Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери (fb2)

- Тарзан из племени обезьян. Возвращение Тарзана. Тарзан и его звери [Тарзан — 1-3/сборник] (пер. Андрей Дмитриевич Степанов,Михаил Васильевич Тарасов) (Тарзан) 7464K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эдгар Райс Берроуз

Эдгар Райс Берроуз
Тарзан из племени обезьян
Возвращение Тарзана
Тарзан и его звери

Тарзан из племени обезьян

Глава 1
В открытом море

Как-то раз, когда я гостил у знакомого, я услышал от него эту историю. Спешить было некуда, и за бутылочкой хорошего вина он начал свой рассказ. В течение нескольких дней, что я его слушал, сомнения насчет достоверности этой странной эпопеи не покидали меня.

Когда словоохотливый хозяин понял, что наговорил уже немало, а я все еще слушаю с недоверием, то, движимый обидой и ложным чувством гордости, он решил предъявить доказательства своего невероятного повествования и извлек на божий свет некую потрепанную рукопись и сухие официальные отчеты британского Министерства колоний.

Но даже после этого не берусь утверждать, что история была правдивой, поскольку сам я не был ее свидетелем. И все-таки рискну представить на ваш суд этот рассказ, позволив себе лишь заменить подлинные имена главных героев вымышленными, – иными словами, я верю, что такое могло произойти.

Пожелтевшие, покрытые плесенью страницы дневника человека, которого давно нет в живых, а также документы Министерства колоний вполне соответствуют событиям, поведанным моим приятелем, и я познакомлю вас с историей, почерпнутой сразу из нескольких весьма различных источников. Возможно, вы решите, что она не заслуживает доверия, но я надеюсь, что она покажется вам, по крайней мере, удивительной, примечательной и достойной внимания.

Итак, официальные материалы и дневник уже давно умершего человека подтверждают, что английский дворянин – назовем его Джоном Клейтоном, лордом Грейстоком, – был направлен с весьма деликатным поручением в британские колонии на западном побережье Африки. В Лондоне стало известно, что некая европейская держава вербует простодушных обитателей тамошних мест в свою туземную армию, преследуя только одну цель – отбирать каучук и слоновую кость у дикарей, живущих в джунглях на берегах Конго и Арувими. Аборигены британских колоний жаловались на вербовщиков, постоянно увлекающих их молодежь щедрыми обещаниями. Почти никто из молодых людей, покинувших родные места, не вернулся назад.

Англичане в колониях утверждали даже, что эти бедные туземцы попадали в самое настоящее рабство, поскольку белые офицеры заставляли их служить еще долгие годы по окончании обозначенного в контракте срока, пользуясь неграмотностью местного населения.

Тогда Министерство колоний послало в Британскую Западную Африку Джона Клейтона, снабдив его секретными инструкциями, с заданием расследовать жестокое и несправедливое обращение дружественной страны с чернокожими жителями британских колоний. Сразу заметим, однако, что это расследование не повлияет на нашу историю, поскольку оно так и не было проведено. Более того, Джон Клейтон так и не добрался до места своего назначения.

Клейтон представлял собой тот тип англичанина, который возникает в нашем сознании при воспоминании о самых доблестных подвигах британцев за всю их победную тысячелетнюю историю: он был мужествен и силен телом и духом.

Высокий, сероглазый, он имел правильные черты лица и отличался завидным здоровьем, которое закалили годы армейской службы. Однако честолюбивое желание сделать карьеру в политике заставило лорда просить о переводе из армии в Министерство колоний. И вот еще совсем молодой человек становится видным чиновником, которому дано непростое и ответственное поручение на службе ее величества.

Клейтон был польщен, но при этом не мог не волноваться. Он относился к заданию как к заслуженной награде за трудную армейскую службу и в то же время считал его первой ступенью на пути к дальнейшему возвышению, к важным и ответственным постам.

Но было и еще одно обстоятельство. Всего три месяца назад Клейтон женился на красавице Элис Резерфорд, и его приводила в ужас сама мысль о том, что ему придется отправиться в полные опасностей африканские джунгли вместе с юной леди. Он был уже готов отказаться от миссии ради супруги, но леди Элис не позволила этого сделать. Напротив, она уговорила Клейтона принять поручение и непременно взять ее с собой. Разумеется, у новобрачных имелись родственники – матери, братья, сестры, тетушки и кузины, и они наверняка обсуждали это решение; однако какие именно слова они говорили, история умалчивает.

Мы знаем только, что в мае 1888 года, ясным утром, сэр Джон, лорд Грейсток, и леди Элис сели на корабль, отправлявшийся из Дувра к африканскому берегу. Месяц спустя они прибыли в Фритаун, где перебрались на небольшое парусное судно под названием «Фувальда», которое должно было доставить их к месту назначения.

И вслед за этим сэр Джон, лорд Грейсток, и леди Элис, его супруга, бесследно исчезли: никогда больше ни один человек их не видел.

Через два месяца после того, как «Фувальда», закончив очистку днища, подняла якорь и вышла из порта Фритауна, с полдюжины британских военных кораблей пустились на ее поиски в южной части Атлантического океана. Почти сразу удалось обнаружить обломки – их нашли у берегов острова Святой Елены. Тогда решили, что все находившиеся на борту «Фувальды» погибли, и поиски прекратились, хотя надежда еще долгие годы теплилась в сердцах родных и близких.

«Фувальда» – баркентина водоизмещением в сто тонн, такие корабли можно часто увидеть в водах Южной Атлантики. Обычно они курсируют вдоль берега, ведут торговлю, а их команды, как правило, состоят из самых отчаянных головорезов и негодяев со всех стран и континентов, о ком уже давно плачет виселица.

«Фувальда» не была исключением. Офицерами на ней служили дочерна загорелые грубияны, ненавидевшие команду, и команда отвечала им полной взаимностью. Капитан был опытным моряком, но в обращении с матросами – человеком совершенно безжалостным. Он использовал всего два аргумента в общении с ними: деревянный шкворень для закрепления канатов и револьвер. Впрочем, вряд ли тот пестрый сброд, которым ему приходилось командовать, смог бы понять какие-то другие доводы.

Уже на второй день после отплытия из Фритауна Джон Клейтон и его молодая жена оказались свидетелями таких сцен, какие, по их представлениям, могли разыгрываться только на страницах морских повестей и рассказов. В то утро и начала складываться цепочка обстоятельств, которые через много лет будут иметь необычайные последствия в судьбе их пока не рожденного ребенка, – такого история человечества еще не знала!

Двое моряков драили палубу, штурман стоял на вахте, а капитан подошел поговорить с Джоном Клейтоном и леди Элис. Они спокойно беседовали, не обращая ни малейшего внимания на матросов, которые, продолжая работать, приближались все ближе, и вскоре один из них оказался совсем рядом с капитаном. Если бы он просто прошел мимо, то никогда бы не случилась и вся эта удивительная история. Но именно в тот момент капитан повернулся, намереваясь отойти от лорда и леди Грейсток, наткнулся на матроса, поскользнулся и растянулся на мокрой палубе, перевернув заодно и ведро с грязной водой, которая окатила его с ног до головы.

Сцена эта могла бы даже показаться смешной, но только на мгновение. Капитан разразился отборной бранью, лицо его стало пунцовым от ярости и стыда. Он вскочил и одним ударом сбил матроса с ног. Моряк был немолод, слаб, и потому поступок капитана выглядел еще более жестоким. Другой матрос, однако, был и молод, и силен. Этот черноволосый усач с широкими плечами и бычьей шеей мог бы, пожалуй, помериться силой с медведем. Увидев, что его товарищ повержен, он с криком кинулся на капитана. Чтобы сбить обидчика с ног, ему тоже понадобился всего один удар.

Лицо капитана из пунцового сделалось белым: это был бунт на корабле. Но за годы морской службы ему довелось повидать и мятежи. Не успев подняться, он выдернул из кармана револьвер. В этот момент Джон Клейтон, увидев блеснувший на солнце металл, с необыкновенным проворством ударил капитана по руке, и пуля, которой надлежало попасть в сердце моряка, всего лишь задела ногу.

Затем в коротком разговоре с капитаном лорд дал ясно понять, что ему не нравится столь грубое обращение с командой и что в дальнейшем, пока он и леди Грейсток остаются на борту, он не намерен терпеть ничего подобного. В ответ капитан чуть было вновь не разразился бранью, но все же вовремя сдержался, резко развернулся и удалился, впрочем с самым грозным видом. Он понимал, что не следует вступать в конфликт, ибо у ее величества есть могучая рука, которая сумеет достать и наказать даже на краю света, – британский флот.

Оба матроса пришли в себя, и старик помог своему раненому товарищу подняться. Молодой моряк – по прозвищу Черный Майкл – ощупал свою ногу и, убедившись, что может на нее ступать, обратился к Клейтону со словами благодарности. И хотя тон его грубоватой речи не был приветливым, он говорил от сердца. Затем Черный Майкл повернулся и направился прямиком в кубрик, явно не собираясь пускаться в дальнейшие разглагольствования.

Лорд и леди Грейсток не видели его несколько дней. Капитан, когда они обращались к нему с вопросами, отвечал невнятно. Обедать супруги продолжали в капитанской каюте, как было и до неприятного инцидента. Капитан каждый раз давал понять, что служебные обязанности не позволяют ему принимать пищу в одно время с ними. Остальные офицеры, будучи людьми плохо воспитанными, неграмотными и мало отличавшимися от тех грубиянов, которыми они помыкали, только радовались, что им не приходится разговаривать с лощеным английским джентльменом и его леди. Супруги Клейтон оказались предоставлены самим себе.

Такое положение вещей превосходно соответствовало их желаниям, но в то же время отделяло их от жизни других обитателей корабля и в результате не позволило предотвратить события, которые вскоре обернулись кровавой трагедий. Казалось, в самой атмосфере уже ощущалось нечто такое, что обычно предвещает несчастье. Внешне, насколько могли судить лорд и леди Грейсток, все шло по-прежнему, но как будто некое подводное течение влекло их к опасности, какой – оба еще не понимали, но уже предчувствовали, хотя никогда не говорили об этом.

На второй день после того, как Черный Майкл получил ранение, Клейтон вышел на палубу как раз в тот момент, когда четверо матросов выносили на руках своего товарища, покрытого потом и обнаженного, в то время как штурман держал в руках увесистый шкворень и молча наблюдал за ними. Клейтон не стал задавать вопросов – все было и так ясно – и на следующий день, едва завидев на горизонте величественные очертания британского военного корабля, решил на него пересесть. Клейтон понимал, что пребывание на грозно молчащей «Фувальде» не принесет ничего хорошего.

К полудню «Фувальда» оказалась на таком расстоянии от британского корабля, что можно было переговариваться. Клейтон уже было собрался потребовать у капитана, чтобы их с леди Элис переправили на этот корабль, но внезапно осознал, насколько смешно и нелепо будет выглядеть. Как он объяснит офицеру, командующему кораблем ее величества, свое желание отправиться обратно – точно в том направлении, откуда приплыл? Рассказать ему, что два непокорных матроса были жестоко наказаны своими офицерами? Да над ним только посмеются и к тому же сочтут за труса.

Джон Клейтон, лорд Грейсток, не стал требовать, чтобы его пересадили на британский военный корабль, мачты которого спустя время исчезли с горизонта, и в тот же день получил подтверждение самым мрачным своим подозрениям. Ему пришлось горько пожалеть о том, что всего несколько часов назад из ложной гордости он отказался от надежного убежища для своей молодой жены, а ведь это убежище было совсем рядом!

Вечером супруги Клейтон стояли у борта и смотрели, как исчезает за горизонтом военный корабль. К ним подошел тот самый матрос, которого несколько дней назад ударил капитан. Старик протирал медные части на палубе и, приблизившись к Клейтону, проговорил вполголоса:

– Скоро тут будет жарко, сэр, на этом судне, попомните мое слово. Очень жарко.

– Что ты имеешь в виду, приятель? – спросил Клейтон.

– А вы разве сами не видите? Вы не слыхали, что этот черт, наш капитан, и его помощнички уже полкоманды перепороли? Двоих вчера и еще троих сегодня. Черного Майкла как отделали… А он не из тех, кто такое потерпит, клянусь Богом!

– Ты хочешь сказать, старина, что команда затевает мятеж? – спросил Клейтон.

– Мятеж! – воскликнул старик. – Мятеж! Убийство они затевают, вот что, сэр.

– И когда же?

– Скоро, очень скоро, сэр, а когда точно – не скажу. Я и так много наговорил. Это потому, что вы нам тогда помогли, я решил вас предупредить. Но вы лучше помалкивайте. А как услышите стрельбу, сидите в каюте и не высовывайтесь. Да, лучше вам не болтать. А то и вам пуля достанется, клянусь Богом.

С этими словами старик двинулся дальше, делая свою работу, и вскоре был уже далеко.

– Перспективы самые веселые, Элис, – заметил Клейтон.

– Тебе следует предупредить капитана, Джон. Что, если столкновения еще можно избежать, – ответила она.

– Действительно следует, однако из чисто эгоистических соображений мне лучше помалкивать, как советует этот старик. Что бы они ни затеяли, они, скорее всего, пожалеют нас, ведь я заступился за этого Черного Майкла. Но если они узнают, что я их выдал, тогда пощады не жди.

– Джон, долг призывает тебя встать на сторону власти. Если ты не предупредишь капитана, то окажешься сообщником мятежников. Это то же самое, что помогать им придумывать или осуществлять план восстания.

– Дорогая, ты не понимаешь, – ответил Клейтон. – Я думаю только о тебе, и именно в этом заключается мой первейший долг. Капитан сам навлек беду на свою голову, так почему я должен подвергать свою жену риску быть вовлеченной в немыслимые опасности, и все ради того, чтобы предпринять попытку спасти капитана от возмездия за жестокость, к тому же попытку, по всей вероятности, тщетную? Ты и представления не имеешь, моя дорогая, что тут начнется, когда банда головорезов захватит «Фувальду».

– Долг – это долг, Джон, и никакими рассуждениями его не изменить. Я была бы дурной женой английского лорда, если бы просила его изменить долгу. Я понимаю, каким опасностям мы себя подвергаем, но я готова встретить их рядом с тобой.

– Будь по-твоему, Элис, – ответил Клейтон с улыбкой. – Может быть, мы и преувеличиваем опасность. Мне совсем не нравится обстановка на корабле, но не исключено, что все не так уж и плохо, а этот «старый мореход» всего лишь говорит о том, чего ему хотелось бы, и выдает желаемое за действительное. Мятеж в открытом море был обычным делом сто лет назад, но, слава богу, теперь 1888 год и такое развитие событий маловероятно. Смотри-ка, капитан идет к себе в каюту. Если и предупреждать его о мятеже, то поскорее, а то меня просто мутит от разговоров с этим негодяем.

Сказав это, лорд Грейсток направился к сходному трапу, по которому спустился капитан, и через минуту уже стучался в его каюту.

– Войдите, – проворчал тот.

Клейтон вошел и закрыл за собой дверь.

– Ну?

– Я должен передать вам суть разговора, который слышал сегодня. Возможно, он ничего не значит, но лучше, чтобы вы были предупреждены. Короче говоря, ваши люди замышляют мятеж и убийство.

– Ложь! – взревел капитан. – И если вы еще раз помешаете мне поддерживать дисциплину на моем корабле и вообще будете лезть в то, что вас не касается, то берегитесь, черт побери! Я не посмотрю, что вы английский лорд и все такое! Я тут капитан, и не суйте свой нос в мои дела!

Капитан довел себя до такого взвинченного состояния, что лицо его стало багровым и последние слова он выкрикнул громовым голосом, да еще одним кулаком ударил по столу, а другой поднес к самому носу Клейтона.

Грейсток ничуть не изменился в лице. Он стоял и спокойно наблюдал за капитанским гневом.

– Капитан Биллингс, – медленно произнес он наконец. – Прошу простить меня за прямоту, но я должен заметить, что вы настоящий осел.

Затем он повернулся и оставил капитана, сохраняя, как обычно, самый невозмутимый вид, а у такого человека, как Биллингс, это вызывало гнев больший, чем целый поток брани в свой адрес.

Если бы Клейтон попробовал как-то успокоить капитана, тот, вероятно, и пожалел бы о произнесенных сгоряча словах, однако теперь, когда Клейтон просто ушел, возможность какого-либо сотрудничества между этими людьми исчезла навсегда.

– Ну что ж, Элис, – сказал Клейтон, вернувшись к жене, – я мог бы и не сотрясать воздух. Это на редкость неблагодарный малый. Чуть не набросился на меня, как бешеный пес. Пусть и он, и его чертов корабль пойдут ко дну, мне нет до них дела. До тех пор пока мы не окажемся на берегу в полной безопасности, я буду заботиться только об одном – о нашем собственном благополучии. И первый, кто посмеет сунуться в нашу каюту, познакомится с моими револьверами. Как жаль, что оружие посерьезнее мы запаковали в багаж, который остался в трюме.

Вернувшись в каюту, они обнаружили сущий бедлам. Одежда из сумок и сундуков была разбросана повсюду, и даже постельное белье изорвано.

– По-видимому, кому-то наши пожитки нужнее, чем нам самим, – сказал Клейтон. – Давай-ка посмотрим, Элис, что у нас пропало.

Тщательный осмотр показал, что ничего не исчезло, кроме двух револьверов и небольшого запаса патронов к ним.

– Это как раз те вещи, которые мне больше всего хотелось бы сейчас иметь под рукой, – заметил Клейтон. – А то, что им понадобилось оружие, – дурной знак.

– Что нам делать, Джон? – спросила жена. – Наверное, ты был прав, когда говорил, что нам лучше всего сохранять нейтралитет. Если офицерам удастся справиться с мятежом – нам нечего бояться. А если мятежники победят – нам придется только уповать на то, что мы не пытались им помешать и не враждовали с ними.

– Ты совершенно права, Элис. Будем держаться середины.

Они принялись убирать каюту и вдруг оба заметили уголок листа бумаги под дверью. Клейтон нагнулся, чтобы подобрать листок, но в это мгновение кто-то как раз просовывал его с той стороны.

Не говоря ни слова, лорд Грейсток шагнул к двери и уже взялся за ручку, но жена остановила его.

– Не надо, Джон, – прошептала Элис. – Они не хотят, чтобы их видели, так не будем пытаться их увидеть. Не забудь: мы держимся середины.

Клейтон улыбнулся ей в ответ и отпустил дверную ручку. Они постояли в ожидании.

Затем Клейтон нагнулся и подобрал испачканный лист бумаги, неаккуратно сложенный вчетверо. Развернув его, они едва прочли послание, написанное печатными буквами: его автор явно не учился чистописанию. С трудом разобрав слова, супруги поняли, что это было предупреждение. Им предписывалось не сообщать никому о пропаже револьверов, а затем повторялись слова старого матроса: не высовываться, иначе – смерть.

– Похоже, с нами все будет в порядке, – сказал Клейтон с невеселой улыбкой. – Во всяком случае, все, что нам остается, – это сидеть и ждать, чем кончится дело.

Глава 2
Убежище в джунглях

Долго ждать не пришлось: уже на следующее утро, когда Клейтон совершал перед завтраком свою обычную прогулку по палубе, раздался выстрел, затем другой, третий. Зрелище, развернувшееся у него на глазах, подтвердило самые худшие опасения. Против кучки офицеров ополчилась вся пестрая команда «Фувальды» во главе с Черным Майклом.

После первого залпа офицеров матросы бросились искать укрытия, а затем стали палить в ответ, кто из-за мачты, кто спрятавшись за рулевой рубкой, а кто – за палубными надстройками. Пять ненавистных офицеров попали под перекрестный огонь. Капитану удалось застрелить двух мятежников, и те остались лежать, где упали. Но затем рухнул лицом вниз первый помощник, и по команде Черного Майкла матросы ринулись на четверых остававшихся в живых офицеров. В распоряжении бунтовщиков имелось всего шесть револьверов, и потому многие из них были вооружены баграми, топорами, тесаками и ломами.

У капитана вышли заряды, и в момент нападения он как раз перезаряжал револьвер. Пистолет второго помощника дал осечку; таким образом, офицеры располагали всего двумя стволами, способными противостоять бешеному натиску мятежников. Офицеры начали отступать. Сражающиеся стороны бранились и проклинали друг друга самым ужасным образом. Их крики вместе с выстрелами и стонами раненых превратили палубу «Фувальды» в настоящее поле боя.

Не успели офицеры отойти и на пять шагов, как нападающие настигли их. Здоровенный негр раскроил капитану череп до самого подбородка, а через мгновение пали и остальные: мертвые или истекающие кровью от десятков ударов и пуль, они лежали на палубе.

Восставшие действовали быстро и безжалостно, и во все время кровавой схватки Джон Клейтон стоял рядом со сходным трапом, задумчиво выпуская дым из своей трубки, как будто наблюдал за партией в крикет. Когда был повержен последний из офицеров, Клейтон решил вернуться к жене, чтобы никто из матросов не застал ее в каюте одну. Хотя внешне Клейтон сохранял самообладание, в душе у него все трепетало: его ужасала одна мысль, что его жена может оказаться в руках этих невежественных полуживотных.

Клейтон развернулся, намереваясь спуститься вниз по трапу, и увидел, что леди Грейсток стоит совсем рядом, на ступенях.

– Элис! Давно ли ты здесь? – воскликнул Клейтон.

– С самого начала, – ответила она. – Как все это ужасно, Джон! Как ужасно! На что же нам теперь надеяться?

– По крайней мере, на завтрак, я полагаю, – ответил он, улыбкой пытаясь приободрить ее. – Я их попрошу об этом. Пойдем, Элис. Следует дать им понять, что мы ожидаем вежливого обращения.

Матросы к тому времени безжалостно выбрасывали офицеров за борт, и мертвых, и еще живых. С тем же бессердечием они расставались и со своими убитыми и умирающими товарищами. Один из матросов увидел супругов Клейтон и бросился на них с топором:

– И этих тоже к рыбам!

Однако не успел он сделать и двух шагов, как его сразила пуля Черного Майкла. Гигант заорал, призвал всех к молчанию и, указывая на лорда и леди Грейсток, объявил:

– Это мои друзья, их не трогать. Понятно? Я теперь тут капитан, и вы будете делать то, что я скажу.

С этими словами он окинул матросов грозным взглядом.

Лорд и леди Грейсток с этого момента усердно следовали указаниям Черного Майкла. Они не видели никого из команды и почти ничего не знали о планах, которые строили эти люди. Временами до них доносились отзвуки ссор и потасовок мятежников, а пару раз тишину взрывали зловещие звуки выстрелов. Однако Черный Майкл вполне подходил на роль предводителя шайки головорезов: он сумел подчинить их своей воле.

На пятый день после резни, когда погибли офицеры, впередсмотрящий увидел на горизонте землю. Черный Майкл не имел понятия, что это – остров или материк, но тем не менее сразу объявил, что если земля окажется пригодной для проживания, то лорд и леди Грейсток будут высажены на берег со всем своим имуществом.

– Несколько месяцев вы там сумеете прожить, – объяснил он Клейтону. – А к тому времени мы где-нибудь высадимся и разбежимся. Тогда я подумаю, как известить власти о том, где вы находитесь, а они вышлют военный корабль, чтобы забрать вас отсюда. Вы спросите: почему бы не высадить вас там, где живут люди? Ну нет, тогда у нас не будет ответов на вопросы, которые нам начнут задавать.

Клейтон заметил, что высаживать людей на неизвестный берег бесчеловечно: это значит оставить их на милость диких зверей, а может быть, и живущих здесь дикарей. Однако его слова не привели ни к чему, кроме вспышки гнева Черного Майкла, и Клейтону пришлось прекратить спор и мужественно сносить невзгоды.

Около трех часов пополудни корабль приблизился к живописному, поросшему лесом берегу. Увидев что-то вроде входа в закрытую гавань, Черный Майкл выслал на разведку шлюпку и велел разузнать, сможет ли «Фувальда» безопасно пройти через это устье. Примерно через час разведчики вернулись, доложив, что глубина достаточна для прохода в бухту, и еще до наступления темноты баркентина бросила якорь на тихом лоне вод этой гавани. Окружавшие бухту берега были покрыты субтропической растительностью, вдали возвышались холмы, почти повсеместно заросшие девственными лесами, – словом, никаких признаков, что этот край обитаем. Но условия для поддержания жизни людей здесь, несомненно, были: водились птицы и звери, которых то и дело замечали с борта «Фувальды», небольшая речка, впадавшая в бухту, обещала изобилие пресной воды.

Уже наступили сумерки, а Клейтон и леди Элис все еще молча стояли у борта судна. Из темных провалов огромного леса доносились дикие звуки: низкое рычание льва, резкие вскрики пантеры. Женщина в страхе прижималась к мужу, предчувствуя кошмары, которые готовила им ночная тьма дикого и пустынного берега.

Тем же вечером Черный Майкл сказал супругам, что наутро они должны высадиться на берег. Лорд и леди Грейсток попытались еще раз убедить его поискать более гостеприимное место, поближе к цивилизации, чтобы у них появилась надежда добраться до дружественно настроенных людей. Но никакие просьбы, угрозы и обещания наград не могли изменить решение Черного Майкла.

– На этом судне, – сказал он, – я единственный, кто не хотел бы вас умертвить. Пусть я при этом рискую собственной головой, но нет, Черный Майкл не из тех, кто забывает доброе дело. Вы спасли мне жизнь, и в ответ я сохраню ваши жизни – вот все, что в моих силах. Матросы не желают больше ждать, и, если мы вас не высадим утром, они могут и передумать. Я переправлю на берег все ваши вещи, а также кое-что из посуды и несколько старых парусов для палаток. И еды – столько, сколько нужно, чтобы продержаться до той поры, пока вы не научитесь добывать себе пищу. У вас будет оружие для защиты, и с ним вы сумеете дождаться прихода помощи. Когда я подыщу себе убежище, я дам знать британским властям о вас. Правда, я хоть убей не смогу объяснить, где именно мы вас высадили, потому что и сам этого не знаю. Но они поищут и найдут.

Лорд и леди Грейсток отправились к себе в каюту молча, погруженные в тягостные мысли. Клейтон не верил, что Черный Майкл действительно собирается сообщить британскому правительству об их обстоятельствах. Не был он уверен и в том, что на следующий день их не ждет предательство, когда они окажутся на берегу с матросами, которые должны доставить их имущество. Как только рядом не будет Черного Майкла, любой из этих негодяев может пристрелить их, и это никак не запятнает совесть их капитана. И даже если удастся избежать такой судьбы, то разве не ждут их еще более страшные опасности? Если бы Клейтон был один, он сумел бы продержаться здесь многие годы, поскольку он сильный, атлетически сложенный человек. Но как выдержит эти испытания Элис и то крошечное существо, которому очень скоро предстоит появиться на свет среди лишений и опасностей первобытного мира? Клейтон ужасался, осознавая всю тяжесть и безысходность ситуации. Но милосердное Провидение спасло его от предвидения той жуткой участи, которая в действительности ожидала их в мрачных дебрях этого угрюмого мира.

Рано утром многочисленные сундуки и ящики лорда и леди Грейсток сначала подняли на палубу, а потом спустили в шлюпки, чтобы доставить на берег. Добра было очень много: супруги собирались провести в своем новом доме пять – восемь лет и, помимо самого необходимого, взяли с собой немало предметов роскоши.

Черный Майкл требовал, чтобы ни одна из принадлежащих супругам Клейтон вещей не осталась на судне. Поступал ли он так из сочувствия к ним или преследуя какие-то собственные интересы, сказать трудно. Однако можно не сомневаться, что, если бы в каком-то порту мира на борту подозрительного судна обнаружили имущество пропавшего английского чиновника, команде это было бы крайне сложно объяснить. Черный Майкл даже заставил матросов отдать Клейтону украденные у него револьверы. В шлюпки были уложены запасы солонины и сухарей, некоторое количество картофеля и бобов, спички, кастрюли и сковороды, ящик с инструментами, а также обещанные Черным Майклом старые паруса.

Словно опасаясь того же, о чем думал Клейтон, Черный Майкл решил лично проводить супругов на берег и был последним, кто покинул их, когда шлюпки, наполнив бочонки пресной водой, двинулись обратно к «Фувальде».

Лодки медленно продвигались по зеркалу вод маленькой бухты, а Клейтон и его жена молча провожали их взглядами. Обоих переполняло предчувствие несчастья и ощущение полной безнадежности. А в это время с вершины невысокой скалы за всем происходящим следили другие глаза – близко посаженные и злобно блестевшие из-под лохматых лбов.

Когда «Фувальда» вышла из узкой горловины бухты и скрылась из виду, исчезнув за дальним мысом, леди Элис бросилась на шею мужу и разразилась рыданиями. Бедняжка стойко перенесла многое, но теперь, когда они остались одни на диком берегу, без всякой надежды на спасение, ее нервы не выдержали.

Клейтон и не пытался остановить ее слезы. Он даже подумал, что природа поступила мудро, дав женщине возможность излить наружу долго сдерживаемые чувства. Прошло немало времени, прежде чем бедная девочка – а она была еще сущим ребенком – взяла себя в руки.

– Ах, Джон, – сказала она наконец, – как все это ужасно. Что же нам делать? Что делать?

– Нам остается только одно, Элис, – ответил ее муж так спокойно, словно они сидели у себя дома, в уютной гостиной. – Работать. Труд – наше единственное спасение. Мы должны лишить себя времени на размышления, потому что за ними последует безумие. Надо работать и ждать. Я уверен – помощь придет, и придет скоро. Это случится, как только обнаружится, что «Фувальда» пропала, даже если Черный Майкл не сдержит своего слова.

– Ах, Джон, если бы все это касалось только тебя и меня, – снова заплакав, сказала Элис. – Мы выдержали бы все легко, но ведь…

– Да, дорогая, – тихо ответил Клейтон. – Я тоже думал об этом. Но надо встретить новые испытания так же, как все остальные: храбро и в уверенности, что мы сможем справиться с любыми обстоятельствами. Сотни тысяч лет назад наши предки, жившие в самые смутные времена, сталкивались с теми же трудностями, которые ждут нас сейчас, и, может быть, в тех же первобытных лесах. Но разве они не победили, если мы живы и находимся здесь? И чего мы не умеем делать из того, что умели они? Мы даже сильнее их: мы вооружены приобретенными за долгие века знаниями, у нас есть средства для защиты, обороны и добывания пищи. Все это дала нам наука, и ничего из этого не знали они. По крайней мере, с помощью наших инструментов мы можем добиться того, чего они добивались с помощью камней и костей.

– Ах, Джон, хотела бы я быть мужчиной и разделять мужские взгляды, но я всего лишь женщина и слушаю голос сердца, а не разума. И этот голос подсказывает мне, что нас не ждет ничего, кроме невыразимого ужаса. Но я надеюсь, что ты прав, Джон. Я приложу все усилия и постараюсь стать смелой первобытной женщиной, достойной подругой первобытного мужчины.

Первым делом Клейтон решил построить для ночлега шалаш на берегу: хотя бы какое-то укрытие, способное защитить их от хищных зверей.

Он открыл ящик, в котором хранились ружья и боеприпасы, чтобы их обоих не смогли застигнуть врасплох во время работы, и затем вместе с Элис выбрал место для первой ночевки.

В ста ярдах от побережья обнаружилась ровная поляна, почти совсем свободная от деревьев. Здесь они наметили в дальнейшем построить дом, но пока что решили соорудить небольшое жилище на деревьях, чтобы туда не смогли добраться хищные звери, в чье царство они вторглись. С этой целью Клейтон выбрал четыре больших дерева, растущие на одном расстоянии друг от друга, образуя в основании почти правильный четырехугольник площадью около восьми квадратных футов. Он срубил длинные ветви других деревьев и сделал каркас на высоте около десяти футов над землей, плотно примотав концы ветвей к деревьям веревками, которые Черный Майкл позволил взять с собой с «Фувальды». На этом каркасе Клейтон сделал настил из мелких ветвей, а на них положил широкие листья, которых вокруг было в изобилии. Все это он покрыл большим парусом, сложив его в несколько раз и как следует укрепив. Сверху, на семь футов выше, Клейтон разместил такую же, хотя и более легкую конструкцию, которая должна была служить крышей, а с боков завесил все сооружение парусиной.

В результате получилось очень уютное гнездышко, куда они перенесли одеяла и самые легкие вещи. Солнце уже клонилось к закату, и вечер был потрачен на устройство грубой лестницы, по которой леди Элис могла бы подниматься в свой новый дом.

В течение всего дня супруги наблюдали множество птиц с ярким оперением, а также прыгавших с ветки на ветку и кричавших обезьянок, которые рассматривали пришельцев и следили за постройкой удивительного гнезда с неослабевающим вниманием.

Клейтон и его жена постоянно опасливо озирались по сторонам, но ни разу не видели крупных хищников, хотя пару раз замечали своих человекообразных соседей – небольших обезьян, то и дело вскрикивавших на расположенных неподалеку скалах. Они оглядывались назад и жестами так же ясно, как если бы изъяснялись словами, выражали испуг перед чем-то ужасным, притаившимся в скалах.

Перед самым наступлением темноты лестница была закончена. Клейтон и его жена, наполнив сосуд водой из близлежащего ручья, поднялись в свое необычное жилище, где могли чувствовать себя в относительной безопасности.

Было очень жарко, и Клейтон оставил одну из штор открытой, закинув парусину на крышу. Они сидели по-турецки на одеялах. Леди Элис вглядывалась в темнеющие очертания леса. Вдруг она схватила Клейтона за руку:

– Джон, – прошептала она, – посмотри! Кто это там? Человек?

Клейтон посмотрел, куда она указывала, и увидел смутно видневшийся на фоне леса чей-то силуэт. Огромное двуногое существо, выпрямившись во весь рост, стояло на скале и словно прислушивалось. Через мгновение существо медленно повернулось и исчезло в зарослях.

– Кто это, Джон?

– Не знаю, Элис, – отвечал он мрачно. – Слишком темно, отсюда не разглядеть. Может быть, это всего лишь тень. Смотри, луна поднимается.

– Нет, Джон, это был не человек, а какая-то грубая пародия на человека. Мне страшно!

Муж обнял ее, начал шептать слова ободрения и любви. Затем опустил парусиновые стены, крепко примотал их к деревьям, оставив только небольшой просвет с видом на побережье. Клейтон лег лицом к просвету, положив рядом с собой ружье и револьверы.

Не успели супруги закрыть глаза, как из джунглей раздался страшный вой пантеры. Животное подходило все ближе и ближе, пока они не услышали его прямо под собой. В течение часа или даже дольше пантера фыркала и скребла когтями деревья, к которым было привязано их жилище. Но затем ее рев раздался уже на берегу, и Клейтон разглядел пантеру при ярком лунном свете: прекрасное животное, самое большое из всех, которых ему доводилось видеть.

Долгие часы, лежа в темноте, Клейтон и его супруга засыпали лишь урывками, поскольку ночные шумы великих джунглей, заполненных тысячами живых существ, постоянно держали их измученные нервы в напряжении. Сотни раз они вздрагивали и просыпались от пронзительных звуков или от еле слышного движения гигантских тел прямо под ними.

Глава 3
Жизнь и смерть

Ночь не принесла отдохновения, но зато рассвет дал чувство облегчения. Позавтракать пришлось солониной, кофе и бисквитами, а вслед за этим Клейтон приступил к постройке дома, поскольку понимал, что они не смогут чувствовать себя в безопасности ни днем ни ночью до той поры, пока четыре крепкие стены не станут надежной преградой для обитателей джунглей.

Дело оказалось нелегким. Потребовался почти месяц на постройку небольшой хижины. Клейтон сложил ее из толстых бревен и замазал щели глиной, обнаруженной им на глубине нескольких футов под верхним слоем почвы. Затем он принес с берега океана камней и соорудил в углу жилища очаг. Камни также были скреплены глиной, и глиной была обмазана хижина снаружи – толстым слоем в четыре дюйма.

Проем окна заделали ветвями в дюйм толщиной – так что получилась довольно крепкая решетка, способная выдержать натиск сильного животного. Таким образом, обитатели хижины получали доступ к свежему воздуху, не рискуя при этом своей безопасностью.

Остроконечную крышу Клейтон покрыл тонкими ветвями, а на них уложил траву и широкие пальмовые листья, в завершение замазав все глиной. Дверь он соорудил из досок ящиков, в которых были доставлены с корабля вещи. Клейтон набивал одну доску на другую: один слой вдоль, другой – поперек – до тех пор, пока не получилась конструкция в три дюйма толщиной и такой прочности, что оба они даже рассмеялись, глядя на нее.

Но дальше Клейтон столкнулся с большой трудностью: где взять петли, на которые эту тяжелую дверь можно было бы повесить? После двухдневной работы ему удалось соорудить из твердой древесины две большие и неуклюжие петли. На них водрузили дверь, и оказалось, что она довольно легко открывается и закрывается.

Стены штукатурили, уже когда заселились в дом, то есть сразу после возведения крыши. По ночам Клейтоны придвигали свои сундуки и ящики к двери, и это давало им ощущение безопасности. Изготовление кровати, стульев, стола и полок было не таким трудным делом по сравнению с предшествующей работой. К концу второго месяца они более-менее устроились, и если бы не постоянная угроза нападения диких зверей и не нарастающее чувство одиночества, они не замечали бы неудобств и не были бы так несчастны.

По ночам огромные животные храпели и рычали совсем рядом с их крошечной хижиной, однако Клейтоны скоро привыкли к этим повторяющимся звукам, перестали обращать на них внимание и спокойно спали ночь напролет.

Трижды они мельком видели гигантские человекообразные фигуры, подобные той, которая испугала их в самую первую ночь. Впрочем, эти существа не подходили близко, и нельзя было с уверенностью сказать, люди ли это.

Птицы с ярким оперением и маленькие обезьянки вскоре привыкли к новым соседям. По-видимому, они никогда раньше не встречали людей и, как только у них прошел первый страх, стали подходить все ближе и ближе, движимые странным любопытством, столь распространенным среди диких обитателей лесов, джунглей и равнин. К концу первого месяца некоторые птицы осмелели до того, что брали кусочки пищи прямо из рук Клейтонов.

Как-то во второй половине дня Клейтон занимался строительством: он задумал расширить пространство дома. Вдруг забавные маленькие обезьянки с испуганными криками бросились удирать от ближайшей скалы, перепрыгивая с дерева на дерево. Они все время озирались, пока не остановились возле Клейтона. Обезьянки возбужденно стрекотали, словно стараясь предупредить о приближении какой-то опасности.

И вот наконец он увидел, чего так боялись обезьянки: то самое человекообразное чудовище, которое прежде замечал только мельком. Оно шло на них прямо через заросли, на задних лапах, время от времени вставая на все четыре конечности. Это была гигантская человекообразная обезьяна. Она издавала то гортанное рычание, то низкие лающие звуки.

В тот момент Клейтон находился довольно далеко от хижины, на краю поляны, где он присмотрел превосходное дерево, пригодное для строительства. Несколько месяцев относительной безопасности, когда он не встречал днем крупных хищников, сделали его беспечным. И теперь он увидел огромную обезьяну, которая неслась прямо на него через подлесок, отрезая ему путь к отступлению. Клейтон почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он понимал, что, вооруженный одним только топором, не сможет оказать серьезного сопротивления этому ужасному чудовищу. И – боже мой! – что же тогда будет с Элис?

Однако надежда умирает последней, и Клейтон рванулся к хижине. На бегу он кричал жене, чтобы она укрылась в доме и заперлась на засов, если обезьяна отрежет ему путь.

Леди Грейсток как раз сидела неподалеку от хижины. Она услышала крики мужа и одновременно увидела, как обезьяна несется ему наперерез с невероятной для такого большого и массивного животного скоростью.

С отчаянным криком Элис подбежала к двери хижины. Оглянувшись на пороге, она увидела то, что наполнило ее душу ужасом: зверь успел преградить Джону путь к дому, и теперь человек принял стойку, сжимая обеими руками топор, чтобы обрушить его на разъяренное животное, готовившееся к последнему прыжку.

– Спрячься и закрой дверь на засов! – орал Клейтон. – Я прикончу этого малого топором!

Но и он сам, и леди Элис знали, что его ждет ужасная смерть.

Обезьяна была гигантской, она весила не меньше трех сотен фунтов. Ее злобные, близко посаженные глаза сверкали ненавистью. Она скалила клыки и издавала жуткое рычание, пугая жертву перед нападением. Всего в двадцати шагах за ее спиной была спасительная дверь хижины, и Клейтона охватила дрожь, когда он увидел, что его молодая жена выходит оттуда с ружьем в руках.

Леди Элис, которая боялась огнестрельного оружия и никогда к нему не притрагивалась, теперь бесстрашно направлялась к зверю, подобно львице, защищающей свое потомство.

– Вернись, Элис! – кричал Клейтон. – Бога ради, вернись!

Но она не обращала внимания на его слова. И как раз в этот момент обезьяна напала – Клейтон мужественно принял бой.

Человек мощно, изо всех сил взмахнул топором, но гигантское животное выхватило у него оружие и отшвырнуло в сторону. С жутким рычанием обезьяна приблизилась к своей жертве, но прежде, чем ее клыки впились в горло противника, раздался громкий выстрел – пуля вошла зверю между лопатками.

Бросив Клейтона на землю, обезьяна обернулась к новому врагу – это была напуганная девочка, тщетно пытавшаяся выстрелить снова. Элис не понимала, как действует ружье, и боек только зря бил по пустой гильзе. Видя приближающуюся обезьяну, Элис упала в обморок.

В тот же момент Клейтон вскочил на ноги и, совершенно не думая о том, что совершает бессмысленный поступок, ринулся к обезьяне, с тем чтобы оттащить ее от лежащей на земле женщины. Как ни странно, ему это легко удалось: огромная туша вдруг завалилась на бок. Пуля сделала свое дело, и обезьяна была мертва.

Быстро осмотрев Элис, Клейтон убедился, что она цела и невредима. По-видимому, зверь умер как раз в то мгновение, когда двинулся на нее. Клейтон осторожно взял на руки безвольное тело жены и перенес в хижину. Прошло еще долгих два часа, прежде чем леди Грейсток пришла в сознание.

Первые же ее слова вызвали у Джона смутные подозрения и опасения. Открыв глаза, Элис с удивлением осмотрела окружавшую ее обстановку, а затем довольным тоном произнесла:

– Ах, Джон, как хорошо быть дома! Я видела кошмарный сон, мой дорогой. Мне снилось, что мы вовсе не в Лондоне, а в каком-то ужасном месте, где на нас нападают огромные звери.

– Успокойся, Элис, успокойся, – говорил Клейтон, поглаживая ее по голове. – Попробуй заснуть и не обращай внимания на плохие сны.

Этой ночью у четы Клейтон родился сын. Он появился на свет в первозданных лесах, в час, когда леопард взвизгивал прямо под дверью хижины, а из-за холма слышались низкие звуки львиного рыка.

Леди Грейсток так и не оправилась от потрясения, вызванного нападением гигантской человекообразной обезьяны. Она прожила еще год после рождения сына, но ни разу за это время не покинула хижину и так и не смогла понять, что находится вовсе не в Англии. Иногда она спрашивала мужа о странных звуках, раздающихся по ночам. Она не могла понять, куда подевались слуги и друзья, ее удивляло, что комната обставлена столь грубо сделанной мебелью. Клейтон не пытался ее обманывать и рассказывал об истинном положении вещей, но она не улавливала смысла его слов. В других отношениях она сохраняла разум, а радость, которую приносили ей маленький сын и постоянная забота мужа, сделали последний год самым счастливым в ее недолгой жизни.

Клейтон осознавал: сохрани она рассудок полностью, ей было бы не избежать множества волнений и страхов. И поэтому, хотя ему и было мучительно видеть ее состояние, иногда он даже радовался, что жена не понимает происходящего. Уже давно он оставил всякую надежду на спасение: помощь могла прийти только по воле случая. С неослабевающим рвением он трудился над тем, чтобы приукрасить их жилище.

Пол теперь покрывали шкуры льва и пантеры. Вдоль стен выстроились сервант и книжный шкаф. В вазах, вылепленных из местной глины, стояли прекрасные тропические цветы. На окнах появились занавески из травы и бамбука. А самым трудным делом, с которым сумел справиться Клейтон, пользуясь своим скудным набором инструментов, было изготовление досок: ими он аккуратно обшил стены, пол и потолок.

Его самого несколько удивляло, что он оказался способен к столь непривычному для себя труду. Однако эта работа Клейтону нравилась, поскольку он посвящал ее своей любимой и тому крошечному существу, которое стало отрадой их жизни, хотя его появление на свет божий многократно усилило и ответственность, и ощущение ужаса их положения.

В течение года на Клейтона несколько раз нападали большие обезьяны, которых, похоже, в окрестностях было множество. Но он уже не выходил из дома, не прихватив с собой ружье и револьвер, и потому ничуть не боялся этих свирепых зверей.

Ради безопасности Клейтон как следует укрепил окна и приделал к двери хитрый деревянный замок. Теперь, когда он отправлялся собирать фрукты или охотиться, ему не нужно было беспокоиться о том, что какой-нибудь зверь проникнет в их жилище. В первое время он мог настрелять дичи, не выходя из дома, прямо из окна. Но впоследствии животные стали бояться и остерегались приближаться к странному сооружению, из которого по временам раздавался ужасный грохот.

В свободные часы Клейтон читал, и нередко вслух для жены, те книги, которые они привезли из Англии. Среди них было много детских: книги с картинками, буквари, хрестоматии. Собираясь в дорогу, они рассчитывали пробыть в Африке долго, так что их будущий ребенок должен был успеть достаточно вырасти, чтобы суметь прочесть все это, прежде чем они вернутся домой. Кроме того, Клейтон вел дневник, по своей старой привычке он делал это по-французски. Он записывал все подробности их странного существования. Дневник всегда хранился в металлическом футляре.

Через год после рождения сына леди Элис умерла. Она скончалась ночью, так тихо и мирно, что только через несколько часов Клейтон понял: его жены больше нет. Ужас своего положения он осознал далеко не сразу и вряд ли даже сумел полностью оценить и масштаб приключившегося горя, и страшную ответственность, которую налагала на него теперь необходимость заботы о крошечном существе, грудном ребенке, его сыне.

Последняя запись в дневнике была сделана наутро после смерти леди Элис. В ней Клейтон перечисляет скорбные подробности, и этот сухой перечень вызывает еще большую жалость. В строках, написанных Клейтоном, сквозит страшная усталость от бесконечных несчастий и безнадежности, и последний удар тем более не мог пробудить его к жизни, полной дальнейших страданий:

Мой малютка плачет от голода.

О, Элис, Элис, что же мне делать?

Написав эти строки, Джон Клейтон бессильно уронил голову на руки, – он сидел за столом, который смастерил для той, что теперь лежала на постели спокойная и холодная.

Тишину нарушал только жалобный плач крошечного человеческого существа в колыбели.

Глава 4
Обезьяны

В непроходимом лесу, в миле от океанского побережья, бушевал Керчак – вожак обезьяньего племени. Молодые и еще слабые самцы спасались бегством от его гнева, забираясь на самые высокие ветви деревьев. Рискуя жизнью, они цеплялись даже за такие ветки, которые едва ли могли выдержать их вес, лишь бы забраться подальше от слепой ярости старого Керчака. Другие сородичи разбегались кто куда, но взбешенный зверь все же успел перекусить позвонки одному из них своими гигантскими, покрытыми пеной клыками.

Молодой самке не посчастливилось: она ухватилась за слишком тонкую ветку и упала с высоты к самым ногам Керчака. Издав дикий вопль, вожак кинулся на нее и выдрал кусок мяса из бока, а затем принялся яростно колотить ее по голове и плечам здоровенным суком. Он бил ее до тех пор, пока не проломил несчастной череп.

Затем он заметил Калу, которая возвращалась с поисков пищи для своего младенца. Резкие крики обезьян предупредили ее, что надо удирать, но Керчак был уже близко, в двух шагах. Он чуть не ухватил Калу за лодыжку, но в последний момент она сумела совершить отчаянный прыжок с одного дерева на другое – к таким опасным прыжкам обезьяны прибегают только в случае крайней необходимости, когда нет других способов спасти свою жизнь. Все прошло удачно, но когда она ухватилась за сук, от сильного толчка расцепил свои ручонки крошечный малыш, который изо всех сил цеплялся за ее шею. Несчастная мать увидела, как ее дитя, переворачиваясь в воздухе, падает на землю с высоты в тридцать футов.

С ужасным воплем Кала кинулась за ним, совсем забыв об опасности, исходившей от Керчака. Однако с земли она подобрала только лишенное жизни изуродованное тельце. Кала с горькими причитаниями прижала его к груди. Сам Керчак не смел в этот момент досаждать ей: со смертью детеныша приступ бешеного гнева вдруг прошел – так же внезапно, как и начался.

Керчак – вожак племени, огромный самец, весил, по всей вероятности, около трехсот пятидесяти фунтов. Лоб у него был очень низкий и покатый, глаза – налитые кровью, близко посаженные, нос – крупный плоский, уши – широкие и тонкие, но меньше по размеру, чем у сородичей.

Дикий нрав и могучая сила принесли ему первенство в маленьком обезьяньем племени, в котором он родился примерно двадцать лет назад. Теперь он был в расцвете сил, и никто в джунглях, где обитало племя, не мог оспорить его первенство. Его не осмеливались задирать даже большие звери других видов. Только старый слон Тантор, один из всех лесных обитателей, не боялся Керчака, и он же единственный, кто внушал обезьяньему вожаку страх. Когда Тантор трубил, Керчак вместе со своими подданными стремглав взбирался на самые высокие ветви.

Племя человекообразных обезьян, которым Керчак правил при помощи силы и клыков, насчитывало шесть-восемь семейств, каждое включало взрослого самца с самками и потомством, так что в целом набиралось шестьдесят или даже семьдесят обезьян.

Кала – самка девяти или десяти лет – была младшей женой самца по имени Тублат, что означало «сломанный нос», а детеныш, который разбился насмерть у нее на глазах, был ее первенцем. Однако, несмотря на молодость, Кала отличалась ростом и силой: красивое животное с круглым и высоким лбом, который указывал на ум более развитый, чем у остальных членов племени. Кроме того, она обладала сильно развитым материнским инстинктом и испытывала глубокое горе после потери детеныша. Но все-таки это была всего лишь обезьяна: огромное, свирепое животное, принадлежащее к разновидности, близкой к гориллам, – более развитой умственно, но обладающей той же силой, что и гориллы. Эти предшественники человека были самыми страшными и опасными зверями.

Когда обезьяны увидели, что Керчак больше не гневается, они стали вылезать из своих убежищ и снова занялись делами, которые прервал этот гнев.

Детеныши играли и резвились в кустах и на деревьях. Взрослые обезьяны или лежали на мягкой подстилке из палой листвы, или переворачивали повсюду валявшиеся древесные ветви и копались в земле в поисках жучков и червей, которые шли у них в пищу, или же забирались на деревья, отыскивая фрукты и орехи, охотясь за мелкими птицами.

Так продолжалось около часа, а затем Керчак созвал их и велел следовать за ним к морю.

Обезьяны по большей части перемещались по земле – по тем тропам, которые остались после слонов: только благодаря слонам здесь и появлялось некое подобие дорог, в этих запутанных лабиринтах кустарника, дикого винограда, вьющихся растений и деревьев. Обезьяны двигались на четырех лапах, неуклюже, опираясь на костяшки кулаков и рывками продвигая вперед свои массивные тела. Но когда приходилось передвигаться по нижним террасам деревьев, их движения становились куда быстрее. Они перелетали с ветки на ветку ничуть не хуже своих дальних родственников – обезьян мелких видов. Кала всю дорогу не расставалась с мертвым телом своего малыша, прижимая его к груди.

Вскоре после полудня племя достигло скалы, с которой открывался вид на море. Внизу находилась хижина, туда Керчак и вел сородичей. Он много раз видел, как умирали ему подобные из-за громкого звука, раздававшегося из маленькой черной палочки. Палочка принадлежала странной белой обезьяне, обитавшей в удивительном жилище. И Керчак твердо решил завладеть этой смертоносной вещью, а также заглянуть внутрь дома. Керчаку очень-очень хотелось вонзить свои зубы в шею непохожего на него животного, которое он давно ненавидел и боялся, и поэтому он часто являлся сюда вместе с племенем на разведку, поджидая минуту, когда белая обезьяна потеряет бдительность. Но с течением времени обезьяны перестали не только нападать, но даже показываться вблизи хижины, потому что каждый раз, когда это происходило, палочка разражалась грохотом и посылала смерть кому-нибудь из членов племени.

Сегодня, однако, обитателя хижины не было видно на поляне, и со своего наблюдательного пункта обезьяны заметили, что дверь открыта. Медленно и осторожно ступая, они начали подкрадываться сквозь заросли.

Они не издавали ни рычания, ни пронзительных гневных воплей: черная палочка научила их вести себя тихо, они боялись ее разбудить. Все ближе и ближе подходили они, пока шедший первым Керчак не оказался у самой двери и не заглянул внутрь. За ним стояли два самца и Кала, по-прежнему прижимавшая к груди мертвое тельце.

Внутри жилища они увидели странную белую обезьяну: она спала прямо за столом. На кровати было еще чье-то тело, покрытое куском парусины, а из грубо сделанной колыбельки доносилось жалобное хныканье детеныша.

Керчак бесшумно вошел внутрь и присел на корточки, готовясь напасть, и в этот момент Джон Клейтон, вздрогнув, поднял голову.

Зрелище, которое предстало его глазам, должно быть, сковало его ужасом. Он увидел в дверях трех огромных самцов обезьян, а за ними выглядывали еще и другие, – сколько их было, он так и не узнал: револьверы висели на другой стене, рядом с ружьем, а Керчак уже бросился в атаку.

Когда вожак племени отпустил обмякшее тело, бывшее раньше Джоном Клейтоном, лордом Грейстоком, то обратился к колыбельке. Однако Кала оказалась возле нее раньше и первой успела схватить младенца. Прежде чем вожак смог ей помешать, Кала молнией вылетела в дверь и укрылась на высоком дереве.

Она взяла с собой сына Элис Клейтон, а мертвое тело своего детеныша опустила в колыбельку. Плач живого ребенка пробудил в ней те материнские чувства, которые уже не мог вызвать мертвый.

Забравшись высоко на ветви могучего дерева, Кала прижала кричащего младенца к груди, и вскоре инстинкт, который руководил этой свирепой самкой – тот же инстинкт, что таился в груди его нежной и прекрасной матери, инстинкт материнской любви, – сделал свое дело, и ребенок затих. Затем голод уничтожил ту пропасть, которая их разделяла: гигантская обезьяна стала кормить своим молоком сына английского лорда.

Другие обезьяны, проникнув в хижину, осторожно осматривали непонятные для них вещи. Убедившись, что Клейтон мертв, Керчак обратился к кровати, где лежал кто-то, покрытый парусиной. Керчак быстро приподнял угол покрывала, увидев тело женщины, откинул ткань и ухватился своими огромными волосатыми лапами за белую шею, но почти сразу разжал пальцы и выпустил холодную плоть. Он понял, что женщина мертва, отвернулся от нее и принялся за убранство комнаты, – тела леди Элис и лорда Джона его больше не интересовали.

Ему сразу бросилось в глаза висевшее на стене ружье, ведь он столько времени желал заполучить эту загадочную, смертоносную, громовую палку. Теперь она была в распоряжении Керчака, но ему не хватало смелости взять ее.

Осторожно он подошел к непонятной вещи, готовый удрать, как только она заговорит своим оглушительным голосом, – а этот голос он уже слышал, наблюдая за гибелью своих сородичей, которые по глупости или беспечности нападали на белую обезьяну. Где-то в глубине сознания животного теплилось понимание, что громовая палка опасна только в руках того, кто умеет с ней обращаться, но все же прошло несколько минут, прежде чем Керчак решился к ней притронуться. До этого он только ходил туда-сюда около стены, на которой висело ружье, при этом все время косился на него, боясь хотя бы на миг упустить из поля зрения предмет своего вожделения.

Опираясь на длинные руки так, как люди опираются на костыли, раскачивая свой массивный корпус из стороны в сторону при каждом шаге, вожак бродил вдоль стены, издавая рычащие звуки, изредка прерываемые оглушительными вскриками, ужасней которых нельзя ничего услышать в джунглях. Наконец он остановился прямо перед ружьем. Медленно поднял огромную лапу и почти дотронулся до блестящего ствола, но тут же отдернул лапу и снова принялся расхаживать туда-сюда. Казалось, что, принимая бесстрашный вид и дико рыча, зверь пытается подстегнуть собственную храбрость, довести ее до такой точки, когда наконец решится взять ружье. Он снова остановился и на этот раз сумел, пересилив страх, коснуться холодной стали, но опять сразу же отдернул лапу и принялся ходить.

Снова и снова повторялась странная церемония, но с каждым разом обезьяна обретала все большую уверенность в себе, и вот ружье было снято с крюка. Убедившись, что палка не причинила ему зла, Керчак принялся ее осматривать: внимательно оглядел по всей длине, заглянул в черноту ствола, потрогал прицел и мушку, затвор, приклад и, наконец, спусковой крючок.

Обезьяны, забравшиеся в дом, молча наблюдали за своим вожаком, в то время как остальные толпились снаружи, пытаясь хоть краем глаза увидеть, что творится внутри.

Палец Керчака нажал на спусковой крючок. Раздался оглушительный грохот, и обезьяны кинулись врассыпную.

Керчак был напуган не меньше других и даже забыл отбросить злосчастную палку, которая издала такой ужасный звук. Он рванулся с ружьем вон из хижины. Когда Керчак выбегал наружу, приклад ружья зацепился за дверь, и в результате она с силой захлопнулась за убегавшей обезьяной.

Керчак остановился неподалеку от хижины и обнаружил, что все еще держит ружье. Он сразу отшвырнул его, как отбросил бы раскаленный утюг, и никогда больше не пытался подобрать: звук выстрела оказался слишком сильным испытанием для нервов животного. Теперь Керчак понял, что ужасная палка останется безвредной, только если ее не трогать.

Лишь через час обезьяны снова решились подойти к хижине, чтобы продолжить ее осмотр. Однако, к своему разочарованию, они обнаружили: дверь заперта, и так прочно, что ее не открыть.

Хитроумный замок, сооруженный Клейтоном, сработал, когда из хижины выбегал Керчак. Обезьяны попытались пробраться внутрь через окна, но решетки выдержали их натиск. Пошумев какое-то время на поляне, они пустились в обратный путь.

Кала не спускалась с дерева со своим новообретенным детенышем, пока Керчак не велел ей слезть. Не услышав ноток гнева в его голосе, Кала легко спустилась по веткам и присоединилась к другим обезьянам.

Тех, кто из любопытства пытался посмотреть на странного детеныша, Кала предупреждала оскаленными клыками и угрожающим рычанием. Когда сородичи заверили Калу, что не причинят детенышу зла, она позволила им подойти поближе, но не разрешила его потрогать. Она понимала, как хрупок и нежен этот детеныш, и боялась, что грубые лапы ее соплеменников могут поранить малыша.

Для Калы путешествие оказалось непростым: она все время помнила о смерти своего сына и не отпускала найденыша, отчаянно прижимая его к себе одной лапой в течение всего перехода. Все другие детеныши держались за спины матерей, крепко вцепившись в их волосатые шеи. Но Кала действовала иначе: она держала тельце маленького лорда Грейстока у самой груди. Ее собственный малыш сорвался у нее со спины и разбился насмерть, и Кала не хотела, чтобы такое повторилось.

Глава 5
Белая обезьяна

Кала нежно заботилась о своем приемыше, но при этом удивлялась, почему же он не набирается сил и не становится таким же бойким, как детеныши у других матерей. Прошел почти год с того дня, когда она его подобрала, а он только начал ходить, не говоря уже о лазанье по деревьям, которое совсем ему не давалось.

Кала иногда переговаривалась с другими самками о своем детеныше, но никто из них не понимал, как это можно так отставать и так медленно учиться заботиться о себе самому. Дитя не умело даже добывать пищу, а ведь прошло больше двенадцати лун с тех пор, как Кала подобрала его.

Если бы они знали, что этот детеныш видел целых тринадцать лун до встречи с Калой, они решили бы, что он совершенно безнадежен: двух- или трехмесячные дети в их племени были более развиты, чем этот двухлетний.

Тублата, мужа Калы, он страшно злил, и если бы не постоянный присмотр самки, Тублат давно бы расправился с этим ребенком.

– Никогда ему не быть настоящей обезьяной, – утверждал Тублат. – Тебе придется опекать его всю жизнь. Зачем он племени? Одна только обуза. Давай оставим его спать в высокой траве, а ты родишь других, сильных обезьян, которые будут заботиться о нас в старости.

– Нет, Сломанный Нос, – отвечала Кала. – Если надо опекать его всю жизнь, пусть так и будет.

Тогда Тублат пошел к Керчаку, чтобы тот своей властью заставил Калу бросить маленького Тарзана – этим именем, означавшим «белая кожа», назвали крошечного лорда Грейстока. Но едва Керчак приблизился к Кале, та пригрозила уйти из племени, если ее и ребенка не оставят в покое. Уход – неотъемлемое право жителя джунглей в том случае, если его не устраивает жизнь в племени, и потому Калу больше не трогали: она была сильной и здоровой молодой самкой, и племя не хотело ее терять.

С возрастом Тарзан стал двигаться быстрее, и к десяти годам уже прекрасно лазил по деревьям, а на земле умел проделывать многие удивительные вещи, которые не давались его маленьким братьям и сестрам. Он сильно отличался от них, и взрослые обезьяны часто поражались его необыкновенной ловкости, однако по силе и росту Тарзан отставал. В десять лет человекообразные обезьяны уже заканчивают расти и достигают иногда шести футов, в то время как Тарзан все еще был ребенком.

Но зато каким ребенком!

С раннего детства он приучился перелетать при помощи рук с ветки на ветку, как делала его огромная мать, а когда немного подрос, по целым дням резвился в вершинах деревьев вместе со своими младшими соплеменниками.

Он мог преодолеть в прыжке расстояние в двадцать футов на головокружительной высоте. Мог легко и безошибочно ухватиться за ветку, которая раскачивается от сильного ветра, предвещающего ураган. Мог спуститься вниз на землю с высоты в двадцать футов, живо перескакивая с ветки на ветку, или взлететь на самую верхушку высочайшего тропического дерева-гиганта с быстротой белки. Уже в десять лет он мог бы помериться силой с тридцатилетним мужчиной и был при этом куда проворнее самых тренированных атлетов. И с каждым днем он становился все более мужественным.

Жизнь его среди свирепых обезьян протекала счастливо, ибо его память не хранила воспоминаний о другой жизни и он не ведал, что в подлунном мире есть не только этот лес и дикие обитатели джунглей, которых он так хорошо понимал. Однако к десяти годам он начал осознавать огромную разницу между собой и своими соплеменниками. Тарзан вдруг устыдился своего загорелого до черноты тела, поскольку оно было совершенно лишено растительности, как у презренной змеи Хисты и других рептилий. Он пытался избавиться от этого недостатка, натирая себя с ног до головы грязью, но грязь высыхала и отваливалась. К тому же ходить в таком виде оказалось крайне неудобно, и Тарзан решил, что лучше испытывать стыд, чем это неудобство.

Однажды Тарзан впервые увидел свое лицо в водах небольшого озера, к которому, случалось, приходило обезьянье племя. Стояла сухая погода, день выдался жаркий, и Тарзан вместе со своим двоюродным братом отправился к озеру, чтобы утолить жажду. Когда они наклонились к чистой и спокойной поверхности воды, их лица отразились, как в зеркале: свирепая и ужасная морда обезьяны и тонкие, нежные черты представителя одного из старых английских родов.

Тарзан ужаснулся. Мало того что он был лишен растительности, оказывается, у него еще и другая физиономия! И как только соплеменники могут смотреть на него? Этот маленький рот, эти крохотные белые зубки! Как жалко они выглядели по сравнению с могучими губами и мощными клыками более счастливых собратьев Тарзана. А этот длинный узкий носик! Тонкий, словно исхудавший от голода. Тарзан даже покраснел, взглянув на прекрасные широкие ноздри своего товарища. «Какой здоровый у него нос – почти на половину лица. Как было бы здорово родиться таким красивым», – думал бедный ребенок. Затем он обратил внимание на свои глаза – и это был последний удар. Темные пятнышки в обрамлении серых кружков, а вокруг – что-то белое! Какой ужас! Даже у змей глаза привлекательнее!

Тарзан так увлекся рассматриванием собственной внешности, что не услышал, как позади него расступается высокая трава, пропуская вперед величественное животное, бесшумно пробирающееся сквозь джунгли. Ничего не заметил и товарищ Тарзана, который спокойно пил, шумно втягивая воду губами и издавая довольное урчание, – все это заглушило звуки приближающейся опасности.

Всего в тридцати шагах от приятелей притаилась огромная львица – Сабор. Она била хвостом по земле, затем мягко шагнула вперед – раз, другой, третий. Она продвигалась, почти прижав брюхо к земле, – огромная кошка, готовящаяся прыгнуть на свою жертву. Теперь она была всего в десяти футах от двух ничего не подозревающих друзей. Сабор осторожно подобрала под себя задние лапы, и упругие мускулы заиграли под блестящей шкурой. Она приготовилась для прыжка, так низко присев, что почти распласталась, только голова и верхняя часть сверкающей спины немного возвышались над травой. Хвост больше не бил по земле, а лежал неподвижно.

Еще секунду она помедлила в этой позе, обратившись в камень, а затем прыгнула с жутким рычанием.

Сабор была мудрой охотницей. Менее опытным ее свирепый рев во время прыжка мог показаться неразумным: разве прыгнуть тихо, не издав ни единого звука, не было бы вернее? Однако львица знала, с какой поразительной быстротой передвигаются обитатели джунглей и каким тонким слухом они обладают. Для них шорох травинки, задевшей другую травинку, звучал столь же громким предупреждением, как самый мощный рев. Львица понимала, что не сможет напасть совершенно бесшумно. Ее рычание не было предупреждением. Она издавала его для того, чтобы напугать своих жертв, чтобы от ужаса они замерли на ту долю секунды, после которой когти охотницы сразу вопьются в мягкую плоть и лишат надежды на спасение.

Для охоты на обезьяну Сабор действовала правильно. Детеныш обезьяны замер всего на мгновение, но этого хватило для того, чтобы львица смогла положить конец его жизни.

Однако такого не произошло с Тарзаном, человеческим детенышем. Жизнь среди опасностей, которыми полны джунгли, приучила его не терять присутствия духа, а развитый ум позволял ему соображать куда быстрее, чем на это способны обезьяны. Рев львицы побудил мозг и мускулы Тарзана к немедленному действию. Перед ним была гладь спокойных вод озера, на суше его ждала верная смерть от когтей и клыков зверя. Воду Тарзан терпеть не мог – она требовалась ему только для утоления жажды. В сознании Тарзана вода ассоциировалась с теми неприятностями, которые приносят холодные ливни с их пугающими молниями и громом. Мать учила его избегать глубоких вод. Более того, совсем недавно ему довелось видеть, как маленькая Нита погрузилась в озерные воды и никогда больше не вернулась к племени. Но из двух зол его быстрый ум выбрал меньшее – и произошло это сразу, как только он услышал рев Сабор, разорвавший тишину джунглей. Прежде чем огромное животное успело пролететь в прыжке половину отделявшего их расстояния, холодные воды озера сомкнулись над головой Тарзана.

Плавать он не умел, а в этом месте было очень глубоко. Но Тарзан не потерял присутствия духа и сметливости, в которых он превосходил соплеменников. Он принялся быстро двигать руками и ногами, пытаясь выбраться наверх. Его движения стали напоминать те, что делает попавшая в воду собака, и через пару секунд голова Тарзана оказалась уже над поверхностью озера. Он понял, что может поддерживать свое тело в таком положении, продолжая двигать руками и ногами. Более того, он мог передвигаться по поверхности воды. Все эти новые для него навыки поразили Тарзана и очень ему понравились, но времени обдумать случившееся у него не было.

Он плыл теперь вдоль берега и видел, как безжалостный зверь, который чуть не схватил его, притаился за неподвижным телом убитого товарища. Львица внимательно следила за Тарзаном, по-видимому ожидая, что он вылезет на берег, но мальчик не собирался этого делать. Он набрал побольше воздуха и издал крик, служивший членам его племени сигналом беды: Тарзан предупреждал, что надо остерегаться нападения Сабор.

Почти сразу же он услышал ответный клич, и сорок-пятьдесят больших обезьян ринулись по ветвям деревьев к месту трагедии. Впереди неслась Кала, узнавшая голос своего любимого детеныша, а с ней – и мать того детеныша, над телом которого возвышалась сейчас Сабор.

Львица была сильнее обезьян, но ей не хотелось связываться с этими крупными разъяренными животными, и потому, издав злобный рев, она прыгнула в заросли и исчезла.

Тарзан поплыл к берегу и быстро выбрался на сушу. Чувство свежести и возбуждения, которое принесла холодная вода, удивило и понравилось ему. С тех пор Тарзан не упускал возможности искупаться в озере, реке или океане, если она ему предоставлялась.

Кала долго не могла привыкнуть к этому зрелищу. Члены ее племени умели плавать, но делали это только в крайнем случае. Воду они не любили и никогда не заходили в нее по собственной воле.

Приключение с львицей надолго запомнилось Тарзану: такие происшествия сильно разбавляли монотонность повседневной жизни, состоявшей из поисков пищи, еды и сна.

Племя, к которому он принадлежал, скиталось по довольно большой территории, простиравшейся приблизительно на двадцать пять миль вдоль побережья океана и на пятьдесят миль в глубину континента. Обезьяны бродили по этому участку, иногда оставаясь на одном месте месяцами. Однако поскольку по деревьям они продвигались с большой скоростью, то в случае необходимости племя могло обойти всю свою территорию за пару дней. Многое зависело от пищи, погодных условий и встреч с опасными животными. Но бывало и так, что Керчак заставлял сородичей совершать дальние переходы без всякой причины: просто потому, что ему наскучило сидеть на одном месте.

По ночам они засыпали там, где их заставала тьма. Они ложились на землю, иногда покрывали головы, а реже и тела большими листьями, называемыми «слоновьи уши». Если ночь была холодная, несколько обезьян пристраивались вместе, согревая друг друга, а Тарзан все эти годы спал в объятиях Калы.

Не вызывало сомнений, что огромное и свирепое животное любило это дитя, принадлежавшее к другому виду, и Тарзан отвечал Кале взаимностью, изливая на нее чувства, предназначавшиеся его прекрасной матери, которой, увы, уже не было в живых.

Когда Тарзан не слушался, Кала шлепала его, но никогда не была с ним жестока; она чаще баловала Тарзана, чем наказывала. Зато Тублат, ее муж, ненавидел приемыша, и было несколько случаев, когда он чуть не прикончил его.

Тарзан, со своей стороны, никогда не упускал возможности показать, что тоже не питает к приемному отцу нежных чувств, и как мог досаждал Тублату: передразнивал, выкрикивал оскорбления, когда чувствовал себя в безопасности под защитой матери или висел, уцепившись за тонкие ветви на вершине дерева.

Разум, которым он превосходил всех, а также ловкость позволяли Тарзану изобретать тысячи дьявольских трюков, чтобы осложнить жизнь Тублату. Еще в раннем детстве он научился вить веревки, связывая и переплетая стебли высокой травы. Эти веревки служили для того, чтобы делать спотычки Тублату, а по временам Тарзан пытался подцепить его и подвесить к дереву.

Играя с веревками, Тарзан научился вязать грубые узлы и делать затягивающиеся петли. Этим развлекались и его младшие товарищи – обезьяны. Они только подражали Тарзану, новое выдумывал он один, и он же достигал во всем высшего мастерства.

Однажды, резвясь таким образом, Тарзан набросил петлю на одного из игравших с ним детенышей, зажав конец веревки в руке. По случайности петля оказалась на шее обезьяны, и пойманный был вынужден резко остановиться. «Это отличная игра», – решил Тарзан и сразу же повторил трюк. После тренировок он научился искусству набрасывать аркан.

С той поры жизнь Тублата превратилась в настоящий кошмар. И во сне, и во время перехода по джунглям, и днем, и ночью ему приходилось ожидать, что петля обовьется вокруг его шеи и начнет душить.

Кала наказывала Тарзана, Тублат сыпал проклятиями и грозил местью, и даже старый Керчак обратил внимание на происходящее и разразился угрозами, но все это было бесполезно. Тарзан продолжал свои игры, и тонкая, но прочная петля то и дело обвивалась вокруг шеи Тублата в такие минуты, когда тот меньше всего этого ожидал. Других обезьян немало развлекали затруднения Тублата: Сломанный Нос отличался дурным характером и его никто не любил.

В ясном уме Тарзана возникало много самых разных мыслей. Например, он думал: если можно использовать эту длинную, сотканную из трав веревку для ловли обезьян, то почему нельзя поймать львицу? Эти размышления привели к важнейшим последствиям.

Однако случилось это еще не скоро.

Глава 6
Битвы в джунглях

Племя обезьян в своих скитаниях часто оказывалось неподалеку от закрытой, заброшенной хижины на берегу небольшой бухты. Для Тарзана это место всегда оставалось таинственным источником нескончаемой радости. Он вглядывался в заколоченные решетками окна или забирался на крышу, пытаясь что-нибудь разглядеть в покрытой сажей трубе: ему не терпелось разгадать загадку, которую заключали в себе крепкие стены. Его детское воображение рисовало разные чудеса, спрятанные внутри, и сама невозможность проникнуть туда тысячекратно усиливала желание это сделать. Он часами карабкался по крыше и стенам, пытаясь обнаружить способ попасть в хижину, но совершенно не обращал внимания на дверь, – своей внешней неприступностью она мало отличалась от стен.

Однажды, когда обезьяны в очередной раз оказались поблизости от хижины – это было вскоре после приключения со старой Сабор, – Тарзан заметил, что издали дверь кажется как будто отдельной частью стены, и ему впервые пришло в голову, что это и есть тот проход, который он так долго искал. Как обычно, он находился один возле хижины: обезьяны не любили это место. История с громовой палкой за прошедшие десять лет не забылась, и заброшенное жилище лорда Грейстока слыло опасным местом.

О том, что связывало Тарзана с этой хижиной, ему никто не рассказывал. Язык обезьян настолько беден, что они просто не смогли поведать Тарзану о странных существах, некогда обитавших в хижине. Кала сумела лишь объяснить своему приемышу – впрочем, весьма путано, – что его отец был странной белой обезьяной, но при этом Тарзан не знал, что сама Кала – не его родная мать.

Итак, в тот день сын английского лорда направился прямиком к двери в хижину и в течение нескольких часов изучал ее, ощупывал петли, а также служивший дверной ручкой выступ и засов. Наконец он догадался, что нужно было сделать, и дверь со скрипом открылась.

В течение нескольких минут Тарзан не решался войти, но когда его глаза привыкли к полумраку, он осторожно переступил порог. На полу посреди комнаты лежал скелет. На костях кое-где виднелись полуистлевшие остатки того, что некогда было одеждой. На кровати лежал скелет поменьше, а рядом, в колыбельке, – третий, совсем крошечный скелетик.

Тарзан почти не обратил внимания на эти свидетельства трагедии, случившейся здесь в давние времена. Жизнь в диких джунглях приучила его спокойно смотреть на мертвых и умирающих животных, и даже если бы он узнал, что эти останки принадлежат его родителям, то вряд ли он был бы сильно потрясен. Зато мебель и прочие предметы обстановки его очень заинтересовали. Он внимательно осматривал вещи в комнате: странные инструменты, оружие, книги, бумаги, одежду – все то, что выдержало испытание временем и влажной атмосферой прибрежного тропического леса.

Он открывал сундуки и шкафы, которых никогда раньше не видел, и находил в них вещи, сохранившиеся куда лучше. Среди прочего отыскался охотничий нож. Тарзан провел пальцем по его острому лезвию и порезался. Однако он не испугался и продолжил эксперименты со своей находкой. Вскоре обнаружилось, что с помощью этой вещи можно раскалывать древесину и отделять тонкие щепочки от стола и стульев. Это долго его развлекало, но в конце концов наскучило, и он занялся дальнейшими исследованиями.

В шкафу с книгами он сразу заметил одну, с яркими цветными рисунками, – это была азбука с картинками.

С «л» начинается слово «лучник», лучник стреляет из «лука».

С «м» начинается слово «мальчик», его имя «Майк».

Рисунки чрезвычайно заинтересовали Тарзана.

На них было изображено множество обезьян с лицами, похожими на его собственное. Дальше, листая книгу, он обнаружил под буквой «м» несколько мартышек – точно таких же он постоянно видел перелетающими с ветки на ветку в родных ему первозданных лесах. Однако на страницах книги нигде не встречались большие обезьяны из его племени: ни одна не напоминала Керчака, Тублата или Калу.

Сперва он пытался выковыривать маленькие фигурки со страниц книги, но вскоре убедился, что они ненастоящие, хотя при этом не понимал, что же они такое, и не находил слов для их наименования. Пароходы, поезда, коровы и лошади ничего для него не значили, но все-таки в каком-то ином смысле, чем те крошечные загадочные фигурки, которые появлялись под картинками, а иногда между ними и напоминали какую-то неизвестную ему породу жучков: у многих были ножки, хотя ни у кого не имелось глаз и рта. Так впервые, в возрасте десяти лет, Тарзан столкнулся с буквами.

Разумеется, он никогда не видел печатного текста и ему не доводилось говорить ни с одним живым существом, которое имело бы хоть самое смутное представление о письме, и тем более Тарзан никогда не видел никого читающим. Нет ничего удивительного в том, что мальчик терялся в догадках о значении этих странных фигурок.

Где-то в середине книги ему встретилась и старая врагиня – Сабор, а еще дальше свернулась кольцом змея Хиста. Это было захватывающее занятие! Никогда раньше за все десять лет жизни он не получал такого удовольствия. Тарзан так увлекся рассматриванием картинок, что не заметил, как наступили сумерки, и оторвался от книги, только когда тьма совсем сгустилась.

Он положил книгу обратно в шкаф и закрыл его дверцу. Ему не хотелось, чтобы кто-то еще нашел и разрушил это сокровище. Он вышел из хижины и тщательно запер за собой дверь. Но прежде он успел заметить охотничий нож, брошенный им на полу. Тарзан подобрал его и захватил с собой, чтобы показать соплеменникам.

Не успел Тарзан пройти и десяти шагов, как из зарослей кустарника выросла огромная фигура. В первую секунду мальчик подумал, что это кто-то из его племени, но тут же осознал свою ошибку: это оказался Болгани, огромная горилла.

Зверь находился так близко, что Тарзан понял: бежать уже поздно и предстоит смертельная схватка. Гориллы с давних пор были заклятыми врагами его племени, и ни одна сторона не просила и не давала пощады другой.

Взрослый самец из племени Тарзана мог бы сразиться с гориллой на равных, но ребенок, пусть и невероятно мускулистый для своих лет, был для Болгани легкой добычей. Однако в жилах Тарзана текла кровь могучих предков, а кроме того, вся его жизнь прошла среди свирепых обитателей джунглей.

Тарзан не знал страха в том смысле, который мы придаем этому слову. Его сердечко лишь быстрее билось от предвкушения приключения. Если бы ему представилась возможность, он спасся бы бегством, но лишь потому, что верно оценивал свои силы, явно несравнимые с силами гигантского зверя. И хотя разум подсказывал, что в этой битве победить нельзя, Тарзан храбро шагнул навстречу горилле.

Зверь бросился, и Тарзан принялся бить его кулаками. Разумеется, Тарзан мог причинить горилле не больше вреда, чем муха – слону. Но мальчик по-прежнему сжимал в руке нож, который взял в хижине своего отца, и когда зверь, молотя лапами и кусаясь, сцепился с ним, мальчик случайно воткнул острие ножа в волосатую грудь. Нож вошел глубоко в тело гориллы, зверь зарычал от боли и гнева.

В этот миг Тарзан понял назначение острой и блестящей игрушки и, когда разъяренная горилла повалила его на землю, вонзил несколько раз нож в ее грудь по самую рукоятку. Горилла, продолжая бой, наносила страшные удары открытой ладонью, как принято в ее племени, и терзала грудь и горло соперника своими мощными клыками. Враги покатились по земле в яростном безумии схватки. Окровавленный и израненный Тарзан из последних сил наносил удары длинным острым ножом. Затем его детское тело судорожно изогнулось, и Тарзан, юный лорд Грейсток, покатился без сознания по ковру из мертвых и гниющих листьев, покрывавшему почву его родных джунглей.

Племя Тарзана добывало пищу в миле от этого места. Услышав яростный вопль гориллы, вызывавшей на бой врага, Керчак немедленно, следуя заведенному обычаю, призвал к себе всех сородичей: отчасти для того, чтобы обеспечить защиту от общего врага, ведь горилла могла быть не одна, а отчасти чтобы проверить, все ли на месте. Обнаружилось, что не хватает Тарзана, и Тублат сразу же воспротивился тому, чтобы мальчику была выслана подмога. Керчак и сам не жаловал странного приемыша, поэтому, узнав мнение Тублата, вернулся на кучу листьев, которая служила ему постелью. Но Кала даже не обратила на них внимания. Едва увидев, что Тарзана нет, она помчалась по ветвям деревьев туда, откуда отчетливо доносились крики гориллы.

Вскоре наступила полная тьма, и восходящая луна осветила своим слабым светом странные уродливые тени в густой листве джунглей. Кое-где сверкающие лучи достигали земли, но по большей части они только оттеняли непроглядную мглу зарослей.

Кала, подобно гигантскому привидению, бесшумно перепрыгивала с дерева на дерево. Она то перебегала по огромной ветви, то, раскачавшись, перелетала на конец другой, чтобы ухватиться за нее и через мгновение оказаться уже на следующем дереве. Она неслась туда, где разыгралась трагедия: это ей подсказывал жизненный опыт. По крикам гориллы можно было понять, что развернулась смертельная схватка. Но вот крики внезапно смолкли, и в джунглях воцарилась тишина.

Кала не понимала, что случилось: в последнем вопле Болгани звучала агония – страдания и смерть. Но не было слышно другого голоса, по которому Кала смогла бы определить, кто же является соперником гориллы. Кала, конечно, и предположить не могла, что ее Тарзан способен уничтожить огромного взрослого самца гориллы. Приблизившись к месту, откуда раньше доносились звуки битвы, она стала двигаться гораздо осторожнее, а потом медленно, с опаской спустилась на самые нижние ветви и начала всматриваться в перемежаемую пятнами лунного света темноту в поисках участников боя. В конце концов она увидела их, лежащих на небольшой полянке под ярким лунным светом: это было истерзанное, покрытое кровью маленькое тело Тарзана, а рядом с ним – гигантская туша мертвой гориллы.

С рычанием Кала бросилась к Тарзану и прижала окровавленное тело к груди, прислушиваясь, не подает ли оно признаков жизни. Она почувствовала, как слабо бьется сердце Тарзана. Стараясь ничем не навредить раненому, она отнесла его через ночные джунгли к месту, где ночевало племя, и потом в течение многих дней и ночей выхаживала: приносила ему пищу и воду, очищала от личинок мух и других насекомых его ужасные раны. Бедное создание не имело никакого понятия о лечении. Она могла только вылизывать раны, тем самым сохраняя их чистыми и помогая благодетельной природе поскорее их заживлять.

В первое время Тарзан ничего не ел, а только метался в горячке и жестоком бреду. Его мучила жажда, и Кала приносила ему воду тем единственным способом, который ей был доступен, – во рту. В мире людей не всякая мать готова проявить такую самоотверженность и преданность, как это дикое животное по отношению к приемышу, которого ей довелось опекать. В конце концов горячка отступила и мальчик начал выздоравливать. Ни одного слова жалобы не слетело с его губ, хотя раны мучительно ныли. Грудь была разодрана до ребер, три из которых горилла сломала ужасными ударами. Одну руку чуть не отгрызли гигантские клыки зверя, и из шеи был выдран большой кусок плоти, так что виднелась аорта, которую только чудом не перекусили мощные челюсти.

Тарзан переносил страдания с терпением, достойным тех животных, среди которых он вырос: они всегда предпочитали отползти в сторону и отлежаться в гуще высокой травы, а не выставлять напоказ свои мучения. Он радовался только присутствию Калы. Когда он начал поправляться, она чаще оставляла его одного: до тех пор она отказывала себе в пище и исхудала так, что походила на собственную тень.

Глава 7
Свет знаний

Прошло какое-то время, показавшееся маленькому страдальцу целой вечностью. Наконец он смог ходить, и с этого момента процесс выздоровления заметно ускорился, а уже через месяц Тарзан был столь же силен и подвижен, как раньше.

Выздоравливая, он часто вспоминал битву с гориллой и думал о том, что надо подобрать то удивительное оружие, которое превратило его в победителя одного из самых страшных зверей в джунглях. Кроме того, ему хотелось вернуться в хижину и продолжить изучение найденных в ней удивительных вещей.

И однажды утром он в одиночку отправился в путь. После недолгих поисков Тарзан обнаружил уже обглоданные кости своего могучего соперника, а рядом с ними, под кучей палой листвы, нашелся и нож, весь покрытый засохшей кровью гориллы и ржавчиной.

Светлая блестящая поверхность нравилась ему больше, но все-таки и в нынешнем виде это было грозное оружие, с помощью которого можно добиться первенства в любой схватке. Тарзан решил, что ему больше не придется убегать от нападений буйного Тублата.

В следующее мгновение он оказался возле хижины, немного повозился с засовом и зашел внутрь. Первым делом ему нужно было понять, как работает механизм изнутри. Внимательно изучив его при открытой двери, Тарзан догадался, что именно удерживало дверь закрытой и как она отпиралась. Теперь он мог закрыться в хижине – так он и поступил, чтобы никто не тревожил его.

Затем Тарзан начал последовательный осмотр всех вещей, однако вскоре отвлекся на книги, притягивавшие его.

В шкафу был букварь, несколько книжек для самых маленьких, множество иллюстрированных изданий, а также огромный словарь. Все это он внимательно рассмотрел. Больше всего его привлекали картинки, хотя странные жучки, покрывавшие страницы без картинок, также будили его любопытство и заставляли думать.

Обнаженный, загорелый, сидящий, поджав ноги, прямо на столе, этот маленький дикарь, Тарзан из племени обезьян, представлял собой зрелище, вызывающее грусть и в то же время надежду. Это была аллегория первобытного человека, ощупью пробирающегося сквозь тьму невежества к свету знаний.

В сильных и изящных руках Тарзана была книга, он склонился над ней так, что волна густых черных волос падала ему на лицо, он всматривался в странные головоломки и пытался разгадать их. Его лицо выражало величайшее напряжение: что же значат эти крошечные черные жучки? Еще смутная догадка вот-вот была готова осенить его столь ценным знанием.

Он открыл букварь на странице, где была нарисована маленькая обезьяна, похожая на него самого, однако покрытая повсюду, кроме рук и лица, странным цветным мехом (так он воспринимал пиджак и брюки). Под картинкой выстроились маленькие жучки: МАЛЬЧИК.

Изучая текст на странице, Тарзан понял, что в этом сочетании жучки встречаются многократно. И еще он понял, что жучков, отличающихся друг от друга, не так уж много; они повторяются, иногда стоят поодиночке, но гораздо чаще в сопровождении других. Он медленно переворачивал страницы, отыскивая картинки и тексты, в которых повторялось сочетание М-А-Л-Ь-Ч-И-К. Через какое-то время ему попалась картинка, где была изображена другая маленькая обезьяна и странное четвероногое животное, чем-то похожее на шакала. Под этой картинкой виднелись жучки: МАЛЬЧИК и СОБАКА.

Ага, вот они – те жучки, которые всегда сопровождают маленькую обезьяну!

Таким образом он продвигался вперед – очень медленно, ибо поставил перед собой, сам того не зная, сложнейшую задачу, которая нам с вами показалась бы нерешаемой: научиться читать, не имея ни малейшего понятия о буквах и письме, не зная даже, что подобные вещи существуют.

Разумеется, Тарзан не решил эту задачу ни за день, ни за год. Но понял главное – те возможности, которые заключают в себе маленькие жучки. Он учился очень и очень медленно, однако к пятнадцати годам знал уже множество комбинаций букв, замещавших отдельные нарисованные фигуры в букваре и в нескольких книгах с картинками. При этом он не имел никакого представления о таких вещах, как артикли, союзы, глаголы, наречия и местоимения.

Однажды – когда ему уже было около двенадцати лет – Тарзан нашел в ящике под столом несколько карандашей. Он принялся скрести карандашом по поверхности стола, и ему очень понравилась черная линия, оставленная этим орудием.

С этой новой игрушкой он возился без конца, так что стол вскоре весь покрылся каракулями – петлями и кривыми линиями, а кончик карандаша совсем затупился. Тогда Тарзан взял другой карандаш – однако уже с определенной целью. Он решил воспроизвести несколько жучков.

Это было непросто: Тарзан держал карандаш, как ручку ножа, и это не прибавляло ни легкости процессу письма, ни ясности написанному. Однако мальчик продолжал упорно трудиться всякий раз, когда удавалось добраться до хижины. Экспериментируя, однажды он взял карандаш так, как это делают люди, и дело пошло гораздо лучше: Тарзан наконец смог воспроизвести начертание одного из жучков. Так он начал писать.

Копирование жучков научило его еще одной вещи – счету. Конечно, он не мог считать в том смысле, какой мы придаем этому слову, но тем не менее у него было представление о количестве, и основой для вычислений служило число пальцев на руке.

Листая различные книги, Тарзан убедился, что открыл уже все виды жучков, которые наиболее часто повторялись в комбинациях друг с другом. Тогда он расположил их в определенном порядке – что было совсем легко, поскольку он постоянно обращался к замечательной книге, где картинки выстраивались в алфавитном порядке.

Обучение шло вперед. Главные находки поджидали Тарзана в неисчерпаемом источнике – огромном иллюстрированном словаре: даже овладев буквами, мальчик по-прежнему учился больше посредством картинок, чем текста. Открыв для себя расположение слов в алфавитном порядке, Тарзан стал забавляться поиском комбинаций, с которыми уже был знаком, потом словами, которые за ними следовали, их определениями, и это увлекало его все дальше и дальше в лабиринты знаний. К семнадцати годам он научился читать букварь и полностью усвоил истинное и удивительное назначение маленьких жучков.

Он уже не стыдился своего лишенного растительности тела и человеческих черт лица, поскольку теперь знал, что принадлежит к иной породе, чем его дикие волосатые соплеменники. Он был ч-е-л-о-в-е-к, они о-б-е-з-ь-я-н-ы, а маленькие обезьянки, скачущие по вершинам деревьев, – м-а-р-т-ы-ш-к-и. Он знал теперь также, что старая Сабор называлась л-ь-в-и-ц-а, Хиста – з-м-е-я, а Тантор – с-л-о-н. Так Тарзан научился читать.

С этого времени прогресс в его обучении сделался стремительным. С помощью большого словаря и здорового, активно работающего мозга, который унаследовал способности, превышающие средние человеческие, он строил остроумные догадки там, где не мог что-то понять, и, как правило, эти догадки оказывались близки к истине.

Ему много раз приходилось прерывать обучение, следуя за своим племенем, но даже в отрыве от книг его неутомимый ум продолжал по памяти исследовать тайны, связанные с любимым занятием. Куски древесной коры, плоские листья и утоптанные площадки земли служили ему тетрадями, где можно было острием охотничьего ножа выцарапывать то, чему он научился.

При этом, решая загадки библиотеки, Тарзан не пренебрегал другими обязанностями. Он все более ловко обращался с веревкой и острым ножом, который научился точить о плоские камни.

Племя обезьян намного увеличилось по сравнению с тем временем, когда в нем появился Тарзан. Под руководством Керчака они сумели внушить страх другим племенам, кочевавшим в этой части джунглей, и теперь имели в изобилии еду и почти совсем не страдали от грабительских набегов своих соседей. Теперь молодые самцы в период взросления выбирали жен из собственного племени, а если захватывали в плен самку из другого племени, то приводили ее к Керчаку, предпочитая жить с ним в мире, а не заводить гаремы и сражаться с грозным вожаком за первенство. Время от времени кто-нибудь из молодых, более свирепый, чем его ровесники, бросал вызов вожаку, но никому еще не удавалось победить этого жестокого зверя.

Тарзан занимал в племени особое место. Его считали своим, но в то же время видели, насколько он отличается от других. Старые самцы либо игнорировали его, либо мстительно ненавидели, завидуя подвижности и скорости, а также той опеке, которую оказывала ему могучая Кала.

Тублат оставался самым упорным его врагом. Но однажды, когда Тарзану было около тринадцати лет, между ним и Тублатом случилось нечто, благодаря чему никто в племени больше никогда не трогал приемыша. Исключение составляли лишь случаи, когда самцы впадали в бешенство: это те дикие припадки беспричинного гнева, во время которых они кидаются на всех, включая представителей более сильных видов. В такие минуты никому не бывает пощады.

Тарзан научил уважать себя в тот день, когда все племя собралось в ущелье между двух невысоких холмов. Это место представляло собой естественный амфитеатр, свободный от лиан и ползучих растений. Открытое пространство имело почти круглую форму. По сторонам от него росли могучие деревья первобытного леса, а подлесок так густо окружал гигантские стволы, что пробраться на поляну можно было только по верхним ветвям деревьев.

Здесь, где никто не мог на них напасть, обезьяны собирались часто. В центре амфитеатра располагался земляной барабан – из тех, которые человекообразные сооружают для выполнения своих непонятных обрядов. Звуки, сопровождающие эти обряды, иногда доносятся до людей сквозь заросли джунглей, но никому не доводилось наблюдать происходящее. Многие путешественники видели эти барабаны, созданные человекообразными обезьянами, а некоторые слышали их стук и дикие крики, издаваемые во время празднеств этими властителями джунглей. Но Тарзан, лорд Грейсток, был, несомненно, первым человеком, принявшим участие в диком обряде Дум-Дум.

Из подобного примитивного действа выросли впоследствии все обряды и церемониалы современной церкви и государства. За многие столетия до того, как блеснули первые лучи рассвета, предвещающего развитие человеческой цивилизации, наши волосатые предки плясали во время обряда Дум-Дум при звуках земляных барабанов под ярким светом тропической луны в дебрях непроходимых джунглей. И этот обряд остался неизменным с той давно забытой ночи в череде таких же давно прошедших ночей, когда наш косматый предок спустился с дерева по качающимся ветвям и легко спрыгнул на мягкую траву на первом месте сборищ.

В тот день, когда Тарзан избавился от преследований, которым подвергался на протяжении двенадцати из тринадцати лет своей жизни, обезьянье племя, состоявшее уже из целой сотни особей, в молчании пробралось по нижним террасам деревьев к амфитеатру и бесшумно спустилось на землю. Обрядом Дум-Дум обезьяны отмечали важные для племени события: победу над врагом, взятие пленного, убийство кого-нибудь из самых больших и свирепых хищников, смерть вожака или прославление нового – все это сопровождалось специальной церемонией.

Поводом к сегодняшнему собранию послужило убийство огромной обезьяны, принадлежавшей к другому виду. Когда племя Керчака добралось до поляны, два сильных самца внесли туда и тело поверженного врага. Они положили свою ношу возле земляного барабана и остались охранять ее, присев на корточки. Другие обезьяны улеглись в заросших травой уголках поляны, чтобы поспать, пока свет поднимающейся луны не подаст сигнал к началу дикой оргии.

В течение нескольких часов царила тишина, нарушаемая только резкими выкриками пестрых попугаев, щебетом и писком птиц, без устали порхавших среди ярких орхидей и роскошных цветов, гирляндами свисавших с покрытых мхом могучих тропических деревьев.

Сгустились сумерки, и обезьяны зашевелились. Они образовали широкий круг, центром которого был земляной барабан. Самки и детеныши сидели на корточках с внешней стороны круга, а впереди расположились взрослые самцы. За барабаном стояли три старые самки, и каждая держала толстую сучковатую дубину пятнадцати-восемнадцати дюймов длиной.

Как только первые лучи восходящей луны осветили серебром верхушки окружавших поляну деревьев, эти самки начали медленно и негромко стучать по барабану. По мере того как луна заливала светом амфитеатр, стук становился громче и чаще, пока не превратился в бешеный, но ритмичный грохот, слышный всем в джунглях за много миль от поляны. Огромные дикие звери прерывали охоту, настороженно поднимали головы и прислушивались к однообразным ударам, обозначавшим, что обезьяны празднуют свой Дум-Дум. Временами кто-нибудь из обитателей джунглей тонким визгом или мощным рычанием отвечал на вызов человекообразных, но никто не решался подойти ближе или тем более напасть: крупные обезьяны, собравшиеся в таком количестве, вызывали у соседей по джунглям страх и уважение.

Когда грохот барабана достиг оглушительной силы, старый Керчак выпрыгнул в пустое пространство между занимавшими первый ряд самцами и барабанившими самками. Встав на задние лапы, он высоко поднял голову и взглянул прямо в лицо восходящей луне. Потом ударил себя в грудь огромными волосатыми кулаками и издал ужасающий вопль-рычание. Снова и снова повторялся этот жуткий вопль, разносясь над притихшим, словно умершим миром. Затем Керчак пригнулся и крадучись, бесшумно пошел по кругу, держась на расстоянии от мертвого тела, лежащего перед алтарем-барабаном, но при этом не сводя с трупа своих свирепых красных глазок.

Потом в центр выпрыгнул другой самец и, повторяя жуткие крики вожака, двинулся следом за ним. Далее самцы один за другим последовали их примеру, и джунгли огласились почти беспрерывными кровожадными воплями: они как будто вызывали врага.

Когда все взрослые самцы присоединились к процессии и образовали хоровод, начался следующий этап – нападение на врага. Керчак схватил здоровенную дубину из кучи заранее приготовленных палок, яростно кинулся на мертвую обезьяну и нанес ей удар, огласив поляну боевым криком и рычанием. Грохот и частота ударов в барабан усилились, и воины стали один за другим приближаться к жертве охоты и наносить удары палками – все это составляло безумный водоворот Танца Смерти.

Тарзан участвовал в обряде наряду с другими членами дикой бешеной орды. Его загорелое, покрытое потом мускулистое тело посверкивало при лунном свете, выделяясь своей гибкостью и грацией среди превышавших его ростом неуклюжих волосатых зверей. Никто из танцующих не изображал лучше Тарзана крадущуюся походку охотника, никто не нападал с такой яростью, как он, никто не совершал таких высоких прыжков в Танце Смерти.

Грохот барабанных ударов совсем опьянил участников обряда: полностью отдавшись дикому ритму и крикам, они потеряли всякий контроль над собой. Высоко подпрыгивая, они скалили клыки, с их губ клочьями слетала пена.

Жуткий танец продолжался не менее получаса. Наконец по знаку Керчака грохот барабана внезапно стих, и колотившие в него самки поспешили пройти через шеренгу танцоров во внешний круг, где сидели на корточках зрители. Затем все самцы как один кинулись на тело, которое их удары уже успели превратить в сплошное месиво.

Обезьянам нечасто удается заполучить в достаточном количестве мясную пищу, и потому в завершение дикого празднества они должны были отведать вкус свежего мяса. Они приступили к последней стадии обряда – поеданию врага. Огромные клыки вонзались в труп, отгрызая толстые куски. Самые сильные из обезьян получали все лучшее, а слабакам оставалось только вертеться позади дерущегося и рычащего стада, дожидаясь возможности пролезть вперед и урвать кусочек или стащить кость.

Тарзану мясо было нужнее, чем обезьянам. Он принадлежал к виду, который питается мясом, однако ни разу в жизни не смог как следует насытиться животной пищей. И теперь его проворное тельце кружилось в куче сражающихся и рвущих труп на части обезьян, пытаясь ловкостью заполучить долю, которую он не мог завоевать силой.

На боку у Тарзана висел охотничий нож, – мальчик спрятал его в самодельные ножны, скопированные с картинки из книжки. Наконец ему удалось протолкнуться поближе. Тарзан вынул нож и отхватил себе изрядную порцию – гораздо больше, чем рассчитывал. Ему досталось целое предплечье, которое он вытащил прямо из-под ног могучего Керчака. Вожак был так занят своей царственной трапезой, что не обратил внимания на этот оскорбительный поступок.

Маленький Тарзан выскользнул из круга борющихся, прижимая к груди добычу.

Среди тех, кто крутился за пределами массы пирующих, был и старый Тублат. Он одним из первых добрался до мяса, утащил в сторону большой кусок, а теперь, расправившись с ним, пробивался за добавкой. Тут он и заметил Тарзана: мальчик выскочил из царапающейся и толкающейся толпы, крепко прижимая к себе кусок мяса. Тублат увидел объект своей давней ненависти, и его близко посаженные, налитые кровью глазки засверкали злобой.

Однако и Тарзан сразу увидел своего главного врага и, догадавшись о его намерениях, молнией помчался вперед, туда, где оставались самки и детеныши, надеясь скрыться среди них. Тублат преградил ему путь. Понимая, что спрятаться не удастся, Тарзан попытался спастись бегством. Он побежал к деревьям и, подпрыгнув, уцепился одной рукой за нижнюю ветку. Затем он ухватил свою добычу зубами и быстро полез наверх, преследуемый Тублатом. Он поднимался все выше и выше на качающуюся вершину могучего дерева, куда его тяжеловесный преследователь уже не осмеливался забраться. Усевшись на ветку, Тарзан принялся выкрикивать насмешки и оскорбления в адрес разъяренного, покрытого пеной зверя, который остановился на пятьдесят футов ниже.

И тогда Тублат впал в неистовство. С ужасным ревом он обрушился на землю, прямо в толпу самок и детенышей, и начал кусать их, норовя запустить свои огромные клыки в тонкие детские шеи и вырывая куски плоти из тел тех, кого ему удавалось схватить.

При ярком лунном свете Тарзан видел все, что происходило во время этого торжества бешенства. Самки и детеныши в ужасе разбегались и забирались на деревья. Затем дошла очередь и до взрослых самцов испытать на себе силу зубов взбесившегося товарища. Тогда все обезьяны поспешно бежали, слившись с тенями окружающего леса.

На поляне осталась только одна самка: она изо всех сил мчалась к дереву, на котором устроился Тарзан, а за ней несся разъяренный Тублат. Это была Кала, и как только Тарзан понял, что Тублат уже почти настиг ее, то ринулся по ветвям вниз, чтобы в случае необходимости помочь своей матери.

Кала подбежала к свешивающимся до земли ветвям дерева. Над ней, на ветвях, притаился Тарзан: он ждал, чем кончится погоня. Кала подпрыгнула и схватилась за ветвь над самой головой Тублата. Казалось, она была уже в безопасности, но тут раздался треск, ветвь обломилась – и самка рухнула прямо на Тублата, сбив его с ног.

Оба мгновенно вскочили на ноги, но еще быстрее спрыгнул на землю Тарзан, и разъяренный зверь оказался лицом к лицу с подростком, заслонившим от него Калу.

Это как нельзя лучше устраивало Тублата. С победным ревом он прыгнул на юного лорда Грейстока. Однако его клыкам было не суждено впиться в загорелое тело. Тарзан выбросил вперед мускулистую руку и вцепился в покрытую шерстью шею зверя, а другой рукой стал наносить удары охотничьим ножом в его широкую грудь. Удары сыпались один за другим и прекратились только тогда, когда Тарзан почувствовал, что огромное тело Тублата обмякло.

Тублат упал бездыханный, и тогда Тарзан из племени обезьян поставил ногу на шею своего злейшего врага и, вскинув голову к луне, огласил джунгли победным криком.

Его соплеменники один за другим спускались с деревьев и садились вокруг Тарзана и его поверженного недруга. Когда все собрались, Тарзан обратился к ним.

– Я Тарзан, – выкрикнул он. – Я великий убийца. Пусть все уважают Тарзана из племени обезьян и Калу, его мать. Нет среди вас никого сильнее Тарзана. Пусть знают об этом его враги.

Взглянув в злобные красные глаза Керчака, юный лорд Грейсток ударил себя кулаком в грудь, и над джунглями еще раз разнесся его пронзительный победный клич.

Глава 8
Охотник на вершинах деревьев

Наутро после обряда Дум-Дум обезьянье племя неспешно двинулось через лес обратно к побережью океана. Тело Тублата осталось лежать там, где он был убит: племя Керчака не ело своих мертвецов.

Отыскивать пищу по пути было очень легко: здесь в изобилии росли и капустные пальмы, и серые сливы, и бананы, и ананасы. Временами удавалось добыть мелких животных, птиц и их яйца, рептилий и насекомых. Орехи обезьяны разгрызали мощными челюстями, а если не получалось, то разбивали двумя камнями.

Встретив однажды львицу, обезьяны тут же рассыпались по деревьям в поисках убежища на верхних ветвях. Сабор с уважением относилась к острым клыкам и многочисленности обезьян, а они, в свою очередь, не меньше уважали ее за силу и свирепость.

Тарзан сидел на невысокой ветке, наблюдая, как медленно, плавно и бесшумно львица продвигается сквозь заросли, гибкая и величественная. Он сорвал ананас и швырнул его в старого врага. Огромная кошка остановилась и, повернув голову, взглянула на того, кто ее дразнил. Она ударила хвостом и обнажила желтые клыки, показав десны. Морда Сабор собралась в складки, а сузившиеся глаза метнули в обидчика стрелы гнева и ненависти. Прижав уши, львица посмотрела прямо в глаза Тарзану из племени обезьян и издала яростное рычание. Сидя в безопасности на нависающей над ней ветке, мальчик ответил ей ужасным боевым воплем своего племени. Еще секунду они глядели друг на друга молча, а затем огромная кошка нырнула в джунгли, и они скрыли ее, как океан поглощает брошенный в него камень.

И в этот момент Тарзану пришел на ум план. Он убил свирепого Тублата – и разве не стал он после этого самым сильным воином? А теперь он должен выследить и убить хитроумную Сабор. Тогда он станет еще и лучшим охотником.

Сын английского лорда давно уже мечтал прикрыть свою наготу тем, что в книгах называлось словом «одежда», ибо он понял по картинкам, что все «люди» носят ее, в то время как «обезьяны» и прочие животные этого не делают. Одежда, следовательно, была знаком силы, она выражала превосходство человека над другими животными – а иначе зачем было носить такие отвратительные вещи?

Много лун тому назад, когда Тарзан был младше, он хотел заполучить шкуру львицы Сабор, или льва Нумы, или леопарда Шиты, чтобы прикрыть свое безволосое тело и больше не напоминать мерзкую змею Хисту. Но теперь-то он гордился своей гладкой кожей, потому что она указывала на принадлежность к могучему роду, и в душе его боролись два желания: ходить обнаженным, как звери, или же подчиниться обычаям того племени, от которого он произошел, и скрыть тело под противной и неудобной одеждой. Он никак не мог принять окончательное решение.

Пока племя обезьян после встречи с Сабор продолжало не спеша двигаться сквозь джунгли, Тарзан обдумывал свой великий план убийства врага, и еще много дней его не занимало ничто другое.

Однако вскоре его отвлекли новые события.

День вдруг превратился в ночь. Все шумы джунглей внезапно смолкли. Деревья стояли неподвижно, словно парализованные ожиданием какого-то великого и неизбежного несчастья. Все в природе замерло, но ждать пришлось недолго. Сначала издалека донесся низкий, печальный, слабый стон. Он постепенно приближался, становясь все громче и громче. Огромные деревья вдруг склонились, словно согнутые до земли могучей рукой. Они кренились все ниже и ниже, и по-прежнему не было слышно ничего, кроме низкого и страшного гудения ветра. Затем неожиданно гиганты джунглей распрямились, словно поднимая свои могучие вершины, чтобы выразить гневный и оглушительный протест. Живой ослепительный свет вспыхнул в быстро несущихся по небу черных облаках. Угрожающе прогремели раскаты грома, и хляби небесные разверзлись над джунглями: с неба полилась вода.

Обезьяны, дрожа от холодного ливня, сбились под кронами больших деревьев. Молнии, раздиравшие темноту, выхватывали яростно раскачивающиеся ветви, потоки воды и гнущиеся стволы. То там, то здесь древний патриарх лесов, разорванный ударом молнии, забрасывал землю бесчисленными ветвями и тяжело валился, увлекая за собой росшие поблизости деревья. Ветви, большие и маленькие, сломанные яростью урагана, проносившегося сквозь колышущееся море зелени, несли смерть и разрушение обитателям леса.

Буря продолжалась без перерыва несколько часов, и все это время обезьяны жались друг к другу и дрожали от страха. Опасаясь погибнуть под валящимися стволами и ветвями, парализованные блеском молний, оглушенные громом, они представляли собой совсем жалкое зрелище.

А потом гроза внезапно кончилась. Ветер прекратился, показались солнечные лучи, и природа снова засияла улыбкой. Капли стекали с ветвей, листьев, лепестков, все блистало и переливалось в свете возвращающегося дня. И как только мать-природа забыла о буре, забыли о ней и ее дети. Все вернулось на круги своя, как это было до наступления кромешной тьмы.

Именно эта гроза помогла Тарзану объяснить загадку одежды. Он подумал о том, как удобно было бы ему, если бы его тело покрывал толстый мех Сабор! И эта мысль стала еще одним стимулом для осуществления задуманного.

В течение нескольких месяцев племя блуждало в окрестностях бухты, неподалеку от которой находилась хижина Тарзана. Учеба поглощала значительную часть его времени, но, когда он бродил по окрестным лесам, у него наготове всегда была крепкая веревка, и множество мелких животных гибло, став жертвой быстро наброшенной петли.

Однажды эта петля обвилась вокруг короткой шеи кабана Хорты. Зверь рванулся, пытаясь обрести свободу, и Тарзан стремглав полетел вниз с той ветки, на которой сидел в засаде. Обладатель могучих клыков развернулся, заслышав шум, а когда увидел перед собой всего лишь молодую обезьяну, на мгновение приник головой к земле и вдруг яростно набросился на застигнутого врасплох Тарзана. Однако тот сумел с обезьяньим проворством снова оказаться в безопасности, на ветке, в то время как Хорта промчался мимо, не задев его.

Этот случай помог Тарзану понять недостатки его необычного оружия. Длинную веревку он потерял, но утешался той мыслью, что если бы на месте кабана оказалась Сабор и если бы это она сорвала его с ветки, то исход поединка был бы совсем другим: можно не сомневаться, что Тарзан потерял бы свою жизнь.

Много дней понадобилось для того, чтобы сплести новую веревку. Когда же она была готова, Тарзан снова вышел на охоту и спрятался на огромной ветви, нависавшей над хорошо утоптанной тропой, которая вела к водопою. Мелкие животные спокойно прошли по этой тропе: Тарзана не интересовала такая пустяковая добыча. Ему хотелось проверить свой замысел на самом сильном звере.

И вот наконец появилась та, кого он ждал. По тропе шла львица, огромная, лоснящаяся, ее гибкие мускулы перекатывались под блестящей шкурой. Она держала голову высоко, не теряя бдительности, а ее длинный хвост медленно и грациозно ходил из стороны в сторону. Все ближе подступала она к тому месту, где Тарзан из племени обезьян притаился на ветке с длинной, свернутой кольцами веревкой в руках.

Подобно бронзовому изваянию, неподвижный, как сама смерть, ждал Тарзан. Сабор показалась прямо под ним. Один шаг, второй, третий – и веревка, вылетев из рук мальчика, обвила львицу. На долю секунды петля задержалась у Сабор на голове, свисая, словно огромная змея, но затем, пока львица глядела вверх, пытаясь понять, откуда же донесся этот свистящий звук, петля опустилась ей на шею. Тарзан резко дернул, туго затягивая петлю на лоснящейся шее, а затем отпустил веревку и впился обеими руками в ветку, чтобы удержаться, если Сабор сделает рывок.

Сабор попала в западню.

Потревоженный зверь прыгнул в сторону зарослей, но тщетно: Тарзан не собирался терять вторую веревку, как потерял первую. Опыт с кабаном многому его научил. Взвившись, львица почувствовала, что петля еще сильнее впилась ей в шею; тело ее вдруг перевернулось в воздухе и тяжело обрушилось на спину: Тарзан еще раньше догадался, что надо прочно привязать свободный конец веревки к стволу того большого дерева, на котором он устроил засаду.

Следуя дальнейшему плану, Тарзан уперся ногами в развилку двух ветвей и принялся что есть мочи тащить аркан на себя. И тут он почувствовал, что ему не по силам сдвинуть это тяжелое, бьющееся, скребущее когтями землю, ревущее тело, состоявшее, казалось, только из железных мускулов и ярости. Он не смог бы, как задумал, поднять Сабор на воздух и повесить на дереве. Вес ее был огромен, и когда она упиралась в землю всеми четырьмя лапами, сдвинуть ее с места мог бы, наверное, только слон Тантор.

Львица снова оказалась на тропе, откуда ей было видно, кто именно посмел нанести такое оскорбление. Издав яростный рык, она высоко подпрыгнула, пытаясь достать Тарзана, но когда огромное тело коснулось ветви, где он сидел, мальчика там уже не было. Он легко вспорхнул на более тонкую ветку, находившуюся от разъяренной львицы не меньше чем в двадцати футах. Какое-то мгновение Сабор цеплялась за нижний сук, в то время как Тарзан смеялся над ней, швыряя сучки и веточки прямо ей в морду. Затем зверь обрушился на землю, и Тарзан снова быстро спустился на нижний сук, чтобы схватить веревку. Однако львица уже поняла, что ее держало – всего лишь какая-то тонкая лиана, – и она перекусила аркан своими огромными челюстями прежде, чем охотник повторно попытался затянуть петлю.

Тарзан был ужасно расстроен. Его хорошо продуманный план был сведен к нулю. Оставалось только кричать на ревущего внизу зверя и дразнить его насмешливыми гримасами.

Сабор расхаживала под деревом еще несколько часов. Четыре раза она пыталась запрыгнуть на дерево, чтобы достать это непонятное существо, танцующее там, наверху. Но с тем же успехом она могла бы поохотиться на неуловимый ветер, шумевший в вершинах деревьев.

В конце концов Тарзану надоело дразнить львицу. Издав на прощание боевой клич и швырнув спелый фрукт, испачкавший Сабор всю ее оскаленную морду, мальчик помчался прочь по ветвям деревьев, держась в сотне футов над землей, и вскоре оказался среди соплеменников.

Словами и жестами он поведал им о своем приключении, и его выпяченная грудь, его гордый вид произвели самое сильное впечатление даже на его заклятых врагов. Что касается Калы, то она даже пустилась в пляс от радости и гордости за сына.

Глава 9
Человек и человек

Тарзан из племени обезьян продолжал жить жизнью джунглей, и немногое менялось для него с годами: он только становился сильнее и мудрее, черпая из книг сведения о все более странных мирах, находящихся где-то вдали от знакомых ему первозданных лесов. Однако жизнь никогда не казалась ему однообразной и унылой. В ручьях и небольших озерах можно было ловить рыбу Пайсу. Не давала скучать и Сабор со своей свирепой родней: следовало держаться настороже, что придавало особый вкус любому мгновению, проведенному на земле, а не на деревьях.

Звери часто охотились на Тарзана, но чаще он сам охотился на зверей. Ни разу их острые когти не коснулись его, но много раз оказывались так близко, что от гладкой кожи Тарзана их отделяло расстояние меньше древесного листа. Быстра была львица Сабор, проворны лев Нума и леопард Шита, но Тарзан из племени обезьян – все равно быстрее.

Он подружился со слоном Тантором. Как это произошло? Кто знает… Но только обитатели леса не раз видели, как лунными ночами Тарзан из племени обезьян и слон Тантор прогуливались вместе и в тех местах, где путь был гладким, Тарзан ехал, восседая на могучей спине Тантора.

Много дней он провел в хижине, где по-прежнему лежали нетронутыми кости его родителей и скелет маленького сына Калы. В восемнадцать лет Тарзан хорошо читал и понимал многое из того, что было написано в книгах. Умел писать – быстро и четко, но только печатными буквами. Скоропись он не освоил, хотя среди других драгоценных вещей в хижине были и тетради. Ничего написанного от руки по-английски там не было, и потому он не видел проку в том, чтобы учиться этому.

Итак, в восемнадцать лет мы находим этого потомка английских лордов не говорящим по-английски, но зато способным читать и писать на этом языке. Ни разу в жизни ему не доводилось видеть хотя бы одного человека, кроме самого себя. По той небольшой территории, где кочевало его племя, не протекали крупные реки, и даже дикие туземцы не могли сюда приплыть. Высокие холмы огораживали это место с трех сторон, с четвертой простирался океан. Здесь водились и львы, и леопарды, и ядовитые змеи. В нетронутых лабиринтах густо заросших лесов пока еще не ступала нога отважного первопроходца из числа тех животных, которых называют людьми.

Но однажды, когда Тарзан из племени обезьян сидел в отцовской хижине, погруженный в тайны очередной книги, вечное спокойствие его лесов было нарушено навсегда.

С восточной стороны показалась странная процессия: люди шли один за другим по склону невысокого холма. Впереди выступали пятьдесят черных воинов, вооруженных легкими деревянными копьями, концы которых были обожжены на медленном огне костра и заострены. В руках у них были длинные луки, а в колчанах – отравленные стрелы. За спиной у каждого висел овальный щит, а в носы были продеты большие кольца. Кудрявые свалявшиеся шевелюры дикарей украшали пучки разноцветных перьев. На лбу у каждого имелись наколки в виде трех параллельных цветных линий, а на груди – в виде трех концентрических кругов. Их желтые зубы были остро отточены, а толстые, выдающиеся вперед губы придавали лицам еще более животное и грубое выражение. За воинами двигалось несколько сотен женщин и детей. Женщины несли на головах глиняные горшки, домашнюю утварь и слоновую кость. Позади, в арьергарде, шла еще сотня воинов, внешне ничем не отличавшихся от авангарда.

Порядок построения колонны говорил о том, что туземцы, по-видимому, больше опасались нападения сзади. И действительно это было так, ведь они бежали от солдат белого человека, которые так притесняли их, заставляя собирать каучук и слоновую кость, что однажды дикари взбунтовались и перебили небольшую военную часть – одного белого офицера и нескольких черных солдат. Много дней туземцы пировали, объедаясь их мясом, но затем куда более сильная группа военных напала на их деревню, чтобы отомстить за смерть своих товарищей. Той ночью черные солдаты белого человека тоже до отвала насытились мясом, и теперь жалкие остатки некогда могущественного племени бежали в глубину мрачных джунглей, предпочитая неизвестность рабству.

Однако то, что означало свободу и стремление к счастью для этих дикарей, одновременно представляло смертельную опасность для множества обитателей джунглей.

В течение трех дней процессия медленно продвигалась вглубь неведомого и непроходимого леса, пока наконец утром четвертого дня дикари не вышли на небольшую поляну на берегу речки. Здешние места показались им не столь заросшими, как те, что они видели до сих пор. Здесь они решили построить новую деревню, и уже через месяц была прорублена большая просека, возведены хижины и ограды, посажены ямс, маис и плантайн, и для туземцев началась привычная жизнь на новом месте. Тут не было белых людей, не было солдат, никто не принуждал их собирать каучук и слоновую кость для жестоких и неблагодарных надсмотрщиков.

Только несколько лун спустя новые жители решились выйти за пределы своей деревни. Двое сразу пали жертвами старой Сабор, и черные воины, убедившись, что джунгли просто кишат свирепыми и кровожадными хищниками, львами и леопардами, перестали отходить от своих безопасных ограждений.

Но как-то раз Кулонга, сын старого короля Мбонги, забрел далеко в джунгли на запад. Он продвигался вперед осторожно и держал наготове в правой руке копье, а левой крепко прижимал к своему лоснящемуся черному телу длинный овальный щит. За спиной у него был лук, а в колчане – множество тонких прямых стрел, обильно смоченных вязкой черной смолянистой жидкостью, которая делала смертельным укол их тончайших игольчатых наконечников.

Кулонга долго шел на запад, и ночь застала его далеко от изгородей отцовской деревни. Чтобы переночевать, он забрался в развилку стволов большого дерева и, устроив там себе что-то вроде гнезда, свернулся и заснул.

А в трех милях к западу от места его ночлега расположилось племя Керчака.

Рано утром обезьяны разбрелись по лесу в поисках пищи. Тарзан, как всегда, направился к своей хижине, надеясь добыть по пути необременительной охотой дневное пропитание еще прежде, чем он выйдет на берег.

Обезьяны разошлись по одному или по двое-трое, но никто из них не заходил слишком далеко – туда, где можно не услышать сигнала опасности.

Кала медленно брела в восточном направлении по тропе, протоптанной слонами, обыскивая попадавшиеся на пути полусгнившие стволы в поисках вкусных жучков и грибов. Вдруг она услышала странный, совсем тихий звук и насторожилась. Тропа, по которой она шла, не сворачивала никуда на протяжении примерно пятидесяти ярдов, и в конце этого естественного, покрытого листвой тоннеля Кала увидела фигуру странного существа, двигавшегося ей навстречу. Это был Кулонга.

Кала не стала долго ждать: она тут же развернулась и быстро двинулась в противоположном направлении по той же тропе. Она не бежала: просто все в ее племени предпочитали обойти возможную опасность стороной, если только не были сильно возбуждены.

Кулонга пошел за ней следом. Он почувствовал мясо. Если убить это животное, можно потом пировать весь день. И он поспешил вперед, готовый в любой момент метнуть копье. Тропа повернула, и Кулонга снова увидел Калу в конце еще одного прямого участка. Он поднял руку с копьем, его мускулы напряглись под гладкой кожей. Рука рванулась вперед, и копье полетело в Калу. Однако бросок был неточен: оружие только оцарапало ей бок.

Издав вопль гнева и боли, обезьяна обернулась к своему обидчику. И тут же затрещали деревья под весом ее соплеменников, спешивших на этот вопль. Кала ринулась на человека, и тогда Кулонга с невероятной быстротой сдернул с плеча свой лук и наложил на него стрелу. Оттянув тетиву, он пустил отравленное оружие в сердце огромной обезьяны.

С предсмертным криком Кала повалилась вперед прямо на глазах изумленных сородичей.

С ревом и визгом обезьяны кинулись за Кулонгой, но осторожный дикарь уже бежал по тропе со скоростью испуганной антилопы. Он знал о свирепости этих волосатых лесных людей, и его единственным желанием было удрать от них как можно дальше.

Обезьяны преследовали Кулонгу, перепрыгивая с дерева на дерево, довольно долго, но в конце концов постепенно отстали от него и вернулись к месту трагедии.

Тем временем Тарзан, сидевший на пляже неподалеку от своей хижины, услышал отдаленные звуки какого-то столкновения, он понял, что это голоса членов его племени, и поспешил на зов.

Добежав до места, он увидел, что все племя собралось вокруг тела его убитой матери.

Скорбь и гнев Тарзана были безмерны. Он снова и снова выкрикивал свой ужасный боевой клич. Он колотил себя в грудь кулаками, а потом упал на тело Калы и бурными рыданиями облегчил тяжесть своего оставшегося одиноким сердца. Он потерял единственное в мире создание, которое проявляло к нему любовь и привязанность.

Что из того, что Кала была свирепой и уродливой обезьяной? Для Тарзана она была и добра, и прекрасна. На нее он изливал, сам того не понимая, всю почтительную любовь, которую обычный английский мальчик адресовал бы своей матери. Но Тарзан не помнил и не знал другой матери, и Кале досталась та любовь, которая по праву принадлежала бы прекрасной леди Элис, будь та жива.

После первого приступа скорби Тарзан взял себя в руки и разузнал у тех членов племени, которые стали свидетелями убийства, что же произошло. Им удалось объяснить приемышу Калы главное: странная, лишенная растительности черная обезьяна с перьями, растущими прямо из головы, послала Кале смерть из тонкой ветки, а затем убежала с резвостью оленя Бары в ту сторону, где восходит солнце.

Тарзан не стал ждать. Он вскочил на дерево и помчался по ветвям через лес. Он знал все изгибы слоновьей тропы, по которой убежал убийца Калы, и потому сумел коротким путем через джунгли догнать черного воина, вынужденного следовать за всеми поворотами этого пути. На поясе у Тарзана был охотничий нож, а на плечах – свернутая кольцами веревка, сделанная им самим. Не прошло и часа, как он снова добрался до тропы и, спустившись вниз, внимательно исследовал землю. На мягкой грязи берега ручья он обнаружил следы, подобные которым оставлял только он сам, но эти следы были крупнее.

Сердце Тарзана забилось. Неужели тот, кого он выслеживает, – человек, такое же существо, как и он?

На берегу было два ряда следов, и они вели в противоположных направлениях. Значит, тот, кого он преследует, прошел по этой тропе сначала туда, а потом обратно. Разглядывая следы, Тарзан заметил, что один был совсем свежий, а это значило, что цель близка.

Тарзан снова взлетел на дерево и бесшумно понесся над тропой. Не успел он преодолеть и мили, как увидел черного воина, стоявшего на небольшой лужайке. В руке у него был тонкий лук, на который он накладывал одну из своих смертоносных стрел. А перед ним, на другой стороне полянки, пригнув к земле голову, стоял кабан Хорта, и пена капала с его страшных клыков. Он был готов напасть.

Тарзан с удивлением разглядывал странное существо, стоявшее прямо под ним, – столь похожее на него самого и в то же время отличающееся лицом и цветом кожи. В книгах Тарзан видел изображения того, кого называли словом «негр», но мертвые, невыразительные рисунки не шли ни в какое сравнение с этим гладким, полным жизни телом, словно выточенным из черного дерева. Человек стоял с луком наготове, и Тарзан вспомнил, что так выглядит в книгах «лучник».

Удивительно! При этом открытии Тарзан чуть не выдал себя громким возгласом.

Тем временем внизу разворачивались интересные события. Мускулистая рука оттянула тетиву. Хорта ринулся вперед, и тогда черный человек пустил свою стрелу. Тарзан увидел, как она пронеслась через поляну и впилась в щетинистую шею кабана. Не успела улететь одна стрела, как Кулонга приложил к луку другую. Однако зверь был уже рядом, и у человека не оставалось времени на выстрел. Взвившись в воздух, черный воин перепрыгнул через бешено несущегося зверя, а затем, с невероятной быстротой обернувшись, выпустил вторую стрелу в спину кабану и сразу же запрыгнул на близлежащее дерево. Хорта развернулся, чтобы снова броситься на врага. Он успел пробежать десяток шагов, но затем споткнулся и завалился на бок. Его мышцы судорожно напряглись, потом расслабились, и он затих.

Кулонга слез с дерева. Сняв с пояса нож, он вырезал несколько больших кусков из тела кабана, быстро соорудил костер прямо посреди тропы, поджарил мясо и наелся до отвала. Остаток туши он оставил там, где тот лежал.

Тарзан с большим интересом наблюдал за действиями Кулонги. Желание убить этого человека так и кипело в его диком сердце, но желание научиться чему-то новому оказалось еще сильнее. Он последует за своим врагом дальше и узнает, откуда тот пришел. А убить его можно и позже, когда тот отложит в сторону свой лук и смертельные стрелы.

Окончив трапезу, Кулонга двинулся дальше по тропе и пропал за поворотом. Тогда Тарзан бесшумно соскочил с дерева на землю. С помощью ножа он отделил от туши кабана несколько кусков, но жарить их не стал. Тарзану приходилось видеть огонь, но только тогда, когда молния Ара ударяла в какое-нибудь большое дерево. И его страшно удивило, что кто-то может сам создавать эти красно-желтые языки, которые поглощали древесину, не оставляя ничего, кроме тончайшей пыли. Никак не мог он понять и зачем черный воин решил испортить такой вкусный обед, сунув мясо в разрушительный жар. Наверное, Ара была его союзницей и лучнику надлежало делиться с ней едой. В любом случае Тарзан не собирался так глупо портить хороший кусок мяса. Он съел немало сырой плоти, а остаток туши спрятал рядом с тропой, чтобы отыскать его на обратном пути.

Лорд Грейсток вытер жирные пальцы о свои обнаженные бедра и двинулся вперед по тропе за Кулонгой, сыном короля Мбонги. В то же самое время в далеком Лондоне другой лорд Грейсток, младший брат покойного Джона Клейтона, отца Тарзана, велел отослать отбивные котлеты назад на кухню шеф-повару клуба, решив, что они недостаточно прожарены, а закончив обед, погрузил кончики пальцев в серебряную чашу с благовонной водой и вытер их белоснежным камчатным полотенцем.

Целый день Тарзан преследовал Кулонгу, паря над ним в ветвях деревьев, словно некий злой дух. Еще дважды он видел, как черный воин посылает свои разрушительные стрелы: сначала в гиену Данго, а потом в мартышку Ману. И каждый раз животное умирало почти немедленно, потому что яд Кулонги был свеж и очень силен.

Тарзан много думал об этом удивительном способе убийства, не спеша двигаясь на безопасном расстоянии за своей жертвой. Он понимал, что тоненькое острие стрелы не может так быстро принести смерть диким обитателям джунглей. Ему не раз приходилось видеть, как звери рвут друг друга на части когтями, кусают и терзают, вырываются из драки еле живыми, в крови, но потом часто зализывают раны и продолжают жить. Нет, было нечто таинственное в этих щепках, которые убивали, просто поцарапав врага. Он должен выяснить, в чем тут дело.

В ту ночь Кулонга спал в развилине большого дерева, а высоко над ним крался Тарзан из племени обезьян. И когда Кулонга проснулся, он обнаружил, что его лук и стрелы исчезли. Черный воин был сильно рассержен, но еще больше испуган. Он поискал пропажу на земле под деревом, потом на самом дереве, но не нашел ни лука, ни стрел, ни следов ночного грабителя. Кулонгу охватила паника. Копье он утратил в схватке с Калой, и теперь, после пропажи лука и стрел, остался безоружным, если не считать висевшего у пояса ножа. Можно было надеяться только на быстроту ног: вернуться в деревню как можно скорее.

Кулонга был уверен, что находится недалеко от дома, и кинулся бежать по тропе. А из гущи непроходимых лесных зарослей в нескольких ярдах от него появился Тарзан из племени обезьян и бесшумно двинулся следом по ветвям деревьев. Лук и стрелы Кулонги он надежно привязал к вершине большого дерева, а затем с помощью ножа содрал с его ствола, поближе к земле, полоску коры и надломил ветку так, чтобы она висела над тропой. Таким способом Тарзан отмечал нужные ему лесные тропы и свои схроны.

Кулонга продолжал двигаться вперед, а Тарзан летел следом почти у него над головой. Свернутую веревку он теперь нес в правой руке: все было готово к нападению. Он немного задержался только для того, чтобы узнать, куда все-таки направляется черный воин, и вскоре был вознагражден за терпение: открылась большая пустошь, в конце которой стояло множество хижин.

В этот момент Тарзан был уже прямо над Кулонгой. Лес кончился, и впереди ярдов на сто простирались засеянные поля, отделяющие деревню от джунглей. Тарзану надо было действовать очень быстро, чтобы добыча не успела уйти. Жизнь приучила Тарзана не оставлять никакого зазора между решением и поступком в тех случаях, когда речь шла об опасности. В такие мгновения в его голове не мелькала даже и тень мысли.

Так было и на этот раз. Когда Кулонга выбежал из-под тени джунглей, с нижней ветви могучего дерева, нависавшей уже над полями, тут же взвилось в воздух кольцо веревки. Сын короля не успел выбежать из леса и на пять шагов, как петля захлестнулась у него на шее.

Тарзан так быстро затянул аркан и потащил Кулонгу назад, что крик о помощи захлебнулся у несчастного в горле. Поочередно работая руками, Тарзан тянул извивающееся тело до тех пор, пока оно не повисло в воздухе. Затем Тарзан забрался еще выше, втягивая за собой, в гущу древесной листвы, все еще живого врага. Там он крепко примотал веревку к ветви и, немного спустившись, вонзил свой охотничий нож прямо в сердце Кулонги. Кала была отомщена.

Затем Тарзан внимательно осмотрел чернокожего: это был первый человек, которого ему довелось видеть. Тарзана привлек нож с ножнами, висевший на поясе Кулонги, и он забрал его себе. Медный ножной браслет тоже заинтересовал Тарзана, и он надел его на свою ногу. Тарзан изучил татуировку на лбу и груди воина, и она восхитила его. Понравились ему и остро заточенные зубы Кулонги. Тарзан присвоил себе также богатый головной убор из перьев. После этого Тарзан из племени обезьян захотел пообедать: ведь он проголодался, а перед ним было мясо. Он сам убил этого зверя, и закон джунглей разрешал съесть добычу.

Вправе ли мы осуждать этого человека-обезьяну с сердцем, головой и телом английского джентльмена, но воспитанного как дикое животное? Тарзан убил в честном бою ненавистного Тублата, но ему и в голову не приходило, что можно съесть мясо Тублата. Это было бы для него так же отвратительно, как для нас людоедство. Однако кто был Кулонга, чтобы не съесть его плоть так же спокойно, как Тарзан ел мясо кабана Хорты или оленя Бары? Разве это не один из бесчисленных видов диких животных, которые охотятся друг на друга, чтобы насытиться?

Однако странное сомнение остановило руку Тарзана. Он ведь усвоил из книг, что он человек. И этот лучник – человек. Едят ли люди людей? Увы, он не знал ответа. Так откуда же возникли его колебания и сомнения? Он снова поднял нож, но приступ отвращения охватил его. Тарзан сам не понимал, что происходит. Он только знал, что не сможет есть мясо этого черного человека. Передавшиеся по наследству инстинкты, восходящие к глубокой древности, парализовали его ум и спасли его от нарушения принятого во всем мире закона, о самом существовании которого он не имел ни малейшего понятия.

Быстро спустив тело Кулонги на землю, Тарзан высвободил петлю и исчез в древесной листве.

Глава 10
Призрак страха

С высокой ветки Тарзан озирал расположенную за обработанными полями деревню – ряд крытых соломой хижин. В одном месте лес совсем близко подходил к ней, и именно туда направился Тарзан, движимый лихорадочным желанием собственными глазами увидеть животных того же вида, что и он сам, узнать их повадки и обычаи, а также рассмотреть поближе странные жилища.

Опыт жизни среди диких обитателей джунглей подсказывал Тарзану, что эти существа могут быть ему только врагами. А физическое сходство еще не означало, что первые люди, которых Тарзану довелось повстречать, примут чужака с распростертыми объятиями. Тарзан из племени обезьян ни в коем случае не был сентиментален. Он понятия не имел о братстве людей. Всех, кто не принадлежал к его племени, он считал врагами. Исключение представляли лишь немногие животные, и прежде всего – слон Тантор. И все это Тарзан осознавал без малейшей злобы или ненависти. Убивать – это был закон того дикого мира, в котором он жил. Удовольствий в его жизни имелось совсем немного, и главнейшим из них оказывалась охота. Поэтому Тарзан приписывал другим право иметь те же желания, которые чувствовал сам, даже если видел себя объектом их охоты.

Жизнь не сделала его ни мрачным, ни кровожадным. Его красивое лицо никогда не выражало признаков жестокости. По большей части он охотился ради того, чтобы добыть себе пищу. Ни одно животное не убивает умышленно и при этом совершенно бессмысленно, исключительно ради удовольствия причинить другому страдания и смерть. А когда Тарзан убивал из мести или защищаясь, то был спокоен и серьезен.

И вот теперь Тарзан осторожно подбирался к деревне Мбонги и был готов убить или быть убитым, если его обнаружат. Он действовал с необычной для себя осмотрительностью, потому что встреча с Кулонгой заставила его относиться с большим уважением к острым палочкам, ведь они несли неизбежную смерть.

Наконец он забрался на большое дерево, ветви которого прогибались под грузом тяжелой листвы и кольцами гигантских вьющихся растений. Из этого почти недостижимого для других убежища, расположенного прямо над деревней, он принялся наблюдать за тем, что происходило внизу, удивляясь каждой подробности новой, непонятной жизни.

Там, на деревенской улице, бегали и резвились голые дети. Там были женщины: одни из них измельчали сушеный плантайн в грубых каменных ступах, другие пекли лепешки из получавшейся в результате муки. Дальше, в полях, он видел женщин, которые мотыжили землю, сеяли или собирали уже созревшие растения. Все они носили странные широкие набедренные повязки из сухой травы, а руки и ноги многих были украшены латунными или медными браслетами. На темных шеях висели хитро сплетенные проволоки, у нескольких в носах торчали большие цветные кольца.

Тарзан из племени обезьян рассматривал этих странных созданий, и удивление его все росло. Под навесом дремали несколько мужчин, а на дальнем краю поляны он случайно заметил вооруженных воинов, которые, по-видимому, охраняли деревню от внезапных набегов врага. В деревне работали только женщины.

В конце концов он сосредоточил свое внимание на женщине, сидевшей на земле прямо под ним. Перед ней стоял на медленном огне небольшой горшок, а в нем кипела густая маслянистая красноватая жидкость. С одной стороны от женщины лежало множество стрел. Она брала их и опускала наконечниками в кипящую жижу, а потом выкладывала на узкую подставку из веток, стоявшую с другой стороны. Тарзан смотрел как завороженный. Так вот в чем заключалась тайна разрушительной силы метательных снарядов лучника! Он заметил, как тщательно женщина следила за тем, чтобы жидкость не попала ей на руки. Один раз капля упала на палец, и женщина тут же окунула руку в ковш с водой, а потом быстро вытерла крошечное пятнышко листьями.

Тарзан не имел никакого представления о ядах, но его острый ум подсказал, что убивает именно этот состав. Ему хотелось узнать больше об этом смертоносном оружии. Если бы женщина оставила работу хоть на мгновение, он спрыгнул бы вниз, забрал целую охапку стрел и вернулся бы назад на дерево прежде, чем она успела бы трижды вдохнуть. Он уже обдумывал план, как бы отвлечь ее, но вдруг со стороны лесной тропы раздался громкий крик: один из черных воинов стоял под тем самым деревом, на котором Тарзан час назад повесил убийцу Калы.

Стражник кричал и махал над головой копьем. Он снова и снова указывал на что-то, лежавшее перед ним на земле. В деревне началась суматоха. Вооруженные мужчины выбегали из своих жилищ и сломя голову неслись по полям к бешено орущему стражнику. За ними потянулись старики, женщины и дети – и через несколько минут деревня опустела.

Тарзан из племени обезьян понял, что дикари обнаружили тело убитого лучника, но сейчас важно было другое: человек-обезьяна остался один и никто не мог помешать ему завладеть стрелами. Быстро и бесшумно он спрыгнул на землю рядом с горшком, в котором варился яд. Несколько секунд он стоял совершенно неподвижно, только его блестящие глаза внимательно оглядывали окрестности. Убедившись, что вокруг никого нет, Тарзан вдруг решил осмотреть ближайшее жилище: «Интересно, что там внутри», – и он осторожно приблизился к крытой соломой хижине. Никаких звуков изнутри не доносилось, и Тарзан проскользнул в полутьму человеческого жилья.

По стенам было развешено оружие: длинные копья, необычной формы ножи, а также пара узких щитов. Посередине стоял горшок для приготовления еды, а в дальнем углу лежала куча высушенной травы, на которую сверху была брошена циновка – очевидно, это служило хозяевам постелью и покрывалом.

Тарзан из племени обезьян тщательно изучил все вещи и даже обнюхал их: он обладал тонким от природы и к тому же натренированным обонянием. Юноша взвесил в руке копье, и ему захотелось взять себе такую длинную заостренную палку. Но забрать копье и стрелы за один раз было невозможно.

Снимая одну за другой висевшие на стене вещи, незваный гость кидал их в центр комнаты. Поверх всего он водрузил перевернутый горшок, а на него положил один из черепов, украсив его головным убором из перьев, принадлежавшим покойному Кулонге. Потом отошел и с улыбкой оглядел свою работу, – ему понравилась собственная шутка.

Вдруг снаружи послышались сразу несколько голосов: туземцы скорбно завыли. Тарзан вздрогнул. Неужели теперь не убежать? Он быстро подошел к двери и выглянул. Туземцев было пока не видно, но их голоса становились все слышнее: процессия пересекала засеянные поля. Тарзан как вихрь устремился к месту, где лежали стрелы. Он набрал их столько, сколько мог унести под мышкой, ударом ноги опрокинул кипящий горшок и исчез в густой листве дерева как раз в ту секунду, когда колонна туземцев приблизилась к воротам, ведущим в деревню. Тарзан стал наблюдать за происходящим из своего укрытия, готовый, подобно птице, улететь при первом признаке опасности.

На дальнем конце улицы показалась процессия. Впереди четверо воинов несли тело Кулонги. Следом шли женщины, они рыдали и причитали. Дикари направлялись к жилищу Кулонги – той самой хижине, в которой Тарзан все перевернул вверх дном.

С полдюжины туземцев вошли внутрь, но тут же выскочили обратно в диком замешательстве. Остальные столпились вокруг них. Все жестикулировали, указывая на хижину, и что-то кричали. Затем несколько воинов снова подошли к дому и заглянули в дверь. Наконец внутрь решился зайти один из них: старый туземец со множеством металлических украшений на руках и ногах и с ожерельем из высушенных кистей человеческих рук на груди. Это был король Мбонга, отец Кулонги.

Несколько минут все молча ждали, пока Мбонга не вышел на улицу. Его отвратительное лицо выражало гнев и суеверный страх. Он сказал что-то воинам, и те бросились обыскивать все дома и обследовать каждый уголок за оградами. Почти сразу же они обнаружили перевернутый горшок с ядом, а также исчезновение отравленных стрел. Ничего больше найти не удалось, и это напугало дикарей, которые снова собрались вокруг своего короля.

Однако и Мбонга не знал, чем объяснить странные события. Тело Кулонги нашли еще теплым, в непосредственной близости от деревни, на краю поля, и с такого расстояния он мог криком позвать на помощь. Кулонгу зарезали и ограбили чуть ли не на пороге отцовского дома. Это само по себе было загадочно, но последние находки были сделаны уже в самой деревне, в хижине мертвого Кулонги, и они наполнили сердца туземцев ужасом, пробудив в их сознании самые дикие предрассудки. Собравшись по двое-трое, они переговаривались тихими голосами и испуганно, с выпученными глазами оглядывались по сторонам.

Тарзан из племени обезьян наблюдал за ними некоторое время со своего высокого дерева. Многого в их поведении он не мог понять: ему были неведомы предрассудки, а о том, что такое страх, он имел самое смутное представление.

Солнце поднялось уже высоко. За целый день Тарзан еще ничего не ел, и ему предстояло преодолеть несколько миль до того места, где лежали остатки туши кабана. Поэтому он покинул деревню Мбонги и растворился в густой листве джунглей.

Глава 11
Король обезьян

Тарзан успел вернуться в племя еще до наступления темноты, хотя по дороге пришлось дважды останавливаться: в первый раз – чтобы откопать и съесть остатки туши убитого накануне вепря, а во второй – чтобы забрать лук и стрелы Кулонги, спрятанные на вершине дерева. Нагруженный трофеями, Тарзан тяжело спрыгнул с ветвей прямо в толпу обезьян.

Горделиво выпятив грудь, он принялся рассказывать о своих приключениях и демонстрировать добычу. Керчак недовольно зарычал и отвернулся: он завидовал этому странному члену племени. В маленьком и злом мозгу вожака роились мысли о том, какой бы найти предлог для того, чтобы обрушить на Тарзана свой гнев.

На следующее утро, на рассвете, Тарзан вышел поупражняться с луком и стрелами. Поначалу он все время бил мимо цели, но постепенно научился направлять эти узкие щепочки в нужном направлении и меньше чем через месяц уже хорошо стрелял. Правда, это учение стоило ему почти всего запаса стрел.

Племя Керчака по-прежнему обитало неподалеку от хижины: здесь было легко найти пропитание. Тарзан то практиковался в стрельбе из лука, то продолжал знакомиться с тем небольшим набором книг, которые когда-то привез сюда его отец.

Именно в это время юный английский лорд отыскал затерявшуюся в глубине одного из стенных шкафов небольшую железную коробочку. В замке торчал ключик, и Тарзану понадобилось всего несколько секунд, чтобы успешно справиться с новой задачей и открыть шкатулку. Внутри он обнаружил выцветшую фотографию молодого человека с безволосым лицом, золотой медальон, украшенный бриллиантами и соединенный с золотой же цепочкой. Кроме того, там лежало несколько писем и записная книжка. Тарзан все это внимательно осмотрел.

Фотография понравилась ему больше всего: глаза человека излучали веселье, а открытое лицо вызывало симпатию. Это был его отец. Медальон тоже привлек внимание Тарзана. Он повесил цепочку себе на шею, подражая в этом чернокожим, которые украшали свои тела. А вот понять содержание писем Тарзан не сумел: не смог разобрать рукописный текст. Поэтому он просто положил эти листки бумаги в коробочку и обратился к записной книжке.

Она была почти вся исписана тонким четким почерком. Жучки казались знакомыми, но их расположение и сочетания – странными и совершенно непонятными. Тарзан уже задолго до этого случая научился пользоваться словарем. Однако, к его огорчению, словарь в данном случае был бесполезен: в нем не нашлось ни единого слова из числа написанных в книжке. Вздохнув, Тарзан положил ее обратно в шкатулку.

Он не знал, что книжица содержала ключ к загадке его происхождения, к загадке всей его жизни. Это был дневник Джона Клейтона, лорда Грейстока: по своей старой привычке он вел его по-французски.

Хотя Тарзан и спрятал фотографию в шкатулку, в его памяти запечатлелись черты мужественного, но улыбающегося лица, и он твердо решил, что раскроет тайну непонятных слов в черной книжице. Однако в ближайшее время ему предстояло более важное дело: запас стрел иссяк и нужно было снова посетить деревню чернокожих, чтобы завладеть новыми.

Рано утром Тарзан пустился в путь. Он передвигался очень быстро и к середине дня оказался возле деревни. Заняв уже знакомую позицию на гигантском дереве, Тарзан снова, как и раньше, увидел женщин, работающих в поле и проходящих по единственной улице деревни, а также кипящий прямо под ним горшок с ядом.

Несколько часов он сидел тихо, ожидая возможности бесшумно спуститься вниз и подобрать то, за чем он пришел: стрелы. Но на этот раз ничто не отвлекало обитателей деревни от их повседневных занятий. Время шло, а Тарзан из племени обезьян так и сидел скорчившись на ветке, над головой ничего не подозревающей женщины, которая хлопотала у горшка. Наконец работницы потянулись с полей домой. Показались из джунглей и мужчины-охотники. Когда все зашли внутрь ограды, ворота закрыли на засов.

Теперь в деревне кипело уже множество горшков: жители готовили пищу. Перед хижиной женщины варили похлебку и пекли лепешки из плантайна и маниока.

Вдруг с северного края поляны донесся какой-то крик. Тарзан взглянул туда. Партия припозднившихся охотников возвращалась в деревню. Они не то вели, не то тащили за собой какое-то упирающееся животное. Вот охотники подошли ближе, ворота распахнулись, чтобы их принять, и все остальные дикари издали вопль радости: добычей оказался человек. Он все еще сопротивлялся, когда его тащили по улице, причем женщины и дети колотили его палками и осыпали камнями.

Наблюдая это зрелище, Тарзан из племени обезьян, юный и дикий, не мог не подивиться бессердечной жестокости той породы животных, к которой, по-видимому, принадлежал и сам. Из всех обитателей джунглей только леопард Шита мучает свою добычу. Мораль остальных требует быстрой смерти жертвы.

Из книг Тарзан сумел почерпнуть лишь разрозненные сведения о человеческих обычаях. Когда он двигался вслед за Кулонгой к людям, то ожидал увидеть странные дома на колесах и густые клубы дыма, вырывающиеся из большого дерева, вставленного в крышу, или же море, покрытое качающимися на нем домами, которые назывались «л-о-д-к-и», «с-у-д-а» или «п-а-р-о-х-о-д-ы». Каково же было его разочарование, когда он увидел крошечное поселение, затерявшееся в его родных джунглях: деревню, где не было ни единого дома крупнее, чем его собственная хижина на отдаленном берегу.

Он понимал теперь, что эти люди куда злее, чем обезьяны из его племени. Они неистовы и жестоки, как сама Сабор. И в глазах Тарзана эти существа пали так низко, что он уже не мог относиться к ним с уважением.

Чернокожие привязали свою несчастную жертву к столбу, поставленному в самом центре деревни, прямо напротив жилища вождя Мбонги, и принялись с воплями скакать вокруг в боевом танце – размахивая сверкающими ножами и потрясая копьями. Более широкий круг образовали женщины: они сидели на корточках, орали и били в бубны. Все это напоминало обряд Дум-Дум, и Тарзан уже знал, что произойдет дальше, и лишь гадал: а не накинутся ли эти звери на мясо еще до того, как пленник умрет? Обезьяны так никогда не делали.

Круг воинов все теснее смыкался возле добычи: они продолжали дикий танец под оглушающий грохот бубнов. И вот первое копье дотянулось до жертвы и кольнуло ее. Это был сигнал, за которым последовали уколы всех остальных копий, а их было не менее пятидесяти. Глаза, уши, руки и ноги пленника оказались проколоты. Каждый дюйм корчащегося тела, если только это не было место, удар в которое лишал жизни, сделался целью для безжалостных дикарей. Женщины и дети визжали от радости. Воины уже облизывали свои мерзкие губы в предвкушении скорого пиршества и соперничали в отвратительной жестокости, пытая жертву, по-прежнему не терявшую сознания.

Тут Тарзан из племени обезьян понял, что настал тот миг, которого он так ждал. Все дикари были поглощены захватывающим зрелищем. Уже стемнело, наступила безлунная ночь, и лишь огни недалеких костров, которые жгли участники оргии, бросали свой тревожный свет на жуткую сцену.

Гибкий юноша бесшумно спустился на мягкую землю в самом конце улицы. Он живо собрал стрелы, на этот раз все до единой, поскольку принес с собой веревки, чтобы связать добычу. Не торопясь, он аккуратно стянул воедино стрелы, а затем, прежде чем исчезнуть, решил позабавить духа своеволия, живущего в его сердце. Тарзан огляделся: какую бы шутку сыграть с этими уродливыми созданиями, чтобы они снова почувствовали и запомнили его приход?

Он положил связку стрел у подножия дерева, а сам бесшумно проследовал по темной стороне улицы до той самой хижины, в которой уже побывал раньше. Внутри царила полная тьма, но он вскоре сумел нащупать то, что искал, и сразу, без промедления кинулся к двери. Но тут послышались чьи-то шаги, и в дверном проеме выросла фигура женщины.

Тарзан отступил в тень, сжав рукоять длинного и острого охотничьего ножа, некогда принадлежавшего его отцу. Женщина быстро вошла в дом. Она пыталась отыскать какую-то вещь, которая, по-видимому, не была положена на свое место. Продолжая поиски, женщина все ближе перемещалась в ту сторону, где прятался Тарзан. Она была уже так близко, что юноша чувствовал тепло ее обнаженного тела. Он поднял кинжал, но тут у женщины вырвался гортанный звук, означавший, что ее поиски увенчались успехом. Негритянка выбежала из хижины, и в дверном просвете Тарзан увидел, что в руках у нее был глиняный горшок для варки пищи.

Он подошел к выходу и, прячась в тени, разглядел, что все женщины деревни спешили к своим хижинам и вскоре появлялись с большими и маленькими горшками. Налив в них воды, женщины возвращались к кострам, разведенным вблизи от несчастного пленника, который по-прежнему висел на столбе, теперь уже совершенно безвольно.

Выбрав момент, Тарзан пробрался к большому дереву в конце деревни, где оставил стрелы. Как и в прошлый раз, он опрокинул горшок с ядом, а затем ловко, по-кошачьи запрыгнул на нижние ветви лесного гиганта. Он бесшумно взобрался ввысь и устроился в развилке ствола, откуда сквозь просвет в листве можно было наблюдать за происходящим внизу.

Женщины резали тело пленника и складывали куски в свои горшки, а мужчины стояли поодаль, отдыхая после безумств. В деревне наступила тишина.

Тарзан поднял над головой то, что притащил из хижины. Он был с детства привычен к бросанию в цель фруктов и кокосов и потому не промахнулся, угодив точно в группу дикарей. Что-то ударило одного из воинов по голове и сбило с ног. Предмет покатился по земле мимо женщин и остановился рядом с наполовину разделанным телом, которым собирались полакомиться дикари. Несколько секунд все в оцепенении смотрели на этот предмет, а затем, словно по команде, бросились врассыпную по домам.

Это был человеческий череп. Как мог он упасть прямо с неба? Событие глубоко потрясло суеверные души дикарей. А Тарзан из племени обезьян покинул их, исполненных страха перед этим новым доказательством присутствия злой невидимой силы, обитавшей в окружавших их деревню джунглях.

Позднее дикари снова обнаружили перевернутый горшок и пропажу стрел и решили, что оскорбили могущественное божество, построив в здешних местах деревню и не умилостивив предварительно хозяина. С тех пор они начали ежедневно оставлять под гигантским деревом, где пропали стрелы, жертвоприношения в виде пищи, чтобы успокоить могущественного духа. Но семена страха были посеяны, и Тарзан, сам того не ведая, уже совершил то, что привело в дальнейшем к несчастьям и для его племени, и для него самого.

Ночь Тарзан провел в лесу, неподалеку от деревни, а наутро не спеша отправился домой, задерживаясь по пути, чтобы поохотиться. Однако ему досталось только немного ягод и личинок, так что он чувствовал голод.

Увлеченный поиском пищи, Тарзан не сразу заметил львицу. Она стояла на тропе всего в двадцати шагах от него и облизывалась. Огромные желтые глаза были полны злобы.

Тарзан и не пытался убежать. Наоборот, он обрадовался встрече, которой искал уже много дней. Теперь он был вооружен не одной только сплетенной из травы веревкой. Он быстро вытащил из-за спины лук и вложил хорошо смазанную ядом стрелу. Когда Сабор, прыгнув, была уже на полпути к цели, крошечная щепочка впилась в нее. И в то же мгновение Тарзан из племени обезьян отпрянул в сторону. Огромная кошка приземлилась позади него, и сразу же еще одна смертоносная стрела впилась ей в бедро.

С оглушительным ревом зверь развернулся и бросился на добычу еще раз. Но его ждала третья стрела – она попала Сабор в глаз. Однако теперь львица оказалась слишком близко от человека-обезьяны, и Тарзан не успел отступить в сторону от летящей на него туши. Тело Сабор придавило его к земле, но он смог вонзить в него свой сверкающий нож. Несколько мгновений они лежали без движения, и Тарзан вдруг понял, что Сабор уже никогда не будет представлять угрозы ни для человека, ни для обезьяны.

С трудом он выбрался из-под гигантской туши, поднялся на ноги и гордо осмотрел свою добычу. Мощная волна радости накрыла Тарзана.

Выпятив грудь, он поставил ногу на тело поверженного врага и, откинув назад свою прекрасную голову, издал обезьяний победоносный крик. Джунгли эхом откликнулись на эту дикую песнь. Птицы притихли, а крупные животные и хищные звери поспешно и неслышно скрылись: немногие из них решались вступить в схватку с большими человекообразными обезьянами.

А тем временем в Лондоне другой лорд Грейсток выступал с речью, обращаясь к себе подобным, заседающим в палате лордов, и никто не дрожал, заслышав звук его голоса.

Мясо львицы было неприятным на вкус даже для Тарзана, но голод заставил его забыть о жесткости и дурном запахе. Спустя некоторое время человек-обезьяна насытился и мог позволить себе отдых и сон. Но прежде он решил снять с львицы шкуру: в первую очередь из-за нее Тарзан добивался смерти Сабор. Он ловко отделил шкуру от мяса – ему и раньше приходилось это делать, правда с куда меньшими животными. Когда дело было сделано, он забросил шкуру на развилку ствола высокого дерева, а сам, свернувшись поудобнее, заснул глубоким сном.

Утомленный поединком, Тарзан проспал почти сутки и пробудился только на следующий день. Первым делом он направился к туше львицы и был очень раздосадован, когда обнаружил, что от нее остался один скелет: мясо обглодали голодные обитатели джунглей.

Через полчаса неспешной прогулки по лесу Тарзан набрел на олененка, и прежде чем тот почуял врага, в его шею впилась острая стрела. Яд подействовал быстро: не успел олененок сделать и десяти шагов, как замертво рухнул головой в кусты. Тарзан снова утолил голод, однако спать на этот раз не стал.

Вместо этого он поспешил туда, где обитало его племя. Дойдя до места, он гордо предъявил обезьянам шкуру львицы.

– Глядите! – закричал он. – Обезьяны из племени Керчака! Глядите, что сделал Тарзан, могучий убийца. Кто из вас сумел убить льва? Тарзан сильнее вас всех. Тарзан – не обезьяна. Тарзан…

Но тут он осекся, поскольку в языке обезьян не существовало слова «человек», а Тарзан умел только писать это слово по-английски, но не знал, как оно произносится.

Все племя собралось вокруг него, чтобы взглянуть на доказательства невероятной доблести и послушать, что скажет Тарзан. Один только Керчак оставался в стороне, еле сдерживая гнев и ненависть. Внезапно что-то изменилось в крошечном и злом мозгу человекообразного. Издав страшный рев, зверь ринулся на своих соплеменников. Пуская в ход клыки, он убил и покалечил не меньше дюжины из них, прежде чем остальные сумели скрыться на верхних ветвях деревьев. С пеной на губах, с дикими воплями Керчак осматривался вокруг, разыскивая предмет своей величайшей ненависти, пока наконец не увидел Тарзана, сидевшего на ветвях росшего неподалеку дерева.

– А ну спускайся сюда, Тарзан, великий убийца! – крикнул Керчак. – Спускайся, и ты узнаешь, что такое клыки сильнейшего! Разве могучие бойцы скрываются на деревьях при виде опасности?

И Керчак испустил вопль, которым обезьяны вызывали соперника на бой. Тарзан не торопясь спрыгнул на землю.

Все племя, затаив дыхание, следило из своих безопасных укрытий за тем, как Керчак, не прекращая реветь, пошел на противника, казавшегося намного слабее. Выпрямившись в полный рост на своих коротких ногах, Керчак достигал высоты в семь футов. На его широких плечах выдавались гигантские мускулы. Его шея сливалась с туловищем в единую массу, из которой торчала небольшая голова. Керчак продолжал рычать, приоткрывая огромные клыки. В маленьких и злобных глазках пылала безумная ярость.

Тарзан стоял спокойно, ожидая его. Человек-обезьяна был мускулист, но рост его составлял всего шесть футов, а его сильные, играющие под кожей мышцы казались сейчас жалкими и неспособными выдержать предстоящее испытание.

Лук и стрелы лежали немного в стороне – там, где Тарзан положил их, когда показывал шкуру Сабор своим соплеменникам, и потому приходилось вступать в схватку с мощным противником, имея в качестве оружия лишь охотничий нож.

Увидев, что рычащий враг приближается, лорд Грейсток вытащил из ножен свой длинный нож и, ответив на вызов не менее чудовищным рычанием, кинулся вперед, в атаку. Он понимал, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Керчак обхватил его своими длинными волосатыми лапами. Как только их тела сблизились, Тарзан схватил врага за лапу и с размаха погрузил нож по самую рукоятку в тело Керчака пониже сердца. Прежде чем он успел вынуть и снова вонзить кинжал, огромная обезьяна попыталась обхватить его, и это движение заставило Тарзана отпустить нож.

Керчак хотел нанести удар в голову противника открытой ладонью. Если бы этот удар достиг цели, он наверняка проломил бы Тарзану череп. Однако человек успел пригнуться и сам изо всех сил ударил Керчака кулаком в живот. Тот пошатнулся. Рана была смертельной, однако Керчак еще боролся: он вырвал лапу, которую держал Тарзан, и вошел в клинч со своим гибким противником. Керчак притягивал обезьяну-человека все ближе к себе, чтобы своими страшными челюстями схватить Тарзана за горло. Но сильные пальцы юного лорда начали душить Керчака раньше, чем острые клыки вонзились в гладкую кожу. Борьба продолжалась. Один из соперников пытался лишить другого жизни с помощью жутких зубов, другой держал врага за горло, не давая покрытой пеной морде дотянуться до себя. Керчак был явно мощнее, он напрягал все силы и понемногу брал верх. Зубы его были уже всего в одном дюйме от глотки Тарзана. И вдруг по телу Керчака прошла дрожь, он замер на мгновение, а затем безвольно опустился на землю. Керчак был мертв.

Тарзан из племени обезьян вынул из раны врага кинжал, который так часто помогал ему одерживать верх над существами куда более сильными, чем он сам, и поставил ногу на шею поверженного врага. И снова джунгли огласил громкий и яростный крик победителя.

Так юный лорд Грейсток стал королем обезьян.

Глава 12
Человеческий разум

Среди подданных Тарзана был один, осмеливавшийся оспаривать его власть: Теркоз, сын Тублата. Этот зверь боялся острого ножа и смертоносных стрел нового владыки и потому решался выражать недовольство только непослушанием и мелкими проделками. Однако Тарзан знал, что враг только и ждет возможности нанести неожиданный удар или совершить иное предательство, чтобы лишить власти, а значит королю обезьян следовало всегда быть начеку.

В течение долгих месяцев жизнь маленького племени продолжалась прежним порядком, если не считать того, что Тарзан, с его умом и талантом охотника, сумел обеспечить сородичей куда более обильным пропитанием, чем раньше. Поэтому большинство членов племени были вполне довольны переменой власти.

Ночами Тарзан выводил их в поля, принадлежавшие чернокожим, и там, ведомые высшей мудростью вождя, они наедались досыта, при этом даже не уничтожая того, что не могли съесть, в отличие от большинства человекоподобных. И хотя чернокожие досадовали на то, что их поля постоянно подвергаются набегам, но не прекращали обрабатывать землю, а это непременно случилось бы, если бы Тарзан отдал плантации своим соплеменникам на разграбление.

Тарзан часто пробирался по ночам в деревню, чтобы пополнить свой запас стрел. Он заметил, что у подножия дерева, прыгая с которого он проникал за ограду, всякий раз лежит еда. Спустя какое-то время Тарзан решил съедать пищу, принесенную чернокожими. А дикари убедились, что еда исчезает по ночам, и это наполнило их души страхом и трепетом. Одно дело – оставить дары божеству или злому духу, а совсем иное – узнать, что дух и впрямь явился за ними в деревню. Это было нечто неслыханное ранее, и суеверные умы чернокожих обитателей деревни наполнились разными смутными опасениями.

К тому же дикари видели, что стрелы время от времени исчезают и невидимые руки устраивают странные проделки. Это сделало их жизнь невыносимой, и в конце концов вождь Мбонга и старейшины племени стали поговаривать о том, что надо покинуть деревню и поискать другое место для жизни – где-нибудь в глубине леса.

Вскоре черные воины стали заходить в лес все дальше на юг, в сердце джунглей. Они охотились и одновременно присматривали место для строительства новой деревни. Дикое спокойствие первозданного леса нарушилось, ни птице, ни зверю не стало покоя, – пришел человек. Раньше если на охоту выходили свирепые звери, то их более слабые соседи только на время убегали куда-нибудь недалеко, чтобы вернуться на привычные места, когда минует опасность. Но с человеком все было иначе. Если он появлялся, то многие животные, повинуясь инстинкту, уходили совсем, почти никогда не возвращаясь. То же делали и большие человекообразные обезьяны. Они бежали от человека, как сам человек бежит от эпидемий.

В течение какого-то времени племя Тарзана продолжало обитать в окрестностях маленькой бухты, поскольку их новый вождь не хотел навсегда покидать драгоценные сокровища, хранящиеся в хижине. Но как-то раз одна из обезьян обнаружила, что дикари уже бродят по берегам ручья, куда племя много лет приходило на водопой. Чернокожие расчищали заросли и возводили свои хижины, и обезьянам не оставалось ничего иного, как уйти. Тарзан повел их вглубь континента, и племя сделало много переходов, прежде чем отыскало пригодное место, где не было никаких следов человека.

Как-то в лунный месяц Тарзан отправился по ветвям деревьев назад, чтобы провести целый день со своими книгами, а также пополнить запас стрел. Последнее с каждым разом становилось все сложнее, поскольку чернокожие стали прятать стрелы в свои амбары и хижины, и Тарзану приходилось выслеживать, куда дикари их отнесли. Дважды он пробирался в темноте в хижины и, пока их обитатели спали на своих циновках, забирал стрелы чуть ли не из-под носа у воинов. Однако это было слишком опасно, и Тарзан стал ловить одиноких охотников с помощью своего длинного смертоносного аркана. Он отбирал у них оружие и украшения, а тела бросал с высоты прямо на деревенскую улицу в самые тихие ночные часы. Все это наводило на дикарей священный ужас. Они очень быстро покинули бы и новую деревню, но Тарзан совершал свои набеги нечасто, и после каждого из них чернокожие успевали обрести надежду, что вторжение не повторится.

Дикари еще не наткнулись на хижину Тарзана у отдаленной бухты, но человек-обезьяна жил в постоянном страхе, что однажды хижина будет обнаружена и разграблена племенем Мбонго. Поэтому он проводил все больше времени поблизости от последнего прибежища своего отца и все меньше – со своим племенем. В конце концов это сказалось на жизни обезьян: их постоянные споры и ссоры мог разрешить миром только вождь, а он часто отсутствовал. Наконец старейшины племени заговорили об этом с Тарзаном, и он в течение целого месяца неотлучно оставался в племени.

Обязанности правителя у человекообразных не слишком обременительны. Например, к Тарзану явился Така, чтобы пожаловаться на старого Мунго, который увел его новую жену. В таких случаях Тарзан собирал всех на суд, и если выяснялось, что жена предпочитает своего нового хозяина, то все оставалось как есть или принималось решение, что новый муж должен отдать прежнему одну из своих дочерей в качестве компенсации. Как бы ни было, обезьяны подчинялись решению Тарзана беспрекословно и возвращались к своим делам вполне довольные. Или же с криком прибегала Тана, держась за раненый бок, откуда текла кровь. Гунто, муж, жестоко ее покусал! Вызванный на суд Гунто объявлял, что Тана ленится, не приносит ему орехов и жучков и не чешет ему спину. Тогда Тарзан ругал обоих и грозил Гунто, что тот отведает смертоносных палочек, если еще раз обидит Тану, а Тане, в свою очередь, велел лучше исполнять супружеские обязанности. Так и протекала жизнь. Маленькое племя все время раздирали ссоры, и если бы не нашлось того, кто способен все уладить, оно быстро распалось бы.

Тарзана сильно утомляли эти заботы, он скоро понял, что королевские привилегии имеют оборотную сторону: ограничение свободы. Он мечтал о своей крепкой, прохладной хижине у залитого солнцем моря и о нескончаемом чуде чтения книг.

Когда Тарзан стал старше, стало ясно, что он во всех смыслах перерос соплеменников. Их интересы никак не пересекались. Обезьяны не поспевали за его развитием и не могли понять странные и чудесные мечтания, по временам охватывавшие человека. А Тарзан не мог рассказать им о множестве новых истин, которые открывало ему чтение, или о желаниях, поднимавшихся в его душе. У него больше не было друзей среди членов племени. В раннем детстве Тарзан находил себе компанию среди этих простодушных созданий, но с годами в нем усилилась потребность отыскать друга, близкого интеллектом. Если бы Кала была жива, Тарзан пожертвовал бы всем, чтобы остаться рядом с ней, но она умерла, а товарищи по детским играм выросли и превратились в свирепых и угрюмых зверей, и Тарзан чувствовал, что предпочел бы утомительным обязанностям вождя дикой орды спокойствие и одиночество в своей отдаленной хижине.

Ненависть и зависть Теркоза, сына Тублата, были важными причинами, которые противодействовали желанию Тарзана отказаться от звания короля обезьян. Упрямый молодой англичанин не мог позволить себе отступить перед лицом такого злобного врага. Кроме того, он хорошо понимал, что именно Теркоза выберут вождем вместо него: снова и снова этот яростный зверь утверждал свое физическое превосходство над теми немногими самцами, которые осмеливались противиться его нападкам.

Тарзану хотелось победить уродливого зверя, не прибегая ни к охотничьему ножу, ни к стрелам. Повзрослев, он стал очень ловок и силен. Тарзан мечтал одолеть грозного Теркоза один на один, без оружия, но могучие клыки давали обезьяне преимущество над безоружным человеком. Однако судьба распорядилась по-своему: Тарзан оказался свободен в выборе и мог оставаться королем или отказаться от этого звания, ничем не запятнав своей репутации.

А случилось следующее.

Племя спокойно занималось поисками пищи, распределившись по довольно большой территории. Тарзан, лежа на берегу ручья, пытался руками выловить ускользающую рыбешку. Вдруг обезьяны услышали какие-то вопли. Все помчались в ту сторону, откуда неслись крики, и увидели Теркоза, держащего за волосы старую самку, он немилосердно избивал ее.

Приблизившись, Тарзан поднял руку, приказывая Теркозу остановиться: самка принадлежала бедному старому самцу, дни боевой славы которого уже давно миновали, и теперь он не мог защитить свое семейство. Теркоз знал, что поступает наперекор обычаям племени, когда колотит чужую самку, но он был драчуном и не преминул воспользоваться слабостью мужа. Теркоз накинулся на самку, когда та отказалась поделиться пойманным ею грызуном. Увидев, что приближается Тарзан со своими стрелами, Теркоз тем не менее не перестал молотить кулаками бедную старуху: очевидно, он хотел бросить вызов ненавистному вождю.

Тарзан решил не повторять свой предупредительный сигнал, а просто кинулся на Теркоза. Самец этого ждал. Никогда еще не доводилось человеку-обезьяне вступать в столь страшную битву, если не считать случая с Болгани, великим королем горилл, когда найденный Тарзаном нож по чистой случайности поразил сердце грозного врага. Но сегодня охотничий нож Тарзана был плохой защитой от сверкающих клыков Теркоза. Обезьяна имела некоторое преимущество в силе, но оно уравновешивалось ловкостью и живостью человека. Тем не менее шансы на победу были скорее на стороне Теркоза, и если бы не личные качества Тарзана, лорда Грейстока, то он погиб бы так же, как и жил, – безвестным дикарем где-то в дебрях Экваториальной Африки. Однако Тарзан обладал разумом, возвышавшим его над всеми обитателями джунглей, в этом и заключалась разница между человеком и животным. Именно разум спас Тарзана от верной смерти, которую несли железные мускулы и яростные клыки Теркоза.

Прошло всего несколько секунд битвы, и соперники покатились по земле, беспощадно терзая друг друга. Два зверя сошлись в смертельной схватке. Теркоз получил целую дюжину ножевых ранений в голову и грудь. Тарзан тоже обливался кровью: соперник едва не скальпировал его, вырвав кусок кожи, который теперь, свешиваясь на лоб, закрывал один глаз. Но тем не менее потомку английского лорда по-прежнему удавалось удерживать страшные клыки врага на расстоянии от своей шеи. Противники на несколько секунд ослабили хватку, чтобы отдышаться, и тогда Тарзан придумал хитрый план. Надо переместиться на спину сопернику и, удерживаясь там с помощью зубов и ногтей, пустить в ход нож – бить врага, пока тот не умрет. Осуществить задуманное оказалось легче, чем Тарзан думал: тупое животное не сделало ничего, что могло бы предотвратить план соперника. Но когда Теркоз наконец понял, что противник занял выгодную позицию, при которой его нельзя достать ни зубами, ни кулаками, то кинулся на землю с такой яростью, что Тарзану приходилось только отчаянно держаться за содрогающееся, крутящееся, извивающееся тело обезьяны. Прежде чем Тарзан успел что-либо сделать, нож был выбит из его руки сильным ударом о землю. Человек остался безоружным.

Какое-то время они катались, извиваясь. Хватка Тарзана то и дело слабела, пока в конце концов во время всех этих быстрых и непрерывных поворотов одна случайность не позволила ему совершить правой рукой действие, которое и принесло победу. Тарзан просунул руку под мышкой Теркоза и захватил шею соперника сзади. Это был полунельсон – прием современной борьбы, который Тарзан применил самостоятельно, и высокий интеллект сразу же подсказал ему, что это ценное открытие. В настоящий момент решался вопрос жизни и смерти. Тарзан напрягся, чтобы сделать то же самое левой рукой, и через несколько секунд мощная шея Теркоза уже трещала под напором полного нельсона.

Теперь они уже не перекатывались. Оба лежали совершенно неподвижно, Тарзан – на спине Теркоза. Голова обезьяны пригибалась все ниже и ниже к груди. Тарзан знал, чем это кончится: еще секунда – и шея обезьяны переломится.

«Если я его убью, – думал Тарзан, – что я от этого получу? Племя лишится могучего бойца. Если Теркоз умрет, он все равно не поймет моего превосходства, в то время как, оставшись в живых, он послужит примером для других обезьян».

Человеческая способность рассуждать не только помогла Тарзану одолеть соперника, но и спасла Теркозу жизнь.

– Ка-года? – прошипел Тарзан на ухо Теркозу.

На языке обезьян это означало: «Сдаешься?»

Теркоз секунду помедлил с ответом, и Тарзан надавил на его шею еще сильнее, так что огромное животное вскрикнуло от боли.

– Ка-года? – повторил Тарзан.

– Ка-года! – крикнул Теркоз.

– Послушай, – сказал Тарзан, ослабляя хватку, но все еще не отпуская противника. – Я Тарзан, король обезьян, могучий охотник, могучий боец. Нет во всех джунглях никого столь же сильного. Ты сказал «ка-года», и это слышало все племя. Никогда больше не ссорься со своим королем и со своим племенем, ибо в следующий раз я тебя убью. Понял?

– Хух, – выразил согласие Теркоз.

– Хватит с тебя?

– Хух.

Тарзан отпустил его, и через несколько минут все уже разбрелись на поиски пищи, словно ничего особенного и не случилось в тот день в первозданных лесах. Но в глубине сознания обезьян укрепилось убеждение, что Тарзан – могучий боец и вместе с тем странное создание. Странное, поскольку мог убить врага, но отпустил его живым.

В тот же день, когда племя собралось вместе перед закатом, Тарзан, уже омывший свои раны в воде ручья, призвал к себе старых самцов.

– Сегодня вы снова видели, что Тарзан из племени обезьян – величайший среди вас, – сказал он.

– Хух, – согласились все единогласно. – Тарзан велик.

– Тарзан, – продолжил он, – не обезьяна. Он не такой, как вы. У него другие обычаи, и потому Тарзан отправляется к лежбищу ему подобных возле вод великого озера, у которого нет дальнего берега. А вы должны выбрать кого-то другого себе в правители, потому что Тарзан не вернется.

Так юный лорд Грейсток сделал первый шаг к поставленной цели – найти подобных ему самому белых людей.

Глава 13
Ему подобные

На следующее утро Тарзан, прихрамывая и все еще страдая от ран, полученных в битве с Теркозом, отправился на запад, в сторону океанского берега. Он передвигался очень медленно, переночевал в джунглях и достиг своей хижины лишь наутро. В течение нескольких дней он почти не выходил из дома, только чувство голода заставляло его покидать пределы жилища, чтобы собрать немного фруктов и орехов. Через десять дней Тарзан был снова здоров, если не считать ужасного, еще не залеченного шрама, который от левого глаза поднимался к затылку, а заканчивался у правого уха. Это была отметина, оставленная Теркозом, когда тот пытался содрать с Тарзана скальп.

Мех львицы, в который человек-обезьяна попробовал закутаться, пока болел, оказался для этого совершенно непригоден. Тарзан обнаружил, что шкура стала твердой как камень, ведь она не была должным образом обработана. Но Тарзан не собирался отказываться от давно лелеемого плана – обзавестись одеждой.

Тогда он задумал похитить одеяние у кого-нибудь из чернокожих жителей деревни. Тарзан из племени обезьян решил, что нужно всеми возможными способами подчеркивать свое отличие от животных, и главными внешними признаками человека он считал украшения и одежду. Именно поэтому Тарзан снимал браслеты с рук и ног черных воинов, попадавших в его быструю и неслышную петлю, а потом носил их так же, как чернокожие. На шее у него висела золотая цепочка с украшенным бриллиантами медальоном его матери, леди Элис. За спиной был колчан со стрелами на кожаном ремне – еще один трофей, взятый у побежденного дикаря. На талии Тарзан носил пояс из полосок необработанной кожи – его он сделал сам, чтобы повесить самодельные ножны с отцовским охотничьим ножом. Длинный лук, некогда принадлежавший Кулонге, висел у Тарзана на левом плече.

Юный лорд Грейсток имел несколько воинственный вид. Свои длинные черные волосы, ниспадавшие на плечи, Тарзан подрезал спереди ножом, чтобы они не ограничивали поле зрения. Его стройная, совершенная фигура, мускулистая, как у римских гладиаторов, но в то же время с тонкими, изящными линиями, как у статуй греческих богов, с первого взгляда внушала мысль о невиданной силе, гибкости и быстроте. Тарзан из племени обезьян был настоящим воплощением первобытного человека, охотника и воина. Стройный, широкоплечий, с чистыми и ясными глазами, выражающими жизнелюбие и ум, он напоминал некоего полубога, перед которым должны были склониться воинственные дикари древних лесов.

Но ни о чем подобном Тарзан не думал. Он был очень озадачен тем, что у него нет одежды. Всем в джунглях следовало бы знать: Тарзан – человек, а не обезьяна. При этом сын английского лорда беспокоился: а не может ли он в будущем превратиться в обезьяну? Разве не начала пробиваться растительность на его лице? У всех обезьян лица покрыты волосами, а вот черные люди остаются совершенно безволосыми, за редкими исключениями. Тарзан, конечно, видел в книгах изображения людей с большим количеством растительности на губах, щеках и подбородке, и все-таки его терзали страхи. Почти каждый день он натачивал и без того острый нож и старательно избавлялся от своей молодой бородки, чтобы отличаться от обезьян. Так он научился бриться – пусть грубо и доставляя себе мучения, но тем не менее чисто.

Оправившись после кровавой битвы с Теркозом, Тарзан однажды утром решил снова наведаться в деревню Мбонги. Он беспечно шагал по вьющейся через джунгли тропе, вместо того чтобы передвигаться по ветвям деревьев, как вдруг столкнулся с черным воином. Лицо дикаря исказилось гримасой удивления, почти комичной, и прежде чем Тарзан успел достать из-за спины свой лук, чернокожий пустился бежать прочь, громко выкрикивая предупреждения об опасности.

Тарзан вскочил на дерево и пустился в погоню. Через несколько секунд он увидел людей, отчаянно уносящих ноги. Их было трое, они неслись друг за другом, пробираясь сквозь кусты и подлесок. Тарзан легко их нагнал, а они при этом даже не заметили, что кто-то наверху, по ветвям, уже обогнал их. Не увидели они Тарзана и когда он оказался на низко нависшей над тропой ветви, под которой им предстояло пробежать.

Тарзан пропустил двух первых дикарей, а третьего, как только он приблизился, бесшумная петля ухватила за горло. Одним рывком Тарзан туго затянул аркан. Заслышав хрип агонизирующей жертвы, товарищи обернулись и увидели, как сопротивляющееся тело, словно по воле какого-то волшебства, поднимается вверх, в густую древесную листву. С криками ужаса они пустились прочь еще быстрее, уповая на спасение.

Тарзан расправился со своим пленником ловко и тихо, затем снял с него оружие, украшения, а также – это было радостнее всего – отличную набедренную повязку из оленьей кожи, которую тут же нацепил на себя. Теперь Тарзан был одет так, как полагалось человеку, и никто не смог бы усомниться в его высоком происхождении. Как ему хотелось бы теперь вернуться к своему племени и покрасоваться перед обезьянами, отмечая их завистливые взгляды, в этом чудесном наряде!

Перекинув труп дикаря через плечо, Тарзан не торопясь двинулся вперед по деревьям по направлению к обнесенной оградой деревне: ему снова требовались стрелы. Подойдя на близкое расстояние, он разглядел, как возбужденные дикари толпились вокруг сбежавших от него воинов. Те, дрожа от страха, с трудом подбирали слова, чтобы описать свое приключение. По их словам, третий дикарь – его звали Мирандо – немного обогнал их. Потом он вдруг кинулся обратно с воплями: на него напал какой-то белый обнаженный воин. Все трое что было сил пустились назад в деревню. И вдруг раздался еще один вопль Мирандо, исполненный ужаса, и открылось страшное зрелище: тело Мирандо улетало вверх, в гущу листвы, причем его руки и ноги дергались, молотя по воздуху, а язык высунулся из открытого рта. Звуков он больше не издавал, и никаких живых существ поблизости видно не было.

Жители деревни смертельно испугались, однако мудрый старый Мбонга отнесся к этому рассказу скептически и решил: беглецы все выдумали, чтобы оправдать свой страх перед какой-то реальной опасностью.

– Вы сплели нам эту историю, – объявил он, – только потому, что не осмелились сказать правду. Вы боитесь признаться, что лев прыгнул на Мирандо, а вы убежали, бросив товарища. Вы трусы.

Мбонга еще не успел договорить, как вдруг послышался треск ветвей на деревьях, возвышавшихся над собравшимися, и дикари задрали головы в новом приступе ужаса. Они увидели такое, что содрогнулся даже старый мудрый Мбонга: вниз летело, переворачиваясь и извиваясь, мертвое тело Мирандо. С тяжким звуком оно шлепнулось на землю под ноги дикарям. Все чернокожие как один кинулись врассыпную и вскоре скрылись под сенью джунглей.

А Тарзан беспрепятственно вошел в деревню, снова обновил свой запас стрел, а также отведал пищи, с помощью которой дикари пытались его умилостивить. Прежде чем покинуть деревню, он отволок тело Мирандо к воротам и прислонил его к ограде изнутри таким образом, будто мертвый всматривается в тропу, которая ведет от ворот в джунгли.

После этого Тарзан вернулся в хижину, останавливаясь по дороге, чтобы поохотиться.

Дикари предприняли не меньше дюжины попыток вернуться в собственную деревню, но всякий раз пугались и не решались пройти мимо мертвеца, который скалился, глядя прямо на них. Когда же они обнаружили, что пища и стрелы исчезли, то окончательно уверились: Мирандо встретил злого духа джунглей. Это давало логическое объяснение случившемуся. Погибали только те, кто видел ужасного бога. Разве кто-либо вернулся живым в деревню после того, как повидал его? Нет. Следовательно, все, кто умер от рук духа, видели его и заплатили за это своими жизнями. Если же они будут снабжать духа стрелами и пищей, то он их не тронет, но только в том случае, если они не станут на него смотреть. Мбонга приказал, чтобы отныне и до скончания времен духу Мунанго-Кивати (так они его назвали) оставляли дары – еду и стрелы.

Если вам когда-нибудь доведется побывать в этой африканской деревне, то вы увидите, что перед маленькой тростниковой хижиной, построенной на самой окраине, и по сей день стоит глиняный горшочек, куда местные жители ежедневно кладут пищу, а рядом – колчан с густо смазанными ядом стрелами.

Тарзан добрался до своей хижины, и тут его глазам открылось необычное зрелище. На тихих водах бухты покачивался огромный корабль, а у берега находилась маленькая лодка.

Но самым удивительным было то, что между берегом и хижиной сновали белые люди – такие же, как он сам. Тарзан сразу увидел, что они во многих отношениях напоминают тех, кто нарисован в книгах. Он подобрался поближе и стал наблюдать за ними с дерева. Там было десять человек – загорелых и самого злодейского вида. Они собрались возле лодки и разговаривали громко и гневно, помогая себе жестами и потрясая кулаками. В конце концов один из них, маленького роста, чернобородый, с противным лицом, напомнившим Тарзану крысу Памбу, положил руку на плечо стоявшему рядом с ним гиганту, с которым все спорили и ссорились. Маленький человек показал куда-то в глубину джунглей, и великану пришлось обернуться, чтобы посмотреть в том направлении. Как только он повернулся, человечек с противным лицом выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил гиганту в спину. Большой человек вскинул руки над головой, колени его подкосились, и, не издав ни звука, он свалился на песок мертвым.

Действие этого оружия, которое Тарзан видел впервые, вызвало у него удивление, но даже этот непривычный звук не смог заставить его вздрогнуть и впасть в панику. Он был поставлен в тупик поведением незнакомцев. Тарзан хмурил брови, пытаясь разгадать загадку. «Хорошо, что я не поддался первому порыву, – думал он, – и не бросился к белым, чтобы приветствовать их как братьев». Они, по всей видимости, ничем не отличались от чернокожих. Эти люди были не более цивилизованны, чем обезьяны, а жестокостью не уступали львице.

Какое-то время все стояли молча, глядя то на человечка с неприятным лицом, то на тело великана, лежащее на песке. Потом один из них захохотал и хлопнул человечка по спине. Все снова принялись оживленно болтать и жестикулировать, но при этом уже не ссорились. В конце концов они столкнули в воду лодку, сели в нее и направились к большому кораблю, на палубе которого Тарзан увидел еще несколько человек.

Когда люди из лодки поднялись на корабль, Тарзан соскочил на землю, а потом пробрался в свою хижину. Проскользнув в дверь, он обнаружил, что жилище разграблено. Книги и карандаши валялись на полу. Оружие, щиты и другие его сокровища были раскиданы. Все это наполнило его гневом, и недавно полученный шрам на лбу вдруг явственно проступил ярко-красной полосой на загорелой коже.

Тарзан подбежал к шкафу и принялся рыться в дальнем углу на нижней полке. Ага! Он облегченно вздохнул, нащупав там свою шкатулку, а потом еще раз – когда убедился, что его главные сокровища остались нетронутыми. Фотография улыбающегося, но строгого молодого человека и маленькая загадочная книжица в черном переплете были целы.

Но что это? Его чуткий слух уловил слабый незнакомый звук. Он подбежал к окну, выходящему на гавань, и увидел, что с корабля спускали еще одну лодку. Люди стали перебираться в лодки. Они возвращались на берег с удвоенными силами.

Тарзан наблюдал, как с корабля перегружают в лодки какие-то коробки и узлы, а потом обе лодки направились к берегу. Тогда человек-обезьяна взял лист бумаги и написал четкими, почти безупречными печатными буквами несколько строчек. Получившуюся записку Тарзан прикрепил к двери хижины при помощи острой щепки. Затем, забрав с собой драгоценную шкатулку, стрелы, а также сколько смог унести луков и копий, он исчез в джунглях.

Обе лодки врезались в серебряный прибрежный песок, и из них высадилась чрезвычайно странная компания. Из двадцати человек пятнадцать, вероятно, были моряками. Они имели довольно неопрятный и злодейский вид. А вот остальные пятеро принадлежали к совсем другому сорту.

Один из них – седовласый сутулый человек, он носил очки в толстой оправе и был облачен в плохо сидящий, хотя при этом безукоризненно чистый сюртук, на его голове красовался сверкающий цилиндр (менее подходящей одежды для африканских джунглей нельзя найти). Второй – высокий молодой человек в белом парусиновом костюме. Следом за ним из лодки вылез еще один пожилой человек, он вел себя крайне беспокойно. За ними появилась огромная негритянка, одетая в платье всех цветов радуги. Ее выпученные от страха глаза глядели то на джунгли, то на банду моряков, которые с руганью выгружали из лодок баулы и коробки. Последней шла девушка лет девятнадцати. Молодой человек в парусиновом костюме, стоявший у носа лодки, подхватил ее и перенес на сушу. Она поблагодарила его смелой и милой улыбкой, но не сказала при этом ни слова. Так же молча компания направилась к хижине. По-видимому, решение об их участи было принято еще до того, как все покинули корабль.

Прибывшие направились к хижине: моряки – нагруженные поклажей, а пятеро других – налегке. Пираты сгрузили коробки и баулы, и тут один из них заметил оставленную Тарзаном записку.

– Эй, смотрите! – вскричал он. – Это еще что такое? Клянусь брюхом, этого не было тут еще час назад!

Остальные столпились у двери, вытягивая шеи и стараясь разглядеть записку. Однако никто из моряков не умел читать. После нескольких неудачных попыток разобрать буквы один из моряков обратился к маленькому старичку в цилиндре и сюртуке.

– Эй, перфесор! – позвал он. – А ну поди сюда! Прочти-ка эту чертову надпись.

Услышав такое обращение, старик не спеша направился туда, где стояли моряки, а за ним последовали и другие члены его компании. Поправив очки, он взглянул на объявление, а затем отвернулся и зашагал прочь, бормоча себе под нос:

– Весьма примечательно!

– Эй ты, старая галоша! – крикнул моряк, ранее позвавший его на помощь. – Ты что думаешь, мы тебя позвали просто так? А ну иди сюда и читай вслух, чучело!

Пожилой господин остановился и, обернувшись, произнес:

– Ах, простите ради бога, дорогой сэр! Такая рассеянность с моей стороны… Да, рассеянность. Весьма примечательно!

Он снова подошел к записке и прочитал ее про себя. Нет сомнений, что затем профессор снова направился бы на прогулку, чтобы поразмыслить о ее содержании, если бы моряк не схватил его за шиворот и не гаркнул в самое ухо:

– Читай вслух, старый идиот!

– Ах, да-да! – откликнулся профессор и, поправив очки, прочел: – «Это дом Тарзана, убийцы зверей и многих негров. Не портите вещей Тарзана. Тарзан все видит. Тарзан из племени обезьян».

– Какой еще, к дьяволу, Тарзан? – вскричал моряк, заставивший профессора прочесть записку.

– По крайней мере, он говорит по-английски, – заметил молодой человек.

– Но что значит «Тарзан из племени обезьян»? – спросила девушка.

– Не знаю, мисс Портер, – ответил молодой человек. – Возможно, мы столкнулись с человекообразной обезьяной, сбежавшей из Лондонского зоопарка, которая принесла европейское образование в свои родные джунгли? Что вы скажете, профессор Портер? – обратился он к старику.

Профессор Архимед Кью Портер поправил очки.

– Да-да, в самом деле весьма примечательно! – объявил он. – Но мне нечего прибавить к тому, что я уже сказал, для разъяснения этого действительно значительного происшествия.

И профессор неспешной походкой двинулся прямиком в джунгли.

– Но, папа, – крикнула ему вслед девушка, – ты же пока вообще ничего не сказал!

– Ну-ну, деточка, ну-ну, – откликнулся профессор Портер добродушным и снисходительным тоном, – не забивай свою хорошенькую головку такими серьезными и трудными проблемами.

И он снова медленно пошел прочь – на этот раз в другом направлении, глядя в землю перед собой и скрестив руки за спиной на фалдах сюртука.

– Верно, старый осел знает про это дело не больше, чем мы, – проворчал моряк с неприятным лицом.

– А ну-ка придержи язык! – воскликнул молодой человек, побледнев от гнева при этих словах. – Вы убили своих офицеров и ограбили нас. Мы полностью в вашей власти, но если ты не будешь относиться к профессору Портеру и мисс Портер с должным почтением, я переломлю твою поганую шею голыми руками, и плевать мне на твои пистолеты!

С этими словами молодой человек шагнул к моряку так решительно, что тот отступил в замешательстве, хотя за поясом у него торчали два револьвера и большой нож.

– Проклятый трус! – крикнул молодой человек. – Ты не решишься выстрелить до тех пор, пока к тебе не повернутся спиной. И даже после этого ты не осмелишься.

И он демонстративно повернулся спиной к моряку и беспечно пошел от него прочь, словно подвергая испытанию. Рука негодяя потянулась к рукоятке револьвера, его злобные глазки сверкнули, а лицо приняло мстительное выражение. Однако товарищи пристально смотрели на него, и потому он колебался. На самом деле моряк был еще бульшим трусом, чем представлялось мистеру Уильяму Сесилу Клейтону.

В это время с растущего поблизости дерева пара глаз внимательно следила за каждым движением тех, кто высадился на берегу. Тарзан заметил, какое смятение вызвала его записка, и хотя он не мог понять ничего из слов этих странных людей, их жесты и выражения лиц говорили ему об очень многом.

После того как моряк убил своего товарища, Тарзан почувствовал к нему сильную неприязнь, а сцена ссоры убийцы с молодым человеком еще больше усилила это чувство. Никогда раньше Тарзану не приходилось видеть и слышать выстрелов из огнестрельного оружия, хотя из книг и можно было почерпнуть кое-что на эту тему. Когда моряк коснулся пальцами рукоятки револьвера, Тарзан уже ожидал, что грянет выстрел и молодой человек будет застрелен, как был убит огромный моряк. Поэтому Тарзан достал отравленную стрелу и прицелился в моряка с неприятным лицом. Однако листва в том месте, где Тарзан сидел, была такая густая, что стрела, задев листья или какую-нибудь веточку, не попала бы в цель. Тогда Тарзан убрал стрелу в колчан и, привстав на своем высоком насесте, пустил во врага тяжелое копье.

Итак, Клейтон шел, моряк наполовину вытащил свой револьвер, а другие члены банды стояли и молча смотрели, что будет. Профессор Портер уже скрылся где-то в чаще леса, за ним направился беспокойный Сэмюель Ти Филандер, его секретарь и ассистент. Негритянка Эсмеральда занималась тем, что сортировала багаж, выхватывая из общей кучи вещи своей хозяйки. Мисс Портер двинулась было за Клейтоном, но что-то заставило ее посмотреть на моряка.

И тут случились три события одновременно. Моряк вытащил револьвер и прицелился Клейтону в спину, мисс Портер предостерегающе вскрикнула, и длинное копье с металлическим наконечником, как молния, вылетело откуда-то сверху и проткнуло правое плечо моряка-убийцы. Револьвер выпалил в воздух, не причинив никому вреда, а негодяй закричал от боли и страха.

Клейтон тут же вернулся обратно. Испуганные моряки стояли с оружием на изготовку, всматриваясь в заросли. Раненый вскрикивал, корчась на земле. Клейтон незаметно поднял выпавший револьвер и сунул его за пазуху, а затем присоединился к группе моряков, которые в полном замешательстве продолжали вглядываться в джунгли.

– Кто бы это мог быть? – шепотом спросила Джейн Портер.

Она подошла к молодому человеку, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Должно быть, Тарзан из племени обезьян действительно наблюдает за нами, – ответил он несколько неуверенно. – Интересно только, кому предназначалось это копье. Если Снайпсу, то, значит, эта обезьяна наш друг.

Тут юный Клейтон огляделся и вскричал:

– О господи, да где же ваш отец и мистер Филандер? Там в джунглях прячется кто-то вооруженный. Эй! Профессор! Мистер Филандер!

Ответа не последовало.

– Что же делать, мисс Портер? – спросил молодой человек. Лицо его выражало смятение. – Я ведь не могу бросить вас тут одну с этими головорезами, а в джунгли со мной вы, конечно, идти не должны. Но кому-то надо отправиться на поиски вашего отца. Он вполне способен зайти куда угодно, невзирая на опасности, а мистер Филандер только чуть-чуть более практичен, чем он. Простите мою прямоту, но я вынужден сказать: наши жизни здесь в опасности, и если мы сумеем вернуть вашего отца, то надо каким-то образом внушить ему, что, проявляя такую рассеянность, он подвергает риску не только себя, но и вас.

– Полностью с вами согласна, – ответила девушка. – И я совершенно не обижена. Милый папа пожертвует своей жизнью ради меня без малейшего колебания, если только сможет хоть на секунду сосредоточиться на столь несерьезном предмете. Есть лишь один способ обеспечить его безопасность: приковать его цепью к дереву. Ах, он так непрактичен!

– Ага, кажется, я знаю, что делать! – воскликнул вдруг Клейтон. – Вы ведь умеете стрелять из револьвера?

– Да, а что?

– У меня он есть. С револьвером и в присутствии Эсмеральды вы будете в относительной безопасности, пока я разыскиваю вашего отца и мистера Филандера. Давайте зовите ее поскорее, и я отправлюсь в путь. Они еще недалеко ушли.

Джейн именно так и поступила, и как только Клейтон удостоверился, что женщины надежно заперлись в хижине, подошел к морякам, которые уже вынули копье из раны своего товарища. Клейтон спросил, не одолжат ли они ему на время поисков профессора в джунглях револьвер. Раненый моряк, успокоившись, что жив, обрел и прежнюю наглость. Он разразился градом проклятий и от имени своих товарищей грубо отказал Клейтону. Этот человек, по имени Снайпс, занял место главаря после убийства прежнего командира. Но с тех пор прошло еще мало времени, и товарищи пока что подчинялись ему и не оспаривали его власть. Клейтон лишь пожал плечами, однако, уходя, прихватил с собой копье, пронзившее Снайпса. Вооруженный этим первобытным оружием, сын тогдашнего лорда Грейстока направился в чащу леса.

Через каждые несколько шагов он громко выкрикивал имена заблудившихся. Женщины, спрятавшиеся в хижине, слышали, как эти призывы становились все тише и тише, пока наконец совсем не слились с мириадами шумов первобытного леса.

Когда профессор Архимед Кью Портер и его помощник Сэмюель Ти Филандер, после настойчивых уговоров последнего, наконец вознамерились вернуться назад, в лагерь, они уже совсем потерялись в диком и запутанном лабиринте джунглей, хотя сами об этом еще не подозревали. Из чистого каприза судьбы они направились в сторону западного побережья Африки, а не в направлении Занзибара, находящегося по другую сторону темного континента. Немного погодя они вышли на берег и принялись гадать, где же их лагерь. Филандер уверенно утверждал, что надо идти на юг, хотя на самом деле хижина Тарзана была всего в двух сотнях ярдов к северу.

Ни один из непрактичных теоретиков не сообразил крикнуть погромче, чтобы привлечь внимание своих товарищей. Вместо этого мистер Сэмюель Ти Филандер, сделав выводы на основании ложной посылки, подхватил профессора Архимеда Кью Портера под руку и, несмотря на протесты старого джентльмена, потащил его по направлению к Кейптауну, расположенному в полутора тысячах миль к югу.

Когда Джейн и Эсмеральда оказались в безопасности за дверью хижины, их первое желание было забаррикадироваться изнутри. Они стали осматривать помещение. И тут Эсмеральда вскрикнула от ужаса. Словно испуганный ребенок, она уткнулась лицом в плечо своей хозяйки. Джейн обернулась и увидела, что прямо на полу лежит скелет мужчины. Еще один скелет был обнаружен на кровати.

– Что за ужасное место! – сказала пораженная девушка.

Но страх ее не был паникой. Освободившись после некоторых усилий от истерических объятий рыдающей Эсмеральды, Джейн подошла к колыбельке, уже догадываясь о том, что увидит. Крошечный скелетик открылся ей в своей жалостной хрупкости. О какой ужасной трагедии говорили эти кости! Девушка содрогнулась при мысли о судьбе, которая, может быть, предстояла ей самой и ее друзьям в этой злосчастной хижине, полной призраков загадочных и не исключено, что враждебных существ. Топнув ножкой, она поскорей отогнала прочь мрачные предчувствия и, обернувшись к Эсмеральде, велела той не реветь.

– Прекрати, Эсмеральда, прекрати немедленно! – воскликнула она. – От этого становится только хуже.

Джейн произнесла эти слова с дрожью в голосе: она подумала о трех мужчинах, от которых зависела и которые блуждали сейчас в дебрях этого жуткого леса.

Вскоре девушка обнаружила, что на двери есть засов в виде тяжелого деревянного бруса, и женщины совместными усилиями сумели поставить его на место – впервые за последние двадцать лет.

После этого Джейн и Эсмеральда сели на скамью и, взявшись за руки, стали ждать.

Глава 14
Во власти джунглей

Клейтон углубился в джунгли, а моряки принялись обсуждать, что им делать дальше. В одном они были согласны: надо скорее возвращаться на стоящий на якоре «Эрроу», – по крайней мере, на корабле их не настигнут копья неизвестного врага. И пока Джейн Портер и Эсмеральда баррикадировались в хижине, трусливая шайка головорезов изо всех сил гребла по направлению к кораблю на двух лодках, ранее доставивших их на берег.

Тарзан повидал за этот день столько невероятных вещей, что голова у него шла кругом. Но самым удивительным из всего увиденного оказалось прекрасное лицо белой девушки. Наконец-то Тарзан нашел ту, которая принадлежала к его племени, – теперь он был в этом уверен. И молодой человек, и оба старика тоже вполне соответствовали представлениям Тарзана о своем народе. Но эти люди показались ему такими же свирепыми и жестокими, как и все остальные, кого ему довелось встречать в жизни. Только отсутствие у них оружия объясняло, по мнению Тарзана, тот факт, что они до сих пор никого не убили. Но если дать им оружие, все резко изменится. Тарзан, разумеется, заметил, что молодой человек подобрал выпавший из рук раненого Снайпса револьвер и спрятал на груди, а потом потихоньку передал револьвер девушке, когда та входила в хижину.

Тарзан пока не понимал причин всех этих событий, однако ему почему-то нравился и молодой человек, и два старика, а что касается девушки, то он чувствовал к ней странную, непонятную тягу. Большая черная женщина, тоже вызывавшая симпатию, по-видимому, была как-то связана с девушкой. А вот моряки, и в особенности Снайпс, заставляли Тарзана негодовать. По их угрожающим жестам и злобному выражению лиц можно было понять, что они враждебно настроены к пятерым изгнанникам, и потому Тарзан решил не спускать с матросов глаз.

Еще его очень удивило, что двое пожилых мужчин направились куда-то в джунгли. При этом Тарзану и в голову не приходило, что они могут заблудиться в лабиринте джунглей, который ему самому казался ясным и простым, как вам – главная улица вашего родного города.

Увидев, что моряки сели в лодки и двинулись к кораблю, а девушке и ее спутнице ничего не грозит в хижине, Тарзан решил последовать за молодым человеком в лес и посмотреть, что же тот ищет. Он быстро помчался по веткам в том направлении, куда ушел Клейтон, и вскоре услышал вдали крики англичанина, звавшего своих друзей.

Наконец Тарзан настиг белого: совсем выдохшийся, он сидел, прислонясь к дереву, и вытирал пот со лба. Человек-обезьяна, надежно укрывшись за завесой листвы, уселся на ветку и принялся внимательно рассматривать человека, так похожего на него самого. Время от времени Клейтон оглядывался и кричал, и до Тарзана дошло, что англичанин ищет стариков. Тарзан и сам уже собрался было отправиться за ними, но тут краем глаза заметил в листве проблеск лоснящейся желтой шерсти: кто-то осторожно подкрадывался к Клейтону.

Это был леопард Шита. Тарзан слышал, как мягко шелестит трава, и удивлялся: почему же молодой человек не насторожится? Неужели он не замечает столь громкого сигнала опасности? Шита вел себя сегодня на редкость неуклюже. Однако белый человек ничего не слышал. Шита подобрался для прыжка, и тут же тишину джунглей рассек пронзительный и ужасный крик – боевой вызов обезьяны. Шита развернулся и исчез в подлеске.

Клейтон, вздрогнув, вскочил на ноги. Кровь похолодела у него в жилах. Ни разу в жизни не приходилось ему слышать столь пугающий вопль. Он не был трусом, но каждому человеку доводилось когда-либо чувствовать страх, когда холодный ужас сжимает сердце. Для Уильяма Сесила Клейтона, старшего сына английского лорда Грейстока, таким днем стал первый проведенный в африканских джунглях.

Этот жуткий вопль, донесшийся сверху, и затем треск кустов от прыжка на землю какого-то большого тела сильно напугали Клейтона. Однако он не мог и предположить, что кричал не кто иной, как его кузен, самый настоящий лорд Грейсток.

Время близилось к вечеру, и Клейтон, обескураженный и сникший, не знал, как лучше поступить: следует ли продолжать поиски профессора Портера, рискуя собственной жизнью ночью в джунглях, или же надо вернуться в хижину, где он хотя бы сумеет защитить Джейн от опасностей, подстерегающих со всех сторон. Ему не хотелось возвращаться, не отыскав ее отца, но он содрогался от одной мысли, что Джейн может оказаться в руках мятежников с «Эрроу» или подвергнуться любой из сотен угроз, которые таят в себе джунгли.

А может быть, профессор и Филандер уже вернулись в лагерь? Да, это вполне вероятно. По крайней мере, не лучше ли сходить и посмотреть, чем продолжать бесполезные поиски. И он направился через густой подлесок туда, где, как ему казалось, находилась хижина.

К удивлению Тарзана, молодой человек углублялся в джунгли, причем шел прямо по направлению к деревне Мбонги, и проницательный ум подсказал человеку-обезьяне, что незнакомец просто заблудился. Тарзан с трудом мог в это поверить, к тому же Клейтон отправился в деревню свирепых дикарей, вооруженный одним только копьем, к которому, кстати, был непривычен, судя по тому, как неловко его держал. Почему-то этот странный человек не пошел по следу, оставленному стариками: пересек его и взял вправо, хотя след был свежий и Тарзан ясно его чувствовал. Все это для Тарзана было необъяснимо. Беззащитный незнакомец очень скоро сделается легкой добычей для обитателей джунглей, если не направить его в сторону бухты. Ну да, вот и лев Нума уже крадется в дюжине шагов справа.

Клейтон все-таки услышал, как какое-то большое животное пробирается сквозь чащу где-то рядом с ним, и тут же вечерний воздух содрогнулся от оглушительного рева зверя. Человек замер, подняв копье и вглядываясь в окружающие кустарники. Сумерки сгущались, становилось темно.

О боже! Умереть здесь совсем одному от клыков диких зверей, быть растерзанным в клочья, чувствовать горячее дыхание чудовища на своем лице и тяжелую лапу, крушащую ребра!

Было тихо. Клейтон ждал с поднятым копьем. Наконец еле слышный шорох кустарника подсказал ему, что зверь подкрадывается сзади и уже изготовился к прыжку. И вот молодой человек разглядел его не далее как в двадцати футах от себя: вытянутое, гибкое, мускулистое тело, темно-желтая голова и черная грива огромного льва. Зверь крался, прижавшись к земле и продвигаясь вперед очень медленно. Встретив взгляд человека, лев остановился и не торопясь подобрал под себя задние лапы. Клейтон смотрел на него в отчаянии, боясь метнуть копье и не в силах бежать.

Тут он услышал шум в ветвях дерева над собой. «Еще одна опасность», – успел подумать он, но не осмелился оторвать взгляд от желто-зеленых глаз зверя. Послышался резкий звук, словно лопнула струна на банджо, и в то же мгновение в желтой шкуре крадущегося льва выросла и задрожала стрела.

С ревом боли и гнева зверь прыгнул. Клейтону каким-то образом удалось отклониться в сторону. Когда Клейтон опять взглянул на царя зверей, ему открылось устрашающее зрелище. Пока лев поворачивался, чтобы снова напасть, на спину ему прыгнул полуобнаженный гигант. С быстротой молнии рука этого человека, как будто он обладал железными мускулами, обхватила огромную шею ревущего зверя и вздернула его вверх, так что передние лапы оказались в воздухе. Гигантское животное было поднято с той же легкостью, с какой Клейтон подхватил бы домашнюю собачку.

Картина, увиденная в сумеречных африканских джунглях, навеки запечатлелась в памяти англичанина. Человек, представший перед ним, был воплощением физического совершенства и гигантской силы. Но как бы ни были могучи его мускулы, они не шли ни в какое сравнение с мышцами Нумы. Преимущество человека-обезьяны в битве с огромной кошкой заключалось в ловкости, длинном остром ноже и способности думать.

Правая рука гиганта обвивала шею льва, а левая раз за разом вонзала нож в его незащищенный бок. Разъяренное животное, поднятое на дыбы, пыталось бороться, но это плохо получалось в столь непривычной позиции. Продлись битва еще несколько секунд, и ее исход мог бы оказаться совсем другим, но все закончилось быстро, и лев свалился замертво.

Тогда странный незнакомец, выигравший схватку, распрямился во весь рост над телом врага и, гордо запрокинув голову, снова издал тот леденящий кровь крик, который несколько минут назад так испугал Клейтона.

Англичанин видел перед собой молодого человека, совершенно обнаженного, если не считать набедренной повязки и варварских украшений на руках и ногах. На загорелой груди сверкал бесценный бриллиантовый медальон. Охотничий нож вернулся в ножны, человек подобрал лук и стрелы, которые бросил на землю, прежде чем кинуться на льва.

Клейтон заговорил с незнакомцем по-английски, поспешив поблагодарить его за спасение и выразив восхищение его удивительной силой и ловкостью. Однако единственным ответом был спокойный взгляд и чуть заметное пожатие могучих плеч, что могло означать либо пренебрежение к оказанной услуге, либо непонимание языка, на котором говорил Клейтон. Забросив за спину лук и колчан со стрелами, дикарь – а так определил его про себя Клейтон – еще раз вынул нож и аккуратно вырезал десяток широких полос мяса из туши льва. Затем присел на корточки и принялся за еду, жестом пригласив Клейтона последовать своему примеру.

Здоровые белые зубы вгрызались в брызгающее во все стороны кровью мясо, дикарь явно получал удовольствие от трапезы, однако англичанин не смог заставить себя съесть хотя бы кусок. Разглядывая дикаря, Клейтон приходил к убеждению, что это и есть Тарзан из племени обезьян, чья записка была прикреплена к двери хижины. Но если так, то он должен говорить по-английски.

Клейтон попытался еще раз заговорить с человеком-обезьяной, и тот ответил, однако на очень странном языке, напоминавшем лопотание мартышек в сочетании с рычанием какого-то зверя покрупнее. Нет, это не мог быть Тарзан из племени обезьян: ясно, что он совершенно не знает английского.

Закончив трапезу, дикарь поднялся и, показав, что надо идти совсем в другом направлении, чем то, куда двигался Клейтон раньше, пошел вперед. Клейтон был в полном замешательстве: он думал, что дикарь предлагает углубиться еще дальше в дебри.

Тарзан увидел, что молодой человек не собирается подчиняться. Тогда он вернулся и, схватив Клейтона за плечо, поволок его за собой и не отпускал, пока не убедился, что англичанин понял приказание. После этого Клейтону было разрешено идти самостоятельно. Клейтон решил, что он пленник и что ему не остается ничего другого, как следовать за дикарем.

Они медленно продвигались через густые заросли, которые уже накрывали сумерки. В тишине еле слышно шуршали мягкие лапы зверей, и эти звуки смешивались с потрескиванием ломающихся веток и дикими криками животных, которые, как казалось Клейтону, постоянно приближались к ним.

Вдруг англичанин расслышал отдаленный звук выстрела – всего один, а за ним последовала тишина.

А в хижине на берегу бухты две испуганные женщины жались друг к другу в сгущающихся сумерках. Негритянка истерически всхлипывала, с горечью вспоминая тот несчастный день, когда она покинула родной Мэриленд. Белая девушка не плакала и сохраняла наружное спокойствие, хотя душу ее разрывали страхи и предчувствия. Боялась она не столько за себя, сколько за трех мужчин, которые бродили сейчас в дебрях диких и страшных джунглей, откуда почти непрерывно доносились крики, рычание, лай и завывание искавших добычу ужасных кровожадных тварей.

Вдруг женщины расслышали такой звук, словно зверь терся об угол их хижины. Огромные мягкие лапы прошли неподалеку, и все стихло. Казалось, даже дикие лесные вопли сменились негромким и неясным шумом. Потом Джейн ясно расслышала за дверью фырканье: звук раздался совсем рядом, не дальше двух футов от места, где они затаились. Девушка непроизвольно вздрогнула и еще тесней прижалась к негритянке.

– Тише! – прошептала она. – Тише, Эсмеральда!

Всхлипывания и стоны, похоже, привлекали то существо, которое кралось за тонкой стеной. Послышался слабый звук: кто-то царапал дверь, затем попытался ее сломать, но вскоре оставил свои усилия. И снова были слышны только шаги огромных лап вокруг хижины. Шаги задержались под окном, от которого теперь не отрывала испуганного взора девушка.

– О господи!

Лунный луч отчетливо высветил в квадрате зарешеченного окна голову огромной львицы. Сверкающие глаза неотрывно и яростно смотрели прямо на Джейн.

– Эсмеральда, гляди! – прошептала она. – Господи, что же нам делать? Смотри скорей! Там, в окне.

Зрелище, открывшееся бедной Эсмеральде, было невыносимым для нее.

– О Гаврииле! – возопила она и сползла на пол без чувств.

Казалось, огромная кошка прождала целую вечность под окном, вглядываясь в маленькую комнатку. Наконец львица попробовала решетку на прочность своими гигантскими когтями.

Девушка почти не дышала, но тут, к ее облегчению, голова исчезла и шаги зверя стали удаляться от окна. Однако львица не ушла, а направилась обратно к двери. Зверь прилагал все усилия, чтобы открыть ее. Наконец, в дикой ярости, львица стала рвать массивные доски когтями и клыками, пытаясь добраться до своих беззащитных жертв.

Если бы Джейн знала, какой неимоверной крепостью отличается эта составленная из толстых досок дверь, она не боялась бы, что львице удастся проникнуть внутрь. Когда двадцать лет назад Джон Клейтон сооружал эту грубую, но крепкую дверь, он и не подозревал, что она послужит защитой от когтей и зубов льва-людоеда прекрасной американской девушке, тогда еще и не родившейся.

В течение целых двадцати минут зверь то фыркал, то снова набрасывался на дверь, время от времени разражаясь гневным и недоумевающим рычанием. Однако в конце концов львице все-таки пришлось оставить свои попытки, и Джейн услышала, как та возвращается к окну. Немного помедлив, хищница прыгнула, ударив всем весом в обветшавшую от времени решетку. Перекладины застонали под этим напором, однако выдержали, и гигантская туша свалилась на землю. Снова и снова львица повторяла свой прием, пока наконец перепуганная пленница не увидела, что часть решетки поддалась. Голова и гигантская лапа зверя все дальше и дальше проникали в хижину.

Все было как во сне. Джейн поднялась и, застыв от ужаса, положив руку на грудь, широко раскрытыми глазами смотрела на оскаленную морду зверя, находившегося от нее на расстоянии всего нескольких футов. На полу лежало неподвижное тело негритянки. Если бы Джейн смогла поднять ее, то совместными усилиями они, возможно, заставили бы отступить свирепого и кровожадного захватчика. Джейн стала трясти служанку за плечи.

– Эсмеральда! Эсмеральда! – кричала она, сильно встряхивая ее. – Помоги мне, или мы пропали!

Эсмеральда открыла глаза и сразу увидела покрытые пеной клыки голодной львицы. С криком ужаса бедная женщина поднялась на четвереньки и заметалась по комнате, вопя что есть мочи:

– О Гаврииле! О Гаврииле!

Эсмеральда весила около двухсот восьмидесяти фунтов, и такой вес в сочетании с необыкновенной быстротой передвижения на четвереньках производили самое комическое впечатление.

Несколько секунд львица не двигалась, а только смотрела на мечущуюся Эсмеральду, которая, похоже, вознамерилась спрятаться в шкафу. Но расстояние между полками составляло не больше десяти дюймов, и ей удалось засунуть в шкаф только голову. Тогда негритянка, издав крик, который заглушил все шумы джунглей, снова упала в обморок.

Львица возобновила свои усилия: она извивалась всем телом, пытаясь подлезть под ослабевшую решетку. Бледная девушка неподвижно стояла в дальнем углу, все яснее осознавая, что никакого выхода нет. Вдруг ее прижатая к груди рука нащупала что-то твердое: это был револьвер, оставленный ей Клейтоном. Быстро достав оружие и направив его прямо в морду львице, Джейн нажала на спусковой крючок.

Последовали грохот выстрела и вспышка пламени, а затем – ответный рев боли и гнева. Увидев, что гигантская кошка исчезла из оконного проема, Джейн тоже упала в обморок, и револьвер выпал из ее рук.

Однако львица была жива. Пуля причинила болезненную, но не смертельную рану, прострелив плечо. Уже в следующую секунду львица снова набросилась на решетку и принялась когтить перекладины. Правда, теперь это удавалось ей хуже, поскольку раненая лапа была практически бесполезна.

Львица видела свою добычу – двух женщин, лежащих без чувств на полу хижины. Теперь ей никто не мог оказать сопротивление. Мясо лежало перед ней, и надо было только протиснуться через решетку, чтобы заполучить его. Медленно, но верно, дюйм за дюймом, она протискивала в отверстие свое большое тело. Внутри уже находились голова и одна лапа. Вскоре обе лапы оказались внутри, теперь была очередь гибкого корпуса и узких бедер.

В этот момент Джейн Портер очнулась и открыла глаза.

Глава 15
Лесной бог

Когда Клейтон услышал отдаленный выстрел, его охватили ужас и отчаяние. Он понимал, что стрелять мог кто-то из моряков. Но он помнил и то, что отдал револьвер Джейн. Клейтон сильно нервничал: может быть, в эту самую секунду Джейн пытается защититься от какого-нибудь дикаря или зверя.

О чем думал тот странный человек, который взял его в плен, Клейтону оставалось только догадываться. Однако, по-видимому, выстрел произвел на дикаря некоторое впечатление, поскольку он ускорил шаг, причем настолько, что Клейтон, поспешавший за ним, спотыкался и падал, тщетно пытаясь не отставать. Вскоре, боясь снова потеряться, Клейтон громко воззвал к дикарю и несколько секунд спустя с облегчением увидел, что тот легко спрыгнул с нависавших веток.

Тарзан внимательно посмотрел на молодого человека, словно не мог решить, как быть дальше, а затем, присев, жестом приказал англичанину обхватить себя за шею. С белым человеком за спиной Тарзан снова поднялся на деревья.

Следующие несколько минут Клейтон не мог забыть никогда. Ему показалось, что он с необыкновенной быстротой вознесся высоко к переплетающимся и качающимся ветвям, в то время как Тарзана сердила медленность их продвижения. Ловкий дикарь с Клейтоном за спиной перелетал по головокружительным траекториям с одной толстой ветви на другую, оказываясь уже на следующем дереве, а потом пробирался сквозь лабиринт переплетенных веток, балансируя, словно канатоходец, над черными глубинами заполненных листвой пропастей.

Когда прошел страх, Клейтон испытал восхищение и зависть к огромным мускулам и удивительным навыкам, которые позволяли этому лесному богу идти сквозь непроглядную тьму ночи так же легко и безопасно, как сам он мог бы прогуливаться по лондонской мостовой среди бела дня. Иногда листва над их головами оказывалась не слишком густой, и тогда ясный лунный свет освещал ту странную тропу, которой они шли. В такие моменты у Клейтона перехватывало дыхание при виде ужасной бездны внизу, ибо Тарзан выбирал самый легкий путь, который часто пролегал в сотнях футов над землей. Англичанину их передвижение казалось стремительным, а Тарзан был недоволен медлительностью, ведь ему приходилось выбирать прочные ветви, способные выдержать двойную нагрузку.

Наконец они добрались до поляны у берега. Чуткий слух Тарзана уловил странные звуки, которые издавала львица, пытаясь протиснуться в окно, и он слетел с дерева так стремительно, что Клейтону показалось, будто они упали с высоты сотни футов. Однако приземлились они почти бесшумно. Клейтон разжал объятия, и человек-обезьяна с быстротой белки обогнул хижину. Англичанин бросился за ним и увидел, что какое-то крупное животное уже почти влезло в окно: наружу торчали только задние лапы.

Когда Джейн открыла глаза и увидела, какая опасность ей угрожает, ее храброе сердце оставила последняя надежда. Но затем она поняла, что зверя кто-то вытаскивает наружу, при свете луны она разглядела головы и плечи двух мужчин.

Клейтон увидел, как человек-обезьяна ухватил длинный хвост львицы обеими руками, уперся ногой в стену хижины и напряг свои могучие мускулы, пытаясь вытащить хищницу. Когда англичанин бросился на помощь, неизвестный крикнул ему что-то командным, не допускающим возражений тоном. Это явно был приказ, но Клейтон не мог понять его содержания. В конце концов совместными усилиями двух человек огромное тело львицы мало-помалу начало поддаваться. И тут до Клейтона стало доходить, как дерзко и смело поступает его товарищ. Попытаться голыми руками вытащить из окна ревущее чудовище-людоеда для того, чтобы спасти незнакомую белую девушку, – это действительно вершина героизма.

Что касается самого англичанина, то тут дело обстояло иначе: девушка не только принадлежала к его кругу, но была той единственной, которую он любил. Поэтому, хотя Клейтон и понимал, что львица быстро расправится с обоими врагами, он продолжал делать все возможное, чтобы оттащить ее от Джейн Портер. Тут Клейтон вспомнил битву между его спутником и гигантским львом с черной гривой, свидетелем которой он стал совсем недавно, и почувствовал себя увереннее.

Тарзан продолжал выкрикивать приказы, но англичанин их не понимал. Тарзан пытался сказать глупому белому человеку, что надо воткнуть отравленные стрелы в спину и бока Сабор, а потом пронзить ее сердце длинным и тонким охотничьим ножом. Однако Клейтон его не понимал, а Тарзан не решался отпустить хищницу, поскольку видел, что слабый белый человек не удержит зверя в одиночку и одного мгновения.

И тут англичанин стал свидетелем чего-то невероятного. Тарзан, напрягая свой мозг, чтобы найти способ справиться с разъяренным зверем голыми руками, неожиданно вспомнил бой с Теркозом. Когда плечи львицы показались из окна и она цеплялась за подоконник только когтями, Тарзан вдруг отпустил ее.

Одним прыжком он вскочил львице на спину, захватил ее под передние лапы, а затем сомкнул руки, сделав полный нельсон – как научился в той кровавой схватке, когда одержал победу над Теркозом. Львица, заревев, опрокинулась, но черноволосый гигант только усилил свою хватку. Хищница колотила лапами по земле и по воздуху, каталась и кидалась в разные стороны, пытаясь стряхнуть этого непонятного врага, но все сильнее и сильнее смыкалось железное кольцо, пригибавшее ее голову к темно-желтой груди. Сцепленные руки человека-обезьяны сдвигались все выше к затылку зверя, и движения львицы становились все слабее. Лунный свет упал на Тарзана, и Клейтон увидел, как вздулись громадные мускулы плеч и рук человека-обезьяны. Еще одно долгое, невероятное усилие – и шейные позвонки львицы с хрустом переломились.

Тарзан вскочил на ноги, и уже во второй раз Клейтон услышал победный крик дикаря.

А затем послышался и слабый зов Джейн:

– Сесил… Мистер Клейтон, что это? Что это?

Подбежав к двери хижины, Клейтон крикнул, что все в порядке, и попросил открыть дверь. Джейн поскорее сняла тяжелый засов и чуть ли не втащила Клейтона внутрь.

– Что это был за ужасный вопль? – шепотом спросила Джейн, приникая к нему.

– Победный крик человека, который только что спас вам жизнь, мисс Портер. Погодите, я сейчас приведу его, чтобы вы смогли его поблагодарить.

Однако дрожащая девушка не хотела больше оставаться одна. Она вышла вместе с Клейтоном из хижины и увидела мертвое тело львицы.

Тарзан из племени обезьян исчез. Клейтон звал его несколько раз, но ответа не последовало, и не оставалось ничего, как только вернуться в убежище.

– Какой жуткий вопль! – воскликнула Джейн. – Я содрогаюсь при одном воспоминании о нем. Неужели такой омерзительный крик мог быть издан человеком?

– Но это так и есть, мисс Портер, – ответил Клейтон. – Человеком или лесным богом.

И он рассказал ей о своих приключениях в компании этого странного существа: о том, как дикарь дважды спас его от смерти, о его удивительной силе, ловкости и храбрости, а также о его загорелой коже и прекрасном лице.

– Я ничего не пойму, – заключил он свой рассказ. – Сначала я подумал, что это, вероятно, Тарзан из племени обезьян. Но он не говорит и не понимает по-английски, так что эту гипотезу придется отбросить.

– Ну что ж, кем бы он ни был, мы обязаны ему своими жизнями, – заключила Джейн. – И пусть Господь его благословит и сохранит в этих диких и хищных джунглях.

– Аминь! – горячо поддержал Клейтон.

– О, Боже милосердный, значит, я жива?!

Оба обернулись и увидели, что Эсмеральда сидит на полу, вращая глазами, словно никак не может поверить увиденному. Теперь не выдержала и Джейн Портер: ее нервы сдали и девушка, бросившись на скамейку, зашлась истерическим плачем.

Глава 16
«Весьма примечательно!»

За несколько миль к северу от хижины, на песчаном берегу стояли два пожилых джентльмена. Они спорили. Перед ними развернулась гладь Атлантического океана, за ними был Черный континент, вокруг – непроходимые джунгли. Дикие звери ревели и завывали; отовсюду до их слуха доносились зловещие и странные звуки. Джентльмены уже прошли несколько миль в поисках своего лагеря, но всякий раз выбирали неправильное направление и заблудились так основательно, как если бы по воле волшебника оказались перенесены в иной мир. В такой момент, по правде говоря, им следовало сосредоточиться и направить объединенные мыслительные усилия на решение жизненно важного вопроса: как добраться до лагеря?

– И все же, мой дорогой профессор, – говорил Сэмюель Ти Филандер, – я продолжаю настаивать, что, не случись победы Фердинанда и Изабеллы над маврами в пятнадцатом столетии, мир мог бы сейчас быть в тысячу раз более развитым, чем он является на самом деле. Мавры были весьма толерантным, широко мыслящим, либеральным народом земледельцев, ремесленников и купцов, тем типом людей, которые создали современные цивилизации Америки и Европы, в то время как испанцы…

– Та-та-та, мой дорогой мистер Филандер, – прервал его профессор Портер, – их религия определенно препятствовала развитию тех возможностей, о которых вы говорите. Мусульманство всегда было, есть и будет гибельно для научного прогресса, которым отмечено…

– О господи! Профессор! – прервал его мистер Филандер, всматриваясь в джунгли. – Смотрите! Похоже, к нам кто-то приближается!

Профессор Архимед Кью Портер поглядел туда, куда указывал близорукий мистер Филандер.

– Ай-яй-яй, мистер Филандер, – ворчливо произнес он. – Как часто мне приходилось убеждать вас в том, что только полная концентрация умственных способностей позволит вам приобрести силу интеллекта, необходимую для решения основополагающих проблем, выпадающих на долю величайших умов человечества. И что же? Вы снова позволяете себе самым бесцеремонным образом прерывать мою речь, чтобы привлечь внимание к обыкновенному четвероногому из семейства кошачьих. Итак, как я уже говорил, мистер…

– О боже, профессор, значит, это лев? – вскричал мистер Филандер, тщетно пытаясь разглядеть то, что представлялось ему смутным пятном на фоне тропического кустарника.

– Да-да, мистер Филандер, если вы желаете использовать просторечия, то это так называемый лев. Итак, как я уже говорил…

– Простите, ради бога, профессор, – снова прервал его мистер Филандер, – но позвольте предположить, что разбитые в пятнадцатом веке мавры останутся в прежнем, пусть и печальном положении до того времени, когда мы сможем продолжить обсуждение этого всемирного бедствия, то есть когда у нас появится возможность наблюдать этот великолепный экземпляр felis carnivora^[1] с несколько более далекой дистанции, откуда он будет смотреться куда лучше. Как говорится, око видит далеко, а ум еще дальше.

Тем временем величественный лев не спеша подошел к джентльменам на расстояние десяти шагов и с любопытством глядел на них. Лунный свет освещал прибрежную полосу, и вся эта странная группа смотрелась очень эффектно на фоне желтого песка.

– Весьма прискорбно, весьма прискорбно! – воскликнул профессор Портер, причем в голосе его было слышно некоторое раздражение. – Никогда еще, мистер Филандер, никогда в жизни я не слышал, чтобы этим животным разрешали отходить так далеко от клетки. Я, безусловно, сообщу о столь вопиющем нарушении правил руководству близлежащего зоосада.

– Совершенно с вами согласен, профессор, – ответил мистер Филандер, – и чем быстрее, тем лучше. Давайте побежим туда прямо сейчас!

С этими словами мистер Филандер схватил старшего коллегу за руку и как можно скорее зашагал прочь ото льва. Однако не успели они преодолеть и десятка метров, как мистер Филандер, к своему ужасу, заметил, что лев не отстает. Мистер Филандер посильнее стиснул руку профессора и увеличил скорость.

– Итак, как я вам уже говорил, мистер Филандер… – начал профессор Портер.

Мистер Филандер снова быстро оглянулся назад. Лев тоже прибавил ходу и упорно держался на одном и том же расстоянии.

– Он нас преследует! – в ужасе возопил мистер Филандер и пустился бегом.

– Ай-яй-яй, мистер Филандер, – с упреком заговорил профессор, – эта невиданная спешка совершенно недостойна ученых мужей. Что подумают о нас наши друзья, если они вдруг случайно попадутся нам навстречу и станут свидетелями подобной фривольности? Прошу вас, будем соблюдать приличия.

Мистер Филандер еще раз оглянулся на бегу. Лев, продвигаясь легкими прыжками, держался чуть ли не в пяти шагах от них. Мистер Филандер отпустил руку профессора и пустился вперед с такой скоростью, которая сделала бы честь участнику университетских соревнований по бегу.

– Как я вам уже говорил, мистер Филандер… – крикнул ему вдогонку профессор Портер.

Но тут он тоже оглянулся и, завидев страшные желтые глаза и полуоткрытую пасть в непосредственной близости от своей особы, задал стрекача. С развевающимися фалдами сюртука, в блестящем при лунном свете цилиндре летел профессор Архимед Кью Портер, едва не наступая на пятки мистеру Сэмюелю Ти Филандеру.

Лесные заросли выступали к берегу небольшим узким мысом, и туда мистер Сэмюель Ти Филандер направил свой удивительный аллюр. И как раз именно оттуда за беготней незадачливых путешественников с интересом следил человек-обезьяна.

Тарзан из племени обезьян с усмешкой наблюдал за этой странной игрой в догонялки. Он понимал, что старикам не грозит опасность: лев отказался нападать на такую легкую добычу, поскольку был сыт. Лев будет выслеживать стариков до тех пор, пока снова не проголодается. Однако вполне возможно – если только его не рассердить, – что льву просто надоест игра и он спокойно скроется в джунглях. Опасность на самом деле заключается в том, что кто-нибудь из стариков споткнется и упадет, и тогда желтый дьявол в ту же секунду окажется у него на спине. В этом случае радость убийства будет для льва слишком большим соблазном, который он не сможет преодолеть.

Поэтому Тарзан быстро перебрался на нижнюю ветвь, едва внизу показались бегущие. Когда почтенный мистер Сэмюель Ти Филандер, задыхаясь, приблизился к Тарзану, то уже совершенно выдохся и не смог бы самостоятельно взобраться на ветку, чтобы спастись ото льва. Тарзан нагнулся и, схватив этого джентльмена за воротник, поднял и усадил рядом с собой. В следующий момент профессор Портер тоже был подхвачен Тарзаном и взлетел наверх. Сбитый с толку зверь с ревом кинулся вперед, чтобы вернуть исчезнувшую добычу.

Оба старика тяжело дышали, вцепившись в большую ветку, а Тарзан, облокотившись о ствол дерева, с любопытством рассматривал их. Первым заговорил профессор:

– Как жаль, мистер Филандер, что вы выказали так мало мужественности в присутствии низшего существа, из-за вашей робости мне пришлось догонять вас, а затем принять столь неудобное для дискуссии положение. Итак, как я говорил вам, мистер Филандер, в тот момент, когда вы меня прервали, мавры…

– Профессор Архимед Кью Портер, – прервал его ледяным тоном мистер Филандер, – пришло время, когда терпение считают преступлением, а хаос облачается в мантию добродетели. Вы обвинили меня в трусости. Вы утверждаете, будто бежали только затем, чтобы догнать меня, а не потому, что хотели избежать когтей льва. Но берегитесь, профессор Архимед Кью Портер! Не доводите меня до отчаяния! Даже у червяка может лопнуть терпение!

– Ай-яй-яй, мистер Филандер, – покачал головой профессор Портер. – Вы, кажется, забываетесь.

– Я ничего не забыл, профессор Архимед Кью Портер. Однако поверьте мне, сэр, я уже нахожусь на грани того, чтобы забыть как о высоком положении, занимаемом вами в научном мире, так и о ваших сединах.

Профессор некоторое время сидел молча, и лесная тьма скрывала усмешку, исказившую его морщинистое лицо. Наконец он заговорил.

– Послушайте, Скинни Филандер, – грозно произнес профессор. – Если вы ищете драки, то снимайте свой сюртук и спускайтесь на землю. Я проучу вас, как сделал это шестьдесят лет назад за амбаром Порки Эванса.

– Арк! – воскликнул пораженный мистер Филандер. – Господи боже мой, как это замечательно сказано! Когда вы ведете себя по-человечески, Арк, я вас просто обожаю. Но иногда мне кажется, что лет двадцать назад вы забыли, что это значит – быть человеком.

Профессор протянул свою дрожащую старческую руку и нащупал плечо давнего друга.

– Прости меня, дорогой Скинни, – сказал он негромко. – Это было вовсе не двадцать лет назад, и одному Богу известно, как я старался оставаться человеком ради Джейн, а также ради вас с тех пор, как Бог забрал у меня Джейн.

Другая старческая рука – на этот раз мистера Филандера – поднялась, чтобы пожать первую. Никакой другой жест не мог бы лучше выразить дружеское расположение их душ. Некоторое время они молчали. Лев расхаживал внизу под деревом. Третий человек, сидевший у ствола, был скрыт от джентльменов густой листвой. Он тоже молчал и не двигался, словно изваяние.

– Вы очень вовремя подняли меня на это дерево, – сказал наконец профессор. – Я хотел бы вас поблагодарить. Вы спасли мне жизнь.

– Но я не поднимал вас, – ответил мистер Филандер. – Господи боже мой! Я так разволновался, что даже забыл, что и сам был поднят сюда наверх какой-то силой. Здесь, на дереве, кроме нас, должен находиться еще кто-то.

– Что-что? – выпалил профессор Портер. – Вы уверены в этом, мистер Филандер?

– Абсолютно уверен, профессор, – ответил тот и тут же добавил: – Мне кажется, нам следует поблагодарить эту особу. Возможно, он сидит рядом с вами, профессор?

– Что? Что вы такое говорите? Ай-яй-яй, мистер Филандер! – забормотал профессор Портер, осторожно подвигаясь поближе к товарищу.

Как раз в этот момент Тарзан из племени обезьян решил, что лев бродит под деревом уже слишком долго. Дикарь поднял свою молодую голову к небу, и уши двух старых джентльменов поразил ужасный вопль, который издают человекообразные обезьяны, когда вызывают своего противника на бой.

Два старичка, дрожа, прижимались друг к другу, сидя на опасном насесте. Они видели, как огромный лев, заслышав этот кошмарный крик, прекратил расхаживать туда-сюда, а затем прыгнул в кусты и мгновенно исчез в джунглях.

– Даже лев трепещет от страха, – шепотом заметил мистер Филандер.

– Весьма примечательно, весьма примечательно, – пробормотал профессор Портер, изо всех сил вцепляясь в своего друга, чтобы удержать равновесие, которое он чуть не потерял от страха. К несчастью для них обоих, центр тяжести мистера Филандера в этот момент сместился, так что понадобился самый малый импульс, который и обеспечил вес профессора Портера, чтобы столкнуть преданного секретаря с ветки. Секунду они пребывали в состоянии неустойчивого равновесия, а затем, издав совместный, совсем не приличествующий ученым слабый крик, полетели вниз головой с дерева, при этом так и не разжав объятий.

Некоторое время джентльмены лежали на земле неподвижно: каждый из них был уверен, что стоит ему пошевелиться, как тут же обнаружатся многочисленные переломы и вывихи и дальше двигаться будет невозможно. Наконец профессор Портер попытался двинуть одной ногой. К его удивлению, она повиновалась его воле точно так же, как и раньше. Тогда он согнул и распрямил вторую ногу.

– Весьма примечательно, весьма примечательно, – пробормотал он.

– Слава богу, профессор, – прошептал мистер Филандер с большим чувством. – Значит, вы живы?

– Не спешите, мистер Филандер, – укоризненно произнес профессор Портер. – По правде сказать, я не могу утверждать это наверняка.

Со всеми возможными предосторожностями он согнул правую руку, и – о радость! – она оказалась цела. Затаив дыхание, он попытался помахать левой рукой над своим по-прежнему неподвижным телом – и та подчинилась!

– Весьма примечательно, весьма примечательно, – пробормотал он.

– Кому вы подаете сигналы, профессор? – с удивлением спросил мистер Филандер.

Профессор Портер не соблаговолил дать ответ на столь детский вопрос. Вместо этого он приподнял голову, а затем повертел ею во все стороны.

– Весьма примечательно, весьма примечательно, – пробормотал он. – Она совершенно цела.

Мистер Филандер лежал неподвижно там, где упал: он не решался двигаться. Да и как можно двигаться, если у тебя переломаны все кости? Один его глаз был залеплен суглинком, а второй, скосившись, наблюдал за странными круговыми движениями головы профессора Портера.

– Как это прискорбно! – вполголоса произнес мистер Филандер. – Сотрясение мозга, сопровождаемое полным помрачением ума. Как прискорбно! И это случилось с еще совсем молодым человеком!

Профессор Портер повернулся на живот и изогнул спину, как это делает дворовый кот, завидев поблизости брехливого пса. Затем он сел на землю и стал ощупывать разные части своего тела.

– Все на месте! – подвел он итог. – Весьма примечательно!

После этого профессор поднялся и, презрительно взглянув на все еще лежащего на земле мистера Сэмюеля Ти Филандера, произнес:

– Ай-яй-яй, мистер Филандер, сейчас совсем не время для отдыха. Пора вставать и приниматься за дело!

Мистер Филандер вытер глаз и, от гнева не находя слов, молча уставился на профессора Портера. Потом он попытался подняться. Удивлению мистера Филандера также не было предела, когда он обнаружил, что его усилия немедленно увенчались полным успехом. Однако мистера Филандера все еще распирало от гнева при воспоминании о грубых и несправедливых словах профессора, и он уже собирался дать этим инсинуациям достойный ответ, как вдруг заметил странную фигуру: кто-то стоял всего в нескольких шагах от них.

Профессор Портер подобрал с земли цилиндр, тщательно отчистил его рукавом и снова нацепил на голову. Мистер Филандер отчаянно указывал куда-то ему за спину. Обернувшись, профессор разглядел гиганта, всю одежду которого составляла набедренная повязка. Этот человек стоял неподвижно и смотрел на них.

– Добрый вечер, сэр! – приветствовал его профессор, приподнимая цилиндр.

Вместо ответа великан показал жестом, что им надо следовать за ним, и зашагал по берегу в направлении, противоположном тому, в котором они двигались раньше.

– Я полагаю, что нам лучше пойти за ним, – сказал мистер Филандер.

– Ай-яй-яй, мистер Филандер, – ответил профессор. – А ведь совсем недавно вы выдвигали весьма обоснованную теорию о том, что лагерь лежит к югу от нас. Сначала я относился к ней скептически, но затем вы сумели меня убедить. Так что теперь я абсолютно уверен: чтобы воссоединиться со своими, нам следует двигаться к югу. Следовательно, именно туда я и направлюсь.

– Однако, профессор, этот человек знает дорогу наверняка лучше, чем мы. Похоже, он житель здешних мест. Давайте последуем за ним на некотором расстоянии.

– Ай-яй-яй, мистер Филандер, – ответил профессор. – Меня убедить весьма непросто, но если я в чем-то удостоверюсь, то мое решение будет непоколебимым. Я намерен продолжать двигаться в правильном направлении, даже если мне предстоит обогнуть весь Африканский континент, чтобы найти искомое.

Тут спор был прерван Тарзаном. Увидев, что эти странные люди не хотят за ним идти, он вернулся назад. Тарзан снова поманил их, но джентльмены продолжали стоять на месте и препираться. Наконец человек-обезьяна потерял терпение: невежество и глупое упрямство вывели его из себя. Он схватил испуганного мистера Филандера за плечо и, прежде чем этот достойный джентльмен успел подумать, что его собираются убить или искалечить, связал веревку петлей и надел ему на шею.

– Ай-яй-яй, мистер Филандер, – покачал головой профессор Портер. – Вы ведете себя совсем не подобающим образом, подчиняясь таким унизительным действиям.

Не успел он договорить, как его шею надежно обвила та же веревка. Затем Тарзан направился по берегу к северу, ведя за собой перепуганных профессора и его секретаря. Шагали в полном молчании, и усталым старикам путь показался очень долгим. Но в конце концов они поднялись на небольшую возвышенность, откуда, к своей радости, узрели ту самую хижину: до нее оставалась всего сотня ярдов. Тарзан развязал джентльменов и, указав на маленькое строение, исчез в зарослях.

– Весьма примечательно, весьма примечательно, – тяжело дыша, пробормотал профессор. – Вот видите, мистер Филандер, я был, как всегда, прав. И если бы не ваше упрямство, мы избежали бы унижения, не говоря об опасности. Надеюсь, в будущем, когда вам понадобится мудрый совет, вы будете руководствоваться указаниями более зрелого и практичного ума.

Мистер Сэмюель Ти Филандер настолько обрадовался благополучному окончанию приключений, что решил не обижаться на грубые насмешки. Вместо этого он схватил своего друга за руку и потащил к хижине.

Ко всеобщему облегчению, вся компания изгнанников снова собралась вместе. Они до самого рассвета пересказывали друг другу свои невероятные приключения и гадали о том, кто же таков странный незнакомец, в лице которого они обрели защитника на этом диком берегу. А Эсмеральда была уверена: это не кто иной, как ангел Господень, посланный свыше специально для того, чтобы их охранять.

– Если бы ты видела, как он пожирает сырое мясо убитого им же льва, Эсмеральда, – смеялся Клейтон, – то ты бы убедилась, что он не бесплотный дух.

– И в его голосе нет ничего потустороннего, – сказала Джейн Портер, вздрогнув при воспоминании о жутком вопле, который последовал за убийством львицы.

– Да, его поступки не согласуются с моим априорным представлением о достоинстве, присущем божественным посланникам, – заметил профессор Портер. – Я имею в виду случай, когда этот… мм… джентльмен связал двух весьма известных в научных кругах ученых за шеи и потащил их за собой через джунгли, словно пару коров.

Глава 17
Похороны

Как только рассвело, обитатели хижины, которые не спали и не ели целые сутки, взялись за приготовление пищи. Мятежники с «Эрроу» оставили пятерым высаженным на берег небольшой запас сушеного мяса, консервированных супов и овощей, сухарей, муки, чая и кофе. Изгнанники поспешно извлекли все это на свет, чтобы утихомирить разыгравшийся аппетит.

Следующая задача заключалась в том, чтобы сделать хижину пригодной для жилья, и для этого было решено первым делом устранить следы трагедии, разыгравшейся здесь в далеком прошлом. Профессор Портер и мистер Филандер очень заинтересовались сохранившимися в хижине скелетами. Два больших, по их словам, несомненно принадлежали белым мужчине и женщине. Маленькому скелету было уделено куда меньшее внимание: его нахождение в колыбели ясно указывало на то, что это отпрыск несчастного семейства.

Когда Клейтон готовил скелет мужчины к погребению, то обнаружил массивное кольцо. Клейтон рассмотрел кольцо поближе и вскрикнул от изумления: на кольце он увидел герб дома Грейстоков! Почти одновременно Джейн обнаружила в шкафу книги и, открыв одну из них, прочла на форзаце владельческую надпись: «Джон Клейтон, Лондон». Она схватила другую книгу и прочла только одно слово: «Грейсток».

– Мистер Клейтон! – воскликнула Джейн. – Что это значит? Здесь имена каких-то ваших родственников!

– А вот это, – ответил тот со значением, – большой перстень дома Грейстоков, который был утрачен с тех пор, как исчез мой дядя, Джон Клейтон, покойный лорд Грейсток. Считается, что дядя погиб во время кораблекрушения.

– Но как объяснить то, что эти вещи находятся здесь, в диких африканских джунглях?

– Есть только один ответ, мисс Портер, – ответил Клейтон. – Покойный лорд не утонул. Он умер здесь, в этой хижине, и эти печальные останки на полу принадлежат ему.

– Тогда там лежат останки леди Грейсток, – с трепетом в голосе сказала Джейн, указывая на кровать.

– Да, прекрасной леди Элис, – кивнул Клейтон. – Я часто слышал от родителей о ее многочисленных достоинствах и удивительном обаянии. Бедная женщина! – с горечью прибавил он.

С глубоким почтением, торжественно тела покойных лорда и леди Грейсток были погребены возле их африканской хижины, а между ними поместили крошечный скелет обезьянки – сына Калы.

Когда мистер Филандер собирал хрупкие детские косточки в кусок парусины, он внимательно обследовал череп. Затем позвал профессора Портера, и они совещались шепотом еще несколько минут.

– Весьма примечательно, весьма примечательно, – заключил профессор Портер.

– Боже мой! – воскликнул мистер Филандер. – Нам следует немедленно известить о нашем открытии мистера Клейтона!

– Тише, тише, мистер Филандер, – остановил его профессор Архимед Кью Портер, – пусть мертвые погребают своих мертвецов.

Все обступили могилу, и седовласый джентльмен прочел над ней слова панихиды, в то время как четверо его товарищей по несчастью стояли вокруг, склонив непокрытые головы.

Тарзану из племени обезьян с вершины дерева была хорошо видна эта торжественная церемония, но смотрел он по большей части на милое личико и грациозную фигуру Джейн Портер. В его дикой, первозданной душе кипели новые и непонятные ему чувства. Он спрашивал себя: зачем ему вообще нужны эти люди и отчего он предпринял такие усилия, чтобы спасти этих троих мужчин? Однако он даже не задавался вопросом, что побудило его оттащить львицу от нежного тела девушки.

Мужчины, несомненно, были глупы, смешны и трусливы – мартышка Ману куда умнее их. И если эти существа принадлежат к его роду, то оправданна ли гордость, которую он раньше испытывал по этому поводу? Но девушка – совсем другое дело. Здесь Тарзан не рассуждал, а просто чувствовал, что она создана для того, чтобы ее защищали, а он сам – чтобы защищать ее.

И зачем они вырыли большую яму в земле и закопали в ней сухие кости? В этом не было никакого смысла: никому и в голову не придет украсть какие-то кости. Вот если бы на них оставалось мясо – тогда другое дело, нужно было бы спрятать их от гиены Данго и других падальщиков.

Могилу засыпали землей, и вся компания направилась к хижине. Эсмеральда все еще горько плакала по умершим двадцать лет назад людям, о которых не слышала вплоть до сегодняшнего дня. Но вот она случайно поглядела в сторону гавани, и рыдания ее тут же прекратились.

– Эй, поглядите-ка на этих белых негодяев! – воскликнула она, указывая на корабль. – Они уходят, они оставляют нас на проклятом Богом острове!

И действительно, «Эрроу» медленно проходил через устье бухты, направляясь в открытое море.

– Они ведь обещали оставить нам оружие и боеприпасы, – сказал Клейтон. – Безжалостные скоты!

– Это наверняка работа Снайпса, – заметила Джейн. – Кинг был, конечно, негодяем, но в нем все-таки проглядывало что-то человеческое. Если бы его не убили, он проследил бы за тем, чтобы нам оставили все нужное для выживания, прежде чем бросить нас на произвол судьбы.

– Очень жаль, что они не нанесли нам визит, прежде чем отправиться в море, – сказал профессор Портер. – Я бы потребовал от них оставить нам клад. Если они его потеряют, я буду совершенно разорен.

Джейн сочувственно посмотрела на отца.

– Не расстраивайся, дорогой папа, – сказала она. – Это все равно не привело бы ни к чему хорошему. Ведь ради сокровища они убили своих офицеров и высадили нас на этом ужасном берегу.

– Ну-ну-ну, моя деточка, – отвечал профессор Портер. – Ты прекрасная дочь, но совершенно ничего не смыслишь в практических делах.

С этими словами он развернулся и, сложив руки за спиной и глубоко задумавшись, неспешно направился на прогулку в джунгли. Дочь поглядела на него с улыбкой, а затем шепнула мистеру Филандеру:

– Будьте добры, не давайте ему уйти так далеко, как вчера. Мы очень надеемся, что вы будете присматривать за ним.

– Это с каждым днем становится все труднее, – со вздохом отвечал мистер Филандер. – Полагаю, он сейчас направляется в администрацию зоопарка с жалобой на то, что один из вверенных их попечению львов был вчера выпущен из клетки. Ах, мисс Джейн, вы и не представляете, что мне приходится выносить!

– Напротив, прекрасно представляю, мистер Филандер. Пожалуйста, примите во внимание, что все мы любим его, но только вы один умеете с ним управляться. И папа, что бы он ни говорил, чрезвычайно высоко ценит вашу ученость, а потому доверяет и вашим суждениям. Он ведь не делает различия между эрудицией и мудростью.

Несколько озадаченный мистер Филандер пустился вдогонку за профессором, одновременно пытаясь решить, следует ему воспринимать столь двусмысленный комплимент мисс Портер как похвалу или как обиду.

Тарзан заметил выражение страха на лицах изгнанников, когда они наблюдали за отплытием «Эрроу». Однако для него корабль сам по себе был чем-то невиданным, и потому он поспешил к выходу из гавани, чтобы занять наблюдательную позицию: Тарзану хотелось поглядеть на корабль и узнать, куда он направляется. Человек-обезьяна пронесся по деревьям, как вихрь, и достиг нужной точки как раз в тот момент, когда корабль выходил из бухты и можно было во всех деталях рассмотреть этот удивительный плавучий дом.

Около двадцати человек сновали по палубе, вытягивая веревки. С берега дул легкий ветерок, и сначала судно шло всего под несколькими парусами. Но когда гавань оказалась позади, матросы поставили едва ли не все паруса, чтобы набрать скорость в открытом море. Тарзан следил за изящными маневрами в немом восхищении; ему хотелось быть на борту.

Но вот его острое зрение уловило совсем крошечный дымок на севере у горизонта, и Тарзан удивленно подумал: откуда может возникнуть такое явление на поверхности великой воды?

В то же самое время дымок, по-видимому, заметил и впередсмотрящий на «Эрроу», поскольку через несколько минут часть парусов была убрана. Корабль лег на другой галс, и Тарзан понял, что он направляется к берегу. Матрос то и дело закидывал с носовой части корабля за борт какую-то веревку с привязанным на конце небольшим предметом. Тарзану оставалось только гадать, зачем это делается.

В конце концов паруса были спущены, и, бросив якорь, судно встало против ветра. На палубе царила суматоха: матросы спускали на воду лодку, затем в нее был перенесен какой-то большой сундук. Целая дюжина моряков взялась за весла, и шлюпка быстро направилась к тому самому месту, где Тарзан выбрал себе наблюдательный пункт в ветвях большого дерева.

Когда лодка подошла поближе, он увидел, что у руля сидит Снайпс. Всего через несколько мгновений лодка достигла берега, матросы выпрыгнули и перенесли на песок сундук. Обитатели хижины не могли этого видеть, поскольку дело происходило на северной стороне мыса.

Некоторое время моряки ожесточенно спорили. Затем главарь в сопровождении нескольких товарищей поднялся на пригорок, где росло скрывшее Тарзана дерево. Матросы поозирались пару минут, пока Снайпс не сказал:

– Вот подходящее место.

И указал на подножие дерева.

– Да любое сгодится, – откликнулся один из его спутников. – Если нас поймают с кладом на борту, он точно пропадет. А если закопать, то кто-нибудь из нас сможет сюда вернуться, если избежит виселицы.

Снайпс позвал остававшихся возле лодки, и они тоже поднялись на пригорок, притащив с собой кирки и лопаты.

– Давай пошевеливайся! – прикрикнул на них главарь.

– А ты тут не командуй! – оборвал его один из моряков. – А то каждая креветка из себя адмирала корчит!

– Я покажу тебе, кто тут капитан, палубная швабра! – заорал в ответ Снайпс.

– А ну уймитесь, ребятки! – попытался успокоить всех другой моряк. – Не хватало нам еще передраться тут.

– Драться незачем, – согласился тот матрос, который ранее возмутился командным тоном Снайпса. – Но и терпеть, чтобы всякий пустобрех нос задирал перед товарищами, тоже не будем.

– Копать здесь, – велел Снайпс, указывая на подножие дерева. – А пока вы копаете, пусть Питер нарисует карту, чтобы мы могли найти потом это место. Эй, Том и Билл, возьмите себе пару помощников и тащите сюда сундук!

– А ты что делать будешь? – спросил его непокорный матрос. – Надзирать за нами?

– Давай делай, что тебе сказано, – прорычал ему Снайпс. – Ты думаешь, капитан землю копать станет, да?

Матросы поглядывали на Снайпса сердито. Его никто не любил, а манера выставлять напоказ свою власть после того, как он убил Кинга – настоящего предводителя мятежа, – только усиливала огонь всеобщей ненависти.

– Так, значит, ты землю копать не будешь? И вообще ничего делать не будешь? А почему? Плечо у тебя не так уж и сильно ранено, – не унимался Таррант, непокорный матрос.

– Не буду, и все, понял? – ответил Снайпс, теребя рукоятку своего револьвера.

– Ну, раз не хочешь брать лопату, – крикнул Таррант, – так держи кирку!

И одним мощным ударом он раскроил острием своего инструмента череп Снайпса. Матросы несколько секунд стояли, глядя на результат мрачной шутки своего товарища. Все молчали. Потом один из них сказал:

– Так ему, скунсу, и надо.

Другой матрос поднял свою кирку и вонзил ее в землю. Почва оказалась мягкой, и он тут же отбросил этот инструмент и взялся за лопату. Другие последовали его примеру. Про убийство никто больше не говорил, но работали моряки куда веселее, чем раньше. Когда выкопали яму достаточного размера, чтобы в ней поместился сундук, Таррант предложил углубить ее еще больше и поместить клад под тело Снайпса.

– Может, кто-нибудь начнет откапывать, увидит труп и бросит, – объяснил он.

Моряки оценили его хитрость. Посередине выкопали углубление для сундука. Его обернули в парусину и поставили так, что крышка оказалась на фут ниже дна могилы. Затем сундук засыпали, а дно плотно утрамбовали, и оно получилось совершенно ровным. Двое подняли труп Снайпса и без всяких церемоний опустили в могилу, предварительно сняв с него оружие и разные украшения, которые члены шайки решили присвоить себе. После этого могилу засыпали и также утрамбовали. Остатки вырытой земли разбросали по сторонам, а место захоронения присыпали хворостом, стараясь придать ему как можно более естественный вид, словно никто здесь ничего и не копал. Управившись с этой работой, матросы сели в шлюпку и поскорей вернулись на «Эрроу».

Ветер значительно усилился, а дымок на горизонте был теперь отчетливо виден. Поэтому бунтовщики решили не терять времени и, подняв все паруса, направили свое судно к юго-западу.

Тарзан, с интересом наблюдавший за всеми этими действиями, по-прежнему сидел в укрытии и размышлял о смысле увиденного. Да, люди оказались куда глупее и злее, чем обитатели джунглей! Как, оказывается, ему повезло, что он может жить в покое и безопасности, скрытый великими лесами.

Тарзана, конечно, очень интересовало, что содержалось в закопанном сундуке. Если он оказался не нужен людям, почему они попросту не сбросили его в воду? Сделать это было бы куда проще. Значит, думал он, сундук им все-таки нужен. А закопали сундук потому, что собираются вернуться за ним.

Тарзан спрыгнул на землю и принялся изучать то место, где копали матросы. Он походил вокруг и вскоре обнаружил в ветвях, которые маскировали место захоронения, лопату. Тарзан схватил ее и попробовал действовать так, как это делали моряки. Поначалу получалось плохо, и он даже поранил ногу, но упорно продолжал копать, пока не показалось мертвое тело. Тарзан вытащил его из могилы, затем откопал сундук и поставил рядом с трупом. Поразмыслив, он вернул мертвеца на место, засыпал землей и набросал сверху ветвей. Теперь все выглядело как прежде.

Четверо матросов с огромным трудом тащили тяжелый сундук, а Тарзан из племени обезьян поднял его так легко, словно это был пустой ящик. С помощью веревки Тарзан закрепил лопату у себя за спиной и понес сокровища в самые густые лесные заросли. Цепляться за деревья с такой ношей было неудобно, но Тарзан держался готовых троп и потому шел довольно быстро. В течение нескольких часов он двигался к северо-востоку, пока не достиг совершенно непроходимой чащи. Тогда он взобрался на нижние ветви и минут через пятнадцать уже был в том амфитеатре, где обезьяны собирались на совет или совершали обряд Дум-Дум.

В центре этой поляны, рядом с барабаном, или «алтарем», Тарзан принялся копать. Тут работа шла гораздо тяжелее, чем когда он поднимал рыхлую землю из могилы, однако Тарзан из племени обезьян не сдавался и продолжал трудиться до тех пор, пока яма не оказалась достаточно глубокой, чтобы туда поместился весь сундук.

Зачем он затратил столько усилий, чтобы спрятать сундук, ничего не зная о его содержимом? Умом Тарзан понимал, что сундук содержит нечто ценное, иначе люди не стали бы его прятать. Но он был обезьяной по своему воспитанию и образу жизни. А воспитание научило его подражать всему новому и необычному. Кроме того, любопытство – качество, общее для всех живых существ, – побуждало его открыть сундук и посмотреть, что внутри. Однако массивный замок и крепкая железная обивка не позволили Тарзану сделать это, и он закопал находку, так и не удовлетворив своего любопытства.

Затем Тарзан направился назад к хижине, по дороге он охотился, а когда добрался до места, было уже совсем темно.

В маленьком домике горел свет: Клейтон обнаружил неоткрытую жестяную банку керосина, пролежавшую целых двадцать лет, – ее отдал чете Клейтон Черный Майкл в числе других припасов. Оказалось, что лампы до сих пор находятся в рабочем состоянии, и в хижине, к невероятному изумлению Тарзана, сделалось светло, как днем.

Сам он много раз гадал о назначении лампы. Книги давали ответ на этот вопрос, но в них не говорилось, каким образом можно заставить лампу изливать удивительный солнечный свет на все вокруг, как это было нарисовано на некоторых картинках.

Тарзан подошел к окну, расположенному возле двери, и, заглянув, увидел, что новые обитатели с помощью древесных ветвей и парусины поделили хижину на две части. Ближе к двери помещались мужчины: старики увлеченно о чем-то спорили, в то время как молодой человек сидел на табуретке, опершись о стену, и с увлечением читал одну из книг Тарзана.

Однако мужчины приемыша обезьян не очень интересовали, и он быстро перешел к другому окну. Тарзан увидел девушку. Как она прекрасна! Как нежна ее кожа! Джейн что-то писала, сидя за столом у окна. У дальней стены на куче травы спала негритянка.

В течение целого часа Джейн была занята рукописью, и целый час глаза Тарзана наслаждались этим зрелищем. Ему очень хотелось заговорить с девушкой, но он не решался, ведь она, как и ранее мужчина, все равно не поймет его. Кроме того, Тарзан боялся ее спугнуть.

В конце концов Джейн поднялась и, оставив рукопись на столе, направилась к постели, устроенной из нескольких слоев свежей травы. Она взбила импровизированный матрас, а затем распустила свои густые золотистые волосы. Целый водопад волос, превращенный заходящим солнцем в золото, обрамляя ее нежное лицо, пролился вниз. Тарзан был заворожен.

Джейн погасила лампу, и все в хижине погрузилось в непроглядную тьму. Однако Тарзан продолжал наблюдение. Присев под окном, он выжидал и прислушивался еще не менее получаса. Наконец его старания были вознаграждены: он услышал ровное дыхание девушки и понял, что она уснула. Тогда Тарзан осторожно просунул руку между перекладинами решетки и дотянулся до стола. Он нащупал листки бумаги, на которых писала Джейн Портер, и осторожно вытащил через окно драгоценное сокровище. Тарзан свернул бумагу в трубочку и воткнул ее в колчан между стрелами.

Затем он бесшумно слился с джунглями, как привидение.

Глава 18
Жертва джунглей

Тарзан проснулся рано утром и сразу подумал о рукописи, спрятанной в колчане. Он поскорее достал ее, надеясь, что сумеет прочесть написанное прекрасной белой девушкой. Однако уже первый взгляд на почерк Джейн принес горькое разочарование. То, что послание златовласой богини, столь неожиданно вторгшейся в его жизнь, было адресовано другому человеку, Тарзана не смущало: ведь оно выражало ее мысли, вот что важно. Никогда раньше не возникало у Тарзана такого страстного желания разобрать рукописный текст. И вдруг неожиданное препятствие: буквы в рукописи отличались и от написания в книгах, и от почерка в письмах, обнаруженных Тарзаном в хижине. Даже в черной записной книжке буквы-жучки были хорошо ему знакомы, и только их сочетания не имели смысла. Здесь же сами жучки выглядели как-то иначе и непонятно.

Минут двадцать Тарзан пристально разглядывал их, и вдруг буквы начали приобретать знакомые очертания! Да, это были его старые знакомые, но только сильно искалеченные. То там, то здесь стали всплывать известные ему слова. Сердце Тарзана преисполнилось радости. Он может прочесть эту рукопись, и он ее прочтет! Еще через полчаса он уже легко понимал почти все, за исключением нескольких незнакомых слов.

Вот что было в письме.

Адресовано Хейзел Стронг,

Балтимор, штат Мэриленд

Моя дорогая Хейзел!

Наверное, это глупо с моей стороны – писать тебе письмо, не будучи уверенной в том, что мы когда-либо увидимся, однако мне просто необходимо рассказать кому-нибудь об ужасных событиях, случившихся с нами после отплытия из Европы на злосчастном «Эрроу». Если нам не суждено вернуться в цивилизованный мир – а это очень вероятно, – пусть письмо хотя бы известит всех о том, что привело нас к печальному итогу, каков бы он ни был.

Как ты знаешь, мы намеревались отправиться в научную экспедицию в Конго. Все полагали, что папа лелеет планы подтвердить свою удивительную теорию о существовании немыслимо древней цивилизации, остатки которой погребены где-то в долине Конго. И только после выхода в море открылись подлинные цели путешествия.

Выяснилось следующее. Один старый книжный червь, владелец лавки древностей и курьезов в Балтиморе, обнаружил среди страниц старинного испанского манускрипта письмо, написанное в 1550 году. В письме подробно рассказывалось о приключениях матросов-мятежников с испанского галеона, направлявшегося из Испании в Южную Африку с большим грузом неких «дублонов» и «пиастров» (если я не ошибаюсь, пусть будет так: эти слова звучат и необычно, и по-пиратски).

Автором письма был член команды, а обращался он к своему сыну – капитану испанского торгового судна. Много лет прошло с тех пор, когда имели место события, впервые описанные и раскрытые в письме, и старик, его автор, сделался уважаемым жителем одного из неизвестных мне испанских городов, однако страсть к золоту оставалась в его душе все еще столь сильной, что он рискнул поведать сыну о возможности обретения сказочного богатства.

Старый моряк рассказал, что через неделю после выхода из испанского порта команда взбунтовалась и перебила всех офицеров, а также не примкнувших к бунтовщикам матросов. Но тем самым они лишили себя средств к достижению цели: на борту не осталось ни одного человека, способного управлять судном.

В течение двух месяцев корабль носило по воле волн, пока матросы, уже полумертвые от цинги, голода и жажды, не оказались выброшены на маленький островок. Галеон выкинуло приливом на берег, где он разбился на части. Однако десять человек, сумевших выжить после кораблекрушения, спасли большой сундук с золотом. Они закопали его на острове, а затем прожили там еще три года, продолжая надеяться на спасение.

Один за другим они заболевали и умирали, и вот в живых остался последний – это и был автор письма. Матросы сумели построить лодку из обломков галеона. Однако они совершенно не представляли себе, где расположен их остров, и потому не решались выйти в море. Когда умерли все, кроме одного, ужас одиночества так подействовал на него, что он не выдержал и решил рискнуть, предпочитая смерть в волнах безумию на необитаемом острове. Прожив в одиночестве почти год, он поднял парус и вышел в море.

Ему повезло: он держал курс на север и уже через неделю оказался в местах, где ходят испанские торговые суда, курсирующие между Вест-Индией и Испанией. Его подобрало одно судно, направлявшееся на родину.

Моряк рассказал своим спасителям только о кораблекрушении, в котором выжили несколько человек, да и те умерли потом на острове – все, кроме него. Ни о восстании, ни о зарытом сокровище он не произнес ни слова. Капитан судна помог спасшемуся определить координаты острова, где тот был вынужден провести не один год своей жизни: судя по месту, где бедолагу подобрали, и по направлению ветров в последнюю неделю, это мог быть один из группы островов Зеленого Мыса, находящихся у западного берега Африки между 16-м и 17-м градусом северной широты.

Письмо подробно описывало и остров, и местонахождение клада. К нему прилагался очень неумело и забавно нарисованный план с деревьями и скалами. Место, где зарыт клад, было помечено крестиком.

Когда папа объяснил, куда и зачем мы направляемся, мое сердце чуть не остановилось: я хорошо знала, каким непрактичным мечтателем он всегда был, и испугалась, что его снова обманули: он отдал за письмо и карту целую тысячу долларов!

К тому же выяснилось, что он одолжил десять тысяч долларов у Роберта Кэнлера и дал ему вексель на эту сумму. Мистер Кэнлер не потребовал обеспечения, и ты понимаешь, моя дорогая, что случится со мной, если папа не сможет вернуть долг. Ах, как я ненавижу этого Кэнлера!

Все мы старались смотреть в будущее с оптимизмом, однако в душе и мистер Филандер, и мистер Клейтон – он присоединился к нам в Лондоне просто из жажды приключений – относились к происходящему с тем же скепсисом, что и я сама.

Пропускаю многие события. Итак, нам удалось найти и остров, и сокровище. Это оказался большой, обитый железом сундук, обернутый в несколько кусков промасленной парусины, такой же крепкой, как двести лет назад, когда клад был закопан. Сундук просто ломился от золотых монет и был таким тяжелым, что четверо матросов выбились из сил, пока тащили его.

Однако сокровища приносят только смерть и несчастья всем, хоть сколько-нибудь к ним причастным. Не прошло и трех дней после нашего отплытия с островов Зеленого Мыса, как команда взбунтовалась и перебила всех офицеров. Ах, я не могу даже описать этот ужас! Они собирались убить и нас, но один матрос, их предводитель по имени Кинг, не позволил так поступить, и тогда негодяи направились на юг вдоль берега, чтобы отыскать глухой уголок и высадить нас.

Сегодня они отплыли и увезли с собой сокровище. Но, как сказал мистер Клейтон, их ждет та же судьба, что и бунтовщиков на старинном галеоне: один из матросов в день высадки на берег убил Кинга, а тот был единственным, кто имел представление о навигации.

Мне хотелось бы, чтобы ты познакомилась с мистером Клейтоном: он милейший человек и, если я не ошибаюсь, влюблен в меня по уши. Он единственный сын лорда Грейстока и когда-нибудь унаследует титул и поместья (хотя и так очень богат). Но меня нисколько не радует, что он станет английским лордом: ты ведь знаешь, как я отношусь к американским девушкам, которые выходят замуж за титулованных иностранцев. Ах, был бы он американским джентльменом! Но ведь он не выбирал родословную и во всем остальном мог бы оказать честь моей Родине, а это величайший комплимент, который я способна сделать мужчине.

После того как мы сошли на берег, с нами приключилось множество самых невероятных событий. Папа и мистер Филандер заблудились в джунглях, и за ними погнался самый настоящий лев! Мистер Клейтон тоже заблудился, и на него дважды нападали дикие звери. Мы с Эсмеральдой оказались загнаны в старую хижину львицей-людоедкой. Это была просто «ужасть», как говорит Эсмеральда.

Но самое странное – это удивительное существо, которое постоянно нас спасает. Я никогда его не видела, но мистер Клейтон, папа и мистер Филандер с ним встречались. И они рассказывают, что это богоподобной красоты белый человек, очень загорелый, обладающий слоновьей силой, обезьяньей ловкостью и храбростью льва. Он не говорит по-английски и исчезает так же быстро и загадочно, как совершает свои доблестные подвиги, словно это не человек, а бесплотный дух.

Есть у нас и другой странный сосед. Он оставил нам письмо, написанное по-английски красивыми печатными буквами. Письмо это было прикреплено к двери хижины, которой мы завладели, и содержало предупреждение: не уничтожать ничего из вещей хозяина. Подписался он так: «Тарзан из племени обезьян». Автора послания мы тоже никогда не видели, хотя он, по-видимому, бродит где-то неподалеку. Об этом говорит следующий случай: один из матросов собирался выстрелить в спину мистеру Клейтону, но некто невидимый метнул из зарослей копье и попал негодяю в плечо.

Бунтовщики почти не оставили нам еды. У нас есть револьвер всего с тремя патронами. Поэтому мы не знаем, как добыть мяса, хотя мистер Филандер говорит, что можно питаться дикими фруктами и орехами, которые в изобилии произрастают в джунглях.

Я очень устала и хочу прилечь на свою забавную кровать из трав, собранных для меня мистером Клейтоном. В дальнейшем по ходу событий я буду дополнять это письмо.

С любовью,

Джейн Портер

3 (?) февраля 1909 года

Западный берег Африки,

около 10 градусов южной широты (по словам мистера Клейтона)

Прочитав письмо, Тарзан долго сидел в задумчивости. Он узнал столько нового и удивительного, что у него голова шла кругом. Итак, его новые знакомые не догадываются, что он и есть Тарзан из племени обезьян. Ну что ж, он им об этом сообщит. У него был сделан на дереве грубый навес из листьев и веток для защиты от дождя, туда он принес свои сокровища из хижины и среди прочего несколько карандашей. Взяв карандаш, он написал пониже подписи Джейн Портер: «Я Тарзан из племени обезьян».

Ему казалось, что этого достаточно. Позднее он вернет письмо в хижину. Что касается пищи, думал Тарзан, то об этом они могут не беспокоиться: он обеспечит их всем необходимым.

На следующее утро Джейн обнаружила пропавшее письмо на том же самом месте, откуда оно исчезло позавчера. Это ее озадачило, а когда девушка увидела написанные печатными буквами слова под своей подписью, у нее по спине пробежали мурашки. Она показала письмо – точнее, последнюю его страницу – Клейтону.

– Подумать только, – сказала Джейн, – ведь это непонятное существо, по-видимому, наблюдало за мной, пока я писала. О господи! Как страшно!

– Но этот Тарзан, скорее всего, настроен к нам дружелюбно, – заверил ее Клейтон, – раз он вернул письмо и не причинил вам ни малейшего зла. Кроме того, если я не ошибаюсь, ночью он оставил весьма весомое доказательство своих дружеских намерений у дверей. Утром я обнаружил там тушу дикого кабана.

Теперь не проходило и дня, чтобы возле хижины не появлялась дичь или какая-нибудь другая еда. Иногда это был молодой олень, а иногда не сырая, а странным образом приготовленная пища: лепешки из маниоки, похищенные Тарзаном из деревни Мбонги. Приносил он и туши кабанов, леопардов, а однажды даже тушу льва.

Тарзан получал огромное удовольствие, охотясь для незнакомцев. Он чувствовал, что в мире нет большей радости, чем заботиться о благополучии и безопасности прекрасной белой девушки. Настанет день, когда он решится прийти в хижину при свете дня и поговорит с ее обитателями с помощью маленьких жучков, которые знакомы и им, и ему. Но он никак не мог преодолеть робость, присущую влюбленному человеку, и день проходил за днем, а его добрые намерения так и не воплощались в жизнь.

Изгнанники тем временем все лучше осваивались в новой обстановке и с каждым днем решались заходить все дальше в джунгли в поисках орехов и фруктов. Почти ежедневно профессор Портер, погрузившись в свои мысли, забредал в такие места, где оказывался на волосок от смерти. Мистер Сэмюель Ти Филандер, который всегда был довольно худым, теперь и вовсе высох как щепка: профессор то и дело доставлял ему поводы для беспокойства и тревоги.

Прошел месяц, и Тарзан наконец решился посетить лагерь днем.

Было около полудня. Клейтон отправился к выходу из гавани – поджидать, не пройдет ли мимо корабль. Он приготовил на мысу большую кучу хвороста, чтобы поджечь ее в качестве сигнала, если какой-нибудь пароход или парусник появится на горизонте. Профессор Портер в сопровождении мистера Филандера бродил по берегу, секретарь уговаривал профессора повернуть назад, пока не поздно и они оба не стали добычей диких зверей. В отсутствие мужчин Джейн и Эсмеральда направились в джунгли, чтобы собрать фруктов, они удалялись от своего жилища все дальше и дальше.

Тарзан решил дождаться их возвращения возле хижины. Все его мысли были о прекрасной белой девушке; впрочем, он теперь всегда о ней думал. Тарзан очень переживал, не испугается ли она его, и из-за этого был почти готов отказаться от своих планов. Скоро ему стало невмоготу ждать – так хотелось приблизить минуту, когда она окажется рядом. Человек-обезьяна не исповедовал никакой религии, но он был готов молиться новообретенному божеству так горячо, как не молился еще ни один смертный. Ожидая появления Джейн, он использовал время для того, чтобы написать ей письмо. Тарзан сам не знал, решится ли он вручить его возлюбленной, но ему доставляло неизъяснимое удовольствие выражать свои мысли на бумаге, и в этом отношении его нельзя было назвать нецивилизованным.

Вот что он писал:

Я Тарзан из племени обезьян. Я хочу тебя. Я твой. Ты моя. Мы будем жить здесь вместе всегда в моем доме. Я буду приносить тебе лучшие фрукты, самых нежных оленей, самое лучшее мясо в джунглях. Я буду охотиться для тебя. Я самый сильный боец в джунглях. Я буду сражаться для тебя. Я самый сильный. Ты Джейн Портер, я прочитал это в твоем письме. Когда ты увидишь это, ты будешь знать, что это для тебя и что Тарзан из племени обезьян тебя любит.

Он стоял, стройный, как молодой индеец, у двери хижины и ожидал, когда Джейн вернется. Вдруг чуткий слух Тарзана уловил знакомый звук: какая-то большая обезьяна пронеслась неподалеку по нижним ветвям дерева. Несколько секунд Тарзан внимательно прислушивался, а затем из леса донесся отчаянный женский крик, и человек-обезьяна, бросив на землю первое в своей жизни любовное письмо, кинулся, как барс, в чащу.

Клейтон, профессор Портер и мистер Филандер также слышали крик, и через несколько минут все они, задыхаясь от бега и взволнованно задавая друг другу вопросы, собрались возле хижины.

Клейтон немедленно направился в джунгли, и за ним поспешили оба старика. Все трое громко звали девушку. Целых полчаса они блуждали по окрестностям, пока Клейтон совершенно случайно не наткнулся на лежащую без сознания Эсмеральду. Он остановился возле нее, пощупал пульс и убедился, что сердце бьется. Она была жива. Клейтон потряс негритянку за плечи.

– Эсмеральда! – крикнул он прямо ей в ухо. – Эсмеральда! Где мисс Портер? Ради бога, Эсмеральда, что случилось?

Негритянка медленно открыла глаза и увидела Клейтона. Потом она перевела взгляд на окружающие их джунгли и закричала:

– О, Гаврииле! – И снова потеряла сознание.

Подошли профессор Портер и мистер Филандер.

– Что же нам делать, мистер Клейтон? – спросил старый ученый. – Где искать Джейн? Бог не может быть столь немилосердным, он не заберет у меня мою девочку!

– Сначала надо привести в чувство Эсмеральду, – ответил Клейтон. – Она расскажет, что случилось. Эсмеральда! – снова крикнул он, сильно встряхивая негритянку.

– О, Гаврииле, дай мне умереть! – взмолилась бедная женщина, по-прежнему не открывая глаз. – Дай мне умереть, дорогой Господь, не дай мне снова увидеть эту страшную рожу.

– Ну-ну, Эсмеральда, успокойся, – сказал Клейтон. – И я не Господь, а мистер Клейтон. Открой глаза.

Эсмеральда послушалась:

– О, Гаврииле! Слава Господу!

– Где мисс Портер? Что случилось? – допытывался Клейтон.

– А разве мисс Джейн тут нет? – удивилась Эсмеральда, с необыкновенным для ее габаритов проворством приподнимаясь с земли. – О господи, теперь я припоминаю! Оно, наверное, утащило ее!

И негритянка разразилась рыданиями.

– Кто утащил?! – вскричал профессор Портер.

– Огромный черт, весь покрытый шерстью.

– Это была горилла, Эсмеральда? – спросил мистер Филандер, и у всех троих мужчин перехватило дыхание от этого ужасного слова.

– Это был сам дьявол! А может, и кто из этих, из гориллов. Ах, моя бедная крошка, ах, моя куколка!

И Эсмеральда снова залилась слезами. Клейтон попытался отыскать какие-нибудь следы, но не обнаружил ничего, кроме помятой травы неподалеку. Его способности ориентироваться в лесу были слишком слабы для того, чтобы сделать выводы на основании увиденного.

Весь остаток дня мужчины бродили по джунглям, но с наступлением сумерек поиски пришлось прекратить: ведь никто из них не знал даже, в каком направлении это существо утащило Джейн. До хижины добрались уже в полной темноте. Пораженные горем, они молча сидели в своем крошечном жилище.

Профессор Портер первым нарушил молчание. Теперь он говорил уже не тоном ученого педанта. В его голосе появились нотки, выражающие полную готовность действовать и в то же время неописуемое отчаяние и скорбь, на которые сердце Клейтона отзывалось болью.

– Я сейчас прилягу, – сказал старик, – и попробую поспать. А рано утром, как только рассветет, я возьму столько еды, сколько смогу унести, и отправлюсь на поиски. И буду искать, пока не найду Джейн. Без нее я не вернусь.

Его товарищи ответили не сразу. Каждый был погружен в печальные мысли, и каждый понимал, что значили слова профессора: он не вернется из джунглей.

Наконец Клейтон встал и мягко положил руку на плечо профессора.

– Я, разумеется, пойду с вами, – сказал он.

– Я знал, что вы захотите пойти, мистер Клейтон. Но прошу вас: не нужно. Джейн уже не помочь. Но тело моей дорогой девочки не должно лежать в одиночестве в этих ужасных джунглях. Пусть нас покроют те же листья и стебли, пусть на нас льются одни и те же дожди. И когда дух ее покойной матери посетит эти места, он увидит, что после смерти мы так же неразлучны, как и при жизни. Нет, я должен идти один, потому что она моя дочь. Она – все, что у меня есть.

– Я пойду с вами, – просто сказал Клейтон.

Старик поднял голову и внимательно посмотрел на прекрасное лицо Уильяма Сесила Клейтона. Возможно, он прочел на нем знаки любви, которая жила в сердце молодого человека, – любви к его дочери. В прошлом профессор был слишком занят научными проблемами, чтобы придавать значение разным мелочам, случайным словам, которые для более наблюдательного человека могли свидетельствовать о том, что Джейн и мистера Клейтона все больше и больше тянет друг к другу. Теперь же профессор стал припоминать многие из таких мелочей одну за другой.

– Что ж, как хотите, – ответил он.

– Можете также положиться на меня, – сказал мистер Филандер.

– Ну нет, мой дорогой друг, – сказал профессор Портер. – Вам идти не следует. Было бы слишком жестоко оставлять бедняжку Эсмеральду здесь в одиночестве. Втроем мы добьемся не большего успеха, чем вдвоем. Довольно мертвецов этим жестоким лесам! А теперь давайте немного поспим.

Глава 19
Первобытный зов

Со времени, когда Тарзан покинул ставшее ему родным племя больших человекообразных обезьян, там не прекращались борьба и раздоры. Теркоз оказался жестоким и капризным вожаком, и многие из более старых и слабых самцов, по отношению к которым он вел себя особенно резко, один за другим покидали сородичей, забирая и свои семьи, чтобы пожить в спокойствии и безопасности в глубине освоенной территории. В конце концов и оставшиеся пришли в отчаяние от постоянных жестокостей и несправедливостей, и один из самцов припомнил совет, который Тарзан дал им на прощание:

– Если у вас окажется жестокий вожак, не пытайтесь восстать против него в одиночку. Соберитесь втроем или вчетвером и нападите на него вместе. После этого ни один вожак не посмеет вести себя по-прежнему, потому что четверо всегда смогут убить одного.

Самец, который припомнил этот мудрый совет, повторил его другим обезьянам, и когда появился Теркоз, его ожидала «теплая» встреча. Особых церемоний обезьяны не придумывали. Как только Теркоз приблизился, аж пять огромных волосатых зверей накинулись на него.

В душе Теркоз был законченным трусом, какими бывают наглецы и драчуны и среди обезьян, и среди людей. Поэтому он предпочел не вступить в бой и умереть, а поскорей сбежать и скрыться в спасительных ветвях близлежащих деревьев. После этого он дважды пытался вернуться, но его каждый раз прогоняли прочь. В конце концов Теркоз сдался и окончательно удалился в джунгли, пылая ненавистью.

В течение нескольких дней он бродил по лесам, лелея свою злобу и высматривая, на ком можно отыграться. Именно в этом настроении ужасный человекообразный зверь, перелетая с дерева на дерево, заметил в джунглях двух женщин.

Джейн Портер сначала увидела, что рядом с ней приземлилось огромное волосатое тело, а затем буквально в футе от нее показалась рычащая морда с оскаленной пастью. Джейн издала пронзительный крик, когда зверь схватил ее одной лапой и привлек к себе, чтобы перекусить жуткими клыками ее горло.

Теркоз уже прикоснулся мордой к прекрасной белой коже, но вдруг передумал. Его самки остались в племени, а эта белая обезьяна вполне может заменить их и стать его женой. И вот Теркоз перекинул Джейн через плечо и вскочил на ветви, чтобы унести ее подальше.

В первую секунду ужасный крик Эсмеральды слился с криком Джейн, но затем, как уже случалось с негритянкой в моменты опасности, она упала в обморок.

Джейн не потеряла сознания. Безобразная обезьяна и ее смрадное дыхание вызывали отвращение и ужас, однако ум Джейн продолжал работать, и она осознавала, что происходит. Со скоростью, которая казалась Джейн невероятной, зверь тащил ее через лес, но девушка не кричала и не сопротивлялась. Неожиданное появление обезьяны сбило ее с толку: ей казалось, будто они движутся по направлению к берегу. Поэтому она решила сберечь силы и голос до того момента, когда окажется достаточно близко к хижине и сможет позвать на помощь. Джейн не знала, что на самом деле Теркоз тащил ее в противоположном направлении: все дальше и дальше в непроходимые джунгли.

Крик, который привлек внимание Клейтона и бродивших в лесу стариков, привел Тарзана из племени обезьян прямиком к тому месту, где лежала Эсмеральда. Но искал он не ее. Тарзан только взглянул на негритянку мельком и сразу понял, что она невредима. Несколько секунд он изучал участок земли и росшие над ним деревья. За эти мгновения он так ясно понял, что здесь произошло, словно видел все собственными глазами. После этого Тарзан вскочил на дерево и двинулся по следу, который ни один человеческий взгляд не смог бы ни заметить, ни тем более истолковать.

Главной приметой было смещение ветвей, за которые цеплялся Теркоз, перелетая с дерева на дерево, однако оно не указывало направления, куда тот двигался: ветвь всегда пригибается книзу, независимо от того, прыгает ли обезьяна с нее или на нее. Но ближе к стволу дерева, где следы на ветвях оказываются слабее, можно разглядеть и приметы, указывающие направление. Вот тут, на этой ветви, растоптана гигантской стопой гусеница, и Тарзан догадывается, куда эта стопа могла приземлиться при следующем прыжке. А вот крошечный кусочек раздавленной личинки – размером с капельку. В другом месте ободрана древесная кора, и по этой примете можно определить направление, в котором двигался Теркоз. Или же Теркоз коснулся какой-нибудь крупной ветви или ствола дерева, и на них теперь заметен крошечный клок его шерсти. И Тарзан понимает, что двигается правильно.

При этом человеку-обезьяне вовсе не нужно было снижать скорость, чтобы обнаруживать еле заметные следы зверя. Тарзан нашел бы их среди мириад иных отметин, шумов и знаков на своем пути. Сильнее всего чувствовался запах: Тарзан шел по направлению ветра, а его ноздри были не менее чуткими, чем у собаки.

Есть люди, которые считают, будто бы низшие виды специально задуманы природой так, что их обонятельные способности выше, чем у человека, но на самом деле это всего лишь вопрос тренировки. Жизнь человека не слишком зависит от того, насколько развиты его пять чувств, и они до определенной степени атрофировались. Другое дело – Тарзан из племени обезьян. С самого раннего детства его жизнь зависела от остроты зрения, слуха, обоняния, осязания. Менее всего у Тарзана было развито чувство вкуса: он мог поглощать сочные фрукты или долго хранившееся в земле сырое мясо с одинаковым аппетитом; в этом, впрочем, он мало отличался от куда более цивилизованных эпикурейцев.

Человек-обезьяна шел по следу Теркоза почти бесшумно, но все же преследуемый услышал погоню и попробовал двигаться быстрее. Теркоз преодолел три мили, прежде чем Тарзан сумел его настичь. Увидев, что дальнейшее бегство бессмысленно, Теркоз спрыгнул на небольшую поляну, где можно было сразиться за добычу или же беспрепятственно сбежать, если преследователь окажется гораздо сильнее.

Теркоз все еще не отпускал Джейн, придерживая ее одной лапой, когда Тарзан, как леопард, ринулся на арену, которую сама природа предоставила для этой первобытной битвы. Увидев своего преследователя, Теркоз решил, что самка принадлежит Тарзану, поскольку была из той же породы – белых и безволосых. Это обрадовало Теркоза: ему очень хотелось отомстить ненавистному противнику.

А для Джейн появление этого богоподобного человека было сопоставимо только с чудом. Вспомнив слова Клейтона, отца и мистера Филандера, она поняла, что это и есть их необыкновенный спаситель, и теперь уповала на него как на своего единственного друга и защитника.

Теркоз отбросил девушку в сторону, чтобы ответить на вызов Тарзана. Джейн увидела, какая мощь заключена в огромной фигуре самца, как страшны его клыки, и сердце ее сжалось. Кто сможет победить столь грозного соперника?

Словно два разъяренных быка, враги вступили в бой и, как два волка, нацелились схватить друг друга за горло. Снова длинным и острым клыкам обезьяны предстояло помериться силами с ножом человека.

От волнения Джейн прислонилась к стволу большого дерева, прижав руки к груди. С ужасом, нетерпением и восхищением она следила за битвой первобытной обезьяны с первобытным человеком за обладание женщиной – за нее. Когда мощные мускулы Тарзана вздулись от напряжения и сумели остановить страшные клыки, вся история человеческой цивилизации потеряла значение для девушки из Балтимора. Когда длинный нож раз десять глубоко вошел в сердце Теркоза и огромное тело рухнуло бездыханным на землю, то первобытная женщина с протянутыми руками ринулась к первобытному мужчине, который выиграл бой и завоевал ее.

А что же Тарзан? Он поступил так, как свойственно людям, в чьих жилах течет горячая кровь. Не нуждаясь в уроках любви, он принял Джейн в объятия и осыпал ее поцелуями.

Несколько секунд глаза Джейн оставались полуприкрытыми, и в эти несколько секунд она – впервые в своей жизни – поняла значение любви. Но затем, вспомнив о приличиях, Джейн залилась краской смущения и стыда. Она оттолкнула от себя Тарзана из племени обезьян и закрыла лицо руками.

Тарзан был изумлен: девушка сначала сама кинулась к нему в объятия, а теперь отвергла его. Он приблизился к Джейн снова и взял за руку. Но девушка бросилась на него, как тигрица, колотя своими крошечными кулачками в его мощную грудь.

Тарзан ничего не понимал. Еще несколько секунд назад он собирался вернуть Джейн ее народу, но теперь это желание исчезло. Несколько секунд назад Тарзан из племени обезьян почувствовал, как теплое гибкое тело прижимается к нему, как совершенные губы сливаются с его собственными в огненных поцелуях, и все это в один миг как будто выжгли каленым железом.

Он снова коснулся руки Джейн, и она снова его оттолкнула. И тогда Тарзан из племени обезьян совершил то, что, безусловно, сделал бы и его отдаленный предок. Он подхватил свою женщину на руки и понес ее в джунгли.

Рано утром обитатели маленькой хижины на берегу океана были разбужены грохотом пушечного выстрела. Клейтон первым выскочил наружу и, к своему удивлению, увидел два корабля, стоящих у входа в гавань, – «Эрроу» и французский крейсер.

На борту крейсера толпились моряки, высматривая что-то на берегу. Клейтон решил – и с ним согласились его товарищи, – что крейсер пытался пушечным выстрелом привлечь внимание. Вероятно, французские моряки хотели таким образом узнать, есть ли на острове люди. Но оба корабля находились довольно далеко от берега, и вряд ли моряки могли рассмотреть даже в подзорные трубы четырех человечков, машущих им шляпами. Эсмеральда сняла свой красный передник и отчаянно крутила им над головой. Однако Клейтон все же сомневался, что моряки их увидят, и поспешил к северной оконечности гавани, где был сложен хворост для сигнального костра.

Клейтону показалось, что он добирался до места целую вечность, и то же чувство испытывали его взволнованные товарищи. Когда Клейтон выбрался из зарослей и снова увидел корабли, к его ужасу, оказалось, что «Эрроу» уже поднял паруса, а крейсер отходит от берега. Клейтон быстро поджег сигнальный костер сразу в нескольких местах, а сам поспешил на крайнюю точку мыса. Там он снял рубашку, привязал ее к ветке и принялся махать над головой.

Однако корабли продолжали удаляться. Клейтон уже оставил всякую надежду, когда огромный столб дыма устремился в небо над лесом. Дым был сразу замечен дозорным на крейсере, и десяток биноклей и подзорных труб обратились к берегу.

Наконец Клейтон увидел, что корабли повернули. «Эрроу» лег в дрейф, а крейсер медленно направился к суше. Затем с него была спущена шлюпка. Когда она достигла берега, из нее вышел молодой офицер.

– Мсье Клейтон, полагаю? – спросил он.

– Слава богу, наконец-то вы здесь! – воскликнул англичанин. – И может быть, вы успели прийти вовремя.

– Что вы имеете в виду, мсье?

Клейтон рассказал о несчастье, постигшем Джейн Портер, и объяснил, что для продолжения поисков нужна группа вооруженных людей.

– Mon Dieu!^[2] – ужаснулся француз. – Еще вчера, наверное, было не поздно. Но сегодня, возможно, будет лучше, если мы не найдем несчастную леди. Это ужасно, мсье. Это совершенно ужасно!

С крейсера были спущены и другие шлюпки, и Клейтон, указав офицеру путь в гавань, сел вместе с ним в одну из них, и все направились к маленькой закрытой бухте. Скоро моряки высадились на берег, где их встретили профессор Портер, мистер Филандер и всхлипывающая Эсмеральда.

На одной из последних шлюпок прибыл и командир крейсера. Когда он услышал историю похищения Джейн, он кликнул добровольцев, готовых сопровождать профессора и Клейтона в поисках. Не было ни одного из офицеров и матросов, этих храбрых и симпатичных французов, кто не проявил бы самого горячего желания участвовать в экспедиции. Командир отобрал двадцать матросов и двух офицеров, лейтенантов Д’Арно и Шарпантье. На крейсер отправили шлюпку за провизией, боеприпасами и карабинами. Кроме того, у матросов имелись револьверы.

Клейтон расспросил французов, почему они встали на якорь у берега и сделали выстрел из сигнальной пушки. Капитан Дюфранн объяснил, что месяц назад они заметили «Эрроу»: корабль шел на юго-запад под большим количеством парусов. Крейсер дал сигнал приблизиться, однако в ответ судно только прибавило ходу. Французы пустились вдогонку, сделали по «Эрроу» пару выстрелов и продолжили преследование до самой темноты. Наутро странное судно исчезло без следа. Французы курсировали вдоль берега в течение еще нескольких недель и уже почти забыли инцидент с ушедшим от них кораблем, как вдруг однажды – это было несколько дней назад – впередсмотрящий заметил судно: шторм кидал его из стороны в сторону, как если бы им никто не управлял.

Когда французы подошли поближе, то с удивлением узнали то самое судно, которое ускользнуло от них несколько недель назад. Его фока-стаксель и паруса на бизани были поставлены так, будто команда пыталась удержать корабль по ветру, но шторм разодрал эти паруса в клочья.

При сильном волнении в открытом море французским морякам было бы весьма трудно перевести команду захваченного судна к себе на борт. Поскольку никаких признаков жизни на «Эрроу» не наблюдалось, команда крейсера решила подождать, пока утихнут ветер и волнение на море. Но тут над планширом показалась какая-то фигура, которая слабыми движениями подала им сигнал бедствия. С борта крейсера была тут же спущена шлюпка, и после многих усилий ей удалось пришвартоваться к «Эрроу».

Зрелище, представшее глазам французов, было страшным. Десяток мертвых и умирающих матросов безвольно перекатывались по палубе: жизнь и смерть смешались воедино. Два трупа оказались обглоданы, словно побывали в зубах у волков.

Французы поставили нужные паруса, а нуждающихся в помощи отвели в кубрик и уложили на подвесные койки. Трупы обернули в промасленную парусину и разложили на палубе, чтобы товарищи могли опознать их, прежде чем умершие найдут могилу в глубинах моря.

Когда французы появились на «Эрроу», там не было ни одного человека в сознании. Даже бедолага, подавший сигнал бедствия, впал в беспамятство, не успев узнать, пришло ли спасение. Французские моряки довольно скоро выяснили, что именно довело команду до такого состояния. На «Эрроу» не оказалось ни воды, ни бренди, чтобы с их помощью восстановить силы несчастных, не было и никакой пищи.

Офицер подал сигнал на крейсер – прислать воды, медикаментов и провизии, и еще одна лодка пустилась в опасное плавание к «Эрроу». Доставленные средства произвели нужный эффект: несколько человек пришли в себя и смогли рассказать о своих злоключениях. Часть этой истории нам уже известна, вплоть до убийства Снайпса и его похорон в могиле, где зарыты сокровища, и отплытия «Эрроу» с острова. Встреча с французским крейсером и погоня произвели на головорезов такое впечатление, что они еще несколько дней после инцидента продолжали держать курс на запад, через Атлантику. Только сообразив, что на борту почти не осталось запасов воды и провизии, моряки решили повернуть назад. Среди членов команды не было никого, кто разбирался в навигации, и матросы быстро разошлись во мнениях, где они находятся и куда надо плыть. Три дня они держали курс на восток, но земля так и не показалась. Тогда было решено повернуть на север: матросы подумали, что сильные северные ветры отнесли их корабль южнее самой южной точки африканского континента.

В течение следующих двух дней «Эрроу» двигался на север-северо-восток, а затем попал в штиль, который длился почти неделю. Пресная вода закончилась, еды хватило бы на один день. Обстановка быстро менялась от плохого к худшему. Один матрос сошел с ума и прыгнул за борт. Другой вскрыл себе вены и стал пить собственную кровь. Когда он умер, его также кинули за борт, хотя нашлись и те, кто требовал оставить труп на судне. Голод превращал этих полулюдей в диких зверей.

За два дня до того, как матросов с «Эрроу» подобрал крейсер, они перестали управлять судном, так как были слишком слабы. Из команды умерли еще три человека, а на следующее утро обнаружилось, что один из трупов частично обглодан. Весь день матросы лежали на палубе, глядя друг на друга, как хищники, а на следующее утро два других трупа оказались объедены до костей. Эта дьявольская трапеза едва ли сделала их сильнее: самой большой проблемой было отсутствие воды. И в этот момент появился крейсер.

Немного оправившись и рассказав свою историю командиру французского крейсера, английские матросы толком не смогли ответить, где именно они оставили профессор Портера и его товарищей. Поэтому крейсер начал медленно продвигаться к югу, держась в пределах видимости от земли и время от времени давая сигнал из пушки, а вахтенные осматривали каждый дюйм берега в бинокли, чтобы не оставить ни кусочка земли необследованным. На ночь крейсер бросал якорь, а с утра поиски возобновлялись. И так случилось, что прошлой ночью корабли встали на якоря как раз у того участка берега, где находилась хижина, которую они искали. Выстрелы из пушки не были услышаны людьми на берегу, потому что в это время они разыскивали в глубине джунглей Джейн Портер и треск ветвей, когда они пробирались сквозь заросли, заглушил звук отдаленных выстрелов.

Пока обе команды – изгнанники и спасители – рассказывали друг другу о своих приключениях, шлюпка с крейсера вернулась с запасами и вооружением для экспедиции. Через несколько минут небольшая группа французских моряков и два офицера в сопровождении Клейтона и профессора Портера отправилась на поиски в первозданные леса.

Глава 20
Наследственность

Когда Джейн осознала, что она снова пленница и ее уносит странный житель лесов, минуту назад спасший ее от когтей обезьяны, то попыталась оказать сопротивление и бежать. Но мощные руки Тарзана, державшие ее так легко, словно она была годовалым младенцем, только сжались чуть крепче. Джейн была вынуждена покориться.

Полуприкрыв глаза, девушка посматривала на лицо мужчины, который нес ее сквозь джунгли. Его лицо было изумительно красиво: эталон мужской красоты, не испорченный образом жизни дикаря. Даже убийства, которые Тарзану из племени обезьян приходилось совершать, не оставили следов злобы и ненависти на его лице.

Когда он в ярости бросился на Теркоза, Джейн заметила на лбу Тарзана красный шрам. Теперь она внимательно разглядывала его лицо, но шрам куда-то исчез, и только тонкая белая линия отмечала то место, где он виднелся раньше.

Джейн немного успокоилась, и Тарзан слегка ослабил объятия. Один раз он сам посмотрел девушке в глаза и улыбнулся. Тогда Джейн закрыла глаза: лицо Тарзана было слишком притягательным.

Тарзан поднялся на деревья, и Джейн с удивлением отметила, что не испытывает страха, а напротив, никогда в жизни не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас, на руках этого сильного, дикого создания, которое несло ее неизвестно куда. Все еще не открывая глаз, она представляла себе будущее и, как только разные ужасы оживали в ее воображении, приподнимала ресницы, смотрела на благородные черты Тарзана, и тревожные мысли исчезали бесследно. Нет, этот человек не мог обидеть ее: он так красив, у него такой открытый, смелый взгляд, – наверное, у него и душа благородная.

Они продвигались все дальше и дальше сквозь заросли, казавшиеся Джейн непроходимыми, однако словно по волшебству деревья расступалась перед этим лесным богом и снова смыкалась за его спиной. Лишь иногда листва касалась Джейн, хотя со всех сторон их окружало только одно – сплошная масса тесно переплетенных ветвей и стелющихся растений.

Тарзан продвигался вперед, взволнованный новыми впечатлениями и мыслями. На ходу он пытался найти решение задачи, которая никогда не возникала раньше, и он понимал – скорее, инстинктивно чувствовал, – что должен подойти к ее решению как человек, а не как животное. Передвижение по более свободной террасе деревьев помогало Тарзану охладить пыл первой любви. Теперь он размышлял о судьбе, которая ждала девушку, если бы он не спас ее от Теркоза. Тарзан понимал, почему тот не убил ее, и сравнивал свои намерения с намерениями Теркоза. Да, верно, по законам джунглей самец берет самку силой. Но следует ли подчиняться законам зверей? Разве Тарзан животное? А как поступают люди? Он не мог ответить на этот вопрос. Тарзану хотелось спросить об этом девушку, но разве она уже не ответила, когда оттолкнула его и даже попыталась вступить в борьбу?

Пройдя много миль, они наконец добрались до места, и Тарзан с Джейн на руках легко спрыгнул на ту поляну, где обезьяны собирались на совет или исполняли танец Дум-Дум. Солнце стояло еще высоко, и амфитеатр был залит светом, проникающим сквозь окружающую его со всех сторон листву. Зеленая арена выглядела мягкой и уютной, она манила к себе. Мириады лесных шумов казались далекими и приглушенными, словно были всего лишь эхом неясных звуков, то усиливавшихся, то стихавших, как морской прибой.

Мечтательное настроение и чувство безмятежности охватили Джейн после того, как Тарзан опустил ее в мягкую траву. А когда она, подняв голову, увидела возвышавшегося над ней Тарзана, появилось еще и странное ощущение полной безопасности. Она разглядывала незнакомца сквозь полуприкрытые веки, пока он шел через полянку к деревьям на дальнем ее конце. Джейн заметила грациозность и величавость его походки, слаженность его великолепной фигуры, широкие плечи и горделивую осанку. Какое совершенное создание! За такой богоподобной внешностью не могут таиться ни жестокость, ни подлость. С тех самых пор, как Господь создал первого из нас по своему образу и подобию, на землю не ступала нога столь прекрасного человека.

Тарзан одним прыжком вскочил на дерево и исчез. Джейн не могла понять, куда он направился. Неужели ушел навсегда, бросив ее в джунглях на произвол судьбы? Она в волнении огляделась вокруг. Каждая лиана, каждый куст теперь казались прибежищем большого и страшного зверя, который только и жаждет вонзить сверкающие клыки в ее нежную плоть. Малейший шорох рисовал в воображении Джейн приближение гибкого и злобного существа. Как изменился мир после того, как юноша ее покинул!

В течение нескольких минут, показавшихся испуганной девушке часами, она сидела на траве, ожидая нападения подкравшегося зверя, который положит конец этой унизительной боязни. Ей даже хотелось помолиться, чтобы хищные клыки поскорее лишили ее сознания и покончили с мучительным страхом.

Вдруг Джейн услышала приглушенный звук позади себя. С криком девушка вскочила на ноги и обернулась навстречу смерти, но увидела Тарзана, он держал в руках спелые ароматные фрукты. Джейн пошатнулась и упала бы, если бы Тарзан, отбросив плоды, не подхватил ее. Девушка не потеряла сознание и крепко ухватилась за Тарзана, она трепетала, как испуганная лань. Дикарь погладил ее по голове и попробовал успокоить, как некогда Кала успокаивала его самого, когда он, маленький детеныш, пугался львицы Сабор или змеи Хисты. Тарзан прижался губами ко лбу Джейн, и она не отстранилась, а только прикрыла глаза и вздохнула.

Джейн не могла, да и не пыталась разобраться в своих чувствах. Она была счастлива в этих сильных руках, а все остальное ее уже не волновало. Она начала доверять незнакомцу, дикому обитателю лесов, так, как доверяла очень немногим. Джейн осознавала, что вся эта странная история научила ее чему-то совершенно новому, а именно – любви. Джейн удивилась своим мыслям, а потом улыбнулась и с той же улыбкой слегка отстранила от себя Тарзана. Лицо девушки приняло особое выражение – не то радостное, не то насмешливое, – которое придавало ей необыкновенное очарование. Джейн указала на лежавшие на траве фрукты и присела на край земляного барабана: она проголодалась.

Тарзан поспешно собрал плоды и сложил к ее стопам. Затем он уселся на барабан рядом с Джейн и с помощью ножа нарезал фрукты ей на завтрак. Они ели вместе в молчании, иногда украдкой поглядывая друг на друга. В конце концов Джейн не выдержала и весело расхохоталась. Тарзан присоединился к ней.

– Жаль, что вы не говорите по-английски, – сказала девушка.

Тарзан только покачал головой, и в его смеющихся глазах промелькнуло трогательное и задумчивое выражение: ему хотелось понять ее. Джейн попробовала поговорить с ним по-французски, потом по-немецки. Немецким языком она владела так плохо, что сама рассмеялась и сказала по-английски:

– Вы понимаете мой немецкий не лучше, чем его понимали немцы в Берлине.

Тарзан уже знал, что делать дальше. У него было время припомнить все прочитанное в книгах об отношениях полов, принятых в человеческом обществе. И он решил вести себя с Джейн так, как должны были, в его представлении, поступать мужчины.

Он снова встал и отправился в лес, но перед этим попытался объяснить Джейн с помощью знаков: скоро вернусь. Это получилось так хорошо, что она поняла и не испугалась. Однако в его отсутствие Джейн сразу охватило чувство одиночества. Она с волнением смотрела в ту сторону, куда ушел Тарзан, ожидая его возвращения. Как и в прошлый раз, о присутствии Тарзана известил легкий шорох. Обернувшись, Джейн увидела, что он несет в руках целую охапку ветвей.

Затем он снова сходил в джунгли, чтобы нарвать мягкой травы и листьев папоротника. Еще дважды он удалялся в лес, пока на поляне не выросла целая гора материалов для шалаша.

Тарзан расстелил папоротник и траву на земле, сделав ровную и мягкую постель, а вокруг установил ветви таким образом, чтобы они упирались друг в друга на высоте нескольких футов. На этот каркас он положил огромные листья растения, называемого «слоновьим ухом», а затем ветками и листьями прикрыл вход в шалаш.

Потом Тарзан и Джейн сели на край земляного барабана и попытались поговорить с помощью жестов. Джейн заинтересовалась великолепным, украшенным бриллиантами золотым медальоном, который висел на шее у ее спасителя. Она показала на него, и Тарзан, сняв милую безделушку, протянул ее Джейн.

Она сразу поняла, что это работа искусного ювелира и что камни очень чистые и превосходно обрамлены. Огранка свидетельствовала о том, что медальон был изготовлен уже давно. Обнаружив, что вещица открывается, Джейн нажала на скрытую кнопку. Две половинки разошлись, и в каждой из них оказалось по миниатюре, выполненной на слоновой кости. На первой была нарисована красивая молодая женщина, а на другой – мужчина, очень похожий на того, кто сейчас сидел рядом с Джейн.

Девушка взглянула на Тарзана и увидела, как он ошеломленно рассматривает эти портреты. Тарзан взял из ее рук медальон и стал изучать изображения похожих на него людей. Он и понятия не имел о том, что медальон открывается, – это было очевидно и навело Джейн на размышления: каким образом изящная безделушка могла попасть в руки дикаря из африканских джунглей? Но самым удивительным было сходство между ее спасителем и изображенным на миниатюре мужчиной. Кем они приходятся друг другу – братьями? Или это портрет отца лесного бога? Но почему тогда юноша не знал даже, что медальон открывается?

Тарзан продолжал жадно рассматривать лица на портретах. Затем он снял с плеча колчан, вытряхнул на землю стрелы и с самого дна извлек некий плоский предмет, обернутый мягкими листьями и перевязанный длинными травинками. Тарзан бережно разворачивал свое сокровище, пока в руках у него не оказалась фотография. Он указал Джейн на портрет мужчины внутри медальона, а потом протянул ей фотокарточку.

Девушка испытала еще большее недоумение: безусловно, на фотографии был тот же мужчина, что и на портрете. Джейн посмотрела на Тарзана, но он ответил ей только растерянным взглядом. Казалось, с его губ сейчас сорвется вопрос.

Девушка указала на фотографию, затем на миниатюру, затем на Тарзана, как бы спрашивая, не его ли это портрет. В ответ Тарзан только покачал головой и пожал плечами. Он взял фотографию и снова, тщательно обернув ее листьями, спрятал на дне своего колчана.

Некоторое время он сидел, молча глядя перед собой, а Джейн продолжала рассматривать медальон, поворачивая его так и этак и пытаясь обнаружить ключ к загадке о первоначальном владельце. В какой-то момент она поняла, что все объясняется очень просто.

Медальон принадлежал лорду Грейстоку, на портретах изображены он и леди Элис. А дикарь просто нашел украшение в хижине на берегу. И почему она не догадалась об этом раньше? Но как объяснить странное сходство лорда Грейстока и этого лесного бога. Джейн не могла и подумать, что этот обнаженный человек на самом деле потомок английского джентльмена.

Наконец Тарзан взглянул на девушку, с интересом изучавшую лица, нарисованные внутри игрушки. Он не мог прочитать мысли Джейн, но любовался этим юным созданием, сидевшим рядом с ним.

Джейн заметила, что прекрасный юноша на нее смотрит. Наверное, он хочет получить обратно свое украшение, подумала она и протянула ему медальон. Тарзан взял его и надел девушке на шею. Ее удивление от столь неожиданного подарка вызвало у Тарзана улыбку.

Девушка покачала головой и хотела снять золотую цепочку, но Тарзан не позволил ей этого сделать. Джейн принялась настаивать, но он взял ее руки в свои и крепко сжал их. В конце концов она сдалась и с легким смехом поднесла медальон к губам.

Тарзан не знал, что это значит, но догадался: Джейн согласилась принять подарок. Тогда он поднялся и, взяв медальон в руки, торжественно склонился перед Джейн на манер придворного кавалера старых времен и коснулся губами золотого украшения в том месте, которое поцеловала она. Таким образом Тарзан преподнес подарок с галантностью, изяществом и достоинством, к тому же он совершенно не заботился о себе. В этом проявилось его врожденное благородство, естественное следствие аристократического воспитания, полученного многими поколениями его предков и превратившегося в наследственный инстинкт любезности, который не смогла заглушить грубость окружения и всего уклада его дикой жизни.

Начинало темнеть, Тарзан и Джейн еще раз поели фруктов. Затем он поднялся, подвел Джейн к построенному шалашу и жестом показал, что она может занять его.

Чувство страха снова овладело Джейн: она боялась оставаться одна. Тарзан понял это по тому, как девушка отпрянула. Недолгое общение с Джейн преобразило Тарзана, он превратился в совсем другого человека по сравнению с тем, каким был еще утром. Теперь в каждой клеточке его тела наследственность преобладала над полученным воспитанием. Конечно, Тарзан не мог в мгновение ока превратиться из человека-обезьяны в утонченного джентльмена, но наследственные инстинкты уже доминировали. Больше всего Тарзану сейчас хотелось угодить девушке, которую он полюбил, и достойно выглядеть в ее глазах.

Тарзан из племени обезьян сделал единственную вещь, которая могла бы, по его мнению, убедить Джейн, что ей ничто не грозит. Он вытащил из ножен свой охотничий нож и протянул его девушке рукояткой вперед, а затем снова показал жестом, что место в шалаше предназначено ей. Девушка поняла его. Она взяла длинный нож, забралась внутрь и прилегла на мягкую траву. А Тарзан растянулся снаружи у входа в шалаш.

В таком же положении застало их наутро восходящее солнце. Пробудившись, Джейн не сразу сумела припомнить странные события предшествующего дня. Все вокруг вызывало у нее удивление: и крыша над головой, сделанная из больших листьев, и мягкая трава, служившая ей постелью. Но вот она вспомнила, как очутилась здесь. И тогда волна благодарности к новому знакомому за то, что, несмотря на все опасности, она жива и невредима, охватила Джейн.

Она выглянула из шалаша, чтобы посмотреть, проснулся ли Тарзан. Его нигде не было видно. Однако на этот раз Джейн не испугалась: она была уверена, что он вернется. Трава у входа в шалаш примята – он лежал здесь всю ночь, охраняя ее сон. Джейн понимала, что лишь благодаря его присутствию она могла спать так безмятежно. Чего бояться, когда он рядом? Ей казалось, что на земле нет другого мужчины, с которым девушка чувствовала бы себя так спокойно, находясь в самом сердце африканских джунглей. Даже львы и пантеры были теперь не страшны Джейн.

Девушка посмотрела вверх и увидела, как Тарзан мягко спрыгнул с дерева. Поймав ее взгляд, он улыбнулся той открытой, сияющей улыбкой, которая накануне заставила Джейн доверять ему. Когда Тарзан подошел, сердце Джейн забилось быстрее и ее глаза засияли, как не сияли никогда раньше при приближении мужчины. Он снова принес свежие фрукты и сложил их у входа в шалаш.

Тарзан и Джейн стали завтракать. Девушка гадала о том, каковы его дальнейшие планы. Доставит ли он ее на берег, в хижину, или будет держать здесь? Неожиданно для себя она поняла, что это совсем не важно. Но неужели ей действительно все равно? Как же это возможно? И она поняла, что совершенно счастлива – здесь, в лесном раю, затерянном в глубине африканских джунглей, рядом с этим улыбчивым гигантом. Разум говорил ей, что ее должны были бы мучить страхи и мрачные предчувствия, но вместо этого сердце Джейн пело, она улыбалась в ответ на улыбку сидящего возле нее мужчины.

Закончив завтрак, Тарзан заглянул в шалаш и вернул себе нож, о котором девушка совсем забыла, а это значило, что она полностью преодолела страх и больше не нуждалась в оружии.

Тарзан жестом подозвал Джейн к деревьям, затем подхватил ее сильной рукой и вспрыгнул на ветки. Джейн понимала, что он несет ее назад, к ее товарищам по несчастью, но почему-то ею овладела вовсе не радость, а тоска.

В течение нескольких часов они не спеша продвигались вперед: Тарзану из племени обезьян тоже не хотелось расставаться с возлюбленной, которая обнимала его за шею, и он старался подольше растянуть удовольствие от этого путешествия, а потому шел не прямым путем к берегу, а обходным, сильно отклоняясь к югу.

Несколько раз они останавливались для короткого отдыха, хотя Тарзан в нем и не нуждался, и целый час провели у небольшого ручейка, где утолили жажду и поели.

Лишь вечером они наконец добрались до места, и Тарзан, опустив свою ношу на землю, раздвинул ветви деревьев и указал Джейн на маленькую хижину. Девушка взяла его за руку: ей очень хотелось отвести Тарзана к своим. Ей хотелось рассказать обо всем отцу: если бы не этот человек, с ней могло случиться страшное, а незнакомец не только спас ее, но и заботился так нежно, как только мать может заботиться о своем ребенке.

Однако при виде человеческого жилища Тарзана вновь охватила робость дикаря. Он попятился назад и покачал головой. Девушка с мольбой в глазах посмотрела на него. Ей очень не хотелось, чтобы этот человек ушел обратно в джунгли. Но Тарзан снова отрицательно покачал головой, а потом нежно привлек Джейн к себе, наклонился и поцеловал. Перед этим, правда, Тарзан заглянул ей в глаза и убедился, что она не оттолкнет его. Джейн колебалась всего секунду, а потом обвила его шею руками и без всякого стыда поцеловала в губы.

– Я люблю тебя. Люблю тебя, – прошептала она.

Вдруг издалека послышалось несколько ружейных выстрелов, они прозвучали один за другим. Тарзан и Джейн увидели, как из хижины вышли мистер Филандер и Эсмеральда. Молодые люди не могли видеть корабли, стоявшие на якорях в гавани. Тарзан показал рукой в направлении выстрелов. Джейн поняла: он хотел сказать, что должен идти туда, откуда донеслись звуки выстрелов. Она уже знала, что он готов оказать помощь попавшим в опасное положение людям.

Он снова поцеловал ее.

– Возвращайся, – прошептала она. – Я буду ждать тебя… всегда.

Он ушел, а Джейн направилась к хижине. Мистер Филандер заметил ее первым. Уже стемнело, а почтенный джентльмен был очень близорук.

– Эсмеральда, скорей! – закричал он. – Скорей в хижину, это львица! О господи!

Эсмеральда и не думала проверять слова мистера Филандера, ей было достаточно его испуганного крика. Служанка мигом оказалась внутри хижины и закрыла дверь на засов еще раньше, чем мистер Филандер успел договорить. Поэтому слова «О господи!» он произнес, обнаружив, что Эсмеральда оставила его снаружи, наедине с приближающейся львицей. Мистер Филандер яростно заколотил в крепкую дверь.

– Эсмеральда! Эсмеральда! – кричал он. – Пусти меня внутрь. Меня пожирает зверь!

Эсмеральда решила, что шум производит хищница, пытающаяся прорваться в хижину. И потому, как это уже случалось, негритянка упала в обморок.

Мистер Филандер оглянулся в смятении. О ужас! Львица была уже совсем близко. Он попытался забраться по стене хижины на крышу, и ему даже удалось ухватиться за выступ балки. Секунду он висел, вцепившись в нее, как кошка в бельевую веревку, но затем целый кусок крыши обрушился ему на голову, и мистер Филандер вместе с ним грохнулся на спину.

В то же мгновение он вспомнил весьма примечательное сведение из естественной истории: если притвориться мертвым, то лев уйдет прочь, потому что не питается падалью, – так, по крайней мере, подсказывала память мистеру Филандеру. Свалившись, он замер, оцепенев от страха, что и вправду было похоже на смерть, если бы не одно обстоятельство: руки и ноги мистера Филандера были подняты вверх (в таком положении он упал на землю), а потому имитация получилась не слишком убедительной.

Джейн с удивлением наблюдала за его выходками. Потом она расхохоталась, точнее, позволила себе негромко засмеяться и тут же подавила смех, чтобы не обижать пожилого джентльмена. Мистер Филандер повернулся на бок и осмотрелся. Наконец он понял, кто перед ним.

– Джейн! – вскричал он. – Джейн Портер! О господи!

Он вскочил на ноги и кинулся к ней. Ему не верилось, что это Джейн – живая и невредимая.

– О господи! – восклицал джентльмен. – Откуда вы? Ради бога, скажите, что произошло? И как…

– Смилуйтесь, мистер Филандер, – прервала его девушка. – Я не смогу ответить сразу на столько вопросов.

– Хорошо-хорошо, – закивал он. – О господи! Я вне себя от удивления и необыкновенной радости видеть вас живой и здоровой. Я и сам не понимаю, что говорю, ей-богу. Однако пойдемте, вы расскажете, что случилось.

Глава 21
Деревня пыток

Чем дальше маленькая экспедиция углублялась в заросли в поисках Джейн Портер, тем яснее становилась французским морякам вся безнадежность этого предприятия. Однако горе старого профессора и отчаяние Клейтона не позволяли добросердечному Д’Арно повернуть назад. Он был уверен, что тело девушки уже съедено хищниками, а потому надеялся найти хотя бы ее останки. Он выстроил матросов в цепь и дал указание прочесывать лес от того места, где была обнаружена Эсмеральда. С большим трудом участники экспедиции продвигались вглубь леса через заросли лиан и других растений. Они уже обливались потом и задыхались, но все безрезультатно. К полудню им удалось пройти всего пару миль. Было решено сделать небольшую остановку для отдыха, а затем продолжить поиски.

Через некоторое время один из моряков обнаружил хорошо утоптанную тропу. Это была старая слоновья тропа, и Д’Арно, посоветовавшись с профессором Портером и Клейтоном, решил пойти по ней сквозь джунгли в северо-восточном направлении.

Шли друг за другом. Лейтенант Д’Арно был первым, следом за ним поспешал профессор Портер, но, несмотря на все старания, все-таки сильно отставал от молодого человека. Д’Арно шел довольно быстро, поскольку путь оказался для него сравнительно легким, и вскоре он оторвался от своих товарищей не меньше чем на сто ярдов.

Вдруг перед ним, словно из-под земли, появились несколько черных воинов. Д’Арно крикнул, предупреждая идущих за ним об опасности, но прежде, чем он успел взяться за револьвер, его связали и потащили в джунгли.

Услышав крик командира, на помощь ему, обгоняя профессора Портера, кинулись члены его команды. Едва моряки миновали место, где был схвачен Д’Арно, как на них градом посыпались стрелы, а копье, пущенное из зарослей, пронзило плечо одному из них. Французы тут же открыли стрельбу. Собравшись вместе, участники экспедиции принялись, по очереди заряжая ружья, осыпать свинцом затаившегося врага. Как раз эти выстрелы и слышали Тарзан и Джейн Портер.

Лейтенант Шарпантье, до этого замыкавший колонну, возглавил отряд. Узнав, что произошло, он приказал морякам следовать за ним и углубился в заросли.

И уже через пару секунд французы вступили в рукопашную схватку примерно с пятьюдесятью чернокожими из селения Мбонги. Стрелы и пули сыпались градом. Африканские ножи и приклады французских ружей сошлись в яростных и кровавых поединках. Вскоре аборигены бежали, оставив французов подсчитывать потери.

Четверо из двадцати были убиты, двенадцать ранены, а лейтенант Д’Арно пропал без вести. Сгущались сумерки, и положение отряда все более ухудшалось: с наступлением темноты они не могли даже найти слоновью тропу, по которой пришли сюда. Оставалось одно: разбить лагерь и ждать утра. Лейтенант Шарпантье приказал расчистить небольшую полянку и оградить ее ветвями и поваленными деревьями.

На выполнение этого задания требовалось время, и моряки развели в центре поляны большой костер, чтобы работать при его свете. Затем лейтенант расставил часовых, и измученные походом, голодом и схваткой люди получили наконец возможность прилечь. Однако стоны раненых и рев лесных зверей, которых привлекал свет костра, не давали морякам заснуть. Они не смыкали глаз и лежали, молясь, чтобы поскорее наступил рассвет.

Двое чернокожих, которые захватили лейтенанта Д’Арно, не участвовали в сражении. Они сразу потащили своего пленника через заросли, а затем вышли на тропу уже далеко от места схватки. И вот перед глазами французского лейтенанта открылась большая пустошь, а за ней виднелась огороженная деревня, состоявшая из крытых соломой хижин.

Было уже довольно темно, но часовые у ворот увидели приближение трех человек и еще издалека поняли, что один из них – пленник. По деревне разнеслись радостные крики. Толпа из женщин и детей собралась на улице, чтобы встретить возвращавшихся с добычей воинов. И для французского лейтенанта началось самое ужасное испытание, которое только может случиться с человеком на земле: встреча белого пленника в деревне африканских каннибалов.

Их дикую жестокость подстегивали горькие воспоминания о варварском обращении с ними и им подобными со стороны белых офицеров, состоявших на службе этого ужасного лицемера – короля Бельгии Леопольда Второго. Именно из-за зверств бельгийцев им пришлось бежать из Свободного государства Конго и поселиться в здешних местах. Это были жалкие остатки некогда могучего племени.

Они набросились на Д’Арно, пуская в ход ногти и зубы, избивая его палками и камнями, желая разорвать его на клочки голыми руками. Одежда французского лейтенанта была разодрана и сорвана с него, и безжалостные удары сыпались на голое дрожащее тело. Однако француз даже ни разу не вскрикнул. Он читал про себя молитву, умоляя Бога поскорее избавить его от этой пытки. Однако смерть, о которой он так просил, была еще далека. Вскоре воины ударами отогнали женщин от пленника: его следовало сохранить для более изысканного удовольствия, чем избиение. Утолив первый позыв злобы, женщины перешли на возмущенные крики, оскорбления и плевки.

Наконец пленника привели к большому столбу и крепко привязали к нему. С этого места еще никто не уходил живым.

Женщины занялись подготовкой к празднику: пошли за водой и горшками и начали разжигать костры. Праздник откладывался в ожидании возвращения тех воинов, которые вступили в бой с белыми. Наступила ночь, когда все жители деревни собрались вместе и заплясали в танце смерти вокруг обреченного офицера.

Д’Арно, находившийся в полуобморочном состоянии от боли и истощения, смотрел из-под полуприкрытых век на то, что казалось ему или причудливым бредом, или страшным сном, от которого он должен вот-вот пробудиться. Зверские размалеванные рожи, огромные рты, обвислые губы, остро отточенные желтые зубы, вытаращенные глаза, блестящие от пота голые тела и зловещие копья – все это кружилось перед ним. Нет, разумеется, подобные создания не существуют в реальности, он наверняка спит.

Круг дикарей сжимался все плотнее. Вот из него высунулась чья-то рука с копьем и оцарапала его. Острая боль и струйка горячей крови убедили Д’Арно в реальности его безнадежного положения. Следом другое копье коснулось его. Он закрыл глаза и крепко сжал зубы. Нет, он не закричит. Он – французский солдат, и он покажет этим скотам, как умирает офицер!

Тарзану не требовался переводчик, чтобы понять, о чем говорят отдаленные выстрелы. Поцелуи Джейн Портер еще горели на его губах, а он уже несся с невероятной скоростью по деревьям прямо к деревне Мбонги.

Его не интересовало, где именно произошла перестрелка: она продлилась недолго. Тем, кто уже убит, помочь нельзя, а те, кому удалось уйти, в помощи не нуждаются. Он спешил к тем, кто не был убит и не смог уйти из рук дикарей, и заранее знал, что найдет их у большого столба в центре деревни.

Тарзану приходилось видеть, как черные воины Мбонги возвращались после своих набегов на северные земли и приводили пленных. Каждый раз у зловещего столба разыгрывалась при свете костров одна и та же сцена. Тарзан также знал, что дикари обычно сразу принимаются праздновать. Он боялся не успеть, и тогда останется только мстить.

Он торопился. Уже наступила ночь, и яркая тропическая луна освещала головокружительные перелеты Тарзана с одной верхушки дерева на другую. Вдруг далеко впереди он различил какой-то огонь справа от пути в деревню. Тарзан решил, что это костер, который разожгли Клейтон и профессор Портер, прежде чем на них напали дикари: он не видел кораблей и ничего не знал об участии моряков в поисках Джейн. Человек-обезьяна был так уверен в своем знании джунглей, что не свернул с выбранного пути, а промчался примерно в полумиле от костра, горевшего в ночном лагере французов.

Еще через несколько минут Тарзан оказался около деревни Мбонги. Ага, он не опоздал! Или все-таки уже поздно? Поначалу трудно было понять. Человек, привязанный к столбу, не подавал признаков жизни, хотя черные воины пока лишь кололи его копьями.

Тарзан хорошо знал их обычаи. Чернокожие не наносили смертельных ударов. Он мог бы сказать с точностью до минуты, сколько времени прошло с начала пытки. Через пару секунд Мбонга отсечет ножом ухо жертвы, то есть подаст сигнал к окончанию. В искалеченной плоти пленника еще будет теплиться жизнь, но смерть окажется единственным благодеянием, которое можно для него сделать.

Столб находился в сорока футах от ближайшего дерева. Злобные вопли пляшущих бесов вдруг заглушил боевой клич человека-обезьяны.

Танцующие замерли, словно обратившись в каменные изваяния. Аркан Тарзана со свистом взлетел, разворачиваясь над головами чернокожих. На фоне черного неба и при ослепительном свете костров веревка была совершенно незаметной.

Д’Арно открыл глаза и увидел, как огромный черный воин, стоявший прямо перед ним, вдруг отпрянул назад, словно его потащила чья-то рука. Цепляясь за землю и вскрикивая, перекатываясь с боку на бок, он стремительно удалялся в темноту под деревьями. Жители деревни оцепенели. Достигнув деревьев, тело воина вдруг взмыло в воздух и исчезло в листве. Перепуганные чернокожие с воплями ужаса всей толпой ринулись к воротам деревни.

Д’Арно остался один. Он был храбрым человеком, но и он испытал ужас, когда разнесся этот дикий крик. А когда тело черного воина, корчась, взмыло в воздух, словно влекомое неземной силой, и исчезло в густой листве, французу показалось, что сама смерть явилась из темной могилы и провела холодным и липким пальцем ему по спине. Он всматривался в листву, где скрылось тело воина, как вдруг услышал оттуда какой-то шорох. Раздался треск, ветви качнулись и расступились, и на землю прямо перед ним свалился труп чернокожего.

А потом Д’Арно увидел белого человека: из темноты вышел и быстро направился к нему настоящий гигант. Что бы это значило? Кто это? Неужели сейчас начнутся новые пытки и мучения? Д’Арно ждал, глядя прямо в лицо белому человеку, и тот не отводил столь же прямого и открытого взгляда. Французский лейтенант вдруг почувствовал себя спокойнее, хотя на спасение по-прежнему не надеялся. Но он подумал, что у человека с таким лицом не может быть жестокого сердца.

Не сказав ни слова, Тарзан из племени обезьян перерезал веревки, которыми француз был привязан к столбу. Слабый от перенесенных мучений и потери крови, Д’Арно упал бы, если бы сильные руки не подхватили его. Он почувствовал, что его отрывают от земли. Ощущение было такое, будто он взлетает, и Д’Арно потерял сознание.

Глава 22
Экспедиция

С рассветом маленький лагерь французских моряков в сердце джунглей явил собой довольно печальную картину. Это была небольшая группа обессиленных и отчаявшихся людей. Как только стало возможно различать окрестности, лейтенант Шарпантье выслал команды по три человека на поиски слоновьей тропы, с которой они сбились. Через десять минут тропа была найдена, и экспедиция направилась обратно к берегу.

Продвигались медленно, так как оставшимся в живых приходилось нести на себе шестерых мертвецов – двое моряков умерли минувшей ночью. Кроме того, несколько раненых нуждались в поддержке, чтобы идти хотя бы медленным шагом. Шарпантье решил вернуться к своим за подкреплением, а затем попробовать выследить дикарей и спасти Д’Арно. Ближе к вечеру измученный отряд достиг поляны на берегу. Но для двоих участников экспедиции возвращение обернулось такой радостью, что все страдания и горести были мгновенно забыты.

Когда отряд показался из джунглей, Джейн Портер, стояла у двери хижины. Радостно вскрикнув, она бросилась навстречу отцу и Уильяму Сесилу Клейтону. Впервые с тех пор, как пятеро изгнанников были высажены на этот зловещий, полный опасностей берег, на глазах девушки появились слезы. Профессор Портер старался по-мужски сдержать чувства, но длительное нервное напряжение давало себя знать, и он, как слабый ребенок, тоже разрыдался, уткнувшись лицом в плечо дочери.

Джейн отвела его в хижину, а французы устремились к берегу. С корабля на встречу морякам уже бежали их товарищи. Клейтон, давая возможность профессору побыть наедине с дочерью, проводил участников экспедиции и подождал, пока те сядут в шлюпки. Лейтенанту Шарпантье предстояло доложить капитану о несчастливом исходе экспедиции.

Затем Клейтон медленно направился к хижине. Сердце его переполняло счастье: девушка, которую он любил, вернулась живой и невредимой. Он не мог понять, как ей удалось спастись? Это было просто непостижимо.

Когда Клейтон приблизился к хижине, Джейн как раз вышла наружу. Завидев молодого человека, она поспешила навстречу.

– Джейн! – воскликнул Клейтон. – Воистину Господь оказал нам свою милость. Расскажите мне, как вам удалось сбежать? Какое чудо явило Провидение, чтобы спасти вас?

Никогда прежде он не обращался к ней по имени. Еще пару дней назад подобная вольность с его стороны несказанно обрадовала бы Джейн, но теперь испугала ее.

– Мистер Клейтон, – произнесла она тихо, протягивая ему руку, – прежде всего позвольте поблагодарить вас за рыцарскую преданность моему дорогому отцу. Он рассказал мне, как благородно и жертвенно вы себя вели. Не знаю, чем мы можем отблагодарить вас!

Клейтон, конечно, заметил, что Джейн отвечала ему не столь свободным от условностей обращением, но это не вызвало у него дурных предчувствий. Он решил, что девушка слишком взволнована и сейчас неподходящее время навязывать ей свою любовь.

– Я уже вознагражден, – ответил он. – Мне довольно знать, что вы и профессор Портер живы, здоровы и воссоединились. Если бы этого не случилось, тихая и сдержанная скорбь вашего отца сделалась бы для меня тяжелейшим испытанием. Мисс Портер, за эти дни я пережил величайшее несчастье из всех, что выпадали на мою долю. Но горе профессора Портера было поистине безмерным, и я понял: никакая любовь, даже мужа к жене, не может сравниться с самоотверженной любовью отца к дочери.

Девушка склонила голову. Был один вопрос, который ей хотелось задать, но он казался почти кощунственным после ужасных страданий, перенесенных этими двумя любящими ее мужчинами, пока она сидела рядом с богоподобным жителем лесов, наслаждаясь спелыми фруктами, счастливая и смеющаяся. Но любовь имеет очень странную природу, а человеческая природа еще страннее, и поэтому Джейн все-таки задала свой вопрос:

– А где тот лесной человек, который отправился вам на помощь? Почему он не возвращается?

– Простите, я не понял, – ответил Клейтон. – Кого вы имеете в виду?

– Того, кто уже спас каждого из нас. Того, кто спас меня от гориллы.

– Так вот оно что! – воскликнул удивленный Клейтон. – Вы ведь еще ничего не рассказали о своих приключениях.

– Так что же с лесным человеком? – не слушая его, продолжала Джейн расспрашивать. – Вы его больше не видели? Когда мы услышали выстрелы в джунглях – они раздавались очень далеко, – он сразу покинул меня. Мы едва дошли до этой поляны, и он поспешил в том направлении, где завязался бой. Он наверняка хотел помочь вам.

Тон ее речи был почти умоляющим, а выражение лица выдавало с трудом сдерживаемые сильные чувства. Клейтон не мог не обратить на это внимания и про себя удивился: что же ее так взволновало? Неужели странный дикарь? Молодой человек почувствовал первые признаки какой-то неясной беды, грозившей ему в недалеком будущем, и в его груди шевельнулся червь ревности и недоверия по отношению к Тарзану – тому, кто спас ему жизнь.

– Мы не видели его, – ответил он сдержанно. – Он не присоединился к нашему отряду.

Немного подумав, Клейтон добавил:

– Возможно, он ушел к своему племени – к тем людям, которые напали на нас.

Клейтон и сам не верил в то, что говорил. Девушка посмотрела на него так, будто ослышалась.

– Нет! – ответила она с какой-то запальчивостью, как показалось Клейтону. – Этого не может быть. Они же дикари!

Клейтон был несколько озадачен.

– Но ведь и он – полудикое существо, живущее в джунглях, мисс Портер. Мы не знаем о нем ничего. Он не владеет ни одним европейским языком. А его украшения и оружие очень похожи на те, что в ходу у дикарей западного побережья Африки. Здесь нет никого, кроме дикарей, на протяжении сотен миль, мисс Портер, – торопился убедить ее Клейтон, – и он наверняка принадлежит к племени, которое на нас напало. Он может быть даже каннибалом!

Джейн побледнела.

– Я никогда в это не поверю, – тихо ответила она. – Это неправда. И вы увидите, что он вернется и докажет вашу неправоту. Вы не знаете его так, как я. Уверяю вас – это джентльмен.

Клейтон был благородным и великодушным, но испытывал безрассудную ревность оттого, как Джейн защищала лесного человека. Он в одно мгновение позабыл все, чем был обязан этому полубогу, и ответил с презрительной усмешкой:

– Возможно, вы и правы, мисс Портер. Но полагаю, нам не стоит беспокоиться о нашем друге – любителе падали. Скорее всего, это какой-то спятивший человек, некогда высаженный на берег. Нет сомнений, что он забудет нас скорее, чем мы забудем его. Это всего лишь зверь из джунглей, мисс Портер.

Девушка не ответила, но почувствовала, как сжалось от боли ее сердце. Клейтон всегда говорил то, что думал, и Джейн впервые попыталась разобраться в основаниях только что обретенной любви и подвергнуть ее предмет критическому рассмотрению.

Джейн повернулась и медленно пошла обратно в хижину. Она представила возлюбленного в салоне океанского лайнера и мысленно увидела, как он ест руками, разрывая пищу, подобно хищному зверю, как вытирает жирные пальцы о свои бедра, – эта картина заставила ее содрогнуться. Джейн вообразила, как знакомит его со своими друзьями – неотесанного, неграмотного дикаря, невежу, – и ужаснулась.

Войдя в хижину, Джейн села на постель, сделанную из трав и папоротников. Она положила руку на вздымающуюся грудь и тут почувствовала твердые грани медальона. Девушка сняла украшение и несколько секунд держала вещицу на ладони, глядя на нее затуманенными от слез глазами. Затем поднесла к губам и, рыдая, уткнулась лицом в травы.

– Зверь? – шептала она. – Но тогда и сам Господь – зверь. Будь ты человек или зверь, все равно я твоя.

В тот день она больше не видела Клейтона. Эсмеральда принесла ей ужин, и Джейн попросила передать отцу, что дурно себя чувствует после пережитых волнений.

Наутро Клейтон ушел вместе с экспедицией, которая на этот раз отправилась на поиски лейтенанта Д’Арно. Теперь отряд, сопровождаемый двумя военными врачами, состоял из двухсот вооруженных мужчин, в том числе десяти офицеров. Матросы несли с собой запас провизии на целую неделю, а также гамаки и носилки для транспортировки больных и раненых.

Отряд был настроен решительно и зло, это была одновременно и спасательная, и карательная экспедиция. Тратить время на изучение местности не было необходимости: они сразу вышли на слоновью тропу и уже после полудня добрались до места, где в прошлый раз отряд попал в засаду. Оттуда лежал прямой путь в деревню Мбонги. Не было еще и трех часов по полудню, когда авангард отряда оказался на краю большой пустоши.

Лейтенант Шарпантье, командовавший экспедицией, немедленно послал часть бойцов в обход сквозь заросли, чтобы они вышли к деревне с противоположной стороны. Еще одна группа отправилась к воротам деревенской ограды, а остальные моряки во главе с лейтенантом обогнули поселение с южной стороны пустоши.

Условились, что часть отряда, высланная в обход с севера, первой начнет атаку, как только дойдет до места, и первый же залп послужит сигналом для совместного нападения со всех сторон, чтобы попытаться сразу же захватить деревню.

В течение получаса группа бойцов во главе с лейтенантом Шарпантье пряталась в густых зарослях, ожидая сигнала. Это время показалось им неимоверно долгим. Они видели туземцев, работающих в поле и снующих возле ворот.

Наконец послышался сигнал – треск ружейных выстрелов с северной стороны, и тогда французы дружно, как один человек, дали залп по деревне с запада и юга. Туземцы побросали инструменты и сломя голову понеслись к деревне, но падали на бегу под пулями французов. Еще одна группа моряков, перепрыгивая через упавших, ринулась к воротам. Атака была столь внезапной и неожиданной, что белым удалось прорваться за ворота раньше, чем напуганные дикари успели их запереть, и в следующую минуту на деревенской улице появились вооруженные люди, которые начали яростно биться с чернокожими.

В течение нескольких минут дикарям удавалось удерживать площадку возле ворот, но револьверы, ружья и кортики помогли французам преодолеть сопротивление людей, вооруженных копьями и стрелами.

Битва превратилась в настоящую резню, когда моряки увидели, что некоторые чернокожие нацепили детали обмундирования лейтенанта Д’Арно. Французы щадили только детей и женщин. И когда наконец покрытые кровью и потом белые люди остановились и расступились, им уже не с кем было сражаться, потому что ни одному воину из деревни Мбонги не удалось уцелеть.

Французы тщательно обыскали все дома и закоулки, но не нашли и следа лейтенанта Д’Арно. Тогда они решили хотя бы с помощью знаков допросить пленных. Один моряк, ранее служивший во Французском Конго, обнаружил, что чернокожие понимают смешанный и ломаный диалект, принятый в общении между белыми и отсталыми племенами побережья. Но и тогда ничего определенного о судьбе лейтенанта узнать не удалось. Моряки расспрашивали о своем товарище, но дикари отвечали только возбужденной жестикуляцией и гримасами страха. В конце концов французы посчитали, что это лишь доказывает вину бесовского племени, которое два дня назад убило и съело Д’Арно.

Потеряв надежду, французы решили переночевать в деревне. Всех пленных согнали в три хижины и приставили к ним охрану, запертые ворота охраняли часовые. Деревня наконец погрузилась в сон. Тишина нарушалась только горькими рыданиями туземок о своих погибших.

Утром французы отправились обратно к берегу. Перед этим они хотели сжечь деревню, но потом отказались от своего намерения, оставив пленников, рыдающих и клянущих судьбу, но все же с крышей над головой и нетронутой оградой, дававшей защиту от хищных зверей.

Экспедиция медленно продвигалась назад тем же путем, каким пришла. На этот раз моряки несли десять носилок: восемь – с тяжелоранеными, а еще двое – с телами погибших моряков. Клейтон и лейтенант Шарпантье замыкали колонну. Англичанин молчал в знак уважения к горю своего спутника: Д’Арно и Шарпантье были неразлучными друзьями с самого детства. Тяжесть потери увеличивалась еще и тем, что жертва Д’Арно оказалась бесплодной: лесной человек спас Джейн раньше, чем Д’Арно попал в руки дикарей. Кроме всего прочего, дело, в результате которого лейтенант потерял жизнь, не было его служебным долгом, он совершил благородный поступок ради чужих ему людей, иностранцев. Клейтон поделился этими мыслями с лейтенантом Шарпантье, но тот в ответ покачал головой.

– Нет, мсье, – сказал он. – Д’Арно сам выбрал свою судьбу. Я горюю только о том, что не погиб вместо него или, по крайней мере, вместе с ним. Ах, если бы вы его знали, мсье! Д’Арно был настоящий офицер и джентльмен. Так говорят о многих, но заслуживают этих слов только единицы. И он не умер зря. Его гибель ради чужой ему девушки, американки, послужит примером мужества для нас, его товарищей.

Клейтон промолчал, но почувствовал уважение к французам – чувство, которое осталось с тех пор неизменным.

Было совсем поздно, когда экспедиция вернулась на берег. Еще перед началом экспедиции моряки условились, что на обратном пути к лагерю подадут сигнал: три выстрела будут означать успех, два – ни следов Д’Арно, ни похитивших его чернокожих не обнаружено, а один выстрел – неудачу. И вот сигнальный выстрел известил людей в лагере и на корабле, что спасти Д’Арно не удалось.

Их встретили торжественно и молчаливо. Пока убитых и раненых переносили в лодки, а затем на крейсер, не было произнесено ни слова.

Клейтон, вымотанный походом вглубь джунглей, принявший участие в двух сражениях с туземцами, теперь отправился в хижину, чтобы немного поесть и поспать.

У входа в хижину его ждала Джейн.

– Что с бедным лейтенантом? – спросила она. – Вам удалось найти его следы?

– Мы пришли слишком поздно, мисс Портер, – с грустью ответил Клейтон.

– Расскажите, что с ним случилось, – попросила она.

– Я не могу вам этого рассказать, мисс Портер, все слишком ужасно.

– Неужели они пытали его? – прошептала она.

– Мы не знаем, что именно они с ним делали, перед тем как убить, – ответил Клейтон, усиливая слово «перед».

Лицо молодого человека выражало усталость и жалость, которую он чувствовал по отношению к бедному Д’Арно.

– Прежде чем убить? Что вы имеете в виду? Они не… Они его не…

Джейн вспомнила о том, что прежде говорил Клейтон об этом племени и о лесном человеке, и не смогла произнести ужасное слово.

– Да, мисс Портер, они – каннибалы, – ответил он почти резко.

Клейтон тоже вспомнил о лесном дикаре, и странная безотчетная ревность, которую он испытал пару дней назад, снова захватила его. И тогда, подчиняясь этому чувству, с грубостью, столь же несвойственной ему, как и вежливость обезьяне, Клейтон продолжил:

– Когда ваш лесной бог покидал вас, он, разумеется, спешил на пир.

Клейтон пожалел об этих словах еще раньше, чем договорил, и все равно он даже не понимал, насколько ужасно прозвучали они для Джейн. Он жалел лишь о том, что без всяких оснований оскорбил человека, который спас жизнь ему и всем изгнанникам.

Девушка высоко подняла голову.

– Возможен только один ответ на ваши слова, мистер Клейтон, – ледяным тоном произнесла она, – но я, к сожалению, не мужчина, чтобы дать его.

Она повернулась и ушла в хижину. Клейтон был англичанином и успел сообразить, какой ответ имела в виду Джейн, только когда девушка уже скрылась за дверью.

«Держу пари, что она назвала меня лгуном. И похоже, я заслужил это, – размышлял он. – Ах, Клейтон, старина, я понимаю, как ты устал, как расшатаны твои нервы, но все же не следует быть таким ослом. Иди-ка спать!»

Прежде чем заснуть, он окликнул Джейн из-за парусиновой перегородки, чтобы извиниться. Однако с тем же успехом можно было звать сфинкса. Тогда Клейтон написал несколько слов на клочке бумаги и просунул послание под перегородку.

Джейн увидела записку, но не взяла: девушка была очень сильно обижена, оскорблена и рассержена. Но, как всякая женщина, в конце концов подобрала записку и прочла:

Моя дорогая мисс Портер!

Не было никакого основания поступать так, как я поступил. Единственным оправданием могут послужить мои расстроенные нервы, однако это не извиняет меня. Пожалуйста, попробуйте забыть жестокие слова и сделать вид, будто я их не говорил. Мне очень жаль. Меньше всего на свете я хотел обидеть Вас. Скажите, что прощаете меня.

Уильям Сесил Клейтон

«Нет, именно так он и думал, а иначе не стал бы говорить, – решила девушка. – Но сказанное не может быть правдой. О нет, я знаю, что это не так!»

Одно предложение в письме ее испугало: «Меньше всего на свете я хотел обидеть Вас». Всего неделю назад подобное откровение доставило бы Джейн удовольствие, но теперь огорчало ее. Ах, если бы никогда не встречать Клейтона! Сейчас ей было даже жаль, что она повстречала лесного бога, хотя нет – эта встреча делала ее счастливой.

А ведь была еще другая записка – та, которую Джейн обнаружила в траве у входа в хижину, когда вернулась из джунглей. Под признанием в любви была подпись – «Тарзан из племени обезьян». Кто же он, этот новый поклонник? А что, если это еще один дикарь? И как же он собирается добиться ее?

– Эсмеральда! Проснись! – позвала она. – Ты просто злишь меня: ты так мирно спишь, когда вокруг столько горя.

– О, Гаврииле! – вскрикнула Эсмеральда, садясь на постели. – Кто еще явился? Бегеморог? Где он, мисс Джейн?

– Не глупи, Эсмеральда, тут нет никаких животных. Ладно, спи. Когда ты спишь – это плохо, но когда ты бодрствуешь – это еще хуже.

– Да, но что же случилось с вами, моя ягодка? Вы прямо не в себе сегодня вечером.

– Ах, Эсмеральда, я сегодня такая гадкая… – пожаловалась Джейн. – Лучше совсем не смотри на меня.

– Хорошо-хорошо, деточка. Вам надо поспать. У вас нервы измотаны. И все эти носопотамы, все эти дикари, которые едят гениалов, как мистер Филандер говорит… О господи, какие нервы надо иметь!

Джейн рассмеялась, потом подошла к служанке, поцеловала ее и пожелала спокойной ночи.

Глава 23
Братство

Очнувшись, Д’Арно увидел, что лежит на постели из мягких папоротников и трав под сенью маленького шалаша, из которого открывается вид на покрытую дерном поляну, а чуть дальше виднеется зеленая стена джунглей. Лейтенант был разбит и очень слаб, а когда к нему полностью вернулось сознание, почувствовал боль от многочисленных колотых ран. Ныло все тело, напоминая о жестоких побоях, полученных накануне. Даже поворот головы причинил ему такие мучения, что после него пришлось долго лежать с закрытыми глазами.

Д’Арно попытался вспомнить в деталях случившееся с ним, надеясь понять свое теперешнее положение: где он находится – у врагов или у друзей? Он вспомнил жуткую сцену у столба, а потом появление странного белого человека. На руках этого человека он и потерял сознание. Д’Арно оставалось только гадать, что ждет его в дальнейшем. Вокруг не было никаких признаков присутствия человека. Слышался только непрерывный гул джунглей – шорох миллионов листьев, жужжание насекомых, пение птиц, крики обезьян. Все это сливалось в успокоительный, убаюкивающий хор. Казалось, он находится где-то вовне, вдалеке от мириад живых существ, а издаваемые ими звуки доносятся до него издалека, как приглушенное эхо.

Д’Арно забылся тихим сном, а проснувшись после полудня, вновь испытал странное чувство растерянности. Припоминая еще раз все недавние события, лейтенант вдруг увидел человека, сидевшего на корточках снаружи. Вернее, Д’Арно увидел его широкую мускулистую спину. И хотя кожа незнакомца была очень темной от загара, это, несомненно, был белый человек. Д’Арно возблагодарил Бога.

Он чуть слышно позвал незнакомца. Тот обернулся и, поднявшись, направился к раненому. Лицо незнакомца было очень красивым. «Пожалуй, это самое прекрасное лицо, какое я только видел в жизни», – подумал Д’Арно.

Человек согнулся и, оказавшись в шалаше, присел возле лейтенанта и положил ему руку на лоб. Д’Арно заговорил с ним по-французски, но тот только покачал головой – с сожалением, как заметил лейтенант. Тогда Д’Арно попробовал английский – и снова человек покачал головой. Итальянский, испанский и немецкий имели тот же результат. Француз знал несколько слов по-норвежски, по-русски и по-гречески. Он попробовал использовать также свое поверхностное знание языков негритянских племен западного побережья Африки, однако незнакомец отверг и это.

Осмотрев раны лейтенанта, человек вышел из шалаша и куда-то исчез. Он вернулся через полчаса и принес фрукты, а также наполненный водой сосуд, сделанный из какого-то овоща вроде тыквы. Д’Арно немного попил и поел. Было удивительно, что у него не поднялась температура. Он снова попытался завязать разговор со своим спасителем, но это ни к чему не привело.

Вдруг незнакомец выскочил из шалаша и почти сразу же вернулся: он принес кусочки древесной коры и – о чудо! – графитовый карандаш. Присев возле Д’Арно, он принялся что-то писать на гладкой внутренней поверхности. Затем протянул записку французу. Д’Арно с изумлением увидел, что текст написан ровными печатными буквами по-английски:

Я Тарзан из племени обезьян. Кто ты? Можешь ты понимать этот язык?

Француз схватил карандаш, чтобы ответить, но тут же остановился. Этот странный человек писал по-английски, – следовательно, он был англичанином?

Да. Я читаю по-английски, могу и говорить на этом языке. Давай поговорим. Первым делом я должен поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал.

В ответ человек покачал головой и указал на кору и карандаш.

– Mon Dieu!^[3] – вскричал Д’Арно. – Если ты англичанин, то почему ты не говоришь по-английски?

И тут до него дошло: этот человек немой. Может быть, глухонемой? Тогда Д’Арно написал на коре:

Я Поль Д’Арно, лейтенант французского флота. Я благодарю тебя за то, что ты для меня сделал. Ты спас мне жизнь, и все, что у меня есть, – твое. Можно спросить тебя, как получилось, что ты пишешь по-английски, но не говоришь на этом языке?

Ответ Тарзана привел Д’Арно в еще большее изумление:

Я говорю только на языке своего племени – больших обезьян, которыми правил Керчак. Еще я знаю немного язык слонов и львов и понимаю другие народы джунглей. С человеком я не говорил никогда, не считая Джейн Портер, с которой говорил знаками. Это первый раз, когда я говорю с другим человеком с помощью букв и слов.

Д’Арно был в полном недоумении. Ему казалось невероятным, чтобы на земле жил взрослый человек, который никогда не беседовал с себе подобным. Но еще более нелепым было то, что этот человек мог читать и писать. Офицер перечитал записку Тарзана и выделил слова «не считая Джейн Портер, с которой говорил знаками». Здесь шла речь о той американской девушке, которую утащила в джунгли горилла. Д’Арно догадался, в чем дело: этого человека и приняли за гориллу. Француз схватил карандаш и написал:

Где Джейн Портер?

Тарзан приписал под этим ответ:

Снова у людей ее племени в хижине Тарзана из племени обезьян.

Значит, она не умерла? Где она была? Что с ней случилось?

Она не умерла. Ее похитил Теркоз, чтобы сделать своей женой. Но Тарзан из племени обезьян отобрал ее у Теркоза и убил его прежде, чем он смог нанести ей вред. Никто во всех джунглях не может победить в бою Тарзана из племени обезьян. Я Тарзан из племени обезьян – могучий боец.

Д’Арно написал:

Я рад, что она в безопасности. Я устал. Я отдохну немного.

Тарзан ответил на это:

Отдыхай. Когда ты поправишься, я отнесу тебя назад к твоему народу.

Долгое время Д’Арно лежал без движения на постели из мягких папоротников. На второй день у него начался жар. Лейтенант решил, что заразился какой-то инфекцией, от которой ему суждено умереть. Тогда ему пришла на ум одна идея, и Д’Арно удивился, как не додумался до этого раньше. Он позвал Тарзана и показал жестами, что хочет кое-что написать. Когда тот принес кору и карандаш, Д’Арно вывел:

Можешь ли ты сходить к моему народу и привести сюда? Я напишу записку, которую ты им доставишь, и они пойдут за тобой.

Тарзан отрицательно покачал головой и, взяв кору, ответил:

Я думал об этом в первый день. Но нет. Сюда часто приходят большие обезьяны, и если они найдут тебя здесь одного и раненого, они тебя убьют.

Д’Арно повернулся на бок и прикрыл глаза. Ему не хотелось умирать, но он чувствовал, что уходит из этого мира. Температура поднималась все выше, и вечером он потерял сознание.

В течение трех дней француз бредил, и Тарзан ухаживал за ним, смачивая ему голову и руки водой и промывая раны. На четвертый день температура упала, но Д’Арно был очень слаб и походил на собственную тень. Тарзан приподнимал его и усаживал, чтобы тот мог попить из тыквы. Температура стала результатом не инфекции, как думал француз, а одного из тех загадочных приступов, которым подвержены белые, попадающие в африканские джунгли: обычно эта болезнь либо убивает человека, либо оставляет его так же неожиданно, как случилось с Д’Арно.

Уже через два дня он вышел из шалаша, опираясь на сильную руку Тарзана, чтобы не упасть. Они присели в тени большого дерева, и Тарзан отодрал немного гладкой коры, чтобы поговорить. Д’Арно написал первым:

Чем я могу отплатить тебе за все, что ты для меня сделал?

Тарзан ответил:

Научи меня языку людей.

Д’Арно взялся за это немедленно. Он указывал на окружающие предметы и повторял их французские названия: француз решил, что будет легче обучить этого человека своему родному языку, поскольку он сам понимал его лучше других. Тарзану, разумеется, было все равно: он не отличал одного языка от другого. Итак, когда Тарзан писал на кусочке коры слово «man»^[4], Д’Арно говорил «homme». Аналогичным образом он обучил Тарзана произносить «ape»^[5] как «singe» и «tree»^[6] как «arbre».

Тарзан оказался весьма прилежным учеником и через два дня уже настолько овладел французским, что мог составлять небольшие предложения вроде: «Это дерево», «Это трава», «Я голоден» и тому подобное. Однако при этом Д’Арно находил, что трудно обучать Тарзана французской грамматике на основе знания английской. Француз начал писать для него маленькие уроки по-английски, и Тарзан повторял их по-французски, но поскольку буквальный перевод давал неправильные французские фразы, Тарзан часто становился в тупик. Д’Арно теперь понимал, что совершил ошибку, но было поздно отступать и начинать все заново, заставляя Тарзана забыть то, что он уже выучил, тем более что они быстро приближались к моменту, когда можно будет свободно разговаривать.

На пятый день после того, как спала температура, Тарзан написал записку: он просил разрешения у Д’Арно, если тот чувствует себя в силах, отнести его к хижине. Тарзану, тоскующему по Джейн, хотелось попасть на берег не меньше, чем французу. Влюбленный юноша все эти дни с трудом сдерживал себя, и то, что он не бросил Д’Арно, говорит о врожденном благородстве его характера даже больше, чем то, что он спас французского офицера от дикарей.

Д’Арно, полностью разделявший желание Тарзана отправиться на берег, написал:

Но ты не сможешь нести меня так долго сквозь заросли.

В ответ Тарзан только рассмеялся: «Mais oui!»^[7] – и Д’Арно улыбнулся, услышав фразу, которая полюбилась Тарзану.

Они пустились в путь, и Д’Арно удивился, как прежде Клейтон и Джейн, силе и ловкости человека-обезьяны. Ближе к вечеру они достигли поляны, и Тарзан спрыгнул с ветвей на землю. Сердце его усиленно билось в предвкушении новой встречи с Джейн.

Возле хижины никого не было, и Д’Арно пришел в недоумение, не увидев в бухте ни крейсера, ни «Эрроу». Нехорошее предчувствие охватило обоих мужчин, когда они шли к хижине. Оба молчали, но уже догадывались о том, что произошло. Тарзан поднял засов и толкнул тяжелую дверь: хижина опустела.

Тарзан и Д’Арно обменялись взглядами. Лейтенант понял: товарищи решили, что его нет в живых. А Тарзан думал о девушке, которая сначала с любовью поцеловала, а потом покинула его, пока он оказывал помощь белому человеку. Сердце Тарзана исполнилось горечи. Ему следует уйти в джунгли, к своему племени. Никогда больше не захочет он видеть себе подобных. Великие надежды, которые он лелеял, останутся в прошлом. А ведь он так хотел отыскать людей, подобных себе, и стать среди них своим.

А как же француз? Д’Арно? Что будет с ним? Пусть тоже идет своим путем. Тарзан больше не хотел его видеть. Надо избавиться от всего, что может напоминать о Джейн.

Пока Тарзан стоял на пороге хижины, погруженный в размышления, Д’Арно вошел внутрь. Там оказалось куда больше полезных вещей, чем было раньше. Он узнал многое из того, что видел на крейсере: походную кухню, кое-что из посуды, ружье со множеством патронов, консервы, одеяла, два стула и матросскую койку, а также несколько книг и журналов, по большей части американских.

«Наверное, они собираются вернуться», – с надеждой подумал француз.

Он подошел к столу, который Джон Клейтон сколотил много лет назад, и увидел два письма, адресованные Тарзану из племени обезьян. Одно – в открытом конверте, имя адресата было написано уверенным мужским почерком. Другое – в запечатанном конверте, надписанным женской рукой.

– Здесь два письма для тебя, Тарзан из племени обезьян! – крикнул Д’Арно, обернувшись к выходу.

Но его спутник исчез. Д’Арно вышел наружу и огляделся. Тарзана нигде не было. Он позвал его еще раз, но не получил ответа.

– Mon Dieu! – воскликнул француз. – Он оставил меня. Я так и знал. Он вернулся к своим в джунгли и бросил меня здесь одного.

И он вспомнил, какое выражение лица было у Тарзана, когда обнаружилось, что хижина опустела. Подобный взгляд охотник видит у раненого оленя, которого он мгновение назад подстрелил. Этот человек явно был поражен, понимал Д’Арно, но чем? Трудно догадаться. Француз огляделся вокруг. Одиночество и ужас начинали действовать ему на нервы, и без того ослабленные недавними страданиями и болезнью.

Оказаться на берегу острова, всеми покинутым, вблизи этих зловещих джунглей! Знать, что никогда больше не придется услышать человеческий голос, увидеть человеческое лицо! Жить в постоянном страхе перед дикими зверями и еще более дикими людьми и погибнуть от одиночества и безнадежности! Все это было ужасно.

А уже далеко к востоку от берега Тарзан спешил по деревьям назад, к своему племени. Никогда еще не передвигался он с такой головокружительной скоростью. Ему казалось, что он убегает от самого себя, от собственных мыслей. Но они все равно не отставали.

Внизу показалось гибкое тело львицы, она направлялась в противоположную сторону – к хижине, понял Тарзан. Сможет ли Д’Арно справиться с ней? Или с другим диким зверем?

Тарзан остановился.

– Кто ты, Тарзан? – спросил он себя. – Обезьяна или человек? Если ты обезьяна, то должен поступить так, как поступили бы обезьяны: бросить одного из своих умирать в джунглях, если тебе хочется пойти куда-то дальше. А если ты человек, то ты вернешься, чтобы защитить товарища. Ты не оставишь его одного, потому что другой ушел от тебя.

Д’Арно затворил дверь хижины. Ему было не по себе. Даже храбрый человек – а лейтенант был храбр – иногда боится одиночества.

Он зарядил одно из ружей и положил его рядом с собой. Затем вернулся к столу и взял незапечатанное письмо, адресованное Тарзану. Возможно, в нем содержалось объяснение того, почему они покинули остров. Д’Арно чувствовал, что, прочитав это письмо, он не выйдет за пределы дозволенного моралью. Он вынул лист из конверта и прочел:

Тарзану из племени обезьян

Благодарим Вас за то, что позволили воспользоваться Вашей хижиной. Очень жаль, что у нас не было возможности увидеть Вас и поблагодарить лично. Мы ничего не испортили, а даже, наоборот, оставили вещи, которые сделают Ваше пребывание в этом уединенном доме более удобным и безопасным.

Если Вы знаете странного белого человека, который не раз спасал наши жизни и приносил пищу и если Вы можете общаться с ним, поблагодарите его от нашего имени за доброту.

Мы уплываем через час и никогда уже не вернемся. Однако нам хотелось бы, чтобы Вы и наш второй друг из джунглей знали: мы всегда будем благодарны за то, что вы сделали для нас, чужеземцев, мы всегда будем помнить, что находимся перед вами обоими в неоплатном долгу.

С уважением,

Уильям Сесил Клейтон

– «Никогда не вернемся», – прошептал Д’Арно и упал ничком на койку.

Через час он вздрогнул и прислушался: кто-то пытался войти. Д’Арно схватил заряженное ружье и прицелился. Уже смеркалось, и в хижине совсем стемнело. Однако было видно, как поднимается засов. Француз почувствовал, как мурашки побежали у него по спине. Дверь тихо отворилась, кто-то стоял снаружи. Едва дверь приоткрылась, как Д’Арно навел на нее вороненое дуло ружья – и выстрелил.

Глава 24
Пропавшее сокровище

Когда экспедиция вернулась после бесплодной попытки освободить Д’Арно, капитан Дюфранн загорелся желанием отправиться в путь как можно скорее, и все с ним согласились. Возражала только Джейн.

– Нет, – решительно сказала она. – Я не поеду, и вы не поедете, пока двое наших друзей остаются в джунглях. В один прекрасный день они выйдут оттуда, надеясь, что мы их ждем. Капитан Дюфранн, один из них – ваш лейтенант, а другой – человек из джунглей, который спас жизнь каждому из нас до вашего прихода. Два дня назад он проводил меня до опушки леса и сразу отправился на помощь моему отцу и мистеру Клейтону, как он полагал, но остался там, чтобы спасти лейтенанта Д’Арно. И я не сомневаюсь в том, что он его спас. Если бы он опоздал прийти на помощь, то давно бы вернулся. Его отсутствие – лучшее доказательство, что лейтенант Д’Арно или ранен, или ему пришлось последовать за пленившими его дикарями намного дальше той деревни, на которую напали ваши моряки.

– Но ведь форма бедняги Д’Арно и все его вещи были найдены в этой деревне, мисс Портер, – возразил капитан. – И когда мы спрашивали туземцев о судьбе белого человека, они приходили в необыкновенное волнение.

– Да, капитан, но они не признали, что он мертв. Что касается его одежды и амуниции, попавшей к ним в руки, то разве и более цивилизованные народы не снимают все ценное со своих пленников, независимо от того, какую участь готовят несчастным? Даже солдаты моего родного американского Юга грабили не только живых, но и мертвых. Я могу согласиться с вами, что найденные вещи – важное доказательство, но не окончательное, поймите.

– Возможно, ваш человек из джунглей и сам был взят в плен или убит дикарями, – предположил капитан Дюфранн.

Джейн рассмеялась.

– Вы просто его не знаете, – сказала мисс Портер, в ее голосе послышались нотки гордости, потому что она говорила о своем возлюбленном.

– Я допускаю, что его следовало бы подождать, этого вашего сверхчеловека, – улыбнулся капитан. – Конечно, мне очень хочется на него посмотреть.

– Тогда подождите его, мой дорогой капитан, – попросила девушка. – В любом случае я намерена его ждать!

Француз чрезвычайно удивился бы, если бы понял истинное значение слов девушки. После этого разговора с юной мисс Портер капитан решил еще раз держать совет. Неподалеку от хижины, куда направились капитан и Джейн, на походных стульях в тени большого дерева сидели профессор Портер, мистер Филандер, Клейтон, а также лейтенант Шарпантье и еще два французских офицера. Эсмеральда возилась по хозяйству, время от времени вмешиваясь в разговор, чтобы высказать свое мнение на правах старой служанки, которой все позволено.

Завидев капитана, офицеры встали и отдали честь, а Клейтон уступил свой стул Джейн.

– Мы только что обсуждали судьбу Поля, – сказал капитан Дюфранн. – Мисс Портер говорит, что у нас нет стопроцентных доказательств его смерти, и это правда. По мнению мисс Портер, продолжительное отсутствие вашего всесильного друга из джунглей означает, что Д’Арно нуждается в его помощи либо из-за ранения, либо оттого, что остается в плену у дикарей из другой, более далекой деревни.

– Было также высказано предположение, – вмешался лейтенант Шарпантье, – что этот дикий человек принадлежит к тому самому племени, которое напало на нашу первую экспедицию, и что он поспешно скрылся, чтобы помочь им, то есть своему народу.

Джейн бросила быстрый взгляд на Клейтона.

– Последнее звучит более правдоподобно, – заметил профессор Портер.

– Не соглашусь с вами, – возразил мистер Филандер. – Он имел прекрасную возможность расправиться с нами самостоятельно или отвести нас насильно к своему племени. Вместо этого в течение долгого времени, которое мы провели здесь, он постоянно выполнял обязанности защитника и покровителя по отношению к нам.

– Это верно, – вступил в разговор Клейтон. – Но нельзя упускать и тот факт, что, за исключением его самого, в здешних местах на протяжении сотен миль нет других людей, кроме диких каннибалов. Он вооружен точно так же, как они, что доказывает его связь с ними. Он один, а их, может быть, тысячи, – не значит ли это, что их отношения едва ли не дружеские.

– Да, трудно представить, что он ничем не связан с ними, – согласился капитан. – Скорее всего, он член их племени.

– А иначе, – заметил один из офицеров, – как бы он выжил среди диких обитателей джунглей? Как сумел научиться ориентироваться в лесу? Как обучился владеть африканским оружием?

– Вы судите о нем по нашим меркам, джентльмены, – сказала Джейн. – Обычный белый человек, такой, как вы сами, – прошу прощения, я не хотела вас обидеть, – и даже человек, чьи физические и умственные способности превышают средний уровень, никогда не смог бы, уверяю вас, выжить в одиночестве и без одежды в этих тропических лесах. Но этот человек превосходит любого белого в силе и ловкости, как тренированные атлеты превосходят новорожденного младенца. В битве его смелость и ярость напоминают свойства диких зверей.

– Он приобрел себе верную поклонницу – мисс Портер, – со смехом сказал капитан Дюфранн. – Думаю, никто из нас не отказался бы встретиться лицом к лицу с самой лютой смертью хоть сотню раз, чтобы заслужить похвалы столь преданной и столь прекрасной защитницы.

– Вы не удивились бы тому, что я его защищаю, – ответила девушка, – если бы видели, как он сражался за меня с огромным волосатым зверем. Как он кинулся на это чудовище! Так бык мог бы напасть на медведя, без малейшего страха или колебания. Тогда вы поверили бы, что он больше чем человек. Он сумел остановить ужасные клыки зверя! А если бы вы видели, с какой рыцарской галантностью он обращался с чужеземной девушкой, вы испытывали бы по отношению к нему такое же доверие, какое чувствую я.

– Вы выиграли этот процесс, мой прекрасный адвокат! – воскликнул капитан. – Суд выносит вердикт «невиновен», и крейсер будет ждать еще несколько дней, чтобы у нас была возможность вернуться на берег и поблагодарить прекрасную Порцию^[8].

– Деточка моя, ради бога, – закричала Эсмеральда, – неужели ты хочешь сказать мне, что собираешься остаться в этой земле карнибалов, если есть возможность удрать на вон той лодке? Ах, дорогая, ради бога!

– Замолчи, Эсмеральда! – прикрикнула на нее Джейн. – Тебе должно быть стыдно! Так ты выражаешь благодарность человеку, который дважды спас тебе жизнь?

– Это точно, мисс Джейн, так и было. Он нас спас, верно, но не для того же, чтобы мы тут оставались? Спас, и значит мы, спасенные, можем убраться отсюда восвояси. Он, должно быть, рассердится, когда увидит, что мы, такие безмозглые, решили пожить тут, когда можно убраться. Ох, хотелось бы мне никогда больше не спать в этом зверопарке и не слушать в темноте эти тоскливые звуки из лесу!

– Я не виню тебя, Эсмеральда, – заметил Клейтон. – Ты, безусловно, попала в точку, когда назвала голоса джунглей тоскливыми. Мне самому никак не удавалось найти подходящее слово. Действительно тоскливые.

– Вам с Эсмеральдой лучше сразу перейти жить на крейсер, – сказала Джейн с презрением. – Что с вами было бы, случись вам всю жизнь провести в джунглях, как нашему лесному человеку?

– Боюсь, из меня не вышел бы хороший дикарь, – с горечью улыбнулся Клейтон. – От этих ночных шумов у меня волосы встают дыбом. Наверное, стыдно в этом признаваться, но тем не менее это правда.

– А я и не знаю, что со мной было бы, – сказал лейтенант Шарпантье. – Никогда не думал о страхах и тому подобных вещах, никогда не пытался определить, кто я – трус или смелый человек. Но прошлой ночью мы остались там, в джунглях, когда дикари похитили беднягу Д’Арно, и я услышал все эти лесные звуки вокруг, я подумал, что я, наверное, трус. Тут дело даже не в рычании хищников, а скорее в шорохах, словно кто-то подкрадывается. Сначала слышишь какой-то шорох, а потом ждешь его повторения. Это не передать: звук почти бесшумно крадущегося большого существа, а ты не понимаешь, насколько оно близко и не подошло ли еще ближе, когда ты перестал прислушиваться. Да, именно шумы – и еще глаза. Mon Dieu! Я никогда не забуду, как они горят в темноте, – глаза, которые вы видите и которых не видите, но чувствуете чье-то присутствие, а это еще хуже.

Все помолчали, а потом заговорила Джейн.

– И он там! – сказала она сдавленным голосом. – Глаза всех этих существ будут смотреть сегодня на него и на вашего товарища, лейтенанта Д’Арно. Как же можно оставить их, джентльмены, не подав им, по крайней мере, пассивной помощи – задержавшись здесь еще на несколько дней?

– Ну-ну, деточка, – успокоил ее профессор Портер. – Капитан Дюфранн ведь сказал, что собирается задержаться. А я, со своей стороны, всецело это одобряю, всецело одобряю. Я всегда старался потакать твоим капризам.

– Можно заняться завтра откапыванием сундука, профессор, – предложил мистер Филандер.

– Совершенно верно, совершенно верно, мой друг. А я-то и забыл про сокровище! – воскликнул профессор Портер. – Могли бы мы взять в качестве помощников несколько ваших матросов, капитан Дюфранн? А также одного из пленных с «Эрроу», чтобы он указал нам, где именно закопан сундук?

– Разумеется, дорогой профессор, мы все в вашем распоряжении, – ответил капитан.

И они договорились о том, что на следующий день лейтенант Шарпантье возьмет с собой десять человек из команды, а также одного из бунтовщиков с «Эрроу» в качестве проводника и они откопают сокровище. Было решено, что крейсер простоит в гавани еще целую неделю. Если ничего не изменится, то, значит, Д’Арно действительно погиб, а лесной человек не собирается возвращаться. Тогда оба корабля уйдут в море.

Назавтра профессор Портер не пошел вместе с моряками откапывать сокровище. Около полудня, увидев, что они возвращаются с пустыми руками, профессор выбежал им навстречу: его обычная рассеянность куда-то исчезла и сменилась нервным возбуждением.

– Где клад?! – крикнул он Клейтону, не добежав до него еще сотню футов.

Тот только покачал головой.

– Исчез, – ответил он, поравнявшись с профессором.

– Исчез? Не может быть! Кто же мог его взять?

– Одному Богу известно, – ответил Клейтон. – Мы сначала подумали, что нас обманывает этот парень, наш проводник. Но он сам настолько изумился, не увидев сундука под телом убитого Снайпса, что мы не могли ему не поверить. Но под мертвецом действительно раньше что-то было зарыто, в этом мы убедились: там была яма и ее закидали землей.

– Но кто же мог забрать клад? – повторил вопрос профессор Портер.

– Под подозрение, естественно, попадают матросы с крейсера, – сказал лейтенант Шарпантье. – Однако младший лейтенант Жанвье заверил меня, что ни один человек не получал отпуска на берег, то есть никто не побывал на берегу самостоятельно с тех пор, как мы бросили тут якорь, а только под командой офицеров. Не знаю, подозреваете ли вы наших людей, но изложенные мной факты снимают с них всякие подозрения, – заключил он.

– Мне и в голову не приходило сомневаться в тех, кому мы стольким обязаны, – галантно ответил профессор Портер. – Я скорее заподозрил бы моего дорогого Клейтона или мистера Филандера.

Все французы – и матросы, и офицеры – заулыбались, услышав слова профессора.

– Клад выкопали уже довольно давно, – продолжил Клейтон. – Когда мы вскрыли могилу, тело было целым, а когда стали его вынимать, распалось на куски. Это значит, что труп был еще свежим, когда некто поднимал его из могилы и потом снова туда опустил.

– И этих людей, по-видимому, было несколько, – добавила Джейн. – Вы ведь помните, что лишь четверо матросов могли поднять сундук.

– А ведь точно! – воскликнул Клейтон. – Должно быть, это сделали черные. Наверное, кто-то из них подсмотрел, как матросы закапывали сундук, а потом вернулся со своими соплеменниками и откопал его.

– Все эти рассуждения ни к чему не ведут, – с горечью заметил профессор Портер. – Сундук исчез. Мы больше не увидим ни его, ни сокровищ, которые в нем лежали.

Только Джейн понимала, что означала эта потеря для ее отца, и никто не знал, что это значило для нее самой.

Шесть дней спустя капитан Дюфранн объявил, что рано утром они отплывают. Джейн умоляла подождать еще, хотя и сама уже не верила, что лесной человек вернется. Она невольно начала поддаваться сомнениям и страхам. Разумные аргументы, которые приводили не заинтересованные лично французские офицеры, уже казались ей убедительными. В то, что ее возлюбленный – каннибал, она поверить не могла, но в то, что он приемыш какого-нибудь дикого племени, с течением времени стало казаться ей вполне вероятным. Она не допускала и мысли о том, что он умер. Невозможно было поверить, что это совершенное тело, в котором так победно кипела жизнь, однажды лишится своего скрытого огня и обратится в прах.

Как только Джейн позволила себе подобные мысли, дальнейшие рассуждения привели ее к столь же нежелательным предположениям. Если он принадлежит к какому-то дикому племени, то он должен иметь жену-дикарку – а может, и целую дюжину жен, а также детей-полукровок. Девушка измучилась от этих подозрений, и когда ей сказали, что завтра крейсер уходит, она была почти рада.

Однако она попросила оставить в хижине оружие, боеприпасы, еду и полезные вещи – якобы для того неуловимого человека, который подписался «Тарзан из племени обезьян», а также на случай, если Д’Арно окажется жив. В действительности все это было предназначено лесному богу, даже если он оказался не тем, за кого себя выдавал. В последнюю минуту Джейн решила еще оставить письмо Тарзану из племени обезьян. Она последней покинула хижину, вернувшись туда под каким-то пустым предлогом, когда другие уже сели в лодку. Джейн опустилась на колени и помолилась за своего первобытного мужчину. Затем она поднесла к губам медальон и прошептала:

– Я люблю тебя и поэтому верю в тебя. Но если бы и не верила, все равно любила бы. Я отправилась бы с тобой в джунгли навсегда, если бы ты только вернулся ко мне.

Глава 25
Форпост на краю света

Д’Арно выстрелил, и какой-то человек упал на пол хижины, растянувшись во весь рост. Француз, охваченный страхом, хотел было повторить выстрел, но вовремя разглядел, что это белый человек, а в следующую секунду Д’Арно понял, что застрелил своего друга и защитника, Тарзана из племени обезьян.

С криком отчаяния Д’Арно бросился к человеку-обезьяне и, встав на колени, приподнял его голову. Он громко звал Тарзана по имени. Тот не отвечал, и Д’Арно прильнул ухом к его груди. К своей радости, лейтенант услышал, как ровно бьется сердце Тарзана.

Он осторожно поднял и перетащил Тарзана на койку, а затем, заперев на засов дверь, зажег лампу и принялся осматривать рану. Тарзан был ранен в голову, но пуля прошла по касательной. Д’Арно облегченно вздохнул и стал смывать кровь с лица Тарзана. Вскоре холодная вода привела раненого в чувство, он открыл глаза и с недоумением поглядел на француза. Д’Арно перевязал рану полосками ткани, а увидев, что Тарзан приходит в себя, написал записку и протянул ее человеку-обезьяне. В ней лейтенант объяснял свою ужасную ошибку и писал, что, к счастью, рана оказалась не тяжелой. Тарзан, прочитав послание, присел на край койки и рассмеялся.

– Это ничего, – сказал он по-французски, а затем, поскольку ему не хватало слов, чтобы поддерживать разговор, написал:

Если бы ты видел, что сделали со мной Болгани, Керчак и Теркоз, прежде чем я убил их, то посмеялся бы над этой царапиной.

Д’Арно передал Тарзану два письма, которые были адресованы ему. Тарзан прочел первое с печалью на лице. Второе он долго вертел в руках, не зная, как его открыть: он никогда раньше не имел дела с запечатанными конвертами. Потом протянул письмо Д’Арно.

Француз видел, что конверт привел Тарзана в недоумение. Ему казалось странным, что взрослый белый человек воспринимает конверт как какую-то загадку. Он открыл его и протянул письмо Тарзану.

Сев на походный стул, человек-обезьяна расправил лист бумаги и прочитал:

Тарзану из племени обезьян

Прежде чем я покину эти места, позвольте мне присоединиться к благодарности мистера Клейтона за доброту, которую Вы проявили, позволив воспользоваться Вашей хижиной.

Вы так и не пришли познакомиться с нами, о чем мы весьма сожалеем. Нам очень хотелось увидеть и поблагодарить гостеприимного хозяина.

Есть и еще один человек, которого я также хочу поблагодарить, но он сюда не вернется, хотя я и не верю, что он умер. Я не знаю, как его зовут. Это сильный белый мужчина, носивший на груди бриллиантовый медальон. Если Вы знаете его и умеете говорить на его языке, передайте ему, пожалуйста, мою благодарность и скажите, что я ждала его возвращения семь дней. Передайте ему также, что я живу в Америке, в городе Балтиморе, где его всегда встретят с радостью, если он пожелает приехать.

Я нашла Вашу записку в траве у хижины. Не знаю, как Вы сумели полюбить меня, ни разу не поговорив со мной, и мне очень жаль, если это правда, поскольку мое сердце уже отдано другому.

Но знайте, что я всегда остаюсь Вашим другом,

Джейн Портер

Прочитав письмо, Тарзан сидел, уставившись в пол, чуть ли не час. Из этих писем было ясно: Клейтон и Джейн не поняли, что Тарзан из племени обезьян и еще один белый мужчина – одно и то же лицо.

– «Мое сердце уже отдано другому», – повторял он снова и снова.

Значит, она не любила его! Зачем же она притворялась влюбленной, зачем внушала ему надежду. Чтобы потом бросить его в пучину отчаяния?! Может, ее поцелуи были только знаками дружбы? Откуда ему это знать, ему, незнакомому с обычаями людей?

Он внезапно поднялся, пожелал спокойной ночи Д’Арно, как тот его учил, и упал на постель из папоротника, которая раньше принадлежала Джейн Портер. Д’Арно погасил лампу и прилег на койку.

В течение следующей недели они по преимуществу отдыхали, и Д’Арно учил Тарзана французскому. По прошествии этого времени они уже могли довольно сносно общаться.

Как-то вечером, находясь в хижине, Тарзан обратился к Д’Арно с вопросом:

– Где Америка? – спросил он.

Француз указал на северо-запад:

– За много тысяч миль отсюда, за океаном, – ответил он. – Зачем тебе?

– Я пойду туда.

Д’Арно покачал головой и сказал:

– Это невозможно, мой друг.

Тарзан поднялся, подошел к шкафу и взял из него зачитанный до дыр учебник географии. Отыскав карту мира, он попросил:

– Я никогда не мог понять этого. Объясни, пожалуйста!

Когда Д’Арно объяснил, что синим цветом закрашены воды, а другими цветами – континенты и острова, Тарзан попросил его указать то место, где они находятся.

Д’Арно показал.

– А теперь покажи Америку, – сказал Тарзан.

Д’Арно ткнул пальцем в Северную Америку. Тарзан улыбнулся и измерил пальцами расстояние между двумя континентами.

– Это не так далеко, – сказал он. – Не больше моей ладони.

Д’Арно рассмеялся. Как же объяснить этому человеку?

Он взял карандаш и поставил крошечную точку на африканском берегу.

– Вот этот значок, – сказал он, – занимает на карте во много раз больше места, чем твоя хижина на земле. Теперь ты видишь, как это далеко?

Тарзан долго думал.

– В Африке живут белые люди? – спросил он наконец.

– Да.

– Где ближайшие?

Д’Арно поставил еще одну точку – севернее первой, на берегу океана.

– Так близко? – удивленно спросил Тарзан.

– Так кажется, – ответил Д’Арно. – Но это неблизко.

– Есть у них большие лодки, чтобы переплыть океан?

– Есть.

– Мы пойдем туда завтра, – объявил Тарзан.

Д’Арно снова улыбнулся и покачал головой:

– Это очень далеко. Мы умрем прежде, чем доберемся до них.

– Ты хочешь остаться здесь навсегда? – спросил Тарзан.

– Нет, – ответил Д’Арно.

– Тогда мы идем завтра. Я не хочу здесь больше находиться. Я скорее умру, чем останусь тут.

– Хорошо, – ответил Д’Арно, пожав плечами. – Не знаю почему, мой друг, но я тоже скорее согласен умереть, чем оставаться здесь. Если ты идешь, я иду с тобой.

– Договорились, – сказал Тарзан. – Я отправлюсь завтра в Америку.

– А как ты собираешься добраться до Америки без денег? – спросил Д’Арно.

– Что такое деньги? – поинтересовался Тарзан.

Понадобилось много времени, чтобы он понял это хотя бы приблизительно.

– А как люди добывают деньги? – спросил он наконец.

– Они работают за них.

– Очень хорошо. Значит, я буду за них работать.

– Нет, мой друг, – ответил Д’Арно. – Тебе не придется ни заботиться о деньгах, ни работать. У меня хватит денег на двоих – и даже на двадцать человек. У меня их больше, чем нужно одному, и ты будешь иметь все необходимое, если мы когда-нибудь доберемся до цивилизации.

На следующий день они отправились на север вдоль берега. Каждый нес ружье и патроны, а также постельные принадлежности, немного провизии и посуды. Посуда показалась Тарзану совершенно ненужным бременем, и он выбросил свою по дороге.

– Но ты должен научиться есть пищу, приготовленную на огне, мой друг, – запротестовал Д’Арно. – Никто в цивилизованном мире не питается сырым мясом.

– На это будет время, когда я дойду до цивилизации, – ответил Тарзан. – Мне не нравится такая пища, только зря испорчен вкус хорошего мяса.

В течение целого месяца они шли на север. Иногда находили пищу в изобилии, а иногда голодали по несколько дней. По пути не встретилось никаких следов туземцев, не нападали на них и дикие звери. По легкости передвижения это путешествие было настоящим чудом.

Тарзан на ходу задавал различные вопросы и быстро учился. Д’Арно объяснял ему многие тонкости цивилизованного образа жизни. Во время остановок даже показывал, как надо пользоваться ножом и вилкой, но Тарзан порой отбрасывал их с отвращением и снова хватал еду своими сильными загорелыми руками и разрывал ее зубами, как дикий зверь. Тогда Д’Арно пытался увещевать его:

– Ты не должен есть как животное, Тарзан, я ведь пытаюсь сделать из тебя джентльмена. Mon Dieu! Джентльмен так не поступает… Это ужасно!

Тарзан смущенно улыбался и опять брался за нож и вилку, хотя в душе ненавидел их.

По дороге он рассказал Д’Арно о большом сундуке, который зарыли матросы: он откопал его и зарыл на поляне, где собираются обезьяны.

– Это, должно быть, сундук с сокровищами профессора Портера, – догадался Д’Арно. – Нехорошо получилось, но ты ведь, разумеется, не знал.

Тарзан вспомнил о письме Джейн к ее подруге, которое он выкрал, когда она только поселилась в его хижине, – и лишь теперь понял, что это был за сундук.

– Завтра же пойдем назад за сундуком, – объявил он Д’Арно.

– Назад? – изумился тот. – Но, мой дорогой друг, мы идем вперед уже три недели. Еще три понадобится на возвращение за сокровищами, а что дальше? Ты говоришь, что сундук могли поднять только четверо матросов. Пройдут месяцы, прежде чем мы снова придем сюда.

– Но это нужно сделать, мой друг, – настаивал Тарзан. – Ты можешь идти вперед, к цивилизации, а я вернусь за кладом. Один я буду двигаться гораздо быстрее, и я уже однажды тащил сундук в одиночестве, он мне по силам.

– У меня есть план получше, Тарзан, – предложил Д’Арно. – Мы дойдем вдвоем до ближайшего селения, а там зафрахтуем корабль и поплывем обратно вдоль берега за сокровищем. Тогда нам будет легче его перевезти. Это и безопаснее, и быстрее, и нам не понадобится разлучаться. Как думаешь?

– Очень хорошо, – ответил Тарзан. – Сокровище все равно будет лежать на месте, когда бы мы за ним ни пришли. Я могу забрать его сейчас и принести сюда за одну или две луны, но для тебя будет спокойнее, если ты не останешься один. Когда я вижу, насколько ты беспомощен, Д’Арно, я часто удивляюсь, как людям удавалось выживать столько веков, о которых ты рассказывал. Одна только Сабор смогла бы убить тысячу таких, как ты.

Д’Арно рассмеялся:

– Ты будешь лучше думать о своем племени, когда увидишь, какие у него армия и флот, какие огромные города, какие могучие инженерные сооружения. Тогда ты поймешь, что разум, а не мускулы ставят человека выше самых сильных зверей из джунглей. Одинокий и невооруженный слабее крупных хищников, но десять человек, собравшись вместе, способны объединить свои физические и умственные усилия против врагов, в то время как звери, неспособные рассуждать, никогда не объединятся против людей. А иначе, Тарзан из племени обезьян, долго ли ты смог бы прожить в дикой природе?

– Ты прав, Д’Арно, – ответил Тарзан. – Если бы Керчак позвал на помощь Тублата в ночь Дум-Дума, то мне пришел бы конец. Но Керчак не умел думать о последствиях и не понимал этого. И Кала, моя мать, никогда ничего не планировала. Она просто съедала то, что есть. Даже если мы голодали, она, найдя много пищи, не откладывала ее впрок. Помню, она считала очень глупым с моей стороны таскать с собой еду во время переходов, хотя охотно делила ее со мной, если по пути не попадалось пропитания.

– Значит, ты знал свою мать, Тарзан? – с удивлением спросил Д’Арно.

– Да. Она была большая, прекрасная обезьяна. Гораздо крупнее меня. Она весила в два раза больше.

– А твой отец?

– Его я не знал. Кала объяснила, что он был белой обезьяной, безволосой, как я сам. Теперь я знаю, он – белый человек.

Д’Арно долго и серьезно рассматривал своего спутника.

– Тарзан, – сказал он наконец, – не может быть, чтобы Кала была твоей матерью. Если бы даже такое случилось, в чем я сомневаюсь, ты унаследовал бы какие-то черты обезьян, но у тебя их нет совсем. Ты – человек и, вероятно, отпрыск очень благородных и умных родителей. Неужели у тебя нет хоть какого-нибудь ключа к загадке твоего происхождения?

– Ни малейшего, – ответил Тарзан.

– Не находил ли ты в хижине каких-то записей, которые могли бы открыть, кем были ее первые обитатели?

– Я прочел все, что было в хижине, за исключением книги, которая была написана не по-английски. Может быть, ты сумеешь ее прочитать.

Тарзан достал со дна своего колчана маленькую черную книжицу и протянул ее своему другу. Д’Арно взглянул на первую страницу.

– Это дневник Джона Клейтона, лорда Грейстока, английского дворянина, и он написан по-французски, – сказал он.

Д’Арно начал читать дневник, написанный более двадцати лет назад, и узнал из него историю, которая вам уже известна, – историю приключений, несчастий и горестей Джона Клейтона и его жены Элис начиная с того дня, когда они покинули Англию, и вплоть до того часа, когда им суждено было погибнуть от руки Керчака.

Д’Арно читал вслух. Иногда ему приходилось прерываться из-за невыносимой безнадежности, которой дышали эти строки. Только когда в дневнике стал упоминаться малыш, тон записей переменился: исчезло привычное отчаяние, охватывавшее душу автора в течение первых двух месяцев пребывания на африканском берегу. Теперь строчки дышали скрытой радостью, которая, впрочем, была еще тяжелее, чем отчаяние.

В одном пассаже мелькнул даже признак надежды:

Сегодня нашему мальчику исполняется полгода. Он сидит на коленях у Элис, а я сижу рядом за столом и пишу. Это счастливый, здоровый, прекрасный ребенок. Иногда, вопреки рассудку, я представляю его взрослым, вторым Джоном Клейтоном, который приносит славу и честь всему роду Грейстоков.

И тут он, словно желая подтвердить правильность моего пророчества, схватил перо своей пухлой ручкой и, испачкав пальчики в чернилах, приложил их, словно печать, к этой странице.

И действительно, на полях страницы сохранились немного стертые отпечатки крошечных пальчиков.

Когда Д’Арно завершил чтение дневника, мужчины некоторое время сидели молча.

– Ну, Тарзан из племени обезьян, что ты об этом думаешь? – спросил наконец Д’Арно. – Разве эта книжица не раскрывает тайну твоего происхождения? Да ты ведь лорд Грейсток!

– Тут говорится только об одном ребенке, – ответил Тарзан. – Его скелетик лежал в колыбели, где он и умер от отсутствия пищи. Останки малыша были там с самого начала, с того момента, когда я впервые вошел в хижину, и до того дня, когда профессор Портер и его товарищи похоронили ребенка вместе с родителями. Нет, в книжке не может говориться о другом ребенке, и тайна моего происхождения стала еще темнее, чем раньше. В последнее время я думал о том, что эта хижина действительно место, где я родился. Но теперь мне кажется, что Кала говорила правду, – заключил он с горечью.

Д’Арно покачал головой. Слова Тарзана не убедили его, и он исполнился решимости доказать правильность своих догадок, поскольку открыл тот единственный способ, который только и мог прояснить тайну.

Неделю спустя они вышли из леса и увидели большой участок земли, очищенный от деревьев и кустарников. В глубине стояли несколько домов, окруженных высоким и крепким частоколом. Между оградой и опушкой леса располагалось возделанное поле, и там трудились чернокожие.

Тарзан тут же схватился за лук и положил на тетиву отравленную стрелу, но Д’Арно остановил его.

– Зачем ты это делаешь, Тарзан? – спросил он.

– Они попытаются убить нас, как только увидят, – ответил тот. – Лучше убивать, чем быть убитым.

– А если это друзья? – предположил Д’Арно.

– Они черные, – кратко ответил Тарзан.

И он снова поднял свой лук.

– Тарзан, не делай этого! – вскричал Д’Арно. – Белые люди не убивают без причины. Mon Dieu! Сколько же еще тебе придется понять! Не завидую я тому бандиту, который попробует встать на твоем пути, мой дикарь, когда мы доберемся до Парижа. Мне придется сильно постараться, чтобы уберечь твою шею от гильотины.

Тарзан опустил лук и улыбнулся:

– Я не понимаю, почему в моих родных джунглях следовало убивать черных, а здесь нет. Представь, что на нас напал лев Нума. И что я должен ему сказать? «Доброе утро, мсье Нума! Как поживает мадам?» Так, что ли?

– Тогда подожди, пусть они нападут первыми, – ответил Д’Арно. – В этом случае можешь их убить. Не считай, что люди – твои враги, пока они не докажут этого.

– Пошли, – сказал Тарзан. – Подойдем к ним, и пусть они попробуют нас убить.

С этими словами он направился через поле к людям, высоко подняв голову, и тропическое солнце освещало его гладкую смуглую кожу. За ним шел Д’Арно, одетый в ту одежду, которую Клейтон оставил в хижине после того, как французские офицеры предложили ему переодеться в более подобающее платье.

Как только чернокожие завидели Тарзана, они побежали к частоколу с криками ужаса. Однако прежде, чем они достигли цели, на крики вышел белый человек с ружьем в руках. Увиденное заставило его тут же приложить оружие к плечу и прицелиться, и Тарзан из племени обезьян мог во второй раз познакомиться со свинцом, если бы Д’Арно не крикнул громко, обращаясь к белому человеку:

– Не стреляйте! Мы друзья!

– Тогда стойте на месте! – ответил тот.

– Тарзан, стой! – приказал Д’Арно. – Он думает, что мы враги.

Тарзан замер, а затем друзья стали медленно подходить к человеку у ворот.

Тот смотрел на них с изумлением.

– Кто вы такие? – спросил он по-французски.

– Мы белые люди, – ответил Д’Арно. – Мы заблудились в джунглях и долго скитались.

Человек опустил ружье и подошел, протягивая руку для пожатия.

– Я отец Константэн из французской миссии, – представился он. – Рад вас приветствовать.

– Познакомьтесь с мсье Тарзаном, отец Константэн, – представил друга Д’Арно. Священник протянул руку Тарзану. Д’Арно прибавил: – А я Поль Д’Арно, лейтенант французского флота.

Тарзан пожал руку священнику, повторив его жест, и отец Константэн подивился исключительной физической силе и красоте этого человека. Так Тарзан из племени обезьян вышел к первому форпосту цивилизации.

В течение недели, которую друзья провели во французской миссии, наблюдательный Тарзан научился многим человеческим обычаям. Негритянки сшили для него и для Д’Арно костюмы из парусины, чтобы можно было отправиться дальше в более пристойной одежде.

Глава 26
Высоты цивилизации

В конце следующего месяца наши путешественники вышли к поселению, расположенному в устье широкой реки. Увидев множество лодок и людей, Тарзан поначалу испытал дикарскую робость, однако постепенно привык к новым шумам и странным обычаям цивилизации. Никто и подумать не мог, что всего два месяца назад этот красивый молодой человек, облаченный в белый парусиновый костюм и непринужденно говоривший по-французски, бегал нагишом по первобытным лесам, чтобы высмотреть и убить зазевавшегося зверя, а потом набить желудок его сырым мясом.

Нож и вилка, которые он с презрением отбрасывал месяц назад, теперь стали для него привычными, и он орудовал ими так же ловко, как хорошо воспитанный Д’Арно. Тарзан из племени обезьян оказался столь прекрасным учеником, что молодой француз вскоре учил его уже не просто человеческим обычаям, а манерам истинного джентльмена.

– Бог сделал тебя джентльменом в душе, друг мой, – сказал Д’Арно, – но нам нужно воплотить Его замысел также и во внешних проявлениях.

Как только друзья добрались до порта на реке, Д’Арно известил свое правительство телеграммой о том, что жив, и попросил предоставить ему трехмесячный отпуск, что и было исполнено. Д’Арно также отправил телеграмму в свой банк с просьбой выслать денег. Однако ждать пришлось около месяца, и обоих друзей злила вынужденная задержка: им не терпелось поскорее нанять корабль и отправиться в джунгли за сокровищами.

Во время пребывания в портовом городке «мсье Тарзан», как называли здесь нашего героя, сделался знаменитостью как среди белых, так и среди черных благодаря нескольким случаям, которым, впрочем, он сам не придавал ни малейшего значения.

Однажды огромный негр, выпив не одну бутылку спиртного, впал в бешенство. Он пугал жителей городка до тех пор, пока злая судьба не столкнула его с темноволосым французским силачом, который сидел, развалившись, в кресле на террасе гостиницы. В это время негр вбежал по ступеням лестницы с ножом в руках и кинулся на четырех завсегдатаев, потягивавших за столиком свой абсент. Те, едва завидев нападавшего, с криками разбежались в разные стороны, и тогда негр повернулся к Тарзану. Рыча от бешенства, он бросился на человека-обезьяну, и примерно полсотни зрителей, наблюдавших эту сцену из окон и дверей соседних домов, приготовились увидеть, как черный гигант зарежет бедного француза.

Тарзан встретил нападавшего той же улыбкой, какой встречал зверей в джунглях: предстоящая битва всегда вызывала у него радость. Когда негр замахнулся ножом, Тарзан перехватил его запястье железной хваткой и одним резким поворотом переломил кость. Чернокожий взвыл от боли и сразу пришел в себя. Тарзан спокойно уселся обратно в кресло, а негр с воплями пустился со всех ног в родную деревню.

В другой раз Тарзан и Д’Арно сидели за ужином в компании белых людей, и разговор зашел о львах и охоте на них. Собравшиеся не могли прийти к согласию в вопросе о храбрости, которую молва приписывает царю зверей. Высказывалось мнение, будто бы на самом деле лев – отъявленный трус, однако при этом все соглашались, что все-таки куда безопаснее иметь при себе скорострельное ружье, если повелитель джунглей ревет ночью неподалеку от вашей палатки.

Д’Арно и Тарзан договорились между собой держать в секрете прошлое человека-обезьяны. Никто, кроме французского лейтенанта, не знал о том, насколько хорошо Тарзан знаком с дикими животными.

– Мсье Тарзан ничего не сказал, – заметил один из участников разговора, большой любитель поспорить. – Человеку такой доблести и к тому же, если я не ошибаюсь, довольно долгое время прожившему в Африке, наверняка доводилось встречаться со львами, не так ли?

– Доводилось, – ответил Тарзан. – И я скажу, что каждый из вас по-своему прав, поскольку каждый опирается на собственный опыт. Точно так же можно было бы судить о всех чернокожих, увидев того парня, который взбесился и угрожал тут всем на прошлой неделе, или утверждать, что все белые трусы, если трусом оказался один из них. У низших существ, джентльмены, столько же индивидуальных различий, сколько и у нас с вами. Сегодня мы увидим льва, отличающегося необыкновенной робостью, который убегает от нас. А завтра его дядюшка или брат-близнец заставит наших друзей гадать, почему мы не вернулись из джунглей. По-моему, лучше предполагать, что лев жесток и беспощаден, и никогда не терять бдительности.

– Должно быть, охота не приносит большого удовольствия, если охотник испытывает чувство страха перед своей добычей, – заметил спорщик.

Д’Арно улыбнулся: Тарзан боится!

– Я не очень понимаю, что вы имеете в виду под словом «страх», – ответил Тарзан. – Страхи, как и львы, бывают разными. Что касается меня, то мне важно знать, что я и животное, на которое я охочусь, имеем равные шансы на победу. Я никогда не вышел бы на льва с парой ружей, носильщиком и двадцатью загонщиками, это неинтересно, хотя, конечно, победа была бы за мной.

– Надо ли понимать так, что мсье Тарзан предпочел бы отправиться в джунгли охотиться на льва нагишом, имея только нож? – рассмеялся спорщик. Тон его был добродушным, но не лишенным сарказма.

– Я взял бы еще веревку, – прибавил Тарзан.

Как раз в этот момент из джунглей донесся львиный рев, словно царь зверей бросал вызов тому, кто решится выйти с ним на бой.

– Вот вам и возможность, мсье Тарзан, – заметил француз.

– Я не голоден, – просто ответил тот.

Все рассмеялись, и только Д’Арно оставался серьезен: он понимал, что в Тарзане сейчас говорит дикий зверь.

– Но вы ведь побоитесь, как побоялся бы любой из нас, отправиться в джунгли обнаженным, только с ножом и веревкой? – продолжил провоцировать тот же человек. – Разве не так?

– Не побоюсь, – ответил Тарзан. – Но только дурак действует без причины.

– Вот вам причина: пять тысяч франков, – сказал его собеседник. – Держу пари на эту сумму, что вы не сможете добыть льва из джунглей на таких условиях: без одежды, вооружившись только ножом и веревкой.

Тарзан поглядел на Д’Арно и кивнул.

– Ставлю десять тысяч, – сказал Д’Арно.

– Договорились, – ответил спорщик.

Тарзан поднялся.

– Как? – воскликнул спорщик. – Вы собираетесь идти прямо сейчас? Ночью?

– А почему бы и нет? – удивился Тарзан. – Лев бродит по ночам, в это время его легче найти.

– Ну нет, – сказал француз. – Я не хочу, чтобы на моей совести осталась ваша кровь. Даже днем идти на такую охоту – безумие, а что говорить о ночи?

– Я иду сейчас, – ответил Тарзан и направился в свой номер за ножом и веревкой.

Мужчины проводили его до границы леса, где он снял одежду. Товарищи до последнего пытались отговорить Тарзана от этой затеи, причем спорщик больше других просил положить конец безумному предприятию.

Тарзан в ответ только рассмеялся и через мгновение скрылся в джунглях.

Мужчины постояли несколько секунд молча, а затем вернулись в гостиницу.

Едва войдя в лес, Тарзан, ухватился за ветви деревьев и, ликуя, понесся вперед. Вот это жизнь! Ах, как он любит ее! Цивилизация, со всеми ее ограничениями и условностями, не идет с жизнью в джунглях ни в какое сравнение. И одежда была только досадным препятствием. Наконец-то он свободен! До сих пор он просто не понимал, что оказался пленником. Как легко было бы сейчас выйти на берег океана, а потом устремиться к югу, где находились его джунгли и его хижина.

Но тут попутный ветер помог Тарзану почувствовать острый запах Нумы. А вскоре его чуткий слух уловил знакомый звук: мягкие лапы ступали по дерну, – это огромное, покрытое шерстью животное продиралось сквозь подлесок. Тарзан бесшумно двигался по веткам над ничего не подозревающим хищником до тех пор, пока тот не вышел на поляну, освещенную лунным светом. Здесь стремительный аркан обвил и сдавил горло зверя, и Тарзан обмотал конец веревки вокруг крепкой ветви, как делал уже сотни раз. Лев пытался вырваться, но Тарзан спрыгнул на землю, а затем вскочил на спину зверю и не менее дюжины раз воткнул тонкое длинное лезвие в его свирепое сердце.

Человек-обезьяна поставил ногу на мертвое тело хищника и издал жуткий победный крик своего дикого племени.

Какое-то время Тарзан стоял неподвижно. Он испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, преданность Д’Арно, а с другой – жажду свободы, звавшую его в родные джунгли. Но тут Тарзан вспомнил прекрасное девичье лицо, вкус теплых губ и весь чудесный эпизод из своего недавнего прошлого. Человек-обезьяна перекинул еще теплое тело льва через плечо и снова забрался на деревья.

Мужчины целый час прождали его на террасе гостиницы. Они пытались завязать разговор на разные темы, но мысли каждого были заняты совсем другим, и беседа не клеилась.

– Mon Dieu! – воскликнул наконец француз, завязавший спор. – Я больше не могу ждать. Пойду в лес с ружьем и приведу обратно этого сумасброда.

– И я с тобой, – поддержал его другой.

– И я! И я! И я! – хором откликнулись остальные.

Это решение словно развеяло некое злое колдовство. Все поспешили по домам и вскоре, вернувшись с ружьями, направились в джунгли.

– О господи! – ахнул один из них, англичанин, заслышав донесшийся издали дикий крик.

– Я уже слышал такое однажды, – сказал другой, бельгиец. – Это было в местах, где селятся гориллы. Мои носильщики утверждали, что так кричит большая человекообразная обезьяна, когда убьет своего врага.

Д’Арно вспомнил слова Клейтона об ужасном вопле, которым Тарзан отмечал свои победы, и потихоньку улыбнулся, несмотря на страх, который внушала ему сама мысль о том, что подобный звук может издавать человеческое горло, а тем более его друг.

Вся компания стояла на краю леса, обсуждая, в каком порядке лучше следовать дальше, как вдруг раздался чей-то негромкий смех. Обернувшись, мужчины увидели, что к ним направляется великан, несущий на своих широких плечах убитого льва.

Даже Д’Арно был ошарашен: ему представлялось невозможным, чтобы Тарзан так быстро расправился со львом с помощью того жалкого оружия, которое он с собой захватил, как невозможно было одному вынести огромную тушу из тропических зарослей.

Мужчины столпились вокруг Тарзана и засыпали его вопросами, но он отвечал лишь смехом и пожатием плеч: было ясно, что он не видит в своем поступке ничего особенного. Тарзану казалось, что превозносить его за эту охоту – то же самое, что хвалить мясника, сумевшего зарезать корову. Ему часто приходилось убивать ради пропитания или самообороны, и он не считал это подвигом. Но в глазах других, и прежде всего участников спора, он сделался настоящим героем. Кроме того, Тарзан неожиданно выиграл десять тысяч франков: Д’Арно решил, что все эти деньги Тарзан должен взять себе.

Последнее обстоятельство было очень важным для Тарзана: он начинал понимать, какую огромную роль играют эти металлические кружочки и листки бумаги, вечно переходящие из рук в руки. Тарзану стало очевидно, что от денег зависит жизнь: с их помощью люди едят, спят, одеваются, пьют или ищут защиты от дождя, холода или солнца. Хотя Д’Арно говорил: не надо беспокоиться, денег хватит на двоих, но человек-обезьяна уже многому научился и среди прочего усвоил, что люди смотрят сверху вниз на тех, кто принимает деньги от других, не давая ничего взамен.

Вскоре после истории с охотой на льва Д’Арно договорился об аренде старого судна для путешествия в закрытую бухту Тарзана. Оба были счастливы в то утро, когда утлое суденышко подняло якорь и вышло в открытое море. Они плыли вдоль берега без приключений и через два дня высадились неподалеку от знакомой хижины. Тарзан, в набедренной повязке, захватив лопату, отправился на поляну, где было закопано сокровище.

На закате после возвращения Тарзана с большим сундуком на плече суденышко покинуло гавань и направилось на север.

Еще через три недели Тарзан и Д’Арно пересели на борт французского парохода, отплывавшего в Лион, а оттуда через несколько дней добрались до Парижа.

Тарзану хотелось немедленно ехать в Америку, но Д’Арно настоял на том, что сначала они вместе отправятся в Париж, и уклонялся от ответа на вопрос, какая необходимость влечет его туда.

В Париже Д’Арно нанес визит высокопоставленному служащему департамента полиции, своему старому приятелю, Тарзана он взял с собой. Д’Арно ловко переводил разговор с одной темы на другую, пока полицейский не коснулся заинтересовавшего Тарзана вопроса о современных методах идентификации преступников. Особенно любопытным в этой увлекательной науке показался Тарзану метод дактилоскопии.

– Но какое значение имеют отпечатки? – поинтересовался Тарзан. – Ведь через несколько лет рисунок на пальцах совершенно изменится, потому что старые ткани отомрут и появятся новые.

– Рисунок никогда не меняется, – ответил криминалист. – С самого раннего детства и до старости отпечатки пальцев человека меняются только в размере. Рисунок же может изменить только ранение. Если у преступника были сняты отпечатки пальцев с обеих рук, нечего и надеяться на то, что его не смогут опознать.

– Это удивительно! – воскликнул Д’Арно. – Я хотел бы посмотреть, как выглядят линии на моих пальцах.

– Это нетрудно сделать, – ответил полицейский и позвонил.

Явившийся помощник получил указания, вышел из комнаты и вскоре вернулся с небольшой деревянной коробочкой, которую поставил на стол своего начальника.

– Через пару минут, – объявил криминалист, – вы увидите свои отпечатки.

Он вытащил из коробочки стеклянную пластинку квадратной формы, пузырек туши, резиновый валик и несколько белоснежных карточек. Затем выдавил несколько капель туши на стекло и раскатал их валиком так, чтобы вся поверхность оказалась покрытой ровным тонким слоем.

– Поместите четыре пальца правой руки на это стекло, – обратился он к Д’Арно. – Так, а теперь большой палец. Прекрасно. Теперь поставьте их точно так же на карточку, вот здесь. Чуть правее, пожалуйста, надо еще оставить место для большого пальца и для левой руки. Так, превосходно. Теперь проделайте то же самое с левой рукой.

– Тарзан, попробуй! – призвал друга Д’Арно. – Давай посмотрим, как выглядят твои завитки.

Тарзан охотно подчинился, и пока офицер снимал отпечатки, засыпал его вопросами.

– Интересно, а по этим отпечаткам видно различие рас? – спрашивал он. – Сможете вы определить, например, исключительно по ним, принадлежит ли человек к негроидной или кавказской расе?

– Думаю, нет, – ответил полицейский.

– А можно ли по отпечаткам отличить человекообразную обезьяну от человека?

– По всей вероятности, да. Думаю, что отпечатки обезьяны окажутся проще, чем у более высокого организма.

– А отпечатки помеси обезьяны и человека будут иметь характеристики двух видов? – продолжал спрашивать Тарзан.

– Думаю, да, – ответил чиновник. – Наука еще недостаточно далеко ушла в исследовании подобных материй. Я бы не верил всему, что утверждают ученые. Но что касается различий между людьми, то в этом сомнений нет. В мире нет двух людей, которые имели бы одинаковые узоры на всех пальцах. Сомнительно также, что какой-то один отпечаток пальца может совпасть с отпечатком какого-либо другого пальца.

– А такое сравнение требует больших усилий? – спросил Д’Арно.

– Нет, обычно достаточно нескольких секунд, если различия разительны.

Д’Арно вынул из кармана маленькую черную книжицу и начал листать страницы. Тарзан смотрел на него с недоумением. Зачем она Д’Арно? Наконец лейтенант остановился на странице, где отпечатались детские пальчики, и протянул открытую книгу полицейскому.

– Скажите, эти отпечатки похожи на мои или на отпечатки мсье Тарзана? Можете ли вы идентифицировать их с одним из нас? – спросил он.

Офицер взял большую лупу и принялся тщательно изучать все три образчика, делая попутно заметки на листке бумаги. Тарзан понял наконец цель визита в полицию. Загадка всей его жизни заключалась в этих крошечных пятнышках. Стараясь умерить волнение, он наклонился вперед на стуле, а потом вдруг расслабился и откинулся на спинку. Д’Арно посмотрел на него с удивлением.

– Вы забыли о том, что ребенок, чьи отпечатки есть в книжке, умер, а его останки пролежали в хижине двадцать лет и что всю мою жизнь я видел его там, – с грустью произнес Тарзан.

Криминалист посмотрел на него в замешательстве.

– Ничего, капитан, продолжайте исследование, – подбодрил его Д’Арно. – Эту историю мы расскажем вам позже. Конечно, если мсье Тарзан согласится.

Тарзан кивнул.

– Но ты с ума сошел, мой дорогой Д’Арно, – настаивал он. – Эти маленькие пальчики погребены на западном побережье Африки.

– Я не уверен, Тарзан, – ответил Д’Арно. – Вполне возможно, но если ты не сын Джона Клейтона, то каким же образом ты попал в эти Богом забытые джунгли, где, кроме него, никогда не ступала нога белого человека?

– Ты забываешь про Калу.

– Ее я вообще не беру в расчет.

Друзья подошли к широкому окну, выходившему на бульвар. Некоторое время они наблюдали за спешащими по своим делам людьми. И Тарзан, и Д’Арно были погружены в собственные мысли.

«Однако немало времени понадобилось, чтобы сравнить эти отпечатки», – подумал Д’Арно, поглядев на криминалиста. Он с удивлением увидел, что полицейский, откинувшись в кресле, быстро листает страницы черного дневника. Д’Арно кашлянул. Чиновник поднял голову и, поймав его взгляд, поднес палец к губам, призывая к молчанию. Д’Арно отвернулся к окну, и тогда криминалист заговорил:

– Джентльмены! – объявил он.

Оба повернулись к нему.

– Не вызывает сомнений, что в этом исследовании на карту поставлено весьма многое и все зависит от точности сравнения. Поэтому я просил бы вас оставить материалы в моих руках до того момента, когда вернется наш главный специалист – мсье Декерк. Он должен возвратиться через несколько дней.

– А я-то надеялся узнать все сразу, – огорчился Д’Арно. – Завтра мсье Тарзан уплывает в Америку.

– Я обещаю, что вы телеграфируете ему о результатах через две недели, – сказал полицейский. – Но каковы будут эти результаты, я пока ответить не могу. Сходство есть, однако… Нет, лучше мы оставим этот вопрос мсье Декерку.

Глава 27
Опять великан

Перед старинным домом на окраине Балтимора остановилось такси. Пассажир расплатился с шофером и вышел. Это был человек лет сорока, хорошо сложенный, с правильными, выразительными чертами лица. Через минуту он уже находился в старом доме и направлялся в библиотеку.

– А, мистер Кэнлер! – приветствовал его старик, поднимаясь.

– Добрый вечер, дорогой профессор! – воскликнул гость, радушно протягивая ему руку.

– Кто вас пустил? – спросил профессор.

– Эсмеральда.

– Значит, она уже сообщила Джейн, что вы здесь.

– Дорогой профессор, я приехал в первую очередь к вам.

– Ну что ж, большая честь, – сказал профессор Портер.

– Профессор, – продолжал Роберт Кэнлер, старательно подбирая слова, – я приехал поговорить с вами относительно Джейн. Вы знаете, на что я надеюсь, и вы были так великодушны, одобряя мои ухаживания.

Профессор Архимед Кью Портер заерзал в кресле. Разговор на эту тему всегда заставлял его нервничать, и он сам не мог понять почему. Кэнлер был вполне подходящей парой для Джейн.

– Но ваша дочь ведет себя странно, – продолжал Кэнлер. – Она снова и снова откладывает решение под разными предлогами. И мне кажется, что, как только я выхожу за дверь, она облегченно вздыхает.

– Ну-ну, – произнес профессор Портер, – ну-ну, мистер Кэнлер. Джейн – самая послушная из дочерей. Она в точности исполнит то, что я ей скажу.

– Так, значит, я могу рассчитывать на ваше содействие? – спросил Кэнлер с облегчением.

– Разумеется, сэр, разумеется! – воскликнул профессор Портер. – Как же можно в этом усомниться?

– Здесь также находится молодой Клейтон, – продолжил Кэнлер. – И он болтается у вас в доме уже несколько месяцев. Не знаю, интересует ли он Джейн. Помимо своего титула, Клейтон унаследовал от отца весьма значительное имение, и было бы странно, если бы он в конце концов не добился своего, если только…

Тут Кэнлер сделал паузу.

– Ну-ну, мистер Кэнлер, если только… что?

– Если только вы не найдете нужным потребовать, чтобы мы с Джейн немедленно поженились, – четко произнес Кэнлер.

– Я уже говорил Джейн о том, насколько это было бы желательно, – с грустью сказал профессор Портер. – Мы не можем далее позволить себе оставаться в этом доме и жить, как того требует ее социальное положение.

– И что она ответила? – спросил Кэнлер.

– Она сказала, что еще не готова выйти замуж за кого бы то ни было, – ответил профессор Портер. – И что мы могли бы пока пожить на ферме в Северном Висконсине, оставшейся ей от матери. Эта ферма дает небольшой доход: арендаторы не только жили на него сами, но и высылали Джейн некоторую сумму каждый год. Она собирается перебраться туда в начале будущей недели. А Филандер и мистер Клейтон уже уехали, чтобы все приготовить к ее приезду.

– Туда уехал Клейтон? – воскликнул мистер Кэнлер, явно раздосадованный. – Почему же мне об этом не сказали? Я бы и сам с удовольствием занялся приготовлениями для мисс Джейн.

– Она считает, что мы и так слишком многим вам обязаны, мистер Кэнлер, – ответил профессор Портер.

Кэнлер собирался что-то сказать, но услышал шаги в соседнем зале, и в комнату вошла Джейн.

– Ах, прошу прощения! – сказала она, застыв в дверях. – Я думала, ты один, папа.

– Это всего лишь я, Джейн, – сказал Кэнлер, поднимаясь. – Не хотите ли войти и присоединиться к семейному совету? Мы как раз говорили о вас.

– Благодарю вас, – ответила Джейн, входя и занимая кресло, которое предложил ей Кэнлер. – Я только хотела сказать папе, что завтра из колледжа придет Тоби, чтобы запаковать книги. И мне хотелось бы знать, папа, без каких книг вы можете обойтись до осени? Очень прошу вас не брать с собой в Висконсин всю библиотеку: если бы я не воспротивилась, вы и в Африку потащили бы все книги без разбора.

– Как, Тоби здесь? – спросил профессор Портер.

– Да, я только что с ним виделась. Они обсуждают с Эсмеральдой какие-то религиозные вопросы на заднем дворе.

– Та-та-та, он же мне очень нужен! – вскричал профессор. – Прошу прощения, дети, я сейчас вернусь.

И старый джентльмен поспешно вышел из комнаты. А Кэнлер, пользуясь случаем, обратился к девушке.

– Послушайте, Джейн, – начал он решительно. – Как долго это будет продолжаться? Вы не отказались выйти за меня замуж, но и не пообещали сделать это. Я хочу завтра же получить разрешение, чтобы мы могли успеть повенчаться до вашего отъезда в Висконсин. Мне не нужно пышной свадьбы, и я уверен, что вас это также не заботит.

Эти слова обеспокоили девушку, но она не подала виду.

– Вы знаете, что таково желание вашего отца, – добавил Кэнлер.

– Да, знаю, – ответила Джейн еле слышно.

Она немного помолчала, а потом заговорила ледяным тоном:

– Понимаете ли вы, мистер Кэнлер, что вы меня покупаете? Покупаете за пачку презренных долларов? Разумеется, вы это понимаете, Роберт Кэнлер! Вы надеялись на стечение обстоятельств, когда одалживали папе деньги на эту безумную эскападу, которая бог весть почему закончилась успехом. И вы, мистер Кэнлер, были бы изумлены больше всех. Вы ни на секунду не верили в счастливый исход этого предприятия. Ведь вы слишком хороший бизнесмен. Слишком хороший для того, чтобы ссужать деньги искателям сокровищ. Слишком хороший, чтобы давать деньги без залога. Если только вы не имели в виду некий особенный залог. Вы знали, что, давая ссуду без обеспечения, вы получаете в качестве залога честь Портеров. И вы понимали, что есть только один способ заставить меня выйти за вас замуж без явного принуждения. Вы никогда не упоминаете о денежном долге. Будь на вашем месте любой другой, то я сочла бы это проявлением великодушия и благородства. Но вы затаили нечто иное, мистер Роберт Кэнлер! Я понимаю вас гораздо лучше, чем вы думаете. Да, разумеется, я выйду за вас замуж, если не найдется другого выхода, но давайте не делать вид, будто мы не понимаем, что происходит.

Пока она говорила, Роберт Кэнлер попеременно краснел и бледнел, а когда смолкла, встал и объявил с циничной улыбкой:

– Вы удивляете меня, Джейн. Мне казалось, что вы лучше умеете владеть собой и что у вас больше гордости. Да, я покупаю вас, и знаю, что и вы знаете это. Но не лучше ли вам притвориться, будто все обстоит иначе? Разве ваше самоуважение и портеровская гордость не уязвлены, когда вы думаете о себе как о продажной женщине? Но думайте что хотите, моя дорогая, – добавил он пренебрежительно, – в любом случае я собираюсь вас заполучить, а все остальное меня не интересует.

Не сказав ни слова, девушка повернулась и вышла из комнаты.

И все-таки до отъезда в Висконсин свадьба не состоялась. Джейн уехала на ферму вместе с отцом и Эсмеральдой. Роберт Кэнлер провожал их на вокзале. Когда поезд тронулся, мисс Портер холодно с ним попрощалась, а он крикнул ей вдогонку, что присоединится к ним через неделю-другую.

Клейтон и мистер Филандер пришли встречать поезд. Большой автомобиль Клейтона помчал всю компанию сквозь густые северные леса к маленькой ферме, где Джейн не бывала с самого детства. Дом стоял на пригорке в сотне ярдов от жилища арендатора. За те три недели, которые провели здесь Клейтон и мистер Филандер, дом претерпел большие изменения. Клейтон выписал из ближайшего города целую армию плотников, штукатуров, водопроводчиков и маляров, и старое обветшавшее здание превратилось в уютный двухэтажный коттедж, снабженный всеми современными удобствами, которые только можно было обеспечить за короткий срок.

– О боже, мистер Клейтон, что вы тут сделали! – воскликнула Джейн Портер.

Ее взволновала мысль о величине затрат на подобное предприятие.

– Тссс! – приложил Клейтон палец к губам. – Тише, а то ваш отец догадается. Если ему ничего не говорить, то он ничего и не заметит. Я просто не мог позволить ему жить среди той ужасающей грязи и разрухи, которую мы с мистером Филандером здесь застали. Я сделал очень мало, Джейн, по сравнению с тем, что хотел бы сделать. Пожалуйста, не говорите ему ничего.

– Но вы ведь знаете, что мы не можем расплатиться с вами! – воскликнула девушка. – Зачем же вы накладываете на меня столь ужасные обязательства?

– Не надо так говорить, Джейн, – с горечью ответил Клейтон. – Если бы речь шла только о вас! Но я не представляю, как наш дорогой профессор жил бы в таких ужасных условиях, которые мы здесь увидели. Неужели вы не поверите, что я старался только ради него, неужели не доставите мне это маленькое удовольствие?

– Я вам верю, мистер Клейтон, – ответила девушка. – Я верю, что вы достаточно щедры и благородны и сделали все только ради него. Ах, Сесил, как мне бы хотелось отплатить вам так, как вы заслуживаете и как вы сами желали бы!

– Но почему же вы не можете этого сделать, Джейн?

– Потому что я люблю другого.

– Кэнлера?

– Нет.

– Но вы собираетесь за него замуж. По крайней мере, так он сказал мне перед выездом из Балтимора.

Джейн нахмурилась.

– Я не люблю его, – заявила она с гордым видом.

– Значит, все это из-за денег, Джейн?

Девушка вздрогнула.

– Тогда почему он, а не я? – с горечью продолжал Клейтон. – У меня достаточно денег, их более чем достаточно.

– Я не люблю вас, Сесил, – ответила она, – но я уважаю вас. Если я должна опозорить себя, заключив сделку с мужчиной, то пусть им будет тот, кого я презираю. Я буду питать отвращение к мужчине, которому продала себя без любви, кто бы он ни был. Лучше уж вы останетесь один, но сохраните мое уважение и дружбу, чем если приобретете и меня, и мое презрение, – заключила она.

Клейтон решил не продолжать этот разговор, но в его сердце поднялась такая ненависть к Роберту Кэнлеру, что, когда неделю спустя тот приехал на своем новеньком шестицилиндровом автомобиле, Уильям Сесил Клейтон, лорд Грейсток, искренне желал ему смерти.

Прошла еще одна неделя, и за это время не случилось ничего особенного, но атмосфера в коттедже была крайне напряженной. Кэнлер настаивал на том, что Джейн должна немедленно выйти за него. В конце концов она уступила, не в силах больше выслушивать бесконечные упреки и домогательства. Было решено, что на следующий день Кэнлер съездит в город и привезет оттуда разрешение и священника.

Клейтон хотел уехать немедленно, как только узнал эту новость, но выражение усталости и безнадежности на лице девушки удержало его. Он не мог ее покинуть. Он утешал себя мыслью, что свадьбе все равно не быть. Клейтон чувствовал, что еще немного, и его ненависть к Кэнлеру перерастет в готовность пойти на убийство.

Рано утром Кэнлер отправился в город.

На востоке был виден густой дым, который стлался над лесом: в течение целой недели неподалеку от фермы бушевал лесной пожар, однако дул западный ветер, и ферме до сих пор опасность не угрожала. Около полудня Джейн вышла на прогулку. Она не позволила Клейтону себя сопровождать: ей хотелось побыть одной, а он с уважением относился к ее желаниям. Профессор Портер и мистер Филандер остались дома, пустившись в какой-то важный научный спор. Эсмеральда возилась на кухне, а Клейтон, у которого слипались глаза после бессонной ночи, упал на диван в гостиной и вскоре задремал.

Облака дыма на востоке все росли, поднимаясь в небо, и вдруг порывы ветра начали быстро относить их на запад. Арендатор и его семья уехали в город на рынок, и некому было предупредить живущих в коттедже о том, что к ним стремительно приближается разъяренный демон огня.

Вскоре пламя распространилось на леса вдоль дороги, ведущей на юг, препятствуя тем самым возвращению Кэнлера. Ветер немного изменил направление, и огонь перекинулся на север. Затем ветер подул в обратную сторону, и пожар почти остановился, словно его держала на поводке чья-то рука.

И в этот момент с северо-востока показался большой черный автомобиль. Он резко затормозил возле фермы, и из него выскочил темноволосый великан. Он стремительно пересек двор и скрылся в доме. Увидев лежавшего на диване Клейтона, мужчина сначала застыл как громом пораженный, но тут же подскочил к спящему. Он сильно потряс его за плечо и закричал:

– О боже, Клейтон, вы что, с ума здесь все сошли?! Вы не понимаете, что почти окружены пожаром? Где мисс Портер?

Клейтон вскочил на ноги. Он не узнал этого человека, но понял смысл сказанного и выбежал на веранду.

– Скотт! – крикнул он, а затем, вернувшись в дом, позвал: – Джейн! Джейн! Где вы?

На его крик сбежались Эсмеральда, профессор Портер и мистер Филандер.

– Где мисс Джейн? – кричал Клейтон, тряся Эсмеральду за плечи.

– О, Гаврииле! Мистер Клейтон, она же пошла погулять.

– И еще не вернулась?

И, не дожидаясь ответа, Клейтон бросился во двор, а за ним выбежали остальные.

– В каком направлении она ушла? – спросил темноволосый незнакомец у Эсмеральды.

– Вон по той дороге, – показала испуганная женщина.

На юге, куда она указывала, уже вовсю бушевало пламя.

– Посадите этих людей в другой автомобиль! – приказал незнакомец Клейтону. – Я видел тут машину, когда подъезжал. И вывозите их по северной дороге. А мой автомобиль оставьте здесь. Если я найду мисс Портер, он нам понадобится. А если не найду, он никому не понадобится. Делайте, как я сказал! – добавил он, увидев, что Клейтон колеблется.

И, не говоря больше ни слова, незнакомец бросился через пустошь по направлению к северо-западу, туда, где леса были еще не тронуты пожаром. Каждый из присутствующих испытал необъяснимое облечение оттого, что с них сняли тяжелую ответственность, и при этом все они не сомневались, что незнакомец спасет Джейн, если только ее еще можно спасти.

– Кто это? – спросил профессор Портер.

– Не знаю, – ответил Клейтон. – Он обратился ко мне по фамилии, и он знает Джейн, поскольку спрашивал о ней. И Эсмеральду он назвал по имени.

– В нем есть что-то чрезвычайно знакомое! – воскликнул мистер Филандер. – Но, клянусь, я его никогда раньше не видел.

– Да-да-да! – поддержал его профессор Портер. – В высшей степени примечательно! И кто же это может быть? И почему мне кажется, что Джейн теперь в безопасности, после того как он отправился ее искать?

– Не могу точно сказать, кто это, профессор, – задумчиво ответил Клейтон, – но я испытываю такое же странное чувство, как и вы. Однако пойдемте! – опомнился он. – Нам надо спасаться, пока пламя не окружило дом со всех сторон.

И все побежали к автомобилю Клейтона.

Джейн решила направиться к дому, как вдруг заметила, насколько близко подступил огонь лесного пожара. Она поспешила вперед, и ее тревога переросла в панику: девушка увидела, что языки пламени отрезают ей дорогу к коттеджу. Ей пришлось повернуть вглубь леса, чтобы обогнуть дом с западной стороны, в обход пожара. Однако очень скоро Джейн поняла, что это невозможно и ей остается только направиться к дороге, ведущей на юг, в город, и попытаться спастись. Через двадцать минут она вышла на дорогу, но за это время и здесь пожар успел отрезать ей путь.

Джейн в ужасе остановилась: перед ней была стена огня. Пожар распространился на полмили к югу и угрожал заключить спасительный для Джейн участок дороги в свои безжалостные объятия. Бежать назад, через лес, также не имело смысла: девушка уже попробовала это сделать и ничего не вышло. Джейн понимала, что всего через несколько минут надвигающееся с севера и с юга пламя сольется в одну беспощадную стихию.

Тогда девушка упала на колени в дорожной пыли и принялась молиться, чтобы Господь дал ей сил храбро встретить судьбу и чтобы ее отцу и друзьям удалось избежать смерти. Внезапно она услышала, как кто-то зовет ее:

– Джейн! Джейн Портер!

Голос был незнакомым.

– Я здесь! – откликнулась она. – Здесь! На дороге!

И тут она увидела, как кто-то движется по деревьям, перескакивая с ветки на ветку с быстротой белки. Ветер снова сменил направление, и облако дыма заслонило незнакомца, который приближался к ней. Потом сильная рука вдруг подхватила Джейн, и она взмыла вверх. Ее куда-то тащили, она слышала только вой ветра, и лишь по временам ее задевала какая-нибудь ветка.

Джейн открыла глаза. Далеко внизу были видны кустарники, небольшие деревья и земля. Мелькала листва. Великан перепрыгивал с дерева на дерево, не выпуская Джейн из своих рук. Она словно видела сон, в котором снова перенеслась в далекие африканские джунгли. Ах, если бы это был тот самый бог леса! Увы, это невозможно. Но кто же другой во всем мире обладает такой силой и ловкостью? Джейн украдкой взглянула в лицо своему спасителю и невольно вскрикнула. Это был он!

– Мой лесной человек! – прошептала она. – Нет, не может быть, это бред!

– Да, твой лесной человек, Джейн Портер. Твой первобытный дикарь явился из джунглей, чтобы разыскать свою женщину – ту, что убежала от него!

Последние слова Тарзан произнес почти яростно.

– Я не убегала, – прошептала она. – Я согласилась уехать лишь после того, как неделю прождала твоего возвращения.

Пожар остался позади, и Тарзан спустился на землю. Они пошли бок о бок по направлению к коттеджу. Ветер снова переменился и стал отгонять огонь. Еще час – и пожар погаснет сам собой.

– Почему ты не вернулся? – спросила она.

– Мне пришлось выхаживать Д’Арно, он был тяжело ранен.

– Так я и знала! – воскликнула она. – А они говорили, что ты ушел к чернокожим, что это твое племя.

Тарзан только рассмеялся.

– Но ты ведь им не поверила, Джейн?

– Нет. А как мне тебя звать? – спросила она. – Как твое имя?

– Когда мы познакомились, я был Тарзаном из племени обезьян, – ответил он.

– Тарзан из племени обезьян! – воскликнула она. – Так это на твою записку я отвечала перед отъездом?

– Да, конечно. А чья она была, по-твоему?

– Я не знала. Но как же она могла быть твоей, ведь Тарзан из племени обезьян написал ее по-английски, а ты не понимал ни слова ни на одном языке?

Он снова засмеялся.

– Это долгая история. Записка написана мной, хотя я и не мог говорить. А теперь Д’Арно сделал еще хуже: он научил меня говорить на французском вместо английского. Вот и мой автомобиль, – показал он, – садись туда, мы должны догнать твоего отца, они еще не успели далеко уехать.

– Так, значит, когда ты писала в своей записке, что любишь другого, ты имела в виду меня?

– Да, именно тебя, – ответила она просто.

– Но в Балтиморе… Как я разыскивал тебя там! В Балтиморе мне сказали, что ты, наверное, уже замужем. Что некто по фамилии Кэнлер приехал сюда, чтобы взять тебя в жены. Это правда?

– Да.

– Ты его любишь?

– Нет.

– Ты любишь меня?

Она закрыла лицо руками:

– Я обещана другому. Я не могу ответить тебе, Тарзан из племени обезьян!

– Ты уже ответила. А теперь скажи, почему ты выходишь замуж за человека, которого не любишь?

– Мой отец должен ему большую сумму.

Тут Тарзан неожиданно вспомнил содержание письма, в котором Джейн писала подруге о некоем Роберте Кэнлере и намекала на трудное положение, но Тарзан не мог тогда понять ее сути. Он улыбнулся:

– Если бы твой отец не потерял клад, ты не должна была бы выполнять обещание, данное этому Кэнлеру?

– Я могла бы попросить его отпустить меня.

– А если бы он отказался?

– Я дала ему слово.

Тарзан немного помолчал. Автомобиль мчался по неровной дороге. Пожар продолжал бушевать справа от них, и изменение ветра могло перекрыть этот последний путь к спасению. Но вот они наконец миновали опасное место, и Тарзан снизил скорость.

– А что, если я его попрошу? – вызвался он.

– Кэнлер вряд ли согласится выполнить просьбу незнакомца, – ответила Джейн. – Особенно того, кто сам претендует на меня.

– Теркоз согласился, – мрачно заметил Тарзан.

Джейн вздрогнула и со страхом посмотрела на сидящего рядом с ней силача: она поняла, что речь шла об огромной обезьяне, которую Тарзан убил.

– Здесь не африканские джунгли, – сказала она, – и ты уже не дикий зверь. Ты джентльмен, а джентльмены не совершают хладнокровных убийств.

– В душе я по-прежнему дикий зверь, – ответил он негромко, словно прислушиваясь к себе самому.

Они помолчали еще немного.

– Джейн, – сказал наконец Тарзан, – если бы ты была свободна, ты вышла бы за меня?

Она ответила не сразу. Он терпеливо ждал.

Девушка пыталась собраться с мыслями. Что она знала об этом странном человеке? Что он сам знал о себе? Кто он такой? Кто были его родители? У него дикое имя. У него нет фамилии. Будет ли она счастлива с этим безродным человеком из джунглей? Найдется ли у нее что-то общее с мужем, который провел жизнь, бегая по деревьям в африканских лесах, сражаясь со свирепыми обезьянами, вырывая куски из плоти только что убитой жертвы и жадно вонзая в это сырое мясо крепкие зубы, в то время как его соплеменники с рычанием дрались за свою долю? Сможет ли он когда-нибудь принять образ жизни ее социального круга? Ведь ей страшно даже представить, что она должна будет принять его образ жизни. Возможно ли счастье в столь неравном браке?

– Ты не отвечаешь, – сказал Тарзан. – Ты не хочешь делать мне больно?

– Я не знаю, что ответить, – с грустью промолвила Джейн. – Я не могу понять саму себя.

– Так, значит, ты меня не любишь? – спросил он спокойным голосом.

– Не спрашивай. Ты будешь счастливей без меня. Ты не создан для условностей и запретов, которые налагает общество. Рано или поздно цивилизация покажется тебе скучной, и немного погодя ты захочешь вернуться к прежней свободе, к той жизни, к которой я так же не приспособлена, как ты к моей.

– Что ж, я понимаю, – ответил он тихо. – Не буду настаивать. Мне хотелось бы видеть счастливой тебя, а не себя. А теперь мне ясно, что ты не обретешь счастье со мной – с обезьяной.

В его голосе послышалась нотка горечи.

– Не говори так! – запротестовала Джейн. – Пожалуйста, не надо! Ты не понимаешь.

Но прежде чем Джейн успела договорить, дорога повернула и они подъехали к маленькой деревушке, где увидели машину Клейтона. Вокруг автомобиля стояли все спасшиеся от пожара.

Глава 28
Заключение

При появлении Джейн послышались возгласы радости и облегчения. Тарзан остановил автомобиль, и профессор Портер заключил дочь в объятия.

В первый момент никто не обращал внимания на Тарзана, который продолжал молча сидеть на водительском месте.

Клейтон первым вспомнил про него и протянул ему руку.

– Как нам отблагодарить вас? – воскликнул он. – Вы спасли нас всех. Вы назвали меня по фамилии в коттедже, но я никак не могу вспомнить вас, хотя чувствую что-то очень знакомое. Мне кажется, я хорошо знал вас в прошлом, но это было очень давно и при совсем других обстоятельствах.

Тарзан улыбнулся и пожал протянутую руку.

– Вы совершенно правы, мсье Клейтон, – ответил он по-французски. – Надеюсь, вы извините меня, что я не отвечаю по-английски. Я пока только учу этот язык и, хотя понимаю довольно хорошо, говорю еще очень плохо.

– Но кто же вы? – продолжал настаивать Клейтон, переходя на французский.

– Тарзан из племени обезьян.

Клейтон отшатнулся.

– О боже! – воскликнул он. – И правда!

Тут подошли, также желая выразить благодарность, профессор Портер и мистер Филандер. Узнав, в чем дело, они выразили удивление и радость от встречи с другом, да еще так далеко от его родных джунглей.

Все переместились в небольшую гостиницу, где Клейтон договорился о размещении. Компания расположилась в маленьком душном холле, когда послышался звук приближающегося автомобиля. Мистер Филандер, сидевший ближе всех к окну, увидел, как к стоянке подъехала новая машина.

– О господи! – воскликнул мистер Филандер с некоторым неудовольствием. – Это мистер Кэнлер. А я так надеялся, что… э-э… я полагал… В общем, мы очень рады, что ему удалось избежать огня, – закончил он с запинкой.

– Ай-яй-яй, мистер Филандер! – произнес профессор Портер. – Ай-яй-яй! Я всегда учил своих студентов: считайте до десяти, прежде чем высказать то, что чувствуете. На вашем месте, мистер Филандер, я досчитал бы по крайней мере до тысячи, а потом все равно промолчал бы.

– О господи, так и есть! – согласился секретарь. – А кто же другой джентльмен – священник, приехавший вместе с ним?

Джейн побледнела. Клейтон привстал, потом снова сел. Профессор Портер нервным движением снял очки, подышал на них и снова нацепил, так и не протерев. Эсмеральда что-то проворчала себе под нос. Один только Тарзан ничего не понял. Наконец в комнату быстро вошел Роберт Кэнлер.

– Слава богу! – провозгласил он. – А я опасался худшего до тех самых пор, пока не увидел ваш автомобиль, Клейтон. Огонь преградил мне путь по южной дороге, пришлось возвращаться в город и потом добираться в объезд по восточной. Мне казалось, мы никогда не доберемся до коттеджа.

Эта речь не вызвала ни у кого восторга. Тарзан смотрел на Роберта Кэнлера, как Сабор на добычу. Джейн поглядела на него и нервно кашлянула.

– Мистер Кэнлер, – сказала она. – Это мсье Тарзан, наш старый друг.

Кэнлер обернулся и протянул руку. Тарзан поднялся и поклонился со всей учтивостью, но при этом словно не заметил руки Кэнлера. Кэнлер не подал вида.

– А это его преподобие мистер Тоусли, Джейн, – представил священника Кэнлер. – Мистер Тоусли, это мисс Портер.

Священник с улыбкой поклонился. Кэнлер познакомил его с другими собравшимися в гостиной.

– Мы можем провести обряд прямо сейчас, Джейн, – сказал Кэнлер. – Тогда мы успеем на полуночный поезд в город.

Тарзан наконец понял, в чем дело. Он посмотрел, сощурив глаза, на Джейн, но та не двигалась. Она колебалась. Все напряженно молчали, глядя на Джейн и ожидая ее ответа.

– А нельзя подождать несколько дней? – спросила она. – У меня совсем расшатались нервы. Я столько пережила сегодня.

Кэнлер почувствовал враждебность, исходящую от всех присутствующих, и рассердился.

– Мы ждали до тех пор, пока я соглашался ждать, – оборвал он ее. – Вы обещали выйти за меня замуж. Я не позволю больше с собой играть. Вот разрешение на брак, и здесь присутствует священник. Начинайте, мистер Тоусли! Прошу вас, Джейн! Свидетелей много, даже более чем достаточно, – добавил он саркастически.

Взяв Джейн Портер за руку, он направился к ожидавшему их священнику. Но не успел Кэнлер сделать и шага, как тяжелая рука легла ему на плечо, сдавив его железными пальцами. Другая рука тут же схватила его за горло, и Кэнлер поднялся на воздух и затрясся, как мышь в кошачьих лапах.

Джейн обернулась и с ужасом посмотрела на Тарзана. На его лбу вспыхнул красный шрам, который она однажды уже видела, когда в далекой Африке Тарзан из племени обезьян вступил в смертельный поединок с огромным Теркозом. Понимая, что Тарзан не остановится перед убийством, Джейн с криком ужаса бросилась к нему, чтобы удержать человека-обезьяну. Но боялась она больше за Тарзана, чем за Кэнлера, потому что понимала, какое суровое наказание человеческое правосудие готовит убийце.

Клейтон оказался проворнее Джейн: он первым подбежал к Тарзану и попытался высвободить Кэнлера из железных объятий. Однако одним движением могучей руки англичанин был отброшен на другой конец комнаты. Тогда Джейн решительно взяла за руку Тарзана и взглянула ему в глаза.

– Ради меня, – попросила она.

Хватка сразу ослабела, и Кэнлер смог дышать.

Тарзан взглянул на Джейн.

– Ты хочешь, чтобы это осталось жить? – спросил он с удивлением.

– Я не хочу, чтобы он умер от твоих рук, мой друг, – ответила она. – Я не хочу, чтобы ты сделался убийцей.

Тарзан отпустил горло Кэнлера.

– Вы освобождаете ее от данного слова? – спросил он. – Это цена вашей жизни.

Кэнлер, жадно хватавший воздух, только кивнул.

– Вы никогда больше не будете надоедать ей?

Тот снова кивнул. Лицо Кэнлера было искажено гримасой ужаса – всего мгновение назад он ощутил дыхание смерти. Тарзан отпустил его совсем, и Кэнлер, пошатываясь, направился к двери. Он вышел, и перепуганный священник поспешил последовать его примеру.

Тарзан обратился к Джейн.

– Можно нам поговорить наедине? – попросил он.

Девушка кивнула и вышла на веранду гостиницы. Разговора, который состоялся в гостиной, она не услышала.

– Погодите! – сказал профессор Портер, когда Тарзан хотел уже последовать за Джейн.

Профессор был совершенно потрясен неожиданным и стремительным развитием событий.

– Прежде чем мы продолжим, сэр, я хотел бы услышать объяснения по поводу случившегося. По какому праву, сэр, вы встаете между моей дочерью и мистером Кэнлером? Я обещал ему ее руку, и, невзирая на наши личные симпатии и антипатии, сэр, это обещание будет исполнено.

– Профессор Портер, – ответил Тарзан, – я вмешался потому, что ваша дочь не любит мистера Кэнлера и не хочет выходить за него замуж. И мне этого было достаточно.

– Вы сами не понимаете, что наделали, – сказал профессор Портер. – Теперь он, несомненно, откажется на ней жениться.

– Разумеется, откажется, – решительно подтвердил Тарзан и добавил: – Вам не о чем беспокоиться, ваша честь не пострадает, профессор Портер. Вы сможете выплатить этому Кэнлеру весь долг, как только доберетесь до дома.

– Так-так-так, сэр! – воскликнул профессор Портер. – Что вы имеете в виду?

– Ваш клад найден, – ответил Тарзан.

– Что? Что вы такое говорите? Да вы с ума сошли. Этого не может быть!

– Может. Это я унес его, я не знал ни его ценности, ни кому он принадлежит. Я видел, как матросы его закопали, а потом откопал и перепрятал в другом месте, как сделали бы обезьяны. Когда Д’Арно объяснил мне, что внутри сундука и что этот клад значит для вас, я вернулся в джунгли и выкопал его. Сундук уже принес всем столько несчастий, страданий и потерь, что Д’Арно решил: не стоит тащить его сюда, как хотел сделать я, и вместо этого передал со мной аккредитив. Вот он, профессор Портер.

Тарзан вынул из кармана конверт и протянул его ошеломленному профессору.

– Здесь двести сорок одна тысяча долларов. Клад был тщательно оценен экспертами, а чтобы у вас не возникло подозрений, Д’Арно сам купил его и теперь держит его для вас на тот случай, если вы предпочтете драгоценности деньгам.

– Мы и так были всем вам обязаны, сэр, – произнес профессор Портер дрожащим голосом, – а теперь вы оказали еще и эту, величайшую из всех, услугу. Вы спасли мою честь!

Клейтон, выходивший из гостиницы вслед за Кэнлером, вернулся.

– Простите, пожалуйста, – сказал он, – я думаю, нам лучше возвратиться в город до темноты и первым же поездом убраться из этих лесов. Местные жители говорят, что огонь медленно движется в нашем направлении.

Это известие прервало разговор, и все направились к автомобилям. Клейтон, Джейн, профессор и Эсмеральда сели в машину Клейтона, а Тарзан посадил к себе мистера Филандера.

– О господи! – воскликнул мистер Филандер, когда Тарзан двинулся в путь вслед за Клейтоном. – И кто бы мог о таком подумать! Когда я видел вас в последний раз, вы были настоящим дикарем, скакавшим по веткам в тропическом африканском лесу, а теперь вы везете меня по дороге в Висконсине на французском автомобиле. О господи! Это просто замечательно!

– Да, – кивнул Тарзан и прибавил после паузы: – Мистер Филандер, помните ли вы, как были найдены и похоронены три скелета из моей хижины в африканских джунглях?

– Прекрасно помню, сэр, прекрасно, – ответил мистер Филандер.

– Не было ли чего-то странного в каком-либо из этих скелетов?

Мистер Филандер внимательно посмотрел на Тарзана и поинтересовался:

– А почему вы спрашиваете?

– Мне очень важно это знать, – ответил тот. – Ваш ответ может пролить свет на некую тайну. Во всяком случае, хуже не будет. В крайнем случае тайна останется неразгаданной. В последние месяцы я обдумывал одну идею относительно этих скелетов и хотел бы услышать ваше мнение: все три скелета были человеческими?

– Нет, – ответил мистер Филандер. – Самый маленький из них, тот, что был найден в колыбели, принадлежал детенышу человекообразной обезьяны.

– Благодарю вас, – сказал Тарзан.

Тем временем Джейн, сидевшая в первой машине, лихорадочно решала, как же ей быть. Она понимала, о чем хотел спросить у нее Тарзан наедине, и знала, что должна дать ему ответ в ближайшее время. Тарзан не из тех, от кого можно отделаться пустыми словами, и сама мысль о предстоящем разговоре с ним пугала ее. А можно ли любить того, кого боишься? Джейн понимала, что тогда, в дебрях Африки, она прониклась ощущением сказки. Но здесь, в прозаическом Висконсине, никакой сказки уже не чувствовалось. Этот безупречно одетый молодой француз не будил в ней первобытную женщину, как тот лесной бог. Любит ли она его? Джейн и сама теперь не знала.

Она искоса взглянула на Клейтона. Вот человек, получивший то же воспитание, что и она. Человек, имеющий то общественное положение, которое, как ее учили, является основой благополучного брака. Разве разум не подсказывает ей остановить выбор на этом молодом британском джентльмене? Ведь его любовь – именно то, чего жаждет всякая цивилизованная женщина. Смогла бы она полюбить Клейтона? Джейн не видела причин, почему этого не могло бы произойти. Она не была расчетлива по своей природе, но воспитание, окружение и наследственность научили ее прибегать к помощи разума даже в сердечных делах.

Она была сбита с толку, когда руки молодого сильного мужчины обняли ее в далеких африканских джунглях, и то же произошло сегодня в лесах Висконсина. Теперь Джейн объясняла свои чувства проявлением инстинктов, психологическим откликом таившейся в ней первобытной женщины на зов первобытного мужчины. Если он никогда не прикоснется к ней впредь, рассуждала Джейн, то ее никогда больше не потянет к нему. И значит, она не любит его. Это было всего лишь временное помрачение, вызванное нервным возбуждением и физическим контактом. Однако в будущем, в случае брака, их отношения не могут основываться только на возбуждении, и сила физического контакта в конце концов сменится привычкой к близости. Она снова посмотрела на Клейтона. Он был очень красив, и в каждом его движении чувствовался настоящий джентльмен. Таким мужем можно гордиться.

И в этот момент Клейтон заговорил. Сделай он это минутой раньше или позже, и судьбы этих трех людей могли бы сложиться иначе. Случайность помогла Клейтону выбрать верный психологический момент.

– Вы теперь свободны, Джейн, – сказал он. – И если вы скажете «да», то я посвящу всю свою жизнь тому, чтобы сделать вас счастливой.

– Да, – прошептала она.

В тот же вечер в маленьком зале ожидания на станции состоялся разговор между Тарзаном и мисс Портер.

– Ты свободна теперь, Джейн, – сказал он, – и я пришел из тьмы веков, из логова первобытного человека, чтобы сказать: ради тебя я приобщился к цивилизации, ради тебя я пересек океаны и континенты, ради тебя я стану таким, каким ты захочешь меня видеть. Я сделаю тебя счастливой, Джейн, в той жизни, которую ты знаешь и любишь. Выйдешь ли ты за меня замуж?

Джейн впервые в жизни почувствовала всю глубину чувства этого мужчины и поняла, сколь многого он добился в короткое время ради ее любви. Она склонила голову и закрыла лицо руками. Что же она наделала? Испугалась поддаться на уговоры этого силача и сожгла все мосты. Побоялась без всяких оснований совершить ужасную ошибку и сделала ошибку куда худшую.

И тогда она рассказала ему всю правду, слово в слово, не пытаясь обелить себя и оправдать свое заблуждение.

– Как же теперь быть? – спросил Тарзан. – Ты все-таки любишь меня. И я люблю тебя. Но я не знаю, что предписывает мораль, которая правит в обществе. Пусть решение останется за тобой, ведь ты лучше понимаешь, что в конечном итоге принесет тебе счастье.

– Я не могу сказать ему «нет», Тарзан, – ответила Джейн. – Он тоже любит меня, и он очень хороший человек. Я не смогу глядеть в глаза ни тебе, ни кому-либо еще из честных людей, если нарушу слово, данное мистеру Клейтону. Я сдержу его, и ты должен помочь мне нести это бремя, хотя после сегодняшнего вечера мы уже никогда не увидимся.

В зал вошли другие, и Тарзан молча отвернулся к окну. Но он не видел, что происходило на улице. В окне ему мерещилась зеленая поляна, окруженная переплетениями чудесных тропических растений и цветов, над ней шумела листва могучих деревьев, а еще выше сияла синева африканского неба. В центре поляны на земляном возвышении сидела девушка, а рядом – молодой человек. Они ели прекрасные плоды, глядя друг другу в глаза и смеясь. Они были счастливы и были одни на всем свете.

Его мечтания прервал железнодорожный служащий, который вошел в зал ожидания с вопросом, нет ли здесь джентльмена по имени Тарзан?

– Я мсье Тарзан, – ответил наш герой.

– Вам телеграмма из Парижа, ее переслали сюда из Балтимора.

Тарзан вскрыл конверт и увидел, что депеша было от Д’Арно.

Отпечатки пальцев доказывают, что ты Грейсток. Поздравляю. Д’Арно.

Тарзан прочитал, и в этот момент к нему подошел с протянутой для пожатия рукой Клейтон. Перед Тарзаном стоял человек, получивший его титул, его поместья, а теперь собирающийся жениться на его любимой девушке. И достаточно было одного слова, чтобы вся жизнь этого человека резко изменилась. Тарзан может забрать у него титул, земли, замки, а главное – отнять у него Джейн Портер.

– Послушайте, старина, – заговорил Клейтон, – у меня не было случая поблагодарить вас за все, что вы для нас сделали. Вы постоянно спасали нам жизнь, сначала в Африке, а теперь и здесь, и я ужасно рад, что вы приехали сюда. Нам надо познакомиться получше. Я часто думал о вас и вашей удивительной жизни. Если можно, нельзя ли узнать: каким образом, черт побери, попали вы в эти жуткие джунгли?

– Я там родился, – спокойно ответил Тарзан. – Моя мать была обезьяна, и она, разумеется, не могла рассказать мне об обстоятельствах моего рождения. Отца своего я не знал.

О дальнейших приключениях лорда Грейстока читайте «Возвращение Тарзана».

Возвращение Тарзана

Глава 1
Случай на океанском лайнере

– Magnifique!^[9] – вполголоса произнесла графиня де Куд.

– А? – повернулся к своей молодой жене граф. – Что именно?

Он осматривался вокруг – что же ее так восхитило?

– Нет-нет, ничего особенного, дорогой, – успокоила его графиня, чуть покраснев. – Я всего лишь с восхищением вспомнила эти громадные здания – небоскребы, как их называют там, в Нью-Йорке.

И красавица-графиня, усевшись поудобнее в шезлонге на палубе парохода, снова взялась за чтение журнала: минуту назад она уронила журнал на колени, охваченная приятными воспоминаниями, – «ничего особенного».

Граф тоже продолжил читать, но его мучил вопрос: отчего это через три дня после отъезда из Нью-Йорка его жена вдруг начала восхищаться зданиями, которые прежде называла «чудовищными»? Он отложил книгу и сказал:

– Ужасно скучное сочинение, Ольга. Пойду-ка поищу кого-нибудь, кто соскучился не меньше моего. Может быть, удастся составить партию.

– Не очень-то вы любезны, дражайший супруг, – с улыбкой ответила молодая женщина. – Но поскольку мне тоже скучно, я вас прощаю. Идите играйте в ваши несносные карты, если уж вам так хочется.

Когда граф ушел, Ольга украдкой взглянула на молодого человека – тот лениво растянулся в кресле неподалеку.

– Magnifique! – выдохнула она снова.

Двадцатилетняя графиня Ольга де Куд была верной и преданной женой, но она вышла замуж за человека вдвое старше себя не по воле сердца, а по воле судьбы и титулованного русского папеньки. Однако на том основании, что графиня позволила себе негромкое восклицание при виде красивого молодого незнакомца, еще нельзя заключить, что мысленно она склонялась к измене супругу. Она просто поглядела на своего соседа с тем восхищением, какое вызвал бы у нее совершенный образец некой породы животных. А в этом отношении молодой человек, несомненно, заслуживал внимания.

Красавец поднялся, чтобы уйти в каюту. Еще раз тайком взглянув на его профиль, графиня жестом подозвала проходившего мимо стюарда и спросила:

– Кто этот джентльмен?

– Он числится в списках пассажиров как мсье Тарзан из Африки, – ответил тот.

«Имение немаленькое», – подумала девушка. Необычное имя еще больше подогрело ее любопытство.

Тарзан тем временем не спеша направился в курительный салон. У самого входа он столкнулся с двумя мужчинами, которые оживленно что-то обсуждали, явно опасаясь быть услышанными. Молодой человек не удостоил бы их вниманием, если бы не странный, словно виноватый взгляд, брошенный одним из них. Эти двое напомнили Тарзану злодеев из мелодрам, виденных им в парижских театрах. Оба были смуглыми, все время переглядывались, перешептывались, чем и усиливалось сходство.

Тарзан вошел в салон и уселся в кресло, стоявшее несколько поодаль от других. Он не был расположен к разговорам и потягивал абсент, не без грусти вспоминая события последних недель своей жизни. Снова и снова Тарзан задавал себе вопрос: верно ли он поступил, отказавшись от прав, принадлежащих ему по рождению, в пользу человека хоть и достойного, но которому ничем не был обязан? Нет, не ради Уильяма Сесила Клейтона, лорда Грейстока, он сделал это, а ради любимой девушки. Они оба ее любили, но капризная фортуна оказалась на стороне Клейтона.

Но еще мучительнее было сознавать, что и Джейн любит Тарзана, и все-таки тем вечером на полустанке, затерянном в лесах Висконсина, он не смог бы поступить иначе: он думал в первую очередь о счастье Джейн. Недолгое знакомство с цивилизацией и культурными людьми подсказывало Тарзану, что без денег и определенного положения в обществе большинству из них жизнь кажется несносной.

У Джейн Портер с рождения было то и другое. Отобрав богатство и титул у ее будущего мужа, Тарзан попросту вверг бы их обоих в нищету. Но то, что в этом случае Джейн могла бы отвернуться от Клейтона, Тарзану и в голову не приходило: он приписывал другим ту же честность и преданность, которыми обладал сам, и в данном случае ничуть не заблуждался. Подобное несчастье лишь сильнее связало бы Джейн Портер с Клейтоном и заставило бы держать слово.

Мысли Тарзана обратились от прошлого к будущему. Он задумался о возвращении в джунгли – в те дикие, жестокие джунгли, где родился и провел юность, где прожил двадцать из своих двадцати двух лет. Будет ли это возвращение радостным? Но кто из многочисленных обитателей лесов обрадуется ему? Никто. Только Тантор, слон, – единственный, кого Тарзан мог бы назвать своим другом. Для всех остальных он, как и прежде, будет либо добычей, либо охотником. И даже обезьяны его племени не проявят дружеского отношения.

Если цивилизация чему-то и научила Тарзана из племени обезьян, то это искать общества себе подобных и ценить удовольствие от общения с близкими по духу. Теперь Тарзану трудно было снова оказаться лишенным возможности поговорить хоть с кем-нибудь на одном из человеческих языков, которые ему так нравилось учить. Вот почему Тарзан находил мало утешительного в будущем, но это был его выбор.

Тарзан сидел в раздумье, с папиросой в руке, как вдруг в зеркале, висевшем прямо перед ним, он увидел, как четверо мужчин играли за столом в карты. Один из них поднялся, чтобы уйти, и к столу подошел другой. Вежливо поклонившись, новый участник попросил позволения занять освободившееся место, чтобы игра не прервалась. Это был один из тех двоих, кого Тарзан встретил у входа в курительный салон, – тот, что меньше ростом.

Это обстоятельство немного заинтересовало Тарзана, и он начал изредка поглядывать в зеркало на игроков, продолжая, впрочем, размышлять о своем будущем. Среди игроков был еще один человек, которого Тарзан уже видел раньше: это был граф де Куд, он сидел как раз напротив зеркала. Утром всезнающий лакей указал Тарзану на него, сообщив, что это человек очень известный, занимающий высокий пост во французском военном министерстве.

Внезапно картинка в зеркале изменилась, и Тарзан принялся следить за отражением очень внимательно. В салон вошел второй смуглый человек и встал за спиной у графа. Этот подозрительный тип украдкой огляделся и, не заметив, что Тарзан наблюдает за ним в зеркало, вороватым движением вынул из кармана какой-то предмет. Тарзан не мог разглядеть, что именно, поскольку заговорщик прикрывал этот предмет рукой.

Затем смуглый господин осторожно приблизился к графу и вдруг очень ловко всунул ему что-то в карман, а потом как ни в чем не бывало вернулся на прежнее место и принялся рассматривать карты француза. Тарзан был озадачен и не отрывал взгляда от зеркала, чтобы ничего не упустить.

Игра продолжалась еще около десяти минут, пока граф не выиграл значительную сумму у недавно присоединившегося игрока. Тут Тарзан увидел, как человек, стоявший за спиной графа, кивнул своему сообщнику. Тот немедленно поднялся и, указывая на графа, произнес:

– Если бы я знал, что этот господин профессиональный шулер, я бы не сел с ним за стол!

Граф и двое других игроков вскочили. Лицо де Куда смертельно побледнело.

– Как вы смеете, сэр?! – вскричал он. – Да знаете ли вы, с кем разговариваете?

– Прекрасно знаю. Я говорю, и в последний раз, с тем, кто играет нечестно.

Граф перегнулся через стол и дал говорившему пощечину. Их тут же растащили.

– Здесь какая-то ошибка! – воскликнул один из игроков. – Ведь это же граф де Куд!

– Если я ошибся, – заявил обвинитель, – то готов извиниться. Но прежде пусть господин граф объяснит, откуда у него карты в боковом кармане. Я видел, как он их туда положил.

Человек, подсунувший карты в карман графу, повернулся, чтобы выйти из салона, но, к своему большому неудовольствию, обнаружил, что путь ему преградил высокий сероглазый незнакомец.

– Пардон, – отрывисто произнес заговорщик, пытаясь обойти препятствие.

– А ну-ка, подождите! – велел ему Тарзан.

– Что такое, мсье?! – задиристо вскрикнул тот. – Позвольте пройти!

– Погодите. Вы должны кое-что объяснить.

Заговорщик потерял терпение и, выругавшись сквозь зубы, попытался оттолкнуть Тарзана. Человек-обезьяна только улыбнулся в ответ, а затем взял этого здоровенного малого за воротник сюртука и подвел к столу, не обращая ни малейшего внимания на его проклятия, протесты, сопротивление и даже удары.

Так Николай Роков впервые смог оценить мускулы Тарзана, когда-то одержавшего победу над львом Нумой и над громадной обезьяной Теркозом.

Человек, бросивший обвинение де Куду, и два других игрока стояли и молча ожидали объяснений графа. Привлеченные скандалом, к столу подтянулись и другие пассажиры. Все ждали развязки.

– Этот человек не в своем уме, – объявил граф. – Джентльмены, прошу вас: пусть кто-нибудь из вас меня обыщет.

– Но обвинение смехотворно, – заметил один из игроков.

– Запустите руку в его карман, и вам станет не до смеха, – требовал обвинитель. Увидев, что игроки все еще колеблются, он добавил: – Ну что ж, давайте я сам это сделаю, раз нет желающих.

И он сделал шаг по направлению к графу.

– Нет, мсье, – поднял руку граф. – Я согласен на обыск только при условии, что его произведет джентльмен.

– В обыске нет необходимости. Карты действительно находятся у графа в кармане. Я видел, как их туда положили, – объявил Тарзан.

Все с удивлением обернулись к новому участнику сцены и увидели прекрасно сложенного молодого человека, который тащил к ним сопротивляющегося смуглого мужчину.

– Ага, тут заговор! – в гневе воскликнул де Куд. – У меня в кармане нет карт!

С этими словами он сунул руку в карман. Все смолкли.

Граф смертельно побледнел и медленно вынул руку. В ней были зажаты три карты.

Он молча оглядел все общество с выражением ужаса на лице и густо покраснел. Собравшиеся реагировали по-разному: кто с сочувствием, а кто с презрением. Все понимали, что речь идет о чести.

– Против вас затеян заговор, мсье, – сказал сероглазый незнакомец. – Джентльмены! – продолжал он, обращаясь ко всем собравшимся. – Граф не знал о том, что эти карты лежат у него в кармане. Их ему подбросили, пока он был занят игрой. С того места, где я находился, мне было все видно в зеркало. Вот этот человек, которому я не дал сбежать, подсунул графу карты.

Де Куд теперь внимательно посмотрел на пленника Тарзана.

– Mon Dieu!^[10] Николай! – вскричал он. – Ты?

Затем он обернулся к своему обвинителю и пригляделся к нему:

– Ах, вот это кто! А я не узнал вас с этой бородой, Павлов. Она совершенно изменила ваше лицо. Но теперь я все понимаю. Все ясно, джентльмены.

– Что с ними делать, мсье? – спросил Тарзан. – Может, отвести их к капитану?

– Нет, не нужно, мой друг, – поспешно произнес граф. – Это личное дело, и я прошу вас забыть о нем. Мне достаточно и того, что с меня сняты обвинения. И прошу вас держаться подальше от этих господ. Однако, мсье, как же мне отблагодарить вас за такую услугу? Вот моя визитная карточка, и если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, знайте, что я всегда к вашим услугам.

Тарзан отпустил Рокова, и тот поспешил вон из салона вместе со своим сообщником Павловым. В дверях Роков обернулся к Тарзану:

– Мсье, вы еще пожалеете о том, что вмешались в чужие дела.

В ответ Тарзан только улыбнулся. Поклонившись графу, он протянул ему свою визитку. На ней значилось:

Мсье Жан К. Тарзан

– Мсье Тарзан, – сказал граф, – вам, вероятно, придется пожалеть о знакомстве со мной. Благодаря моей дружбе вы приобрели врагов в лице двух самых отъявленных негодяев во всей Европе. Прошу вас, сударь, старайтесь избегать встреч с ними.

– Мне попадались куда более грозные враги, мой дорогой граф, – улыбаясь, ответил Тарзан, – однако я остался живым и невредимым. Не думаю, что эти двое сумеют мне навредить.

– Дай бог, мсье, – кивнул де Куд. – Однако нет ничего дурного в том, чтобы быть настороже. Знайте, что теперь у вас есть по крайней мере один враг, который не забывает и не прощает, в его отравленном злобой уме вечно рождаются замыслы новых злодейств, и он мстит тем, кто помешал реализации его планов или встал у него на пути. Я сравнил бы Николая Рокова с дьяволом, если бы это не значило оскорбить его адское величество.

Вернувшись вечером в каюту, Тарзан обнаружил на полу сложенный вчетверо листок бумаги, по-видимому подсунутый под дверь. Развернув его, он прочитал:

Мсье Тарзан!

Вы, несомненно, не понимаете всей глубины оскорбления, которое нанесли мне. В противном случае Вы бы так не поступили. Мне хочется верить, что Вы действовали по незнанию и без намерения оскорбить неизвестного Вам человека. Поэтому я готов предоставить Вам возможность извиниться и охотно приму заверения в том, что впредь Вы никогда не будете вмешиваться в дела, которые Вас не касаются. В этом случае я оставлю случившееся без последствий.

В противном случае… Впрочем, я уверен, что Вы окажетесь достаточно благоразумны и примете мое предложение.

С полным уважением,

Николай Роков

Тарзан удостоил эту записку только хмурой усмешки и, выбросив неприятный случай из головы, улегся спать.

В каюте графиня де Куд беседовала с мужем.

– Почему ты так мрачен, дорогой Рауль? – спрашивала она. – У тебя весь вечер не сходит с лица какая-то забота. Что случилось?

– Ольга, Николай едет на этом пароходе. Ты знала об этом?

– Как? Николай? – воскликнула она. – Нет, это невозможно, Рауль. Этого просто не может быть. Он сидит в тюрьме в Германии.

– Вот и я так думал, пока не увидел его сегодня. Его и этого второго мерзавца, Павлова. Ольга, я не собираюсь дольше терпеть их преследования, даже ради тебя. Рано или поздно я передам его в руки правосудия. Сегодня я уже почти решился рассказать все капитану, прежде чем мы высадимся на берег. На французском лайнере, Ольга, мне было бы нетрудно сыграть роль Немезиды.

– Нет, пожалуйста, Рауль! – воскликнула графиня, опускаясь на колени перед мужем. – Пожалуйста, не делай этого! Вспомни: ты обещал. Рауль, скажи, что ты этого не сделаешь! Пожалуйста, даже не угрожай ему, Рауль!

Де Куд взял руки жены в свои и посмотрел на ее бледное испуганное лицо. Он словно пытался прочитать в прекрасных глазах ответ на вопрос, почему графиня защищала этого человека.

– Пусть будет, как ты хочешь, Ольга, – сказал он наконец. – Не могу тебя понять. Он утратил все права на твою любовь, верность и даже уважение. Он представляет угрозу жизни и чести – и твоим, и твоего мужа. Ты можешь пожалеть о том, что выступала в его защиту.

– Я не защищаю его, Рауль! – горячо возразила она. – Я ненавижу его даже больше, чем ты, но… Ах, Рауль, кровь – не вода.

– Я сегодня чуть не взял на пробу его кровь, – мрачно заметил де Куд. – Эти двое сознательно пытались запятнать мою честь, Ольга.

И он рассказал ей о том, что произошло в курительном салоне.

– Если бы не этот совершенно незнакомый человек, им удалось бы осуществить свой план. Что стоило бы мое ничем не подкрепленное слово против чертовых доказательств? Ведь карты лежали у меня в кармане! Я даже сам начал сомневаться, но тут мсье Тарзан выволок на середину салона твоего драгоценного Николя и объяснил весь их подлый замысел.

– Мсье Тарзан? – повторила графиня, явно удивленная.

– Ну да. Ты что, знаешь его?

– Я его видела: стюард показал его издали.

– Вот не думал, что он знаменит, – заметил граф.

Ольга де Куд поспешила сменить тему разговора. Она вдруг осознала, что ей будет трудно объяснить, почему стюард указал ей на красивого мсье Тарзана. Возможно, графиня немного покраснела, поскольку супруг посмотрел на нее с некоторым недоумением.

«Да, – подумала она, – нечистая совесть сразу вызывает подозрения».

Глава 2
Куются узы ненависти и …?

До следующего вечера Тарзан не видел никого из тех пассажиров, в чьи дела ему пришлось вмешаться из чувства справедливости. Но затем он совершенно случайно снова застал Рокова и Павлова в такой момент, когда им меньше всего хотелось бы оказаться в его обществе. Они увлеченно беседовали на палубе с какой-то женщиной, других пассажиров вокруг не было. Издали Тарзан заметил, что дама богато одета и, судя по изящной фигурке, молода, ее лицо скрывала плотная вуаль.

Мужчины не видели Тарзана, потому что стояли к нему спиной, и он мог подойти незамеченным довольно близко. Похоже, Роков угрожал даме, а та его о чем-то умоляла. Разговор шел на незнакомом Тарзану языке, и о его содержании можно было только догадываться по испуганному виду женщины. Тон и жесты Рокова выражали столь явную угрозу расправы, что человек-обезьяна, почуяв опасность, приостановился возле беседовавших.

Роков схватил женщину за запястье и вывернул ей руку, как будто требуя от нее какое-то обещание. Тут Тарзан уже не колебался. Как поступил бы Роков дальше, мы не знаем, поскольку он больше не успел ничего сделать. Стальная рука схватила его за плечо и без всяких церемоний заставила развернуться в другую сторону. Роков снова увидел перед собой сероглазого незнакомца, который уже расстроил его планы вчера.

– Черт побери! – в ярости вскричал русский. – Да ты что, о двух головах, что ли? Ты опять встал на пути Николая Рокова?

– Вот ответ на ваше письмо, мсье, – негромко произнес Тарзан.

С этими словами он толкнул противника так, что тот отлетел к борту и упал на палубу, больно ударившись о перила.

– Тысяча чертей! – заорал Роков. – Ты умрешь, проклятая свинья!

Он вскочил и шагнул к Тарзану, пытаясь одновременно вытащить револьвер из кармана брюк.

Девушка в страхе отпрянула.

– Николай! – крикнула она. – Не надо… Ах, не делай этого! Скорее бегите, мсье, он убьет вас!

Однако Тарзан и не думал бежать. Вместо этого он и сам шагнул навстречу врагу.

– Мсье, не делайте глупостей! – предупредил он.

Роков был вне себя от унижения, которому подверг его незнакомец. С трудом ему удалось дрожащими руками достать револьвер. Николай прицелился прямо в грудь Тарзану и спустил курок. Раздался щелчок – произошла осечка. Рука человека-обезьяны, в этот момент похожая на голову рассерженного питона, ударила по револьверу, и тот, перелетев через ограждение, исчез в океане.

Несколько секунд мужчины стояли молча, глядя друг другу в глаза. Затем Роков сумел взять себя в руки и заговорил:

– Мсье, вы уже дважды вмешались в чужие дела. Вы дважды посмели оскорбить Николая Рокова. Первое из этих оскорблений я проигнорировал: тогда вы не знали, с кем имеете дело. Но очередная наглая выходка вам так легко не сойдет с рук. Если мсье и не знал, кто такой Николай Роков, то теперь узнает.

– Вы трус и мерзавец, – ответил Тарзан, – и это все, что мне нужно о вас знать.

Он обернулся к даме, чтобы узнать, не повредил ли ей этот человек, но незнакомки уже не было на палубе. Затем, даже не посмотрев в сторону Рокова и его сообщника, Тарзан продолжил свою прогулку.

Он никак не понимал, в чем заключалась причина ссоры, невольным свидетелем которой он оказался, и что опять задумали эти негодяи. Во внешности молодой женщины было нечто знакомое, но, поскольку ее лицо оставалось скрыто вуалью, сказать наверняка, видел он ее раньше или нет, Тарзан не мог. Но он успел заметить, когда Роков схватил незнакомку за руку, искусно сделанное кольцо. Тарзан решил, что по этому кольцу можно будет попробовать отыскать незнакомку среди пассажирок и узнать, не докучают ли ей больше угрозами.

Тарзан сел в кресло на палубе и принялся вспоминать примеры человеческой жестокости, эгоизма, ненависти и злобы, с которыми ему доводилось сталкиваться с тех пор, как он впервые увидел человека. Первым встреченным им человеком был чернокожий Кулонга – дикарь. В тот день Кулонга копьем убил обезьяну Калу и лишил тем самым юного Тарзана единственной матери, которую он знал. Вспомнилось ему убийство человека по прозвищу Снайпс; вспомнилось, как взбунтовавшиеся матросы высадили на пустынный берег пассажиров «Эрроу» – профессора Портера и его товарищей; вспомнилось, с какой жестокостью обходились черные воины и женщины села Мбонги со своими пленниками; вспомнилось, с какой подозрительностью встретили его появление чиновники и офицеры колонии на западном побережье Африки.

– Мon Dieu! – думал он. – Да ведь они же все одинаковы.

Обман, убийство, ложь, насилие, и все ради того, чем пренебрегли бы звери джунглей, – ради денег. На них можно приобрести удовольствия, которые делают человека изнеженным и слабым. Люди стали рабами собственных предрассудков, но в то же время считают себя вершиной творения, как будто только им доступны настоящие радости жизни. Никто из обитателей джунглей не уступит сопернику свою подругу. Мир людей – это мир глупцов, мир идиотов, и Тарзан из племени обезьян тоже оказался в их числе, променяв свободу на этот мир.

Так думал он, сидя в шезлонге на палубе. Вдруг Тарзану показалось, что за ним кто-то наблюдает. Инстинкт, приобретенный в джунглях, тут же заставил человека-обезьяну обернуться. Молодая женщина, тайком смотревшая на него, не успела даже отвести взгляда. Серые глаза испытующе оглядели ее, она опустила взор, и Тарзан увидел, как румянец залил ее лицо.

Человек-обезьяна улыбнулся – вот что значит не усвоить до конца правила приличий: он не отвел взгляда, и это пришлось сделать незнакомке. Она была совсем юной и весьма хороша собой. В ее лице угадывалось что-то знакомое, но Тарзан не мог вспомнить, где видел эту даму раньше. Он принял прежнюю позу в кресле, а она поднялась со своего места и покинула палубу.

Когда дама проходила мимо него, Тарзан поглядел ей вслед в надежде по какой-нибудь черте вспомнить, кто она. Эти усилия не пропали даром: дама поправила свою пышную шевелюру тем особенным жестом, к которому женщина обычно прибегает, когда чувствует на себе чей-то взгляд, и Тарзан разглядел у нее на пальце знакомое кольцо. Так, значит, эту прекрасную молодую женщину преследовал Роков. Тарзан слегка призадумался: кто же она такая и что может связывать такую милую даму с угрюмым бородатым русским?

После ужина Тарзан отправился на прогулку по палубе и до наступления темноты беседовал со вторым помощником. Когда служебные обязанности заставили этого джентльмена уйти, Тарзан от нечего делать решил полюбоваться лунным светом, отражающимся на мягко вздымавшихся волнах. Человек-обезьяна находился за спусковым устройством шлюпки, и проходившие мимо двое мужчин его не увидели. Тарзан уловил только кусочек их разговора, но его содержание оказалось таким интересным, что человек-обезьяна захотел последовать за ними и разузнать, какая дьявольская интрига опять затевается. Рокова он узнал по голосу, а второй, следовательно, был Павлов.

Тарзан расслышал всего несколько слов:

– А если закричит, задуши ее…

Этих слов было достаточно, чтобы в Тарзане загорелась жажда приключений, и теперь он не спускал глаз с заговорщиков, а те направились в курительный салон. Тарзан хотел было войти вслед за ними, но они встали в дверях, высматривая кого-то внутри. Затем Роков и его сообщник направились к каютам первого класса, двери которых выходили в коридор на прогулочной палубе. Здесь Тарзану было гораздо сложнее оставаться незаметным, но тем не менее это ему удавалось.

Злоумышленники подошли к полированной двери одной из кают, а Тарзан притаился в тени, в десяти футах от них.

Они постучали, и женский голос спросил по-французски:

– Кто там?

– Это я, Ольга… Николай, – услышал Тарзан уже знакомый хрипловатый голос Рокова. – Пусти меня.

– Почему ты не оставишь меня в покое? – спросила женщина за дверью. – Я ведь не сделала тебе ничего дурного.

– Ну-ну, Ольга, – примирительным тоном произнес Роков, – я прошу всего лишь о коротком разговоре. Я не обижу тебя и даже не войду в каюту. Не могу же я говорить через дверь!

Послышался щелчок: дверь отперли. Тарзан вышел из укрытия, чтобы наблюдать за происходящим. Он хорошо запомнил зловещие слова: «А если закричит, задуши ее».

Роков стоял напротив двери, а Павлов прислонился к стене так, чтобы его не было видно. Дверь отворилась. Роков очутился на пороге, заслонив выход, и тихо заговорил с женщиной, которую Тарзан видеть не мог. Затем послышался и ее голос.

– Нет, Николай, – говорила она, – даже не проси. И угрозы твои не подействуют, я никогда на это не пойду. Пожалуйста, выйди, тебе нельзя тут находиться. И ты обещал не переступать порог каюты.

– Ну что ж, Ольга, значит, так тому и быть: я не войду. Но ты тысячу раз пожалеешь о том, что не оказала мне эту услугу. В конце концов я все равно добьюсь своего, так что лучше тебе сберечь мое время и усилия и избавить от позора и себя, и своего…

– Нет, Николай! – прервала его женщина.

Тарзан увидел, как Роков кивнул Павлову. Тот рванулся к двери и, проскользнув мимо Рокова, придерживавшего ее, вломился внутрь. Роков тут же отступил в коридор. Дверь захлопнулась. Тарзан услышал щелчок замка – это Павлов запер дверь изнутри. Роков остался у двери: он прислушивался к тому, что происходило в каюте. Мерзкая улыбка скривила его губы.

Тарзан услышал, как женщина велела Павлову немедленно выйти.

– Я пошлю за мужем! – пригрозила она. – И тогда он вам покажет.

Павлов насмешливо расхохотался.

– Старший стюард уже пошел за ним, – объявил он. – Кто-то сказал ему, что вы принимаете постороннего мужчину у себя в каюте за закрытыми дверями.

– У вас ничего не выйдет! – воскликнула женщина. – Мой муж все сразу поймет!

– Разумеется, муж все поймет. А вот старший стюард не поймет. А газетчики, которые вскоре все узнают, встретят вас по прибытии. Они придумают отличную историю, а вы и все ваши знакомые прочтете ее за завтраком. Когда же это случится? Так, сегодня у нас вторник… значит, они прочтут ее за завтраком в пятницу. А как же им будет интересно, что человек, с которым развлекалась мадам, – всего лишь русский слуга, лакей ее брата.

– Послушайте, Павлов, – холодно и бесстрашно ответила дама. – Вы ведь трус, и стоит мне прошептать вам на ухо одно имя, как вы тут же передумаете и забудете про свои угрозы. А потом вылетите вон из каюты и, я надеюсь, никогда не осмелитесь докучать мне.

Последовала пауза, и Тарзан понял, что дама шепнула негодяю что-то. Через пару секунд Павлов разразился проклятиями, послышался шум борьбы, женщина вскрикнула – и снова наступило молчание.

Едва заслышав крик, человек-обезьяна выскочил из своего укрытия. Роков бросился было бежать, но Тарзан ухватил его за ворот и вернул на место. Оба не сказали ни слова – они понимали, что рядом совершается убийство. Тарзан был уверен, что убийство не входило в планы Рокова. Не утруждая себя вопросами, человек-обезьяна налег на хлипкую дверь, и она разлетелась в щепки. Тарзан оказался в каюте, втащив за собой и Рокова. Они увидели, что женщина лежит на диване, придавленная Павловым. Негодяй вцепился пальцами в ее нежную шею, а она то беспомощно хлестала его по лицу, то тщетно пыталась разжать пальцы убийцы.

Шум вторжения заставил Павлова вскочить. Он очутился напротив Тарзана, с ненавистью глядя на врага. Дама с трудом приподнялась и села на диване. Она держалась за горло и никак не могла отдышаться. Хотя она была очень бледна, Тарзан тут же узнал ее: именно эту молодую женщину он провожал взглядом сегодня на палубе.

– Что все это значит? – спросил Тарзан у Рокова, в котором интуитивно признал организатора преступления.

Тот только сердито покосился на своего врага.

– Ну что ж, тогда нажмите, пожалуйста, кнопку, – продолжал Тарзан. – Надо вызвать кого-нибудь из офицеров. Дело зашло слишком далеко.

– О нет, нет! – воскликнула вдруг девушка. – Пожалуйста, не делайте этого! Он вовсе не хотел причинить мне зла. Я сама виновата, что рассердила его. Он потерял самообладание. Пожалуйста, не давайте хода этому делу, очень вас прошу, мсье!

В голосе ее звучала искренняя мольба, и Тарзан не решился пойти наперекор, хотя здравый смысл подсказывал ему, что о подобном случае следует уведомить власти.

– Почему вы просите меня ничего не предпринимать? – спросил он.

– Пожалуйста, не надо ничего делать!

– Но ведь эти негодяи будут и дальше вас преследовать.

Бедняжка, похоже, не знала, что ответить. Тарзан заметил, как Роков криво ухмыльнулся. Девушка, по-видимому, боялась этой парочки; она не решалась высказать в их присутствии, что хотела бы.

– Ну что ж, – сказал Тарзан. – Тогда я буду действовать самостоятельно. – И он обратился к Рокову: – И вы, и ваш сообщник учтите: отныне и до конца путешествия я глаз с вас не спущу. И если я замечу, что вы хоть чем-то докучаете этой даме, вы будете иметь дело со мной. И вам это не понравится. А теперь убирайтесь!

Он схватил обоих негодяев за шиворот и вышвырнул в коридор, поддав им напоследок пинка. Молодая женщина смотрела на него с изумлением.

– Мадам, – обратился к ней Тарзан, – если эти мерзавцы снова причинят вам неприятности, просто сообщите мне, и вы сделаете мне большое одолжение.

– Ах, мсье, – ответила та. – Надеюсь, вам не придется расплачиваться за добрые дела, которые вы совершаете. Вы нажили очень злого и опасного врага, который не успокоится, пока не отыграется и не удовлетворит свою жажду мести. Вам надо быть как можно осторожнее, мсье…

– Тарзан, мадам.

– …мсье Тарзан. Я не хотела бы уведомлять капитана о случившемся, но не думайте, что я не благодарна вам за ваш смелый, рыцарский поступок. Спокойной ночи, мсье Тарзан! Я никогда не забуду вашего участия!

Она улыбнулась с детской непосредственностью, показав прекрасные зубы, и сделала реверанс. Тарзан с поклоном пожелал ей доброй ночи и направился на палубу.

Его занимала загадка: почему и эта дама, и граф де Куд – люди, пострадавшие от Рокова и его сообщника, – не пожелали, чтобы преступники были преданы в руки правосудия? Прежде чем заснуть, Тарзан несколько раз возвращался в мыслях к прекрасной молодой женщине, чья сложная, опутанная какими-то сетями жизнь столь странным образом переплелась с его собственной. И тут он сообразил, что не спросил ее имени. Дама, безусловно, была замужем: об этом свидетельствовало кольцо на безымянном пальце левой руки. Тарзан невольно задумался: кто же этот счастливец, ее муж?

Почти до самого прибытия Тарзан не видел никого из участников маленькой драмы, свидетелем которой он оказался. Однако в последний вечер он неожиданно столкнулся лицом к лицу с молодой дамой, когда они оба направлялись к своим креслам на верхней палубе. Она приветствовала его любезной улыбкой и сразу напомнила о происшествии в ее каюте. Даму как будто беспокоило, что Тарзан может неправильно истолковать ее знакомство с такими людьми, как Роков и Павлов, и сделать неверные выводы о ней самой.

– Надеюсь, – сказала она, – вы не судите обо мне по тому, что случилось два дня назад. Я так переживала… Я только сегодня рискнула выйти на палубу; мне было совестно, – заключила она просто.

– Не судят о газели по львам, которые напали на нее, – ответил Тарзан. – Я и раньше имел случай узнать, чем занимаются эти двое. До инцидента с вами я уже видел их в курительном салоне и знаю, что они испытывают вражду непременно к достойным людям и способны на одни только мерзости.

– Замечательно, что вы так думаете, – ответила она, смеясь. – Я слышала о том случае с картежным шулерством: муж все мне рассказал. Он особенно восхищался силой и храбростью мсье Тарзана, к которому испытывает чувство самой глубокой благодарности.

– Ваш муж? – переспросил Тарзан.

– Ну да. Я ведь графиня де Куд.

– Ну что ж, я награжден уже тем, мадам, что сумел быть полезным супруге графа де Куда.

– Увы, мсье, я уже в таком долгу перед вами, что и не надеюсь когда-либо рассчитаться, поэтому не увеличивайте, пожалуйста, мою задолженность.

Она улыбнулась так мило, что Тарзан почувствовал желание тут же совершить еще большие подвиги, лишь бы снова увидеть эту прекрасную улыбку.

После этого разговора Тарзан не видел графиню. Утром пароход причалил к берегу, и в начавшейся суматохе Тарзану не удалось ее разыскать. Но в его памяти запечатлелось выражение ее глаз, когда они расставались на палубе накануне. Было в этой встрече что-то печальное, как всегда в тех странных скоротечных дружбах, которые так легко зарождаются и так легко заканчиваются у попутчиков, вместе пересекающих океан.

Тарзан не знал, встретит ли он графиню еще когда-нибудь…

Глава 3
Что случилось на улице Моль

Прибыв в Париж, Тарзан направился прямиком к своему старому другу Д’Арно. Морской офицер первым делом как следует отругал Тарзана за то, что он отказался от титула и имения: они по праву должны были перейти к нему от отца – Джона Клейтона, покойного лорда Грейстока.

– Да ты с ума сошел, милый друг! – восклицал Д’Арно. – Взять и отвергнуть не только богатство и положение в свете, но и саму возможность доказать, что в твоих жилах течет благородная кровь двух самых прославленных английских родов, а вовсе не кровь дикой обезьяны. Просто уму непостижимо, как они могли поверить тебе, в особенности мисс Портер. Что касается меня, то я никогда не думал, что ты обезьяна, а Кала твоя мать. Даже когда я видел, как ты рвал зубами на куски сырое мясо убитых тобою же животных. А теперь у нас есть неопровержимые доказательства – дневник твоего отца. Мы знаем об ужасных лишениях, которые твои настоящие родители пережили на африканском побережье. В дневнике рассказано о твоем рождении. Ну и наконец, есть самое убедительное доказательство – твои детские отпечатки пальцев на страницах дневника. И как же после всего этого ты решил остаться никем, бродягой без имени и без гроша в кармане?

– Мне не нужно другого имени, я Тарзан, – ответил человек-обезьяна. – А что касается бродяги без гроша в кармане, то это я намерен изменить. У меня к тебе еще одна – надеюсь, последняя – просьба. Ты всегда бескорыстно помогал мне, так помоги еще раз: мне нужно найти какое-то занятие.

– Ну-ну! – засмеялся Д’Арно. – Ты ведь понимаешь, я не хотел тебя обижать. Разве я не говорил тебе десятки раз: у меня столько денег, что их хватило бы и на двадцать человек, и половина моего состояния – твоя? Если бы я даже отдал тебе все, твоя дружба, дорогой Тарзан, для меня дороже. Как отплатить за все, что ты сделал для меня в Африке? Это благодаря твоей поразительной храбрости я не погиб у столба в деревне каннибалов. Это твоей самоотверженной преданности я обязан тем, что сумел оправиться от ужасных ран, полученных от копий дикарей. Позднее я понял, какую жертву принес ты, оставаясь со мной, в то время как твое сердце рвалось к хижине на берегу. И когда наконец мы пришли туда и обнаружили, что мисс Портер и ее друзья уже уплыли, я начал понимать, что ты сделал для меня – чужого человека. Нет, деньгами нельзя отплатить за такое, Тарзан! Я всегда к твоим услугам, и дружба наша никогда не прекратится. Сейчас тебе понадобились деньги – возьми их!

– Ну хорошо, – засмеялся Тарзан, – не будем ссориться. Мне надо жить на что-то, значит нужны деньги. Но если бы у меня появилось занятие, это было бы мне больше по нраву. Ты хочешь доказать свою дружбу – тогда найди для меня работу, а то я скоро умру от бездействия. Ну а что касается наследственных прав, то Клейтон вовсе не отнимал их у меня. Он совершенно уверен в том, что является настоящим лордом Грейстоком. По-моему, из него английский лорд получается куда лучше, чем из того, кто родился и вырос в африканских джунглях. Я до сих пор не стал цивилизованным человеком в полном смысле слова: покажи мне красную тряпку, и во мне проснутся все инстинкты дикого зверя, каковым я в действительности и являюсь. Какие уж тут светские манеры. К тому же, если бы я объявил о своем происхождении, то лишил бы Джейн богатства и положения в обществе, которые дал ей брак с Клейтоном. Я никак не мог сделать этого. Ты ведь понимаешь, Поль? А происхождение для меня большой роли не играет, – продолжал он, не дожидаясь ответа. – В людях я ценю лишь то, чего они способны достичь собственными усилиями. И я признаю Калу своей матерью с той же радостью, с какой приветствовал бы ту несчастную маленькую англичанку, которая скончалась через год после моего рождения. Кала всегда была очень добра ко мне, хотя и на свой манер. Она вскормила меня после того, как умерла моя настоящая мать. Она сражалась за меня с дикими обитателями джунглей и с соплеменниками и делала это с материнской самоотверженностью. И я по-своему любил ее, Поль! Я и сам не осознавал, насколько люблю ее, пока острое копье и отравленные стрелы воина из племени Мбонги не отняли ее у меня. Я был еще ребенком, когда это случилось. Помню, как я упал на ее труп и как горько рыдал, – только сын может так рыдать по матери. Тебе, мой друг, Кала показалась бы страшной и уродливой обезьяной, но для меня она всегда была прекрасной – так чудесным образом любовь преображает все, на что обращается. И я совершенно доволен тем, что навсегда останусь сыном Калы, большой обезьяны.

– Мои добрые чувства к тебе не уменьшатся от этой верности, – сказал Д’Арно, – но наступит день, и тебе захочется вернуть то, что принадлежит тебе по праву. Тогда вспомни мои слова. Надеюсь, все еще можно будет вернуть так же легко, как и сейчас. Не забудь, что профессор Портер и мистер Филандер уже немолоды. Но только они могут подтвердить, что маленький скелет, найденный в хижине твоих отца и матери, принадлежал детенышу человекообразной обезьяны, а вовсе не отпрыску лорда и леди Грейсток. Это самое важное доказательство. И потом, если бы мисс Портер узнала правду, разве она не разорвала бы помолвку с Клейтоном? Ты легко можешь вернуть и титул, и поместья, и любимую девушку, Тарзан. Думал ли ты об этом?

Тарзан отрицательно покачал головой.

– Ты просто не знаешь ее, – ответил он. – Ничто так не сблизило бы ее с Клейтоном, как обрушившееся на него несчастье. Ты ведь знаешь, американцы из южных штатов славятся своей верностью долгу.

Следующие две недели Тарзан посвятил Парижу, возобновляя свое знакомство с этим городом. Днем он посещал библиотеки и картинные галереи. Он увлекся чтением книг. Тарзана пугала мысль о том, насколько огромен мир знаний, накопленных человечеством. Днем он жадно читал, а по вечерам позволял себе отдохнуть и развлечься – и Париж давал ему прекрасную возможность для этого.

Тарзан довольно много курил и пил абсент, следуя примеру своих более цивилизованных собратьев. Он знал, что никогда не сможет избавиться от тоски, которая с недавних пор мучила его, но он пытался заглушить это чувство то учебой, то развлечениями, впадая то в одну, то в другую крайность. Он отдавался быстротечной жизни, получая взамен все новые и новые впечатления, ему хотелось забыть прошлое и приучить себя думать о будущем.

Однажды в мюзик-холле Тарзан, потягивая абсент, наслаждался искусством знаменитой русской балерины. Вдруг он поймал на себе чей-то злобный взгляд. Повинуясь звериному инстинкту, Тарзан резко обернулся и посмотрел в глаза незнакомца. Но тот успел отвернуться и скрыться в толпе прежде, чем Тарзану удалось его как следует рассмотреть. Человек-обезьяна не мог избавиться от ощущения, что уже видел где-то эти черные глаза и что неизвестный человек наблюдал за ним не случайно. У Тарзана возникло неприятное чувство: за ним следят.

Когда Тарзан выходил из мюзик-холла, он уже не помнил об этом инциденте и не заметил смуглого человека, который отступил в тень, как только Тарзан вышел на улицу.

Тарзан не знал, что за ним следят уже давно. Обычно в мюзик-холл и в другие увеселительные заведения он ходил в сопровождении Д’Арно. А сегодня Тарзан был один.

Он направился домой, а преследователь вышел из укрытия и поспешил вперед, чтобы обогнать Тарзана.

Тарзану предстояло пересечь улицу Моль. Здесь было темно и тихо, совсем не так, как на других парижских улицах, многолюдных и ярко освещенных. Если вам знакома эта часть Парижа, то вы, конечно, знаете и узкую, не внушающую доверия улочку Моль. А если не знаете, то спросите о ней у полицейского, и он ответит, что лучше бы вам обходить стороной это место.

В ту ночь Тарзан не прошел и двух кварталов вдоль старых и грязных домов, как вдруг услышал крики и призывы о помощи, которые доносились из окон третьего этажа.

Кричала женщина. Тарзан тут же бросился вверх по лестнице. В конце темного коридора на третьем этаже дверь оказалась чуть приоткрытой, кричали именно оттуда.

В следующую секунду Тарзан оказался в центре тускло освещенной комнаты. Керосиновая лампа горела на высокой старомодной каминной полке, и ее слабый свет освещал десяток омерзительных физиономий. Среди мужчин была женщина лет тридцати, на ее лице, сохранившем следы былой красоты, отпечатались самые низменные пороки. Она стояла, опершись одной рукой о стену, а другой держась за горло.

– Помогите, мсье! – призвала она Тарзана тихим голосом. – Они хотят меня убить!

Он взглянул на присутствовавших: их хитрые и злые лица выражали готовность к любым преступлениям. Тарзан обернулся, услышав какой-то шорох, и увидел, как один из негодяев выскользнул из комнаты, но Тарзан успел узнать в нем Рокова, и это показалось ему довольно странным. В следующее мгновение Тарзан заметил, что к нему подкрадывается огромный верзила с дубинкой в руках. И вот уже вся шайка дружно кинулась на незваного гостя.

Некоторые из нападавших схватились за ножи, другие вооружились стульями. Верзила занес дубинку над головой Тарзана и опустил ее с такой силой, что мог бы проломить череп. Но парижским апашам было не одолеть человека-обезьяну, который в свое время победил жестоких и ловких соперников – Теркоза и Нуму.

Выбрав самого сильного противника, верзилу с дубинкой, Тарзан сначала бросился на него. Увернувшись от дубинки, он нанес верзиле удар прямо в подбородок, негодяй повалился на пол. Тогда Тарзан вступил в драку с остальными: с ними он мог справиться легко. Битва доставляла ему огромное удовольствие, она захватила его. Налет цивилизации слетел, и раскрылась первобытная сущность Тарзана. Десять отъявленных бандитов почувствовали, что оказались в одной комнате с диким и безжалостным зверем, стальным мускулам которого им было нечего противопоставить.

Роков ждал снаружи, в коридоре, чем закончится потасовка: он хотел убедиться, что Тарзан мертв. Находиться в комнате в момент убийства в его планы не входило.

Женщина оставалась там же, где и раньше, но за эти минуты гримаса притворного отчаяния, которое она изобразила при появлении Тарзана, сначала сменилась на выражение злобы, затем – удивления, а еще позже – ужаса, который оказался сильнее других чувств. И неудивительно. Джентльмен, которого заманили сюда, по всей вероятности, для того, чтобы убить, вдруг преобразился в демона мщения. Женщина ожидала увидеть его слабое сопротивление, а вместо этого увидела перед собой Геракла, впавшего в неистовство.

– Моn Dieu! – воскликнула она. – Это же настоящий зверь!

И действительно, крепкие белые зубы обезьяны-человека впились в горло одного из нападавших. Тарзан действовал так, как научился биться с огромными человекообразными обезьянами из племени Керчака. Он дрался с несколькими соперниками одновременно, ловкими прыжками бросаясь то на одного, то на другого, так что женщине вспомнилась пантера, которую она видела в зоопарке. Вот он схватил одного из бандитов за запястье, и кость треснула в железных пальцах Тарзана, вот вывихнул другому плечо, заломив руку. С криками боли негодяи бросились в коридор. Едва увидев первого из них, окровавленного и изувеченного, Роков понял: сегодня Тарзан не будет убит. Русский поспешил выйти наружу и побежал к телефонной будке, чтобы вызвать полицию: он сообщил, что в доме номер 27 по улице Моль совершается убийство.

Когда полицейские прибыли, они увидели такую картину. Три человека со стонами катались по полу, на грязной кровати ничком лежала перепуганная женщина, а посреди комнаты стоял хорошо одетый джентльмен, который ожидал полицейских, услышав их шаги на лестнице. Однако за внешностью джентльмена скрывался настоящий дикарь: он смотрел на стражей порядка прищуренными серо-стальными глазами. Тарзан озирался, как загнанный зверь, как окруженный охотниками лев, ожидая нападения и готовый ответить на любой вызов.

– Что тут произошло? – спросил полисмен.

Тарзан кратко объяснил, но, когда он попросил женщину подтвердить его слова, был удивлен ее ответом.

– Он лжет! – взвизгнула она. – Он вломился ко мне в комнату, когда я была тут одна, и явно не с лучшими намерениями. Я оттолкнула его, и он решил меня убить. И убил бы, если бы на мои крики не сбежались эти джентльмены, которые как раз проходили мимо. Это сам черт, мсье. Он в одиночку чуть не прикончил десять человек – зубами и голыми руками.

Тарзан был так ошарашен ее неблагодарностью, что в первую минуту потерял дар речи. Полиция отнеслась к словам женщины недоверчиво, поскольку им уже доводилось иметь дело и с этой леди, и с ее окружением. Однако на всякий случай полицейские решили задержать всех, кто находился в комнате, чтобы предоставить судьям право выносить обвинения.

Однако полицейским вскоре пришлось убедиться, что одно дело объявить об аресте, а совсем другое – арестовать.

– Я ни на кого не нападал, – заявил Тарзан негромко. – Я всего лишь защищался и не знаю, почему эта женщина солгала. Она не должна чувствовать ко мне ненависти, ведь я никогда не видел ее, пока не прибежал в эту комнату на ее крики о помощи.

– Ну-ну, – попытался успокоить его один из полицейских, – не надо нам это рассказывать: на то есть судьи.

И он положил руку на плечо Тарзана. Мгновение спустя страж порядка уже корчился в углу комнаты. Его товарищи кинулись на человека-обезьяну, и им пришлось на себе испытать то же, что ранее досталось апашам. Тарзан управился с полицейскими так быстро, что они даже не успели схватиться за револьверы.

За открытым окном комнаты Тарзан заметил не то ствол дерева, не то телеграфный столб. Как только полицейские оказались повержены, один из них все-таки достал оружие и выстрелил в Тарзана. Пуля прошла мимо, и, прежде чем прогремел второй выстрел, Тарзан смахнул с каминной полки керосиновую лампу, чтобы комната погрузилась в темноту.

Когда полицейские опомнились, незнакомца и след простыл. Странный джентльмен сначала вскочил на подоконник, а затем с гибкостью пантеры прыгнул на фонарный столб.

Женщине и не успевшим улизнуть злоумышленникам пришлось несладко: полицейские выместили на них свое унижение, когда доставили в участок. Тем не менее стражи порядка готовились докладывать начальству о том, как один-единственный безоружный человек сумел одолеть их всех, а затем сбежал так легко, будто их вовсе не было рядом.

Один из полицейских во время происшествия все время дежурил на улице. Он клялся, что никто не покидал здания с тех пор, как в него вошла полиция, и до того момента, пока она оттуда не вышла. Товарищи подозревали, что он лжет, но не могли этого доказать.

Перепрыгнув на столб, Тарзан послушался своего инстинкта, выработавшегося в джунглях: прежде чем спуститься, он поглядел, нет ли поблизости опасности. И поступил очень правильно, поскольку прямо под ним прохаживался полицейский. Верхушка столба оказалась вровень с крышей ближайшего дома, и натренированным мускулам хватило одного мгновения, чтобы преодолеть пространство, отделявшее столб от крыши. По крышам домов Тарзан добрался до перекрестка, где обнаружил еще один фонарный столб, по которому и спустился на землю. Он пробежал пару кварталов, а потом зашел в открытое всю ночь кафе. В туалете он привел себя в порядок и через пару минут направился к своей квартире.

Вскоре Тарзан вышел на ярко освещенный бульвар. Он остановился, чтобы пропустить двигавшийся по проезжей части лимузин, и тут услышал, как нежный женский голос зовет его по имени. Он пригляделся и увидел улыбающееся лицо Ольги де Куд, сидевшей на заднем сиденье автомобиля.

Тарзан низко поклонился в ответ на ее дружеское приветствие, а когда выпрямился, машина уже проехала.

«Роков и графиня де Куд в один и тот же вечер, – подумал он. – Нет, Париж все-таки маленький город».

Глава 4
Графиня объясняется

– Этот ваш Париж еще опасней, чем мои дикие джунгли, Поль. – Так Тарзан закончил свой рассказ о приключении на улице Моль. – Зачем они заманили меня туда? Может, они были голодные?

Д’Арно притворился, что ему очень страшно, а затем расхохотался над этим забавным предположением.

– Тебе все еще трудно избавиться от законов джунглей и судить так, как свойственно цивилизованным людям? – шутливо спросил он.

– Да уж, нечего сказать – цивилизованные люди, – проворчал Тарзан. – Законы джунглей запрещают жестокость без причины: там убивают ради пищи, или самосохранения, или чтобы добыть себе самку, или чтобы защитить потомство. Как видишь, все причины согласуются с высшими целями природы. А тут? Да ваши цивилизованные люди опаснее любого животного. Они убивают просто так, а что хуже всего – пользуются благородными чувствами, чтобы заманить свою жертву в ловушку. Я ведь поспешил в ту комнату, услышав крики о помощи, а меня там ожидали убийцы. И вот еще чего я не пойму: как женщина может пасть так низко, обрекая на смерть человека, который хотел ей помочь? А ведь дело обстояло именно так. Там присутствовал Роков, а потом эта женщина оклеветала меня перед полицией. Значит, есть только одно объяснение ее поступкам. Роков знал, что я часто прохожу по улице Моль, и устроил там засаду. Все было спланировано как нельзя лучше. История, которую рассказала полиции эта женщина, была заранее придумана на случай, если что-то сорвется. Теперь-то я все прекрасно понимаю.

– Ну что ж, – заметил Д’Арно, – наконец-то этот случай научил тебя тому, чего я никак не мог тебе втолковать: после наступления темноты лучше держаться подальше от улицы Моль.

– Напротив, – ответил Тарзан с улыбкой. – Это убедило меня в том, что улица Моль – самое интересное место в Париже. Теперь я не упущу ни единой возможности бывать там, где я по-настоящему развлекся с тех пор, как уехал из Африки.

– Ты и без этого можешь развлечься, – заметил Д’Арно. – Не забудь, что ты еще не разобрался с полицией. Я прекрасно знаю наших полицейских и уверяю тебя, что они не скоро забудут эту встречу. Рано или поздно они до тебя доберутся, мой дорогой Тарзан, и тогда лесной дикарь будет заперт в железную клетку. Тебе это понравится?

– Никогда они не запрут Тарзана из племени обезьян в железную клетку, – серьезно ответил наш герой.

Д’Арно внимательно посмотрел на своего друга. Плотно сжатые губы и холодный взгляд серых глаз подсказали молодому французу, что этот большой ребенок по-прежнему не знает закона сильнее, чем собственная физическая сила. Надо было как-то объяснить Тарзану, что с полицией шутки плохи, прежде чем он встретится с ней повторно.

– Тебе еще многому надо научиться, Тарзан, – заговорил Д’Арно серьезно. – Человеческий закон следует уважать, независимо от того, нравится он тебе или нет. Ничего хорошего не выйдет ни для тебя, ни для твоих друзей, если ты будешь по-прежнему относиться к полиции с пренебрежением. Я попробую объяснить им, что двигало тобой, и сделаю это сегодня же. Но ты должен подчиняться закону. Если его представитель скажет: «Подойдите», ты обязан подойти. Если он скажет: «Идите», можно идти. А теперь отправимся к моему старому другу в полицейский департамент и попробуем как-то поправить это дело о драке на улице Моль. Пойдем!

Через полчаса они вместе вошли в кабинет полицейского начальника. Тот принял их сердечно. Он вспомнил, что несколько месяцев назад друзья приходили к нему с вопросом об отпечатках пальцев.

Когда Д’Арно рассказал о событиях вчерашнего вечера, полицейский невесело улыбнулся. Он вызвал звонком помощника и, пока тот шел, принялся искать на столе какую-то бумагу.

– Возьмите это, Жубон, – сказал он, протягивая помощнику документ. – И вызовите всех, кто здесь перечислен. Пусть явятся сюда немедленно.

Затем он обратился к Тарзану.

– Вы совершили весьма тяжкое правонарушение, мсье, – объявил он строго, но не сурово. – И если бы не объяснения, которые дал мой добрый друг Д’Арно, мне следовало бы наказать вас. Однако случай исключительный. Принимая это во внимание, я вызвал тех полицейских, с которыми вы так дурно обошлись вчера вечером. Мне хотелось бы, чтобы они выслушали рассказ лейтенанта Д’Арно, а затем пусть сами решают, следует ли подвергнуть вас наказанию или нет. Вам нужно научиться жить в цивилизованной стране. Многие вещи, которые кажутся вам странными или ненужными, имеют определенный смысл. Полицейские, на которых вы напали, всего лишь исполняли свой долг и не могли поступать иначе. Каждый день они рискуют собой ради других людей. И они сделают то же ради вас. Это смелые люди, и их глубоко оскорбил ваш поступок. Постарайтесь сделать так, чтобы им было легче забыть, как один-единственный безоружный человек сумел справиться со всеми ними. Вряд ли я ошибусь, если назову и вас смелым человеком, а смельчаки, как известно, отличаются широтой души.

Тут разговор был прерван появлением четырех полицейских. Увидев Тарзана, они встали как вкопанные.

– Друзья мои, – обратился к ним начальник, – вот джентльмен, с которым вы повстречались на улице Моль вчера вечером. Он пришел добровольно сдаться полиции. Я хотел бы, чтобы вы внимательно выслушали лейтенанта Д’Арно. Он поведает вам о некоторых событиях из жизни этого господина, и, возможно, это объяснит его вчерашнее поведение. Прошу вас, мой дорогой лейтенант!

Д’Арно говорил примерно четверть часа. Он рассказал полицейским о жизни Тарзана в джунглях, объяснил, какое дикое воспитание получил этот человек и почему он сражается, как дикий зверь, когда дело касается самообороны. Д’Арно разъяснил, что, нападая на полицейских, Тарзан руководствовался инстинктом, а не разумом и сам не понимал, что творит. Для него в эту минуту люди мало отличались от любых других животных, с которыми он сталкивался в джунглях, – а там почти все были его врагами.

– Я понимаю, он задел вашу гордость, – сказал Д’Арно в заключение, – но вам не следует воспринимать случившееся как позор. И вам не за что себя упрекать: считайте, что в той маленькой комнате вы сражались с африканским львом или с огромной гориллой. Вы имели дело с человеком, который день за днем противостоял всем опасностям, таящимся в джунглях. И нет никакого бесчестья в том, чтобы оказаться побежденными сверхчеловеческой силой Тарзана из племени обезьян.

Полицейские стояли молча, глядя то на Тарзана, то на своего начальника. Тогда человек-обезьяна поступил именно так, как и следовало: он шагнул к полицейским, протянув для пожатия руку.

– Я прошу прощения за свою ошибку, – сказал он просто. – Давайте останемся друзьями.

Тем и закончилось дело. Тарзан произвел на полицейских такое сильное впечатление, что они целый день говорили о нем, и в результате число его друзей увеличилось еще на четырех человек.

Вернувшись домой, лейтенант Д’Арно получил письмо от своего английского друга Уильяма Сесила Клейтона, лорда Грейстока. Они подружились во время безуспешной экспедиции по спасению Джейн Портер, похищенной Теркозом.

– Они собираются пожениться в Лондоне примерно через два месяца, – сказал Д’Арно, прочитав письмо.

Тарзан понял, кто такие «они», и ничего не ответил. Весь день он был тихим и задумчивым.

Вечером друзья отправились в оперу. Тарзан по-прежнему был занят своими мрачными мыслями и не замечал того, что происходило на сцене. Перед его глазами стоял образ прекрасной американки, он слышал, как будто наяву, ее грустный и нежный голос, говоривший ему о любви. И вот – она выходит замуж за другого!

Тарзан опомнился, пытаясь отогнать незваные воспоминания, и в то же мгновение почувствовал на себе чей-то взгляд. В таких ситуациях инстинкт заставлял Тарзана сразу посмотреть в глаза наблюдавшему за ним. Но, обернувшись, он увидел сияющие радостью глаза Ольги, графини де Куд. Тарзан поклонился в ответ и понял по ее выражению лица, что она приглашает его к разговору, почти умоляет.

В антракте он уже сидел в ее ложе.

– Мне так хотелось вас увидеть, – говорила она. – Я не могла забыть о том, что вы спасли и моего мужа, и меня, но не получили никаких объяснений по поводу случившегося. Вы ведь могли посчитать это неблагодарностью с нашей стороны и нежеланием принимать меры, чтобы предотвратить повторные угрозы этих двух людей.

– Вовсе нет, – ответил Тарзан. – У меня остались о вас только добрые воспоминания. Вы не обязаны мне ничего объяснять. А что, они снова вам досаждали?

– Они не дают нам покоя, – вздохнула графиня. – Мне нужно было кому-то об этом рассказать, но кому, как не вам? Позвольте же мне наконец все вам объяснить. Это может быть полезно и вам, поскольку Николай Роков – такой человек, который будет снова и снова искать способ отомстить вам. Так что мой рассказ, надеюсь, поможет вам противостоять его замыслам. Здесь говорить неудобно, отложим до завтра. Я буду ждать вас у себя в пять часов.

– До завтрашнего вечера еще целая вечность, – ответил Тарзан и пожелал ей спокойной ночи.

Тем временем Роков и Павлов находились в плохо освещенном углу зрительного зала и видели Тарзана в ложе графини де Куд.

На следующий день в половине пятого смуглый мужчина стоял у служебного входа во дворец графа де Куда. Он позвонил, и лакей, отворив дверь, сильно удивился: он узнал смуглого человека. Они поговорили вполголоса. Поначалу лакей решительно отвергал предложение непрошеного гостя, но уступил: получив вознаграждение, слуга провел господина окольным путем в небольшую, закрытую занавесями нишу, примыкавшую к комнате, где графиня имела обыкновение пить чай.

Через полчаса в комнату вошел Тарзан, а следом за ним появилась хозяйка. Она улыбнулась и протянула руку своему гостю.

– Я так рада, что вы пришли, – сказала она.

– Этому ничто не смогло бы помешать, – ответил он.

Они немного поговорили об опере и о новостях, занимавших тогда Париж, о том, как приятно возобновить краткое знакомство, завязавшееся при столь необычных обстоятельствах, и наконец перешли к теме, которая в действительности занимала обоих.

– Вам, должно быть, интересно, – сказала графиня, – узнать цель преследований со стороны Рокова. Все очень просто. Граф имеет доступ ко многим секретным документам военного министерства. Иностранные правительства заплатили бы за них целое состояние. И потому их агенты готовы на любое преступление, лишь бы завладеть государственной тайной. Именно такой документ сейчас у него на руках. Эта бумага может принести славу и богатство тому, кто раздобудет ее для своего правительства. Роков и Павлов – русские шпионы. Они не остановятся ни перед чем ради этой информации. Случай на пароходе – я имею в виду нечестную игру в карты – был устроен для того, чтобы шантажировать моего мужа и выманить у него нужные сведения. Обвинение в шулерстве означало бы для него конец карьеры. Ему пришлось бы уйти из министерства, и все в обществе отвернулись бы от него. Роков и Павлов задумали поставить его перед выбором: честь взамен на документы либо бесчестье. Вы разрушили этот план, и тогда негодяи придумали другой: они решили поставить на кон репутацию не Рауля, а мою. Когда Павлов вломился ко мне в каюту, он прямо сказал об этом. Он обещал ничего не предпринимать, если я помогу им. В случае моего отказа Роков, который стоял снаружи, должен был известить старшего стюарда о том, что я развлекаюсь с мужчиной, запершись в каюте. Он собирался раззвонить об этом по всему пароходу, а по прибытии сообщить еще и журналистам. Разве это не ужасно? Но я, по случаю, знаю нечто такое о мсье Павлове, что грозит ему виселицей в России, если только сообщить об этом петербургской полиции. Я шепнула ему одно имя, и тогда он набросился на меня как сумасшедший и стал душить. И задушил бы, если бы не вмешались вы.

– Скоты! – пробормотал Тарзан.

– Это хуже, чем скоты, мой друг, – сказала графиня, – это бесы. И я боюсь за вас, поскольку вы навлекли на себя их ненависть. Вам надо теперь всегда быть начеку. Ах, пообещайте всегда быть бдительным, ради меня! Я никогда не прощу себе, если вы пострадаете оттого, что проявили великодушие по отношению ко мне!

– Но я совсем не боюсь их, сударыня, – ответил он. – Мне приходилось сталкиваться с куда более серьезными врагами, чем Роков и Павлов.

Было ясно, что Ольга ничего не знала о происшествии на улице Моль, и Тарзан решил ее не расстраивать.

– Но почему же вы не сдадите этих негодяев властям?

Графиня ответила не сразу.

– Есть две причины, – произнесла она наконец. – Одна из них мешает это сделать графу. А вторая – мне. – Тут она замолчала, внимательно всматриваясь в лицо Тарзана. – Эта тайна известна только Рокову и мне. И почему-то…

– Почему-то – что? – с улыбкой спросил он.

– И почему-то мне хочется рассказать вам то, о чем не знает даже мой муж. Мне кажется, что вы поймете и подскажете, как следует поступить. И не станете судить меня слишком строго.

– Боюсь, я никуда не годный судья, мадам, – ответил Тарзан. – Если бы вы обвинялись в убийстве, я бы постановил: жертва должна быть благодарна судьбе за столь прекрасную смерть.

– Не говорите так! – запротестовала она. – И речь не идет о таких ужасах. Но прежде позвольте мне объяснить, почему граф отказывается преследовать этих людей по закону. А потом, если мне хватит храбрости, я расскажу вам и о самой главной причине, которая удерживает меня. Первая причина заключается в том, что Николай Роков – мой брат. Мы русские. Николай, сколько я его помню, никогда не дорожил честью. Он служил в русской армии в чине капитана, но потом его выгнали со службы. Это было связано с каким-то скандалом, который со временем забылся, и отец сумел устроить Николая в тайную полицию. Брат совершил много ужасных преступлений, но ему всегда удавалось уходить от ответственности. В последний раз он прибег к политическому доносу, обвинив своих жертв в заговоре против царя, и русская полиция, всегда готовая поддержать подобные показания, освободила его.

– Но разве его попытки совершить преступления, направленные против вас и вашего мужа, не лишили его возможности по-прежнему рассчитывать на родственные отношения? – спросил Тарзан. – Вы ничем ему не обязаны, мадам.

– Но ведь есть еще и другая причина. Пусть я не обязана ему ничем, хотя он мой брат, но он знает обо мне нечто такое…

Графиня помолчала, а затем продолжила:

– Я расскажу вам и об этом. Сердце подсказывает мне, что рано или поздно я все равно бы вам открылась. Я воспитывалась в монастыре. Там я познакомилась с мужчиной, которого принимала за дворянина. Разумеется, я ничего не знала тогда о мужчинах и еще меньше – о любви. Мне взбрело в голову, что я полюбила, и, поддавшись его уговорам, я решилась бежать с ним. Мы хотели обвенчаться. Я провела с ним всего несколько часов, причем это было днем и на публике – на вокзалах и в поезде. Когда мы приехали в тот город, где должны были обвенчаться, и сошли с поезда, двое полицейских внезапно арестовали его. Меня также задержали, а потом отправили обратно в монастырь, под присмотр игуменьи. Оказалось, что человек, с которым я собиралась под венец, вовсе не дворянин: он дезертировал из армии и к тому же скрывался от гражданского суда. Он был известен полиции почти всех европейских стран. Благодаря хлопотам игуменьи дело не получило огласки, о нем не узнали даже мои родители. Но Николай впоследствии встретил этого человека: тот рассказал брату обо всем. А теперь Николай угрожает мне, что расскажет все графу об этой нелицеприятной истории.

Тарзан рассмеялся:

– Вы ведете себя как маленькая девочка. Все, о чем вы мне рассказали, никак не может испортить вашу репутацию, неужели вы и сами этого не понимаете? Отправляйтесь к вашему мужу и сегодня же поведайте ему эту историю, как мне. Думаю, он посмеется над вашими страхами и предпримет меры, чтобы ваш драгоценный братец отправился в тюрьму, где ему и следует находиться.

– Ах, если бы я осмелилась! – воскликнула графиня. – Но, увы, я боюсь. Я очень рано научилась бояться мужчин. Сначала отца, потом Николая, затем священников. Почти все мои подруги боятся своих мужей – как же не бояться мне?

– По-моему, это неправильно, что женщины боятся мужчин, – сказал с некоторым недоумением Тарзан. – В джунглях я видел такое только у дикарей, но они по развитию стоят даже ниже животных. Нет, я никак не могу понять, почему цивилизованная женщина должна бояться мужчин – тех, кто создан, чтобы защищать ее! Мне было бы неприятно узнать, что какая-то женщина меня боится.

– Вряд ли какая-либо женщина станет вас бояться, мой друг, – нежно произнесла Ольга де Куд. – Мы с вами знакомы очень недолго, и, может быть, с моей стороны не следует так говорить, но вы единственный из всех мужчин не вызываете во мне никакого страха. И это даже странно – вы ведь такой сильный. Меня поразило, с какой легкостью вы справились с Николаем и Павловым у меня в каюте. Это было прекрасно!

Некоторое время спустя они простились, и Тарзана немного удивила горячность, с какой графиня пожала ему руку, и настойчивая просьба навестить ее на следующий день.

До самого вечера Тарзан не мог забыть ее глаза и улыбку, подаренные ему на прощание. Ольга де Куд была очень красивой женщиной, а Тарзан из племени обезьян – очень одиноким молодым человеком, и сердце его жаждало исцеления любовью.

Когда графиня, расставшись с Тарзаном, обернулась, она столкнулась лицом к лицу с Николаем Роковым.

– Как давно ты здесь? – воскликнула она, отшатнувшись.

– Пришел раньше твоего любовника, – ответил он, насмешливо ее оглядывая.

– Немедленно замолчи! – велела она. – Как ты смеешь такое говорить мне, твоей сестре?!

– Ну-ну, дорогая Ольга, если он не является твоим любовником, то я прошу прощения. Но если это еще не произошло, то не по твоей вине. Знай он хоть немного женщин, ты уже давно оказалась бы в его объятиях. Он просто осел, Ольга! Да каждое твое слово, каждое движение было прямым приглашением, а он ничего не понял.

Женщина закрыла руками уши:

– Я не слушаю. Ты не смеешь говорить такие гадости. Чем бы ты ни угрожал, ты знаешь, что я верная жена. И с сегодняшнего дня ты больше не посмеешь докучать мне. Я все расскажу Раулю, и он поймет меня. И тогда, мсье Николай, берегитесь!

– Ты ничего ему не расскажешь, – ответил Роков. – Ведь ты опять у меня в руках. Я расскажу о твоем любовнике, и мои слова подтвердит кто-нибудь из твоих же лакеев. И ни одной подробности мы не упустим, когда придет время открыть правду твоему мужу. Ай-ай-ай, Ольга!

И негодяй рассмеялся.

Графиня так ничего и не рассказала мужу, попав в еще худшую ситуацию, чем прежде: теперь она боялась не своего прошлого, а своего настоящего. Она испытывала муки совести и слишком преувеличивала свою вину.

Глава 5
Неудавшийся заговор

В течение месяца Тарзан был одним из постоянных и желанных гостей в доме графини де Куд. Там он встречал и других членов этого избранного общества, которое собиралось у графини на чай. Но Ольга находила способы принять Тарзана наедине.

В первое время она опасалась новых инсинуаций Николая. О своем новом знакомом, красивом молодом мужчине, графиня думала только как о друге, не забывая при этом слова своего брата о том, что ее влечет к Тарзану совсем другая сила. Ей не хотелось влюбиться в него, и она не желала его любви.

Ольга была гораздо моложе своего мужа и подсознательно нуждалась в дружбе человека одних с ней лет. Двадцатилетнему трудно искать взаимопонимания с сорокалетними, а Тарзан был всего двумя годами старше ее. Кроме того, он был благороден и чист душой, и Ольга не боялась его. С самого первого момента знакомства графиня почувствовала, что этому человеку можно доверять.

Роков злорадствовал, наблюдая за их растущей близостью. Он не просто ненавидел, но и опасался человека-обезьяны, ведь Тарзан мог его выдать как русского шпиона, и теперь Роков только ждал подходящего момента, чтобы нанести решительный удар. Ему хотелось навсегда избавиться от Тарзана и отомстить за все свои унижения.

Тарзан, с тех пор как его привычная жизнь в джунглях была нарушена появлением на острове профессора Портера с товарищами, наконец-то обрел душевное спокойствие. Ему нравилось общаться с друзьями Ольги, а доверительные отношения с ней самой помогли рассеять его мрачные мысли и послужили настоящим бальзамом для его израненного сердца. Иногда Д’Aрно, давний знакомый Ольги и ее мужа, сопровождал Тарзана в этих визитах. Порой на вечерах появлялся и сам граф, но дела заставляли его возвращаться домой очень поздно.

Роков следил за Тарзаном непрерывно: ему хотелось, чтобы граф, вернувшись домой, застал Ольгу наедине с Тарзаном. Несколько раз Тарзан провожал графиню из оперы, но неизменно прощался с ней у входа в особняк – к разочарованию «добродетельного» братца.

Убедившись, что Тарзана невозможно подловить на дурном поступке, Роков и Павлов придумали план, как скомпрометировать своего врага. Несколько дней они следили за перемещениями графа и Тарзана и выискивали в газетах объявления о приемах и званых ужинах. В конце концов их настойчивость была вознаграждена. Из утренней газеты они узнали о том, что немецкий посланник завтра дает вечер, на который приглашаются только мужчины. Имя де Куда было в списке приглашенных. Если он отправится на этот вечер, то будет отсутствовать дома по крайней мере до полуночи.

Следующим вечером Павлов был у входа в резиденцию немецкого посланника: он ждал появления графа. Удостоверившись, что граф де Куд прибыл на собственном автомобиле и вошел в дом, Павлов поспешил туда, где его ждал Роков. Около одиннадцати Павлов позвонил по телефону.

– Квартира лейтенанта Д’Арно? – спросил он, когда на другом конце подняли трубку. – У меня сообщение для мсье Тарзана. Не могли бы вы позвать его к телефону?

Минуту длилось молчание.

– Мсье Тарзан? Это Франсуа, слуга графини де Куд. Может быть, мсье оказал бедняге Франсуа честь запомнить его? Да, мсье. У меня срочное сообщение от графини. Она просит вас приехать как можно скорее, мсье. У нее какое-то несчастье. Нет, мсье, бедняга Франсуа не знает, что случилось. Так могу я сказать мадам, что мсье скоро прибудет? Благодарю вас, мсье. Бог благословит вас.

Павлов повесил трубку и с усмешкой посмотрел на Рокова.

– Он доберется до графского особняка минут через тридцать, – сказал Роков. – Если ты будешь в немецком посольстве через четверть часа, то граф окажется дома примерно через сорок пять минут. Значит, все зависит от того, пробудет ли этот дурак у графини хотя бы пятнадцать минут. Но насколько я знаю, Ольга никогда не отпускает его сразу. Вот записка для графа. Поспеши!

Павлов помчался в посольство и передал привратнику записку: «Это для графа де Куд. Очень срочно. Записку нужно вручить незамедлительно» – и положил в руку лакея монету, которую тот держал наготове.

Минутой позже граф де Куд, извинившись перед посланником, вскрыл конверт. То, что он прочел, взволновало его.

Мсье граф,

человек, желающий спасти Ваше честное имя, предупреждает, что чистота Ваших семейных уз в настоящую минуту подвергается опасности.

Некто, в течение нескольких месяцев постоянно посещавший графиню в Ваше отсутствие, находится сейчас наедине с ней. Если Вы немедленно отправитесь в будуар графини, то обнаружите их там.

Друг

Тем временем Роков позвонил на личный телефон Ольги, стоявший в ее будуаре. Трубку взяла горничная.

– Мадам уже спит, – ответила она на просьбу Рокова позвать хозяйку.

– У меня срочное сообщение, предназначенное лично для графини, – ответил Роков. – Попросите ее подняться, накинуть что-нибудь и подойти к телефону. Я перезвоню через пять минут.

И повесил трубку.

Вскоре явился Павлов.

– Граф получил записку? – спросил Роков.

– Он уже, должно быть, мчится домой, – ответил Павлов.

– Отлично! А мадам будет сидеть в будуаре, в неглиже. Через минуту верный Жак приведет к ней мсье Тарзана, ничего ему перед этим не сказав. Несколько минут уйдет на объяснения. Ольга будет выглядеть очень соблазнительно в своем просвечивающем ночном платье. Она очень удивится, но не расстроится. И если в этом мужлане есть хоть капля живой крови, то через четверть часа граф войдет в разгар весьма милой сцены. Все придумано прекрасно, дорогой Алексей. Давай выпьем за здоровье мсье Тарзана этот старый добрый абсент. И не забудем, что граф де Куд – один из лучших фехтовальщиков Парижа и лучший стрелок во Франции.

Когда Тарзан приехал в особняк графа, Жак встретил его у входа.

– Прошу сюда, мсье, – сказал он и повел гостя по широкой мраморной лестнице.

Лакей отворил дверь, раздвинул тяжелые портьеры и с подобострастным поклоном пропустил Тарзана в тускло освещенный будуар. Затем Жак исчез.

В дальнем конце комнаты Тарзан увидел Ольгу. Она сидела перед маленьким бюро, на котором стоял телефонный аппарат. По-видимому, графиня не услышала, как Тарзан вошел.

– Ольга! – позвал он. – Что случилось?

Тихо вскрикнув, она обернулась:

– Жан! Что вы тут делаете? Кто вас пустил? Что это значит?

Тарзан был поражен, но уже через мгновение его осенила догадка.

– Так вы не посылали за мной, Ольга?

– Посылала за вами? В такое время? Мon Dieu! Жан, неужели вы считаете меня сумасшедшей?

– Мне позвонил Франсуа и от вашего имени попросил немедленно приехать. Он сказал, что с вами случилось какое-то несчастье и вы нуждаетесь в моей помощи.

– Франсуа? Кто это?

– Ваш слуга – так он представился. Говорил со мной так, будто я его знаю.

– У меня нет слуги с таким именем. Над вами кто-то подшутил, Жан, – рассмеялась Ольга.

– Боюсь, это очень скверная шутка, – ответил он. – Тут больше злого умысла, чем юмора.

– Что вы имеете в виду? Неужели вы полагаете…

– Где граф? – прервал ее Тарзан.

– Он на приеме в немецком посольстве.

– Значит, это очередной ход вашего достопочтенного братца. Граф узнает об этом случае. Он допросит слуг. И все будет указывать на… на то, что Роков хотел бы внушить графу.

– Негодяй! – вскричала графиня.

Она поднялась, подошла к Тарзану и посмотрела ему в лицо. Было заметно, что графиня очень напугана. Ее глаза выражали то изумление, которое Тарзан не раз читал во взгляде загнанной лани. Ольга дрожала и, чтобы почувствовать себя уверенней, положила руки на его широкие плечи.

– Что же нам делать, Жан? – прошептала она. – Это ужасно. Завтра весь Париж прочтет об этом. Николай обязательно позаботится о скандале.

Инстинктивно Ольга искала помощи и защиты у мужчины. Тарзан прижал ее теплую руку к своей груди, а потом, тоже инстинктивно, обнял хрупкую женщину за плечи, чтобы успокоить ее.

Между ними слово пробежал электрический ток. Никогда еще они не находились так близко. Они виновато взглянули друг другу в глаза. Ольге де Куд нужно было собрать все силы, чтобы противостоять порыву, но она проявила слабость и обняла Тарзана за шею. А что же Тарзан? Он привлек задыхающуюся женщину к себе сильными руками и покрыл ее горячие губы поцелуями.

Рауль де Куд, прочитав письмо, которое принес дворецкий посланника, наскоро извинился перед хозяином дома. Впоследствии он даже не мог вспомнить, под каким предлогом покинул посольство. Он не мог взять себя в руки, пока не очутился дома. Здесь он обрел способность действовать хладнокровно.

По какой-то странной причине Жак отворил дверь даже раньше, чем хозяин успел подняться по парадной лестнице. В тот момент граф не обратил на это внимания, но позднее такая деталь показалась ему примечательной. Очень тихо, на цыпочках, он прошел по галерее до двери, ведущей в будуар жены. В руке у него была массивная трость, он жаждал мести.

Ольга увидела мужа первой. Вскрикнув, она отпрянула от Тарзана, и тот едва успел обернуться и отвести удар, который де Куд собирался нанести ему в голову. Граф снова и снова ударял Тарзана тяжелой тростью, пробуждая в нем зверя, пока наконец человек-обезьяна с рычанием не ринулся на француза. Вырвав трость, Тарзан разломал ее надвое так легко, словно это была спичка, и схватил противника за горло.

Ольга видела, что Тарзан готов задушить ее мужа, как терьер мышь. В отчаянии она бросилась к человеку-обезьяне, пытаясь остановить его.

– Матерь Божия! – кричала она. – Вы же убьете его! Убьете! Жан, вы убьете моего мужа!

Но Тарзан ничего не слышал от гнева. Вдруг он бросил тело врага на пол и, наступив ему ногой на грудь, вскинул голову. По дворцу разнесся ужасающий победоносный вопль обезьяны. Этот крик был слышен повсюду, от погреба до чердака, он заставил содрогнуться всех слуг в доме.

Женщина опустилась на колени рядом с телом мужа и принялась молиться.

Постепенно и Тарзан начал приходить в себя. Он как будто заново обрел способность мыслить. Наконец он увидел женщину, склонившуюся перед бездыханным телом.

– Ольга!.. – прошептал он.

Она обернулась, ожидая встретить взгляд маньяка-убийцы, но глаза Тарзана были полны раскаяния.

– Ах, Жан! – воскликнула Ольга. – Посмотрите, что вы наделали! Это мой муж, я любила его, а вы его убили!

Тарзан осторожно поднял графа и перенес на диван, затем приложил ухо к его груди.

– Принесите коньяка, Ольга! – попросил он.

Она повиновалась, и они вдвоем влили графу несколько капель, тот застонал.

– Он не умрет! – объявил Тарзан. – Слава богу!

– Зачем вы это сделали, Жан? – спросила она.

– Я и сам не знаю. На меня словно затмение нашло. Точно так же обезьяны из моего племени впадают в ярость. Я ведь никогда не рассказывал вам о своей жизни, Ольга. Наверное, вам лучше было знать об этом – тогда подобное не случилось бы. Отца я не знал. Своей матерью я считал свирепую самку обезьяны. До пятнадцати лет я вообще ни разу не видел людей, а белого человека впервые встретил уже в двадцать. Меньше года назад я жил как хищный зверь в африканских джунглях. Пожалуйста, не судите меня строго. Два года – слишком короткий срок, чтобы человек смог пройти путь, который белая раса преодолела за века.

– Я и не осуждаю вас, Жан. Я сама виновата. Идите: не нужно, чтобы он увидел вас, когда придет в сознание. Прощайте.

Тарзан покинул особняк графа де Куда с печалью в сердце. Но на улице его мысли приняли другое направление, и через двадцать минут он уже входил в полицейский участок, расположенный неподалеку от улицы Моль. В этот день дежурил один из полицейских, которые уже успели познакомиться с Тарзаном. Он даже обрадовался этому визитеру. Поговорив о том о сем, Тарзан спросил, известны ли полиции имена Николая Рокова и Алексея Павлова?

– Да, приходилось слышать, и не раз. И хотя сейчас против них никаких обвинений не выдвинуто, мы стараемся на всякий случай не упускать их из виду. Это всего лишь меры предосторожности, которые принимаются по отношению к любому преступнику. А почему мсье спрашивает?

– Я их тоже знаю, – ответил Тарзан. – И хотел бы видеть мсье Рокова, у меня к нему дело. Если вы подскажете, где он живет, я буду очень благодарен.

Несколько минут спустя он попрощался с полицейским, получив у него адрес Рокова, – тот жил в квартале с довольно сомнительной репутацией.

Роков и Павлов были дома и готовились к завершению своего плана. Они уже позвонили в редакции двух утренних газет и теперь ожидали прибытия журналистов, чтобы поведать им о скандале, который наутро потрясет Париж.

Внезапно на лестнице послышались тяжелые шаги.

– Ага! Эти газетчики весьма расторопны! – воскликнул Роков, услышав стук в дверь. – Войдите, мсье!

Но как только Роков увидел сероглазого визитера, улыбка застыла на его лице.

– Черт побери! – вскричал он, вскакивая на ноги. – Откуда вы здесь?

– Сядьте! – приказал Тарзан так тихо, что злоумышленники едва поняли его.

Роков опустился в кресло, а Павлов стоял как вкопанный.

– Вы знаете, почему я пришел, – продолжил Тарзан. – Вас следовало бы убить, но вы брат Ольги де Куд, и я не стану этого делать – пока. Я дам вам обоим шанс. Павлов пешка в вашей игре, всего лишь инструмент, так что пусть живет до тех пор, пока я позволяю жить вам. Прежде чем я уйду, вы сделаете две вещи. Во-первых, напишете признание о вашей сегодняшней афере и поставите подписи под этим документом. А во-вторых, пообещаете мне под страхом смерти не говорить ни слова об этом деле газетчикам. Если вы не выполните моих условий, то умрете прежде, чем я выйду отсюда. Понятно?

И, не дожидаясь ответа, Тарзан добавил:

– Поспешите. Перед вами все необходимое – чернила, перо и бумага.

Роков принял независимый вид, пытаясь показать, что он не боится угроз, и тут же стальные пальцы человека-обезьяны схватили его за горло. Павлов попытался улизнуть за дверь, но вдруг почувствовал, что висит в воздухе. Секундой позже он уже без чувств валялся в углу комнаты. Когда лицо Рокова посинело, Тарзан отпустил его, толкнув в кресло. Заходясь кашлем, Роков с ненавистью смотрел на Тарзана. Тем временем Павлов пришел в себя и покорно уселся за стол.

– Пишите! – скомандовал Тарзан. – Если понадобится снова вас усмирять, я уже не буду так снисходителен.

Роков взялся за перо и принялся писать.

– Смотрите не упустите ни одной детали и называйте все имена, – предупредил его Тарзан.

Вдруг в дверь постучали.

– Войдите! – сказал Тарзан.

Появился суетливый молодой человек.

– Я из «Матэн», – объявил он с порога. – Правильно ли я понимаю, что у мсье Рокова есть какое-то сообщение?

– Нет, вы ошиблись, мсье, – ответил Тарзан. – Мой дорогой Николай, у вас ведь нет истории, предназначенной для публикации?

Роков оторвался от листа бумаги и поглядел на него.

– Нет, – проворчал он. – Нет никакой истории для публикации – сейчас.

– И никогда не будет, не правда ли, мой дорогой Николай?

Журналисту не был виден ехидный взгляд Тарзана.

– И никогда не будет, – поспешно повторил Роков.

– Очень жаль, что мсье зря потревожили, – сказал Тарзан журналисту. – Желаю вам хорошего вечера.

И он поклонился вертлявому человеку, одновременно указывая на выход. Тот удалился, и Тарзан захлопнул за ним дверь.

Через час Тарзан покинул квартиру Рокова, унося довольно любопытную рукопись.

– На вашем месте я бы уехал из Франции, – сказал он на прощание русскому. – Рано или поздно я найду возможность убить вас таким образом, чтобы это не бросило тени на вашу сестру.

Глава 6
Дуэль

Д’Арно спал, когда Тарзан явился домой после встречи с Роковым. Будить друга ночью он не стал, а рассказал о своих приключениях утром.

– Какого же дурака я свалял, – заключил Тарзан. – Граф де Куд и его жена были моими друзьями. Как теперь вернуть их дружбу? Я ведь чуть не задушил графа и бросил тень на честное имя женщины. Скорее всего, я разрушил счастье этой семьи.

– А ты любишь Ольгу де Куд? – спросил Д’Арно.

– Если бы я не был уверен в ее чувствах ко мне, то не сумел бы ответить на твой вопрос, Поль. Но теперь я могу сказать спокойно: я не люблю ее и она не любит меня. Мы поддались порыву – и это не любовь. Наваждение само прошло бы, даже если бы не появился граф. Я мало знаю женщин. Ольга очень красива, и ее красота, да еще при неярком свете и в пикантной обстановке… К тому же прими во внимание, что она была беззащитна и взывала о помощи. Тут любой мужчина, не только я, не справился бы с искушением. Что говорить обо мне! Нет, Париж не для меня! Здесь я каждый день буду попадать в опасные ловушки. Условности, придуманные людьми, так утомительны. Мне иногда кажется, что я в тюрьме. Дальше выносить это мне не по силам, мой друг. Думаю, пора возвращаться в родные джунгли, к той жизни, которую мне определил сам Бог.

– Не принимай все так близко к сердцу, Жан, – заметил Д’Арно. – Не каждый человек, знакомый с условностями света, сумел бы выйти из ситуации достойнее тебя. Что касается отъезда из Парижа, то Рауль де Куд наверняка пришлет нам послание, которое не позволит тебе этого сделать.

Д’Арно не ошибся. Неделю спустя слуга объявил во время завтрака о приходе мсье Флобера. Этот господин самым вежливым тоном передал Тарзану вызов на дуэль от графа де Куда.

– Не будет ли мсье Тарзан столь любезен, чтобы попросить кого-то из своих друзей встретиться со мной, по возможности скорее, чтобы обсудить детали и разрешить все вопросы к взаимному удовлетворению сторон?

– Да, разумеется. Буду рад поручить защиту моих интересов лейтенанту Д’Арно, моему близкому другу.

Стороны договорились, что Д’Арно навестит мсье Флобера в два часа пополудни, и мсье Флобер, раскланявшись, покинул их.

Когда друзья остались одни, Д’Арно вопросительно посмотрел на Тарзана.

– Ну и?.. – спросил он.

– Теперь ко всем прочим грехам я должен добавить убийство. Если только не убьют меня самого, – сказал Тарзан.

– Какое оружие ты выберешь? Граф де Куд известен как прекрасный фехтовальщик и стрелок.

– Я предпочел бы отравленные стрелы или копья на расстоянии двадцати шагов, – засмеялся Тарзан. – Пусть будут пистолеты, Поль.

– Он убьет тебя, Жан.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – ответил Тарзан. – Ну и что? Должен же я когда-нибудь умереть.

– Не лучше ли шпаги? – сказал Д’Арно. – Тогда он получил бы удовлетворение, ранив тебя, – можно было бы надеяться на то, что рана окажется не смертельной.

– Пистолеты, – отрезал Тарзан.

Д’Арно попробовал уговорить его, но не сумел. Оружие было выбрано.

После встречи с мсье Флобером лейтенант вернулся около четырех часов.

– Мы обо всем договорились, – объявил он. – Завтра на рассвете встречаемся в уединенном месте, на дороге неподалеку от Этампа. Мсье Флобер предпочитает этот городок по каким-то своим причинам. Я не стал возражать.

Тарзан ответил кратко: «Хорошо!» – и больше не возвращался к этой теме. Перед сном он написал несколько писем. Запечатав их и надписав адреса, он поместил все в один конверт, адресованный Д’Арно.

Д’Арно слышал, как Тарзан, готовясь ко сну, напевает песенку, услышанную в мюзик-холле. Француз вполголоса выругался: он очень переживал, ведь на рассвете его друга могли убить. Беспечность Тарзана его возмущала.

Утром Д’Арно разбудил Тарзана, и тот проворчал:

– Разве цивилизованные люди убивают друг друга в такую рань?!

Д’Арно не сомкнул глаз всю ночь и сейчас был полностью готов к поездке. Он сильно волновался.

– А ты, я вижу, спал как младенец, – заметил он.

Тарзан рассмеялся:

– Да ты, Поль, кажется, ставишь мне это в вину? Но что же поделать, если у меня хороший сон?

– Нет, Жан, дело не в этом, – ответил Д’Арно, поневоле улыбаясь. – Но ты относишься ко всему происходящему с таким спокойствием, что нельзя не рассердиться. Можно подумать, ты едешь поупражняться в стрельбе, а не на дуэль с одним из лучших стрелков Франции.

Тарзан пожал плечами:

– Я собираюсь искупить свой грех, Поль. И для меня очень важно, что противник прекрасно стреляет. Так почему же я должен быть недоволен?

– То есть ты надеешься, что тебя убьют?! – в ужасе воскликнул Д’Арно.

– Нет, конечно. Но шансов остаться живым у меня действительно немного.

Лейтенант волновался бы куда сильнее, если бы знал, что было на уме у Тарзана с тех пор, как он получил вызов на дуэль.

Не говоря ни слова, друзья сели в большой автомобиль Д’Арно и в полном молчании поехали по туманной дороге, ведущей в Этамп. Каждый думал о своем.

Д’Арно был очень хмур: он ведь действительно любил Тарзана. Они подружились, несмотря на огромную разницу в воспитании и образовании. Оба больше всего ценили в людях отвагу и честь. Они хорошо понимали друг друга и гордились своей дружбой.

Тарзан из племени обезьян был погружен в воспоминания о счастливой жизни в джунглях. Он вспоминал время, проведенное в отцовской хижине, иллюстрированные книги, которые помогли ему самостоятельно овладеть чтением, прежде чем ему довелось услышать человеческую речь. Вспомнил он и часы, проведенные вместе с Джейн Портер в самом сердце первобытного леса, и радостная улыбка смягчила черты его лица.

Но вот автомобиль остановился, и поток воспоминаний прервался. Участники дуэли прибыли к месту поединка.

Тарзан понимал, что его ждет смерть, но не чувствовал страха. Для обитателей джунглей гибель – нечто естественное. Первейший закон природы заставляет их упорно держаться за жизнь, бороться за нее, но при этом они не боятся смерти.

Д’Арно и Тарзан первыми оказались на месте дуэли. Однако вскоре появились и граф де Куд, мсье Флобер, а также еще один джентльмен, которого представили как врача.

Д’Арно и мсье Флобер переговорили и позвали противников. Затем секунданты осмотрели пистолеты. Противники, которым предстояло сойтись в поединке через несколько секунд, молча выслушали разъяснения мсье Флобера относительно правил дуэли. Они должны были встать друг к другу спиной и по сигналу мсье Флобера двинуться в противоположных направлениях, при этом держать пистолеты опущенными. Когда оба сделают по десять шагов, Д’Арно даст последний сигнал, после чего дуэлянты поворачиваются и стреляют друг в друга до тех пор, пока один из них не упадет. Каждому разрешалось сделать по три выстрела.

Пока мсье Флобер говорил, Тарзан достал из портсигара папиросу и закурил. Де Куд был воплощенным хладнокровием, как и положено первому стрелку Франции. Наконец мсье Флобер дал знак Д’Арно, и участники дуэли заняли исходную позицию.

– Вы готовы, джентльмены? – спросил мсье Флобер.

– Да, – ответил де Куд.

Тарзан лишь кивнул. Секунданты отступили на несколько шагов, чтобы уйти с линии огня. Мсье Флобер подал сигнал, и противники начали медленно расходиться.

Шесть! Семь! Восемь!

В глазах Д’Арно показались слезы.

Девять!

Еще шаг, и бедный лейтенант был вынужден подать сигнал, который означал смертный приговор для его лучшего друга.

Де Куд быстро развернулся и выстрелил. Тарзан чуть вздрогнул. Дуло его пистолета по-прежнему было направлено в землю. Де Куд немного подождал в нерешительности: как опытный стрелок, он не мог промахнуться. Но Тарзан по-прежнему стоял на месте, не поднимая оружия.

Граф выстрелил еще раз, но Тарзан даже не вздрогнул после второго выстрела. Всем своим видом Тарзан выражал полное равнодушие к происходящему; он продолжал как ни в чем не бывало курить папироску. Все это совершенно сбило с толку лучшего стрелка Франции: де Куд твердо знал, что не промахнулся и на этот раз. И тут граф подумал: что, если и после третьего выстрела Тарзан останется живым, ведь он потом застрелит врага расчетливо и хладнокровно. По спине француза пробежали мурашки. Что же это за дьявольщина? Что же за человек перед ним, если он продолжает спокойно стоять, получив две пули и ожидая третью?

Перед третьим выстрелом де Куд прицелился очень тщательно, но нервы его разыгрались, и он грубо промахнулся. А Тарзан так ни разу и не поднял руку с пистолетом.

Несколько секунд противники смотрели друг другу в глаза. Тарзан был явно разочарован, лицо графа исказила гримаса ужаса. Граф не вытерпел.

– О Матерь Божья! – вскричал он. – Мсье, стреляйте же!

Тот не послушался и шагнул вперед. Секунданты кинулись к нему, неправильно поняв его намерения, но Тарзан поднял левую руку, чтобы их успокоить.

– Не бойтесь, – сказал он, – я не причиню графу вреда.

Все это было настолько необычно, что секунданты остановились. Тарзан подошел вплотную к де Куду.

– У вас, должно быть, заклинило пистолет, мсье, – сказал Тарзан. – Либо вас подвели нервы. Возьмите мой и попробуйте еще раз.

С этими словами Тарзан протянул ошеломленному графу свой пистолет ручкой вперед.

– Mon Dieu! – воскликнул тот. – Вы с ума сошли, мсье?!

– Нет, мой друг, – ответил человек-обезьяна, – просто я заслужил смерть. Это единственный способ, которым я могу загладить то зло, которое причинил достойнейшей женщине, вашей жене. Возьмите мой пистолет и сделайте так, как я вас прошу.

– Это будет убийство, – ответил де Куд. – Но что за зло вы сделали моей жене? Она клялась, что…

– Я не это имел в виду, – прервал его Тарзан. – Ничего хуже того, что вы видели, между нами не было. Но и этого довольно, чтобы бросить тень на ее имя и разрушить счастье человека, к которому я не питал вражды. И виноват один я, поэтому и надеюсь умереть. Я очень разочарован тем, что мсье оказался вовсе не таким хорошим стрелком, как меня уверяли.

– Вы говорите, что виноваты вы один? – с интересом спросил граф.

– Только я, мсье. Ваша жена – образец добродетели и любит только вас. В том, чему вы были свидетелем, есть только моя вина. Однако я попал в ваш дом не по своему желанию и не по желанию графини де Куд. Вот документ, который это доказывает.

И Тарзан вынул из кармана признание Рокова. Граф взял бумагу и стал читать. Д’Арно и мсье Флобер подошли поближе, с любопытством наблюдая за странным окончанием странной дуэли. Все молчали до тех пор, пока де Куд не окончил чтение. Затем он посмотрел на Тарзана.

– Вы весьма храбрый и благородный джентльмен, – сказал он, – и я благодарю Бога, что не убил вас.

Граф был импульсивен, как все французы. Он обнял Тарзана от чистого сердца. Мсье Флобер обнял Д’Арно. Только доктора никто не стал обнимать, и он, по-видимому, от такой обиды прервал сердечные излияния участников дуэли требованием, чтобы ему дали возможность перевязать раны Тарзана.

– Этот джентльмен был ранен по крайней мере одним выстрелом, – сказал врач.

– Дважды, – сказал Тарзан. – Первая пуля попала в левое плечо, вторая тоже прошла слева. Обе, кажется, попали в мягкие ткани.

Доктор велел Тарзану лечь на траву, а затем промыл раны и перевязал их, остановив кровь.

Итогом дуэли было совместное возвращение всех ее участников в Париж в автомобиле Д’Арно: теперь все они считали друг друга лучшими друзьями. Де Куд, получив двойное свидетельство о верности своей жены, испытал такое облегчение, что уже не питал никаких злых чувств к Тарзану. По правде говоря, человек-обезьяна принял на себя куда больше вины, чем следовало, но его маленькая ложь заслуживает снисхождения, поскольку лгал он, как истинный джентльмен, желая услужить женщине.

Тарзан провел несколько дней в постели. С его точки зрения, это было глупо и совершенно не нужно, однако доктор и Д’Арно так волновались, что Тарзан согласился, не желая их расстраивать.

– Это же просто смешно, – говорил он Д’Арно, – лежать в постели из-за булавочного укола! Когда вожак горилл Болгани чуть не разорвал меня в детстве на куски, я не лежал в такой прекрасной мягкой кровати. Нет, мне служила постелью мокрая гниющая листва джунглей. Я провел много дней и недель, спрятавшись в кустарнике, и некому было позаботиться обо мне, кроме Калы – бедной преданной Калы. Она отгоняла насекомых от моих ран и не давала приблизиться ко мне хищникам. А если я просил пить, она носила воду во рту – это был единственный способ, который она знала. И никакой стерильной марли, никаких антисептических бинтов. Все, что меня там окружало, свело бы с ума нашего милого доктора, если бы он это увидел. Однако я поправился, а теперь вот валяюсь в постели из-за пустяковой царапины.

Когда Тарзан выздоровел, он снова собрался за границу. Его несколько раз навещал де Куд. Граф узнал, что Тарзан ищет себе какое-нибудь занятие, и предложил свою помощь.

В первый же день, когда Тарзану разрешили выходить из дома, он получил приглашение посетить графа на службе. Тарзана ждал очень любезный прием и искренние поздравления с выздоровлением. Бывшие соперники не вспоминали ни саму дуэль, ни ее причину.

– Мне кажется, я нашел вам занятие по душе, мсье Тарзан, – сказал граф. – Это поручение можно доверить лишь человеку надежному и ответственному, а кроме того, оно требует смелости. И я не могу назвать лучшей кандидатуры, чем ваша, мой дорогой мсье Тарзан. Вам придется много путешествовать, но это задание может стать первой ступенью к большой карьере – вероятно, дипломатической. Однако на первых порах вы будете специальным агентом военного министерства. Пойдемте, я представлю вас вашему боссу. Он лучше объяснит ваши обязанности, и тогда вы сможете решить, подходит это вам или нет.

Де Куд проводил Тарзана до кабинета генерала Рошера. Там граф оставил своего гостя. Со слов графа генерал Рошер уже знал о тех качествах мсье Тарзана, которые делали его идеальным кандидатом на должность.

Полчаса спустя Тарзан вышел из кабинета, впервые в жизни поступив на службу. На следующее утро ему надлежало явиться сюда еще раз за инструкциями, однако генерал Рошер совершенно ясно дал понять, что Тарзан должен быть готов оставить Париж на неопределенное время, и, возможно, в то же утро.

С радостным чувством Тарзан спешил домой, чтобы поделиться новостью с Д’Арно. Наконец-то у него появится серьезное занятие! Ему хотелось заработать денег, а еще больше – посмотреть мир. Прямо на пороге гостиной он объявил Д’Арно, что принят на службу. Однако Д’Арно почему-то не разделял его радости.

– Тебе, похоже, хочется поскорей покинуть Париж. Мы не увидимся, наверное, несколько месяцев. Ах, Тарзан, какое ты неблагодарное животное! – со смехом заключил Д’Арно.

– Нет, Поль, я всего лишь маленький ребенок. Мне дали новую игрушку, и я счастлив.

На следующий день Тарзан покинул Париж, его ждали Марсель и Оран.

Глава 7
Танцовщица из Сиди-Аиссы

Первое задание Тарзана, в общем-то, нельзя было назвать особенно увлекательным. Некоего офицера из армии спаги^[11] подозревали в преступных связях с одной из крупных европейских держав. Этот человек, лейтенант Жернуа, в настоящее время находился в Сиди-Бель-Аббесе. Он был причислен к Генеральному штабу и потому имел доступ к секретной военной информации. Именно эти сведения, как подозревало правительство, и хотело заполучить иностранное государство.

Офицера чуть было не выдала в порыве ревности одна парижанка, имеющая весьма дурную славу. Но Генеральный штаб тоже ревностно оберегал свои секреты, и подозрения в измене родине требовалось незамедлительно проверить. Вот почему Тарзан и прибыл в Алжир под видом американского путешественника, собирающегося заняться охотой, а в действительности он должен был проследить за лейтенантом Жернуа.

Тарзану не терпелось вновь увидеть свою любимую Африку, однако северная часть континента оказалась совершенно непохожей на его родные тропические джунгли. Тарзан провел один день в Оране, прогуливаясь по лабиринту узких улочек арабского квартала и удивляясь непривычной атмосфере города не меньше, чем когда впервые оказался в Париже. На следующий день он был уже в Сиди-Бель-Аббесе, где предъявил свои бумаги гражданским и военным властям. В этих документах, конечно, ничего не говорилось о подлинной цели его поездки.

Тарзан довольно хорошо говорил по-английски, арабы и французы принимали его за американца. Когда он встречал англичанина, то переходил на французский, чтобы не выдать себя. Иногда он беседовал по-английски с иностранцами, которые понимали этот язык, но при этом не могли заметить акцент и ошибки.

В Сиди-Бель-Аббесе Тарзан познакомился со многими французскими офицерами, и все они вскоре прониклись к нему искренней симпатией. Встретился он и с Жернуа – замкнутым мужчиной лет сорока, который практически не общался со своими товарищами.

В течение месяца не произошло ничего необычного. Жернуа никого к себе не приглашал, иногда выбирался в город и виделся там с людьми, которых даже при самом буйном воображении нельзя было принять за иностранных шпионов. Тарзан уже начал думать, что слухи об измене Жернуа оказались ложными, как вдруг все переменилось. Жернуа назначили в поход в город Бу-Саада, в Малой Сахаре. Небольшой отряд спаги и три офицера должны были сменить там другой отряд. К счастью, один из офицеров, капитан Жерар, оказался приятелем Тарзана и без малейшего подозрения разрешил ему сопровождать военных в Бу-Сааду.

Отряд добрался поездом до Буира, дальше предстояло проделать путь верхом. Когда в Буире Тарзан покупал себе лошадь, он вдруг поймал на себе чей-то взгляд. Незнакомец, одетый по-европейски, рассматривал его, стоя в дверях туземной кофейни, но, как только Тарзан обернулся, немедленно скрылся в этом маленьком домике. Тарзана не покидало чувство, что где-то он уже видел этого человека.

Переход до Омаля оказался для Тарзана утомительным: его опыт верховой езды пока что ограничивался несколькими уроками, взятыми в Париже. Поэтому, едва добравшись до отеля «Гросса», он повалился на кровать. Офицеры и солдаты разместились в казармах местного гарнизона.

На следующее утро Тарзана разбудили рано, но отряд спаги ушел раньше, чем он окончил свой завтрак. Сидя в ресторане отеля, Тарзан спешил разделаться с едой, чтобы успеть догнать солдат, и вдруг в баре он увидел Жернуа. Офицер беседовал с тем самым незнакомцем, которого Тарзан накануне заметил возле кофейни в Буире. Ошибки быть не могло, хотя неизвестный стоял к нему спиной. В какой-то момент Жернуа заметил, с каким интересом Тарзан смотрит на них. Незнакомец что-то негромко объяснял французскому офицеру, но тот прервал разговор, и оба тут же скрылись из виду.

Это был первый подозрительный поступок Жернуа с тех пор, как Тарзан следил за ним. Было ясно, что пристальный взгляд Тарзана спугнул офицера и его знакомого. А значит, наблюдение надо было продолжать.

Через несколько секунд Тарзан вышел на улицу, но тех двоих уже не было. На соседних улицах их тоже не оказалось: Тарзан не преминул обойти все находившиеся там магазины.

Догнать спаги ему удалось уже только после полудня в Сиди-Аиссе, где солдаты остановились на получасовой привал. Среди них Тарзан увидел и Жернуа.

В городе был базарный день. Бесчисленные караваны верблюдов тянулись сюда из пустыни, арабы вели оживленную торговлю на рыночной площади. Тарзану захотелось провести тут весь день, чтобы получше узнать этих детей пустыни, и отряд спаги продолжил путь к Бу-Сааде без него. Тарзан до самого вечера бродил по базару в сопровождении молодого араба по имени Абдула, которого рекомендовал ему хозяин гостиницы в качестве слуги и переводчика.

Здесь Тарзан купил коня – лучше, чем в Буире, – и разговорился с продавцом. Того звали Кадур бен Саден, это был шейх племени, проживающего к югу от Джельфы. С помощью своего переводчика Тарзан пригласил нового знакомого вместе поужинать. Когда все трое пробирались сквозь толпу из торговцев, верблюдов, ослов и лошадей, наполнившую базарную площадь шумом и гамом, Абдула потянул Тарзана за рукав.

– Хозяин, оглянись! – сказал он, указывая на кого-то.

Но как только Тарзан оглянулся, тот человек немедленно спрятался за верблюдом.

– Он ходит за нами весь день, – объяснил Абдула.

– Я увидел только араба в темно-синем бурнусе и белом тюрбане, – ответил Тарзан. – Ты его имел в виду?

– Да. Похоже, он чужестранец и у него нет другого дела, кроме как следить за нами. Он прикрывает нижнюю часть лица, так что видны только глаза. Должно быть, это плохой человек.

– Наверное, это какая-то ошибка, Абдула, – сказал Тарзан. – Ну кто здесь может питать ко мне вражду? Я ведь впервые в вашей стране, меня никто не знает. Этот человек скоро поймет, что обознался, и перестанет ходить за нами.

– Если только он не задумал нас ограбить, – возразил Абдула.

– Что ж, подождем, пока он не соберется исполнить свой замысел, – рассмеялся Тарзан. – И я ручаюсь: после первой же попытки он забудет про грабежи раз и навсегда.

Тарзан выбросил этот случай из головы, не подозревая, что уже через несколько часов ему предстояло вспомнить о незнакомце при самых необычных обстоятельствах.

Кадур бен Саден, пообедав с Тарзаном, распрощался со своим новым знакомым. Поблагодарив Тарзана за радушие, он в ответ пригласил посетить свои владения в пустыне, где водится столько антилоп, оленей, вепрей, пантер и львов, что заядлый охотник просто обязан увидеть эти места.

Затем Тарзан выехал в сопровождении Абдулы. Пока они пробирались по улочкам Сиди-Аиссы, их внимание привлекли громкие звуки музыки, которые слышались из открытых дверей одного из «Cafes maures»^[12]. Был уже вечер, когда Тарзан зашел в кафе. Арабы заполняли помещение так плотно, что яблоку было негде упасть. Все пили густой и горячий кофе и курили.

Тарзан и Абдула отыскали места в середине комнаты, хотя человек-обезьяна, любитель тишины, предпочел бы сидеть подальше от музыкантов, которые производили жуткий шум, играя на барабанах и дудках.

Танцевала довольно красивая девушка. Разглядев европейскую одежду Тарзана и рассчитывая на его щедрость, она через плечо бросила ему шелковый платок, за что получила франк. Затем ее место заняла другая танцовщица. Глазастый Абдула заметил, что первая танцовщица, прежде чем скрыться во внутреннем дворике, о чем-то говорила с двумя арабами. Поначалу Абдула не придал этому значения, но потом увидел, что один из этих арабов кивнул в направлении Тарзана, а девушка обернулась и бросила на него быстрый взгляд. Затем арабы вышли во двор и исчезли в сумерках.

Когда наступил черед танцевать этой девушке, она стала кружиться возле Тарзана и одному ему расточать свои сладостные улыбки. Европеец ощутил на себе злобные взгляды смуглых сынов пустыни, но ни улыбки танцовщицы, ни завистливые взгляды окружающих не произвели на него никакого впечатления.

Девушка снова бросила через плечо платок Тарзану и опять получила в награду монету в один франк. Она приложила монету ко лбу, как было принято, а потом наклонилась к Тарзану и быстро прошептала на ломаном английском:

– Там двое во дворе, они хотеть навредить мсье. Я им обещала соблазнить вас, но вы так добры, и я не буду. Уходите скорей, пока они не узнали, что я выдала их план. Они плохие люди.

Тарзан поблагодарил девушку и пообещал быть осторожным. Она закончила свой танец и направилась во внутренний двор с галереей, которая вела в комнаты танцовщиц. Однако Тарзан не последовал за своей спасительницей, как она просила.

Через полчаса в кафе появился араб, он имел самый злобный вид. Остановившись возле Тарзана, он начал оскорбительно высказываться о европейцах. Но араб говорил на своем языке, и Тарзан ничего не понимал, пока Абдула его не просветил.

– Этот малый ищет ссоры, – объяснил он. – И он не один. Учтите, если начнется заварушка, то почти все здесь выступят против вас. Самое лучшее, что мы можем сделать, хозяин, – это уйти отсюда.

– Спроси у этого человека, что он хочет, – приказал Тарзан.

– Он говорит, что неверный оскорбил девушку, которая принадлежит ему. Он ищет ссоры, мсье.

– Скажи ему, что я не оскорблял ни его, ни чью бы то ни было девушку и пусть он оставит меня в покое. Я не ссорюсь с ним, пусть и он не ссорится со мной.

– Он говорит, – ответил Абдула после того, как передал слова Тарзана арабу, – что вы пес и сын пса, а ваша бабушка была гиеной. И еще он говорит, что вы лжец.

Перепалка привлекла внимание окружающих, и за словами араба последовал взрыв грубого смеха: было ясно, на чьей стороне симпатии собравшихся.

Тарзану не нравилось, когда над ним смеялись, не получил он удовольствия и от слов, которые адресовал ему араб, но тем не менее человек-обезьяна не выражал своего гнева до тех пор, пока не поднялся со скамьи.

Не переставая дружелюбно улыбаться, он неожиданно со всей силы ударил злобного араба в лицо. Тот упал, и в ту же секунду человек десять его пылких соотечественников влетели в кафе с улицы, где они, как актеры, ожидали своего выхода на сцену. С криками «Убить неверного!» они бросились на Тарзана. Несколько молодых арабов из числа присутствовавших вскочили с мест и тоже полезли в драку.

Тарзан и Абдула оказались оттеснены воинственной толпой в дальний конец зала. Юный араб остался верен своему хозяину и, выхватив кинжал, сражался бок о бок с ним. Мощными ударами человек-обезьяна сбивал с ног каждого, кто осмеливался приблизиться к нему на расстояние вытянутой руки. Он дрался спокойно и сосредоточенно, не произнося ни слова, и на его губах продолжала играть все та же полуулыбка.

Казалось, что Тарзану и Абдуле не уйти отсюда живыми: их соперники были вооружены саблями и кинжалами, однако визжащая и изрыгающая проклятия толпа была столь плотной, что никто из нее не мог вырваться вперед с оружием и никто не рисковал взмахнуть саблей, боясь ранить кого-то из своих.

Тарзану удалось схватить одного из самых дерзких. Ловко обезоружив этого человека, Тарзан решил использовать его в качестве щита, вместе с Абдулой он стал медленно отступать к двери, ведущей во внутренний двор. На пороге Тарзан задержался, поднял извивающегося араба на воздух и швырнул прямо в толпу.

Затем Тарзан и Абдула бросились в полутемный двор. Испуганные девушки побежали наверх к своим комнатам. Двор освещали лишь свечи у дверей в комнаты прелестных танцовщиц, и этот свет, по-видимому, должен был привлекать посетителей.

Не успели Тарзан и Абдула ступить во двор, как из темного пространства под лестницей грянул выстрел. Они обернулись, чтобы увидеть нового врага, и навстречу им, стреляя на ходу, метнулись две фигуры. Тарзан устремился к новым противникам, и через мгновение один из них уже лежал на земле, обезоруженный, с вывихнутым запястьем. Второй выстрелил в Абдулу, но промахнулся, и его настиг нож верного слуги Тарзана.

Разъяренная толпа повалила из кафе во двор, преследуя своих врагов. Одна из девушек что-то крикнула, и свечи во дворе погасли. Теперь слабый свет шел только из открытой, но наполовину заслоненной людьми двери кафе. Тарзан подобрал саблю, выпавшую из рук убитого Абдулой араба, и приготовился встретить толпу.

Вдруг женский голос тихо позвал его:

– Скорей, мсье! Сюда! Идите за мной!

– Абдула, пошли! – скомандовал Тарзан негромко. – Хуже, чем здесь, нам уже не будет.

Девушка провела их по узкой лестнице в свою комнату. Следуя за ней, Тарзан видел, как блестят на ее обнаженных руках золотые и серебряные браслеты, слышал, как звенят золотые монеты, вплетенные в ее косы, как шелестит ее платье. Он догадался, что это та самая танцовщица, которая предостерегала его об опасности.

Со второго этажа было слышно, как мечутся по двору преследователи, разыскивая их.

– Скоро они начнут искать и здесь, – прошептала девушка. – Вам надо спрятаться. Как бы вы ни были сильны, они вас убьют. Скорее! Из окна моей комнаты можно спрыгнуть на улицу. Пока они поймут, что вас нет во дворе, вы будете уже в безопасности.

Но не успела она договорить, как несколько человек устремились к той самой лестнице, на верхней площадке которой стоял Тарзан. Беглецы были обнаружены. Преследователи всей толпой рванулись наверх. Но того из них, кто вырвался вперед, ждал сюрприз – удар саблей. С испуганным воплем араб отпрянул назад и свалился на тех, кто поднимался следом за ним. Враги попадали с лестницы. Шаткая конструкция не могла выдержать такого испытания. Раздался треск, и лестница обрушилась вместе с арабами. Тарзан, Абдула и девушка остались одни на верхней площадке.

– Скорей! – крикнула танцовщица. – Они поднимутся по соседней лестнице. Нельзя терять ни секунды!

Когда все трое вошли в комнату, Абдула перевел Тарзану крики преследователей: арабы собирались окружить дом, чтобы отрезать беглецам путь к отступлению.

– Теперь мы пропали, – просто сказала девушка.

– Почему «мы»? – спросил Тарзан.

– Именно так, мсье, – ответила она. – Меня они тоже убьют, ведь я вам помогала.

Это обстоятельство совершенно меняло дело. До сих пор Тарзан просто получал удовольствие от схватки. Но он совершенно не думал о том, что Абдула или девушка могут пострадать. Он и отступил только для того, чтобы не быть убитым самому. Бежать он собирался лишь в крайнем случае, если не окажется другого выхода. В одиночку он кинулся бы в самую гущу разъяренной толпы и разметал бы ее, как лев. Сначала он привел бы арабов в замешательство, а потом убежал бы от них. Но теперь предстояло позаботиться еще и о преданных друзьях.

Тарзан уже слышал, как толпа поднимается по соседней лестнице, еще несколько мгновений – и враги окажутся у двери в комнату. Он подошел к окну, которое выходило на улицу: скоро и там должны были показаться арабы. Тарзан поставил ногу на подоконник и выглянул наружу, однако посмотрел не вниз, а вверх. Рукой он мог дотянуться до крыши. Он позвал девушку, та подбежала. Тарзан обхватил ее мощной рукой и приказал Абдуле:

– Жди, я вернусь за тобой. А пока придвинь все, что можно, к двери – надо постараться задержать их.

С этими словами Тарзан ступил на узкий подоконник.

– Держись крепче! – предупредил он девушку.

Секунду спустя человек-обезьяна с необыкновенной ловкостью и проворством поднялся на крышу. Оставив там девушку, он наклонился вниз и тихо позвал Абдулу. Юноша высунулся в окно.

– Руку! – шепнул Тарзан.

Было слышно, что арабы уже выламывают дверь. Наконец им это удалось, дверь подалась, и в то же мгновение Абдула почувствовал, что его легко, как перышко, поднимают на крышу.

Глава 8
Бой в пустыне

Беглецы сидели на крыше дома и слушали, как в комнате под ними ругаются арабы. Абдула время от времени шепотом переводил их слова Тарзану.

– Сейчас они ругают тех, кто находится внизу, – говорил он, – за то, что они позволили нам так легко ускользнуть. А те, кто на улице, наоборот, ругают тех, кто находится внутри здания: кричат, что нас надо искать в доме. Еще минута – и они передерутся, потому что не верят друг другу.

Однако этого не произошло: арабы решили прекратить поиски и вернулись в кафе, лишь несколько человек на улице курили и разговаривали.

Тарзан поблагодарил девушку за ее самоотверженный поступок, который спас жизнь совершенно незнакомому ей человеку.

– Вы мне понравились, – ответила она просто. – Вы не похожи на других посетителей кафе. Вы не вели себя со мной грубо, и манера, с какой вы дали мне деньги, не была оскорбительной.

– Что ты будешь теперь делать? – спросил Тарзан. – Вернуться в кафе тебе нельзя. Да и оставаться в Сиди-Аиссе для тебя наверняка небезопасно.

– Завтра они всё забудут, – ответила она. – Но я была бы счастлива никогда не возвращаться в это кафе, равно как и в любое другое. Я жила здесь не по своей воле: я пленница.

– Как пленница?!

Тарзан не верил собственным ушам.

– Вернее сказать – рабыня, – ответила она. – Меня выкрала ночью из дуара моего отца банда грабителей. Привезли сюда и продали хозяину кафе. Это было примерно два года назад, и с тех пор я не видела никого из своего племени. Они живут далеко на юге и никогда не бывают в Сиди-Аиссе.

– А ты хочешь вернуться к своему народу? – спросил Тарзан. – Если да, то обещаю доставить тебя живой и невредимой по крайней мере до Бу-Саады. А там я договорюсь с командованием, чтобы военные помогли тебе добраться до дома.

– Ах, мсье! – вскричала она. – Как мне отплатить за вашу доброту? Неужели вы способны сделать так много для бедной танцовщицы? Мой отец обязательно вознаградит вас, ведь он великий шейх. Его зовут Кадур бен Саден.

– Как? Кадур бен Саден?! Но он же здесь, в Сиди-Аиссе, прямо сейчас. Мы обедали с ним всего несколько часов назад.

– Мой отец здесь?! – воскликнула пораженная девушка. – Слава Аллаху, теперь я действительно спасена.

– Тише! – оборвал их Абдула. – Прислушайтесь!

Снизу снова послышались голоса, отчетливо звучавшие в ночной тишине. Тарзан не понимал, что говорили арабы, но, когда они ушли, девушка перевела:

– Они искали именно вас, мсье. Иностранец, предложивший деньги за ваше убийство, лежит со сломанным запястьем в доме Ахмеда дин Сулефа, но он предлагает еще большую сумму, если они устроят вам засаду на дороге в Бу-Сааду и убьют вас.

– Это тот самый человек, который следовал за вами сегодня на рынке, мсье! – воскликнул Абдула. – Я видел его потом в кафе – с ним был еще один. Они вышли во внутренний двор после того, как поговорили с этой девушкой. И это они напали на вас с оружием и стреляли, когда вы вышли из кафе. Почему они хотели вас убить, мсье?

– Не знаю, – ответил Тарзан и, помолчав, добавил: – Если только это не…

Однако он не закончил фразу: ему на ум пришло единственное объяснение всего случившегося сегодня, хотя это объяснение казалось совершенно невероятным.

Наконец улица опустела. Не было никого ни в кафе, ни во дворе. Тарзан осторожно спустился на подоконник и убедился, что в комнате тоже никого нет. Тогда он вернулся на крышу и помог спуститься Абдуле, а потом передал ему на руки девушку. Абдула сам спрыгнул из окна на землю – там было совсем невысоко, а Тарзан взял девушку на руки и спрыгнул вместе с ней – как не раз делал в родных джунглях, не выпуская ноши. Девушка испуганно вскрикнула, но Тарзан приземлился очень мягко и тут же поставил ее на ноги.

Она прижалась к нему на мгновение:

– Какой вы сильный, мсье, какой ловкий! Вы не уступите даже черному льву эль-Адреа!

– Хотел бы я повстречаться с этим вашим эль-Адреа, – ответил Тарзан. – Сколько я уже о нем слышал!

– Если вы доберетесь до нашего дуара, то увидите его, – сказала девушка. – Он обитает в горах к северу от нас и спускается по ночам, чтобы напасть на стада моего отца. Одним ударом лапы он может сокрушить быка, и горе запоздалому путнику, который встретит ночью эль-Адреа!

Без приключений они дошли до гостиницы. Сонный хозяин ни за что не хотел отправляться на поиски Кадура бен Садена и просил подождать до утра, но золотая монета изменила его намерения: через несколько минут хозяин гостиницы приказал слуге обойти все местные гостиницы, где мог бы остановиться шейх. Тарзан считал, что отца девушки надо найти незамедлительно, пока тот не отправился домой.

Примерно через полчаса слуга привел Кадура бен Садена. Старый шейх вошел в комнату, его благородное лицо выражало удивление.

– Мсье оказал мне честь пригласи… – начал он, но тут его взгляд упал на девушку.

Он распахнул объятия и направился к ней, воскликнув:

– Дочь моя! Аллах милосердный!

И слезы счастья выступили на глазах старого воина.

Когда Кадур бен Саден услышал историю похищения и спасения, он протянул Тарзану руку.

– Все, что есть у меня, отныне ваше, мой друг, включая мою жизнь, – сказал он от всего сердца, и Тарзан знал, что это были не праздные слова.

Троим беглецам в эту ночь почти не пришлось сомкнуть глаз, но было решено отправиться в путь на рассвете и попытаться преодолеть расстояние до Бу-Саады за один день. Для мужчин это было сравнительно несложно, но девушке, безусловно, предстояло весьма утомительное путешествие. Тем не менее она была полна желания ехать: ей очень хотелось поскорее увидеть родных и друзей, с которыми судьба разлучила ее на два года.

И вот уже маленький отряд продвигался на юг, к Бу-Сааде. Первые несколько миль дорога была сносной, но вскоре отряд оказался в пустыне: кругом был сплошной песок, и лошади то и дело увязали в нем.

Кроме Тарзана, Абдулы и шейха с дочерью, в отряде были четверо арабов: они прибыли в Сиди-Аиссу вместе с Кадуром бен Саденом. Вооруженные семью ружьями, члены отряда могли не бояться нападений в дневное время и надеялись прибыть в Бу-Сааду до наступления темноты.

Резкие порывы ветра высоко поднимали песок, у Тарзана быстро пересохли и потрескались губы. То немногое, что ему удавалось видеть вокруг, было не слишком привлекательно: бесконечная и однообразная даль, волнами переходящая в лишенные растительности холмы. Вдалеке, на юге, можно было различить туманные очертания нагорий Сахарского Атласа.

«Как же все это не похоже на прекрасную Африку моего детства!» – думал Тарзан.

Абдула, никогда не терявший бдительности, постоянно оглядывался. На вершине каждого пригорка он разворачивал лошадь и всматривался в горизонт. В конце концов его усилия были вознаграждены.

– Смотрите! – крикнул он. – За нами едут шесть всадников.

– Без сомнения, это ваши вчерашние друзья, мсье, – сухо заметил Кадур бен Саден Тарзану.

– Да, действительно, – подтвердил человек-обезьяна. – Простите, что мое общество навлекло на вас опасность. Я останусь, чтобы поговорить с этими джентльменами, а вы продолжайте путь. Мне не обязательно быть в Бу-Сааде именно сегодня вечером. Вы доберетесь до места совершенно спокойно.

– Если вы останетесь, останемся и мы, – ответил Кадур бен Саден. – Мы будем с вами, пока вы не окажетесь в безопасности у друзей или пока враги не потеряют ваш след. И не о чем тут больше говорить.

Тарзан кивнул. Он тоже был немногословен, наверное, поэтому Кадур бен Саден испытывал к нему такую симпатию: арабы презирают болтунов.

Весь день Абдула оглядывался на следовавших за ними всадников. Те держались на одной и той же дистанции. Не приближались они и во время недолгих привалов отряда, а также продолжительной полуденной остановки.

– Ждут темноты, – объяснил Кадур бен Саден.

Сумерки сгустились прежде, чем отряд достиг Бу-Саады. До наступления темноты Абдуле удалось в последний раз увидеть зловещие, одетые в белое силуэты преследователей – те явно приближались. Абдула сообщил об этом Тарзану шепотом, чтобы не испугать девушку. Человек-обезьяна придержал коня.

– Поезжай вперед с другими, Абдула, – сказал он. – Это мои враги. Я подожду их в удобном месте, а потом поговорю с ними.

– Тогда Абдула будет ждать их вместе с вами, хозяин, – ответил юный араб.

Ни приказы, ни уговоры не могли заставить его изменить решение.

– Ну что ж, ладно, – согласился наконец Тарзан. – Вон там есть подходящее местечко: скалы на вершине холма. Подождем там, а потом встретим этих джентльменов, как только они подъедут.

Они спешились. Остальные члены отряда уже успели уехать далеко вперед, и в темноте их было не видно.

Вдалеке сияли огни Бу-Саады. Тарзан расчехлил винтовку, вынул из кобуры револьвер. Абдуле он приказал отвести лошадей в укрытие за скалы, чтобы защитить их от неприятельских пуль. Юный араб быстро выполнил это указание и, привязав уздечки к низкорослому кустарнику, тут же ползком вернулся назад.

Человек-обезьяна стоял в полный рост на дороге и ждал. Вскоре послышался стук копыт быстро скачущих лошадей, а потом на фоне беспросветной ночи появились силуэты всадников в белых одеждах.

– Стой! – крикнул Тарзан. – Стой или мы стреляем!

Всадники остановились. Посовещавшись, они поскакали прочь от этого места, но в разных направлениях.

Тарзан обладал прекрасным слухом, натренированным в джунглях, и услышал, что всадники тихо подошли с разных сторон: Тарзан и Абдула были окружены. Вдруг раздался выстрел, и пуля просвистела прямо над головой Тарзана. Он выстрелил в ответ, целясь туда, где показалась вспышка вражеского огня.

Безмолвие пустыни разорвало стаккато выстрелов, прогремевших со всех сторон. Абдула и Тарзан отвечали, целясь по вспышкам, – увидеть врагов им не удавалось. Вскоре стало ясно, что нападавшие сужают круг, пользуясь своим численным превосходством. Один из арабов подъехал слишком близко. Тарзан почувствовал это и выстрелил – враг, вскрикнув от боли, свалился с седла.

– Шансы уравниваются, Абдула, – усмехнувшись, заметил Тарзан.

Однако шансы пока что не были равными, и, когда пятеро всадников по сигналу дружно напали на оборонявшихся, казалось, что схватка близится к концу. Тарзан и Абдула отступили к скалам, чтобы враг не смог зайти к ним в тыл. Послышался конский топот, стороны обменялись выстрелами, и арабы отошли, чтобы перегруппироваться и повторить свой маневр. Но теперь их оставалось только четверо против двоих.

Несколько минут было тихо, и Тарзан не мог понять, что происходит: возможно, из-за потерь арабы решили закончить схватку? Или они хотят устроить засаду на дороге в Бу-Сааду? Долго сомневаться ему не пришлось: до него донеслись звуки нового нападения. Но как только прозвучал первый выстрел, ему ответили десятки других, послышались голоса новых участников сражения и топот лошадей, скачущих со стороны Бу-Саады. Арабы начали отступать, не дожидаясь встречи с новыми противниками. Отстреливаясь, они поскакали назад по дороге, которая привела их из Сиди-Аиссы.

На помощь Тарзану примчался Кадур бен Саден со своими людьми. Старый шейх очень обрадовался тому, что ни Тарзан, ни Абдула не пострадали в схватке. Не были ранены даже их лошади. Двух арабов Тарзан убил во время сражения, их тела оставили лежать на месте.

– Почему вы не сказали мне, что собираетесь устроить засаду? – недовольно спросил шейх. – Если бы мы были вместе, то убили бы их всех.

– Нет, – возразил Тарзан. – Если бы весь наш отряд продолжал двигаться к Бу-Сааде, они рано или поздно напали бы на нас, и тогда нам вместе пришлось бы держать бой. Для чего было бы устраивать засаду? Но мне не хотелось перекладывать свои проблемы на чужие плечи и к тому же подвергать опасности вашу дочь. Поэтому мы с Абдулой и задержались, чтобы разобраться с ними.

Кадур бен Саден только пожал плечами. Он не был доволен тем, что его лишили возможности поучаствовать в сражении.

Перестрелка, случившаяся в непосредственной близости от Бу-Саады, привлекла внимание стоявшего там гарнизона. На въезде в город Тарзан и его товарищи встретили партию солдат, выступивших им на помощь. Командовавший отрядом офицер велел путешественникам спешиться и объяснить, что же здесь произошло.

– Это была всего лишь бандитская шайка, – сказал Кадур бен Саден. – Они напали на двух отставших членов моего отряда, но, когда мы вернулись, эти молодцы тут же разбежались. Двоих удалось застрелить. Никто из моих людей не пострадал.

Рассказ Кадура бен Садена вполне удовлетворил офицера. Он переписал имена людей, сопровождавших шейха, и отправился с солдатами к месту боя, чтобы забрать трупы для возможного опознания.

Два дня спустя отряд Кадура бен Садена продолжал путь к его родным местам. Шейх и его дочь всячески убеждали Тарзана ехать с ними, но тот отказался. Тарзану трудно было объяснить это новым друзьям, но, размышляя о событиях последних дней, он пришел к выводу, что должен остаться. Он не мог отложить свою миссию хотя бы на день. Своим новым друзьям Тарзан пообещал приехать позднее, если позволят обстоятельства.

За два дня, которые Тарзан провел со старым шейхом, он полюбил эту породу людей – суровых и благородных воинов – и пользовался возможностью получше изучить их образ жизни и обычаи. Под руководством черноглазой девушки, дочери шейха, он даже начал потихоньку осваивать их язык. Тарзану было искренне жаль, что приходится расстаться с новыми друзьями. Он проводил их до въезда в ущелье, через которое пролегал путь шейха, а потом долго смотрел вслед маленькому отряду, пока тот не исчез из виду.

Какие прекрасные люди! Их дикая и грубая жизнь, полная трудностей и опасностей, привлекала полудикого человека намного больше, чем изнеженная цивилизацией жизнь больших городов, которые ему уже довелось повидать. Жизнь в пустыне была для него даже привлекательнее, чем в джунглях: ведь здесь он мог найти себе друзей, которые, как и он сам, были связаны судьбой с дикой природой. Тарзан даже подумал, что после окончания миссии оставит службу и проведет остаток жизни с племенем Кадура бен Садена. Он развернул лошадь и медленным шагом поехал по направлению к Бу-Сааде.

Прибыв в город, Тарзан остановился в отеле «Маленькая Сахара». На улицу в нем выходили окна бара, двух столовых и кухни. Столовые примыкали к бару, одна из них предназначалась для офицеров местного гарнизона. Из бара можно было разглядеть все, что происходило в обеих столовых. Именно в бар и направился Тарзан.

Постояльцы гостиницы еще завтракали. Сидя в баре, Тарзан случайно увидел в офицерской столовой лейтенанта Жернуа. Но еще больше Тарзана заинтересовал араб, который подошел к лейтенанту и, склонившись, зашептал ему что-то на ухо. Затем араб вышел из гостиницы через заднюю дверь.

Сама по себе эта сцена была ничем не примечательна, если бы не одна деталь: в какой-то момент бурнус араба распахнулся и Тарзан успел заметить, что его левая рука забинтована и поддерживается повязкой.

Глава 9
Нума эль-Адреа

Кадур бен Саден отправился на юг, и в тот же день почтовый дилижанс доставил Тарзану с севера письмо от Д’Арно, оно было переправлено из Сиди-Бель-Аббесы. Это послание разбередило старую душевную рану, о которой Тарзану хотелось забыть. Но он не пожалел о том, что получил письмо, и прочел его с интересом. Вот что писал Д’Арно:

Мой дорогой Жан!

Со времени моего предыдущего письма я успел побывать по делам в Лондоне. Я провел там всего три дня и в первый же из них неожиданно столкнулся на Генриетта-стрит с твоим старым другом. Ни за что не догадаешься, с кем именно.

Не с кем иным, как с мистером Сэмюелем Ти Филандером. Ей-богу!

Воображаю, как ты недоверчиво хмуришься. Но это еще не все. Он уговорил меня пойти с ним в гостиницу, где я встретился со всеми остальными. Там были профессор Архимед Кью Портер, мисс Портер, а также Эсмеральда – огромная негритянка, служанка мисс Джейн. Ты наверняка ее помнишь. Пока я с ними беседовал, пришел Клейтон. Они с мисс Портер собираются скоро пожениться: со дня на день появится объявление в газетах. Венчание пройдет скромно из-за траура по отцу Клейтона, будут приглашены только близкие родственники.

Когда мы разговаривали с мистером Филандером наедине, он вдруг разоткровенничался. Оказывается, мисс Портер уже трижды откладывала бракосочетание под разными предлогами. Старик признался, что его дочь, похоже, не очень-то жаждет выходить за Клейтона.

Разумеется, все спрашивали о тебе. Я помню, что ты не хочешь открывать секрет своего происхождения, и потому я старался больше говорить не о твоем прошлом, а о твоем настоящем.

Мисс Портер задавала особенно много вопросов. Боюсь, я повел себя не самым благородным образом, рассказав ей о твоем желании и даже решимости вернуться в родные джунгли. Потом я жалел об этом, поскольку огорчил ее: мисс Портер вспомнила об опасностях, которые ждут тебя там. «Но все же, – сказала она, – я не могу просить его не ехать. Есть судьбы куда более печальные и ужасные, чем та, которая уготована мсье Тарзану в джунглях. По крайней мере, совесть его будет спокойна. В джунглях можно испытать минуты полного покоя и умиротворения. Есть там и виды исключительной красоты. Вам, наверное, покажутся мои слова странными, ведь я пережила в этих диких лесах самый настоящий ужас, однако временами и мне хочется туда вернуться. Мне все кажется, что самые счастливые минуты моей жизни прошли именно там».

Она произнесла эти слова с выражением невыразимой грусти на лице, и я понял, что во мне она видит человека, который знает ее тайну. По-моему, через меня она передавала свое последнее послание тебе. Ее сердце все еще принадлежит тебе.

Клейтон, похоже, нервничал, когда речь шла о тебе. Он имел озабоченный и утомленный вид. Однако он о тебе отзывался очень хорошо. И я даже подумал: а не подозревает ли он в тебе сына лорда?

С Клейтоном пришел и его большой друг Теннингтон. Он собирается в очередное нескончаемое путешествие на своей яхте и призывал всех собравшихся к нему присоединиться. Пытался втянуть в это дело и меня. На этот раз он думает обогнуть Африку. Я сказал, что однажды яхта, эта дорогая игрушка, утянет на дно и самого хозяина, и его друзей, если он не перестанет воображать, будто это океанский лайнер или военный корабль.

Позавчера я вернулся в Париж, а вчера встретил на ипподроме графа и графиню де Куд. Они тоже интересовались тобой. Похоже, граф тебя искренне любит и не держит зла. Ольга прекрасна, как всегда, хотя немного подавлена. Полагаю, она получила благодаря знакомству с тобой хороший урок, о котором будет помнить до конца жизни. На ее счастье (и на счастье графа, разумеется), ей встретился именно ты, а не другой мужчина – более искушенный. Мне кажется, что если бы ты действительно начал за ней ухаживать, то ситуация сложилась бы совершенно безвыходная для каждого из вас.

Она просила передать тебе, что Николай уехал из Франции. Ольга заплатила ему двадцать тысяч франков за то, чтобы он убрался и больше не возвращался. Она рада, что сумела избавиться от него прежде, чем он попытался воплотить в жизнь свою угрозу – убить тебя при первой же возможности. Если бы ты убил ее брата, ей было бы горько это осознавать: Ольга очень любит тебя и не боится признаться в этом в присутствии графа. Ни она, ни граф даже не сомневаются, что твоя встреча с Николаем опасна только для Николая. Граф сказал: чтобы убить Тарзана, понадобился бы целый полк Роковых. Как видишь, де Куд придерживается самого высокого мнения о твоей силе и ловкости.

Я получил приказ прибыть на корабль. Мы отправляемся из Гавра через два дня, пункт назначения держат в секрете. Пиши на конверте название корабля, и письмо рано или поздно попадет мне в руки. Я отвечу тебе, как только представится возможность.

Твой верный друг

Поль Д’Арно

– Похоже, Ольга напрасно потратила эти двадцать тысяч франков, – заметил вполголоса Тарзан.

Он несколько раз перечитал ту часть письма, которая касалась Джейн Портер. Этот отрывок вызывал в Тарзане какую-то печальную радость, но это все-таки была радость.

За следующие три недели ничего особенного не случилось. Несколько раз Тарзан издали видел загадочного араба, а однажды тот о чем-то беседовал с лейтенантом Жернуа. Однако, несмотря на все усилия, выяснить, где живет араб, так и не удалось.

Жернуа, который и раньше не отличался сердечностью, в последнее время явно сторонился Тарзана, а если им приходилось сталкиваться лицом к лицу, то вел себя даже враждебно.

Тарзану нужно было поддерживать образ американца-охотника, и потому он проводил немало времени в окрестностях Бу-Саады. Целыми днями он бродил среди холмов, выслеживая газелей. Иногда ему удавалось подобраться к этим изящным животным на расстояние выстрела, но даже не пытался вынуть винтовку из чехла. Человек-обезьяна не находил радости в том, чтобы убивать беззащитных и безобидных божьих созданий просто ради убийства.

Тарзан был счастлив, когда побеждал в честном бою. Он видел смысл в охоте ради пропитания, когда ему приходилось состязаться в ловкости с другими. Но отправиться на охоту из города, где полно еды, и застрелить изящную, нежную газель – для Тарзана это было еще хуже, чем убить человека. Нет, этого Тарзан не мог понять.

Однажды, отправившись за город, он чуть не лишился жизни. Тарзан не спеша ехал по небольшой лощине, как вдруг позади него раздался выстрел и пуля пробила его пробковый шлем. Он тут же выбрался из лощины, но следов врага не обнаружил.

– Да, – говорил сам себе Тарзан, – Ольга и вправду напрасно потратила двадцать тысяч франков.

В тот вечер он был приглашен к капитану Жерару.

– Как ваша охота? – поинтересовался этот офицер. – Говорят, не слишком удачно?

– Да, – ответил Тарзан. – Дичь тут пуганая, а кроме того, я не очень люблю охотиться на птиц и антилоп. Думаю перебраться южнее и попробовать выйти на вашего алжирского льва.

– Отлично! – воскликнул капитан. – Мы как раз завтра утром выступаем в Джельфу. Вы можете отправиться туда вместе с нами. Мы с лейтенантом Жернуа должны взять сто солдат и обследовать район, где участились случаи нападения грабителей. Может быть, нам удастся вместе поохотиться на льва. Что скажете?

Тарзан обрадовался этому предложению и без колебаний согласился. Капитан, вероятно, был бы изумлен, узнав подлинную причину этой радости. Жернуа сидел напротив Тарзана и, похоже, был не слишком доволен приглашением, которое сделал Жерар.

– Охота на львов – совсем не то, что на газелей, – продолжал капитан. – Это занятие куда более захватывающее и, конечно, более опасное.

– Охота на газелей тоже может оказаться опасной, – заметил в ответ Тарзан. – Особенно если отправиться на нее в одиночку. Я убедился в этом сегодня. Еще я убедился, что газель хотя и самое робкое животное, но отнюдь не самое трусливое. – И он вскользь взглянул на Жернуа.

Тарзану не хотелось, чтобы лейтенант догадался о его подозрениях. Но в то же время было очень интересно, как отреагирует француз на замечание: по реакции можно было понять, по крайней мере, знает ли Жернуа о сегодняшнем происшествии на охоте. Жернуа покраснел, и Тарзан, довольный, тут же переменил тему разговора.

На следующий день отряд отправился из Бу-Саады на юг, и за ним увязались шесть арабов.

– Нет, они у нас не служат, – ответил Жерар на вопрос Тарзана. – Просто решили проводить нас.

Тарзан за время пребывания в Алжире уже достаточно изучил местные нравы, чтобы понять: арабы не слишком ценят общество чужестранцев, не говоря уже о французских солдатах. Он заподозрил неладное и решил не спускать глаз с небольшого отряда, который ехал за ними на расстоянии примерно четверти мили. Это расстояние не сокращалось и во время привалов, поэтому как следует рассмотреть сопровождавших не удавалось.

Тарзан уже давно убедился в том, что его преследуют наемные убийцы и что за всем стоит не кто иной, как Роков. Был ли Роков как-то связан с делом Жернуа или хотел расквитаться с Тарзаном за собственные неудачи в прошлом – это пока оставалось неясным. И то и другое было вполне вероятно, ведь Жернуа выдал себя во время обеда у Жерара. А это означало, что Тарзан нажил себе двух сильных врагов. В пустынях Алжира, куда сейчас направлялись оба отряда, было несложно найти возможность расправиться с Тарзаном.

Отряды добрались до Джельфы и пробыли там два дня, а затем спаги отправились на юго-запад – по слухам, именно там грабители нападали на племена, живущие у подножия гор. Тут маленький отряд арабов, сопровождавший французских солдат по дороге из Бу-Саады, внезапно исчез. Это произошло в тот самый вечер, когда был отдан приказ выступать утром из Джельфы. Солдаты получили распоряжение рано утром свернуть лагерь, и только капитан Жерар, Жернуа и Тарзан знали, куда именно направится отряд спаги. Тарзан расспросил солдат, но никто не смог ему ответить, куда и почему исчезли арабы. Все это было очень подозрительно, тем более что Жернуа беседовал с одним из арабов примерно через полчаса после того, как капитан Жерар сделал распоряжения об утреннем марше.

«Не открыл ли Жернуа наш маршрут арабам?» – подумал Тарзан.

На следующий день спаги разбили лагерь в маленьком оазисе. Он принадлежал шейху, у которого крали скот, а пастухов убивали. Жители дуара вышли из своих шатров, сшитых из козьих шкур, и окружили солдат, задавая множество вопросов на туземном наречии, – многие солдаты были туземцами. Пока шейх выражал свое уважение капитану Жерару, Тарзан, с помощью Абдулы немного освоивший арабский язык, расспросил молодого мужчину, сопровождавшего главу племени. Араб отвечал, что не видел отряда из шести всадников, едущего из Джельфы; в округе есть и другие оазисы, – возможно, эти люди направились к одному из них. Кроме того, в горах много бандитов, и они часто по несколько человек отправляются в Бу-Сааду и бывают даже в Омале и Буире. Так что это могли быть грабители, которые развлеклись и теперь возвращаются в свою банду.

Наутро капитан Жерар разделил отряд на две части, поручив командовать одной из них лейтенанту Жернуа, а вторую оставив за собой. Они должны были обследовать гору с противоположных склонов.

– И с кем желает ехать мсье Тарзан? – спросил капитан. – Или, может быть, мсье не хочет столкнуться с бандитами?

– Почему же, с удовольствием, – поспешил ответить Тарзан.

Он искал предлог, чтобы сопровождать Жернуа. Однако затруднение быстро разрешилось, неожиданно заговорил сам Жернуа.

– Если вы, мой капитан, сможете на этот раз отказаться от приятного общества мсье Тарзана, я почту за честь предложить мсье ехать с моим отрядом, – сказал он самым любезным тоном.

Тарзану даже показалось, что француз переигрывает, но тем не менее с радостью принял это предложение.

И вот уже лейтенант Жернуа и Тарзан ехали рядом во главе маленького отряда спаги. Любезность Жернуа продлилась недолго: не успел отряд капитана Жерара скрыться из виду, как лейтенант, по своему обыкновению, помрачнел.

Дорога поднималась все выше и становилась все труднее. Около полудня они въехали в узкий каньон. Жернуа приказал сделать полуденный привал на берегу ручья. Солдаты сварили нехитрую еду, пообедали и пополнили водой фляги.

После часового отдыха отряд продолжил путь и вскоре вышел в небольшую долину, откуда расходились несколько горных ущелий. Остановились в самом центре долины, и Жернуа огляделся вокруг.

– Нам придется разделиться, – сказал он наконец. – Нужно обследовать каждое из этих ущелий.

Он поделил отряд на партии и отдал инструкции сержантам, поставленным во главе них. Сделав все распоряжения, Жернуа обратился к Тарзану:

– Вас, мсье, я попрошу остаться здесь до нашего возвращения.

Тарзан начал было возражать, но командир тут же его оборвал:

– В горах может случиться бой, солдаты не должны быть обременены заботами о гражданском лице.

– Но, мой дорогой лейтенант, – попытался уговорить его Тарзан, – я всей душой стремлюсь сражаться наравне со всеми и готов поступить под ваше начало или кого-то из ваших сержантов или капралов. Ради этого я и поехал.

– Хотел бы я думать, что это так, – откликнулся Жернуа, даже не пытаясь скрыть усмешку, а затем отрезал: – Вы обязаны мне подчиняться, и я приказываю оставаться на этом месте до нашего возвращения. Точка.

Жернуа ускакал с отрядом в горы, а Тарзан остался один посреди безлюдных скал. Солнце палило немилосердно, и он решил укрыться под росшим неподалеку деревом. Привязав к нему лошадь, Тарзан уселся на землю и закурил, проклиная Жернуа за его уловку. «Возможно, это всего лишь маленькая месть, – думал он. – Но француз не так прост, чтобы ссориться по пустякам. Здесь кроется что-то посерьезнее». С этой мыслью Тарзан встал и на всякий случай расчехлил винтовку и убедился, что магазин полон патронов. Потом проверил револьвер. Предприняв эти предосторожности, Тарзан внимательно оглядел окружающие горы и устья ущелий, чтобы его не застали врасплох.

Солнце опускалось все ниже, а спаги не возвращались. Наконец долину окутали сумерки. Вернуться в лагерь Тарзану не позволяла гордость: он полагал, что отряды Жернуа рано или поздно должны были встретиться в долине.

С наступлением темноты он стал меньше опасаться нападения: никто не смог бы подобраться к человеку-обезьяне во тьме настолько осторожно, чтобы его чуткие уши ничего не услышали, а глаза ничего не увидели. А если бы враги попробовали приблизиться к нему с наветренной стороны, то обоняние предупредило бы Тарзана об их появлении. Почувствовав себя в безопасности, Тарзан прислонился к дереву и заснул.

Он проспал несколько часов, как вдруг был разбужен громкими звуками: лошадь Тарзана испуганно ржала и переступала копытами. Луна ярко освещала маленькую долину, и не далее как в десяти шагах от Тарзана стоял тот, кого ему так хотелось увидеть.

Это был великолепный черный лев эль-Ардеа. Он нетерпеливо бил хвостом и не отрывал горящих огнем глаз от своей добычи. Тарзана охватила радость, как будто от встречи со старым другом. Несколько секунд он не двигался, любуясь изумительным зрелищем, которое являл собой этот царь пустыни.

Но вот Нума прижался к земле, готовясь к прыжку. Тарзан медленно поднял винтовку. Ему никогда не доводилось убивать крупного зверя из огнестрельного оружия: до сих пор он пользовался копьем, отравленными стрелами, веревкой, ножом. И сейчас он жалел, что не имеет при себе ни стрел, ни ножа, – с ними Тарзан чувствовал бы себя увереннее.

Видна была только голова льва, приникшего к земле. Тарзан предпочел бы выстрелить зверю в бок. Он знал, что может натворить раненый лев. За спиной Тарзана в ужасе билась лошадь. Человек-обезьяна осторожно шагнул в сторону. Нума только проводил его глазами. Еще один шаг, потом еще один. Лев не двигался. Тарзан прицелился и нажал на спусковой крючок, и в ту же долю секунды лев прыгнул. Испуганная лошадь сделала невероятное усилие, порвав привязь, и умчалась назад в пустыню.

Обычный человек не смог бы избежать грозных когтей льва, совершившего прыжок со столь близкого расстояния. Но только не Тарзан. Как бы ни был стремителен эль-Адреа, Тарзан из племени обезьян был еще быстрее. Гигантский зверь ударился о дерево, хотя рассчитывал сокрушить человека. Тарзан теперь стоял в паре шагов от зверя, он выстрелил еще раз, заставив Нуму упасть. Зверь оглушительно рычал, царапая землю когтями.

Тарзан выпустил в него еще две пули. Эль-Адреа замер, рев его смолк. И уже не мсье Жан Тарзан, а Тарзан из племени обезьян поставил ногу на тело убитого льва и, гордо подняв голову к полной луне, издал мощный и страшный крик – клич своего племени, извещавший о том, что самец большой обезьяны убил врага.

Обитатели диких гор с трепетом прислушивались к этому ужасному воплю. А внизу, в долинах, дети гор выходили из своих шатров и, вглядываясь в горы, гадали, что это за новое бедствие грозит теперь их стадам?

В полумиле от долины, где находился Тарзан, четверо человек, одетые в белое и вооруженные винтовками, остановились, прислушиваясь к этому звуку и удивленно переглядываясь. Но вопль больше не повторился, они продолжили свой путь по направлению к долине, стараясь ступать как можно тише.

Тарзан теперь был уверен в том, что Жернуа и не собирался возвращаться за ним, но пока не мог понять, с какой целью француз оставил его в долине. Не видя смысла оставаться в горах, Тарзан решил вернуться в лагерь. Лошади у него больше не было, и он зашагал по направлению к пустыне.

Вскоре люди в белых бурнусах вошли в покинутую Тарзаном долину. Осмотревшись, они убедились, что здесь никого нет. Под одним из деревьев они обнаружили мертвое тело льва эль-Адреа и, еле сдерживая крики, столпились вокруг него. Затем эти люди поспешили вперед, к узкому ущелью, которое как раз в это время проходил Тарзан. Его отделяло от преследователей совсем небольшое расстояние.

Глава 10
Долиной смертной тени

При свете яркой африканской луны Тарзан вошел в ущелье. Он чувствовал, как в его душе звучит зов джунглей. Одиночество и дикая свобода придавали ему сил, он снова был Тарзаном из племени обезьян. Обострившееся восприятие было готово предупредить о любой опасности, и при этом он шагал легко, с высоко поднятой головой, в гордом сознании собственной силы.

Звуки, раздававшиеся ночью в горах, были новыми для него, и он прислушивался к ним с чувством, похожим на ностальгию по первой любви. Некоторые из этих звуков были ему действительно знакомы. Вот где-то вдали шипит леопард Шита, а вот раздается другой, ноющий звук – это пантера. А вот еще один звук – тихий и осторожный, но человек-обезьяна сумел различить и его. Он не сразу догадался, что такой звук производят босые ноги нескольких человек. Они крались за ним. На него охотились!

И тут Тарзан понял, какой план был у Жернуа. Однако лейтенант просчитался: убийцы пришли слишком поздно. Шаги приближались. Тарзан повернулся и взял оружие на изготовку. Теперь он различал и фигуры людей, одетых в белое.

Он окликнул их, спросив по-французски, что им от него нужно. В ответ прогремел винтовочный выстрел, и Тарзан упал на землю лицом вниз.

Арабы не сразу подбежали к нему. Убедившись, что жертва лежит неподвижно, они выскочили из укрытия и, обступив, склонились над Тарзаном. Сразу стало ясно, что он жив. Тогда один из арабов приставил винтовку к затылку Тарзана, чтобы прикончить его, но другой не позволил этого сделать:

– Если мы принесем его живым, нам заплатят больше.

Связав Тарзана по рукам и ногам, арабы подняли его себе на плечи и понесли дальше, в пустыню. Выйдя из горной местности, они повернули на юг и к рассвету добрались до места, где некоторое время назад оставили лошадей под присмотром еще двух членов своей банды. Когда Тарзан пришел в себя, то понял, что крепко привязан к седлу лошади, которую, по-видимому, специально на этот случай взяли с собой арабы. Рана оказалась пустяковой: пуля прошла по касательной возле виска и только оглушила Тарзана. Кровотечение вскоре прекратилось, но засохшая кровь покрывала его лицо и одежду. Тарзан не произнес ни слова с тех пор, как попал в руки арабов. Они тоже не пытались заговорить с ним, если не считать коротких команд.

Целых шесть часов отряд пробирался по палящей пустыне, обходя все лежащие на пути оазисы. К полудню они дошли до дуара, состоявшего примерно из двадцати шатров. Один из арабов развязал веревки из травы эспарто, которыми Тарзан был привязан к седлу. Вокруг пленного сразу собралась толпа – мужчины, женщины, дети. Многие из них, особенно женщины, похоже, получали удовольствие, оскорбляя пленника. Некоторые даже начали швырять в него камни и бить палками, но тут появился шейх и разогнал толпу.

– Али бен Ахмед говорит, – объявил он во всеуслышание, – что этот человек в одиночку убил эль-Адреа. Не знаю, какие счеты у пленника с тем чужестранцем, который отправил нас за ним. Не знаю и того, как чужестранец собирается с ним обойтись. Но этот пленник – храбрый человек. Пока он находится у нас, с ним будут обращаться со всем уважением, которого заслуживает тот, кто вышел ночью на Хозяина Пустыни в одиночку и убил его.

Тарзан слышал, с каким почетом арабы относятся к охотнику, убившему льва, и мысленно поблагодарил судьбу за случай, столь удачно избавивший его от унижений толпы.

Его отнесли в шатер, находившийся на дальнем конце дуара. Там накормили и оставили одного лежать на ковре, по-прежнему связанного. Пленнику был виден стражник, который сидел на земле возле входа в эту непрочную темницу. Но, попробовав разорвать веревки, Тарзан понял, что его мускулам не справиться с ними, и потому такая дополнительная мера безопасности, как стражник, была излишней.

Уже в сумерках в шатер вошли несколько человек. Все они были одеты в арабские бурнусы. Когда один из них приблизился к Тарзану и открыл свое лицо, человек-обезьяна сразу узнал злобную улыбку Николая Рокова.

– Как, мсье Тарзан? – воскликнул русский. – Вот так встреча! Что же вы не встаете? Не хотите поприветствовать гостя?

Грязно выругавшись, Роков приказал: «А ну встань, собака!» – и пнул Тарзана в бок ногой в тяжелом сапоге.

– А вот тебе еще! И еще! И еще! – приговаривал он, продолжая бить врага в лицо и в бок. – За каждое унижение!

Человек-обезьяна не отвечал. Узнав Рокова, он больше ни разу не посмотрел на него. Наконец шейх, оказавшийся свидетелем гнусного поведения Рокова, решил вмешаться.

– Остановитесь! – приказал он. – Можете убить его, если хотите, но я не потерплю, чтобы столь храброго человека унижали в моем присутствии. А не развязать ли его? Я хотел бы посмотреть, осмелитесь ли вы его ударить после этого.

Эти слова сразу успокоили Рокова. Увидеть Тарзана освобожденным, а затем оказаться в его руках ему совершенно не хотелось.

– Хорошо, – сказал он арабу, – тогда я убью его немедленно.

– Только за пределами моего дуара, – ответил шейх. – Отсюда он уйдет живым. Что вы сделаете с пленником в пустыне – не мое дело, но я не хочу, чтобы мое племя пострадало за кровь этого француза. В противном случае сюда пришлют солдат, они перебьют моих людей, сожгут шатры и уведут скот.

– Как скажете, – проворчал Роков. – Тогда я отведу его в пустыню и там расправлюсь с ним.

– Вы должны увести его с моей земли на день пути, – строго ответил шейх. – И мои дети отправятся с вами: пусть они убедятся, что вы выполнили мое требование. Иначе в пустыне останутся два мертвых француза вместо одного.

Роков пожал плечами:

– Хорошо. Но тогда придется подождать до рассвета. Уже темно.

– Как хотите, – ответил шейх. – Но через час после восхода солнца вы должны покинуть мой дуар. Я не люблю неверных, а еще меньше люблю трусов.

Роков хотел было что-то возразить, но сдержался, не желая еще больше сердить шейха. Они вместе вышли из шатра, но напоследок Роков сказал Тарзану:

– Спокойной ночи, мсье! И не забудьте хорошенько помолиться. Завтра вы будете умирать в таких мучениях, что вам будет не до молитв.

Тарзана мучила жажда: с самого полудня никто не приносил ему ни еды, ни питья. Два-три раза он пробовал обратиться к стражнику с просьбой дать воды, но не получил ответа и оставил эти попытки.

Далеко в горах рычал лев. Тарзан подумал о том, что в горах, где можно оказаться добычей диких зверей, он чувствовал себя безопаснее, чем среди людей. Никогда еще за ним не охотились так упорно, как в последние месяцы, которые он провел в обществе цивилизованных людей. И никогда он не был так близок к смерти.

Снова зарычал лев, на этот раз гораздо ближе. Тарзану захотелось ответить боевым кличем своего племени.

Своего племени? Но ведь он человек, а не обезьяна.

Тарзан опять попытался разорвать путы. Ах, если бы он мог дотянуться до веревок зубами! Он ощутил бешеную ярость, которая поднималась в нем от осознания собственного бессилия.

Нума ревел теперь почти непрерывно. Было ясно, что он вышел в пустыню на охоту. Это был рев голодного льва, но Тарзан завидовал ему: зверь был на свободе. Может ли кто-нибудь связать Нуму веревками и зарезать, как барана? Человек-обезьяна чувствовал безнадежность своего положения. Он не боялся смерти, нет. Но смерть, которую приготовил ему Роков, была унизительна: у него не было возможности побороться за свою жизнь. Сейчас, вероятно, около полуночи, думал Тарзан. Жить осталось всего несколько часов. Может быть, еще найдется способ забрать с собой в долгий путь Рокова? Тарзан услышал рев льва совсем рядом. Наверное, Нума ищет добычу среди скота, запертого в загоне.

Снова стало тихо, а потом Тарзан расслышал, как кто-то крадется к нему. Это был едва уловимый шелест с тыльной стороны шатра, обращенной к горам. Шаги приближались, а Тарзан выжидал, прислушиваясь. Снова тишина, и Тарзан удивлялся, почему он не слышит дыхания зверя?

Ага! Вот он двинулся дальше, подползает совсем близко. Тарзан повернул голову в том направлении, откуда ожидал увидеть зверя. В шатре было совершенно темно. Медленно приподнялось полотнище – под ним показалась голова животного, которого было не разглядеть в полутьме. Снаружи за ним Тарзан увидел мерцающие звезды пустыни.

Тарзан невесело усмехнулся, подумав о том, что Роков просчитался. Ах, как он будет зол! Но по крайней мере, смерть от клыков зверя милосерднее той, которую придумал для него русский.

Полотнище опустилось, и снова стало совсем темно – зверь прокрался внутрь шатра. Тарзан слышал, как он подползает, – вот он уже рядом. Человек-обезьяна закрыл глаза и приготовился встретить смерть. Но вместо этого его лица коснулась чья-то мягкая и нежная рука. Затем прозвучал еле слышный шепот: девический голос произнес его имя.

– Да, это я, – шепнул в ответ Тарзан. – Но кто же вы, скажите, ради бога?

– Танцовщица из Сиди-Аиссы, – последовал ответ.

Холодная сталь ножа коснулась его тела – девушка перерезала веревки. Несколько секунд – и он был свободен.

– Пошли! – шепнула девушка.

Тарзан последовал за ней. Они выбрались из шатра, продолжая ползти до тех пор, пока не добрались до зарослей кустарника. Здесь девушка подождала, пока Тарзан ее не нагонит. Он внимательно посмотрел на нее, прежде чем заговорить.

– Я не понимаю, – сказал он наконец. – Откуда вы здесь? И откуда вы узнали, что я в плену, в этом шатре? Как могло получиться, что именно вы меня спасли?

Она улыбнулась и ответила:

– Я проделала длинный путь сегодня ночью. И нас еще ждет долгий путь, прежде чем мы окажемся в безопасности. Пойдемте! Я расскажу вам обо всем по дороге.

Они пошли через пустыню к горам.

– Я уже думала, что не смогу вам помочь, – сказала девушка. – Сегодня ночью эль-Адреа выбрался на охоту. Когда я оставила лошадей и пешком направилась к дуару, мне все казалось, что он кружит вокруг меня. Мне было очень страшно.

– Какая вы смелая, – сказал Тарзан. – И вы рисковали жизнью ради чужого человека, ради неверного?

Она гордо вскинула голову и ответила:

– Я дочь шейха Кадура бен Садена. И я была бы ему плохой дочерью, если бы не стала рисковать жизнью ради вас: вы спасли мою жизнь, хотя думали, что я всего лишь танцовщица.

– Да, вы очень храбрая, – повторил Тарзан. – Но как же вы узнали, что я в плену?

– Ахмед дин Тайеб, мой двоюродный брат по отцу, был в гостях у людей из того племени, которое вас захватило. Он был там, когда вас привезли в дуар. Вернувшись домой, он рассказал, что Али бен Ахмед взял в плен большого француза и тот будет передан другому французу и убит. По описанию я поняла, что речь идет о вас. Отец был в отъезде. Я попыталась убедить наших людей отправиться на выручку, но они сказали: «Пусть неверные убивают друг друга. Это не наше дело. Не будем вмешиваться и нарушать планы Али бен Ахмеда, чтобы не сеять вражду между нашими племенами». С наступлением ночи я отправилась в дуар Али бен Ахмеда и привела лошадь для вас. Лошади привязаны неподалеку отсюда. К утру мы будем в отцовском дуаре. Он должен уже приехать. И тогда пусть они попробуют захватить друга Кадура бен Садена!

Несколько минут они шли в молчании.

– Я оставила лошадей где-то здесь неподалеку, – сказала девушка. – Странно, что их до сих пор не видно.

Вдруг она испуганно вскрикнула:

– Убежали! Я привязала их здесь, глядите!

Тарзан наклонился и осмотрел землю. Большой куст был вырван с корнями. Были там и другие следы, увидев которые человек-обезьяна улыбнулся:

– Здесь был эль-Адреа. Впрочем, по следам видно, что добыча от него ушла. Если он их не сразу заметил, они могли ускакать от него по равнине.

Пришлось идти пешком. Путь пролегал через невысокие горные хребты, заблудиться было невозможно: девушка знала дорогу как свои пять пальцев. Они шагали широко и легко. Тарзан держался чуть позади девушки: чтобы она не уставала, он приноравливался к ее шагу. На ходу они переговаривались, а иногда прислушивались, нет ли погони.

Лунная ночь была прекрасной, а воздух – свежим и бодрящим. Позади остались бесконечные просторы пустыни, оживляемые редкими пятнышками оазисов. Тарзан и его спасительница все больше удалялись от одного из таких плодородных клочков земли: финиковые пальмы и шатры из козьих шкур резко выделялись на желтом фоне песка и казались призрачным раем, со всех сторон окруженным призрачным морем.

Впереди виднелись только суровые и безмолвные горы. В жилах Тарзана заиграла кровь. Вот это жизнь! Он поглядел на девушку: дочь пустыни идет рядом с сыном джунглей по мертвой земле. Эта мысль вызвала у него улыбку. Ах, если бы у него была сестра – такая, как эта девушка! Каким славным другом она была бы!

Теперь они шли по горной местности, дорога становилась все более крутой и каменистой. Некоторое время молчали. Девушка волновалась о том, чтобы успеть дойти до отцовского дуара прежде, чем их настигнет погоня. А Тарзану хотелось, чтобы эта прогулка продолжалась вечно. Если бы эта девушка могла стать мужчиной! Тарзану не хватало друга, который любил бы дикую жизнь так же сильно, как он сам. Он тосковал по товарищу, но, на его несчастье, большинство мужчин, которых он знал, отдавали предпочтение посещению клубов и свежему белью, а не первозданной природе и наготе. Ему, конечно, это было сложно понять.

Тарзан и девушка обогнули высокую скалу и вдруг остановились как вкопанные. На тропе, прямо перед ними, стоял Нума эль-Адреа, черный лев. Его зеленые глаза горели злым огнем, он скалил зубы и бил себя хвостом по лоснящимся черным бокам. Затем лев зарычал – это было грозное, вызывающее ужас рычание рассерженного и голодного льва.

– Нож! – скомандовал Тарзан девушке, протягивая руку.

Она поспешно вложила ему в руку оружие. Тарзан сжал пальцы и оттолкнул девушку, заслонив ее.

– Беги в пустыню как можно быстрее. Если услышишь мой зов, возвращайся – это значит, все хорошо.

– Но это не имеет смысла, – безропотным тоном произнесла она. – Все кончено.

– Делай что сказано! – приказал Тарзан. – Живо! Он сейчас прыгнет.

Девушка отбежала на несколько шагов, но затем остановилась и оглянулась, с замиранием сердца ожидая увидеть, что же будет дальше.

Лев медленно приближался к Тарзану, наклонив голову к земле, как разъяренный бык. Его хвост вытянулся вверх и подрагивал от предвкушения схватки.

Человек-обезьяна приготовился и пригнулся, в лунном свете блестел его длинный арабский нож. За ним стояла неподвижная, как статуя, девушка. Она смотрела во все глаза, охваченная восторгом перед храбростью мужчины, который осмелился с ножом в руках противостоять Хозяину Пустыни. Кто из ее соплеменников способен на такое? Да любой из них уже упал бы на колени и начал молиться, готовый без всякого сопротивления пасть от этих страшных клыков. Конечно, финал схватки будет все равно тем же – человеку не победить льва, но героизм Тарзана внушал восхищение. Казалось, он не чувствует страха. Он имел столь же грозный и вызывающий вид, что и лев эль-Адреа.

Лев подошел совсем близко – теперь их разделяло всего несколько шагов. Вот он приник к земле, а затем с оглушительным ревом прыгнул.

Глава 11
Джон Колдуэлл из Лондона

Нума эль-Адреа прыгнул, вытянув вперед лапы и обнажив клыки, ожидая в ту же секунду подмять под себя эту легкую добычу, жалкого человека, как уже не раз бывало. Люди представлялись царю пустыни неуклюжими, медлительными, не способными себя защитить созданиями, и он не испытывал к ним уважения. Но на этот раз он вступил в схватку с существом столь же ловким и быстрым, как он сам. Совершив прыжок, зверь опустился на землю там, где только что стоял человек и где его уже не было.

Наблюдая за происходящим, девушка остолбенела от изумления: с какой легкостью Тарзан избежал удара мощных лап! А теперь – о Аллах милосердный! – Тарзан успел ухватить льва за гриву, прежде чем лев повернулся! Лев встал на дыбы, словно конь, – и именно этого и ожидал Тарзан. Одной рукой он обхватил льва за шею, а другой наносил удары ножом в лоснящийся черный бок зверя – раз! два! пять! десять!

Нума совершал отчаянные прыжки, его исполненный боли и гнева рев был оглушителен, но он никак не мог скинуть вцепившегося в него гиганта или ухватить его клыками или когтями. Мгновения его жизни были сочтены. Наконец лев замер.

Тарзан из племени обезьян отпустил голову льва и выпрямился во весь рост. Дальнейшее ужаснуло девушку больше, чем вид эль-Адреа. Тарзан поставил ногу на свою добычу и, подняв свое прекрасное лицо к полной луне, издал самый жуткий вопль, который когда-либо доводилось слышать девушке. Вскрикнув, она отшатнулась в сторону: ей показалось, что в агонии борьбы Тарзан сошел с ума. Когда эхо дьявольского вопля замерло в отдалении, Тарзан остановился взглядом на девушке.

Его лицо тут же просияло доброй улыбкой, которая свидетельствовала о его душевном здоровье. Вздохнув с облегчением, девушка улыбнулась в ответ.

– Что же вы за человек? – спросила она. – Вы совершили нечто неслыханное. Мне и сейчас не верится, что воин, вооруженный лишь ножом, способен сразиться с эль-Адреа и остаться невредимым. То есть победить его! А этот нечеловеческий вопль – зачем вы так кричали?

Тарзан покраснел:

– Иногда я забываю, что я цивилизованный человек. Когда я убиваю, я становлюсь другим.

Ему не хотелось продолжать этот разговор: он полагал, что женщина должна с отвращением смотреть на того, кто недалеко ушел от животного.

Они продолжили путь. Взошло солнце, и через час путники, миновав горы, снова оказались в пустыне. Возле небольшой речки спокойно паслись две лошади – те самые, что испугались льва. По-видимому, как только им удалось освободиться, они поскакали по направлению к дому, а когда опасности больше не было, остановились у водопоя. Тарзан и его спутница без особых хлопот поймали их и поскакали через пустыню к дуару шейха Кадура бен Садена.

Никаких признаков погони не было, и к девяти часам беглецы спокойно добрались до места. Шейх только что вернулся и был вне себя от горя, узнав об исчезновении дочери. Он решил, что ее снова похитили. Пятьдесят воинов уже готовились отправиться на ее поиски, и тут она въехала в дуар вместе с Тарзаном.

Радость шейха от встречи с дочерью и благодарность Тарзану, который провел ее сквозь все опасности, были безграничны; и он был счастлив тем, что его дочь сумела прийти на помощь человеку, который когда-то спас ее. Кадур бен Саден обратился к Тарзану со словами, исполненными величайшего почтения и дружелюбия. А когда девушка рассказала о том, что стала свидетельницей схватки с эль-Адреа, Тарзана окружила целая толпа: не было более верного способа завоевать уважение арабов.

Старый шейх уговаривал Тарзана погостить у него сколько будет угодно. Он даже предложил ему стать членом племени, и человек-обезьяна задумался: почему бы и в самом деле не остаться навсегда с этими дикими людьми, которых он хорошо понимал и которые, похоже, понимали его. Кроме того, к такому решению его подталкивала дружба с девушкой и симпатия к ней.

Вот если бы она была мужчиной, рассуждал он, то сомнений не было бы: тогда у него появился бы надежный друг, с которым они вместе охотились бы и скакали бы по пустыне. Но это невозможно: кочевники пустыни блюдут разные условности еще строже, чем их цивилизованные братья и сестры. Ее выдадут замуж за какого-нибудь смуглого воина, и тогда конец дружбе. И Тарзан решил отказаться от предложения шейха, но еще неделю гостил в его дуаре.

В то утро, когда Тарзан уезжал, Кадур бен Саден и пятьдесят одетых в белые бурнусы воинов собрались проводить его до Бу-Саады. Все уже садились на коней, и тут девушка пришла попрощаться с Тарзаном.

– Я молилась о том, чтобы вы остались с нами, – сказала она просто, когда Тарзан наклонился с седла пожать ей на прощание руку, – а теперь буду молиться, чтобы вы вернулись.

Ее прекрасные глаза были печальны, а уголки рта опустились. Тарзан был тронут.

– Кто знает? – сказал он и поскакал догонять арабов.

Не доезжая до Бу-Саады, Тарзан попрощался с Кадуром бен Саденом и его людьми: ему хотелось въехать в город незамеченным, на то были причины. Шейх поддержал решение Тарзана: арабы въехали в Бу-Сааду первыми, никому не рассказывая о том, что с ними прибыл Тарзан. А несколько позже в город въехал и Тарзан. Он направился на тот же постоялый двор, где остановились арабы. Было уже темно, никем не замеченный, он вошел в помещение. Он принял приглашение Кадура бен Садена поужинать, а затем отправился кружным путем в свой прежний отель. Он зашел через черный ход и разыскал хозяина, который, похоже, был очень удивлен, увидев своего постояльца живым.

Да, есть письма для мсье, он сейчас принесет их. Хорошо, он никому не расскажет о возвращении мсье.

Вскоре хозяин принес пачку писем. В одном из них Тарзану предписывалось оставить прежнее задание и первым же пароходом отправляться в Кейптаун. Дальнейшие инструкции ему должен был передать другой агент – имя и адрес этого человека прилагались. Письмо было предельно кратким и ясным. Тарзан договорился об отъезде из Бу-Саады на следующее утро. Затем он отправился в казармы местного гарнизона, чтобы повидаться с капитаном Жераром: по словам хозяина гостиницы, тот вернулся со своим отрядом из похода накануне.

Тарзан пошел на квартиру капитана и застал его там. Капитан Жерар был несказанно удивлен и обрадован, увидев Тарзана живым и невредимым.

– Лейтенант Жернуа вернулся и доложил, что не нашел вас на том месте, где вы сами пожелали остаться, когда отряд направился в горы, – рассказал он. – Тогда я объявил тревогу. Мы искали вас в горах несколько дней. Потом нам сообщили, что вас растерзал лев, и в качестве доказательства предъявили вашу винтовку. Ваша лошадь вернулась в лагерь через два дня после вашего исчезновения. У нас не оставалось сомнений в том, что вы мертвы. Лейтенант Жернуа ужасно расстроился: он винил во всем себя. Именно он настоял на продолжении поисков. И это он отыскал араба, у которого была ваша винтовка. Он будет очень рад узнать, что вы живы.

– Сомневаюсь, – усмехнулся в ответ Тарзан.

– Я сразу послал бы за ним, но он сейчас в городе, – продолжал капитан. – Но я сообщу ему, как только он вернется.

Тарзан рассказал Жерару, что потерялся в горах, долго блуждал и в конце концов вышел к дуару Кадура бен Садена, который помог ему вернуться в Бу-Сааду. Затем он сказал славному офицеру «adieu» и поспешил обратно в город.

На постоялом дворе он узнал от Кадура бен Садена кое-что интересное о белом человеке с черной бородой, который переодевается арабом. Какое-то время назад из-за сломанного запястья он носил руку на повязке. Недавно этот человек уезжал из Бу-Саады, но теперь возвратился, и Тарзан узнал, где он теперь скрывается.

Именно туда Тарзан и направился. Поблуждав по узким, грязным и черным, как Эреб^[13], закоулкам, он наконец поднялся по лестнице, которая вела к закрытой двери. Крошечное незастекленное окошко было расположено у самого карниза глинобитного дома. Тарзан подтянулся на руках и осторожно заглянул внутрь. В освещенной комнате за столом сидели Роков и Жернуа.

– Роков, вы дьявол! – восклицал лейтенант. – Из-за ваших преследований я сделался бесчестным человеком. Вы вынудили меня пойти на убийство, кровь Тарзана на моей совести. Если бы другой дьявол, Павлов, не знал моей тайны, я задушил бы вас здесь сегодня голыми руками.

Роков засмеялся:

– Никогда вы этого не сделаете, лейтенант. Как только станет известно, что я убит, мой дорогой Алексей представит военному министру все доказательства аферы, которую вам так хотелось бы скрыть. А потом вас обвинят в моей смерти. Будьте благоразумны. Я ваш лучший друг. Разве я не берег вашу честь так ревностно, словно свою собственную?

Жернуа презрительно усмехнулся и выругался.

– Я прошу еще об одной небольшой сумме, – продолжал Роков, – а также о необходимых мне документах – и, клянусь честью, я больше не буду вас беспокоить.

– И я знаю почему, – проворчал Жернуа. – Вы хотите забрать мой последний грош и последний важный секрет, которым я владею. Вам следовало бы платить мне за информацию, вместо того чтобы вымогать у меня деньги и сведения.

– Я плачу вам тем, что держу язык за зубами, – парировал Роков. – Но довольно препираться. Согласны вы или нет? Даю вам три минуты на размышление. Если нет, я сегодня же отправлю записку вашему командованию, и вас постигнет судьба Дрейфуса^[14], с той только разницей, что Дрейфус такой судьбы не заслуживал.

Какое-то время Жернуа сидел молча, опустив голову. Потом он встал и вынул из кармана два листа бумаги.

– Возьмите, – сказал он с отчаянием в голосе. – Я заранее приготовил документы, потому что знал, чем все кончится.

На суровом лице Рокова появилась злорадная улыбка. Он схватил листки:

– Отлично, Жернуа, отлично. Больше я вас ни о чем не попрошу. Если только у вас снова не появится информация или деньги, – добавил он с усмешкой.

– Никогда, слышите вы? – зашипел Жернуа. – В следующий раз я вас убью! Я едва удержался, чтобы не убить вас сегодня. Целый час я сидел над этими двумя листками, прежде чем прийти сюда. И на столе между ними лежал заряженный револьвер: я выбирал, что мне следует взять с собой. Но в следующий раз выбрать будет проще: я уже все решил. Вы были на волоске от смерти сегодня, Роков. Не искушайте судьбу повторно.

С этими словами Жернуа поднялся из-за стола, чтобы уйти. Тарзан едва успел спрыгнуть и прижаться к стене в тени подальше от двери. Но и там его могли заметить: площадка перед входом в помещение была крошечной, Тарзан находился от двери на расстоянии не более фута.

Дверь почти сразу распахнулась, и Жернуа вышел. Роков стоял за ним, оба молчали. Жернуа спустился на несколько ступенек, а потом помедлил, как будто собираясь вернуться. Тарзан понимал, что в этом случае остаться незамеченным невозможно. Роков все еще стоял на пороге, в футе от него, но смотрел в другую сторону – на Жернуа. Офицер, по-видимому, передумал и продолжил спускаться по лестнице.

Тарзан услышал, как Роков облегченно вздохнул. Затем русский вошел в комнату и закрыл дверь.

Тарзан выждал, пока Жернуа не отойдет подальше, а потом толкнул дверь и зашел. Он оказался возле Рокова прежде, чем тот успел встать из-за стола: он как раз изучал принесенные Жернуа документы. Увидев Тарзана, русский побледнел.

– Это вы! – выдохнул он.

– Да, я.

– Что вам нужно? – прошептал Роков: взгляд человека-обезьяны наводил на него ужас. – Вы пришли меня убить? Но вы не осмелитесь. Вас отправят на гильотину. Вы не осмелитесь меня убить.

– Запросто осмелюсь, Роков, – ответил Тарзан. – Никто не знает, что я здесь. А Павлов скажет полиции, будто вас убил Жернуа. Вы же сами только что говорили об этом французу. Но все это не важно, Роков. Мне безразлично, узнают или нет, что я вас убил. Это удовольствие стоит любого наказания. Вы самый презренный трус из всех, о ком я когда-либо слышал. И я убью вас с большим удовольствием.

С этими словами Тарзан шагнул к русскому. Роков больше не мог владеть собой. Он с воплем кинулся в соседнюю комнату, но человек-обезьяна тут же настиг его. Железные пальцы схватили труса за горло, и тот завизжал, как недорезанный поросенок. Тарзан усилил хватку, и крик оборвался. Тогда человек-обезьяна поднял Рокова на ноги, продолжая держать его за горло. Русский пытался сопротивляться, но это не имело никакого смысла.

Гигант усадил Рокова на стул и наконец разжал пальцы – до смерти негодяю было еще далеко. Когда русский откашлялся, Тарзан заговорил:

– Я дал вам почувствовать вкус смерти. Но не убил вас, пока. И пощадил я вас только ради прекрасной женщины, имевшей несчастье родиться с вами от одной матери. Но если я узнаю, что вы снова преследуете ее или ее мужа, если вы снова будете досаждать мне, если я услышу, что вы вернулись во Францию или в одну из французских колоний, то клянусь: я брошу все дела, найду вас и тогда уже действительно задушу.

Тарзан посмотрел на бумаги, которые лежали на столе. Когда он взял одну из них, лицо Рокова исказилось от ужаса.

Содержание документа поразило Тарзана. Роков, конечно, уже успел частично прочесть его, но человеческая память не в состоянии удержать столько фактов и цифр. Поэтому бумага представляла большую ценность для врага Франции.

– Это заинтересует начальника штаба, – сказал Тарзан, опуская документ себе в карман.

Роков только простонал: выругаться вслух он не решился.

На следующее утро Тарзан направился на север – к Буиру и Алжиру. Проезжая мимо отеля, он заметил на веранде лейтенанта Жернуа. Тот тоже узнал Тарзана и побелел как мел. Человек-обезьяна предпочел бы избежать этой встречи, но уже ничего нельзя было поделать. Он жестом поприветствовал офицера и поехал дальше. Жернуа ответил на приветствие, но в его глазах застыл ужас, словно он увидел не всадника, а привидение.

В Сиди-Аиссе Тарзан повстречал французского офицера, с которым недавно познакомился в городе.

– Вы выехали из Бу-Саады рано утром? – спросил этот офицер. – Значит, еще ничего не слышали про беднягу Жернуа?

– Я видел его, когда выезжал из города, – ответил Тарзан. – А что с ним?

– Застрелился. Около восьми утра сегодня утром.

Через два дня Тарзан достиг Алжира. Там он узнал, что пароход, направляющийся в Кейптаун, прибудет только через два дня. Тарзан решил не терять времени даром и написать полный отчет о своей миссии. Секретные документы, которые он отобрал у Рокова, к этому отчету не прилагались: Тарзан не хотел выпускать их из своих рук. Он хотел или передать их другому агенту, или лично доставить их в Париж.

После двух дней томительного ожидания Тарзан наконец сел на пароход. За ним внимательно наблюдали двое мужчин с верхней палубы. Оба были одеты по моде и гладко выбриты. Один из них, повыше ростом, имел русые волосы, но очень черные брови. В тот же день эти двое столкнулись с Тарзаном на палубе, но тут же оба отвернулись, как будто увидев что-то интересное в море, и Тарзану не удалось разглядеть их лица. Да он и не обратил на них внимания.

Следуя полученным инструкциям, Тарзан купил билет на вымышленное имя: Джон Колдуэлл, из Лондона. Он не совсем понимал, зачем нужна эта маскировка, – по-видимому, это было как-то связано с тем заданием, которое ему предстояло выполнять в Кейптауне.

«Ну что ж, – думал он, – по крайней мере, я избавился от Рокова. Он порядком действовал мне на нервы. Неужели за то время, что я живу среди людей, у меня появились нервы? Во всяком случае, этот негодяй меня беспокоит: никогда не знаешь, с какой стороны ждать удара. Это все равно что лев Нума подговорил бы слона Тантора и змею Хисту убить меня. Тогда я не знал бы, когда и кто нападет на меня в следующий раз. Но звери благороднее людей – они не плетут таких трусливых интриг».

В тот же вечер капитан познакомил Тарзана с молодой девушкой, которую представил как мисс Стронг. «Где я мог слышать эту фамилию раньше?» – подумал Тарзан. Тут мать девушки обратилась к ней по имени – Хейзел, тем самым разрешив загадку.

Хейзел Стронг – какие воспоминания сразу навеяло это имя! Именно этой девушке было адресовано письмо Джейн Портер, некогда прочитанное Тарзаном. То самое письмо! Он вспомнил ночь, когда украл это письмо. Джейн сидела за столом в хижине, построенной его отцом, и писала подруге. Как она, наверное, испугалась бы, узнав, что дикий зверь из джунглей притаился у самого окна и наблюдает за каждым ее движением!

И вот теперь Тарзана знакомят с Хейзел Стронг – лучшей подругой Джейн Портер!

Глава 12
Невстретившиеся суда

Но вернемся немного назад. На продуваемой ветрами платформе железнодорожной станции в Северном Висконсине шестеро человек ожидают прибытия поезда, который увезет их на юг. Дым лесных пожаров все еще низко стелется над лесами, и у всех слезятся глаза от гари.

Профессор Архимед Кью Портер шагает по платформе то в одну сторону, то в другую, заложив руки за спину, под полы своего длинного пальто, а его верный секретарь мистер Сэмюель Ти Филандер неусыпно за ним наблюдает. За последние несколько минут секретарь уже дважды останавливал профессора: тот по рассеянности переходил железнодорожные рельсы и устремлялся к близлежащему болоту. Джейн Портер, дочь профессора, пытается вести беседу с Уильямом Сесилом Клейтоном и Тарзаном, но разговор как-то не ладится. Всего несколько минут назад в маленьком зале ожидания прозвучали слова любви, за которыми последовало отречение, разрушившее счастье двоих присутствующих, но только не Уильяма Сесила Клейтона, лорда Грейстока. Неподалеку от мисс Портер стоит по-матерински любящая ее служанка Эсмеральда. Она чувствует радость от предстоящего возвращения в любимый Мэриленд.

Вот в тумане показываются огни поезда. Мужчины берутся за багаж. Вдруг Клейтон восклицает:

– О боже! Я забыл пальто в зале ожидания! – и спешит в здание вокзала.

– Прощайте, Джейн! – говорит Тарзан, протягивая руку. – Да благословит вас Бог!

– Прощайте, – отвечает девушка еле слышно. – Не забывайте меня… Я… я не вынесу, если вы меня забудете…

– Такого не может быть, моя дорогая, – отвечает Тарзан. – Я благодарил бы небеса, если бы мог вас забыть. Мне сделалось бы намного легче. Но вы будете счастливы. Я уверен в этом: обязательно будете. Пожалуйста, скажите остальным, что я решил добраться до Нью-Йорка на автомобиле. Мне не хочется прощаться с Клейтоном. Я сохраню о нем добрые воспоминания, но боюсь, что во мне еще слишком много от дикого зверя, и я не отвечаю за свои поступки, когда кто-то становится между мной и единственным существом в мире, которое я люблю.

Клейтон уже протянул руку, чтобы взять со скамьи забытое пальто, и тут заметил валявшийся на полу телеграфный бланк. Он подобрал его на тот случай, если это какое-нибудь важное сообщение, и прочел. И тут лорд Грейсток разом забыл и о своем пальто, и о приближающемся поезде – обо всем на свете, кроме этого ужасного клочка желтой бумаги. Он перечитал сообщение дважды и только после этого понял его смысл.

Еще секунду назад, когда Клейтон наклонялся, чтобы подобрать телеграмму, он был богатым английским лордом, владельцем обширных поместий. И вот теперь он превратился в лишенного титула нищего. Телеграмму послал Д’Арно, адресовав ее Тарзану. Вот что в ней было сказано:

ОТПЕЧАТКИ ДОКАЗЫВАЮТ ВЫ ГРЕЙСТОК тчк ПОЗДРАВЛЯЮ тчк Д’АРНО

Клейтон покачнулся, как будто получил смертельный удар.

Снаружи послышались голоса: его призывали поторопиться, потому что поезд уже подходил к платформе. Не помня себя, он взял пальто. Конечно, он расскажет всем об этой телеграмме, как только поезд тронется.

Клейтон выбежал на платформу, когда раздался двойной гудок – предупреждение об отправлении. Вся компания была уже в пульмановском вагоне^[15], Клейтону кричали и махали руками.

Через пять минут все наконец расселись по местам.

– А где же Тарзан? – спросил лорд Грейсток у Джейн Портер. – В другом вагоне?

– Нет, – ответила она, – он в последнюю минуту решил отправиться в Нью-Йорк на автомобиле. Ему хочется увидеть Америку не из окна поезда. Он, как вы знаете, скоро возвращается во Францию.

Клейтон не ответил. Он пытался найти верные слова, чтобы рассказать Джейн Портер о несчастье, которое готовит ему судьба. Он гадал, как Джейн воспримет эту новость: захочет ли выходить за него замуж, чтобы стать всего лишь «миссис Клейтон»? Он вдруг ощутил всю меру самопожертвования, которое должен совершить один из них.

Затем возник другой вопрос: а собирается ли Тарзан заявить о своих правах? Ведь он прочел телеграмму, прежде чем сказал, что не знает, кто его родители! Он назвал своей матерью обезьяну Калу! Неужели он сделал это из любви к Джейн Портер? А чем еще можно это объяснить? Но если он сейчас игнорирует упомянутые в телеграмме доказательства, то вполне вероятно, что и в дальнейшем он не раскроет тайну своего рождения? А если так, кто имеет право расстраивать планы Тарзана, лишать этого странного человека возможности принести себя в жертву? Тарзан поступился собственными чувствами, чтобы спасти Джейн Портер от несчастной судьбы, так почему же он, Уильям Сесил Клейтон, должен действовать против ее интересов?

И вот первый благородный импульс – объявить правду и отказаться от титулов и поместий в пользу законного владельца – уступил всем этим уловкам, за которыми угадывались собственные интересы Клейтона. На протяжении всего путешествия и некоторое время спустя Клейтон оставался мрачным и подавленным. Он беспокоился о том, что Тарзан может когда-нибудь пожалеть о своем великодушном поступке и все-таки объявить о своих правах.

Через несколько дней после приезда в Балтимор Клейтон завел с Джейн разговор о скором бракосочетании.

– Что вы имеете в виду под словом «скорое»? – спросила она.

– Я имею в виду – через несколько дней. Я должен как можно скорее вернуться в Англию, и мне хотелось бы, чтобы вы вернулись вместе со мной, моя дорогая.

– Но я не могу подготовиться к свадьбе так скоро, – ответила Джейн. – Это займет по крайней мере месяц.

В душе она надеялась, что дела, которые призывают Клейтона в Англию, позволят еще немного отложить свадьбу. Мисс Портер напрасно согласилась на этот брак и хотя твердо собиралась сдержать слово, но старалась добиться отсрочки.

Ответ Клейтона привел ее в замешательство.

– Хорошо, Джейн, – сказал он. – Это, конечно, непросто, но я постараюсь отложить поездку в Англию на месяц. А потом мы сможем отправиться туда вместе.

Через месяц Джейн нашла другой предлог, чтобы отложить свадьбу. Печальный, терзаемый сомнениями Клейтон был вынужден уехать в Англию один.

Переписка с Джейн не приблизила Клейтона к исполнению его надежд. Тогда он обратился к профессору Портеру с просьбой о помощи. Старик одобрял выбор дочери: ему нравился Клейтон, а кроме того, профессор Портер, как многие потомки старинных семейств с юга, придавал излишнее значение титулу, который не играл существенной роли для самой Джейн.

Клейтон убедил профессора принять приглашение погостить в Лондоне. Разумеется, приглашение касалось всех домочадцев, включая мистера Филандера и Эсмеральду. Англичанин полагал, что если Джейн разорвет связи с родным домом, то ей будет легче решиться на свадьбу.

В тот же вечер, когда было получено письмо от Клейтона, профессор Портер объявил, что поездка в Лондон состоится на следующей неделе.

Однако и в Лондоне Джейн Портер продолжала вести себя так же, как в Балтиморе: она выискивала один предлог за другим и наконец придумала следующее. Лорд Теннингтон пригласил всю компанию отправиться в круиз вокруг Африки, который он намеревался совершить на собственной яхте. Джейн выразила живейшее согласие и при этом категорически отказалась выходить замуж до возвращения в Лондон. А круиз предполагалось осуществить примерно в течение года, чтобы иметь возможность останавливаться по пути во всех интересных местах, и Клейтон мысленно проклинал Теннингтона за его идиотскую затею.

Лорд Теннингтон предложил маршрут через Средиземное и Красное море, с выходом в Индийский океан и далее вдоль восточного побережья Африки с остановками во всех портах, которые хотелось бы посмотреть.

В один прекрасный день два судна встретились в Гибралтарском проливе. Одно из них, изящная белая яхта, полным ходом двигалось на восток. На палубе сидела юная особа, которая вертела в руках украшенный бриллиантами золотой медальон. Мысли ее блуждали далеко – она вспоминала дикие джунгли и думала, не вернулся ли туда человек, который подарил ей эту красивую безделушку? Для него этот медальон был бесценен (впрочем, он вряд ли представлял себе его цену).

На палубе другого судна – пассажирского лайнера, направлявшегося также на восток, – сидели мужчина и девушка. От нечего делать они высказывали догадки о том, что это за красивая яхта скользит мимо по морской глади. Когда яхта скрылась из виду, мужчина возобновил прерванный разговор.

– Да, – сказал он, – я люблю Америку. И это, разумеется, означает, что я люблю американцев, поскольку лицо страны – это ее жители. Я был там знаком с замечательными людьми. Могу, кстати, припомнить и семейство из вашего города, мисс Стронг, которое мне особенно нравилось: это профессор Портер и его дочь.

– Джейн Портер? – воскликнула девушка. – Вы хотите сказать, что знали Джейн Портер? Да ведь это же моя самая лучшая подруга! Мы росли вместе и знаем друг друга чуть не сто лет!

– Вот как, – заметил он с улыбкой, – ну, вам не удастся никого убедить, что вам и вашей подруге по сто лет.

– Ну, это же просто так говорится, – рассмеялась она. – Мы знакомы два века – ее и мой. Но если серьезно, мы были как сестры, и вот теперь я ее потеряю – это величайшая драма для меня.

– Потеряете? – переспросил Тарзан. – В каком смысле? А, я понял. Вы имеете в виду, что она выйдет замуж и будет жить в Англии. И тогда вы будете редко видеться, так?

– Да, – вздохнула она. – И самое печальное, что она выходит за человека, которого не любит. Ах, как это ужасно! Выходить замуж из чувства долга… По-моему, это просто безнравственно, я ей так и сказала. И хотя я буду единственной гостьей на свадьбе, не считая близких родственников, но откажусь от приглашения: не хочу быть свидетелем ужасной ошибки. Но Джейн настроена решительно. Она убедила себя, что это единственное правильное решение, и ничто в мире не удержит ее от брака с лордом Грейстоком. Кроме самого Грейстока или смерти.

– Очень жаль, – сказал Тарзан.

– И мне очень жаль их и человека, которого она любит, – продолжала девушка. – Потому что он тоже любит ее. Я его никогда не видела, но, судя по рассказам Джейн, это совершенно необыкновенная личность. Он, похоже, родился в африканских джунглях, и его вырастила человекообразная обезьяна! И он не видел белого человека до тех пор, пока профессор Портер и его компания не были высажены на берег восставшими матросами – как раз там, где находилась хижина этого человека из джунглей. Он спасал их от хищных зверей и совершил множество других невообразимых подвигов. И в довершение всего влюбился в Джейн, а она – в него, хотя она не понимала своих чувств до тех пор, пока не приняла предложение лорда Грейстока.

– Весьма примечательно, – пробормотал Тарзан.

Он пытался придумать какую-нибудь другую тему для разговора. Ему нравилось, как Хейзел Стронг рассказывает о Джейн, но, когда речь зашла о нем самом, почувствовал смущение. Однако вскоре наступила передышка: к ним присоединилась мать девушки, и беседа приняла светский тон.

Следующие несколько дней прошли без особых событий. Море было спокойным, небо ясным. Пароход держал курс в южном направлении. Тарзан проводил время в обществе мисс и миссис Стронг. Днем сидели в креслах на палубе, читали, беседовали. У мисс Стронг был фотоаппарат, и они делали снимки. На закате прогуливались по палубе.

Однажды Тарзан увидел, что мисс Стронг беседует с неизвестным мужчиной, которого он раньше не видел на пароходе. Когда Тарзан подошел поближе, этот человек тут же откланялся и собрался уходить.

– Подождите, мсье Тюран, – остановила его мисс Стронг. – Познакомьтесь, пожалуйста, с мсье Колдуэллом. Пассажирам следует знать друг друга.

Мужчины пожали руки. Взглянув в глаза мсье Тюрану, Тарзан удивился тому, насколько знакомо ему их выражение.

– Я уже имел честь быть знакомым с мсье в прошлом, – сказал Тарзан, – но только не припомню, при каких обстоятельствах.

Мсье Тюрану, похоже, стало не по себе.

– Я тоже не могу вспомнить, мсье, – ответил он. – Но это вполне возможно. У меня тоже часто бывает такое ощущение при встрече с незнакомцем.

– Мсье Тюран объяснял мне некоторые тайны искусства навигации, – сказала девушка.

Тарзан не слишком вникал в последовавший далее разговор: он пытался вспомнить, где он видел мсье Тюрана. Они безусловно встречались раньше, и, скорее всего, при необычных обстоятельствах.

Полоса солнечного света дошла до них, и девушка попросила мсье Тюрана передвинуть ее шезлонг в тень. Наблюдая за ним, Тарзан отметил про себя, как неуклюже тот обращался с креслом: левая рука мужчины плохо двигалась. Эта деталь все прояснила.

Мсье Тюран попытался воспользоваться паузой в разговоре и изящно ретироваться. Он низко поклонился мисс Стронг и, кивнув Тарзану, повернулся, чтобы уйти.

– Погодите-ка, – позвал его Тарзан. – Если мисс Стронг меня извинит, я хотел бы вас проводить. Я скоро вернусь, мисс Стронг.

Мсье Тюран помрачнел. Когда мужчины отошли так, чтобы их не видела девушка, Тарзан остановился и положил свою тяжелую руку на плечо собеседнику.

– Ну и что вы теперь затеваете, Роков? – спросил он.

– Я покидаю Францию, как и обещал вам, – ответил тот уверенным тоном.

– Вижу, вижу, – сказал Тарзан. – Но я знаю вас достаточно хорошо и не верю, что вы оказались со мной на одном пароходе по чистой случайности. А если бы и поверил, то все равно усомнился бы, ведь для чего-то вы загримировались.

– Ну и что? – пожал плечами Роков. – Что вы собираетесь предпринять? Этот лайнер плывет под английским флагом, и у меня не меньше прав находиться на его борту, чем у вас. А если учесть, что вы плывете под чужим именем, то и больше.

– Ну, это мы обсуждать не будем, Роков. Я хочу сказать вам только одно: держитесь подальше от мисс Стронг. Она порядочная девушка.

Роков покраснел от злости.

– А если не послушаетесь, я выкину вас за борт, – добавил Тарзан. – Не забывайте: всего лишь повод с вашей стороны…

Сказав эти слова, он ушел, оставив Рокова дрожать от еле сдерживаемой ярости.

В течение нескольких дней Роков не появлялся на палубе, но он не бездействовал. Сидя в каюте, наполненной табачным дымом, Роков и Павлов оживленно совещались на тему, как отомстить Тарзану.

– Я сам выбросил бы его за борт сегодня вечером, – кричал Роков, – если бы точно знал, что он не носит бумаги с собой. Нельзя, чтобы они утонули вместе с ним в океане. Если бы ты, Алексей, не был тупицей и трусом, ты пробрался бы к нему в каюту и отыскал эти документы.

Павлов улыбнулся.

– Так ведь ты у нас – мозг, дорогой Николай, – ответил он. – Что же ты не найдешь способа обыскать каюту мсье Колдуэлла?

Вскоре судьба проявила благосклонность к ним. Павлов следил за Тарзаном и в какой-то момент увидел, что человек-обезьяна вышел из своей каюты, не заперев дверь. Через пять минут Павлов уже обыскивал багаж Тарзана, а Роков стоял на палубе, чтобы предупредить напарника о его возвращении. Не найдя документов, Павлов собирался покинуть каюту, как вдруг увидел плащ. Павлов запустил руку в карман плаща и нащупал там конверт. Едва взглянув на содержимое конверта, Павлов просиял от радости и вышел, не оставив никаких следов обыска. Даже Тарзан не смог бы заметить, что здесь кто-то побывал.

Роков и Павлов вернулись к себе в каюту и заказали стюарду пинту шампанского.

– Это надо отметить, дорогой Алексей, – сказал Роков.

– Да, нам повезло, – кивнул Павлов. – Ясно, что он всегда носил документы с собой и совершенно случайно забыл о них. Но как только он обнаружит пропажу, нам придется плохо. Боюсь, он сразу заподозрит тебя. Он знает, что ты тут, на борту, и значит, ты первый подозреваемый.

– Да пусть подозревает кого хочет, – ответил Роков со злобной усмешкой. – После сегодняшнего вечера это будет уже не важно.

Мисс Стронг ушла в свою каюту, а Тарзан стоял на палубе, глядя в море. По вечерам он мог так стоять часами. Эта его привычка была хорошо известна тем, кто следил за ним с самого первого дня, когда он поднялся на борт парохода в Алжире. И теперь, пока он стоял на палубе, за ним непрерывно следили.

Вот наконец последний любитель прогулок отправился спать. Ночь была ясной, но безлунной, даже предметы на палубе были едва различимы. Из глубокой тени вышли две фигуры и неслышно подкрались к Тарзану. Волны бились о корабль, шумел винт, стучали машины, и осторожное приближение двух человек было невозможно расслышать. Они находились теперь совсем близко. Согнувшись, как игроки в американский футбол, они подошли к своей жертве. Один из них махнул рукой – раз-два, – словно отсчитывая секунды до старта. Вот они уже набросились на Тарзана, ухватив его за ноги. И прежде чем человек-обезьяна, при всей быстроте его реакции, сумел обернуться, он был переброшен через низкое ограждение прямо в Атлантический океан.

В это время Хейзел Стронг находилась в своей каюте и смотрела сквозь стекла иллюминатора на темное море. Вдруг она заметила, как что-то упало с верхней палубы в темные воды. Это случилось так быстро, что девушка не смогла разглядеть, кто или что это было – может быть, и человек. Хейзел прислушалась – никаких тревожных криков. Никто не кричал: «Человек за бортом!» – никто не взывал о помощи.

Девушка решила, что в море просто скинули мешок отбросов, и минуту спустя спокойно улеглась спать.

Глава 13
Крушение «Леди Элис»

Утром за завтраком место Тарзана оказалось свободным. Мисс Стронг это слегка удивило, поскольку мистер Колдуэлл имел привычку присоединяться за завтраком к ней и ее матери. Позднее, когда девушка сидела на палубе в шезлонге, к ней подошел мсье Тюран. Он, похоже, был в превосходном настроении, просто излучал приветливость, и, когда он откланялся, мисс Стронг подумала: что за душка этот мсье Тюран!

День тянулся неспешно. Хейзел все время ощущала отсутствие мистера Колдуэлла: в его спокойной манере держаться было нечто такое, что располагало к нему с первого взгляда. К тому же он увлекательно рассказывал о своих путешествиях, о разных народах и их обычаях, а также о повадках диких зверей. У него была странная привычка проводить неожиданные параллели между животными и цивилизованными людьми, причем было заметно, что он много знает о животном мире, а о человечестве судит проницательно, но довольно скептически.

Когда мсье Тюран снова остановился возле нее, чтобы поболтать, – это было уже во второй половине дня, – мисс Стронг обрадовалась: это несколько разнообразило монотонный ход времени. Однако она начинала серьезно волноваться: почему же не приходит мистер Колдуэлл? Вдруг это как-то связано с тем, что случилось накануне вечером, когда какой-то темный предмет упал в море? Наконец она раскрыла свое беспокойство мсье Тюрану:

– Вы не видели сегодня мистера Колдуэлла?

– Нет, не видел. А в чем дело?

– Он не пришел на завтрак, как обычно, и вообще не появлялся со вчерашнего дня, – объяснила девушка.

Мсье Тюран слушал ее очень внимательно.

– Я не имел удовольствия близко знать мистера Колдуэлла, – ответил он. – Но он производил впечатление весьма достойного джентльмена. А может быть, он просто испытывает недомогание и потому решил остаться у себя в каюте? В этом не было бы ничего странного.

– Нет, не может, – ответила девушка. – Странного в этом ничего, конечно, не было бы. Но мне почему-то кажется, что с мистером Колдуэллом что-то случилось. Более того, я боюсь, что его вовсе нет на корабле.

Мсье Тюран очень мило рассмеялся:

– О боже, моя дорогая мисс Стронг, но где же тогда ему быть? Мы ведь не видели земли уже несколько дней.

– Да, конечно, это просто глупо, – согласилась она, а затем добавила: – Но я не буду больше ломать себе голову, а лучше постараюсь разыскать мистера Колдуэлла.

И она жестом позвала проходившего мимо стюарда.

«Это может оказаться сложнее, чем ты думаешь, моя девочка», – подумал мсье Тюран, но вслух сказал только:

– Да, несомненно.

– Разыщите, пожалуйста, мистера Колдуэлла, – сказала мисс Стронг стюарду. – И передайте ему, что его друзья обеспокоены его продолжительным отсутствием.

– Вам нравится мистер Колдуэлл? – поинтересовался мсье Тюран.

– Да, он замечательный, – ответила Хейзел. – И мама тоже совершенно им очарована. Он такой мужчина, рядом с которым чувствуешь себя как за каменной стеной. К нему сразу испытываешь доверие.

Через несколько минут стюард вернулся и доложил, что мистера Колдуэлла нет в его каюте.

– Я не могу найти его, мисс Стронг, и… – тут он замялся, – и я обнаружил, что он не ложился в свою постель сегодня ночью. Думаю, что об этом следует доложить капитану.

– Несомненно! – воскликнула мисс Стронг. – Я сама пойду с вами к капитану. Ах, это ужасно! Похоже, случилось что-то страшное. Предчувствия меня не обманули.

Через минуту взволнованные стюард и девушка предстали перед капитаном. Он молча выслушал их рассказ, и его лицо приняло озабоченное выражение, особенно когда стюард сказал, что обошел в поисках пропавшего пассажира все судно.

– А вы уверены, мисс Стронг, что действительно видели, как какое-то тело упало в воду? – спросил капитан.

– В этом не может быть ни малейшего сомнения, – ответила она. – Но был ли это человек, я не знаю. Крика я не слышала. Возможно, это было то, о чем я подумала, – мешок отбросов. Но если мистера Колдуэлла не могут найти на пароходе, то, значит, я видела именно его падение.

Капитан приказал немедленно обыскать все судно от носа до кормы, не пропуская ни одного уголка, ни одной щели. Мисс Стронг осталась в его каюте, ожидая результатов поисков. Капитан подробно расспрашивал ее о мистере Колдуэлле, но она могла рассказать о нем немногое: только то, что успела узнать за короткое знакомство во время путешествия. Теперь она с удивлением обнаружила, что мистер Колдуэлл очень мало рассказывал ей о себе. Он родился в Африке, получил образование в Париже – вот и все, что она знала. Эта скудная информация отчасти объясняла, почему англичанин говорит по-английски с явным французским акцентом.

– Не упоминал ли он каких-нибудь своих врагов? – спросил капитан.

– Нет, никогда.

– Был ли он знаком еще с кем-нибудь на судне?

– Не больше, чем со мной, – случайные путевые знакомства.

– Э… Не любил ли он выпить лишнего?

– Мне кажется, он вообще не пил. Но в любом случае он не был пьян за полчаса до того, как я увидела это падающее тело, – ответила мисс Стронг. – Мы ведь беседовали с ним на палубе.

– Очень странно, – сказал капитан. – Он не производил впечатление человека, подверженного внезапным обморокам или чему-нибудь в этом духе. Да если и был подвержен – вряд ли он, падая в обморок, перелетел бы через заграждение: он упал бы на палубу. Если его нет на судне, мисс Стронг, это значит, что его выбросили за борт. Очень вероятно, что он был в этот момент уже мертв, – ведь вы не слышали крика. Его убили.

Девушка содрогнулась от ужаса.

Прошел целый час, прежде чем первый помощник доложил капитану о результатах поисков.

– Мистера Колдуэлла нет на борту, – заключил он.

– Боюсь, это не просто несчастный случай, мистер Брентли, – заметил капитан. – Прошу вас лично произвести тщательный осмотр вещей мистера Колдуэлла. Нам нужно знать, не указывает ли что-либо на самоубийство или убийство. Перетрясите там все.

– Слушаюсь, сэр! – ответил мистер Брентли и тут же отправился выполнять поручение.

Хейзел Стронг была потрясена. Целых два дня она не покидала свою каюту, а когда наконец осмелилась выйти на палубу, была чрезвычайно слаба и бледна. Под глазами у нее появились темные круги. Она постоянно возвращалась в мыслях к тому моменту, когда увидела в иллюминатор падение в холодное мрачное море какого-то тела.

Как только мисс Стронг появилась на палубе, к ней подошел с соболезнованиями мсье Тюран:

– Ах, как это ужасно, мисс Стронг! Я постоянно об этом думаю.

– Как и я, – ответила девушка слабым голосом. – Мне все кажется, что его можно было спасти, если бы я подняла тревогу.

– Вам не следует себя упрекать, моя дорогая мисс Стронг, – попытался успокоить ее мсье Тюран. – Вы совершенно ни в чем не виноваты. Всякий поступил бы на вашем месте точно так же. Кто мог бы подумать, что какой-то груз, свалившийся с корабля, – это человек. И даже если бы вы подняли тревогу, это ни к чему не привело бы. Ваш рассказ наверняка вызвал бы сомнения: что, если это какая-то галлюцинация, следствие нервного расстройства? А если бы ваши слова прозвучали убедительно, все равно было бы слишком поздно, чтобы спасти его. Пришлось бы остановиться, спустить шлюпки, чтобы вернуться туда, где случилась трагедия… Нет, вам не стоит себя корить. Вы сделали гораздо больше для бедного мистера Колдуэлла, чем любой из нас: вы единственная, кто скорбит по нему. И именно вы начали его поиски на судне.

Эти слова не могли не вызвать у девушки чувства благодарности. Мсье Тюран сделался спутником мисс Стронг в оставшееся время путешествия, и постепенно девушка сильно к нему привязалась.

А мсье Тюран узнал, что прекрасная мисс Стронг из Балтимора – наследница весьма значительного состояния и при этом сама обладает немалым капиталом. Когда мсье Тюран задумывался о блистательных перспективах, у него захватывало дух, а поскольку он думал об этом не переставая, удивительно, как он вообще дышал.

После исчезновения Тарзана мсье Тюран планировал сойти на берег в первом же порту. Он завладел документом, ради которого и предпринял это путешествие, и оставаться на корабле больше не имело смысла. Ему не терпелось скорее вернуться в Европу, а там сесть на первый же курьерский поезд в Санкт-Петербург. Но теперь он решил изменить свои планы: не следовало упускать богатство этой американочки, да еще такой красотки.

«Тысяча чертей! Она заставит о себе говорить весь Петербург!» – думал он.

И он заставит говорить о себе, если начнет распоряжаться ее наследством. Мсье Тюран мысленно потратил пару миллионов долларов и подумал, что эта перспектива ему очень нравится и он не прочь проводить мисс Стронг до Кейптауна, где у него вдруг нашлись важнейшие дела, требующие личного присутствия.

Мисс Стронг рассказала ему, что едет в гости к дядюшке и что они с матерью пока не решили, как долго пробудут в Южной Африке – может быть, несколько месяцев. Она очень обрадовалась, узнав, что мсье Тюран тоже направляется туда.

– Я надеюсь, мы с вами сможем продолжить наше знакомство, – сказала она. – Пожалуйста, как только устроитесь, приходите к нам с мамой в гости.

Мсье Тюран не замедлил сказать, что тоже очень рад. Миссис Стронг, правда, не была в таком восторге от него, как ее дочь.

– Не знаю почему, но я ему не доверяю, – как-то сказала она Хейзел. – С виду это настоящий джентльмен, но в глазах у него есть что-то такое… Едва уловимое выражение, которое трудно описать. Но всякий раз, когда я это замечаю, мне становится не по себе.

Дочь только рассмеялась:

– Какая ты смешная, дорогая мама!

– Может быть, может быть… Ах, как жаль, что с нами нет бедного мистера Колдуэлла! Он составил бы тебе куда лучшую компанию.

– Мне тоже жаль, что его нет… – ответила дочь.

В Кейптауне мсье Тюран сделался частым гостем в доме дядюшки мисс Стронг. Он не скрывал того, что ухаживает за Хейзел, и при этом так предупредительно исполнял любые ее желания, что она привязывалась к нему все сильнее. Если ей самой, ее матери или кузине нужен был сопровождающий или если они нуждались в какой-нибудь дружеской услуге, добродушный и вездесущий мсье Тюран всегда оказывался рядом. Дядюшка и его семейство тоже полюбили француза за его неизменную вежливость и готовность услужить. Мсье Тюран сделался необходимейшим человеком в доме. И наконец, выждав удобный момент, он сделал предложение.

Мисс Стронг пришла в недоумение. Она просто не знала, что ответить.

– Я никогда не думала, что вы питаете ко мне чувства, – сказала она. – Я всегда относилась к вам как к самому лучшему другу. Нет, я ничего не могу вам сейчас ответить. Пожалуйста, давайте забудем о вашем предложении. Пусть все остается по-прежнему. Может быть, со временем я смогу отнестись к вам иначе. Возникнут какие-то иные, не просто дружеские чувства. Но сейчас я никак не могу сказать, что люблю вас.

Мсье Тюран сказал, что этот ответ вполне его устраивает. Он сожалеет, что поспешил, но любит ее уже давно, и столь самозабвенно, что полагал, будто всем вокруг это уже известно.

– С самой первой секунды, когда я увидел вас, Хейзел, я вас полюбил. И я готов ждать, потому что уверен: моя сильная и чистая любовь будет вознаграждена. Мне достаточно будет знать, что ваше сердце свободно. Ведь правда?

– Я никогда и никого в своей жизни не любила, – ответила мисс Стронг.

Этот ответ полностью удовлетворил мсье Тюрана, и он мысленно приобрел яхту с паровым двигателем, а также особняк стоимостью не менее миллиона долларов на побережье Черного моря.

На следующий день Хейзел Стронг ждал один из самых больших сюрпризов в ее жизни: выходя из ювелирного магазина, она столкнулась лицом к лицу с Джейн Портер.

– Джейн! Ты? – воскликнула Хейзел. – Откуда ты здесь? О боже, я не верю собственным глазам!

– И я тоже! – ответила не менее изумленная Джейн. – А я-то все воображаю себе, как ты поживаешь в Балтиморе!

И подруги обнялись и расцеловались. Они поспешили рассказать друг другу обо всем, что происходило с ними за это время, и Хейзел узнала, что яхта лорда Теннингтона пробудет в Кейптауне по меньшей мере неделю, а затем продолжит путь вдоль западного побережья в Европу.

– А там, – заключила Джейн, – меня ждет бракосочетание.

– Как? Ты до сих пор не замужем? – удивилась Хейзел.

– Пока нет, – ответила Джейн и добавила невзначай: – Ты знаешь, мне бы хотелось, чтобы Англия была в миллионе миль отсюда.

Родственники Хейзел посетили яхту лорда Теннингтона, а пассажиры яхты с ответным визитом побывали в доме дядюшки. Чтобы развлечь гостей, давались обеды и совершались прогулки по окрестностям. Мсье Тюран принимал во всем этом живейшее участие. Он и сам дал обед для мужской части общества и своим гостеприимством чрезвычайно понравился лорду Теннингтону.

Мсье Тюран постарался извлечь пользу из неожиданной встречи с пассажирами яхты. Однажды, беседуя наедине с ее хозяином, он дал понять, что его помолвка с мисс Стронг должна быть объявлена сразу после их возвращения в Америку.

– Но прошу вас, дорогой Теннингтон, ни слова пока об этом!

– Разумеется, я прекрасно вас понимаю, мой друг, – ответил англичанин. – Но вас следует поздравить! Девушка замечательная. Да, просто замечательная!

На следующий день миссис Стронг, Хейзел и мсье Тюран были приглашены на борт яхты. Миссис Стронг рассказывала о том, как ей понравился Кейптаун. Но к сожалению, она получила из Балтимора письмо от поверенных в делах, которое вынуждает ее уехать пораньше.

– И когда вы отплываете? – спросил лорд Теннингтон.

– В начале будущей недели, я полагаю, – ответила миссис Стронг.

– Неужели? – воскликнул мсье Тюран. – Какая удача! Я тоже узнал, что должен немедленно возвращаться. Значит, я смогу сопровождать вас и заботиться о вас.

– Это очень мило с вашей стороны, мсье Тюран, – ответила миссис Стронг. – Мы с удовольствием вручим себя вашему попечению.

В глубине души ей очень хотелось бы избавиться от него, но сказать об этом вслух она не могла.

– О боже! – воскликнул лорд Теннингтон. – У меня появилась превосходная идея!

– Да, конечно, – тут же вмешался Клейтон, – идея превосходная, раз она пришла вам в голову. И в чем она состоит? Навестить Китай по дороге к Южному полюсу?

– Ну-ну, Клейтон, – укоризненно заметил Теннингтон, – не надо сердиться на человека только потому, что не вам пришла в голову идея. Вы все время чем-то недовольны, начиная с самого отплытия из Лондона. Нет, сэр, – продолжал он, – моя новая мысль превосходна, с этим все согласятся. Мы возьмем с собой миссис и мисс Стронг, а также и Тюрана, если он захочет отправиться в Англию с нами на яхте. Ну разве это не замечательно?

– Простите меня, Тенни, старина, – повинился Клейтон. – Я не спорю, идея замечательная. Я и не подозревал, что вам такое может прийти в голову. Это действительно придумали вы?

– Мы отправимся в начале следующей недели или в любое другое время, когда вам будет удобно, миссис Стронг, – заключил великодушный лорд таким тоном, как будто все, исключая лишь дату отплытия, уже решено.

– Помилуйте, лорд Теннингтон, – сказала миссис Стронг, – вы не дали нам даже возможности поблагодарить вас, не говоря уже о том, чтобы принять или не принять ваше щедрое предложение.

– Ну разумеется, вы отправляетесь с нами, – объявил Теннингтон. – Вам будет так же удобно и весело, как на любом пассажирском лайнере, а кроме того, мы все вас просим, и вы просто не можете сказать «нет».

И таким образом, пришли к тому, что все отплывают на яхте в ближайший понедельник.

Через два дня девушки сидели в каюте Хейзел и разглядывали фотографии, которые мисс Стронг отпечатала в Кейптауне. На них были представлены все этапы ее путешествия с тех пор, как она покинула Америку. Девушки увлеклись, Джейн задавала много вопросов, а Хейзел охотно объясняла, кто и где запечатлен на снимках.

– А вот человек, которого ты знаешь. Бедняга! Мне часто хотелось расспросить тебя о нем, но всякий раз становилось тяжело даже начинать разговор. Его звали Джон Колдуэлл. Помнишь его? Англичанин. Он говорил, что вы познакомились в Америке.

– Что-то не припомню такого, – ответила Джейн. – Дай-ка разглядеть фото.

– Бедняга выпал за борт, когда мы направлялись сюда вдоль берега, – пояснила Хейзел, протягивая снимок подруге.

– Выпал… О боже! Хейзел! Не говори мне, что он умер! Утонул в море? О Хейзел! Скажи, что ты пошутила!

И не успела ошеломленная мисс Стронг поддержать подругу, как Джейн Портер упала в глубокий обморок. Когда Хейзел удалось привести ее в чувство, девушки еще долго рассматривали фото, прежде чем снова заговорить.

– Я не знала, Джейн, – сказала Хейзел смущенно, – что ты так хорошо знала мистера Джона Колдуэлла, и не предполагала, что известие о его смерти окажется для тебя таким ударом.

– Джон Колдуэлл? – с недоумением произнесла мисс Портер. – Неужели ты хочешь сказать, что не знаешь, кто он на самом деле, Хейзел?

– Почему не знаю? Его звали Джон Колдуэлл, он был из Лондона.

– Ах, Хейзел, если бы это было так, – вздохнула Джейн. – Я не могу обознаться. Эти черты навеки запечатлены в моей памяти и в моей душе, и я узнала бы его где угодно из тысячи похожих.

– Что ты имеешь в виду, Джейн? – с тревогой спросила Хейзел. – Кто же он, по-твоему?

– Не по-моему, Хейзел. Мне точно известно, что на этой фотографии запечатлен Тарзан из племени обезьян.

– Что ты говоришь, Джейн?

– Ошибки быть не может. Ах, Хейзел, неужели он действительно мертв? Что, если ты заблуждаешься?

– Боюсь, нет, моя милая, – с грустью ответила Хейзел. – Может быть, заблуждаешься ты, когда называешь его имя? Хотя теперь я припоминаю десятки разных мелочей, которым я не придавала никакого значения. Он говорил, что родился в Африке и получил образование во Франции.

– Да, это, пожалуй, действительно так, – пробормотала Джейн. Было видно, что силы совсем оставили ее.

– Помощник капитана, который осматривал его багаж, не нашел ничего на имя Джона Колдуэлла. Практически все его вещи были куплены или изготовлены в Париже. На некоторых из них были пометки с инициалами – либо просто «Т.», либо «Дж. К. Т.». Мы решили, что он путешествует инкогнито под своими первыми именами: «Дж. К.» – Джон Колдуэлл.

– Тарзан из племени обезьян принял имя Жана К. Тарзана, – тихо сказала Джейн. – Неужели он мертв? О боже! Хейзел, это совершенно ужасно! Он утонул, совсем один, в этом кошмарном океане… Невозможно поверить, что это смелое сердце больше не бьется, что эти мощные мускулы замерли и навеки окоченели. Тот, кто был олицетворением жизни, здоровья, мужества и силы, стал жертвой низких тварей…

Она не могла продолжать и с тихим стоном, закрыв лицо руками, рыдая, опустилась на пол.

Несколько дней мисс Портер была больна и не пускала к себе никого, кроме Хейзел и верной Эсмеральды. Когда же она наконец вышла на палубу, все были поражены происшедшими изменениями. Вместо живой и веселой красавицы-американки, которая очаровывала любого, кто вступал с ней в беседу, все увидели тихую девушку с печалью на лице, причину которой не понимал никто, кроме Хейзел. Компания предпринимала все возможное, чтобы развеселить и развлечь ее, но усилия были тщетны. И даже излучающему оптимизм лорду Теннингтону удавалось вызвать на ее лице лишь слабую улыбку. Джейн часто сидела на палубе в одиночестве и широко раскрытыми глазами смотрела на океан.

После того как Джейн Портер заболела, яхту стали преследовать несчастья. Сначала вышел из строя паровой двигатель, и в течение двух дней, пока шла починка, яхта просто дрейфовала по воле волн. Затем шквальный ветер смел с палубы почти все, что не было закреплено. Потом двое матросов подрались на полубаке, и в результате один из них был опасно ранен ножом, а второго пришлось арестовать и заковать в наручники. В довершение всего помощник капитана выпал ночью за борт и утонул, прежде чем пришла помощь. Яхта кружила вокруг места его падения десять часов, но никаких следов обнаружить не удалось.

Эти напасти подействовали на экипаж и пассажиров судна угнетающе. Все ожидали, что худшее еще впереди, – особенно моряки. Склонные к суевериям, они во всем видели предзнаменования ужасной трагедии.

Пессимистам не пришлось долго ждать. На вторую ночь после исчезновения помощника капитана маленькая яхта буквально разломилась от носа до кормы. Около часа ночи спящие пассажиры и экипаж пробудились и попадали с постелей и коек от страшного удара. Хрупкое суденышко содрогнулось. Оно сильно накренилось на правый борт, двигатели заглохли. Некоторое время яхта висела под углом сорок пять градусов, а потом шлепнулась на воду со зловещим, душераздирающим звуком – и выпрямилась.

Мужчины поспешили на палубу, за ними последовали дамы. Ночь была облачной, но почти безветренной, море оставалось спокойным, и слева от носа яхты можно было разглядеть какую-то черную массу, чуть выступавшую над поверхностью воды.

– Это земля, – кратко объяснил вахтенный офицер.

На палубу выбежал механик. Он бросился к капитану:

– Крышка цилиндра сорвана, сэр! А через пробоину слева от носа быстро поступает вода.

В ту же секунду из люка выскочил матрос.

– Господи помилуй! – кричал он. – Там все днище – сплошная пробоина! Через двадцать минут потонем!

– Помолчите! – оборвал его Теннингтон. – Дамы, отправляйтесь, пожалуйста, в ваши каюты и возьмите из вещей что сможете. Вполне вероятно, что дело не так уж плохо, но лучше приготовиться к худшему и пересесть в шлюпки. Поспешите, пожалуйста! А вы, капитан Джерольд, отправьте вниз того, кто может точно оценить масштаб повреждений. Одновременно командуйте спускать лодки на воду.

Негромкий и спокойный голос владельца судна немного успокоил экипаж и пассажиров, и все занялись исполнением его указаний. Когда дамы вернулись на палубу, шлюпки уже были снаряжены, а через несколько секунд появился и офицер, который обследовал повреждения. Однако его мнение уже не имело значения: все видели, что конец «Леди Элис» близок.

– Итак, сэр, – обратился к нему капитан, заметив, что офицер пребывает в нерешительности, – что скажете?

– Мне не хотелось бы пугать дам, сэр, – ответил тот, – но, по-моему, мы не продержимся и четверти часа. Там такая пробоина, что в нее пролезла бы корова.

За последние пять минут «Леди Элис» так накренилась на нос, что корма поднялась на воздух и удерживаться на палубе стало почти невозможно.

У яхты было четыре шлюпки, их благополучно загрузили и спустили на воду. Матросы налегли на весла, а Джейн Портер в последний раз оглянулась на судно. Как раз в это мгновение раздался громкий треск, а потом грохот и шипение пара: взорвались котлы в машинном отсеке, разлетелись перегородки и переборки, корма взмыла вверх. На одну секунду яхта, казалось, замерла в вертикальном положении, как бы воткнувшись в океан, а затем быстро погрузилась в волны.

Мужественный лорд Теннингтон вытер слезу, глядя на это из шлюпки: ему было жалко не денег, канувших на дно моря, – он сожалел только о своей прекрасной яхте, которую любил как подругу.

Но вот закончилась эта долгая ночь, и тропическое солнце обрушило весь жар на волнующееся море. Джейн Портер забылась беспокойным сном, но солнечные лучи разбудили ее, коснувшись лица. Она огляделась. В лодке вместе с ней находились трое матросов, Клейтон и мсье Тюран. Она поискала глазами другие шлюпки, но горизонт был чист – ничто не нарушало однообразной картины водной глади. Их лодка осталась в одиночестве посреди бескрайней Атлантики.

Глава 14
Снова в первозданном лесу

Оказавшись в воде, Тарзан первым делом постарался отплыть подальше от корабля с его опасными винтами. Он понимал, кому обязан нынешней неприятностью. Лежа на спине и чуть помогая себе руками, он с досадой думал о том, как легко дал обойти себя Рокову.

Он лежал так довольно долго, глядя на быстро удаляющиеся огни парохода. Ему и в голову не приходило позвать на помощь – Тарзан никогда в жизни этого не делал. Человек-обезьяна всегда полагался на собственную силу и ловкость и помощь получал в последний раз от Калы, будучи ребенком. Когда же он догадался крикнуть, было уже поздно.

Шансов, что его подберут, ничтожно мало. Тем более вряд ли возможно самостоятельно достичь берега. Тарзан решил медленно плыть в направлении берега, где мог встретиться корабль. Он делал легкие и глубокие гребки – пройдет немало часов, прежде чем эти гигантские мускулы начнут уставать.

Тарзан плыл на восток, ориентируясь по звездам. В какой-то момент он понял, что обувь ему мешает, и сбросил ее. За башмаками последовали брюки. Пиджак он тоже охотно скинул бы, но в кармане лежали драгоценные бумаги. Желая удостовериться, что они на месте, Тарзан сунул руку в карман и оторопел: там ничего не было. Теперь он понял, что Роков выбросил его за борт не только из мести: русский сумел каким-то образом снова заполучить бумаги, отобранные у него Тарзаном в Бу-Сааде. Человек-обезьяна выругался про себя и отправил на дно Атлантики пиджак и рубашку. Освободившись от одежды, ничем не стесняемый, он поплыл дальше на восток.

Первые лучи рассвета затмили свет путеводных звезд, когда Тарзан увидел впереди какую-то черную массу, чуть выступающую из воды. Сделав несколько сильных гребков, он добрался до этого места и обнаружил остов севшего на мель корабля.

Тарзан забрался на этот крошечный островок, чтобы отдохнуть, пока не рассветет полностью. Долго отдыхать он не собирался: его томили голод и жажда. Если и суждено умереть, то уж лучше предпринять хоть слабые попытки спастись. Море было тихим, и остов корабля плавно покачивался. Усталый пловец, не спавший двадцать часов, свернулся на покрытых илом досках и вскоре заснул.

Во второй половине дня он проснулся от палящего солнца и сразу почувствовал нестерпимую жажду. Однако через миг он забыл об этом: его охватила радость сразу от двух открытий. Первое заключалось в том, что среди обломков плавала перевернутая спасательная шлюпка, а второе – в том, что на горизонте с восточной стороны еле виднелся берег.

Тарзан бросился в воду и доплыл до шлюпки. Холодный океан освежил его так, как мог бы освежить глоток воды, и он сумел подтянуть лодку к остову корабля. Приложив немало усилий, Тарзан втащил лодку на скользкое днище, а затем перевернул и обследовал ее. Шлюпка была совершенно цела и через несколько минут уже снова покачивалась на воде. Тарзан выбрал пару досок, чтобы они послужили ему веслами, и направил лодку прямиком к отдаленному берегу.

День клонился к закату, когда он подплыл к берегу достаточно близко, чтобы различать его очертания. Прямо перед ним был вход в небольшую бухту. Деревянное строение поодаль к северу казалось до странности знакомым. Возможно ли, чтобы судьба забросила его на порог его родных мест, его любимых джунглей?! Едва лодка вошла в бухту, последние сомнения улетучились. Под сенью первозданного леса Тарзан снова увидел хижину, построенную еще до его рождения его покойным отцом – Джоном Клейтоном, лордом Грейстоком.

Мощными ударами импровизированных весел Тарзан подогнал свою лодку к берегу. Не успела она коснуться земли, как человек-обезьяна выпрыгнул на сушу. Сердце его колотилось от радости и возбуждения, когда знакомые виды открывались его глазам: хижина, пляж, ручеек, заросли джунглей, черный непроходимый лес, мириады птиц в блестящем оперении, роскошные тропические цветы на вьющихся стеблях, гирляндами свисающие с огромных деревьев. Тарзан из рода обезьян вернулся в свой мир и, чтобы все вокруг узнали об этом, вскинул юную голову и издал дикий, свирепый, устрашающий вопль родного племени.

На мгновение в джунглях воцарилась тишина. Потом понеслись ответные звуки. Низко и громко прорычал лев, а откуда-то издалека донесся еле слышный, но все равно внушающий страх рев обезьяны-самца.

Тарзан первым делом направился к ручейку и утолил жажду. Потом подошел к своей хижине. Дверь была закрыта на засов, как они с Д’Арно когда-то и оставили ее. Тарзан поднял засов и вошел. Все вещи находились на своих местах: стол, кровать, маленькая колыбелька, сделанная его отцом, полки и шкафы – все выглядело так же, что и двадцать три года назад, и почти два года назад, когда он покинул эту хижину.

Вдоволь полюбовавшись этим зрелищем, Тарзан вспомнил о голоде, ощутив резкую боль в желудке, – это был сигнал, что пора добывать пищу.

Тарзан не имел при себе никакого оружия, не нашел он его и в хижине. Однако на стене висела его старая веревка, сплетенная из трав. Она не раз была порвана и нарощена, и потому человек-обезьяна однажды заменил ее на новую, а старую повесил в хижине. Теперь не хватало только ножа. Ну что ж, и нож, и копье, и лук со стрелами – все это он добудет к следующему рассвету. Он тщательно свернул аркан и, закинув на плечо, вышел, заперев дверь хижины.

Тарзан из племени обезьян осторожно и бесшумно вошел в джунгли: он снова был диким зверем, отправившимся на охоту. Сначала он передвигался по земле, но, не найдя внизу никаких следов близкой добычи, поднялся на деревья. Испытывая легкое головокружение, он перелетал с ветки на ветку, и душа его ликовала. Пустые сожаления и сердечные муки были забыты, он снова жил полной жизнью и чувствовал себя счастливым от абсолютной свободы. Найдется ли кто-то, кому захочется вернуться в душные неприветливые города, когда великие просторы джунглей предлагают покой и свободу? Только не он.

Еще до наступления темноты Тарзан дошел до водопоя у небольшой реки. Здесь было мелководье, и с незапамятных времен звери из окрестных лесов приходили сюда за водой. По ночам тут можно было увидеть львицу Сабор или льва Нуму, крадущегося через заросли к антилопе или оленю. Сюда приходил на водопой вепрь Хорта, и сюда пришел охотиться Тарзан из племени обезьян, потому что сильно проголодался.

Он растянулся на низко нависающей над тропой ветви и ждал не меньше часа. Сгущались сумерки. Вдруг послышался шорох мягких лап в густых зарослях. Большое тело задевало высокие травинки и свисающие сверху растения. Никто, кроме Тарзана, не расслышал бы этих звуков, но человек-обезьяна их не пропустил и понял: Нума вышел в джунгли с той же целью, что и он сам. Тарзан улыбнулся.

Вскоре он услышал, что еще один зверь осторожно приближается по тропе к месту водопоя: это был вепрь Хорта. У Тарзана даже потекли слюнки при мысли об отличном мясе. Трава, в которой лежал Нума, не шевелилась, и это был зловещий знак. Хорта прошел под той веткой, на которой прятался Тарзан. Еще несколько шагов, и Нума сможет настичь его одним прыжком. Тарзан хорошо представлял себе, как сверкают сейчас глаза старого льва, как он вбирает воздух для оглушительного рева, который парализует жертву на краткий миг, а затем ужасные клыки вонзятся в плоть и переломят кости.

Но пока лев готовился к прыжку, тонкая веревка, брошенная сверху, просвистела в воздухе. Петля захлестнулась вокруг шеи Хорты, тот яростно взревел, завизжал, и Нума вдруг увидел, что его добыча взмывает куда-то вверх. Он прыгнул, но вепрь ускользнул от него, скрывшись в ветвях нависавшего над тропой дерева. А потом оттуда показалось лицо Тарзана, который разразился смехом.

Нума зарычал как бешеный. Разъяренный и голодный, он расхаживал под деревом, а человек-обезьяна осыпал его насмешками. Тогда лев принялся скрести своими огромными когтями ствол дерева, отдирая куски коры и древесины, белым дождем сыпавшиеся вниз.

Тарзан тем временем привязал все еще сопротивляющегося вепря к толстому суку рядом с собой. Затем сильные пальцы довершили работу, начатую петлей, и кабан затих. У человека-обезьяны не было ножа, но природный инстинкт научил его зубами выдирать куски мяса из еще дрожащих боков добычи. Блистающие зубы вонзились в сочную плоть, а разъяренный лев мог только глядеть снизу, как другой охотник наслаждается предназначавшимся ему обедом.

Когда Тарзан насытился, было уже совсем темно. Трапеза удалась на славу! За то время, которое Тарзан провел среди цивилизованных людей, он так и не смог привыкнуть к лежалому мясу и в глубине своей дикой души тосковал по теплому куску убоины, сочащейся густой красной кровью. Тарзан вытер окровавленные руки о листья, взял остатки туши кабана на плечо и, перепрыгивая с ветки на ветку, начал неспешно продвигаться по средней террасе деревьев в направлении своей хижины.

А в то же самое время в тысяче миль на восток от него, в Индийском океане, Джейн Портер и Уильям Сесил Клейтон закончили роскошный ужин в кают-компании «Леди Элис».

Тарзана преследовал по земле Нума. Иногда человек-обезьяна поглядывал на него и встречал ответный взгляд светящихся в темноте зеленых глаз. Теперь Нума не ревел. Он двигался осторожно, как тень гигантской кошки. Но как бы тихо он ни ступал, человек-обезьяна слышал его шаги. Тарзан гадал, будет ли лев сопровождать его до самой хижины: в этом случае ночевать придется на дереве, а не на мягкой постели из трав. У Тарзана было на примете дерево с удобным разветвлением: сотни раз за ним ходили крупные хищники, и он оставался ночевать в убежище на этом дереве, пока у зверя не менялось настроение или не наступало утро.

Нума решил отказаться от преследования: грозно прорычав напоследок, он направился в другую часть леса на поиски более легкой добычи. Тарзан благополучно добрался до хижины и лег на полуистлевшую постель из трав.

Вот так легко мсье Жан К. Тарзан простился с привычками цивилизованного мира и с удовольствием уснул глубоким сном сытого зверя. А ведь стоило одной девушке сказать ему «да», и он выбрал бы другую жизнь, а об этой вспоминал бы с отвращением.

Тарзан спал долго: он устал от напряжения, которого потребовали ночь и день, проведенные в океане, а также охота в джунглях, – почти два года его мускулам не было такой тренировки.

Проснувшись утром, он первым делом отправился к ручью напиться. Затем искупался в море, проплавав примерно четверть часа. Вернувшись в хижину, позавтракал свежим мясом Хорты. Остаток туши Тарзан закопал в мягкую землю неподалеку от своего жилища, чтобы было чем поужинать. Затем взял все ту же веревку и исчез в джунглях.

На этот раз Тарзан собирался охотиться на человека: ему требовалось добыть оружие. Он не знал, остались ли в деревне Мбонги жители, хотя бы женщины и дети: в отместку за предполагаемое убийство лейтенанта Д’Арно французские моряки предприняли карательную экспедицию и уничтожили в деревне всех воинов. Если деревня окажется покинутой людьми, придется предпринимать очень далекое путешествие.

Человек-обезьяна быстро продвигался через лес и около полудня подошел к деревне. Увы, густая растительность заполонила прежние поля, а хижины с соломенными крышами пришли в полный упадок. Никаких следов человека не было. Тарзан с полчаса побродил между хижинами, надеясь отыскать забытое оружие, но поиски не дали результата. Тогда он направился дальше – выше по реке, протекавшей в направлении к северо-западу. Он понимал, что искать еще одно поселение нужно вблизи пресной воды.

По дороге Тарзан занимался мелкой охотой и собирательством, как было принято у обезьяньего племени и как его учила Кала: он переворачивал сгнившие стволы, чтобы добраться до вкусных насекомых, поднимался на деревья, чтобы разорять птичьи гнезда, с кошачьей быстротой кидался на юрких грызунов. Поедал он и многие другие блюда из меню обезьяны. А Тарзан снова сделался обезьяной, свирепым антропоидом, каким он и был первые двадцать лет своей жизни.

Иногда, припоминая кого-нибудь из парижских друзей, Тарзан улыбался: всего несколько месяцев назад он и сам безмятежно сидел на веранде клуба для избранных, одетый в безупречный костюм. А иногда он вдруг останавливался как вкопанный, почувствовав запах добычи или врага.

Переночевал он в лесу, далеко от своей хижины, надежно устроившись в развилине большого дерева, в целой сотне футов над землей. Но прежде он снова прекрасно поужинал – на этот раз мясом оленя Бары, которого убил с помощью своего быстрого аркана.

Рано утром Тарзан снова отправился в путь, придерживаясь реки. В течение трех дней он не оставлял поисков деревни и оказался в той части джунглей, куда не заходил раньше. Это было нагорье, и лес здесь рос не такой густой, как в родных Тарзану местах. Сквозь деревья вдалеке виднелись хребты величественных гор, перемежаемых широкими долинами. На открытых пространствах паслись бесчисленные стада антилоп и зебр. Тарзан был в восторге и решил в будущем надолго вернуться сюда.

На четвертый день его ноздри уловили чуть заметный новый запах – хотя и очень отдаленный, но несомненно человеческий. Тарзан затрепетал от радости. Осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, он стал продвигаться по ветвям, следуя за дуновениями ветра в направлении добычи. И вот он увидел одинокого воина, почти неслышно шагающего по джунглям.

Тарзан последовал за ним, держась на близком расстоянии и выжидая момента, чтобы можно было метнуть аркан на открытом пространстве. Преследуя ничего не замечающего человека, Тарзан вдруг подумал о том, чему его научила цивилизация: обычно люди не убивают без повода. Правда, в данном случае повод был – Тарзан хотел завладеть оружием и украшениями этого воина. Но нужно ли отнимать у него жизнь? Чем больше он об этом думал, тем ужаснее казалась ему идея убийства без необходимости. Пока Тарзан решал, как следует поступить, лес кончился и вдали показалась ограда и несколько похожих на ульи хижин туземной деревни.

Как только воин вышел из леса, Тарзан заметил крадущегося в траве льва, который преследовал туземца. Тарзан понял, что чернокожему воину грозит опасность, и его отношение к происходящему полностью изменилось: теперь он видел в туземце своего брата, которого преследует их общий враг.

Нума уже приготовился для прыжка – у Тарзана не оставалось времени для размышлений.

Лев прыгнул из засады за удаляющимся чернокожим, и в этот же момент Тарзан издал предостерегающий крик. Туземец обернулся и увидел, что лев остановлен тонкой, сплетенной из трав веревкой, захлестнувшейся у животного на шее.

Тарзан метнул аркан так быстро, что не успел приготовиться к последовавшему за этим толчку, когда веревка натянулась. Человеку-обезьяне удалось задержать зверя, прежде чем острые когти впились в плоть туземца, но от сильного толчка Тарзан рухнул на землю всего в шести шагах от разъяренного льва. Зверь с быстротой молнии развернулся к новому врагу, и безоружный Тарзан из племени обезьян оказался лицом к лицу со смертью.

И тут его спас туземец. Воин мгновенно понял, что обязан жизнью этому странному белому человеку и что только чудо может сейчас уберечь его спасителя от зловещих желтых клыков. Он моментально отвел руку с копьем назад, а затем метнул его изо всех сил, какие были заключены в напрягшихся под эбеновой кожей мышцах. Туземец попал точно в цель, пронзив гладкое тело льва. С ужасным ревом ярости и боли зверь развернулся к чернокожему. Лев успел немного пробежать, но тут его снова остановила веревка Тарзана. Зверь метнулся к человеку-обезьяне, но почувствовал боль: зубчатая стрела вонзилась в его тело наполовину. Лев снова остановился, и Тарзан успел дважды обежать вокруг ствола большого дерева, наматывая на него веревку. Финал был уже близок.

Туземец издал радостный крик, наблюдая за действиями Тарзана. Но человек-обезьяна знал, что Нуму надо поскорее прикончить, иначе мощные клыки легко разорвут тонкую веревку. Он подскочил к чернокожему и выхватил у того длинный нож из ножен. Затем Тарзан сделал знак: продолжай выпускать стрелы, а сам бросился ко льву с ножом. Пока с одной стороны в зверя вонзались стрелы, с другой – к нему подбирался охотник с ножом, Нума был разъярен. Приседая на задние лапы, он то взвизгивал, то завывал, то рычал, то стонал, тщетно пытаясь добраться до своих мучителей.

В конце концов ловкий человек-обезьяна сумел подскочить ко льву сзади. Мощная рука обвила темно-желтую шею, и длинное лезвие неумолимо вошло в сердце зверя. Стоя над своей добычей, оба охотника – черный и белый – взглянули друг другу в глаза. Черный сделал знак мира и дружбы, и Тарзан из племени обезьян ответил тем же.

Глава 15
От обезьяны к дикарю

Шум битвы со львом привлек целую толпу дикарей из деревни. Победителей окружили чернокожие воины, которые непрерывно жестикулировали и гомонили. Вскоре появились женщины и дети – непосредственные и любопытные. Внешность Тарзана вызвала у них удивление.

Новый друг человека-обезьяны в конце концов добился внимания толпы, и, когда его рассказ закончился, все жители деревни стали выражать восхищение тому странному существу, которое спасло их товарища и в одиночку сразилось со свирепым львом. Они отвели Тарзана в деревню и засыпали его подарками: как сырым мясом – битой птицей и козлятиной, так и вареной пищей.

Тарзан указал на их оружие, и воины тут же притащили ему копье, щит, лук и стрелы, а новый друг подарил ему тот самый нож, которым был убит Нума. Не было в деревне такой вещи, которую Тарзан не смог бы при желании получить.

«Насколько же это легче, – думал Тарзан, – чем убивать и грабить ради удовлетворения своих потребностей». А ведь он чуть не убил этого человека, хотя ни разу не видел его раньше. А теперь чернокожий воин всеми доступными первобытному человеку средствами выражал дружбу и преданность своему несостоявшемуся убийце.

Тарзану из племени обезьян сделалось стыдно. Он решил, что с этого времени всегда будет думать о том, заслуживает ли человек смерти. И тут ему вспомнился Роков. Как хотелось Тарзану повстречаться с русским в самом сердце джунглей хотя бы на пару минут! Вот уж кто действительно заслуживает смерти. А если бы Тарзан мог видеть, с каким усердием в эту самую минуту Роков пытался вызвать чувства со стороны прекрасной мисс Стронг, его желание наказать негодяя возросло бы стократно.

В первый вечер дикари устроили в честь Тарзана настоящий пир. Пищи было вдоволь: охотники добыли антилопу и зебру, рекой лился некрепкий местный напиток, похожий на пиво. Глядя на то, как танцуют при свете костра воины, Тарзан любовался их атлетическими фигурами. Туземцы отличались от негров западного побережья правильными и привлекательными чертами лиц.

Пока продолжался танец, человек-обезьяна впервые заметил, что у женщин и некоторых мужчин надеты золотые украшения. По большей части это были тяжелые ножные и ручные браслеты, по всей видимости выкованные из цельного металла. Он попросил показать ему такой браслет, и его хозяйка тут же знаками дала понять, что Тарзан должен принять его в подарок. Он внимательно осмотрел украшение и убедился, что оно сделано из самородного золота. Это было удивительно: впервые он видел у африканских дикарей золотые украшения, если не считать мелочей, которые те покупали или крали у европейцев. Он попытался выяснить, откуда здесь этот металл, но его пока что не понимали.

Танец кончился, и Тарзан показал, что хочет уйти, но жители деревни умоляли его воспользоваться их гостеприимством и занять самую большую хижину, отведенную вождем лично для него. Тарзан пытался объяснить, что уходит не навсегда и наутро вернется, но не сумел. Когда же он наконец зашагал прочь из деревни, туземцы пришли в полное недоумение.

Тарзан, однако, знал, что делает. Опыт подсказывал ему, что туземная деревня должна кишеть грызунами и паразитами, и, хотя и не был брезглив, предпочел свежий воздух и ночевку на дереве удушливой атмосфере хижины.

Туземцы проводили его до места, где большое дерево нависало над оградой деревни. Тарзан вспрыгнул на нижнюю ветвь и исчез в листве – точь-в-точь как мартышка Ману. Дикари разразились восклицаниями, выражавшими удивление и восторг. В течение получаса они призывали его вернуться, но Тарзан не отвечал, и в конце концов туземцы уступили и разошлись по домам.

А Тарзан, побродив немного по лесу, обнаружил подходящее дерево и, устроившись в широкой развилине ветвей, уснул глубоким сном.

На следующее утро он спрыгнул прямо на деревенскую улицу так же неожиданно, как исчез накануне. Сперва туземцы испугались, но, узнав вчерашнего гостя, принялись бурно приветствовать его возгласами и смехом. В этот день он отправился с отрядом воинов в соседние прерии на большую охоту и продемонстрировал такую ловкость в обращении с их грубым оружием, что заслужил еще большее уважение и восхищение туземцев.

Несколько недель Тарзан прожил со своими новыми друзьями, охотясь на буйволов, антилоп и зебр ради пропитания, а на слонов – ради бивней. Он быстро научился простому языку этого дикого племени, обычаям и той морали, которой оно придерживалось. Он обнаружил, что туземцы не только не были каннибалами, но и с отвращением и презрением относились к людям, поедающим себе подобных.

Бусули – тот воин, которого спас Тарзан, – рассказал ему легенды своего племени. По его словам, этот народ много лет назад пришел сюда с севера. Когда-то племя было многочисленным и могущественным, но оно сильно пострадало от работорговцев.

– Они охотились на нас так же, как мы охотимся на диких зверей, – говорил Бусули. – Они не знают жалости. Если они приходили не за рабами, то, значит, за слоновой костью, и для них все средства были хороши. Наших мужчин убивали, а женщин уводили, как скот. Мы сражались с захватчиками много лет, но наши стрелы и копья были бессильны против их оружия, извергающего огонь и свинец на значительно большее расстояние, чем то, которое могли преодолеть наши стрелы. Когда мой отец был еще молод, арабы снова пришли к нам, но наши воины успели вовремя заметить их приближение, и тогда Човамби, вождь, приказал племени собрать вещи и идти за ним. Он повел людей на юг, в такое место, куда арабские захватчики никогда не доберутся. Шли очень долго, в течение нескольких месяцев, страдая от неслыханных лишений, продираясь сквозь джунгли и преодолевая горы. К тому же приходилось на плечах нести весь скарб и запасы слоновой кости. В конце концов добрались до этого места и хотя отсюда высылали разведчиков в поисках еще лучшего расположения, но решили остаться здесь.

– И захватчики вас здесь не нашли? – спросил Тарзан.

– Около года назад небольшой отряд арабов и людей из племени мануемов наткнулся на нас, но мы прогнали их, а многих убили. Мы преследовали их не один день, как диких зверей, да они и есть дикие звери! Мы отстреливали их одного за другим, и лишь несколько человек сумели от нас уйти.

Во время своего рассказа Бусули поглаживал тяжелый золотой браслет, охватывавший его руку. Тарзан разглядывал орнамент, но размышлял совсем о другом.

Он вспомнил, что еще в день знакомства с Бусули и его племенем пытался задать вопрос, который туземцы тогда не поняли. Вернувшись к первобытной жизни, Тарзан жил сегодняшним днем и не думал о такой пустой вещи, как золото. Но теперь блеск металла снова пробудил в нем цивилизованного человека с его жаждой богатства. За свое недолгое пребывание в большом мире Тарзан хорошо усвоил, что золото означает власть и удовольствия.

Он показал на украшение.

– Откуда этот желтый металл, Бусули? – спросил он.

Чернокожий показал куда-то на юго-восток.

– Одна луна пути. Может быть, чуть больше, – ответил он.

– Ты был там? – спросил Тарзан.

– Нет, но некоторые люди из нашего племени бывали там много лет назад, когда мой отец был еще ребенком. Однажды отряд, отправленный на разведку, чтобы найти место получше, наткнулся на людей, у которых из желтого металла были сделаны украшения, наконечники копий и стрел. Они варили пищу в сосудах из такого же металла, как мой браслет, и жили в большой деревне, в каменных хижинах, окруженных огромной стеной. Эти люди были очень озлобленными. Увидев наших воинов, они напали на них прежде, чем те успели сказать, что пришли с миром. Наш отряд был небольшим, но занял оборону на вершине скалы и сражался, пока эти свирепые люди не ушли на закате в свой город. Тогда наши воины спустились со скалы, сняли украшения из желтого металла с тел убитых и покинули то место. Больше мы никогда туда не возвращались. Эти злые люди были не белые, как ты, и не черные, как я. Они были покрыты волосами, как горилла Болгани. Это очень нехорошие люди, и Човамби был рад покинуть их землю.

– Может, еще жив кто-нибудь из тех воинов, которые ходили туда с Човамби и видели этих странных людей и их город? – спросил Тарзан.

– Вазири, наш вождь, – ответил Бусули. – Тогда он был совсем молод, но уже бывал в походах с Човамби, своим отцом.

В тот же вечер Тарзан расспросил Вазири о том давнем случае, и старый вождь рассказал, что хорошо запомнил этот поход: дальний путь не был трудным.

– Десять дней мы шли вдоль реки, которая протекает вблизи нашей деревни. Мы шли вверх, к истоку, и на десятый день обнаружили его высоко на склоне большой горы. Там и берет начало наша река. На следующий день, перевалив за вершину горы, мы увидели речку, которая привела нас к большому лесу. Много дней мы шли, придерживаясь ее изгибов. Речка превратилась в реку, в приток большой реки, которая текла посредине огромной долины. Мы устремились к ее истоку, надеясь выйти на открытое пространство. Через двадцать дней после того, как мы преодолели вершину горы и тем самым покинули свою землю, мы были у другой горной цепи. Река вновь стала маленьким ручейком. И он привел нас к небольшой пещере почти у вершины горы, откуда и бил исток большой реки. Мы заночевали там, хотя высоко в горах было очень холодно. На следующий день мы решили подняться на вершину и посмотреть, что находится на другой стороне этого хребта. Если земля там не лучше, чем в других местах, то мы вернемся в свою деревню и расскажем своим, что они уже нашли самое лучшее место на земле. Мы поднялись по скалам на вершину горы и увидели внизу неподалеку узкую долину. На дальнем ее конце расположилось большое селение, но выстроенные из камня дома уже пришли в упадок и разрушались.

Конец рассказа Вазири совпадал с тем, что ранее поведал Бусули.

– Я хотел бы отправиться туда и посмотреть на этот необычный город, – сказал Тарзан. – А также взять немного желтого металла у его свирепых обитателей.

– Путь туда долгий, – ответил Вазири, – а я уже стар. Но если ты подождешь до конца сезона дождей, когда реки войдут в берега, то я соберу отряд воинов и пойду с тобой.

Тарзану пришлось согласиться с этим предложением, хотя ему очень хотелось отправиться в каменный город на следующее утро: он был нетерпелив, как маленький ребенок. А впрочем, первобытный человек – все равно что ребенок.

На следующий день группа охотников вернулась из похода и сообщила, что к югу от деревни, всего в нескольких милях, пасется большое стадо слонов. Охотники хорошо разглядели животных с вершин деревьев: там было несколько крупных самцов, множество самок, детенышей, а также молодых слонов, чьи бивни ценятся особенно высоко.

Остаток дня туземцы посвятили приготовлениям к большой охоте: они точили наконечники копий, заполняли колчаны новыми стрелами, проверяли тетиву на луках. Шаман племени крутился среди занятых работой людей, раздавая им талисманы и амулеты, которые должны были уберечь их владельцев от ран и принести им удачу на завтрашней охоте.

На рассвете охотники покинули деревню. Пятьдесят черных воинов шли по тропе, и среди них – стройный и гибкий, как молодой лесной бог, – шагал Тарзан из племени обезьян, выделяясь цветом кожи на фоне эбеновых тел своих товарищей. Однако во всем остальном он не отличался от них: у него были такие же украшения и оружие, он уже научился их языку и потому мог смеяться и шутить вместе со всеми. Перед тем как отправиться на охоту, Тарзан участвовал в диком танце, который было принято исполнять у туземцев: так же, как они, скакал и кричал. Тарзан был во всех отношениях дикарем среди дикарей. И он спрашивал себя: «Разве не ясно, что эта жизнь и эти люди мне намного ближе, чем парижские друзья, чью жизнь я по-обезьяньи копировал несколько месяцев?»

Если бы его сейчас мог видеть Д’Арно! Тарзан вспомнил французского лейтенанта и улыбнулся, показав крепкие белые зубы. Бедняга Поль: он думал, что сумел поднять своего друга до высот цивилизации и полностью избавить от дикарских привычек. «Как же быстро я пал!» – думал Тарзан. Но на самом деле Тарзан вовсе не считал падением то, что с ним случилось. Напротив, ему было жаль бедных парижан, вынужденных носить костюмы, как какие-то тюремные робы, и жить под присмотром полицейских, которые следят за тем, чтобы заключенные выполняли неестественные и утомительные правила поведения.

За два часа охотники дошли до тех мест, где накануне было замечено стадо слонов. Дальше нужно было идти с большой осторожностью, высматривая следы животных. Наконец удалось обнаружить тропу, по которой стадо прошло несколько часов назад. Охотники шли по ней друг за другом примерно полчаса. Тарзан первым почуял добычу и поднял руку, предупреждая остальных.

Однако туземцы усомнились в его способностях.

– Пойдемте со мной, – ответил Тарзан, – сейчас увидите.

С ловкостью белки он запрыгнул на дерево и по ветвям забрался на самый верх. Один из охотников последовал за ним – гораздо медленнее и осторожнее. Когда чернокожий сел рядом с человеком-обезьяной на большой ветви, то всего в нескольких сотнях ярдов к югу увидел огромные черные спины в высокой траве джунглей. Туземец знаками рассказал об этом остальным и на пальцах показал число животных, которых сумел сосчитать.

Охотники тут же двинулись в том направлении, а Тарзан, последовав за ними, продолжил путь по деревьям.

Охота на диких слонов для туземцев с их примитивным оружием была делом опасным. Тарзан понимал, что не многие африканские племена решаются на это. И он гордился своими новыми друзьями и радовался оттого, что примкнул к ним и уже начал ощущать себя частью этого народа.

Неслышно передвигаясь по ветвям, Тарзан наблюдал за тем, как черные воины, образовав полукруг, ползком подбираются к слонам. Охотники выбрали двух больших самцов, и по сигналу все пятьдесят человек выскочили из высокой травы и метнули свои тяжелые боевые копья в намеченные цели. Никто не промахнулся: в каждого слона вонзилось по двадцать пять копий. Один слон даже не двинулся с места: два копья попали ему прямо в сердце. Его колени подогнулись, и гигант безвольно рухнул на землю.

С другим слоном дело обстояло намного хуже. Все брошенные в него копья достигли цели, но ни одно не вонзилось в сердце. Слон затрубил от гнева и боли, его маленькие глазки искали того, кто причинил ему эту боль. Туземцы исчезли в джунглях, прежде чем слон своим слабым зрением сумел различить кого-либо из них. Но раненое животное уловило звуки их отступления и ринулось на этот шум, ломая по пути кустарники и молодые деревья.

Слон устремился в том направлении, куда побежал Бусули. Животное догнало охотника так быстро, словно чернокожий не пытался спастись от смерти, а стоял на месте.

Тарзан видел все, что происходило на поляне. Когда он понял, что его другу грозит страшная опасность, человек-обезьяна помчался к разъяренному слону, надеясь криком отвлечь его. Но он понапрасну тратил силы: животное больше ни на что не обращало внимания, обрушив весь свой гнев на охотника, тщетно пытающегося от него убежать.

Только чудо могло спасти Бусули, и тогда Тарзан не раздумывая спрыгнул на тропу. Он сделал это бессознательно, желая спасти человека, которого когда-то так же бессознательно преследовал.

Тантор находился всего в шести или восьми шагах от своей добычи, и вдруг перед ним как из-под земли вырос мускулистый белый воин, сжимающий в руке копье. Слон рванулся, чтобы снести с дороги этого безрассудного врага, осмелившегося встать между ним и его жертвой. Но он не знал, насколько ловок был Тарзан: человек-обезьяна мог победить противника, обладающего куда более острым зрением, чем Тантор.

Прежде чем слон понял, что новый враг успел отскочить в сторону, Тарзан вонзил копье с железным наконечником прямо в его сердце, и огромное животное, из которого уже ушла жизнь, упало вниз головой прямо к ногам человека-обезьяны.

Убежавший вперед Бусули не видел, как это произошло, но старый Вазири и другие воины оказались свидетелями этой битвы. Они столпились вокруг Тарзана, громко воздавая хвалы его охотничьему искусству. А он вскочил на огромную тушу и огласил окрестности жутким криком, возвещая о своей победе. Туземцы в ужасе попятились: им этот крик напомнил о страшном Болгани, которого они боялись почти так же сильно, как Нуму. Однако чувство страха смешивалось с благоговением по отношению к странному существу, очень похожему на человека, но наделенному фантастическими способностями.

Когда Тарзан опустил голову и улыбнулся им, туземцы приободрились, хотя и не поняли, зачем он кричал. Тарзан был для них загадкой: он умел передвигаться по деревьям так же быстро, как мартышка Ману, но при этом и на земле чувствовал себя увереннее, чем они сами; внешне, за исключением цвета кожи, он был таким же, как они, но обладал невероятной силой и в одиночку выходил против самых свирепых обитателей джунглей.

Когда собрались все воины, охота возобновилась: племя отправилось по следу отступившего слоновьего стада. Однако не успели охотники пройти и сотни ярдов, как где-то далеко позади послышались странные щелкающие звуки. Туземцы замерли, прислушиваясь, а Тарзан крикнул:

– Это выстрелы! На деревню напали!

– Вперед! – скомандовал Вазири. – Арабские захватчики и их рабы-каннибалы вернулись. Они пришли за нашими женщинами и слоновой костью!

Глава 16
Охотники за слоновой костью

Воины Вазири поспешили через заросли к деревне. Еще несколько минут звучала стрельба, заставляя туземцев прибавить шагу, но потом слышались лишь отдельные выстрелы, а затем и они прекратились. Это был зловещий знак, – вероятно, плохо укрепленная деревня пала под внезапным натиском противника.

Охотники находились в пяти милях от деревни. Когда они преодолели уже более трех миль, навстречу им вышли первые беглецы. Несколько женщин, мальчиков-подростков и девочек, которым удалось избежать расправы, были настолько взволнованы, что не могли толком рассказать Вазири о несчастье, обрушившемся на племя.

– Их так много, как листьев в лесу! – рыдая, говорила одна женщина. – Много арабов и бессчетное число мануемов, и у всех есть ружья. Они подобрались незаметно к самой деревне, а потом закричали и бросились на нас, убивая всех подряд – мужчин, женщин и детей. Некоторым из нас удалось скрыться в джунглях, но еще больше было убито. Не знаю, взят ли кто-нибудь в плен. Похоже, захватчики собирались убить всех. Мануемы кричали, что съедят нас всех, прежде чем мы успеем покинуть свою землю, и что это нам наказание за то, что мы убили кого-то из них в прошлом году. Я не все услышала, потому что убежала оттуда.

Племя Вазири продолжило путь к деревне, но уже не спеша и с большой осторожностью. Вождь понимал: спасать больше некого и все, что можно сделать, – это отомстить. На протяжении следующей мили им встретилось не менее сотни беженцев. Среди них оказались и мужчины, и силы отряда значительно возросли. Теперь можно было выслать несколько воинов на разведку. Вазири остался с главными силами в лесу, неподалеку от деревни, воины шли цепью в виде полумесяца. Тарзан находился рядом с вождем.

Наконец один из разведчиков вернулся и рассказал о том, что происходило в деревне.

– Они все в деревне, за оградой, – сообщил он шепотом.

– Отлично! – обрадовался Вазири. – Мы нападем на них и всех перережем!

И он велел передать по цепи приказ: встать на краю леса и, как только он первый побежит к деревне, следовать за ним.

– Погодите! – остановил его Тарзан. – Если у них есть хотя бы пятьдесят ружей, нас перебьют. Давайте я проберусь туда по деревьям и посмотрю сверху: надо узнать, сколько их, от этого зависит успех атаки. Глупо терять хотя бы одного воина, если нет никакой надежды победить. У меня есть одна идея, более хитрая, чем прямое нападение. Ты будешь ждать, Вазири?

– Да, – ответил вождь. – Ступай!

Тарзан забрался на дерево и поспешил к деревне. Двигался он осторожнее, чем обычно, потому что пули могли достать его на вершине дерева так же легко, как на земле. Но когда Тарзан из племени обезьян хотел сделаться незаметным для врага, никто в джунглях не мог сравниться с ним в этом умении.

Через пять минут он уже оказался на большом дереве, нависавшем над оградой, и с этого наблюдательного пункта смотрел на то, что делается внизу. Он насчитал около пятидесяти арабов и примерно в пять раз больше мануемов. Последние с жадностью обжирались мясом на глазах у своих белых хозяев. Такое отвратительное пиршество всегда следовало у них за победой, а piece de resistance^[16] служили тела убитых врагов.

Человек-обезьяна понял, что захватить штурмом всю эту орду, вооруженную ружьями и забаррикадировавшуюся за закрытыми воротами деревни, не получится. Он решил вернуться к Вазири и посоветовать ему подождать: у Тарзана был план получше, чем нападение.

Но вышло так, что перед самым возвращением Тарзана вождь узнал, как жестоко была убита его жена. Это вызвало у старика такой приступ гнева, что он позабыл о всякой осторожности. Призвав к себе всех мужчин, он скомандовал идти в атаку, и небольшой отряд – не больше сотни воинов, – размахивая копьями и издавая дикие крики, кинулся к воротам деревни. Не успели они преодолеть и половины открытого пространства, как арабы начали стрелять в них из-за ограды. Одним из первых был убит вождь Вазири. Нападающие замедлили бег, немногие добежали до запертых ворот, но только для того, чтобы найти там свою смерть. Туземцы не имели ни малейшего шанса попасть внутрь. Атака была отбита, и оставшиеся в живых поспешили укрыться в лесу.

Тогда захватчики открыли ворота и бросились вдогонку, чтобы уничтожить племя до конца. Тарзан побежал к лесу следом за туземцами, на бегу он иногда оборачивался, чтобы пустить точно нацеленную стрелу в тело преследователя.

Оказавшись в лесу, он увидел, что несколько решительно настроенных воинов готовятся вступить в бой с приближающимся врагом. Тарзан стал убеждать их разбежаться по лесу, спрятаться и собраться вместе с наступлением темноты.

– Делайте, что я вам говорю, и мы одержим победу. Рассредоточьтесь по лесу, соберите всех, кого там найдете, а ночью осторожно приходите кружным путем к тому месту, где мы сегодня охотились на слонов. Там я объясню свой план, и вы увидите, как он хорош. Мы не можем противостоять в открытом бою вооруженным арабам и мануемам: нас слишком мало и у нас совсем простое оружие.

В конце концов туземцы согласились.

– Когда разойдетесь по лесу, – наставлял их напоследок Тарзан, – врагам тоже придется разделиться, чтобы преследовать вас, и тогда вы сможете, прячась за деревьями, убивать мануемов с помощью стрел.

Туземцы еще не успели углубиться в лес, а их преследователи уже подошли к опушке.

Тарзан пробежал немного по земле, а потом забрался на дерево и быстро направился назад к деревне, перепрыгивая по верхним веткам деревьев. Он обнаружил, что арабы и мануемы покинули деревню, бросившись в погоню, а за оградой остались только пленники и один-единственный часовой. Этот страж находился у открытых ворот и смотрел на лес: он не заметил, как на дальнем конце деревенской улицы с дерева ловко спрыгнул на землю человек.

Натянув лук, Тарзан осторожно подкрался к ничего не подозревающей жертве. Пленники заметили его и широко раскрытыми глазами, полными изумления и надежды, следили за своим спасителем. Тарзан остановился в десяти шагах от беспечного мануема. Он до отказа натянул тетиву и прицелился, смуглые пальцы отпустили стрелу, раздалось пение спущенной тетивы, и захватчик без единого звука упал лицом вниз. Стрела пронзила ему сердце и вышла на целый фут наружу из его черной груди.

Тарзан обернулся к пленникам: их было примерно пятьдесят человек – женщины и подростки, скованные за шею длинной цепью, которой пользуются работорговцы. У Тарзана не было времени на то, чтобы сбивать старинные висячие замки на оковах, и потому человек-обезьяна скомандовал пленникам следовать за ним как есть. Он снял с мертвого часового ружье и патронташ и повел счастливых туземцев к лесу. Цепь сильно мешала им, они шли медленно и с большим трудом, часто останавливаясь, когда кто-нибудь спотыкался и падал, увлекая за собой и других. Кроме того, нельзя было идти к лесу напрямик, поскольку захватчики могли начать возвращаться в деревню. Тарзан ориентировался по разрозненным выстрелам, которые означали, что арабы все еще преследовали воинов. Однако он был спокоен: если туземцы последуют его указаниям, то потери могут быть только среди врагов.

С наступлением сумерек стрельба полностью прекратилась, и Тарзан понял, что все захватчики вернулись в деревню. Он представил себе, какая ярость должна была охватить арабов, как только они увидели убитого часового и узнали, что пленники освобождены, – и не смог удержаться от торжествующей улыбки. Тарзан даже пожалел, что не догадался унести из деревни и часть запасов слоновой кости и тем самым еще больше подогреть гнев врагов. Но для того, чтобы предотвратить грабеж и спасти богатства туземцев, у него уже имелся план: арабам не достанется ни один слоновый бивень. Кроме того, было бы немилосердно приказывать этим несчастным, измученным женщинам тащить тяжелую ношу.

После полуночи медленно бредущий караван был на том месте, где накануне шла охота на слонов. Еще издали они увидели свет большого костра, который туземцы развели посреди наскоро устроенной «бомы», чтобы согреться и чтобы отпугнуть львов. Когда подошли поближе к лагерю, Тарзан громко подал знак: идут друзья.

Радости туземцев не было предела: при свете костра они увидели длинную вереницу своих родных и близких, которых считали погибшими. Счастливые чернокожие намеревались отпраздновать спасение, устроив пиршество с поеданием слоновьего мяса, однако Тарзан настоял на том, что нужно как следует выспаться: завтрашний день будет трудным. Заснуть оказалось непросто: женщины, потерявшие своих мужей и детей, все время причитали и плакали. Тарзан с трудом сумел их успокоить: он сказал, что шум может привлечь арабов и тогда все будут убиты.

Рано утром Тарзан объяснил воинам, в чем заключается его план, и все тут же согласились, что это действительно самый надежный и безопасный способ избавиться от незваных гостей и отомстить за своих близких.

Первым делом женщины и дети в сопровождении двадцати самых старых и самых юных воинов были отправлены на юг, в безопасные места. Им было велено обустроить временные жилища и обнести их защитной «бомой» из колючего кустарника. План действий, который предложил Тарзан, был рассчитан на несколько дней или даже недель, и все это время воины не смогут вернуться в новый лагерь.

Через два часа после рассвета чернокожие воины окружили деревню. Все они расположились высоко на деревьях, откуда хорошо видели деревню. Вскоре за оградой упал первый из мануемов – его пронзила стрела. При этом отсутствовали какие-либо признаки нападения: ни воинственных криков, ни размахивающей копьями толпы – ничего из того, что обычно делают в таких случаях дикари. Только стрела, одинокая вестница смерти, вылетевшая из молчащего леса.

Арабы и их слуги пришли в ярость и немедленно выскочили за ворота, чтобы подвергнуть наглеца жестокому наказанию, но не могли понять, где искать врага. Пока захватчики стояли на открытом месте, жестикулируя и громко споря о том, что делать дальше, один из арабов, находившийся в самой середине толпы, беззвучно опустился на землю: стрела вонзилась ему прямо в сердце.

Тарзан взял на это задание лучших стрелков племени. Он предупредил воинов о том, что им ни в коем случае нельзя выдавать своего присутствия врагу. Выпустив стрелу, туземец должен был тут же укрыться за стволом и не целиться снова, не убедившись, что его никто не видит.

Трижды арабы перебегали поляну, пытаясь понять, откуда прилетали стрелы, но каждый раз новая стрела настигала кого-нибудь из них, и тогда они разворачивались и бежали назад. В конце концов арабы решили прочесать весь лес, но не обнаружили следов врага.

Тарзан из племени обезьян скрывался высоко в густой листве. Он парил над своими врагами как зловещий призрак смерти. Вот один из мануемов немного опередил своих товарищей, вырвался вперед – и его тут же настигла смерть. Никто и не понял, с какой стороны была выпущена стрела: те, кто шел следом, просто споткнулись о мертвое тело.

Разумеется, подобная тактика ведения войны посеяла среди врагов панику. Если кто-нибудь из них вырывался вперед – стрела тут же пронзала его сердце; если кто-то отставал – его уже не видели живым; если кто-нибудь уходил в сторону, на один-единственный миг выпав из поля зрения своих товарищей, – он уже не возвращался. И всякий раз, осматривая тела убитых, захватчики видели, что ужасные стрелы с необыкновенной точностью попадали прямо в сердце жертвы. Но больше всего пугало то, что они не заметили ни малейшего знака, который помог бы понять, откуда летели эти безжалостные стрелы.

Арабы решили вернуться в деревню, но и там их ждали плохие новости. Время от времени кто-нибудь из захватчиков, находившихся в деревне, падал замертво, пронзенный стрелой, и остальных уже начинали сводить с ума эти интервалы во времени. Мануемы умоляли своих белых хозяев поскорее покинуть деревню, но арабы боялись отправиться в путь через враждебные леса, в которых скрывались новые неведомые враги. Они не хотели лишиться в пути огромных запасов слоновой кости, обнаруженных в деревне, но и оставить это богатство здесь им тоже не хотелось. В конце концов захватчики укрылись в хижинах, где они были, по крайней мере, защищены от стрел.

Тарзан сидел на дереве, которое росло у самой ограды, и приметил хижину, где скрылся вождь арабов. Раскачавшись на большой ветви, он изо всех сил пустил тяжелое копье через соломенную крышу. Послышался крик боли – оружие попало в цель.

Тарзан тем самым подал захватчикам знак, что они нигде не скроются от смерти, пока будут оставаться на этой земле. После этого он возвратился в лес, собрал своих воинов и отошел на милю от деревни, чтобы отдохнуть и набраться сил. Дозорные, забравшись на деревья, следили за тем, не появятся ли преследователи, но их не было.

Перекличка показала, что туземное войско не потеряло ни одного человека. Никто не был даже ранен. Потери врага, по подсчетам туземцев, составили не меньше двадцати человек. Чернокожие ликовали, и им захотелось завершить этот день набегом на деревню, чтобы перерезать всех, кто там оставался. Они обсуждали, каким пыткам подвергнут мануемов, которых особенно сильно ненавидели. Но Тарзан положил конец этим разговорам.

– Вы с ума сошли! – крикнул он. – Я же показал вам единственный способ, как можно победить этих людей. И вы убили уже двадцать человек, не потеряв ни одного из своих. А вчера вы, не слушая меня, потеряли не меньше дюжины, а не убили ни одного араба или мануема. И вы хотите это повторить? Нет, вы будете сражаться так, как я учу, или я брошу вас и уйду в свою землю.

Туземцы были напуганы этой угрозой и пообещали слушаться Тарзана, чтобы только он не покидал их.

– Хорошо, – согласился человек-обезьяна. – Мы вернемся в «бому», построенную на месте охоты на слонов, и переночуем там. Надо объяснить арабам, что их ждет в случае, если они здесь останутся, но для этого мне не нужна ваша помощь. Пойдемте! Если до конца сегодняшнего дня у них больше никто не погибнет, они приободрятся, и тем труднее им будет пережить новые потери.

Туземцы пришли в лагерь, где ночевали накануне ночью, развели большой костер и долго сидели и припоминали события прошедшего дня.

Тарзан поспал до полуночи, а потом скрылся в непроглядной тьме леса. Через час он вышел на опушку леса около деревни. Там горел костер. Человек-обезьяна ползком преодолел открытое пространство и добрался до самых ворот. Сквозь прутья был виден сидевший у огня часовой.

Тарзан бесшумно забрался на дерево в конце деревенской улицы и вытащил из колчана стрелу. Он долго прицеливался, но потом отказался от намерения стрелять: качающиеся ветви и отблески огня мешали ему, а цена ошибки могла оказаться слишком велика. Требовалось попасть часовому точно в сердце, чтобы он умер без единого звука.

Тарзан взял с собой, помимо лука и стрел, свой аркан, а также ружье, которое он снял вчера с тела убитого часового. Все это он надежно спрятал в развилке дерева, а сам легко спрыгнул на землю, вооруженный одним только ножом. Часовой сидел к нему спиной.

Неслышно, как кошка, Тарзан подкрался к дремлющему врагу. Оставалось сделать всего пару шагов, и в следующую секунду нож должен был вонзиться прямо в сердце часового. Тарзан приготовился к прыжку – это был самый быстрый и верный способ нападения, которым пользовались хищники джунглей, – но тут часовой, повинуясь инстинктивному чувству, вскочил на ноги и обернулся к человеку-обезьяне.

Глава 17
Белый вождь Вазири

Когда дикарь из племени мануемов увидел перед собой странное существо с ножом в руке, выросшее из темноты, он вытаращил глаза и позабыл о ружье, которое держал в руках. Он не смог даже крикнуть. Мануем думал лишь о том, чтобы убежать от этого страшного белого дикаря, этого великана, чьи мощные мускулы рельефно выделялись при свете костра. Но прежде чем дикарь успел повернуться, Тарзан бросился на него. Часовой хотел позвать на помощь, но было уже поздно. Огромная рука схватила его за горло и с силой оторвала от земли. Чернокожий яростно сопротивлялся, но тщетно: сильные пальцы все больше сжимались на его шее. Глаза часового вылезли из орбит, язык вывалился изо рта, лицо сделалось лиловым. Наконец дрожь прошла по его телу, и он замер.

Человек-обезьяна взвалил его тело на плечо, забрал ружье и бесшумно прошел мимо спящих хижин к дереву, которое позволяло ему так легко проникать в огражденную деревню. Он поднял труп часового в гущу листвы, снял с него патронташ и некоторые понравившиеся украшения, а затем положил тело в развилку ветвей. Взяв ружье, Тарзан перешел на ветку, с которой хижины были видны лучше всего. Прицелившись в ульеобразное строение, где ночевали главари арабов, он нажал спусковой крючок. Послышался стон. Тарзан улыбнулся: еще один удачный выстрел!

Мануемы и арабы повыскакивали из хижин, словно злые осы. Но захватчики больше боялись, чем злились. Напряжение предыдущего дня вылилось в страхи, которыми были одержимы и черные, и белые, и теперь один-единственный выстрел в ночи вызвал настоящий переполох. Когда обнаружилось, что пропал часовой, арабы принялись палить в сторону запертых ворот, хотя не видели там врагов.

Тарзан воспользовался оглушительным шумом и сам выстрелил в толпу, бесновавшуюся прямо под ним. На этот выстрел никто не обратил внимания из-за грохота нескольких ружей, но вдруг один из арабов рухнул на землю, к изумлению стоявших поблизости. Они наклонились к нему и убедились, что он застрелен. Началась паника, и арабам потребовалось немало усилий, чтобы удержать мануемов от беспорядочного бегства в джунгли: они готовы были нестись куда угодно из этой ужасной деревни.

Спустя некоторое время люди успокоились. Других загадочных смертей не приключилось, и они приободрились. После непродолжительной передышки Тарзан испустил боевой клич, а когда захватчики подняли голову, человек-обезьяна, раскачав тело часового, швырнул его прямо в гущу толпы.

С воплями ужаса все кинулись в разные стороны: все боялись оказаться добычей нового чудища, которое парило где-то высоко над ними. Тело часового, упавшее на землю с раскинутыми в стороны руками и ногами, они приняли за какого-то хищника из джунглей. Кто-то из мануемов перепрыгивал через ограду, а кто-то выламывал колья из ворот и сломя голову мчался через поляну в джунгли.

Какое-то время никто не осмеливался хотя бы обернуться и посмотреть, что же их напугало. Но Тарзану настала пора уходить: как только арабы поймут, что тело упало с дерева, они не смогут этого объяснить, но примутся стрелять. Он бесшумно покинул дерево и при свете луны направился по верхним террасам деревьев к югу, где находился лагерь.

Наконец один араб рискнул обернуться: то, что упало с дерева, лежало теперь неподвижно на том же месте, посреди улицы. Он осторожно подошел ближе и разглядел, что это всего лишь человек. Подойдя еще ближе, он узнал мануема, который был поставлен часовым у ворот. Араб позвал остальных, и после непродолжительного бурного обсуждения было решено поступить так, как и предвидел Тарзан. Вскинув ружья, арабы принялись палить в дерево, откуда был сброшен труп. Если бы Тарзан находился на дереве, то на его теле не осталось бы живого места от пуль.

Когда арабы и мануемы обнаружили на теле часового следы гигантских пальцев, задушивших его, их отчаяние усилилось еще больше. Оказывается, они не были в безопасности даже в деревне, внутри ограды. Враг сумел пробраться в их лагерь и голыми руками задушить часового – это было недоступно их пониманию, и суеверные мануемы тут же приписали беды действию сверхъестественных сил. Но и арабы не могли предложить более убедительного объяснения происшедшего.

Человек пятьдесят покинули деревню и разбежались по лесу. Можно было только гадать, кто их таинственный враг и когда он опять начнет убивать. Неудивительно, что захватчики всю ночь не сомкнули глаз. Мануемы согласились остаться в деревне до рассвета только после того, как арабы твердо пообещали, что рано утром все отправятся в обратный путь. Страх перед неведомым убийцей был сильнее привычного страха перед жестокими хозяевами.

На следующее утро Тарзан и его воины вернулись, чтобы возобновить нападение. Они обнаружили, что захватчики собираются уходить из деревни. Мануемы были нагружены награбленной слоновой костью. Увидев это, Тарзан только усмехнулся: он был уверен, что далеко они свою добычу не унесут. Но он испытал волнение, когда увидел, что мануемы зажигают факелы в углях потухающего костра: они хотели поджечь деревню.

Тарзан сидел на ветви высокого дерева в нескольких сотнях ярдов от ограды. Приложив руки ко рту, он громко выкрикнул по-арабски:

– Не поджигайте наши дома, или мы убьем вас всех! Не поджигайте наши дома, или мы убьем вас всех!

Эту фразу он повторил раз десять. Мануемы замерли в нерешительности, а потом один из них бросил факел в костер. Другие хотели последовать его примеру, но к ним подбежал араб и начал палкой подгонять рабов к хижинам, очевидно приказывая поджигать.

Выпрямившись во весь рост, Тарзан встал на ветви дерева, в ста футах над землей. Он вскинул ружье, тщательно прицелился и выстрелил. Араб, гнавший мануемов поджигать хижины, упал замертво, и тогда рабы побросали факелы и побежали прочь от деревни. Тарзан видел, как мануемы устремились в лес, а арабы стреляли им вслед.

Как бы ни злились арабы на неповиновение рабов, они убедились, что не следует поджигать деревню, оказавшую им такой неласковый прием. Но они испытывали ярость и клялись, что еще вернутся сюда с новыми силами и отомстят за поражение.

Арабы тщетно высматривали человека, который громкими криками напугал их рабов. Однако даже самые зоркие из них не могли ничего разглядеть в густой листве. Правда, в первую секунду после ружейного выстрела, от которого пал их товарищ, они увидели дымок и немедленно принялись палить в этом направлении, но безрезультатно. Тарзан был слишком умен, чтобы сделаться чьей-то мишенью. Не успел прозвучать сделанный им выстрел, как человек-обезьяна был уже на земле и несся к другому дереву, в сотне ярдов от первого. Тарзан снова забрался на ветку, с которой можно было наблюдать за действиями захватчиков.

Он решил еще позабавиться и снова крикнул, сложив руки наподобие рупора:

– Бросьте слоновую кость! Бросьте! Мертвецам не нужна слоновая кость!

Испугавшись, мануемы начали опускать свой груз на землю, но для жадных арабов это было уже слишком. Громко ругаясь, они наставили ружья на носильщиков, угрожая немедленной смертью всякому, кто положит груз на землю. Арабы могли отказаться от намерения поджечь деревню, но были не способны бросить огромное богатство, которое составляли запасы слоновой кости, и предпочли бы смерть.

Захватчики двинулись прочь из деревни Вазири. Рабы несли такое количество слоновой кости, что этого хватило бы на выкуп нескольких царей. Они направлялись на север, к своим поселениям в диких и неисследованных землях за рекой Конго, в дебрях Великого Леса. А за ними, невидимые и неутомимые, следовали их враги-туземцы.

Руководимые Тарзаном, чернокожие воины устраивали засады на пути, которым шел караван. Прячась в густых зарослях, на большом расстоянии друг от друга, они то и дело выпускали стрелу или копье и ни разу не промахнулись. Убив врага, араба или мануема, воин из племени Вазири исчезал в лесу и бежал вперед, чтобы приготовить следующую засаду на пути каравана.

Туземцы не наносили удар, не убедившись, что попадут в цель и что не будут замеченными. Поэтому стрелы и копья летели во врага редко, но неумолимо, и тяжело нагруженные, с трудом передвигающиеся мануемы испытывали настоящий ужас: никто не знал, кто и когда падет следующим.

Арабам с трудом удавалось удерживать своих людей от бегства. Мануемы десятки раз пытались бросить груз и кинуться, как перепуганные зайцы, вперед по тропе.

Так прошел день, за ним другой, показавшиеся захватчикам сплошным кошмаром. По ночам воины Вазири отдыхали, чувствуя усталость от хорошо сделанной тяжелой работы. Арабы же по ночам наскоро сооружали «бому» где-нибудь на поляне у реки и скрывались там, но все равно не находили покоя: иногда откуда-то сверху раздавался ружейный выстрел – и кто-нибудь из десятка выставленных ими часовых падал замертво. Все это было невыносимо: захватчики понимали, что если дело пойдет так и дальше, то враг истребит их всех, одного за другим, но сам не понесет потерь.

Жадность белого человека такова, что арабы продолжали цепляться за награбленное и с наступлением утра заставляли отчаявшихся мануемов поднимать груз и плестись дальше в джунгли.

Этот страшный поход продолжался три дня. Каждый час безжалостная стрела или копье уносило чью-то жизнь. Ночью раздавался грохот невидимого ружья. Назначить кого-то часовым означало подписать ему смертный приговор.

На четвертый день арабам пришлось застрелить двух мануемов, чтобы заставить остальных поднять груз и пойти вперед. Как только караван двинулся, из джунглей раздался чей-то голос, ясный и громкий:

– Вы сегодня умрете, мануемы, если не бросите слоновую кость! Нападайте на жестоких хозяев и убивайте их! У вас есть ружья, что же вы не стреляете? Убейте арабов, и мы не тронем вас. Мы отведем вас обратно в нашу деревню, накормим, а потом целыми и невредимыми выведем из нашей земли. Бросайте груз и убивайте хозяев – и мы вам поможем. Иначе вы умрете!

Голос смолк. Сначала все стояли не шевелясь. Арабы настороженно смотрели на своих рабов. Мануемы выжидающе переглядывались друг с другом: кто начнет? В живых оставалось около тридцати арабов и примерно сто пятьдесят чернокожих. Все были вооружены. Даже у носильщиков за спиной висели ружья.

Арабы сплотились. Их шейх приказал рабам идти вперед, а сам поднял винтовку и прицелился. В тот же момент один из чернокожих бросил свой груз и, схватив ружье, выстрелил в гущу толпы арабов.

В одну секунду развернулось кровавое побоище: визжащие и бранящиеся бесы палили друг в друга из ружей и пистолетов и орудовали ножами. Арабы держались вместе, защищая свои жизни, но с самого начала было понятно, что им не устоять. Рабы поливали их свинцовым дождем, а туземцы – ливнем стрел и копий. Не прошло и десяти минут, как все арабы были убиты.

Тогда Тарзан снова обратился к мануемам:

– Возьмите слоновую кость и возвращайтесь в нашу деревню, откуда вы ее унесли. Мы не причиним вам зла.

Мануемы колебались: у них не хватало духа пуститься в тяжелейший трехдневный поход. Они шепотом поговорили друг с другом, а потом один из них, став лицом к джунглям, громко прокричал:

– А откуда нам знать, что вы нас не убьете в деревне?

– Вы знаете только то, что мы обещали не трогать вас, если вы вернете нам слоновую кость. Но вы точно знаете, что мы можем вас убить, если вы не послушаетесь. И чем больше вы нас разозлите, тем вернее погибнете.

– А кто ты, говорящий на языке наших хозяев-арабов? – спросил парламентер. – Покажись, и тогда мы дадим ответ.

Тарзан вышел из джунглей и встал в десяти шагах от них.

– Глядите! – сказал он.

Увидев белого человека, мануемы преисполнились благоговения. Им никогда не приходилось раньше видеть белых дикарей, а его огромные мускулы и атлетическая фигура привели их в восхищение.

– Можете мне верить, – сказал Тарзан. – Если вы сделаете, что вам сказано, и не будете трогать наших людей, то мы не причиним вам зла. Ну так что? Берите слоновую кость и идете в нашу деревню, или мы будем следовать за вами, как делали последние три дня, если вы пойдете на север.

Напоминание об этих ужасных днях стало решающим аргументом для мануемов. Немного посовещавшись, они подняли тюки и направились в деревню Вазири той же дорогой, что и пришли.

В конце третьего дня они подошли к деревенским воротам, где их встретили туземцы, не участвовавшие в походе. Когда захватчики покинули деревню, Тарзан отправил во временный лагерь туземцев вестника, и он сообщил им, что можно спокойно возвращаться. Теперь Тарзану требовалось проявить всю силу убеждения, чтобы не дать народу Вазири растерзать мануемов. Он объяснил, что дал слово: если мануемы вернут слоновую кость туда, где взяли, то останутся живыми и невредимыми. Туземцы, впечатленные победой, которую одержали благодаря Тарзану, подчинились его требованиям и позволили каннибалам разместиться в пределах деревни.

Вечером в племени долго совещались о том, как отпраздновать победу и кого избрать новым вождем. После смерти старого Вазири эту роль взял на себя Тарзан с молчаливого согласия всех туземцев – тогда им было некогда выбирать нового вождя. Но успехи, которых они достигли под предводительством человека-обезьяны, для всех в племени были очевидны, и поэтому им захотелось передать Тарзану высшую власть. Туземцы боялись потерять то, что завоевали, они уже успели убедиться в том, как опасно поступать вопреки словам этого белого дикаря: старый вождь отправил людей в атаку и сам же и погиб. Племени было несложно признать Тарзана новым вождем.

Лучшие воины сели вокруг небольшого костра, чтобы обсудить достоинства того, кто должен был наследовать старому Вазири. Слово взял Бусули:

– Вазири мертв и не оставил сына. Среди нас есть только один, кто проявил себя в деле и доказал, что будет хорошим вождем. Есть только один, кто может успешно вести нас в бой с белым человеком и добиться победы, не потеряв ни одного своего воина. Есть только один, и это белый человек, который руководил нами в последние дни.

Бусули вскочил на ноги, поднял копье и, пригнувшись, стал медленно кружить вокруг Тарзана, приговаривая нараспев:

– Вазири, король Вазири. Вазири, убийца арабов. Вазири, король Вазири.

Остальные воины в знак согласия один за другим стали присоединяться к этому торжественному танцу. Подошли женщины и сели у костра, образовав второй круг. Они принялись подпевать, бить в тамтамы и хлопать в ладоши в такт движениям танцующих. В центре круга восседал Тарзан из племени обезьян – отныне король Вазири: как и его предшественник, он должен был принять название племени в качестве собственного имени.

Туземцы двигались в танце все быстрее и быстрее, их дикие крики становились все громче и громче. Женщины поднялись и запели в унисон, их голоса звучали в полную силу. Мужчины размахивали копьями в танце, наклонялись к земле и ударяли своими щитами по утоптанной земле. Зрелище являло собой нечто дикое и первобытное, как будто все происходило на заре человечества, в другой эре.

Поддавшись общему порыву, человек-обезьяна вскочил и присоединился к танцу. Стоя в центре, окруженный блестящими при свете костра черными телами, он скакал, рычал и потрясал тяжелым копьем с таким же воодушевлением, что и все его дикари. Тарзан превратился в первобытного человека в полном смысле слова, забыв обо всем на свете. Он наслаждался свободой дикой жизни, которую так любил, и радостно принимал свое венчание на царство в племени диких туземцев.

Если бы Ольга де Куд увидела его сейчас, она вряд ли узнала бы в нем того хорошо одетого, сдержанного молодого человека с аристократическими чертами лица и безупречными манерами, к которому ее так влекло несколько месяцев назад. А Джейн Портер? Смогла бы она любить этого вождя первобытных воинов, танцующего обнаженным среди дикарей? А Д’Арно? Поверил бы он, что это тот самый человек, которого он ввел в десяток лучших парижских клубов?

И что сказали бы члены палаты лордов, если бы кто-нибудь указал им на этого танцующего рослого мужчину с варварской шевелюрой и металлическими украшениями:

– Лорды, это Джон Клейтон, лорд Грейсток!

Так Тарзан из племени обезьян оказался королем среди людей. Медленно, но верно он эволюционировал, как и его предки, начав с самых низов.

Глава 18
Лотерея смерти

Наутро после гибели «Леди Элис» Джейн Портер первой проснулась в шлюпке. Ее товарищи по несчастью еще спали – кто-то пристроился на скамейке, кто-то прямо на дне лодки.

Девушка тревожно осмотрелась: горизонт был чист, за ночь их сильно отнесло от других шлюпок. При виде бескрайнего и пустынного океана Джейн охватило ощущение беспомощности. Положение казалось безвыходным. Джейн поняла, что спасения ждать неоткуда и они обречены на гибель.

Вскоре проснулся и Клейтон. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, вспомнить несчастья прошлой ночи и понять, где он находится. Наконец его взгляд остановился на мисс Портер.

– Джейн! – воскликнул он. – Слава богу, мы вместе!

– Поглядите вокруг, – без всякого энтузиазма ответила она, вялым жестом показывая на горизонт. – Мы совсем одни.

Клейтон огляделся:

– Куда же они подевались? Утонуть не могли, потому что море все время было спокойным, и после гибели яхты я видел их сидящими в лодках.

Он разбудил всех, кто находился в лодке, и рассказал о случившемся.

– Ничего, сэр, это даже к лучшему, что лодки разошлись, – успокоил его один из матросов. – Провизия есть в каждой, а если поднимется шторм, то все равно мы не сумеем помочь друг другу. Но у нас теперь больше шансов, что хотя бы одну лодку заметят и тогда начнут искать остальные. Если бы лодки оставались вместе, у нас был бы один шанс на спасение, а так четыре.

Все оценили мудрость этих слов и несколько приободрились. Но радость была недолгой. Как только собрались плыть на восток, к континенту, обнаружилось, что матросы, уснув, упустили оба весла, и теперь нигде поблизости этих весел не было видно. На растяп обрушились гнев и ругательства, матросы чуть не подрались, но Клейтон сумел их успокоить. Правда, через несколько минут мсье Тюран чуть не спровоцировал другую драку, отпустив злое замечание о тупости англичан вообще и английских матросов в особенности.

– Ну-ну, успокойтесь, ребята, – говорил один из моряков, Томпкинс, только что сам участвовавший в перебранке, – от драки толку не будет. Сказал же вам Спайдер: подберут нас всех рано или поздно, так чего драться? Давайте лучше поедим.

– Неплохая идея, – откликнулся мсье Тюран и скомандовал третьему матросу Уилсону: – А ну-ка, дружок, подай мне вон те банки!

– Сам возьми, – проворчал Уилсон. – Я всяким там иносранцам не подчиняюсь. Тоже мне капитан выискался!

Тогда Клейтон встал и взял банку, но за этим последовала новая ссора: моряки обвинили Клейтона и Тюрана в том, что те хотят заведовать провизией и забирать себе бульшую часть.

– Надо вам выбрать кого-то командиром этой лодки, – обратилась ко всем Джейн Портер. Ей было противно слушать эти перебранки, возникшие в самом начале пути. А ведь вместе им, возможно, предстоит провести много дней. – Ужасно, что мы очутились в утлой лодочке посреди Атлантики, так зачем же умножать наши несчастья постоянными ссорами и склоками? Вам, мужчинам, следует выбрать командира, а затем беспрекословно подчиняться ему во всем. Здесь дисциплина нужна еще больше, чем на корабле.

До сих пор Джейн полагала, что ей не придется вмешиваться: она надеялась, что Клейтон справится со всеми опасностями самостоятельно, но теперь приходилось признать, что до сих пор он владел ситуацией не лучше остальных. Англичанин, по-видимому, не хотел ссориться с матросами и, когда они стали возражать, чтобы он открывал консервы, легко уступил им.

Слова девушки на время успокоили мужчин, и было решено, что две канистры с водой и четыре большие банки консервов будут разделены поровну: половина – трем матросам, а половина – трем пассажирам. Таким образом, эта небольшая компания разделилась на два лагеря, и, как только провизия была распределена, все немедленно принялись открывать банки. Матросы быстрее справились со своей банкой и тут же разразились страшными ругательствами.

– Что случилось? – спросил Клейтон.

– Что случилось? – взвизгнул Спайдер. – Смерть случилась! В банке керосин.

Клейтон и мсье Тюран поспешили открыть одну из своих банок и убедились в печальной правде: действительно, вместо консервов обнаружился керосин. Все четыре банки были открыты с гневными проклятиями: выяснилось, что в шлюпке нет ни унции пищи.

– Ну ничего, хотя бы вода есть, – сказал Томпкинс. – Без еды-то проживем, а вот без воды – никак. Съесть и башмаки можно, если совсем будет туго, а вот если нет воды – ничего не поделаешь.

Тем временем Уилсон проделывал дырочку в одной из канистр с водой. Спайдер подставил жестяную кружку, ожидая драгоценной влаги. И тут вместо воды в кружку медленно заструились черные сухие крупинки. Уилсон со стоном уронил канистру и начал рассматривать порошок. От ужаса он потерял дар речи.

– Порох, – тихо сказал Спайдер.

Содержимое всех канистр оказалось одинаковым.

– Керосин и порох! – воскликнул мсье Тюран. – Черт возьми! Хороший рацион для потерпевших кораблекрушение!

От осознания, что в лодке нет ни воды, ни пищи, потерпевшие кораблекрушение сразу ощутили жажду и голод и в первый же день этого трагического путешествия начали испытывать сильные мучения.

Положение было ужасное и с течением времени только ухудшалось. Воспаленными глазами люди непрерывно всматривались в горизонт, пока в измождении не ложились на дно лодки, чтобы хоть ненадолго забыться беспокойным сном.

Матросы, мучимые безжалостным голодом, съели свои кожаные ремни, ботинки, кожаные ленты своих шляп. Клейтон и мсье Тюран предупреждали, что это только увеличит страдания, но моряки не слушали.

Бедолаги не имели укрытия от палящего солнца. Их губы потрескались, языки распухли. Все ждали смерти, и теперь она даже казалась желанной. Для трех пассажиров, которые ничего не ели, мучения после нескольких первых дней притупились. Что касается матросов, чьи слабые истощенные желудки вынуждены были переваривать куски грубой кожи, то их муки были ужасны. Томпкинс первым не вынес этих мучений: через неделю после того, как утонула «Леди Элис», он умер в страшных судорогах.

Несколько часов его тело лежало на корме шлюпки, и оставшихся в живых пугало его искаженное, зловещее лицо: он как будто ухмылялся, глядя на них. Наконец Джейн Портер не выдержала этого зрелища.

– Уильям, сбросьте тело за борт, – попросила она.

Клейтон поднялся и, пошатываясь, приблизился к трупу. Двое матросов смотрели на него с недобрым выражением запавших глаз. Англичанин попытался поднять тело и перекинуть его за борт шлюпки, но тщетно: Клейтон был слишком слаб.

– Помоги, пожалуйста, – попросил он Уилсона, лежавшего ближе всех к трупу.

– А зачем его кидать в море? – спросил матрос недовольно.

– Надо сделать это, пока мы окончательно не ослабели, – ответил Клейтон. – Завтра он сделается совсем ужасен на этом солнцепеке.

– А вы бы его лучше не трогали, – пробормотал Уилсон. – Он нам завтра, может, еще понадобится.

Смысл этих слов не сразу дошел до Клейтона, но потом он в ужасе прошептал:

– О боже, да неужели ты…

– А почему нет? – проворчал Уилсон. – Мы жить хотим, а он уже мертвый. Ему все равно.

– Тюран, пойдите сюда, – сказал Клейтон, обернувшись к русскому. – Если мы не избавимся от этого тела до наступления темноты, у нас тут начнется кое-то похуже самой смерти.

Уилсон угрожающе придвинулся, чтобы помешать, но его товарищ Спайдер принял сторону Клейтона и мсье Тюрана, и матрос уступил. Уилсон только следил голодными глазами за тем, как трое мужчин, объединив усилия, сбрасывали тело в воду.

До конца дня Уилсон не отрывал безумного взгляда от Клейтона. Ближе к вечеру, когда солнце коснулось воды, он начал похохатывать и что-то бурчать себе под нос, не сводя глаз с Клейтона. И даже когда совсем стемнело, Клейтон чувствовал на себе этот взгляд. Он не решался заснуть и прилагал все оставшиеся силы, чтобы не потерять сознание. Прошло какое-то время, показавшееся Клейтону целой вечностью. Он не выдержал и уснул, уронив голову на скамью. Неизвестно, сколько он проспал, но его разбудил странный звук. Клейтон открыл глаза и при свете луны увидел, что к нему подползает Уилсон. Лицо матроса искажала ужасная гримаса, распухший язык вываливался из приоткрытого рта.

Шум разбудил и Джейн Портер. Увидев леденящую кровь картину, она вскрикнула, и в ту же секунду матрос подался вперед и навалился на Клейтона. Он, как дикий зверь, пытался перекусить своей добыче горло, однако англичанин, несмотря на слабость, удерживал голову безумца на расстоянии от себя.

От крика Джейн проснулись мсье Тюран и Спайдер. Увидев, в чем дело, они оба, как могли, поспешили на помощь Клейтону. Втроем они сумели побороть Уилсона и уложить его на дно лодки. С минуту матрос лежал, не двигаясь и только смеясь и разговаривая сам с собой. Затем он издал жуткий вопль и, прежде чем товарищи по несчастью смогли помешать ему, приподнялся и перевалился за борт.

Этот случай совсем обессилел выживших. У всех сдавали нервы. Спайдер рыдал. Джейн Портер молилась. Клейтон мысленно проклинал сам себя. И только мсье Тюран сидел на скамейке, обхватив голову руками, и о чем-то думал. Своими размышлениями он поделился на следующее утро, обратившись с предложением к Спайдеру и Клейтону.

– Джентльмены, – сказал мсье Тюран, – вы видите, какая судьба ожидает нас всех, если в ближайшие дни нас не подберут. Надежды на спасение мало, это ясно: за все это время мы ни разу не увидели ни парус, ни хоть какой-нибудь дымок на горизонте. Если бы у нас была еда, был бы и шанс, но у нас ничего нет. Следовательно, остается одно из двух, и надо сделать выбор. Либо мы все умрем через несколько дней, либо один из нас пожертвует собой ради других. Вы понимаете, о чем я говорю?

Джейн Портер, услышав эту речь, пришла в ужас. Если бы подобное предложил неграмотный матрос, она, наверное, не удивилась бы, однако инициатива исходила от человека, который представлялся культурным и даже утонченным, от джентльмена, и она не верила своим ушам.

– Тогда лучше умереть всем вместе, – сказал Клейтон.

– Это следует решать большинством голосов, – ответил мсье Тюран. – Поскольку речь идет только о нас троих, то мы и решим. Мисс Портер в голосовании не участвует, о ее жизни речь не идет.

– А как мы решим, кому умирать? – спросил Спайдер.

– Вытянем жребий, – ответил мсье Тюран. – У меня в кармане завалялось несколько монет достоинством в один франк. Мы выберем монету с определенным годом выпуска и положим ее под пиджак. Кто ее вытянет, тот проиграл.

– Я в этой дьявольской затее не участвую, – тихо сказал Клейтон. – Будем надеяться, что увидим землю или что появится корабль.

– Вы будете делать то, что решит большинство, или проиграете без всякой жеребьевки, – с угрозой в голосе заявил мсье Тюран. – Итак, голосуем за этот план. Я за. А ты, Спайдер?

– Я тоже за, – ответил матрос.

– Все слышали волю большинства, – объявил мсье Тюран. – А теперь, не теряя времени, приступим к жеребьевке. Это справедливо для всех, в том числе для проигравшего. Чтобы трое могли выжить, один должен умереть – может быть, всего лишь на несколько часов раньше выигравших.

И с этими словами русский начал приготовления к лотерее смерти. Джейн Портер смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами и с ужасом думала о том, что ей предстояло увидеть. Мсье Тюран расстелил свой пиджак на дне лодки, а потом зачерпнул в кармане мелочь и выбрал шесть монет, каждая достоинством в один франк. Клейтон и Спайдер придвинулись поближе. Тюран протянул монеты Клейтону.

– Рассмотрите получше, – сказал он. – Самая старая – 1875 года выпуска. Она единственная с такой датой.

Клейтон и Спайдер осмотрели монеты. Они показались им совершенно одинаковыми во всем, кроме дат выпуска, и замечаний не возникло. Если бы они знали, что мсье Тюран с давних пор так наловчился мошенничать в карты, что различал их на ощупь кончиками пальцев, то вряд ли согласились бы на его предложение. Монета 1875 года была на волосок тоньше других, но ни Клейтон, ни Спайдер не сумели бы этого определить без микрометра.

– В каком порядке будем тянуть? – спросил мсье Тюран, зная по опыту, что в таких случаях, когда разыгрывается что-то плохое, большинство людей предпочитают тянуть жребий последними: каждый надеется, что жребий уже выпадет кому-нибудь другому.

Спайдер выразил желание стать последним, и мсье Тюран великодушно согласился стать первым. Монет было шесть, вероятность того, что тянуть монету придется во второй раз, была велика, и тогда уже мсье Тюрану нельзя было оставаться последним. Рука мсье Тюрана задержалась под пиджаком всего на секунду, за которую его ловкие быстрые пальцы успели ощупать все монеты и, обнаружив несчастливую, отложить ее. Мсье Тюран вынул монету 1888 года.

Настала очередь Клейтона. Джейн Портер смотрела на него с выражением ужаса на лице: она видела, как рука человека, за которого она собиралась выйти замуж, нырнула под пиджак за роковым жребием. Клейтон тут же вынул монету. Секунду он не решался взглянуть на нее, но мсье Тюран его опередил и воскликнул, что все благополучно.

Джейн Портер без сил, дрожа, откинулась на борт лодки. Ей было дурно, кружилась голова. Теперь, если Спайдер не вытащит монету 1875 года, весь этот ужас придется повторить сначала.

Матрос уже запустил руку под пиджак. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Он дрожал, как в лихорадке, и одновременно ругал себя за то, что сам вызывался тянуть последним: ведь шансы мсье Тюрана были пять к одному, Клейтона – четыре к одному, а его шансы на удачу составляли три к одному.

Русский вел себя спокойно и не торопил матроса, потому что ему самому опасность не грозила. Матрос вынул руку, взглянул на монету и упал в обморок на дно лодки. Клейтон и мсье Тюран поспешили поднять монету.

Это не была монета 1875 года. Реакция от пережитого страха подействовала на Спайдера так же сильно, как если бы он проиграл.

Теперь предстояло повторить все заново.

Русский снова вытащил выигрышную монету. Рука Клейтона скрылась под пиджаком, и Джейн Портер закрыла глаза. Спайдер в ужасе ожидал решения своей судьбы. Если и на этот раз Клейтон выиграл, то матрос проиграл.

Уильям Сесил Клейтон, лорд Грейсток, вынул руку из-под пиджака и, крепко зажав монету, взглянул на Джейн Портер.

Он не решался разжать пальцы.

– А ну живо! – прошипел Спайдер. – Ну же, дай посмотреть!

Клейтон разжал пальцы. Спайдер первым увидел монету и, прежде чем кто-либо догадался о его намерениях, поднялся на ноги и перевалился за борт. Тело Спайдера навеки исчезло в зеленых глубинах океана: монета не была роковой для Клейтона.

Происшествие так подействовало на троих выживших, что они пролежали почти без сознания до вечера и потом, в течение нескольких дней, ни слова не сказали друг другу об этом случае. Это были дни все возрастающей слабости и ощущения безнадежности. Наконец мсье Тюран подполз к Клейтону и прошептал:

– Надо потянуть жребий еще раз, иначе скоро мы будем так слабы, что не сможем есть.

Клейтон находился в таком состоянии, что уже не имел собственной воли. Джейн Портер молчала уже три дня, она умирала. Как ни ужасна была эта мысль, но Клейтон подумал о том, что, кто бы ни стал жертвой – он сам или Тюран, – это поможет Джейн обрести силы, и потому сразу согласился на предложение русского.

Все происходило так же, как и в прошлый раз, но результат мог быть только один, и Клейтон вытянул монету 1875 года.

– Когда это случится? – спросил он Тюрана.

Русский уже вытащил из кармана складной нож и пытался его открыть.

– Прямо сейчас, – пробормотал он, жадными глазами впиваясь в англичанина.

– Вы можете подождать до вечера? – спросил Клейтон. – Мисс Портер не должна этого видеть. Мы собирались пожениться, вы знаете.

По лицу мсье Тюрана прошла тень разочарования.

– Ладно, – сказал он не без колебания. – Ночь уже скоро. Я ждал столько дней, подожду еще пару часов.

– Благодарю вас, мой друг, – пробормотал Клейтон. – Мне хотелось бы побыть с ней час или два, прежде чем умереть.

Когда Клейтон добрался до Джейн, она была без сознания. Он знал, что она умирает, и успокаивал себя тем, что ей не придется увидеть или узнать о жуткой трагедии, которая скоро должна была разыграться. Он взял ее руку и поднял к своим потрескавшимся и распухшим губам. Он еще долго лежал, лаская худенькую, похожую на птичью лапку, руку, а ведь еще недавно это была изящная белая ручка юной балтиморской красавицы.

Клейтон пришел в себя, когда уже стемнело. Его привел в чувство голос, как будто доносившийся из глубины ночи. Это русский окликал его.

– Сейчас, мсье Тюран, – поспешил ответить Клейтон.

Трижды он пытался встать на четвереньки, чтобы доползти до своей смерти, но за несколько часов, которые он пролежал рядом с Джейн, он настолько ослаб, что не мог добраться до другого конца лодки, где находился Тюран.

– Мсье, вам придется прийти самому, – слабым голосом позвал он. – У меня нет сил.

– Черт побери! – пробормотал мсье Тюран. – Вы хотите обмануть меня и отнять мой выигрыш!

Клейтон услышал, как тот пытается двигаться. Потом прозвучал стон отчаяния.

– Я тоже не могу ползти, – услышал он голос русского. – Слишком поздно. Ты обманул меня, английская собака!

– Я вас не обманывал, мсье, – ответил Клейтон. – Я еще раз попробую приблизиться, и вы тоже попробуйте. Если каждый из нас проползет половину расстояния, то вы получите свой выигрыш.

Клейтон напряг все свои силы и чуть приподнялся. То же, как он услышал, сделал Тюран. Примерно через час англичанину удалось встать на четвереньки, но при первой же попытке двинуться он упал лицом вниз.

Тут он услышал вздох облегчения со стороны Тюрана.

– Я двигаюсь! – прошептал русский.

Клейтон тоже попробовал двинуться навстречу судьбе, но снова оказался лежащим на дне лодки. Больше он подняться не мог. Последним усилием воли он сумел перевернуться на спину и просто лежал, глядя на звезды и слушая прерывистое дыхание русского, который все ближе и ближе подползал к нему.

Клейтону показалось, что он пролежал целый час, ожидая конца своих мучений. Русский был уже совсем близко, но интервалы в его передвижениях становились все длиннее, и англичанину казалось, что расстояние между ними почти не сокращается.

Но вот наконец Тюран подполз вплотную. Клейтон услышал смешок, потом что-то коснулось его лица, и он потерял сознание.

Глава 19
Город золота

В ту ночь, когда Тарзан стал королем племени Вазири, девушка, которую он любил, умирала в маленькой лодке, в двухстах милях к западу от него, посреди Атлантического океана. Пока он, воплощение мужской красоты и силы, танцевал с обнаженными дикарями и отсветы костра играли на его великолепных мышцах, девушка, которая любила его, лежала, изможденная и исхудавшая, в обмороке, предшествующем смерти.

После избрания королем племени Тарзану потребовалась неделя на то, чтобы исполнить обещание и отвести мануемов – бывших рабов арабских захватчиков – к северной границе земли Вазири. В свою очередь Тарзан взял с мануемов слово, что они не приведут в деревню карателей, и те охотно согласились. Они уже достаточно познакомились с боевой тактикой нового вождя Вазири и потеряли всякое желание приводить в его владения новых грабителей.

По возвращении в деревню Тарзан начал готовиться к экспедиции: ему хотелось найти тот разрушенный город, который описал ему старый вождь. Тарзан отобрал пятьдесят лучших воинов из числа тех, кто сам хотел отправиться в этот трудный поход и разделить с ним опасности, которые поджидают незваных гостей.

Сказочное богатство этого города не выходило у него из головы с тех самых пор, как услышал рассказ вождя о необыкновенных приключениях прошлой экспедиции. Жажда приключений томила Тарзана из племени обезьян почти так же сильно, как желание добыть золото. Пожив среди цивилизованных людей, он хорошо усвоил, какие возможности открываются перед обладателем этого желтого металла. Золото его влекло, но он не думал о том, что будет делать со своим богатством в глубине первобытной Африки. Тарзану хотелось владеть драгоценным металлом, с помощью которого можно совершать чудеса, даже если никогда не представится случая этим богатством воспользоваться.

И вот ранним солнечным утром вождь племени Вазири отправился с отрядом из пятидесяти стройных чернокожих воинов на поиски богатства и приключений. Они шли тем самым путем, о котором говорил старый вождь. Поход занял много дней: они поднимались вдоль реки, пересекли водораздел, спустились по течению другой реки, отыскали исток третьей и на двадцать пятый день разбили лагерь на склоне горы, с вершины которой надеялись впервые увидеть чудесный город сокровищ.

Рано утром они уже взбирались на почти отвесные утесы. Это был последний, но самый трудный барьер, отделявший участников экспедиции от цели их похода. Тарзан шел первым, во главе цепочки. Около полудня он поднялся на вершину скалы и очутился на небольшой площадке.

Со всех сторон их окружали вершины могучих гор, на тысячи футов превосходящих в высоту перевал, через который они попали в заветную долину. Позади простиралась поросшая лесом долина, по ней они шли в течение многих дней, а за ней виднелась невысокая горная гряда – граница их земли.

Но его привлекало не это. Перед ним была пустынная равнина – неглубокая и узкая, с редкими низкорослыми деревьями и множеством валунов. А вдалеке виднелся величественный город с высокими стенами, шпилями, башнями, минаретами и куполами, отливавшими на солнце всеми цветами радуги. Расстояние было слишком большим, чтобы Тарзан смог заметить разрушения, и город показался ему прекрасным. В своем воображении он наделил его широкими проспектами и огромными храмами, заполненными счастливыми, жизнерадостными людьми.

В течение часа маленький отряд отдыхал на вершине скалы, а затем Тарзан повел воинов вниз. Тропы не было, но спуск оказался менее трудным, чем подъем, который они только что проделали. Спустившись в высохшую долину, они уже могли передвигаться быстрее, так что еще до наступления темноты подошли к величественным стенам древнего города.

Высота внешней стены достигала пятидесяти футов в тех местах, где не было обрушений, а верхняя кромка была разрушена не более чем на десять – двадцать футов. Это было по-прежнему внушительное оборонительное сооружение. Несколько раз Тарзану показалось, что он видел какое-то движение там, где стена имела повреждения. Он часто чувствовал на себе чей-то взгляд, как будто какие-то существа наблюдали за ними из-за бастионов древней крепости. Но у него не было уверенности в том, что это не игра воображения.

Они расположились на ночлег, разбив лагерь у стен города, но около полуночи всех разбудил вопль, донесшийся из города. Пронзительные высокие звуки сменились жалобными стонами. На чернокожих воинов это произвело сильное впечатление: они окаменели от страха и потом, когда все стихло, еще долго не могли заснуть. И даже с наступлением утра страх не прошел: воины Вазири с опаской посматривали на каменную твердыню.

Тарзану пришлось долго ободрять своих товарищей, чтобы они не бросили все и не направились в обратный путь. С трудом вождь сумел уговорить воинов сопровождать его.

В течение четверти часа они шли вдоль стены, пока не отыскали вход: это была узкая щель, не более двадцати дюймов шириной^[17], за которой оказалась каменная, с истертыми ступенями лестница. Через несколько ярдов она круто поворачивала.

Тарзан смело начал подниматься по лестнице, причем ему пришлось протискиваться боком. За ним следовали черные воины. Лестница привела их в узкий коридор, своими изгибами похожий на серпантин. Из него был выход на узкий двор, по другую сторону которого возвышалась внутренняя стена – такая же высокая, как и внешняя. Внутренняя стена заканчивалась наверху круглыми башенками, чередовавшимися с каменными зубцами. Кое-где стена начала разрушаться, но все же сохранилась намного лучше, чем внешняя.

Через узкий проход в стене участники экспедиции попали на широкую улицу, где возвышались мрачные полуразрушенные сооружения из тесаного гранита. Среди руин и камней росли деревья, а растения обвивали пустые оконные проемы. Тарзан и его воины оказались перед зданием, которое сохранилось лучше других. Это было массивное строение, увенчанное огромным куполом. По обе стороны от входа его украшали высокие колонны с гигантскими фигурами птиц на капителях.

Человек-обезьяна и его товарищи глядели на эти чудеса, не переставая удивляться существованию древнего города в дебрях дикой Африки. Тут кто-то из воинов заметил в полутьме здания неясные тени, но ничего определенного сказать об этом было нельзя, оставалось только странное ощущение присутствия жизни в давным-давно умершем городе.

Тарзан вспомнил, что как-то в парижской библиотеке он читал об исчезнувшем белом народе. По легенде, этот народ жил в самом сердце Африки. Может быть, сейчас он видит руины той самой цивилизации, возникшей посреди первозданной природы? Что, если последние представители этого народа населяют пришедшие в полный упадок здания, построенные их предками? И снова он почувствовал какое-то движение внутри величественного храма.

– Пойдемте! – обратился он к воинам. – Посмотрим, что находится за этими стенами!

Чернокожим не хотелось следовать за ним. Но, увидев, как храбро Тарзан вошел под зловещие своды, они тоже двинулись вперед. Сбившись в кучу и испытывая панический ужас, они были готовы в случае опасности опрометью бежать обратно.

Тарзан оказался в увенчанной куполом ротонде и сразу почувствовал на себе взгляды множества глаз. Он услышал шелест из бокового коридора и готов был поклясться, что в оконной нише над ним мелькнула человеческая рука.

Пол в храме был каменным, а гранитные стены украшали высеченные на них странные изображения людей и животных. Кое-где на стенах виднелись пластины из желтого металла. Приблизившись к одной такой пластине, Тарзан увидел, что она золотая и на ней выбиты какие-то иероглифы.

Из первого зала Тарзан прошел в следующие, а дальше здание разделялось на два больших крыла. Повсюду были свидетельства сказочного богатства строителей храма: в одном зале Тарзан увидел колонны, отлитые из золота, в другом – из этого металла был сделан пол. Пока Тарзан осматривал помещения, воины, следуя за ним, жались друг к другу от страха: им казалось, что вокруг мелькают какие-то странные тени. Наконец воины не выдержали и стали просить Тарзана вернуться назад, на солнечный свет. Они твердили, что зря отправились в этот поход: в мертвом городе кишат духи людей, которые некогда обитали здесь.

– Они глядят на нас, о вождь! – шептал Тарзану Бусули. – Они хотят заманить нас в самые дальние закоулки своей твердыни и там напасть и разорвать на куски своими зубами. Духи всегда так поступают. Дядя моей матери, великий шаман, много раз рассказывал мне об этом.

Тарзан рассмеялся:

– Бегите на солнце, дети мои. Я присоединюсь к вам, как только исследую эти древние руины. Либо я отыщу золото, либо выясню, что его здесь нет. В любом случае можно снять со стен золотые пластины. Колонны, конечно, слишком тяжелые, мы их не унесем. Но мне кажется, что тут должна быть сокровищница, где хранится золото, и это богатство мы можем запросто унести. Ладно, идите на свежий воздух, там вам будет легче дышать.

Бульшая часть отряда сразу покинула храм, но Бусули и еще несколько воинов стояли в нерешительности: они были преданы своему королю, но испытывали суеверный страх перед неведомым. И вдруг произошло нечто такое, что помогло им отбросить все сомнения.

В тишине разрушенного храма, где-то поблизости от них, раздался такой же ужасный крик, как накануне ночью. Едва заслышав его, чернокожие с воплями ужаса бросились вон через пустые залы древнего храма. Один только Тарзан из племени обезьян продолжал, усмехаясь, стоять на месте: он был готов к нападению врага. И вновь воцарилась полная тишина, если не считать осторожных шагов босых ног, еле слышных из соседних залов.

Тарзан развернулся и пошел в глубину храма.

Он осматривал один зал за другим, пока не оказался перед массивной запертой дверью. Человек-обезьяна навалился на нее плечом и снова услышал предостерегающий крик, совсем рядом. Было ясно, что это предупреждение: сюда нельзя. Значит, внутри и находится сокровищница этого города? Тарзану захотелось войти туда во что бы то ни стало, угрозы невидимых стражей только раззадоривали его. Крики не прекращались, а непрошеный гость еще больше налег плечом на дверь. Еще одно усилие – и она распахнулась, заскрипев на деревянных петлях.

Внутри оказалось темно, как в склепе. Окон здесь не было, а свет из полутемного коридора сюда почти не проникал. Тарзан ощупал копьем пол впереди себя и вступил в кромешный мрак.

Вдруг дверь захлопнулась, и множество рук потянулось к нему из темноты, пытаясь схватить его. Человек-обезьяна боролся с дикой яростью, чувство самосохранения удвоило его силы. Он наносил удары во все стороны, вгрызался зубами в чью-то плоть, но силы были неравными. Его повалили на пол и наконец одолели. Затем Тарзану связали руки за спиной, а ноги, согнув в коленях, привязали к рукам. Не было слышно никаких посторонних звуков, кроме дыхания врагов и шума битвы. Тарзан понятия не имел, кто взял его в плен, но это были люди, хотя бы потому, что они его связали.

Человека-обезьяну подняли с пола и потащили вон из черной комнаты через другую дверь. Его отнесли во внутренний дворик храма, и там он увидел своих победителей. Их было не меньше сотни, и это были невысокие, коренастые люди. Большие бороды почти скрывали их лица и опускались на волосатую грудь. Длинные, густые и спутанные волосы на голове начинались от самых бровей. Шкуры льва и леопарда прикрывали их бедра, а ожерелья из зубов тех же зверей украшали шею. На руках и ногах у них были надеты массивные браслеты из чистого золота. В качестве оружия аборигены использовали тяжелые шишковатые дубинки, и у каждого на поясе висел длинный, зловещего вида нож. Но самое большое впечатление на пленника произвело то, что эти люди принадлежали к белой расе. Но низкий лоб, злые, близко посаженные глаза и желтые клыки не внушали к ним доверия.

За все время, пока шла битва и пока Тарзана тащили во внутренний двор, никто не произнес ни слова. Но сейчас аборигены обменивались короткими односложными репликами на языке, совершенно незнакомом человеку-обезьяне. Затем они оставили его лежать на каменном полу, а сами всей толпой направились в какое-то другое помещение храма, за внутренним двором.

Лежа на спине, Тарзан огляделся. По всему периметру дворик был окружен высокими стенами храма, и только сверху открывался небольшой клочок синего неба. Через узкое окно в одной из стен виднелась зеленая листва, но нельзя было понять, куда выходило окно. С открытых галерей внутри дворика на пленника то и дело смотрели глаза, сверкавшие из-под нависших над ними волос.

Человек-обезьяна попробовал на крепость свои путы, и ему показалось, что они вряд ли выдержат напор его мышц, когда придет время обрести свободу. Но пока не наступили сумерки, Тарзан не спешил разрывать веревки, поскольку за ним постоянно следили.

Пролежав так несколько часов, Тарзан увидел, как первые лучи солнца проникают в глубокий колодец двора. Послышалось шарканье босых ног, и спустя минуту галереи заполнились людьми. Многие входили во двор. Все собравшиеся на галереях и во дворе стали смотреть на полуденное солнце, а затем в унисон повторять рефрен медленного и странного напева.

Те, кто столпился вокруг Тарзана, принялись танцевать в такт этой торжественной песни. Они медленно кружили вокруг пленника, напоминая неуклюжих и неповоротливых медведей, и при этом неотрывно глядели на солнце. Это монотонное действо длилось не менее десяти минут, а затем все неожиданно, разом подняв дубинки и издавая страшный вой, обратились к своей жертве и с дьявольскими гримасами накинулись на Тарзана.

В ту же секунду посреди кровожадной толпы появилась девушка. Как и все, она держала дубинку, только сделанную из золота. Повелительным жестом девушка приказала мужчинам отступить от жертвы.

Глава 20
Ла

В первую секунду Тарзан подумал, что он по какому-то странному капризу судьбы спасен, но тут же сообразил, что девушка слишком легко победила двадцать здоровых, похожих на горилл мужчин. Девушка обратилась к ним с монотонным напевом, и они возобновили свой танец – Тарзан понял, что все это лишь часть ритуала, в котором ему отведена центральная роль.

Спустя короткое время девушка достала из-за пояса нож и, склонившись к Тарзану, разрезала веревки у него на ногах. Мужчины прекратили танцевать и подошли ближе. Девушка знаком велела пленнику встать, а затем накинула ему на шею веревку, которой раньше были связаны его ноги, и повела через двор. За ними парами следовали мужчины.

Через лабиринт коридоров они прошли в самую отдаленную часть храма. Посреди большого зала располагался каменный алтарь-жертвенник. Только теперь Тарзан уяснил смысл всей этой странной церемонии: он попал в руки солнцепоклонников – последователей очень древнего языческого культа, а девушка была жрицей. Солнце, коснувшись пленника своими лучами, как бы объявило его своей собственностью, и тогда жрица явилась, чтобы спасти избранника от нечестивцев и отвести к алтарю, где он будет принесен в жертву огненному божеству.

Тарзану было достаточно бросить взгляд на запекшиеся коричневые пятна на каменном алтаре и на полу, а также на человеческие черепа, которые ухмылялись из бесчисленных ниш в стенах, чтобы получить подтверждение своей гипотезы.

Жрица подвела жертву к ступеням алтаря. Снова галереи заполнились публикой, а из арочного проема с восточной стороны зала показалась неспешная процессия женщин. Как и мужчины, все они были одеты в шкуры диких животных, подвязанные на талии кожаными поясами или золотыми цепями. На их черных волосах сияли золотые головные уборы, составленные из множества круглых и овальных кусочков золота, умело пригнанных друг к другу в форме шапочки, с которой по обеим сторонам от лица свисали до самого пояса длинные цепочки из овальных пластинок.

Женщины были сложены намного пропорциональнее мужчин. Черты их лиц были тоньше, а большие черные глаза выражали кротость. Это свидетельствовало о том, что женщины были наделены бульшим умом и человечностью, чем их повелители.

Каждая жрица несла в руках по две чаши. Жрецы и жрицы выстроились друг напротив друга по сторонам от алтаря, и мужчины взяли у женщин по одной чаше. Возобновилось пение-заклинание, и из темного прохода за алтарем, их подвального этажа, появилась еще одна жрица.

«Наверное, это верховная жрица», – подумал Тарзан. Она была молода, с очень умным и красивым лицом. Ее украшения, похожие на те, что носили ее помощницы, казались более изящными и сверкали бриллиантами. Ее обнаженные руки и ноги были почти полностью скрыты массивными украшениями, а леопардовую шкуру стягивал на талии пояс из золотых колец с бесчисленными маленькими бриллиантами. На поясе висел длинный, также инкрустированный драгоценными камнями нож, а в руке вместо дубинки она держала тонкий жезл.

Верховная служительница солнечного культа встала напротив Тарзана с противоположной стороны алтаря, и пение сразу прекратилось. Все жрецы и жрицы преклонили перед ней колени. Подняв над их головами жезл, она прочла длинную и утомительную молитву. Голос у нее оказался нежным и музыкальным. Тарзан с трудом мог представить себе, что девушка с таким голосом вот-вот превратится в бешеную фанатичку и в порыве религиозного экстаза совершит кровавое жертвоприношение, а потом, не выпуская из рук окровавленного ножа, первой напьется теплой крови жертвы из золотой чаши, которая сейчас стоит на алтаре.

Закончив молитву, верховная жрица в первый раз взглянула на Тарзана и с явным любопытством оглядела его с ног до головы. Затем обратилась к нему с какой-то речью и потом замолчала, словно ожидая ответа.

– Я не понимаю вашего языка, – сказал Тарзан. – Может быть, попробовать говорить на другом?

Но жрица так и не поняла его, хотя Тарзан обращался к ней на французском, английском, арабском, языке народа Вазири, а отчаявшись, и на смешанном языке негров западного побережья.

На все это верховная жрица отрицательно качала головой. В ее голосе послышалась некоторая усталость, когда она обратилась к жрецам, приказывая им продолжить церемонию. Те опять принялись кружиться в своем дурацком танце, пока она не приказала им наконец остановиться. Все это время девушка не отрывала глаз от Тарзана.

По ее сигналу жрецы подошли к человеку-обезьяне, подняли его и положили на алтарь. Он лежал на спине, при этом голова свешивалась с одной стороны алтаря, а ноги – с другой. Затем мужчины и женщины выстроились в две шеренги: они держали золотые чаши наготове, чтобы наполнить их кровью после того, как жертвенный нож исполнит свое дело.

Тут среди жрецов поднялся спор из-за первенства. Один из них, грубое животное с лицом, не отягощенным интеллектом, и всем своим видом напоминавшее гориллу, попытался оттеснить того, что был поменьше ростом, на менее почетное место. Но тот воззвал к верховной жрице, и она холодным, не допускающим возражений тоном приказала грубияну встать последним в очереди. Тарзан слышал, как возмутитель спокойствия злобно рычал, неохотно переходя на указанное место.

Затем верховная жрица принялась читать над Тарзаном заклинание, одновременно занося свой тонкий и острый нож. Человеку-обезьяне казалось, что прошла целая вечность. Наконец рука с ножом замерла над его незащищенной грудью, а потом стала опускаться под чтение заклинания. Тарзан услышал недовольное рычание обиженного верзилы, который так и не успокоился. Одна из жриц резко одернула его. Нож в этот момент был у самой груди Тарзана, но тут верховная жрица отвлеклась на виновника кощунства.

Среди жрецов началось какое-то волнение, и Тарзан, приподняв голову, увидел, как жрец, окончательно выйдя из себя, набросился на стоявшую поблизости от него жрицу и одним ударом дубинки вышиб ей мозги. А потом случилось то, что Тарзану приходилось наблюдать, наверное, сотню раз у диких обитателей его родных джунглей. Такое случалось с Керчаком, Тублатом, Теркозом и десятком других здоровых и сильных обезьян-самцов из его племени. И со слоном Тантором случалось. Не было в лесу животных, самцы которых никогда не впадали в такое состояние.

В исступлении жрец с тяжелой дубинкой в руках нападал на своих товарищей. Он кидался во все стороны с яростными воплями, нанося ужасающие удары и кусая тех, кого мог достать, желтыми клыками.

Верховная жрица по-прежнему держала нож над Тарзаном, но при этом в страхе следила за маньяком, который сеял смерть среди ее помощников. Вскоре жертвы его ярости лежали убитыми или корчились в предсмертных судорогах на полу храма. Нетронутыми оставались лишь Тарзан и верховная жрица. И тут безумец обратил внимание на девушку, и в нем загорелось новое желание. Он медленно подошел к ней и заговорил.

Каково же было удивление Тарзана, когда он понял сказанное! Меньше всего он мог ожидать, что услышит здесь язык, на котором сам никогда бы не заговорил с людьми: глухой гортанный лай племени больших человекообразных обезьян – его родной язык.

Девушка ответила мужчине на том же языке. Он угрожал, а жрица пыталась урезонить его, поскольку было ясно, что приказы не помогут. Это был уже не человек, а дикое животное, и оно подступало все ближе к девушке, протягивая к ней через алтарь руки, как звери тянутся к своим жертвам когтистыми лапами.

Тарзан напрягся, пытаясь разорвать стягивавшие его руки веревки. Жрица уже забыла о нем перед лицом угрожавшей ей опасности. Когда звероподобное существо, перепрыгнув через Тарзана, схватило свою добычу, человек-обезьяна одним мощным усилием освободился от веревок. От этого рывка он свалился на каменный пол, с противоположной стороны от места, где была верховная жрица. Тарзан вскочил на ноги и отбросил обрывки веревки, но тут же увидел, что остался здесь один: и верховная жрица, и обезумевший жрец исчезли.

Затем послышался жалобный приглушенный крик из подвального этажа – откуда жрица и вышла в храм. Не думая о собственной безопасности или о побеге, который сделался возможным благодаря внезапно изменившимся обстоятельствам, Тарзан из племени обезьян поспешил на помощь попавшей в беду девушке.

Одним прыжком он оказался у входа в подземное помещение, а еще через секунду уже бежал вниз по истертым каменным ступеням, ведущим неизвестно куда. Слабый свет сверху помог разглядеть широкий подвал с низким потолком. Несколько проходов вели отсюда в полную темноту, однако Тарзану не пришлось выбирать правильный путь: прямо перед ним, на полу, лежали те, кого он искал. Чудовище подмяло под себя девушку и принялось ее душить. Она всеми силами сопротивлялась, цепляясь за жизнь.

Тяжелая рука Тарзана упала на плечо безумца, и тот отпустил свою жертву. С пеной на губах и обнажившимися клыками, солнцепоклонник вступил в бой. Его силы умножила одержимость. В припадке ярости он превратился в дикого зверя и потому совсем забыл о кинжале, который находился у него за поясом, – теперь это существо полагалось только на клыки и силу рук.

Но Тарзан из племени обезьян превосходил его в искусстве дикой битвы. Соперники схватились и покатились по полу, стараясь разорвать друг друга на куски, как обезьяны. Жрица стояла, прижавшись к стене, и наблюдала за тем, как у ее ног катаются по полу рычащие звери. Но вот она увидела, как незнакомец одной рукой ухватил противника за горло, а другой рукой нанес ему несколько ударов по лицу. Еще мгновение, и Тарзан отбросил от себя мертвое тело. Вскочив на ноги, он отряхнулся, как лев, а потом поставил ногу на труп поверженного врага и гордо вскинул голову, чтобы издать победный клич своего племени. Но тут он взглянул на ступени, ведущие наверх – туда, где совершались человеческие жертвоприношения, и передумал.

Девушка, с ужасом наблюдавшая за этой битвой, только сейчас начала осознавать, что избавилась от маньяка, но попала в руки человека, которого всего несколько минут назад собиралась убить. Она огляделась, чтобы убежать отсюда. Выход в темный коридор был совсем рядом, но, как только жрица сделала шаг в ту сторону, человек-обезьяна одним прыжком очутился рядом с ней и предостерегающе положил ей руку на плечо.

– Подождите! – сказал Тарзан на языке племени Керчака.

Девушка посмотрела на него в замешательстве.

– Кто же вы, – прошептала она, – говорящий на языке первых людей?

– Я Тарзан из племени обезьян.

– Что вам нужно от меня? – продолжала она. – Зачем вы спасли меня от Та?

– Может быть, я просто не мог смотреть, как вас убивают?

– Но что вы собираетесь сделать со мной теперь?

– Ничего. А вот вы можете кое-что для меня сделать: вывести меня отсюда на свободу, – сказал он, не надеясь на согласие.

Тарзан был совершенно уверен, что церемония жертвоприношения будет продолжена, если так решит верховная жрица. Но он имел основания полагать, что сумеет убедить своих похитителей: Тарзан из племени обезьян, несвязанный и с длинным кинжалом в руках, – не такая уж покорная жертва.

Девушка некоторое время смотрела на него молча, а потом заговорила:

– Вы удивительный человек. О таком я мечтала с самого детства. Именно такими я представляю себе наших предков – великий народ, построивший этот прекрасный город в центре дикого мира. Они хотели извлечь из недр земли сказочные богатства, ради которых пожертвовали своей далекой цивилизацией. Я не знаю, зачем вам понадобилось спасать меня. И не понимаю, почему вы теперь, когда я нахожусь полностью в вашей власти, не хотите отомстить за то, что были приговорены мной к смерти, и за то, что я едва не убила вас собственной рукой.

– Но вы только исполняли обряд, – ответил человек-обезьяна. – Я не могу винить лично вас, и не важно, что я думаю о вашей вере. Но кто же вы и что это за народ, к которому я попал?

– Я Ла, великая жрица Храма Солнца в городе Опар. Мы потомки людей, переселившихся сюда в поисках золота более десяти тысяч лет назад. Их города протянулись от великого моря, которое находится там, где восходит солнце, и до великого моря, куда солнце спускается вечером, чтобы охладить свое пылающее лицо. Они были и богаты, и могущественны. Здесь, в этих великолепных дворцах, они жили по несколько месяцев в году, а остальное время проводили в своей земле, далеко на севере. Их многочисленные корабли курсировали между новым и старым миром. В сезон дождей здесь оставались лишь немногие – только те, кто наблюдал за работами в шахтах, где трудились чернокожие рабы, а также купцы, чтобы снабжать жителей городов всем необходимым, и солдаты, которые охраняли города и шахты. И вот однажды случилась великая беда. Пришло время кораблям возвращаться, но никто из нескольких тысяч людей не вернулся. Те, кто оставался в городе, ждали долго, а потом снарядили большую галеру и отправились в путь, чтобы узнать, почему никто не возвращается из родной страны. Они блуждали по морям много месяцев, но так и не смогли отыскать некогда могущественную страну, которая в течение долгих веков питала нашу цивилизацию: она утонула в океане. С этого начался упадок нашего народа. Несчастные, потерявшие присутствие духа люди скоро стали жертвами набегов дикарей с севера и юга. Один за другим жители покидали разоренные города. Все, кто остался в живых, были вынуждены искать убежища в этой неприступной горной крепости. Мы слабели, утрачивали былую мощь, интеллект, уменьшались численно, пока не превратились в маленькое племя полуобезьян. Да, обезьяны давно уже живут вместе с нами. Мы называем их первыми людьми и говорим на их языке так же, как на собственном. Только при исполнении ритуалов в храме мы сохраняем свой родной язык. Но со временем он будет забыт, и нам останется только язык обезьян. Наступит время, когда мы не будем изгонять из своего числа тех, кто совокупляется с обезьянами, и тогда опустимся до уровня животных, от которых много веков назад, возможно, произошли наши предки.

– Но почему вы не выглядите как они? – спросил Тарзан.

– Наши женщины почему-то не деградировали так же быстро, как мужчины. Наверное, причиной было то, что во время великой катастрофы здесь оставались мужчины низшего типа, а в храмах было множество благороднейших дочерей нашего народа. Мой род лучше других сохранил культуру, поскольку в течение многих веков мои предки по женской линии были верховными жрицами, – это звание передается от матери к дочери. Мужей нам выбирали из числа самых благородных людей. Самые совершенные в физическом и умственном отношении мужчины становились мужьями верховных жриц.

– Судя по джентльменам, которых я видел наверху, – усмехнулся Тарзан, – выбор тут богатый.

Девушка посмотрела на него с недоумением.

– Не кощунствуйте, – сказала она. – Эти люди причастны к святыне. Они – жрецы.

– Значит, другие выглядят лучше? – спросил Тарзан.

– Нет, другие еще уродливей, чем жрецы, – ответила она.

Тарзан мысленно пожалел ее: даже в полутьме подвала она казалась необыкновенно красивой.

– Однако что же будет со мной? – сменил он тему. – Вы собираетесь вывести меня на свободу?

– Вы были выбраны самим Пылающим Богом, – торжественно ответила она. – И даже я буду не в силах помочь вам, если вас снова схватят. Но я не хочу, чтобы это опять случилось. Рискуя жизнью, вы спасли меня, и я могу сделать для вас то же. Это будет непросто и может потребовать долгого времени. Но в конце концов я сумею вывести вас за стены крепости. Пойдемте, они уже ищут меня, и если нас обнаружат вместе, то мы оба пропали: они убьют меня, решив, что я предала своего бога.

– Тогда лучше вам не рисковать, – быстро ответил Тарзан. – Я вернусь в храм и попробую силой вырваться на свободу. Тогда на вас не будет никакого подозрения.

Но она сумела убедить Тарзана следовать за ней: они оставались в подвале слишком долго и подозрение все равно падет на нее, даже если они вернутся в храм.

– Я спрячу вас, а затем выйду к ним одна, – сказала она, – и объявлю, что долго лежала без сознания после того, как вы убили Та, и не знаю, куда вы бежали.

Девушка провела Тарзана по темным коридорам в маленькую комнату, куда свет проникал только через каменную решетку в потолке.

– Это Комната Смерти, – сказала Ла. – Здесь вас никто не станет искать: они просто не осмелятся. Я вернусь с наступлением темноты. К этому времени я наверняка придумаю, как лучше помочь вам бежать.

Она ушла, и Тарзан из племени обезьян остался один в Комнате Смерти, расположенной под мертвым городом Опар.

Глава 21
Выброшенные на берег

Клейтону приснилось, что он большими глотками пьет воду – свежую, чистую и вкусную. Вздрогнув, он пришел в себя: на его распростершееся тело и обращенное к небу лицо проливались потоки дождя. Это был настоящий тропический ливень. Клейтон открыл рот и стал пить. Вскоре он настолько ожил и окреп, что смог приподняться, держась руками за борт лодки. На его ногах лежал мсье Тюран. Дальше маленьким жалким комком сжалась на дне шлюпки Джейн Портер. Она не двигалась, и Клейтон решил, что она умерла.

С огромным трудом он высвободил ноги и с обновленными силами пополз к Джейн. Он приподнял ее голову, покоившуюся на жестких досках. Может быть, в этом несчастном, исхудалом теле еще теплится жизнь?

Клейтон не мог отказаться от последней надежды и поэтому схватил промокшую тряпку и выжал несколько спасительных капель на распухшие губы той несчастной, которая еще недавно сияла красотой и юностью. Первые секунды никакой реакции не было, но вот наконец его усилия оказались вознаграждены: полузакрытые веки Джейн чуть вздрогнули. Клейтон принялся растирать ее слабые руки и дал ей еще немного воды. Девушка открыла глаза и взглянула на него непонимающим взглядом.

– Вода? – прошептала она. – Мы спасены?

– Пошел дождь, – объяснил Клейтон. – Теперь мы, по крайней мере, можем попить. Вода оживила нас обоих.

– Значит, Тюран вас не убил? – спросила она. – А он жив?

– Не знаю, – ответил Клейтон. – Но если он жив и этот дождь придаст ему сил…

Он не договорил, слишком поздно вспомнив, что не следует напоминать Джейн о пережитых ужасах. Но она уже догадалась, что он хотел сказать.

– Где он? – спросила она.

Клейтон кивнул в сторону лежащего на дне лодки русского. Некоторое время оба молчали.

– Посмотрим, можно ли вернуть его к жизни, – сказал наконец Клейтон.

– Не надо, – прошептала она, протягивая руку, чтобы его задержать. – Не делайте этого: он убьет вас, как только вода придаст ему сил. Если он умирает, то пусть. Не оставляйте меня наедине с этим зверем.

Клейтон не знал, что делать. Совесть требовала попытаться вернуть Тюрана к жизни. Возможно, русскому уже ничем было не помочь, но надеяться на это было бесчестно. Клейтон сидел неподвижно, раздираемый внутренними противоречиями. Он наконец оторвал взгляд от Тюрана и огляделся. Вдруг с криком радости Клейтон попытался подняться.

– Земля, Джейн! – произнес он растрескавшимися губами. – Слава богу, земля!

Девушка взглянула в ту сторону, куда он показывал, и не далее чем в ста ярдах увидела полосу прибрежного песка, а за ней – роскошную зелень тропического леса.

– Тогда можно его воскресить, – сказала Джейн Портер.

Ее тоже мучила совесть оттого, что она помешала Клейтону оказать помощь товарищу по несчастью.

Прошло не менее полутора часов, прежде чем русский стал проявлять признаки жизни. Он открыл глаза, и спустя еще короткое время Клейтону и Джейн удалось втолковать ему, что случилось.

К этому времени лодка уже уткнулась в песчаное дно. Выпитая вода и надежда на спасение удвоили силы Клейтона. Он сумел, шатаясь, выйти по мелководью на берег и вытащить за собой веревку, крепившуюся к носу лодки. Эту веревку англичанин привязал к небольшому дереву, которое росло на невысоком берегу: было время прилива и Клейтон боялся, что шлюпку снова унесет в море, а вынести Джейн Портер на берег у него пока не хватало сил.

Затем он дошел, вернее сказать, дополз до леса, где в изобилии росли тропические фрукты. Во время прежнего пребывания в джунглях Клейтон научился у Тарзана из рода обезьян различать съедобные плоды. После часового отсутствия он вернулся к лодке и принес фрукты.

Дождь прекратился, стало припекать солнце, и Джейн Портер попросила помочь ей выйти на берег. Подкрепившись пищей, принесенной Клейтоном, все трое перебрались под негустую тень деревца, к которому была пришвартована лодка. Здесь, совершенно выдохшиеся, они упали на песок и спали до вечера.

Весь следующий месяц они провели на этом берегу в сравнительной безопасности. Когда силы отчасти восстановились, мужчины построили на ветвях деревьев примитивное укрытие вроде шалаша – достаточно высоко от земли, чтобы предотвратить нападение крупных хищников.

Днем они собирали фрукты и ловили с помощью силков грызунов, а по ночам лежали, съежившись, в своем хрупком убежище, прячась от диких обитателей джунглей, которые выходят на охоту с наступлением темноты.

Спали они все трое на постелях из травы, а в качестве одеяла Джейн Портер использовала старое пальто Клейтона – то самое, в котором он совершил памятную поездку в леса Висконсина. Клейтон соорудил из веток перегородку, которая делила шалаш на два помещения – одно для девушки, другое для него самого и мсье Тюрана.

С первого дня русский проявил все самые дурные стороны своего характера: эгоизм, грубость, заносчивость, трусость и похоть. Дважды Клейтону пришлось усмирять Тюрана физической силой из-за его обращения с девушкой. После этого Клейтон боялся оставлять Джейн с русским даже на минуту.

Жизнь англичанина и его невесты проходила как в дурном сне, но все же они не теряли надежды на спасение. Джейн Портер часто вспоминала о своей прежней жизни на диком берегу. Ах, если бы непобедимый лесной бог из ее прошлого очутился здесь! Тогда ей не пришлось бы бояться ни рыскающих в поисках добычи хищников, ни русской скотины, от которой ее пытался защищать Клейтон. Она не могла удержаться от сравнения Клейтона и Тарзана. Если бы Тарзан из племени обезьян хоть краем глаза увидел, как с ней обращается мсье Тюран! Однажды Клейтон пошел за водой к ручью, а Тюран принялся грубить Джейн, и она не удержалась и сказала:

– Как вам повезло, мсье Тюран, что здесь нет мсье Тарзана. Этот человек пропал с парохода, на котором вы и мисс Стронг прибыли в Кейптаун.

– Как?! Вы знали эту свинью? – воскликнул Тюран.

– Я знала человека, – ответила Джейн, – единственного настоящего человека в своей жизни.

По ее тону русский понял, что девушку связывает с Тарзаном нечто большее, чем дружба, и он решил отомстить уже мертвому врагу, опорочив память о нем.

– Он был хуже свиньи! – объявил мсье Тюран. – Он был жалкий трус! Он опорочил благородную женщину и, чтобы спасти свою шкуру от праведного гнева ее мужа, свалил на нее всю вину. А когда ему не поверили, он бежал из Франции, чтобы не встретиться с ее мужем в честном поединке. Вот как он оказался на борту парохода, который вез меня и мисс Стронг в Кейптаун. Я знаю, что говорю, поскольку та женщина – моя сестра. И еще я знаю такое, о чем до сих пор никому не говорил: ваш бравый мсье Тарзан прыгнул за борт от страха, поскольку я его узнал и потребовал удовлетворения. На следующее утро мы должны были драться на ножах в моей каюте.

Джейн Портер рассмеялась.

– Вы только представьте на минуту человека, который знал и вас, и мсье Тарзана. Вы думаете, кто-нибудь поверит в ваши сказки?

– А почему же он тогда путешествовал под чужим именем? – спросил мсье Тюран.

– Я вам не верю! – крикнула Джейн.

Однако зерно сомнения было посеяно: Джейн помнила, что Хейзел Стронг знала ее лесного бога под именем Джона Колдуэлла из Лондона.

Клейтон и Джейн не знали, что всего в пяти милях к северу от их убежища стояла хижина Тарзана из племени обезьян. Правда, эти пять миль для них были все равно что тысячи, поскольку их занимали непроходимые джунгли. А еще дальше по берегу, в нескольких милях от хижины Тарзана, в грубых, но прочных шалашах жила компания из восемнадцати человек: это были те, кто спасся после крушения «Леди Элис» на трех других лодках.

По спокойному морю с помощью весел они добрались до берега меньше чем за три дня. Им не довелось испытать никаких ужасов, которые обычно ожидают потерпевших кораблекрушение. Потрясение от катастрофы и непривычные лишения, конечно, были, но в каком-то смысле они даже закалили этих людей. Их поддерживала надежда на то, что четвертую лодку подобрал какой-нибудь корабль и вскоре начнутся поиски пропавших. Поскольку все огнестрельное оружие и запасы патронов, имевшиеся на яхте, были погружены в шлюпку лорда Теннингтона, новые робинзоны оказались хорошо вооружены и готовы к защите и охоте на крупную дичь.

Неприятности им приносил только профессор Архимед Кью Портер. Полностью уверившись в том, что его дочь спасена каким-то проходившим мимо пароходом, он перестал о ней беспокоиться и посвятил все усилия своего выдающегося ума решению тех важных и трудных для понимания простых смертных научных проблем, которые полагал единственной подходящей духовной пищей для образованного человека. Все остальные условия существования для него потеряли какое-либо значение.

– Никогда раньше, – жаловался утомленный мистер Сэмюель Ти Филандер лорду Теннингтону, – никогда раньше с профессором Портером не было так трудно… Я имею в виду – невозможно справляться. Посудите сами, сегодня утром я оставил наблюдение за ним всего на полчаса, и что вы думаете? Он исчез! И как вы полагаете, сэр, где я его обнаружил? В океане. В полумиле от берега, сэр. Он уплыл в одной из наших шлюпок и греб так, словно спасал свою жизнь. Я не понимаю, как ему удалось так далеко отойти от берега: у него ведь было только одно весло и он кружил на месте. Когда матросы доставили меня к нему в другой лодке, профессор пришел в негодование. В ответ на мое предложение вернуться он закричал: «Как, мистер Филандер? Вы удивляете меня, сэр! Как это вы, будучи человеком науки, осмеливаетесь препятствовать научной мысли? Я уже почти уяснил некую закономерность, исходя из опытных данных, полученных в результате наблюдения звездного неба в течение нескольких последних ночей. Я почти сформулировал новую гипотезу о происхождении туманностей, и она, несомненно, потрясет научный мир! Мне нужно только свериться с весьма примечательной монографией о гипотезе Лапласа, которая, насколько мне известно, хранится в одной частной библиотеке в Нью-Йорке. Ваше вмешательство, мистер Филандер, приведет к весьма прискорбной задержке: я ведь как раз греб в Нью-Йорк, чтобы получить нужную книгу». Мне с большим трудом удалось, не прибегая к силе, убедить его вернуться на берег, – заключил мистер Филандер.

Мисс Стронг и ее мать вели себя очень храбро, находясь в опасной близости от диких животных. В отличие от остальных они неохотно приняли идею о том, что Джейн, Клейтон и мсье Тюран были благополучно подобраны каким-то пароходом.

Эсмеральда непрерывно плакала и проклинала жестокую судьбу, которая разлучила ее с «бедной деточкой».

Добродушие не покинуло лорда Теннингтона и в несчастьях. Он был все тем же радушным хозяином, постоянно заботящимся о благополучии и удобстве гостей. Для бывшего экипажа яхты лорд оставался решительным командиром: в джунглях, как и на борту «Леди Элис», не возникало споров о том, кому принадлежит решающее слово во всех важных вопросах и кто будет руководить в опасных ситуациях, требующих хладнокровия и мужества.

Если бы кому-нибудь из этой дружной компании довелось увидеть своих оборванных и истощенных товарищей, бедствующих всего в нескольких милях от них! Эти трое несчастных были не похожи сами на себя. В поисках пищи, которые с каждым днем становились все труднее, Клейтон и мсье Тюран совершенно изорвали свою одежду о колючие кусты и другие растения джунглей. Джейн Портер, разумеется, была избавлена от подобных тяжких походов, но и ее одежда пришла в полную негодность.

Клейтон сохранял шкуры всех убитых животных: он растягивал их на ветвях деревьев, сушил, а потом тщательно отскребал. Теперь, когда одежда едва прикрывала его наготу, Клейтон начал шить из этих шкур грубые одеяния, используя вместо иглы острый шип, а вместо нитей траву и жилы животных. В результате была изготовлена куртка без рукавов, доходившая Клейтону до колен. В этой куртке, сшитой из шкурок разных грызунов, Клейтон имел довольно странный вид. Кроме того, его новая одежда издавала неприятный запах и, таким образом, была весьма незавидным прибавлением к гардеробу. Но пришло время, и ради сохранения приличий Клейтон был вынужден облачиться в нее. Увидев своего жениха в этой куртке, Джейн Портер не смогла удержаться от смеха, несмотря на все несчастья.

Позднее Тюран пошил себе похожее первобытное одеяние. Клейтон и Тюран ходили босиком, их лица обросли бородами, – словом, оба выглядели как доисторические предки человека, перенесенные в наше время. Тюран к тому же и вел себя соответственно.

Прошло почти два месяца с тех пор, как они оказались на этом диком берегу. Тюран, которого мучила тропическая лихорадка, остался в шалаше на дереве, а Клейтон отправился в джунгли на поиски пищи. Джейн Портер вышла его встречать.

И тут она увидела, что за Клейтоном неслышно крадется старый лев, исхудавший и облезлый. Мощные мускулы уже не помогали ему набить брюхо. В последнее время лев все больше недоедал и уходил с привычных мест охоты в поисках легкой добычи. И вот наконец он обнаружил самое слабое и беззащитное существо из всех созданий природы. Теперь Нума твердо рассчитывал на сытный обед.

Клейтон, все еще не догадываясь о том, что смерть крадется за ним по пятам, спокойно шагал через поляну навстречу Джейн. Он был уже в сотне футов от опушки леса, как вдруг девушка заметила в траве за ним рыжую голову и злобные желтые глаза. Огромный зверь, что-то вынюхивая на земле, вышел на открытое место.

Джейн оказалась буквально парализована страхом, она не могла произнести ни слова, но ее остановившиеся, широко раскрытые глаза сказали Клейтону об опасности не хуже слов. Он быстро обернулся и с одного взгляда все понял.

Лев находился шагах в тридцати от него, а они с Джейн – примерно на таком же расстоянии от убежища на дереве. В руках у Клейтона была только прочная палка, которая так же бесполезна в битве с голодным львом, как игрушечный пистолет, заряженный куском пробки.

Нума, хоть и был вне себя от голода, до сих пор не издавал звуков: ведь он был занят выслеживанием добычи. Но теперь он был совершенно уверен, что мясо от него не уйдет, и уже предчувствовал, как дрогнет мягкая плоть под его могучей лапой. И потому он раздвинул огромные челюсти и дал выход долго копившейся ярости, несколько раз оглушительно прорычав.

– Джейн, бегите! – крикнул Клейтон. – Скорей! Бегите в убежище!

Но страх парализовал девушку, и она продолжала стоять, безмолвная и безучастная, глядя в глаза самой смерти.

Тюран услышал ужасный рев, высунул из ветвей голову и, увидев внизу незабываемую картину, принялся выкрикивать по-русски:

– Бегите! Бегите! Бегите, а то я один останусь в этих страшных местах!

Тут голос его прервался, и Тюран расплакался.

На секунду этот новый голос отвлек внимание льва. Он остановился, чтобы посмотреть в направлении дерева.

Клейтон не мог дальше терпеть. Повернувшись спиной к зверю, он закрыл лицо руками и замер. Девушка глядела на него в ужасе. Почему он не пытается что-нибудь предпринять? Если ему суждено умереть, то почему бы не умереть как мужчине? Почему он хотя бы не ударит по этой жуткой морде палкой? Интересно, что сделал бы на его месте Тарзан из племени обезьян? Разве он не выбрал бы героическую смерть в бою?

Лев приготовился к прыжку, который должен был положить конец двум молодым жизням. Джейн Портер упала на колени и, закрыв глаза, чтобы не видеть самого ужасного, принялась молиться. Тюран, ослабевший от лихорадки, упал в обморок.

Тянулись секунды, казавшиеся минутами, потом минуты, казавшиеся вечностью, а зверь все не прыгал. Клейтон был почти без сознания от продолжительного страха. Колени его дрожали. Еще несколько мгновений – и он упал бы без чувств.

Джейн Портер первой открыла глаза. Неужели она спит и видит сон?

– Уильям! – шепотом позвала она. – Поглядите!

Клейтон заставил себя посмотреть на льва, и крик удивления сорвался с его губ. Зверь лежал мертвым у самых их ног. Тяжелое боевое копье, пробив желтую шкуру, вошло зверю в спину и, проткнув тело насквозь, поразило сердце.

Джейн Портер вскочила на ноги. Клейтон обернулся к ней и увидел, что она пошатнулась. Он поспешил подхватить девушку и привлек ее к себе, прижав голову к своему плечу. Потом он наклонился и поцеловал ее, словно благодаря судьбу. Девушка мягко отстранила его.

– Пожалуйста, Уильям, не надо этого, – сказала она. – За эти несколько секунд я словно прожила тысячу лет и перед лицом смерти поняла, что такое жизнь. Я не хочу обижать вас, но не могу больше оставаться в положении вашей невесты, дав вам необдуманное обещание из ложного чувства долга. Последние несколько секунд научили меня тому, что нельзя больше обманывать себя и вас и поддерживать в вас уверенность, что если мы вернемся в цивилизованный мир, то я буду вашей женой.

– Но почему, Джейн? – вскричал Клейтон. – Что это значит? Что общего между этим счастливым спасением и вашими чувствами ко мне? Вы сильно переволновались, но завтра снова станете собой.

– Сейчас я верна себе, как никогда за истекший год, – ответила она. – Случившееся напомнило мне о храбрейшем из людей, который почтил меня своей любовью. Тогда я не понимала, что разделяю его чувства, и потому отказала ему. Теперь его нет в живых, и я никогда не выйду замуж. Я не могу быть с другим, менее храбрым, чем он, не испытывая при этом постоянного чувства стыда. Вы понимаете меня?

– Да, – ответил Клейтон, склонив голову, и краска стыда залила ему лицо.

А на следующий день произошло ужасное несчастье.

Глава 22
Сокровищница Опара

Было уже темно, когда Ла, верховная жрица, вернулась в Комнату Смерти с едой и питьем для Тарзана. Она не стала зажигать свет и шла по коридору на ощупь. Сквозь каменную решетку в потолке месяц бросал тусклый свет в комнату.

Тарзан сидел в самом темном углу комнаты. Заслышав шаги, он вскочил навстречу девушке.

– Они вне себя от ярости, – сразу начала рассказывать она. – Никогда раньше человек, назначенный в жертву богу, не убегал с алтаря. Пятьдесят воинов отправились искать вас. Они обыскали весь храм, за исключением этой комнаты.

– Почему они боятся войти сюда? – спросил Тарзан.

– Это Комната Смерти. Мертвецы возвращаются сюда, чтобы совершать свои обряды. Видите этот древний алтарь? Здесь мертвецы приносят в жертвы живых. Вот почему наши люди боятся этой комнаты. Они думают, что, как только войдут сюда, их схватят и принесут в жертву.

– А вы не боитесь?

– Я верховная жрица, и я одна из всех неподвластна мертвым. Именно я привожу им человеческую жертву из верхнего мира. Я одна могу входить сюда, ничем не рискуя.

– А почему же они не схватили меня? – спросил Тарзан не без иронии.

Она поглядела на него с недоумением, а затем ответила:

– Долг верховной жрицы – учить и наставлять в вере, которую другие люди, более мудрые, чем она, передали ей. Но жрица не обязана сама верить в то, что проповедует. Чем больше человек узнает о своей религии, тем меньше он верит. А о нашей религии никто не знает так много, как я.

– Значит, вы боитесь помочь мне убежать только потому, что живые могут узнать о вашем предательстве?

– Да, я боюсь только этого. Мертвые мертвы, и они не могут ни помочь, ни повредить. Мы можем надеяться только на самих себя, и чем раньше начнем действовать, тем лучше. Мне было трудно обмануть их бдительность, когда я решила принести вам поесть. Повторять это каждый день было бы безумием. Пойдемте посмотрим, сколько нам удастся пройти по пути к свободе на этот раз.

Она привела его обратно в помещение под главным алтарем. Здесь они свернули в другой коридор – в темноте Тарзан не мог разглядеть, в какой именно. Минут десять они пробирались по извилистому проходу, пока не оказались у запертой двери. Тарзан услышал звяканье ключей, а затем скрежет металла о металл. Дверь повернулась на скрипучих петлях, и они вошли внутрь.

– Здесь вы будете в безопасности до завтрашнего вечера, – сказала жрица.

С этими словами она вышла и заперла за собой дверь. Тарзан очутился в непроглядном мраке. Даже его глаза, привыкшие к тьме джунглей, не могли ничего разглядеть. Он осторожно двинулся вперед, выставив перед собой руку и ощупывая стену. Так он обошел все четыре стены комнаты.

По-видимому, помещение было площадью около двадцати футов. Пол каменный, стены сложены из цельных блоков, как и наружные стены крепости. Небольшие куски гранита разных размеров пригнаны друг к другу без использования строительного раствора – так строили в древности.

Обойдя комнату в первый раз, Тарзан отметил для себя одну особенность, весьма странную для помещения без окон и с одной дверью. Чтобы проверить себя, он еще раз медленно обошел комнату по периметру. Да, ошибки быть не могло! Он остановился у стены, которая была напротив двери. Потом еще раз обошел комнату, старательно ощупывая стены. И наконец снова остановился в том же месте. Сомнений не было: именно здесь из щелей между камнями тянуло свежим воздухом.

Тарзан исследовал куски гранита, из которых была сложена эта стена. Его усилия оказались вознаграждены: он нашел камень, который легко вышел из стены. Камень был примерно десяти дюймов в ширину и выходил в комнату уступом размером три на шесть дюймов. Один за другим Тарзан стал вынимать гранитные камни. Похоже, вся стена в этом месте состояла из подобных блоков. За короткое время Тарзану удалось вынуть более десятка камней. Дальше должен был идти следующий слой кладки, однако, сунув руку в образовавшуюся дыру, Тарзан, к своему удивлению, нащупал только пустоту. Всего за несколько минут он расширил отверстие так, чтобы в него можно было пролезть.

Тарзан осторожно продвигался на четвереньках, а впереди он видел какой-то слабый свет. Преодолев примерно пятнадцать футов, обычную толщину крепостных стен, он почувствовал, что стена обрывается: перед ним была темная бездна. Он повис над ней на руках, но ноги ни во что не уперлись.

Тут Тарзан взглянул наверх и увидел над собой кусочек звездного неба и сужающиеся стены шахты. Следовательно, подниматься выше не имело смысла.

Тарзан задумался о том, для чего же этот странный проход связывает комнату и шахту. Вдруг полоска лунного света осветила шахту изнутри, внизу слабо блеснула вода, и тотчас же Тарзан понял предназначение шахты: он попал в древний колодец. Однако зачем же этот колодец был соединен с темницей, в которой его заперли?

Месяц поднимался все выше, и в шахте становилось светлее. Наконец Тарзан разглядел, что в стене напротив расположено еще одно отверстие. Неужели это путь к свободе? Во всяком случае, это имело смысл проверить.

Тарзан вернулся в свою темницу, а потом заложил камнями проход, оказавшись внутри шахты. Он заметил, что камни были покрыты большим слоем пыли, и это означало, что нынешние обитатели замка, даже если и знали о скрытом в стене потайном ходе, не пользовались им довольно давно.

Ширина колодца в том месте, где был проход, составляла около пятнадцати футов, и человек-обезьяна прыжком преодолел это расстояние. Дальше он стал осторожно продвигаться по узкому туннелю, опасаясь провалиться в такой же колодец, как тот, который только что преодолел. Тарзан прошел примерно сотню футов и обнаружил лестницу, уходившую куда-то вниз, во тьму. Он спустился по ней на двадцать футов и снова ступил на ровную поверхность. Еще через несколько шагов он оказался перед тяжелой деревянной дверью, запертой на массивные деревянные засовы с той стороны, откуда он пришел. Это убедило человека-обезьяну, что проход ведет во внешний мир: ведь засовы препятствовали входу снаружи, если только дверь не вела еще в одну темницу.

Засовы тоже были покрыты толстым слоем пыли, значит этим ходом давно никто не пользовался. Тарзан отодвинул деревянные брусья и навалился на дверь. Петли громко заскрипели, словно выражая недовольство тем, что их потревожили. Тарзан замер, прислушиваясь: не могут ли разбудить эти необычные ночные шумы обитателей храма? Не услышав ничего подозрительного, он вошел в дверь.

Ощупывая стены, Тарзан убедился, что находится в большом зале. Вдоль стен и посредине на полу были сложены штабелями металлические слитки одинаковой формы. Слитки казались очень тяжелыми, и потому Тарзану не верилось в то, что они золотые. Он не мог представить себе даже их примерную стоимость. Тарзан решил, что это все-таки какой-то другой, менее благородный металл.

В конце зала обнаружилась еще одна запертая дверь, и опять засовы были внутри, – может, это древний забытый выход наружу? За дверью начинался прямой коридор, и Тарзан вскоре убедился, что он ведет за пределы храма. Но куда именно? Если на запад, то можно оказаться за пределами не только храма, но и города.

Надежда возрастала, и Тарзан продвигался вперед все быстрее. Через полчаса он натолкнулся еще на одну каменную лестницу, ведущую наверх. Нижние ступени были из грубого камня, а на верхних босые ноги Тарзана ощутили совсем другой материал – гранит. Исследовав ступени руками, человек-обезьяна понял, что они вырублены в монолите скалы: никаких трещин в местах соединений не было.

Гранитная лестница имела вид спирали, и Тарзан поднялся по ней по крайней мере на сотню футов. И вот он оказался в узком проеме между двумя скалистыми стенами. Над ним сияло звездное небо, лестница привела его к тропе, которая круто шла вверх. По этой тропе Тарзан выбежал на вершину огромного гранитного валуна.

Примерно в миле от него виднелись залитые африканской луной купола и башни древнего города Опар. Тарзан взглянул на слиток, который нес в руках. Внимательно осмотрев его при ярком лунном свете, он поднял голову и поглядел в сторону некогда великолепного города.

– О Опар! – прошептал он. – Заколдованный город мертвых, город красавиц и чудовищ! Город ужасов и смерти! И город невиданного богатства!

Слиток был из чистого золота.

Он увидел долину и утесы, которые преодолел вчера утром с воинами Вазири. Спуститься по крутым уступам скалы оказалось непростой и опасной задачей даже для человека-обезьяны. Почувствовав под ногами сухую почву долины, Тарзан быстрым шагом направился прочь от города, ни разу не оглянувшись на него.

На рассвете он добрался до знакомой площадки на вершине горы, у западного края долины. Внизу над деревьями поднимался дымок костра.

– Люди, – прошептал Тарзан. – А не те ли это пятьдесят воинов, которых послали в погоню за мной?

Он быстро спустился к подножию скал и по узкому оврагу, уходящему в лес, поспешил вперед, к тому месту, откуда шел дым. На всякий случай за четверть мили до костра он поднялся на деревья. Человек-обезьяна осторожно подобрался поближе и вдруг увидел «бому» и сидевших на корточках вокруг огня пятьдесят воинов Вазири.

Тогда Тарзан крикнул на их языке:

– Поднимитесь, дети мои, чтобы приветствовать своего короля!

С возгласами страха и удивления воины вскочили на ноги, не зная, бежать или оставаться на месте.

Тарзан спрыгнул с нависавших над ними ветвей прямо в середину толпы. Когда воины убедились в том, что это действительно их вождь, а не принявший его обличье злой дух, их радости не было предела.

– Мы повели себя как трусы, о Вазири, – кричал Бусули. – Мы убежали, бросив тебя на произвол судьбы. Но когда прошел страх, мы поклялись вернуться и спасти тебя или, по крайней мере, отомстить твоим убийцам. Мы как раз сейчас собирались еще раз перейти через утес и спуститься в долину, чтобы снова побывать в этом ужасном городе.

– А видели ли вы пятьдесят безобразных воинов, которые преодолели утесы и углубились в этот лес? – спросил Тарзан.

– Да, Вазири, – ответил Бусули. – Они прошли мимо нас вчера поздно вечером, когда мы готовились вернуться за тобой. Эти люди – не охотники, они совсем не умеют ходить по лесу. Мы услышали их еще за милю до нашего лагеря. У нас были дела поважнее, чем встреча с ними, и потому мы отступили и дали им пройти. Они шли быстрым шагом на своих коротких ногах, а иногда опускались на четвереньки, как делает горилла Болгани. И они были действительно безобразны, о Вазири.

Когда Тарзан рассказал воинам о своих приключениях и о найденном им желтом металле, ни один из них не отверг его план: вернуться под покровом ночи в храм и унести столько сокровищ, сколько смогут. Так и было сделано. Когда тьма окутала Опар, пятьдесят эбеновых воинов пересекли сухую и пыльную долину и подошли к гигантскому валуну, возвышавшемуся на подступах к городу.

Тарзан уже испытал накануне, как трудно было спускаться по его крутому склону, а подняться на его вершину отряду из пятидесяти воинов казалось и вовсе невозможным. Однако и с этой трудностью удалось справиться благодаря геркулесовым усилиям человека-обезьяны. Он велел воинам соединить в единую цепь десять копий и, прикрепив первое из них к своему поясу, влез на вершину. Затем, пользуясь этим приспособлением, он вытянул наверх одного за другим всех своих воинов, и отряд благополучно оказался на вершине скалы. Тарзан отвел воинов в сокровищницу и велел каждому взять по два слитка, таким образом каждый нес примерно по восемьдесят фунтов чистого золота.

К полуночи отряд снова оказался у подножия скалы-валуна, но с тяжелой ношей им только к утру удалось достичь вершины. Путь домой был трудным: туземцы, непривычные к переноске грузов, продвигались вперед медленно. Но они не роптали и через тридцать дней достигли родных мест.

Вместо того чтобы сразу отправиться в деревню, на северо-запад, Тарзан повел своих подданных на запад и на тридцать третий день велел оставить золото на месте ночевки и возвращаться домой.

– А как же ты, Вазири? – спросили они.

– Я пробуду тут еще несколько дней, – ответил он. – А вы отправляйтесь к женам и детям.

Оставшись один, Тарзан взял два слитка и, прыгнув на дерево, помчался над спутанной и непроходимой массой молодого леса. Через несколько сот ярдов он оказался на круглой поляне, над которой простерли свои ветви гигантские деревья, похожие на исполинских часовых. В центре этого естественного амфитеатра находился небольшой холмик с плоской, хорошо утоптанной вершиной.

Сотни раз Тарзану приходилось бывать в этом уединенном месте, настолько плотно окруженном колючим кустарником, вьющимися растениями и толстыми лианами, что даже легкий и гибкий леопард Шита не мог проникнуть сюда, даже слон Тантор, с его огромной силой, не мог преодолеть препятствий, которые охраняли место собрания больших обезьян от обитателей диких джунглей.

В этот день Тарзану пришлось пятьдесят раз проделать один и тот же путь по вершинам деревьев, пока все слитки не были перенесены в амфитеатр. Затем он извлек из дупла старого, сожженного молнией дерева ту самую лопату, с помощью которой в свое время откопал сундук профессора Архимеда Кью Портера, а потом перепрятал его в этом же амфитеатре. Тарзан вырыл большую яму и сложил в нее богатство, принесенное чернокожими из богом забытой сокровищницы города Опар.

Ночь он провел в амфитеатре, а рано поутру решил посетить свою хижину, прежде чем вернуться в деревню Вазири. В хижине все оставалось на своих местах, как и прежде, и Тарзан отправился в джунгли поохотиться: он хотел принести добычу в хижину, где можно было и спокойно поесть, и поспать на прекрасной постели.

Тарзан ушел на пять миль к югу от дома и бродил вдоль берегов реки, впадавшей в океан в шести милях от его хижины. Он отошел от берега примерно на полмили, и тут его чуткое обоняние уловило запах, который заставляет любого жителя джунглей насторожиться, – запах человека. Ветер дул со стороны океана, и Тарзан отчетливо различал источник запаха к западу от себя. Запах человека смешался с запахом льва. Белый человек и Нума.

«Надо поспешить туда, – подумал Тарзан. – Нума, должно быть, вышел на охоту».

Когда человек-обезьяна добрался по деревьям до опушки леса, он увидел женщину, опустившуюся на колени и молившуюся. Рядом с ней стоял, закрыв руками лицо, какой-то одетый в шкуры дикарь. И к этой легкой добыче не спеша приближался старый худой лев. Тарзан не мог видеть лиц двоих несчастных: мужчина отвернулся от льва, а женщина склонила голову в молитве.

Нума приготовился для прыжка. Теперь нельзя было терять ни секунды. У Тарзана даже не оставалось времени, чтобы снять с плеча лук и выпустить стрелу. Он был слишком далеко и не успел бы добежать до зверя и броситься на него с ножом. В распоряжении человека-обезьяны было только одно средство, и он прибег к нему не раздумывая.

Смуглая рука в долю секунды отвела назад огромное копье и с усилием послала его в цель. Смертоносное копье пронеслось сквозь древесную листву и пронзило сердце уже начавшего прыжок льва. С ревом он покатился по земле к ногам своих несостоявшихся жертв и замер.

В первые секунды ни мужчина, ни женщина не шевелились. Затем женщина открыла глаза и удивленно взглянула на мертвого зверя. Когда она подняла прекрасное лицо, Тарзан из племени обезьян едва не вскрикнул от изумления.

Неужели он сошел с ума? Как? Перед ним та, которую он любил?

Да, это была она.

Джейн Портер поднялась с колен. Мужчина приблизился к ней, обнял и поцеловал. У человека-обезьяны от этого зрелища перед глазами поплыл кровавый туман, а на лбу красной полоской обозначился старый шрам. Его лицо приняло страшное выражение. Он вынул из колчана отравленную стрелу и положил ее на тетиву лука. Злым огнем загорелись его серые глаза, и он прицелился в спину ничего не подозревающего мужчины.

Несколько секунд Тарзан смотрел на гладкую поверхность стрелы, оттягивая тетиву. Он знал, что не промахнется и попадет точно в сердце.

Но Тарзан не выпустил роковую стрелу и медленно опустил лук. Побледнел шрам на его смуглом лбу. Тарзан из племени обезьян с поникшей головой направился в джунгли, в деревню племени Вазири.

Глава 23
Пятьдесят воинов Опара

Несколько минут, казавшихся бесконечными, Джейн Портер и Уильям Сесил Клейтон стояли молча, глядя на мертвого зверя, добычей которого они едва не оказались.

Девушка первой решилась нарушить молчание после своего внезапного признания.

– Кто же мог это сделать? – спросила она шепотом.

– Одному Богу известно, – ответил Клейтон.

– Но если это наш друг, почему он нам не показался? – продолжала Джейн. – Может быть, стоит позвать его и хотя бы поблагодарить?

Клейтон покорно исполнил ее желание, однако ответа не последовало. Джейн Портер дрожала.

– Эти таинственные джунгли… – пробормотала она. – Эти жестокие джунгли. Здесь даже проявление дружбы пугает.

– Давайте лучше вернемся в шалаш, – предложил Клейтон. – Там, по крайней мере, будет немного безопаснее. Как видите, защитник из меня никакой, – добавил он с горечью.

– Неправда, Уильям, – поспешила она ответить, понимая, как больно уязвили Клейтона ее слова. – Вы сделали все, что могли. Вы вели себя благородно, вы жертвовали собой, вы проявили храбрость. И не ваша вина в том, что вы не сверхчеловек. На свете есть только один человек, который способен сделать больше, чем вы. Я была слишком взволнована и выбрала неверные слова. Не обижайтесь, пожалуйста. Я хочу сказать лишь одно: нам нужно раз и навсегда понять, что я не выйду за вас. Такой брак был бы дурным поступком.

– Мне кажется, я вас понимаю, – ответил Клейтон. – Давайте не будем больше говорить об этом, хотя бы до возвращения в цивилизованный мир.

На следующий день Тюрану стало хуже. Он почти непрерывно бредил. Ничто не помогало, хотя Клейтон и не слишком старался ему помочь. Клейтон все время беспокоился, как бы русский не обидел Джейн, и сейчас в глубине души надеялся на скорую смерть Тюрана. Но еще больше Клейтона пугала мысль, что с ним самим что-нибудь случится и тогда Джейн окажется полностью во власти этого животного. Этот страх даже мешал ему понять, что она будет обречена в джунглях на верную смерть, если останется совсем одна.

Англичанин извлек тяжелое копье из тела льва и на следующее утро отправился с ним на охоту, почувствовав себя увереннее, чем раньше. В последнее время он стал заходить в лес все дальше.

Лихорадка не отпускала русского, и Джейн Портер, чтобы не слышать его бреда, спустилась к подножию дерева. Она сидела возле грубой лестницы, которую соорудил для нее Клейтон, глядя на море и лелея последнюю надежду на то, что там появится какой-нибудь корабль.

Джейн не видела, как за ее спиной неслышно разошлись высокие стебли травы и показалось лицо дикаря. Налитые кровью, близко посаженные глазки внимательно оглядели девушку. Потом дикарь бросил взгляд на пустынный берег: нет ли и там людей? Вдруг из травы выглянула еще одна голова, потом еще и еще. Из шалаша на дереве послышался голос русского, и незваные гости тотчас спрятались в траве.

Однако вскоре они появились снова. Девушка никак не реагировала на стоны, которые доносились сверху. Безобразного вида люди один за другим выходили из леса и крались к ничего не подозревающей Джейн. Но вот легкий шелест травы привлек ее внимание. Она обернулась и, вскрикнув, вскочила на ноги. Дикари тут же окружили ее. Один из них подхватил ее своими длинными, как у гориллы, руками и потащил в лес. Мерзкая лапа закрыла девушке рот, чтобы она не кричала.

Новое потрясение после всех мук, которые Джейн пришлось пережить, оказалось выше ее сил, и девушка потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то увидела первозданный лес. Уже стемнело. На поляне, где она лежала, горел большой костер, а вокруг него сидели на корточках пятьдесят безобразных мужчин. Их головы и лица покрывали спутанные волосы. Непропорционально длинные руки покоились на согнутых коленях коротких и кривых ног. Они грызли, как дикие звери, какую-то неприятную на вид пищу. В котле кипела похлебка, и один из людей иногда доставал оттуда кусок мяса с помощью заостренной на конце палки.

Увидев, что пленница пришла в себя, ей бросили кусок этого неаппетитного рагу. Мясо упало возле Джейн, но она только закрыла глаза, чтобы сдержать приступ тошноты.

Много дней воины Опара пробирались через заросли джунглей. И в течение всех этих долгих и жарких дней девушку, изможденную, со стертыми ногами, похитители то тащили за собой, то подталкивали вперед. Иногда Джейн спотыкалась и падала, и тогда кто-нибудь из дикарей, кто оказывался рядом, бил и пинал ее. Задолго до конца пути подметки ее башмаков прохудились, платье изорвалось в клочья, а ее нежная кожа была вся покрыта ссадинами и царапинами от безжалостных колючих кустов, сквозь которые приходилось пробираться.

Последние два дня похода так измучили Джейн, что никакие оскорбления словом и действием уже не могли заставить ее идти дальше. У нее не было сил даже подняться на колени. Дикари окружили ее: они угрожающе рычали и замахивались дубинками. Однако ни это, ни удары кулаками, ни пинки не помогали: Джейн лежала на земле, закрыв глаза, и молила Бога о скорейшей смерти, которая одна могла избавить ее от страданий. Но смерть не шла. Воины поняли наконец, что девушка не может идти дальше сама, подхватили ее и до конца путешествия несли на руках.

И вот как-то вечером она увидела вдалеке полуразрушенные стены величественного города. Но Джейн была так слаба и больна, что это не вызвало у нее ни малейшего интереса. Куда бы эти свирепые полулюди-полуживотные ни несли ее, ей все равно предстоит умереть у них в плену.

Позади остались две стены, и Джейн оказалась внутри разрушающегося города. В большом здании пленницу окружили сотни таких же существ, как те, что принесли ее сюда. Среди них были и женщины, которые выглядели не столь ужасно, и это немного успокоило Джейн, хотя и ненадолго: женщины не обижали ее, но и не проявляли к ней никакого сочувствия.

Когда обитатели этого здания вдоволь нагляделись на пленницу, ее отнесли в темное подвальное помещение и положили на голый пол, оставив только металлический кувшин с водой и немного пищи. В течение следующей недели Джейн видела только женщин, в чьи обязанности входило приносить ей еду и питье. Постепенно к Джейн стали возвращаться силы, и это значило, что вскоре ее должны были принести в жертву Пылающему Богу. К счастью, Джейн не догадывалась о том, к какой роли ее готовили.

Тарзан из племени обезьян, оставив копье, которое спасло Клейтона и Джейн Портер от клыков Нумы, медленно продвигался по джунглям, печальный, как всякий человек, чувствующий тоску неразделенной любви. Он был рад, что сдержался и не поддался искушению, к которому его подталкивала ревность: всего лишь доля секунды отделяла Клейтона от смертоносной стрелы человека-обезьяны. С того момента, как он узнал девушку и ее спутника, и до момента, когда он расслабил мускулы и опустил лук, нацеленный в сердце англичанину, Тарзан подчинялся только дикому животному инстинкту.

Он увидел девушку, которую любил, в объятиях другого. В этих обстоятельствах закон джунглей предписывал только одно – убить соперника. Но в последнее мгновение более возвышенные, благородные чувства, унаследованные от предков, возобладали над ним. Тысячекратно Тарзан благодарил судьбу за то, что эти чувства овладели им прежде, чем его пальцы отпустили стрелу.

Теперь мысль о возвращении в деревню Вазири стала ему противна: он не хотел никого видеть. Он решил пожить некоторое время в джунглях один, пока не притупится сердечная боль. Подобно многим диким животным, Тарзан предпочитал страдать в одиночестве.

Он ночевал в амфитеатре, а днем отправлялся на охоту поблизости от этого места. На третий день Тарзан вернулся в амфитеатр задолго до заката. Он улегся на нежной траве поляны, чтобы отдохнуть, и вдруг услышал далеко на юге знакомый звук. Сквозь джунгли пробиралась большая группа человекообразных обезьян – этот звук он не мог перепутать ни с чем.

Несколько минут человек-обезьяна лежал, прислушиваясь. Обезьяны шли сюда. Тарзан неторопливо поднялся и потянулся. Его чуткий слух отмечал передвижение приближающегося племени. Они шли по ветру, и вскоре он почувствовал их запах, хотя дополнительных подтверждений ему и не требовалось.

Когда обезьяны подошли к амфитеатру совсем близко, Тарзан вскочил высоко на дерево и спрятался в ветвях, чтобы рассмотреть их оттуда. Долго дожидаться ему не пришлось.

Вот с противоположной стороны поляны среди ветвей показалось свирепое волосатое лицо. Злые глазки оглядели поляну, а затем обезьяна-разведчик передала своим товарищам – и Тарзан это услышал, – что на поляне никого нет и можно спокойно заходить в амфитеатр.

Первым спрыгнул с дерева на мягкий ковер травы вожак племени, а следом за ним с деревьев спустились около сотни обезьян. Здесь были и крупные самцы, и молодежь. Несколько самок несли своих детенышей, а те цеплялись за их волосатые шеи.

Тарзан сразу узнал многих членов своего племени. Это было то самое племя, в которое он попал младенцем. Некоторых самцов он знал еще с детства: в то незабываемое время это были его товарищи по играм. Интересно, помнят ли они его?

Он понял, что обезьяны пришли сюда, чтобы выбрать нового вожака. Их прежний вожак уцепился за сломанную ветку и погиб, свалившись с высоты ста футов.

Тарзан вышел из листвы и сел на ветви на виду у всех. Одна из самок тут же заметила его. Лающим гортанным звуком она привлекла к нему внимание остальных. Несколько крупных самцов встали на задние лапы, чтобы лучше рассмотреть незваного гостя. Оскалившись и угрожающе рыча, они медленно направились к нему.

– Карнат, это я, Тарзан из племени обезьян, – заговорил человек-обезьяна на родном языке. – Ты помнишь меня? Мы вместе дразнили Нуму, когда были еще детенышами. Бросали в него с высоких веток сучья и орехи.

Карнат остановился. В его глазах отразилось удивление и что-то вроде понимания.

– А ты, Магор, – продолжал Тарзан, обращаясь к другому, – ты помнишь своего прежнего вожака, который убил могучего Керчака? Взгляни на меня! Я Тарзан, могучий охотник и непобедимый боец, и ты знал меня много лет.

Обезьяны столпились вокруг него, но уже с любопытством, а не с угрозой.

Карнат спросил:

– Что тебе нужно от нас?

– Только мира, – ответил человек-обезьяна.

Его бывшие соплеменники посовещались, а затем Карнат объявил:

– Мир тебе, Тарзан из племени обезьян!

И тогда Тарзан спрыгнул на траву, к этим диким и свирепым животным. Круг эволюции замкнулся: человек-обезьяна вернулся туда, где ему снова предстояло быть зверем среди зверей.

Когда люди встречаются после долгой разлуки, они радостно приветствуют друг друга. Но обезьяны просто занялись своими делами, течение которых было прервано появлением Тарзана, а на него больше не обращали внимания, словно он никогда и не покидал племени.

Два молодых самца, которые не помнили Тарзана, подошли к нему на четвереньках и начали обнюхивать, а потом один из них обнажил клыки и угрожающе зарычал. Этот самец хотел указать Тарзану его место в племени. Если бы человек-обезьяна отошел, пусть даже с рычанием, то для молодого самца этого, вероятно, было бы достаточно, чтобы утвердить свое преимущество перед Тарзаном.

Однако Тарзан не отступил. Могучей рукой он поймал молодого самца за загривок и швырнул его на траву так, что тот растянулся во весь рост. Самец сейчас же вскочил, и они сцепились, рыча, кусаясь и катаясь по траве. Человек-обезьяна схватил противника за горло, и молодой самец прекратил сопротивление. Тарзан отпустил хватку и встал: он не собирался убивать молодого наглеца, а только хотел его проучить и заодно объяснить другим, что Тарзан из племени обезьян все еще самый сильный среди них.

Урок был усвоен, и с этого момента молодежь стала во всем уступать Тарзану, как и положено у обезьян, а взрослые самцы не пытались оспорить его первенство. В первые дни на него подозрительно косились только самки с детенышами и, когда он приближался слишком близко, набрасывались со злобным рычанием. Тарзан предусмотрительно избегал стычек: только безумный станет нападать на мать с детенышем. Однако со временем самки привыкли к Тарзану.

Он охотился вместе с обезьянами, как это было в прежние дни. Вскоре все в племени убедились, что Тарзан умеет находить лучшие источники пропитания, а с помощью хитроумной веревки добывает дичь, которую им самим редко удавалось поймать. Постепенно обезьяны стали относиться к нему так же, как в то время, когда он был их вожаком. И прежде чем племя покинуло амфитеатр, чтобы опять блуждать по джунглям, Тарзан снова был избран вожаком.

Человека-обезьяну вполне устраивала такая судьба. Он не был, да и не мог быть счастлив, но здесь он, по крайней мере, находился вдалеке от всего, что напоминало ему о несчастьях. Он уже давно бросил думать о возвращении в цивилизованный мир, а теперь даже решил не возвращаться и к своим чернокожим друзьям из племени Вазири. Он оставил человечество навсегда. Когда-то он начал жизнь в племени обезьян – и он умрет среди них.

Однако Тарзан не мог не думать о том, что девушка, которую он любил, находилась теперь неподалеку от тех мест, где кочевало его племя. Он не мог заглушить в себе страх за нее. В том, что ей постоянно угрожает опасность, он убедился: Клейтон был плохим защитником. И чем больше Тарзан думал об этом, тем сильнее мучила его совесть. Он бранил себя за то, что эгоизм заставил его пренебречь безопасностью Джейн Портер. С каждым днем эти мысли все сильнее занимали его. Тарзан уже решил вернуться на побережье, чтобы охранять Джейн Портер и Клейтона, но тут до него дошли известия, которые изменили эти планы и заставили его сломя голову броситься на восток, пренебрегая всеми возможными смертельными опасностями.

Один молодой самец, не найдя себе пары среди самок своего племени, был вынужден, подобно странствующему рыцарю, отправиться на поиски дамы сердца в дикие джунгли, чтобы увести ее у соседей. Это было еще до возвращения Тарзана в племя. Когда самец вернулся с невестой, он рассказал о своих приключениях, чтобы вскоре о них забыть. Среди прочего он поведал о большом племени странных обезьян.

– Они покрыты волосами, и все они самцы, за исключением одной самки. Самка светлокожая, светлее даже, чем этот незнакомец.

И он показал пальцем на Тарзана.

Человек-обезьяна весь обратился во внимание. Он принялся задавать вопросы, да так быстро, что тугодумный молодой самец не успевал на них отвечать.

– Эти обезьяны были невысокого роста, с кривыми ногами?

– Да, так.

– На бедрах у них были шкуры Нумы и Шиты? Они несли палки и ножи?

– Да, так.

– И еще у них на руках и ногах было много желтых колец?

– Да.

– А самка – она была маленькая и худая, очень белая?

– Да.

– Она была из их племени или пленница?

– Они тащили ее за собой – иногда за руку, иногда за длинные волосы на голове. И все время пинали и били ее. На них было так весело смотреть…

– О боже! – пробормотал Тарзан, а затем продолжил: – Где ты их заметил и в каком направлении они шли?

– Они были возле второй воды вон там. – И молодой самец указал на юг. – Когда они прошли мимо меня, они направлялись на восход, вдоль воды.

– А когда это было? – спросил Тарзан.

– Половину луны назад.

Не сказав больше ни слова, человек-обезьяна запрыгнул на дерево и понесся по ветвям, как бесплотный дух, на восток, к забытому городу Опар.

Глава 24
Тарзан возвращается в Опар

Когда Клейтон вернулся с охоты в шалаш и обнаружил, что Джейн Портер исчезла, его горе и страх были неописуемы.

Мсье Тюран пришел наконец в сознание: лихорадка неожиданно отступила, как это часто случается при такой болезни. Русский был еще слаб и лежал на постели из травы. Клейтон стал расспрашивать его о девушке, но Тюран лишь удивился тому, что ее нет поблизости.

– Я не слышал ничего подозрительного, – ответил он. – Но это ничего не значит, ведь бульшую часть времени я находился без сознания.

Если бы не болезнь Тюрана, Клейтон, пожалуй, заподозрил бы его во лжи. Но было ясно, что русский не может пока даже подняться и выйти из шалаша без посторонней помощи. В таком состоянии он был не способен нанести Джейн какой-либо вред. Он не сумел бы даже подняться по лестнице обратно на дерево.

До самой ночи Клейтон бродил по окрестностям в поисках следов пропавшей. Пятьдесят воинов Опара, которые, в отличие от охотников, попросту не умели скрываться, оставили следы, столь же очевидные для любого обитателя джунглей, как городские улицы для англичанина. Однако Клейтон несколько раз проходил мимо них, не замечая, что всего несколько часов назад этим путем шел целый отряд.

Блуждая в джунглях, Клейтон громко выкрикивал имя Джейн, но в результате лишь привлек внимание льва. К счастью, англичанин вовремя заметил, что за ним крадется какая-то тень, и забрался на дерево прежде, чем зверь оказался достаточно близко, чтобы напасть. На этом поиски в тот день закончились.

Лев расхаживал под деревом до самой темноты. Но и когда зверь ушел, Клейтон не решился в полной темноте спуститься на землю и провел беспокойную и страшную ночь на дереве. Утром он вернулся на берег, потеряв надежду отыскать Джейн Портер.

В течение следующей недели мсье Тюран быстро набирался сил, лежа в шалаше, в то время как Клейтон добывал пищу для них обоих. Они разговаривали друг с другом только по необходимости. Клейтон занял ту часть убежища, которая раньше предназначалась для Джейн Портер, и видел русского, только когда передавал ему еду или воду или когда того требовала простая человечность.

Когда Тюран окреп достаточно для того, чтобы самостоятельно спускаться с дерева и находить себе пропитание, Клейтон сам слег с лихорадкой. Несколько дней он жестоко страдал и бредил, но русский ни разу не подошел к нему. Англичанин не мог в это время принимать пищу, но отсутствие воды было настоящей пыткой. В промежутках между повторяющимися приступами бреда, совсем ослабевший, он раз в день ухитрялся добираться до ручья и наполнять жестяную кружку, которую взял со спасательной шлюпки. Тюран со злорадством наблюдал за ним, – похоже, русский получал удовольствие от страданий человека, который, несмотря ни на что, помогал ему по мере возможности, когда тот сам был болен.

Наконец Клейтон так ослабел, что уже не мог спуститься по лестнице. Целый день он страдал от жажды, не обращаясь за помощью к русскому, но все-таки не выдержал и попросил Тюрана принести ему попить.

Русский выглянул из-за перегородки, разделявшей шалаш на две половины, с миской воды в руке. Гнусная ухмылка исказила его физиономию.

– А вот и вода! – объявил он. – Но прежде позвольте мне напомнить, что вы унижали меня перед этой девушкой. Вы держали ее для себя и не хотели делиться…

– Замолчите! – крикнул ему Клейтон. – Немедленно замолчите! Что же вы за мерзавец, если клевещете на порядочную девушку, которой, наверное, уже нет в живых?! О боже! Как я был глуп, когда не дал вам умереть. Вам не следует жить даже в этой проклятой земле!

– Вот ваша вода, – сказал русский. – Держите!

С этими словами Тюран стал пить. Немного не допив, он вылил остаток на землю, а затем ушел, бросив больного на произвол судьбы.

Клейтон повернулся на бок и в отчаянии закрыл лицо руками.

На следующий день Тюран решил отправиться вдоль берега океана на север. Он рассчитывал рано или поздно выйти к поселениям людей. В любом случае этот поход не грозил ему еще большими бедами, чем те, что ждали его здесь. Кроме того, бред умирающего англичанина действовал ему на нервы. Русский забрал себе копье Клейтона и пустился в путь. Тюран мог бы убить больного перед тем, как уйти, но подумал, что это было бы благодеянием по отношению к англичанину.

В тот же день Тюран добрался до одинокой хижины, которая стояла неподалеку от берега, и в его сердце загорелась новая надежда: он подумал, что это часть какого-то поселения и знак близости цивилизации. Если бы он знал, кому принадлежит эта хижина и что хозяин сейчас находится всего в нескольких милях от нее, то Николай Роков бежал бы отсюда как от чумы. Но он ничего не знал и провел в хижине несколько дней в полной безопасности и сравнительном комфорте, а затем продолжил свой путь на север.

В лагере лорда Теннингтона уже готовились отправить несколько человек в поход вдоль берега на поиски людей. Но прежде нужно было построить не временные, а постоянные жилища.

Время шло, а долгожданная помощь так и не приходила. Надежда на то, что Джейн Портер, Клейтон и мсье Тюран спаслись, таяла с каждым днем: если бы они были живы, то начались бы поиски остальных потерпевших кораблекрушение. Никто не говорил на эту тему с профессором Портером, а он сам был настолько погружен в научные мечтания, что просто не замечал течения времени. По временам профессор говорил, будто бы через несколько дней ожидает прибытия парохода и все участники экспедиции счастливо воссоединятся, или же твердил о поезде, который, вероятно, запаздывает из-за снежной бури.

– Если бы я не знал нашего милого старичка так хорошо, – заметил Теннингтон мисс Стронг, – то я бы решил, что у него не все… э-э-э… что с ним не все в порядке.

– Да, если бы это не было так трогательно, то было бы смешно, – ответила с грустью девушка. – Я знакома с ним всю жизнь и знаю, как он любит Джейн. Но со стороны может показаться, что он совершенно безразличен к ее судьбе. Все это оттого, что он крайне непрактичен и не может осознать реальность смерти до тех пор, пока ему не предъявят несомненные доказательства.

– Вы не поверите, что он учудил вчера, – продолжал Теннингтон. – Я возвращался с охоты и вдруг увидел, как он быстро идет по тропинке прочь от лагеря. Руки заложены за полы сюртука, на голове цилиндр, а глаза устремлены в землю. Он спешил, вероятно, навстречу верной смерти, если бы я не перехватил его. «О боже, да куда же вы направляетесь, профессор?» – спросил я. «Иду в город, лорд Теннингтон, – отвечал он совершенно серьезно, – чтобы пожаловаться почтмейстеру на крайне нерегулярную доставку почты в сельскую местность. Вы только подумайте, сэр, я не получил ни одного письма за истекшие несколько недель! Мне должны были прийти письма от Джейн. Об этом надо немедленно сообщить в почтовое министерство в Вашингтоне». И вы не представляете, мисс Стронг, – продолжал Теннингтон, – каких усилий мне стоило убедить профессора в том, что здесь нет ни сельской почты, ни города и что Вашингтон находится не просто на другом континенте, а в другом полушарии. Когда же профессор Портер понял смысл моих слов, он начал беспокоиться о своей дочери. Полагаю, он в первый раз со времени катастрофы осознал все случившееся и допустил мысль, что мисс Портер могла и не спастись.

– Я гоню от себя печальные мысли, – ответила девушка, – но надо признать, что только и думаю о пропавших членах нашей компании.

– Будем надеяться на лучшее, – заключил лорд Теннингтон. – Вы подаете нам прекрасный пример храбрости, хотя больше остальных переживаете утрату.

– О да! – согласилась Хейзел. – Никто не любил Джейн Портер так, как я. Для меня она была все равно что родная сестра.

Теннингтон имел в виду совсем другое, но не подал виду. После крушения «Леди Элис» он проводил много времени с красавицей из Мэриленда и стал за собой замечать, что привязывается к ней намного больше, чем нужно для сохранения душевного спокойствия. Он помнил признание мсье Тюрана о том, что они с мисс Стронг обручены, и гадал, правильно ли он понял слова Тюрана? Ни разу ему не довелось увидеть хотя бы малейшего признака того, что девушка питает к французу нежные чувства.

– Но ведь если все они погибли, то погиб и мсье Тюран, а это стало бы для вас весьма тяжелой утратой? – решился спросить Теннингтон.

Мисс Стронг с удивлением посмотрела на него.

– Мсье Тюран стал для меня весьма близким другом, – ответила она. – Он мне очень нравился, хотя мы были знакомы совсем недолго.

– Так, значит, вы с ним не обручены? – вырвалось у Теннингтона.

– Господи боже, конечно нет! – воскликнула она в ответ. – Я вовсе и не думала о нем в этом смысле.

Лорд Теннингтон хотел немедленно сказать Хейзел Стронг кое-что еще. Желание было очень сильным, однако слова не шли. Он несколько раз неуверенно начинал, прочищал горло, краснел и в конце концов заметил:

– Надеюсь, что хижины будут закончены раньше, чем начнется сезон дождей.

И тем не менее девушка прекрасно поняла, что он хотел сказать. Это наполнило ее ощущением такого счастья, какого она не испытывала еще никогда в своей жизни.

Но тут им пришлось прервать разговор. Они увидели, что с южной стороны к лагерю приближается какое-то странное существо. Лорд Теннингтон и мисс Стронг заметили его одновременно. Англичанин тут же потянулся за револьвером, но, когда полуобнаженный бородатый человек громко позвал его по имени и бегом направился к ним, он опустил руку и пошел навстречу. В этом грязном и истощенном человеке, одетом в грубую куртку из шкурок грызунов, было трудно узнать мсье Тюрана, элегантного господина, которого они в последний раз видели на палубе «Леди Элис».

Прежде чем известить остальных об этом событии, лорд Теннингтон и мисс Стронг спросили мсье Тюрана об участи других пассажиров злосчастной шлюпки.

– Все умерли, – ответил он. – Три матроса погибли еще до того, как мы достигли берега. Мисс Портер утащил в джунгли какой-то дикий зверь, пока я лежал и бредил в лихорадке. Клейтон умер от той же лихорадки пару дней назад. Подумать только – все это время мы с вами находились друг от друга в каких-нибудь нескольких милях! Не больше одного дня пути. Как это ужасно!

Джейн Портер не знала, как долго она лежала в темном подвале. Некоторое время она бредила от лихорадки, но затем начала постепенно приходить в себя. Каждый день женщина, приносившая пищу, предлагала ей подняться, но Джейн в ответ только качала головой: она была еще слишком слаба. Но в конце концов ей удалось встать и, шатаясь и опираясь о стену, пройти несколько шагов. Похитители следили за этим с явным интересом: приближался день, когда жертва обретет силы.

И такой день пришел. Молодая женщина, которую Джейн прежде не видела, вместе с несколькими другими явилась в ее темницу. Была проведена некая церемония – как поняла Джейн, религиозного характера. Это вселило в нее надежду на то, что люди, чьи чувства очищены и смягчены влиянием религиозной веры, будут обращаться с ней гуманно.

Когда Джейн вывели из темницы и через длинные темные коридоры, а потом по каменной лестнице проводили в ослепительно сияющий внутренний двор, она была необыкновенно рада, потому что оказалась среди служителей Господа. Возможно, их представление о Всевышнем отличается от ее собственного, но все-таки у них есть Бог, а это значит, что они будут к ней добры.

Джейн начала сомневаться в своих выводах, когда увидела алтарь-жертвенник в центре двора, покрытый, как и каменный пол вокруг него, бурыми пятнами. Когда же ей связали лодыжки и запястья, девушка испытала страх. Затем ее подняли, положили на алтарный камень и оставили там, дрожащую от ужаса.

Начался чудовищный танец. Джейн лежала на спине; она догадалась о своей участи прежде, чем увидела, как верховная жрица медленно занесла над ней острый нож. Рука жрицы начала опускаться. Джейн закрыла глаза и мысленно вознесла молитву Создателю, пред лицом которого должна была предстать. Тут ее нервы не выдержали, и Джейн потеряла сознание.

День и ночь Тарзан из племени обезьян мчался по первобытным лесам к заброшенному городу, где находилась его возлюбленная – живая или мертвая. За сутки он преодолевал такое же расстояние, которое пятьдесят воинов Опара за неделю. Тарзан несся по деревьям, высоко над препятствиями, которые затрудняли бы путь по земле.

История, рассказанная молодым самцом, не оставляла сомнений в том, что похищенная девушка – это Джейн Портер: никакой другой «белой самки» в джунглях просто не было. А уродливого вида человекообразные, которые захватили ее в плен, – это существа, населяющие руины Опара. Судьба похищенной девушки представлялась Тарзану столь ясно, будто он все видел собственными глазами. Он, конечно, не знал, когда именно начнется страшный обряд, но у него не было сомнений в том, что Джейн, это хрупкое создание, рано или поздно окажется на каменном алтаре.

Время, которое Тарзан провел в пути, показалось ему целой вечностью. Наконец он поднялся на утесы, за которыми лежала бесплодная долина, и перед ним открылся вид на мрачные руины Опара. Быстрым шагом направился он через сухую, покрытую валунами пустыню к заветной цели.

Успеет ли он прийти на помощь? Тарзан надеялся на чудо. Движимый гневом и желанием отомстить, он чувствовал в себе силы уничтожить всех жителей проклятого города. Около полудня он добрался до гигантского валуна, на вершине которого был секретный ход к подземельям. Тарзан, как кошка, забрался туда по отвесному гранитному склону.

И вот он уже бежал по темному, длинному и прямому коридору, ведущему к сокровищнице. Тарзан прошел через этот зал, затем по туннелю до шахты-колодца. На долю секунды Тарзан задержался, прежде чем перепрыгнуть колодец: с той стороны до него донеслись слабые звуки. Тонкий слух человека-обезьяны тотчас же разобрал, что это танец смерти, который предшествует жертвоприношению. Он также услышал, что верховная жрица произносит заклинание: он узнал ее голос.

Неужели он уже не успеет им помешать? Неужели он опоздал всего лишь на несколько секунд? Как испуганный олень, Тарзан перескочил на противоположную сторону колодца, а затем принялся разбирать проход в темницу. Когда его голова и плечи смогли пролезть в проделанное отверстие, человек-обезьяна напрягся и одним усилием обрушил всю стену, упав вместе с ней на пол темницы.

Он тут же вскочил и подбежал к двери. Однако тут ему пришлось остановиться. Огромные засовы с обратной стороны были неподвластны даже его мышцам. Тарзан сразу понял тщетность попыток преодолеть такое препятствие. Правда, был еще обходной путь: обратно по коридорам к валуну, не меньше мили вдоль городской стены, а затем через отверстие в стене там, где он впервые вошел в город со своим отрядом воинов Вазири.

Если Джейн сейчас лежит на алтаре, то он уже не успеет ее спасти. Но и другого пути не было, и Тарзан кинулся обратно. В колодце снова послышался монотонный голос верховной жрицы, и Тарзан взглянул вверх. Отверстие находилось всего двадцатью футами выше – так близко и так заманчиво, что Тарзану захотелось подпрыгнуть и вырваться во внутренний двор. Если бы можно было закрепить конец веревки за край отверстия! И тут у Тарзана возникла идея. Надо попробовать.

Вернувшись к разрушенной стене, он схватил один из каменных блоков, привязал конец веревки к куску гранита и вернулся в шахту. Потом, примерившись, Тарзан запустил камень, к которому был привязан один конец веревки, вверх, чтобы он оказался за стенами колодца, снаружи.

Когда это получилось, Тарзан несколько раз подергал веревку и повис на ней над бездной. Однако веревка подалась вниз под его весом. Тарзан замер, а веревка все опускалась, дюйм за дюймом.

Камень, за который она была привязана, скользил наверх по каменной кладке. Сможет ли он зацепиться за самый край колодца или сорвется и упадет на Тарзана в тот момент, когда человек-обезьяна уже будет лететь вниз, в бездну?

Глава 25
Через первозданный лес

Тарзан чувствовал, что веревка, на которой он повис, все больше опускается. Но вдруг она туго натянулась: камень зацепился за самый край. Человек-обезьяна живо вскарабкался по непрочной веревке наверх, и его голова показалась из шахты.

Двор был пуст. Все жители Опара ушли смотреть на обряд жертвоприношения. Тарзан слышал голос Ла. Танец уже прекратился, и, значит, настало время ножа. Все это Тарзан соображал уже на бегу: он спешил туда, откуда звучал голос жрицы.

Судьба привела его прямо к дверям большого зала без потолка. Он увидел длинную очередь ожидающих теплой крови: мужчины и женщины держали в руках золотые чаши. Рука Ла медленно опускалась к груди хрупкой девушки, безмолвно лежащей на каменном алтаре.

У Тарзана вырвался стон, когда он узнал черты своей любимой. А потом красный туман поплыл у него перед глазами, шрам на лбу налился пылающим багрянцем, и со страшным рычанием впавшего в ярость самца человекообразной обезьяны Тарзан прыгнул в толпу адептов солнечного культа. Он выхватил у кого-то из рук дубинку и с ее помощью расчистил себе дорогу к алтарю.

Услышав шум, Ла замерла. А когда верховная жрица узнала Тарзана, она побледнела как полотно. Ей так и не удалось разгадать, каким образом этот странный человек сумел сбежать из темницы, где она его заперла. Ла и не думала отпускать этого красавца-гиганта, поскольку смотрела на него глазами женщины, а не жрицы. Она уже сочинила для своего народа хитроумную историю о необыкновенном откровении, полученном от Пылающего Бога: будто бы он повелел принять чужеземца как своего посланника на земле. Она не сомневалась, что жители Опара ей поверят. И белый человек должен был остаться доволен: ведь лучше стать мужем верховной жрицы, чем жертвой на священном алтаре. Но когда Ла пришла к нему, чтобы рассказать о своем плане, Тарзана уже не было в темнице, хотя дверь оставалась закрытой на засов снаружи, как и раньше. И вот теперь он вернулся, словно свалился с неба, и убивает ее жрецов, как овец.

Прежде чем Ла сумела опомниться, огромный белый человек уже стоял перед ней и держал на руках девушку, мгновение назад лежавшую на алтаре.

– Отойди в сторону, Ла! – крикнул он. – Ты однажды спасла мне жизнь, и я тебя не трону. Но не пытайся мне помешать, или я должен буду убить тебя.

С этими словами он направился ко входу в подземелье.

– Кто она? – спросила верховная жрица, указывая на потерявшую сознание девушку.

– Она моя! – ответил Тарзан из племени обезьян.

Верховная жрица Опара молча стояла, в ее широко раскрытых глазах появились слезы, и она, вскрикнув, опустилась на холодный пол.

Толпа мужчин бросилась за человеком-обезьяной. Но его было не догнать: он исчез в проходе, который вел к подземельям. Преследователи рванулись было за ним, но обнаружили, что комната под алтарем пуста, и остановились. Исчезновение Тарзана их только развеселило: они думали, что из подземелий нет другого выхода и беглец рано или поздно вернется сюда, надо только подождать.

Вот так, без всякой погони, Тарзан из племени обезьян с Джейн Портер на руках прошел подземельями Опара, находящимися под храмом Пылающего Бога.

Однако мужчины Опара наконец задумались о том, что чужеземец уже однажды как-то сумел сбежать, хотя и не выходил из подземелья. Тогда было решено послать пятьдесят воинов в долину, чтобы найти и схватить осквернителя храма.

Когда Тарзан добежал до шахты-колодца, он был уже так уверен в успехе, что решил сложить разрушенную стену темницы: ему не хотелось, чтобы местные жители обнаружили этот забытый проход и добрались до сокровищницы. Он не оставлял мыслей когда-нибудь вернуться в Опар и вынести еще больше золота, чем то, которым он уже завладел.

Тарзан продвигался все дальше вперед: через сокровищницу, через длинный прямой туннель, который вел к крутой гранитной лестнице и выходу из города. Джейн Портер все еще не приходила в себя.

На вершине огромного валуна Тарзан остановился, чтобы оглянуться на город. И тут он заметил, что долину пересекает отряд воинов Опара. Как быть? Спуститься и постараться как можно быстрее добежать до дальних утесов или спрятаться здесь, на валуне, и подождать темноты? Тарзан посмотрел на Джейн и решился. Он не должен дольше оставлять ее здесь и давать врагам шанс снова взять их в плен: если враги все-таки найдут проход по туннелям, тогда Тарзан и Джейн будут окружены и он не сможет прорваться через это кольцо с такой ношей на руках.

Спуститься с отвесной скалы на этот раз оказалось непростым делом, но Тарзан сумел посадить девушку у себя за спиной и привязать веревкой. Он благополучно спустился на землю, пока жители Опара не достигли валуна. Поскольку спускался он со стороны, противоположной городу, преследователи не увидели его и не догадались, что были совсем рядом.

Тарзан старался бежать так, чтобы оставаться вне поля зрения воинов Опара. Теперь валун отделял его от погони. Тарзан из племени обезьян сумел преодолеть почти милю, прежде чем люди Опара обогнули гранитную скалу и увидели его. С криками дикой радости они пустились следом за Тарзаном в полной уверенности, что вскоре настигнут обремененного ношей беглеца. Однако они не смогли верно оценить ни силы человека-обезьяны, ни собственные возможности.

Тарзан бежал легко, но держался на постоянной дистанции от преследователей. Иногда он поглядывал на милое лицо Джейн, наконец-то столь близкое. Если бы Тарзан не чувствовал слабого биения ее сердца, он не смог бы понять, жива она или нет, – столь бледным было несчастное, измученное личико.

Вот он поднялся на плоскую площадку на вершине горы, а вот и пограничные утесы. Теперь Тарзан дал себе волю и побежал, как олень, чтобы как можно скорее спуститься с утесов, чтобы не дать воинам Опара швырять в него сверху камни. Когда злобные карлики, пыхтя, карабкались на вершину, Тарзан был уже в полумиле от подножия горы.

С воплями гнева и досады преследователи поднялись на вершину утеса, они размахивали дубинками и подпрыгивали от злости. Но в этот раз они не решились выйти за пределы своей страны, чтобы догнать Тарзана. Возможно, они вспомнили свой недавний поход – длинный, утомительный и бесплодный, а может быть, увидев, насколько легко человек-обезьяна прибавил скорости, осознали всю бессмысленность погони. Когда Тарзан вошел в лес, который начинался за утесами, преследователи отправились обратно, в сторону Опара.

Едва попав в лес, откуда еще видны были вершины утесов, Тарзан уложил свою драгоценную ношу на траву, принес из ближайшего ручья воды и вымыл Джейн лицо и руки. Но даже это не помогло привести ее в сознание, и Тарзан, очень обеспокоенный, снова взял девушку на руки и поспешил на запад.

Ближе к вечеру Джейн Портер очнулась. Она не сразу открыла глаза: сначала она попыталась припомнить недавние события. Это было похоже на кошмарный сон: алтарь, жрица, нож… Джейн вздрогнула: она решила, что если уже не умерла, то, вероятно, проживает последние секунды перед смертью. Когда же она наконец осмелилась открыть глаза, то увидела нечто странное: покойный возлюбленный нес ее на руках сквозь райский лес.

– Если это и есть смерть, – сказала Джейн Портер, – то слава богу, что я умерла.

– Джейн, ты заговорила! – воскликнул Тарзан. – Ты в сознании!

– Да, Тарзан из племени обезьян, – ответила девушка, и впервые за последние месяцы улыбка умиротворения и счастья осветила ее лицо.

– Слава богу! – вскричал человек-обезьяна. – Значит, я все-таки успел вовремя.

– Вовремя? Что ты имеешь в виду? – спросила Джейн.

– Успел вовремя, чтобы спасти тебя от смерти на алтаре, дорогая, – ответил он. – Неужели ты не помнишь?

– Спасти меня от смерти? – с недоумением переспросила она. – Разве мы оба не умерли, мой Тарзан?

Он вышел на полянку на берегу ручья и усадил девушку на траву, прислонив ее спиной к стволу большого дерева. Услышав вопрос Джейн, Тарзан отступил на шаг назад, чтобы посмотреть ей в лицо.

– Умерли? – повторил он со смехом. – Ты не умерла, Джейн. И если ты вернешься в Опар и поговоришь с его обитателями, то они подтвердят, что еще несколько часов назад и я не был мертв. Нет, моя дорогая, мы оба живы.

– Но по словам Хейзел Стронг и мсье Тюрана, ты упал в океан за много миль от земли, – настаивала она, словно пытаясь убедить Тарзана в том, что он умер. – Они уверяли меня в этом: ты упал за борт, но не было возможности тебя подобрать, и ты не сумел бы выжить в море.

– Ну как же мне убедить тебя? Я не призрак, – смеясь, отвечал Тарзан. – Да именно милейший мсье Тюран и столкнул меня за борт, но я не утонул. Я расскажу тебе, как все это случилось попозже. Джейн, я теперь здесь в том же обличье дикого человека, в каком ты встретила меня впервые.

Девушка с трудом поднялась на ноги и приблизилась к нему.

– Я не могу поверить… – пробормотала она. – Не может быть на свете такого счастья после всех невзгод, которые мне довелось пережить за эти страшные месяцы со дня гибели «Леди Элис».

Она прильнула к Тарзану и положила свою трепещущую нежную ручку на его плечо:

– Я, должно быть, сплю и вижу сон, а через минуту проснусь и увижу, как страшный нож опускается, чтобы пронзить мое сердце. О милый, поцелуй меня прежде, пока этот сон не кончился!

Тарзана из племени обезьян не нужно было просить об этом дважды. Он обнял любимую девушку своими сильными руками и поцеловал ее – но не один, а сотню раз. Он целовал ее до тех пор, пока она не начала задыхаться. А когда остановился, она обвила его шею руками и еще раз прижала свои губы к его губам.

– Так я живой и настоящий или это все-таки сон? – спросил он.

– Если ты не живой человек, мой мужчина, – ответила он, – то я молю Бога, чтобы Он позволил мне умереть прежде, чем я проснусь и увижу ужасную действительность.

Они помолчали, глядя друг другу в глаза, словно все еще не веря в счастье, которое обрели. Прошлое, со всеми его ужасами и разочарованиями, было забыто, будущее не зависело от них, а вот настоящее принадлежало именно им, и никто не смог бы отнять его.

Девушка первой нарушила блаженное молчание.

– Куда мы идем, дорогой? – спросила она. – И что будем делать?

– А куда бы тебе хотелось пойти? – спросил он в свою очередь. – И что тебе больше всего хотелось бы сделать?

– Я пойду туда, куда пойдешь ты, мой мужчина. И буду делать то, что ты считаешь правильным, – ответила она.

– А как же Клейтон? – спросил вдруг Тарзан, он и забыл о том, что на свете существует кто-то еще, кроме них двоих. – Мы ведь забыли о твоем муже.

– Я не замужем! – воскликнула Джейн. – Скажу больше, я теперь даже не обручена. За день до того, как эти ужасные существа похитили меня, я сказала мистеру Клейтону о своей любви к тебе, и он понял, что я не смогу выйти за него замуж. Это произошло после нашего чудесного спасения от льва…

Тут Джейн остановилась и вопросительно поглядела на Тарзана.

– О Тарзан из племени обезьян! – воскликнула она. – Ведь это был ты? Это ты спас нас? Нет, никто другой не смог бы этого сделать!

Он смущенно опустил глаза.

– Так почему же ты ушел и оставил меня? – с упреком спросила Джейн.

– Пожалуйста, Джейн, не надо, – попросил он. – Ты не знаешь, как я мучился, совершив этот жестокий поступок, как страдал сначала от ревности и гнева, а потом от злости на судьбу. Я вернулся к обезьянам, Джейн, чтобы никогда уже не встретить ни одного человека.

И Тарзан рассказал ей о том, что происходило в его жизни с тех пор, как он вернулся в джунгли: как он падал все ниже и ниже, подобно брошенному в бездну камню, и превращался из цивилизованного парижанина в первобытного воина Вазири, а затем в дикого зверя.

Джейн внимательно слушала его рассказ, а потом робко спросила о женщине из Парижа – о ней она узнала от мсье Тюрана. Тарзан подробно, ничего не скрывая, рассказал Джейн о своей жизни в цивилизованном мире. Ему нечего было стыдиться, потому что он всегда следовал велениям сердца. Закончив рассказ, он посмотрел на девушку так, словно ждал приговора.

– Я знала, что он лжет, – сказала Джейн. – Ах, что это за низкая тварь!

– Ты сердишься на меня? – спросил Тарзан.

Ответ Джейн прозвучал несколько некстати, но очень по-женски:

– А скажи, эта Ольга де Куд очень красива?

Тарзан рассмеялся и расцеловал ее снова.

– Она в десять раз хуже тебя, моя дорогая! – ответил он.

Джейн улыбнулась и положила голову ему на плечо. Тарзан понял, что прощен.

Тем же вечером он устроил для Джейн уютную постель на качающихся ветвях большого дерева, и утомленная девушка уснула, а человек-обезьяна лег спать в развилке ветвей чуть ниже, готовый даже во сне защищать ее.

Путешествие до побережья заняло много дней. Там, где дорога была легкой, они шли, держась за руки, под сводами могучего леса – так, наверное, ходили в далеком прошлом их первобытные предки. Когда же лес становился густым, Тарзан подхватывал Джейн одной рукой и легко взлетал на деревья. Дни казались им слишком короткими: они были счастливы. И они наслаждались бы этим путешествием бесконечно, если бы не одна забота: найти Клейтона и помочь ему.

За день до того, как они должны были выйти на побережье, Тарзан уловил человеческий запах – запах чернокожих. Он сказал об этом Джейн и предупредил, что надо хранить молчание: «В джунглях редко встречаются друзья».

Через полчаса они неслышно поравнялись с небольшим отрядом черных воинов, который шел на запад. Тарзан издал радостный крик: это были его друзья из племени Вазири. Среди них был и Бусули, и те, кто сопровождал Тарзана в Опар. Увидев Тарзана, они выразили свою радость воплями и плясками. Потом воины Вазири объяснили, что ищут Тарзана в джунглях уже несколько недель.

Чернокожих очень удивило присутствие белой девушки, но когда они узнали, что она принадлежит Тарзану, то наперебой стали выражать ей знаки почтения. В сопровождении ликующих и поющих туземцев Тарзан и Джейн дошли до убежища на берегу. Казалось, там никого нет, и на их зов никто не ответил.

Тарзан забрался в маленький шалаш на дереве, но тут же высунулся обратно с пустой кружкой в руках. Кружку он кинул Бусули, попросив того набрать воды. Затем Тарзан знаком попросил Джейн подняться наверх.

Вдвоем они склонились над несчастным, в ком сейчас трудно было узнать английского лорда. Слезы выступили у девушки при виде следов страданий на его еще недавно молодом и красивом лице.

– Он все еще жив, – сказал Тарзан. – Мы сделаем все возможное, чтобы спасти его, но, боюсь, мы явились слишком поздно.

Бусули принес воды, и Тарзан пролил несколько капель на потрескавшиеся и распухшие губы. Потом смочил водой горячий лоб Клейтона и протер его исхудавшие руки и ноги.

Наконец Клейтон открыл глаза. Слабое подобие улыбки появилось на его губах, когда он увидел склонившуюся над ним Джейн. При виде Тарзана на лице Клейтона выразилось удивление.

– Все в порядке, старина, – сказал человек-обезьяна. – Мы вовремя вас нашли. Все теперь будет хорошо. Мы скоро поставим вас на ноги.

Англичанин слабо покачал головой.

– Слишком поздно, – прошептал он. – Но все к лучшему. Я и хотел умереть.

– А где мсье Тюран? – спросила девушка.

– Он бросил меня здесь, когда я заболел лихорадкой. Это не человек, а дьявол. Когда я попросил воды, он выпил ее сам, а остаток вылил на землю и рассмеялся мне в лицо.

Рассказывая о Тюране, Клейтон неожиданно оживился. Он приподнялся на локте и почти закричал:

– Да! Я должен жить! Я должен жить, чтобы убить этого мерзавца!

Однако этот порыв совсем обессилил его, и он снова упал на подстилку из полусгнившей травы, которая вместе со старым пальто служила раньше постелью Джейн Портер.

– Насчет Тюрана не волнуйтесь, – сказал Тарзан, положив руку на лоб Клейтону. – Он мой и никуда не уйдет. Я доберусь до него.

Довольно долго Клейтон лежал без движения. Тарзан несколько раз прикладывал ухо к его впавшей груди, чтобы уловить еле слышное биение измученного сердца.

Ближе к вечеру Клейтон еще раз на короткое время пришел в себя.

– Джейн, – прошептал он.

Девушка склонилась над ним.

– Я виноват перед вами и перед ним. – Он еле заметно кивнул в сторону человека-обезьяны. – Я так любил вас, но это не извиняет мой дурной поступок. Но я не мог потерять вас. Я не прошу прощения, а только хочу сделать то, что должен был сделать еще год назад.

Он вытащил из кармана лежавшего под ним пальто то, что случайно обнаружил там между приступами лихорадки, – смятый листок желтой бумаги. Он протянул его девушке. Пока Джейн читала написанное, рука Клейтона безвольно упала на грудь, голова откинулась назад, он вздохнул в последний раз – и затих.

Тарзан из племени обезьян прикрыл полой пальто его лицо. Еще некоторое время он и Джейн продолжали стоять перед мертвым телом на коленях. Губы Джейн беззвучно шевелились – она читала молитву. Затем оба встали. Слезы появились на глазах у человека-обезьяны: после сердечных мук, выпавших на его долю, он научился сопереживать страданиям других.

Джейн сквозь слезы прочла послание на выцветшем листке желтой бумаги, и от удивления глаза ее широко раскрылись. Она дважды перечитала эти удивительные слова, прежде чем полностью поняла их смысл.

ОТПЕЧАТКИ ДОКАЗЫВАЮТ ВЫ ГРЕЙСТОК тчк ПОЗДРАВЛЯЮ тчк Д’АРНО

Она протянула листок Тарзану.

– Он знал об этом все время, – сказала она, – и ни разу не сказал тебе?

– Я знал это раньше его, Джейн, – ответил тот. – А что ему это было известно, я и не подозревал. Вероятно, я уронил эту телеграмму тем вечером в зале ожидания. Именно там, на станции, я получил ее.

– И после этого ты сказал нам, что твоей матерью была обезьяна? И что ты никогда не знал своего отца? – недоверчиво спросила Джейн.

– Титул и поместья ничего не значили для меня без тебя, дорогая, – ответил Тарзан. – Если бы я отобрал их у Клейтона, то ограбил бы женщину, которую любил. Разве ты не понимаешь этого, Джейн?

Он говорил так, словно оправдывался. Стоя у тела Клейтона, Джейн протянула к Тарзану руки.

– И я чуть было не отказалась от такой любви! – воскликнула она.

Глава 26
Нет больше человека-обезьяны

Следующим утром они отправились к хижине Тарзана, которая находилась в пяти милях от шалаша. Четыре воина Вазири несли тело англичанина.

Тарзан настоял на том, чтобы похоронить Клейтона рядом с покойным лордом Грейстоком неподалеку от хижины. Джейн Портер была рада этому и в душе еще раз восхитилась чуткостью этого удивительного человека, выросшего среди диких зверей, но сохранившего истинное рыцарство и нежность, которые обычно приписывают только цивилизованным людям.

Они прошли около трех миль, как вдруг один из воинов Вазири в недоумении указал на странную фигуру. Это был человек в блестящем цилиндре, медленно бредущий вдоль берега, опустив голову и заложив руки за полы длинного черного сюртука. Увидев его, Джейн Портер вскрикнула от неожиданности и счастья, а затем побежала вперед, чтобы обнять его. При звуке ее голоса старый джентльмен поднял голову и, узнав свою дочь, тоже издал радостный крик.

Профессор Архимед Кью Портер обнял Джейн со слезами на глазах и долго не мог ничего сказать от радости и волнения. Затем он узнал Тарзана, но профессор тут же решил, что горе, вероятно, нарушило работу его мозга: ведь он был абсолютно уверен в том, что человек-обезьяна погиб. Пришлось сильно постараться, чтобы переубедить профессора: тот, кого Джейн называла «лесным богом», стоял теперь перед ним, живой и невредимый. Известие о смерти Клейтона опечалило старика, но он заметил:

– Это очень странно. Ведь мсье Тюран уверял нас, что Клейтон скончался много дней назад.

– Как? Тюран с вами? – спросил Тарзан.

– Ну да. Он недавно отыскал наш лагерь и показал нам, где находится ваша хижина. Мы разбили лагерь совсем недалеко к северу от нее. Бог мой, как он обрадуется, когда вас увидит!

– Да, и удивится тоже, – кивнул Тарзан.

Немного погодя этот странный отряд вышел на поляну, где находилась хижина человека-обезьяны. Тарзан удивился, увидев множество людей и среди них Д’Арно.

– Поль! – воскликнул он. – Ради всего святого, откуда ты здесь? Или мы все сошли с ума?

Однако все объяснилось так же быстро, как ранее многое другое. Корабль Д’Арно нес патрульную службу, курсируя вдоль берега. Согласившись с предложением лейтенанта, капитан приказал бросить якорь в маленькой бухте. Д’Арно хотел осмотреть хижину и окружающие ее джунгли – места, памятные офицерам и матросам по удивительным приключениям двухгодичной давности. Высадившись на берег, они обнаружили лорда Теннингтона и его товарищей и на следующее утро собирались взять их на борт и направиться в сторону цивилизованных стран.

Хейзел Стронг, ее мать, Эсмеральда и мистер Сэмюель Ти Филандер были вне себя от радости, узнав о благополучном возвращении Джейн Портер. Ее спасение казалось им чудом, – по общему мнению, это было бы едва ли возможно, если бы не Тарзан. Человек-обезьяна был до такой степени смущен похвалами и знаками внимания, что ему захотелось удрать отсюда подальше, в обезьяний амфитеатр.

Всех очень заинтересовали воины Вазири, и чернокожие получили множество подарков от друзей своего короля. Когда они узнали, что Тарзан уплывет от них на большом каноэ, стоящем у берега, их горю не было предела.

Новоприбывшие пока что не видели лорда Теннингтона и мсье Тюрана: эти двое с утра отправились на охоту и еще не вернулись.

– Ну и удивится же этот Роков – ведь так его на самом деле зовут? – когда увидит тебя, – сказала Тарзану Джейн.

– Удивляться он будет недолго, – мрачно ответил человек-обезьяна.

Тон его ответа встревожил девушку, подтвердив ее худшие опасения. Джейн взяла Тарзана за руку и, как могла, принялась упрашивать предоставить судьбу Рокова французскому правосудию.

– В диких джунглях, – говорила она, – нет другого закона, кроме силы, и там ты мог бы сам вынести этому человеку приговор, которого он заслуживает. Но если в твоем распоряжении вся сила законов цивилизованного государства, то такая расправа считается убийством. Даже твои друзья будут вынуждены согласиться с тем, что ты преступник. А если ты окажешь сопротивление, это повлечет самые печальные последствия. Я не вынесу новой разлуки с тобой, мой Тарзан! Обещай мне, что ты передашь Рокова капитану Дюфранну, и пусть свершится правосудие. Этот негодяй не стоит того, чтобы рисковать ради него нашим счастьем.

Тарзан понимал, что устами Джейн говорит сама мудрость, и пообещал сделать так, как она просила. Примерно через полчаса Теннингтон и Роков вышли из лесу.

Они шли рядом. Теннингтон первым заметил, что в лагере появились новые люди. Он разглядел рядом с матросами крейсера черных воинов, а потом увидел и смуглую фигуру гиганта, разговаривающего с лейтенантом Д’Арно и капитаном Дюфранном.

– Кто бы это мог быть, интересно? – спросил Теннингтон у Рокова.

Русский поглядел в ту сторону и, встретившись взглядом с Тарзаном, пошатнулся и побледнел.

– Черт побери! – воскликнул он и, прежде чем Теннингтон успел сообразить, что происходит, вскинул на плечо ружье, прицелился в Тарзана и нажал спусковой крючок.

Однако англичанин успел снизу ударить по стволу ружья на долю секунды раньше, чем боек ударил по капсюлю. Пуля, направленная в сердце Тарзана, просвистела у него над головой. Русский не успел выстрелить повторно: человек-обезьяна подскочил к нему и вырвал ружье из его рук.

Капитан Дюфранн, лейтенант Д’Арно и десяток матросов прибежали на выстрел, и Тарзан передал им преступника, не сказав ни слова. Он объяснил обстоятельства дела французскому капитану еще до прихода Рокова, и тот дал приказ заковать русского в наручники и поместить на крейсере под арест. Перед тем как стража отправила арестованного в его временную тюрьму, Тарзан попросил позволения обыскать Рокова и, к своей радости, обнаружил украденные бумаги.

Услышав выстрел, Джейн Портер вместе с другими выбежала из хижины и, когда волнение улеглось, приветствовала лорда Теннингтона. Джейн ему представила Тарзана:

– Познакомьтесь, милорд. Это Джон Клейтон, лорд Грейсток.

Англичанину стоило больших усилий сдержать удивление, но потом он не раз просил повторить странную историю человека-обезьяны. Тарзан, Джейн Портер и лейтенант Д’Арно по очереди рассказывали ее, пока Теннингтон не уверился, что они в своем уме и все это правда.

На закате Уильям Сесил Клейтон был похоронен рядом со своими дядей и тетей, покойными лордом и леди Грейсток. По просьбе Тарзана было сделано три ружейных залпа над местом последнего упокоения «храброго человека, который смело встретил смерть». Профессор Портер, в юности получивший духовное звание, провел короткую заупокойную службу.

Вокруг могилы со склоненными головами стояли скорбящие, – наверное, это было самое странное собрание людей, когда-либо участвовавших в похоронах. Здесь были французские моряки, два английских лорда, американцы и целый отряд африканских дикарей.

Сразу после похорон Тарзан попросил капитана Дюфранна отложить отплытие крейсера на пару дней: ему нужно было принести из джунглей «кое-какие пожитки». Офицер любезно согласился.

Следующим вечером Тарзан и его воины Вазири вернулись с первой партией «пожитков». Когда все увидели древние слитки чистого золота, человека-обезьяну засыпали тысячей вопросов. Но он только улыбался в ответ и отказывался хотя бы намекнуть, откуда взялось такое невероятное богатство.

– Скажу только, что там, где я его взял, осталось в тысячу раз больше, – сказал он, – и когда я потрачу это, то, наверное, вернусь, чтобы взять еще.

На следующий день он снова предпринял поход и забрал из амфитеатра оставшуюся часть добытого золота. После того как все слитки были подняты на борт крейсера, капитан Дюфранн заметил, что чувствует себя командиром испанского галеона старых времен, возвращающегося из Америки с грузом ацтекского золота.

– В таких случаях только и ждешь, что команда взбунтуется, перережет офицеров и захватит корабль, – с улыбкой добавил он.

На следующее утро, когда крейсер готовился к отплытию, Тарзан обратился к Джейн Портер с предложением.

– Считается, что дикие звери лишены сентиментальных чувств, – сказал он. – Однако мне хотелось бы совершить обряд бракосочетания здесь, в той хижине, где я родился, неподалеку от могил моих отца и матери, в окружении диких джунглей, которые были мне родным домом.

– Возможно ли это, дорогой? – спросила Джейн. – Если возможно, то я с удовольствием обвенчаюсь с моим лесным богом под сенью первобытного леса.

Обсудив эту идею с остальными, Тарзан и Джейн решили, что такое венчание вполне возможно и послужит прекрасным завершением замечательной любовной истории. Все собрались у маленькой хижины, чтобы присутствовать на второй церемонии, которую профессору Портеру довелось провести за последние три дня в качестве священника.

Д’Арно должен был выступить в роли шафера, а Хейзел Стронг – в роли подружки невесты. Однако в последний момент планы переменились благодаря очередной блестящей идее лорда Теннингтона.

– Если миссис Стронг не возражает, – сказал он, взяв подружку невесты за руку, – то было бы очень мило устроить тут двойную свадьбу.

На следующий день корабль медленно повернул от берега в открытое море. На борту стояли высокий молодой человек в белом фланелевом костюме и хрупкая девушка. Они смотрели, как исчезает линия берега, где двадцать обнаженных чернокожих воинов Вазири размахивали копьями и кричали прощальные слова покидающему их королю.

– Мне было бы тяжело думать, что я вижу джунгли в последний раз, дорогая, – сказал Тарзан, – если бы только я не знал, что меня ждет наше с тобой вечное счастье.

И, склонившись к своей возлюбленной, Тарзан поцеловал ее в губы.

Тарзан и его звери

Посвящается Джоанне Берроуз

Глава 1
Похищение

– Вся эта история окутана тайной, – проговорил Д’Арно. – Я знаю от самых высокопоставленных лиц, что ни полиция, ни специальные агенты Генерального штаба не имеют ни малейшего представления, как это произошло. Все, что им и вообще кому-нибудь известно, это что Николай Роков сбежал.

Джон Клейтон, лорд Грейсток, – тот самый, который некогда был известен как «Тарзан, приемыш обезьян», – молча сидел в парижской квартире своего друга лейтенанта Поля Д’Арно и задумчиво разглядывал носок своего безукоризненно начищенного ботинка.

Он думал о том, что его заклятый враг, приговоренный к пожизненному заключению, бежал из французской военной тюрьмы, где оказался благодаря показаниям Тарзана, человека-обезьяны.

Когда-то Роков пошел на все, чтобы уничтожить Тарзана, но все эти козни померкнут перед тем, что он замыслит теперь, вновь оказавшись на свободе.

Тарзан недавно перевез жену и маленького сына в Лондон, чтобы быть подальше от опасностей и неудобств сезона дождей в их обширном африканском поместье в Узири, где человек-обезьяна некогда правил необъятными землями в стране кровожадных воинов-вазири.

Тарзан пересек Ла-Манш ради короткой встречи со старым другом, однако весть о побеге Рокова испортила удовольствие от поездки, а потому, едва прибыв в Париж, он решил незамедлительно ехать обратно в Англию.

– Я боюсь вовсе не за себя, Поль, – произнес он наконец. – В прошлом я много раз побеждал этого русского, покушавшегося на мою жизнь, но теперь мне нужно беспокоиться и о близких. Насколько я знаю этого человека, он предпочтет подставить под удар не меня, а мою жену и сына, потому что, конечно, знает, как сделать мне побольнее. Мне нужно вернуться к семье и оставаться рядом с ними, пока Роков не будет опять схвачен или убит.

Пока Тарзан и Д’Арно беседовали таким образом в Париже, двое смуглых людей самого зловещего вида вели разговор в маленьком домишке на окраине Лондона.

Один был с длинной бородой, тогда как черной щетине его товарища, бледного от длительного пребывания в закрытом помещении, было всего несколько дней. И говорил по большей части именно второй.

– Ты должен сбрить бороду, Алексей, – обратился к собеседнику человек со щетиной. – С ней он сразу тебя узнает. Мы расходимся здесь через час, а когда встретимся снова на борту «Кинкейда», то, надеюсь, с нами будут двое почетных гостей – они пока и не подозревают, какое приятное путешествие их ждет. Через два часа я уже буду ехать в Дувр с его сыном, а завтра вечером ты, как я тебе расписал, привезешь и отца, если, конечно, он сейчас дернет обратно в Лондон, на что я и рассчитываю. Нас ждут деньги, удовольствия и много других приятных вещей. В награду за наши усилия, мой дорогой Алексей. Эти тупые французы так долго скрывали мой побег, что я успел тщательно и подробно обмозговать наше маленькое дельце, – едва ли какая-нибудь ерунда помешает нашим планам. Так что – до свидания и удачи!

Спустя три часа по лестнице, ведущей в квартиру лейтенанта Д’Арно, поднялся почтальон.

– Телеграмма лорду Грейстоку, – объявил он слуге, открывшему дверь. – Он здесь?

Слуга кивнул, расписался в получении и отнес телеграмму Тарзану, который уже готовился отбыть в Лондон.

Тарзан надорвал конверт, и, пока он читал написанное, его лицо побледнело.

– Прочти, Поль, – сказал он, передавая другу листок. – Началось.

Тот взял телеграмму и прочел:

– «Джека украли в саду при соучастии нового слуги, возвращайся немедленно. Джейн».

Когда Тарзан выскочил из автомобиля, доставившего его с вокзала, и взбежал по ступенькам своего лондонского дома, у дверей его встретила жена. Глаза у нее были сухи, хотя она сама была в состоянии крайнего волнения.

Джейн Портер Клейтон поспешила рассказать все, что смогла выяснить о похищении сына.

Молодая няня вывезла ребенка в коляске на дорожку перед домом, чтобы тот погрелся на солнышке, когда из-за угла улицы вырулил крытый таксомотор. Девушка не обратила на него особого внимания. Больше ничего не происходило. Из него никто не вышел, он просто стоял у тротуара, и его двигатель работал – так, словно таксист ждал, когда кто-то выйдет из дома, перед которым он остановился.

Почти сразу же Карл, новый слуга, выбежал из дома Грейстоков и позвал няню, сообщив, будто ее на минутку зовет госпожа, которая должна ей что-то сказать, и предложил приглядеть за маленьким Джеком.

Няня утверждала, что у нее не возникло абсолютно никаких подозрений относительно истинных намерений слуги. Во всяком случае, до того самого момента, когда она, уже дойдя до дверей дома, не вспомнила вдруг, что забыла посоветовать своему помощнику везти коляску так, чтобы солнце не светило ребенку в глаза.

Когда она обернулась, то, к своему удивлению, увидела, что он торопливо катит коляску к перекрестку. В тот же момент дверца таксомотора открылась, и на секунду девушка увидела в дверном проеме смуглое лицо водителя.

Тут до нее дошло, что ребенок в опасности, – она с криком ринулась вниз по ступенькам и побежала по дорожке, направляясь к таксомотору, в то время как слуга уже передавал ребенка смуглому водителю.

Она совсем немного не добежала до автомобиля, когда Карл вскочил в него, сев рядом с сообщником, и захлопнул за собой дверцу. В тот же миг шофер нажал на стартер, но машина не тронулась с места. Похоже, забарахлило сцепление, и, пока таксист возился с рычагом и немного сдавал машину назад, прежде чем двинуть вперед, няня успела подбежать к самой кабине.

Вспрыгнув на подножку, она попыталась выхватить ребенка из рук незнакомца, принялась кричать, бороться за Джека, и, хотя автомобиль уже набирал ход, она не сдавалась. И лишь когда таксомотор уже на приличной скорости проносился мимо дома Грейстоков, Карл отбросил девушку на тротуар, нанеся ей сильный удар в лицо.

Ее крики привлекли внимание слуг и жителей соседних домов, а также обитателей дома Грейстоков. Леди Грейсток стала свидетельницей отважной схватки девушки. Она и сама пыталась догнать быстро удаляющийся автомобиль, но было уже слишком поздно.

Вот и все, что она могла рассказать. Леди Грейсток и представить не могла, кто истинный организатор заговора, пока муж не рассказал о побеге Николая Рокова из французской тюрьмы, в которой, как они полагали, он все это время находился.

Пока Тарзан и его жена стояли, обсуждая лучший вариант дальнейших действий, справа, из библиотеки, раздался телефонный звонок. Тарзан быстро подошел к аппарату.

– Лорд Грейсток? – спросил мужской голос на другом конце провода.

– Да.

– Ваш сын похищен, – продолжил незнакомец. – И я один могу помочь вам его найти. Мне хорошо известны подробности заговора и его исполнители. По сути, я был участником и собирался получить часть выкупа, но теперь сообщники пытаются меня надуть, и, чтобы с ними поквитаться, я помогу вам получить сына обратно. Конечно, при условии, что вы не заявите на меня в полицию из-за моего участия в преступлении. Что вы на это скажете?

– Если вы приведете меня туда, где спрятан мой сын, – ответил Тарзан, – вам ничто не будет угрожать.

– Хорошо, – ответил незнакомец. – Но на встречу со мной вы должны прийти один, потому что лишь тогда я смогу вам доверять. Больше никто не должен знать, кто я такой.

– Где и когда мы сможем встретиться? – спросил Тарзан.

Человек назвал пивную на набережной в Дувре, любимое место моряков.

– Загляните туда сегодня вечером, часов примерно в десять, – заключил он. – Раньше приходить не стоит. До этого времени с вашим сыном ничего не случится, и я тайно проведу вас туда, где он спрятан. Но предупреждаю, приходите один и ни при каких обстоятельствах не ставьте в известность Скотленд-Ярд, я-то хорошо вас знаю и прослежу. Если с вами кто-то будет или если я замечу каких-нибудь подозрительных личностей, похожих на полицейских агентов, наша встреча не состоится. Тогда вы потеряете последний шанс вернуть сына.

Не говоря больше ни слова, звонивший повесил трубку.

Тарзан наскоро пересказал жене суть разговора. Она стала умолять взять ее с собой, но муж стоял на том, что незнакомец может привести в действие свою угрозу, если Тарзан придет не один. Поэтому они простились, и расстроенный отец поспешил в Дувр, а его жена должна была остаться дома и ждать, пока он не известит ее о результате своих поисков.

Они не подозревали, через что им обоим суждено пройти, прежде чем они встретятся снова, и как далеко отсюда… Но к чему забегать вперед.

В течение десяти минут после отъезда мужа Джейн Клейтон беспокойно шагала взад и вперед по мягким коврам библиотеки. Потерять своего первенца! Ее материнское сердце сжималось от боли. Ее терзали надежды и страхи.

Здравый смысл подсказывал, что все закончится хорошо, если ее Тарзан пойдет один в соответствии с условием таинственного незнакомца. Но ее интуиция не позволяла ей отбросить всякие подозрения о серьезных опасностях, которые грозят и ее мужу, и ее сыну.

Чем дольше она размышляла о случившемся, тем больше крепло в ней убеждение, что недавний телефонный звонок мог оказаться всего лишь уловкой, дабы попридержать их, пока малыш не будет надежно спрятан или тайком вывезен из Англии. Или это могла быть наживка, чтобы Тарзан оказался в руках безжалостного Рокова.

Представив подобное развитие событий, она остановилась с широко раскрытыми от ужаса глазами. Тут же эти мысли превратились в убежденность. Джейн взглянула на большие напольные часы, отсчитывающие минуты в углу гостиной.

Она уже не успевала на уходящий в Дувр поезд, на котором собирался ехать Тарзан. Но был еще один поезд, отправлявшийся позже, на котором она все-таки успевала добраться до злосчастного порта на берегу Ла-Манша, чтобы раньше условленного времени оказаться в пивной, которую незнакомец назвал ее мужу.

Джейн вызвала горничную с шофером и поспешно дала им указания.

Уже через десять минут она ехала по запруженным транспортом улицам в сторону вокзала.

Было без четверти десять вечера, когда Тарзан вошел в убогую пивную на набережной Дувра. Едва он оказался в затхлом помещении, как закутанная в плащ фигура прошмыгнула мимо, направляясь к выходу.

– Идемте, милорд! – шепнул незнакомец.

Тарзан развернулся и вышел следом на плохо освещенную аллею, которую по привычке здесь гордо именовали бульваром. Оказавшись на улице, мужчина словно нырнул в темноту и зашагал в сторону причала, где сложенные в высокую груду тюки, ящики и бочонки отбрасывали глубокие тени. Здесь он остановился.

– Где мальчик? – спросил Тарзан.

– Вон на том пароходишке, огни которого вы можете видеть, – ответил его спутник.

В глубоком мраке Тарзан пытался различить черты лица своего визави, но не мог его узнать. Похоже, он никогда раньше не видел этого человека. Догадайся лорд Грейсток, что его сопровождает сам Алексей Павлов, он сразу бы понял, что в черном сердце этого негодяя может гнездиться одна только измена и, куда бы они ни пошли, везде поджидает опасность.

– Сейчас его не сторожат, – продолжал с русским акцентом незнакомец. – Похитители совершенно уверены, что его не найдут, и за исключением пары матросов, в которых я влил достаточно джина, чтобы на несколько часов выключить их, на «Кинкейде» никого нет. Мы можем совершенно спокойно подняться на борт, забрать малыша и вернуться.

Тарзан кивнул.

– Так и сделаем, – согласился он.

Провожатый направился к маленькой лодке, стоящей у причала. Они сели в нее, и Павлов стал быстро грести в сторону пароходика. Черный дым, валивший из трубы, не вызвал у Тарзана никаких подозрений. Все его мысли были заняты тем, что всего через несколько минут он опять обнимет своего маленького сына.

С борта парохода прямо над ними свисала веревочная лестница, и они, стараясь остаться незаметными, поднялись по ней. Оказавшись на палубе, они поспешили к корме, где незнакомец указал на люк.

– Мальчика спрятали там, – пояснил он. – Будет лучше, если за ним спуститесь вы, а то как бы он не закричал от испуга на руках у чужого человека. А я покараулю здесь.

Тарзану так не терпелось спасти своего ребенка, что он не обратил никакого внимания на странность всего, что окружало его на «Кинкейде». И на то, что палуба была пустынна, хотя судно стояло под парами, и на то, что из трубы валил такой дым, словно оно было готово вот-вот отплыть. Увы, он ничего не замечал.

С единственной мыслью о том, что еще мгновение, и он будет держать на руках самое драгоценное для него существо, Тарзан ринулся вниз, в темноту. Но едва он отпустил край люка, тяжелая крышка с лязгом упала над его головой.

И в тот же миг бедняга понял, что попал в ловушку. Он не только не спас сына, но и сам оказался в руках врагов. Он немедленно попытался дотянуться до люка и поднять крышку, но ему это оказалось не под силу.

Чиркнув спичкой, он осмотрелся и обнаружил, что в трюме сделана небольшая выгородка, никак не сообщающаяся с остальным помещением. Единственным входом в нее служил люк у него над головой. Было очевидно, что это место специально приготовили для его заключения.

В этой тюремной камере, кроме него, не было никого и ничего. Если ребенок был на борту «Кинкейда», он был заточен в другом месте.

На протяжении более двадцати лет, от младенческого до зрелого возраста, Тарзан, этот человек-обезьяна, бродил в своих диких джунглях, не имея никаких контактов с людьми. В этот полный впечатлений период своей жизни он научился принимать свои радости и горести так, как это делают звери.

Поэтому он не безумствовал, не ополчался против судьбы, а терпеливо ждал, что может с ним приключиться в дальнейшем, хотя, конечно, не без того, чтобы предусмотреть любую возможность защитить себя. Для этого он тщательно осмотрел свою тюрьму, опробовал на прочность толстые доски, из которых были сделаны стенки, и измерил расстояние до люка над головой.

И пока Тарзан занимался подобными вещами, он внезапно ощутил вибрацию судовых механизмов и ритмическую пульсацию гребных винтов.

Пароход покидал порт! Куда уносил он его и какая судьба ждала там человека-обезьяну?

Едва эти мысли пронеслись в голове у Тарзана, как до его слуха сквозь грохот паровой машины донеслось то, что заставило человека-обезьяну похолодеть от мрачного предчувствия.

На палубе прямо над ним прозвенел ясный и пронзительный крик испуганной женщины.

Глава 2
Высажен на необитаемом острове

Когда Тарзан и его провожатый затерялись в густом сумраке причала, то на ведущей к пивной узкой аллейке, которую только что покинули двое мужчин, показалась женская фигура. Дама была под густой вуалью. Она быстро подошла к входу в питейное заведение.

Здесь она помедлила и огляделась, а затем, словно обрадовавшись, что наконец нашла место, которое искала, храбро толкнула дверь и вошла в мерзкий притон.

Десяток нетрезвых матросов и портовых пьянчуг уставились на вошедшую: богато одетая женщина, да еще в таком месте – это редкое зрелище.

Дама быстро подошла к неопрятной барменше, которая глянула с завистью и ненавистью на более удачливую представительницу своего пола.

– Вы не видели здесь минуту назад высокого, хорошо одетого мужчину, – спросила дама, – который встретился с другим человеком и ушел с ним?

Девица кивнула, но не могла сказать, куда эти двое направились. Матрос, который подошел послушать, о чем разговор, сообщил, что только что, входя в пивную, видел, как из нее вышли два человека и зашагали к причалу.

– Покажите, куда они направились! – воскликнула женщина, суя монету в руку матроса.

Тот вывел ее на улицу, и вдвоем они поспешили к причалу, а затем вдоль него, пока не увидели рядом c пароходом, стоящим на якоре неподалеку, маленькую шлюпку, почти растворившуюся в темноте.

– Они там, – прошептал матрос.

– Десять фунтов, если найдете лодку и отвезете меня на тот пароход, – воскликнула дама.

– Тогда скорей, – ответил ее спутник, выговаривая слова, как человек из низов. – Надоть поспеть, пока энтот «Кинкейд» не снялся с якоря. Его уж три часа тому раскочегарили – поджидали только энтого пассажира. Я тут полчаса назад поболтал с одним из команды.

С этими словами он провел ее в самый конец причала, где, как ему было известно, покачивалась еще одна шлюпка, и, посадив в нее женщину, сел на весла и отчалил. Лодка быстро заскользила по воде.

У борта парохода матрос потребовал плату, и, не тратя времени на подсчет обещанной суммы, дама сунула в протянутую ладонь столько банкнот, сколько оказалось в ее руке.

Один взгляд на них убедил парня, что его услуги оплачены более чем щедро. Он помог ей подняться по лестнице и стал поджидать у борта парохода – на случай, если эта прибыльная пассажирка захочет, чтобы через какое-то время он доставил ее обратно на берег.

Но тут звук заработавшей вспомогательной паровой машины и скрежет стального каната, наматывающегося на брашпиль, возвестили, что якорь на «Кинкейде» поднят. Еще пару секунд спустя матрос услышал, как заработал гребной винт, и пароходик медленно двинулся прочь, в воды Ла-Манша.

Когда матрос повернул в сторону берега и налег на весла, он услышал пронзительный женский крик на палубе парохода.

– Вот так облом, – пробурчал он себе под нос. – А мог спроста оттяпать все ее деньжата.

Когда Джейн Клейтон поднялась на палубу «Кинкейда», та была совершенно пуста. Казалось, весь пароход вымер. На борту не было видно ни тех, кого она искала, ни вообще кого-либо. Поэтому она продолжила поиски мужа и сына, надеясь, вопреки всему, тут же их и найти.

Леди Грейсток поспешила к надстройке с каютами, которая наполовину возвышалась над палубой, а наполовину была опущена ниже ее. Джейн быстро спустилась по невысокому сходному трапу к капитанской каюте, по обе стороны которой имелись меньшие каюты для помощников, не заметив, как впереди поспешно захлопнулась одна из дверей. Она пересекла капитанскую каюту, а затем, вернувшись, стала приникать к каждой двери, прислушиваясь и осторожно проверяя, не закрыты ли они.

Везде было тихо, совсем тихо, и громкое биение собственного испуганного сердца, как ей казалось, наполняло все вокруг, словно громовые удары набатного колокола.

Одна за другой двери открывались при одном только прикосновении, но все каюты оказались пусты. Она была так поглощена своим занятием, что не заметила, как судно внезапно ожило, как заурчали паровые машины, как началось биение гребных винтов. Она дошла до последней двери справа и, толкнув, открыла ее, но сильный смуглый мужчина, поджидавший внутри, схватил ее и быстро втолкнул в тесную, дурнопахнущую каюту.

Внезапный испуг, вызванный неожиданным нападением, заставил Джейн пронзительно закричать. Но человек грубо зажал ей рукой рот.

– Подожди, пока мы не отойдем подальше от берега, дорогая, – произнес он. – Тогда хоть надорвись, кричавши, милашка.

Леди Грейсток повернула голову и увидела совсем близко от себя ухмыляющееся лицо с щетиной на подбородке. Мужчина ослабил хватку, и, узнав того, в чьей власти она оказалась, женщина тихо простонала и отпрянула, чувствуя, как все в ней сжимается от страха.

– Николай Роков! Месье Тюран! – воскликнула она.

– Ваш преданный поклонник, – ответил тот, отвешивая низкий поклон.

– Мой сын, – продолжила она, игнорируя эту галантную издевку, – где он? Отдайте его мне. Как вы можете быть так жестоки? Даже если вы Николай Роков… Неужели вы начисто лишены чувства жалости и сострадания? Скажите, где он. На борту этого парохода? О, пожалуйста, если только у вас есть сердце, отведите меня к моему малышу!

– Если станешь делать, как тебе велят, ему ничто не будет угрожать, – ответил Роков. – И помни, что ты здесь по своей вине. Ты явилась на борт по собственной воле и должна отвечать за последствия. Я и мечтать не мог, – добавил он себе под нос, – что мне улыбнется такая удача.

Затем Роков вышел, заперев дверь каюты, в которой осталась его пленница, и несколько дней она его не видела. Истинная причина этого заключалась в том, что Николай Роков был неважный моряк, и небольшой шторм, в который попал «Кинкейд» с самого начала плавания, уложил негодяя в койку с тяжелейшим приступом морской болезни.

За все это время единственным посетителем Джейн был некий неотесанный швед, кок «Кинкейда», носивший ей отвратительно приготовленную еду. Звали его Свен Андерссен, и единственным предметом его гордости было то, что его фамилия писалась через два «с».

Он был высок и костляв, с длинными соломенными усами, нездоровым цветом лица и грязными ногтями. Самого его вида и зрелища того, как он погружает немытый палец в едва теплое рагу, было достаточно, чтобы лишить молодую женщину аппетита. Судя по всему, рагу, которое он постоянно готовил, было вершиной его кулинарного искусства.

Его маленькие голубые, близко посаженные глазки всегда смотрели куда-то вкось, мимо нее. Во всей внешности кока было что-то вкрадчивое, даже походка напоминала кошачью. Но длинный тонкий нож, всегда просунутый за сильно засаленный шнур, которым был подпоясан испачканный фартук, подкреплял самые зловещие предположения касательно характера этого человека. Скорее всего, нож был не более чем орудием ремесла, но Джейн никак не могла избавиться от чувства, будто швед ее провоцирует, и она предпочла бы видеть его в менее опасном оснащении.

Этот угрюмый человек всегда вел себя с ней грубо, но Джейн, когда он приносил еду, не забывала вознаградить его приятной улыбкой и словами благодарности, хотя чаще всего была готова вышвырнуть почти все содержимое блюда через крохотный иллюминатор каюты, едва за коком захлопывалась дверь.

В дни страданий, начавшихся после того, как Джейн Клейтон лишилась свободы, ее занимали только два вопроса: где находится муж и куда спрятали сына. Она не сомневалась, что мальчик, если он, конечно, жив, находится на борту «Кинкейда», но оставалось только гадать, жив ли Тарзан после того, как его привезли на эту злосчастную посудину.

Ей, разумеется, было известно о той глубокой ненависти, которую Роков питал к Тарзану, и она могла себе представить лишь одну причину, по которой тот мог заманить ее мужа на «Кинкейд», – чтобы без какого-либо риска предать его смерти в отместку за то, что он воспрепятствовал планам Рокова и в конечном итоге дал показания, благодаря которым негодяй оказался во французской тюрьме.

Тарзан между тем лежал в темноте своей камеры, не зная, что жена заключена в каюте, находящейся фактически над его головой.

Еду ему приносил тот же самый швед, который обслуживал Джейн, но все попытки Тарзана завязать с ним разговор оказались безуспешными. Он надеялся узнать через кока, на борту ли его маленький сын, но на любой, даже наводящий, вопрос касательно этой темы швед неизменно отвечал: «Я тумать, ветерр пудет дуть кррепки».

Вот уже несколько недель, которые для двоих пленников тянулись, как месяцы, пароходик медленно плыл вперед, но куда, они не знали. Однажды «Кинкейд» остановился, чтобы пополнить запас угля, но тут же снова лег на курс и продолжил плавание, которое казалось бесконечным.

Роков заглянул к Джейн Клейтон всего один раз с тех пор, как запер ее в тесной каюте. От длительной морской болезни он выглядел изможденным и взгляд его был пустым. Целью его визита оказалось получение от нее чека на крупную сумму в обмен на гарантии безопасности и возвращения в Англию.

– Когда вы меня высадите в каком-нибудь цивилизованном порту вместе с сыном и мужем, – ответила она, – я заплачу вам золотом вдвое больше той суммы, о которой вы просите, но до тех пор вы не получите от меня ни цента. Более того, на других условиях вы не дождетесь от меня даже обещания заплатить вам хоть цент.

– Вы дадите чек, о котором я прошу, – ответил Роков, сердито хмыкнув. – А иначе ни вы, ни ваш ребенок, ни ваш муж больше никогда не ступите на землю ни в каком порту, цивилизованном или нет.

– Я вам не верю, – возразила Джейн. – Какая у меня гарантия, что, взяв деньги, вы не поступите со мной и моими близкими так, как вам заблагорассудится, невзирая на обещания?

– Думаю, вы сделаете так, как я сказал, – возразил Роков, поворачиваясь к выходу из каюты. – Не забывайте, ваш сын в моих руках… Если вам случится услышать отчаянный крик ребенка, которого мучают, вас едва ли утешит мысль, что малыш страдает из-за вашего упрямства… В конце концов, это ваше дитя.

– Вы не сделаете этого! – воскликнула молодая мать. – Вы не будете… не сможете быть столь бесчеловечно жестоким!

– Это не я проявлю жестокость, а вы, – ответил вымогатель. – Потому что именно вы отказываетесь защитить вашего ребенка, позволив пачке презренных денег оказаться между ним и угрозой пытки.

Все закончилось тем, что Джейн Клейтон подписала чек на большую сумму и отдала его Николаю Рокову, который вышел из каюты с довольной ухмылкой.

На следующий день крышку люка, который вел в темницу Тарзана, подняли, и, глянув вверх, узник увидел голову Павлова, словно вставленную в светящуюся квадратную рамку.

– Выходи, – скомандовал русский. – Но и не думай напасть на меня или на кого еще на борту парохода. Имей в виду, одно лишнее движение, и получишь пулю.

Человек-обезьяна с легкостью поднялся на палубу. Вокруг него, но на приличном расстоянии стояло с полдюжины матросов, вооруженных ружьями и револьверами. Павлов стоял прямо перед ним.

Тарзан посмотрел по сторонам, выискивая взглядом Рокова, поскольку был уверен, что тот находится где-то поблизости, но тщетно.

– Лорд Грейсток, – начал Павлов, – ваше постоянное и беспричинное вмешательство в дела мистера Рокова привело наконец вас и вашу семью к печальному итогу. Вы должны благодарить за это лишь себя. Как вы понимаете, мистеру Рокову стоило больших денег снарядить эту экспедицию, и, поскольку затеяна она только ради вас, он, естественно, ожидает, что вы компенсируете затраты. Далее могу добавить, что, лишь удовлетворив справедливые требования мистера Рокова, вы сможете отвратить самые неприятные последствия от жены и сына, а также сохранить собственную жизнь и вернуть себе свободу.

– Сколько вы хотите? – спросил Тарзан. – И какие у меня гарантии, что вы исполните свою часть соглашения? У меня мало причин доверять двум таким негодяям, как вы с Роковым.

Павлов покраснел.

– Вы не в том положении, чтобы сыпать оскорблениями, – заявил он. – Да, у вас не будет никаких гарантий, что мы выполним нашу часть соглашения, кроме моего слова. Но со своей стороны мы гарантируем вам скорую расправу, если вы не подпишете чек, который мы требуем. Если вы не глупее, чем я думал, вам должно быть понятно: нам доставило бы ни с чем не сравнимое удовольствие приказать этим людям прикончить вас. То, что мы до сих пор этого не сделали, означает, что относительно вашего наказания у нас другие планы, ваша смерть лишь разрушит их.

– Ответьте на один вопрос, – проговорил Тарзан. – Мой сын тоже находится на борту этого парохода?

– Нет, – ответил Павлов. – Ваш сын в полной безопасности и находится в совсем другом месте. Его не убьют, если вы не откажетесь выполнить наши справедливые требования. Ежели понадобится вас убить, то почему бы потом не убить и вашего сына, поскольку без вас нам некого будет наказывать, используя вашего сына, и малыш окажется для нас только помехой и постоянной причиной неприятностей. Так что, видите сами, вы можете спасти жизнь сыну только тем, что сохраните свою, а это возможно, лишь если вы нам дадите требуемый чек.

– Отлично, – отозвался Тарзан, ничуть не сомневаясь, что Павлов и Роков способны осуществить любую гнусную угрозу. А так сохранялся хоть какой-то шанс, что на их условиях он спасет жизнь мальчику.

То, что ему сохранят жизнь после того, как он напишет свое имя на чеке, даже не рассматривалось им в качестве одного из возможных вариантов. Но он был полон решимости дать им такой бой, какой они не забудут никогда, а может быть, если повезет, забрать Павлова на тот свет вместе с собой. Он лишь сожалел, что здесь нет Рокова.

Он вынул из кармана вечное перо и чековую книжку.

– Сколько? – спросил он.

Павлов назвал баснословную сумму. Тарзан едва сумел скрыть улыбку.

Сама их алчность подсказывала средство, которым он мог с ними бороться. Во всяком случае, в вопросе выкупа. Он нарочито сник и стал торговаться относительно суммы, но Павлов не шел ни на какие уступки.

Наконец Тарзан подписал чек на сумму куда большую, чем весь его счет в банке. Понятно, такой чек не мог быть оплачен.

Когда он повернулся, чтобы передать бесполезный клочок бумаги Павлову, его взгляд случайно скользнул вдоль правого борта «Кинкейда». К своему удивлению, он увидел, что пароход стоит всего в нескольких сотнях ярдов от берега. Почти к самой воде подступали густые тропические джунгли, а чуть дальше начиналась покрытая лесом возвышенность.

Павлов перехватил его взгляд.

– Здесь тебя и отпустят на свободу, – сказал он.

План Тарзана немедля расправиться с этим русским развеялся как дым. Он решил, что представшая перед ним суша является частью Африканского материка и что, если его освободят здесь, он, без сомнения, сравнительно легко отыщет дорогу к цивилизованным местам.

Павлов взял чек.

– Снимай одежду, – велел он Тарзану. – Здесь она тебе не понадобится.

Тарзан стал возражать.

Павлов кивнyл на вооруженных матросов, после чего Тарзан начал медленно раздеваться.

Спустили шлюпку, и Тарзана, по-прежнему под усиленной охраной, повезли на берег. Через полчаса матросы вернулись на «Кинкейд», и пароход тронулся с места.

Стоя на узкой полоске прибрежного песка и глядя на уходящее судно, Тарзан увидел, как у борта появился какой-то человек и что-то громко прокричал в его сторону.

Тарзан как раз собирался прочесть записку, которую передал ему один из матросов со шлюпки, высадившей его на берег, но, услышав, как его окликнули с палубы, поднял голову.

Он увидел чернобородого мужчину, который со смехом и издевкой поднимал высоко над головой маленького ребенка.

Тарзан рванулся, готовый преодолеть полосу прибоя и плыть к уже пришедшему в движение пароходу, но, поняв бесполезность подобного безрассудства, остановился у самой кромки воды.

Так он и стоял, устремив взгляд в сторону «Кинкейда», пока тот не скрылся за выступающим мысом.

А между тем из джунглей за его спиной на него из-под лохматых густых бровей с яростью смотрели налитые кровью глаза.

Маленькие обезьянки на верхушках деревьев болтали и бранились, а издалека, из самой глубины леса, доносилось рыканье пантеры.

Но Джон Клейтон, лорд Грейсток, стоял как оглушенный, ничего не видя вокруг, терзаемый горьким сожалением из-за упущенного шанса попытать судьбу. Как он мог оказаться столь наивен, что поверил на слово главному помощнику и правой руке своего заклятого врага?!

«У меня, по крайней мере, – пронеслось у него в голове, – есть одно утешение: что Джейн сейчас находится в Лондоне, в полной безопасности. Слава богу, что она тоже не попала в лапы к этим негодяям».

А сзади кровожадный, покрытый шерстью зверь, чьи злые глаза наблюдали за ним, как кошка за мышкой, крадучись приближался к нему.

Где были тренированные чувства дикаря, человека-обезьяны?

Где острый слух?

Где невероятное обоняние?

Глава 3
Зверь, на которого ведется охота

Тарзан медленно развернул записку, которую сунул ему в руку один из матросов, и пробежал глазами по строчкам. Сначала то, что он прочитал, не произвело на него большого впечатления. Его разум словно помутился от горя. Но постепенно полная картина отвратительного плана, придуманного, чтобы ему отомстить, полностью предстала перед его мысленным взором.

Вот что было в записке:

Прочитав это, ты поймешь истинный смысл моих намерений относительно тебя и твоего отпрыска. Ты родился обезьяной. Ты жил голым в джунглях – вот мы и вернули тебя в родной мир. Но твой сын займет следующую за тобой ступеньку. Таков незыблемый закон эволюции. Отец был животным, но сын должен стать человеком. Он сделает очередной шаг на пути прогресса. Он не будет голым зверем, обитающим в джунглях, но станет носить набедренную повязку и медные ножные браслеты, а также, вероятно, кольцо в носу, потому что вырастет среди людей – в племени диких каннибалов. Я мог бы убить тебя, но это слишком смягчило бы наказание, которое ты заслуживаешь. Мертвым ты не мог бы страдать из-за участи сына. Но когда ты будешь жить там, откуда не сможешь сбежать, чтобы его найти и прийти ему на помощь, твои страдания станут хуже смерти. Мысли об ужасах существования того, кого ты любишь больше всех, будут отравлять твою жизнь многие годы. Таким образом, это станет частью наказания за то, что ты осмелился встать на пути у Н. Р.

P. S. Остальная же часть возмездия связана с тем, что сегодня ожидает твою жену, – догадываться о подробностях предоставляю твоему воображению.

Когда Тарзан закончил читать, едва слышный звук позади него вернул его к реальности и заставил вздрогнуть.

Внезапно чувства его проснулись, и он вновь превратился в Тарзана из племени обезьян.

Он обернулся. Теперь это был зверь, на которого ведется охота, весь трепещущий от инстинкта самосохранения. Перед Тарзаном стоял огромный самец обезьяны, готовый накинуться на него.

За два года, прошедшие после того, как Тарзан покинул джунгли вместе со спасенной им девушкой, огромная сила, сделавшая его непобедимым владыкой тропического леса, почти не уменьшилась. Большое поместье в Узири требовало постоянной заботы и отнимало много времени, но и там он нашел обширное поле для практического использования и поддержания своих почти сверхчеловеческих способностей. Биться голым и безоружным с могучим косматым зверем, который сейчас предстал перед ним, было испытанием, которого человек-обезьяна постарался бы избежать даже во времена своей дикой жизни.

Но теперь выбирать не приходилось: предстояло, воспользовавшись лишь тем оружием, которым его наделила природа, вступить в схватку с обезумевшим от ярости существом.

За мощными, как у быка, плечами самца Тарзан разглядел еще около дюжины столь же могучих предков первобытного человека.

Он, однако, знал: мало шансов, что те нападут на него всем скопом. Умственные способности человекообразных обезьян не позволяют взвесить и оценить значение массовой атаки на врага. Иначе они давно бы стали доминирующими существами в своей обители, такой огромной силой обладают их могучие мышцы и клыки.

С глухим рыком зверь стремительно бросился вперед, но в краях, где живет цивилизованный человек, Тарзан ознакомился, среди многого прочего, с некоторыми методами умного ведения войны, неизвестными обитателям джунглей.

Если несколько лет назад Тарзан противопоставил бы грубой силе противника свою силу, то теперь он предпочел отступить в сторону, и в тот момент, когда враг несся мимо него очертя голову, Тарзан размахнулся и успел нанести могучий удар сопернику прямо под ложечку.

С воем, в котором смешались ярость и боль, огромный самец, согнувшись вдвое, рухнул на землю, но тотчас же попытался встать на ноги.

Однако, прежде чем человекообразная обезьяна смогла подняться, ее светлокожий враг развернулся и накинулся на нее. В этот миг английский лорд окончательно сбросил с себя личину цивилизованного человека.

Он снова стал зверем, живущим в джунглях, и упивался кровавым боем со своим соплеменником. Он опять был Тарзан, сын Калы, обезьяньей самки.

Крепкие белые зубы вонзились в поросшее шерстью горло врага, стремясь к его пульсирующей яремной вене.

Мощные пальцы Тарзана ухватились за могучие клыки обезьяны, впившиеся в него, он выдрал их из своего тела, а потом с силой парового молота принялся наносить кулаками сокрушающие удары по рычащей, покрытой пеной морде противника.

Вокруг них стояли другие члены стаи, наблюдая за схваткой и наслаждаясь ею. Обезьяны издавали тихие гортанные звуки, когда то от одного, то от другого сражающегося отлетали окровавленные клочья гладкой белой или темной волосатой кожи. Но, даже увидев, как могучая белая обезьяна извивается на спине у их вожака, эти антропоиды с изумлением продолжали смотреть, как напрягаются стальные мышцы рук, пропущенных под мышками самца, как ладони с неимоверным усилием нажимают на его бычью шею и наклоняют ее, так что царю обезьян остается только беспомощно взвизгивать и биться в агонии на густой лесной траве.

Как некогда Тарзан победил могучего Теркоза во время путешествия к другим людям своей расы, так и теперь он победил огромную обезьяну с помощью того же борцовского приема, который случайно открыл во время прежней битвы.

Немногочисленная стая свирепых антропоидов совсем притихла, услышав, как затрещала шея их предводителя и звук ломаемых позвонков смешался с его страдальческими криками и чудовищным ревом.

Внезапно раздался еще более сильный хруст, похожий на звук ломающейся толстой ветки, когда та не выдерживает яростного напора ветра. Упрямец рухнул навзничь, бессильно уронив голову на широкую волосатую грудь, после чего рев и визг стихли.

Взгляды маленьких поросячьих глазок зрителей перебегали с неподвижной туши вожака на белую обезьяну, поднявшуюся во весь рост рядом с их поверженным царем. Они словно спрашивали своего предводителя, почему тот не хочет встать и убить дерзкого чужака.

А пришелец поставил ногу на шею лежащего перед ним врага и, запрокинув голову, издал дикий, жуткий вопль, достойный самца обезьяны, который только что убил себе подобного. Тогда члены стаи поняли, что их вождь мертв.

По джунглям прокатились ужасающие звуки победного клича. Мартышки в кронах деревьев прекратили верещать. Птицы с блестящим богатым оперением и резкими голосами смолкли. Вдали раздались ответное рычание пантеры и глухой рев льва.

Теперь на маленькую кучку обезьян смотрел Тарзан прежних дней. Это был тот самый Тарзан из прошлого, который тряхнул головой так, словно хотел забросить на спину тяжелую гриву упавших на лицо волос, – давнишняя привычка, оставшаяся с той поры, когда его плечи закрывала грива густых черных прядей. Они постоянно лезли в глаза в самый важный момент, когда на кону стоял вопрос жизни и смерти и ничто не должно было мешать видеть, что происходит вокруг.

Но человек-обезьяна хорошо понимал, что на него сейчас в любой момент может напасть один из оставшихся самцов, который почувствует себя достаточно сильным, чтобы занять место вождя.

Пожив среди обезьян, Тарзан знал, что в их среде не принято, чтобы племенем вдруг начал верховодить чужак, который, убив прежнего владыку, принял бы власть и забрал себе жен поверженного монарха.

С другой стороны, если он не присоединится к стоящим перед ним обезьянам, они медленно от него отойдут, чтобы затем начать драться за верховенство над стаей. Тарзан был уверен, что все равно сможет стать их царем, если захочет, но стоило ли ему взваливать на себя связанные с этим обязанности, порой довольно докучливые, не дающие каких-то особых преимуществ.

Один из самцов помоложе, огромный зверь с прекрасными мускулами, медленно продвигался к Тарзану с самым угрожающим видом. Из-за оскаленных боевых клыков доносился глухой зловещий рык.

Тарзан следил за каждым его шагом, оставаясь неподвижным, как статуя. Отступи он назад хоть на дюйм, его соперник немедленно пошел бы в атаку. Бросок навстречу мог привести к такому же результату. Готовящийся к драке задира вполне мог ее начать – тут все зависело от степени храбрости молодого самца.

Так что лучше всего было стоять не шевелясь и ждать. В этом случае самец должен был, согласно обычаю, подойти как можно ближе к объекту своего внимания, ужасающе рыча и обнажая клыки, с которых капает слюна, и начать кружить вокруг врага. В итоге он поступил именно так, как Тарзан и предполагал.

Это могла быть либо уловка потенциального вожака стаи, либо простая неуверенность обезьяны, которая еще не приняла окончательного решения. Поэтому любой жест мог привести к тому, что волосатая тварь в тот же миг бросилась бы на человека, разрывая и кромсая его тело.

Пока этот дикарь описывал вокруг него петли, Тарзан медленно поворачивался лицом к противнику, не отрывая от него взгляда. Он оценил его как молодого самца, который никогда не считал, что ему по силам свергнуть прежнего короля, однако когда-нибудь он бы непременно это сделал. Тарзан видел, что для примата этот зверь великолепно сложен и имел бы рост не меньше семи футов, распрямись он и встань прямо на своих коротких кривых ногах. Но и в таком положении его огромные волосатые лапы доходили бы до самой земли. Его готовые к схватке клыки, длинные и острые, Тарзан теперь видел прямо перед собой. Он заметил у самца и остальных представителей его племени несколько небольших отличий от тех обезьян, среди которых он сам провел детство.

Сперва человек-обезьяна вздрогнул при виде этих косматых чудовищ – ему почудилось, будто он узнает их. Казалось, благодаря какой-то причуде судьбы он опять попал в родное племя, и его душа озарилась надеждой. Но когда он вгляделся в стоящих перед ним обезьян, ему стало ясно, что они принадлежат к другой породе.

Поскольку самец проявлял явную враждебность и, двигаясь порывисто и резко, продолжал ходить вблизи Тарзана, почти так же как псы вертятся вокруг кобеля, забежавшего с чужого двора, человеку-обезьяне пришло в голову выяснить, отличается ли наречие его собственного народа от того, на котором говорит нынешняя стая, а потому он обратился к самцу на языке племени Керчака.

– Кто ты? – спросил он. – И почему грозишь Тарзану, приемышу обезьяны?

Косматый самец посмотрел на него удивленно.

– Я Акут, – последовал ответ на простом, примитивном диалекте, находящемся в самом низу иерархии разговорных языков.

Тарзан тотчас понял, что он полностью схож с наречием племени, в котором прошли первые двадцать лет его жизни.

– Я Акут, – повторил самец. – Молак мертв. Теперь я вожак. Убирайся, или я тебя убью!

– Ты видел, как легко я убил Молака, – ответил Тарзан. – Поэтому я убил бы и тебя, если б собирался стать вожаком. Но Тарзан, приемыш обезьян, совсем не хочет стать вожаком племени Акута. Все, чего он хочет, – это мирно жить в этой стране. Будем друзьями. Тарзан, приемыш обезьян, может помочь тебе, а ты можешь помочь Тарзану, приемышу обезьян.

– Ты не можешь убить Акута, – ответил самец. – Нет никого сильнее Акута. Если б ты не убил Молака, это сделал бы Акут, потому что Акут готов стать вожаком!

В ответ Тарзан бросился на огромного самца, который во время разговора ослабил бдительность.

В мгновение ока человек схватил огромную обезьяну за запястье и, прежде чем та успела с ним сцепиться, вывернулся и вскочил на ее широкую спину.

Соперники упали разом, но замысел Тарзана так хорошо сработал, что, прежде чем они коснулись земли, он применил к Акуту тот же прием, которым сломал шею Молаку.

Человек-обезьяна медленно стал сдавливать мощную шею. Но как в прежние времена Тарзан дал Керчаку возможность покориться и остаться в живых, так и теперь он оставил Акуту, в котором видел будущего могучего союзника, возможность выбора: жить в дружбе с победителем или умереть, как это сделал на его глазах свирепый и доселе непобедимый Молак.

– Ка-года? – шепнул Тарзан лежащей под ним обезьяне.

Это был тот же вопрос, который он некогда, также шепотом, задал Керчаку, и на языке обезьян это означало: «Сдаешься?»

Акут вспомнил треск, после которого могучая шея Молака была окончательно свернута, и содрогнулся.

Однако отдавать власть над племенем ему совсем не хотелось, поэтому он вновь поднатужился, чтобы освободиться, но еще одно мучительное нажатие на шейные позвонки исторгло из агонизирующей обезьяны желанное: «Ка-года!»

Тарзан немного ослабил хватку.

– Ты все равно можешь быть вожаком, Акут, – сказал он. – Тарзан говорит тебе, что не хочет быть вожаком. И если твое право на первенство кто-нибудь оспорит, Тарзан, приемыш обезьян, поможет в твоей битве.

Человек-обезьяна встал, и Акут тоже медленно поднялся на ноги.

Упрямо потряхивая головой и сердито рыча, он заковылял к стае, взглянув сперва на самца, что был покрепче других, потом еще на нескольких, почти таких же, от которых можно было ожидать, что они попробуют оспорить его власть.

Но никто на это не отважился. Вместо этого сородичи расступились с его приближением, а потом потянулись за ним в джунгли, снова оставив Тарзана на берегу одного.

Раны, нанесенные Молаком, мучили человека-обезьяну, но он привык к боли и переносил ее спокойно и мужественно, как водится у диких зверей, которые научили его жить в джунглях не хуже тех, кто для этого рожден.

Тарзан понимал, что в первую очередь ему необходимо раздобыть оружие, которое позволило бы ему обороняться и нападать, потому что встреча со стаей приматов и далекие свирепые голоса Нумы, то есть льва, и Шиты, как называли обезьяны пантеру, служили предупреждением, что его жизнь в джунглях не будет простой и безопасной.

Его ждало возвращение к прежнему существованию, полному постоянных угроз и кровавых схваток, – к миру, где ему придется охотиться самому и где на него станут охотиться другие. Жестокие звери опять станут выслеживать его, как делали это в прошлом, и не будет такого момента, ни днем ни ночью, когда он сможет обойтись без простейшего оружия, которое необходимо смастерить из того, что окажется под рукой.

На берегу Тарзан нашел обломок хрупкой вулканической породы.

Затратив немало усилий, он сумел отколоть от него узкую полоску длиной около двенадцати дюймов и толщиной в четверть дюйма. Один край рядом с кончиком был совсем тонким на протяжении нескольких дюймов. Этот камень уже напоминал нож.

С ним Тарзан отправился в джунгли и ходил там, пока не нашел то, что искал. Поваленное дерево. Ему и раньше доводилось встречать такие, отличающиеся очень твердой древесиной. Он отрезал от него маленькую прямую ветку и заострил на конце.

Затем в лежащем на земле стволе Тарзан сделал маленькое круглое углубление. Туда он положил несколько тщательно измельченных крупинок сухой коры, вставил в него острый конец палочки и, сидя верхом на стволе дерева, начал быстро вертеть ее ладонями.

Спустя некоторое время над импровизированным трутом поднялась тонкая струйка дыма, а через несколько секунд появилось и пламя.

Подкладывая в костерок сперва тонкие ветки, а затем потолще, Тарзан вскоре развел довольно сильный огонь во все увеличивающемся дупле засохшего дерева.

В него он сунул лезвие своего каменного ножа, а когда оно сильно нагрелось, Тарзан его вынул и капнул водой на участок камня рядом с тонким краем. Под действием зашипевшей влаги маленькая чешуйка гладкого материала отслоилась и упала на землю.

Так, мало-помалу, Тарзан приступил к превращению тонкого края камня в примитивный охотничий нож.

Он не пытался совершить это в один присест.

Сперва Тарзан был доволен уже тем, что получил режущую кромку длиной в пару дюймов, с помощью которой смастерил рукоять для ножа, вырезал длинный гибкий лук, тяжелую дубинку и сделал хороший запас стрел.

Все это он спрятал на высоком дереве рядом с небольшим ручьем. На нем же он соорудил помост с крышей из пальмовых листьев.

Когда Тарзан покончил со всем этим, уже начало смеркаться, и он почувствовал, что невероятно голоден.

Во время недолгой прогулки по лесу вверх по течению небольшой речушки, у которой стояло его дерево, он нашел водопой, пользующийся у лесных зверей большой популярностью, судя по тому, как они размесили грязь на обоих берегах. Самые разные животные приходили сюда явно в немалом количестве. К этому месту, бесшумно ступая, и направился человек-обезьяна.

Верхние ветви деревьев смыкались над водопоем, образуя подобие верхней террасы. С нее-то Тарзан и свесился с проворством и грацией хвостатой мартышки. Если б не тяжелый груз, лежащий у него на душе, он был бы счастлив вернуться к прежней свободной жизни далекого детства.

Но даже с этой ношей он чувствовал, как к нему возвращаются привычки прежней жизни, которые на самом деле куда больше передавали его сущность, чем тонкий налет цивилизации, возникший после трех лет, проведенных среди белых людей в большом мире. Это был только внешний лоск, скрывавший грубого зверя, которым всегда оставался Тарзан из племени обезьян.

Увидь его таким, пэры, его сотоварищи по палате лордов, воздели бы свои аристократические руки в священном ужасе.

Тарзан бесшумно перебрался на нижние ветви огромного дерева, нависшие над самой тропой, и пригнулся. Его зоркие глаза и чуткие уши напряглись, улавливая то, что происходит далеко в джунглях, откуда, как он хорошо знал, вскоре появится ужин.

Долго ему ждать не пришлось.

Едва он поудобней уселся в засаде, поджав под себя сильные, мускулистые ноги, подобно тому как приседает пантера, готовясь к прыжку, как Бара, антилопа, грациозной поступью спустилась к водопою.

Но вышла к нему не только Бара. За изящной антилопой следовал еще кто-то, кого та не могла ни увидеть, ни почуять, но чьи движения не ускользнули от Тарзана, который хорошо видел все со своего дерева.

Он не знал в точности, какой зверь так скрытно крадется через джунгли в нескольких сотнях ярдов позади антилопы. Но человек-обезьяна был убежден, что преследовал быстроногую Бару один из самых могучих хищников, причем ради того же, зачем пришел сюда сам Тарзан. Возможно, Нума, то есть лев. А может быть, Шита, пантера.

В любом случае Тарзан понимал, что его трапеза от него ускользнет, если только Бара не станет приближаться к броду быстрее, чем сейчас.

Едва эта мысль промелькнула в голове у Тарзана, какой-то шум выдал того, кто следовал по пятам за добычей, потому что антилопа вздрогнула, на миг замерла на месте, вся трепеща, а затем молниеносным скачком ринулась к реке и к Тарзану. В намерения животного явно входило пересечь мелкий брод и уйти от погони на другой стороне реки.

Менее чем в ста ярдах от него появился Нума.

Теперь Тарзан мог видеть его как на ладони. Бара вот-вот пробежит под его веткой. Получится ли? Но даже раньше, чем человек-обезьяна успел задать себе этот вопрос, разжал руки и спрыгнул с ветки, оседлав испуганную антилопу.

Еще миг, и Нума настиг бы обоих, так что, если человек-обезьяна собирался поужинать этим вечером или вообще еще когда-нибудь в своей жизни, он должен был немедленно что-то предпринять.

Едва Тарзан коснулся гладкой шкуры антилопы, как под его тяжестью животное споткнулось и упало на колени. Всадник тут же схватился обеими руками за рога и одним быстрым движением крутанул голову так сильно, что ощутил, как ломаются шейные позвонки.

Яростный рев льва раздался почти за его спиной. Тарзан перебросил антилопу через плечо и, сильными зубами придерживая тушу за переднюю ногу, забрался на ближайшую из низко растущих веток, свисавших у него над головой.

Обеими руками он ухватился за сук и в тот миг, когда Нума прыгнул на него, подтянулся вместе с добычей и оказался вне досягаемости смертоносных когтей льва.

Внизу раздался глухой звук. Это рухнул на тропу сбитый с толку лев. А Тарзан, унося добычу все выше, к безопасным верхним ветвям, смотрел, усмехаясь, вниз, в сверкающие желтые глаза дикой кошки, которая злобно глядела на него с земли. При этом победитель нахально демонстрировал добычу и сыпал язвительными насмешками в адрес того, кого только что перехитрил.

Затем он каменным ножом нарезал себе сочных стейков, и, пока огромный лев, рыча, вышагивал взад и вперед под его деревом, лорд Грейсток набил свой дикарский желудок, размышляя о том, что ни в одном из самых изысканных лондонских клубов никогда не ел мяса вкусней этого.

Теплая кровь убитого им животного залила лицо и руки, наполняя ноздри ароматом, который для любого хищника милее всего на свете.

Наевшись до отвала, Тарзан спрятал то, что осталось от туши, в развилке ветвей высоко на дереве, где проходило пиршество. Не обращая внимания на Нуму, что плелся внизу следом за ним, горя желанием отомстить, он вернулся, не спускаясь на землю, к своему убежищу на зеленой вершине, где крепко заснул и проснулся лишь утром, когда солнце стояло уже высоко.

Глава 4
Шита

Следующие несколько дней Тарзан провел, доделывая свое оружие и исследуя джунгли. Он натянул на лук тетиву из сухожилий антилопы, которой поужинал в первый вечер, проведенный на новом месте, и, хотя человек-обезьяна предпочел бы использовать для тетивы кишки Шиты, он был готов подождать, когда ему подвернется возможность убить одну из этих огромных кошек.

Тарзан также сплел длинную веревку из стеблей травы – такую, с помощью которой много лет назад изводил злобного Тублата и которая в умелых руках мальчика-обезьяны превратилась в удивительно действенное оружие.

Он смастерил ножны и украсил рукоятку ножа, сделал колчан для стрел, а из шкуры Бары вырезал ремень и набедренную повязку. Затем он отправился в поход, чтобы побольше узнать о неизвестной земле, на которой его высадили. Он догадался сразу, что это не западная часть Африканского континента, хорошо знакомая ему. Берег был обращен в сторону востока: солнце здесь поднималось из моря и заходило в джунглях.

Но и то, что он не на восточном берегу Африки, Тарзан тоже понимал хорошо. Он чувствовал, что «Кинкейд» не прошел через Средиземное море, Суэцкий канал и Красное море, да и мыс Доброй Надежды тоже не обогнул. Так что он совсем не понимал, где мог оказаться.

Иногда Тарзан спрашивал себя, не пересек ли пароход широкий Атлантический океан, чтобы высадить его на побережье Южной Америки. Но присутствие в джунглях Нумы, то есть льва, доказывало, что такое предположение далеко от истины.

Во время долгого пути по джунглям вдоль берега Тарзан остро почувствовал, как не хватает ему товарища, и все больше сожалел, что не связал свою жизнь с обезьянами. Он не видел их со дня высадки, когда голос цивилизации звучал в нем еще слишком громко.

Теперь же он почти полностью стал Тарзаном прежних дней, и хотя понимал, как мало общего между ним и огромными антропоидами, уж лучше было жить с ними, чем совсем одному.

Двигаясь неторопливо, иногда по земле, а иногда, по старой привычке, по ветвям деревьев, то срывая какой-нибудь плод, то переворачивая ствол упавшего дерева в поисках крупных жуков, по-прежнему казавшихся ему очень вкусными, Тарзан прошел с милю или немногим больше, когда его внимание привлек доносимый ветром запах Шиты.

Сейчас Шита, пантера, была как раз тем зверем, с которым Тарзану очень хотелось схватиться, потому что он рассчитывал не только использовать для своего лука крепкую кишку этой огромной кошки, но также сделать из ее шкуры новые, красивые колчан и набедренную повязку.

Поэтому человек-обезьяна, прежде столь беззаботно передвигавшийся по ветвям и тропинкам, теперь превратился в практически бесшумного невидимку.

Быстро и беззвучно скользил он по джунглям вслед за дикой кошкой, этот сын леса, который, несмотря на свое знатное происхождение, был не менее дик, чем свирепый зверь, за которым он гнался.

Но стоило Тарзану подобраться к Шите поближе, ему сразу стало понятно, что и пантера преследует собственную дичь. Едва он это осознал, на него дохнуло чем-то знакомым. Это изменчивый ветерок доносил до его ноздрей сильный запах группы человекообразных обезьян.

Когда Тарзан увидел пантеру, она сидела на большом дереве, а чуть дальше, почти под его ветками, на маленькой лесной поляне, уютно расположилось племя Акута. Некоторые обезьяны дремали, прислонившись к стволам, в то время как другие бродили вокруг деревьев и сдирали с них кусочки коры, поедая спрятавшихся в ее трещинах вкусных сочных жуков и личинок.

Акут был ближе к Шите, чем остальные.

Огромная кошка припала к толстой ветке, скрываясь от взглядов обезьян в густой листве, и терпеливо поджидала ту, что окажется доступной для прыжка.

Тарзан предусмотрительно занял позицию на том же дереве, что и пантера, но немного выше ее. В левой руке он сжимал тонкое каменное лезвие. Он предпочел бы использовать аркан, но листва, в которой укрылась пантера, могла помешать бросить его наверняка.

И вот Акут оказался почти под деревом, откуда ему грозила смерть. Шита подобрала задние лапы, готовясь к прыжку, но тут Тарзан с оглушительным криком бросился к Акуту.

Какие-то доли секунды отделяли его прыжок от прыжка другого охотника. Пантера тоже метнулась к своей жертве, и ее жуткий и яростный рык смешался с воплем Тарзана.

Когда испуганный Акут посмотрел вверх, почти над самой своей головой он увидел пантеру, но белая обезьяна, которая не так давно одержала над ним победу, была уже чуть ли не на спине зверя.

Зубы человека-обезьяны вонзились в затылок Шиты, правой рукой он ухватил ее за горло, а левой, в которой был зажат острый кусок камня, стал наносить могучие удары в бок пантеры за ее левым плечом.

Акуту как раз хватило времени, чтобы отпрыгнуть в сторону и не оказаться между этими сражающимися хозяевами джунглей.

С глухим стуком сцепившиеся плюхнулись на землю у его ног. Шита визжала, хрипела и страшно рычала, но белая обезьяна, не издавая больше ни звука, крепко впилась в трепещущее тело своей жертвы.

Уверенно и безжалостно каменный нож вонзался в ее плоть, разрывая блестящую шкуру. Раз за разом нож погружался глубоко в рану, пока животное, захрипев в агонии, не повалилось на бок и не замерло, если не считать судорожного подергивания мышц.

Тогда человек-обезьяна, стоя над добычей, поднял голову, и снова джунгли огласил дикий торжествующий крик.

Акут и обезьяны его племени стояли, глядя с испугом и удивлением на мертвое тело Шиты и на гибкую, прямую фигуру человека, который ее убил.

Тарзан заговорил первым.

Он спас жизнь Акуту не просто так и, зная, что ум обезьян ограничен, понимал, что должен объяснить их вожаку цель своего поступка как можно более доходчиво. По мысли Тарзана, это должно было сослужить ему добрую службу.

– Я Тарзан, приемыш обезьяны, – сказал он. – Великий охотник. Великий боец. У большой воды я пощадил Акута и оставил ему жизнь, хотя мог забрать ее и самому стать предводителем племени. Теперь я спас Акута, когда ему грозила смерть от острых клыков Шиты. Когда сам Акут или его племя будет в опасности, пускай они дадут знать Тарзану вот так! – И человек-обезьяна издал ужасный крик, с помощью которого племя Керчака обычно звало отсутствующих собратьев в случае беды. – А когда, – продолжил он, – они услышат, что их зовет Тарзан, пусть вспомнят, что он сделал для Акута, и поспешат к нему. Сделаете ли вы, как сказал Тарзан?

– Хух! – пообещал Акут, что на обезьяньем языке означало «Да!», и со всех сторон послышались такие же возгласы. Так племя выражало единодушное согласие.

Затем обезьяны снова стали лакомиться личинками, как будто ничего не случилось. Их трапезу разделил и Джон Клейтон, лорд Грейсток.

Он, однако, заметил, что Акут старается держаться поближе к новому другу и часто поглядывает на него своими маленькими, налитыми кровью глазками, в которых читалось странное удивление. А потом вожак сделал то, чего Тарзану не доводилось видеть за все долгие годы, проведенные среди обезьян. Акут совершил невиданный для них поступок: нашел особенно толстую и лакомую личинку и передал ее Тарзану.

Пока племя кормилось, белокожая фигура человека-обезьяны то и дело мелькала среди его сотоварищей, поросших коричневатой шерстью.

Часто, проходя мимо, они касались друг друга, но члены стаи теперь воспринимали присутствие новичка как нечто само собой разумеющееся. Он стал одним из них, таким же своим, как сам Акут.

Если Тарзан приближался чересчур близко к самке с маленьким детенышем, та ощеривалась, показывая острые клыки, и угрожающе рычала. Да еще иногда какой-нибудь не в меру агрессивный молодой самец предупреждающе огрызался во время трапезы, если Тарзан оказывался рядом. Но подобное было в обычае у обезьян, так общались они все.

Тарзан, со своей стороны, чувствовал себя как дома среди этих свирепых и косматых предшественников первобытного человека. Он проворно отскакивал от угрожавших ему самок – потому что так было принято даже среди их мужей, если только на этих самцов не находил внезапный приступ животной страсти, – и, в свою очередь, так же рычал на зазнавшихся молодых самцов, обнажая свои клыки. Он до того легко вернулся к обычаям своей юности, словно никогда не общался с человеческими существами.

Бульшую часть недели он бродил по джунглям со своими новыми друзьями – отчасти из-за стремления к дружескому общению, а отчасти чтобы исполнить тщательно обдуманный план. Ему было важно, чтобы его образ неизгладимо запечатлелся в короткой памяти обезьян. Дело в том, что из прошлого опыта Тарзан знал, что племя этих мощных и страшных зверей, придя на его призыв, может сослужить ему хорошую службу.

Когда Тарзан убедился, что ему до некоторой степени удалось заставить новых соплеменников запомнить его черты, он решил снова идти на разведку. Однажды на утренней заре человек-обезьяна отправился на север и, держась берега, быстро продвигался вперед, пока не настала ночь.

Утром, на восходе, Тарзан увидел, что, когда он стоит лицом к морю, солнце поднимается справа от него, а не прямо перед ним, как раньше. Из этого он заключил, что береговая линия ушла к западу.

Весь следующий день Тарзан продвигался вперед очень быстро, потому что, когда было нужно, человек-обезьяна мог перелетать в лесу с одного дерева на другое с проворством белки.

Тем вечером солнце опустилось в воду прямо напротив берега, и тогда человек-обезьяна окончательно осознал то, о чем давно уже подозревал.

Роков высадил его на острове.

Ему бы следовало об этом догадаться! Если бы существовал какой-нибудь план сделать положение человека-обезьяны невыносимым, именно такой план и пришел бы в голову этому русскому! А что могло быть ужаснее, чем до самой смерти жить в тревожном ожидании на необитаемом острове?

Роков, конечно, сразу же уплыл на материк, где мог без особых хлопот передать малыша Джека в руки дикарей, чтобы те, как он угрожал в записке, стали для мальчика приемными родителями и воспитали его по-своему.

Тарзан содрогался при мысли о жестоких муках, которые непременно выпадут на долю сына при такой жизни, даже если тот окажется у людей, чьи намерения будут самыми добрыми по отношению к нему. Человек-обезьяна достаточно общался с африканскими дикарями, находящимися на нижней ступени развития, чтобы знать: даже в их среде встречаются такие добродетели, как милосердие и человечность. Но сама жизнь этих существ представляла собой череду страшных лишений, опасностей и страданий.

А после того, как дитя вырастет и возмужает, его будет ждать еще более кошмарная судьба. Обычаи, которым его обучат и которые составят часть его жизни, поистине ужасны. Их одних окажется достаточно, чтобы навсегда порвать связь с представителями его собственной расы и лишить молодого человека возможности занять среди них достойное место.

Каннибал! Его маленький мальчик превратится в свирепого людоеда! Это невозможно даже представить. Подпиленные зубы, продырявленный нос, безобразно раскрашенное лицо.

Тарзан застонал. Как бы он хотел ощутить под своими стальными пальцами глотку этого русского изверга!

А Джейн!

Какие муки сомнения, страха и неизвестности она должна испытывать. Он чувствовал, что его положение гораздо менее тягостно, чем ее, потому что он, по крайней мере, хотя бы знает, что его любимая находится дома и в безопасности, тогда как она даже не догадывается, куда подевались ее муж и ее сын.

Как хорошо, что Тарзан не подозревал о страшной правде: знай он ее, это усилило бы его страдания в сотни раз!

Когда человек-обезьяна медленно пробирался через джунгли, погрузившись в невеселые размышления, до его слуха донесся царапающий звук, природа которого была ему непонятна.

Тарзан осторожно двинулся в сторону этого звука и увидел огромную пантеру, лежащую под упавшим деревом.

Когда Тарзан приблизился, зверь, рыча, повернул голову в его сторону, пытаясь освободиться, но большой сук придавливал спину, а меньшие ветви сковали лапы, не давая ими пошевелить. Пантера не могла сдвинуться хотя бы на несколько дюймов.

Человек-обезьяна стоял перед беспомощным животным и уже натягивал тетиву, чтобы прикончить пантеру, которая все равно умерла бы от голода, но внезапная мысль остановила его руку.

Зачем лишать бедное создание жизни и свободы, когда можно легко вернуть ему и то и другое! Судя по тому, как пантера тщетно пыталась освободиться, Тарзан понял, что ее позвоночник не поврежден и все кости целы.

Он вернул стрелу в колчан и, надев лук на плечо, подошел ближе к попавшему в ловушку зверю.

Губы человека-обезьяны издали успокаивающее урчание, какое характерно для больших кошек, когда те всем довольны и счастливы. На языке Шиты это больше всего походило на проявление дружелюбия.

Пантера перестала рычать и внимательно посмотрела в глаза человеку.

Поднять с нее тяжелое дерево можно было, лишь очутившись в пределах досягаемости длинных острых когтей. Освободив пантеру, Тарзан оказался бы полностью во власти дикого хищника. Но герой джунглей не ведал, что такое страх.

Приняв решение, он действовал быстро.

Не колеблясь ни секунды, он шагнул в гущу ветвей совсем рядом с пантерой, по-прежнему издавая дружелюбное и успокаивающее урчание.

Большая кошка повернула голову к человеку и не сводила с него вопрошающего взгляда.

Длинные когти были выпущены, но скорее из предосторожности, чем в виде угрозы.

Тарзан подсунул широкое плечо под ствол дерева, и при этом его обнаженное бедро прижалось к шелковистой шерсти пантеры, так близко он от нее стоял.

Тарзан осторожно напряг бугристые мускулы.

Огромное дерево вместе со всеми его спутавшимися ветвями понемногу приподнялось над пантерой, и та, почувствовав, что давление ослабло, быстро выползла из-под него. Тарзан тут же опустил дерево на землю, и они с пантерой разом повернулись друг к другу.

Мрачная улыбка играла на губах человека-обезьяны, который, разумеется, рисковал жизнью, решив освободить дикую обитательницу джунглей. Он не удивился бы, если б пантера, получив свободу, тотчас набросилась бы на него.

Но ничего подобного не произошло. Вместо этого хищница остановилась в нескольких шагах от дерева и стала смотреть, как человек-обезьяна выбирается из-под переплетенных веток.

Освободившись, Тарзан оказался менее чем в трех шагах от пантеры.

Он мог бы поспешить укрыться на самых высоких ярусах росших поблизости деревьев, потому что Шита не может так же легко карабкаться по ним, как человек-обезьяна. Но что-то – возможно, дух некой бравады – побудило его подойти к зверю, словно он хотел узнать, не склонит ли ее чувство благодарности к еще большему дружелюбию.

Когда он приблизился, могучая кошка настороженно посторонилась, и человек-обезьяна, пройдя на расстоянии фута от челюстей, с которых капала слюна, продолжил свой путь через лес. Пантера последовала за ним, словно гончая, получившая команду «к ноге».

Долгое время Тарзан не мог разобрать, следует за ним хищница из дружеских чувств или просто держится поблизости, ожидая, когда почувствует голод. Но в конце концов ему пришлось поверить, что из двух его предположений верным оказалось первое.

Позднее, в тот же день, запах антилопы заставил Тарзана вскочить на ветви деревьев. Накинув аркан на шею животного, он позвал Шиту, используя урчание, подобное тому каким недавно успокаивал лесную дикарку, но только более громкое и резкое.

Урчание было похоже на звук, который издают пантеры, когда охотятся парами. Оно означало пойманную добычу.

Почти немедленно под ним раздался треск в кустах подлеска, и показалось длинное гибкое тело его необычной подруги.

Увидев убитую Бару и почуяв запах крови, пантера взвизгнула, и спустя несколько секунд оба хищника бок о бок лакомились нежным мясом антилопы. Это была странная пара.

В течение нескольких дней они бродили по джунглям вместе.

Поймавший добычу звал другого, и потому они питались часто и досыта.

Однажды, когда они лакомились тушей кабана, убитого Шитой, грозный и страшный Нума возник из густой высокой травы совсем рядом с ними.

С сердитым предупреждающим рыком он бросился вперед, чтобы отогнать их от добычи. Шита скрылась в ближайшей чаще, а Тарзан взобрался на нижние ветви развесистого дерева.

И когда Нума встал у туши кабана, с вызовом задрав морду, человек-обезьяна размотал аркан, висевший у него на шее, накинул петлю на косматой гриву льва и одним рывком затянул веревку.

Тут же он подтянул льва кверху, так чтобы земли касались только его задние лапы, и кликнул Шиту.

Тарзан быстро привязал веревку к толстому суку, и, когда пантера, повинуясь зову, появилась на поляне, он спрыгнул на землю рядом с беснующимся разъяренным Нумой. Зажав в руке длинный острый нож, человек-обезьяна бросился на льва с одной стороны, а Шита – с другой.

Пантера рвала и кусала Нуму справа, тогда как Тарзан зашел слева и ударил его каменным ножом в самое сердце. Прежде чем могучие когти царя зверей сумели разорвать веревку, он уже висел мертвым в петле и больше не представлял никакой угрозы.

И тогда воздух джунглей сотрясли два прозвучавших в унисон клича победы, вырвавшиеся из глоток пантеры и человека-обезьяны. Они слились в один жуткий вой.

Когда же этот устрашающий протяжный клич замер вдали, с десяток воинов в боевой раскраске, вытащив длинную пирогу на берег, остановились, вглядываясь в джунгли и прислушиваясь.

Глава 5
Мугамби

Обойдя весь остров вдоль побережья и тщательно исследовав его внутренние области, Тарзан убедился, что, кроме него, людей здесь нет.

Он не нашел ни одного свидетельства того, что кто-нибудь хотя бы ненадолго останавливался на его берегах. Правда, ему было хорошо известно, как быстро буйная тропическая растительность стирает любые следы человеческой деятельности. Поэтому он мог и ошибиться.

На следующий день после расправы с Нумой Тарзан и Шита наткнулись в лесу на племя Акута. При виде пантеры огромные обезьяны бросились наутек, но спустя какое-то время Тарзану удалось их вернуть.

Ему пришло в голову, что было бы неплохо провести любопытный опыт: попробовать примирить таких заклятых врагов, как пантера и обезьяны.

Тарзан с удовольствием брался за все, что могло занять его, когда он не ел и не охотился, иначе его в тот же момент начинали осаждать мрачные мысли.

Властелину джунглей не составило труда сообщить о своем плане антропоидам, хотя в их словаре явно не хватало многих подходящих слов. Но донести до узколобой злобной Шиты, что теперь ей нужно не нападать на соплеменников Акута, ее законную добычу, а охотиться вместе с ними, оказалось нелегко даже для человека-обезьяны.

Кроме прочего оружия, у Тарзана была длинная крепкая дубинка. Сделав из аркана нечто вроде ошейника и посадив пантеру на привязь, он использовал эту дубинку против рычащей хищницы, пытаясь донести до нее нехитрую мысль: нельзя нападать на больших и косматых зверей, похожих на человека. Кстати, те, увидев, что на шею Шиты надета веревка, уже не боялись ее и подошли ближе.

То, что огромная кошка не набросилась на Тарзана и не разорвала его на куски, было похоже на чудо и могло объясняться тем, что дважды, когда она с рычанием поворачивалась к своему партнеру по охоте, он больно бил ее по очень чувствительному носу. Так появился благотворный страх перед дубинкой – и перед обезьянами, которых та защищала.

Трудно сказать, была ли понятна самой пантере истинная причина ее привязанности к человеку-обезьяне. По всей видимости, какая-то подсознательная тяга к Тарзану, вызволившему ее из ловушки, и возникшая в последующие несколько дней привычка быть рядом много сделали для того, чтобы хищница терпела подобное обращение, – любому другому в таких обстоятельствах она бы перегрызла горло.

А кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и могучую силу человеческого разума, способного оказывать мощное воздействие на низшие существа. Скорее всего, именно поэтому Тарзан оказывал такое сильное влияние на Шиту и на других живущих в джунглях зверей, которые попадали под его власть.

Как бы то ни было, человек, пантера и большие обезьяны несколько дней вместе бродили по джунглям, вместе охотились и делились друг с другом добычей. Но никто из всей их компании не имел такого устрашающего вида, как самый мощный хищник с гладкой белой кожей. А ведь всего несколько месяцев назад он был желанным гостем во многих лондонских гостиных.

Иногда члены охотничьей команды разлучались на час или на целые сутки, чтобы заняться своими делами. Именно в такой день человек-обезьяна, перелетая с одной ветки на другую, добрался до берега моря и растянулся на песке под жарким солнцем. Здесь его и обнаружили с невысокой скалы ближнего мыса чьи-то зоркие глаза.

Несколько мгновений обладатель этих глаз в изумлении глядел на белого дикаря, нежащегося под лучами жаркого тропического солнца. Затем он повернулся и подал знак стоящему сзади товарищу. Теперь еще одна пара глаз смотрела вниз на человека-обезьяну. Потом присоединились несколько других. Наконец все двадцать весьма озабоченных воинов-дикарей легли на животы за гребнем скалы и принялись наблюдать за белокожим незнакомцем.

Ветер дул со стороны Тарзана, поэтому он не чуял их запаха. А поскольку он лежал к ним спиной, ему не было видно, как чужаки осторожно перелезли через гребень скалы и поползли по высокой траве к песчаному пляжу.

Это были рослые, как на подбор, мужчины в туземных головных уборах, со страшными размалеванными лицами. Металлические украшения и великолепно раскрашенные перья только подчеркивали воинственную свирепость их наружности.

Подползя ближе, они, полусогнувшись, осторожно поднялись с земли и, угрожающе держа наготове тяжелые боевые палицы, начали медленно приближаться к ничего не подозревающему белокожему человеку.

Из-за душевных мук, вызванных печальными мыслями, невероятно острые обоняние и зрение Тарзана притупились, и потому дикари едва его не схватили.

Однако его разум и мускулы настолько были готовы откликнуться на малейший сигнал тревоги, что, почуяв наконец опасность, он вскочил, чтобы немедленно отразить нападение. Едва Тарзан оказался на ногах, воины, дико вопя, ринулись на него с поднятыми палицами, но те, кто подскочил к нему первым, тут же пали под ударами длинной крепкой дубинки человека-обезьяны. Его гибкая мускулистая фигура так и мелькала среди врагов, нанося направо и налево яростные, точные и мощные удары, которые сеяли панику в рядах нападающих.

На какое-то время уцелевшие воины отступили и принялись совещаться, а человек-обезьяна стоял неподалеку, скрестив на груди руки, и наблюдал за ними. На его красивом лице играла улыбка. Наконец воины снова пошли в атаку, на этот раз потрясая тяжелыми копьями. Они отрезали Тарзана от джунглей, встав полукругом.

Казалось, у человека-обезьяны нет шансов уцелеть, если туземцы одновременно метнут в него огромные копья. Чтобы спастись, ему оставалось либо прорвать цепь атакующих, либо броситься в море.

Положение Тарзана было поистине опасным, когда ему в голову пришла отличная мысль, после которой улыбка на его губах превратилась в широкую ухмылку.

Туземцы все еще находились на некотором расстоянии от него, потому что теперь наступали медленно, подняв, как у них принято, устрашающий шум. Они дико кричали и топали босыми ногами, а также высоко подпрыгивали в яростном боевом танце.

Так продолжалось, пока человек-обезьяна не издал громовым голосом несколько диких, ни на что не похожих воплей, которые заставили растерянных дикарей оцепенеть. Они вопросительно переглядывались, потому что эти крики были настолько ужасны, что их собственные пугающие завывания не шли с ними ни в какое сравнение. Туземцы знали: ни одно человеческое горло не в силах исторгнуть такие звериные звуки. Однако они видели собственными глазами, как белый человек открывал рот и из него вылетал этот невероятный клич.

Правда, они заколебались лишь на несколько секунд, а затем снова перешли в наступление. Но внезапно в джунглях позади них послышался треск, который опять заставил их остановиться. Когда они обернулись и посмотрели в направлении, откуда шел этот новый шум, их взорам предстала картина, от которой кровь застыла бы в жилах и у более храбрых людей, чем воины племени вагамби.

Перепрыгивая через невысокие кусты на краю джунглей, к ним направлялась огромная пантера с горящими глазами и обнаженными клыками, а штук двадцать могучих косматых обезьян, неуклюже сутулясь, поспешали за ее спиной на кривых ногах. Их длинные руки доставали до самой земли, на которую опирались ороговевшие костяшки пальцев, поддерживая грузные тела. Покачиваясь из стороны в сторону, могучие антропоиды приближались нелепыми прыжками.

Звери Тарзана явились на его зов.

Прежде чем воины-вагамби смогли оправиться от удивления, эта наводящая ужас орда атаковала их с одной стороны, тогда как Тарзан напал с другой. Чернокожие отбивались, метали тяжелые копья и наносили удары страшными палицами. Хотя многие обезьяны упали, чтобы никогда более не подняться, рядом с ними полегло и немало дикарей.

Жестокие клыки Шиты и ее острые когти вонзались в тела людей и рвали их в клочья. Могучие желтые зубы Акута пустили кровь из сонных артерий у нескольких дикарей. Тарзан появлялся то здесь, то там, подбадривая своих свирепых союзников, и воины-вагамби несли тяжелые потери от его длинного тонкого ножа.

В мгновение ока чернокожие были рассеяны и бежали, спасая свои жизни. Из двух десятков туземцев, спустившихся со скалы, только одному воину удалось избежать смерти от диких животных, истребивших его соплеменников.

Это был Мугамби, вождь племени вагамби с реки Угамби. Когда он скрылся в густых кустах, покрывавших вершину той самой скалы, с которой дикари начали нападение, только зоркие глаза человека-обезьяны могли различить, где именно нужно его искать.

Оставив свою банду лакомиться мясом жертв – сам он не мог к нему притронуться, – Тарзан стал преследовать единственного врага, выжившего в недавней кровавой стычке. Уже за скалой он увидел дикаря, огромными прыжками бегущего сломя голову к длинной боевой пироге, вытащенной на берег подальше от линии прибоя, чтобы ее не унесло приливом.

Бесшумной тенью человек-обезьяна ринулся за объятым страхом чернокожим. В голове у белого человека был готов новый план, родившийся при виде пироги. Если чернокожие прибыли на его остров с другого острова или с материка, почему бы не воспользоваться их средством передвижения, чтобы попасть в страну, из которой они приплыли? По всей видимости, она была обитаема и либо имела сообщение с Африканским материком, либо находилась на нем.

Тяжелая рука обрушилась на плечо Мугамби прежде, чем тот понял, что его преследуют. Когда же он обернулся, чтобы сразиться с противником, сильные пальцы сомкнулись у него на запястьях, и усевшийся на него верхом великан швырнул вождя на землю, не дав тому нанести ответного удара.

Тарзан решил заговорить с лежащим под ним на языке западноафриканского побережья.

– Кто ты? – спросил он.

– Мугамби, вождь народа вагамби, – отозвался чернокожий.

– Я сохраню тебе жизнь, если поможешь уплыть с этого острова, – пообещал Тарзан. – Что ты на это скажешь?

– Я согласен помочь, – ответил Мугамби. – Но ты убил моих воинов, и я сам не знаю, как попасть домой, потому что теперь взяться за весла некому, а без гребцов далеко не уплывешь. Мы не сможем отправиться по морю в мою страну.

Тарзан встал и позволил пленнику подняться с земли.

Воин представлял собой великолепный образец туземной мужской красоты. Его тело было точной копией прекрасно сложенного белого человека, с которым он столкнулся. Единственное отличие заключалось в том, что он был темнокожим.

– Пойдем! – сказал человек-обезьяна и зашагал обратно, туда, откуда еще доносилось рычание пирующей звериной орды.

Мугамби попятился.

– Там нас ждет смерть, – пробормотал он.

– Думаю, нет, – возразил Тарзан. – Эти звери мои.

Чернокожий по-прежнему колебался, боясь последствий и не решаясь приблизиться к страшным тварям, пожиравшим тела его воинов. Но Тарзан заставил его идти следом, и некоторое время спустя они вернулись на место недавней битвы, где перед ними предстало ужасное зрелище. Пришедших звери встретили угрожающим ворчанием, но Тарзан шагнул к ним, таща за собой дрожащего от страха вождя.

Как Тарзан вынудил обезьян принять в свое общество Шиту, так он заставил их признать членом своего племени и Мугамби. Это оказалось даже проще. Но Шита, казалось, была совсем не способна понять, что пообедать воинами Мугамби человек-обезьяна ей позволяет, а поступить точно так же с самим Мугамби ей запрещено.

Однако теперь она была сыта и потому удовлетворилась тем, что стала прогуливаться вокруг охваченного ужасом дикаря, временами издавая тихое угрожающее ворчание, и смотрела на него злобным огненным взглядом.

Мугамби жался поближе к Тарзану, который едва удерживался от смеха, наблюдая, в какое жалкое состояние поверг вождя страх. Но в конце концов белый гигант взял пантеру за загривок и, подтащив ее близко к туземцу, принялся резко шлепать хищницу по носу всякий раз, когда та принималась рычать на чужака.

При виде такого чуда – человека, голыми руками бьющего безжалостную и свирепую обитательницу джунглей, – глаза у Мугамби чуть не вылезли из орбит, и угрюмое уважение к белокожему великану, который взял его в плен, сменилось благоговейным страхом.

Уроки, преподаваемые Шите, действовали так хорошо, что через короткое время Мугамби перестал быть для нее объектом повышенного внимания и в ее компании чернокожий начал ощущать себя в несколько большей безопасности.

Но сказать, что Мугамби чувствовал себя как дома в новом окружении, значило бы сильно погрешить против истины.

Всякий раз он закатывал глаза, когда мимо него проходил то один, то другой зверь из свирепой компании, так что бульшую часть времени у него были видны только белки глаз.

Тарзан и Мугамби вместе с Шитой и Акутом отправились охотиться на антилопу. Они устроили засаду рядом с водопоем, и, когда по сигналу человека-обезьяны все четверо разом прыгнули на застигнутую врасплох Бару, туземец был готов поклясться, что несчастное животное умерло от страха прежде, чем кто-то из них успел его коснуться.

Мугамби развел костер и зажарил свою часть добычи. Но Тарзан, Шита и Акут разорвали каждый свою долю острыми зубами на куски и ели ее сырой, рыча друг на друга, когда кто-то смел приблизиться к чужому мясу.

Вообще-то, не было ничего странного в том, что белый человек окажется ближе к повадкам животных, нежели к обычаям черных дикарей. Все мы, в конечном итоге, дети привычки, и, когда необходимость соблюдать этикет отпадает, мы самым простым и естественным образом возвращаемся к тому, что в нас неистребимо заложено с рождения.

Мугамби, например, сколько себя помнил, не ел иного мяса, кроме жареного, тогда как Тарзан никогда не пробовал приготовленной пищи до тех пор, пока не стал взрослым. Человек-обезьяна приучился к принятому в людском обществе столу лишь в последние три или четыре года. Есть пищу сырой ему повелевала не только выработавшаяся в течение всей жизни привычка, но и вкусовые пристрастия, потому что для него всякая еда, над которой поколдовал повар, казалась испорченной и не шла ни в какое сравнение с парной сочной свежатиной.

То, что Тарзан с удовольствием вкушал сырое мясо, закопанное им в землю несколько недель назад, а также наслаждался маленькими грызунами и отвратительного вида личинками, может показаться чудовищным нам, людям, никогда не рвавшим связь с «цивилизацией». Но если бы мы питались такими блюдами с рождения и видели, как окружающие смакуют то же самое, то деликатесы человека-обезьяны показались бы нам не более тошнотворными, чем многие наши величайшие лакомства, от которых любой африканский каннибал с отвращением воротил бы нос.

Например, в окрестностях озера Рудольф^[18] обитает племя, которое не ест ни баранины, ни говядины, хотя их соседи делают это с удовольствием. Поблизости живет еще одно племя. Там любят ослятину – обычай, крайне отталкивающий для окружающих племен, которые брезгуют таким мясом. Кто посмеет утверждать, что обычай употреблять в пищу змей, улиток и лягушачьи лапки прекрасен, а пристрастие к личинкам и жукам омерзительно? И кто сказал, что сырые устрицы, копыта, рога и хвосты менее отталкивающи, чем ароматное чистое мясо только что убитого животного?

Следующие несколько дней Тарзан посвятил изготовлению из коры особого дерева прочной ткани, которую собирался пустить на парус для пироги. Он отчаялся научить обезьян управляться с веслами, хотя и пытался, посадив несколько своих подопечных в утлое суденышко, которое они с Мугамби провели на веслах через внешний риф, туда, где вода была совершенно спокойной.

Во время пробных поездок Тарзан вручил человекообразным приматам весла, и антропоиды принялись подражать движениям его и Мугамби, но беднягам оказалось так трудно сконцентрироваться на монотонной работе, что вскоре стало ясно: понадобятся многие недели терпеливого труда, прежде чем их услугами удастся воспользоваться. К тому же удачный исход этой затеи все равно оставался под вопросом.

Акут, впрочем, представлял собой единственное исключение. Почти с самого начала он продемонстрировал живой интерес к новому занятию, что говорило о более высоком уровне умственного развития по сравнению с другими его соплеменниками. Похоже, он единственный понял, зачем вообще нужны весла, и, когда Тарзан это заметил, приложил все усилия, чтобы на скудном обезьяньем языке объяснить ему, как ими лучше всего грести.

От Мугамби Тарзан узнал, что материк лежит совсем недалеко от острова. Похоже, воины-вагамби отважились заплыть на своей утлой пироге слишком далеко в океан. Их подхватило сильное течение, грести против которого мешал дувший от берега ветер, и они потеряли землю из виду. После того как незадачливые мореплаватели гребли всю ночь, думая, что направляются к дому, они на восходе увидели землю и, приняв ее за родное побережье, завопили от радости. Мугамби и не подозревал, что попал на остров, об этом он услышал от Тарзана.

Вождь вагамби сомневался, поможет ли им парус, потому что никогда не видел такого приспособления. Его страна лежала в верхнем течении большой реки Угамби, и воины племени вышли в океан в первый раз.

Однако Тарзан был уверен, что при хорошем западном ветре сможет довести свое суденышко до материка. Во всяком случае, решил он, куда предпочтительнее погибнуть в пути, чем оставаться на неопределенный срок на отсутствующем, по всей видимости, на всех картах острове, к которому никогда не подойдет ни один пароход.

Вот так и вышло, что при первом же попутном ветре человек-обезьяна отправился в плавание, захватив с собой самую странную и опасную команду, какая когда-либо плавала под началом у шкипера-дикаря.

С ним отправились Мугамби и Акут, а также Шита и дюжина огромных самцов – человекообразных обезьян.

Глава 6
Опасная команда

Боевая пирога с грузом диких зверей на борту медленно плыла к проходу в рифах, через который ей предстояло выйти в открытое море. Тарзан, Мугамби и Акут были на веслах, потому что берег загораживал им западный ветер, и тот не мог надуть их маленький парус.

Шита свернулась в клубок у самых ног человека-обезьяны: Тарзану казалось, что свирепую хищницу лучше держать подальше от других членов команды, ведь она могла по малейшей причине вцепиться зубами в горло кому угодно, кроме белого человека, на которого теперь явно смотрела как на хозяина.

На корме устроился Мугамби, прямо перед ним примостился на корточках Акут, а между Акутом и Тарзаном на дне лодки сидели двенадцать косматых обезьян, опасливо озирающихся по сторонам и то и дело с тоской поглядывающих на удаляющийся берег.

Все шло хорошо, пока пирога не миновала риф.

Здесь бриз задул в парус, и утлое суденышко запрыгало на волнах, которые по мере удаления пироги от берега становились все выше и выше.

Пирогу так сильно качало, что обезьян охватила паника.

Сперва они беспокойно заерзали, потом начали ворчать и скулить. Какое-то время Акут с трудом успокаивал своих подопечных, но, когда налетел порыв ветра и их подбросило на особенно крутой волне, страх оказался сильней послушания. Вскочив, косматые мореплаватели чуть не перевернули пирогу, и Акуту с Тарзаном едва удалось их успокоить. Наконец обезьяны смирились и понемногу привыкли к странным выходкам, которые иногда позволяла себе их лодка, после чего никаких проблем с пассажирами больше не возникало.

В дальнейшем плавание протекало без приключений, ветер дул ровный, так что после десяти часов пути сидевший на носу Тарзан напряг зрение и увидел полоску теперь уже близкого берега. Смеркалось, и было слишком плохо видно, чтобы определить, близко ли они подплыли к устью реки Угамби. Поэтому человек-обезьяна сразу повел пирогу к берегу через полосу мощного прибоя, чтобы там дождаться рассвета.

Едва нос лодки коснулся песка, как ее развернуло бортом к берегу, и она тут же перевернулась, после чего вся дикая команда в панике устремилась на сушу. Накатывающие валы сбивали их с ног, но в конце концов все они добрались до безопасного места, и спустя минуту неуклюжую пирогу вынесло на пляж следом за ними.

Остаток ночи самцы из племени Акута жались друг к другу, стараясь согреться, тогда как Мугамби развел поблизости костер и устроился перед ним. Тарзан и Шита, однако, не захотели к нему присоединиться. Ни человек-обезьяна, ни пантера не боялись провести ночь в джунглях, и сильное чувство голода позвало их в кромешную тьму леса на поиски добычи.

Они шли бок о бок, если на тропе было достаточно места, чтобы пройти вдвоем, а в узких местах – друг за другом.

Тарзан первым учуял запах буйвола, и через некоторое время они скрытно подобрались к зверю, спящему в густых зарослях тростника недалеко от реки.

Они подкрадывались все ближе и ближе к ничего не подозревающему животному. Шита зашла справа, а Тарзан слева, со стороны сердца. Они охотились вместе уже довольно давно и потому действовали слаженно, лишь иногда обменивались сигналами, тихо урча.

Пару секунд они лежали совсем неслышно рядом с добычей, а потом по знаку человека-обезьяны Шита вспрыгнула на широкую спину буйвола и вонзилась острыми зубами в его шею.

Тот немедленно вскочил на ноги, мыча от боли и ярости, но в тот же миг Тарзан подскочил слева с каменным ножом и дважды ударил под лопатку.

Одной рукой человек-обезьяна ухватился за густую шерсть на загривке у буйвола, который бешено бросился вскачь через тростники, потащив за собой и Тарзана. Шита же цепко держалась на спине, вонзив когти в хребет и в шею, и наносила глубокие укусы в надежде добраться до спинного мозга.

С оглушительным ревом буйвол тащил на себе обоих охотников несколько сотен ярдов, пока нож не достал наконец до его сердца, и тогда животное упало на землю, напоследок тихо промычав, как всхлипнув. Тарзан и Шита принялись пировать и ели, пока не насытились.

После ужина они забрались в самую чащу леса, где заснули, свернувшись в один большой клубок, и черноволосая голова человека покоилась, как на подушке, на темном боку пантеры.

Вскоре после рассвета они проснулись и снова поели, а затем вернулись на берег моря, где Тарзан собрал свою команду и отвел туда, где лежали остатки туши буйвола.

Позавтракав, звери заснули, а Тарзан и Мугамби отправились на поиски Угамби. Они не прошли и ста ярдов, как внезапно набрели на широкую реку. Туземец тут же признал в ней ту, по которой он и его воины попали в море во время их злополучного плавания.

Затем оба двинулись вдоль русла до самого океана и обнаружили, что река впадает в бухту, находящуюся не более чем в миле от того места, где осталась их пирога.

Тарзан очень обрадовался такому открытию, зная, что вблизи большого водного пути можно будет найти местных жителей, от которых, скорее всего, удастся получить какие-нибудь известия о Рокове и мальчике. Он не сомневался, что русский, высадив Тарзана на острове, постарается как можно скорее избавиться и от ребенка.

Вместе с Мугамби человек-обезьяна привел пирогу в порядок, и они принялись спускать ее на воду, что было непросто из-за сильного прибоя, волны которого одна за другой накатывались на песок. В конце концов это им удалось, и вскоре они уже работали веслами, направляясь к устью Угамби. Правда, войти в реку долго не получалось: препятствовали течение и отлив, словно объединившие усилия, чтобы им помешать. Воспользовавшись тем, что у берега течение было помедленнее, они к наступлению сумерек все-таки сумели доплыть почти до того места, где осталась на ночлег косматая часть их команды.

Крепко привязав лодку к ветке, нависающей над рекой, Тарзан и Мугамби направились в джунгли и вскоре набрели на нескольких своих обезьян, лакомящихся фруктами поодаль от тех тростниковых зарослей, где лежали остатки туши буйвола. Шиты нигде не было видно. Не вернулась она и ночью, и Тарзан решил, что хищница ушла прочь искать кого-нибудь из себе подобных.

На следующее утро спозаранку человек-обезьяна повел свою команду к реке. По дороге он несколько раз издавал громкий клич. Спустя какое-то время издалека раздался ответный рык, и еще через полчаса, когда обезьяны уже боязливо забирались в пирогу, из джунглей показалась Шита.

Подбежав, огромная хищница, выгибая спину и урча, как довольная кошка, принялась тереться боками о Тарзана, а затем по его команде проворно прыгнула на свое прежнее место на носу лодки.

Когда все уже заняли свои места, обнаружилось, что двух обезьян Акута не хватает. И хотя сам вожак и Тарзан звали их почти целый час, никто не откликнулся, так что пришлось отчалить без них. Поскольку именно отсутствующие меньше других выражали желание уехать с острова и больше остальных проявляли испуг во время плавания, Тарзан был совершенно уверен: они нарочно не явились, чтобы снова не оказаться на пироге.

Когда после полудня команда пристала к берегу в поисках еды, их заметил стройный голый дикарь. Какое-то мгновение он наблюдал за ними из-за густой завесы зелени, окаймлявшей берега реки, а потом исчез, словно растворившись в лесу. Туземец побежал куда-то вверх по течению.

Словно быстроногая антилопа, несся он по узкой тропе, горя желанием поскорей сообщить новость. Наконец он ворвался в родную деревню, расположенную в нескольких милях от места, где Тарзан и его команда собрались поохотиться, и направился прямо к самой большой в селении круглой хижине.

– Приехал другой белый человек! – крикнул он вождю, сидящему на корточках перед входом. – Еще один белый человек, а с ним много воинов. Они приплыли в огромной пироге, чтобы убивать и грабить, как делал тот чернобородый, который только что отбыл.

Кавири вскочил на ноги. Совсем недавно он на своей шкуре испытал, каково иметь дело с белыми, и сердце дикаря было полно горечи и ненависти. В мгновение ока деревню наполнил грохот боевых барабанов, призывающий охотников возвратиться из леса и земледельцев прийти с полей.

На воду спустили семь больших боевых пирог, в которых сидели устрашающе раскрашенные воины в головных уборах из перьев. Эти ощетинившиеся копьями лодки бесшумно скользили по реке, подгоняемые ударами весел, которыми гребли сильные дикари с огромными буграми мышц под глянцевой кожей цвета черного дерева.

Тамтамы теперь смолкли, и рев туземных рогов тоже стих, потому что Кавири был опытным воином и не хотел идти на риск, если в том не было острой необходимости. Он предпочитал тихо подкрасться со своими семью пирогами и внезапно наброситься на белого человека – раньше, чем его ружья нанесут нападающим непоправимый урон. Кроме того, пришельца предполагалось впечатлить численностью атакующих.

Пирога самого Кавири плыла немного впереди остальных, и когда она вошла в излучину, где река делала крутой поворот, то, подхваченная быстрым течением, едва не напоролась на плывущую ей навстречу лодку.

Вождь успел разглядеть только белое лицо человека, сидящего на ее носу, так близко оказались обе пироги одна от другой. Затем они столкнулись, и люди Кавири, вопя, словно сошедшие с ума черти, повскакали со своих мест и принялись делать выпады длинными копьями, направленными в противников.

Но так продолжалось не более секунды. Когда до Кавири наконец дошло, что за команда сидит в пироге белого человека, он был готов отдать все бусы и браслеты, которые были на нем, чтобы добраться живым до своей вдруг показавшейся такой далекой деревни.

Дело в том, что, едва две пироги сошлись, страшные обезьяны Акута поднялись со дна лодки, распрямили спину и принялись ужасающе реветь. Они хватались длинными волосатыми лапами за угрожающе наставленные на них копья и выдергивали их из рук воинов Кавири.

Чернокожих охватил ужас, но ничего иного, как сражаться, им не оставалось. Теперь приблизились остальные боевые пироги. Находившиеся в них дикари горели желанием вступить в схватку, считая, что их врагами являются белые люди и туземцы, их носильщики.

Вот почему подошедшие пироги сперва сгрудились вокруг лодки Тарзана. Но когда сидевшие в них увидели, что за враги им противостоят, гребцы развернули свои пироги и быстро заработали веслами, чтобы поскорее уплыть вверх по течению.

Лишь еще одна из них приблизилась к лодке Тарзана, так как воины в ней не сразу поняли, что их товарищи напоролись на демонов, а не на людей.

Едва пироги соприкоснулись бортами, Тарзан подал команды Шите и Акуту, и, прежде чем нападающие воины успели отступить, на них с ревом, от которого стыла в жилах кровь, прыгнула огромная пантера, а за ней на корму вскочил мощный самец человекообразной обезьяны.

На одном конце пироги сеяла смерть ужасная пантера, орудовавшая могучими когтями и длинными острыми клыками, а на другом Акут прокладывал путь к середине лодки, прокусывая шею своим жертвам и сбрасывая перепуганных туземцев за борт.

Кавири бился с демонами, напавшими на его собственную лодку, и не мог помочь своим воинам в другой. Наконец белый великан, этот сущий дьявол, вырвал у него из рук копье с такой легкостью, словно он, могучий Кавири, был новорожденным младенцем. Косматые чудовища одолевали его соплеменников, а такой же черный вождь, как и он сам, тоже дрался на стороне ужасной команды вражеской пироги.

Кавири сражался храбро, ибо чувствовал дыхание смерти. Единственное, что он мог сделать, – это бороться изо всех сил и отдать жизнь как можно дороже. Но вскоре стало понятно, что именно сил ему совершенно не хватает, чтобы противостоять такому сверхчеловеческому существу, словно сотканному из мощи, быстроты и сообразительности. Наконец противник ухватил Кавири за горло и повалил его спиной на дно пироги.

Голова у вождя закружилась, перед глазами все спуталось и померкло. В груди пульсировала невыносимая боль, пока он силился вздохнуть и продлить жизнь, которую навалившийся на него чужак хотел вынуть из него навсегда. Затем сознание покинуло Кавири.

Когда он снова открыл глаза, то, к своему удивлению, обнаружил, что еще жив. Крепко связанный, он лежал на дне собственной пироги. У него на ногах сидела огромная пантера и глядела на него.

Кавири содрогнулся и снова опустил веки, ожидая, что кровожадная хищница набросится на него и навсегда избавит от жалкого страха.

Спустя несколько секунд, так и не почувствовав, как клыки вонзаются в его охваченное дрожью тело, он опять отважился открыть глаза. Позади пантеры на коленях стоял победивший его белый великан.

В руках он держал весло, которым греб, а сразу за ним Кавири увидел нескольких своих воинов, занятых тем же самым. За их спинами сидели на корточках несколько косматых обезьян.

Тарзан увидел, что туземец пришел в себя, и обратился к нему:

– Твои воины говорят, что ты вождь многочисленного народа и что твое имя Кавири.

– Это так, – подтвердил тот.

– Почему вы напали на меня? Я пришел с миром.

– Другой белый человек тоже «пришел с миром» три луны назад, – ответил Кавири. – А после того, как мы принесли ему в дар козу, маниоку^[19] и молоко, он стал стрелять из ружей и убил много моих людей. А потом пошел своей дорогой, забрав всех наших коз и много молодых мужчин и женщин.

– Я не такой, как тот белый человек, – возразил Тарзан. – Я не причиняю вреда, когда на меня не нападают. Скажи, как выглядел тот плохой белый человек. Я разыскиваю похожего на него, который причинил мне зло. Возможно, это он и есть.

– Это был человек с недобрым лицом, с большой черной бородой, и он очень, очень плохой. Да, очень плохой.

– Не было ли с ним маленького белого ребенка? – спросил Тарзан, чувствуя, как замирает его сердце в ожидании ответа вождя.

– Нет, бвана^[20], – мотнул головой Кавири, – маленький ребенок был не с этим человеком, а с другими.

– С другими! – воскликнул Тарзан. – С какими другими?

– С теми, за кем гнался этот очень плохой белый человек. В том отряде были другой белый человек, женщина и ребенок. Еще с ними шли шесть носильщиков из племени мосула. Они прошли вверх по реке за три дня до появления очень плохого белого человека. Скорее всего, они от него убегали.

Белый человек, женщина, ребенок! Тарзан не знал, что подумать. Ребенок, наверное, и есть его маленький Джек. Но кем могли быть женщина и мужчина?

Неужели один из сообщников Рокова договорился с какой-то женщиной – как видно, сопровождавшей этого русского – украсть малыша?

Если дело обстоит именно так, они явно собираются добраться с ребенком до цивилизованных мест и там постараться получить за маленького пленника либо награду, либо выкуп.

Но теперь, когда Рокову почти удалось их настигнуть, загнав в удаленные от побережья места на берегах дикой реки, не вызывало сомнений, что негодяй в конце концов до них доберется. Если только, что еще более вероятно, их не захватят и не убьют те самые живущие в верховьях Угамби каннибалы, которым, как теперь Тарзан хорошо знал, Роков намеревался передать малыша.

Пока человек-обезьяна разговаривал с Кавири, пироги, преодолевая течение, медленно двигались вверх по реке, направляясь к деревне. Воины Кавири сидели на веслах во всех трех лодках, бросая искоса испуганные взгляды на своих опасных соседей. Три обезьяны Акута были убиты в стычке, но вместе с ним оставалось еще восемь самцов самого устрашающего вида. И это не считая Шиты, Тарзана и Мугамби.

Воины Кавири не сомневались, что никогда в жизни не видели команды ужасней, чем эта. Эти храбрые люди ежеминутно ждали, что победители набросятся на них и порвут в клочья. А между тем Тарзану и Мугамби действительно с трудом удавалось сдерживать сердито рычащих зверей, чтобы те не покусали туземцев, блестящие обнаженные тела которых при гребле то и дело касались шкур своих пассажиров. К тому же страх пленников еще более возбуждал и без того взбудораженных животных.

В деревне Кавири Тарзан пробыл не дольше, чем требовалось, чтобы насытиться поданным туземцами угощением и договориться с вождем, чтобы тот выделил ему дюжину гребцов.

Кавири был рад удовлетворить все просьбы человека-обезьяны, чтобы хоть немного ускорить отъезд ужасной команды. Однако оказалось, что проще пообещать гребцов, чем действительно их набрать. Когда соплеменники узнали о намерениях вождя, самые большие храбрецы, которые еще не убежали в джунгли, поспешили, не теряя времени, присоединиться к своим более робким товарищам. Поэтому, когда Кавири обернулся, намереваясь выбрать тех, на кого возложена опасная задача, он обнаружил, что, кроме него, в деревне никого не осталось.

Тарзан улыбнулся.

– Похоже, они не горят желанием нас сопровождать, – сказал он. – Но погоди, Кавири, сейчас ты увидишь, как твой народ соберется вокруг тебя.

С этими словами Тарзан встал и, созвав свою команду, велел Мугамби оставаться вместе с Кавири, а сам исчез в джунглях вместе с Шитой и обезьянами, которые следовали за ним по пятам.

С полчаса тишина сумрачных джунглей нарушалась лишь обычными лесными звуками, которые усугубляли порождаемое ими чувство мрачного одиночества. Кавири и Мугамби сидели вдвоем в обнесенной частоколом деревне и ждали.

Через какое-то время издалека раздался леденящий душу звук.

Мугамби узнал в нем дикий клич человека-обезьяны.

Немедленно вслед за этим с разных сторон донеслись похожие крики и визги, в которые то и дело вклинивался вой голодной пантеры.

Глава 7
Предательство

Двое дикарей, Кавири и Мугамби, лежали, припав к земле перед входом в хижину вождя, и смотрели один на другого, причем в глазах Кавири читалась плохо скрываемая тревога.

– Что это? – прошептал он.

– Это бвана Тарзан и его команда, – ответил Мугамби. – Но чем они заняты, я не знаю. Если только они не охотятся на ваших убежавших в джунгли людей.

Кавири вздрогнул и в страхе покосился в сторону зарослей.

За долгую жизнь, проведенную в диком лесу, он никогда не слышал таких страшных, ужасающих звуков.

Шум все приближался, и теперь к нему присоединились вопли испуганных женщин и детей. Впрочем, и мужчин тоже. Чудовищные крики и рев продолжались долгих минут двадцать, пока не стали раздаваться на расстоянии броска камня от частокола. Кавири вскочил, готовый убежать, но Мугамби схватил его и удержал, как велел Тарзан.

Несколько секунд спустя орда перепуганных туземцев хлынула из джунглей в деревню, где несчастные попытались найти убежище в своих хижинах. Они бежали, как испуганные овцы, а позади них, как пастухи, шли Тарзан, Шита и ужасные обезьяны Акута.

Когда Тарзан снова предстал перед Кавири, на губах у человека-обезьяны играла спокойная улыбка.

– Твои люди вернулись, брат мой, – проговорил он. – И теперь ты можешь выбрать тех, кто поедет гребцами на моей пироге.

Дрожащий от страха Кавири встал на подгибающихся ногах, призывая соплеменников выйти из хижин. Однако на его обращение никто не откликнулся.

– Скажи им, – велел Тарзан, – что, если они не придут, я пошлю за ними моих слуг.

Кавири последовал его совету, и тут же все население появилось перед хижиной вождя. У всех туземцев глаза были широко раскрыты от ужаса. Несчастные то и дело бросали косые взгляды на диких тварей, бродивших по улице деревни.

Кавири тут же назначил дюжину воинов в свиту Тарзана.

Темнокожие бедняги чуть не побелели от страха при мысли о близком соседстве с пантерой и обезьянами в совсем небольшой пироге. Но Кавири объяснил, что иного выхода у них нет и что бвана Тарзан погонится за ними со всей своей дикой командой, если они осмелятся сбежать. После этих слов гребцы мрачно побрели к реке и заняли места в лодке.

Их вождь вздохнул с облегчением, увидев, как пирога исчезла за поворотом реки.

В течение трех дней странная компания углублялась все дальше и дальше в дикую страну, лежащую по берегам почти неисследованной реки Угамби. За это время трое из двенадцати гребцов сбежали. Но Тарзана эта потеря не испугала, так как несколько обезьян в конечном итоге овладели искусством гребли.

Конечно, посуху он бы продвигался вперед гораздо быстрей. Но он считал, что на реке гораздо больше шансов сохранить его дикую команду, чем в лесу, где столько соблазнов. Дважды в день они высаживались, чтобы поохотиться и поесть, а по ночам спали на берегу или на одном из многочисленных островков, которыми изобиловала река.

Молва о страшной пироге далеко опередила их. Туземцы разбегались в панике, так что путешественникам встречались на пути только совсем обезлюдевшие деревни.

Тарзану очень хотелось поговорить с кем-нибудь из местных дикарей, живущих по берегам реки, но ему не удавалось этого сделать.

Наконец он решил отправиться дальше пешком, приказав своей команде следовать за ним в лодке. Человек-обезьяна объяснил Мугамби свой замысел и велел Акуту выполнять указания чернокожего вождя.

– Я присоединюсь к вам через несколько дней, – сказал он. – А теперь мне нужно пойти впереди вас и узнать, как обстоят дела у того очень плохого белого человека, который меня интересует.

Тарзана высадили на берег, и вскоре команда, наводящая страх на всех, потеряла его из виду.

Первые несколько деревень на его пути были пусты, что свидетельствовало о том, как быстро распространяются новости в этих краях. Но к вечеру он набрел на отдаленный поселок из крытых соломой хижин, окруженных грубым частоколом, за которым жило сотни две туземцев.

Женщины как раз готовили ужин, когда Тарзан, приемыш обезьян, уселся в кроне гигантского дерева, ветки которого в одном месте нависали над частоколом.

Он колебался, не зная, как лучше заговорить с этими людьми, чтобы, с одной стороны, не напугать их, а с другой – не дать повода проявить свойственную дикарям воинственность. Сейчас у него не было желания сражаться – перед ним стояла куда более важная задача, чем биться с каждым попавшимся ему на пути племенем.

В конце концов у него сложился план действий, и, убедившись, что его никто не видит, он издал несколько хриплых звуков, имитирующих ворчание пантеры. Все немедленно подняли голову и стали вглядываться в гущу листвы.

Уже смеркалось, и жители деревни не могли ничего различить за зеленой завесой, где прятался невидимый для них человек-обезьяна. А Тарзан, овладев их вниманием, издал резкий и еще более ужасный рев животного, которому подражал, а затем, спрыгнув на землю так, что вокруг него не шелохнулся ни один лист, обежал со скоростью антилопы вокруг частокола и оказался перед воротами.

Здесь он принялся колотить кулаками в обе их половинки, сделанные из скрепленных веревками жердей, крича туземцам на их родном языке, что он друг и просит еды и убежища на ночь.

Тарзан хорошо знал нрав чернокожих. Он знал, что рычание и рев Шиты на дереве, нависающем над деревней, произвело впечатление и их нервы на взводе. Его удары в ворота после наступления темноты должны были еще больше нагнать страха.

То, что дикари не отвечали на его крики, было неудивительно, потому что туземцы вообще боятся любых голосов, доносящихся ночью из-за ограды. Ведь это может оказаться какой-нибудь демон или призрак. Тем не менее человек-обезьяна продолжал взывать о помощи.

– Позвольте войти, друзья! – крикнул он. – Я белый, который гонится за очень плохим белым человеком, побывавшим здесь несколько дней назад. Я преследую его, чтобы наказать за то зло, которое он причинил вам и мне. Если вы сомневаетесь в моем добром к вам отношении, я готов его доказать. Я залезу на дерево, что растет у вашей деревни, и прогоню с него пантеру обратно в джунгли. Если же вы не захотите впустить меня за это в деревню и обращаться со мной как с другом, я позволю пантере остаться на дереве, и тогда она на вас нападет.

Несколько мгновений не раздавалось ни звука. Затем прозвучал старческий голос, нарушивший тишину деревенской улицы:

– Если ты действительно белый человек и наш друг, мы откроем тебе ворота и разрешим войти. Но сначала ты должен прогнать пантеру.

– Очень хорошо, – ответил Тарзан. – Слушайте, и вы станете свидетелями тому, как пантера от меня убежит.

Человек-обезьяна быстро вернулся на дерево и на этот раз, залезая на него, поднял сильный шум. В то же самое время он не забывал ужасающе рычать, как это делает пантера, чтобы люди внизу думали, будто огромная хищница все еще прячется где-то в листве.

Выбрав место чуть ли не над деревенской улицей, Тарзан изобразил подобие ожесточенной битвы, яростно тряся ветки и крича воображаемой пантере, чтобы та убиралась прочь, а то он ее убьет. При этом он перемежал свой голос с рычанием свирепого зверя.

Затем Тарзан спустился с противоположной стороны дерева и ринулся по направлению к джунглям, громко стуча по стволам деревьев, мимо которых пробегал, и по мере удаления от деревни издавал все более тихое рычание.

Через несколько минут он вернулся к воротам деревни и крикнул:

– Я прогнал пантеру! Теперь впустите меня, как обещали!

В течение какого-то времени из-за частокола доносились возбужденные спорящие голоса. В конце концов к воротам подошло с полдюжины воинов. Они приоткрыли створы и принялись с опаской вглядываться в темноту, не зная, что за существо обращается к ним снаружи. Они не испытали большого облегчения при виде почти голого белого человека. Но когда Тарзан тихим голосом приободрил их, заверив в своей дружбе, они открыли створы ворот пошире и впустили незнакомца.

Едва ворота были снова надежно заперты, к туземцам вернулось самообладание, и, когда Тарзан пошел по деревенской улице к хижине вождя, его окружила толпа любопытных – мужчин, женщин и детей.

От вождя Тарзан узнал, что Роков прошел вверх по реке неделей раньше, что у него на лбу росли рога и его сопровождала тысяча дьяволов.

Потом вождь сказал, что очень плохой человек оставался в его деревне целый месяц.

Ни одна из этих новостей не соответствовала утверждению Кавири, что он видел русского всего за три дня до появления Тарзана и что отряд этого негодяя куда меньше. Однако Тарзана совсем не удивляли подобные несоответствия. Он хорошо знал, на какие причуды способно странное сознание дикарей.

Человек-обезьяна узнал то, что хотел. Он идет по следу врага, направляющегося вглубь Африки. При таких обстоятельствах Тарзан не сомневался: Роков от него не ускользнет.

После нескольких часов непрерывных расспросов стало ясно, что другой отряд опережает русского на несколько дней и в нем трое белых – мужчина, женщина и ребенок, а также несколько человек из племени мосула.

Тарзан объяснил вождю, что его люди следуют за ним по реке на пироге и, возможно, прибудут на следующий день. Сам он уйдет вперед, но его товарищей нужно принять хорошо и не бояться их, потому что его друг Мугамби проследит, чтобы те не причинили никакого зла жителям деревни, если их примут дружелюбно.

– А теперь, – заключил он, – я лягу вот под этим деревом спать. Я очень устал. Не позволяй никому меня беспокоить.

Вождь предложил переночевать в хижине, но Тарзан, которому прежде доводилось бывать в жилищах дикарей, предпочел устроиться на свежем воздухе. А кроме того, у него имелись кое-какие планы, которые было проще исполнить, если он останется под деревом. Гость объяснил подобное желание тем, что хотел быть на виду на случай, если вернется пантера. После таких слов вождь с радостью согласился, что под деревом спать лучше всего.

Тарзан давно понял: если он оставит у туземцев впечатление, будто обладает некими сверхъестественными способностями, это может сослужить ему добрую службу. Он мог с легкостью оказаться в их деревне, минуя ворота, но считал, что внезапное и необъяснимое исчезновение произведет куда более сильное впечатление на детские умы дикарей. Поэтому, как только деревня погрузилась в сон, человек-обезьяна встал и, запрыгнув на ветви дерева, склонившиеся над ним, бесшумно растворился в таинственной ночи, окутавшей джунгли.

Весь остаток ночи человек-обезьяна быстро передвигался по джунглям, перелетая с одного дерева на другое на верхнем и среднем уровнях леса. Когда ветки на самых макушках деревьев казались достаточно крепкими, он предпочитал их, потому что они были лучше освещены лунным светом. Но все его чувства были настолько приучены к обитанию в мрачном мире, знакомом ему с детства, что он мог легко и быстро ориентироваться даже в густых, черных тенях у самой земли.

Мы с вами, шагая под электрическими фонарями где-нибудь по Мейн-стрит, или по Бродвею, или по Стейт-стрит, не могли бы двигаться более уверенно. Да и сама скорость нашего передвижения оказалась бы раз в десять меньше, чем та, которую развивал проворный человек-обезьяна, путешествуя по мрачному лесному лабиринту, в котором нам угрожала бы опасность немедленно заблудиться.

На рассвете он остановился, чтобы поесть, затем проспал несколько часов, а к полудню опять возобновил погоню.

Два раза Тарзан встречал туземцев, и, хотя приблизиться к ним оказалось непросто, ему удалось в каждом случае справиться и с их страхом, и с их воинственностью. От них он узнал, что идет точно по следу плохого белого человека.

Через два дня, все так же передвигаясь вдоль русла реки Угамби, Тарзан наткнулся на большую деревню. Ее устрашающего вида вождь, с острыми подпиленными зубами, зачастую свидетельствующими о том, что их хозяин – каннибал, принял человека-обезьяну с явным дружелюбием.

Тарзан к этому времени сильно устал и решил отдохнуть часов восемь-десять, чтобы быть свежим и сильным, когда нагонит Рокова. В том, что скорая встреча неминуема, он даже не сомневался.

Вождь сообщил: бородатый белый человек ушел из деревни только прошлым утром и его, несомненно, можно догнать совсем скоро. Второго отряда вождь, по его словам, не видел и даже не слышал о нем.

Тарзану не понравились ни внешний вид, ни манеры этого дикаря, который хоть внешне и проявлял дружелюбие, но, скорее всего, относился с плохо скрытым презрением к полуголому белому человеку, который пришел один, без носильщиков, и не предложил никаких подарков. Но человек-обезьяна нуждался в отдыхе и еде. В деревне он мог поесть, затратив меньше усилий, чем в джунглях, а потому, не зная страха ни перед человеком, ни перед зверем, ни перед самим дьяволом, он в тени хижины свернулся, уткнув голову в колени, и крепко заснул.

Тем временем вождь, кликнув двоих воинов, шепотом передал им какие-то указания. И мгновение спустя гибкие черные бегуны понеслись, направляясь к востоку по тропе, идущей берегом вверх по реке.

В деревне вождь велел соблюдать полную тишину. Он не позволял никому приближаться к спящему чужаку, запретив также пение и громкие разговоры. Короче, как следует позаботился, чтобы его гостя не беспокоили.

Через три часа на Угамби показались несколько пирог. Приближаясь к деревне, они бесшумно скользили вниз по течению, подгоняемые ударами весел, на которых сидели черные мускулистые воины. На берегу реки стоял вождь, горизонтально подняв над головой копье, словно подавая командам лодок заранее условленный сигнал.

Его поза действительно имела значение. Она показывала, что белый чужак мирно спит посреди деревни.

На носах головных пирог сидели те двое посланцев, которым три часа назад вождь передал тайный приказ. Было очевидно, что он отправил их нагнать и привести сюда этот отряд, а подаваемый с берега сигнал был условлен заранее.

Через несколько мгновений пироги уже причаливали к зеленому берегу.

Из них вышли туземные воины, а с ними с полдюжины белых людей. Это были угрюмые, пугающего вида личности, из которых особенно выделялся их предводитель – чернобородый человек со злобным лицом.

– Где тот белый, о котором сообщили посланцы? Он у тебя? – спросил он вождя.

– Он вон там, бвана, – ответил туземец. – Я старался охранять тишину в деревне, чтобы чужак продолжал спать, когда ты вернешься. Не знаю, желает ли он тебе зла, но он много спрашивал о тебе – когда ты приехал и когда уехал. И собой он похож на того человека, о котором ты говорил. Только мы тогда думали, что он остался в стране, которую ты называл Островом Джунглей. Если бы ты мне о нем не сказал, я бы его не узнал, и тогда он бы нагнал тебя и убил. Если он друг, а не враг, то от нас ему не будет никакого вреда, бвана. Но если он враг, мне хотелось бы иметь ружье и немного патронов.

– Ты поступил правильно, – ответил белый человек. – Я дам тебе ружье и патроны, не важно, друг он или враг, если и дальше будешь на моей стороне.

– Я тебя не оставлю, бвана, – пообещал вождь. – А теперь пойдем посмотрим на чужака, который спит в моей деревне.

Сказав это, он повернулся и пошел вперед, показывая дорогу к своей хижине, в тени которой мирно спал ни о чем не подозревающий Тарзан.

Остальные белые и еще человек двадцать туземных воинов двинулись следом. Вождь и его спутник подали знак, призывая к тишине, и никто не посмел ослушаться.

Когда они осторожно, на цыпочках, завернули за угол хижины, на губах бородача появилась злобная улыбка, едва его взгляд упал на растянувшегося на земле великана.

Вождь вопросительно посмотрел на предводителя белых. Тот кивнул, подтверждая, что хозяин не ошибся и подозрения оправдались. Затем главарь повернулся к тем, кто его сопровождал, и, указывая на спящего, подал знак схватить и связать этого человека.

Мгновение спустя дюжина дикарей набросились на ошеломленного Тарзана, да так проворно, что он оказался надежно связан, не успев даже пальцем пошевелить в свою защиту.

Затем Тарзана повалили на спину, и тут его взгляд упал на злобное лицо Николая Рокова, выделявшееся в толпе.

Губы русского кривились в усмешке. Он сделал шаг вперед и подошел совсем близко к Тарзану.

– Свинья! – воскликнул он. – Ты так и не научился держаться от меня подальше?

Затем Роков пнул лежащего в лицо.

– Это тебе вместо приветствия, – буркнул он. – Сегодня, прежде чем тебя съедят мои чернокожие друзья, я расскажу, что случилось с твоей женой и сыном и каковы мои планы относительно их будущего.

Глава 8
Пляска смерти

В кромешной тьме джунглей сквозь заросли буйной растительности пробирался огромный гибкий зверь, бесшумно ступая мягкими подушечками лап. Порой в ночи вспыхивали желто-зеленым пламенем две сверкающие точки, в которых отражался свет экваториальной луны, время от времени пронизывающий листву, тихо шелестящую под ночным ветром.

Иногда хищница замирала с высоко поднятым носом и испытующе принюхивалась. Порой она быстро вскакивала на ветви, но это лишь совсем ненадолго задерживало ее уверенное путешествие на восток. До ее чутких ноздрей доносились тонкие запахи многих невидимых четвероногих существ, заставляя голодную слюну капать с ее обнаженных, не знающих пощады клыков.

Но она упорно продолжала свой путь, игнорируя, как ни странно, спазмы голода, который в любое другое время уже давно заставил бы ее сомкнуть челюсти на чьем-нибудь мягком горле.

Всю ночь хищница следовала своим одиноким путем и на следующий день остановилась только один раз – чтобы поймать добычу, которую разорвала на куски и съела с угрюмым урчанием, как будто осталась полуголодной из-за скудного завтрака.

Уже смеркалось, когда она подошла к частоколу, окружающему большую деревню туземцев. Подобно призраку быстрой и бесшумной смерти, она как тень обошла поселок, принюхиваясь к земле, и наконец остановилась у частокола в том месте, где почти вплотную к нему стояло несколько хижин. Здесь зверь на мгновение повел носом, а затем, повернув голову, навострил уши.

То, что уловила хищница, в представлении человека не было звуком. Однако чуткий и превосходно развитый слух явно различил важное послание, понятное для дикого ума. Замершее статное тело, которое, казалось, состояло не из костей и мышц, а было изваяно из бронзы, чудесным образом преобразилось.

В нем словно внезапно распрямилась сжатая пружина. Хищница быстро вскочила на гребень частокола, а затем исчезла незаметно и по-кошачьи в темном пространстве между изгородью и тылом соседней хижины.

А между тем на деревенской улице женщины разводили множество небольших костров и ставили на них наполненные водой котлы для варки мяса, потому что через несколько часов должен был начаться праздник. Около большого столба, стоящего посреди окружающих его костров, собралась кучка чернокожих воинов. Они о чем-то беседовали. Их тела сияли бело-сине-охряной раскраской, нанесенной широкими причудливыми полосами.

Большие цветные круги были намалеваны вокруг глаз и ртов, на груди и на животах, а из скрепленных глиной причесок торчали пестрые перья и длинные тонкие кусочки проволоки.

Пока все готовились к празднику, в хижине на краю грунтовой площадки, где вскоре должна была совершиться оргия, лежал связанный пленник. Вскоре ему предстояло пасть жертвой звериного аппетита дикарей. Его ждала смерть. И какая смерть!

Тарзан изо всех сил напрягал могучие мускулы, пытаясь высвободиться из пут, но по настоянию русского его обмотали веревками несколько раз, так что даже ослабить их человеку-обезьяне было не под силу.

Смерть!

Тарзан смотрел в лицо этому страшному зверю множество раз и всегда делал это с улыбкой. Он мог бы улыбнуться и сегодня, зная, что конец наступит быстро. Но теперь он волновался не о себе. Мысли были заняты судьбой дорогих ему людей, которые без него будут страдать.

Джейн так никогда и не узнает, что случилось. За это он готов был благодарить небеса. И он был также рад, что она находится в безопасности посреди самого большого города в мире. Ей ничто не угрожало среди добрых и любящих друзей, которые сделают все возможное, чтобы утешить ее.

Но мальчик!

При мысли о нем Тарзан корчился, как от боли. Его сын! И как это он, Тарзан, вождь обезьян, могучий властелин джунглей, единственный в мире, кто мог бы найти и спасти бедного ребенка, оказался в ловушке? Глупец! Кто теперь оградит малыша от бедствий, которые уготовила ему жестокая изобретательность Рокова? Через несколько часов наступит конец, и у малютки больше не останется ни единого шанса на избавление.

Днем Роков несколько раз заходил в хижину, чтобы посмотреть на пленника, осыпал его бранью, издевался над ним, но не смог добиться от человека-обезьяны ни жалобы, ни стона.

В результате русский смирился и решил приберечь наиболее изощренную пытку напоследок. Перед тем как копья дикарей-людоедов навсегда положат конец мукам ненавистного ему врага, тот узнает, где на самом деле находится его жена. Пусть не думает, что она осталась в Англии в полной безопасности.

На деревню спустилась темнота, и человек-обезьяна мог слышать, как дикари готовятся к пытке и пиршеству.

Пляска смерти предстала перед его мысленным взором. Он хорошо знал, что это такое, потому что в прошлом видел это зрелище не раз. Теперь он был главным его участником.

Его привяжут к столбу и предадут медленной смерти. То, что ставшие в кружок воины разрежут его на куски с дьявольским мастерством, требующим сохранять жертве сознание, не вызывало страха. Он привык к боли, к виду крови и к жестокости смерти. Но желание жить никогда не оставляло Тарзана. Все его существо, исполненное надежды и решимости, было готово бороться до тех пор, пока не мелькнет и не погаснет последняя искра жизни.

Он знал: если враги хоть на секунду ослабят бдительность, его изобретательный ум, его могучие мышцы помогут вырваться на свободу. Вырваться и отомстить.

Когда он лежал, лихорадочно перебирая в уме варианты спасения, до его чутких ноздрей донесся едва уловимый знакомый запах. Мгновенно все чувства обострились. Затем натренированный слух уловил звук чьего-то бесшумного присутствия за задней стеной хижины, в которой он лежал.

Губы Тарзана шевельнулись, и, хотя не издали ни одного звука, слышного тем, кто мог находиться за стенами его тюрьмы, он понял, что кое-кто его все-таки расслышал.

Пленник уже знал, кто рядом с ним. Обоняние говорило об этом так же ясно, как ваши глаза скажут, что перед вами стоит старый друг, когда вы его встретите при ярком свете дня.

Через мгновение Тарзан услышал, как покрытые шерстью лапы отдирают от задней стены покрывающую каркас хижины глину и подкапываются под жерди.

Наконец через проделанный таким способом лаз протиснулась и вся огромная пантера, после чего прижалась к его шее холодной мордой.

Это была Шита.

Едва слышно поскуливая, она обнюхала лежащего друга.

Человеку трудно общаться с пантерой, и Тарзан не мог быть уверен, что зверь в самом деле понимает все его команды. То, что ее друг связан и беззащитен, Шита, конечно, осознавала. Но как дать понять хищнице, что это грозит ему какой-то опасностью, человек-обезьяна догадаться не мог.

Что привело ее сюда? То, что она появилась, конечно, необходимо использовать. Но когда Тарзан попытался заставить Шиту перегрызть его путы, большая кошка не поняла, что от нее требуется, и вместо того, чтобы помочь, принялась лизать пленнику запястья и локти.

Спустя какое-то время послышались шаги. Шита тихо заворчала и скрылась в темном дальнем углу хижины. Очевидно, шедший не услышал этого предупреждающего звука, потому что почти немедленно заглянул внутрь. Это был высокий воин-туземец.

Он подошел к Тарзану и кольнул его в бок копьем.

Человек-обезьяна издал дикий и жуткий клич, и, словно в ответ, из темного дальнего угла хижины на обидчика метнулось черное тело, похожее на одетую в шкуру тень самой смерти. Огромная хищница прыгнула прямо на грудь размалеванному дикарю, разрезав острыми когтями черную кожу и вонзив огромные желтые клыки в горло цвета эбенового дерева.

Раздался чудовищный вопль, полный боли и страха, смешавшийся с ужасным рычанием пантеры, убивающей жертву.

Затем наступила тишина – если не считать звука раздираемого на куски свежего мяса и треска костей, раздробляемых могучими челюстями.

От этих звуков в деревне наступила внезапная тишина.

Затем стали раздаваться испуганные визгливые голоса, о чем-то яростно спорящие, – им отвечал низкий властный голос вождя. Затем Тарзан и пантера услышали приближающийся топот множества ног, после чего, к удивлению Тарзана, огромная кошка отошла от тела жертвы и бесшумно выскользнула из хижины через свой же подкоп.

Он услышал, как царапнули когти по дереву, когда она перемахнула через частокол, а с этой стороны хижины было слышно, как приближаются дикари…

Тарзан не надеялся, что Шита вернется. Если бы она собиралась защищать его от всех тех, кто к нему направлялся, она осталась бы рядом.

Тарзан знал, как странно работает мозг у могучих хищников джунглей, – какими дьявольски бесстрашными эти звери могут быть перед лицом неминуемой гибели и, опять же, какими робкими могут становиться по малейшему поводу. И он решил, что звуки, которые, приближаясь, издавали дрожащие от страха чернокожие, так подействовали на нервную систему Шиты, что она, поджав хвост, удрала подальше в джунгли.

Человек-обезьяна передернул плечами. Что ему до нее? Он и так приговорен к смерти. И, кроме всего прочего, что могла сделать Шита, кроме как прикончить пару его врагов, прежде чем один из белых застрелит ее из ружья!

Ах, если бы пантера его освободила! Это была бы совсем другая история. Но, увы, Шита не поняла, что происходит, – теперь она сбежала, и нужно оставить всякую надежду.

Туземцы толпились у входа в хижину, робко заглядывая во тьму внутри ее. Впереди двое держали в левой руке зажженные факелы, а в правой – копья наготове.

Они упирались и боязливо жались к тем, кто подталкивал их вперед.

Крики воина, павшего жертвой пантеры, слившиеся с рычанием дикого зверя, так подействовали на их слабые нервы, что теперь зловещая тишина в неосвещенной хижине казалась обоим ничуть не менее устрашающей.

Наконец одного из тех, кого соплеменники насильно заталкивали внутрь, посетила счастливая мысль узнать для начала истинную природу опасности, грозящей из темноты.

Быстрым движением он швырнул зажженный факел в центр хижины. Тотчас же, пока факел летел до земляного пола, она вся осветилась.

Белый пленник был по-прежнему столь же надежно связан, как и в последний раз, когда они его видели, а в центре хижины, так же неподвижно, лежал еще один человек, горло и грудь которого были разорваны и искромсаны самым ужасным образом.

Зрелище, представшее стоящим впереди дикарям, породило в этих суеверных простаках куда больший ужас, чем вызвал бы вид самой Шиты, ведь они увидели только то, что случилось с одним из их товарищей.

Не зная истинной причины его смерти, объятые страхом туземцы могли приписать такое чудовищное дело только воздействию потусторонних сил. С криками они ринулись прочь от хижины, сбивая с ног тех, кто стоял дальше у входа, что еще более усилило всеобщий ужас.

В течение часа Тарзан слышал только неясный шум возбужденных голосов, доносящийся с другого края деревни. По-видимому, дикари пытались снова довести свое угасающее мужество до такого градуса, который позволил бы им предпринять еще одну вылазку в опасную хижину. Время от времени вдали начинали звучать пронзительные крики, подобные тем, какие издают воины, желая подстегнуть свою храбрость на поле битвы.

Но в конце концов первыми в хижину вошли двое белых. В руках они держали факелы и ружья. Тарзан не удивился, что Рокова среди них не было. Человек-обезьяна готов был поспорить, что никакая сила на земле не заставила бы этого подлого труса встретиться лицом к лицу с чем-то опасным и непонятным.

Когда туземцы увидели, что на белых людей никто не нападает, они тоже ввалились толпой в хижину, но тут же притихли, едва увидев растерзанный труп.

Белые тщетно пытались добиться объяснения от Тарзана. На все их расспросы тот лишь тряс головой и кривил губы в мрачной, понимающей улыбке.

Наконец пришел Роков.

Он сильно побледнел, когда его взгляд упал на мертвого окровавленного дикаря. Тот безжизненно скалился на него с земляного пола, и на его похожем на маску лице застыло выражение запредельного ужаса.

– Пойдем! – велел Роков вождю. – Примемся поскорей за дело и прикончим этого дьявола, прежде чем он сумеет повторить эту проделку еще с кем-нибудь из твоих людей.

Вождь приказал поднять Тарзана и отнести к столбу. Однако прошло еще несколько минут, прежде чем ему удалось убедить кого-нибудь из своих подданных прикоснуться к пленнику.

Наконец четверо молодых воинов выволокли Тарзана из хижины, и, когда тот оказался на улице, сердца дикарей освободились от страха.

Человек двадцать чернокожих, пиная пленника и нанося ему удары, с завываниями протащили человека-обезьяну по улице деревни. Потом его привязали к столбу в центре круга из небольших костров, на которых стояли котлы с кипящей водой.

Теперь, когда Тарзан выглядел совершенно беззащитным и неопасным, Роков снова обрел храбрость, сморщившуюся было до размеров бородавки.

Он подошел к человеку-обезьяне поближе и, выхватив копье из рук одного из дикарей, ткнул им в беспомощную жертву. Из раны в боку по гладкой коже великана потекла струйка крови, но боль не исторгла из него ни единого стона.

Напротив, на его губах заиграла презрительная усмешка, приведшая русского в ярость. Изрыгая потоки ругательств, он, подскочив к Тарзану, принялся бить пленника кулаками по лицу и нещадно пинать ногами.

Затем Роков снова схватил тяжелое копье и направил его в сердце Тарзана, но тот по-прежнему лишь насмешливо улыбался ему в лицо.

Прежде чем Роков успел нанести удар, к нему метнулся вождь и оттащил от намеченной для заклания жертвы.

– Остановись, белый человек! – вскричал он. – Только попробуй лишить нас пляски смерти! Если убьешь этого пленника, сам займешь его место.

Угроза возымела действие, и Роков прекратил посягательства на жизнь своего заклятого врага. Русский встал чуть поодаль и продолжал насмехаться над Тарзаном. Злодей пообещал, что лично съест сердце своего недруга.

Потом он принялся живописать ужасы, ожидающие сына Тарзана в дальнейшей жизни, и намекнул, что его месть настигнет даже Джейн Клейтон.

– Ты думаешь, твоя жена живет в совершенной безопасности в Англии? – спросил Роков. – Бедный глупец! Сейчас она в руках человека самого подлого происхождения и вдали от Лондона, где ее могли бы защитить друзья. Я не собирался тебе ни о чем рассказывать. Хотел дождаться, когда смогу привезти тебе на Остров Джунглей свежие новости о ее судьбе. Но теперь ты умрешь, причем самой немыслимой, самой отвратительной смертью, какая только может выпасть на долю белого человека. Так пусть несколько слов об участи жены усилят муки, которые тебе предстоит терпеть, пока последний удар копья не освободит тебя от жестокой пытки.

Пляска уже началась, и дальнейшие попытки Рокова побольней уязвить Тарзана потонули в воплях прыгающих воинов, занявших свои места.

Они окружили стоящую у столба жертву, и блики от костров играли на их разрисованных телах.

В памяти Тарзана всплыла подобная сцена, когда он в самый последний момент спас Д’Арно, попавшего в такую же передрягу, – как раз перед тем, как удар копья должен был положить конец его мучениям.

Кто придет, чтобы спасти его самого? Во всем мире не найдется никого, способного избавить человека-обезьяну от пытки и смерти.

Мысль о том, что эти дьяволы в человечьем обличье убьют и съедят его, когда танец закончится, не вызывала у него ни ужаса, ни отвращения. Она не усугубляла его страданий, как это случилось бы с обычным белым, ведь всю свою жизнь Тарзан видел, как в джунглях звери поедают мясо убитой ими добычи.

Разве он сам не сражался за устрашающее предплечье огромной обезьяны из другого племени во время давнего танца Дум-Дум, убив при этом жестокого Тублата и завоевав уважение обезьян Керчака?

Танцующие прыгали теперь уже гораздо ближе к нему. Они выставили вперед копья, намереваясь нанести жертве первые мучительные уколы, предшествующие более серьезным ранам.

Оставалось уже недолго. Человек-обезьяна ждал последнего выпада, который положит конец его несчастьям.

И тут вдали, в глубине таинственных джунглей, раздалось пронзительное рычание. В тот же миг танцующие остановились, и в наступившей тишине крепко связанный белый человек испустил ответный вопль, еще более жуткий и ужасающий, чем тот рык, который издал зверь из джунглей.

В течение нескольких минут чернокожие пребывали в нерешительности. Потом, понукаемые Роковым и вождем, они прыгнули ближе к столбу, намереваясь покончить и с пляской, и с жертвой. Но прежде чем кто-нибудь из них успел пустить в ход копье, из темного входа в хижину, где недавно держали Тарзана, блеснули ненавистью жестокие зеленые глаза. Еще миг, и гибкая пантера стояла рядом со своим господином.

На мгновение туземцы и белые остолбенели от ужаса. Их взгляды были устремлены на обнаженные клыки жительницы джунглей.

И только один Тарзан видел, как в черном проеме хижины появились другие тени.

Глава 9
Благородство и подлость

Из иллюминатора своей каюты на «Кинкейде» Джейн Клейтон видела, как мужа везли на шлюпке к покрытому зеленью берегу Острова Джунглей. А затем пароход лег на новый курс.

В течение нескольких дней она не видела никого, кроме Свена Андерссена, неразговорчивого и отталкивающего на вид кока «Кинкейда». Она спросила у него, как называется берег, на который высадили мужа.

– Я тумать, ветерр пудет дуть кррепко, – ответил швед, и это было единственным, что она смогла из него вытянуть.

Джейн пришла к выводу, что других английских слов он не знает, и потому прекратила попытки выудить какие-нибудь сведения, но все равно никогда не забывала тепло приветствовать его и благодарить за отвратительную, тошнотворную еду, которую он приносил.

Через три дня после стоянки, на которой высадили Тарзана, «Кинкейд» бросил якорь рядом с устьем широкой реки, и в каюту к Джейн Клейтон явился Роков.

– Конец маршрута, моя дорогая, – сказал он, бросив на пленницу плотоядный взгляд, от которого у нее подступила к горлу тошнота. – Я пришел, чтобы предложить безопасность, свободу и роскошную жизнь. Мое сердце смягчилось при виде ваших страданий, и я хотел бы по мере сил загладить свою вину. Ваш муж был настоящим животным. Кому, как не вам, это знать? Ведь это вы нашли его голым в джунглях, где он жил с детства, бродя с дикими животными, с которыми водил дружбу. А я джентльмен, не только принадлежащий к знатному роду, но и получивший воспитание, подобающее приличному человеку. Вам, дорогая Джейн, я предлагаю не только любовь культурного человека, но и цивилизованную, утонченную жизнь. Не сомневаюсь, что ее вам очень недоставало, когда вы были вынуждены общаться с несчастным обезьяночеловеком, за которого так бездумно, по своей девичьей ветрености, вышли замуж. Я вас люблю, Джейн. Вам стоит сказать лишь слово, и больше никакие печали вас не коснутся – даже ребенка я вам возвращу целым и невредимым.

Все это время за дверью стоял Свен Андерссен с обедом, который он принес леди Грейсток. Маленькая голова на длинной жилистой шее была наклонена вбок, близко посаженные глаза полуприкрыты, уши словно подались вперед – настолько сильным было его желание подслушать, о чем говорит хозяин. Даже длинные усы, соломенные и клочковатые, казалось, встопорщились от чрезмерного внимания.

Когда Роков закончил свою тираду, надеясь на положительный ответ, удивление, написанное на лице Джейн Клейтон, сменилось выражением гадливости. Тем не менее она пожала плечами и, спокойно глядя прямо в лицо своему тюремщику, сказала:

– Я бы не удивилась, мистер Роков, попытайтесь вы силой принудить меня покориться вашим низменным желаниям. Но мне трудно было даже представить себе, что вы решите, будто я, жена Джона Клейтона, могу добровольно уступить вам, хотя бы даже ради спасения жизни. Я знала, что вы негодяй, мистер Роков, но теперь вы проявили себя еще и глупцом.

Глаза Рокова сузились, и на его бледном лице вспыхнул румянец досады. С угрожающим видом он сделал шаг по направлению к молодой женщине.

– Мы посмотрим, кто из нас глуп, – прошипел он, – когда я подчиню твою волю, сломив плебейское упорство, столь характерное для всех янки. Оно будет стоить всего, что тебе дорого, даже жизни ребенка, потому что, клянусь костями святого Петра, я отменю все, что задумал для этого малявки, и вырежу его сердце прямо у тебя перед глазами. Тогда ты узнаешь, каково оскорблять Николая Рокова.

Джейн Клейтон отвернулась.

– Какой смысл пытаться узнать, до каких еще низостей может дойти ваша мстительная натура? – сказала она. – Меня не тронут ни ваши угрозы, ни ваши дела. Мой сын еще не может сам за себя отвечать, но думаю, что, дожив до зрелого возраста, он с готовностью отдал бы жизнь за честь матери. Я его слишком люблю, чтобы платить такую цену. Поступи я, как вы хотите, он проклинал бы меня до конца своих дней.

Не сумев запугать пленницу, Роков разозлился не на шутку. Теперь он испытывал к ней только ненависть. Однако его больной ум полагал: если бы он заставил ее уступить его домогательствам ради своей жизни или жизни ребенка, он бы чувствовал, что отомстил ей сполна. Ведь он смог бы выставлять жену лорда Грейстока напоказ в европейских столицах в качестве своей любовницы.

Роков снова подошел к ней ближе. Его злобное лицо перекосилось от ярости и вожделения. Он набросился на несчастную, точно дикий зверь, и, ухватив за шею сильными пальцами, повалил на койку.

В это миг дверь каюты с шумом открылась.

Роков вскочил на ноги и, обернувшись, оказался лицом к лицу со шведом, судовым коком.

Маленькие глазки кока, обычно похожие на лисьи, теперь имели особенно глупое выражение. Картину дополняла отвисшая челюсть.

Он занялся сервировкой обеда леди Грейсток на крошечном столике у одной из переборок каюты.

Русский метнул в него огненный взгляд.

– Что такое? – вскричал он. – Как ты посмел войти без разрешения? Убирайся!

Кок посмотрел на Рокова своими голубыми водянистыми глазами и улыбнулся бессмысленной улыбкой.

– Я тумать, ветерр пудет дуть кррепко, – проговорил он, а затем принялся переставлять на столике тарелки.

– Проваливай, или я вышвырну тебя вон, слышишь, ты, несчастный тупица! – взревел Роков, с угрожающим видом делая шаг в сторону шведа.

Андерссен продолжал глупо улыбаться ему в лицо, но одна из похожих на окорока лап шведа как бы невзначай соскользнула на рукоять длинного острого ножа, заткнутого за грязный шнур, которым был подвязан его запачканный фартук.

Роков заметил это движение и остановился как вкопанный.

Затем он обратился к Джейн Клейтон:

– Даю время до завтрашнего утра, чтобы вы могли как следует подумать над моим предложением. Под каким-нибудь предлогом я отошлю на берег всю команду. Останемся только мы с вами, Павлов и ребенок. Тогда нам никто не помешает наблюдать за смертью младенца.

Изувер сказал это по-французски, чтобы кок не понял зловещего смысла его слов. Потом Роков, не глядя на шведа, который помешал совершить ему подлое дело, вышел из каюты, хлопнув за собой дверью.

Когда хозяин вышел, Свен Андерссен повернулся к леди Грейсток, и маска простоты, за которой он скрывал свои мысли, слетела с его лица. На ее месте появилась другая – маска хитрости и коварства.

– Он тумать, я глупп, – проговорил кок. – Он сам глупп. Я говорить французски.

Джейн Клейтон посмотрела на него с удивлением:

– Значит, вы поняли все, что он сказал?

Андерссен усмехнулся.

– Я понимать, – подтвердил он.

– Значит, вы слышали, что здесь происходило, и пришли меня защитить?

– Вы быть ко мне тобры, – пояснил швед. – Он вести со мной как с грязны собак. Я вам помокать, леди. Вы потождать. Я вам помоку. Я пывал на Западны Берег мноко рас.

– Но как вы можете мне помочь, Свен? – спросила она. – Вся команда будет против нас.

– Я тумать, ветерр пудет дуть кррепко, – ответил Свен Андерссен, после чего повернулся и вышел из каюты.

Хотя Джейн Клейтон не верила, будто кок способен ей чем-то помочь, тем не менее она была глубоко благодарна ему за то, что он уже сделал. Значит, среди врагов у нее есть один друг! Это было похоже на лучик света, которого ей так не хватало, чтобы облегчить бремя мрачных дум, мучивших ее во время долгого плавания на борту «Кинкейда».

В тот день она больше не видела ни Рокова, ни кого-либо другого, пока Свен не принес ей ужин. Джейн попыталась заговорить с коком о его планах и узнать, как он собирается ей помочь, но все, что ей удалось из него выжать, была обычная фраза, предсказывающая состояние ветра. Казалось, он опять впал в привычное состояние крайнего отупения.

Однако чуть позже, выходя из ее каюты с пустыми тарелками, кок очень тихо шепнул:

– Не снимайт отешду и скатайт отеяло. Я притти за фами ошень скоро.

Кок хотел сразу же выскользнуть из ее каюты, но Джейн положила руку на его рукав.

– Где мой ребенок? – спросила она. – Я не могу его бросить.

– Фы телать, што я фам сказать, – проговорил Андерссен, хмуря брови. – Я фам помогать, фы не делать глупость.

Когда он ушел, Джейн Клейтон опустилась на койку в состоянии крайнего замешательства. Что делать? Подозрения относительно истинных намерений шведа роились у нее в голове. Не станет ли ее положение еще хуже, если она доверится ему?

Но нет, даже в компании самого дьявола она не оказалась бы в такой беде, как в обществе Николая Рокова, потому что дьявол хотя бы иногда ведет себя по-джентльменски.

Джейн давала себе слово, что не покинет «Кинкейд» без сына, но все равно оставалась одетой, а ее одеяло было аккуратно свернуто и перевязано крепкой бечевкой, хотя время, когда она обычно ложилась спать, давно прошло. Примерно в полночь кто-то тихо поскребся у входа.

Джейн быстро пересекла каюту и отперла дверь. Та тихо открылась, и вошел швед, закутанный в плащ.

В одной руке у него был сверток. Наверное, его одеяло.

Другой рукой он подавал знак, призывающий к тишине, – испачканный углем палец был прижат к губам.

Он подошел к ней совсем близко.

– Понесешь это, – сказал он. – И не шуми, когда увидеть, кто там. Этто твой сын.

Джейн быстро выхватила сверток у кока и прижала спящее дитя к груди. Горячие слезы радости потекли по щекам, и все тело затряслось от охвативших ее чувств.

– Пойдем, – сказал Андерссен. – Нельзя терять ни минутты.

Он подхватил свернутое одеяло Джейн и свое собственное, остававшееся за дверью каюты, затем подвел беглянку к борту парохода, взял у нее ребенка и придержал веревочный трап, пока молодая женщина спускалась в поджидавшую внизу маленькую шлюпку. Секунду спустя он уже перерйзал веревку, которой была привязана лодка, беззвучно согнулся над веслами с обвязанными тканью уключинами и стал грести, правя в черную тьму, – туда, где несла свои воды река Угамби.

Андерссен греб так, словно хорошо знал окружающую местность, и, когда спустя полчаса из-за туч выглянула луна, слева от них показалось устье одной из речек, притоков Угамби. К ее узкому руслу швед и направил шлюпку.

Джейн Клейтон стало интересно, точно ли он знает, куда плыть. Она не догадывалась, что, исполняя обязанности кока, он еще днем сплавал по этой речке к стоящей на ней деревушке, где выменял у туземцев всякую снедь, и уже тогда продумал в мельчайших подробностях план побега, которому теперь следовал.

Несмотря на то что было полнолуние, вода в речке оставалась совсем темной. Огромные деревья нависали над берегами, образуя нечто вроде высокого свода. Испанский мох свисал с изящно изогнутых сучьев, и огромные лианы в буйном изобилии карабкались от земли до самых высоких веток и, сплетаясь в петли, опускались чуть ли не до спокойных вод.

Время от времени, однако, гладь реки впереди них нарушали то внезапно вынырнувший огромный крокодил, испуганный плеском весел, то семейство фыркающих и сопящих бегемотов, ныряющих с песчаной отмели в прохладную и безопасную для них глубину.

Из чрева джунглей, тянувшихся по обе стороны реки, доносились странные ночные крики хищников – то безумный хохот гиены, то кашляющее ворчание пантеры, то ужасное рыканье льва. Их дополняли другие странные, жуткие звуки, которые Джейн не могла приписать ни одному из известных ей ночных существ, – эти звуки казались ей еще более страшными из-за их таинственности.

Она сидела на корме лодки, крепко прижимая к груди своего ребенка, и благодаря близости этого маленького нежного и беспомощного создания впервые за все горестные дни, прошедшие с момента его похищения, чувствовала себя счастливой.

Даже не зная, какая судьба их ждет и как скоро на них может обрушиться очередной удар, молодая женщина все равно была счастлива и благодарна за эти скоротечные минуты, когда могла вот так держать на руках свое дитя. В душе она торопила приход дня, когда сможет снова взглянуть на сына и как следует рассмотреть лицо маленького черноглазого Джека.

Снова и снова напрягала она зрение в кромешной ночной темноте, пытаясь разглядеть любимые черты, но, как ни старалась, могла увидеть лишь неясные очертания детского личика.

Ближе к трем часам ночи Андерссен направил лодку к берегу – туда, где виднелся просвет между деревьями и под луной смутно маячило скопление туземных хижин, окруженное изгородью из веток колючих кустарников.

Ворота деревни им открыла женщина, жена вождя, которой Андерссен заранее заплатил за готовность помочь.

Она хотела их отвести в свою хижину, но Андерссен сказал, что они устроятся спать на земле, прямо на улице. Решив, что ее обязанности исполнены, негритянка предоставила беглецов самим себе и ушла.

Швед, объяснив в свойственной ему грубоватой манере, что в хижинах царит несусветная грязь и кишат насекомые, разостлал для Джейн одеяло, раскатал на небольшом расстоянии от нее свое и улегся спать.

Еще какое-то время молодая женщина поворочалась, ища удобное положение на жестком ложе, но наконец, пристроив младенца под боком и обняв его, она провалилась в сон.

Когда Джейн Клейтон проснулась, было уже совсем светло. Около нее столпилась кучка заинтересованных туземцев – в основном мужчин: среди чернокожих любопытство именно мужская черта характера, которая проявляется поистине чрезмерно.

Инстинктивно Джейн Клейтон покрепче прижала сына к себе, но тут же поняла, что туземцы совсем не собираются причинить ей и ребенку какой-либо вред.

Напротив, один из них даже протянул калебас с молоком – грязную, прокопченную тыкву-горлянку, покрытую застарелой коркой давным-давно свернувшейся простокваши, слоями запекшейся на краях. Но само намерение помочь глубоко тронуло Джейн, ее лицо просветлело и на миг озарилось одной из тех сияющих улыбок, о которых она уже начала забывать и которые создали ей славу первой красавицы и в Балтиморе, и в Лондоне.

Она взяла калебас в руку и, чтобы не обижать доброго туземца, поднесла его к своим губам, хотя, к собственному смущению, едва смогла сдержать приступ тошноты из-за вони, которую испускал сосуд.

Андерссен поспешил ей на помощь и, взяв из ее руки калебас, выпил содержимое, после чего вернул хозяину, подарив тому синие бусы.

Солнце уже ярко светило, и, хотя ребенок еще спал, Джейн едва могла справиться с нетерпением, так ей хотелось хоть мельком взглянуть в любимое личико. Потом туземцы удалились по приказу вождя, который, стоя немного поодаль от нее, разговаривал о чем-то с Андерссеном.

Она продолжала бороться с желанием потревожить сон малыша, приподняв край одеяла, которое теперь защищало его лицо от солнца, когда вдруг заметила, что швед беседует с вождем на местном наречии.

В самом деле, какой замечательный человек этот кок! Всего день назад Джейн считала его невежественным тупицей, а теперь, в течение только последних суток, узнала, что он говорит не только по-французски, но и по-английски, а также на туземном диалекте западного побережья.

Она всегда принимала его за увертливого, жестокого и ненадежного человека, а теперь за какие-то двадцать четыре часа ее мнение о нем изменилось на полностью противоположное. Но все равно было трудно поверить, что он помогает ей из чисто рыцарских побуждений. В его намерениях и планах наверняка была подоплека куда более глубокая, чем та, которую он пока ей открыл.

Эта мысль не давала Джейн покоя, и, когда она смотрела на его лицо, на близко посаженные бегающие глазки, на отталкивающие черты, ее пробирала дрожь, ибо ей казалось, что никакие высокие чувства не могут скрываться за такой отталкивающей наружностью.

Пока она думала об этом, а также о том, не приоткрыть ли лицо ребенка, из маленького свертка, лежащего у нее на коленях, донесся тихий лепет, сменившийся удивленным восклицанием, от которого ее сердце зашлось от восторга.

Дитя проснулось! Ах, какой пир материнских чувств ее ожидает!

Джейн быстро откинула одеяло с лица малыша, и Андерссен, который в этот момент обернулся к ней, увидел, как она, шатаясь, поднялась с одеяла, держа малыша на вытянутых руках и не сводя полного ужаса взгляда с маленького пухлого личика и моргающих глазок.

Затем швед услышал жалобный стон, увидел, как колени его спутницы подогнулись и она в глубоком обмороке упала на землю.

Глава 10
Швед

Когда воины, скопившиеся вокруг Тарзана и Шиты, поняли, что их пляску смерти прервала обычная пантера из плоти и крови, они немного приободрились. Ни одно живое существо не могло противостоять их крепким копьям – даже эта могучая хищница была обречена.

Роков торопил вождя, чтобы тот поскорей приказал воинам метнуть копья, и предводитель дикарей уже был готов подать такую команду, когда он вдруг оторвал взгляд от Тарзана и посмотрел туда, куда глядел человек-обезьяна.

С воплем ужаса вождь повернулся и побежал к воротам деревни. Когда же соплеменники увидели причину охватившей его паники, они тоже бросились наутек – ибо к ним, неуклюже ступая по земле, приближались страшные человекообразные обезьяны, казавшиеся еще больше, чем они были на самом деле, благодаря игре бликов лунного света и отблесков пламени костра.

Когда туземцы обратились в бегство, их пронзительные крики заглушил дикий победный клич человека-обезьяны. Ему вторили рев Шиты и рычание самцов из племени Акута, посылаемые вдогонку объятым ужасом чернокожим.

Некоторые воины вступили в схватку с разъяренными кровожадными зверями, но, столкнувшись с дьявольской беспощадностью своих свирепых врагов, пали их жертвами.

Других хватали при попытке скрыться, и, лишь когда деревня опустела и последний из дикарей исчез в кустах, Тарзану удалось криками остановить свою дикую стаю. Затем, к своему огорчению, Тарзан обнаружил, что не в силах заставить ни одного из своих спасителей, даже сравнительно сообразительного Акута, понять, что ему нужно освободиться от веревок, которыми он привязан к столбу.

Со временем, конечно, эта мысль проникла бы в их тупые мозги, но до тех пор могло произойти много нежелательных событий. Чернокожие могли возвратиться с подкреплением и постараться отвоевать свою деревню. Головорезы Рокова легко могли заставить их под дулами ружей спуститься с окрестных деревьев. Наконец, Тарзан мог умереть с голоду раньше, чем тугодумы-обезьяны догадаются, что им нужно перегрызть веревки.

Что касается Шиты, огромная кошка еще меньше обезьян понимала, что ему сейчас требуется. Тарзан все равно восхищался замечательными способностями своей подруги. Не приходилось сомневаться, что она испытывала к нему настоящую любовь, потому что теперь, когда чернокожие обратились в бегство, она принялась расхаживать у столба, тереться боками о ноги человека-обезьяны и урчать, как довольная кошка. Тарзан не сомневался, что она по собственной воле отправилась на поиски остатков его команды, чтобы спасти своего хозяина. Его Шита была воистину жемчужиной среди зверей.

Отсутствие Мугамби ни капли не волновало человека-обезьяну. Он попытался узнать от Акута, что случилось с оставшимся за главного чернокожим, опасаясь, что звери, которых больше не сдерживало присутствие Тарзана, могли убить его и съесть. Но на все расспросы вожак обезьян лишь указывал на джунгли, в ту сторону, откуда пришли его подопечные.

Всю ночь Тарзан простоял крепко привязанным к столбу, а вскоре после рассвета понял, что его страхи оправдались. Он увидел черных обнаженных дикарей, тайком пробирающихся от джунглей к деревне. Туземцы возвращались.

Тарзан понимал: при дневном свете у них должно хватить духу, чтоб напасть на кучку зверей, которые обратили их в бегство, изгнав из законных жилищ. Результат схватки окажется предрешен, если дикари смогут обуздать свой суеверный ужас, ведь на их стороне многократный численный перевес, длинные копья и отравленные стрелы. Вряд ли стоит ожидать, что пантера и обезьяны переживут серьезную атаку.

То, что туземцы готовятся к нападению, стало очевидно несколько секунд спустя, когда они собрались на краю леса и принялись показывать, как их много. Они издавали свирепые боевые кличи, пританцовывали и подпрыгивали, размахивали копьями и выкрикивали насмешки по адресу захватчиков деревни.

Тарзан знал, что так будет продолжаться, пока туземцы не приведут себя в заменяющее им храбрость истерическое состояние, достаточное для того, чтобы пойти в наступление. Он сомневался, что им удастся захватить деревню с первой попытки, но со второй или третьей они неминуемо прорвутся в ворота, и тогда начнется избиение его смелых, но невооруженных и недисциплинированных защитников.

Как и предполагал человек-обезьяна, первый натиск ни к чему не привел. Воины с завываниями выбежали на открытое место, но его сверхъестественно дикого клича хватило, чтобы остановить их и заставить метнуться обратно в кусты. С полчаса они доводили свое мужество до нужного состояния, после чего опять пошли на приступ.

На этот раз они добрались до самых ворот, но, когда на них накинулись Шита и ужасные обезьяны, вклинившиеся в их ряды, чернокожие в ужасе завопили и вновь убежали в джунгли.

Танцы и выкрики возобновились. Теперь Тарзан не сомневался: на сей раз они ворвутся в деревню и завершат дело, которое горстка белых успешно закончила бы с первой попытки.

Быть в шаге от спасения и потерпеть неудачу, не сумев объяснить своим бедным диким друзьям, чего он от них хочет! Это было ужасно, однако в глубине сердца человек-обезьяна не винил их за это.

Они сделали все, что смогли, и теперь были готовы умереть рядом с ним, тщетно пытаясь его спасти. Он в этом не сомневался.

Чернокожие готовились к новому штурму. Некоторые из них подобрались к деревне на небольшое расстояние и призывали остальных последовать их примеру. Через мгновение вся дикая орда ринется вперед и доберется до частокола.

Тарзан же мог думать только о маленьком ребенке, затерявшемся где-то в этих жестоких, безжалостных джунглях. Его сердце сжималось при мысли о сыне, которого он больше не сможет спасти, и о страданиях Джейн – только это угнетало его в последние, как он думал, мгновения его жизни. Единственная помощь, на которую мог полагаться человек-обезьяна, подоспела в нужный момент – и все зря. Больше надеяться было не на что.

Чернокожие были на полпути к деревне, когда внимание Тарзана привлекло поведение одного из антропоидов. Тот не сводил глаз с одной из хижин. Тарзан проследил за направлением его взгляда и, к своей крайней радости, увидел бегущего к нему храброго Мугамби.

Огромный негр был очень возбужден и тяжело дышал, словно от крайнего физического напряжения. Он бросился к Тарзану, и, когда первый из дикарей добежал до ворот деревни, нож Мугамби уже рассекал последнюю из веревок, удерживавших Тарзана у столба.

На улице лежали тела воинов, убитых ужасной командой Тарзана в минувшую ночь. У одного из них человек-обезьяна взял копье и узловатую дубинку, так что, когда толпа дикарей уже вливалась в ворота, он встретил их лицом к лицу. Рядом с ним был верный Мугамби, а за их спинами рычали страшные звери.

Началась ожесточенная битва, но в конце концов дикари обратились в бегство – скорее от страха, вызванного видом чернокожего воина, сражающегося на стороне белого человека вместе с пантерой и огромными разъяренными обезьянами, чем от неспособности победить сравнительно небольшой отряд, который им противостоял.

Одному из нападавших не удалось скрыться, и он попал в руки Тарзану. Человек-обезьяна его допросил, и дикарь в обмен на обещание свободы рассказал, что знал, о Рокове и его людях.

Выяснилось, что рано утром вождь чернокожих попытался уговорить белых вернуться вместе с ним в деревню с ружьями и перестрелять захватившую ее свирепую банду, но оказалось, что Роков боится гигантского белого человека и его странных друзей больше, чем сами туземцы.

Он ни за что не соглашался идти в деревню, боясь даже приблизиться к ней, и предпочел поскорее увести свой отряд к реке, где украл несколько пирог, спрятанных там чернокожими. Когда пленник видел русских в последний раз, они быстро уплывали вверх по течению, а их носильщики из деревни Кавири изо всех сил гребли веслами.

Выслушав дикаря, Тарзан снова пустился вместе со своей ужасной командой на поиски сына и его похитителей.

Несколько дней усталые путники продвигались вперед по почти безлюдной местности, пока наконец Тарзан не понял, что они идут по ложному следу. Их маленький отряд сократился еще на трех обезьян, которые погибли в последнем бою.

Теперь команду составляли Акут, пять его соплеменников, а также Шита, Мугамби и сам Тарзан.

До человека-обезьяны больше не доходили слухи о тех троих, за которыми гнался Роков, – о белых мужчине, женщине и о ребенке. Кем были первые двое, он не знал, но мысль о том, что малыш и есть его сын, подстегивала и гнала дальше. Тарзан был уверен, что Роков не отступится и не прекратит преследование, а потому не сомневался, что обязательно настигнет его, – только так он сможет защитить свое дитя от ужасов и опасностей, которые тому грозят.

После того как след Рокова был потерян, Тарзан вернулся и понял, что отряд русского покинул реку и пошел на север, в малонаселенный и неизведанный край, где джунгли кончились и начались поросшие кустарником пустоши. Только этим изменением характера местности можно было объяснить то, что те двое, у кого оказался ребенок, решили двинуться в сторону от реки.

Однако на всем пути он нигде не мог получить точных сведений, подтверждающих, что ребенок находится где-то впереди. Ни один дикарь, которого они расспрашивали, знать ничего не знал о ребенке, хотя почти все либо сами общались с русским, либо слышали о нем от других.

Правда, поговорить с местными жителями Тарзану удавалось далеко не всегда: едва их глаза останавливались на спутниках человека-обезьяны, бедняги поспешно удирали в кусты. Единственным выходом было идти впереди своей стаи и подстерегать случайного воина, заставая его врасплох.

Однажды Тарзан наткнулся на воина – тот, подняв копье, готовился метнуть его в раненого белого человека, скорчившегося в зарослях кустарника рядом с тропой. Этого белого Тарзан сразу узнал – прежде он часто его видел.

Его отталкивающие черты – близко посаженные глаза, не заслуживающий доверия вид, обвислые соломенные усы – глубоко врезались в память человека-обезьяны.

В деревне, где Тарзана держали пленником, он не видел этого человека среди спутников Рокова. Лица его подручных он запомнил хорошо, и этот тип был точно не из их числа. Так что, вероятней всего, именно за ним и гнались русские, а сопровождала его Джейн Клейтон. Только теперь смысл слов Рокова полностью дошел до него.

Человек-обезьяна побледнел, пристально посмотрев на одутловатое, отмеченное печатью греха лицо шведа. На лбу Тарзана стала заметна широкая алая полоса – след шрама, полученного много лет назад, когда Теркоз вырвал на голове у человека-обезьяны кусок кожи. Это случилось в ожесточенной битве, в которой Тарзан доказал, что достоин стать вожаком обезьян Керчака.

Этот человек станет его добычей и дикарю не достанется. С этой мыслью Тарзан набросился на воина и ударил по занесенному над головой копью. Чернокожий, выхватив нож, обернулся и приготовился к схватке с новым врагом, а швед, лежа в кустах, стал свидетелем поединка, подобного которому никогда не видел. Дрались полуголый белый человек и полуголый негр – сперва примитивным оружием первобытного человека, а потом ногтями и зубами, как дикие звери, которые, несомненно, были их предками.

Этого белого Андерссен сперва не узнал, а когда до кока наконец дошло, что он видел этого великана и раньше, глаза его расширились от удивления. Швед не мог поверить, что этот рычащий самец и есть ухоженный английский джентльмен, который был пленником на борту «Кинкейда».

Английский аристократ! Кем на самом деле были пленники с «Кинкейда», он узнал от леди Грейсток, когда они плыли вверх по Угамби. Раньше он – как, впрочем, и весь экипаж парохода – понятия не имел, кто эти двое.

Битва закончилась тем, что Тарзан был вынужден убить своего противника, так как тот не сдавался.

Швед видел, как белый встал рядом с трупом врага, поставил ногу на его сломанную шею и оглушительно завопил, издавая жуткий победный клич обезьяны-самца.

Андерссен содрогнулся.

Затем Тарзан обернулся к нему. Лицо повелителя джунглей выглядело холодным и жестоким, а серые глаза были глазами убийцы.

– Где моя жена? – прорычал человек-обезьяна. – Где сын?

Андерссен попытался ответить, но ему помешал внезапный приступ удушающего кашля.

Его грудь была насквозь пробита стрелой, и, когда он закашлялся, кровь из раненого легкого вдруг хлынула через рот и ноздри.

Тарзан ждал, когда кашель пройдет. Похожий на бронзовую статую – такой же холодный, жестокий и неумолимый, – он стоял над беспомощным человеком и ждал от него нужных сведений, чтобы потом его убить.

Через какое-то время кашель и кровотечение утихли, и раненый снова попробовал заговорить. Тарзан наклонился и поднес ухо к его едва двигающимся губам.

– Жена и сын! – повторил он. – Где они?

Андерссен указал на тропу, уходящую вдаль.

– Русский… Он их забрать… – прошептал раненый.

– Как ты здесь оказался? – продолжил Тарзан. – Почему ты не с Роковым?

– Он нас поймать, – ответил Андерссен таким тихим голосом, что человек-обезьяна скорей угадал, чем услышал, слова кока. – Он нас поймать. Да, быть битва, но мои люди, они все разбежались. Потом меня схватили, когда меня ранить. Роков сказать, что оставляет меня гиенам. Это быть хуже убийства. Он взять твоих шену и ребенок.

– Что ты с ними сделал? Куда ты их вел? – спросил Тарзан, а затем яростно тряхнул шведа. Глаза человека-обезьяны горели, пылая страстью, полные ненависти и жажды мести. – Какое зло ты причинил моей жене и сыну? Говори, пока я тебя не убил! Очисти душу перед Богом! Расскажи о самом худшем, или я растерзаю тебя на куски собственными руками и зубами. Ты видел, я на это способен!

На лице Андерссена появилось выражение наивного удивления.

– Как? – прошептал он. – Я им ничего не делать. Я хотеть спасти их от этого русского. Твоя шена быть ко мне добра на «Кинкейде», и я слышать, как маленький иногда плакать. У меня тоше есть шена и малыш в Христиании^[21], и я не мог видеть, как мать и сын разделены и попали в руки к Рокову. Вот и все…

Он замолчал и после паузы продолжил, указывая на стрелу, торчащую у него из груди:

– Разве я похош на того, кто причинить им вред?

В голосе и выражении лица кока было что-то, убедившее Тарзана в искренности его слов. Но еще более весомым казался тот факт, что страдающий от раны Андерссен не испытывал страха. Он знал, что часы его сочтены, а потому мог не бояться угроз Тарзана. Было очевидно: умирающий хотел, чтобы англичанин узнал правду и не думал о нем плохо.

Человек-обезьяна опустился на колени рядом со шведом.

– Прости меня, – сказал он простодушно. – Мне казалось, в компании Рокова одни негодяи. Теперь я вижу, что ошибался. Но ладно, забыли: у нас есть дела поважнее – надо доставить тебя туда, где о тебе позаботятся. Твоя рана нуждается в уходе. Тебя нужно как можно скорее поставить на ноги.

Кок, улыбаясь, покачал головой.

– Ступай и найти шену и ребенок, – прошептал он.

Он помолчал, а затем попросил:

– Я уже прямо как мертвый, но… боюсь думать о гиенах. Нельзя ли сделать за них их работту?

Тарзан пожал плечами. Мгновение назад он готов был прикончить этого человека. Теперь же убить кока ему казалось не легче, чем забрать жизнь у одного из своих самых лучших друзей.

Он приподнял голову шведа и постарался уложить его поудобнее.

Снова последовал приступ кашля, и началось сильное кровотечение.

После того как оно прекратилось, Андерссен откинулся назад и прикрыл глаза.

Тарзан подумал, что кок мертв, но тот вдруг поднял ресницы, посмотрел прямо в глаза человеку-обезьяне и тихим, слабым шепотом произнес:

– Я тумать, ветерр пудет дуть кррепко!

С этими словами он умер.

Глава 11
Тамбудза

Тарзан выкопал неглубокую могилу для кока с «Кинкейда», под чьей отталкивающей внешностью оказалось сердце истинного рыцаря и джентльмена. Это было все, что Тарзан мог сделать в жестоких джунглях для человека, который отдал жизнь за его жену и маленького сына.

Затем Тарзан опять погнался за Роковым. Теперь, когда человеку-обезьяне стало понятно, что женщина, которую он пытается настичь, и есть Джейн, снова попавшая в руки русского, ему казалось, что, несмотря на невероятную скорость бега и чудовищное напряжение мускулов, он продвигается вперед со скоростью улитки.

Он с трудом выбирал нужный путь, потому что в этом месте через джунгли вело множество троп. Они пересекались снова и снова, разделялись, ветвились, шли во всех направлениях, и по ним в разные стороны до него проходило бесчисленное множество туземцев.

Следы белых людей были по большей части затоптаны чернокожими носильщиками, которые их сопровождали, но и поверх их следов тоже имелись следы прошедших позже туземцев и диких зверей.

Это могло поставить в тупик любого, но Тарзан, пользуясь своим невероятно острым зрением, усердно продолжал поиски правильной дороги, постоянно сверяя увиденное с тем, что подсказывало не менее острое обоняние. Но как ни старался человек-обезьяна, уже к ночи он понимал, что идет по совершенно ложному следу.

Он знал, что его команда следует за ним, и старался оставлять заметными собственные следы. Для этого Тарзан часто терся о лозы и лианы, стеной отгораживающие тропу от джунглей, и в некоторых местах метил свой путь другим естественным образом, чтобы его запах был как можно более различим.

С наступлением темноты начался сильный ливень, и сгорающему от нетерпения человеку-обезьяне не оставалось ничего иного, как ждать утра, кое-как укрывшись под ветками огромного дерева. Увы, с наступлением дня проливной дождь не прекратился.

Целую неделю солнце закрывали темные тучи, а безжалостные ливни и ветер уничтожали последние остатки следов, которые тщетно искал Тарзан.

За все это время он не видел ни дикарей, ни собственного отряда, который, как он опасался, мог потерять его след из-за дождей. Местность была ему незнакома, и он затруднялся сказать точно, куда идет, поскольку, не видя солнца днем и луны со звездами ночью, не мог определить направление.

Наконец на седьмой день, незадолго до полудня, солнце пробилось сквозь тучи. К этому времени человек-обезьяна был почти на грани отчаяния.

Первый раз в жизни Тарзан, приемыш обезьяны, заблудился в джунглях. То, что подобное несчастье свалилось на него в самое неподходящее время, казалось безмерной жестокостью судьбы. А между тем где-то в этом диком краю страдали его жена и сын, попавшие в лапы к Рокову, величайшему из злодеев.

Какие жуткие испытания, наверное, выпали им в эти семь ужасных дней проливного дождя. Казалось, сама природа решила сорвать все планы Тарзана найти жену и сына! Он настолько хорошо знал русского, что мог не сомневаться: этот человек чрезвычайно разгневан попыткой Джейн сбежать от него. А понимая, что Тарзан идет по его следу и, может быть, уже близко, негодяй, не теряя времени, приведет в исполнение самый ужасный план мщения, который только подскажет ему извращенный ум.

Но теперь, когда солнце опять засветило, человек-обезьяна все еще оставался в растерянности, не зная, куда идти. Тарзану было известно, что Роков удалился от реки в погоне за Андерссеном, но оставалось неясным, захочет он двигаться в прежнем направлении или вернется к Угамби.

Человек-обезьяна видел, что река там, где он перестал следовать ее руслу, становилась все более узкой и порожистой. Поэтому он рассудил, что дальше, вплоть до самого истока, она может оказаться непроходимой для пирог. Однако, если Роков не вернулся к реке, куда он мог двинуться?

Судя по направлению, выбранному Андерссеном во время его побега с Джейн и ребенком, размышлял Тарзан, кок пытался пересечь Африку и достичь Занзибара. Но осмелится ли Роков предпринять настолько опасное путешествие? Ответа на этот вопрос у человека-обезьяны не было.

Сделать такую попытку ему мог подсказать страх – ведь он знал, на что способна ужасная команда, шедшая по его следу, и не сомневался, что Тарзан гонится за ним, собираясь воздать ему по заслугам.

Наконец человек-обезьяна решил следовать и дальше на северо-восток в направлении Германской Восточной Африки^[22], пока не наткнется на туземцев, от которых сможет получить сведения о том, куда подевался Роков.

На следующий день после того, как прекратился дождь, Тарзан вышел к деревне, обитатели которой, завидев его, бросились по кустам. Тарзан, не любивший, чтобы его встречали подобным образом, после недолгой погони настиг одного из них, оказавшегося молодым воином. Тот был настолько напуган, что не смог защищаться, уронил оружие и упал на землю. Выпучив глаза, он смотрел на человека-обезьяну и вопил от ужаса.

Тарзану стоило большого труда успокоить беднягу и получить наконец мало-мальски членораздельный ответ о причине такой неуместной паники.

От него Тарзан узнал, что несколько дней назад через эту деревню прошел отряд белых людей. Те рассказали туземцам об ужасном белом дьяволе, который за ними гонится, и посоветовали остерегаться этого чудовища и демонов, которые ему служат.

Вот дикари и признали в Тарзане дьявола, описанного белыми людьми и их черными слугами. За его спиной они ожидали увидеть орду демонов в обличье человекообразных обезьян и пантер.

Тарзан тут же узнал почерк коварного Рокова. Русский пытался помешать погоне, запугав туземцев и возбудив в них суеверный страх перед человеком-обезьяной.

Воин также рассказал Тарзану, что белый человек, который вел недавно ушедший отряд, обещал баснословную награду, если они убьют белого дьявола. Жители деревни были полны решимости так и поступить, если подвернется возможность. Но при виде Тарзана у них душа ушла в пятки, как и предсказывали черные слуги белых людей.

Убедившись, что человек-обезьяна ничем ему не угрожает, туземец оправился от страха, обрел некоторое подобие мужества и выполнил просьбу Тарзана – проводил «белого дьявола» в деревню. По дороге воин крикнул товарищам, чтобы возвращались и они, потому что «белый дьявол обещал не причинять никакого вреда тем, кто ответит на его вопросы».

Один за другим чернокожие потянулись в деревню, но, судя по тому, как они закатывали глаза и бросали на человека-обезьяну косые недоверчивые взгляды, их страхи улеглись далеко не полностью.

Вождь вернулся в деревню чуть ли не первым, и, поскольку Тарзану особенно не терпелось расспросить именно его, он, не теряя времени, заговорил с ним.

Вождь, которого звали М’ганвазам, был толстым коротышкой с необыкновенно подлым, бесчестным лицом и по-обезьяньи длинными руками. Весь его вид свидетельствовал о неискренности и коварстве.

Только суеверный ужас, порожденный рассказами белых людей и их черных носильщиков из побывавшего в деревне отряда, не позволял ему приказать своим воинам наброситься на Тарзана и немедленно убить «белого дьявола». Вождь и его соплеменники были закоренелыми людоедами. Но если они и вправду имеют дело с дьяволом, а где-то неподалеку в джунглях другие кровожадные демоны только и ждут, когда этот чужак позовет их на помощь… Нет, страх был сильнее желания прикончить этого белого великана.

Тарзан выяснил у вождя все, что его интересовало, и, сопоставив его показания со словами молодого воина, понял главное: Роков и его спутники очень напуганы и ради своего спасения решились отправиться на далекое восточное побережье.

Многие носильщики уже сбежали от Рокова. Только на последней стоянке в этой деревне русский повесил пятерых своих слуг за кражу и за попытку сбежать. Однако, судя по тому, что вождь племени ваганвазам узнал от некоторых черных спутников Рокова, большинство из которых так боялись своего жестокого господина, что опасались даже заговорить вслух о его планах, отряд этого русского в очень скором времени должен был остаться вообще без носильщиков. Все чернокожие – и повара, и те, в обязанности кого входило разбивать палатки, и хранители ружей, и аскари^[23], и даже главный проводник – собрались сбежать в буш^[24], оставив господ на милость безжалостных джунглей.

М’ганвазам отрицал, что с белыми людьми была женщина или ребенок. Но, взглянув на него повнимательней, Тарзан пришел к выводу, что вождь лжет. Несколько раз человек-обезьяна так и сяк подходил к интересующему его вопросу, но ему так и не удалось запутать коварного каннибала или заставить проговориться. Тот твердо стоял на своем: никаких женщин и детей в отряде не было.

Тарзан потребовал у вождя еды, и после длительных препирательств с местным царьком ему удалось получить то, о чем он просил.

Затем человек-обезьяна попытался разговорить остальных туземцев, а в особенности молодого воина, которого захватил в кустах, но в присутствии М’ганвазама те предпочитали помалкивать.

Наконец, убежденный, что эти люди знают о русском и о судьбе Джейн с ребенком гораздо больше, чем готовы ему рассказать, Тарзан решил остаться на ночь в надежде позже узнать еще что-нибудь важное.

Когда человек-обезьяна сообщил вождю о желании остаться на ночь в деревне, то не без удивления отметил, насколько вдруг изменилось к нему отношение вождя. Ранее почти не скрывавший явной неприязни и подозрительности к «белому демону», М’ганвазам превратился в гостеприимного и заботливого хозяина.

Он настоял на том, чтобы человек-обезьяна занял лучшую в деревне хижину, из которой для этого изгнали старшую жену М’ганвазама, а сам вождь временно переселился к одной из своих младших супруг.

Вспомни Тарзан о том, что Роков обещал чернокожим царскую награду за его убийство, он сразу бы догадался, что на самом деле кроется за такой переменой в поведении М’ганвазама.

Если бы белый великан мирно уснул в одной из его хижин, это значительно облегчило бы получение награды. Поэтому вождь настойчиво стал предлагать Тарзану, смертельно уставшему после долгого пути, пораньше лечь спать в уютном жилище, которое по местным меркам было не чем иным, как настоящим дворцом.

Как бы ни противна была человеку-обезьяне мысль переночевать в туземной хижине, он все-таки решился на это, рассчитывая, что, сидя у огня, горящего в центре хижины, среди молодых воинов, ему удастся выудить у кого-нибудь из них нужные сведения. Поэтому Тарзан согласился на приглашение М’ганвазама, хотя сказал, что скорей предпочел бы поселиться вместе с кем-то из его молодых соплеменников, чем выгонять на холод старшую жену вождя.

Беззубая старуха широко улыбнулась и поддержала просьбу человека-обезьяны. Увы, его предложение как нельзя больше соответствовало планам вождя и позволяло, собрав банду отборных убийц, окружить Тарзана и напасть на него. Поэтому черный негодяй с готовностью согласился, после чего гостя поселили в хижине вблизи деревенских ворот.

Поскольку в тот вечер должны были устроить пляску в честь недавно возвратившихся охотников, Тарзан остался в хижине один, а все мужчины, как объяснил М’ганвазам, должны были принять участие в празднике.

Как только человека-обезьяну благополучно заманили в ловушку, М’ганвазам созвал у себя молодых воинов, которых он выбрал, чтобы те провели ночь с белым дьяволом.

Ни один из них не выказал по поводу плана вождя особой радости, так глубоко сидел в их суеверных сердцах невероятный страх перед странным белым великаном. Но слово М’ганвазама было законом для его племени, и поэтому никто не посмел возражать.

Когда М’ганвазам шепотом объявил свой план дикарям, сидящим на корточках вокруг него, беззубая старуха, которой Тарзан не дал провести ночь на улице, подошла к заговорщикам – якобы собираясь подбросить в огонь хвороста, а на самом деле желая побольше узнать, о чем они говорят.

Несмотря на дикий гвалт, поднятый в деревне подгулявшими туземцами, Тарзан уже крепко спал, когда его невероятно обостренные чувства уловили какое-то легкое движение в хижине. Огонь почти погас, превратившись в небольшую кучку тлеющих угольков, которые скорей усиливали темноту, чем освещали дурнопахнущее жилище. Однако чуткий слух и зрение человека-обезьяны предупредили его о том, что кто-то бесшумно крадется к нему во мраке.

Тарзан сомневался, что это кто-то из воинов, с которыми он делил хижину, возвращается после праздника, ведь с улицы еще доносился рокот тамтамов. Кто бы это мог быть, если он так тщательно скрывает свое приближение?

Когда незнакомец приблизился на расстояние вытянутой руки, человек-обезьяна легко отскочил к противоположной стене, выставив свое копье.

– Кто здесь? – спросил он. – И почему ты подкрадываешься к Тарзану из племени обезьян в темноте, как голодный лев?

– Тише, бвана! – ответил старческий надтреснутый голос. – Я Тамбудза, та самая, чью хижину ты не пожелал занять, чтобы мне не пришлось провести холодную ночь вне дома.

– Чего Тамбудзе нужно от Тарзана из племени обезьян? – последовал вопрос.

– Ты был добр к той, которую давно никто не жалеет, и я пришла отплатить тебе за твою доброту, – ответила старуха. – Мне нужно тебя предупредить.

– Предупредить о чем?

– М’ганвазам отобрал воинов, которые должны спать в твоей хижине, – пояснила Тамбудза. – Я была близко, когда он им объяснял, что нужно делать, и все слышала. Когда пляска закончится и наступит глубокая ночь, они явятся в хижину. Если ты случайно проснешься, они скажут, что вернулись с праздника, но, если ты будешь спать, тебя убьют. Так приказал М’ганвазам. А если ты будешь бодрствовать, они подождут, пока ты не заснешь, а затем расправятся с тобой. М’ганвазаму очень хочется получить плату за твою смерть, как обещал белый человек.

– Я и забыл про обещанную награду, – пробормотал Тарзан, скорей обращаясь к самому себе, чем к кому-то другому, а потом добавил: – А почему М’ганвазам думает, что белый человек расплатится с ним, если тот ушел из здешних краев неизвестно куда?

– О, его отряд ушел совсем недалеко, – возразила Тамбудза. – М’ганвазам знает, где их лагерь. Его гонцы быстро нагонят твоих врагов, ведь они не торопятся.

– Где они? – спросил Тарзан.

– Ты хочешь к ним пойти? – ответила Тамбудза вопросом на вопрос.

Тарзан кивнул.

– Я не могу рассказать, где они, чтобы ты сам нашел это место. Но я могу проводить тебя к ним, бвана.

Тарзан и Тамбудза были так заняты разговором, что не заметили, как в темную хижину незаметно пробрался какой-то низкорослый человечек, а потом снова бесшумно выскользнул на улицу.

Это был маленький Буулау, сын вождя от одной из младших жен, – мстительный негодник, настоящий выродок, который ненавидел Тамбудзу и постоянно шпионил за ней, выискивая малейшую возможность наябедничать отцу о каких-нибудь проступках с ее стороны.

– Тогда пойдем же, – быстро проговорил Тарзан. – Пора в путь.

Этого Буулау уже не слышал, потому что бежал во весь опор по деревенской улице туда, где его отвратительный отец пил местное пиво и наблюдал за неистовыми танцорами, бешено скачущими в истерической пляске.

Так и получилось, что, когда Тарзан и Тамбудза осторожно вышли из деревни и растворились в кромешной тьме джунглей, два проворных гонца отправились в том же направлении, только по другой тропе.

Отойдя от деревни на приличное расстояние, так что можно было разговаривать, хотя бы и шепотом, Тарзан спросил старуху, не видела ли она в лагере белую женщину и маленького ребенка.

– Да, бвана, – ответила Тамбудза, – там были женщина и маленький ребенок. Маленький белый малыш. Он умер здесь, в нашей деревне, от лихорадки, и белые его похоронили!

Глава 12
Черный негодяй

Когда сознание возвратилось к Джейн Клейтон, она увидела, что Андерссен стоит рядом, наклонившись над ней, и держит ребенка на руках. Когда ее глаза остановились на младенце, на лице у несчастной матери появилось выражение страдания и ужаса.

– В чем дело? – спросил кок. – Вы быть больна?

– Где мой ребенок? – вскричала бедняжка, не обращая внимания на его вопросы.

Андерссен протянул ей пухлого младенца, но она покачала головой.

– Это не мой сын, – прошептала Джейн. – Ты знал, что он не мой. Ты сущий дьявол, как тот русский.

Голубые глаза Андерссена широко раскрылись от удивления.

– Не ваш! – воскликнул он. – Вы коворить мне, малыш на борту «Кинкейда» быть ваш сын.

– Это чужой ребенок, – ответила Джейн глухо. – Другой. Где тот, мой? Их, наверное, было двое. Об этом мальчике я ничего не знала.

– Тругого ребенка не пыло. Я тумал, это быть твой. Ошень жаль.

Андерссен стоял, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Джейн стало ясно: он не кривит душой и его слова совершенно искренни.

Через какое-то время мальчик начал гулить и подпрыгивать на руках у шведа, но в то же время тянуться к молодой женщине маленькими ручонками.

Джейн не смогла устоять против этого призыва, вскочила с тихим вскриком и прижала малыша к груди.

В течение нескольких минут она беззвучно лила слезы, уткнувшись лицом в испачканную рубашонку малыша. Первый шок от разочарования, вызванного тем, что он оказался вовсе не ее ненаглядным Джеком, уступил место надежде. Ей пришло в голову, что в последний момент перед отплытием «Кинкейда» из Англии, наверное, произошло какое-то чудо и ее сын не попал в руки к Рокову.

Но нынешний найденыш, оставшийся без любви и ласки посреди диких ужасных джунглей, казалось, хотел ей что-то сказать, хоть и не знал еще ни слова. Именно эта мысль, более чем любая другая, заставила материнское сердце Джейн растаять при виде невинного младенца.

– Вы не знаете, чей это ребенок? – спросила она Андерссена.

Кок покачал головой.

– Теперь нет, – отозвался он. – Ешели он не ваш ребенок, я не знать, чей он быть. Роков говорить, он ваш. Я тумать, он тоше так считать. Что нам тепперь с ним делать? Я не могу возвратиться на «Кинкейд». Роков меня застрелить. Но вы мошете вернуться. Я отвезти вас к морю, и тогда кто-нибудь из чернокожих проводить вас на пароход. Хотите?

– Нет! Нет! – воскликнула Джейн. – Ни за что на свете. Я скорее умру, чем снова попаду в руки этого человека. Нет, давай отправимся дальше и возьмем это маленькое существо с собой. Если Бог нам поможет, мы так или иначе спасемся.

Поэтому они продолжили бегство через дикие джунгли, взяв с собой полдюжины туземцев из племени мосула, чтобы нести провизию и палатки, которые Андерссен тайно пронес на борт шлюпки, готовясь отплыть на берег.

Начались долгие дни и ночи нескончаемых испытаний, слившиеся в один непрерывный кошмар. Молодая женщина так вскоре измучилась, что потеряла счет времени. Ей казалось, что они блуждают по джунглям уже несколько лет.

Единственным светлым пятном среди мрака беспредельных страданий и страха оставался крошечный ребенок, чьи махонькие ручки как будто тянулись к ее сердцу, нежно касаясь его мягкими пальчиками.

В каком-то смысле малыш заполнил ноющую пустоту в ее сердце, вызванную потерей своего собственного ребенка. Конечно, это было не то же самое, но все-таки постепенно ей стало казаться, что ее материнская любовь все больше и больше простирается на этого непонятно чьего ребенка. Наконец Джейн иногда стала сидеть с закрытыми глазами и сладко мечтать, что маленький несмышленыш, уютно устроившийся у нее на груди, и есть на самом деле ее сын.

В течение какого-то времени они продвигались во внутренние области Африки крайне медленно.

Иногда туземцы с побережья, забредшие вглубь лесов поохотиться, приносили слухи, что Роков еще не догадался, в каком направлении они от него убегают. Это, как и желание по возможности облегчить путешествие для дамы столь тонкого воспитания, заставляло Андерссена идти не спеша, делая короткие переходы и долгие привалы.

Швед настаивал, что нести ребенка должен он, тем самым – как, впрочем, и другими бесчисленными способами – помогая Джейн Клейтон беречь силы. Он был ужасно огорчен, что совершил ошибку и вручил ей чужого ребенка, но, когда молодая женщина убедилась в чистоте его помыслов, она больше не позволяла ему все время укорять себя за происшедшее.

В конце каждого дня Андерссен следил, чтобы палатка для ночлега Джейн и ребенка была как можно удобней и всегда стояла на самом подходящем месте. Вокруг палатки носильщики каждый раз сооружали колючую и непроходимую изгородь.

На еду ей доставалось самое лучшее из их скудных запасов и охотничьих трофеев шведа. Но больше всего Джейн трогали постоянное внимание, благородство и любезность, которые всегда проявлял этот человек.

То, что такая возвышенная натура может скрываться под совершенно отталкивающей наружностью, не переставало изумлять Джейн. Однако в конце концов врожденное благородство этого человека, его неизменные забота и сочувствие преобразили в глазах Джейн внешность кока настолько, что в чертах его лица она стала видеть только доброту и великодушие.

Беглецы ускорили шаг, когда до них дошли вести, что Рокова теперь от них отделяет всего несколько переходов и ему хорошо известно, куда они направляются. Именно тогда Андерссен купил пирогу у вождя племени, чья деревня была расположена на берегу одного из притоков Угамби.

В ней их маленький отряд добрался до Угамби и направился вверх по течению этой широкой реки. Теперь они поплыли так быстро, что больше ничего не слышали о своих преследователях. Когда же река превратилась в узкую и порожистую, они бросили пирогу и углубились в джунгли. Здесь их путь сразу стал трудным, медленным и опасным.

На второй день после того, как они отправились дальше пешком, у ребенка началась лихорадка. Андерссен знал, чем это обычно заканчивается, но у него не хватило духа сказать Джейн Клейтон правду – ведь он видел, что безутешная мать полюбила малыша так же страстно, как если бы тот был ее собственным.

Поскольку состояние мальчика все ухудшалось, Андерссен увел отряд в сторону от главной тропы, по которой они шли раньше, и разбил лагерь на небольшой поляне на берегу речки.

Здесь Джейн почти каждую минуту посвящала уходу за крохотным страдальцем, и, как будто ей было мало печалиться и тревожиться о его здоровье, судьба нанесла еще один неожиданный удар. Один из носильщиков, который отправился в ближний лес поохотиться, возвратился с известием, что Роков разбил лагерь совсем неподалеку. Было очевидно: он идет по их следу, направляясь в это уютное местечко, которое, как они думали, служило им отличным укрытием.

Это могло означать только одно: требовалось срочно свернуть лагерь и бежать дальше, невзирая на состояние ребенка. Джейн Клейтон достаточно хорошо успела изучить нрав Рокова, чтобы не сомневаться: он заберет у нее малыша, как только их настигнет, хотя такая разлука означала немедленную смерть младенца.

Когда они, спотыкаясь и оступаясь, стали пробираться сквозь спутавшиеся лианы по старой и почти заросшей звериной тропе, носильщики из племени мосула начали один за другим покидать их.

Увы, туземцы были верны и преданны лишь до тех пор, пока не возникла опасность, что их маленький отряд попадет в плен к плохому белому человеку. Бедняги наслушались таких ужасов о повадках этого русского, что стали смертельно его бояться. Теперь же, когда выяснилось, что он близко, их робкие сердца этого не вынесли и они поспешили покинуть своих хозяев.

Но Андерссен и Джейн Клейтон все равно отправились дальше. Швед прокладывал дорогу, прорубаясь через заросли кустарника там, где тропа полностью заросла, так что теперь нести ребенка приходилось его спутнице.

Они шли весь день. К вечеру стало понятно, что оторваться от людей Рокова им не удалось. Невдалеке позади них слышался шум большого отряда, продвигающегося по тропе, которую они расчистили для своих преследователей.

Когда стало ясно, что их скоро догонят, Андерссен спрятал Джейн за большим деревом, закрыв ее и ребенка ветками кустов.

– Вперети в полумиле отсюта есть деревня, – сказал он ей. – Носильщики сказать, где она, прежде чем сбежать. Я постараться увести русского потальше от тропы, а вы итите в деревню. Я тумать, вошдь друшелюбен к белым, так сказать носильщики. Во всяком случае, это быть все, что мы можем сделать. Через какой-то время вошдь доставить вас к деревне племени мосула. Она стоять на море, и там какой-нибудь пароход зайти в устье Угамби. Тогда все быть карашо. Прощайте, и утачи вам, леди!

– Но куда пойдете вы, Свен? – спросила Джейн. – Почему бы вам тоже не спрятаться здесь и не отправиться к морю вместе со мной?

– Я толжен сообщать русскому, что вы умерли, чтобы вас больше не искать, – ухмыльнулся Андерссен.

– Но почему вы не сможете вернуться ко мне после того, как это ему скажете? – настаивала Джейн.

Андерссен покачал головой.

– Мне тумать, я уже ни к кому не вернуться после того, как долошить русскому, что вас больше нет, – пробормотал он.

– Неужели вы думаете, он вас убьет? – спросила Джейн и в глубине души поняла: именно так и поступит величайший из негодяев в отместку за то, что швед сорвал его планы.

Андерссен ничего не ответил, а лишь подал знак молчать и указал на тропу, по которой они только что пришли.

– Мне все равно, – прошептала Джейн Клейтон. – Я не позволю вам умереть ради моего спасения, если этому можно как-нибудь помешать. Дайте мне револьвер. Я умею стрелять, и вместе мы сможем держать их на расстоянии, пока не придумаем, как спастись.

– Это не получаться, леди, – ответил Андерссен. – Нас только схватить обоих, и я не смочь принести вам совсем никакой пользы. Потумайте о ребенок, леди, и о том, что бутет для вас опять попадать в руки Рокова. Ради мальчика вы долшны сделать, как я сказать. Вот, возьмите винтовка и патроны. Вам они могут понадобиться.

С этими словами он положил нагрудный патронташ и ружье рядом с Джейн и ушел.

Та смотрела ему вслед, когда он удалялся, идя навстречу приближающемуся отряду русского. Вскоре он скрылся из виду за поворотом тропы.

Ее первым желанием было броситься вдогонку. Имея ружье, она могла помочь, а кроме того, ей был невыносим страх остаться одной на милость ужасных джунглей, где у нее не осталось ни одного друга, чтобы прийти на выручку.

Джейн уже начала выбираться из укрытия, намереваясь броситься вслед за Андерссеном, но, когда она прижала к себе малыша покрепче, ее взгляд упал на его личико.

Каким неестественно красным оно было! Каким больным выглядел несчастный ребенок! Она прижалась к щеке мальчика. От лихорадки щека казалось огненно-горячей!

Охнув от ужаса, Джейн поднялась с земли и вышла на тропу. Ружье и патронташ остались лежать в кустах. Она забыла и об Андерссене, и о Рокове, и о грозящей ей опасности.

Единственным, что владело ее обезумевшим сознанием, был ужасающий факт, что маленький беспомощный ребенок болен страшной тропической лихорадкой, а она не может сделать ничего, чтобы облегчить страдания этой крохи.

У нее не осталось никаких мыслей, кроме одной: найти кого-то, кто сможет помочь. Например, женщину, у которой есть свои дети. Тут она вспомнила о гостеприимной деревне, о которой говорил Андерссен. Ах, вот бы туда добраться! Только бы успеть!

Нельзя было терять ни минуты. Как испуганная антилопа, она обернулась и побежала по тропе в направлении, указанном Андерссеном.

Далеко позади раздались крики и звуки стрельбы, после чего наступила тишина. Джейн поняла, что Андерссен встретился с русским.

Через полчаса она, спотыкающаяся и изможденная, увидела тростниковые крыши и вскоре вошла в деревушку. Ее тут же окружили мужчины, женщины и дети. Нетерпеливые, любопытные, возбужденные туземцы засыпали ее вопросами, ни на один из которых она не могла ответить. Джейн их просто не понимала.

Все, на что она была способна, это со слезами на глазах показывать на мальчика, жалобно хныкавшего у нее на руках, и повторять снова и снова: «Лихорадка… лихорадка… лихорадка…»

Чернокожие не понимали слов Джейн, но увидели, в чем дело, и вскоре молодая туземка отвела белую гостью за руку в свою хижину. Вместе с несколькими подругами негритянка принялась делать то немногое, что было в ее силах, желая успокоить малыша и отсрочить агонию.

Явился деревенский шаман, развел перед младенцем костерок и вскипятил какое-то непонятное варево в глиняном горшочке, над которым сделал несколько диковинных магических пассов, монотонно шепча при этом странные заклинания. Под конец он обмакнул в зелье хвост зебры и, не переставая бормотать заговоры, брызнул несколько капель жидкости на лицо ребенка.

После ухода колдуна женщины сели в кружок и принялись стенать и вопить – так сильно, что Джейн показалось, будто она окончательно сходит с ума. Но, понимая, что дикарки делают все это по доброте сердца, несчастная в течение многих страшных часов молча и терпеливо сносила этот кошмар.

Уже было близко к полуночи, когда она вдруг осознала, что в деревне начался какой-то переполох. Джейн слышала громкие голоса туземцев, которые о чем-то спорили, но в чем дело, понять не могла.

Через какое-то время раздались звуки шагов, приближающихся к хижине, где она сидела на земле перед ярким огнем, положив на колени ребенка. Малютка теперь лежал совсем тихо, и через приподнятые веки было видно, что он закатил глаза.

Джейн посмотрела на его личико испуганным и затравленным взглядом. Это был не ее ребенок – не ее плоть и кровь, – но как близок, как дорог этот кроха стал теперь для нее. Лишившись собственного сына, она приросла душой к этому бедному, маленькому, безымянному найденышу и отдала ему всю любовь, которая накопилась в ее сердце за долгие недели пленения на борту «Кинкейда».

Джейн понимала, что конец близок, и, хотя ее пугал вид угасающего дитя, она все-таки находила утешение в том, что смерть придет быстро и положит конец страданиям маленькой жертвы людской злобы.

Шаги человека, который шел к хижине, стихли возле самого входа. Последовало несколько перешептываний, после чего вошел М’ганвазам, вождь племени. Джейн видела его лишь мельком, потому что женщины увели ее почти сразу после того, как она пришла в деревню.

М’ганвазам, как теперь оказалось, выглядел настоящим дикарем. На его жестоком, скорее каком-то зверином лице было буквально написано, что этот человек недалеко ушел от животного. Джейн Клейтон показалось, что он больше похож на гориллу. Вождь попробовал заговорить с ней, но без успеха и тогда кликнул кого-то, оставшегося на улице.

На его зов явился другой негр, внешность которого так разительно отличалась от наружности М’ганвазама, что Джейн Клейтон тут же подумала, что вошедший красавец принадлежит к другому племени. Этот человек выступил в качестве переводчика, и чуть ли не с первого вопроса, заданного М’ганвазамом, Джейн интуитивно почувствовала, что вождь по какой-то непонятной причине пытается вытянуть из нее некие сведения.

Ей показалось странным, что предводитель чернокожих внезапно так заинтересовался ее планами, а в особенности тем, куда она направлялась, до того как приход в деревню прервал ее путешествие.

Не видя причины что-то скрывать, Джейн рассказала правду, но на вопрос вождя, рассчитывает ли она встретиться с мужем в конце пути, молодая женщина отрицательно покачала головой.

Затем, по-прежнему через переводчика, вождь пояснил причину своего прихода.

– Я только что узнал, – сказал он, – от людей, которые живут на берегу большой реки, что ваш муж плыл за вами по Угамби, отставая всего на несколько переходов, но его захватили дикари и убили. Я говорю это, чтобы вы не теряли зря времени на долгое путешествие, если в его конце у вас назначена встреча с мужем. Вместо этого вам лучше вернуться обратно на побережье.

Джейн поблагодарила М’ганвазама за совет, хотя на мгновение онемела от этого нового известия. Впрочем, шок был не такой сильный, как можно было ожидать. Ее сердце, перенеся столько мучений, теперь почти не воспринимало новых ударов судьбы.

Уставившись невидящими глазами на личико лежащего у нее на коленях младенца, Джейн сидела, низко опустив голову. М’ганвазам удалился из хижины. Через какое-то время она снова услышала шум у входа – вошел кто-то другой. Одна из женщин, сидящих напротив, подбросила немного хвороста в догорающие угли костра между ней и дверью.

Яркое пламя вспыхнувших веток вдруг осветило хижину, словно по мановению волшебной палочки.

Теперь Джейн Клейтон, к своему ужасу, со всей ясностью увидела, что ребенок мертв. Удушающий комок поднялся к горлу, и голова поникла в немом горе над маленьким, прижатым к груди тельцем.

На мгновение в хижине повисла тишина. Затем одна из туземных женщин разразилась ужасными воплями.

Человек, стоявший перед Джейн Клейтон, кашлянул и назвал ее имя.

Вздрогнув, она подняла глаза и увидела Николая Рокова. Его губы кривила язвительная усмешка.

Глава 13
Бегство

Несколько секунд Роков с издевкой смотрел на Джейн Клейтон, а потом его взгляд упал на маленькое тельце у нее на коленях. Джейн набросила угол одеяла на личико ребенка, так что можно было подумать, что дитя спит.

– Вы совершенно зря потратили уйму сил, чтобы доставить ребенка в эту деревню, – сказал Роков. – Если бы вы не вмешивались в мои дела, я сделал бы это сам. А вы избежали бы опасностей утомительного путешествия. Но я полагаю, что должен вас все-таки поблагодарить. Ведь вы избавили меня от неудобств: мне не пришлось ухаживать за вашим маленьким отпрыском во время перехода через джунгли. А между тем это та самая деревня, куда вашего сына должны были привезти с самого начала. М’ганвазам станет о нем заботиться и сделает из него хорошего каннибала. А если вам когда-нибудь удастся возвратиться в более цивилизованные места, у вас, несомненно, будет немало пищи для размышлений, когда вы начнете сравнивать роскошь и комфорт вашей жизни с подробностями существования сына, живущего в деревне племени ваганвазам. Еще раз спасибо за то, что помогли в осуществлении моих планов. А теперь попрошу вас уступить его мне, дабы я мог его передать приемным родителям.

Закончив, Роков потянулся за ребенком. К его удивлению, Джейн Клейтон безропотно передала ему маленькое тельце.

– Возьмите этого малютку, – проговорила она. – Слава богу, он теперь вне вашей власти и вы не в силах ему навредить.

Осознав смысл ее слов, Роков поспешно сдернул одеяло с лица ребенка, чтобы удостовериться в том, чего он меньше всего ожидал. Джейн Клейтон пристально смотрела на него.

Много дней ее мучил вопрос: знает ли Роков, кто этот мальчик. Но если до сих пор на сей счет могли существовать какие-то сомнения, то они совершенно улетучились при виде страшного гнева, который охватил русского. Едва он рассмотрел лицо мертвого малыша, как понял, что в самый последний момент какая-то высшая сила помешала исполниться его самому заветному желанию – желанию мести.

Бросив бездыханное тело ребенка обратно на руки Джейн, Роков принялся быстро шагать из угла в угол, нанося удары по воздуху крепко сжатыми кулаками и страшно ругаясь. Наконец он остановился перед Джейн и наклонился над ней.

– Вы решили надо мной посмеяться! – взвизгнул русский. – Думаете, что победили меня? Да? Я вас проучу, как проучил эту жалкую обезьяну, которую вы зовете своим мужем. Вы узнаете, что значит вмешиваться в планы Николая Рокова! Да, вы отняли у меня ребенка. Теперь я не смогу сделать его сыном вождя каннибалов, но… – тут он умолк, словно для того, чтобы смысл сказанного лучше до нее дошел, – но я могу отдать его мать в жены людоеду, и я это сделаю… после того, как поступлю с ней так, как сам захочу.

Если он надеялся ввергнуть Джейн Клейтон в состояние ужаса, его план позорно провалился. Она была выше этого. Ее разум и нервы перестали страшиться чего бы то ни было.

К удивлению русского, на ее губах появилась слабая, почти счастливая улыбка. Джейн благодарила судьбу, что мертвое тельце принадлежит не ее маленькому Джеку и что, скорее всего, Роков просто не знает правды.

Ей захотелось бросить истину прямо ему в лицо, но она не посмела. Если злодей по-прежнему будет думать, что это ее сын, то так куда безопасней для настоящего Джека, где бы тот ни находился. Джейн, конечно, не догадывалась, где он, и даже не знала, жив ли вообще ее мальчик, но она понимала: шанс еще есть.

Более чем вероятно, что ее малыша без ведома Рокова подменил кто-то из доверенных лиц русского и сейчас Джек находится в безопасности у лондонских друзей. Их у нее было множество, и они, несомненно, согласились бы заплатить выкуп, который вероломный похититель мог запросить за освобождение сына лорда Грейстока.

Она думала об этом тысячу раз с тех пор, как обнаружила, что ребенок, которого ей передал на руки Андерссен в ночь, когда они бежали с «Кинкейда», не ее собственный. Это было постоянным источником и угрызений совести, и счастья – молодая женщина в деталях перебирала варианты благополучного исхода для Джека.

Нет, этот русский ни за что не должен узнать ее тайну. Джейн понимала, что ее собственное положение безнадежно. Теперь, когда Андерссен и муж погибли, у нее не оставалось никого на свете, кто знал бы, где она очутилась, и захотел бы ее спасти.

Она понимала: угроза Рокова более чем реальна. Она была абсолютно убеждена, что он сделает или попытается сделать то, что обещал. Но самое худшее для нее могло означать лишь избавление от страданий, которые ей приходилось терпеть. Только она должна была лишить себя жизни раньше, чем Роков исполнит свои угрозы.

Ей просто требовалось немного времени, чтобы подумать и приготовиться к уходу из этого мира. А кроме того, Джейн чувствовала, что не сможет сделать последний, ужасный шаг, пока не исчерпает все возможности для побега. Ей незачем будет жить, если она не сумеет найти способ вернуться к своему собственному ребенку. И как ни мала казалась надежда, Джейн не могла не цепляться за нее до самого последнего момента, когда придется выбирать из двух зол: Николай Роков или смерть.

– Уходите! – воскликнула она, обращаясь к русскому. – Убирайтесь и оставьте меня одну с моим мертвым сыном. Неужели вам мало того горя, которое вы мне уже принесли? Что я вам сделала, что вы так упорно меня преследуете?

– Вы страдаете за грехи обезьяны, которую выбрали в мужья, вместо того чтобы предпочесть любовь джентльмена по имени Николай Роков, – ответил негодяй. – Но есть ли смысл обсуждать этот вопрос? Мы похороним ребенка здесь, и вы вернетесь со мной в лагерь. Завтра я приведу вас сюда снова и передам новому мужу, красавчику М’ганвазаму. Пошли!

Он потянулся к ребенку, но Джейн, уже успевшая встать с ребенком на руках, повернулась к Рокову спиной.

– Тело похороню я сама, – заявила она. – Пришлите нескольких человек, чтобы вырыть могилу за деревней.

Рокову не терпелось поскорее закончить с похоронами и вернуться в лагерь со своей жертвой. Ему казалось, он видит в поведении Джейн признаки апатии и покорности судьбе. Он жестом приказал ей следовать за собой, а потом вместе со своими людьми отвел Джейн за пределы деревни, где под большим деревом чернокожие выкопали неглубокую могилу.

Закутав тельце в одеяло, Джейн бережно опустила его в черную яму и отвернулась, чтобы не видеть, как жирные комья земли падают на бедное дитя, а затем прошептала слова молитвы возле могилы безымянного малыша, который успел найти путь в самые сокровенные глубины ее сердца.

Не обронив и слезы, несмотря на страдания, она встала и последовала за русским сквозь кромешную тьму джунглей по извилистому коридору, что вел из деревни М’ганвазама, черного людоеда, в лагерь к Николаю Рокову, белому дьяволу.

Совсем рядом в непроходимых зарослях, которые стояли над тропой сплошной аркой, закрывающей луну и звезды, молодая женщина слышала приглушенную поступь огромных крадущихся зверей, а где-то вблизи даже раздавался оглушительный рев охотящегося льва. Казалось, сама земля сотрясается от его могучего рыка.

Носильщики зажгли факелы и размахивали ими, чтобы отпугнуть хищных зверей. Роков призывал своих черных слуг идти быстрее, и по его голосу было ясно, что русский очень напуган.

Звуки ночных джунглей породили у Джейн яркие воспоминания о тех днях и ночах, которые она провела в такой же чащобе со своим лесным богом – бесстрашным и непобедимым Тарзаном из племени обезьян. Тогда она не испытывала ни малейшего страха, хотя рычание зверей вообще было для нее внове, а рев льва казался ей наиболее впечатляющим звуком на земле.

Как изменилось бы все сейчас, знай она, что он ищет ее где-то там, среди лиан и деревьев! Тогда действительно было бы ради чего жить и она имела бы все основания думать, что спасение близко. Но… он мертв! Трудно было поверить, что это так.

Казалось, смерти не под силу совладать с таким прекрасным телом и столь могучими мышцами. Если бы о его смерти сказал один только Роков, она не сомневалась бы, что он лжет. Но по какой причине мог соврать М’ганвазам? Она не знала, что русский переговорил с вождем всего за несколько минут до того, как тот вошел к ней и рассказал о смерти мужа.

В конце концов они пришли к колючей изгороди, которой носильщики Рокова обнесли лагерь русских. Здесь они застали всех в состоянии полного смятения. Джейн не знала, с чем это связано, но видно было, что Роков очень зол. Из обрывков разговора, который ей удалось понять, она сделала вывод, что в его отсутствие сбежали еще несколько носильщиков, причем дезертиры взяли с собой бульшую часть продовольствия и патронов.

Когда Роков излил гнев на людей, находившихся в лагере, он вернулся туда, где под охраной двух белых матросов осталась Джейн. Он грубо схватил ее за руку и потащил в сторону своей палатки. Юная женщина боролась и упиралась, в то время как матросы усмехались так, словно эта сцена доставляла им редкое удовольствие.

Роков всегда без колебаний применял грубые методы, чтобы сломить сопротивление тех, кто противился его воле. Вот и теперь он несколько раз ударил Джейн по лицу, после чего втащил находящуюся в полубессознательном состоянии женщину в свою палатку.

Слуга Рокова зажег лампу и по команде хозяина потихоньку вышел. Джейн опустилась на пол посреди палатки. Постепенно чувства вернулись к ней, и она попыталась оценить ситуацию, быстрым взглядом окинув палатку и все, что в ней находилось.

Но тут же русский схватил ее за руку и поволок к раскладной походной кровати, стоящей у стенки. Джейн увидела, что у него на поясе висит тяжелый револьвер. Только бы завладеть им. Ожидая благоприятного момента, женщина притворилась, что снова лишилась чувств, но сквозь полузакрытые веки следила за Роковым.

Роков уже швырнул ее на кровать, как шум у входа в палатку заставил его отвлечься от жертвы. Рукоятка револьвера оказалась меньше чем в дюйме от ее руки. Одним молниеносным движением женщина выхватила оружие из кобуры, и в этот миг снова повернувшийся к ней Роков разом осознал всю опасность своего положения.

Джейн не решилась выстрелить, боясь, что на шум в палатку прибегут люди. Если Роков умрет, она попадет в руки его сотоварищей, и тогда ее ждет судьба еще хуже той, которую он сам мог бы для нее придумать. Воспоминание о двух скотах, которые стояли и смеялись, когда Роков ее ударил, было еще слишком ярким.

Русский смотрел на нее с яростью и страхом. Джейн Клейтон занесла тяжелый револьвер над одутловатым лицом своего мучителя и изо всех сил нанесла ему сокрушительный удар между глаз.

Без единого звука негодяй обмяк и повалился на землю. Несколько мгновений Джейн просто стояла над ним, чтобы прийти в себя после угроз и намерений этого похотливого врага.

Снаружи она снова услышала шум, который и отвлек внимание Рокова. В чем там дело, Джейн не знала, но, боясь возвращения слуги, который мог увидеть, что сделала пленница, и поднять тревогу, быстро подошла к походному столику, где стояла масляная лампа, и погасила ее неровное вонючее пламя.

В темноте палатки она на мгновение замерла, собираясь с мыслями и обдумывая план побега. Еще один шаг, и она вырвется на свободу.

Лагерь вокруг нее кишел врагами. А дальше простиралась черная стена диких джунглей, населенных ужасными хищным зверьем и еще более ужасным зверьем в человеческом обличье.

У нее было мало шансов продержаться хотя бы несколько дней среди опасностей, которые поджидали ее впереди. Точнее сказать, шансы отсутствовали вовсе. Но сознание того, что она уже прошла через столько испытаний целой и невредимой, и мысль о ребенке, который где-то в далеком мире плакал и звал ее, наполнили ее решимостью. Оставалось только приложить все усилия и совершить невозможное – пересечь эту страну ужасов в поисках моря и отдаленной возможности выжить.

Палатка Рокова стояла почти в центре огороженного участка. Ее окружали палатки его белых спутников и шалаши туземцев-носильщиков. Требовалось пробраться между ними и найти проход в изгороди. Казалось, эта задача таила в себе непреодолимые препятствия и решить ее было попросту невозможно, однако иного выхода не существовало.

Оставаться в палатке и ждать, когда ее обнаружат, означало бы ни во что не ставить уже наполовину обретенную свободу, и потому тихими, крадущимися шагами, с обострившимися чувствами она подошла к задней стенке палатки и приступила к первой стадии задуманного.

Ощупав холст, она обнаружила, что никаких отверстий в нем нет. Тогда Джейн быстро вернулась к лежащему без сознанию русскому. У него на ремне ее чуткие пальцы нащупали рукоять длинного охотничьего ножа. Вооружившись им, беглянка сделала разрез в стенке палатки.

Очень тихо она пролезла в отверстие и, к своему огромному облегчению, увидела, что лагерь уснул. При тусклом мерцающем свете затухающих костров она увидела всего одного охранника. Да и тот дремал, сидя на корточках у противоположной стороны изгороди.

Держась за палаткой, чтобы не попасть на глаза охраннику, Джейн пробралась мимо построенных туземными носильщиками небольших шалашей к самой изгороди.

Снаружи, во тьме непролазных джунглей, то и дело раздавались рычание льва, смех гиены и бесчисленные безымянные звуки других полуночных обитателей леса.

Ее охватила дрожь, и на мгновение она заколебалась. Мысль о зверях, что бродили в кромешной тьме, страшила ее. Но затем, решительно тряхнув головой, она принялась разбирать своими нежными руками усеянную колючками изгородь. Не обращая внимания на царапины и порезы, она, затаив дыхание, продолжала работу, пока не сделала отверстие, через которое выползла наружу. Наконец она стояла вне ограды.

А там осталась жизнь худшая, чем сама смерть, в плену у тех, кого нельзя было считать людьми.

Впереди ее ждала участь совершенно определенная, но это была только смерть – внезапная, милосердная и достойная.

Без дрожи и сожалений она метнулась в сторону от лагеря, и уже минуту спустя таинственные джунгли поглотили ее.

Глава 14
Одна в джунглях

Тамбудза, вызывавшаяся проводить Тарзана к лагерю Рокова, шла очень медленно: она была стара, а ее ноги разбил ревматизм.

Именно поэтому воины М’ганвазама с вестью, что белый великан пришел в деревню и должен быть убит, добрались до лагеря русских раньше, чем Тарзан и его дряхлая проводница успели пройти половину пути по извилистой тропе сквозь джунгли. А между тем в лагере белых было неспокойно.

Минувшим утром Рокова нашли лежащим в палатке без сознания и с кровоточащей раной на лбу. Когда он пришел в себя и понял, что Джейн Клейтон сбежала, его ярости не было предела.

Он метался по лагерю с ружьем наперевес, грозя пристрелить туземцев-стражей, которые оказались недостаточно бдительны и позволили белой женщине ускользнуть. Но остальные белые, понимая, что и так находятся в непростом положении из-за многочисленных случаев дезертирства, вызванных чрезмерной жестокостью Рокова, обезоружили своего вожака.

Наступила темнота, и Роков, получивший от М’ганвазама весть о скором убийстве Тарзана, уже собирался отправиться в деревню вместе с посланцами вождя, когда появились другие гонцы, тяжело дышащие от быстрого бега через джунгли. Едва переводя дух, они вбежали в круг отбрасываемого костром света и принялись кричать, что белый великан ушел от М’ганвазама и находится в пути, собираясь отомстить своим врагам.

В лагере начался переполох. Чернокожие из отряда Рокова пришли в ужас при одной мысли о приближении белого гиганта, который охотился в джунглях в компании стаи ужасных обезьян и пантер.

Прежде чем белые поняли, что происходит, суеверный страх заставил всех туземцев разбежаться по кустам – не только носильщиков, но и посланцев М’ганвазама. Причем, несмотря на спешку, они не забыли прихватить с собой все ценные вещи, которые только могли унести.

Таким образом, Роков и его семь моряков оказались ограбленными и брошенными на произвол судьбы в диком лесу.

Русский, как обычно, принялся поносить товарищей, возлагая на них всю вину за то, что они оказались в столь плачевном положении. Но моряки были не слишком расположены молча сносить его оскорбления и проклятия.

Посреди самой гневной тирады один из них выхватил револьвер и выстрелил в русского. Он промахнулся, но сам его поступок так напугал Рокова, что негодяй повернулся и опрометью бросился к своей палатке.

Убегая, он случайно глянул в сторону джунглей, и сердце его сжалось от ужаса, почти вытеснившего страх перед семью бывшими подручными, которые теперь, горя ненавистью и жаждой мести, принялись палить ему вслед. Он увидел, как из кустов на опушке джунглей выходит почти обнаженный белый человек гигантского роста.

Нырнув в палатку, русский подбежал к задней стенке и воспользовался той длинной щелью, которую предыдущей ночью прорезала Джейн Клейтон.

Точно загнанный кролик, Роков юркнул в отверстие ограды, через которое от него ускользнула его собственная добыча, и, пока Тарзан приближался к лагерю с противоположной стороны, русский исчез в джунглях, практически в том же направлении, что и Джейн Клейтон.

Когда человек-обезьяна вместе с державшейся за него старой Тамбудзой миновал изгородь, семь моряков, узнав его, развернулись и бросились врассыпную. Тарзан, увидев, что Рокова среди них нет, позволил им убежать – у него были счеты только с этим русским. Что же касается остальных, то человек-обезьяна был убежден: джунгли взыщут с них за злодейства, и, без сомнения, он попал в точку, оказавшись последним белым человеком, который их видел.

Найдя палатку Рокова пустой, Тарзан уже было собрался отправиться на поиски врага, но Тамбудза стала убеждать его, что, вероятно, белый человек отправился в деревню к М’ганвазаме, где и должны были схватить и убить Тарзана.

– Он наверняка идет туда, – настаивала старуха. – Если хочешь его застать, лучше вернуться.

Тарзан и сам решил, что, скорее всего, так оно и есть. Решив не тратить времени на поиски русского, он поспешил в деревню М’ганвазама, предоставив Тамбудзе медленно тащиться следом.

Его единственная надежда состояла в том, что Джейн сейчас с Роковым и с ней ничего не случилось. Если это так, то не пройдет и часа, как он сумеет вырвать ее из рук негодяя.

Теперь он знал, что М’ганвазам – вероломный предатель и, чтобы вернуть жену, возможно, придется сразиться с ним… Если бы Мугамби, Шита, Акут и оставшиеся обезьяны оказались сейчас с ним. Он понимал, что освободить Джейн из лап двух таких негодяев, как Роков и коварный М’ганвазам, в одиночку будет не так-то легко.

К своему удивлению, он не обнаружил в деревне ни Рокова, ни Джейн и, поскольку не мог доверять вождю, не стал тратить времени на бесполезные расспросы. Человек-обезьяна появился в селении так неожиданно, а затем так внезапно исчез в джунглях, что старый М’ганвазам не успел ему помешать.

Перелетая на лианах с одного дерева на другое, Тарзан вернулся обратно в пустой лагерь, который совсем недавно покинул. Где, как не здесь, можно было взять след Рокова и Джейн!

Подойдя к изгороди, он обошел вокруг нее с внешней стороны, тщательно осматривая колючие ветки, пока не обнаружил дыру, как раз напротив входа, свидетельствующую, что в этом месте совсем недавно кто-то тайком проник в джунгли. Его острый нюх подсказывал, что те двое, кого он искал, покинули лагерь в одном направлении. Спустя мгновение он взял след и пошел дальше, влекомый едва уловимым запахом.

А далеко впереди него объятая ужасом молодая женщина пробиралась по узкой звериной тропе, опасаясь в любой момент столкнуться с хищным зверем или с не менее диким человеческим существом. Вопреки всему надеясь, что сумеет найти правильное направление и в конце концов выйти к большой реке, она вдруг увидела знакомое место.

Немного в стороне от тропы, под огромным деревом, лежали сваленные в кучу ветки кустов – она была уверена, что это место в джунглях намертво запечалится в ее памяти до самой смерти. Это было укрытие, где ее спрятал от Рокова добрый швед Андерссен, отдавший жизнь в попытке спасти свою подопечную.

Джейн сразу вспомнила про ружье и патроны, которые кок отдал ей в последний момент. До сих пор она о них даже не думала. К тому же ее рука сжимала револьвер, который она выхватила из-за пояса Рокова. В нем, правда, было не больше шести патронов – не слишком-то много, чтобы дать ей еду и защиту во время долгого пути к морю.

С замиранием сердца Джейн пошарила под ворохом веток, едва надеясь, что ее сокровища все еще лежат там, где она их оставила. Однако, к ее облегчению и бесконечной радости, рука почти сразу наткнулась на ствол тяжелого ружья, а потом и на патронташ.

Когда она повесила через плечо патронташ и почувствовала вес тяжелого охотничьего ружья, ее охватило внезапное чувство безопасности. С новой надеждой и ощущением, что удача на ее стороне, она пустилась дальше.

Ночь Джейн провела в развилке ствола дерева – Тарзан рассказывал ей, что много раз спал именно так, – а раннее утро застало ее в пути. Во второй половине дня, когда она собиралась пересечь небольшую поляну, встретившуюся на пути, ее поразил вид огромной обезьяны, вышедшей поодаль из джунглей.

Ветер дул прямо через разделяющее их открытое пространство, и Джейн поспешила оказаться с подветренной стороны, чтобы могучий зверь не почуял ее присутствия. Затем она спряталась в густом кустарнике и стала наблюдать, держа наперевес винтовку, готовая выстрелить при первой необходимости.

За первой обезьяной показались другие. К своему ужасу, Джейн увидела, что на поляне антропоиды остановились. Они собрались в небольшую группу и стояли, оглядываясь назад, как будто поджидали еще кого-то из своего племени.

Джейн очень хотелось, чтобы они пошли дальше. Она хорошо понимала: в любой момент ветер может изменить направление и тогда легчайшего порыва окажется достаточно, чтобы обезьяны почувствовали присутствие чужака. Тогда ружье окажется слабой защитой от гигантских мышц и могучих клыков.

Беглянка несколько раз перевела взгляд с обезьян на кромку джунглей, привлекавшую их внимание, пока наконец не поняла, почему они остановились. Вглядевшись, она увидала гибкое тело пантеры, бесшумно вышедшей из джунглей там же, откуда только что появились обезьяны.

Зверь быстро побежал в сторону антропоидов, которых, к удивлению Джейн, это ничуть не взволновало. А мгновение спустя ее удивление превратилось в изумление, когда она увидела, как большая кошка подошла совсем близко к обезьянам и, улегшись среди них, принялась усердно вылизываться, чем обычно занимаются все представители семейства кошачьих и на что уходит бульшая часть их дневного времени.

Если молодая женщина была поражена при виде братских отношений этих прирожденных врагов, то она едва не усомнилась в собственном рассудке, когда на поляну вышел высокий мускулистый воин и присоединился к группе собравшихся там зверей.

Увидев этого человека, Джейн подумала, что его немедленно разорвут на куски. Она даже наполовину высунулась из своего укрытия, приложив ружье к плечу, чтобы постараться избавить туземца от страшной участи. Но тут ей показалось, что воин, похоже, разговаривал со зверями – что-то им сообщал.

Наконец вся компания пересекла поляну и исчезла в джунглях на противоположной стороне.

Со вздохом облегчения, к которому примешивалось недоумение, Джейн Клейтон, пошатываясь, побежала прочь, подальше от этих странных и страшных существ. А тем временем в полумиле от поляны другой человек, пробирающийся по той же тропе, лежал, охваченный страхом, за муравейником, прячась от ужасной команды, которая проходила совсем неподалеку от него.

Это был Роков, но он-то как раз признал в команде этих чудовищ друзей Тарзана. А потому, как только звери прошли мимо, он встал и помчался во всю прыть, чтобы его отделяло от этих страшных тварей как можно большее расстояние.

Вот так и получилось, что, когда Джейн Клейтон вышла к берегу реки, по которой она надеялась доплыть до океана и, возможно, найти там спасение, Николай Роков оказался поблизости.

На берегу Джейн увидела большую долбленую лодку, наполовину вытащенную из воды и надежно привязанную к дереву.

На этой огромной и неповоротливой пироге вполне можно было спуститься вниз по течению и достичь моря, если бы удалось столкнуть ее на воду. Отвязав лодку от дерева, Джейн изо всех сил налегла на носовую часть, но все попытки сдвинуть долбленку с места оказались тщетными. С таким же успехом беглянка могла пытаться спихнуть землю с орбиты.

Она уже готова была сдаться, когда ей пришло в голову нагрузить корму балластом, а потом начать раскачивать лодку, пока течение само не утащит ее на стремнину.

Никаких камней поблизости не было, однако Джейн обнаружила много сплава, принесенного течением, когда уровень воды был выше. Она принялась собирать тяжелые коряги и сваливать их в кучу на корме, пока, к своему огромному облегчению, не увидела, как нос приподнялся над прибрежным илом. Лодку развернуло, она покачнулась и медленно проплыла несколько футов, пока снова не села на мель рядом с берегом.

Тогда Джейн обнаружила, что, если бегать по пироге взад и вперед, можно попеременно поднимать и опускать нос и корму, при этом каждый раз лодка на несколько дюймов сползала с мели.

Успех в результате этих действий был гарантирован, однако беглянка так увлеклась своим занятием, что не заметила человека, прислонившегося к огромному дереву на опушке джунглей, из которых он только что вышел.

Он наблюдал за Джейн и ее усилиями с жестокой и злобной усмешкой.

Лодка наконец почти высвободилась из цепких объятий ила и песка, и Джейн почувствовала, что, видимо, сможет вывести ее на глубину, оттолкнувшись одним из весел, лежавших на дне пироги. Она уперлась веслом в береговую отмель, и тут ее взгляд скользнул по опушке джунглей.

При виде стоящего там человека из ее груди вырвался крик ужаса. Это был Роков.

Негодяй бросился вперед, крича, чтобы она его подождала или он станет стрелять, хотя был безоружен, и оставалось неясным, как он может исполнить свою угрозу.

Джейн Клейтон ничего не знала о злоключениях русского с тех пор, как убежала из его палатки, и решила, что подручные Рокова тоже должны быть где-то рядом.

Впрочем, она совершенно не собиралась попасть снова в его руки. Она предпочла бы скорей умереть, чем сдаться. Еще минута – и лодка поплывет.

На стремнине она окажется вне досягаемости русского. Других лодок тут не было, и ни один человек, а тем более такой трус, как Роков, не отважится войти в воду и поплыть по кишащей крокодилами реке, пытаясь догнать беглянку.

Рокова, однако, интересовало в основном собственное спасение. Он с радостью позабыл бы о всех планах, которые строил насчет Джейн Клейтон, лишь бы недавняя жертва разрешила и ему воспользоваться пирогой. Негодяй был готов пообещать все, что угодно, если она возьмет его с собой…

Однако в обещаниях не было особой нужды – он полагал, что успеет добраться до лодки прежде, чем та отплывет, а раз так, любые заведомо ложные клятвы и обещания были излишни. К тому же ему была ненавистна сама мысль вымаливать милость у женщины, которая так обошлась с ним, а потом сбежала.

Он уже злорадствовал, предвкушая, сколько дней и ночей станет упиваться местью, но тут тяжелая пирога – как раз в тот миг, когда русский протянул руку, чтобы ухватиться за борт, – соскользнула с мели и медленно поплыла по течению в сторону океана.

Пальцы Рокова не дотянулись до цели всего на полдюжины дюймов. Слегка накренившись, пирога выплыла на стремнину, и Джейн Клейтон, яростно работая веслом, вдруг осознала, что ей удалось вырваться на свободу.

Молодая женщина едва не падала с ног в результате испытанного ею нервного и физического напряжения. Но зато, слава богу, она наконец была в безопасности!

Впрочем, едва Джейн беззвучно вознесла молитву благодарения, она вдруг увидела, что лицо сыплющего проклятия русского вдруг просияло и на нем появилось выражение торжества. Он внезапно упал на землю и крепко ухватился за что-то извивающееся, ползущее по грязи к воде.

Охваченная ужасом Джейн Клейтон села, широко раскрыв глаза, на дно лодки, едва поняла, что в последний миг ее успех обернулся неудачей и она опять оказалась во власти злобного Рокова.

Потому что злодей увидел и ухватил конец веревки, которой пирога совсем недавно была привязана к дереву.

Глава 15
Вниз по Угамби

На полпути между Угамби и деревней племени ваганвазам Тарзан наткнулся на свою команду, идущую по его старому следу.

Мугамби также успел найти на лесной тропе следы русского и жены своего господина. Оказалось, те прошли совсем близко от его подопечных.

Туземца очень удивило, что эти двое смогли проскользнуть мимо бдительных и чутких зверей и остаться незамеченными, но Тарзан указал чернокожему на следы, по которым шел сам, и туземец понял, что, когда он и звери проходили мимо, мужчина и женщина прятались, наблюдая за каждым их движением.

Тарзану с самого начала стало ясно, что его жена и Роков передвигались порознь. Следы отчетливо показывали, что Джейн поначалу значительно опережала русского, но чем дальше человек-обезьяна по ним шел, тем очевидней ему становилось, что мужчина постепенно настигал свою жертву.

Сперва поверх отпечатков туфелек Джейн Клейтон было много следов диких животных, а следы Рокова оказывались самыми верхними, оставленными уже после того, как звери успели запечатлеть на тропе свои «росписи». Но позже между следами русского и беглянки отпечатков лап животных становилось все меньше и меньше, а когда человек-обезьяна подошел ближе к реке, ему стало ясно, что Роков отставал от его жены не более чем на несколько сотен ярдов.

Он чувствовал, что теперь Роков и Джейн должны быть совсем близко. Предвкушение скорой встречи наполнило его трепетом, и он огромными прыжками стремительно понесся к Угамби, все больше опережая своих товарищей. Быстро перелетая с одного дерева на другое, он вскоре оказался на берегу – как раз в том месте, где Роков настиг Джейн, когда та пыталась спустить на воду тяжелую лодку-долбленку.

На прибрежном иле Тарзан увидел следы тех, кого искал, но ни лодки, ни людей не было видно. Ничто на первый взгляд не говорило о том, куда могли подеваться его жена и Роков.

Было ясно, что они нашли туземную пирогу, столкнули на воду и уплыли, подхваченные течением Угамби. Посмотрев вдаль, туда, где река исчезала за изгибом русла, человек-обезьяна на миг различил в густой тени нависших на водой огромных деревьев плывущую лодку, на корме которой мелькнула мужская фигура.

Подойдя к берегу, Мугамби и звери увидели, что их вожак, перепрыгивая с кочки на кочку, стремительно несется по болотистому берегу реки, направляясь к мысу, за которым река поворачивала и пропадала из виду.

Для того чтобы за ним последовать, тяжелым обезьянам требовалось сделать большой крюк – как и Шите, которая терпеть не могла воды. Мугамби решил остаться с ними, хотя пантеру подмывало немедленно броситься за своим белым господином.

Через полчаса бега по болотистому перешейку, отделяющему высокий мыс от джунглей, Тарзан срезал расстояние там, где река делала полупетлю, и, снова выскочив к воде, увидел долбленку, на корме которой сидел Николай Роков.

Джейн рядом с русским не было.

Едва Тарзан увидел врага, широкий шрам у него на лбу вспыхнул алым цветом, и тут же из его горла вырвался ужасный звериный клич обезьяны-самца.

Роков содрогнулся от этого звука, почувствовав в нем страшное предвестие своей грядущей судьбы. При виде человека, которого он боялся больше всего на свете, русский скорчился на дне лодки и его зубы застучали от ужаса.

Хотя негодяй полагал, что врагу до него не добраться, он буквально оцепенел от страха при виде Тарзана, а потом, выглянув из-за борта, зашелся в истерике, когда белый великан бесстрашно нырнул в опасные воды тропической реки.

Мощными размашистыми гребками человек-обезьяна выплыл на стремнину и стал неумолимо приближаться к влекомой течением пироге. Роков схватил одно из весел, лежащих на дне лодки, и, словно обезумев, принялся лихорадочно грести, желая оторваться от преследователя, казавшегося ему живым воплощением самой смерти.

А от противоположного берега к пловцу медленно приближалась едва различимая зловещая рябь, не замечаемая ни Тарзаном, ни Роковым.

Наконец Тарзан достиг кормы лодки и, протянув руку, ухватился за ее борт. Роков, застыв от страха, сидел, не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой, и его взгляд был прикован к лицу заклятого врага, казавшегося посланцем самой богини возмездия.

Вдруг его внимание привлек внезапный всплеск позади пловца, и Роков догадался, что это значит.

В ту же секунду Тарзан почувствовал, как мощные челюсти сомкнулись на его правой ноге. Он попробовал вырваться на свободу и перевалиться через борт. Его усилия увенчались бы успехом, если бы неожиданно подоспевшая помощь не взбодрила русского и не заставила его мгновенно принять меры, чтобы избавиться от врага.

Как ядовитая змея, Роков метнулся на корму лодки и ударил Тарзана по голове тяжелым веслом. Пальцы человека-обезьяны, вцепившиеся в борт, скользнули по дереву и ушли под воду.

Последовала короткая невидимая схватка, вода забурлила, закрутилась воронкой, затем поднялось нескольких пузырей, и поверхность реки стала опять гладкой там, где всего несколько мгновений назад Тарзан, приемыш обезьян и повелитель джунглей, исчез из виду в темных водах мрачной и суровой Угамби.

Ослабевший от страха Роков, дрожа, опустился на дно лодки. Сперва он сам не мог поверить в улыбнувшееся счастье – перед его мысленным взором все еще стояла картина барахтающегося белого человека, молча исчезающего под поверхностью реки, чтобы принять жуткую смерть в липком придонном иле.

Постепенно значение происшедшего дошло до сознания русского, и тогда на его губах заиграла жестокая улыбка облегчения и торжества. Однако радость его оказалась недолгой: когда он уже поздравлял себя с тем, что теперь ничто не помешает ему благополучно добраться до моря, на берегу совсем недалеко от пироги началось настоящее светопреставление.

Обернувшись на страшный шум, раздававшийся оттуда, Роков увидел похожую на порождение преисподней пантеру и ужасных человекообразных обезьян во главе со своим вожаком, глядящих на него с непередаваемой ненавистью. С ними был черный воин-великан, который потрясал кулаком, обещая русскому самую страшную смерть.

Кошмарное бегство вниз по Угамби наперегонки с ужасной оравой мрачных, беспощадных и неумолимых мстителей не прекращалось ни днем ни ночью. Они шли то вровень с ним, то на несколько часов терялись где-то позади в лабиринтах джунглей, а однажды сразу на целый день, но потом вновь выходили на него. Еще до того, как залив и океан предстали потухшему взору Рокова, эта нескончаемая пытка превратила его из сильного, крепкого человека в изможденное и бормочущее что-то себе под нос существо.

Порой он проплывал мимо людных деревень. Время от времени воины на пирогах приближались к его долбленке, пытаясь ее перехватить, но каждый раз, едва завидев ужасную шайку на берегу, туземцы с визгом бросались наутек и уплывали на другой берег, чтобы исчезнуть в джунглях.

И во время своего бегства Роков нигде не видел Джейн Клейтон.

Эта женщина не попадалась ему на глаза с того самого момента, когда он стоял у реки и держал в руке веревку, прикрепленную к носу лодки-долбленки. Он думал, что настиг ее. Но мгновение спустя все пошло прахом. Она схватила со дна пироги тяжелое ружье и направила дуло прямо ему в грудь.

Роков отпустил веревку и понял, что быстро удаляющаяся беглянка теперь вне его власти. Мгновение спустя он уже бежал вверх по реке к небольшому притоку – там, прямо в устье, была спрятана пирога, в которой приплыл его отряд, когда они гнались за Джейн Клейтон и Андерссеном.

Интересно, что сталось с беглянкой?

Русский почти не сомневался, что ее захватили в плен воины одной из деревень, мимо которых она должна была проплыть на пути к морю. Что ж, он, по крайней мере, был защищен от врагов из числа туземцев.

Впрочем, он с удовольствием оказался бы в обществе дикарей, если бы это избавило его от грозящей расправы со стороны страшных существ, которые преследовали его с ужасающей непреклонностью. Те встречали его злобными криками и рычанием всякий раз, когда оказывались в поле зрения.

Но самый большой страх внушала ему пантера – ее пылающий взгляд и ужасная морда наводили на мысль об исчадии ада. Днем она широко раскрывала свои ухмыляющиеся челюсти, скаля огромные клыки, а по ночам ее глаза, похожие на два огненных шара, светились над водой из киммерийского мрака джунглей.

При виде устья Угамби сердце Рокова наполнилось надеждой, ведь где-то там, в бухте, мог покачиваться на желтых волнах стоящий на якоре «Кинкейд». Отправляясь в плавание вверх по реке, русский послал пароход пополнить запас угля, оставив главным на нем Павлова. Поэтому, увидев вернувшееся судно, Роков едва не закричал от счастья – ведь на борту было его спасение.

Чуть ли не в радостном помешательстве, он принялся яростно грести в его сторону, потом вскочил на ноги, стал размахивать веслом и кричать, пытаясь привлечь внимание тех, кто оставался на пароходе. Но сколько он ни надрывал глотку, на палубе безмолвного парохода так никто и не появился.

Когда же Роков оборачивался и бросал беглый взгляд на берег, он снова видел там своих рычащих преследователей. Он вдруг подумал, что они найдут способ добраться до него даже теперь, когда он поднимется на борт, если там не окажется никого, кто смог бы остановить их выстрелами из ружей.

Что могло случиться с теми, кого он оставил на «Кинкейде»? Где Павлов? А вдруг на пароходе никого нет и в конце концов его все-таки настигнет ужасная судьба, которая гналась за ним по пятам все это страшные дни и ночи? Он затрясся, почувствовав, как смерть коснулась его лба своими липкими пальцами.

Однако он снова принялся неистово грести по направлению к пароходу. Казалось, прошла вечность, прежде чем нос пироги ударился о борт «Кинкейда», с которого свисал веревочный трап. Но, ухватившись за него, Роков услышал, как сверху его предупреждающе окликнули, и, подняв голову, он увидел холодное, безжалостное дуло ружья.

После того как Джейн Клейтон, направив ружье в грудь Рокова, заставила того отступить, она поплыла вниз по течению Угамби, по самой стремнине. В течение многих дней и ночей молодая женщина прилагала все свои силы, чтобы река несла ее как можно быстрей. Только днем, в самые жаркие часы, она позволяла себе отдаться на волю водяных струй и ложилась ничком на дно долбленки, прикрыв голову от солнца большим пальмовым листом.

Только так Джейн ненадолго позволяла себе отдохнуть. Во все остальное время она постоянно старалась ускорить движение лодки, орудуя тяжелым веслом, надеясь, что преследователь не сможет ее нагнать.

Роков, напротив, смирился с тем, что его пирога плывет в тихих заводях, где скорость течения невелика, поскольку старался держаться у берега, противоположного тому, по которому его преследовала ужасная шайка.

Поэтому не приходится удивляться, что, хоть они с Джейн и отправились в плавание по Угамби почти одновременно, беглянка достигла устья на целых два часа раньше своего преследователя. Едва Джейн Клейтон увидела судно, стоящее на якоре в тихой бухте, ее сердце забилось от радости и надежды, но, когда она подплыла ближе и разглядела, что это «Кинкейд», ее восторг сменился самыми мрачными предчувствиями.

Однако поворачивать назад было уже слишком поздно, потому что течение все равно несло ее к пароходу и ее усталым рукам оказалось не под силу его преодолеть. Она не могла направить свою тяжелую пирогу против течения, и ей оставалось выбрать: либо править к берегу, пытаясь не попасться на глаза тем, кто мог находиться на палубе «Кинкейда», либо сдаться на их милость. В противном случае она рисковала быть унесенной в море.

Но Джейн понимала: на берегу шанс остаться в живых невелик, ведь ей ни за что не найти гостеприимную деревню племени мосула, куда ее отвез Андерссен в ночь бегства с «Кинкейда».

Теперь, когда на пароходе не было Рокова, можно было предложить большое вознаграждение оставшимся на нем морякам и убедить их доставить ее до ближайшего порта. Рискнуть стоило – только бы добраться до судна.

Течение стремительно несло ее вниз по реке, и она поняла, что, лишь напрягая все силы, сможет направить неуклюжую пирогу в сторону «Кинкейда». Приняв решение подняться на палубу парохода, Джейн поискала глазами того, кто помог бы ей в этом, но, к ее удивлению, палуба оказалась пуста, и никаких признаков жизни на борту не наблюдалось.

Долбленка подплывала все ближе и ближе к носу судна, но Джейн до сих пор никто не окликнул. Похоже, вахтенные отсутствовали. В следующий миг Джейн поняла, что ее пронесет мимо парохода, а затем, если с него не спустят шлюпку, течение реки, подхваченное начинающимся отливом, утащит ее в открытое море.

Молодая женщина громко взмолилась о помощи, но единственным ответом на ее зов стал пронзительный крик какого-то дикого зверя, донесшийся из джунглей, подступавших к самому берегу. Джейн лихорадочно налегала на весло, стремясь подвести пирогу как можно ближе к борту парохода.

На мгновение ей показалось, что течение уносит ее прочь, хотя от борта беглянку отделяло каких-то несколько футов, но в последний момент лодка проплыла так близко от носа, что Джейн все-таки удалось ухватиться за якорный канат.

Она героически вцепилась в его перевитые стальные пряди, и сила течения едва не вытащила ее из пироги. Неподалеку она увидела веревочный трап, свисающий с борта. Отпустить канат и попробовать вскарабкаться на эту качающуюся лестницу, когда пирога окажется под ней, было, как ей казалось, за гранью возможного, однако продолжать цепляться за канат тоже не имело смысла.

И тут ее взгляд случайно упал на все еще привязанную к носу лодки веревку. Обвив ее конец вокруг каната, Джейн стала медленно уступать пирогу течению, скользя вдоль борта, пока та не оказалась прямо под трапом. Мгновение спустя, с ружьем через плечо, Джейн благополучно взобралась на пустынную палубу.

Ее первой задачей было обследовать пароход, чем она и занялась, держа ружье наперевес, поскольку на «Кинкейде» остались только враги. Вскоре Джейн стала ясна причина, по которой пароход казался обезлюдевшим. Пьяные моряки, которых, по всей видимости, оставили охранять судно, спали мертвецким сном на баке^[25], в матросском кубрике.

Дрожа от отвращения, она поднялась на верхнюю палубу носовой надстройки, где, пустив в ход всю свою изобретательность, сперва закрыла, а затем и задраила ведущий в жилое помещение люк – прямо над головой у храпящих вахтенных. Затем Джейн отправилась в камбуз на поиски еды, а утолив голод, заняла позицию на палубе, решив, что никто не поднимется на борт, пока не примет ее условия.

За час или около того на реке не происходило ничего, что могло бы вызвать ее тревогу, но потом у излучины выше по течению показалась пирога, в которой сидел один человек. Когда он подплыл поближе, Джейн узнала в нем Рокова, и, когда ее преследователь попытался подняться на пароход, он увидел направленное себе в лицо дуло ружья.

Поняв, кто стоит у него на пути, русский пришел в ярость, стал сыпать проклятиями и угрозами, но, поскольку подобная тактика не могла ни напугать, ни разжалобить молодую женщину, он перешел к мольбам и обещаниям.

Однако на все его предложения у Джейн был один ответ: ничто на свете не убедит ее позволить Рокову оказаться на одном с ней пароходе. А в том, что ее слова не разойдутся с делом и она пристрелит его, если он попытается подняться на борт, сомневаться не приходилось.

Поскольку ничего другого не оставалось, Роков повернул свою пирогу поперек течения, которое грозило унести его в море, и сумел высадиться на берег у дальнего конца бухты – на стороне, противоположной той, где стояли, рыча и скаля зубы, его дикие преследователи.

Джейн Клейтон понимала, что ее врагу на тяжелой пироге в одиночку не вернуться к пароходу, и потому больше не ждала нападения с его стороны. Ей показалось, что она узнала собравшуюся на берегу ужасную команду зверей, которую видела несколькими днями раньше в джунглях в верховьях Угамби. Совершенно невозможно было представить, чтобы на свете имелось другое такое странное сборище. Но что привело их вниз по течению к устью реки? На этот вопрос ответа у Джейн не было.

Ближе к концу дня внимание Джейн внезапно привлекли крики русского, стоящего на берегу бухты. Она проследила, куда он повернулся, и, к своему ужасу, увидела приближающуюся со стороны реки судовую шлюпку, в которой, несомненно, находилась пропавшая команда «Кинкейда» – одни бессердечные бандиты и негодяи.

Глава 16
Во тьме ночи

Когда Тарзан, приемыш обезьян, понял, что его стиснули челюсти огромного крокодила, он не оставил надежду и не отдал себя на волю судьбы, как, скорее всего, случилось бы с обычным человеком.

Прежде чем огромная рептилия увлекла его под воду, он наполнил легкие воздухом, а затем, напрягая могучие мышцы, стал бороться за свою жизнь. Однако вне своей стихии человек-обезьяна был слишком беспомощен, и все его старания лишь еще больше возбудили чудовище, которое потащило свою добычу к себе в логово.

Тарзану мучительно не хватало хотя бы глотка чистого свежего воздуха. Он знал: еще немного – и ему конец, а потому, невзирая на мучительное удушье, решил дорого отдать свою жизнь.

Его плененное тело то и дело касалось склизкой туши речного монстра, крепкую броню которого человек-обезьяна пытался пробить каменным ножом. Но от этого крокодил плыл все быстрее.

Хищник волок его по илистому дну, и человек-обезьяна чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Но тут лицо его оказалось над водой, и Тарзан понял, что может сделать вдох. Его окружали могильная тьма и кладбищенская тишина.

Тарзан, приемыш обезьян, лежал, хватая ртом воздух, на скользком вонючем ложе, куда его втащил крокодил. Рядом с собой он ощущал холодный жесткий бок рептилии, который поднимался и опадал, словно чудовище тоже делало судорожные вдохи.

Так прошло несколько минут, но вдруг внезапная конвульсия огромного тела рядом с Тарзаном, а потом его дрожь и далее полная неподвижность заставили человека-обезьяну встать на колени рядом с крокодилом. К его величайшему изумлению, хищник был мертв. Острый тонкий нож нашел-таки брешь в чешуйчатой броне чудовища.

С трудом поднявшись на ноги, человек-обезьяна ощупал душную илистую нору. Оказалось, он заточен в подземной темнице, достаточно большой, чтобы в ней поместилось не меньше десятка таких зубастых великанов, как тот, который теперь лежал под ним. Тарзан понял, что попал в вырытое под берегом потайное гнездо крокодила, где единственный вход и выход находился ниже уровня реки.

Его первой мыслью, конечно, было поскорей вырваться на свободу. Потом ему пришло в голову, что проплыть под водой по проходу, вынырнуть на поверхность реки, а затем вскарабкаться на берег у него едва ли получится. Лаз, возможно, имел извивы и повороты, а кроме того, и это было самое опасное, по дороге на волю ему могли повстречаться собратья убитого монстра.

Даже если он благополучно вынырнет, на него могут снова напасть, прежде чем он выберется из воды. Однако выбора не было, и, наполнив легкие спертым воздухом тесной темницы, Тарзан, приемыш обезьян, двинулся к выходу, ориентируясь в кромешной тьме только на ощупь.

На голени, побывавшей в пасти у крокодила, зияла рваная рана, однако кость уцелела, а мышцы и сухожилия хоть и пострадали, но не настолько, чтобы нога отказала ему служить. Движения доставляли сильную боль, но и только. Тарзан, приемыш обезьян, привык к боли и перестал обращать на нее внимание, когда убедился, что острые зубы речного чудовища не лишили его способности двигаться.

Он быстро пополз, а затем поплыл по проходу, который сперва был наклонен вниз, а потом пошел вверх, чтобы закончиться у дна реки всего в нескольких футах от берега. Едва человек-обезьяна выбрался на поверхность, он увидел совсем близко от себя головы еще двух крокодилов. Те мгновенно метнулись в его сторону, но он, напрягая мышцы так, что потемнело в глазах, вскочил на ветви растущего у реки дерева, нависшие над водой.

Тарзан успел сделать это как раз вовремя, потому что едва он оказался на безопасном расстоянии от воды, как прямо под ним раскрылись две пасти и злобно лязгнули две пары челюстей. В течение нескольких минут Тарзан приходил в себя на дереве, которое спасло ему жизнь. Его глаза вглядывались в речную даль, насколько позволяло извилистое русло, но нигде не было видно никаких признаков ни русского, ни его лодки-долбленки.

Передохнув и перевязав раненую ногу, Тарзан отправился в погоню за плывущей по течению Угамби пирогой. Теперь он оказался на берегу, противоположном тому, где остались его дикие друзья, но, поскольку его враг плыл по реке, ему было все равно, какой дорогой его преследовать.

К величайшему огорчению человека-обезьяны, вскоре выяснилось, что его рана гораздо тяжелей, чем ему показалось сначала, и это обстоятельство сильно замедляло его передвижение. Шаги по земле давались ему теперь не без труда, а перелетать с одного дерева на другое получалось лишь с риском для жизни.

Новость, которую Тарзан узнал от старой негритянки Тамбудзы, наполняла его душу сомнениями и дурными предчувствиями. Говоря о смерти мальчика, та прибавила, что белая женщина хоть и была убита горем, но обмолвилась, что ребенок не ее.

Тарзан не видел причины, по которой Джейн понадобилось бы скрывать, кем является она сама или ее ребенок. На ум приходило одно-единственное объяснение: белая женщина, которая шла по джунглям вместе с его сыном и шведом, была вовсе не Джейн.

Чем дольше он размышлял об этой загадке, тем больше утверждался в мысли, что его сын умер, а жена находится в безопасности в Лондоне, не подозревая о той страшной участи, которая постигла ее первенца. Даже он, Тарзан, в котором никогда не переставал жить дикий зверь, привыкший к страданиям и ужасам мрачных джунглей, содрогался при мысли о жуткой гибели невинного ребенка.

Когда человек-обезьяна, хромая, пробирался к побережью, он часто вспоминал о совершенных Роковым преступлениях. От этого большой шрам на лбу почти постоянно горел ярко-алым цветом. Обычно это сопутствовало состоянию безжалостной и звериной ярости, которая порой пугала даже самого Тарзана. Тогда невольно вырвавшееся из горла рычание заставляло мелких обитателей джунглей разбегаться по своим норам.

Ах, только бы добраться до этого русского!

Дважды во время перехода к побережью путь Тарзану преграждали воинственные туземцы из соседних деревень. Но едва ужасный и пугающий клич самца обезьяны, похожий на раскат грома, долетал до их ушей и показавшийся огромный белый великан угрожающе рычал на них, они малодушно пускались наутек и прятались в кусты, ожидая, когда страшный гость пройдет мимо.

Тарзану, привыкшему к другим скоростям передвижения понизу и поверху, казалось, что он еле-еле плетется, хотя фактически он не отставал от плывущей по течению лодки, в которой находился Роков. Поэтому человек-обезьяна подошел к устью Угамби после захода солнца в тот самый день, когда Джейн Клейтон и русский добрались до «Кинкейда».

Темнота в Африке наступает быстро. Вот и теперь она окутала черную реку и обступившие ее джунгли таким густым покрывалом, что Тарзан, у которого глаза сызмальства привыкли к мраку ночного леса, ничего не мог разглядеть уже в нескольких ярдах от себя. Он намеревался обследовать берег и поискать на нем следы русского и той женщины, которая, как он считал, спустилась вниз по Угамби раньше Рокова. О том, что «Кинкейд» стоит на якоре всего в ста ярдах от него, человек-обезьяна даже не догадывался, потому что огни на пароходе не были зажжены.

Но едва он начал поиски, как его внимание неожиданно привлек шум, на который он сначала не обратил внимания. Это был явно плеск осторожно опускаемых в воду весел. Он раздавался на некотором расстоянии от берега – неподалеку от места, где находился Тарзан. Неподвижный, как статуя, он стоял и прислушивался к этому слабому звуку.

Через какое-то время плеск прекратился и последовал новый шум, который натренированный слух обезьяны-человека тут же узнал. Такой звук возникает, когда обутые в кожаные ботинки ноги касаются веревочного трапа. Судового трапа – хотя, насколько ему было известно, никакого судна в устье реки не было и не могло быть на тысячи миль вокруг.

Пока он стоял, вглядываясь в темноту ночи, в которой покрытое тучами небо сливалось с черной рекой, с воды, словно пощечина по его самолюбию, неожиданно прозвучал резким стаккато обмен выстрелами, после которых последовал вскрик женщины.

Хотя он был ранен и воспоминание о недавней встрече с крокодилом еще не стерлось в памяти, Тарзан, приемыш обезьян, мгновенно принял решение, когда резкий испуганный крик пронизал неподвижный ночной воздух. Одним прыжком он продрался сквозь отделявшие его от берега кусты, с громким всплеском прыгнул в сомкнувшуюся вокруг него воду и мощными гребками поплыл в непроглядную ночь, направляемый лишь памятью о призрачном крике и думая лишь об отвратительных существах, живущих в экваториальной реке.

Шлюпку, которая привлекла внимание Джейн, стоящей на страже на палубе «Кинкейда», заметили также Роков на одном берегу реки и Мугамби с его дикой ордой на другом.

Под вопли Рокова лодка сперва направилась к нему, а потом, после короткого совещания русского с моряками, к «Кинкейду», но, прежде чем команда преодолела половину расстояния, отделяющего берег от парохода, с его палубы раздался ружейный выстрел, и матрос, сидевший на носу, упал в воду.

После этого на шлюпке стали грести медленнее, а когда Джейн подстрелила еще одного человека, команда вообще повернула к берегу, где оставалась, пока полностью не стемнело.

Ужасная стая, гнавшаяся по пятам за Роковым, повиновалась приказаниям черного воина Мугамби, вождя племени вагамби. Только он один знал, кто является другом, а кто врагом их погибшего хозяина.

Сумей эта дикая рычащая стая добраться до шлюпки или до «Кинкейда», она расправилась бы со всеми, кого бы там нашла, но полоса черной воды мешала ей сделать это.

Мугамби уже многое знал о событиях, которые привели к высадке Тарзана на Острове Джунглей и последовавшей погоне за отрядом русского по Угамби. Так, он был в курсе того, что его предводитель искал жену и ребенка, которых похитил злой белый человек, которого они сперва преследовали, забираясь в самую глубь джунглей, а потом сопровождали на пути к морю.

А еще было похоже на то, что плохой белый человек убил большого белого великана, которого Мугамби уважал и любил так, как никого из самых великих вождей своего собственного народа. Поэтому в дикой груди Мугамби раскаленным углем горела решимость настигнуть плохого белого человека и покарать за убийство человека-обезьяны.

Но когда он увидел, как лодка белых забрала Рокова и повезла на «Кинкейд», он понял, что и ему самому необходима лодка, если он хочет, чтобы его звери наказали врага. И еще до того, как Джейн Клейтон сделала первый выстрел по шлюпке, в которой сидел Роков, ужасная стая исчезла в джунглях.

Хотя моряки на шлюпке отступили под ее огнем, Джейн поняла, что это лишь временная передышка и противник не оставит попыток попасть на пароход. Она не сомневалась, что нужно нанести им решительный и последний удар, который покончит с нависшей над ней угрозой.

Поэтому она начала переговоры с двумя матросами, запертыми ею в кубрике, вынудила их под страхом смерти согласиться на ее план и, когда тьма сомкнулась над «Кинкейдом», выпустила пленников на палубу.

Держа наготове револьвер, она по одному вывела их с поднятыми руками и тщательно обыскала, желая убедиться, что они не спрятали на себе ножей или пистолетов. Удостоверившись, что оружия нет, она велела им поднять якорь, удерживающий «Кинкейд» на месте. Ее смелый план состоял в том, чтобы позволить пароходу уплыть по течению в открытое море и там отдаться на волю стихии, которая, как она была уверена, будет менее жестока, чем Николай Роков.

Можно было надеяться, что «Кинкейд» заметят с какого-нибудь проходящего мимо судна, и, поскольку на нем имелся большой запас провизии и воды – в чем ее заверили пленники, – а сезон штормов уже закончился, у Джейн были все основания полагать, что ее планы увенчаются успехом.

Ночь выдалась очень пасмурной, тяжелые тучи нависли над водой и над джунглями – и только на западе, где за широким устьем реки начинался безбрежный океан, мрак казался не таким густым. Это была самая подходящая ночь для реализации плана Джейн.

Ее враги не могли ни увидеть, что происходит на борту парохода, ни проследить за ним, когда река понесет его в море. Еще до рассвета отливное течение должно было переместить судно в район Бенгальского течения^[26], воды которого движутся на север вдоль побережья Африки. Поскольку южный ветер дул ровно, Джейн надеялась, что к утру «Кинкейда» уже не будет видно из устья Угамби.

Джейн стояла и смотрела на работающих моряков. Когда якорь был поднят, молодая женщина вздохнула с облегчением. Она знала: теперь пасть дикой Угамби раскроется и выпустит свою жертву.

Держа пленников под дулом ружья, явно производившего на них сильное впечатление, Джейн приказала матросам идти к носовому кубрику, собираясь снова посадить их под арест. Однако те принялись так искренне клясться в преданности и так красноречиво обещать пригодиться ей, что она сменила гнев на милость и позволила им оставаться на палубе.

Несколько минут «Кинкейд» быстро плыл по течению, а затем с резким скрежещущим звуком остановился посредине реки. Он наткнулся на подводную отмель, лежащую рядом с фарватером примерно в четверти мили от моря.

На мгновение пароход остановился, а затем развернулся носом к берегу и опять оказался на плаву.

В тот миг, когда Джейн Клейтон уже поздравляла себя с тем, что судно опять плывет в море, до ее слуха с того места, где только что стоял на якоре «Кинкейд», донесся треск выстрелов и женский крик – резкий, пронзительный, полный страха.

Двое моряков на борту парохода тоже услышали выстрелы и подумали, что это возвращается их наниматель. Честно говоря, перспектива ждать неизвестно чего на пароходе, дрейфующем по океану, не слишком им нравилась. Поэтому они шепотом посовещались и решили обезоружить молодую женщину, а потом позвать на помощь Рокова и своих товарищей.

Казалось, им помогала сама судьба, потому что выстрелы отвлекли Джейн Клейтон от ее подневольных помощников. Вместо того чтобы приглядывать за ними, она побежала на нос «Кинкейда» и принялась всматриваться в речную темноту – туда, откуда совсем недавно донеслись тревожные звуки.

В этот момент двое матросов и подкрались к ней сзади. Правда, шаркнувший по деревянной палубе башмак одного из моряков насторожил Джейн и напомнил об опасности, но предупреждение запоздало.

Когда она обернулась, матросы набросились на нее и отняли ружье. Падая, она подняла голову и на фоне слабо мерцающего океана заметила темный силуэт мужчины, перелезающего через леерное ограждение на палубу «Кинкейда».

Несмотря на все усилия, ее героическая борьба за свободу так и не увенчалась успехом. Она горестно всхлипнула и сдалась в этом неравном бою.

Глава 17
На палубе «Кинкейда»

Мугамби вернулся в джунгли со стаей обезьян с определенной целью: раздобыть пирогу, чтобы переправить зверей Тарзана на борт «Кинкейда». Вскоре он нашел то, что искал.

В сумерках он обнаружил долбленку, привязанную у берега притока Угамби, как раз в том месте, где он и рассчитывал найти лодку.

Не теряя времени, он загрузил в нее своих внушающих ужас друзей и, оттолкнувшись от берега, выплыл на середину реки. Мугамби так спешил, что даже не заметил, что в лодке спит кто-то, свернувшийся на дне клубком и совершенно незаметный в темноте наступившей ночи.

Стоило им отплыть, как грозное рычание одной из обезьян привлекло внимание Мугамби к дрожащей, съежившейся от страха фигурке, лежащей между ним и огромным антропоидом. К своему удивлению, воин обнаружил, что это туземка. Он приложил немало стараний, чтобы не дать обезьяне вцепиться ей в горло. Через какое-то время ему удалось успокоить женщину.

Оказалось, она убежала от ненавистного старика-мужа и нашла ночью убежище в пироге на речном берегу.

Мугамби ее присутствие мешало, но деть ее было некуда: он не хотел тратить время и возвращаться на берег. Пришлось оставить женщину в лодке.

Долбленка плыла сквозь тьму в сторону «Кинкейда» настолько быстро, насколько это позволяло умение неловких гребцов. Выйдя на большую воду, Мугамби с трудом различил очертания парохода, но отсюда, с лодки, он был, конечно, виден гораздо лучше, чем с берегов реки.

По мере приближения к судну Мугамби с удивлением обнаружил, что оно как будто удаляется, и не сразу догадался, что оно движется вниз по течению. Мугамби уже собирался велеть своим подопечным, чтобы те удвоили усилия и догнали пароход, когда вдруг не более чем в трех ярдах от носа пироги показались сероватые очертания какой-то шлюпки.

Те, кто в ней находился, тоже увидели долбленку Мугамби, но сначала не поняли, как ужасна ее команда. Когда обе лодки вот-вот должны были коснуться бортами, люди из шлюпки окликнули тех, кто плыл на пироге.

Ответом стало угрожающее рычание пантеры, и сидящий на носу Роков внезапно увидел перед собой горящие глаза Шиты, которая уже подняла передние лапы и приготовилась наброситься на людей в шлюпке.

Русский мгновенно оценил степень опасности, угрожающей ему и его подручным, и приказал открыть огонь по пироге. Именно этот залп и крик испуганной женщины-туземки из лодки Мугамби услышали Тарзан и Джейн.

Прежде чем более медлительные и менее умелые гребцы в пироге Мугамби сумели взять неприятельскую лодку на абордаж, моряки быстро направили свою шлюпку вниз по течению. Они гребли изо всех сил в направлении «Кинкейда», который теперь стал им виден.

Судно, наткнувшись на отмель, попало во власть медленного водоворота, который отклонял течение Угамби к южному берегу, после чего оно вновь присоединялось к главному потоку в сотне ярдов ниже. Казалось, пароход хочет передать Джейн Клейтон прямиком в руки ее врагов.

Случилось так, что, когда Тарзан прыгнул в реку, он не видел судна и, когда плыл в ночи, не знал, что оно так близко. Он ориентировался по звукам, доносящимся с двух лодок.

У Тарзана сохранились настолько живые воспоминания о том, как он в последний раз плыл в водах Угамби, что он даже содрогнулся всем телом, подумав о пережитом.

Хотя Тарзан дважды ощущал, как что-то поднявшееся с илистого дна касается его ног, никто на него не нападал, а затем он и вовсе забыл про крокодилов, когда с изумлением вместо пустынных вод бухты увидел впереди что-то огромное и темное.

Это был корпус парохода, да так близко, что Тарзан за несколько гребков добрался до него, вытянул руку и коснулся борта.

Человек-обезьяна проворно перемахнул через леерное ограждение судна и уловил своим чутким слухом звук борьбы на другой стороне палубы. Он бесшумно и быстро преодолел расстояние, отделяющее его от этого места.

В небе появилась луна, и, хотя оно было по-прежнему затянуто облаками, тьма, полностью закрывшая обзор в начале ночи, несколько рассеялась. Зоркие глаза Тарзана разглядели, что двое мужчин борются с женщиной.

Он не мог утверждать, что это та женщина, которая сопровождала Андерссена в его путешествии вглубь Африки, как и то, что он снова оказался на палубе «Кинкейда», но оба предположения показались ему в высшей степени вероятными.

Тарзан не стал тратить время на праздные размышления. Женщина была в опасности, ей угрожали двое негодяев, и этого ему хватало, чтобы, не вдаваясь в подробности, применить свою огромную физическую силу.

Матросы сразу поняли, что обстановка на корабле изменилась, когда на плечо каждого из них опустилось по могучей руке. Их внезапно отбросило от женщины c такой силой, словно зацепило маховым колесом.

– Что происходит? – прозвучал в их ушах тихий голос.

Ответить, однако, они не успели: при звуке этого голоса молодая женщина быстро поднялась с палубы и с радостным криком бросилась к тому, кто на них напал.

– Тарзан! – закричала она.

Человек-обезьяна швырнул обоих матросов на палубу, и они, ошеломленные и объятые ужасом, скатились к шпигатам^[27] у противоположного борта. Тарзан же, издав возглас радостного удивления, заключил женщину в объятия.

Однако праздновать встречу им пришлось недолго. Небо над их головами просветлело, и перед ними предстало не меньше полудюжины человек, карабкавшихся через борт на палубу «Кинкейда».

Впереди был Роков. Когда на небе засияла яркая экваториальная луна и ее лучи осветили палубу, русский понял, что человек, стоящий перед ним, не кто иной, как лорд Грейсток. В страхе негодяй истерическим голосом скомандовал сообщникам открыть огонь по Тарзану и его спутнице.

Тарзан толкнул Джейн за надстройку, рядом с которой они стояли, и стремительно бросился к Рокову. Люди, стоящие за спиной русского, подняли ружья. Двое из них даже выстрелили, но те, кто стоял дальше, были озабочены совсем другим: по трапу за их спиной на палубу поднималась ужасная орда обезьян.

Первыми, обнажив клыки и открыв слюнявые пасти, на них бросились пять огромных рычащих человекоподобных зверюг, за ними следовал черный воин, длинное копье которого сверкало в лунном свете.

За ним карабкалось по трапу еще одно создание, самое страшное из всей этой кошмарной стаи, – пантера во всей мощи своей ненависти и жажды крови, с мерцающими во тьме жуткими клыками, с глазами, горящими огнем.

Пули, предназначенные Тарзану, прошли мимо, а в следующее мгновение Роков успел проскользнуть между двумя своими приспешниками и, истерически крича от страха, помчался к носовому кубрику.

Между тем обезьяны и Мугамби вступили в схватку с людьми Рокова. Столкнувшись с бешеной яростью зверей, люди вскоре стали улепетывать во все стороны – те, кто еще был способен бежать, поскольку большие клыки обезьян Акута и разрывающие плоть когти Шиты нашли уже не одну жертву.

Четверым из них все-таки удалось скрыться: они заперлись в носовом кубрике, где надеялись уцелеть. Здесь они и обнаружили Рокова. Разъяренные тем, что он бросил их в минуту опасности, припомнив его неизменно скотское отношение к ним, приспешники этого негодяя со злорадством ухватились за представившуюся им возможность отомстить ненавистному нанимателю.

Несмотря на мольбы и униженные заклинания Рокова, они вышвырнули его на палубу, отдав на милость ужасных зверей, от которых сами только что едва спаслись.

Тарзан увидел, что из носового кубрика появился человек, и узнал в нем своего врага, но в тот же миг его увидела и Шита.

Оскалив челюсти, могучий зверь тихонько прокрался к охваченному ужасом русскому.

Увидев, кто к нему приближается, Роков стал истерически призывать на помощь. Он стоял с трясущимися коленями, словно парализованный, предчувствуя ожидающую его ужасную смерть.

Тарзан шагнул к русскому, охваченный жаждой мщения. Наконец-то убийца его сына оказался во власти лорда Грейстока. Он имеет право на месть.

Однажды Джейн остановила его, когда Тарзан хотел взять на себя право судить и вынести Рокову смертный приговор, который тот давно заслуживал. На сей раз никто его не остановит.

Пальцы Тарзана конвульсивно сжимались и разжимались, когда он, зловещий и звероподобный, как хищник, подошел к дрожащему русскому.

И тут человек-обезьяна увидел, что Шита готова его опередить, лишив тем самым возможности удовлетворить скопившуюся в нем огромную ненависть.

Тарзан прикрикнул на пантеру, и его голос как будто разрушил смертельное колдовство, приковавшее русского к месту. Тот очнулся, пронзительно вскрикнул и бросился бежать к капитанскому мостику.

Пантера ринулась за ним, забыв о запрете хозяина.

Тарзан был уже готов пуститься вдогонку, когда почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Обернувшись, он увидел рядом с собой Джейн.

– Не бросай меня, – сказала она. – Мне страшно!

Тарзан огляделся вокруг.

Джейн окружали со всех сторон ужасные обезьяны Акута. Некоторые даже подходили близко к ней, оскалив клыки, издавая угрожающие гортанные звуки.

Человек-обезьяна отогнал их прочь предупреждающим окликом. На какое-то мгновение он забыл, что это обитатели джунглей, которые не в состоянии отличить его друзей от врагов. Они были взбудоражены только что закончившейся схваткой, и любая плоть вне стаи для них представляла собой просто мясо.

Тарзан вновь повернулся к русскому, раздосадованный тем, что ему придется отказаться от удовольствия лично отомстить врагу, если Шита раздерет негодяя своими когтями. Он видел, что дело идет к этому. Роков отступил до самого края капитанского мостика и теперь, дрожа, стоял там, глядя широко открытыми глазами на медленно приближающегося к нему зверя.

Пантера ползла, прижав брюхо к палубе, издавая жуткие звуки. Роков, разинув рот, застыл на месте, словно окаменев, его глаза вылезли из орбит, липкий холодный пот выступил на лбу.

Внизу, на палубе, он видел больших антропоидов и не надеялся найти там спасение.

Одна из обезьян подпрыгнула, пытаясь ухватиться за леерное ограждение мостика, чтобы добраться до Рокова.

А перед ним уже была готовая к прыжку кровожадная пантера.

Роков был не в состоянии пошевелиться, его колени тряслись, изо рта вылетали нечленораздельные вопли. Он издал последний пронзительный крик и рухнул на колени.

И тогда Шита прыгнула. Ее темное тело обрушилось на Рокова, опрокинув его на спину.

Когда большие клыки пантеры вонзились в горло и грудь человека, Джейн Клейтон в ужасе отвернулась, но Тарзан, вождь обезьян, внимательно наблюдал за происходящим. Холодная улыбка удовлетворения тронула его губы. Шрам на его лице побледнел и разгладился, перестав выделяться на загорелой коже.

Роков отчаянно, но безрезультатно сражался со своей судьбой: пантера, рыча, разрывала его на части. В этот краткий миг ужасной смерти его постигла кара за все многочисленные преступления.

Когда его агония закончилась, Тарзан подошел к трупу врага, чтобы отобрать его у пантеры и предать останки погребению, достойному человека. Об этом его попросила Джейн. Однако огромная кошка, рыча, встала над своей добычей, угрожая даже своему хозяину, которого по-своему любила, в той мере, в какой это доступно диким животным. Тарзан вынужден был отказаться от своих намерений – иначе ему пришлось бы убить свою подругу из джунглей.

Всю ночь Шита не отходила от обезображенных останков Николая Рокова. Капитанский мостик «Кинкейда» стал скользким от крови. Большое животное, освещенное яркой тропической луной, пировало до утра, и, когда встало солнце, от заклятого врага Тарзана остались только разгрызенные и обглоданные кости.

Судьба всех членов экипажа парохода прояснилась: четверо попали в плен и были заперты в носовом кубрике «Кинкейда», прочие погибли. Осталась неизвестной лишь участь Павлова.

Тарзан приказал поднимать пары выжившим членам команды корабля, среди которых оказался и помощник капитана. Используя его знания, Тарзан рассчитывал отправиться на поиски Острова Джунглей, но с рассветом поднялся сильный западный ветер. Помощник капитана не рискнул отплывать в шторм.

Обезьяны днем беспрепятственно гуляли по палубе парохода: Тарзан и Мугамби сумели им втолковать, что нельзя никого трогать. На ночь всю стаю запирали в трюм. К ночи ветер ослаб, но пришлось ждать, пока не рассветет, чтобы выйти в открытое море.

Тарзан испытал безмерное счастье, когда узнал от жены, что малыш, умерший в селении М’ганвазама, не его сын. Они не знали, чей это был ребенок, что стало с их собственным мальчиком, и не могли этого выяснить в отсутствие Рокова и Павлова.

И все же они испытывали некоторое облегчение, зная, что надежда разыскать их дитя еще есть и что она не умрет, пока они не получат веских доказательств смерти сына.

Одно было ясно: их маленького Джека не увезли на «Кинкейде». Если бы это случилось, об этом узнал бы Андерссен, но он уверял Джейн, что малыш, которого он принес ей в каюту в ту ночь, когда помог бежать, был единственным младенцем на борту «Кинкейда» за все время стоянки судна в Дувре.

Глава 18
Павлов замышляет месть

Когда Джейн и Тарзан стояли на палубе корабля, рассказывая друг другу подробности разнообразных приключений, которые им пришлось пережить после расставания в своем доме в Лондоне, за ними хмуро следил укрывшийся на берегу наблюдатель.

В голове этого человека один за другим рождались планы, рассчитанные на то, чтобы помешать отъезду англичанина и его жены. Пока хоть одна живая искра теплилась в мстительном мозгу Алексея Павлова, никто из тех, кого он считал врагом, не мог чувствовать себя в безопасности.

Он отбрасывал один план за другим как непрактичный или не соответствующий той мести, какой требовала нанесенная обида.

Преступный ум помощника Рокова был настолько полон ложными представлениями о справедливости, что он был не в состоянии понять истинную сущность своих отношений с человеком-обезьяной, того, что виноваты всегда были именно он и его сообщник, а не английский лорд.

Всякий раз, отвергая новый план действий, Павлов приходил к одному и тому же выводу: он не в состоянии что-либо сделать, пока река Угамби отделяет его от предмета ненависти.

Ближе поселения племени мосула нельзя было найти ни одной пироги, к тому же Павлов не был уверен, что после того, как он пересечет джунгли, доберется до отдаленной деревни и вернется на реку с лодкой, «Кинкейд» будет по-прежнему стоять на месте. И все же другого выхода не было, а потому Павлов, убедив себя, что только так есть надежда достичь желаемого, бросил на прощание злобный взгляд на парочку с «Кинкейда» и направился прочь от реки.

Пока он пробирался сквозь густые джунгли, стараясь идти как можно быстрее, все его мысли были сосредоточены на одном – мести. Русский даже позабыл о своем страхе перед миром дикой природы, в котором находился.

Он оказывался в тупике и терпел поражения при каждом повороте колеса Фортуны, время от времени реагировал на удары судьбы, вынашивая злобные планы, но всякий раз сам становился главной жертвой своей преступной натуры. Павлов по-прежнему был настолько слеп, что воображал, будто новые интриги и козни в конце концов принесут ему удачу. Однако все злодеяния неизбежно заканчивались крахом, а Рокова даже привели к ужасной смерти.

Пока русский пробирался сквозь джунгли к деревне племени мосула, в его голове постепенно созрел план, который показался ему более осуществимым, чем какой-либо из приходивших на ум раньше.

Он подплывет ночью к борту «Кинкейда», найдет на нем членов команды, переживших ужасы кошмарной ночи, переманит их на свою сторону и попытается вырвать судно из рук Тарзана и его приспешников.

В каюте есть оружие и боеприпасы, а в тайнике стола спрятана одна из тех адских машин, создание которых занимало бульшую часть его досуга. Благодаря этому таланту к услугам Павлова нередко прибегали нигилисты в его родной стране.

Правда, лишь до тех пор, пока он не продал их петроградской полиции за золото и гарантии неприкосновенности. Павлов содрогнулся, когда вспомнил проклятия, сорвавшиеся с губ одного из его бывших товарищей, прежде чем бедняга искупил свои политические грехи, болтаясь на конце пеньковой веревки.

Да, адская машина именно то, о чем сейчас стоит подумать. Здесь можно многого добиться, надо только приложить руки. Внутри маленького ящичка из твердой древесины, спрятанного в столе каюты, покоилась достаточная разрушительная сила, чтобы за долю секунды уничтожить любого врага на борту «Кинкейда».

Все, конечно, зависело от времени отбытия «Кинкейда». Русский понимал, что ничего не сумеет сделать при свете дня. Скрыть его приближение к пароходу должна была темнота: ведь если Тарзан или леди Грейсток увидят его, шансы оказаться на борту окажутся равными нулю.

Поднявшийся ветер был, как полагал Павлов, причиной задержки отплытия «Кинкейда». Если такая погода сохранится до ночи, его шансы увеличатся. Маловероятно, что, когда совсем стемнеет, человек-обезьяна отважится вести корабль в открытое море.

Полдень уже давно миновал, когда Павлов добрался до поселения племени мосула на берегу притока Угамби. Здесь его весьма недружелюбно, с явными подозрениями относительно цели его посещения, принял местный вождь, соплеменники которого, как и все, кто имел дело с Роковым или Павловым, в той или иной мере пострадали от жадности, жестокости и похоти этих двух русских.

Когда Павлов заговорил о пироге, вождь пробурчал несколько слов, означавших решительный отказ, и велел белому человеку покинуть деревню. Его окружили рассерженные, угрожающе бормочущие что-то себе под нос воины, которые, казалось, ждали малейшего повода, чтобы пронзить его копьем. Русскому не оставалось ничего другого, как ретироваться.

Дюжина воинов отвели его на край леса, где и оставили, предупредив, чтоб он никогда больше не появлялся в окрестностях деревни.

Подавив гнев, Павлов юркнул в джунгли, но, стоило ему оказаться вне пределов видимости воинов, он остановился и внимательно прислушался.

Он слышал голоса своих стражей, возвращающихся в деревню, и, убедившись, что за ним не следят, пробрался сквозь кусты к реке, все еще надеясь завладеть какой-нибудь лодкой.

Сама его жизнь зависела от того, сумеет ли он добраться до «Кинкейда» и переманить на свою сторону выживших членов команды. Остаться здесь среди опасных африканских джунглей и враждебно настроенных туземцев было для него практически равносильно смертному приговору.

Жажда мести горела в груди у Павлова, подталкивая его к действиям, и он собирался привести свой план в исполнение даже перед лицом явной опасности. А потому в кустах на берегу реки, выискивая глазами лодку, которой можно легко управлять одним веслом, прятался человек, готовый на все.

Русскому не пришлось долго ждать: на реке появилась неуклюжая маленькая плоскодонка, изготовленная в характерной для мосула манере. Юноша, сидящий в ней, отчалил от берега неподалеку от деревни и теперь лениво выгребал на середину реки. Достигнув ее, он позволил течению медленно нести его вдоль берегов, а сам безмятежно растянулся на дне своего суденышка.

Не подозревая, что на берегу реки его поджидает невидимый враг, юноша медленно плыл по течению, в то время как Павлов следовал в нескольких ярдах за ним по тропинке в джунглях.

Примерно в миле от деревни ниже по течению реки чернокожий паренек погрузил весло в воду и направил лодку к берегу. Павлов был воодушевлен тем, что юноша гребет к его берегу реки, а не к противоположному: там он оказался бы вне досягаемости своего преследователя. Русский спрятался в кустах неподалеку от места, где лодка должна была коснуться берега медленного притока, который, казалось, стремился оттянуть мгновение, когда вольется в широкую мутную Угамби, где навсегда перестанет отличаться от других рек и вскоре вольет свои воды в бескрайний океан.

Столь же неторопливыми были и движения юноши из племени мосула, когда он подогнал свою лодку под нависшие ветви большого дерева, которые наклонились, чтобы запечатлеть прощальный поцелуй на глади уплывающей вдаль воды, лаская зелеными листьями нежную грудь своей томной возлюбленной.

Злобный русский затаился в густой листве, подобно змее. Жестокие хитрые глаза неотрывно глядели на желанную плоскодонку, оценивали силу ее владельца, а коварный ум взвешивал шансы белого человека на случай, если его физическое противостояние с чернокожим станет неизбежным.

Только крайняя необходимость могла спровоцировать Алексея Павлова на прямое противостояние, но сейчас сложилась именно такая ситуация, и она побуждала его к действию.

У него еще было достаточно времени, чтобы пробраться на «Кинкейд» до прихода ночи. Неужели этот черный кретин так и будет торчать в лодке? Павлов ерзал и нервничал. Юноша зевал и потягивался. С раздражающей неспешностью он пересчитал стрелы в своем колчане, проверил натяжение тетивы лука, взглянул на острие охотничьего ножа, заткнутого за край набедренной повязки.

Юноша вновь потянулся, зевнул, бросил взгляд на берег, размял плечи и улегся на дно плоскодонки, чтобы немного соснуть, прежде чем углубиться в джунгли в поисках добычи, ради которой он отправился на охоту.

Павлов привстал и напряг мускулы, неотрывно глядя на свою ничего не подозревающую жертву. Веки юноши опустились, глаза закрылись. Вскоре дыхание стало глубоким, его грудь медленно поднималась и опадала. Он заснул. Время настало!

Русский осторожно подполз ближе. Под его весом хрустнула ветка, и юноша пошевелился во сне. Павлов вытащил револьвер, наставил его на чернокожего и на мгновение затаил дыхание. Юноша продолжал безмятежно спать.

Белый человек подполз ближе. Он не мог стрелять, пока был риск промахнуться. Приблизившись, Павлов склонился над туземцем. Холодная сталь револьвера в его руке все приближалась и приближалась к груди ничего не подозревавшего паренька, пока наконец не остановилась в нескольких дюймах от его сердца.

Чтобы отправить этого безобидного юношу в вечность, оставалось только нажать курок. На коричневой щеке юноши лежал легкий румянец, не тронутые пушком губы наполовину открылись. Могли ли угрызения совести побеспокоить убийцу?

Но Алексей Павлов был невосприимчив к вещам подобного рода. Усмешка тронула его губы, указательный палец нажал на курок. Раздался громкий выстрел, и чуть выше сердца спящего юноши появилось маленькое отверстие с черным ободком вокруг обожженной порохом плоти.

Молодое тело слегка приподнялось, улыбавшиеся губы напряглись от нервного шока, и после мгновенной агонии, во время которой сознание к юноше так и не вернулось, его мертвое тело бессильно погрузилось в глубокий сон, от которого не пробуждаются.

Убийца проворно забрался в лодку, его безжалостные руки схватили труп и положили на борт. Легкий толчок, всплеск, круги, расходящиеся по воде от резкого погружения темнокожего тела в илистые глубины, и белый человек – на самом деле куда больший дикарь, чем юноша, которого он лишил жизни, – стал единственным обладателем заветного челнока.

Отбросив веревку и схватив весло, Павлов принялся лихорадочно грести, стремясь как можно быстрее доплыть до Угамби.

Уже настала ночь, когда обагренную кровью лодку подхватило сильное течение этой реки. Русский напряженно всматривался в сгустившуюся впереди темноту, тщетно пытаясь пронзить взглядом черноту, пролегшую между ним и стоянкой «Кинкейда».

Качался ли корабль, как и раньше, на волнах возле устья Угамби, или человек-обезьяна наконец убедил себя, что шторм стихает и пора выходить в море? Медленно продвигаясь вперед, Павлов задавал себе эти вопросы и многие другие. Наиболее тревожные из них касались будущего: страшно было подумать, что «Кинкейд» уже уплыл, оставив его наедине с жестокими кошмарами этой дикой глуши.

В темноте гребцу могло показаться, будто он почти летит над водой. Павлов решил, что корабль ушел с утренней стоянки, но тут перед ним из-за мыса, который он огибал, возникла мерцающая точка корабельного фонаря.

Алексей Павлов едва смог сдержать торжествующий возглас. Итак, «Кинкейд» вовсе не уплыл. Значит, впереди жизнь и шанс отомстить!

Павлов прекратил грести в тот момент, когда заметил перед собой мерцание путеводной звезды надежды. Он тихо плыл вниз по течению Угамби, лишь изредка погружая весло в мутную воду реки, чтобы направить свою примитивную лодку к борту парохода.

Наконец темная громада судна возникла перед ним из темноты ночи. Ни звука не доносилось с корабельной палубы. Павлова, невидимого в темноте, медленно несло течением к «Кинкейду». Ночную тишину нарушило лишь на миг – это когда нос плоскодонки царапнул обшивку корабля.

Русский, дрожа от нервного напряжения, не двигался несколько минут, но с громадины судна над ним не донеслось ни шороха, ни слова, которые свидетельствовали бы, что его появление замечено.

Павлов тихонько направил свою лодку вперед, пока оттяжки бушприта^[28] не оказались прямо над его головой. Он мог достать до них рукой.

Ему понадобилось еще несколько минут, чтобы перебраться с плоскодонки на палубу судна. Мысль об ужасных зверях на борту корабля вызвала холодную дрожь в теле трусливого негодяя, но сама его жизнь зависела от успеха этого предприятия, а потому он сумел собраться с духом и не думать о подстерегающей его опасности.

Ни звука, никаких признаков того, что с палубы корабля за ним наблюдают. Павлов осторожно пополз к носовому кубрику. Полная тишина. Люк был открыт, и, глянув вниз, Павлов увидел одного из матросов «Кинкейда», который что-то читал при свете закопченной лампы, свисающей с потолка кубрика.

Павлов хорошо знал этого человека, хмурого головореза, на которого сильно рассчитывал в своих планах. Русский осторожно выбрался через люк на трап, ведущий в носовой кубрик.

Павлов не отрывал глаз от читающего, чтобы дать ему знак хранить молчание, когда матрос его обнаружит, но тот настолько погрузился в журнал, что русский спустился в кубрик незамеченным.

Затем Павлов повернулся к моряку и шепотом произнес его имя. Тот поднял глаза от журнала, и они раскрылись от удивления, когда он увидел знакомые черты помощника Рокова. На лице матроса возникла недовольная гримаса.

– Проклятие! – вырвалось у него. – Откуда ты взялся? Мы думали, что с тобой покончено и ты давно там, где тебе и положено быть. Его сиятельство будет страшно рад тебя видеть.

Павлов подошел к моряку. Дружеская улыбка играла на губах русского, он протянул для приветствия правую руку, словно увидел дорогого, давно потерянного друга. Моряк проигнорировал эти знаки внимания, даже не улыбнулся в ответ.

– Я пришел, чтобы помочь вам избавиться от англичанина и его зверей, – объяснил Павлов. – Тогда нам не станут грозить никакие неприятности со стороны властей по возвращении в цивилизованный мир. Мы можем бесшумно войти и застать их врасплох во сне – Грейстока, его жену и его чернокожего. После этого нам не составит труда разделаться со зверьми. Где они?

– Внизу, – ответил матрос. – Но скажу тебе одну вещь, Павлов. Тебе не удастся еще раз использовать нас против англичанина, и не надейся. Мы достаточно натерпелись от тебя и другого гада, который теперь мертв. Что-то мне подсказывает: ваша парочка скоро будет гореть в аду. Вы обращались с нами как с собаками. Неужели вы думаете, что мы вас за это полюбили?

– Ты хочешь сказать, что выступишь против меня? – нахмурился Павлов.

Матрос кивнул и после небольшой паузы, когда ему в голову пришла какая-то мысль, вновь заговорил:

– Да, если ты не предложишь мне что-нибудь стоящее. Тогда я дам тебе уйти до того, как англичанин тебя здесь застукает.

– Ты ведь не прогонишь меня в джунгли? – мрачно спросил Павлов. – Я там не продержусь и недели.

– Там у тебя будет шанс, а здесь никаких шансов нет, – ответил матрос. – Если я сейчас разбужу своих дружков, они вырежут твое сердце из груди прежде, чем до тебя доберется англичанин. Тебе сильно повезло, что на вахте именно я.

– Ты сошел с ума! – воскликнул Павлов. – Неужели ты не понимаешь, что англичанин отправит вас всех на виселицу, когда вы вернетесь туда, где закон имеет силу?!

– Нет, он никогда этого не сделает, – ответил матрос. – Англичанин говорил, что виноваты ты и Роков, а все остальные только слепые орудия.

Еще около получаса русский то молил, то угрожал – его настроение все время менялось. Были моменты, когда он с трудом сдерживал слезы, а в следующую минуту вновь обещал своему слушателю то баснословный куш, то неизбежное наказание, но матрос был непреклонен.

Он ясно дал понять русскому, что перед ним стоит выбор: или смириться с тем, что его немедленно передадут в руки лорда Грейстока, или сполна заплатить моряку прямо сейчас за разрешение покинуть «Кинкейд».

– И тебе придется принимать решение очень быстро, – хмыкнул матрос. – Я хочу спать. Ну, что ты выбираешь: его сиятельство или джунгли?

– Ты еще пожалеешь об этом, – процедил русский.

– Заткнись! – рявкнул на него моряк. – Если будешь дурить, я передумаю тебя отпускать.

У Павлова не было никакого желания попадать в руки Тарзана, повелителя обезьян, тем более что была возможность этого избежать. Русского, конечно, страшили ужасы джунглей, но они все же были гораздо менее пугающими, чем неминуемая смерть от рук человека-обезьяны, которую Павлов, несомненно, заслужил.

– Кто-то спит в моей каюте? – спросил он.

Матрос покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Лорд и леди Грейсток занимают каюту капитана, у помощника есть своя, а в твоей никого нет.

– Пойду возьму свои пожитки, – сказал Павлов.

– Я с тобой. Присмотрю, чтобы ты не наделал глупостей, – заявил моряк, следуя за русским вверх по трапу на палубу.

Поднявшись, матрос остановился, наблюдая, как Павлов входит в свою каюту. Там он собрал свое немногочисленное имущество, на которое рассчитывал купить зыбкую безопасность и получить право бежать с корабля, чтобы вновь оказаться в джунглях. Стоя у маленького столика, куда он свалил свои личные вещи, Павлов пытался наскоро придумать реальный план – как остаться живым, а по возможности еще и отомстить врагам.

И тут он вспомнил о маленькой черной коробке, лежащей в потайном ящике под столешницей, на которую он опирался рукой.

Казалось, лицо русского озарилось зловещим светом, когда он нагнулся и пошарил рукой под верхом стола. Через мгновение он извлек из тайника то, что искал. Павлов зажег фонарь, свисавший с верхней балки, и направил его на свои вещи. Теперь он хорошо видел черную коробку. Он коснулся защелки на крышке и приподнял ее.

Внутри коробки открылись два отсека. В одном из них находился механизм, напоминающий устройство небольших часов, и маленькая сухая батарея с двумя элементами. От часового механизма шел проводок к одному из полюсов батареи, а от другого полюса через перегородку второй провод тянулся в другой отсек, а потом возвращался к механизму часов.

Что содержалось во втором отсеке, видно не было: сверху была крышка, запечатанная битумом. На днище коробки, рядом с часовым механизмом, лежал ключ, который Павлов извлек и вставил в отверстие.

Он медленно повернул ключ, заглушив его скрежет наброшенной на коробку одеждой. Все это время он напряженно прислушивался к каждому шуму – не приближается ли кто-то к его каюте? Однако ничто ему не помешало.

Когда часовой механизм был заведен, русский установил стрелку маленького циферблата у самого его края, потом снял крышку с черной коробки и убрал адскую машину обратно в потайное отделение стола.

Губы Павлова под бородой скривились в зловещей улыбке, когда он собрал свое имущество, задул лампу и вышел из каюты.

– Вот мои вещи, – сказал русский ожидавшему его матросу. – А теперь отпусти меня.

– Сначала проверим твои карманы. Возможно, ты не заметил какую-нибудь безделицу, которая тебе не пригодится в джунглях, но окажется весьма полезной бедному моряку в Лондоне. Вот как раз то, о чем я говорил! – воскликнул вахтенный мгновением позже, извлекая из внутреннего кармана пиджака Павлова пачку банкнот.

Русский бросил на матроса злобный взгляд, негромко выругался, но, понимая, что спорить бессмысленно, попытался примириться с этой потерей. Мысль, что моряк не доплывет до Лондона и не сумеет воспользоваться плодами своего грабежа, утешала Павлова.

Злодей с трудом подавил охватившее его желание поиздеваться над матросом, намекнув на судьбу, которая ждет его и других членов экипажа «Кинкейда» в ближайшем будущем, но поостерегся возбуждать подозрения. Не вымолвив ни слова, Павлов пересек палубу и спустился в челнок.

Минуту или две спустя он уже греб к берегу, где его поглотила темнота ночи. Если бы у него было хоть малейшее представление об ужасном существовании, которое в течение долгих лет ожидает его в джунглях, он предпочел бы такому кошмару неминуемую смерть в открытом море.

Матрос, убедившись, что Павлов покинул судно, вернулся в носовой кубрик, где припрятал банкноты и улегся на койку. А в каюте, когда-то принадлежавшей Павлову, в тишине ночи тикал механизм в маленькой черной коробке, предвещая ничего не подозревавшим спящим пассажирам злополучного «Кинкейда» скорую месть.

Глава 19
Последние с «Кинкейда»

Едва занялся рассвет, Тарзан уже был на палубе: его интересовало, какая сегодня погода. Ветер стих. На небе ни облачка. Условия казались идеальными для возвращения на Остров Джунглей, где он собирался оставить зверей. А потом – домой!

Тарзан разбудил помощника капитана и сообщил ему, что «Кинкейд» отплывет при первой же возможности. Остальные члены экипажа, обнадеженные заверениями лорда Грейстока, что их не отдадут под суд за соучастие в злодеяниях двух русских, с готовностью приступили к выполнению своих обязанностей.

Звери, освобожденные из заточения в трюме, бродили по палубе, к немалому смущению судовой команды, из памяти которой еще не выветрилась смерть их товарищей от когтей и клыков тех, кто, казалось, и сейчас жаждал новой добычи.

Однако под пристальным наблюдением Тарзана и Мугамби пантера и обезьяны Акута не давали воли своим инстинктам, и люди работали на палубе в окружении зверей в гораздо большей безопасности, чем они себе представляли.

Наконец «Кинкейд» вышел из устья Угамби и поплыл по искрящимся солнечным светом водам Атлантики. Тарзан и Джейн Клейтон глядели на поросший деревьями берег, удаляющийся за кормой парохода. В кои-то веки человек-обезьяна покидал родную землю без малейшего сожаления.

Не было на свете такого корабля, бороздившего морские просторы, скорость которого устраивала бы Тарзана, дабы немедленно возобновить поиски своего пропавшего сына. Мучимому нетерпением несчастному отцу казалось, что тихоходный «Кинкейд», уносивший его прочь от Африки, стоит на месте.

И все-таки судно двигалось на запад, даже когда казалось неподвижным, и вскоре впереди на горизонте возникли четкие очертания низких холмов Острова Джунглей.

В каюте Алексея Павлова беспрестанно и монотонно тикал в черной коробке какой-то механизм, и с каждой секундой маленький рычаг, выступающий с края одного из колес, приближался к другому рычажку, отходящему от стрелки, которую Павлов установил на определенную точку циферблата. Когда эти два рычага соприкоснутся, тиканье часового механизма прекратится – навсегда.

Джейн и Тарзан стояли на мостике, глядя на Остров Джунглей. Матросы находились на носу судна и тоже смотрели, как суша поднимается из океана и надвигается на них. Звери нашли для себя уютное местечко в тени около камбуза, где и спали, свернувшись. Тишина и покой царили на корабле и на водном пространстве вокруг.

Внезапно крыша каюты взлетела на воздух и облако густого дыма поднялось высоко над «Кинкейдом»: ужасный взрыв сотряс судно от носа до кормы.

На палубе началась паника. Обезьяны Акута, напуганные взрывом, бегали взад и вперед, недовольно рыча. Шита беспорядочно прыгала, вкладывая весь охвативший ее ужас в жуткое мяуканье, порождающее страх в сердцах членов команды «Кинкейда».

Даже Мугамби дрожал от ужаса. Только Тарзан и его жена сохраняли спокойствие. Едва прекратили падать обломки, как человек-обезьяна уже был среди зверей, гладил их мохнатые тела, успокаивал, убеждая своим тихим голосом, что непосредственная опасность миновала.

Осмотр места взрыва показал, что наибольшую опасность теперь несет пожар. Языки пламени жадно лизали расколотую древесину поврежденной надстройки, огонь уже охватил нижнюю палубу, куда проник через большую дыру с неровными краями, проделанную взрывом.

Каким-то чудом ни один член экипажа парохода не пострадал в результате взрыва, природа которого так и осталась абсолютной тайной для всех. Лишь один из матросов знал, кто минувшей ночью проник на борт «Кинкейда» и побывал в своей каюте. Матрос этот обо всем догадался, но из благоразумия держал рот на замке. Ведь это он нес ночную вахту и позволил проникнуть на борт судна заклятому врагу, запустившему адскую машину, чтобы отправить их всех на небеса… Нет, уж лучше помалкивать.

Пламя все разгоралось, и вскоре Тарзану стало ясно: что бы ни стало причиной взрыва, он разметал по соседним деревянным переборкам какое-то очень легковоспламеняющееся вещество. Вода, которую они лили на огонь, закачивая ее насосом, казалось, еще больше распространяла пламя, вместо того чтобы его гасить.

Через пятнадцать минут после взрыва клубы черного дыма поднимались из трюма обреченного судна. Огонь достиг машинного отделения, и пароход остановился, не достигнув берега. Судьба «Кинкейда» представлялась очевидной, как если бы вода уже сомкнулась над его обугленными и дымящимися останками.

– На борту оставаться нет смысла, – сказал Тарзан помощнику капитана. – Могут случиться новые взрывы, а поскольку у нас нет надежды спасти судно, лучше всего, не теряя времени, спустить на воду шлюпки и плыть к берегу.

Других вариантов просто не было, и матросы отправились в носовой кубрик за своими пожитками. Что касается кают, то огонь уничтожил все, что в них оставалось после взрыва.

На воду были спущены две шлюпки, и высадка на берег из-за штиля оказалась очень легкой. Звери Тарзана радостно и озабоченно втягивали ноздрями знакомый воздух родного острова. Стоило прибрежному песку заскрипеть под килями лодок, как Шита и обезьяны Акута выпрыгнули на сушу и тут же скрылись в джунглях. Печальная улыбка скривила губы человека-обезьяны, наблюдавшего их бегство.

– До свидания, друзья, – пробормотал он. – Вы были хорошими и верными товарищами, я буду скучать.

– Они ведь вернутся, правда, дорогой? – спросила Джейн Клейтон, стоявшая рядом.

– Может быть, да, а возможно, и нет, – ответил человек-обезьяна. – Они чувствовали себя весьма неловко из-за постоянной близости такого количества людей. Мугамби и я меньше их волнуем, поскольку мы в лучшем случае лишь наполовину люди. Однако ты и члены экипажа слишком цивилизованны для моих зверей. Они бежали главным образом от тебя. Иногда они могли по ошибке захотеть тобой полакомиться. Конечно, они чувствуют, что не могут до конца себе доверять, когда кругом так много прекрасной еды.

Джейн улыбнулась:

– Думаю, они просто хотят от тебя избавиться. Ты всегда пытаешься что-то им запретить, а они не понимают почему. Как маленькие дети, они, разумеется, рады вырваться из-под такой чисто родительской опеки. По крайней мере, я надеюсь, что до ночи они не придут.

– Могут вернуться, если проголодаются, – рассмеялся Тарзан.

В течение двух часов после высадки человек-обезьяна, его жена и члены команды наблюдали, как горит покинутый ими пароход. Потом над водой пронесся отдаленный звук второго взрыва.

Почти сразу же «Кинкейд» стал быстро погружаться, затонув за несколько минут.

Причина второго взрыва была не столь уж таинственна. Помощник капитана объяснил, что это взорвались котлы, когда пламя наконец добралось до них. Но вот причина первого взрыва стала предметом долгих пересудов среди высадившихся на берег моряков.

Глава 20
Снова Остров Джунглей

Первым делом надо было отыскать источник пресной воды и разбить лагерь: ведь все понимали, что на Острове Джунглей, возможно, придется жить многие месяцы, если не годы.

Тарзан знал, где здесь поблизости вода, и сразу же привел всех туда. Мужчины принялись строить шалаши, сколачивать грубую мебель, а Тарзан ушел в джунгли разжиться мясом, оставив верного Мугамби и женщину из племени мосула охранять Джейн, чью безопасность он никогда бы не доверил какому-нибудь головорезу из команды «Кинкейда».

Леди Грейсток испытывала гораздо большие муки, чем кто-либо еще из попавших на остров. Самым ужасным для нее были даже не собственные лишения, не крушение надежд – материнское сердце Джейн было жестоко изранено мыслями о том, что она никогда не сумеет узнать о судьбе своего первенца, выяснить, где он, облегчить его участь, о которой воображение рисовало ей самые ужасные картины.

Две первые недели люди, оказавшиеся на острове, были заняты выполнением различных обязанностей, распределенных между ними. В светлое время суток, от заката до рассвета, выставлялись дозорные, которые несли свою службу на утесе около лагеря – выступе скалы, нависавшем над морем. Здесь заготовили огромную груду сухих веток, которую легко можно было разжечь в любую минуту. В землю вкопали высоченную жердь, на которой развевалась красная нижняя рубаха помощника капитана «Кинкейда», служившая импровизированным сигналом бедствия.

Однако на горизонте не появлялось ни пятнышка, которое можно было бы принять за парус или дым. Лишь это могло вознаградить усердие дозорных, чьи усталые глаза без надежды всматривались в огромное пространство океана.

В конце концов Тарзан решил, что надо попытаться построить большую лодку, которая могла бы доставить потерпевших кораблекрушение на материк. Только он мог показать им, как изготовить примитивные инструменты, и, когда его идея дошла до сознания людей, они с радостью взялись за дело.

Но вскоре, когда выяснилось, что это воистину геркулесов труд, они стали ворчать друг на друга и ссориться. Так ко всем прочим опасностям добавились вражда и подозрительность.

Тарзан теперь еще больше, чем раньше, боялся оставлять Джейн среди одичавших матросов «Кинкейда», но должен был ходить на охоту – никто не умел добывать мясо лучше. Иногда Мугамби охотился вместо него, но копье и стрелы чернокожего воина никогда не приносили такой обильной добычи, как аркан и нож человека-обезьяны.

В конце концов люди стали отлынивать от работы: они уходили по двое в джунгли исследовать местность и охотиться. Все это время ни Шита, ни Акут со своими большими обезьянами не появлялись вблизи лагеря, Тарзан лишь иногда встречал их в джунглях.

Когда обстановка в лагере потерпевших кораблекрушение у восточного побережья Острова Джунглей изменилась к худшему, у его северной оконечности появился еще один лагерь.

Здесь в небольшой бухте стояла маленькая шхуна под названием «Каури»^[29], чья палуба всего несколько дней назад окрасилась кровью офицеров и верных им членов команды. Шхуна пережила тяжелые дни после того, как на нее были наняты такие матросы, как Гаст, маори Момулла и Кай Шань из Фошана, сущий враг рода человеческого.

Были и другие, так сказать, отбросы портов Южного моря, но Гаст, Момулла и Кай Шань были душой и мозгом этой компании. Именно они затеяли мятеж, чтобы захватить и разделить добычу – жемчуг, самое ценное из всего груза, перевозимого «Каури».

Кай Шань убил капитана, когда тот мирно спал в своей койке, а маори Момулла возглавил нападение на вахтенного офицера.

Гаст, в свойственной ему манере, нашел способ перепоручить убийство другим. Не то чтобы он имел какие-то принципы, а скорее был чересчур озабочен собственной безопасностью. Убийца всегда рискует в той или иной степени: жертвы смертоносных нападений редко склонны умирать тихо, не постояв за себя. Дискуссия с убийцей неизменно несет в себе элемент риска для обеих сторон. Именно такого разговора предпочел избежать Гаст.

Теперь же, когда дело было сделано, швед претендовал на лидерство среди мятежников. Он зашел в этом так далеко, что присвоил и носил принадлежавшую убитому капитану «Каури» форму с кокардой и знаками различия.

Кай Шань был обижен. Он не признавал власти над собой и, конечно же, не собирался подчиняться заурядному шведскому моряку.

Таким образом, семена недовольства были уже посеяны в лагере мятежников с «Каури» на северной оконечности Острова Джунглей. Однако Кай Шань понимал, что должен действовать с осторожностью, поскольку из всей этой разношерстной орды только Гаст обладал достаточными знаниями в области навигации. Лишь он один мог вывести их судно из Южной Атлантики, обогнуть мыс и доставить их нажитое преступным путем богатство в более благоприятные для торговли воды, не задавая при этом лишних вопросов.

За день до того, как перед их взором предстал Остров Джунглей, где они поставили «Каури» на якорь в маленькой закрытой гавани, впередсмотрящий обнаружил дым, идущий из труб боевого корабля на южной линии горизонта.

Им всем не слишком-то хотелось подвергнуться допросу на военном судне, поэтому мятежники затаились на несколько дней, ожидая, когда минует опасность.

И теперь Гаст медлил с выходом в море. Он высказал полную уверенность, что замеченный ими корабль разыскивает именно их. Кай Шань возразил, что, мол, это невозможно: ни одна живая душа, кроме них самих, не ведает, что произошло на борту «Каури».

Однако его слова не убедили Гаста. В своем злобном сердце он лелеял надежду увеличить свою долю награбленного чуть ли не до ста процентов. Он один был способен управлять «Каури», остальные не могли покинуть Остров Джунглей без него. Почему бы Гасту, если у него будет достаточно людей, не уплыть на шхуне, избавившись от Кай Шаня, маори Момуллы и некоторых других, то есть примерно от доброй половины экипажа, когда представится такая возможность?

Именно такого случая и ждал Гаст. Однажды наступит такой момент, когда Кай Шаня, Момуллы и еще трех-четырех человек не будет в лагере: это случится, когда они отправятся на охоту в джунгли. Швед ломал голову, чтобы придумать план, как выманить подальше из лагеря и от стоящего на якоре судна тех, кого он решил оставить на острове.

С этой целью он организовывал одну охотничью партию за другой, но, казалось, бес упрямства всякий раз вселялся в душу Кай Шаня, который не желал охотиться иначе чем в компании самого Гаста.

Однажды Кай Шань тайком поговорил с маори Момуллой, влив в коричневое ухо своего приятеля яд подозрений, которые китаец питал относительно шведа. Момулла порывался немедленно пойти и пронзить длинным ножом сердце предателя.

На самом деле у Кай Шаня не было никаких улик, кроме природного коварства его подлой души, – он лишь приписывал Гасту намерения, которые сам рад был осуществить, если бы имел такую возможность.

Однако он не мог позволить Момулле убить шведа, от которого зависело, доберутся ли они до порта назначения. Тем не менее они решили: будет полезно припугнуть Гаста, чтобы он удовлетворил их требования. С этим намерением маори разыскал самозваного предводителя.

Когда Момулла заговорил о немедленном отъезде, Гаст вновь возразил в том смысле, что военный корабль, вероятно, патрулирует море как раз на южном направлении, поджидая, когда они попытаются перебраться к другим берегам.

Момулла посмеялся над страхами своего приятеля, предположив, что никто ни на одном военном корабле не знает о мятеже, поэтому нет причин в чем-то их подозревать.

– О! – воскликнул Гаст. – Вот тут-то ты и ошибаешься. Вам повезло, что среди вас есть такой образованный человек, как я, который подскажет, что надо делать. Ты невежественный дикарь, Момулла, и ничего не знаешь о радио.

Маори вскочил с земли и взялся за рукоятку ножа.

– Я не дикарь! – крикнул он.

– Я пошутил, – поторопился объяснить швед. – Мы давние друзья, Момулла, и не можем допустить ссор, по крайней мере сейчас, когда старина Кай Шань строит козни, чтобы украсть у нас весь жемчуг. Если бы он нашел человека, способного управлять «Каури», то бросил бы нас, не задумываясь. Все его разговоры, что, мол, надо отсюда убираться, говорят о том, что в голове у него созрел план, как от нас избавиться.

– Но это радио, – озадаченно произнес Момулла. – Какое оно имеет отношение к тому, что мы здесь остаемся?

– О да, – отозвался Гаст, почесав затылок. Он размышлял, действительно ли маори столь невежествен, чтобы поверить в ту нелепую ложь, которую он собирался ему выложить. – О да. Видишь ли, любой военный корабль оснащен радиоаппаратурой. Это позволяет разговаривать с другими судами, находящимися за сотню миль от них, а также слышать все, о чем говорят на других кораблях. Теперь ты понимаешь, что, когда вы устроили пальбу на «Каури», вы много и громко говорили, и нет никаких сомнений, что на военном корабле, который проходил мимо южнее нас, все это слышали. Конечно, они могли не знать названия корабля, но они услышали достаточно, чтобы понять: команда какого-то судна устроила мятеж и поубивала своих офицеров. Сам понимаешь: теперь они очень долгое время будут проверять всякое судно, которое окажется в поле их зрения. Возможно, они где-то неподалеку.

Закончив говорить, швед постарался изобразить на лице полное спокойствие, чтобы у его слушателя не возникло подозрений относительно правдивости только что сделанных заявлений.

Момулла какое-то время сидел молча, не сводя глаз с Гаста, потом поднялся.

– Ты большой обманщик, – сказал он. – Если к завтрашнему дню ты не соберешься везти нас, у тебя не будет новой возможности лгать. Я слышал, что два человека собираются воткнуть тебе нож в бок, если ты и дальше будешь держать нас в этой дыре.

– Иди и спроси у Кай Шаня, есть на кораблях радио или нет, – парировал Гаст. – Он скажет тебе, что такая штука существует и суда могут переговариваться друг с другом на расстоянии сотен миль. А тем двоим, что намереваются меня убить, передай: если они это сделают, то никогда не получат свою часть добычи. Ведь только я смогу доставить вас в целости и сохранности в любой порт.

И Момулла действительно пошел к Кай Шаню, чтобы спросить у него, существует ли такое устройство, как радио, при помощи которого можно вести переговоры между кораблями, находящимися на большом расстоянии друг от друга. Кай Шань ответил, что так оно и есть.

Момулла был озадачен, но все же хотел покинуть остров и поискать удачи в открытом море, вместо того чтобы продолжать вести монотонный образ жизни в лагере.

– Если бы был кто-то еще, умеющий управлять судном! – посетовал Кай Шань.

В этот день Момулла отправился на охоту с двумя другими маори. Они охотились, уйдя недалеко на юг от лагеря, когда внезапно услышали шум чьих-то голосов в джунглях.

Зная, что никто из команды судна не покидал лагерь до них, и пребывая в полной уверенности, что остров необитаем, они совсем было впали в панику, решив, что это призраки – возможно, убитых в ходе мятежа на «Каури» офицеров и матросов.

Но Момулла был скорее любопытным, чем суеверным, поэтому он подавил в себе первое побуждение бежать подальше от всего сверхъестественного.

Показав жестом остальным, чтобы они следовали его примеру, он опустился на землю и, помогая себе локтями и коленями, трепеща от страха, осторожно пополз вперед через джунгли, туда, откуда доносились голоса невидимых пришельцев.

Вскоре он остановился на краю маленькой поляны, где глубоко вздохнул с облегчением, поскольку увидел прямо перед собой двух мужчин из плоти и крови, сидящих на поваленном дереве, что-то оживленно обсуждая.

Один из них был Шнейдер, помощник капитана «Кинкейда», второй – моряк по фамилии Шмидт.

– Думаю, нам это по силам, Шмидт, – сказал Шнейдер. – Хорошую пирогу не так уж трудно построить, а втроем мы за день догребем до материка, если ветер будет дуть в нужном направлении и море окажется достаточно спокойным. Нам нет нужды ждать, пока матросы построят достаточно большую лодку, которая могла бы забрать всех. Люди больны, и им до чертиков надоело вкалывать целыми днями как рабы. Спасать англичанина – не наше дело. Я так скажу: пусть он сам о себе позаботится. – Шнейдер ненадолго прервал свою речь, а потом, пристально глядя на своего слушателя, чтобы понять воздействие на него своих слов, продолжил: – Но мы можем взять с собой женщину. Было бы стыдно оставлять этот лакомый кусочек в такой забытой богом дыре, как этот остров.

Шмидт поднял на него глаза и осклабился:

– Так, значит, все дело в этой бабе?! Почему же ты сразу не сказал? А мне-то какая выгода помогать тебе?

– Ей придется хорошенько нам заплатить, чтобы возвратиться к благам цивилизации, – объяснил Шнейдер. – Я тебе скажу, что собираюсь делать. Я поделюсь добычей с двумя людьми, которые мне помогут. Возьму себе половину, а остальное пусть эти двое разделят между собой – ты и другой парень. Меня тошнит от этой дыры, и чем быстрее мы уберемся отсюда, тем лучше. Ну что скажешь?

– Такой вариант меня устраивает, – ответил Шмидт. – Я сам не имею понятия, как добраться до материка, да и никто из других парней этого не знает, а раз ты единственный, кто знает толк в навигации, я буду с тобой.

Момулла навострил уши. Он поверхностно знал все языки, на которых говорят моряки, и не раз ходил в плавание на английских судах, а потому, когда наткнулся на Шнейдера и Шмидта, понял в основном суть разговора.

Встав с земли, маори вышел на поляну. Шнейдер и его собеседник нервно вздрогнули, словно перед ними предстало привидение. Шнейдер потянулся за револьвером, но Момулла поднял правую руку, выставив ее ладонью вперед, что должно было свидетельствовать о его миролюбивых намерениях.

– Я друг, – сказал он. – Я вас слышал, но не бойтесь, что вас выдам. Могу помочь вам, но и вы помогите мне. – Он обратился к Шнейдеру: – Ты умеешь управлять судном, но его у тебя нет. У нас есть шхуна, но вести ее некому. Если пойдешь с нами и не будешь задавать лишних вопросов, мы позволим тебе забрать эту посудину куда захочешь, после того как высадишь нас в одном порту, название которого мы назовем позже. Ты можешь взять с собой женщину, о которой говорил, мы тоже не будем ни о чем тебя спрашивать. Согласен на такую сделку?

Шнейдер хотел, чтобы ему выложили все начистоту, но узнал ровно столько, сколько Момулла счел нужным сообщить. Маори предложил им переговорить с Кай Шанем. Двое членов команды «Кинкейда» проследовали за Момуллой и его людьми.

Момулла спрятал их неподалеку от лагеря мятежников и отправился на поиски Кай Шаня, велев остальным маори внимательно приглядывать за двумя моряками на случай, если они передумают и попытаются сбежать. Шнейдер и Шмидт, по существу, оказались пленниками, хотя сами об этом не подозревали.

Вскоре Момулла возвратился с Кай Шанем, которому он вкратце поведал о том, как им улыбнулась удача. Китаец имел обстоятельный разговор со Шнейдером и, несмотря на свое природное недоверие к искренности людей вообще, пришел к выводу, что Шнейдер такой же мошенник, как и он сам, и что этот человек крайне заинтересован в том, чтобы покинуть остров.

Исходя из этих двух предположений, вряд ли стоило сомневаться, что Шнейдеру можно доверить командование «Каури». Кай Шань был уверен, что сумеет принудить этого человека действовать в соответствии со своими желаниями.

Когда Шнейдер и Шмидт, покинув их, направились к собственному лагерю, оба почувствовали огромное облегчение, которое давно уже не испытывали. Появился вполне осуществимый план уплыть с острова на годном для плавания судне. Конец их тяжкому труду – не надо больше строить лодку, не будет риска погибнуть на грубо сколоченной самодельной посудине, на которой шансы добраться до материка и пойти ко дну примерно равны.

Кроме того, им была нужна помощь, чтобы захватить в плен женщину, а вернее, двух женщин: Момулла, узнав, что в другом лагере есть туземка, заявил, что и ее надо тоже взять с собой.

Когда Кай Шань и Момулла входили в лагерь, они успели решить, что Гаст им больше не нужен. Они прошли прямиком к палатке, где ожидали увидеть шведа. Возможно, всем было бы удобней оставаться на борту шхуны, но мятежники решили, что разбить лагерь на берегу будет безопаснее.

Каждый из членов команды понимал: в сердце другого может таиться измена и сходить на берег, оставляя «Каури» в распоряжении остальных, более чем рискованно. Потому команда жила на берегу, разрешая подниматься на борт судна лишь двоим-троим зараз.

Подходя к палатке Гаста, маори тронул острие длинного ножа своим грязным мозолистым пальцем. Швед едва ли почувствовал бы себя в безопасности, заметь он этот многозначительный жест или если бы ему удалось прочитать мысли, проносившиеся в голове маори. Гаст в тот момент находился в соседней палатке кока, за несколько футов от его собственной. Он слышал приближающиеся шаги Кай Шаня и Момуллы, хотя, конечно, не подозревал, что это имеет для него какое-то особое значение.

Однако случилось так, что он выглянул из палатки в тот самый миг, когда Кай Шань и Момулла подходили к его жилищу, и заметил нечто заговорщицкое в их движениях, что плохо вязалось с дружественными намерениями. Когда же эти двое крадучись вошли внутрь, Гаст заметил длинный нож, который Момулла прятал за спиной.

Глаза шведа широко раскрылись, волосы на голове зашевелились. Несмотря на загар, он весь побелел от ужаса. Гаст стремительно выбежал из палатки кока: швед был не из тех людей, которым надо подробно растолковывать чужие намерения, и без того вполне очевидные.

Он был убежден, словно слышал об этом своими ушами, что Кай Шань и Момулла пришли его убить. Тот факт, что он один умел управлять «Каури», до недавнего времени был для него достаточным основанием чувствовать себя в безопасности, но, очевидно, произошло что-то, о чем он не знал, и теперь его сообщники сочли нужным с ним разделаться.

Гаст стремглав промчался по берегу и скрылся в джунглях. Он боялся тропического леса: из его глубин – этих запутанных лабиринтов таинственной страны, начинавшейся сразу за побережьем, – доносились жуткие звуки, которые могли напугать кого угодно.

И здесь Гаст не был исключением, но гораздо больше джунглей он боялся Кай Шаня и Момуллу. Ужасы тропического леса не вполне очевидны, в то время как опасность, которая угрожала бы ему, окажись он в руках бывших сообщников, была хорошо известна: ее можно было точно выразить в дюймах холодной стали или в кольцах прочной веревки. Он видел, как Кай Шань удушил человека в Пай-ша, в темной аллее за домом Лу Котэ. Веревки швед боялся даже больше, чем ножа маори… Впрочем, и то и другое ужасало его настолько, что он предпочел безжалостные джунгли.

Глава 21
Закон джунглей

Тарзан пустил в ход угрозы и посулы, и в результате корпус большой плоскодонной лодки был почти готов. Основную часть работы они с Мугамби выполнили своими руками, а кроме того, снабдили лагерь мясом.

Шнейдер, помощник капитана, не переставал ворчать и в конце концов, демонстративно бросив работу, отправился вместе со Шмидтом на охоту в джунгли, заявив, что нуждается в отдыхе. Тарзан, без всяких возражений отпустив эту парочку, еще больше накалил атмосферу в лагере, которая и так была почти невыносимой.

Однако на следующий день Шнейдер сделал вид, что раскаивается в своем поступке, и вновь принялся за работу. Шмидт трудился с хорошим настроением, и лорд Грейсток даже поздравил себя с тем, что ему удалось убедить этих двоих выполнять свои обязанности как подобает.

Давно Тарзан не испытывал такого чувства облегчения, как в тот день, когда отправился далеко в джунгли на поиски стада антилоп, которое накануне видели Шнейдер со Шмидтом.

Помощник капитана сказал, что встретил стадо, когда двигался на юго-запад, и именно в этом направлении отправился человек-обезьяна, легко проходя сквозь густые заросли.

А с севера сквозь джунгли следовали шесть человек. У них были отвратительные лица, и пробирались они крадучись – так ходят люди, задумавшие злое дело.

Им казалось, что они двигаются скрытно, но за этими людьми почти сразу, как только они вышли из лагеря, последовал, оставаясь незамеченным, высокий человек. В его глазах можно было прочесть страх, ненависть и пылкий интерес к происходящему. Куда крадутся Кай Шань, Момулла и остальные? Что они ищут? Гаст в недоумении покачал узколобой головой. Он обязательно узнает. Проследит за ними и выяснит их намерения. А если окажется возможным разрушить их планы, несомненно, сделает это.

Сначала Гаст думал, что они ищут его, но в конце концов пришел к выводу, что это не так, поскольку они уже добились своего – выгнали его из лагеря. Ни Кай Шань, ни Момулла никогда не стали бы лезть из кожи вон, чтобы убить его, если бы это не сулило им кругленькую сумму. Но денег у Гаста не было, значит они искали кого-то другого.

Группа, которую преследовал Гаст, остановилась. Люди попрятались в кустах, окаймлявших звериную тропу, по которой они шли. Гаст, чтобы лучше видеть, забрался на дерево позади них, проследив, чтобы листья скрывали его от глаз бывших товарищей.

Вскоре он увидел незнакомого белого человека, который осторожно шел по тропинке с юга на север.

Момулла и Кай Шань вышли ему навстречу из своего укрытия, чтобы его поприветствовать. Гаст не смог расслышать их разговор. Потом человек удалился в том направлении, откуда пришел.

Это был Шнейдер, который обошел лагерь с дальнего конца и, проделав часть пути бегом, изрядно запыхался. Он немедленно поспешил к Мугамби.

– Поторопитесь! – крикнул Шнейдер. – Эти ваши обезьяны поймали Шмидта и убьют его, если мы сейчас же не придем на помощь. Только вы способны их прогнать. Возьмите Джонса и Салливана – они могут понадобиться – и поспешите к нему как можно быстрее. Идите по звериной тропе на юг около мили. А я останусь здесь: слишком запыхался от бега, чтобы идти назад с вами.

С этими словами помощник капитана «Кинкейда» повалился на землю, тяжело дыша.

Мугамби колебался. Его оставили охранять женщин, и он не знал, что делать. Но тут Джейн Клейтон, которая слышала слова Шнейдера, воскликнула:

– Ни минуты промедления! Здесь с нами ничего не случится, ведь мистер Шнейдер останется с нами. Иди, Мугамби. Этого беднягу надо спасти.

Шмидт, лежавший в кустах на краю лагеря, ухмыльнулся. Мугамби принял к сведению приказание госпожи и, хотя сомневался в разумности своих действий, направился к югу в сопровождении Джонса и Салливана.

Стоило ему скрыться из виду, как Шмидт вскочил и устремился через джунгли на север. Через несколько минут на краю поляны появился Кай Шань из Фошана. Увидев китайца, Шнейдер подал ему знак: мол, дело сделано.

Джейн Клейтон и женщина из племени мосула сидели у входа в палатку спиной к приближающимся негодяям. О появлении посторонних в лагере они узнали только тогда, когда рядом с ними появилось с полдюжины угрожающего вида оборванцев.

– Пошли! – воскликнул Кай Шань и жестом приказал обеим женщинам следовать за ним.

Джейн Клейтон вскочила, ища глазами Шнейдера, и увидела, что он ухмыляется за спиной незнакомцев. Рядом с ним стоял Шмидт, и тут она поняла, что стала жертвой заговора.

– Что все это значит? – обратилась Джейн к помощнику капитана.

– Только то, что мы нашли корабль и теперь можем покинуть Остров Джунглей.

– Зачем же вы отправили из лагеря Мугамби и остальных? – спросила она.

– Они не поплывут с нами – только вы, я и женщина-мосула.

– Пошли! – повторил Кай Шань, сжав запястье Джейн.

Один из маори схватил за руку черную женщину, а когда она закричала, ударил ее по лицу.

Мугамби бежал через джунгли в южном направлении. Джонс и Салливан сильно отставали. На радость Шмидту, он еще с милю продолжал двигаться в ту же сторону, не встречая никаких следов пропавшего человека или обезьян Акута.

Наконец Мугамби остановился и издал клич, который они с Тарзаном использовали, чтобы привлечь внимание человекообразных обезьян. Ответа не последовало. Джонс и Салливан догнали черного воина, когда он, остановившись, издавал свой причудливый вопль. Мугамби продолжал поиски еще с полмили, время от времени подавая голос.

И тут его осенила догадка, после которой черный воин, как испуганная антилопа, повернул назад и ринулся к лагерю. Там он сразу же понял, что его страхи были оправданны: леди Джейн и женщина-мосула исчезли. Как, впрочем, и Шнейдер.

Когда явились Джонс и Салливан, Мугамби чуть не убил их в припадке ярости. Он заподозрил, что те участвовали в заговоре, и им с трудом удалось убедить его, что они ничего не знали.

Пока они размышляли, где могут находиться женщины с их похитителем, и гадали, зачем Шнейдеру понадобилось увести их из лагеря, Тарзан спрыгнул с ветвей дерева и пересек поляну, направляясь к ним.

Его пристальный взор сразу отметил: что-то явно не так, – и, когда он выслушал рассказ Мугамби, челюсти Тарзана сердито щелкнули, сомкнувшись. Он нахмурил брови и погрузился в раздумье.

Чего надеялся добиться помощник капитана, забрав Джейн Клейтон из лагеря? Ведь ему пришлось бы держать ее на маленьком острове, где не было никакой возможности избегнуть мести Тарзана. Человек-обезьяна не мог поверить, что Шнейдер настолько глуп. Но вскоре для Тарзана что-то начало проясняться.

Шнейдер не совершил бы такого поступка, если бы не имел повода думать, что сумеет каким-то образом покинуть Остров Джунглей со своими пленницами. Но зачем ему понадобилась еще и черная женщина? Должно быть, у него есть сообщники, одному из которых могла приглянуться негритянка.

– Пойдем, – сказал Тарзан. – Сейчас остается только одно: идти по следу.

Когда он кончил говорить, из джунглей на севере от лагеря появилась высокая неуклюжая фигура и направилась прямиком к четырем мужчинам. Человек этот был абсолютно незнаком кому-нибудь из них, никто даже вообразить не мог, что на недружелюбных берегах Острова Джунглей есть еще какие-то люди, кроме тех, что были в их лагере.

Это был Гаст. И он сразу перешел к сути дела.

– Ваши женщины похищены, – сказал он. – Если вы надеетесь когда-нибудь их увидеть, быстро следуйте за мной. Если мы не поспешим, «Каури» выйдет в море раньше, чем мы достигнем места ее якорной стоянки.

– Кто ты? – спросил Тарзан. – Что тебе известно о том, как были украдены моя жена и негритянка?

– Я слышал, как Кай Шань и Момулла, маори, сговорились вместе с двумя людьми из твоего лагеря. Они преследовали меня от нашего лагеря и наверняка убили бы. Теперь я расквитаюсь с ними. Пошли!

Гаст, быстро шагая, повел четверых мужчин через джунгли на север. Доберутся ли они до моря вовремя?

Когда маленький отряд пробрался наконец сквозь последнюю завесу листвы и перед ними открылись гавань и океан, они поняли, что судьба сыграла с ними злую шутку: «Каури» уже подняла паруса и медленно выходила из гавани в море.

Что им оставалось делать? Широкая грудь Тарзана поднималась и опускалась, в ней клокотали с трудом сдерживаемые эмоции. Казалось, на него обрушился последний удар судьбы. Если когда-нибудь в жизни вождя обезьян случалась минута, когда он был готов утратить надежду, она настала именно сейчас, когда он увидел, как шхуна, грациозно скользя по покрытой рябью поверхности воды, уносит его жену навстречу ужасной судьбе. Вроде бы близко, но при этом так жутко далеко.

Тарзан стоял в молчании, наблюдая, как судно развернулось к востоку и исчезло за мысом, держа курс неизвестно куда. Он опустился на корточки и обхватил голову руками.

Пятеро мужчин вернулись в лагерь на восточном берегу, когда стемнело. Ночь была жаркой и душной. Даже легкий ветерок не колыхал листву деревьев и не тревожил зеркальную гладь океана. Лишь у самого берега можно было различить едва заметную зыбь.

Никогда еще великая Атлантика не казалась Тарзану столь безмятежной и одновременно зловещей.

Он стоял у края воды, устремив взор в море, в сторону материка. Печаль и безнадежность всецело завладели им. Из джунглей, где-то поблизости от лагеря, раздался жуткий вой пантеры.

Тарзан уловил в этом причудливом звуке знакомую нотку и почти механически повернул голову, чтобы ответить. Мгновением позже в полумраке морского берега возник темный силуэт крадущейся Шиты. Луны не было, но на небе сияли звезды.

Дикое животное неслышно приблизилось к человеку. Тарзан уже давно не видел свою боевую соратницу, но тихое урчание быстро убедило его, что пантера помнит узы, связывавшие их в прошлом.

Человек-обезьяна опустил руку на шкуру животного, а когда Шита тесно прижалась к его ноге, он стал ласкать злую морду хищницы, не отрывая глаз от темных вод океана.

В следующий миг он вздрогнул. Что его обеспокоило? Напрягая глаза, Тарзан вглядывался в ночь, потом повернулся в сторону лагеря и окликнул людей, куривших сидя на одеялах. Они подбежали к нему, лишь Гаст застыл в нерешительности, разглядев спутницу Тарзана.

– Смотрите! Свет! Свет на корабле! Наверно, это «Каури». Они попали в штиль! – закричал Тарзан, а затем воскликнул с вновь вспыхнувшей надеждой: – Мы можем легко добраться до них на лодке!

– Они вооружены, – возразил Гаст. – Мы не сможем захватить корабль впятером.

– Нас уже шестеро, – заметил Тарзан, указывая на Шиту, – а через полчаса нас станет еще больше. Шита стоит двадцати человек, а еще несколько воинов, которых я приведу, доведут нашу боевую мощь до сотни. Вы их еще не знаете.

Человек-обезьяна обернулся в сторону джунглей, поднял голову и несколько раз огласил окрестности устрашающим кличем обезьяньего самца, созывающего своих сородичей.

Вскоре из джунглей раздался ответный крик, потом еще и еще. Гаст содрогнулся. В компанию каких диковинных созданий забросила его судьба! Еще вопрос, что предпочтительнее: общество Кай Шаня и Момуллы или соседство этого белого великана, который гладит пантеру и сзывает криком зверей из джунглей?

Через несколько минут обезьяны Акута с треском выбрались из подлеска и расположились на берегу. Тем временем пять человек вели борьбу с неповоротливой громадой корпуса плоскодонки.

Ценой геркулесовых усилий они сумели дотащить ее до воды. Весла двух шлюпок с «Кинкейда», унесенные прибрежным ветром в ту самую ночь, когда команда судна высадилась на остров, использовались после этого для поддержки изготовленных из парусины палаток. Их немедленно разобрали, и к тому времени, когда Акут и его обезьяны добрались до воды, лодка была готова к отплытию.

Вся эта ужасная команда вновь поступила в распоряжение своего хозяина и без лишних вопросов заняла места на плоскодонке.

Четыре человека, поскольку Гаста так и не удалось уговорить присоединиться к их компании, взяли по веслу, а потом и некоторые из обезьян последовали их примеру. Вскоре неуклюжая посудина медленно выплыла в открытое море по направлению к свету, который поднимался и опадал вместе с волнами.

Сонный матрос на борту «Каури» клевал носом, а на палубе из угла в угол шагал Шнейдер, пытаясь убедить Джейн Клейтон отдать револьвер, который та нашла в ящике стола в каюте, где была заперта. Однако она не соглашалась на его уговоры, держа при помощи оружия на безопасном для себя расстоянии помощника капитана.

Позади Джейн стояла на коленях женщина из племени мосула, а Шнейдер ходил взад-вперед перед дверью, угрожая, умоляя, обещая, но все без толку. Через некоторое время сверху, с палубы, раздался предупреждающий крик и последовал выстрел.

Вслед за этим вахтенный увидел голову и плечи незнакомого человека над бортом шхуны. Матрос тут же с криком вскочил и направил на чужака свой револьвер.

Тишина, царящая на палубе и, казалось, сулящая безопасность, мгновенно сменилась адской суматохой. Команда «Каури» высыпала на палубу с револьверами, кортиками и длинными ножами, которые многие носили с собой, однако сигнал тревоги был дан слишком поздно. Звери Тарзана во главе с ним самим и двумя членами команды «Кинкейда» оказались уже на палубе шхуны.

Вид этих устрашающих животных сильно поколебал мужество мятежников. После нескольких разрозненных револьверных выстрелов они попрятались в места, которые сочли наиболее безопасными. Некоторые залезли на реи, но обезьяны Акута чувствовали там себя совершенно как дома.

Визжащих от ужаса маори немедленно стащили с их насестов. Звери без присмотра Тарзана, занятого поисками Джейн, дали волю своим диким инстинктам, так что несчастным, попавшим им в лапы, пришлось несладко.

Шита тем временем тоже выбрала себе жертву и вонзила в бедолагу свои большие клыки. Растерзав труп, пантера увидела Кай Шаня, несшегося вниз по сходному трапу, направляясь к своей каюте.

Шита погналась за ним, издав пронзительный вой, и сразу почти столь же жуткий вопль вылетел из глотки охваченного ужасом китайца. И все же Кай Шань добрался до своей каюты на долю секунды раньше, чем пантера, и, заскочив внутрь, попытался захлопнуть за собой дверь. Но было слишком поздно. Большое тело Шиты протиснулось внутрь еще до того, как сработала дверная защелка, и через мгновение с верхней койки раздались дикие крики Кай Шаня. Шита легко запрыгнула наверх, грешная жизнь Кай Шаня из Фошана закончилась, и пантера принялась жадно поглощать крепкую жилистую плоть китайца.

Уловив момент, когда Джейн Клейтон чуть утратила бдительность из-за поднявшейся паники, Шнейдер набросился на нее и вырвал револьвер из ее руки, но тут дверь каюты открылась и в проеме появился высокий полуобнаженный белый мужчина.

Не сказав ни слова, он прыгнул, и Шнейдер почувствовал сильные пальцы на своем горле. Он повернул голову, чтобы посмотреть, кто на него напал, и глаза Шнейдера расширились, когда он увидел лицо человека-обезьяны рядом со своим.

Пальцы неумолимо сжимались на горле первого помощника. Тот пытался кричать, молить о пощаде, но не смог издать ни звука. Шнейдер от напряжения выпучил глаза, сражаясь за свободу, возможность дышать, саму жизнь.

Джейн Клейтон схватила мужа за руки и попыталась спасти задыхающегося человека, но Тарзан лишь покачал головой.

– Этого больше не повторится, – тихо сказал он. – Раньше я оставлял негодяям жизнь, что приносило мне одни страдания, а ты мучилась из-за меня. Теперь мы будем уверены, что по крайней мере еще один мерзавец больше не причинит вреда нам или кому-то еще.

И внезапным рывком Тарзан свернул шею коварному помощнику капитана. Раздался резкий треск, и тело Шнейдера, обмякшее и неподвижное, осталось в объятиях человека-обезьяны. Тарзан с отвращением отшвырнул труп в сторону, а потом вернулся на палубу, сопровождаемый Джейн и женщиной из племени мосула.

Битва закончилась. Из всех, кто был на «Каури», остались в живых только Шмидт, Момулла и еще двое, нашедшие убежище в носовом кубрике. Все прочие умерли ужасной смертью, как того и заслуживали, – от когтей и клыков зверей Тарзана. Когда рассвело, на борту злосчастной «Каури» взорам победителей открылось жуткое зрелище, однако на этот раз белую палубу судна окрасила кровь преступников, а не их жертв.

Тарзан извлек на божий свет людей, прятавшихся в кубрике на баке, и, не давая обещания их пощадить, заставил помогать в управлении судном – единственной альтернативой этому была немедленная смерть.

С восходом стал дуть крепкий ветер. Он наполнил паруса, и «Каури» взяла курс на Остров Джунглей, где несколько часов спустя Тарзан забрал Гаста, попрощался с Шитой и обезьянами Акута, отпустив зверей в лес, где они могли вести дикую, естественную жизнь, которую так любили. Не мешкая ни минуты, антропоиды исчезли в прохладных зарослях своих любимых джунглей.

Вряд ли они знали, что Тарзан собирается их покинуть. Может быть, только более умный Акут о чем-то догадывался и единственный из всех остался на берегу, когда маленькая лодка направилась к шхуне, увозя его хозяина и повелителя.

До тех пор, пока их взгляды могли преодолеть все увеличивающееся расстояние, Джейн и Тарзан, стоя на палубе, видели одинокую фигуру лохматого самца, неподвижно стоящего на омываемом прибоем песке Острова Джунглей.

Через три дня «Каури» случайно повстречалась с «Шоруотером», военным шлюпом ее величества. Оттуда лорд Грейсток вскоре связался по радио с Лондоном и узнал то, что наполнило радостью и благодарностью Господу сердца его и Джейн: маленький Джек был жив и находился в их городском доме.

Добравшись до Лондона, они узнали подробности удивительной цепочки обстоятельств, которые сохранили их дитя целым и невредимым.

Случилось так, что Роков, опасаясь брать ребенка на борт «Кинкейда» днем, спрятал его в захудалом приюте для безымянных младенцев, намереваясь доставить мальчика на пароход, когда стемнеет.

Его сообщник и правая рука Павлов за много лет обучения у своего коварного хозяина в конце концов стал столь же вероломным и жадным, как его покровитель. Соблазненный мыслями об огромном выкупе, который он мог бы получить, возвратив ребенка в целости и сохранности, Павлов раскрыл тайну его происхождения женщине, содержащей сиротский приют. Через нее мерзавец нашел ребенку замену, чтобы Роков не узнал, как его провел его же товарищ.

Женщина обещала, что присмотрит за ребенком, пока Павлов не вернется в Англию, но, в свою очередь, поддалась искушению золотом и предала доверившегося ей мошенника. Она начала переговоры с адвокатом лорда Грейстока о возвращении ребенка.

Эсмеральда, старая няня-негритянка, считала себя виновницей несчастья, поскольку в момент похищения маленького Джека отсутствовала, уехав в отпуск в Америку. Она вернулась и подтвердила личность ребенка.

Выкуп был выплачен, и через десять дней со дня похищения будущий лорд Грейсток, ничуть не пострадавший, был возвращен в родительский дом.

Вот таким образом последнее величайшее злодейство Николая Рокова не только закончилось позорной неудачей из-за предательства его единственного друга, но и привело к гибели самого негодяя. Лорд и леди Грейсток обрели душевное спокойствие, которое долго не продлилось бы, сохранись искра жизни в теле русского, злобный ум которого неустанно плел против них жестокие интриги.

Но Роков был мертв, а поскольку судьба Павлова оставалась неизвестной, у Грейстоков были все основания думать, что тот пал жертвой опасностей, подстерегающих человека в джунглях, где они в последний раз видели этого человека, являвшегося поистине зловещей игрушкой в руках своего хозяина.

Итак, насколько было известно Грейстокам, они навсегда освободились от угрозы, исходившей от этих двух человек. У Тарзана, предводителя обезьян, были основания бояться только этих врагов, наносивших ему трусливые удары, угрожая его близким, любимым людям.

Семья счастливо воссоединилась в своем родовом особняке в тот день, когда лорд Грейсток и его супруга ступили на английскую землю, сойдя с палубы «Шоруотера».

Их сопровождали Мугамби и женщина из племени мосула, которую чернокожий вождь обнаружил на дне пироги ночью на берегу маленького притока Угамби.

Женщина предпочла держаться близ своего нового хозяина и повелителя, а не возвратиться к мужу, от которого сбежала.

Тарзан предложил им поселиться в его обширных африканских владениях, на землях племени вазири, куда их и должны были отправить при первой же оказии.

Возможно, мы еще увидим их всех в романтической дикарской обстановке, в мрачных джунглях и на бескрайних равнинах, где так любит бывать Тарзан, приемыш обезьян.

Кто знает?

Краткий словарь языка обезьян

Бара – олень, антилопа.

Болгани – горилла.

Буто – носорог.

Данго – гиена.

Джимла – крокодил.

Зан – кожа, шерсть.

Ка-года – сдавайся, сдаешься, сдаюсь.

Ману – мартышка.

Нума – лев.

Пакко – зебра.

Памба – крыса.

Пайса – рыба.

Сабор – львица.

Ска – гриф.

Тантор – слон.

Тар – белый.

Тарзан – белая кожа.

Торго – бизон, буйвол.

Хиста – змея.

Хорта – кабан.

Хух – да.

Шита – леопард, пантера.

Примечания

1

Хищник из семейства кошачьих (лат.).

(обратно)

2

Боже мой! (фр.)

(обратно)

3

Боже мой! (фр.)

(обратно)

4

Человек (англ.).

(обратно)

5

Обезьяна (англ.).

(обратно)

6

Дерево (англ.).

(обратно)

7

Ну да, конечно! (фр.)

(обратно)

8

Порция – персонаж пьесы У. Шекспира «Венецианский купец». Она переодевается в мужское платье и, проникнув в суд под видом адвоката, спасает своего возлюбленного от разорения и физического увечья. – Примеч. редактора.

(обратно)

9

Чудесно! (фр.)

(обратно)

10

Мой бог! (фр.)

(обратно)

11

Спаги – род легкой кавалерии, входившей в состав французской армии и формировавшейся в колониях – Алжире, Тунисе и Марокко. – Примеч. переводчика.

(обратно)

12

«Мавританские кафе» (фр.).

(обратно)

13

Эреб – олицетворение мрака в греческой мифологии.

(обратно)

14

Речь идет о получившем широкий резонанс судебном процессе по делу капитана французского Генерального штаба еврея Альфреда Дрейфуса (1859–1935). В 1894 г. А. Дрейфус был осужден военным судом по обвинению в шпионаже в пользу Германии и приговорен к пожизненной ссылке на Чертов остров (близ Французской Гвианы). Единственной уликой против обвиняемого было «бордеро» – шпионское донесение, выкраденное французской разведкой у германского военного атташе в Париже и приписанное Дрейфусу. – Примеч. редактора.

(обратно)

15

Пульмановский вагон – пассажирский спальный вагон в поезде, получивший название по имени американского фабриканта и изобретателя спальных вагонов Дж. М. Пульмана (1831–1897). – Примеч. редактора.

(обратно)

16

Основным блюдом (фр.).

(обратно)

17

То есть 50,8 см. – Примеч. переводчика.

(обратно)

18

Рудольф (Туркана) – озеро в Кении, крайняя северная часть его находится в Эфиопии. – Здесь и далее примеч. переводчика.

(обратно)

19

Маниока – вечнозеленый тропический кустарник семейства молочайных, крупные клубневидные корни которого идут в пищу.

(обратно)

20

Бвана – здесь: господин (уважительное обращение).

(обратно)

21

Христиания – город Осло, столица Норвегии, входившей до 1905 г. в состав Швеции, носил название Христиания с 1624 по 1877 г.

(обратно)

22

Германская колония в Африке, существовавшая на территории современных Танзании, Бурунди и Руанды.

(обратно)

23

Аскари – арабское слово, в переводе означающее «солдат»; данный термин, как правило, используется для обозначения солдат, набранных из местных племен в Восточной, Северо-Восточной и Центральной Африке.

(обратно)

24

Буш (англ. bush) – обширные, не освоенные человеком пространства, обычно поросшие кустарником или низкорослыми деревьями.

(обратно)

25

Бак – здесь: носовая надстройка, где размещен носовой кубрик для матросов.

(обратно)

26

Бенгальское течение – холодное течение у западных берегов Африки.

(обратно)

27

Шпигаты – отверстия в борту судна на уровне палубы для удаления с нее воды за борт.

(обратно)

28

Бушприт – горизонтальный или наклонный брус на парусном судне, служащий для вынесения вперед носовых парусов. На первых пароходах были еще и мачты с парусами. Оттяжки бушприта – цепи или тросы, удерживающие бушприт снизу.

(обратно)

29

Каури – раковина, заменявшая деньги в некоторых частях Азии и Африки.

(обратно)

Оглавление

Тарзан из племени обезьян

  Глава 1 В открытом море

  Глава 2 Убежище в джунглях

  Глава 3 Жизнь и смерть

  Глава 4 Обезьяны

  Глава 5 Белая обезьяна

  Глава 6 Битвы в джунглях

  Глава 7 Свет знаний

  Глава 8 Охотник на вершинах деревьев

  Глава 9 Человек и человек

  Глава 10 Призрак страха

  Глава 11 Король обезьян

  Глава 12 Человеческий разум

  Глава 13 Ему подобные

  Глава 14 Во власти джунглей

  Глава 15 Лесной бог

  Глава 16 «Весьма примечательно!»

  Глава 17 Похороны

  Глава 18 Жертва джунглей

  Глава 19 Первобытный зов

  Глава 20 Наследственность

  Глава 21 Деревня пыток

  Глава 22 Экспедиция

  Глава 23 Братство

  Глава 24 Пропавшее сокровище

  Глава 25 Форпост на краю света

  Глава 26 Высоты цивилизации

  Глава 27 Опять великан

  Глава 28 Заключение

Возвращение Тарзана

  Глава 1 Случай на океанском лайнере

  Глава 2 Куются узы ненависти и …?

  Глава 3 Что случилось на улице Моль

  Глава 4 Графиня объясняется

  Глава 5 Неудавшийся заговор

  Глава 6 Дуэль

  Глава 7 Танцовщица из Сиди-Аиссы

  Глава 8 Бой в пустыне

  Глава 9 Нума эль-Адреа

  Глава 10 Долиной смертной тени

  Глава 11 Джон Колдуэлл из Лондона

  Глава 12 Невстретившиеся суда

  Глава 13 Крушение «Леди Элис»

  Глава 14 Снова в первозданном лесу

  Глава 15 От обезьяны к дикарю

  Глава 16 Охотники за слоновой костью

  Глава 17 Белый вождь Вазири

  Глава 18 Лотерея смерти

  Глава 19 Город золота

  Глава 20 Ла

  Глава 21 Выброшенные на берег

  Глава 22 Сокровищница Опара

  Глава 23 Пятьдесят воинов Опара

  Глава 24 Тарзан возвращается в Опар

  Глава 25 Через первозданный лес

  Глава 26 Нет больше человека-обезьяны

Тарзан и его звери

  Глава 1 Похищение

  Глава 2 Высажен на необитаемом острове

  Глава 3 Зверь, на которого ведется охота

  Глава 4 Шита

  Глава 5 Мугамби

  Глава 6 Опасная команда

  Глава 7 Предательство

  Глава 8 Пляска смерти

  Глава 9 Благородство и подлость

  Глава 10 Швед

  Глава 11 Тамбудза

  Глава 12 Черный негодяй

  Глава 13 Бегство

  Глава 14 Одна в джунглях

  Глава 15 Вниз по Угамби

  Глава 16 Во тьме ночи

  Глава 17 На палубе «Кинкейда»

  Глава 18 Павлов замышляет месть

  Глава 19 Последние с «Кинкейда»

  Глава 20 Снова Остров Джунглей

  Глава 21 Закон джунглей

Краткий словарь языка обезьян