теперь у тебя останется память »
Вечером, когда он выключил свет и лег спать, фотография выделялась на стене черным рельефным прямоугольником, словно пропасть в бездну Времени. Гера первой ночи долго вглядывался в него и не мог заснуть. Казалось, прямоугольник начинает постепенно терять правильные очертания; его края колышутся и медленно расползаются по стене, неумолимо пожирая комнату, Настоящее, и подползают к самому Геры.
Будущее впитывали беспомощный перед Иногда Вселенная в свой безграничный Тоннель ...
Щелк!
Глава 3
Похоронное турне: начало
Выехав на своем «BMW» за город, Герман остановился.
Он вытащил из бардачка тряпку и вышел протереть лобовое стекло. Метрах в двадцати была заправка - вероятно, последняя на предстоящем пути Германа отрезком в пятьдесят, а может, и сто километров.
Герман открыл багажник, достал две канистры по двадцать литров и направился к заправке, поскольку его будущая путешествие не предусматривала таких регулярных забот, как поиск горючего.
Уже смеркалось; над площадкой станции в минуту занялись неоновые огни. Из открытого окошка кассы неслась музыка. Звучала популярная музыка Братьев Карамазовых "На железных собаках». Герман не был поклонником творчества этой группы, но на этот раз ему показалось, что они исполняли «На железных собаках» именно для него: что общий смысл песни был далек от его жизни, то задело Германа в словах «... догонит меня ...»
Герман рассчитался с мрачным типом, который появился в окошке. Физиономия кассира выглядела так, как ему пришлось оторваться от более насущных дел, чем работа.
Машин на станции, очевидно, не было давно.
Герман поднял с земли пустые канистры и направился к столбикам. Кассир буркнул ему вслед порядковый номер.
Засунув «пистолет» в канистру, он услышал, как бензин наполняет емкость; звук казался ему слишком громким, неестественным. Как давно он уже не выезжал за город?
Закончив наливать последнюю канистру, Герман вернулся к машине. В сумерках «BMW» выглядел грустно и одиноко. Герман положил канистры в багажник и на секунду оглянулся, чтобы посмотреть на огни города.
Потом сел за руль.
* * *
Примерно в часе езды Герман задумался.
Конечно, вся эта затея с поездкой совсем не ставила целью достижения какого-то определенного пункта. Она преследовала совсем другое. Но даже на этом ее этапе следовало бы определить, куда он едет, или хотя бы обозначить направление. Приблизительно. То, что его темно-зеленый «BMW» наматывает километры по киевской трассе, - вовсе не означало, что существует какой-нибудь план. Герман просто-напросто использовал ближайшее шоссе, выводило за пределы города, - не задумываясь.
Впрочем, эта поездка имела одну цель, конкретную ее название Герман сформулировал как МОЕ ПОХОРОННОЕ ТУРНЕ. Он чувствовал, что к нему, наконец, постепенно возвращается ощущение реальности - впервые с того момента, когда он узнал о результате анонимного теста. «Дело в том, - думал Герман, - что жизнь будет продолжаться в обычном направлении независимо от моей реакции на любые обстоятельства». Жизнь не принимает во внимание, что он будет думать и как действовать. Такой была правда. Хочет Герман того или нет, но он вернется обратно в старую жизнь и, возможно, еще долго будет жить им, несмотря на все чертовы вирусы. И совсем ни к чему превращаться в загнанного зверя, мчится, не разбирая дороги и ничего не видит перед собой, кроме собственного страха.
За время соображений стрелка спидометра медленно сползла до отметки пятьдесят километров в час, и Герман прибавил газу.
Итак, не позднее, чем завтра утром, он уже будет знать, куда направляются колеса его «BMW»; если нужно будет купить новый дорожный атлас, то он это сделает; а также спланирует, сколько времени (плюс-минус один день) будет его отсутствие в городе.
«Все, а теперь хватит! - приказал он себе. - Хватит об этом! »
Было уже совсем темно.
Герман понял, что продолжать ехать нет смысла. И отдохнуть пора. Вероятно, внутренние часы уже давно пытался ему об этом напомнить, но он не обращал внимания.
«Поэтому на сегодня хватит» - повторил про себя Герман.
Остановиться лучше было бы за пределами какого населенного пункта - ночевать он собирался в машине; искать отель было попросту глупо.
Наконец он съехал с дороги и остановился.
Выпив горячего кофе из термоса, Герман вышел из машины подышать свежим ночным воздухом. Откуда-то издалека слышался голос цикады; за ней подтягивали два или три сверчки. Небо было покрыто тонкими перистыми облаками, сквозь которые просвечивали звезды (даже в такую погоду их было куда больше, чем в городе в светлую ночь). Герман прибил на своей щеке комара и выбросил окурок.
И вдруг он начал блевать.
Это произошло без каких-либо спазмов или даже намеков на тошноту.
Чертыхаясь, он вернулся в машину и вытащил из бардачка бумажные салфетки.
Наверное, ничего удивительного в этом не было. Скорее, даже закономерно: именно так и должен был закончиться один из самых длинных и самых сумасшедших дней в его жизни. Уже прожить его до конца - граничило с подвигом. С самого утра он планировал эпохальное разговор с Алексом - только это стоило Герману неизвестно чего; потом просидел не менее двух часов в баре, ломая голову, что ему делать в ближайшее время; затем потерпел безумного давления на свой мозг, пытаясь выяснить, КАК (и - о чудо! - ему это удалось) пережил общения в ужасной больницы с «хорошим врачом»; и, наконец, провел несколько часов за рулем своей машины, отправившись, как полуразложившийся труп, в Похоронное Турне. И вот он здесь.
«Господи, - подумал Герман, пытаясь вытащить из пачки непослушными пальцами сигарету, - неужели это все произошло сегодня ... всего за один день?!»
Поэтому нет ничего удивительного в том, что его стошнило, - пожалуй, это наименьшая цена, которую он мог заплатить за этот день.
Неожиданно ему вспомнился один забавный эпизод, когда он, Алекс и некоторые их общие друзья из университета лет десять назад устроили небольшой пикничок на озере под Винниками, что в пятнадцати километрах от Львова. Тогда действительно повеселились, нализавшись просто до животного состояния (кажется, Герман даже мычал). Но, несомненно, их всех превзошел Алекс. Он умудрился не только обблюваты себя с ног до головы, но и наложить в штаны. А следующие несколько дней провел в мрачном настроении, переживая, чтобы к нему не приклеилось прозвище типа «засранец» или «говнюк». Он почти каждый час звонил Герману домой, чуть не вымаливая очередное «честное слово», что он никому и никогда не расскажет о случившемся. Уже гораздо позже Герман узнал, что за молчание других Алекс рассчитывался деньгами. Сейчас это воспоминание Герману показался особенно приятным.
Он автоматически погасил сигарету в пепельнице и открыл дверную форточку, чтобы выпустить дым наружу.
Только теперь он на самом деле почувствовал, которая нечеловеческая усталость овладевает его тело и разум.
В открытое окошко дверей залетел большой ночная бабочка, привлеченные светом в салоне ...
... Вдруг Герману стало плохой Невыносимо ... Словно голову сжали безжалостные стальные обручи, способные в любую секунду расколоть череп на множество мелких осколков. Он почувствовал, что его глаза начинают вылезать из орбит, и если это будет продолжаться еще хоть немножко - они просто лопнут.
Герман коротко и почти беззвучно застонал. «Боже, что со мной?! - вспыхнуло в онемела сознания. - Что со мной происходит?!! »Он думал, что знает, как может быть плохо, знает, что такое сильную боль. Но только сейчас понял ...
Он впился руками в свое лицо.
«Если это будет продолжаться ЕЩЕ ХОТЯ БЫ НЕСКОЛЬКО СЕКУНД ...»
раздел 4
Алекс свирепствует
Утром, после того, как Герман ушел из офиса, Алекс был очень подавлен. Он нервно отвечал на телефонные звонки, вскакивал при каждом постороннем шуме за дверью его кабинета и курил сигареты одну за другой.
Не успокоился он и вечером, когда вернулся домой: еще с порога крикнул на жену; и молча пошла в комнату, зная, что бывают такие моменты, когда лучше лишний раз мужчины не раздражать.
Алекс долго метался всей своей огромной квартирой в поисках сам не зная чего. Наконец он влетел в кабинет и долго шагал из угла в угол.
Как он посмел?! Этот растяпа ему был обязан всем! Что с того, что это была его (а не Алекса) идея основать компанию, которая теперь процветала; все равно это он - именно он! - откопал и вложил в дело девяносто процентов первоначального капитала (в отличие от Германа, бросивший какую дульку). Именно Алексу пришлось изрядно потрясти всех своих родственников, от ближайших до семи воды на киселе: богатых дядюшек, тетушек, богатых дальних родственников жены и других. Перед каждым, разумеется, пришлось унижаться, сдувать с их обувь пыль, делать щедрые подарки их бесценным чадам - малым неблагодарным уродам ...
Какое моральное право имеет теперь Герман так с ним обращаться?!
Алексу на мгновение вспомнились глаза и выражение лица его партнера и друга.
Возможно, у Германа и возникли какие-то проблемы, то явно чего-то недоговаривал.
Хорошо, он даст этому сукину сыну один ... ну, пусть две недели.
А вообще, плевал он на проблемы Германа, ведь речь идет об успехе компании ... Черт! - но, как назло, именно в руках компаньона находятся основные нити всего бизнеса, и от присутствия Германа зависит исход дела.
Две недели ...
И если он не вернется, - Алекс будет вынужден принять определенные меры.
Сначала, он, конечно, ему просто «намекнет». Но, если «намек» не дойдет - придется круче действовать.
Время от времени Алекс смотрел на телефон - может, все обойдется проще?
К полуночи он выкурил полпачки сигарет и, наконец, набрал номер мобильного телефона Германа.
Тот не отвечал.
раздел 5
Похоронное турне: окончание
... Через несколько секунд внезапный приступ прошел. Это закончилось так же мгновенно, как и началось. Осталась только отвратительная тошнота, не шла в сравнение даже с худшим похмельем, и зудящее покалывание по всему телу тысячи крошечных иголочек. Герман также не мог определить, сколько времени длился приступ - несколько мгновений или несколько минут?
- Что это? .. - он вытер с лица пот и тяжело откинулся на спинку сиденья. В глазах все плыло, словно он видел мир сквозь воду, по которой катятся волны.
Герман почувствовал во рту привкус чего-то столь противного, чего он даже представить не мог. Но где-то через минуту он с удивлением обнаружил, что этот странный привкус исчез.
Германа охватил тяжелый липкий ужас. Наверное, он испугался бы куда меньше, если бы увидел перед своей машиной огромного монстра, выползает из темноты. С этим он мог хоть как-то бороться - запустить мотор «BMW» и дать газу, но ...
«... догонит меня ...»
Вот оно? Уже?! Началось?!!!
Герман попытался закурить, но его снова чуть не стошнило. Он хотел потушить сигарету в пепельнице и не смог; даже это требовало сил, которых у него сейчас не было. Долгое окурок остался тлеть.
Что же, в конце концов, произошло? Или это и было непосредственное знакомство с вирусом?
С перепугу его дыхание выдавало судорожные свистящие звуки; грудь часто и резко поднимались.
Почему так быстро? Не прошло и ... А, ну да! - он узнал о вирусе всего два месяца назад, но мог быть инфицированным уже не один год. Он просто не знал, вот и все.
«А почему бы не начать сегодня? Может, именно сейчас наиболее подходящий время? »
Герман с трудом отрегулировал сиденье в лежачее положение, закутался в спортивную куртку, вытянулся и закрыл глаза.
Внешне шелестел лес, он напоминал шум морского прибоя - не громкий, но мощный, таящий в себе какую-то таинственную силу. Откуда-то из темной травы к нему присоединялось стрекотание кузнечика, как гитарное соло в исполнении неопытного музыканта. Под капотом «BMW» лениво посвистывал ветер, время от времени пощелкивал уже почти остывший двигатель. В салоне машины Герман чувствовал себя как космический путешественник в своем вездеходе, очень надежном и очень уютном. Вокруг царила таинственная ночь неизвестной планеты, и только внутри можно было знать, что ты в безопасности. Постепенно Германа отпускала нервная и физическое напряжение. Он в безопасности. Теперь он в безопасности. Все прошло. ОНО - то непонятное, что нашло на него недавно - уже закончилось. У него был действительно невероятно тяжелый день. Это все похоже на обычный физический срыв. Ничего больше. Это не обязательно должен быть вирус, проснулся. Он просто принял все слишком преувеличено, под влиянием всей этой необычной для него обстановки: он совсем один, вокруг его окружает почти дикая природа, ночь ...
Возможно, у него резко поднялось давление. Что он знает о различных припадки, удары? На самом деле - ничего. Тем более, что он знает о вирусах? - о ВИЧ? Конечно же, опять ничего. А что он знает вообще обо всем этом, чтобы начинать делать какие-то предположения, как знахарь-недоучка из глухой деревни, где верят в лепестки Чудотворной цветка. Что он знает, чтобы лепить из привлеченных за уши аргументов идиотскую версию, что его знания теперь каким-то образом провоцирует инициацию вируса? Он просто начинает паниковать: в соседнем доме кто-то выпустил газы, а ему уже слышится Гром Небесный
Злость на себя помогла Герману почти полностью вернуться в нормальное состояние.
А теперь ему нужно хорошо выспаться.
Герман снова почувствовал невероятную усталость, что на время отступила перед страхом, вызванным приступом.
Он потянулся, чтобы исключить в салоне машины свет и вдруг увидел свою руку. Конечно, он видел ее и раньше, но теперь он действительно ее как следует рассмотрел.
Внутри у Германа то как оборвалась.
Он медленно поднял к свету другую руку. Они обе дрожали от перехвилювання, как лапы большой агонизирующей насекомые.
«Господи, я же здесь один ... совсем один! ..»
Руки выглядели так, словно минут двадцать пробыли в горячей воде. Как давно это произошло с его руками? Герман лихорадочно пытался вспомнить, выглядели его руки как-то странно, когда он в последний раз пидкурював сигарету ...
Память не хотела помочь.
Несмотря на сильную усталость, Герман продолжал держать руки перед маленькой лампочкой внутреннего освещения, пока, наконец, понял, что они стали нормальными.
Он начал проваливаться в другую реальность, где нет ни света, ни звуков, ни мыслей ... Его поглотил тяжелый бездонный сон.
Глава в главе
Похоронное турне: окончание
Герман проснулся от того, что кто-то касается его лица. Уже было утро.
«Кем», кто разбудил Германа, оказался большой ночная бабочка, залетевший еще ночью. Открыв дверь машины, Герман аккуратно выпустил его и вышел сам. Затем он ощупал лицо - окно оставалось открытым всю ночь - этим, без сомнения, имели воспользоваться все комары в округе. Однако он не нашел следов каких-либо укусов.
Затем Герман сделал несколько глотков кофе из термоса и закурил. По всему телу чувствовалась ноющая слабость с примесями удивительной легкости, словно земное притяжение упало на несколько процентов.
Он внимательно осмотрел свои руки, вспоминая, что ему пришлось пережить ночью. Руки выглядели сносно. Сейчас Герман чувствовал себя спокойно. Что бы случилось этой ночью, он дожил до утра и может все обдумать. Сначала следует решить, продолжать это Турне, вернуться домой? Если Турне закончилось, - что делать дальше? Возвращаться к работе в компании, особенно после недвусмысленного разговора с Алексом, смысла не было, да и не хотелось.
«Не отходи от Главной темы ... - крутилось у него в голове. - Рано или поздно, но тебе все равно придется решить этот; не пытайся обмануть самого себя, ведь ты начал понимать ... »
Чтобы прогнать или хотя бы приглушить этот шепот, Герман обошел вокруг машины.
Солнце еще пряталось в верхушках леса, покачивался. День была не жаркий и не холодный - обычный день начала сентября.
«И начала финансового года ...» - Герману вспомнились слова бывшего шефа и бывшего друга. Говно! Наконец он это понял. Бизнес, деньги, бизнес ... - глупая беготня по кругу. Осознание этого пришло само собой, легко и естественно. Только, - подумал Герман, - наверное, слишком поздно ...
Что-то тихо и настойчиво шевелилось в его подсознании, как он сделал какое-то важное открытие, но еще этого не понял или не решается понять. Скорее всего, это был догадку, что появился еще ночью, когда он проваливался в сон. Но Герман не решался сейчас схватиться за него ... Может, потому что, с одной стороны, он обнадеживал, а с другой - казался невероятным. Слишком невероятным.
А еще он пугал ...
* * *
«BMW» выбрался с обочины на шоссе и набирал скорость в направлении Львова.
Герман машинально покрутил настройку приемника и поймал какую-то FM-волну. Затем потянулся за пачкой сигарет, которая лежала на сиденье рядом. И вдруг заметил, как в зеркальце заднего обзора мелькнуло ... чужое лицо!
Он резко выпрямился, тупо глядя на дорогу.
Спина моментально взмокшую, Герман сдерживал острое желание взглянуть назад.
Еще несколько секунд он продолжал вести машину, уставившись деревянным взглядом в путь.
Затем Герман буквально заставил себя ударить по тормозам. «BMW» пронзительно заскрипела, машину чуть не развернуло на девяносто градусов.
Той долю секунды, пока он поворачивал голову назад, в его мозгу успел пройти целый геологический период, как его ум ускорил в несколько тысяч раз все свои процессы; сотни вопросов уже получили сотни предполагаемых ответов, а воображение успела нарисовать множество возможных картин и их дальнейшее развитие.
Но ... на заднем сиденье не оказалось никого.
Галлюцинация?
Герман отпустил ремень безопасности, затем снова вернулся назад и для верности заглянул за спинки сидений.
Никого.
Что-то снова зашевелилось в его подсознании, на этот раз сильнее и настойчивее. Он несколько раз медленно и глубоко вдохнул и выдохнул воздух, сердце понемногу успокаивалось.
Герман не хотел верить в то, что увидел в водительском зеркале, он не хотел в это верить! Но его руки ночью ...
«Напрасно стараешься себя обмануть, ты прекрасно знаешь, что видел. Ты начал догадываться еще прошлой ночью. Это продолжает происходить. Будь мужчиной и посмотри наконец правде в лицо ».
Герман медленно протянул руку к водительскому зеркальца и вернул его на себя.
Да, это был он.
* * *
На отрезке пути, оставшееся до города, Герман заставил свой «BMW» показать все, на что тот был способен; время стрелка спидометра переваливала за отметку сто восемьдесят километров в час. Когда-то именно так загоняли лошадей.
Герман полчаса приходил в сознание, прежде чем снова взяться за руль. Перед глазами четко стояла картина, которую продемонстрировало водительское зеркало.
Да, это был он, а никакая не галлюцинация или случайная игра воображения.
Все то, что пыталось достучаться его подсознания, наконец сумело вырваться на поверхность.
Он не смог сдержать крика, когда снова увидел свое лицо. Оно стало старым. Как за одну ночь Герману прибавилось лет двадцать пять или тридцать. Так он должен выглядеть в пятидесяти пяти-шестидесяти, имея внуков ...
Хотя лицо не просто постарело - оно было ... Несколько минут Герман с ужасом рассматривал себя в зеркале, затем начал ощупывать лицо руками. Ладони двигались кожей, задерживаясь в тех местах, где случались глубокие морщины. Он осторожно касался мешков под глазами, как будто боялся, что от неосторожного движения они могут лопнуть и по его щекам потечет то противное и липкое.
А еще - седина. Ее было много: почти все волосы на голове стало белым, даже щетина, что отросла за последние двое суток.
Это лицо было не просто старым, а действительно ужасным - в нем проступало что-то отвратительное и неестественно нудное. Так могла бы выглядеть неудачно загримированный под старого молодой человек.
Всю дорогу Герман невольно смотрел на руки. Конечно, теперь он хорошо видел различие. Они держали руль, как и всегда - вверху, близко друг к другу, - но они не были теми же самыми.
Это были руки старого человека.
* * *
За мгновение до того, как ему стало плохо прошлой ночью, он успел подумать, что его вирус, может, не обычный вид СПИДа, а какая-то новая «модификация», усовершенствованная мутациями или еще чем-то. ВИЧ не должен проявляться таким образом, и если Герман уже заболел, не мог прогрессировать с такой скоростью! И, наконец, Герман никогда раньше не слышал о том, чтобы этот вирус заставлял больных так быстро стареть.
Это действительно было похоже на какую-то удивительную мутацию. Загрязнение окружающей среды различными химическими заводами, ядерные испытания, радиоактивные осадки, Чернобыль ... и бесконечный перечень всего прочего могли вызвать любые изменения в этом чертовом вирусе! И не только в нем, ведь почти каждый год обнаруживают все новые виды таких простых и привычных болезней, как гепатит или даже грипп! А может, кто-то помогает появляться на свет этим новым вирусам в своих проклятых лабораториях.
Господи, - пот стекал Герману на глаза, - неужели я получил один из ужасных мутантов?! Вирусы - это же даже не совсем живая материя, - вспомнил он еще из школьного курса биологии. У него форма «нового» СПИДа, способен убить его буквально за один день или за полтора ... Господи!
Герман почувствовал, что начинает паниковать.
Не заезжая домой, ворваться в любую клинику с мольбой о помощи? Или вернуться домой и уже оттуда вызвать «скорую», а потом долго объяснять ребятам, как он постарел за одну ночь? Тыкать им в лицо паспорт, доказывать, устроить торжественный просмотр фотографий?! Пока истина начнет доходить хотя бы до одного человека, ему давно уже будет забронировано место на полке в морге!
Нет, он лучше останется умирать в собственном доме. И ...
«А если это вообще НЕ ВИЧ? Об этом ты думал? Если тест ошибочно принял за вирус СПИДа-то другое? Разве ты не подумал об этом почти сразу, когда увидел свои руки? Сначала рвота, потом тот мучительный приступ, а в завершение - эти, словно ошпаренные кипятком, руки? Ты думал об этом. И тебя это испугало ».
* * *
Он остановил «BMW» перед въездом на стоянку в нескольких минутах ходьбы от его дома. Ворота стоянки были открыты, но стальной цепь, выполняет роль импровизированного шлагбаума, оставался натянутым поперек дороги, загораживая въезд. Герман посигналил и сразу об этом пожалел.
Каждый из трех сторожей, которые работали посменно, обычно узнавал «BMW» Германа издалека и здоровался взмахом руки. Когда машина посигналила, в другом конце стоянки появилась фигура человека, в которой Герман разглядел Севу - военного в отставке; то помахал рукой и направился к воротам. Герман пожалел, что вовремя не подумал и не выбрал другой площадки для «BMW». Сева мог его узнать и ...
Он не хотел представлять, чем все это могло закончиться. Пока тот шел к сторожке, чтобы опустить цепь, Герман быстро открыл бардачок и достал большие темные очки и джинсовую кепку.
Цепь опустился, и Герман заехал на стоянку, лихорадочно придумывая хоть какую-то историю. Кто он? - сослуживец, которого попросили пригнать машину, пока Герман занят неотложными делами? Знакомый?
Он выбрал свободное место (не то, где обычно ставил свою машину), затем вышел из салона, закрыл дверь на ключ - все это он делал очень медленно - история никак не лезла в голову.
В конце концов, направился в сторону выхода, продолжая усиленно размышлять. Ему навстречу спешил Сева; почти всегда, когда Герман пригнал на стоянку «BMW», они перебрасывались несколькими словами.
Сева уже переводил ключи от сторожки из правой руки в левую, чтобы поздороваться с Германом, но когда между ними осталось несколько шагов, на его лице промелькнула тень удивления.
- Герр ... - он осекся, но по инерции продолжал улыбаться.
Герман тоже выдавил улыбку, и мгновенно его осенило:
- А ... Вы, наверное ... Сева? - стараясь говорить как можно естественнее, начал Герман. При этом он даже не менял своего голоса. (О Боже! - Болезнь уже повлияла и на голос?!)
- Герман говорил мне, что сегодня, скорее всего, вы будете чередовать.
Севаьмовчкы рассматривал Германа.
- Это ... мой сын, - поспешил добавить тот.
- А-а ...
- Он передавал вам привет.
- А, да-да, спасибо, - сторож снова улыбнулся. - Вы очень похожи с сыном. Просто невероятно. Издалека я принял вас за него.
- Я так и понял. - Герман почувствовал облегчение. - Нас часто путают.
Герман сделал вид, будто ему никогда, и протянул руку:
- Приятно познакомиться ... Спокойной дежурство.
- Спасибо, передавайте Герману приветствия.
Герман кивнул и направился к воротам.
За поворотом Герман облегченно вздохнул и прибавил ходу, чтобы как можно быстрее скрыться от посторонних глаз.
«Герман, ты превращаешься ... ты превращаешься ... превращаешься ...»
Наконец он зашел в дом.
Его Похоронное Турне завершилось.
Когда он открывал свои двери, то услышал, что по лестнице кто-то спускается.
- Здравствуйте, Геро!
Герман мысленно чертыхнулся. Это была соседка, жившая этажом выше. Одинокая сорокалетняя женщина, довольно богатая. Злые языки судачили, что наследство она получила от бывшего мужа, который сначала выгнал ее за измену, а потом умер от инфаркта во время развода. К «сплетен» Герман мало прислушивался, но липкие взгляды Лизы выдавали ее внимание к нему. При каждом удобном случае она пыталась с ним поговорить, безразлично, о чем. Целью было пригласить его к себе в гости «на чашку кофе», и Герман это прекрасно понимал.
- Здравствуйте, - ответил он, не поворачиваясь. Двери его квартиры уже открылась.
- Ездили куда-то отдыхать?
- Да, немного провитрився.
Голос действительно меняется! - с холодком в душе мысленно отметил Герман.
- Вы не заболели? - взволнованно сказала Лиза, явно никуда не спешила; очевидно, решила воспользоваться очередной возможностью для развития более близкого знакомства. - Мне не нравится ваш голос. Кажется, вы простудились. Хотите, я ...
- Нет, не хочу, - отрезал Герман. - Я болен ... и ужасно устал. Хочу поскорее лечь в постель.
- Возможно, вам принести ... - не сдавалась я.
- Нет, я уже все купил, - поспешно сказал Герман, и похлопал по дорожной сумке, словно демонстрируя, что закупил половину аптеки.
«Господи, ее даже не оскорбляет то, что я все время стою к ней спиной»
- А может ... - снова начала Лиза.
Но Герман зашел в квартиру.
- Простите ... - не оборачиваясь он захлопнул дверь.
Она еще что-то говорила, но Герман уже ее не слушал.
Он зашел на кухню и тяжело опустился на табурет. В голове шумело. И Герман даже знал, почему.
Я болен ... Я ужасно болен ...
раздел 6
Герман сомневается
Ложиться в постель Герман не собирался, хотя его состояние явно ухудшалось. Оказавшись на кухне, он вспомнил, что с самого утра еще почти ничего не ел. Герман открыл холодильник, и понял, что совсем не голоден.
Он снова присел на табурет, оперся локтями на стол и закрыл глаза. Во рту у него появился неприятный привкус.
Он подошел к зеркалу в коридоре и высунул язык. По его краям образовался толстый слой грязно-серого налета; Герман провел пальцем, и он розмастився, как паста. Его чуть не стошнило прямо на пол. Он быстро заскочил в ванну и усиленно начал чистить рот зубной щеткой.
А потом все равно начал блевать ... Хотя практически ничего не ел с самого утра. Он с отвращением смотрел в умывальник на сгустки, напоминающие свернувшуюся кровь, только ... зеленоватого оттенка.
Выглядело это крайне противно.
Герман открыл воду, и она смыла этот кошмарный натюрморт. Ванную комнату заполнил тяжелый неприятный запах.
Интересно, а что показал бы анализ? - подумал Герман.
АНАЛИЗ!!!
Он быстро перешел в гостиную и снял телефонную трубку.
Итак, сегодня суббота, вторая половина дня, но остается надежда, что пункт анонимной проверки крови на СПИД еще работает; номер телефона Герман запомнил на всю жизнь. Сейчас он был уже почти уверен, что его состояние никакого отношения к вирусу ВИЧ нет. Но когда он проходил тест, это еще сидело тихо - теперь же, когда оно «проснулось», результат мог измениться.
В Германа появилась надежда - если это не ВИЧ, его болезнь может быть излечима! Однако сразу же вспомнились зеленые сгустки, и надежду вытеснил страх.
Его организм разрушает один из страшных мутантов ВИЧ, но вероятность этого очень мала. Знаменитый вирус, как известно, влияет прежде всего на иммунную систему. В его же случае ...
«А может, он ускоряет процессы старения организма? - именно этот вариант мутанта? Что ты на это скажешь? »
Герман задумался. Нет, это было не просто старением - достаточно посмотреть в зеркало, чтобы понять.
Это было ... было ... что-то другое ...
Но он попытается узнать.
На том конце провода ответили, что пункт работает.
Герман сразу начал собираться.
* * *
К пункту Герман добрался без особых приключений. Если не считать одного момента его неприятно поразил.
По дороге Герман решил зайти в магазин, чтобы купить пачку сигарет. Перед входом сидел привязанный к фонарному столбу огромный пятнистый дог; когда Герман подошел ближе, пес насторожился и в его глазах мелькнул страх. А когда расстояние между ними сократилось до одного метра, огромный дог прижался к столбу и заскулил, испуганно глядя на Германа. Герман не помнил, чтобы его когда-нибудь боялись собаки. Кусать - да, но чтобы бояться ...
Он зашел в магазин с неприятным холодком в груди, а когда выходил назад, дога уже не было.
С фонарного столба свисал оборванный поводок, как змеиная кожа ...
В комнате, похожей на процедурный кабинет, у него взяли десять кубиков крови. Он заметил, что медсестра, которая делала эту процедуру, морщит нос, хотя и пытается делать это незаметно для Германа.
Он плохо пах.
Запах шел из-под рубашки и был похож на тот, что в ванной, когда его стошнило.
Неужели он все так воняет под одеждой? ..
Герман быстрее застегнул рукав рубашки и натянул сверху свитер. Потом посмотрел на часы и спросил медсестру, когда вернуться за результатом.
Услышав ответ, Герман чуть не закричал.
В ПОНЕДЕЛЬНИК?!!
Если к этому времени вирус его не убьет, то будет он способен в понедельник добраться сюда? Неизвестно же, с какой скоростью он стареет. Герман думал, что это происходит рывками, короткими периодами активных процессов; он всматривался в зеркало перед выходом из дома и никаких изменений не заметил. Но это, конечно, не означает, что до понедельника ничего не изменится, случиться может что угодно!
- Послушайте ... - хрипло обратился Герман к медсестре, - результаты этого теста мне нужны срочно. Почему только в понедельник?
И сочувственно посмотрела на Германа и ответила:
- Сегодня суббота, лаборант уже ушел, к сожалению.
- А не мог бы кто-то другой ... - начал Герман.
Медсестра покачала головой:
- Он - специалист. Никто, кроме него, из здешнего персонала не может работать в лаборатории. Я тоже. К тому же, даже если бы удалось кого-нибудь найти на станции переливания крови, это тоже ничего не дало бы - наш лаборант всегда уносит с собой ключи от кабинета.
Опять закрыты двери ... ключи ...
- Спасибо, - тяжело произнес Герман. - На который час мне прийти ... в понедельник?
- Когда вам удобно, - сказала сестра; в ее глазах он прочитал искреннее сочувствие, - она, видимо, поняла, что Герман появился здесь не просто из любопытства, и его спешка ... А еще она его не осуждала, если принять во внимание самый распространенный путь передачи болезни. Ее глаза были спокойными и добрыми.
- Когда вам удобно, - повторила она. - Лаборант приходит за час до открытия. Людей сегодня было немного. Приходите утром. Ваш тест будет готов.
Герман вдруг понял: если задержится здесь еще на минуту, то возвестит этой незнакомой женщине с добрыми глазами.
- Спасибо ... извините ... до свидания ...
* * *
Это был самый ужасный и самый длинный вечер в его жизни. Время шло мучительно, превращая момент на минуты, а минуты - на часы.
Герман уставился в экран телевизора, но вместо агентов ФБР Скалли и Малдера видел отражение различных частей своего лица в водительском зеркале, зеленые сгустки слизи в умывальнике, сморщенные, как печеные яблоки, руки, добрые глаза летней медсестры, лицо Алекса, что говорит о начале финансового года, какой-то старый фотоаппарат на треноге с непропорционально большим объективом, в глубине которого чернела, медленно расширяясь, черная точка, оборванный кожаный поводок, свисающий с фонарного столба, как дохлая змея ...
Около двенадцати ночи Герман вспомнил, что ничего не ел и не пил сегодня - у него даже не возникало такого желания.
Он исключил телевизор и взял зеркало, чтобы снова проверить, насколько далеко зашло его старение. Но никаких изменений пока не обнаружил.
В половине первого Герман вспомнил, что, возвращаясь домой, собирался принять ванну. Запаха, шедшего от него уже не было слышно, даже когда снял рубашку, но все равно решил помыться, хотя бы для того, чтобы чем-то заняться. Спать не хотелось, несмотря на позднее время.
Пока в ванну набиралась вода, Герман сделал открытие, связанное с курением. Он зашел в кухню, чтобы подымить в форточку, но когда сигарета оказалась в руках, Герман понял, что курить совсем не хочет. Он покрутил ее в пальцах и выбросил в мусорник. Через некоторое время почти полная пачка «Кемела» пошла туда же.
Итак, он бросил курить? Это напомнило ему эпизод из какого-то старого фильма или какой-то анекдот, где осужденному на смерть предлагали бросить курить.
* * *
Сев в ванну, Герман сразу же из него выскочил. Было такое ощущение, будто кто-то решил поиздеваться и пустил водоканалом кислоту. Кожа в местах соприкосновения с водой стала пурпурно-красной и сильно ада, как при ожоге.
Герман аккуратно промокнув раздраженные участки полотенцем и пошел в гостиную.
Он сел в кресло, тупо глядя мимо всего на свете, и ... вдруг ему стало совершенно безразлично по ВСЕГО - каким окажется результат теста делать в ситуации с непрошеными гостями, по вируса, его вида в понедельник, а также о том, доживет он вообще к вечеру следующего дня - абсолютно по всему ...
- Мне - не важно ... - сказал он в немую комнату.
* * *
Герман находился в одноместной больничной палате. Он лежал на спине, чувствуя холодок в сгибе руки, куда была присоединена капельница, и притупленный пульсирующая боль в правой части живота.
- У вас высокая температура, - сказал врач, который осматривал Германа. - Впрочем, иначе быть и не могло. - Он склонился над распухшим швом Германа внизу живота.
- Мы вас едва спасли, - сказал врач. - Но, боюсь, осложнений не избежать. Скорее всего, у вас началось заражение.
Врач напоминал доброго доктора Айболита, нарисованного в старой детской книжке: был низенького роста, с круглым румяным лицом и морщинками вокруг глаз, появились от привычки часто улыбаться (или свирепствовать), в аккуратном ослепительном белом халате.
Когда врач склонился над Германом, то заметил в кармане его халата что-то длинное и узкое, с металлическим блеском.
- Больно? - врач нажал пальцем на распухшую больную область живота.
Герман от боли выгнулся дугой, едва сдерживая стон.
Он еще до конца не осознал, что с ним случилось и как он здесь оказался.
Вас едва спасли ...
Ему сделали операцию?
Герман туманно вспоминал аэропорт, упаковку таблеток, которые он принял (это был анальгин, кажется), пока длительная задержка рейса. Затем был самолет, такси ... его квартира ... боль ... жар ... И, кажется, он сам вызвал «скорую» ... Дальше не помнил.
Возможно, это аппендицит ... да, скорее всего - аппендицит.
- Будем принимать экстренные меры, - сказал врач.
Его голос звучал озабоченно, но на уровне интонации Герману показалось, будто врач сказал: «СЕЙЧАС МЫ перережет ему горло, КАК СВИНЬИ, ТОЙ ОСТРОЙ штук, что ЛЕЖИТ В моем кармане ...»
Он посмотрел на Германа:
- Как вы чувствуете себя?
Приготовься, сынок, СКОРО МЫ НАЧНЕМ, - НО торопиться НЕ БУДЕМ, ЧТОБЫ растянуть удовольствие, - ПРАВДА?
Герману вдруг показалось, что он находится не в больничной палате, а в помещении стало его казематом, как маленький остров в ужасающей пустоты страшного мира, наполненного воплями и стонами, населенного ужасными обитателями, которые только внешне похожи на людей, - добрыми Ай болит - Добрый доктор и их помощниками. И если выглянуть в окно, то можно было бы увидеть ... Потому что это мир ликаривмьясникив, Вивисектора ...
Из дома его забрала не настоящая «скорая помощь», - те приехали чуть позже и уже никого не застали. Это была их машина - Добрых Врачей. Они каким-то образом узнали о нем и поспешили за ним ... Они забрали его и неизвестным путем привезли в это ужасное место.
Теперь он полностью в их власти.
Мы вас едва спасли ...
УМЕРЕТЬ ОТ ОБЫЧНОГО ПЕРИТОНИТА БЫЛО БЫ СЛИШКОМ ЛЕГКО - СЛИШКОМ БЫСТРО. СКОРО НАЧНЕМ, НО МЫ НЕ БУДЕМ торопиться, ЧТОБЫ растянуть удовольствие (НАШЕ И ТВОЕ) - ПРАВДА? ПРАВДА? .. ПРАВДА ...
Герман вздрогнул, внезапно поняв, куда исчезают люди - десятки людей ежедневно в стране. Их забирают Хорошие Врачи ...
Рация Их «скорой помощи» (нет, на их машине написан не «скорая», а «добрая помощь») перехватывает вызовы, и они пытаются прислать свою машину раньше, чтобы потом привезти больных сюда ...
Герману вдруг показалось, что противоположная стена стала прозрачной, и он увидел другую палату - гораздо больше, чем эта. В ней стояло десять или двенадцать кроватей - столько он смог рассмотреть - другие терялись в темных углах, что заслонялись странными тенями. В палате были люди ...
«Ты еще не с ними, ты здесь новичок, Герман», - прошептал кто-то в его голове.
МЫ НЕ БУДЕМ торопиться ...
Герман смотрел в сумерки палаты, проявилась через стену, как изображение на фотобумаге, опущенном в ванночку с проявителем. Стена словно превратилась в огромную мрачную эфемерную картину, - казалось, что эта палата стала продолжением той, где лежал Герман.
«Присмотрись, Герман, к этим людям ... - настойчиво шептал голос. - Все они когда-то начинали с твоей палаты ... »
Сначала Герман не мог понять, чем заняты те, кто шевелится, - их было больше половины, остальные лежали неподвижно на грязных, ничем не застеленных матрасах. Наконец, ему удалось рассмотреть молодого человека двадцати лет, полулежала на кровати. Ее лицо было возвращено в сторону Германа (возникало ощущение, что парень смотрит прямо ему в глаза).
Каждые несколько секунд тот закрывал, а затем снова открывал воспаленные глаза, словно в них попало по горсти соли. Закрыл ... открыл ... закрыл ... открыл ... - парень проделывал это с четкой регулярностью метронома - закрыл ... открыл ... На него было тяжело смотреть; у Германа самого защипало в глазах.
«Что же он делает?»
... закрыл ... открыл ... раз ... два ... раз ... два ...
«ЧТО ОН ДЕЛАЕТ?!» - внутри у Германа зашевелилось что-то мерзкое, поднимаясь к горлу ритмическими волнами. «Ты уже начал понимать, Герман, - снова появился шепот, - разве нет? Однажды, его, как и тебя забрали сюда Хорошие Врачи ... Ты уже рассмотрел и прекрасно понял, что он делает ... и ЧТО с ним сделали Они ... Если он прекратит моргать, - умрет от удушья; он должен делать это каждые пять секунд - днем, и ночью, даже во сне. Наверное, он давно уже умер бы, но у него укрепился рефлекс - он уже никогда не сможет перестать играть в эти смешные зажмуркы. Похоже, Хорошие Врачи считают смешным, - а ты? Парню просто закоротило в мозгу несколько нервных окончаний ...
Но посмотри еще на сидящего за ним ... »
Герман увидел человека с таким сосредоточенным выражением лица, что оно напоминало маску из окаменелой кожи; на виске поблескивала капелька пота, чуть выше пульсировала напряженная выпирающая жилка. Мужчина смотрел куда-то в сторону, иногда его взгляд перемещался под ноги, а потом возвращался к прежней точки. В правой руке он все время сжимал нечто похожее на резиновую грушу. Правый рукав его грязно-коричневой пижамы был отрезан, из него выпирало распухшее предплечье, что напрягалось и розслаблювалося в такт сжатия груши. Казалось, натянутая на гипертрофированных мышцах кожа, может в любой момент лопнуть; натруженное предплечья опоясывала густая сеть огромных вен. Герман заметил, что от груши отходят две трубки: одна прозрачная, очевидно, пластиковая, другая - резиновая. Обе трубки вели в отверстие пижамной куртки на уровне груди, слева. Прозрачной трубой бежала очень темная красная жидкость.
«Теперь у него такое сердце, новое, придуманное Добрый доктор ...» - подтвердил шепотом знакомый голос.
Герман был поражен. Наверное, в этом жутком мире Добрых Врачей были возможны абсолютно все эксперименты над людьми, - это был их Мир.
Врач, осматривавший Германа, раз спросил:
- Как вы чувствуете себя?
Герман встрепенулся, словно вышел из транса. Прозрачная стена снова стала обычной.
Что это было? Мгновенное, но лежащее в субъективном времени бред? Может, у него сильный жар? Сколько прошло времени?
Герман перевел взгляд на врача. Его голос звучал вполне нормально, и выглядел тот без намеков на профессиональное безумие - обычный врач в белом халате, немного похож на Айболита из детской книжки.
Герман выдавил кислую улыбку:
- Неплохо, но могло быть и лучше.
- Готовьте пациента к переливанию крови, - сказал он медсестре, которая заглянула в палату.
В Германа защемило в груди.
- Это обязательно? - он попытался поднять голову с подушки, но боль сковывала движения.
- Лежите, - приказал врач, заметив его попытку подняться, и снова обратился к медсестре: - Выясните по анализам группу и резус-фактор.
- Но я ... - снова начал Герман.
- Всего несколько часов назад вы перенесли тяжелую, очень тяжелую операцию. Вам нельзя делать резких движений - успокойтесь! - врач сказал это мягко, но последнее слово - с нажимом.
ОНИ СОБИРАЮТСЯ СДЕЛАТЬ ЕМУ ПЕРЕЛИВАНИЕ!
Германа охватил животный ужас.
«Они уже начинают, Герман, - но не будут торопиться ...»
Хорошие Врачи.
Он снова перевел глаза на врача. Почему он остался? Почему не пошел вслед за медсестрой?
«Чтобы проконтролировать тебя, чтобы ты ничего не натворил - чего-то, что не входит в их планы».
На круглом лице врача блуждала странная улыбка: сдержанное предчувствие чего-то, что должно было вскоре произойти.
- Может ... - нерешительно подал голос Герман, - можно обойтись без этого?
- Что? .. - врач остановился и удивленно посмотрел на него.
- Наверное, переливание не единственный способ ... - Герман лихорадочно соображал, подыскивая хоть какие-то аргументы.
- Знаете что, уважаемый, - врач решительно подошел к его кровати. - Давайте каждый будет заниматься своим делом!
Он был небольшого роста, но сейчас возвышался над Германом, как неумолимый великан.
Собрав всю силу воли, Герман сказал, чеканя каждое слово:
- Я не хочу.
Врач медленно приблизил к нему лицо, его глаза округлились. Герман увидел, что у него больше нет ресниц.
- Мне показалось, или вы действительно что-то сказали? - громко прошептал тот.
«Герман, он начинает злиться! И посмотри же на него внимательно - он ненормальный! .. »
- Я…
«Он опасен! ..»
- Я не хочу ... НЕ ХОЧУ!
- МОЛЧАТЬ! - взревел врач. - Здесь я решаю! Если каждый начнет диктовать мне, что делать а что - нет, хотеть чего-то или не хотеть! .. - его глаза постепенно становились выпуклыми, словно стекла. - Ты мой пациент! Мой больной! Я решаю! Понял?! Ты мой, мой! .. МОЙ!!!
ТЫ НАШ ... НАШ ... ЗДЕСЬ решает только МЫ!!! ТОЛЬКО МЫ!!!
Герман сделал попытку вновь поднять голову ...
... и неожиданно получил сильный удар между глаз! ..
Затем холодная и твердая рука врача (которая сейчас вряд ли уже была рыхлой и розовой) с силой вдавила его голову в подушку. Над Германом завис перекошенное от бешенства лицо.
- Хочешь лошадиную дозу наркоза?!!
Он потерял дар речи; низ живота пронзила ужасная боль.
В этот момент двое огромных санитаров в палату вкатили аппарат для переливания крови.
«Это Помощники, это их помощники ...»
- Нет Остановитесь! .. - запротестовал Герман с новыми силами и, забыв о боли в животе, попытался оттолкнуть от себя врача, продолжал вдавливать в подушку голову своей твердой холодной клешней.
Он отверг Германа на место и ударил снова.
ВАМ НЕЛЬЗЯ делать резких движений ...
- Снимите с него капельницу! - сказал врач помощников.
Чья грубая рука выдернула иглу из вены; Герман вскрикнул.
- Не делайте этого ... Я не хочу ... - подниматься он уже не решался, но пробовал увернуться.
- БРОСАЙТЕ! ..
Помощники крепко держали руки и ноги. Он начал извиваться, но силы покидали его - страх парализовывал, а боль в животе вырос до размеров вселенной.
- Не-е-е ... - его голос неожиданно сорвался.
Герман увидел, как рука врача метнулась в правый карман халата и через секунду зависла над ним, сжимая огромный блестящий скальпель, который в следующее мгновение резко опустился вниз к голове Германа, вспоров подушку.
- Ты уже успокоился? В следующий раз я сниму с тебя скальп ... - прошипел Добрый Доктор.
Он вплотную приблизил свое лицо к Германов. Его глаза начали быстро меняться - они стали похожи на линзы фотообъектива - выпуклые и безжизненные, мертвые стекла. В их глубине пульсировали, сужаясь и расширяясь, черные зрачки-диафрагмы.
(Щелк!)
- Начинайте! - приказал Помощникам Добрый Доктор; его голос зазвенел длинной эхом, многократно отразившись от стен палаты.
Гигантская игла разорвала вену ...
Герман проснулся от собственного крика.
* * *
Сквозь шторы пробивалось утренний свет. Герман сел на кровати и взглянул на часы: восемь. Затем вытер ладонью мокрое от пота лоб и пошел в ванную - посмотреть в зеркало, проверить, насколько он изменился за ночь, и умыться холодной водой, чтобы окончательно прогнать ночные кошмары.
Но, выйдя из кровати, Герман увидел много седых волос на подушке, и почувствовал, что тело постарело сильнее, мышцы заметно ослабли и уменьшились в объеме - вирус не спал этой ночью, продолжая разрушать его организм, как червь точит дерево. Как тысячи огромных прожорливых червей.
С мрачными предчувствиями Герман подошел к большому зеркалу.
Первое, что бросалось в глаза, - его рост. Герман стал на пять-семь сантиметров ниже. На лице появилось больше морщин, волосы поредели - местами виднелись проплешины.
В зеркале Герман увидел человека, которому где-то под семьдесят лет.
Но удивило другое - он уже не напоминал неудачно загримированного старого деда под молодого актера.
Старик в зеркале был настоящим ...
Несмотря на себя, Герман понял, что его старения зашло не так далеко, как он опасался. Но в то же время было похоже на то, что вирус не собирался останавливаться. Вероятно, завтрашний день он еще увидит, но касалось понедельника ...
Он наконец оторвал взгляд от зеркала и открыл кран с холодной водой. Ночной кошмар уже успел витиснитися другими мыслями, и образ Доброго Доктора ощутимо потускнел.
Помня реакцию предварительного контакта кожи с водой, Герман осторожно подставил под струю одну руку и подождал несколько секунд. Но, почувствовав ничего особенного в этот раз, начал привычный утренний ритуал умывания.
Его вывернуло прямо в умывальник, когда он чистил рот от грязно-серого налета, собрался за ночь. Уже знакомые зеленые сгустки забрызгали половину зеркала и полстены. Зеленый слизь медленно сползал вниз по плитке, оставляя мокрые гадкие дорожки.
* * *
10 часов
Герман открыл в гостиной форточку и остановился перед окном, глядя во двор.
По траве между деревьями важно расхаживали вороны - внештатные дворники, одетые в строгие фраки. Птицы таскали по двору кусок хлеба, постоянно пытаясь отнять его друг у друга. Одна ворона, сидевшая на ветке высокого клена, словно пир с сухарем ее совсем не касался, громко закаркала, заметив со своего наблюдательного пункта кошку. Команда пернатых «дворников» разлетелась в разные стороны, а потом расселась на ветвях деревьев, заинтересованно рассматривая уличенный кошку с безопасного расстояния.
Герман продолжал стоять у окна. Он превратился в обычного наблюдателя. Где-то глубоко внутри бродил страх. Но он уже другой, как вирус, каким-то образом выравнивал эмоции, оберегая Германа от безумия.
Выйдя из ванны, он попытался заставить себя хоть немного поесть. Это напоминало кормления сытой ребенка, выбрасывает всю еду обратно; сколько зашло - столько и вышло ... Не принимал организм и жидкость - особенно воду. Но в то же время Герман вовсе не чувствовал ее недостатке. Докучал только прогорклый привкус серого налета, постоянно образовывался на деснах и языке. Впрочем, ранее этот налет вызвал более неприятные ощущения; Герман начал подозревать, что его вкус и обоняние начали притупляться.
А сейчас он стоял перед окном, наблюдая за улицей внизу и за собой.
* * *
13:00
Герман выяснил, что он стареет постоянно.
Достаточно было не подходить к зеркалу в течение часа - и разница становилась очевидной. Это напоминало путешествие во времени.
Процесс старения продвигался уже не резкими периодами, как во время похоронной Турне, когда произошел первый неожиданный приступ, - сейчас это происходило постепенно, с одинаковой скоростью. Герман заставлял себя смотреть в зеркало не чаще, чем один раз в час.
В одном из ящиков письменного стола уже давно лежал совершенно новый «Полароид», когда-то кем подарен. Герман собирался применить фотосъемку, чтобы определить, пусть приблизительно, в каком темпе продвигается его старения.
Но вдруг вспомнил, как когда-то в детстве с ним случился неприятный случай, в котором фотокамера сыграла не последнюю роль. С тех пор Герман фотографировался только дважды: для выпускных альбомов: школьного и институтского; причем, в обоих фотографиях получился каким-то испуганным.
Он действительно боялся всего, что напоминает объектив (называл это фотофобией).
Словом, фотоаппарат так и остался лежать в столе.
* * *
18:00
Герман уже определил, что 1:00 реального времени составляет около полугода для его постоянно стареющего организма.
Правда, вирус вовсе не коснулся зубов и зрения. Зубы только немного пожелтели (причиной был, наверное, налет). А зрение, казалось, не только не утратил былой остроты, а даже немного улучшилось.
Мышцы атрофировались бешеным темпом, как из него, как из резиновой куклы, кто выпускал воздух. От приличной еще утром шевелюры остались клочки седых пуха. Кожа продолжала морщиться - с каждым изучением себя в зеркале Герман думал, что больше уже стареть невозможно, однако каждый раз ошибался.
И конечно, он катастрофически терял вес. Теперь Герман весил не более шестидесяти килограммов, предварительные девяносто (еще два дня назад) казались нереальными. Он часто рвало, ничего не ел и, что наиболее удивляло, до сих пор не мог влить в себя ни капли жидкости.
Преимущественно Герман или стоял, уставившись в окно, или лежал на диване и прислушался к своему телу. Иногда он слышал в ушах сухое потрескивание, будто кто-то морозный день ходил по снегу.
* * *
22:00
Из зеркала смотрел восьмидесятилетний старик.
Тебе не кажется, что пора хоть кому-то позвонить? - спросил себя Герман. Родителям? Те слишком далеко; и что он им скажет (если они вообще узнают его голос)? Напугать до смерти? Нет.
Друзья? Знакомые? Коллеги? Старые школьные или институтские товарищи? Или ... Алекс?
Герман только покачал головой. В выцветших глазах набухли слезы.
Из носа вытекла струйка крови, капая Герману на подбородок, а потом под ноги. Он замер, отрешенно наблюдая, как у тапочек образуется темно-красная, очень густая лужа ... пока тугая струя зеленоватой рвоты не ударил изо рта и носа одновременно ...
Интересно, что решат патологоанатомы, когда найдут его тело? Кто его узнает? Что сообщат родителям? Что вообще здесь будет происходить? А похороны? .. Кто ...
* * *
23:30
Несмотря ни на что, его голова оставалась ясной.
Он лежал в постели, пытаясь заснуть.
О завтрашнем дне не думал Герман искренне надеялся тихо и безболезненно умереть во сне ...
Тогда все и закончится.
* * *
Герман медленно ковылял от остановки трамвая до тест-пункта. Ранее у него это расстояние забрала бы минут десять ходьбы средним темпом. Сейчас же он едва переставлял тяжелые непослушные ноги, часто останавливаясь, чтобы отдышаться. Его тело все сильнее одолевала слабость. Герман шел уже час.
Он так и не умер ночью. Облегчение это не принесло - только какой-то отстраненный удивление ... и все.
В зеркале он увидел древнего сморщенного старика, совсем лысого, с впалыми щеками и нездоровым блеском в слезящихся глазах.
Лет под сто.
Проснулся Герман довольно рано, но чтобы собраться и выйти на улицу, потратил почти 2:00. Одеваясь, слышал, как хрустят суставы; звук был такой, как будто его кости ломаются на мелкие кусочки.
Тянуться в его состоянии по результатам теста было, пожалуй, не стоит, ибо уже не имел никакого значения. Но, может, вирус давал ему какой-то шанс.
Но если бы он знал заранее, почему подбора ему стоить, то скорее всего остался бы дома. А теперь было поздно возвращаться назад - он уже почти дошел.
Некоторые из прохожих с интересом оглядывался ему вслед; какая-то женщина (на самом деле она годилась Герману у матери) помогла ему перейти дорогу и, возмущаясь, спросила, осталась совесть у его детей и внуков (может, даже праправнуков), которые отпустили его на улицу самого.
Все могло быть гораздо проще, если бы Герман взял такси. Но он боялся, что во время поездки ему может стать плохо, и водитель тогда отправит его в больницу. Ковыляя пешком, Герман спасался от лиц, которые могли нести за него ответственность.
Хорошие Врачи всегда ждут.
Выяснить результат анонимного теста по телефону он не мог.
Этой ночью Герману снился очередной кошмар.
Он, совершенно голый и весь покрыт коростой, мечется по квартире; его живот раздут, как у беременной женщины, и изнутри что-то пытается выбраться наружу, кусаясь и царапаясь. Германом бросает от стены к стене - это, в его животе, все сильнее прорывается вперед. Он видит, как чьи-то пальцы надавливают изнутри на кожу; она, наконец, не выдерживает дикого напора и начинает рваться в нескольких местах; на пол падают огромные куски темной чесотки, обнажая гнойные раны на его теле, темно-коричневая кровь стекает на пол ... Герман сползает по стене; его живот разваливается на куски, как будто из старой стены опадает штукатурка ... На пол выплескивается зеленая рвота, из дыры выдвигается облеплена слизью голова и медленно возвращается к Герману. Он может различить только глаза, все остальное заделаны густым слоем зеленого слизи, постепенно сползает, открывая лицо. Герман начинает узнавать. Еще один слой зеленой субстанции стекает вниз ... Это лицо двенадцатилетнего Геры - оно уже мертвое ...
* * *
- Вы, наверное, ошиблись, - поликлиника находится в соседнем доме, - первой обратилась к Герману медсестра, которая сидела в приемной; он не успел открыть рот. Она смерила его снисходительным взглядом.
Было около десяти утра, и в приемной уже сидели несколько человек. В общем пятеро: женщина лет сорока, очень высокого роста и в короткой юбке, трое молодых мужчин и совсем юная стройная девушка, наверное, еще школьница, чей стиль одежды наводил на недвусмысленные выводы.
- Нет, - уверенно возразил Герман, - я ничего не перепутал, мне нужно получить результат теста. Я сделал анализ в субботу.
Он вспомнил женщину с добрыми глазами; жаль, что сегодня ее изменение.
- М-да? .. - с сомнением бросила дежурная медсестра; на ее лице отражалось вопрос: «Какого черта этом хрыч делать тест на ВИЧ, если его последнее любовное свидание, очевидно, произошло еще перед Полтавской битвой?»
- Талон ... Он у вас есть?
Герман вынул из кармана картонный номерок. Ей ничего не оставалось, как начать ковыряться в долгий ящик результатам готовых тестов.
За то время трое мужчин успели сдать кровь и уйти.
Женщина в короткой юбке рассматривала Германа; он слышал запах ее пота, пробивался сквозь навязчивый аромат дешевых духов. Полные ноги, буквой X, дополняли противный запах.
Юной гейши Герман не видел, она маячила где-то за его спиной.
Кто-то в белом халате высунулся из дверей лаборатории и замер на месте (Герман понял, что его в очередной раз исследует удивленный взгляд). Через несколько секунд дверь захлопнулась, и из кабинета донесся дикий хохот. Причина была понятна.
Медсестра, ковырялась в ящике, в ответ на крики за дверью кабинета тоже прыснула; голова у нее затряслась, как в заводной куклы.
Позади Герман уловил смешок школьницы.
Большая женщина держалась железно - ни звука.
Герман прекрасно представлял всю картину. Комичность ситуации подчеркивал одежду, буквально висел мешком на его мощах: брюки модного покроя, свободный, молодежного фасона пиджак, из-под которого выглядывала черная стильная рубашка. С тех пор дела страховой компании пошли на лад, он привык одеваться с шиком. Короче, древний, как христианство, плейбой заскочил мимоходом узнать, ...
Герман - некоторые процессы он не мог полностью контролировать - громко выпустил газы ...
Школьница сошлась истерическим хохотом и бросилась к выходу.
Медсестра не удержалась от комментария:
- Интересно, что за прекрасная леди удостоилась чести? .. - она сказала это не снижая тона, считая, что времена, когда Герман мог бы ее расслышать, закончились, когда ее бабушка была еще девственницей.
Наконец она вытащила из ящика запечатанный конверт с нужным номером и протянула его Герману. У него перехватило дыхание.
Возьми ... Да возьми же его, наконец! - мысленно закричал на себя Герман.
Однако его руки так затряслись от волнения, он попросил медсестру открыть конверт вместо него.
И на секунду заколебалась, но разорвала тонкий розовый бумагу и впилась глазами в маленький листок с логотипом здешней медицинской организации. Это продолжалось бесконечно длинную секунду.
- Ну? .. - вырвалось у Германа невольно.
- Конечно, все нормально, - фыркнула я.
Герман напрягся - нормально?
- Что ... Что именно «нормально»?
- Результат - отрицательный!
Герман понял, что его здесь уже больше ничего не задерживает.
Результат - отрицательный.
На выходе его чуть не сбила с ног школьница. Она задорно подмигнула ему и скрылась за спиной. Отрицательный.
* * *
«Итак, ты выяснил, - говорил себе Герман, - что это не СПИД».
Эта Болезненость - никому не известно. Возможно, она существует уже не одну тысячу лет, но если о ней кто-то и знает, разве что очень узкий круг специалистов ... А если его вирус какой-то особенно выборочный? Если последний, кто-то о нем знает, умер еще в средние века? И за всю историю тысячи или миллионы людей были его носителями, но только единицы знают на себе его реальную сущность ... Такое же может быть? Загадочная ужасная хворь ...
Отрицательный.
А если современная медицина способна его спасти? Результат последнего теста, может, намекает на какой-то шанс. Тогда выбранная им тактика может оказаться банальным самоубийством!
Герман попытался представить: он обратится за помощью и ... что будет происходить дальше? Его подвергнут особому секретному карантина? Начнут срочно изобретать специальную вакцину ради его спасения? Привлекут группу лучших экспертов по вирусологии? Задействуют самые современные ...
НЕТ!
Тысячу раз - нет! Это - утопия, иллюзия. Бред сумасшедшего. Если он обратится к Специалистов - все будет выглядеть совсем не так.
Его раз и навсегда отправят в какой-то засекреченного исследовательского центра; из него сделают подопытный животное! Он пройдет через ад бесконечных обследований, исследований, анализов, каждую минуту его жизни они превратят в бесконечный эксперимент; и даже когда он сдохнет, его тело, до последней молекулы, будет изучаться еще много лет. Фанатики-ученые станут душить друг друга за право первым добраться до проб его тканей и крови, - и будут кончать в штаны, заглядывая в свои микроскопы. Нет, они разорвут его на тысячи мелких кусков, даже не дожидаясь, пока он умрет сам ...
Вот что будет на самом деле.
Им займутся ... Хорошие Врачи!
Герман раз почувствовал страх. Итак, он еще не утратил способности бояться?!
На смену мелком дождя пришли тяжелые крупные капли. Герман поднял голову, чтобы посмотреть на небо (шейные позвонки жалобно хрустнули) вверху большая кучность облако наплывала на белую тучку, «пожирая» ее, словно темно-серый великан заблудшую овцу.
Есть ли в Мире Добрых Врачей небо? Наверное, если оно и существует, - то полностью затянуто такими же серыми зловещими тучами ...
«Прекрати о них думать, - сказал голос Независимого Эксперта. - Прекрати. Они все равно не успеют добраться до тебя, ведь ты прекрасно знаешь, что случится в скором времени. Или нет?"
Они не успеют.
- Спасибо, утешил ... - пробормотал Герман.
Дождь уверенно перерастал в ливень.
Наплевав на осторожность, Герман поймал такси, чтобы по дороге домой побывать еще в одном месте.
раздел 7
Карина; На грани
Герман закрыл дверь квартиры так резко, что со стены посыпалась штукатурка.
Кто-то спускался по лестнице, причем шаги послышались внезапно, как только он начал ковыряться ключом в замке; не было ни предыдущего закрытия дверей, ни какого-либо другого движения вообще. Словно его кто-то ждал ... Кто? Зачем его соседям за ним следить?
Герман осторожно заглянул в глазок двери.
На лестнице его стоило Лиза. Интересно, сколько времени она ждала? А собственно, чем еще занималась сорокалетняя дама, кроме попыток затянуть молодого человека в постель?
Герман сел на пол и принялся за тяжелый труд - начал разуваться.
* * *
Он продолжал стареть, хотя, казалось, что дальше просто некуда. Теперь он хорошо представлял себе как выглядят рекордсмены-долгожители. Действительно, это ужасно - дожить до такого возраста, превращаясь в сморщенную безволосую существо.
Герман медленно провел высохшей рукой по своему лицу: «Господи, они же почти через всю свою жизнь прошли старыми; и ничего, ничего - кроме воспоминаний о далекой молодости ... »
Вечно старые ...
«Верно, они - вечно старые. Но не пытаешься ты заглушить этими глупыми рассуждениями страх перед собственным концом? Сам понимаешь: тебе осталось недолго ... может, несколько часов. Ведь даже эти старые до самой могилы, дыхание которой они знают много лет, - любили жизнь, мечтали о вечности, и с радостью готовы были отдать все ... ВСЕ ЧТО УГОДНО - за краткий миг жизни. Там есть только пустота и холод, вечный холод - они почувствовали его - не холод, а Холод ... »
«Ты опять пытаешься обмануть себя, Герман, - на обратном ты придумал очередную сказку! Не верь в нее, Герман, - потому что очень об этом пожалиешш-ш! .. »- бестелесно предвещал в его сознании Незнакомец.
От Него - тот Появившийся Ниоткуда, - веер Холодом ...
* * *
Вдруг зазвонил телефон. От неожиданности Герман вздрогнул.
Сначала он решил, что это Алекс.
Последние дни телефон упорно молчал. Обычно ему звонили в двух случаях: по работе или ошибаясь номером. Итак, Алекс. Разговаривать с ним у Германа было желание не более, чем вызвать «добрую помощь»; он долго смотрел на телефон, ожидая, когда тот наконец заткнется. В конце концов, сам того не ожидая, Герман снял трубку.
- Слушаю ... - он пытался говорить ровным голосом, чтобы скрыть старческий фальцет.
- Привет ... Геро, это ты? - сказал женский голос.
Герман удивленно поднял брови; не мог вспомнить ни одной женщины (кроме матери), которая вдруг звонила бы ему домой, да еще и в столь позднее время.
- Да, это я, - ответил Герман, перебирая имена знакомых.
- Извини, что ... - в ее голосе Герман уловил волнения, - ... тебя беспокою. Я хотела сказать ... Мне очень жаль, что у вас с Алексом все так получилось ... В офисе пока молчат, но я уже в курсе. Он так вел себя после вашего разговора ... Ты решил пойти?
- Карина ... Ты? .. - Герман был более чем удивлен.
- Да ... - казалось, она заволновалась еще больше.
Только почему?
Карина была секретаршей Алекса и работала в компании с первого дня ее основания. Алекс тогда настоял, чтобы устроить чуть ли не аналог Шаолинского экзамена для кандидатов на эту работу - кроме серьезного опыта и обычных секретарских навыков, Алекс требовал еще знания как минимум двух иностранных языков и наличия водительских прав. Карина пришла первой на собеседование и, к удивлению обоих боссов, стала единственным участником конкурса - после короткого совещания с Алексом они решили, что рассматривать другие кандидатуры уже не стоит. Карине было двадцать пять лет, не замужем, без детей. И, что тоже было важно, имела безусловно яркую внешность. Словом, Карина для них была действительно сокровищем (особенно, если учесть, что начальную зарплату новоиспеченные боссы могли предложить ей весьма скромную).
Впрочем, насколько ценным сотрудником была Карина, для Германа было вопросом второстепенным. Она стала единственной женщиной, в которой Герман видел свой шанс отыскать нормальные человеческие отношения, узнать, что такое любовь, создать семью, наконец. Это был Шанс. Герман почувствовал его сразу.
Если бы ...
Проклятое бы заставило Германа прятать свои чувства целых два года: ежедневно встречаясь с Кариной в офисе компании, подготавливая вместе деловые бумаги и даже развлекаясь на вечеринках, которые устраивал Алекс (он думал, что после общения в неформальной обстановке коллектив будет работать еще лучше).
То, что напрочь подавило в Германе всякое стремление сблизиться с Кариной, стало второй болезненной событием в его жизни, после поездки в Ригу, когда ему исполнилось шестнадцать лет.
Примерно через месяц, как Карина начала работать в компании, Герман решился на более близкое знакомство. Привод тоже налицо - небольшая вечеринка в офисе, посвященная итогам работы компании за начальный период (цифры, конечно, были еще очень скромные, однако в полтора раза превышали ожидаемые).
Начиналось все неплохо: Герман дважды пригласил Карину на медленный танец, завел дружескую беседу. Он собирался пригласить ее в третий раз (эта попытка была последней - вечеринка уже завершалась) и предложить провести домой.
Отсюда и начались неудачи. От волнения потели ладони, и Герман постоянно тер их о штаны, сидя в углу комнаты и ожидая медленного танца. Затем он задел ногой ножку стула, когда желаемый танец таки начался; проклятый стул перевернулся и, как Герману назло, загремел, как тысяча сто одиннадцать африканских тамтамов. Кое-где послышался смешок. А итогом провалившейся «операции» стало «перехват» Карины одним из подчиненных Германа.
Ошеломленный разочарованием, он вышел на улицу покурить. Когда его мысли немного упорядочились, Герман решил, что не все потеряно. Во-первых, никто не мешал ему поговорить с Кариной в этот же вечер, когда все начнут расходиться; во-вторых, если не сегодня, то будет еще много других возможностей. «И вообще, ты ведешь себя как четырнадцатилетний мальчишка ...» - думал он, глядя на небо, засыпано звездами.
Он уже собирался вернуться наверх, когда заметил две фигуры, появившиеся с другого входа в дом и направлялись к автостоянке, расположенной неподалеку. В Германа забилось сердце: он узнал Карину и Алекса. Они явно торопились. Куда мог торопиться Алекс со своей секретаршей?
Они сели в машину и поехали. На первый взгляд, в этом не было ничего особенного - шеф (Алекс не пил спиртного на этой вечеринке), имея машину, подвозил свою секретаршу домой, - если бы не то обстоятельство, что Карина жила в соседнем доме у офиса ...
После того Герман часто спрашивал себя: может, самой трещиной в их с Алексом отношениях была не пресловутый Пунктик партнерского соглашения, а именно этот случай?
Однако за следующие два года Герман не заметил между Алексом и Кариной никакого намека на то, что их отношения выходят за пределы служебных; или, может, они оба тщательно прятали от окружающих свою связь? Или что-то произошло между ними только один раз и навсегда осталось в прошлом? Или ... или ... или ...
В конце концов, основным для Германа было сейчас то, что ему неожиданно позвонила сама Карина, и женщина, в которой он однажды увидел свой шанс.
- Извини ... я тебя не сразу узнал, - он прилагал огромные усилия, чтобы правильно модулировать свой голос.
На время оба замолчали.
- Геро, - наконец произнесла Карина. - 3 тобой все в порядке?
«Она заметила, что мой голос изменился ...»
- Да, все хорошо, - поспешно ответил Герман, - немного простудился ... охрип ...
«Конечно, совсем немного, дорогая, случайно подхватил какой-то милый вирус ... Ничего особенного!»
- А ... понимаю ... - сказала Карина. - Наверное, тебе сейчас не до ...
Опять повисла пауза.
«Не до ... чего?»
- Значит, теперь ты не скоро появишься в офисе? Если вообще ... - Ее голос становился все менее уверенной. - Я подумала ... может, мы где-то ... встретились бы?
- А-а ...
- Выпили кофе? Или ... что ты об этом думаешь? - «Я уже давно поняла, что ты не ровно дышишь в мою сторону, - пробивался в ее голосе сквозь волнения, - я просто устала ждать, когда ты сделаешь первый шаг и поэтому самое уже сделала за тебя ...»
Когда к Герману дошел смысл сказанного, он был поражен, сбит с толку.
- Я ... - Гера изо всех сил пытался собраться с мыслями. - Это очень…
И вдруг, неожиданно даже для себя сказал:
- А как же Алекс?
«Зачем ты это сделал?! Дурак! .. Ты все испортил! »
Впрочем, что теперь можно было испортить?
- Алекс? А ... Наш Алекс? - Карина рассмеялась. - При чем тут он?
- Я подумал ... - пробормотал Герман. - Разве между вами ...
Карина перестала смеяться и сказала:
- Герман, Алекс - мой родственник, муж моей сестры ... думаю, в этом уже давно надо было тебя посвятить. Мы с ним, вообще, не очень в близких отношениях ... просто он согласился взять меня на работу ... - она что-то объясняла дальше, но Герман уже ничего не слышал. Его охватило ощущение, что он оказался одним из персонажей какой-то мыльной оперы, где в конце все оказываются родственниками. С другой стороны, это несколько объясняло, например, появление Карины в компании и то, что «высокие» требования Алекса к кандидатам были просто фарсом, заранее рассчитанным на конкретного человека. Затем, чтобы не вызвать подозрений Германа, между ним и Алексом состоялся серьезный разговор, на которой были приняты джентльменское соглашение не брать на ответственные должности родственников ...
«Очередная возможность посмотреть в глаза, не так, Герман? Кто в этом виноват - Алекс, а может, Карина, что сделала первый шаг, поняв, что ты не можешь справиться с собственной нерешительностью? Тот позорный случай во время поездки в Ригу? Но на самом деле ты сам виноват: перестал бороться, сдался! Так, Герман? »
- Геро, почему ты молчишь? - озабоченно спросила Карина.
Герман понял, что за последнюю минуту он не произнес ни слова.
«Господи, которая нелепость»
Он был готов закричать в трубку:
«Почему, почему это не произошло раньше? Где ты была? ГДЕ ТЫ БЫЛА РАНЬШЕ??? »
И где он? ..
- Извини, меня это немного ошеломило, - наконец произнес Герман. - Я думаю ... по твоей идеи ... Она очень удачная.
«" Она очень удачная "?! - только послушай себя со стороны! Даже сейчас ты боишься называть вещи своими именами. »
- Кар ... Карин, я обязательно тебе перезвоню, как только улажу некоторые проблемы.
- Прекрасно, - ее голос заметно повеселел. - Ты номер моего домашнего телефона?
- Да, у меня есть список, кто работает в компании.
- До встречи, Герман.
- Да ... обязательно позвоню. Счастливо.
Связь прервалась.
Несколько минут он сидел перед телефоном, закрыв лицо ладонями.
Поздно ...
* * *
Он больше не блевал. После разговора с Кариной прошло около двух часов; за это время Герман чувствовал спазмы несколько раз, но дальше ничего не происходило. Он отрешенно наблюдал, как все быстрее ослабевает.
Это случится СЕГОДНЯ ...
Раздевшись догола, он стал перед зеркалом в ванной комнате и рассматривал то, что от него осталось. Зрелище уже не было ужасным, - он теперь выглядел как-то странно и ... жалко.
ВСКОРЕ…
Несмотря на свое лицо, он легко мог изучать очертания черепа, вплоть до мельчайших деталей.
Германа поколебалось, и он присел на край ванны, вцепившись тонкими ослабленными пальцами за ее край, как раненый паук лапками за кусочек штукатурки на стене.
Он быстро удалялся. Сознание заволакивало туманом, все сгущался. С каждой минутой.
ТЫ НА ГРАНИ ... СКОРО ...
Через минуту или миллиард часов он вышел из ванны и направился на кухню. Ему внезапно захотелось выпить всю на свете воду, до последней капли ...
Он почти не чувствовал боли в неподвижном желудка, когда начал стакан за стаканом вливать в себя воду и в животе словно забурлил кипящий котел. Где-то на грани мутной сознания и кромешного небытие (или Страны Мертвых?) Герман почувствовал, как вода возвращает ему силы. Но из того, когда он не может ими воспользоваться. Было такое ощущение, будто он связан тугими веревками, веревками усталости ... Он ужасно устал ...
Потому что уже почти достиг предела ...
Он продолжал вливать в себя воду, пока на коже не выступили, как бисер, капельки крови.
Затем, почти ничего не видя перед собой, медленно направился в гостиную. В глазах рябило то свет. В ушах с каждым шагом нарастал шум. Где-то в груди стучало обезумевшее сердце.
ПРЕДЕЛ БЫЛА ОКОЛО ...
Когда он оказался в коридоре, то почувствовал резкую боль в голени левой ноги. Герман упал и вроде со стороны услышал собственный стон. Собрав последние силы, он осмотрел ногу от щиколотки до колена появился огромный сине-лиловый синяк - очевидно, на икре лопнула большая вена ...
Герман пополз в гостиную. По паркету за ним потянулись красные дорожки, искрились в свете коридорной лампы, как свежая, только пролитая краска.
ВСКОРЕ…
Резкий жгучая боль снова пронзила тело в нескольких местах одновременно - трескались вены и сосуды. Он чувствовал, как под кожей набухают огромные горячие пузыри, как наполненные растопленным металлом ... Силы покидали его.
Герман чуть прополз еще метр ...
ВСКОРЕ!..
... и замер на полу, направив в потолок незрячие глаза.
Он улыбался.
Потому что больше не боялся Добрых Врачей.
Он достиг Границы.
Он умирал ...
часть II
Хорошие Врачи; за чертой
раздел 1
Маркевич
Доктор Маркевич с наслаждением вытянул на диване ноги и самодовольно улыбался: день завершился замечательно, по полной программе. Такая молоденькая хвойдочка у него уже давно не гостила. К тому же глупая как гусыня: убеждена, что его слово перед главным врачом весит больше, чем Коран для мусульманина; впрочем, что-то и важна, но ... Придется ей сюда зачаститы - разумеется, в надлежащий для этого время; он-то знает, как удержать таких на крючке. И, разумеется, времени не будет тратить. Пока его надоедливая, как мигрень, стодесятикилограмова толстуха ползают над кустами клубники, словно допотопный комбайн - надо использовать это время.
Маркевич снял свои очки с дымчатыми стеклами, как у генерала Пиночета, и положил их на журнальный столик.
Практикантка пошла минут десять назад; большой овальный циферблат часов показывал одиннадцатого вечера.
В это время его обычно клонило в сон, но возбуждение после близости с молодой практиканткой еще не прошло, и, чтобы успокоиться, Маркевич решил почитать.
Быстрый выход на пенсию его тревожил. Имел пятикомнатную квартиру «люкс» в старом добротном доме еще польского строительства, нафаршированную антиквариатом, две дачи (на одной из них сейчас ползает его «комбайн»), и некоторые сбережения на черный день - подпольные аборты сделали свое дело. Клиенты, точнее клиентки, все равно останутся. За ошибки надо платить, дорогие дамы, и не только слезами ... так уже принято.
Тишину комнаты нарушали тяжелые капли дождя монотонно стучали по подоконнику, как это осень просилась в человеческие жилища. Порывы ветра заставляли скрипеть незапертую форточку: а-аай! .. - длинный-длинный скрип; в детстве этот звук издавался Маркевичу жутким. Он словно вернулся с тех времен, когда будущему доктору было пять лет и он думал, что такой звук издает волосатая существо с ужасным характером и злыми глазами, приходит ночью к непослушных детей, появляясь из-под кровати, где терпеливо сидит целый день и наблюдает за их поведением. Даже будучи постарше, он не раз представлял себе, как из-под его кровати медленно вылезает мохнатый монстр, а он не может даже закричать, потому что клубок ужаса зажал его голос между горлом и легкими, словно вату - ту самую вату, из которой сделанные ноги во сне, когда позади догоняют злые голодные существа. Иногда что-то подобное снилось уже взрослому Маркович, и если после того ему приходилось вставать в туалет, то преодоление темного коридора становилось действительно испытанием. Но самое страшное было открыть дверь уборной, потому что ...
Форточка как пыталась о чем-то докричаться своим особым языком до мальчишки, давно вырос и стал слишком самоуверенным. И Маркевич уже давно забыл этот язык; он беззаботно продолжал читать, не обращая ни на что внимания. Обычно это продолжалось до тех пор (чертова форточка скрипела хронически), пока у Маркевича врывался терпение и он шел подвязывать ее шнурком, поскольку заняться починкой засова руки никак не доходили.
В этот вечер он слишком увлекся, чтобы сразу заметить странный запах, начал расползаться по квартире после того, как ушла практикантка.
Минут через десять он все-таки оторвал глаза от книги, почувствовав непонятное беспокойство. Что-то похожее на детский страх защекотало в груди. Но причиной была не запах, расползался по комнате, как туман с ночного болота, у него мелькнула мысль ... не придется снова иметь дело с паршивым абортом, как платой за сегодняшний вечер?
Его лицом мелькнула тень облегчения - нет, все в порядке, в таких делах он стреляный воробей. Просто вылетела из головы вся эта возня с презервативом; он его сразу спустил в унитаз (надеюсь, он не забился в какую-нибудь щель, где его найдет эта толстая бочка с жиром; Маркевич на мгновение представил, как он стоит перед своей тушей, будто школьник, ожидает взбучку, наспех выдумывая безнадежные оправдание ).
Нет, все в порядке. Маркевич почесал мошонку и снова начал читать.
Странный запах тем временем усилился, достигая своими незримыми щупальцами самых отдаленных уголков комнаты.
... А-аай! А-аай! - вскрикивала форточка.
Существовала крайней мере еще одна причина, которая толкала Маркевича окунуться с головой в книгу. Эта причина даже имела имя - Феликс Лозинский. Это был сотрудник, с которым сегодня произошел очередной конфликт в отделении больницы, где им обоим не повезло работать вместе. Бывший военный врач, Лозинский, с приходом в больницу несколько лет назад стал для Маркевича огромной ноющей занозой. Неотесанный мужлан и солдафон, что публично посмел назвать его сегодня «слизняком в медицине» ... Гнида! Слава Богу, давно прошли те времена, когда таких, как он, считали героями!
Он как раз закончил читать очередную главу, когда снова почувствовал какое-то беспокойство и этот странный детский страх.
Маркевич отложил книгу и встал, чтобы привязать чертову форточку. Поднявшись, он почувствовал странный запах, который витал по комнате и был не слишком сильным, зато очень неприятным. Маркевич моментально забыл о своем предыдущем намерение и, принюхиваясь, растерянно оглянулся вокруг.
Странно ...
На всякий случай Маркевич обнюхал себя, чтобы убедиться, что он сам не является причиной плохого запаха. В конце концов, это совершенно невозможно. Такая вонь ... Или практикантка имеет к этому какое-то отношение? Вряд ли.
Он включил в гостиной яркий свет, заглянул во все углы, но ничего необычного не нашел.
Очень странно.
Вернувшись на софу, Маркевич пробовал определить происхождение той гадости, что все сильнее (теперь он и это заметил) расползалась по комнате. Ведь причина должна существовать! Тем более, что запах казался Маркевичу знакомым. На секунду странный детский страх отступил перед раздражением. Но вскоре вернулся снова. Этот запах явно ему знакомый ... Маркевич побледнел, как его посыпали тальком. Это напоминало ... Что за чушь?! Он снова принюхался. На его лице отразились одновременно страх и отвращение. Это был ... запах разложения трупа. Тяжелый и одновременно сладковатый.
Он попытался рассуждать логически. Может, в квартиру забрался уличный кот? Очень больной кот, который, где спрятавшись, сдох. В его квартире! Версия была правдоподобная - Маркевич жил на первом этаже. Уличный кот? - почему бы нет ...
Но, с другой стороны, почему запах появился так внезапно? Страх завозился в груди с удвоенной силой, несмотря на яркий свет в комнате.
Может ... мальчишки бросили дохлую кота ему в окно? Эта мысль принесла облегчение. Теперь надо срочно обыскать всю квартиру.
Маркевич перешел в соседнюю комнату. Здесь запах заметно усиливался. Лицо доктора перекосилось: так могла пахнуть целая дюжина дохлых котов, которые пролежали на каком помойке под жарким солнцем многие. Маркевич включил свет и увидел, что окно и форточка в комнате закрыты. Плотно и надежно.
В спальне запах слышен меньше. Маркевич облегченно вздохнул. Следующим пунктом проверки был кабинет. Кажется, здесь он оставил открытой форточку. И двери после недавнего ремонта ...
- Плохо прилегающие ... - вслух продолжил Маркевич.
Чтобы попасть в кабинет, надо было пройти по длинному коридору. А выключатель (какой идиот его там придумал!) Находился в противоположном конце.
Идти по коридору Маркевичу хотелось не больше, чем засовывать голову в пасть голодного льва, но он открыл шире дверь спальни, чтобы свет падал дальше, и вошел в темноту. Маркевич дошел уже до середины коридора, когда вдруг за его спиной что-то громко ударило ...
Ноги врача подкосились от ужаса. Он вскрикнул и преодолел отрезок пути, оставался одним рывком. Дотягиваясь до выключателя, споткнулся одной ногой через порог, а другой сильно ударился чуть выше колена. Но боли в тот момент не почувствовал.
Когда включилось свет, врач увидел, что задел ногой стопку старых журналов.
Маркевич облегченно вздохнул, машинально потер ушибленное место над коленом и взглянул на капец, носком которого зацепился за порог. Подошва к середине виддерлася и, казалось, что обувь раскрывает голодный рот.
... а-аай ... - слышалось из гостиной мрачное скрип форточки. Маркевич поежился. Такого страха он не испытывал с детства. Говно какое-то ...
Никаких дохлых котов не было и в кабинете ...
Оставалось проверить последнюю комнату. В кухне делать было нечего, потому что там работала вытяжка. Туалет и ванная тоже исключались - там не было окон, выходящих на улицу. Если только ... распухшие от гниения кошки не заползли туда сами ... Господи, о чем он думает!
В этой комнате раньше жил сын Маркевича, до того, как уехал учиться за границу. Теперь она все время пустовала.
Искать больше нигде, или это там, или ...
Маркевич взялся за ручку двери. Липкими гнилыми водорослями его окутало какое-то жуткое ожидание.
От невыносимой вони в горле пульсировал клубок тошноты; мокрая от пота рубашка облепила тело, словно сырая тряпка.
Маркевич почувствовал влажной кожей ладони поверхность медной ручки в форме головы ящерицы и почему-то вспомнил один мерзкий сон.
Кошмар запомнился именно потому, что страшило от начала до конца своей реальностью. Он просыпается ночью в своей постели, когда жена возвращается из туалета и начинает сильно к нему прижиматься. Она обхватывает его руками сзади и все сильнее притягивает к себе ... И вдруг он начинает понимать, что это вовсе не руки, а какие-то мохнатые лапы с очень длинными когтями ...
Тогда он проснулся с хриплым криком. Рядом в две дырки посапывала эта корова; жаль, что она не храпел той ночи: возможно, он проснулся бы раньше. После этого Маркевич уже не смог уснуть до самого утра, продолжая ощущать на груди и плечах объятия того, кого он больше всего боялся в детстве и в кого верил сильнее, чем в Бога или Деда Мороза.
Наконец, внутренне вздрогнув, Маркевич повернул ручку двери и вошел в бывшую комнату сына. На мгновение ему показалось, что запах усилился, но ... только показалось. Ничего больше.
Никаких котов. И ничего, что могло бы выдавать этот отвратительный запах. Маркевич раз растерянно огляделся. Откуда же, черт возьми ...
Надо было одевать респиратор. Такой, как ему еще в студенческие годы выдавали в морге ...
Господи! - Маркевича передернуло. Раньше никогда он не обращался к создателю так умоляюще, как в эту минуту. Похоже, что прямо сейчас по его квартире бродит мертвец ...
Маркевич вышел в длинный коридор, мысленно благодаря себя за то, что оставил включенным свет. Заглянуть на всякий случай в большую коридорную шкаф было для него слишком. Маркевич заметил, что запах усиливается, перерастая в уже невыносимая вонь. Тяжелый приторный дух гниения издевался над обоняния и дурманил голову.
Заходя в гостиную, Маркевич уловил какой-то посторонний звук. Но вскоре выяснилось, что это всего лишь форточка - а-аай!
Ничего больше.
Он перевел дыхание, но вдруг что-то тяжелое опустилось сзади на плечо ...
раздел 2
Алекс свирепствует
Алекс метался по своему домашнем кабинете, не находя себе места. В офисе компании сегодня сорвался важный договор, и единственной причиной этой неудачи был Герман, точнее, его отсутствие. Подписание документов отложено на неопределенный срок (или навсегда), поскольку в свое время именно Герман привлек людей, чьи интересы были сегодня представлены. Разумеется, его отсутствие в ответственный момент не могла их насторожить. Алексу же, несмотря на все его убедительные аргументы, они не доверяли. Герману - да, ему - нет.
Алекс стоял перед столом и нервно мнув пальцами незажженную сигарету. На часах в массивной мраморной оправе была половина первого.
Несмотря на позднее время, Алекс не мог лечь в постель, чтобы заснуть при одном упоминании хотя бы незначительных эпизодов сегодняшнего провала все внутри закипало снова. Планы компании на ближайшее время полетели коту под хвост.
Все слова о переносе сроков подписания были просто тактичным формой отказа. И все из-за легкомысленности Германа! Это можно назвать даже предательством.
А может, у него действительно серьезные проблемы? - в который раз мелькнула мысль. Или это все-таки прихоть человека, которому на все наплевать ( «... если вопрос только в этом, то мне на все наплевать ...»)? В конце концов, Алекс не сомневался, что Герман не появится до ожидаемого срока. Прошло шесть дней после их разговора в офисе, а от него ни слуху ни духу. Сначала Алекс не воспринял этому серьезно. Абсолютно. Был немного встревожен - да, но чтобы все зашло так далеко ... К тому же он не мог понять ситуации с самого начала, потому что Герман отказался объяснять свою причудливую поведение. Даже не попытался. И это после стольких лет ...
Ни единого звонка с тех пор, неужели его не волнует, был подписан этот договор? Кто-кто, а Герман забыть о нем не мог. Невозможно. Ведь он сам несколько месяцев посвятил подготовительной работе.
А может, он обиделся? Через его Алекса, угрозу лишить Германа доли в компании? Или…
Он продолжал крутить в пальцах смятую сигарету, пока она рассыпалась, как высушенная мумия. Алекс машинально выбросил ее в помойку, вытащил из пачки новую сигарету и закурил.
Дождь монотонно барабанил по темным окном, осенний ветер слегка покачивал портьеры и доносил со двора унылый шелест листьев на деревьях. В соседней комнате спала Анжела - жена, после его возвращения домой в не самом лучшем настроении за весь вечер не сказала ему ни слова. Это было обычным явлением последние год-полтора. Когда Алекс возвращался с работы не в настроении, она пыталась раньше обычного, лечь в постель. Может, следовало подумать уже и о детях, - как-никак, они женаты уже пять лет. Пора ... только не сейчас, не то время. Немного позже.
Кстати, - подумал Алекс, снова вернувшись мыслью к Германа - может, это связано с женщиной? После той поездки в Ригу прошло достаточно времени, чтобы прийти в ... Или нет? Неужели за все эти годы у него не было ни одной бабы?
Время Алекс тупо смотрел на поверхность письменного стола, понимая, что у него постепенно вызревает план действий.
Ну что же, Алекс не звонить первым. Может, он бы это и сделал ... если бы сегодня были подписаны эти важнейшие бумаги. А теперь - нет.
Но и сидеть сложа руки тоже не будет.
С него хватит.
Глава 3
бука
... Не сдержав сдавленного крика, Маркевич начал сползать на пол, пытаясь оглянуться назад и одновременно страшась того, что могли увидеть его выпученные глаза. Но так и не пересилил себя, чтобы повернуть голову.
Того, что он успел увидеть, хватило с избытком, чтобы в венах застыла кровь. На его плечи лежало нечто, похожее на уродливый нарост, - в котором он с ужасом узнавал человеческую руку. От этой руки шел жуткий запах.
Бука ... - раскаленным шилом прокололо мозг. - Его Бука! .. Он вернулся ... Он пришел за ним ...
Маркевич сдвинулся на пол и, уткнувшись лицом в согнутые колени, тонко заскулил. В этот момент он был готов отдать даже весь смысл замурованного в кабинете сейфа, где хранил все свои валютные сбережения, - только бы не поднимать глаза, не видеть, КТО сейчас над ним стоял.
- Я ничего не сделал ... Это ... ум-милка! .. - пробормотал Маркевич, решив, что Бука пришел его наказать.
Бука только того и приходит ...
К плохим детей, чтобы наказать.
Но ...
В памяти всплыл образ молодой женщины, которая была на пятом месяце беременности. Она умерла через два дня после того, как Маркевич убедил ее, что все обойдется, если сделать аборт.
Он навсегда запомнил к деталям выражение ее лица во время операции, хотя это было очень давно. Однако тонкая струйка крови, по подбородку с прикушенного губы ...
Это не Бука из его детства. Это она ...
- Я ... не виноват! .. - Маркевич попытался отползти в сторону. - Это в-случайность! Этого не должно было ...
Гостья многозначительно молчала.
Маркевича трясло, как он держался за оголенный провод. Он уже четко понял, что не увидит следующее утро.
- Ч-что ... вы хотите ... сделать? Я ... - Маркевич скорее почувствовал, чем услышал, как она приблизилась. Оно ...
И съежился, когда услышал голос:
- ТЫ ОТКРЫВАЛ АРХИВ ...
Маркевича передернуло. При чем тут архив?!
И вдруг вспомнил молодого человека, который на днях приходил в больницу, когда он дежурил. Хотел выяснить некоторые детали, даже заплатил деньги ... И он его уронил.
Это и был тот Грех, за который он сейчас расплатится? Ведь он даже не понял, что именно интересовало визитера.
- Я не виноват! - неожиданно проблеяла Маркевич пронзительным голосом. - Он ... он заставил меня
- ТЫ мерзавец ... Добрый доктор! - прохрипело Оно, наклоняясь еще ближе.
- Нет Это не так ... Не так! - Маркевич догадался: он ляпнул совсем не то, что следует.
- МНЕ НАДО ЗНАТЬ ИМЯ врач, делавший ПЕРЕЛИВАНИЕ ... ТОГО ВРАЧА!
Переливание? Чего ... Крови? Да, действительно, в бумагах что-то было.
Но врач ...
- Я не знаю ... не помню ... - умоляющим тоном пролепетал Маркевич.
Плохой ответ, очень плохая - он будет наказан.
- ТЫ ОБЯЗАН ЗНАТЬ!
- Сейчас ... сейчас ... - Маркевич лихорадочно напрягал память.
Он обязан знать.
Это правда. Потому что он действительно прочитал фамилию врача. И он не хотел умереть смертью, которую ему мог причинить Гость. В качестве наказания за плохую память.
Маркевича вдруг осенило: это же удача!
- Лозинский ... Точно - Лозинский! - но по-прежнему он не решался поднять голову.
Действительно, в стационарной карте того человека стояла фамилия Лозинского. Как можно было такое забыть! Теперь он поквитается с ним, - несмотря на испуг, Маркевич почувствовал злорадство - он вернет долг этом неотесанному солдафону.
- АДРЕС! - голос гостя был, как шелест жуков, копошащихся в гробу.
К счастью, Маркевич мог легко вспомнить нужный адрес, хотя приходил домой к Лозинского только один раз, несколько лет назад, когда они еще не успели стать заклятыми врагами.
- Учтите: если ты солгал - Я вернусь! Маркевич ни на минуту не сомневался, что Оно может выполнить свое обещание.
- Клянусь! Правда! - простонал он, закрываясь, чтобы не видеть Гостя.
На него нахлынула безумная радость: Оно собиралось уйти ... Оно просто хотело выяснить, и ничего больше ... Оно не собиралось его убивать!
- ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ ... Добрый доктор?
Оно снова опустило свою огромную руку Маркевичу на плечо. И сжало с ужасной силой. Доктор показалось, что его рука вылезет вместе с плечевым суставом. Маркевич выдал судорожные свистящие звуки и почувствовал, как опорожняется его кишечник, как в штаны полился растопленный пластилин ...
- ТЫ Ж ... ДОБРЫЙ ДОКТОР? - Оно прохрипело ему это в самое ухо.
- Н-нет! .. Нет! - заплакал Маркевич. - Я ... Я плохой ... я очень плохой ...
Оно отпустило его плечо.
И Маркевич услышал, как Гость ... идет!
Облегченно вздохнув, он продолжал смотреть в пол скляниючимы глазами.
И только напуган скрип форточки нарушал тишину ...
раздел 4
за чертой
Смерть, наступала, Герман воспринял как подарок-увольнения.
Страха не было.
Все пережитое за последние дни отнеслось куда темноту прошлого, не оставляя ни боли утраты, ни сожаления ... ничего. Картина собственной смерти, множество вариантов которой Герман рисовал в своем воображении, совсем не походила на то, что происходило с ним сейчас.
Он просто закрыл глаза, ожидая развязки.
ТЫ - НА ГРАНИ
Он слышал, как лопаются, словно пузыре в кипящей смоле, набухшие сосуды и вены все тело ад невыносимо. Очага пульсирующей боли перемещались от конечностей к груди, спины и лица, а затем возвращались назад, захватывая новые участки. Это продолжалось до тех пор, пока все тело стало напоминать кусок агонизирующего мяса, погруженного в кислоту.
Боль казался невероятным, шокирующим - выдержать такое пытки в обычном состоянии было бы невозможно, - но Герман воспринимал события отчужденно, как наблюдатель, следящий за подзорную трубу за развлечениями средневековой инквизиции, когда и поджаривает на костре мученика, извивается, как червь.
Затем в его ощущениях что-то изменилось.
Конец?
Или…
ТЫ переступил черту, Герман
ТЫ - ЗА НЕЙ
Герман внезапно понял, что боль куда-то исчезает. Через некоторое время он неожиданно осознал, что продолжает ... жить ...
Боль заменило некое онемение, что создавало ощущение подвешенности в НИГДЕ.
Наконец Герман открыл глаза и увидел, что до сих пор лежит на полу гостиной. Сквозь шторы в комнату уже проникали первые нерешительные лучи солнца.
Из кухни слышался звук воды, лилась в раковину; очевидно, с вечера кран остался незакрытым. В гостиной горела люстра. Все выглядело слишком обыденно: хозяева очень торопились на вечернее поезд и забыли закрыть краны и выключить свет.
Герман пошевелился - сжал ладонь в кулак. Это удалось на удивление легко. Насколько он мог судить, мышцы сокращались нормально. Одновременно он отметил, что полностью лишен чувства прикосновения.
Герман взялся рассматривать руку - она имела странный, несколько гротескный вид: напоминала надутый резиновую перчатку и по размерам была вдвое больше. Кожа натянулась, как барабан, и покрылась расплывчатым узором красно-сине-лиловых пятен.
Невероятно: он оставался ЖИВЫМ!
Пытаясь убедиться в реальности происходящего, Герман, трудно вставая, сел. Боли не чувствовал, точнее, не чувствовал абсолютно ничего, словно его тело было накачанное новокаином.
Но тут что-то невыносимо кратко его череп. Герман захрипел, к горлу подкатил огромный клубок мучительной тошноты, что, казалось, поднималась из бездонных глубин его собственного тела.
Приступ напоминал тот, что схватил его в машине памятной ночи Похоронного Турне ...
Через несколько секунд Герман снова пpoвaлився в черную пропасть ...
* * *
Что-то надоедливыми жужжало у самого уха.
Герман открыл глаза. В комнате еще горел свет, за окном - тьма ...
Сколько он был без сознания? ..
Пятнадцать-двадцать больших мух с зелеными блестящими брюшками кружили над его головой, как крошечные бомбардировщики. Герман неуклюже махнул рукой, чтобы их отогнать. Однако мухи не собирались его покидать и продолжали роиться над головой, не решаясь сесть, словно что-то в нем и привлекало их, и пугало одновременно.
Подняться на ноги удалось легче, чем он ожидал Впрочем, Герман сразу чуть не растянулся судьбы, как человек, впервые встала на коньки. Он вовсе не чувствовал своего тела. Оно вроде бы превратилось в человекоподобного робота-андроида, что потерял управление.
А вообще, Герман чувствовал себя на удивление сносно. По крайней мере физически.
Он сделал два неуверенные шаги, словно учился ходить. Растерянный взгляд упал на часы. Была почти пять утра - он пролежал без сознания около двадцати часов!
Затем его глаза медленно скользнули телом ... Зрелище было жутким.
Господи ...
Но после секунды колебаний Герман снова взглянул на свою обнаженную плоть. Затем направился в ванную, где висело большое зеркало.
Увидев себя в зеркале, Герман громко застонал.
А потом его губы, как у надувного клоуна, растянулись в широченной улыбке.
раздел 5
Гера (II)
Занятия в школе начинались в половине девятого, поэтому, когда Гера ровно в восемь стоял на пороге квартиры Алекса, времени было достаточно, чтобы средним темпом успеть к звонка на первый урок.
Двери открыл отец Алекса:
- А, это ты, Геро.
Тот поздоровался.
- Заходи. Саша уже почти собрался.
- Угу! - послышалось из туалета. - Уже ... м почти! ..
- Привет, - улыбнулся Гера. - Смотри, а не прилипнет!
Отец и мать Алекса, что вынесла в коридор рабочий портфель мужа, рассмеялись.
- Вот-вот, - улыбаясь, подтвердила она. - А оба опоздаете в школу.
- Скажи мне, Геро, - сказал отец Алекса, поправляя галстук перед зеркалом в коридоре и через него же пристально глядя на друга своего сына. - Скажи, только честно: вы часто с ним играете сигаретами?
Гера совсем не ожидал такого прямого вопроса и растерялся.
- А-а ... - начал он и запнулся, чувствуя, что предательская краска уже заливает лицо. - В ... Мы ... Нет!
- Серьезно? - улыбнулся мужчина, продолжая смотреть на него через зеркало. Лицо матери Алекса мгновенно строгим. Она озабоченно вернулась к мужу:
- Толя, ну что ты такое говоришь?
Тот пожал плечами, затягивая узел галстука:
- Ну, видишь, сегодня трудно встретить пятнадцатилетнего парня, который ни разу не попытался бы ...
- Да Да, конечно, папа! - выкрикнул Алекс из туалета. - По три пачки в день! Иногда даже по четыре! Герич, подпишись!
Отец невнятно хмыкнул, а мать облегченно вздохнула.
Он мягко обнял ее за талию одной рукой и, улыбаясь, подмигнул Гэри: «Но мы с тобой хорошо знаем, как оно есть. Правда, сынок? Женщины ничего в этом не понимают. И мне тоже когда-то было пятнадцать ... »
Гера улыбнулся в ответ и покраснел еще больше.
- Папа! - заявил Алекс, исходя из туалета. - А ты знаешь, что средний курильщик за год выпускает на ветер велосипед, а за двадцать - легковой автомобиль?
- Хорошо, нам пора, - наконец сменил тему разговора отец Алекса. Он поцеловал жену и подтолкнул мальчишек к двери, - а то опоздаем и нам всем влетит от начальства. Кстати, я сегодня хочу пройтись пешком, так что нам по пути.
Мальчишки с кислыми минами переглянулись. Ни в какую школу они сегодня идти не собирались.
* * *
Отец Алекса, говоря, что сегодня трудно встретить парня-подростка, который ни разу не попытался бы вкус сигареты, был абсолютно прав и знал это.
Однако существовала еще одна истина, что осталась высказанной вслух утром. Потому что еще труднее было встретить двух пятнадцатилетних друзей, которые не собирались бы прогулять школьные занятия в самом начале учебного года, когда осень еще полностью не вступила в свои права, улицы по-летнему были залиты солнцем, а в воздухе витал аромат только завершенных каникул. Именно это отец Алекса прочитал в глазах ребят - собственного сына и его давнего друга. Поэтому идея сопроводить их до самой школы пришла ему в голову совсем не случайно.
Впрочем, впоследствии ему показалось, что тот специфический блеск в их глазах сменился смиренную готовность глотать таблетки знаний. Он сел в автобус, доверив двум оборванца (незаметно обменялись хитрыми победными улыбками) самостоятельное подбора в школу.
Когда Гера и Алекс пришли в условленное место, то есть к главному входу в центральный городской парк, называемый Стрыйским, их уже кое ждал - две девушки-сверстников из соседней школы. Мальчишки познакомились с ними на выходных в этом же парке. Сходили на кофе, повештались длинными тенистыми аллеями, разговаривая обо всем на свете, а когда пришло время расходиться, кто-то бросил идею вместе прогулять школьные занятия, например, в среду. Идея, разумеется, была принята на «ура».
- Вы опоздали на целых десять минут, - упрекнула Марина, симпатичное караоке девчонка, показывая на часы, - девочка Геры.
- Да, - кивнула друга, высокая и худая, в очках с тонкой изящной оправой. - Мы уже думали, что вы не придете, - по идее, девочка Алекса. Ее звали Анжела.
- Его старый едва все не завалил, - Гера кивнул на Алекса. - Правда, Ал?
Тот слегка покраснел и пробормотал:
- Но не сорвалось ...
* * *
- Смотрите, - сказал Алекс, показывая на афишу, когда четверка проходила мимо кинотеатра «Львов», расположенный в глубине парка.
На плакате была изображена лохматое существо, в которой богатое воображение угадывала человека, переодетого в костюм гориллы. Одной рукой она размахивала над головой «улыбающейся» головой от обезьяньего костюма, которую держала за волосы или длинную шерсть (при этом на ее лице застыла перекошена гримаса ужаса, или нечеловеческой ярости, по замыслу художника, наверное, должна означать радостную улыбку. Внизу крупными буквами значилось: Адриано Челентано В ФИЛЬМЕ «Чудовище»!
- Следующий сеанс через час, - констатировал Алекс. Все кивнули.
- Ребята, а почему вы не в школе? - неожиданно раздалось за их спинами.
Все четверо встрепенулись и оглянулись назад. Вопросы произнес мужчина лет сорока, похожий на мелкого чиновника с государственной конторы. Невзрачная дешевая галстук, поношенный пиджак, кожаная папка на документы.
- М-мы ... - растерянно открыл рот Алекс.
Анжела нашлась быстрее:
- Нам отменили спаренный урок, учитель заболел, - сказала она, не мигнув глазом.
- Да? - усомнился человек. - Во как?
- Да, вот как! - неожиданно выпалил Гера. - Я думаю, что некоторых это вообще не касается. Мы же не спрашиваем, почему этот кто-то не на работе?
Все удивленно уставились на него.
- Со своим отцом ты тоже так разговариваешь?
- Мне, слава богу, добрался нормальный отец, а не какой гнусный ублюдок! Вали отсюда, козел! - отчеканил каждое слово Гера.
Девушки залились краской, а бледный Алекс закрыл глаза, представляя, как человек сейчас набросится на его друга с кулаками. Еще и ему может перепасть ...
Но тот лишь осмотрел четверку печальным взглядом, потоптался на месте и пошел, не сказав ни слова.
- Вали, придурок! - громко бросил ему в спину уже тоже смелый Алекс, вдруг почувствовал себя Голиафом среди саранчи в потертых пиджаках с папками для документов.
- Ты всегда такой ... крутой? - спросила Марина, с восхищением глядя на Геру.
- Ну ... - замялся тот, смутившись. - Просто что-то нашло ... - почему-то в этот момент ему вспомнилась зрачок диафрагмы. Три года назад, когда делал фотографию для портрета ... что-то шевельнулось в черной бездонной глубине. Затем видение исчезло.
* * *
Четверка друзей купила билеты и в них оставалось еще около часа свободного времени. Они прогуливались по парку. Внимание привлек пьяный человек, сначала плелся у них, а потом обогнал компанию и теперь петлял шагах в десяти впереди. Он наконец плюхнулся на лавку. Одет был в джинсы и светлую рубашку, загрязненные землей - наглядная карта пройденного маршрута. Откинувшись на спинку скамейки, он пьяно улыбался каким-то своим мыслям, карикатурно напоминая довольного жизнью миллионера на отдыхе под пальмой. Между ногами на джинсах расплылась темная мокрое пятно.
- Штормит! - подмигнул он, заметив компании друзей.
- Так он ... обдувся ... - хихикнула Анжела.
- Тихо ... И не смотри на него! - шикнула на нее Марина. - Я их очень боюсь, этих пьяных.
- Эй, молодые люди! - вдруг послышалось со стороны скамейки.
Они остановились и повернули головы. Марина крепко сжала руку Геры.
У пьяного во рту торчала незажженной сигарета, и он никак не мог справиться с сорняками.
- не поможете? - он протянул в их сторону спички. Четверка секунду-другую молчала. Гера, наконец, подался вперед.
- Конечно, это же элементарно.
- Не уходи, - Марина попыталась его задержать. - Не надо, посмотри, какой он огромный. Как буйвол. Пошли, пожалуйста.
- Ничего не случится, он просто не может зажечь спичку, - беззаботно ответил Гера.
- Тогда пойдем все, - предложила она.
- О'кей, - кивнул Алекс, и они направились к скамейке.
- Зачем все это? - вздохнула Марина и посмотрела на подругу. - Иногда я просто не могу понять ребят, почему они всегда куда-то лезут?
Девушки напряженно следили, как Гера и Алекс подходят к скамейке.
- прогуливает, пока другие квасяться в классах? - улыбнулся «моряк» и, не дожидаясь ответа, мотнул головой. - Ясное дело ... Ну, подсоби, я немного не в форме, - он протянул Гэри спички.
Их глаза ненадолго встретились, но что-то во взгляде пьяного мужа изменилось. Он быстро взглянул на Алекса, снова улыбаясь, но уже как-то напряженно.
Гера преподнес зажженную спичку к лицу мужчины. Подкуривая, то наклонился, и их глаза снова встретились. Мужчина замер, а потом резко выпрямился со странным выражением лица. Сигарета так и осталась незажженной.
- Перестань смотреть на меня.
- Что? - не понял Гера.
- Мне не нравятся твои глаза, парень, - Гэри показалось, что сейчас тот пьяный не более, чем каждый из них. - Я в них что-то вижу, но не понимаю ... Да прекрати смотреть, мать твою!
Горящую спичку обжег Гэри пальцы; он резко бросил его на землю и удивленно взглянул на Алекса:
- Чего он хочет? Ты что-нибудь понял, Ал?
Щелк!
Алекс скептически прищурился:
- А ты еще не заметил, что он ... Если ты ему не нравишься ... - он протянул руку за спичками. Гера отдал ему.
В памяти уже второй раз за этот день выплыл старый фотообъектив с бездонной пропастью диафрагмы, которая все расширяется, расширяется ...
Щелк!
Алекс ловко зажег спичку:
- не пойму, чем вам не нравится мой друг.
- Тебе и не надо понимать ... - спокойно ответил тот, подкуривая. - Спасибо, - он затянулся сигаретой и снова откинулся на спинку скамейки.
Теперь Гера был уверен, что человек абсолютно трезв. И почему его это совсем не удивило.
- Ну и фиг с тобой, - сказал Алекс. Правда, едва слышно, разворачиваясь вслед за другом.
Щелк!
* * *
Их места были в середине зала, но они пошли в последний ряд; на утренний сеанс людей собралось немного, поэтому если погас свет, появилось ощущение, что они остались совсем одни в огромном темном зале и только для них загорелся широкий экран по другую сторону тихой пропасти рядов.
Во время фильма Алекс увидел, как Гера осторожно кладет руку Марине на плечо, а потом так же осторожно целует ее - сначала в щеку, а когда она, не поворачивая головы, начинает улыбаться - в губы. Алекс впервые в жизни почувствовал ревность. Может потому, что Марина ему тоже нравилась, а его девушка казалась ему длинной и худой, как глиста. Но именно Гера инициировал знакомство, и первенство выбора принадлежала ему. Если бы у Алекса хватило духа в тот день не прятаться за спину друга, а подойти первым, то Марина сейчас ...
После сеанса Анжела наградила Алекса красноречивым взглядом, в котором явно читалось и разочарование, и презрение - взглядом, которым женщины одаривают нерешительных или трусливых мужчин.
Но главное было не в этом: Алекс вдруг увидел, что Анжела не лучше и не хуже, чем ее подруга, она просто другая, а он - глупый сопляк. Этот взгляд он будет помнить еще много лет, как и Анжелу, потому что в тот момент пообещает себе, что ни одна в мире женщина больше не будет иметь права так на него смотреть.
Позже он поймет, что на долгом пути супруги именно без слов говорят друг другу самые важные вещи. Через десять лет он случайно встретит ее на вечеринке у друзей, а еще через пять они поженятся. И только на четвертом году совместной жизни, вспоминая школьные годы, вдруг выяснят, что когда-то они уже были знакомы; вспомнят этот сентябрьский день и воскресят в памяти его детали, даже приобретут кассету с видеозаписью того фильма. И каждый раз смеяться и придумывать новые детали.
А пока они шли рядом, отставая на несколько шагов от Геры с Мариной, что обнялись. Просто шли, стараясь не замечать друг друга.
"Почему так? - думал Алекс, глядя на своего лучшего друга. - Почему из нас двоих он всегда первый - в этом первый? »В тот день он не предполагал, что такое будет еще совсем недолго. Пока через год шестнадцатилетний Гера не вернется со своей первой в жизни самостоятельного путешествия, посетив на коротких осенних каникулах родственников отца в Риге.
раздел 6
Топ-топ ... За границей все возможно
В тот день, как Герман возвращался с тест-пункта с отрицательным результатом (до момента, когда он перейдет Границу, оставалось примерно 12:00), на полпути домой его вдруг осенило.
На самом деле Герман не верил, что он умрет. Это напоминало вспышка интуиции, когда что-то глубоко спрятанное внутри вдруг ставит тебя перед фактом.
Он не умрет - вот и все.
Герман отправился в больницу, чтобы выяснить имя и адрес врача, носил очки, как у генерала Пиночета.
Несколько стандартных уловок - и осуществить задуманное оказалось совсем нетрудно.
Герман не знал, для чего он это делает. Но кто-то внутри говорил безапелляционным тоном, что так надо.
Врача в очках звали Мирослав Маркевич.
* * *
Когда большое зеркало в ванной продемонстрировало Герману невероятно распухшую существо, покрытое темными пятнами - на его лице (на том, что им когда-то было) расползлась широкая улыбка.
Рассматривая себя, Герман уже знал, кто вскоре испытывает вполне всю магию этой волшебной улыбки - двое Добрых Врачей.
Во-первых, то крыса в затемненных очках; во-вторых, тот, кто делал ему переливание крови ... Особенно тот.
Первый выполнял только роль компаса.
* * *
«Если собираешься выжить, не допусти, чтобы кто-то узнал о твоем существовании - о таком существования».
В обычной жизни выйти из дома казалось просто и естественно. Теперь это было невозможно и даже опасно; квартира теперь была его Прибежищем, за пределами которого с ним могло произойти все что угодно.
Поэтому, если он хочет выжить, должен научиться управлять этой непослушной машиной - собственным телом, - принимая команды мозга, словно с пульта управления, расположенного на Луне.
Но возникли и другие проблемы. Плоть, раздулась, стала разлагаться: процесс коснулся, к счастью, только верхних слоев, там, где кожный покров разошелся, как старая ткань. Как быстро и далеко это будет прогрессировать, Герман мог только гадать.
Далее. Он совершенно не представлял, как и чем поддерживать свой организм. Ни воды, ни еды его тело не принимало. И не нуждалось.
И последнее: в ближайшее время кто-нибудь мог заинтересоваться длительным отсутствием Германа. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Лиза, Алекс, Карина ... Кто-нибудь из соседей? И кто угодно!
Существовала даже гипотетическая вероятность, что его могли случайно найти. Например, квартирный вор. Почему бы и нет? Вряд ли такая возможность была менее реальной, чем то, что происходило с ним в последнее время. Квартирный вор ... Гм! Это, пожалуй, было бы даже забавно. Добро пожаловать…
«Короче, я собираюсь выжить ... - еще раз напомнил себе Герман, - и продержаться как можно дольше, у меня еще есть определенные дела ...»
На той стороне Границы.
- топ-топ! .. - вслух рассмеялась существо, похожее на удивительную надувную куклу, вывалянные в отходах бойни.
- Туп ... ту-уп ... - его голос утонул в тишине темных комнат с плотно закрытыми шторами на окнах - в просторном склепе с ненужными удобствами, окруженном сотней человеческих жилищ.
* * *
В первый день Герман научился ходить без опоры. Предметы все реже выпадали из рук; наибольшие трудности возникали с легкими вещами.
Он опрокидывал стулья, постоянно цеплялся за что-нибудь, раз двадцать падал сам. Оставалось только надеяться, что соседи не обратят внимания на все эти стуки-ляп. Пришло время притворяться, что хозяин квартиры в бессрочном отъезде. Со следующего дня он решил больше не включать света.
Герман сидел наблюдая, как комната постепенно тонет в сумерках. Мышцы и суставы отзывались тупой болью на каждое движение - результат его тренировок последние два дня.
Затем, поколебавшись, он включил телевизор, уменьшив звук «ящика» до минимума. Изображение на экране неприятно удивило размытостью красок и очертаний. Он нажал на кнопку автонастройки, но это ничего не изменило. Казалось, экран видно через стеклянную призму, наполненную водой.
Герман вдруг подскочил и бросился в ванную, где безопасно можно было включать свет.
Только этого ему не хватало: неужели он теряет зрение!?.
Он уже лишился двух ощущений из пяти. И черт побери! - только не потеря зрения! Он просто не может после всего еще и ослепнуть! ..
Однако в ванне быстро выяснилось, что его зрение в полном порядке.
Результат отрицательный.
Вернувшись в гостиную, Герман, не включая света, начал искать инструкцию к телевизору.
«Тебя не удивляет, что ты смог ее найти практически в полной темноте, а? ..»
Его зрение менялся ...
«Ты за Границей - не забывай, здесь все возможно ...»
* * *
Герман только заснул, как его разбудил настойчивый звонок в дверь.
Он посмотрел на часы: двенадцать ночи.
Что и кому может быть нужно в такое время? ..
Пока он думал, в дверь позвонили снова, еще настойчивее.
Стараясь не шуметь, Герман поднялся и осторожно направился к двери. По дороге он задел ножку стула - то наклонился, но не упал, а только ударил деревянной спинкой о край тумбочки, выдав глухой стук, в тишине ночи раздался слишком громко. Герман мысленно выругался.
Звонок пропищал в третий раз, когда он уже наклонялся к двери, заглядывая в глазок.
Лиза ...
Какого черта надо снова этой прилипчивых суке?!
Герман догадывался. Он наблюдал за ней через глазок, рассчитывая, не дождавшись ответа, она пойдет.
- Герман, откройте, я вас волнуюсь, - сказала она достаточно громко. - Откройте, я знаю, что вы дома ... - конечно, она не могла не услышать, как он задел стул ...
Его охватило чувство беспомощности: «Если я ей не открою, она может ...»
Словно подтверждая его мнению, Лиза сказала:
- Я знаю, что вам плохо. Вы тогда выглядели просто ужасно, я боюсь за вас.
Герман продолжал лихорадочно соображать.
- Геро, это глупо. Откройте!
Его рука потянулась к дверному замку.
- Откройте, я вызову ... - она не уточнила кого именно собирается вызвать, но Герман не сомневался, что угроза вполне может быть осуществлена.
Он взялся за ручку. Потому что если он не откроет ... Довольно!
«Разве ты не обратил внимания, что уже позднее время? Подумай и не будь идиотом! .. »
- Геро, по крайней мере, скажите мне, с вами все в порядке? - похоже, она же не собиралась отказываться от своих намерений.
Однако он продолжал молчать, едва сдерживая ярость. Если эта идиотка не угомонится, он будет вынужден ...
- Герман, если вы сейчас же мне не откроете ... - Лиза сделала паузу и продолжила уже более уверенно: - Я позвоню куда следует. Не заставляйте меня ... - слова просачивались сквозь дверь тяжелыми упругими волнами, как приговор из зала суда.
Герман сжал крепче засов замка - черт с ней, если она так на этом настаивает! ..
«И что дальше? Подумай хоть немного! Ты похож на резиновой монстра в натуральный рост, накачанного с помощью автомобильного насоса через дырку в том месте, где у человека находится анус. Когда она тебя увидит ... »
- Геро, я прошу вас в последний раз!
А может, послать ее в дверь ко всем чертям или еще дальше, сказать ...
- Все, я иду, - Герман увидел через глазок, как она отступила назад. - И вы ...
Дверь квартиры открылась, рука крепко схватила Лизу, которая еще что-то говорила, и втянула в темный коридор. Двери с грохотом захлопнулась ...
Все произошло настолько быстро, что женщина договорила уже в квартире Германа:
- ... кликаю! .. О-оо! ..
Она удивленно крутила в темноте головой.
- Геро? .. Что случилось? Почему ... Господи, что здесь за запах?!
Он больше не держал ее, но стоял прямо перед ней; ярость все сильнее накатывала на него мощными пьянящим волнами.
Герману казалось, что его позвоночник превратился в раскаленный стержень, покрытый толстой кожурой космически холодного льда.
Лиза нашла на стене выключатель и включила свет ...
Увидев его, она открыла рот, чтобы закричать, но шок не оставил ей даже этой возможности - Лиза только уставилась на Германа. Ее лицо получило тот оттенок, который можно встретить только в стенах больничных кабинетов. Когда она начала медленно оседать на пол, домашний халат развернулся, обнажая грудь - маленькие и вялые, как на картинах художников-абстракционистов. Затем рот Лизы поморщился изогнутой концами вниз линией, и она наконец выдавила:
- О Боже мой ... Геро!?
Еще одно мгновение немого пораженного взгляда.
- Каким вы стали ... Да вы просто жуткий урод! - она даже хихикнула, а ее неестественно бледные щеки залились ярким румянцем, словно кто-то хляпнув красной гуашью на лицо трупа.
Герман обалдел.
- ВИ-И-РО-ДОК!!! - Лиза стала хохотать, катаясь по полу коридора. Она вдруг схватила Германа рукой за сучковатый предмет, когда-то был его членом. - А это ЧТО?! Разве это похоже на то, что я думала?! Это! .. - она буквально захлебывалась собственной хохотом.
Герман на шаг отступил от Лизы, извивалась по полу.
И со всей силы ударил кулаком по искривленном в истерическом хохоте лице. Женщина отлетела к стене, грюкнувшись о ней затылком. Смех оборвался, но она все еще всхлипывала, глядя на Германа, и пускала окровавленным ртом с выбитыми зубами красную пену.
- Ублюдок ... - прошептала она, осклабясь в уродливой улыбке; в распухших губ прилипли мелкие осколки зубов, искалеченные конечно казались глубокими озерками, наполненными болотной черной жидкостью.
Герман ударил ее снова, теперь ногой - председатель Лизы откинулась назад, второй луснувшись затылком в стену, и склонилась на плечо с навечно застывшей гримасой брезгливости на лице. По стене медленно стекали вниз куски мозга.
Он снова перевел взгляд на мертвое лицо.
«Ты же убил ее! Ты ее прикончил! .. »- прокомментировал голос в его голове.
Ярость, охватившую Германа, уже отступала, как морская вода во время отлива, оставляя на голом берегу тусклые водоросли сомнений и суетливо пресмыкающихся крабов страха, что вернулись. Лиза продолжала смотреть ему в глаза с застывшей улыбкой.
«Не сомневайся, Герман, ты поступил правильно - она сама нарвалась на неприятности ... она не оставила тебе выбора ...» - снова сказал голос, который был похож на его собственный.
«Герман! .. - о, этого он узнал сразу - приятель Независимый Эксперт, всегда говорит то, что хочешь услышать меньше всего. - Неужели ты не видишь, что превращаешься в чудовище? Ведь можно было хотя бы попробовать с ней поговорить ... Да, она поступила ... Но знаешь, что хуже? То, что ты заранее все решил, еще до того, как открыл ей дверь ... ты собирался именно так решить эту проблему. Признайся, ты хотел убить ее. Разве нет? »
Ты можешь распинаться, сколько тебе угодно, дружище, - мысленно ответил Эксперту Герман, - но в этом - у меня свое мнение. Он рассматривал, как указательный палец Лизы скребет длинным наманикюренные ногтем по полу рядом с его ногой.
Еще до того, как Лиза вцепилась кровавыми останками передних зубов в его лодыжку, Герман окончательно убедился, что это все - просто сон ...
* * *
В тот же миг все исчезло - коридор, мертвая Лиза. Вместо этого - пустая темнота. Герман понял, что теперь просто лежит с закрытыми глазами.
«Да, это был сон ... Но ... если бы дело коснулось реальных событий ... Сон только смоделировал ситуацию, которая могла бы произойти. Ты должен признать, что он коснулся уже не только твоего тела ... Герман, еще немного - и это будешь не ты ли ... »
* * *
Благодаря тренировкам Герману действительно удалось достичь прогресса (хотя к прежней ловкости и координации, конечно, было очень далеко). Зато теперь он мог пройтись по квартире, ни разу не споткнувшись и не задев чего-либо. Кроме того, он научился ходить тихо, почти бесшумно, что сначала казалось уже совсем невозможно.
В конце того же дня, впервые с момента переступлений Границы, Герман решился оставить свой Приют.
* * *
Вечер двадцать второго сентября выдался ветреным и дождливым; серые облака сплошным фронтом затянули небо, словно грязное гигантское покрывало, натянутое над городом, - стемнело за считанные минуты.
Герман примерно за сорок минут добрался пешком до дома, где жил Мирослав Маркевич.
Этот трудный путь Герман благодаря то ли счастливой случайности, то ли собственной осторожности прошел без происшествий и около половины десятого уже оказался в нужном подъезде.
У него не было продуманного плана действий, он скорее полагался на случай. Главное, чтобы полученная им адрес оказалась правильной, а дальше ... Имя и координаты Доброго Доктора, что делал переливание крови того злополучного мартовского дня 1998 года, - вот что ему было нужно от Маркевича.
Он зашел в подъезд и, не торопясь, подошел к двери с табличкой номер один.
Чувствительный слух Германа не уловил за дверью квартиры никакого движению. «Есть ли у него жена? - подумал Герман. - Была на пальцы врача кольцо? »Но память молчала.
Выяснив, что в квартире никого нет, Герман оглянулся и его взгляд упал на еще одну дверь, - очевидно, там должна быть какая-каморка. Он вспомнил привычку некоторых людей хранить дубликат ключа от помещений такого назначения в каком-нибудь укромном, но легко доступном месте.
Тайник был элементарная - под ковриком перед дверью.
Правда, когда ключ слишком туго вошел в замок, Герман несколько усомнился, но через секунду дверь открылась.
Он зашел, предварительно положив ключ на законное место, и, не включая света, аккуратно прикрыл за собой дверь.
Это был обычный подвал. Оставалось надеяться, что ни у кого не возникнет необходимости спуститься за картошкой или с чем-то другим ...
Через пять или шесть минут он сквозь шум дождя услышал шаги, приближающиеся. Потом кто-то зашел в подъезд и начал подниматься по лестнице. Герман сразу понял, что это не тот, кого ему надо. Двумя этажами выше хлопнула дверь, и подъезд снова затих.
Герман начал опасаться, что это дежурство может длиться очень долго, но уже через минуту его слух уловил новые шаги. На этот раз шли двое. Они что-то между собой говорили; один голос принадлежал мужчине, второй - молодой особе женского пола.
Вдруг Герман понял, что мужской голос принадлежит врачу Маркевичу; что же касается другого ... это, скорее, могла быть его дочь, чем жена, - он звучал слишком молодо. Но вскоре Герман уловил в их разговоре интонации, наводили на мысль о немного другой вариант.
Вот как - доктор в темных очках а-ля Пиночет потихоньку изменяет своей жене (если она у него есть, конечно) или просто любит молоденьких медсестер?
- А! .. - слишком громко собиралась что-то сказать девушка, когда они подошли к двери, но доктор предостерегающе на нее шикнул.
«Понятно, - решил Герман. - Значит, жена все-таки есть, но временно отсутствует, потому что он боится привлечь внимание соседей ».
Неплохой шанс добраться сегодня к врачу в темных очках, так сильно любит деньги и молоденьких ... медсестер? Возможно.
Скорее всего, его пассия скоро уйдет, и тогда он останется один ... - существо за дверью подвала улыбнулась.
* * *
Ожидание казалось вечным, как время, царивший в темном подвале, подчинялся своему собственному ритму - то, что казалось здесь часами, по другую сторону двери - было минутами и секундами.
Кто-то постоянно входил и выходил из подъезда; каждый раз, когда открывалась дверь какой-либо из квартир и раздавались шаги, Герман зищулювався: не в подвал? ..
Ему нестерпимо хотелось быть совсем в другом месте - на берегу реки, с удочкой в руке, как когда-то в детстве ... подымить сигаретой, глядя, как дергается поплавок, как он скачет по воде - или от ветра или от клева, а рядом, в волнах, пританцовывает жизнерадостной оранжевой пятном солнце ...
Наконец в дверях квартиры номер один щелкнул замок, посылая только Герману понятный кодовый сигнал - приготовься!
Сколько времени прошло? - прикинул Герман - наверное, около часа.
Дверь квартиры открылась, и девушка вышла: никаких разговоров, никаких слов на прощание, ничего.
Итак, доктор Маркевич, получив свое, даже не потрудился провести свою юную любовницу к двери. Что означала эта откровенное пренебрежение? Скорее всего ... сделку: ты - мне, я - тебе. Так и есть, иначе какого черта ей этот старый козел?
Герман внимательно прислушивался и, не услышав ничего особенного, осторожно выскользнул из своего укрытия.
Он закрыл подвал на ключ и снова вернулся в квартиру номер один. Осторожно нажал на ручку и толкнул дверь вперед ... Они были открыты.
* * *
Оказавшись в квартире Большого Охотника за юными практикантками, Герман направился по коридору в комнату, из которой пробивался свет.
Он открыл дверь (навесы вернулись бесшумно) и увидел Маркевича, сидевший к нему спиной с книгой в руках. Над ним висело включено бра, выхватывая врача из общего полумраке комнаты ярким кругом света.
Форточка за тяжелыми гардинами зловеще скрипнула, как реагируя на появление Германа - жуткой существа из детских кошмаров.
Герман неожиданно вспомнил, что он совсем голый, потому что его разнесло так, что он не мог влезть ни в одежду из своего гардероба. И дождь ... Вода, очевидно, стала катализатором разрушительных процессов: когда он попал под дождь, язвы, гнилью покрыли все тело, полопались, из них сочилась какая-то зеленоватая жидкость, похожая на ту, которой он блевал в первые дни. Хорошо, что Герман совсем ничего не чувствовал ...
Он стоял целую минуту, рассматривая Маркевича.
Врач до сих пор не реагировал на запах разложения, расползался по комнате. Сам же Герман только знал о его наличии.
«А почему бы чуть-чуть не поиграть с этим говнюк?» - хихикнув в голове Германа ехидный голос.
Существо, похожее на прошлогоднего утопленника, нехорошо улыбнулась.
* * *
Но игра «Найди своего монстра» Герману скоро надоела.
К тому же Маркевич, вот-вот мог выбросить из страха какой-нибудь фокус - выскочить на лестничную площадку или заорать на весь дом до того, как гость успеет заткнуть ему рот.
Но, самое главное, к Герману вдруг дошло, что это - больше не ИГРА ...
* * *
Маркевич извивался по полу и скулил - Герман очень легко получил то, ради чего пришел: имя и адрес Доброго Доктора - его Врача.
Несмотря на большой любитель Молодежи, закрылся руками и хныкал, как ребенок, Герман почувствовал на позвоночнике уже знакомы раскаленной-ледяные волны бешеной ярости.
Он опустил руку на плечо дрожащего Маркевича и сжал его, словно кусок поролоновой плоти тряпичного чучела.
УБЕЙ ЕГО! Он заслужил! - подбодрил внутренний голос.
Действительно, это больше не игра ... И не было игрой с самого начала.
Он сжал плечо врача еще сильнее, чувствуя, как суставы отделяются друг от друга. В этот момент Маркевич спорожнився в штаны ...
УБЕЙ ЕГО! - ада мнение, горяче-ледовой спицей пронизывая позвоночник, - и утихомирить ее можно было единственным способом ...
УБЕЙ! Он С ними заодно!
С ними?
Герман наклонился к самому уху Маркевича:
- Ты ... Добрый Доктор?
Ответ Маркевича заставила его засомневаться: Плохой Врач!
Ладно, пусть живет ...
* * *
В нескольких кварталах от дома врача Герман резко повернул в какой-то дворик и разнес в щепки детскую деревянную качалку ...
* * *
Прошло двое суток со дня визита в Маркевича; с тех пор Герман ни разу ни днем, ни ночью не покидал своего убежища.
У него даже возникла мысль, что если бы он появился на людях днем, то это вызвало бы грандиозную сенсацию. Интересно, как звучали бы заголовки газет ...
ЖИВОЙ МОНСТР на улицах Львова!
ВТОРОЙ ЗАЛП ЧЕРНОБЫЛЯ - ПРИБЛИЖАЕТСЯ ВОЛНА НАСТОЯЩИХ последствий!
Вполне возможно, что именно так.
И, конечно, сообщение в вечернем выпуске новостей:
- ... сегодня на одной из улиц Львова толпа из нескольких сотен граждан, держась на безопасном расстоянии, окружил ... человекоподобное существо, как ступила на страницах романа ужасов ... Срочно выехали на место происшествия ... Пострадало ...
Но он вовсе не собирается становиться суперзвездой - ни города, ни планеты, ни века, ни дня ...
Надоедливая муха продолжала гудеть где-то рядом, словно через гостиную проходила линия электропередачи.
Все из-за проклятый запах ... неощутимо для него, он может привлечь внимание соседей.
Более суток Герман потратил на то, чтобы засыпать и позамазуваты все щели в квартире, используя для этого различные материалы: от канцелярского клея и полосок нарезанной бумаги к старым жевательных резинок. Незаклеенными осталась только форточка - для доступа свежего воздуха, которую он немножко открывал ночью.
На следующий день Герман занялся планированием нового маршрута. Цели, на которую указал Маркевич. Чтобы свести риск к минимуму, ему понадобилась карта.
А пока он с интересом рассматривал стену, сквозь которую видел квартиру соседей ...
На «экране» стены двигались две пестрые размытые пятна, напоминающие человеческие силуэты. Один высокий, другой - чуть ниже. Стас и его жена Ольга.
Пара танцевала под песню Криса Ри «Дорога в ад». При желании он легко мог подслушать, о чем они говорят.
Он продолжал меняться ...
И мог только гадать, как далеко способен зайти этот процесс.
С другой стороны, какое это имеет значение, если он продолжает разлагаться со страшной скоростью. Еще немного - и его тело буквально начнет разваливаться на куски.
* * *
Он расстелил на полу комнаты карту города и продолжил составления наиболее безопасного маршрута, целью которого был Добрый Доктор по фамилии Лозинский.
Внезапный звон заставил его вздрогнуть ...
На пол посыпались битое стекло. Подойдя к окну, Герман выглянул в выбитую щель. Противоположной стороне улицы удалялись две фигуры.
Он напряг зрение и в одной из фигур узнал двоюродного брата Алекса - здоровенного двадцатидвухлетнего балбеса, зачастую крутился в офисе компании и клянчил деньги у своего процветающего родственника. Герман даже не мог вспомнить его имени, но внешне тот давно примелькался. Другого, с длинными космами, он не знал.
И что же это значит? Впрочем, он совсем не сомневался, что за этим стоит Алекс.
Прозрачный намек ... на что? В компании возникли проблемы? Что ж, вполне возможно - многие серьезные контактов находилось в Германова руках.
Ах да! Конечно ... - он вспомнил, что на днях готовилось подписание нескольких важных договоров, в которых именно он и ковырялся.
Очень важным ...
Следовательно, не подписали?
Ответ очевиден.
Но ... Алекс ... - Герман криво усмехнулся - ну и гнида!
Итак ... - Германа кольнула тревожная мысль, - то знал, что он дома. Кто следил днем за окнами?
Нет, вряд ли. Скорее Алекс предполагал, что Герман бывает дома время от времени. Или когда-нибудь появится. Поскольку последние несколько суток окна были плотно зашторены, а вечера не включалось свет. Итак, просто предполагал. И что? Вот так по-мальчишески разбить окно и ...
Ответ пришел сам собой, когда Герман увидел камень, которым было разбито окно, обернутый в лист бумаги, он нагнулся и поднял послание.
Почерк принадлежал не Алексу, хотя сама «депеша», разумеется, от него. Квадратными, почти печатными буквами синей шариковой ручкой было выведено: «Тебе лучше появиться. Когда закончишь несколько, можешь валить ко всем чертям ».
Что ж, коротко и ясно.
В нижнем уголке листа, явно вырванного из тетради, отмечалось:
«Срок - до двадцатого октября».
Ага, теперь все окончательно встало на свои места. Подписание договоров, как он и предполагал, действительно не произошло, однако - выяснилась подробность - он был перенесен на 20 октября. От Германа требовалось лишь принять личное участие, чтобы на этот раз все прошло как по маслу ... потом он мог валить ко всем чертям. Во как!
Конечно, Его Величества Алексу проще было бы позвонить Герману, но, очевидно, он не был настроен на разговор и решил, что в этих обстоятельствах таким образом окажется более действенным.
Что же, на человека, которого Герман много лет считал лучшим другом, это было совсем не похоже, а вот на Алекса - сегодняшнего Алекса - в самый раз.
Герман занялся разбитым окном. Во внешнем стекле камень пробил дыру размером с кулак; от нее, ломаными линиями, разбегалось несколько трещин. Внутреннее стекло вылетело полностью. Герман залатал отверстие прозрачной клеенкой.
- Надеюсь, звон битого стекла не привлек внимания соседей, - пробормотал Герман, завершив работу.
Затем он снова занялся картой, моментально переключив все свое внимание на нее. Смято в «снежку» послание валялось в углу гостиной.
* * *
Около часа ночи тщательное планирование маршрута «Пациент - Врач», отмечено на карте красным пунктиром фломастера, было завершено.
Герман аккуратно сложил карту города ... потом его взгляд внезапно застыл, словно он вспомнил что-то важное. Губы растянулись в широкой улыбке.
В следующее мгновение он направился быстрыми уверенными шагами в коридор, освободил входные двери от герметизирующих полосок бумаги и выскользнул из квартиры.
Ключ от замка остался под ковриком.
* * *
Герман вернулся через сорок минут.
Вдруг зазвонил телефон. В ночной тишине трели казались оглушительными. Герман чертыхнулся.
Затем удивленно взглянул на часы: 1:17.
Бывший босс и друг решили сделать милость лично поговорить? Или…
Телефон загремел снова.
Проклятье!
Герман несколько секунд колебался - снимать трубку или нет? Что-то подсказывало ...
Пока он размышлял, телефон подал голос еще дважды. Наконец к Герману дошло, что короткие интервалы между сигналами означают междугородную связь.
Он снял трубку.
- Алло? Как вы меня слышите? - раздался из динамика женский голос. - Сейчас будете разговаривать с Канадой.
Герман почувствовал одновременно и облегчение, и досаду - отец или мать (все правильно, сейчас там практически обеденное время) ... Как вовремя! Лучше, чтобы это была мать ...
- Алло! Герман! .. - как назло, связь был безупречен. Все-таки отец.
Чтобы имитировать плохую связь он отвел микрофон подальше от рта, перевернув трубку почти на сто восемьдесят градусов по вертикали, оставляя динамик прижатым к уху.
- Привет, папа ...
Отец секунду молчал.
- Что с твоим голосом? - его тон был не просто подозрительным. Казалось, он пытался разглядеть Германа.
- Телефон барахлит.
- Телефон? - от отца никогда нельзя было так просто отвертеться. - Значит, телефон? - и неожиданно взорвался: - Прекратите мне играть, я вам не мальчик! По-вашему, я не способен отличить голос собственного сына от ... Позовите Германа! И вообще, кто вы такой?
Несколько секунд Герман молча размышлял.
- Немедленно позовите Германа! И не начинайте убеждать, что я набрал неправильный номер!
Герман уже жалел, что вообще коснулся телефона - он не ожидал такого поворота действий.
- Я хотел бы вас предупредить, молодой человек ... не знаю, какой вы там ... что ваше присутствие в доме моего сына в столь позднее время ... которая там у вас? - около часа ночи? - мне очень не нравится! Объясните, где Герман и что вы там делаете Учтите, я прямо сейчас могу связаться с кем во Львове, чтобы проверить, что там творится! Вы поняли меня?
Хуже всего то, что старый действительно мог это сделать. Однако, пока отец произносил свою тираду, Герман собрался с мыслями (точнее, почувствовал ледяную безразличие к тому, что происходит), и угроза старого, его ни немножко не взволновала.
- Послушайте, для чего вся эта паника? - холодно улыбаясь, сказал он прямо в трубку, уже приведенную в нормальное положение. - Герман сейчас просто в командировке по делам компании, вот и все. А перед отъездом попросил меня присмотреть за его квартирой ... Жалею, что он забыл вас об этом предупредить.
Старый некоторое время молчал.
- А вы, простите ... кто?
- Друг.
- Ах, вот как ... друг, - Герман наконец понял тон отца ...
«Он считает меня гомиком»
Если отец раньше только подозревал, то теперь - с этого момента - знает сексуальные наклонности своего сына.
Поводом для этих нелепых подозрений послужила резкая перемена в поведении Германа после поездки в Ригу в шестнадцать лет (отец, очевидно, догадался, что с ним за то недельный промежуток времени - бесконтрольный промежуток - то случилось). После этого он резко прекратил встречаться с девочками (и избегал разговоров на эти темы), сидел дома или проводил время исключительно в мужском обществе, чаще всего с Алексом.
Сейчас Герман готов был поклясться, что старый уже тогда пытался уловить в его поведении какую-то чопорность и характерные для «голубых» манеры.
Отец наверное думал, что упустил что-то важное в прошлом, когда так и не смог понять своего сына до конца. А сейчас он считал, что нашел доказательства давним подозрениям (когда он произнес «Ах, вот как ... друг ...» - в его интонации прозвучало какое-то горькое торжество и образа. Наконец он застукал любовника Германа ночью в его квартире.
Сейчас эта ситуация могла Германа только развлечь: старый искренне считал, что гомосексуализм - худшее, что может случиться с его сыном.
- И когда же он вернется? - спросил отец сдавленным голосом, в котором четко звучали нотки враждебности и брезгливости.
- Пока точно не известно. Это будет зависеть от того, как сложатся обстоятельства на месте ...
- В каком он городе? - резко перебил старик.
- Э ... в Киеве.
- Герман не оставлял номер тамошнего телефона?
- Нет к сожалению.
- Так когда же он все-таки намерен появиться дома?
«Ого! Оказывается, старый способен устроить перекрестный допрос даже по телефону! », - отметил Герман.
- Может, через две-три недели.
- А вы что там у него ... спите?
- Не каждый день, раз или два в неделю.
- Значит, Герман отсутствует уже давно?
- Где недели две, или, точнее, девять дней, - поправил Герман, назвав дату своего Похоронного Турне, - частично, это было даже правдой, - Герман - тот Герман - поехал именно тогда. И еще не вернулся.
Что же касалось дат его возвращения ...
- Что ж, хорошо, - уже спокойнее сказал отец, - недели через две я обязательно перезвоню, - он особенно подчеркнул «обязательно».
Герман кивнул, словно старик мог его видеть, и посмотрел себе под ноги, где на полу за время их беседы образовалась лужа свежей крови. Она скапывала с шеи оторванной собачьей головы, которую Герман держал правой рукой за одно ухо. Второе свисало вниз вдоль морды, покрытой рыжевато-коричневой шерстью. Разинутая пасть обнажала желтые зубы и нижние клыки; между ними вывалился, покачиваясь в такт движениям Германа, долгое грязно-розовый язык. По краям пасти застыла кровавая пена. Открытые глаза, которые уже затягивались тусклой пленкой, грустно смотрели окружающее пространство.
- Если Герман вернется раньше, передайте, что звонил отец. Ну, счастливо ... друг, - не дожидаясь ответа, старый положил трубку.
- Счастливо ... - ответил в пустоту Герман.
Затем поднял голову дворняги на уровень своих глаз, вернул мордой к себе и посмотрел в ее мутные зрачки.
- Ты слышал? Он считает меня педиком! - собачья голова невнятно покачивалась, будто взвешивая каждое слово. - Нет, он действительно ...
В этот момент невидимая могучая рука швырнула Германа на пол ...
Голова собаки с грохотом рухнула на паркет и, как бильярдный шар, покатилась по комнате, брызгая на все стороны кровавыми плевками, - пока не наткнулась на портрет маленького Геры.
Герман бился в конвульсиях, сжав ладонями виски.
Начался третий приступ ...
раздел 7
Лозинский
В вторник, 28 сентября вечером Лозинский зашел в свою квартиру и хлопнул дверью так, что на пол посыпалась штукатурка. Настроение было препаскудный, как никогда раньше за все время, что он проработал в городской больнице номер X.
НЕ разуваясь, врач прошел в единственную комнату; по паркету потянулись мокрые грязные следы. На дворе уже неделю была плохая погода, мрачные низкие тучи нависли над Львовом, словно стянуты магнитом со всех концов земли.
Лозинский стал посреди комнаты, нервно теребя рукой щетинистый подбородок. Наконец он заметил, что до сих пор держит смятую мокрую зонт, и с силой швырнул ее в коридор. На душе как отлегло, когда она глухо врезалась в вешалку и полетела вниз, сбивая с крючков дешевый пластиковый набор обувных ложек.
Лозинский присел на край дивана с неубранной постелью и медленно начал разуваться. По дороге из больницы он несколько раз шел в глубокие лужи, и его носки выглядели теперь так, как на них вообще не надевали ботинки.
Лозинский мрачно выругался и отнес мокрую обувь сушиться на батарею, думая, что старым ботинкам, к которым он привык за последние восемь лет, вскоре придется дать отставку. А жаль, офицерские ботинки - паршивая, но такая родная казенщина - были получены им еще на службе, только за полгода до того, как комиссариат списал его с «состоянием здоровья». Статья такая-то, пункт такой-то.
Те же полгода с пятнадцати лет службы военным хирургом.
Врач Лозинский - высокий сорокапятилетней человек с худым смуглым морщинистым лицом - выглядел лет на десять-пятнадцать старше. Над правой бровью тянулся длинный бледно-розовый шрам как «достопримечательность» шести годам, которые проработал полевым хирургом в стране, где среди высоких гор и ущелий бродят злые бородатые люди с оружием и говорят чужой гортанном языке. Эти годы он часто вспоминал с ужасом и болью ... но одновременно с каким-то ностальгической грустью. «Памятников» у него сохранилось немало и под рубашкой. Еще больше - там, где никому не дано увидеть глазами.
В квартире Лозинского были только самая необходимая мебель: старый диван, небольшой стол, несколько стульев, тумбочка и массивная трехстворчатый шкаф. На полу в углу комнаты стояли две книжные полки, забитые детективами в мягких обложках и подшивками журналов. У окна - старый черно-белый телевизор «Электрон» на четырех тонких ножках.
После развода в прошлом году с женой квартира первые несколько месяцев казалась ему пустой и молчаливой, как город, покинутый жителями. Теперь он уже не представлял возвращения к прежней жизни. Привык быть сам, привык неожиданно быстро и, кажется, навсегда. За последние два месяца ни разу не упомянул женщины, с которой прожил более двадцати лет. Сейчас она вышла замуж за отставного генерала и переехала в Москву, где теперь живет и сын, заочно обучаясь в мединституте.
Лозинский подкурил от конфорки плиты «Приму» без фильтра и занялся приготовлением нехитрой ужина.
Уйдя из армии, он остался без дела. Обращался в штаб с просьбой найти ему «достойное место для применения знаний и опыта военного врача». Но получал только отказы - иронически презрительные, иногда даже грубые. В армии есть сокращение, кому нужен списан ранен солдат, пусть и медик. Просился в военный госпиталь округа - не брали. Ему было тогда под сорок, а жизнь, казалось, шло из-под ног. Затем несколько лет пустого гнетущего существования, слегка разбавленного книгами, телевизором и случайными беседами за пивом.
В конце концов, летом девяносто пятого он решился обратиться в одну из городских больниц. Это, конечно, не госпиталь, но ... получать мизерную пенсию, провожать утром жену на работу, а вечером встречать ее, словно не человек, а старый больной отец - это представлялось большим несчастьем, чем работать с гражданскими.
Он знал заранее, что трения в отношениях с новыми коллегами ему гарантированы. Знал ли предполагал существование уродов, типа Маркевича - с их самодовольной болтовней, цинизмом и подлостью. Его сознательно тошнило от их присутствия - всех этих засран лицемеров, философствуют об общем благе и дают штампованные клички своим женам, как домашним животным ...
Но все равно ушел.
Он претендовал на вакансию хирурга; его послужной список был блестящим.
Его взяли.
И это было самое главное ...
* * *
... для мальчишки, когда-то давно твердо постановил связать свою жизнь с армией. Но чего он хотел на самом деле, понял позже, в четырнадцать лет.
Тогда, когда произошел тот самый Случай, окончательно нарисовал его мечту - как это обычно и бывает: внезапно и ярко, когда одна лишь мгновение способна решить будущее. Момент, когда выбор мальчика навсегда определяет путь взрослого мужчины.
Это случилось в школе. Во время долгой двадцатихвилиннои перерыва.
В тот день Гарик принес целую пачку сигарет. Мальчишки, четырнадцатилетний Феликс Лозинский, его одноклассники Гарик и толстяк с редким, почти экзотическим именем Арнольд и двое ребят из параллельного класса пошли на задний двор школы. Место было удобное: сюда выходили окна только двух классных кабинетов.
Ребята сели прямо на траву, закурили по сигарете и наслаждались теплым майским днем. Приближалось окончание учебного года, и разговор как-то сам собой зашел о том, кто куда пойдет учиться после окончания средней школы или восьмилетки.
Ребята из параллельного класса собирались закончить полный курс средней школы и пойти в армию, а там будет видно. Толстый, похожий на кабана, Арнольд думал после десятилетки поступить в университет. Гарик уже через год видел себя в ремесленном училище, чтобы через два года отправиться на керамический завод в бригаду старшего брата. Феликс Лозинский молчал - все и так знали: он будет военным, может, даже начнет с суворовского училища, хотя школа его еще не настолько достала.
Все, кроме Гарика, закурили по второй сигарете подряд. Он заглянул в «расстрелянной» пачку «Ленинграда», сунул ее в карман пиджака и сказал:
- Слушайте потрясающий анекдот, вчера брат рассказал.
Двое ребят из параллельного класса критически отмахнулись:
- Да ладно тебе, снова наградишь какой бред, - сказал один из них. И действительно, еще никто не слышал от Гарика ни анекдота, который был бы моложе его девьяностодвохричного прадеда. Еще рассказчик он был никакой.
- Нет - запротестовал Гарик. - Совершенно новый ...
- Хорошо, рассказывай ... Только не тяни, как ты любишь, - добавил Арнольд.
- Значит ... встречаются два евреи, - начал Гарик.
- Где? - спросил Феликс и спрятал улыбку.
- Черт! Неважно, где! - фыркнул Гарик, обведя взглядом четверку ребят, кашлянул и начал снова: - Да ... э-э-э ... вот! Встречаются два евреи, и один у другого спрашивает ...
Арнольд запрокинул голову, поднялся с травы, поднимая указательный палец к лицу с крайне сосредоточенным выражением ... и громко пукнул. Потом гордо осмотрел всю четверку. Ребята ответили одобрительными смешками.
Кроме Гарика.
- Ну, вы меня будете слушать или этого пердуна? - он раздраженно посмотрел на Арнольда.
- Значит ... встречаются два евреи, - снова начал Гарик. - И один в другой спрашивает: «Слушай, где ты достал такой классный часы?» А тот ему отвечает ...
- Тетя Мойва выслала из Китая? - встрял парень с параллельного класса.
- Что? Какая еще мойва? Да нет! Чего лезешь? - Гарик начал раздражаться. - Дай рассказать!
- Хорошо, дай ему рассказать, - поддержали другие.
- Значит, - продолжил Гарик, - встречаются два жиды ...
- Черт! - не выдержал Феликс. - А ты скорее не умеешь? Это уже было.
Гарик закатил глаза:
- Кто-нибудь может не перебивать! Я снова сбился.
- Хорошо, - успокаивающе сказал Арнольд. - Давай дальше, только, ради Бога, быстрее.
- Ага ... на чем я остановился? Так вот! Встречаются два жиды ...
Ребята начали давиться от смеха, но уже никто не рисковал перебить Гарика, а то, наверное, старался не обращать внимания на физиономии друзей, которые едва сдерживались, зная, что когда они снова перебьют такого блестящего рассказчика, как Гарик, то им придется выслушивать все с самого начала.
- Да, два жиды. И один в другой спрашивает: «Слушай, где ты достал такой классный часы?» А тот ему отвечает, - Гарик сделал паузу и оглядел компанию, чтобы убедиться, что его никто не собирается перебить снова. Лицо ребят были почти серьезные.
Он продолжил:
- А то, значит, ему соответствует ...
- Дядя Абрам подарил на восьмое Марта? - не выдержал Арнольд.
Краснея, Гарик осмотрел компанию бешеными глазами. Четверка захохотала и покатилась по траве. Гарик развернулся и решительно зашагал от них.
- Да пошли вы! .. Козлы! - в его голосе звучало столько образы, словно он был готов вот-вот расплакаться. В конце концов, так и было. Отойдя на десяток шагов, он вернулся, по щекам катились слезы:
- Мудаки вонючие! Придурки! Свис ... Свистоплясы!
Последняя фраза заставила всю компанию взвыть от хохота.
Гарик отвернулся с выражением обиды и быстро ушел.
- Да ... так что он ему ответил? - задыхаясь от смеха, бросил ему вдогонку Феликс Лозинский. Тот не обернулся, только прибавил ходу.
- Классный анекдот, чуваки! Давно ... не слышал ничего подобного! Просто кайф! .. - прохрипел Арнольд, обхватив двумя руками огромный живот.
- Что же он ему ответил?! - рявкнул Феликс последних сил.
Гарик уже скрылся за углом школы и оттуда крикнул: «Что-что ... Папа перед смертью продал ...»
Компания оборвала смех, ребята несколько секунд молчи смотрели друг на друга, переваривая конечность анекдота ... и снова расхохотались. Когда через две минуты к ним донесся звонок на урок, никто не мог подняться с земли. Слезы потоками текли по щекам, похожих на перезрелые томаты; кто-то начал просто задыхаться, как рыба на берегу, хватая жадные глотки воздуха между спазмами. Это превращалось в безумие. И всем четырем одновременно пришло в голову, что такое добром закончится не может ...
Наконец, через пять минут после звонка, первым оправился Феликс. Он судорожно всхлипывая, медленно поднялся на ноги и посмотрел на других.
- Ооокей ... ддосс ... сит ... ППОР ... идти ... ннам ... влетит от ... химммичкы ...
- Да ... чччорт! .. а нам от ... ха-ха-ха! .. - простонал парень с параллельного класса. Но дышать стало уже немного легче, нездоровые спазмы смеха отступали.
Арнольд, который продолжал валяться на земле, хватаясь руками за свой огромный живот, снова так «бабахнул», что Феликс невольно взглянул на его штаны, туго обтягивали задницу, словно ожидал увидеть там дыру.
Он подполз к Арнольду и заглянул ему в лицо - багровое рыло гиппопотама, в глубине которого судорожно дергался розовый язык, казалось, его губы по краям рта вот-вот разорвутся.
- Ну ... все, хватит. Включай тормоза! - Феликс толкнул толстяка.
- Ну, хватит! - Феликс кивнул головой в сторону школы. - А за нами придет кто-нибудь из учителей.
Он безуспешно подождал полминуты и пнул Арнольда носком кеда в мягкий бок:
- Давай, поросенок!
Тот попытался что-то сказать, но выдал только какое-то бормотание. Феликс наклонился к самому лицу Арнольда:
- Ч-ч-что? .. - ... и вдруг понял, что в глазах парня ... ужасную боль.
- Ох ... ох! .. не могу ... свистоплясы ... папа продал перед смертью ... - гнусавил кто-то сзади, катаясь по траве. - Я больше ... не могу! ..
Феликс вглядывался в лицо друга и откуда-то из глубины на него постепенно наползал липкий страх, как черная огромная тень, заслоняет солнце. А он все смотрел ...
- Ох! .. Не могу! .. - слышалось позади. Почти как рыдания.
Арнольд умоляюще смотрел на Феликса, но не мог произнести ни слова, потому что ... его рот просто не закрывался. Он был неестественно широко открыт, одну сторону перекосило вниз, а в области виска, там, где скобка нижней челюсти входит в паз рядом с ухом, то резко выпирало и быстро отекало. Кожа в том месте выглядела, как на нарыве. Арнольд несколько раз попытался заговорить с его глаз катились слезы боли и страха. Подбородок мелко тряслось, и было видно, что даже это движение наносит ему сильнейших страданий.
- Блин ... - испуганно выдохнул Феликс, потом легонько коснулся нижней челюсти парня у подбородка. Тот взвыл (скорее от испуга), выдав, как из бочки, широкое «Уоооу!».
- ДА! Заткнитесь! - рявкнул Феликс на других. - У нас тут ... проблемы ... Кажется, у Арнольда выскочила челюсть ... от смеха ...
Трагикомическая заявление заставила всех сначала заткнуться, но потом рассмешила не менее история с Гариковим анекдотом. Правда, уже не надолго.
Через минуту, до сих пор хихикая, ребята из параллельного класса присоединились к Феликсу, растерянно рассматривая Арнольда. Тот лежал на спине и боялся пошевелиться. Рот у него был широко раскрытый, как на приеме у дантиста, но его неестественная кривизна выглядела страшновато.
- Черт! Что будем с ним делать? - нерешительно спросил один из мальчишек.
Смеяться больше не хотелось никому.
- Может, вызвать «скорую»? - предложил другой.
Феликс пожал плечами и снова нагнулся к Арнольду:
- Сильно болит? Подняться сможешь? - он говорил спокойным тоном опытного врача, привыкший к общению с тяжелобольными пациентами.
Арнольд скорчил такую гримасу, будто не могло быть и речи даже о том, чтобы пошевелить пальцем ноги.
- Он просто боится, - прокомментировал один из ребят. Толстяк моментально перевел на него настороженный взгляд и что-то мукнув.
- Эй! Что там у вас? - донеслось до них из-за угла школьного корпуса.
Все повернули головы: к ним медленно шел Гарик. Уже с обсохшую лицом, но в глазах еще виднелась образа.
- Почему ты не пошел на урок? - спросил Феликс.
Гарик отмахнулся:
- Вас, идиотов, ждал у входа, - его взгляд остановился на Арнольди. - А что случилось? ..
- В Арнольда челюсть вылетела, - просто ответил Феликс и опять нагнулся к потерпевшему.
- Какая челюсть? .. - удивляясь, буркнул Гарик, но быстро закрыл рот, как только подошел ближе и рассмотрел Арнольда.
На короткое время зависла пауза, которую только нарушали звуки из пересохшего горла Арнольда, когда тот пытался проглотить слюну.
- Вот что, - наконец сказал Феликс, взглянув на других. - Вы двое, - он указал на болванов с параллельного класса, - топайте к себе на урок. А ты, Гарик, если хочешь, можешь остаться. Я попробую сам ...
И добавил через секунду:
- Никому ни слова. А то получите.
Все это он сказал так, словно привык быть среди них лидером. Ребятам еще никогда не приходилось слышать от него чего-нибудь таким тоном.
Но они подчинились беспрекословно и протестов.
За минуту на заднем дворе школы остались только трое: Феликс, Гарик и несчастный Арнольд.
- Слушай, - спокойно (по крайней мере пытаясь выглядеть спокойным) сказал Феликс, глядя в возбуждены кроличьи глаза Арнольда. - Сейчас я кое-что сделаю. Возможно, тебе будет немного больно, но я думаю ... если ты не станешь мне мешать ... только одну секунду ... или две. Понял?
Феликс боялся, чтобы Гарик не стал задавать ему какие-либо глупые вопросы. Но тот молчал.
Пока все шло хорошо.
Однако главное было еще впереди ...
- Понял?
Арнольд едва кивнул головой. На лбу у него выступили крупные капли - то ли от боли, то ли от переживания, а быстрее всего вместе. Парень, разумеется, очень боялся.
- Хорошо? - потом Феликс посмотрел на Гарика. - Придержи ему голову. Только крепко.
Когда Гарик обхватил руками и поднял голову Арнольда, подставив под нее одно колено, Феликс взялся правой рукой за нижнюю челюсть толстяка. Стараясь делать это как можно аккуратнее, чтобы не причинить боль, он зафиксировал большой и указательный пальцы на мясистом подбородке Арнольда. Феликс словно удерживал хрупкую деталь какого анатомического конструктора, которую нужно было вставить в соответствующий паз одним плавным, но точным и быстрым движением. Ладонью левой руки Феликс осторожно ощупывал место, где выскочила «скобка» челюсти, пытаясь определить насколько сильно натянуты связи. К тому же боялся, чтобы не выскочила челюсть с другой стороны.
- Ты скоро? - одними губами спросил Гарик, за лицом которого «ранен» не мог следить, как за лицом Феликса.
Феликс сжал немного сильнее нижнюю челюсть толстяка, стараясь не обращать внимания на его предупреждающие крики. Руки уже начинали предательски трястись от волнения, со лба стекал пот ... и неожиданно Феликс понял, что действительно сможет!
он СМОЖЕТ
Еще не знал, как, но чувствовал абсолютную уверенность, что это смогут его руки.
- Может ... лучше «скорую»? - подал голос Гарик, но он даже не взглянул в его сторону.
Феликс отпустил руки, дав им полную свободу.
Секунда ...
... щелк! щелк! - раздался двойной щелчок ... означавший, что челюсть встала на место!
Даже через много лет Лозинский, будучи уже опытным хирургом, так и не смог понять, как ему - четырнадцатилетнем мальчику - удалось сделать это без специальной подготовки и знаний. Сотни раз прокручивая в памяти эти несколько минут - без сомнения, напряженных и страшных в его жизни - он так и не нашел ответа, почему тогда вдруг почувствовал себя настолько уверенным и мог на это решиться!
После двойного (как показалось, невероятно звонкого) щелчка Феликс выпустил челюсть Арнольда и невольно подался назад, ожидая крик боли своего первого в жизни пациента ... он уже почти его услышал ... когда глаза толстяка испуганно округлились (щелк! Щелк!), А его рот закрылся, словно где-то в него вылетела какая-то пружинка.
Его губы ... вдруг растянулись в улыбке.
- Шорт! - радостно произнес он, не разжимая зубов. - Шорт! Мне жовшим не было боляше ... Шорт!
Феликс и Гарик облегченно переглянулись.
- Ну ты даешь, Филя! - Гарик с восторгом смотрел на товарища. - Это класс! Ты просто ... гений!
Феликс вытер пот со лба и тяжело засмеялся.
Через секунду к нему присоединился Гарик.
А еще через мгновение замычал толстый, как бочка, Арнольд, держа обеими руками свою драгоценную нижнюю челюсть, словно теперь боялся ее потерять. С его глаз до сих пор катились слезы.
В течение трех недель Арнольд носил специальный бандаж, охватывающий нижнюю половину лица и крепился у него на голове, делая его похожим на хоккейного вратаря поросячьей сборной. А потом все лето рассказывал всем о том, что случилось. Правда, по просьбе Феликса, не упоминая всех подробностей. Врачи позволили Арнольду есть только бульоны, молоко и компот он похудел на восемь килограммов, став похожим уже не в толстяка, а просто на упитанного мальчика. Однако к сентябрю успел наверстать потерю веса и уже окончательно превратился в огромного жирного кабана. Он даже выглядел года на четыре старше своих сверстников.
Много лет Феликс Лозинский узнал, что Арнольд умер в возрасте тридцать два года от ожирения сердца.
После окончания средней школы Лозинский его не видел, но веселый добрый толстяк сыграл важную роль в его жизни того далекого майского дня 1967 года.
Ранее мальчик Феликс мечтал стать военным.
После случая с Арнольдом, желание стать не просто военным, а военным врачом, хирургом - пришло как-то само собой. Если бы его спросили через год: сколько лет он мечтает о своей будущей профессии, он, не задумываясь, ответил бы, что всю жизнь.
Он уже видел себя в брезентовой палатке далекой санитарной части под бомбежкой или артиллерийским огнем. Как полевые хирурги Второй мировой ...
Только иногда ему стали сниться странные сны. Даже страшны. Как на экране телевизора, перед ним появлялся маленький пухленький врач в аккуратном белом халате, очень похожий на Айболита из детской книжки. Но почему-то Феликс сразу понял, что на самом деле этого доктора зовут Ай-Болит, и он очень плохой. Время Ай-Болит всматривался в Феликса, как изучал его и советовался о чем-то со своими мыслями в маленькой голове, а потом клал одну пухлую руку в карман белого халата и спрашивал:
«Ты хочешь стать врачом, Феликс?» - голос Ай-Болит был мягким, доверчивым и даже приятным - именно такой голос должен быть у настоящих врачей, думал Феликс. Но глаза его оставались холодными и безжизненными - стеклянными глазами мертвой куклы, лежала одиноко в темном сыром подвале какого-то заброшенного дома на окраине города или похороненной в одном гробу с зверски убитой первоклассницей ... Глубоко под землей ...
«Правда, хочешь?» - спрашивает Ай-Болит, он улыбается одними уголками губ: «Это хорошо, это очень хорошо».
Мальчик кивает, но не может улыбнуться в ответ. Поэтому едва дышит от страха.
«Но я открою тебе один маленький секрет, - шепчет пухленький розовый Ай-Болит. - Ты МОЖЕШЬ стать не просто врачом, хирургом ... ты можешь стать Великим Врачом »
«Я не знаю ... - отвечает мальчик. - Что это?"
«О! - многообещающе поднимает розовый пальчик Ай-Болит. - Это здорово! Ты себе даже не представляешь! У тебя всегда будет много пациентов, очень много ... Но самое главное - он приближает свое лицо со стеклянными глазами вплотную к лицу мальчика. - Ты сможешь делать с ними все, что захочешь ... ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ! И никто не будет мешать ... твоим опытам ... смелым экспериментам ... Только ты решать, что для них хорошо, а что ... - точки зрения маленького врача, как у сумасшедшего, он хихикает, как маленькая девочка ... - О! Ты можешь себе представить? »
Феликс нечеловеческим страхом смотрит в глаза Ай-болит, но не может сказать ни слова. Он боится, ужасно боится этого маленького врача с пухленьким личиком, на котором блестят, как стеклянные пуговицы, глаза ... и что-то происходит с его воображением ... Но что именно - уловить невозможно.
«Да, я знаю, - улыбаясь, шепчет врач. - Ты, наверное, хочешь подумать, правда, Феликс? Разве тебе не хочется стать таким Доктором? Я посещаю многих мальчиков и девочек, мечтающих стать врачами, когда вырастут. И даже некоторых взрослых, настоящих врачей ... Ну, ты уже решил? Когда я могу ... »
«Нет! - кричит мальчик, - нет, иди! - он неожиданно вспоминает, что Ай-Болит приходит к нему уже не впервые. - Иди! Иди, пожалуйста! Я не хочу ... Я тебе уже много раз говорил ... я не хочу ... »
Добрый Доктор отскакивает от него, словно мальчик швырнул в него камнем:
«Глупый говняно мальчишка! Глупый ... говняно ... мальчишка ... »
Неожиданно он выхватывает из кармана халата огромный скальпель, его лицо перекошено от ярости, а глаза, наконец, оживают, но их жизнь - это всепоглощающая ненависть.
Мальчик уже знает, что произойдет дальше.
Но с ужасом наблюдает, потому что не может отвернуться.
Врач кричит и начинает кромсать огромным скальпелем себя: резать лицо, втыкать в грудь, строгать свои пальцы, словно карандаши ... Во все стороны летят куски мяса, ярко-красная кровь ручьями заливает белый халат врача, похожий теперь на одежду мясника или живодера - «... глупый» - удар в шею ... «... говняно» - снова удар ... скальпель рассекает верхнюю губу и падает вниз, открывая ровный ряд верхних зубов ... «... мальчишка!» - и в сторону летит кончик носа ...
ДУРНОЙ ... говняно ... мальчишки ...
Что-то в памяти Феликса подсказывает: когда Ай-Болит вернется вновь, на нем не будет ни одного шрама ... а может, он больше не вернется ... и этот кошмар - последний раз? - загорается робкая надежда.
Но маленький розовый врач, похожий на Айболита из детской книжки, приходить к нему в снах еще много раз и много лет, пока мальчик вырастет. Но даже тогда он будет напоминать о себе.
Когда врач просто через халат вспарывает себе живот, выворачивает кишки и начинает их наматывать через локоть на руку, как бельевую веревку, продолжая кричать «глупый! .. говняно! .. мальчишка! ..», - Феликс начинает плакать и просыпается ...
Простыня под ним вплоть мокрое - насквозь пропитан холодным липким потом и не всегда только им.
Но, несмотря ни на какие сны, он все равно очень хочет стать врачом - хорошим врачом.
Это было и остается ...
* * *
... для подполковника медицинской службы в отставке Феликса Лозинского, который стоял у плиты на кухне своей квартиры позднего вечера 28 сентября 1999 года.
На работе - неприятности. Некоторым, видите, не понравилось его отсутствие на похоронах Маркевича, которого он и при жизни не мог терпеть. Этого червя, улитки! Лозинский вслух выругался. Таких, как этот, в Энском полка ...
Похороны Маркевича состоялся в субботу 25 сентября, собралась почти вся больница, плюс родственники с обеих сторон семьи Маркевичей, соседи и просто рыцари стакана и закуски.
Появиться среди этих Лозинский считал для себя равносильным погружению с головой в выгребную яму. К тому же практически всем были известны его отношения с покойным. Он даже не представлял себе, чтобы прийти «отметиться» на кладбище, так сказать, отдать последний долг - перед таким, как эта крыса, у него никогда не было и не могло быть никаких долгов!
С другой стороны ... разве он не мог плюнуть на все это говно и прийти хотя бы ради себя, ради собственного спокойствия, разве он не понимал, что дает прекрасный повод тем, кто готов с радостью выбросить его из больницы? И что это, очевидно, ему не пройдет?
Конечно, все так.
Но это было именно тем, что его отец называл «чугунным позвоночником» - человеком, который не умеет идти на компромиссы, близоруким поклонником принципа, что движется напролом ... и разбивает лоб. «Такие не меняются, сынок, - вздыхал отец. - не меняются ... Или они сломают общество, или общество раздавит их. Но, к сожалению, всегда происходит только второе ... А может, и к счастью ... »
Труднее всего было постоянно чувствовать этот «чугунный позвоночник», тянуть за собой, словно ил, эту неудобную поклажу. Но Лозинский никогда не пытался от него избавиться или хотя бы снять часть этой ноши, найти хоть немножко гибкости.
Как черное и белое - его или полностью принимаешь, или абсолютно отвергаешь.
Развод с женой, ранняя отставка, его натянутые отношения с людьми и многое другое - причина всему единственная. Иногда он думал, что уже давным-давно мог дослужиться до полковника, остаться в армии и сейчас спокойно заведовать отделением госпиталя или вести кафедру, удержать падающую башню семьи ...
Впрочем, на то и чугунный позвоночник ...
Пока готовилась яичница, Лозинский сходил в комнату за новой пачкой «Примы», прикурил от конфорки, чувствуя, как усиливается головная боль.
Конечно, на фоне постоянного пережевывания его «солдафонское замашек» последними высказываниями о «дезертира, который расшатывает сплоченные ряды ...», коллеги указывали Лозинскому (Пху! Как там у них? - «выскочке, который ставит себя вне коллектива») на дверь. Поскольку в случае с Маркевичем он «зашел слишком далеко, переступил святое табу» и так далее в том же духе. В результате что-то там у кого-то треснуло ...
И весь этот бред пришлось выслушивать больше часа в кабинете заввидиленням - стоять и выслушивать, как какой-то мальчишка, навредил! Еще после сумасшедшего дежурства, двух экстренных операций! Казалось, полгорода попало в одну огромную аварию и захлебывается в крови ...
В такие дни ему хотелось сделать что-то ... с кем-нибудь из пациентов. Например, воспользовавшись возможностью остаться наедине с потерпевшим в автомобильной катастрофе ... пройтись без анестезии тупым скальпелем по открытым переломах, а потом щедро полить это кровавое месиво из раздробленных костей, кусков плоти и сухожилий йодом. Или кислотой. Может, кипятком? А потом…
( «... ты сможешь делать с ними все, что захочешь ... ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ!")
... посмотреть, что из этого получится. Или накачать через анус с помощью большой клизмы концентрированный раствор хлора, уборщицы используют для дезинфекции туалетов. Или разведенную в воде негашеная известь, а затем поднести к выходу прямой кишки зажженную спичку ... В такие моменты он вдруг ловил себя на том, что даже о самом принципе действия рассуждает совсем не как врач, а как сумасшедший экспериментатор ... В этом было даже что-то детское... Но он практически никогда не позвьязував этих мнений по мальчишескими снами далекого прошлого о маленьком рыхлого врача Ай-болит.
Подобные желания были болезненными. Обычно, Лозинский пытался переключиться на другое, иногда даже оставлял неожиданно палату реанимации, чтобы привести в порядок мысли и успокоиться.
Иногда закрадывалось подозрение, что он страдает каким-то психическим расстройством (профессиональным?), Причиной которого запросто могли быть шесть лет службы полевым хирургом в Афганистане. Но что бы там ни было, он надеялся, что никогда не позволит себе ничего подобного. Никогда. А если начнет понимать, что оно сильнее ...
Хотя, возможно, именно здесь и таилась наибольшая опасность - когда он это поймет, может быть уже слишком поздно ...
Когда желтки вполне просмажились, Лозинский перевел яичницу со сковородки на тарелку и начал ужинать.
Ну и пусть! В конце концов, на их больницы свет клином не сошелся, и земля не изменит орбиты, если он пойдет оттуда сам. Пока не известно кто кого избавится - они его или он их! Таким было окончательное решение.
Вдруг из комнаты донесся приглушенный стук, будто что-то упало на пол ...
Лозинский замер, а потом медленно поднялся. Председатель моментально перестала болеть.
Прислушался.
Это, пожалуй, рухнула на пол книга, которую он читал перед выходом на работу и оставил на краю тумбочки. Сборник детективов ...
Лозинский зашел в комнату, пытаясь удерживать в поле зрения все ее пространство.
Ты знаешь, - спросил он себя, глядя на сборник детективов, лежала у тумбочки, - что некоторые предметы имеют свойство падать на пол, если их бросить где попало? Слышал о законе всемирного тяготения?
Только откуда у него это странное ощущение чужого присутствия ..
Лозинский нагнулся за книгой ... и вдруг замер, уже не сомневаясь в присутствии постороннего ...
Что это было? Движение? Или ...
Единственное он знал наверняка: на его территории - неизвестный враг!
Лозинский схватил с тумбочки длинную отвертку, обернулся вокруг своей оси и занял позицию спиной к стене.
Вся комната была перед ним как на ладони: спрятаться было просто негде.
Однако, вращаясь, он боковым зрением успел заметить что-то гибкое и быстрое, что метнулись в сторону. Столь стремительный, что инерционность зрения не успела определить направление движения этого ... кого?
Чего? ..
Лозинский продолжал оглядываться.
- Ладно! - сказал он вслух, обращаясь неизвестно к кому, но кто-то явно находился в комнате, и, выставив немного вперед свою импровизированную оружие, медленно, шаг за шагом, пересек комнату по диагонали. - Достаточно морочить мне ... голову, черт возьми! Такие фокусы со мной не пройдут, понятно?
Никакой реакции ...
Сосредоточившись, Лозинский продолжал двигаться по комнате, выжидая, когда неизвестный соперник выдаст себя сам. Вопросы типа «кто» и «зачем» его сейчас не интересовали. Всему свое время ...
Он почувствовал, как за спиной колихнулося воздуха ... Лозинский сделал резкий крутой разворот, и отвертка со свистом рассекла ...
... пустоту.
Врач выругался.
А через секунду кто-то снова был у него за спиной. Лозинский решил на этот раз не торопиться - замер на месте ... и вдруг услышал:
- никудышный реакция! Вы слишком медленные ...
(Словно у вас чугунный позвоночник ...)
- Удивительно, как вы вообще сумели выжить в этом мире до сегодняшнего дня ... Х-х-хххх!!! ХХ-хххрррр!!!
Это произнес невероятно скрипучий голос, резанул по барабанным перепонкам, словно бритва.
И что это за «хххррр»? - как некий огромный рот собирается вкусно харкнуть, только этот звук все равно казался значительно более резким и сухим - пронзительным, как ...
Лозинский больше не двигался, однако пытался определить расстояние до владельца этого гнусные голоса, он когда-либо слышал в жизни.
- Я это выбрасываю, - сказал Лозинский, медленно отводя руку с отверткой в сторону и разжимая пальцы.
Когда и звякнула о паркет, хирург быстро развернулся к гостю, одновременно перенося вес тела на левую ногу, а правую сгибая в колене, чтобы нанести удар ...
Но когда нога выпрямилась и должна была достичь цели - она просто рванулась, не встретив никакого препятствия на своем пути ... И Лозинский, потеряв равновесие, упал на пол.
Падение оглушило его, как удар по голове.
Впрочем, что-то говорило ему, что основной причиной этого досадного промаха был вовсе не он, хотя, конечно, он постарел, еще как. Падая, Лозинский успел заметить что-то серо-желтое, гибкое и быстрое, какую невероятно тощую существо, похожее на человека. Хотя, скорее, на гигантского двуногого паука, передвигался с непостижимой скоростью и какой-то даже сюрреалистической грацией. Неизвестное животное двигалось слишком живо.
Лозинский прохрипел брань и снова потянулся за отверткой, лежавшую в метре от него. И тотчас на руку опустилось что-то странное, отдаленно ассоциировался с человеческой ногой. Затем снова послышался тот же режущий звук, словно скребли тупым гвоздем по стеклу.
... ХХХ-хххх-ррррхх!!!
Лозинский невольно приложил ладонь свободной руки к уху.
- Все, хватит ... Я ... - он собирался сказать это впервые в жизни, - я ... сдаюсь ... сдаюсь! - рявкнул через силу. - Слово офицера ... Больше никаких штучек ... Я хочу встать ...
Он секунду смотрел на гротескную ступню, которая придавила его руку, на желтоватую шелушащиеся кожу, к которой прилипли кусочки влажной земли и засохла травинка ...
Наконец ступня отпустила его руку.
В трех шагах перед ним стояло нечто, одновременно напоминало и человеческую мумию, и двуногого паука, и дерево с какой-то далекой планеты - бродячий ужас с кошмаров полоумной ребенка ...
- Я пришел тебя убить, Добрый Доктор! ..
* * *
Прячась в густой листве, Герман просидел около двух часов на дереве, наблюдая за окнами квартиры Лозинского. Старый обширный каштан, служивший ему наблюдательным пунктом, рос шагах в тридцати от дома хирурга.
Была уже около половины первого ночи, но, несмотря на позднее время, то не появлялся. Видимо, где-то задерживался.
Моросил противный дождь, усиливаясь время к ливню.
Однако Герман не чувствовал ни дождя, ни ветра - ничего. Впрочем, отсутствие этих ощущений он тоже не замечал.
Просачиваясь сквозь крону каштана, вода лилась тонкими струйками на его тело и, минуя изгибы и впадины, беспрепятственно падала вниз, словно Герман был только веточкой дерева или странным наростом на его стволе, обладающий собственным умом.
Он неотрывно следил за окнами хирурга Лозинского. Тот придет сам или кого-то приведет? Очевидно, врач был одинок, может, разведен. Даже с такого расстояния Герман видел грязные окна его квартиры и небрежно засунуты мяты шторы ... - окна одинокого мужчины. Окна так неуловимо похожи на его собственные - не снаружи ...
Форточку было открыто. Именно таким путем он собирался попасть в дом хирурга, когда придет на это время и благоприятно сложатся обстоятельства, - возможно, сегодня. То, что жилье Лозинского расположен на третьем этаже, его совсем не смущало. Не прилагая особых усилий, Герман способен был подняться без лишнего шума до третьего этажа - цепляясь за оконные рамы и узкие просветы между кирпичами. За считанные секунды. Его самого это уже нисколько не удивляло. Как и то, что он узнает о приходе Лозинского, даже когда тот не станет включать света - он просто увидит за шторами блуждающий квартирой огонек размытой человеческой фигуры, похожий на радиоактивную призрак.
... После третьего приступа Герман пролежал без сознания до обеда 25 сентября, то есть около десяти часов. Открыв глаза, он увидел перед собой оторванную собачью голову с открытыми, затянутыми мутной пленкой глазами и вывороченным языком. Вокруг все было густо заляпанное запеченными сгустками крови - паркет, стены и даже журнальный столик.
Герман, не понимая что произошло, несколько минут смотрел на голову мертвой собаки, потом что-то в памяти начало проясняться. Он более или менее помнил разговор с отцом, адскую боль, когда начался приступ, но касалось собаки, точнее, его головы ...
Возникало впечатление, что воспоминания, связанные с ней, принадлежали кому-то другому - так странно отстранен мозг воспроизводил отдельные детали этих картин. Это было похоже на фильм, название которого стерлась из памяти. Сохранился единственный «кадр»: бездомная дворняга, привязанный к скамейке за заднюю лапу веревкой для белья, вероятно, детьми ради забавы. Когда Герман к нему приблизился, шерсть на спине собаки стала дыбом, однако он не издал ни звука - кажется, пытался заскиглиты, но ... не посмел? Не смог? О том, что произошло дальше, Герман мог только догадываться.
Он отвернулся от неприятного зрелища в углу гостиной, но продолжал лежать на спине, пытаясь привести в порядок мысли. Недавний приступ не оставил после себя боли, однако в ощущениях Германа появились новые интонации ...
Вдруг в голове сказал всегда узнаваемый голос Независимого Эксперта:
«Знаешь, что это значит? Иногда ты полностью теряет над собой контроль ... Твое преобразования еще не закончилось - оно продолжается, и ты уже ничего не можешь с этим поделать. Он не остановится, пока не получит над тобой абсолютную власть. Но ты должен хотя бы попытаться противостоять ему ... Потому что в следующий раз на месте собаки может оказаться ... »
Тирада Эксперта прошла мимо сознания Германа - его внимание было приковано к странному звука, заполнял окружающее пространство - шипящего и немного потрескивающего - нечто похожее он слышал в детстве, когда подносил ухо к стакану с молочным коктейлем, только сбили миксером.
Мгновенно Герман понял, что источником этого удивительного звука является его тело.
Оно ощутимо, раза в два, уменьшилось в объеме, словно высохло. Пожелтела кожа сморщилась, как поверхность воздушного шара; местами она свисала огромными пластинчатыми струпьями. Когда Герман начал подниматься, струпья посыпались из него, как старая штукатурка - от них и слышался то негромкий шипящий звук. На полу остался след, который повторял очертания его тела.
Затем Герман обнаружил, что способен двигаться с непостижимой скоростью. А в последующие три дня, когда процесс нового превращения завершился, он невольно стал напоминать себе нечто промежуточное между гигантским двуногим пауком и воскресшей мумией.
Его кожа стала похожа на броню, обтягивающей тело, как панцирь, сохраняя эластичность только в районе подвижных частей - на сгибах локтей, коленей, пальцев и так далее.
Теперь Герман чувствовал себя очень сильным и быстрым - лучшим, чем когда-либо до сих пор. Его не волновало, сколько еще протянет организм, лишенный пищи и воды. И совсем не волновало будущее.
Позднего вечера 28 сентября он оставил Приют.
В район, где проживал хирург Лозинский, Герман добрался в несколько раз быстрее, чем рассчитывал, составляя по карте будущий маршрут. Затем отыскал его улицу, дом, окна и, спрятавшись в кроне большого каштана, застыл в ожидании.
Герман не особенно задумывался над тем, способен ли он прикончить врача вместе с женой. Или с кем-либо другим, кто мог оказаться рядом. Он рассматривал ситуацию с равнодушной рациональностью паука, спешит к жертве на другом конце паутины.
Иногда он чувствовал раздвоенность и какое-то непонятное беспокойство. Обе половины его Я выступали за смерть Лозинского, но мотивации у них были разные.
Первое, естественно, Я Германа, требовало только слепой возмездия, второе - освободившееся по каким-то глубин его ума - настаивало на смерти врача, используя мотив первого как повод. Оно открыто стремилось убивать - требовало жертвоприношения, как отвратительное крошечное божество, поселилось у него в голове. И чем дальше, тем больше места занимал этот кровавый божок в его сознании. А порой, как уже выяснилось, он мог и полностью взять Германа под свой контроль.
Первое Я каждый день ослабевало, уменьшалось, без сопротивления отступая перед идолом.
Глава в главе
Продолжение раздела «Лозинский»
Наконец в квартире Лозинского включилось свет. Герман начал слезать с дерева.
* * *
- Я пришел тебя убить, Добрый Доктор! ..
«Ого, - подумал Лозинский, несмотря на существо, стояла перед ним. - Если это животное заявит, что сбежала из адского хора, все окончательно станет на свое место - я сошел с ума ... »
Герман в то время думал, что события могли сложиться совсем по-другому, если бы он случайно не задел книгу, лежавшую на тумбочке. Реакция Лозинского вызвала у него интерес. Он даже увлекся выдержкой хирурга - сейчас на лице врача отражалось скорее удивление, чем панический страх.
- Однако ... - наконец, после долгой паузы сказал доктор, продолжая рассматривать Германа, как редкий экспонат аномального зародыша, заспиртованного в банке.
- Однако ... - эхом отозвался Герман. Лозинский раз поморщился от звучания его голоса и, не отрывая глаз от гостя, сказал, что комментируя:
- И все ... все-таки передо мной живой человек ... Не нормальная ... изменена, но человек ...
Герман промолчал.
Взгляд Лозинского непрерывно рассматривал тело Германа.
- Прежде, чем вы меня убьете ... я могу вас о чем-то спросить? - И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Во-первых, что с вами произошло и каким образом вы до сих пор живы? Во-вторых ...
«Неужели ему действительно все равно, прикончу я его или нет?» - удивился первый Я.
Не верь ему, он просто морочит тебе голову! ..
- Во-вторых, как вы собираетесь меня Убить? Оторвете конечности? Сокрушите череп? Или еще как? Я не сомневаюсь, что вы это можете ... Я, пожалуй, и глазом не мелькнет, как это произойдет, - Лозинский криво улыбнулся.
- Это совсем не смешно, Лозинский! - резко ответил Герман.
- Что?! - лицо врача вытянулось, но в нем, как и раньше, не было и тени страха. - Черт ... Итак, вы меня знаете ... и оказались здесь не случайно? - он опустил глаза и потер переносицу большим и указательным пальцами. - А я думал ... Ну да - хороший врач ... Итак, вам нужен именно я? - Лозинский посмотрел на Германа.
- Вы удивительно проницательны.
- Подождите, это значит ... что когда я допустил серьезную ошибку как врач, да? С вами? Господи, но это невозможно! Посмотрите на себя! ..
Он запнулся, глядя на гостя, как увидел его только сейчас.
- Послушайте, - хирург снова взял себя в руки. - Вы меня обвиняете ... все же объясните. А потом делайте, что хотите. Я ... - голос Лозинского зазвучал увереннее. - Я много раз видел смерть - нет, не на операционном столе, я имею в виду - свою смерть. На войне. И ни разу не убегал от нее, хотя и был значительно моложе, - поэтому и не собираюсь делать этого сейчас. Тем более, уйти от вас ...
Он подсунул стул и указал Герману:
- Давайте сядем и поговорим. Конечно, я слишком долго занимался врачебной практикой, чтобы заявлять, что моя совесть кристально чиста. Однако ... в вашем случае я даже не представляю, какой могла быть ошибка! Скорее, это напоминает какой-то нечеловеческий эксперимент или удивительную мутацию, но я никогда не занимался такими вещами ... Объясните мне, в конце концов!
Врач подсунул себе другой стул, мимоходом глянул на Германа и сел.
- Я же сказал: потом - хоть четвертуйте меня. Но выяснить эти обстоятельства - мое право, черт побери! Я посвятил спасению людей - как бы пафосно это звучало - всю жизнь ... Вы даже не представляете, насколько ваше обвинение ...
- Хорошо, - кивнул Герман неожиданно для себя самого, но продолжал стоять.
- Только ради Бога торчит над душой, я этого ужасно не люблю, - сказал Лозинский с искренним раздражением. - Сядьте, наконец. Если вам, конечно, ничего не мешает на заднице ...
... И захрипел от удушья - Герман сдавил ему горло своей жесткой, как кусок окаменевшей древесины, рукой:
- Любишь смеяться, доктор? Это был твой предпоследний шутку ... и заметь: я не против поговорить, но если ты выкинешь еще хоть один фокус, я оторву тебе голову!
- чч ... орт! .. Мои перепонки ... - прохрипел хирург. - Я уверен, что оглохну задолго до этого ...
Отпустив его, Герман сел на стул, хотя это ему действительно было неудобно.
- Случайно ... не вы побывали в Маркевича перед его смертью? - спросил врач, потирая ладонью шею.
- Он умер? - удивился Герман.
Лозинский откашлялся.
- Значит, вы ... Да, умер. При очень странных обстоятельствах. Говорят, это был не возрастной инфаркт ... Намекали на убийство ...
- Продолжайте.
- Вообще-то, действительно, все выглядело несколько странно: перед смертью он навалил целую гору говна ... я имею в виду, наложил себе в штаны, словно от испуга ... Меня, вообще-то, это не особенно удивляет, кроме того, экспертиза действительно обнаружила в его крови большой процент адреналина. А на плечи нашли огромную гематому - словно кто-то с невероятной силой сжал его. Судя по всему, плечо чуть не вылезло из сустава, половина связь была порвана ...
- Понятно. И что дальше?
- Но самое удивительное, что когда его нашли, - это была жена, которая вернулась утром - в квартире стоял жуткий трупный запах. С момента смерти не прошло даже шести-восьми часов, и тело, можно сказать, было еще совсем ... свежее. Откуда тот ужасный смрад, никто не знает. Правда, патологоанатом настаивает, что этот запах не принадлежал труппу - нет Маркевича, ни чьей другому. Почему, не знаю, - но он определил его как результат другого органического гниения. Насколько мне известно, сейчас в этом ведется дискуссия, хотя я очень сомневаюсь, что удастся что-нибудь выяснить. Короче, вся эта история очень интересная, но лично меня волнует мало. Вот, собственно, и все.
- Вы не ошиблись, - сказал Герман. - Я побывал у Маркевича в тот вечер. Между прочим, чтобы узнать ваш адрес ...
- Вот как ... - сказал Лозинский.
Герман осмотрел комнату:
- Вы что, живете сами?
- не уходи от темы, - прохладно ответил Лозинский.
Герман рассказал все, что с ним произошло, начиная с результата анонимного теста на ВИЧ. Лозинский часто морщился от острых, как зубная боль, резонирующих частот его голоса.
Несмотря на неожиданную симпатию к хирургу, Герман ни на минуту не допускал, что оставит его в живых. Он едва сдерживал желание оборвать разговор и разорвать своего визави на кровавые куски, распороть ему живот и засунуть набитые говном и наполовину кипяченой пищей кишки в его агонизирующую горло ...
- Вы забыли представиться, - напомнил Лозинский, когда Герман завершил свой рассказ.
- Это не имеет значения.
- Как знаете, - хирург поднялся со стула. - Вы не возражаете, если я закурю?
- Нет, - Герман проследил, как Лозинский выходит из комнаты, но не двинулся следом. Куда он денется ...
Тот вернулся с кухни с зажженной сигаретой во рту и сел на стул.
Как странно и нелепо складывалась ситуация ...
Лозинский сделал несколько глубоких затяжек, то обдумывая, и наконец сказал:
- Ваша история - это невероятное, что мне приходилось слышать. И вряд ли я мог бы в нее поверить, если бы не видел вас сейчас прямо перед собой ... Несмотря на то, что в мире в последнее время происходит много страшных и необъяснимых вещей ... Действительно, что-то происходит ... Но многое в вашей рассказы ... Эта непоколебимая уверенность в некоторых моментах, визит ко мне - все это выглядит совершенно нелогично.
- Что именно? - Герман почувствовал, как пылающий ледяной стержень пронизывает его позвоночник.
- Ну, например, не могу понять, почему вы считаете именно меня виновным в своих ... своей беде. Дело не во мне лично - как вы вообще можете обвинять кого-то в кошмаре, что происходит с вами, - вот что я имею в виду.
- Я так и знал, что ты попробуешь выкрутиться, Добрый Доктор! - угрожающе проскрипел Герман и подался вперед, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Лозинского за горло и не услышать хруста его шейных позвонков. - Я это знал!
Хирург видел, что для него наступил критический момент.
- Я хочу сказать ... Какая случайная женщина ... Ведь вам совершенно не известно, каким путем передается этот чертов вирус ... И переливания крови здесь может оказаться совершенно ни к чему. Который его инкубационный период и сколько времени он находится в вашем организме, вы тоже знать не можете! В конце концов, у вас, как и у меня, нет ни малейшего представления, что за говно вы подцепили вообще! Я не знаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь сталкивался с чем-то подобным! Можете мне поверить, потому что если бы даже сто или двести лет назад случился хотя бы один подобный случай, то сегодня это изучали бы во всех медицинских вузах на планете; было бы по меньшей мере несколько десятков крупных научных трудов! Я уверен, никто не собирался причинять вам вреда! .. - Лозинский наконец заметил, что перешел на крик; он провел ладонью по мокрому лбу, стряхнул пепел с сигареты прямо на пол и уже тише добавил:
- Все эти ваши так называемые факты ... притянуты за уши.
Некоторое время в комнате было слышно только звук дождя, доносившийся с улицы.
- Значит, по-вашему, НИКТО НЕ ВИНОВАТ? - наконец сказал Герман.
То, что сказал хирург, какой-то степени его поразило - точнее, только одну часть его разума.
Другая часть его Я настаивала (а кое-кто в глубине это просто знал) - Когда и Как он стал жертвой Великой несуразности, а именно - ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД В хирургическом отделении больницы. И что сейчас перед ним сидит человек, который провел ему переливание крови ...
- Конечно, я не исключаю возможности, что все произошло именно так, как вы утверждаете ... кто знает, - неожиданно сказал Лозинский. - В таком случае вы имеете право привлекать меня к ответственности за качество той проклятой крови.
Герман не смог определить: иронизирует врач или говорит серьезно.
Однако приступ ярости несколько отступил.
- Все, что я хотел вам сказать по этому поводу, я сказал, - Лозинский зажег следующую сигарету от окурка предыдущей.
- А что вы можете сказать о вирусе?
Тот пожал плечами и посмотрел на Германа:
- Можно мне вас кое-что спросить? Вы несколько раз назвали меня хорошим врачом ... или добрый доктор ... - Лозинский произнес эти слова с ударением. - Это ... что-то должно означать, какой-то скрытый смысл?
- Вас это не касается.
- Да? .. - усомнился Лозинский, пытаясь что-то вспомнить, но ничего, кроме образа, вынырнул вдруг из памяти, маленького врача из детской книжки ... Он вернулся к теме:
- Я, конечно, не вирусолог ... чтобы составить какую-то картину с вами происходит. Тем более, имея данные исключительно по вашим словам и очень непродолжительных собственных наблюдений ...
Прежде всего, меня удивляет, почему вы не умерли практически сразу от удивительной интоксикации организма и как ваше сердце до сих пор способно выдерживать такие колоссальные нагрузки. Без еды, воды ... Просто невероятно ... Большинство ученых из радостью отдали бы половину жизни только за один анализ вашей крови ... черт! - извините ...
Герман внешне никак на это не отреагировал.
- Итак, - продолжил Лозинский, - вы сказали, что на неактивной стадии тест распознал этот вирус как ВИЧ, а при переходе в активную - вдруг перестал узнавать вообще. Сколько времени прошло между этими двумя тестами?
- Где-то месяц или чуть больше. Это что-то дает?
- Вообще-то, сомневаюсь, - ответил хирург. - Но кто знает. Установить что-нибудь точно в вашем случае ... найти нити ... без специальных лабораторных исследований, и ... практически всего - невозможно. Мне остается только догадываться. Единственное, что я могу сейчас сказать, - это какой-то совсем не известен науке вирус (надеюсь, он не создает очаги эпидемий), который развивается в организме при переходе в активную стадию нерегулярными скачкообразными фазами. Начало каждого нового цикла сопровождается приступами, да?
- Звучит правдоподобно, - ответил Герман.
- Меня, как медика, просто поражают побочные действия в вашем организме, которыми сопровождается развитие этого загадочного вируса. Неприятие воды ... Невероятно! - мне даже представить трудно, что может вызвать такую реакцию по отношению к основному жизненного элемента ... Бред какой-то ... Но, черт побери, это все факты ... Я смотрю на вас и просто не понимаю, как вы живете, что поддерживает ваш организм ... Потом практически полная перестройка зрения ... феноменальная скорость реакции. И совсем неизвестно, что будет происходить дальше. Хотя не исключено, что основные процессы уже завершены ... хотелось бы в это верить, во всяком случае.
- А если ... нет?
- Не знаю, - пожал плечами врач. - Если это еще не все, остальное даже страшно представить. Вы уже похожи на чудовище ... И эти ваши головокружительные трюки ... В общем, как бы то ни летаете ...
- Кто вам сказал? - бросил Герман, его безумные глаза остановились на лице Лозинского.
- Господи ... - прошептал врач.
- Я пошутил. У вас есть предположения, откуда мог взяться этот вирус?
- Да откуда угодно! Возможно, даже прилетел из космоса - теперь я могу поверить в эксперименты зеленых человечков, которые они проводят на Земле, о чем часто пишет бульварная пресса. Или это мутировал какой-нибудь наш родной вирус под воздействием радиации, может, даже ВИЧ ... Как по мне, этот вариант правдоподобнее, если учитывать первый результат вашего теста. А может, просто яйцеголовые не сумели оградить свое новое детище от мира. Впрочем, при желании можно допустить и существование тысячи других возможностей ...
Но на самом деле - я не знаю! И, тем более, не могу представить, как это оказалось в вашем организме. А если была заражена и кровь - то, черт побери, как инфекция попала в донора ...
- Лично я склоняюсь к мысли, - спокойно сказал Герман, несмотря на то, что слова Лозинского вызвали у него ощутимое покалывание в позвоночнике, - что это какой-нибудь чернобыльский мутант СПИДа или результат старания яйцеголовых.
На самом деле Герман солгал, чтобы удержать себя под контролем (и это подействовало) - нечто внутри его сознания билось о невидимые препятствия, выступая против обсуждения этой темы, и требовало немедленно превратить Лозинского на кровавый труп с вывернутыми наружу внутренностями.
- Возможно ... - сказал хирург. - Но ... - он вдруг замолчал и покачал головой, что-то обдумывая. Затем немного растерянно продолжил:
- По-моему, все эти предположения - ерунда. Я кое-что вспомнил из вашего рассказа, - это многое меняет, если, конечно, вы ничего не перепутали.
- Что именно?
- Странное поведение животных. Они стали вас панически бояться.
- Вы думаете, это связано с тем, что они инстинктивно узнали мою ... болезнь?
- Вот именно - инстинктивно.
- Значит, я ... болен ... какой-то древней хворь? И этот вирус оставался неизвестен, несмотря на то, что существует тысячи, а может и миллионы лет? Я вас правильно понял, доктор?
- Да ... да! .. - раздраженно отрезал Лозинский, сосредоточено потирая переносицу. - Ради Бога, не мешайте, я хочу подумать ... Кажется, у меня возникло предположение ... Невероятно, но ... Просто дайте мне немного времени ...
Раскаленная спица пронзила позвоночник Германа. Но ему снова удалось сдержать себя. Возможно, в последний раз ...
Лозинский подкурил очередную сигарету.
- Может, моя гипотеза покажется вам безумной, недостойным квалифицированного медика ...
- После всего, что со мной произошло, я могу поверить даже в Мэри Поппинс.
- А я никогда не подумал бы, - продолжил Лозинский, - что такой прагматик, как я, может сфабриковать такую идиотскую версию.
- Люди иногда меняются, - заметил Герман.
- Так вот, - сказал Лозинский, глядя куда-то в сторону, - я считаю, что вы имеете дело с вирусом, который, возможно ... совершенно безопасен для человека ...
Герман собирался что-то сказать, но Лозинский остановил его решительным и нетерпеливым жестом; сейчас он вел себя как сумасшедший ученый, которому наплевать на все, кроме предмета своих исследований ... даже если ему грозит жестокая расправа от причудливой существа, была когда-то членом человеческого общества.
- Поэтому, возможно, он опасен только для животных и поэтому они реагировали на этот вирус ... когда он вошел в активную фазу. Но повторяю: для человека он должен быть абсолютно безопасным. Иначе о таких, как вы, давным-давно заговорил бы весь научный мир. И не только научный ...
Я считаю, что все дело в ваших антителам. Вирус каким-то образом сумел выжить в вашем организме. Вероятно, что антитела не способны его уничтожить или хотя бы помешать его развитию. Причем, данная несостоятельность антител проявилась странно и выборочно - иммунитет не сработал исключительно в этом вируса - ведь ничем другим вы не болели, да? При нормальных условиях, наверное, он должен был просто погибнуть. Однако в вашем случае он не только не погиб, но и сохранился и одного чудесного дня ... «проснулся». Какое-нибудь животное, скорее всего, сдохла бы за считанные часы, не выдержав той сногсшибательной имитации ... внезапной старости. Кстати, я не думаю, что колоссальное ускорение метаболизма имеет к этому какое-то отношение. Так, животное почти мгновенно погибла бы, вы же - остались живы, потому что вы - человек.
Но это еще не все. Я думаю ... все мои коллеги к единому считали бы меня сумасшедшим, но я готов предположить, что ваши антитела сначала не смогли его нейтрализовать, «разбудило» же его - ваше знание!
Вот, если вкратце, моя авантюрная гипотеза. Похоже на бред средневекового шарлатана? Не спорю. Но ... я не вижу других возможностей.
- Вы считаете ... он умный? - голос Германа проскрипел настолько пронзительно, что Лозинский не сразу понял вопрос.
- Нет, но я убежден, что этот вирус каким-то образом связан с сознанием. Знаете, несмотря на все достижения современной науки, человечество во многих аспектах познания окружающего мира ушло не слишком далеко от знахарей, живших три тысячи лет назад. И такая наука, как вирусология, - вовсе не исключение. Например, в научных кругах до сих пор дискутируют о том, как вообще природа вирусов, к какому типу материи их отнести - живой или неживой. Они имеют признаки обоих.
Я думаю, что в вашем случае вся проблема в ряде каких-то до нелепости уникальных совпадений ...
- Большая Несуразность ... - сказал Герман.
- Да, - быстро согласился хирург, - то как такое ... хотя это очень точное определение.
Лозинский откинулся на спинку стула, несколько секунд молчал, то обдумывая, потом вдруг подался вперед:
- Мне пришло в голову ... может, существует возможность лишить вас этого всего - ведь это даже не жизнь ... это ... может, стоит хотя бы ...
Герман моментально почувствовал прилив ярости, которого уже не мог контролировать; позвоночник пылал раскаленным льдом. Через мгновение к нему с новой силой вернулось желание разорвать Лозинского в клочья.
- Я хочу сказать, - тем временем продолжал хирург, - вам нечего терять ... Он скачивает все ресурсы вашего ...
- Как бы не так, Добрый Доктор! Может, ты лично хочешь заняться мной?! - с ужасным резонансом проскрипела существо ...
Лозинский поморщился от жуткой боли в ушах.
... и вскочила единственным, едва уловимым для человеческого глаза движением.
- Вот она - любимая песенка всех Врачей!
Лозинский осторожно посмотрел на обезумевшее чудовище. И, кажется, впервые по-настоящему испугался.
- У вас сложилась обо мне обманчива мысль, - сказал хирург. - Я не предлагал сделать из вас подопытное животное ...
- Мне надоело слушать твою болтовню, Добрый Доктор! - проскрипела чудовище. - Будь благодарен и за те две лишние часы жизни, что тебе удалось заработать!
И начало приближаться к Лозинского, но не торопясь.
- Да ... с чего и начиналось ... - сказал Лозинский, вставая со стула. - Не хочется умирать сидя ... - у него был обречен взгляд человека, совершившего неожиданно мрачное открытие. Хирург только сейчас почувствовал резкий кислый запах, источником которого была существо, с которым он провел в одной комнате почти 2:00.
Врач бросил взгляд на отвертку, что валялась на полу ... понимая, что его шансы бороться с этой человекообразной животным за последние сто двадцать минут совсем не изменились.
- Даже если ты заорет, сотни мучеников, я буду достаточно времени, чтобы понаблюдать за твоими корягами от начала и до конца ... - пообещал чудовище и, словно издеваясь, легонько толкнуло хирурга в грудь указательным пальцем, твердым и шершавым, как кусок металлической арматуры.
- Жаль, что ты не способен вспомнить тот день, когда так здорово позаботился обо мне ... 8 марта прошлого года, Добрый Доктор ... Ничего, я ограничусь тем, что имею ... ведь это - немало. Правда, Добрый Доктор? Хотя, знаешь ... - палец снова ткнулся в грудь Лозинского, на этот раз сильнее. - Вообще-то, все эти сантименты мне абсолютно плевать!
- Восьмое марта? .. - удивленно пробормотал хирург его лицо сразу приобрело серый оттенок.
- Что случилось, Добрый Доктор? Тебе плохо? Может, валерьянки? - саркастически проскрипела существо.
- Господи ... не может быть ... - врач почти шептал, но то, что когда-то было Германом, четко слышал каждое его слово. - Да, восьмое марта ... разве перепутаешь ... Это были вы, конечно ... теперь я вас вспомнил ... около тридцати ... острый перитонит ... Кажется, Геннадий ... или Герман ... - палец существа снова приблизился к его груди, но неожиданно замер.
- Что это значит, Добрый Доктор? Похоже, ты вспомнил ... еще что-то? - заинтересованно сказал монстр.
Хирург попытался что-то сказать, но сделать это с первого раза ему помешал комок в горле.
- Парень, тебе действительно стоит сделать то, ради чего ты сюда явился, - выдавил он наконец.
Перед взором хирурга сейчас была совсем другая картина - 8 марта 1989.
Душманы сбили «Стингер» вертолет, в котором находился капитан медицинской службы Феликс Лозинский. Он перелетал в составе спасательной группы с кабульского госпиталя в горы, где в результате долгих боев было много раненых. Летчики сумели посадить почти неуправляемую машину и продержаться до прибытия помощи. Однако Лозинского тяжело ранило осколком гранаты. Он потерял много крови и его жизнь висела на волоске. По прибытии в санчасть спасти могло срочное переливание крови. К счастью, удалось быстро найти владельца необходимой первой группы, и главное - с отрицательным резусом. Донором был один из пленных «духов» ...
- Делай свое дело, парень ... только быстро ... - сказал хирург уже громче.
- Ты снова морочишь мне голову, Добрый Доктор? Тебе придется объяснить, что произошло в твоей седой хитрой голове - я убью тебя очень медленно ... - прохрипела существо ему в ухо; у него из раковин засочилися тоненькие струйки крови.
- Ты умирал ... Герман. Редкая комбинация ... времени не было ... и нужной крови тоже ... наша лечебница - не американский госпиталь из телесериала ... Теперь понятно?
- Нииии! - существо схватила врача за волосы и резко вывернула голову лицом вверх, хрускаючы шейными позвонками. - НИИ-ет!
- Я - твой донор ...
Существо толкнула врача, и тот упал на пол вместе со стулом.
То, что было когда-то Германом, зашла невыносимым для человеческого уха скрежетом - оно смеялось.
Кровь хлынула ручьем с обоих ушей Лозинского. Тот пытался закрыть их ладонями; красные ручьи, просачиваясь между пальцами, стекали на паркет.
Монстр внезапно замолчал и отступил назад.
- Прощай, доктор ...
Лозинский приподнялся на локте; на бледно-сером лице ярко-красными пятнами размазалась кровь, глаза беспорядочно метались по комнате.
- Теперь ты тоже знаешь ...
Лозинский потерял сознание, и его голова глухо ударилась о парке ...
часть III
жители ночи
раздел 1
проза жизни
Серое тельце крысы бесшумно проскользнуло у лица человека, спал на старом матрасе, расстеленном на бетонном полу крошечной будке. Крыса подбежал к левой руке, свисающей на пол его маленький носик зашевелился в такт аккуратным прямым усам. Затем животное замерла, направив неподвижный взгляд черных глаз-бусинок на руку мужа, и легонько коснулась к ней мордочкой. Тот открыл сонные глаза.
«А, это ты ...» - буркнул он. Крыса нетерпеливо задергал коротким хвостом.
«Сейчас ...» - человек сел (конский волос издал под ним тихий скрип), бросил короткий взгляд на старый механический будильник «Слава», что тикали в углу ячейки на деревянном табурете, и открыл прямоугольную деревянную ящик, который стоял у «дивана».
Муж забрал со лба прядь длинных давно не мытого волос, наблюдая, как крыса жадно хватает с пола свой ужин: колбасные шкурки и кусочки слипшейся гречневой каши.
В подвале было тихо, только обычный фон: журчание воды в трубах и какофония из первых этажей - человеческие голоса, смех. Все это звучало размыто и приглушенно, словно доносились с поверхности радостной, освещенной солнцем земли в огромный, скрытый глубоко под корнями деревьев темный склеп. Болтовня и музыка из телевизоров, вой стиральной машины ...
Что ж, скоро - ночь, и это означает, что он, по крайней мере до утра, может ни о чем не волноваться. Конечно, если очередная вылазка пройдет успешно. Мужчина отошел от двери и снова сел на матрас, глядя, как крыса заканчивает свою торопливый ужин.
Крохотную комнатку, три на два метра, освещала маломощная лампочка, хитроумно соединена прямо с оголенными проводами под низким потолком. Центр ячейки занимал матрас, на деревянном табурете тикали будильник с проржавевшим корпусом и одинокой часовой стрелке. В углу у двери - гардероб: несколько свитеров, потертые джинсы, носки и одна переменная рубашка. Впрочем, что-то подсказывало, что владелец не так давно присоединился к тем, кого в обществе называют бомжами.
Оставив после себя остатки раскрошенных ужина, Крысенок быстро облизнулся, подбежал к двери и пошкрибся лапкой. Выждал секунд пять и пошкрибся снова. Мужчина неохотно встал с матраса, сбросил крючок с петли - не супер защита от внезапного вторжения, однако меньше шансов проснуться от удара по голове каблуком ботинка или уткнуться носом в оскаленную морду бешеной собаки. Ко всему надо быть готовым, если ты бездомный бродяга.
Молодой крыса серой тенью выскользнул на улицу.
Три месяца назад, оказавшись в этом подвале, молодой человек первым делом прибил кем забытой хоккейной клюшкой огромного крысы - его маму. А потом заметил, что под ее телом движется уцелела крошечная серая ком. Он снова замахнулся и ... понял, что не сможет.
Затем он взялся его выхаживать и наблюдал, как Крысенок невероятными темпами превращается из шустрого детеныша на взрослую существо. Привыкнуть к его специфического запаха оказалось не так трудно, как думал.
А однажды вдруг понял, что Крысенок - стал его семьей ...
Мужчина вернулся на матрас и подсчитал, сколько времени должно еще на ничегонеделание до того момента, когда сможет оставить подвал незаметно. Пока никто из жителей не подозревал о его присутствии.
Пока что.
Внутри коряво завовтузилась уже привычная мысль, что рано или поздно, но его все равно найдут. И тогда у него останется только два варианта: отправиться на вокзал или присоединиться к группе настоящих опытных бомжей - в среду, где он просто не выживет. Потому что он не один из них, потому что ... он только случайно жертва совсем дикой и бессмысленной истории, затянула его в предусмотренные жизненный катаклизм - жертва Великой несуразности ...
Да, именно так.
Катастрофа его жизни началась с совершенно незначительного мелочи - ...
* * *
... шнуровки, что решилась на ботинке, ха-ха!
Причем, даже не в его ботинке - несчастная шнуровка свисала двумя концами к земле, как усы флегматичного рыбы, из обуви мужчины лет сорока-сорока пяти, на вид военного в штатском, стоявший рядом с ним на остановке и ждал рейсового автобуса. Было около половины восьмого утра в понедельник пятого апреля 1999 года.
Мужчина не подозревал о развязанную шнуровку на ботинке. Он курил вонючую дешевую сигарету без фильтра и время от времени стряхивал пепел себе под ноги.
Подъехал автобус, и его задние двери открылись прямо перед ними. Человек, похожий на военного в штатском, двинулся к ним первым ... точнее, собирался - потому что равновесие, взмахнул руками и упал. Несколько человек засмеялись.
Одновременно с этим Игорь чувствовал, как что-то дергается под подошвой его обуви и, натягиваясь, пытается вырваться, словно хвост маленького, но сильного зверька.
Первым, кто понял ситуацию, был тот же офицер в штатском. Он проигнорировал протянутую руку помощи Игоря, встав самостоятельно, потер ушибленное лоб ... и коротко ударил Игоря в лицо. А потом, почти сразу, когда тот начал хватать ртом воздух, - в скулу.
Люди, начали заходить в автобус, сбавили темп. Толпа требовала зрелища.
Игорь взорвался. Началась драка. Он был лет на пять или семь моложе военного в штатском, но явно проигрывал в росте и весе. И еще, пожалуй, в агрессивности.
Из толпы раздавались ободряющие возгласы - у обеих сторон появились болельщики.
Вскоре результаты драки обрели на лицах бойцов: у Игоря - два синяка, разбит нос и налитое кровью правое ухо; офицер выглядел лучше - рассечена нижняя губа и лиловая шишка на лбу.
На этом все могло бы и закончиться, если бы к остановки не подъехала милицейская «Лада».
Их обоих задержали. Однако офицер неожиданно заявил, что ничего особенного не случилось и что никаких претензий к Игорю он не имеет (подумать только! - он не имел к нему претензий!). И вообще - он хирург, его ждут сегодня две сложные операции, короче, о его задержании не может быть и речи.
Задержали только Игоря ...
Вот здесь и началась его головокружительная полоса неудач.
Проклятая шнуровка была только исходным пунктом всех последующих неприятностей.
Следовательно, его задержали, и это было ужасной неудачей (случайность?).
Ведь именно в это утро он был впервые выйти на новую работу, которой добивался полгода, а с его специальностью - чертежник - это было совсем непросто. Результат многомесячного обивки порогов проектных институтов и других учреждений. Работа была просто необходима: их с женой долги уже составляли значительную сумму и большинство кредиторов напоминали о себе, как старая болячка.
К тому же жена была на шестом месяце беременности.
Но утром заветного дня он оказался в отделении милиции. Прекрасно понимая, что ...
После обеда к нему в камеру посетили, отвели его умыться и привести себя в порядок, а потом ... просто отпустили.
Поэтому он все-таки явился на работу 5 апреля. Правда, немного опоздав - почти на целый рабочий день и с опухшими физиономией и лихорадочно бегающими глазами.
Конечно, его уволили ...
О следующие несколько недель он даже не хотел вспоминать.
Ежедневно подавался на поиски новой работы (уже любой) и каждый раз возвращался ни с чем. Убогие остатки средств к существованию неумолимо таяли, а занимать больше ему никто не хотел. Отношения с женой ежедневно ухудшались.
Покупая газету «Предлагаю работу», он быстро понял: если ты не энтузиаст убеждения в чем угодно другим людям или не профессионал высокого уровня в модной, но специфической отрасли, то заработать на жизнь столь же реально, как стать миллионером, упорно дергая за шнурок унитаза.
«Но другие-то выкручиваются» - с горечью констатировала жена, глядя на свой округлившийся живот.
В начале мая, когда деньги окончательно закончились (как и вещи, которые можно было еще продать), а живот у жены начал выпирать вперед, будто баскетбольный мяч, спрятанный под одеждой, стало понятно, что их может спасти только радикальный шаг.
Дальше все произошло само собой. Ему позвонил давний знакомый и спросил, не знает ли он кого-нибудь, кто мог бы инвестировать сумму в пять или шесть тысяч долларов в организованную им дело с купли-продажи автомобильных запчастей. Вопрос сначала вызвало у Игоря ироническую реакцию, но в секунду в голове как щелкнул какой-то переключатель, и он сказал, что знает. Затем попросил перезвонить через два-три дня.
Этим человеком собирался стать он сам.
Когда он сообщил жене, что решил продать их однокомнатную квартиру, она бурно и решительно запротестовала.
Он убеждал, что другого выхода у них просто не существует. Описывал, которые почти безграничные возможности им это может дать. Говорил о вечных мытарства в поисках заработка и те жалкие гроши, что он приносит. Разве ей не надоело каждый день ломать голову, что приготовить на обед (ужин, завтрак) с горстки ячневой крупы и нескольких картофелин? Экономить на транспорте? Задыхаться в долгах? И в них, особенно теперь, когда она на седьмом месяце, появилась возможность все изменить. И так далее ... Подобного красноречия он сам от себя не ожидал.
Или они воспользуются этой улыбкой фортуны, или очень скоро для них наступит конец света. А квартиру они, разумеется, купят опять - возможно, даже двух- или трехкомнатную.
Жена, в конце концов, согласилась.
Все последующие события замелькали, как в сумасшедшем калейдоскопе ...
До конца мая квартира была продана, долги розданы, устно договорились о временном жилье. Они оставались еще на старой квартире, когда утром 28 мая к ним появился деловой партнер Игоря и объявил о чрезвычайно выгодную сделку, которую боялся упустить. Сумма, которую планировалось пустить в дело, без оформления документов перешла из рук в руки. Новоиспеченный партнер попрощался, и больше они его никогда не видели.
Затем была сумасшедшая ночь, когда тот не явился в указанное время; телефонные разговоры с его женой, которой Игорь никогда не видел и которая бесцветным голосом сообщила, что мужчина погиб в автокатастрофе, а она ни о каких делах и деньги не знает ... Двое суток, прожитые, как в аду ... Похороны партнера несостоявшимся ... он явился туда для объяснений с вдовой и был жестоко избит кем-то из родственников покойного, когда довел ее до истерики своими требованиями вернуть деньги ... Утро следующего дня, когда вместо Александры на подушке лежала записка, в которой сообщалось, что она едет к матери на Урал со всеми деньгами, что залы илися в них, и жалеет о годах, прожитых с таким придурком, как он ... День, когда должны были появиться новые владельцы квартиры, и он, не дожидаясь их прихода, просто вышел на улицу и побрел в случайном направлении, потому что идти ему было никуда ...
К вечеру он оказался на скамейке в парке, потому что устал от бесцельной ходьбы, был голоден и хотел пить. Там просидел до ночи, тупо наблюдая, как сгущаются тени между деревьями и слушая высокий звон в пустой голове.
Он сделал из шарик с одеждой импровизированную подушку и лег на скамейку, приобретая первый бездомный опыт. Игорь крутился на жестких деревянных брусках минут сорок, чувствуя, как нарастает боль во всем теле (особенно в местах, не зажили после драки на кладбище), и решил переместиться на траву. Подходящее место он нашел метров за шесть-семь от лавки; свет паркового фонаря туда не доставало: он только сейчас понял, что выставлял себя на обозрение случайным прохожим, когда устроился на прежнем месте ...
Вдруг его взгляд то задел, сердце забилось почти у горла ... Кажется, легкий ветер только понес по земле странный цветной бумажку ... Ему показалось, что это деньги - пятьдесят, а может быть, и сто гривен!
Он сорвался с места и бросился ловить эту добычу. Немного помятый листок размерами действительно напоминал денежную купюру, и все же на его ладони лежал цветной рекламный листок ...
Он разочарованно сплюнул, смял идиотский бумажку и швырнул в темноту.
А в следующее мгновение увидел, что из-под подошвы его ботинок на него смотрит уголок зеленой бумаги с четко заметной цифрой «5» ...
Очистив пятидолларовую банкноту от налипшего говна, Игорь засунул ее в задний карман брюк. Он был абсолютно уверен, что утром найдет там или обертку от шоколада, или неудачную ксерокопию.
Затем вернулся к своей постели на траве и быстро уснул.
Следующие дни Игр приспосабливался к своему новому статусу. Ночевал в парках, постоянно меняя место. Собирать бутылки сначала было стыдно, он подрабатывал грузчиком в магазине - и мог питаться в дешевой столовой один раз в сутки. Иногда - дважды - выручали пять долларов, найденные в первый памятный день его бродяжничества.
Дважды его били другие бомжи (впрочем, «били» слишком сильно сказано, скорее, прогоняли из «своих» мест, он же не хотел с ними связываться). Однажды им «заинтересовалась» милиция. В общем, с ним происходили все те вещи, которые имеют место в жизни бродяги.
Через неделю скитаний Игорь сделал открытие: он свободен, вот теперь он действительно обрел свободу, он сам себе хозяин. Думать об этом ему нравилось, хотя он понимал, что рассчитываться за такую волю приходится постоянным унижением и неудобствами. Он даже понимал тех бродяг, отказываются от возможности вернуться к прежнему «правильного» жизни, если вдруг у них появится такой шанс. Они уже просто не могут, потому что за два или три года становятся другими (внутрь) людьми, живущими только по своим законам, думают, что это так ...
Исчезла горечь обиды на жену. Он ее даже не прощал, просто его вполне поглотило новую жизнь.
Он бродил по городу без определенного маршрута - просто был приятный день. Проходя тенистой зеленой аллеей между двумя длинными пятиэтажными домами, он увидел ключ, который кто-то забыл в замке двери от подвала.
Так он нашел свое нынешнее жилье. Это были два никем не занятые помещения без замков на дверях; одно ему вполне подходило.
Его нисколько не смутила обстоятельство, что жилье в определенном смысле было уже занято. Огромной пацючихою и ее потомством ...
С того дня в его бомжацькому жизни начался новый этап.
Насколько это было возможно, он упорядочил свое новое помещение, натянув в подвал разного хлама.
Зарабатывал собирая бутылки в темное время хранил их в тайнике и раз в неделю сдавал. В такой день он отсутствовал «дома» целые сутки, чтобы не попасться на глаза кому-нибудь из жителей дома. Иногда ему удавалось посещать общественную баню - запах немытого тела слишком раздражал его.
Иногда он бывал даже счастлив. Если в такие моменты Игорь вспоминал жену, то ему становилось ее искренне жаль - потому Александра так и не поняла, что в жизни далеко не все зависит от собственных желаний или даже от правильных решений. Человек может оказаться совсем беспомощной перед нелепыми случаями - мелкой соринкой в механизме обстоятельств.
Иногда он думал, кто у него родился, и тогда мысли о жене отходили на второй план, как мелкая деталь на фотографии, выпала из фокуса.
Периоды депрессии посещали его значительно реже, но были мучительные; в такие дни не радовал даже Крысенок - он превращался в серую мерзкую животное, с которой жить рядом мог только безумец.
Однажды Игорь оглянулся во времени на несколько месяцев назад и сделал потрясающее открытие: все события, начиная с того злополучного утра пятого апреля, складывались так, чтобы сознательно лишить его другого выбора ... чтобы привести именно к такому финалу.
Вынужден вести ночной образ жизни, Игорь открыл для себя таинственный и до сих пор незнакомый мир. Мир, всегда существовал где-то рядом, но оставался недоступным. Здесь царили свои особые законы и протекала странная жизнь. Его наполняли загадочные звуки и мелодии. Мир Ночи. Населенный другими жителями, которые как на время оживают от дневного сна. На закате солнца, они просыпались и меняли зыбкую реальность города ...
Он углублялся в этот далекий мир, пока однажды едва не столкнулся лицом к лицу с одним из его законных жителей ...
Только в нескольких шагах от подвала. И это не было произведением его воображения.
И еще: то, что монстр его не заметил, бесспорно, спасло Игорю жизни.
В ту ночь он решил выйти на улицу чуть раньше, чем обычно; дождевая сентябрьская погода разогнала всех людей по квартирам.
Со стороны детской площадки слышалось негромкое, но настойчивое визг собаки. В него было не больше двадцати-двадцати пяти метров, и пройдя до половины этого расстояния, он увидел, что собака привязана веревкой за заднюю лапу к скамейке.
Первым его порывом было освободить бедную животное, скорее всего стала жертвой детей. Но Игоря кто успел опередить, направляясь к скамейке.
Какая высокая и очень крупная фигура.
Он остался на месте. Правда, появление этого темного силуэта вызвала у него неприятные предчувствия ...
Игорь спрятался за кустами и стал наблюдать. Когда фигура приблизилась к скамейке, собака перестал скулить.
Время темная фигура склонялась над лавкой ... А потом Игорь вдруг услышал что-то такое, от чего возникло ощущение, будто к его желудка присосалась огромная пиявка. Он даже не сразу понял, что произошло. Но ничего презренней, чем тот звук, слышать ему не приходилось никогда.
Затем темный силуэт выпрямился и медленно двинулся прочь. В одной руке болтался какой-то предмет, похожий на плюшевого медвежонка, которое ребенок тащит за ухо ...
Чем именно был тот предмет, он, вздрогнув, понял только через минуту.
Фигура вызвала у Игоря еще больший ужас, когда начала удаляться. На первый взгляд, это было похоже на походку пьяного. Но если присмотреться, напрашивался совсем другой вывод - так могла двигаться человек, абсолютно потеряла ощущение своего тела. Если это вообще было человеком ...
Когда силуэт проходил под окнами, светились, Игорю открылось гротескное зрелище: за сорок метров от него неуклюже шла раздутая животное, покрытая гигантскими разводами темных пятен, словно вывалянные в грязи прошлогодний утопленник. Картину дополнил отголосок какого-то ужасного смрада, который донес до него порыв ветра.
Игорь, побеждая свой страх, отправился вслед за существом из кошмара.
Оказалось, что чудовище направляется к одному из подъездов многоэтажного жилого дома находился только за полсотни метров от дома Игоря. Подъезд, в котором скрылся Утопленник, находился как раз напротив его торца.
Зайдя в подъезд за объектом своего наблюдения, он услышал осторожное отпирание замка; выяснить, на каком этаже, было нетрудно - загадочное существо влекла за собой не только шлейф жуткого смрада, но и видимый след - дорожку темных капель крови, сочилась из оторванной собачьей головы. Следует обрывался на третьем этаже перед одними из дверей.
Не зная, что делать дальше, Игорь потоптался перед дверью, потом его взгляд упал на извилистую кровавую дорожку. Повинуясь какому-то импульсу, он поднял коврик у двери соседней квартиры и принялся им спешно вытирать следы, которые оставило за собой неизвестное чудовище. Он двигался назад, пока не спустился на первый этаж.
После этого вернулся, положил на место коврик ... и - словно ужаленный трезвой мыслью: какого дьявола он этим всем здесь занимается?! - поспешил вниз.
Ответ пряталась где-то очень далеко от его понимания ...
Остальные той ночи он провел в своем подвале; до позднего утра его трясло и бросало то в жар, то в холод. Он успокоился только после того, как пообещал себе, что больше не ночевать под открытым небом ...
* * *
Через двадцать минут после ухода Щурика бомж быстро чем перекусил и стал собираться.
Прежде чем выйти из подвала, он выглянул в маленькое квадратное окошко, расположенное у самой земли. Оттуда было хорошо видно подъезд соседнего дома, в котором памятной ночи спряталась его тайна. 3 каждым днем она все сильнее его к себе притягивала. Желание приблизиться к ней постепенно заполнило все его мысли.
Вскоре он точно определил, куда выходят окна нужной квартиры, но пока не заметил ничего подозрительного, кроме того, что вчера в окне появилась заклеена дыра величиной с кулак. Он наблюдал.
Две ночи назад его упорство было вознаграждено. Он увидел, как что-то гибкое и невероятно быстрое возникло из подъезда и исчезло в темноте.
Оно не было похоже на то громоздкую неуклюжую животное, но бомж сразу понял, что тайна каким-то образом изменилась.
Просидев тогда перед окошком еще целый час, он вдруг допустил, что нынешние события как-то связаны ... со шнурками мужчину, который стоял на автобусной остановке пятого апреля ...
Наверное, искать подобную связь было безумием. Но какое-то особое ощущение говорило, что он здесь все-таки существует - удивительный и непостижимый.
раздел 2
Город ночью (И)
... Она бежала из последних сил, уже понимая, что ее все равно догонят. Это произойдет в минуту, в лучшем случае - по две.
Те гнались молча; было слышно только их топот, что эхом разносился по ночному парку. Теперь их осталось двое: блондин среднего роста в кожаной темно-коричневой куртке и высокий здоровяк с прической а-ля Арнольд Шварценеггер. Третий, слишком гладкий для долгой погони, отстал и, вероятно, вернулся к машине, ожидать других с четвертым, который был за рулем.
Бежать становилось все труднее. Иногда ей казалось, что гравий шуршит уже не под ее собственным, а под чужими ботинками. Ноги почти не слушались - то ли от страха, то ли от чрезмерной усталости.
Она в сотый раз пожалела, что завернула с улицы в парк. Это было непростительной глупостью. Теперь, даже если она и начнет кричать изо всех сил, ее никто не услышит.
Впрочем, еще разумнее было бы вообще отказаться садиться в их машину. Но, видите ли, ей захотелось прокатиться в «мерседесе» с крутыми ребятами; ей нужно было новых впечатлений! .. И они сами показались ей сначала нормальными.
Возможно, если бы она чаще общалась с теми своими сверстниками, которые уже знали кое-что в жизни, то хотя бы услышала несколько дельных советов на тему: «Первый секс в жизни может произойти не обязательно, когда ты этого захочешь». Но она села в машину, потому что ничто не помогает познавать реалии жизни так, как собственный опыт. Особенно, если с самого детства рассматриваешь окружающий мир через надежные пуленепробиваемые стекла родительских очков.
Затем был ресторан, масса впечатлений, первый за все шестнадцать лет глоток шампанского ... И внутренний жаль, что ее серенькие подружки-скрипачки не могут сейчас этого увидеть ...
Первым тревожным сигналом был момент, когда толстый, как беременная цистерна, тип спросил ее с многозначительной улыбкой, не посещает она после школы вечерние курсы «Умелые губки»? Она глупо хихикнула, другие - захохотали. И как-то сама собой пришла мысль о том, что уже около полуночи, о родителях, которые, наверное, еще час назад начали беспокойно поглядывать на часы, - может, даже звонить ее подругам ...
Тревожная нота в его сознании звучала сильнее с каждой минутой, но она все равно долго колебалась, прежде чем сказать, что ей пора домой, чувствуя себя так, словно за каких-то полтора часа повзрослела на половину прожитых лет одним болезненным рывком.
Они догоняли. Ближний топот за спиной предвещал скорое начало еще одного открытия этой ночью. «... Со всеми ... а ты как думала?» - крутилась в голове фраза, брошенная блондином на выходе из ресторана, точнее, обычного бара. Затем ее просто втолкнули в машину ...
Каким-то чудом ей удалось выскочить из автомобиля и броситься бежать, когда те остановились закупиться спиртным и сигаретами возле круглосуточного киоска. Ребята явно не ожидали такой прыти, и она сделала неплохой рывок, от которого, впрочем, теперь почти ничего не осталось. Метров пять? Шесть? Кажется, они разделились, точнее, один, устав, отставал от другого на десять-двенадцать шагов.
Сердце стучало бешено, председатель раскалывалась. Понимая, что последние силы на исходе, она резко свернула с аллеи и, пробежав еще десяток метров среди кустов и деревьев ... вдруг врезалась в чей-то темный силуэт.
От неожиданности она вскрикнула и упала.
Девушка попыталась подняться, но в этот момент темный силуэт склонился к ней и прошептал:
- Не бойся ... теперь ничего не бойся, - его голос звучал словно шорох сухих листьев.
- Все хорошо ... не бойся ... и не двигайся ... я скоро вернусь и постараюсь о тебе ...
Затем он буквально растворился в темноте. А она осталась лежать на земле и зачем закрыла лицо руками, чувствуя, что не осталось сил даже заплакать.
Рядом с ней (просто в нескольких шагах) кто прошел. А через секунду со стороны аллеи послышалось: «Вот она ... между деревьями, видишь?» Мимо опять кто-то прошел в обратном направлении. «И когда только успела, сука ...» - уловила она шепот блондина.
Только потом девушка позволила себе сделать первый глубокий вдох - с момента, когда налетела на кого-то, кто наводил на мысль о дерево, говорит и разгуливает после захода солнца своими владениями.
- Вот она ... - ткнул пальцем в темноту крепыш блондину. В этой части парка фонарей почти не было, и поэтому надо было напрячь зрение, чтобы рассмотреть очертания человеческой фигуры среди теней и стволов деревьев. - Видишь?
- Кажется ... Да, теперь вижу, - заусмихавшись, кивнул блондин. - Смотри-ка, устала. Хорошо, ты жди, я после тебя позову.
- Всегда хочешь первым снять сливки, - пробормотал здоровяк недовольно, но остался на месте.
- Отдохни, тебе эта девочка слишком быстро бегает, - посоветовал блондин. Тот что-то промычал и полез в карман за сигаретами.
Блондин начал приближаться сам.
Тень оставалась на месте, не двигаясь, даже когда между ними оставалось два шага. Ему показалось, что девушка как стала выше, но в этой чертовой темноте ничего не разберешь ...
- Заждалась? - он медленно начал расстегивать «молнию» на джинсах; другой рукой вынул из кармана куртки зажигалку.
Силуэт молча стоял перед ним. Ветер качал над головой ветви дерева с тяжелым мокрыми листьями; со стороны дороги было едва слышно слабый шум редких ночных автомобилей.
- Ну, что скажешь? Может, для начала ... - блондин приближался.
В этот момент загорелась его зажигалка, и маленькое пламя выхватил из мрака неподвижный силуэт.
Даже в кошмарах блондину вряд ли приходилось видеть что-то страшнее. Он подался назад, и на секунду его буквально парализовало от ужаса.
- Конечно, дорогой, - проскреготило в ответ. - Я сделаю все, что ты попросишь.
Блондин громко пукнул - в окружающей тишине это зазвучало так, словно у него в штанах разорвался артиллерийский снаряд, - но это вывело его из оцепенения, и он бросился наутек.
Расстояние до места, где его ждал крепыш, он пролетел за считанные секунды и выбежал прямо на него.
- Она! .. - задыхаясь, прохрипел блондин. - Она ... она превратилась в мумию! .. Она ...
Последнее слово он сказал, уже понимая ... что силуэт, который лениво опирается на дерево, гораздо суше, чем ...
- Ай-яй-яй ... - укоризненно проскрипел голос, - так обнадежить бедную девушку и покинуть одну в темном лесу! .. Хсссс! .. Плохой мальчик ...
Силуэт сделал какой-то неуловимое движение, и через мгновение блондин почувствовал внезапный жгучая боль чуть ниже висков, как он просунул голову между раскаленные металлические прутья.
Водитель и толстяк, которым уже надоело ждать, повернули головы, когда услышали чьи-то шаги на выходе из парка. Толстяк уже успел подробно представить, как он поиграет с этой самодовольной маленькой сучкой, которая теперь, наверное, присмирела - Белый и Хрящ должны постараться ... Только вот почему-то к машине возвращался кто сам. Или…
Вдруг он увидел блондина, который необычной походкой вышел под свет фонаря. Несмотря вперед пустыми широко открытыми глазами, то шел прямо на них.
Белый нос какой-то овальный предмет, прижимая к груди. Его рот был открыт и, казалось, набитый кусками сырого мяса. Председатель по бокам залита кровью, а между ногами ...
Когда между ними осталось несколько шагов, толстяка и водителя стошнило. Круглым предметом, его блондин прижимал к груди, была оторвана голова здоровяка - глаза на ней были широко открыты: одно смотрело куда-то вниз, как будто заглядывая под землю, остальное - вытекло, и то студенистое и светлое растеклось по щеке и нижней челюсти. Изо рта блондина, искривленного, как в саркастической улыбке, торчали края его собственных ушей.
Блондин дошел до «мерседеса» и упал на асфальт, выронив свою ношу.
Толстяк опустился рядом с ним на колени и совсем по-детски заплакал.
Она дрожала от сырого сырого ветра; все ее одежда насквозь промокла через сырую траву - менее часа назад был дождь.
Но решилась подняться только тогда, когда услышала близкий знакомый шепот:
- Не бойся, теперь все хорошо. Я вернулся ... чтобы позаботиться о тебе ...
Она устало улыбнулась, подняла голову, собираясь что-то ответить, но короткий хруст шейных позвонков стал последним звуком в ее жизни ...
Глава 3
Лозинский убеждается
Весь следующий день, после вторжения своего бывшего пациента, Лозинский оставался дома. Выходные он провалялся в постели, почти ничего не ел и даже курил меньше, чем обычно.
Хирург помнил, как пришел в около пяти утра на полу комнаты, долго вспоминая, что произошло ночью.
К вечеру Лозинский понял, что начинает глохнуть.
К тому же в голове постоянно прокручивались слова: «Теперь ты знаешь ...» Они повторялись столь часто, что вскоре окончательно потеряли для него смысл.
В первый день Лозинский практически не пытался осмыслить разговор со своим бывшим пациентом, превратился в чудовище; в его голове царил хаос.
Приходить хирург начал только на следующее утро. Но основной причиной было не то, что к нему постепенно возвращался слух - впервые за много лет Лозинскому приснился Ай-Болит. Его приход повторился в точности, как в детстве.
«Здравствуй, Феликс - пухленький розовощекий врач, совсем не изменился за последние годы, подмигнул, словно старому знакомому. - Ты никогда не забывал о нас, правда? - Добрый Доктор был чем-то очень доволен. - Кстати, как там поживает наш пациент? Ты догадываешься, о ком идет речь? Мой и ... твой - наш. А? Да-да, Герман. Как он тебе? Замечательный, правда? Ну, ну, Феликс, это лишнее ... Может, ты еще до конца не понял, но ты совсем не жертва - ты один из его создателей, пусть даже твои функции сводились лишь к бессознательному механического исполнения. Да! Да! Вся эта глупая болтовня о знаниях, непреднамеренная передачу вируса с помощью собственной крови и так далее - чушь! Теперь ты стал одним из нас! Хотел того или нет. Это факт, Феликс, доказанный факт ».
«Мне плевать на все это! - наконец ответил Лозинский. - Я не знаю, кто вы, но я не дурак! Возможно, вы действительно использовали меня, хотя я могу только гадать, почему вам нужна чья-то помощь. И запомните: даже моя невольная участие в чем-то не может превратить меня в одного из вас! »
«Дурачок, - снисходительно улыбнулся Добрый Доктор, - разве ты не понимаешь, что твой личный выбор лишен смысла? Человек никогда не решает этого самостоятельно. Сколько раз твои намерения соответствовали реальным поступкам? Если это и случалось, то только потому, что планы кого большего случайно совпадали с твоими. Ты считал, что предложение рождается благодаря возможности выбора? Отчасти это так. Или ты выбираешь свой путь добровольно, либо - под принуждением. Посмотри - не так получилось?
Конечно, конечно! Когда я говорю "один из нас", это не значит, что ты действительно способен достичь нашего уровня. Имеется в виду быть на одной стороне. Если хочешь, назови это взаимовыгодным сотрудничеством. Не будь дураком, игры закончились, а упираться бессмысленно - ты один из нас, и разумнее было бы воспользоваться этим ... добровольно выполняя то, от чего все равно никуда не деться ».
«Это мы еще посмотрим!» - бросил Лозинский и проснулся.
Уже через час разговор с Ай-Болит казалась ему обычной реакцией на пережитый стресс, который воскресил в памяти давно забытые детские кошмары.
Другое дело - Герман. И вирус ...
Придя в больницу, он подал заявление на увольнение. Никто, конечно, не возражал.
Но перед этим он успел сделать еще кое-что: побывать в архиве отделения, чтобы найти документы, связанные с пребыванием Германа в больнице. Самым главным было установить его домашний адрес.
Но ни стационарной карты, ни каких-то оценок в журнале за весну 1998 года, вообще ничего, связанного с Германом, не было. Создавалось впечатление, что такой пациент никогда не переступал порога ни отделения, ни больницы. Лозинского это удивило, но он прекратил поиск. Трудно себе представлял, что сделал, установив местонахождение Германа.
Выйдя из помещения медучреждения, Лозинский, к своему удивлению, почувствовал облегчение.
При этом он не совсем понимал, что постепенно приближается к подсознательно намеченной цели. Временное облегчение исчезло.
Кем бы или чем был Добрый Доктор Ай-Болит ...
Лозинский почти не удивился, когда понял, что стоит перед входом в тест-пункт.
Но по результаты анализа в назначенный срок он так и не появился, потому что ему стало просто безразлично.
Уже на следующий день по городу пронеслись новости о волне удивительных убийств. Их отличала невероятная жестокость и ... нелепость.
В тот день все местные газеты на первых полосах сообщали, что в городе появился маньяк, которого сразу назвали отрыватели голов.
Название возникло не случайно, поскольку в большинстве своих жертв убийца отрывал головы. Поражала не только жестокость этих преступлений, но и количество - десять человек первой ночи! В многочисленных статьях журналисты подробно описывали детали, догадки, кто был способен на что-то подобное? Эксперты сушили мозги, каким образом этому «кому-то» удалось за ночь завалить город трупами в отдаленных друг от друга местах. Вариантов было множество, но не вызывает сомнений было только то, что все убийства совершил один и тот же человек. Отрыватели, очевидно, обладал способностью появляться и исчезать, «как призрак», не оставляя практически никаких следов: милиция не могла заполучить ни одной зацепки.
В действиях маньяка НЕ наблюдалось четкой системы. В одной газете перемещения отрыватели - благодаря более или менее установленном времени некоторых убийств - сравнивалось с броуновским движением, то есть абсолютным хаосом. В другой читателей «утешали», убеждая, что скоро здесь удастся найти систему.
Высказывались многочисленные догадки о мотивах этих ужасающих преступлений, но чаще всего авторы ничего не объясняли - так и оставалось неразгаданным, почему среди жертв маньяка оказывались люди обоих полов и разных возрастов. Никто не был ограблен или изнасилован ...
И, наконец, окончательно сбивало с толку то, что ночной убийца расправляется со своими жертвами именно таким ... «трудоемким способом». Специалисты утверждали, что феноменальная физическая сила отрыватели - за пределами обычных человеческих возможностей. Однако возникали различные предположения. Например, такое, что загадочный изверг пользуется специальными механизмами, чтобы видчленовуваты жертвам головы от туловища. Эксперты же доказывали нереальность версии о применении любых устройств. Они утверждали, что отрыватели, хоть это и не укладывалось в сознании, действует исключительно руками.
Некоторые выдвигал предположение, что дело не в физической силе неизвестного убийцы, а в скорости его движений при осуществлении этих «неистовых актов насилия». И это также, в конце концов, на грани возможностей человека, даже под воздействием известных науке препаратов.
Большую известность получили версии, отрыватели голов вообще не человек. Бульварная пресса пестрела количеством псевдонаучных, а то и откровенно сомнительных статей об инопланетянах, радиоактивных мутантов и прочее.
Освещало события и местное телевидение. Представители правоохранительных органов, которые давали интервью, пытались скрыть свою беспомощность и заявляли о «принятых мерах». Не скупитесь и на смелые обещания в ближайшие дни положить конец «зверским расправам над жителями города» и «снова сделать улицы ночного Львова безопасными для граждан»; давали рекомендации, как не стать жертвой маньяка - некоторые пункты вызвали у людей старшего поколения прямые ассоциации с периодом военных действий.
Лозинский почти все это время проводил дома, ожидая каждого следующего выпуска новостей, изредка выходил за газетами. По ночам ему иногда удавалось на несколько часов заснуть. Утром, вскакивая, он сначала включал телевизор. И каждый раз находил подтверждение худшим предчувствием: неизвестный вирус окончательно завладел Германом. Вероятно, это произошло в течение нескольких ночей после их встречи, и он - единственный, кто знает о том, что происходит на самом деле. И даже непосредственно связан с ним ...
Через неделю количество жертв отрыватели голов достигла в сотню человек. Об убийце-прежнему, ничего не было известно.
Даже те, кому каким-то чудом удалось остаться в живых после встречи с отрыватели голов, были либо настолько искалечены, или находились в таком шоковом состоянии, что использовать их свидетельство было просто невозможно. В лучшем случае они рассказывали что-то о призраках, которые материализовались, или агрессивных инопланетных пришельцев. Жуткие истории о отрыватели голов обрастали новыми противоречивыми слухами и легендами.
Единственным несомненным было то, что отрыватели - кровавый и загадочный из всех известных серийных убийц. На его фоне даже Чикатило выглядел «милым парнем немного не в настроении», как прокомментировал обозреватель криминальной хроники одной из газет.
Однажды утром, просмотрев выпуск первых теленовостей, врач Лозинский зашел в ванную и вскрыл себе вены хирургическим ланцетом ...
раздел 4
Город ночью (II)
Когда Задумчивость и Весельчак поднялись на крышу, уже было темно. Мастер ждал их, несмотря на город, зажигал огни. Рядом с ним темней хрупкий силуэт мольберта, напоминая очертаниями костяк какой удивительной животного. Очевидно, пока было еще светло, он успел поработать и, возможно, даже закончил картину. Название полотна была известна, учитель этого не скрывал: «Город Ночи».
- Хорошо, что вы пришли именно в такое время, - сказал Мастер, не поворачиваясь к ним. Ученики знали, что он не терпит постороннего присутствия во время работы. Особенно, когда и близится к завершению.
- Да, - продолжил Мастер, словно подтверждая их мнению, - это позволило закончить уже сегодня.
Улыбнувшись, художник достал из кармана куртки небольшой фонарик и показал ребятам:
- Представляете, я пользовался этим, чтобы сделать последние мазки, когда стемнело.
Ученики переглянулись, как бы говоря друг другу: «В его возрасте странности - обычное явление. Рембрандт, говорят, и не такое выкидывал ... »
- Вы ее рассмотрите завтра. А в этот вечер ... - художник жестом пригласил учеников встать у него. - Сегодня я хочу вам кое-что показать. И услышать, что вы увидели.
- Что? - заинтересованно спросил Весельчак.
- Город - старый очертил рукой в воздухе полукруг, включая панораму цветных огней внизу. - Город ночи ...
- Это название картины ... - Задумчивость посмотрел на землю с высоты четырнадцати этажей и пожал плечами: - Ничего особенного, как по мне. Обычный город. Темно. Высоко. Мы видели такое уже тысячу раз ... И это не интересно. Мне, по крайней мере ...
Мастер положил ладонь на плечо Замыслы. Осторожно, словно имел дело с очень хрупким материалом.
- Ты сегодня не в духе?
Тот снова пожал плечами:
- Нет, не то чтобы ... - однако через секунду добавил: - Наверное.
- Что-то серьезное? Может, хочешь ...
Задумчивость покачал головой.
Весельчак усиленно изображал равнодушие к их разговору. Хорошо, что темнота скрывала его улыбку. Он, как никто другой, знал, что его другу присущий подобное положение: серьезный и грустный и одновременно раздражен. На этот раз Весельчак знал даже причину: его товарищ безнадежно влюбился в женщину, лет на десять-двенадцать была старше него. Без взаимности.
- Что ж, - после минутной паузы сказал художник. - Я не настаиваю. Личное всегда оставаться в тайне.
- причин нет, - поспешно оправдался замысел. - По крайней мере я ее не знаю ...
Весельчак хихикнув, но сделал вид, будто закашлялся. Затем заговорил, меняя тему:
- А с вами такое бывало, маэстро?
- Да, иногда - с пониманием улыбнулся художник. - И сейчас случается. Изредка ... И все точно так же - без определенных причин.
- Я думаю, что причина всегда существует, - уверенно заявил Весельчак. - Даже если ее не заметно - то же заставило улыбаться Монну Лизу.
- Улыбаться ... Может, ты и прав, - Мастер вглядывался куда темную даль, словно пытался достичь горизонта, затопленного ночью. - Но иногда тебя действительно беспокоит то, что упорно не желает показаться при свете дня ... особенно, когда стареешь. Или начинаешь понимать ... Только вас это коснется еще не скоро.
- А как вы справляетесь с этим, когда причина ... ну, скажем ... - запнулся Задумчивость, краснея. - Я имею в виду ...
- Я тебя понимаю, - кивнул художник. - Конечно, это зависит от самой причине - он продолжал смотреть туда, где, как крылья гигантской птицы, проплывали тяжелые облака. - Я часто начинаю думать о чем-нибудь значительно больше, чем я сам. Например, о звездах, - он указал рукой на чистый клочок неба. - Я стараюсь ... просто пытаюсь представить себе, насколько велика наша Солнечная система. Представляю, сколько времени потребовалось бы быстром самолете или поезде, чтобы достичь Юпитера или Плутона. Или - сколько тысячелетий это заняло бы у человека, который идет пешком. А потом сравниваю этот фантастически долгий путь с расстоянием хотя бы до ближайшей звезды ... скопления ... масштабам Млечного Пути, миллиардами звезд, намного превосходящие наше Солнце и как частицы пыли творят его. Я пытаюсь представить целая Вселенная, где наша невероятно огромная галактика - не более чем крошечная мерцающая искра, летящая сквозь бесконечное пространство среди миллиардов, а может, и квинтильонов таких свитлякових роев ... Наконец спрашиваю себя: что такое мои проблемы, какими бы всеобъемлющими и катастрофическими они мне казались, да и сам я - по сравнению с этим?
Мастер замолчал, глядя на учеников с видом человека, которому повезло отколоть себе кусочек от неприступной скалы Истины.
- Карлик ... - нерешительно сказал замысел.
- Ничто ... - коротко бросил Весельчак.
- Именно так, - согласился Мастер. - Даже меньше ... чем ничто. Намного меньше.
- И как? Помогает? - спросил Весельчак. - О проблемах, я имею в виду.
Старый художник с непониманием посмотрел на лукавую улыбку ученика, застегнул «молнию» куртки под самый верх и вдруг рассмеялся сам:
- Если честно, не всегда ... а в последнее время - совершенно редко. Чаще - просто помогает переключиться.
Весельчак повернулся к огням ночного города, как давая понять, что тема упадочничества духа исчерпана, и Столпам Мироздания ничего не угрожает.
- Так мы будем смотреть на город или нет?
- Конечно ... - ответил Мастер, продолжая улыбаться. Они встречались часто, и Весельчак нравился ему с каждым разом все больше. С парня что-то может и получиться ... Даже если он бросит живопись.
- Конечно, будем ...
Задумчивость едва слышно пробормотал что-то неразборчивое; похоже, идея смотреть на город его совсем не вдохновляла.
Минут десять они молча стояли на крыше дома. Здесь, наверху, сильнее чувствовался сырой осенний ветер, налетал внезапными, как ночной хищник, порывами и исчезал так же неуловимо, как и появлялся, оставляя после себя лишь отголосок ледяного дыхания - предсказателя ранней зимы.
Где-то вдали полыхала молния. Под ними, как феерия угасающего праздники, мигали тысячи, десятки тысяч огоньков - рисунок этой разноцветной мозаики непрерывно менялся, как полотно большой живой картины.
- Я подумал ... - первым нарушил тишину Весельчак. Сейчас в его голосе не было обычной иронии. - Каким видит наш мир отрыватели голов?
- Иное ... - отозвался художник.
Задумчивость, стоявший позади учителя и друга, заметил, как тот вздрогнул.
- Иное ... Но не стоит об этом говорить.
Что-то в голосе Мастера заставило Весельчака пожалеть о своих словах.
Они помолчали еще некоторое время, глядя на город, засыпает, постепенно погружаясь во мрак, медленно подчиняясь власти ночи и отдаваясь в ее бестелесные объятия. Здесь это чувствовалось особенно остро.
- Что ж, друзья мои, - сказал старый художник, возвращаясь к ученикам. - Уже поздно, пора ... С кого начнем? Может, у тебя? - со скрытым сомнения и одновременно с какой-то родительской надеждой взглянул на Замысла.
Тот неохотно кивнул. Он бы вообще не открывал рта - выражаясь, он всегда чувствовал себя неуютно. Казалось, что все мысли куда-то исчезали, как мелочь, когда они наиболее необходимы.
Вот, например, Весельчак ... Как говорил Мастер: «Несмотря на неизлечимую косоглазие в изображении перспективы, он все-таки умеет видеть». Весельчак всегда удавалось вызвать положительную улыбку старого. Ему удавалось сказать именно то, что художник хотел услышать. Задумчивость не понимал, чего именно от него хотят и это его раздражало. Он без особого труда мог воспроизвести с точностью до деталей (даже по памяти) любой пейзаж или натюрморт, который видел хотя бы мельком - причем гораздо более реалистично (почти фотографически) - и лучше владел кистью, чем другие, в том числе и Весельчак. Тогда почему же старый ...
- Ну ... - Задумчивость вздохнул, как человек, сознательно убеждена, что перед ней поставлена непосильная задача (и всего, еще и совсем бессмысленная, на ее взгляд). - Дома ... Улицы ... Фонари ... Я не понимаю! - разозлился юноша. - Черт! .. Ну для чего это все? Разве не важнее точно передавать то, что существует реально? То, что может увидеть каждый, то, что есть! Для чего нужны все эти выкрутасы? Почему я должен что-то придумывать?!
В глазах художника блеснула безнадежность, но он сумел скрыть этот взгляд, отвернувшись в сторону ночного города.
- не выдумывай ... смотри ... Ты думаешь, что живопись умер еще сто лет назад, когда появилась фотография?
Задумчивый промолчал.
- Нет, не умер, - тихо сказал старик. - И этого никогда не случится, пока существует мир, человечество ... и люди, единичные люди, способные делать видимой для каждого скрытую суть вещей. Это творят, в частности, художники. Я надеюсь, ты понимаешь, что я хотел сказать, или когда поймешь ... Ну что ж, давай оставим пока это ... - он повернулся к Весельчака. - Может, тебе удастся ...
- Я вижу огромный пещерный остров. Он населен маленькими суетливыми существами, его построили. Сейчас, с приходом ночи, они разбежались, чтобы спрятаться в многоуровневых пещерах правильной геометрической формы. Каждый в своей собственной дырке. Там они чувствуют себя уютно и безопасно ...
Задумчивость поморщился - опять эти маразмы. Но, похоже, старый именно это и хотел услышать. Как всегда. Парень перевел взгляд с Весельчака на художника, пытаясь рассмотреть выражение его лица. Тот улыбался.
- ... Эти существа. Они изобрели целую кучу всего для удобной жизни, - описывал свое видение Весельчак. - Выстроили уровне дороги, чтобы можно было быстро передвигаться в своих железных ящиках на колесах. Придумали тысячи правил для поддержания порядка, множество способов развлечений и еще ... черт знает сколько всего ...
Весельчак перегнулся через невысокий парапет, глядя вниз:
- Они ... - и запнулся, то там заметив.
... По отвесной стене прямо на него надвигалась странная тень. Уже через секунду стало видно какой-то резко очерченный силуэт. Это что-то цеплялось за выступления оконных рам, балконов, неровностей в стене и перебирала конечностями со скоростью и ловкостью насекомого. Зрелище было абсолютно нереальным. Всего через две секунды это уже настолько близко, что Весельчак мог различить глаза - две бездонные шахты, которые идут в глубину чужого плохого мира - у них таилось какое-то нечеловеческое торжество.
- Господи ... - судорожно выдохнул Весельчак, уставившись в монстра, который приближался. - Господи! .. Это! .. Это! ..
За этими словами старый художник и Задумчивость увидели, как дикая неведомая сила рванула Весельчака с крыши и потянула вниз. Парня словно и не было. Онемев, они слушали его затихающий крик. Затем тишина. И больше ничего. Кроме тоскливого завывание ветра ...
Больше ничего.
Не решаясь поверить в то, что произошло, замыслами и художник ошеломленно переглянулись.
- Нет ... - глухо выдавил замысел. Его лицо стало похожим на угольный рисунок, выведенный на белой стене.
Когда его взгляд вернулся к месту, где недавно стоял Весельчак, ему показалось, что чьи-то холодные пальцы осторожно ощупывают его живот изнутри ... Там, у парапета, поднимался темный силуэт. Их разделяло каких-то пять-шесть метров. На мгновение в Замыслы появилась надежда, что ... Но эта странная фигура вовсе не походила на Весельчака ..
Тот, кто стоял у парапета, сделал к ним один шаг - его движения напоминали попытки эпилептика двигаться плавно во время приступа - и остановился, будто раздумывая.
Затем раздался резкий скрежет, выдать который был не способен ни одно живое существо.
- Это не он ... - вскрикнул от ужаса замысел. - Это ... кто-то другой ...
- Ценевин! .. - безумно скрипучий голос снова заставил обоих людей вздрогнуть.
Если бы старый художник имел такой же острое зрение, как его ученик, то чудовище, возникло в нескольких шагах перед ним, вызвало бы у него ужас. Но старый видел только темную фигуру на фоне огней города. Он бросил взгляд на застывшего, словно каменная скульптура, ученика, видел больше, и пошел к неизвестному.
- Кто вы? Что происходит?
Еще один шаг навстречу ...
- Где мальчик?
- не ... подходите! .. - простонал Задумчивость, давно поняв, кто в этот вечер составил им компанию на крыше. - Ради Бога, не делайте этого!
В то же время Задумчивость с безнадежной тоской подумал о выходе из крыши, который был открыт и как заорал: СЮДА! СПАСЕНИЕ ЗДЕСЬ! БЫСТРЕЕ!!! - но находился слишком далеко ... чтобы успеть добежать и захлопнуть за собой дверь из толстых стальных листов - тяжелые и мощные, как броня танка ... Но он не успеет, не успеет ... Даже если Мастер возьмет чудовище на себя.
- Не надо! .. Не подходите близко!
Художник не реагировал на его крик и сделал еще один шаг к монстра.
«Господи, неужели он не видит?!»
- НЕТ! ЭТО отрыв ...
В этот момент старый замахнулся:
- Ты! .. Зачем ты сбросил его?! - но ударить не решился и вдруг как-то сник, так и застыв с поднятой рукой.
Ситуация все больше напоминала сон или на эпизод из какого-то глупого романа ужасов. Но для Замыслы, который находился в нескольких шагах от старого художника и монстра, стояли лицом к лицу, все было слишком реально.
Однако то, что случилось дальше ...
Чудовище сделало последний шаг навстречу учителю; теперь их разделяло не более дыхания.
«Неужели он до сих пор НЕ ВИДИТ?!»
Голос проскрипел болезненно даже для Замыслы, который стоял дальше:
- Дру ... же ... язовсимнелюблюризкихрухив! .. - лапы монстра сомкнулись на шее художника
(Задумчивость вдруг почувствовал, как на крыше резко похолодало ...)
и шарпнулись вверх ...
Движение чудовища был настолько молниеносным, что ноги художника ни на миллиметр не поднявшихся над землей, когда его голова отделилась от туловища. Простояв еще секунды три, тело Мастера рухнуло, как обмякший мешок, обрызгав Замысла горячим фонтаном крови из разорванной артерии. Затем дважды судорожно дернулось и застыло ...
Задумчивость завороженно следил, как под ужасным обрубком, на котором когда-то находилась голова его учителя, вырастает огромная темная лужа ... Он даже не заметил, когда монстр оказался перед ним.
Отрыватели, держа голову Мастера за волосы, поднял ее до самого его лица:
- Яактобитакийвир-раззз! ..
Рот художника был широко раскрытый (Замысле на мгновение показалось, что язык судорожно дернулся, пытаясь распрямиться ...), а в выкаченных глазах застыл безграничный ужас человека, одиноко подвешенной в пропасти между двумя галактиками.
Задумчивость подался назад. Он задел плечом мольберт с картиной, и тот перевернулся вместе с полотном на просмоленное покрытия крыши. Где-то на грани сознания Замыслы билась мысль, что только в полуметре под ним есть люди, которые даже не подозревают о том, что происходит над их головами.
- Жаххх-ххххливевидовище! .. Правда? - монстр потряс головой Мастера перед самым его носом несколько капель крови - теплых и тяжелых - упали ему на щеку.
(Неужели это животное его что-то спросила?)
- Гидкх-хке! .. - казалось, слова отрыватели рождаются от вибрации самого пространства. А язык, на котором он говорил, принадлежала племени зловещих ночных существ - пожирателей трупов или еще кого-нибудь.
- Давай! .. ххзитрем! .. его! .. - с бессмысленным энтузиазмом проскрежетал отрыватели голов.
Несколькими движениями чудовище содрало слой плоти с мертвого лица художника, будто освобождая того от маски. Не отрывая взгляда от этого жуткого процесса, план пошатнулся. Весь окружающий мир наполнился дурманящим звоном.
- Ужезначнокраще! .. - отрыватели продемонстрировал перед его мутными глазами стерт до цинично «улыбающегося» черепа лицо, недавно принадлежало его учителю. То, что осталось от лица, напоминало куска белого мрамора, медленно проступают сквозь липкий грязь.
Задумчивость пошатнулся.
- Щоскаххжеш! .. - отрыватели ткнул искаженную голову художника ему в лицо.
Затуманенный взгляд Замыслы вдруг прояснился: всплеск ярости был, как гром, - казалось, правая рука сама сложилась в кулак, и тот с невероятной силой врезался в голову монстра.
Через мгновение его рука до самой кисти превратилась в кровавое месиво.
Однако удар достиг цели - отрыватели упустил искалеченную голову Мастера, пошатнулся и даже отступил на полшага.
Задумчивость удивленно поднял к глазам, что было рукой; -то внутри удивлялся, почему он до сих пор не чувствует боли, нестерпимой боли ... Если он доживет до момента, когда мозг справится с перегрузкой, и уж точно направлены импульсы этой боли попадут по назначению ...
Он перевел взгляд на отрыватели. Тот насмешливо покачал головой, твердой, как гранит, показывая, что умышленно позволил Замысле ударить себя.
- Ядобретримаюудар! .. А ты?
Откуда, с неописуемой дали, Задумчивость почувствовал первые отголоски боли в руке ...
... Удар чудовища съел его лицо внутрь, как резиновой кукле. Глазные яблоки вылетели, как мячи для тенниса, выпущенные с пневматической пушки, и скрылись в темном пространстве за пределами крыши. При этом парень даже не пошевелился.
А когда его тело начало рушиться грудью вперед, то замысел был уже давно мертв.
Монстр поднял с земли картину, на которой был изображен пейзаж, открывающийся с этого места на крыше. Заключительные мазки, нанесенные Мастером около полутора часа назад, еще не застыли и светились живым теплом, с удивительной точностью повторяя мир, каким его видел отрыватели голов.
- Простоздуррххх! ..
раздел 5
Гера (III)
- Знаешь, я собираюсь поехать на осенние каникулы в Ригу, к родственникам отца. На целую неделю и ... без предков, - сообщил Гера, когда они с Алексом вышли на улицу с тира.
- Классно! - причмокнул Алекс.
К лету восемьдесят четвёртой «Алекс» стало окончательно его вторым именем. Ему это нравилось, позволяло чувствовать себя парнем из-за границы, например, американцем, объездил полмира, может, даже побывал на живых концертах «ROLLING STONES», «KISS», «SMOKIE»; парнем, который оставил где-то там, за океаном, на время очередного путешествия роскошную блондинку, влюбленную в него по уши, шикарную машину с откидным верхом, как в иностранных фильмах, и, конечно, верх важнейших дел. Это помогало представить себя просто крутым парнем. К лету восемьдесят четвёртой «Алекс» стало каким-то кодом, магическим заклинанием, что позволяет одеть никому не видимые волшебные очки, которые меняют мир по твоему желанию.
- Это действительно классно! - повторил Алекс. Друзья остановились, чтобы закурить. - Просто супер! И как собираешься провести там это время? - прожив почти шестнадцать лет, он еще ни разу не ездил куда-то сам.
Гера невнятно пожал плечами:
- Еще не знаю. Но, надеюсь, неплохо, - он чувствовал себя уже взрослым и говорил о каникулах важным тоном, как о серьезной деловую поездку.
Ребята вышли на Центральную аллею развлечений, где начинались аттракционы городского Парка культуры.
Но, несмотря на окружающие веселье, к Геры вдруг вернулся мрачный настрой, который докучал ему последние дни. Казалось, сегодня утром все прошло, но ...
Все из-за тот случай четыре дня назад.
Они дошли до середины улицы развлечений, оказавшись между каруселями и комнатами смеха, когда это снова на него нахлынуло - четко до мельчайших деталей. Он будто снова оказался в автобусе, который едет в три часа дня маршрутом номер одиннадцать.
Пассажиров в автобусе было немного. Гера сидел у окна, глядя на залитые солнцем улицы и окружающие дома. Он думал о предстоящей поездке в Ригу. Начинал сожалеть, что узнал о планах по ней заранее ... задолго вперед. До сих пор самой длинной самостоятельной путешествием в его жизни была лишь возможность проехаться самом междугородним автобусом из Львова в Тернополь, где его встречали родители. Некоторые из его ровесников уже успел объехать полстраны самостоятельно или в компании сверстников.
Он в очередной раз представлял, как это будет грандиозно почувствовать себя действительно взрослым, когда поезд, вагон и перрон вокзала сдвинутся с места, оставляя маму с отцом где-то в прошлом, по той чертой, с которой начинается новый этап ... Да, правильно, новый этап жизни - тогда ему уже исполнится шестнадцать, и он получит паспорт. Картина прощание с родителями повторялась в его воображении столько раз, что Гера стал относиться к ней как к реальному воспоминания. А когда через двенадцать минут его поезд проходит темную гору Высокого Замка, он пойдет в тамбур, чтобы выкурить первую в этой долгожданной путешествия ...
И вдруг ему стало ужасно страшно ... Что-то внутри завопили о необходимости выйти из автобуса ... немедленно!
Ближайшая остановка была через три квартала, и Гера, подчиняя этом внезапном импульса, решил заранее добраться до двери, чтобы сразу выскочить на улицу.
Он вернулся к женщине, которая сидела рядом, чтобы выйти, но, поднявшись с кресла, сразу опустился обратно - женщина с ужасом разглядывала свои руки. Они выглядели так, словно по ним копошились черви. Кожа на них сморщилась, будто их только что вытащили из горячей воды.
«Что это? .. - растерянно бормотала женщина. - О Боже мой! Что с ними? - она обратилась к Геры с мольбой в глазах. - Что-то с моими руками ... Парень, помоги мне ... Мальчик! .. »
Его вполне поглотил липкий ужас; казалось, тело погрузилось выше головы в какую-то прозрачную вязкую субстанцию. Он не мог пошевелиться, не мог выдавить из себя ни звука.
«Помоги мне, мальчик! .. - уже кричала женщина. - ПОМОГИ! МОИ РУКИ!!! »
Его рубашка моментально взмокшую. Но краем глаза Гера заметил, что никто из пассажиров не смотрит в их сторону. Они с женой как оказались в другом измерении ... Вот молодая мама поддерживает маленькую девочку, которая тянется к окну ... Двое мужчин в военной форме обсуждают что-то между собой ... Парень лет двадцати ... Кондуктор, который устало бредет проходом между креслами ...
Им всем было абсолютно безразлично, они ничего не замечали, они казались запрограммированными зомби, сосредоточенными только на себе.
Мальчик! .. Помоги ... Мои руки! ..
Причитания женщины перешло в пронзительный визг.
Гера видел, как ее руки меняются, разбухают, покрываются темными лилово-красными пятнами.
Хлоопччикку! .. Допоможииы! ..
Гера продолжал наблюдать: теперь это была уже не «пятерня тролля» с черными ногтями - руки женщины резко уменьшились в объеме, казалось, кожа на них сначала увядших, затем, желтея, сморщилась и затвердевшая, обтягивая кости ... Это были уже ли не руки, а какие-то скрюченные птичьи лапы с узловатыми пальцами-когтями. Женщины, впрочем, тоже больше не было. На ее месте сидела высушенная, как мумия, существо, похожее на гигантского паука, и хрипло смеялась. Голос ее был ужасно скрипучий.
Гера понимал, что еще немного, и он закричит. Его рот уже открылся, воздух наполнило легкие, но ... он не проронил ни звука ...
«Хххррх-хх! ..» - выдала существо, зловеще улыбаясь и показывая темно-коричневые зубы, похожие на сучки обгоревшего дерева. И потянулась к шее мальчика, сидевшего впереди. Лапы монстра обхватили его голову и рванули вверх. Голова мальчика отделилась от тела, как в поломанной куклы; только между плечами остался торчать белый позвоночник; кровь из огромной рваной раны залила воротник ярко-голубой рубашки ...
Голова мальчика, которую монстр теперь держал одной рукой за волосы, вернулась, как волчок, вокруг своей оси и остановилась, заостренным восковым носом указывая на Геру, словно стрелка компаса. Гера невероятно реально чувствовал, как кровь из разорванной шеи теплым бульоном льется ему на колени.
Обезглавленное тело мальчика дернулось, как от электрического удара. Его голова, обращенная лицом к Геры, безразлично болталась в лапе чудовища, казалось, окаменело окончательно и как выполняло функции гротескной вешалки.
Вдруг бледные веки мальчика дрогнули, и глаза широко открылись, встретившись взглядом с Герой. В них корчились безграничный ужас и мольба.
«Это он! - закричала голова мальчика голосом Геры. - Это он! .. Он приближается! .. Он придет за тобой! .. Часть тебя уже знает ... ЗНАЕТ, когда это случится! .. »
(Часть меня уже знает, когда это ...)
И вдруг закричал сам Гера.
Салон автобуса замерцал перед его глазами ... и он понял, что стоит, застряв между коленями пожилые женщины и спинкой переднего сиденья, где сидит и улыбается мальчик, с головой на плечах.
На самом деле он не кричал, а только выпускал широкий поток воздуха через открытый рот, словно астматик.
За окном Гера увидел, что за время его ухода из реальности (но это было на самом деле? Галлюцинация? Бред? .. и сколько это продолжалось? Три минуты? Пять?) Автобус проехал не более половины квартала! Несколько человек, в том числе женщина на соседнем сиденье, озабоченно смотрели на него - особенно женщина, которой он едва не упал на колени.
Гера прошел к двери и с нетерпением ждал, когда автобус доедет до остановки. Казалось, водитель намеренно уменьшает скорость, чтобы дольше удержать его в салоне. Несколько раз он бросал взгляд от двери на тонкую шею мальчика, пытаясь убедиться, что на ней действительно не осталось следов после того, как скрюченные лапы монстра ...
Наконец он доехал до остановки и выпрыгнул, когда дверь не успели полностью открыться, а сам автобус катился по инерции с малой скоростью.
В тот день Гера у бабушки так и не появился, хотя был в десяти минутах ходьбы от ее дома. Вылетев на долгожданной остановке, он сразу же направился домой ... пешком.
Ночью ему снились многосерийные кошмары, от которых не спасло ни вставания в туалет, ни попытки покурить в форточку, чего он никогда раньше до сих пор себе не позволял. Даже просыпание не спасало - кошмарные видения из автобуса как имели способность проступать из темноты, как изображение на фотобумаге, опущенном в ванночку с фотохимикатов.
В результате он вторую половину ночи просидел с включенным светом. Последний раз свет выполняло роль его охранника десять или одиннадцать лет назад, когда, наслушавшись от других детей страшных историй - рассказанных Старшими Братьями, - он боялся появления из-под кровати злого мохнатого Бабая или мертвого дедушку, который соскучился по три года под землей и пришел поиграть с внуком ...
( «Часть тебя уже знает ...»)
Следующие три дня Гера с облегчением чувствовал, как страх ... отступает куда-то далеко, чтобы затаиться и дождаться своего времени. За эти последние дни ему казалось то в человеческой толпе, или казалось, что в одном из окон дома напротив он видит высохшую зловещую фигуру, которая машет ему рукой.
Но больше всего Гэри донимал его собственный портрет, висевший напротив кровати; как он чувствовал какой-то тайный связь случившегося в автобусе с тем далеким днем, когда побывал в фотосалоне ... тогда ведь тоже что-то случилось? То ...
(Щелк! .. это произойдет ... часть тебя ... знает ... Щелк! ..)
Он не мог избавиться странной уверенности, что уже видел это существо (отрыватели голов ... да?) Где-то раньше - когда-то давным-давно - может, с того момента прошло даже больше времени ... чем он есть на свете. Гораздо больше, чем прошло с того дня, когда он издал свой первый крик в роддоме ... Но возможно ли это? ..
На пятый день как все прошло, и он отошел от потрясения. Через несколько часов они должны были встретиться с Алексом. Жизнь возвращалось в норму.
Но в парке это снова попыталось дотянуться до него.
Но скоро он поедет в Ригу. И вернется обратно другим - это ощущение было слишком сильным, чтобы обмануть. Когда тебе пятнадцать, то кажется, что достаточно лишь внешней смены декораций, чтобы с легкостью осуществились самые заветные желания.
Минут через пятнадцать друзья поднялись до чертова колеса и, оставив Парк культуры, прогуливались Стрыйским парком. Гера направился к скамейке, на которой сидели две девушки, на вид немного моложе них с Алексом. Тот, как обычно, остановился неподалеку, доверив более решительному вторую «наладить контакт» - если Гэри это удавалось, он присоединялся минутой позже; иногда вынужденно созданный образ застенчивого друга даже удачно обыгрывался.
К скамейке оставалось еще шагов десять, но Гера уже точно знал, какая из девушек будет его (если повезет, разумеется). Он засмотрелся на ее красивый профиль ... А вот подружка ... В красивых девушек всегда страшненькие подруги (по крайней мере в девяти случаях из десяти). Он почувствовал внутреннюю злорадство, что это правило может сработать и сегодня. Хочешь оставаться в стороне, Алекс, наблюдать из укрытия, как я знакомлюсь сам? - должен полноватую девушку ... ха-ха!
Девушки обратили на него внимание, когда он уже подошел к их лавки.
- Привет, - сказал Гера, пытаясь придать своей улыбке того выражения (благосклонного и немного смущенного, который, по его мнению, может понравиться девушке, когда с ней знакомятся на улице), что он тщательно репетировал последние несколько недель перед зеркалом, узнав о предстоящей поездку в Ригу.
- Привет, - просто ответила симпатичная девочка и посмотрела на него с любопытством. Полненькая не сказала ничего, только прыснула и пренебрежительно отвернулась.
Гера снова перевел взгляд на ее подругу и, стараясь не покраснеть, подумал, какие у нее красивые серые глаза. Черт! - он вообще никогда не говорил с такой красивой девушкой!
Все заготовленные заранее слова и фразы куда испарились. Гера почувствовал, что готов влюбиться - впервые по-настоящему.
- Мы с другом ... - начал он как-то неуверенно, - мы с другом тоже сегодня решили погулять здесь.
«Прекрасное начало, дурак! Просто грандиозный! Она сейчас просто посмеется над тобой ... и это ее полное подружка тоже. Придумай наконец что-нибудь ... »
- Вот ... - закончил Гера, словно подошел только для того, чтобы сообщить эту потрясающую новость. Полненькая хихикнула, отвернувшись, а он понял, что краснеет.
- Мы тоже, - спокойно поддержала разговор сероглазая девочка и ... и Гера облегченно вздохнул, она не смеялась над ним; ее взгляд был приветлив.
Это Геру ободрило:
- Мы хотели бы познакомиться с вами. Погулять ... может сходить в кино, поесть мороженого. А потом ... ну, не знаю ... Если хотите, покатаемся на Чертовом колесе. Сложите нам компанию?
Девушка улыбнулась (неужели она согласится?) И вопросительно посмотрела на подругу.
- А где же твой приятель? - поинтересовалась она; Гера не мог оторвать глаз от ее улыбки.
- Ну, он ... очень застенчивый, понимаешь? - Их взгляды встретились снова, и Гера только сейчас заметил насколько эта незнакомая сероглазая девушка похожа внешне на Анжелу (подружку Марины, с которой он познакомился в начале учебного года, когда они с Алексом прогуливали школьные занятия в этом же парке). Но она была значительно симпатичнее за Анжелу. Нет, она была просто красавицей!
- Вот он! - Гера показал на Алекса, который стоял метрах в тридцати и делал вид, что знакомство его совсем не касается.
- Забавный, - улыбнулась сероглазая девочка. - Тебе, наверное, очень весело с таким другом, - и снова посмотрела на Алекса.
Вот-вот должен наступить решающий момент, когда все окончательно решится.
- Позвать его? - Гера очень волновался, у него даже перехватило дыхание. Да что с ним! ..
Она тоже смутившись, слегка прикусила нижнюю губку, но уже в следующее мгновение с ее точки зрения Гера понял, каким будет ответ. Она колебалась секунду-две, снова посмотрела на подругу, которая сидела с равнодушным видом (ну разве не пара Алексу!), И кивнула.
Ему удалось!
- Кстати ... меня зовут Гера ... - счастливо выпалил он. Алекс теперь мог и подождать. - А тебя? - и, спохватиться, вернулся к ее подруге. - И то ...
И перестала рассматривать свои туфли, резко подняла голову и пронзительно засмеялась. Гера отшатнулся от лавки. Ее глаза почернели и глубоко ввалились; с перекошенного в хохоте рта выглядывали похожи на обгоревшие сучья зубы.
- А ты угадай! .. - проскрипела полненькая подружка невыносимо резким и таким уже знакомым голосом. - Угадай, как меня зовут! ..
От ужаса Гера глухо вскрикнул и бросился бежать изо всех сил от лавки.
Алекс, ничего не понимая, беспомощно смотрел ему вслед ...
Щелк! ..
Этот случай, среди ряда других, связанных с посещением фотосалона летом 1980 года, где за дверью с олимпийским мишкой и трещиной в стекле делал снимки странный фотограф, стал для Геры последним. Видение больше его не преследовали, и вскоре он о них забыл. Все это осталось где-то там, за дальним туманным порогом. Чего не бывает в детстве ...
Это прошло.
Но не навсегда, потому что было частью его будущего, а то, что принадлежит будущему, всегда возвращается - непреложная истина. И вернулось, через пятнадцать лет - терпеливо дождавшись его в том времени, которому принадлежало.
И часть его это знала ...
Щелк! ..
- Я сразу поняла, что он ненормальный, - сказала полненькая девочка своей сероглазого подруге, задумчиво смотрела вслед Гэри.
Гера ...
- Нет, я так не думаю, - медленно ответила вторая. - Что-то случилось.
- А я тебе говорю - он сбежал из психбольницы, Карина ...
Щелк! ..
раздел 6
Город ночью (III)
20 октября, среда, 00:59 ночи
... Когда металлическое нутро мусоропровода выдало грохот падения чего-то большого и твердого, десятилетний Артем Резьба невольно отшатнулся от бака, в который в секунду полетели ... человеческие головы.
Одна ...
Друга ...
Третья ...
Всего их было пять.
Они падали на дно бака, как кочаны гнилой капусты. Странный тупой звук отражался от тонких металлических стенок сосуда. Четвертая и пятая главы забрызгали стены маленького узкого помещения бурыми сгустками крови. Потом все мгновенно закончилось, и наступила многозначительная тишина.
Худощавый мальчик в грязном старом одежде сначала думал позвать кого-то, правда, не рассчитывая, что его услышат в столь позднее время (а сделала бы мама?). Он остался на месте, продолжая смотреть на то, что вылетело из трубы мусоропровода.
Залитые кровью и еще чем-то головы были похожи на удивительные перезрелые плоды какого Химерного Деревья из фантазий душевнобольного.
Он потоптался на месте, не зная, что делать, но в конце победила обычная детское любопытство. Мальчик медленно приблизился к баку с двумя проржавевшими ручками и неожиданно для себя самого хихикнув ...
Действительно - мусорный бак, набитый доверху человеческими головами - разве это не смешно?
Если бы мальчик по имени Артем Резьба был старшим, он мог бы сказать, что когда ты единственный ребенок одинокой и уже не молодой женщины, страдающей несколькими хроническими болезнями, одна из которых - органическая гипертония, то можешь не сомневаться: тебе придется забыть о свои десять лет. Еще хуже, если твоя больная мама с невероятными усилиями содержится в должности дворника. Беззаботное детство закончилось тогда, когда у тебя оказалось достаточно сил, чтобы оттянуть полный бак, наполненный разной гадостью, к большому контейнера, махать метлой во дворе, а зимой удержать в руках лопату с широким «носом» для сбора снега. Именно с этого дня можно считать себя взрослым ... по крайней мере в отношении своих обязанностей.
Но еще приходится выслушивать упреки, когда плохо убран мусор переносится ветром на территорию других дворников. Вставать в половине пятого утра, чтобы после работы не опоздать в школу. Получать пинки от ребят, которые собираются вечером у подъезда, когда пора менять баки под мусоропроводом. Терпеть едкие насмешки сверстников, которым повезло чуть больше ... потому что им не приходится ковыряться в отходах своих соседей. А еще существовали бомжи и алкоголики ..
Все чаще он спрашивал себя: почему? Почему он? И с недоверчивым изумлением смотрел на своих ровесников ... Да, конечно, у него очень больная мама, нет отца, или хотя бы старшего брата или сестры. Они с мамой очень нуждаются, и мамина работа - единственное, благодаря чему они ...
Но все равно - ПОЧЕМУ?!
В последнее время закрадывалась одна нехорошая мысль: а не понравилось его маме, пусть и очень больной, иметь такого взрослого десятилетнего сына? Бывало, что ему приходилось выполнять ее большую часть работы ... нет! - мама не пила алкоголя, даже пива (ей ни в коем случае нельзя!). Просто она была очень, очень больной женщиной.
И все ... Он заметил, что в последнее время приступы сильной головной боли участились ... особенно, когда накапливалось много работы во дворе.
( «Ах ты, негодный мальчишка, как ты смеешь так думать о своей маму?! Я стирала твои засран пеленки, не спала сотни ночей, когда ты ...»)
В этот вечер он поздно вернулся домой, поскольку сегодня был благополучный для мамы день, и он засиделся у своего друга, живущего в соседнем доме. Когда мальчишки поняли, что уже около полуночи, Артем пулей помчался домой, надеясь, что мама не очень волнуется - ведь уже почти три недели по ночным улицам бродит этот ужасный и неуловимый отрыватели голов, а ему надо идти темным переулком.
Но, вернувшись домой, он сразу понял, что чрезмерного волнения за него не было. Мама лежала на тахте в своей комнате и громко стонала. Ему, конечно, было очень жаль маму ... но, Господи - как он ненавидел эти ее проклятые стоны - неужели ей действительно настолько больно? На табурете были разбросаны привычные флаконы с каплями, таблетки, чашка, графин с водой и тому подобное. Это все смотрели на него с наглой уверенностью хозяев ситуации. Запах лекарств наполнял комнату, освещенную лишь торшером.
Услышав, как он зашел, мама медленно приподнялась на локте и сказала, что осталось еще много работы, которую нужно закончить до завтра - разобраться с мусоропроводом, ведь бак не менялся с обеда, и к утру на полу вырастет целая гора отходов, потом придется забирать, а он и сам знает, как это трудно.
А она опять очень, очень сильно больна ... И ему сейчас придется дорабатывать сегодняшнюю работу - жаль, что он пришел домой так поздно - и, скорее всего, взять на себя целый завтрашний день.
Минуту назад он хотел занять эту измученную женщину с большими темными кругами под глазами, была его матерью, - как всегда делал раньше - сказать несколько успокаивающих слов ... Но в этот вечер он молча вышел из ее комнаты, быстро переоделся в рабочее, думая о две-3:00 сна, которые у него останутся, чтобы успеть в школу ... Быстро взглянул на часы на кухне (00:17), вышел из квартиры и спустился вниз ...
Рассмотреть можно было только две верхние головы. Вряд ли он знал этих людей хорошо, если знал вообще, потому что сейчас ...
Мальчику не хотелось трогать руками мертвые головы, поэтому он поднял их коротким посохом, чтобы узнать.
Это было жуткой, но увлекательной игрой.
Он не испытывал страха - может, потому что был совсем не маленьким взрослым, которым считала его мама, а просто десятилетним мальчишкой. Поэтому ему было просто интересно. Интереснее даже, чем солнечный затмение 11 августа того лета.
В конце концов, он перевернул две верхние головы так, чтобы хорошо рассмотреть. Через минуту мальчик кивнул, словно соглашаясь с самим собой. Так, он знает этих людей, точнее ... эти лица. Вся семья, пять человек ... Он прекрасно помнил, как они переехали в его дом пять или шесть недель назад. Ему эти люди нравились: муж с женой лет сорок, двое детей, девочки постарше его, и бабушка. Смерть исказила лицо почти до неузнаваемости.
Теперь, когда по этим останками возникли образы реальных людей, игра больше не казалась интересной - она стала отвратительной ... а также, откуда с грязных углов маленького помещения начал медленно выползать страх.
Мальчик отвернулся. Взглянул на прикрытые двери в трех шагах перед собой. Позади что-то шевельнулось и глухо ударилось о стенку бака. Артем вздрогнул, но заставил себя не оглядываться - просто одна из глав вновь рухнула на бок ... правда? Ему же ничего не грозит? Если бы головы вдруг ожили и попытались напасть на него, как в страшном кино, покататься к ногам и вцепиться зубами в его ногу, то они все равно не смогли бы выбраться из бака. И вообще, разве такое может быть в реальной жизни?
Хотя ... он не был до конца уверен, что не может. И поэтому все-таки бросил один осторожный взгляд себе за спину ...
Никакого движения, никаких попыток со стороны председателей тихонько выбраться из бака, пока он отвернулся. И глаза по-прежнему закрыты, по крайней мере, в тех двух ...
Страх немного отступил.
Видимо, ему стоит опасаться другого.
Мальчик осторожно приблизился к двери и прислушался.
Итак, отрыватели голов начал забираться в жилища. Говорили, что он может нападать на людей только на открытом пространстве - это было подкреплено даже заявлениями большинства аналитиков в местной прессе. Правда, кое-кто предупреждал, что как только напуганы жители Львова прекратят выходить с наступлением темноты на улице, убийца начнет проникать в квартиры.
Артем Резьба, как и все люди города, много слышал об этих дискуссии и понимал, что, наверное, стал первым, кто узнал: преступник уже освоил «новый стиль».
Черт! .. Ведь отрыватели мог пройти мимо, пока он возился с баками.
Он снова прислушался у двери. Похоже, за ними никого не было. Затем он закрылся на максимальное число поворотов ключа.
Он решил, что не выйдет из помещения пока не рассветет (мысль, что мама сойдет с ума от волнения, словно забыла появиться ...)
Затем оттащил бак с главами от мусоропровода, а на его место поставил пустой. Еще два бачка подперли дверь в помещение - не столько для надежности, сколько для успокоения. Когда он тянул бак, возникло такое впечатление, что головы, готовясь к ночи, заключаются удобнее.
После этого мальчик почувствовал, насколько устал за этот день ( «но не забывай о утро ... жаль, что ты пришел так поздно, сынок, я очень больна ... скорее всего, тебе придется взять на себя и целый завтрашний день ...»), и забился в холодный угол подальше от страшного бака с председателями пяти мертвецов.
Он надеялся, что не проснется от их суеты.
Когда уже минут через пять его неизбежно потянуло на сон, Артем вдруг подумал: стала бы мама настаивать, чтобы он пошел заканчивать ее работу, если бы знала, что отрыватели начал забираться в дома?
«Маленький неблагодарный ублюдок! Как ты смеешь думать такое о МАТЬ! Прекрати это немедленно! »
И, уже почти проваливаясь в холодный тревожный сон, он неожиданно честно себе признался ...
СТАЛА Б.
* * *
Грязный худой бомж, который почти ничего не ел за последнюю неделю, стоял перед маленьким подвальным окошком. Но для него давно не было понятия о голоде. Не было вообще ничего, кроме нее.
Его глаза лихорадочно блестели, вглядываясь в темноту - там, впереди, только за два десятка шагов была его тайна. Он видел ее. Видел прямо сейчас. Сухая стремительная тень ...
Только ради этой короткой момент он жил весь этот день, как и предыдущие ... сколько? Впрочем, это не имело значения. Он мог наблюдать за ней теперь каждую ночь, ожидая перед маленьким квадратным окошком, как одержимый маг перед волшебным зеркалом. И этого ему было вполне достаточно, чтобы жить. Больше ничего ...
Он не мог покупать газет, смотреть телевизор и слушать радио, но случайных разговоров во время редких вылазок наружу днем наслышан о появлении в городе неуловимого загадочного убийцы, монстра, нападающий ночью на людей и отрывает им, словно куклам, головы ...
( «Ты помнишь собаку? .. В тот вечер ... Он был привязан к скамейке у дома ... Первая встреча с тенью ...»)
Получалось, что его тайна и ужасный отрыватели ... Но вряд ли для него это имело значение.
Главное, он больше не сомневался, что его появление здесь и все, что произошло раньше, включая той несчастливой шнуровкой - не было случайностью.
Вот что теперь имеет значение.
Все остальное - не важно.
Глава в главе
Однажды отрыватели случайно встретился с Ним. 3 кем свела его темная улица глубокой безлунной ночи на окраине города, «машина» так и не поняла. Может, Он был просто удивительным уродом, который несет бремя какой-либо Великой несуразности, отвергнутый жестоким миром людей. Или это был одинокий мутант, не способный даже осознать зловещую суть собственной реальности Или Он - результат определенного страшного эксперимента А может быть, и житель других миров.
Для обоих эта встреча навсегда осталась загадкой.
Они только почувствовали гигантскую пропасть, разделявшая их, бездну пустоты и сторонньости - еще большую, чем та, что каждый из них отделяла от людей.
И медленно разошлись в разные стороны как порождение несовместимых светил, которым никогда не понять друг друга и больше никогда не встретиться ...
* * *
20 октября, 3:44 ночи
В четырех километрах от подвала, где истощен бомж с неистовой надеждой фанатика всматривался в маленькое окошко, в другом месте - грязном и холодном - проснулся и закричал от смертельного ужаса десятилетний мальчик.
Это случилось, когда его правая нога нечаянно дернулась в тревожном сне и ударил по баке, который стоял отдельно от других. Тот на секунду наклонился, и этого было достаточно, чтобы из него выпала человеческая голова. Она покатилась по полу с тихим шорохом - так, словно сама выбирала направление, - и остановилась у хлопчикових ног. Скорее всего, из-за внезапно прерванный сон Артему показалось, что голова должна лицо его матери.
И за секунду до своей смерти он увидел, что она собирается его укусить ...
часть IV
Три визита; явление
раздел 1
Нет ничего хуже врага ...
21 октября, 23:01
Что-то было не так в этой квартире. Все четверо это почувствовали, когда щелкнул дверной замок и они вошли.
Худощавый брюнет в модном костюме спортивного покроя, который был за главного в четверке, для начала включил свет в коридоре, кухне и гостиной, оглядываясь. Двое - здоровяк лет тридцати, похожий на боксера благодаря расплющенном носу, и парень, года на четыре моложе с рано поседевшие виски, - начали молча распаковывать две большие сумки, принесенные с собой. Четвертый, лицо которого мало глупый выражение, не зная чем заняться, прошел на кухню и заглянул в холодильник. Главный мельком подумал, что Косого стоило оставить внизу в машине, от него здесь все равно никакого толку.
А может, все дело в этом дрянном предвкушении? ..
Сначала он даже не мог определить, что его насторожило - это маячило перед самыми глазами, но в то же время сохраняло свою невидимость, как воздух.
Возможно ... что-то в обстановке? Или…
Вообще, ему сразу не понравилась эта затея, а сейчас не нравилась еще больше. Проклятье! Если бы у него было хоть немного времени на размышления, он мог бы найти и другой способ рассчитаться с долгами перед Алексом. Похоже, тот и сам принял решение под влиянием эмоций, а он согласился. Зря, не надо было ...
Во-первых, он всегда был в хороших отношениях с Германом, - тем более, именно Герман год назад взял его на работу в компанию и лично способствовал дальнейшему продвижению по служебной лестнице. Во-вторых, не в его правилах было участвовать в разборках между старыми друзьями. Но сейчас - поздно ...
Он прошелся гостиной, слыша, как Седой и Боксер выгружают из сумок канистры. Хорошо, скоро все останется в прошлом. Главное - он лишится этих чертовых долгов. В конце концов, ничего страшного ему делать не надо. Например, убивать. Шеф всего-навсего горел желанием отыграться за вчерашний провал на переговорах. Как утверждал Алекс, это произошло по вине Германа. Хотел просто сорвать злость. Возможно, он так и согласился на это дело, так оно и было. Если бы шеф хотел всерьез рассчитаться с Германом, нанял киллера - и все.
Но почему же так гадко на душе?
Он подошел к огромному аквариума и постучал пальцами по стеклу.
Затем отвернулся от рыбок, достал из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и набрал домашний номер Алекса.
«А все-таки, - подумал он, удивляясь мудрости старой пословицы, пока в трубке раздавались длинные гудки - нет худшего врага, чем бывший друг».
Все. Достаточно! - его это не касается, он лишь отрабатывает перед Алексом свои долги.
Алекс ответил быстро.
- Мы на месте. Похоже, здесь давно уже никого не было.
- Все в порядке? - Алексу чем-то не понравился его тон.
- Да, все в полном порядке ... - медленно сказал Главный, осматривая гостиную, словно только ее увидел. Комната (теперь казалось, что и вся квартира) напоминала жилье ярого педанта, и дело было даже не в идеальном порядке, а в какие-то неестественной для человека симметрии.
(Да, все в полном порядке)
На самом деле волновала присутствие чего-то неуловимого, что порождает подсознательную тревогу и крепнет с каждой минутой. Оно требовало убираться отсюда как можно быстрее.
- В полном порядке ...
- Ты уверен? - настаивал Алекс.
- Уверен ...
(Почему в одних местах так много пыли, а в других его практически нет?)
... конечно, уверен.
(И еще не забудь про замок ... ведь двери почему-то были заперты только на один ... если хозяин уезжает надолго ...)
- Хорошо, - сказал Алекс, о чем-то раздумывая. - Где ты сейчас?
- В гостинной.
- Проверь что с окном, оно разбито?
Главный подошел к окну и отодвинул портьеру:
- Было, но сейчас ...
- О'кей, неважно, - перебил шеф. - На полу ничего не лежит, конечно же ... - Было непонятно, спрашивает он или утверждает.
- Нет, ничего. А че…
- Все, забудь об этом ... Да, еще кое-что: перед тем, как начать, проверь всю квартиру, там может ночевать один тип. На всякий случай, понял? Когда закончите, сообщи.
- Хорошо, как только сядем в м ... - он не договорил, потому что связь прервалась.
После разговора с Алексом глупое предчувствие только усилилось.
Главный вернулся в коридор. Боксер с Седым уже закончили с сумками и о чем-то тихо переговаривались. Косой копался в открытой коридорной шкафу.
- Давайте, шевелитесь, - бросил Главный. - Но сначала проверьте все комнаты. И еще: ничего не брать, - добавил он строго. Впрочем, все трое и сами знали, что непослушание мог быть опасным для них.
В этот момент Косой с видом счастливого кладоискателя выдержка из нижней полке коридорной шкафы стопку порнографических журналов.
- Смотрите-ка! Это любимые девочки нашего цацы-мальчика Геры. Ого! Ты только посмотри - Косой сунул обложку верхнего журнала под нос боксера.
- Пошел ты ... - огрызнулся тот.
- Времени мало, - главный посмотрел на Косого. - Оставь это и займись делом.
Боксер и Седой взялись за канистры:
- Куда?
- Начинайте с кухни, - сказал главный поспешно, хотя особо спешить не было причин - просто хотелось как можно быстрее убраться отсюда к чертовой матери; с этой пропитанной каким-то неживым духом квартиры - быстро сделать и убраться. Но его вдруг напугали взгляды подчиненных, словно те тоже что-то чувствовали.
«Неужели они почувствовали? Заметили это? Следовательно, оно мне не кажется ... Или ребята просто разволновались из-за того, что им приходится участвовать в поджоге? »
По Косого, то, похоже, только он находился в своей придурковатый тарелке. Хотя кто его знает - с такой рожей и идиотской манере держаться трудно было понять, когда он шутит, а когда начинает нервничать.
- После кухни перейдете ... - продолжил Главный.
Но здесь с глубины квартиры его прервал жуткий крик Косого.
* * *
21 октября, 23:06
Алекс положил трубку, не дослушав до конца заверений своего человека.
Этот звонок из квартиры Германа заставил его усомниться в необходимости мести бывшему другу и партнеру за вчерашние переговоры. Герман не появился, и все полетело к черту. Компания потеряла на этом от полутора до двух с половиной миллионов долларов - это было слишком много. Не смертельно, но много.
Он буквально взбесился, и поэтому потерял над собой контроль. И, кажется, серьезно ошибся.
Во-первых, за последние недели он сам начал подозревать, что с Германом творится что-то настолько нехорошо, что интересы компании для него действительно несущественны, и его отношение хотя бы к важным переговорам объяснялось именно этим, а не упрямыми принципами. В конце концов, разве это было похоже на того Германа, которого он знал столько лет? Конечно, совместный бизнес дал заметную трещину в их отношениях, но ... Если вспомнить их последний разговор в офисе компании, произошла примерно месяц назад - сразу было понятно, что в жизни Германа то действительно произошло.
Во-вторых, звонок отца Германа в офис несколько дней назад подтверждал такой же вывод. Старый сообщил, что не может связаться с сыном и надеется, что Алекс поможет ему прояснить ситуацию.
Также он вспомнил, что когда в конце сентября отец Геры пытался поговорить с сыном, трубку в его квартире поднял какой-то ненормальный тип, который пытался выдать себя за Германа и вообще «вел себя крайне подозрительно». Он интересовался Алекс отправил Германа в длительную командировку по делам компании? - именно этим объяснил «ненормальный тип» отсутствие хозяина дома. Что-то заставило Алекса соврать и подтвердить слова «ненормального типа».
Были и другие причины для размышлений.
Однако вчерашний день перечеркнул все зародыши понимания. Упущенные возможности требуют поиска виновных. Виновным был Герман. Злость так ослепила Алекса, что он сделал еще несколько серьезных промахов, - прежде всего, лично поручив поджог квартиры Германа людям, с которыми вместе работал; притом не одному или двум, а целой группе. И более того - не профессионалам. Глупость - присуща черта почти всех эмоциональных решений. Наверное, если бы у него было время подумать ...
Черт! Неужели он действительно может так мстить человеку, с которым связана вся его сознательная жизнь?! - вот что было хуже всего. И это его испугало, когда он бросил трубку.
Алекс закурил и по привычке стал расхаживать из угла в угол. «Хорошо, что жена отправилась погостить к родственникам в Венгрию», - подумалось. Может, так ему будет спокойнее ... - только спокойнее что? Возникала какая-то непонятная тревога.
Ощущение чего-то недоброго особенно усилилось во время разговора с человеком, руководившим этими тремя придурками, которые имели устроить поджог в квартире Германа.
Какая интонация, скользнула в голосе Главного: Алексу показалось, что он чувствует нечто похожее, но тщательно пытается это скрыть. Там, в квартире Германа, то неладное, то не так ... что-то такое, о чем даже не хотелось думать.
«А может, все прекратить?»
Он медленно потянулся к трубке, и заметил, что его рука дрожит.
Конечно, именно так и надо поступить. Он сейчас же даст отбой, и его люди вернутся. Все закончится.
Когда рука Алекса опустилась на трубку, его сердце вдруг пронзило чувство обреченности.
Он понял, что опоздал ...
* * *
21 октября, 23:08
Когда Косой закричал, все трое замерли.
Первым пришел в себя Главный. Он молча дал знак Седому и Боксеру двигаться за ним. Эти даже не пытались скрыть, насколько им плохо: у обоих были перекошены бледные лица.
Они уже пересекли половину гостиной, когда им навстречу, немного пошатываясь, вышел Косой. На его лице блуждала улыбка, которой им никогда еще не приходилось видеть: правый глаз было зизе, и казалось, что оно может полностью увернуться обратной стороной - радужная оболочка почти исчезла где-то рядом с переносицей. Главный из отвращением подумал, что так можно увидеть и собственный мозг.
- Какого черта? .. - он тряхнул Косого за плечи. Поскольку с тем ничего не случилось, он ожидал какого-то облегчения, но его не было. Даже наоборот: у него возникла уверенность, что теперь они еще больше приблизились к чему мерзкого и ужасного, терпеливо наблюдает за ними в этой проклятой квартире.
Вместо какого-то объяснения Косой захихикал, и Главный, отпустив его плечи, наотмашь ударил того в лицо. Косой заткнулся и схватился за разбитый нос, между пальцами просочилась тонкая струйка крови. Но это помогло - он заговорил:
- Там ... в спальне ... У стены стоит ... какое-то говно. Я включал свет ...
- Что именно? - спросил Главный уже спокойнее.
- Не знаю, - Косой снова хихикнув. - Сами посмотрите, я такого еще не видел, - он с виноватым видом осмотрел всех троих. - Я просто не ожидал, вот и все. Это выглядит ... как мумия.
Сердце Главного екнуло. Здесь еще только не хватало давно засохшего покойника ...
(Да, покойника, который устроил собственный склеп в жилом доме ... и очень любит убирать по ночам ... а сейчас самое ...)
Кто-то из двух за спиной Главного, то Седой, то Боксер, судорожно стрепетнувся.
Словно сквозь густой туман Главный понял, что они просто на грани глубокой паники, и он - в частности. Но если именно он сейчас подвергнется ее влияния, наступит цепная реакция, после чего его авторитет навсегда упадет в глазах не только этих трех. Что он потом скажет Алексу? «Извини, босс, Косой нашел в одной из комнат некое" говно "и мы дали Драпака, так чуть не наложили в штаны». Или поделится своими наблюдениями, как выглядела квартира и какие при этом у него возникли ощущения? Расскажет о том, как кто-то за ними наблюдал? О беспричинный ужас, охвативший его, когда они только зашли. Меньше в мире он хотел услышать, что ему все это ответили ...
- Хорошо, - как можно увереннее сказал главный и обвел взглядом всех троих. - Ничего не случилось, (пока ничего не произошло - может, да?) Причин волноваться нет. Сейчас мы просто проверим, что там, а затем быстро завершим дело. Через пять, максимум семь минут уже будем ехать в машине и рассказывать глупые анекдоты.
Главный с удовлетворением отметил, что лицо во всех трех расслабились, по крайней мере исчез страх. Он вернулся и направился к двери.
За ним последовали другие, невольно держа дистанцию в три шага.
Вид открытых дверей вызвал у всех одинаковые мысли о голодных монстров, затаившихся, и ждут сразу на четырех жертв. Во всех из памяти всплыли похожие воспоминания детства, когда каждый пережил нечто особенно страшно.
Для Боксера это был момент, когда однажды утром он проснулся рядом с посиневшим младшим братом, который умер во сне от удушья. Месяцев восемь после этого он просыпался каждую ночь от ужаса найти под боком холодное тело.
Косой вспомнил отдых в пионерском лагере и незабываемое купание в реке. Тогда, глубоко нырнув, он врезался прямо в утопленника. Вода была очень мутной, и он догадался об этом только после того, как пальцы, ощупав лицо, попали в рот с распухшим языком. В следующий раз он решился искупаться в море только через шесть лет, а в реке его больше не видели.
Седой заново пережил случай, когда в третьем классе вернулся домой раньше и лицом к лицу столкнулся с квартирным вором. От растерянности то так ударил его головой о стену, десятилетний Седой восемь суток находился в коме, а потом еще долго боялся сам заходить в квартиру, не знал, что родителей нет дома.
Главный зашел в спальню первым. За ним медленно двинулись другие. У стены, широко расставив ноги и вытянув вдоль туловища тонкие узловатые руки, стоял темно-желтое то.
Оно было похоже на человека, тело которого высушили в огромной микроволновой печи. Глаза были закрыты, и тонкие морщинистые веки глубоко запали в глазницы, словно они прикрывали пустоту. Это действительно напоминало мумию, как показалось Косом. Или - чучело гигантской человекообразной насекомые.
«Неудивительно, что Косой чуть не наложил в штаны, когда включал свет», - подумал Главный.
- Просто какое-то ... какой-то ... - выдохнул Боксер, но, не сумев отыскать среди своего словарного запаса нужного сравнения, нецензурно выругался.
- Может, просто кукла ... монстр из какого-то фильма, а? - предположил Седой.
Главный поморщился, уловив в его голосе панические нотки.
(Не выкопал же Герман эту штуку на Лычаковском кладбище, чтобы привлечь домой в свою спальню ...)
Главный двинулся вперед и приблизился к фигуре на расстояние вытянутой руки. Другие застряли в дверях.
«Все правильно, обычный манекен ... Ты же не думаешь, что это - и есть тот самый педантичный хозяин ... это же тупо, правда? Разве ты можешь представить, как оно движется? Это же глупо считать, что оно сожрало Германа и поселился здесь. И исчезновения Германа то связано ... »
Косой вдруг хрюкнул, проглотив смешок:
- Точно, кукла ... Представляю, как пай-мальчик Гера с ней развлекается! - попытался шутить он.
Никто не отреагировал.
- До сих пор я думал, что он просто педик, - продолжил Косой. - А оказывается, настоящий извращенец. Нет, вы только посмотрите на это! Могу поспорить, что у этого чучела есть даже специальная дырка в заднице!
Кто-то прыснул, но смешок раздался вынужденно, как крик умирающего птицы. Несмотря на то абракадабру, которую городил Косой Главный поймал себя на том, что рассматривает жуткую фигуру в надежде найти намек на правильность его слов.
- Но даже если у Германа и были скрыты от всех сексуальные извращения, типа некрофилии, - отметил Главный из отвращением и растущим беспокойством, - эту штуку вряд ли можно было приобрести в секс-шопе. Она, скорее, была настоящей мумией кого-то, очень похожего на человека (но, Господи ... откуда?!), и очень сомнительно, чтобы ее изготовили из пластика. Однако коснуться, чтобы убедиться, особого желания у него не возникало. «Кукла» казалась не просто жуткой - она казалась живой ... и у Главного, стоявший до этого ближе всего, возникло впечатление, что оно прислушивается к тому, что происходит.
«Что это за странный кисловатый запах? Когда он появился? Сначала, кажется ... »
- Довольно Насмотрелись ... - Главный вернулся к другим.
«Просто кучка испуганных людей ... Что же это за кисловатый запах? ЗАБУДЬ! - скоро все закончится »
- Пора начинать, - он направился к двери.
Все только этого и ждали - повторять не пришлось. Исходя последним из спальни, Главный увидел на стене школьный портрет Германа. В нем тоже было что-то не так.
«Лучше скажи, что здесь так? Эта квартира как переполнена призраками ... »
Зайдя на кухню, он почувствовал себя значительно лучше.
- Смотрите, - главный поставил на пустой кухонный стол десятилитровую пластиковую канистру с бензином, вытащил из бокового кармана пиджака целлофановый пакетик с четырьмя одноразовыми блюдцами, свечи и начал объяснять.
Все выглядело очень просто: по центру блюдца нужно было установить свечу, после чего наполнить его бензином, поджечь свечу и рядом поставить пластиковую канистру. И больше ничего, потому что дальше ...
Когда свеча догорала до определенного уровня, бензин в блюдце загорался, розплавляв его края и растекался вокруг огненной лужей, что, в свою очередь, захватывала канистру, наполненную бензином. Очень скоро все вокруг превращалось в неуправляемое ад. Воспалительная бомба замедленного действия - простая и эффективная. И почти никаких следов. Итак, если кто-то случайно и заметил или даже запомнил незнакомых людей, заходили вечером в подъезд, никто не сопоставил бы их появления с пожаром, который охватит квартиру Германа вплоть под утро.
Одну «бомбу» надо было установить на кухне, остальные три - по всей квартире, то есть, по одной в трех из пяти комнат, указанных Алексом, который хорошо знал планировку квартиры Германа.
Если где-то «детонатор» по какой-либо причине не сработает, «бомба» розхлюпаеться в других местах.
- Вот так, - закончил свои объяснения Главный, желая поскорее взяться за дело и сжечь это дьявольское гнездо. - Просто, как все гениальное. Вопросы?
Вопросов не было.
Только Седой, наконец, сказал вслух то, что уже давно крутилось у всех на уме:
- Давайте побыстрее. Мне очень не нравится эта квартира ... здесь, как дома с вампирами.
- Даже хуже, - кивнул Боксер без тени улыбки. - Здесь ...
Внезапный стук заставил всех четырех подпрыгнуть ...
- Черт! .. - Главный из зеленели лицом выглянул из кухни в коридор. Кажется, звук донесся именно оттуда.
Входные двери были немного приоткрыта.
- Кто заходил последним? - Главный обернулся в тройку.
- Я ... - настороженно ответил Косой. Его голос сорвался.
- А замок?
- О! .. - Косой схватился за голову, но сразу облегченно вздохнул: - в течение ... я просто забыл ... я ...
- Заткнись! - бросил Главный. - Ты чуть не подставил нас, мудак! Такого придурка, как ты, надо было оставить в машине. От тебя и так никакой пользы. Учти, Алекс обязательно об этом узнает. А теперь - марш закрывать двери!
Косой безмолвно подчинился.
- Все. Начинаем, - главный раздал Седому и Боксеру по блюдечке и свече. Подумав секунду, дал и Косом, который вернулся из коридора.
- Зажигалки? - он посмотрел на людей, все молча кивнули. - Хорошо, я потом всех проверю сам.
Когда все вернулись, чтобы выйти в коридор за канистрами, главный задержал Боксера:
- Ты берешь спальню с тем чучелом, - и добавил вдогонку другим: - Вы возьмете другую комнату и гостиную. Я закончу здесь.
Боксер застыл на месте, словно его посылали в ад.
- Нет Я туда сам не пойду!
- Хорошо ... Мы пойдем туда все вместе ...
Он указал Боксеру на канистру, а сам подался вперед. В коридоре к нему присоединились двое других.
Главный толкнул ногой дверь спальни, чтобы зайти ... и в следующий миг, когда четыре пары глаз метнулись к противоположной стене, во всех перехватило дыхание ...
Мумия исчезла!
* * *
21 октября, 23:17
Алекс набрал номер мобильного телефона Главного.
(Долго)
Сейчас тот возьмет свою мобилку, и он отменит операцию.
(Но откуда это гнетущее предчувствие, что он опоздал? .. уже ничего не ...)
Пошел сигнал.
В Алекса замерло сердце - Главный не отвечал.
Откуда-то издалека на него надвигалось что-то темное и бесформенное ...
Алекс отключился и бессильно упал на стул.
Поздно ...
Что-то стремительно приближалось ...
Он продолжал сидеть и почти апатично прислушаться к этому предчувствия.
Его рука внезапно метнулась к верхнего ящика стола.
Через мгновение дверь квартиры затряслись от тяжелого удара ...
* * *
21 октября, 23:16
Пока все трое за его спиной глазели на пустую стену, где должна быть мумия Главный раз за этот вечер попытался удержать себя в руках. И ему это снова удалось - то его поддержало, может, ответственность за трех человек, которые были рядом.
Его взгляд последний раз скользнул пустой стеной.
Все! Чихать на Алекса! Из него хватит!
Главный вернулся к своим подчиненным и толкнул ближайшего в грудь
- В машину! Быстро! .. - его окрик вырвал их из оцепенения.
Началось движение, сначала сумбурный и неосмысленный, - Косой первым бросился бежать через гостиную в коридор, но споткнулся за стул и с грохотом упал. Боксер, который шел за ним (до сжимая ручку полной канистры), запутался в ногах Косого и тоже чуть не упал; канистра вывалилась из рук, с открытого горлышка захлюпал бензин.
Главный из Седым были сразу за ними. Чтобы не создавать передряги, Главный пропустил Седого вперед, пока Косой, что уже был в коридоре, бросился к входной двери.
Главный скорее услышал, чем увидел, что дверь наконец открылась.
С того момента, когда Главный скомандовал «в машину!», И все четверо вылетели из квартиры - в объективном времени прошло каких-то семь секунд.
Никто, конечно, не заметил, что из трех канистр, которые остались в коридоре, теперь было только две ...
Наконец, они заскочили в машину.
- Боже ... Что это было? .. - дрожащим голосом проблеяла Седой. - Меня аж трясет, как подумаю ...
- Заткнись! - через плечо бросил Главный, сидевший впереди рядом с боксером, который был за рулем.
- Скорее! - рявкнул Главный на водителя, у которого так дрожали руки, что он не мог завести машину.
- Неужели он ... оно ... А если это логово отрыватели ... - снова подал голос Седой.
- Заткни свою глупую рот!!! - закричал Главный.
Всех настолько охватила слепая паника, никто не обратил внимания на сильный запах бензина в салоне автомобиля. И что задние двери были открыты, а замок - сломанный снаружи. Косом, который через них и прыгнул в машину, было не до таких мелочей.
Боксер, которого трясло, как в лихорадке, не мог справиться с зажиганием.
- Дай! .. - Главный вырвал у него ключи.
При этом его левая рука оперлась на спинку водительского кресла.
- Что это? - он поднес к глазам мокрую ладонь, пытаясь рассмотреть ее, и сразу почувствовал, что и сидит на чем-то мокром.
Пользуясь задержкой, Боксер вырвал у него ключи назад и наконец-то попал в замок зажигания.
... Вдруг костлявая узловатая рука пробила заднее стекло машины и чиркнула зажигалкой «Зиппо» ...
Только один Косой успел обернуться, чтобы на мгновение увидеть победно улыбающийся оскал.
Через секунду после того, как салон вспыхнул, машина заревела мотором и сорвалась с места, с визгом стирая об асфальт протекторы шин. Во внутреннем кармане пиджака объятого огнем Главного запищал никем не услышан сигнал мобильного телефона ...
Набрав ход, горящая машина через несколько метров врезалась в толстое дерево.
За три с половиной секунды ночную тишину нарушил мощный взрыв. Он выбросил из покореженной «машины» четыре горящие, как соломенные чучела, человеческие тела.
Отрыватели голов был уже далеко ...
раздел 2
Последний шанс Эксперта
Иностранцы, которые вторглись в его Приют не были особенно опасны.
Они - только слепые исполнители, жалкие марионетки, которые платят свои долги перед хозяином. За ниточки дергает Алекс - вот кто серьезная угроза. Он знал Германа, как никто другой. Он мог посылать людей снова и снова, чтобы разыскать своего бывшего друга и партнера. Допускать это было опасно, особенно, теперь - перед самым началом последней трансформации. Вмешательство людей уже и так возбудило ее естественный ход.
... Машина посланцев ярко горела на ночной улице; взрыв разбросал вокруг ее горящие останки.
С проблемой на имя «Алекс» пора было покончить.
* * *
Это должно произойти вот-вот ...
Независимых экспертов, уже болтался над пропастью «на волоске», было предоставлено первый и последний шанс использовать против «машины» свое тайное оружие - воспоминание о том короткий промежуток времени, когда двенадцатилетний Гера побывал в фотосалоне в 1980 году.
Он не знал, что именно может привести «машину» к разрушению, но это была единственная возможность. Последняя попытка.
Его бездействие за последние недели объяснялась тем, что «машина» стала слишком сильной и была способна парализовать любые его старания.
Но сейчас приближались новые изменения, и «машина» на время становилась уязвимой ...
Самое важное, чтобы у него хватило сил продержаться до нужного момента - другого шанса больше никогда не будет.
И тогда Я умрет ...
* * *
21 октября, 23:29
Бронированные двери прогнулись, но удар выдержали. И похоже, могли продержаться еще очень долго.
Отрыватели отклонился в сторону и врезался плечом в стену - справиться с кирпичной кладкой было проще и быстрее.
Теперь он быстро ослабевал. Завершающая трансформация могла начаться с минуты на минуту. Сила и скорость реакции снизились уже почти наполовину. Если бы люди Алекса задержались с приходом в Приют минут на тридцать-сорок ...
Четвертая переходная фаза (четвертый приступ) был словно холодная волна поднимается откуда снизу. Теперь надо поторопиться - только час назад он мог поднять планку реакции настолько, что человек, который изо всех сил бежит, представлялась ему просто огромным двуногим улиткой. Сейчас же даже собственные движения казались чрезвычайно медленными и вялыми.
После седьмого удара в стене образовался вертикальный брешь, сантиметров сорок в ширину, и отрыватели прорвался в квартиру Алекса.
Каким бы медленным он себе казался, его вторжения, с момента первого удара, заняло не более пяти секунд проход в кирпичной стене словно продолбил тяжелый скоростной молот.
Он сразу же убедился, что в квартире находится как минимум один человек - значит, Алекс здесь.
Отрыватели пересек большой холл, прошел прохладную гостиную, еще более холодную комнату ... Потом повернул и остановился перед теплыми дверью кабинета, - пожалуй, Алекс сейчас здесь. Хотя свет почему-то горел по всей квартире.
Он открыл дверь и вошел. Часть письменного стола и стул мерцали теплом, почти испарилось. Алекса не было. Монстр замер, пытаясь на слух определить местонахождение хозяина - за дыханием или сердцебиением. Однако близка трансформация сильно притупила остроту восприятия. Или Алекс находился далеко.
Отрыватели перешел в другой конец квартиры, где была спальня. Алекс прятался здесь: ручка двери совсем давно контактировала с чем-то более горячим, чем окружающая среда.
Три четкие, но невидимые для человеческого глаза следы вели к шкафу; на левой двери - те же выразительные теплые следы пальцев, а сами двери уже заметно нагревались изнутри, вырисовывая человеческий силуэт. Если бы не близкая трансформация, то он давно бы уже ...
Отрыватели открыл дверцу шкафа ...
Алексей, державший наготове «Беретту», дважды подряд спустил курок. Один за другим раздались выстрелы.
Выстрелить в третий раз Алекс не успел. Монстр выбил пистолет, сломав ему при этом запястья, а следующим движением выбросил Алекса из шкафа на середину комнаты. Тот сразу попытался встать на ноги, но замер, прижимая окровавленную руку к груди, и широко открытыми глазами смотрел на отрыватели.
- Тинадтонаполягавназуссстричи! ..
На перекошенное лицо Алекса появилось темное пятно холода.
- Невелихххкизминизаосссстаннийймисяць! .. - проскрежетал отрыватели, наступая. - Початокфинансовоххороку ... купароботы! ..
На ошарашенному лице Алекса отразилось понимание:
- Т-ты?!!
Проскреготившы еще что-то, монстр подался вперед и схватил его корявыми лапами за горло. Алекс отчаянно и безнадежно затрипався. Его ноги сантиметр за сантиметром отрывались от пола. На красном лице лихорадочно метались выпученные глаза; вены вздулись и напоминали жирных червей, которые беспокойно возятся под кожей.
В то же время движения отрыватели замедлялись с каждой секундой. Когда глаза Алекса начали закатываться, то неожиданно выпустил его, а сам, чтобы удержать равновесие, отступил на шаг.
Оказавшись на полу, Алекс закашлялся, прижимая к груди искалеченную руку. Но подняться не решался.
Комнату постепенно наполнял нарастающий пронзительный звук, вырывался из открытого рта отрыватели. Это напоминало визг циркулярной пилы. В Алекса с глаз полились слезы. Казалось, этот звук проникает до самых костей. Алекс сумел только отползти подальше от монстра, начал раскачиваться во все стороны, как выполняя ритуальный танец.
В этот невыносимый визг вдруг уклинилося нечто похожее на звонкое чавканье, и Алекс увидел, как в районе лодыжек чудовища начали появляться пульсирующие наросты. Они вытягивались на глазах, пока не достигли полуметровой длины и не стали похожи на гротескные петушиные шпоры.
Монстр обхватил скрюченными лапами заброшенную вверх голову и издал нереальный для живого существа крик. Вроде заскрипел само пространство от трения параллельных миров ...
Одновременно завопил и Алекс; с его ушей плеснула кровь, струясь на плечи, как два миниатюрные рубиновые водопады.
Три из четырех лампочек в люстре треснули, посылая вниз тысячи мелких осколков; стекло с ледяным скрипом дала извилистую трещину.
Воздух комнаты наполнилось едким запахом.
Процесс заключительной трансформации входил в полную силу.
И тут отрыватели голов увидел ...
... глазами двенадцатилетнего мальчика Геры старый фотосалон с типичным интерьером и фотокамерой, которая крепилась на треноге.
Выпуклая, как единственный глаз циклопа, линза была направлена прямо на мальчика, и, казалось, что в ее бездонной глубине что-то выжидает удобного момента, чтобы вырваться наружу.
Плохое оно или хорошо, но это все равно очень тревожит Геру.
Фотограф, мужчина лет сорока, с лысиной, что делала его похожим на профессора, вынырнул из-под накидки и сказал:
- Если ты будешь сидеть с таким лицом, то лет через двадцать твои дети решат, что в этой стране было несчастливое детство, - он заговорщически подмигнул Гэри. - Ты можешь улыбнуться? - спросил фотограф. - Или хотя бы сделать вид, что улыбаешься?
Гера пожал плечами и растянул губы в вынужденной улыбке.
- Ну, не так мрачно, - оценил фотограф и снова нырнул под темную накидку.
- Да ... - донесся его голос к Геры. - не двигайся ...
На него снова смотрел стеклянный глаз объектива, черная зрачок которого вот-вот раскроется. И это вызвало у мальчика новые неприятные ощущения. Ему хотелось поскорее закончить съемку - как входишь с больным зубом в кабинет дантиста и мечтаешь о том, когда выйдешь наконец с готовой пломбой. Только фотографирования казалось еще хуже - может, из-за абсолютной неизвестность, которая таится в черной, как космос, глубине объектива. Контрастность подчеркивали лучи прожекторов, слепили глаза.
Даже искусственная улыбка долго не продержалась.
- Черт! - фотограф выпрямился, темная накидка одним концом легла ему на плечо. - Ну что это такое?
- Не знаю ... - пробормотал Гера, стараясь как можно меньше смотреть в объектив камеры. А может, - мелькнула мысль, - может, просто не смотреть, когда ... Но в том-то и дело: объектив как притягивал его взгляд с какой магнетической силой.
- А ты не боишься? - Гэри показалось, что взгляд фотографа стал особенно заинтересован.
- Не то чтобы ... - начал Гера и смутился.
Фотограф подошел к нему и присел на корточки возле стула.
- Кажется, будто там ... внутри линзы что-то скрывается, да? Что-то такое, как ... - мужчина не договорил.
Гера смотрел себе под ноги несколько секунд, а затем неохотно кивнул.
(Чего он с тобой нянчится и откуда ему известно о ...)
- И так всегда? Я имею в виду, когда фотографируешься.
- Кажется, да, - неуверенно ответил Гера и еще больше смутился.
И в то же время эта возможность была для него приятной неожиданной возможностью поделиться с кем-то своей проблемой, - фотограф оказался первым человеком в жизни, серьезно восприняла его ... как это? - фотофобия?
- Только сейчас ... - он запнулся и покраснел.
(Черт! Это будет выглядеть, как мне двенадцать лет, а пять)
- Что? - фотограф смотрел на него совсем серьезно и без малейшего намека на недоверие или насмешки. Словно действительно понимал, о чем речь.
- Этот фотоаппарат такой большой, и у него такой огромный объектив ...
Фотограф помолчал, рассматривая бледно-голубой квадрат за спиной мальчика, служившего фоном, а затем перевел взгляд на Геру.
- Вот что я тебе скажу, парень: похоже, ты Фьючер.
- А что это такое? - спросил Гера.
- не «что», а «кто». Фьючер - это люди, способные видеть будущее. И не только свое. Чаще всего это случается во время фотосъемки, в тот краткий миг, когда щелкает диафрагма объектива. Она похожа на зрачок глаза ...
Гера с удивлением смотрел на фотографа - то, что он говорил, было похоже на перевод какой-либо фантастического рассказа или просто вымысел, - может, этот разговор - для того, чтобы его успокоить и сделать хороший снимок?
- Я работаю фотографом уже более двадцати лет, - продолжал хозяин салона. - За это время через меня прошли, наверное, десятки тысяч людей. Но я встречал только двух настоящих Фьючер. Это очень редкие люди ... Кто знает, может, ты - третий.
- Правда? - недоверчиво спросил Гера. - И они ... ну, эти люди ... Фьючер ... что-то действительно видели?
Фотограф тихо рассмеялся.
- Видишь, среди Фьючер те, кто может что-либо вспомнить, случаются редко. Я их не встречал. Они просто видят и сразу же забывают. Некоторым потом могут сниться странные сны или появляться какие-то отрывочные воспоминания - это случается, когда будущее, так сказать, становится настоящим. Например, такой Фьючер может прийти письмо, а он неожиданно вспоминает, что в нем написано. Это как воспоминания о будущем.
- А почему они забывают? - Гера невольно взглянул на объектив большого старого фотоаппарата. Сейчас он не был ... опасным? Казалось, он заснул на время - и теперь вызвал только неприязнь.
Фотограф покачал головой:
- Мне это неизвестно.
- Ну, хорошо, - он поднялся на ноги. - Пора браться за дело, а то там, наверное, уже собралась очередь. Ты не передумал?
- Нет, - Гера вспомнил родителей: «Что за капризы, разве тебе не хочется, чтобы у тебя осталась память? Господи, да что с тобой?! Сфотографируйся хотя бы для нас ... »
Фотограф вернулся в свою камеру, а Гера застыл перед объективом и снова превратился в пионера-героя под прицелом фашистов - красный галстук только подчеркнул аналогию.
- Готов? - спросил фотограф, раз забравшись под черную накидку. - Вот сейчас мы и узнаем - Фьючер ты или нет.
Хотя в тот момент Гера не мог видеть лицо фотографа, ему показалось, что он зловеще оскалился, пряча лицо под черной вуалью камеры, словно злой колдун.
- Внимание! Сейчас вылетит ...
(Хе-хе, парень! .. сейчас у тебя несколько вылетит ... может, это будет даже объемная живая картинка твоей собственной смерти ... ТВОЕ БУДУЩЕЕ! .. ха-ха!)
Глаз фотообъектива начало открываться ... Шире ... Шире ... И невероятно медленно ... шире ...
Ккккккк! ..
Гера почувствовал, как его относит куда-то очень далеко ...
Ощущение пространства, времени и даже собственного тела растворилось в бестелесном НИГДЕ ... Но особенно поразила именно отсутствие времени - не чувствовать его течения, его существование ... Понять это по-настоящему можно было только здесь, где его просто не существовало ...
Темнота вдруг исчезла, и Гера увидел себя самого как в зеркальном отражении. Только тот, зеркальный мальчик - был настоящий, а он (Гера-то понял это сразу) смотрел на него с портрета.
Когда Гера-с-будущего, повесив изображение на стене, отошел в сторону, увидел свою комнату - Гера-в-портрете сразу отметил, что смотрел так, будто весь превратился в сплошное Глаз. Ему не надо было переводить точки зрения, он видел всю картину в целом.
Одна за другой перед ним пронеслись картины его будущего. Комната это была светлой, то погружалась в ночную тьму; появлялся он сам, заходили родители, друзья; летний пейзаж за окном менялся снежной зимой ...
... Вот он, прикрыв дверь комнаты, внимательно прислушивается к голосам папы и мамы, которые обедают на кухне. Вынимает из портфеля дневник и осторожно вырывает страницу, где красным учительским чернилами - просьба, чтобы его родители пришли в школу (строгий завуч неожиданно застал Геру в туалете с сигаретой). Он вырывает лист из дневника и, чтобы не оставлять никаких следов, вынимает из другой его половины еще одну страницу. Но это не все. Хитро улыбаясь, Гера достал из письменного стола совершенно чистый новый дневник - его он больше часа подбирал в канцелярском магазине перед началом учебного года, чтобы и цвет страниц и расположение дырочек от скрепок идеально совпадали с приметами рабочего дневника - вот теперь все в порядке ...
... Они с Алексом сидят на кровати и рассматривают помятый черно-белый журнал, который нашли под лавкой в парке. Мальчишки обмениваются приглушенными репликами, хотя дома никого нет. Похоже, журнал самодельный, с очень некачественными фотографиями, зато на них изображены голые женщины с огромными, как арбузы, грудью. Женщины застыли в дерзких позах; некоторые совсем без одежды, некоторые в странном облегающем наряде из кожи, которое совсем не прикрывает интимных частей тела. Некоторые держат во рту или руках нечто похожее на банан, но именно, понять невозможно из-за низкого качества черно-белых фотографий. Алекс выражает свое предположение, и они начинают смеяться.
Именно «Алекс», потому что к нему уже давно прикрепилось это прозвище. Никто не знает откуда ... не помнит. Алекс тоже значительно старше, его волосы, когда-то очень светлое, теперь просто русые, черты лица потеряли детскую округлость.
Когда Алекс поднимается, чтобы идти домой, Гера просит оставить журнал в него на несколько дней. Алекс идет, возвращаются с работы родители, ужин ... Когда все, наконец, укладываются спать, Гера тихонько включает в комнате настольную лампу и получает спрятан журнал ...
* * *
Гэри - шестнадцать ...
Родители подарили ему конверт с поздравительной открыткой, в которую была вложена денежная купюра в двадцать пять рублей. Он сам должен решить, какой подарок себе сделать. Впервые в жизни ему дарили деньги.
И сегодняшний день более знаменательный другим - он получил паспорт. Правда, это событие было несколько припсована недавним посещением фотосалона, где ему пришлось заставить себя смотреть прямо в объектив камеры. К счастью, обошлось без эксцессов. За последние годы он впервые фотографировался по-настоящему. Раньше, когда в школьном классе делали коллективное фото, он или находил повод уйти домой, или просто закрывал глаза. Тяжелые отношения с фотокамерами и даже с обычными линзами для Геры так и остались неразгаданными. Он ничего не помнил из того, что двенадцатилетний Гера-в-портрете видел здесь и сейчас, и мог поклясться чем угодно, что никогда не слышал слова «Фьючер».
* * *
Гера в Риге ...
Почти всю неделю комната оставалась пустой. Изредка, чтобы вытереть пыль или полить цветы, заходила мама.
Она старела (наверное, там и потом он не уловит разницы): под глазами уже были очертания темных мешков, морщин почти не прибавилось, но теперь они углубились и больше бросались в глаза. Пока он так торопил время, мечтая поскорее вырасти и стать взрослым, то - словно требуя за это платы - был беспощадным к его маме.
Перед тем, как выйти из комнаты, мама бросила странный пристальный взгляд на портрет. Не такой, каким обычно матери смотрят на фотографии своих детей. Она как пыталась рассмотреть что-то за ним, как человек, внезапно чувствует, что за ней наблюдают.
Этот взгляд был хорошо знаком Гэри-в-портрете - именно так часто смотрел на него он сам, особенно после прошлого лета. Тогда за одну неделю у него было две яркие галлюцинации: обе связаны с загадочным сухим чудовищем ...
Гера-в-портрете еще не понимал, чем вызваны эти кошмары. Зато голос в его голове нашептывал, что часть тебя уже знает ... Его взгляд тогда останавливался на портрете, словно намекая на какой-то не очень четкий, но все же существующий связь. И шло время, и это случалось все реже. А уже перед самой поездкой в Ригу Гера порой и вообще не замечал своего изображения.
И вот вдруг комната впервые исчезла, точнее, возникло другое помещение.
Это было купе пассажирского поезда, в котором Гера возвращался из Риги домой. Но с первого взгляда было понятно даже двенадцатилетнем мальчике, не то, в котором Гера должен ехать. Потому что это было купе проводника. Завалено одеялами, с раковиной для мытья стаканов ...
Раздет Гера лежал на нижней полке, а на нем сидела голая женщина - очень высокая и очень мускулистая (как показалось Гэри-в-портрете). На полу у полки валялся одежда: его и ее.
Было сразу понятно, чем они занимаются. Это имело много названий, и двенадцатилетний Гера часто думал, почему одни считаются приличными, другие - не очень, а третьи можно было произносить вслух только в компании близких друзей, - если все они означают одно и то же?
Сначала оба они просто целовались, причем Гера - очень скованно и неуклюже - как, наверное, все юные и неопытные любовники. Чего совсем нельзя было сказать о проводницу. Она при этом старалась быть снисходительной и терпеливой, как с ребенком, делает первые шаги.
Все произошло быстро и просто, он и не заметил, как уже оказался голым в ее купе.
Внутренне Гера еще мусолил мысленно ее откровенный вопрос, поставленный бы между прочим, когда он пришел попросить сахара к чаю. Она спросила: «Парень, мне кажется, ты еще девственник, га-а-а?» А когда он оторопел с протянутой к цукернички рукой, она рассмеялась, как после удачной шутки. Но вдруг совсем серьезно добавила: «Мы могли бы это исправить».
Гера пришел к выводу, что в реальной жизни все так и должно происходить.
Когда волна мальчишеской смущения стала уступать место страсти, он даже попытался взять инициативу в свои руки.
Именно тогда и началось самое ужасное ...
Первый раз она укусила его не сильно. Гера почти не обратил на это внимания. А когда в голове уже забил тревожный звон и он понял, что происходит что-то не то ... то попытался вырваться из-под нее.
Она укусила его снова ... снова ... и снова. Он вырывался уже изо всех сил, но безрезультатно, - проводница оказалась намного сильнее. Паук схватил жертву и не собирался выпускать ...
Когда он хотел закричать, она просто заткнула ему рот своими смятыми трусиками. И он просто беззвучно плакал ... Не от боли, а от унижения и беспомощности. Вскоре его тело покрылись множеством лилово-красных следов от укусов ...
Для шестнадцатилетнего Геры этот ужас длился невероятно долго. Чудовище, сидело на нем, успело несколько раз перевоплотиться: в огромную дикую обезьяну, в вампира, у голодного тигра, и даже ... Но для двенадцатилетнего Геры-в-портрете это длилось, может, две с половиной минуты, если бы там существовал время.
Когда все закончилось (для нее, но, конечно, не для Геры - для него все теперь только начиналось), женщина хрипло рассмеялась, и этот смех еще очень долго преследовал Геру в мучительных навязчивых воспоминаниях. Затем она отпустила его и начала обыденно одеваться.
«И запомни, котик, - сказала она мягким голосом, пока он, пряча глаза, натягивал на себя одежду, - если кому-то расскажешь, я заявлю, что это ТЫ пытался меня изнасиловать, а я защищалась. Как ты думаешь, кому из нас поверят, га-аа? - она хихикнула. - Будь вежливым мальчиком », - и поцеловала его в щеку. Гера едва не упал, запутавшись в собственных штанах ...
Гера-в-портрете не увидел, как тот Гера провел ночь, как ожидал минуты, когда поезд остановится на последней станции, как прятался в своем купе, боясь столкнуться с ней, вздрагивал при каждом открывании дверей другими пассажирами ... - потому что перед ним снова была только его комната.
На следующее утро шестнадцатилетний Гера вернулся.
В тот же день над его письменным столом исчез большой цветной календарь со смуглой красавицей в купальнике ...
Гера заканчивает школу ...
Вступает в институт ...
Иногда (уже после случая в поезде) в Геры-в-портрете возникает впечатление, что его протягивает через грязные и темные закоулки жизни, которые он только должен пройти ...
Окончание института ...
Женщины снова интересуют его, но ...
Родители, особенно папа, выглядят уже старыми. Не совсем древние, конечно, но годы берут свое.
Сразу после окончания института он устраивается на работу.
Герман - взрослый человек ...
С девяносто шестого года начались события, которые внесли большие изменения в его жизни. Две из них произошли почти одновременно: они с Алексом основали собственную страховую компанию и его родители эмигрировали в Канаду. Он теперь живет один. Его комната преимущественно пустует.
Он переезжает в большую новую квартиру ...
Портрет теперь висит в просторной, светлой, красивой, дорого меблированной комнате.
Герман много работает, часто ездит в командировки, основную часть свободного времени проводит дома, слушая музыку, читая или смотря телевизор; иногда у него гостит Алекс с женой, но, похоже, их дружба давно осталась в прошлом ...
Начало марта девяносто восьмого года ...
Герман возвращается домой из служебной командировки в ужасном состоянии. В конце следующего дня его забирает «скорая». Острый перитонит. Врачам едва удается его спасти ...
Именно тогда Гера-в-портрете увидел больше. Гостиная удалилась, как когда-то его детская комната, и возникло больничную помещения. Это случилось ночью, на вторые сутки пребывания Германа в больнице.
Он лежал на кушетке в процедурном кабинете. Ему делали переливание крови под присмотром и с непосредственным участием высокого худощавого врача. Тот был его донором. Врача звали Феликс Лозинский. Хирург лежал на соседней кушетке и внимательно следил за проведением процедуры. Он был единственным донором для Германа. У него было лицо крайне уставшей и изможденной человека. Правая рука Лозинского, согнутая в локте, лежала на груди; засученными рукавами халата был поплямлений кровью.
Герман оставался без сознания. Выглядел ужасно. Когда переливания было завершено, ему поставили капельницу ...
Врач (Лозинский в тот момент дежурил в отделении) распорядился не тревожить пациента и перевезти в палату интенсивной терапии позже. Затем отпустил обоих медсестер, сказав, что присмотрит за Германом, тем более в ближайшие несколько часов это максимум, что он может сделать. Вмешиваться Лозинский приказал только в крайнем случае.
Через минуту они остались одни. В процедурном кабинете, как и раньше, горел яркий свет. Тишину нарушало только дыхание двух мужчин.
Но они недолго оставались сами, хотя дверь не открывалась ни разу.
В процедурном кабинете возник маленький врач, кругленький и розовощекий, очень похож на доброго доктора Айболита. И еще одна фигура - гораздо крупнее, чем-то напоминала санитара. Лицо санитара было плоское, как нарисовано, долгое расстегнутый халат (поскольку на нем не было пуговиц), открывал мощные безволосые грудь и мускулистый живот.
Неожиданные посетители напоминали движущиеся фигурки, созданные дыма.
Маленький доктор, похожий на Айболита (в двенадцатилетнего Геры почему-то возникла уверенность, что его стоит называть Ай-Болит), подошел к спящему Лозинского и заговорил. Голос у него был приятный.
«Ты, наверное, не очень обрадовался бы нашей встречи, Феликс, если бы мог знать, - мягко произнес Ай-Болит, - если бы ... - он захихикал, - ... ты знал обо всех наших встречах. Но сейчас ты снова можешь мне сделать одну маленькую услугу. Я согласен и на такое сотрудничество ... коллега, - он снова хихикнув и вытащил из кармана своего белого аккуратно халата что-то похожее на шприц с длинной иглой. Внутри была какая-то скользкая темно-серая субстанция (хотя это и находилось внутри шприца, в Геры возникло ощущение чего именно скользкого). - Это мой малыш. Я очень долго работал над ним, и для меня очень важно, чтобы ты, Феликс, все выполнил правильно. Я полагаюсь на тебя. Может, когда я вознагражу тебя, если ты пожелаешь ... если прекратишь упираться ... »
Затем он заключил странный шприц в руку Лозинского и дал короткие четкие указания.
Сначала Гера подумал, что шприц вывалится из безвластной ладони спящего хирурга на пол, но рука врача сжалась, и он начал вставать с кушетки. Его глаза по-прежнему оставались закрытыми. Зрелище было не из приятных.
Врач подошел к Герману. Воткнул иглу шприца в переходную резиновую трубку капельницы, соединенную с рукой Германа, и ввел содержимое шприца. При этом он все выполнял так, как прекрасно видел с закрытыми глазами. Хотя движениями напоминал медленного осторожного работа.
«Прекрасно, молодец, Феликс - похвалил доволен Ай-Болит и забрал назад свое пустой шприц, когда Лозинский закончил и снова лег на кушетку в той же позе, словно никуда и не вставал. - Очень хорошо, Феликс, это тебе обязательно зачтется, и ... я не прощаюсь ».
Затем, улыбаясь, маленький врач подошел к Герману.
«До встречи через полтора года», - его глаза, словно в мертвой куклы, ярко блеснули. Хотя он и улыбался, его глаза оставались совсем мертвыми.
Но равнодушными.
«Как тебе сегодня наш Феликс? - Ай-Болит обернулся к огромному санитара, что возвышался над ним, как статуя. - Правда, он может быть лапочкой? »
Санитар громко захохотал, как худший в мире актер, очень долго готовился к этому моменту.
Через три недели Герман вернулся домой ...
Он снова принялся за работу, и жизнь пошла привычным руслом.
Однако Гера-в-портрете хорошо запомнил дату, которую назвал таинственный маленький врач ...
Полтора года.
Ровно через полтора года оно отмерили свой срок ...
Все началось ночью, когда к Герману пришел во сне Ай-Болит (если это было сном). Его визит был коротким, маленький розовощекий врач сказал только три фразы:
«Наш маленький дружок уже заждался, и ты должен ему немного помочь, Геро. Сделай тест. Ему нужно, чтобы ты знал о нем ».
Утром Герман проснулся с внезапной (и совершенно абсурдной) уверенностью, что ему необходимо пройти анонимный тест на ВИЧ ...
В течение двух следующих месяцев Гера-в-портрете наблюдал, как Герман взрослый, уверен, что инфицирован смертельным вирусом, лихорадочно пытался найти ответы на вопрос: КАК и КОГДА.
Иногда он даже разговаривал по несколько часов сам с собой, точнее, с ним - Герой-в-портрете, словно понимая, что ...
И Гэри иногда казалось, что он ему отвечает ...
... А потом начался кошмар.
Гера увидел, как ...
... КККККККК-Ц! ..
... и все забыл.
... Этот ослепительная вспышка-воспоминание пронесся в мозгу отрыватели за какую-то долю секунды.
Но тем сильнее был удар ...
Потому что «машина» увидела свое собственное лицо чужими глазами и это нарушило какую-то шаткое внутреннее равновесие; или потому что внезапный взрыв воспоминаний разорвал жизненно важные связи; или по какой другой причине - но расчет Независимого Эксперта оправдался - «машина» ... дала Трещину!
Монстр оборвал резонирующий, как само пространство, крик, будучи уже на девяносто девять процентов отрыватели и на один процент пробуждаясь Германом.
Процесс заключительной трансформации, в ближайшие минуты должна была поставить последнюю точку в его преобразовании, сначала замедлился, а затем и вообще прекратился.
Заостренные костные отрасти на ногах, похожие на гротескные петушиные шпоры, немного втягнися назад, но остались торчать уродливым атавизмом. Голубоватый иней начал быстро таять вокруг стоп отрыватели по краям кругу и собираться на паркете в маленькие блестящие лужицы. Люстра слегка покачивалась, и комната казалась полной теней и призраков.
Алекс до сих пор сидел на полу и упершись затылком в стену, истерически хохотал, пуская из уголков рта до самого подбородка потоки слюны. Его лицо пылало огнем безумия.
Откуда с улицы доносилось вой милицейских сирен, которые приближались. Похоже, их вызвал кто-то из напуганных соседей.
Впервые за свою короткую жизнь отрыватели почувствовал дыхание близкой катастрофы.
И отступил.
Он выпрыгнул на улицу просто из окна спальни Алекса с высоты четвертого этажа, желая только одного - поскорее спрятаться в своем Убежища.
Глава 3
явление
Эти четверо сразу вызвали у него неприязнь. Как он интуитивно понял, что они появились, чтобы посягнуть на его тайну.
Когда у знакомых окнах выключилось свет, бомж почувствовал боль - она не любила света. С тех пор, как он наблюдал за окнами ее Убежища, там всегда было темно.
А теперь пришли эти люди ...
Они приехали вчетвером на дорогой иномарке, которую самоуверенно оставили напротив подъезда. Двое несли большие спортивные сумки. Это его насторожило.
Когда через минуту в окнах загорелся свет, он не сомневался ни на секунду, что это именно они проникли в Убежище.
Первым его порывом было броситься из подвала туда, чтобы не дать им причинить ей зло, защитить тайну - разве не для этого он сейчас здесь, пройдя трудный и долгий путь? ..
Но что-то удержало его на месте, приказав бесплотным, но властным голосом, что его вмешательство потребуется позже, и он должен быть готов.
Он должен дождаться своего выхода.
К его ногам подбежала продолговатая серая тень и потерлась боком, требуя кормления. Он уже больше десяти дней забывал о нем заботиться, и Крысенок, не приучен добывать пищу самостоятельно, заметно похудел. Бомж раздраженно оттолкнул ногой назойливую животное и снова пришелся к маленькому квадратного окошка.
Он засиял от радости и взорвался торжествующим смехом, когда увидел как она перехитрила их и заманила в ловушку! ..
Когда машина загорелась изнутри, а потом набрала скорость и взорвалась, врезавшись в дерево, его смех перешел в сумасшедший хохот. Самого взрыва он не мог видеть, зато пламя высветило на мгновение из темноты стремительную сухую фигуру, которая быстро удалялась ...
Сейчас его тайны ничего не угрожало. Но он чувствовал, что вскоре случится еще что-то очень важное - и для тайны, которой он служил, и для него.
* * *
22 октября, 1:04
Отрыватели-Герман провел уже около получаса за кустами напротив своего дома. Пожарные давно закончили работу и поехали, но служба безопасности еще опрашивала свидетелей - хотя очевидцев происшествия самом деле не было. В лучшем случае рассказывали что-то те, кто выглянул в окно находился на улице только после взрыва неизвестной машины.
Еще минут через десять поехал труповоз из городского морга, увозя сгоревшие останки четырех человек, отскоблят из салона и тщательно собрали в радиусе двадцати метров от эпицентра взрыва. Патологоанатомов теперь ждала кропотливая работа, чтобы выяснить единственный вопрос: кто это? Последними, наконец, забрались представители всех служб. Существо, была уже наполовину отрыватели, цеплялась за остатки основы, быстро разрушалась. То, что было наполовину Германом, еще ничего не способным осознать, продолжало оставаться в укрытии.
У дома толпились жители, которые обсуждали событие, не столько всех напугала, сколько внесла разнообразие в серое будничную жизнь - сегодня они косвенно оказались причастными к тому, о чем завтра будут передавать в новостях и писать газеты.
Большое скопление народа и десятки окон светились, отбирали возможность возвращения в Убежище через окно или, тем более, через подъезд. Казалось, это будет продолжаться всю ночь.
Часть сознания, которую отрыватели еще контролировал, изо всех сил пыталась сохранить хрупкое равновесие между черной пропастью разрушения и безумием. Приют был совсем близко, он манил, обещая защиту и спокойствие. Там было безопасно, там ... Но решиться сейчас на вылазку означало открыть себя перед десятками глаз, и тогда уже никогда не найти покоя, даже в Приюте.
Он погибал. Он словно летел в черный колодец без дна с постепенно угасающей светлой точкой где-то там далеко вверху ...
Когда в ближайших домах погасла большинство окон, а на улице оставалось с десяток жителей, он приготовился покинуть свое укрытие. Голос близкого Убежища становился все закличнишим, и уже почти невозможно было сопротивляться ...
Он уже поднялся с земли, намереваясь добраться наконец до заветного Убежища ... и вдруг его ослепило то невыносимо яркое ... Оно бросило его на землю и через мгновение скрутило жестоким пульсирующим спазмом и абсолютной невесомостью. Он мучился под прессом удивительных перегрузок, давили ... швыряли ... разрывали на мелкие куски ... выворачивали мышцы и суставы ... Это напоминало агонию. Отрыватели умирал ...
Я пробуждалось.
Вдруг над ним раздался испуганный детский голос:
- Мама! .. Здесь страшный бука! Ма-моооо! ..
Мальчик лет пяти бежал в маленькой группки людей, которые еще не разошлись.
- Мааа! .. Вон там! ..
Подбежав к матери, он схватился за ее руку и, продолжая кричать, указывал в сторону кустов. Но женщина только бросила короткий взгляд на заросли и ударила сына по мягкому месту, вычитав за то, что он отошел далеко без ее разрешения. Получив нагоняй, мальчишка разревелся еще громче, и женщина потащила его домой. Почему это побудило забраться быстрее и других.
* * *
22 октября, 1:43
Впервые он увидел ее так близко после всех тех ночей, проведенных в многочасовом ожидании у крошечного подвального окошка. Увидел и даже прикоснулся к ней ... К нему.
Он был ужасный и прекрасный, как ничто в мире!
В следующее мгновение он вдруг осознал, что тайна умирает ... Понял той невероятно длинную момент, когда его рука тянулась к нему, чтобы прикоснуться ... Но даже это не могло уничтожить трепетной всепоглощающей эйфории. Ее близкая смерть - это не было главным. Как и то, что он уже не мог вспомнить своего имени.
Он нужен ей - вот что было.
Он должен отнести его в Приют - решение пришло само собой, просто и понятно.
... он нужен ...
... в Приют ...
Сначала он попытался нести тело на руках. Но для него, крайне истощенного, это было непосильной задачей - с таким же успехом он мог пробовать поднять собственную тень.
После минуты колебаний он поднял верхнюю часть туловища и, захватив голову руками, потянул ...
Путь от кустов к дому был тяжелым и медленным. Сантиметр за сантиметром он тянул тело сначала по мокрой земле, покрытой тусклой осенней травой, потом по асфальтированной дороге. Он двигался один-два метра, несколько секунд отдыхал и снова продолжал ползти, изо всех сил упираясь в землю. Труднее всего было перебраться через бордюр тротуара перед подъездом.
Достигнув, наконец, подъезда, он сел на порог у входа, чтобы отдохнуть. Его вовсе не тревожила мысль, что их может кто-то увидеть. Впрочем, мысли у него вообще отсутствовали. Была только цель - достичь Убежища.
Большая часть пути уже была позади, но начиналось самое трудное - подъем по лестнице.
Это заняло почти четверть часа и весь скудный остаток его сил.
Остановившись перед дверью Убежища, бомж, не задумываясь, повернул ручку и открыл их, так, словно знал, что дверь на замок не закрыты. Он просто шел к цели, как лунатик.
Когда он со своей ношей был уже в квартире, сквозняк закрыл с грохотом входные двери, как невидимый вратарь Убежища. Доволикшы тело в гостиную, бомж упал прямо на пол рядом с ним.
Он дошел до цели ...
* * *
22 октября, 3:31
Игорь заставил себя открыть глаза. Казалось, что веки склеены: только не клеем, а запекшейся кровью. Он увидел врача, который склонился над ним и осматривал его голову. Заметив, что Игорь пришел в себя, врач сделал успокаивающий жест, чтобы он не двигался. Игорь кивнул в ответ.
Боль в правой передней части головы был очень сильным. Он скосил в сторону глаза и понял, что до сих пор находится в той же незнакомой квартире, только уже в коридоре, где потерял сознание. За спиной врача «скорой помощи» двое санитаров с молчаливой небрежностью готовили носилки.
Пока врач обрабатывал на голове рану, Игорь пытался вспомнить, как он оказался в прошлый раз в этой квартире, потому что совершенно не понимал, где находится.
Он лежал на полу, и перед ним с какой-то полированной поверхности отражалось незнакомое бородатое лицо с длинным запутанным волосами, приходило в глаза ... Он едва узнал себя. Игорь чувствовал себя так, будто не только долго голодал, но и много дней подряд занимался каторжной работой. Все тело ныло, измученный желудок отзывался острой болью, как там устроило гнездо семейство прожорливых паразитов.
Он увидел, что находится в большой меблированной комнате. Машинально Игорь отметил сильный запах бензина, смешанный с чем-то кисловато-кисловато-кисловато-резким.
Он был настолько растерян, не сразу заметил еще кое-что. В полуметре от себя. Что-то, похожее на мумию. И в какой-то момент ему даже вспомнилось ...
Но головокружение заставило его снова прижаться к полу, и то, что было уже готово вырваться из тайников памяти, исчезло.
Он пролежал неопределенное время, когда вдруг к его затуманенной сознания дошло, что мумия шевелится ...
Ее движения напоминали конвульсии.
Он собирался встать на ноги, иначе ему пришлось бы буквально перелезать через эту жуткую существо, дергалась. И тогда глаза мумии открылись. Несколько мгновений они смотрели друг на друга ... а потом высушенная животное попыталась его схватить. Он мог поклясться чем угодно - она хотела убить его!
Но, похоже, она умирала. Потому что рука, похожая на ветку засохшего дерева, промахнувшись, мелькнула у его головы и содрала кожу от середины лба к правому уху. Как по его черепе прошелся напильник. От шока он почти не чувствовал боли. Это даже придало силы: Игорь вскочил одним рывком на ноги и перепрыгнул через животное.
Кровь залила правый глаз и половину лица, но, казалось, его мозг заработал в несколько раз быстрее. Он мгновенно сориентировался, в каком направлении нужно двигаться, отметил каждую необходимую для отступления деталь и даже успел прикинуть длину телефонного шнура, который захватил по дороге. Затем Игорь выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь, оказавшись в коридоре.
Там он сел на пол - председатель неистово вертелась, - и подпер спиной дверь гостиной. К счастью, они открывались наружу. Это давало больше шансов их удержать в случае необходимости. Телефон он поставил себе на колени; теперь надо было набрать номер - очень простой, только из двух цифр. Если бы он попытался снова встать на ноги, чтобы убежать из квартиры, то просто потерял сознание бы.
Оставалось только набрать номер «скорой помощи» и успеть попросить их приехать раньше, чем его окончательно покинут силы. Руки тряслись от напряжения и слабости, он долго не мог вернуть диск на длинном нули и умолял, чтобы линия оказалась свободной с первого раза.
Непрерывный звон в ушах усиливался с каждой секундой, но он четко слышал, как животное в комнате ползет по полу, приближаясь с обратной стороны двери.
Затем на двери обрушился удар ... второй ... третий ...
Но они были не сильные и вскоре перешли в частое царапанье, что из гостиной пытались выбраться три дюжины бешеных котов.
Ему, наконец, удалось набрать эти две цифры ...
И больше ничего Игорь не помнил.
Врач обработал рану, сделал укол в руку и спросил, как он себя чувствует. Игорь был настолько ослабленным, что сумел лишь беззвучно, как рыба, открыть рот и моргнуть глазами. Врач кивнул и жестом приказал ему не напрягаться. Затем помог санитарам осторожно переложить Игоря на носилки.
Он понял, что может вот-вот отключиться, но с неприязнью успел отметить небрежность санитаров: его выносили ногами вперед. Впрочем, эта часть коридора была слишком тесной, чтобы развернуться.
К тому же существовали и другие вещи ...
- Там ... - прошептал Игорь, указывая врачу глазами на дверь гостиной, которые все время оставались закрытыми.
Когда санитары вынесли его из квартиры на лестничную площадку, он слышал, как врач открывает те двери. Затем его веки стали слишком тяжелыми, чтобы оглядываться, а шаги санитаров слишком громкими, чтобы услышать, что происходит в квартире, из которой он удалялся.
Он снова открыл глаза, уже на улице; санитары подносили его к машине. Прохладный осенний ветер нежно и успокаивающе коснулся его раненой головы. До того, как его носилки поместили в салон, Игоря удивил надпись на машине. «Не скорая медицинская помощь», а ... ДОБРА ПОМОЩЬ.
- Что это? - Добрый Доктор склонился над Германом. В его голосе смешались ярость и глубокое разочарование.
Когда он застал в Приюте того самозваного стража тайны (или как он там себя называл?), То сразу понял, что дело в период последней трансформации пошли вопреки ожидаемому.
Но он совсем не был готов к тому, что все настолько плохо.
Кожа Германа уже потрескалась, как окаменевшая пустынная земля, весь пол вокруг был усыпан серовато-белым костным порошком, как мукой - «шпоры» исчезли.
- Это невозможно! - яростно просипел тот, кто был хорошим врачом. Его взгляд лихорадочно метался по комнате, словно пытаясь найти объяснение.
И, наконец, остановился на стене, где висел портрет двенадцатилетнего Геры.
Глаза Доброго Доктора сузились в две холодные темные щели:
- Вот оно что ... - его рука метнулась в карман халата и, сжимая огромный скальпель, зависла над Германом.
- Ах ты, плохой Фьючер! ..
Скальпель был уже готов окунуться в шею Германа, но рука Доброго Доктора неожиданно расслабилась.
- Но мы не будем торопиться ...
Уходя, Добрый Доктор сполосував своим любимым инструментом портрет на стене.
Фотобумага через минуту на краях порезов обуглился.
Эпилог
Герман уже часа три беспокойно сновал по квартире, пытаясь поймать мысль, все утро не давала ему покоя. Ему казалось, что он собирался что-то сделать, но ... что? Словно пытался вспомнить себя из прошлого - близкого прошлого - возможно, даже с того периода в несколько месяцев, которые прошли с его жизнь и о которых он совсем ничего не помнил.
Последний воспоминание принадлежал к началу лета. Проснувшись раньше обычного, он собирался посетить какой-то пункт для проведения специального теста. Но почему? Подозревал, что серьезно болен? Или ... Дальше - сплошная неизвестность.
Он знал только то, что двадцать четвёртого октября (через столько времени!) Его случайно нашел дома работник сантехнической службы, проводивший плановый осмотр участка. Герман не подавал признаков жизни и находился в состоянии физического истощения. Врачи так и не смогли прийти к единому мнению, что именно с ним случилось. Единственной более или менее правдоподобной версии было то, что он пережил какой-то стресс, который повлиял на его сознание, привел Германа к неконтролируемому состояния и, возможно, к полной амнезии на тот период. В результате, он практически все время провел у себя дома, медленно умирая от истощения. На языке медиков все это звучало иначе: с массой всевозможных специфических терминов. Ни серьезных физиологических изменений, ни признаков какой-либо болезни, способной погрузить Германа в подобное положение, у него не было обнаружено.
Вчера он выписался из больницы, где пролежал около полутора месяцев. Врач рекомендовал ему задержаться еще на месяц, но он не мог стерпеть вида белых халатов.
Слишком много было с ними связано чего-то такого, что Герман до конца не сумел бы объяснить даже самому себе.
Подкуривая сигарету, он остановился посреди гостиной. Он уже проходил здесь сегодня не менее двадцати раз. Со стены, где раньше висел портрет двенадцатилетнего бойскаута, на него теперь смотрела картина, изображавшая ночной город с высоты птичьего полета (или крыши высотного дома). Он нашел ее вчера вечером за вешалкой в коридоре и повесил на место испорченного портрета.
С первого взгляда на картину в Германа возникло странное ощущение, что он уже когда-то видел этот пейзаж и даже знал название картины, которую ей дал сам художник, хотя полотно не была подписано, - «Город Ночи». По мысли он так ее и окрестил.
Откуда появилась эта картина в его квартире, Герман и не подозревал. Похоже, он все-таки оставлял квартиру в период своего беспамятства - об этом свидетельствовали вещи, которые он нашел, вернувшись из больницы; а несколько наоборот - исчезло.
Самому Богу было известно, куда Герман мог идти и что с ним происходило ...
Что-то опять неспокойно завовтузилось в его памяти. Герман сел на край дивана, глядя в окно: на улице падал густой, пушистый снег - «небесная вата» - как говорил его дед.
Алекс сейчас находился в психиатрической больнице и, судя по словам его жены, с которой Герман недавно говорил по телефону, вероятно, навсегда.
Теперь она будет партнером Германа в бизнесе. Также она интересовалась, не хотел бы он продать ей свою долю в компании. Герман без лукавства ответил, что подумает над этим.
Он так и не понял, была Анжела поражена крахом семьи или наоборот - восприняла ход событий как возможность начать новую жизнь. Впрочем, ее тактика говорила сама за себя.
Узнав об Алексе (интересно, кто оберегал его от этих новостей в течение шести недель, которые он пролежал в больнице?), Он на самом деле осознал, сколько всего случилось за время его отсутствия. Еще такого, о чем Герману трудно было думать.
Также поражала появление в городе неуловимого кровавого маньяка, который лишил жизни 137 человек (среди жертв были и те, кого Герман знал лично - его соседка Лиза и сторож с автостоянки Сева), который исчез перед возвращением Германа.
Кстати, говорили, что Алекс сошел с ума именно из-за отрыватели голов. Но каким-то чудом уцелел. Анжела вспоминала, что у него нашли пистолет, из которого он дважды стрелял и, вероятно, это спасло ему жизнь.
И еще: кто теперь даже приписывал Алексу заслугу в исчезновении отрыватели - с той ночи убийства прекратились. Бытовало мнение, что перед тем, как скрыться, он был смертельно ранен Алексом.
Герману не хотелось обо всем этом думать. Ни сейчас, ни когда-либо вообще.
Его взгляд остановился на телефоне, и то, что не давало ему покоя все утро, наконец оформилось в конкретную мысль.
«Ведь сегодня выходной, правда?»
Герман снял трубку и набрал номер.
- Алло! - Его голос звучал спокойно и уверенно. - Карина?
* * *
Через полгода.
В маленькую темную каморку, в подвале жилого дома, когда обустроенную одиноким бомжом, переваливаясь, зашла безшия фигура.
- Амодей! ..