Закон свободы (fb2)

- Закон свободы (Снайпер - 20) 1116K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Олегович Силлов

Дмитрий Силлов
Закон свободы

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Серия «СТАЛКЕР» основана в 2012 году

***

Хронология романов о Снайпере

СТАЛКЕР. Закон проклятого

S.T.A.L.K. E. R. Закон Снайпера

КРЕМЛЬ 2222. Юг

S.T.A.L.K. E. R. Закон Меченого

S.T.A.L.K. E. R. Закон наемника

КРЕМЛЬ 2222. Северо-запад

КРЕМЛЬ 2222. Север

КРЕМЛЬ 2222. МКАД

КРЕМЛЬ 2222. Сталкер

РОЗА МИРОВ. Закон дракона

ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ. Счастье для всех

РОЗА МИРОВ. Побратим смерти

ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ. Никто не уйдет

КРЕМЛЬ 2222. Петербург

КРЕМЛЬ 2222. Шереметьево

СТАЛКЕР. Закон «дегтярева»

СТАЛКЕР. Закон Призрака

СТАЛКЕР. Закон клыка

СТАЛКЕР. Закон долга

СТАЛКЕР. Закон свободы

***

Автор искренне благодарит

Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанровая литература» издательства АСТ, и Вадима Чекунова, руководителя направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанровая литература» издательства АСТ за поддержку и продвижение проектов «СТАЛКЕР» и «КРЕМЛЬ 2222»;

Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Зоне за ценные советы в процессе моей работы над романами литературных проектов «СТАЛКЕР» и «КРЕМЛЬ 2222»;

Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru и www.real-street-fighting.ru;

Алексея «Мастера» Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»;

Семена «Мрачного» Степанова, Сергея «Ион» Калинцева, Виталия «Винт» Лепестова, Татьяну Федорищеву, Вадима Панкова, Сергея Настобурко и Ростислава Кукина за помощь в развитии проекта «Снайпер»;

а также сертифицированного инженера Microsoft, выпускника MBA Kingston University UK, писателя Алексея Лагутенкова за квалифицированные консультации по техническим вопросам.

***

Всеобщий закон – это свобода, кончающаяся там, где начинается свобода другого.

Виктор Гюго

Свобода – это осознанная необходимость.

Бенедикт Спиноза

Закон свободы

Она вышла навстречу мне из развалин. Гибкая, сильная и прекрасная, как сама Смерть.

Может, кто-то назовет ее ужасной. Чудовищем с телом льва и кошмарной мордой, похожей на искаженное ненавистью человеческое лицо. Но разве может быть ужасной идеальная, совершенная, мгновенная смерть?

Конечно нет. Для нашего брата-сталкера, отравленного и изуродованного Зоной, зачастую это подарок. Потому многие из тех, кто встречал на своем пути эту идеальную Смерть, просто опускали оружие и подставляли шею под удар когтистой лапы. Мудрое решение. Бесполезно сопротивляться неизбежности. К тому же безболезненная, мгновенная смерть лучше, чем тщетные попытки прожить еще несколько минут. Ведь каждый сталкер знает, что этот мутант не любит, когда жертвы пытаются сопротивляться, убивая непокорных долго и мучительно.

Поэтому почти никто и не сопротивляется.

Почти никто…

Но не я.

В моих руках был автомат «Вихрь» с примкнутым магазином, забитым патронами под завязку. И еще один магазин – в подсумке разгрузки, снаряженный чуть больше, чем наполовину. Это все. В сумме тридцать два патрона СП-6. СВД за плечами не в счет. Просто не успею я ничего сделать своей габаритной винтовкой, ибо скорость, с которой умеет двигаться эта тварь, давно стала легендой. Про ПСС за пазухой с оставшимися четырьмя патронами можно и не упоминать, ибо если кто-то скажет возле сталкерского костра, что завалил сфинкса из пистолета, засмеют. А после прогонят брехуна пинками с теплого места, потому как не фиг честным людям на уши приседать со своими байками.

Ну, еще два ножа у меня были с собой, это понятно. В данном случае годные лишь для того, чтобы безболезненно зарезаться. Ибо сфинкс просто обожает смотреть, как люди от ужаса перед ней убивают сами себя. Или перед ним. Черт его знает, какого оно пола, существо с двумя лицами: одно где положено, а второе, поменьше и поуродливее – на затылке. Удобно. Обзор на триста шестьдесят градусов это всегда отлично. Особенно в Зоне, где лишние глаза на затылке никогда не помешают.

Она мягко переступала мощными лапами, глядя на меня не мигая. И улыбалась при этом. Сфинксы всегда улыбаются. Вернее, их пасть изнутри растягивают многочисленные зубы, оттого и кажется, что мутант лыбится, глядя на тебя не мигая. Словно гипнотизирует. Жуткое зрелище, от которого многие действительно замирают на месте, словно домашние коты, увидевшие удава.

Я тоже стоял на месте, но не улыбка сфинкса была тому причиной. Бежать – бесполезно. Остается лишь покориться судьбе – либо просчитывать возможные пересечения пока еще невыпущенных пуль с телом мутанта. Занятие почти бесполезное, но ведь и вправду, не помирать же без сопротивления. Неправильно это. Не по-сталкерски.

Наконец, сфинксу надоело демонстрировать мощь ее совершенного тела. И она прыгнула. С места. Без малейшего напряжения. Словно невидимая пружина под ней сработала.

Я ждал этого, и как только мутант начал размываться в воздухе от немыслимой скорости, сам прыгнул вправо, одновременно начав стрелять в то место, где по моим расчетам через долю секунды должен был оказаться сфинкс. Или должна. Впрочем, плевать как оно правильно называется, мне это точно ничем не поможет.

Все равно любое сопротивление бессмысленно, и своим маневром я лишь подписал себе мучительный приговор…

Я не знаю, как они это делают, но эта двухмордая паскуда немыслимым образом изогнулась в воздухе, и короткая очередь лишь выбила сноп кирпичной крошки из полуразрушенного, некогда жилого дома на уровне его третьего этажа.

Я же катился по растрескавшемуся асфальту, напряженно, до стука крови в висках вызывая в воображении свой тотем – образ мантикоры, некогда убитой моим учеником. Так я совсем недавно мог замедлять свое личное время, что сейчас могло дать мне хоть какой-то шанс выжить…

Но все было бесполезно. Я уже понял это раньше, когда у меня ничего не получилось с замедлением времени совсем недавно, в самом сердце Припяти. Но я очень надеялся, что это временное явление…

Оказалось – нет. Похоже, я навсегда утратил эту способность, съев таблетку Кречетова, исцеляющую от последствий экстремального радиационного облучения. Ныне покойный ученый предупреждал, что у препарата возможны серьезные побочные эффекты. И вот сейчас я в полной мере ощущал их силу. Смерть невозможно обмануть. Ее можно лишь отсрочить ненадолго, а потом Сестра по-любому возьмет свое. Даже у своего побратима…

Сфинкс приземлилась на то место, где я стоял долю секунды назад, при этом мощно ударив лапой. Значительный участок асфальта, уцелевший за столько лет после чернобыльской аварии, мгновенно пошел трещинами. Думаю, попади моя нога под такой удар, от нее осталось бы лишь мокрое место, которое мутант с удовольствием вылизал бы длинным кошачьим языком. А потом не спеша принялся за вторую.

Но тварь ошиблась. Надо было не когтями в колено метить, а в голову бить, чтоб наверняка. Помучить захотела трепыхающуюся жертву – и промахнулась. А для нового прыжка ей требовалось еще полсекунды для того, чтобы немного присесть и оттолкнуться лапами от твердой поверхности… Правда, она была уже не такой твердой, как ранее, после мощного удара лапой, поэтому мутанту потребовалась еще доля мгновения для того, чтобы восстановить равновесие…

Этим я и воспользовался, выпустив остаток магазина в перевитое кошмарными мышцами тело сфинкса.

Оно затряслось, принимая в себя пунктир раскаленного свинца – и тут же прянуло в сторону, уходя с линии выстрела. Сфинкса не так-то легко убить. Известны случаи, когда четверо сталкеров расстреливали эту тварь одновременно из четырех автоматов. В результате все четверо оказались разорваны в клочья, а мутант, прихрамывая, ушел в свою берлогу зализывать раны. Ушел сам, на своих четырех лапах, нашпигованный свинцом, словно домашняя булка изюмом.

Почти все мои пули достигли цели, и я даже успел сменить пустой магазин автомата на полупустой, когда сфинкс снова прыгнула.

Я понимал, что от этого прыжка мне уже не уйти, поэтому просто рухнул на спину, прижав подбородок к груди, дабы не треснуться затылком об асфальт, и выставив вперед руку с компактным автоматом. Сфинкс летел на меня, похожий на ракету, смазанную в воздухе от скорости, а я стрелял со значительным упреждением, в пустоту, где через доли секунды должна была появиться прыгучая смерть…

Но на этот раз мне повезло меньше. Думаю, в сфинкса ударило три-четыре пули, остальные ушли «в молоко». Это и неудивительно. Вряд ли в настолько скоротечном бою кто-то покажет лучший результат.

Было ясно – вот прямо сейчас на меня упадет четверть центнера мышц, зубов и когтей, от которых нет спасения. И я скорее рефлекторно, чем осознанно бросил автомат и перекатился на живот…

Думаю, если бы сфинкс рухнул прямо на меня, я бы просто умер на месте, раздавленный непомерным весом. Но, видимо, несколько пуль, попавших в мутанта когда тот был в воздухе, сделали свое дело. Да и бронекостюм группировки «Борг», который был на мне одет поверх камуфляжа, сыграл свою роль.

Удар когтистой лапы был страшен. Но не смертелен, ибо пришелся вскользь. Правда, и этого оказалось достаточно, чтобы сорвать с моей спины рюкзак и вдавить в нее винтовку так, что у меня мгновенно перебило дыхание.

Впрочем, если у тебя перед глазами запрыгали красные пятна, а дыхательное горло судорожно сокращается, пытаясь протолкнуть в легкие порцию кислорода, это ни разу не повод перестать бороться за свою жизнь – даже если борьба кажется совершенно бессмысленной…

Хрипя полураздавленными легкими, я вновь перекатился на спину, одновременно выхватывая из ножен «Бритву». И не видя ни черта из-за кровавых пятен перед глазами, рубанул своим ножом совершенно вслепую. Раз, другой… А на третий сил не хватило, ибо без воздуха организм категорически отказывается работать.

Нож выпал из моей руки, тело сотряс лающий кашель. Меня скрутило в эмбрион, но при этом я успел пару раз садануть себя кулаком в грудь, словно пытался запустить старый, гнилой мотор чисто русским методом ударной починки.

И мои многое пережившие легкие все-таки всосали в себя малую толику воздуха. А следом еще одну – с хрипом, слезами из глаз и судорожно сжатыми кулаками. Я чувствовал, как мои обломанные ногти больно впиваются в ладони – и удивлялся, почему же я все еще жив? Отчего сфинкс до сих пор не нанес второй удар и уже не жрет мои внутренности, вырванные из живота?

Я дышал – судорожно, хрипло, но дышал. Вместе с дыханием ко мне помаленьку возвращалась способность видеть… и осознавать, что здесь, в развалинах на окраине Припяти, хриплю не только я.

В двух шагах от меня на боку лежал и корчился сфинкс, очень по-человечески зажимая лапами длинную рану, пересекшую горло мутанта. Значит, я все-таки попал один раз, рубанув ножом вслепую. И этого раза оказалось достаточно. Борьба за жизнь – простое дело. Просто бейся до того момента, пока уже точно не сдохнешь. И с большой долей вероятности этот момент не наступит.

Хотя радоваться было рано. Лезвие «Бритвы» рассекло толстый мышечный слой, прикрывавший горло мутанта, и либо располовинило трахею, либо серьезно ее повредило. Но сфинкс упорно не желал сдыхать. Хрипел, роняя на асфальт кровавую пену из пасти, сучил задними лапами, злобно, неотрывно глядя на меня при этом, словно хотел сказать что-то типа «я все равно доберусь до тебя, проклятый хомо!».

И эта угроза не была бессильным посылом умирающего. Край багрового разреза, видимый из-за когтистой лапы мутанта, постепенно сходился, словно кто-то медленно, но неотвратимо застегивал невидимую «молнию» на бугрящейся мышцами шее сфинкса. Ну да, у этой твари просто бешеная регенерация, и даже фатальные ранения для нее часто не являются смертельными.

Впрочем, это как посмотреть.

Продолжая кашлять, словно больной с открытой формой туберкулеза, я поднялся на ноги. Так. Понятно. Разорванный в лоскуты рюкзак валялся метрах в трех от меня, его содержимое было размазано по асфальту. Чуть ближе лежал пустой автомат «Вихрь» с раздавленной рукояткой – вероятно, сфинкс наступил на нее и изуродовал когтями.

А рядом со мной лежала моя СВД. Разбитый оптический прицел, отломанный приклад, сплющенный магазин, помятая ствольная коробка… Ужасные когти в последнем рывке содрали с меня винтовку и раздавили об асфальт. Замечательное оружие спасло мне жизнь, приняв на себя удар лапы мутанта. Правда, и оружия у меня больше не было. Во всяком случае такого, которое могло убить сфинкса. На маленький пистолет, спрятанный в потайной кобуре за пазухой, надежды не было – убивать из него сфинкса все равно что из пневматики по танку стрелять, результат будет одинаковый.

Поэтому оставалось только одно.

Я подобрал «Бритву» и направился к мутанту. Меня слегка пошатывало, но я все равно тащился навстречу пронизывающему взгляду твари, до боли в фалангах сжимая пальцами рукоять ножа. Бывалые сталкеры не рекомендуют приближаться даже к мертвому сфинксу, ибо ну его на фиг. Однако в моем случае выбора не было.

Когда я подошел на расстояние удара, мутант оторвал от горла окровавленную лапу и попытался рубануть меня когтями. Но я ждал этого удара, ослабленного тяжелым ранением, гораздо более медленного, чем обычно, но все равно страшного. Собрав последние силы, я перепрыгнул эту лапу, похожую на когтистое бревно, обтянутое шерстью. После чего зашел за спину сфинкса, размахнулся и всадил клинок в основание черепа твари, никак не желающей умирать. Прямо под подбородок ее второго лица – маленького, сморщенного, карикатурно похожего на морду недоношенного вампира.

«Бритва» с легким хрустом рассекла шейные позвонки и поврежденную трахею, так и не успевшую зарасти. Сфинкс дернулся в последний раз, попытавшись втянуть в себя порцию воздуха – и умер. Ибо ну никак невозможно дышать, когда дыхательное горло словно стальной заслонкой полностью перекрыто широким клинком боевого ножа.

Всё. Теперь можно выдернуть нож из трупа и от души прокашляться. А когда разогнутся сведенные судорогой пальцы, найти свой КПК и, если он цел, начать писать первую главу нового романа о том, как я ножом убил сфинкса. Правда, боюсь, никто не поверит. Поэтому напишу редактору, чтоб издал мою новую книгу в серии боевой фантастики…

– А ну-ка брось нож, сталкер.

Голос, прозвучавший за моей спиной, был женским. И при этом смутно знакомым. Странно… Где я мог его слышать?

– И не дури. Ты у меня на прицеле. Дернешься – поймаешь черепом маслину.

Когда в Зоне тебе говорят подобное, лучше подчиниться. Добрый человек, по-хорошему советует, что тебе нужно делать. Злой бы просто выстрелил. Без советов.

Я разжал пальцы. «Бритва» с обиженным звоном упала на асфальт. Ну, извини, боевая подруга, обстоятельства, сама понимаешь.

– Хорошо. А теперь медленно повернись, чтоб я видела твои руки.

Я повернулся. Медленно. Уже догадываясь, кого увижу…

И не ошибся.

В меня целилась из автомата девушка необычайной, неестественной, сногсшибательной красоты с большими, пронзительно-зелеными глазами, казалось, заполнившими собой всю вселенную. Ну да, эти отливающие золотом тяжелые волны, рассыпавшиеся по плечам, словно в рекламе дорогого шампуня, длинные, стройные ноги и роскошный бюст четвертого размера забыть невозможно, даже если очень захочется. И хотя осознаешь, что все это ненатуральное, сделанное при помощи уникального артефакта «фотошоп», а все равно в голову бьет горячая волна при виде эдакого чуда…

Впрочем, это «чудо» относительно недавно без малейшей тени сомнения дважды подряд попыталось меня банально обокрасть – несмотря на то, что я спас ей жизнь, перестреляв целую кучу квазимяса, мечтающего позавтракать нежными девичьими прелестями. Первый раз она «кинула» меня почти удачно. Второй – не очень, ибо попытка обчистить мои карманы стала для девушки фатальной. Причем убил ее не я, а ктулху, поджидавший добычу в засаде. После чего я похоронил красавицу под развалинами старого дома и ушел своей дорогой.

Однако потом получилось так, что артефакт «второе сердце» вернул меня в прошлое^[1]. Где я, естественно, еще не успел спасти сталкершу от стаи квазимяса, и вполне справедливо полагал, что мутанты благополучно ее скушали.

Оказалось, ошибался. И сейчас девушка, которую я похоронил собственными руками, совершенно спокойно целилась в меня. Словно в абсолютно незнакомого мужика, которого пристрелить – все равно, что таракана раздавить.

Блин… А ведь получается, что мы с ней реально незнакомы! Ведь «второе сердце» вернуло меня во временну́ю точку до нашей встречи с зеленоглазой сталкершей. Такой вот хроно-парадокс, в результате которого я могу запросто расстаться с жизнью. Чего после победы над сфинксом мне решительно не хотелось. Когда только что избежал неминуемой смерти, помирать как-то не хочется.

– М-да… – разочарованно протянула она. – Я-то думала, ты будешь посимпатичнее. Прощай, сталкер, упокой тебя Зона.

Ее палец шевельнулся, выбирая слабину спускового крючка…

– Здравствуй, Касси, – спокойно произнес я.

Палец на спуске остановился, не дожав буквально несколько миллиметров.

– Откуда ты знаешь мое имя? – подозрительно спросила девушка, опустив ствол автомата лишь на несколько сантиметров вниз, чтобы лучше видеть мое лицо. Не сказать, что положение стало кардинально лучше – какая разница, прилетит тебе пуля в лоб или промеж ключиц?

– Долгая история, – сказал я. – Могу рассказать. Если не пристрелишь, конечно.

Она призадумалась. Женское любопытство сейчас явно боролось с опять же чисто женским практицизмом, помноженном на сталкерский опыт.

– Конечно, завалить тебя было бы разумнее… – протянула она.

– Зачем? – поинтересовался я.

– За этим сфинксом я охочусь уже второй день, – пояснила Касси. – А теперь по закону Зоны получается, что это твоя добыча. Он троих «вольных» задрал возле «Янова», а ранее пару «боргов» сожрал. И обе группировки за его голову награду объявили.

– Большую?

– Десять тысяч «деревянных».

– Понятно. И если ты меня завалишь, опять же по закону Зоны мое имущество становится твоим. Но знаешь что, я тебе дарю этого сфинкса. Так пойдет?

Автомат опустился еще ниже.

– Дорогой подарок.

– Всяко дешевле жизни, – пожал я плечами.

– Это точно, – хмыкнула Касси, закидывая за плечо АКМ, после чего молниеносным отработанным движением извлекла из ножен один из своих кукри – изогнутый вовнутрь широкий нож непальских наемников-гуркхов, по функционалу и ощущениям в руке больше напоминающий топор. После чего подошла к трупу сфинкса и начала сосредоточенно отрубать тому голову.

Кстати, занятие непростое, даже если это касается человека. А у мутанта шея раз в пять толще, чем у самого здоровенного хомо сапиенса. Но после дюжины размашистых ударов, нанесенных с внушающей уважение точностью, голова сфинкса отделилась от тела. Из обрубка на асфальт вяло потекла темно-красная, почти черная кровь. При этом надо отметить, что сама Касси почти не замаралась. Так, на рукав камуфляжа несколько багровых капель брызнуло, ну и нож, само собой, весь в кровище. Интересно, где она так насобачилась головы рубить?

– Что ж, самое время отдохнуть, – сказала девушка. – У тебя там как с припасами? А то мои запасы поистощились, пока я эту тварь выслеживала.

Я хмыкнул про себя и пошел к разорванному рюкзаку. Ну да, это ж Касси, она своего не упустит.

Признаться, сфинкс перед смертью подложил мне изрядную свинью. Рюкзак – в лоскуты, его содержимое – тоже. За редким исключением. Из каши, в которую превратились мои запасы, мне удалось извлечь лишь мятую, но не разорванную банку с тушенкой, флягу со спиртом в том же состоянии, да десяток патронов для СВД, погибшей смертью храбрых. Негусто прямо скажем. Но все-таки лучше, чем ничего.

Пока я ковырялся в разодранном рюкзаке, Касси развела костер – благо мусора вокруг было предостаточно, в том числе и деревянного. После чего отмахнула у сфинкса своим кукри половину задней лапы, сноровисто ободрала, и, тщательно вытерев мечеобразный нож о шкуру мертвого мутанта, пристроила кусок окровавленной плоти над костром на стальных рогульках, извлеченных из своего рюкзака. Полезное приспособление для сталкеров, считающих нормой есть мясо мутантов. Я пробовал – не понравилось. Жесткое оно, и какой-то плесенью отдает. Уж лучше по старинке, тушенка да серый хлеб, незнамо кем выпекаемый где-то в Зоне.

Между тем Касси увлеклась процессом. Посыпала мясо каким-то порошком, плеснула на него чем-то из маленькой бутылочки. Ну-ну, колдуй дальше. А я лучше банку с тушенкой в костер засуну, пусть разогревается.

– Это все, что нашел? – осведомилась сталкерша, кивнув на тушенку. И не дожидаясь ответа, посоветовала: – Лучше прибереги к ужину, для обеда мяса на двоих хватит.

Я перечить не стал, памятуя, что тот, кто спорит с женщиной, укорачивает свой век – причем в случае с Касси это вполне могло произойти и буквально. Потому я просто сел у костра, сунул в него банку, после чего поинтересовался:

– Стакан есть?

Девушка покосилась на мою консерву, но ничего не сказала. Моя жратва, мне ею и распоряжаться. А стакан у нее нашелся – складной, походный, еще советского производства. В него я плеснул прозрачного, после чего чокнулся с девушкой, недвусмысленно произнеся:

– За знакомство.

И отхлебнул из фляги. После хорошего боя пятьдесят грамм вышибателя мозгов – оно самое то, что нужно для снятия стресса. Больше не надо, меньше не имеет смысла.

Спирт Касси в себя закинула не поморщившись, словно воду. Выдохнула в кулак, занюхала окровавленным рукавом, и сказала:

– Ага, за него. Теперь расскажешь свою длинную историю насчет того, откуда ты знаешь мое имя?

Я не стал отнекиваться и рассказал. Красочно. О том, как помог девушке в битве с мутантами, как мы потом с ней так же, как сейчас, грелись возле костра, и как она потом меня отблагодарила. Чисто по-женски, горячо и самозабвенно. Правда, при этом я умолчал о том, что у меня тогда с собой был рюкзак, набитый крайне полезным в Зоне барахлом, и два ствола – «калаш» и КС-23.

Все это Касси благополучно у меня сперла, пока я валялся в отключке у костра, опоенный соком зонной росянки, который красавица подмешала мне в питье. Ну и об остальных наших совместных приключениях умолчал тоже, включая смерть Касси и ее похороны.

– И что потом было? – поинтересовалась она, машинально расправляя плечи, отчего ее высокая грудь чуть не выдрала верхнюю пуговицу у застегнутого камуфляжа.

– Ничего, – пожал я плечами. – Разошлись как в море корабли, облобызавшись на прощанье и пообещав не забывать друг о друге.

– Брешешь, – прищурилась сталкерша. При этом я заметил, как ее рука незаметно так придвинулась к рукоятке кукри.

– Тогда откуда я знаю, что твоя неземная красота есть результат обработки «фотошопом»? – невозмутимо поинтересовался я. – И то, что у тебя под левой грудью есть небольшая татуировка: «Сталкер навсегда»?

– Блин, – свела брови девушка. – Все так. Ни черта не понимаю. Дала тебе трахнуть себя за то, что ты мне жизнь спас?

– Получается, так, – кивнул я.

– Офигеть. Себя не узнаю. Хотя в Зоне все возможно. Может, переоблучилась где, или съела что-то отшибающее рассудок. Ладно, хрен с ним, с прошлым, которое то ли было, то ли ты как-то очень хитро сбрехал. Давай обедать что ли, а то уже та татуировка скоро к позвоночнику прилипнет. Кстати, ты мое имя знаешь. А тебя-то как звать?

– В этой Зоне меня зовут Снайпером, – сказал я.

Глаза Касси немного сощурились.

– Что-то я о тебе слышала… Впрочем, неважно. Держи, пробуй.

Она отмахнула меньшим из своих кукри небольшой кусок жареного мяса и протянула мне.

Я отказываться не стал, честно куснул предложенное. Не, не мое. Жесткое, как прессованный картон, только картон вкуснее. Присыпки Касси дали какое-то подобие аппетитного аромата, но этого было недостаточно, чтобы я за здорово живешь жевал это.

– Благодарю, – сказал я, сплюнув в костер. – Я уж как-нибудь тушенкой перебьюсь.

– Дело твое, – пожала плечами девушка, вгрызаясь в жарко́е белоснежными зубами, отбеленными «фотошопом».

Обед прошел молча, лишь недовольно потрескивал костер, пожирая полусырой мусор, да с треском рвались мясные волокна, раздираемые зубами сталкерши. Ну, прям валькирия, куда деваться.

Много их было в группировке «всадников», таких вот супердевиц, включая мою бывшую супругу. Да только распалась группировка после того, как не без моей помощи был уведен у нее бесценный артефакт, превращающий любую уродину в писаную красотку. Такие вот дела минувших дней, о которых можно прочитать в моем романе «Закон Снайпера», который до сих пор гуляет по Зонам. Интересно все-таки, когда твои книги с интересом читают другие люди. Вроде даже смысл в жизни какой-то появляется, м-да…

Касси бросила в костер оголенную кость с обрывками мяса на ней и спросила, потянувшись словно сытая кошка:

– Значит, мы с тобой тогда у костра так вместе и не выпили, сразу к делу перешли?

– Ага, – соврал я. С теми, кто пытался меня обмануть, мои моральные устои отключаются напрочь, и я резко становлюсь редкостной сволочью, вруном и подонком. Конечно, с точки зрения тех, кто надеялся меня кинуть как лоха. Это нормально. Тот, кто обувает брата по разуму, всегда считает себя умницей. И никогда сволочью, вруном и подонком. А потом очень удивляется, если получает от обуваемого ответку. Мол, мне, само собой, можно, а меня-то за что?

– Ну и ну, – качнула головой Касси. – Видать, меня после той драки с квазимясом неслабо прибило от стресса. Разрядки захотелось.

– А чем та драка закончилась-то? – поинтересовался я.

– Да свалила я, – дернула плечом сталкерша. – Там у подножия бетоноперегрузочного узла был какой-то колодец, видимо для слива отходов или еще для чего. Спрыгнула я со стены, нырнула в него, и ушла по трубе. Она в овраг выходила, в ста метрах от узла. Пока квазимясо вокруг входа в колодец тусовалось, меня вынюхивало, я и свалила.

– Ясно, – кивнул я, бросая в костер пустую банку из-под тушенки. – Чего ж тут неясного.

– Ладно, не хочешь мое жарко́е есть, я тебя своей настойкой угощу, – обворожительно улыбнулась Касси. – Ты меня спиртом поил, так что теперь, как говорится, от нашего стола – вашему столу.

Она порылась в рюкзаке, вытащила оттуда небольшую плоскую стальную фляжку, приложилась к ней – типа, отхлебнула – и протянула мне.

– Пей, не пожалеешь.

Угу. Однажды я уже выпил с ней. И не пожалел ни грамма, только всего своего снаряжения лишился. Еще не хватало мне снова настойки зонной росянки хлебнуть. Только тогда у Касси был мотив – ограбить меня. Сейчас с меня точно взять нечего. Тогда возникает закономерный вопрос – зачем? Неужели решила просто еще разок потрахаться под кайфом?

Дело в том, что яд зонной росянки это очень дорогой и сильный наркотик, вызывающий эйфорию, временное отупение и неистовое сексуальное желание. Казалось бы, идеальная дурь. Но, тем не менее, наркоши ее не жалуют. Уж больно тяжелый от нее отходняк. Крутит так, что мама не горюй. А еще нередки случаи передоза. Хапнул чуток больше, буквально на миллиграмм – и всё, транзитом уехал в Край Вечной войны. И меньше дозы употреблять бессмысленно. Не вштырит, но отходняк все равно будет в полном объеме.

В общем, пытаться поймать кайф от этой местной экзотики занятие для экстремалов, кому своя жизнь ни капли не дорога. Поэтому я лишь сделал вид, что отхлебнул из фляги, ощутив при этом, что росянка настояна на чистом спирте. Отнял от губ стальное горлышко, занюхал рукавом, протянул девушке флягу обратно.

– Крепкая, зараза!

– Не то слово, – сказала Касси, как бы невзначай расстегивая верхнюю пуговицу на своем камуфляже. – Аж в жар бросило.

Ее пальцы неторопливо расстегнули вторую пуговицу, алые губы призывно растянулись в улыбке.

– Ну что, Снайпер, хочешь еще раз увидеть мою наколку?

Дурацкий вопрос. Я теперь человек совершенно свободный – и от семейных уз, и от каких-либо обязательств. Как реальных, так и придуманных мною. К тому же любому нормальному мужику после хорошей драки требуется не только выпивка с закуской, но и мягкий, податливый, жаркий десерт для окончательного восстановления баланса сил в организме.

– Наколку увидеть? – задумчиво протянул я, почесав переносицу. – Почему бы и нет? Люблю я, знаешь, смотреть на женские наколки. Особенно на те, что располагаются под такой роскошной грудью.

И, придвинувшись ближе, расстегнул третью пуговицу на ее камуфляже…

Мы любили друг друга жарко, самозабвенно, в двух шагах от подсохшей лужи крови, и в одном шаге от отрубленной головы сфинкса. Я ритмично вдавливал Касси своим разгоряченным телом в растрескавшийся асфальт Припяти, и она стонала, и выла, и рычала, словно дикий мутант, впервые попавший в клетку. Ее совершенная обнаженная фигура – белая, отполированная «фотошопом», выточенная этим уникальным артефактом из наверняка заурядной, не особо красивой плоти – странно, неестественно смотрелась на грязном асфальте, среди развалин и куч мусора, слежавшихся от времени. Так нелепо выглядела бы прекрасная античная статуя на полу в заброшенном, полуразрушенном свинарнике.

Однако окружающий фон нисколько не отвлекал нас от процесса. Наверно, нам обоим он был нужен, как пятьдесят граммов спирта после боя. Не удовольствия ради, а лишь чтоб расслабиться, забыться, ненадолго отрешиться от всей этой радиоактивной грязи и кровавой вони, насквозь пропитавшей и Зону, и людей, рыскающих по ней в поисках призрачного счастья… Ненастоящего счастья. Выдуманного ими, недостижимого, как звезда Денеб в созвездии Лебедя, откуда, согласно старой легенде, прилетели к нам на землю пришельцы со своими прекрасными, и одновременно страшными подарками…

Наконец наши тела одновременно выгнулись в разные стороны, сведенные общим сладостным спазмом… и распались, получив свою толику забвения, и практически моментально вернувшись в реальность из другого мира, ничего общего не имеющего с Зоной. Мира обычных людей, любящих друг друга если не душами, то хотя бы телами…

Я оторвался от Касси, попытался встать – и, споткнувшись, чуть не упал. Меня повело в сторону, и я был вынужден сесть на асфальт, непослушными пальцами застегивая штаны. Мне это удалось, а вот на побитую красно-черную броню «боргов», которую я содрал с себя перед тем, как слиться с Касси в едином порыве, меня уже не хватило.

– Ну и… хрен с ней… – пробормотал я, заваливаясь на бок.

– Со мной что ли? – криво усмехнулась Касси, медленно, не спеша одеваясь.

– С бро… с броней… – выдавил я из себя… и затих, тупо глядя перед собой остекленевшими глазами.

– Да какая разница теперь, со мной или с броней, – зевнула сталкерша, застегивая на талии свой пояс с парой кукри. После чего она неторопливо достала тот, что потяжелее, подошла ко мне, примерилась, размахнулась…

И замерла на месте.

Удивительно это, наверно, когда беспомощная жертва, опоенная ядом зонной росянки, вдруг молниеносным движением выхватывает из-за пазухи небольшой пистолет и, щелкнув предохранителем, нацеливает его тебе прямо в лоб.

– Ты ножик-то опусти, – негромко сказал я. – Только не мне на шею. И медленно. Так, чтоб я не испугался. А то ж с испугу, сама понимаешь, могу тебе проделать в башке отверстие под третий глаз.

– Фи, как грубо, – невозмутимо сказала Касси, хотя с лица заметно побледнела. Правда, приказ мой выполнила в точности, аккуратно вложив оружие в ножны. Молодец девка, самообладание у нее – многие мужики позавидуют. Я так и сказал:

– Умница. Теперь кру-гом. И вали отсюда, пока я добрый.

Лицо девушки стало озадаченным.

– А как же мои рюкзак с автоматом? И голова сфинкса, которую ты мне подарил?

– До того, как ты решила опоить меня, а потом отрубить голову, все это было твоим, – сказал я, поднимаясь на ноги и не переставая держать Касси на прицеле. С такими расслабляться можно, но очень осторожно, иначе можно окончить жизнь незамедлительно с кукрей в горле, ловко извлеченным из ножен, и не менее ловко брошенным. – Сейчас даже твои «всадники» не смогли бы предъявить мне претензий, если б я пристрелил тебя на месте.

– К тебе и без этого куча претензий, – зло усмехнулась Касси. – Что у «боргов», что у «вольных».

– Еще бы, – в ответ лучезарно улыбнулся я. – Интересно, кто из них предложил бо́льшую награду за голову Снайпера?

– Они обещали устроить аукцион между группировками, если кто-то из охотников за головами принесет твою башку на нейтральную территорию, в бар «Янов», – мстительно сообщила сталкерша.

– И какова стартовая цена?

– Сто тысяч. И потому сейчас все охотники за головами рыщут по Зоне в поисках Снайпера.

– Ишь ты! – удивился я. – Приятно знать, что твоя голова стоит в десять раз дороже головы сфинкса.

– Радуйся, радуйся, – сквозь зубы процедила «всадница». – Недолго тебе радоваться осталось. До первого удачливого охотника.

Патрон уже находился в патроннике – по-другому в Зоне никак. Поэтому я большим пальцем взвел курок и сказал:

– Я тебе, кажется, русским языком сказал – вали отсюда. Я вообще по жизни очень добрый, если меня не злить, но своей подлянкой ты меня конкретно взбесила.

– Это не подлянка, а просто бизнес, – пожала плечами Касси. – Который, к сожалению, не получился.

И ушла, покачивая шикарными бедрами. Ну и ктулху с ней.

* * *

В наследство от Касси мне остался рюкзак с жратвой и водой на пару дней, одна граната РГД-5, лежавшая в боковом кармане рюкзака, два запасных магазина к АК, ну и, собственно, сам автомат. Не новый, но и не особо убитый. Вот и замечательно. Кто-то из моралистов скажет – вот мол, гад какой, ограбил девушку, нехорошо-то как. На что я отвечу: нехорошо, когда девушка пытается отрубить тебе голову. А хорошо – это когда ты после этого оставляешь ее в живых. Так что я вообще одно сплошное воплощение добра и всепрощения.

Кстати, на самом дне рюкзака Касси обнаружился сюрприз. Контейнер для артефакта. Открыв который, я невольно присвистнул.

Внутри контейнера лежал небольшой кристалл, похожий на обледеневшую кувшинку, внутри которой, словно живое, бесновалось ярко-синее пламя… Артефакт, бесценный для любого сталкера, знающего, что его в любой момент может настигнуть пуля, или порвать когтистая лапа мутанта. «Синяя панацея», способная излечить любое заболевание, в том числе спасти человека после смертельного ранения. Причем чем сильнее проблемы у больного, тем ярче горит «синяя панацея» внутри его тела. И тем выше вероятность того, что следующего пациента она не вылечит, а выжрет изнутри без остатка. После этого незадачливого кандидата на чудотворное исцеление можно сеном набивать и в угол ставить для красоты. Пустой он внутри, как барабан, нету ничего. Ни костей, ни клочка мяса. Одна шкура задубевшая, как новая кирза, и глаза остекленевшие, слегка поблескивающие изнутри синим светом.

После излечения пациента «синяя панацея» перестает светиться на некоторое время, заряжаясь для следующего чудотворного сеанса. Когда артефакт вылезает из раны, прикасаться к нему не рекомендуется. Может наброситься и начать внедряться в кисть неосторожного исследователя. И тогда только один выход – отрубить руку или отстрелить ее, пока «синяя панацея» не пролезла дальше, в легкую перемалывая плоть и кости, словно титановая мясорубка. После лечения данный артефакт опасен только до тех пор, пока полностью не вылезет наружу. Потом он стремительно каменеет.

Что ж, нельзя не отдать должное практичности Касси. На охоту за сфинксом вполне разумно ходить с «панацеей». И за людьми – тоже. Кстати, то, что в рюкзаке ее носила, а не на поясе, тоже не лишено смысла – нечего светить редчайший и дорогущий арт, за который можно запросто лишиться головы. Как ни крути, новую голову никакая «синяя панацея» не прирастит.

Я засунул ценный трофей обратно в рюкзак и призадумался. Теперь оставалось понять, что мне делать дальше. Потому что делать было решительно нечего.

Большой и светлой цели в жизни у меня больше не существовало. Зато врагов – целая куча. «Борги» на меня зуб точат за то, что я членов их группировки больно много завалил, «вольные» – за то же самое. Фанатики Монумента тоже охотятся на меня, ибо я их святыню по-черному кинул, пообещав аномалии свою жизнь, а потом передумав расплачиваться по долгам – моя жизнь мне все-таки самому нужна. Теперь вот еще и охотники за головами меня ищут. Ну, блин, прям всей Зоне я срочно понадобился, чтоб медленно, продляя удовольствие, разодрать меня на фрагменты.

Ну уж нет, хватит. Если тебя где-то категорически не любят, вполне логично найти место, где тварей и сволочей разных будет как можно меньше, и ты им всем будешь по барабану. А там, глядишь, и домик прикуплю у речки, да чтоб лес рядом, птички, ёжики всякие. Причем не лысые от радиации, а вполне себе с иголками…

«Стоп, – мысленно тормознул я сам себя. – Размечтался. На Большую землю свалить нацелился. А с чем? С автоматом под мышкой, двумя ножами и ПСС за пазухой? Так за кордоном таких живо обезоруживают и определяют за решетку, ибо за сталкерство в Украине нынче дают как за убийство с отягчающими. Поэтому отсюда люди уходят безоружными, но с пачками «евро» за пазухой. То есть, те, кто сумел приподняться на торговле артефактами, либо чем-то еще. Головами, например».

Мой взгляд невольно упал на голову сфинкса, которая так и валялась на асфальте в луже уже засохшей крови. Как там Касси говорила? Мол, этот трофей десятку стоит? «Деревянный» российский рубль, имеющий хождение в Зоне, в любом баре можно было обменять на «евро» по курсу один к одному. Конечно, для Большой земли не особо большая сумма, но на первое время хватит.

В рюкзаке Касси, помимо всего прочего, нашелся рулон пищевой пленки (запасливая девушка!), которым я обмотал отрубленную голову мутанта. После чего засунул ее в рюкзак поверх припасов. Надеюсь, не протечет до тех пор, пока я не сбуду свой товар. А сбыть его я намеревался в самом ближайшем будущем. Как? Да очень просто.

Если тебя ищут всей Зоной для того, чтоб убить, логичнее всего направиться туда, где тебя точно не ждут. И пока охотники за головами рыщут по заброшенным зданиям Припяти и укромным закоулкам Толстого леса, я, скинув с себя побитую-изуродованную броню «боргов» – приметная больно, – закинул за плечи автомат с рюкзаком и неторопливым шагом двинул к станции «Янов». Благо до нее тут было рукой подать – всего-то пройти через заброшенный рынок, заваленный гнилыми автомобилями. Их сразу после чернобыльской аварии конфисковали у жителей Припяти и свалили сюда всю эту кучу адски фонящего металла. Тут они и ржавели годами, отравляя своими останками окружающую среду.

Признаться, в иное время я бы поостерегся идти этим путем, но в моем положении лучше всего ходить по дорогам, которых остерегаются другие. Потому я и шагал, настороженно косясь на насквозь проржавевшие остовы «копеек», «шестерок» и редких «Волг», в далеком восемьдесят шестом году считавшихся немыслимой роскошью.

Любое кладбище навевает жуть, ибо мертвое всегда тянет жизненную энергию у тех, кто пока еще настороженно ждет своего последнего часа. Вот и я невольно ускорил шаг, дабы поскорее пройти опасное место… и едва не вляпался в аномалию.

Внушительный такой гравиконцентрат, формой смахивающий на огромную морскую звезду, раскинул свои щупальца посреди дороги, замаскировавшись до почти полной невидимости. Выдало его лишь темноватое пятно почти посредине аномалии, похожее на сильно выцветшую кляксу. По ходу, это птицу какую-то, пролетающую слишком низко над землей, затянуло в «комариную плешь», и вот эта клякса – всё, что от нее осталось. Недовысосанные, недовпитанные аномалией остатки органики.

Пройдет всего пара часов, и демаскирующее пятно исчезнет, без остатка переваренное гравиконцентратом. Но пока что неизвестная птица реально фактом своей смерти спасла мне жизнь. М-да, как говорится, поспешишь – Зону насмешишь. Расходился тут вольготно, словно по Крещатику, забыл про гайки-болты-гильзы, которыми порядочному сталкеру положено дорогу проверять. И вот результат. Ладно, Зона, спасибо за урок, непременно учту на будущее.

Я начал обходить аномалию по кругу. Зашел за груду ржавых автомобилей – и чуть не споткнулся о сталкера, валяющегося на земле в луже собственной кровищи.

Бедолага лежал в позе эмбриона, зажимая окровавленными руками распоротый живот. И у него почти получилось. Лишь из-под левой ладони свисал книзу кусок кишечника, похожий на обрывок толстого, мясистого червя. С разрубленного конца кишки в кровавую лужу медленно вытекало светло-коричневое содержимое.

Понятно. Плохая смерть. Парню осталось помучиться еще пару-тройку часов, пока милосердная Сестра не принесет ему долгожданное освобождение от нереальной боли. Сейчас, наверно, боль слегка поутихла, и несчастный замер, боясь пошевелиться и разбудить ее снова.

Правда, услышав шаги, он все же открыл глаза. И даже нашел в себе силы прохрипеть:

– Помоги… Аптечку…

Я молча покачал головой. Бесполезно. Никакая аптечка тут не поможет. Даже дорогущий артефакт – вариант таковой, которого у меня нет.

– Там… всё плохо, да?

Я кивнул.

Парень помолчал, скрипнул зубами.

– Тогда… тогда пристрели…

Правильная просьба в его положении. Я потянулся за автоматом, щелкнул переводчиком огня…

Блин… Молодой совсем. Дурак. Куда поперся? В зараженные земли за длинным рублем, мать его? Таких, как он, Зона жрет пачками на завтрак. Идиот.

– Кто это тебя?

– Баба… какая-то… Красивая… Шла тут. Я ей: «девушка, можно с вами познакомиться?» А она ни слова не говоря… меня ножом… кривым… прямо в живот…

Ну, понятно. Касси. Идет по кладбищу автомобилей, злая как целая стая квазимяса после того, как осталась без хабара, снаряги и ствола. И тут этот придурок со своим «можно познакомиться?» Угу. За ней не задержится. Сорвала зло – и пошла себе дальше. Хоть бы добила что ли. Теперь мне этим занимайся.

Я поднял автомат… и опустил. Пожевал нижнюю губу, борясь с приступом жадности, потом сплюнул и, скинув на землю рюкзак, вытащил из него контейнер с «синей панацеей».

Не, дурак не этот парень. Дурак это я, присаживающийся на корточки перед полутрупом, держа в руке целое состояние. Ясно же, что при случае этот пацан с удовольствием продаст мою голову «боргам», «вольным» или фанатикам Монумента. Так на хрена сейчас я с усилием отрываю его руки от распоротого живота и засовываю туда обрывки кишечника вместе с «синей панацеей», стоящей как две головы – моя и сфинкса вместе взятые? А потому, что дурак. Другого объяснения быть не может.

– Что… ты… делаешь? – выдавил из себя раненый, от нереальной боли побелевший как полотно.

– Что делаю? Очередную глупость. Лежи, твою душу, не дергайся. И не вздумай заорать, когда она внутри тебя шевелиться начнет. А то мутанты набегут – четвероногие ли, двуногие ли, без разницы, и на этом твое лечение закончится. Если повезет, будешь жить. Не повезет – сдохнешь. Вот и вся дилемма.

Но, по ходу, молодому свезло. «Панацея» была сытой. И сейчас не выжирала человека изнутри, а наоборот, отдавала ему свою энергию. Правда, артефакт был небольшим. Стало быть, полное излечение займет не менее часа. За который я вполне успею дойти до «Янова», обменять голову сфинкса на наличные, и вернуться назад. К тому времени, думаю, артефакт как раз закончит свое дело. Я его заберу – и прощай, Зона. Глядишь, на Большой земле найду покупателя на «синюю панацею». Тогда как раз денег на полторы жизни хватит, и еще останется полмешка.

– Короче, лежи здесь, никуда не уходи, – сказал я, вытирая окровавленные руки об одежду раненого, которую так и не рассмотрел толком, ибо парень лежал в глубокой тени. – Сейчас прошвырнусь кой-куда, потом вернусь за «панацеей». Очень надеюсь, что к тому времени она тебя починит. И да, если выживешь, запомни: в Зоне экстремально красивая женщина это или иллюзия, наведенная псиоником, или отфотошопленный мутант. Кстати, данное правило частенько работает и на Большой земле.

И ушел. Надо было поторапливаться, чтобы успеть завершить намеченное до захода солнца.

К счастью, кроме этого малоприятного инцидента более со мной на кладбище автомобилей ничего не произошло. И через четверть часа я уже подходил к знаменитому бару станции «Янов».

Знаменит сей бар был тем, что в нем очень строго запрещались любого рода конфликты между посетителями. И с теми, кто на этот запрет клал свой самоуверенный сталкерский болт, охранники бара поступали просто. Выводили на задний двор и банально отрубали голову. После чего оную насаживали на палку и выставляли возле бара на всеобщее обозрение. К моменту моего последнего посещения «Янова» из тех палок с головами вокруг заведения был уже составлен целый забор. Хоть и редкий – около метра между подгнившими тыквами нарушителей спокойствия – но, тем не менее, впечатляющий.

Я очень надеялся, что меня в «Янове» не узнают. За время моего путешествия по чернобыльской Зоне я как-то так и не удосужился побриться – приключения сыпались каскадом, одно за другим – отчего к настоящему времени у меня успела отрасти небольшая борода, причина моих периодических почесываний подбородка. Каждый день давал себе слово завтра побриться. Но на следующий день с утра непременно случалась какая-нибудь запредельная хрень, когда мне становилось ну совершенно не до бритья. Сейчас же грязная, спутанная волосня на моей морде могла сослужить мне хорошую службу.

Ну и, само собой, никто не отменял негласный закон свободы скрывать свою личность. Не хочется сталкеру называть свое имя и показывать лицо – значит, не называет и не показывает, скрывая морду под капюшоном, защитной маской, или, и того хлеще, под противогазом.

Пройдя мимо гниющих, отвратно воняющих голов, насаженных на колья, я надвинул капюшон своей камуфлы аж на самые брови. После чего сунул руку за пазуху, снял с предохранителя пистолет ПСС и взвел курок – мало ли что. Проделав все это, я поднял руку и кулаком постучал в знакомую бронированную дверь с узкой смотровой щелью-бойницей, расположенной на уровне глаз и прикрытой изнутри стальной заслонкой. Которая после моего стука практически немедленно со скрежетом отъехала в сторону. Хоть бы смазали ее что ли…

В щели показались два равнодушных глаза.

– Чего надо? – ровным, почти механическим голосом поинтересовался владелец глаз.

– Хабар принес, – глухо сказал я.

Хозяина глаз я сразу узнал по голосу – это был тот самый урод, что не впустил нас с Фыфом в бар во время атаки зомби. И не хотелось бы, чтоб он вспомнил меня. Хотя бы потому, что от ста штук «деревянных», обещанных за мою голову, не откажется даже беспристрастный, словно биомашина, охранник бара «Янов».

– Что принес? – не отставал бдительный страж.

– Голову сфинкса.

Глаза в щели слегка округлились.

– Да ладно?! Того самого, что «боргов» как семечки жрет и «вольными» закусывает?

– По ходу, того самого, – с легким раздражением ответил я, ибо этот секьюрити бесил меня еще с тех пор, как я из-за него был вынужден парой ножей отбиваться от смердящей кучи ходячих трупов. – Ты впускать собираешься или нет?

За дверью загрохотал отодвигаемый в сторону стальной засов.

– Заходи, сталкер. Удачливым охотникам у нас всегда почет и уважение.

Я перешагнул порог и окунулся в знакомую, душную атмосферу сталкерского бара, пропахшего перегаром, табачным дымом и неистребимым запахом давно не мытых человеческих тел, ибо в любой Зоне, как и на любой войне, с личной гигиеной всегда проблемы.

С прошлого моего посещения в этом баре ничего не поменялось. Его можно было бы назвать типичным для Зоны, если б он не был нетипично большим. Нынешние хозяева станции «Янов» снесли все перегородки, и сделали из помещения один огромный зал, в котором каждый мог оттянуться на свой вкус. Хочешь – зависай за огромной барной стойкой. Желаешь комфорта – располагайся в ресторанной зоне, за столами в ожидании заказа. Или можешь скоротать время за пивными столиками, переминаясь с ноги на ногу и раздирая подгнившими зубами пересушенную воблу с явными следами мутаций.

У дальней стены, как водится, расположилась торгово-обменная точка для тех, кто хочет обменять артефакты на наличные, оружие или снаряжение. Ну, а справа – отдельная территория для желающих спустить нажитое за игорными столами, рулеткой или полудюжиной обшарпанных игровых автоматов.

Короче, бар «Янов» был универсальной точкой для выкачивания наличных из тех, кто шатается по Зоне в поисках удачи. Причем, точкой абсолютно безопасной. За порядком в огромном зале следила бдительная охрана в экзоскелетах, застывшая вдоль стен.

С непривычки да в полумраке можно было подумать, что это неживые манекены – до тех пор, пока непривычный и плохо видящий не начинал буянить. Тогда «манекены» немедленно проявляли прыть, завидную для человека в тяжелой броне. Или же меткость – если возмутитель спокойствия решал вытащить оружие. После чего голова последнего традиционно насаживалась на одну из заранее заготовленных острых палок, красноречиво сложенных в углу возле двери, и становилась элементом знаменитого наружного забора.

Кстати, надо отметить, что охрана в «Янове» специфическая. Боевые биологические модули «К-4». Кибы. Люди с заблокированной памятью о своем прошлом, встроенными боевыми управляющими модулями и улучшенными физическими характеристиками. Из-за них в «Янове» клиенты даже оружие не сдают, ибо биологические машины, запакованные в броню шестого класса, вооружены по первому классу. Плюс реакцию имеют отменную, в несколько раз круче, чем у любого человека. Так что с эдакой охраной хозяину бара нет никакого резону тратиться на специальные оружейные шкафы и на зарплату тому, кто будет при входе принимать оружие у клиентов и выдавать его обратно на выходе, как это принято в большинстве баров Зоны.

Штампует этих кибов секретное НИИ, расположенное на территории Зоны. Годы разработок потратили на них ученые, но товар получился отличный, на Большой земле идет нарасхват. И бармен – хозяин «Янова» – подсуетился, прикупив себе взвод суперсолдат. Об этом жирный бармен поведал мне, когда я держал «Бритву» у его горла, находясь под прицелом у тех самых кибов. Кстати, некогда в том научно-исследовательском институте и из меня пытались сделать такого вот киба, поставив мне в башку надежный ментальный блок.

Но – не срослось. Свалил я из того НИИ, вернул себе память о прошлом, после чего навел преизрядного шороху как в этой Зоне, так и в соседних вселенных Розы миров. В общем, кому интересно, может перечитать все девятнадцать романов о моих похождениях, которые периодически выходят в каком-то издательстве какого-то из миров вышеупомянутой Розы. А для меня сейчас главным было, чтоб ни кибы, ни бармен не узнали мою физиономию. Иначе без вариантов моя голова окажется бережно завернутой в пищевую пленку, пока ее не выкупят «борги» или «вольные», а остальное мясо пойдет на корм местным мутантам – или, как вариант, окажется в кастрюлях этого бара. Ибо по слухам в подобных заведениях Зоны запросто можно заказать «бифштекс по-сталкерски», которого нет в меню, но о котором прекрасно знают гурманы с мозгами, напрочь отбитыми радиацией.

В общем, сейчас я направлялся к стойке бара мимо столиков, за которыми расположились не особо многочисленные посетители «Янова», как со следами мутаций, так и без таковых – по ходу, хозяин заведения был лоялен к любым клиентам, лишь бы деньги да хабар несли.

Краем глаза заметил я нескольких «вольных», оккупировавших дальний длинный стол, а также пару плечистых «боргов» в характерной черно-красной униформе, демонстративно расположившихся в другом конце ресторанной зоны. Ну да, «Янов» это территория мира и спокойствия, на которой враждебным группировкам разборки запрещены категорически. В противном случае экстремально горячие головы привычно отделяются от тел беспристрастными кибами и оказываются понятно где. Но, так или иначе, хорошо, что я избавился от брони «боргов», иначе у членов данной группировки ко мне могли возникнуть вопросы.

Я подошел к стойке бара, за которой одиноко сидел какой-то тип в маске, сделанной из противогаза и полностью закрывающей верхнюю часть лица. Только подбородок открыт и пасть, в которую тип ловко метал острые мясные чипсы, приготовленные из ляжек ктулху – фишечка «Янова», обожаемая любителями местного пива. Что ж, удобная маска, ничего не скажешь. Я б сейчас от такой тоже не отказался.

Бармен, которого я однажды использовал в качестве живого щита, торчал за стойкой – из-под верхней части глубоко надвинутого капюшона я хорошо видел его объемистое пузо, колышущееся по другую сторону стойки.

– Что притащил? – вместо приветствия грубо поинтересовался хозяин «Янова». То, что он именно хозяин, сомнений не было. Любой бармен, заправляющий финансами на крупной точке, является одновременно и ее владельцем: нанятых работников к купле-продаже артефактов никто не допустит – некоторые из них на Большой земле миллионы стоят.

– Отрезанную голову, – отозвался я.

– Твою ж мать… – разочарованно процедил бармен. – Ты б еще объедков на мусорной куче насобирал. Выбрось ее. А заодно и свою задницу из моего бара.

– Это голова сфинкса, – равнодушно проговорил я.

Пузо на мгновение перестало колыхаться и замерло, словно его подвергли мгновенной заморозке.

– Брешешь… Покажи!

– Сначала налей-ка мне стаканчик горло промочить, – попросил я. – А то пить охота больше, чем твои десять тысяч за мой хабар.

Бармен, подозрительно глядя на меня, взял самый мелкий стакан из тех, что стояли на полке с чистой посудой. После чего, нацедив туда пива из бочонка, накрепко привинченного к стойке, отработанным движением послал стакан ко мне. Скользнув донышком по отполированной стойке, заказ остановился рядом с моей рукой. Ничего не скажешь, бармен туго знал свое дело.

Я взял стакан, нарочито медленно выпил довольно неважное пиво, крякнул, поставил пустой стакан обратно на стойку. После чего снял с плеч рюкзак, расстегнул и достал голову «сфинкса», тщательно завернутую в пленку.

– Давай ее сюда, – с придыханием произнес бармен. – Надо рассмотреть получше, а то за пленкой ни черта не видно.

Возбуждение бармена было понятным. Голова «сфинкса» не просто ценный охотничий трофей. Говорят, на Большой земле именно из нее делают знаменитый «Крем 20». Намажет таким кремом престарелая женушка какого-нибудь миллионера сморщенное лицо, и старая кожа моментально разглаживается, становясь упругой и гладкой, как у двадцатилетней. Эффект стойкий и длительный, где-то на год хватает. Но и стоимость чудо-косметики заоблачная: хочешь купи себе один грамм «Крема-20», а хочешь – новый «Бентли» представительского класса.

В принципе, это право покупателя – удостовериться в том, что товар качественный. К тому же в сталкерских барах «кидать» клиентов не принято, ибо чревато. Сбросить цену – святое, а чтоб забрать товар и не заплатить, такого я не припомню. Ибо в подобном случае с обманутого клиента снимаются ограничения всех негласных законов Зоны, и он волен поступать с обманщиком так, как ему заблагорассудится.

Поэтому я без тени сомнения протянул бармену увесистую голову… которую тот почему-то даже не стал рассматривать, а лишь бережно спрятал под стойку. После чего достал из-под той стойки обрез помпового ружья, направил мне в грудь, и громко сказал:

– Дочка, выходи. Глянь, это тот самый?

Сразу за стойкой находилась дверь в подсобку, которая после слов бармена немедленно отворилась с противным скрипом. И я из-за своего капюшона увидел грудь знакомого аппетитного размера, прикрытую новым камуфляжем. Край моего капюшона скрывал лицо обладательницы груди, но мне и без этого все стало ясно.

Жаль, просчитался я со своим хитрым планом. Не прокатило. Ну кто ж мог подумать, что Касси окажется дочерью владельца этого бара? Когда я прогонял ее, и в мыслях у меня не было, что она пойдет сюда – любой в Зоне знает, что некредитоспособных клиентов в бары не пускают категорически. Если только эти клиенты не приходятся барменам близкими родственниками. М-да… Это называется «не свезло». Причем конкретно.

– Ты капюшон-то скинь, родимый, – почти ласково произнес бармен. – Хочу чтоб дочка тебя опознала. Просто ее тут один тип ограбил неподалеку, законный трофей отнял. А я, сам понимаешь, грех на душу брать не хочу – за убийство невиновного Зона спросить может по полной.

Конечно, закон свободы позволяет не открывать лицо никому, если нет у сталкера такого желания. Но при этом тот же закон позволяет любому человеку попросить у скрытного сталкерюги предъявить свою физиономию для осмотра. Как говорится, за спрос не бьют. Ибо весьма сложно бить того, у кого в руках ружье двенадцатого калибра.

– Осторожнее, папа, – прозвучал знакомый девичий голос. – У него за пазухой пистолет.

– Ничего, дочка, не беспокойся, – заверил свое чадо пузатый папаша. – Если дернется – получит в харю свинцовую пилюлю, гарантированно излечивающую от резких движений.

Делать было нечего. Я медленно поднял руку и откинул назад капюшон.

– Ну, ни хрена себе! – искренне удивился бармен. – Да это ж тот тип, что мне шею порезал, а потом ограбил!

– Надо же, и тебя тоже? – удивилась Касси, стоявшая возле двери в подсобку, картинно оперевшись на мощный косяк. – Интуиция мне подсказывает, что сегодня твой хабар пополнится сразу на две очень ценных головы.

– Да без сомнения, – ощерился бармен, показав желтые, кривые зубы. – Слышь, сталкер. Сделай напоследок хорошее дело, шагни влево. Не хочу, чтоб твоя кровища на клиентов брызнула.

«Обидно, – подумал я. – Одно дело в бою погибнуть, и совсем другое – от пули какого-то жирного урода».

Впрочем, выбирать не приходилось. Позади меня синхронно щелкнули переводчики огня на автоматах охраны. То есть, если я не выполню указаний бармена, это ничего не изменит – несколько коротких очередей за секунду превратят меня в кровавое решето. И автомат с плеча не сдернуть, просто не успею. Не жирдяй пристрелит, так его кибы среагируют, у этих с реакцией все в порядке. Напакостить что ли бармену напоследок и не отойти в сторону, как он велел? Пусть его клиенты потом из волос мою спекшуюся кровь ногтями выковыривают…

Но тут случилось неожиданное.

Тип с половинкой противогаза на башке допил свое пиво и, стукнув поллитровой кружкой по стойке, потребовал:

– Хозяин, повтори-ка!

Надо же. Типичный разрыв шаблона. В баре человека собрались убивать, все замерли, затаив дыхание, а тут какой-то вахлак портит весь спектакль. Пиво ему видишь ли повтори… Кстати, голос вахлака показался мне знакомым…

– Не до тебя сейчас, – сквозь зубы бросил бармен. И уже мне: – Я ж тебя по-хорошему прошу, сталкер. Отойди – и я выстрелю прямо в сердце. А будешь выпендриваться, пальну в живот. И тогда мои кибы будут на заднем дворе отреза́ть голову у живого. Тебе оно надо мучиться?..

– Я тоже прошу по-хорошему! – заорал любитель пива. – Пива мне налей в темпе вальса, а потом свои дела решай!

– Твою ж мамашу! – бармен, по ходу, начал закипать. – А ты в моем баре можешь и по-плохому?

– Ага, – просто сказал странный клиент, доставая из кармана и выкладывая на стойку что-то, смахивающее на пульт от телевизора. – Например, я могу нажать вот на эту кнопку, отключить твоих кибов, а потом посмотреть, сильно ли поможет тебе твое ружье.

С этими словами странный клиент ткнул пальцем в свой пульт, правда, в какую именно из кнопок, я рассмотреть не успел. Да, признаться, и не особо старался. Я дядя уже взрослый, и в чудеса не верю. Особенно в пульт, отключающий живых людей, пусть даже с подкорректированными мозгами. Или в знакомый голос, который ну никак не мог принадлежать живому человеку, ибо труп этого человека я видел своими глазами…

Но Зона – она на то и Зона, чтобы в ней порой случались необъяснимые явления. И проверить, отключил этот тип кибов или нет, я мог только одним способом. А именно – выполнив команду бармена.

Вернее, перевыполнив ее с лихвой.

Я с места прыгнул влево, расслабив плечо, на котором висел автомат. Вскинуть его времени не было, ибо бармен по-любому выстрелил бы раньше, поэтому автомат, соскользнув с плеча, грохнулся на пол. А вот, в рывке разворачиваясь боком, сунуть руку за пазуху, где была грубыми нитками пришита потайная кобура с ПСС, и, не доставая пистолета, нажать на спуск – это я точно успевал сделать. Если не раньше бармена, то уж наверняка одновременно с ним.

Два выстрела слились в один. Первый громкий, аж уши заложило – в закрытом помещении двенадцатый калибр бахает так, словно из пушки саданули. Второй же совершенно бесшумный, дополнительно приглушенный камуфляжем, пробив который пуля из легированной стали пролетела три метра, разделяющие нас с барменом, и тюкнула того точно в лоб.

Лобешник у хозяина «Янова» был солидный – широкий, выпуклый, как и положено хорошему торговцу, у которого в черепе скрывается развитый мозг, способный просчитывать хитрые схемы легального отъема денег у тех, кого природа мозгами обделила. Но даже толстая лобная кость не выдержала напора цилиндрической пули, с двадцати пяти метров пробивающей насквозь стальной лист толщиной два миллиметра. Тут же и расстояние было поменьше, и цель не столь крепкая. Короче, во лбу хозяина «Янова» образовалась небольшое круглое отверстие, а вот затылку пришлось гораздо хуже, как всегда случается при такого рода попаданиях.

Цилиндрический поражающий элемент относительно стабилен в полете, особенно на близкие расстояния. Но при попадании в цель ведет себя совершенно непредсказуемо, кувыркаясь, вращаясь и превращая в фарш все, что встретит на своем пути. В общем, разбитую на фрагменты затылочную кость бармена вынесло наружу вместе с кашей из мозга, не сумевшего просчитать столь непредсказуемую схему развития событий. Причем это серовато-кровавое содержимое вылетело прямо в лицо Касси, стоявшей возле двери в подсобку, все так же картинно облокотившись на косяк.

При всем при этом пуля, вылетевшая из ружья бармена, меня ничуть не задела. И объяснялось это не моей фантастической личной удачей, а элементарным отсутствием специальных навыков у барыги. Многие люди приобретают оружие, и автоматически в собственных глазах становятся крутыми рэмбами. На самом деле, оружие полезно лишь для того, кто умеет им пользоваться. Во всех остальных случаях это крайне опасный предмет, которого лучше лишний раз не касаться во избежание несчастного случая. Такого например, как сейчас произошел с хозяином «Янова».

Я же выдернул руку из-за пазухи, оставив пистолет в кобуре, и метнулся обратно, к автомату, валяющемуся на полу. Конечно, ПСС штука замечательная, но в Зоне оно скорее оружие последнего шанса для внештатных ситуаций. А вот «калаш» – это всегда Оружие с Большой Буквы. Что в аномальной Зоне, что в условиях любого локального конфликта.

Признаться, я ждал, что сейчас мое тело начнут рвать на части очереди, выпущенные из автоматов кибов… Но ничего подобного не произошло. После нашего с барыгой обмена выстрелами, в баре повисла мертвая тишина, какая случается в театре после крайне удачного выступления артистов – либо в любом другом месте, где зрители ждали убийства человека, и таковое произошло у них на глазах.

Этим затишьем я и воспользовался, подхватив с пола автомат и щелкнув переводчиком огня – само собой, патрон был загнан в патронник загодя. Я был уверен, что Касси попытается экстренно отомстить за папашу…

И ошибся. Лишь хлопнула дверь подсобки, а когда я вынырнул из-за стойки, по другую ее сторону уже никого не было. Умная девочка, не поспоришь. Наверняка в подсобке есть потайной ход, выводящий наружу, и Касси предпочла воспользоваться им, нежели личным оружием…

– Ну, что ж, Снайпер, теперь это твой бар.

Я обернулся.

На меня в упор смотрели круглые, слегка заляпанные чем-то окуляры противогаза, за которыми угадывались внимательные глаза.

– Мой?

– Точно, – хмыкнул странный посетитель бара. – Ты завалил хозяина – значит, теперь это твой хабар. А пульт от кибов я тебе дарю. Тут не сложно, разберешься.

– И за что ж мне такой подарок? – осведомился я.

– За то, что помог ты мне в одном важном деле. А я привык долги возвращать. Так что владей, остепенись, женись хоть на вон той мутантихе-официантке, детей наплоди. Хватит тебе по Зонам шататься. Но самое главное – не становись у меня на пути, и все у тебя будет замечательно.

Ишь ты, не становись у него на пути, деловой какой… Впрочем, это было не главное. Перед этим он так и сказал – хватит тебе по Зонам шататься. Не по Зоне, а во множественном числе!

А еще он знал мое имя… Дьявол, как же этот голос и эта ухмылка похожи… Нет, не может быть. Тот человек умер, и я это видел своими глазами. Значит, просто смахивает на того человека. Мало ли похожих людей на свете? Но откуда он знает…

– Ладно, ты думай, а я пошел, – сказал тип в резиновой маске. – Только вот стакан твой прихвачу на память о том, как мы пили за одной стойкой. Удачи тебе, сталкер.

Поднявшись с высокого стула, странный посетитель схватил со стойки мой пустой стакан, и быстро вышел из бара.

Эх, почему я не последовал за ним? Почему остался дубом стоять возле стойки, держа в одной руке автомат, а в другой – странный самодельный пульт с несколькими кнопками, ни одна из которых не была подписана.

Справа от меня послышался шорох – это зрители, находящиеся в зале… тьфу ты, посетители бара решили переменить позы, размяв затекшие спины и задницы. По ходу, представление их захватило настолько, что ни один из них за все это время не пошевелился. А сейчас, когда закончилось самое интересное, можно расслабиться, сходить до ветру, пожевать чего-нибудь…

Или принять участие в спектакле, переставшем быть интересным и захватывающим.

– Чтоб я сдох! – донеслось из-за столика, за которым тусовалась компания крепких парней в зеленой униформе. – Разрази меня «электрод», но это же Снайпер! Тот самый тип, что завалил несколько наших на «Векторе», а после украл грузовик и свалил вместе со своим корешем!

– Снайпер? – резко развернулся к «вольным» плечистый «борг». – Тот самый, что недавно наших в лесу немеряно положил? Ты часом не брешешь, «зеленый»?

– Пусть меня Зона сотрет, если я вру, – обиженно произнес член группировки «Воля», вытаскивая из объемистой кобуры «стечкин». – Слышь, новый хозяин «Янова»! А ты уверен, что сможешь воспользоваться этим пультом и разблокировать «кибов»?

Краем глаза я заметил, как один из «зеленых» тихонько поднялся со своего места и аккуратно, по стеночке направился к двери в заведение. Ага, отсекает мне путь отхода, сволочь. А, кстати, действительно, как понять, какая кнопка на пульте за что отвечает, если ни под одной из них ничего не написано?

Признаться, стормозил я маленько. Как-то вылетело из головы, что за мою персону две самых влиятельных группировки Зоны назначили нереальные суммы. А когда обратно влетело, было поздно.

«Зеленый» уже поднимал свой «стечкин». Еще мгновение – и линия выстрела коснется моей груди. А я очень не люблю, когда эти линии меня касаются. Брезгливый я очень. Поэтому не целясь, от бедра я дал короткую очередь в два патрона – и «зеленый» вместе со своим «стечкиным» отлетел к стене, шлепнулся об нее, словно мешок с жидким дерьмом, и сполз вниз по вертикальной поверхности, оставив на ней широкий кровавый след.

И это было плохо. У тех, кто топчет Зону своими берцами, очень быстро вырабатывается рефлекс: если некто стреляет, и рядом с тобой начинают падать люди, необходимо как можно быстрее вскинуть оружие и начать стрелять в ответ. Если промедлить, следующим можешь упасть ты. И больше никогда не подняться.

Сейчас я остро пожалел, что в «Янове» не было принято сдавать оружие при входе. За столиками сидело человек двенадцать. После моей очереди их стало на одного меньше – что, впрочем, моих проблем не решило.

Остальные посетители «Янова» синхронно рванули со своих мест, одновременно при этом хватаясь за стволы, которые они всегда держали под рукой. А я стою такой с автоматом наперевес и понимаю, что одиннадцать человек, рассредоточенных по бару, мне никак не положить. От силы троих-четверых срежу, пока остальные будут превращать меня в кровавое решето.

Поэтому чисто рефлекторно сунув в карман злосчастный пульт, я со всех ног рванул к выходу из заведения, на бегу поливая из автомата наиболее активно движущиеся фигуры. Эх, как бы мне сейчас пригодилось утраченное умение замедлять время! Я даже на бегу попытался представить свой тотем…

Без толку. Все равно что пытаться завести автомобиль, из которого напрочь выдрали аккумулятор вместе с двигателем. Не работает способность, не раз спасавшая мне жизнь, будто и не было ее никогда. Поэтому я просто бежал, пригнувшись, как обычный человек, которого очень хотят убить, и отстреливался, очень надеясь, что успею добежать до двери раньше, чем одному из посетителей бара повезет больше, чем мне.

Я успел заметить, как плечистый «борг» резко мотнул головой влево, словно хотел успеть рассмотреть правым глазом, как вылетает из глазницы левый, выбитый из нее моей пулей… Как один из «зеленых» выронил свою «Грозу», схватился за горло и кашлянул, выплюнув вместе с кровавыми слюнями фрагмент трахеи, разорванной автоматной очередью… Как сталкер с лицом, неестественно перекошенным то ли старой травмой, то ли мутацией, потянулся было за автоматом, но после резко передумал и схватился за свое изуродованное лицо обеими руками, будто запоздало хотел уберечь его от разрушающего действия пули, уже вошедшей между бровей…

А я несся, слыша, как грохочут ответные неприцельные очереди, и как пули разозленными пчелами свистят над моей головой… Хорошо, что над, ибо ряд столов частично прикрыл меня от стрелков. Но чтобы добежать до двери, мне нужно будет преодолеть несколько метров открытого пространства. Всего ничего. От силы один кувырок с разгону – и я вылечу из бара, словно мячик.

Кувыркаться я умею неплохо, обучен делать это даже с рюкзаком на спине и запасным стволом, засунутым под этот рюкзак – главное грамотно башку подвернуть и правильно толкнуться ногами. Ну, я и кувырнулся, уже видя перед собой полуоткрытую дверь, в которую совсем недавно вышел тот тип с половинкой противогаза на морде. Еще мгновение – и я за порогом…

И в этот момент в меня ударила пуля.

Судя по тому, как рвануло плечо – в руку…

Если не задет крупный нерв, в первые секунды после огнестрельного ранения боли нет. Ты чувствуешь просто тупой удар и онемение в пораженной области. И немедленный страх опустить глаза и увидеть то, что наделал крохотный кусочек раскаленного металла… Боли нет, боль придет потом. Сначала приходит страх – липкий, парализующий – и только от тебя зависит, как ты себя поведешь. Замрешь на месте в ожидании наступления боли, либо мысленно дашь тому страху локтем в зубы, и продолжишь намеченные действия. Ибо в боевой ситуации страх опаснее любого ранения, и умирают от него намного чаще, чем от самых страшных ран. Почему? Все просто. Испугавшийся останавливается, замирает, ожидая прихода боли. А в статичную мишень попасть во второй раз намного проще.

Поэтому я все-таки завершил кувырок, со всей силы пнув дверь подошвами берцев, выкатился из бара, вскочил на ноги и рванул в сторону забора из гниющих голов. При этом я мысленно просчитывал ситуацию. Вот те, кто остался в баре, опрокидывая столы, ринулись вдогонку, вот они подбегают к выходу, на ходу меняя магазины пистолетов и автоматов, вот первые двое перешагивают порог…

Я резко развернулся, намереваясь прошить этих двоих короткой очередью – и понял, что не могу нажать на спусковой крючок. Указательный палец не слушался…

Преодолевая проклятый страх, я опустил глаза…

Твою ж душу! А я так надеялся, что пуля ударила в мякоть, не повредив ничего серьезного.

На самом деле все было очень плохо.

По ходу, тот, кто ранил меня, стачивал напильником острые наконечники своих пуль, а после надрезал их крестом, превращая в печально известные «дум-дум». Такие боеприпасы, по научному называемые экспансивными, запрещены к использованию Гаагской конвенцией в период ведения любой войны. И поскольку в Зоне война постоянное явление, этот запрет соблюдается всеми правильными сталкерами.

Но при этом отморозки, плюющие на законы Зоны, встречаются всегда. И если кто-то из сталкеров поймает урода, пилящего пули, то тот урод имеет все шансы оказаться повешенным на ближайшем дереве.

Правда, в автоматный магазин к каждому не заглянешь, а разрушительное действие экспансивной пули гораздо сильнее, чем у обычной. Поэтому всегда были и всегда будут ублюдки, плюющие на все конвенции мира. Например, сейчас пуля «дум-дум» в хлам разворотила мое запястье. Большой, указательный и средний палец повисли безвольными, окровавленными тряпочками, отделенные от руки вместе с половиной всей кисти. Правда, безымянный и мизинец сохранили подвижность – оказывается, ими я и держал автомат за рукоять, пока бежал к забору.

Все это я додумывал в падении, ибо те первые двое уже выбежали наружу и, вскинув автоматы, стреляли в мою сторону. В следующую секунду голова, в которую попала пуля, разлетелась на части – но это, к счастью, была не моя голова, а одна из тех, что насаживали на колья охранники бара.

Я же плюхнулся брюхом на серую траву Зоны и, с силой удерживая автомат за цевье, безымянным пальцем потянул за спуск.

Автомат задергался, затявкал бешеным псом, изрыгая раскаленный пунктир – и я вместе с ним взвыл дурным голосом. Ибо отдача разбудила боль. Адскую, пронзившую раненую руку от изуродованной кисти до самого плеча. Такую, что сознание изъявило немедленную готовность покинуть мое тело.

Но отключаться было нельзя. Потому, что если я сейчас вырублюсь, через десять минут моя голова займет место той, которая только что украшала собой шест и была разорвана в клочья шальной экспансивной пулей. А в мои планы это никак не входило. Потому, что я привык выживать. Цепляться за жизнь зубами и ногтями – а выбьют зубы и выдерут ногти, один хрен не сдамся. Потому что не по-сталкерски это – сдаваться. Ни черта не по-нашему.

На таком расстоянии трудно было промахнуться даже с фатально раненной рукой. Две ростовые фигуры, срезанные очередью, выбыли из строя. Одного отбросило на стену бара, а второго – как раз в дверной проем, откуда ломились наружу остальные преследователи. Не исключаю, что одна или несколько пуль прошли навылет, на излете клюнув кого-то из тех, что бежал позади самых смелых, быстрых и шустрых преследователей. Потому, что в дверном проеме обозначилась куча-мала, из которой несся надрывный, многоголосый мат.

То есть, у меня появилось несколько секунд для того, чтобы вскочить на ноги и броситься к лесу, который начинался сразу за забором из гниющих голов.

Мне повезло хоть в этом. Я уже влетел в прохладную тень леса, когда за моей спиной затарахтели выстрелы. Засвистели пули, с тупым чавканьем врезаясь в толстую кору мутировавших деревьев, но я уже был недосягаем для вражьего свинца, и просто стоял, прижавшись спиной к толстому дубу. Пусть стреляют, пока не придет пора менять магазины. А вместе с ней осознание, что жертва ушла от возмездия, и, скрываясь за деревьями, может в любой момент начать отстреливать своих преследователей по одному, находясь при этом в относительной безопасности.

Как я и предполагал, просветление наступило скоро. Стрельба стала реже, и почти сразу сошла на нет. Хлопнула массивная дверь бара. Стало тихо, лишь деревья, оцарапанные горячими пулями, недовольно скрипели ветвями над моей головой.

Ага. Предполагаю, что сейчас те уроды в баре совещаются, опасливо поглядывая на неподвижных кибов. При этом самый смелый подходит к стойке, трогает голову сфинкса, испачканную брызгами крови хозяина бара. Потом за стойку заглядывает, удостовериться, что хозяин «Янова» мертв. К нему подходят остальные. Переглядываются. Снова хором смотрят на кибов. Те не шевелятся.

И начинается грабеж.

Я даже отсюда слышал возню в «Янове». Там увлеченно набивали карманы и рюкзаки бесхозным добром. Наверняка уже кто-то курочил барную стойку в поисках скрытого сейфа, другие ломились в подсобку, а самый шустрый между делом ныкал в вещмешок окровавленную голову сфинкса.

Ладно, твари. А что если…

Неповрежденной левой рукой я достал из кармана пульт, оставленный мне загадочным незнакомцем. Блин, как же неудобно! К сожалению, я не левша и ни разу не амбидекстер. Но придется привыкать, и пока правая не заживет, учиться стрелять и подтирать задницу левой.

Пульт немного смахивал на телевизионный. Корпус из дешевой пластмассы, десяток кнопок. Одна красная, остальные серые. Какая из них за что отвечает – хрен его знает. Поэтому я, чтоб не ломать голову, несколько раз нажал их в хаотичном порядке, направив при этом пульт на «Янов». Интересно, добьет сигнал или нет? И если добьет, случится ли то, что я желал всей душой?

Случилось. И, по ходу, сработала все-таки именно красная кнопка, а не какая-то из остальных. Получается, она и есть средство для блокировки-разблокировки кибов. Эх, знать бы раньше…

Не прошло и тридцати секунд, как внутри бара приглушенно грохнул выстрел. За ним еще сразу несколько подряд. А потом с полдюжины автоматных очередей, выпущенных почти одновременно, слились в один сплошной треск, будто кто-то с усилием рвал большой кусок грубой ткани.

Дверь бара резко открылась, из заведения выскочил «вольный», паля внутрь заведения из автомата. Но, видать, его цель оказалась более удачливой. «Зеленого» аж приподняло над землей очередью, вылетевшей из глубины бара – так бывает, когда несколько пуль одновременно бьют в человеческое тело. Приподняло, и швырнуло на землю, словно тряпку, изорванную свинцом, мертвую и бесполезную.

Я не стал дожидаться окончания бойни. И так понятно, что там произошло. Кибы, оживленные пультом, вышли из комы, увидели то, что творится с вверенным им имуществом, и принялись гасить мародеров. Зона им в помощь. А я пошел. Пока я еще в состоянии двигаться, желательно как можно дальше уйти от места кровавой перестрелки. Ибо на кровь всегда слетаются стервятники, а я сейчас не в лучшей форме для того, чтобы ввязываться в новую битву.

Треск очередей и тявканье одиночных выстрелов все еще слышались за моей спиной, но мне уже было не до них. Закинув за спину автомат, я на ходу вытащил жгут из нарукавного кармана и перетянул правую руку выше локтя. Так, нормально. Теперь надо разорвать зубами ППИ, то есть, пакет перевязочный индивидуальный, извлеченный из того же кармана, и забинтовать рану. Главное не глядеть на нее особо внимательно, и не думать о последствиях. Безымянный и мизинец больше уже не слушаются. Ладно, прорвемся надеюсь.

Из второго кармана я извлек аптечку с набором шприц-тюбиков – промедол, противостолбнячная сыворотка, и антибиотик широкого спектра действия. Все три укола сделал на ходу, сцепив зубы от боли: теперь каждый шаг отдавался в раненой руке, будто кто-то невидимый раз за разом втыкал в нее раскаленное шило.

А еще меня начало «вести», будто я махнул стакан водки, на голодный желудок да без закуски. Того и гляди, вырублюсь на ходу или от болевого шока, или от кровопотери – пол-литра кровушки-то из меня вытекло, это к гадалке не ходи. И единственное средство от такой напасти это вполголоса крыть отборным сталкерским матом тот организм, сволочь, предателя, готового подвести тебя из-за малейшей царапины. Самого себя накручивать, обзывать слюнтяем, тряпкой, уродом, типа, только попробуй не дойти, гнида такая! Только попробуй…

Блин. А куда дойти-то? Насколько я знаю, сразу за «Яновым» начинается огромный участок заболоченной местности. Вернее, мутировавший лес с большим количеством веселых зеленых лужаек, что нормального сталкера непременно должно насторожить, ибо трава в Зоне либо серая, будто пеплом присыпанная, либо серо-ржавая. Бывало, новички-«отмычки» радостно так выбегали на те лужайки – как же, мол, и в Зоне есть красивые места, не все серо-унылое. Выбегали – и начинали погружаться. Медленно. И каждая попытка судорожно выдрать ноги из трясины лишь немного добавляла скорости к погружению.

Чаще целиком засасывало человека зеленое болото. Но случалось, что над «лужайкой» оставалась торчать голова несчастного, вопящего от ужаса. Помочь ему чаще всего не получалось, даже если кинуть веревку и вдвоем-втроем тащить – болота в Зоне держат свою добычу крепко. Поэтому милосерднее всего было в таких случаях пристрелить обреченного, ибо вскоре на крики несчастной жертвы начинали слетаться вороны, чтобы полакомиться свежими глазами. Страшная смерть…

Но мне на все эти ужасы было уже глубоко плевать. Когда на тебя охотится вся Зона, логичнее свалить туда, куда никто в здравом уме не полезет. Вот я и сваливал, с трудом переставляя заплетающиеся ноги, пока не перестал видеть куда шагаю. То ли вечер наступил, то ли перед глазами темно стало, то ли в такую чащу забрел, куда из-за густого переплетения ветвей свет не проходит. Хотя – какая разница? Главное, что хрен меня тут кто найдет. А значит, можно хоть немного отдохнуть.

Как только меня посетила эта мысль, сволочь-организм, наплевав на все мои проверенные методы, начал неумолимо отключаться. Единственное, что я сумел сделать, так это не рухнуть мордой вниз на какой-нибудь узловатый корень, а дотянуть до ствола ближайшего дерева и сесть, прислонившись к нему спиной. Дальше я ничего не помню. Словно в зеленое болото ухнул, и оно милосердно засосало меня по самую макушку в считаные секунды…

* * *

Темнота – это всегда благо. Когда ты в ней, можно ничего не делать. Просто быть в ней – и все тут. Мы приходим из темноты, и уходим в нее. Что в сон обычный, что в вечный покой. Хорошо быть в темноте. Спокойно. Расслабляешься, отдыхаешь себе, растворяясь в ней полностью, становясь частью мрака, окружающего тебя. И, в конечном итоге, есть ли разница, какой это сон – обычный или вечный, если тебе по-любому комфортно в темноте?

Однако сейчас в мою личную обалденную темноту вдруг ни с того ни с сего вторглось нечто. Мерзкое, замогильно-скрипучее, мгновенно выдравшее меня из благодатного мрака.

Я открыл глаза – и невольно вздрогнул.

У меня на груди сидела большая ворона-мутант, которая своим желтым клювом пыталась размотать окровавленный бинт на моей руке. Почувствовав, что я открыл глаза, крылатая сволочь оторвалась от своего занятия, повернула в мою сторону башку и недовольно заорала:

– Карррр!!!

Ага, так вот от чего я пришел в себя. Скрипучий звук, вытащивший меня из блаженного небытия, был просто карканьем раздосадованной твари, у которой никак не получалось добраться до лакомства. Вот ведь, падла какая!

– Ни хрена ты не угадала, – сказал я вороне. – Живой я пока что. Так что вали отсюда, пока башку не свернул.

Птица-мутант подозрительно посмотрела на меня, склонив башку влево, словно хотела удостовериться в том, что добыча ее не обманывает, и пока что действительно не сдохла. Удостоверилась. Каркнула еще раз недовольно, будто обложила некислым матюгом на своем языке, и взлетела, едва не задев мое лицо большими крыльями, которые у обычной вороны размерами вдвое меньше.

– И тебя тем же клювом в то же место, – сказал я вслед мутанту, после чего шевельнул раненой рукой, пытаясь понять, почему ворону заинтересовала моя кисть, а не, скажем, глаза, до которых эти твари изрядно охочи.

Шевельнул – и тут же почувствовал запах. Тошнотворно-омерзительный. Он шел от моей руки, которую я вообще не чувствовал от кончиков пальцев до запястья. Дальше от раны до локтя медленно разливалась тупая, ноющая боль…

У меня был еще один ППИ, и прежде, чем что-то предпринимать далее, я решил сделать перевязку. Достал «Бритву», аккуратно разрезал слипшиеся от крови бинты, взглянул на рану – и невольно закусил губу. Теперь понятно, почему мутант-падальщик заинтересовался моей рукой.

Она гнила. Вся кисть ниже ранения распухла и приобрела иссиня-черный цвет. Но, что самое страшное, эта пакость уже ползла вверх по руке, захватив и область ранения, и пару сантиметров выше него.

– Писец… – прошептал я. – Гангрена…

В Зоне анаэробные бактерии, по ходу, тоже мутировали, поэтому гнилостные процессы в сей нездоровой местности протекают на удивление бодро. Увы, инъекции не помогли, и сейчас передо мной стоял нелегкий выбор. Либо ничего не делать и сдохнуть через пару дней, сгнив заживо, либо…

Я достал из ножен «Бритву» и положил рядом с собой. После чего, неловко орудуя левой рукой, я извлек из кармана жгут, ППИ и зажигалку, а из рюкзака – флягу со спиртом, который мы не допили с Касси, а также запасную пару носков.

Последнюю необходимую составляющую предстоящего процесса я нашел без усилий, даже не вставая с земли. А именно – палку в полметра толщиной, от которой «Бритвой» отмахнул кусок сантиметров в десять. На длинную часть палки я намотал носки, а короткую засунул в рот, крепко сжав зубами. Ибо в этих местах громкий вопль может привлечь не только ворону, но и других мутантов, которые гораздо крупнее и опаснее. После чего намотал жгут на изувеченную руку, и затянул его до отказа.

На что может пойти живое существо, попавшее в беду так, как попал в нее я? Например, сталкеры-охотники рассказывали, что волк, угодивший в капкан, сам себе отгрызает лапу. Представляю, как ему больно и страшно. Но он грызет, перекусывая мышечные волокна, сухожилия, размалывая зубами кость… Отгрызает – и уходит непобежденный, оставляя охотнику в капкане страшный трофей, над которым тот непременно застынет на мгновение, спрашивая себя – а я смог бы так же?..

Что ж, у каждого есть свобода выбора. Жить – или сдохнуть. Такая вот простая в своей сути еще одна сторона жестокого Закона свободы. В общем, кому как, а мы с тем волком выбираем жизнь. Только мне проще. У меня есть «Бритва», которой потребуется нанести всего один точный удар. Ножу, способному резать металл словно масло, отмахнуть руку все равно, что мне перекусить спичку. И, не буду скрывать, мне тоже очень страшно, до дрожи в здоровой руке, сжимающей рукоять ножа, до пота, стекающего по спине меж лопаток и пропитывающего без того сырой камуфляж.

Но я выбираю жизнь несмотря ни на что.

Я вытянул вперед изуродованную конечность и, примерившись, рубанул на выдохе, метя на десяток сантиметров выше пораженного участка – иначе никак. Если не ампутировать с запасом, захватив и часть здоровой ткани, есть риск, что все будет бесполезно, и гангрена все равно поднимется вверх от культи…

Твою ж душу, как больно!!! И обидно. Потому, что тяжелый нож ударил по руке – и отскочил от нее, словно был не моей «Бритвой», а тупым куском металла.

Ах ты ж, мать твою за ногу… Я и забыл, что «Бритва» режет всё, кроме своего хозяина! Потому ей так удобно не только убивать врагов, но и бриться или подравнивать отросшие ногти, ибо ни в жизнь не порежешься, даже если очень захочешь. Такое уж свойство у моего ножа, откованного из редчайшего артефакта.

Я медленно вложил «Бритву» обратно в ножны и, глубоко вздохнув, глянул вверх, ловя лицом тусклые, жалкие лучи взошедшего солнца, чудом пробившиеся сквозь густые переплетения ветвей. Ну что ж, волк, о котором рассказывали бывалые сталкеры. Не будет мне сильно проще, чем тебе. И хоть не зубами буду я отгрызать собственную руку, но все кончится не одним ударом, как я рассчитывал.

Все будет гораздо хуже.

Извернувшись, я левой рукой достал из-за голенища правого берца свой второй боевой нож с полустертым клеймом «Сталкер» на клинке. Он вообще был изрядно потерт, этот нож, с множеством царапин по всей поверхности, включая рукоять. И метал я его, и могилы им рыл, и рубил всё, начиная от веток и заканчивая плотью врагов, как живых, так и мертвых, не желающих умирать до конца.

Только вот сегодня мне придется резать им не нечисть, встретившуюся на моем пути, а самого себя. Самым обычным ножом, который я не всегда успевал наточить как следует – зачем, если «Бритва» никогда не требует заточки и всегда идеально остра? Вот так порой нашему брату приходится расплачиваться за собственную лень…

Режущая кромка клинка у «Сталкера» была заточена как обычный нож, а бо́льшая часть обуха представляла собой мелкую пилу-серрейтор, которой удобно резать как веревки, так и жилистые шеи мутантов. Правда, надо признать, что я делал это слишком часто, забывая после затачивать ту пилу – уж больно кропотливое это занятие…

И сегодня мне предстояло за это расплачиваться по полной. Правда, не сейчас, а немногим позже. Сначала нужно разрезать мясо вокруг кости, и лишь потом начнется самое веселое…

Сжав зубами деревяшку, я с размаху сделал первый надрез…

Твою ж мать! Когда тебя бьют ножом, боль приходит не сразу. А вот когда ты сам себя режешь, да еще поперек мышечных волокон – совершенно другое дело. Видимо, нервная система не сигнализирует, а орет благим матом, мол, что ж ты делаешь, сволочь эдакая? Нельзя так! Противно природе и всей сущности человеческой резать самого себя!

Но я – резал. Выл, давя в себе этот вой, грыз обрубок ветки, чувствовал пену, стекающую с подбородка, словно у бешеной собаки, слышал в ушах бешеную барабанную дробь, отстукиваемую сердцем…

И продолжал резать.

Крови было относительно немного, плотно затянутый жгут хорошо делал свое дело. Основная проблема была в том, чтобы усилием воли держать за загривок собственное сознание, норовящее бросить меня в самый ответственный момент. Не любит оно, когда хозяину экстремально больно, и потому предпочитает свалить в такие моменты. Хрен тебе, гаденыш! Сидеть, паскуда!!! Так или иначе, я все равно закончу начатое, поэтому без фокусов, тварина, понял меня? Терпи вместе со мной, ведь ты – сознание сталкера, который ну никак не может тебя сейчас потерять…

Несвязные мысли беспорядочно роились в моем мозгу, словно пчелы, отравленные дымом. Но они были, и это хорошо. Ибо если ты еще способен думать, значит, можешь двигаться – то есть, в состоянии доделать начатое.

Нож несколько раз скребанул по кости. Я перевернул его и полустертым, практически тупым серрейтором принялся пилить кость…

Самое мерзкое и жуткое в этом занятии это вибрация, отдающая в локтевой сустав, и поднимающаяся выше, до самого мозга, казалось, готового взорваться от той вибрации. Я уже не потел, весь пот вышел раньше, пока я резал мясо на руке, со всех сторон обнажая кость. И пена с морды перестала падать – кончились слюни. Осталась лишь раздирающая язык сухость во рту, кровавые пятна, пляшущие перед глазами, эта вибрация, и мерзкий скрип ножа, вгрызающегося в кость… Привет тебе, трехлапый волчара! Теперь мы с тобой одной крови, потому что оба знаем цену освобождения от неминуемой смерти!

Кость хрустнула. Я по инерции подался вперед, следом за движением ножа, и чуть не завалился вперед, словно безвольная тряпичная кукла. Но удержался, с каким-то тупым удивлением глядя, как падает на землю моя изуродованная рука, отделенная от тела… Надо же, я все-таки сделал это.

Почти сделал…

Теперь я уже на себе знал, что раны в Зоне очень быстро загнивают. И элементарная логика подсказывала, что чем обширнее ранение, тем быстрее начинается процесс заражения. Поэтому нужно было дезинфицировать культю как можно скорее. И подручный способ для той дезинфекции был только один.

Заметно дрожащей рукой я аккуратно, чтоб не порезать икру, засунул «Сталкер» обратно в ножны, спрятанные за голенищем. После чего зубами свинтил крышку с фляги и вылил остатки спирта на носки, намотанные на палку. Зажав меж коленей палку с проспиртованными носками, я достал зажигалку с выгравированной на ней надписью: «Если пойду я долиною смертной тени, то не убоюсь я зла. Потому что я и есть самое страшное зло в этой долине». Ага, такое вот хреновое однорукое зло… Будь проклят тот урод с его экспансивными пулями, чтоб его в аду черти вечно заставляли себе конечности отрезать, а потом обратно их приращивали! Впрочем, ладно, это всё эмоции. Пора приступать к делу.

Я щелкнул зажигалкой, поджег самодельный факел, сунул гравированную жигу обратно в карман, взял в левую руку горящий дезинфектор, и с силой прижал его к культе.

Адская, нереальная, запредельная боль пронзила мою изуродованную руку. Но я не отнял от нее факела. Лишь во рту хрустнуло что-то – то ли треснула измочаленная зубами деревяшка, то ли я сломал сами зубы, которыми со страшной силой ее сжал.

Но сейчас это было неважно. Главное – со всех сторон как следует прожечь окровавленное мясо. А потом, выронив факел, выплюнуть обломки деревяшки изо рта, после чего найти в себе силы наложить повязку на обуглившуюся культю.

В воздухе мерзко воняло горелым мясом и жженной кровью. Рядом со мной в серой траве Зоны валялась моя изуродованная отрубленная рука, по которой уже деловито ползали вездесущие муравьи. Пусть жрут. Хоть кому-то от меня в Зоне польза будет.

Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила меня усмехнуться. А потом я представил картину со стороны – сидит под деревом инвалид, только что лишивший себя конечности, и тихо хихикает. По ходу, так с ума и сходят. Этого мне еще не хватало. Ну, а если перспектива стать психом тебя не прельщает, то отрывай свою задницу от земли и иди. Куда? А не все ли равно куда. Теперь-то тебе, Снайпер, точно по барабану в какую сторону переться – однорукому что в Зоне, что на Большой земле везде хреново…

Но я не спешил. Для начала нужно было понять, на что я вообще гожусь – если гожусь, конечно. Смогу ли я что-то делать левой рукой, трясущейся от слабости и пережитого стресса? То есть, надо было для самого себя решить, кто я – беспомощный инвалид, или тяжело раненный, но ни разу не сдавшийся сталкер?

И я снова достал из ножен «Бритву».

За время моих путешествий по Припяти у меня выросла борода – спутанная, грязная, а теперь еще и воняющая: пока я резал руку, грязная растительность на щеках и подбородке пропиталась слюнями, и теперь довольно мерзко попахивала. Ладно.

Я поднял руку с ножом и дотронулся клинком до лица. Думаю, будь в моей руке обычный нож, я б немедленно себе половину щеки состругал. А так нет, прокатило. Лезвие, не способное тебя порезать, отличная вещь. И бриться им одно удовольствие. Правда, если у тебя при этом не одна рука, которая трясется, как у паралитика.

– Соберись, мать твою! – прохрипел я самому себе, и попытался сконцентрироваться.

Получилось не сразу. Но – получилось. Когда ты зол на себя как собака, слабость и трясучка по-любому проходят. Все зависит лишь от того, насколько ты сумел накрутить в себе эту злость. Потому, что если не злиться, подогревая себя адреналином, то так и останешься тут под деревом навсегда, не в силах подняться на ноги.

И я сидел на земле рядом со своей отрезанной рукой – и брился, стараясь, чтоб рука тряслась как можно меньше. Приучая ее быть твердой и точной в движениях, несмотря на слабость, тупую боль в культе и темные пятна, пляшущие перед глазами…

Я не знаю, сколько прошло времени до того момента, как я в пятый – а, может, в десятый раз – положил нож на землю и провел ладонью по лицу. Нормально, сойдет. То есть, если нужно, я и одной рукой смогу как побриться, так и перерезать горло врагу. Не попытаюсь, а именно смогу. Сделаю. Потому, что я – сталкер, и этим все сказано.

Засунув «Бритву» обратно за голенище берца, я встал, забросил за спину рюкзак с автоматом, и пошел в глубь леса, пошатываясь от слабости, очень стараясь не упасть, и одновременно прикидывая свои шансы на выживание. Одно дело себя накручивать, особенно когда без этого ты просто не сможешь оторвать свою задницу от земли. И совсем другое – объективно оценивать возможность выживания однорукого человека на зараженных землях.

Мягко говоря, шансы у меня были не очень. Потому как слабых в Зоне очень любят. Люди – потому, что беспомощного легче грабить. И мутанты – хилого проще сожрать. Может, показалось мне, а может и правда, но пока я отпиливал руку, а после брился, изо всех сил стараясь справиться с дрожью в руке, меня не оставляло ощущение, что за мной сосредоточенно наблюдают чьи-то внимательные глаза.

Ну уж нет, родимые, не на того нарвались! У меня, как-никак, осталась одна целая и вполне себе здоровая клешня. И зубы остались, как ни странно, уцелевшие после экстремального жевания деревяшки. От одного, правда, кусочек откололся, но по сравнению с потерей руки это мелочь, не стоящая внимания. Так вот, я этой клешней любому шею сломаю. А не сломаю, так зубами вцеплюсь в горло и повисну, как бультерьер, пока не перегрызу. Такое у меня сейчас настроение, несмотря на, в общем-то, полное отсутствие шансов выжить в беспощадной, агрессивной среде.

Однако все же один шанс у меня присутствовал. Вернее, не столько шанс, сколько надежда на него. А именно: жил в Зоне один человек, умеющий творить невозможное и однажды реально спасший меня от неминуемой смерти. Врачеватель, к которому со всех зараженных земель тащились раненые, убогие и покалеченные. Что люди, что мутанты.

Лечил он всех, и даже почти всегда вылечивал, ибо те, кому он жизнь спас, несли в его берлогу самые редкие артефакты, которые тот целитель активно использовал в своей практике. Будто нюхом чуял, какой арт от какой болезни поможет. Долг Жизни не признавал ни в какую, говорил, мол, мне вся Зона должна, что ж я теперь с нее спрашивать буду? Может, потому и силу давала она тому легендарному врачевателю, ведь по старому поверью с исцеленного ничего брать нельзя, кроме того, что люди от души принесут в подарок. Иначе не будет силы у целителя, и толку от его лечения – тоже.

Правда, идти к тому чудо-врачу было далековато. На другой край Зоны, к болотам, раскинувшимся неподалеку от КПП «Дитятки». В тех гиблых местах и жил доктор, который, возможно, знал, как можно восстановить мою руку. За это его так и звали – Болотник.

– Ну что, Снайпер, – сплюнул я себе под ноги. – Цель в жизни потерял, говоришь? Так на тебе цель, круче некуда.

Если честно, что ж за твою мать такое творится, а? Как соберусь пожить спокойно, по-человечески, так непременно какая-нибудь запредельная хрень случается. Или это закон мироздания реально работает – только попытайся, букашка двуногая, отойти от своего предназначения, так тебя сразу же то мироздание и прихлопнет мухобойкой судьбы. Для начала слегка, чтоб тряхануло твое тельце, пробрало до печенок – глядишь, намек и поймешь. А не вкуришь что к чему, сочтешь очевидный знак судьбы простой случайностью, так и спишет тебя мироздание вглухую, размазав в кляксу. В общем-то, все верно – если букашка не только бесполезная, но еще и тупая, то ну ее на фиг, чтоб глаза не мозолила своим мельтешением.

Но сейчас уже поздно сокрушаться по поводу собственной глупости, надо было просто идти. И я шел, переставляя ноги, ставшие от слабости и кровопотери нереально тяжелыми. Двигался через силу, на морально-волевых, осознавая, что не только до края Зоны такими темпами не доберусь, но и вряд ли вообще выйду с этого болота.

Впрочем, тем, кто осознал собственную неправоту, объективное мироздание обычно предоставляет шанс. Вот и мне он, похоже, представился, ибо я явственно услышал какое-то тарахтение впереди, напоминающее звук работающего двигателя.

Ехать впереди ничего не могло – болото оно и есть болото. Тогда, собственно, что там столь характерно тарахтит?

Любопытство пересилило слабость, и я даже нашел в себе силы чуть прибавить ходу.

И успел как раз вовремя. Выглянув из-за толстенного дерева, я увидел следующую картину.

По заболоченной местности, рыча мощным двигателем, пёр вездеход довольно странного вида – металлический параллелепипед с четырьмя огромными колесами, снабженными частыми и широкими лопастями из толстой резины. Офигеть… Выглядела эта конструкция довольно несуразно, но, на самом деле, для Зоны ничего лучше не придумать. Такая механическая зверюга пройдет везде – и болото преодолеет, и по бурелому проедет, и, думаю, водные преграды на ней преодолевать можно запросто – колеса эдакого размера вполне удержат вездеход на поверхности.

Но это было еще не все.

Сзади к невиданному вездеходу был пристегнут прицеп с такими же огромными колесами. А в прицепе находилась… бетонная стела с надписью «ЧАЭС имени В. И. Ленина», похоже, тупо спиленная со своего основания. То, что это именно она, а не муляж из какого-нибудь крашеного пенопласта, было понятно сразу, ибо прицеп нехило проседал под весом тяжеленной стелы, но функцию свою выполнял исправно.

Кстати, хозяин чудо-машины не забыл позаботиться о собственной безопасности. Из верхнего люка вездехода торчала колоритная фигура в пыльнике, держащая в руках модернизированный пулемет Калашникова. Лицо фигуры тонуло в тени глубокого капюшона. При этом мне со своего места было хорошо видно, что на руках пулеметчика надеты толстые черные перчатки.

Несмотря на то, что лица пулеметчика я не видел, его долговязая фигура показалась мне знакомой. Пересекались в Зоне, и не раз. Причем работодатель этой фигуры во время нашей предпоследней встречи ни много ни мало продал меня в рабство. Правда, потом мы с ним это недоразумение разрулили, без эксцессов разойдясь краями, как в море корабли. С тех пор, как я понимаю, бродячие торговцы слегка разбогатели, сменив видавший виды двухместный вездеходик армейской камуфлированной расцветки с прицепом-трейлером на такое вот чудо инженерной мысли.

Тем не менее, я был практически на сто процентов уверен: появись я из-за деревьев, приветливо помахивая окровавленной культяпкой, пулеметчик без раздумий срежет меня очередью. Понятно почему. Местные торговцы народ боязливый, ибо работа у них нервная и опасная. И хотя негласный закон Зоны гласит, что торговцев трогать западло, многие беспредельщики это правило игнорируют. Потому в глухом месте лучше заранее ликвидировать возможную проблему, закинуть ее в трясину, и ехать себе дальше – болото все спишет.

Поэтому я, аккуратно высунувшись из-за древесного ствола, поднял согнутую в локте правую руку, положил на нее цевье автомата, тщательно прицелился, одновременно непривычно пристраивая левый указательный палец к спусковому крючку, и выстрелил.

Отдача тряхнула культю, которая немедленно отозвалась тупой болью. Но я, сцепив зубы, справился с нею, не позволив организму отвлекаться на посторонние ощущения. Вместо этого я бросил автомат в грязь, выдернул из бокового кармана рюкзака гранату, оставшуюся в наследство от Касси, и побежал к вездеходу.

Несмотря на неудобство прицеливания, я попал куда хотел – уж больно расстояние было небольшим, промахнуться сложно. И сейчас пулеметчик недоуменно вертел башкой, соображая, почему он еще жив после подлого выстрела, и куда делся его пулемет, вырванный из рук неведомой силой. Через секунду сообразит, и полезет за вторым стволом, который у него наверняка имеется. Но этой секунды я ему не дал, ибо уже стоял прямо перед вездеходом в киношной позе – в руке граната, в зубах – кольцо от нее.

Непростое это дело вытаскивать чеку из гранаты зубами. Плотно она там сидит, зараза. Разве что коренными, да и то в случае самой крайней необходимости. Как я сейчас, например, когда рук ровно на одну меньше, и более рвать кольцо гранаты тупо нечем.

У вездехода было одно широкое лобовое стекло, сейчас откинутое кверху, дабы тухлый, влажный, болотистый ветерок Зоны хоть как-то обдувал мордатого водителя, сэкономившего на кондиционере. Рожа водилы мне также была знакома. Умный, зараза, сразу ногой на тормоз надавил, как увидел, что зажато у меня в руке, отведенной назад для броска.

– Ну, здорово, Жила, – сказал я, сплюнув кольцо на землю вместе с осколком переднего зуба, частично раскрошившегося от жесткого контакта с металлом.

– И тебе не хворать, – хмуро произнес торгаш, явно узнавший меня. – Чего надо?

– Поговорить, – улыбнулся я, отчего Жилу аж перекосило. Понимаю, сейчас улыбка на моей окровавленной, грязной физиономии наверняка смотрится наподобие оскала вампира. – Только вы со своим Ильюшей за стволы не хватайтесь, ладно? Я всяко быстрее успею эргэдэшку к тебе в кабину забросить.

– Ну, давай попробуем побеседовать, – вздохнул торгаш. – Хотя совершенно не обязательно перед разговором стрелять, пулемет мой портить.

– Насчет стрелять – это я у тебя научился, – вновь ощерился я. – Помнишь, как ты в меня пальнул перед тем, как продал в рабство?

– Тебя кто послал стелу перехватить? – вместо ответа с заметным раздражением в голосе поинтересовался Жила.

– На кой мне твоя стела? – удивился я. – Не понимаю, какого хрена ты ее вообще спилил.

– Заказ, – коротко сказал Жила. – Какой-то шибанутый коллекционер за нее пять штук дает. Наверно, хочет себе на участке перед домом поставить и любоваться.

– Бывает, – кивнул я. – Каждый по-своему с ума сходит. Но можешь не волноваться, расхититель памятников, я не за ней.

– А за чем тогда? – поднял густые брови Жила. – У меня сейчас с товаром не густо. И с рукой чего у тебя такое?

– Порезался, – коротко отбрехался я. – А нужен мне всего-навсего твой вездеход. И даже без прицепа. Можешь его себе оставить вместе со стелой своей.

Жила усмехнулся.

– Ну, ты ж понимаешь, что за это мы с Ильюшей тебя сто пудов найдем. Из-под земли откопаем…

– Естественно, – хмыкнул я. – Мне все группировки без исключения пообещали то же самое, так что двумя больше, двумя меньше для меня не принципиально. Но это не грабеж, Жила. Это предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

– И что же это за предложение такое? – все так же хмуро произнес торгаш, но в его голосе я все-таки уловил нотки профессиональной заинтересованности.

– Я предлагаю обмен. Твой вездеход на бар «Янов». Думаю, тебе самому надоело по Зоне мотаться в любую погоду. В тепле да под крышей оно всяко сподручней торговать, а?

– Прикалываешься? – сплюнул мне под ноги Жила. – «Янов» не меньше двух миллионов сто́ит, а то и все два с половиной. Плюс евонный бармен скорее сдохнет, чем продаст такую доходную точку.

– Уже сдох, – сказал я. – И сейчас его бар охраняют кибы. Которых можно отключить пультом, что лежит у меня в кармане.

– Ну и здоров ты брехать, сталкер, – криво хмыкнул торгаш.

– А ты проверь, – отзеркалил я его ухмылку. – Подойди к бару да нажми красную кнопку. Впрочем, в любом случае выбор у тебя небольшой. У меня уже рука устала к гранате рычаг прижимать. Так что выметайся из вездехода вместе со своим Ильюшей, забирай у меня из кармана пульт, и двигай к «Янову». Только без резких движений, чтобы я ненароком «эргэдэшку» не уронил.

Если прислушаться, наверно можно было услышать, как в голове Жилы гудит счетная машинка. Но делать нечего, гуди коммерческими мозгами, не гуди, а вылезать надо – жизнь дороже.

– Ну, попал, твою мать, – бухтел торгаш, выползая из вездехода. – Ну, попал…

И непонятно было о ком это он – о себе, или обо мне. Хотя мне-то какая на фиг разница, о чем бормочет торгаш? Что я конкретно попал, это я и без него знаю. А также знаю, что вскоре у знаменитого бара будет новый хозяин, еще более прижимистый, чем прежде. Так что пусть погорюет, скоро радоваться будет. Если, конечно, сделает все правильно, и его вместе с подручным-пулеметчиком не расстреляют кибы.

Ильюша вылез из люка более элегантно – одно движение, и он на земле. Лишь недобро сверкнули зеленые глаза из‑под капюшона.

Я на всякий случай сделал шаг назад, ибо очень хорошо помнил, как этот мутант одним движением своей клешни обезглавил четверых хорошо подготовленных бойцов. В смысле, одна рука у него обычная, а вторая – с сюрпризом. Костяной меч у него там под пыльником вместо руки.

– А теперь отцепляйте прицеп – и до свидания, – сказал я.

– Стволы можно взять? – спросил Жила, видимо, уже смирившись со своей участью.

– Обойдешься, – не шибко вежливо отрезал я.

– Так Зона же. Это ж ты нас, считай, на верную смерть…

– Не ной, – оборвал я его. – Тут до «Янова» километр, не больше. Там куча стволов на полу валяется, и все – твои. Вместе с баром. Только кибов не забудь отключить.

Видно было, что торгаш мне не верит. Но как‑то плевать на то, что он обо мне думает. Всю жизнь этот тип делал только то, что ему выгодно. Пусть хоть раз ощутит на себе, каково это, когда людей ничего больше не волнует, кроме своего шкурного интереса. Такая вот я бессердечная сволочь. Что, в принципе, логично и обоснованно, ибо когда слишком долго сражаешься со злом, поневоле сам становишься его частью.

Я проследил, как странная парочка, отцепив прицеп, скрылась за деревьями. После чего размахнулся и зашвырнул гранату как можно дальше в болото – жаль «эргэдэшку» конечно, но все равно толку от нее теперь ноль, одной рукой обратно чеку не вставить никакими силами. Взрыв глухо ухнул, разбросав грязь во все стороны, после чего я принялся осматривать трофейный вездеход.

Так. Управление элементарное. Руль, коробка, педали. Плюс рычаги, с которыми разберемся по ходу дела. Со стороны вездеход казался вроде бы небольшим, но впечатление оказалось обманчивым – внутри него места оказалось навалом, включая две откидных полки для поспать в полный рост, печку и электроплитку. Эдакий домик на колесах. В котором, кстати, имелось абсолютно все для выживания в Зоне. Что и неудивительно – Жила всегда был крепким торговцем.

Первым делом я разыскал дорогую натовскую аптечку и обкололся необходимым, ибо меня уже не вело, а бросало из стороны в сторону от слабости – пока захватывал вездеход, держался на морально‑волевых, а сейчас накатило… Но два шприц‑тюбика штатовских стимуляторов сделали свое дело почти мгновенно.

Я для страховки вколол еще одну лошадиную дозу антибиотиков, после чего быстро сконструировал себе заменитель руки. А именно – сделал перевязку, после чего поверх бинтов строительным скотчем накрепко примотал к культе «Бритву» на манер штыка. Нормально, для колющего удара во вражье горло самое оно. Да и резануть получится вполне. А ближе к ночи срежу, чтоб во сне ненароком себе в глаз не ткнуть – фиг его знает, как острие моего ножа среагирует на глазное яблоко хозяина. И проверять как‑то не очень хотелось. Проще утром снова нож примотать на старое место.

Потом я сходил за пулеметом Ильюши и удостоверился, что он исправный – моя пуля лишь удачно пробила коробку с лентой, даже патроны не сдетонировали. Заменив коробку на запасную, найденную в вездеходе, я тем же скотчем закрепил сошки пулемета на «торпеде» слева от руля – благо лобовуха не мешала.

Вообще оружия, боеприпасов и снаряги в пассажирском отсеке вездехода было запасено нехило. Поэтому в дополнение к пулемету на пассажирское сиденье справа я положил заряженный автомат и гранатомет РПГ‑7, заряженный осколочным выстрелом. Их я тоже слегка прихватил скотчем, чтоб от тряски не свалились на пол. Теперь порядок, можно ехать.

Сказать, что мне было хреново – ничего не сказать. Может, какой‑нибудь супертерминатор из плохого фантастического романа после ампутации конечности будет бодр и весел. Однако это ни хрена не мой случай. Даже под стимуляторами плющило меня не по‑детски. Тошнота подкатывала к горлу, слабость настойчиво тянула плюнуть на все и поспать минут эдак шестьсот, холодный пот струился по шее и затылку, стекая за воротник…

Но выдвигаться было надо. Ибо в Зоне спящий инвалид с вездеходом, набитым хабаром, слишком ценный приз для того, чтобы того инвалида оставить в живых. Поэтому я, заведя необычное транспортное средство, ехал вперед, все глубже забираясь в болото, ставшее уже совершенно непроходимым.

Однако маленький вездеход с огромными колесами прекрасно справлялся со своей задачей. Ревел мотором, разбрызгивал грязищу во все стороны, и пёр напролом со скоростью шесть‑семь километров в час. Не ахти, конечно, но по непроходимым топям и это за счастье. Плюс немного помогало то, что лобовуха моей чудо‑машины открывалась кверху, как забрало у рыцарского шлема. Хочешь закрывай ее, хочешь так катайся. Я и поехал так. Пусть лучше пропахший сыростью ветерок Зоны морду обдувает, все как‑то легче. Да и с пулеметом если что проще управиться будет.

В общем, не прошло и получаса, как трофейное транспортное средство выбралось на твердую землю и поехало пошустрее, в легкую выдавая по абсолютному бездорожью где пятнадцать, а где и все двадцать кэмэ. Зашибись! Коль так пойдет и дальше, я если не к обеду, то к вечеру точно доеду до дома Болотника…

Правда, напрямую через Рыжий лес мне на вездеходе дороги нет. Лес – он и есть лес, хоть и мертвый. На вездеходе меж деревьями не протиснешься. Поэтому, выехав из болота, я взял правее. Помнится там, на краю мертвого леса, прилепилась территория бывших дачных участков, до аварии самовольно захваченных жителями Припяти. Ее так и называли – «Нахаловка». После катастрофы на ЧАЭС домики быстро снесли, так как территорию накрыл «западный след» радиоактивного выброса, и фонило там нереально. Снесли, закопали снесенное, и свалили побыстрее, от греха подальше.

Правильно сделали.

Слыхал я краем уха, что там до сих пор плохо всё. Если очень надо на юг, лучше уж через Рыжий лес идти. Тоже место гиблое, но там хоть понятно, чего опасаться.

В отличие от Нахаловки.

Через нее кто‑то проходил запросто, вообще без проблем. А некоторые пропадали бесследно. Был человек – нет человека. Или целой группы. В принципе, для Зоны история ни разу не удивительная, но бывалый сталкер никогда не полезет в «ну очень плохое место». Лучше обойдет, чисто на всякий случай. Это отморозкам всё по фигу. Типа меня, которому ну очень срочно нужно было побыстрее добраться до южных болот…

Или тех, кто решил меня на этом пути встретить.

Нахаловка известна еще и тем, что над ней всегда туман висит. Не сказать, что густой, как кисель, который встречается в низинах Зоны по утрам, или над полями аномалий, которые его генерируют для маскировки. А так, что‑то типа полупрозрачной дымки, в которой порой возникают причудливые миражи. Однако если в таком тумане залечь, то хрен ты с десяти метров разберешь, человек это перед тобой, или неровность почвы.

Я заподозрил неладное лишь когда на краю этой дымки слабо сверкнул блик, который ну никак не мог быть природным явлением. Кто‑то меня то ли в бинокль пытался разглядеть, то ли в прицел снайперской винтовки.

Плохо. Очень плохо. Вот чего не ожидал, того не ожидал. Особенно, что с той стороны, откуда блеснула оптика, раздастся звонкий девичий голос, перекрывший натужный рев двигателя:

– Это он! Валите его, ребята!!!

Твою ж душу… Касси! Не иначе, на задворках «Янова» у нее было что‑то вроде мотоцикла‑вездехода припрятано, весьма популярного в Зоне, иначе вряд ли она смогла бы так быстро собрать неведомых «ребят» и организовать засаду. И как узнала‑то, что я этим путем двину? Впрочем, теперь‑то какая разница…

Между тем неровности почвы, скрывающиеся в тумане, довольно шустро зашевелились – и трансформировались в человеческие фигуры числом более десяти, изготовившиеся для стрельбы с колена. Странный маневр для тех, кто собрался меня «валить», логичнее и безопаснее поразить цель из положения лежа. Обнаружить себя засада может лишь в одном случае – когда собирается не уничтожить противника, а захватить его живьем. Вместе с ценным грузом, например, которым вездеход Жилы забит на две трети.

– Стоять, мля! – рявкнул из тумана грубый мужской голос, усиленный мегафоном. – Стоять нах, я сказал!!!

Ну, стоять так стоять. Я нажал на тормоз, и вездеход, недовольно рыкнув, остановился.

– Теперь выходи с поднятыми руками! И чтоб без глупостей!

А вот тут любитель раздавать приказы промахнулся. Не люблю я, когда мной вот так вот невежливо, с матюгами, пытаются командовать. От этого я сильно огорчаюсь. Причем настолько, что начинаю вести себя совсем наоборот. То есть, делать глупости, часто сопряженные с риском для жизни. Причем не только моей.

В данном случае я просто не долго думая протянул левую руку, отодрал от соседней сидушки гранатомет, и не целясь шарахнул из него в туман, очень надеясь, что реактивная струя, ударившая назад, не воспламенит содержимое моего вездехода.

Не воспламенила. Зато произошло нечто, неожиданное как для меня, так и для засады.

Понятное дело, что прицельно выстрелить из РПГ‑7 левой рукой из положения «труба на торпеде» слабореально. Поэтому осколочный боеприпас полетел выше, над головами засадников, в буквальном смысле «в молоко» тумана, зависшего над Нахаловкой.

Впрочем, я и не особо рассчитывал на успех. Главное, что засада, узрев мелькнувшую в кабине вездехода «трубу», знакомую любому военному или сталкеру, повела себя правильно. А именно – рухнула на животы.

Правда, там за ними в тумане постепенно проявлялись приближающиеся фигуры – наверно, остальные члены отряда, «державшие» задний сектор, услышавшие шум и ломанувшиеся на подмогу.

Зря они, конечно, это сделали, ой зря. Как гласит военная мудрость, не оставь поста своего, ибо наказан будешь. И порой весьма страшно…

Туман, принявший в себя гранатометный выстрел, внезапно дернулся, словно живой – и вдруг беззвучно взорвался. Воспламенился весь и сразу, превратившись в бушующее море огня. Земля вспучилась, выбросив вверх доски, мусор, обломки разного радиоактивного хлама, похороненные здесь после аварии на ЧАЭС… Бойцов, бегущих сквозь туман, сбило с ног, подбросило, и закрутило в водовороте неистового пламени. Страшный, многоголосый вопль, полный запредельной муки, разнесся над Зоной – и почти тут же оборвался, потонув в зверином реве огня… А позади кровавого зарева внезапно возникла огромная тень, похожая на гроб, увенчанный такой знакомой трубой. Саркофаг? Может быть, похож. Местные туманы часто отражают его в миражах, словно центр Зоны рассылает всем сталкерам то ли предупреждение, то ли напоминание о том, где они находятся…

Но я смотрел не на очередной мо́рок, а на то, как в огненном море заживо сгорают люди. Не ради нездорового любопытства, а лишь для того, чтобы понять, с каким количеством врагов мне придется схлестнуться, когда туман перестанет гореть…

И я оказался прав. Жуткая смерть постигла не всех. Бойцы, державшие меня на прицеле, находились на самой границе тумана и, почуяв неладное, среагировали правильно. Кто‑то прыгнул вперед, словно большая лягушка, а кто‑то просто кувырнулся через плечо, выходя в то же самое положение для стрельбы с колена.

И теперь они уже не церемонились. Застрекотали очереди, по кабине вездехода замолотили пули. Но я уже тоже стрелял из пулемета, словно из брандспойта поливая свинцом стрелков, рассредоточившихся прямо по курсу. Даже успел срезать парочку, прежде чем одна из пуль ударила в коробку пулемета. Притягивает он что ли эти пули своей коробкой…

Короче, опять мне не повезло. Пулемет вдруг неистово задергался, словно припадочный эпилептик – это начали детонировать патроны. В Зоне это явление частое: торгаши завозят сюда то, что можно купить подешевле, а продать подороже. Это и боеприпасов касается, которые частенько попадаются либо китайского производства, либо старые как дерьмо мамонта, в которых порох от времени перешел в бризантное состояние. В общем, сейчас кабина вездехода стала не лучшим местом для выживания. Поняв это, я быстро схватил с сидушки автомат, пинком распахнул дверь и выскочил наружу.

Видимо, этого и ждали те гаврики, что ослушались команды Касси, и вместо того, чтоб валить супостата – то есть меня, – зачем‑то твердо решили взять меня живым. Дьявол, а ведь у них это вполне может прокатить!

Стрелять с левой руки занятие крайне неудобное. Особенно когда нечем удерживать цевье, и оно дергается от отдачи на подставленном под него обрубке правой руки. Каждый выстрел отзывался адской болью в культе. Я видел, как моментально набухла черно‑красным повязка на ней, но продолжал стрелять. Просто потому, что не мог иначе, потому, что хрен вам по всем вашим мордам, сволочи, вознамерившиеся взять меня живым, ловко, словно волчья стая, перемещающиеся короткими перебежками и берущие жертву в кольцо!

Теперь я хорошо разглядел этих уродов. На многих из них были защитные костюмы, которые я не раз видел в Зоне. По конструкции похожие на броню «боргов», но с некоторыми специфическими отличиями. В частности, цвет у них был совершенно иной. Зеленый. Блин, даже не знаю, что бы я предпочел – чтоб меня взяли в плен черно‑красные, или же попасться в лапы «вольным». Недавно я завалил пару их бойцов, после чего вместе с Виктором Савельевым по прозвищу «Японец» свалил на грузовике, возможно, неприцельными автоматными очередями по пути подорвав здоровье еще нескольким «зеленым».

И вот теперь, по ходу, эти отморозки твердо решили взять меня живым. Индивидуальная броня это им вполне позволяла. Даже легкий костюм серии ВВ, прозванный «зелеными» «Вольным ветром», мог уберечь своего хозяина от автоматной пули, прилетевшей под углом. Что уж говорить про усиленную броню серии ХВ (естественно, расшифровываемую «вольными» как «Хранитель воли»), который держал пулю АК, выпущенную почти в упор. Про экзо «зеленых» я вообще молчу – многослойной брони на них было навешано, пожалуй, даже поболее, чем у «боргов». Типа, пусть наши бойцы будут немного медленнее двигаться, но зато дольше проживут…

Сейчас меня окружали «зеленые», почти сплошь облаченные в ХВ и экзо. Да уж, мощный отряд послали фанаты свободы и анархии для того, чтобы захватить одного‑единственного сталкера. Видать, нехило я им насолил. Ладно, пробуйте. Посмотрим, как оно у вас получится.

Одному, самому шустрому, я влепил подряд три пули в бронестекло его защитной маски. Которое, не выдержав, дало трещину. Да и про запреградное действие ударной волны не надо забывать. Башка «зеленого» резко запрокинулась назад, и он рухнул навзничь, выронив оружие. Ага. Если я ему шею не свернул, то в нокаут отправил точно. Пустячок, а приятно.

Следующим за ним пёр мощный жлоб в экзоскелете, держа АК на манер дубины. Охотно верю. Старым добрым «калашом» с деревянным прикладом очень удобно отоваривать по тыкве несговорчивых врагов, упорно не желающих добровольно сдаваться в плен. После отоваривания супостаты сразу становятся тихими и послушными, за что я лично очень уважаю АК первых серий. Правда не в том случае, когда окованная железом деревяха прилетает мне в череп.

Потому я и стрелял сейчас не в шлем хозяина «калаша», а по металлическим приводам его правой руки, сжимающей стальными пальцами импровизированную колотушку. И хотя о прицельной стрельбе в моем положении говорить было просто неприлично, все‑таки одна пуля попала куда хотелось.

Отведенная назад металлическая рука отчаянно загудела сервомоторами, но согнуться более не смогла. Заклинило ее намертво, когда я короткой очередью перебил один из приводов. Что и хотелось. Походи теперь, болван железный, в позе индивида, возжелавшего подтереть зад, но сведенного радикулитом и так оставшегося. Интересно, как тебя теперь друзья‑товарищи будут из брони вытаскивать, м‑да…

Остаток магазина я выпустил по ногам третьего воина, затянутого в легкий ВВ. На расстоянии в пять метров облегченный броник ничем не помог своему владельцу, и тот, выронив автомат, рухнул на землю, лихорадочно ища по карманам жгут, дабы остановить хлынувшую кровь. Молодец! Лечиться всегда полезнее для здоровья, чем воевать…

Топот за спиной заставил меня резко обернуться. Прямо на меня бежал здоровенный «зеленый», явно собиравшийся отоварить меня прикладом своего АК. Ишь ты, какой хитрый! Решив, что умнее всех, обошел вездеход и ринулся к цели, рассчитывая, что та слишком увлечена перестрелкой с его товарищами. Извини, хитрец, не угадал ты ни разу.

Я нажал на спусковой крючок… но выстрела не последовало. Твою ж душу, проклятые китайские патроны! А ведь еще должна была остаться треть магазина! Ладно.

Понимая, что ничего более не смогу сделать, я швырнул в лицо здоровяку свой автомат – который он, разумеется, рефлекторно отбил в сторону. Правда мою ногу, летящую ему в лицо, он уже отбить не успел.

Встречный боковой удар с ноги – страшная сила. Подошва моего берца врезалась в подбородок здоровяка, отчего голова хитреца запрокинулась назад чуть не до лопаток. Автомат выпал из его рук в грязь, следом туда же рухнул его хозяин. Что и требовалось доказать.

Признаться, я даже воодушевился столь очевидным успехом. Надо же, можно сказать, одной левой кучу «зеленых» отоварил! Так, глядишь, отобьюсь и от остальных!

Я бросился к автомату, оброненному «вольным» после удачного удара в челюсть, наклонился, чтобы поднять – и краем глаза успел заметить, как прямо ко мне летит сверкающий пропеллер, очень напоминающий изогнутый нож‑кукри. Твою ж душу!

Будь я как раньше полон сил, глядишь, и удалось бы мне уйти от смертоносного удара. Навыки не подвели, я честно рванулся в сторону, но ослабленный организм отреагировал чуть медленнее, чем обычно. Совсем немного… но вполне достаточно, чтобы тяжелый кукри достиг своей цели.

Я понятия не имею, куда вонзился нож с широким клинком, по функционалу больше напоминающий топор. Думаю, Касси метнула его правильно – так, чтоб достичь не чужой, а именно своей цели. Помнится, она хотела, чтоб меня завалили «зеленые», и поняв, что у тех какие‑то свои резоны, взяла дело в свои руки.

Хрясть!

Область чуть ниже моего правого уха взорвалась адской болью. Я почувствовал, что лечу куда‑то, увидел, как стремительно приближается ко мне раскисшая земля Зоны…

И это было последним, что я увидел перед тем, как меня накрыла тьма.

* * *

– Не, ну я фигею. Этот козлина Коляна Хромого и Ваську Сколопендру завалил вглухую, Тимоху Батарею ранил, ласты ему прострелил…

– И старшой наш до сих пор в хомуте как конь ходит, гы‑гы.

– Дебил, мля, «гы‑гы». Сам ты конь! Это не хомут, а орто… мля… пе… дический воротник, короче.

– Педический?

– Я те щас в глаз дам, достал. Короче, у старшого травма шеи, и челюсть свернута. А мы, значит, должны этого урода охранять. На хрена спрашивается? Добить нах, и выкинуть за ворота, мутантам на радость.

– Или не добивать, так выкинуть. Ближе к ночи полюбасу сожрут. Я тогда в ночную спецом попрошусь, поглядеть со стены, как его рвать станут. Орать небось будет как резаный.

– Мля, Барсук, ты в натуре псих больной. Какой кайф смотреть, как живого человека твари рвут?

– Прикольно же. Говорят, в округе сталкерокота видели, я б глянул, как он этого однорукого хавать будет.

– Сталкерокота? Это еще что за хрень?

– Здоровенный кошак с человечьими повадками.

– Типа, шибко умный?

– Ну да. Покойный Васька Сколопендра рассказывал, упокой его Зона. Типа, смотрит на тебя такая тварь, и ты вкуриваешь, что у нее глаза человечьи, прикинь?

– Ага, смотрит, а сама за пистолетом тянется. Не смеши мои подметки своими байками. Я хз, что там курил Сколопендра, но, по ходу, это было что‑то запредельно забористое…

Я через силу открыл глаза, примерно представляя, что увижу. Скорее всего, это будет ад, где два приблатненных черта обсуждают мою дальнейшую посмертную судьбу.

И я не ошибся. По ходу, это был тот самый ад, из которого, как я полагал, меня навсегда выдернул тяжелый нож, брошенный не по‑женски сильной рукой. Та самая распроклятая чернобыльская Зона, будь она неладна. Значит, кукри не воткнулся в меня летально, а долбанул рукояткой в точку нокаута, расположенную под ухом и описанную еще Гомером в его бессмертной «Одиссее». Что ж, Касси, я лучше о тебе думал.

Насчет чертей я тоже не ошибся. Двое типов, вольготно развалившихся возле костра, внешним видом напоминали персонажей, занимающих одну из самых нижних ступеней в неформальной иерархии заключенных – так называемых «чертей» или «чушков». Такие типы выполняют в местах не столь отдаленных самую грязную работу, не заботясь при этом о своем внешнем виде.

По ходу, в группировке «вольных» охрана пленников как раз и считалась грязной работой. Причем что в прямом, что в переносном смысле.

Я валялся в какой‑то вонючей клетке, связанный по рукам и ногам. Руки спеленали оригинально, перехватив локти выше суставов. Хорошо еще, что спереди связали, а не за спину завели так называемой «египетской» вязкой, от которой некроз предплечий и кистей начинается через несколько часов. Плечи тянет, но терпимо. И слегка дергает культю. Незначительно так, но ощутимо. Блин, неужели все мои страдания пошли мифическому сталкерокоту под хвост, и гангрена поползла выше?

Само собой, «Бритву» с культи срезали, и – что странно – обрубок руки перевязали заново не новым, но хорошо отстиранным бинтом, на котором даже пятна от чужой крови были не особо заметны. Плюс около меня стояли две алюминиевые плошки – одна с водой, другая с чем‑то типа каши. Очень интересно, на кой это я «зеленым» облокотился, что они так обо мне заботятся?

Однако и пить, и есть хотелось. Видимо, организм смирился с потерей части руки, и потребовал свое. Правда, интересно, как они себе представляют процесс принятия пищи со связанными конечностями?

– Эй, охрана, – прохрипел я. – Руки развяжите.

– О, инвалид очнулся! – удивленно проговорил Барсук, воззрившись на меня, будто увидел впервые. – Руки ему развяжи, ага. Обойдешься. Так лакай, по‑собачьи.

Я усмехнулся, вместо слюны сплюнув на загаженный пол комок свернувшейся крови.

– Боитесь инвалида, который вдобавок в клетке сидит?

Барсук схватился было за потертый, видавший виды СКС, но напарник, пихнув его в плечо, отобрал карабин.

– Не положено тебя развязывать, – сказал он, кладя оружие рядом с собой. – Больно уж ты ловкий и хитрозадый. Хочешь жрать – пожрешь как‑нибудь. Не хочешь как‑нибудь, значит, не хочешь жрать. Всё, тема закрыта.

И принялся нанизывать на шомпол куски колбасы, чтоб поджарить их над костром. Скотина. Чтоб ты своей колбасой подавился.

Ладно, мы люди не гордые. Лакать я, конечно, не стал, просто изловчился и, пользуясь тем, что руки были связаны спереди и в локтях, сумел подцепить миску с водой и напиться, пролив при этом всего‑навсего две трети содержимого. Кашу таким же манером употребил лишь наполовину. Сваренная на воде «дробь шестнадцать» пища на вкус отвратная, но сытная, измученному организму половины плошки вполне хватило. Ладно. Попил, поел, теперь можно спокойно ждать, что будет дальше.

Долго ожидать не пришлось.

Из темноты возникла третья фигура – здоровенный жлобяра с мордой, похожей на хорошо отбитый стейк, в который для красоты ввернули два свинячьих глаза. При виде данного персонажа мои секьюрити встрепенулись и вскочили на ноги, забыв о колбасе. Мордатый жлоб, ни слова не говоря, показал на клетку, после чего ткнул пальцем в темноту.

Моя охрана намек поняла, метнулась к клетке, вытащила меня и, ухватившись за веревки на руках и ногах, поперла следом за мордатым.

Излишне говорить, что каждый их шаг отдавался нешуточной болью в незажившей культе, которую вдобавок начало дергать заметно сильнее. На свежей повязке проступила кровь. Но я держался, стиснув зубы и стараясь не потерять сознание. Там, куда они меня прут, оно мне наверняка понадобится.

Наконец впереди стало светлее, и меня вынесли на свежий воздух. Прищурившись, я огляделся.

Понятно. Я находился на территории комплекса производств «Вектор», бывшей базы «боргов», отбитой у них «вольными». Причем, не без моей помощи. Правда, после этого у меня с «зелеными» возникли некоторые разногласия, в результате которых мы с Виктором Савельевым были вынуждены с этой базы экстренно сваливать, оставив позади себя пару трупов.

И вот, снова здрасте, приехали. «Вольные» зачем‑то приперли меня обратно на теперь уже свою базу, ночь продержали в каком‑то отстойнике, и сейчас увлеченно прут куда‑то. Зачем? Не проще было пристрелить там же, возле Нахаловки?

Видимо, не проще. Сейчас «зеленые» с упорством тягловых мулов тащили меня к самому большому ангару на территории комплекса, за полузакрытыми воротами которого слышался приглушенный гул.

Как ни хреново я себя чувствовал, но любопытство пересилило. Извернувшись, я бросил взгляд на верхнюю часть ангара. И тут же понял всё, ибо над его высокими воротами белой краской было выведено одно‑единственное слово: «Арена».

Может, это со времен пиратов повелось, а может и раньше появилось. Чем больше и беспредельнее шайка вооруженных отморозков, тем активнее в ее рядах насаждается ну очень свой кодекс чести. Мол, это мы такие офигеть благородные. А все остальные, кодекса нашей чести не признающие – дерьмо крысособачье, которое трясти на хабар совершенно не западло.

«Вольные» в этом плане недалеко ушли от своих криминальных предшественников. Для них арена была чем‑то вроде «божьего суда» для кремлевских жителей из параллельной вселенной. Кто в бою победил, тот и молодец. Типа, Зоне виднее за кем правда, ибо она практически для всех сталкеров этих мест и бог, и судья в одном флаконе.

То есть, «зеленые» решили устроить для меня образцово‑показательную казнь, чтоб другим неповадно было мочить членов их группировки. Однажды я уже был на их арене, и выжил лишь чудом, благодаря своей способности некоторым образом ускорять свое личное время – тогда еще не осознанной. Теперь же у меня этой способности больше не было. Так что вкупе с отсутствием руки и жесточайшей слабостью ввиду нехилой кровопотери, шансов выжить на арене у меня просто не было.

Наверняка «вольные», как и в прошлый раз, выведут против меня какого‑нибудь педального коня, типа того жлоба, что впереди идет, сунут ему в руки пулемет и проинструктируют, чтоб подольше гонял меня на арене. Развлечений в Зоне мало, поэтому арены это прежде всего кровавая потеха, а уже сильно потом элемент весьма сомнительного правосудия.

Ангар, в который меня несли, похоже, был модернизирован по образу и подобию того, в котором я воевал ранее на старой базе «зеленых». Сбоку от огромных запертых ворот находилась небольшая дверь, через которую внутрь ангара по одному и целыми группами заходили «вольные». Увидев нас, трое бойцов остановились.

– Эй, Морда, это что за нах такой? – удивленно вопросил один из «зеленых». – На фига инвалида на арену прёшь, да еще и связанного?

– Это не инвалид, а сегодняшний боец, – хмуро бросил жлоб с погонялом, как нельзя более соответствующим его внешности. И тут же поправился: – В смысле, инвалид конечно, но опасный – жуть. Тот, который двоих наших завалил. Его батька приказал связанным волочь до самой арены. Чисто ради безопасности.

– Тьфу, мля, – сплюнул второй «вольный». – Так и знал, что зря я сегодня сюда поперся. Охрененное будет шоу на сегодняшней арене, называется «добить полудохлого». А против него кто выйдет? Третьеклассник с погремушкой?

– Вроде как Сармат должен выйти, – неуверенно произнес Морда.

– Ну все, я пошел отсюда, – сказал «зеленый», сплюнув вторично, на этот раз гораздо более смачно, чем ранее.

– Мы тоже, – эхом отозвались его товарищи. При этом один из них тихонько добавил: – Совсем у нашего гетмана крыша поехала.

«Интересно, что ж это за Сармат такой? – вяло подумал я. – Чемпион по пулевой стрельбе, метанию ножей и выковыриванию глаз чайной ложкой?»

Впрочем, большинство членов группировки явно не разделяли пессимистических настроений предыдущей троицы. Народ с интересом поглядывал на то, как Морда с подручными затаскивают меня внутрь ангара, но уходить никто больше не собирался.

Сразу за дверью находился тамбур, этакий длинный пенал, сваренный из стальных листов. Вдоль пенала, как и раньше, стояла оружейная пирамида, частично заполненная разнообразным огнестрелом. Возле нее – стол, рядом со столом – длинный ящик с откинутой крышкой. За столом сидел тот же самый, что и ранее, рябой хмырь, блестящую лысину которого уродовал длинный старый шрам.

– Здрав будь, Копилка, – с ноткой уважения в голосе произнес Морда.

– И тебя тем же по тому же месту, – буркнул рябой. – Какое оружие есть при себе, сдавай.

Морда сгрузил в ящик пистолет, извлеченный из подмышечной кобуры, и засапожник, вытащенный из‑за голенища берца.

– Все малой артиллерией пробавляешься, заплечных дел мастер, – криво усмехнулся Копилка. – Куда безрукого прешь? Никак на арену?

– А то ты не слышал, – окрысился Морда, явно разобидевшийся на реплику рябого.

– Слышал, – почесал подбородок Копилка. – Думал брешут… Э, да я его знаю! Это ж тот самый сталкер, что Секача из пистолета с пятидесяти метров завалил! Легендарный бой был, «макар» против «Вала».

– Был, – отрезал Морда. – Да весь вышел. По ходу, сегодня будет не менее легендарный.

– Ну да, ну да, – скривился рябой. – Только это не бой ни хрена, а убийство. Тупое мочилово для маньяков‑извращенцев. Лучше б по‑тихому пристрелили мужика, или прирезали, чтоб не позориться.

– Батьке виднее, – наставительно произнес Морда. И прикрикнул на своих подручных: – Чего встали, слоняры? Шевелите веточками, пока я их вам из задниц не повыдирал на хрен!

Тамбур, как и ранее, заканчивался широкой железной лестницей, ведущей наверх, и прямоугольной дырой в рост человека прямо под ней.

– Закидывайте тело туда, – распорядился Морда. – И нож его туда же бросайте. Дальше пусть выпускающие сами разбираются.

Пристяжь «заплечных дел мастера» приказ восприняла буквально. Раскачала меня и зашвырнула в дыру.

Я упал на бетон, изрядно приложившись лопатками – аж дыхалку перекрыло на пару секунд. Рядом со мной что‑то звякнуло об выщербленную плиту пола. Неужели «Бритва»?

– Охренеть, – раздался голос над моей головой. – На кой такого‑то вязать?

– Начальству виднее, – отозвался второй голос. – Суд есть суд, и опасных преступников положено связывать. Этот как раз и есть особо опасный.

– Ага, по нему и видать. Для своих вшей он может и опасный. Особенно для тех, что слева у него на башке сидят. До правых он от слабости, пожалуй, и не дотянется.

– Ты еще слезу пусти, – рыкнул второй голос. – Разрезай веревки и загоняй тело на арену.

Мои глаза уже привыкли к полумраку, и я разглядел то, что и ожидал увидеть: небольшой шлюз, перегороженный мощной стальной плитой, и двух пулеметчиков в фильтрующих масках, вооруженных потертыми РПК. Один из них свой пулемет прислонил к стене, подошел ко мне, нагнулся, поднял нож, лежавший рядом со мной, и разрезал веревки. При этом его напарник, отойдя к противоположной стенке, держал меня на прицеле.

Путы спали. Я с трудом сел. Пулеметчик протянул мне нож.

Не «Бритва». А жаль. Хотя мой старый добрый «Сталкер» все‑таки лучше, чем ничего. Хотя не очень представляю, как я с ножом выйду против своего палача, вооруженного огнестрелом. Или это у них так принято, дать в руки хоть что‑то, типа, мы его не казнили, у него был шанс? Сволочи.

– Только Сармату в глаза не смотри, не любит он этого, – прогудел пулеметчик через свою маску, причем в этом гудении слышались хорошо различимые нотки сочувствия. – Может, быстрее убьет, хоть мучиться не будешь.

– И это все? – криво усмехнулся я. – А как же стандартный инструктаж? Типа, как там у вас, если мне память не изменяет: «за одним и тем же ящиком больше минуты прячешься – предупреждение. Больше двух – штрафной выпуск волкопса или снарка»?

Пулеметчики переглянулись.

– Иди уж, завсегдатай арены, – сказал второй. – Делай что хочешь. Один хрен ты отсюда живым не выйдешь, упокой тебя Зона.

За стеной загудели электромоторы. Плита, отгораживающая шлюз от арены, дернулась и нехотя поползла вверх. Помнится, в прошлый раз я себя накручивал, прокачивал, готовил к бою. Сейчас же все это сто процентов бессмысленно. Меня сюда не судить привели, как тогда, а казнить. Разница очевидная.

Но странное дело. После слов пулеметчика «упокой тебя Зона» меня вдруг зло разобрало. Так в этих местах говорят о покойнике, поминая его ненароком в беседе. То есть, для них я уже стопроцентный труп, безвольное мясо, предназначенное на убой.

– Ну вот уж хрен тебе по всей маске, – сплюнул я кровью на берц пулеметчика. – Рано хоронишь. Живой я.

– Поверь, это ненадолго, – рыкнул тот. – Вот гад, а! Я ж только‑только обувку почистил…

Но мне было плевать на причитания из‑под маски, которые остались позади меня. Плита поднялась, и я без дополнительных приглашений шагнул на вытоптанную, обильно удобренную свернувшейся кровью землю арены.

По ходу, этот ангар достался «вольным» по наследству от «боргов», которые наверняка устраивали тут аналогичные игрища. Слишком уж сильно провоняла арена гнилой кровищей, пропиталась страхом жертв и азартом зрителей, разместившихся на втором этаже, сваренном из стальных профилей.

В остальном эта арена также почти один в один копировала ту, на которой я некогда схлестнулся с Секачом. Те же упаковочные ящики самых различных размеров, разбросанные тут и там, автомобильные покрышки, обрезки толстых бревен, выкорчеванные пни. Только пол не бетонный, а земляной, да ржавого «Запорожца» посредине не хватает.

Кстати, на противоположном конце шлюз тоже открылся, и на арену вышел…

Ктулху.

Здоровенный человекообразный мутант, перевитый мышцами, словно канатами, с длинными когтистыми конечностями, лысой башкой, глазами, горящими ненавистью ко всему живому, и длинной «бородой», состоящей из щупалец.

«Так вот ты какой, Сармат», – мысленно усмехнулся я.

По ходу, грамотную казнь придумал мне гетман группировки «вольных». И развлекуха для подчиненных, и познавательно: наверняка далеко не все видели, как ктулху питается. Зрелище не для слабонервных. Но, с другой стороны, когда знаешь, чего ожидать от опасного мутанта, всяко легче с ним справиться. Наверно… В основном для несчастных, которые видели вблизи, как кушает ктулху, это было последним зрелищем в их жизни – до тех пор, пока мутант не высасывал жидкость из глаз наблюдателя, вылупленных от ужаса.

Словно сознавая значимость возложенной на него миссии, Сармат расправил плечи и, поигрывая мышцами, не спеша направился ко мне. Вот ведь грёбаная тварь! Прям заправский артист. По ходу, привык тут позировать, нравится ему внимание публики. Ну и безоружные жертвы тоже наверняка по кайфу. Это в Зоне можно нарваться на тройку смельчаков, которым по фигу гипнотический, немигающий взгляд мутанта, реально способный парализовать не особо храброго ловца удачи. От таких и свинцовых маслин из трех стволов можно схватить в брюхо, и даже не переварить, несмотря на бешеную регенерацию. А тут выпустили какого‑то задохлика с ножиком вместо настоящего оружия, который для ктулху что‑то вроде мышиного зуба для удава. В общем, не битва предстоит, а обычная кормежка.

– Сталкерятинки захотел? – негромко проговорил я, чувствуя, как злость медленно поднимается к горлу, затапливая страх, нерешительность, инстинкт самосохранения, прямо‑таки вопящий во весь голос: «Беги! Спасайся!!!»

Да пошло оно всё! Я ж, блин, добрый по своей натуре – если меня, конечно, намеренно не бесить. Но сейчас «вольные», их гетман, и вот этот мускулистый мутант‑выпендрежник, уверенный в своем абсолютном превосходстве, разозлили меня до крайности. А когда я очень злой, экстремально злой, и вдобавок понимающий, что выхода нет и быть не может, у меня вообще башню срывает на хрен. Вплоть до того, что я могу полоснуть себя ножом по верхней губе – глубоко, до зубов, так, чтоб лезвие по ним скрежетнуло – и пойти навстречу неминуемой смерти, слизывая собственную кровь, от вкуса которой у любого нормального мужика сумасшедшая, экстремальная злость начинает зашкаливать, словно гнилую одежду срывая с сознания последние ошметки цивилизации, разума и здравого смысла.

Ктулху от такой моей наглости даже офигел слегка. Остановился, и, склонив голову чуть набок, принялся меня рассматривать. Так, наверно, паук мог бы смотреть на шибанутую муху, запутавшуюся в паутине, которая на мушином языке крыла б его отборным матом, обещая порвать ту паутину к чертям крысособачьим, оторвать бравому охотнику все его восемь волосатых членистых ног, и засунуть их ему же в ротовое отверстие.

А я просто шел навстречу собственной неминуемой смерти, до боли в ногтях сжимая ребристую рукоять «Сталкера», глотая собственную кровь, и уже не видя перед собой ничего, кроме этой морды со щупальцами, которую я сейчас буду кромсать ножом и рвать зубами, завывая при этом, словно я сам и есть самый настоящий ктулху…

Результат боя часто зависит от того, как себя накрутить. Но боя с более‑менее равным соперником. Но одно из самых страшных порождений Зоны сравнивать с человеком глупо. Вот и сейчас ктулху, по ходу, надоело на меня пялиться. Он просто скользнул ко мне, качнулся в сторону, небрежно уходя от удара ножом, схватил меня поперек туловища, приподнял над землей и надавил.

Я буквально услышал, как трещат мои ребра. От боли потемнело в глазах. Я махнул ножом куда‑то – и, разумеется, не попал. А мутант, хмыкнув в бороду из щупалец, перехватил меня поудобнее, подтянул к себе поближе и, продолжая давить, уставился мне в лицо своими желтыми, ничего не выражающими гляделками. Его осклизлые щупальца коснулись моего лица и шеи, словно мутант выискивал на них самые нежные, вкусные места. Дегустировал, тварь такая!

«Только Сармату в глаза не смотри, не любит он этого», – всплыли в моем гаснущем сознании слова пулеметчика. Ишь ты, скотина, не любит он…

Додумать я не успел – мой организм все сделал помимо моей воли. Слишком уж сильно давил Сармат, вот мой ослабленный усталостью, стрессом и кровопотерей желудок и не выдержал. Тошнота подкатила к горлу, и я душевно так блеванул сегодняшней кашей прямо в глаза ктулху.

Мутант то ли рыкнул, то ли всхлипнул, когда содержимое моего желудка залепило ему и гляделки, и пасть, и щупальца, свисавшие до самой груди. Вот уж чего‑чего, а такого сюрприза от подлого хомо он точно не ожидал. Отбросив меня в сторону, тварь принялась протирать глаза, совершенно по‑человечески плюясь и отхаркиваясь при этом наполовину переваренной кашей, попавшей ему в присоски заместо сладкой крови.

Я довольно чувствительно хрястнулся спиной на землю, но разлеживаться не стал. Вскочил на ноги – и ринулся вперед, можно сказать, на звук харканья, так как перед глазами плавала кроваво‑черная муть, в которой лишь угадывался силуэт ктулху.

Впрочем, мне этого было достаточно.

Не знаю, откуда у меня силы взялись – хотя ненависть и злость есть самые лучшие натуральные стимуляторы боевого безумия. В общем, я подпрыгнул, и со всей силы всадил нож в морду мутанта, стараясь попасть в глаз. Не знаю, попал или нет, но мой «Сталкер» явно скользнул по кости, с треском распарывая тугую кожу, после чего смачно врубился в плоть. Я привычно провернул клинок в ране и успел ударить еще дважды, прежде чем мощный удар когтистой лапы отбросил меня в сторону.

Что‑то хрустнуло в районе правого плеча – не иначе, ключица сломалась под лапой мутанта, словно спичка. Плевать! Та рука без кисти мне не особо нужна. Главное, что левая функционирует, а этого вполне достаточно, чтобы вскочить на ноги, подбежать к мутанту и еще раз ударить его «Сталкером». Потом еще раз. И еще. Куда – неважно, лишь бы бить, резать, кромсать тварь такую, которая так же чувствует боль, как и любое другое живое существо…

На этот раз удар был страшнее. Я не почувствовал, а услышал, как, словно бумага, с треском рвется одежда и плоть под ней в районе живота. А потом мне на ноги хлынуло что‑то тяжелое, мокрое и горячее, мгновенно промочившее мне штаны на бедрах. Твою ж мать! Я лишь мельком глянул вниз, и хоть глаза почти ничего не видели за кровавой мутью, понял – ктулху своей когтистой лапой выпустил мне кишки. Сука такая!!! Мать его… Хрена ты угадал, падлюка, я и с распоротым брюхом тебя достану.

Я рванулся вперед и берцем зацепился за собственную кишку. Блин, не вовремя! Пнув болтающуюся осклизлую петлю, я сделал шаг, второй – и снова ударил. На вой, ибо ктулху сейчас выл раненым волком: будь ты хоть сам жук‑медведь, но получить в глаз ножом это тебе не хухры‑мухры. А я все‑таки, похоже, не промахнулся.

Тем не менее, щупальца живучего мутанта все‑таки облепили мою голову и шею. Я почувствовал, как тысячи, миллионы крошечных игл вонзились мне в кожу, пробили ее легко, как стилет протыкает тонкую бумагу, и принялись высасывать из меня жизнь. Известно, что при этом ктулху впрыскивает в жертву достаточно приличную дозу нейротоксина, дабы еда не дергалась, пока мутант превращает ее в высушенную мумию. Но я все равно продолжал вонзать нож – не в щупальца, а выше, туда, откуда они росли, чувствуя, как хлещет мне в лицо вонючая кровь мутанта, смешиваясь с моей кровью…

А потом вдруг все кончилось.

Я понял, что падаю куда‑то. Куда? Да по фигу в общем. Все мое тело охватила приятная безмятежность. Я мог пошевелиться… наверное. Но мне совершенно не хотелось этого делать. Зачем, когда тебе хорошо и совершенно все устраивает? Перед моими глазами колыхался плотный белый туман, из которого, по идее, вскоре должна была появиться лестница, ведущая вверх, где прохладно и скучно. Или вниз, где жарко и куча старых знакомых. А, может, все не так, как говорят на Большой земле, и погибшие воины на самом деле отправляются в Край Вечной войны, чтобы не бить баклуши в раю или аду, а и после смерти заниматься тем, что они умеют делать лучше всего…

Впрочем, в полной мере насладиться безмятежностью мне не дали. Из глубины тумана до меня доносился какой‑то невнятный шум. Я невольно прислушался – и понял, что слышу чьи‑то возбужденные голоса. Ангелы удивляются, как это меня к ним в рай приписали? Или черти готовятся к встрече, обсуждая, где взять котел повместительнее, чтоб разместить меня со всеми удобствами? А, может, за мной из Края Вечной войны в качестве группы сопровождения выслали толпу тех, кого я убил незадолго перед смертью? Приличная шайка получится, кстати, как бы не затоптали ненароком мою заблудшую душу…

А потом я разобрал слова – и настроение мое порядком испортилось. Неужто я все еще жив, и белый туман – это всего лишь нежелание моего мозга воспринимать окружающую информацию?

– Твою мать, пацаны, он реально Сармата завалил!

– Да не, не завалил, видишь – дергается ктулху. Может, сейчас регенерировать начнет.

– Какой регенерировать, вон у него мозги лезут оттуда, где раньше морда была! Это ему Снайпер всю башку ножом разворотил.

– А тот ему брюхо. Я, например, ни фига не пойму, где тут в этой куче кишки Снайпера, а где отрубленные им щупальца Сармата.

– Да блин, оно нам надо понимать‑то? Добить обоих, и дело с концом. Чтоб не мучались. Оба не жильцы, очевидно же.

– Логично.

Длинная автоматная очередь прогремела в тумане, который от резкого звука выстрелов начал помаленьку рассеиваться. Вот ведь, блин. Ни разу это не Чистилище, а все та же арена, будь она неладна вместе с Зоной, в которой находится.

– Ну всё, теперь Сармату точно крышка.

– Уверен?

– А не заметно? Поверь, с половиной магазина в башке даже ктулху гарантированно подыхает. Теперь надо бы и Снайперу помочь, чтоб не мучился. Для его же пользы. Ну‑ка, расступитесь, пацаны, а то мозги все штаны вам забрызгают…

– Стоять на!!!

Голос, прозвучавший над ареной, был молодым и звонким, такой не услышать ну никак не получится.

– Стоять сказал, мля!

Голоса вокруг меня глухо заворчали.

– Ты это, полегче, парень. Мы, конечно, в курсе, кто ты, но свои «мляканья» прибереги для «боргов».

– Это чтоб услышали. Вас по‑другому не пробьешь. А ну‑ка, отойдите.

– Не нукай, не запряг.

– Да ладно, отойди, видишь, ему зачем‑то этот труп нужен.

Сквозь белесую пелену я увидел, что надо мной наклонилась чья‑то тень. Сестра? Хорошо бы, а то мне, признаться, уже осточертели как эта Зона, так и все остальные, между которыми меня то и дело бросает злодейка‑судьба.

Но моим надеждам не суждено было сбыться.

– Он не труп, – решительно сообщил молодой голос. – И он не умрет.

– С какой это стати? – загудела толпа вокруг. – Казнь есть казнь, и согласно Закону свободы…

– Согласно Закону свободы этот человек должен был выйти на арену с тем оружием, что было при нем. Я лично присутствовал, когда его брали возле Нахаловки, и хорошо помню, что у него при себе было два ножа. Где второй нож? Почему его не дали приговоренному?

Вокруг меня разом повисла мертвая тишина.

– На фига однорукому два ножа? – неуверенно проговорил чей‑то голос. – Одного достаточно.

– А ты, Клим, по ходу собрался трактовать на свой лад Закон свободы? – осведомился молодой голос, который все больше и больше казался мне знакомым. Блин, где я мог его слышать?

– Да мне ваще по барабану, – съехал с темы невидимый Клим. – Делай что хочешь…

– И сделаю.

Послышалось шуршание, потом раздался щелчок открываемого замка.

– Охренеть! – хором выдохнула толпа. – Это же…

Что там было дальше, я не расслышал, так как мой живот внезапно пронзила жесточайшая, нереальная боль. Сознание немедленно дернулось в сторону отключки, но не тут‑то было! Его словно поймали за шкирку и мертво зафиксировали невидимые железные пальцы, обрекая меня на безумно болезненные конвульсии, ибо я по‑прежнему не мог пошевелиться, вероятно, парализованный нейротоксином ктулху.

– Эх, молодо‑зелено, – откуда‑то издалека прозвучал голос – похоже, это Копилка был опять чем‑то недоволен. – Кто ж «синюю панацею» в раненого пихает, когда у того половина кишок порваны и раскиданы по всей арене? Замещать требуху чем? Из воздуха плоть брать?

– А… что делать? – немного растерянно поинтересовался молодой голос.

– Что делать, что делать. Вон ктулху валяется с разлохмаченной рожей. Нарежь с нее щупалец да напихай в брюхо сталкеру. Будет «панацее» из чего новые кишки лепить.

– Ладно.

Я не знаю, сколько прошло времени. Я без понятия, проходило ли оно вообще, ибо белесый туман снова сгустился, и в нем, словно в вязком болоте, растворилось чувство времени и реальности. Однако я все‑таки почувствовал, как там, где‑то очень далеко внизу, в чью‑то развороченную брюшную полость с чавканьем упал целый пучок мерзких отростков, осклизлых от чуждой, нечеловеческой крови.

– Во, это другое дело, – сказал голос Копилки, немыслимым образом принявший форму тумана, в котором слова свивались в причудливые фигуры, похожие на переплетения щупалец ктулху. – Смотри, как она оживилась. Разлагает и лепит, разлагает и лепит. Любо‑дорого посмотреть.

– Ы‑ык!..

Часть тумана слева скривилась, окрасившись гнойно‑желтым. Похоже там, в ином мире звуков и привычных форм, кто‑то посторонний увлеченно блевал.

– Охренеть… – колыхались многочисленные белесые щупальца, свиваясь в замысловатые спирали удивления. – Мать моя Зона, воистину велика сила твоя и безмерна. Прости нас, рабов грешных, за то, что воруем дары твои…

– Слышь, Мыкола, ты крышу‑то придержи. Сейчас по ходу самое интересное начнется.

– Грешник ты, не видящий силы Матери Зоны и не слышащий Зова ее!

– Твою мать, откуда у него пистолет на арене! Отберите ствол у придурка, пока он не застрелился на хрен! По ходу, человек умом рехнулся от увиденного…

Туман сгущался, становясь все более плотным и непроницаемым. Чужие голоса‑щупальца отдалялись, я больше не видел их. Лишь стремительно чернеющий туман все плотнее обступал меня. И более я уже не видел и не слышал ничего, кроме этой гулкой, всепоглощающей, равнодушной пустоты, которую, возможно, в том, другом мире люди и зовут Вечностью…

* * *

– Ну что, воин, просыпаться будем? Или так и будешь валяться на нарах до следующего выброса?

Голос был тем самым – знакомым, вечно недовольным. При этом вокруг не было никакого тумана. Просто темнота. И голос в ней. Привычная темнота, которую видишь, пялясь во внутреннюю сторону собственных закрытых век, а не вязкие объятия Вечности, из которых, похоже, мне в очередной и решительный раз каким‑то немыслимым способом удалось вырваться.

А еще я чувствовал боль. Жуткую, ломящую, ноющую боль во всем теле, словно меня дня три назад азартно и весело отдубасила палками дюжина крепких мужиков. Именно так стонет человеческая плоть, приходящая в себя после хорошей взбучки.

Но если есть боль, значит, есть и то, что болит. Стало быть, я все еще жив. Зона меня побери, не верю! После того, как меня фактически разорвал на части ктулху – не верю. Но, блин, надо же посмотреть, что там так неистово болит. Чисто ради любопытства.

Я сделал над собой усилие – и открыл глаза.

Сперва я ничего не увидел, так как перед лицом плавали крупные желто‑кровавые пятна. Но постепенно зрение восстановилось. Пятна поблекли, и я понял, что самое большое пятно это не что иное, как озабоченная рожа Копилки. Сзади нее маячило второе пятно. Тоже чья‑то физиономия, причем смутно знакомая. Где ж я ее видел?..

– Очухался, – констатировал Копилка. – А я уж думал, с такими повреждениями и «панацея» не справится.

– Не могла не справиться, – хмуро произнес владелец второй физиономии. – Иначе как бы я отдал Снайперу Долг Жизни? К тому же «синяя панацея» – это его хабар. Который я должен был…

– Знаю, знаю, слышал уже сто раз, – отмахнулся Копилка. – Который ты должен был вернуть хозяину, иначе тебя Зона сотрет. Учти, парень. Тут половина сталкерья зараженные земли топчет ни грамма не парясь по поводу Долга Жизни. И спасителей своих мочит за пару пустых «пустышек» только в путь. Впрочем, как по мне, так ты молоток. Доставил. Еще ни разу не видел, как с такими ранами человека с того света вытаскивают. И, по ходу, многие не видели. Некоторым это зрелище тоже доставило не по‑детски. Один чуть свой желудок наружу не выблевал, а второй натурально с катушек соскочил. Впечатлительный народ нынче пошел. Хлипкий, не то, что раньше.

Они говорили и дальше, но я уже не слушал их. Я слушал свое тело. Так, на левой руке пальцы двигаются. Хорошо. На правой… Увы, на правой двигать нечем. Ну правильно, как «панацея» до руки доберется? Этот артефакт спец по внутренним органам, которые или лечит кардинально, или выжирает на фиг, в зависимости от настроения. В моем случае, как я понимаю, в мое развороченное брюхо вон тот пацан засунул «панацею», накидав сверху отрезанных щупалец ктулху. Из которых артефакт налепил мне новых кишок. Ну замечательно. И чьи теперь это кишки, спрашивается? Мои, или того дохлого ктулху? Ладно, по ходу разберемся.

А пацан этот, стало быть, тот самый, которого я спас возле «Янова», и потом не смог вернуться за ценным артефактом, потому как был ну очень сильно занят. Интересно. Не сунь я тогда в него «синюю панацею», просто пройди мимо – и сегодня бы шагал я уже другими дорогами, по которым живым пути нет. Получается, работают законы Зоны. Или это просто законы мироздания, простые и безупречные, как автомат Калашникова? Ты, конечно, свободен в своем выборе – откликнуться и помочь в беде незнакомому человеку, или сделать вид, что тебя это не касается, наплевать и забыть. Но если ты отвернешься и пройдешь мимо, то кто тогда поможет тебе самому в трудную минуту?

От философских мыслей меня отвлек Копилка – его харя наклонилась ко мне и дохнула прямо в лицо матерым перегаром, от которого я невольно скривился.

– Слышь, Снайпер, давай поднимайся, хорош валяться. Гетман сказал, мол, как ты очнешься, чтоб сразу тебя к нему доставили.

– Для повторной… казни? – хрипло поинтересовался я. Язык меня пока что слушался не очень, с трудом ворочаясь в пересохшей полости рта.

– Вот чё не знаю, того не знаю, – качнул харей Копилка, дыхнув на меня вторично. – И проверить это можно только одним способом.

Решив, что лучше уж вторая казнь, чем третий выдох стража арены, я невольно напрягся, ожидая взрыва боли, и приподнялся на локте.

Удивительно, но взрыва не последовало. Организм отреагировал на движение абсолютно нормально. Так, небольшая скованность от долгого лежания, плюс сушняк в пасти. Ну и боль в мышцах, к которой я уже успел притерпеться. А в остальном – вполне и очень даже.

Я лежал на грубо сколоченном топчане, в полутемной комнате с бетонными стенами и единственным окном. Тусклый солнечный свет, льющийся из него, еле‑еле освещал стол, два стула и плакат на стене, изображавший парня, бьющего какого‑то типа в челюсть с ноги. Подробностей рисунка было не разобрать, хотя я смог различить под композицией два слова: «Закон свободы». Под плакатом на полу стоял снарядный ящик, видимо, заменяющий шкаф. Всё. М‑да, небогато живет Копилка. Впрочем, много ли сталкеру надо? Крыша над головой, место где поспать, пожрать и оружие почистить. Ну и все в общем. Остальные удобства обычно во дворе или под ближайшим кустом. Романтика, мля.

– Камуфлу и берцы пацаны тебе новые справили, из уважения, – сказал Копилка. – Переодели, значит, пока ты в отключке валялся. А насчет ножей твоих – это уж как гетман решит, не обессудь. Ну чё, пошли что ли?

– Ну, пошли так пошли, – сказал я. Надел действительно новые, скрипучие берцы, стоявшие возле топчана, зашнуровал, поднялся – и пошел следом за Копилкой. Парень, который больше ничего не был мне должен, молча шел сзади. Кстати, теперь по всем понятиям он может меня запросто завалить. Чисто на всякий случай, чтоб больше не плодить долгов. Да и «синюю панацею» можно будет себе оставить в качестве законного хабара, никто ему и слова не скажет.

Мы вышли из серого, унылого здания, ожидаемо расположенного на территории комплекса производств «Вектор», и, пройдя совсем немного, вошли в практически такое же здание. Типовые постройки прошлого, что ж вы хотите. Тогда строили просто и надежно, не для услады взора, а для работы.

Сразу за дверью, перегородив коридор, расположился натуральный блокпост. Бруствер из мешков, на нем два пулемета «Печенег» с торчащими над ними головами в экзошлемах. Понятно. Прежний главарь этой группировки был изрядно заморочен на охране себя любимого. Нынешний, по ходу, от него недалеко ушел.

Видимо, пулеметчики были предупреждены о нашем визите, поэтому ни один из биотанков, облаченных в тяжелые экзоскелеты, даже не пошевелился, когда мы протиснулись в узкий проход между мешками.

Впрочем, дальше все оказалось проще, чем я ожидал. Дополнительных огневых точек в коридорах здания не оказалось, лишь на втором этаже дежурили еще двое биотанков с американскими пулеметами «Minimi» в стальных лапах. Охраняли живые танки внушительную стальную дверь, которую разве только направленным взрывом и вышибешь, рискуя при этом обрушить все здание – уж больно внушительно она выглядела.

Признаться, я думал, что нас сейчас будут шмонать по полной, особенно когда оба секьюрити в экзоскелетах синхронно направили на нас свои «Minimi». Но молодой парень вышел из‑за моей спины – и пулеметы столь же синхронно опустились. После чего один из охранников стальными пальцами набрал код на пульте, вделанном в бетон рядом с дверью.

– Кто? – раздалось из небольшого матюгальника, встроенного в пульт.

– Син, Копилка и приговоренный, – глухо прозвучало из экзошлема.

– Син и приговоренный пусть заходят.

«Хм, – подумал я. – Интересное у пацана погоняло. Кажись, так звали бога Луны у древних шумеров. Либо это фамилия, весьма распространенная в Китае и Корее. Может, у парня отец оттуда? Или он такой же китаец, как Виктор Савельев – японец? Все может быть, я уже ничему не удивляюсь».

Зажужжали невидимые моторы, встроенные в стену, дверь бесшумно отворилась.

– Ну, удачи тебе, Снайпер, – негромко проговорил Копилка.

– И тебе того же, сталкер, – так же тихо сказал я.

Мы с Сином перешагнули порог, и оказались в просторном кабинете, обставленном с показной роскошью. Тяжелые резные шкафы по углам, вдоль стен кожаные диваны, над которыми развешано дорогое оружие. А посредине кабинета раскорячился массивный резной стол из красного дерева, за которым, собственно, и восседал гетман. По обеим сторонам стола замерли, словно статуи, телохранители вожака группировки, также облаченные в знакомые экзо цвета «олива». В стальных лапах хранители тела сжимали все те же дробовики двенадцатого калибра, которые, как только я вошел, традиционно уткнулись дульными срезами мне в область коленей. Повторный прозрачный намек: малейшее неосторожное движение, и мне отстрелят ноги, ибо на близком расстоянии дробовик – оружие страшное по своей разрушительной мощи.

Гетман, до этого что‑то писавший позолоченной ручкой на листе бумаги, поднял на меня тяжелый, немигающий взгляд. Вероятно предполагалось, что я должен был на него как‑то среагировать – ну, скажем, как полагается в боевиках, поиграть в гляделки на тему чей взгляд, мой или его, более тяжелый и немигающий.

Но мне были по барабану что гетман, что его психологические упражнения по подавлению личности. Поэтому я просто тупо уставился ему в переносицу, расфокусировав взгляд так, словно смотрел через голову вожака «вольных» на стену за ним. Кто не знает, что это такое, того «рассеянное зрение» грузит жутко. Или, как минимум, заставляет закончить страдать фигней и перейти к делу.

Что гетман и сделал, свободно откинувшись на кресле – чисто показать, кто здесь хозяин положения. Авторучка в его пальцах начала вращаться, выписывая в воздухе хитрые фигуры. Ловко. Похоже, гетман либо на досуге промышляет карманными кражами, либо является неслабым специалистом по ножевому бою.

– Ну, здравствуй, сынку, – сказал атаман «вольных». – Стало быть, добился все‑таки своего, спас того, кто убил двоих наших.

Голос у гетмана был на редкость неприятным, с омерзительной хрипотцой, будто кто‑то увлеченно железом по стеклу скрежещет.

«Во как! – подумал я. – Неисповедимы пути твои, Зона. Стало быть «Син» – это просто «сын» на украинском. То есть, гетманов сын. Которого я спас. И который, в свою очередь, спас меня. Офигеть не встать».

– Жизнь за жизнь, батьку, – хмуро произнес сын гетмана. – Ты это не хуже меня знаешь. Не я придумал Закон долга.

– Вот только про Закон долга не надо, ладно? – поморщился гетман. – У нас вон, свои законы имеются.

Хозяин кабинета ткнул пальцем в сторону красочного плаката, обрамленного в тяжелую резную раму. На плакате имелась вычурная надпись «Закон свободы». Но только вместо одного мужика, вырубающего другого, там был текст. Признаться, любопытный.

«Ты волен вступить в любую группировку Зоны. Но помни, что для членов группировки «Воля» все, кто не с ними – те против них. Ты свободен в своем выборе. Делай как считаешь нужным.

Ты волен покинуть группировку когда захочешь. Но членам группировки это может не понравиться. И тогда ты предстанешь перед судом «вольных». Либо будешь убит при попытке скрыться и избежать суда. Ты свободен в своем выборе. Делай как считаешь нужным…»

– Интересно? – спросил гетман.

– Да вообще чума, – отозвался я. – В стиле старого прикола времен пролетарской революции: колхоз – дело добровольное. Хочешь – вступай, не хочешь – расстреляем.

– Я ж тебе говорил, сынок, зря ты его спасал, – покачал головой гетман. – Не наш он. И никогда им не станет…

Сынок что‑то ответил папе, но я не разобрал что. Мне было интересно, чего еще там можно или нельзя по закону свободы.

«Ты волен скрывать свое лицо от других. Но другие могут потребовать от тебя показать лицо. Ты свободен в своем выборе. Делай как считаешь нужным.

Ты волен требовать справедливого суда у своей группировки. Но также ты можешь вершить свой суд сам. Только помни: за самоуправство члены твоей группировки могут потребовать справедливого суда над тобой. Ты свободен в своем выборе. Делай как считаешь нужным».

– Ты слушаешь?

– Не‑а, – честно ответил я. – Читаю.

– Так, ладно, – швырнув ручку на стол, гетман хлопнул ладонью по его полированной поверхности. – Оставьте нас. Все.

Телаки у вожака «вольных» оказались послушными. Ни слова не говоря, развернулись и, гудя сервомоторами экзоскелетов, скрылись за второй дверью, бесшумно закрывшейся за их спиной. Впрочем, я не сомневался, что в специально оборудованных стенах кабинета имеются скрытые бойницы. Ну и плюс на столе гетмана лежала «Беретта» с выключенным предохранителем, небрежно прижимая к лакированной поверхности стопку каких‑то бумаг.

– Ты тоже.

Сын бросил на папу наследственно тяжелый взгляд – и не посмел ослушаться. Ох, подсказывает мне моя чуйка, что у Сина с папашей далеко не все ладно. Впрочем, у какого волевого бати все гладко со своим таким же волевым и упрямым сыном?

Когда мы остались одни, гетман взял пистолет и принялся задумчиво покачивать его в руке. Типа, думает, пристрелить меня или нет. Ну, пока он думает, я еще почитаю. Тем более, что там прям про меня написано.

«Все споры, суды и казни вершатся на арене. При этом спорщик, судимый и приговоренный выходят на арену с тем оружием, что было при них в момент возникновения спора или преступления. В случае казни группировка вольна выставить против приговоренного любого противника, или же нескольких противников. Даже у осужденного на смерть должен быть шанс остаться в живых. Ты свободен в своем выборе. Делай как считаешь нужным.

Нарушивший Закон свободы обязан выйти на арену в качестве спорщика, судимого или казнимого, как на то будет воля группировки. Если он останется в живых, с него снимаются все обвинения. Ты свободен в своем выборе. Делай как считаешь нужным».

На этом текст заканчивался. Ну нагородили… Не проще было в самом начале написать два ключевых предложения и на этом остановиться, чем завершать ими каждый абзац? Думаю, смысл вычурного текста от этого ничуть не пострадал бы.

– Ознакомился? – поинтересовался гетман. – Ну, наконец‑то. Стало быть, согласно нашим законам, с тебя сняты все обвинения. С чем я тебя и поздравляю. Впрочем, ничто не мешает мне сейчас пустить тебе пулю в лоб. Потому, что я свободен в своем выборе. Сделаю то, что сочту нужным, а кто не согласен – пусть предъявит это мне лично. Правда, сомневаюсь, что кто‑то впряжется за бродягу, пусть даже заслужившего в Зоне некоторую известность.

– Очень ценная информация для меня, – искренне признался я, отводя взгляд от свода законов. – Прям не представляю, как я жил до этого.

– Ты меня охренеть как достал, – устало произнес гетман. – Ума не приложу, зачем я позволил сыну тебя спасать?

– Ну, исходя из того, что на любые законы тебе плевать – как на Закон долга, так и на свой собственный, – осмелюсь предположить, что я тебе зачем‑то нужен, – сказал я.

Гетман еще с полминуты задумчиво покрутил в руках пистолет, потом со вздохом положил его обратно на стопку исписанной бумаги и сказал:

– Что ж, ты не ошибся. Есть один момент, в котором ты можешь помочь группировке «Воля».

– Я, конечно, премного польщен, – сказал я. – Но на все группировки Зоны мне глубоко положить. В том числе и на «Волю».

– Смело, – хмыкнул гетман. – И глупо. Хотя умный человек давно бы…

– Умный человек не стал бы нарушать собственные законы, и дал бы приговоренному все его оружие для боя на арене, – перебил я его. – Теперь твои же бойцы сомневаются как в тебе, так и в твоих законах, которые ты сочиняешь не покладая рук.

Гетман крякнул, приподнял пистолет и перевернул верхний листок – по ходу, насчет сочинения законов я не ошибся.

– Ладно, попробуем с другого конца, – сказал хозяин кабинета. И заорал: – Завозите!

Бесшумная дверь немедленно распахнулась, и два телохранителя в экзо появились вновь. Правда, на этот раз их дробовики висели за спинами, а сами биотанки везли медицинскую каталку, на которой лежало тело, накрытое застиранной простыней. На простыне багровели пятна засохшей крови.

– Взгляни, – кивнул гетман на тело.

Один из биотанков откинул простыню.

– Надо же, какой сюрприз, – сказал я, мельком глянув на то, что лежало на каталке. – Признаться, до этого я ни разу в жизни не видел трупа. Только на картинках и в кино.

– А ты не ёрничай, а приглядись, – поморщился гетман. – Может, что необычное увидишь.

Я пожал плечами и подошел поближе к каталке.

На ней лежал мертвый человек. Причина смерти не требовала пояснений – безволосую грудь перечеркнули пять отверстий характерной формы. Очередь из чего‑то автоматического калибра 7,62, выпущенная практически в упор. Судя по гематомам вокруг пулевых отверстий, убитый был в бронежилете или легком защитном костюме, который не спас своего хозяина.

Впрочем, причина смерти не особо меня впечатлила – обычное дело в Зоне. Удивило другое. Тело мертвеца было совершенно гладким. Ни волоска, ни родинки, ни какой‑либо отметины. К тому же он был совершенно лыс – абсолютно гладкий череп. И на лице ни следа щетины. Складывалось впечатление, что тело обтягивала не человеческая кожа, и однородный синтетический чехол. Я даже потрогал руку трупа. Рука как рука. Холодная. И совершенно, нереально гладкая.

– Ну, как тебе? – поинтересовался гетман.

– Никак, – честно ответил я. – Похоже, мутант. А может сталкер, который в какую‑нибудь аномалию влез, или к центру Зоны сходил.

– Не угадал, – хмыкнул гетман. – Этого мои разведчики подстрелили вчера. А еще таких в морозильнике базы с десяток лежит. Их «борги» настреляли перед тем, как мы эту базу захватили. И пленный полковник «боргов» говорит, что эти уроды прут в этом направлении с юго‑востока. По двое‑трое. Оружие у всех одинаковое, «сто третьи» АК. И все эти типы тоже одинаковые. Будто их на одном конвейере отпечатали. Выходят на наши посты и начинают стрелять. Делают это неважно, убить их довольно просто. Но полковник говорит, что если первые чуть ли не сами под стволы «борга» вышли, чтобы умереть, то последние уже троих его бойцов завалили прежде, чем погибнуть. Похоже, разведчики‑«отмычки».

– Или камикадзе‑испытатели, – задумчиво проговорил я.

– Соображаешь, – кивнул гетман. – Этого уже целый десяток моих головорезов по лесу гонял прежде, чем подстрелить. Причем второй ушел, грохнув перед этим моего командира отделения. Думаешь, кто‑то испытывает на моих бойцах новое биологическое оружие?

– А до этого испытывал на бойцах «Борга», – сказал я. – Но какое отношение ко всему этому имею я?

Гетман улыбнулся, продемонстрировав два ряда дорогих зубных протезов.

– Сталкеры говорят, что у тебя просто нереальная личная удача. И бой на арене тому подтверждение. Поэтому я принял решение: ты пойдешь в ту сторону, откуда приходят эти уроды, и разведаешь, что там происходит. А за это я сниму с тебя обвинение в гибели двоих моих бойцов.

– Разве оно не снялось автоматически согласно вашим законам? – поинтересовался я, кивнув на плакат в рамке.

– Законы тут я и придумываю, и воплощаю в жизнь, – хмыкнул хозяин кабинета. – Поэтому, сталкер, выбор у тебя небольшой. Сходить туда, куда я сказал, и вернуться с докладом. Ничего нет проще. Либо помереть прямо здесь, в этом кабинете. Своим же я скажу, что отпустил тебя согласно закону свободы. И даже ни разу не совру, если не уточню, живого тебя пинками выгнали за ворота, или мертвого выкинули на свалку.

– А сколько твоих бойцов, а перед этим бойцов «Борга» сходили на юго‑восток и не вернулись?

Гетман невольно скрипнул искусственными зубами.

– Ты задаешь слишком много вопросов. Предупреждаю: во время твоей миссии тебя будут держать на прицеле мои парни. И одна дама, у которой к тебе есть нехилый личный счет. Пока ты будешь вести себя правильно, она не посмеет тебя пристрелить. Но ни дай тебе Зона попытаться сбежать, или хотя бы сделать шаг в сторону. Надеюсь, ты все понял?

Что ж тут было не понять. Откажись я – и два доверенных телохранителя гетмана просто по‑тихому прирежут меня в этом кабинете. Или пристрелят по‑громкому. И даже если кто‑то из членов группировки узнает правду и будет не доволен нарушением закона, их главарь по‑быстрому нарисует новый, ему это как два пальца об асфальт.

– Оружие вернете? – мрачно спросил я.

– Как только ты выполнишь задание, так непременно, – вновь осклабился гетман. – А пока за твоей безопасностью последят мои люди. Поверь, они стреляют нисколько не хуже однорукого инвалида.

* * *

Не знаю как насчет стрельбы, но в плане пожрать бойцы гетмана были и вправду настоящие таланты. Мы вышли засветло, и уже через пару часов командир группы дал команду остановиться для отдыха и дозаправки желудков.

Наш отряд насчитывал пять человек. Я, трое здоровенных «вольных», вооруженных «калашами» и пулеметом РПК. И, разумеется, Касси. Которой – надо признать – весьма шел темно‑зеленый защитный костюм группировки «Воля», снабженный вшитыми броневыми накладками. И когда только вступить успела? Впрочем, с ее навыками «всадницы» и – чего уж тут – внешними данными ворота любой группировки открыты.

Все два часа, которые мы шли по редколесью, Касси бросала на меня взгляды, полные ненависти, недвусмысленно сжимая в руках тупорылый АКСу. Но мне эти ее выбросы были глубоко по барабану.

Я думал.

Итак, среди лесов и болот между комплексом производств «Вектор» и печально известной загоризонтной радиолокационной станцией «Дуга‑1» кто‑то клепает одинаковых солдат и испытывает их боеспособность на членах двух самых мощных группировок Зоны. Понятное дело, что для такой работы требуется колоссальное количество энергии. А где ее взять? Правильно, каким‑то немыслимым образом подключиться к ЗГРЛС, генерирующей аномальное излучение, от которого у смельчаков, подошедших к станции слишком близко, мозги зажариваются изнутри словно в микроволновке. Но что если кто‑то нашел способ использовать эту колоссальную энергию в своих целях?

Допустим. Далее. Зачем этому неведомому «кому‑то» одинаковые бойцы, личности которых идентифицировать невозможно? Для создания новой группировки, способной подмять под себя всю Зону? Может быть, может быть… Зона – замечательный источник огромных доходов от продажи артефактов, поэтому вполне логично затратить время и средства на то, чтоб стать ее полновластным хозяином.

Так, дальше. Кто бы это мог быть? Если б Кречетов не умер у меня на глазах, я бы мог подумать, что это он. Но профессор навсегда остался погребенным в недрах своей лаборатории в Припяти. Тогда кто? Академик Захаров? Профессор Гебхард? Впрочем, какая разница кто. Главное, что неподалеку от ЗГРЛС готовится что‑то серьезное.

В принципе, можно было продумать вариант, как мне свалить от своих провожатых. Но, во‑первых, у гетмана осталась моя «Бритва». И, во‑вторых, мне стало интересно – если этот некто научился штамповать универсальных солдат, то он наверняка должен был бы продумать и то, как их чинить. Не есть ли это путь к тому, чтобы вернуть мне утраченную конечность? Болотник, конечно, мастер своего дела, но, признаться, сомневался я, что он сможет прирастить мне чужую руку. Это ж не дырку от пули залатать, и не резаную рану зашить. Это, блин, гораздо сложнее. Почти чудо можно сказать…

– Слышь, сталкерюга, тормози, – ткнул меня стволом меж лопаток старший группы. – Привал тридцать минут. Кореец – на тебе костер. Касси занимаешься жратвой. Кардан – держишь сектор один‑шесть, хаваешь без отрыва от наблюдения. На мне шесть‑двенадцать. Приговоренный – садись на пятую точку и не дергайся. Рыпнешься – вторую клешню отстрелю. Вопросы?

Вопросов не было. «Воля» хоть и славилась анархическими взглядами, но что касаемо дисциплины – это у них на высоте. Иначе как бы они смогли столь долгое время конкурировать с профессиональными вояками «Борга»? Правильно, никак.

После того, как костер был разведен и в нем подогрели консервы, мне выдали горячую банку тушенки, ломоть серого хлеба и флягу с водой. И на том спасибо.

Ели молча, с опаской косясь на стену леса, возвышающуюся метрах в ста от нас. До этого мы шли редколесьем, где кривые дендромутанты, побитые радиацией, не особо загораживали обзор. Но дальше начиналась чащоба, сырая и темная. Дневное укрытие самых опасных мутантов Зоны, предпочитающих охотиться по ночам, а днем отсыпаться в густой тени непролазных лесных массивов. И, понятное дело, моим конвоирам совершенно не хотелось потревожить лёжку стаи квазимяса, или нарушить покой отдыхающего псионика.

Но делать было нечего: судя по рассказу гетмана, именно из этой чащи и совершались нападения на разведотряды и блокпосты «вольных». И хотя у бравых вояк, к которым я был приставлен в качестве талисмана на удачу, не было особого желания тащиться в гущу леса, игнорировать приказ им не хотелось еще больше – что в «Воле», что в «Борге», что в большинстве других, менее крупных группировок Зоны за это тупо расстреливали. Поэтому, чтобы снять нервяк, члены группы принялись развлекаться. На свой манер.

– Я вот до сих пор не могу понять, как этот ушлепок ктулху одной левой завалил, – завел тему боец совершенно не азиатской внешности по прозвищу Кореец. – Терминатор прям, мля.

– Тупо свезло, – бросил через плечо Кардан, продолжая «держать» указанный сектор. – Он муту глаза своей блевотой залепил. А потом, когда тот сослепу хватку ослабил, в рожу ему ножом долбил, пока гляделки не повышибал и клинком до мозга не добрался. И второй раз свезло, что Син ценнейший арт потратил, чтоб этого сталкера с того света вытащить.

– Я так и думал, – Кореец харкнул и длинно сплюнул, попав мне на берц. – Жаль я не видел того шоу, в рейде был. А как вернулся – сразу на это гребаное задание. Вот почему всякому отребью везет, а мне ни хрена?

– Это потому, что ты вечно на чужую удачу косишься, вот к тебе твоя и не идет, – хмыкнул Кардан. – По ходу, не зря к тебе прозвище прилепилось.

Харчок, прилепившийся к моему берцу, был смачным, плотным, гайморитно‑зеленым. Кореец открыл было рот, чтобы ответить Кардану, но тут я, примерившись, резко дернул ногой, искренне надеясь, что привет «вольного» попадет тому в морду.

Получилось даже лучше. Комок зеленых слюней, сорвавшись с берца, угодил точно в раскрытую пасть Корейца. Причем – на вдохе. «Вольный» хлопнул глазами, и, подавившись собственным харчком, согнулся в приступе неистового кашля.

Касси, видевшая происходящее от начала до конца, по‑девчачьи громко хихикнула. Командир группы, раньше других закончивший трапезу и теперь настороженно вглядывавшийся в темноту леса с автоматом наперевес, обернулся и прорычал.

– Что за нах?

– Кореец на ботинок Снайпера харкнул, а тот ему его же соплю обратно в пасть с ноги стряхнул, – с явным удовольствием сообщила Касси.

– Да я… кхе… да я его щас! – прокашлявшись, взревел «вольный». Разогнулся было, хватаясь за нож, висящий на ремне – и согнулся вновь, сотрясаясь в приступе безудержной рвоты.

– Твою ж мать, – скривился командир группы. – Понаберут в группировку ни пойми кого, а потом удивляются, с чего это мы до сих пор «боргов» в ноль зачистить не можем. Ладно, привал окончен. Подъем – и погнали. Снайпер, двигай впереди на два шага. Выполняй, так сказать, возложенные на тебя обязанности. Кардан, за мной, Касси следом за ним. Кореец, проблюешься – догоняй.

Однако старший группы не учел, что уничижительный девчачий смех практически у любого мужика срывает крышу напрочь. Не успел я подняться с земли, как Кореец, изрыгнув из себя последние остатки только что съеденной тушенки, разогнулся, одновременно выхватывая нож, и ринулся на меня. Почему просто не выстрелил, тем более, что автомат был рядом – не знаю. Возможно, решил, что убить ножом того, кто прирезал ктулху, это как бы сравниться с ним что ли. А, скорее всего, просто соображалка отключилась, и рука схватила то оружие, что было ближе.

Впрочем, факт остается фактом – на меня летел разъяренный мужик с ножом, и мне ничего не оставалось делать, как подставить под удар искалеченную руку, при этом резко ударив коленом навстречу.

Предплечье пронзил электрический разряд, а колено глубоко погрузилось в мягкое. Удар был бы сильнее, если б я одновременно захватил плечи противника руками и резко притянул к себе. Такой встречкой зачастую удается сломать лобковую кость, отчего враг моментом вырубается, словив критичный болевой шок. Тут же Кореец просто получил по колоколам, взвыл, выронил нож, упал и, схватившись за пах, принялся, подвывая, корчиться на земле.

Но на этом его беды не кончились. Командир группы, не долго думая, разогнул своего бойца ударом ноги в грудь, после чего обратным движением саданул мне прикладом в лицо. Правда, я успел немного отклониться в сторону, и окованная железом деревяха лишь больно задела плечо.

– Еще раз, мля, попробуете что‑то похожее учудить, завалю обоих! – прорычал командир. – Касси, перевяжи «отмычку». А тебе, Кореец, когда вернемся, три наряда вне очереди за неисполнение приказа. И еще вдвое больше за то, что не смог прирезать вонючего сталкерюгу. Всё, минута на то, чтоб привести себя в порядок – и вперед.

По моему предплечью струилась кровь – полоснул меня Кореец неслабо. Длинно, но не особенно глубоко. Впрочем, Касси быстро справилась с проблемой, щедро плеснув йодом прямо на рану, после чего сноровисто наложила повязку. При этом мне показалось, что она слегка улыбнулась, когда я автоматически уставился на ее бюст. Какой бы стервой не была особа женского пола с выдающейся грудью, но как только у нее расстегивается верхняя пуговица, образуя даже неглубокое декольте, из башки любого нормального мужика автоматом вышибаются все умные мысли, а взгляд помимо воли ныряет в это самое декольте. Никуда не денешься, основной инстинкт, едрить его за ногу.

Пока Касси меня перевязывала, поостывший Кореец, матерясь, прыгал на пятках, стремясь унять боль в промежности. Наконец древний японский способ подействовал, и мы выдвинулись в сторону леса. Я впереди, сзади – мои конвоиры.

Ишь, гад какой их старший. Назвать опытного сталкера «отмычкой» это все равно, как харкнуть ему не на ботинок, а прямо в душу. За такое в любом баре как минимум в морду бьют, а бывает что и на ножи ставят. Но в моем положении кидаться на вооруженного бойца неразумно – на этот раз можно и не уклониться от удара прикладом, а мне надо силы беречь. И кровь тоже, которой вытекло уже немало за последние сутки. Поэтому я шел впереди, всматриваясь в серую траву Зоны и стараясь разглядеть в ней явные признаки притаившейся аномалии.

Разок мне это удалось. Впереди, почти по макушку зарывшись в землю, притаились четыре кочана «чертовой капусты» – так они маскируются, когда голодные и поджидают добычу. Наступишь на такую «мину», и тут же брызнет в тебя под сильнейшим давлением струя ядовито‑зеленой слизи, мгновенно прожигающей одежду, кожу и мясо. К счастью, голодной «чертова капуста» бывает редко, так как после удачной охоты очень долго переваривает добычу, и это время не представляет никакой угрозы для человека – если, конечно, не пытаться ее пнуть. Случалось такое порой с неопытными сталкерами, упокой их Зона.

Мы обошли опасный участок, и пошли дальше. Стена черного леса неумолимо приближалась. А вместе с ней приближалось чувство опасности. Неуловимое, и вместе с тем гнетущее, давящее, заставляющее каждый следующий шаг делать с трудом. Психология? Память далеких предков, не любящих с открытого пространства соваться в чащу? Может быть. А может, сталкерская интуиция, которой я привык доверять. И которая так редко меня подводила.

Поэтому я не особо удивился, когда в нескольких метрах передо мной слегка исказилось пространство. Причем это было не марево, колышущееся над замаскировавшейся аномалией. Искаженное пространство двигалось мне навстречу.

И это могло быть только одно…

Я остановился. Бежать? Бессмысленно. Тем, кто идет сзади, дано ясное указание – побегу, так сразу и пристрелят. Да и не убежишь от того, что приближалось ко мне. И отбиться без оружия можно даже не пытаться. Поэтому я просто стоял, и те, кто медленно, словно по минному полю шли следом, ничего не видели – моя фигура почти полностью загородила причину моей остановки.

Признаться, я очень надеялся, что неминуемая смерть одним ударом отправит меня в Край Вечной войны, а потом примется за остальных. Так происходит всегда с группами, встретившими на своем пути такое вот движущееся марево – сначала гибнет тот, кто идет первым, а после остальные, парализованные мгновенной и страшной смертью ведущего.

Но произошло странное…

Слегка искаженное пространство, вблизи напоминающее контурами плечистого, но при этом худого в талии человека, замерло на мгновение передо мной, словно принюхиваясь… Я тоже вдохнул – и чуть не закашлялся от вони. Так смердит протухшее мясо… Нет, пожалуй, я ошибся. До тошноты, до одури пространство впереди воняло гниющей кровью.

– Эй, чего встал? – раздался сзади голос Касси. – Давай, двигай вперед, пока в почку прикладом не двинула!

Она говорила, а легкое движущееся марево в это время смещалось влево, обтекало меня плавным движением, и следом за ним смещался шлейф непередаваемой вони. И не было сомнений в том, что сейчас произойдет.

Самым разумным и правильным было сейчас просто стоять, не двигаться, и мысленно молиться Зоне, которая в очередной раз по совершенно непонятной причине отвела от меня косу Сестры. Да и Сестру можно было заодно поблагодарить, что не забрала раньше времени…

Но вместо этого я зачем‑то развернулся на сто восемьдесят градусов, правым локтем отбил ствол Касси, направленный мне в живот, а с левой руки от души засветил ей в солнечное сплетение.

Девушка, не ожидавшая такого поворота, ничего не успела предпринять, лишь подавилась вдохом. Я увидел, как удивленно распахиваются ее и без того большие глаза, и как ее начинает гнуть вперед от удара.

Но упасть я ей не дал, разогнув вторым ударом в подбородок. И когда она начала заваливаться назад, прыгнул следом и накрыл ее своим телом.

Признаться, я ждал, что на меня сейчас сверху навалится чудовище, и мои последние минуты будут самыми ужасными в моей жизни…

Но ничего подобного не произошло. Вместо этого раздался жуткий, нечеловеческий крик боли. Следом за ним простучала короткая автоматная очередь, которая оборвалась хрустом костей и омерзительным треском разрываемой плоти. Потом раздалось тонкое, какое‑то заячье от ужаса верещание, в котором я еле узнал голос Корейца:

– Нет! Нееет!!! Не…

Вопль оборвался. А потом я услышал то, что ожидал услышать. Влажное, омерзительное чавканье, похожее на работу пробитого насоса.

Оно продолжалось долго. Минуту, две, десять… Не знаю. Я просто лежал, и слушал, как слева от меня чавкает биологический насос, перекачивая в себя кровь из возможно еще живого человека.

Потом чавканье прекратилось, и я услышал шаги. Нечто тяжелое, мощное подошло ко мне и встало, вероятно, разглядывая мою спину. Я очень постарался не дышать, но в эту минуту подо мной слегка завозилась Касси, приходящая в себя после нокаута. Твою ж мать!

Мое искалеченное предплечье лежало рядом с шеей девушки. Осторожно, стараясь не сделать лишнего движения, я приподнял обрубок своей руки, положил его на шею Касси и надавил, перекрыв поступление кислорода в мозг. Мог ли я ее задушить? Да, вполне. Но мог и не задушить. В таком случае у нас обоих, возможно, имелся хоть какой‑то, пусть призрачный шанс выжить. В противном случае его просто не было, как нет шансов у альпинистов, в связке совершавших восхождение на гору и сорвавшихся вниз с километровой отвесной скалы.

Касси слабо дернулась – и вновь провалилась в небытие. А я лежал и наблюдал, как от усилия намокает багровым повязка на моей руке, порезанной покойным Корейцем. Интересно, как отреагирует на запах крови то, что стоит сейчас надо мной? И если оно сейчас не ударит, неужели верна моя безумная догадка? Ведь каждому сталкеру ясно, что запах свежей крови сводит с ума самое ужасное чудовище Зоны, даже когда оно сытое.

Я ждал, невольно зажмурившись, но удара все не было. Вместо него над моей головой раздалось вполне человеческое недоуменное хмыканье. А потом я услышал тяжелые удаляющиеся шаги, звук от которых хорошо разносился по влажной земле, еще не успевшей просохнуть от утренней росы.

Когда они затихли, я наконец выдохнул и тяжело скатился с Касси. Пот струился по моему лицу, но я не вытирал его. Пусть течет. Это мертвые не потеют. А я, получается, сейчас каким‑то немыслимым чудом остался в живых.

Впрочем, валяться на холодной земле посреди Зоны не есть лучшее времяпровождение, даже если тебе сегодня нереально повезло. Помимо того монстра, что едва не сожрал меня только что, по зараженным землям бродит огромное количество других чудовищ, в том числе и двуногих, которые не прочь завалить одинокого сталкера, чтобы пошарить по его карманам.

Тем более – сталкера безоружного.

Я приподнялся, сел, огляделся – и увидел то, что ожидал увидеть.

Трупы. Высушенные, похожие на мумий, которым одетые на них защитные костюмы были велики размера на три. У одного из мертвецов отсутствовала голова. Известная тема: наиболее опасных, тех, кто излучает волны агрессии, самый страшный монстр Зоны убивает первым. Жутко и эффектно. Например, ударом лапы сшибает с плеч голову. А потом не торопясь расправляется с остальными членами группы, парализованными ужасом. После чего уходит, поддерживая лапами раздувшийся живот, полный свежей крови.

Слева от меня послышался слабый стон. Ага, значит, Касси я все‑таки не задушил. Черт, возможно, я скоро об этом пожалею. На всякий случай, пока она не пришла в себя, я, поднявшись с земли, забрал ее автомат и направился к мертвым телам. Пора уже было прибарахлиться, а то сколько можно шастать по Зоне в одной камуфле, не защищающей даже от комаров.

Командир группы – упокой его Зона – был упакован в усиленный бронекостюм серии ХВ, прозванный членами группировки «Хранителем воли». Бесспорно, хорошая «шкура», но для меня в моем не лучшем физическом состоянии тяжеловатая. К тому же когда ее хозяин лишился головы, на ХВ хлынул фонтан кровищи, мгновенно пропитавшей ткань. Так что я остановился на легком ВВ Кардана, который в отличие от аналогичной брони Корейца был намного меньше заляпан слизью – видимо, жилистый Кардан показался жуткому порождению Зоны не особо вкусным.

Вытряхнуть мумию из «Вольного ветра» оказалось не особо сложным делом, примерно как кости из мешка высыпать. Но прежде, чем переодеться, я сначала достал продвинутую аптечку из кармана бронекостюма и вновь перевязал покалеченную руку, после чего вкатил себе три укола: антибиотик, противостолбнячную сыворотку, плюс содержимое какого‑то шприц‑тюбика, на котором черным маркером поверх китайских иероглифов было выведено «Стим». Что ж, мне сейчас любой армейский стимулятор не повредит, даже китайского производства, коих в последнее время на зараженных землях появилось изрядное количество.

ВВ пришелся мне впору. Хоть Кардан был и пошире меня в плечах, но ткань «Вольного ветра» имела свойство растягиваться, либо сжиматься в пределах трех размеров, за что отдельное спасибо яйцеголовым ученым, этот костюм разрабатывавшим. Совершенно новые берцы из мягкой, но толстой кожи я позаимствовал у командира – те дешевые кирзовые ботинки, что мне подогнали «вольные» на своей базе, уже успели порядком натереть мне ноги. А командиру его дорогущие шикарные берцы ни к чему – тому, кто потерял голову, обувь уже без надобности. К тому же этим трупам тут лежать не более суток. Пройдет ночь, и от них даже костей не останется. Всё растащат мутанты – если, конечно, раньше погибшие не превратятся в зомби.

Из оружия я взял себе в меру потертый, не новый, но ухоженный «сто четвертый» «калаш» командира. Относительно компактный ствол под калибр 7,62 х 39, наиболее популярный в Зоне, где большинство сталкеров таскаются с автоматами, выпущенными еще в СССР. То есть, с патронами проблем не будет. Кстати, в кармане бывшего владельца «сто четвертого» я обнаружил свой КПК, чему весьма обрадовался.

Вдобавок с пояса Корейца я снял свой нож «Сталкер». Приятный хабар, ничего не скажешь, но намного больше обрадовался бы я «Бритве», которая осталась где‑то на территории комплекса производств «Вектор», ставшем ныне оплотом группировки «Воля». Честно говоря, я б сейчас запросто забил на задание гетмана и тупо отправился бы куда намечал ранее, то есть, на прием к Болотнику. Но оставить «Бритву» в чужих руках это все равно, что бросить старого друга. А этого я не мог себе позволить.

– Твою ж мать… – тихо раздалось у меня за спиной.

Я обернулся.

Касси сидела на земле, обхватив руками голову. Понимаю. После нокаута башка может гудеть с неделю, а то и поболее.

– Ну твою ж мать, – плачущим голосом проговорила Касси. – Они все погибли, да?

– Не, с ними все нормально, – отозвался я, перепаковывая трофейный рюкзак тем, что могло мне понадобиться в дороге. – Пустяки. Сейчас зеленкой помажем, и вновь все вместе отправимся в путь.

– Заткнись, – скрипнула она зубами. – Они были хорошими парнями.

– Да кто ж спорит, – пожал я плечами. – Только когда хорошие парни конвоируют меня, пихая в спину стволами, я не стану рыдать, если на планете таких вот офигенных пацанов станет на три штуки меньше.

– И на кой ты меня спас тогда? – рыкнула Касси. – Я ж была одной из них!

– Не знаю, – честно ответил я. – Возможно потому, что я однажды уже видел, как тебя убил ктулху. И почему‑то мне не захотелось лицезреть это повторно.

– Меня убил ктулху? Ах да, помню тот твой бред про нашу встречу, которой не было. Охренеть. Получается, ты только что на меня Долг Жизни перед тобой повесил? Блин, дай мне автомат, я лучше застрелюсь.

– Хрен тебе, солнышко, – улыбнулся я. – Теперь ты пойдешь впереди. Увидишь аномалию – прыгай в нее, и будет тебе счастье. А мне хоть какая‑то польза.

– Не пойду я никуда!

– Хорошо, сиди здесь, – кивнул я. – Как я понимаю, это охотничья территория крупного ктулху. Причем, возможно, не одного, а целого клана. То есть, до вечера кто‑то из них сюда точно наведается.

Касси встала на ноги. Ее качнуло, но она устояла на ногах.

– Пошел ты. Я возвращаюсь в группировку.

– Вперед, – сказал я, один за другим зашвыривая в ближайшее болото два лишних автомата. – Думаю, гетман тебе сильно обрадуется. Что делают в «Воле» с теми, кто не выполнил задание и бросил товарищей на погибель? На арену выводят? Или по кругу пускают? Кстати, забыл спросить – гетман в курсе, что твоего отца, владельца крупного бара, больше нет в живых? Ведь это благодаря его связям тебя взяли бойцом в «Волю», не так ли?

– При чем тут это? – недоуменно уставилась на меня Касси.

– Просто я в курсе, что делают «вольные» с красивыми девчонками, которых им удается захватить, – ответил я. – Особенно – со «всадницами». В свое время я лично отбил у этих отморозков Сорок Пятую. Исходя из чего второй вопрос: они знают, что ты была «всадницей»? Подозреваю, что знают, просто не хотят портить отношения с владельцем «Янова». Но поскольку того владельца более нет, упокой его Зона…

– Лучше б я сдохла, – простонала Касси. – Блин, почему тебя ктулху не сожрал, а?

– Подозреваю потому, что во мне с некоторых пор течет кровь его племени, – на полном серьезе сказал я. – Там, на вашей арене, Син с Копилкой накидали мне в разорванное брюхо отрезанных щупалец ктулху, чтоб «синей панацее» было из чего сформировать новую требуху. И, как я понимаю, теперь эти кровопийцы держат меня за своего. По запаху различают что ли…

– Охренеть, – простонала Касси. – Он еще и наполовину ктулху.

И, покачиваясь, пошла по направлению к лесу. Что ни говори, приятное зрелище, фигура у этой стервы была просто зашибись, что спереди, что сзади. Похоже, жизнь немного стала налаживаться. Я закинул за спину рюкзак и автомат, второй взял на изготовку и пошел следом за «всадницей»… Или за «вольной»? Зона ее знает, кто она теперь. Впрочем, того, кто идет впереди, промеривая собой аномалии, на зараженных землях зовут «отмычками». Стало быть, можно считать, что со статусом красавицы все ясно.

Кстати, похоже, я стал приноравливаться к тому, чтобы держать автомат левой. Предплечье правой – как подпорка, плюс ремень если правильно перекинуть, так вообще зашибись. Да и, честно говоря, самочувствие стало потихоньку налаживаться. Возможно, и правда плоть ктулху, интегрированная в меня, прибавила здоровья. А может компенсаторные силы включились. Или впереди шел нехилый стимул для выброса тестостерона, который, как известно, подхлестывает организм на подвиги. Ну и только что вколотый неизвестный «Стим», само собой, не нужно списывать со счетов. В общем, так или иначе, но факт – вещь упрямая. Шагалось мне довольно легко. Может, еще и потому, что гораздо приятнее быть хозяином самому себе, нежели ведомым кем‑то на верную смерть. Вот когда сам идешь ей прямо в пасть – это же совершенно другое дело!

Мы вошли в лес, где даже средь бела дня царил густой полумрак. Жуткое зрелище. Покореженные радиацией деревья обступали нас, словно толпа зомби, гниющих заживо. Лишь местами покрывали этих дендроуродов клочья облезлой коры, похожие на лохмотья кожи, чудом сохранившиеся на облученном, умирающем теле. Узловатые ветви, лишенные листвы, напоминали руки, обезображенные чудовищными мутациями. Из земли то тут, то там торчали мощные корни, словно спины огромных змей, затаившихся для атаки.

Сыро в таком лесу, мертвом – и одновременно живущем, как живут в Зоне трупы, таскающиеся по зараженной земле. Тоскливо. Гнилью, плесенью и сыростью тянет отовсюду, отчего минут через пять голова становится тяжелой, словно чугунный колокол. Правильно. Деревьям самой природой положено генерировать кислород, а эти уроды только и делают, что сосут соки из зараженной земли да пережигают здоровый воздух для поддержания своей призрачной жизни. Причем здесь на меня с новой силой навалилось ощущение, что за мной наблюдают чьи‑то внимательные глаза. Но как я ни вглядывался в густые переплетения ветвей и заросли кустов, разглядеть никого не смог.

Касси невольно замедлила шаг.

– Блин… Всякое в Зоне видела, но тут прям реально как в могиле.

– Гетману своему спасибо скажи, – хмыкнул я. – Вернее, его разведке, которая донесла, что из этого леса прут на вашу базу лысые камикадзе. Правда, до сих пор в толк не возьму, что он рассчитывал в этом лесу найти.

– Главное, чтоб мы тут свою смерть не нашли, – проговорила девушка. – Нехорошее у меня предчувствие.

– Ты ж вроде больше по прошлому ментальный специалист, – заметил я. – Помню, впечатляет.

Она метнула на меня непонимающий взгляд. Ну да, я опять забыл, что благодаря артефакту «второе сердце» переместился через время, и теперь мы с «всадницей», получается, почти не знакомы.

Впрочем, вскоре мне стало не до воспоминаний о прошлом, которого как бы и не было. Потому что впереди послышался треск ветвей, сопровождавшийся порыкиванием, в котором явно слышались человеческие нотки. Что бы это могло быть? Неужто…

Внезапно треск и порыкивание сменились ревом, в котором смешались одновременно ненависть, боль и… удивление. Следом раздались чавкающие звуки ударов. Впереди кто‑то яростно и увлеченно дрался.

– Обойдем? – предложила Касси.

Разумно, не поспоришь. Но, во‑первых, мы с ней шли по едва заметной тропе, виляющей между деревьями. И на этот раз моя сталкерская чуйка подсказывала, что сходить с той тропы не стоит. А, во‑вторых, мне было интересно, чей же это странно знакомый рык я услышал.

– Давай прямо, – тихо сказал я, легонько ткнув девушку автоматным стволом в упругую ягодицу.

Она бросил на меня красноречивый взгляд, прошипела сквозь зубы «чтоб ты сдох!», но ослушаться не посмела. И это правильно. Пристрелить я ее, может, и не пристрелю, но прикладом если что отоварю за милую душу. Да, я помню, что женщин бить нехорошо. Но когда эта женщина ни разу не слабое существо, а коварный и расчетливый убийца, то в моем моральном кодексе сразу образуется исключение из общего правила.

Мы шли осторожно, крадучись, пока впереди не обозначился просвет между деревьями. Поляна… Скрываясь за покореженными стволами, мы осторожно высунулись – и замерли.

На поляне шел натуральный бой. Огромное, волосатое, человекоподобное существо с обезьяньей мордой лупило по воздуху узловатой корягой, заменяющей ему дубину. Хотя нет, не совсем по воздуху… Вокруг существа быстро мелькали… кровавые раны, нанесенные, по ходу, той самой дубиной, усеянной сучками и острыми щепками, оставшимися от грубо отломанных веток. И не надо быть семи пядей во лбу, дабы догадаться, что это за раны, и кому они принадлежат.

– Ктулху… в режиме невидимости. Мочит кого‑то, – прошептала Касси. – Никогда такого мута не видела.

– Это нео, – так же негромко отозвался я, сам сомневаясь в том, что говорю, но уже зная, что прав. – И еще неизвестно, кто кого мочит.

По мохнатой шкуре нео текла кровь, местами сочащаяся, а кое‑где и хлещущая из глубоких ран, нанесенных когтями ктулху. Но и невидимому кровопийце пару раз перепало дубиной. Правда, похоже, по касательной, лишь содрав кожу в нескольких местах. Для здоровья ктулху такие ранения не особо опасны, но в бою по ним можно понять, где находится тварь, выпавшая в режим «стелс».

На теле нео продолжали появляться глубокие борозды – ктулху немилосердно рубил своего соперника когтями, при этом умудряясь уворачиваться от страшных ударов дубиной. Нео заметно слабел, но вместе с кровью и силами уходила и безрассудная ярость. Похоже, мут начал понимать, с кем имеет дело.

Нео опустил дубину и стоически выдержал несколько невидимых ударов, от которых на его теле вскрылись еще несколько глубоких ран. Похоже, соображал, откуда прилетают эти удары, и как они связаны с кровавыми проплешинами, мечущимися вокруг него. А потом неожиданно взмахнул дубиной, словно косой прошелся.

И попал. Конкретно.

Воздух перед нео внезапно взорвался кровавым фонтаном, отчего прозрачная тварь резко потеряла свою невидимость. Ктулху стоял посреди поляны, с недоумением глядя на свое брюхо, развороченное сучковатой дубиной. По ходу, это был тот самый ктулху, высосавший кровь из трех «вольных» – уж больно обильно хлестало из его разодранного желудка.

Впрочем, нео содержимое живота монстра нисколько не взволновало. Он размахнулся – и со всей дури опустил тяжеленную деревяшку на макушку ктулху.

Послышался громкий треск. Дубина сломалась, половина ее взлетела вверх, вторая осталась в лапах нео. При этом череп ктулху лопнул, словно гнилой орех, выплеснув наружу смятый комок мозгового вещества.

Правда, этот удар оказался последним для обоих противников. Они рухнули на землю одновременно. И, похоже, синхронно испустили дух. Что ж, достойная смерть для бойца, независимо от того, к какой расе он принадлежит.

Мы с Касси вышли из‑за деревьев и подошли к распростертым телам, в ранах которых еще не успела загустеть кровь.

– Значит, этот мохнатый горилла‑переросток называется нео? – спросила Касси. – Откуда такой ужас в наших лесах объявился?

– Из портала между мирами, – мрачно бросил я. – Который у меня не получилось закрыть до конца.

– Ну, офигеть, – присвистнула девушка. – Опять без тебя не обошлось.

– Ну, думаю, ты просто обязана быть благодарной этому нео, – в тон Касси отозвался я. – По ходу, он отомстил за твоих погибших товарищей, ценой собственной жизни грохнув их убийцу.

– Что сегодня за день? – вздохнула «всадница». – То одной двуногой обезьяне должна стала за то, что она мне жизнь спасла. Теперь вторую обязана благодарить.

Я хотел ей ответить что‑то не менее колкое, но тут мой взгляд упал на то, что вывалилось из черепной коробки ктулху – и я тут же забыл о том, что хотел сказать.

Подойдя к окровавленному комку, я достал «Сталкер» из ножен, присел на корточки, и клинком приподнял фрагмент расплющенного мозгового вещества.

– Решил помимо щупалец ктулху еще и мозгов у него позаимствовать? – поинтересовалась Касси. – А что, попробуй. Напихай их себе в башку, заполни очевидную пустоту.

Я молчал. Сейчас «всадница» могла болтать что угодно, мне это было по барабану. Просто в расплющенном мозгу ктулху среди окровавленной плоти находилась металлическая деталь, похожая на паука с множеством тонких ножек. Сейчас большинство этих «ножек» были сломаны или перекручены, но это нисколько не мешало понять, что именно я вижу перед собой. И сейчас я усиленно пытался сообразить, кому и зачем в Зоне могло понадобиться интегрировать в башку мутанта контролирующее устройство.

– Чего завис, крутой сталкер? – продолжала исходить язвительностью «всадница». – Процессор перегрелся?

Вместо ответа я подцепил ножом изуродованного «паука», выдрал его из мозгового вещества, и стряхнул с клинка под ноги Касси.

– Или… что это? – поперхнулась она очередной колкостью.

– То, что не помешало бы встроить некоторым шибко разговорчивым особям хомо сапиенс, – ответил я. – Устройство для дистанционного приема команд. Кто‑то сделал из ктулху идеального охранника, сохранив ему некоторую свободу воли.

– Это как? – не поняла девушка.

– Очень просто. Ктулху шастает по определенному участку, патрулирует окрестности в свободном режиме. Что увидит подозрительного, убивает и жрет. Единственное ограничение – территориальное. Что, в принципе, не противоречит природным инстинктам твари, и потому не вызывает в его психике когнитивного диссонанса. Вопрос ровно один: сколько таких охранников еще бродит по этому лесу.

Касси поежилась.

– Ну ты и слова знаешь, с виду и не скажешь. Слушай, дай второй автомат, а? – жалобно попросила она. – Ты ж его не случайно взял? Думал, что может придется мне его отдать? По‑моему, сейчас самое время.

– Неважно что я думал раньше, – ответил я, поднимаясь на ноги. – Важно, что я думаю сейчас. А думаю я о том, что объект, который охраняют ктулху, находится в глубине этого леса. Поэтому будь любезна, двигай вперед. Или оставайся тут. Выбор, сама понимаешь, у тебя невеликий.

В очередной раз метнув в мою сторону взгляд, полный ненависти и презрения, Касси решительно тряхнула роскошной гривой и пошла куда было сказано с видом благородной принцессы, идущей на казнь. Что ж, это мне и было нужно. А презрительные взгляды красоток меня давно не трогают – у мужиков, которые были женаты довольно долгое время, на них вырабатывается стойкий иммунитет.

Впрочем, на секунду я все‑таки задержался на месте…

Внезапно перед моими глазами возникло виде́ние: белые стены какой‑то лаборатории, чье‑то обнаженное тело, распятое на вертикальной плоскости, и рядом с телом – спина человека, одетого в белоснежный халат. Лицо распятого показалось мне смутно знакомым, но разглядеть его я не успел: виде́ние пропало так же внезапно, как появилось.

Я тряхнул головой. Что за черт? Крыша едет? Или ядовитых лесных испарений надышался? Как бы там ни было, Касси об этом знать совершенно необязательно. Ну глюк и глюк, мало ли я их перевидал на своем веку? А «всадница» подобное может счесть поводом попытаться отобрать оружие у инвалида, дышащего на ладан. Тогда придется ее пристрелить, а это пока что не входило в мои планы. В общем, хрен с ним, с глюком, увидели‑забыли, пора идти дальше…

Мы шли, и по мере нашего продвижения лес становился все гуще и гуще. Скоро мы уже не проходили, а протискивались меж стволами. И будь на нас не защитные комбезы, а обычная камуфла, думаю, на острых сучках, лысых ветвях и растрескавшейся коре, структурой похожей на рашпиль, мы бы оставили не только клочья одежды, но и нехилые куски собственной кожи.

Порой мне начинало казаться, что этот лес не естественной природы, а искусственно выращенная ограда, заслоняющая нечто от любопытных взглядов и нежелательных проникновений. Уж больно похожими друг на друга были деревья, казалось, специально изуродованные для того, чтобы через их чащу было сложнее продираться.

Но сталкеры – народ упорный. И примерно через полчаса мы, наконец, вывалились на грандиозную поляну, начисто лишенную какой‑либо растительности. Ибо ничего не может расти на толстенном слое армированного бетона, которым была залита эта поляна.

А посредине этой гигантской бетонной таблетки возвышался стальной купол высотой примерно с трехэтажный дом. Эдакая обшитая бронелистами полусфера, по ходу, рассчитанная на противодействие нереальным внешним нагрузкам, включая атомный взрыв. Видел я нечто подобное в электронных военных журналах, которые порой скачивал себе на КПК. Правда, не думал, что встречу нечто подобное в Зоне.

– Что это? – недоуменно спросила Касси, тоже не ожидавшая наткнуться на подобный сюрприз, похожий на декорацию к фантастическому фильму.

– Противорадиационный бункер, – сказал я. – Рассчитанный человек на пятьсот. Встречал однажды похожий неподалеку. А переоборудовать его могли под что угодно. Например, под завод для производства лысых боевиков и превращения отловленных ктулху в биологические охранные модули. При этом чуйка мне подсказывает, что рядом с объектом их может пастись нехилое количество.

– Сплюнь, сглазишь, – вновь поежилась Касси – похоже, бесстрашная «всадница» страдала ктулхуфобией. Впрочем, сильных, ловких и жутких кровопийц опасались все, кто шлялся по Зоне, и я – не исключение. Просто порой для того, чтобы выжить, приходится наступать на горло своим страхам. А вот когда опасность миновала, враг убит, или бежал с поля боя, можно отпустить простые человеческие эмоции, и опять бояться в полный рост. До следующей битвы.

– Давай‑ка назад, – сказал я, отступая обратно в тень корявых деревьев. Моя чуйка тоже звенела не по‑детски, предупреждая о близкой опасности. Касси беспрекословно последовала за мной.

И вовремя. Потому, что из‑за купола вразвалочку вышли аж шесть ктулху. Твари настороженно щупали воздух растопыренными щупальцами – видать, учуяли что‑то, но еще не определились, насколько это «что‑то» их интересует.

– Очень тихо сдаем назад и уходим, – прошептал я.

Удивительно, на что способен человек, точно знающий, как он умрет, если не проявит чудеса ловкости и изобретательности. Минуту назад мы с Касси, матерясь сквозь зубы, ломились сквозь чащобу, чудом не застревая между стволами, растущими слишком близко друг от друга. Сейчас же мы с ней буквально скользили между ними неслышными тенями, уходя все правее от столь хорошо охраняемого купола.

И ведь ушли, живыми и невредимыми. Может, помогло то, что я пах как ктулху, а, может, чудовища Зоны просто не стали преследовать неявную цель – все‑таки мы были от них достаточно далеко. Вот и ладушки, вот и замечательно.

– Даже не верится, что ушли, – выдохнула Касси. – Я уж с жизнью попрощалась.

– Ну, теперь поздоровайся с ней, – сказал я, вытаскивая из кармана свой КПК. – Потому, что нам придется вернуться.

– Да ни за что! – упрямо мотнула головой девушка. – Ты совсем рехнулся? Там же полдюжины ктулху кругами ходят!

– Так‑то оно так, – задумчиво проговорил я, разглядывая в КПК карту Зоны. – Только сдается мне, что все бункеры подобного типа построены по единому принципу. Как я говорил, видел я такой однажды возле озера Куписта. Ну как озера, скорее, того, что от него осталось. Пересохло оно процентов на восемьдесят, и получилось из него нечто вроде мелкого болота. И, думаю, то, что бункер расположился рядом с тем полудохлым озером, не случайно. Надо же тем, кто под куполом обосновался, куда‑то сбрасывать отходы производства и жизнедеятельности. Вот они их в болото и сгружают, где это дерьмо быстро сжирают мутировавшие рыбы, раки и прочая нечисть. Симбиоз одним словом. Так вот, сдается мне, что рядом с этим куполом должно находиться подобное озеро. Так‑так… Вот!

Я ткнул пальцем в крошечный овал на карте Зоны.

– Озеро Ковтеб. Находится менее чем в полукилометре от нас. Пошли.

– Блин, Снайпер, а может ну его на фиг, а? – умоляюще взглянула на меня Касси, садясь круглым задом на поваленное дерево. – Ну хочешь, я тебе прям тут дам. Так, что ты на всю жизнь запомнишь. Все, что хочешь сделаю. А потом ты отдашь мне автомат, и мы просто разбежимся. Честное слово, я из Зоны уйду, начну нормальную жизнь…

– Ты сама себе‑то веришь сейчас, сталкер? – усмехнулся я. – Нормальную жизнь она начнет, как же. Мы тут все больны Зоной, и никогда она нас от себя не отпустит. Ну, а насчет твоих даваний – давай‑ка мы обойдемся без этого, не скрою, весьма приятного мероприятия. А то у меня каждый раз после него какие‑то фатальные неприятности случаются. Так что поднимай свою нижнюю чакру, и потопали на север, к озеру.

Грустно опустив плечи, девушка поднялась и безмолвно двинулась туда, куда я сказал. Что‑то жалко мне ее даже стало, но усилием воли я подавил в себе коварное желание понять и пожалеть. Давно известно: чем красивее девчонка, тем ей проще нашего брата пробить на жалость. А там и до чувства недалеко… Чувства, что из тебя вьют веревки и выкручивают туда, куда нужно несчастной и обездоленной. Так что извини, «всадница», не на того ты напала со своими женскими обезоруживающими приемчиками.

Я оказался прав. Примерно метров через триста из‑за деревьев явственно потянуло ароматами очистных сооружений. Лес расступился – и мы вышли к озеру, по виду мало отличающемуся от Квотеба.

То же затянутое рыжей тиной пространство площадью в четверть квадратного километра.

Те же заросли мутировавшего камыша, похожего на пучки облезлых ёршиков для мойки бутылок.

Такие же остовы насквозь проржавевших автомобилей, торчащих их воды – если эту грязь можно было назвать водой.

Касси скривилась, прикрыв нос рукавом. Как же, помню лагерь ее группировки, где «всадники» были на положении господ среди рабов, пораженных радиацией и гниющих заживо. Ну и плюс богатый папа – владелец бара. Конечно, Касси отчаянная, опасная и коварная сволочь. Но, по ходу, все‑таки белоручка, привыкшая к комфорту. Что ж, никогда не поздно перевоспитаться, научившись чему‑то полезному, нужному и хорошему.

– Лезь в это дерьмо, – сказал я. – Да поживее.

– Зачем? – подняла она на меня свои двухсантиметровые ресницы, причем на нижних я разглядел крупные слезы.

– Вход в слив искать будем, – сказал я. – Надеюсь, он будет достаточно широким, чтобы мы в него пролезли.

– В слив???

– Ну да, – пожал я плечами. – Дорога к счастью обычно никогда не усыпана розами. Гораздо чаще это путь по колено в дерьме.

– Слушай, есть у тебя хоть что‑то человеческое? Мать, например?

– Вот про это – не надо, – мягко сказал я, направляя на девушку автомат. – Иди, а то сейчас в натуре ногу прострелю. Заколебала, блин.

Она и пошла в болото, повесив плечи еще ниже, отчего я ощутил себя еще большей сволочью. Ну и ладно. Я сволочь, Касси сволочь. По ходу, все мы в Зоне – они самые и есть. Синонимы слова «сталкер».

И опять я оказался прав. Глазастая «всадница» первой разглядела трубу, отлично замаскированную зарослями камыша и проржавевшим скелетом старого грузовика. Путь к ней занял минут десять – ноги по колено тонули в вязкой жиже, и выдирать «берцы» из грязи с каждым шагом становилось все труднее: когда грязь конкретно так налипает на обувь, возникает полное впечатление, что к каждой твоей ноге привязано по двухпудовой гире.

Но мы все‑таки преодолели нелегкий и вонючий путь, и теперь стояли перед трубой. Мощной такой, примерно с метр в диаметре – но увы, перегороженной решеткой. И, к сожалению, довольно надежной с виду, хотя проваренные стыки изрядно подъела ржавчина.

– И что делать будем? – спросила Касси, стряхивая с берцев налипшую грязь.

– Отрывать решетку, – ответил я, хотя не особо представлял, как это сделать…

А делать было надо, так как «всадница», обернувшись назад, побледнела как полотно.

Я посмотрел туда, куда она смотрела – и прикусил губу.

К нам, особо не скрываясь, направлялись два ктулху. Взрослых, матерых, таких же по габаритам, как тот урод, которого завалил нео – и который, в свою очередь, убил одного из самых страшных мутантов вселенной Кремля.

Гадать было нечего, нас вычислили. И отступать – некуда. Впереди болото, по которому ну никак не побежишь, позади – грёбаная решетка.

– Дай мне автомат, слышишь? – дрожащим голосом проговорила Касси.

Вместо ответа я снял один АК с плеча – и, резко засунув ствол между трубой и решеткой, надавил на приклад всем телом…

Без толку. Твою ж дивизию!!! Эх, как мне второй руки‑то не хватает, чтоб поудобнее ухватиться!

Я даванул со всей дури, и даже успел обрадоваться раздавшемуся треску…

Оказалось, радовался я рано. Треснул не ржавый сварочный шов, а цевье автомата.

– Блин, они уже близко…

Я бросил свои попытки оторвать решетку от трубы, сорвал с плеча «сто четвертый» и резко развернулся навстречу опасности.

Они и вправду были близко. Страшные порождения Зоны, растопырившие во все стороны свои щупальца, сейчас напоминающие формой чувствительные параболические антенны. Видно было, что ктулху в легком замешательстве, и сейчас пытаются разобраться, кто перед ними – сородич, или еда? Глядишь, не будь Касси, беда бы меня миновала, как в прошлый раз. Но сейчас девушка была в сознании, и ктулху прекрасно улавливали исходящие от нее эманации страха и запах пота, которые все теплокровные существа на земле обильно выделяют при сильном страхе. И уже понятно, что на этот раз прикрыть собой девушку не получится – все равно ктулху разнюхают обман, и прикончат обоих.

И потому когда чудовища были от меня метрах в пяти, я уже привычно положил цевье «сто четвертого» на предплечье правой руки, и нажал на спуск.

Обычно для того, чтобы убить атакующего ктулху, трем‑четырем сталкерам приходится одновременно выпустить в чудовище по полному магазину. В таком случае организм мутанта не успевает с регенерацией всех повреждений, механизм восстановления дает сбой, в результате чего ктулху дохнет от кровопотери, либо от фатального поражения нескольких жизненно важных органов. Бывает конечно, что кому‑то везет, и он с одного магазина валит это чудище. Но случается такое крайне редко.

И потому вполне естественно, что ни хрена у меня не вышло.

Ктулху, в которого я целился, задергался, когда в него ударила очередь… но продолжал идти. Я даже видел, как у твари моими пулями оторвало от морды два щупальца, как хлынула было – и тут же остановилась кровь…

Но ктулху эти потери были по барабану. Утер окровавленную морду лапой, как мужик, махнувший полстакана водки, крякнул – и пошел дальше. Не торопясь. Мол, куда ты денешься, друг любезный?

А я и не собирался никуда деваться. Я продолжал стрелять до тех пор, пока не кончились патроны. После чего зажал «сто четвертый» под мышкой, сменил магазин, извернулся, дослал патрон левой рукой и… не удержав, выронил автомат, который смачно плюхнулся в грязь под моими ногами. Бллляхамуха, как же неудобно быть инвалидом! И чревато. Особенно – в Зоне.

Оба ктулху смачно выдохнули, при этом тот, с оторванными щупальцами, харкнул кровью – остаток моего магазина прилетел туда, куда я целился, жаль только, что безрезультатно. Такого здорового мутанта только из гранатомета и валить…

Ктулху выдохнули снова, и в этих выдохах мне почудились издевательские нотки. А ведь они смеются! Ржут, падлы, над беспомощными попытками вкусного хомо спасти свою жалкую жизнь! Ну уж нет, твари, так просто я не сдамся.

Я наклонился, пошарил под ногами, нащупал ремень автомата, дернул, выдирая из грязи свое оружие… Бесполезно, не успею я выстрелить с одной‑то рукой, сначала надо хотя бы жидкую грязь из ствола вытряхнуть…

И тут позади меня что‑то затрещало, а потом с чавканьем упало в болотную жижу.

– Быстрее! – звонко крикнула Касси.

Да неужто?

Оборачиваться времени не было, поэтому я как стоял – так и рванулся назад, прыжком, изо всех сил отталкиваясь ногами от илистого дна, и при этом одновременно разворачиваясь на сто восемьдесят…

Получилось не так красиво, как хотелось бы, хорошо, что хоть ноги из грязищи выдрал. Но то, что я увидел, мне понравилось.

Решетки больше не было. Пока я шпиговал ктулху свинцом, плотно сбитая деваха ухватила искалеченный автомат и, действуя им как рычагом, все‑таки расшатала ржавые сварочные швы, которые лопнули под ее решительным напором. И сейчас Касси активно так лезла в трубу, во всей красе демонстрируя работу двух аппетитных ягодиц. Блин, и чего только мужик не простит девчонке за эдакое зрелище? А если та девчонка тебе еще и жизнь спасет заодно, так вообще можно влюбиться по гроб жизни.

Такими вот гормонально‑стимулирующими мыслями я развлекал себя, пока со всех ног ломился к спасительной трубе, ощущая на затылке уже не ироничные, а озабоченные выдохи ктулху. Им по заболоченному озеру с их весом тоже не особо просто было передвигаться, но они очень старались – видать, оголодали на службе.

Но все‑таки они совсем чуть‑чуть не успели. Ибо сталкер, спасающий свою жизнь, и одновременно лицезреющий совершенные филейные части красивой напарницы, это поистине страшная сила.

В трубу я влетел «рыбкой», при этом макушкой врубившись в задницу Касси, чем придал «всаднице» дополнительное ускорение. По ходу, не особо хотелось ей углубляться в канализационный сток. Но после моего толчка она лишь взвизгнула от неожиданности, и заскользила по дерьму как по маслу, перебирая конечностями – сразу видно, не впервой ей по трубам лазить. Стало быть, не соврала про то, как в том памятном бою свалила от квазимяса, сноровка чувствуется.

Правда, в глубь трубы Касси пролетела не так далеко, как хотелось бы.

Если б не пятая точка «всадницы», упругая, как два резиновых мяча, я бы влетел в трубу полностью. А так – не вышло. Берцы остались торчать наружу. И я уже знал, что сейчас будет. Поэтому все, что я успел сделать, так это перевернуться на спину.

После чего меня схватили за ноги два когтистых капкана – лапы ктулху, которыми он запросто разрывает безглазого пса на две части, когда тот невзначай встретится на узкой дорожке и не успеет удрать. Больно, блин! Мне показалось, что еще немного, и мои голени хрустнут, словно две тонкие спички.

Ктулху радостно выдохнул и рванул меня на себя, заранее разевая пасть, обрамленную щупальцами, готовясь впиться ими мне в лицо, когда то покажется из трубы…

И это было его ошибкой. Потому что я, несмотря на ужасную боль, все‑таки сообразил заранее выставить перед собой осклизлый от грязи автомат, ствол которого воткнулся прямехонько в ужасную пасть чудовища. После чего я просто нажал на спуск, и сжимал со всей силы бьющую отдачей в ладонь рукоять, пока на моих ногах не разжались жуткие капканы. Ибо даже толстенный череп ктулху не может выдержать длинную очередь, выпущенную в упор из автомата Калашникова.

Думаю, будь у меня в руках какое‑то иное оружие, я бы просто сдох в этот день. Когда ствол забит жидкой грязью, все законы физики говорят о том, что при попытке выстрелить его должно разорвать к чертям крысособачьим. Однако когда речь идет об АК, порой даже маститые ученые разводят руками, ибо это оружие зачастую стреляет даже в том случае, когда его ствол забит землей или глиной. Выхаркнув из себя инородную пробку вместе с первой пулей, оно продолжает поливать врага огнем как ни в чем не бывало. Такое вот созданное русским человеком оружие с истинно нашим характером!

Почувствовав, что мои ноги свободны, я рванулся назад, вполз в трубу поглубже, извиваясь, словно червяк, скользя спиной по осклизлому дну трубы. При этом несколько секунд я видел, что выход из трубы свободен, и это не могло не радовать. Я искренне надеялся, что второе чудовище, видя гибель напарника, решит не рисковать и уберется восвояси…

Зря надеялся.

Круглое пятно света заслонила тень, следом я услышал увлеченное сопение и скрежет когтей по металлу. Второй ктулху полз следом за мной. Вот ведь омерзительная тварь, а? И как он втиснулся сюда с его шириной плеч? Видать, крепко разобиделся на нас: мало того, что добыча ушла, так еще и кореша лишился. Или самки. Хрен их разберет, щупалецемордых, кто у них там мужик, а кто его прекрасная половина.

Признаться, неудобно было мне передвигаться по трубе в положении на спине, отталкиваясь при этом ногами. Рюкзак мешал, зараза, плюс разгрузка, плюс автомат, который очень не хотелось бросать даже несмотря на то, что в магазине закончились патроны.

А сопение и скрежет все приближались. И оружие не перезарядить, ибо больно много действий совершить надо одной рукой – клапан открыть на разгрузке, пустой магазин отщелкнуть, полный вставить, патрон дослать… Пока возиться буду, чудовище сто пудов меня настигнет и вопьется или в ногу, или прям в промежность. Гнусная смерть. Кому расскажи потом в Краю Вечной войны, что сдох я в вонючей трубе оттого, что зонный кровопийца высосал мне всю кровь через первичный половой признак – засмеют же наглухо. Никаким образом не отмоешься от эдакого посмертия, всю вечность придется мучиться…

– Дай автомат, блин!

Яростный, шипящий шепот над ухом оказался неожиданным. Я был уверен, что Касси давно свалила вдоль по трубе, подвывая от желания быстрее выбраться наружу. Ан нет, ошибся.

– Дай! А то не выпущу!!!

Вот ведь, язви ее в душу! И правда, мое движение назад застопорилось. По ходу, крепкая деваха уперлась коленом в мой рюкзак, а его края возле лямок руками прижала. Дергайся, не дергайся, один хрен в узкой трубе при такой фиксации не развернуться и не сделать ничего…

– На, подавись!

Я сунул оружие назад, рванул клапан на разгрузке, чтобы достать магазин…

Поздно.

Мощное сопение раздалось уже возле моих ног – и бедро выше колена рванула адская боль. По ходу, ктулху вонзил в меня свои когти. Не спас запах, которым меня наградили щупальца твари, погибшей на арене. Не знаю, что двигало этим чудовищем: чувство мести, либо программа, вставленная в его мозг. Но, так или иначе, этот ктулху твердо вознамерился меня убить, и не собирался отступать от своей цели.

– С‑сука! – выдохнул я, выдергивая из ножен на поясе свой «Сталкер». Что скрывать, тогда, на арене, мне тупо повезло трижды: пробить ножом лицевые кости монстра, попасть при этом в мозг, и, будучи фактически убитым, возвратиться к жизни при помощи «синей панацеи».

Сейчас же шансов у меня просто не было. Я в неудобном положении, бить ножом мега‑несподручно, плюс из моей ноги нехило так хлестанула кровь. По ходу, рана широкая и глубокая, и уже сейчас почувствовал я, как медленно, но неотвратимо накатывает на меня слабость, которой сопровождается большая потеря крови…

Я, конечно, ударил в темноту раз, другой, понимая, что никуда не попадаю… А потом я почувствовал, как разодранного мяса на моей ноге коснулись скользкие щупальца. Тварь почуяла запах крови и теперь пробовала ее на вкус. Еще мгновение, и длиннющие когти вопьются в меня, фиксируя тело, и тогда ничто уже не сможет оторвать от меня одного из самых жутких монстров Зоны, потому что присосавшийся к жертве ктулху преимущественно ведет себя как пиявка – хоть режь его на куски, не отвалится, пока не высосет всю кровь.

Я ударил ножом еще раз. И попал. Клинок вонзился в гладкую макушку монстра – и соскользнул, не причинив чудовищу никакого существенного вреда. Можно долбить по лысине ктулху сколько угодно, кромсая ножом толстую кожу. Тварь не отреагирует, даже не дернется, пока ты не превратишься в мумию. А буквально через час раны на черепе мутанта затянутся настолько, что даже шрамов не останется…

И тут внезапно я оглох напрочь, потому что прямо над моим ухом начал долбить автомат. В трубе замигали частые вспышки, по замкнутому пространству ударило эхо, усиливающее грохот, и если б я вовремя чисто рефлекторно не открыл рот, думаю, наверняка остался бы без барабанных перепонок.

В свете вспышек я увидел лысину ктулху, в которую, словно в кожаный бубен, били пули. Почти в упор. Любому другому мутанту они б давно раскроили башку, но в толстенном черепе ктулху они лишь застревали, словно свинцовые занозы. Тварь благоразумно не поднимала башку – подставляла под очередь пуленепробиваемую макушку, сохраняя в целости более нежную морду… и сноровисто отползала назад. Видимо, подумала – и решила не связываться.

В принципе, я ее понимаю. Когда тебе в череп настучали тридцать заостренных свинцовых молотков, большинство которых застряло в кости, аппетит отбивается автоматически. И мозг, наверно, тоже. Хоть он у ктулху и не особо велик, но, думаю, сотрясение он точно получил – все‑таки очередь из АК, выпущенная в упор, это ни фига не подарок судьбы, а изрядный геморрой, во избежание повтора которого лучше на всякий случай смыться.

Что ктулху и сделал, причем довольно сноровисто. Не прошло и нескольких секунд, как в кромешной темноте снова обозначилось светло‑серое круглое пятно – выход из канализационной трубы. Кстати, не исключаю, что очередь Касси повредила управляющий модуль в башке мутанта, после чего ктулху, осознав ситуацию, и поспешил ретироваться.

Так или иначе, одной проблемой стало меньше. Но оставалась еще и вторая. Я на всякий случай сжал «Сталкер» в руке, готовясь ударить назад вслепую. Хотя если Касси захочет забить меня прикладом с безопасного расстояния, хрена с два я что‑то смогу сделать. И на звук ножом не полоснуть – после очереди над ухом башка гудит словно колокол.

Но удара не последовало. Вместо этого в темноте раздался звонкий голос, перекрывший гудение у меня в голове.

– Ты там живой?

– Относительно, – отозвался я. – Откуда у тебя магазин взялся?

– С автомата, который ты в решетке бросил. Отщелкнула и взяла про запас. Как видишь, пригодился.

– Временно, – сказал я. – Ктулху вполне может одуматься и вернуться.

– Так поползли вперед!

Идея была неплохой. У любой трубы два конца, и возвращаться туда, куда уполз контуженный кровопийца, мне совершенно не улыбалось. Упор в виде колена Касси, из‑за которого я не мог ползти дальше, исчез, я оттолкнулся было ногами – и невольно застонал сквозь зубы от адской боли. По ходу, ктулху порвал мне ногу гораздо серьезнее, чем я думал, и умный костюм, самозалепляющий и дезинфицирующий рану, помог не особо. По ноге явно продолжала течь горячая кровь.

Я вытащил из нарукавного кармана жгут, превозмогая боль, зажал один его конец между ног и, орудуя здоровой рукой, кое‑как сумел затянуть его на бедре.

– Ты чего там возишься?

Надо же, а я думал, она уже вперед уползла.

– Да так, мелочи. Ктулху своим маникюром ногу пощекотал.

– Понятно. Ползти сможешь?

– Приложу все усилия, – буркнул я.

Я и правда надеялся, что, отталкиваясь одной ногой, смогу преодолеть путь до конца трубы. Хотя мог и не преодолеть, ибо последствия кровопотери уже как следует давали о себе знать. Голова кружится, тошнота, слабость. Блин, не успеешь маленько отойти от одной нехилой травмы, и тут же вторая на подходе!

И тут я почувствовал, как меня ухватили за эвакуационную петлю на спине под воротником костюма, и потащили по трубе. Силы Касси было не занимать, дно трубы было достаточно скользким, берцы на ногах девушки шипованные, так что пёрла она меня достаточно эффективно. Ох, стыдобища‑то! Девка тащит матерого сталкера по дерьму, словно мешок, набитый им самым под завязку. Ибо беспомощный человек в Зоне реально подобен мешку нечистот: бесполезный и никому не нужный груз, от которого любой только и мечтает избавиться. Спрашивается – и на кой я ей сдался?

– Долг Жизни отрабатываю, – словно отвечая на мой немой вопрос пробормотала Касси. – Дура. И на хрен оно мне надо, если я в эти законы Зоны в упор не верю?

Я помогал чем мог, отталкиваясь здоровой ногой… которая с каждым движением становилась все тяжелее. Раненую ногу я уже вообще не чувствовал, и это было плохо. Живое – болит. Мертвое или умирающее мозг просто отключает от нервной системы, чтоб не перегружать ее ненужной болью.

Однако я осознавал, что с каждым нашим рывком вокруг становится светлее. То есть, мы приближались к выходу?

– Труба, – сказала Касси, внезапно останавливаясь.

– Она самая, капитан очевидность, – криво усмехнулся я.

– Обернись, блин, – проговорила «всадница».

Я повернул голову. Ну да, можно было догадаться. Выход из трубы перегораживала решетка номер два. Правда, стыки у нее были свежеподварены. То есть, выломать ее при помощи АК не получится. Хотя, как сказать…

– Дай‑ка сюда автомат, – сказал я.

– На хрена? – поинтересовалась Касси.

– Женщина, не беси нах, – сказал я. – Иначе так и останешься тут навсегда подыхать от вони.

Подобная перспектива, похоже, «всадницу» не устраивала, поэтому она нехотя протянула мне оружие.

Я отсоединил от автомата пустой магазин, вытащил из разгрузки и примкнул снаряженный, после чего упер приклад в дно трубы и дослал патрон в патронник, при этом едва не отрубившись от усилия. Но сейчас мне нужно было казаться сильным и решительным, иначе девка может сотворить какую‑нибудь глупость – еще большую, чем сейчас собирался совершить я.

– Теперь переползай назад.

– Зачем?

– Еще одно слово, и я тебе «Сталкер» в ляжку всажу. Чтоб у тебя появилась другая забота, нежели тупые вопросы задавать. Быстро, сказал!

Иногда женщину нужно напрягать. Например, когда она упрямится, а ты вот‑вот отрубишься от кровопотери. Ибо теперь уже ясно – из ноги вытекло чуть больше, чем до хрена, и хорошим это по‑любому не кончится. Плюс в рану, несмотря на защитный костюм, наверняка попала какая‑нибудь гадость, которой в этой трубе чуть больше, чем до хрена – любая защитная «шкура» рассчитана лишь на кратковременную герметизацию раны до оказания первой помощи, и совершенно не предусмотрена на вымачивание разодранной конечности в канализационных отходах.

Касси, ворча что‑то себе под нос, все‑таки переползла куда было сказано.

– Теперь согнись за мной в три погибели.

– Ты что, собрался по стыкам стрелять? Ополоумел? Нас же сейчас рикошетами посечет!

– Если кого и посечет, то только меня, – усмехнулся я, перехватывая автомат поудобнее. – Надо же мне тебе Долг Жизни возвращать за то, что меня сюда дотащила.

– Да я сейчас…

Окончание ее фразы потонуло в грохоте выстрела. Пуля ударила в верхний стык, выбила из него нехилую искру, и с визгом отлетела в сторону, ударив в боковую часть трубы немногим выше моей макушки. Отлично, можно сказать, повезло.

Я выстрелил снова, туда же. Еще лучше! От удара пули сварочный шов лопнул, верхняя часть решетки отогнулась наружу. Визга рикошета на этот раз не было, но через секунду я осознал, что было другое. Тупой удар в правое плечо, от которого в нем что‑то сильно хрустнуло. В трубе царил полумрак, но я смог разглядеть, как по плечу стремительно разливается бурое пятно. Понятно. На этот раз мне повезло меньше – плечом словил рикошет от второго выстрела. Сустав, похоже, в осколки. Нехорошо. Впрочем, теперь‑то какая разница?

Я выстрелил еще четыре раза. На четвертом выстреле решетка вылетела наружу и с приглушенным грохотом упала на что‑то твердое. Похоже, на кафель, покрытый слоем дерьма. Хотя этого я уже не видел. Картинка перед глазами стремительно тускнела, а в груди разливалась омерзительная тупая боль. Похоже, еще один рикошет я словил не конечностью, а тушкой. Что ж, по крайней мере, я попал туда, куда целился. Неплохой финал для снайпера, наконец‑то расплатившегося со всеми долгами…

* * *

– Он умрет?

– Все там будем, милочка. Но, похоже, этот господин прибудет туда раньше нас. Есть такой термин в военно‑полевой медицине: ранения, несовместимые с жизнью. Что ж вы хотите? Массивная, практически смертельная кровопотеря. Пулей полностью раздроблен плечевой сустав. Нога разодрана до кости с бесспорными показаниями для ампутации, которую пациент в таком состоянии просто не перенесет. Вдобавок проникающее ранение левого легкого, при котором пуля, расколов ребро, отклонилась от своей траектории и задела позвоночник. Думаю, совсем скоро мы будем любоваться на агонию, перед которой он, возможно, ненадолго придет в себя… Ну, что я говорил! Видите, он очнулся. Самое время попрощаться – если, конечно, этот человек вам дорог…

Я открыл глаза. Получилось это неожиданно легко – да и в целом можно сказать, я чувствовал себя неплохо. Вернее, не чувствовал вообще. Тела словно не было. Я ощущал лишь пульс в висках и сухость во рту, на которые можно было просто не обращать внимания. Так, легкий дискомфорт, не более.

– В гробу я его видала, прощаться с ним еще… – почему‑то дрогнувшим голосом проговорила Касси. Думаю, светлое пятно надо мной было ее лицом – мир я воспринимал пока что расплывчато. Впрочем, резкость восприятия довольно быстро восстановилась – говорят, перед смертью организм максимально мобилизуется в тщетных попытках зацепиться за жизнь.

Ну да, это была «всадница», склонившаяся надо мной. Интересно, а чей это голос звучал позади моей макушки? Знакомый до невозможности. Хотя мало ли в Зоне таких вот голосов – надтреснутых, с хрипотцой, хозяева которых говорят с интонацией, не терпящей возражений. Да через одного. Но почему‑то я был уверен, что слышал ранее этот голос. Причем слышал не раз, и не два.

Лицо Касси пропало. И на его месте появилось…

Нет, все‑таки, похоже, у меня галлюцинации, и происходящее не более, чем плод моего воображения. Надо мной нависло чисто выбритое, пышущее здоровьем, и даже слегка помолодевшее лицо… профессора Кречетова. Да‑да, того самого профессора, труп которого я видел своими глазами в подземной лаборатории Припяти, и который я замуровал там своими собственными руками!

– Ну здравствуй, Снайпер, – сказал Кречетов. – А я ведь тебе говорил, не становись у меня на пути. Я ж целый бар тебе подарил, с блэкджеком и кибами. Глядишь, послушался б ты меня тогда, не пришлось бы сейчас умирать. Причем на этот раз всерьез и навсегда. Как ты понимаешь, с такими ранениями не живут. Увы.

Ну да, тот странный тип в резиновой маске, который отвлек бармена и подарил мне несколько секунд для того, чтобы разрешить тогда ситуацию в «Янове». Я ж тогда не поверил самому себе, что слышу голос покойного Кречетова. Потому, что этого просто не могло быть.

Оказывается, могло. И, похоже, это не мираж и не предсмертные глюки.

Я попытался открыть рот и сказать, что я думаю по поводу всего этого. Но у меня не получилось. Только хрип я услышал, далекий, словно не мой.

– Ты не напрягайся, – сказал Кречетов. – Отнапрягался уже, хватит. Хотя знаешь, я, пожалуй, тебе помогу. Нехорошо сталкеру умирать вот так, беспомощной куклой, не способной ни пошевелиться, ни слова сказать. Да и потом, признаться, я давно мечтал это сделать, просто не было подходящего случая.

В поле моего зрения появился дульный срез пистолетного ствола со стертым воронением, до блеска отполированный от постоянной чистки. Послышался характерный щелчок взводимого курка – похоже, Кречетов не любил перенапрягать указательный палец, предпочитая решать наболевшие вопросы в одно легкое касание.

– Прощай, Снайпер, – сказал профессор.

Раздался ужасный грохот, пламя полыхнуло мне в лицо, страшная боль пронзила мою голову…

И меня поглотила темнота.

* * *

Бред это крысособачий насчет всяких там тоннелей, в конце которых ожидают нас антропоморфные существа в белых одеяниях с крылышками за спиной, либо в «борговски»‑красно‑черных, с рогами на головах и вилами в лапах. Сказки же ж, даже по описанию ясно. И лестницы, ведущей в Край Вечной войны, я тоже не заметил. Тьма кромешная, и ничего более…

И в этой тьме совершенно неожиданно для меня прозвучал… знакомый голос Кречетова.

– И снова здравствуйте, Иван Николаевич.

Странно слышать такое, когда ты совершенно точно помнишь, как тебе выстрелили точно между глаз, причем в упор. После такого не живут… Хотя, может, патрон был холостым? Но ведь я совершенно точно почувствовал страшный удар в голову, и раздирающую боль, от которой не было спасения…

В общем, разрешить все эти вопросы можно было только одним способом.

И я открыл глаза.

Это было то же самое помещение, в котором меня убили. Только на этот раз я не лежал, а стоял совершенно голый, в чем мать родила, накрепко привязанный к чему‑то. А прямо передо мной маячила коренастая фигура Кречетова. На лице профессора играла довольная ухмылка. Видимо, моя мимика говорила сама за себя, и Кречетов явно наслаждался произведенным эффектом.

– Удивлены, Иван Николаевич?

– Ну так, есть немного, – ответил я, озираясь.

Понятно. Я примотан толстыми ремнями к поворотной койке, которую можно при желании поставить в вертикальное положение. У койки имелись борта из толстых стальных труб, к которым, собственно, меня и прикрутили.

– Для вашей же безопасности, – кивнул Кречетов на ремни. – А то, знаете ли, с некоторыми от удивления всякое случается. Орать начинают, брыкаться, совершать всякие глупости…

Он говорил что‑то еще, но я уже не слышал профессора. При этом орать сейчас я точно не собирался. Ибо онемел от увиденного.

К бортам койки были примотаны мой руки…

Обе совершенно целые руки!

Признаться, я боялся пошевелить пальцами правой, опасаясь, что сейчас проснусь, и вновь окажусь одноруким инвалидом. Ибо не бывает так, чтобы отрезанные конечности вырастали сами собой. А приращивать чужие медицина пока не научилась… Впрочем, это Зона, а в ней возможно всё.

Странно, но эта простая мысль помогла мне немного прийти в себя. И я снова услышал голос Кречетова.

– Наверно, вы хотите узнать, каким образом у вас вновь появилась утраченная рука?

– А вы проницательны, – хриплым от волнения голосом произнес я.

– Что ж, для начала сообщу, что это не совсем ваша рука. Как и не совсем ваше тело.

– В смысле?

– Как говорится, вместо тысячи слов, – сказал профессор, отходя в сторону и открывая мне обзор.

И тут я онемел вторично, тупо глядя на то, что было за спиной профессора.

В самом центре лаборатории, стены которой были выложены снежно‑белой плиткой, стоял стол на колесиках. Самый обычный, древний советский стальной стол с дерматиновой обивкой, на котором лежало мертвое тело с головой, развороченной выстрелом.

Мое тело.

Я его сразу узнал по старым шрамам, новым ранениям, и вбитой в грудь бронепластине, обточенной в форме летучей мыши, несущей в когтях знак радиационной опасности.

Я смотрел, не в силах оторвать взгляд от трупа. При этом профессору, похоже, стало надоедать затянувшееся молчание.

– Ну‑с, насмотрелись? – поинтересовался он. – Да‑да, не сомневайтесь, это ваше совершенно мертвое тело. Мертвее не бывает, ибо я собственноручно вышиб из него мозги, которые вам уже никогда не понадобились бы. Я уже говорил, что с такими ранениями не живут, и спасать вас было бы обоюдной тратой моего и вашего времени…

– Как? – прервал я поток мысли ученого, похоже, способный литься вечно дай ему волю.

– Как получилось, что вы там мертвее мертвого, а тут – живой и здоровый? – усмехнулся Кречетов. – И как вышло, что вы оставили мой труп в подземелье Припяти, а я вот тут стою перед вами также совершенно живой и здоровый? Да проще простого.

Как вы наверно догадываетесь, меня давно занимали свойства живой материи и способы ее изменения. В частности, способы достижения биологического бессмертия индивидуума. Скажу вам по секрету, большинство лабораторий, расположенных под Зоной, до аварии на ЧАЭС занимались именно этим вопросом. Увы, безуспешно. И, к сожалению, в процессе моей многолетней работы в этом направлении я тоже пока не нашел способов обойти, либо уничтожить код старения, записанный в наших клетках.

Правда, я открыл способ выращивания новых организмов из клеток‑носителей генетической информации. Поначалу это был довольно занудный процесс интеграции носителя в искусственную яйцеклетку, откуда впоследствии развивалась абсолютная копия донора исходной клетки.

– Иными словами, вы клонировали человека?

– Ну да, – пожал плечами профессор. – Избитая тема, ничего нового. Ну родился у меня сын в колбе, как две капли воды похожий на меня. Ну, при помощи верно подобранной комбинации артефактов я ускорил его взросление. И что толку? На выходе я получил полного дебила со стерильными мозгами. Которого немедленно отправил на утилизацию.

– Убили собственного ребенка?

Кречетов поморщился.

– Повторюсь: утилизировал результат неудачного эксперимента. Кстати, подобных результатов у меня впоследствии было еще десятка два, с тем же грустным финалом. Пока однажды я все‑таки не добился своей цели.

Профессор довольно потер руки.

– Не спрашивайте, как я это сделал. Достаточно того, что у меня все получилось. Теперь я могу создавать абсолютные копии человека с тем же набором информации в голове, что был у носителя. Воспоминания, опыт, навыки – всё остается. Причем я могу как многократно ускорять старение этих копий, так и замедлять его. То есть, взяв одну клетку носителя, я при помощи моей методики, основанной на использовании артефактов, менее чем за сутки получаю взрослую, разумную копию, которая по моему желанию может быть, скажем, лет на двадцать моложе носителя, и вполне способна заменить его. Более того!

Кречетов многозначительно поднял палец.

– В процессе своей работы я открыл поразительный эффект. Все копии находятся в ментальном контакте друг с другом, и воспринимают друг друга как единое целое! Осознаете?

Я осознал. И аж зажмурился от этого осознания, так оно меня пробрало. Так вот что за странное виде́ние посетило меня в лесу! Получается, я уже тогда находился в ментальном контакте со своей копией! Так же, как Кречетов – со своей…

– Значит, когда вы умерли там, в подземной лаборатории Припяти…

– Совершенно верно! – расхохотался Кречетов. – Там умер не я, а лишь одна из моих копий, причем не самая удачная. Хотя тот эксперимент я до сих пор считаю весьма показательным. Например, я убедился, что вы являетесь одним из лучших специалистов в своем деле, клетки которого я бы с больши́м удовольствием взял за образец для выведения из них совершенных солдат.

Но, в то же время, я считал себя в некотором роде вам обязанным. Как‑никак, вы вернули мне одну из моих лабораторий, хоть и ценой жизни одной из моих копий, производство которых пока что до сих пор обходится недешево. Поэтому когда другая моя копия‑разведчик увидела вас в баре «Янов», и стало понятно, что вы находитесь в затруднительной ситуации, мы приняли решение сделать вам ответный подарок. Но при этом перестраховаться на случай, если этот презент не пойдет вам на пользу.

– Тот стакан…

– Совершенно верно, – хмыкнул профессор. – Я – вернее, моя копия, что, впрочем, при коллективном разуме есть одно и то же – забрал его, выделил клетку‑носитель из вашей слюны, оставшейся на стакане, и за сутки вырастил организм‑копию легендарного Снайпера, лишенного шрамов и болезней, свойственных обычному человеку. Клетки любого организма изначально запрограммированы на абсолютное здоровье. Это в процессе его развития проявляются различные отклонения, спровоцированные плохой генетикой и окружающей средой. Мы же эти отклонения блокируем, и в результате получаем идеально здоровый организм.

– Вы иногда говорите «мы», – заметил я. – Случайно ли?

Профессор вновь рассмеялся.

– Поверьте, это не мания величия. Иногда я сам путаюсь, где мое персональное «я», а где объединенное решение всех моих копий. Просто, как я уже говорил, все копии воспринимают друг друга как одно целое, и нам, наверно, удобнее говорить «мы», так как получаемая информация ментально передается всем нам. Как вы понимаете, сейчас в нашей беседе участвуют все мои копии. И, честно говоря, я до сих пор не определился, как мне лучше обозначать себя в разговоре – «мы», или все‑таки «я».

Честно говоря, мне было наплевать на проблемы самоидентификации Кречетова, и потому я задал более интересующий меня вопрос.

– А сколько моих копий вы создали?

– Пока что одну, – отозвался профессор. – Слишком мало пригодного биологического материала было на том стакане. Зато сейчас его у меня предостаточно для того, чтобы сделать целую армию Снайперов.

Кречетов кивнул на обезображенный труп. Я про себя скрипнул зубами, но сдержался. Мне была нужна информация.

– А кто тогда столь методично атакует базу «вольных»? Другие ваши копии?

– Не копии, а клоны, – покачал головой Кречетов. – Почувствуйте разницу между совершенным дубликатом и заготовкой. Скажу по секрету: для того, чтобы создать качественную копию, нужны существенные материальные затраты, в том числе – на необходимые дорогие артефакты. Клоны же, способные выполнять узкоспециализированные задачи, существенно дешевле. Слышали про принцип достаточности? Вот я и испытываю на этих «боргах» и «вольных» боевых клонов, пытаясь понять, сколько интеллекта нужно вкачать в биологическую машину, чтобы она могла особо не напрягаясь ликвидировать организованные военизированные соединения противника.

– Вы с кем‑то собрались серьезно воевать, профессор? И для этого клонируете себя, создавая военных биороботов, с которых перед использованием стираете свое лицо?

Кречетов хмыкнул.

– Черт побери, я в вас не ошибся. Из ваших копий получится отличный командный состав для моих клонов. Сейчас же, уважаемый, спасибо за беседу – и пожалуйте в автоклав до той поры, пока я наштампую достаточное количество ваших аналогов.

– А вы не боитесь, что я вместе с аналогами пошлю вас вместе с вашими далеко идущими планами? – поинтересовался я.

– О, на этот счет не беспокойтесь, – махнул рукой Кречетов. – Мне не привыкать ставить в шибко умные головы ментальные блоки, отсекающие ненужную информацию и лишние эмоции.

«Мне… не привыкать… ставить ментальные блоки…»

– Так это были вы… тогда?.. – только и смог произнести я.

– Вы только сейчас догадались? – улыбнулся Кречетов. – Да, я одно время работал в киевском филиале Института аномальных зон над программой «Киб», при этом техническую часть проекта мы осуществляли в Зоне, подальше от лишних глаз и ушей. И, признаться, было весьма досадно, когда одному из недоделанных… кхммм… скажем, не доведенных до ума объектов удалось сбежать. Впрочем, как говорится, нет худа без добра. Не сбеги вы тогда, я бы не попал в мир Кремля, где мне удалось собрать поистине бесценный научный материал. Кстати, все ваши романы серий «Сталкер», «Кремль 2222», «Роза миров» и «Пикник на обочине» я с удовольствием прочитал на досуге. Особенно, как это сейчас модно говорить, «доставило» то, что вы меня в своих произведениях выводите эдаким злым гением. Хотя я просто ученый, у которого есть свои представления о том, как сделать этот мир лучше. Ну всё, поговорили – и будет. Касси, милочка, увезите образец в автоклавную, а то у меня тут еще много работы. Кстати, да, не удивляйтесь – теперь эта милая девушка, у которой вы убили отца, работает моей ассистенткой. Она, в отличие от некоторых, умеет делать правильный выбор. Пока вы в своем уме, я вам сотрудничество не предлагаю, ибо заранее знаю ответ. А вот когда я наштампую достаточное количество ваших копий и клонов, то просто поставлю всем вам оптом в мозги ментальные блоки, после чего никому из вас даже мысли не придет в голову ослушаться моих приказов. Всего доброго.

Кречетов развернулся на сто восемьдесят и склонился над моим трупом. Что ж, понимаю его многословие. Сейчас профессор оторвался по полной, убив меня не только пулей, но и фактами, о которых я, признаться, даже не догадывался. Так вот кто заблокировал мои воспоминания о моем истинном прошлом, наложив сверху чужую историю детства и юности! Но зачем ему это было нужно? Неужто для того… чтобы я забыл, кто я есть на самом деле? Неплохо наверно из Меченосца, имеющего многовековые боевые навыки, передающиеся и совершенствующиеся из поколения в поколение, сделать боевую машину, подчиняющуюся любым приказам!

Но сейчас Кречетов решил пойти дальше – сделать не одного Меченосца, послушного его воле, а целую армию боевых офицеров! Которые, в свою очередь, будут командовать армиями дешевых клонов, выполняющих функции пушечного мяса. А моими копиями руководить будут генералы – копии Кречетова. Матерь моя Зона, да он не иначе собрался мир завоевать!

Пока я, офигевая, пытался справиться с водопадом догадок, моя койка‑распятие, тихо гудя скрытыми моторами, пришла в горизонтальное положение. Послышался стук каблучков по кафелю и на меня пахнуло дорогими духами, за тяжелым шлейфом которых я все‑таки уловил слабую нотку дерьма – по ходу, Касси так и не отмылась от канализационных ароматов, намертво въевшихся в кожу.

– Ну что, манекен, прокатимся, – прошипела она, вплывая в мое поле зрения. Ишь ты, как ее обрядил‑отретушировал Кречетов: белый халат практически в обтяжку, накрахмаленный колпак, под ним ресницы в густой туши, губы, накрашенные кроваво‑алой помадой. Наши взгляды пересеклись, и губы Касси, скривившись, выплюнули мне в лицо: – Неплохо выглядишь для пристреленной копии самого себя.

– Увы, не могу сказать о тебе того же, – искренне посочувствовал я. – В эдакой штукатурке тебе можно было бы в порнухе сниматься. Но, боюсь, запах дерьма, которым от тебя несет, отрицательно скажется на потенции статистов.

– Ах ты!.. – взвизгнула Касси, занося надо мной пятерню с ярко накрашенными ногтями.

– Ат‑ставить разборки!

Рык Кречетова заставил «всадницу» замереть на месте.

– Рядовая, будьте любезны доставить образец в автоклавную, – стальным голосом проговорил профессор. – И не повредите его по дороге, слишком дорого он мне обошелся.

– Есть доставить в автоклавную, – отчеканила Касси, после чего мое ложе мягко заскользило по полу.

Надо же, как Кречетов ее приструнил! Начал с «милочки», но когда «всадница» в очередной раз края попутала, резко напомнил о том, что у него тут военная дисциплина. Кремень мужик! И достойный противник, только что подаривший мне достойную цель – в свою очередь влепить ему пулю промеж глаз. Ибо не люблю я, когда из меня делают разменную фигуру в чьих‑то многоходовках. Конечно, кто‑то возможно скажет, мол, я ему жизнь должен. Но это – вряд ли. Меня он убил, и никто другой. А то, что мое «я» сейчас сидит в теле не пойми кого, это не спасение жизни, а использование меня в личных целях без моего на то согласия. Чего я тем более не люблю.

Конечно, в достижении моей новой цели есть некоторые сложности. А именно – сейчас я накрепко примотан к койке, и отвязаться нет никакой возможности. Плюс Касси, которая меня, мягко говоря, недолюбливает, и с удовольствием загрузит в научный гроб, чтобы Кречетов мог и дальше проводить надо мной свои эксперименты.

С шипением разошлись в стороны массивные ворота, перекрывающие вход в лабораторию Кречетова, и сразу же закрылись за спиной Касси. Каталка практически бесшумно ехала по длинному коридору со множеством ответвлений. Перед каждым новым коридором на стене был нарисован указатель со стрелкой. Я, понятное дело, скосив глаза, читал эти надписи – вдруг удастся свалить, так хоть буду знать, куда бежать. Вот, например, проехали мы указатель с надписью «Оружейная комната». В случае чего, мне туда первым делом. Потом были «Столовая», «Лаборатория № 4», «Прозекторская», «Лаборатория № 6» (блин, сколько их тут?), «Морг», «Автоклавная»…

Ага, нам сюда. Но Касси почему‑то продолжала толкать каталку вперед, и ответвление коридора, в конце которого меня ждал стеклянный ящик, осталось позади. Далее последовало еще одно ответвление, с указателем «Крематорий».

– Подруга, ты ничего не попутала? – поинтересовался я. – Меня шеф в гроб определил, а не в печку.

– За то, что ты мне наговорил, тебя бы на кол следовало посадить, и молотком по башке добавить, чтоб быстрее проняло, – буркнула Касси. – Твое счастье, что этот Кречетов оказался больным ублюдком.

– Что так? Не сошлись характерами?

– Да пошел ты вместе с ним! – нервно бросила «всадница». – Просто без тебя мне отсюда не выбраться. Мозги я ему заканифолила, мол, ты меня в плен взял, силой с собой тащил заместо «отмычки»…

– И ни разу не наврала, заметь.

– Заткнись и слушай. Короче, он мне поверил, назначил лаборанткой, показал тут все, пока ты в отключке валялся. В общем, этот маньяк тут реально производит солдат. Много. Как я понимаю, он решил тупо оккупировать Украину, а потом и до остального мира добраться. Фиг ли ему? Одна армия погибнет, он еще три наштампует. Меня такой расклад совершенно не устраивает.

– А тебе не все равно?

– Нет, – мотнула головой «всадница». – У меня в Киеве мать осталась и сестренка, которым я деньги из Зоны посылала. И я ни разу не хочу, чтоб какой‑то ненормальный придурок пустил их на биоматериал для своих солдат. Он же не из воздуха их штампует, ему для производства органика нужна. Любая.

«Хммм… Касси посылает деньги родственникам? Никогда бы не подумал».

– А как же твой отец? – осторожно поинтересовался я. – Он о семье не заботился?

– Нет, – жестко ответила Касси. – Он как свалил от семьи в Зону два года назад, так и забил на всех нас. Свои дела делал. Ну, а потом, когда я стала Касси, пришла в «Янов» и ткнула в нос свой старый паспорт вместе со стволом в придачу – узнал. Шелковым стал, снарягу подарил, оружие нормальное. Доченькой называл, чего дома отродясь не было. Я все хотела, чтоб он меня хозяйкой бара сделал – тогда б я сама его пришила, сволочь такую. Для того тайком и в «Волю» записалась, чтоб пацаны меня прикрыли и папашиных кибов перестреляли, когда придет время. Но тут ты заявился, и грохнул его раньше времени. Все карты мне спутал, мать твою.

– Вон оно чё… – протянул я.

Касси, конечно, редкостная сволочь. Но оказалось, есть в кого. Папаша ее, оказывается, еще тот урод был. В отличие от дочки, которая не забыла про свою семью. Что ж, еще один плюс «всаднице» в карму. И если она меня в очередной раз подставит, честное слово, постараюсь ее не больно зарезать. И даже после этого, возможно, буду переживать – людей, сохранивших хоть каплю человеческого в душе, убивать всегда трудно. Приходится делать это через силу. Особенно если у этих людей фигура как у богини и морда лица такая, что увидел – и забыл, кто ты, и как тебя зовут.

Между тем каталка, управляемая Касси, свернула в коридор с указателем «Склад». Остановив ее, Касси расстегнула ремни, стягивающие мои запястья, после чего я, сбросив укрывающую меня простыню, уже самостоятельно избавился от пут, плотно фиксирующих ноги.

– На склад сдаются вещи захваченных кандидатов в копии или клоны, – сказала девушка. – Абсолютно всё, включая оружие. Сортировка происходит в конце недели. Надеюсь, мы не опоздали. Кстати, твое новое тело мне нравится больше старого. То больше напоминало кусок хорошо отбитого и местами подгнившего мяса. А это ничего такое. Мускулистое, и без шрамов…

– Благодарю за комплимент, – сказал я, вновь забираясь под простыню. – Ты, кстати, тоже неплохо выглядишь.

– Ты ж только что сказал, что мне только в порнухе сниматься, – прищурилась девушка.

– И чего? – сделал я невинные глаза. – В порнухе уродок не снимают. А если и снимают, то это уже не порно, а полная хрень, снятая не пойми для кого.

– Ладно, будем считать, что кое‑как отмазался, – хмыкнула Касси. – Типа, не дерьмом полил, а комплимент сделал. Хрен с тобой, поехали.

Ну, мы и поехали. Пока не доехали до конца коридора, перегороженного стеной. В стене имелась бронированная дверь и довольно широкое окошко для загрузки и выдачи разновсякого барахла, в котором маячила откормленная, осоловелая морда.

– Начальника склада позови! – с ходу скомандовала «всадница».

– Щас, разбежался, – сказала морда. – Ты ваще кто такая?

– Лаборантка Кречетова.

– Так и говори, что его новая сучка, – зевнула морда. – И за каким хреном ты сюда приперлась?

Покачивая бедрами, Касси подошла к окошку, и, резким движением схватив хозяина морды за кадык, наполовину вытащила его из окна. Дальше не пошло, мужик был здоровый и тяжелый. Помог я. Вскочив с койки, быстро свернул простыню в подобие веревки, прыгнул вперед, и в тот момент, как сообразительная Касси отдернула руку, захлестнул простыней пивную шею хранителя склада. После чего, крутанувшись всем корпусом, выдернул его из окна, словно сказочную репку.

Хрюкнув помятым горлом, «репка» шлепнулась на бетонный пол, приложилась об него лбом и вырубилась. Что, собственно, и требовалось.

– Ключи! – бросилась к вырубленному телу Касси.

Но поверхностный обыск результатов не дал. Видимо, ключ от двери хозяин морды хранил не при себе, а в ящике стола внутри склада, или где‑то еще.

– Надеюсь, скрытых камер тут нет, – проговорил я, ныряя в окно, снабженное, кстати, открывающейся внутрь решеткой на петлях. Соблюдай хранитель склада правила безопасности, проникнуть внутрь было бы делом весьма непростым. Вот что значит, набрав больше ста кило лишнего веса, считать себя мегакрутым и абсолютно неуязвимым.

– Тоже на это надеюсь, – кряхтя, проговорила Касси – непростое дело с ее формами лазить в пусть даже широкие окна выдачи хабара. Ибо бюст мешает. Ну, я помог конечно. Не церемонясь, взял девицу под мышки, и вдернул внутрь. Когда «всадница» начала падать вниз, придержал за роскошные волосы. Чисто чтоб по примеру «репки» об пол красивым черепом не приложилась. За что был немедленно вознагражден возмущенным взвизгом и последующим потоком словесных помоев, которыми меня полили обстоятельно и со знанием дела.

– Ты чо творишь, мать твою за передник! Дубинушка ухнувшая! Себя за что‑нибудь подергай, чтоб не болталось, а не меня за волосы! Думаешь, отрастили руку, так теперь можно ею порядочных девушек за прически хватать надо и не надо?

Я пожал плечами, словно римский патриций заворачиваясь в остатки простыни, местами порвавшейся при выдергивании «репки» из недр склада.

– В следующий раз спасать не буду, – предупредил я. – Прикладывайся своей бестолковкой об пол сколько угодно, мне оно будет совершенно перпендикулярно.

– Ладно, проехали, – проворчала Касси, осознав, что одноразовый дерг за волосы все же предпочтительнее удара головой об бетон. – Просто в следующий раз спасай понежнее что ли.

– Спасаю как умею, – отрезал я. – Нежности в этом деле лишнее.

– А в каком нелишнее? – невинно поинтересовалась «всадница», поправляя обеими руками помятый бюст.

Вот ведь, блин, что за народ эти женщины! Тут, можно сказать, за нами вот‑вот погоню организуют, если уже не организовали, а она свои железы мнёт. Кокетничает на автомате, ибо оно присуще противоположному полу как нам невольное распрямление плеч и напряжение бицепсов при виде дамы, более‑менее приятной с виду – если, конечно, имеется что напрягать.

– Слушай, хорош трепаться, пошли лучше свое барахло искать, – буркнул я.

И пошел, слыша за спиной недовольное сопение. Конечно, лишний раз не обратили внимания на ее прелести, горе‑то какое…

Впрочем, в следующую секунду я напрочь забыл о глубоком вырезе в белом халате напарницы, на который – чего скрывать – все же косился краем глаза. Ибо когда нормальный сталкер видит перед собой кучу оружия и снаряги, отвлечь его от этого зрелища может лишь атакующий мутант или очередной выброс аномальной энергии из недр Саркофага.

Надо отметить, что и того, и другого на складе было предостаточно. Не знаю, что хранилось в «Оружейной комнате», но тут в полной мере были представлены лежащие на полках боевые ножи в ножнах, висящие на стенах пистолеты в кобурах, автоматы в пирамидах, и даже гранатометы в длинных зеленых ящиках. Преимущественно все не новое, но и не убитое в хлам, что не могло не радовать.

Ясное дело, воевать в рваной простыне, едва прикрывающей голые причиндалы, дело заранее неблагодарное. Поэтому я не стал искать в недрах склада свою старую униформу, а взял то, что ближе лежало.

Первым делом я нашел новый комплект формы номер один (пиксельные трусы, плюс майка той же расцветки), нулевую камуфлу‑«флору» и забугорные берцы из терпимо‑мягкой кожи с прилагаемым к ним комплектом водоотталкивающих носков. Поверх камуфлы я, как и раньше, натянул «среднюю» броню группировки «Воля». Не потому, что она мне нравилась больше «борговского» или общевойскового аналога, которые тоже присутствовали на складе. Просто тухло‑зеленый цвет бронекостюма больше подходил в плане маскировки среди унылых пейзажей Зоны, чем вызывающе‑яркая «шкура» «боргов» или неуместно‑яркая «цифра» армейцев, более пригодная для лета, чем для вечной осени Зоны.

Само собой, разгрузку и рюкзак я выбрал в цвет брони. Вот теперь норм, далее можно и оружием прибарахлиться.

Не мудрствуя лукаво, я зацепил из пирамиды все тот же «сто четвертый» АК, убитости даже меньшей, чем был у меня до этого. То есть, почти новый. А потом я набрел на свое старое барахло, сваленное кучей на одной из полок. Вот блин… Старый друг лучше новых двух, знал бы, что найду свои вещи в этом царстве хабара, не возился б так, выбирая новые. Но не переодеваться же.

В общем, забрал я из той кучи только свой «Сталкер» и КПК, доукомплектовал рюкзак водой, жратвой и патронами, насовал в разгрузку допмагазинов с парой гранат (больше не нашел) и, остро сожалея, что ничего современнее «макарова» из пистолетов на складе нет, отправился искать Касси.

Которой, кстати, давно не было слышно. Когда начинал прибарахляться, краем уха уловил, как она возится за соседним стендом. А потом увлекся процессом… и сейчас вдруг понял, что на складе царит мертвая тишина. Интересно… Неужто взяла все, что хотелось, и свалила по‑тихому? С нее, кстати, станется, в ее стиле.

Впрочем, если и так – скатертью дорожка и попутный ветер в затылок. Рыдать не буду. Единственное – искать без нее выход из комплекса подземных лабораторий будет делом непростым. Но какой настоящий сталкер пасовал перед сложной задачей? Развлекая себя эдакими положительными мыслями, которыми я надеялся смыть неприятный осадок после очередного предательства «всадницы», направился я к выходу из склада – то есть, к тому самому окну, через которое мы сюда влезли. Надеюсь, бронированная дверь открывается изнутри без ключа, ибо в окно при своем теперешнем облачении я точно не пролезу.

Я обогнул стеллаж, забитый зелеными ящиками… и остановился как вкопанный. Думаю, любого бы на моем месте поразил столбняк, вне зависимости от крутости и настоящести.

Ибо возле окна, небрежно облокотившись на короткий подоконник, стоял… я.

* * *

Да‑да, это был не кто иной, как моя абсолютная, совершенная, идеальная копия. Даже братья‑близнецы, думаю, меньше похожи друг на друга. Те же глаза, словно смотрящие сквозь тебя. Те же упрямые складки в углах рта. Та же челюсть типа «мишень для боксера». И та же, мать его, расслабленность в фигуре, свойственная хорошо тренированным людям, умеющим взрываться серией ударов и стрелять навскидку, при этом преимущественно попадая туда, куда хотели попасть.

При всем при этом в руках у… «меня» была пушка Гаусса. И не обычная, а модель «G‑3», о которой я только слышал, и лишь однажды видел на картинке в каком‑то военном журнале. Совершенно жуткая штука, способная стрелять как специальными пулями, летящими весьма далеко и пробивающими практически любую преграду, так и небольшими аномалиями, генерируемыми посредством сложной комбинации артов, встроенных в ручную пушку. При этом надо отметить, что модель «G‑3», в отличие от предшественниц, была довольно компактной и с виду напоминала бельгийский FN F2000, с которым я сталкивался в Зоне – то есть, в длину не больше моего АК.

И сейчас ствол этой чудо‑пушки был небрежно так направлен мне в живот. Впрочем, линия выстрела моего автомата тоже уткнулась в грудь моей копии – «сто четвертый» я вскинул рефлекторно, как только начал выходить из‑за стеллажа и срисовал край чужого плеча, которое в данной точке пространства не должно было находиться.

Снайпер, стоящий возле окна, знакомо усмехнулся.

– Поговорим?

– Запросто, – сказал я, не меняя положения автомата.

– Оружие кладем? Несолидно как‑то говорить под стволами.

– Можно, – кивнул я. И положил на пол свой автомат, почему‑то зная на сто процентов, что он не станет стрелять и тоже положит свою пушку. Может быть потому, что это был я, а я всегда держу свое слово.

– Ну и кто ты? – спросил я, когда оба наших ствола легли на бетон у наших ног.

– Я – Снайпер, – ответила моя копия. – Как и ты, кстати. Забавно, не правда ли? Теперь осталось выяснить, кто из нас настоящий.

– Обхохочешься, – согласился я. – Ну, давай выясним. Как ты пришел в мир Зоны?

– Через логово торговца хабаром, который обосновался на окраине деревни Андреевка, неподалеку от КПП Дитятки. Меня к нему сталкер приволок, когда я был в отключке…

– Как того сталкера звали?

– Не помню, – пожала плечами моя копия. – Да оно мне надо? Его вообще грохнули почти на выходе из берлоги торговца…

– А потом ты перестрелял тех, кто его убил из его же пистолета, – задумчиво произнес я.

– Точно, – без тени удивления кивнул мой собеседник. – Мне потом Кречетов разъяснил: в районе Андреевки порой происходит подобное. Зона чудит, дублируя события. Сталкер без сознания. Тот, кто его принес. Торговец, всегда в этот момент говорящий практически одни и те же фразы. Почти всегда сталкеры разные, но изредка – одни и те же, как мы с тобой. Правда, сути это не меняет. Завязка истории всегда одинакова…

…Мне вдруг живо так вспомнилась давняя встреча с самим собой. Я тогда лежал на чердаке старой избы в деревне Андреевка, и наблюдал за тем, как моя копия точь‑в‑точь повторяет начало моей истории появления в чернобыльской Зоне. Я эту странную встречу даже подробно описал в своем романе «Счастье для всех». Признаться, тогда я думал, что попал в другую реальность, Зону‑отражение. Теперь же мне все стало понятно. Там, в Андреевке, просто существует пространственно‑временная аномалия, когда захватывающая в свои невидимые сети реально существующих сталкеров, а когда и самостоятельно генерирующая их копии. Как Кречетов… Блин… Так, может, Кречетов просто научился создавать подобные аномалии искусственно – с него станется – и посредством их теперь штампует копии живых людей?

Опасаясь, что мой мозг сейчас взорвется от догадок и предположений, я тряхнул головой – и понял, что, задумавшись, пропустил то, что мне говорила моя копия. Уловил лишь обрывок фразы:

– …а потом возле Андреевки меня подобрал Кречетов, вернул память, взял к себе на службу, приставил к этому филиалу его лабораторий заведовать охраной. Ты пытался сбежать отсюда? Глупо. Я через скрытые камеры следил за каждым твоим движением.

– Зачем? Не проще было послать на перехват группу охранников?

– Проще. Так бы я поступил с любым другим типом, попытавшимся отсюда слинять. Но не с тобой. Признаться, мне надоело, что о тебе слишком много говорят в Зоне. И я решил сегодня раз и навсегда выяснить, кто из нас настоящий Снайпер, а кто всего лишь его жалкое подобие. Погнали.

Я не сразу понял, что этот псевдо‑Снайпер имеет в виду, когда он вдруг ринулся вперед и, по диагонали сместившись влево, носком берца заехал мне под дых.

Так называемый «восходящий» удар ногой обычно для противника не особо заметен, и за счет вложения в него веса всего тела проникающую силу имеет колоссальную. Но поскольку я сам этот удар люблю и частенько практикую, то я чисто рефлекторно провернулся против часовой стрелки, подставив под летящую голень оба предплечья.

Хрясть!

И толку – ноль. На нас обоих были защитные костюмы, снижающие силу динамического удара. Придись мне удар носком берца «в солнышко», думаю, меня бы по‑любому согнуло. А так только предплечья слегка заныли, да, думаю, у моей копии нога зачесалась. Занятно. И куда мне ему отвечать прикажете? В пах, надежно защищенный стальной «раковиной» бронекостюма? Или в лицо, на которое он опустил прозрачный бронещиток тактического шлема? При этом надо учитывать, что костюмчик у него посовременнее моего. Что‑то типа утраченного мной «мутанта» – легче, и, думаю, надежнее. То есть, шеве́лится в нем он немного побыстрее моего. Ладно.

Впрочем, некоторое превосходство в скорости передвижения не дало моему оппоненту серьезного преимущества. Конечно, махался он грамотно, стараясь поразить весьма чувствительные болевые точки, находящиеся там, где нет бронелистов, прикрывающих жизненно важные органы. Но дело в том, что я знал, куда бы мог бить сам в подобном положении, и блокировал удары на полпути, экономя силы. А мой противник их расходовал довольно интенсивно, стараясь нанести решающий удар раньше, чем выдохнется сам. Хорошая тактика, когда бьешься с тем, кто немного уступает тебе в технике.

Но не когда дерешься с самим собой!

Прошло меньше минуты прежде, чем псевдо‑Снайпер понял – номер не прошел. Тупым напором самого себя не нокаутировать. К тому же его удары стали немного медленнее – мой противник начал уставать.

И тогда он выдернул из ножен свой нож…

Клинок тускло блеснул лазурью в неярком свете потолочных ламп. «Бритва»? Если это она, то мне точно кирдык. Клинок, с равным успехом рассекающий любую преграду на своем пути, не остановить даже самым навороченным бронекостюмом.

Правда, в следующую секунду я понял – нет, не «Бритва». По ходу, где‑то пролюбил мой противник свой навороченный супернож. Хотя тот, что был у него, весьма смахивал на «Бритву» формой клинка. Не иначе, «Медведь» это. Очень неплохой нож от одной американской фирмы, славящейся поразительным качеством своей продукции.

А еще через секунду этот «Медведь» чуть не вспорол мне артерию, прошелестев в миллиметре от моей шеи. Конечно, бронекостюм – это замечательно, но высокого стального воротника, какой ставят на экзоскелеты, у него нет. А кевларовую тканевую прослойку, удерживающую на голове тактический шлем, штатовский «мишка» вполне способен пробить.

Уклонившись от прямого удара, я со всей дури двинул слегка провалившегося вперед противника коленом в промежность. Понятное дело, когда стальной наколенник долбит в бронераковину, защищающую колокола бойца, получается лишь внушительный лязг без какого‑либо значительного ущерба.

Но у любого прямоходящего существа присутствует рефлекс беречь гениталии любой ценой. Даже когда им ничего не угрожает, по‑любому стрёмно – как бы чего не вышло. Поэтому моя копия все равно слегка согнулась от удара… и тут же огребла стальным налокотником по затылку.

Псевдо‑Снайпер упал на руки, но не вырубился, а шустро ушел в перекат, поэтому мой добивающий удар пришелся по воздуху. Ай да я! В смысле, хорошо двигается моя копия для отоваренного по кумполу ударом локтя с вложением всего веса.

Впрочем, восхищение противником не помешало мне выдернуть из ножен свой «Сталкер» – побитый, потертый, точеный‑переточеный, по виду не чета красавцу‑«Медведю». Но, как говорится, что есть, тем и воюем. И я воодушевленно принялся воевать с резво вскочившим на ноги самим собой.

Вообще обоюдный ножевой бой штука хитрая. Тут желательно и лезвие не угробить ударами клинка о клинок противника, которые так эффектно смотрятся в кино, а в реальной жизни только гробят оружие, и при этом самому не получить глубокий порез конечности или – и того хуже – тычок в сердце или подреберье. В любом случае человек, получивший обширное ножевое ранение, в девяти случаях из десяти довольно быстро истекает кровью, слабеет, и примерно через минуту превращается в полутруп, готовый того и гляди хлопнуть ластами от острой кровопотери. Поэтому если ты видишь, что враг качественно поймал собою твой клинок, достаточно просто на минутку‑другую связать его боем. Сам дойдет до нужной кондиции, даже добивать не придется.

Поэтому мы рубились яростно, стараясь максимально быстро нанести тот самый фатальный порез. Но сложно это, безумно сложно, когда ты совершенно точно знаешь, какая атака последует за той, которая была только что. Все равно, что стальную балку ножом кромсать: скрежет стоит адский, а толку – ноль.

Наши клинки то и дело задевали об предплечья с броневставками, рассекали воздух при тщетных попытках добраться до горла противника, протыкали пустоту там, где за долю секунды до этого было подреберье врага, в которое, если хорошо извернуться, вполне можно всунуть нож прямо под грудную бронепластину… Но до мяса еще ни один из ножей не добрался.

Наконец моему противнику это все надоело и он решился на рискованный шаг. Резанул, в который раз распорол воздух ножом – и неожиданно бросился вперед, прямо бронированной грудью на нож, уверенный, что надежный костюм сомнет мою руку, сжимающую «Сталкер», а он тем временем перережет мне горло. Положение кисти псевдо‑Снайпера, обхватившей рукоять «Медведя», не оставляло сомнений – мой противник решил, навалившись на меня всем весом, тупо перерезать мне горло.

И у него получилось!

Почти…

Видя, что на меня прет туша, которую мощная броня утяжелила килограмм на двадцать по сравнению со мной, я сделал шаг назад… и спиной уперся в стеллаж, сваренный из металлического профиля.

Твою ж душу… И отступить некуда, здоровый тот стеллаж больно… А на меня летит моя копия с знакомо закушенной, окровавленной нижней губой и пристальным, немигающим взглядом, сверлящим одну‑единственную точку под моим подбородком, в которую также направлено и острие «Медведя»…

Я точно знал, что будет через долю секунды. Удар «восклицательный знак»! Воткнуть, а после резко рвануть нож в сторону, рассекая всё, что встретится на пути лезвия! При этом ладонь второй руки моего противника лежала на навершии рукояти. То есть, в удар будет вложено всё – сила инерции разгона тела, немалый вес псевдо‑Снайпера, запакованного в тяжелую броню, одновременный разгиб рук…

Невозможно человеку на коротком расстоянии уйти от такого удара… В смысле, обычному человеку, пусть даже замечательному бойцу. Но не сталкеру, который каждый день, каждую ночь даже во сне, каждую минуту ждет вот такого смертельного удара. И довольно часто дожидается – неожиданного, быстрого, смертоносного…

Но при этом все‑таки остается в живых.

Псевдо‑Снайпер, как и я, очнулся в Зоне. И все это время фактически жил в Зоне. Но в то же время не был ее частью – вернее, частью многих Зон, через которые мне довелось пройти. Да, он, возможно, каждый день тренировался на базе Кречетова в супероборудованном спортзале. Но его лицо не оплетали щупальцы ктулху, в него не били кио танталовыми штыками, на его руки не брызгала едкая слизь из обрубков щупалец сентипидов, и шустрые вормы не пытались проткнуть его своими копьями.

В общем, не было у моей копии моих рефлексов – большей частью неосознанных, когда ты сам не знаешь, как поступить, но твой организм, выживший в горниле четырех Зон, знает это лучше тебя…

Я сам не понял, как так получилось. Не нормально это для нормального человека, видящего, что его собираются зарезать. Но за долю секунды до того, как острие ножа вонзилось мне в горло, я резко присел, чуть на колени не бухнулся. И когда «Медведь» воткнулся не в мое горло, а в зеленый ящик, стоящий на стеллаже позади меня, я резко распрямил ноги, ударив «Сталкером» вверх и под углом…

Если честно, в глубине души не хотел я убивать свою копию. Может, сильно порезать, чтоб одумался, пока будет перевязываться. Но мой организм, выживший в сожженном ядерной войной мире Кремля, в возродившемся после нее Центральном мире Розы миров и в Зоне американского Хармонта, здесь, в чернобыльской Зоне, отработал так, как его научила жизнь.

На уничтожение противника, твердо решившего уничтожить тебя…

Моя голова сильно ударила снизу в руки противника, прямо в район локтевых нервов. И когда псевдо‑Снайпер, не ожидавший такого поворота, раскинул руки, клинок «Сталкера» вошел ему точно под подбородок, защищенный шлемом. Я тоже бил, обхватив рукоять двумя руками – сбоку и снизу. Резко, со всей дури. И потому мой нож, пробив стык двух лоскутов кевларовой ткани, защищающей горло, по самую рукоять вошел в череп моей копии.

…Я стоял, глядя самому себе в глаза, и видел, как в них угасает жизнь. Не знаю, нужно ли живому смотреть на то, как он будет выглядеть, умирая. Может, для кого‑то подобное зрелище будет шоком. А по мне, если честно, ничего особенного. То же самое, как и с любым другим, в кого ты фатально воткнул свой нож. Остановившийся взгляд, сдавленный хрип, горячая кровь, хлынувшая на руки, и вибрация рукояти, принявшей в себя предсмертные судороги.

Дергающееся в агонии тело попыталось навалиться на меня, но я оттолкнул его, одновременно выдергивая нож из раны. Хватит, наобщался я с собой по самое «не могу». Если откровенно, то тип я еще тот. Вроде бы с виду спокойный, и поговорить есть о чем. Но вот от этого взгляда то ли мимо, то ли сквозь собеседника, очень уж как‑то некомфортно становится. Понимаю, «рассеянное зрение», натренированное годами, уже никуда не деть. Но все равно впечатление неприятное.

Ну и плюс паскудная манера как что не так бросаться на людей с единственной целью завалить на хрен того, кто не понравился. Можно ж поговорить, попытаться прийти к общему… Так нет. Решил что‑то про себя, рухнула крыша, взгляд зациклился на точке удара – и пока не порвал в лоскуты, не остановился. И как меня вообще Зона носит? В общем, ну его на фиг быть таким, как я.

Размышлял я об этом, вытирая руки и нож об штаны убитого себя. Кто‑то скажет, глумление над трупом? И ошибется. Просто необходимое действие в условиях, когда и то, и другое вытереть больше не обо что. Или когда ты после боя устал как собака, и совершенно в лом идти искать подходящую тряпку.

Я уже почти закончил важную и нужную процедуру очистки рабочих инструментов после боя, когда из‑за стеллажа, стоящего неподалеку от двери, раздался глухой стон. Очевидный повод насторожиться. Неужто за горой ящиков, не особо аккуратно распределенной по полкам, валяется еще один я, отдыхающий от службы, пока напарник тащит таковую, воюя с самим собой?

Сунув «Сталкер» в ножны, я подобрал с пола свой автомат и двинулся к стеллажу, готовый в случае чего стрелять на опережение.

Однако стрелять не пришлось.

На полу за стеллажом лежала Касси, добросовестно обмотанная скотчем по самые широко открытые глаза. Когда «всадница» увидела меня с АК на изготовку, ее глаза стали еще больше, хотя казалось, что больше уже некуда. Я сперва удивился, чего это она так испугалась – правда почти сразу допер, что к чему. По ходу, она, ничего не подозревая, подошла к моей копии – чисто поинтересоваться, где это я пушку Гаусса нарыл. Ну, тут ее псевдо‑Снайпер и отоварил то ли кулаком, то ли куцым прикладом дефицитной винтовки – вон над левым ухом красавицы лиловая шишка надувается – после чего замотал в скотч и спрятал до поры до времени, чтобы без помех дождаться меня, а после моей ликвидации уже решить, что делать с пленницей. Узнаю́ себя. Убивать красивых женщин для меня всегда было проблемой.

Я закинул автомат за спину, вновь извлек «Сталкер» из ножен, и, шагнув к девушке, присел на корточки:

– Так, слушай сюда, – негромко произнес я тоном умудренного жизнью психиатра, вправляющего мозги безнадежно свихнувшемуся пациенту. – Тот, кто тебя по черепу приласкал, был не я. Хотя похож. Но не я. А я сейчас буду тебя освобождать. Только условие: не орать, не кусаться, не царапаться. Поняла?

Касси, продолжая таращиться на меня лемурьими глазами, подтянула к себе обе связанные ноги и попыталась меня пнуть. Понятно. Шок. Кстати, не удивительно. Только что мужик, которому она относительно доверяла, ни с того ни с сего нехило ее отоварил. А теперь вдобавок направляется к ней с ножом на изготовку. Не иначе, решил добычу порезать на антрекоты.

– Пинаться тоже нельзя, – сказал я, слегка двинув красавицу рукоятью ножа в болевую точку над коленом.

Касси дернулась – и обмякла. То, что надо. Резкая боль порой излечивает от шока лучше любых лекарств. Осталось только перерезать путы. Что я и сделал.

После шоковой терапии рукоятью ножа взгляд «всадницы» стал несколько более осмысленным. Уже хорошо. Конечно, если в голове девушки появились мысли и она начала их думать, это всегда опасно. А если эта девушка – сталкер, то зачастую и чревато. Но уж пусть лучше думает, чем тупи́т. Ибо сейчас одна голова хорошо, а плюс девичья – лучше. Потому что та голова знает, как отсюда выбраться.

Я вернулся к месту битвы с самим собой, подобрал пушку Гаусса, осмотрел. Исправная. И на индикаторе шесть зарядов, после чего придется менять одноразовый магазин, который сто́ит как чугунный мост. Понятно теперь, что хранилось в «Оружейной комнате». В этом подземелье, по ходу, обычный огнестрел за оружие не считали.

Я обшарил труп псевдо‑Снайпера. Пусто. Магазинов к «G‑3» больше не было. Но и бросать такое оружие потому, что в нем зарядов мало – преступление. Тяжеловато конечно два ствола с собой таскать, но охота пуще неволи.

А еще надо было поторапливаться. Поэтому пока Касси брезгливо отлепляла от себя обрезки скотча, я еще раз пробежался по складу, похватал самое необходимое и, вернувшись, свалил все это перед девушкой.

– Бегом, красавица. Экипируемся в темпе – и валим. Боюсь, что местная охрана скоро начнет беспокоиться на тему куда это делся их начальник. И тогда нам не поздоровится.

Касси была дамой сообразительной, и удар в череп соображалку ей, к счастью, не повредил. Поэтому она довольно шустро скинула с себя амуницию порно‑медсестры, в которую ее нарядил старый ловелас Кречетов, и облачилась в броню того же типа, что и моя. С размером я не промахнулся – глазомер‑то остался, в отличие от способности замедлять время – так что дама осталась довольна. А вот на то, что я ей «G‑3» не дал, слегка надулась. Понимаю, оружие знатное. Но не маленькая, обойдется еще одним «сто четвертым», который я прихватил в пирамиде, пробегая мимо.

– Ну да, себе второй ствол вон какой отхватил, а мне «калаш» в зубы – и свободна, – проворчала Касси, проверяя магазин автомата.

– Не фиг было валяться за стеллажами и отдыхать, пока я делами занимался, – хмыкнул я, и едва увернулся от пинка, который мог быть весьма чувствительным. – Полегче, подруга, шуток не понимаешь?

– Я одно понимаю, – проворчала Касси, снимая два кукри со стены, увешанной холодным оружием – ну естественно, куда ж без этих кривых то ли ножей, то ли топоров, непонятно за что страстно любимых «всадницей». – Дверь‑то с электронным замком, а комбинацию ты, супермен, вряд ли знаешь.

– Еще как знаю, – сказал я, ставя переводчик огня «G‑3» на буквенное обозначение «H». Очень надеюсь, что это «heat», то бишь, по‑английски «жара». Потому что если это не она, а что‑то другое, то даже и не знаю, чем может закончиться мой эксперимент с лишь относительно знакомым оружием.

Я поднял винтовку, прицелился в замок, и нажал на спуск.

Да, я не ошибся, но если б на нас не было защитных костюмов, боюсь, нам пришлось бы туго.

Отдачи не было. Вообще. Просто прямо на двери внезапно расцвел огненный бутон, стремительно увеличивающийся в размерах. Во все стороны полетели брызги мгновенно расплавившегося металла, некоторые из которых долетели и до нас.

К счастью, наши бронекостюмы обладали встроенной термозащитой, поэтому когда раскаленные капли коснулись умной брони, та немедленно через микропоры выплеснула навстречу им то ли тончайшие струйки жидкого азота, то ли углекислоты, то ли еще чего‑то, что мгновенно охладило металл до твердого состояния. На пол, звеня о бетон, попадали комочки стали – еще раскаленно‑красные, но уже не опасные для нас.

– А теперь – рванули, – бросил я, стартуя с места. За спиной немедленно раздалось буханье берцев об пол. Честно говоря, цоканье каблучков от Касси мне нравилось больше, но сейчас берцы были намного актуальнее. На каблучках хорошо вилять задницей. А вот спасать задницу лучше в берцах.

Чем мы, собственно, и занялись, мчась по коридору – и понимая, что позади нас нарастает очень неприятный гул. Похоже, охрана подземного комплекса лабораторий очнулась от коматоза и приступила к выполнению своих прямых обязанностей.

– Не успеем, – выдохнула Касси, поравнявшись со мной – для девушки она бегала вполне прилично. – До выхода отсюда… еще почти километр бежать…

Она уже задыхалась – видать, последствия удара в голову сказывались. Да и я был не в лучшей форме. Подустал немного, разбираясь с самим собой. А те, что бежали сзади, по ходу, были полны сил. И – что самое неприятное – наверняка у них были пушки Гаусса. То есть, как только мы попадем в поле их зрения, нас непременно подстрелят. Причем, скорее всего, не пулями, а чем‑нибудь гораздо более неприятным.

Влево уходил коридор с указателем на стене, набитым не успевшей потускнеть, относительно свежей краской. Лаконичная надпись гласила: «Тюрьма».

– Туда! – прохрипела Касси, сворачивая в коридор.

«Хммм… Из тюрьмы бегать приходилось, – подумал я, следуя за девушкой – как‑никак, подземный комплекс она знала лучше меня. – А вот в тюрьму…»

Бежали мы недолго. Коридор перегораживали внушительного вида стальные ворота.

– Сможешь прожечь?

Вот, блин, женщины, а? Сначала заведут нашего брата в тупик, а потом интересуются, сможем ли мы из него выбраться.

– Раньше не могла спросить? – проворчал я.

– Да я как‑то не подумала…

– И почему я не удивлен? – буркнул я, сдергивая с плеча «G‑3».

Переводчик огня по‑прежнему стоял на букве «H». А еще у винтовки имелся регулятор мощности, который я перевел на цифру «2». После чего и шибанул по воротам из ручной пушки, стреляющей аномалиями.

На этот раз отдача мягко толкнула в плечо. А в ворота ударил огненный шар, который мгновенно прожег в них дыру чуть больше метра в диаметре, и с воем полетел куда‑то дальше. Мы же рванули следом за ним, при этом я очень надеялся, что Касси умеет прыгать «рыбкой» вперед. Потому что если не умеет, то никакой костюм не поможет – края отверстия, прожженного «жарой», алели расплавленным металлом. Начнешь через такое перелезать, никакая противоаномальная защита костюма не поможет, спалишь на хрен и броню, и собственное мясо под ней.

Но я зря сомневался в «всаднице». Метров за двадцать до ворот она помчалась длинными прыжками, обогнала меня, пружинисто оттолкнулась от пола и четко вошла в пламенеющее отверстие. Прям тигрица цирковая, блин…

Я прыгнул за ней, причем несколько менее удачно – зацепился краем рюкзака за раскаленный металл. Костюм, на который посыпались капли расплавленной стали, недовольно зашипел, выплевывая из себя струйки охлаждающей жидкости, но с проблемой справился. Ну и замечательно.

Преодолев отверстие в воротах, я тут же прям в воздухе свернулся эмбрионом, приземлился на рюкзак, кувырнулся и встал на ноги. Надо же, новое тело действительно переняло навыки старого. Интересно только – все ли?

Однако решение этого вопроса следовало оставить на потом. Ибо там, за воротами нарастал гул, который могли производить десятки берцев, молотящих подкованными подошвами по бетонному полу. То есть, через минуту бравые охранники Кречетова перелезут через остывающую дыру в воротах – или пробьют свою, более существенную – и на этом наш побег бесславно закончится в огненном вихре «жары», водовороте «веселого призрака» или в переплетении молний «электрода».

«Электрода»? Черт, я же помню, как однажды уже стреляли в меня «электродами» фанатики Монумента, и как окуталась молниями стальная дверь, которую я успел захлопнуть перед самым их носом. А что если…

Я резко развернулся к воротам, щелкнул переводчиком огня вниз до отказа, поставив его на букву «Е», двинул регулятор мощности на максимальную цифру «3», и нажал на спуск.

На этот раз отдачей мне чуть плечо не вынесло. Зато все ворота, от пола до потолка мгновенно оплели белые молнии толщиной с мое запястье. Я видел, как за мгновение до моего выстрела в остывающее отверстие сунулась голова охранника в стальном шлеме тяжелой защиты – и как после выстрела одна из молний с легкостью расплавила этот шлем, намертво приварив наплечники жертвы к краям отверстия. Теперь из дыры в воротах торчал черный, обугленный череп, мертво скалясь в нашу сторону сожженными челюстями.

Видимо, там, с другой стороны, преследователи, видя такое дело, попытались, в свою очередь, прожечь отверстия в воротах, стреляя по ним «жарой» из своих «G‑3»…

Это было ошибкой. По ходу, мощная аномалия, которой я выстрелил, лишь подпиталась энергией тех огненных выстрелов, ибо потрескивающие молнии стали заметно толще и окрасились в цвет пламени. Красивое, но жуткое зрелище, если честно…

– Побежали! – дернула меня за рукав Касси. – Искусственные аномалии долго не живут. Минут через десять она сдуется в ноль, и тогда те придурки нас наверняка догонят!

Я был не против бежать, но куда? «Жара», которой я выстрелил из «G‑3», пробив ворота, ударила в кирпичную стену за ними и разметала кладку. За проломом было видно продолжение коридора с несколькими стальными решетками, вделанными в его стены по американскому принципу, от пола до потолка. По ходу, это и была тюрьма, в которой явно больше заботились о том, чтобы надзирателям было удобнее наблюдать за заключенными, чем об узниках, которых столь пристальное внимание запросто могло довести до нервного срыва. Сидишь, блин, как павиан в зоопарке, а на тебя целыми днями пялятся вертухаи и соседи напротив. Реально умом тронуться можно. В этом плане наши тюрьмы, пожалуй, более демократичные, чем пиндосские. У нас надзиратели «пасут» заключенных аккуратно, через глазок, не давя на психику…

Ну да, опять у меня мысли поперли не в ту сторону – потому что я, бросив на пол пустую и теперь бесполезную «G‑3», бегу прямо в остывающую, но вполне себе еще живую «жару», которая огненным столбом замерла сразу за проломом. Когда вот так чешешь прямо смерти в пасть, всегда думается о чем‑то постороннем. Отвлекаюсь я так перед тем, что предстоит сделать…

Даже Касси, до этого порывавшаяся бежать, приотстала. Хотя продолжала следовать за мной – краем уха я слышал за спиной неуверенное буханье подошв ее берцев о бетонный пол. И это правильно. Не получится у меня смертельный трюк – затормозит. В том и суть «отмычки» – промерять собою степень опасности. В принципе, обычно на такие дела отправляют неопытных новичков, которыми не жаль пожертвовать ради спасения группы. Но когда в группе двое, и один из ее членов слабого пола, порой приходится самому становиться «отмычкой». Ибо больше некому.

Обо всем этом я размышлял, выжимая из своего организма все возможное. Потому как ни разу не слышал я, чтобы кто‑то проходил сквозь «жару». Возможно, тут как с областью сильного радиационного заражения – без серьезного бронекостюма с встроенной спецзащитой от облучения работает только защита временем. Чем быстрее ты тот опасный участок преодолеешь, тем меньшую дозу хапнешь. Хотя это, конечно, лишь догадки – ведь аномалия есть по сути своей явление нашему миру не принадлежащее, живущее по совершенно своим физическим законам. И, согласно этим законам, все что попадает в «жару», должно немедленно сгореть к чертям крысособачьим.

Разбежавшись так, что от гипервентиляции заныли легкие, я изо всех сил оттолкнулся ногами от пола и полетел вперед, при этом обхватив руками колени и спрятав в них лицо – ведь чем меньше площадь тела, тем меньше вероятность обширного ожога…

Я врезался в «жару» как комар в раскаленную лампочку. Я чувствовал, как трещит, сгорая, моя навороченная броня, как неистовое пламя жрет защитные перчатки, а те шипят, как разъяренные змеи, отплевываясь струйками охлаждающей жидкости. Я понимал, что еще немного – и от нереальной температуры начнут взрываться патроны в автоматных магазинах, распиханных по подсумкам разгрузки. Но я очень надеялся, что все рассчитал правильно, и мое тело вместе со снаряжением не успеет нагреться до критического состояния…

Не успело. Наверно… Грохнувшись на бетон, я не был уверен, что не получил серьезных ожогов. Термопоражение – оно как удар ножом. Никогда сразу не поймешь, насколько конкретно тебе прилетело. Боль есть, но терпимая. Просто до мозга еще не дошел настоящий, взрослый сигнал о том, насколько все хреново. Анализирует он ситуацию, прикидывает, что к чему. И за это время нужно принять верное решение, пока тебя от шока не вырубило.

Я и принял. Приземлился, катнулся по бетону эдаким мячиком, рыкнул сквозь зубы, когда меж бетоном и нижней частью позвоночника оказался автоматный приклад, но стерпел. И тут же принялся скидывать с себя все, благо это было не сложно – практически любые современные защитные костюмы имеют систему экстренного снятия. Для чего? А вот для таких ситуаций, как моя сейчас.

Лямки рюкзака сгорели на фиг, поэтому освободиться от него не составило большого труда – рывок плечами, и объятый пламенем рюкзак упал на пол. Несколько менее пострадавшая разгрузка полетела следом. Дальше удар по пряжке штатного пояса, поворот против часовой стрелки – и горящий бронекостюм осыпался с меня отдельными лоскутами. Шнуровка на берцах сгорела на фиг, поэтому обуглившуюся, тлеющую обувь я сбросил двумя пинками по воздуху. Ну, вроде нормально. Пусть носки прожжены в нескольких местах, зато, благодаря костюму, камуфла целехонька. А ботинки – дело наживное… Кстати, автомат тоже с честью выдержал испытание неистовым пламенем. Только приклад, цевье да пластик газоотвода слегка оплавились. Ну и ремень сгорел. В остальном оружие вроде годное. Впрочем, на то он и «калаш», чтобы быть годным после любой переделки.

Пока я бегло осматривал потери, через «жару» пролетел горящий и отчаянно визжащий комок. Понятно. Касси наконец решилась прыгнуть. А орет, небось, не потому, что слабого пола, а просто страх глушит. Многим так оно проще что драться, что атаковать, что в аномалию прыгать. Правда, я к такому типу людей не отношусь. Если легкое нервное потрясывание во всем теле это и есть страх, то я обычно потом боюсь, после драки. Просто мне так удобнее. Если перед боем, или во время него бояться, меня это будет отвлекать от самого боя. А вот после – в самый раз.

Размышлял я об этом, пытаясь сбить пламя с орущей «всадницы». Получилось не очень, поэтому я просто сунул руку в огонь и повторил манипуляцию с пряжкой на поясе. После чего, шипя от боли в обожженной руке, сбил с ног девушки горящие берцы.

Когда горящие куски брони осыпались с Касси, ор сменился легким поскуливанием. Понимаю. И даже местами уважаю. Далеко не каждый матерый сталкер по своей воле в аномалию сиганет даже в экзоскелете последней модели. Есть в этих аномалиях что‑то потусторонне‑паскудное, ирреальное, не принадлежащее этому миру, отталкивающее на инстинктивном уровне. Я вот, например, сейчас всей своей кожей ощущал, как я боюсь соваться в «жару». Будь я не я, а кто‑то другой, никогда б в нее не прыгнул.

Касси трясло куда сильнее, чем меня, но она справилась. Ее автомат остался в аномалии, и сейчас в слегка колышущемся столбе пламени громко и отрывисто взрывались патроны. Там же сгинул и второй кукри. Первый «всадница» судорожно сжимала в руке – как‑то сберегла рукоять от перегрева во время прыжка, может, под мышкой зажала, или меж коленей. Если это было осознанное действие – уважаю вдвойне. Хотя вряд ли, скорее, случайность…

Впрочем, трястись сейчас было не лучшим выходом из ситуации.

– Ну, что там? – рыкнул я. – Куда дальше?

– Т‑туда, – ткнула девушка пальцем в глубь темного коридора.

Ну, туда так туда.

Я взял «всадницу» за капюшон камуфлы и слегка встряхнул. Расклеилась она что‑то после удара в череп и прыжка в «жару», а это в нашей сталкерской профессии самое последнее дело.

– Соберись, ветошь! – подбодрил я спутницу. – Подбери сопли, и марш за мной! Поняла?

Касси кивнула, стараясь унять дробь, которую выбивали ее зубы. И это понимаю. Я когда первый раз в аномалии побывал, вообще чуть не окуклился от ужаса. Это нормально. Второй раз легче будет. Если выживет, конечно, после второго.

* * *

Мы побежали вдоль ряда решеток, за которыми находились тесные камеры. Преимущественно пустые. Правда, по пути встречались и занятые. В одной скрючился разложившийся труп, уже не понять, мужской или женский. В другой лежала мумия, одетая в обрывки военной формы. В третьей – мутант. Квазимясо с аккуратно отрубленными конечностями, эдакий пузырь, лежащий на полу и пялящийся в пустоту белыми, бессмысленными глазами. На бегу я послал пулю меж этих глаз – нехорошо, когда животное мучается. Пусть даже и мутировавшее не по своей воле, а исключительно по вине людей…

А вот возле четвертой камеры‑клетки я невольно остановился.

В ней, скорчившись на куче гнилой соломы, лежало человеческое тело в рваном комбинезоне. Сквозь обширную прореху в одежде был виден ряд выпирающих позвонков, смахивающих на спинной гребень изрядно отощавшего динозавра. Человек и вправду был очень худ, и я даже подумал, что это просто труп относительно недавно преставившегося заключенного, когда «труп» вдруг пошевелился и повернул голову в нашу сторону.

На меня смотрел подслеповатыми глазами старик с грязной, всклокоченной бородой и глубокой царапиной на щеке. Царапина гноилась, и серьезно.

«Так и до заражения недалеко, – подумал я. – Если оно уже не началось».

Внезапно старик заговорил.

– А я вас знаю. Вы Снайпер, верно?

Я тоже сразу узнал этого человека, который во время нашей встречи долго и пространно рассказывал о своих теориях возникновения Зоны. Узнал по голосу. Пусть старческому, надтреснутому, но все еще полному силы. Той внутренней энергии, которая помогает человеку и совершать великие открытия, и не сломаться под пытками.

– Вы не ошиблись, академик Захаров, – кивнул я. Черт! Нам надо было бежать, но теперь я точно не мог пройти мимо. – Какими судьбами вы тут оказались?

– Помните «фотошоп», который вы привезли на мою базу? Такой хрупкий, но абсолютно бесценный артефакт, похожий на стеклянный карандаш? – усмехнулся старик. От движения лицевых мышц крупная гнойная капля скатилась по щеке Захарова, но он даже не удосужился смахнуть ее с лица. Когда тебя слишком много и часто пытают, перестаешь обращать внимание на мелочи.

– Помню.

– Так вот, я неспроста гонялся за ним. Я выяснил, что это не просто артефакт, которым удобно кроить людей, словно костюмы. Это энергетический стержень тяжелого боевого корабля «мусорщиков», приводящий в движение огромную махину, способную стереть с лица земли крупный город. А то и не один.

Мне сразу вспомнилась громадина, вылезающая из портала, зависшего над старым заводом. Жуткая боевая машина, посланная из другого мира для того, чтобы уничтожить Хармонт, родной город Рэда Шухарта.

– Так вот, Кречетов узнал, что «фотошоп» у меня, – продолжал Захаров. – И тут же загорелся идеей заполучить уникальный артефакт. Не буду углубляться в подробности о том, как этот негодяй обманом выманил меня с моей базы вместе с «фотошопом» и бросил в эту тюрьму. Не сомневаюсь, заполучив желаемое, он тут же убил бы меня на месте. Если б не некоторые мои наработки, которые он давно мечтал использовать для своих чудовищных экспериментов. Все они здесь.

Ученый постучал себя по лбу скрюченным пальцем, где на месте ногтя была корка запекшейся крови. Я заметил, что на руках Захарова вообще не было ногтей, а во рту – зубов. Кремень старик! Это очень больно, когда из тебя без наркоза медленно вытаскивают ногти и зубы. И, судя по тому, что Захаров был еще жив, Кречетов так и не получил желаемых сведений.

– Этот неуч еще долго провозится с «фотошопом», пытаясь сообразить, как с его помощью сделать идеальных суперсолдат, – хихикнул академик. – Хотя надо признать, что определенных успехов он добился. Артефакт, способный не только двигать крейсер «мусорщиков», но и кроить биологическую материю, а также ускорять ее рост, способен натворить много дел. Например, с его помощью вполне реально создать непобедимую армию биологических кукол и захватить мир. А еще можно наплодить копий самого себя и…

Старик не договорил и зашелся в надрывном кашле. Я отошел от решетки и поднял автомат.

– Что ты задумал… – начала было Касси за моей спиной. И даже рванулась ко мне. Небось, решила, что я решил пристрелить старика, чтобы тот не мучился. В принципе, это было бы разумным и милосердным решением в данной ситуации – подарить страдальцу избавление от мучений, после чего бежать дальше, ибо преследователи наверняка были уже недалеко.

Но я решил по‑другому.

В коридоре выстрел прозвучал громко, аж уши немного заложило. Рикошет ударил в противоположную стену, а на пол, звеня, полетел тяжелый навесной замок, выдранный пулей из решетки вместе с петлями. Я шагнул вперед и открыл клетку, при этом про себя удивляясь порыву Касси – неужто ей было не все равно, пристрелю я старика или нет? Хотя сомневаюсь. Мне свойственно порой думать о людях лучше, чем они есть на самом деле, за что потом я жестоко расплачиваюсь. Да уж, эту слабость давно пора изжить из себя, избавившись от нее, как от тяжелой болезни.

Старик продолжал кашлять, даже когда я поднял его на руки, вынес из клетки и поставил на ноги, прислонив к стене.

– Послушай… – начала было Касси, но я перебил ее. Слушать времени больше не было, надо было действовать. И очень быстро.

– Отсюда же есть выход, верно? – отрывисто бросил я. – Не зря ж мы сюда свернули?

– Есть, – явно недоумевая ответила девушка. – Такая же труба, как та, по которой мы сюда пришли. Только немного поу́́же. Для слива биологических отходов. Тут при тюрьме тоже есть небольшая лаборатория, в которой заключенных…

– Потом расскажешь, – сказал я, протягивая девушке автомат. – Держи. Ползать по трубам явно твое призвание. Так что бери старика, и уходите. Доставь его в бункер ученых на озере Куписта. Знаешь где это?

Касси кивнула.

– Всё. Бегом марш.

– А ты?

– А я придержу погоню до тех пор, пока ты не протолкнешь свои формы в узкую трубу для слива отходов, – уже начиная заводиться, рявкнул я. Сказано «бегом» – значит, ноги в руки, и вперед. Вот ведь женщины, блин! Погоня вот‑вот вывернется из‑за поворота, а она тут…

Неожиданно Касси шагнула ко мне и крепко поцеловала в губы. Я даже отстраниться не успел. Какого дьявола…

– Теперь мы в расчете, сталкер, – сказала Касси. – Не забывай…

Она сказала что‑то еще, но я не услышал. У меня вдруг зазвенело в ушах, и унылый коридор, слабо освещенный грязными потолочными лампами, качнулся перед глазами. Зона меня побери… Однажды другая женщина с глазами цвета единственного в своем роде артефакта при совершенно иных обстоятельствах сказала мне то же самое, не договорив последних слов. И после этого я перевернул несколько миров для того, чтобы узнать, какие именно слова она не успела произнести… Великая Зона, не надо мне этого снова! Прошу, не надо!!!

Впрочем, шок длился недолго – секунду, может, две. Во всяком случае, после того, как коридор перестал качаться, а звон в ушах сошел на нет, я еще успел рассмотреть в глубине коридора две фигуры – девушку, на которой, едва переставляя ноги, повис немощный старик. А она вела его, крепко, но бережно держа за талию… Черт, все‑таки это правильная тема – думать о людях плохо. Потому что весьма приятно изредка ошибаться при такой негативной внутренней установке. Когда же думаешь о них хорошо, последующие разочарования удовольствия не доставляют совершенно. Да и случаются те разочарования гораздо чаще…

Я тряхнул головой, отгоняя философские мысли, в данной ситуации совершенно неуместные. Ибо из противоположного конца коридора доносилось буханье тяжелых ботинок по бетону. Погоня близко. И если я ничего не предприму, Касси и Захарова однозначно догонят…

Решетчатая дверь, замок с которой я сбил выстрелом из автомата, открывалась наружу, перегораживая две трети узкого коридора. Я оставил ее открытой, зашел в камеру, улегся на солому, на которой до этого лежал Захаров, отвернулся лицом к стене и принялся считать в уме от нечего делать. Хорошее занятие. Отвлекает, помогает расслабиться и не думать о всякой ерунде.

Я не успел досчитать и до ста, как буханье берцев раздалось совсем рядом. Следом раздались голоса:

– Это чё за нах? Кто камеру открыл?

– Ты меня спрашиваешь? Вон подопытный валяется, его и тряси. Может видел чего.

Шаги совсем рядом…

– Эй, урод!

Пинок пониже спины. Следом тычок чем‑то жестким в плечо – похоже, стволом.

– Повернись, мля, когда с тобой разговаривают!

Ладно. Хочет, чтобы я повернулся? Да пожалуйста. Только, боюсь, ему это не понравится.

Я резко катнулся веретеном, схватился за ствол, нависший надо мной, после чего ударил с двух ног. «На контур». То есть, куда попаду. Когда ты крепко держишься за оружие противника, неважно, куда прилетит ему удар с ноги. Тем более – неожиданный. Эффект всяко будет одинаковым. Если, конечно, ты сможешь хорошо ударить.

Я очень постарался, от души. Потому что не люблю, когда меня пинают. Невежливо это. А хамов нужно учить.

Боец был плечистым, мощным, в тесной камере едва поместился. И, понятное дело, своим телом загородил товарищам обзор. Поэтому когда амбал вдруг ни с того ни с сего отлетел назад, прямо на своих дружков, те среагировали предсказуемо. То есть, неправильно. Не ожидали они такого поворота, и потому вместо того, чтобы рассредоточиться вдоль противоположной стены, стояли толпой, выглядывая из‑за плеча здоровяка и пытаясь рассмотреть, что происходит в камере.

Поэтому после моего удара возле входа в камеру образовалась куча из человеческих тел, многоголосо орущая преимущественно матом.

– Ты чо, Шатун, охренел, мля?! На ногах не держишься нах?!

Ну и далее в этом роде.

Надо отдать должное Шатуну – получив двойной пинок «в душу» и лишившись основного ствола, он не растерялся. Вместо того, чтобы броситься вперед, дабы отнять оружие и восстановить справедливость, он рванул из поясной кобуры массивный пистолет…

И даже почти успел навести его на меня.

Но я уже перевернул то, что мне досталось, двинул регулятор мощности на максимум, и нажал на спуск, моля про себя, чтобы переводчик огня не стоял на стрельбе «жарой» или «электродом». Потому что если он все‑таки стоит не на пулевой стрельбе, а на режиме работы аномалиями, мы все в этой тесной камере изжаримся заживо…

Надо отдать должное Шатуну, он при жизни был парнем не самым глупым. То есть, в камеру зашел не просто заключенного своей «G‑3» потыкать, но и чтоб в случае чего пристрелить без ущерба для себя. Правда не учел он, что в камере валяется не измученный пытками несчастный ученый, а самый обыкновенный сталкер. И теперь сполна расплатился и за хамство свое, и за свою досадную ошибку.

«G‑3» машинка универсальная. Может и аномалией стрельнуть, а может и пулей, пробивная способность которой за счет гаусс‑эффекта в разы сильнее, чем у обычной. Ну и то, что пули эти сами по себе не что иное, как мини‑аномалии, тоже немаловажно. Поэтому длинная очередь прошила насквозь не только Шатуна вместе с его тяжелой броней, но и тех, кто стоял за ним.

Порой жизнь смахивает на очень плохой кинобоевик, где герой одной очередью срезает кучу вражьей силы. Но когда у тебя в руках пушка Гаусса, плохой сюжет для фильма становится объективной реальностью.

Шатун еще стоял, пытаясь зажать руками отверстия в туловище, каждое сантиметров по пять в диаметре – «G‑3», по ходу, стреляет боеприпасом, расширяющимся при попадании в цель. Из ран умирающего бойца хлестала кровь, а позади него беззвучно падали его товарищи: расширяющаяся пуля на выходе из тела дает отверстие, в которое свободно проходит кулак взрослого мужчины. После чего, расплющенная в блин, продолжает лететь дальше.

Когда Шатун наконец рухнул на пол, позади него возвышалась куча разорванного мяса. А в сплошь залитой кровью стене коридора зияли большие, ровные, круглые дыры – измочалив несколько человек, пули‑аномалии пробили бетонную стену на глубину без малого в полметра. Жуть да и только.

Но я человек не впечатлительный. Поднявшись на ноги, я первым делом нашел в куче окровавленной плоти пару приличных берцев, обутых на две оторванные ноги. Повезло хозяину ног, умер быстро и без мучений. И ему уже точно никогда не понадобятся ни обувь, ни ноги. Поэтому я не испытывал угрызений совести, для удобства зажав оторванную конечность под мышкой и расшнуровывая обувку. Когда ты забираешь у человека то, что ему сто процентов больше не нужно, и при этом не имеешь возможности спросить у него разрешения, какие тут могут быть угрызения?

И вообще: когда мы берем с них после боя, это трофей. Когда же они – ни дай Зона – берут после боя с нас, это мародерство. И не надо путать эти два диаметрально противоположных понятия. Ибо всегда были, есть и будут мы, и те, кто с нами, которые априори хорошие. И те, кто против нас. Которые по определению гады, сволочи и уроды позорные. При этом абсолютно неважно, что они думают то же самое о себе и нас, только с противоположным знаком. Важно лишь одно – кто с кого снимет годные ботинки после боя. И только.

Закончив со шнурками и размышлениями, я обулся, потопал подошвами по полу, прислушиваясь к ощущениям. Нормально. Не совсем мой размерчик, чуток маловаты, но стерпится‑слюбится‑разносится. Выбор‑то все равно невелик. Пули‑аномалии распотрошили вражью силу в лоскуты вместе с амуницией и боеприпасом, так что парной обуви я более не нашел. Как и столько магазинов к моей пушке Гаусса, сколько хотелось. Всего два и обнаружил, причем второй слегка помятый. Что, как я помню, опасно – может у самого стрелка в руках взорваться и испепелить на хрен в вихре аномальной энергии. Но кто не рискует, тот не сталкер. Поэтому будем пробовать.

Признаться, было у меня искушение двинуть следом за Касси и академиком, благо они далеко уйти не могли. Но в то же время я понимал: как только Кречетов и его клоны обнаружат, что ценному пленнику все‑таки удалось свалить из комплекса подземных лабораторий, следом немедленно будет послана погоня посерьезнее той, что отправили за мной и Касси. Амбициозные и жестокие люди типа Кречетова не любят проигрывать.

Поэтому я сейчас бежал в противоположном направлении, держа в руках «G‑3» и готовый стрелять во все, что движется…

Но в коридоре было тихо. Я добежал до ворот, вышиб расширяющейся пулей труп, вваренный в отверстие, через которое мы с Касси проникли в тюрьму, вылез наружу, и побежал дальше.

* * *

До лаборатории Кречетова было примерно с полкилометра. Несколько раз я прятался в полутемных коридорах‑ответвлениях, когда по основному коридору проезжали какие‑то механизмы, либо быстрым шагом проходили то ли патрули, то ли группы клонов, отправленных на очередное задание. Сейчас мне не было резона с ними пересекаться. Когда есть цель, но мало патронов, совершенно ни к чему строить из себя супермена. Признаться, после потери руки я перестал безоговорочно верить в свою личную суперудачу. И реально фантастическое возвращение конечности в данном случае совершенно ничего не изменило. Так что лучше спрятаться и переждать, чем выпендриться, засветиться и нарваться.

В общем, через четверть часа я уже осторожно выглядывал из‑за угла, рассматривая ворота, перекрывающие вход в лабораторию Кречетова. Возле них стальными статуями застыли два охранника в экзоскелетах с такими же, как у меня, пушками Гаусса в руках. Ну, поехали.

Когда враг в экзо, а ты – лишь в одном камуфляже, то у него несомненное преимущество в броне. А у тебя – в скорости передвижения. Но когда в руках у противоборствующих сторон «G‑3», броня не имеет значения.

В отличие от скорости.

Я быстро вышел из‑за укрытия, и пока те двое в экзоскелетах соображали, кто я есть и зачем пожаловал, я вскинул свою пушку и выстрелил дважды. Пулями.

Блин, наверно для того, кто изобрел «G‑3», в аду уготовано кресло, слепленное из аномалий «жара» и для пущего комфорта отдекорированное «электродами». Ибо реально жутко смотреть, как из человека буквально вырывает среднюю часть туловища, как отлетают в сторону плечи и руки вместе с головой, а ноги просто остаются стоять на бетонном полу, потому как обуты они в экзосапоги и весят очень прилично.

Но, походив по Зоне с мое, человек обычно становится абсолютно не впечатлительным. Как я, например. Ну, руки мои, местами обожженные, побаливают, ну чьи‑то ноги стоят, побрызгивая вверх фонтанчиками крови. Все это, конечно, грустно, но дело‑то делать надо.

Поэтому я не теряя времени поставил переводчик огня на «жару», а регулятор мощности на максимум. Пробовали уже, знаем как оно работает. Надеюсь, и в этот раз не подведет.

Створки лабораторных ворот на первый взгляд были помассивнее тюремных, но когда я жахнул по ним мегажарой, расплавились моментально. Да и дыра получилась раза в два побольше, чем предыдущая, почти в полный человеческий рост. М‑да, тут явно поставщики прокатили Кречетова с качеством стали. Что ж, можно иметь семь пядей во лбу, а все равно хоть где‑то, да обманут подлые людишки. Хотя в данном случае им от меня большое человеческое спасибо, не придется по второму разу прыгать в огненное кольцо.

Впрочем, качество металла компенсировалось его толщиной. «Жара» не пробила сталь насквозь, как в тюремных воротах, а прожгла, истратив всю свою энергию на этот процесс. Я наблюдал, как аномальное пламя медленно угасает, плавя последние миллиметры металла, и как передо мной, красиво так сверкая по краям огненным ободом, открывается проход. В который я, сменив пустой магазин на полный, нацелил ствол своей «G‑3».

Но из отверстия никто не появился. Поэтому я, прождав с минуту, двинулся вперед. Мне в лицо от изуродованных раскаленных ворот дохнуло нестерпимым жаром. Что ж, блин, придется форсировать проход, рискуя дополнительно подкоптить не только руки, но и морду.

Прикрыв лицо рукавом, я побежал вперед, осознавая, насколько сейчас уязвим для гипотетического стрелка, притаившегося где‑нибудь в недрах лаборатории. Но выбора не было.

В два прыжка преодолев зону раскаленного воздуха, я вбежал в помещение, одновременно вскидывая пушку Гаусса и готовясь стрелять…

И нарвался на конкретный разрыв шаблона.

Прямо передо мной стоял передвижной хирургический стол, на котором лежало тело… Мое тело. В том, что передо мной именно я, тот самый человек, что проник в это помещение ранее через канализационный слив, сомнений не было. Аккуратное пулевое отверстие между глаз не настолько сильно изуродовало мое лицо, чтобы я не узнал себя. В остальном моя голова была в порядке.

А вот тело…

Его, не обращая на меня ни малейшего внимания, увлеченно резал Кречетов. Вернее, дореза́л, так как с костей уже было снято почти все мясо. Снято и расфасовано по банкам, на которых были налеплены наклейки с одним‑единственным словом – «Снайпер».

Банки, заполненные моим мясом, стояли на трех медицинских тележках с бортиками. На двух – все упакованные по рисочку. На третьей половина банок были пустыми. Впрочем, Кречетов понемногу решал эту проблему. Со сноровкой заправского вивисектора он отмахнул скальпелем шмат моей плоти, отработанным движением швырнул в банку, и принялся за следующий.

– Не помешал? – поинтересовался я, направляя на профессора пушку Гаусса.

– Нисколько, – не поднимая головы отозвался Кречетов. – Я уже, если честно, наблюдая за вами через вон тот монитор, раза четыре собирался расстрелять вас из скрытых потолочных пулеметов, пока вы безобразничали в моем научном комплексе. Но, знаете ли, процесс препарирования образца увлек. Не терпится наделать армию нормальных, послушных Снайперов.

– А я, значит, ненормальный, – усмехнулся я.

– Многолетняя практика общения с людьми привела меня к неутешительному выводу: все, что не послушно моей воле и моему разуму, есть отклонение от нормы, – пожал плечами Кречетов, отправляя в банку очередной ломоть моего мяса. – Тот Снайпер, которого вы убили на складе, не был отклонением. Это было совершенное произведение Зоны, идеальный киллер без страха и упрека, отлично работавший на меня. Впрочем, неважно. Теперь я легко наделаю сколько угодно точно таких же. И все благодаря вам. Вернее, не вам, а вот этому образцу.

– Человеку, – горько поправил я.

Почему‑то мне было жаль свое старое тело, которое этот маньяк покромсал на части. Странно. Вот он я, стою во плоти, выращенный из своей же собственной клетки, которую Кречетов соскоблил со стакана. По идее, ничего не изменилось, как был я, так и остался. Но все равно как‑то не по себе смотреть на то, как твое тело тупо расчленяют. Получается, не такой уж я не впечатлительный, как думал совсем недавно, глядя на фрагменты чужого тела. Чужое – это чужое. А свое – это всегда совершенно иное.

– Образцу, – поморщился профессор. – Все люди есть образцы биомассы. Изредка полезной. Но чаще это просто мусор, подлежащий уничтожению. Впрочем, довольно болтовни, вы меня отвлекаете. К‑1, К‑2 – зачистить объект.

Позади меня что‑то щелкнуло. Я резко развернулся… и понял, что ничего не успею сделать.

Там, у стены стояли несколько высоких стальных параллелепипедов, которые я вначале принял за стерилизационные шкафы‑автоклавы…

Увы, я ошибся.

Да, это были автоклавы. Но находились там отнюдь не хирургические инструменты.

Стальные крышки одновременно распахнулись, и из стоячих гробов на пол шагнули… двое Кречетовых. Пока еще узнаваемых, но уже с трудом.

Лица клонов профессора были почти полностью смазаны, будто по сырой глиняной маске прошлись скребком, сгладив практически все неровности. Похоже, клоны проходили в автоклавах окончательную фейс‑доводку по стиранию узнаваемых черт лица Кречетова, но мое вторжение помешало процессу.

Надо отметить, что эти клоны были намного крупнее, чем тот труп, что я видел в кабинете гетмана группировки «Воля». Эдакие увеличенные подобия профессора. Причем в правые руки клонов были интегрированы… те же самые «G‑3». Сверху до локтя обычная рука, а ниже – волокна плоти, покрытые кожей, и оплетающие пушки Гаусса на манер щупалец. Неплохое дизайнерское решение. И потерять оружие никак не получится, и враг отнять не сможет.

Пушки были направлены на меня. Одно движение щупальца‑волокна, и пуля‑аномалия разорвет меня на части. А у меня‑то «G‑3» по‑прежнему на «жаре» стоит, причем на максимуме. Забыл переставить, не освоился еще как следует с новым оружием, не отработал навык до автоматизма. Выстрели я – и сгорю к чертям крысособачьим вместе с профессором и его клонами.

– Отставить! – резко бросил профессор, и клоны замерли на месте, по‑прежнему держа меня на прицеле. – Я передумал. Бросьте‑ка мне ваше оружие, господин Снайпер, и я, пожалуй, отпущу вас на все четыре стороны. Не подумайте чего, просто пули, выпущенные из пушек Гаусса, разорвут не только вас, но и изуродуют стены моей лаборатории. Что меня совершенно не устраивает.

Признаться, меня тоже не устраивал вариант быть разодранным на составляющие, поэтому я молча бросил профессору свою «G‑3».

Тот поймал оружие, усмехнулся, и направил его на меня.

– Как вам мои новые клоны? – спросил Кречетов, кивнув на двух болванов, в ожидании команды замеревших, словно статуи, возле своих автоклавов. – Улучшенная модель серии «D». Принимает как голосовые, так и мысленные команды оператора. Будучи одетой в спецэкзоскелет повышенной защиты представляет собой боевую единицу, которую можно уничтожить лишь из противотанковой пушки… Впрочем, для вас эти сведения уже не имеют значения. Знаете, я снова передумал. Черт с ними, с этими стенами. Уж больно много хлопот вы мне доставляете, господин Снайпер. Так что прощайте, не поминайте лихом. Упокой вас Зона.

С этими словами профессор щелкнул переводчиком огня, поставил регулятор мощности на минимум, улыбнулся – и выстрелил.

Но второй раз пристрелить меня у него не получилось.

Из незначительно, совсем незаметно помятого магазина пушки Гаусса вырвался столб неистового пламени. Огненный смерч ударил в пол, отразился от него и превратился в огромный факел, доставший до потолка. И в центре этого факела стоял профессор Кречетов, с лица которого стремительно сползала торжествующая улыбка… Причем сползала она вместе с лицом.

Концентрированный аномальный огонь почти мгновенно слизал плоть с черепа, после чего обуглил и превратил в пепел кости. Все это заняло буквально секунду. После чего столб пламени иссяк и исчез, оставив после себя лишь большое черное пятно на полу, в центре которого лежала оплавленная «G‑3» с примкнутым к ней разорванным магазином. Блин, хорошо, что я не стал стрелять из нее. А, может, и плохо. Быстрая смерть в Зоне это подарок судьбы, который иной раз дороже самого ценного артефакта. Ибо еще неизвестно, как поведут себя клоны профессора Кречетова. Может, в случае гибели хозяина они запрограммированы уничтожить того, кто по их мнению послужил причиной смерти хозяина.

Я обернулся посмотреть на своих потенциальных убийц – и понял, что сейчас слегка расфантазировался. Не было у этих биологических кукол никакой специальной программы. После гибели хозяина‑оператора они немедленно превратились в неподвижные манекены, тупо таращащиеся в пространство перед собой немигающими глазами.

Вот и замечательно. Похоже, все‑таки не совсем оставила меня личная удача. А значит, повоюем еще… Только было бы чем.

Кроме стойки с приборами непонятного назначения, шкафов, стола с моими останками, и тележек с ними же ничего больше в операционной не было. Разве что огромный монитор на стене, посредством которого Кречетов, скорее всего, и наблюдал за моими перемещениями, одновременно продолжая полосовать мое тело на фрагменты. Ладно.

Я подошел поближе к операционному столу, и в очередной раз невольно поежился. Одно дело смотреть на чужие трупы, и совершенно другое – на свой собственный, да еще вдобавок и расчлененный. Впрочем, неплохой психотренинг, после которого можно смело сказать, что теперь я видел всё…

Впрочем, нет, не всё.

Рядом с операционным столом стояло большое никелированное ведро, которое я ранее не заметил. На боку ведра красной краской было аккуратно набито через трафарет: «Лаборатория № 1. Мусор». В ведро были свалены грязные, окровавленные лоскуты моей старой одежды, в которой я приполз сюда через канализацию, а также органы, которые с точки зрения Кречетова были неинтересны в качестве материала для клонирования. Среди тряпья я разглядел красно‑синюшный желчный пузырь и петлю кишечника, похожую на длинного и толстого дождевого червя.

Но не собственные внутренности сейчас интересовали меня, а угол пряжки ремня, торчащий в кровавом мусоре. Я наклонился, потянул за нее – и вытащил весь ремень… на котором болтались кожаные ножны с моим «Сталкером». Ну правильно – изрядно потертый нож совершенно не заинтересовал профессора. Он даже не стал отправлять его на склад, а просто выкинул в мусор вместе с другими отходами производства. Ну, кому отходы, а кому привычное оружие. Эх, «Бритву» бы еще вернуть, вообще б замечательно было. Но спасибо хоть на этом.

Я снял нож с ремня, измазанного грязью и кровью, тщательно обтер «Сталкер» краем простыни, подстеленной под банки с моим мясом, после чего прицепил проверенное оружие к новому ремню. Конечно, нож в Зоне это, мягко говоря, немного. Но, с другой стороны, все же лучше, чем ничего. А для опытного сталкера это вообще очень даже неплохое начало. Все зависит от точки зрения и навыков. Кому‑то в экзоскелете, с пулеметом под мышкой в Зоне неуютно и страшно, а кто‑то и ножу рад. Потому, что правильный сталкер с ножом вполне может раздобыть себе и пулемет, и экзоскелет, и вообще всю Зону на уши поставить. На то он и правильный сталкер.

Развлекая себя подобными мыслями, я взял ведро, да и вывалил его прямо на пол. Мало ли, может Кречетов еще что хорошее в отходы определил.

Я не ошибся.

Воткнувшись стальным крылом в отрезанную почку, среди кучи отходов лежала небольшая эмблема‑жетон – знак радиационной опасности, с развернутыми крыльями мутанта‑рукокрыла по бокам. Подарок бессмертного странника Буки, который вырезал его простым патроном из стальной пластины бронежилета. Когда у тебя в запасе целая вечность, подобное странное хобби становится вполне возможным.

До поры до времени я носил этот подарок в нагрудном кармане, пока однажды он не спас мне жизнь – пуля ударила в бронепластину, вбив ее в мое тело прямо напротив сердца. Острые края стального рукокрыла прорвали подкладку камуфляжа и вошли в мою плоть, распределив по ней энергию пули. Я попытался тогда подцепить пластину острым кончиком клинка моей «Бритвы»… Бесполезно. Металл словно врос в мое тело. Острые края крыльев зацепились за кожу изнутри, и выдрать их можно было только вместе с куском мяса.

Так я и ходил по иным вселенным, нося в себе странный подарок. А сейчас он валяется в мусоре. Может, и Зона с ним, пусть там и остается?

Думать‑то я мог что угодно, а руки уже сами тащили из моих внутренностей эмблему, с которой я проходил столько времени, таская ее в своем теле. Разумеется, обратно вживлять в себя подарок Буки я не собирался, но, оттерев простыней от крови, в нагрудный карман положил. Пусть будет. Как‑никак, однажды эта пластина спасла мне жизнь. Глядишь, еще на что сгодится.

С ножом проблема дополнительного вооружения решилась быстро. Я подошел к одному из клонов Кречетова, напоминающему статую, слепленную из мяса, и просто‑напросто вырезал из его руки пушку Гаусса. Интегрированное в плоть оружие было точь‑в‑точь таким же, что валялось сейчас в середине черного пятна, выжженного на полу. Только целым. Запасной магазин я отомкнул от винтовки второго клона, при этом тщательно его проверив. Вроде целый. Ну и замечательно. Неохота мне как‑то повторять последний эксперимент Кречетова.

Пока я засовывал в карман увесистый магазин, внезапно ожил монитор, висевший на стене. Видимо, включился режим экстренных новостей, не имеющий отношения к дистанционному пульту, который, похоже, сгорел вместе с Кречетовым.

На экране возникла ярко‑красная надпись на фоне восклицательного знака, похожего на окровавленную дубину.

– Внимание! – мерзким металлическим голосом взвыл динамик под потолком, дублируя надпись на экране. – Нападение на внешний охранный контур! Персоналу привести в боевую готовность Гаусс‑системы и защитные модули! Расчетное время контакта с противником десять минут!

Вот, блин, непруха‑то! Я как раз собирался по‑тихому свалить с базы, как на нее вдруг кто‑то напал. Не мог, зараза, с полчаса подождать! Теперь весь персонал подземного комплекса будет на ушах стоять. А у меня в лучшем случае двенадцать выстрелов. Пулями. Если же стрелять взрослыми, полновесными аномалиями, то и того меньше.

Но, так или иначе, с базы надо было как‑то выбираться. Я было сунулся к тому сливу, через который мы с Касси сюда проникли…

Хренушки. Кречетов – упокой его Зона – учел недоработку. Слива больше не было. Забетонирован на фиг, и на какую глубину – неясно. Профессор мог его и полностью, на всю длину бетоном залить, придумав иной способ избавления от отходов производства. Поэтому я не стал тратить дефицитный боеприпас, пытаясь расковырять еще сырую бетонную пробку, и побежал туда, откуда проник в лабораторию – к дыре в шлюзе, которую прожег полчаса назад. За это время она успела полностью остыть, и проход через нее дискомфорта не доставил.

А вот то, что было за выходом из лаборатории, меня слегка напрягло.

По коридору бежали люди. Вооруженные. Причем многие из них чертами лица напоминали Кречетова… и меня. По ходу, профессор экспериментировал не только со своими клонами, но и с копиями Снайпера, менее удачливого, чем я. Соответственно, упокой его Зона тоже.

Правда, напрягся я зря. Бегущие не обратили на меня ни малейшего внимания. Возможно потому, что я был в такой же униформе, как и они, и в руках у меня было аналогичное оружие. По ходу, в данной конкретной лаборатории дефицитнейшая «G‑3» была столь же часто встречающимся оружием, как автомат Калашникова на поверхности. Конечно, с пушками Гаусса были не все, у большинства присутствовали те же АК, но тем не менее обилие дефицита в руках бегущих впечатляло. Ладно.

Если все бегут в одном направлении, а ты не бежишь, или бежишь не туда же, это всегда подозрительно. Могут и пристрелить на всякий случай, чтоб не отрывался от коллектива. К тому же в экстремальной ситуации вооруженные люди в униформе обычно бегут к выходу – чтоб или вступить в бой с вражьей силой, или, выбравшись наружу, свалить подальше от неприятностей. Но, как бы то ни было, бегут они туда, куда мне надо. Соответственно, вывод ясен.

Ну я и побежал куда все, стараясь при этом делать лицо бесстрастно‑отрешенным, как у большинства похожих на меня клонов и копий. Обычно для человека, вдосталь походившего по Зоне, подобные мимические упражнения не составляют труда. Улыбаются тут редко, плачут и того реже, так что я бежал с каменной мордой плечом к плечу с… блин. С такими же, как я, только чуток менее продуманными Кречетовым биологическими машинами.

Впрочем, думаю, морочиться по этому поводу не сто́ит. Человек ведь тоже не что иное, как самовоспроизводящаяся биомашина, возомнившая себя хрен знает кем и наловчившаяся убивать себе подобных. И поскольку я оно самое и есть, и ничего во мне не изменилось после перерождения, стало быть, я не ущербный слепок с самого себя, а самый настоящий человек. Так что не фиг грузиться, Снайпер. Давай‑ка спасай свою обновленную тушку, возвращай обратно «Бритву», и продолжай заниматься тем же, что и всегда – жить не пойми зачем, воюя с нечистью, которая глубоко убеждена, что ты и есть самая препаскудная на свете нечисть…

Пока я на бегу забавлял себя такими мыслями, длинный коридор повернул раз, другой, третий, и я вместе с незначительной, но плотной толпой обитателей подземной лаборатории вывалился на относительно свежий воздух Зоны, пропахший плесенью, прелой листвой и специфической болотной вонью.

К которой немедленно примешался запах крови, распыленной в воздухе – когда несколько пуль одновременно бьют в живые тела, вышибая из них мелкодисперсную кровавую взвесь, над полем боя немедленно повисает эта удушливая вонь, от которой потом еще долго приходится отплевываться.

Если, конечно, после боя ты остаешься в живых.

В моей голове прекрасно сохранились все воспоминания Снайпера… то есть, мои воспоминания. И я сразу же понял: возле выхода из лаборатории нас ждали, и сейчас лупят по толпе из нескольких крупнокалиберных пулеметов…

Мне повезло, потому как я бежал в числе последних. Остальным, тем, что впереди, не повезло совершенно. Разбрызгивая тяжелые рубиновые капли, мимо меня, слегка чирканув мне носом по уху, пролетела голова, напрочь оторванная пулей. А тот, кто бежал впереди меня, внезапно остановился и задергался. Нет, в его тело еще не били пули калибра 12,7 миллиметра. Просто на него упал бегущий впереди, отброшенный назад, скорее всего, не пулей, а тушкой того, чья голова сейчас чуть не впечаталась мне в лицо. Пули, прошивая зараз несколько тел, пока еще вязли в толпе, посылая далее, сквозь плоть еще живых, колоссальную ударную волну. Но поскольку работали одновременно несколько ДШК, «Утесов», «Кордов» – или чего там еще понаставили неизвестные враги, – через несколько секунд от толпы останутся лишь клочья подрагивающего, окровавленного мяса, отдаленно похожего на человеческие тела.

Поэтому геройствовать я не стал, развернулся на сто восемьдесят, двинул своей «G‑3» в морду менее расторопного клона, вставшего на пути и мешающего оперативному отступлению, после чего рыбкой прыгнул в открывшийся просвет между фигурами тех, кто секунду назад бежал позади меня, а сейчас стоял в нерешительности, туго соображая, что же это такое происходит впереди.

Я приземлился на левую руку, кувырнулся через плечо, вскочил на ноги и, пригнувшись, побежал обратно. Куда? А хрен его знает куда. Подальше от мясорубки, которая чудом не размолотила меня в фарш. Над моей головой пару раз взвизгнули рикошеты, но на этом все и кончилось. Я свернул в боковой тоннель, потом еще в один, и так далее.

Поворотов было много, но я не останавливался. Когда‑то я пытался играть в примитивные компьютерные игры на наладоннике, и четко усвоил простое правило: если хочешь выбраться из лабиринта, держись правой стороны. Или левой. С большой вероятностью такой принцип куда‑то тебя да выведет. Если, конечно, не заблудишься.

Мне, например, данный принцип не помог. Похоже, я все‑таки запутался в лабиринтах хитро вывернутых коридоров. Пальба и крики умирающих давно остались позади, а я продолжал идти, тихо матерясь про себя. Когда‑то ж эта бетонная кишка должна закончиться?

Порой в стенах встречались двери – стальные, толстые, намертво закрытые. Иные с надписями, иные – без. «Пищеблок № 14». «Автоклавная № 3». «Котельная лаборатории № 7». И так далее.

Наверху что‑то затрещало. Я поднял голову. Ага, понятно. Рядом с тускло светящими потолочными лампами я разглядел раструб древнего матюгальника, наверно привинченного туда еще в советские времена. Тем не менее, архаичная система оповещения работала. Умели же делать при «совке»!

Матюгальник прокашлялся и выдал:

– Внимание. С сегодняшнего дня данный комплекс лабораторий находится под контролем группировки «Воля». Всему персоналу в течение двух часов настоятельно рекомендуется явиться к главному входу…

О как! Стало быть, это «вольные» расставили пулеметы возле выхода на поверхность, и с успехом их применили…

И тут до меня дошло. Блииин! А ведь это мы с Касси привели их сюда! Что стоило «вольным» вмонтировать микрокамеры в бронекостюмы разведгруппы? Получается, мы все и были «отмычками», которые заслал гетман в логово врага. И ни фига не предполагалось, что мы вернемся на базу «Воли» и что‑то эдакое интересное доложим! Информация поступала к гетману сразу, немедленно. И после того, как нами был разведан безопасный путь через лес, «вольные» выдвинулись сюда всей группировкой.

Неплохо придумано, чтоб тому гетману в «ведьмин студень» провалиться по самые брови. Сволочь! Ладно там я – свободный сталкер, которых все группировки Зоны считают людьми второго сорта. Но своих боевых товарищей посылать на верную смерть в качестве «отмычек»… Это что‑то совсем запредельное.

А динамик между тем продолжал вещать:

– Центр управления комплексом подземных лабораторий находится под нашим контролем. Не пытайтесь скрыться! Попытка покинуть комплекс будет расценена как дезертирство и караться смертной казнью.

«Что они несут? – промелькнуло у меня в голове. – Какое, блин, дезертирство? Местные что, «Воле» на верность присягали? Или… или гетману нужна какая‑то информация, которую он пока не может получить? И кого же трясти на инфу, когда все потенциальные информаторы полегли под пулеметами? Правильно, тех, кто, возможно, остался в живых. Которые знают то, что нужно командиру группировки “Воля”».

– Внимание! – продолжал надрываться матюгальник. – Все двери, ворота и шлюзы разблокированы. Персонал комплекса лабораторий обязан немедленно покинуть рабочие места и продвигаться к выходу. Всем сдавшимся добровольно гарантируется жизнь и полная безопасность…

Занятно. Похоже, гетман уже успел пожалеть, что перестрелял обслугу комплекса вместе с его охраной. Если б нашел кого, матюгальники уже бы заткнулись.

Впрочем, меня мало волновали как проблемы гетмана, так и сложности обитателей подземной лаборатории. Мне бы выбраться отсюда, а там уже можно было б подумать, как вернуть «Бритву»…

Мысли эти я гонял в голове на ходу, и потому, задумавшись, лоханулся по‑крупному. Коридор заворачивал вправо. Я, соответственно, повернул туда, куда вела бетонная кишка – и внезапно оказался на полностью открытом месте.

Это был зал. Пожалуй, поменьше, чем зал Монумента, что располагался под Саркофагом, но тоже весьма внушительный. Причем, скорее всего, построенный по тем же чертежам – в Советском Союзе все было типовое, и секретные объекты не исключение. Створки мощных ворот, перекрывавших вход в этот храм науки, действительно оказались открытыми внутрь, потому я и зашел сюда беспрепятственно.

И глазам моим открылось следующее.

Весь зал был заставлен автоклавами, изрядно похожими на полупрозрачные гробы. Знакомая конструкция. Видал подобные и в зале Монумента, и в мире Кремля встречал не раз. По ходу, тоже типовая модель, в которой удобно как консервировать живые человеческие тела, так и выращивать новые. Не всегда человеческие, но, несомненно, жизнеспособные. Например, собакоголовых в соседней вселенной именно в таких и создавали. Любопытно, кто и в какой стадии готовности плавает сейчас в этих автоклавах?

Хотя, положа руку на печень, мне было не до них. Когда тебе в брюхо смотрят несколько пулеметов Гатлинга с вращающимся блоком стволов, как‑то не до удовлетворения любопытства.

Само собой, производство себе подобных Кречетов не мог оставить без охраны. Поэтому сейчас в меня синхронно целились два типа, запакованных в усиленные экзоскелеты высшей защиты. Думаю, такой из крупнокалиберного пулемета не разворотишь. Это даже не экзо, а максимально защищенные ходячие танки, скорее, боевые тактические роботы, а не индивидуальная броня для пехоты.

Внутри ходячих танков за толстенным бронестеклом сидели типы с одинаково бесстрастными мордами, неуловимо похожие на меня, как может быть похожа на живого человека его скульптурная копия, слепленная из глины. Я к этому уже успел привыкнуть. Несовершенные биологические машины, управляющие охранными модулями и запрограммированные только на выполнение элементарных действий. Одно из которых – идентифицировать объект на предмет угрозы, и, в случае обнаружения таковой, разобрать тот объект на фрагменты при помощи «миниганов», встроенных в подвижные руки‑манипуляторы.

Уйти – некуда, просто не успеть, потому как блоки стволов уже вращаются. Одно неверное движение – и все. И Зона его знает, какое тут движение верное. И стрелять – без толку. Ну, завалю я один ходячий танк из своей «G‑3», при этом второй гарантированно сделает из меня фарш. Победа – это когда ты жив, а враги мертвы. Все остальное – поражение.

Поэтому оставалось только одно. Импровизировать. То есть, в наглую брать на понт клонов самого себя. Оно ж всегда так: не можешь победить – импровизируй. И чем наглее морда, тем выше шанс выкрутиться из казалось бы безнадежной ситуации.

Ну, я и шагнул вперед, невозмутимо, будто так и надо, еще не совсем представляя, что буду делать…

Подсказали клоны.

– Первый, стоять! – проревел один из них громовым голосом, искаженным динамиком.

Я остановился, спокойно скрестив руки на груди. Само собой, с виду спокойно, нервишки‑то пошаливали, а по телу разливалась легкая адреналиновая дрожь. Нужная штука, когда надо действовать. И совершенно бесполезная, когда любое действие равносильно смерти. Практически любое. А в голове билось: «Почему он называет меня «первым»? Что это значит?»

– Назови пароль, первый!

«Почему он называет меня первым? Почему…»

Твою ж душу! Когда мысль зацикливается в голове, как заезженная пластинка, значит, ты не думаешь. Ты боишься. И это хорошо. Если страх, дрожь эту адреналиновую, направить в верное русло, то мозг получит пинка не хуже, чем от самого мощного психостимулятора. Просто надо принять – да, я боюсь, как любое существо на планете, попавшее в фатальный переплет. Я боюсь, но мне плевать на это! Потому что я, мать его, сталкер!

– Назови пароль, первый. В противном случае через три секунды будет открыт огонь на поражение!

И тут неожиданно для себя я сделал шаг вперед, второй, третий, пока почти не уперся грудью в бешено вращающийся пулемет, готовый выплюнуть в меня водоворот раскаленного свинца. Да, конечно! Они принимают меня за того псевдо‑Снайпера, который с пробитой «Сталкером» башкой остался лежать на складе. Он же у них тут начальником охраны был. Твою ж дивизию, как я сразу‑то не догадался!

– Разуй глаза, биомасса тупая! – заорал я. – База захвачена врагом, все коды и пароли сброшены, двери и ворота автоматически открыты! А вы тут прохлаждаетесь, уроды тупорылые!

От моего напора клон нерешительно отступил на полшага, звякнув стальной лапой о бетонный пол. Неужто получилось?

– Назови пароль, первый, – уже с меньшим напором проговорил клон. – У меня инструкция…

– И у меня инструкция! – продолжал орать я, выплескивая скопившийся адреналин в морду клона, скрытую за бронестеклом. Не будь стекла, наверно, всю б рожу ему заплевал слюнями ярости. – Инструкция от самого Кречетова! Пугать меня вздумал, недоделок грёбаный? А ну бегом на ликвидацию прямой угрозы комплексу! Считаю до трех, и два уже было!

Ходячий танк дернулся, словно его током ударило – видимо, в мозгах клона происходила отчаянная борьба между инструкцией и объективной реальностью. И правда, ворота почему‑то открылись сами собой, команды из центра управления не поступают, а тут еще и прямое начальство орет как ненормальное…

– Выполнять, мля! Еще секунда, и в автоклав на переработку отправишься, амеба хренова, за неподчинение прямому приказу! – подлил я масла в вялый огонек сомнения, зреющий в недоразвитых мозгах клона.

Я понятия не имел, куда отправляют клонов, не оправдавших ожиданий – просто вспомнил, что делали с провинившимися собакоголовыми в параллельной вселенной. Это был блеф чистой воды – но, похоже, я попал в точку!

– Есть выполнять, первый! – рявкнул клон, наконец, приняв решение. – Восемьдесят шестой, за мной!

Я едва успел посторониться. Чтущий инструкции живой танк, и его напарник, по ходу, лишенный привилегии не только принимать решения, но и говорить, рванули с места словно застоявшиеся фенакодусы. Миг – и оба они, грохоча стальными лапами о бетон, скрылись за поворотом коридора.

Зашибись… Получилось!

Я стер рукавом со лба выступивший пот, после чего осмотрелся более основательно.

Итак, зал был заставлен автоклавами. Внутри полупрозрачных гробов лениво переливалось зеленоватое свечение, в котором угадывались контуры человеческих тел. Но человеческих ли? Сомневаюсь…

Дабы развеять сомнения, я прицелился в один из сложных замков, запирающих ближайший автоклав, и выстрелил пулей, предварительно поставив регулятор на минимальную мощность.

Замо́к словно скоростной «болгаркой» срезало. Сильная все‑таки штука «G‑3», жаль зарядов в ней не столько же, сколько в «калаше» патронов…

Подойдя к автоклаву, я закинул пушку Гаусса за спину, напрягся – и сбросил на бетонный пол тяжеленную крышку, которая, упав, разлетелась на тысячи осколков. Стало быть, эти гробы выполнены из толстенного стекла, причем не бронированного. Ладно, посмотрим, что за спящие красавицы в них почивать изволят.

Внутри автоклава, практически полностью заполненного зеленоватой, вязкой жидкостью, лежало тело. Предположительно все‑таки человеческое, но пока что не до конца сформированное. Нет, скелет взрослого человека был в наличии, и даже мышечный корсет на нем имелся. Но не весь. Примерно на три четверти. То, чего недоставало, находилось в зачаточном состоянии – недоразвитые мышечные волокна напоминали перекрученные веревки, им еще только предстояло налиться, стать крупнее и массивнее.

Словом, в полужидком киселе лежал дистрофик, лишенный кожи. Хотя глазные яблоки у него уже имелись, и сейчас эти бессмысленные гляделки, лишенные век, неотрывно смотрели на меня сквозь толщу биологического раствора. Жутковатое зрелище, если честно. Хотя чего я ожидал увидеть? Сказочную красавицу, спящую в хрустальном автоклаве? Увы, такое бывает только в сказках. А в реальности даже если упаковка загадочностью и формами вполне себе претендует на мечту, то внутри чаще всего оказывается уродливое и потенциально опасное существо, зачем‑то тупо наблюдающее за каждым твоим движением…

Я так и не понял, мой там клон купается в биорастворе, или Кречетова, готовясь превратиться в суперсолдата. Впрочем, мне было на это наплевать.

Гораздо больше меня заинтересовал источник питания всех этих многочисленных гробов. Вон он, в центре зала возвышается метров на пять в высоту, и именно к нему по полу тянутся толстые кабели от всех автоклавов. Что ж, пойдем глянем, что это там за чудо научной мысли.

Вблизи чудо оказалось довольно неказистым. Стальной параллелепипед, поставленный «на попа» со множеством гнезд, к которым кабели от автоклавов и подключались. Плюс приборная панель с несколькими, скорее всего, сенсорными экранами, так как кнопок на панели не наблюдалось совершенно. Плюс между экранами вдавленная в параллелепипед бронеплита размером примерно метр на метр. И все.

– Ладно, – сказал я. – Посмотрим, что у тебя внутри.

И, отойдя на три шага назад, выстрелил, метя под бронеплиту.

Признаться, я ожидал, что придется курочить источник питания аккуратно и последовательно, тратя на него ценный боеприпас. Думалось, сейчас пуля‑аномалия прошьет его насквозь, потом следующую всажу рядом, надеясь выковырять то, что под плитой, не повредив его – ну, и так далее. Да еще и не факт, что там находится то, о чем я подумал…

Но получилось вообще замечательно. Зона его знает из чего был построен корпус источника питания, но пуля от него отрикошетила. Правда, царапину проплавила глубокую, и, рикошетя, выдрала на фиг ту плиту из корпуса.

Существенный кусок искореженной броневой стали, кувыркаясь, полетел мне прямо в голову, и я едва успел уклониться. Сзади послышался звон – видать, плита расколотила один из автоклавов. Но мне это было уже совершенно неинтересно, потому что там, в глубокой нише, между двумя желтыми, не иначе, золотыми клеммами причудливой формы был зажат похожий на карандаш продолговатый предмет, светящийся мягким голубоватым светом. Знакомый предмет, который я видел лишь однажды в экспериментальном танке Т‑010, который мы угнали у «боргов» с Циклопом и Метлой, упокой их Зона. Я об этом, помнится, в романе «Закон Зоны» подробно написал… И вот – вторая встреча.

– Ну, здравствуй, «фотошоп», – сказал я. Потом протянул руку, ослабил зажимы клемм, и извлек артефакт наружу.

Да, я помнил, что он безумно радиоактивен, и что именно «фотошоп» убил Метлу. Но в то же время я знал еще и то, что за время моих шатаний по Зонам я тысячу раз мог сдохнуть от облучения. Но не сдох. Стало быть, имею иммунитет к радиации. Редкий дар, порой развивающийся у опытных сталкеров. Правда не факт, что он передался моему новому телу. Вот и будет повод это проверить.

От «фотошопа» шло мягкое, но в то же время пронизывающее тепло. Моя ладонь моментально нагрелась до той же температуры, что и артефакт, и перестала его чувствовать. Интересное свойство. Подозреваю, что если сейчас взять «фотошоп» другой рукой, и надавить им на нагретую, то можно будет слепить из нее, скажем, копыто, коготь какой‑нибудь, или тройной фак из пятнадцати пальцев. И когда рука остынет, то такой и останется.

Мастерицы подобного тюнинга при помощи данного артефакта в лагере группировки «Всадники» делали из уродин писаных красавиц – которые в подавляющем большинстве довольно быстро умирали от лучевой болезни. Кречетов же пошел дальше – используя аномальную энергию «фотошопа», принялся штамповать себе личную армию… Так или иначе, бестолковый артефакт. И опасный. Счастья никому не принес, а вот проблем – море. Впрочем, это касается практически всех подарков Зоны. Для себя счастья от них не дождешься, для всех – тем более. Отчего порой возникает естественный вопрос: может, правы те, кто уничтожает артефакты, считая их абсолютным порождением зла?

– Отлично. А теперь медленно повернись и подними руки.

Раздавшийся позади меня знакомый неприятный голос прервал мои размышления. Надо же, как я задумался – даже не услышал шагов за спиной. Лишнее подтверждение тому, что сталкеру много думать вредно – пока будешь репу чесать, грохнут на хрен. Мутанты – чтоб сожрать. Братья по разуму – чтобы ограбить. Не нужны в Зоне задумчивые сталкеры с ценными вещами в руках. Впрочем, думаю, на Большой земле такие тоже долго не живут. Общее правило, едрить его налево.

– Оглох что ли? Или пулю в затылок захотел?

Поймать пулю затылком не входило в мои ближайшие планы. Но, в то же время, я прекрасно осознавал, что если б хотели убить – убили бы десять секунд назад. Значит, зачем‑то я нужен обладателю неприятного голоса. И я даже догадываюсь, почему он до сих пор не выстрелил.

Поэтому я неторопливо положил «фотошоп» в нагрудный карман, и повернулся, скрестив руки на груди. Нелишняя предосторожность, ибо мягкий, но напористый свет, излучаемый артефактом, вполне мог просочиться через ткань моего камуфляжа.

Что ж, мне открылась предсказуемая картина. Гетман «вольных», целящийся в меня из своей «Беретты», и его люди, рассредоточивающиеся в цепь за спиной своего вожака. Сейчас мне в грудь смотрело не меньше десятка стволов, и их количество с каждой секундой возрастало – члены группировки «Воля» заполняли помещение. У многих из них в руках были трофейные «G‑3», хотя и «калашей» тоже хватало. Понятно. Значит, все‑таки поймали кого‑то из обитателей подземелья, и разговорили насчет местонахождения этого зала.

Вскоре не менее тридцати бойцов держали меня на прицеле, и это было забавно. Так как я знал: ни один из них не выстрелит. Ибо не затем их вожак продумал сложную операцию по захвату базы, чтобы рисковать ценным трофеем. Ведь не база была ему нужна – вернее, не только она. И далеко не в первую очередь.

– Отдай мне «фотошоп», а потом вали на все четыре стороны, – сказал гетман.

– А еще чем тебе помочь? – поинтересовался я.

– Не хами, Снайпер, – криво усмехнулся предводитель группировки «Воля». – Я ж с пятнадцати метров не промахнусь.

– Понимаю, – кивнул я. – А вдруг я после твоего меткого выстрела неудачно упаду и «фотошоп» разобью? Если помнишь, он довольно хрупкий. Кстати, ты поэтому до сих пор и не выстрелил.

Я заметил, как правое веко гетмана слегка дернулось. И это я тоже понимаю.

Власть – она здоровья не добавляет. Нервы жжет как нитки, молодость из тела высасывает. Исключения случаются, но редко, примерно как иммунитет от радиации. Вон у гетмана того иммунитета точно нет: вроде здоровый мужик, а уже и глаз дергается, и рожу скривило от ярости.

Но кривись, не кривись, а договариваться придется – зря что ли столько бойцов положил, пока добрался до этого подземелья. Плюс нервный тик заработал. Неспроста это все. Значит, очень ему тот «фотошоп» нужен.

– Чего ты хочешь? – скрипнув зубами, выдавил из себя гетман.

– Да просто понять хочу, – пожал я плечами. – Скажи‑ка мне, чего ради ты столько своих и не своих людей на смерть отправил? Ради этого?

Я опустил руки, и из левого нагрудного кармана сквозь материю заструился ровный голубоватый свет.

– Отдай его мне! – гетман взвел курок «Беретты». Теперь легкого движения указательного пальца на спусковой крючок вполне достаточно, чтобы вышибить мне мозги.

Но мне уже было по фигу. Кураж меня захлестнул, который сродни боевому. И реально сейчас заткнуть меня можно было только пулей.

– То есть, ты решил занять место Кречетова, – продолжал я. – Самому наштамповать клонов, захватить Зону, и качать из нее артефакты, словно черное золото из нефтяной скважины?

– Точно, – ощерился гетман. – А потом, если получится, и весь глобус под себя подмять. Такое вот я, мля, мировое зло. Только не строй из себя супергероя, ладно? Тошнит уже, сука, от правильных да идейных. Любой на земле о том же мечтает, чтоб он один рулил, а остальные под него прогибались. Мечтает, и при этом искренне считает, что это и будет счастье для всех и каждого – на него пахать. Кстати, в этом что‑то есть, не находишь? Когда у дома будет один хозяин, махаться станет не с кем. Границы государств исчезнут, политика станет не нужна, войны прекратятся. Не перед кем станет греметь стальными яйцами. Люди будут работать на себя, ради своего блага…

– А тех, кому такой рай не понравится, твои клоны быстренько поставят к стенке, – продолжил я.

– Чтобы колосья могли расти, сорняки нужно выпалывать, – процедил сквозь зубы гетман.

– И кто сорняки, а кто колосья, будешь решать ты, – подытожил я. – В общем, все ясно. Слышал я уже не раз про такой рай, да только история показывает, что кроме рек крови ничем это не заканчивалось. В общем, обойдешься ты без «фотошопа».

– Тогда тебе придется сдохнуть, – прошипел гетман, и его палец начал показушно‑медленно выбирать слабину спуска – вдруг я сломаюсь и передумаю?

– Неплохое начало для благодетеля всего человечества – пристрелить того, кто не собирается стрелять в тебя, – сказал я, расслабляя плечо. Ремень соскользнул вниз, и моя пушка Гаусса с грохотом упала на бетонный пол. – А как тебе понравится следующее: я, гетман, вызываю тебя по Закону свободы!

Палец гетмана замер на спуске, не дожав пары миллиметров. Оно и понятно. Пристрели он меня сейчас, члены группировки, может, ничего и не скажут, но зарубку в памяти оставят. Которая может потом воспалиться, и превратиться в пульсирующий, гноящийся шрам, напрочь перечеркивающий то, что люди называют авторитетом вожака. И подобного, естественно, гетман допустить не мог.

– Ладно, – сказал он, опуская пистолет. Потом подумал немного, скользнул взглядом по моей «G‑3», лежащей на полу, и небрежным жестом бросил на бетон свою «Беретту». – Хочешь нож на нож побиться, без огнестрела – давай, я не против. Только учти. У моего сына больше нету «синей панацеи», и спасать тебя будет нечем. Да и смысла в этом никакого – кому нужен бесполезный, отработанный материал…

«Хммм, вот оно что, – промелькнуло у меня в голове. – Так это с подачи папаши что ли сынок спас меня на арене? Или же гетман просто хочет выглядеть перед своими эдаким мозговым центром, продумывающим хитрые многоходовки?»

Впрочем, сейчас это было уже неважно. Прошлое хорошо лишь для того, чтобы вспоминать о нем, сидя дома с рюмкой коньяка в руке и глядя на огонь, пляшущий в камине. Когда же нет ни дома, ни камина, ни даже собственной рюмки, то и прошлое теряет всякий смысл. Как и будущее, о котором в Зоне думать просто глупо, ибо каждая следующая минута может стать для тебя последней. Важно лишь настоящее, в котором гетман с мерзкой ухмылкой медленно тянул из ножен… мою «Бритву»!

Я поначалу даже и не понял, что это мой боевой нож болтается у него на поясе, потому что рукоять и гарда «Бритвы» были плотно обмотаны черным шнуром‑паракордом. И вполне понятно зачем. Мой нож, откованный из уникального артефакта, имеет способность превращать в мумию того, кто по незнанию или со злым умыслом попытается за него схватиться. Кроме хозяина. То есть, меня. Но если между ладонью похитителя и рукоятью ножа находится плотный слой из витков тонкого нейлонового шнура, то получается, что смертоносный эффект нивелируется полностью. Да и хват, возможно, будет удобнее для тех, кому больше нравится рукоять с оплеткой.

Гетману она явно нравилась. Извлеченная из ножен «Бритва» описала в воздухе замысловатую восьмерку – и вдруг расплылась в сетку из нечетких, смазанных линий, прочерченных в воздухе слегка светящимся клинком.

Ножом гетман владел виртуозно – я это понял, когда он еще у себя в кабинете авторучку крутил. Тоже на свои навыки в данном вопросе не жалуюсь, но уровень гетмана был явно на порядок выше моего. Если не на два. И хотя я тоже уже достал из ножен свой «Сталкер», было понятно – шансы победить в этом бою у меня равны нулю. Если, конечно, я ничего умного не придумаю.

Но как‑то не придумывалось, что можно противопоставить такому вихрю ударов, казалось одновременно жалящих со всех сторон. И мне ничего не оставалось, как отступить на шаг назад, чтобы не попасть под один из них. А то и под серию нереально быстрых уколов и резов. Потом еще на один шаг. И еще…

Рано или поздно гетман должен был выдохнуться. Но он, сволочь такая, и не думал выдыхаться. Поздновато я понял по его расширенным зрачкам, что главарь группировки «Воля» явно находится под действием какой‑то наркоты или отвара из растений‑мутантов Зоны. Вот что значит злоупотреблять рассеянным зрением, пренебрегая деталями! Иногда можно пропустить действительно важные мелочи.

Между тем гетман продолжал наступать. А мне становилось все труднее отступать. Я уже разок приложился бедром об край одного из автоклавов, и не факт, что в следующую секунду я не упрусь намертво в следующий стеклянный гроб, перегородивший мне путь назад…

Но случилось не то, чего я опасался. Чушь случилась. Ерунда, о которой не пишут в героических романах, и которая может случиться только в реальной жизни.

Тяжелая стальная крышка, прикрывавшая отсек с «фотошопом» и сорванная моим выстрелом, пробила боковую стенку одного из автоклавов. Теперь же из пробоины в борту стеклянного гроба медленно и печально выливалась тягучая зеленоватая жидкость. И к тому времени, как я, пятясь, добрался до злосчастного автоклава, рядом с ним уже натекла порядочная лужа – в которую я благополучно наступил, поскользнулся, и совершенно прозаично и бесславно грохнулся на спину. Твою ж дивизию! Что стоило ранее башку повернуть и посмотреть, куда улетела крышка? Тогда подумалось, мол, на фиг оно не надо…

А оказалось, было нужно. Очень. Прямо скажем, вопрос жизни и смерти. Причем моей.

Я еще летел, рефлекторно прижимая подбородок к груди, чтоб не удариться затылком при падении, а гетман уже бросился вперед, предвкушая скорую победу. Правильно сделал. Если противник оступился, надо не сопли жевать, а ловить момент. Иначе он улучит момент, когда ты оступишься, и без сомнений и размышлений устранит со своего пути препятствие в твоем лице.

Я словно в замедленном фильме видел, как распласталось в прыжке тело гетмана, как красиво и непринужденно делает он замах моим боевым ножом, метя мне под левое ухо, чтоб одним ударом вскрыть и сонную артерию, и горло. Хороший удар. Прямо скажем, отличный, от которого в моем положении нет спасения, потому что я сам еще летел, ожидая удара лопатками об пол, и не извернуться, не перекатиться не успевал…

Единственное, что я смог сделать, так это выставить вперед свой «Сталкер». Для «Бритвы», режущей металл как масло, вообще не препятствие. Но если в процессе резки отличным ножом куска масла, тот кусок резко повернуть, то, пожалуй, даже очень хороший нож, зажатый в очень сильной, тренированной руке, может из нее вырвать…

«Бритва» коснулась лезвия «Сталкера», преграждающего путь к моей шее, легко прошла через половину клинка – и тут я резко крутанул рукоять против часовой стрелки.

Нет, «Бритву» не вырвало из руки гетмана – слишком крепко и профессионально он держал нож. Нет, «Сталкер», сделанный из очень хорошей, но обычной стали, не выдержал удара ножа, откованного из редчайшего артефакта. Половина клинка моего ножа, хрустнув, отломилась, но и точно рассчитанный удар «Бритвы» сменил направление, пройдя в миллиметре от моего горла. Я даже ощутил на коже, обтягивающей кадык, прохладу клинка, с легким, еле слышным шелестом рассекшего воздух. Шелестом, так похожим на неслышное дыхание Сестры, побратимом которой я стал однажды…

А потом я грохнулся на лопатки, а гетман рухнул на меня сверху. Придавил мощной тушей так, что у меня аж дыхание перебило. Плюс в лицо мне ударил запах вчерашнего перегара, замешанный на крепком чесночном амбре.

– Конец тебе, урррод! – выдохнул главарь группировки «Воля», отжимаясь одной рукой от пола, а другой занося «Бритву» для последнего удара…

Но я ударил раньше. Двумя руками, левой усиливая резкое движение правой, вложив в него всего себя! Обломком «Сталкера» – под подбородок, как бьют ритуальными кинжалами дампы в соседней вселенной, чтобы одним ударом пробить и подъязычную кость, и язык, и нёбо, и мозг…

Обычно боль от удара ножом приходит позже, ибо клинок не рвет, а быстро и плавно разрезает ткани, отчего болевой сигнал доходит до нервной системы с опозданием. Но сейчас было иное.

Тупой обломок клинка грубо разорвал кожу, сломал подъязычную кость и разлохматил язык, ибо, воткнув нож, я по привычке провернул его в ране. Поэтому второй размашистый удар гетмана сдулся на середине пути. Не до убийства меня стало главарю группировки, потому что когда убивают тебя, все остальное отходит на второй план.

Впрочем, длины обломка моего ножа не хватило для убийства. Чтобы причинить противнику запредельную боль – да. Чтобы отпихнуть от себя тушу гетмана, бросившего «Бритву», и с выпученными глазами схватившегося за кровоточащую дыру под подбородком – да. Но не больше. Хотя в моем положении и это уже практически победа.

Я в перекате встал на ноги, потом нагнулся и поднял с пола «Бритву».

Вроде бы недавно лишился я своего боевого ножа, а показалось, что прошла целая вечность – так я привык к нему! Надо будет поскорее срезать на фиг этот паракорд, чтобы снова ощутить пальцами привычные изгибы рукояти, которая словно влитая ложится в ладонь…

И тут я краем глаза уловил движение, которого не должно было быть… Любой нормальный человек, получив такой удар обломком ножа, безуспешно пытается остановить кровь, просачивающуюся между пальцами, при этом медленно умирая и не осознавая, что умирает.

Гетман осознал. И вместо того, чтобы продолжать зажимать рану, вдруг оторвал от нее правую руку и полез за пазуху. Зачем?

Ответ главарь «Воли» извлек из‑за пазухи незамедлительно. В его окровавленной руке был зажат мой ПСС, пистолет самозарядный специальный, компактный и бесшумный, специально созданный для скрытого ношения и тихого убийства. Из которого с двух шагов не попасть в своего врага просто нереально.

Я лишь увидел, как дернулся затвор пистолета, а потом мне в грудь ударило кузнечным молотом. Во всяком случае, ощущение было именно такое. Странно, гетман вроде мне в лицо целился…

Меня отбросило на пару шагов назад. Я больно ударился спиной об автоклав, но боль в груди была гораздо сильнее. Невыносимая, раздирающая, запредельная… Но я все равно видел, как в мерзкой ухмылке растягивается рот гетмана, как из уголков этого рта медленно и тягуче вытекает багрово‑кровавая слюна… И как гетман мутнеющим, но торжествующим взглядом ловит мушку пистолета, чтобы на этот раз наверняка всадить мне между глаз вторую, последнюю пулю и в моей, и в его жизни.

Но у главаря группировки «Воля» ничего не вышло. Потому что из раскуроченного автоклава, рядом с которым он лежал, вдруг вылезло нечто. Человекоподобное, но в то же время весьма лишь условно похожее на человека. Все облепленное зеленоватой жижей, с нереально худыми конечностями, в которые были воткнуты многочисленные иглы капельниц, подающих в тело питательную смесь. Туловище лишь немногим толще моей руки, а вместо головы – слегка вытянутый шар с выпученными глазными яблоками, лишенными век. Заготовка для будущей военной биомашины, но уже жаждущая лишь одного – убивать.

От резкого рывка из конечностей «заготовки» вылетело большинство игл, а те, что не выскочили, вывернуло из вен что называется «с мясом». Во все стороны брызнула зеленовато‑розовая кровь, но «заготовку» это ничуть не смутило. Она довольно шустро выпрыгнула из своего гроба и рухнула на гетмана.

Выстрел из ПСС вместо того, чтобы разворотить мою голову, ушел в пол. Рикошетом взвизгнула пуля, и этот знакомый звук вернул меня в реальность – ибо до этого сложно было поверить, что происходящее не предсмертный глюк, а самая настоящая реальность.

«Заготовка» приникла своей жуткой башкой к окровавленной шее гетмана – видимо, запах крови и пробудил ее от медикаментозного сна. Тонкие, но сильные конечности оплели тело умирающего, как паук обхватывает беспомощную муху. Вытянутая голова твари ритмично задергалась – и прямо на глазах начала окрашиваться в темно‑вишневый цвет.

Не знаю, чем она глотала кровь умирающего, но процесс явно шел ей на пользу. Там, где по идее должны были быть уши, сразу же обозначились стремительно увеличивающиеся бугорки, а из кончиков пальцев, прорвав зеленоватую пленку, высунулись заостренные верхушки ногтей, больше похожих на когти. Которые тут же вонзились в плечи жертвы. А еще я увидел, как из головы «заготовки» вытянулись тонкие, гибкие щупальца. Штук шесть, а может и больше. Скользнув по лицу гетмана, они нырнули в его уши и ноздри. Раздвинув уголки губ, проникли в рот. Легко проколов глазные яблоки, нырнули в глазницы…

И тогда гетман закричал. Вернее, завыл. Тихо, но страшно, как кричит смертельно раненное животное, которому очень больно…

Так не должен кричать, умирая, сильный мужик. Неправильно это. Мужчина должен умирать достойно – даже если он этого и не достоин.

Я все еще сжимал «Бритву» в руке, и мне хватило сил толкнуть ее к гетману. Клинком вперед. И толкнуть точно.

Проехавшись по полу, скользкому от крови и слизи, натекшей из автоклава, кончик моего ножа коснулся большого пальца гетмана. И глава группировки «Воля» все понял правильно, накрыв клинок «Бритвы» ладонью и сжав его так, что из‑под пальцев брызнула кровь. При этом мизинец, рассеченный лезвием надвое, отделился и упал на пол. Но гетмана эта потеря нисколько не огорчила. Напротив, он рассмеялся. Хрипло, с бульканьем, но торжествующе. Ведь он нашел в себе силы умереть правильно, по‑мужски, унеся с собой жизнь своего врага.

Клинок моей «Бритвы», зажатый в окровавленной руке гетмана, озарился неземным бледно‑синим светом. Следом сияние цвета предрассветного неба мгновенно разлилось по всему телу главаря группировки «Воля», залив при этом и намертво вцепившуюся в него «заготовку». Та, осознав опасность, резко дернула башкой, разрывая щупальца, засевшие в голове гетмана…

Но было поздно.

«Бритва» уже захватила обоих, пропитала их тела своей энергией, как паук с внешним пищеварением пропитывает жертву своим желудочным соком. Я знал, что будет дальше, и привычно закрыл глаза. Ведь если я до сих пор еще не умер, то глаза могут мне еще пригодиться в дальнейшем.

Ярчайшая вспышка ударила по моим плотно сжатым векам. Все это уже было раньше. Дважды. С одним и тем же результатом. Поэтому я точно знал, что увижу, когда открою глаза.

И я не ошибся.

На том месте, где раненого гетмана добивала тварь из автоклава, сейчас застыли две полностью высушенные мумии, из которых мгновенно исчезла вся жидкость. «Бритва» выпивает без остатка тех, кто пытается забрать ее у меня. И мотай паракордом рукоять, не мотай, а от проклятия моего оружия не уйти. Так или иначе, но оно возьмет то, что принадлежит ему по праву. Ибо мой нож можно продать, или подарить. Или снять со случайно найденного мертвого тела. Тогда от него новому хозяину будет одно сплошное уважение и подспорье. А вот отнять никак нельзя. Потому как отомстит. Причем отомстит страшно.

Ведь обе мумии были еще живы. Я знал это совершенно точно, хотя они и не шевелились. И сейчас каждая клеточка их высушенных тел болела той запредельной болью, перед которой все муки ада покажутся ерундой, сравнимой с ожогом только что сгоревшей спичкой. Я помню это застывшее неподдельное страдание во взглядах Халка и псионика, и я точно знаю, насколько это больно – жить после того, как мой нож высосет жизнь из живого тела.

Впрочем, и гетман, и «заготовка» мучились недолго.

К композиции из двух мумий подошел сын главаря группировки «Воля». За спиной молодого парня камуфлированными тенями маячили вооруженные бойцы – по ходу, они единогласно признали наследственную преемственность власти. Что ж, возможно, на этот раз у «Воли» будет не самый худший гетман.

Парень постоял мгновение возле мумий, потом поднял пистолет и дважды выстрелил. Останки гетмана и «заготовки» дрогнули – и осыпались вниз плотными облаками желтоватой пыли. Потом Син – кажется так его звали – перевел на меня взгляд. Такой же тяжелый, как у отца.

Я усмехнулся, собрал остаток сил и поднялся на ноги. Не подобает сталкеру встречать смерть, валяясь на полу, словно тряпка. Я не сомневался, что сынок пристрелит меня за убийство папаши. И вовсе не из родственных чувств. Просто тот, кто однажды смог убить твоего отца, однажды может добраться и до тебя. Поэтому вполне логично потратить одну лишнюю пулю для того, чтобы избежать гипотетической серьезной проблемы в будущем.

Несколько секунд мы стояли, глядя друг другу в глаза, и никто не опустил взгляда. Наконец Син нарушил затянувшееся молчание. И сказал он совсем не то, что я ожидал услышать:

– Я видел, что отец выстрелил в тебя почти в упор. Но на тебе нет брони. Почему ты до сих пор жив?

– Хороший вопрос, – усмехнулся я. – Хотел бы я сам знать на него ответ.

Грудь болела нестерпимо, но на моем камуфляже почти не было свежей крови. Почти. Лишь совсем небольшое бурое пятно расплывалось вокруг отверстия от пули в районе левого нагрудного кармана. Того самого, куда я положил «фотошоп».

Я расстегнул клапан, засунул руку в карман – и достал оттуда два стеклянных осколка. Именно стеклянных, по‑другому не скажешь. В перебитом пулей «фотошопе» не осталось ни капли голубоватого света. Теперь это были всего лишь бесполезные обломки, не стоящие ни копейки.

Мои пальцы разжались, две стекляшки, звякнув, упали на пол. Сын гетмана равнодушно проводил их взглядом. Похоже, амбиции папаши не передались по наследству – парню явно хватало власти над группировкой. Пока что хватало. Как известно, аппетит приходит во время еды.

– Ясно, – кивнул Син. – Делать нам тут больше нечего. Пошли отсюда.

Но подчиненные явно заколебались, не спеша выполнять приказ нового главаря. Из небольшой толпы «вольных» раздался довольно наглый голос:

– А ты не хочешь прикончить этого сталкерюгу, который грохнул гетмана?

В глазах Сина мгновенно полыхнул нехороший огонь.

– Гетман теперь я, если ты не заметил. И я чту законы группировки. Сталкер вызвал отца по Закону свободы, и победил. Притом, в отличие от отца, сталкер бился честно – нож на нож, без огнестрела, как было договорено. Поэтому он будет жить.

– Вон оно как, – протянул обладатель наглого голоса. – Прах папаши еще не успел остыть, а сынок уже вылил на него ушат дерьма. Ну чо, пацаны, все уверены, что нам нужен такой гет…

Пистолетный выстрел хлестнул по ушам, словно плеть. Я уже рассмотрел, что сынок гетмана использует пистолет ГШ‑18, несомненным достоинством которого является магазин на восемнадцать патронов. То есть, сейчас Син располагал еще пятнадцатью патронами, которые в толпе, не готовой к такому повороту событий, могли наделать много неприятностей. Например, таких как сейчас, когда из толпы вывалился и ткнулся лицом в ближайший автоклав обладатель наглого голоса.

Я прекрасно видел со своего места, что пуля вошла разговорчивому «вольному» в рот и вылетела из затылка вместе с оторванным языком, который застрял в развороченном выходном отверстии. Наглядно. Типа, кто будет много трепаться, у того язык окажется на затылке. Интересно, как это Син сделал? Случайно получилось? Или реально тренировал такой выстрел?

Впрочем, особого значения это не имело. Толпа «вольных», потерявшая кандидата на лидера оппозиции, резко стухла, и теперь явно старалась сгладить произошедшее. Лишь кто‑то скорее от недоумения проговорил:

– Так можно ж было Капсюля вызвать. По Закону свободы. Чо ж так сразу – пулю в пасть…

– Законы в группировке теперь устанавливаю я, – резко бросил Син. – Капсюль слишком много болтал, и получил то, что заслужил. Если еще кто‑то сомневается, тот ли у группировки гетман, пусть выскажет это сейчас. Ну? Есть желающие?

Желающих не нашлось. Оно и понятно. Син очень резко обозначил кто тут есть ху, а людям подсознательно нравятся сильные лидеры. Ну и своя шкура дорога. Вдруг не кому‑то, а именно тебе в лоб прилетит следующая пуля. Не исключено ни разу. Поэтому ну его на фиг.

Никому даже в голову не пришло воспользоваться личным оружием и пристрелить Сина. Тот, кто наверно мог это сделать, сейчас стоял на коленях, обняв автоклав, с окровавленным языком, свешивающимся от затылка до самой шеи. Как верно подметил классик, вожаков не остается, когда заканчиваются буйные.

Поняв, что с волнениями внутри группировки покончено, Син вновь повернулся ко мне.

– А теперь уходи, – сказал он. – Я привык за добро платить вдвое, такой уж у меня личный Закон долга. Но и за зло я тоже расплачиваюсь по двойным стандартам. И, как ни крути, Капсюль был прав. Тот, кого ты убил, был моим отцом, и я никогда не забуду ни про первое, ни про второе. Так что не попадайся на моем пути, сталкер.

Я скромно промолчал о том, что последнюю пулю высохшая, но все еще живая мумия гетмана получила не от меня. Просто когда многократно превосходящий тебя в силе вероятный противник почти вежливо просит тебя удалиться, борзеть сто́ит лишь если тебе угрожает реальная опасность – либо в иных случаях, когда без борзости просто не обойтись. Сейчас явно был не тот случай. Поэтому я подобрал с пола «Бритву» вместе со своей «G‑3», и молча направился к выходу из зала. Когда тебе в спину смотрят без малого три десятка стволов, лучше уходить по‑английски, не прощаясь и не оглядываясь. Мало ли как те, со стволами, расценят лишние слова и движения…

Выйдя в коридор, я прошел мимо двух слабо дымящихся боевых модулей. Недалеко же они ушли. Оно и понятно – пушки Гаусса в замкнутом коридоре гораздо эффективнее пулеметов Гатлинга.

На этот раз я довольно быстро нашел дорогу к выходу из подземного лабиринта – следуя к залу с автоклавами, группировка «Воля» оставила довольно много следов. Кровавых. В буквальном смысле. Бойцы гетмана безжалостно добивали тех, кого встречали на своем пути, а потом спокойно шли дальше по лужам свежей крови…

Теперь ими командует другой человек. Правда, сильно сомневаюсь, что от этого путь группировки «Воля» будет менее кровавым – как мудро сформулировал закон свободы другой классик, любая свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Или что‑то в этом роде.

Осторожно обходя трупы, разорванные крупнокалиберными пулеметами, я наконец вышел наружу. Вечерело. Со стороны леса потянуло прохладой. Я жадно вдохнул свежий воздух полной грудью – и чуть не взвыл от боли.

Болело в районе сердца, там, куда угодила пуля гетмана. Камуфла вокруг нагрудного кармана пропиталась кровью, но не настолько, чтобы можно было говорить о серьезном ранении.

Я расстегнул камуфляж, уже догадываясь, что там увижу.

Ну да, так и есть. В мою левую грудную мышцу была вдавлена фигурная пластина, которую я нашел в лаборатории среди останков Снайпера. Подарок Буки. Острые края стального рукокрыла прорвали подкладку камуфляжа и вошли в плоть, распределив по ней энергию пули. При этом металл словно врос в мое тело. Острые края крыльев зацепились за кожу изнутри, и теперь выдрать их можно было только вместе с куском мяса.

Причем все это произошло со мной уже во второй раз. А, может, пластина притягивает пули для того, чтобы вгрызться в мою плоть? Вполне возможно, ведь я прекрасно помнил, что гетман целился мне в лицо.

Впрочем, я слишком сильно устал для того, чтобы подробно анализировать произошедшее – уж больно насыщенным событиями оказался прошедший день. Правда, боковым зрением я отметил, как в кустах что‑то блеснуло – может, осколок бутылки, а может, те самые внимательные глаза, которые я видел уже не раз. Даже если и так, то хрен с ними, пусть смотрят. На то, что не приносит тебе ни вреда, ни пользы, лучше просто не обращать внимания.

Сейчас меня больше волновало другое: куда теперь идти? И зачем? Надо ли куда‑то идти, когда идти некуда?

Я поразмыслил, и решил – надо. Потому что я фантастически, нереально, смертельно хочу спать, а тут мне выспаться точно не дадут. Или «вольные» наружу полезут, или ночные мутанты соберутся полакомиться трупами.

Поэтому я проверил свою «G‑3», поставил регулятор на минимальные пули, которых любому мутанту Зоны хватит за глаза, чтобы сдохнуть, и углубился в лес.

Шел я недолго, продираясь через бурелом и цепляясь носками берцев за высокие корни, торчащие из земли. Полчаса, может, чуть больше. Ночь понемногу вступала в свои права – еще чуть‑чуть, и темнота накроет чащобу своим непроницаемым саваном.

Я уже совсем было решил найти подходящее дерево для ночевки среди ветвей, когда лес внезапно расступился, и я оказался на опушке, в центре которой стоял более‑менее неплохо сохранившийся домик. Скорее всего, избушка лесника, покинувшего эти проклятые места сразу после аварии на чернобыльской АЭС. Небось, внутри всё вверх дном, гнильё, прах и паутина. Но – плевать. По всем признакам ночью дождь будет, и всяко приятнее спать под удары капель по крыше лесного домика, чем мокнуть, сидя на дереве.

Дверь была заперта на тяжелый амбарный замок, который я сбил выстрелом из «G‑3», вынеся вместе с замко́м порядочный кусок косяка. По фиг. Я слишком сильно устал, чтобы еще минут десять ковыряться гвоздем в замочной скважине.

Вопреки ожиданиям, внутри домик оказался даже более приличным, чем снаружи. Небольшая печь, заготовленные дрова возле нее. Деревянный стол, табуретка под ним. Грубо сколоченные полки вдоль стен с какими‑то консервами, пыльными банками, жестяными коробками. И лежанка! С матрацем, набитым соломой!!!

Больше ничего в хижине не было, но мне большего и не надо. В чем оно, сталкерское счастье? Хабара побольше найти? Чтоб на домик накопить возле речки? Да хрен там! Любой даже самый полный дебил понимает в глубине души: домик этот – лишь мечта. Для девяноста девяти процентов сталкеров несбыточная, потому что Зона крайне неохотно отпускает тех, кто однажды перешел границу кордона.

А лежанка с матрацем – вот она. Реальная, не придуманная. Которая и есть то самое большое, настоящее счастье для человека, вконец измотанного Зоной.

Я нашел в себе силы перевернуть тяжелый стол и подпереть им искалеченную дверь. После чего сделал три шага, рухнул на лежанку, и сразу же провалился в непроницаемую черноту настоящего сталкерского счастья. Которое не для всех, а только для одного. Эксклюзивное. Твое. Заслуженное. Выстраданное. И потому самое желанное на свете.

Эпилог

В полуметре над землей висел разрез. Продольный разрез в пространстве, по краям которого порой пробегали синеватые молнии. Края разреза подрагивали, тянулись друг к другу, но что‑то не давало им сомкнуться. Будто некая неведомая сила препятствовала воссоединению непроницаемой границы между мирами, которую однажды рассек сверкающий нож человека по прозвищу Снайпер.

Внезапно в просвете между краями появился нос. Осторожно так высунулся, понюхал воздух чувствительными ноздрями и, словно испугавшись чего‑то, всунулся обратно. Исчез. Чтобы через несколько мгновений появиться вновь, но уже в составе морды, карикатурно напоминающей лицо хомо сапиенса. Словно обезьяньи черты смешали в равных пропорциях с человеческими, и слепили из них вот это кривоватое, гнилозубое существо, на голове которого красовался сложный убор, увенчанный башкой крысособаки с оскаленной пастью.

Человекообразный уродец долго принюхивался и осматривался, прежде чем решиться и осторожно, бочком вылезти целиком из разреза между мирами.

Одет он был странно. Рубаха, штаны и обувь сработаны из блестящей, сморщенной кожи, словно содранной с тела гигантской летучей мыши. На плечах – меховой плащ, сшитый из множества лоснящихся шкурок. В лапах – нечто похожее то ли на копье, то ли на посох с коротким, грубо откованным мечом на конце.

Существо явно боялось незнакомого мира. Но в то же время вместе со страхом на его мордочке застыло привычное выражение надменного презрения, свойственного вождям и удачливым торговцам – что зачастую есть одно и то же.

Следом за вождем из портала так же осторожно вылезли еще два десятка уродцев – все, что осталось от племени Огненной крысособаки после Великой войны за веру в Камай‑нанги, Черного Стрелка, пришедшего из другого мира.

Нет, люди племени не проиграли эту войну. В ней, словно в мясорубке, перемололись и люди Трясины с Яузских болот, похожие на голодных мо́роков, вылезших из Поля Смерти, и клан Черных Сколопендр, что всю жизнь охотились на развалинах свибловской промзоны, и даже упакованные в тяжелую броню великие воины племени Жуков‑медведей, кто прекрасно дерутся на суше, но столь же замечательно тонут в болотах, если их туда заманить.

Короче, Великая война за веру чуть не стерла с лица земли все племена вормов‑трупоедов, которые слишком поздно осознали ее последствия. Осознав же, остатки кланов объединились, как мечтал в свое время вождь племени Огненной крысособаки – и, отловив того вождя, прижали его к стенке. Мол, подавай им Камай‑нанги, из‑за которого началась эта бойня. Ты замутил тему, ты и расхлебывай. А не предъявишь Черного Стрелка, так от тебя и остатков твоего клана останутся только обглоданные скелеты.

Вождю ничего не оставалось делать, как пообещать найти бога, в теле которого поселились одновременно три духа‑покровителя – Корг, умеющий взглядом покорять чудовищ, Рун, мечущий огненные молнии, и Фуцзий, Побратим смерти. Обещание было дано на священной Поляне Совета, где вождь поклялся собственной печенью, что за три дня отыщет Камай‑нанги. Потому и был отпущен на поиски вместе с жалкой кучкой вормов, оставшихся от некогда могучего племени – каждый знает, что давший клятву на священной поляне, и не выполнивший ее, погибает страшной смертью.

Столь удачно смывшись с Поляны Совета, вождь, в свою очередь, поймал за шкирку своего нового шамана по имени Зорик, который, собственно, и заварил всю эту кашу с Камай‑нанги, и пообещал служителю культа отреза́ть каждый день по кусочку от его детородного органа, если тот не найдет Черного Стрелка.

Новый шаман был помимо всего прочего сообразительным парнем и отличным следопытом. И нюх у него отличный, не зря ж он родился в клане, тотемом которого испокон веков является крысособака.

Шаман довольно быстро взял след Камай‑нанги, который и привел его к разрыву между мирами. В который вождь лезть категорически отказался. Мол, иди, шаман, сначала все разведай, а мы тут подождем.

Зорик спорить не стал и нырнул в портал. С тех пор прошло три дня. А на четвертый взмыленный дозорный доложил, что к месту стоянки клана приближается большой отряд людей племени Жуков‑медведей. Которые, как известно, шутить не любят.

В общем, почесав вшивый затылок, вождь решил, что печень у него одна, и уйти в другой мир будет безопаснее. После чего, пересилив ужас перед неизвестностью, шагнул в портал вместе с остатками своего клана.

И сейчас он стоял рядом с порталом, соображая, действительно ли это иной мир, или просто другая местность старого. Уж больно похожа была больная, серая трава на такую же траву вселенной Кремля. Деревья почти такие же, мутировавшие и скрюченные, хотя с виду вроде не очень опасные. Небо тоже серое, огромной, неподъемной глыбой нависшее над головой. И воздух ничем не отличающийся от воздуха родного мира, так же пронзительно воняющий болотными испарениями, разложившейся кровью, гнилью и смертью.

Вождь стоял и думал, позади него, поскуливая, толпились жалкие остатки его племени – которыми, если что, можно легко пожертвовать. Тупые ублюдки, ни хрена не умеющие воевать… Впрочем, сейчас не место и не время беситься, поддаваясь гневу. Сейчас главное понять, что делать и куда идти…

Внезапно зашевелились высокие кусты, росшие на краю кривого леса. Вождь скрипнул зубами от страха, и перехватил поудобнее свой посох‑меч, некогда бывший символом нерушимой власти, а ныне ставший лишь довольно неважным оружием. Но лучше уж сразиться с неведомой опасностью, чем вернуться и попасть в лапы клана Жуков‑медведей. Эти не пощадят, ибо три дня прошло, а Камай‑нанги так до сих пор и не найден.

Вождь напрягся было – но тут же расслабился. Потому что из‑за кустов вышел Зорик. Вождь был почти уверен, что шамана сожрали чудовища чужого мира, и был приятно удивлен. Ведь если Зорик вернулся ни с чем, то его печень сожрет не неведомый мутант, а сам вождь клана Огненной Крысособаки. Потому что зачем нужна печень шаману, который не знает, где искать своего бога?

Но Зорик вернулся с трофеем, который бережно протянул вождю.

– Что это? – удивился тот, сглотнув голодную слюну – за время сидения возле портала остатки племени Огненной крысособаки прикончили все запасы провизии.

Эти слова он произнес на прекрасном языке своего народа, подобном журчанию ручья в жаркий день. Правда, тупые хомо исключительно из вредности называют этот язык мерзким и скрипучим, но это лишь их частное мнение, на которое можно справить малую нужду.

– Это рука самого Камай‑нанги! – с благоговением произнес Зорик.

Вождь потыкал ногтем мизинца полуразложившуюся конечность хомо. От этого тыканья подгнившая кожа порвалась, из разрыва потек темно‑желтый гной.

– То есть, теперь твой Черный Стрелок однорукий? – поинтересовался первый заместитель вождя, после войны ставший единственным – остальные полегли в священной битве за веру.

– Как бы не так! – воскликнул шаман. – Я своими глазами видел, как Камай‑нанги отрастил себе новую руку!

Люди клана зашептались за спиной вождя. Ну да, людям нужна вера в чудеса. Только главное, чтобы они верили в правильные чудеса – те, которые умеет творить вождь. Ведь самое главное чудо всех правителей это их сила. Потому что вождь, не умеющий продемонстрировать свою силу подчиненным, скоро на собственной шее ощутит мощь смертоносного удара, который нанесет новый вождь. А этот Зорик слишком умен и слишком удачлив, чтобы оставаться простым шаманом.

Вождь милостиво улыбнулся, после чего неожиданно резко махнул своим оружием. Голова Зорика покатилась по серой траве, сверкая глазами, полными восхищения. Гнилая рука Камай‑нанги шлепнулась на землю, словно дохлая лягушка, на которую вождь немедленно наступил ногой, отчего гной брызнул во все стороны. Но вождь мужественно сделал вид, что его это не касается – ради демонстрации силы можно пожертвовать даже деликатесом.

– Шаман наврал нам, – хмуро произнес вождь, поворачиваясь к своему немногочисленному народу. – Он врал нам на Поляне Совета, когда рассказывал о своей встрече с богом на земле. Он соврал и сейчас, принеся в качестве доказательства своих слов кусок гнилого мяса. Духи‑покровители только сейчас сочли нужным шепнуть мне об этом, но мы все знаем, что лгуна рано или поздно все равно настигнет возмездие.

Притихшие было вормы загалдели, поняв, что им‑то ничего не грозит. Всегда приятно осознавать, что умер кто‑то другой, а сам ты находишься в относительной безопасности. Потому порой так полезны показательные казни в непростом деле управления племенем.

– Слава вождю! – орали вормы, потрясая копьями, примитивными мечами и ржавыми штык‑ножами времен Последней Войны, найденными в развалинах. – Слава великому правителю вормов!

– Зачем нам теперь нужен шаман? – перекрывая вопли соплеменников, заорал первый заместитель. – Пусть вождь будет и шаманом тоже, если духи‑покровители могут разговаривать с ним без помощи шамана!

– Пусть, пусть, пусть! – орали вормы.

– Будь по‑вашему, – милостиво кивнул вождь, вытирая окровавленный клинок краем своего плаща. – Хорошо, я буду и вашем правителем, и вашим шаманом, если вы так этого хотите!

– Слава вождю! Слава шаману!

Вождь поднял руку, свободную от оружия, и все разом замолчали.

– Хватит криков, достаточно слов, – произнес новоиспеченный вождь‑шаман. – Теперь я знаю, что нужно сделать, чтобы удача вновь вернулась к племени Огненной Крысособаки – духи шепнули мне и об этом тоже. Нам нужно поймать самозванца, называющего себя Камай‑нанги, убить его, а труп принести на Поляну Совета, чтобы все вормы увидели – причина наших распрей умерла, делить больше нечего, а Камай‑нанги это вовсе не бог, а самый обычный хомо.

– Правильно! – заорал заместитель. – Наш вождь приведет нас к новой победе! Вперед!

Вождь снисходительно улыбнулся. Хороший у него заместитель. Надо будет скормить ему крохотную часть печени Камай‑нанги, когда тот будет убит. Пусть к заместителю перейдет небольшая часть божественной удачи Черного Стрелка, заработал. Дело оставалось за малым: найти Камай‑нанги. Но это лишь вопрос времени. Люди клана Огненной Крысособаки всегда были отличными следопытами…

– А вдруг он все‑таки бог? – негромко произнес заместитель, так, чтобы слышать мог только вождь. Видать, проорался, и голова заработала. Плохо. Лучше когда подчиненные просто кричат то, что нужно правителю, не пытаясь при этом думать. Хотя где сейчас возьмешь идеальных подданных? Приходится довольствоваться тем, что есть.

– Тем лучше, – не поворачивая головы, ухмыльнулся вождь. – Я еще никогда не пробовал печень бога.

09.03.2016–19.06.2016

Глоссарий

(в кавычках даны прямые цитаты из романа Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине»)

Зона

Концепт аномальных Зон придуман Аркадием и Борисом Стругацкими и описан в их знаменитом романе «Пикник на обочине». Согласно роману, Зоны – это территории, образовавшиеся в результате Посещения, предположительно инопланетян. Всего насчитывается шесть Зон, расположенных в разных местах земного шара. Данные территории чрезвычайно опасны для человека из‑за аномалий , часто невидимых, любой контакт с которыми чреват увечьями, либо смертью.

В Зонах работают ученые со всего мира, изучая природу различных необъяснимых явлений. Также туда нелегально проникают сталкеры , отчаянные охотники за ценными артефактами – предметами с уникальными свойствами, предположительно оставленными в Зонах инопланетянами.

В романе Аркадия и Бориса Стругацких «Пикник на обочине» описана Зона, частично захватившая город Хармонт . В последующих романах серии «СТАЛКЕР», написанных другими авторами, описываются Зоны, преимущественно расположенные на территории России и Украины, в частности, Чернобыльская Зона отчуждения.

Хармонт

Фантастический город в США, в котором происходят события «Пикника на обочине» Аркадия и Бориса Стругацких. Исходя из близости канадской границы (в романе упоминается Канада – родина физически развитых полицейских), обилия гор, также упоминаемых в романе, а главное – созвучия «Хар‑монт», можно предположить, что речь в «Пикнике на обочине» идет о небольшом городе Хавр, расположенном в штате Монтана.

Чернобыль

Город на Украине, вблизи которого находится печально знаменитая ЧАЭС. Концепт серии «СТАЛКЕР» предполагает, что чернобыльская аномальная Зона есть одна из шести Зон, упоминаемых в романе братьев Стругацких «Пикник на обочине».

Группировки

Сталкеры

По определению братьев Стругацких, сталкеры это «отчаянные парни, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти». Путь в Зоне сталкеры находят, бросая гайки на места предполагаемого расположения аномалий – если полет гайки отклонится в сторону, либо с ней произойдет что‑то необычное, значит, на данном участке не все в порядке.

Сталкерство незаконно, за нарушение границы кордона без разрешения властей предусмотрен тюремный срок. В Зоне «Пикника на обочине» Аркадия и Бориса Стругацких оружие сталкерам не требуется, однако дальнейшее развитие событий в романах серии «СТАЛКЕР» диктует необходимость его наличия.

С опытом у сталкеров развиваются необычные способности, например, сверхчувствительность. В финале романа братьев Стругацких Рэд Шухарт чувствует аномалии и степень их опасности «не думая, не осознавая, не запоминая даже… словно бы спинным мозгом». Также у сталкеров рождаются дети с отклонениями, хотя, согласно утверждению доктора Валентина Пильмана, мутагенные факторы в Зоне отсутствуют.

Рэдрик Шухарт

Главный герой «Пикника на обочине» Рэдрик Шухарт по прозвищу «Рыжий». В начале романа – лаборант Международного института внеземных культур, помимо основной работы промышляющий сталкерством, далее просто сталкер. Волевой человек, обладающий сверхчувствительностью к аномалиям, что помогает ему выжить в Зоне. До самопожертвования любит свою семью. Подвержен вредным привычкам (курит, выпивает). В конце романа братьев Стругацких совершает неоднозначный поступок – отправляет на смерть Артура, сына Стервятника Барбриджа, из‑за чего в последующих романах литературного цикла «Пикник на обочине» мучается совестью.

Снайпер

Центральный персонаж саги Дмитрия Силлова о приключениях Снайпера (см. «Хронологию» в начале книги). Сталкер поневоле, у которого воспоминания о прошлой жизни, описанной в романе Дмитрия Силлова «Закон проклятого», стерты и заменены другими (см. роман Д. Силлова «Закон Снайпера»). Отменный стрелок, человек сильной воли, приученный преодолевать любые трудности. В то же время имеет свою слабость – любовь к девушке Марии по прозвищу «Сорок пятая». Обладает уникальным оружием – ножом «Бритвой», который способен вскрывать границы между мирами – в частности, с помощью «Бритвы» открыты пути во вселенную Кремля (литературная серия «Кремль 2222») и Центрального мира (литературная серия «Роза миров»).

В романах Дмитрия Силлова «Счастье для всех» и «Никто не уйдет» из литературного цикла «Пикник на обочине» действует вместе с Рэдриком Шухартом в чернобыльской Зоне, и в Зоне города Хармонт, описанной братьями Стругацкими.

Эдвард

Бывший сталкер, ставший ученым в Киевском научно‑исследовательском институте того же профиля, что и хармонтский Институт (см. рассказ Дмитрия Силлова «Тени Хармонта», опубликованный в сборнике рассказов «Хроника Посещения» литературного цикла «Пикник на обочине»). Помимо имени известны три буквы фамилии Эдварда «Бай…», а также часть его прозвища «Меч…», озвученного Снайпером, который встречал Эдварда ранее в Чернобыльской Зоне. О своем прошлом ученый распространяться не любит. Согласно информации из романа братьев Стругацких «Пикник на обочине» о русском ученом, прибывшем вместо погибшего Кирилла Панова, и рассказу Дмитрия Силлова «Тени Хармонта», Эдвард направлен в хармонтский Институт из России для обмена опытом.

Дегтярь

Сталкер, бывший полковник, получивший свое прозвище за то, что любому другому оружию в Зоне предпочитает пулемет Дегтярева, прокачанный артефактами. Персонаж романа Дмитрия Силлова «Закон “дегтярева”».

Японец

Персонаж трех отдельных спин‑офф романов Дмитрия Силлова «Путь якудзы», «Ученик якудзы» и «Тень якудзы», также является второстепенным персонажем ряда других романов Дмитрия Силлова. Профессиональный убийца, обучавшийся в Японии древнему искусству синоби.

Мастер

Знаток подрывного дела. В Зоне использует автомат Калашникова с надписью «Банхаммер», вырезанной на прикладе. Персонаж романов Дмитрия Силлова «Закон “дегтярева”» и «Закон Призрака».

Призрак

Сталкер, однажды сумевший вырваться из аномалии «Веселый призрак», вследствие чего и получил свое прозвище. После контакта с аномалией его лицо обезображено. Персонаж романа Дмитрия Силлова «Закон Призрака».

Борг

Группировка бывших военных, ставших сталкерами. Отличительная особенность – красные погоны с вышитыми на них знаками отличия и униформа черно‑красного цвета.

Воля

Военизированная группировка сталкеров, своеобразная «вольница» с более мягким уставом, чем у «боргов», за счет чего привлекает в свои ряды большое количество «ловцов удачи». Является довольно грозной силой, имеющей в Зоне серьезное влияние. Отличительная особенность – зеленые нарукавные нашивки с надписью «Воля».

Фанатики Монумента

Военизированная группировка неясного происхождения, прекрасно вооружена и обучена. Прикрывает подходы к ЧАЭС, уничтожая всех, кто пытается проникнуть в зону их влияния. Предположительно членами данной группировки являются так называемые кибы, люди‑машины, полностью подчиняющиеся неведомому хозяину. Также имеется версия, что фанатики Монумента это люди, захваченные «мусорщиками» и запрограммированные ими на охрану их базы в центре чернобыльской Зоны.

Наймиты

Немногочисленная группировка наемных убийц, в настоящее время имеющая хорошо охраняемую базу в районе деревень Стечанка и Корогод. Предположительно выполняет задания западных спецслужб, не гнушаясь при этом подзаработать заказами на ликвидацию отдельных лиц.

Армейские сталкеры

Группы бывших военных, дезертировавшие в Зону в поисках наживы. Хорошо организованы, имеют устойчивые связи с Большой землей и военными на кордонах. Часто неофициально нанимаются правительством Украины для глубоких рейдов и зачисток в Зоне, так как регулярные воинские подразделения не знают Зону так, как ее знают армейские сталкеры, живущие в ней.

Мутанты

Безглазые псы

Псы, попавшие под воздействие жесткого аномального излучения, и сумевшие выжить. Наиболее частые травмы таких собак это потеря глаз и разложение заживо. При этом часто нежизнеспособные особи все‑таки необъяснимым образом остаются в живых – правда, только в границах Зоны. Как только такая особь пересекает линию кордона, она сразу же погибает.

Бюргеры

Мутанты, получившие свое название из‑за картинки в старом журнале, изображающей приземистого и полного немецкого обывателя‑бюргера с кружкой пива в руке. Предположительно, результаты генетических экспериментов над людьми. Низкорослые карлики, обладающие способностью к телепатии и телекинезу.

Волкопёс или волкособака

Результат скрещивания собаки с волком. Злобный мутант, умный и хитрый. Выросший под воздействием аномального излучения Зоны, размерами порой значительно превосходит своих родителей. Уши волкопса ценятся в качестве сырья для производства дорогих лекарств.

Вормы («трупоеды»)

Мутант из мира «вселенной Кремля». Название этих мутантов происходит от английского слова «worm» («червь»). Второе название вормов – «трупоеды».

Вормы – это любые человекоподобные неопознанные мутанты, не принадлежащие ни к одной из организованных групп. По виду напоминают бомжей, но довольно шустрых – иначе не выжить. Питаются в основном мертвечиной. Сведений о них почти нет, потому от вормов, как от плотоядных дикарей, можно ожидать чего угодно. В мире «вселенной Кремля» иногда составляют симбиоз с Полями Смерти, как рыбы‑прилипалы, питаясь отходами его жизнедеятельности и довольно быстро обрастая атрофиями (век, губ, ушей и т. д.), гипертрофиями (пальцы рук до земли и т. д.) и асимметриями (бесформенная голова и т. д.).

Головорук

Биологическая машина для убийства, обитающая в подземных лабораториях ЧАЭС. Вероятно искусственного происхождения. В высоту около трех метров, глазки маленькие и вылупленные, вместо носа нарост, похожий на обрубленный хобот, бровей нет, вместо рта – зубастая щель под «носом» без намека на губы. Выглядит как чудовище с гипертрофированной головой и огромными руками, явно не соответствующими небольшому туловищу‑придатку.

Земляная пчела

Плотоядное насекомое, охотящееся роем. Свои улья эти пчелы строят глубоко в почве, разрыхляя ее своими жвалами. Укус одной такой пчелы может парализовать крупное животное. Производят мед, из которого можно делать очень ценный антибиотик.

Кабан

Обычный кабан, усовершенствованный Зоной до серьезной машины убийства. Больше лесного кабана раза в два‑три. Предпочитает вместо растительной пищи питаться свежим мясом. Мощный лоб, от которого рикошетят пули, и длинные клыки делают кабана‑мутанта серьезной угрозой для сталкеров.

Квазимясо

Домашние свиньи, мутировавшие под воздействием неведомых излучений Зоны. Чаще всего выглядят как бесформенные нагромождения мяса. При этом могут быть опасны для человека, особенно если в процессе мутации Зона смешала в один организм свинью вместе с каким‑нибудь другим животным, птицей или насекомым. Квазимясо встречается с волчьими пастями, медвежьими когтями, увеличенными жвалами жука‑оленя и т. д.

Квазимуха

Муха, увеличенная Зоной в несколько раз. Обычно безопасна и на нее не обращают особого внимания, как на обычную муху. Хотя известны случаи, когда квазимухи кусали людей, а в животных откладывали яйца, вследствие чего те животные становились пищей для личинок квазимухи, и в результате погибали.

Крысособака

Мутант из мира «вселенной Кремля». Помесь крысы с собакой. Помимо совокупных качеств крыс и собак обладает способностью к телепатии.

Ктулху

Один из самых страшных мутантов Зоны. Человекообразное существо ростом около двух метров, с лысой головой и щупальцами на месте носа и рта. Крайне силен, пальцы рук и ног оканчиваются крепкими когтями. В романе «Закон “дегтярева”» описан вожак этих мутантов – огромный спящий ктулху, имеющий громадные крылья.

Мертвопак

Немыслимое порождение Зоны, слепленное из мертвых тел. Описание монстра из романа Дмитрия Силлова «Закон “дегтярева”»: «Неведомая сила собрала трупы вместе, слепила в единый комок из тел, голов и конечностей, выкрученных немыслимым образом. Но в то же время это не было хаотичным нагромождением мертвой плоти. Два или три десятка ног жуткой твари находились внизу, многочисленные руки торчали спереди и по бокам, а головы были собраны спереди в одну кучу, напоминающую кошмарный цветок. Посредине – лицо вожака с абсолютно белыми глазами, а вокруг него – морды его подчиненных, обезображенные смертью, с язвами разложения на лбу и щеках, которые не могли появиться так скоро, если б труп гнил себе потихоньку, как положено порядочному мертвецу».

Живые покойники (зомби)

(научное название: «муляжи», «реконструкции по скелету»)

Мертвецы, встающие из могил и пытающиеся вернуться в дома, где они жили ранее. Обладают заторможенными рефлексами и остатками памяти. Доктор Пильман отмечает, что у «живых покойников» есть «одно любопытное свойство – автономная жизнеспособность. Можно у них, например, отрезать ногу, и нога будет… жить. Отдельно. Без всяких физиологических растворов…»

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» описано, что ближе к Серой долине, центру аномальной активности хармонтской Зоны, «муляжи» становятся более подвижными и агрессивными.

В романе Дмитрия Силлова «Закон Призрака» можно узнать, что существует два вида «муляжей». Первый – это живая реконструкция, произведенная Зоной по скелету давно умершего человека. Вторая – это недавно погибший мертвец, возвращенный к жизни Зоной. У обоих видов «муляжей» сохраняются ограниченные навыки владения оружием, при этом живые мертвецы явно предпочитают пользоваться зубами и отросшими когтями. Укус «муляжа» токсичен, через некоторое время укушенный мертвецом человек сам превращается в зомби.

Мусорщики

Представители иной высокоразвитой цивилизации, существа из иного измерения, которых лишь условно можно отнести к мутантам. Внешне похожи на большую пятиконечную морскую звезду с верхним щупальцем, отсеченным на две трети. На месте обрубка расположены несколько глаз. Занимаются тем, что разбрасывают по Зоне артефакты, являющиеся мусором, отходами производства мира «мусорщиков». Являются создателями аномальных Зон – фактически, свалок для сброса токсичного мусора своего мира в иные миры.

«Новые люди» (нео)

Мутанты, проникшие в Зону из мира Кремля. Нео – бывшие люди, подвергшиеся естественным мутациям под влиянием многолетнего радиоактивного излучения. Внешне сильно напоминают предков людей – неандертальцев. Легко обучаемы. Называют себя «Новыми людьми», считая выживших людей тупиковой ветвью эволюции.

Речь: примитивная, личные местоимения – в третьем лице до тех пор, пока не появляется тот, кто сможет научить нео говорить по‑другому. Обучаются очень быстро, как речи, так и специальным навыкам.

Оружие: дубины с набитыми в них кусками арматуры, заточенные бесформенные куски железа (например, рессоры), копья с самодельными железными наконечниками, примитивные луки. Мечи – редкость, замечены только у вождей кланов. При этом нео быстро учатся обращению с любым оружием, в том числе и огнестрельным, но только при наличии учителя.

Существует несколько кланов нео, при этом их представители внешне почти ничем не отличаются друг от друга.

Слюна нео – хорошее средство от ожогов.

Носитель

Результат научных опытов с домашним скотом и калифорнийскими червями на экспериментальной ферме в деревне Новошепеличи. Описание мутанта из романа Дмитрия Силлова «Закон “дегтярева”»: «Когда‑то, наверно, эти куски красно‑черной плоти были быками, коровами и овцами. Сейчас же узнать в этих кошмарных тварях мирную мясо‑молочно‑шерстяную скотину было весьма затруднительно. Теперь это было просто красное, бугристое мясо на мощных ногах, из которого во все стороны торчали белесо‑зеленоватые черви толщиной с мою ногу. На каждый мясной носитель приходилось по два десятка червей, которые, похоже, им и управляли. Причем при таком количестве примитивных мозгов на одного носителя, свалить его было достаточно сложно – пока ноги не отстрелишь, или покуда все гибкие отростки в кашу не перемелешь, мутант будет переть вперед, словно бык на красную тряпку».

Олби

Название этого жуткого мутанта происходит от аббревиатуры «ОЛБ», «острая лучевая болезнь». Олби это человек, во время взрыва Четвертого энергоблока оказавшийся на пути мощного потока радиоактивных частиц. Поток изменил собственную структуру биологической материи, и теперь это существо полностью состоит из радиоактивных элементов. Оно способно генерировать направленный поток гамма‑квантов, убивающий все живое на своем пути. При его атаке поглощенная доза за секунду составляет более тысячи грэй. Выглядит как медленно движущаяся статуя человека, отлитая из серебристого металла.

Перекати‑поле

Ученые до сих пор не пришли к единому мнению, что это такое – мутант, или движущаяся аномалия. Большой, плотоядный студенистый шар с крайне токсичным желудочным соком, практически мгновенно растворяющим живую плоть. Причем процесс происходит совершенно безболезненно для жертвы, так как в этом желудочном соке содержится мощный анестетик. Если «перекати‑поле», например, подорвать гранатой, то его разорванные части постепенно сползаются вместе, соединяясь между собой, пока оно полностью не восстановится.

Псионик

Человекообразный мутант, способный ментально управлять живыми существами. Чаще всего для того, чтобы, подавив волю жертвы, полакомиться ее кровью. Часто случается, что двое псиоников развлекаются – устраивают бои между своими жертвами, управляя ими посредством мысленных приказов.

Сфинкс

Мутант с телом льва и кошмарной мордой, похожей на искаженное ненавистью человеческое лицо. Сфинксы всегда «улыбаются». Вернее, их пасть изнутри растягивают многочисленные зубы, оттого и кажется, что мутант улыбается, глядя на тебя не мигая, словно гипнотизирует. Жуткое зрелище, от которого многие действительно замирают на месте, словно домашние коты, увидевшие удава. На затылке сфинкса расположено второе лицо – маленькое, сморщенное, карикатурно похожее на морду недоношенного вампира. Полезная мутация – обзор на триста шестьдесят градусов это всегда отлично. Особенно в Зоне, где лишние глаза на затылке никогда не помешают.

Телекинетик

Мутант, передвигающийся при помощи телекинеза. Имеет длинную лысую голову, похожую одновременно и на человеческую, и на лошадиную. Порой встречаются в заброшенных зданиях. Со зрением у них беда, слепые они, но этот недостаток прекрасно компенсируется переразвитыми остальными органами чувств. Шевельнешься – и немедленно тварь швырнет в тебя, ориентируясь по звуку, кусок бетона или ржавый холодильник. Или тебя самого приподнимет да хрястнет об пол так, что мозги по стенам разлетятся. А потом спокойно высосет из свежего трупа все соки, оставив на грязном полу высохшую мумию, некогда бывшую сталкером.

Удильщик

Мутант, живущий в воде, либо в жидкой болотистой грязи. Обитает на дне, а на берег забрасывает «удочки», похожие на гибких, проворных змей. Чувствительные «удочки» пытаются заарканить добычу и утащить на дно, где ее пожирает удильщик.

Фенакодус

Хищная лошадь‑мутант с гипертрофированной мускулатурой, лапами с когтями вместо копыт и пастью, полной острых зубов. Обитают как в чернобыльской Зоне, так и в мире Кремля 2222 (см. романы межавторского литературного проекта Дмитрия Силлова «Кремль 2222»). Существует мнение, что фенакодусы это не преобразованные Зоной лошади Пржевальского, а мутанты, прорвавшиеся из мира Кремля 2222 в мир чернобыльской Зоны, и там благополучно размножившиеся.

Зонная росянка

Хищное растение‑мутант с длиннющими листьями, произрастающее на зараженных болотах Зоны отчуждения. На кончиках этих листьев – шипы с капельками сладко‑ванильного наркотического яда, висящими на остриях. Питается органикой. Квазимуха ли прилетит на запах смертоносного нектара, болотные черви ли приползут полакомиться мясистыми побегами, ворона ли позарится на неестественно‑блестящие капельки – тут их и захлестнут, завернут в себя, проколют шипами хищные листья.

Яд зонной росянки – очень дорогой и сильный наркотик, вызывающий эйфорию, временное отупение и неистовое сексуальное желание.

Аномалии

Болтовня

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описан случай, когда лаборант Тендер начинает бесконтрольно болтать. Рэдрик Шухарт приводит Тендера в чувство ударом по забралу шлема, при этом лаборант по инерции бьется носом в стекло и замолкает.

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» бесконтрольная болтовня представлена как опасная аномалия. Если человека вовремя не остановить, как Шухарт остановил Тендера, то жертва «болтовни» через некоторое время начинает задыхаться от удушья, и вскоре погибает.

Бродяга Дик

В романе братьев Стругацких аномалия «Бродяга Дик» описана доктором Пильманом и Ричардом Нунаном во время их беседы. Ричард упоминает о «таинственной возне, которая происходит в развалинах завода», от которой «земля трясется». В свою очередь, Пильман говорит о «гипотетическом заводном медвежонке, который бесчинствует в развалинах завода».

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» и рассказе того же автора «Тени Хармонта», шум в развалинах старого завода объясняется вибрациями при открытии порталов между мирами, через которые «мусорщики» прибывают в нашу реальность.

Веселые призраки

«“Веселые призраки” – это некая опасная турбуленция, имеющая место в некоторых районах Зоны». В «Пикнике на обочине» братьев Стругацких Рэдрик Шухарт видит, как «над грудой старых досок стоит «веселый призрак» – спокойный, выдохшийся».

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» описана встреча героев с «веселым призраком», находящимся в процессе охоты. Название аномалии объясняется ее свойством менять форму перед атакой, становясь карикатурно похожей на силуэт жертвы. Про этот феномен всякие легенды ходят. Кто‑то говорит, что это и вправду призрак предыдущей жертвы аномалии, но, скорее всего, данное явление просто эффект зеркала. Аномалии так удобнее поглощать жертву. Настигла, обволокла, словно в чехол упаковала – и размазала своими вихрями по прозрачной оболочке. Жуткое зрелище, кстати. Только что стоял человек, трясясь, будто от хохота – и вот уже вместо него кровавый силуэт, контурами напоминающий несчастную жертву.

Второе внимание

Термин, принадлежащий перу американского писателя Карлоса Кастанеды, и обозначающий способность человека видеть истинную картину мира, без шаблонов и стереотипов восприятия, навязанных нам с рождения. Интересно, что способность пребывать и действовать в сфере Второго внимания Кастанеда назвал сталкингом (одна из трактовок этого довольно обширного понятия), а людей, практикующих сталкинг – сталкерами.

Дьявольская жаровня

«Он не помнил, когда все это кончилось. Понял только, что снова может дышать, что воздух снова стал воздухом, а не раскаленным паром, выжигающим глотку, и сообразил, что надо спешить, что надо как можно скорее убираться из‑под этой дьявольской жаровни, пока она снова не опустилась на них».

В романе «Никто не уйдет» Дмитрия Силлова «дьявольская жаровня» есть не что иное, как термоэффект, порождаемый транспортом «мусорщиков», по принципу действия схожим с научной «галошей». Чем ниже опустится их «турбоплатформа», летящая над Зоной в невидимом режиме, тем выше температура под ней от работающих двигателей.

Жгучий пух

Опасная для человека субстанция, которую по Зоне «ветром как попало мотает». От вредоносного действия «жгучего пуха» «на сто процентов спасают» научные защитные костюмы. По неизвестным причинам «жгучий пух» не перелетает через условную границу Зоны…

Живой туман

Аномалия в районе заброшенного села Заполье, раскинувшаяся на территории старого кладбища. Представляет собой белесый туман, слишком густой для того, чтоб быть просто обычным атмосферным явлением.

Как только в эту аномалию попадает живое существо, туман поднимает из могил мертвецов. Зомби убивают жертву, кормя ее кровью и плотью аномалию. При этом туман может выпускать плотные ложноножки, которые, обвиваясь вокруг ног добычи, помогают ее обездвиживать.

Зелёнка

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описано, как Рэдрик Шухарт и Артур Барбридж в течение «двух жутких часов на мокрой макушке плешивого холма» пережидали «поток «зеленки», обтекавшей холм и исчезавшей в овраге».

В романе Дмитрия Силлова «Счастье для всех» есть подробное описание этой аномалии: «Прямо около заднего колеса «уазика» лежало пятно мха, неестественно зеленого, мохнатенького такого. Для колеса‑то ничего, оно «зеленке» без надобности. А вот наступишь на такую пакость, мигом почует живое тепло, схлопнется, наподобие створок дионеи, и не успеешь оглянуться, как она уже вся затекла тебе в сапог или берц. Знавал я одного очевидца, он сказал, что совсем не больно, когда «зеленка» твою ногу переваривает. Больно себе конечность экстренно отпиливать, пока эта пакость, нажравшись, не увеличилась в размерах и не стала подниматься выше. Минут десять у тебя точно есть, говорил мне тот инвалид на деревянном протезе. Он вот уложился, потому что хороший нож с собой таскал, с пилой на обухе, которой кость и перепилил. Другим везло меньше. «Зеленка»‑то еще и ползать умеет. Иной раз к сталкерской стоянке подтечет ручейком незаметным, да и переварит всех, пока сонные. Никто и не пикнет, потому что боли нет, так и растворяются люди заживо, не проснувшись. Глядишь, костер еще не догорел, а в сторону от лагеря медленно и печально течет целый зеленый поток, тенечек ищет, чтоб залечь на пару дней, словно сытый удав. Ну, а потом, сдувшись в объемах и проголодавшись, аномалия снова на охоту выползает».

Золотые шары

Летающие аномалии размером с человеческую голову, порожденные «Золотым коридором», соединяющим все четыре энергоблока ЧАЭС. Похожи на золотые шары, опутанные электрическими разрядами.

Комариная плешь (научное название «гравиконцентрат»)

«Области повышенной гравитации». В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описан попавший в «комариную плешь» вертолет, фюзеляж которого расплющило в жестяной блин. Также Рэдриком Шухартом в Зоне «обнаружилась ровная, как зеркало, «комариная плешь», многохвостая, будто морская звезда… а в центре ее – расплющенная в тень птица».

Кротовая нора, или кротовина

Дыра в пространстве, посредством которой можно переместить тот или иной объект из одного места в другое. Представляет собой полупрозрачную область круглой или овальной формы около двух метров в диаметре, эдакий сгусток неведомой энергии, повисший в нескольких сантиметрах над землей. Выдает «кротовую нору» лишь незначительное локальное искажение реальности, эдакое дрожание пространства, словно горячий воздух в полдень над железной крышей. Этим она визуально похожа на «слепой гром». Отличие лишь в размерах аномалий («слепой гром» меньше размерами раза в два‑три) и в четкости границ (у «кротовой норы» границы более четкие, «слепой гром» более размыт в пространстве). Обладает способностью зеркально отражать от себя быстро летящие тела, например, пули.

Мертвая трясина

«Трясина под ногами чавкала и воняла. Это была мертвая трясина – ни мошкары, ни лягушек, даже лозняк здесь высох и сгнил».

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» упоминается, что аномалия «мертвая трясина» хороша тем, что на ней никаких других аномалий не бывает, можно по ней идти без промеров, правда, рискуя при этом утонуть или завязнуть в грязи.

Мочало

«Антенны… обросли какими‑то волосами наподобие мочала… нигде такого больше нет, только в Чумном квартале и только на антеннах. В прошлом году догадались: спустили с вертолета якорь на стальном тросе, зацепили одну мочалку. Только он потянул – вдруг «пш‑ш‑ш»! Смотрим – от антенны дым, от якоря дым, и сам трос уже дымится, да не просто дымится, а с ядовитым таким шипением, вроде как гремучая змея. Ну, пилот, даром что лейтенант, быстро сообразил, что к чему, трос выбросил и сам деру дал… Вон он, этот трос, висит, до самой земли почти свисает и весь мочалом оброс…»

Мясорубка

Одна из самых опасных аномалий Зоны. Рэдрик Шухарт отмечает, что «здесь все можно пройти, кроме “мясорубки”». В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описано, что «мясорубка», которая уничтожила добычу, на некоторое время становится неопасной, хотя это правило не абсолютное – «мясорубки» бывают с фокусами».

Действие аномалии описывается так: «прозрачная пустота, притаившаяся в тени ковша экскаватора, схватила его, вздернула в воздух и медленно, с натугой скрутила, как хозяйки скручивают белье, выжимая воду». После умерщвления жертвы на земле остается черная клякса, также Шухарт видит, как неподалеку от аномалии «с грубых выступов откоса свисали черные скрученные сосульки, похожие на толстые витые свечи».

Также в «Пикнике на обочине» описан страшно изуродованный сталкер‑инвалид, работающий у Стервятника Барбриджа. «Красавчик, звали его Диксон, а теперь его зовут Суслик. Единственный сталкер, который попал в «мясорубку» и все‑таки выжил».

Подземный разряд

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описан случай, как при использовании миноискателей в Зоне «два сталкера подряд за несколько дней погибли… убитые подземными разрядами».

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» уточняется, что если «подземный разряд» не убивает, а только калечит человека, то ожоговый сепсис развивается почти мгновенно и спасти инвалида практически нереально.

Роженица

Аномалия, воскрешающая мертвецов. Вреда от нее никакого, и не проявляет она себя никак, пока в нее не попадет труп человека или мутанта. Из человека получается зомби, а из мутанта – мутант в квадрате. Такого убить можно только если мозг напрочь из гранатомета разнести, чтоб даже кусочка в черепе не осталось. Или голову отрезать. Многие раненые мутанты «роженицу» чуют, и ползут в нее подыхать, чтобы снова возродиться в виде мутанта‑зомби.

Серебристая паутина

Переплетение серебристых нитей, похожее на паутину в лесу на деревьях. Легко рвется «со слабым таким сухим треском, словно обыкновенная паутина лопается, но, конечно, погромче».

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описана отсроченная смерть доктора Кирилла Панова от разрыва сердца после соприкосновения с данным артефактом.

В романе Дмитрия Силлова «Счастье для всех» «серебристая паутина», весьма ценимая профессиональными убийцами на Большой земле, описана подробно:

«В отличие от других смертельно опасных сюрпризов Зоны, «серебристая паутина», можно сказать, весьма гуманна. Тихо‑мирно сидел себе человек, выпивал, скажем, в баре после удачного похода, и вдруг – раз, и упал со счастливой улыбкой на лице. И никаких на нем видимых следов, только где‑нибудь на сапоге клочок серебристой паутины прилепился.

Если тот клочок заметят, то труп просто вытащат баграми на свежий воздух, обольют бензином и сожгут от греха подальше. Если не заметят, могут свезти в морг, где патологоанатом вскроет труп и констатирует – атипичный разрыв абсолютно здорового сердца. Причем не банальное нарушение целостности его стенок, а реальное превращение в лохмотья жизненно важного органа, обеспечивающего ток крови по сосудам. Счастливчики‑очевидцы рассказывали, мол, такое впечатление, будто внутри него взрывпакет бабахнул. Кстати, счастливцы они потому, что не многие выживали после того, как потрогали труп погибшего от «серебристой паутины». Правда, там эффект всегда отсроченный был, наверно, вдали от места своего обитания дьявольские серебристые нити частично теряли силу. Чаще дня через два‑три погибали те, кто мертвеца трогал. У кого‑то печень взрывалась, у других почки или легкие. Реже инсульты обширные были, да такие, что у людей кровь из глаз на полметра брызгала. Так что в Зоне очень внимательно относились к пьяницам, имевшим привычку нажираться до положения риз. Обычно таких оставляли на полу в луже собственной блевотины до тех пор, пока алкаш не начинал подавать признаки жизни. Тогда и огребал он по полной, на пинках из бара выкатывался, чтоб впредь неповадно было народ пугать. Потому‑то в Зоне запойный народ редко встречается, бережет почки, которые за немеряное пьянство и без «серебристой паутины» берцами да сапогами порвать могут».

Слепой гром

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» об этой аномалии рассказывается следующее:

«А вот в тех трех кварталах люди слепли… Между прочим, рассказывают, что ослепли они будто бы не от вспышки какой‑нибудь там, хотя вспышки, говорят, тоже были, а ослепли они от сильного грохота. Загремело, говорят, с такой силой, что сразу ослепли. Доктора им: да не может этого быть, вспомните хорошенько! Нет, стоят на своем: сильнейший гром, от которого и ослепли. И при этом никто, кроме них, грома не слыхал…»

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» герой встречается с аномалией «слепой гром», по действию аналогичной явлению, описанному в «Пикнике на обочине». Аномалия напоминает некое дрожание, словно горячий воздух в полдень над железной крышей, которое также описано в романе братьев Стругацких.

Тени

Безопасное для человека явление, наблюдаемое в Зоне. «Не понравилась мне эта покрышка. Тень от нее какая‑то ненормальная. Солнце нам в спину, а тень к нам протянулась».

В рассказе Дмитрия Силлова «Тени Хармонта» высказывается предположение, что аномальное расположение теней вызвано близостью порталов между мирами, искажающих окружающее пространство.

Тормоз

Небольшая часть пространства, в которой замедлено течение времени. Бывают слабые «тормоза», из которых можно постепенно выбраться. Бывают сильные, попав в который человек, животное или мутант застывают навечно в области остановившегося времени.

Чёртова капуста

Аномалия, плюющаяся в человека чем‑то опасным. «От плевков “чертовой капусты”» спасают научные спецкостюмы.

В романах Дмитрия Силлова описана как шар около метра в диаметре, действительно похожий на капусту, словно слепленный из пластов прессованного черного тумана. Аномалия относительно спокойная, если ее не трогать. Если тронуть, плюнет струей ядовито‑зеленой слизи, вылетающей под сильнейшим давлением и мгновенно прожигающей одежду, кожу и мясо. Когда «чертова капуста» голодна, может маскироваться, зарываясь в землю и поджидая таким образом добычу. К счастью, голодной эта аномалия бывает редко, так как после удачной охоты очень долго переваривает добычу. В это время она практически не опасна.

Хабар (артефакты)

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» причина появления и настоящее предназначение артефактов не раскрывается, многие артефакты лишь упоминаются без дальнейшего описания.

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» высказывается предположение, что артефакты – это отходы производства более высокотехнологичной цивилизации. Их, проходя сквозь искусственные порталы, сбрасывают «мусорщики», пришельцы из иного мира. Так называемое «Посещение» было не чем иным, как созданием на Земле мусорных свалок для этих отходов, которые люди назвали «Зонами».

Батарейка (научное название: «этак»)

Часто встречающийся артефакт. В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описан как «вечный аккумулятор», имеющий форму «черной круглой палочки». «Этаки» имеют свойство размножаться делением. Применяются в военной промышленности, а также в автомобилестроении.

Браслет

Широко распространенный, часто встречающийся в Зоне артефакт, стимулирующий жизненные процессы человека. В романе братьев Стругацких «браслет» носит Ричард Нунан.

Булавка

Распространенный, часто встречающийся артефакт. При электрическом свете отливает синевой. Делятся на «молчащие» и «говорящие» (более ценные). Простой метод проверки «булавки» – зажать ее между пальцами и нажать. «Он нажал посильнее, рискуя уколоться, и «булавка» заговорила: слабые красноватые вспышки пробежали по ней и вдруг сменились более редкими зелеными». В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» утверждается, что и «молчащие» «булавки» должны «разговаривать», но для этого пальцев мало, нужна специальная машина величиной со стол.

Ведьмин студень (научное название: «коллоидный газ»)

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» данный артефакт описывается следующим образом: «ночью, когда проползаешь мимо, очень хорошо видно, как внутри там светится, словно спирт горит, язычками такими голубоватыми. Это «ведьмин студень» из подвалов дышит». Скапливается в ямах, из которых имеет свойство выплескиваться. Также описан эффект от попадания человека в «студень» – плоть и кости размягчаются, «нога была как резиновая палка, ее можно было узлом завязать».

Помимо этого, в романе рассказывается о катастрофе в Карригановских лабораториях (вероятно, имеется в виду город Корриган, штат Техас). Тамошние ученые «поместили фарфоровый контейнер со «студнем» в специальную камеру, предельно изолированную… То есть это они думали, что камера предельно изолирована, но когда они открыли контейнер манипуляторами, «студень» пошел через металл и пластик, как вода через промокашку, вырвался наружу, и все, с чем он соприкасался, превращалось опять же в «студень». Погибло тридцать пять человек, больше ста изувечено, а все здание лаборатории приведено в полную негодность… теперь «студень» стек в подвалы и нижние этажи».

Второе сердце

Чрезвычайно редкий артефакт, так называемый «уник» (от слова «уникальный»). Встречается внутри крупных «электродов», рядом с их «сердцем» – центром аномалии. Представляет собой золотой шарик с яркими, цветными, пульсирующими нитями, пронизывающими его поверхность. При извлечении из «электрода» золотой цвет и нити пропадают. Тем не менее, артефакт сохраняет свое уникальное свойство. А именно: если это второе сердце аномалии человек разобьет, например, молотком, раздробит рукояткой пистолета, или разрежет ножом, то тот молоток, пистолет или нож оператор сам сможет наделить любым свойством, которым пожелает. Только нужно очень сильно хотеть, иначе ничего не выйдет. Например, в романе «Закон клыка» Снайпер при помощи «второго сердца» починил свой нож «Бритву», вернув ножу свойство вскрывать границы между мирами.

При уничтожении «второго сердца» возможны различные побочные эффекты. Например, когда Снайпер чинил «Бритву», из разрезанных половинок артефакта возникла «кротовая нора» – портал, переносящий оператора в любую временну́ю точку его прошлой жизни.

Газированная глина

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» описана как некий артефакт или субстанция, находящаяся в банке.

В романе Дмитрия Силлова «Счастье для всех» предположительно яд зеленоватого цвета, нанесенный на метательные ножи.

Золотой шар, или Машина желаний, или Зеркало миров

Редчайший артефакт. «Он был не золотой, он был скорее медный, красноватый, совершенно гладкий, и он мутно отсвечивал на солнце. Он лежал под дальней стеной карьера, уютно устроившись среди куч слежавшейся породы, и даже отсюда было видно, какой он массивный и как тяжко придавил он свое ложе».

Согласно сталкерской легенде, данный артефакт способен выполнять желания человека, но далеко не все. «Золотой шар только сокровенные желания выполняет, только такие, что если не исполнится, то хоть в петлю!».

Согласно различным романам серии «СТАЛКЕР», данный артефакт может существовать в различных Зонах в форме кристалла, светящегося изнутри.

Зуда

Судя по тому, что Шухарт носит данный артефакт в часовом карманчике, можно сделать вывод, что «зуда» очень небольшая по размерам. Активация происходит посредством нескольких сжатий «зуды» между пальцами. Радиус действия в пределах городского квартала. Эффект: «кто в меланхолию впал, кто в дикое буйство, кто от страха не знает, куда деваться». У Рэда Шухарта от действия активированной «зуды» идет носом кровь.

Кольцо

Название этому ранее неизвестному артефакту в романе братьев Стругацких дает Хрипатый Хью. С виду белый обруч. Костлявый Фил надевает его на палец, раскручивает, и «кольцо» продолжает вращаться не останавливаясь. Хрипатый Хью расценивает этот феномен как «перпетуум мобиле» («вечный двигатель»). Бывает разных размеров. Будучи поврежденным, взрывается, выжигая все вокруг себя. Диаметр зоны, поражаемой взрывом, зависит от размера «кольца».

Пустышка (научные названия: «объект 77‑Б», «магнитная ловушка»)

Стандартная «пустышка» представляет собой «два медных диска с чайное блюдце, миллиметров пять толщиной, и расстояние между дисками миллиметров четыреста, и, кроме этого расстояния, ничего между ними нет». Вес стандартного артефакта 6,5 килограммов, хотя в романе упоминаются и «малые пустышки», которые свободно переносятся в портфеле вместе с другими артефактами. То, что «пустышка» является «магнитной ловушкой», доказано Кириллом Пановым. Однако остается неясным, «где источник такого мощного магнитного поля, в чем причина его сверхустойчивости».

Делятся на «пустые» (широко распространенные) и «полные» (редчайшие), в которых «синяя начинка между медными дисками туманно так переливается, струйчато».

В романе Дмитрия Силлова «Никто не уйдет» стандартная «полная пустышка» является топливным контейнером для транспорта «мусорщиков», разбрасывающих по Зоне артефакты. «Малые пустышки» представляют собой магазины для «смерть‑ламп», оружия «мусорщиков».

В романе того же автора «Счастье для всех» в пустую магнитную ловушку для сохранности помещен артефакт «шевелящийся магнит».

Рюкзак

Иногда здоровые и полные сил сталкеры умирают около костров без видимой причины. Это еще один из необъяснимых феноменов Зоны. Тело такого мертвеца безопасно. В зомби не превращается, псионик не может им управлять. Не разлагается и не представляет интереса в качестве пищи для мутантов. Практически не имеет собственного веса. Неодушевленные предметы, находящиеся с ним в непосредственном контакте, также теряют вес. Вследствие чего в экстренных случаях данный труп может быть использован в качестве контейнера для переноски тяжестей. Однако в силу моральных причин подобное использование мертвых тел не одобряется членами практически всех группировок, вследствие чего данный феномен не может быть отнесен к артефактам, имеющим материальную ценность. Горюч. Рекомендуемая утилизация – сожжение.

Синяя панацея

В «Пикнике на обочине» братьев Стругацких лишь упоминается без дополнительного описания.

В романах Дмитрия Силлова «Счастье для всех» и «Никто не уйдет» описана как кристалл, похожий на обледеневшую кувшинку, внутри которого, словно живое, беснуется ярко‑синее пламя. Способна излечить любое заболевание, в том числе спасти человека после смертельного ранения. Чем сильнее проблемы у больного, тем ярче горит «синяя панацея» внутри его тела. И тем выше вероятность того, что следующего пациента она не вылечит, а выжрет изнутри без остатка. После этого незадачливого кандидата на чудотворное исцеление можно сеном набивать и в угол ставить для красоты. Пустой он внутри, как барабан, нету ничего. Ни костей, ни клочка мяса. Одна шкура задубевшая, как новая кирза, и глаза остекленевшие, синим светом слегка поблескивающие изнутри.

После извлечения из пациента «синяя панацея» перестает светиться на некоторое время, заряжаясь для следующего чудотворного сеанса. Когда артефакт вылезает из раны, прикасаться к нему не рекомендуется. Может наброситься и начать внедряться в кисть неосторожного исследователя. И тогда только один выход – отрубить руку или отстрелить ее, пока «синяя панацея» не пролезла дальше, в легкую перемалывая плоть и кости, словно титановая мясорубка. После лечения «панацея» опасна только до тех пор, пока полностью не вылезет наружу. Потом она стремительно каменеет.

Смерть‑лампа

В романе братьев Стругацких «Пикник на обочине» «смерть‑лампа» описывается следующим образом: «Восемь лет назад, – скучным голосом затянул Нунан, – сталкер по имени Стефан Норман и по кличке Очкарик вынес из Зоны некое устройство, представляющее собою, насколько можно судить, нечто вроде системы излучателей, смертоносно действующих на земные организмы. Упомянутый Очкарик торговал этот агрегат Институту. В цене они не сошлись, Очкарик ушел в Зону и не вернулся. Где находится агрегат в настоящее время – неизвестно. В Институте до сих пор рвут на себе волосы. Известный вам Хью из «Метрополя» предлагал за этот агрегат любую сумму, какая уместится на листке чековой книжки».

В романах Дмитрия Силлова «смерть‑лампа» является личным оружием «мусорщиков», пришельцев из иного мира, занимающихся разбрасыванием артефактов по земным Зонам. «Малые пустышки» представляют собой магазины для «смерть‑ламп».

Сучья погремушка

В «Пикнике на обочине» братьев Стругацких лишь упоминается без дополнительного описания.

В романе Дмитрия Силлова «Счастье для всех» описана как редчайший артефакт. Обладает свойством на некоторое время порождать в головах всех других существ, находящихся в зоне видимости, необходимые оператору образы – например, в романе «Счастье для всех» солдаты принимают Шухарта за своего начальника, полковника Квотерблада. Одноразовый артефакт, начинает действовать сразу же после активации, активизируется так же, как и «зуда», посредством сжатия между пальцами.

Помимо основного свойства, обладает двумя неприятными побочными эффектами, из‑за которых ее и прозвали «сучьей»:

а) В активном состоянии может начать сильно греметь, если его хозяин по неосторожности сделает резкое движение;

б) По внешнему виду «погремушки» невозможно узнать, использовали ее ранее, или нет – и рабочая «погремушка», и отработанная выглядят одинаково. То есть, покупатель вполне может отдать довольно большие деньги за бесполезный артефакт.

Чёрные брызги (научное название: «объект К‑23»)

Описание артефакта из романа братьев Стругацких «Пикник на обочине»: «Если пустить луч света в такой шарик, то свет выйдет из него с задержкой, причем эта задержка зависит от веса шарика, от размера, еще от некоторых параметров, и частота выходящего света всегда меньше частоты входящего… Есть безумная идея, будто эти ваши «черные брызги» – суть гигантские области пространства, обладающего иными свойствами, нежели наше, и принявшего такую свернутую форму под воздействием нашего пространства…»

На практике «черные брызги» используются в ювелирных украшениях. В романе «Пикник на обочине» упоминается «ожерелье из крупных «черных брызг», оправленных в серебро».

Шевелящийся магнит

В «Пикнике на обочине» братьев Стругацких лишь упоминается без дополнительного описания.

В романе Дмитрия Силлова «Счастье для всех» описан как артефакт, способный провоцировать мгновенные неконтролируемые мутации живых организмов.

Об авторе

Дмитрий Олегович Силлов – современный российский писатель, инструктор по бодибилдингу и рукопашному бою, автор многих произведений о самообороне, боевых и охотничьих ножах, а также более двадцати романов, написанных в жанре боевой фантастики.

Родился в семье военного. Окончив школу, служил в десантных войсках. После увольнения в запас, получив медицинское образование, активно занимался единоборствами, бодибилдингом, психологией, изучал восточную философию и культуру, историю военного искусства. Несколько лет работал начальником службы безопасности некоторых известных лиц, после – инструктором по рукопашному бою и бодибилдингу.

Дмитрий Силлов является автором популярной системы самообороны «Реальный уличный бой», лауреатом Российской национальной литературной премии «Рукопись года», а также создателем популярных литературных циклов «Кремль 2222» и «Роза миров», публикуемых издательством АСТ.

Личный сайт Дмитрия Силлова www.sillov.ru

Страница Дмитрия Силлова «ВКонтакте» https://vk.com/sillov

Примечания

1

Подробно об этих событиях можно прочитать в романе Дмитрия Силлова «Закон клыка» литературной серии «Сталкер».

(обратно)

Флибуста

Закон свободы (fb2)

Дмитрий Силлов
Закон свободы

***

***

***

Закон свободы

* * *

* * *

Эпилог

Глоссарий

Примечания

1

Оглавление

Флибуста

Закон свободы (fb2)

Дмитрий Силлов Закон свободы

***

***

***

Закон свободы

* * *

* * *

Эпилог

Глоссарий

Примечания

1

Оглавление

Дмитрий Силлов
Закон свободы